«Все пропьем, но флот не опозорим, или Не носил бы я погоны, если б не было смешно»

Все пропьем, но флот не опозорим, или Не носил бы я погоны, если б не было смешно (fb2) - Все пропьем, но флот не опозорим, или Не носил бы я погоны, если б не было смешно 1298K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Борисович Рискин

Андрей Рискин Все пропьем, но флот не опозорим, или Не носил бы я погоны, если б не было смешно

Выпускникам-однокашникам, сослуживцам, всем, кто носил тельняшку и может отличить рынду[1] от рында-булиня[2]

Вместо предисловия

По ночам мне снится служба. Как ни странно, корабельная. Странно это не только потому, что я давно военный пенсионер, но и потому, что после семи лет корабельной службы не один год табанил[3] на берегу. Пусть и не в штабе.

Снятся корабли. Доблестный «полтинник» (то есть проекта 50) «Туман», пущенный «на иголки» на лиепайской судорезке. Тралец «Марсовый», проданный в далеком 1981-м ливийскому другу Муаммару Каддафи. Нежно любимая «разведчица» «Линза», затонувшая у стенки[4] в Балтийске. Наконец, морской тральщик «Дмитрий Лысов», покоящийся вроде бы на кладбище затонувших кораблей в Кронштадте.

Снится мне пожар вспомогательного котла на «Тумане» в новогоднюю ночь 1979 года.

Просыпаюсь, вспотев от страха, когда снится отходящий от стенки «Лысов», – командир, врубив «шестерки» на ВРШ (винте регулируемого шага), забыл отдать носовой швартов[5].

Сердце ходуном от сна, в котором «Марсовый», как было в той, флотской жизни, чуть не впаялся из-за тумана в стоящий на яшке[6] сухогруз эдак тысяч на 40 тонн…

Мне уже за 50. И днем я вспоминаю службу только во время застолья с друзьями, такими же офицерами флота. И только с юмором. А по ночам она, служба, снится по-серьезному.

Боюсь, что это навсегда.

Часть 1 Главная задача флота – не утонуть в мирное время

За тех, кто в море! Размышления о флотской романтике накануне Дня защитника Отечества

Первый после новогодних каникул официальный повод выпить у российских мужчин появляется только в феврале. Потому что 23 февраля – День защитника Отечества. И даже жены тут не помеха. Ибо поднять бокал за защитников Отечества – дело святое.

Я в этот день пью и за летчиков, и за артиллеристов, и за пехоту – царицу полей. Но только после того, как хлопну несколько рюмок за военных моряков, последних романтиков нашего времени. Ведь, к примеру, командовать стратегической подводной лодкой, ушедшей под воду на три месяца и несущей в своем корпусе два десятка баллистических ракет, способных сровнять с землей пол-Америки, получая при этом меньше водителя трамвая в Москве, – это надо быть очень большим романтиком.

Служба на флоте – сплошная, пусть и сумбурная романтика. И как без романтики, когда стальной форштевень[7] боевого корабля разрезает бушующие волны, а в воздухе, как сказал бы поэт, нежно пахнет йодом? Бывалые моряки говорят, что море пахнет не романтикой, а разлукой и мазутом, но это если принюхаться.

Правда, время от времени начинаешь сомневаться в романтике, и в голову прицельно лезет мысль: какого рожна ты вообще решил идти на флот. Меня эта гнусная мысль посетила впервые, когда курсантом военно-морского училища я попал на практику на эсминец проекта 30-бис. В Лиепае стоял дивизион таких монстров постройки первых послевоенных лет. С автономностью безумной – аж четыре часа. И половина из них, похоже, не утонула у стенки лишь потому, что была крепко привязана мощными канатами. А не пустили «на иголки» «тридцатки» исключительно для того, чтобы супостат, подсчитывая наши «боевые» корабли, ужаснулся от их количества.

Я попал на эсминец «Огненный». Первый и единственный выход на нем в море запомнился на всю жизнь.

Утро, сыграно приготовление корабля к бою и походу, экипаж построен на юте[8]. Темно еще.

Командир эсминца, седой капдва[9] с обветренной физиономией проводит инструктаж:

– Особенно предупреждаю личный состав БЧ-5 (электромеханической боевой части). У действующих механизмов стоять насмерть!

За борт летит чинарик, описывая тонкую красную дугу. И мы выходим в море. Через полчаса из четырех котлов три ломаются, как всегда, по закону подлости начинается шторм, и не идем ко дну мы только чудом. Тогда-то я и понял, что главная задача флота – не утонуть в мирное время.

Кстати, «Огненный» закончил свой славный путь красиво. На рижской судорезке, куда его отправили для переплавки «на иголки», эсминец стал декорацией во время съемок фильма «Берег» режиссеров Алова и Наумова.

Потому что романтика! Она на флоте во всем. Только на флоте можно услышать команду: «Окончание приборки через пять минут. Медь драить, резину белить, барашки[10] расходить и смазать!» Или: «Обмундирование чистить и починять, команде мыться в бане!» Песня! Недаром Валентин Пикуль подмечал, что «презренный сухопутный сортир не идет ни в какое сравнение с благородным морским гальюном».

А как мы бдим! Как мы поддерживаем боеготовность!

Боеготовность нужно постоянно поддерживать, потому что она, как штаны, которые всегда спадают. У меня на корабле в каждом кубрике висел плакат: «Бдительность – это оружие, которое никогда не ставится в пирамиду» (речь не о гробнице Хеопса, а об оружейной пирамиде – это я непонятливым штатским поясняю). Командиру БЧ-5 я приказал в каюте другой плакат повесить: «Механик, помни! Ни грамма в пасть – все на матчасть[11]!»

Отсюда, конечно же, нужно плавно перейти к теме шила – так на флоте называют спирт. Шило, которое должно использоваться для протирки всяческих механизмов и радиоаппаратуры, как известно каждому моряку, бывает двух видов – хорошее и очень хорошее. Очень хорошее можно употреблять не разбавляя, а с хорошим приходится повозиться, для чего в него добавляют чеснок, красный перчик, марганцовку (чтобы вся дрянь на дне осела) и т. п. В итоге хорошее шило превращается в очень хорошее и опять-таки употребляется. Ясно же, не для протирки – как показывает практика, без нее механизмы на корабле работают даже лучше.

Шило флотскому офицеру необходимо не для пьянства, а именно для романтики. Чтобы она не исчезала. Между прочим, в меру, потому что трезвость – норма флотской жизни (а норма – две бутылки).

Если норму перебрать, могут случиться неприятности. Тогда, как говорил замполит соседнего дивизиона подплава капитан 1 ранга Василий Рогов, «матросам не объяснено, мичмана ходят пьяные, носы у них красные, как огурцы». Или же, как любил повторять наш заместитель начальника факультета в Калининградском военно-морском училище капитан 1 ранга Иван Соколюк: «Люди падают с мостика и убиваются или становятся идиотами! Я – выжил!»

После этого окончательно понимаешь, что флот – это романтика. И не надо со мной спорить. Потому что кто служил, тот знает, а кто не служил, тому все равно не понять.

О чувстве высокой ответственности Каждая реформа в армии начинается с замены пуговиц, погон и фуражек

Заглянул как-то в календарь дат и событий. Оказалось, вовремя. Потому что выяснилось: был День моряка-надводника, он же День рождения Российского флота. Как сообщает этот самый календарь, «по инициативе и настоянию Петра I Боярская дума 20 октября 1696 года постановила «морским судам быть» и вынесла решение о строительстве для Азовской флотилии 52 кораблей.

Во как! Оказывается, император и самодержец «настаивал», то есть предполагалось депутатско-боярское сопротивление, что в нынешние времена исключено априори. Более полусотни кораблей решили строить! А сколько у нас сегодня на стапелях корпусов будущих боевых кораблей стоит? Боюсь, и десятка не насчитаем. Но это, как говорится, детали.

Сегодня флот гуляет!

И не только сегодня. У нас в стране четыре десятка с лишним воинских праздников. Причем 11 из них касаются Военно-морского флота. Это во времена «проклятого тоталитаризма» у нас был один День ВМФ. А теперь раздолье – День подводника (про надводников читай выше), День морской пехоты, День специалистов минно-торпедного оружия (весь он в масле и в тавоте[12] – это есть минер[13] на флоте), Дни всех четырех флотов и т. д.

Кстати, об этих самых флотах – Черноморском (ЧФ), Балтийском (БФ), Тихоокеанском (ТОФ) и Северном (СФ). Раньше непонятливым штатским мы эти аббревиатуры так расшифровывали: БФ – бывший флот; СФ – суровый флот; ТОФ – то флот! А о ЧФ говорили – «чи флот, чи не флот».

Сегодня флот в фаворе. Подводники даже баллистическими ракетами изредка стреляют, чтобы показать супостату: есть еще порох в пороховницах. А надводные корабли демонстрируют миру Андреевский флаг. Вот бороздят, как писали раньше во флотской газете, просторы Мирового океана атомный крейсер «Петр Великий» и большой противолодочный корабль «Адмирал Чабаненко», направляясь в далекую Венесуэлу к полковнику десантных войск Чавесу. А сторожевой корабль Балтийского флота «Неустрашимый» направляется в Аденский залив воевать с пиратами.

Правда, как подметил кто-то из коллег, количество успешных пусков ракет обратно пропорционально индексу РТС и степени кризиса, разразившегося в головах сограждан. Но это все клевета. Мы же не только ракетами небо дырявим, мы авианосцы собрались строить.

Одно смущает. В рамках таинственной «концепции нового облика армии» власти регулярно сокращают численность офицерского корпуса. И кто будет рулить авианосцами, совершенно непонятно. Как непонятна и суть очередной реформы в армии и на флоте.

Офицеры, конечно, все переживут (те, кого не уволят). Это у простого человека пять органов чувств – осязание, обоняние, зрение и т. д. А у российского офицера – шесть. Шестое – чувство высокой ответственности за порученное дело. Особенно если это дело поручают партия и правительство. И уж тем более, когда партия и правительство проявляют особую заботу о человеке с ружьем.

Заботились не раз, но флот выжил. Особенно заботились о нас во времена горбачевской борьбы с алкоголизмом.

Сегодня в армии, если верить министру Анатолию Сердюкову, очередная перестройка. У людей в погонах будет «новый облик». Предыдущий министр обороны Сергей Иванов говорил, что реформы в армии закончились и осталось кое-что подправить. Но новый министр за предшественника не ответчик.

Каждая реформа в армии начинается с формы одежды. В начале 1990-х лучший министр обороны всех времен и народов Павел Грачев первым делом ввел новые погоны. Вместо традиционного широкого офицерского погона на плечи офицеров легли обрезки. Офицеры тогда шутили, что если раньше погоны были «символом чести и верности долгу», то теперь отрезали «лишнее» – честь и верность. Оставили одни долги.

На этот раз трюк с формой не удался. Валентин Юдашкин, конечно, расстарался и свой неслабый гонорар отработал, но финансовый кризис подвел. Теперь военные останутся без шикарных пуговиц, которые собирались заказывать в Италии. Масштабное переодевание армии перенесено, похоже, на неопределенное время. Раз так, приступаем к масштабному сокращению.

Давно подмечено: когда чего-то не получается, лучший выход – начать кардинальную перестройку всего и вся. Заявив об этом громогласно. Пока перестраиваешь, тебя никто не тронет. Будут ждать результатов. А жить в эпоху перемен, как говорят мудрые китайцы, и врагу не пожелаешь.

Только непонятно – почему перестройку начинают с военных?

Первую – за дам! Никто так не ценит женщин, как военные моряки

В Международный женский день принято дарить дамам цветы и признаваться в любви. И первый тост, конечно, за дам.

Вспоминается повесть мариниста Сергея Колбасьева «Джигит». «Первую – за дам! – провозгласил Константинов. На этот раз это была водка, и по общему счету уже не первая, а по крайней мере пятая, но формула тоста не изменялась». Так было принято у офицерского состава миноносца «Джигит».

Надо полагать, не случайно. Никто так не умеет любить женщин, как военные моряки (гражданские в иностранных портах на берег сходят). Особенно когда возвращаешься на базу, пробыв в море несколько месяцев. Тогда все женщины – обаятельны необыкновенно. Потому что самые красивые женщины, как известно, там, где припрет. И когда припрет.

Зашел наш доблестный сторожевик «Туман» в Кронштадт. Заправиться топливом и водой. После чего треть офицерского состава получила добро на сход.

Старпом Коля Кругликов тут же направился в местный Дом офицеров. А по пути в какой-то забегаловке совершил акт вандализма. То есть принял на грудь несколько больше нормы. Слегка закачало, но Коля стоял. И не только Коля.

Посему, отловив в танцзале Дома офицеров не слишком разборчивую девицу, старпом увел ее за кулисы и там продолжил вандализм. Но в несколько иной форме.

За этим занятием его и застал начальник политотдела бригады. Кронштадтской. А так как наш «корвет»[14] находился в подчинении не у него (базировались мы в Лиепае, которая, как мы тогда не без оснований шутили, спит под одним одеялом), сурово наказать Колю начпо[15] не мог. И даже не по силам ему было привлечь шалуна к строгой партийной ответственности. Посему начпо сообщил о вопиющем факте нашему командиру дивизиона и потребовал, чтобы тот послал официальный ответ: как наказан старший лейтенант Кругликов?

Комдив спустил все это, естественно, на командира корабля. Мол, твой старпом, ты и отдувайся.

Собрали партсобрание. Вдули Коле по самое не могу. В основном не за то, что совершил, а за то, что попался. Но как записать в протокол решение? В конце концов, протокол партийного собрания – документ пусть не секретный, но строгой отчетности. Сдается он в партийный архив и хранится там чуть ли не вечно. И неприличные слова туда писать не принято…

Через две недели кронштадтский начпо получил выписку из протокола партийного собрания, где рассматривалось персональное дело коммуниста Кругликова. В решении собрания значилось: «Объявить члену КПСС Кругликову Николаю Сергеевичу строгий выговор без занесения в учетную карточку за искривление линии танца». А что прикажете написать?

Флот наш, понятно, создан для мужчин. Это на загнивающем Западе дамы на кораблях служат и даже ими порой командуют. Но в России «женщина на корабле приносит несчастье». Это закон, его никто не отменял, да и отменить не может. И тут без всякого сексизма.

В Лиепае, куда я прибыл на «Туман» безусым лейтенантом, первый раз меня отпустили на берег только через месяц, как говорится, непорочной службы.

Как и положено опытному мореману[16], у которого корма в ракушках, при полном параде отправился в ресторан «Юра». В полночь, сытно поев и вкусно выпив, возвращаюсь на борт.

Старшим на корабле в тот день был замполит Анатолий Данилович Тарасов.

Увидел меня, сделал круглые глаза и говорит:

– Не понял, лейтенант! Ты что тут делаешь?

Отвечаю: мол, так и так, сходил в кабак, отдохнул и теперь вернулся.

– Ну и лейтенанты пошли, – чуть ли не кричит каплей[17]. – Ты что, никого не снял? Флот позоришь! Это же так просто: приходишь в кабак, грузишься как следует, а потом только два варианта. Или мордой в салат, или выходишь во время танца в центр зала. И не волнуйся – и в том и в другом случае тебя какая-нибудь дама да подберет. В следующий раз пойдешь в «Юру» со мной – я тебя научу жизни.

И ведь научил! Потому что, как тонко заметил генерал Альберт Макашов, «пребывание в армии и на флоте в период созревания мужского организма полезно».

Неспроста жива до сих пор на флоте древняя формула: «Если семья мешает службе – бросай семью. Если служба мешает семье – бросай службу». Потому что наши любимые женщины – это наш тыл, наша опора, наша главная береговая база.

Командир моего любимого «железа»[18] – морского тральщика «Марсовый» капитан 3 ранга Николай Николаевич Бочкарев (по прозвищу Николка Паровоз – в гневе он не кричал, а пыхтел на подчиненных) перед сходом с корабля размышлял, куда идти: в кабак или домой, к жене.

После долгого раздумья заявил:

– Дробь, орудия на ноль, зачехлить стволы! И потопал домой. По дороге зашел в аптеку, где, к своему удивлению, обнаружил в продаже «Кохинор». Это дефицитный «бриллиант» индийского производства, если кто помнит, изрядно выигрывал у отечественного резинового «изделия № 2».

Обрадованный Николай Николаевич скомандовал аптечной даме:

– Мне коробку, – имея в виду упаковку.

Удивленная дама достает из-под прилавка огромный картонный короб:

– Извините, но он не полный…

– Блин, такую ночь испортили, – разочарованно сказал Бочкарев и, не купив «Кохинор», вышел из аптеки.

Николка Паровоз всегда заботился о том, чтобы семьи у офицеров и мичманов были крепкими. И неустанно это контролировал.

Как-то сидели мы в каюте командира, отмечая что-то несущественное (граммов на 500 шила, не более). Вскоре «несущественное» закончилось – уже пришли страшные времена Горбачева, и нормы спирта для протирки механизмов (которые и до этого спирта не видели) урезали в рамках борьбы с пьянством и алкоголизмом в армии и на флоте (приказ № 0125).

Порадовать душу было нечем, и кэп[19] вызвал командира БЧ-5.

– Так, механик, – сказал командир. – Звони жене и скажи, что пришло время проверки быта у офицеров. Вышел соответствующий приказ министра обороны. Будем смотреть, какая у вас в семье ситуация, какой порядок в квартире и так далее.

Мех[20] бросился к телефону и сообщил жене о предстоящем визите. Мол, быстро наводи порядок в квартире и накрывай стол.

Через полчаса мы были дома у механика. Стол был накрыт. Хорошо, кстати, посидели.

Когда все съели и выпили, командир говорит:

– А теперь пойдем с проверкой быта к штурману.

Увы, не получилось. Пока шли к дому, где тот жил, жена механика успела позвонить жене командира и рассказать о «проверке быта». На переходе командира перехватила разъяренная супружница, выдав ему по полной. Остальные успели ретироваться. И разбежаться по домам.

Потому что семья для флотского офицера – главное.

Служба – это песня! Размышления о плановой экономике в армии и на флоте

Как говорят на флоте, любишь море – смотри с берега. А я, дурак, большую часть службы смотрел на море в иллюминатор. Красота, но только первую неделю. И то, если не качает.

Вы не пытались есть борщ при бортовой качке? Очень увлекательное мероприятие. Требующее существенных навыков владения ложкой и тарелкой. Главное – поднося ложку ко рту, не забывать, что в другой руке тарелка. Если это мудрое правило не соблюдаешь, через минуту будешь с ног до головы в борще.

А сидящий рядом с участием промолвит:

– Подлить еще?

Когда штормило, счастлив был на корабле только один человек – начпрод[21]. Народ же не жрет ни черта – только сухари, баранки и воблу. Экономия полная. Ящики списанных, но бережно хранимых в кладовой консервов, в том числе тушенки – самой ходовой после шила валюты на флоте.

Об экономии. Как известно, главная цель придания российским армии и флоту нового облика – экономия бюджетных средств. Но если кто-то думает, что в советское время об экономии на флоте не думали, он глубоко ошибается.

Командир моего первого «железа» – сторожевого корабля «Туман» – перед выходом в море всегда объявлял экипажу:

– Каждые сутки нашего выхода в море – это «Жигули». Значит, ни минута в море не должна быть потрачена зря. Экономика должна быть экономной.

После чего командир приступал к экономии шила – получить драгоценную жидкость для протирки механизмов у него было невозможно.

Наибольшая экономия спирта получалась на ежедневных протирках личного состава. Был тогда приказ: если во время боевой службы больше 10 дней нет бани (а где на маленьком корабле взять столько пресной воды, если нет опреснителя), то на каждого члена экипажа положено выделить 15 граммов спирта для протирки тела. Ежедневно! У нас на гидрографическом судне «Линза» в море выходило (с пассажирами – спецами береговой разведки и переводчиками Прибалтийского военного округа) человек 100. Получается полтора килограмма великолепного медицинского спирта.

Док[22] делал тампоны, и под строгим присмотром боцмана каждый моряк протирал лицо, шею, руки (на большее не хватало). Командир с бурчанием, мол, нечего добро переводить, выделял на данное мероприятие не более 200 граммов шила. Док добавлял воды. Тампоны спиртом пахли, но даже не горели. Зато экономия! И не просто экономия, а плановая.

И береговое начальство думало об экономии.

Уходящим на боевую службу жестко приказывали:

– Вы там все равно ни хрена не делаете, в море. Без пяти рационализаторских предложений не возвращайтесь, а то оценку за боевую службу снизим.

Командир БЧ-5 должен был изобрести что-то такое, что повысит боеготовность боевой части, даст экономию дизельного топлива и т. д. За три месяца нахождения корабля в море механик должен был переплюнуть несколько институтов, которые над всеми этими проблемами работали годами.

Механик Сан Саныч Дремов бегал по кораблю и орал:

– Они хотят, чтобы я им родил идею? Пусть приходят через девять месяцев.

Потом принимал стакан шила и садился за чертежи.

В один из походов он родил аж четыре рацухи.

Пятую тогда плана ради выдал автор этих строк. Называлась она так: «Способ крепления стендов партийно-политической работы на водонепроницаемые переборки на кораблях проекта «Океан». Схема была проста и, скажу без ложной скромности, гениальна. На переборки приваривались болты (шляпкой к переборке), а на края стендов крепились ушки. Потом стенды напяливались на ножки болтов и закручивались гайкой. «Главное преимущество данного метода заключается в том, – было сказано в заявке на рацпредложение, – что при необходимости приведения переборки в прежнее состояние достаточно нанести легкий удар кувалдой по болту, зачистить место сварки наждачной бумагой и закрасить поверхность. При этом не нарушается целостность водонепроницаемой переборки, то есть живучесть корабля остается на прежнем уровне».

Рацпредложение было одобрено высокой комиссией штаба бригады – план всем надо выполнять. Я получил честно заработанные 20 рублей (два похода в ресторан «Золотой якорь»). Как заместитель командира. Механик, кстати, за каждую рацуху – только по червонцу. Матросу или старшине за рацпредложение, пусть оно было действительно эффективное, выдавали пятерку.

В общем, экономика должна быть экономной. Поэтому корабли держались в строю до последнего.

Сторожевик «Туман», правда, был молодым. Четверть века для боевого корабля – не срок. Другое дело, что морально он устарел еще до спуска со стапелей. Что не мешало «Туману» часто ходить в море. Но каждый выход – отдельная история.

На днях один из коллег, увидев, что я читаю стихи известного поэта-песенника, с иронией спросил:

– Зачем тебе это, ты же офицер?.. Отвечаю:

– Так служба – это же песня!

Возьмем бланк астрономических вычислений Ш-8Б (читается как ша-восемь-буки) – звучит, как стихотворная строка.

На «Тумане» стояли артиллерийские установки калибра 100 мм. Они назывались Б-34УСМА-1С. Разве не песня?

А стрельба из этого орудия по воздушной мишени? Романы можно писать…

Летит в небе не самый быстрый самолетик (как правило, амфибия Бе-12) и тянет за собой на стальном тросе (или, как говорят на флоте, на конце) длиной в несколько десятков метров мишень. Мишень называется «конус», хотя это что-то вроде торпеды. А мы палим по ней из Б-34УСМА-1С, выстрела[23] в которую подаются вручную матросиками. То есть «забил заряд я в пушку туго»… Главная задача – не попасть по самолету. Представляете, что чувствует экипаж Бе-12 – четыре живых человека, – когда вокруг снаряды свистят?

Нет, конечно, можно было запустить мишень-ракету, чтобы мы ее попытались сбить. Но, во-первых, ракета летит слишком быстро, так что попасть в нее не получится. Во-вторых, стоит дорого, а экономика должна быть экономной.

А вы говорите «придание армии и флоту нового облика, экономия средств»… Было все это, было. Только служба была гораздо веселее.

Все пропьем, но флот не опозорим! Как одновременно поддерживать физическую форму и боеготовность

Профсоюзы, как известно, школа коммунизма. Армия и флот – школа мужества. А чтобы быть мужественным, нужно быть сильным и здоровым. То есть заниматься физкультурой и спортом. Не знаю, как в пехоте, а на флоте личный состав умудрялся быть мужественным, особо спортом не занимаясь.

Конечно, в каждой флотской бригаде имелся флагманский мускул – начальник по физической подготовке и спорту, но максимум, что он мог сделать, – проверить утреннюю физзарядку: как моряки выполняют комплексы вольных упражнений № 1 или № 2.

Человек, придумавший эти комплексы, был, мягко говоря, большим затейником. Представьте картину: бригада стоит на плацу и по команде «Раз!» разводит руки в сторону. По команде «Два!» поднимает их вверх. По команде «Три!» все дружно хлопают в ладоши. И т. д. То присели, то привстали. И ни одного одинакового движения. Под конец комплекса встаем в позу мухинских рабочего и колхозницы. Физического напряжения от выполнения этих комплексов нет, как и толку. Но мозги кипят. Потому что запомнить последовательность трех десятков движений (в одном-то комплексе) нереально. А в двух?

Но такая зарядка только на берегу. А что делать в море, как поддерживать здоровье? Понятно, что по палубе (если не на авианосце служишь) не разбежишься. Остаются силовые виды спорта. Для чего на борту всегда имеются самодельный турник, гантели и пара пудовых гирь. Вот и весь инвентарь. По команде все за тяжести хватаемся.

Команда такая:

– Личному составу – на утреннюю физзарядку. Форма одежды – № 1.

То есть «форма раз – усы, трусы, противогаз». Это если на море штиль. А если качает, то и спорт не нужен – идет отработка вестибулярного аппарата.

Главные виды спорта на корабле – шашки, домино, нарды (шеш-беш) и реже шахматы (слишком большие умственные усилия нужны). Нарды отлично развивают мускулатуру и кистевой бросок. Есть преферанс (для офицерского состава), но только в глубоком подполье, азартные игры на флоте запрещены. Еще, конечно, перетягивание каната, но это тоже на берегу. Самый интеллектуальный вид флотского спорта.

Спортсмены на кораблях не приживаются. Как говорил старпом нашего тральщика Эрик Корженевский, «лучше иметь на борту двух алкоголиков, чем одного спортсмена». И немудрено – кто будет за спортсмена вахту нести, когда тот на соревнованиях? А пьяница проспится – и на вахту.

Для спортсменов на флоте существовали спортивные роты – скопище мускулов, не обремененных служебными заботами. Они представляли флот на различных соревнованиях и изображали массовость флотского спорта. Большинство были различными чемпионами, качались и бегали с утра до вечера, числясь акустиками, связистами, механиками и т. д.

А что делать, честь флота кто-то должен защищать!

На флоте честь – главное.

Помню, как в нашей Калининградской военно-морской бурсе[24] набирали сборную на первенства флота по боксу и борьбе – по весу.

Надо было во всех весовых категориях выставить по человечку. Самая большая проблема, по обыкновению, «вес мухи» – до 48 килограммов. Так как ко второму курсу курсанты солидно отъедаются, искать спортсменов стали на первых курсах. У штурманов нашли борца, а у нас на артиллерийском факультете вычислили Валеру Фомина – боксера. Парень он был жилистый, с хорошей реакцией, так что после месяца тренировок Валеру выставили на чемпионат Балтийского флота, оформив липовый первый разряд.

Всего же в чемпионате приняли участие три легковеса. Один был мастером спорта, второй имел звание кандидата в мастера, а третий был Валера Фомин. По жребию первые два сразились в полуфинале, а Валера попал в финал автоматом. Где встретился с мастером спорта. И даже героически продержался полтора раунда, пока тренеры не выбросили на ринг полотенце.

Но все равно – второе место! И грамота.

Пришел Валера с соревнования, морда в синяках, распухла, глаза туманные.

Бросил на тумбочку грамоту за второе место, рухнул на койку и сказал:

– Лучше пусть мне два раза в год в подворотне морду бьют, но на ринг я в жизни не выйду!

И слово сдержал, хотя тренер умолял, мол, ты только вес держи, я из тебя чемпиона сделаю…

Как бы то ни было, честь училища защитил.

Приехала к нам как-то в училище комиссия Минобороны. Проверять физическую подготовку курсантов. Со стопроцентным охватом. То есть от первого до пятого курса. Всем бегать, всем подтягиваться, всем исполнять подъем переворотом. А как мог, к примеру, пятикурсник Витя Марченко (больше центнера живого веса) сделать подъем переворотом (да еще как минимум пять-шесть раз), если ему за три месяца до выпуска сшили лейтенантскую форму, а за два месяца ее пришлось заказывать по новой – в старую Витя не помещался.

Что вы думаете – взяли у Вити военный билет и наклеили фотку другого курсанта, более спортивного. И так у всех, кто не мог осилить нормативы.

С бегом на километр получилось еще проще. Все до единого курсанты уложились в нормативы. Даже самые что ни на есть доходяги. Потому что линию финиша перенесли ближе к старту на 100 метров минимум. А чтобы проверяющие из Первопрестольной не заметили, что дистанция сократилась, им так залили шилом глаза, что к утру они уже ни линии старта, ни линии финиша видеть не могли.

В итоге училище вошло в тройку лучших в Союзе по физической подготовке. Потому что честь училища – это главное. А также честь боевой части, корабля, дивизиона, бригады, флота и т. д.

О, чуть не забыл о шлюпочных гонках – коронном виде флотского спорта.

Предполагается, что все моряки должны уметь плавать (ха!), ходить на шлюпке на веслах (ха-ха!) и под парусом (ха-ха-ха!). И мы ходили. Но только на веслах и раз в год. В День Военно-морского флота. От каждого экипажа по шлюпке, и вперед, гонка на две мили. Для бестолковых сухопутных читателей: миля – это 1852 метра.

Пара часов тренировки – и в бой. И ведь боролись.

Вы бы видели потом мозоли на руках гребцов!

За сломанное весло гребцу, совершившему такое чудо, по давней флотской традиции полагалось десять суток отпуска с выездом на родину. Даже если экипаж шлюпки приходил последним. Мол, моряк старался, бился за честь корабля. Только вот попробуйте его сломать, весло-то…

Командующий Балтийским флотом вице-адмирал Виктор Чирков определил, что военнослужащий не имеет права на квартальную премию, если не сдал зачетов по физподготовке. А когда кто-то в СМИ возмутился, мол, а как сам адмирал, способен ли сдать аналогичные зачеты, пресс-секретарь командующего отрапортовал: «Вице-адмирал Виктор Чирков регулярно посещает спортзал и плавательный бассейн. По своей возрастной группе он успешно выполняет все упражнения физподготовки, предусмотренные для оценки военнослужащих». А недавно в ходе инспекции «вице-адмирал Чирков в присутствии офицеров управления и штаба БФ выполнил нормативы по подтягиванию на перекладине, заплыв на 100 метров и забег на 1 километр. Общая оценка – отлично». Дескать, вот так надо, господа офицеры.

В штабах у нас здоровье всегда берегли. На кораблях, правда, с бассейнами и спортзалами напряженка. Да и со временем проблемы. Так что в лучшем случае – домино, в худшем – комплекс вольных упражнений № 1. Но это не беда. Сила моряка не в мускулах, а в духе. И готовности защитить честь флота. Посему, как говорится, все пропьем, но флот не опозорим. В том числе и на спортивных аренах. Добраться бы до них…

Эммануэль в бескозырке Несколько сумбурные воспоминания о перестройке на флоте

Флот Страны Советов все 1980-е годы ждал атаки американцев, а на него обрушилась перестройка. Удар был нанесен мощный и разрушительный. Поначалу казалось, что все, как всегда, обойдется. Но потом, когда из штаба флота и политуправления с утра до вечера на корабли и в береговые части стали посылать инспекции, стало тяжко. Потому что смысл перестройки военным был совершенно непонятен.

– Товарищ капитан-лейтенант! – обращался ко мне упитанный капитан 1 ранга из политуправления Балтийского флота, напыщенный от того, что именно ему партия доверила проверить, как перестраиваются низы. – А вы перестроились?

– Так точно!

– А как?

На последний вопрос чаще всего ответа не было. Потому что я не мог понять: как должен перестроиться советский офицер, если все, что он должен знать и делать, определено уставами, приказами, директивами и т. п.? И выходить за их рамки никто не имеет права.

Вскоре многие из коллег-офицеров с тоской вспоминали времена, когда нас заставляли конспектировать «Малую землю», «Целину» и «Возрождение». Там хоть все понятно было.

Потом стало еще тягостнее, потому что армия и флот, естественно, резко включились в борьбу с пьянством и алкоголизмом. Опять к нам зачастили инспекции.

Теперь меньше спрашивали о перестройке, зато атаковали в лоб вопросом:

– А вы пьете?

Наш любимый замполит тыла в рижской бригаде охраны водного района Валерий Аномаевич Стопка (подпольная кличка Гладиатор – за любовь гладить женщин по всему, что попадется под руку) как-то на этот вопрос ответил проверяющему столь же прямо:

– Если вы спрашиваете, то нет. Если предлагаете, то да.

Тогда был издан приказ министра обороны о борьбе с пьянством и алкоголизмом в армии и на флоте. Какой по счету это приказ подобного рода, сказать трудно, издавались они с завидной регулярностью и столь же традиционно не выполнялись. Известно же, шутят на флоте, что когда раскопали гробницу Тутанхамона, у него из одного места папирус торчал – с подобным указом.

Все долго смеялись. Потому что перед страстию похмелки все другие страсти мелки. Наконец, министр приказал ученым придумать такую жидкость для технических нужд, чтобы спирт заменяла, но пить ее было абсолютно невозможно (придумывают, похоже, до сих пор). Однако нормы спирта значительно урезали. И если раньше механизмам на корабле доставалось хоть немного спирта, то теперь о протирке забыли окончательно. Особенно с учетом того, что вскоре и водку в магазинах стали выдавать по талонам.

Нам в Рижском гарнизоне полегче в этом плане было. Потому что талоны местные власти выдавали не только на офицеров и мичманов, но и на личный состав срочной службы. А так как матросикам принимать алкоголь в больших дозах категорически воспрещалось, лишние талоны добросовестно перераспределялись в зависимости от близости к штабу бригады.

Не успели успешно пережить очередную антиалкогольную кампанию, как пришли демократия и, прости господи, гласность. Командиры буквально взвыли.

Приходит к командиру нашего тральщика очередной проверяющий.

– Товарищ командир. На вас поступила жалоба. Нет у вас на корабле демократии. Человеческий фактор не срабатывает. Моряки жалуются, что на все их просьбы вы отвечаете «нет». Не решаете их проблем.

Тут стук в дверь.

– Разрешите войти?

Командир:

– Да.

Входит матрос Пупкин.

– Товарищ командир, разрешите обратиться?

– Да.

– Разрешите уволиться?

– Нет.

– Разрешите идти?

– Да.

Уходит.

Командир поворачивается к проверяющему:

– Что значит – нет демократии? Смотрите, из четырех вопросов три решил положительно… А вы говорите…

С гласностью было еще больше проблем. Сначала флотская газета в безумном перестроечном раже опубликовала материал о каком-то капитане 1 ранга, который что-то украл и дачку себе построил. Потом появился фельетон про контр-адмирала, который вывез за границу несколько десятков тонн новейших корабельных винтов (уже наступили времена «медной лихорадки»).

Наконец, в штабе флота и в том же политуправлении очнулись от шока, вставили кому надо что надо, а гласность быстро прикрыли под лозунгом «неразглашения военной тайны». Адмиралы облегченно вздохнули.

Нет, кое-что от гласности на флоте осталось. В нашем матросском клубе появился видеосалон. По приказу высокого начальства была создана цензурная комиссия. Приятель мой, начальник клуба, меня в нее тут же записал.

И говорит:

– Приходи, сегодня просмотр первый, будем определять, какие фильмы личному составу разрешено смотреть, а какие нет.

С большим интересом посмотрели мы узким кругом «Эммануэль». Вышли покурить на крыльцо под впечатлением увиденного. И, естественно, вынесли вердикт: «Полный разврат, матросам смотреть нельзя».

Начальник клуба говорит:

– У меня еще «Эммануэль-2» есть, может, сразу и ее оценим?

Гласность есть гласность, приказ есть приказ, пришлось еще полтора часа мучиться. Кто-то же должен заботиться о нравственности личного состава.

Закончилась перестройка на флоте так же стремительно, как началась. Появлением и скоропостижной смертью ГКЧП. 19 августа 1991 года всем офицерам и мичманам выдали по «макарову» и две обоймы с патронами, у гарнизонного КПП поставили бронетранспортер.

Все бегали, восторженно суетились и кричали:

– Слава богу! Теперь вместо этого бардака устроим НЭП – наведение элементарного порядка.

Как заметил один из героев Александра Покровского по поводу ГКЧП, «организационный период на флоте объявляют на десять дней, а заканчивается он через три. Так что не нужно волноваться». Вот именно.

Краснофлотец! Не щелкай клювом! О борьбе с начальством в суровых условиях военно-морской службы

В стародавние времена мы с другом, таким же тогда, как я, необстрелянным лейтенантом, решили отметить День Военно-морского флота в популярном рижском кафе «Аллегро». Оба в парадных тужурках, рубашки белые, погоны золотые – красота, девчонки заглядываются.

Встречает нас на входе швейцар – тоже в золоте, шевроны в два раза шире наших, лейтенантских, фуражка с шитыми дубами, как у адмирала:

– Мест нет!

Друг у швейцара спрашивает: мол, а ты знаешь, дядя, какой сегодня праздник?

– Знаю, – отвечает, – День работника торговли.

«Дожили, – подумалось. – И какой козел решил совместить День ВМФ с днем торгаша?» Опять опустили флот ниже плинтуса (можно, конечно, опустить флот ниже комингса[25], но тут уже до плинтуса добрались).

Поторговались мы со швейцаром и в кафе все-таки попали. Но диалог тот я надолго запомнил.

Во время службы День ВМФ мы не очень-то жаловали. Оно и понятно: для военного праздник, что для лошади свадьба – голова в цветах, а задница в мыле. Праздник-то приходилось отмечать, как правило, на службе. Когда каждые полчаса проверяющие появляются. С глупыми вопросами: все ли трезвы, нет ли самовольщиков, как там боеготовность, не рухнула ли в связи с праздником? Проверяющих понять можно, потому что они не хотят, чтобы мы прямо у стенки утонули.

А не тонем мы исключительно благодаря начальникам, которые нас проверяют и постоянно держат, как говорил мой первый командир, в эмоционально-вздрюченном состоянии. А если мы из этого состояния вышли, значит, все, кранты, пропал флот, утонул у стенки. И когда тебя начальство в это эмоциональное состояние приводит, главное – не сопротивляться. Кто научился, тот и выжил.

Мой сослуживец капитан 3 ранга Володя Капустян, заместитель командира соседнего дивизиона тральщиков, всегда после взбучки выходил из кабинета начпо в отличном настроении.

– Петрович, – как-то спрашиваю, – как тебе это удается?

– А очень просто, – отвечает. – Он на тебя кричит, а ты в это время думаешь: как ежики любовью занимаются? И так их представишь, и эдак – все равно непонятно. А когда мысли ежиками забиты, гнев начальства мимо ушей проходит. К тому же учти, что при разговоре с начальством последнее слово всегда остается за младшим по званию, только он никогда не произносит его вслух. А если и произносит, то лишь выйдя из кабинета.

Начальники, конечно, это последнее слово знают прекрасно. Поэтому и стараются подчиненных опередить. Главная задача во время монолога начальника – молчать и не подавать виду, что ты о нем, о начальнике, думаешь.

Борьба с начальством может продолжаться вечно. С переменным успехом. Основное, как говорят моряки, обвешковаться[26]. На всякий случай, чтобы кормой (которая у настоящего моряка всегда в ракушках) на рифы не напороться. Как было в случае со старпомом «букашки» (дизельной подводной лодки 641-го проекта) Геной Столяровым.

Гена у начальства был на хорошем счету, все думали, что скоро он станет командиром субмарины. И, как все офицеры, достойные награды за примерную службу, он регулярно поощрялся грамотами. В те годы это был традиционный вид поощрения. А самый распространенный – снятие ранее наложенного взыскания.

Что касается Гены, то, вместо того чтобы, как мы, дураки, закидывать грамоты в нижний ящик стола, он приносил награды Родины домой.

И говорил жене:

– Дорогая, тебе крупно повезло – ты вышла замуж за отличника боевой и политической подготовки. Наливай!

И жена наливала ему стопарик. А то и два. В зависимости от того, кто поощрял Гену. Командир лодки обходился жене Столярова в один стопарик, комдив – в два, комбриг тянул на три рюмахи, а за грамоту от командира базы или кого повыше приходилось выставлять бутылку.

В итоге за несколько лет непорочной службы у жены Гены скопилась порядочная стопка красочных листков с надписью «Грамота». И было это, как сказано в Библии, хорошо.

Но все хорошее кончается. Особенно на флоте.

В один из погожих весенних деньков «букаха» вышла в море. Вместе с комбригом. Погрузилась, а потом всплыла.

Комбриг приказал Гене бросить за борт гранату, чтобы работавшая в паре лодка тоже появилась на поверхности.

Гена бросил. Но из-за тесноты на мостике лодки при размахе он слегонца задел лысый череп комбрига. А так как здоровьем Гену Бог не обидел, это «слегонца» чуть не раскроило комбриговскую черепушку. Мозги не вылезли – их там и не было никогда, но вид у комбрига товарным быть перестал.

После этого карьера Гены стремительно пошла на убыль. Пристебаться можно и к телеграфному столбу, а уж к старпому все тот же Господь велел.

Сперва у Гены появились выговоры, потом строгачи, потом энэсэсы[27].

Когда дело дошло до парткомиссии, этой красной гильотины перестройки, жена Гены не выдержала.

Прорвалась на заседание. Там как раз для Гены эту гильотину и точили. Чтобы легче башка отлетала.

Супружница бросила на стол перед секретарем парткомиссии толстую стопку грамот:

– Вы что, паразиты, сожрать Гену моего хотите? Говорите, не офицер, а дерьмо? И не первый год плохо служит? А это кто выдавал?

Высокая комиссия склонилась над грамотами.

– Вы смотрите внимательнее, кто подписывал! – кричала Генина жена.

Посмотрели. Комдив, комбриг, комбазы и даже комфлота…

Пришлось ограничиться постановкой на вид. А так хотелось чего-нибудь с занесением впаять! Не получилось. Даже обидно.

В общем, можно с начальниками бороться. Важно – быть к этой борьбе в постоянной боевой готовности.

Или, как говорил морякам командир первого моего корабля, славного сторожевика «Туман», Сергей Сергеевич Степанов:

– Краснофлотец! Не щелкай клювом!

У каждого доктора должно быть свое кладбище Коктейль «Клятва Гиппократа» и минутное ощущение загнивающего капитализма

Корабельный врач – что-то особенное во флотской иерархии. Как писал Александр Покровский, корабельный врач – «последняя степень офицерского падения». На предыдущей ступеньке стоит начальник химслужбы. Одного зовут хымик, другого – док. У обоих – никаких прав. Док даже не может освободить заболевшего моряка (тем более офицера) от службы. Потому что такое право есть только у командира корабля. Врач может лишь ходатайствовать об освобождении от службы. Но получается редко: для советского (и уж тем более российского) офицера 37,5 градуса – нормальная рабочая температура.

О химиках говорить не буду, а что касается докторов – это всегда в своем роде уникумы. Мой сослуживец-док, к примеру, заканчивал военную карьеру снайпером в Чечне. То есть не столько лечил, сколько калечил, мягко говоря.

Я уже год отслужил на сторожевике «Туман» (то есть вся корма была в ракушках), когда к нам прибыл для прохождения службы лейтенант-медик Сан Саныч Курочка.

Через пару месяцев слава о нем гремела по всей Лиепае. Саныч обладал огромными запасами пенициллина (и знаниями в области лечения болезней, происходящих от фривольного поведения) и знал с десяток способов борьбы с насекомыми, которые порой одолевают настоящих мужчин. А так как вся Лиепая спала под одним одеялом, док стал очень популярным в офицерской среде.

Комдив через три месяца кричал на него:

– Курочка, блин! Вы развратили весь офицерский состав некогда приличного корабля!

А грех лейтенанта заключался в том, что он приучил сослуживцев к игре в преферанс.

Как я понял в дальнейшем, у корабельных врачей это в крови. Меня к преферансу тоже пристрастил док – старший лейтенант медицинской службы Савелий Штангаров, но уже в Балтийске. За что я ему до сих пор благодарен. Хотя учеба обошлась мне дорого – в первый же вечер проиграл пару ящиков пива.

Страсть корабельных медиков к азартным играм вполне объяснима. Что еще делать в море, если личный состав здоров? А больным он быть не может по определению. Личный состав – это матчасть дока, а если матчасть не в строю, как может док сойти с корабля? Так что все были здоровы.

Это потом, когда Сава стал главным нейрохирургом Балтийского флота, он любил приговаривать:

– У каждого доктора должно быть свое кладбище.

Вообще-то у корабельного врача всего два пути. Или, расслабившись, прижигать матросам прыщи и закончить карьеру во флотской санэпидемстанции, или, напрягшись, проводить операции в военной поликлинике, чтобы оставаться профессионалом. И в итоге сбежать в ближайший госпиталь, раз уж сразу не удалось туда попасть. Но пока ты в море – занимайся разве что прыщами.

Но бывают случаи и посерьезнее.

Старый служака майор Кузьмич попал на малый разведывательный корабль «Линза» в качестве пассажира. Он был спецом из Прибалтийского военного округа по всяческой технике, которая позволяла следить за супостатом.

Кузьмич – человек сугубо сухопутный, то есть простой майор. К корабельной жизни, а уж тем более качке, непривычный. Поэтому в первый же день похода он умудрился прищемить палец на руке. И содрал кусочек кожи.

Палец не хотел заживать. И, по словам Кузьмича, болел страшно. Потому трижды в день – перед завтраком, обедом и ужином – страдалец заходил в каюту к доку, демонстрировал больной палец и требовал наркоза. Граммов 100, не больше.

Через неделю Савелий не выдержал. Потому что шило – как мед, вот оно есть, и вот его уже нет.

В один из визитов Кузьмича док сунул майору в руки скальпель с медицинским точильным бруском и заявил:

– Все, Кузьмич, вечером делаю тебе операцию. Срежем кусочек кожи с плеча и перешьем на палец. Может, тогда заживет.

И налил бедняге последний, как он надеялся, стопарь.

В течение всего дня любопытствующие могли наблюдать на палубе притулившегося на вентиляционном грибке Кузьмича, старательно точившего скальпель. К вечеру инструмент был идеален, мог разрезать не только волосок, но и, простите, член у комара на несколько долек разделать.

В назначенное время Кузьмич прибыл в каюту дока и бережно положил на столик сверкающий инструмент.

– Ты, Кузьмич, погуляй полчасика, – сказал док, – я пока все приготовлю.

После чего он вызвал автора этих строк, своего нештатного ассистента. Мы протерли столик полотенцем, достали медицинские причиндалы типа ваты, иголок, ниток и йода.

Док вынул из сейфа пузырек с чистым медицинским и скомандовал:

– Давай, Андрюха, по пять капель за успех операции.

Пока я разливал драгоценное зелье, док достал из рундука[28] банку тушенки, поставил на стол. Глаза его забегали в поисках открывалки, но ничего не нашли. Задумчиво глядя на стаканы с уже разведенным спиртом, Савелий схватил скальпель и отработанным движением вонзил в консервную банку. Та чуть зашипела, и по каюте распространился до боли родной запах любимой флотской закуси.

Когда Кузьмич зашел в каюту, мы уже были готовы к операции. Чего нельзя было сказать о скальпеле. Консервы им, полагаю, еще можно было вскрывать, а вот срезать кусочек кожи вряд ли получилось бы.

Пришлось мне пожертвовать на это дело одноразовую бритву «Нева». Ею мы Кузьмича и резали.

Обидно только, что, как ни старались, ничего не вышло. Не прижилась у Кузьмича новая кожа. Не беда. Через пару недель все само зажило. Но сколько спирта это нам стоило!

Еще один подвиг (скорее научный) Савелия Львовича Штангарова – разработка коктейля «Клятва Гиппократа». Для тех, кто понимает, есть смысл привести рецепт полностью, благо он прост до гениальности: 50 граммов технического спирта (хотя лучше – пищевого или медицинского), ампула витамина В6 и ампула витамина В1 плюс ампула глюкозы и аскорбиновая кислота. Понятно, что льда и соломинки нет, но все равно впечатления незабываемые.

Уникальный рецепт дока – превращение сигарет «Рига» в Salem. Из пачки «Риги» достается сигарета, пропитывается ментолом и кладется опять в пачку. Через сутки курим Salem, ощущая себя, не выходя из каюты, в загнивающем капитализме.

Так что в чем-то не прав коллега Покровский. Не знаю, как насчет «последней степени офицерского падения», но польза от дока есть. Во-первых, на «разведчиках» доки были и вахтенными офицерами, что вызывает уважение. Во-вторых, обладали немереными запасами спирта (причем не технического, а медицинского, а это как Hennessy супротив бормотухи). В-третьих, среди подвигов нашего дока было спасение от депрессии корабельного кота Маркиза (сколько спасено офицеров – умолчу).

Маркиза по ошибке на сутки заперли в трюме с голодными шушарками, то бишь крысами. От стресса кошару спас именно док – лошадиной дозой валерьянки. С тех пор, стоило только Савелию ступить на трап «Линзы», к нему с приветственным мурлыканьем несся Маркиз.

Животные – они хороших людей чуют за версту. Значит, доки – хорошие люди. Если им, конечно же, в руки не попадать…

Право свободно выражать свое безумие Рассказ о том, как мы повышали боеготовность Ливийской Джамахирии

В июне 1979 года вызвал меня командир лиепайской бригады ОВРа (охраны водного района):

– Ну, лейтенант, пора тебе расти. Назначен ты на каплейскую должность. Поздравляю. Будешь служить на морском тральщике. В Риге.

Рига для флотского офицера – как Бобруйск для детей лейтенанта Шмидта (который, между прочим, был капитаном 2 ранга). Счастье неописуемое, словом. Которое закончилось, когда вскоре выяснилось, что тральщик, который предназначался для учебного центра в Риге, придется продать нашим ливийским друзьям, птенцам, так сказать, гнезда каддафиевского. Оказывается, доблестные отечественные корабелы банальным образом опозорились. Не уложились в срок. На целый пароход от графика отстали. Вот и решили наш «Марсовый» продать. А нам обещали другой построить. (И не построили.) Так я стал оружейным бароном – продавцом оружия.

Для начала офицеров корабля вызвал начпо бригады. Мол, так и так, главное – блюсти честь советского офицера, водку с ливийскими товарищами не пьянствовать, безобразия не нарушать, «Зеленую книгу» Муаммара Каддафи выучить, как «Краткий курс истории ВКП(б)».

Весь вечер в кают-компании изучали. Особенно веселился командир БЧ-5.

– «Человек как физическое лицо должен иметь свободу самовыражения, – механик назидательно поднял указательный палец, – и даже, будучи умалишенным, иметь право свободно выражать свое безумие». Во как!

– Мех, мы еще за твое последнее безумие в кабаке не отмылись, – отреагировал командир, – я уже не говорю про самовыражение твоих маслопупов[29].

Вскоре в Рижском заливе ливийский экипаж под командованием капитана Муфтаха принимал у нас тральное[30] оборудование. В нарезанном нам районе поставили трал, вышвырнули за борт буи-отводители[31] и дали положенные при тральной постановке четыре узла.

Ливийский командир БЧ-3 (минно-торпедной боевой части) лейтенант Имраджа лениво поднялся на мостик, взял у нашего штурмана секстан[32] и замерил угол, на который разошлись отводители. По инструкции должно было получиться 17 с чем-то градусов.

Не получалось. Что-то там у наших работяг заклинило, что-то они там недоделали. Трал, хоть убей, не шел. По крайней мере не шел так, как ему положено.

– Работайте, – сказал Имраджа и пошел дрыхнуть. В нашу со штурманом каюту.

Через минуту на ГКП (главный командный пункт) влетел ответственный сдатчик Средне-Невского судостроительного завода Олег Константинович и рухнул в ноги штурманцу:

– Штурман, кровь из носу, надо сдать трал. Именно сегодня. Потом отремонтируем. А иначе премия горит синим пламенем. Пролетим, как фанера над Парижем.

– Я не волшебник, – скромно заметил штурман, – хотя кое-что сделать можно. Только секстан что-то заедает…

– Смажем, не волнуйся, Сан Саныч, – сориентировался сдатчик.

И стремглав бросился вниз.

Через пару минут он вновь появился в рубке[33]. Но уже не один. А с бутылкой армянского коньяка.

Командир дал добро спуститься вниз:

– Штурман, я тебя знаю, иди, но только вместе с замом.

В каюте мы с Шурой достали баночку маринованных маслят, пару горбушек хлеба, несколько вилок и импровизированные рюмки, роль которых играли медицинские банки. Те, которые на спину ставят при простуде и прочих напастях. А потом разбудили Имраджу.

Коньячок дитя ливийской пустыни уважал. Сунули мы ему в руки баночку, налили туда коньячку с верхом и в другую руку – вилку с натыкнутым на нее масленком. В баночку, кстати, граммов чуть ли не 100 входит.

Ливийцы – не мы, они такими дозами пить не могут. Опять-таки вера не все позволяет. В конце концов день еще, далеко до захода солнца. А баночка-рюмочка уже в руке, и, что главное, поставить ее невозможно. Донышко-то шариком.

Посмотрел друг Имраджа на баночку, перевел взгляд на невиданный им доселе масленок – на вид склизкий и противный, вздохнул глубоко и хлопнул коньячок залпом. А масленок мы ему в рот чуть ли не силком запихали.

Прошел коньячок по пищеводу, обжег слегонца нежные минерские кишочки, да тут сверху свалился грибочек, смазал внутренности бархатисто, ласково… И вся эта блаженная гамма приятственных чувств так явственно отразилась на физиономии нашего ливийского друга, что мы сразу поняли – трал будет принят.

И верно. Через час с небольшим Имраджа подписал приемочный акт. Ему для этого даже секстан брать в руки не пришлось. Потому что подняться на ГКП он все равно не смог бы.

А трал заводчане потом отремонтировали – ясен перец.

Через пару недель отношения с ливийскими товарищами неожиданно испортились. Сначала капитан Муфтах, когда тральщик уже вышел в море, потребовал вернуться в базу.

Аргументы удивили:

– Ваш переводчик неправильно меня переводит.

Капитан Коля Крапивка, опытный арабист, был возмущен. До такой степени, что, дежуря вечером по учебному центру, где проживали иностранные экипажи, обнаружил перелезающих через забор двух девиц легкого поведения. Расследование выявило, что направлялись они именно к господину Муфтаху, о чем и был составлен соответствующий протокол. До ливийского кэпа девицы, естественно, не дошли. Только до ближайшего отделения милиции.

На Муфтаха утром без слез глядеть было невозможно. Но он не сдался.

Обнаружив на борту пару наших морячков, дрыхнущих на койках (на что те имели полное право как свободные от вахты), Муфтах поднял страшный шум. Вызвал старшего на борту, командира нашего дивизиона тральщиков Васю Красикова по прозвищу Рыба (за вечно выпученные в гневе глаза): мол, что за безобразие, мы вам, русским, платим валютой за наше обучение, а ваши моряки спят.

Хорошо, сказал комдив, все спящие будут строго наказаны.

Никого, конечно, не наказали.

Но на очередном выходе в море Вася вызвал старпома:

– Пройти по всем кубрикам и боевым постам, переписать всех спящих ливийцев.

Через полчаса список провинившихся, вполне приличный, особенно с учетом небольшой качки, был у Васи.

– Крапивка, – говорит комдив переводчику, – объясни этому нерусскому флотоводцу, что мы такой бардак терпеть не намерены. Мы тратим моторесурс, соляру, блюем тут – почем зря (это не переводи), чтобы учить флотской жизни этих дятлов (это тоже помягче как-то скажи), а они спят. Это просто бардак.

На следующий день выход в море был сорван. В назначенный срок автобус с ливийским экипажем не появился у причала, где стоял «Марсовый».

Как выяснилось, все провинившиеся матросы ливийского экипажа были наказаны. Ударами палками по пяткам. Как гласит «Зеленая книга», «мужчина – тоже человек. Это бесспорная и несомненная истина». А раз истина – то по пяткам. И если бы только по пяткам.

На Новый год два ливийских экипажа, проживающих в гостинице учебного центра, подняли бунт. Из-за того, что на каникулы на родину не отправили. По какой причине, до сих пор неизвестно.

Буянили сильно. Забаррикадировались в комнатах, начали бить зеркала, потом стекла в окнах. Когда дошла очередь до телевизоров, наши доблестные командиры вызвали спецназ КГБ (ОМОНов и СОБРов тогда не было). Те забросали бунтовщиков гранатами с «черемухой». В общем, кончилось мирно. Всех повязали.

Через пару лет встретил в Риге штурмана Абдаллу, ставшего к тому времени командиром и прибывшего за очередным тральщиком для ВМС Джамахирии. Спрашиваю: чем закончилась та история?

– Да все нормально, – отвечает.

– Что значит – нормально? – не успокаиваюсь.

– Да всех вернули в Ливию, – говорит Абдалла.

– Ну и?

– Да нормально все. На аэродроме построили и каждого десятого расстреляли. Я же говорю – все нормально.

Когда Абдалла принял свой корабль и все акты были подписаны, а до ухода тральщика в Ливию оставалась пара дней, ко мне прибежал возбужденный особист[34].

– Андрюха, – чуть ли не кричит, – моряк с ливийского тральщика пропал. Найти не можем уже три дня. Что делать? Им же на днях уходить.

Я к Абдалле с тем же вопросом.

А он спокойно в ответ:

– Не переживай. Его все равно расстреляют как дезертира. А так у меня на борту лишнее место найдется. Может, еще пару телевизоров прикупить?

На прощальный банкет из офицеров «Марсового» пригласили только нашего командира. Как пояснил главный дипломат Балтийского флота, пропитого вида каперанг[35], ввиду отсутствия достаточного количества коньяка, водки и закуски. И знаете, как отреагировали на это офицеры ливийского экипажа? Они заявили, что в таком случае на мероприятие не придут! Пришлось нашим командирам дать задний ход.

И мы дружно притопали на банкет. И дружно приняли за советско-ливийскую дружбу.

Ковчег по-флотски Несколько слов о любви к военно-морским животным

Попал я на днях в неприятную ситуацию. Подходил к метро, а тут голубок какой-то пролетал и… В общем, реверсивный след птички загадил одежду с головы до пят. Вот, думаю, есть справедливость на свете – три десятка лет назад съел как-то в море голубка. Не от голодухи: просто консервы надоели, дичи захотелось.

Видимо, пришел час расплаты.

Мы тогда в море торчали третий месяц, мясо на корабле закончилось. Осталась тушенка. А когда вы ее внутренне употребляете в течение трех недель, в глотку она лезет с трудом. А тут голубок, вроде упитанный, на палубу приземлился.

В каюту были вызваны док и штурман. Док – потому, что у него имелся старый, но еще работающий стерилизатор – мы в нем картошку жарили. А штурман, как вспомнилось, рассказывал, что в детстве «голубям башку сворачивал».

Ощипанный голубок по весу мог сравниться разве что с воробьем. И хотя разочарованию нашему не было предела, от судьбы не уйдешь. Голубка зажарили. Каждому досталось граммов по 50 нежного мяса. И граммов по 500 вкусного спирта. Потому что спирт бывает только двух видов: вкусный и очень вкусный.

Но вообще-то моряки зверюшек любят. Особенно собак и котов. Говорят, коты и кошки на военных кораблях не приживаются. Мол, магнитное поле на них действует отрицательно. В некоторых экипажах специалисты БЧ-5 даже вытачивают для своих любимцев медные ошейники, дабы спасти от неминуемого сумасшествия.

Предрассудки и брехня. Неоднократные боевые службы, имеющиеся на счету нашего корабельного кота Маркиза, – самое весомое тому подтверждение. Хотя, чего скрывать, бывают исключения, которые, простите за банальность, лишь подтверждают правило.

Как-то на борту нашего гидрографического судна «Линза» появилась сиамская кошара Матильда. Прозвали ее так за противный заграничный нрав и вечное недовольство, выражаемое гнусавым протяжным мяуканьем. Матильду пытались спарить, или повязать, говоря по-научному, с Маркизом. Но, увы, благородный и ленивый наш корабельный старожил на иностранщину не позарился.

Через пару месяцев боевой службы страстное мяуканье сексуально озабоченной Матильды настолько обрыдло экипажу, что при первом же заходе в порт (Свиноуйсьце – в Польше) иностранку с выгодой обменяли на соседнем «корвете» – на ящик пива.

Тогда у нас на борту был целый зоопарк. Ноев ковчег по-флотски: Матильда, Маркиз, собачка Бим и два попугая. А до этого еще пес «дворянских» кровей Кранец. Для бестолковых сухопутных читателей поясняю: кранец – штука, которая служит прокладкой между кораблем и причалом, чтобы не повредить борт при швартовке. Обычно это что-то вроде части бревна, оплетенного канатом.

Служил Кранец на «Линзе» несколько лет. И все его любили, кроме боцмана. Что и понятно – нужду псине в море приходилось справлять на палубе.

Вот и решил боцман при выходе из Свиноуйсьце от кобеля нашего избавиться. Скинул Кранца за борт, благо до берега кабельтова[36] два было, не больше. Мол, выплывет.

Мы с командиром – Виктором Михайловичем Мавзолевским – на главном командном пункте. Рулим на выход.

Слышим истошный крик:

– Товарищ командир! Кранец за бортом!

Кэп отмахивается:

– И хрен с ним, новый сплетем…

– Да нет, не сплетенный, а наш Кранец, живой который!

– Что?! Человек за бортом! Лево на борт, катер левого борта к спуску, шлюпочной команде наверх!..

Вытащили мы Кранца. Но после этого перестал он в море ходить. Только заработает вспомогательный дизелек, застучит мелкой дрожью палуба, соединяя утренние росинки в маленькие лужицы, а Кранец уже на берегу.

И ждет нас возле штабного вагончика.

Любить животных нас еще в военно-морской бурсе научили. Году эдак в 1974-м в начальнике нашего Калининградского высшего военно-морского училища адмирала Пилипенко (клички Пипа, Барин и Хозяин) проснулась страстная любовь к животным.

Тогда в училищном пруду уже вовсю плескались здоровенные зеркальные карпы, отожравшиеся на картошке, которую курсанты, дабы не чистить эту грязную гниль сверх меры (техники не было, чистили простыми ножичками), сбрасывали тайком в пруд. И, конечно, утки с лебедями. Лебедей мы ненавидели. Они красиво парили над плацем и бомбили его понятно чем. А мы каждое утро на приборке (плац был закреплен за нашим взводом) отмывали следы бомбежки.

Когда в пруду завелись водяные крысы, повадившиеся жрать только что народившихся утят, выставлялся патруль во главе с мичманом. Последнему выдавалось мелкокалиберное ружье. И если наутро Пипа недосчитывался любимой живности, старшему патруля приходилось несладко.

Лебедей и уток Барину было мало.

У трех тополей, что росли близ пруда, спилили верхушки, а на них водрузили натуральные гнезда. Откуда их привезли, не знаю, но вскоре в гнезда посадили аистят. Мол, родители никуда не денутся, прилетят. Не прилетели. И аистят куда-то сплавили.

Затем в училище появились косули. Самец и самочка. В расчете на бурное плодоношение. К косулям прикрепили мичмана.

В завершение всего рядом со столовой установили громадную клетку, в которую посадили здоровенного бурого мишку. Мишка мычал, как корова, и ни черта не хотел жрать.

К тому же веселые курсанты-пятикурсники приучили бурого к портвейну. «Три семерки» тогда стоили сущие копейки. Наливали вино в обрез[37]. Мишка пил алкогольную отраву. Ему нравилось.

Зверь опустился, перестал следить за собой, а желающих причесать его шерсть не находилось. Через пару месяцев он напоминал не царя лесов, а давно спившегося бомжа. Пищу он по-прежнему не принимал. По крайней мере не вылакав предварительно пару бутылочек портвейна.

Потом его пожалели. Курсанты поставили на каком-то то ли партийном, то ли комсомольском активе вопрос: хватит измываться над бедной животиной.

Мишку отдали в Калининградский зоопарк.

Через пару лет во флотской газете «Страж Балтики» опубликовали замечательную статью о животных, на кораблях и на флоте вообще имевших место быть. Заканчивалась статья главкой о нашем училищном мишке: был такой Михал Потапыч, служил в училище, зачем его отдали в зоопарк. А в самом конце примерно так: «Теперь медведь живет в зоопарке. Только взгляд его долго задерживается на людях в морской форме…» Понятное дело, задерживается. Поить-то поили, а кто опохмелиться даст?

Уйти в запас через Всемирную паутину Как флоту пытаются придать новый облик – белый и пушистый

Тут такая история приключилась в 2011 году. Командир подлодки «Самара» Роман Щурий, ругавший матом начальство в ролике на YouТube, был представлен к увольнению в запас. Вина каперанга, как утверждали в прокуратуре, состоит в том, что командир атомохода «нарушил требования нормативных документов, регламентирующих порядок телефонных переговоров, а его поведение не соответствует положениям Устава Вооруженных сил, который требует от военнослужащих уважения друг к другу и командирам, соблюдения правил воинской вежливости».

Что же случилось такого страшного, что флот в итоге мог потерять высококвалифицированного (иначе он бы не был назначен командиром субмарины, способной нести на борту крылатые ракеты и торпеды с ядерными боеголовками) офицера? Да, ролик взорвал Интернет. Пять минут беспрестанного мата по мобильному телефону в адрес замполита бригады за то, что тот не поздравил экипаж с Днем флота, – это впечатляет. Но не тех, кто служил на флоте.

Мой сослуживец, в прошлом командир корабля, просмотрев ролик, был разочарован:

– Мельчает флот. Совсем обеднел лексикон офицеров. Столько ярких слов так и не было использовано…

Еще один аспект дела командира несчастливой «Щуки» (атомоход «Самара» – проекта «Щука-Б», который на Западе называют «Акула») – временной. Дело произошло год назад. И если бы не ролик в Интернете, выложенный только в мае с.г., служил бы каперанг и горя не знал. Никаких проверок и комиссий.

Возникает вопрос: офицера представляют к увольнению за «нарушение правил воинской вежливости» или за то, что кто-то выложил скандальный ролик во Всемирную паутину и история стала достоянием гласности?

Что, вышестоящие флотские и прокурорские товарищи никогда мата не слышали?

Или они всерьез полагают, что, когда у корабля во время шторма отказывает рулевое устройство, командир кричит: «Ой, как-то все неудачно получается!»?

Конечно, с вышестоящим начальством говорить на повышенных тонах – не комильфо. Неправильно. Но в советские времена за такое максимум потащили бы на партсобрание – выговор без занесения, и свободен. Но отправлять за подобное в запас командира гвардейской атомной подводной лодки – это чересчур.

И что значит заявление о том, что капитан 1 ранга Щурий не выполнил «требования нормативных документов, регламентирующих порядок телефонных переговоров»? Что это за требования, интересно? Говорил офицер не по ЗАСу (аппаратуре засекреченной связи), а по обычному мобильному телефону, в ходе разговоров никаких тайн не раскрыл (то, что флотские офицеры порой матерятся, надо полагать, если и тайна, так невеликая).

Конечно, если нужно показать всему миру, что армия и флот уже приобрели новый облик – белый и пушистый, то нужно гнать командира субмарины на пенсию немедленно. Но не факт, что на смену ему придет офицер, который матросу, лезущему в распределительный щиток (380 вольт!) без резиновых перчаток и коврика, произносит не спеша и вежливо: «Товарищ матрос, вы совершаете неправильные действия».

Не говоря уже о том, что командиры атомоходов у нас – товар штучный.

Да, чуть не забыл. В сообщении прокуратуры говорится, что судьба каперанга Щурия будет решаться в столице. И это правильно. Потому что настоящие моряки, как говорил мой первый командир, служат в Москве и носят калоши.

Часть 2 Короткие байки

Имитаторы

Случилось сие событие в тысяча девятьсот затертом году. На острове Русский, входящем в зону ответственности Тихоокеанского флота. Различные комиссии и инспекции вышестоящих штабов этот забытый Богом и скучный уголок земли посещали крайне редко. Так что неудивителен факт несколько халатного несения дежурно-вахтенной службы личным составом расположенного здесь дивизиона кораблей.

А тут на флоте очередное ЧП. Что-то где-то то ли рвануло, то ли медленно сгорело. Естественно, волна пошла. И тут же: «В соседней деревне сломалась телега, всем сменить оси…» Комиссии по взрывопожаробезопасности заработали, до самых низов снизошли.

И группа очень серьезных и ответственных товарищей направилась на упомянутый остров. Ясное дело, раз на остров, то на катере.

В утреннем тумане тихонечко, без ажиотажа пришвартовались к ближайшему борту – среднему десантному кораблю. Вахта, как водится, прохлопала прибытие высокого начальства, так что на палубе ни души не появилось.

Проверяющие, несмотря на солидность званий и некоторую грузность фигур, взобрались на борт десантника и установили на палубе обрез с соляркой. Солярку, естественно, подожгли. Вот, мол, вам, ребята. Полнейшая имитация пожара – действуйте.

И такая в итоге получилась картинка: соляра горит, шлейф дыма низко стелется в предрассветном воздухе, а проверяющие на катере, притулившемся у борта корабля, поеживаясь от утренней прохлады, ждут от экипажа героических действий по борьбе с пожаром.

Ждать пришлось недолго. Минут через 10 вышел на палубу заспанный моряк, несколько секунд очумело смотрел на «очаг пожара», спокойно и без суеты пхнул обрез за борт и пошел досматривать очередной сон.

И все бы хорошо, да только обрез точнехонько накрыл катер и проверяющих. Соляра, конечно же, разлилась не только по членам высокой комиссии, но и по причине высокой текучести добралась до машинного отделения. Тут-то и началась настоящая борьба с пожаром…

Говорят, что катер все-таки спасти удалось. Но это совершенно другая история.

Заход

«ГС-12», собрат нашей «Линзы», только черноморец, проходил мимо испанского порта Рота. В Роте базировались америкосовские атомоходы.

Спустили за борт беседку[38], пририсовали к бортовому номеру горизонтальную палочку, так что получилось «ГС-12», подняли на гафеле[39] «Правь, Британия, морями» из международного флажного семафора и по-наглому вошли в порт.

Спокойно прошли вдоль всех причалов, все щелкали, снимали…

И так же спокойно вышли из порта.

А когда пленки проявили – бывает же такое! – выяснилось, что ни черта не получилось.

Спасибо разгильдяю-коку. Он, несмотря на строжайший запрет, вышел на верхнюю палубу и нащелкал целую пленку своей старенькой «Сменой». Для дембельского альбома.

Пленку у кока, конечно же, отобрали для передачи высокому начальству. Взамен кок получил 10 суток отпуска.

А что делать с кэпом, нарушившим все возможные и невозможные инструкции, в штабе флота долго решали. За ценную информацию его, конечно же, следовало поощрить. А вот за незаконный вход в чужие терводы полагалось с должности-то снять.

В итоге мудро рассудили, что лучшее поощрение – это снятие ранее наложенного взыскания.

Так и сделали.

Шустрый старлей[40]

Главком ВМФ СССР Сергей Георгиевич Горшков (на флоте его звали Горшок, в том числе и из-за маленького роста, но при этом уважали) командовал советским Военно-морским флотом чуть ли не 30 лет. То есть 30 лет без одного годка. С 1956 по 1985 год.

Естественно, с его именем связано немало легенд и реальных историй.

Оставив легенды беллетристам, расскажу пару историй.

Базовый тральщик. Кто служил, знает, что это. Четыре офицера на весь пароход. Как правило, все не старше старлея. Иногда командир – капитан-лейтенант.

Впрочем, не в этом дело. А в том, что на базовом тральщике командир БЧ-1 (штурманской боевой части), начальник РТС (радиотехнической службы) и командир БЧ-4 (боевой части связи) суть лицо единое. И постов у него, как блох у бобика дворового. А при проверке все посты должен бычок[41] представлять.

Так что когда главком зашел в рубку гидроакустиков, его там ждал наодеколоненный и наглаженный лейтенантик. Представился, доложил. Мол, на вверенном мне посту все нормалек.

Главком пожал лейтенанту руку. И вышел. Пока он шел на ГКП, лейтенант обежал ростры[42] и уже ждал адмирала в рубке. Представился, доложил. Главком удивился, опять пожал руку.

И спустился вниз. Зашел в радиорубку и… естественно, опять встретил того же самого лейтенанта. С тем же самым докладом.

И, опять-таки пожав тому руку, заметил:

– Ну и шустрый ты, лейтенант.

И клеркам через плечо:

– За такую шустрость надо старлеев давать.

Приказ из Москвы на новую звездочку пришел через неделю.

Стратегический бомбардировщик проекта «Баклан»

Баклан – это такая чайка. Только побольше. Если честно, бакланов я не люблю. Нет, я их люблю как разновидность чаек (хотя в орнитологии я не силен, может, это и не чайка вовсе), ну, тех самых, что являются якобы «душами погибших моряков» и сопровождают корабли, напоминая нам о тех, «кого море забрало навсегда». Хотя, как известно, бакланы за нами летят ради объедков, которые кок время от времени выбрасывает за борт на благо морской экологии.

Когда капитан 1 ранга Владимир Петрович Тутянин из технического управления флота прибыл к нам на корабль с очередной проверкой, механик наш как раз из отпуска прибыл. И, естественно, маслопупов своих в меридиан[43] привести не успел. Так что соляра под пайолами[44] светилась всеми цветами радуги. И везде. А если учесть, что «Линзе» нашей было десятка два с небольшим, а рассчитан был сейнер на обслуживание опытными рыбаками, а не на золотые ручки нашего среднеазиатского матросика, текло в машинном отовсюду. Как у лихого матросика после посещения блудной леди.

В общем, впаяли меху, как говорится, выше ватерлинии[45]. Так, что захлебнуться можно было. Сам Тутянин из трюмного полумрака вылез на палубу злой, словно ему месяц звание придерживали. И, сверля меха воспаленными от недопоя очами, долго что-то ему гундосил на юте.

«Линза» наша, непонятно каким чудом пару десятков лет назад превратившаяся из задрипанного судна в боевой корабль (и не простой, а корабль радиотехнической разведки), к стенке была пришвартована кормушкой. И стояла чуть поодаль от соседних бортов. В естественном окружении пятен солярки, фекальных разводов и прочей плавучей гадости, ярко поблескивающей в лучах июньского солнышка.

Мех, получивший последнюю дозу удовольствия, уже довел проверяющего к трапу, когда на ют спикировал баклан и без всякого свиста и прочих шумовых эффектов произвел точечное бомбометание. Более чем успешное, потому что какнула птичка прямо на белоснежную фуражку капитана 1 ранга Тутянина!

Вы знаете, что такое бакланье дерьмо? Я уж не ведаю, что жрет эта птичка и как эту самую пищу переваривает, но достоверно известно, что свежеокрашенную корабельную поверхность это самое дерьмо разъедает даже не до сурика – до железа. Причем в считанные минуты. Что уж говорить о шелковом верхе фураньки Тутянина. Из белоснежной фуражка стала зеленой.

Несчастный мех под гневные матерные вопли несчастного проверяющего схватил сей предмет гордости каждого уважающего себя офицера и шнуриком понесся в умывальник, надеясь смыть бакланье наследство.

Все 10 минут, что он занимался стиркой, капраз[46] Тутянин, не сошедши с места, издавал гнусные вопли, слышимые, похоже, далеко за пределами нашей акватории. Это извержение не остановилось и тогда, когда механик доставил доблестному представителю техупра то, что осталось от его фуражки.

К несчастью, в тот самый момент, когда баклан затмил своими широкими крыльями бледное балтийское солнце, боцман решил переставить сходню[47]. Пока механик и его высокий гость обсуждали – на повышенных тонах – перспективы «корабля, где все через жопу и даже бакланы – засранцы», первое действие процесса по передислокации сходни на новое место уже началось. Но так как на флоте сразу и просто так ничего не делается, успели только сдвинуть один из опорных углов сходни. Последняя приняла несколько неустойчивое положение. Тут, как всегда, одного из моряков куда-то вызвали, остальные стали ждать его возвращения – сходни-то у нас, чай, не из дюраля.

А капитан 1 ранга Тутянин ждать не стал. С воплем: «Не корабль, а хрен знает что, вы, механик, у меня получите актик о проверке, да такой, что жить не захочется!!!» – наш герой смело ступил на сходню. Баланс нарушился. Сходня зашаталась и, не выдержав посягательства, рухнула в воду. Вслед за ней туда же рухнул Тутянин.

Штормит…

Командир дивизиона тральщиков Вася Рыба в своем комдивовском кабинете с начштаба пьют шило. Хорошо им.

Вася налился, как рак, красный весь, глаза, по обыкновению, навыкате.

Благодать. Вася сегодня старший в бригаде. Начштаба же пришел с вечерней проверкой. Они с Рыбой уже проехались по бригаде на «газике», особых чепух[48] не обнаружили и решили расслабиться.

Имеют право. В конце концов суббота.

Когда уговорили вторую, задребезжал телефон. Оперативный, чтоб ему сдохнуть.

Вася глубоко вдохнул, выдохнул, налаживая сбитое от перепоя дыхание, и взял трубку.

– Товарищ капитан 2 ранга, вам срочно выйти в море на дежурном «Малахите». Приказ командира Лиепайской базы…

«Малахит» – речной тральщик. Этакая пластмассовая посудина, именуемая в просторечии мыльницей, тонн на 50 водоизмещением. К тому же почти плоскодонка – за борт плюнешь, уже качает балла на три.

Но сегодня море спокойно. Полный штиль, ни ветерка, как назло. А в душе штормит, душа требует продолжения банкета.

– Какое море, – хрипит Рыба в трубку, – там же штормяга дикая! Вы что, очумели, у меня же не крейсер, а мыльница…

– А у нас тут ни ветерка, – скрипит в ответ телефонная трубка.

– Так вы в штабе, а я в дивизионе. Тут такая ветрюга, так завывает, что тральщики от стенки отрывает. Я даже дал команду дополнительные швартовы завести.

Оперативный в недоумении. Он, конечно, не на причале базируется, но все равно не более чем в километре от воды. У него за окном деревья, он смотрит на кроны, листочки не шевелятся…

– Не верите? – возмущается Вася. – А я сейчас трубочку-то к форточке поднесу, сами убедитесь…

Он протягивает телефон к начштаба, и тот тихонечко, вытянув пухлые губы трубочкой, с нарастающей громкостью свистит в мембрану, временами переходя на завывание.

Оперативный немеет. Минуту-другую он слушает этот вой, потом принимает решение:

– Хорошо, товарищ капитан 2 ранга. Я запрошу прогноз погоды и попрошу базу дать отбой. Я вам перезвоню…

Вася с улыбкой кладет трубку:

– Наливай, Вовчик. Полчаса у нас есть.

Мы драили, драили и додраились

Что такое крейсер проекта 68-бис, известно каждому моряку советских времен. Впечатляет. Особенно если по годам службы он на издохе.

А тут главком нагрянул. Как всегда, «неожиданно». Посему недели за две на крейсере все начали вылизывать. В первую очередь, понятное дело, гальюны. Задраили их, а для морячков на стенке времянку соорудили.

За полчаса до появления на корабле высокого гостя гальюны открыли. Строго-настрого приказав никому там не появляться. Под страхом 10-суточного ареста. Оно и понятно – на носовой гальюн ответственный за этот объект приборки командир БЧ-5 капитан-лейтенант Витя Сироткин не пожалел даже флакона «Тройного». Так что благоухало там, как в приличном борделе.

Горшок, как было известно, к проверке гальюнов питал особую страсть.

Вот и посетил носовой. Зашел, повел носом, принюхался, засомневался.

И говорит:

– Все понятно. Тут у вас две недели драили, никого не пускали…

Сироткин неуверенно:

– Никак нет, товарищ адмирал флота Советского Союза… Ежедневно пользуемся…

Горшков самоуверенно:

– Ты мне, друг, не свисти… Что я, на кораблях не служил?

И ногой по дверце кабинки. Та открывается, и… перед изумленным главкомом… в позе орла доблестный наш морячок. Не вытерпел, видно.

– Да, – только и нашелся что сказать главком, – действительно. Чу-де-са…

Юра Ганин

Утро для помощника командира гидрографического судна «Редуктор» Юры Ганина началось обычно. Быстро ополоснув небритую физиономию, Юра выгнал моряков на физзарядку.

Когда моряки уже пробежали законные свои пару кругов вокруг заводских корпусов («Редуктор» ремонтировал главный двигатель), старший лейтенант Ганин соизволил выбраться на палубу. Морячки под командой боцмана уже перешли к выполнению гимнастического комплекса № 1.

Почесывая волосатую грудь, помощник лениво наблюдал за происходящим.

Как и личный состав гидрографа, Юра ждал завтрака – единственного отрадного момента за все утро. Спать уже не хотелось, но и проявлять излишнее служебное рвение особого желания не было. Посему Юра снисходительно отнесся к тому факту, что кое-кто из годков[49] выбежал на физзарядку не в тяжеленных гадах[50], а в кроссовках и даже тапочках.

Словом, у Юры было неплохое настроение. И не надо было его портить…

А ведь «спортили песню». И не кто-нибудь, а начальник ОУС (отдела устройства службы) Балтийской базы. Некий капитан 2 ранга, надумавший проверить порядок на кораблях, стоящих в заводском ремонте. Этот капдва подошел к борту «Редуктора» как раз в тот момент, когда время зарядки было на исходе.

Морячки уже потопали по сходне на борт судна, когда раздался начальственный голос оусовца:

– Кто старший на этом корабле?

Юра глянул на стоящего на стенке офицера.

– Ну, я.

– Что значит – я?! – взвился капдва. – Вы что, товарищ старший лейтенант, представляться не умеете?

Тут надо заметить, что по особому статусу кораблей радиотехнической разведки на их борт из начальников военно-морской базы имел право подниматься только ее командир. Так что разговор велся, как говорится, через леера[51]. Спуститься на стенку Юра, конечно же, не счел возможным.

– А ты кто такой? – задал он встречный вопрос.

Капдва, задохнувшись от столь явного нарушения субординации, вымолвил уже потише:

– Я-то? Я – начальник ОУС базы!

– Ну и пошел ты в жопу!

После чего с чувством исполненного долга Юра отправился в кают-компанию.

По пути заскочил в рубку дежурного и набрал номер оперативного базы:

– Докладывает старший лейтенант Ганин, помощник командира гидрографического судна «Редуктор». Товарищ капитан 1 ранга! Тут на корабль какой-то пьяный капитан 2 ранга пытался прорваться…

Вечером Юру вызвал к себе командир базы. Вице-адмирал Касымбеков.

В кабинете адмирала сидели все тот же оусовец и начпо базы.

– Ганин, – начал адмирал, – вы это что себе позволяете? Как вы могли оскорбить старшего офицера?

Юра широко раскрыл глаза:

– Я? Оскорбил? Старшего офицера?

Оусовец вздрогнул:

– Вы хотите сказать, что ничего не было?

– Так что, товарищ капитан 2 ранга, я вас куда-то послал?

– Да…

– А кто-нибудь слышал?

– Нет.

Юра повернулся к Касымбекову и развел руками:

– Вот видите…

Родственные души

Мичман Витя Лапшин с ПКЗ-49 (плавказармы) больше всего на свете любил шило и свой велосипед. Шило он потреблял, а велик холил и лелеял.

Дабы любимое средство передвижения не угнали, под сиденье Витя установил взрывпакет. Присобачил к нему детонатор электрический, а провод вывел к динамику, что на переднем колесе устанавливается. И с чистой совестью оставлял велик на палубе ПКЗ. Мол, если кто и уедет, то недалеко. И без, простите, яиц.

Все друзья-мичмана об этом знали. И по давней флотской традиции решили пошутить.

Когда Витя собрался отъехать на обед и уже отсоединил динамик от колеса, его, как говорится, заболтали и втихаря опять динамик к колесу подключили.

В общем, отъехал Витя пяток метров и доехал до… гарнизонного госпиталя. Яйца, правда, простите за интимную подробность, остались целы, а задницу обожгло прилично. И потому лежал он в хирургии, в палате, на животе.

Комдив подплава капраз Науменко по кличке Чапай, прозванный так за привычку рубить сплеча, не особенно вникая в суть дела, устроил мичманам разнос. Построил их, родимых, и вдул по первое число.

Орал:

– Кретины! Ну и шутки у вас, идиоты! Это же додуматься надо – подорвать живого человека, уложить мичмана на госпитальную койку!

И т. д. и т. п.

Раздав каждой твари по паре выговоров, Чапай со спокойной совестью отправился домой.

Заметим для полноты картинки, что днем ранее комдив принес домой так называемую регенерацию – очень едкую химическую штуку, используемую на лодках для получения кислорода. Регенерация эта, между прочим, вещь опасная. Взрывается, как динамит. Но не сама по себе, а растворенная в воде. Зато прекрасно чистит унитаз.

Жена этим дома и занималась. Довела унитаз до полной белизны. Вот только водой смыть химию забыла.

Что такое полный кайф для пришедшего со службы офицера? Сесть на толчок, взять в руки «Советский спорт» и закурить. Это Чапай и сделал. А покуривши, чуть раздвинул волосатые ноги и бросил чинарик между них.

Вылетел из гальюна он вместе с дверью.

И попал в ту же палату, где уже лежал Витя Лапшин. В той же позе.

Поговорили

Николай Сергеевич Майков – в недавнем прошлом начпо 118-й бригады ОВРа в Риге. Напакостив всем, кому мог, ушел на повышение – секретарем парткомиссии Балтийского флота. Звонит из Калининграда в тыл бригады.

Трубку снимает и.о. начальника тыла Серега Лукшич, тогда еще капитан 3 ранга, уже ждущий приказа о повышении – Серега очень хочет стать начальником тыла.

– Сергей Юркович, – в голосе бывшего начпо просительные нотки, – вы не могли бы мне выделить «КамАЗ», перевезти вещички из Риги в Калининград?

Юркович, тогда еще не закодированный и оттого весьма похмельный:

– Николай Сергеевич, вы приехали в Ригу пару лет назад с одним чемоданом. А уже вывезли два «КамАЗа»… И еще один просите.

Даже через 400 километров ощущается, что у секретаря флотской парткомиссии – этой «красной гильотины перестройки» – взмокла сократовская лысина.

Через минуту, судя по всему, спазмы отпустили, и Николай Сергеевич глаголет с придыханием, в котором слышится что-то похожее на возмущение:

– Так вы что, Сергей Юркович, хотите сказать, что я вор?!

– Нет, Николай Сергеевич, я хочу сказать только то, что я сказал…

Лукшич вешает трубку. Начальником тыла его назначают только после увольнения Майкова в запас. А не хрен так шутить, Сергей Юркович!

Невозвращенец

Каждый служивший на флоте в благословенные брежние времена, знает, что стать офицером нелегко. Мало того, что надо поступить в военно-морское училище (при том-то конкурсе!), надо было умудриться не вылететь из бурсы за плохую учебу, пьянство, аморалку, свыкнуться с флотским дебилизмом и муштрой, научиться сперва выполнять приказание, а потом думать и т. д. и т. п.

Но еще сложнее с флота уйти. Даже по дискредитации. Это вам не нынешние времена: повздорил с командиром – и в два счета контракт расторгнут. Ты без пенсии, но свободен.

В прежние-то годы за тебя боролись комсомольская и партийная организации, а твоя служебная карточка должна была быть испещрена всевозможными взысканиями – от банального выговора до энэсэс от командующего флотом… Плюс как минимум три суда офицерской чести. А офицерство не любит, когда его покидают. Посему вечно берет на поруки заблудшую флотскую овцу, невзирая на стенания начальства, которому все осточертело.

А сколько бумаг надо было написать, чтобы избавиться от какого-нибудь старлея, пропившего все и вся, включая ту самую офицерскую честь!

Находились умельцы, преодолевавшие рогатки и препоны царской цензуры.

Старший лейтенант Ковтунов Витя с детства не брал в рот спиртного и не курил. Даже строгая Фрунзенская бурса не приучила его к алкоголю и табаку. Поэтому, когда юный штурман очень старого тихоокеанского корвета решил с флота смыться, перед ним встала более чем серьезная проблема.

Но Витя с ней справился. В течение нескольких месяцев он не выходил на свой боевой пост по учебной тревоге. Доставал заветную канистрочку с шилом или припасенную заранее бутылку водочки, полоскал отравой горло и обильно расплескивал драгоценное зелье по каюте.

Кэп, не получивший доклада с боевого поста, разъяренный подобным блинством, влетал в Витину каюту и обнаруживал пьяного в сиську старшего лейтенанта Ковтунова, дрыхнувшего на койке. В каюте стоял запах шила. Свеженького.

Витю драли нещадно, но не более.

Через три месяца Витя пришел к командиру:

– Товарищ командир, не могу больше, чувствую, что погибаю! Разрешите убыть для лечения от алкоголизма?

Кэп – ну что ему делать? – разрешил.

В лечебнице для алкоголиков Витю проверили на рвотный рефлекс. Не берет, гад! Попробовали еще раз. Опять никакого эффекта. Оно и понятно – организм-то у Вити чист, аки стеклышко, в нем в жизни и миллиграмма спиртного не было. Через месяц врачебно-лечебных мытарств доктора сдались.

– Неизлечим, – доложили кэпу.

На борт «корвета» Витя не вернулся. Комиссовали.

Мизера…

Не знаю, уж кто проектирует корабли, на которых наши мореманы бороздят просторы Мирового океана, но люди это душевные. Однозначно. Потому что каюты у нас спроектированы так, что шкаф обязательно расположен рядом с дверью.

Конечно, есть определенные неудобства: начинаешь одеваться, а тут в дверь моряк ломится с очередным идиотским вопросом. И бац тебя по корпусу железной дверью! А морячки у нас спокойно дверь открыть не могут – им обязательно дурную силушку надо приложить.

Впрочем, это мелочи. Удобств больше. Потому что под каждым шкафчиком расположен выдвигающийся ящик. И если его чуть-чуть выдвинуть, то дверь открыть невозможно. По крайней мере – полностью.

Особенно если на борту проверяющий. Пока один из присутствующих в каюте недовольным тоном громко бурчит: «Опять рундук вывалился!», второй успевает убрать со стола пузырь с шилом и спрятать скромный закусон.

Мы эту схему на «Линзе» отработали до мелочей. Ибо любимый наш замполит отряда Сергей Платонович Шпак шакалил по каютам почем зря. Ежечасно.

Собирались мы у дока. Вчетвером. Ваш покорный слуга, штурманец Леха Александров и Савелий Штангаров, хозяин каюты. Плюс «сожитель» дока по каюте Толя Базденков из ПрибВО[52].

«Пулю» писали.

Но как только в дверь ломился Платоныч, работали четко: штурманец как самый молодой с упомянутым бурчанием задвигал рундучок, а мы мигом убирали со стола лишнее. И когда Шпак попадал в каюту, на столе стояла шахматная доска, красовалась книга «Избранные партии Алехина», над всем этим с умным видом нависали мы вчетвером и, не обращая внимания на вошедшего, рассуждали:

– Не, Алехин тут не так ходил…

– Что значит – не так? Ты посмотри, вот же в книге его партия расписана…

И т. д.

Платоныч, потоптавшись, просил у дока «что-нибудь от головы», мол, разболелась. Понятное дело, причина ему нужна была, чтобы проверить, чем там господа офицеры занимаются.

Док выдавал Шпаку таблетку. Снотворного. Чтобы спал побольше и поменьше по кораблю шастал.

Иногда смеха ради вместо димедрола Платоныч получал пурген. Тогда в гальюне, расположенном за переборкой докторской каюты, долго раздавалось старательное сопение.

Мы его слышали, особенно когда мизер расписывали. Мизер – штука, которая требует тишины и сосредоточенности.

Голова у него, видите ли, болит! Конечно, болеть будет. От загадки: почему четыре офицера запираются в каюте на три-четыре часа, а когда выходят, оказываются совершенно трезвыми?

Подмена

Леша Савельев лихим был командиром. А командовал он «ПК-12» – противолодочным катером. Старым, как ботик Петра. Но в море катерок ходил.

А тут команда – «ПК-12» расконсервировать, а собрата его, такого же древнего, но стоящего в консервации, в строй ввести.

Посмотрел Леша на новую свою посудину, похолодел. На такой, конечно, в море выйти можно. Но вернуться – вряд ли.

Подогнал Леха это корыто, поставил рядом со своим и… поменял местами бортовые номера. А в назначенное время доложился: так и так, расконсервация произведена, замечаний нет, готов служить и даже могу выйти в море.

И вышел, и вернулся. Отработал все задачи, когда вдруг выяснилось, что дело нечисто. Катер-то новый, а аппаратура и механизмы на борту под старыми номерами.

Вызвали Лешу на ковер, отфачили, как полагается. Пинком под зад из адмиральского кабинета вышвырнули. И думают, что с ним делать. Под трибунал сразу же или на парткомиссию сперва?

Первым додумался начпо.

– Под трибунал, конечно, можно, – говорит он адмиралу, – вот только после него и нас туда потащат.

Тут и до адмирала дошло. Дал тот команду «флажкам»[53] дело это похерить. А Леху к нам в дивизион тральщиков перевели.

На повышение.

Карьера

Карьера кавторанга[54] Шуры Печени (Печень – это не кличка, это фамилия такая) – идеально-образцовый показатель возможности служебного роста на флоте.

Как он умудрился при своей дуболомости окончить училище – вопрос отдельный. Но на флот, как все мы, пришел лейтенантом. Командиром группы на подводный ракетоносный крейсер. В БЧ-2 (ракетно-артиллерийскую боевую часть).

Через годик службы нагрянули главкомовские стрельбы. А бычок артиллерийский, как назло, в отпуске. Понятное дело, стрелять пришлось дивизионному артиллёру[55]. Он и запулил ракету куда положено более чем успешно.

Но доложили во избежание неприятностей, что стрелял Шурик. Отдел кадров среагировал, как всегда, оперативно. И Шура Печень стал помощником командира.

Матросики прибалдели. И стали развлекаться.

Звякнут из второго отсека по «Каштану»[56] в центральный[57] и доложат, что у них насос из строя вышел, так они его, мол, в третий отдали.

Шура реагирует:

– Третий, мать вашу, вы зачем насос забрали?

Насос тонн эдак на семь тянет.

В третьем недоумевают:

– Какой насос? Вы что, с ума сошли?

Встревает командир.

Уже без «Каштана»:

– Печень, радость моя, сними шапку! Думать мешает!

Ну да ладно.

Как всегда, пришла пора кого-то на классы отправлять. Понятно же, что нужного на корабле офицера, будь он хоть семи пядей во лбу, пусть даже это второй Нахимов, на учебу – на целый год-то! – хрен кто отпустит. А кто не нужен? Шурик! Вот ему и пишут отличные, как говорится, референции.

И Шура едет на классы.

И возвращается по закону подлости на ту же лодку. Правда, уже старпомом. Кэп скрежещет зубами, но поздно пить боржоми, когда желудка нет.

Проходят годы.

Шуре пора бы и капдва получить. Да не тянет. Только через командирский труп.

Тут кэп в отпуск намылился. И, к счастью, трем литюхам[58] пришла пора старлеями стать.

Вызывает кэп Шуру:

– Печень, значит, так: три представления я отправил. Но вот тебе на всякий случай три чистых бланка с секретной печатью. Если представления вернут – ты этих кадровиков-бюрократов знаешь, – заполнишь и отправишь. И подпись тут моя стоит.

Только кэп на берег, хватает Шура те самые бланки и один на себя заполняет. На 2 ранга. Благо комбриг в отпуске, а нач-штаба, за него который, ситуацию еще не просек. Он новичок в бригаде.

В общем, возвращается кэп из отпуска, а его встречает капитан 2 ранга Печень Александр Иванович.

Так и так, честь имею.

Кэп:

– Не понял, Печень?!

– Дык, товарищ командир, срок-то у меня вышел…

Вот так и делается карьера по-флотски.

Праздник

Лейтенант Носуля в отдельных, но довольно частых случаях позволял себе применять лексику, явно не предназначенную для женских ушей. По мнению Валерия Алексеевича, использование колоритных выражений придавало ему вес в глазах подчиненных. Что ж, молодости свойственно ошибаться.

В один из ярко-солнечных весенних дней, когда в воздухе истомно пахнет почками и хочется бежать из железных тисков корабля куда-нибудь поближе к дикой природе, крейсер праздновал день рождения. Военный корабль, как известно, рождается дважды. Первый раз – когда сходит со стапелей судостроительного завода. Второй – когда на гафеле[59] корабля впервые поднимается военно-морской флаг и тем самым утверждается принадлежность корабля к военно-морским силам страны. Очередную годовщину поднятия на крейсере флага и отмечал экипаж.

Торжественное построение, поздравления, радостные мотивы духового оркестра, праздничный обед…

Оживление внесла группа мюзик-холла, прибывшая поздравить моряков и давшая задорный концерт на юте, – в основном молодые длинноногие девчата. Экипаж отнесся доброжелательно, долго аплодировал и требовал исполнения на бис.

Но в целом все было обычно.

Необычность же празднику придал лейтенант Носуля, сам того не желая.

После концерта согласно законам флотского гостеприимства артисты, а точнее, артистки были приглашены в кают-компанию отведать знаменитого флотского борща, не менее знаменитого компота и, конечно же, весьма популярного на флоте и за его пределами коктейля, состоящего из флотского спирта, слегка разбавленного водой.

Увы, лейтенант Носуля чувствовал себя лишним на этом маленьком семейном торжестве. И были тому веские причины. Во-первых, Валерий являлся заведующим кают-компанией, а эта очень ответственная должность, достающаяся, как правило, самым молодым офицерам, не позволяла ему расслабиться. Во-вторых, командир корабля, проявляя праздничный демократизм, позволил себе откушать за общим столом и сел рядом с Носулей, а присутствие грозного каперанга донельзя смущало молодого офицера. И в-третьих, через несколько часов Валере предстояло заступить на самую нудную на корабле вахту – командиром вахтенного поста на юте, а значит, нельзя было попробовать и капли расслабляющего напитка.

И вот командир, привлекая всеобщее внимание, постучал ножом по хрустальному тонкостенному бокалу. Мелодичный звон пресек разговоры.

Воцарилась уважительная тишина.

В этот торжественный момент в динамике громкоговорящей связи, расположенном в центре кают-компании, что-то щелкнуло, и присутствующие услышали слова, которые в приличном обществе не произносят.

Командир, сохраняя самообладание, мгновенно оценил ситуацию: очевидно, два моряка-разгильдяя, по которым давно плачет гауптвахта, балуясь в рубке дежурного, случайно включили боевую трансляцию и мирно матерят друг друга. Боевую трансляцию отключить из кают-компании невозможно.

И командир легонько ткнул сидящего рядом Носулю локтем в бок: «Давай, лейтенант!»

Осознавая всю тяжесть и ответственность поручения, лейтенант Носуля выскочил из-за стола и вылетел на шкафут[60].

Крейсер – корабль не маленький. Из носа в корму – не один десяток шагов отмахать надо. Но Валерий летел, как Борзов на олимпийской стометровке. Он рассчитал все: каждый шаг, каждый поворот, стремясь сэкономить драгоценные секунды. А то черт знает, что они там наговорят, эти обалдуи…

Не рассчитал Валерий Носуля только одного – пока он бежал, эти самые кандидаты на губу сообразили, что к чему, и возвратили тумблер включения боевой трансляции в исходное положение!

Тяжело дыша, Валера ворвался в рубку дежурного, растолкал испуганных моряков и, не глядя (время-то дорого!), щелкнул тумблером:

– Вы что, моряки, охренели?! Да там полная кают-компания блядей сидит, а вы!

Через пару минут с приятным чувством исполненного долга лейтенант Носуля вернулся в кают-компанию и негромко доложил командиру:

– Все исполнил в лучшем виде, товарищ капитан 1 ранга…

Командир отложил в сторону вилку:

– Мы слышали…

Дружба!

На востоке нашей необъятной державы морские рубежи Родины охраняет Тихоокеанский флот. Короче – ТОФ. В общем, тот еще флот. И служат там те еще мореманы.

Капитан 3 ранга Коля Булгаков командовал морским тральщиком 254-го проекта. Бороздили тогда морские просторы такие корабли.

Командиром Коля был лихим, даже чересчур. За что получил прозвище Адмирал Дрейк. Был в давние времена такой пират, ставший впоследствии то ли пэром, то ли сэром Англии. И, как это порой случается при выполнении служебных обязанностей вдали от начальства и семьи, Коля был не без маленького греха, известного как страсть к зеленому змию.

И вот тралец выгнали в моря. На охрану упомянутых рубежей. Было это в дни, когда в некоей стране, где, как утверждают ее аборигены, восходит солнце, справляли в очередной раз «дни северных территорий». Страну я не называю, чтобы не вызвать непредвиденных дипломатических осложнений. Умный догадается, а дураку и знать незачем.

Так вот эти самые гнусные самураи, считая часть исконно русских камней своими, выходили в это время на утлых своих суденышках, именуемых джонками, в море. И картинка получалась такая.

Наш героический морской тральщик курсирует в морском пространстве, а вокруг него десятки, сотни джонок, порхающих там и сям, словно бабочки над полем. Столпотворение почти вавилонское. Того и гляди, кого-то утопишь, если дашь чуть больший ход. И в дрейф лечь невозможно, потому что косоглазые друзья так и норовят взобраться на борт тральца.

Коля-Дрейк, видя такое дело, все-таки ход дал. И оборотиков добавил. А так как 254-й ход набирает быстро и незаметно, маневр получился весьма удачным. Пара джонок увернуться от форштевня успела, а одна была распорота пополам, как скорлупка яичная. Рыбачки, минуту назад мечтавшие вернуть «стране восходящего солнца» Кунашир и Шикотан, начали мечтать о том, как бы не утонуть. Потому что, как ни хватайся за плакатики с яркими иероглифами, плавучести они не прибавляют.

Коля-Дрейк, отдадим ему должное, несмотря на подпитие, не растерялся. Сыграл «Человек за бортом!» и вытащил на палубу полуутопленников. Собратья по оружию им, кстати, помочь не спешили.

Когда борцов за рiдну землю вытащили на борт Колиного «корвета», Дрейк задумался. Потому что получилось ЧП с оттенком международного скандала. А скандалы Коля не любил.

Пришлось дать радио на базу. Там от сюрприза, естественно, несколько обалдели, а так как главное на флоте – вовремя доложить и прояснить ситуацию, выслали в район инцидента катерок с высоким штабным начальством.

Пока катерок шел в точку встречи, Дрейк решил выяснить отношения с хозяином джонки. Который по-русски говорить не умел. К тому же начал подозрительно почихивать и покашливать. Коле пришлось самурая подлечить, для чего из сейфа был извлечен командирский запас.

Через пару часов катер с комиссией пришвартовался к тральщику.

Не слушая сбивчивый доклад вахтенного офицера, председатель комиссии – худощавый энергичный капраз – стремительно зашагал в каюту командира.

Остальные проверяющие не отставали от шефа.

Капраз на мгновение замер у двери каюты и резко толкнул дверь. Последняя открылась, и взору комиссии предстала незабываемая мизансцена.

Дрейк, обняв иноземца за худенькие плечи, зычно распевал: «В этот день решили самураи…» Капитан джонки старательно ему подпевал. На столе высилась здоровенная бутыль спирта. Командирский сейф был раскрыт на полную катушку. Из его чрева торчала рукоятка «макарова» и виднелись корешки каких-то документов.

Дрейк поднял осоловелые глаза на прибывших и, с трудом ворочая языком, произнес единственное иностранное слово, выученное за долгие годы школы и дальнейшей жизни:

– Фройндшафт…

Через месяц капитан-лейтенант Николай Булгаков командовал базовым тральщиком типа «Машка». В тмутаракани орденоносного Тихоокеанского флота под названием Тимофеевка.

Правда, и там он продержался недолго. Обладая поистине лошадиным здоровьем (Коля купался в море с апреля по ноябрь – это на ТОФе!), Дрейк считал, что таковыми должны быть и подчиненные. Посему подданные в его корабельном царстве ходили полураздетыми и полуобутыми, в дырявых гадах и рванье под стать пиратским одеяниям.

Как-то на Колину «Машку» нагрянула очередная комиссия. Устроили, как принято, строевой смотр. Дрейк вывел своих, построил. Вид у морячков, конечно же, был ужасающий. Зато какой моральный настрой! Высочайшего уровня!

Обалдевшие проверяющие, переходя в строю от матросика к матросику, слышали от оборванцев в погонах только молодецки-бодрое:

– Матрос Пупкин. Сыт, обут, служба на флоте нравится. Готов остаться на сверхсрочную!

Терпение высокого начальства лопнуло. Колю дембельнули. Теперь он лоцман где-то на Днепре.

Ночь любви

Капитан морского буксира Витя Соколов волею флотского начальства попал на некий остров Курильской гряды. Естественно, вместе со своим «корветом». Остров был заселен в основном современными каторжанками, то бишь невольными поселенками, отбывающими трудовую повинность под лозунгом «На свободу с чистой совестью!».

Каторжанок было с избытком, а лиц мужеского пола на сей частичке не отданной японцам земли явно недоставало.

Этим обстоятельством изголодавшийся по женскому телу и теплу Витя и решил воспользоваться. Благо на сей случай у него всегда имелась в НЗ канистрочка спирта.

В общаге в присутствии трех не менее изголодавшихся и еще более непритязательных дамочек капитан Витя поднял первый тост за дам. Потом второй. Потом считать перестали…

Через полчаса уставший от морских страданий капитан не был способен обогреть даже одну девицу, не говоря уже о трех. Девицы же, настроившиеся на полную любви ночь, простить подобного вандализма не смогли.

В общем, когда Витя поутру проснулся, девицы уже вышли на работу.

Наш славный мореман, сладко потягиваясь и ощущая дикую сухость во рту, глянул на часы и понял, что и ему пора бы на пароход.

Витя, с удивлением обнаруживший, что лежит абсолютно голым, приподнялся со скрипучей койки. Что-то резкой болью отдалось внизу живота.

– Аппендикс! – перепугался Витя, опустил очи и замер.

На его мужском достоинстве, у самого, заметим, основания, захватив и известные мешочки, висел амбарный замок ужасающих размеров. Разумеется, закрытый и, естественно, без ключа.

К тому времени помощник капитана уже час как разыскивал своего кэпа – дали команду выйти в море. Еще через час поиски завершились успехом. В стареньком сарае, переоборудованном под слесарную мастерскую, помощник обнаружил Витю.

Доблестный гусар-перехватчик в немыслимо раскоряченной позе и без штанов восседал на столе. В стареньких тисках был крепко зажат тот самый амбарный замок, толстую дужку которого пытался перепилить ножовкой по металлу один из матросиков. Второй из чайника поливал холодной водой и Витино «хозяйство», и дужку замка.

На фоне скрипа и журчащей воды слышались тихие стоны страдальца от любви, время от времени прерываемые крепчайшими матюками.

Через два часа работы Витю на руках донесли до буксира, усадили в командирское кресло в ходовой рубке и дали в руки трубку «Каштана». И тут, включив палубную трансляцию, Витя сказал все, что он думает об упомянутом острове, его блядском населении, флотских штабистах, его сюда пославших, и о многом-многом другом.

Буксир уже вышел из островной бухточки и дал полный ход в родимый Владик, а скалистые берега еще долго пересказывали Витины излияния:

– Мать твою так, бабье хреново…

И т. д. в том же духе.

Заначка

Танечка Дронова, жена капитана 2 ранга, поддалась всеобщему увлечению – экономить на электроэнергии, вставляя в счетчик кусочек фотопленки. То есть, как говорил Райкин, борясь с электричеством с помощью правила буравчика.

Игорь Александрович Дронов, целый начштаба дивизиона консервации, придя домой, обнаружил пленку совершенно случайно.

И возмутился:

– Тебе не стыдно, Татьяна? Я что, мало зарабатываю? Будем еще на копейках экономить? Убирай эту хреновину к черту!

– Подумаешь, – заявила супруга разгневанному мужу, – а чем мы хуже других? Зима все-таки, у меня грелка корабельная в комнате, знаешь, как она киловатты жрет?

Дронов не стал спорить. Настоящие мореманы, как известно из книг Виктора Конецкого, никогда не спорят с патрулями и женами.

Но на следующий день Дронов зашел в кочегарку к дяде Жене, истопнику бригадной котельной.

– Дядя Женя, – сказал Дронов, – на поллитру хочешь заработать?

– И на поллитру хочу, а на две еще лучше, – ответил старик, подтверждая тем самым извечную истину, что мудрость приходит с годами.

– Тогда завтра зайди ко мне домой…

Вечером дядя Женя в чистенькой спецовке позвонил в квартиру начштаба.

Открыла супруга – Дронов был еще на службе.

– Энергонадзор, – строго представился дядя Женя, – проверка счетчиков.

И бросил взгляд на счетчик.

– Нарушаем, голубушка. Придется штраф платить. 100 рублей…

Через полчаса Игорь Александрович пришел домой. Посмотрел на счетчик. Фотопленки не было.

– А чего ты пленку убрала? – спросил Дронов у супруги.

– Да так, подумала, что ты, наверное, прав, дорогой, – ответила Танечка, – что мы будем мелочиться? Несолидно это.

Про штраф она ничего не сказала. Впрочем, начштаба и так все знал. В кармане у него лежали 90 рэ заначки. Десятка была выдана дяде Жене.

Вполне заслуженно.

Астролог

Астрологические прогнозы нынче печатают практически все газеты. Что делать, журналисты – заложники читателей. Раз им нравится планировать жизнь в соответствии с расположением планет – прессе деваться некуда. Благо астрологов сегодня хватает. Даже с избытком.

Не избежала астрологического бума и газета Балтийского флота «Страж Балтики», в которой некогда служил автор этих строк. Гороскопы для знаков зодиака мы печатали ежедневно.

Так что когда в редакцию заскочил наш бывший сотрудник Ефим Семенович Найшулер, чтобы поведать о постигшем его горе – неожиданном крахе АО «МММ», куда коллега вложил все свои нехитрые сбережения, – заместитель редактора капитан 2 ранга Вова Бриц среагировал мгновенно:

– Постой-ка, Ефим. Ты в нашей газете проработал без малого три десятка лет. Надеюсь, и сейчас ее почитываешь…

– Что значит – почитываешь? – возмутился Найшулер. – Да я ежедневно ее от корки до корки…

– Тогда ты должен был, – опять остановил очередную жертву капитализации всей страны заместитель редактора, – и с нашими астрологическими прогнозами знакомиться. Давай проверим. Итак, ты вложил деньги в «МММ»…

– Четыре раза.

– Получил прибыль с акций только один раз. Этот день мы исключаем. А вот остальные… Называй нам числа, а я полистаю подшивку…

Стали листать. Удивительно, но звезды не врали! Во все перечисленные несчастным дни астролог категорически запрещал Овну (а именно под этим знаком родился майор запаса Найшулер) «заниматься денежными вкладами», «впутываться в коммерческие дела» и, наконец, «верить нереальным обещаниям».

Ефим окончательно пал духом:

– Надо же, а я на гороскопы даже внимания не обращал.

И, тихонько пошептывая: «Вот старый дурак…», Ефим Семенович ушел. А я, проработавший тогда в редакции пару месяцев, спросил заместителя редактора: что за астрологический салон поставляет нам эти прогнозы?

Мой собеседник рассмеялся:

– Да откуда у нищей флотской газетки деньги на астрологов? Эти прогнозы я сам пишу.

И, увидев недоумение в моих глазах, добавил:

– Делается это так. К примеру, я по гороскопу – Козерог, а жена моя – Скорпион. В субботу я планирую смотаться с другом на рыбалку, причем друг по гороскопу – Телец. И я пишу в прогнозе: «Козерогу во избежание домашних сцен лучше всего провести субботу вдали от семьи, где-нибудь на лоне природы. Лучше будет, если компанию ему составит Телец…» А далее для жены: «Скорпиону хорошо бы первый день выходных заняться домашними делами, в том числе стиркой. Если ваш партнер планирует провести этот день как-то иначе, не надо ему мешать. Все равно в этот день проку от него не будет…» Потом я даю нашу газету жене. А какая женщина пропустит мимо своего внимания астрологический прогноз! Ну а далее в том же духе: при необходимости ремонта машины, при покупке запчастей для нее, а иногда и при необходимости отметить в мужском кругу ту или иную дату… Да я теперь без гороскопа как без рук! А ты говоришь – астрологический салон…

Пристебался!

Пристебаться к флотскому офицеру – как два пальца об асфальт!

Достаточно проверить его документацию. А если офицер – политработник, у которого бумаг как собак нерезаных, столько накопать можно, такой отчет о проверке закатать, такой кайф от этой проверки словить, что… что… Нет, словами не передать. Ни за что!

Это прочувствовать надо. Капитан 2 ранга Агафонов проверял меня полдня. Не выходя из каюты. Как назло, за последний месяц на «Линзе» ни одного залета. Все в пределах суровой флотской нормы.

Посему Агафонов проверял мою документацию. Искал, сволочь, к чему бы пристебаться.

Трудно ему было. У меня протоколы партийных собраний писал мех, на партийстве сожравший не один десяток собак. А комсомольское хозяйство вел комсорг Шура Шибанов – шибко грамотный старшина 2 статьи, которого я полгода учил этому дятлевизму. К тому же у Шуры был такой красивый почерк, что протоколы выглядели образцово-показательными.

Я был спокоен.

А зря.

Доклад проверяющего на разборе в политотделе был кратким. И неожиданным. Особенно его концовка:

– На гидрографическом судне «Линза» замполит подменил живую работу с людьми написанием отчетной документации. Вывод: партийно-политическая работа ведется отвратительно. Оргвывод: строгий выговор.

Пристебался все-таки, сука…

Догадался

Капитан 1 ранга Лебедев – старший лектор Политуправы БФ. Прибыл на «Линзу» с проверкой. Копал меня, точнее – документацию, с утра и до обеда. К обеду выдохся.

Его скучающий взгляд упал на переборку. Там у меня в рамочке картина висела. «Иван Грозный убивает сына своего Ивана». Над койкой огромадная дыра была в пластике, так я ее репродукцией и прикрыл.

– У вас зачем это здесь, товарищ старший лейтенант?

Немею. Что же сказать-то? Не объяснять же, что в переборке дырка.

Сочиняю на ходу:

– Да я… как бы… люблю живопись. На досуге и сам пишу немного… Маслом… А Репин – это мой кумир, идеал, так сказать…

Но чувствую, не верит, гад.

И точно:

– Вы мне сказки не рассказывайте, товарищ замполит. Полагаю, вы вызываете к себе в каюту провинившегося матроса и говорите ему, что если он будет себя плохо вести, его постигнет такая же судьба…

И, заметьте, без тени юмора. Потому что дурак – это не отсутствие ума. Это такой ум.

ЧВС

Дом офицеров в Калининграде. Идет отчетно-выборная партийная конференция коммунистов Балтийского флота. В зале полторы тысячи лучших флотских штыков – отличники БП (боевой подготовки) и ПП (политической подготовки), передовики социалистического соревнования, лучшие специалисты и т. д. С докладом выступает ЧВС (член военного совета), начальник Политического управления БФ вице-адмирал Николай Шабликов.

Долго говорит. Все засыпать начали.

Тут адмирал плавно переходит к теме борьбы с пьянством и алкоголизмом на флоте. В рамках очередного постановления Политбюро ЦК КПСС.

Зал оживляется вместе с докладчиком. Потому что перечисляются все флотские алкоголики-залетчики, воинские части, где с зеленым змием плохо борются, имена командиров и замполитов, допустивших все эти безобразия, и пр. Адмирал устал, но речь продолжается. Язык у докладчика то ли утомился, то ли в горле пересохло, в общем, Шабликов хватает стоящий на трибуне графин и наливает в стакан чуть-чуть воды.

Здесь необходимо небольшое отступление. Всем на флоте известно, что чистый спирт желательно разбавлять водой. По годами отработанной технологии сначала в стакан по «марьин поясок» наливается спирт. (Тогда в моде были такие стаканчики, под конус, с пояском у донышка – мы этот поясок «марьиным» и называли.) Потом добавляет вода – по вкусу и силе духа выпивающего. Затем стакан накрывается ладонью, чтобы в ходе реакции напиток не потеплел. Схема отработана и всем на флоте известна.

И получается такая картина.

– В воинской части (следует номер) мичман (следует фамилия) нажрался до скотского состояния, вышел на палубу и стал учить личный состав… Это полное безобразие! С пьянством пора кончать!

Адмирал Шабликов берет графин и добавляет в стакан еще воды. После чего автоматически накрывает его ладонью.

В зале сначала громовая тишина. Через мгновение – гомерический хохот. Все всё поняли. Кроме адмирала.

Личным примером

Командующий ТОФом прибыл в Тимофеевку – полтысячи километров от Владивостока. То есть слишком далеко от цивилизации. Тут женсовет на него налетел. Мол, так и так, начальник тыла, супостат, ни черта не делает, в доме за нумером таким-то полный подвал, простите, дерьма, в доме и окрестностях дышать нечем.

Командующий, молча выслушав офицерских женок, стремительным шагом направился к злополучному зданию. От него действительно воняло.

Побледневший от предчувствия скорой вздрючки комбриг услужливо открыл перед командующим дверь подвала.

В подвале стояла вода. Выше колен. В воде плавало это самое, нехорошо пахнущее.

Адмирал поморщился. И шагнул в воду.

Прошел несколько метров и обернулся:

– А вы чего ждете, товарищи офицеры? Почему не сопровождаете командующего?

Все дружно шагнули в дерьмо.

Не спеша и обстоятельно командующий обошел подвал и выдал соответствующие замечания присутствующим. Как ни странно, в весьма мягкой форме. А потом, когда он в сопровождении почетного эскорта штабников и политотдельцев вышел на белый свет, у входа в подвал его ждал каплей-адъютант.

На одной руке у него висели чистенькие и отутюженные адмиральские брюки, а в другой он держал новые ботинки. С чистыми носками, кстати.

На глазах изумленной публики командующий переоделся. И потом полдня водил всю свою камарилью по гарнизону. Отлучиться для того, чтобы переодеться, никто не решился.

Наутро подвал был сухим.

Отлив

Стоим на рейде. Яшку бросили и балдеем. Вахтенный Вася Приютов на солнышке совсем расплылся, ждет конца вахты, об ужине мечтает.

Тут радио с берега. Мол, встречайте командира дивизии.

Встречайте – так встречайте. Вася доложил командиру, подсуетился, дал команду трап спустить. Спустили. Как раз к появлению на горизонте комдивовского катерка.

Катерок подошел, Вася в свисточек посвистел, все, кому положено, встали к борту. Катерок прилепился к трапу, адмирал поднял ножку, чтобы на нижнюю площадку трапа подняться.

Не получается, блин. Адмирал уже не мальчик, у него животик, званию соответствующий, а трап, мать его, высоко слишком. Он уж и так, и эдак, но «нэ лизэ, батьку», хоть убей.

Хорошо, рулевой на катерке сориентировался, подтолкнул адмирала в, простите, зад.

Поднялся комдив, кряхтит, старый пень. Злой, как сто чертей.

А тут Вася с докладом подлетает:

– Товарищ адмирал! – орет, как и положено, докладает, что, мол, все на борту в порядке.

Адмирал недослушал:

– Вольно.

И с ходу Васе:

– Лейтенант, почему трап так высоко?

Вася в ответ тоже с ходу, не задумываясь:

– Так ведь отлив, товарищ адмирал…

– А-а-а, понятно.

Прошел метров 10. Остановился. Доперло.

– Отлив, говоришь? 10 суток ареста!

Часть 3 Очень короткие байки

Начальник радиотехнического факультета Калининградской бурсы капитан 1 ранга Котт.

Звонит секретарше начальника училища:

– Танечка, адмирал на месте?

– Нет, с утра еще не был.

– Ну, так вы ему передайте, что звонил капитан 1 ранга Котт.

И после паузы:

– Запишите. Капитан 1 ранга Котт. Две «т» на конце.

Секретарша:

– А две «т» зачем?

– А чтоб тверже был…

* * *

Из статьи в газете Балтийского флота «Страж Балтики»:

«Поздно ночью в каюту замполита кто-то постучал.

Замполит оторвал усталые глаза от бумаг:

– Войдите.

В каюту зашел командир отделения радиометристов старшина 2 статьи Сидоров.

– Что у вас, товарищ старшина?

– Задумка есть, товарищ замполит, как отделение в отличные вывести.

И долго еще в каюте замполита не гас свет…»

* * *

Раннее утро. 10 минут до подъема флага.

В вагончике на стенке комдив (тот еще придурок!) проводит разбор субботне-воскресных полетов. В воздухе сладко-приторный дух перегара – командиры в выходные оттянулись на славу.

Комдив, глядя на собравшихся столь же мутными глазами:

– Мавзолевский, в субботу было оповещение. К вам два раза посылали оповестителя[61]. Вас не было…

Михалыч, приподнимаясь над столиком и задевая головой плафон:

– Так я, товарищ комдив, в лес ходил, по грибы.

– Какие грибы, Мавзолевский, на дворе декабрь?! – А я дурак, товарищ комдив, я не знаю!

* * *

Комдив Вася Красиков по прозвищу Рыба зашел к помощнику командира морского тральщика «Марсовый» Эрику Корженевскому перед обедом. Тралец уже готовился исполнить «цепочку в основную».

– Ну-с, старпом, – сказал Красиков, – давай для поднятия тонуса.

Эрик достал из сейфа канистру. И два стакана из шкафчика. Налил себе, как положено, по «марьин поясок» чистого спирту – как раз граммов на 50. И комдиву стал лить.

Горлышко у канистры узкое, шильцо льется медленно. Вот уже выше «марьиного пояска», вот уже полстакана, вот…

– Товарищ командир, – заволновался Эрик, – вам сколько лить-то?

– Ты что, старпом, краев не видишь?

* * *

Дима Бенеманский, командир БЧ-5 СКР (сторожевого корабля) «Туман», после швартовки сошел на берег. В вагончик штабной, дабы доложиться об успешном возвращении дивизионному механику.

Тем временем, как и положено, бравый электрик матрос Бердыев собрался было переходить с корабельного питания на береговое.

И полез в щит. Без перчаток резиновых и коврика. Под моросящим дождиком. Что и узрел возвращающийся на коробку механик. Сердце его не выдержало такого святотатства, и, проходя мимо Бердыева, Дима схватил его за шкирку и отшвырнул от щита. Спас, словом, от смерти. Правда, дав при этом мимоходом по скуластой азиатской физиономии.

В результате у Бердыева фингал под глазом, у Бенеманского «строгий выговор с занесением в учетную карточку».

Справедливость по-флотски.

* * *

Старший лейтенант Вова Суринов, закончив служебный день, пошел за приключениями в Камстигал. Камстигал – задворки Балтийска, самый отстойный район главной базы Балтийского флота. Бараки, непритязательные дамы, пьянь на каждом углу и т. п.

В итоге морду набили, деньги отобрали, документы не слишком трезвый, мягко говоря, Вовчик потерял. Получил пару фитилей (по служебной и партийной линиям).

Полгода сидел на борту, пока новые документы не оформили. Только их сделали, опять сдуру рванул в Камстигал – за приключеними.

Та же история. С фингалом, но без денег и документов.

Дошло дело до суда офицерской чести.

– Ну что, придурок, ты из этой истории какие-то выводы сделал?

– Да. Не надо ходить в Камстигал!

* * *

Зима 1983-го. Уходим на бээску[62]. Начальство пришло проводить. Тут ветер вдарил. Не можем от стенки оторваться. Так, значит, командуют, дробь, не наблюдать, штормовое предупреждение, выход переносится на завтра.

Женатикам добро на сход, на борту быть в шесть утра.

Утром, как и положено, завтракаем. Уже по-походному. С ветчиной, тушенкой и прочей снедью.

Вваливается механик. Шура Дремов, он же Дремыч.

Тяжелый, как стадо мамонтов. На стул, уже принайтованный[63] по-штормовому, не сел, а упал.

Вестовой чай поставил перед ним.

Взял мех ложку, поковырялся ею в тушенке, наковырял там что-то и – в стакан с чаем.

Мы внимательно наблюдаем. Мех помешал ложечкой в стакане. Отхлебнул. Поморщился. Добавил еще пару ложек тушенки. Выпил чаек.

Рожа удивленная.

– Ни хрена, – говорит, – не пойму. Вестовой! Почему чай несладкий?

* * *

Гидрограф в море. Вахтенным офицером стоит замполит корабля Серега Ломакин (совсем еще зеленый, только после училища). Командир – Леня Верпеко – дрыхнет в каюте.

Туман страшный. Ни хрена не видать.

Друзья-офицеры Сереге и говорят:

– Сереж, туман, а РЛС не работает. Так и впаяться в какого-нибудь рыбачка недолго…

– А что делать?

– Как – что? Нужно туманные сигналы подавать!

– Как?

– Каком! Берешь в руки матюгальник[64], выходишь на крыло мостика и кричишь с интервалом в полминуты: «Поберегись!»

Надо заметить, что на кораблях проекта «Океан» каюта командира рядом с правым крылом мостика.

Серега принялся обеспечивать безопасность мореплавания. Орет как сумасшедший.

Кэп, поначалу, видимо, ничего не понял. Сладко, похоже, спал.

А потом вылез из берлоги:

– Замуля! Я тебе щас этот матюгальник на жопу натяну!

Зря он так, как можно рупор на задницу напялить?

* * *

Лейтенант Мокроусов не пил. Хотя служил на корабле месяца три. Был белой вороной. И на тех, кто пил, то есть на всех остальных офицеров, смотрел с презрением.

Командиру, ясное дело, это не нравилось. На второй неделе боевой службы, будучи в состоянии алкогольного токсикоза, он вызвал лейтенанта к себе.

– Мокроусов, итти твою маковку, до меня доходят слухи, что ты непьющий. Это правда?

– Так точно, товарищ командир.

– А мы счас проверим…

Кэп полез в сейф и достал бутылку со спиртом. Налил полстакана. Пододвинул лейтенанту.

– Не, товарищ командир, – заартачился Мокроусов, – не буду. Хоть убейте.

– А что, – сказал кэп, – мысль хорошая.

Опять полез в сейф, достал «макаров», засандалил в него обойму и передернул затвор.

– Пей, лейтенант!

– Не буду!

Ствол пистолета медленно поднялся к лейтенантскому виску:

– Пей, сука, раз командир приказывает!

Лейтенант выпил. Залпом. Без воды и закуски.

– Свободен, – сказал кэп, разряжая пистолет.

После прихода в базу свободны оказались оба. Кэпа сняли за пьянство, лейтенанта – за стукачество.

* * *

Комендант Балтийска. Злой, как все коменданты. Переслуживший свое звание на десяток лет, как большинство из комендантской породы, вечно носящейся по городу в поисках нарушителей.

Летит на дежурном грузовике по славному городу.

Видит стоящего лейтенантика рядом с группкой матросиков.

Вылетел из кабины.

– Почему в день БП шастаете по городу?!

– Так…

– Молчать! Все в машину!

Едет, счастливый. Мол, еще одну бабочку на булавочку и другу моему Гульбарию в гербарий.

Приехал. Всех выгрузил.

Лейтенанта к себе в кабинет. Побалдеть чтобы. Оттрахать литюху, чтобы служба медом не казалась.

– Из какой части?! Почему у вас матросы не строем идут?! Да еще в день БП?!

Матросы вообще-то не шли, а стояли. Да не в этом дело.

Лейтенант представился.

– Почему, спрашиваю, матросы не строем шли?!

– Так это не мои матросы!

– Ш-ш-т-а-а??? А чьи, мать твою так-растак?

– Не могу знать, товарищ майор! Я просто мимо шел, а тут вы подъехали…

Немая сцена.

И дикий вопль, гулко раздающийся под сводами комендатуры:

– Кретин! Где я теперь их старшего найду?

* * *

Порядок в ротном помещении зам начальника артфака Калининградского ВВМУ капитан 1 ранга Ваня Соколюк оценивал по трем категориям:

– Плачевно!

Это означало, что в гальюне обнаружен чинарик.

– Архиплачевно!

Два чинарика.

– Командир роты! У вас в заведовании полный бардак! Почему не зажжен красный фонарь?

Значит, нашел три чинарика, следопыт хренов.

* * *

Главный минер флота капитан 1 ранга Фатеев. После осмотра нашего минно-торпедного кладбища. Того самого, которое прямо на территории нашей части. Набитого контейнерами от торпед, старыми тралами и – не поверите! – серебряно-цинковыми батареями. Правда, все это в те еще годы, когда флот не болел «медной лихорадкой».

Фатеев:

– Блин, да у вас тут настоящий Клондайк. Командир! Сколько у вас личного состава?

Командир:

– Почти две сотни, если с офицерами…

– Все две сотни построить у этих развалин. Получить на складе пулемет. И всех расстрелять…

Задумался на секунду:

– Нет. Не всех. Того старшину, что будет стрелять, оставить в живых. За доброе дело.

Повернулся и ушел. Мы потрусили следом.

* * *

Механик вышел на ют. После душного трюма на палубе благодать. Достал помятую пачку «Примы».

Возле обшарпанного лагуна[65] два моряка чистили картошку.

– Ну что, орелики, – задушевно молвил мех, – прикурить есть?

– Да мы не курим, товарищ старший лейтенант.

– Эх, салажня, курить и не надо. Служить надо с огоньком!

* * *

В море на боевой службе. Командир, охреневший от тоски, решил заполнить представление на лейтенанта, которому пора бы старлея получить. Заполнил, вспоминая недобрым словом начальство, – командир уже полгода перехаживал звание, давно пора бы и капдва стать. Ну да ладно.

Расписался. Шмякнул секретной печатью…

Тут стук в дверь.

Радист:

– Радиограмма.

Читает.

Мать моя родная! Капдва дали! Выскочил на палубу, вне себя от радости!

Скинул китель и за борт его:

– Новые погоны на новый кителек!

В кармане старого кителя за борт улетела секретная печать…

Часть 4 Еще короче

На флоте нет ничего кристальной чистоты, кроме спирта. Да и тот весь выпили.

* * *

– Штурман, ты чего столько водки принес, а про закуску забыл? Что кушать-то будем?

– Вот ее, родимую, и будем кушать…

* * *

Если Москва – сердце нашей Родины, то Вилючинск (гарнизон на ТОФе) – это ее жопа.

* * *

У нас на флоте как? Человека сперва смешивают с дерьмом, а потом дрючат за то, что от него дурно пахнет.

* * *

Лейтенант ничего не знает, но все делает. Старший лейтенант кое-что знает и кое-что делает, а капитан-лейтенант все знает, но уже ничего не делает.

* * *

Мы на флоте не горим, а тлеем. Ни тепла от нас, ни огня, одна вонь.

* * *

– Какие бывают волны на море?

– Девятый вал!

* * *

Не всегда люди, которые рубят правду-матку с плеча, такие уж правдолюбцы. Иногда это просто палачи.

* * *

Я вам не усилитель – откукарекал, а там хоть не рассветай!

* * *

Чем больше бумаг, тем чище задница.

* * *

Как надену портупею, все дубею и дубею…

* * *

Прослужил я 20 лет, дубом стал, а листьев (на фуражке) нет.

* * *

Самое главное при заступлении на вахту – узнать, кто тебя меняет.

* * *

Это вам не панариция от всех бед!

* * *

Родина сказала: «Вольно!», но не сказала: «Разойдись!»

Часть 5 Чисто флотский анекдот

Командир БЧ-2 поздно ночью возвращается из ресторана. Координация полностью отсутствует, и на углу артиллёр шмякается мордой в грязь.

Встает, снимает с себя загаженный китель и швыряет в открытый канализационный люк:

– В центральном! Чтоб к утру как новый был!

* * *

Командир корабля собирает офицеров в кают-компании.

– Товарищи офицеры, с завтрашнего дня вводим новый распорядок службы.

Все замерли.

Командир продолжает:

– Значит, так. В понедельник отдыхаем после выходных. Во вторник готовимся к рабочей неделе. В четверг – отдых после рабочего дня. В пятницу готовимся к выходным. В субботу и воскресенье отдыхаем. Вопросы есть?

Возмущенный голос из угла:

– Я не понял, товарищ командир! Что, и по средам вкалывать будем?

* * *

В правительстве идет разбор полетов за прошедший год.

Докладчик:

– По итогам года на первом месте по разврату и пьянству оказались работники медицинской сферы…

Шум в зале. Мол, все понятно, медички, санитарки, спирт медицинский…

Докладчик продолжает:

– На втором месте работники культуры…

В зале ровный гул. Ну, богема – она и в Африке богема.

Докладчик продолжает:

– На третьем месте по разврату и пьянству Военно-морской флот….

С места вскакивает моложавый, подтянутый капитан 1 ранга:

– Позвольте, товарищи! Что значит – третье место? Я, например, 13 лет с любимой женой прожил и ни разу ей не изменил!

Голос из зала:

– Вот из-за таких козлов мы и заняли третье место.

* * *

Старший лейтенант прощается с любовницей.

Та его спрашивает:

– Милый, когда ты со мной в постели, ты работаешь или удовольствие получаешь?

Старлей чешет затылок:

– С ходу и не ответишь… Я тебе завтра скажу.

По пути домой встречает полковника:

– Товарищ полковник, разрешите нескромный вопрос. Вот вы когда с женщиной, ну, это, в койке… вы работаете или удовольствие получаете?

Полковник, надолго задумавшись:

– А черт его знает!

Идет дальше, встречает капитан-лейтенанта. Тот же вопрос. И тот же ответ. И т. д. Пока до дома не добрался.

Дай, думает, у жены спрошу, она-то лучше меня все знает:

– Дорогая, как ты думаешь, когда я с тобой сплю, я работаю или удовольствие получаю?

Жена без раздумий:

– Ха! Конечно, удовольствие получаешь. Если бы надо было работать, ты бы моряков прислал!

* * *

В забытой деревеньке бабки вечеряют на завалинке.

На дороге показывается пыльный автобус. Тормозит у крайней избы.

Бабки:

– Во, военные приехали… Счас из автобуса выйдут, обоссут колеса, карту развернут и начнут дорогу спрашивать…

* * *

Командир после подъема флага вызывает механика. Приглашает сесть, достает из сейфа фляжку со спиртом, ставит рядом графин с водой (для запивки) и два стакана.

– Ну, мех, давай по пять капель в связи с началом рабочего дня.

– Так, товарищ командир, утро еще вроде бы…

– Ты, механик, бушлатиком не прикидывайся. А то я не знаю, когда ты пить начинаешь. Наливай да пей.

Мех, обрадованный таким либерализмом, наливает себе шильца, залпом грохает полстакана, плещет туда же из графина и запивает.

Через мгновение глаза вылетают из набрякших меховских орбит – в графине тоже чистый спирт!

Механик бросается к умывальнику, крутит вентиль крана, а оттуда одна всего капелька… кап, а следом еще две – кап-кап.

Смотрит командир на механические мучения и с улыбочкой ему:

– А я, механик, вот так каждое утро…

* * *

Замполита у трапа встречает секретарь партийной организации:

– Товарищ замполит! У нас тут скоро партсобрание, я объявление написал. Только не знаю, как правильно написать – «вторник» или «вторняк»?

Замполит:

– Ты чего, лейтенант, совсем охренел? Если такой тупой, в словарь загляни!

На следующий день зам приходит на корабль. На доске объявлений висит листок: «Товарищи коммунисты! В среду в 19.00 состоится партийное собрание. Все приходить на сутки раньше».

Замполит, обалдев, вызывает к себе парторга:

– И чего ты тут написал? Я же говорил, чтобы в словарь заглянул насчет вторника.

– Так я и посмотрел. А там на «ф» только «фуфло» и «фуфайка»…

* * *

Американский фрегат в Средиземном море. Дрейфует. В паре кабельтовых от него всплывает обшарпанная советская дизелюха[66].

На мостике америкоса паника:

– Боже, русские всплыли! Они же там под водой по полгода, озверели все, чуть что не по-ихнему, сразу же: «Срочное погружение, торпедная атака!» Что делать будем?

А на борту фрегата была американская журналистка.

– Не волнуйтесь, – говорит, – я с мужчинами умею обращаться. Дайте мне мегафон, я с ними ласково и осторожно переговорю.

Тут на рубку русский старпом вышел, воздухом подышать и перекурить. С ним еще несколько страдальцев.

Взяла журналистка мегафон и вежливо так:

– Хэллоу, рашен!

На русской подлодке:

– Что? Хреново покрашено? Срочное погружение, торпедная атака!

* * *

Берингов пролив.

Чукча на своей лодке ловит рыбу. Рядом всплывает английская субмарина.

Из рубки высовывается командир:

– Сир, хау кэн ай гет Аляска вэй?

Чукча:

– Плывите курсом норд-норд-вест.

– Сэнкью, сэр.

Через полчаса всплывает немецкая подлодка:

– Герр, ви швимме их ам бэстен нах Гавайи?

– Плывите зюйд-зюйд-ост…

– Данке шон.

Еще через полчаса всплывает русская дизелюха.

Из рубки появляется небритая рожа в «канадке»:

– Чукча, как проплыть во Владик?

– Идите курсом зюйд-зюйд-вест, друзья.

– Я те повыпендриваюсь, мать твою! Рукой покажи!

* * *

Лейтенант-артиллерист в ресторане: – Официант, бутылку конины[67]!

Тот приносит.

Лейтенант наливает рюмку, пьет:

– Перелет!

Вторую:

– Недолет!

Третью:

– Перелет!

И т. д.

К последней как раз подлетает официант:

– А расчет?

– А расчет – в укрытие!

* * *

Лейтенант, капитан-лейтенант и адмирал рассуждают, где лучше заниматься любовью.

Лейтенант:

– Конечно, на природе, на берегу речки, в палатке. Воздух свежий, красота кругом…

Капитан-лейтенант:

– Да нет, лучше дома, в постели, после легкого ужина. Свечи горят, обстановка интимная…

Адмирал:

– Да нет, не так. Лучше всего любовью заниматься в подъезде.

Лейтенант и каплей в один голос:

– Это почему?

– А всегда можно сказать, что кто-то идет…

* * *

Встречаются полковник и капитан 1 ранга.

Один другого пытается прихватить:

– Товарищ капитан 1 ранга, вы почему мне честь не отдаете?

– А чего это я должен отдавать вам честь первым? Я капитан 1 ранга, равен вам по званию.

– А я начальник штаба!

– И я начальник штаба.

– Да у меня рост 180 сантиметров!

– И у меня…

– Да во мне весу 105 килограммов!

– И у меня…

Молчат, стоят друг против друга, дуются.

Второй говорит, приложив руку к шапке:

– Разрешите идти, товарищ полковник?

Первый с ехидцей:

– Что же вы у меня разрешения спрашиваете, если мы во всем равны?

Второй:

– Нет, товарищ полковник. Вы тяжелее…

– Это почему же?

– А я на вас хер положил.

* * *

Адмиральская квартира.

Вечером звонок в дверь.

Адмирал открывает.

В квартиру вваливаются лейтенант и три моряка.

Лейтенант:

– Сидоров, с женой адмирала в гостиную! Петров, адмирала в кабинет! Иванов, накрой в спальне столик!

Моряки запирают адмирала и жену в указанные помещения. Лейтенант с адмиральской дочкой идет в спальню.

Через два часа выходит:

– Сидоров, отпереть жену адмирала! Петров, выпустить адмирала! Иванов, убрать все в спальне… Все? Уходим!

Ушли.

Адмирал с семейством собираются на кухне.

– Ну, что скажете, красавицы?

Жена:

– Вот наглец, вот наглец!

Дочь:

– Ух и мужик, папа, ну и мужик! Класс!

Адмирал:

– Молчите, дуры! Какая организация!

* * *

Решила девушка познакомиться с молодым и культурным человеком. Где такого взять? Конечно, говорят ей, в военно-морском училище.

Пошла она в славное училище имени Фрунзе.

Встречает курсантиков, говорит о своей проблеме, а те ей:

– Да где у нас интеллигенты? Мы же минеры, вечно в тавоте. Вы идите в училище имени Ленина, вот там интеллигенция…

Пошла.

Там те же песни:

– Какая культура, какая интеллигентность! Мы же все маслопупы, у нас соляра, пайолы… дизеля и котлы… Вы лучше обратитесь в училище имени Попова. Все-таки электронщики, чуть ли не в белых халатах вахту несут…

Пришла в «поповку».

Смотрит, два курсанта третьего тащат. За ноги. А тот мордой по грязи, кривой, как банан, лепечет что-то.

– Ребята, – говорит девица, – мне сказали, что у вас в училище курсанты такие культурные, приличные…

– Кто вам такую чушь сказал, интересно? – отвечают двое, которые еще на ногах стоят. – Нет у нас интеллигентов и не было никогда. Вы бы, милая, лучше в Калининградское ВВМУ обратились. Вот там интеллигенты, там белая кость…

Тот, которого тащат, голову приподнял и заплетающимся языком:

– Да, мы – белая кость!

* * *

Геннадий Иванович Кулишов (подпольная кличка Гендос Иванович) – командир нашей 51-й роты артфака Калининградской системы[68]. А Марат Николаевич Громов – начальник нашего факультета. Тоже тот еще деятель.

Зашел как-то Гена Кулишов в церковь, а там деревянная скульптура распятого Христа.

Смотрит на Гендоса и говорит тихо так:

– Счастливый ты, Кулишов…

Гена удивился и бегом в училище.

Встречает Марата:

– Вы представляете, товарищ капитан 1 ранга! Захожу в церковь, а мне Христос говорит: мол, счастливый ты, Кулишов…

– А почему счастливый-то?

– Вот, черт, а я не спросил!

И назад в церковь.

Подошел к статуе, а Христос опять:

– Счастливый ты, Кулишов…

– А почему счастливый-то, Господи?

– Да мне руки гвоздями приколотили…

* * *

Адмирал прибыл на корабль с проверкой.

Зашел в каюту командира:

– Наливай, командир!

Налил. Сидят, пьют, закусывают, о жизни флотской болтают.

Часа через три адмирал говорит:

– Ну, кормилец, спасибо. Порадовал.

Ушел.

На второй день в штабе разбор полетов.

Адмирал выступает с докладом по итогам проверки:

– В ходе проверки боевой готовности эсминца «Настырный» выявлены следующие замечания. В машинном отделении…

И пошел перечислять! Там хреново, там грязь, там вода под пайолами…

Командир сидит, красный, как и положено. Переживает.

После доклада, когда уже вдули по первое число, подходит к адмиралу:

– Товарищ адмирал, разрешите обратиться?

– Обращайся, командир.

– Я понимаю, проверка есть проверка. Я без претензий. Все ваши замечания – по делу. Только на один вопрос ответьте: кто настучал? Вы ведь всю проверку у меня в каюте просидели.

Адмирал командира по плечу хлопает:

– Наивный ты, сынок! Я этим эсминцем 20 лет назад командовал. Ты что, думаешь, с того времени что-то изменилось?

* * *

Владивосток. Начальник штаба бригады ОВРа, капитан 2 ранга Сюхин – примерный семьянин. Или дома время проводит, или на службе. Никаких шашней на стороне.

Жена ему:

– Петя, давай сходим в театр.

Петя:

– Да 100 лет я его не видел, театр твой. Мне и дома хорошо.

Жена:

– И не спорь, у меня новое платье, должна же я его продемонстрировать!

Долго ругались, но жена, естественно, победила.

Петя, как мог, затягивал процесс сборов. В итоге в театр опоздали.

Петя радостно:

– Ну, тогда идем домой.

Жена:

– Дудки! Идем в ресторан. Зря я, что ли, в новом платье?

Петя побледнел, но делать нечего, пошли в «Золотой рог».

Подходят к дверям, а швейцар Пете:

– Добрый вечер, Петр Саныч, заходите…

Жена на Петю смотрит подозрительно, а тот:

– Так это наш бывший мичман, он меня еще по службе знает.

Ладно, ищут столик. Оркестр, только Петя с супругой в зал вошли, туш сыграл.

И еще в микрофон:

– Приветствуем дорогого Петра Саныча…

Жена опять на Петю смотрит.

– Чего ты, Оленька, – говорит, – это же наш бригадный оркестр, подрабатывают ребятки.

Сидят. Ждут официантку. У Пети аж лысина вспотела.

– Пойду, – говорит, – руки помою.

В это время официантка к столику подходит.

И жене Петиной так ласково:

– Ты смотри, у этого капдва деньги с вечера бери, утром не даст, гад такой…

Петя возвращается, а жена уже белая вся.

– Спасибо, – говорит, – дорогой, что-то мне расхотелось в ресторане гулять… Пошли домой.

Обрадовался Петя.

Вышли из кабака, только за угол, жена разворачивается и Пете по мордасам – раз, два!

Тут мимо такси проезжает.

Водила из окна высовывается:

– Что-то тебе, Петр Саныч, не везет на этом месте! Как ни проезжаю мимо, так тебе бабы морду бьют!

Часть 6 Супостат

Небываемое бывает Как после Петра Первого русские вновь удивили шведов

Подводная лодка 613-го проекта – железная сигара в тысячу с лишним тонн водоизмещения и длиной в 76 метров. Естественно, предназначена эта штука ходить под водой. Но был в истории доблестного советского флота случай, когда сия махина выползла на берег. И, увы, берег не турецкий, который нам не нужен, а шведский.

Осенью 1981 года наше судно-разведчик «Линза» мирно дрейфовало в нейтральных водах близ славного острова Борнхольм.

Море было на удивление спокойным, боевая служба шла по плану, моряки находились в нормальном, то есть рабочем состоянии, так что мы с кэпом позволили себе порыбачить.

Не успел наш Михалыч забросить спиннинг в надежде выловить тресочку к обеду, как на ростры прибежал радист:

– Срочная, товарищ командир!

Командир, неласково поминая далекую «землю», бросил удочку на деревянную палубу и пошел в радиорубку.

А через пару минут застучали наши старенькие изношенные дизеля, и «Линза», величаво развернувшись, дала полный ход курсом норд-ост.

К вечеру мы были уже вблизи шведской военно-морской базы Карлскруна.

И смотрели интересное такое кино. Точнее, телевизор. Все шведские каналы в этот, как, впрочем, и все последующие дни, демонстрировали одну картинку: подводную лодку типа «С», залезшую носом на шведские камни, и наших бравых подводников, появляющихся один за другим в рубочном люке, дабы покурить и подышать свежим воздухом. Как этот «кит» (если хотите представить его себе, вспомните кинофильм «Командир счастливой «Щуки») сумел так далеко выброситься на камни, похоже, останется тайной, покрытой мраком, ибо сие по всем законам физики невозможно.

Хотя в истории этой таинственное так тесно переплелось с нелепым, что шведы до сих пор не могут поверить, что причиной захода русской лодки в шведскую базу – по суперсекретному фарватеру – была банальная халатность наших мореманов!

Дело в том, что «Шведский комсомолец» – так потом прозвали на Балтфлоте лодку-неудачницу – не имел желания даже входить в шведские терводы. Но в тот ненастный осенний день, когда подлодка шла в подводном положении, отказала навигационная система определения места «Дека». Как на зло, вахтенным офицером в те часы стоял замполит корабля, всплывать для контрольного определения своего места по звездам не планировалось, ибо в предыдущие дни «Дека» работала безошибочно и о том, что творится что-то неладное, догадались, лишь когда стальное брюхо «Эски» заскрежетало по супостатским камням. Ведь, если верить штурманской прокладке, лодка должна была находиться в сотне миль от шведских берегов.

Потом наши долго доказывали шведам, что во всем виноваты безграмотные и плохо подготовленные офицеры советской субмарины. Шведы упрямо твердили свое: такого не может быть, лодкой командовали высококвалифицированные моряки, ибо только профессионалы высочайшего класса могли провести подводную лодку секретным фарватером, да еще и в подводном положении!

Спор этот не закончился до сих пор. В 1996 году ФСБ России раскрыла попытки шведской разведки (при помощи спецслужб Латвии) завербовать нескольких офицеров Балтийского флота, в том числе и бывших. Причем в ходе очной встречи с офицером Боборыкиным, служившим ранее в Лиепае, где и базировался «Шведский комсомолец», шведские разведчики интересовались в первую очередь: не была ли авария ПЛ отвлекающим маневром для прикрытия другой разведывательной акции спецслужб СССР?

Любопытно, что тогда, осенью 1981 года, шведы погнали такую волну по поводу козней советской империи зла, что Министерство обороны нейтральной страны неплохо погрело руки – бюджет флота и сил обороны Швеции был значительно увеличен. Да и в последующие годы с завидным постоянством шведы трубили о русских подлодках, замеченных в терводах Швеции. И даже сбрасывали на них глубинные бомбы. Естественно, безуспешно, если не считать того, что после подобных бомбометаний можно неплохо порыбачить.

Больше всех пострадали престиж СССР и командир ВМБ Карлскруны капитан 1 ранга Андерсон, который был снят с должности за потерю бдительности. Он первым прибыл на нашу «Эску» и, пытаясь избежать скандала, предложил помощь в виде буксира – дабы снять лодку с камней и отправить восвояси, в родные воды Балтийского моря. Наши же сдуру заартачились, дали радио в Москву, сигнал был перехвачен, и… пошло-поехало.

Не получив согласия на свое предложение, командир шведской базы пригнал к месту аварии катерок с 20-миллиметровой пукалкой, поставил его на яшку позади нашей лодки, чуть поодаль установил щит-мишень, и шведы устроили показательные стрельбы. Чтобы убедить коварных русских: любая их попытка сняться с камней самостоятельно будет пресечена. И пуляли несколько дней, пока наши дипломаты улаживали конфликт.

Все это время наша «Линза» бродила вдоль кромки шведских тервод. И еще пара корабликов, уже боевых, правда. На всякий пожарный случай.

Когда 613-ю стащили с негостеприимных шведских камушков и на буксире доставили в Лиепаю, начался разбор полетов, в ходе которого, ясное дело, досталось всем. Кроме двух особистов, которые не теряли времени даром, а фиксировали, что надо, на том самом, не нужном нам шведском берегу. Чекистов, поговаривают, поощрили.

«Шведский комсомолец» навсегда вошел в историю российского флота как уникальный случай флотского головотяпства. А шведы до сих пор ищут в своих терводах российские подводные лодки.

Зря стараетесь, ребята. Повторить такой финт дважды невозможно. Это все равно что сбросить типографский шрифт с пятого этажа, а потом бежать со всех ног – посмотреть, сложился ли он сам собой в «Илиаду».

Почему я их не люблю, Как я впервые увидел звериный оскал капитализма

В 1981 году эскадра НАТО отрабатывала минную постановку в проливе Скагеррак. Немецкие тральцы типа «Шютце» бороздили море строем уступа в охранении парочки английских фрегатов. Наш «Зонд», куда я был прикомандирован, следил за врагами мирового социализма.

Когда наше суденышко – оно было в семь раз меньше англичанина – подошло к фрегату на дозволенные международными правилами два кабельтова, я впервые увидел «звериный оскал империализма». Трое доблестных моряков флота Ее Королевского Величества демонстрировали русским морякам свои голые задницы. Добросовестно зафиксированные нашим корабельным фотографом.

Потом зажиревшие натовцы, очевидно, более чем плотно отобедав, сбрасывали за борт мусор. В отличие от нас, беспардонно засорявших воды Мирового океана (потому-то наши корабли всегда сопровождали вечно голодные и прожорливые чайки), наш извечный «вероятный противник» пользовался большими полиэтиленовыми мешками. Тонули мешки в течение пары-другой минут, так что надо было успеть подрулить к ним, дабы наш боцман, большим сачком стоявший на баке[69], успел вражеские отходы выловить.

Содержимое мешков высыпалось на палубу и тщательно изучалось. Чтобы найти в дерьме что-нибудь похожее на страшную военную тайну. Иногда кое-что находили. Помнится, в одном из мешков нашли вполне приличный (по состоянию) порнушный журнальчик – вещь в длительном походе незаменимую.

Если учесть, что все это происходило под пристальным оком натовских мореманов, полагаю, даже не смеявшихся над нами – кто поймет неумытую славянскую душу! – впечатления от подобной ловли оставались не самые приятные. Может, я не люблю НАТО именно из-за этого. Подсознательно, скажем так.

Я возненавидел этих гадов, когда в одном из мешков мы обнаружили распечатанный на ксероксе суточный план экипажа десантно-вертолетного корабля-дока «Сэр Герейнт», где значилось, что на обед у господ офицеров флота владычицы морей джина столько-то, тоника столько-то, а вина – вообще немерено. Не до любви, когда третий месяц потребляешь только шило, заедая его осточертевшей тушенкой и проспиртованным (для длительности хранения) хлебом.

И когда мне говорят, что НАТО – оплот мира на Земле, я лично не верю. Ну не верю, и все! Потому что присутствовал чуть ли не при начале третьей мировой войны. И виноваты в этом были – не поверите! – именно вражины натовские.

Дело было так.

В начале 1980-х наша «Линза» (родная сестра «Зонда», столь же старая и неуклюжая, как и он), «барражировала» своим мощным ходом в восемь узлов чуть западнее острова Рюген в надежде перехватить супостатские сигналы.

Это нам удалось. Причем сигнал, полученный и расшифрованный, означал одно – у НАТО повышенная боевая готовность, ракеты, коими тогда была напичкана Европа, начали работу «на подогрев».

Мы дали радио в Москву, там подсуетились, и наши малютки по 10–20 мегатонн каждая тоже запустили свои гироскопчики.

Через минут пять, к счастью, наши антенны-ушки уловили очередной сигнал, перевести который на флотский язык можно было приблизительно так: «Орудия на ноль! Дробь, не наблюдать». Отбой, короче. Как выяснилось вскоре, на КП НАТО дежурный генерал вышел по делу на пять минут, то ли по делу «маленькому», то ли, простите, по «большому».

Пока звездоносец отсутствовал, поступил сигнал учебной тревоги. А несмышленый натовский лейтенантик, оставшийся за генерала, понял его как боевой. И дал соответствующую команду.

Понятно, что когда облегченный, и не только высоким доверием, генерал, вернулся на свой пост, разобрался он быстро. Так быстро, что особо сдрейфить у нас времени не было. Хотя по всем законам военно-морской науки, и это нам было хорошо известно, первому удару в случае конфликта подвергаются корабли-разведчики, к коим мы и принадлежали.

Если вы думаете, что после подобного прибавляется любви к натовцам, вы глубоко ошибаетесь.

Ну, не люблю я их, хоть убей меня. И это навсегда. Уж поверьте. В крови.

Часть 7 Бурса

Здравствуйте, товарищи!

Капитан 1 ранга Однопозов, преподаватель кафедры тактики, с вполне естественной кличкой Однопузов, строгий, но веселый. В свои немного за 40 обладал сверкающей лысиной и страдал зеркальной болезнью (из-за солидного животика мог видеть свое мужское достоинство только в зеркале). Как ни странно, Однопозов выглядел подтянуто.

Утром, как всегда, перед первой парой занятий капитан 1 ранга построил два класса перед входом в аудиторию.

Принял доклад дежурного и четко поставленным голосом рявкнул:

– Здравствуйте, товарищи курсанты!

А мы всю ночь картофан чистили. На училище. Естественно, особого энтузиазма не испытывали. И ответную здравицу произнесли невнятно.

Однопузов разгильдяйства не потерпел:

– Плохо здороваетесь, придется повторить. Здравствуйте, товарищи курсанты!

И тут мы гаркнули. И хорошо так, с задержкой, на едином дыхании, словно и не было за спиной бессонной ночи:

– Здравия желаем, товарищ капитан 1 ранга!!!

Задрожали старые училищные стены, эхо понеслось по длинным коридорам, вернулось назад, заметалось в поисках выхода, и… здоровенный шмат штукатурки сорвался с облезлого потолка, рухнув на лысину уважаемого каперанга. Лысина потеряла первоначальный блеск и окрасилась в красный цвет.

Лекции не было. Пришлось заниматься самоподготовкой.

Бога нет?

Однопозов рассказывал о борьбе с религией в его молодые годы.

Служил он на каком-то кораблике, еще лейтенантом. А тут призвали морячка из запендри («запендрячить», по словарю Даля, – что куда, во что; всунуть, засунуть, воткнуть). И оказался этот самый морячок глубоко верующим. Так что приказали в политотделе Однопозову срочно сделать из моряка атеиста.

Стал лейтенант с этим самым то ли хлыстом, то ли пятидесятником душещипательные разговоры вести. Сразу же после отбоя и до подъема флага, то есть с 23.00 до 08.00. На тему «Бога нет».

Надо заметить, что после подъема флага моряк службу нес, приборкой занимался, на занятия ходил, оружие, как говорится, проворачивал и смазывал. А лейтенант Однопозов до обеда отсыпался (добро такое было от командира корабля).

Через неделю морячок взмолился:

– Не могу больше, товарищ лейтенант!

– А Бог есть?

– Нету Бога!

– Ну и слава богу, сынок, иди, служи…

Споемте, друзья!

«Гальюн таймс» – так мы называли родную балтфлотовскую газету. В те славные застольные годы можно было из нее почерпнуть действительно немало разумного, доброго, вечного.

Помнится, в один из не столь давних периодов, когда шла активная борьба с засильем буржуазной культуры, когда даже «Боню Мы» еще не крутили по ящику, в одной из публикаций корреспондент «Стражухи» («Стража Балтики») написал о том, как «на полубак эсминца вышел курсант пятого курса Калининградского ВВМУ Василий Б. В руке у него была гитара. Василий ударил по струнам и тонким голосом запел:

– Анд-ж-и-и-и…»

Далее разъяснялось, что пел он какую-то чуждую нам западную песню.

Пел бы он и дальше всю эту гнусность, если бы не вышел на палубу корабельный старшина 2 статьи, положил тяжелую руку на плечо Васе и сказал:

– Шел бы ты отсюда, парень…

После чего достал баян, сели вокруг него кружочком моряки и душевно запели «Раскинулось море широко».

Над статьей, конечно, посмеялись.

Но смеялись недолго. Васе вдули по комсомольской линии. А мы в дождливый ветреный денек три часа с лишним на плацу разучивали «нормальные флотские песни». Строем. Всем училищем.

Возле кромки плаца стоял корреспондент «Стражухи» и что-то черкал в блокноте.

Через неделю в «Страже Балтики» появилась статья о том, что в училище критика воспринята просто-таки замечательно, сделаны соответствующие выводы, все исправились и «чуждые нам песни больше не поют».

Старпом Старков

Преподавателя кафедры морской практики капитана 1 ранга Старкова, в прошлом старпома крейсера 68-го проекта, в Калининградской бурсе уважали. Это был мореман. Стопроцентный. Ходил, вечно ссутулившись, в грибане[70], не признавая шитые фуражки, имел брюки клеш на полста сантиметров как минимум, курил только «Приму».

В ходе лекций мы считали, сколько раз Старков скажет «ну-с», «ибнть», «понимаете ли» и «товарищи курсанты».

Свою речь каперанг начинал примерно так:

– Ну-с, понимаете ли, ибнть, товарищи курсанты…

* * *

Строевиков Старков ненавидел. Наверное, в этом была давняя нелюбовь корабельного офицера к ОУСу, то есть к тем береговым крысам, которых «зашитость» продольного шва на спине шинели волновала больше, чем способность командира вывести крейсер в море.

Однажды мы были свидетелями великолепной сценки с участием Старкова и преподавателя кафедры морской пехоты подполковника Кочеткова. Сан Саныч Кочетков (кличка Коча) в принципе мужик был неплохой. Когда-то он служил в морской авиации, да, говорят, потерял чувство высоты. Списали его на берег, попал он в бурсу и стал, как ему казалось, морским пехотинцем.

На плацу ему равных не было. Подтянутый, невысокого росточка, с острыми гусарскими усиками, он вышагивал так ладно, что любо-дорого смотреть было. И нас дрессировал на плацу отменно. Причем личным примером.

В тот чудный солнечный день он сдуру, очевидно, захотел выдрессировать и Старкова.

Проходя мимо курящего вместе с нами каперанга, Кочетков, как и требует Устав строевой службы, молодцевато отдал честь старшему по званию.

Старков и ухом не повел.

– Товарищ капитан 1 ранга, – тихо сказал Коча, – я вам честь отдал.

Старков – ноль внимания. Продолжает смолить «Примку».

– Товарищ капитан 1 ранга! – возвысил глас подполковник, – я вам честь отдал!

Тот же эффект.

Коча перешел на тенор:

– Товарищ капитан 1 ранга…

Старков не выдержал.

Смачно затянулся, бросил полный презрения взгляд на Кочеткова, ловким щелчком зашвырнул чинарик в урну и произнес сквозь зубы:

– Са-пог[71]…

Строевой день

Среда. День строевой подготовки. Плац Калининградского училища. Больше Красной площади. Гордость нашего начальника – адмирала Пилипенко (он же Пипа). Мороз под 20.

Маршируем второй час. Без перекура. Губы онемели, даже выматериться трудно. Пальцы отсохли, что на руках, что на ногах.

Когда уже кажется, что сейчас и яйца отвалятся:

– Училище, сми-и-и-р-р-н-а! Равнение на-право-о-о-о!

Замначальника вылетает на середку. Маленький, глаза вечно красные. Злой, сам охреневший от мороза. Мы его в погожие-то дни зовем Кровавым Карликом, а тут совсем зверь по плацу мечется.

Пипу встречает.

Доклад, как положено. Стоим. Здоровкаемся.

Пипа вальяжной походкой дефилирует на трибуну. Начинает речь. Нос, как слива. Хорошо ему: шарандахнул пару стаканов коньячку перед выходом.

И поет:

– Товарищи курсанты, у нас понизились успеваемость и воинская дисциплина… Некоторые курсанты ходят не в брюках, а в чухасах и джипсах…

Стоим, колеем. Считаем, сколько раз сказал про свои любимые джипсы и чухасы. Сегодня явно перебор. Речуга минут на 30. Обычно в 20 укладывается. Губы свертываются в трубочку.

Все, закончил!

Нет, мать его так, еще что-то вспомнил. Значит, минут всего на 40.

Наконец, долгожданное:

– К торжественному маршу…

И т. д.

Прошлись. Молодцы. Пипа доволен. А теперь с песенкой. Еще лучше. Поем не пастью – там все отмерзло, – а злобой нутряной.

Хорошо получается. Но надо бы еще разок. Вот, уже лучше. Ну да ладно, на сегодня хватит.

В столовку чуть ли не бегом. Среда ведь. Пончики дают.

И в увольнение.

Не все, конечно. А кому повезло, кто не залетел, у кого нет задолженностей, кого любит комроты, у кого брюки, а не чухасы (а под ними кальсоны), у кого воротничок свежий, у кого деньги есть, кто до третьего курса дотянул и, естественно, кому есть куда идти.

Впрочем, курсанту всегда есть куда идти.

Грачи прилетели

В один из прекрасных весенних дней, прогуливаясь неспешным шагом по своей училищной вотчине, Хозяин (начальник училища адмирал Пилипенко) оглядел аккуратно подрезанные на одинаковой высоте деревья с распустившимися первыми почками.

Все выглядело очень пристойно. И все-таки чего-то не хватало.

Адмирал опустил голову. Снова поднял, оглядел верхушки деревьев. Вроде все нормально. И солнце светит, и небо голубое в наличии, и листочки вот-вот должны зазеленеть. Но нет чего-то. Не хватает куража какого-то, что ли.

И тут адмирал понял – не хватает птичек. Всяких там синичек, трясогузок и этих, как их там, ну, которые у Саврасова на картине… Во, грачей!

Через полчаса после адмиральской прогулки во все училищные роты поступили краткие, но конкретные телефонограммы. Каждой роте приказано изготовить и развесить на закрепленных за ними территориях энное количество скворечников. Чтобы ни одно дерево не оказалось обделенным. Увольнение, естественно, «через скворечники».

Дело было в среду, так что курсантов первого и второго курсов проблема скворечников мало взволновала – в те времена «молодые» выходили в город лишь по субботам и воскресеньям. Не забеспокоились и пятикурсники – у них диплом на носу и, что гораздо приятнее, свободный выход в город. Хуже обстояли дела у курсантов третьего и четвертого курсов. До увольнения оставалась пара часов. Пришлось засучить рукава.

Тут, конечно, надо сказать вот о каком нюансе. Сколотить ящик, он же скворечник, из нескольких неровно обрезанных дощечек для привычных к работе мозолистых курсантских рук дело плевое. Сложнее с окошечком в птичкином домике. Его же продолбить надо. А если на всю роту имеется только одна стамеска?!

У счастливчика, умудрившегося первым захапать дефицитный инструмент на прорубание окна в светлое будущее, то есть в увольнение, ушло чуть ли не полчаса. Сопровождаемый завистливыми взглядами коллег, везунчик ушел за увольнительной. Остальные задумались.

В результате мощнейшей мозговой атаки выход был найден.

Через час рота дружно строилась на увольнение, а на каждом дереве висели вполне приличного качества скворечники с чернеющими дырочками-окошечками для птичек.

На следующий день Хозяин долго любовался развешенными на деревьях скворечниками. Благо на некоторых деревьях их было чуть ли не с десяток. Вот только долго не мог понять адмирал, в чем же дело: деревья есть, скворечники есть, а птичьего гомона не слыхать.

Удивлялись, надо полагать, и сами птички, прилетевшие из теплых краев. Хорошие скворечники их ждали. Да внутрь пробраться невозможно.

Так как окошечки-то были не прорублены, а нарисованы черной краской. Правда, очень аккуратно. Снизу и не заметишь.

На допросе

После попадания в комендатуру идет допрос залетчиков со штурманского факультета:

– Вы что пили, товарищи курсанты?

– Шампанское!.. С пивом…

Из строевой песни

Где-то люди на Земле живут с оглядкой И невест ночами темными крадут. А у нас в Калининграде все в порядке: Деньги есть, невесты сами прибегут…

Camel

Начальник кафедры военно-морской тактики капитан 1 ранга Смышляев. Высокий, худющий, странно выбрасывающий при ходьбе ноги. Подпольная кличка Верблюд. Он действительно напоминает корабль пустыни. Даже более чем напоминает, причем не только походкой, но и физиономией.

На лекции:

– Товарищи курсанты, сегодня на танцы придет моя дочь, прошу оказать ей максимум внимания.

– Товарищ капитан 1 ранга, а она симпатичная?

– Естественно. Она же похожа на меня!

Автор об авторе

Родился в декабре 1956 года в Москве. Так что коренной москвич (кого не любят больше всего москвичи? Правильно, коренных москвичей), хотя прожил в столице от рождения лишь полгода: отец был флотским офицером и учился тут в академии. Потом Лиепая, Соловки, Ленинград, Камчатка и Рига.

В 1973 году поступил на артиллерийский факультет Калининградского высшего военно-морского училища. На втором курсе отправил свою первую заметку (некое эссе про звезды – бред полный) во флотскую газету «Страж Балтики», за которую вскоре получил по почте гонорар в размере 5 рублей.

Это так воодушевило курсанта Рискина (жалованье составляло 3 рубля плюс 80 «табачных» копеек), что стал писать регулярно. Чем дальше, тем не то чтобы лучше, но больше. То есть к третьему курсу, когда жалованье достигло 15 рублей и тех же 80 «табачных» копеек, ежемесячные гонорары от «Стража Балтики» достигали 30, 40, а то и 50 целковых! Что обеспечивало советскому курсанту более чем вольготную жизнь.

Все это вызвало жгучее желание стать военным журналистом. Которое, увы, закончилось ничем. Во флотской газете сказали: «Послужите пару лет, а потом мы посмотрим».

Послужить пришлось несколько дольше. Сначала на сторожевом корабле «Туман» в Лиепае, потом на морском тральщике «Марсовый» в Риге, потом на малом разведывательном корабле «Линза» в Балтийске и, наконец, на тральщике «Дмитрий Лысов» опять же в Риге. Семь лет на «железе». Плюс минно-торпедный склад в Риге.

И лишь через 11 лет офицерской службы с нежно любимым личным составом удалось стать военным журналистом. То есть перейти на службу в газету «Страж Балтики». Благо, что к тому времени был регулярным автором русскоязычных латвийских газет.

Кстати, одновременно сдуру, уже будучи каптри, поступил на заочное отделение факультета журналистики Латвийского государственного университета. Зачем это сделал, не пойму до сих пор. Диплом ЛГУ пока у меня не спрашивали. Да и не поймет там никто ничего: все же на латышском. А сколько мучений! Даже зачет по латышский языку умудрился сдать. Что для «оккупанта, топчущего священную латышскую землю» (хотя, как говорил Петр Первый: «Где ступала моя нога, там всюду Русь»), задача практически неподъемная.

В 1994 году опять-таки как «оккупант» вынужден был покинуть страну серого гороха (эта отрава – серый горох с салом – национальное блюдо латышей) и перебраться в Великий Новгород. Где пару лет проработал в областной газете «Новгородские ведомости», из которой был уволен за расхождение с линией партии. То есть с властью.

В феврале 1999 года стал собственным корреспондентом «Независимой газеты» по Новгородской области.

Через пару месяцев губернатор Новгородской области Михаил Прусак вызвал к себе главного редактора «Новгородских ведомостей» Владимира Дмитриева:

– Дмитриев, ты мудак, что ли?

– А в чем дело, Михаил Михайлович?

– Ты зачем Рискина из газеты выгнал? Ну, писал бы он сейчас о надоях молока в Мошенском районе. И не было бы проблем! А он же теперь в федеральной прессе каждый день нас говном поливает. Нужно это было?

А в «НГ», как писали раньше в биографиях, автор прошел путь от регионального корреспондента до заместителя главного редактора, каковым и является в настоящий момент.

Сноски

1

Рында – не корабельный колокол, а особый удар в этот самый колокол в полдень. Вечная ошибка штатских и сапогов.

(обратно)

2

Рында-булинь – короткий, с кнопом на конце кончик, привязанный к языку корабельного колокола, самый короткий конец на корабле. Кстати, самый длинный – у боцмана.

(обратно)

3

Табанить – грести (на шлюпке) в обратную сторону. В данном случае – служить, гребя изо всех сил, до пенсии.

(обратно)

4

Стенка – железобетонный причал в морских портах.

(обратно)

5

Швартов – трос (канат), с помощью которого подтягивают и крепят корабль к причалу или другому кораблю.

(обратно)

6

Яшка – якорь, якорная стоянка.

(обратно)

7

Форштевень – носовая оконечность корабля, являющаяся продолжением киля.

(обратно)

8

Ют – кормовая часть палубы корабля.

(обратно)

9

Капдва – капитан 2 ранга.

(обратно)

10

Барашек (барашки расходить и смазать) – гайка с выступами, обеспечивающими ее затягивание без применения гаечного ключа. Устанавливается на иллюминаторах, люках, водонепроницаемых дверях.

(обратно)

11

Матчасть – материальная часть корабля, то есть все железное, что движется и не движется и за поломку чего могут вставить по самое не могу. У каждого на «железе» своя матчасть. У доктора, к примеру, весь личный состав. У командира – весь корабль. И т. д.

(обратно)

12

Тавот – вещество, состоящее из минерального масла и загустителя, употребляемое для смазывания трущихся частей машин, механизмов.

(обратно)

13

Минер – командир БЧ-3.

(обратно)

14

Корвет – боевой корабль. Так как в советское время такой классификации в ВМФ не было, в разговорной речи относится к любому кораблю.

(обратно)

15

Начпо – начальник политического отдела, главный защитник Отечества от злобных происков империализма. На любой вопрос в свой адрес отвечает: «Я здесь поставлен партией!» Как-то один командир корабля заявил на это: «А меня что, Пентагон назначил?»

(обратно)

16

Мореман – настоящий моряк, у которого корма в ракушках. Редко кто способен оторвать тральщик от стенки, но все считают себя мореманами и готовы командовать флотами.

(обратно)

17

Каплей – капитан-лейтенант. Не путать с сухопутным капитаном.

(обратно)

18

«Железо» – корабль, судно.

(обратно)

19

Кэп – командир корабля.

(обратно)

20

Мех – командир БЧ-5.

(обратно)

21

Начпрод – начальник продовольственной службы, самый сытый человек на корабле. А если начпрод честный, то и экипаж сыт.

(обратно)

22

Док – корабельный врач.

(обратно)

23

Выстрел – не то, что вы подумали, то есть не явление, а полностью снаряженный артиллерийский боезапас.

(обратно)

24

Бурса – военно-морское училище.

(обратно)

25

Комингс – конструкция из стальных или деревянных брусьев, окаймляющая вырез в палубе, переборках, бортах корабля.

(обратно)

26

Обвешковаться – застраховаться от опасностей, которые исходят от начальства, главное – сзади. От слова «вешка». Вешка – плавучий предостерегающий знак на морях, озерах и реках для ограждения навигационных опасностей.

(обратно)

27

Энэнэс (ННС) – предупреждение о неполном служебном наказании. Самое страшное наказание для советского офицера. Далее следует только расстрел.

(обратно)

28

Рундук – закрытый ящик или ларь, устанавливаемый во внутренних помещениях корабля, служит для хранения личных вещей моряков.

(обратно)

29

Маслопуп – матрос БЧ-5.

(обратно)

30

Тральное оборудование – специальное оборудование, позволяющее различными способами ловить или уничтожать мины.

(обратно)

31

Буй-отводитель – буй, предназначенный для разведения трала до нужного для траления угла.

(обратно)

32

Секстан – навигационный измерительный инструмент. Смазать секстан – налить штурману стопарик, чтобы все замерил правильно. К сексу секстан никакого отношения не имеет.

(обратно)

33

Рубка – закрытое сооружение на главной палубе.

(обратно)

34

Особист – сотрудник особого отдела. Ничего не имеет против того, что ты вчера переспал с Машкой (им все известно). Но если с Мэри…

(обратно)

35

Каперанг – капитан 1 ранга.

(обратно)

36

Кабельтов – единицы длины на море, равная 185,2 метра.

(обратно)

37

Обрез – тазик.

(обратно)

38

Беседка – деревянная доска, подвешенная на подъемном приспособлении и служащая для работ при очистке и покраске борта корабля.

(обратно)

39

Гафель – наклонный рей, закрепляемый одним концом на верхней части мачты. Служит для подъема флагов и сигналов.

(обратно)

40

Старлей – старший лейтенант.

(обратно)

41

Бычок – командир боевой части, не путать с коровой мужского пола.

(обратно)

42

Ростры – часть палубы средней надстройки.

(обратно)

43

Меридиан (привести в меридиан) – вернуть офицера или матроса в рабочее состояние.

(обратно)

44

Пайол – съемный металлический настил в трюме корабля.

(обратно)

45

Ватерлиния – линия соприкосновения поверхности воды с корпусом плавающего судна. Нагрузиться по самую ватерлинию – принять на грудь солидную дозу алкоголя.

(обратно)

46

Капраз – см. каперанг.

(обратно)

47

Сходня – трап, предназначенный для схода с корабля, стоящего у причала.

(обратно)

48

Чепуха (ЧП) – чрезвычайное происшествие. Явление на флоте регулярное.

(обратно)

49

Годок – матрос, отслуживший два с половиной года (в советское время). Поэтому на флоте нет пехотной дедовщины, на флоте есть только годковщина.

(обратно)

50

Гады – рабочие матросские ботинки. Как писал Виктор Конецкий, «морские «гады» носятся не с портянками, как сапоги в презренной пехоте, а с носками».

(обратно)

51

Леер – туго натянутый трос, предохраняющий от падения людей за борт.

(обратно)

52

ПрибВО – Прибалтийский военный округ.

(обратно)

53

Флажок – флагманский специалист, то есть старший начальник над корабельными специалистами-бычками (см. бычок).

(обратно)

54

Кавторанг – капитан 2 ранга.

(обратно)

55

Артиллёр – артиллерист, командир БЧ-2.

(обратно)

56

«Каштан» – переговорное (радиотрансляционное) устройство на корабле.

(обратно)

57

Центральный – центральный пост управления артиллерийским огнем. Цепочка в основную (исполнить «цепочку в основную») – вернуться на базу.

(обратно)

58

Литюха – лейтенант.

(обратно)

59

Гафель – наклонный рей, закрепляемый одним концом на верхней части мачты. Служит для подъема флагов и сигналов.

(обратно)

60

Шкафут – средняя часть верхней палубы корабля.

(обратно)

61

Оповеститель – матрос, который при необходимости посылается на берег, чтобы вызвать офицера (мичмана) на службу. В любое время дня и ночи. Даже не знаю, есть ли сегодня на флоте оповестители, если учесть наличие сотовой связи.

(обратно)

62

Бээска – боевая служба.

(обратно)

63

Принайтованный – привязанный (по-сухопутному если).

(обратно)

64

Матюгальник – рупор, громкоговоритель. На флоте используется крайне редко. Как правило, голосовых связок командного состава хватает, чтобы поднять всех на уши без подручных средств.

(обратно)

65

Лагун – большой пищевой бак. В общем, кастрюля, только очень большая.

(обратно)

66

Дизелюха – дизельная подводная лодка.

(обратно)

67

Конина – коньяк.

(обратно)

68

Система – см. бурса.

(обратно)

69

Бак – носовая часть верхней палубы корабля (надстройка в носовой оконечности судна).

(обратно)

70

Грибан – фуражка или бескозырка, пошитая так, что ее верхняя часть не натянута, тулья опущена, в результате чего головной убор похож на шляпку от гриба. Естественно, ношение такой фуражки или бескозырки является грубейшим нарушением формы одежды. Но зато красиво и оригинально.

(обратно)

71

Сапог – любой военнослужащий, не связанный с ВМФ. Как правило, пехотный. Те в отместку называют флотских шнурками.

(обратно)

Оглавление

Вместо предисловия

Часть 1 Главная задача флота – не утонуть в мирное время

  За тех, кто в море! Размышления о флотской романтике накануне Дня защитника Отечества

  О чувстве высокой ответственности Каждая реформа в армии начинается с замены пуговиц, погон и фуражек

  Первую – за дам! Никто так не ценит женщин, как военные моряки

  Служба – это песня! Размышления о плановой экономике в армии и на флоте

  Все пропьем, но флот не опозорим! Как одновременно поддерживать физическую форму и боеготовность

  Эммануэль в бескозырке Несколько сумбурные воспоминания о перестройке на флоте

  Краснофлотец! Не щелкай клювом! О борьбе с начальством в суровых условиях военно-морской службы

  У каждого доктора должно быть свое кладбище Коктейль «Клятва Гиппократа» и минутное ощущение загнивающего капитализма

  Право свободно выражать свое безумие Рассказ о том, как мы повышали боеготовность Ливийской Джамахирии

  Ковчег по-флотски Несколько слов о любви к военно-морским животным

  Уйти в запас через Всемирную паутину Как флоту пытаются придать новый облик – белый и пушистый

Часть 2 Короткие байки

  Имитаторы

  Заход

  Шустрый старлей[40]

  Стратегический бомбардировщик проекта «Баклан»

  Штормит…

  Мы драили, драили и додраились

  Юра Ганин

  Родственные души

  Поговорили

  Невозвращенец

  Мизера…

  Подмена

  Карьера

  Праздник

  Дружба!

  Ночь любви

  Заначка

  Астролог

  Пристебался!

  Догадался

  ЧВС

  Личным примером

  Отлив

Часть 3 Очень короткие байки

Часть 4 Еще короче

Часть 5 Чисто флотский анекдот

Часть 6 Супостат

  Небываемое бывает Как после Петра Первого русские вновь удивили шведов

  Почему я их не люблю, Как я впервые увидел звериный оскал капитализма

Часть 7 Бурса

  Здравствуйте, товарищи!

  Бога нет?

  Споемте, друзья!

  Старпом Старков

  Строевой день

  Грачи прилетели

  На допросе

  Из строевой песни

  Camel

Автор об авторе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg