«Урал улыбается»

Урал улыбается

КАК УКРОТИТЬ СЕМЕРИКИНА? (вместо предисловия) (Евгений Дубровин)

Известно, что насмешки боится даже тот, кто ничего не боится.

В нашей организации работал один человек, назовем его Семерикиным. Был он удивительным склочником. Допустим, издает начальник отдела приказ: «Такой-то объявить благодарность за хорошую работу». Семерикин тут как тут. «Благодарность объявлена неправильно. Я — голос общественности. Если я не скажу вам правду, то кто тогда скажет? Вы объявили ей благодарность потому, что она ваша любовница!»

Немая сцена, инфаркт, инсульт, инвалидность.

И так каждый день. Пробовали Семерикина укротить и так и этак. Ничего не помогает. Наконец нашелся человек, который сказал: «Я укрощу Семерикина». Естественно, ему не поверили.

И вот однажды на собрании этот человек попросил слова и сказал лишь одну фразу: «А Семерикин-то голый!» В том смысле, что он дурак. И теперь при появлении Семерикина сам собой возникал смех. Через месяц «правдолюбец» уволился из нашего учреждения и вообще уехал из города…

Велико значение острого слова. Трудную, ответственную, порой неблагодарную профессию избирает себе сатирик. Высмеивая человеческие пороки, негативные стороны нашей жизни, он всегда обязан помнить: перо сатирика должно быть направлено точно в цель, и эту цель необходимо поразить любыми средствами (имеются в виду художественные средства).

На Урале сложился боевой, довольно многочисленный отряд сатириков и юмористов. Многие из этого отряда известны далеко за пределами региона, другие только учатся. Но их, если так можно выразиться, «курсовые работы» тоже любопытны. Разнообразие стилей, манер, приемов, образов, тем делает сборник интересным, полезным и нужным.

Берегись, Семерикин!

ЕВГЕНИЙ ДУБРОВИН,

главный редактор журнала «Крокодил»

Владимир Печенкин

Писатель из Нижнего Тагила. Автор нескольких книг вполне серьезной прозы, в том числе фантастической повести «Два дня Вериты» и одной книжки юмористических рассказов.

РАЗГОВОР В УНИВЕРМАГЕ

Зашел я как-то в универмаг. Поглядеть, нет ли чего дефицитного. Чего-нибудь вроде брюк. А то в нашем городе в последнее время брючный вопрос сильно заужен.

Ну по отделам прогулялся, на витрины посмотрел, на стенную роспись. Культурненько все. В современном стиле: бетон, стекло, пластмасса и пыль по углам. В общем-то, красивое оформление.

Нашел мужской отдел. Тут жилеты различные, куртки-модерн, балахоны заграничного типа. Пиджаки есть. Но по части штанов жидковато. Есть, правда, ковбойские джинсы с карманами для пистолетов. Но у меня нет привычки таскать с собой пистолеты, да и джинсы мне в коленках жмут. Среди всей этой роскоши продавщица стоит, миловидная такая молоденькая девушка. Спрашиваю ее:

— Товарищ продавец, нет ли у вас штанов поимпортнее?

Молчит. Смотрит в окно крашеными глазками.

— Мне бы, говорю, сорок восьмой размер, будьте добры.

Она никакого на меня внимания.

«Эх, — думаю, — прошли мои золотые годы! Когда был молодой и неженатый, так не то что рядовые продавщицы, директорши дарили мне улыбки. А теперь вон девушка и по долгу службы не смотрит…»

И стало мне несколько обидно. И сказал я продавщице:

— Нехорошо с вашей стороны так относиться к покупателю. Это недостойно звания работника торговли.

Мне показалось, что девушку все же малость задело, потому что глаза у нее чуток потеплели. Но тут встряла какая-то дама:

— Ах, — говорит, — эти мужчины! Выпьют лишнее, и пристают не то что к женщинам, а вот даже к манекенам!

— Позвольте, — говорю я даме. — На кого вы намекаете? Выпивать мне не позволяют жена и больная печень. Могу на вас дыхнуть, ежели не верите. И кто это пристает к манекенам?

Она говорит:

— Да разве ж вы не видите, что это манекен? А продавщица вон там стоит

— Простите, — говорю, — я думал, наоборот. Тут трезвый не сразу сообразит, которая где. Они обе неподвижные и одинаковыми красками раскрашены.

Тогда эта дама убедилась, что я не выпивший, а только в магазинных вопросах неопытный. Объяснила мне что к чему.

— Которое смотрит на покупателя, это называется манекен. А которое на часы глядит, это уже продавщица, она следит, когда ее рабочее время кончится.

— Мерси, говорю я даме. — А вам, девушка товарищ живой продавец, довольно неприлично было молчать, слыша мой оживленный разговор с манекеном.

Она отвела на секунду взор от часов и сказала:

— Вы ж не ко мне обращались, так чего придираетесь.

Дискутировать с ней мне расхотелось. Так и ушел от нее без брюк.

ЛОДЫРЬ КАК ПОЛЕЗНЫЙ ЧЛЕН КОЛЛЕКТИВА

Мы с Ваней Кусачкиным ремонтировали токарный станок.

— Как думаешь, успеем до конца смены? — спросил я.

— Вряд ли. С растакими-то помощниками…

Наши помощники, два мордастых и гривастых парняги, сидели в сторонке на швеллере и болтали о модах будущего года. Мы несколько раз пытались втянуть их в трудовой порыв, но ничего у нас не вышло.

— Муторно смотреть на них, бездельников, — сердился Ваня. — Вот как возьму гаечный ключ да как их…

— Погоди, — сказал я. — Воспитывать надо не гаечным ключом, а вежливым вниманием, доверием и прочей такой гуманностью. Эй, глубокоуважаемые помощники, будьте добры, сходите в инструментальную за электродрелью.

Вежливость всегда производит исключительный эффект: оба парня сразу поднялись и ушли. И больше мы их не видали.

— Интересно, для чего на производстве держат лодырей? — рассуждал Ваня. — Какой от них прок?

— А вот давай спросим мастера. Иван Макарыч! Для чего применяются в промышленности лодыри?

Мастер подошел и озабоченно оглядел станок.

— Давайте, милые, давайте! Сегодня станок чтоб крутился! А то другие участки токарными изделиями задерживаем. Придется вам сегодня на часок-другой задержаться после смены. А? Лодыри-то? А как же без них. Вот было приказано отправить людей на уборочную — кого я пошлю? Вы тут нужны, а от них даже и не худо отдохнуть. На эстафете бегать, на физкультурные мероприятия, на стройку десять человек требуют — опять кого? Опять их.

— Так они и там не работают, а еще больше разбалтываются.

— А уж там за них не я отвечаю. Нет, без лодырей никак нельзя. Вот хоть начальника цеха спросите.

— Ну как, орлы, кипит работа? — бодреньким голосом кричал начальник цеха, подходя. — Давайте, нажимайте, чтобы сегодня же был порядок, а то мне начальство голову снимет. Что? Для чего лодыри? Так в принципе их у нас и быть не должно. Их надо перевоспитывать.

— Пробовали. Но слова не действуют, а реальных мер…

— Нет-нет, только без реальных мер! А то они, знаете, народ обидчивый, лодыри-то. Чуть что — заявление на расчет.

— И пусть. Не будут мешать — скорее план выполним.

— Това-арищи, да мне, что ли, нужны лодыри? Мне они вот как надоели! Но если они уволятся, тогда штатные места окажутся незанятыми. И тогда управление урежет штаты. Значит, сократится и фонд зарплаты. Нет, что вы, без лодырей не обойтись. Так вы, ребятки, уж доделайте сегодня станок. По десятке премии вам выкроим — за счет тех же лодырей.

Начальник и мастер ушли.

— Выходит, лодырь — полезный член коллектива, — сказал Ваня. — Раз такое дело, давай-ка посидим, покурим.

Олег Костман

Корреспондент газеты «Вечерний Новосибирск». Учась в Уральском государственном университете, воспользовался близостью редакции журнала «Урал» и занес туда первый рассказ. С тех пор и печатается.

ТО ЛИ ЕЩЕ БУДЕТ

Нашего нового соседа я увидел на следующий день после его вселения. Он весело шел по двору, бодро мурлыкал: «То ли еще бу-у-дет, то ли еще бу-у-дет…» — и нес скрипку.

«Любитель музыки», — уважительно подумал я.

Назавтра я снова встретил его. Он опять напевал: «То ли еще бу-у-дет…» — и нес альт.

«Ого, — подумал я. — Видно, тут дело серьезней простого увлечения. А вдруг он солист филармонии?» И я с уважением посмотрел ему вслед.

Потом были два выходных дня, и я его не встречал. А когда в понедельник снова столкнулся с ним, то, признаться, просто удивился. Напевая свое неизменное: «То ли еще бу-у-дет», — он тащил виолончель.

«Похоже, что он коллекционер, — решил я. — Да, каких только хобби не бывает! Все же это лучше, чем у чудака из пятой квартиры, который винные этикетки собирает. По крайней мере, не так вредно для здоровья».

В том, что сосед — коллекционер, я окончательно убедился, на следующий день, когда стоял, вжавшись в стенку на площадке четвертого этажа, а он, красный от натуги, хрипя неизменное: «То ли еще бу-у-дет…», — волочил к себе в квартиру контрабас.

Когда еще через день двое молодцов во главе с соседом протащили мимо моей квартиры печально звеневшую арфу, я воспринял это как должное. Сразу же за стенкой три голоса, сопровождаемые импровизацией на арфе, грянули: «То ли еще бу-у-дет…» Из этого я заключил, что соседу также не чуждо и коллекционирование винных этикеток. В тот же вечер я, благодаря стенке, отлично передающей все немногочисленные нюансы и обертоны его голоса, узнал, что рядом со мной живет не лауреат международных конкурсов и не знаменитый коллекционер, а просто труженик фабрики музыкальных инструментов.

— Арфа — мелочь, — сказал он грузчикам, — но мимо нее проходить все же не стоит, потому что она в хозяйстве как-никак пригодится.

Затем он поведал, что может запросто достать три четверти симфонического оркестра. Вопрос только в машине, которая могла бы эти инструменты перевезти. Вскоре машина действительно пришла. Но не та, которую сосед ждал… На довольно продолжительное время соответствующее учреждение взяло на себя заботу как о пропитании, так и о личных вещах нашего коллекционера.

Когда сосед возвратился, милиция помогла ему устроиться на завод, где самым мелким изделием был мостовой кран. Могло ли тут, среди гор металла, свободно развиться какое-нибудь хобби?

Но, видимо, трудности только закаляют характер Однажды вечером я услышал мощный рев моторов, скрежет и лязг. Такой шум могла бы произвести эскадра звездолетов внеземных цивилизаций при посадке на землю. Но когда шум на секунду стихал, можно было отчетливо услышать знакомый припев: «То ли еще бу-у-дет…» Я выглянул в окно. Во двор динозавром вползал шагающий экскаватор.

САМОЕ ГЛАВНОЕ

Петр Сергеевич Кудыкин полноценно отдыхал после напряженной трудовой недели в своей собственной квартире, лежа на своем собственном диване. С чувством глубокой нежности он вспоминал ароматный и сочный мясной пирог, который приготовила к ужину его собственная жена и который теперь, деловито урча, перерабатывала его же, Петра Сергеича, собственная пищеварительная система. Безмятежное спокойствие мягко разливалось по всему его здоровому телу. Впереди было два выходных, и от предвкушения этих двух выходных жизнь казалась прекрасной и удивительной.

Но вдруг извилины его мозга взбудоражила внезапная мысль:

«А главного-то ведь так и не узнаю!»

И он включил телевизор.

Передавали выпуск новостей.

— …диктаторский режим Кошмарии, — взволнованно читал диктор, — совершил очередное злодеяние, расправившись с демонстрантами…

«Там, в Кошмарии этой самой, сейчас, наверно, погода что надо. И солнце светит!» — с тихой ненавистью к диктаторскому режиму подумал Петр Сергеич.

— …землетрясением, происшедшим в четверг на Малых Черепаховых островах, — читал диктор очередное сообщение, — разрушены административный центр и двенадцать прилегающих деревень.

«Землетрясение! У меня и без землетрясения скоро все полетит», — пристально изучая пересекающую потолок трещину, сделал далеко идущий вывод Петр Сергеич.

— …отважный мореплаватель-одиночка, — читал диктор дальше, — готовится к новому рискованному путешествию через Атлантику…

«Ну сколько можно за душу-то тянуть, изверги! — потерял терпение Петр Сергеич. — Давайте скорее про самое главное!»

— По сообщениям бюро прогнозов, завтра в городе и в окрестностях без осадков, — сообщил долгожданную весть диктор. — Ветер слабый, температура утром шестнадцать, днем двадцать два — двадцать пять градусов.

Уф-ф! На душе Петра Сергеича сразу сделалось как-то легко.

«Эх, и отведу же я завтра душу! За всю дождливую неделю отведу! Весь день «козла» во дворе забивать буду!»

Александр Куличкин

Сотрудник газеты «Вечерняя Пермь». Ежедневно из-под его пера выбегает ручеек черных чернил и складывается в реплики, фельетоны, судебные заметки. Иногда ручеек голубеет, и тогда возникают юмористические рассказы…

ЧЕРНАЯ ПАНТЕРА

Это же бешеная неделя. Гастролеров понаехало. Город парализован. По телефону не дозвониться, в трамвай не пробиться. Все созваниваются, договариваются, едут.

Подхожу на остановку. В страшных муках ловлю такси.

— К музею увезешь? — спрашиваю.

— На меня достанешь парочку — увезу.

— Парочку чего? — удивляюсь, хотя сам понимаю, чего.

— Ты же сам понимаешь, чего, — говорит.

Я говорю:

— У меня только директор зоопарка знакомый.

— Вот через него и достань. Ты же к нему вообще-то и едешь.

Такой молодой попался и такой проницательный. Ему бы в ОБХСС работать.

Приезжаю в зоопарк, говорю директору:

— Ваня, мне бы медведя…

— Черного или бурого?

— Лучше белого — он больней кусается.

— Белого не могу. Уже забрали.

— Что же мне делать, Ваня? Очень надо…

— Хочешь обезьянку? Насовсем.

— Дай лучше пантеру. Когти у нее как? В рабочем состоянии?

Пока тащил проклятую, все руки об нее исцарапал. А в такси она стала сидение грызть.

— Вообще-то ее надо было в багажник, — сказал шофер. — Но уж ладно. Ты мне, главное, достань, а сидение жена заштопает.

Водитель он первоклассный. Пантера его без передыху хвостом по глазам хлещет, а он правила движения соблюдает.

— У меня, — говорит, — дома такая же черная кошечка, только поменьше. И не ест ничего. Я ее на комоде держу. Копилка

И вот подъезжаем мы к тому самому зданию. Народу — курочке негде снестись.

— Придется, Вася, помочь, — говорю шоферу — Как бы нашу кошечку не затоптали.

Взяли мы ее на два поводка и пошли. Вася как рявкнет: «Бойся!» — так все сразу шарахаются. А потом оглядываются и шарахаются еще дальше.

Секретарша в приемной даже взвизгнуть не успела, смотрим — она уже руками за люстру уцепилась, да еще и ноги в брючках поджала.

Вхожу в кабинет.

Мне бы по четыре билета на все, что будут показывать.

— Не могу, — отвечает администратор. — Самому ни одного не осталось.

Тогда я кричу:

— Вася, входите!

Вошла наша кошечка, вытерла лапы о ковер…

Тут я замечаю, что администратор не то что за люстру не хватается, а не бледнеет даже, глазом даже не моргнет. Но к сейфу пошел все же. А сейф здоровый — в полкабинета. Все билеты на пятьдесят лет вперед там хранятся, наверное.

Подзывает он меня к сейфу, открывает… И лежит там здоровенный белый медведь и храпит. Дремлет, то есть.

— Пришлось холодильник к сейфу подключить, — доверительно прошептал администратор. — Так что зря свою кошечку побеспокоили…

И тут меня осенило.

— Слушай, — шепчу тоже, — так ты, наверное, Ваню знаешь? Директор зоопарка. Я от него.

— Так бы сразу и говорил! — заулыбался он.

В общем, все обошлось благополучно. Познакомились мы с ним — я и Вася. Билеты достали.

Только секретаршу жаль. Ее, бедную, снять смогли только с люстрой: намертво вцепилась. Так пока и работает с люстрой в руках.

Михаил Воловик

Заместитель главного инженера Уфимского моторостроительного завода и в то же время автор 20 книг поэтической сатиры. Обладатель целой коллекции различных удостоверений, где грамота о присуждении звания заслуженного рационализатора РСФСР хорошо уживается с членским билетом Союза писателей.

ЧИНОВНИК И ПОЧИН

Хоть и должен был по чину

Чин способствовать почину,

Но, без видимых причин,

В стол упрятал Чин почин.

Жить спокойно, — чин по чину, —

Без почина легче Чину.

ТРУД И СЛАВА

Куску необработанному стали

Хотелось знатной стать деталью.

Что сбудутся мечты,

имелись все приметы:

Металл мог плугом стать,

Мог частью стать ракеты.

Для этого пойти б ему под молот,

Изведать жар печи,

узнать закалки холод.

Но он себя особенным считая,

Решил:

— Всем прочим не чета я!

Коль захочу, то как-нибудь

Найду короче к славе путь!

Тут в уголок он ловко закатился

И там живет, ржавея и брюзжа:

«В наш век прославиться нельзя!»

Пока он жалуется слезно,

Его друзья причаливают к звездам.

Андрей Копырин

Студент Свердловского архитектурного института. Показательно, что его карикатуры не прямолинейны, а проекты, наоборот, не выглядят карикатурами.

Феликс Вибе

Свердловский писатель-юморист, автор пяти книжек юмористических рассказов, редактор отдела сатиры и юмора журнала «Урал», много смеется по долгу службы.

ТРИ МАТЕРИАЛЬНЫХ ПОМОЩИ

Начальник модельного цеха Семен Кузьмич Пудвачов допустил слабость. К нему забежал как всегда запыхавшийся профсоюзный лидер Селиванов и предложил:

— Семен Кузьмич, сегодня последнее в этом году заседание цехкома, а деньги на материальную помощь не все израсходованы. Давайте мы выпишем вам оставшиеся двадцать рублей. Пригодятся на бензинчик.

Это он намекал на пудвачовский оранжевый «Москвич», обычно ожидавший хозяина у ворот цеха.

Семен Кузьмич заколебался. С одной стороны, вроде бы неудобно. Но, с другой, какой дурак откажется от неожиданно прихлынувших двадцати рублей? Тем более ничейных и как бы горящих? Словом, Пудвачов согласился…

Деньги, как обычно, быстро растаяли — таково свойство презренного металла, — и Семен Кузьмич о них, как говорится, и думать забыл, как вдруг наступил час расплаты. Монументально возвышаясь в президиуме цехового профсоюзного собрания и внимая вполуха докладу председателя Селиванова, он вдруг услышал:

— …Всего за отчетный период оказано три материальных помощи: многодетному столяру Несытых, матери-одиночке уборщице Маловой и начальнику цеха Семену Кузьмичу Пудвачову.

Хотя доклад читался в обычной манере монотонных усыпляющих подвываний, Семену Кузьмичу показалось, что посвященный ему абзац прозвучал как орудийный выстрел. По залу эхом пронеслись недоуменный ропот и смешки. Пудвачов готов был просто разорвать Селиванова вместе со всей его профсоюзной документацией, но потом здраво решил, что в подобных делах лучше молча проглотить пилюлю, не поднимая, как говорится, волны. Так он и поступил.

Однако история имела свое продолжение. Где-то через месяц Семен Кузьмич, сидел, ничего не подозревая, на заводской профсоюзной конференции. Сидел рядом с Анфисой Павловной, экономистом соседнего цеха, можно сказать, красивейшей женщиной завода. Пудвачов был в ударе, и после одного из удачных комплиментов обращенное к нему ушко Анфисы Павловны нежно зарделось. Именно в этот момент до шалуна и его дамы донеслось сообщение ревизионной комиссии:

— По модельному цеху оказано три материальных помощи: многодетному столяру Несытых, матери-одиночке уборщице Маловой и начальнику цеха Семену Кузьмичу Пудвачову.

Анфиса Павловна обратила свои прекрасные глаза к Семену Кузьмичу, и опустошитель общественной кассы прочитал в них, что отныне в списке ее знакомых он занимает место где-то рядом с соседским котом, имеющим гадкое обыкновение мяукать по утрам в коридоре…

Через несколько дней начальник цеха увидел в городской газете статью «Куда идут профсоюзные средства?» Без труда он отыскал в ней до боли знакомый абзац: «Три материальных помощи, например, оказаны в модельном цехе…» Затем Семен Кузьмич услышал свое имя сначала по радио, а потом и в телевизионной передаче. Он стал бояться включать электроутюг, ему казалось, что и оттуда в любое время могут раздасться слова: «Три материальных помощи, например…»

Последний удар нанес Семену Кузьмичу директор завода. На очередной планерке, где, как обычно, начальники цехов с увлечением занялись перекладыванием друг на друга тяжелой гири ответственности за отставание, директор неожиданно сказал:

— Прошу все службы учесть критику и вовремя поставлять в модельный цех Пудвачову все необходимое, оказывать ему, так сказать, м-а-т-е-р-и-а-л-ь-н-у-ю п-о-м-о-щ-ь.

Вечером в этот день Семен Кузьмич решительно потребовал у своего сына-второклассника дневник. Найдя в нем двойку, полученную еще на прошлой неделе, он достал ремень и всыпал незадачливому ученику по первое число…

Не будем осуждать родителя за излишнюю суровость: каждому ведь хочется, чтобы наши дети росли умнее нас!

СЛУЧАЙ В РЕДАКЦИИ

Дверь отдела литературы редакции газеты «Время и пламя» отворилась, и вошел очередной посетитель. Это был человек юношеского склада, стремительный в движениях, с длинноватым носом и в современных бакенбардах. Волосы у него тоже были на нынешний манер — давно не стриженные и кудрявые.

«Завивается, нет?» — подумал, гася папиросу, заведующий отделом Матвей Матвеевич.

Впрочем, улыбка вошедшего заведующему понравилась. Она была проницательная и в то же время как бы немного извиняющаяся. По сути дела, улыбка гения.

— Заходите, дорогой мой, садитесь, — сказал Матвей Матвеевич, — и доложите нам честно, что с вами стряслось?

Надо сказать, что в редакции «Время и пламя» с некоторых пор утвердился игривый тон в разговоре с посетителями. Очевидно, это была реакция на царившее здесь еще совсем недавно казенно-бюрократическое: «А вы по какому вопросу?»

— Да вот, стихи — улыбнулся вошедший.

— Это очень кстати, дорогой! — продолжал разыгрывать петрушку заведующий. — Очень и очень! О чем стихи?

— О любви.

— Отлично! Вытаскивайте свои стихи из широких штанин, как сказал Владимир Владимирович, и читайте. Вас выслушают внимательно и с интересом.

Поэт развернул рукопись и стал читать.

— Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты…

Заведующий отделом выслушал стихотворение до конца и не скрыл приятного удивления.

— Слушай, сказал он, — здесь что-то есть. Что-то несомненно есть. Кстати, как тебя, ну имя-отчество?

— Пушкин, — ответил посетитель. — Александр Сергеевич.

— Отлично, Саша, молодец. Не обижаешься, что я тебя так без обиняков? Я ведь старый уже газетный волк. А тебе сколько трахнуло?

— Двадцать шесть.

— О! Не участвовал в семинаре молодых?

— Нет, — сказал Пушкин.

— Жаль, покачал головой заведующий. — Такие семинары дают пользу, дают… Ну ладно, давай-ка сюда свою рукопись-ногопись.

Александр Сергеевич подал исписанный гусиным пером листок.

— У тебя и почерк! — сказал Матвей Матвеевич. — Перепечатать не мог?

— Не мог, — ответил поэт и стал теребить бакенбарду.

— Ну-с, так значит: «Я помню чудное мгновенье…» Помнишь чудное мгновенье. Мгновенье чудное… Ты убежден, Александр Сергеевич, что «чудное» — это то самое, единственное, заповедное, как сказал однажды в «Литературной газете» Евгений Шатько, слово? Чуд-но-е? Чуд? Но? Е?.. Не кажется ли тебе, что тут есть какой-то налет сентиментальности, слащавости? Что-то от «Бедной Лизы», так сказать? Не говоря уже о полной сдаче материалистических позиций нашим заклятым противникам: чудное, чудо, волшебство, мистика и всякое прочее гадание на кофейной гуще… Так, а если не чудное, то какое? Дивное? Еще хуже. Прекрасное? Совершенное? Лучшее? Эффективное? Качественное мгновение? Гм… Слушай, а вот «мгновенье» — это уж точно ни к чему. Вторичность явная!

Газетный волк закрыл глаза и запел:

«Свистят они как пули у виска, мгновения, мгновения, мгновения!..»

Получалось у него совсем неплохо. Композитор Микаэл Таривердиев вполне мог быть удовлетворен таким пением.

Пушкин снова улыбнулся.

— Ну вот, — сказал заведующий, — сам чувствуешь. Подумай, брат, подумай над первой строчкой. Надо что-нибудь попроще: «Я помню этот день весенний…» Или осенний? Когда у тебя дело-то было, Саша, с этой самой Керн? «Я помню этот день ненастный…» Пускай себе дождик идет. Ты, кстати, не слышал, что там на сегодня бюро погоды передавало?

— Нет, — сказал Александр Сергеевич.

— Теперь: «Передо мной явилась ты…» Все хорошо, дружище, все — о, кей! Только вот: «явилась». Ну как это тебя угораздило! Возьми любую газету: «Соревнование является…», «Посевная кампания является…», «Такие явления являются…» и так далее. Скажу тебе, брат Пушкин, у нас в редакции, как только это слово употребишь, так сразу с тебя двадцать копеек в общественную кассу за канцелярский язык. А ты — в стихе! Речи нет — искорени, вычеркни, выбрось, уничтожь! «Я помню этот день ненастный, когда тебя я увидал…» Что-то в этом роде.

Александр Сергеевич кашлянул в кулак.

— Не кашляй, Саша, — сказал Матвей Матвеевич. — Доделывай, дошлифовывай и приноси по новой. Приходи, стучись в любую дверь, спрашивай меня. С таким редактором, как я, не пропадешь.

Поэт свернул рукопись трубочкой и пошел к выходу, но у дверей обернулся и спросил:

— Ваша, простите, не Дантес фамилия?

— Нет, — ответил заведующий отделом. — Никогда! Дантес в редакции «Продуктивность и эффективность» работает.

— Спасибо, — сказал Пушкин. — Так, может быть, я уж лучше сразу к нему?

Борис Матюнин

Сотрудник кафедры философии Уральского государственного университета. Читает Гегеля и Фейербаха, а пишет юмористические рассказы. Печатался в журналах «Крокодил», «Урал» и других изданиях.

ПРАВДА

Спал я так крепко, что совершенно не слышал, как зазвенел будильник. Жена к тому же, как назло, во вторую смену работала. Проснулся я только в половине девятого. Быстро вскочил, оделся и, на ходу дожевывая бутерброд, помчался к себе в институт. Естественно, меня вызвал шеф:

— Ты почему, Курочкин, опоздал?..

— Честно говоря, проспал…

— И не стыдно, Курочкин! — В упор глядя на меня, шеф откинулся на спинку кресла. — Проспал… Для шуток у меня сегодня нет времени! Ведь наверняка транспорт подвел. Или что-нибудь в этом роде. В следующий раз, пожалуйста, не обманывай. Больше тебя не задерживаю…

После обеда наша группа отчитывалась за проделанную в текущем квартале работу. Дошла, наконец, очередь до меня. Встаю и говорю:

— Я не успел закончить расчет теплостанции.

— Это почему? — сразу спрашивает шеф.

— Да потому, что я слишком часто устраиваю длинные перекуры в коридоре. А за столом люблю ребусы решать и спорить о хоккее и футболе. Вообще замечаю, что я очень обленился за последнее время. Мне надо исправляться. Вот настоящие причины нарушения графика работы…

— Что ты, Курочкин, с самого утра чепуху мелешь! — опять рассердился шеф. — Брось, паясничать! Понимаем, что не хватило времени. С кем не бывает. Ну, может, поленился! А в основном ясно, что тяжело тебе. Ты ведь совсем недавно институт окончил. Вот и чувствуется нехватка практики. Пока будем помогать, а уж потом посмотрим, как дела пойдут…

После собрания стою в коридоре, курю. Тут подходит ко мне Наташенька, секретарша. Блондиночка, с этакими пикантными золотыми кудряшками. Предлагает после работы в кино сходить. Подруга, мол, подвала ее, не может. Подумал я. А почему бы, собственно, нет?.. Решил развеяться. Сходил. Понравилось. Вернулся вечером домой, а жена, конечно, в первую очередь интересуется:

— Где же ты был? С ходу отвечаю:

— В кино ходил с девушкой.

Жена улыбается. Ужинать за стол приглашает. Понимает, что на собрании месткома задержался…

ЛЮБИМОЕ УРАВНЕНИЕ

— Добрый день, Сергей Степанович! — сказал я, входя в кабинет моего начальника, дружелюбного и веселого человека.

— Здравствуйте, молодой человек! Садитесь, пожалуйста. Итак, сразу приступим к делу. Вы когда окончили институт?

— Два месяца назад. Месяц отдыхал и месяц у вас работаю.

— Так… Значит, вы у нас один месяц. Гм… А товарищи, с которыми вы работаете, десять-пятнадцать лет назад дипломы получили. Следовательно, у кого больше опыта?

— У них, конечно, — пробормотал я.

— Вот и я думаю, что у них. Вам бы поучиться надо, а вы… так сказать, уже советы даете. Ну ничего, это бывает по неопытности.

— Какие советы, Сергей Степанович?

— Ну, например, настойчиво предлагаете товарищу Трубкину применить для расчетов уравнение теплопроводности, хотя, по его мнению, это совершенно ни к чему. Кстати, вы сами помните это уравнение? Вот вам листок бумаги…

Я моментально написал. Ведь это же мое любимое уравнение!

— А в дифференциальной форме?

— И в дифференциальной могу. — Без особых усилий на моем листке бумаги возникла стройная формула.

— Да, — Сергей Степанович сдернул очки и начал медленно протирать их носовым платком, — вам нужно срочно пороха понюхать. Выпишите-ка себе командировку на завод.

И я уехал… Вернулся усталый, через два месяца. На этот раз Сергей Степанович встретил меня более радушно.

— Ну-ка, — пошутил он, — черкните мне уравнение теплопроводности.

Я вырвал листок из блокнота и написал.

— А в дифференциальной форме?

— В дифференциальной? Сейчас…

Прошла минута и мне пришлось сознаться:

— Не помню… Сергей Степанович…

— Ну вот, видите! — сказал Сергей Степанович и непонятно чему улыбнулся. — Да, чуть не забыл, продлите себе командировку еще на пару месяцев.

И опять я уехал. Целых пятьдесят два дня вместе с заводской бригадой доканчивал монтаж установки. В-первый же день моего приезда Сергей Степанович вызвал к себе.

— Как дела, молодой человек? Поработали, наверное, на славу!

— Да… Не знаю…

— Не скромничайте, не скромничайте. Лучше напишите-ка наше уравнение в дифференциальной форме.

— Сейчас…

Я взял ручку, но формулу, как ни странно, вспомнить не мог.

— Ну, а в обычной форме? — Сергей Степанович широко улыбнулся.

— В обычной тоже забыл, — угрюмо буркнул я.

Удовлетворенно потирая руки, Сергей Степанович произнес:

— Так я и думал! На славу поработали, молодой человек! На славу! А теперь за рабочий стол. Да, да. Пора вам с Трубкиным расчет заканчивать…

Александр Петрин

Челябинский юморист. Автор трех книжек юмористических рассказов, одна из которых отмечена поощрительной медалью Габровского фестиваля в Болгарии.

СВЕТСКИЙ РАЗГОВОР

В семействе Кульковых готовились к смотринам будущего зятя — молодого работника прилавка.

Дочь Юлечка сообщила по телефону, что сейчас завезет его на полчасика, будто мимоходом, по дороге в театр.

— Митроша, как думаешь, так прилично будет? — спрашивала мамаша Кулькова, переставляя по столу вазу с яблоками.

— Сойдет, — бурчал лысый, курносый и суровый боцман Кульков, не отрываясь от телевизора, где показывали жизнь зайцев в лесу. — Невелика персона. Подумаешь, какого короля Махендру встречают… Торгаш, он торгаш и есть… Кусошник!

— Митроша! — с отчаянием восклицала Кулькова, сжимая виски ладонями. — Опять ты за свое! Мы же обо всем договорились! Ну, неужели… Ведь если наша Юлечка выбрала его, значит, он чего-то стоит? Надеюсь, я логично изъясняю? Смотри, не вздумай нападать! Юлечка предупреждала, что он — человек кристальной чистоты, но болезненно самолюбив!

— Ха! — презрительно усмехнулся Кульков. — Вот жулик пошел: с самолюбием, видите ли… Обнаглели вконец! Сегодня захожу в мясной магазин, а там за прилавком — харя!.. Такой обалдуй, что…

— Митроша! Мы договорились, что ты будешь поддерживать только светский разговор! Больше с тебя ничего не требуется. А ты уже заранее начал свои выпады…

— Взглядов моих не касайся! Я — человек принципиальный! Жуликов не уважаю, и уважать не буду, хоть вы разорвитесь со своей Юлечкой. Замуж пускай идет за кого хочет, хоть за карманника: при нынешнем вашем матриархате возражать не приходится… А что до светского разговора, — можешь не беспокоиться: лицом в грязь не ударю! Когда мы на лесовозе «Малые Липяги» ходили в загранку, я с какими еще иностранцами дело имел — прямо лорды! Этикет! А тут, понимаешь, шарамыгу какого-то…

Раздался звонок.

— Митроша, помни — только светский разговор! — успела шепнуть мамаша Кулькова.

— Порядок будет на борту!

Жених оказался длинным, худым юношей с интеллигентным лицом и застенчивыми манерами.

— Значит, Сережа? — радушно осклабился Кульков, пожав ему руку и пристально оглядев с ног до головы, будто прикидывая, найдется ли для него комплект робы. — Боцман Кульков! Прошу, как говорится, любить и жаловать!

Ободренные таким началом, мать с дочкой удалились в спальню, откуда донеслось хлопанье ящиков гардероба, беготня и поплыли парфюмерные запахи. Кульков усадил смущающегося гостя в кресло, сам сел напротив, и после дополнительного осмотра решил:

— Ничего парень… Приятный! Даже не похож…

— На кого?

— Да на торгаш… продавцов, то есть… Как тебе объяснить? Нет, понимаешь, толстомордия, наглости этакой… Хотя это, конечно, дело наживное… Сегодня в магазине «Мясо» видал одного такого: об его лоб поросят бить, а он… Впрочем, сие к делу не относится. Чего смутился? Ты не смущайся, а будь, как дома… Бери вон яблоко, ешь…

Жених робко взял яблоко и начал жевать.

— Яблочко, конечно, не ахти, не блещет… — внимательно глядя, как он ест, заметил Кульков. — Второй сорт… Вы там, конечно, такими брезгуете — небось, для себя повыбираете, какие получше… «Рай-потреб-себе», ге-ге-ге-ге! Выпить не хочешь?

— Я вообще-то не пью…

— Неужели? — удивился Кульков. — Чудеса! Хотя, конечно, на такой работе голова должна быть ясная, а то мигом сгоришь! Я лично, слава богу, с этим миром мало сталкивался, но один знакомый из ОБХСС рассказывал разные случаи: до чего, черти, исхитряются — расхитители эти!..

— Бывает… — сухо согласился жених. — Еще не перевелись нечестные люди, но их потихоньку изживают… Сейчас пришло новое поколение, много молодежи…

— Неужели? — еще больше удивился Кульков. — И молодежь?

— А что тут такого? У нас всякая профессия почетна… Оно так… — согласился Кульков. — Если не воровать то… Ты мне вот что объясни: и сажают их, и в прессе беспрерывно прокатывают, им — хоть бы что… Купит «Жигуля», сядет — едет, и ничуть не стесняется… А я бы так поступал: как заметил торгаша в «Жигулях», сразу: «Стой! А ну вылазь!..» Впрочем, это к делу не относится, переменим, как говорится, пластинку…

— Вот у вас профессия завидная, Митрофан Григорьевич! обрадовался жених. — Мужественная, романтическая! Бури, штормы, смелые люди!.. Все-таки отчаянность надо иметь, когда, к примеру, шторм разразится!..

— Шторм что… — махнул рукой Кульков — К штормам привыкаешь, любой салага освоится за полгода… Никакой отчаянности тут не требуется… Отчаянный, по-моему, народ — в вашей братии! Ведь всю жизнь под угрозой решетки — нервы нужны, как трос!.. А сознавайся, небось душа в пятки уходит, как на горизонте милиционер замаячит? Хотя, конечно, тоже постепенно привычка вырабатывается…

— Чего же бояться, если не виноват? — жених с тоской оглянулся на двери спальни, откуда слышался Юлечкин голос.

— Ну, все-таки… Сегодня не виноват, а завтра… Нет, доведись до меня, я бы не вытерпел постоянного страху!.. Вот был у меня некто Тимошечкин-каптер. Вроде тебя — на вид честный малый, а вдруг не вытерпел, свистнул шесть кожаных регланов!.. Так, когда следователь приезжал, сколько страху натерпелся, не приведи прямо бог! Тропическая жара стоит, а меня мандраж пробил… да!

— Вы и в тропиках бывали?

— Бывал. Вот на лесовозе «Малые Липяги» возили мы недавно доски в одну центрально-африканскую державу…

— Наверное, много приключений пережили?

— Да хватало… За границей — вот где жулье! Ихние торгаши называются шипчандлеры. За ними гляди в оба, а то на ходу подметки срежут! Не-ет, все-таки далеко до них вашему брату, то есть, я хотел сказать, отечественному ворью… Одним словом, наш торгаш против ихнего…

— Странные у вас представления о торговых работниках, — обиделся жених и встал.

— Это я так, к слову, — испугался Кульков. — Зря обижаешься… Однако, даже хорошо, что ты обидчивый такой: значит, у тебя совесть не окончательно потеряна, хоть ты и вращаешься в своей среде… А насчет торгашей, то есть работников прилавка — ошибаешься: я к ним никакой особенной ненависти не питаю, даже жалею их… И другие тоже. Говорят, даже в местах заключения их не равняют с настоящими ворами бандюгами там, домушниками всякими… К ним особый подход, их содержат на ослабленном режиме… Ведь, если рассудить, они — такие же люди, но не удержались на наклонной плоскости, и их посадили… Вот и Тимошечкин-каптер, ну точь-в-точь был, как ты, интеллигент такой же, даже стихи печатал в «Водном транспорте», потом вдруг взял да и слизал шесть кожаных регланов…

Жених нервно прошелся по комнате и, остановившись у спальни, позвал:

— Юля, ты скоро?

— Иду! — расфранченная веселая Юлечка выпорхнула из двери, сразу заметила кислое лицо жениха и враждебно обернулась к отцу:

— Чего ты тут наговорил?

— Ничего особенного… — пожал плечами Кульков. — Так, светский разговор о том, о сем… Чего вытаращилась? Вот, брат Серега, попалась тебе фурия, запасайся терпением: в мамашу вся! А вообще, чтоб долго не рассусоливать… Я человек простой, откровенный, дипломатии не люблю… Можете, если хотите, жениться, я не против, благословляю. Только я не договорил тут… Сережа, выйдем-ка на пару слов…

Выведя жениха в коридор, Кульков сказал:

— Живите, я не против… Но! Хочу заранее, по-честному предупредить, чтобы потом недоразумений не было… Узелки там, шурум-бурум всякие ко мне в дом не таскать, заранее говорю — не рассчитывай! Я живу честным трудом, государственной копейки не прикарманивал, в укрывателя краденого не гожусь… Выкинь из головы! Ясно!

Когда Юлечка с женихом ушли, мамаша Кулькова со слезами повалилась на диван:

— Так и знала! До чего верно написано в одном произведении: сердце не обманет! Что ты там ему сказал?

— Да ничего особенного… — разводил руками Кульков. — Обыкновенная светская беседа. Согласно этикету. Чего он закис, не понимаю! Совесть, видно, нечиста, на воре шапка горит… А так он даже понравился мне: скромный паренек, культурный. Не то, что тот — в мясном павильоне! Я ему делаю замечание: чего, говорю, старушке одни кости подсовываешь, харя? Или малую еще ряжку наел? А он: «Ты меня не оскорбляй!» Я, конечно, рассердился, врезать, говорю, тебе бляхой меж рогов, тебя вместо бульдозера можно запрягать, а ты старух тут охмуряешь! Попался бы мне на флоте, воровская морда…

Но мамаша Кулькова не слушала рассказ и продолжала плакать.

— Это еще что! — загремел Кульков. — Как ни старайся — все не угодишь! А ну, отставить истерики! Развели, понимаешь, матриархат!

И боцман, плюнув на светскость и этикет, начал изъясняться в таких соленых морских выражениях, что мамаша Кулькова, заткнув уши, убежала на кухню.

Плотно прикрыв за ней дверь, Кульков сел в кресло, включил телевизор и погрузился в захватывающие приключения Незнайки и его друзей…

Агиш Гирфанов

Писатель из Уфы, автор сатирических повестей «Пузыри славы» и «Пятый зуб мудрости», откуда мы узнаем о том, что он презирает славу, зато любит анатомию.

СТРАННАЯ ПАПКА

Перевели меня на новую должность — заведующим мастерскими назначили. Сидел я тогда в кабинете, со своим предшественником и принимал от него дела: бумаги разные, докладные-накладные и другую документацию. И вдруг вижу меж прочих бумаг папку со странным грифом: «Зубы Адельгарея». «Что за зубы? — думаю. — Что за связь между слесарной мастерской и зубами?» Бывший заведующий заметил мое смущение и, смеясь, постучал пальцем по папке:

— Тут сорок один зуб слесаря Адельгарея Сахипгареева. Тебе их на лечение оставляю…

Загадочная фраза меня, признаюсь, заинтересовала, и однажды утром я с волнением открыл таинственную папку. Сверху лежали дневниковые записи бывшего заведующего. Любопытные записи.

Первая:

«Тринадцатый зуб выдернули сегодня бедному Адельгарею. Звонил он мне. «Не могу, — говорит, — на работу выйти, щека распухла, во рту горит…»

Вторая:

«У Адельгарея нет уже двадцати шести зубов. Но в столовой случайно увидел, как он рагу ел. С таким треском грыз кости, что стекла в окнах дрожали. Начал сомневаться…»

Третья:

«Хотел было от души пожалеть беднягу, потерявшего последний тридцать второй зуб. Но сегодня Адельгарей смеялся при мне. Не зубы у него, оказывается, а якутские алмазы. Значит, водит меня лодырь вокруг пальца…»

Кроме дневников папку распирала кипа объяснений Адельгарея. И все — одного фасона.

Первая объяснительная:

«Вчера не мог выйти на работу — дергал зуб мудрости. Весь день валялся дома…»

Вторая:

«В прогулах виноват зуб мудрости. Два дня удалял его амбулаторно…»

«Вот нахал, — возмутился я. — И куда начальство смотрит?!» Дай-ка, думаю, вызову его к себе, посмотрю, что за фрукт этот Адельгарей. Только потянулся к телефону, как тот сам затрезвонил.

— Товарищ заведующий, — прошипела трубка. — Сегодня не могу выйти на работу. Зуб дергаю…

— Адельгарей, — говорю, — что же это у тебя язык к зубам липнет?

— Не могу отрицать: для успокоения принял двести пятьдесят.

— Будь добр, — говорю ему, — зайди завтра, потолкуем…

На следующий день пригласил к себе профорга — так официальнее. Ждем, значит, Адельгарея. Вошел он без стука.

— Можно? — и в дверях показалась припухшая физиономия.

Вопрос я поставил ребром:

— Откройте рот, Сахипгареев.

— Ва-а! — промычал тот и отрицательно мотнул головой.

— Вызывай врача, — кивнул я профоргу на телефон.

Адельгарей покраснел, как спелый помидор, и признался, что боль вроде утихает…

— Ну коли так, — говорю, — желаем все-таки полюбоваться твоими зубами.

— Считай, — сказал я профоргу, когда Адельгарей открыл рот.

— Налицо двадцать семь штук, — радостно крикнул профорг. — Только лишь пяти зубов не хватает!

— Отлично, — говорю я ему. — Пиши акт о наличности. Будем лечить оставшиеся зубы. Вместо пилюль — строгий выговор тебе, Адельгарей.

Акт мы скрепили подписями и пришили к делу «Зубы Адельгарея». И вот уже полгода, как оно лежит в моем столе нетронутым. Вылечили мы ж таки парня…

Перевел с башкирского Сагит Сафиуллин

Дмитрий Клещев

По образованию — журналист, по должности — референт Свердловской областной организации общества «Знание», по призванию — поэт-сатирик.

РАЗМЫШЛЕНИЕ

В свой час предсмертный размышлял философ:

«Пускай извилист был мой путь земной,

Пускай завистлив был я и заносчив,

Бил под микитки спорящих со мной,

В науке занял место не по праву

(Жил хитрым лисом не в своей норе);

Из-за угла ловил чужую славу,

Как кур воруют на чужом дворе.

Увы, все так!.. Но слезы лить не будем,

Ведь я вернусь в сей мир, как в отчий дом,

И уж теперь приду на радость людям

Росинкою иль хлебным колоском».

Природа-мать! Не дай тому свершиться!

Прегорек будет хлеб из той пшеницы.

ОНА, ОНА…

Когда, мужья, сойдемся для беседы,

В галактиках блуждая допоздна, —

Не Аэлита нам несет обеды,

А, по земным понятиям, жена…

Когда, друзья, мы с лучшим другом в ссоре

(На что порою тянет сатана),

То к примиренью нас склоняет вскоре

Не папа римский, а она, она…

Когда, друзья, по поводу любому

Спешим взбодриться рюмкою вина,

То, тепленьких, встречает нас у дома

Не ангел кроткий, а она, она…

Историки твердят порой украдкой,

Что был когда-то, сотни лет назад,

Век золотой… век мира и порядка…

По-моему, то был ма-три-ар-хат.

Алексей Пляхин

Родился в Курганской области и живет в Кургане. Член Союза писателей СССР. Человек вообще-то серьезный, но, узнав про «Урал улыбается», не смог не улыбнуться и он.

ЗАМЕТИМ ПО СЕКРЕТУ

Он целует ту, целует эту… С. Щипачев

Он целует ту, целует эту.

И ведь — это в жизни,

не в кино.

Правильно: сатирику, поэту

Он в печенку въелся уж давно.

Этот — из красавцев-сердцеедов,

У которых чести никакой,

Кто, сегодня одержав победу,

Завтра помышляет о другой,

Молодцом идет по белу свету

От того до этого крыльца.

Но когда целует ту и эту,

То его (заметим по секрету!)

Тоже ведь целуют, подлеца!

НЕ ОТРЕКАЙТЕСЬ ОТ КУРЕНЬЯ!

Я не курил вовек и не курю

Но, при антитабачной точке зренья,

Обязан вам сказать и говорю:

Не отрекайтесь от куренья!

Оно, порой, полезнее микстур,

Оно, порой, награда всем наградам:

Оно дает права на перекур…

А некурящий вкалывает рядом!

Николай Крутиков

Свердловчанин. Первую карикатуру опубликовал первого апреля 1975 года в газете «Уральский рабочий», на которой изобразил внешне порядочного человека, избивающего автомат только за то, что тот обделил его стаканом газированной воды без сиропа. С тех пор опубликовал во многих изданиях, в том числе зарубежных, немало смешных рисунков на темы не менее актуальные. За один из них получил на конкурсе в Японии медаль и премию.

Римма Мазитова

По специальности журналист. Юмористические рассказы публиковались в газете «Советская Башкирия», в журнале «Урал», в первом выпуске сборника «Урал улыбается».

СКАЗАТЬ ПРАВДУ ЛЬВУ

Хорошая штука — разные кружки, общества, объединения! Массу полезных сведений почерпнуть можно, жизнь полнее раскрывается. Вот недавно сдох у меня любимый пудель Лерик. (Открыл, подлец, холодильник и сожрал недельный запас говяжьей печенки. Ветеринар сказал, что пудель умер «от удовольствия». До слез жалко собачку.) После этого я перестал посещать общество собаководов и перешел в клуб любителей философии.

Прихожу на первое занятие — я в секцию социологии записался — и попадаю на интереснейшую дискуссию. Вопрос ставится так: почему в отдельных учреждениях в отдельных случаях отдельные товарищи, мягко говоря, недостаточно благожелательны? Ваня Куржиков сразу закричал: «Потому что в человеке еще очень много от обезьяны! Пережиток темного прошлого». Тут все обиделись за обезьян. Поднялся дикий шум, и ведущему пришлось постучать по столу.

Последнее слово осталось за нашим руководителем, кандидатом философии. У этого кандидата интересная биография. Он с шестнадцати лет по настоящее время трудится в ресторане «Центральный». Начинал учеником, сейчас шеф-повар. Бесподобно жарит шашлыки. Так вот, у него хобби — неотвратимая тяга к философии. Из-за своего хобби он вечернюю школу окончил, заочный институт и аспирантуру. А началось с того, что забрел он как-то после работы в кружок и прослушал лекцию «Народонаселение, теория Мальтуса» и что-то там еще. Повар-философ нам все и растолковал. У человека, говорит, имеется некий уровень претензий, который всегда выше того, что данный индивидуум в силах достигнуть. Поэтому человек часто бывает неудовлетворен своим местом в жизни. Ну, например, официантка. В душе она, может, никакая не официантка, а солистка балета. Но посетитель кафе этого не знает. И вместо того, чтобы поднести ей цветы и поаплодировать, раздраженно стучит вилкой по тарелке и требует шницель. Разумеется, она оскорблена.

И так это он нам здорово объяснил, прямо глаза открыл. Я лично во многих явлениях с того дня стал разбираться правильней и глубже, чем прежде. Возьмем самый близкий пример. Пришел я с занятий домой не очень поздно, часов в одиннадцать. Жена как всегда не в духе. И вдруг меня озарило: у нее же другой уровень претензий! Я бухгалтер среднего роста, средней упитанности, с лысинкой, когда говорю — запинаюсь. Вообще-то я могу и не запинаться, а запинаюсь умышленно, чтобы обдумать, что я такое говорю. А ей хочется стройного, уверенного в себе спутника жизни, рокочущего приятным баритоном. Ну, ладно, думаю, с женой тут не финансовые операции, можно вовсе и не запинаться.

Встал на цыпочки, шапку мохнатую надвинул на брови, блеснул загадочно глазами и говорю приятным баритоном:

— Нюся, — говорю, — давай вместо пуделя заведем берберийского льва, это сейчас модно.

— Ой, — обрадовалась жена, — правда? — и чмокнула меня в щеку.

Вот вам и кружок философии!

Прихожу на другой день на работу. Главбух, Павел Игнатьевич, хмур, как осеннее утро. Поглядел я на него, подумал и поставил диагноз. Та же самая болезнь — завышенный уровень претензий. Он главбух, а хочет быть шофером. Да не каким-нибудь, а лихачом, гонщиком и сорвиголовой. Автомобиль у него есть, «Москвич», но ездит он редко. То карданный вал сломался, то потекло что-то, то камера лопнула. Такой, в общем, шофер-любитель — неудачник. Бухгалтер-то он классный, но этого ему мало для счастья.

— Павел Игнатьич, — говорю, — здорово вы на своей машине гнали, я недавно видел. На повороте аж накренило. Вам бы в ралли участие принять. «Тур Европы» или что-то в этом роде.

Сказал и жду, что будет. Крепкий он мужик, наш главбух, лести не выносит. Но тут, смотрю, порозовел.

— Виктор, — говорит, — Николаевич, нужно к поставщикам в Одессу на неделю съездить, разобраться в документации. Есть желание?

Еще бы не было желания в бархатный сезон за казенный счет на курорт смотаться! Притом я ни разу в Одессе не был. Вот что значит научный подход. Короче, не жизнь у меня пошла, а сказка.

На одесском рейде одному капитану, который в душе был певцом, я сказал, что он со своей гитарой украсил бы самый лучший ансамбль. И капитан взял меня в кругосветное плавание. Правда, каждый вечер он немилосердно выл в микрофон радиорубки, но это тоже отчасти экзотика — поющий капитан.

Когда мы приплыли в Африку, я вспомнил, что обещал жене берберийского льва, и слез с корабля. За углом встретил льва. Этот лев был царем всех местных зверей, но ему хотелось быть цирковым акробатом. Он пытался сделать стойку на передних лапах и все время заваливался на спину. После одного из номеров я громко зааплодировал и закричал «браво!» Лев подошел, лизнул меня в лицо и приставил ко мне двух своих племянников. Они каждый день подавали мне шляпу, чтобы я не перегрелся на солнце.

Все шло очень хорошо, но тут на меня стала нападать хандра. Я вдруг осознал, что давно уже вру налево и направо. У меня появилась жгучая претензия: сказать правду льву. Сказать ему, что даже мой никчемный пудель Лерик, объевшийся говяжьей печенкой, делал кульбиты в пятьдесят два раза грациознее, чем это получается у него, льва, но что Лерик никогда в жизни не претендовал на роль актера, а претендовал только на содержимое холодильника. Я чувствовал, что если не скажу всего этого льву, то мне не будет в жизни счастья, я буду хмурым, как осенний вечер, буду всем хамить и кончу язвой желудка. Если же я скажу правду льву, то он меня съест.

Повар-философ учил нас на занятиях секции социологии, что человек должен любой ценой подниматься до своего уровня претензий, ибо ничего нет хуже комплекса неполноценности. И я решился. Взял у львят свою шляпу и пошел. Я сказал льву все. И о пуделе Лерике, и о кульбитах. После чего бросил шляпу о песок и приготовился к худшему. Лев положил царственную голову на лапы. Из правого глаза у него выкатилась большая прозрачная слеза.

— Почему ты плачешь? — спросил я упавшим голосом. — Тебе хочется быть акробатом?

— Нет, — вздохнул лев. — Акробатом, правда, мне быть очень хочется, но плачу я не поэтому. Мне Лерика жалко. Талантливый, должно быть, погиб артист…

Я поднялся до своего уровня претензий: сказал правду льву. Но счастья почему-то не ощущал.

— Послушай, Лева, — начал я. — Может быть, сегодня у тебя получится сальто назад? — Мне очень хотелось, чтобы у него вышло, наконец, сальто.

Лев посмотрел на меня недоверчиво. Пружинно встал. Он исполнился решимости. Может быть, он хотел прыгнуть за себя и за Лерика? Он разбежался. Он прыгнул. О какой прыжок! Плавный, мягкий, высокий. Как жаль, что кроме меня никто этого не видел. Я не хлопал в ладоши и не кричал «браво!», но лев подошел ко мне и лизнул меня в лицо. Он был счастлив. Я тоже. А к берегу уже плыл корабль, и знакомый капитан махал мне гитарой с верхней палубы.

Семен Нестеров

Слесарь Челябинского тракторного завода, член заводского литобъединения. Непременный участник фестиваля юмора и сатиры на ЧТЗ. За рассказ «Жить можно» награжден медалью этого фестиваля «Золотой теленок».

КАК КРУТИТЬ ГАЙКИ

Я устроился работать на холодильник слесарем. Моя мама, грустно посмотрев на меня, сказала:

— Вот, не попал в институт, будешь теперь всю жизнь гайки крутить!

Работать меня поставили в паре со слесарем Генераловым. Он на пенсии, но еще полон сил и энергии. А так как работу свою он любит, то уходить на отдых не собирается. И пока передает свой богатый опыт мне.

Сегодня мой первый рабочий день. Я сильно волнуюсь, боюсь что-нибудь напутать. Генералов собирает инструмент и говорит мне:

— Пойдем в камеру номер семь сходим, посмотрим, как работает насос.

Мы пошли. Спустились в подвал. Генералов подвел меня к небольшой дырке в стене и сказал:

— Стой тут, примешь шланг.

Я ждал минут пять. Из дырки тянуло холодом. Потом вместо шланга из дыры вылезла рыбья голова.

— Прими, — послышался за стеной голос Генералова. Принимать мне пришлось несколько раз. После этого мы вернулись в мастерскую, и Генералов заставил меня чистить рыбу.

Я начистил рыбы, потом картошки, и Генералов начал варить уху. К обеду уха поспела. Пообедав, мы залезли на ящики в душевой и хорошенько вздремнули.

После обеда Генералов точил для себя тяпки, а я от нечего делать бросал камни в воробьев. В конце смены Генералову захотелось пить, и он повел меня на фабрику мороженого. Здесь мы напились молока до такой степени, что я не мог говорить и только мычал. Генералов помог мне переодеться и под руки повел через проходную.

— Заболел, что ли? — посмотрев на меня, участливо спросил старик-вахтер. На что Генералов громко ответил:

— Молодой! Устал с непривычки!

— Видно, досыта накрутился гаек, — покачал головой вахтер и тяжело вздохнул.

ЖИТЬ МОЖНО

За городом мы разделись, сложили одежду в машину и вошли в воду. Шофер медленно поехал вдоль реки, а мы поплыли вниз по течению. Черепицын плыл на спине. Я на левом боку. Так мне были хорошо видны объекты на берегу.

Проплыв несколько десятков метров, мы почувствовали запах каленого железа и заметили, что вода в реке несколько порыжела.

— Металлургический? — спросил Черепицын, скосив глаз на прибившегося к его боку пескаря. Я кивнул головой и тоже посмотрел на пескаря, который, как и мой начальник, плыл кверху брюхом.

— Да, — с сожалением сказал Черепицын. — Тяжелая индустрия шутить не любит!

— Пескарь — рыба сорная! — заметил я. — Не останавливать же из-за нее завод?

Пока мы разговаривали, я почувствовал, что у меня начинают гореть пятки.

— Что за объект? — спросил Черепицын. Я в ответ дернул плечом, чувствуя, как на мне медленно начали растворяться новые синтетические плавки.

— Срочное погружение! — приказал Черепицын.

Глотнув побольше воздуха, мы глубоко нырнули и, проплыв почти у самого дна с полсотни метров, всплыли. После всплытия я заметил, что вместе с плавками исчезла и моя кудрявая шевелюра. Теперь в воде лысых стало двое. Черепицын отреагировал на это по-своему. Он стал прямо на моих глазах угрожающе чернеть.

Я перепугался и тронул его рукой. Он был еще жив и, шевельнув с усилием губами, прошептал:

— Кожевенный?

— Он самый! — заскрежетал я зубами, чувствуя, как начинает дубеть кожа.

Не доплыв немного до сернокислотного, Черепицын опять побелел, и мы остановились, пытаясь удержаться на одном месте.

— Что у нас там по списку? — спросил Черепицын.

— Автобаза и ликеро-водочный… — начал перечислять я.

— Мне через два года на пенсию, — неожиданно прервал меня Черепицын.

— Живем один раз, — в тон ему изрек я, и мы повернули к берегу. Тут нас ждала машина.

— Что будем говорить завтра на комиссии? — выходя из воды, спросил Черепицын.

— Как всегда! — сказал я, погладив рукой гладкую, как яйцо, голову. — Несмотря на наличие негативных явлений, жить все еще можно!

Михаил Немченко

Свердловский журналист. В своем творчестве поначалу заявил о себе как фантаст, но на поверку оказался юмористом.

ГО-ОЛ!

В чем, в чем, а по части хоккея у нас в девятиэтажке полное единодушие. Как забросят наши баклажанцам, — по всем этажам-подъездам раздается: «Го-ол!» Это у нас как бы вроде вечерней поверки: мол, тут мы все, на месте, у окошка, моральную поддержку оказываем, идем на баклажанцев стенка на стенку. Ну и наоборот, конечно, бывает: в Баклажанске стекла дребезжат, а мы челюстями поскрипываем…

И вот сижу я так однажды в субботу, а на экран — глаза бы не глядели. Всухую нас баклажанцы обштопывают — 3:0. Осиным роем вокруг ворот кружат, вратаря всего издергали, мечется, бедняга, как зверь в клетке, а наши толкутся на льду, как телята, и до шайбы дотянуться не могут. Так сердце сдавило — хоть за валидол хватайся…

Но тут, слава богу, солнышко маленько проглянуло: приложили нашего Треугольникова к бортику. Только голова счакала. И клюшка пополам. Сам Ручищев приложил, главный баклажанский бомбардир. Суток на пятнадцать, считай, наработал, — если по бытовым нормативам. Но и здесь по головке не погладили: удалили на скамью.

Воспрянули наши — и в атаку. Моргнуть я не успел, а Каменистых уже к баклажанским воротам прорвался — да ка-ак вдарит! Девятиэтажка наша так вся и вздрогнула, будто от подземного толчка: «Го-ол!»

Вздрогнуть-то вздрогнула, а чувствую: вроде бы что-то не то. И вдруг до меня дошло: да это же за стенкой, у Заваркина, тихо. «Неужто, — думаю, — сердце? При таком-то счете немудрено…»

А наши тем временем выигрывают вбрасывание, Дымоходов хорошо отдает Каменистых, тот выходит к воротам, — бросок — и вот вам пожалуйста — 2:3! Взревел я вместе со всей домовой общественностью, а сам к стенке ухом приник — что там у Заваркина? Слышу, вроде простонал кто-то сдавленно так: «о-ох». Ну тут уж и сомнения не осталось: худо бедняге.

А у Заваркина, как назло, ни телефона, ни жены, она в деревне с ребятишками гостит. И мне, главное, оторваться нельзя: на экране самое кульминэ — Ручищев отбыл срок и коршуном на наши ворота кинулся. Сеча идет — искры из-под клюшек.

Звоню в «Скорую», а там занято. Ну, понятное дело, два периода всухую нас утюжили — по всему городу инфаркты… И в этот самый момент наши третью шайбу забросили. А тут и игра кончилась.

Три-три. Не сахар, конечно, но жить можно. Побежал я к Заваркину. Стучу, а сам прикидываю, как сподручней взламывать…

И что же вы думаете, — открывает Заваркин собственной личностью.

— Что случилось-то? — интересуюсь. — Я уж думал, ты концы отдаешь.

Мнется Заваркин, глаза отводит.

— Да вот, понимаешь… Переводят меня в баклажанский филиал…

Я сперва-то не понял.

— Ну и что? — спрашиваю.

— А то, что коли уж суждено в Баклажанске жить, так не белой же вороной. И мыслить и чувствовать надо по-баклажански…

Тут только до меня доехало.

— Та-ак… — говорю. — Ясно теперь… Что ж, счастливо обаклажаниваться. Черт с тобой, болей за своих Ручищевых, охай, сколько влезет. Только пока с квартиры не съехал, — «гол» кричать не советую. Потому как за себя не ручаюсь. Вплоть до применения силового приема под горячую руку.

Повернулся я, а Заваркин душевно так похлопывает меня по позвоночнику и информирует на ухо:

— Тебя, слышь, тоже в Баклажанск наметили… С повышением. Вторым замзавом… Сам вчера видел проект приказа…

Оглянулся, вижу — не врет.

— Ничего удивительного, — говорю. — Давно уж пора бы заметить мое старание. А в Баклажанске, что ж, тоже люди живут. И в хоккей играть умеют. Вон как Ручищев этого охломона Треугольникова к бортику приложил — пальчики оближешь. И правильно: не путайся под ногами!..

Борис Сенкевич

Юморист и сатирик, составитель поездов треста «Магнитострой». Есть надежда, что из публикаций в различных газетах и журналах составит собственный сборник эпиграмм.

ДИСКУССИЯ В ЛИТОБЪЕДИНЕНИИ

В семь потов синтезируя мнения,

Мы даем стихотворцу совет:

Подработать

концовку творения,

Где еще

и начала-то нет…

ВСЕ ТОЧНО

— Поставил на прорыв прибывших к нам ребят?

— Еще б…

Проверили. Действительно: стоят…

ЭПИТАФИЯ ФОРМАЛИСТУ

Над мелочью трястись считал усопший правилом,

И всем внушил он страх в довольно емкой мере…

И вдруг — на камне гробовом — ошибка!

Вмиг исправил!

И рядом высекли: «Исправленному верить!»

Владимир Васильев

Коренной свердловчанин. Прославил свою родную лесоторговую базу посредством рисунков через газеты и журналы. Приятно сознавать, что база снабжает человека и духовными ценностями.

Владимир Огнев

Писатель из Кургана. Окончил ремесленное училище, работал токарем, фрезеровщиком, помощником мастера, редактором Южно-Уральского книжного издательства. Член Союза писателей СССР. И при всем этом смотрит на жизнь с юмором.

УКРАЛИ КОРОЛЯ

Слева — могучий сосновый бор, справа — чуть тронутые багрянцем березовые рощи, перемежаемые веселыми полянками, впереди — матово-серебристая река, по берегу которой протянулся широкий песчаный пляж… Завороженный красотой, я остановился у белого, окруженного цветами, корпуса здравницы. Солнце склонялось к горизонту. Нежно-алые полосы на закате предвещали прекрасную погоду на завтра.

— Впервые сюда? — спросил мужчина, приехавший тем же, что и я, автобусом и теперь остановившийся рядом. Он поставил на дорожку два объемистых чемодана и скептически, как мне показалось, глянул на мой багаж, состоявший из «дипломата» и легкой пластиковой сумочки.

— Да, — ответил я. — Впервые. И знаете, мне здесь нравится.

— Гришин, — представился незнакомец, — Иван Петрович.

Я назвал себя и предложил идти устраиваться.

В уютной палате на двоих, куда нас проводила симпатичная сестра-хозяйка, было сумеречно: в люстре горела только одна лампочка, свеч этак на двадцать пять, в прихожей света вообще не было.

— Жаль, что не удастся почитать вечером, — сказал я, опускаясь в кресло. — Темновато.

Иван Петрович усмехнулся, открыл один из своих чемоданов и на свет появились четыре электролампочки. Вскоре наша люстра засверкала веселыми огнями, ожил и засветился зиявший до того пустым патроном длинноногий торшер.

— Однако, вы предусмотрительны, — удивленно протянул я.

— Опыт, — кратко ответил Иван Петрович. — А сейчас посмотрим, как обстоят дела с душем.

В туалетной было все необходимое. Правда, вместо душа из крана-смесителя торчала деревянная затычка, а вешалка для полотенец, не удержавшись на хилом гвозде, перекочевала в угол, за водопроводные трубы.

С той же загадочной усмешкой Иван Петрович извлек из чемодана блестящую чешуйчатую змею с леечным раструбом на конце, гаечный ключ, паклю, молоток, отвертку и набор гвоздей и шурупов. Сон после освежающего душа был легким и приятным…

Утром я с огорчением обнаружил, что у нас, как, впрочем, и почти во всех «номерах» гостиниц и здравниц, единственная розетка электросети находится в углу, наиболее удаленном от зеркала. Почему? Раньше я думал, что архитекторы, строители и люди, расставляющие в помещениях мебель, просто отстали технически, не знают о существовании электробритв. Теперь понял — все они надеются на дядю Ваню. Ибо едва я стал пристраиваться на коленях к стулу, чтобы дотянулся шнур к розетке, Иван Петрович решительно поднял меня на ноги. Сначала он заменил розетку, которая оказалась сломанной, а затем предложил мне вынутый все из тех же необъятных чемоданов удлинитель с тройником. Побрился я с комфортом, мешала лишь легкая дрожь в руках — от восхищения соседом и удивления перед его предусмотрительностью…

Вскоре слава Ивана Петровича перешагнула пределы нашей комнаты. Это он, направляясь на пляж, предусмотрительно захватил с собой куски фанеры, гвозди, молоток; прибил вешалки и заколотил дыры в ветхих кабинах для переодевания. За это благодарные отдыхающие закрепили за нами лучшие лежаки.

Это он отремонтировал титан в коридоре и уже не только мы, но и все окружающие могли при желании побаловаться чайком дома. Говорю «не только мы» потому, что мы-то могли позволить себе это и раньше, так как в чемоданах Ивана Петровича, конечно же, нашлись и дорожный кипятильник, и чайник, и премиленькие чашечки, заменившие одиноко стоявший на столе давно треснувший стакан.

Авторитет Ивана Петровича рос не по дням, а по часам, он стал королем дома отдыха. И удар по нему нанесла отнюдь не администрация. Напротив, администрация шла ему навстречу: после того, как он подновил яркими красками единственную шахматную доску, культработник принес новенький комплект фигур, выбросив старые, основательно разбитые, на свалку.

Иван Петрович был избран любителями этой замечательной игры почетным председателем клуба и нам предоставили право играть вне очереди. А поздним темным вечером неизвестный злоумышленник похитил… черного короля. Наутро игра не состоялась. Авторитет председателя клуба сразу упал до нуля — запасного черного короля в его чемоданах на оказалось..

КОЛЯША ЖЕНИТСЯ

Словно цунами, сметая надежды, планы и спокойствие граждан, пронеслась по дому страшная весть: Коляша Четвертинкин, сын Степана Николаевича, решил жениться.

По утрам в подъездах и у контейнеров для мусора, возле булочной и просто во дворе вспыхивали короткие стихийные митинги жильцов. В дневное время в квартирах собирались экстренные совещания пенсионеров. Кипели страсти.

— Ах, он же еще совсем мальчик! — прижимая руки к груди, стонала Анна Семеновна.

— Молодые люди должны лучше узнать друг друга. Наша задача — убедить Коляшу подождать полгодика! — тряся бородкой, твердил Аристарх Диомидович.

— Я лично не против ранних браков. Я лично против ранних разводов. А будет ли крепким брак, заключенный в декабре? — поднимая палец, вопрошал Евгений Сергеевич.

— Да, да! — поддерживал его Михаил Осипович. — В случае раннего развода депрессивное состояние у членов семьи Четвертинкиных может продлиться дольше, чем свадебное торжество. А это подорвет их здоровье.

— Сожительницы и сожители! Бросим все силы на борьбу за перенос свадьбы на май месяц! — восклицал Петр Иванович.

Борьба началась. Четвертинкиных уговаривали, упрашивали, умоляли. Аргументированно убеждали. Клятвенно заверяли, что в мае весь дом с радостью примет участие в организации торжества.

А Степан Николаевич и Коляша тем временем продолжали активно готовиться к знаменательному событию. Удрученные жильцы все чаще встречали их во дворе с сумками и авоськами, в которых зазывно позвякивали полулитровые стеклянные емкости. Сама Четвертинкина отправилась в деревню, — организовывать закуски и приглашать родню.

Катастрофа неизбежна, она неумолимо надвигается. Что будет? Что станется с квартиросъемщиками, если в сорокаградусные морозы оба кочегара котельной снова неделю будут гулять на свадьбе и декаду переживать развод?

Евгений Мальгинов

Уфимский юморист. Работает в нефтяной промышленности. Среди месторождений полезных ископаемых неожиданно наткнулся на перспективные залежи юмора.

ДЕЛО ТЕХНИКИ

— Кто ты? — спросили меня в художественной мастерской.

— Я Антонов, воспитатель детского сада № 3, — сказал я.

— Выпить хочешь?

— Нет. Я пришел заказать вам картину, поясной портрет зайки, можно с морковкой.

— Смешно на деревенских, бедность фантазии! — сказали мне. — Приходи через два дня, придумаем сюжет, составим калькуляцию, оплатишь счет и начнем.

— Кто ты? — спросили меня через два дня.

— Я Антонов, воспитатель детского сада № 3.

— В..?

— Нет, не хочу. Я пришел за сюжетом, калькуляцией и счетом.

— Ты уже приходил?

— Два дня назад. Я заказал портрет: на переднем плане зайка до пояса, или по-простому бюст, нижних конечностей и хвоста не нужно.

— Что-то такого не помним, — сказали мне, мучительно вглядываясь в меня.

— Как не помните? — сказал я, подходя поближе и увеличиваясь в размерах. — Это же вот я!

— Так, так, так… вспомнили!

— Ну вот и хорошо, — сказал я, — давайте начнем творить.

— Наивный ты, Антонов! Картина должна созреть там, внутри, — и показали на живот, — а ты механически подходишь. Все это пережить нужно, чтобы образ сложился, а остальное дело техники. Приходи-ка, дорогой, завтра. Мы пока подумаем, составим калькуляцию, оплатишь счет и — начнем.

— Хорошо, — сказал я и пришел на следующий день.

— Кто ты! — сказали мне, мучительно вглядываясь в меня.

— Я Антонов, воспитатель детского сада № 3, пить не буду, давайте калькуляцию и счет на портрет зайки.

— Не увеличивайся в размерах, Антонов, все равно мы тебя забыли. Сейчас выпьем и все напишем.

— Не хочу, — сказал я.

— Нет, дорогой, без калькуляции мы не можем. Так: уши — пара, морковка — одна… заяц будет мужчина или женщина?

— Наверное… мужчина, — застеснялся я.

— Тогда пишем: пиджак — один, майка — одна, усы — пара, хвост — один, барабан — один.

— Куда столько? — удивился я. — Для чего майка, если есть пиджак, брюк и хвоста не нужно и, тем более, барабана.

— Измучил ты нас, Антонов! Пиджак без майки — негигиенично, хвоста и ног не будет, но на то мы художники, чтобы зритель почувствовал их за кадром. Барабан для смеху. Представь, Антонов, следующую жизнеутверждающую картину: из леса выходит длинноухая образина в пиджаке и с барабаном, находка?

— Находка, — сказал я без энтузиазма.

— А теперь получи счет: пятьсот рублей картина, сто — рамка и до свидания. Приходи, дорогой, через месяц. Все понятно?

— Все, — сказал я, подавленный широтой творческого замысла и финансовых расходов…

— Я Антонов, воспитатель детского сада № 3, пришел за портретом длинноухой образины в пиджаке и с барабаном. Портрет, как говорится, должен быть во весь бюст. Счет оплачен, месяц прошел, — сказал я через месяц.

— А, Антонов! — сказали мне, мучительно вглядываясь в мои родные черты. — Творим, творим, но деталей еще нет, так что приходи, дорогой, через неделю.

— Это невозможно, — сказал я, — деньги перечислены, время истекло, я больше ждать не могу. Дети плачут, зайку просят.

— Усложняешь ты жизнь, Антонов. Выпить хочешь?

— Хочу! — заорал я.

— Тогда беги!

Я помчался в магазин, через пять минут принес бутылку водки, налил всем по полстакана и выпил с коллективом.

— Другое дело, Антонов, — сказали мне, — счас будет.

Через десять минут портрет был готов. Через двадцать — я уже вошел в кабинет директора детского садика, поставил картину вверх ногами и сказал:

— Я заяц, принес портрет воспитателя Антонова: уши, усы, ноги по пояс, хвост номер три и барабан — всего на шестьсот рублей. А остальное, — стукнул себя в грудь кулаком, — только дело техники…

Борис Кудрявцев

Живет в Челябинске. Учился в Челябинском политехническом институте, но закончил Литературный имени Горького. Прежде днем работал в редакции, а ночью писал юмористические рассказы, а теперь пишет днем, а ночью работает — дежурным инженером Главснаба.

УЛОЖИТЬ ДВЕ ТРУБЫ

Начинающий мастер Володя Клюкин выдал наряд на производство работ немолодому слесарю Нарышкину.

— Почитаем, — сказал Нарышкин и лег на связку труб. — Чего ты там написал? «Наряд. Исполнитель — слесарь Нарышкин. Виды работ и их последовательность. Первое: уложить две трубы. Второе: установить две задвижки. Срок исполнения — один день». И все? Такая малость? И не подумаю! — обиделся Нарышкин. — Не уважаешь ты меня, Клюкин! Мой труд не уважаешь, не любишь! Я могу, конечно, побросать трубы в яму, прилепить две задвижки…. А где качество? Где вдохновение? Где горение?

Клюкин подумал, но ничего не придумал, только поставил в конце точку жирней.

— Ну ладно! На первый раз я тебя выручу, — уступил Нарышкин, вставая с труб. — Учись. Пиши так: «Наряд на произведение работ. Исполнитель — Федор Иваныч Нарышкин». Меня всякий знает. «Виды работ и их важность для народного хозяйства и всего окружающего населения. Первое. Обследовав, обсудив и установив — откачать воду из траншеи, поднять обломки старого водопровода, если они там лежат, зачистить ложе от бутылок и прочего мусора. Второе. Транспортировать волочением и кантовкой две трубы в заранее согласованном направлении и по маршруту…»

— С кем согласовать? — не понял Клюкин и поглядел на трубы под Нарышкиным.

— С кем хочешь! — сказал слесарь. — Во избежание транспортных заторов и прочих неизбежностей. «Третье. Уложить две трубы, соблюдая экономию и бережливость. Четвертое. Поставить задвижки с помощью рационализации и изобретательства. Пятое. Учитывая пожелания общественной жизни района, опробовать задвижки и включить воду в третьей декаде или ко Дню физкультурника.

Срок исполнения согласовать особо, учитывая сложность работы, перерыв на очередной отпуск, отгулы, прогулы, лечение после них, выходные дни и…»

Нарышкин увлекся и хотел было включить сюда рытье траншеи ручным способом, в мерзлом грунте. Но стояло жаркое лето, и траншея давно была вырыта.

— Кто тебе поверит, Нарышкин? У тебя не десять рук! Имей совесть, — остановил его возмущенный Клюкин.

— Это верно! — согласился Нарышкин. — Нельзя отрываться от жизненной правды. Но установку опалубки и бетонирование тоннеля по всей длине ты все же припиши мне…

Подоспел бригадир слесарей Дериглазов и тоже лег на связку труб, рядом с Нарышкиным.

— Что составляете? Наряд? Дайте почитать…

Почитал, одобрил в общих чертах, но предложил дополнить двумя пунктами:

«6. Осмотр траншеи спереди, чтобы видеть перспективу на будущее.

7. Подготовка инвентаря и опускание тела Нарышкина в яму».

Потом он выразил мысль, что в траншее с утра бывают сквозняки. Нарышкин потуже натянул каску, застегнул все пуговицы на робе, перемотал портянки, потребовав новые. В наряде записали:

«8. Произведена работа по тепло- и влагоизоляции члена профсоюза, а также отладка его индивидуальных средств передвижения (т. е. сапог) в борьбе с текучестью кадров путем улучшения условий труда».

Нарышкин смахнул благодарную слезу.

Больше никто ничего предложить не смог, и Клюкин, облегченно вздохнув, написал.

«9. Материалы и инструмент в наличии имеются».

Но Дериглазов вдруг заинтересовался:

— Ты, Нарышкин, куришь?

— Как будто. А что?

— Тогда пиши: «Десятое. Обеспечение мероприятий по пожарной безопасности, а также вынос тел и оборудования в случае пожара». Тебе ведь придется, кому ж еще?

— Пожара-то нету?

— Может, будет, — с надеждой сказал Дериглазов.

— Рукавицы у тебя целые, Нарышкин? — спросил кто-то. — Ага, дырка на пальце! Пиши: «Одиннадцатое. Срочный ремонт инвентаря на месте. Двенадцатое. Испытание его на прочность…»

— Песок там или глина? Запишем на всякий случай: «Тринадцатое. Грунт ненадежный, в районе вечной мерзлоты, с повышенной сейсмичностью, где не ступала нога человека».

Пустили слезу и стали обниматься с Нарышкиным, прощаясь навеки.

Наряд составляли весь день, спины не разгибая. Употели. Зато он включал теперь пятьдесят страниц убористого текста, с пояснениями, ссылками и толкованиями…

В конце смены за четверть часа Нарышкин побросал в яму две трубы, прилепил две задвижки и включил воду. Наряд можно было предъявлять к оплате.

СПОКОЙНЕНЬКО, БЕЗ ГОРЯЧКИ…

— Предупреждаю, товарищи подрядчики и субподрядчики, аврала не будет! — Начальник комплекса сурово оглядел каждого участника последней планерки года. — Разговоры эти отставить! Вы не дети, должны понять, что аврал — это брак, переделки, аварии и прочее! Кто против? Единогласно! Вместо аврала закончим год, отчетный, так сказать, период, вполне понятным ускорением темпа работ. Короче, сделаем за оставшиеся сутки то, что положено было за полгода! Предупреждаю: чтоб спокойненько, без горячки, аккуратно. Сейчас разойдетесь по своим местам и, подумав, не торопясь на…

Мы, не дослушав, сломя голову, бросились к свободному мостовому крану. Кричим, что есть силы:

— Майна! Вир-pa! Опускай! Подымай! Поезжай! Тормоз-зи!

Поздно. На крюке, обняв его, устроился прораб промвентиляции. Ногами от счастья взбрыкивает. Опередил!

Через полчаса выяснилось, что подъемный кран нужен промвентиляции как рыбе зонтик: некуда ставить вентиляторы.

Люди друг у друга на голове стоят, всем не терпится план выполнить. Бригадир электромонтажа развернул чертеж, ватман тут же бетоном залили, сверху трубу положили, а плотники сколотили мостки до отметки плюс девять. Монтажник в крик:

— Не буду без чертежа-а!

Да разве кто услышит, если в полуметре перфоратор включили, под ногами кто-то кувалдой в арматуру ударил, чтобы ее выправить…

— Не зевай! — кричат слева. — Посторонись! — справа. — Освободи зону! — Сам освободи!

Кто-то в спешке раздавил противопожарный автомат, и сверху пролилась грибным дождем вода. Мастерки выскользнули из мокрых рук каменщиков, как окуньки, монтажник-высотник, увешанный страховочными цепями, ступил на мокрую плиту, сделал «шпагат» и, напуганный, отказался лезть на высоту…

Начальник комплекса внес спешную коррективу:

«Прораба пожарной автоматики перевести в рядовые, рядового Маслова перевести в автоматы».

Сначала залили, дали подсохнуть, потом одумались, вырубили и развернули на 180 градусов фундамент под трубогибочный агрегат. Вместо трубогибочного схватили на складе кота в мешке — обдирочную машину. Установили, подключили, заправили трубы и принялись гнуть. Труба согнула в дугу наладчиков, а сама осталась прямехонькой.

Дымовую трубу, глядя в опрокинутый чертеж, поставили толстым концом вверх, дым повалил в подвал. Внизу зачихали, монтажники закашляли и вылезли красные от волнения.

Начальник комплекса успел вмешаться:

«Начальника участка дымовой трубы Ноздрина перевести в домовые, на его место…»

Тем временем из другого города пригнали на подмогу усиленный чудо-кран. Машинист побежал воды напиться. А самый нетерпеливый не захотел ждать, сам схватился за рычаги, дернул и… завязал богатырскую стрелу бантиком с двумя узлами.

Начальник комплекса диктовал:

«Машиниста крана разжаловать в стропали, главного механика поставить машинистом, объявить выговор автокрану, а также всем присутствующим, кто был рядом, но не попал под стрелу!»

Сапоги хлюпали в ледяной жиже бетона, с крыши капал горячий битум, сыпалась снежком стекловата, слепила немного. Двадцать гектаров кровли кровельщики утеплили, присыпали асфальтом, побив рекорд «по валу», отутюжили катком и спустились на землю поглядеть. Разглядели сквозь крышу — небо.

— Солнце битумом не замажешь! — сказали, оправдываясь.

Им поверили.

Наконец, по рольгангу покатилась встреченная аплодисментами первая раскаленная болванка и… вышибла дверь в буфете, разметала накрытые к торжеству столы.

Начальник комплекса попросил себе больничный на всю первую декаду нового года — предынфаркт! Продиктовал, сползая с кресла: «Рольганг запустить в обратную сторону. Буфет закрыть на учет. Убыток списать на прораба наладчиков. С Новым годом, товарищи, с трудовой победой!»

В последние пять минут года, отчетного, так сказать, периода, вызвали «Скорую помощь» для него с бригадой реанимации.

Подвели итог, выступил заказчик:

— Поздравляю, товарищи! Потрудились неплохо! В целом. Если не вникать в мелочи. Бывает и хуже, когда авра… Простите. Я только не могу понять, зачем монтажники повесили у меня над головой железобетонную плиту. У электромонтажников остался «в лишних» контейнер магнитных включателей и дюжина электромоторов, установлены пять лишних опор, бригада каменщиков недосчиталась одного человека — замуровали в вентиляционной галерее. Ничего, воздуха ему хватит. В будущем году надо все исправить, разыскать! И чтобы без всяких авралов! Поняли?

Мы дружно закивали головами и тихо разошлись по домам.

Владимир Сапожников

Шофер транспортного цеха Челябинского тракторного завода. Однажды совершил крутой поворот в сторону юмористики, что не было замечено ГАИ, зато заинтересовало местные газеты и журнал «Урал».

ШИК-МОДЕРН

В нашем микрорайоне недавно открыли модерновую баню. С сухим паром, бассейном и шашлыками. С того дня на столе заведующего бангорхозом без конца звонит телефон:

— Алло… Алло… Уф-ф! Мне товарища Водолейкина, — раздается в трубке. — Как хорошо, что застал вас, уф-ф!

— Вы тоже, наверное, жаловаться? — интересуется заведующий бангорхозом не очень радостно. — Ох, и капризный клиент пошел нынче — кошмар! Чем вам не нравится наша новая сауна? Может, света маловато?

— Что вы… Что вы! Четыре люстры светят… Пришлось надеть солнцезащитные очки. И русалки на мраморных стенах нарисованы, как живые. Только…

— Так в чем дело, не понимаю? Может, бассейн наполнили не до краев? Или пар не очень мягок?

— Нет-нет, и здесь все в порядке. И разноцветные гирлянды над водой, и джаз-оркестр на плоту посреди бассейна прекрасно вписывается в интерьер. Я было хотел окунуться, так меня звуковой волной тут же отбросило назад метров на десять.

— Думаю, ничего страшного, дорогой товарищ, мы наймем пару спортсменов, и они будут забрасывать клиента в воду от самого входа. А пока танцуйте, веселитесь. Где вам еще позволят танцевать в разоблаченном виде?

— А в парилку вообще невозможно пробиться, — продолжает возбужденный голос. — Едва я открыл дверь, как чья-то волосатая рука поставила мне в тазик кружку пива с шашлыком и вытолкала обратно. Разумеется…

— Да-да, вы правы! Сервис у нас поднят на внушительную высоту. Что? Так и не удалось помыться? Ну, обижаете, дорогой товарищ. Помыться и дома можете, в ванной. Или у родственников. Ох, и капризный клиент нынче пошел — кошмар! Раньше все больше жаловались на слабый сервис в нашей мыльной системе, а теперь — наоборот. Стоит ли звонить по таким пустякам?

ВЫРУЧАЙ, ШЛЯПКИН!

Вот вы, наверное, думаете, что я работник малоприметный, почти никудышный. Ошибаетесь! Для нашего цеха я, оказывается, человек незаменимый.

Замечаю я как-то, в последние дни мастер стал ко мне до странного добрым. Подойдет тихо к моему станку, шестеренки бракованные пересчитает и так же тихо уйдет. Чудно!

Однажды, когда я пробегал мимо конторки в своих горнолыжных ботинках, Сим Симыч услыхал снежный скрип моей обновки и позвал к себе.

— Спортивные, что ли, Шляпкин? — спросил он заинтересованно.

— Они самые, скороходы натуральные, — бойко ответил я, пританцовывая.

— Я уже понял, что скороходы, седьмой раз мимо пробегаешь, — сказал мастер. — Спортивные, значит? Как раз то, что нужно. Выручай, Шляпкин, родной участок шестеренок. Надеюсь, ты бегать умеешь?

Я выбрал на скамейке место получше, без сучков, удобно сел, закинув ногу на ногу.

— Кажись, умею, Сим Симыч, — скромно сказал, вспомнив, как резво убегал от нашего профорга в день получки.

— Значит, так, завтра выступишь в соревнованиях по боксу.

— В че-ем? — Я подскочил на скамейке, позабыв про сучки. — Вы, кажется, что-то напутали — боксер-то у нас Петя Железкин. Мастер спорта.

— Помню, Шляпкин, помню. Но ты не забывай, что он еще у нас и мастер-токарь. Представь. — уйдет он завтра мордобиться, а кто шестеренки точить будет, план тянуть? Нет, уж лучше ты пойдешь, Шляпкин. Главное, не бойся, бегай по рингу, чтоб соперник тебя не поймал. Минуты две продержишься — и хватит. Да смотри в оба: чтобы он тебя случайно к зрителям не выбросил, понял?

Я согнул руку в локте и, проверив бицепсы, вздохнул. Мастер перевернул в календаре с десяток страниц.

— А на будущей неделе…

— Что на будущей? — насторожился я.

— Да так, пустяки, прыгнешь на лыжах с трамплина вместо Кокосова. Ерунда. Сам знаешь, Кокосов у нас лучший наладчик. Руки у него золотые! На носу конец декады — жаль такие руки ломать.

— Вы д-думаете, я с-могу?

— Это совсем не страшно, Шляпкин, — обрадованно сказал мастер. — Закрой глаза и спокойненько катись вниз с трамплина. Метров двадцать пролетишь — и хватит, приземляйся, куда захочешь. Только не на судейское жюри.

Пока Сим Симыч отмечал на календаре красным карандашом, я на цыпочках подался к выходу. Услышав снежный скрип, он поймал меня у самого выхода.

— Куда ты, Шляпкин? Если любишь свой цех, иди за него в огонь и воду. Но в огонь сейчас не надо, а в бассейн пойдешь, ГТО сдавать. Один за всех будешь плавать. И за Марию Петровну из кладовой — тоже!

— Да я колуном плаваю! Вы же знаете! — прокричал я, теперь уже пытаясь спрятаться под скамейку.

— Я в этих тонкостях не разбираюсь, Шляпкин. Мне все равно, что колуном, что брассом, главное — доплыви до финиша, — сказал мастер, вытягивая меня за ботинок обратно. — В общем, выручай, Шляпкин, родной участок шестеренок. Глядишь, и польза от тебя цеху будет!

Все-таки приятно, когда тебе говорят: «выручай»!

Герман Дробиз

Писать начал в студенческие годы в «Боевом органе комсомольской сатиры» Уральского политехнического института. Шутя и улыбаясь, получил диплом инженера-энергетика и начал работать в проектном институте. Однако вскоре сознание той пользы, которую он принесет отечественной энергетике своим уходом из нее, помогло ему выпустить пять сборников юмористических рассказов и стать членом Союза писателей СССР.

ДОРОГИЕ ЧЕРТЫ

Кто же не мечтает — однажды взять да и зажить по-новому, ярче, смелее, щедрей! Я и сам сколько раз клялся: с ближайшего понедельника, с первого числа, с Нового года… Да только… Какая воля нужна, какой характер! А где их возьмешь? Вот если бы можно было купить. Представляете? Нет? А я представляю…

Торговый центр города. Рекламы, витрины, вывески. И вдруг:

Универсальный магазин «Современный характер».

Как раз то, что надо! Вхожу вместе с другими. На первый взгляд, все привычно: кассы, прилавки, продавцы. Но вывески странные: «Отдел взаимопонимания», «Секция положительных настроений», «Выставка-продажа деловых качеств». А вот, любопытно: «Антиквариат. Всегда в продаже старинные черты».

Понаблюдаем за покупателями: кто берет, что берут, сколько?

…Как вам нравится этот тип?! Всех растолкал, кричит, колотит кулаком по прилавку… Получает, что требовал. Странное превращение: благодарит продавщицу. Целует ей руку. Извиняется перед остальными. Перед старушкой на колени упал…

— Гражданин, вам плохо?

— Наоборот, хорошо. Вежливость приобрел. Приличные манеры отхватил.

— Если не секрет — зачем понадобились?

— На курорт собираюсь. А там, говорят, иностранцы бывают. Вот и запасся на всякий случай…

В отделе взаимопонимания у прилавка мается сельский житель.

— Девушка, это чего такое — «ком-му-ни-кабель-ность»?

Ну, продавщица — прелесть, веки в фиолетовых тенях. Умница.

— Откуда я знаю?

Сразу видно — вправду не знает. И в отличие от некоторых своих коллег, чем торгует — себе не берет.

— Берут его, нет?

— Кому надо — берут.

— Давайте, — решает селянин. — Хрен его разберет, когда и пригодится… «Ин-диф-ферентность». А это для кого?

— Это для слишком нервных, — слишком нервно отвечает девушка. — Справка есть?

— Нам ни к чему, — спокойно отвечает покупатель. — Мы спокойные. — И, потупившись, щелкает пальцем по шее, под скулой. — От этого ничего нет?

— Сила воли в следующем зале.

Иду за приезжим, но отвлекают звуки скандала. Под рекламным плакатом «Приобретая доверительность, приобретаешь друзей» бранятся покупатели. Прислушался. Люди накануне купили здесь доверительность, начали пользоваться, а это оказалась наивность. Теперь они требуют обменять товар на доброкачественный. Опытный продавец хладнокровно объясняет: сами виноваты, не изучили инструкцию. Видно, ему неохота принимать обратно бракованные изделия. Увы, поскольку покупатели все еще находились под сильным влиянием наивности, они поверили продавцу и, захватив по новому экземпляру инструкции, разошлись.

С потолка зарокотал динамик. Бодрый голос в манере циркового ведущего: «Чувство юмора! Приобретайте юмор! От смеха еще никто не умер!!!»

Иду в зал положительных эмоций. Несмотря на рекламу, вокруг юмора ажиотажа нет. То ли большинству своего хватает, то ли не нуждаются?

Подходит некто, почему-то таится. Негромко — продавцу:

— Этого… про которого сейчас по радио… только немного. Спасибо, достаточно… Начальник у меня сменился. Прежний серьезный был, а новый — с порога: «Кто шуток не понимает, со мной не сработается». Прямо беда!

…Едва миновал «Чувство юмора», повеяло легкой грустью. Уютный холл. Аромат вянущих роз. Керамические вазы в нишах. Зеркала в литых оправах. И — кроме продавщицы — ни души.

— Чем торгуете?

— Антиквариат, — досадливо машет рукой. — Чувство изящного, галантность, жантильность, созерцательность. Никакого спроса.

Однако тут же, вслед за мной, появляются двое пожилых мужчин.

— Друг у нас юбиляр, что бы выбрать?

— Пожалуйста, чудный подарок: «рыцарское отношение к дамам».

— По-моему, это у него уже есть, — говорит один.

— Вряд ли, — возражает другой. — Редчайшая вещь в наше время.

— А у меня была. Но я ее сыну подарил. На свадьбу. А он ее поменял. На мужскую независимость. Пойми, говорит, меня правильно, папа: зачем мне теперь это старье, когда я женился?

Пока они совещаются, продавщица спрашивает у меня:

— А вы что-нибудь возьмете?

— Извините, — говорю, — время такое. Галантность ни к чему, а созерцать некогда. Действовать надо. Сейчас деловые люди в почете.

— Точно. Вон они, прилавок обламывают, деловые люди.

…Иду на шум. Очередь, как бараний рог, в три витка.

— Вы последний? Я за вами. За чем стоим?

— А сами не видите? Настырность выбросили.

— Как вы сказали? «Настырность»?! Странно…

— Что странного? Поначалу-то все было хорошо. Придумали отличную штуку: набор деловых качеств. Энергичность, сообразительность, контактность, предприимчивость, напористость. Вот сколько сразу! Но ведь знаете, как бывает: одно с фабрики не подвезли, другое на складе затерялось. Сообразительность, говорят, по своим разошлась. В общем, теперь в те же коробки запихивают одну напористость, и то ни для кого не секрет, что по качеству это уже давно не напористость, а самая обыкновенная настырность. Да и той еще не достанется. Видите: лезут и лезут без очереди. Зачем им еще настырность? Своей хоть отбавляй.

— А вам зачем?

— Все берут, а я, что, рыжий? Если и сегодня не достанется, тогда возьму и наберусь хамства под завязку!

— Но ведь им здесь, надеюсь, не торгуют?

— Здесь — нет, а там…

Смотрю через витрины на улицу: да, там бродят подозрительные личности, подзывают прохожих.

— Хамство — еще игрушки. Там любую гадость можно купить. Конечно, за бешеные деньги.

— Но это же безобразие! Почему никто не борется?

— С непримиримостью перебои. Черта рисковая, берут редко. Падает спрос — снижается производство. И ассортимент узкий. Если и бывает непримиримость, то чаще всего в форме художественных образов, а деловой или житейской я что-то давно не видал…

Отхожу несколько расстроенный. Но впереди — отдел детских товаров, и здесь душу радуют забавные сценки.

Оживленнее всего у прилавка, где вниманию покупателей предлагается ранняя самостоятельность. Дети скандалят, требуют:

— Купи! Ну, купи!

Катаются по полу, пускают обильную слезу. Напрасно папы и мамы увлекают их к соседним прилавкам:

— А вот, смотри… уважение к родителям. Правда, хорошенькое?

— Не хочу уважение… Хочу самостоятельность!

— А вот: тяга к знаниям. Погляди, какая красивая тяга.

— Не хочу тягу… Самостоятельность хочу!!!

Мамы еще сопротивляются, а один отец не выдержал и купил сыну желанную черту. Ребенок преображается тут же. Слезы у него высыхают, и он спрашивает солидным хриплым тенорком:

— Батя, у тебя еще деньги остались?

«Батя» жмется, бормочет:

— Да мне еще… это…

— Лишний раз не напьешься, — безжалостно отрезает ребенок. — Ну-ка, возьми мне эту штуковину блестящую. Вон ту, с загогулинами… Тягу к знаниям.

— Может, заодно и уважение к родителям?

— С этим торопиться не будем, — сурово заключает дитя. — Это мы теперь можем самостоятельно иметь. Смотря, конечно, по-вашему с маманей поведению.

Выхожу из детского отдела со странным чувством — словно бодрость приобрел. Странно то, что на самом-то деле я ее не приобретал: ее продают в зале сверхположительных эмоций. Иду туда. Смотрите-ка, здесь, кроме бодрости, можно приобрести самый настоящий оптимизм! Есть покупатели? Есть. Но что приятно: никакой давки, никакой суеты. Чувствуется, что оптимизма у людей вполне хватает. Покидаю зал с чувством оптимизма, хоть опять-таки не приобретал его — чудеса! Раздумываю, куда бы еще заглянуть. Но вдруг замечаю: освещение становится мрачноватым, люди куда-то исчезают, всюду пустеют прилавки… Магазин закрывается, или это мой оптимизм так быстро окончился?

И тут осенило: не то и не другое, а это воображение пробуксовывает и, стало быть, способность фантазировать иссякает. Надо срочно дозаправиться. Помчался в антиквариат, к знакомой продавщице, в темноте едва отыскал:

— Ф-фух… Все-таки к вам. Фантазерство есть?

— Где-то было… Вот, пожалуйста.

Кстати, вас наверняка интересует, как выглядят товары в этом магазине? По-разному. Галантность тоненькая, контактность шумная, юмор в пилюлях, настырность — вроде стирального порошка. Самостоятельность — типа «ваньки-встаньки». А фантазерство оказалось вот такое: внутри стеклянного куба — голубиное крыло, а к нему на нитке медная гирька подвешена. Ни крыло не взлетает, ни гирька не падает.

— А гирьку…

— Отцепить? — поняла с полуслова продавщица. — Нельзя. Вы тогда такое нафантазируете. Это ограничитель.

— Понятно. Хоть бы крыло попросторней.

— Заходите. Ожидаем новую модель, на базе орлиного крыла. С гантелью.

— Ладно, — сдался я. — Давайте эту.

Вернулся домой, подключил покупку, написал то, что вы сейчас читаете. Возможно, у вас есть претензии. Например, почему автор не упомянул целый ряд положительных черт и при этом поднажал на некоторые отрицательные?.. Не знаю, что и ответить. Может, приобретенное фантазерство виновато? Я вот сейчас присмотрелся к этикетке: срок годности-то давно кончился. А ведь такая дорогая черта…

Нет, друзья, настоящий характер за деньги не купишь. Оставайтесь с тем, который имеете. Впрочем, почему «оставайтесь»? Конечно, он у вас не образцовый. Вот тут прямой, а вот тут малость искривляется. С одного края глубокий, а с другого не совсем. Изнутри добротой и отвагой светится, а снаружи слегка похуже. Но, уверяю вас: переделать можно. Надо только решиться: с ближайшего понедельника, с первого числа, с Нового года. Потихоньку, помаленьку. Как раз на всю жизнь хватит. Долго? Очень. Но другого способа нет.

Олег Рудин

Врач из Свердловска. Считает, что жизнерадостное настроение благотворно и для здоровых, и для больных. Поэтому сочиняет каламбуры.

Каламбуры

ЗАЯЦ-ХВАСТУН

— Волки серы! Сер и я.

Значит, та же серия.

КРИТИКА В ДЖУНГЛЯХ

Разносу кобра подлежала.

Но звери сникли

подле жала.

НА ДОСУГЕ

Без водки отдых хает,

Поддаст —

и отдыхает.

ТАЛАНТ

Обладал Савелий даром:

Ловко тратил время даром.

СМОТРИ В КОРЕНЬ

Хромать у Нила стали сводки.

Как ни банально, это —

с водки.

ИЗ ГЕОГРАФИИ

Есть берега у рек, истоки,

Есть устье, русло, дно и…

стоки.

ЛАВРЫ

Стонал от зависти отдел:

Как он увиливал от дел!

Владимир Сибирев

Свердловский поэт, литературный сотрудник журнала «Уральские нивы». Автор нескольких книжек стихов для взрослых и детей. И вот на ниве поэзии стали вызревать эпиграммы.

ДАМОКЛОВ МЕЧ

Еще лежит в наборе книга,

А уж Дамоклов меч над ней!

И ждет с томленьем критик

Мига,

Чтоб нанести удар больней:

Ведь автор

В том уж виноват,

Что критику —

Не сват, не брат.

«ПРОФЕССИОНАЛ»

Напечатав два десятка строф,

Он сказал заводу:

— Будь здоров.

Пишущей машинкой обзавелся,

Стричься перестал,

С женой развелся,

Чтобы всяк и без сомнений знал:

Он отныне профессионал.

Тут ему засесть бы за поэму,

Да не знает, на какую тему.

Новый цикл бы выдать «на-гора»,

Да вернули старый лишь вчера.

…Скоро станет у него занятьем —

Предавать издательства проклятьям.

Борис Эренбург

Младший научный сотрудник Уральского филиала Всесоюзного теплотехнического института в Челябинске. Рисует и рисует, приобретая все большую известность. Знают его и в международной столице юмора: три его карикатуры вошли в сборник фестиваля Габрово-79.

Лев Золотайкин

Живет в Сургуте, Тюменской области. В качестве инженера-мостовика действует давно и успешно, по всей территории нефтегазоносного края. Как сатирик-юморист проявил себя сравнительно недавно.

ЖЕРТВЫ ПРОФЕССИИ

Редактор подкинул на ладони маленький кубик.

— Напиши о людях, — сказал он. — Что делают, чем увлекаются?

Одна сторона кубика вдруг засветилась. Я вытаращил глаза — кубик оказался крохотным телевизором.

— Мастерю на досуге, — буркнул редактор. — Руки чешутся по паяльнику. — И он, вздохнув, придвинул горку рукописей.

На улице я вошел в первое попавшееся учреждение — НИИ очень тяжелой промышленности.

За дверью с золотой надписью «Начальник» сидел крупный мужчина. Одной рукой он держал трубку, а другой вонзал нож в огромное полено. Под точными ударами ясно обрисовались ухо и глаз.

— Хобби, — объяснил начальник. — Волнует запах смолы и стружки. Каждый отпуск на мебельной фабрике работаю.

Молодой ученый Саша — между делом пчеловод-любитель — повел меня знакомиться с институтом.

— Люди у нас замечательные. Очень Тяжелая Промышленность — это основа основ, поэтому коллектив громадный. Поголовное высшее образование и необычная широта интересов. Видите, по коридорам толпы ходят. Кажется: инженеры — и все. Заблуждение! Да только за последний год из нашего института ушли в профессионалы фотограф, столяр, маникюрша и два ветеринара-собачника.

Раздел моего блокнота «Чем занимаются?» разбух от записей. Но вот «Что делают»?..

— Много делают, — сказал Саша. — Есть у нас один, прекрасные машины изобретает. Но, к сожалению, ординарная личность. Только и слышишь от него про футорки и форсунки. Над ним шефство брали. А он на гору не лезет, гитару не берет, винных этикеток — и тех не собирает.

А какие у нас кружки! «Изучение клинописи», «Теория пивоварения», «Общество дрессировки земноводных». Для детей сотрудников, пожалуйста — «Юный каботажник»…

Переполненный впечатлениями, я вышел на улицу. Спешили люди, гремел динамик:

— Слушайте передачу «Народные умельцы». Ученик молотобойца в обеденные перерывы и на перекурах обучился хирургии и провел на товарищах несколько операций… Колхозники артели «Мысль и недра», вечерком собравшись и раскинув умом, построили из обломков сельхозтехники паровоз, который по мощности не уступает знаменитой машине американца Уатта. Смекалистые труженики села используют его в колхозной бане…

Я послушал — и мне стало стыдно. Вся жизнь прошла над бумагой. Были успехи, награды, но ведь писал и все. А мечты детства! Бывало, пацаном я, млея от восторга, следил за дядей Ибрагимом, который сидел у пузатой бочки и радостно кричал:

— По случаю жары пиво без долива!

И очередь шелестела ссохшимися губами:

— Лей. Скорей. Благодетель!

И я спохватился — и добился своего. Сел в выходной день возле желтой бочки, повернул кран и пена брызнула в кружку.

И когда один клиент, не найдя под пенной горой пива, начал мне дерзить, а другой хмуро сунул ему под нос кулак, чтобы не отвлекал продавца, я почувствовал себя счастливым.

Ко мне тянулись люди. Я был им необходим. Это такая радость!

Ах, товарищи, сядьте на свое место!

Герман Подкупняк

Свердловский юморист. По специальности инженер. Внимание на себя обратил публикациями во многих газетах и журналах, в том числе и в «Крокодиле».

ПЕРПЕТУУМ-МОБИЛЕ

Он энергично вошел в кабинет и объявил:

— Желаю принять личное участие в техническом прогрессе. Хочу сделать изобретение.

— Похвально, — отозвался я и развернул принесенный им ватман. Лист был чистый, но посетитель не смутился.

— Вот я и пришел узнать, — сказал он с ударением. — Как Нобеля отхватить или, на худой случай, патент.

Все это было так нелепо, что я от души рассмеялся.

— Смешного мало, — строго заметил он. — Вот сосед у меня хилый мужичонка. Тюкал, тюкал что-то в подвале — и нате вам: сейчас на «Жигулях» раскатывает. Премию дали.

— Но какое это имеет ко мне отношение?

— Это же бюро рационализации и изобретений?! — сказал он. — Вот вы мне и подкиньте идею.

У него была боксерская стрижка и мягкие голубые глаза.

— Больше вы ничего не придумали?

— Пока нет, — спокойно ответил он. — Вот если бы вы мне подсказали, я бы придумал. А вас — в соавторы. Фамилия у тебя как?

— Глотов моя фамилия.

Он задумался.

— Бутин и Глотов. Ничего, звучит.

Я даже захохотал. Он улыбнулся. С оттенком легкого превосходства.

— Ну, до свидания, товарищ Бутин. Меня люди ждут.

— Вы мне только подскажите идею…

— Черт вас подери?! — возмутился я. — Да если бы у меня были идеи, я бы давно сам изобретал и творил.

— Значит, не знаете?

Я пожал плечами.

— Тогда зачем же вы мне голову морочите? — сказал он.

Я едва не задохнулся от возмущения:

— Ступайте-ка вон, гражданин.

— Выгнать человека — это вы можете. На это вас хватает, — сказал Бутин. — Но мы найдем правду. Сидел тут до тебя мордастый такой, тоже меня выставлял, а теперь с инфарктом лежит. Третий месяц.

— Ладно, — чтобы заставить его уйти, сказал я. — Подумаем.

— Вот и молодец, — просиял Бутин и похлопал меня по плечу. — За мной не пропадет.

Наутро я просто обалдел. В кабинете за моим столом сидел Бутин и листал журнал «Здоровье».

— Привет, старик, — сказал он. — Как успехи?

Я хлопнул дверью и доложил начальству, что заболел.

— Тебя ждут, — шепнула жена в прихожей. — Твой соавтор.

Я взглянул в комнату. Бутин, развалясь в кресле, курил мою любимую трубку.

— Как здоровье? — полюбопытствовал он. — Ты давай не расслабляйся, старик. Работать надо.

— Послушайте, Бутин, — сказал я. — Имейте совесть.

— Я же не для себя, — сказал он, — для науки. — И пристально посмотрел на меня мягкими голубыми глазами.

Путая следы, я перебрался на дачу. Через неделю я расслабился и в электричках не крутил головой по сторонам, а спокойно читал газету.

Но однажды меня разбудило треньканье велосипедного звонка. Я выглянул в окно. Бутин привязывал к забору свой велосипед.

Завидев меня, он приветливо помахал рукой.

— Ты, наверно, беспокоился. Я к родителям ездил. Скотинку забивать. — Он широко улыбнулся и показал жестом, как это делается.

Я вылез через щель в заборе, огородами добрался до станции и в тот же день, оформив отпуск, улетел на юг.

Хотя я перекрасил волосы и приклеил бороду, на душе было смутно.

Я, видимо, вел себя настолько подозрительно, что стюардесса вызвала пилотов, и они проверили мои документы.

Море в Гаграх было теплым, а песок горячим. Я стал чернее эфиопа. Мама бы не узнала.

— Не схвати удар, — посоветовал чей-то знакомый голос.

Я вздрогнул. Надо мной стоял мой соавтор.

— Я тебе логарифмическую линейку привез, — сказал он. — И писчей бумаги.

Выбора у меня не было. Позади была вода, а впереди, довольно ухмыляясь, стоял Бутин.

Я нарисовал вечный двигатель.

Бутин деловито уложил эскиз в чемодан и отбыл.

Потом я получил от него телеграмму: «В центральном бюро сидят догматики и рутинеры. Осуществляю давление. Мужайся».

Вернулся Бутин через месяц. Вид у него был такой, будто все это время он переплывал на плоскодонке Тихий океан. Под глазом тускло светил застарелый синяк. Однако Бутин был горд и степенен.

— Можешь меня поздравить, старик, — сказал он и показал новенький патент.

— Но это же абсурд! — завопил я. — Вечный двигатель невозможен!

— Они тоже так думали, — сухо заметил он. — Поначалу.

СЧАСТЛИВЫХ ПОЕЗДОК!

В предпраздничный вечер Мохин стоял на вокзальном перроне и готовился к решительному броску в электричку. Это была его третья за сутки попытка. Толпа на перроне выжидательно притихла, но по опыту Мохин знал, что это обманчивая тишина.

Когда двери электрички с шумом раздвинулись, штурмующие колонны, размахивая узлами и чемоданами, с победным ревом бросились вперед. Мохина занесли в девятый вагон, где он попытался за что-нибудь ухватиться. Это ему не удалось, и его потащили к другим дверям…

Очнулся Мохин на перроне. В темноте быстро удалялись красные фонари электрички, а рядом, всхлипывая, здоровенный парень в олимпийском костюме собирал лыжные останки.

Мохин представил себе бабушку, к которой он стремился всей душой, дымящиеся пельмени на столе и решительно поднялся. Навстречу ему шел дежурный с повязкой на рукаве.

— Товарищ, скажите… — обратился к нему Мохин.

Дежурный лихо козырнул, достал какой-то блокнот и карандашом сделал отметку.

— Дорогой гражданин! За мою смену вы двести первый человек, которому нужна справка. Наша служба — к вашим услугам. При вокзале имеются комната матери и ребенка, буфеты, три киоска «Союзпечати», парикмахерская, почта и туалет.

— При чем тут все это? — поморщился Мохин. — Я просто не в силах уехать, а следующая электричка будет только утром.

Дежурный задумчиво склонил голову в форменной фуражке.

— По интересующему вас вопросу обратитесь к товарищу Носову, второй этаж, кабинет № 3.

Мохин направился к зданию вокзала. На дверях кабинета сияла табличка «Тов. Носов М. М.». Мохин толкнул дверь.

Тов. Носов М. М. стоял перед картой железнодорожных сообщений.

— Извините, — с порога заявил Мохин. — Я хотел выехать в соседний город.

— Это сущие пустяки при наших возможностях, — с готовностью отозвался Носов М. М. — Желание пассажира для нас — закон. Каждую минуту в движении находится сто сорок шесть поездов. Пятьдесят семь составов на стоянке, а тридцать девять ждут своего отправления. Каждую минуту мы перевозим сто восемь тысяч триста двадцать пять пассажиров.

— Но я не могу уехать! — возопил Мохин, потрясая билетом. — Я прошу мое законное место в вагоне.

Товарищ Носов глянул на часы и холодно посмотрел на посетителя, уже в упор его не видя.

Выходя из кабинета, Мохин демонстративно хлопнул дверью, но не рассчитал, и только вывихнул себе палец.

— Осторожнее, — простонал Мохин в медпункте, когда сестра неловко дернула посиневший перст.

— Терпеть! — скомандовала она. — Медслужба нашей дороги ежедневно обслуживает триста пятьдесят пассажиров. По многим показателям мы давно перегнали…

Кого именно мы перегнали, Мохин узнать не успел: санитары ввели обросшего мужчину.

— Семь тысяч мест в час, — объявил мужчина и жутко захохотал.

— Этот еще откуда? — строго спросила сестра.

— Из камеры хранения, — доложил санитар. — Чемодан хотел сдать. С позавчера…

— Здравствуй, племя младое, незнакомое, — вдруг пробормотал незадачливый транзитник, рухнул на тахту и закрыл глаза.

— Что вы сидите? — испугался Мохин. — Он сейчас умрет!

— Без паники! — сказала сестра. Наша медслужба ежегодно обслуживает пять тысяч стрессовых больных. И никто еще не жаловался.

Придя домой, Мохин собрался с мыслями и написал письмо в газету «Транспорт»!

Через месяц пришел ответ. Мохин дрожащими руками вскрыл конверт. На фирменном бланке, один вид которого внушал трепет и почтение, стройно расположился машинописный текст:

«Уважаемый товарищ Мохин. Общая длина железнодорожной сети нашей страны составляет 150 000 км. Пассажирский транспорт имеет 20 000 000 посадочных мест. В каждом поезде дальнего следования есть вагон-ресторан, где пассажир может приятно провести время в пути. Вагоны отечественного и импортного производства оборудованы кондиционерами и радиофицированы, чтобы пассажиры чувствовали пульс планеты. Решаются вопросы об установке в купе телевизионных приемников, о бесперебойном снабжении пивом и безалкогольными напитками. Счастливых вам поездок!»

Анатолий Чепуров

Родился и живет в Златоусте. Закончил Челябинский институт культуры и в настоящее время выступает в роли единственного представителя сильного пола среди библиотечных работников города Златоуста. Печатает юмористические рассказы в журнале «Урал».

УЧЕБНАЯ ЕЗДА

У зданьица Тенетинской автошколы затравленно запищали тормоза загнанного в пар «Москвичонка». Инструктор Федя вылез наружу, оглядел «толпу». «Толпа» — это кучка по-девичьи застенчивых курсантов-любителей, плотоядно, однако, жаждущих за кровные свои сто пятьдесят научиться искусству вождения автомобиля.

На Феде черный, слегка засаленный пиджачок и отечественного производства джинсы с этикеткой, изображающей персонажей всемирно известного мультфильма «Ну, погоди!» Благоухал он, как и всякий уважающий себя шофер, бензином АИ-93 и считал себя прирожденным асом дорог, а также бездорожья.

— Кто ко мне на девять? — оглядывая «толпу», спросил Федя.

От кучки автолюбителей отделился щуплый взъерошенный человек по фамилии Боровичков. Отделился и как-то боком, зигзагом, пошел к Феде, улыбаясь несмело. Боровичков не был еще счастливым автомобилевладельцем, но зятем был наисчастливейшим. Теща его обещала Боровичкова оладить — «Ладу» подарить.

— Я на девять, — робко сказал он.

Когда Федя видит физию Боровичкова, ему почему-то нестерпимо хочется пива. Вот и теперь, глотая слюну, он вдруг ощутил такую злую пивную жажду, что едва сдержался, сплюнул только.

— Садись!

В этот ласковый субботний день Боровичков очень нормально тронулся, плавно, не заглушив двигатель. И Федя, закуривая с удовольствием свои «термоядерные», похвалил его, назвав «молотком».

Но пока Боровичков туго додумывал, что общего между ним и молотком, машину изрядно тряхнуло. Они наехали на единственную в этом месте улицы яму, черную дыру, которая таинственным, непостижимым образом гипнотизировала всех начинающих.

— Слов нету, одни буквы! — дурным голосом ревел Федя, подымая выпавший окурок. — Куда гонишь?

Далее сыпались уже одни буквы, и Боровичкову вдруг показалось, что рулевое колесо перед ним стало увеличиваться в размерах, а он сам — уменьшаться, таять…

Поскольку Федя не переваривал свою профессию инструктора и относился к ней как к повинности, он всячески украшал эту повинность, чтоб не скучать. Вот и сегодня, подсадив в машину с Боровичковым приятеля и двух девушек в шляпках, он повез их на барахолку.

Болтала компания анекдоты «черного» юмора, и Федя, мня себя хозяином положения, тихо и властно цвел. На заднем сиденье, радуясь даровой езде, хихикали девушки и глядели в затылок скрюченного Боровичкова. Эти взгляды зудили Боровичкова, и он потел, стесняясь вовремя переключать передачи. Федя костерил его.

Приехали на барахолку. Шумная компания под предводительством Феди скрылась в пестрой толпе.

Вскоре подъехала еще одна учебка, на которой курсант-любитель Слесарев привез на барахолку своего инструктора Подколесина.

— Возишь? — грустно спросил Боровичков Слесарева.

— Вожу, — отвечал тот.

После вез Боровичков пассажиров, куда ему велели — в магазин винно-водочных изделий.

— Слышь, земеля, — обратился к нему самый лохматый из компании, — дай десятчик.

Раздумывать, входит ли это в обязанности курсанта или нет, Боровичков не стал и дал безропотно двугривенный.

— Какой знак проехали?! — рявкнул Федя в пути.

Мертвой хваткой вцепившись в руль, Боровичков теперь не видел ничего, кроме дорожных знаков, и скоро, въехав на трамвайные пути, стопорнул — двигатель заглох.

Сразу Федю стало не узнать — до чего его всего передернуло.

— Завтра же посажу всех на колодки! — заикаясь от возбуждения, пообещал он. — Поездите у меня!

У центральной бани, куда инструктор приезжал по какому-то очень важному делу, мотор у Боровичкова опять заглох. «Пива! Пива! Пива!» — страшно заныло у Феди. Завалив буквами бедного Боровичкова, он приказал завести машину рукояткой:

— Ручками, ручками!

Это был предел. Такого не мог вынести даже курсант.

— Нет, — веско сказал он, как пулю отлил.

— Что?!

Зависла тягостная, неудобная пауза, только слышно было, как инструктор Федя часто моргал то левым, то правым, то обоими глазами вместе: ждал.

— Ничего, — сказал курсант Боровичков.

Из открывшегося от удивления Фединого рта квело вывалился окурок, и запахло палеными джинсами отечественного производства.

Просто, ключом зажигания, заведя автомобиль, уже другой, какой-то новый Боровичков повел машину. «Москвич» словно шел, чувствуя верную, хорошую руку, и не пищал уже затравленно — пел…

Рудольф Шипулин

Все самое важное происходит с ним в Свердловске. Здесь он однажды родился, здесь учился и работал в научно-исследовательском институте, опубликовал в «Вечернем Свердловске» свои первые эпиграммы, здесь работает корреспондентом газеты «Уральский рабочий».

ПРОСТОЙ ВЫХОД

Сообщается от прадедов

потомству:

«Очень много можно сделать

по знакомству…»

Почему же мы так долго

церемонимся?

Ну давайте все, как есть,

перезнакомимся!

СКРОМНЫЙ ГЕРОЙ

Кто на свете

всех скромнее,

Всех отважней и смелее?

Кто за правду

бьется в дым? —

Безусловно, аноним.

КОМПРОМИСС

Поднажмут на человека —

он и скис:

Не согласен, а молчит

да соглашается…

В общем, многие идут

на компромисс,

Но не каждый из ушедших

возвращается.

МЕЖДУ ПРОЧИМ

В порядке чуть ли не рабочем

Мы произносим налегке:

— Продраим!

Взгреем!

Пропесочим!

О человеке, между прочим,

А не о медном котелке.

ГОЛОВОЛОМКА

Прямой ответ еще не дал никто:

Какой работник

более удобен —

Когда он не способен

ни на что,

Или когда, увы,

на все способен?

АКСЕЛЕРАЦИЯ

Да, пути акселерации туманны:

Не понять, какие действуют тут силы?

Ведь встречались же когда-то

великаны,

А теперь все чаще —

дылды да верзилы.

В ОВЕЧЬЕЙ ШКУРЕ

На вид — овечка.

Ежечасно

Готов кивать и вторить вам…

Ах, как он ест

глазами страстно

Тех, кто ему

не по зубам!

ЯБЛОКО НЬЮТОНА

Меня отнюдь не удивляет,

что Ньютон

В полете яблока

сумел открыть закон.

Зато донельзя изумляет,

почему

Не втерлось яблоко

в соавторы к нему?

Виктор Федоров

Старший инженер Челябгипромеза. Первую карикатуру нарисовал, находясь на военной службе, для газеты «Суворовский натиск». Армейскую закалку сохранил. С той же настойчивостью атакует редакции различных журналов.

Эдуард Якубовский

Корреспондент газеты «Вечерний Свердловск». Заядлый турист. Путешествуя, вступил однажды на тропу юмора, которая привела его в журнал «Урал» и в эту книжку.

ЭВМ И УДАЧА

Нам купили машину. С длинным-предлинным названием. Коротко — ЭВМ. Случилось это так. Целый год отдел находился на голодном пайке, даже сократили две единицы. А в декабре вызвали начальника «наверх» — оттуда он примчался в мыле. Оказывается, экономили-то зря, и вот теперь решили потратиться и купили ЭВМ. Так как две единицы, а следовательно, и два стола, сократили в нашем отделе, то и решили поставить ее к нам. Мы стали «сектором ЭВМ».

Потом прибыли бравые бородачи, установили машину, поучили нас составлять программы и уехали. А машина осталась.

Понемногу к ней привыкли. На панель удобно ставить сумки, а если к перерыву включить кондиционер, то после обеда до самого вечера можно на холоде молоко хранить. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не журналист из местной газеты. Заскочил он в наш отдел по какому-то пустяку, рассказал пару анекдотов, а потом увидел машину и спрашивает:

— Что это?

— ЭВМ, — отвечаем.

— А что делает?

— Ничего.

Загрустил журналист, но так как задание у него было на положительный материал, то уточнять не стал. Попрощался, а перед уходом сказал:

— Вы бы хоть «Спортлото» на ней считали.

И ушел. А мы задумались: почему бы, действительно, не попробовать? Ведь кое-кто у нас баловался этой игрой с 49 неизвестными. А где взять основу? Нашли телефон журналиста, позвонили ему: дескать, откуда такая идея.

— А у моего товарища жена работает в «Спортлото». Они там для рекламы выпустили бюллетень с числами предыдущих тиражей. Я вам привезу.

Действительно, привез. И мы принялись за работу. Сначала стали составлять программу и тут же уткнулись в вопрос — а какую? Что взять за единицу? Частоту выпадения чисел в группах? Или выпадение конкретного числа, тройки, например? Решили проверить оба варианта, благо память у машины большая.

Работаем, получаем числа в отдельности и в группах. Заполняем карточки и даже изредка угадываем. Появилось «Спортлото-2» — программы усложнились. Ведем в отдельности линии и «Спортлото», и «Спортлото-2», и даже сложили их вместе. Потом «Субботнее Спортлото» — и еще усложнение. И отдельно его числа считаем, и в сумме со всеми предыдущими «Спортлото», и в сумме с каждым из них в отдельности.

Соседние отделы узнали, приходят к нам, просят дать варианты, нами просчитанные. Даем копию, ибо первый экземпляр оставляем себе, чтобы знать, кто выиграл. Кое-кто даже на четыре угадывает.

Только начальство на нас все косо поглядывало. Но лишь до сегодняшнего дня. А получилось вот что.

С утра, имея на руках только что объявленные числа обоих тиражей, мы приступили к дополнению уже существующих программ. А потом кого-то осенило: что если подсчитать не числа, которые выпали, а наоборот — неудачные?.. Идея всем понравилась. Принялись за работу. В самый разгар ее в сектор входят четверо. Стали у дверей и смотрят. Никто на них поначалу не обратил внимания. Стоят и пусть себе стоят.

Лишь минут через двадцать наш главный программист все же осведомился:

— Чего надо?

Спросил, конечно, грубо — за ним такое водится. А те помолчали, потом один снял шляпу и вежливо спросил:

— А что, мы мешаем?

— Конечно, мешаете. Мы же работаем.

Программист хотел еще что-то сказать, но тут его отвлекли:

— Ты посмотри, что они натворили. У них там сбой на матрицах усреднения, а они…

Незнакомцы постояли-постояли и ушли. А в полдень по всему НИИ разнеслась страшная весть — комиссия из главка. Проверяет все, в том числе и использование ЭВМ. Мы и ахнули все…

Месяц институт лихорадило, особенно наш сектор. Ходили слухи, что в дирекции изготовлены два приказа (в зависимости от результатов комиссии). Один с «вышивальным маршем», другой — «выговорной». И когда шефа вызвали к начальству, все замерли.

Вернулся он не скоро. Молча стал у двери, вынул из кармана бумагу, развернул ее и зачитал:

— «…Кроме того следует отметить, что в последнем приказе по главку наш институт отмечен как единственный, в котором к моменту приезда комиссии сектор ЭВМ работал в полную силу. Исходя из этого, приказываю: выдать премии и объявить благодарность…»

— Кончайте аплодировать, — сказал шеф, — дайте последние варианты «Спортлото». Директор тоже хочет попытать удачу…

Сергей Тупицын

Работает редактором молодежных передач Пермского телевидения. Юмористические начинания одобрила газета «Вечерняя Пермь». Печатался в областной газете «Звезда», в «Неделе», «Юности», «Студенческом меридиане», «Литературной газете».

АТТРАКЦИОН

Уж больно мне хотелось на «мертвой петле» прокатиться: есть такой аттракцион в парке отдыха. Здорово, говорят. Вверх — вниз — вверх, а в животе — спазмы.

Только опоздал я: сел, пристегнул ремни, поднялся самолет вверх, медленно поднялся, перевернулся и замер.

— Все! — кричит мужик, что при аттракционе. — Сезон кончился. Опущаю.

— Не надо, — говорю, — я подожду.

— Чего? — не понял мужик.

— Начала нового сезона, — отвечаю.

— Дык, — сказал мужик, запер аттракцион на цепь и ушел на пенсию.

Вишу головой вниз, неудобно вишу, но жду. Жена прибежала.

— Слезай! — кричит. — Так много не заработаешь.

А я головой мотнул. Уж больно хотелось, чтоб вверх — вниз. И чтоб в животе — спазмы.

Жена, добрая она, тулуп и валенки на шесте подала. И вовремя: снег пошел. Жду.

Поначалу неловко было висеть: кровь к голове приливала, да и ремни давили, но уж больно хотелось, чтобы вверх — вниз и — спазмы. Жду поэтому.

Друзья пришли.

— Псих! — кричат. — Кому что доказываешь?

А я жду. Детишки снежками в меня кидают. Меткие детишки. А я жду.

Потом таять начало, флора распустилась, а в ней пернатая фауна запела. И пришел с пенсии мужик, что при аттракционе. И громыхнула цепь, торжественно и ржаво.

— Дык! — весенне ощерился мужик.

А мне что-то страшно стало. Привык ждать.

Вылез я из самолета, неловко вылез, потому как ноги затекли, и пошел. А валенки намокали и кисли в весенних лужах.

Вячеслав Смирнов

Помощник машиниста вращающейся печи на комбинате «Сухоложскцемент» в городе Сухой Лог Свердловской области. Убежден, что юмор в жизни нужен так же, как цемент на стройке.

НАСТАВНИК

Загружали кирпичом пульман. Кадровый грузчик Василий Петрович рухнул на кучу древесной стружки, предназначенной для простилки кирпичных рядов, с минуту понаблюдал за молодым напарником и хлопнул возле себя широченной ладонью.

— Федька, падай рядом.

— Вот еще! Что я, красна девка валяться с тобой на соломе?

— Подь ты к шуту зубоскалить, — посоветовал Петрович малому. — Посиди, говорю.

— Не хочу: не устал пока, — заупрямился разгоряченный работой парень. — Смена только началась — и уже перекур…

— Садись! — повысил голос до приказной тональности старший. — Потолковать надо. Или запамятовал, что вчера на собрании решили приставить меня к тебе наставником?

— Я забывчивостью пока не страдаю. Помню.

— Вот и бросай работу. От нее лошади дохнут и тракторы глохнут. Наставлять сейчас тебя буду.

По лицу крепыша скользнула слабая усмешка.

— А стоит ли? — полюбопытствовал он, играючись забивая очередной ряд от стены до стены кирпичом. — Что я, маленький?

— Не маленький, а молоденький, зеленый, значит. Не такой, конечно, желторотик, какие приходят из ГПТУ на завод, но все же…

— Дя Вася, обижаешь! Я в армии уже отслужил!

— Ну и что? Хочешь сказать: здорово возмужал? Материнское молоко на губах, разумеется, обсохло, а умишка пока не лишка. Тебя настоящей работе грузчика еще учить да учить надо.

— Чего тут мудреного? Бери больше да кидай дальше. Эта профессия особого мастерства не требует.

— Как сказать… Да прекрати же бухать пачками кирпича! Успеешь навкалываться. Работа не волк — в лес не убежит. Раз меня назначили твоим наставником, я обязан воспитывать тебя, а ты будь добр не перечить. Садись, говорю!

Из груди малого вырвался вздох сожаления, как у человека, насильно отлученного от любимого занятия. Шлепнув об пол снятые рукавицы, он сел на стружку к напарнику спиной и милостиво согласился выслушать его.

— Валяй… Воспитывай.

— Повернись, — потребовал наставник. — Я к нему — всей душой, а он ко мне — тылом. Так вот, так робить нельзя, как ты вкалываешь.

— Это еще почему?!

— Износишься преждевременно. Надолго, говорю, тебя не хватит. Человек — не автомат. Ему периодически отдыхать необходимо. А ты буквально измываешься над собственным организмом. Как с утра примешься вкалывать, так до обеда безостановочно, перекусишь и — снова до пересмены.

— Разве нельзя работать с полной отдачей сил? Это что, подло — выкладываться на работе, что называется, полностью?

— Конечно. С такой работы не станешь богатым, а будешь горбатым.

Федор в задумчивости почесал затылок и спросил:

— Дя Вася, а ты знаешь, что нам сказал наш замполит, когда мы уезжали из части на гражданку?

— Откуда я могу знать, если меня там не было?

— А он сказал вот что: «Товарищи демобилизованные солдаты, вы славно отслужили свой срок. Теперь разъезжаетесь по домам. Так служите же Родине честным трудом на колхозных полях и заводах так же, как служили в армии. Помните: труд — основа жизни, экономики государства и источник всех благ для людей. Только от труда зависят благосостояние народа, культура людей, их здоровье, мощь армии и государства…» Здорово толковый военачальник был. Красиво говорил — заслушаешься. Мне навсегда запали в душу эти его слова о труде. И я решил трудиться только честно. А ты говоришь иное. Так кому верить?

— Эк куда хватил! — Петрович аж крякнул с досады и сплюнул. — Замполит! — передразнил он. — А я, значит, учу тебя глупостям? Так, так… Да замполит обязан это говорить: ему за это деньги платят.

— Ну, хорошо, — внезапно согласился Федор и предложил — Дя Вася, посмотри в проем пульмана на стену цеха. Что ты видишь?

— Плакат на стене: «Береги рабочую минуту».

— Правильно… А ну-ка, сверхобразованный наставник, объясни мне, не наставнику, зачем же вывешен этот немой агитатор? Уж не для того ли, чтобы этот призыв реально воплощать в действительность, чтобы работать честно, а не лодырничать, чтобы бороться за уплотнение рабочего дня? Забавно получается! Как можно беречь минуту, если мы напрасно транжирим часы? Второй час бьем баклуши. Более того, почему я, молодой рабочий, должен разъяснять кадровому, что работать надо прилежно? Не находишь ли, дя Вася, ты это слишком потешным и парадоксальным?

— Вот это меня и интересует! — взревел вдруг побагровевший Петрович. — Кто кого наставляет? Без году неделю робишь, а берешься поучать! Я старше и гораздо опытнее тебя!

— Не спорю. Но поучиться мне у тебя нечему. Поэтому я слушаться тебя не буду. С панталыку только сбиваешь. Сам не работаешь и мне не даешь отличиться. А у меня руки зудятся — так хочется работать. Наставляй лучше дома свою жену.

— Она и сама неплохо наставляет… А в длительной прочистке мозгов ты все же нуждаешься, паря, и остро! Плакаты… Замполит! Что же ты хочешь? Это ведь пропаганда! Понаучились умничать да рассуждать, а уразуметь, что всерьез воспринимать призывы не обязательно, — на это ума не хватает…

— Но дя Вася!.. С такими черепашьими темпами и убийственной медлительностью нам не забросать пульман и за неделю, не то что за восемь часов. Уволят же, если будем столько времени сидеть.

— Вот оно, молодо-зелено! Сразу видно, что недавно работаешь грузчиком. Не дрейфь. Не уволят. В наше время грузчик на вес золота. Теперь легче найти инженера или технолога, чем нашего брата, потому что все шибко грамотные стали. И все хотят быть космонавтами, хоккеистами, артистами или, на худой конец, завбазами. А разгружать и грузить вагоны желающих нет. Дикостью считают парни в атомный век таскать на хребту тяжести. Потому и вагоны на каждом предприятии простаивают, за что железная дорога душит предприятия крупными штрафами. А дело не идет на лад. И не пойдет. Для перевоза грузов нужны вагоны, а не штрафы, кстати, которые администрация выплачивает не из своего кармана. Тут бы механизировать трудовые операции. Но руководителям не до того — текучка заедает. А если точно говорить, живут в свое удовольствие и считают заботу о подчиненных и интересах государства лишней. Что же касается заработка… Ты, Федька, небось вообразил, будто чем лучше будешь работать, тем больше получишь деньжат?

— А как же? Наш армейский замполит, помню, так и говорил на одном из занятий: «Основной принцип социализма — чем человек лучше работает, тем больше получает благ».

— Заладил: замполит, замполит… А у нас наоборот все! Чем хуже работаешь, тем больше получаешь. Насмешка, конечно, получается над основным принципом материальной заинтересованности, но факт есть факт.

— Как так?!

— А вот так. Обратил внимание, сколько сейчас на заводской территории во всех тупиках скопилось вагонов? Все их надо выгружать и загружать нашей продукцией. А некому: грузчиков нехватка. Вот вагоны и копятся, наматывают простой. Но такое безобразие творится обычно с первого числа месяца по двадцать пятое. А затем начинаются аврал и штурмовщина, что наилучшим образом содействует наведению порядка. На разгрузку и загрузку вагонов пригоняются рабочие из всех цехов, и в последнюю неделю месяца все вагоны до одного обрабатываются. Вот тут-то и наши мастера не теряются. Обрабатывают вагоны рабочие других цехов, но им платят среднесдельный заработок. Однако и за выгруженно-погруженный тоннаж кому-то надо платить. Не сами же вагоны разгружаются. Поэтому наши мастера на этот тоннаж выписывают наряды нам. Смекаешь?

Василий Петрович взглянул на ручные часы и засуетился:

— Ого! Однако мы заболтались. На обед пора. Да, чуть не забыл. Мастер наказывал зайти тебе в конторку талоны получить на бесплатные обеды и мыло. Ну, потопали в столовку. Добеседуем после обеда. Так-то Федя… Наматывай на ус мудрость старших. Дядя Вася дурному не научит!

Владимир Постоев

Работает слесарем-сантехником в одном из ЖЭУ города Свердловска. Поток критики в адрес своей профессии воспринял своеобразно — сам стал писать… эпиграммы.

КАЖДОМУ — СВОЕ

Да, в жизни всяк несет свой крест,

И, видно, так и должно быть:

Один живет, чтоб больше есть,

Другой не ест, чтоб дольше жить.

А третьим — творческие муки,

Чтоб первых двух спасать от скуки.

СВЕРДЛОВСКИМ ПОЭТАМ

С тех пор, как солнце светит нам из туч,

Немало бардов было на планете…

Одних когда-то вдохновлял Кастальский ключ,

Других — Амур, а мы пьем из Исети.

Ваюрий Рокух

Этот странный псевдоним придумали, чтобы объединить вместе свои подлинные имена, Валерий Рогожников и Юрий Кухмаков — два инженера, родившиеся в Свердловске и работающие на одном из заводов.

Подражания И. И. Тарабукину

ПРОМЕТЕЙ

На рождество среди гостей

был в нашем доме Прометей.

Потом пропала зажигалка.

Хоть заграничная, а жалко…

ГОРДИЕВ УЗЕЛ

Раз, проектируя санузел,

Гордий отверстие заузил.

И с той поры наш тяжкий крест

Существованье узких мест.

ГЕРАКЛ

Был подвигами знаменит

Геракл во время оно:

крал яблоки у Гесперид,

коров — у Гериона.

Его по всей земле народ

и чтит, и прославляет…

. . . . . .

У нас завхоз давно крадет,

а кто об этом знает?

Карикатуристы «Хэнэка»

Художники-сатирики, объединяющиеся вокруг выходящего в Уфе на башкирском языке журнала «Хэнэк». Они неоднократно бывали в гостях у журнала «Урал», участвовали во Всесоюзных и международных выставках карикатуристов, печатаются в сатирических журналах братских республик. Им хорошо: переводчиков искать не надо!

Марк Шварц

Выпускник Уральского политехнического института, руководитель группы института «Уралпроектмонтажавтоматика» в Свердловске, вечный участник художественной самодеятельности. Юмористическое дарование обнаружил еще в студенческие годы: в любом спектакле смотрелся как конферансье.

А БОГИ ЖИВУТ РЯДОМ

Как-то утром звонят в прихожей. Иду открывать. Вижу: на пороге стоит соседка — жена инженера Бибикова. Вид у нее ужасный: халат расстегнут, волосы растрепаны, в глазах — слезы.

— Что случилось? — спрашиваю.

— Все кончено! — говорит. — Дайте мне водички…

Даю водички. Она пьет, цокает зубами по стеклу и все повторяет:

— Мерзавец! Боже мой, какой мерзавец!

— О ком это вы говорите? — спрашиваю.

А она:

— О муже! — и снова в слезы.

Я говорю:

— Успокойтесь, пожалуйста, и расскажите все по порядку, а то мне непонятны ваши слезы, зачем они?

Тут она немного снаружи успокоилась, присела на диван-кровать и начала по порядку:

— Дорогой мой Иван Пафнутьич! Ведь я любила его, как проклятая! Незачем говорить, вы это и сами знаете. Даже тогда, когда он весь наш медовый месяц ночи напролет высиживал на кухне свои бездарные стихи… Вы, наверное, не знаете, что он пишет стихи? Пишет! И утром и вечером, когда супругам, скажем прямо, делать нечего, он пишет стихи! Это, говорит, мое второе призвание. Я — поэт, а жена поэта должна уметь ждать. Я давно уже заподозрила, что с ним неладно, но стала ждать. И дождалась!.. Как-то захожу в ванную комнату и вижу: там стоит лошадь. Представляете? Живая лошадь!

— Простите меня, — говорю я, — но этого не может быть. В наших совмещенных ванных лошадь не поместится.

— Дорогой Иван Пафнутьич! — восклицает она, прижимая руки к взволнованной груди. — Представьте себе: поместилась! Здоровенная кобыла!.. Я тогда перед ним так вопрос поставила: или я, или лошадь! Нам с ней вдвоем в одной квартире не жить! Думаете, он ее выставил? Дудки! Он перетащил ее из ванной в чулан. По сей день там прячет!

— А вы не заметили, — спрашиваю, — в этой лошади чего-нибудь необыкновенного? Крыльев, например, не заметили?

— Как же, — говорит, — были у нее на спине крылышки. Маленькие такие.

— Все понятно, — говорю. — Так я и думал. Это не лошадь. Это — конь. Пегасом его звать. Поэты всегда его при себе держат: он для них вроде основного оборудования. Однако продолжайте, обожаемая, не смею вас больше перебивать.

— Ну, я с этим постепенно смирилась, — продолжает она. — Пусть себе будет в квартире животное. Все не так одиноко… Но сегодня ночью… — Она снова заплакала. — Простите. Я так взволнована… Дорогой Иван Пафнутьич! Вы — самый близкий мне в этом доме человек. Только вам я могу рассказать… Так вот, выхожу я сегодня ночью на кухню и вижу: сидит он, муж мой, а напротив его — нагая девица! — Соседка зарыдала в голос.

— Плачьте, — говорю я. — Плачьте, бедная. Вам легче будет. Вот вам платочек носовой. А что, девица — совсем нагая была?

— Совсем! — рыдает она. — Совсем. В одной простыне закутана… В волосах бижутерия… Глаза бесстыжие: из современных, видимо…

— А не заметили вы, что у нее в руках было, у девицы этой?

— Ах, — рыдает она. — Какое теперь это имеет значение, когда жизнь разбита?.. Ну, держала она в руках что-то деревянное… Вроде сидения… А на нем — струны натянуты…

— Все ясно, — говорю. — Так я и думал. Девицу эту Музой зовут. Она всегда при поэтах держится. А в руках у нее музыкальный инструмент. Лира. Так что не ревнуйте ее к мужу, она ведь бесплотная, вроде богини. Возвращайтесь спокойно домой.

— Ни за что! — отвечает соседка. — Надоели мне его фокусы! Пускай остается со своей Медузой или как там ее? А с меня хватит. Отмучилась!

— Да-а-а, — говорю я. — Бедная вы моя. Не повезло вам в жизни. Ну, раз уж так получилось, могу вам сказать откровенно, что давно я к вам неравнодушен. Так что оставайтесь пока здесь. Поживите, может, привыкнете. Ну как, согласны?

— Что ж, — говорит она. — Квартира у вас, вроде, подходящая. Жаль только, этаж высоковат… А с зарплатой, небось, туговато приходится?

— Не беспокойтесь, — говорю, — обожаемая. Как раз на двоих хватит. Да у меня еще и садик свой имеется, так я ягодой поторговываю.

— Ну, а водочкой, — спрашивает, — не часто балуетесь?

— Только по праздникам, — говорю. — Как все.

— Так, — говорит она. — А вы, случаем, стихи по ночам не пишете?

— Как можно? — говорю. — Уж чего нет, так нет. Я ведь человек простой. Бухгалтером работаю. У начальства на хорошем счету. И хобби у меня имеется: по общественной линии — домовой адвокат. Люблю, знаете, законы. Кому прошение напишешь, кому — жалобу… Ну, так как? Согласны?

— Согласна, — отвечает. — Согласна! Вы — человек серьезный и положительный. Не то, что некоторые…

— Ну вот и прекрасно! — говорю. — Можете располагаться. А я, с вашего позволения, обожаемая, сейчас на работу пойду. Только об одном вас прошу: будете пользоваться кладовкой, так у меня там женщина стоит с завязанными глазами. В одной руке меч держит, в другой — весы. Фемидой ее зовут. Богиня она, правосудием заведует. Так уж вы не пугайтесь, пожалуйста, сделайте одолжение!

Борис Воробьев

Свердловский фельетонист. Работает в редакции «Уральский рабочий». За фельетоны, опубликованные в газете «Правда» и других изданиях, в 1980 году получил премию Союза журналистов СССР.

ПЯТНАДЦАТЬ СУТОК РАЯ Фельетон

Пашка Тигролапов, исчадие нашего двора, вернулся после продолжительной отлучки совершенно преображенным. Щеки его полыхали свекольным румянцем. С Пашкиной физиономии сошли синяки, полученные в честной трамвайной драке, и он почти походил на порядочного человека.

Вечером в беседке для домино Тигролапов провел пресс-конференцию. Потягивая из большой бутылки, именуемой огнетушителем, вермут красный крепкий, Пашка рассказывал и помирал со смеху.

— Ну, дают! — жизнерадостно кричал он на весь двор. — Вот где, братцы, курорт! Живи на полном государственном обеспечении и никаких тебе человеко-смен. Я там на семь кэгэ поправился. Умора!

— Заливаешь, Пашка, — сомневались слушатели. — Как там ни толкуй, а ты был не у тещи на блинах. Да и вкалывать, наверное, заставляли.

Тигролапов ловко швырнул пустой огнетушитель в кусты и ударил себя в грудь.

— Ты сюда гляди! — снова захохотал он. — Похож я на человека, который вкалывает? У меня ремень на животе не сходится — самому противно. Мы начальника как просили: «Разрешите, гражданин начальник, выйти на расчистку снега. Все разминка». А он ни в какую. «При недокомплекте штата, говорит, не могу выделить для вас сопровождающих. А отпустить одних не имею права. Так что сидите и отдыхайте».

— И чем занимались?

— Больше тихими играми. Очко, бура… С перерывами на обед и сон. Мы даже соревнования устраивали: кто дольше на одном боку пролежит. Я лично больше десяти часов не выдерживал. А иные, которые не по первому разу, рекорды ставили.

— Ну, Пашка, ну, артист! — восхищались собутыльники. — Ловко сочиняешь…

Между тем Тигролапов, вернувшийся после пятнадцатисуточного ареста, при всей его сомнительной репутации пьяницы и дебошира, рассказывал чистую правду. Под его свидетельством могут подписаться хулиганы, отбывающие различные сроки наказания в камерах предварительного заключения. Попадая под замок, они убеждаются, что страхи перед КПЗ сильно преувеличены. По сути дела, камера напоминает средней руки комнату турбазы с простой, но здоровой пищей и вольным распорядком дня, включая прогулки на свежем воздухе. О труде, который даже обезьяну превратил в человека, тут боятся и заикнуться. Между нечищеной мостовой и изнывающими от безделья арестованными Пашками лежат тысячи объективных преград.

Возьмем рядового дебошира, в пьяном виде пристающего к прохожим или организующего большое семейное представление. Доставленный в гор- или райотделение милиции, он вызывает у начальника этого карающего органа нервный тик. Надо изыскивать в местном бюджете деньги на содержание и кормление нетрезвого гостя и, кроме того, в течение энного количества суток развлекать его. Конечно, работники милиции обязаны выписывать постановления о взыскании по месту работы хулигана средств на его пребывание за решеткой. Но в горячке детективных будней люди в серых шинелях как-то забывают об этом. Недосуг руководителям милицейских органов создать фронт работ для новоселов, чтобы трудовой терапией перековать их скандальную сущность. В итоге хулиган прочно сидит на иждивении города или района, не возмещая ни на грош расходы местной казны.

Между тем все заборы пламенно заклинают прохожих трудоустраиваться. Агитацию за новые кадры ведут руководители предприятий, учреждений, колхозов и совхозов, которые в условиях нынешней демографической ситуации готовы на руках внести недостающие кадры в родные стены.

Конечно, мы не предлагаем ставить мелкого хулигана или мелкого спекулянта за пульт управления электронносчетной машиной. Но почему не дать ему в руки метлу, совковую лопату или, наконец, молоток для сколачивания ящиков? Почему исполкомы Советов берут на свои плечи бесплатный прокорм содержащихся под стражей по Указам о мелком хулиганстве и мелкой спекуляции?

Одним словом, Пашка Тигролапов подумывает о том, не угостить ли какого-нибудь слабосильного прохожего очередной зуботычиной, не покуражиться ли на людном перекрестке, дабы продолжить курс отдыха.

Леонид Чернышев

Машинист крана мартеновского цеха Магнитогорского металлургического комбината. Юмористические наклонности обнаружены местным литобъединением. Печатается в различных газетах и журналах.

КАК МОЖНО?

Немало людей

с интересной судьбой…

Иных же понять

не умею.

Как можно в работу

уйти с головой,

Ее на плечах не имея?

ЖЕНЕ́

Я без тебя

и шагу никуда.

Ты каждый раз

немножечко другая.

Ты лучше всех!

Особенно, когда

Писать мне

не мешаешь, дорогая.

Анатолий Чудинов

Пермский юморист. По специальности помощник бурового мастера, но влекут его не только земные недра, но и лавры Омара Хайяма.

Рубаи

О СПЕШКЕ

Везде успеть! Ведь дел — невпроворот!

И мы спешим. Спешим неделю, год…

Иной всю жизнь так время экономит,

Что все оно на спешку лишь идет.

О ПУТИ К ЦЕЛИ

Когда б случилось, что в один из дней

Не стало к Цели всех кривых путей,

То сколько человек бы заплутало

На ровной и прямой дороге к ней?

О ПОТОЛКАХ

— Предел твоих талантов этот пик!

Не бейся зря! — несется снизу крик…

О наших потолках мы чаще слышим

От тех, кто потолков своих достиг.

О МЕЧТЕ

Мечта, как птица, рвется в облака.

Взлететь за ней — задача нелегка.

Но и мечту, как птицу, приручают:

Подрежут крылья — и она близка.

О СУДЬБЕ

Ковать судьбу — работы нет важней.

И каждый постоянно занят ей.

Пусть даже кто-то век лежит, недвижим,

Он все равно кузнец судьбы своей.

О ЛЮБВИ

Лекарства от любви не знает свет.

Твердят об этом много сотен лет.

Но, может, излечение возможно —

Желающих лечиться просто нет?

О СЧАСТЬЕ

Все, что желал, сбылось. Окончен путь.

Но счастлив ли счастливец наш?

Отнюдь! Наверно, счастье — это все имея,

Желать хоть грамм еще чего-нибудь.

Станислав Ашмарин

Свердловский врач-гигиенист. Смешными рисунками борется с микробом уныния и другими возбудителями. Публиковался во многих газетах и журналах.

Сергей Матюшин

Живет и работает в городе Салавате Башкирской АССР. Окончил медицинский институт и Литературный институт имени Горького. Рассказ «Верблюд», напечатанный в «Крокодиле» в 1980 году, удостоен премии этого журнала.

ИЗ ДНЕВНИКА СТАРОГО МОЛОДОГО ПИСАТЕЛЯ

«…Ура! Сочинил-таки первый рассказ. Называется «Первый шаг». Отослал в газету. Спустя три месяца вызвали в редакцию. Состоялась интереснейшая беседа, был самовар и сушки. Предложили делать обзор поэтической почты. Согласился. Говорят, это поможет публикации. И правда, через полгода рассказ напечатали. Переделывал по просьбе редакции четыре раза. Ура!

Но поэтической почты много, приходится вести обширную переписку с авторами, самому писать некогда.

Лед тронулся. Из областного журнала прислали письмо, хотят напечатать мой рассказ «Первый шаг». Предлагают некоторые поправки и переделки. Я на это пошел. Спустя два года напечатали. Ура!

Поэтической почты стало больше. Авторы, как я им пишу, работают мало. Что делать, огорчать неприятно, но не написав плохо, не напишешь хорошо. Сам переписывал рассказ «Первый шаг» девять раз. Или двенадцать. «Вот что такое труд», — говорю я теперь авторам, ссылаясь на свой опыт.

Пригласили руководить литературным объединением. Согласился. Говорят, это способствует публикации. Четвертый год работаю на общественных началах. Влез в долги. Много прозаической почты. Авторы работают мало. Самому писать некогда, часто приходится встречаться с начинающими и делиться опытом.

О, ура! Из местного издательства пришло письма — хотят включить мой рассказ «Первый шаг» в коллективный сборник. Но предлагают то-то и се-то переделать. Переписал, работал много. Спустя три года напечатали; собственный текст можно было узнать.

Предлагают участвовать в совещании молодых прозаиков. Согласился, хоть времени на подготовку нет. Надо догнать рассказ «Первый шаг» до объема повести, а времени нет. Родился второй сын, много работы в газете и литобъединении. В двух школах и четырех училищах предложили вести литературные кружки. Согласился. Говорят, способствует публикациям и авторитету.

Новость! Спустя три года после первого совещания приглашают на зональное совещание опять же молодых прозаиков. Отослал повесть «Первый шаг». Вернули на доработку. Полгода урывками работал. Отослал. Вернули. Переработал. Вернули. Доработал. Приняли. Спустя полгода поехал на совещание. Много интересного. Делился в кулуарах опытом жизни и работы. Сказал, что работать надо много. Похвалили. Предложили рецензировать рукописи для местного издательства. На общественных началах. Согласился. Говорят, способствует. Влез в долги. Огромное количество рукописей, но многим авторам приходится отказывать, мало товарищи работают.

Ура! Через три года предложили участвовать в расширенном симпозиуме моложавых писателей. Долго готовился. Отослал повесть «Первый шаг». Приняли спустя полгода после трех переработок. Через четыре месяца поехал на совещание. Ехал долго. Тем временем родился третий сын. Когда вернулся, предложили написать по моей известной повести детскую книжку. Согласился. Два года работал урывками, получилась повесть для сугубо младшего возраста — «Первые шажки». Мало времени. Много поэтической и прозаической почты. Письма читателей, встречи, поездки. Авторам приходится отказывать. Всем! Вовсе товарищи не хотят работать как следует. В издательстве дела идут хорошо. После семи переработок повесть приняли, спустя несколько лет напечатали в сокращенном варианте.

Вызов пришел. Ехать опять надо. Приглашают учиться на курсах молодых литераторов второго поколения. Трехгодичные. Согласился. После курсов, говорят, есть перспектива. Влез в долги, сбрил бороду, отвел младшего в пятый класс, старший вернулся из армии. Жена подала на развод.

После трех лет обучения вернулся домой. Накопилось много работы в газете, в школах, училищах, издательстве и объединении. Встречи, поездки; писать нет времени.

Ага! Новый, но уважаемый журнал предлагает поделиться опытом с начинающими молодыми писателями. Согласился. Способствует. Чувствую — способствует! Набросал тезисы. Главная тема — все очень мало работают. Думаю, получится увлекательно и интересно, содержательно и актуально. Что-что, а опыт-то у меня теперь ого-го! В качестве материала для статьи использую свой дневник».

Примечание публикатора: по соображениям стиля, даты в дневнике старого молодого писателя опущены.

Валерий Козловский

Человек сложной судьбы. Родился в городе Копейске. Окончил Московский горный институт. Работает инженером-конструктором на Челябинском радиозаводе, вышел на волну юмора и путает чертежи со смешными рассказами.

НЕ ХОДИ НА РАБОТУ!

— Балдырин! — услышал я над собой резкий голос начальника. — Балдырин, положи паяльник на место!

Я поднял голову и увидел перед собой его разгневанное лицо.

— Тебе кто дал паяльник? Чего молчишь? Ну?

«Сказать? — думаю про себя. — Подведу Тимофея, вдруг премии лишит? Никогда! Я и так уже наделал ему неприятностей поверх головы: неделю назад сжег его новый прибор, над которым он бился два года. Тимофей меня успокоил: через полгода исправит».

Я оглянулся по сторонам. Что делать? В испуге отводят от меня глаза ребята, сидящие за своими столами. «Боитесь, — думаю, — зря. Балдырин не выдаст».

— В коридоре нашел! — говорю.

— Где, где? — переспрашивает начальник.

— В коридоре! — бодро выпаливаю я и гордо смотрю по сторонам.

В комнате раздался вздох облегчения.

— Ты вот что, Балдырин, зайдешь ко мне после обеда, а паяльник дай мне. Я его обратно в коридор отнесу.

После обеда захожу к начальнику. Смотрю, улыбается. Я удивляюсь.

— Садись!

Сажусь. Начальник думает. Потом говорит:

— Ты арифметику знаешь?

Молчу.

— Ну так вот, считай. Пришел ты к нам год назад. Через неделю сжег генератор и уже тогда я понял — далеко пойдешь! Через месяц горит осциллограф, а там… С тех пор нет и месяца, чтобы ты что-нибудь не вывел из строя. Тут я и прикинул: получаешь ты сто двадцать?

— Нет, — возражаю, — сто десять.

— Извини, я думал, что тебе прибавили. Работаешь год?

— Нет. Полгода, — отвечаю.

— А мне казалось год! Ну да понятно, столько сжечь! Так вот, я подсчитал: сжег ты, не считая прибора Тимофеева, на десять тысяч рублей. Мелочь считать не будем. А что будет дальше — и представить не могу. Вот я и думаю, если будем мы тебе в месяц сто пятьдесят платить, в год это будет нам восемь тысяч рублей дохода, а на работу ты ходить не будешь!

— Как это? — испугался я. — Не имеете права. Я — молодой специалист!

— А так, — отвечает он. — Поступай в аспирантуру. Целевую. Будем тебе сто пятьдесят платить, но с условием — защитишься, иди куда угодно, только не к нам!

Теперь я в аспирантуре. Мой шеф — симпатичный профессор, добрейший человек. Вчера я электронный микроскоп сжег, так он мне слова не сказал. Закрылся у себя часа на два. А потом вызвал к себе и предлагает досрочную защиту.

— Ночи спать не буду, — говорит, а сам плачет, — но к Новому году будешь кандидатом.

Мне понравилось.

— А что надо для этого сделать? — спрашиваю.

— Ничего! — закричал профессор. — Чтобы я твоей ноги здесь больше не видел. Явишься только на защиту.

Ну, я его поблагодарил и побежал в цирк. У меня как раз билет пропадал.

Виталий Костромин

Юморист из Нижнего Тагила. Редактор многотиражной газеты Уралвагонзавода «Машиностроитель». За темами для своих юмористических рассказов не ходит дальше цехов родного предприятия.

ДЗИ-И-НЬ!

В кабинет начальника цеха Фигусова с разбегу влетает токарь Чемарданов (для смелости разбежался).

— До каких пор! — закричал он. — У нас будут заниматься обдолбаловкой?!

Фигусов вздернул брови.

— Это что за?..

— До каких пор! — перебил его токарь Чемарданов (действовала инерция разбега). — Народ возмущается! Вопрос давно назрел!..

Дзи-и-нь!.. — раздалось на столе.

Фигусов вернул брови на место и взял телефонную трубку:

— Да. Да?.. Понятно… У-у-у… Конечно… А как же… Пока-пока, — и, закончив, любезно предложил: — Вы садитесь, товарищ Чемарданов, поговорим, обсудим…

— Что тут обсуж…

— Как что обсуждать? Вот как раз — о чем вы говорите, об этой самой…

Дзи-и-нь!.. Дзи-и-нь!..

— Слушаю… Ну, я… Да… Ясно… Ну… Безусловно… Само собой… Да… Какой разговор?! Давай действуй… Так. О чем мы, товарищ Чемарданов? А, да! Очень хорошо!

— Что именно?..

— Вы прямо молодчага! Кстати, как у вас дома, товарищ Чемарданов? Все здоровы?

— Спасибо. Ничего…

— Это хорошо! Здоровье — самое главное…

Дзи-и-нь!.. Дзи-и-нь!..

— Але, — Фигусов встал. — Я… Слушаю вас… Слушаюсь. Непременно… Выполним… Подтянем… Если требуется… Перевыполним… До свидания…

Он снова сел, облегченно выдохнул и торжественно обратился к посетителю:

— Значит, так, товарищ Чемарданов. С вашим вопросом мы разберемся, задействуем. Правильно сигналите! Идите и спокойно работайте…

— Так ведь я еще ничего не…

Дзи-и-нь!.. Дзи-и-нь!

СТИЛЬ РАБОТЫ

Кузьма Петрович вызвал своего зама:

— Слушай! Неужели тебе дважды повторять надо? Ждешь, чтобы я врезал?!

— Нет-нет, Кузьма Петрович. Не беспокойтесь. Все будет исполнено. Не беспокойтесь.

Зам отправился к себе и вызвал начальника смены:

— Борис Алексеевич, что же это получается?! Который раз тебе говорю?! Все-таки врезать надо, или как ты думаешь?!

— Ох! Совсем закрутился! Третьи сутки план не тянем. Но изыщу резервы. Обязательно изыщу!

Борис Алексеевич побежал на участок, поймал за рукав мастера:

— Подводишь! До каких пор я за тебя отдуваться буду?! Каждый день толмачу! Ведь это же просьба Кузьмы Петровича! Захотел, чтобы он врезал?!

— Ладно. Не кипятись. Сейчас дам команду.

Мастер заковылял в столярку.

— Павло, придется тебе врезать. Не открутишься.

— Две смены поставишь?!

— Поставлю.

— Ну что ж, врезать так врезать, — сказал Павло и врезал пятый замок в двери скромного трехэтажного садового домика Кузьмы Петровича.

Рамазан Шагалеев

Челябинский поэт-сатирик. Три его первые книги вышли на русском языке, хотя поэт пишет свои эпиграммы по-башкирски.

ПОНЯЛИ

Они знакомились полдня.

Назавтра в загс летели.

Друзья, соседи и родня

Гуляли две недели.

И вдруг дала развод ему

Веселая подруга.

Теперь ты спросишь почему?

Да поняли друг друга.

Перевел с башкирского И. Рыжиков

КАК НЕ ПОМНИТЬ!

— Ах, сколько снял я в том году

Отменных яблок, страсть!

И помнишь, как в моем саду

Ты угощался всласть?

— Ну как не помнить!

Я давно

Рассказываю всем,

Как ты выглядывал в окно:

Не много ли я съем!

Перевел с башкирского И. Рыжиков

Борис Львов

Пермский журналист. Его пародии и фельетоны регулярно появляются в газете «Вечерняя Пермь». Печатался и на шестнадцатой странице «Литературной газеты».

ПРОТИВ ВЕТРА

И к женщинам иначе подхожу, хоть до сих пор не знаю к ним подхода. И если на свидание — гляжу: что на дворе, какая там погода? Виктор Болотов

Луна и звезды, шум весенних струй,

признанья, вздохи —

все, простите, липа…

К примеру:

что такое поцелуй?

Простой разносчик импортного гриппа!

А было время — на руках носил.

Пока во мне

не оборвалось что-то…

И я прозрел:

объятий жарких пыл —

физическая тяжкая работа.

И к женщинам теперь иной подход.

Все чувства рассчитав

до миллиметра,

я лишь тогда

пойду на них в поход,

когда на улице

совсем не будет ветра!

СЕДИНА В БОРОДУ

Мужчины не седеют от разлук, От них седеют женщины и чайки… Николай Домовитов

Покуда мы обшариваем мир,

Любимые седеют от разлуки,

Но хна, ромашка, перекись и др.

Спасают милых от сердечной муки.

Когда ж про чайку выдал на-гора,

Что тоже поседела от печали,

Кричали орнитологи «ура»

И вслед мне что-то твердое бросали…

Марат Каримов

Уфимский поэт и писатель-юморист. Автор нескольких книг стихов и книги юмористических рассказов «Министр по делам редиски», изданной в «Библиотеке «Крокодила».

СЛОВО ЗА СЛОВО

— Агай-эне,[1] времени у нас в обрез, а вопрос, что нам предстоит обговорить, очень важный, в выступлениях будьте деловито кратки, с ходу берите быка за рога, — предупредил заведующий фермой Абсар. — Рассусоливать нечего, подготовка к зимовке — дело нешуточное. Надо всесторонне обдумать и высказать свои деловые предложения. Как говорится, одна голова хороша, а три-четыре — тем более. Кто желает высказаться? Миндиян-агай, с вас, может, начнем?

Сидевший на корточках у порога красного уголка Миндиян в это время был занят своим делом: медленно перекатывал между указательным и большим пальцами папиросу, собираясь закурить, но, услышав обращение к себе, проворно сунул ее за ухо и откашлялся.

— Ты правду говоришь, Абсар-туган,[2] много дел еще нам предстоит переделать. Навоз вывезти надобно, крышу починить. Бревна следует привезти. Всего и не перечислишь, что нужно: и гвозди, и шифер, и стекло, и прочее тому подобное… К слову сказать, единственное застекленное окно телятника кто-то снова разбил. Опять вставлять стекло надо…

Давая понять, что на этом закругляется, Миндиян еще раз основательно прокашлялся и, достав из-за уха папиросу, заново принялся мять ее в пальцах.

— Виновного далеко искать нечего, — подала голос доярка Шатура. — Это не иначе как проделки Салихьяна, сына Бадернисы. Без рогатки он на улицу и не показывается. Уличный разбойник — да и только…

— Значит, таким его школа воспитывает, — возразила Мунавара, не отрываясь от вязки шерстяных носков. — Все про педагогику твердят, уму-разуму наставляют. А хулиганам плевать на эти наставления! Да и на педагогику эту!

— Когда мы без штанов бегали, вот тогда и была настоящая педагогика! — подал голос из дальнего угла пастух Хазиахмет. — Стеганет отец по загривку чересседельником — целый месяц, бывало, помнишь этот воспитательный момент. А сейчас не тронь его, сорванца! Словом воспитывай да лаской приваживай. А он, того и гляди, сам тебя поколотит.

— Как был ты отсталым элементом, таким и остался! — вспылила Шатура. — Школа-то тут при чем? Она плохому не научит. Всем известно… Ой, шайтан за язык потянул!

Она смущенно умолкла.

— Уж ежели начала, договаривай! — все впились глазами в Шатуру.

Заприметив, что кое-кто одобрительно смотрит на нее, Шатура осмелела:

— Раз уж заикнулась, доскажу до конца. Беда в том, что мальчишка без отца растет. Девочки, известное дело, К матери льнут. А вот парнишке непременно отец нужен… А у нас (простите за откровенность!) сплошная безотцовщина началась. Гайния с нижнего конца тоже на днях из больницы вернулась с ребенком в подоле. Свихнулись с истинного пути наши молодайки. Ни в чем мужчинам отказать не могут.

— Пустое мелешь, — бросила Мунавара, — есть у этого мальца отец.

— Кто? Кто отец-то? — заволновалось собрание.

— Как кто? В прошлом году заезжая бригада телятник строила. Был там парень такой, черноусый…

— Ха-ха-ха! Шабашников-то было шестеро. И почти все с усами. Ты кого имеешь в виду: Арона или Карапетяна?

Заведующий фермой с интересом ждал новых подробностей, но, чувствуя, что собрание пошло по незапланированному руслу, попытался тем не менее вернуть бразды правления в свои руки:

— Что же это вы, агай-эне, кхым… кхым… кажется, мы несколько отклонились от генеральной линии. На повестке дня — вопрос о зимовке скота…

— Да не красней ты, Абсар, никто же тебя не подозревает, — подала голос одна из женщин.

— Ну и что с того, что он заведующий фермой, зачем выгораживаешь? — отрезала другая. — А-а-а, устыдилась все-таки, знать, лишнего сенца собралась урвать?

— А твой муж — грабитель лесной! С чьего позволения он приволок во двор сруб для бани?! Или, может, на собственном огороде лес вырастил?

— Кто видел? Говори, кто это видел?

— Не видели бы — разговору бы об этом не было! Вся родня ваша одним миром мазана. Жулики да прохвосты!

— Зато ваша порода — скупердяйская! Зимой снега не выпросишь. У вас от жадности-то мозги высохли. Потому что куриными мозгами питаетесь.

— Слышите, агай-эне, у всех на виду распоследними словами позорит. Я такого не потерплю! В суд подам! В товарищеский суд!..

— Угомонитесь же! — Абсар, выведенный из терпения, стукнул кулаком по столу.

— Не угомонюсь. Как я такое себе могу позволить! Пусть Шатура перестанет.

— Не перестану. Прямо у всех на глазах меня поносит. Шепни ты мне наедине — еще куда ни шло! А ты перед всем честным народом языком, как мочалкой треплешь!

— Уж такая я есть — и за спиной, и в глаза всегда режу одну правду-матку.

— Агай-эне, будьте свидетелями, она снова оскорбила мою беспорочную личность. Я собственнолично к тебе обращаюсь, Абсар!

— Что ты хочешь сказать?

— Как что? Ты ведь у нас — председатель товсуда, товарищеского, имею в виду. Миндиян с Хазиахмет-агаем — его полномочные члены. Вот я и требую — немедленно открывай свой суд!

— Но ведь, агай-эне, на повестке дня совершенно иной вопрос! Мы же должны говорить о зимовке скота…

— Скот твой никуда не убежит, а вот Мунавара от слов своих может ускользнуть, отказаться. Она вертихвостка известная, что налим, увертливая.

— Но ведь, агай-эне, на повестке дня…

— Давай, давай, Абсар, куй железо, пока горячо, — заинтересованно загалдела публика, настаивая на своем. — Раз суд, пусть будет суд! Пусть восторжествует правда, а несправедливость будет посрамлена. Окончательно и бесповоротно!

— Ну, если общество настаивает, — начал чесать затылок Абсар. И, окончательно решившись, гаркнул:

— Итак, агай-эне! Внеочередное заседание товарищеского суда считаю открытым! На повестке дня…

Перевел с башкирского Сагит Сафиуллин

Сергей Бурцев, Искандер Садриев

Пермские юмористы. Как и большинство соавторов — это люди совершенно разные. Бурцев — выше, Садриев — тоньше, Бурцев — моложе, Садриев — подвижней, Бурцев работает строителем-монтажником, Садриев — корреспондентом областной газеты «Звезда». Общее же в них то, что оба носят очки и смотрят через них на окружающий мир с улыбкой.

ЖЕЛЕЗЯКА

Раньше Семен Урдюков эту штуку и не замечал. Стоит себе железяка какая-то — и пусть стоит. Значит, нужно. Пройти есть место. Боком. А тут машину дров достал. Машина не проедет, она боком еще шире.

Пошел Семен в контору, у чьего забора эта штуковина разместилась. Прямо к директору. Так и так, говорит, забирайте свою технику. Мешает.

— Какую технику? — удивился директор. И вызвал главного инженера.

Вдвоем они долго смотрели из окна на железяку, помешавшую Семену, а потом вызвали вахтера.

— У нас кто-нибудь что-нибудь выносил? — спросил директор.

— Ни в жисть, — ответствовал вахтер и, не просыпаясь, ушел на пост.

— Ну вот, — обрадовался главный инженер. — Соседская, видимо.

И он кивнул на другую сторону дороги. Соседский начальник самолично вышел посмотреть на безобразие.

— Нет, — сказал он, — у нас пропали инвентарные номера К-587 и Ш-023. А на этом и номера-то нет. Ты, паря, топай-ка к дорожникам. Они в том квартале асфальт здесь укладывали. Да и по виду железяка ихняя.

Дорожно-строительный начальник аж завибрировал от радости:

— Где он, где? Мы его никак списать не можем! Слушай, а резину с него не посымали?

— Не было на нем резины, — сумрачно сказал Семен. — Одно железо…

— Не было, говоришь? — сник дорожник. — Тогда это не наше. У нас с резиной было… Ежели где найдешь, звони. А насчет этой к газовикам сходи. Они после нас трубы прокладывали, раззявы.

Газовик сразу разочаровал Семена, заявив:

— Если это наше, то там еще и трубы должны лежать. Полтораста погонных метров. Без труб не возьму.

Зайдя еще по четырем адресам, Семен махнул на все рукой и заявился в «Утильсырье».

— Ничейная железяка, — соблазнял он приемщика. — Пудов на страшнопредставитьсколько. Забери!

— Не могу. Ничейную — не могу. Вот кабы чья-то…

Семен закручинился. Ноги сами занесли его в мужской отдел «Гастронома», и через час он был готов. Боком мимо железяки протиснуться не удалось. Он молча бил ногами штуковину, потом заплакал и уснул на ее холодной груди.

Утром его разбудил шурин:

— Слазь, мне домой пора ехать. Погостил — и довольно.

— Еще поживи! Не чужой ведь…

— Не могу. Вот из-за этой чурки. Слазь-ка, заводить пора.

— Так это твоя?!

— Не пешком же к тебе восемь километров отмахал. Вот на нем. Экспериментальный. «АЭЗП» кличут. Автомат экстренной заточки пил. Чай, меня с ним уж потеряли.

Он обнял Семена, лихо вскочил на железяку и дал газу.

— Как же, потеряли! — пробурчал Семен и, сплюнув, пошел за дровами.

Алексей Генкин

Машинист котла теплоцеха Красноуральского медеплавильного комбината. Тут бы, казалось, не до шуток, а поди ж ты…

НЕ ТА КОТЛЕТА

Стены обеденного зала, в котором проходило собрание сотрудников столовой, буквально сотрясались, а в соседнем варочном цехе тревожно позвякивали о плиту пустые алюминиевые кастрюли. Насколько все были взволнованы, можно судить уже по тому, что на заседание явился даже гардеробщик Ершов.

— Товарищи! — поднял руку председатель. — Я, конечно, понимаю, такое всегда волнует, и все же прошу успокоиться и соблюдать порядок.

— А чего он коллектив подводит! — закричала уборщица Постникова.

— Прынцип, главное прынцип нарушил! — вставил сторож Халкин.

Виновник бурных излияний сотрудников повар Гусяткин сидел, понурившись, в первом ряду и, сопя, тер ладонью край стула.

— Стыдно роже-то! — громко сказала кассир Говядина. — Ишь, глаза-то не кажет.

И зал снова зашумел:

— Гнать его в шею!

— И разговаривать нечего!

— Эдакое удумал!

— Тише, товарищи, — воспользовался небольшой паузой председатель. — Мы вот здесь сидим и справедливо возмущаемся. А кто, позвольте вас спросить, сигнализировал о том, что Гусяткин является на работу в нетрезвом виде? Вот то-то. Проглядели, упустили человека, и как результат…

— А может, все это так, показалось только? — послышался робкий голос из зала.

— Показалось?! — вскричала кассир Говядина. — Прибежала я в столовую без пятнадцати, припоздала малость, ну и схватила че под руку попало. Жую и чувствую: что-то не то. В руке котлета, а во рту — мясо. Поглядела — точно: в руке котлета. А во рту мясо. Кто, спрашиваю, готовил? Гусяткин. Подбежала — мать честная! — от него винищем тащит.

В зале повисла скорбная тишина.

— Ежели он такой умный, — нарушила молчание уборщица Постникова, — то пущай тогда и пол моет, и котлеты жарит.

— Гусяткин, — сказал председатель, — объясните товарищам, каким образом в котлеты попало мясо?

Гусяткин встал, шмыгнул носом и сказал:

— День рождения мы с брательником отмечали, перебрали малость, а вставать рано. Ну и…

— Что «ну», что «и»?

— Ну, и тово…

— Да что с ним разговаривать?

— Все ясно.

— Товарищи, — поднялся председатель, — прошу внимания. Здесь нужно смотреть в корень. Причиной поступка явилось пьянство, в котором повар Гусяткин был неоднократно замечен. Поэтому предлагаю ходатайствовать перед отделом внутренних дел о направлении его на принудительное лечение от алкоголизма. Кто за? Прошу голосовать…

ПОГОНЯ

Приближалась станция. Когда поезд начал замедлять ход, Корж спустился на подножку. Рывок — и он, сжавшись в клубок, покатился под откос. Поезд прошумел мимо и скрылся. Падая, Корж стукнулся головой о большую ветку, и теперь медленно приходил в себя. Вдруг вспомнил все, рванулся, чтобы встать, но в глазах потемнело, и он снова опустился на землю. Через минуту медленно поднялся, пошатываясь, подошел к ближайшему дереву и прислонился. Затем сбросил пиджак, оторвал рукав от рубашки, туго перевязал им голову и медленно двинулся в чащу леса. Боль стала терпимой, и Корж зашагал быстрее. Еще быстрее, еще быстрее, и вот он уже почти бежит.

«Скорее к Ваниной горке, а там вправо, по зимнику и — на вырубки», — думает Корж. Мысли лихорадочно скачут, сталкиваются и разлетаются в пустоту.

— Черт меня дернул сесть в этот поезд! Надо было прямиком через балку — и вся любовь. Неужели обойдут, неужели настигнут? Ну, нет. Шалишь, брат. Корж так легко не сдается.

Вот и Ванина горка. Корж взобрался на кручу, вгляделся и нырнул в заросли шиповника. Ободрав лицо и руки, он выбрался к зимнику.

«Только бы выиграть время, — думал он, — двадцать, тридцать минут могут решить исход дела».

Вид у него был жалкий: разорванная одежда, кровоточащие ссадины на лице и руках, забинтованная голова. Стиснув зубы, размазывая пот с кровью по лицу, Корж вытащил нож и двинулся к вырубкам. Яркий солнечный свет бросился в глаза. Вот он, золотой каньон, вот она, земля обетованная! Душа ликовала: успел-таки, опередил. И Корж прохрипел:

— Не счесть алмазов в каменных пещерах, не счесть жемчужин в море полуденном.

Грибов было действительно несметное количество. Через полчаса мешки были набиты отборными опятами.

На вырубках показались пассажиры с грибного поезда. По изможденному, но гордому лицу Коржа сползала слеза счастья.

Геннадий Семенов

Работал на Пермском моторостроительном заводе имени Свердлова токарем, мастером, редактором «Спутника Крокодила», единственного в стране заводского многотиражного сатирического журнала.

ПОБОЯЛИСЬ

Кладовщик Петров Пахом

Воровством построил дом.

И Петрова обсуждали,

На месткоме «правили».

Ох, ругали! Строгий дали!

— Ну, а дом-то отобрали?

— Нет, ему оставили:

Побоялись, что Пахом

Будет красть на новый дом.

РАЗНАРЯДКА

Осла учили ремеслу.

А ремесло зачем ослу?

Таскал бы ящики, кули…

Но вот, иначе не могли.

Учили…

Такую разнарядку получили.

Виктор Богданович

Работал буровым мастером в геологоразведке, худруком в районном Доме культуры, артистом разговорного жанра на эстраде, журналистом. В настоящее время — режиссер Свердловской студии телевидения. Выступал с рассказами в нескольких коллективных юмористических сборниках.

ТАКОЙ Я ХОРОШИЙ

Значит, так. Едва я появился на работе, меня тут же отвел в сторону приятель, но уже исполняющий обязанности.

— Слушай, старичок. Сегодня заседание тарификационной комиссии… Учти сразу: первой категории тебе не видать. Знаю точно: это решено. Так что предупреждаю: на рожон не полезу, тут я — пас. Нет, «против» я не буду, но — «воздержусь». Сам понимаешь — зачем против ветра… Но я к тебе по-прежнему!.. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь!

Потом меня вызвал старший.

— Вот что, друг-приятель… Сколько мы с тобой вместе трудимся?

— Да лет десять без малого.

— Вот именно. Без малого. Десять. Ты знаешь мое к тебе отношение. Знаешь? Или нет?

— Знаю.

— Какое?

— Ну, нормальное. Хорошее.

— Вот. Хорошее. И все это знают. Сразу начнутся попреки: лучший заказ — любимцу!.. Короче, чтоб никто ничего — сделай ты эту копеечную работу, от которой все отказываются… Лады! Именно потому, что ты знаешь, как я к тебе отношусь!

А тут предместкома навстречу. Мы его месяц назад выбрали. До этого в отделе вместе работали.

— Здорово! — говорит. — Тебя-то мне и надо! Слушай, путевка тебе никак не получается… В принципе она есть. Но все же знают, что мы с тобой приятели. Пойдут разговоры… Слушай, давай в другой раз, а? Только без обид! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь!

В буфете наша поилица-кормилица подсунула мне вчерашние бутерброды и шепнула:

— Будь другом, доешь!.. Свежие будут позже, а эти куда?.. Других мне просить неудобно, а ты — свой.

Едва я вошел в наш горластый двор, как невидимый наблюдатель завопил:

— Внимание! На горизонте дядя Гена из тридцать второй! Он добрый, не обидится!.. Давай!!

И с козырька подъезда на меня рухнула снежная лавина…

Мокрый, злой и молчаливый, я поднялся на лестничную площадку. И тут под дружный смех хозяев из соседней квартиры выкатился метровый породистый щенок и играючи спустил с меня брюки. Соседи мило охнули, принесли искренние извинения и заверили меня в своей глубочайшей лояльности.

Вечером зашли стародавние приятели. Много интеллигентно шутили, выпили припасенный ко дню рождения коньяк «Ереван», заняли на неопределенный срок четвертную и отбыли за полночь, предварительно констатировав, что они, как всегда, меня уважают.

Утром явилась жена и с порога заявила, что она никого никогда не любила так, как меня, и уже не будет любить. И что именно поэтому только я смогу ее понять. В общем, Сеня Перчаткин может просто погибнуть, и, чтобы его спасти, она из высокой любви ко мне уходит к Сене. И она ушла.

Удивительно хладнокровно собираюсь на работу, иду на остановку. Голова ясная. Ноги пружинят. Во всем теле гулкая пустота и свежесть.

«Все. Хватит. Долой мягкотелость и прекраснодушие. Перехожу к действиям. Прежде всего… Вот сейчас возьму и влезу в автобус без очереди!..»

Я решительно шагнул к двери… Но… тут пришлось подсадить бабушку слева. Потом уступить женщине с зонтиком. Затем девушке с глазами… Дама с усами вытеснила меня сама. Последним ввинтился в пробку обладатель пыжиковой шапки с акцентом и насморком. Двери натужно сомкнули челюсти, и автобус, переваливаясь, словно утка на сносях, осторожно покатился.

А из кабины водителя, будто персонально для меня, транзистор дорывал в клочья страсти голосом Софии Ротару. «Начни сначала!.. Начни с нуля!..»

Геннадий Кобуч

Под таким псевдонимом скрывается монтажник-высотник треста «Уралэлеваторстрой» Геннадий Пономарчук. Живет в поселке Заречном Белоярского района Свердловской области. Первые юмористические рассказы опубликовал в журнале «Урал».

В ОГНЕ — СГОРИШЬ

Перед тем, как начать зачищать стык нержавеющей трубы, я перегнулся через витраж, чтобы выбросить окурок. И вдруг увидел внизу человека. Его лицо было трудно разглядеть. Но по крадущейся походке, по тому, как вертел он головой по сторонам, я безошибочно догадался, что это — инженер по технике безопасности.

В сердце заныло:

— Опять недоэкономили фонд зарплаты. Разряды будут снимать.

И стал я лихорадочно готовиться…

Когда он подошел, я был полностью экипирован и имел вид космонавта. На голове каска, на глазах очки. Рот с носом мне закрывал респиратор, так что летящая искра уже не могла принести в будущем врачам беспокойство. А негнущаяся брезентовая роба, резиновые сапоги и перчатки спасали меня от тока.

И хотя я стоял на стремянке на высоте всего одного метра — все равно карабин монтажного пояса был надежно прицеплен к балке.

Инженер внимательно осмотрел стремянку. (Со мной все было в порядке.) Пальцем пощупал резинки, прибитые снизу на ее концах. Да, это были диэлектрические резинки, а не подметки от бабушкиных башмаков. Вздохнул и с надеждой в голосе спросил:

— А удостоверение у тебя есть?

— Есть, — и показал ему удостоверение.

— Это общее. А специальное, на допуск работы со шлифмашинкой?

Было у меня и специальное удостоверение.

С женщиной — инженером по эстетике — я справился играючи. Увидев, что защитный кожух шлифмашинки окрашен в красный цвет, она спросила:

— Помогает?

— Очень, — сказал я. — Как гляну на него, так и стоит перед глазами вымпел лучшего по профессии, за который борюсь.

Удовлетворенно кивнув головой, она ушла. А я полез за папиросами.

— Можно?

— Пожалуйста, — протянул я пачку мужчине-социологу.

— Ну как жизнь? — спросил он.

— Ничего, — ответил я.

— Сынишка хулиганит поди? Во дворе стекла бьет?

— Ну что вы. Отличник он у меня. А что с синяками ходит, так это он в школьной дружине состоит. Курильщиков ловит. Достается парню.

Социолог чиркнул спичкой. Прикурил потухшую папиросу.

— Ну, а гости вчера, в воскресенье, были?

— Были, — говорю.

— И много выпили?

— Два самовара чая.

— Водочки лучше бы, — заметил он.

— Правда, — подтвердил я. — Только вы мою жену не знаете!

Мы пожали друг другу руки и расстались друзьями.

Работа так и заиграла в моих руках, как солнечный зайчик на стене: весело и радостно. Фаски из-под машинки выскакивали чистенькими и исключительно круглыми.

Осталось каких-то полчаса до конца смены, как вдруг залетел пожарник.

— Свою сбрую ты можешь скидывать, — разрешил он. — Ответственности я за тебя не несу. Даже, если ты будешь гореть синим пламенем. А вот за здание…

И он потребовал у меня разрешение на производство огневых работ. Я протянул ему бумагу. Но стихия тем и коварна, что не ожидаешь, с какой стороны ждать опасность.

— Противопожарной жидкостью пропитал? — спросил он.

Ну откуда я мог предполагать, что бетонный пол, на котором мы стояли, в пожарных инструкциях прямо-таки любимое блюдо для огня?

Пожарник что-то записал в свою книжечку и ушел. Я понял, что разряд мой на этот месяц снизят наверняка. В воде не утонешь, в огне — сгоришь.

Валерий Анищенко

Свердловский поэт-пародист, сотрудник областной молодежной газеты «На смену!» Автор книжки пародий «Всяк по-своему», выпущенной Средне-Уральским книжным издательством.

Пародии

СУДЬБА-ЗЛОДЕЙКА

И я скажу любому, между прочим: Как интересно быть разнорабочим, Бензин возить, весь день прибор носить, Канавы рыть… Олег Дмитриев

Я шел по скалам, рекам и болотам,

Меня везло, кидало и трясло.

И где я только, братцы, не работал

Любой квалификации назло!

Я рыбу ел ночами на привале,

Шел налегке по тундре вековой.

Мне рыть канавы даже поручали.

Грузить мешки и бегать за водой!

Я жег костры, скитаясь бородатым,

Ломал дрова, врывался в бурелом…

Я и теперь бы вкалывал лопатой,

Когда б не приспособился… пером.

ЖИВИТЕЛЬНАЯ СИЛА

И вечно славлю тяжесть кулака, Который сжат В защиту права думать. Юрий Лобанцев

Я славлю мудрость кулака,

Его живительную силу,

Что думать гениев учила

Еще в минувшие века.

О подзатыльник удалой,

Великий двигатель прогресса!

Ты помогаешь интересней,

Яснее думать головой.

Я славлю прелести пинка,

Щелчка, толчка и тумака.

Все это мыслить помогает.

Так пусть живет и процветает,

Пусть нас ведет и нам мигает

Свет негасимый синяка!

ВСЯК ПО-СВОЕМУ

Избы стоят. Лес растет. Конь пасется. Посвистывают птицы… Любовь Ваганова

Изба стоит. Петух поет.

В поленнице дрова.

Пасется лошадь. Дождь идет.

В степи растет трава.

Огонь горит. Барбос рычит.

Чернеет огород.

Читатель спит. Поэт творит.

Издатель издает.

СПИ-УСНИ

Спи, мой мальчик, час не ранний… … твой отец стоит в спецовке около огня. Прикипел отец к металлу, а металл к нему. Владимир Назин «Колыбельная»

Спи, мой мальчик распрекрасный,

Баюшки-баю.

Я про двигатель трехфазный

Песенку спою.

Пусть грохочет вентилятор

И гудит мартен.

Волком воет экскаватор

У фабричных стен.

Твой отец надел спецовку,

Скачет, словно конь.

В домне ладит футеровку,

Чтоб горел огонь.

Он придет, минуя слякоть,

Обойдет проран.

Спи, мой мальчик, это слябинг

Выполняет план.

Папа трудится на стане —

Это знаю я.

У него разливка стали

Непрерывная.

У него сегодня плавка,

Выдаст он металл.

Будет премия из главка

Папе за квартал.

Спи, давно уснули люди,

Баюшки-баю.

Тихо смотрит старый блюминг

В колыбель твою.

СВОЙСКИЙ

Сибирский я, Отмеченный, Кондовый. Я в землю врос Корнями кедрача. Николай Денисов

Пройдя пешком

По городам и весям,

Я не загиб

От жизни от лесной.

Тюменский я,

Посконно-

Деревенский,

От головы до пяток

Дровяной.

Кореньями ушел

Глубоко в землю,

Сижу, смотрю

В окошко на стога.

И как появится

В округе зелень —

К бумаге сразу

Тянется рука.

Пускай, как говорится

Я не новый.

И стиль и слог

Взошел от деревень.

Зато я свой,

Отмеченный,

Кондовый,

С печатью круглой

«Маде ин Тюмень».

Сергей Айнутдинов

Выпускник Уральского политехнического института, работает здесь же, по месту выпуска. В своих карикатурах тяготеет к философскому осмыслению действительности. То, что удалось понять, опубликовали журналы «Урал» и «Крокодил».

Рудольф Лифшиц

Преподаватель Курганского сельскохозяйственного института. Кандидат философских наук. Его девиз: юмор — на уровень диссертации, но не диссертация — на уровень юмора.

КАК ВЗДРЕМНУТЬ НА ЛЕКЦИИ (наш педагогический практикум)

Для студента этот вопрос решается довольно просто: массивные очки плюс поза глубокой задумчивости — и маскировку можно счесть достаточной. Иное дело — преподаватель. Чтобы вздремнуть на собственной лекции, ему необходимо преодолеть две трудности. Первая заключается в том, что лекцию принято читать стоя. Вторая состоит в том, что во время лекции надо что-то говорить. Некоторым эти трудности кажутся непреодолимыми, и они смиряются со своей судьбой и с необходимостью тратить лучшие часы жизни без всякой пользы для себя. Другие смотрят на вещи не столь мрачно. Они проявляют больше изобретательности и настойчивости, полагая — и не без оснований, — что обе указанные трудности вполне преодолимы.

Прежде всего надо научиться спать стоя. Сон в вертикальном положении в общем-то не труднее, чем в горизонтальном, но неопытного человека может подвести чувство равновесия. Курс тренировок по специальной методике поможет ему обрести умение спать стоя. Тренировки по засыпанию в вертикальном положении лучше всего начинать, уцепившись за какой-нибудь надежно закрепленный предмет у себя над головой. Желательно, чтобы новичка при этом поддерживали со всех сторон несколько человек. Идеальным местом для таких первоначальных тренировок является общественный транспорт.

Когда засыпание стоя с поддержкой освоено, можно переходить к следующему этапу — сну в вертикальном положении без поддержки. После того, как и эта стадия успешно пройдена, начинайте учиться произносить лекцию в состоянии сна. Непосвященному человеку такая задача кажется невыполнимой, но если он посмотрит вокруг себя внимательным взором, то убедится, что совмещение сна с работой — широко распространенное явление. В сущности, людей, которые умеют спать на работе, — не счесть. Когда вы обращаетесь к продавщице универмага с просьбой показать вам галстук, а она сохраняет при этом монументальное спокойствие, знайте, что вы поступаете весьма бестактно, мешая человеку спать. Если диктор объявил о прибытии поезда после того, как он ушел, не рвите на себе волосы — издержки совмещения сна с работой неизбежны. Ну и когда некий оратор произносит с трибуны речь, смысл которой остается тайной для него самого, то это — тот же случай.

Секрет совмещения сна с говорением довольно прост. Все дело в принципе кинематографа. В кино ряд прерывисто сменяющих друг друга изображений создает впечатление непрерывности из-за большой скорости смены кадров. Точно так же достаточно быстрое чередование сна и бодрствования поможет вам создать у слушателей иллюзию того, что вы не спите. Например, вам надо произнести фразу «Волга впадает в Каспийское море». Произнося слово «Волга», вы можете слегка вздремнуть. На слове «впадает» надо проснуться. На предлоге «в» необходимо начать процесс засыпания с тем, чтобы к слову «море» вновь бодрствовать. И так далее.

Вот, собственно, и все. Остается только пожелать всего хорошего тем, кто научился квалифицированно спать на лекциях.

КАК ДОСТИЧЬ ХОРОШЕЙ УСПЕВАЕМОСТИ (несколько советов начинающему преподавателю)

Сейчас повсюду говорят о повышении успеваемости студентов. Предлагают разные пути и методы, но при этом забывают об одном существенном резерве. Конкретно я имею в виду совершенствование методики приема экзамена.

Наиболее эффективный способ проверки знаний студентов — это, конечно, экзамен по телефону. Он позволяет достичь высочайшей успеваемости, но, к сожалению, не нашел достаточного распространения. Но даже если следовать традиционному методу приема экзамена, можно при желании добиться прекрасных результатов. Надо только соблюдать некоторые методические правила.

Основная ошибка экзаменаторов — предубеждение против различных справочных материалов, которые наше славное студенчество имеет склонность приносить с собой в аудиторию. Это предубеждение — пережиток, оставшийся нам в наследство от того времени, когда студента можно было выгнать даже за неуспеваемость. Теперь положение прямо противоположное, и о своем будущем нужно заботиться в первую очередь преподавателю. Так что экзаменатор должен иметь достаточно такта, чтобы не мешать студентам при подготовке к ответу пользоваться дополнительными источниками информации. Если студент (что бывает, правда, крайне редко) испытывает при этом некоторое смущение, лучше всего под благовидным предлогом покинуть аудиторию.

Кроме того, преподавателю необходимо научиться преодолевать типичные трудности, которые возникают в ходе беседы со студентом. Эти трудности сводятся к трем основным случаям: 1) студент отвечает не по вопросу; 2) студент говорит неизвестно что; 3) студент вообще ничего не говорит. Во всех трех случаях задача экзаменатора — отыскать рациональное зерно в ответе. Студента, который отвечает не по вопросу, рекомендуется похвалить за хорошее знание другого вопроса. В ответе того, кто несет неизвестно что, всегда можно найти что-нибудь такое, с чем нельзя не согласиться. Несколько сложнее принимать экзамен у студента, который вообще ничего не говорит. Тут преподаватель обязан со всей решительностью высказать ему свое порицание за чрезмерную краткость ответа. Ни в коем случае нельзя проявлять по отношению к такому студенту снисходительность. Тройка — вот единственное, чего он заслуживает.

В заключение, коллеги, позвольте выразить убеждение в том, что овладение описанными здесь методическими приемами гарантирует каждому, кто посвятил свою жизнь благородной задаче подготовки кадров высшей квалификации, репутацию эрудированного, хорошо подготовленного, и — главное! — объективного преподавателя.

Анатолий Попов

Родился в Нижнем Тагиле. Закончил горно-металлургический техникум. Работал на Уралвагонзаводе электриком, сверловщиком, мастером. В настоящее время — редактор газеты Нижне-Тагильского химического завода. На всех постах ему было свойственно чувство юмора.

ПО ЛИЧНОЙ ПРОСЬБЕ

Синяева Сашку охватило волнение — сильное, пронизывающее: он приближался к родной школе, в которой не был — после ее окончания — четыре года. «Как-то меня встретят?» — думал он.

В школу Синяев вошел на цыпочках. Было тихо. Техничка тетя Света мыла в фойе полы.

— Здравствуйте, — подойдя к ней, робко проговорил Сашка.

Тетя Света обернулась, вгляделась.

— Синяев?!

Сашка улыбнулся, радуясь тому, что его узнали. Но техничка глядела далеко не приветливо.

— Зачем пожаловал? — спросила она. — По школе соскучился?

— Честно сказать, соскучился, — ответил, покраснев, Сашка. — Но вообще-то пришел по делу.

— По делу? Знаем мы твои дела: окна бить, хулиганить, учителям нервы трепать. Давай-ка, милый, ступай восвояси.

— Тетя Света, — стушевался Саша, — с баловством, хулиганством покончено. Выслушайте меня…

Но тетя Света не захотела слушать. Держа лентяйку перед собой, она двинулась на Сашку:

— Ступай, ступай. Наплакались мы, пока ты учился, так хоть сейчас избавь от своего присутствия.

Хлопнула дверь, щелкнул замок.

«Прекрасно! Лучше некуда встретили! — подумал с обидой Синяев. — Хоть домой топай!»

Сашка вспомнил, как когда-то он проникал в школу через кухню столовой.

Стояла теплая солнечная погода. Обходя школу, Синяев с нескрываемым интересом смотрел в распахнутые окна первого этажа: в нескольких классах царила рабочая обстановка. «Осенники», — отметил про себя Сашка и припомнил, как сам оставался на осень.

Приближаясь к кухне столовой, Сашка услышал лай собак. Выскочив не то из сарая, не то из парников, они помчались прямо за ним. «И псы меня не терпели! Может, узнали, черти?» До входа в кухню оставалось немного, метров тридцать. И Сашка рванул…

«Ай да молодец! — похвалил он себя, влетая в полутемный коридор кухни и захлопывая за собой дверь. — От укусов спасся-таки!»

Влетев, Сашка угодил в огромные пустые баки, стоявшие пирамидой. «Эх, — пронеслась мысль, — коли не повезет, так до конца!»

На грохот развалившейся пирамиды выскочила шеф-повар, за ней вышла заведующая. Включили свет.

— Синяев, ты?! — вырвалось у женщин одновременно.

— Я. Здрасьте… — выдавил, поднимаясь с пола, взлохмаченный Сашка.

Через минуту-другую появились завуч, директор. За ними не пришлось долго ходить — они обедали в зале. Сашка молчал. Ни директор, ни завуч тоже не могли от удивления заговорить.

— А мы, Синяев, — сказал наконец с волнением директор, — признаться, о тебе забывать стали. Правда, ты кое-кому из нас все же снишься.

— Милицию, может, вызвать? — шепнула шеф-повар.

— Не надо милицию, пожалуйста, — Синяев покраснел. — Я не хотел так…

И Сашка рассказал, как его не впустила техничка тетя Света и что из того получилось.

— С этим ясно, — сказал директор, — но по какому все-таки делу ты шел в школу?

— Ах да! — спохватился Сашка. — Совсем запамятовал!

Вынув из кармана документы и протянув их, проговорил тихо:

— Преподавателем физики к вам направляюсь. После окончания пединститута. Личную просьбу при распределении удовлетворили.

ЛОДКА, МОТОЦИКЛ И ЛЮБОВЬ

Прошло полгода, как женился сын Аркадия Петровича — Сашка, живший теперь со своей супругой на другом конце поселка. За это время Сашка ни разу не проведал своих родителей.

— Как отрезали! — говорил часто в сердцах Аркадий Петрович жене Варваре Семеновне и сверлил взглядом висевшую на стене фотографию сына.

И вот однажды Сашка явился.

Варвара Семеновна обрадовалась, засуетилась, принялась накрывать на стол. Аркадий Петрович тоже был рад, но вида не подавал.

— Заприпожаловал? — сердито буркнул он. — А раньше не мог? Или в утильсырье нас списал?

— Да что ты, бать, — улыбнулся Сашка, — скажешь тоже. Дела все. Дела, понимаешь? — Он схватил отца и, точно пушинку, поднял на руках. Опустил.

Аркадий Петрович отмахнулся, как от шмеля.

— Да не сердись, бать. Говорю же, дела держали. Вот выкроил время, на рыбалку на воскресенье пришел приглашать. Пойдешь?

…Воскресный день выдался теплый. Отец и сын сидели на своем излюбленном месте. Аркадий Петрович, соскучившийся по рыбалке (до Сашкиной женитьбы он только и пропадал с ним на озере, без сына рыбачить не ходил), был счастлив.

— Бать, — промурлыкал Сашка, придвинувшись вплотную к отцу, — я лодку с мотором надумал покупать.

— С мотором — это хорошо, — пропел Аркадий Петрович. — С мотором это не то что без мотора: весло туда, весло сюда. Покупай, сын.

— Да я б с удовольствием, — крякнул Сашка, — только понимаешь, трехсот рублей не хватает. Может, одолжишь, а? С возвратом.

— Да ладно уж. Без возврата обойдусь. Подумаешь, на курорт летом не съезжу.

Сашка взвизгнул.

— Ну, бать, самым первым моим пассажиром будешь! Завтра же!

Месяца через три Аркадий Петрович бегал трусцой мимо Варвары Семеновны и выкрикивал:

— Четвертый месяц носа не кажет! И кого только ты мне породила!

Накричавшись, набегавшись, он успокоился и опустился на стул.

— Как считаешь, мать, — выдохнул он, — когда этот душегуб придет? И придет ли вообще?

— Придет, — послышался ответ. — Куда ему деться-то? Не сегодня-завтра заявится. Мотоцикл, слыхала, надумал он покупать.

Зульфар Хисматуллин

Уфимский писатель. Десять книг своих рассказов издал в одиночку и, наконец-то, оказался в коллективе…

ВОТ ТАК ГУСЬ!

Однажды в нашу двухкомнатную квартиру позвонил молодой человек и, войдя, протянул записку: «Приюти моего Салимьяна на время сдачи вступительных экзаменов. С приветом Гарифьян», — прочел я, и теплая слеза радости, приправленная воспоминаниями далеких лет, скользнула по щеке. То писал друг моего детства, с которым мы не виделись целую вечность.

Вытерев со щеки сентиментальную влагу, я взглянул на парнишку и обомлел: точнейшая копия отца!

— Проходи, Салимьян, будь как у себя дома!

Не по-деревенски смело пройдя в переднюю, парень открыл свои чемодан и извлек из его недр жареную курицу.

— Это вам гостинец! — гордо сказал он.

— Спасибо, сынок, — проговорил я. — Курица — вещь питательная.

По окончании вступительных экзаменов сын друга моего детства подался в деревню. А за два дня до начала занятий в институте снова объявился у нас. В коротенькой записке Гарифьян извещал: «Если не возражаешь, пусть Салимьян с месячишко пробудет у тебя. Общежитие у них пока не достроено».

— Какие могут быть разговоры! Живи хоть целый год! — сказал я.

Правда, с его воцарением в нашем доме возникли некоторые неудобства. Из-за нехватки квадратных метров своих дочек мне пришлось отправить на жительство к малодетному свояку…

Пять лет, что у нас прожил Салимьян, промелькнули незаметно. Дочек я навещал по воскресеньям.

Получив диплом, сын друга моего детства отбыл к месту назначения. И с тех достопамятных пор ни слуху от него, ни духу.

Но вот однажды в нашу квартиру позвонили. Я открыл. На пороге стоял незнакомый парень. Он протянул мне записку: «Приютите моего Бикьяна на время сдачи вступительных экзаменов. С пламенным сельскохозяйственным приветом Салимьян», — прочел я и, взволнованно взглянув на парнишку, обомлел: то был вылитый Салимьян!

Тем временем юноша проворно запустил руку в свой чемодан и вытащил из его недр огромного, покрытого розовой поджаристой корочкой… гуся.

— Это вам гостинец! — сказал он с еле заметной учтивостью в голосе и элегантно прошел в гостиную.

С башкирского перевел Сагит Сафиуллин

Илья Герчиков

Врач-стоматолог из Челябинска. Считает, что лечат не только бормашины, но и юмор.

МОРАЛИЗМЫ

Основное препятствие в беге от инфаркта — инфаркт.

Она была убеждена, что тайну надежнее хранить коллективными усилиями.

Не приобретающий лотерейных билетов выигрывает наверняка, но мало.

Свою линию гнул так упорно, что она превратилась в порочный круг.

В споре с редактором рождается истина: не спорь с редактором.

Критик, обливающий автора медом, редко удержится от соблазна вывалять его хоть немного в перьях.

Общий наркоз особенно удобен тем, что лишает больного возможности давать советы врачу во время операции.

Биться головой об стену — еще не значит сочетать физический труд с умственным.

Иногда больничный листок отличается от фигового лишь тем, что подлежит оплате.

Если любовь является состоянием возвышенным, то брак, увы, лишь гражданским состоянием.

Кто способен бережнее плагиатора донести мысли автора до читателей?

Непотопляемость предприятия — в отсутствии текучести кадров.

Диалог между начальником и подчиненным — чаще монолог.

Простой способ продлить человеческую жизнь — не укорачивать ее.

СОДЕРЖАНИЕ

Е. Дубровин. Как укротить Семерикина?

B. Печенкин. Разговор в универмаге. Лодырь как полезный член коллектива.

О. Костман. То ли еще будет. Самое главное.

А. Куличкин. Черная пантера.

М. Воловик. Чиновник и почин. Труд и слава.

Ф. Вибе. Три материальных помощи. Случай в редакции.

Б. Матюнин. Правда. Любимое уравнение.

А. Петрин. Светский разговор.

А. Гирфанов. Странная папка

Д. Клещев. Размышление. Она, она…

A. Пляхин. Заметим по секрету. Не отрекайтесь от куренья!

Р. Мазитова. Сказать правду льву.

C. Нестеров. Как крутить гайки. Жить можно.

М. Немченко. Го-ол!

Б. Сенкевич. Дискуссия в литобъединении. Все точно. Эпитафия формалисту.

B. Огнев. Украли короля. Коляша женится.

Е. Мальгинов. Дело техники.

Б. Кудрявцев. Уложить две трубы. Спокойненько, без горячки…

В. Сапожников. Шик-модерн. Выручай, Шляпкин!

Г. Дробиз. Дорогие черты.

О. Рудин. Каламбуры.

В. Сибирев. Дамоклов меч. «Профессионал».

Л. Золотайкин. Жертвы профессий.

Г. Подкупняк. Перпетуум-мобиле. Счастливых поездок!

А. Чепуров. Учебная езда.

Р. Шипулин. Простой выход. Скромный герой. Компромисс. Между прочим. Головоломка. Акселерация. В овечьей шкуре. Яблоко Ньютона.

Э. Якубовский. ЭВМ и удача.

С. Тупицын. Аттракцион.

В. Смирнов. Наставник.

В. Постоев. Каждому — свое. Свердловским поэтам.

B. Рокух. Подражания И. И. Тарабукину.

М. Шварц. А боги живут рядом.

Б. Воробьев. Пятнадцать суток рая.

Л. Чернышев. Как можно? Жене.́

A. Чудинов. Рубаи.

C. Матюшин. Из дневника старого молодого писателя.

B. Козловский. Не ходи на работу!

B. Костромин. Дзи-и-нь! Стиль работы.

Р. Шагалеев. Поняли. Как не помнить!

Б. Львов. Против ветра. Седина в бороду.

М. Каримов. Слово за слово.

C. Бурцев, И. Садриев. Железяка.

A. Генкин. Не та котлета. Погоня.

Г. Семенов. Побоялись. Разнарядка.

B. Богданович. Такой я хороший.

Г. Кобуч. В огне — сгоришь.

В. Анищенко. Пародии.

Р. Лифшиц. Как вздремнуть на лекции. Как достичь хорошей успеваемости.

А. Попов. По личной просьбе. Лодка, мотоцикл и любовь.

З. Хисматуллин. Вот так гусь!

И. Герчиков. Морализмы.

УРАЛ УЛЫБАЕТСЯ

Составитель Феликс Иванович Вибе

Редактор В. В. Веселов

Художник Н. Н. Крутиков

Худож. редактор В. В. Штукатуров

Техн. редактор О. Я. Понятовская

Корректор С. М. Кадошникова

ИБ № 929

Сдано в набор 28.12.82.

Подписано к печати 30.05.83.

ФБ04428. Формат 70x108/32.

Бумага тип. № 2. Шрифт литературный.

Фотонабор. Печать офсетная.

Усл. п. л. 7,17. Усл. кр. — отт. 7, 52.

Уч. — изд. л. 6,55. Тираж 50 000 экз.

Заказ № 179. Цена 45 к.

Южно-Уральское книжное издательство, 454113, г. Челябинск, пл. Революции, 2.

Курганское отделение.

Областная типография Челяб. обл. управления издательств, полиграфии и книжной торговли, 454000, г. Челябинск, ул. Творческая, 127.

Челябинск

Южно-Уральское книжное издательство

1983

ББК 84 Р7

У68

Рецензент — Е. П. Дубровин

Составитель — Ф. И. Вибе

Урал улыбается: [Сборник / Сост. Ф. И. Вибе]. — Челябинск: Юж. — Урал. кн. изд-во, 1983 — 163 с. 45 к. 50000 экз.

Второй коллективный сборник уральских сатириков и юмористов выходящий в Южно-Уральском книжном издательстве. В него вошли лучшие произведения, опубликованные в журнале «Урал» и других изданиях в последние годы.

© Южно-Уральское книжное издательство, 1983.

1

Агай-эне (башк.) — друзья-товарищи.

(обратно)

2

Туган (башк.) — родной (брат).

(обратно)

Оглавление

КАК УКРОТИТЬ СЕМЕРИКИНА? . (вместо предисловия) (Евгений Дубровин)

Владимир Печенкин

Олег Костман

Александр Куличкин

Михаил Воловик

Андрей Копырин

Феликс Вибе

Борис Матюнин

Александр Петрин

Агиш Гирфанов

Дмитрий Клещев

Алексей Пляхин

Николай Крутиков

Римма Мазитова

Семен Нестеров

Михаил Немченко

Борис Сенкевич

Владимир Васильев

Владимир Огнев

Евгений Мальгинов

Борис Кудрявцев

Владимир Сапожников

Герман Дробиз

Олег Рудин

Владимир Сибирев

Борис Эренбург

Лев Золотайкин

Герман Подкупняк

Анатолий Чепуров

Рудольф Шипулин

Виктор Федоров

Эдуард Якубовский

Сергей Тупицын

Вячеслав Смирнов

Владимир Постоев

Ваюрий Рокух

Карикатуристы «Хэнэка»

Марк Шварц

Борис Воробьев

Леонид Чернышев

Анатолий Чудинов

Станислав Ашмарин

Сергей Матюшин

Валерий Козловский

Виталий Костромин

Рамазан Шагалеев

Борис Львов

Марат Каримов

Сергей Бурцев, Искандер Садриев

Алексей Генкин

Геннадий Семенов

Виктор Богданович

Геннадий Кобуч

Валерий Анищенко

Сергей Айнутдинов

Рудольф Лифшиц

Анатолий Попов

Зульфар Хисматуллин

Илья Герчиков

СОДЕРЖАНИЕ . .

Реклама на сайте