«Мичман Егоркин – на берегу – в гостях!»

Мичман Егоркин – на берегу – в гостях! (fb2) - Мичман Егоркин – на берегу – в гостях! 469K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Юрьевич Белько (Ф. Илин)

Ф. Илин Мичман Егоркин – на берегу – в гостях!

С Новым годом, дорогие товарищи!

Вдоль улицы уныло светили фонари, словно съежившиеся от ветра и мороза. Полярная ночь в разгаре и в полных правах! Темное небо затянуто пеленой и лишь Луна иногда любопытно выглядывала сквозь рваные, всклоченные тучи, проносящиеся над городом и заливом.

Зато окна домов уже несколько дней весело мерцали разными цветами, не смотря на ранний час. Народ собирался на службу и работу. Сверкали и переливались на городских площадях и улицах огни новогодней иллюминации. Мела легкая поземка, колючие снежинки били в лицо, холод упрямо забирался под шинели, шарфы и воротники рубашек.

Но вот какой-то дух наступающего веселого праздника чувствовался во всем. Люди шли веселее, даже замерзшие фонари, казалось, как-то подмигивали, на что-то намекая! Ожидание праздника – это уже праздник души!

Командир дивизиона капитан 2 ранга Вадим Бараев бодро шел на службу. Начинался последний день Старого года. Как всегда, его ждала куча неоконченных дел. Офицеру даже не нужна была «телефонная напоминалка», или дневник из ноутбука, чтобы перечислить их… Всё равно все не выполнить, хоть тресни! – обреченно вздохнул Бараев. «Да и… Бог с ним! Скажите, а видал ли кто когда полностью выполненный военный план? Фактически, а не «электронным пуском» (1)? Вот то-то!» – уже оправдал он сам себя заранее и бодро двинулся к своим кораблям на родной причал.

Мичмана Егоркин и Миша Сережкин тоже топали на службу. Мимо них пронеслись три пожарные машины, сверкая разноцветными мигалками и пронзительно подвывая сиренами. Люди оглядывались на них с тревогой и интересом.

– Учения, что ли, перед Новым годом решили провернуть? Так сказать, оглядеться? – предположил Коля Сережкин.

– Нет, это на тыловских складах не все успели списать. А вдруг ревизия после Нового года? – буркнул бывалый Егоркин. Не поймешь его – то ли шутит, то ли – знает?

– Ну и что? – удивился его спутник.

– Эх, молодо-зелено! В тылу знаешь, как говорят: «Когда сгорает склад – это удача, а когда вместе с ним горит бухгалтерия – так это уже счастье!» Сегодня же – последний день уходящего года! Надо успеть! Вот, помню, в Противосолнечной…

– Доброе утро, Александр Павлович! – приветливо поздоровался с Егоркиным замкомдива по воспитательной работе капитан 3 ранга Князин, нагнав мичманов.

– Здравствуйте, Геннадий Александрович! С наступающим вас праздником! – ответили дружно мичмана.

– Только, есть такое выражение… – добавил ухмыляющийся Егоркин и стал нараспев декламировать:

– Всяк карась на флоте знает – Утро добрым не бывает!

– Вот! – процитировал Егоркин стишок из своего неистощимого запаса.

– Да, пока докладов не услышу и сам кое-куда нос не суну – оценку утру ставить не буду! – пообещал Князин, улыбнувшись. – Всегда найдется пара-другая начальников и подчиненных, которые сочтут своим долгом испортить тебе утро.

– И некоторые слишком близкие твои родственники – тоже! – недовольно пробурчал Палыч.

Егоркин, Сережкин и еще пара мичманов остановились на корне причала перекурить. До построения на подъем флага оставалось кое-какое время.

Молодые матросы таскали вперед-назад «вертолеты», очищая плац от выпавшего за ночь снега.

«Вертолет» – это такой ручной бульдозер на матросской тяге, большая лопата для чистки снега с поперечной ручкой для двоих воинов. И работает он безотказно с октября и до апреля.

От новобранцев шли характерные кислые запахи нового шинельного сукна и новой кожи еще не обмятых яловых сапог.

От соседнего причала оторвался катер командующего, рявкнул сиреной и весело побежал к выходу из залива. По всей видимости – в Североморск. Над гаванью раздались звуки горна – играли «Захождение». Один из матросов остановился, удивленно огляделся и спросил у мичманов, что это такое.

Егоркин среагировал моментально:

– А это, сынок, лося кличут!

– А где он?

– Да, наверное, на дальний кордон пошел!

Мичмана сдержано засмеялись.

– Что, и лоси здесь водятся?

– А как же! И лоси, и волки – вон, недавно двух самовольщиков насмерть загрызли! Здоровые такие, килограмм по восемьдесят, а то и больше… Ну, кто их всерьез мерил или взвешивал? Они еще полярными называются! Молодые матросы как-то сразу поскучнели…

Корабельные «колокола громкого боя» сыграли «Большой сбор», моряки потянулись на свои корабли, строиться на утренний осмотр и подъем флага.

Построение на подъем флага прошло как обычно. Потом началась рутина – предпраздничная большая приборка, предъявление всяких документов – вроде набившей оскомину «Праздничной папки». Это такой набор всяких документов о том, как надо было сделать то, чтобы во время праздников ничего не было! Вернее, чтобы за это не нагорело… или нагорело, но – не так больно.

Особо доверенные моряки наряжали елки в кубриках. Это – и память о доме, о семье и – детстве, не таком уж и далеком для них. В конце концов, это сближает всех членов экипажа – так считается, и не без оснований! Праздник без политики. Только без политиков и тут не обойтись – все норовят поздравить, чтобы вдруг их люди взяли и запомнили…

Отцы-командиры собрались у комдива, Бараев постоянно говорил с кем-то по телефонам – то по мобильному, то – по оперативному, то по военной связи. Дела служебные…

Да и день сегодня такой – никто не хочет оставлять хвосты на следующий год, чтобы долги за ним гонялись во сне и наяву.

Командиры несколько заскучали. День суматошный, а дел все еще не убавляется. Да, дурное это дело – долги на Новый год перетягивать! Моряки народ немного традиционно-суеверный!

Бараев уже открыл было рот, чтобы, наконец-то выдать список стоящих задач, как вновь зазвенел телефон, и дежурный будничным тоном оповестил, что комдива вызывают в высокий штаб.

– Ага! Сейчас тоже будут ставить задачи! – понимающе кивнул Милкин, командир одного из кораблей.

– Нет! – возразил командир «Тайфуна» Бекмурзин. – Там будут их вставлять! Прямо в соответствующее место, все эти самые задачи! Связкой!

– Товарищи командиры! Напоминаю, что милиция, их смежники и наши особисты под праздник затеялись потренироваться в борьбе с терроризмом. В этих учениях мы, вроде как яички, – в процессе участвуем, но сами – не входим! Понятно? По остальному – вы сами знаете, что вам нужно сделать на кораблях, чего это мне лишний раз толочь воду в ступе!

Но не забывайте, однако, что кто-то обязательно придет посмотреть ваши «Праздничные папки» и с умным видом заглянуть кое-куда на корабле. Вам надо продумать боевое заместительство, согласуясь с моими планами, а дежурный корабль – особенно! А то повызываю на борт в самый праздник… Блин!

Это уже относилось к телефону, запевшему «Girls» голосом Пола Мак-Картни.

– Да, звезда моя! Нет, звезда моя! Да ты что, Марина? Еще трезв как стекло, даже в мыслях нет, звезда моя!..

– Это он с кем? – шептались командиры, натягивая перчатки на руки и уже собираясь выходить.

– С подругой, наверное!

– Не-а! С женой – точно знаю!

– Иди ты! Вот молодец!

– И я подумал было – что с подругой! Похоже, да? Как ласково и романтично… а у меня на звонках жены стоит «Полет валькирий», такой мелодичный, прямо – как тревога ПВО! Типа: «Ховайсь!» Чтобы, значит, спрятаться успеть… перед налетом! Те девы были еще те!

– «Звезда моя…»… через слово! Смотри-ка – прямо песня… – притворно изумлялся Оленьев.

– Это, я так думаю, чтобы не материться… слова знакомые на красивые меняет!

– Да, многому учит военно-морская академия! Стратег, что ты! Куды нам, сермяжным!? – восхитился Милкин.

– А Бекмурзин так свою половину вообще нежно называет – «Эфочка»!

– Да, красиво-то как! – ерничал начальник штаба Филиппов.

– Самая ядовитая гадюка в мире! Только пока маленькая – провел краткий ликбез по рептилологии сам Бекмурзин, пояснив красивое имечко своим малосведущим приятелям.

– А она знает, жена-то твоя, про эфу? – заинтересовано спросил Милкин.

– Конечно, она отличницей всегда была, опять же – врач, как-никак, но думает, что я – шучу!

– А ты – нет!? Всерьез!? И еще – жив? – ужаснулся Милкин, – Значит – не самая! – уверенно заключил он.

Комдив отключил телефон, пробурчал что-то под нос и потащил с вешалки шинель.

– И еще – личная просьба – не к подчиненным, а к друзьям и коллегам: На портьте хоть вы мне сегодня праздничное настроение! Не беспокойтесь, найдется кому и без вас! (вот за такие предварительные изречения одноклассники его в училище звали скромно – Пророк)

– Ну уж как будто! – деланно, хором, обиделись «флотоводцы» на своего начальника и флагмана.

На удивление, никаких подвигов и «чепух», в смысле – всяких чрезвычайных и экстраординарных событий по личному составу к утру не обнаружилось. Подвигов и приключений орлы не сотворили, даже славная милиция сегодня не взяла в плен ни одного из развеселых контрактников за большие и малые подвиги! И то ладно!

«Не к добру!» – решил Князин и напрягся, как мог. Его всегда беспокоила тишина. Если все идет тихо и спокойно – часто это внешнее прикрытие, значит, чего-то все же не знаешь! А вот знать обязан – лучше еще до того, как этот покой лопнет грязным болотным пузырем!

На кораблях провели обычную для предпраздничного дня процедуру поиска по укромным местам на кораблях. Как всегда – улов был солидный, и, будете смеяться, но бутылки обнаружили на тех же местах, что и в прошлом году.

Наверное, и десять дет назад, матросы, как белки, тоже прятали «честно натыренное» и протащенное на корабль правдами-неправдами спиртное в те же самые «дупла». Князин мог назвать их наперечет с закрытыми глазами…

Сейчас народу стало куда меньше – на законном основании контрактники готовились уйти в город и отмечать Новый год в меру своей везучести и возможностей интеллекта, кроме дежурно – вахтенной службы. конечно.

«За ними там ни проследить, ни проконтролировать! А значит, будут разборки и «проникновенные беседы!», а командующий опять скажет: «Хоть семь нянек, а дитю все равно глаз подбили!» – мрачно подумал Князин и безнадежно вздохнул – «И поумнее, и постарше их стопу в питье не знают, а уж эти-то… холера ясная, как говорят наши бывшие друзья поляки!».

Палыч, в поисках своего старшины, которому собирался сказать пару ласковых слов по поводу порядка на силовых щитах, заглянул в кубрик и поздравил матросов с наступающим Новым годом. Те как-то смутились и отвечали уж больно елейно – так уж мичману показалось. Он не спеша прошел по кубрику, внимательно огляделся – что-то явно было не так!

«Да, а где прячутся несчастья?» – вспомнил он и взглядом нашел артэлектрика Синюшкина, из Котласа, что в Архангельской губернии. Сокрушенно махнув рукой, Егоркин молвил:

– Синюшкин! Ты помнишь, когда тебя второй раз поймали на пьянке – ты налакался какой-то немыслимой дряни, слегка пахнущей чем-то напоминающим спирт? Ага, правильно – тогда тебе через верхнюю и нижнюю дырки в твоем тощем теле прокачали два ведра воды с марганцовкой. И это – не считая всяких капельниц и ценных лекарств.

Тогда зам по воспитательной работе написал домой твоим родителям. И что? Твоя дорогая маман ответила, со слезой в голосе, что ты встал на путь исправления – всего-то дважды за три месяца службы, а дома ты пил, оказывается, минимум пять раз в неделю! Она, бедная, даже благодарила нашего отца – командира за твое воспитание! А сейчас – посмотри-ка сюда! Вот если это не твоя идея и исполнение – я съем свою пилотку на ваших глазах!

Он легко поднялся, подошел к одному из плафонов, и отвернул отверткой с индикатором три винта на большом осветительном плафоне, а затем осторожно снял его. Внутри плафона бултыхалась какая-то коричневато-буроватая жидкость. По всему кубрику распространился запах дешевого вина, известного в народе, как «бормотуха».

– Так! – удивленно присвистнул Егоркин: – А я-то думал, что вот это уже никто не пьет! Самый дешевый «портвинюга»! Качества не получилось, решили количеством взять? Чья это техническая мысль – насчет плафона – блеснула? Синюшкин, я тебя спрашиваю – есть мне пилотку или нет?

Ответом ему было молчание.

– Ну, ладно! Пошли портвейн казнить! Вот была бы водка – прибил бы кого за свое рваное сердце, а вот такую дрянь и не жалко к рыбам отправить! Только экологию совсем немного повредим, все-таки!

Синюшкин осторожно нес плафон с плещущимся портвейном, за ним еще два матроса – свидетелями будут.

– Кстати – для эрудиции – не всякий портвейн – дрянь и синоним непроходимой «бормотухи». Есть «Массандровский», а бывают еще португальские – например, «Порто», «Сандеман». Вот это – амброзия чистая! Конечно, это для тех, кто понимает! – спокойно, со знанием предмета, просвещал Егоркин слушателей.

Синюшкин хотел уже было отхлебнуть эту бурую жидкость из плафона, но глянул на здоровенные руки Егоркина, и как-то сам передумал. Мало ли, еще в плафоне утопит, с него станется, со шкафа трехстворчатого в мичманских погонах… Или по шее залепит – метров пять пролетишь, и тормоза не помогут! Портвейн плеснули за борт, полетели брызги и прощальный букет хмельного запаха достиг Синюшкина, который тяжело вздохнул.

Среди темного полярного дня, в каюту командира «Тайфуна» притащили «пленного». Оказывается, трудяги-коки разложили на сигнальном мостике вымораживаться пельмени для новогоднего стола – технология, однако. Пельмени были знатные, это традиционное на многих малых кораблях новогоднее блюдо делали из трех видов мяса – говядины, свинины и «синей птицы». И это – не все, плюс еще много лука, чеснока и сушеных травок-специй, которые присылали коку откуда-то из Дагестана. Получались очень вкусные и сочные пельмешки…

А «засланный казачок», из молодых матросов «Шторма», маскируясь в темных местах, проник на мостик и начал собирать их – как грибы – в корзиночку… Но воины проявили бдительность. Отстояли свое праздничное блюдо – схватили воришку на горячем и притащили к командиру.

Бекмурзин мысленно возблагодарил Бога, что обормота поймали контрактники. А вот ежели бы «годки», то навешали бы ему «звездюлей» от души, и не факт, что обошлось бы без «Скорой помощи». Решил было подождать, пока на «соседе» не хватятся этого балбеса. Но передумал – приятеля зря волновать перед праздником, а его помощнику – «пофигисту» – все равно, как с гуся вода… и сразу же позвонил командиру «Шторма» Милкину.

Тот пришел со своим мичманом, которому и передали «пленного». Вычислить, кто все это организовал – раз плюнуть, и четыре старослужащих матроса уже через десять минут вдохновенно занимались строевыми занятиями на причале, под присмотром одетого в длинный теплый тулуп командира боевой части. Командир распорядился – операция с «Новым годом!»

Холодновато, однако, было, мороз, треща ветками деревьев и отчаянно хрустя и скрипя снегом, хмуро тащился к нам из арктических пустынь. А что? Это совсем рядом!

Милкин возмущался, делясь с Норбулатом Бекмурзиным и флагманским штурманом бригады Мхитаряном свежей душевной травмой: – Представляете, сейчас бутылку коньяка «Ахтамар» при мне в раковину вылили! Казнили такой напиток, в каюте – запах, не могу – слюной захлебнулся! Полсердца оторвалось, вот! Поэтому к тебе в эмиграцию подался!

Флагманский штурман бригады Эдик Мхитарян, пришедший к своему однокласснику якобы с проверкой, и уютно устроившись в его каюте, переглянулся с ним. Тот кивнул, с чем-то соглашаясь.

– Представляете, зама – нет, только к вечеру придет, так самому пришлось посылки проверять! Открывает мой Мовсесов посылку – а там – бутылка коньяка армянского, «Ахтамар».

– А он – что, из Армении? – удивился Мхитарян.

– Да что ты, откуда там – из Волгограда, но, уверял, что коньяк – прямо из Армении. Так я ему предлагаю – давай, мол, я тебе деньги отдам за него – сколько скажешь! Так нет, уперся рогом – положено выливать – выливайте!

– И что, Женя, ты вылил?

– Нет, что ты, рука не поднялась – его самого заставил! Теперь пусть от меня подальше прячется – такую дырку мне в сердце проковырял.

– Вот сукин сын, слушай, да! – возмутился штурман: – Родители ему с любовью подарок сделали, чтобы с друзьями поделился, порадовал на Новый год. Не в одну же харю ему это вылакать? А он – вылил! Родных обидел! Эх, не те армяне пошли! Все портится в этом мире! Если бы у него настоящие армянские мозги были, то, раз поймали – надо было сразу командиру предложить, возьмите, мол, родители к празднику вам передали… Нормальный командир бы не взял просто так – денег предложил, поломался бы немного для приличия и – все дела! Да и если бы и так взял, что за дела? А он, чистый ишак апшеронский, тьфу! – сплюнул штурман от возмущения: – Адресок родителей его дай – я им сам поэму про сынка напишу. Раз с Волгограда – наверняка – бакинцы беглые, может и соседи с нами бывшие… за таких земляков стыдно!

Бек, хозяин каюты, втихую выдвинул средний ящик стола – там стояли рюмочки с коньяком и тарелочка с лимоном в сахаре. Все в своих специальных пазах – прежний хозяин каюты, еще до Бекмурзина, позаботился во время заводского ремонта. Основательный человек! Никаким штормом посуду не перевернет, и от чужого глаза спрятать за две секунды весь праздник можно…

– Ну что, братцы, стресс снимем?! – спросил-предложил Норболат.

– Эдик, давай тост скажи! – попросил Милкин штурмана, известного мастера застольных речей.

Тот подумал три секунды и сразу же выдал:

Когда пробьет полночный час И Зодиак пойдет парадом Пусть не скупится Новый Год Ни на чины, ни на награды! И чтобы радовали нас Сейчас и до глубокой старости — Бутылка доброго вина и прочие мужские радости!

– С наступающим! – салютовал рюмкой Мхитарян.

– С наступающим! – поддержали его командиры.

– Хорошо сказал! – одобрил Бек, и офицеры осторожно и тихо чокнулись стеклянными рюмочками.

– Чтоб зам не слышал! – фыркнул Евгений Милкин.

Как раз, за дверью замкомдива Князин кому-то громко и раздраженно выговаривал за непродуманное праздничное меню в столовой личного состава.

Наконец, всех свободных от вахты и смены обеспечения отпустили домой, к новогодним хлопотам. Остальные разбрелись по каютам, к личному составу, вместе смотреть праздничные программы по телевизору.

Придя домой, Палыч был сразу раздет и отправлен в ванную мыться – вся его форма и белье полетели в стиральную машинку – по убеждению Светланы, в доме под Новый год не должно оставаться ни одной грязной тряпки! Традиция, что тут поделаешь! Все остальное было уже выстирано, аккуратно развешано и сушилось, издавая запах свежести, и частично уже гладилось, настырно распространяя запах морозной свежести и чистоты по всей квартире.

Егоркин взялся за священнодействие – приготовление новогодней утки. Птица, на этот раз, была не с Кубанских прудов, но – сойдет. Так он и решил, выбирая ее в магазине. Тоже – традиция, куда же в Новый год – и без утки, или там, гуся, индейки, запеченной с гречневой кашей в брюшке, обложенной ломтями айвы, дольками картофеля, натертой чесноком, посыпанной имбирем и перцем… Да и еще – с кусочками хорошего бекона!

Оглянувшись – никого нет – он достал из морозилки кусочек строганины из большой скумбрии, налил стопку водки до половины и быстро хлопнул – пока не поймали. А то отнимут! Со вкусом закусил… Хорошо! Пока есть такая мужская закуска – водка на этой планете будет!

– Егоркин! – услышал он над ухом грозный глас жены. «А вот и не успела!» – по-мальчишески обрадовался Палыч.

– Сколько раз тебе можно говорить… – начала жена и понеслась…

Минуты через три Палыч проникновенным тоном спросил:

– Скажи-ка мне, дорогая: что такого плохого я тебе сделал?

– Когда?

– А вот тогда, когда ты вдруг согласилась стать моей женой, с коварным умыслом, как оказалось! Теперь уже двадцать семь лет мстишь за это, превращая мою молодую жизнь в тренировочный лагерь по подготовке к аду!

Эту сакраментальную фразу Палыч уже говорил раз сто – только количество лет менялось, но срабатывало – тема разборки менялась, или жена обиженно замолкала – что тоже иногда неплохо! И сейчас несанкционированная выпивка была сразу же забыта…

Светлана украшала стол, ждали в гости старых друзей – в этом году их очередь приходить, в прошлом была наша – говорила она.

…И тогда зазвонил телефон – сначала городской стал выдавать трели рассерженным тоном, а потом мобильный заорал: «Прощайте, скалистые горы!». Палыч схватил трубку и услышал сигнал, означающий экстренный сбор личного состава. До Нового года – уже меньше часа! Вот холера астраханская, в рваную покрышку, в сибиря-котамаму и эфиопскую тещу!!! Догадались! И вслух:

– Чума на оба ваших штаба! Твою маман, ангидрид и перекись водорода в китовые уши! Я знаю чья это садистская сущность захотела крови! И да разверзнется канализационный люк под правым передним колесом его «Тойоты»! – длинно и от души ругнулся он и кинулся за формой.

Но – дудки! Вся форменная одежда была еще настолько сырая, что… Другая ее часть – не глаженная. Из шкафа.

Шипя и плюясь, припоминая разные судьбоносные дни в своей длинной и беспутной жизни, он кинулся к вешалке, надел шинель – прямо поверх добротного тренировочного костюма, натянул на мокрые волосы шапку, всунул ноги в австрийские сапоги на рифленой «танковой» подошве и рванулся к выходу.

– Куда? – крикнула вслед Светлана.

– Куда глаза глядят! Нет мне дома ни покоя, ни радости! Ни сна ни отдыха измученной душе! – ответил он на бегу, даже пропев последнюю фразу, дурачась, уже с нижней площадки лестницы.

Через десять-пятнадцать минут он уже был на юте своего корабля, где по боевым частям строился весь экипаж. Из города подтягивались офицеры и мичманы, тоже злые и ворчливые, костерившие свое командование на чем свет стоит! Среди них Палыч выглядел импозантно – в синем спортивном костюме, торчавшем из-под полы шинели. Командир не то не заметил, не то сделал такой вид…

Все прояснилось – проверяли дежурные силы, у кормового орудия стояли комбриг, комдив и командир, офицеры штабов.

«Ну и времечко подобрали – ни раньше, ни позже, а как раз в аккурат! Чтобы к столу новогоднему не успели!» – укоризненно покачал головой Палыч, придумывая, чтобы еще такого пожелать любимому командованию, чтобы до печенок достало…

Комдив начал зачитывать список, проверяя наличие. Все люди оказались налицо, даже – контрактники, к откровенному удивлению комбрига… и вдруг выяснилось, что не хватает маленького, черноусого и очень дисциплинированного мичмана Гайдамаченко. Старшина команды трюмных Гайдамаченко никогда никуда не опаздывал, был аккуратным и исполнительным, просто на удивление. Механик первоначально этому не поверил – так не бывает! Опросили народ – точно, его никто не видел, начали выяснять – кто его оповещал. Круг замкнулся – никто ничего вразумительного сказать не мог.

– Так! – резюмировал здоровенный капитан 1 ранга, командир славной бригады кораблей: – все налицо, кроме этого самого мичмана Гайдамаченко. Будете сейчас его искать вместе с командиром БЧ-5! А сейчас сыграем тревогу! – сказал он.

Народ глухо загудел. На часах – уже 23.30! Можно бы еще успеть к столу… а можно и безнадежно опоздать – на радость врагам и боевой подготовке.

– А чего шумим? Ну, нет вашего Гайдамаченко! – упрямо твердил комбриг.

Но с причала донесся женский крик: – Здесь мичман Гайдамаченко!

Все оглянулись и посмотрели на причал.

– Есть мичман Гайдамаченко! – еще раз выкрикнула маленькая женщина, в распахнутой настежь меховой шубе, с волосами, растрепавшимися поверх воротника. А рядом с ней, пришвартованный по-штормовому к детским санкам, лежал и мирно спал сам герой – в шинели, застегнутой второпях через пуговицу, в шапке, завязанной под подбородком и… в коричневых дорогих ботинках. Он был пьян до полного изумления, просто как сама водка!

– Вона как, и праведники грешат! – хохотнул мичман Сережкин полушепотом.

– То-то и удивительно – что праведник, а вот тебе бы никто и не удивился! – посочувствовал Егоркин.

– Да-а-а! – протянул комбриг: – Точно, есть мичман Гайдамаченко! Молодец, женщина! Вот какие жены в нашей бригаде! Коня на скаку… впрочем, фигли там конь – танк за хобот остановят и мужа по тревоге на себе приволокут! – и скомандовал – Жене мичмана Гайдамаченко наше благодарное – У-Р-Р-А!

Первым крикнул комбриг. Стройное «У-р-ра!» – прокатилось над зали-вом.

– Да, командир, отрядите сейчас же команду доставить мичмана к новогоднему столу – не тащить же слабой женщине этот «Груз-400» в гору! – распорядился предусмотрительный комбриг.

И, обратившись к строю, он взглянул на часы – до Нового года оставалось всего семнадцать минут! – Жена меня убьет! – вполголоса заметил капитан 1 ранга.

– Не только вас одного – проворчал комдив. Командир корабля скромно молчал – ему все равно предстояло «сидеть» на дивизионе, как старшему командиру, а его жена, как положено в таком случае, уже сидела в кают-компании и беспечно смотрела концерт по телевизору. А вот желающих убить комбрига прямо сейчас, наверное, построилась бы целая очередь. И жена его явно первой бы не была!

– С Новым годом, дорогие товарищи! Счастья вам и здоровья! Пусть сбудутся… впрочем нет, а то вы сейчас мне нажелаете… Так мне и надо! Удачи вам, товарищи офицеры, мичманы, матросы и старшины! Зла не держите, я не зверь какой. Работа просто вот такая!

Обратившись к командиру, продолжил:

– Распускайте строй! Кому положено – по домам! – скомандовал он.

Офицеры, мичманы и контрактники, сорвавшись с места, когда команда «Разойдись!» еще висела в воздухе, понеслись вверх по дороге, по домам. Машин, понятное дело, никаких, все уже успели хоть понемногу, но тяпнуть, поэтому пришли пешком – у ГАИ – ухо востро, потом – не оберешься, не расхлебаешься!

Впятером уже почти добежали до дома Егоркина, как над городом прокатился первый удар кремлевских курантов – БО-мм!

– Стойте! Дальше нельзя! – заорал Сережкин. Все испуганно остановились – чего это вдруг? А он уже вытаскивал из кармана бутылку «Немирова» одной рукой, стопку разовых стаканов другой. – Кто за вас подумает, если не боцман! – кричал он, скручивая блестящую крышку бутылки волосатой лапой.

Пока Егоркин раздавал стаканы, Сережкин наливал всем отмеренные дозы. «В темноте, не пролил ни одной капли и никого не обделил! Вот он опыт-то!» – уважительно подумал Егоркин.

Гулко ударило в десятый, одиннадцатый, двенадцатый раз…

Изо всех окон раздалось «Ура!». С шипением взвились в небо разноцветные ракеты…

– С новым годом, мужики! С новым счастьем, братва! – сказали друг другу сослуживцы, коллеги и товарищи. Выпили…

– А теперь мужики – по домам, закусывать! Мы ведь целый год не ели – ужин-то еще в прошлом году был – пошутил Егоркин.

Дома был он уже через пять минут. Гости утешали Светлану.

«Да уж, неудачно-то пошутил, баран бетонобойный!» – упрекнул себя Палыч, снял шинель и как был в спортивном костюме, так и пошел к столу. В двух словах, он рассказал причину опоздания, ругнув в приличном варианте (две дамы ведь за столом) любимое командование. Затем достал припрятанные новогодние сувениры – для гостей, и красную коробочку из ювелирного – для Светланы.

– И где мой бокал с шампанским? – строго спросил мичман супругу.

Ему молча протянули хрусталь с напитком.

– Вот теперь – с Новым годом! – сказал Палыч и поцеловал Светлану. Не так с ней хорошо – как без нее плохо! – подумал он. А Светлана, бегло глянув на содержимое коробочки, крепко обняла мужа и жадно поцеловала…

Коромыслин только руками развел:

– Ну, Палыч, ну – умелец! Уважаю!

Тот снисходительно глянул на друга:

– Подумаешь, «Виагра» для женщин это просто – продается в каждом ювелирном! Срабатывает безотказно, как трехлинейная винтовка! А ты что – до сих пор не знал?

И, наконец, хозяин дома сказал свой тост:

В Год Новый, не переча гороскопу, Веселья, фейерверков, озорства, К успеху пусть ведут любые тропы, Пусть славят вас поступки и слова!

Раздался звон бокалов, как отголосок недавно отзвучавших кремлевских курантов, к бою которых Егоркин не успел… наступил еще один Новый год! «Пусть он будет счастливее старого, хотя тот тоже был не плох!» – думал Егоркин. Да будет так!

Это было давным-давно. Восточная сказка. Тысяча второй день

Пришел март. Отшумел женский весенний праздник, основательно опустошив мужские заначки, заставив припомнить подзабытую галантность и на несколько дней сделав нас внимательными, остроумными и предупредительными. Традиция, понимаешь ли, такая!

Мы как-то облегченно вздохнули, зализывая сердечные раны и восстанавливая пошатнувшееся здоровье от праздничных возлияний и пиршеств. Чтобы столько пить за здоровье – не хватит сил даже у железного организма… Мы думали – ну и все! Ур-р-а! Можно не пить!!! Однако… Календарь – при детальном рассмотрении – показал, что мы ошибались!

Да и весна – состояние природы относительное. День, конечно, все прибавлялся и прибавлялся, солнце уже уверенно колесило по небосводу, уравняв силы дня и ночи, и уже в самом воздухе витало нечто особенное, бодрящее! Настроение было приподнятое!

Но на город и окрестные сопки загулявшая зима все еще периодически обрушивала обильные снегопады, заваливая все вокруг пушистым снегом. Разбуженные циклоны наметали непроходимые сугробы, с которыми день и ночь боролись дорожники.

Кораблям тоже доставалось – экипажи разгребали снег с палуб, с причалов. А по морю ходили серо-свинцовые холодные громадные валы, гонимые сердитым ветром и в это самое море кораблям приходилось выходить, невзирая ни на что, ибо план боевой подготовки – дело святое!

И они пахали штормовую непогодь, раздвигая низкие снежные тучи, разрезая злые волны своими форштевнями, разбивая их своими волнорезами и приподнимая на своих стальных баках тяжелое море, пытающееся затащить их в свою темную бездну.

А когда возвращались в родную базу, к своим опустевшим причалам, тревожные сигналы, предупреждающие об очередном усилении ветра держали офицеров и мичманов на кораблях без схода домой…

такая вот служба, жизнь кораб…, мгм, да, конечно – служба корабельного офицера.

В этот день, где-то в середине марта, корабли вернулись в базу кильватерной колонной после выполнения боевых упражнений всеми видами оружия. Точнее, в базу их загнал ветер, разыгравшийся не на шутку, и приказ оперативного дежурного флота. Мороз и шторм, снежные завесы, прилипающие к надстройкам, антеннам и оружию, причудливо украсили корабли, покрыв их ледяными иглами, заковав леера, стволы орудий, и надстройки в серебристые ледяные латы, а палубы превратил в большой и опасный скользкий каток, блестящий гладкой наледью.

Разгулявшийся над всем нашим краем шторм все еще не стихал. В снастях и антеннах завывал злой ветер, даже по заливу бежали нешуточные волны, раскачивая стальные корпуса на надраенных швартовых. По авралу весь экипаж без изъятия был брошен на скалывание льда, потому, что такие дополнительные массы на надстройках таили в себе серьезную опасность для остойчивости корабля и безопасности экипажа.

Наконец, лед был побежден, экипаж достаточно замучен работой, отогрет, помыт и напоен горячим чаем и отправлен отдыхать по уже прогретым кубрикам.

Только тогда, проверив свои корабли, условия стоянки и любимый личный состав, в кают-компании одного из них, собрались командиры и еще некоторые офицеры, во главе со своим командиром дивизиона обреченные на сидение «по ветру – раз». Кто не знает или не помнит – это такой сигнал, при ветре ураганной силы или около того. Экипажи кораблей обязаны находиться на своих местах, на случай непредвиденных обстоятельств, выполняя целый ряд необходимых для безопасности мероприятий. Суровая необходимость!

Бывало, что такие ветры не только отрывали корабли от причалов, но и сами причалы – вместе с кораблями. Со стихиями лучше бы не шутить!

Офицеры собирались в кают-компании, где было тепло, уютно и даже красиво на непритязательный мужской взгляд. Здесь было можно вместе погонять чайку, и просто по-мужски потрепаться, сыграть в «кошу», «забить козла» и разыграть партию в шахматы. А что? Иногда – надо!

– Праздники кончились. Наконец-то! – удовлетворенно кивнул комдив Бараев, выбросив удачную комбинацию кубиков на доске «коши» и передвигая фишки. – Одних Новых годов пережили… раз, два…

– И плюс – китайский. По Восточному календарю! – ввернул Женя Милкин, командир «Шторма».

– Последний обозримый праздник – День Подводника, соседи скоро будут с размахом отмечать! Приглашали, вот! И, пожалуй, всё! – подытожил начальник штаба, не отрываясь от обдумывания очередного хода, сражаясь в шахматы с Милкиным.

– Ну, это вряд ли – не согласился Норбулат Бекмурзин, командир «Тайфуна». Он обстоятельно размешивая сахар в стакане с крепким чаем: – Тут еще один Новый год на носу – по тюркскому календарю. Он Наурыз называется, в день весеннего равноденствия основательно отмечается моими земляками и всеми народами тюркского происхождения.

Интересно! А как переводится Наурыз?

– А по – персидски это просто «новый день» Не знали? Гумилева читайте, только не поэта, а этнографа!

Бекмурзин отхлебнул чай, пожевав губами, остался довольным, кивнул, затем продолжил: Большой праздник! Для скотоводов – весна – это жизненно – важное событие! А кому повезет, и он увидит в степи на рассвете этого дня зеленый луч – тому счастья в этом году будет щедро отмерено. И всё-то у него ладится и сбываться будет! – со знанием дела неторопливо рассказывал своим товарищам об этом празднике Бекмурзин.

– Да, ещё такая вот деталь: в юрте или в доме на Наурыз должно быть семь видов угощения, все ждут гостей. В этот как бы встречается зимняя пища и летние лакомства, которые надо непременно отведать, чтобы год был обильным и благополучным. Нет, эти блюда, как правило, не на столе, а на кошме или специальном таком столике с очень низкими ножками. Количество гостей – это показатель твоих человеческих качеств и социального статуса. Ну, скажите сами, кто пойдет в гости к жадине, неудачнику и неумехе?

Тут Норбулат припомнил свое детство, хлопотунью-бабушку, готовившую угощенье для семьи и гостей в невероятных количествах… он живо представил себе баурсаки, такие шарики из сладкого теста, жареные в кипящем масле, что-то сродни русскому сладкому «хворосту». А были еще колбаса из молодой конины, казы. Эту колбасу делают по-разному, а родственники из аула привозили к ним такую, что пальчики оближешь, и пока последний кусочек не съешь – не оторвать! А чай, который казахи готовят так: крепкую заварку индийского чая, и разбавляют его на пятьдесят процентов сливками или неснятым молоком, можно и верблюжьим, это вообще деликатес. Причем, разбавлять надо именно подогретым молоком или сливками – иначе вкус не тот! Вековые традиции!

Впрочем, казахский народ большой и разнородный, и вам могут сказать, что казахский чай готовят совсем не так, а, к примеру, тот же самый беспармак в соседней области, или даже в другом роду вообще готовить не умеют! Не верьте – это просто другой рецепт! Да-а-а!

– Главные горячие мясные блюда – беспармак, который порядочный казах должен есть руками, слизывая с них вкусный пряный жир, запивая ароматным насыщенным бульоном, хорош каурдак из разных внутренностей барана или коровы, пережаренных с луком, со специями. А каков плов с жирной бараниной, приготовленный умелым поваром…

Вот об этом Бекмурзин, по прозвищу, приобретенному еще в училище, Бек, и поведал своим друзьям и коллегам. Обстоятельно и со вкусом – как и всё, что он делал в этой жизни.

– Бек, ты бы обороты сбавил – сейчас слюной насмерть захлебнусь! – насмешливо проворчал Женя Милкин, отличавшийся отменным аппетитом при тощей комплекции. Приятели говорили, что у него в комплекте системы пищеварения всего одна кишка, и та – очень прямая…

Комдив капитан 2 ранга Бараев отвлекся от игры, что-то прикинул в уме и высказал идею:

– Интересно! Слушай, Бек, а вот слабо тебе дома этот самый Наурыз организовать и нас к себе пригласить? А? Что ты там о гостях в этот день говорил? Я понимаю – есть трудности с реализацией, антураж не тот, баранину найти проблематично, но если в первом приближении? Насчет горючего не переживай – сам знаешь, за нами не заржавеет!

– И не думаю переживать – чай, не сухой закон! В смысле, пить будем не только чай! А почему бы и нет? Решено! Джентльмены, вы все приглашены! – Бек встал и церемонно поклонился. «А что? Где наша не пропадала?» – озорно подумал он.

– Праздник выпадает в этот раз аккурат на субботу, поэтому, надеюсь, все будут без опозданий, у нас пробок на дорогах пока нет, да и на конях по степи тоже не надо тащиться, вглядываясь в следы под копытами…

– А как же мы, православные – да на мусульманский праздник? – поднял голову Филиппов.

– Здрастьте, я ваша тетя! Уши разуй! Десять раз сказал, еще повторяю для тех, кто глубоко в танке: это праздник тюркоязычных народов, а не религиозный какой! Да и если бы и так? Между прочим, и у нас дома, и в Казахстане казахи запросто поздравляют русских с Рождеством и Пасхой, а те – своих соседей, скажем, с курбан-байрамом. И ничего! Со всеми наливаемыми и закусываемыми последствиями! Давно так повелось! А что – ты предлагаешь с пресной рожей ходить мимо и настроение соседям портить? – заключил Норбулат.

Начальник штаба Юра Филиппов, конечно, был педант и консерватор, но ведь не настолько же… поэтому, счел вопрос исчерпанным и заткнулся, сосредоточившись на угрозе «черных» на своем левом фланге.

На сём и порешили.

Ветер стих на следующий день. Оставив за себя старпома, Норбулат собрался домой.

«Хотите праздника? Будет вам праздник!» – думал Бек, сбегая с трапа своего корабля под команду «Смирно!», отданную дежурным.

– Вольно! – скомандовал он и махнул перчаткой офицеру с повязкой «РЦЫ» на рукаве, означавшую его особое положение. Ночной командир!

Острым и быстрым взглядом опытного моряка, Бекмурзин осмотрел борт своего корабля, причал, с удовольствием отметил аккуратно заведенные швартовы, марки, тщательно закрытый и опечатанный щит берегового питания. Решил про себя: «Старпом старается, надо как-то протащить ему поощрение на хорошем уровне, пока не остыл к службе!» Только после этого он уверенно зашагал в сторону города.

Если кто не знает – Бек – у тюрков это – военный аристократ, боярин или даже – князь. И не только у казахов. Поэтому можно считать это слово аристократической приставкой, хотя у казахов были несколько другие правила образования фамилий. Еще не так давно – от имени отца. Имя у него тоже было древнее, военное – Норбулат, что на казахском примерно означало: «луч сияющей стали».

Но Норбулат Бекмурзин действительно был из омских казахов, предки которого служили в русской армии еще в незапамятные времена. В принципе, кадетский корпус в Омске был тогда для казаха-степняка единственным способом получить классическое хорошее светское образование. Поэтому, именно туда и отправляли родовитые казахи своих отпрысков, как правило, прекрасных наездников и талантливых кавалерийских и казачьих командиров на пограничной линии с разными ханствами и эмиратами в Средней Азии.

В Омском кадетском корпусе было специальное отделение «для инородцев», которое готовило офицеров русской армии, в основном – для кавалерии. Много Бекмурзиных закончило это славное военно-учебное заведение, а один из рода учился с самим Чоканом Валихановым в одном взводе.

Бекмурзин гордился военной родословной и иногда даже хвастался ею вслух. Впрочем, осторожно, ибо в последнее время все кинулись искать в своей родословной дворянские или там военные и купеческие корни, а он не любил быть как все.

Поэтому, для Норбулата выбор карьеры военного был вполне естественным, только вот моряком… Вот моряков в роду еще точно не было! «Будет!» – сказал он сам себе и поступил в военно-морское училище. И пока еще об этом не жалел, честно служил и верил в перспективы флота вопреки заботе командования и даже – правительства.

Но обычаи своего народа и далекой родины он чтил. Пусть сам большой Казахстан и внезапно эмигрировал за пределы, но какая-то внутренняя национальная идентификация осталась… что, если верить психологам, нормальное явление.

Хотя знание родного языка оставляло желать лучшего. Нет, понимать-то понимал, но, когда пытался говорить, собеседники, даже родственники, начинали снисходительно хмыкать, что напрочь отшибало желание попрактиковаться. Не это было главное, но быть серым всегда было не по его правилам…

В голове же убывшего на заслуженный сход вдоволь наморячившегося командира уже родился план званого ужина, который он отшлифовывал на ходу. Мысли буквально роились в его голове, часть из которых он тут же отбрасывал, но пару озорных идей надо было срочно оговорить с женой.

Его Альфия, что по-арабски означает: «возвышенная, проживущая 1000 лет, долгожительница», питерская татарка, тоже в принципе, не была чужда тюркских кровей и традиций. Честно сказать, казахи не очень-то считают татар за тюрков, да и те сами – в большинстве своем, не подозревают, что они эти самые тюрки.

Обычно Норбулат относился к ее происхождению снисходительно, но сейчас решил сыграть на национальных чувствах. Тут уж без жены восточного плана – ну никак. Одна надежда, что Альфия была заводилой на своем факультете, обладала веселым характером и поведением со склонностью к некоему авантюризму и должна его поддержать, более того, развить идеи и довести до совершенства.

За все это, плюс за кошачью грацию перворазрядницы по художественной гимнастике, подруги крепко прилепили имечко – Багира. Иногда ее звали так даже преподаватели, забываясь.

Когда-то давно, в благословенные курсантские годы, на студенческой вечеринке, куда его притащил одноклассник по училищу, верный друг-приятель, Бек внезапно столкнулся с Альфией, лоб в лоб. Она гневно глянула на него, растерянно мямлящего что-то в свое оправдание. И этот взгляд миндалевидных, самую чуточку раскосых глаз поразил его в самое сердце! В каком-нибудь старом романе написали бы: «Где-то высоко в небе, у самой-самой Луны нежно звякнули хрустальные колокольчики». Может, так и было, и они снова посмотрели друг на друга совершенно другими глазами…

Так оно все и началось! Пришлось Беку пару раз подраться за Альфию – с парнями из ее двора, а потом – и с ее сокурсниками. Занятия боксом в школе, и уроки таэквандо, полученные у старого мастера, соседа-корейца, из тех самых спецпереселенцев с Дальнего Востока, помогли. И из драки с превосходящими силами противника он вышел слегка помятым, но – победителем, что тоже заставило Альфию посмотреть на Бека широко открытыми от восхищения глазами. А то! Избранник хорошенькой девушки должен быть уж если не героем, то талантом или гением, что в определенной мере тоже присутствовало, так что шансы росли. Необходимость зашить слегка порванный рукав бушлата заставило девушку привести своего курсанта домой, где он сразу и прочно покорил сердце будущей тёщи кое-какими познаниями в Коране.

Еще бы – отец преподавал арабский язык в университете, и Саблуков и Крачковский, первые русские переводчики этой священной книги, были известны Норбулату. И он даже читал их труды по Корану. А память у него всегда была хорошая и срабатывала в нужные моменты. Хорошее для офицера качество!

В результате всего комплекса событий, после училища по назначению они уже приехали на Север с малышкой-дочерью.

Сейчас, войдя в квартиру, Норбулат застал в ней только лохматую, как меховой шар, кошку Бони, обрадовано выбежавшую встречать хозяина. Ни жены, ни детей дома не оказалось.

«У всех – свои дела!» – констатировал Бекмурзин и безнадежно махнул рукой. Сняв шинель, умывшись и переодевшись в домашнее, он пошел на кухню, кормить голодную кошку и разогревать ужин, недовольно ворча себе под нос разные пожелания отсутствующим.

Первой возвратилась жена, заболтавшаяся с подругами чрезмерно, даже по ее понятиям. Это было ясно. Чувствуя свою вину, она, по обыкновению, сразу же накинулась на мужа и Бони:

– А кто порвал новые обои под столом на кухне? – грозно вопросила Альфия обоих.

– Да, Багира, лучшая защита – это нападение! – с сарказмом «одобрил» ее Бек: – Это я залез под стол, еле – еле там поместился и старательно, пальцами, так как сегодня постриг ногти, и даже – зубами, порвал кусок новых обоев. Между прочим, те самые, которые целый день, в одиночку, клеил перед восьмым марта, чтобы порадовать тебя своим художественным вкусом и новой обстановкой!

– Тогда это Бони? – спросила жена.

– Ну, надо же, какая проницательность! Чистая Каменская! – удивился Бек, возведя глаза к люстре, по случаю отсутствия неба над ним на сей момент.

Кстати, Бони, названная так своей эксцентричной хозяйкой в честь верной подруги «того самого» Клайда, с детства стремилась соответствовать своему имени, как бы ей ни доставалось за разные проделки! Даже сейчас. Даже не смотря на солидный для кошки возраст и несколько болезненный опыт систематических педагогических внушений журналами и тапочками…

После ужина Норбулат объявил жене, что у него серьезный разговор и без нее, такой умной, находчивой, образованной и красивой женщины ну никак не обойтись. Надо обязательно посоветоваться!

Явная подхалимская пилюля была, тем не менее, легко проглочена.

«О, женщины!» – насмешливо хмыкнул Бекмурзин. Естественно, мысленно, про себя. Иначе получится обратный эффект.

Он изложил свое решение Альфие в двух словах. Она сначала поморщилась – лишние и пустые хлопоты, но потом загорелась и сама. С развлечениями у нас не густо. Да и возможность показаться в новых украшениях и нарядах… Нет, нам на это как-то плевать, а вот для женщин – прямо сущая необходимость. И еще, по секрету – одна из самых больших ценностей, это ценность дружеского общения. Многим этого просто не понять! А у нас такое общение еще ценят и ценить пока будут!

Бек составлял подробный план, обстоятельно записывая его пункты на расчерченном листе бумаги, а она диктовала:

– Подушки диванные, штук десять. Возьму у Светки, Тани и своей медсестры. Одеяла стеганные, вместо корпе… найду, подумать надо – где.

Чтоб вы знали, корпе – это такой вид матраса, или стеганого одеяла, обшитого цветным шелком или другим материалом, по достатку хозяина. На нем спят, и его же используют как подстилку во время обеда с гостями. Чем больше таких корпе и подушек, сложенных вдоль войлоков в юрте или в доме, тем ее хозяин считается гостеприимней и богаче. Отсюда и почет, однако!

Семь блюд, семь блюд… салаты бы, да не тот случай… а Интернет на что? Сегодня же поброжу по кулинарным казахским сайтам. Но без беспармака не обойтись. Это точно, а баранины нет!

– Говядина сойдет! Есть такой вид этого блюда! Как и из конины, причем определенных сортов. Да и баранина иногда бывает. Искать надо! – возразил рассудительный Бек. – И рыба чтоб была! Ты скажи, какой стол на Севере без рыбы?

– Для каурдака купим свиные почки, печень, сердце купим, есть. Не по мусульмански – это еще мягко сказано. Пусть! Но кто там будет разбираться, от какого животного эти запчасти? С пловом связываться не будем – не влезет уже наверное! – решила Альфия.

– Стол возьмем наш старый, без ног на палубу уложим, вот тебе и достархан! – снова ввернул хозяин дома. Жена одобрила, радостно кивнув: – Эврика!

План потихоньку верстался, белых пятен становилось все меньше. Дело было за антуражем и национальным фоном.

Когда Бек намекнул, как бы он хотел его видеть по сценарию, Альфия сразу сказала твердое: «нет!». Последовала ащартная торговля и консенсус скоро был достигнут. Наконец, оба стали смеяться, представив чьи-то лица и последующие слухи. На ходу возникали дополнения, отметавшиеся сразу или со смехом утверждавшиеся.

Вдруг раздались гневные вопли и визг в детской. Нарастающий скандал старшей сестры и брата и неубедительные словесные аргументы быстро сменились обменом более увесистыми плюхами с обеих сторон.

Войдя к детям, Бек с Альфией взяли на себя роль миротворцев.

– Что за шум и драка? Айгуль, доложить!

– А чего он мне настройки в компе сбивает?

– А чего Гулька мне в Натырнет залезть не дает?

– Не Натырнет а Интернет! Аскар, повторить! Кстати, почему Натырнет?

– Есть повторить – Интернет! – по-военному ответил сын. – А Натырнет по тому, что Гулька оттуда натырит того, чего учить не хочет, каждый день! А мне не дает, да!

– Теперь понятно! Раз подрались – значит, оба неправы! И потом – ябедничать недостойно мужчины и будущего воина! Поэтому, решение мое будет такое – Интернет сегодня будет мамин. Возражения есть? А Аскару – три подхода по семь подтягиваний на перекладине!

Дети были умными, все в родителей, и возражений вслух не последовало.

После обеда, на следующий день, он выгнал машину из гаража, два часа отмахав лопатой, как землекоп на Клондайке, вымок, словно после доброй парилки. И тогда поехали по магазинам, он в роли личного шофера. А так же – в роли грузчика и носильщика на полставки. Естественно, сначала по «женским клубам», в смысле – парфюмерия, одежда, обувь…

Как он не любил этих прогулок по магазинам с товарами «женского ассортимента»! Но теперь от настроения жены во многом зависел успех его задумки и… Норбулат героически терпел! Надо было, а не то…

На этот раз они завернули в парфюмерный магазин. Альфия, сразу же забыла о главной цели и зорким взглядом обшаривала витрины с флакончиками и коробочками, на ходу пытая с пристрастием молоденьких девчонок-продавщиц. Ей нужны были особые духи к празднику, да и надвигался день рождения у одной из ее медсестер.

Нет, ну надо же! Нет бы, где-то в уголке пристроить витринку с автозапчастями, инструментом каким, или там с компьютерными железяками! Как на Западе, к примеру! Глядишь, и купил бы чего себе, магазину – прибыль. А то вот ходи, ругайся про себя! Он пересчитал количество флакончиков в ряду. Потом – в двух. Затем начал считать количество букв на их футлярчиках.

К витрине с мужской косметикой подошла одна ярко выраженная блондинка, длинноногая, в короткой норковой шубе и высоких сапогах-ботфортах.

Близоруко щурясь и хлопая длиннющими ресницами, разглядывая туалетную воду и другую мужскую косметику, она обратилась к продавщице:

– Девушка, мне нужна ваша помощь! Я бы хотела купить своему парню небольшой подарок ко Дню флота… Что бы вы посоветовали?

Бек снисходительно улыбнулся девице и, как бы, между прочим, заметил:

– Девушка, так, на всякий случай – День Военно-морского флота бывает жарким летом, а завтра праздник весенний – День подводника!

– Ой, спасибо! А я-то сама и думаю: «Блин, а на кой черт морякам два одинаковых праздника в году?» – бесхитростно обрадовалась девица.

– Ну, вообще-то любой приличный моряк, если захочет, найдет и еще пару-другую профессиональных праздников, отмечаемых им на законном основании…

– Ух ты! Правда?

– Да сплошь и рядом! День штурмана, ракетчика или там связиста, минера, например, разведчика, механика… Ну, что еще? – перевел дух общительный Норбулат, польщенный уважительным вниманием девицы.

Альфия обратила внимание на мужа, распушившего свой хвост, прямо как молодой павлин во время гона, перед куклообразной девчонкой, прекратила дальнейшие поиски искомых духов, быстро расплатилась за что-то, легла на боевой курс и ловко взяла под руку не в меру разговорившегося Бека.

Выражение ее хорошенького восточного личика, с хищным прищуром глаз – не обещало ему ничего хорошего. Вот именно в такие минуты Норбулат звал ее за глаза и даже – в глаза – Эфочка. Что интересно, она не обижалась и даже как-то гордилась таким неоднозначным прозвищем.

«И как это я до сих пор жив – между Багирой-то и Эфочкой?» – в который раз изумился Бекмурзин. Честное слово – почти искренне!

– А теперь – в мясной отдел! – скомандовала Альфия. В машине она сказала: – Я, между прочим, за тебя страдаю, всю пятницу и субботу буду вкалывать в горячем цеху! Ты же знаешь – от тебя внимания не дождешься – а чуть смазливую мордашку над верхними выпуклостями увидишь – сразу слюни распускаешь, как варан-переросток. У тебя прямо на куртке огненными буквами транспарант горит: «Дай подержаться!», а на лбу надпись: «Эх, если бы не жена рядом!». Если еще раз…

– Это у меня-то? – удивленно возмутился Бек, а про себя испуганно подумал: «Неужели так заметно?».

«Ну вот, началось! Как они предсказуемы! – опять удивился Норбулат – «Муж во всем виноват, а уж если никак не виноват – вот тогда получит вообще продольный залп изо всех стволов! Эх, бывалоча, у моих предков, лет этак сто назад – закатила жена пару скандалов – врезал ей камчой вдоль спины и отправил к родителям! Особая статья за сварливость была в семейном кодексе, да! Да еще с возвратом калыма! Во стимул-то был у жен держать нервы на привязи, а язычок – за зубами! А сейчас… эх!»

Всё случилось проще бы, проще бы Триста лет назад а может даже сто — За один скандал тебя б отправил к теще я И не слушал больше б ничего!

Мечтательно (опять же – про себя) пропел Норбулат в такт своим мыслям. Вот такие были у него «сексуальные фантазии». И – только!

Он таскал от прилавков мясо, пакеты с разными вкусностями, лаваши и лепешки, стоял в очередях в одном отделе, пока жена закупалась в другом, короче был оттеснен на непривычные для командира корабля вспомогательные роли. Но молчал и не думал возражать – себе дороже. А если что-то пойдет не так – сразу все спишут на твой «особый талант»! «Все – то я знаю, давно – то я живу!» – опять сокрушенно вздохнул Бек.

Кто – то еще давно заметил, что у волевых командиров и начальников домом уверенно рулят их жены. Это нормально! Своими мужьями, а также их кораблями, соединениями и целыми гарнизонами – тоже… Это по должности… И, скорее, это правило, чем исключение. Спросите кого угодно! Это видят все офицеры, не замечают только сами начальники. О всем плохом муж узнает в самую последнюю очередь! Закон, однако!

Потом поехали по всему городу собирать диванные подушки и детские стеганные одеяла – к удивлению, Багириных подруг Для чего ни были нужны – Альфия не особо распространялась…

Мобилизовав все отрезы материи из Багириных закромов, а также сменные скатерти и портьеры, сконцентрировав в гостиной все наличные ковры, немного помучавшись, они задрапировали гостиную под праздничную юрту. Где-то в «первом приближении» получилось. Во всяком случае – оригинально! Никто из приглашенных настоящую юрту никогда не видел, тем более – изнутри! Можно было поклясться – ни у кого такого праздника еще не было!

Наконец, наступил Наурыз, пришло назначенное время. Стали потихоньку подходить гости. Не все подтвердили приглашение – служба есть служба, и срочные дела обрушиваются на тебя именно тогда, когда ты собираешься заняться чем-то более приятным. Но тем не менее…

На Севере не принято приходить в гости с пустыми руками. Это вам не Москва! Кстати, авторитетно заявляю – как и в Казахстане. Вот не принято – и всё тут!

Хозяева радушно встречали гостей. И было заметно, что они каждому из них рады по-особенному, искренне. Это – Север, это – офицерское братство. Когда-то потом всего этого нам будет остро не хватать!

Гости вручали свои подарки хозяевам – тем более, Новый год… пусть и четвертый с января-месяца! А уж то, что ни один гость не уйдет голодным и холодным из дома – вообще не подлежит обсуждению!

А в Москве, если занесет в гости нелегкая, то что принесешь – то и поешь. Исключения есть, чем и интересны! Мои тамошние друзья попадают именно в исключения. Правда, некоторые всё же испортились. Все в этом мире портится! Вот и натащили столько, что ежели все это выпить, то утром никакой минералки не хватит. Но гости даются Богом! А кто осмелится обидеть САМОГО? Тут жди от него убедительных и скорых разъяснений, не заржавеет! Вот то-то! Это целая философия и не в шутливом рассказе ее обсуждать!

Мужики сгрудились на крошечной кухне стандартной квартиры типового дома, когда-то отстроенного безо всяких изысков доблестным советским стройбатом. Так сказать принять аперитивчику и слегка позубоскалить.

Не хватало одного Бараева, которого где-то задержали в большом штабе. Вдруг под окнами резко затормозила машина, по ступеням лестницы загремели чьи-то шаги, а потом раздался стук в дверь. Здоровенной кнопки звонка на ней было никак не увидеть! У Бекмурзина сжалось сердце – что-то случилось на корабле и за ним прислали машину с оповестителем.

«Нет! Тогда бы сначала позвонили!» – сам себе возразил он. Тогда – что?

Норбулат открыл дверь и прямо к нему в объятия свалился сам Вадим Бараев, в распахнутой дубленке и сбитой на затылок бобровой шапке, из – под которой торчали всклоченные черные волосы, падающие на лоб.

Быстро сунув букет цветов Альфие, а Беку – очередной пакет, в котором что-то звякало и булькало, он с придыханием, выкатив глаза, потребовал:

– Рюмку! Рюмку! Рюмку, скорее дайте рюмку!

Комдив сбросил в угол щегольские сапоги «под крокодила» (он знал, что пройдя не разуваясь, в дом восточного человека – один из самых верных способов зверски обидеть хозяина) и почти побежал на кухню. Недоуменно пожав плечами, Бек последовал за ним, налил ему большую рюмку холодной немировской водки, предложил бутерброд с селедкой на закуску.

Бараев с наслаждением выпил и… сразу успокоился. В это время его жена Марина уже здоровалась с Альфией.

Вадим с довольной улыбкой показал жене пустую рюмку, повертев ее в руках и перевернув вверх дном.

– А ты уже поняла, кто повезет нас домой после вечера? Ага!

– Ничего не будет, если вы бросите своего «Боливара» у нас под окнами! – предложила Бекмурзина.

– Вот-вот, а если да коли, кто-то польстится на твой тарантас, то наконец-то купишь себе что-то новое, поприличнее! – сказала жена, вложив в эти слова всю свою язвительность.

– Ну уж нет – договор есть уговор, это двухстороннее соглашение! Кто успевает выпить рюмку первым, тот и победил! Проигравший ведет трезвый образ жизни! И вообще, женщинам алкоголь противопоказан! Особенно на востоке!

– Опасное это дело – передавать бразды правления своей любимой машины жене. В результате, ты медленно и уверенно трансформируешься в автослесаря, мойщика-заправщика своей собственной ласточки! Такие случаи бывали-с! – насмешливо вставил всезнающий Женя Милкин.

Кстати, о Востоке… Он глянул на Альфию, в которой было что-то не так и поперхнулся каким-то заготовленным было комплиментом.

Перед ним стояла жена старого товарища. Но… на голове был какой-то платок, прерывающий еще и часть лица, длинный, закрытый пиджак, прямо под горло. Вместо привычных туфелек на высоком каблучке – не то – тапочки, не то – кожаные галоши…

– Да-а-а! – удивленно протянул он.

Хозяин радушно пригласил гостей.

Приглашение было заранее заготовлено, и старательно выучено. Но порисоваться было надо!

– Слушайте, я по памяти, уж не взыщите:

В тишине бездонных дней Мирно спят моря и степи… Кем бы ты посланник не был — Оставайся до зари! Мы в желаниях просты И в еде не прихотливы. Не побрезгуй, путник милый, С достархана взять еды. Ветер праведных степей Освежающе-приятно Шепчет чувственно, понятно Древний быт степных людей. Хрупко всё, как жёлтый лист, И народ, и степи тоже, Только праздник вечен всё же Под названьем Наурыз

– Здорово! Чувствуется восточная мудрость! Твои стихи? – восхитился комдив.

– Нет, что ты! Есть такой поэт Ренат Хасипов. Но по существу и точно сказано. Сам завидую!

Прошли в большую комнату. Бараев приостановился, пропуская вперед хозяйку дома. Тут же в коридоре образовалась «пробка». Норбулат снисходительно подтолкнул комдива вперед.

– Вадим, ты иди вперед, Альфия никогда не пойдет вперед мужчины, тем более, старше её по возрасту.

От удивления Бараев подавился заготовленной фразой, что-то вроде: «Только после вас». Жены офицеров посмотрели на хозяйку с неодобрением, как на изменницу делу женской эмансипации.

Гости ахнули – они попали в сказочную юрту. Полосы ткани сходились в центре потолка – там, где раньше была люстра. Сейчас комнату освещали свет пары бра и неверный огонь декоративного камина.

На полу, застеленному по всей площади ворсистым туркменским ковром, а, точнее, на низком достархане был накрыт пиршественный стол. Кстати, еще одно значение слова «достархан» – угощение.

Роль этого самого достархана играл старый добрый обеденный стол из полированного дерева, принимавший участие во всех праздничных застольях семьи Бекмурзиных, и прячущийся в будни за одним из шифоньеров. На этот раз к нему просто не стали приворачивать длинные ноги и получился оригинальный восточный столик. В тему!

А на этом столике, на скатерти стояли яства – слава Альфие и Интернету. Она походя интерполировала полдесятка рецептов на каждое блюдо и получился классный результат!

Тут тебе и баурсаки, и особые треугольные пирожки с курицей и картофелем (это уже ближе к татарской кухне – но кто может сказать однозначно?)

Из стратегических запасов морозилки была извлечена и порезана длинными ломтиками колбаса из молодой конины (не казы, конечно, где ее взять, но всё же), отварные языки, запеченная холодная баранина (австралийская, Егоркин где-то расстарался), ак-чурек, белый хлеб то есть, лаваши., сложенные на почетном месте посреди стола, прикрытые аккуратной белой тряпицей.

Говорят, преломившие между собой белый хлеб никогда не сделают друг другу подлости! Древние кочевники были честными, благородными и ужасно наивными! А белый хлеб был для них тогда действительно большой ценностью! Пренебречь ею было нельзя!

Главные же стратегические силы – беспармак и каурдак, ожидали в засаде на кухне, в казанах, обмотанных теплыми покрывалами для сбережения тепла. Но запах баранины с луком и специями вышибали слюну и запускали выделения желудочного сока. Обалдеть!

Возле каждого прибора стояли цветастые пиалы-кесе, расписанные традиционном казахском стиле, в виде бараньих голов, с переплетенными рогами. Говорят, такой рисунок недавно нашли даже в Мексике. И туда тюрки добрались, оказывается!

Гостям были выданы тюбетейки, гостьям – праздничные расшитые серебряной тесьмой особые жилетики, когда-то привезенные Беком от казахских родственников в качестве сувениров, их накопилось достаточно. Не может приличный мужчина быть в обществе, не покрыв голову!

Хозяин дома, шутливо представился: – Мы казахи, любим беспармаки, каурдаки, карты, казы и араки! – это Норбулат, дурачась перед гостями, кратко представил меню сегодняшнего праздника.

После чего он сделал приглашающий жест – к столу, мол! Мужчины располагались за столом, рассаживаясь по-восточному, как показывал Бек на особых матрасиках-корпе, опираясь на плотные подушки.

Женщины, предупрежденные об экстравагантных условиях приема, все пришли в брюках, и устраивались за дальним концом стола, так, мол, положено по-восточному.

Дети были заблаговременно выпровожены к своим приятелям по соседству, а Бони, к ее огромному возмущению, закрыли в детскую, где она царапала дверь и возмущенно мяукала хриплым рыком.

Началось застолье, с тостами за праздник, за женщин, за любовь – как обычно, согласно флотским традициям. Все обратили внимание, что хозяйка пила исключительно только сок.

По-восточному, на скрещенных под себя ногах долго без привычки не усидишь – даже Милкин, когда-то серьезно занимавшийся каратэ, скоро почувствовал, что ноги затекли. Поэтому гости стали менять позы, некоторые даже прилегли. Альфия вдруг подскочила и стала молча подкладывать мужчинам – для удобства – те самые диванные подушки. В первую очередь – мужу. Женщины удивленно переглянулись.

– Жена! – приказным тоном сказал обычно корректный Норбулат: – а не пора ли беспармак подавать?

– Как скажешь, муж мой! – ответствовала Багира, скромно опустив глаза долу, и удалилась на кухню. Сам Бек даже не шелохнулся, продолжая вести умные речи с друзьями.

Марина Бараева поперхнулась куском лаваша с брынзой. А Лена Милкина устремилась за Альфией на кухню, помогать. Уходя, она уничтожающе глянула на Бека.

Был подан казан с дымящимся беспармаком, хозяйка быстро собрала грязные тарелки. Взамен них она раздала большие плоские блюда, под новое угощение. Лена и Катя Филиппова помогали ей, наливая мужчинам в их кесе душистый янтарный бульон. Марина Бараева присоединилась к ним.

– Дурной пример заразителен! – сказала она.

– Мужики, вы не больно – то налегайте, там еще вкуснятина будет! А то вдруг лопнете! – добавила Милкина. Посыпались шутки, кто-то рассказал анекдот об обжорах.

Запели традиционные застольные песни. Лена Милкина обладала приятным голосом, в голове у нее был целый справочник таких песен. Остальные подтягивали. Песни были русские и украинские. Но если праздник – то праздник для всех! Тюрки бы ничего против не имели – это точно, толк в праздниках они понимали и ценили любых гостей!

Вообще-то, есть это пиршественное кушанье полагается руками, по очереди запуская руку в казан и доставая оттуда жирные куски мяса и ромбовидные тонкие лепешки вареного в жирном бульоне, теста. Тоже, кстати, символ единения и дани народным традициям. А еда руками, пятью пальцами, как намекает само слово беспармак, (бешпармок, еще и так произносится) имеет еще и практический смысл – к плову это тоже относится в полной мере. Так вот, кожа пальцев не выдержит больше 45 градусов, следовательно, если есть рукой а не вилкой-ложкой – пищевод и язык не обожжешь!

Вареная баранья голова достается самому старшему почетному гостю. Но это не значит, что он ее будет сам есть! Все не так просто! Мясо с головы надо обрезать, причем – строго по часовой стрелке, порезать на куски и раздать ближним. Существуют разные ритуальные приговорки к каждому куску, который раздает почетный гость. Отрезанное ухо, например, надо дать самому молодому и сказать – чтобы слушался старших и набирался ума-разума, глаз же он берет себе – чтобы быть зорким и мудрым. А бульон перед употреблением надо обязательно помешать бараньей лопаткой – это тоже дань традиции. без почитания традиций – народ не народ, а чистое население или как там, электорат!

Да где было взять эту голову на русском Севере!

Понятно, что это тюркское блюдо здесь ели все-таки по – европейски, выложив куски мяса и жирные лепешки на большие тарелки. Наверное, что-то потерялось при этом…

Как водится, сам собой созрел тост – за традиции! Мужчины выпили. Военные, офицеры, понимают скрытый смысл и значение традиций лучше многих других.

Марина сказала своему Бараеву: – Ты бы пил поменьше, а то опять чудить будешь! И галстук сними или поправь!

Вадиму стало неловко – компания-то своя. Но всё-таки…

Неожиданно его поддержала Альфия:

– Наши мужчины устают на своей службе, и где им и отдохнуть, как не среди жен и друзей! И они сами знают, сколько им можно пить сегодня. Неправда ли, муж мой?

– Ты права, жена. И мне приятно слышать от тебя разумные речи! А сейчас, принеси мне, женщина, руки помыть.

Гости переглянулись. Женщины проглотили свои язычки. Альфия молча удалилась и принесла кувшин, тазик и полотенце. (Этот керамический кувшин случайно обнаружили в кладовке и сразу придумали эту сценку).

Бек подставил руки под струю теплой воды с розовым ароматом (идея Багиры!) Вытер руки, небрежно бросил ей полотенце и благосклонно кивнул: – можешь, мол, идти!

Альфия вновь поправила подушки у мужа и гостей, переложила их поудобнее, и лишь затем удалились из комнаты.

– Да-а-а! – завистливо протянул чуть захмелевший Бараев, Восток – дело тонкое! В следующей жизни обязательно женюсь на казашке! – твердо пообещал он.

Бек подумал, что, иногда пообщавшись с семьями друзей-товарищей, понимаешь, что напрасно ворчишь на свою жену. Оказывается, тебе еще очень повезло!

Подали и каурдак. Несмотря на навалившуюся уже сытость, гости отведали и это блюдо, оценив его по достоинству.

– Друзья! – сказал Бараев, легко поднявшись на ноги, – тост за самую лучшую хозяйку, жену нашего друга Норбулата!

Офицеры поднялись и дружно осушили свои рюмки до дна.

Марина демонстративно налила себе французского вина и тоже осушила залпом, до дна, свой бокал.

– Завтра сам свою машину заберешь! – мстительно сказала она своему мужу. Тот лишь пренебрежительно махнул рукой и хмыкнул:

– Испугала ежа голым ужом!! Подумаешь! И заберу! И вообще обойдусь без твоих руководящих указаний!

– Ого! Бунт на корабле! – усмехнулся Филиппов.

– Альфия! Присядь с нами – посуду потом уберешь и помоешь! – снисходительно сказал Бек.

– Спасибо, муж мой!

– Вот же бай! – возмутилась обычно спокойная Лена Милкина.

– Бек! – невозмутимо поправил ее Норбулат – Мы – воины, а бай – это богатый успешный хозяин, глава рода или кочевого аула.

– Все равно – ты феодал и тиран недорезанный! – враждебно сказала Катя, вложив в эти слова весь доступный ей яд. Она с явным сочувствием поглядела на Багиру. В ней взыграла женская солидарность!

Конечно, у Бекмурзина дома между родителями не было таких отношений, а с Альфией они разработали специальный сценарий, припомнив некоторые фильмы и кое-какие примеры из литературы о Востоке, совершенно справедливо решив, что никто разницы между казахскими и иными восточными традициями в отношениях мужа и жены просто не заметит.

Офицеры, вышедшие покурить на лестничную площадку, наоборот, глядели на своего товарища Норбулата с нескрываемой завистью.

«Вот это да!» – подумал Филиппов, – «А у меня – не там сидишь, не так свистишь!». А в слух сказал, борясь со своими сомнениями:

– Слушай, Бек! Альфия же – питерская, из семьи врачей, сама – врач! И вот такое почитание мужа? Чистый домострой позапрошлого века! Только не говори мне, что это у нее врожденная тяга к восточному политесу и слепому подчинению мужу?

– Ага! Что, Юра, обзавидовался? – съехидничал комдив, – грех это завидовать удаче товарища!

– Так я по – доброму! – обиделся Филиппов.

– И все-таки. Бек, как это? – пристал к Норбулату и Костя Милкин.

– Ну, это все не сразу! Постепенное, долговременное воспитание на традициях, опять же – поощрение положительных поступков через подарки там, всякое другое. И наоборот – пресечение всяких наглых поползновений на мой авторитет и мужские свободы! Сложно это, но наука, однако!

– Бил, что ли?

– Да, иногда пришлось. Камчой ременной по спине слегка! Иначе – никак! Жалко было, а надо!

– Слушай, а насчет – по спине там, или несколько ниже – заманчивая мысль! Я вот тоже, после очередного распила чувствую: начинать когда-то надо! – раздумчиво произнес Вадим, сквозь сиреневый сигаретный дым. – Передовой опыт надо перенимать!

– Да, эмансипация, уравнение в правах мужчин и женщин!

– Нет, если уравнивать права, если строго и по существу, то у женщин теперь кое-какие бонусы уже и отбирать придется!

– Если тебе кажется, что твоя жена – зануда, значит, ты еще просто не видел других жен! – глубокомысленно заключил Милкин.

Мужики притихли, думая о чем-то о своем.

Вернулись за стол, выпили «на стремя», «на коня». Женщины обошлись без нотаций и глупых попыток пресечь «пьянство». Они молча пили очень вкусный чай по-казахски. С молоком, с баурсаками, рахат-лукумом и нугой. Восток – дело сладкое!

«Ага! Переваривают полученные впечатления!» – с удовлетворением подумал Норбулат, посмеиваясь про себя.

Гости стали собираться, благодаря хозяев за такой экзотический прием и возможность познакомиться вплотную с казахской кухней и восточными обычаями, восхищались радушием хозяев.

Провожая у входных дверей, Альфия вручала каждому гостю маленькие сувениры. Вроде казахских кесе-пиал, тюбетеек, платков в национальных узорах, которых дома был изрядный запас. Тоже – дань казахской традиции!

Наконец, двери за последним гостем закрылись. Норбулат и Альфия остались одни. Дети, по случаю грядущего воскресного дня остались ночевать у друзей, по договоренности с их родителями. Мать справедливо решила, что им рановато смотреть на застолье взрослых, и слышать игривые шутки подвыпивших мужчин.

Вместе они привели гостиную в «исходное состояние», стащив на кухню весь столовый арсенал.

– Спасибо, дорогая! – сказал Норбулат и нежно обнял и поцеловал жену.

– Спасибо – и все? – промурлыкала в ответ Багира, томно прищурив чуть раскосые глаза.

– Нет, конечно! – обиделся муж, доставая из-за книг коробочку с дорогими духами. – Тюрки мы али не тюрки, степняки мы али нет? С Наурызом, любимая женушка! – и достал откуда-то великолепную белую розу. За это Бек получил сочный, «неформальный» поцелуй.

– Ну, насчет степняков ты здорово подзагнул!

– А что, и помечтать нельзя – хмыкнул Бек.

– Ко всему, я тут забыла тебе сказать, – напомнила Багира – в магазин «Mode Mia» вчера завезли классные кожаные сумочки. Так я одну себе уже подобрала и отложила! И это за счет твоей заначки, милый, а не из семейного бюджета!

Вспомнив этот магазин и порядок цен в нем, Бек даже застонал. Причем – вслух!

Но героически проглотил все готовые возражения. Слово мужчины – тверже камня! Так говорят казахи. Переживем!

– Договор есть уговор! Двухстороннее соглашение! Так говорит ваш комдив! – напомнила Багира, грациозно изгибаясь в сладкой истоме: – Ну и напахалась я сегодня, ноги – руки отваливаются! – пожаловалась Альфия и по-кошачьи потерлась щекой о щеку мужа.

– Но это того стоило – надо было видеть их лица! А еще я бы послушала, что они сейчас говорят между собой! Ох и достается же сейчас – и мне, и тебе! Еще бы чуть-чуть – и тебе бы девки набили бы морду! Зато мужики на тебя смотрели снизу вверх, и уважительно молчали – сказать было им нечего, подкаблучникам-то – хохотнула она.

– А теперь, о муж мой, переодевайся и топай на кухню мыть посуду! Твоя очередь! – сказала Багира.

– Может, завтра? – безнадежно предложил Норбулат, – хозяйка не заругает! – пошутил он, припомнив, как они на пятом курсе снимали комнату у сварливой и дотошной хозяйки.

– Нет-уж-ки! Договор есть уговор! – повторила Багира, превращаясь в зловредную Эфочку.

Через некоторое время Норбулат уже гремел посудой над мойкой, распевая свои любимые песни.

Альфия быстро прошмыгнула мимо кухни и скрылась в спальне, вся в нежно-бело-розовом и кружевном.

– Бек! Иди сюда! – услышал Норбулат ее призывный голос. – И захвати бутылку шампанского – у меня сухой закон кончился!

Открыв дверь в полутемную, освещенную лишь одной свечой спальню, Норбулат почувствовал пряный запах новых духов и аромат жасмина от чаши-курильницы над свечой.

Ведет меня рука моей желанной В сад запредельный, в некий сумрак странный Твержу я «не пойду!» – ища предлог Она: «пойдешь!» – и тянет непрестанно

У Норбулата сама собой всплыла на язык газель Руми. Как всегда – память сработала вовремя и к месту!

В ответ он услышал восхищенное, протяжное, как любовный стон: «О-о-о!» своей жены. Точно, такие стихи не каждая женщина и не каждый день слышит!

Началась тысяча вторая ночь восточной сказки…

Как Егоркин пожадничал и пострадал за узбекским достарханом

Субботний день близился к вечеру. Трудолюбивый северо-западный ветер растащил собравшиеся было тучи, и небо засияло той глубокой, прямо – нездешней таинственно глубокой синевой. Вот откуда брали краски те, кто раскрашивал и купола наших церквей и навершия достающих сами небеса минаретов Самарканда и Бухары. Впрочем, и в краях Алишера Навои и Руми с буйством красок было тоже все в порядке. Это если не нарушать справедливого течения жизни, оглядывая Божий мир. Ибо Всевышний – сам создатель Создателей и Архитектор Архитекторов!

Народ заканчивал свои гаражные дела и шаманские танцы с инструментами вокруг машин.

Старая сбитая и спаянная компания готовилась посидеть, как следует. Имеем право!

Коллектив «военпенсов» уже значительно подразбавился молодежью! Все в этом мире изменчиво – кто-то уже выбыл на так называемое «ПМЖ», получив очень долгожданные квартиры в пресловутой Средней Полосе.

Все мы тут временные, приезжали сюда служить, служили, отсюда уходили в моря, возвращались к родным берегам, снова уходили… Неожиданно подкрадывался запас, пенсия, ожидали обещанные за долгую службу квартиры… А некоторые так и упокоились на постоянно под крестами Белокаменской часовенки.

Кто-то отдал свои квартиры подросшим, оженившимся и даже размножившимся детям, у которых-то других шансов на жилье нет и не предвидится… Так, выезжали иногда пересчитать внуков – а вдруг, как цыплят во дворе их добавилось, а?

А сами остались здесь, благо квартир в старых домах – с избытком, и если кому-то их не дают – то только исключительно из чиновничьей вредности.

Город же жил своей размеренной жизнью флотского гарнизона, и новые моряки спешили по утрам к старым причалам, где стояли пока еще старые корабли, мечтавшие о новых собратьях, все как-то застревающих на неведомых стапелях где-то на большой земле. Жизнь продолжалась…

Палыч разжигал мангал и не был доволен результатами своего труда. Еще бы! Дрова были сырыми, бумага успешно прогорала, щепки еле тлели… а дрова над всем этим издевались! Огонь бился-бился, а потом бессильно опадал, зло поглядывая красными тлеющими угольками. Интересно, вот какая такая… товарищ подготовила исходники, а? Оторвать бы этому песцу вонючему кое-какие детали, причем – в три приема, а? Уголь в мешках, тихо-мирно скучал в мешке, в гараже.

И вообще – все было не так! Прямо с самого утра! Андрею, который складывал дрова в мангале, тоже надо было руки поотрывать… Но уже поздно! А надо было! Совсем немного подправить дрова… и, наверное – мозги!

– Что-то в голове какие-то кровожадные мысли ворочаются! – одернул сам себя Егоркин вслух, не стесняясь приятелей, – говорят, пра-пра бабушка, чеченкой по рождению была, так вот она генами где-то шевельнула, наверное, так не иначе!

Все это мичман проговаривал, добавляя убийственные пожелания всем причастным. Традиции были такие! Нет, конечно, хочешь сделать хорошо – делай сам! Это он знал! Но кое-что можно сделать и сейчас. Например…

Мало-помалу – дело пошло! Огонь заполыхал, дрова, наконец, занялись!

Доктор критически осматривал заготовку шашлыка – «бастурму» как он ее называл, с видом знатока оглядывая процесс подготовки и покрикивая на участников, как на своих девчонок-медсестер на операции… Во зверь-то! Но пахло от маринада очень, очень аппетитно!

Палыч тайком сглотнул непрошенную слюну.

– Критиковать – это, конечно, не мешки таскать! – резюмировал Коромыслин, – вон, лучше помой и порежь овощи!

Доктор на полуслове замолчал, а потом молвил: – А почему бы и нет, собственно?

И обстоятельно занялся поручением.

Андрей вытащил из гаража пластиковые тарелки с селедкой, салом и колбасой, корзинки с ломтями ржаного хлеба. Мужская закуска!

Тут же разливали национальные напитки, в том числе кубанский «виски», чисто пшеничный без дрожжей, выгнанный ночью, где-то далеко-далеко на юге, в летней кухне старого казачьего дома.

Это лично мой братан делал! – с причмокивание сказал Палыч-Сан, – это настоящий эксперт, к тому же – признанный всей станицей сомелье. Чистый бальзам от всех болезней, что ты! Не верите? Не надо – тут пробовать надо!

Попробовали, честь братану отдали.

Выпили за конец гаражной страды, закусили. Причем, Палыч лишь слегка поковырялся в соленых огурцах.

– Закусывай, Александр! – жуя колбасу, встрял доктор – когда еще шашлык созреет!

– Ну уж нет! – мотнул головой Егоркин, я уж лучше свои трюма под главную пищу припасу, под объемистый груз! – хмыкнул он и улыбнулся. Видимо каким-то своим воспоминаниям, и продолжал: – А то я как-то раз опозорился, да так, что до сих пор от стыда потею! Тудыт твою вокруг брашпиля банником главного калибра! – совсем уж распереживался Палыч, как увижу во сне – чистый Кондратий!

Да и в Самарканде, небось, вспоминают большого русского, который сожрал вообще все, что было на столе, разве что чуть рисованные маки от скатерти не поотковыривал… Было! Эх, было! Как вспомню! Волосья – дыбом! Даже кусок лысины козырьком встает!

Слышали, небось? Ну, тогда – слушаем!

Давным-давно, ещё когда стоял себе «Союз нерушимый республик свободных» и в ус себе не дул, глядя в безбедное будущее, служили на славном Северном флоте люди со всех его центров, окраин и задворков! И Великая Русь, которая всех сплотила, была непоколебимым оплотом стабильности и порядка. Причем – не только у самих нас и во всем мире тоже!

И граждане не совсем, чтобы уж русские, и даже не славяне, не были никакими такими мигрантами, а гражданами единого мощного великого государства, которое они защищали – по Конституции и каждый в свой законный срок, да в тех уголках страны, куда забросит тебя судьба. А все соседи-враги конечно, злобой пыхали, но вот тронуть даже краешком рукава – боялись, и – не без оснований! А и нехрен нас трогать!

Александр Егоркин, по обычаю потянув время и сделав паузу, добившись гробовой тишины и академического внимания, начал:

– Стояли мы тогда в заводе, срок планового ремонта подошел. И вдруг, ни с того, ни с сего, вызывают меня и нашего минера в штаб.

А там – все просто – пачку документов в зубы, да и направляют на флотский ПТК в Североморск. Должны мы были вскорости ехать за молодым пополнением аж в древний город Самарканд, к тем самым знаменитым минаретам. По тем временам так оно и было – считалось, что на стоящем в ремонте корабле, офицерам и мичманам заняться было нечем. Начальство делало вид, что оно всерьез верит, что ремонт корабля делают только заводские рабочие, а экипаж как-то в стороне припухает. Между прочим – все из нас помнят, что это все не так! Я уж не говорю о том, что местные сварщики ежедневно пытались подпалить нас с четырех концов, а мы не давались! Но все это начальники пропускали мимо ушей… им-то что – главное, успеть состряпать приказ о наказании виновных, и тех, кто не успел смыться!

А куда деваться – приказ есть приказ, действительно – кому-то надо, а мы смыться не успели – значит – нам. Не всё коту масленица! В таких вещах я был фаталистом. Опять же – новые впечатления, если разобраться. Это всегда плюс.

Правда, команда без башенных новобранцев – это минус, да еще какой! Обормоты всерьез полагают, что, возможно, выпить водку и пощупать девчонок на этом свете больше не удастся, и только поэтому пытались допить всю водку на пару лет вперед. А также – попытаться освоить всех встречных телок и теток, хоть бы издали похожих на женщину. Чего только не случалось в этих командировках! Последний раз в биографии мужика наступал период, когда его поручали семи нянькам, а он тут же пытался остаться без глаза! А то и без двух или чего другое потерять…

Излагаем дальше от третьего лица, дабы не путаться. И дело было так: – Напросился с ними один старшина-срочник, из боевой части пять. У него в Самарканде жил родной дядя и целый взвод двоюродных сестер и братьев, и даже – племянников.

Прикинули «за» и «против» – а почему бы и нет, собственно? Вполне сойдет, в случае чего, за переводчика и гида-проводника. Ни капитан-лейтенант Нориков, ни даже вездесущий Палыч в тех краях не были, всем было интересно, но как разрешать возникающие в будущем вопросы – особых мыслей не было…

– Смотри, аксакал, ежели чего отколешь, то я тебе, о, потомок уважаемого Улугбека, точно башку откушу самыми тупыми, примерно – как голова нашего продовольственника, кусачками! – заключил Палыч, и подсунул старшине свой кулак с голову пионера, а каждый палец – как железнодорожный костыль, такой же толстый и твердый.

– Понял?

– Да как тут не понять, товарищ старший мичман! Опять обижаете? – старшина сделал обиженную гримасу.

В управлении ПТК настращали Норикова до безобразия, всякой ответственностью за безответственность, дали расписаться за знание разных статей Уголовного кодекса, в куче директив и приказов.

Дали всякие напутствия, а так же еще одного старшину и ворох разных бумаг и проездных документов, которые должны пригодиться в командировочной жизни.

Отправились в Мурмаши, в аэропорт. Нас там уже ждали, и к вечеру следующего дня, меняя самолеты и рейсы, охрипнув от ругани с транспортными комендатурами, североморцы прибыли в Самаркандский областной военкомат.

Встретил их замученный высокий майор со впалыми щеками, явно восточной внешности. Он был с ранней сединой в смоляной шевелюре и красно-розовым шрамом на голове (совсем недалеко шла остервенелая афганская война). Видимо, замученный суетой призывного периода, он определил группу в гостиницу, дал какие-то талоны на питание в военкоматовскую столовую от «Военторга», удостоверения, пропуска на сборный пункт, и отпустил в восвояси.

Призываемая команда из сорока человек, сказал он, будет только послезавтра, сейчас будущих бойцов собирают по городкам и кишлакам. Вот с послезавтрашнего утра тогда мы должны работать с документами и готовиться к обратной дороге, где-то через два дня, обратно – самолетом от Ташкента, поездом – от Москвы. Билеты уже заказаны, но местный Иблис их раздерет, когда они будут! Как говорят знатоки – Иблис это местный чёрт, а не то, что вы сейчас подумали, развратники!

На прощание, оглядев Норикова и Палыча, майор почему-то напомнил:

– Вы это… того… с бабами поосторожнее! Помните товарища Сухова? Ага, восток – дело тонкое! Точно сказано – нарваться можете… Народ здесь молодой, горячий и чужаков не любит… таких как вы, пришельцев! Бывайте пока! – видимо, опыт у него был.

Они распрощались с усталым офицером.

– Да уж, еще тут за бабами еще не бегали! – хмыкнул Нориков, гам и Росты с ее «Якорем» вполне хватает!

Грозно полыхнул очами в сторону Гаврикова: – Ты меня понял, Казанова хренова? Там тебя в заводе твои тетки из малярного цеха ждут – не дождутся!

Тот ничего против не имел, и клялся возмушенно-покаянным тоном, что и мыслей таких чисто-крамольных и не держал!

Был уже вечер. Вышний купол без единой тучки, насколько взгляда хватало. В быстро темнеющем синем небе уже загорались, сверкающие алмазами и сапфирами, звезды, словно окна в дальних домах.

Раскаленные глинобитные стены домов и заборов излучали жар, листья на деревьях даже не шевелились. Тишина понемногу подкрадывалась к кварталам, заполняя собой вечер, и только журчание стеклянных струй в каменных руслах арыков становилось слышнее.

Было непривычно жарко. Еще бы! Ноябрь месяц у нас даже теплым ни за что не назовешь! А здесь… Чистый август! Или чуть теплее…

– Касымов! – окликнул старшину Нориков, – давай-ка, веди в какое-то приличное кафе, нам всем надо поесть, как следует! В столовку завтра сходим! Я бы сейчас собаку бы съел! – пожаловался минер.

– То-то они от нас разбегаются! – «догадался» Егоркин, – Точно! А то московские бутерброды давно уже на молекулы и атомы разложились!

– Зачем в кафе, товарищ командир? – старшина щедро плеснул бальзама на сердце минера. Восточный политес! Умеют же эти потомки Насреддинов и прочих Ходжей!

Борис Нориков втайне спал и видел себя командиром корабля, бороздящего взволнованное, как бассейн с упавшим туда бегемотом, море и, по-отечески воспитывающего всех своих офицеров, кто не успел смыться спрятаться от военной педагогики.

Как их кэп Долгоусов, например… А зачем еще было идти в военно-морское училище, как не за командирским статусом пенителя морей, а? Логично! Рвись к телеграфам, тудыт твою во все планетарные передачи с прецессионным сдвигом, мужик ты или нет! Будь лучшим! Профессия обязывает! У нас как – встал передохнуть да дух перевести – так враз отстал!

Касымов изобразил раздумчиво поисковую паузу и предложил:

– А у меня тут дядя живет, старшина в махале. Так у нас кварталы называют! – вариант у этого соблазнителя был давно заготовлен, и только ждал озвучивания. Дождался! Он продолжал вкрадчивым голосом:

– Уважаемый, так все и зовут его! Хорошим слесарем и кузнецом был. На Севере служил, в авиации, сразу после войны, вот! Рад будет! А какой плов, может быть! – закатил глаза Касымов от полного восторга – У него, совсем кстати, друг и сосед – уста-пловчи. Мастер по плову – это по нашему значит! – вот тут этот иезуит закатил свои хитрющие глазки и восторженно зацокал языком и даже сглотнул сладкую слюну предвкушения. Нориков сломался! Палыч – тоже! А что, заманчиво и интересно!

– Ну, если так… Пойдем, что ли, Палыч? – нерешительно молвил капитан-лейтенант, тоже обтекая изнутри густой тягучей слюной…

– Да, пойдем, во всяком случае, интересно, да и уважение окажем! – охотно согласился мичман, – Вот только надо бы что-то купить. Здесь, как и у нас на Севере, с пустыми руками в гости не ходят, тем более – ежели как мы, в первый раз!

– Ну, веди Вергилий! – сказал Касымову капитан-лейтенант, – пошли!

– Кто??? – переспросил узбекский абориген в суконной «голландке».

– Сусанин! – пояснил Палыч, – все путникам кто-то достается в проводники, кому – Вергилий, кому – как например полякам под Костромой – Сусанин, кому Моисей. Интересная у тех ляхов была экскурсия! Правда, последняя… а у евреев – сороколетний пеший тур выпал, и тоже не скажешь – что очень повезло!

– А нам кто достался, товарищ старший мичман? – ехидно поинтересовался Гавриков.

– А вот увидим, где-то минут через тридцать-сорок.

Касымов пока ни черта не понял из их зубоскальства, пожал плечами и пошел впереди.

Кавалер всех возможных отличных знаков и жетонов Советского ВМФ, старшина первой статьи Гавриков пошел замыкающим, с независимым видом, словно самурай на боевой прогулке, соответствуя собственному статусу советского «годка», которому предстояло уже через месяц увольняться. А то!

Завернули в магазин и купили всякого, что могло сойти за сладости и сувениры-подношения. Но!!! Исключительно по выбору Касымова. Этот же товарищ был предупрежден – ежели что не так, то… Для наглядности Палыч опять поднес ему под нос здоровенный кулачище – как будто средний величины дорожный булыжник. А то?

Шли узкими улицами, как будто взятыми из исторических фильмов. Этакие тенистые коридоры, обрамленные глинобитными заборами, через которые свешивались ветви фруктовых деревьев, увешанных различными плодами, источающими невероятные запахи, дразнящие обоняние.

Голодные рты сами по себе заполнялись сладкой слюной. Слюна проблемы не решала, а даже – наоборот! В кишечниках звучала какая-то ехидная парадная музыка. У моряков стали появляться уже не только кулинарные фантазии, но и галлюцинации.

Высокие тополя терялись своей кудрявой кроной в темнеющем небе. Осень и здесь укорачивала дни, рано пряча солнце за горизонт.

Поворот, другой, булыжные мостовые, запах сладковатого дыма домашних очагов. Вовсю пахло горячей пищей, какими-то пряностями, разогретым хлопковым маслом и свежими лепешками. Обалдеть! Телефонные будки на перекрестках, торговые лавки на углах – вот хрен их разберет, поди запомни эти ориентиры!

Вот и искомый двор… Добротный мощный глинобитный забор, хоть укрепрайон из него строй.

К калитке в кованых воротах, с той стороны, рванулась кудлатая собака, помесь среднеазиатской овчарки, видимо, с трактором или танком. Она, рыча и громыхая цепью о проволоку, громко и зло взлаивая, прыгала на калитку всем весом. Та дрожала под тяжелыми ударами. Надо же было продемонстрировать свою работу в оправдание вкусных пайковых костей, в щедрой бахроме вареного мяса!

– Тохта! Отр! (Стой! Сидеть!) – послышался голос хозяина из-за высокого забора – Кет! (Вали отсюда!) Пес враз успокоился. А что? План выполнен, работа замечена…

Щелчок запора, скрип старинных кованых петель – вспыхнула лампа в древнем жестяном абажуре над аркой ворот, и появился пожилой, крепкий седой мужчина, в тюбетейке и в добротном чистеньком коричневом халате – как положено порядочному хозяину самаркандского дома и, тем более, старшине махаля, или как там звучит это по-узбекски.

– Салам – аллейкум, Фархад-акэ! – нетерпеливо воскликнул Касымов и бросился ему на шею. Обнялись, дядя сделал это весьма сдержано, осуждающе оглядывая племянника, как бы извиняясь за него перед гостями. Ну, зачем мужчинам проявлять щенячьи нежности при посторонних? Успеется!

Собака поставила в где-то своем плане «вып» и смылась в прохладный угол за будкой. Однако, и оттуда страж внимательно поглядывал на хозяина. А вдруг кто его захочет обидеть, да на свою беду?

– Дядя, это мои начальники и товарищ – представил он по-русски. Воспитанный и культурный человек с Востока знает, что вести разговор на своем языке в присутствии русских или кого еще – серость и бескультурье. Русские подозрительны, и могут подумать, что ты над ними насмехаешься или готовишь им какую гадость. А вот тогда можно нарваться при удобном случае… Уж лучше быть культурным! Ничего не стоит, а останешься при выгоде!

– Здравствуйте, уважаемые! Всегда рад видеть у себя в доме моряков-североморцев, друзей моего дорогого, но бестолкового племянника! Ты чего телеграмму так поздно прислал? Сегодня только и принесли… два часа назад! – взглянув на свой золотой «хронометр» под рукавом полосатого халата посетовал Фархад-ака.

– Проходите, гости дорогие! Что в воротах застряли! Завтра смеяться все улица будет – старый Фархад забыл, что с гостями делают!

– Послал-то я телеграмму давно, но все это – наш Восток, дядя! У нас спешить не будут! То чай с лепешками, то чай с курагой… опять же – рахат-лукум. А что не успеем – будет еще завтра и послезавтра. Жара!

– Во-во! Так и отстанем от всего мира, который вперед убежит!

– Русские не дадут! Тянуть за собой будут!

– А наши баи и от них сбегут – лишь бы лежать себе в тени, чай пить, запретной водкой запивать да и людей стричь. Как баранов! С мясом!

– Э-э. дядя! Каким вы были, таким и остались! – смеялся Адиль Касымов.

– Ага! Сержантом стал – дядю учить можно, э-э!

– Нет, уважаемый Фархад-ака, он у нас в старшинах ходит, это если по-нашенски, по-флотски! – вмешался Нориков.

– Хрен редьки не слаще! – совсем по-русски махнул рукой Фархад, – так, кажется, у вас говорят?

Тем временем хозяин и гости подошли к освещенной беседке около небольшого бассейна, в котором плавали… тазы с какими-то тропическими цветами. Экзотика, приятно балующая глаз.

– Жена балуется – кивнул хозяин, теперь есть невестки – они все сделают и переделают, только руководи! Да, теперь у нее есть время!

– Издрасьте! – приветливо раз улыбалась гостям луноликая, полноватая жена хозяина дома. Смущенно улыбаясь, прикрывая лица краешками платков, порхнула стайка разновозрастных молодых женщин с блюдами и подносиками. Судя по всему, по «гарнизону» была объявлена боевая тревога, ну, минимум – аврал по «приготовлению».

Нориков и Егоркин прямо у входа вручили разные сувениры и магазинские сладости хозяину и хозяйке, а, так же, детям – кто посмелее. Подарки выбирались строго по вкусу и рекомендациям Касымова, Предположительно, конечно, но, на первый взгляд угадали… восточный человек никогда не покажет неудовольствия и не осудит гостя. Может быть, потом. Между самых близких.

В беседке авральными темпами накрывался низенький стол-достархан, тащили пестрые одеяла, подушки, стоял смех и гвалт на узбекском.

– В доме Асия-ханым, жена моя, у меня настоящий старшина, ее все слушаются!

– И вы?

– И я, да что – я, всего-то ефрейтора в авиации и выслужил! – улыбаясь одними глазами, ответствовал Фархад – ака, – обошел меня племянник! Слышите, его сестры говорят – Наш Адиль, вон, приехал, весь в золоте и орденах. Завтра пол-Самарканда и Ката-Кургана об этом судачить будут!

От краешков глаз Фархада разбежались довольные добрые морщинки.

Сели за достархан, подогнув ноги по-восточному. С непривычки долго так не высидишь! Даже если есть кое-какой опыт спортивных восточных единоборств – того надолго не хватит! А вот беседы за восточным столом – как раз наоборот – длинные, даже бесконечные, любая терпелка треснет на 32 румба!

На скатерти, покрытой красивыми яркими цветами, стояли блюда и розетки с печенюшками, сладким «хворостом», жареным в раскаленном масле, с янтарным урюком, миндальными орешками, изюмом и еще какими-то сладостями.

Зеленый чай в пиалы-кесе разливал сам хозяин. Причем, не доливая даже до половины – восточный обычай. Так делают, когда за столом уважаемые гости. Они попивают свой чай, услаждая слух и душу хозяину мудрой беседой.

«А что ждать от глупых и недалеких? Вот тебе полная кружка чаю, вот тебе закуска – пей и проваливай!» – подумал Егоркин. – «Мудрый Восток! Отсюда и Хайям, и Навои, и Руми… и кто там еще? Ну и остальные…» – щедро пополнил список восточных мудрецов Палыч.

Подошел к Фархаду-ака какой-то крепкий, чуть полноватый мужичок, он поздоровался двумя ладонями с уважаемым хозяином, он поклонился всем остальным, прижав крепкую черную от загара ладонь к своему сердцу. Все в ответ поклонились, а Касымов даже привстал.

Пошел оживленный разговор по-узбекски, причем хозяин что-то говорил, а толстячок зыркал глазами в сторону гостей и иногда повторял: – Хоп!

Или – Хоп, яушули!

Мало ли какие дела между собой могут быть у почтенных людей? – мы понятливо кивнули друг другу и молча осматривали двор.

Затем, почтительно поклонившись всем, он исчез. В углу двора, между тем, начались какие-то движения и суета, заполыхал огонь, из кладовки потащили куда-то блестящий чистотой объемистый древний медный казан…

Хозяин извинился: – Вы простите моего соседа Абдурахима, всю жизнь хлопок растил-собирал, баранов вдоль реки пас, а вот теперь к сыну в город переехал, по-русски вроде бы и понимает, но вот говорить совсем не умеет! Так что мы не со зла…

Между тем, хотелось есть. Где осталось то Домодедово с его водянистым кофе и толстыми бутербродами? А? Оно было утром! И маковой росинки во рту не было с тех пор! А все Касымов! Дождется ужо!

Он закинул сразу горсть печенюшек себе в рот, потом закусил миндалем, сделал пару глотков зеленого чая. В кишках и где-то там же еще, слышалось бурчание и возмущенная ругань. Палыч всерьез опасался, что этот хор слышат соседи.

«Нет, блин, и где это самое восточное хлебосольство!? Как кого послушаешь – так гостей насмерть в Самарканде или там в Бухаре, или там у казахов или таджиков закармливают!!! И мясом, и пловом. И… вообще! А у нас? Ежели бы не печенюшки – уже упал бы без сил и тихо помер!

От бессилия! Только вот вкусным – и это правда – зеленым чаем полощу себе пищевод. В желудке целый пруд. А что – нет?» – внутренне ругался сам с собой Егоркин, тихо закипая и потрескивая, как котел без ТПК.

Тем временем, Палыч, который страдал вовсю от разъяренного аппетита, стал замечать, что все вокруг посматривают на него. Причем, если и не осуждающе, так удивленно.

Александр украдкой оглянулся по сторонам, и опять бросил в рот пару горстей закусок. Касымов глянул на него явно неодобрительно, а Асия – ханым, поднесшая самолично пару фарфоровых чайников с узором в виде бараньих голов, с переплетенными рогами, даже как-то сочувственно. Женщины часто жалеют голодных мужчин!

Разговор шел плавно и неспешно, словно ишачок по пыльной дороге между полусонными кишлаками, растворялся во взаимных комплиментах.

– Мой муж служил в Африке! – гордо молвила Асия – ханым, преодолевая вековые запреты и влезая в мужской разговор на военные темы. Фархад-ака и Касымов, видимо, испугались за авторитет дома, но вовремя подумали – русским это как-то по-барабану, их женщины и не такое творят, даже при гостях! И те, представьте себе, ничего!

Так их понял их взгляды старший мичман Егоркин, и, наверное, был по-своему, прав!

– Ух ты! – по-мальчишески восхитился минер, – в Африке?

– Ну уж нет! – весело засмеялся хозяин. – В Африканде! Это где-то на железной дороге под Мурманском. Там тогда была авиабаза, два полка истребителей ПВО стояло. И вот, когда у полка были учения, и самолеты день и ночь взлетали и садились – вот то была Африка! Даже зимой все в поту бегали! – возвращаясь в воспоминаниях в свою далекую молодость, говорил дядя Фархад. Видимо, воспоминания были для него приятными.

Большой двор, по-узбекски украшенный гирляндами виноградных лоз, увешанных тяжелыми осенними гроздьями спелого уже винограда, наполнялся каким-то серебряным дымом. Весело трещал костер ветками арчи, вязанки которых лежали у высокого старого глинобитного дувала.

– А как мой племянник служит? – спросил он у Бориса Норикова. Пока тот обдумывал, что сказать, саратовский обормот Гавриков, уставший молчать, ляпнул: – Да хорошо он служит, уважаемый дядя Фархад! – Вот только всего один раз на губе и отсидел!

– А за что? – спокойно, с улыбкой поинтересовался хозяин.

– Да тетки-вохрушки на проходной завода пьяным его поймали! – охотно ответил Гавриков. Егоркин ему съездил по почкам незаметно, чувствительно, но, видимо, поздновато. Тот аж ойкнул. Но было поздно – дядя поставил свою пиалу на скатерть.

– Надо было раньше и сильнее! – вслух пожалел Палыч-Сан.

– Да не пьяным, а просто с запахом! – поспешно поправил приятеля Адиль.

Фархад заметно помрачнел, замолчал. Потом спросил у племянника, совершенно без акцента и как-то уж совсем обыденно, по-русски:

– А в морду хочешь? Эх, не твои бы начальники, это еще ладно, да не твоя бы тетка с сестрами, которые на нас с восторгом смотрят – уже бы получил! Дед твой умер давно, я теперь старший мужчина в роду – и твоему отцу могу въехать, чем попало за такие вещи! А ты… позоришь род, мальчишка? В бухарики рвешься?

Борис Нориков кинулся грудью гасить пожар назревающей семейной ссоры. Присоединился и Палыч, от всей чистоты души. Нет, голодными остались, ну – почти голодными, килограмм печенюшек, сладкого «хвороста» и столько же сухофруктов – не в счет.

Так еще и долгоиграющий семейный скандал косвенно организовать! Знаю я этих горячих тюрков без уздечек, ага! Что узбеки, что туркмены… таджики… не-а, последние и не тюрки даже вовсе, дикие какие-то совсем, ё-п-р-с-т!

Тем временем, по двору уже вовсю расстилался вкусный дым, нежный запах мяса, жареного лука, распаренных специй… да и вообще… Ну и кто устоит против запаха готовившихся восточных блюд? Да не я – это уж точно!

И вот только теперь, только в этот самый момент, до Егоркина и дошел, как дробинка-аскорбинка до кишок жирафа, весь глубокий смысл приема неожиданных гостей по-восточному, по – узбекски!

– Твою бригаду во все поперечины через пень-коромысло! Это же надо! Как какой-то болван, как непроходимый жлоб, как перезрелый весенний кабан накинулся Палыч на легкие подготовительные закуски! Да это даже и не закуски. А так – предварительные штрих-пунктирные украшения доброго узбекского достархана! Декорация! А Палыч? Ну и отличился! Нет, ну не твою же дивизию, а?

Да, теперь все встречные дворняжки будут валяться перед ним от смеха! Так страдал Егоркин почти вслух. У него лицо перекосило от смущения, оно стало прямо пунцовым. Нет, а Касымов-то, блин, хорош! Шепнуть бы мог – не налегай. Только осуждающие взгляды и бросал! Мол, жди плов, будь мужчиной! Так нет же! Ну, вы еще все и всё у меня получите! – разозлился Егоркин.

А тем временем женщины двора Касымовых (как сказано-то! Прямо как про беков или ханов!) понесли в беседку настоящий Ферганский ляган украшенный синими рисунками. Он был украшен пирамидой ароматнейшего плова.

В нем каждая рисинка отдельно от других пылала янтарным светом, напитанная нежным бараньим жиром и свежим хлопковым маслом, этого года выжимки. Каждый кусочек моркови, порубленной аккуратной соломкой, точь-в-точь – одна, как друга, истекал солнечным светом, просвечиваясь насквозь… А как благоухало мясо! В горах янтарного риса, среди истекающего нежным жиром мяса и моркови, источающих неземные благовония, торчали целые чищенные головки чеснока… А рядом еще и треугольные пирожки из сдобного теста, с курятиной и картошкой и местным луком…

Эх! Даже сейчас, через столько лет, канувших в далекое благословенное прошлое, перечисляя эти блюда, вызывающие яркие четырехмерные воспоминания, Егоркин без конца сглатывал обильную слюну и закатывал глаза к синему небосводу.

Несли чайники со свежим зеленым чаем, а гостям – ну русские же, чего с них взять – принесли и вина, и водки. Пришлось сделать вид, что не пьем, мол.

Так, плеснули что-то на дно пиалушек раз, а потом моряки решительно отказались, уважая обычаи хозяев. Да и восточные люди не уважают мужчин, не умеющих обуздать свои слабости, когда нужно.

Все, включая Фархад-ака загляделись на картину. Девушки несли на красивых блюдах синего фарфора, зелень, помидоры, огурцы. Еще какие-то блюда с мясом, тарелки с конской колбасой…

За всем этим шел, гордо улыбаясь, сам Абдурахим-ака, вот тот самый «уста-пловчи», обещанный младшим Касымовым. Он шел получить все заслуженные похвалы, воздаваемые гостями пиршества, и не важно – большого или маленького! Ибо автор, какой ни есть – всегда существо тщеславное! На мудром востоке считается, что хорошие, добрые слова надо говорить человеку не только над могилой и на поминках. Но, представьте себе, и при жизни, и причем, не только на юбилее и на проводах, а по любому поводу и без него. И, в особенности, оценивая труд рук его!

Честь мастеру, его мастерству! И как каждый заслуженный мастер, он имел свои секреты, свою гордость и требовал к себе уважения. Честное слово, плов того стоил!

Дети поднесли тазы с розовой водой, полотенца. Мужчины неспешно вымыли руки.

Хозяин провел ладонями по лицу, просил у Аллаха благословения пищи…

Все приступили к совместной трапезе, испытывая истинное наслаждение. Ах, какой был вкус, ох, какое наслаждение от еды! Это священнодействие! Ибо после него никто из присутствующих не имел право делать другому хоть малейшие гадости! За такие вещи Бог разберется, не откладывая, наверняка, и очень впечатляюще – чтобы запомнили! Когда-то и у славян было так же, да позабыли свои корни! Традиции!

Изголодавшиеся мужчины вкушали добрую пищу и хвалили мастера! Они наслаждались медленным насыщением, ибо жадно набрасываться на угощение, как бы ты ни был голоден – это очень плохой тон и недостойно взрослого мужчины! Вот так!

Хозяин, довольно жмурясь, повторял: – Вот теперь, вы можете рассказывать своим детям и внукам, что в гостях у старого Фархада вы ели плов самого уста-пловчи Абдурахима!

Все согласно кивали, и провозглашали хвалу мастеру. Даже разгильдяй Гавриков! Но! Кроме самого голодного, самого гурманистого в компании – Егоркина! Конечно, он тоже сыпал комплиментами – вслух, а в то же время материл себя самого. Он уже был сыт, набив свой желудок…

По законам, он не мог не отпробовать все блюда парадного меню, иначе всех обидишь. Так он делал! Но! Вот удовольствия-то – его и не было! Переполненный желудок – это уже само по себе божье наказание! Сам себя наказал! И поделом! Нет, это же надо! Стыд-то какой!

Егоркин закончил свой рассказ и вернулся в наше время, на нашу грешную землю.

– Да, вот так оно все и было! Давно, правда, когда еще было живо было великое отечество – Советский Союз. А ведь все, как будто вчера было! Надо знать свои обычаи и традиции, да вот и чужие – вовсе не вредно!

После службы Касымов успел закончить институт, стал учителем. В, теперь, наверное, гостарбайтером в Москве помогает кому-то чего-то строить. У них там полный развал и семью не прокормить. А семьи у них большие…

– Уважаю, Палыч! Не у каждого бы смелости хватило, вот так вот всенародно покаяться в своей жадности!

– Вот бы к нам этого самого усто! – мечтательно закинул глаза к небу Андрей.

– Да ничего! И у нас – не плохо! Да и шашлык уже поспел! – отметил доктор, – вон какой аромат на пол-мили кругом!

И действительно – во всех рядах гаражей мужики бросили работу и принюхивались, втихаря завидуя – сами-то не догадались!

– Что пьем-то сегодня, мужики? – поинтересовался громогласно Бардин, – Опять – водку? Холодную? Нет, это к хорошему шашлыку-то? Никакой культуры и школы, господа! Ну, что, у всех налито! Во-от! – он оглядел почтеннейшую публику и поднял свой стаканчик.

– Так за шашлык и его мастера! Как там, Палыч?

– Усто-кябабчи! Где-то так, наверное! – отозвался Егоркин. Пожав плечами.

Ну вот – красиво и таинственно звучит, не то, что какой-то там черный «шашлычник»!

Вот так вот старший мичман Егоркин укрепляя братство между народами, совсем как-то не политкорректно влип в международную историю.

Ужасное наваждение славного мичмана Егоркина

Суббота – благословенный день. Вовсю светило солнце, а бездонную синь неба будто хорошо отмыл с мылом, скатил, пролопатил, да еще и чистой ветошью протер. Ни одной тучки, даже облачка легкого на нем!

Легкий южный ветер нес на Кольскую землю ласковое тепло, играл еще зеленой листвой деревьев и кустарников. И, все-таки, чувствовалось, что осень уже рядом, и уже робко трогает веселую зелень сопок.

По обыкновению, мужики трудились в своих гаражах, обихаживая своих железных коней, да и мало ли мужских забот…

Многие вернулись из длинных северных отпусков, а дел за это время убегающим летом накопилось немало!

Компания была почти та же – но кое-кто, насовсем распрощавшись с флотом и службой, уже подался на ПМЖ на Большую Землю, а молодежь – к новым местам службы. Жизнь идет, жизнь идет…

Солнце укатилось куда-то к западу, тихо подкрадываясь из-за сопок, наступал вечер. Наконец, план субботних работ был, в общем и целом, выполнен и Бардин объявил общий сбор. Знаете ли, гаражные работы – это такой род деятельности, который никогда нельзя завершить. Можно только прекратить волевым решением! В жизни всегда есть место поводу! Вот так говорят на флоте. Правильные люди там служили!

Из распахнутой настежь автомашины издевательски орал плеер:

По лицу слеза скупая, Конец нынешнего мая Жен на лето провожаем Словно в море корабли! Ну, теперь мы вне закона Нам плевать на все препоны Кобелиного сезона Мы с тобою кобели

Да, пролетело время и кобелиный сезон уже тихо скончался в догорающем лиловом огне иван-чая, в искрах брусники, догорающих в пока еще зеленой траве… Семьи прибыли и кое-где прошли легкие разборки. Да, мы уже не те, и наши шалости скромнее. Определенно в этом мире все портится!

Мангал перед гаражом Петрюка весело потрескивал угольями с мигающими глазками, а дым разносил вкусных запах жареного мяса и маринованного лука на сотни метров вокруг. В гараже сообща накрывался стол, расставлялись стаканчики, протиралась посуда. Как обычно, каждый был при деле.

Появился Палыч-сан, притащив с собой банки с домашней консервацией, бутылку родного кубанского самогона. Его производил старый дядька, не употреблявший «огненную воду» лет десять, но вот сам процесс, а, особенно, слушать восторженные отзывы угощаемых он тщеславно любил. Да не меньше, чем когда-то в молодости выпить стаканчик-другой.

Налили по первой, выпили за встречу. И только тут дружно обратили внимание, что заводила и всегдашний инициатор здорового мужского междусобойчика-застолья Александр Павлович Егоркин, пьет, из своей ветеранской серебряной чарки, даже не морщась… обычный домашний клюквенный морс. Хоть компания была демократичной – не можешь петь, не пей – но все же… Стало чертовски интересно.

Нет, конечно, напиток не плох, даже полезен… только вот зачем так-то? Всему, что называется, свое время, свое место…

– Заболел, что ли? – участливо поинтересовался Бардин.

– Неужели, на старости лет повезло – гусарский насморк поймал? – съехидничал Коромыслин.

Палыч глухо заворчал и кровожадно показал клыки. Народ озадаченно закусывал, почти молча. Без обычной болтовни и комментариев. Событие требовалось обдумать!

Через какое-то время разлили по второй. Егоркин обстоятельно вновь наполнил свою чарку все тем же морсом. Вот дела!

– Палыч! Ты бы как-то с народом объяснился! Вдруг ты в праведники подался, а нам невдомек? Меня уже совесть грызет – ты, вон, не пьешь, как порядочный, а меня, такого разэтакого, все к лакоголю тянет! Может я уже, того, хроник, как пикирующий бомбардировщик, а? Я тоже знаю, что водка – яд! А ты, получается, весь такой из себя сияющий и пушистый! Гордыня это, дорогой товарищ старший мичман! А это, как утверждают попы – главный грех, а все остальные – лишь производные, да! – ерничал доктор Рюмин: – Лучше сразу колись – что случилось? Сам знаешь – теперь не отстанем!!!

– Вот уж точно, не отстанете! Верю, как в то, что тыл непобедим! Прилипнете как к… этой самой, банный лист! – ответил Палыч, прожевав солидный кусок колбасы.

Тут и шашлык подоспел. Каждый брал шампур и ломтем хлеба снимал горячие, истекающие душистым соком и янтарным жиром щедрые куски мяса на свою тарелку. Не жадничали, брали по аппетиту. Петрюк, тем временем, нанизывал бастурму для второй партии шашлыка. Жара углей было еще предостаточно.

Пока мясо не остыло, подняли третий традиционный тост – «За тех, кто в море!» Егоркин и его почтил тем же морсом, демонстрируя свою непоколебимость и волю. Тяжело вздохнул, сплюнул и взялся за свою порцию шашлыка, который просто требовал хотя бы чарки доброго вина. Запах, сочащийся волшебный сок – все возмущенно требовало глотка вина!

Ну, ладно, слушайте! Вы все равно не отвяжитесь! Как бульдог с мордой Черчилля от медвежьей задницы!

– А, Черчилль – это мичман с бербазы подплава? Знаю, точно сказано – морда ни в один объектив не помещается! Как у бульдога! – согласно закивал молодой ясноглазый мичман Дима Портнов из пятого от Палыча гаража.

– Ага, с бербазы! Только до этого он в Англии премьером подрабатывал, ты не знал? – саркастически прорычал Егоркин и продолжал: – Дело было так: мой земляк Васьков, который младше меня лет на пятнадцать, но давно уже командир лодки, собрался в отпуск в мою родную станицу. А по знакомству поручил мне присмотреть за квартирой, а, заодно, уход за своим любимым котом Корсаром. Ну, и полив цветов на кухонном подоконнике, как водится…

Уезжая, обещал щедро налить по возвращении. Дело не хлопотное, живем в соседних домах. Корсар ко мне даже привык и радостно орал из-за двери, когда еще только ключ в скважину вставлялся, и потом лез мне на руки, терся о брюки. Потом от его шерсти не очиститься было! Зато котяре – счастье! Верная скотинка. Правда – вор, как всякий мелкий хищник! Ты, вон, на своих баталеров и кладовщиков посмотри – точь-в-точь!

А тут случилась у Кашкина свадьба. Да нет, не у него, конечно, а у его дочери. Пригласили и меня, так сказать – со стороны невесты!

Я купил подарок и прикинул, что наутро мне будет тяжеловато, здоровье свое я, скорее всего, подорву – сказал Егоркин с некоторой обреченностью в голосе. Подготовился обстоятельно, с учетом научных наблюдений и личного боевого опыта. Купил минералки, кефира, а попутно зашел в Васьковскую квартиру и забрал Корсара к себе домой со всеми его мисками и разноцветными персональными сортирами. А вдруг утром мне сил не хватит сходить и покормить его? Чего животине мучиться из-за моих злоупотреблений? Эх, а злоупотребить-то придется! А куда денешься – традиции, однако!

Нагладился, наодеколонился и пошел на свадьбу к назначенному времени. Кашкин вообще мужик хлебосольный, но тут вообще вывернулся наизнанку! Поэтому, мне не пристало сидеть за столом чинно-благочинно. Не тот характер! Погуляли добре, от всей души. Чтобы молодые всю жизнь вспоминали с дорогой душой – и свою свадьбу, и нас грешных!

Пришел домой, залез в душ а потом упал, как подкошенный и экран сразу погас. Утром, понятное дело, пришли ко мне на пару похмелье и раскаяние. Бывает! Но кефир и минералка слегка ослабили их натиск, а с совестью я опять договорился.

Звонит телефон – это мичман Архипов с той самой лодки звонит, что скоро выезжает в Мурманск встречать своего отца-командира. Васьков возвращался из отпуска пока без семьи, один.

Дай, думаю я себе, пройдусь к нему на квартиру, гляну чего и как, заодно свежего воздуха глотну и мусор вынесу.

Зашел я в подъезд, поднялся на третий этаж, достал ключи. Открывать – замок не шевелится, заклинил как-то. Не лает, не кусает, а домой не пускает, сволочь! Прямо как жена в два часа ночи после гулянки. Но та все-таки, еще и лает…

Дверь подергал – никакой реакции. Достал перочинный нож и при помощи него и какой-то матери все-таки справился.

Захожу в квартиру. Глядь по сторонам – мать моя! Квартира пустая, как Земля на второй день после сотворения. Обнесли, видно, за ночь! В коридоре – одна вешалка голая, ковры сняли, даже дорожку из коридора сперли. Телевизоры, мебель, даже кухню испарили до последней деревяшки! Туалет открыт – а там стоит унитаз разбитый! «Вот попал! Вот гады!» – думаю я.

«Человека подвел! Ворье проспал!» – я чувствую, как холодной, колючей волной во мне подымается форменный ужас! В глотке немедленно пересохло… Опять же злость и жажда мести! Ну, думаю, ребята, поймаю ежели – ни услуги суда, ни «Скорой помощи» вам не понадобятся!

– Правильные мысли! Только чуть экстремистские. Но не мудрено – после вчерашнего-то! – издевательски ввернул друг Коромыслин. Палыч не удостоил его даже взглядом, и продолжал:

– Да, влип, полный каюк! И рисую себе мрачную картину набега толпы фундаментальных террористов при поддержке автотехники. Огляделся – вокруг ни одного следа! Даже – чеченского! И соседи тоже ничего не видели не слышали. Лето! Треть жителей на югах, остальным не до наблюдений – кобелиный сезон! Даже обычных бабок из «Информбюро» что-то у подъезда не видать!

Расстроился я сильно, дыхание перехватывает, пот по лбу и некоторым другим деталям корпуса ручьем течет. Волнуюсь!

Сейчас товарищ Инфаркт меня ка-а-к из-за угла шваркнет! – думаю про себя обречено. Вот так! – тут, в иллюстрацию сказанному он отвесил подзатыльник Коромыслину. Тот шарахнулся в сторону, чуть не сбив посуду со стола.

– Ну, уж лучше так, чем от позора! А то еще инсульт подкрадётся – и вообще буду доживать свой век чистым овощем… страшновато! Что делать? Надо бы и Васькова подготовить как-то к этой беде, чтобы и его вдруг родимчик не хватил! И в милицию срочно сообщить, пусть группу срочно высылают. Раз такое разбойное дело, да по горячим следам! А как поймают гадов, так я с ними предметно побеседую – вот это я обещаю!

Бегу домой, звоню Архипову, тому самому мичману. Он еще не уехал, оказывается.

– Вези, говорю, своего командира прямо ко мне! Я, мол, стол накрою, с дороги покормлю, а то у него в холодильнике, ясный пень, мышь с голодухи повесилась!

«Резонно!» – соглашается тот.

Потом я звоню дежурному горотдела милиции и излагаю, тот все записывает и велит ждать следственную группу.

Взял я Корсара на специальный ошейник на шлейке и пошел к дому Архипова, милицию ждать. А этого полосатого обормота на шлейке водили не зря – он даже на больших на собак кидался, бандитская морда! А уж котов уличных рвал, словно тигр беспризорный какой!

Только вышли мы к его родному дому, как он делает какой-то хитрый кульбит, и в два счета выскальзывает из этого ошейника! Я аж рот раскрыл от такой наглости!

Он – бегом! Я – за ним! «Стой! Стой, сволочь такая!» – ору я, «Поймаю – убью!» Понятное дело, после такого обещания он легко набрал форсажные обороты, вышел на редан и юркнул в какой-то подъезд.

Я – за ним, а он на третий этаж, по лестнице дымом стелется. А потом встал под дверью одной из квартир, как вкопанный. Я поднялся, запыхался. Пока приводил свою дыхалку в порядок, заметил, что Корсар дальше не бежит, а жалобно мяучит и, по хозяйски, скребет лапой обшивку.

Тут смутная догадка меня одолела. Номера на квартире нет, давно сорвали какие-то обормоты. Достал я из кармана Васьковские ключи, и легко открыл оба замка – и нижний и верхний.

«Т-а-а-к!» – кое-что понял я и толкнул дверь. Что я увижу за ней – я уже знал. Корсар юркнул в дверь вперед меня и растворился в полутьме.

Да, за дверью спокойненько размоталась знакомая ковровая дорожка, на вешалке висело летнее пальто с погонами капитана 2 ранга, лениво лежала белая фуражка с «дубами». Прошел на кухню – там стояли знакомые цветы. Корсар тем временем искал свои миски и возмущенно орал, не находя их на привычных местах – они-то стояли у меня. Все было в порядке, все было на месте, даже приборки делать было не надо!

Тихо – тихо закрыв за собой дверь, я вышел на улицу, оставив кота самого разбираться со своим хозяйством. Я истово молился лишь об одном – чтобы милиция еще не выехала! Позорище!

Картина прояснилась, как Божий день! Когда я пошел туда в первый раз, я был слегка не в адеквате, после вчерашнего! Для начала, я перепутал подъезд, но, на мое счастье, попалась нежилая квартира тоже без номера.

Иначе бы я уже сидел в «кутузке» как наглый взломщик-недотёпа.

Быстро, бегом, добравшись до своего дома, я позвонил в милицию.

– Стоп, говорю, товарищ капитан! Не надо выезжать по такому-то адресу на грабеж!

– А что, нашли воров-то? – спрашивает он.

– Да, сами объявились, уже и вещи вернули!

– У хозяев претензии есть? Нам заявление подавать будут?

– Нет, все нормально, они даже полы вымыли и ковры вытрясли! – ляпнул я.

– Вы бы, мужчина, закусывали бы лучше, а то даже из трубки свежим «шилом» несет! – обиделся дежурный: – Хорошо, что до вас очередь еще не дошла, нас же тут не батальон, хоть и командует нами целый полковник!

– Уж лучше длинная живая очередь, чем короткая автоматная! – вспомнил я классика. Тогда он замысловато помянул чью-то маму и бросил трубку.

Через час подкатил Васьков, я его, как подобает, встретил, напоил, накормил. Справили поминки по его скончавшемуся отпуску. Понятное дело, о «наваждении» – молчок! Прошли мы на квартиру, он остался доволен и вручил мне бутылку хорошего «Прасковейского коньяка». Так сказать, гостинец с родных краев…

Побрел я к себе, и думал, что должен был бы сразу заметить, что в двери всего один замок, что обшивка на двери оборвана… Должен бы был… Но на меня прямо обрушилось какое-то наваждение. С ужасом, чуть инфаркт меня не шарахнул! Долго-долго не забуду!

Зато Корсару, который одним махом развеял мне все это наваждение, как-то, при случае, принес увесистый кусок теплого сырого мяса! Лопай, котяра, не жалко! Это тебе не «Вискас»! Ибо через этого бандитского кота сошло на меня просветление! Никогда впредь кошек обижать больше не буду! А вот пить буду меньше!

А для себя решил, что это мне – сигнал свыше. За такой вот фортель я объявил себе месяц без выпивки. Даже пива – ни-ни! А сегодня только двадцать первый день! Так что, братва, извините!

– Да, жизнь нам объясняет некоторые моменты о-ч-ч-е-е-нь доходчиво! Куда как впечатлительней учителей и воспитателей! Драматизируйте, братцы, ситуацию, и ваши уроки тоже усвоят! – задумчиво протянул Рюмин.

Братва тем временем утирала скупые мужские слезы. Да уж, тут не только пить, но и есть бросишь! Хорошо еще, что не было раненых и пленных! Но хорошо то, что хорошо кончается!

О разных важных жидкостях и их роли

После обеда в квартире Егоркиных раздался телефонный звонок. Продолжительные трели заставляли бедный аппарат аж подпрыгивать от нетерпения. Дражайшая половина Палыча целиком ушла в очередной роман в яркой обложке и упорно делала вид, что этот досадный раздражитель ее совершенно не касается. Поняв, что отрываться от телевизора придется именно ему, Александр Павлович вздохнул и прошлепал к столику. Шепотом выругавшись, он поднял трубку и, раздраженным тоном, гаркнул в нее:

– Да!

– Привет, Палыч-сан! – в ответ заорала трубка жизнерадостным голосом Сергея Коромыслина, старого приятеля Егоркина, ныне служившего механиком на одном из вспомогательных катеров где-то на подплаве: – Ты, брат, давай дуй быстрей ко мне на фазенду, там почтенная публика собралась, тебя ждем! Тебе – персональное приглашение со всем уважением от виновника. Бери себя в горсть и метись к нам – уже все есть, даже очень приличный повод имеется, закуска и выпивка тоже уже на «высоком»! Я уже туда лечу тоже!

Заслышав несущийся из трубки этот призывный клич, Светлана, жена Егоркина, стала подозрительно коситься на мужа со своего обширного и уютного дивана и из-под теплого пледа внимательно прислушивалась к разговору, и старательно делала искусственно-отсутствующий вид. Пока делала.

– Тише, ты, главный колокол громкого боя! – прошипел Палыч в трубку, плотнее прижимая ее к уху: – у меня мышка в норке!

– Что-что? – раздалось удивленное восклицание с другого конца линии.

– Киска у печки, говорю! – еще тише, еще многозначительней прошептал мичман.

– Палыч, ты это о чем, не пойму? – озадаченно прогудел в трубку Коромыслин.

– Кобра, говорю, в засаде, блин! – рявкнул в трубку потерявший всякое терпение Егоркин: – Что, уже совсем ничего сообразить не можешь? Тоже мне, подводник, племя, больно ушибленное люком!

В этот момент жена опустила книгу на грудь и вопросительно-пронзительно глянула на Александра.

– Давай, лети в гараж, сокол ты наш вспомогательный, там я тебе популярно все разъясню, а то и руками покажу, если меня сейчас из дома не выпустят! – завелся Палыч.

– А, так у тебя – конспирация? Светка дома?!

– Ну, дошло, наконец-то! – облегченно заключил Егоркин. Трубка снова заорала жизнерадостным голосом Коромыслина: – Не-е-е, у нас, если так и бывает, то люком бьет только исключительно самих отцов-командиров – ибо только они на лодке за собой верхние рубочные люки задраивают – вековая традиция! – беспечно ерничал приятель с той стороны линии, поэтому, люки никакого влияния на мыслительные способности подводников не влияют! Это я тебе как специалист говорю! – заверил он. Коромыслин когда-то действительно служил на лодках, но совсем недолго. Что, впрочем, не мешало ему считать себя экспертом в делах подплава. Но при бывшем командире атомохода Бардине Сергей благоразумно помалкивал.

– Значит, от недостатка кислорода и избытка всякой вони в прочном корпусе, извилины у остальных просто распрямляются! Знаем мы таких спецов – Егоркин оставил последнее слово за собой. Он положил трубку и стал потихоньку собирать свою сумку с инструментом. Не то, чтобы он имел что-то против подплава, но мелкий надводный шовинизм – дело святое, он обязывал…

– Кобра, значит? – ласково поинтересовалась жена. За ее словами Егоркину послышалось недвусмысленное, угрожающее шипение. Да так явственно, что ты! Ее волосы цвета неба южной ночи, еще совершенно не тронутые сединой, шевельнулись от легкого движения, а Палычу вдруг почудилось, что вокруг головы подруги жизни угрожающе расправляются кожистые складки аспидного цвета.

Бог мой, смотри-ка, родная жена уже распускает за спиной боевой капюшон. Ага, тот самый! Кобринский! Егоркин дважды тряхнул головой, отгоняя наваждение. Нет, точно почудилось, но надо же…!

«Так, теперь надо быстро искать уважительную причину и сматываться отсюда – подобру-поздорову, и снимать, немедленно снимать стресс. Чуть-чуть. Такое привиделось – явно не к добру!» – испуганно подумал впечатлительный Егоркин.

– Роднуля, – елейным голосом пролепетал Александр Павлович, – я срочно в гараж, готовимся к техосмотру, пора уже, отпуск не за горами, а там ребята, они мне помогут.

– Знаю я, эту самую вашу дружескую помощь! Опять домой за полночь притопаешь, в полубессознательном состоянии, ориентируясь по фонарям и звездам?

– Я!? Когда!? Чур, меня, чур! Смотри, Светка, опять накаркаешь! Не бойся, я не очень долго, и много пить сегодня тоже не буду – впрочем, последние слова уже договаривал за дверью. Громыхая «танковыми» подошвами зимних ботинок по лестнице, он резво сбежал вниз и скрылся за углом дома. «Кажется, обошлось! Светка не строила обиду и даже не возражала. Вот что значит – быстрота и натиск! Она даже не успела отфильтровать аргументацию, а тут – фьиють – и критиковать уже некого!

Противник ошеломлен и несколько деморализован!» – так подумал Егоркин и весело заспешил к гаражам, где его ожидали друзья-приятели.

– Так по какому поводу сбор? – поздоровавшись, поинтересовался Егоркин у праздношатающейся публики.

– У нашего Андрея сын родился, богатырь – четыре девятьсот! – гордо заявил капитан, одетый в «жабью шкурку». Причем, с таким видом, как будто имеет к этому делу какую-то причастность и заслуги. Он тут первичную импровизированную «поляну» сегодня накрывает! – Ух, ты, а ведь по его жене не скажешь, что смогла такого богатыря выносить!

– Да, – поддержал его доктор Рюмин, и сокрушенно добавил: – Женщины как-то уже разучиваются рожать нормальных детей нормальным способом.

– Ну уж и… возразил оптимистично настроенный с верой в человечество, Бардин. – А чего ждем? Надо эту новость обмыть – какой моряк русского флота будет!

– Это уж как захочет! – резонно возразил кто-то из офицеров, – Да вот, сейчас уже должен счастливый папаша подъехать.

Обычный круг участников «кают-компании» был несколько расширен за счет сослуживцев Андрея, которые, впрочем, здесь не были уж совсем чтобы новичками. Егоркин поздоровался с подходившим Бардиным, капитаном 1 ранга запаса, бывшим командиром известного на флоте ракетного «атомохода»:

– Привет, Константин Николаевич! – раскланялся он, и спросил: – как она, жизнь-то пенсионная?

– Да, понимаешь, пока одни разочарования! Я, вон было, думал, что, как выйду на пенсию, так буду три раза в неделю ездить на рыбалку, а оказалось, что три раза в день приходится мыть посуду! А в целом очень ничего! Вот знал бы, что оно так, так подался бы на пенсию сразу после училища!

Из гаража выглянул здоровенный седоватый майор из соседнего полка ПВО. Он хотел было поздороваться с новоприбывшими соседями, но жизнерадостный Сергей Коромыслин опередил его и затянул хриплым голосом на манер частушки:

К нам ракетчики недавно Вдруг зашли на юбилей После литра пожелали Нам под футом семь килей!

– Ну, было, было! Грешен! Каюсь! – обреченно согласился майор. – Но это не от моей сухопутной серости, просто от волнения «заплетык языкнулся». А у этих «мариманов» – счастья полные штаны от этого! Вот уже второй год вспоминают этот случай – со смущенной улыбкой пояснил он Бардину и Егоркину.

– Хорошо, что ты не на Кубани, дорогой Серега – похвалил Палыч.

– А что? – подозревая какой-то подвох, поинтересовался приятель.

– Эх, удавили бы уже тебя за такое фальшивое пенье, да еще твоим козлетоном – посочувствовал Егоркин.

– Тоже мне – Кобзон выискался! – обиделся тот.

– Смотри-ка, одни благородные напитки! – сказал Коромыслин, засунув голову в открытую калитку и внимательно оглядев готовую к бою батарею бутылок, запотевших в тепле гаража.

– Да, доброе старое «шило» нынче не в цене! – констатировал Бардин, Его блестевшая полиролью «Волга» стояла перед гаражом с открытым капотом, как клиент с открытым ртом в кресле у стоматолога. Обтирая свои замасленные руки ветошью, он продолжал: – А вот раньше «шило» было признанным двигателем прогресса. Да-да! – оглядел он недоверчиво улыбающихся молодых офицеров. И продолжал: – Без него любой ремонт лодки в заводе был проблематичен! Да и столько разных служебных вопросов через это самое шило проще решалось! Всякие бюрократические заторы им размывались и в нём растворялись! – Константин Николаевич даже мечтательно прищурился, вспоминая что-то свое.

– Да! – довольно подхватил тему Егоркин, – Где-то в середине 80-х годов, аккурат в самый разгар кампании борьбы с алкоголизмом, мой брат работал главным механиком на спиртозаводе где-то под Краснодаром. А у этого района была своя подшефная подлодка – маленькая такая. Но задиристая.

Много тогда было у нас всяких мощных подлодок. Эта самая лодка встала в завод в одном северном городе. Понятное дело, спирт стал ужасным дефицитом, по причине беспощадной борьбы компартии с алкоголизмом зверскими, и как всегда, удивительно-непродуманными методами.

Каждую бочку командиры дивизий лично делили между кораблями покилограмно, а контроль за расходованием продукта тоже был соответствующе суровый. Старики еще помнят это!

А как выполнять задачу по восстановлению боеготовности, когда нет жидкой валюты и двигателя прогресса? В то время никто этого просто не представлял. Нет, конечно, кое-что можно было сделать, но – далеко-далеко не все!

И вот, командование этой лодки обратилось к своим шефам помочь со спиртом для разных необходимых технических мероприятий на лодке, для повышения сопротивления изоляции и проводимости контактов аппаратуры, например. А этот самый спирт был тогда был в остром дефиците…

По официальному запросу, этот продукт был просто необходим для промывки обмоток турбогенератора, и прочей электротехнической аппаратуры, у которой после тяжелого и длительного плавания упало сопротивление изоляции. Где-то так оно и было, почти…

Ну, казаки привыкли помогать своим друзьям, а уж армии и флоту – подавно. А особенно, если об этом хорошо, умно и уважительно попросить. Секретарь райкома партии вызвал к себе директора завода и сказал, чтобы тот постарался изыскать возможность оказать помощь славным северянам, тем более – подшефным морякам-подводникам. А что? Почесали они свои затылки, и сказали – да запросто. Изыскали некондиционное зерно для сырья. Вот когда у нас стоит дождливая погода, то на открытых токах у некоторых нерадивых хозяев такого подпорченного зерна полно. Зерно быстро прорастает и годится только на спирт и некоторые другие технические нужды и идет по дешевке. И вот выдали сверхплана целую цистерну высококачественного спирта.

Потому, что, рассчитывая на бочку, от силы – две, подводники и не подумали оговорить требуемые объемы. Ибо уже такой объем называется флотским числительным – «до хрена».

А казаки – народ вовсе не жадный, вопреки вредоносным слухам, и на заводе-то счет идет кубами да цистернами, и всем районом этого ни в жисть не выпить! Вот заводские партийцы и отправили любимому флоту требуемый продукт в приемлемых, с их точки зрения, скромных объемах. И в кратчайший срок!

И пошла эта беленькая, чистенькая эмалированная изнутри цистерна, наверное – предназначенная для молока или масла, по железной дороге прямо на Север.

На лодке, когда узнали, схватились за голову – куда все это девать? Цистерну-то в кратчайший срок вернуть надо железной дороге! Ведь ценное госимущество! Но подводники – народ ушлый, загнать их в тупиковое положение даже правительству едва удается! Нашли они и тару, и место для хранения. Благо, теперь было, чем за все это платить. После горбачевской борьбы с пьянством этот продукт стал свободнобутылируемой валютой и охотно принимался при всех неофициальных расчетах. Поэтому, эта цистерна стала как неучтенный расчетный счет. Даже лучше… Ну, и началось!

А заводское начальство, не зная этих событий, все удивлялось: почему это перед этим, самым обычным и невзрачным с виду заказом, все время столпотворение рабочих, все спешат, что – то несут туда, а на других заказах – обычная тишина? Почему бригадиры с различных цехов чуть не дрались за право работать на этой лодке?

Оказалось, что «бычки» внедрили в жизнь метод строгого, но щедрого материального стимулирования. Впрочем, командир им эту щедрость подрезал – при таких объемах вознаграждений справедливо опасались, что рабочие разбалуются, а «валюта» подвергнется естественной инфляции. Да и за спаивание «работяг», которое долго скрывать было невозможно, могли намылить холку в местном политотделе и парткоме завода, в свете выполнения решений партии.

Хотя, надо сказать, дисциплину у работяг подводники подняли на досягаемую высоту. Причем, очень просто – кого ловили с запахом – то вставляли мужика в черный список, а с корабля выставляли. Его потом на лодку больше не пускали, и на уговоры не поддавались.

Зато приходили трое других вместо него и «пахали» с усиленным рвением! Для потомка гордых поморов остаться без выпивки – что ты! Что твоя трагедь в трех актах! «И мальчики кровавые в глазах», вот! – блеснул Палыч эрудицией.

Короче, лодочка изнутри стала как новенькая, по срокам ремонта обогнали не только план, но и все социалистические обязательства. Даже отстроили столовую команды, обшив ее дорогим натуральным деревом и оснастив камбуз по последнему слову технических достижений пищевой промышленности. Говорили, что даже машину по производству мороженного в камбуз кое-как втиснули, вот. А уж техника – трубопроводы и прокладки только красномедные, все приборы – только герметичные и так далее, и тому подобное! Представители штаба флотилии, наезжавшие на завод в целях проверки, нарадоваться не могли. Даже в газетах про такой ударный труд писали! А как же! Феномен трудового подвига в свете перестройки! Только про истинные причины писать не стали, да и кто бы корреспонденту о них сказал?! Да самим мало!

Командира и механика разобрало, они сияли, как новенькие медали и цвели, как майские розы! Однако, в пылу сражения они забыли старое, как сам наш флот, правило – главное – это вовремя остановиться! И поэтому, взвесив все силы и средства, (спирт куда-то девать было надо, отдавать чужому дяде – жалко, а продавать – в те времена такая мысль флотскому офицеру просто в голову не могла придти, тем более – в личных целях) они решили… построить рядом с собой еще одну подводную лодку! – сказал Егоркин, выдержав эффектную паузу.

– Вот заливаешь, а я уже было начал верить – рассмеялся кто-то из тыловиков. «Старая гвардия», давно привыкшая к байкам Палыча, слушала с интересом.

– А вот слушать тебя никто не заставляет! – поддержал Бардин рассказчика, – не нравится – иди-ка в гараж, пивом или «красненьким» разминайся! Там всего достаточно! Только с закуской поаккуратней, знаю я вашу тыловскую братию! Вы при слове «халява» напрочь теряете управление своими инстинктами! – предостерег ветеран командным тоном, и закончил: – Александр Павлович, продолжай, пожалуйста!

– Там и начали они воплощать свои планы в жизнь, с таким служебным рвением и трудовым энтузиазмом, что только держись! – продолжал Егоркин, довольный поддержкой такого заслуженного и авторитетного ветерана, как Бардин.

– Туда-сюда, вот уже с другой стороны причала корпус появился, вот кран через съемные листы чего-то туда загружает, ограждение рубки присобачили. Прямо из воздуха новая лодка появляется! И вроде шума пока нет – кому надо, глаза замазали, а точнее – залили. Причем, все опять – в рекордные сроки даже для коммунистического труда. Так бы и исполнили они свою задумку, да вот космические шпионы подкузьмили.

– А это как? – спросил Рюмин.

– А так – вступили наши в какой-то очередной договор по контролю над вооружениями. Тут американцы в своем центре посчитали донесения от спутников, свели дебет с кредитом, бац – у русских одна АПЛ лишняя. Пересчитали опять, с надеждой думали ошибочка какая – нет, опять на одну больше! Они ноту в наш МИД, те – к министру обороны, объясни-ка нам, непутевым, мол. Тот – нашего главкома за грудки, мол, путаетесь, блин, в трех соснах, даже лодки посчитать не можете, не то что боеприпасы.

Ну, а тот лопнул свое терпение, быстро озверел, натянул кое-кому что нужно куда не нужно. Считают-пересчитывают и ничего не поймут. Однако, нашли, наконец, – в том самом заводе лишний корпус у причала. Разобрались – какой и откуда. Всех перенаказали, перед супостатом извинились. Шилом тем первоклассным еще год весь флот пользовался, ага!

На том дело и кончилось! А вот какой интересный эксперимент-то сорвали! Ведь лодка стоит миллиарды рублей, которые перекачивались из одного кармана государства – в другой. А оказывается, все эти миллиарды равнялись всего-то части цистерны с хорошим спиртом! Вот вам и валюта! А теперь это…

– Слышал я про этот случай! Но чуть-чуть не так это все было.

Лодку-то вторую они сами себе, действительно, строили, только это был такой макет, баржа, из легкой стали, кое-как замаскированная под лодку. Они туда собирались загрузить всякий дефицитный ЗИП на всю флотилию, и много еще чего полезного, чего на флоте не просто достать. Вывели бы баржу из завода себе в кильватер, под буксирами.

– Брехня! – безапелляционно заявил всезнающий Коромыслин.

– Еще одна байка от Егоркина – поддержал его доктор Рюмин.

– Да нет, что-то такое было… Через ворота-то ничего не вывезешь, особенно то что получено таким вот спиртовым «бартером» документов-то нет! Но их вот «вычислили» на уровне космических технологий. За цистерну спирта современную подводную лодку не построишь – авторитетно заключил старый подводник свое выступление.

– А за две? – поинтересовался кто-то из офицеров.

– А за две – еще никто не пробовал! Да и теперь – не выйдет даже за пять: во-первых, теперь все технические средства в недостатке так же, как раньше – в избытке, и за все платят рублем, а то и настоящей полновесной валютой, а во-вторых – теперь и водки, и «шила» – хоть топись, на любой вкус и любой карман. Поэтому, эта самая «свободно бутылируемая» валюта подверглась сильной инфляции, и даже – девальвации! Потому как в магазинах полно и той же водки, и того же спирта – были бы деньги! Золотой телец всем правит! А мы-то в свое время думали, что ее ценность будет вечной! – сокрушенно поцокал языком Егоркин.

– А спирт – он разный бывает, по маркам, по назначению – медицинский, технический, ректификат и…

– А ваш начальник тыла, в порыве откровенности мне как-то признался, что есть всего два вида спирта – для своих и для остальных! Ага! А вам что. товарищи труженики тыла, это – в новость? – смеялся Бардин.

В этот момент появился на своей машине Андрей, тыловской майор, который и был виновником торжества. Однако, у него на лице вместо ожидаемой радости была написана тревога.

– В чем дело? – первым спросил проницательный Рюмин, – что-то с малышом?

– Нет, с сыном – все нормально, а вот с матерью – дела плохи – ответил за Андрея капитан с медицинскими эмблемами и продолжил, обращаясь ко всем: – Открылось кровотечение, нужна кровь, много крови. Редкая группа, черт возьми – четвертая с отрицательным резусом! Да и еще понадобится – на плазму! Кое-какие запасы есть, но нужно больше!

– Это опасно? – спросил Егоркин у Рюмина.

– Конечно, ничего хорошего! Но я не этот, не орел, этот самый, как его —… п…ик, я – хирург!

– Дак ты же проходил эти конструкции…

– Ага, вот именно – проходил мимо, сто лет назад, прямо как ракетчик – навигацию. Вроде бы и знаешь, но к прокладке подпускать тебя лучше бы не надо!

– Так, у кого такая группа? – вернул Бардин публику к реалиям.

Все по старой памяти знали свою группу крови еще со службы. Нужная группа оказалась только у Коромыслина. Он сразу же выразил готовность, сел в машину к Андрею. Благо еще, что не успел ни выпить, не закусить. С ними увязался и Рюмин, втайне надеясь поддержать молодого отца и вообще – оказаться хоть чем-то полезным. Машина фыркнула газом, взревела и быстро уехала.

Остальные изъявили желание хоть чем-то помочь. Егоркин с Бардиным заспешили к телефону, решили, что ближе всего телефон находится у Палыч-сана в квартире. Народ столпился у подъезда. Дело в том, что по случаю субботы все немного «употребили», следовательно, выезд на своих машинах исключался. Вездесущий, по-командирски решительный Бардин обзвонил свои старые связи в поисках транспорта. Транспорт нашелся, но не было бензина. Тут за трубку взялся Егоркин, кого-то уговаривал, кого – ругал, угрожая земными и небесными карами. Но тут ветеран-подводник вновь взялся за «трубу» и позвонил начальнику гарнизона, своему однокашнику по академии. Тот внимательно выслушал, в чем дело. Бардин вещал: – Без тебя ничего не решается, ни транспорта, ни бензина без твоего личного добра не дают! А мы тут человеку, его молодой жене, новоиспеченной матери, так сказать помочь хотим! А на заправке сидит такая красотка, чистая Клеопадла, понимаешь, и насмерть стоит на защите бензина! Да вернем мы этот бензин, завтра купим и вернем! Мне-то ты веришь! А то тут тебя все называют жадным, перестраховщиком и…

– И еще – земляным червяком и желтой лягушкой – подхватил адмирал с того конца провода, и рассудительно отвечал на нападки Бардина:

– Ты сам пойми, и своим «пескоструйщикам» скажи, чтобы успокоились. Вы одни радеете за молодую мать, а вокруг – одни жестокосердные тираны! Спасибо, старый товарищ, друган, понимаешь! Ты ведь не знаешь, что мы уже час как всех тут на уши поставили, нашли доноров с этой редкой группы и отправили, куда надо. Катер с консервированной кровью тоже на подходе. А из вашей крови – только спирт гнать, да и ограничения у врачей какие-то есть по возрасту, точно не помню! Вот! Уймитесь и выпейте валерьянки или еще чего, товарищи пескоструйщики! На флоте своих не бросают! Докладывая тебе последние сведения от врачей – кризис миновал, теперь – дело времени. Слаба, она, конечно, но опасности уже нет. А за заботу спасибо! Так и передай! Честно, рад что вы снова с нами! И дай хоть чаю выпить – а то весь язык отбил, кое-до-кого только адмиральский мат до печенок и доходит!

– Обычно, приказы-то головой обдумывают! – «укусил» старого товарища Бардин.

– Так это те, у кого она есть, и кто мозгами пользуется – парировал адмирал, – а сейчас их, головы-то, по комплектации некоторым просто не устанавливают, вот. Газеты-то читаешь? Ну вот, а ты говоришь… Ну, все – отбой!

Трубка запищала короткими гудками. Бардин и Егоркин довели слова адмирала собравшимся.

– Пескоструйщики, значит? Сам такой! Сначала – на фиг наш опыт, потом знания… – заключил кто-то.

– А вот, мы уже даже на кровь не годны. Не нужна уже даже наша кровь!

Все как-то грустно замолчали и побрели к гаражам. Все вдруг почувствовали себя где-то на обочине дороги, по которой весело бегут куда-то машины… Надо было что-то делать, да и гаражи заперли наспех. Каждый занялся своим делом.

А через некоторое время явился повеселевший Андрей, за ним Коромыслин, сияющий, как надраенная рында, и явно чувствующий себя героем. Он как-то побледнел, а нос – так тот даже побелел. Рюмин сказал, что саму операцию по переливанию крови он выдержал героически, а вот как только увидел свою собственную кровь, колыхавшуюся в бутылочке – так сразу же «ушел в себя» и съехал по стенке. Две медсестры еле его успели подхватить, но не удержали – куда им против его ста килограмм, и улеглись прямо на него!

– Наверное, жалко стало своей кровушки! – поддел доктор и продолжал:

– Очень такие, знаете, симпатичные, все при них, что положено! – поддразнивал Рюмин: я бы тоже был бы не против если бы они меня своими… придавили слегка. Они, понимаешь, ему нашатырный спирт в морду, а он не поймет, только, нос воротит! Хорошо, доктор оказался с понятием – налил ему грамм сто «чистяка». Коромыслин ка-а-к врезал все это вовнутрь – так враз в чувство пришел! Вот только закусывать не мог…

Вот теперь публика вздохнула с облегчением, повеселела. Вот теперь – то и выпили – за здоровье, за сына, за флот, что своих не бросает… За всех, кто служит, за ветеранов, за настоящих людей. Все хотели лично чокнуться с Коромыслиным, и, в пылу сражения, он сам себе казался в роли молодого отца. Как было когда-то уже давным-давно. Повеселевший народ хором пел старые песни, и «Прощайте, скалистые горы!» – гремело над гаражами и оврагом.

Потом расходились домой, каждый что-то пытался рассказать другому, а с неба усмехалась здоровенная веснушчатая луна и во все глаза глядели любопытные звезды. Народ пошел дальше, а Егоркин свернул к своему подъезду. Все шло как надо – человек родился, с матерью все в порядке, никто из старых товарищей не оказался черствым обормотом, начальство опять дало понять что мы уже где-то… в запасе, мягко говоря. А вообще – жизнь интересная штука, даже если приходится смотреть с обочины. Да и по обочине можно далеко куда уйти – размышлял Палыч-сан, покуривая сигарету и разглядывая звездное небо, гаснущие то здесь, то там окна домов, темный омут ночного залива.

Егоркин заявился домой во втором часу ночи, с трудом вылез из обуви и одежды. Жена стояла у входа – руки в боки, прямо как китайская сахарница.

– Ну, что, докаркалась? Вот и смотри, как теперь бедный мужик с этими гадскими шнурками сражается! – беззлобно пошутил Александр Павлович.

– Иди-иди спать, пророк похмельный! – ворчала руководящая и направляющая женская сила.

Позже, получая свою головомойку от жены, он блаженно улыбался и кивал головой, соглашаясь со всеми ее доводами… Пой. ласточка, пой! Все шло своим чередом!

Жена в сердцах плюнула и ушла спать – пилить старое толстое бревно, право, вовсе не интересно!

Оглавление

С Новым годом, дорогие товарищи!

Это было давным-давно. Восточная сказка. Тысяча второй день

Как Егоркин пожадничал и пострадал за узбекским достарханом

Ужасное наваждение славного мичмана Егоркина

О разных важных жидкостях и их роли Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg