«Избранное»

Фома Евграфович Топорищев

Избранное

МОРАЛИСТ

(вместо предисловия)

Российские почвы хороши, оттого,

что удобрены талантами.

Ф.Е.Топорищев

Просвещенному читателю многие фразы и афоризмы, помещенные в настоящем сборнике, вероятно, покажутся хорошо знакомыми. Действительно, часть из них уже была опубликована в небольшом сборнике с довольно непритязательным названием: "Раздумья". Тем не менее, издание сие с удивительной быстротой разошлось в оригиналах и рукописных списках по всем городам и весям России.

Кто же автор этого небольшого по объему, но удивительно емкого по содержанию сборника?

Свое имя этот человек скрыл под псевдонимом "Моралист", и лишь небольшому кругу лиц было известно настоящее имя автора: Фома Евграфович Топорищев.

Появление упомянутого сборника буквально всколыхнуло передовую общественную мысль. Меткие изречения и глубокие афористические высказывания, которые до сей поры казались гербарием, собранным на культурной ниве передовой российской интеллегенции, явились на поверку плодом ума одинокого мыслителя, деревенского затворника, пребывавшего доселе в полной безвестности.

О жизни и творчестве Фомы Евграфовича мы знаем до обидного мало. Его произведения распространялись главным образом изустно, и только в конце жизни близким друзьям удалось подготовить единственный прижизненный сборник, содержавший лишь ничтожную часть литературно-философского наследия писателя, причем, автор не пожелал даже открыть свое настоящее имя.

Но и этого было довольно! Слава, которой он не добивался, явилась непрошенной гостьей, но самому Фоме Евграфовичу уже не суждено было вкусить ее плоды. Ровно через три месяца после выхода сборника в свет, автор скончался и был скромно похоронен на тихом деревенском кладбище в селе Нижняя Покровка Саратовской губернии. И только после его смерти псевдоним был раскрыт.

Мы не беремся в этом кратком предисловии раскрыть истоки и всю глубину таланта Фомы Топорищева - они еще ждут своего исследователя. Ограничимся лишь некоторыми пояснениями, могущими пролить свет на некоторые особенно блестящие грани таланта, и помочь вдумчивому читателю понять все значение творчества писателя для российской (и только ли?) культуры XIX столетия.

Еще современники отмечали, что стиль и форма выражения мысли Топорищева напоминают манеру творчества таких выдающихся моралистов XVII века, как Ларошфуко, Паскаль и Лабрюйер. И хотя автор решительно отвергал афористическую манеру, как средство выражения мысли, и не считал свои творения афоризмами, именно афоризм в прямом смысле этого слова был его стихией.

Здесь также уместно вспомнить более удачливого предшественника Топорищева - Козьму Пруткова. Но если последний был в большей мере литератором: мастером фразы, блестящим стилистом, то Фому Топорищева следует воспринимать в первую голову, как ярчайшего философа и просветителя своего времени. Не образ, но суть того или иного явления, характера - вот что являлось предметом его пристального внимания.

Топорищев глубоко понимал основные черты своей эпохи - во многом сложные и противоречивые. Весь свой богатый жизненный опыт, весь талант он употребил на то, чтобы по мере сил способствовать возрождению здоровых нравственных устоев общества. Лишенный дара политического видения главных причин общественного прогресса, он, тем не менее, чутко улавливал основные тенденции в общественной жизни того времени. Он не мог не замечать деградации моральных устоев и считал своим общественным долгом способствовать распространению проверенных многовековым опытом принципов общения между людьми и поведения в обществе, полагая, что только этим путем можно направить общественное развитие в нужное русло. Разумеется, он заблуждался, но это было заблуждение гения, характеризующее не только его самого, но и его время. Действительно, тогда было весьма распространено суждение, согласно которому стоит только поставить у руля государства людей высоконравственных и разумных, как оно тотчас двинется по пути прогресса, и наоборот, если чиновное сословие целиком состоит из дураков, то уже ничего хорошего в таком государстве случиться не может. Читателю следует обратить особое внимание на то, с какой страстью Топорищев обличает дурака везде, где только это возможно - понятно, ведь от них все зло!

"А только ли от них?" - усмехнется читатель, обремененный знанием тонкостей политической жизни.

Сейчас нам легко указать на ошибки Фомы Топорищева, но так ли это необходимо? Ведь произведения выдающегося художника слова и ныне не утратили своего воспитательно-дидактического значения. Мы уверены, что каждое следующее поколение читателей с удовольствием прочтет сборник его мыслей и изречений, попутно извлекая для себя много важного и поучительного. Каждый юный гражданин, вступающий в жизнь, нуждается в поддержке дружеской направляющей десницы, рискуя в противном случае то и дело спотыкаться и падать на скользкой жизненной стезе. Пороки всегда останутся пороками, а добродетель добродетелью. Важно не только указать на них, но и научить отличать одно от другого, ибо невежество, как отмечает сам мыслитель, - крестная мать всех пороков.

В этом и заключается высший смысл творчества Фомы Топорищева. И именно при таком на него взгляде раскрывается тайна псевдонима художника. Да, он именно Моралист в самом высоком и подлинном смысле этого слова. Понимание сего - есть ключ к пониманию природы творчества выдающегося мыслителя.

К несчастью, лишь небольшая часть личного архива Фомы Евграфовича Топорищева стала достоянием общественности. Основные же материалы, хранившиеся в библиотеке его усадьбы Покровское, загадочным образом исчезли, и до недавнего времени о них ничего известно не было. Считалось, что почти весь архив Топорищева безвозвратно утрачен во время сильнейшего наводнения, в результате которого библиотека была полностью затоплена.

Сам писатель в частных беседах с друзьями неоднократно упоминал, что незадолго до смерти "переворошил свою канцелярию и все лишнее выбросил на чердак". Но чердак при наводнении не пострадал, и, следовательно, есть надежда, что не весь архив был испорчен разбушевавшейся стихией. Кроме того, Топорищев еще задолго до наводнения предпринял попытку систематизировать свой архив с тем, чтобы, по его словам, "выбросить разную писанину, коей он занимался в молодости, и в старости совершенно ненужной". Есть сведения о каких-то девяти тетрадях, якобы прочитанных помещиком Н.И.Замовым - близким другом Топорищева. К сожалению, Замов, запутавшийся в долгах, продал свое имение и уехал в Сибирь - судьба его неизвестна. Но, о девяти тетрадях, упоминают в разной связи и другие лица, близко знавшие Топорищева. Судя по всему, они действительно существовали. Однако при разборке материалов, сохранившихся после смерти, были найдены многие рукописи, основательно испорченные сыростью, но ничего похожего на тетради среди них не обнаружилось.

Многие исследователи творчества Топорищева пытались пролить свет на загадочную судьбу упомянутых тетрадей, Выдвигались различные версии, ни одна из которых, впрочем, убедительными фактами не подтверждена. Так, биограф Топорищева г-н Матюхиевич выдвинул версию о том, что часть архива была похищена управляющим имением Топорищева, неким Сергвичем (либо Сергевичем), который бесследно исчез сразу после стихийного бедствия. Ему, однако, возражают известные литературоведы, утверждая, что у управляющего было немало иных причин скрываться от правосудия. Кроме того, он, по отзывам, был человеком весьма далеким от литературы и, следовательно, не мог подозревать заранее о истинной ценности рукописей.

Среди многих других фактов, свидетельствовавших в пользу того, что рукописи не погибли, выделялось сообщение г-на Феодосеева, будто он видел одну или две тетради среди книг знаменитого библиофила и специалиста в области поэтики В.Милина, который, как известно, состоял в переписке с Фомой Топорищевым и был его близким другом. Тетради, по отзывам г-на Феодосеева были писаны рукой Топорищева, и в них же были обнаружены несколько кратких заметок о поэтическом творчестве, принадлежащих перу автора настоящего сборника, что само по себе интересно, ибо никто прежде не упоминал о его интересе к поэзии. К сожалению, г-н Милин скоропостижно скончался, и все его имущество было продано с молотка. Сохранилось несколько писем Топорищева Милину, которые приводятся далее. В них имеются упоминания о каких-то тетрадях, но где сейчас упомянутые тетради - неизвестно.

Но вот, полтора года назад в Берне при описи местными властями имущества российского подданного г-на Шахиагметова всплыли какие-то загадочные рукописные тетради с текстом на русском языке. Присутствовавший при этом советник консульства г-н Донченков, знавший Топорищева лично еще будучи экспредседателем дворянского собрания Саратовской губернии, опознал его почерк и заявил об этом властям. Тетради были переданы российскому консулу в Берне и в дальнейшем попали в руки приват-доцента кафедры лингвистики и восточных языков Саратовского университета г-на Рыжакова, который и установил их подлинность.

Итак, найдены две рукописные тетради, несомненно принадлежащие творческому наследию Фомы Топорищева. Существовали ли еще какие либо, и сколько именно? Вопрос осается открытым. Скорее всего - да, но в чьих руках они теперь? К сожалению, местопребывание г-на Шахиагметова, который единственно мог дать ответы на все вопросы и пролить свет на их дальнейшую судьбу, никому не известно.

Можно высказать предположение, что все тетради незадолго до смерти были переданы Топорищевым г-же Чекамревой - племяннице его двоюродной сестры. Именно она посетила философа в его имении незадолго до кончины, после чего немедленно выехала из пределов Российского государства, якобы, в Италию для лечения, откуда пербралась в Лондон и в конце концов объявилась в Париже, где спустя два года и скончалась при невыясненных обстоятельствах, не оставив после себя никаких письменных свидетельств. Что побудило Топорищева отдать рукописи именно ей - загадка! Возможно, ему стали известны связи Чекамревой с редакцией "Литературного вестника" и издательской фирмой известного филантропа г-на Д'Рыжака, издававшего во Франции литературу на русском языке на свои средства, и впоследствии разорившегося. А может быть, он хотел сначала издать свои рукописи за границей из цензурных соображений? Будущее покажет, какая из версий более соответствует действительности.

Имеется множество указаний на то, что, живя в Париже, г-жа Чекамрева часто встречалась с г-ном Шахиагметовым. Весьма вероятно, что именно этим путем две рукописные тетради Топорищева перешли в руки последнего. Судя по всему, г-жа Чекамрева, которой автор доверил свои творения, так до конца жизни и не поняла, насколько ценные для русской литературы материалы оказались в ее владении, считая эти записки плодом старческого тщеславия своего родственника. Что же касается остальных тетрадей, то нам остается только надеяться, что и они вскоре выплывут из небытия, чему, по нашему мнению, и должна способствовать настоящая публикация. Судя по связям г-жи Чекамревой с самыми широкими кругами русской интеллигенции за границей, рукописи могли быть розданы для прочтения самым разным лицам. И, надо полагать, если не все, то хотя бы часть из них рано или поздно будет опубликована.

Можно высказать только сожаление по поводу случившегося с рукописями Фомы Топорищева. Русская литература занимает почетнейшее место в ряду всех мировых литератур, но образованные господа, готовые кричать "виват!" по поводу любого произведения, вышедшего из-под пера любой европейской знаменитости, оказываются удивительно близорукими, когда дело касается творчества их безвестных соотечественников, и лишь задним числом готовы признать за ними некоторые достоинства. Скольких начинающих литераторов подобное отношение отвратило от дальнейших трудов на ниве русской словестности. Но, как сказал все тот же Фома Топорищев: "Можно купить сукно у Англичанина, Вино у Француза и очки - у Немца, - азбуки самим делать придется." Не собираются ли иные наши издатели закупать в Европе также и русскую литературу?

Тщательный анализ найденных рукописей специалистами показал, что текст их по стилю и манере изложения полностью совпадает с ранее опубликованным в кратком прижизненном издании. Более того, почерк Фомы Евграфовича Топорищева был опознан многими лицами, находившимися с ним в переписке при жизни. В одной из тетрадей были найдены отдельные фрагменты записок нелитературного содержания с собственноручной подписью автора, подтвердившие, что мы, вне всяких сомнений, имеем дело с его творческим наследием. Текст их приводится далее.

Хотя теперь уже никто из серьезных исследователей не подвергает сомнению, что записи в тетради сделаны рукой Ф.Е.Топорищева, отдельные литературоведы (в основном иностранные) строят различные гипотезы относительно происхождения собственно текстов. В частности, утверждается, что в качестве эпиграфов автор текстов использует изречения и высказывания лиц, достигших зрелого возраста уже после его смерти. Исследования показывают, что это не соответствует действительности. Кроме того, в библиотеке Топорищева обнаружены многочисленные тома журнальной периодики с примечаниями на полях, часть из которых почти буквально соответствует текстам из тетради. Спрашивается, господа ниспровергатели, каким образом эти примечания могли оказаться в Саратовской глухомани, если придуманы были в центре Европы?!

В связи с этим особенно нелепой кажется гипотеза, согласно которой большая часть содержимого записок Ф.Е.Топорищева была, якобы, почерпнута им из дневниковых записей некоего гасконского дворянина, жившего чуть ли не в шестнадцатом веке, - шевалье Д'Рыжака - предка того самого незадачливого издателя, который упоминался выше. Утверждение это ни в малейшей степени не может соответствовать действительности хотя бы потому, что под этим именем скрывался известный авантюрист XVIII века, настоящая фамилия которого - фон Шехман, а последний не оставил никаких следов ни в одной литературе, хотя, по слухам, объездил всю Европу, Азию и сгинул на каторге... в Енисейской губернии! Возможно, господа, он имел много потомков в разных частях света, но из сего вовсе не следует, что его дневники оказались у этих потомков и достигли пределов города Саратова.

Кроме того, всякий русский может с полной достоверностью подтвердить, что стиль изложения мыслей Фомы Топорищева совершенно противоположен стилю, принятому за эталон во французской литературе. Более того, всякие попытки перевести изречения Топорищева на французский (или какой-либо иной европейский) язык заранее обречены на провал. Особенно это касается апокрифических историй - они совершенно непереводимы.

К сожалению, объем настоящего издания не позволил опубликовать часть материалов рукописей, не принадлежащих жанру собственно афоризма. Но мы твердо верим, что когда-нибудь свет увидит полное собрание сочинений выдающегося философа и мыслителя.

----------

----

Дословное содержание текстов трех отдельных листов, найденных в одной из тетрадей записок Фомы Евграфовича Топорищева, подтверждающих их подлинность.

---

Лист первый. Писан рукой Ф.Е.Топорищева. Начало оборвано, конец размыт и прочтению не поддается.

"...двадцать пять рублей ассигнациями за штуку! Это ли не позор! Да я и ломаного гроша за них не дал бы! Вообще господ критиков следует почаще выставлять на мороз, дабы оные слегка охладились. Мудрено после сих мерзких статеек написать что-либо путное!

Что до издателей - с них и взять нечего. В России тяга к печатному слову столь велика, что любая бумажка идет в дело, лишь бы буквы были печатные. Куда до нас просвещенной Европе! Там Вольтеры ходят в царедворцах, а у нас наоборот. Ежели же, паче чаяния, какой-нибудь незадачливый провинциал от долгих бдений родит мысль, то тут ему и конец! Накинутся сворой, тыкают пальцем в мягкие знаки и хихикают без всяких приличий. Считается, что ежели человек большого ума, так уж непременно спятит..."

---

Лист второй. Писан, предположительно, рукой Г.Ф.Топорищева - дяди Ф.Е.Топорищева. Начало размыто.

"...от долгого сидения зады делаются плоскими, впрочем, как и сами мысли. Посему долго не пиши, но перемежай писание с прогулками на природе. Отнюдь не чурайся женского пола - сам Александр Сергеевич тут примером!

В писании должно быть строгим, и чаще пользоваться мусорною корзиною. Из сего не следует, однако, что свои мысли надо держать при себе. Отнюдь! Ежели ты сумел родить мысль остроумную и дельную, то непременно поделись ею с ближними, ибо тебе оная скоро наскучит и покажется никчемной, а другому будет свежа, отчего и ты переменишь мнение.

Что до критиков - пусть себе пишут. После драки всяк стратег, а Отечеству с того убыток невелик."

---

Лист третий. Писан неизвестной рукой. Подпись Ф.Е.Топорищева - подлинная

"Сим удостоверяется, что купец Мерзяев арендует у помещика Топорищева двадцать семь десятин земли под градирню, по тридцати рублей с полтиною (зачеркнуто) с уплатой шести процентов годовых серебром или ассигнациями.

25 марта 1887г. (подпись) Мерзяев

(подпись) Топорищев

С подлинным верно:

секретарь земской

канцелярии (подпись) Дрыжак

Текст письма Ф.Е.Топорищева В.М.Милину.

Многоуважаемый г-н Милин!

В последний приезд, помнится, Вас заинтересовала мои тетради с комментариями греческих и латинских авторов, а также латинских изречений разных периодов, принадлежность которых определить затруднительно. Вы просили передать их на некоторое время, почитая некоторые из моих суждений занимательными и не лишенными остроумия. Тогда я не смог выполнить вашу просьбу по некоторым обстоятельствам личного порядка, а именно: в то время я занимался разборкой семейного архива с целью определить место каждой рукописи в хронологии своих занятий на поприще литературы и словесности.

Своим недавним письмом Вы еще раз напомнили о своей просьбе в отношении упомянутой тетради, а кроме того, интересовались причинами, кои заставили меня писать комментарии к изречениям знаменитостей. Тетрадь я с удовольствием вышлю, как только будет оказия, а что до причин, то никаких причин и нет вовсе. Более того, вопреки Вашему мнению, я отнюдь не имел никакого желания оформлять мои записки л и т е р а т у р н о. Боже меня упаси! В России достаточно писателей столь большого таланта, что я и в мыслях не имел претендовать на то, чтобы свою убогую писанину выдать замуж с хорошим приданным, снабдив оную ярлыком "литература".

Касаемо истории, коль скоро Вам сие интересно, могу сообщить следующее.

Как вы знаете, в моей усадьбе имеется обширная библиотека, составленная моими отцом и дедом, и беспрестанно пополняемая мною через знакомых господ издателей. Имея охоту к чтению произведений, доставляющих пищу уму и сердцу, я с малых лет положил себе за правило прочитывать не менее двух томов в течении месяца, попутно делая выписки в отдельную тетрадь, дабы не марать поля своими примечаниями. Обычай этот сослужил мне хорошую службу, приучив к аккуратности и обстоятельности, что является, по моему мнению, первейшим условием любого систематического занятия, и без чего трудно помыслить приобретение одной вещи, которая, как известно, не может быть передана по наследству, - я имею ввиду образованность.

Впрочем, был период, когда я пренебрегал своим правилом - как раз тогда, когда учился в университете. Юность имеет свои права - ничего не попишешь. Свои лучшие годы, когда память свежа, а ум остер, мы тратим не на упорные занятия, но на безсмысленное волокитство и систематические попойки в кругу таких же беспутников, чем изрядно подрываем свое здоровье, как умственное, так и физическое. Но для того, чтобы было о чем сожалеть в старости, надобно непременно повалять дурня в молодости, иначе, как свидетельствуют мудрецы, жизнь будет не полна.

В более зрелом возрасте, когда волею обстоятельств я вынужден был поселиться в своем имении, должно быть от скуки вернулся к прежним занятиям в библиотеке, и чем дальше, тем сильнее увлекался, находя в общении с авторами книг и журналов все большее удовольствие. Их общество с тех пор заменило для меня все остальное, о чем не жалел, и не жалею поныне.

Прежде всего я обратился к творениям древних авторов, коих и перечитал изрядное количество, попутно делая выписки для памяти и примечания к оным в отдельной тетради, ибо, как вам известно, древние чаще попадали в точку, оттого что не были обременены самолюбием и множественными предрассудками. С этих пор всякий раз, когда в книгах мне попадалась мысль, достойная внимания, оная тотчас же запечетлевалась в одной из тетрадей, соответственно времени написания сочинения.

Что до комментариев - оные присовокуплялись либо тотчас же, либо после, когда мне приходила охота перечитывать свои записки, причем, собственные мои мысли, в зависимости от настроения и времени года, казались то более, то менее остроумными и глубокомысленными, о чем Вы можете судить по множественным помаркам и перечеркиваниям.

В тетради за нумером 7 мной были собраны высказывания древнегреческих и римских авторов, к коим я вообще отношусь с величайшим пиететом, ибо оные заложили фундамент и философии, и науки, и искусства. Следующие поколения лишь повторяли на разные лады то, что ими было понято и высказано - с тех пор люди не стали умнее, разве что жеманнее.

Тетрадь сия имеет забавную историю, а именно: оная была засунута мною на дальнюю полку и не попадалась на глаза в течение пяти-шести лет - до той поры, пока из С.-Питербурга не явился на каникулы мой племянник Евгений - личность столь пламенная и кипучая, что на семь верст вокруг него земля горела и кипели источники. Малый сей, по его собственному выражению, вращался в самых высокообразованных кругах, и напичкан был вздором по самую макушку (распространено мнение, будто культура и образование движется на перифирию из столиц, так, должно быть, там их и делают...). Хотя ему нельзя было отказать в уме, однако же наши взгляды на современные течения изящной словесности и философии рознились весьма сильно, что стало причиной длинных споров. Споры сии разносились по окрестным селениям и носили довольно таки односторонний характер, а именно: он меня обличал, я же, со своей стороны, помалкивал.

Дело кончилось тем, что Евгений перевернул вверх дном всю фамильную библиотеку и добрался до моих записок. А в довершении всего, обнаружил пропавшую тетрадь с греками. Уж не знаю, чем оные ему так насолили, но ополчился на них несказанно, и палил из всех калибров, используя мои же собственные комментарии в качестве аргументов. Особенно досталось Платону и Аристотелю, а несчастный Сенека Младший обратился в мелкий порошок. Упор делался на то, что меняются времена, меняются люди, и то, что раньше было хорошо, теперь стало дурно, и что развитие естественных наук все исправит. Мельком были задеты отцы и дети - до матерей, слава Богу, дело не дошло. Когда же племянник отбыл назад в столицу, я обнаружил свои записки в крайнем беспорядке и принужден был разбирать все заново.

Именно этим обстоятельством объясняется мой отказ передать Вам известные тетради. Теперь же делаю это, хотя и без особого удовольствия. Перед отправкою еще раз бегло просмотрел все, и не обнаружил ничего, достойного похвалы. Равно как и полезного для себя (Вам известно, чем я теперь занимаюсь). Не могу представить, для чего вы хотите употребить мои списки, ибо существует немало сборников речений и древних и нынешних авторов, а что до комментариев, то всякий мало мальски образованный человек изготовит их в угодном количестве, была бы в том нужда.

К сему добавлю, что переводы некоторых авторов с греческого и латыни сделаны так, как оные мне были понятны - я ни в какой мере не претендую ни на точность, ни на изящество слога.

В заключение смею просить Вас об одной любезности. Не сочтите за труд выслать мне собрание сочинений Козмы Пруткова, которое, как мне стало известно, в скором времени будет издано в С.-Питербурге, а кроме того, все, что сочтете полезным для моих занятий.

Примите и проч. Ф.Топорищев

P.S. Кланяйтесь от меня г-же Милиной.

Сообщите, где сейчас находится г-н Феодосеев.

Текст письма Е.В.Топорищева своему дяде Ф.Е.Топорищеву, найденного в архиве последнего. На полях письма имеется пометка рукой Ф.Е.Топорищева: "Сказать Софье, чтобы выслала подлецу 300 руб. на дорогу".

Милейший дядюшка!

Нижайший поклон Вам и тетушке Софье Дмитриевне. Нынешним летом заканчиваю полный курс университета, после чего, вероятно, оставлю Питербург и переберусь в Москву, где уже присмотрел себе место...*

...Будучи у Вас в гостях, я, как вы помните, много времени проводил в библиотеке, готовясь к экзамену по римскому праву. Меня весьма позабавили Ваши "Мысли" и "Эпиграфы к комментариям", и я, каюсь, многое списал себе для памяти. Оказавшись в Питербурге я размножил свои списки и роздал их приятелям для прочтения. Теперь могу Вас поздравить - вы знамениты, хотя и инкогнито!

Один из моих друзей даже показал эти списки профессору кафедры языкознания, и тот ими заинтересовался до чрезвычайности. Сказал, что после Козьмы Пруткова это первый опыт подобного рода, и требовал непременно назвать имя автора. Разумеется, мой приятель сплел ему плетень про некоего обедневшего дворянина, на что профессор отвечал, что так можно писать имея в запасе бездну времени и не имея никаких иных забот.

Так или иначе, но теперь Вы довольно известны в литературном кругу, во всяком случае, Вам начинает подражать молодежь.

Летом непременно буду в Покровском хоть на неделю, если конечно не прогоните взашей, что и приму со смирением...*

...Отчего бы Вам не предпринять, ей Богу, издание своих изречений в полном комплекте? Честное слово, они того стоят! Я же, со своей стороны, готов принять в сем участие - подыщу хорошего издателя. В кои веки среди Топорищевых отыскался человек, имеющий собственные мысли...*

Остаюсь вашим покорным слугой, почитателем и нежнейшим племянником.

Евгений

P.S. Дозвольте впредь именовать себя

Топорищев-Младший!

----

*Далее часть текста опущена, поскольку носит личный характер и не имеет прямого отношения к творчеству Ф.Е.Топорищева.

Текст последнего письма Ф.Е.Топорищева В.М.Милину.

Многоуважаемый г-н Милин!

Вы просите моего согласия на публикацию заметок из моих тетрадей, не так ли? Помилуйте, достопочтеннейший Владимир Михайлович, как это могло взбрести Вам на ум?! Нет, право, я глазам своим не верю! Что Вы тут пишите: "остроумие...", "изящество слога...", и вот это: "подтексты двойные и даже тройные". Где вы в моих тетрадках углядели подтексты?!

Я против, слышите?, решительно против. Этакую пачкотню публиковать - Вы с ума сошли, да и только!

Не сочтите мое решение капризом выжившего из ума старика, но я решительно отказываюсь участвовать в этом предприятии. Хотите, чтобы я объяснился? Извольте.

Я вполне допускаю, что заметки сии могут быть интересны частному лицу, но будут ли оные п о л е з н ы широкому кругу читающей публики? Отнюдь!

Законным сочту вопрос о том, что я разумею под пользой. Мое мнение таково: польза - есть то, что способствует развитию вкуса читателя, углубляет его понимание тех или иных сторон жизни, расширяет кругозор и, если угодно, отвращает от вступления на стезю порока. Самым же важным элементом, составляющим полезность любого произведения, относимого к разряду изящной словесности, должно считать меру воспитательного воздействия, направленного на исправление нравов.

Критическое отношение к жизни, столь свойственное нынешнему молодому поколению, не может не оказать влияние на духовное состояние общества, и без того зараженного вирусом нигилизма. Ниспровержение авторитетов стало нынче модой, и род истин, называемых вечными, теперь, как никогда, нуждается в поддержке и распространении со стороны людей, понимающих их значение для духовного здоровья общества.

Что же из себя представляют мои примечания? Вы не можете не согласиться, что оные являют собой ничем не прикрытую попытку ниспровержения основы основ воспитания. Ибо с древнейших времен человечество собирало в копилку мудрости речения, кои суммируют основополагающие принцыпы поведения человека в обществе себе подобных. Но вот является некто Топорищев и высмеивает всех разом. Каково?!

Разумеется, ежели человек изрядно образован и хорошо воспитан, ежели он уже понял цену сокровищ оной копилки, то такому человеку позволительна будет вольность усмешки. Сам Александр Сергеевич порой усмехался в сторону по поводу прямолинейности и наивности мудрецов прошлого, но уж кто как не он владел мерой! Да и времена тогда были иные. Теперь же найдется немало охотников подставить перец вместо соли. То-то славно прочихаемся, да не заплакать бы!..

Вспомните, как поступил Николай Васильевич со вторым томом "Мертвых душ". Оно и верно: легко обличать плохое, да надобно ж взамен преподносить и хорошее, а где его взять? Можно перечеркнуть все, чем жили отцы и деды, но где взять ума, чтобы самим не жить дураками?

Сказанное относится к моим комментариям к изречениям мыслителей прошлого. Подборка самих изречений, на мой взгляд, хороша и без комментариев, так не лучше ли примечания выбросить, а напечатать все остальное? Повторю еще раз: от повторения хорошая мысль не портится, а сборников изречений мудрецов издается на удивление мало. Особо хочу предостеречь вас от публикаций комментариев к Священному писанию. Ни в коем случае и ни под каким видом! Лучшего подарка разного рода прохвостам и безбожникам и помыслить невозможно!!! Скажу прямо, любезнейший Владимир Михайлович, ежели вы сами не боитесь кары небесной и желаете гореть в геенне огненной, так пишите свои комментарии и горите синим огнем на здоровье. А я поостерегусь. Господь знает наши помыслы, и, думаю, тет а тет сам не прочь пошутить, коли это уместно. Иное дело, когда некто нашутит вот так с три короба, и возжелает своими глупостями прославиться на весь мир. Тут уж - будьте покойны! Всевышний ему спуску не даст.

Что же касается моих собственных отдельных мыслей, то, ежели вам так приспичило, - извольте, печатайте. Однако же, без упоминания имени Топорищева. Соглашаюсь на это потому, что мой племянник и без моего согласия распространил мои глупости в Питербурге, так что теперь они ходят по России, отчего создается впечатление, что у нас очень много дураков, соперничающих между собой в умении сочинять всякую чушь под видом мудрости. После Вашей публикации выяснится, что дурак-то один, отчего всем будет облегчение. Так что польза от публикации несомненна. Более того, я даже согласен написать предисловие, чтобы другим неповадно было.

Засим разрешите откланяться, ваш Фома Топорищев.

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ АВТОРА

(из первого прижизненного издания заметок

Фомы Евграфовича Топорищева)

Заметки должно читать в том порядке, как оные расставлены, ибо их соединяет замысел. Иным сие не придется по вкусу, тогда умываю руки: желающий страстно отведать слоеного пирога свалит в кучу и творог и мякину.

Многие здесь углядят тонкие намеки, коих автор не подозревает, а посему, стало быть, и не делал. Ежели кому придет в голову отнести их на свой счет - в добрый путь! Однако, не стоит забывать, что со многими читателями автор не знаком; но пусть даже и так, почему он должен иметь ввиду этих, а не тех, ets?

Дело автора - марать бумагу, а на что ее употребить - дело читателя.

Критику скажу: критикуй, да знай меру. Чем строчить критики на других, пиши лучше на себя, а нет - так пиши дельное.

Издателю посоветую все оставить как есть, листов не перекладывая, и не марая их глупыми примечаниями. Не всякое лыко в строку - на иные примечания потребны свои примечания, а где сему конец?

Племянник мой - студьозус - толкует, что углядел здесь афоризмы. Таковые мне не известны. Назови хоть овцу коровою - молоком богаче не станешь! Что писано, то думано, стало быть это - мысли.

В языке великорусском достаточно своих слов и грамматик, иных знать не желаю. Отчего можно было француза из Руси взашей вытолкать, а слова оставить, поелику только они красивы? Все красиво, что не дурно! А чем дурен наш язык?

К сему прибавлю, что плохих вещей нет, но есть дурное оных употребление. Кнутом можно эдак лихо щелкать, как мой кучер Вахрамей, а можно и по спине пройтись, как делает иной приказчик.

Особо коснусь прекрасного пола, ибо ему присущ тонкий вкус, а по нынешним временам и изрядная образованность. Наипочтительнейше прошу не списывать сии заметки в альбомы с виньетками и росчерками, ибо там оные будут соседствовать с глупыми стишками уездных щелкоперов, отчего случится вред и тем и другим. Поэзия хороша и сама по себе, а от дурного соседства портится характер.

Еще прибавлю вслед за Паскалем* :

"Гораций и Депрео говорили это до вас." Верю вам на слово, но все же это мои собственные суждения. Разве я не могу разумно думать и после них, как другие будут разумно думать после меня?"

---

* Автор ошибается. Высказывание принадлежит Жану де Лабрюйеру. (Ред.)