«Как пропадают убеждённые холостяки»

Промптов А.

Как пропадают убеждённые холостяки

Шмаков небритый, нечёсаный, лежал в халате на холостяцком диване и с презрением думал о женщинах. В своих мыслях он возносился в просторы Вселенной, падал оттуда в объятую пожаром тайгу, добредал до Ледовитого океана и перекрывал его вплавь. Знаменитый, облысевший в испытаниях, он шагал по городу, и первые красавицы снопами валились у него на пути. А Шмаков оставался к ним равнодушен, потому что его сердце безраздельно принадлежало Славе. Звонок в дверь отвлёк Шмакова от очередного подвига. Он сполз с обогретого места и поплёлся открывать. Вероятно, это был Кукин со старым долгом. "Ну и накостыляю же я ему! - подумал Шмаков. - Ох, он у меня попляшет! Ох, попляшет он у меня!" Но вместо Кукина Шмаков увидел соседку Осенину. За полгода житья на новой квартире он запомнил её очень смутно, и теперь убедился, что в ней не было ничего достойного запоминания. По подобию всех женщин, у неё была пара рук, чтобы поднимать тяжести, пара ног, чтобы доставлять их с места на место, грудь для регулировки дыхания, уши, чтобы слушать команды мужа, и явно птичьи мозги. Сердито смерив её фигуру, Шмаков задержал глаза у её колен - там, скривив нижнюю губу, стояла крошечная девчоночка и с не меньшим любопытством изучала самого Шмакова. - Это Алёнка, - с виноватой улыбкой сказала Осенина. - У вас не найдётся электрической дрели? Шмаков пробурчал что-то насчёт бесцеремонных просителей, сгоняющих почём зря с диванов. Девчонка вдруг вывернулась из маминой руки и крошечным танком пронеслась мимо него на кухню. Шмаков совершил путаные движения. - Что ж... Как то бишь вас? Входите, - с тоской и с жалостью к самому себе сказал он. Алёнка, прокурсировав от газовой плиты до стола, упёрлась носом-пуговицей в табуретку и упала. Она так и лежала на полу, предоставив мамуле поднять себя и как следует шлёпнуть. "Молоток девка. Не ревёт", - отдал должное Шмаков. Он достал дрель. В коридоре возникла заминка. - Можно, я верну её завтра? - спросила Осенина. - Об чём речь? Валяйте, - вежливо (мысленно матерясь) разрешил Шмаков. "Завтра! Тебе и за неделю дыры не прогрызть! Чай, не деревяшка - бетон! Как всё-таки мало приспособлено их телосложение для полезной работы. Ни бицепса, ни трицепса. Ни по морде дать. Стыдоба!" - и Шмаков гордо напряг свои скрытые от простого глаза мускулы и подобрал отвисавший пресс. Алёнка, видя, что за ней никто не следит, вцепилась в рукав его плаща на вешалке, и, поджав ножки, повисла. Плащ сорвался и накрыл её с головой... Ночью Шмаков без сна ворочался в постели. "Вот удивительно! - размышлял он. - Бог отнял у меня ребро и израсходовал его не на Пеле, не на министра финансов... даже не на Кукина, а на никчёмное изделие марки "баба". А для чего? Какая мне такая прибыль от этого? Нету никакой прибыли. Ходят и дрели уносят! А после этого некоторые дураки на них женятся! Некоторые млеют и бренчат под балконами серенады. А если бы я был богом, я бы спросил сперва у Адама, кого ему нужно. А он бы сказал: телевизор и ящик пива, и не надо из меня рёбры дёргать... Интересно, чего она там сверлить собралась? Стену испоганит, сверло испортит, а оно, между прочим, немецкое, денег стоит. И надо же - финтит со мной: я, мол, выскочила на минуточку через площадку - дрель попросить, а у самой-то губки накрашены, бровёшки подведены, спереди и сзади выпукло. А какое ты право имеешь спереди и сзади выпячиваться? Хотела, чтобы я на свой счёт это принял! На крючок хотела поддеть! Но с другой стороны - я мужик видный и повертеться передо мной любой не зазорно. Я не то, что Кукин. От меня бабы тают и растекаются, и ей, конечно, тоже лестно. Скорей всего она влюбилась в меня ещё тогда... полгода назад, и с тех пор пыталась подавить влечение, но оно только сильней разгорелось. А сегодня припекло, не выдержала. "Дай, мол, попрошу чего-нибудь, лишь бы повидать его, сокола!" А дрель - ерунда дрель, голый предлог для видимости. Ведь она и вправду, смотрела на меня всегда как-то особенно, что-то было в её взгляде затаённое, невысказанное. А я-то за делами не придавал этому значения. То карбюратор у меня барахлил, то фару переднюю свистнули. Конечно, она влюблена в меня!" Шмаков вскочил с постели и стал возбуждённо ходить по комнате. "Определённо она меня любит. А я её? Руки, ноги, два уха, туда-сюда. Не оригинально. Хотя... Чтобы полюбить гения, женщина тоже должна быть личностью. Опять же, выпуклости её всякие - с ними поподробней бы разобраться! Выпуклости они, или ширма. Это ж не фунт изюму, это вам не Кукин какой! Надо разобраться, а если что - я её брошу, чтоб знала, как дрели у малознакомых мужчин занимать. Жить не умеет совершенно. А окажись я бесчестным человеком? А вообрази я себе чёрт-те-что - да завлёки её к себе в комнату? Да тяпни дрелью по башке? Нет, форменно бог оплошал". На следующий день, ближе к вечеру, Шмаков опять скучал на диване, мечтая о том, как вытащит свою заводскую команду в финал Лиги Чемпионов. Повержена "Барселона" (хет-трик бомбардира Шмакова). Затоптана в пыли "Бавария" (Шмаков закатил два мяча и отразил пенальти). Знаменитым резаным ударом вынесен "Манчестер Юнайтед". Траур в Голландии. "Пари Сен-Жермен" пытается отравить грозного Шмакова анальгином накануне игры, но яды его не берут и он вколачивает пенальти. В Италии тиффози трепещут от имени Шмакова. На родном заводе его носят на руках, а Кукин приползает на коленях с деньгами в зубах. Предстоит последний, решающий матч. Подкупленный судья свистит в одну сторону. Наши насмерть бьются в обороне. Против Шмакова нещадно фолят, его кусают, царапают и ломают ему лодыжку, но он не просит замены, он летает кометой по штрафной "Милана" и выжидает удобный момент... Та же трель звонка отвлекла его от мгновения, когда итальянцы сметены до основания, а он, форвард Шмаков, с десятым номером на майке, посыпает себя травой с "Ноу Кампфа". - Вот... Спасибо, - сказала Осенина. - Хочу игрушку, - высунулась из-за её подола Алёнка. - Дядя, покатай меня на шее, а не то я тебе опять плащ сорву. - Вот я надаю тебе "покатай", горе ты моё... Дрель-то она вашу - прикончила, вздохнула Осенина. - Разобрать не смогла - решила разбить и ахнула с пятого этажа об асфальт. Алёнка, в подтверждение её слов, протянула Шмакову ладошку, на которой лежало несколько осколков и винтиков. - На! Мама не всё в коробочку собрала. "А оплачивать Кукин будет?" - хотел сказать Шмаков, но вдруг у него приятно засосало под ложечкой. Так сосало у него только раз в жизни, когда он выловил в Останкинском пруду настоящую щуку. Он страшно перепугался, и тут же, с перепуга, совершил непоправимую ошибку: - Эта дрель... - энергично произнёс он. - Ха! ха! ха! ерунда дрель! Что такое дрель, когда по-настоящему любишь! Выдумаете же - дрель, и взбредёт же в голову, а! Э-э-э! Не дрелью единой сыт человек! - он говорил всё внушительнее. - А вы дрель! С вашими-то руками и ногами... конечностями - и дрель! Да плевать я хотел! Главное, что вы решились сказать мне... А дрель - ерунда дрель! Благодаря которой... Посредством чего... вы мне тоже безумно понравились... Осенина фыркнула. Ровно через месяц всё было кончено. Они поженились... Прощай, верный гражданин и надёжный друг Шмаков! Мы оплакиваем тебя, но мы не забудем тебя!