«Маадай-Кара. Алтайский героический эпос»

Маадай-Кара. Алтайский героический эпос (fb2) - Маадай-Кара. Алтайский героический эпос (пер. Сазон Саймович Суразаков) (Эпос народов СССР) 1129K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Автор Неизвестен -- Мифы. Легенды. Эпос. Сказания

Маадай-Кара Алтайский героический эпос

АЛТАЙСКИЙ НАРОДНЫЙ ГЕРОИЧЕСКИЙ ЭПОС

Народы Алтая[1] донесли до нашего времени в различных жанрах своего фольклора исключительно интересные образцы устного творчества, идущие из глубин веков и имеющие древнейшие традиции и истоки. Проф. Н. А. Баскаков справедливо пишет: «Совершенно очевидно, что для более глубокого понимания и тщательного изучения алтайского устного народного творчества необходимо привлечь памятники древне-тюркской эпохи, как более ранние, относящиеся к тукюйскому периоду» а именно: надгробные памятники в честь Могилян-хана, Кюль-Тегина, Гудулу-хана, Тоньюкука и Кули-Чура, так и памятники уйгурского периода: рунические («Селенгинский камень»), рукописные памятники манихейского и буддийского толков, а в некоторой степени и более поздние мусульманские памятники и в первую очередь крупнейший памятник древнеуйгурской литературы „Кутадгу-Билик"»[2].

Одной из первых легенд о древних жителях Алтая является легенда о происхождении тюрок тукю, записанная в китайской летописи и приведенная Н.А. Аристовым в его «работе «Заметки об этническом составе тюркских племен и народностей и сведения об их численности»[3].

Ниже приводится эта легенда в изложении и трактовке С. В. Киселева.

«Сообщив, что в 40-х годах V в. туг-ю жили на Южном Алтае и добывали железо для жуань-жуаней, китайский «историк передает версию о том, что туг-ю происходят из племени Со, обитавшего некогда на север от Жунну.

Первоначально их было 70 братьев. Старший из них, Нишиду, родился от волчицы. Он мог вызывать ветры и дожди. Жены его были: одна — дочь лета, другая — дочь зимы. Дочь лета родила ему четырех сыновей. Первый превратился в лебедя. Владения второго были расположены между реками Абу и Гянь, его звали Ци-гу. Третий жил при реке Чу-си, а четвертый около гор Басы Чу-си-ши. Старший, которого звали Надулу, „произвел тепло", и ему все подчинились. Он имел десять жен и „все сыновья прозывались по дому матерей". После смерти Надулу вместо отца был избран младший его сын, так как он, по условию, вспрыгнул выше всех на дерево.

Нетрудно увидеть, что эта легенда представляет причудливое сплетение различных повествований. Во-первых, можно выделить тотемические представления: род туг-ю происходит от волчицы. Эта версия была особенно в ходу у древних авторов. Затем следуют детали космического происхождения — лето и зима (т. е. год), так же как и ветры, дожди и тепло, оказались в подчинении у туг-ю. Среди этих зафиксированных легендой весьма древних представлений, с которыми тесно связана и версия о получении сыном Надулу власти через магический акт соединения с деревом, огромный интерес имеет свидетельство о сохранении у туг-ю счета родства по материнской линии. Это место особенно убеждает в том, что в основе разбираемых легенд лежат некогда бывшие реальными события и представления. Такое же наблюдение позволяет с известным доверием отнестись и к историко-географической части рассказа»[4].

Несомненно, легенда, записанная в китайской летописи, связана с легендами и мифологического характера рассказами древнейших жителей Алтая. Она говорит о довольно высокой культуре их устного творчества.

Фольклор алтайских народов весьма разнообразен в жанровом отношении: сказки, легенды и предания (мифологического, топонимического, космогонического характера), исторические песни и рассказы, разнообразные бытовые и лирические песни, обрядовый фольклор, пословицы, поговорки, загадки, скороговорки и пр.

Наиболее значительным из всех жанров алтайского фольклора является героический эпос (кай чорчок)[5].

1

Первым собирателем алтайского фольклора был известный тюрколог-лингвист В.В.Радлов (1837 - 1918). В молодости двенадцать лет (1859 - 1871) он прожил на Алтае. Из них пять лет преподавал немецкий язык в Горном Училище в Барнауле, но главным его занятием было исследование paзличных диалектов языка алтайских племен. С этой целью он совершил несколько путешествий по Горному Алтаю.

Во время своих поездок В. В. Радлов с помощью миссионерского переводчика и первого писателя-алтайца М. В. Чевалкова собрал большой фольклорный материал, в том числе произведения героического эпоса: «Алтаин Саин Салам», «Тектебей Мерген», «Кан Пудей», «Аи-Кан» и др. Впоследствии они были изданы на алтайском языке[6] и в переводе на немецкий язык[7] и получили мировую известность. Записи В. В. Радлова, сделанные при помощи специальной фонетической транскрипции, в филологическом отношении являются наиболее точными из всех дореволюционных записей алтайского эпоса. Надо особо подчеркнуть, что это были первые научные записи алтайского эпоса. Однако В. В. Радлову приходилось записывать в трудных условиях, находясь в пути, во время сравнительно коротких остановок, от сказителей, которые не имели (понятия о записи песен и сказаний. Поэтому совершенно справедливо замечание С. С. Суразакова: «Радлов при записи текстов, хотя это и делалось им под диктовку исполнителя, не смог сохранить полностью стихотворной формы, потому что он записывал не исполнение, а словесный пересказ эпоса сказителем. Некоторые произведения к тому же им записаны и изданы отрывками»[8].

Большое значение для изучения алтайского эпоса имеет известная работа В. В. Радлова о «Манасе»[9].

Для изучения этнографии и фольклора алтайских народов много сделал В. И. Вербицкий (1827-1890) — автор известной книги «Алтайские инородцы»[10]. Вся его книга основана не только на наблюдениях быта и жизни алтайских народов, но и на материале сказаний которые он слышал непосредственно из уст народных кайчи. В книге «Алтайские инородцы» имеется не лишенная интереса статья «Богатыри в сказках алтайцев".

Большое место В. И. Вербицкий уделяет ознакомлению с содержанием алтайских сказаний в основном по книге В.В.Радлова «Образцы народной литературы тюркских племен», а частично и по памяти. В свое время это имело большое значение для популяризации творчества алтайских народов среди русских читателей.

Исключительно большую роль в собирании и популяризации алтайского фольклора (как и фольклора ряда других районов Сибири) сыграл известный русский путешественник Г.Н.Потанин (1835—1920).

В 1876—1894 гг. Г.Н.Потанин совершил путешествие в Монголию, Юго-Западный Китай, Тибет, собрал и опубликовал в переводе на русский язык огромный этнографический и фольклорный материал, включенный в его «Очерки северо-западной Монголии»[11].

Публикации Г. Н. Потанина обширны и многообразны: в них содержатся сказки, героические сказания (в изложении или в отрывках), предания, легенды, песни.

Г.Н.Потанину принадлежит большое количество исследований по героическому эпосу, в которых нередко рассматривается и алтайский эпос.

Теоретические концепции Г.Н.Потанина об эпосе определяются идеями школы заимствования. В вопросе о происхождении народного творчества Потанин придерживался идеалистических взглядов. Исследователь русской фольклористики Сибири Я. Р. Кошелев пишет, что Потанин «разделил взгляды представителей идеалистической эстетики, выводившей искусство из религии. Его концепция отличается априоризмом в исходных позициях; для него существовала только генетическая связь искусства с религией, миф и культ он отождествлял, целиком сводя первобытную мифологию к религиозным представлениям»[12].

Но дело не только в этом. Схематически сопоставляя сюжеты, он сближал эпос разных народов. Причем «при сопоставлении произведений совершенно игнорируется сходство или различие идейного содержания произведений; формальные сближения схем сюжетов заслоняют вопрос о национальном своеобразии явлений народного творчества»[13].Однако из сказанного не следует делать вывода о том, что Г.Н.Потанин отстаивал одни только неверные идеи. Тот же Я.Р.Кошелев указывает, что главная идея Г.Н.Потанина о единстве источника эпоса европейских и азиатских народов, об «ордынском» или восточном происхождении европейского эпоса, несмотря на принципиальную ошибочность, отличалась «антирасистской и антинационалистической направленностью и в условиях того времени» звучала «как уравнивание культуры больших и малых народов, что имело, несомненно, прогрессивный смысл»[14]. Но главная заслуга Г.Н.Потанина в том, что он ввел в мировой фольклорный и эпический фонд обширный и почти совершенно неизвестный до него материал.

Во время своих многочисленных путешествий по Алтаю Г. Н. Потанин записал (с помощью переводчика) много легенд и сказок, несколько героических сказаний («Караты-Каан», «Ирэн Шаин-Чичирге», «Алтай-Бучи»)[15]. Незнание языка вынуждало Г.Н.Потанина ограничиваться записями конспектов пересказа сюжетов со слов переводчика.

С помощью Г.Н.Потанина были изданы записанные Г. Токмашевым «Сказка об Алтай-Куучуны» (от алтайского сказителя Чымыя Алагызова)[16] и Д. Хлопатиным — телеутский вариант известного сказания тюркоязычных народов «Козы-Корпеш и Баян-Слу»[17].

Наиболее значительным из всего собранного Г.Н.Потаниным по алтайскому эпосу является «Аносский сборник»[18].

В «Аносский сборник» включены следующие героические сказания, записанные Н.Я.Никифоровым от сказителя Чолтыша Куранакова: 1) «Алтай-Бучый», 2) «Аин-Шаин-Шикширге», 3) «Алтын-Мизе», 4) «Мадай-Кара», 5) «Кан-Таджи сын Ак-Бёкё», 6) «Хан-Мерген», 7) «Алтын-Кучкаш» и 8) записанное Семеном Чонашевым из деревни Мыюта сказание «Ак-Би» (Потанин замечает, что сказитель неизвестен). Кроме того, в этот сборник включены 19 легенд.

Сборник назван по наименованию села Анос, где была проведена запись. Чолтышу Куранакову в то время было 79 лет. Он жил недалеко от Аноса в селении Аскат. Запись и перевод на русский язык производил алтаец Н.Я.Никифоров, проживавший в селе Анос (где в 1913 г. жил и Г.Н.Потанин, гостивший у алтайского художника Г.И.Гуркина). В предисловии к «Аносскому сборнику» Г.Н.Потанин пишет об этом следующее: «Сказки г-ном Никифоровым записаны на татарском языке (вернее, на диалекте племени алтай кижи. — И.П.); для этого он уходил из Аноса в Аскат и проживал в юрте Чолтыша два-три дня, или же Чолтыш приходил в Анос и несколько дней жил в доме у Никифорова.

Записав сказку, Н.Я.Никифоров переводил ее на русский язык. Он приходил ко мне (я жил в это время в Аносе) рано утром и оставался до позднего вечера; мы вдвоем и переводили; он передавал на русский язык смысл фразы, а я исправлял слог»[19].

Несмотря на то что алтайские оригиналы "Аносского сборника» не сохранились, значение его велико для изучения не только алтайского героического эпоса, но и эпоса других тюрко-монгольских народов. В отличие от публикаций В.В.Радлова и других дореволюционных собирателей алтайского эпоса в «Аносском сборнике» точно указаны время и место записей, имя сказителя. «Аносский сборник» снабжен пространными примечаниями Г.Н.Потанина, указателем собственных имен и предметным указателем.

Содержание текстов, вошедших в «Аносский сборник», характерно и для современного алтайского эпоса. В то же время они содержат некоторые черты и детали, которых уже нет в современных записях.

Из дореволюционных записей следует еще упомянуть запись одного из вариантов широко распространенного сказания «Алтай-Бучай», произведенную в 1895 г. студентом Петербургского университета А.Калачевым близ Кош-Агача[20]. А.Калачев оставил интересное описание обстановки исполнения сказания алтайскими кайчи.

В советское время интенсивная запись и публикация алтайского героического эпоса начинается с тридцатых годов, особенно после Первого всесоюзного съезда советских писателей и выступления на нем А.М.Горького c докладом о народном творчестве.

Первым крупным научным изданием алтайского эпоса в советское время была публикация в переводе на русский язык героического сказания «Когутэй»[21].

Это сказание было записано еще в 1914 г. от известного сказителя М.Ютканакова в селе Аюне, в долине р. Катуни. Издание снабжено предисловием писателя В.Зазубрина, редактировавшего перевод, а также введением и ценными примечаниями Н.К.Дмитриева. Все это определило большое научное значение этого издания, хотя оно и не сопровождалось алтайским текстом.

Оригинал «Когутэя» сохранился и впоследствии был издан в сб. «Алтай баатырлар»[22].

Во введении Н.К.Дмитриева к «Когутэю», как уже указывалось в литературе об алтайском эпосе, высказывается ошибочное утверждение о деградации алтайского героического эпоса (об этом речь ниже). Но в целом это введение очень интересно, особенно как первая советская работа об алтайском эпосе. Оно содержит исследование о стихе и стиле алтайского эпического творчества (впервые на русском языке), сведения об отражении алтайской мифологии в эпосе. В примечаниях исключительно интересный этимологический разбор эпических имен, названий, терминов и понятий. Особого внимания заслуживает произведенный Н.К.Дмитриевым сравнительный анализ алтайского эпоса с эпосом якутов, монголов и бурят. Ученый приходит к выводу, что «алтайский фольклор следует прежде всего сопоставлять с фольклором народностей, населяющих Присаянье, Якутию и монгольские степи, а потом уже с фольклором других „тюркских народов", из которых ближе всего к алтайскому подходит киргизский и казахский фольклор»[23].

Большую работу по собиранию и публикации алтайского героического эпоса проводил крупный алтайский писатель П.В.Кучияк (1897— 1943). Первой значительной публикацией записей П.В.Кучияка был сборник «Алтайские сказки»[24]. После этого на Алтае, в Новосибирске и в Москве было издано большое количество других записей П. В. Кучияка[25].

П. В. Кучияк был горячим патриотом своего народа. Он любил и ценил родной эпос, неутомимо искал новые сказания и их носителей — кайчи. Его записи показали ошибочность мнения некоторых ученых о деградации и измельчании алтайского эпоса к моменту революции. П.В.Кучияк записал множество интересных и ярких сказаний, неопровержимо свидетельствовавших, что эпос алтайцев и в тридцатых-сороковых годах был весьма богат как самыми разнообразными сказаниями, так и множеством бытовавших в народе вариантов их.

В одну из поездок по Алтаю П.В.Кучияку выпала большая удача: в 1937 он обнаружил, а затем и ввел в мировую эпическую литературу записи от замечательного алтайского сказителя Н.У.Улагашева (1861 - 1946).

Н.У.Улагашев был сказителем с очень богатым репертуаром по разным жанрам фольклора (одних только героических сказаний, по далеко неполным данным, у него отмечено свыше сорока). П.В.Кучияк записал от него много сказаний и начал их издание на алтайском и русском языках. Он написал также биографию Н.У.Улагашева и ряд статей л нем[26].

Из наиболее значительных изданий репертуара Н.У.Улагашева следует отметить: в переводе на русский язык сборники "Алтай-Бучай"[27] и "Малчи-Мерген"[28], на алтайском языке - сборник "Чорчоктор"[29]. Ему посвящены также второй и часть третьего тома сборника «Алтай баатырлар» и ряд других изданий. Н.А.Баскакову принадлежит

интересная публикация пяти сказаний Н.У.Улагашева на алтайском языке в сопровождении точного прозаического перевода их на русский язык[30].

От Н.У.Улагашевэ кроме П.В.Кучияка и С.С.Суразакова записывали также и другие алтайские собиратели: А.П.Кучияк, Н.Куранаков, А.Роголева и др.

Сказания, записанные от Н.У.Улагашева, отличаются замечательным языком, богатым содержанием, интересными сюжетами. В его сказаниях отражены как древнейшие черты жизни, быта, обычаев и верований алтайцев, так и приметы более позднего времени. Для сказаний, записанных от Н.У.Улагашева, характерны преданность народу и демократические настроения главных героев. Улагашев был замечательным мастером поэтической импровизации.

Как один из выдающихся народных сказителей страны, Н.У.Улагашев в 1939 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР был награжден орденом Знак Почета.

Жизни и сказительской деятельности Н.У.Улагашева посвящен очерк С.С.Суразакова[31].

С именем Н.У.Улагашева связана широкая популяризация алтайского героического эпоса на русском языке, начатая по инициативе П.В.Кучияка. Особенно значительная работа в этом направлении ведется в Новосибирске. Активное участие в поэтическом издании алтайского эпоса принимали писатели и поэты: А.Коптелов, А.Смердов» Е.Березницкий, В.Непомнящих, И.Мухачев, Е.Стюарт. Сборники «Алтай-Бучай», «Малчи-Мерген», снабженные обширными вступительными статьями и примечаниями, написанными А.Л.Коптеловым, наиболее характерны для деятельности новосибирцев по пропаганде алтайского эпоса. Из других изданий алтайского эпоса, выпущенных новосибирцами, можно указать сборник «Ойротские народные сказки»[32] (в котором, в частности, были опубликованы записанные по памяти П. В. Кучияком сказания «Темир-Санаа» и «Келер-Куш», слышанные им в юности от своего дедушки Шонкора Шунекова, и записанное также П.В.Кучияком от Санаа Туганова .сказание «Кара-Маас») и отдельное издание сказания о девушке-богатырке «Алтын-Тууди», записанное П.В.Кучияком (также по памяти) от Шонкора Шунекова[33]. Произведения алтайского эпоса печатались и на страницах журнала «Сибирские огни»[34].

Из упомянутых выше новосибирских писателей А.Л.Коптелов выступал не только в роли переводчика (следует заметить, что из числа литературных переводов его переводы наиболее близки к оригиналу). Он был редактором почти всех упомянутых выше литературных изданий алтайского эпоса, писал к ним содержательные вступительные статьи и примечания, он автор биографии Н.У.Улагашева[35]. А.Л.Коптелов выступал со статьями об алтайском эпосе и на страницах периодической печати.

Другим крупнейшим алтайским сказителем советского времени является А.Г.Калкин, от которого записано сказание «Маадай-Кара», публикуемое в настоящем издании. Сказания, записанные от А.Г.Калкина, отличаются по своему характеру от сказаний Н.Улагашева: Калкин —любитель древнейших сюжетов и тяготеет больше к традиционному их толкованию[36].

Алтайская интеллигенция ведет интенсивную запись героического эпоса и от других сказителей-кайчи. Горно-Алтайский научно-исследовательский институт истории языка и литературы и Горно-Алтайский государственный педагогический институт ежегодно организуют специальные экспедиции по сбору фольклорных и этнографических материалов. В 1950—1969 гг. они проводились под руководством С.С.Суразакова, который лично записал много произведений различных жанров фольклора, в том числе свыше двадцати героических сказаний. Большая часть записей эпоса (свыше ста) находится в фольклорном фонде Горно-Алтайского научно-исследовательского института истории, языка и литературы[37].

Наиболее обширным изданием алтайского героического эпоса на языке оригинала является «Алтай баатырлар», которое намечено выпустить во многих томах. Из них уже вышло семь томов: том I посвящен старым записям, том II — Н.У.Улагашеву, том III — в основном А.Г.Калкину, частично Н.У.Улагашеву и некоторым другим современным сказителям. Тома IV—VII посвящены современным сказителям[38]. Это издание осуществляется на алтайском языке с общей вступительной статьей, комментариями и под редакцией С.С.Суразакова и относится, к типу литературных изданий эпоса.

Алтайские ученые принимают активное участие и в исследовании алтайского эпоса. Ряд работ создан С.С.Суразаковым[39] и С.С.Каташем[40]. В своих исследованиях они широко привлекают эпос родственных алтайцам народов. ЗначителЬНЫЙ научный интерес представляет вступительная статья С.С.Суразакова «„Алтай-Буучай" как произведение героического эпоса алтайского народа» к публикации «Героическое сказание о богатыре_Алтай-Буучае». Автор убедительно показывает, как при большой общности основного сюжета и трактовки различных вариантов об Алтаи-Буучае небольшая «передвижка» деталей может привести к существенным изменениям. Большое значение для изучения алтайского эпоса имеют работы советских алтаистов - лингвиста Н.А.Баскавоав[41] и этнографа и историка Л.П.Потаповва[42].

В последнее время алтайский эпос вызывает интерес у исследователей, занимающихся вопросами происхождения героического эпоса. Так, известный теоретик русского эпоса В.Я.Пропп[43] привлекает близкий к алтайскому шорский эпос для аналогии. На основе анализа шорского эпоса (а также якутского и нивхского) он доказывает, что и русский эпос возник задолго до образования государства (Киевского), в период разложения родового строя (но только этот эпос не сохранился). Алтайский эпос привлекают для доказательства своих теоретических концепций также В.М.Жирмунский[44] и Е.М.Мелетинский[45].

2

Алтайские героические сказания имеют общее алтайское название чорчок. Иногда, в целях отличия от сказки, героические сказания называются кайлап айдар чорчок (сказка, рассказываемая каем)[46].

С давних времен у алтайцев существуют две формы исполнения героического эпоса: сказывание и особое гортанное пение, называемое каем. Кай является наиболее распространенной, популярной в народе

формой, можно сказать, это классическая форма исполнения алтайского героического эпоса. Сказитель, поющий каем, называется кайчи.

Пение каем обычно происходит под аккомпанемент двухструнного щипкового инструмента, несколько напоминающего балалайку и называемого "топшуур"[47].

В самих алтайских героических сказаниях, в «запевке», обращенной к топшууру, часто дается и описание его:

«Из могучего кедра, От одного корня выросшего, Сделан топшур мой. Две тонкие струны, Из конского волоса свитые, На топшуре моем натянуты. Из старого кедра, От двух корней выросшего, Сделана скрипка моя, Две тонкие струны, Из конского волоса свитые, На скрипке моей натянуты. Под моими двумя пальцами Струны твои, топшур мой, Нежно звенят»[48].

Исполнение алтайцами героического эпоса каем представляет совершенно исключительное и своеобразное явление[49]. Вот что об этом пишет проф. Н.А.Баскаков: «Все кайчи исполняют героические богатырские сказания гортанным глубоким, .низким голосом в пределах большой октавы. Исполнять героические сказания басом является традицией. Искусство кайчи не имеет ни внешней, ни внутренней связи «с „исполнением" шаманских мистерий, текст которых поется (выкрикивается) шаманами высоким (но не низким) голосом и имеет более сложный мелодический рисунок»[50].

В другой своей работе Н,А.Баскаков приводит очень интересное наблюдение. Он говорит, что поэмы «сопровождаются иногда особыми вокальными фигурами, представляющими собой чрезвычайно любопытные виды двухзвучного пения, исполняющегося одновременно одним певцом и соответствующего по своему характеру органному пункту европейской музыки. Один из звуков исполняется горлом и является неподвижным тоном, другой исполняется губами и образует обычно несложную мелодию. В зависимости от характера второго голоса двухзвучное пение имеет три основных вида: а) куулеп кайла-, в котором второй звук напоминает легкое гудение; б) каргырлап кайла-, в котором второй звук можно определить как шипящий; и, наконец, в) сыгыртып кайла-, —со вторым звуком свистящим, напоминающим флейту[51].

Обычно каем исполняется в основном стихотворная часть текста сказания (или близкая к нему ритмическая проза, которая также поется). Прозаическую же часть сказания обычно рассказывают. Хотя такая форма исполнения сказания довольно распространена среди алтайских сказителей, но она менее популярна, чем кай, и к ней прибегают главным образом лица, которые почему-либо не могут петь каем, например дети и большинство женщин, которым трудно гортанное пение басом.

Алтайский кайчи — мастер, профессионально подготовленный в своем искусстве, обучавшийся ему почти с детских лет. Что же касается социального положения, то кайчи-профессионал, живущий на заработки от своего искусства, был, скорее, исключением для алтайцев. Наиболее характерной фигурой алтайского сказителя был кайчи-любитель, хорошо поющий и играющий на топшууре, знающий на память множество сказаний, но исполняющий их в основном бесплатно — для своих знакомых или по просьбе собравшихся. Основную массу алтайских сказителей в прошлом составляли крестьяне-бедняки. Некоторая часть их подношениями за пение дополняла скудный доход от своего хозяйства (плата давалась продуктами).

Эпос в прошлом пользовался среди алтайцев большой популярностью. Об этом говорит и множество легенд и рассказов о выдающихся сказителях и мастерстве их исполнения.

Например, рассказывают, что некогда в Мариинске жил сказитель Анике. По народному преданию, он умер во время исполнения героического сказания «Алтай-Буучай», и голос его (вернее, его кай) тут же ушел под землю. Анике был ээлу кайчи (т. е. его устами как бы пел дух пения).

Учителем Анике был Делей — легендарный сказитель. Как гласит предание, от Делея и распространились по Алтаю семьдесят семь сказаний. Самым большим из них было сказание про великого богатыря Дьангар-Боодо — отца всех богатырей. Говорят, это оказание исполнялось в течение семи дней. Популярный герой алтайских сказаний Алтай-Буучай будто бы был его средним сыном[52].

В легенде о сказителе Ландыше Максимове говорится, что во время его кая дверь избы сама открывалась и закрывалась (таким сильным был его голос), а его топшуур —когда сказитель оставлял его на гвозде — сам звучал, без ударов по струнам[53].

Есть у алтайцев легенда и о происхождении топшуура. В этой легенде говорится, что некогда жили два богатыря на двух горах, разделенных друг от друга быстрой рекой. Одна гора считалась лучше другой. Сначала богатыри жили мирно, но со временем стали спорить из-за обладания лучшей горой. Спор свой они решили так: кто первый заговорит о женщине во время постройки моста через реку, тот лишится права на лучшую гору. Однажды «богатыри были поражены необыкновенным явлением. Из кустов густой чащи до них доносилось дивное пение женского голоса и бряцание инструмента. Обаятельное пение женщины поразило богатырей. Один из них, позабыв об условии, в восторге закричал: „О уй кижи!" (О, женщина!). В этот момент засверкала молния, раздался гром и подземный гул, а за ним оглушительный треск. Мост и река провалились и образовали впадину неизмеримой глубины. Увлеченный видением богатырь кинулся туда, где раздавались звуки. На скале он увидел женщину, которая на его глазах ударила по камню инструментом и исчезла. От удара на камне остался отпечаток инструмента. По форме этого отпечатка алтайцы и стали делать топшууры (двухструнную балалайку)»[54].

Эпос у алтайцев бытует и в настоящее время. До сих пор в каждом алтайском аймаке (районе) проживает по нескольку сказителей, а народ питает большой интерес к живому устному исполнению эпоса, знает содержание многих сказаний и легенды о знаменитых кайчи. Каждый год фольклористы и собиратели-любители записывают новые сказания или новые варианты записанных раньше сказаний. Что особенно интересно, до сих пор находят новых, еще не известных фольклористам сказителей с богатым репертуаром.

3

Алтайские героические сказания пелись (и поются сейчас) на диалекте каждого из племен, которые в советское время составили алтайский народ. Но они, как показывают старые записи (В.В.Радлова, В.И.Вербицкого и др.), по содержанию, композиции и образам еще в XIX в. были общими для всех алтайских племен: одни и те же сказания пелись по всей территории Горного Алтая. То же самое, по-видимому, было и в более раннее время (до XIX в.), но ни записей, ни других достоверных сведений на этот счет нет. В настоящее же время, несмотря на некоторые различия в диалектах, можно с полным основанием говорить об алтайском героическом эпосе как едином целом.

Исследователи расходятся в определении характера алтайского героического эпоса.

С.Е.Малов считал, что алтайские сказания с течением времени деградировали и «как-то измельчали, сократились, распались на отдельные части и превратились в обыкновенные сказки»[55].

Той же точки зрении придерживался и Н.К.Дмитриев. Поддерживая мнение С. ?. Малова, он писал, что алтайские сказания — это «разбитые на части осколки отдельных героических эпопей»[56] и что «переход от героического эпоса, как особого жанра, к сказкам — типичен для алтайского эпоса»[57]. Эта точка зрения, отражающая взгляды на эпос представителей «исторической школы», была подвергнута довольно резкой, но в основе своей убедительной критике Л.П.Потаповым[58]. Он, как и А.Л.Коптелов[59], правильно считает алтайские сказания героическим эпосом.

По мнению же В.М.Жирмунского[60], алтайские сказания — это вообще не героический эпос и им никогда не были, а богатырские сказки. В подтверждение своего мнения он приводит особенности сюжета алтайских героических оказаний (борьба с чудовищами, героическое сватовство, мифологическая фантастика и т. п.).

Однако В. М. Жирмунский не учитывает многообразия признаков героического эпоса, главным и определяющим среди которых, как правильно отмечает В. Я. Пропп, является «героический характер его содержания»[61]. Целесообразнее всего различные компоненты эпоса рассматривать в их совокупности. Только этим путем возможно правильно определить характер такого сложного явления, как героический эпос, и создать прочную основу для концепции исследователя.

Е.М.Мелетинский[62], исходя из сходств некоторых элементов сюжета алтайских сказаний с сюжетами эпоса различных народов мира, привлекает их для своих гипотез о происхождении мирового эпоса. Но этот вопрос выходит за пределы тематики настоящей статьи.

По мнению всех исследователей, истоки алтайского героического эпоса восходят к глубокой древности. Например, Н.А.Баскаков находит некоторые параллели между алтайскими эпическими оказаниями и описаниями подвигов героев в орхоно-енисейеких текстах, относящихся к VI—VIII вв. В частности, он указывает на надгробный памятник в честь Кюль-Тегана, умершего в 732 г.[63]. Здесь нет возможности подробно остановиться на этом вопросе, однако отметим, что эта гипотеза имеет определенные основания.

Орхонские тексты (я имею в виду особенно три наиболее крупные из них: малую и большую надписи на памятнике в честь Кюль-Тегина и надпись на памятнике в честь Тоньюкука) вполне можно назвать древнейшими образцами художественного творчества тюркских народов. Однахо в орхоноких памятниках поэзия еще недостаточно выделилась, из прозы, поэзия в них причудливо смешана с прозой. Это — период зарождения художественной литературы, некое синкретическое явление, в котором имеют место и начала поэзии, и художественная проза, и эпитафии на надгробии, и ораторская речь, и деловой обзор происходящих событий, и обозрение событий, уже отошедших в область прошлого (зачатки исторического освещения фактов). Но все это дано в надписях так, что элементы художественного поэтического творчества преобладают над изложением фактов, что и делает орхонские тексты явлением художественной литературы (пусть в зачаточной ее форме). В них очевидно стремление не просто изложить свою мысль, но и выразить ее в образной форме.

Возьмем первый же абзац из большой надписи на памятнике Кюль-Тегину. В нем говорится:

У за кок Tairpi

асра jagua jip кылынтукда,

axiH ара xici одлы кылынмыс.

(Когда вверху возникло голубое небо,

[а] внизу — бурая земля,

между ними возникли сыны человеческие)[64].

Это, бесспорно, художественно организованная речь. Совершенно ясно, что в обычной жизни люди тогда в таком стиле не разговаривали между собой.

Приведенная фраза (как и во многих других местах орхонских памятников) построена на смысловом параллелизме: небо — земля — человек между ними.

Особенно же характерна для орхонских текстов, как явления художественно организованной речи, близость их к стилю устного народного поэтического творчества. Об этом говорят указываемые И.В.Стеблевой постоянные эпитеты и сравнения, поэтическая гиперболизация, парные словосочетания, устойчивые формулы[65], часто встречающиеся в орхонских текстах и столь характерные для устного поэтического творчества тюркских народов. К этому надо добавить, что и приведенное выше начало большой надписи на памятнике в честь Кюль-Тегина весьма сходно с началом многих героических сказаний тюркоязычиых народов (например, якутского олонхо «Будуруйбэт Мулду Безе» — «Неспотыкающийся Мюлдью Сильный», записанного от Д.М.Говорова), в которых изложению событий предшествует рассказ о сотворении мира и возникновении жизни и людей на земле[66].

Сказанное выше говорит о том, что в период создания текстов на орхонских памятниках древние тюрки уже имели развитое устное поэтическое творчество со своими традициями. К нему, как к исходному пункту, и восходят дошедшие до нас памятники устного творчества тюркоязычных народов, в частности и героический эпос алтайцев.

Как известно, ареал деятельности древних тюрков охватывал и территорию Алтая, а предки некоторых племен, вошедших в состав современных алтайцев, принимали непосредственное участие в событиях, связанных с жизнью и деятельностью древних тюрков. Об этом Л.П.Потапов пишет следующее: «...далекие исторические предки некоторой части современного тюркского населения Алтая не только входили в состав тюркского каганата, но и имели в его жизни большое значение. Среди алтайцев до наших дней сохранились названия сеоков (родов), служивших во времена тюркского каганата в качестве названий крупных племен (Тиргеш, Кыпчак, Толес, Туба, Кыргыз»)[67].

Но вопрос о древних истоках эпоса нельзя смешивать с вопросам об окончательном сложении дошедших до нашего времени эпических сказаний. Например, можно согласиться с В.М.Жирмунским, что «возникновение не дошедшего до нас прототипа» (вернее, древнейших мотивов. — И. Я.) алтайского сказания «Алып-Манаш», -возможно, относится «к эпохе тюркского каганата (VI—-VIII вв.)»[68]. В то же время следует считать наиболее вероятным, что это сказание отшлифовалось и получило ту форму и содержание, в которых оно дошло до нашего времени, уже значительно позже.

В этом отношении, по-видимому, прав проф. Л. П. Потапов, который считает, что алтайский эпос сложился «в основном в период господства на Алтае западных монголов или ойратов (XV—XVIII вв.), хотя содержит в себе следы более ранних эпох и позднейшие наслоения»[69].

Алтайский эпос отразил существенные черты древних общественных отношений (как раннего феодализма, так и позднеродового общества). Если обобщить содержание всего алтайского эпоса в его наиболее характерных моментах, то можно сказать, что в обществе, изображенном, в нем, главное положение занимает «хан» (каан). Ему подчиняются более мелкие чины. Рядовыми членами общества в начале повествования часто являются родители (героя — пастухи, охотники. Они ж ивут своим хозяйством, имеют коня, часто и другой скот, но находятся в известном подчинении своему господину (или «хану»), участвуют в его походах как военная сила. Здесь отражены черты раннего феодализма.

Но хан в алтайском эпосе — не повелитель всего народа, фактически он распоряжается лишь в пределах своего рода. Общество, изображенное в алтайском эпосе, живет в условиях родо-племенной организации. Причем показательно то, что во многих сказаниях хан — враг героя изображается как злой феодальный владыка, а герой — как добрый патриарх своего рода, часто даже выборный вождь. Родовая месть, экзогамный брак (и вообще вся система брака), пережитки обряда посвящения в воины также говорят об еще не изжитых родовых отношениях в обществе, изображенном в алтайском эпосе.

Об этом же говорит и характерная тематика алтайского эпоса и ее разработка. Наиболее значительными и общими в алтайском героическом эпосе являются следующие темы (с ними связаны и основные сюжеты): 1) борьба героя с чудовищами; 2) борьба героя с владыкой подземного мира Эрликом; 3) сватовство и женитьба героя; 4) борьба героя с набегами чужих ханов; 5) борьба героя с злым ханом-угнетателем.

Каждая из указанных тем обычно выступает не как исключительное содержание какого-нибудь отдельного сказания, а встречается в тесном переплетении с другими темами. Раскрытие этих тем показывает, что алтайский эпос, хотя и «продвинулся вперед» по сравнению с таким типично позднеродовым эпосом, как якутские олонхо, но все же в значительной степени еще находится в пределах тех же позднеродовых отношений или восходит к ним, как к истоку.

В алтайском эпосе в отличие от якутского или бурятского чудовище не выступает основным противником героя. Характерным примером этого является скаэание «Маадай-Кара» (о котором речь впереди). Борьба героя с чудовищами происходит при выполнении героем трудных заданий отца невесты или при преодолении различных препятствий на пути (когда он едет к невесте, к врагу, ограбившему его стойбище, или в подземный мир). При этом чудовище чаще всего выступает в зверином облике страшного синего (или черного) быка, чудовищного зверя кара-кула, рыбы кер-балык, птицы кан-кереде. Это говорит о превращении чудовища из главного врага героя во вспомогательный персонаж, который используется врагами (уже людьми) в борьбе против героя. Но и в этом качестве образы чудовищ занимают в алтайском эпосе значительное место и являются его неотъемлемой частью. Побеждая чудовищ, герой демонстрирует свою силу и мужество и избавляет людей от страшной опасности.

С темой борьбы героя с чудовищами тесно связана тема борьбы с владыкой подземного мира Эрликом (и с его людьми), встречающаяся почти в каждом сказании. Сыновья, внуки, племянники и другие богатыри Эрлика, выступающие против героя, носят все признаки чудовищ и изображаются гигантами уродливого вида. Они грабят и уводят в подземный мир людей, выступают в качестве соперников-женихов. Против героя они воюют и в одиночку, и во главе многочисленного войска (которое фактически не участвует в борьбе, а упоминается только для того, чтобы показать, как много противников уничтожено сильным героем). Когда посланные Эрликом богатыри терпят поражение, он сам выступает против героя. Между ними происходит бой, заканчивающийся поражением Эрлика. Иногда герой вторгается в подземный мир, выполняя какое-нибудь трудное задание, что также приводит к бою между героем и Эрликом. Побежденный Эрлик обычно дает клятву не нападать на людей, оставить их в покое. Так, в сказании «Келер-Куш» Эрлик дает клятву не нападать на людей и в знак верности клятве лижет стрелу[70]. В «Кан-Сулутае» герой в знак победы над Эрликом ставит ему на лоб тамгу[71].

Таким образом, в эпосе борьба героя с Эрликом и его богатырями обычно изображается в том же плане, что и борьба героя с чудовищами. Со временем Эрлику, как предводителю злых врагов героя, все больше и больше придавался облик враждебного и кровожадного хана.

Тема сватовства я женитьбы героя занимает центральное место в сказаниях. Эта тема в алтайском эпосе (как и в эпосе других тюрко-монгольских народов) была предметом специального изучения ряда исследователей[72]. Сватовство героя и сопутствующие ему богатырские подвиги являются темой всех без исключения алтайских героических сказаний: без "героического сватовства" невозможно представить себе алтайский эпос (как и хакасский, бурятский, якутский). Брак строго экзогамный; женитьба на "суженой невесте", предназначенной ему богом судьбы еще при рождении.

Каждая деталь сватовства героя становится предметом напряженного внимания сказителя. Отдельные части "героического сватовства" нередко приобретают характер вставных описании или сюжетов, например: указание герою его невесты; подготовка его к отъезду и выезд из дома; богатырский путь; препятствия, встречающиеся в пути, и преодоление их героем. Особенно подробно описываются прибытие героя в страну невесты и первые его действия, состязания богатырей из-за невесты, выполнение героем различных трудных задач, предлагаемых ему невестой или ее отцом. В каждом сказании тема сватовства и женитьбы героя обычно состоит из ряда вставных и взаимосвязанных сюжетов, которые в свою очередь имеют множество вариантов и разветвлений.

Такое внимание к теме сватовства героя объясняется сохранением родовых традиций в алтайском эпосе: сватовство и женитьба героя рассматриваются как залог развития жизни племени, патриархального рода героя.

Большое место в алтайском эпосе занимает тема борьбы с набегами чужих враждебных ханов. Генетически эта тема восходит к теме межплеменной борьбы, а в какой-то мере связана и с темой родовой кровной мести. Тема кровной мести обычно занимает центральное место в небольших по объему прозаических «исторических» преданиях и в бытовых рассказах. В героическом же эпосе, прошедшем многовековой отбор, как мотив действий главного героя она не занимает самостоятельного места, переосмыслена и заслонена другими темами, более глубоко обобщающими жизнь народа. Такой темой в алтайском эпосе является тема борьбы против набегов злых враждебных ханов. В этом смысле кровная месть в алтайском эпосе - пережиток, она не может считаться "эпической целью богатыря", как полагают некоторые исследователи[73]. Поскольку речь идет о мотивах действий главного героя, то не может быть и речи о каком-то приравнивании или сопоставлении темы кровной мести и темы героического сватовства, как это делает, например, Е.М.Мелетинский[74]. Это идейно намного снизило бы образ эпического героя и поставило бы героический эпос в один ряд с бытовыми рассказами и преданиями, повествующими о событиях "бесхитростно" и без попытки художественного обобщения. В эпосе действия героя мотивируются не местью за нанесенную его родным обиду (хотя этот мотив как пережиток и встречается в эпосе), а стремлением восстановить попранную справедливость, возвратить угнанных грабителями людей, скот и имущество. Однако кровная месть в прошлом все же была у алтайцев, и она получила свое отражение в их эпосе: кровная месть, так же как и грабеж, является основным мотивом действия отрицательных персонажей — врагов главного героя[75].

Тема борьбы с набегами злых ханов в алтайском эпосе теснейшим образом связана с исторической судьбой народов Алтая. Алтайские племена, раздираемые междоусобицей, вели многочисленные разорительные войны друг против друга. Находясь на путях «великого передвижения народов», на стыке больших государственных объединений, алтайцы в течение всей своей древней истории подвергались нашествию чужеземцев, от которых они избавились только после включения в состав Российского государства в XVIII в.

Эти нашествия наложили глубокий отпечаток на эпическое творчество алтайцев. Тема борьбы героя против набегов, видимо, давно стала неотъемлемой частью алтайских сказаний. Во всех сказаниях (в том числе и в записанных до революции) враг-грабитель уничтожает все дотла и уводит весь скот. «Обросшее мхами жилище разрушили, заназмившееся место разворочали. Белый скот погнали, народ выселяли»[76].

В сказании «Кан-Толо», записанном от Н.У.Улагашева, говорится:

«Через месяц приехав домой, Увидали три брата родные: На лугах, где паслись табуны, Не помята трава. Близ аилов, Где народ жил, — бурьяном покрылось все. Свет луны, солнца свет затемняют Тучи жадных сорок и ворон, Что над трупами вьются... Людская Кровь до пояса... Конская кровь До седла глубиной на долинах!..»[77].

Это сделал Тельбен-Кара-хан, «у основания неба живущий» (т. е. живущий очень далеко, следовательно, враг чужеземный), прибывший специально с целью грабежа.

Вражеский хан уничтожает все и в сказании «Очы-Бала», записанном от А. Г. Калкина. Очы-Бала с сыном приезжает домой и видит:

«Где скот стоял — травой заросло, Где народ жил — елью заросло, Алтай[78] их был пустынным. Кругом все оглядели, Сестры стойбище было пусто, От скота ни следа нет. ...Коричневый Алтай весь выгорел, Баатыры жилье разорили, На хороших лугах скота нет, На хороших местах народа нет»[79].

Интересно, что если в описаниях прибытия ханов и борьбы героев против них много элементов традиционной сказочной фантастики, то картины разорения страны, характеристика кровожадности .нападающих ханов рисуются в эпосе весьма реалистическими красками. Ужасы нападения завоевателей, разорение страны глубоко запечатлевались в сознании народа и стали постоянным мотивом древнего эпоса. Но наряду с этим во всех сказаниях говорится, что жизнь вновь возвращается в запустевшие места, и Алтай вновь оживает. На его земле зарождается новая жизнь, более богатая и полнокровная, чем прежде. Обычно герой возвращает свой народ к жизни, победив врага и вернув все награбленное. Здесь, как видим, речь идет не о кровной мести, как это представлялось некоторым исследователям, а о героической борьбе с поработителями за жизнь народа и страны.

Картины возрождения жизни также не обходятся без сказочно-фантастических описаний. Вот как, например, описывается в сказании «Алтын-Мизе» зарождение новой жизни вместо уничтоженной.

Всевышний бог Юч-Курбустан спускает на землю божественных коней. Кони прежде всего создают «два равных дерева, называемые матерью. Они с густою листвою; под них не проникнет дождь. Зиму и лето листва не изменяется» (значит, сначала была создана величественная и благодатная природа Алтая). Затем конь Учкур-Конгур «лег и стал кататься: Алтай сделался полон скотом; в одном месте остановился, отряхнулся — сделались подданные»[80].

Такие картины, между прочим, говорят о том, что сюжеты о ханских набегах — это не привнесения нашего времени. Они возникли давно, вошли в плоть и кровь эпоса, обросли традиционными сказочно-фантастическими мотивами.

Вероятно, именно ханскими набегами вызвана жажда мирной жизни, описания мирного благополучия как идеала жизни, которые так характерны для алтайского эпоса.

В сказании «Алтай-Бучый», записанном от Чолтыша Куранакова, герой второго поколения Ерке-Мондур прибывает в страну своей невесты. Это идеальная страна счастья и мира: «Сказать о белом скоте (Алтын-каана), то он проник до основания Алтая; сказать о народе, то он окружил Алтай. Из когтистых никто не угрожал (ему), из живых существ никто (зла) не думал; в среду людей война не вторгалась, в пастбище гибель не спускалась. Оказывается, это был такой облагодетельствованный хан, оказывается, это был такой снабженный эрдине[81] бий»[82].

Это типичная для алтайского эпоса картина. Фантазия народа, утомленного и измученного войнами, беспрерывными нашествиями врагов, грабивших и опустошавших страну, полонивших его людей, рисовала себе как идеал жизни тихий уголок безмятежного мирного счастья.

К теме борьбы героя против набегов чужих ханов примыкает тема борьбы героя против своего хана-угнетателя, которая носит отчетливо выраженный социальный характер. В таких сказаниях обычно противопоставлены богатый хан и подчиненный ему рядовой пастух. В начале сказания хан-угнетатель жестоко притесняет героя (или его отца), являющегося одним из его многочисленных пастухов.

В сказании «Малчи-Мерген», записанном от Н.У.Улагашева в 1939 г. П.В.Кучияком, говорится:

«У подножия белой горы, На берегу целебного озера, Бесчисленными стадами владея, Горы богатств накопив, В шестиугольном аиле, Узорной кошмою крытом. Айбычи-бай жил. Шестьдесят кюдючи[83] Табуны коней его стерегли. Пятьдесят чабанов За отарами бая ходили, Тридцать пастухов Стада бая пасли. Богатые пастбища .выбирая, В горах дни свои проводили; От хищников скот сберегая, Ночами глаз не смыкали, Стада Айбычи-бая множились, Богатства бая приумножались»[84].

Это — обычная в эпосе гиперболизация в описании богатства героев и их врагов. Но затем события разворачиваются так, что становится ясно: речь идет действительно о бае-эксплуататоре, угнетателе своих пастухов.

Однажды Айбычи-бай решает переменить свое пастбище и перекочевать. Один из (пастухов, по имени Малчи[85], услышав байский приказ, говорит:

«На пятках моих от ходьбы Кожа совсем износилась, Силы в ногах не стало, Чтобы овец отары На новые пастбища перегнать. Хотя бы плохонького коня Мне, бедному, дали...»

В ответ на это бай и его слуги расправляются с пастухом:

«Слова Малчи услыхав, Айбычи бай распалился, Подобно костру разгорелся, Чернее земли сделался. Глаза раскаленные выкатив, Едким голосом закричал: — Если пятки твои болят, Я их сейчас же вылечу, Если конь понадобился тебе, Такого дам иноходца — Век его не забудешь!.. Треххвостой камчой[86] ременной Бай пастуха до крови порол. Слуги байские пастуху Ноги переломали... Рассерженный Айбычи бай На новое стойбище откочевал. Бедный Малчи, обезноженный, Покинутый всеми, остался!»[87]

Это вполне реальное описание отношений в алтайском обществе XVII— XIX вв., когда выделились эксплуататоры-баи и эксплуатируемые пастухи. Но дальше этого реальное описание событий не идет. В дальнейшем весь сюжет развивается в обычном для алтайского эпоса сказочно-фантастическом плане. Причем Айбычи-бай выключается из повествования. Как противник героя на первый план выступает Арслан-каан — отец будущей жены Малчи-Мергена. Это еще более связывает события с традиционным для эпоса течением сюжета: соревнования сватающихся женихов; трудные задачи, предлагаемые зятю враждебно настроенным тестем.

Однако этот традиционный сюжет не заслоняет социального конфликта: Арслан-каан относится враждебно к Малчи-Мергену как к бедняку, представителю «низкого» сословия. Поэтому под оболочкой обычного для эпоса конфликта идет борьба социальных антагонистов: бая Арслан-каана и пастуха Малчи-Мергена. Переход инициативы борьбы от Айбычы-бая к Арслан-каану придает этой борьбе более обобщающее социальное значение: герой, как представитель трудящейся бедноты, ведет борьбу не с каким-нибудь одним несправедливым баем, а против общей несправедливости всех баев и ханов. В этой борьбе все баи и ханы погибают, а герой-пастух выходит победителем. Таков смысл сказания, записанного от замечательного алтайского кайчи Н.У.Улагашева.

Такой же конфликт мы встречаем и в сказании «Когутэй», записанном в 1914 г. от кайчи М.Юткакахова[88], сюжет которого во всем главном схож с сюжетам «Малчи-Мергена». Борьба против ханов-угнетателей является темой сказаний «Темир-Санаа» и «Келер-Куш»[89], спетых кайчи Шонкором Шунековым (ум. в 1912 г.) и записанных впоследствии П.В.Кучияком по памяти.

Таким образом, в алтайском эпосе вполне определенно существует тема борьбы героя против ханов-угнетателей. Она отражает начавшееся классовое размежевание в алтайском обществе, недовольство трудящихся баями-угнетателями, их борьбу с ними. Сейчас трудно сказать, когда могла возникнуть такая тема в алтайском эпосе. Во всяком случае, описание борьбы против хана-угнетателя в дореволюционных записях, наличие традиционных сюжетов о ханских набегах, придание Эрлику черт кровожадного хана, прочное, ставшее привычным «вмонтирование» мотивов социальной борьбы в традиционные сюжеты говорят об устойчивости этой темы в алтайском героическом эпосе, которая возникла и закрепилась в нем задолго до революции.

У алтайцев есть сказания, где главным героем выступает женщина, например «Алтын-Тууди»[90]. По теме, сюжету и характеру образов это сказание не особенно отличается от сказаний, главным героем которых является богатырь-мужчина. Но наличие сказаний, в центре которых женщина-богатырка, свидетельствует об активной роли женских образов в эпосе данного народа. И действительно, в алтайском героическом эпосе женские образы всегда занимают большое место. Мать, жена, сестра выступают советчицами героя, часто более прозорливыми и умным, чем он сам. То же самое мы видим и в стане врагов героя. Большое место отводится женщине и в сонме верхних и нижних божеств. Как правило, она принимает близкое участие в борьбе героя с врагами. Небесная дева помогает герою, оживляет его. Иногда герой женится на ней. Наоборот, женщина, выступающая как враг героя, активно борется против него (например, дочь злого бога Эрлика).

Все это является отражением активной роли женщины в жизни народов Алтая.

Но как бы разнообразны и активны ни были женские образы алтайского эпоса, все же в центре его (за редким исключением) стоит образ героя-мужчины. Герой алтайских сказаний, как и эпоса многих других народов, бесстрашен, справедлив, готов к самопожертвованию ради общего дела; он мудр и находчив. В каждом сказании герой непременно совершает благородные поступки: спасает родителей и людей своего рода, угнанных в неволю, защищает обиженных богатырей из другого рода и их людей, наконец, невесту, ее родителей и т. д.

Наряду с идеальными эпическими чертами в образе героев мы видим и реальные человеческие черты: богатырь изображается трудолюбивым, он хороший охотник (всегда метко стреляет), хороший пастух, любящий сын и отец семейства. Заметно стремление показать героя представителем простого народа, противопоставить его злым, несправедливым ханам. Во многих сказаниях герой сам «хан», но тогда он изображается справедливым, хлебосольным, готовым прийти на помощь своему народу. В то же время герой беспощаден и даже жесток к врагам. В гневе он может спалить жилище и богатство своих врагов, а их самих предать мучительной смерти.

Герой алтайского эпоса не преследует корыстных целей. Ни в одном сказании не говорится, что он идет воевать из-за богатства. Однако, победив врага, он берет с собой его имущество, скот и людей. Это в алтайском эпосе рассматривается как вознаграждение победителю. Случаи отказа героя от богатства побежденного врага в алтайском эпосе редки и кажутся позднейшими привнесениями. Но справедливый герой не может присваивать чужое богатство, не принадлежащее врагу, а отнятое им во время грабительских походов в чужие страны. Освободив пленных, богатырь возвращает им и их богатство.

В обрисовке образа героя в алтайских сказаниях наблюдается значительный сдвиг от древних форм эпоса. Герой большинства алтайских сказаний, как уже говорилось выше, наделен чертами родового вождя. Но в ряде сказаний он рисуется как носитель социального протеста угнетенных. Мы видели, что Малчи-Мерген — не родовой вождь, как в других сказаниях. Он прежде всего обиженный и угнетаемый своим хозяином пастух, возмущенный и вставший на борьбу против несправедливости бая-эксплуататора, унижающего и оскорбляющего в нем представителя трудящихся.

Еще более резко эволюционирует в алтайском эпосе образ врага. Чудовище, как уже говорилось, выступает главным образом лишь в роли помощника врага. Главный же враг героя наделяется чертами злого, несправедливого хана. В образе врага эпитет «хан» воспринимается как определение его несправедливости, зла и коварства, которые он сеет. Во многих сказаниях «хан»—социальный враг, наделенный вполне реальными чертами угнетателя, эксплуататора «своих» людей, хищника-грабителя чужого добра. В этой социальной направленности, в придании образу вражеского хана черт реального представителя, враждебного класса — характерная черта алтайского эпоса.

В алтайском эпосе часто встречается и образ коварного предателя. Нередко это побратим или богатырь — слуга героя, выполняющий его поручение по сватовству и изменяющий ему, будучи покорен обаянием красавицы-невесты. Подобные образы встречаются и в эпосе других народов. Это различные антиподы героя, подчеркивающие своими отрицательными качествами благородство, силу и величие последнего.

Довольно распространенный в сказочном и героическом эпосе других народов конфликт между ближайшими родственниками встречается и в алтайском эпосе. В сказании «Кан-Толо», записанном от Н.У.Улагашева, зависть богатых и злых старших братьев становится причиной конфликта между ними и младшим братом, героем Очи-Бала[91]. В сказании «Айтюнюке», записанном также от Н.У.Улагашева[92], богатый и жадный Сары-каан в отсутствие племянника — героя Айтюнюке — грабит стойбище своего престарелого брата Кара-каана и уводит его в плен. Айтюнюке, обнаружив это, казнит жадного трусливого дядю и освобождает отца и его людей. В подобных сказаниях конфликт между близкими родственниками переосмыслен в конфликт между богатыми и бедными родственниками и ведется в плане борьбы героя со злом.

В алтайских сказаниях мы находим также сохранившиеся «в чистом виде» древние мотивы борьбы героя с ближайшими родственниками, изменившими ему и перешедшими на сторону врага. В весьма популярном у алтайцев сказании «Алтай-Буучай» изменяют герою и переходят на сторону врагов его жена и сестра. Они помогают врагам убить его. Причем жена калечит собственного ребенка, сына героя. Истоки такого рода мотивов еще недостаточно изучены, они представляют тему специальных исследований.

Есть у героя эпоса и верные помощники — богатыри. Среди них вы

деляется образ юного богатыря Алтын-Эргека— племянника героя из сказания «Алтын-Мизе», записанного от Н.У.Улагашева[93].

Самым близким к герою существом, его постоянным помощником, советчиком и другом является богатырский конь, говорящий, летающий, способный к самым разнообразным перевоплощениям. Конь описывается с любовью, с восхищением, почти с благоговением. В каждом сказании имеется восторженный поэтический гимн коню. Конь родится с героем в один и тот же день. Герой и его конь предназначены друг для друга божествами. Как существо божественного происхождения конь обладает даром предвидения: он может предсказать герою ход предстоящих событий. Не будет преувеличением сказать, что в алтайском эпосе существует культ обожествления богатырского коня. В этом смысле алтайский эпос — типичный эпос народа скотоводческой культуры.

Приведем несколько примеров из разнообразной «деятельности» богатырского коня.

В «Алтын-Коо» Н.У.Улагашева светло-соловый богатырский конь предупреждает героя об опасности, грозящей ему со стороны его соперника, другого жениха — Кара-Шулмуса. Обратившись в воробья, он узнает все подробности об опасном противнике и рассказывает обо всем своему хозяину[94].

В сказании «Малчи-Мерген» Н.У.Улагашева крылатый вороной конь, обернувшись черным быком, вступает в бой с духом синего моря — синим быком и помогает герою победить его[95].

В сказании «Алып-Манаш» Н.У.Улагашева бело-серый богатырский конь предсказывает хозяину несчастье (и это исполняется), а затем помогает ему выйти из глубокой ямы, куда его сбросили враги[96].

В сказании «Козын-Эркеш» Н.У.Улагашева красно-бурый конь помогает оживить героя[97].

В сказании "Кокин-Эркей» Н.У.Улагашева железно-чубарый конь, недовольный пассивностью своего хозяина, один, без его участия, побеждает противников на конских скачках. Впоследствии он указывает герою, кто пленил его сестру, находит и приносит чугунный ящик, в который в виде выдрят были заключены души его врагов. Убив выдрят, герой побеждает своих врагов[98].

А в сказании "Алтын-Мизе» Н.У.Улагашева богатырские кони героя выступают в самых разнообразных ролях; спасают людей и их богатство, участвуют в скачках, в боях богатырей, следят за действиями врагов, а один из них, приняв образ старухи-служанки героя, спаивает вражеских богатырей волшебным напитком[99].

В сказании «Алтын-Мизе», записанном Н.Я.Никифоровым от Чолтыша Куранакова, черно-бурый жеребец по повелению всевышнего Юч-Курбустана спускается с неба и приносит старику народ и скот, положив этим начало новому скотоводческому хозяйству алтайцев. Этот же черно-бурый жеребец в момент вражеского нападения спасает и прячет на дне черного озера ребенка — будущего героя Алтын-Мизе, а вернувшись, он «проглотил свой малочисленный скот, проглотил малочисленный народ и стал щипать траву»[100],— спасая их таким способом от вражеского плена.

Ввиду той большой идейно-художественной нагрузки, которую несет образ богатырского коня, его поимка, приручение и объездка изображаются как важный подвиг героя. Многообразны и сюжеты, связанные с этим мотивом.

Алтайский эпос имеет развитую мифологию и богат мифологическими образами[101]. Основу алтайской мифологии составляет представление о мироздании. Алтайский эпос знает три мира: верхний (небесный), средний (земной) и нижний (подземный).

В верхнем (небесном) мире царствует верховное божество Юч-Курбустан. Он творец мира, может позаботиться об улучшении жизни на земле. В сказании «Алтын-Мизе» Юч-Курбустан говорит: «Ведь в моем творении не было таких бедняков, как эти (старик и старуха). В созданных мною червях и жуках не было такой пешей бедноты». И он наказывает черно-бурому жеребцу: «Корми, говорит, старика и старуху»[102]. Исполняя его распоряжение, черно-бурый конь приносит первым людям скот. Но вообще Юч-Курбустан не принимает участия в непосредственном «управлении делами» людей на земле.

После создания мира и обеспечения людей благами жизни бог спокойно блаженствует на небесах, созерцая созданный им мир. Однако его дочери и дочери других божеств по просьбе людей спускаются с неба, где они живут, на землю и принимают активное участие в мирских делах. Так, Ак-Таджи — дочь бога Ак-Бурхана, не знавшая греха небесная девица, оживляет героя Алтай-Бучыя[103]. Герой иногда женится на божественной девице.

В среднем мире находится золотой Алтай, где живут герой и люди его племени, а также злые и добрые ханы и их люди. Божество среднего мира — дух Алтая.

В нижнем (подземном) мире тоже существует жизнь, в общем такая же, как я на земле Алтая, но только подземный мир темен и некрасив я населен чудовищами. Он довольно подробно описывается в эпосе. В подземном мире господствует злой Эрлик, причиняющий много неприятностей людям, думающий только о том, чтобы навредить им. Героям алтайского эпоса приходится отправляться в подземный мир, чтобы силой оружия заставить Эрлика не вмешиваться в людские дела. Они успешно добиваются этого.

С мифологическими представлениями алтайцев связаны не только образы Эрлика и его людей, но и образы чудовищ, о которых говорилось выше. Души этих чудовищ, как и всех врагов героя, материализованы. Душа врага в виде птицы (чаще перепела) или зверя (чаще выдры) запрятана в ящике, а ящик находится в желудке какого-нибудь животного (марала, медведя и пр.). Чтобы победить врага, герой (но чаще его богатырский конь) находит эти души и убивает их. Со смертью души умирает и враг.

В алтайском эпосе человек понимает язык птиц и зверей, а все птицы, звери, домашние животные (в первую очередь богатырский конь) наделены человеческой речью. Вся природа одушевлена. Деревья, озера, реки, горы имеют свою душу, вернее, в них обитает особый дух — божество, говорящее на человеческом языке.

* * *

Поэтика и поэтические средства алтайского эпоса, по мнению исследователей, имеют древнюю общетюркскую основу.

Н.К*Дмитриев, основываясь на анализе польского ориенталиста Т.Ковальского, характеризует основу тюркского стиха как силлабо-тоническую[104]. Что же касается алтайского стиха, то Н.К.Дмитриев пишет, что в стихе алтайских сказаний «насчитывается 7—9 слогов», причем строфическая композиция их не выдержана: «принцип двухчленного построения не всегда выдержан ясно, и потому разбивка на строфы в известной мере произвольна, что можно установить даже на примере такого знатока, как Радлов, который иногда одно и то же произведение разбивал на стихи по-разному»[105].

В алтайском народном стихе рифма не обязательна, но зато в ней развита аллитерация (начальная или анафорическая). Н.К.Дмитриев считает, что «аллитерация развита настолько, что у якутов, монголов и отчасти алтайцев ее, действительно, надо избегать, а не подбирать нарочито»[106].

Изобразительные средства алтайского эпоса весьма древнего происхождения и также восходят к древним общетюркским истокам.

Как и во всем тюркском эпосе, в алтайском — огромное место занимает гипербола, что связано с преобладанием в нем фантастического, сказочно-волшебного начала: все рисуется в исключительных, фантастически больших масштабах.

Например, богатство героев изображается так:

"По всему Алтаю пасущеюся скота Границ нельзя было отыскать. Места, где народ расселился, По границе объехать сил не хватает»[107].

Пение героини так хорошо, что:

«На высохших деревьях листья появляются. На пересохших полях зелень появляется»[108].

Особенно характерна для алтайского эпоса гипербола в сочетании со сравнениями:

«Два одинаковых, как ножницы, уха Синеву и белизну неба туда и сюда бороздили, Два одинаковых глаза, Черные, как в затмении луна. В орбитах своих вращались»[109].

Много сравнений обычно употребляется при характеристике героя, героини. Например, героиня Очы-Бала характеризуется такими словами:

«Прославленная Очы-Бала, С лунным светом ее лицо, На настоящую луну не променять, — Вот какая она была; С солнечным светом ее лицо, Которое как золото блестело, На настоящее золото не променять; Как радуга, ее щеки От света луны и солнца блестели. ...На слово ее язык, как пламя огня. Глаза ее, как синие звезды горят»[110].

Сравнения с солнцем, луной, звездами в характеристике красавицы, как и сравнения с образами разбушевавшейся стихии при описании врага, надо считать постоянными поэтическими образами.

Часто употребляется в алтайском эпосе прием повтора. Особенно распространен так называемый прием троичности. Иногда целые эпизоды с некоторой вариацией повторяются трижды. Например, Кан-Таади три раза отправляет своих богатырей в погоню за Очы-Бала и Ак-Дьалаа, богатыри трижды возвращаются, не находя их и рассказывая, что они видели лишь посторонние предметы. Однако каждый раз то, что они принимали за посторонние предметы, и были перевоплощенные Очы-Бала и Ак-Дьалаа[111].

Особенно много в эпосе различных постоянных формул. Например, имеется формула вопроса героя к коню, внезапно остановившемуся в пути:

«Дней ты мой славный товарищ, Ночью — друг неразлучный! Смерть ли нашу почуял. Узнал ли о нашем счастье?»[112]

На что конь отвечает также традиционной формулой:

«Смерти нашей не чую, Удачи нашей не вижу»|[113].

Есть формула богатырской решимости, повторяющаяся из сказания в сказание:

«Конь не золотой — Когда-нибудь пасть должен; Богатырю жить не вечно — Когда-нибудь умереть должен»[114].

формула о том, как конь узнает, что делается впереди, в стане врага:

«Вдруг нежданно остановился, Правое ухо до неба поднял, Левое — к земле приложил: Небо и землю стал слушать»[115].

Формула предупреждения богатыря о смерти:

«Не погибающий ты — здесь погибнешь, Не умирающий ты — здесь умрешь»[116].

Формула гибели богатыря и его коня:

«Черно-бархатный конь на гриву свою упал, Шулмус-Кара-Батыр На рукаве шубы умер»[117].

Формула быстрого отъезда богатыря в неизвестном направлении:

«Место, где конь стоял, Все видели, Куда богатырь уехал, Никто не знал,—-следа не было»[118].

Число подобных постоянных формул велико. Повторяясь много раз, они вместе с другими повторяющимися изобразительными средствами составляют характерную особенность сказания.

4

Сказание «Маадай-Кара» записано С.С.Суразаковым от известного алтайского сказителя А. Г. Калкина в 1963 г. на магнитофоне[119]. Текст сказания стихотворный, в нем 7738 стихотворных строк. Это наиболее крупное по объему из числа известных до сих пор алтайских героических сказаний. В то же время по содержанию, стилю, трактовке образов оно типично для алтайского эпоса.

«Маадай-Кара» состоит из двух частей. В первой части рассказывается о нападении Кара-Кула каана на старого богатыря Маадай-Кара, о разрушении его стойбища и уводе его в плен со всеми людьми, скотом и имуществом. Во второй части рассказывается о подвигах сына Маадай-Кара, богатыря Когюдей-Мергена. Главные события происходят во второй части, первая же часть является вступлением к ней.

Герой сказания — Когюдей-Мерген, но названо оно по имени отца героя, Маадай-Кара, не совершающего никаких подвигов и представляющего типичную жертву вражеского нападения. Его спасает сын, сильный богатырь. Наименование сказания не по имени героя, а по имени его бездействующего отца встречается не только в алтайском эпосе, но и в эпосе других тюркских народов Сибири (например, в якутском, хакасском). Это объясняется родовыми традициями, отраженными в эпосе. Обычно род ведет свое название от древнейшего легендарного предка, о котором известно только то, что он положил начало данному роду. Tax же и в эпосе: сказание называлось по имени предка героя, о подвигах которого поется в нем. Впоследствии, в связи с ослаблением родовых традиций в ЖИЗНИ народа, сказители, по-видимому, сочли естественным называть сказания по имени наиболее активно действующего положительного персонажа — главного героя, который часто изображается и как зачинатель рода героев. Такая традиция наименования сказания по главному герою преобладает сейчас как в алтайском эпосе, так и в эпосе других тюркских народов Сибири. Причем в алтайском эпосе отец героя часто вообще не упоминается, как, например, в известном сказании «Алтай-Буучай».

Сказание «Маадай-Кара» начинается с любопытной поэтической формулы: «Лицо алыпа[120] как красный пожар». Формула эта, на первый взгляд, как будто не связана с последующим текстом о расселении племени героя по Алтаю. Между тем она встречается много раз и дальше и тоже без видимой внешней связи с последующим текстом. Но характерно, что каждый раз она появляется в связи с мотивом богатырства, при изображении грозного лика богатыря: врага, нападающего на людей племени героя; героя, идущего в поход на врага. Это превращает данную формулу в своеобразный лейтмотив богатырства и героизма, пронизывающего все сказание. Формула о напряжении богатыря постоянно сопровождается и усиливается формулой о напряжении богатырского коня:

Лицо алыпа как красный пожар, Дыхание коня как белый туман.

Таким образом, сказание «Маадай-Кара» начинается с мотива о богатырстве.

Во вступительной части описывается безмятежная жизнь в стране старого богатыря Маадай-Кара. У него множество людей, скота, его страна — край счастья и изобилия, где зимой «снега не бывает», а летом «ливней не бывает». Это край величественных гор, «под луной дугой протянувшихся», богатых пастбищ, где бродит «многочисленный разномастный скот». Тишина и мир царствуют в стране старого богатыря Маадай-Кара.

В этой стране имеется вечноживое дерево — железный тополь, который осыпает землю золотыми и серебряными листьями. Созданное верховным божеством Юч-Курбустаном, это дерево олицетворяет величие и богатство страны Алтая — родины героя. Вечный тополь огромен по размерам:

Под одной его ветвью Сто кобылиц могут стоять, Под другой ветвью Целый табун может укрыться, Под третьей ветвью Сорок баранов могут спрятаться[121].

Вечный тополь в алтайском эпосе является благодетелем людей, под его сенью находят отдых чудесные птицы и животные.

На вершине семиколенного вечного тополя Две одинаковые, с конскую голову, золотые кукушки, Днем и ночью гулко кукуя, Перекликаясь, сидят. [От кукования их] белые цветы На Алтае расцветают, Синие цветы На земле распускаются — таков их обычай. Они знают, кто когда умрет, Знают, кто сколько проживет. Кому предназначена счастливая жизнь, Тех радуют золотые кукушки. Кому предназначена плохая судьба, Тех печалят серые кукушки (68—81).

Здесь же обитают птицы и животные, назначение которых защищать людей или предупреждать их о грядущей опасности.

На средних ветвях вечного тополя сидят два черных беркута, которые стерегут дорогу, откуда может появиться враждебный богатырь. Под деревом лежат на цепи «две одинаковые черные собаки», караулящие дороги и тропы от враждебных богатырей и злых подземных сил.

В других алтайских сказаниях образ родового священного дерева — «вечного (или железного) тополя» — также встречается часто, хотя и не всегда описывается так подробно, мак в «Маадай-Кара».

Страна Маадай-Кара — это родина будущего героя сказания, Когюдей-Мергена, могучего богатыря, наделенного чудесной силой и доблестью, защитника народа. Страна Маадай-Кара изображена в обобщающем плане, как страна всего народа.

Контрастно чудесной стране героя и родовому священному дереву — вечному тополю — в дальнейшем рисуется земля его врага, богатыря Кара-Кула каана. Страна «нечистой силой владеющего каана» описывается в тоне осуждения и хулы. Там вместо величественных гор Алтая — черная гора, вместо светлой реки — черная река. Там «железная степь, не имеющая покрова», «железный тополь без коры» (3285—3301). Такое изображение вражеской страны вполне гармонирует с образом ее хозяина Кара-Кула каана — злого, враждебного хана, жестокого разорителя чужих стран.

Если образ величественного Алтая — родины героя — представляет гиперболизированное изображение горной страны — родины создателей эпоса, то «вечный тополь», возвышающийся над страной героя, как «железная степь» Кара-Кула каана, наделены сказочно-фантастическими чертами.

Пейзаж в «Маадай-Кара» (как и в других алтайских сказаниях) занимает большое место, и не только при описании страны героя или его врагов. Каждая местность, которую проезжает герой, каждая страна, в которую он приезжает, описываются более или менее пространно. Пейзаж дополняет, подчеркивает черты характера, образ жизни своих обитателей, богатырей—друзей и врагов героя. Во всех сказаниях воспевается природа Алтая. Его высокие горы, заслоняющие собою солнце, достигающие неба и луны, воспеваются с огромной любовью, восторженно. Алтай в сказаниях олицетворяет всю землю, где живут люди.

Во вступительной части «Маадай-Кара» наряду с родовым деревом большое место отводится «девятигранной серебряной коновязи». Это столб перед юртой — на том месте, где встречают почетного гостя. Здесь, у коновязи, прибывший богатырь оставляет на привязи своего коня и направляется в юрту хозяев.

Коновязь, как и вечный тополь в эпосе, божественного происхождения. В «Маадай-Кара» верхняя часть коновязи доходит до мира верхних божеств и служит коновязью Юч-Курбустану, нижняя часть ее спускается до страны подземного божества Айбыстаяа и служит ему коновязью. Коновязью богатыря является лишь средняя часть этого чудесного сооружения.

Коновязь и ее описание занимают значительное место как в «Маадай-Кара», так и в других алтайских сказаниях. Часто у коновязи получают отражение события, которые происходят в юрте у хозяев. Например, в «Маадай-Кара» в юрте погибает Кара-Кула каан, в это же время у коновязи падает и его конь: их души были связаны.

Описания вступительной части «Маадай-Кара» своей яркостью, фантастичностью и необыкновенной гиперболизацией представляют подготовку к воспеванию подвигов героя. Но сам старый хозяин этой страны не оказывается героем. Маадай-Кара и его жена Алтын-Тарга — беззащитные старики. События, связанные с ними, являются только подготовкой к основным, вешающим событиям, в которых должен участвовать главный герой. Они же тихо и безмятежно доживают свою старость, на всем видна печать дряхлости хозяина. Старый богатырь все спит, а в это время:

От своих пастбищ скот ушел, За тридцать гор перевалял, От своих стоянок народ ушел, Семьдесят долив переехал (205—208).

Постепенно все внимание концентрируется на беспомощности старого Маадай-Кара, который не только не может защититься от врагов, но не может даже вести свое хозяйство. В конце концов старость богатыря становится причиной его несчастья. Злой Кара-Кула каан, узнав о старости и беспомощности Маадай-Кара, прибывает в его страну, разоряет и грабит его стойбище, уводит в плен всех людей и самого Маадай-Кара вместе с женой.

Ни одной травинки не оставил, Которая на земле осталась бы расти, — все с корнем вырвал, Ни одного пня не оставил, Который над землей бы виднелся, — все сжег (1124—1127).

Подобные же картины вражеского насилия, разграбления и разрушения страны героев эпоса можно встретить почти в каждом алтайском сказании. Они отражают черты реальной исторической жизни алтайского народа, которому, как уже отмечалось выше, не раз приходилось испытывать нашествие завоевателей и грабителей.

Кара-Кула каан рисуется как кровожадный насильник и завоеватель:

Кровь народа пьет. Слезы (народа] в ведро собирает — Без остатка все выпивает, Человеческую кровь в бочку собирает — До дна выпивает (519—923).

В то же время Кара-Кула каан так силен, что даже не знает смерти:

Нет у него крови, которая вытекла -бы, алея, Нет у него души, которая прервалась бы

(1021—1022).

Эта распространенная в (алтайском эпосе формула о магическом бессмертии богатыря (как героя, так и его врагов) отражает народное верование, что смерть человека следует за смертью его души. Но душа может быть спрятана так, чтобы враг не мог найти и убить ее. В гиперболизированном виде эта идея и выражена в формуле, первая часть которой является своеобразным параллелизмом к основной части об отсутствии смертной души.

Хотя формула об отсутствии у богатырей смертной души может распространяться и на героя, и на его врагов, но в ходе развития событий свою душу чаще всего «прячет» именно враг. Случаи, когда «прячет» свою душу герой, встречаются значительно реже и не служат основой для развертывания сюжета[122]. В борьбе с могущественным врагом, не имеющим «смертной души», гибнут все богатыри, и он безнаказанно разрушает и уничтожает их страны. Но это продолжается только до появления героя. Герой, совмещающий в себе силу и мудрость, распознает хитрость врага, находит его душу и убивает ее, одолевая тем самым врага. Какие сложные сюжеты развертываются в эпосе на этот мотив, можно видеть на примере борьбы героя Когюдей-Мергена с Кара-Кула кааном в «Маадай-Кара» (3421—4963).

Итак, Кара-Кула торжествует и радуется легкой победе. Но вскоре становится ясным, что торжество его было преждевременным. Нападение Кара-Кула каана на Маадай-Кара—это только начало событий. Сцены разрушения стойбища старого Маадай-Кара служат целям оправдания ответных акций героя и являются вступлением к описанию борьбы героя Когюдей-Мергена со злым ханом Кара-Кула.

Но в эпосе не сразу переходят к описанию самой борьбы героя: вначале бороться с врагом некому. А враг обладает огромной силой, он «бессмертен» (душа его спрятана далеко), он связан с злыми подземными силами. Победить такого врага может только необыкновенный богатырь — герой, наделенный сказочной фантастической силой, чудесной судьбой. И такой герой появляется. В «Маадай-Кара» рассказывается о чудесном рождении[123] сына от престарелых родителей, о чудесном питании мальчика, спрятанного в родных горах престарелым отцом перед самым нападением врага. Его пестует и выращивает дух родной земли (дух Алтая), явившийся в образе «милой старушки». Здесь следует сказать, что в алтайских сказаниях широко распространены мотивы бегства животных из угоняемого врагом стада. Обычно сцены побега животного и неудачная погоня за ним врага служат переломным моментом в развитии действия. Удачливый до этого грабитель, не догнав убежавшее животное и не вернув его в стадо, фактически терпит первое поражение, за которым следуют другие. Убежавшее животное не ограничивается своим спасением, оно начинает действия по спасению своего хозяина и его людей.

В «Маадай-Кара» из угоняемого Кара-Кула табуна убегает серая кобылица. Преодолев различные препятствия, расставленные врагом, она спасается от длительной погони Кара-Кула, благополучно прибывает в родное стойбище и, превратившись в синюю корову, ревет. Ее рев пробуждает дух — хозяйку Алтая, став как бы сигналом к ответным защитным действиям. Молоком синей коровы старушка — дух Алтая— кормит ребенка-богатыря. Таким образом, вставной рассказ о бегстве серой кобылицы становится необходимым компонентом всего сказания. Дух Алтая превращает беспомощного ребенка в могучего богатыря. В основе рассказа о постепенном обучении мальчика обращению с оружием, овладеванию искусством охоты на птицу и зверя лежат реальные черты жизни древних алтайцев, совмещавших скотоводство с охотой. Но тут же разыгравшаяся фантазия рисует, как ребенок из игрушечного лука убивает одной стрелой сразу много зверей и птиц и всех тащит на себе.

Особое место в подготовке героя к встрече с врагом и превращении мальчика или юноши в героя-богатыря, как уже говорилось, занимает получение богатырского вооружения и богатырского коня и наездка его.

В «Маадай-Кара» богатырский конь сам прибывает к герою (вероятно, по зову духа Алтая). Богатырский конь должен быть красивым: его хвост и грива заплетены н множество длинных косичек. Богатырский конь должен быть могучим и сильным: конь так высок, что уши его «глубины неба бороздят». Подразумевается, что такой высокий конь должен иметь и соответствующую силу.

Гиперболически описывается не только богатырский конь молодого героя, но и конь его отца, старого Маадай-Кара. Причем описание это по традиции дается также подробно и также призвано показать великую силу и богатырскую мощь Маадай-Кара, хотя ко времени описываемых событий он уже беспомощный старик. Гиперболизация используется также при описании одежды и вооружения богатыря, причем здесь она носит по преимуществу количественные признаки: штаны богатыря имеют «шестьдесят две пуговицы», серебряные пуговицы дохи сияют как «семьдесят два солнца», богатырь имеет «шестидесятисаженную белую саблю», «белый самострел с шестьюдесятью мушками», «железный лук с семьюдесятью зарубками».

Эпитеты, рисующие богатырскую одежду и вооружение, не очень разнообразны; здесь (как и для сравнения) привлекаются в основном солнце, луна, звезда, железо, бронза, серебро, золото: солнечная доха, золотые сапоги, «с солнцеподобной звездой бронзово-золотой пояс», бронзовые (и золотые) рукавицы, железный лук и т. д.

Кстати, в «Маадай-Кара» встречаем полный перечень богатырского вооружения героев алтайского эпоса: лук со стрелами, сабля, копье, меч, пика. Кроме того, богатырь обычно имеет нож, панцирь, колотушку.

В сказании дано описание внешнего вида обоих богатырей: старого—Маадай-Кара и молодого — Когюдей-Мергена. Причем портреты обоих богатырей очень схожи между собой.

Вот, например, как выглядит старый (уже немощный) богатырь Маадай-Кара:

Хотя и сетовал он на себя, Но имел «богатырский вид: Брови — как черный бархат, Густая черная борода, . Нос, подобный прямому хребту горы, Ресницы, похожие на северный лес, Зоркие глаза, подобные синим звездам, Сам он, дорогой, чистому золоту подобен. Щеки его — с полскалы, Голова его — с целую скалу. Лицо его — как красный маральник — Таков был мой богатырь. На крепко сложенной его пояснице Пятьдесят табунов могут пастись, На широкой, как луг, спине Шестьдесят отар могут стоять. Между двумя его лопатками Сто кобылиц могут укрыться, Между двумя его глазами Сорок баранов могут стоять. Нет у него доови, которая вытекла бы, алея, Нет у него души, которая прервалась бы. Внутренности его словно из стали, Гортань его словно на камня (351—374).

А вот портрет молодого героя Когюдей-Мергена:

Светлолунное его лицо, Как золото, сверкало, Ярхосолнечное его лицо, Как серебро, сияло. Широкая, как поле, грудь Сверкала,— таким он стоял. Чистый, как луг, его лоб Блестел,— таким он был. Нос его — как прямой хребет [горы] Ресницы — как северный лес, Брови — как черный бархат. Борода — как черное урочище, Щеки—как радуга, Лицо—как полная луна. Глаза, подобно синим звездам, Сияли—таков его взгляд. Язык, как огненное пламя, — Красноречивым он был. Славный он был богатырь, Необыкновенный он был кюлюк. На крепко сложенной пояснице Пятьдесят табунов могут пастись, На широких, как луг, лопатках Шестьдесят отар могут пастись (3870—3893).

Как видим, в описании внешнего вида обоих богатырей существенной разницы нет. В алтайских народных сказаниях есть свои устоявшиеся «представления о богатырском облике. Но каждый сказитель имеет свой арсенал средств для изображения богатырской мощи и богатырского вида. Поэтому один и тот же сказитель даже богатырей разных сказаний показывает одинаковым образом: положительные богатыри одного сказания по своему внешнему облику схожи с положительными богатырями другого сказания (или даже всех остальных, записанных от данного сказителя), отрицательные—с отрицательными. Разница может быть лишь в некоторых деталях, что часто происходит в результате забвения их сказителями, пропусков или сознательных сокращений. Иногда во время исполнения сказитель может ввести отдельные детали, подсказанные вдохновением. Но все это не затрагивает существа сложившегося в сознании сказителя богатырского облика.

Например, портрет Когюдей-Мергена сказитель, как мы видели, начинает с общего облика богатыря («Светлолунное лицо его, как золото, сверкало... как серебро, сияло»). Этого нет в описании Маадай-Кара. Лицо старого богатыря, да еще удрученного сознанием своей слабости перед лицом врага, не должно блистать и сверкать, и сказитель при описании Маадай-Кара опускает из «своего запаса» эти эпитеты, характеризующие облик молодого богатыря, и прямо приступает к перечню отдельных черт, составляющих лицо богатыря вообще, готового во всякую минуту выступить в защиту правды, вступить в бой с обидчиком и победить его в жестокой схватке. И тут оказывается, что и молодой и старый богатыри имеют, по сути дела, одинаковый вид. У обоих богатырей ресницы как «северный лес», у обоих черные, как урочище, бороды. В этом плане примечательно то, что у старого богатыря борода не седая, а именно черная, как и у молодого. И нос, и глаза (как «синие звезды») описаны у них, в общем, одинаково. Говорится, что у молодого Когюдей-Мергена глаза «подобно синим звездам» сияли, а язык его — «как огненное пламя». Указание, что глаза «сияли», что язык его «как огненное пламя», опушено в описании старого Маадай-Кара. Возможно, что и здесь сказителю показалось неловко придать старому богатырю сияющие глаза и как «огненное пламя» язык. Но характерно, что сказитель только опускает, а не вводит новые краски.

Изобразительные средства, привлекаемые для характеристики богатырей в произведениях алтайского эпоса (и вообще и тюрко-монгольском эпосе), отличаются предметностью: «Брови его — густой северный лее», «Борода — черное урочище» и т. д. Чтобы показать необыкновенную мощь богатыря, алтайские сказители прибегают к пространственным гиперболам, как, например: «между двумя его глазами сорок баранов могут стоять».

Своеобразной подготовкой к богатырскому походу является наездка коня, о которой говорится во многих произведениях тюрко-монгольского эпоса. В «Маадай-Кара» богатырский конь сначала требует плетки, а когда Когюдей-Мерген его ударяет, он «разогревается» и начинает брыкаться.

Семь дней кружился. Пыль от земли до неба поднималась, С неба пыль на землю опускалась. То помнит себя [богатырь], то — нет, То приходит в себя, то — нет. Когда [конь первый] раз прыгнул — [Когюдей-Мерген] за переднюю луку ухватился, Когда во второй раз прыгнул — За заднюю луку ухватился (2456—2464).

Только на седьмой день богатырь приходит в себя и видит, что вся степь изрыта, а на нем самом вся одежда изорвана.

Наездка коня — это испытание силы и выносливости богатыря и его коня. Можно сказать, что это один из видов богатырской закалки. Конь пытается сбросить седока, а богатырь старается удержаться. После взаимной проверки сил хозяин и конь остаются довольны друг другом: они оказались достойными друг друга и на всю жизнь становятся друзьями:

«Конь так конь», — Мой сын-богатырь удивлялся. «Муж так муж». — Драгоценный конь восхищался (2493—2496).

Подготовка окончена[124], и богатырь отправляется в поход. Все перипетии пути описываются обстоятельно. В описании похода много гипербол: герой едет так быстро, что он «как свет сверкает», «топот темно-сивого коня, как гром на синем небе». Но несмотря на такую сверхбыструю езду, герой находится в пути очень долго. Это также передается гиперболой:

О наступлении лета Когюдей-Мерген По вороту одежды узнавал. Наступление зимы парень-богатырь Спиной своей чувствовал[125] (2636—2639).

Этот мотив необыкновенно продолжительной езды, когда герой теряет счет времени, весьма характерен для алтайского эпоса.

Когюдей-Мерген проезжает различные места, и жители их удивляются и восхищаются необыкновенным богатырем:

Владения семидесяти каанов, живущих на земле, Он проезжал, Земли шестидесяти кезеров[126], в глубине Алтая живущих. Он проезжал. На земле живущие семьдесят каанов, Головой качая, удивлялись, В глубине Алтая живущие шестьдесят кезеров, Не зная, что сказать, удивлялись: «Это, наверное, едет богатырь, Который может пролить красную кровь Кара-Кула каана», — Радуясь, (на месте] остались .(2640—2651).

Здесь сказитель как бы прибегает к свидетельству очевидцев — рассказывает, как все удивляются необыкновенной езде необыкновенного богатыри, как они радуются этому, ибо считают его дело близким и нужным для себя и желают скорой гибели общего врага.

Как и во многих эпических произведениях тюрко-монгольских народов, значительное место в поездке героя занимают эпизоды с «дорожными препятствиями», демонстрирующие героизм, необыкновенную, чудесную силу богатыря. Таких препятствий в пути Когюдей-Мергена к Кара-Кула каану встречается три:

1) Два силача у подножии черной горы, которые убивают проезжающих мимо них богатырей. Они уже убили 99 богатырей, но сотого, Когюдей-Мергена, убить им не удается: герой легко расправляется с ними ударом плетки.

2) Желтое ядовитое море, которое не имеет ни конца ни края. Темно-сивый конь перепрыгивает его.

3) Две то сходящиеся, то расходящиеся горы на стыке неба и земли. После длительного отдыха, накормив коня, тщательно подготовившись, герой проскакивает между ними в тот момент, когда они расходятся. Вновь сомкнувшись, горы отрывают только кончик хвоста коня.

Наконец герой прибывает в страну Кара-Кула каана.

В дальнейшем много внимания уделяется поискам спрятанной души Кара-Кула каана. Чтобы разузнать, где находится его душа, Когюдей-Мерген принимает образ Тастаракая и становится слугой у желтых лам. По поводу этого, широко распространенного у ряда тюркских народов образа, Г.Н.Потанин писал: «В алтайских и сойотских сказках встречается сочетание Бузыкай-Таракай... это облысевший от корост овечий пастух... В алтайских и сойотских сказках вид такого плешивца Бузыкай-Таракая, или Тас-Таракая, принимает главное лицо сказании, когда оно хочет скрыть свой настоящий, богатырский вид. Гэсэр[127] в подходящем случае принимает вид монаха, одетого в рубище, а в киргизской сказке Козу-Курпеш[128] превращается в Тас-Таракая»[129].

Когюдей-Мерген, обратившись в Тастаракая, также хочет скрыть свой богатырский вид и разведать перед боем с опасным врагом все, что можно узнать о нем. Вид его в образе Тастаракая рисуется так:

Когюдей-Мерген В Тастаракая в холщовой одежде Теперь превратился. Хлопковогрнвый темно-сивый Хороший его конь В синего торбока[130] превратился. На четырехухом, четырехрогом, С берестяным седлом и таловой подпругой Синем тор боке верхом сидящий В берестяной обуви Тастаракай, Синего торбока серым таловым прутиком Со свистом ударяя, С вершины черной горы рысью С цокотом стал спускаться (3477—3490).

Но этот невзрачный вид героя весьма обманчив: герой и в образе Тастаракая очень умен, находчив и изобретателен. Таков Тастаракай во всех эпических сказаниях, где он встречается. Несомненно, здесь отразилось не только отношение к герою — любимцу народа, но и высокая оценка образа представителя социальных низов.

И в «Маадай-Кара», и в других сказаниях в ходе событий, в которых участвует Тастаракай, он как бы отходит от своей «основы» — героя и приобретает самостоятельное значение. Он незаметно становится Тастаракаем «в самом деле». Проворный и быстрый, он завоевывает доверие желтых лам, показанных знатоками человеческих судеб. Всеведущие желтые ламы не узнают в нем героя и становятся жертвами лукавства и хитрости Тастаракая. Соревнуясь в «знании великой тайны», они выбалтывают при нем секрет, который не должны были раскрывать: рассказывают, где и как спрятана душа Кара-Кула каана. В этом эпизоде Тастаракай обрисован вполне реальными чертами. Вообще это всегда необыкновенно привлекательный, живой и яркий образ.

Но вот Тастаракай узнает, где находится душа Кара-Кула каана, как ее найти. Маска больше не нужна, — и герой внезапно принимает свой собственный вид и уезжает, оставив желтых лам в большом смятении.

Узнав тайну спрятанной души Кара-Кула каана, герой быстро побеждает его почти без богатырской схватки. Таким образом, борьба героя с Кара-Кула превращена в состязание в уме, ловкости и волшебной силе.

Как уже говорилось, Кара-Кула связан с подземными силами. Он женат на дочери владыки подземного мира Эрлик-бия — Кара-Таади. Поэтому борьба с Кара-Кула носит некоторые черты борьбы с чудовищами — жителями подземного мира. Именно в процессе борьбы с чудовищами герою часто приходится искать его запрятанную душу.

Большое сходство с чудовищами имеет Кара-Таади — дочь Эрлик-бия и жена Кара-Кула. Оно проявляется и в описании ее внешности. У нее лицо черное «как гладкий уголь», «медный нос», одежда у нее из лоскутков и лент, как у шаманки, у нее медные серьги, берестяной (а не кожаный, как обычно) бубен, диковинная шапка «из перьев филина» («диковинность» одежды также присуща чудовищам), поводьями ей служит «мертвая змея», а плеткой — «живая змея» (тоже принадлежность чудовищ). Особо подчеркивается, что она всеми повадками напоминает змею. Все это говорит о большой близости облика Кара-Таади с обликом женщин-чудовищ древнейших форм эпоса тюркских народов и свидетельствует о сохранении в алтайском эпосе архаических элементов.

В то же время у Кара-Таади есть что-то и от человека. Внешность ее значительно отличается от ни с чем не сравнимой внешности женщин-чудовищ. У нее более человеческие черты. Она замужем за Кара-Кула кааном — представителем человеческого племени, она «отвыкла» от подземной жизни и хочет жить с людьми. Все окружающие считают ее хотя и злой, но все же женщиной. В целом она не воспринимается окружающими как чудовище. Образ Кара-Таади в «Маадай-Кара» является как бы промежуточным между человеком и чудовищем. Обычно в эпосе богатырка подземного мира (женщина-удовище) вступает в бой против героя, защищая своих родных или мстя за своего убитого героем сына, брата (мотив кровной мести, приписываемый в эпосе врагу). Этот же мотив мы видим и в борьбе Кара-Таади против Когюдей-Мергена. Причем она не только мстит за убитого мужа, но и желает выйти замуж за героя. Отвергнутая Кара-Таади мстит и за мужа, и за себя. В борьбе Кара-Таади против героя появляется даже мотив «соперничества из-за невесты». Кара-Таади пытается женить своего брата Кувакайчы на дочери Ай-Каана — Алтын Кюскю, невесте Когюдей-Мергена. Герой с помощью своих чудесных друзей побеждает Кара-Таади и в этой борьбе и, преодолев все ее козни, получает свою невесту Алтын-Кюскю. После длительной и сложной борьбы герой убивает Кара-Таади.

Победив Кара-Кула, Когюдей-Мерген освобождает родителей и их людей из плена и вместе с их скотом и имуществом отправляет домой:

Железную изгородь открыл, Белый скот выпустил. Железную тюрьму открыл, Народ свой освободил (4965—4968).

Освобожденному народу он говорит:

Кто имеет юрты — в свои юрты возвращайтесь, Имеющие земли — на свои земли идите. Возвращайтесь туда, Откуда вы прибыли. От злого каана вас я освободил, Теперь на свою землю отправляюсь (5092—5097).

Примечательно, что в данном сказании герой милостив и к врагу: он не трогает его землю, не разрушает стойбище, не грабит его имущество. Сказитель советского времени постоянно (подчеркивает великодушие героя, отсутствие в нем жадности и корыстолюбия.

Хотя Когюдей-Мерген и обещает народу отправиться «в свой Алтай», но до покоя ему еще далеко — его ждут новые испытания.

Сначала он попадает в ловушку Кара-Таади, откуда его освобождает богатырский темно-сивый конь. Прибыв домой, Когюдей-Мерген просит родителей указать ему невесту. Они указывают ему Алтын-Кюскю, дочь Ай-Каана, живущего «у стыка земли и неба» (брак экзогамный), и герой отправляется в далекий край на богатырское сватовство. По дороге к невесте герой встречает одного за другим шесть своих двойников, имеющих чудесные способности (один может выпить целое озеро, другой—переставлять с места на место горы и т. д.). Все они присоединяются к Когюдей-Мергеиу я едут к его невесте. Чудесные помощники легко справляются со всеми препятствиями и ловушками, устроенными Кара-Таади для того, чтобы помешать Когюдей-Мергену жениться на дочери Ай-Каана. Они же справляются и с тремя трудными заданиями, предложенными Ай-Кааном женихам своей дочери.

Появление среди женихов женщины—представительницы подземного мира (в «Маадай-Кара» — это Кара-Таади) и участие ее в соревнованиях сватающихся богатырей — сюжет, часто встречающийся в эпосе тюркских народов[131]. В данном случае это мотивируется покровительством Кара-Таади одному из женихов — ее брату Кувакайчы. Наличие двойников спасает Когюдей-Мергена от многочисленных ловушек. Исчерпав все средства, Кара-Таади выкрадывает Алтын-Кюскю, но чудесный темно-сивый конь помогает Когюдей-Мергену найти ее.

Часто встречающийся в алтайском эпосе (как и в эпосе других тюркских народов) сюжет о враждебном отношении к герою—будущему зятю — отца невесты восходит к древнейшим обычаям умыкания невесты и вражде на этой почве родителей невесты с женихом.

В героическом эпосе герой обязательно должен совершить подвиг и сам, без посторонней помощи. Без этого невозможно представить себе героическое сказание. В эпических сказаниях с чудесными (или иными) помощниками обычно это приурочивается к тому моменту, когда герой, пройдя множество испытаний, становится могучим богатырем. Это мы видим и в «Маадай-Кара», когда в конце сказания Когюдей-Мерген выполняет два последних (и самых трудных) задания Ай-Каана: достает для него «золотой плавник» морского кита и приводит ему черного медведя (в обоих случаях люди Ай-Каана в ужасе разбегаются, и он вынужден просить Когюдей-Мергена отправить чудовищ обратно; побежденный Ай-Каан дает согласие на брак своей дочери с Когюдей-Мергеяом), а затем побеждает владыку подземного мира Эрлиха.

Борьба с Эрлик-бием и победа над ним традиционны в алтайском эпосе. По традиции Эрлик-бий бессмертен, между тем Когюдей-Мерген его убивает (освободив большое количество людей).

В описании самой поездки Когюдей-Мергена в подземное царство возможно и влияние христианских легенд: богатырский конь знакомит Когюдей-Мергена с картиной жизни и страданий людей в подземном :мире после их смерти, знакомит с наказанием людей за их «грехи» при жизни.

Алтайцы были окрещены, и до революции у них, как и у многих других народов Сибири, фактически было две религии: старая, народная — шаманизм и официальная — христианство. Автор этих строк, например, хорошо помнит, как до революции среди якутов (также крещенных в XVIII—XIX вв.) имели хождение христианские легенды и апокрифы. То же самое было и среди алтайцев. Эти легенды не имели сколько-нибудь серьезного влияния на народное творчество. Но в эпосе в изображении картин верхнего мира (населенного божествами) и подземного мира что-то брали из готовых образов христианских легенд. В якутских олонхо это заметно в изображении картин верхнего мира, а в алтайском сказании "Маадай-Кара" - в изображении картин подземного мира. Однако никакого дальнейшего развития в эпосе эти легенды не получили.

* * *

Итак, содержание, стиль, поэтические особенности «Маадай-Кара», как эпического произведения, типичны для всего алтайского героического эпоса.

Почти полное совпадение основных сюжетов сказания «Хан Пюдей», записанного В.В.Радловым в середине XIX в.[132], со сказанием «Маадай-Кара», записанным от А.Г.Калкнна — почти через сто лет, является свидетельством большой устойчивости содержания бытующих до сих лор алтайских сказаний, в которых отражена многовековая жизнь алтайских народов, их быт, культура, верования. Алтайские кайчи, передавая свои сказания из поколения в поколение, донесли до нашего времени в большой сохранности древнейшие черты своего героического эпоса.

Алтайское героическое сказание «Маадай-Кара», как и другие алтайские сказания, представляет большой научный, познавательный и художественный интерес.

И. В. Пухов.

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Героический эпос «Маадай-Кара» впервые издается в том виде, в каком он исполняется. Этого нельзя сказать о прежних изданиях алтайских сказаний, записанных не на магнитофоне, а под диктовку, в результате чего терялась их стихотворная форма.

В сказании «Маадай-Кара» каждая строка состоит из восьми слогов и делится на два полустишия (по четыре слога).

Грамматическое ударение в алтайском языке обычно падает на последний слог слова. Но при исполнении эпоса главную роль играет ритмическое ударение, иногда подчиняющее себе грамматическое:

Атанатан // ол ]'анындД... С той стороны, откуда садятся...

Как мы видим, ударение на втором слоге полустишия сильнее, чем на четвертом, т. е. грамматическое.

Иногда полустишие состоит не из четырех, а из пяти и даже из шести слогов. В таких случаях при исполнении какие-либо гласные (обычно узкие) совсем не произносятся:

Тог(у)зон тогус//талай кечти... Девяносто девять морей переехал...

Или наблюдается «ускорение выговора» отдельных слов:

Саьгтыскан тужер//сек jox этти... Не оставил падали для сороки...

При наличии в полустишии только трех слогов один из гласных произносится как долгий:

Лашкан Ka-ap//ja[a] бас jaHAy... Мокрый снег не выпадал...

Однако в таких случаях чаще добавляют односложное слово или частицу (ол, бу, ла, диийт), как в русских былинах (ой, как и т.п.):

Ачу-корон//букыйгырды. Ама-томо//ол сыгырды... Горько и громко закричал. На разные лады засвистел...

Некоторые строки состоят не из восьми, а из четырех слогов. Это неполные строки (одно полустишие).

Строки обычно совпадают с законченными синтаксическими единицами (простыми предложениями или частью предложений). Текст в основном астрофичен и нерифмован. Но очень, часто встречаются элементы двустишной я четырехстишной строф с парной и перекрестной рифмовкой. Они возникают благодаря построению предложений по принципу синтаксического параллелизма. Рифма глагольная. Важную роль играет звуковое единоначатие строк, объединяющее чаще всего по две, иногда и более строк. Вот образец четырехстишной строфы:

«Ат ла болзо ат эмтир»,— деп Адын кайкап турбай кайтты. «Эр ле болзо эр эмтир»,— деп Ээзин кайкап турбай кайтты. «Конь так конь!» — говоря, Богатырь конем восхищался. «Муж так муж!» — говоря, Конь хозяином восхищался.

Перевод текста «Маадай-Кара» не является поэтическим, но это и не подстрочник. Переводчик старался передать на русском языке поэтический смысл сказанного, ни в коем случае не допуская вольности. Переводить текст эпоса, особенно устойчивые поэтические формулы, очень трудно, поскольку в них в сжатой и весьма своеобразной словесной форме изображены более сложные картины, чем это может передать любой пересказ. Переводчик старался извлекать» из алтайского текста и передавать по-русски, в наиболее близком к оригиналу словесном оформлении, самое сокровенное, самую суть народной поэтической мысли. Стихи переведены в основном строка в строку. Но иногда приходилось и переставлять строки, поскольку синтаксический строй алтайского и русского языков совершенно разный. Этим и объясняются--в общем нечастые -случаи несовпадения (на одну строку) нумерации строк алтайского текста с нумерацией cтрок перевода. Текст и перевод для удобства пронумерованы: под той же группой номеров, составляющих фразу или предложение перевода, всегда можно найти соответствующий ему текст алтайского оригинала.

В эпосе встречается много архаизмов, вроде аткыр, сурбул}ын и т. п., которые непонятны даже самим сказителям. Переводчик переводил их, используя словари других родственных тюркоязычных народов.

Переводчик старался сохранить в русском тексте параллелизм, но ритмический строй, рифму и особенно богатейшую аллитерацию и ассонанс в полной мере сохранить, конечно, не удалось. Тем не менее читатель сможет получить представление и о стилистических особенностях сказания.

С.Суразаков

БИОГРАФИЯ СКАЗИТЕЛЯ А.Г.КАЛКИНА

Сказитель Алексей Григорьевич Калкин, от которого записано сказание «Маадай-Кара», родился в 1925 г. в селении Паспарта Улаганского аймака Горного Алтая. Улаганскии аймак — один из самых отдаленных районов Алтая — был в то время и одним из самых глухих и темных уголков этого края. Но зато он, как и соседний Кош-Агачский аймак, славился своими сказителями.

Отец А.Г.Калкина, Григорий Иванович Калкин, вырос здесь, с детства он любил родные песни, увлекался героическими сказаниями. Впоследствии он стал известным сказителем — кайчи и передал это древнее искусство сыну Алексею, который считает отца своим первым учителем в исполнении каем героических сказаний.

А.Г.Калкин с раннего детства был знаком с народной поэзией — песнями, сказками, пословицами, загадками. Отец рассказывал ему много детских сказок. С ранних лет Алексей очень полюбил героические сказания и постоянно просил отца спеть что-либо. Впервые он услышал от него сказание «Оскюс-уул». Это — сказочно-героическое произведение, насыщенное народной фантастикой, юмором. В нем рассказывается о состязании в мудрости Караты-каана и бедного парня-сироты. Парень-сирота женится на дочери Талай-каана, Караты-каан хочет отнять ее, но сирота несколько раз одурачивает его и одерживает победу. Сначала отец рассказывал мальчику именно такие небольшие, можно сказать, детские сказочно-героические произведения («Очы-Бала», «Боодой-Коо» и др.). Когда же в их доме собирались взрослые, он пел большие эпические произведения. Сказание «Маадай-Кара» Алексей впервые услышал от отца, когда ему было всего семь лет. Впоследствии это сказание он слышал от него много раз.

Мальчик с ранних лет начал рассказывать услышанное своим сверстникам. Как сообщает сказитель, сначала он рассказывал эпические произведения прозой, позже начал их петь. Но не сразу он стал петь каем. Для пения каем требуется соответствующий традиции гортанный голос, который приобретается с годами в результате долгих тренировок в постановке голоса, а затем и пения таким голосом во время исполнения сказания. Поэтому сначала он пел обыкновенным голосом, и пение его было близко к речитативу, что помогало ему воспроизводить стих, ритм сказания. Эта манера исполнения (которая в процессе становления алтайского кайчи является как бы переходным этапом) сохранилась у него до сих пор. Иногда, устав петь сказание каем, А.Г.Калкин откладывает топшуур и начинает произносить текст речитативом. При диктовке текста сказания для записи он также обращается к этому способу исполнения, но произносит в более медленном темпе.

В детские годы А.Г.Калкин часто ездил с отцом по другим деревням и на охоту. Во время этих поездок ему постоянно приходилось слушать пение отца и других сказителей — каичи. Певцы часто попеременно пели друг другу песни и сказания (иногда в присутствии многочисленных слушателей — жителей деревни, участников охоты). У алтайских кайчи развит этот своеобразный вид состязания в пении. Мальчик постепенно запоминал сюжеты, различные эпизоды и целые сказания, пополняя свой запас поэтических формул эпoca, овладевал напевами кая, осваивал различные манеры исполнения.

Особенно много сказителей А.Г.Калкину удалось послушать в 1936—1939 гг. в родном Улаганском аймаке. Один из них — сказитель Оспыйнак, который жил тогда недалеко от Паспарты в поселке Крамалу.

Оспыйнак — выходец из Онгудайского аймака (из долины Кара-Кол). Он рано осиротел и воспитывался у своего деда Дьиндьилея, который был крупным кайчи и знал около 60 сказаний. У него Оспыйнак учился каю и перенял все его произведения. В 1917 г. Оспыйнак переехал в Улаган, так как в Кара-Коле (где он до этого жил) его дети часто умирали. По поверью алтайцев, ему следовало переменить местожительство. Так он оказался со своей семьей в Улаганском селе Крамалу. Он был скотоводом и охотником, подружился с дедом и отцом Алексея. Оспыйнак обладал необыкновенно сильным гортанным голосом. Говорят, что он мог петь семь дней подряд и при этом его голос становился все более звучным. Он сыграл очень большую роль в становлении сказительского искусства А.Калкина, который слышал от него семь сказаний, переняв из них три: «Кан-Будей», «Кан-Сологой», «Кан-Капчикай».

Алексей слышал также сказителя из долины Чолушмана (стоянка Кырсай) Тоолока Токтогулова, который доводился дядей его матери и часто приезжал в гости к Калкиным. Тоолок так же, как Г.И.Калкин, постоянно участвовал в состязаниях сказителей в Улагане и всегда занимал первое место. Алексей ставит его как сказителя выше отца за образность, красочность речи. От него он перенял сказания «Темене-Коо», «Оскюс-уул», «Когюдей-Мерген», «Телбен-каан». Он слышал и перенял сказания и от других сказителей, например от Д.Тобокова (из г. Ойрот-Тура, ныне Горно-Алтайск) и самого Дьиндьилея (из селения Онгудай). Все они оказали большое влияние на молодого, начинающего сказителя. А.Калкин особенно восхищается исполнением Дьиндьилея, которого, по его словам, ему удалось послушать только один раз (сказание «Алтай-Буучай»), когда тот был уже глубоким стариком. Его считали лучшим сказителем своего времени, говорили, что его голос в молодости будто бы был слышен за километр.

Как бы много сказителей ни слушал А.Калкин в молодые годы, но петь каем он научился по-настоящему только у отца. Отец одобрял стремление сына научиться каю: он хотел вырастить из него кайчи. «Учеба» эта носила форму постоянного и настойчивого подражания каю отца. Отец только делал ему те или иные замечания. Так же происходит и запоминание самих сказаний: обучающийся многократно повторяет их и старается вначале воспроизводить слово в слово. И лишь впоследствии, став самостоятельным и опытным мастером, сказитель в процессе исполнения импровизирует, вносит сокращения и дополнения.

У А.Калкина с малых лет болели глаза, и к одиннадцати годам мальчик начал слепнуть. В 1939 г. его привезли в областную больницу в г. Горно-Алтайск на лечение. Здесь, в больнице, произошла незабываемая встреча его со знаменитым алтайским сказителем Н.У.Улагашевым. В тот год Н.У.Улагашев ездил в Москву, в Кремль, для получения ордена. На обратном пути с ним случилось несчастье: он упал и сломал ногу. Ему пришлось долго лежать в больнице. Однажды Улагашев услышал, как какой-то мальчик рассказывал собравшимся около него больным сказание. Он слушал долго и внимательно, затем подозвал мальчика к себе я похвалил за хорошее исполнение. Потом Улагашев сам стал рассказывать сказания. Узнав, что искусство кайчи: очень высоко ценится в народе, А.Калкин, оставшийся полуслепым и неграмотным (грамоте для слепых он стал учиться, уже будучи взрослым), решил посвятить себя этому делу.

По возвращении домой он продолжал учиться искусству кая у своего отца. Отец учил его старинному теленгетскому каю — очень низкому, но звучному и весьма продолжительному. Для такого кая у него есть все данные — он обладает хорошо развитой грудной клеткой. Обычно говорящий и поющий тенором, А.Калкин при исполнении эпоса каем меняет свой голос на низкий бас, звуки начинают выходить как бы «из чрева». Он начинает каждый период с продолжительного «о-о-о», а затем поет ровным и мерным голосом, и в конце периода его голос резко переходит на еще более низкий и выразительный тон. Петь каем без передышки А.Калкин может очень долго. Сказитель научился аккомпанировать себе на топшууре. Строй толшуура и игра на нем также восходят к глубокой старине.

Очень важным процессом было и запоминание различных сюжетов и традиционных поэтических оборотов речи. Обладая необыкновенной памятью, А.Калкин запомнил от отца много общих мест и постоянных поэтических формул. При изображении портретов богатырей, сцен седлания коня, богатырской поездки, поединков и т. д. он чаще всего применяет одни и те же поэтические формулы, но в повествованиях о различных событиях или в различных диалогах подобные трафареты не всегда возможны. Поэтому он, как и другие сказители, учился также и импровизировать — качество, которое сильно развилось в нем впоследствии.

В 16—17 лет А.Калкин, перенявший репертуар своего отца и других сказителей, стал уже вполне зрелым сказителем, которого начали приглашать повсюду. Так он жил до 22 лет, занимаясь сказительством, полуслепой, на иждивении родителей.

Алтайским фольклористам и культпросветработникам области А.Г.Калкин стал известен с 1947 г. В этом году, в день празднования 25-летия Горно-Алтайской автономной области, в г. Горно-Алтайске было устроено традиционное состязание сказителей разных районов. Съехалось несколько человек, в том числе самый молодой сказитель А.Калкин. Но после исполнения отрывков из эпоса сами сказители признали лучшим именно его, А.Калкина, кай. В начале следующего, 1948 г. он в числе участников художественной самодеятельности Горного Алтая приехал в Москву на Всесоюзный смотр. Здесь он выступал в театрах и клубах. За исполнение эпоса А.Калкин получил премию и почетную грамоту. Всесоюзный Дом народного творчества им. Н.К.Крупской организовал запись текста сказания «Маадай-Кара» и перевод некоторых отрывков из него. Это исполнение прослушали видные ученые-тюркологи: акад. В.А.Гордлевский и проф. Н.А.Баскаков, которые дали ему высокую оценку. В репертуаре кайчи к тому времени уже насчитывалось 30 героических сказаний. Автор этих строк записал в 1948 г. исполняемое А.Калкиным эпическое произведение «Маа-дай-Кара».

В 1949—1952 гг. работу по записи его сказаний продолжили по поручению терминологической комиссии при облисполкоме П.Чакырова, молодые поэты А.Адаров н Л.Кокышев, а с 1952 г. запись сказаний организовал вновь открытый Горно-Алтайский научно-исследовательский институт истории, языка и литературы. Ныне в архиве института хранится 18 сказаний А.Калкина, из которых многие уже опубликованы Горно-Алтайским книжным издательством.

В настоящее время А.Калкин живет в с. Ябаган Усть-Канского аймака, имеет семью. Он пенсионер по инвалидности, но принимает активное участие в работе овцеводческого совхоза, часто ездит по области и выступает перед народом с пением сказаний. А.Калкин неоднократно принимал участие в областных и краевых смотрах художественной самодеятельности, а в 1959 г. участвовал в работе конференции сибирских фольклористов в г. Улан-Удэ, где также выступил с исполнением эпоса на сцене и по радио, часто выступает по областному радио.

А.Калкин, как и Н.Улагашев, является не только исполнителем старинного эпоса, но и народным поэтом-импровизатором. Как и Н.Улагашев, он сложил много новых стихов о современной жизни («Бригадир», «Москва», «Кузнец», «Пастух», «Комбайн» и др.), опубликованных в областном и краевом альманахах («Алтайдьнг тууларында» и «Алтая»}. Это — стихи о передовых людях, о новой жизни, они носят реалистический характер. Эта способность импровизатора сказывается и на исполнении им старинного эпоса: наряду со старинными образными выражениями в его речи всегда чувствуются новые строки, созданные им самим на основе наблюдений современной жизни. В этом можно убедиться на примере сказания «МаадаЙ-Кара». С каждым новым исполнением этого сказания речь А.Калкина становилась богаче я красочнее. Это не только результат того, что с годами его память обогащалась новыми народными образными выражениями, но сверх перенятого он сам постоянно сочинял, причем сочинял не только новые образные фразы-афоризмы, во и делал отдельные вставки. Так, например, в рассказе о похоронах Когюдей-Мергеном своего отца Маадай-Кара и матери Алтын-Тарги сказитель изобразил виденное им во время раскопок знаменитых Пазырыкских курганов около Улагана.

Саркофаг, в который тела положили, Изнутри серебром, Снаружи золотом покрыли. В течение веков не ветшающий, В течение столетий не разрушающийся Каменный дворец выстроив, В нем их похоронили (7365—7371).

Такое описание не встречается ни в одном другом алтайском сказании.

А.Калкин и в жизни отличается остроумием, способностью обо всем рассказывать складно и образно. Его речь всегда тяготеет к стихам. Он очень хороший собеседник, знает много сказок, легенд, анекдотов, огромное количество песен. Эпос «Маадай-Кара» — его самое любимое сказание. Оно является одним из лучших сказаний и во всей эпической поэзии алтайского народа.

С.С.Суразаков

РЕПЕРТУАР СКАЗИТЕЛЯ А. Г. КАЛКИНА

I. Записанные сказания

А. Опубликованные сказания

1. Очы-Бала (Младший сын): сб. «Очы-Бала», Горно-Алтайск, 1951, стр. 3—27 {на алтайском языке).

Сказание перенято от сказителя Д.Тобокова, жившего в г. Ойрот-Тура (ныне Горно-Алтайск) и приезжавшего в Улаганский аймак в 1937 г.; записано в июле—августе 1949 г. учительницей Паспартинской начальной школы Е.И.Бабаевой. Рукопись записи не сохранилась. »

2. Маадай-Баатыр (Богатырь Маадай): там же, стр. 28—36.

Сказитель слышал сказание от отца Г.И.Калкина; записано в феврале 1949 г. И.П.Кучияком — работником областного управления культуры в г. Горно-Алтайске. Рукопись находится у И.Л.Кучияка.

3. Kapa-Taajы кыс (Девушка Черная Таади): «Алтайдьнг тууларында» («В горах Алтая»), № 1, Ойрот-Тура, 1931, стр. 33—44, и в кн. «Алтай баатырлар» («Алтайские богатыри»), т. III, Горно-Алтайск, 1960, стр. 362—373.

Слышал от отца, Г.И.Калкина; записано в марте 1949 г. И.П.Кучияком в Горно-Алтайске. Рукопись находится у И.П.Кучияка.

4. Алтын-Эргек (Золотой Палец): «Алтай баатырлар», т. III, стр. 334—361.

Слышал в 1937 г. от улаганского сказителя О.Язарова, а в 1939 г. от отца, Г.И.Калкина; записано в феврале—марте 1949 г. И.П.Кучияком. Текст записи хранится в архивном фонде Горно-Алтайского научно-исследовательского института истории, языка и литературы, папка № 18; 79 стр. (текст стихотворный). Подстрочный перевод на русский язык И.П.Кучияка, .рукопись, 66 стр., хранится там же.

5. Когудей-Кокшин ле Боодой-Коо (Кёгюдей-Кёкшин и Боодой-Коо): «Алтай баатырлар», т. III, стр. 324—343.

Слышал в 1937 г. от Д. Тобокова; записано в августе 1949 г. аспирантом МГПИ им. В.И.Ленина С.С.Суразаковым в с. Улагане. Рукопись хранится в архивном фонде Горно-Алтайского НИИИЯЛ, папка № 121; 42 стр. от руки.

6. Оскус-Уул (Парень-сирота): «Алтай баатырлар», т. III, стр. 296—323.

Слышал от сказителя Т. Токтогулова (см. биографию сказителя, стр. 440); записано в 1950 г. сотрудницей терминологической комиссии при Горно-Алтайском облисполкоме П.К.Чакыровой. Рукопись хранится в архивном фонде Горно-Алтайского НИИИЯЛ, папка № 15; 34 стр. (текст прозаический); в 1956 г. студент Литературного института им. А. М. Горького Л. В. Кокышев записал вторично стихами; 24 стр.; рукопись хранится в той же папке.

7. Маадай-Кара: «Маадай-Кара», Горно-Алтайск, 1957, и в книге «Алтай баатырлар», т. III, стр. 186—295.

Перенял от отца, Г.И.Калкина (слышал много раз). Первая запись сделана в январе 1948 г. аспирантом МГПИ им. В.И.Ленина СС.Суразаковым в Москве, рукопись хранится в архивном фонде Горно-Алтайского НИИИЯЛ, папка № 33-а; 268 стр. от руки (текст стихотворный), эта запись опубликована в 1957 г. (см. выше).

Вторая запись сделана П.К.Чакыровой в Горно-Алтайске, январь—февраль 1951 г.; рукопись хранится в архивном фонде Горно-Алтайского НИИИЯЛ, папка № 33; 178 стр. (текст прозаический).

Третья запись сделана доцентом Горно-Алтайского пединститута С.С.Суразаковым в Горно-Алтайске на магнитофоне в феврале—марте 1964 г.; хранится в архивном фонде Горно-Алтайского НИИИЯЛ, папка № 224; 254 стр. от руки (текст стихотворный).

Первый подстрочный перевод сделан по изданию 1957 г. корректором газеты «Алтайдьнг Чолмоны» («Звезда Алтая») Г.Д.Калийным, 204 стр. машинописи; хранится в архивном фонде Горно-Алтайского НИИИЯЛ, папка № ЗЗ-б.

Второй перевод сделан по записи 1964 г. С.С.Суразаковым; рукопись хранится в архивном фонде Горно-Алтайского НИИИЯЛ, лапка № 224; 254 стр. от руки.

8. Ай-Мергечи (Лунный Мергечи): «Алтай баатырлар», т. IV, Горно-Алтайск, 1964, стр. 204-213.

Слышал от отца; записано в 1950 г. П.К-Чакыровой в Горно-Алтайске. Рукопись не сохранилась.

9. Кара-Кос (Черноглазый): «Алтай баатырлар», т. IV, стр. 194—203.

Записано в 1956 г. Л.В.Кокышевым. Рукопись записи (машинопись) хранится в архивном фонде Горно-Алтайского НИИИЯЛ) папка № 16; 15 стр.

10. Салам: «Алтай баатырлар», т. IV, стр. 214—222; записано Тозулом Кадиным а 1962 г. в с Ябаган Усть-Канского аймака. Хранится в архивном фонде Горно-Алтайского НИИИЯЛ, лапка № 16; в ученической тетради, 12 стр.

11. Алтай-Буучай: С.С.Суразаков, Героическое сказание о богатыре Алтай-Буучае, Горно-Алтайск, 1961, стр. 79—121.

Перенято от Дьиндьилея (см. биографию сказителя); записано С.С.Суразаковым 15—21 февраля 1958 г. в Горно-Алтайском НИИИЯЛ, текст хранится в фондах Горно-Алтайского НИИИЯЛ, папка № 106, 105 тетрадных страниц.

Б. Неопубликованные сказания, хранящиеся в архивном фонде Горно-Алтайского научно-исследовательского института истории, языка и литературы

1. Темир-Боко (Железный Силач).

Слышал от сказителя из Оигудайского аймака Алтай-Бокту (ум. ок. 1939 г. в с Чябит) в 1938 г. Это сказание знал и отец Калкина. Г.И.Калкин. Записано учеником 8-го класса областной национальной средней школы Владимиром Адаровым с 5 по 16 июля 1950 г.; папка № 16; 51 стр. прозой.

2. Cypjы-Баатыр.

Слышал в 1941 г. от сказителя Я. Тазрашева (с. Саратан Улаганского аймака); записано в апреле 1952 г. В. Адаровым в Горно-Алтайске; папка № 16; 25 стр. прозой.

3. Темене Коо.

Слышал от сказителя Т. Токтогулова (см. биографию сказителя); записано С.С.Суразаковым в августе 1948 г. в с. Улагане; папка № 16; 25 стр.

4. Кан-Капчыкай.

Слышал от сказителя Оспыйнака (см. биографию сказителя); записано С.С.Суразаковым в августе 1948 г. в с. Улагане; папка № 16; 42 стр.

5. Караты-каан.

Слышал от отца; записано П.К-Чакыровой в 1949 г.; папка № 17; 30 стр.

6. Кан-Чулушуй.

Слышал от отца; записано в 1949 г. П.К-Чакыровой; папка № 16; 17 стр.

7. Тандин-бай.

Слышал от отца; записано А.Кайгнной; папка № 147; 18 стр. от. руки.

II. Незаписанные сказания

1. Тарлан-Коо; слышал в 1950 г. от сказительницы по имени Барбара в с. Чибит Кош-Агачского аймака.

2. Алтын-Билек (Золотое Запястье); слышал от отца, 3. Когудей-Мерген; слышал от Т.Токтогулова.

4. Kан-Taajы бий; сказитель не помнит, от кого слышал.

5. Кан-Буудей; слышал от Оспыйнака.

6. Кан-Сологой — от него же.

7. Алтын-Бузе (Золотой Бюзе); слышал от Д.Тобокова.

8. Телбен-каан; слышал от Т.Токтогулова.

9. Сары-каан (Желтый каан); слышал от отца.

10. Ак-Боко (Белый Силач); слышал от отца.

11. Солтый-Мерген; сказитель не помнит, от кого слышал.

12. Эрке-Мондур (Ласковый Мёндюр); сказитель не помнит, от кого слышал.

13. Коболок-Кара (Черная Бабочка); сказитель не помнит имя сказительницы, от которой слышал.

14. Талай-каан; слышал от отца.

15. Jер-Кара (Черная Земля); слышал от отца.

16. Чулмус Чуны; слышал от сказителя Бабыша Кыпчакова (с. Верхний Ябаган Усть-Канского аймака).

Все эти сказания, по словам самого сказителя,— в стихах. Кроме того, А.Г.Калкин знает много прозаических сказок, легенд, преданий и песен.

С.С.Суразаков

О ВАРИАНТАХ «МААДАЙ-КАРА», ЗАПИСАННЫХ ОТ СКАЗИТЕЛЯ А.Г.КАЛКИНА

Публикуемая в настоящем издании запись героического сказания «Маадай-Кара» является третьей записью[133] этого сказания от А.Г.Калкина.

Первая запись «Маадай-Кара» от А.Г.Калкина была произведена в 1948 г. С.С.Суразаковым. Запись производилась под диктовку. В 1957 г. эта запись в несколько сокращенном виде была издана на алтайском языке в Горно-Алтайске[134]. Читатели встретили это издание (оно содержало 5720 стихотворных строк) с большим интересом. В 1963 г. сказание было переиздано в книге «Алтай баатырлар»[135].

Вторая запись сказания «Маадай-Кара» была произведена в 1951 г. сотрудницей терминологической комиссии при Горно-Алтайском облисполкоме П.К.Чакыровой. Она записывала сказание сплошным текстом (как прозу). Запись П.К.Чакыровой полнее, чем первая, но она не была положена в основу текста первого издания из-за большого числа неточностей в написании слов (не понятных записывавшей) и нарушения стихотворного строя.

Третья запись осуществлена С.С.Суразаковым по поручению сектора фольклора Института мировой литературы им. А.М.Горького Академии наук СССР на магнитофоне. Запись на магнитофоне производилась в феврале—марте 1964 г. в помещении Горно-Алтайского научно-исследовательского института истории, языка и литературы в присутствии большого числа слушателей. Исполнение сказания каем продолжалось в течение восьми часов. Чем дольше сказитель пел, тем более он вдохновлялся, его голос становился звучнее. Пропев отрывок примерно в 80—100 или более строк, он обычно делал кратковременную (1—2 минуты) паузу, иногда эти паузы были более продолжительными. В это время и сам сказитель, и его слушатели могли разговаривать между собою, вставлять свои замечания. После паузы сказитель начинал играть на топшууре (см. нотную запись), затем низким голосом продолжительно тянул звук «о» (настраивание голоса), а уже после этого пел каем стихи. Во время пения в промежутках между этими большими паузами он также делал перерывы для вдоха, исполняя обычно семь стихотворных строк на одном выдохе, при этом он не переставал играть на топшууре. После записи сказания на магнитофоне С.С.Суразаков в течение 20 дней переписывал стихи на бумагу. При этом постоянно присутствовал сам сказитель, который повторял невнятно произнесенные при исполнении слова и стихи. Во время этой работы он иногда исправлял отдельные фразы или вставлял упущенные стихи. Объем последней записи составил 7738 стихов, т. е. он значительно больше, чем объем первых двух записей.

Диалект, на котором говорит А.Г.Калкин,— теленгетскнй, однако смешанный с алтайским. Это объясняется тем, что он, проведя детство среди теленгетов (в Улагане), затем подолгу (а с 1947 г. постоянно) живет среди алтайцев (в Горно-Алтайске и затем в Ябагане)[136]. Поэтому в своей поэтической речи он часто одно и то же слово в одном месте произносит по-теленгетски, в другом — по-алтайски: булгинЦбилгин «знай», ббугенЦббббн «старик», чоорЦшоор «дудка», куушкан//куйушкан «подхвостник», бттирЦ блтур «убей» и т. д. Публикуя данный текст, мы не стали приводить подобные слова к единому написанию.

Сопоставление сюжетов и мотивов всех трех записей этого сказания, а также описаний картин и диалогов показывает, что они во всех записях почти неизменны. Полностью сохранена последовательность развития сюжета сказания. Возьмем, например, первую часть сказания — повествование о старом богатыре Маадай-Кара. Во всех записях дается описание стойбища Маадай-Кара; говорится о длительном сне старого и немощного богатыря; о непорядках в племени во время его сна; о том, как стала будить и упрекать его жена; о сборах и поездке богатыря с целью устроить племя; о том, как он с вершины горы увидел приближающегося для нападения на его стойбище Кара-Кула и спешно возвратился домой; о рождении сына в его отсутствие; о том, как спрятали младенца на вершим горы; о нашествии Кара-Кула; об угоне им народа и скота и пленении старого Маадай-Кара; о побеге из табуна серой кобылицы и безуспешной погоне за ней Кара-Кула; о возвращении Кара-Кула на свою землю.

Диалоги и описания каждого эпизода во всех записях совпадают. И даже количество стихов примерно одинаково. Так, например, описание стойбища, где живет Маадай-Кара (в самом начале сказания), в первой записи составляет 18 стихотворных: строк, во второй — 41, в третьей — 43; описание тополя соответственно — 16, 25, 24; кукушек — 12, 19, 16; беркутов — 16, 17, 18; собак — 16. 15, 16; коня — 22, 26, 32; юрты — 4, 6, 6; коновязи — 8, 6, 10; спящего Маадай-Кара — 13, 19, 12; Алтын-Тарги (жены богатыря) — 26, во второй — нет, 18.

Расхождения в текстах, в общем, незначительны. Так, во второй записи нет описания портрета Алтын-Тарги. Кроме того, в первой и второй записях говорится, что Алтын-Тарга о непорядках в племени узнала из книги судур:

«Семислойный лунный судур В теченье семи дней вынимала, Девятислойный солнечный судур В течение девяти дней вынимала. Когда начала смотреть, [увидела]...»[137].

И далее рассказывается о том, что она увидела, так же как и в третьей записи (стк. 201—216). В третьей записи приведенные стихи выпущены, по-видимому, сказитель их просто забыл, а между тем в смысловом отношении они имеют определенное значение: сидя дома, Алтын-Тарга своими глазами не могла увидеть далеко откочевавшую часть племени.

В последней записи выпущен и наказ Кара-Кула Маадай-Кара, из угоняемого табуна которого вырвалась серая кобылица и побежала назад:

«Ты, Маадай-Кара богатырь, [Даже] детеныша скотины не спрячь. Если спрячешь — конь твой погибнет, Многочисленный скот гони, На землю мою доставь. [Даже] ребенка из народа не спрячь. Если спрячешь — сам погибнешь, В мою землю народ доставь. Твоей четырехухой кобылицы Все кости переломаю, Серомастной негодницы Слабые кости изрублю»[138].

После этого Кара-Кула пускается в погоню за серой кобылицей. Рассказ о преодолении серой кобылицей препятствий во всех записях совпадает. Но в третьей записи опущен важный момент, который имеется в первой и второй записях: кобылица, преодолевшая пять препятствий, не могла пройти мимо шестого и седьмого препятствия — семи волков и девяти воронов.

«Сильный мороз она вызвала, До брюха коня снег выпал, Семь одинаковых черных волков Пуще прежнего завыли, Девять одинаковых черных воронов Еще сильнее заклекотали. Ноги (кобылицы] задрожали, Круглое ее сердце забилось»[139].

Именно поэтому серая кобылица прыгнула в густые заросли и спряталась там.

Хотя в третьей записи есть небольшие пропуски, зато в ней имеются и новые диалоги, которых нет в предыдущих записях (стх. 781—784, 966—979). Кроме того, сказитель убрал здесь ненужные повторы, содержащиеся в первых двух записях. Например, о непорядках в племени сказитель в них сначала говорил от своего имени (как о результате многолетнего сна богатыря), затем то же самое повторял как о факте, о котором узнала Алтын-Тарга, и в третий раз — в ее упреке мужу. В третьей записи рассказ от своего имени он убрал.

Если в первой записи о приметах родившегося мальчика возвратившемуся из поездки Маадай-Кара сначала сказали встретившие его богатыри, а затем — жена, то в последней записи об этом говорит только жена (ста. 741—-746).

Если в первых двух записях говорилось о том, что из двух кукушек, сидевших на тополе Маадай-Кара, одна знает, кто когда умрет, а другая — кто сколько проживет, то в последней записи эти функции приписываются им обеим. Смысл этого ясен: зная, кто когда умрет, можно узнать, кто сколько проживет. В первой записи дан диалог между Маадай-Кара и Алтын-Tapгoй перед выездом его из дома. Алтын-Тарга спрашивает, куда он отправляется, беспокоится за него. В последних двух записях этот диалог убран, потому что он противоречит ее упреку в том, что Маадай-Кара, надолго заснув, оставил народ и скот без присмотра.

В первой записи говорилось, что Кара-Кула, напав на стойбище Маадай-Кара, стал уничтожать народ:

«Вниз проезжая, по шестьдесят тысяч, Вверх проезжая, по пятьдесят тысяч Стал рубить и крошить»[140].

Эта поэтическая формула обычно употребляется при изображении боя. Но в данном случае она неуместна, ибо старик Маадай-Кара не оказывает никакого сопротивления. Поэтому при последующих записях она была опущена здесь. Все это свидетельствует о том, что сказитель не механически повторял прежний текст, а творчески осмыслял и перерабатывал его там, где нужно.

В отдельных местах встречаются и незначительные перестановки описаний и диалогов. Так, например, портрет Алтын-Тарги в третьей записи дается перед тем, как она стала будить мужа, а в первой — в сцене ее прощания с отъезжающим мужем. Слова Маадай-Кара о возможности отмщения за него в первой и второй записях даны как предупреждение Кара-Кула во время его приезда в стойбище, а в третьей — как его «внутренняя речь» уже во время угона в плен (стк. 1175—1190).

В дальнейшем главным героем сказания становится сын Маадай-Кара — Когюдей-Мерген. Повествование о нем, в свою очередь, состоит из трех частей: в первой рассказывается о победе над Кара-Кула и об освобождении им родителей и всего народа, so второй — о женитьбе молодого богатыря, в третьей — о его поездке в подземный мир для борьбы с Эрликом.

В первой части сначала повествуется о воспитании мальчика старухой — хозяйкой Алтая; о его первых подвигах: уничтожении злых духов — волков и воронов; о приобретении богатырской одежды, военных доспехов и богатырского коня.

В этой части существенных различий нет. Во второй записи (после стк. 2067 третьей записи) есть краткая вставка, поясняющая, почему мальчик, поразивший стрелой семерых волков, для уничтожения воронов применяет чудесный камень, с которым родился, зажав его в руке:

«Единственную стрелу он выпустил, Больше не было стрелы. Не находя выхода...»[141].

(далее по тексту третьей записи).

В той же второй записи старуха объясняет Когюдей-Мергену, откуда появился его темно-сивый конь: серая кобылица, убежавшая из табуна, превратилась в синюю корову, которая отелилась; синий бычок, конем оборотившись, стал его богатырским конем:

«Синий теленок-бычок — Это твой конь, дитя»[142].

Этих стихов также нет в третьей записи.

Из новых вставок, которых нет в первых двух записях, можно отметить сцену, в которой мальчик, сидя в засаде и увидев странные звезды (глаза волков), стал считать их по пальцам (стк. 1992—1999).

В первых записях портрет молодого богатыря дается после того, как он облачился в богатырскую одежду и доспехи (после стк. 2339 третьей записи), в третьей — в сцене встречи богатыря с первыми противниками (стк. 2745—2755).

Основную часть сказания составляет рассказ о победе Когюдей-Мергена над Кара-Кула и об освобождении им родителей и народа.

В этой части все эпизоды и сцены, описания и диалоги почти совпадают во всех трех записях. Исключение составляют только три случая. В первой записи нет эпизода сна богатыря в пути к Кара-Кула, во время которого он видит отца и мать (в третьей записи—стк. 3139—3149). Кроме того, там же отсутствует благопожелание родителей Когюдей-Мергену после встречи с ним (в третьей записи — стк. 4063—4068). В первой записи в рассказе о том, как Когюдей-Мерген, возвращаясь домой, попал в подземный мир, говорятся, что первыми его увидели два богатыря Эрлика. которые заспорили между собою:

«Один говорит: „Он мертвый", Другой говорит: „Жив он". Один говорит: «Он плачет», Другой говорит: „Смеется". „Если мертв он, надо сжечь его, Если он жив, надо осмотреть" — Так два силача разговаривали»[143].

Этого диалога нет ни во второй, ни в третьей записях.

В остальных случаях различия относятся к степени полноты изложения того или иного сюжета или эпизода.

Во второй части повествования расхождений в сюжетах и мотивах значительно больше. В первой и второй записях есть большой эпизод, которого нет в третьей записи. Это рассказ о преодолении Когюдей-Мергеном во время поездки за невестой, перед встречей с семью богатырями, трех препятствий:

«Прославленный Когюдей-Мерген Доехал до желтой степи. До конца которой сорока не долетит. На этой земле стоял Серебряный тополь со ста ветвями. Хлопковогривый темно-сивый [конь] Остановился и сказал: „Вырви этот тополь И перед собой положи, парень". Прославленный Когюдей-Мерген, С коня наклонившись. Сем и коленный тополь вырвал И перед собой положил. Когда дальше поехал. Препятствия Эрлик-бия — Два одинаковых черных верблюда — Навстречу ему рысью бежали. Один говорит: "О коня я буду тереться". Другой говорит: „О самого [богатыря] я буду тереться". Увидев это, Когюдей-Мерген На краю желтой степи Между двумя верблюдами Серебряный тополь воткнул. Когда два верблюда О серебряный тополь стали тереться, Им это очень понравилось. Богатырь Когюдей-Мерген Дальше поехал. Когда он так ехал, На равнине, которую Глазом можно окинуть, Две одинаковые семиглавые Змеи-обжоры ползали. Одна говорит: „Коня ужалю", Другая говорит: „Самого ужалю". Увидев это, Когюдей-Мерген Вместе со своим конем В змей обернулись. К двум змеям присоединившись. Вчетвером поиграв. Oт них удалились, ушли. Хозяева-духи — змеи-обжоры, Вдвоем играть остались (на своей) земле. Дальше проехав, (Когюдей-Мерген) У основания черной горы Увидел спящих Двух одинаковых медведей-самцов. Прославленный Когюдей-Мерген Вместе со своим конем В медведей превратились. Став двумя одинаковыми медведями, Друг за другом пошли. Присоединившись к двум черным медведям-самцам, Вместе с ними стали играть. Бегая и борясь. От них удалились, ушли. Два черных медведя-самца Одни остались, играя»[144].

Третья запись во второй части значительно полнее первых двух записей, в которых отсутствуют такие эпизоды, как единоборство Поднимающего Гору с Тенек-Бёкё (в третьей записи—стк. 6364—6405), встреча Прыгуна с коварной Дьебелек (стк. 6494—6551); нет в них и перечня богатырей-соперников, которые пинали скалу (стк. 6622—6640). В первой записи нет рассказа о выполнении Когюдей-Мергеном трудных заданий Ай-Каана (стк. 0944—7176).

Третья запись за счет этих и других сюжетов и эпизодов намного расширилась. Кроме того, следует отметить, что эта часть повествования (о женитьбе богатыря), как и в других алтайских героических сказаниях[145], оказалась менее устойчивой и более подверженной изменениям.

Последняя часть сказания (о поездке богатыря в подземный мир и победе над Эрликом) по своему сюжету во всех трех записях совпадает, за исключением одного случая: в третьей записи убраны явно осовремененные сказителем сцены мух землепашцев и кузнецов в подземном мире.

Сопоставляя язык всех трех записей, мы видим, что каждый эпизод, каждая картина описываются словами и фразами, которые остаются почти неизменными, постоянными, если не считать небольших синтаксических вариаций. То же самое нужно сказать и о диалогах. И все же сказитель часто описание одного и того же явлении или предмета в одном случае дает кратко, в другом — значительно расширяет его. Это видно хотя бы на примере разницы количества строк в описании стойбища Маадай-Кара (18 — в первой записи, 41 — во второй, 48 — в третьей). Таких примеров можно привести много. Они показывают, что в исполнении сказания всегда наличествует значительная доля импровизации в пределах тех традиционных поэтических формул, которыми сказитель овладел. Наряду с этим, как уже отмечалось выше, сказитель часто привносит от себя новые слова и выражении. Например, в первых двух записях в описании сходящихся и расходящихся скал не было сравнения их с бодающимися быками («Как два бодающихся быка», стк. 3092). Оно появилось уже позже. В рассказе о пребывании Когюдей-Meргена (в образе Тастаракая) у семи лам в третьей записи появилось много комического в диалогах и в описании его поступков. Подобных примеров также можно привести много.

То же самое издавна наблюдалось и у других алтайских сказителей. Сказители при каждом новом исполнении то сокращают, то расширяют текст, часто вставляя куски и из других сказаний. Иногда, как это имело место в записях вариантов «Маадай-Кара» от А.Г.Калкина, расхождения в тексте могут быть довольно значительными.

В отношении записей вариантов «Маадай-Кара» следует иметь в виду еще я следующее.

А.Г.Калкин — сказитель, наделенный большим природным талантом, обладающий замечательной памятью. Но в то время, когда производились первые две записи, это был еще очень молодой человек, с не очень богатым опытом выступлении. Поэтому мы имеем редкий случай наблюдать рост сказителя на глазах фольклористов и читающей аудитории. На наших глазах он «приводил в порядок», отшлифовывал «свое» сказание. В третьей записи он, как отмечалось выше, упорно стремился выбросить повторы, лишние, «ненужные» места. В этом смысле третий вариант несколько «стройнее» предыдущих. Третий вариант «Маадай-Кара» является наиболее полным, поэтически зрелым (в смысле традиционных образных средств языка) сказанием.

Но из сказанного здесь неправильно было бы заключить, что третий вариант «Маадай-Кара» стоит на пути превращения эпоса в художественное литературное произведение. Это совсем не так. «Маадай-Кара» и в третьем варианте целиком остается народным эпическим творчеством. (Интересно, что в своих песнях на современные темы А.Г.Калкин в основном отбирает и использует традиционные народные образные средства для воспевания новой жизни — случай, весьма частый у народных певцов и сказителей Советского Союза.)

Примечательно, что и в третьем варианте местами сохранились встречающиеся в народных сказаниях смысловые недоразумения. Например, Когюдей-Мерген спрашивает

своего коня:

«Какого хана (эта] земля? Куда мы приехали?» (3386—3387)

Перед этим говорилось, что герой достиг земли своего врага Кара-Кула хаана. Когюдей-Мерген обозревал ее и узнавал (давалось обширное описание стойбища Кара-Кула). И после этого герой вдруг задает коню приведенный выше вопрос объясняемый только традицией. Сказители постепенно меняют подробности, отдельные эпизоды, но традиционный вопрос богатыря своему коню, как видно, еще остается неизменным, даже входя в противоречие с реальным содержанием.

Варианты «Маадай-Кара» представляют серьезный научный интерес. Автор этих строк надеется вернуться к ним в специальном исследовании.

С. С. Суразаков

СЮЖЕТЫ НЕКОТОРЫХ СКАЗАНИЙ, СХОДНЫХ С «МААДАЙ-КАРА»

Многие сюжеты и мотивы «Маадай-Кара» встречаются и в других алтайских сказаниях. Таковы, например: рождение богатыря от старых родителей («Ак-Тайчи»[146]. «Сай-Солон»[147]); нападение врага во время малолетства героя («Кан-Пюдей»[148]); укрощение коня («Малчы-Мерген»[149]); наречение имени героя стариком или старухой («Ай-Каан»[150]); дальняя поездка богатыря с преодолением различных препятствии на пути («Кан-Пюдей»[151]); превращение богатыря в Тастаракая («Темир-Санаа»[152], «Тектебей-Мерген»[153] и др.); поиски души врага («Темир-Санаа»[154]). Во второй части сказания «Маадай-Кара» — в рассказе о Когюдей-Мергене — также много эпизодов, встречающихся в различных сказаниях: состязание женихов (во многих произведениях); выполнение богатырем трудных поручений тестя («Когутэй»[155], «Малчи-Мерген»[156]); состязание жениха и невесты в оборотничестве («Алтай-Бучый» по варианту Ч.Куранакова[157]). Подобных примеров можно было бы привести очень много. Все это говорит о традиционности сюжетов «Маадай-Кара» как эпического произведения.

Из большого числа алтайских сказаний, сюжеты которых очень близки к сюжету «Маадай-Кара», далее приводим в пересказе содержание двух.

Сводное сказание было записано и опубликовано еще В.В.Радловым под названием «Кан-Пюдей»[158]. К сожалению, он не указал, где и от кого оно записано. Однако по характерным признакам языка чувствуется, что он записал это произведение от южных алтайцев (алтай кижи). Вкратце содержание сказания таково.

Караты-Каан с женой состарились, не имея детей. Однажды старик уезжает, чтобы осмотреть табуны. Во время поездки Караты-Каан кланяется Алтаю, жалуется на свою бездетность. Все звери, птицы, деревья, скалы, реки сочувствуют ему. Но прилетает птичка Алтынсары и сообщает, что его старуха родила мальчика. Караты-Каан, поспешно возвратившись домой, от радости устраивает богатый пир. Во время пира неожиданно с большим войском нападает Кара-Кула каан. Караты-Каан успевает спрятать младенца на вершине горы под «богатой березой» (бай кайъиг). Кара-Кула увозит Караты-Каана с женой, посадив их верхом на черную корову.

Из угоняемого Кара-Кула табуна на полпути вырывается игреневая кобылица. Кара-Кула пускается в погоню, но, не догнав, наказывает волкам съесть ее. С острова выходит старуха, спрятавшаяся во время набега. Услышав плач ребенка, она ищет и находит его на вершине горы и вскармливает молоком синей коровы, в которую превратилась игреневая кобылица. Приходят семь волков и требуют синюю корову и мальчика. Мальчик велит сказать, чтобы они пришли через семь дней. За это время он мастерит себе лук из рогов горных баранов, синяя корова отелилась, ее теленок превращается в жеребенка. Мальчик убивает семерых волков, из их шкур старуха шьет ему рукавицы. Мальчик видит на земле следы скота, однако скота не видно, видит следы заброшенного жилья, но жителей нет. Он просит старуху открыть тайну исчезновения жителей этой местности. Узнав о набеге Кара-Кула, он немедленно собирается в путь. Старуха дает ему имя Кан-Пюдей. Испросив благословения у черной горы, он отправляется в дорогу. Кан-Пюдей, подобно Когюдей-Мергену, преодолевает в пути различные препятствия: ядовитое желтое море, через которое пущенные им ворон и лебедь не находят перехода для него и которое он перескакивает на коне; высокую скалу, упирающуюся в небо, которую он рассекает стрелой, проложив путь для последующих поколений; змея, которого он убивает, исхлестав плетью, свитой из шкур девяноста волов; двух чудовищных оводов; хозяина Алтая — черного быка (это самое опасное препятствие, и богатырь побеждает его с трудом). После всего этого богатырь оборачивается Тастаракаем. Рассказ о борьбе с Кара-Кула записан Радловым очень кратко. Нет также сюжета о поисках души противника. Эпизод ссоры богатыря со своим конем отнесен к концу. Возвратившись домой, во время пира Кан-Пюдей изъявляет желание жениться. Он едет сватать дочь Тенгери-Каана — Темене-Коо. По дороге его конь устает, не может двинуться с места, и Кан-Пюдей бьет его по голове. Перед ним появляется чалый конь, на которого он и пересаживается. Поскакав на нем, богатырь теряет сознание. Когда приходит в себя, видит, что он очутился в подземном мире Эрлика, откуда его спасает собственный конь. Прибыв к Тенгери-Каану, Кан-Пюдей узнает, что Темене-Коо уже сосватана за Дьылан-Бия (Змея-Бия). Кан-Пюдей вызывает сильный снегопад я замораживает змея. Затем он узнает, что у него есть еще соперники — Длинный Калап и Короткий Калап, которые из своей пасти напускают на него огонь, но Кан-Пюдей отбрасывает огонь с помощью ветра и убивает их. После этого Тенгери-Каан дает ему одно за другим трудные поручения: привести одного из трех медведей, живущих внутри горы; одного из трех быков — хозяев Алтая; огромного тигра; желтого дикого коня; голову кита; золотошерстного Андалму. Богатырь выполняет все эти поручении, но приведенные чудовища пожирают половину скота каана, и он каждый раз просит богатыря отпустить их.

Затем устраивается свадебный пир у Тенгери-Каана, после чего Кан-Пюдей с Темене-Коо возвращается на родину. Вернувшись, Кан-Пюдей отправляется на охоту. На его стойбища совершает набег Седенкей-Кезер. Одержав победу над ним, Кан-Пюдей мирно живет.

Как видим, данное сказание по главным сюжетным линиям почти ничем не отличается от «Маадай-Кара», особенно в своей первой части. Во второй части соперниками богатыря выступают не сын и дочь Эрлика, а чудовища, живущие на земле. Кроме того, введен сюжет о борьбе Кан-Пюдея с Седенкей-Кезером. Все события в «Кан-Пюдее» развертываются очень быстро, эпические подробности почти отсутствуют. Кроме того, ничего не сказано о приключениях Кан-Пюдея, обратившегося в Тастаракая. Поэтому обращение героя в Тастаракая остается немотивированным. В.В.Радлов, как видно, записал не полный текст исполнения, а лишь его изложение с некоторыми подробностями в отдельных местах.

Однако этого вполне достаточно, чтобы говорить о большом сходстве содержания сказания «Кан-Пюдей» с «Маадай-Кара» и о ценности записи, сделанной в XIX в., для установлении сохранности сказания, записанного в наше время, через сто лет после первой записи.

Сходство следующего сказания более отдаленное. Но, несомненно, и оно примыкает к данной сюжетной группе эпических произведений. Это —сказание «Алтын-Мизе» (или «Алтын-Бизе»). Впервые сказание под этим названием было записано в 1914 г. Н.Я.Никифоровым от сказителя Чолтыша Куранакова, жившего на берегу р. Катуни, в селении Аскат, и опубликовано в «Аносском сборнике» Г.Н.Потаниным[159]. Затем, уже в советское время, в начале 40-х годов сказание под таким названием записал П.В.Кучияк от Н.У.Улагашева (сохранился лишь подстрочный перевод на русский язык). В 1960 г. С.С.Суразаков записал от сказительницы из племени туба Е.К.Таштамышевой сказание «Алтын-Бизе» (опубликовано на алтайском и русском языках[160]).

Сюжет «Алтын»Бизе» излагается по варианту Таштамышевой В нем так же, как и в «Маадай-Кара», рассказывается о нападении злого хана на стойбище героя и подвигах молодого богатыря, выступившего против него, чтобы освободить уведенный в рабство народ. В «Маадай-Кара» молодой богатырь освобождает из рабства прежде всего своих родителей, а вместе с ними народ и скот. В «Алтын-Бизе» старые родители богатыря, пощаженные врагами, остаются на своей земле и вскоре умирают. Спрятанному во время нападения врагов и выросшему богатырем Алтын-Бизе остается лишь освободить народ и скот. Однако миссию освобождения выполняет не герой, а конь — покровитель рода. Во время поездки Алтын-Бизе на землю совершивших набег семи братьев Кюндуков ему на пути встречается рыжий жеребец с семью клыками — покровитель его рода, который, собрав весь плененный народ и скот на хвост и гриву, возвращался домой, убежав от семи Кюндуков. Алтын-Бизе едет дальше лишь для того, чтобы наказать обидчиков.

В отличие от «Маадай-Кара», в котором богатырь сначала освобождает родителей и народ, а затем уже женится, в «Алтын-Бизе», наоборот, богатырь сначала добывает невесту — дочь Солоны-Каана, а затем уже отправляется в страну семи Кюндуков. Причем последний сюжет в «Алтын-Бизе» усложнен. Молодой богатырь узнает, что у семи Кюндуков есть младшая сестра — красавица Аян-Ару, которую шесть Сибаров сватают за своего младшего брата Алтын-Буудука. Девица, оказывается, была предназначена судьбой для Алтын-Бизе. Аян-Ару, дожидаясь, уже отчаялась его увидеть. Но он своевременно является и вступает в борьбу с соперником-женихом и его братьями и братьями Аян-Ару. Таким образом, месть обидчикам постепенно превращается в сюжет героического сватовства за вторую невесту.

Хотя Алтын-Бизе сам непосредственно не выступает в роли освободителя уведенного в рабство народа, как это делает молодой богатырь в «Маадай-Кара», тем не менее данное сказание также весьма близко к «Маадай-Кара», особенно в его первой части. Об этом свидетельствует совпадение многих узлов сюжета первой части: рождение будущего богатыря от престарелых родителей, нападение врага во время его младенчества, прятанье младенца на вершине горы (в «Маадай-Кара» — под четырьмя березами, в «Алтын-Бизе» — в молочном озере), появление старухи или старика (духа родной земли)— кормильцев и пестунов младенца-богатыря, помогающих ему впоследствии найти боевого коня и боевые доспехи.

Из сказанного напрашивается вывод: первая часть сюжета «Маадай-Кара» является общим исходным пунктом ряда алтайских сказаний на тему борьбы с нападением злых ханов. Во второй части сюжеты могут расходиться, и каждое сказание дальше часто развивается своим путем.

Фантазия сказителей развивала исходный сюжет по-разному, создавая разнообразные варианты приключений молодого богатыри — освободителя угнанных во вражеский плен людей. Но основной сюжет — нападение чужих ханов и месть молодых богатырей — остается главным, обобщающим моментом, и этот-то сюжет в разных сказаниях и развертывается сходным образом.

С.С.Суразаков

ОБ АЛТАЙСКОМ КАЕ

По вопросу о музыкальной жизни народов Сибири мы находим краткую, но весьма выразительную информацию в Сибирской советской энциклопедии: «Музыка и музыкальные инструменты народов Сибири до настоящего времени мало изучены, марксистских исследований нет. Первая запись песен турецких народностей Южной Сибири принадлежит И.Гмелину, участнику первой академической экспедиции, в Сибирь (1733—43). Музыкальные записи приведены в III т. его труда "Reise durch Sibiricn", Gottingen, 1752 г.»[161].

Изучение же собственно алтайской музыкальной культуры началось почти через сто лет после первой академической экспедиции в Сибирь. Первым описанием музыкальных инструментов алтайцев и их манеры пения мы обязаны В.И.Вербицкому. «Алтайцы очень склонны к пению и музыке... Песни часто поются у северных инородцев под звуки балалайки, а у южных — двухструнной скрипки, которая по форме есть не что иное, как длинный деревянный уполовник или поваренка. Внутренность этого инструмента закрыта бараньей кожей, имеющей на средине кружок и шесть малых отверстий, между которыми укреплены подставочки под струны. Дискантовая струна сделана из трех конских волос, а бас — из шести. Смычок тоже из волос. Под эту же скрипку алтайские импровизаторы обыкновенно сказывают сказки дребезжащей октавой, растягивая каждое слово»[162].

Наиболее полное освещение музыкальное творчество алтайцев получило в трудах А.В.Анохина (1874—1931)[163]. Более двадцати лет (с 1907 по 1931 г.) посвятил он собиранию различного этнографического и фольклорного материала об алтайцах. А.В.Анохин дает описание ряда алтайских народных музыкальных инструментов: «Музыкальных инструментов у алтайцев четыре: струнный, язычковый, ударный и один смычковый. Струнный инструмент называется „топшуур" и имеет форму балалайки, но далеко не звучный, так как струны на нем употребляются из конского волоса, свитого в тоненькую веревочку. Само собой разумеется, „топшуур" не может дать полный звук, как обычная балалайка. Играют на нем так же, как и на балалайке. Пользуются этим инструментом больше, чем обыкновенной балалайкой. На топшууре аккомпанируют „кайчы" — рассказчики сказок...»[164].

К сожалению, А.В.Анохин описал не все алтайские народные музыкальные инструменты, а некоторые описал неверно, в частности топшуур, который не похож на балалайку. Общие у них только принципы звукоизвлечения, квартовый строй. Далее Анохин указывает, что «икили»[165] — это тот же «топшуур», но на котором играют смычком. Действительно, в музыкальной практике алтайцы играют смычком и на топшууре (как на икили), но это не исключает существования специального смычкового инструмента икили, похожего на топшуур, но имеющего существенное отличие от последнего, которое выражается в более тонком и удлиненном грифе и в более высокой подставке.

Топшуур — это щипковый музыкальный инструмент. Имеет деревянный долбленый кузов овальной формы, закрытый сверху кожаной или деревянной декой, длинную шейку без ладов, две волосяные струны, настроенные в кварту. Общая длина около 75—77 см. О настройке топшуура А.В.Анохин пишет следующее:

«Топшуур всегда настраивается квартой, как и русские балалайки, но кварта эта не урегулирована: она звучит немного выше чистой и ниже увеличенной. Ее скорее нужно отнести к особому разряду интервалов, называемых „острыми". У азиатов они принимаются как консонанс, потому что ею (квартой.— Б.Ш.) начинают и заканчивают пение, как благозвучным аккордом. Она встречается чаще других интервалов, ее вполне можно причислить к разряду господствующих интервалов. Кроме кварты, топшуур в аккомпанементе дает чистую квинту, большую или малую сексту. Вот все интервалы, какие мы слышали на топшууре в виде одновременных созвучий»[166].

А.В.Анохин описывает также и сам процесс передачи богатырского эпоса. «В былинной музыке,—пишет он,— непосредственно после настройки топшуура играется вступление (своеобразная прелюдия). Иногда она играется довольно долго»[167].

Фрагмент прелюдии в записи Анохина[168]:

Во время исполнения прелюдии сказитель «настраивает голос», подпевая топшууру на выдержанной ноте (это делается преимущественно на слоги «ой», «уй» или «эй»). Описание, данное Анохиным, нужно дополнить: иногда во вступлении к сказанию кайчи обращается к своему инструменту:

«Из корня могучего кедра не зря Тебя сделали, громкий топшуур!»[169] и т. д.

В некоторых случаях рассказчик непосредственно обращается к слушателю:

«Дорогу долгую укорачивая, Кайларить я начинаю — слушайте. В часы досуга веселого Топшуур я настраиваю — смотрите. Зимний рассвет приближая, Сказку сказывать буду — внимайте. Во времена отдаленные отправляюсь, За мной следуйте»[170].

В процессе исполнения самого сказания речитативное исполнение текста перемежается с выдержанными звуками на вышеуказанные слоги: «ой», «уй» и «эй»[171].

Аккомпанемент топшуура чаще всего представляет собой несложные вариации на мотив, который звучит в мелодии сказителя или представляет собой самостоятельный наигрыш, зачастую остинатного характера.

А.В.Анохин отмечает, что аккомпанемент топшуура характеризует каждое положение героя, хотя и не сложными, но различными мелодико-ритмическими вариациями. Патетические места сказитель выделяет еще и голосом, мимикой, легкими движениями своего тела.

В передаче богатырского эпоса, указывает А.В.Анохин, основных напевов три, при их помощи сказитель сплетает мелодическую канву повествования[172]:

1) Самый простой напев сводится к звучанию одной ноты. На фоне этого бурдона звучит аккомпанемент:

2) Далее следует напев из двух звуков в секундном соотношении друг к другу или представляющий собой «бесконечный» квартовый скачок вверх и вниз.

3) Самый сложный былинный напев состоит из трех звуков, занимающих диапазон кварты:

Вся передача героического эпоса, как указывает Анохин, строится в довольно определившейся трехчастной форме: прелюдия, собственно сказание и заключение.

Далее А.В.Анохин касается самой манеры пения кайчи, которые в отличие от кожонгчи, исполняющих исторические, бытовые, лирические песни под аккомпанемент икили обычным тембром голоса, пели свои сказания «низким голосом». Анохин пишет: «Сказки (т. е. сказания.— Б.Ш.) действительно поются низкой дребезжащей октавой, которая своим тембром напоминает летящего жука"[173] Здесь имеется в виду горловое пение.

Горловое пение — это не гамма хрипов, а пение, правда своеобразное: звуки при таком пении производятся не свободным, открытым горлом, а несколько сжатым. Это пение подчиняется всем законам музыки. Когда горловое пение приходится слышать в первый раз, оно производит неблагоприятное впечатление, но с течением времени ухо настолько свыкается с ним, что оно начинает нравиться и действовать на нервы успокоительным образом. «Для азиатского уха такое пение является, без сомнения, приятным»[174].

Несомненно, очень трудно представить себе героическое сказание, которое продолжается в течение семи ночей, музыкально оформленным в вашем современном понимании. Произношение слов нараспев низким горловым тембром, «остинатность» мелодических фраз топшуура, звучание «на органной педали» то голоса, то самого топшуура, плагальность напева и т. п. — все это вводит слушателя в своеобразный «психологический транс», который помогает отключиться от окружающей обстановки и дает полную свободу фантазии слушателя. И последний, слушая живую, полную образных сравнений певучую речь кайчи, переживает все перипетии, которые испытывает герой повествования.

Что касается манеры пения сказаний А.Г.Калкиным, то нужно отметить, что он следует всем установившимся традициям кайчи, которые были изложены выше.

Из особенностей, присущих этому кайчи, обращает на себя внимание сам факт «сквозного» развития аккомпанемента и манеры кая. Если в самом начале сказания А.Г.Калкин пользуется простейшей формой кая — своеобразной «органной педалью», то далее наблюдаем постепенную динамизацию за счет усложнения рисунка аккомпанемента топшуура и самого напева, мало-помалу начинающего представлять собой трихордную попевку, которая занимает диапазон кварты.

Ниже мы приводим фрагмент начала кая в исполнении А.Г.Калкина. Запись фрагмента сделана Б.М.Шульгиным и А.А.Тозыяковым в г. Горно-Алтайске в 1965 г

Б.Шульгин

МААДАЙ-КАРА

Лицо алыпа[175] как красный пожар,— Светлоликие[176] люди [его] племени За пределы Алтая размножились. Красноречивые, остроязыкие [его] люди[177], 5 Люди с глазами, как звезды, «На бурой горе, Заслонившей долину от солнца, Шумно живут. Дыханье коня как белый туман,— 10 Многочисленный разномастный скот, Касаясь [друг друга] шерстью, Пегую гору, Заслонившую долину от месяца, Как акация, покрывая, с топотом бродит. 15 Синюю реку[178] с семьюдесятью притоками Источником называя, Семь больших гор-крепостей[179] Пастбищем называя, В долинах гор[180] следы от ног оставляя, 20 Семьдесят лет на своей земле[181] Алып-кюлюк[182] живет. Около юрты[183] коровы пьют [сыворотку]— Великий он был богатырь, Около дверей соплеменники пьют [араку][184] — 25 Настоящий муж, знатный он был кезер[185] В летнее время На его земле ливней не бывает, В зимнее время На его горе-господине снега не бывает. 30 Он владеет семью островерхими богатыми горами Черет-Чемет, Он владеет девятью островерхими краснокаменными горами Чеметен-Туу[186], Он владеет белой рекой — она течет и не течет, Он владеет синей рекой — она движется и не движется» Алып-кюлюк, богатырь мой, 35 На своем Алтае живет. Под луной дугой протянувшуюся Пегую гору отцом называет, Под солнцем [вдоль долины] стоящую Бурую гору матерью называет. 40 Где богатые пастбища,— скот пустил, Где сухостоя много,— народ расселил, Где [есть] укрытие от жары и ветра.— скот поставил, Где можно жилище построить,— стойбище сделал. Он на своем Алтае так живет. 45 Там, где сливаются семьдесят рек, В долине между семью большими горами-крепостями Стоствольный вечный тополь, Под лучами луны и солнца, Как золото, сверкая, стоит. 50 С ветвей его, склонившихся на лунную сторону, Золотые листья опадают, С ветвей его, склонившихся на солнечную сторону, Серебряные листья опадают. Вниз склонилась 55 Ветвь с сорока разветвлениями, Вверх поднялась Ветвь с семьюдесятью разветвлениями. Под одной его ветвью Сто кобылиц могут стоять, 60 Под другой ветвью Целый табун может укрыться, Под третьей ветвью Сорок баранов могут спрятаться. Густолистый вверху бай-терек[187] 65 Стоит, качаясь, Густолистое внизу богатое дерево Стоит, сверкая. На вершине семиколенного вечного тополя Две одинаковые, с конскую голову, золотые кукушки, 70 Днем и ночью гулко кукуя, Перекликаясь, сидят. [От кукования их] белые цветы На Алтае расцветают, Синие цветы 75 На земле распускаются, — таков их обычай. Они знают, кто когда умрет, Знают, кто сколько проживет. Кому предназначена счастливая жизнь, Тех радуют золотые кукушки. 80 Кому предназначена плохая судьба, Тех печалят серые кукушки. На вершине этого железного тополя, Звонко кукуя, они сидят. Посередине семиколенного железного тополя 85 Два одинаковых черных беркута сидят, Когти их [острые], как алмаз, Дыханье их как ветер. Под тремя небесами[188] они Лунокрылых птиц не пропускают, 90 Через три Алтая они Четвероногих зверей не пропускают — Глубь неба караулят Эти два черных беркута. На железном тополе 95 Свив гнездо, клекоча, они сидят, — Сторожат, чтобы неизвестными путями алыпы не прошли, Караулят, чтобы узкими тропами богатыри не прошли. С луноподобными крылами, похожими на белые облака, Два черных беркута моих 100 Землю Алтая сторожат — Таковы, оказывается, они. Под семиколенным железным тополем Две одинаковые черные собаки Теперь, оказывается, лежат. 105 Двумя одинаковыми железными цепями Они гремят. Чтобы неизвестными путями алыпы не прошли, сторожат, Чтобы узкими тропами кезеры не прошли, Поперек [троп] лежа, караулят. 110 Две одинаковые передние ноги Вытянув, голову на них положили, Черный путь Эрлик-бия[189] Преградив, рычат, Клыкастыми зубами щелкают, 115 Белки их глаз кровью налиты. Две черные собаки, Азар и Казар, Громко лая, лежат. Из синей реки с семьюдесятью притоками Жажду свою утоляющий, 120 На мягких травах Семи гор-крепостей пасущийся Темно-гнедой драгоценный конь Карыш-Кулак[190] В долине между семью горами, На берегу синей реки, 125 Под семиколенным железным тополем Укрывшись [от жары], стоит. Ниже щеток Девяносто две пряди хвоста, Ниже колен 130 Грива в семьдесят косичек. С той стороны, где садятся, Луноподобным тавром он помечен, С той стороны, где плетью бьют, Солнцеподобным тавром он помечен, 135 Четыре копыта его подкованы, С макушки до хвоста вся спина блестит, Золотая шерсть драгоценного коня сверкает. Двумя одинаковыми ушами-ножницами [прядая] На небе бело-синие [облака][191] 140 Туда и сюда разгоняет. Два одинаковых черных глаза — Как будто месяц при затмении — В разные стороны косятся. Быстроногих коней обгоняющий, 145 Быстроногим он создан, драгоценный. Звонким ржанием [воздух] наполняя, Встряхиваясь шумно, Под железным тополем укрывшись, Стоит, оказывается. 150 На берегу реки с семьюдесятью притоками, В долине между семью большими горами-крепостями Девяностогранная каменная юрта[192], Под лучами солнца и месяца сияющая, Золотом украшенная, стоуглая, 155 Теперь, оказывается, стоит. У входа в девяностогранную каменную юрту Девятигранная серебряная коновязь стоит. Нижняя часть ее в нижнем мире Айбыстану[193] служит коновязью, 160 Верхняя часть ее в верхнем мире Юч-Курбустану[194] служит коновязью, Средняя часть ее Ездящему на темно-гнедом драгоценном коне Богатырю Маадай-Кара 165 Коновязью служит. Внутри девяностогранной каменной юрты На медном ложе о семи ножках Сам старик Маадай-Кара Крепко спит, оказывается. 170 В семьдесят слоев постель из хлопка под ним постелена, В семь слоев хлопковые подушки под голову положены. Изображением месяца украшена золотая кошма под ним, Изображением солнца украшено коричневое одеяло его. Шестьдесят дней он спал — не повернулся, 175 Семьдесят дней спал — не проснулся. До тех пор он слал, пока волосы на висках не поседели, До тех пор храпел, пока ум не помутился. Семьдесят дней без тревоги он мирно спал. Почтенная его супруга Алтын-Тарга 180 У очага сидела. Круглое, как луна, ее лицо Подобно золоту было, что ярче луны. Круглое, как солнце, ее лицо Подобно серебру было, что ярче солнца. 185 Ее брови — как черный бархат, Ее щеки — как красный маральник[195]. Славная богатырка моя В своем аиле[196] сидела. От света пуговиц на ее одежде 190 В глазах человека зарябит, Красоте этой женщины-богатырки Все люди дивятся. Широкий нагрудник ее, подобный долине, Сверкает [украшениями], 195 Ее лоб, подобный лысому холму, блестит. Такая она сидит. Когда она посмотрела, мирно ли пасется Белый скот, подобный белому туману, Жив ли, здоров ли 200 Светлоликий народ,— увидела она: Многотысячный скот, касающийся [друг друга] шерстью, Разбрелся, хозяином покинутый. Разноязыкие люди племени С места на место кочуют, хозяином забытые. 205 От своих пастбищ скот ушел, За тридцать гор перевалил. От своих стоянок народ ушел, Семьдесят долин переехал. Впереди идущий скот мой[197] 210 Пышные травы поедает, Сзади идущий белый скот мой Черную землю лижет. Впереди идущие люди Лучшую пищу, выбирая, поедают, 215 Сзади идущая тьма народа Чашки и ложки[198] лижет. Увидев это, почтенная супруга Тело Маадай-Кара богатыря, [Там], где кожа толстая-претолстая, 220 Стала шилом колоть, Где кожа тонкая-претонкая, Стала большой иглой колоть, Начала его ото сна будить. «Шестьдесят дней ты отдыхал, 225 Скот твой без хозяина,— сказала, — Семьдесят дней ты спал, Племя твое без предводителя,— сказала. — Без присмотра скот твой должен остаться, что ли? — говорит.— Народ твой куда захочет должен кочевать, что ли? — говорит. 230 Почтенная его супруга Алтын-Тарга Так его будила. Маадай-Кара, прославленный богатырь, С ложа поднялся, Из дворца наружу выглянул. 235 Лицо и голову погладил — «Рассудок потерял я, что ли?» — сказал. Тело свое поразмял — «Опьянел я, что ли? — сказал. — Шестьдесят дней я отдыхал, 240 Что за отдых такой? — говорит. — Семьдесят дней я спал, Что за сон такой? — говорит. — На богатые пастбища скот поставлю, Там, где много сухостоя, народ расселю», — говорит. 245 С шестьюдесятью двумя пуговицами Широкие штаны, взяв, натягивает, С чугунными подошвами в девяносто рядов Чугунные черные сапоги натянул. С шестьюдесятью двумя яркими, как луна, 250 Золотыми перламутровыми пуговицами Горностаевую доху надел. С семьюдесятью двумя сияющими, как солнце, Серебряными перламутровыми пуговицами Солнечную доху надел. 255 С луноподобной звездой Бронзовый с золотыми узорами шлем Взял и надел. С солнцеподобной звездой Бронзовым поясом, украшенным золотом, 260 Стал опоясываться. С шестьюдесятью восемью пуговицами Бронзовый с золотыми узорами панцирь [поверх] надел. В одежду алыпа облачившись, Стал он говорить: 265 «Ээй-ээй, моя супруга, В шести кожаных мешках еды приготовь. Шесть раз обошедший Алтай Белый скот остановлю, Семь раз обошедший землю 270 Племя-народ соберу. Где пастбища есть,— скот пущу, Где сухостоя много,— народ расселю, Где укрытие есть,— скот поставлю, На стойбищах людей поселю»,—сказал. 275 С шестьюдесятью двумя изображениями Золотую узду[199] схватил, В воздухе потряс, ею звеня. Клыкастый темно-гнедой Драгоценный конь Карыш-Кулак — 280 Тут как тут — примчался. Передними ногами играет, Задними ногами танцует, Хвост в девяносто две пряди О щетки бьется, 285 Грива в семьдесят косичек Ниже колен спускается. Двумя ушами-ножницами На небе бело-синие облака Туда и сюда разгоняет. 290 Мягкие травы Алтая Зубами хватая, примчался, Четырьмя копытами приплясывая, явился. С макушки до хвоста вся спина блестит. Клыкастый, драгоценный' конь, 295 К девятигранной серебряной коновязи Рысью прибежав, остановился. Маадай-Кара, прославленный богатырь мой, Темно-гнедого драгоценного коня, По морде его погладив, 300 Золотой уздой взнуздал. Спину его вытерев, Белохлопковый потник набросил, Бронзово-золотое седло положил, Пятьдесят подпруг крепко затянул, 305 Девяносто подпруг, считая, подтянул. Сплетенный из ремней двойной подхвостник, Натянув, под хвостом продел, Нагрудник с тремя кольцами, Вокруг груди натянув, [к седлу] прикрепил. 310 Заседлав коня, В богатырские доспехи сам снаряжаться стал. Свою темную, как безлунная ночь, пику На крепкой спине прикрепил, Нетупеющую стальную саблю 315 Взял и прицепил, Остроконечную черную пику На спине прикрепил, Зеленоватую стальную саблю Прицепил, 320 Боевым поясом опоясался, Лук [на спину] надел. На колчане со стрелами Сорока гнездо может свить, На боевом поясе 325 Ворон гнездо может свить. Конец пики сверкает, Острие сабли блестит. В богатырские доспехи облачился, Боевого коня снарядил — так собрался в поход. 330 Прославленный Маадай-Кара Стал сетовать: «Темно-гнедой мой состарился, Стал уже согумом[200], Я. Маадай-Кара, состарился, 335 Стал уже слабым. Нет у меня собаки, которая бы лаяла,— Две собаки мои состарились. И нет у меня сына, который стал бы наследником,-- Мы с женой оба теперь состарились. 340 Голова моя, черная, как крыло ворона, Теперь, словно туман, поседела, Зубы мои, острые и крепкие, как меч, Как сухой сук, обломились. Богатый ум мой, свежий, как утро, 345 Теперь помутился. Мои глаза, яркие, как утренняя звезда, Ослабели теперь,— говорит.— Оглянусь назад—лишь тень свою вижу, По голове [рукой] проведу —лишь уши торчат»[201] f— 350 Так он стоял и жаловался. Хотя и сетовал он на себя, Но имел богатырский вид: Брови — как черный бархат, Густая черная борода, 355 Нос, подобный прямому хребту горы, Ресницы, похожие на северный лес, Зоркие глаза, подобные синим звездам, Сам он, дорогой, чистому золоту подобен. Щеки его — с полскалы, 360 Голова его — с целую скалу, Лицо его —как красный маральник — Таков был мой богатырь. На крепко сложенной его пояснице Пятьдесят табунов могут пастись, 365 На широкой, как луг, спине Шестьдесят отар могут стоять. Между двумя его лопатками Сто кобылиц могут укрыться, Между двумя его глазами 370 Сорок баранов могут стоять. Нет у него крови, которая вытекла бы, алея, Нет у него души, которая прервалась бы. Внутренности его словно из стали, Гортань его словно из камня. 375 Духом воды создан его конь — темно-гнедой, Духом горы создан он сам — Маадай-Кара. Злоязыкий[202] его не бранил — Горьким не был ни один день [его жизни]. Плечистый [силач] его не давил — 380 [На коленях] он пощады не просил, не плакал. Имя его все слышали — такой богатырь, О делах его все знали — такой кезер. «Ээй, ээй, я теперь За многочисленным своим скотом присматривать буду, 385 Племенем-народом править буду»,—сказал. В чугунные стремена ноги вдел и натянул [их], Похожие на луну удила подергал, Золотые поводья выровнял, Повернул [коня] и поехал. 390 Когда он в одну сторону повернулся — Глаз луны затмился, Когда он в другую сторону повернулся — Глаз солнца закрылся[203]. Клыкастый темно-гнедой, 395 Передними ногами играя, Задними ногами танцуя, Зеленые травы не вытаптывая, Легкой иноходью идет, Молодые травы не затаптывая, 400 Красивой иноходью идет. Если высокие горы [встретятся], Лопаток их[204] коснувшись, перемахивает, Если низкие горы [встретятся], Плечей их коснувшись, перемахивает. 405 Бессчетные горы переваливает, Бесчисленные реки перескакивает. Семьдесят высоких гор перевалил, Девяносто глубоких рек перескочил. Там, где луна восходит,— пегая гора, 410 Там, где солнце восходит,— коричневая гора, [Долины] между этими горами, Устья семи рек Он теперь достиг. На вершину коричневой горы, 415 Что глаз солнца собой заслонила, Клыкастый темно-гнедой драгоценный мой конь, В пляс пустившись, взобрался. Маадай-Кара, богатырь мой, По эту сторону горы 420 В тридцатигранную Подзорную трубу стал смотреть И увидел: Шестьдесят каанов[205] на Алтае — Все зашевелились, 425 Семьдесят каанов на земле — Все задвигались, оказывается. В его стойбище теперь Славный пир устроили, На его земле теперь 430 Большой той[206] затеяли. Лучшие кони, оказывается, К состязанию готовы. Сильные мужчины, оказывается, Борьбу замышляют. 435 Там, где дети должны играть, Узорчатые шелка расстелили, На пути молодых женщин и девушек Красивые шелка растянули. На лугу Ойгылык 440 Парни собрались — играют, На лугу Кыйгылык[207] Девушки собрались — веселятся. Мяса нарубили с гору, Араки собрали с реку[208]. 445 Баранов с облакоподобньим салом, повалив, закололи, С коней с гороподобными холками шкуры содрали. На девяносто дней той устроили, На семьдесят дней пир устроили. Пируют, говоря: «Пир на семьдесят дней», 450 Веселятся, говоря: «Той на девяносто дней». Худые собаки [ожирели], Хвосты свои вверх подняли, Люди, которые были рабами, Подбоченившись [ходят],— 455 Такое веселье на его земле, оказывается. Скот его беспорядочно бродит, Народ его пирует. Увидев это, Маадай-Кара Седой головой своей покачал: 460 «В течение двух поколений Народ мой не веселился, В нынешнем поколении Люди мои не гуляли. Что же случилось? — сказал.— 465 Это [не веселье ли] старого перед смертью? Это [не гулянье ли] молодого перед уходом в плен?» В семи переплетах лунную сутру[209] вытащил, Мудрую золотую книгу стал читать, Всеведущую книгу стал листать — 470 Ничего из книги не узнал, Все было напрасно. Сидел он и думал: «На земле семьдесят каанов, Их владения-стойбища я знаю, 475 На Алтае шестьдесят каанов, Их юрты-жилища я знаю. Семьдесят каанов на земле — Я взял верх над ними. Шестьдесят каанов на Алтае — 480 Я старшим стал над ними. Не было такого каана, чтобы я его боялся. Только одного каана — За семьюдесятью горами, У подножия горы Дьер-Дьумар[210], 485 Под мышкой у высокого Алтая, У схождения земли и неба живущего, На темно-сером коне ездящего Кара-Кула[211] каана — Я чуть-чуть побаивался,— 490 Так он думал.— Раньше раннего века, Когда мне два года было, Прежде прежнего века, Когда мне десять лет было, 495 Я его чуть-чуть побаивался,— Так он думал.— Когда конь мой стал дряхлым, Когда я, мужчина, стал старым, Не едет ли он, 500 Чтоб разрушить мое стойбище, Чтоб угнать мой скот, Со злобой на меня»,— так думая, Землю Кара-Кула теперь В тридцатигранную подзорную трубу 505 Стал внимательно осматривать. Когда он так смотрел, Не выгорающие на солнце коричневые скалы, Заблестев, показались, Не горящие при пожаре пегие скалы, 510 Сверкая, показались. Голая железная равнина — Такую землю имел этот каан, Железный тополь без коры[212] — Такое дерево имела его земля. 515 Кара-Кула, этот каан, На земле [все] отбирает и ест, Семьдесят каанов в руках держит, На Алтае [все] отбирает, Кровь народа пьет. 520 Слезы [народа] в ведро собирает — Без остатка все выпивает, Человеческую кровь в бочку собирает — До дна выпивает. Многих людей съел злодей, 525 Целое озеро крови выпил негодный. Над всей землей господствуя, Семьдесят каанов заполонил, Над всем Алтаем господствуя, Народ его завоевал. 530 Кара-Кула, этот каан, Из подземного мира[213] Эрлик-бия черную любимицу, Абрам-Моос Кара-Таади — его дочь — Из мира, где нет луны, 535 В лунный и солнечный Алтай Взяв, с ней живет, Из мира, где солнца нет, В солнечный и лунный Алтай Насильно приведя, 540 Семь лет с ней живет. Эрлик-бия черная любимица — Эта его дочь — знает Все, что происходит в подземном мире, Ездящий .на темно-сером коне 545 Кара-Кула каан знает Все, что творится на земле. Белый скот Маадай-Кара богатыря Решил он угнать, Его землю Алтай 550 Он решил теперь разорить. «Он (Маадай-Кара) без ножа сало сосет – Белый скот его на убой угоню, Без плетки на иноходце ездит[214] — Народ его заполоню»,— сказал. 555 «Стойбище его разрушу»,— сказав, Из своей земли каан теперь выехал. «Богатство его заберу»,— сказав, С этой целью из своей земли выехал. Семьдесят туменов[215] войска собрал, 560 Шестьдесят туменов богатырей собрал. Как седой туман — его народ, Как стая воронов — его войско, Как волки — его богатыри. Кара-Кула, этот каан, 565 Из стойбища своего отправившись, Шесть дней, оказывается, в пути. Из земли своей выехав, Семь дней теперь в дороге. Дыханье коня, как белый туман, 570 Лицо алыпа, как красный пожар, [Издали] видно. Семьдесят гор уже перевалил, Половину пути проехал, [Враг] надвигался. 575 Увидев это, Маадай-Кара [Спокойно] не мог усидеть. В течение двух поколений Каан не плакал — [Теперь] в обоих его глазах слезы заблестели. 580 В течение нынешнего поколения Каан не унижался ни перед кем — [Теперь] сердце в груди у него заныло. «Когда конь мой стал дряхлым, Неужели белый скот мой пойдет на убой? — говорит.— 585 Когда я, богатырь, стал старым, Неужели народ мой в плен пойдет? — говорит.— Неужели старому моему коню Ходить беспомощным жеребенком? Неужели мне, старому богатырю, 590 Умирать рабом?» — сказал. Из обоих его глаз слезы потекли. Так недолго посидев, В печали решил: «Если теперь умирать суждено, 595 На берегу синего моря умру, Если мне, богатырю, еще жить суждено, К подножию [своей] горы-крепости поеду. Туда, где мое жилище, возвращусь, Туда, где моя земля, поеду». 600 Клыкастого драгоценного коня В сторону восхода месяца повернул. Маадай-Кара, мой богатырь, Поспешно домой отправился. Клыкастого темно-гнедого драгоценного коня 605 Куда [плетью] не бил,— вытянул, Куда не ударял,— ударил, Золотые поводья выровнял, С вершины черной горы, Коня в пляс пустив, отправился. 610 Где [конь] передними копытами ударит,— Островерхая гора отлетает, Где задними копытами ударит,— Отлогая гора отлетает, Где шагом он пройдет,— 615 [Огромные] черные лужи остаются, Где рысью он проедет,— Там земля, проваливаясь, горит. На свою землю, где чистые пески, За два дня приехал, 620 На Алтай свой со звоном колокольчиков До захода солнца прибыл, На Алтай свой златокаменный Как пущенная стрела примчался, На гору, которую как отца почитает, 625 В пляс пустив [коня], поднялся. Когда он вернулся на свою землю, Она ему краше прежнего показалась. Звонкие кукушки не смолкали, Их голоса громко раздавались, 630 Вечнозеленые кедры цвета не теряли, Здесь, качаясь, стояли. Златокаменный его Алтай Мирно лежал, оказывается. Белый скот, подобный белому туману, 635 Многочисленнее прежнего стал. Среброкаменный его Алтай Под солнечными лучами сияет. Топотом [землю] наполняющий белый скот Спокойнее прежнего пасется. 640 Народ его той-веселье Только теперь кончает. К основанию железной коновязи Он, подобно птице, примчался. Дыханье его коня, 645 Как черный туман, стелется, Лицо самого богатыря, Как красное пламя, горит. Шестьдесят одинаковых коноводов Подбежали, чтобы взять коня, 650 Семьдесят одинаковых богатырей Подошли, чтобы под руки вести богатыря, Семьдесят одинаковых богатырей В один ряд встали. Шестьдесят одинаковых алыпов 655 Рядом друг с другом встали. Шестьдесят алыпов-коноводов Громко стали кричать, Под руки ведущие семьдесят кезеров, Рядом стоя, говорили: 660 «Ээй-ээй, наш богатырь, Маадай-Кара, [слушай] теперь... Вместо каана родился каан, Вместо богатыря родился богатырь. Твоя почтенная супруга Алтын-Тарга 665 Сына в люльку положила[216],— сказали.— Пир в честь [его] рождения племя-народ справляет, Но имя мальчику [еще] не дали, Возвращения отца ожидали». Маадай-Кара им ответил: 670 «Шестьдесят одинаковых коноводов, Чем брать моего коня, Лучше белый мох соберите и несите, Мои богатыри,— он наказал,— Семьдесят одинаковых слуг, 675 Чем вести меня под руки, Лучше нарубите и принесите серых тальников, Мои сыновья»,— так наказал. Шестьдесят богатырей, сказав «а-а», Назад повернули, ушли, 680 Семьдесят кезеров, сказав «ладно», Рядом друг с другом побежали. Прославленный мой богатырь Вошел в золотые двери, Держа в руках бронзовое седло, 685 Похожее на коричневую гору, Не выгорающую от солнца, Опираясь на шестигранную белую саблю, Повесив на запястье Треххвостую плеть с серебряной ручкой, 690 Свитую из шкур девяноста волов. Держа на весу хлопковый потник, Широкий, как луг. Когда взглянула [на него] Алтын-Тарга, Вид Маадай-Кара богатыря 695 Показался ей изменившимся. Луноподобное его лицо Стало черным от печали, Солнцеподобный его лик Стал темным от горя. 700 На озероподобных глазах Как будто кровь разбрызгали. От сжатых зубов, на островерхие скалы похожих, Белые искры отлетали. Вид каана изменился, 705 Он мрачным стал. Лицо богатыря изменилось, Оно совсем другим стало. Живое лицо богатыря Краснее огня казалось, 710 Крепкий чистый лоб Краснее крови казался. Алтын-Тарга, его супруга, Не знала, что сказать, удивилась: «В течение двух поколений 715 В согласии мы с кааном жили, До нынешнего поколения Дружно мы жили с богатырем. Когда, на зверей и птиц поохотившись, На свое стойбище возвращался, 720 Белое лицо его, как месяц, сияло, Всегда открытым, светлым было; Когда на войну отправившись, Домой возвращался — Коричневое лицо его, как солнце, сверкало, 725 Улыбалось и смеялось при входе [домой]. А когда я мальчика ему родила, Почему он опечален?» Алтын-Тарга, его супруга, Мужа таким увидев, 730 У очага тихо присела. Пока прославленный мой богатырь Шел от дверей до очага, Алтын-Тарге, своей супруге, Устроив допрос, стал спрашивать: 735 «Ээй-ээй, моя супруга, Когда родила мальчика, Какие приметы на нем увидела?» — Так теперь он говорил. Супруга ему ответила: 740 «Ээй-ээй, каан, Между двумя его лопатками С отпечаток большого пальца родинка есть. Вся грудь — Из чистого золота, 745 Весь зад — Из чистого серебра — таков мальчик,— сказала. Через два дня сказал „мама", Ногами материнские пеленки пиная, разорвал, Через шесть дней сказал „папа", 750 Деревянную люльку пиная, разломал. Если из девяностоаршинной соски [молоко] пососет, Успокоившись, мирно спит, Если из семидесятиаршинной соски пососет, Ногами дрыгая, ревмя ревет. 755 В левой руке при рождении Девятигранный черный камень[217] был зажат, В правой руке, когда на свет появился, Семигранный серый камень был зажат. Нет у него пупка, [живот] гладкий,— сказала,— 760 Брови его соединены,— сказала.— Шкуры шестидесяти барсов, Ногами расшвыряв, отбрасывает, Шкуры семидесяти волов На пол расшвыряв, плачет. 765 Имя ему еще не дала, Возвращения отца ожидала», — ответила. Маадай-Кара теперь Шел, покачиваясь, В передней части юрты[218] 770 Тихонько опустился, сел. Вверх поднятые глаза Вниз не опуская, печалился, Вниз опущенные глаза Вверх не поднимая, сидел. 775 Он не улыбался, сияя. Как коричневая скала, не выгорающая от солнца, Он не смотрел, блестя глазами, Как пегая скала, не выгорающая от луны. Взятая [из народа] подруга его Алтын-Тарга, 780 Ничего не понимая, удивлялась. «Не голоден ли ты, Маадай-Кара? Пища ведь уже готова,—сказала,— Не хочешь ли пить, Маадай-Кара? Крепкое вино готово»,— сказала. 785 Ни звука не издал — молчит, Как будто он оглох. Краем глаза не взглянул, Как будто он ослеп. После этого 790 Шестьдесят огромных моих богатырей, Белый мох на себя навьючив, вернулись, Семьдесят огромных кезеров, Серые тальники волоча, пришли. Пришел старший зайсан[219], стоящий 795 Во главе шестидесяти зайсанов. «Ээй-ээй, мой каан,— сказал,— Я посыльным к тебе пришел. В глубине трех небес, На вершине черной горы 800 Среди семидесяти табунов необъезженных коней, В табуне рыжих коней, Вожаком которого огненно-рыжий жеребец является, Есть, оказывается, четырехухая серая кобылица. У нее светло-серый жеребенок появился. 805 Туда прыгнул — шести жеребятам Головы пробил до мозга — так лягнул, Сюда прыгнул — пяти жеребятам Головы пробил до мозга — так лягнул. У одиннадцати кобылиц соски подряд высасывает, 810 Вместе с молоком матери У двенадцати кобылиц молоко выпивает, Мчится, играя, то туда, то сюда. Что делать с ним, негодным,— Об этом спросить я явился»,—сказал. 815 Маадай-Кара, [выслушав это], Схватил смертоносную стрелу, На лук со ста зарубками[220] положил и выстрелил. От этого выстрела земля затряслась, Поверхность Алтая задрожала. 820 Выпущенная богатырем стрела [Стоящему] в табуне из одинаковых рыжих коней За семьюдесятью горами, За семьюдесятью долинами Светло-серому жеребенку — 825 Сыну огненно-рыжего жеребца, В голые подмышки попав, насквозь прошла. «О, горе мне на земле Маадай-Кара!» — воскликнул, Голые подмышки понюхал, Светло-серый, скорчившись, упал. 830 Маадай-Кара отправился туда, Вытащил нож-складень[221] с золотой рукояткой, Брюхо[222] ему распорол, Шестидесятисаженную кишку вытянул. Про остальное мясо сказал: 835 «Пусть будет собакам и птицам добычей». Шестидесятисаженную кишку Молозивом матери [Алтын-Тарги] Из двух грудей ее наполнил, Белый мох разостлал — 840 Подстилку [сыну] сделал, Серые тальники согнул — Люльку ему сделал, Из шкур шестидесяти барсов пеленки сделал, Из шкур семидесяти волов ремни [к люльке] приделал, 845 Из шкур выдр те, что потемнее, [выбрал], Вдвое сложив, под голову положил, Из шкур соболей те, что почище, [выбрал], Расправив, ему постелил. Похожей на длинную большую ложбину 850 Люлька получилась, Похожей на стоящий поперек ее маленький холм Подушка была. Сына-богатыря в люльку уложив, Маадай-Кара 855 Своего мальчика вместе с люлькой обхватил, Кишку с молоком на локоть накрутил, На вершину коричневой горы, Заслонившей собою солнце, Теперь поднялся. 860 Когда богатырь Маадай-Кара Из дверей вышел, У супруги его Алтын-Тарги Слезы из обоих глаз побежали — В две черные волнующиеся реки превратившись, 865 За дверь потекли, Молоко из двух грудей полилось — В два одинаковых озера превратившись, Из отверстия в углу юрты потекло. Плача и причитая, она сидела. 870 Знаменитый Маадай-Кара На вершину девятиступенчатой Черной горы поднялся, На высокую скалу теперь взобрался, Под четырьмя березами 875 Люльку с сыном-богатырем подвесил. «Черная эта гора Пусть отцом тебе будет, дитя мое,— сказал,— Четыре березки эти Пусть матерью тебе будут, дитя мое»,— сказал. 880 Чтобы сок четырех берез В рот младенца-богатыря В день по одной капле капал, Дугообразную трубку приделал; Чтобы материнское молозиво 885 Из шестидесятиаршинной кишки В рот его сына В день по одной капле текло, [Кишку] на ветку березки Вниз [соской] подвесил и привязал. 890 «Если ты умрешь, Пусть кости твои здесь останутся, Если будешь расти, Пусть следы твои здесь будут,— сказал.— Твоей голове волосы давший 895 Богатый Алтай[223] пусть поможет тебе, — сказал,— На икрах твоих мясо нарастившая Густая береза пусть благословит[224] тебя,— сказал. Чем темно-серым[225] быть съеденным, Лучше, засохнув, умереть — это не хуже. 900 Чем у Кара-Кула быть рабом, Лучше бродягой стать — это не хуже»,— Так плакал и причитал. Из обоих глаз слезы текли, По подолу катились. 905 Колени мужа-алыпа [От горя] дрожали. Немного посидел, Губы и зубы сжал, Твердое решение принял. 910 С вершины черной горы Вниз спускаясь, зашагал. К своей юрте, золотом покрытой, Быстрее пущенной стрелы прибыл. Когда золотые двери открыл, 915 Супруга его сидела. От беспрерывного плача Оба глаза ее, оказывается, опухли, От постоянного выдавливания молока Обе груди, оказывается, распухли, 920 Слезы из обоих ее глаз, Словно две черные реки, За дверь, оказывается, потекли. Молоко из двух грудей, Словно два одинаковых белых озера, 925 В отверстие в углу юрты потекло, Две долины затопив, лежало. Увидев это, Маадай-Кара Свою супругу стал останавливать: «Стой-подожди, моя супруга, 930 Не будем горевать. Чашу свою ставь на огонь — Прощальная чаша пусть будет. Крепкого вина принеси — Прощальный пир пусть будет. 935 Ненаглядный единственный сын наш теперь Имеет отцом черную гору, Имеет матерью четыре березы[226], На наш Алтай война надвигается,— сказал,— На нашу землю разруха приближается»,— сказал. 940 Алтын-Тарга, его супруга, Отвернулась — Свое горе подавила, Взяв бронзовую чашу, На огонь поставила, 945 Принесла бронзовый тажуур[227], Похожий на коричневую гору, не выгорающую от солнца, Подала золотой тажуур, Похожий на пегую гору, не выгорающую от луны. Варит мясо ста верблюдов-самцов, 950 Бурлит [в чаше] мясо ста быков. Мясо ста валухов В одно тепши[228] положила. В ста тажуурах крепкое вино На один стол поставила. 955 С гору мяса нарубили, Знатных богатырей пригласили. Реку араки наварили, Молодых женщин пригласили, В золотых шубах алыпы 960 Начали пировать, Богатыри в шубах, крытых шелком, Начали веселиться. На семь дней пир затеяли, На девять дней веселье начали. 965 Маадай-Кара стал говорить: «Прощальная чаша пусть будет, Ээй-ээй, молодцы! Прощальное веселье пусть будет, Стойте-подождите, богатыри! 970 Кара-Кула каан На поверхности земли господствует, Его супруга Кара-Таади Все, что происходит в подземном мире, знает. Нашего ненаглядного единственного сына 975 Пусть никто ему не укажет. Если умрет, пусть кости его останутся на Алтае. Если жив будет, пусть живет на своей земле. Белый скот мой, наверное, угонят, Алтай мой, наверное, придется отдать». 980 Много ли, мало ли времени прошло, Белый скот с блеяньем и мычаньем К стоянкам прибежал, Люди с криком и рыданием К стойбищу пришли. 985 Подул ветер, валежник переворачивая, Ударил мороз, стоящие деревья ломая, В долине бело-серый туман стал кипеть, На вершинах гор красный туман стал бурлить. Крупный дождь пошел, 990 Холодный, резкий ветер подул, Берега синей реки На девять вершков промерзли и треснули, Ущелья гор-крепостей На семь вершков промерзли и растрескались. 995 Две одинаковые золотые кукушки Перестали куковать, Два одинаковых черных беркута Стали [тревожно] вместе клекотать, Две одинаковые черные собаки 1000 Начали громко лаять. Много ли, мало ли времени прошло — Дыханье коня, как белый туман, Глаз луны закрыло, Лицо алыпа, как красный пожар, 1005 Глаз солнца закрыло. Со всеми одинаковыми воинами, С черным, как ворон, народом Кара-Кула каан [прибыл]. Темно-серый его конь фыркает, 1010 Сам каан с криком [едет], Черные глаза налились кровью, Рот, похожий на полумесяц, раскрыт, как пасть преисподней,— По сто лошадей он глотает, Клыки его, как голые вершины скал,— 1015 По сто кезеров он пожирает. Прибыл всеглотающий, всепожирающий Кара-Кула каан. На земле все захватил он — Семьдесят каанов заполонил, На Алтае одержал над всеми победу — 1020 Шестьдесят каанов заполонил. Нет у него крови, которая вытекла бы, алея, Нет у него души, которая прервалась бы. Конец его пики на спине сверкает, Как лес на солнце, 1025 Лезвие сабли в его руке блестит, Словно вершины трех гор, Зоркие его глаза, словно озера, Синими став, сверкают, Рот. похожий на полумесяц, 1030 Как пасть преисподней, раскрыт и краснеет. С воем и криком на эту землю Он прибыл. Ненавистный [был таков]: То, что казалось сильным ветром, 1035 Переворачивающим валежник, Кровавоглазого Кара-Кула Дыханьем, оказывается, было; То, что казалось сильным морозом, Ломающим стоящие деревья, 1040 Веянием его подола, оказывается, было; То, что казалось снегом по брюхо лошади, Слюной жадного и голодного каана, Оказывается, было. «Заберу его белый скот! 1045 Буду властвовать над его народом! Съем его скот на пастбищах, Разорю его жилище»,— говорил он. Когда Кара-Кула, этот каан, С воем и криком приближался, 1050 От веяния [его подолов] земля Алтая За семь дней до его прибытия замерзла, От его дыханья хребты Алтая За шесть дней [до его прибытия] замерзли. С вершины черной горы 1055 Он испускает крик и угрозы: «С криком война пришла, С мечом сила явилась, Белый скот твой на убой пойдет. Сам ты – пленником станешь,— сказал.— 1060 Сила пришла, Чтобы разрушить твое жилище! — сказал — Воин явился, Чтобы разграбить твое богатство! — сказал — Ты без ножа сало сосал,- говорит,- 1065 Без плетки на коне ездил,- говорит - Когда конь твой дряхлым стал, Я на землю твою прибыл. Когда сам ты, муж, состарился, К тебе я с войной явился. 1070 Есть ли у тебя стрела, чтобы стрелять, Есть ли у тебя слова, чтобы [со мной] перекинуться? Выходи скорее!» — закричал. От громкого его крика Поверхность Алтая вздрогнула. 1075 От рева его на разные лады Быстрые реки всплеснулись, Белый скот, похожий на белый туман, Замычал, заблеял, испугавшись, Светлоликий народ 1080 Остолбенел, растерявшись. После этого Маадай-Кара, мой богатырь, Двери открыв, вышел, Кругом посмотрел: 1085 Два черных его беркута От крика охрипли — Как филины теперь кричали. Две черные его собаки От лая охрипли — 1090 Как щенки теперь тявкали. Народ стоял и плакал, Белый скот мычал и блеял. Увидев это, Маадай-Кара Такие слова теперь изрек: 1095 «Ну что ж, гони мой белый скот, Ведь сила сейчас на твоей стороне; Ну что ж, уводи мой народ, Ведь победа сейчас на твоей стороне. Какой ты сильный — посмотрим [потом], 1100 Какой ты ловкий — увидим, В конце что будет —подождем, Когда ко мне со стороны помощь явится». Когда он сказал: «Белый скот бери»,— Кровавоглазый Кара-Кула 1105 [От радости] громко заревел. Народ его легко заполонить, Про себя он думал. Жилища разрушая, Землю-стойбище его стал разорять. 1110 Богатство его грабя, Добро, в его руках находившееся, стал вьючить. Семидесятитуменному войску Приказал гнать скот. Шестидесятитуменный свой народ 1115 Пустил грабить Алтай. Воронью подобное войско, Скот угоняя, стало хозяйничать, Сорочью подобные богатыри, придя, Над народом стали властвовать. 1120 Жилища разрушая, Кара-Кула Семь дней по стойбищу ездил, Богатства захватывая, Девять дней землю грабил. Ни одной травинки не оставил, 1125 Которая на земле осталась бы расти,— все с корнем вырвал, Ни одного пня не оставил, Который над землей бы виднелся,— все сжег. Русло синей реки с семьюдесятью притоками Хотел на запад повернуть — не смог, 1130 Семь высоких гор-крепостей Пытался сжечь — не смог, Двух одинаковых, с голову коня, золотых кукушек Хотел застрелить — не смог, Стоствольный железный тополь 1135 Хотел на запад повалить, Семь дней бился — не смог, У дверей стоящую девятигранную серебряную коновязь Вырвать [из земли] не смог: Когда ее из земли потянул, 1140 Шестьдесят богатырей из-под земли, держась за коновязь, вышли: «Не навлекай беду, Кара-Кула! Что ты делаешь? Нижняя ее часть — Под землей живущего Айбыстана коновязь»,— сказали, 1145 Под землю ее снова потянули. Когда с неба верхний ее конец потянул, [Сверху] явились девяносто богатырей, держась за нее «Верхняя часть этой коновязи — В верхнем мире живущего Юч-Курбустана коновязь»,— сказали, 1150 В небо ее опять потянули — такое случилось. На вершину девятиступенчатой Черной горы Кара-Кула хотел подняться — не смог. Когда к подножию этой горы прибыл, 1155 Черный туман вскипел, Снег с дождем пошел — такой стала эта земля. Ничего сделать не сумев, Белый скот [тогда] он погнал, Землю разорил. 1160 Имевший укрытие белый скот, Не сворачивая в сторону, двинулся, Имевший стоянки народ С шумом вперед отправился. На высокие-превысокие горы 1165 С лопатами в руках[229] поднимались, Через глубокие-преглубокие реки, Мосты строя, переходили. Многочисленный скот, касаясь [друг друга] шерстью, Днем и ночью землю топотом наполнял, 1170 Многотысячный разноязыкий народ, С дороги не сходя, отправился. По одну сторону от белого скота Кара-Кула едет, погоняя его. По другую сторону Маадай-Кара вынужден ехать. 1175 «Когда конь одряхлел, Слабому жеребенку он уподобился, Когда муж состарился, Рабом ему стать пришлось,—сказал.— Когда конь мой одряхлел, 1180 Пусть ты верх одержал, Когда я, муж, состарился, Пусть твоей победа будет,— сказал.— Через шестьдесят лет Как бы голова твоего коня не была пробита. 1185 Через семьдесят лет Как бы твоя собственная голова не была пробита. Ты надеешься без ножа сало сосать, Хвалишься, что без плетки на коне будешь ездить. Какова твоя жизнь будет, знатный каан, 1190 После увидим»,— Так ворча, он едет — Вместе [с врагом] кочевать приходится. После этого, Когда перевалили семьдесят гор, 1195 Когда переехали семьдесят долин, От подножия черной горы-крепости, С берега желто-ядовитой реки Четырехухая, с четырьмя косами в гриве серая кобылица, Вырвавшись [из табуна], назад поскакала. 1200 Увидев это, Кара-Кула, Как ворон, закаркал, Белые клыки облизал. Как сорока, застрекотал, Крупными зубами защелкал. 1205 «Красную кровь негодницы надо было выпить, Тонкую шею ее надо было перерезать,— сказал.— Если твои глаза не видят, Где идут семьдесят табунов коней, До полдороги не допущу, [догоню] 1210 [И глаза твои] выколю — не хочешь ли? Если решила убежать От шестидесятитуменного табуна, До густого леса не допущу, [догоню], Стрелою тебя поражу»,— сказал. 1215 Серую кобылицу преследуя, Вслед за ней помчался. Клыкастого темно-серого [коня] Куда [плетью] не бил,— вытянул, Куда не ударял,— ударил. 1220 Клыкастая серая кобылица Семьдесят высоких гор перевалила, Еще сильнее вытянулась в беге, Семьдесят больших рек переплыла, Еще быстрее помчалась. 1225 По желтой степи, где сорока не летает, Набок склонившись, иноходью бежит, По голой степи, где ворон не летает, На бегу вытягиваясь, мчится. Кара-Кула каан 1230 Поверхность земли семь раз объехал — Не мог догнать и поймать ее. Хочет выстрелить из лука,— На мушку она не попадается, Хочет, приблизившись, зарубить ее,— 1235 Саблей не может достать. Когда серая кобылица рысью бежала, Его конь во весь опор мчался, Когда серая кобылица шагом шла, Его конь быстрой рысью бежал. 1240 В голой степи, до конца которой ворон не долетит, [Серая кобылица] то покажется, то исчезнет, В желтой степи, до конца которой сорока не долетит, Она то появится, то потеряется. Преследуя ее, [Кара-Кула], 1245 Себя изнуряя, мчится, Лишь след ее видя, Днем и ночью гонится. На темно-сером коне ездящий Кара-Кула каан 1250 Пуще прежнего стал грозить: «На земле семь преград — Пригоню к ним тебя я,— сказал,— На Алтае шесть препятствий — Загоню к ним тебя я,— сказал.— 1255 У схождения земли и неба, У устья семидесяти рек, В заливе Тойбодыма[230], На девяностоаршинной глубине Живут два одинаковых кита, поддерживающих землю[231],— 1260 Если их не заставлю тебя убить, Проглотить и съесть,— Я буду не я»,— стал клясться. Клыкастая серая кобылица Мимо семидесяти гор пробежала, 1265 Семьдесят долин пересекла. В желтой степи, до конца которой сорока не долетит, Легла и повалялась, В голой степи, до конца которой ворон не долетит, Вскочила и встряхнулась: 1270 Подул ветер, Валежник переворачивая. Ударил мороз, Стоящие деревья ломая. В долине бело-серый туман [закипел], 1275 На вершине горы красный туман [забурлил]. Руки нельзя высунуть — крепкий мороз ударил. Девять одинаковых черных морей, Из берегов не выходя, замерзли, Два одинаковых моих кита, 1280 Друг на друга головы положив, заснули. Славная серая кобылица Мимо них С топотом проскакала. Много ли, мало ли времени прошло, 1285 Глаз луны осветил [землю] — Поверхность Алтая потеплела, Лучи солнца ударили — Поверхность земли оттаяла. Когда лед на черном море растаял, 1290 Когда киты проснулись, Гневные крики раздались, На разные лады рев послышался. Когда киты посмотрели: Верхом на темно-сером коне 1295 Кара-Кула каан [едет], Передние полы разлетаются — Голову коня закрывают, Задние полы развеваются — Круп коня закрывают. 1300 Обладающий нечистой силой каан Прибыл, чтобы добиться своего. «Всем известные киты, Прославленные воители, Землю поддерживающие чудовища, 1305 Огромные вы рыбы, Серую кобылицу схватили ль, проглотили ль, Мои сыновья?» — спросил. Два одинаковых кита Заспорили: «Ты [пропустил]!» — «Ты [просмотрел]!» 1310 Только след серой кобылицы видя, По следу пошли. «Ваши глаза ослепли, что ли, Своего ума лишились, что ли? Ах вы, негодники!» — 1315 [Китов] ругал и проклинал. Кара-Кула каан По следу серой кобылицы [помчался], Губы и зубы крепко сжал, Твердое решение принял, 1320 За луку седла ухватился, Его глаза кровью налились, Темно-серого по голове и глазам [плетью] ударил, Еще быстрее помчался, Еще страшнее поклялся: 1325 «На земле семь преград, Пригоню к ним тебя,— говорит,— На Алтае шесть препятствий, Загоню к ним тебя,— говорит. У подножия железной горы, 1330 Посередине белой, как хлопок, степи, Под железным тополем Два одинаковых ядовитых желтых змея есть. Если они тебя не проглотят, кровь твою не выпьют, я буду не я»,—сказал. Славная серая кобылица 1335 В белой, как хлопок, степи, которую глазом окинешь, Легла и повалялась, В серебряной степи, которую глазом не окинешь, Вскочила и встряхнулась. Фыркнула — и раскаленный камень[232] из ноздрей выскочил: 1340 Жгучий мороз ударил, Поверхность Алтая [от него] растрескалась, Железный тополь с треском раскололся, Два одинаковых прожорливых змея, Свернувшись, заснули. 1345 Когда ядовитые желтые змеи Лежали и спали, Славная серая кобылица Мимо них с звонким топотом Рысью проскакала. 1350 Два одинаковых змея Ничего не заметили. После этого, Много ли, мало ли времени прошло, С громким криком, 1355 С ревом на разные лады, Верхом на темно-сером коне Кара-Кула каан, Держа лук [в руке], Белой саблей размахивая, 1360 Темно-серого вовсю погоняя, Передними полами уши коня закрыв, Задними полами круп коня закрыв, В эту землю прибыл. «Ээй-ээй, мои змеи, 1365 Всем известные обжоры, Серую кобылицу поймали ль, проглотили ль, Мои друзья?» — сказал. Эти два одинаковых ядовитых желтых змея Друг с другом бранясь: 1370 «Ты [пропустил]!» — «Ты [просмотрел]!» — По следу серой кобылицы пошли. «Глаза ваши ослепли, что ли? Своего ума лишились вы, что ли?» — Кара-Кула каан 1375 Так гневно ругался, Только след серой кобылицы видя, по следу Еще быстрее помчался. «Ээй-ээй, негодница,— сказал,— На земле семь преград, 1380 Две из них ты прошла — Съешь ты мясо своего отца![233] Прославленная кобылица! У подножия черных каменных россыпей, У подножия синей горы. 1385 Есть семь серых кабанов. Если тебя к ним не пригоню и не заставлю их тебя убить, я буду не я»,— Стал он клясться. Клыкастая серая кобылица, На широкий луг прибежав, 1390 Легла и повалялась, На зеленом лугу вскочила и встряхнулась — В долине бело-серый туман закипел, На вершине горы красный туман забурлил. До брюха коня снег выпал,— 1395 Большая беда случилась. Подул ветер, валежник переворачивая, Ударил мороз, стоящие деревья ломая. Семь одинаковых черных скал С треском [от мороза] раскололись. 1400 Семь одинаковых серых кабанов, Друг на друга головы положив, заснули. Славная серая кобылица Мимо них С звонким топотом рысью проскочила. 1405 Семь одинаковых кабанов Ничего не заметили. С золотой зарей пришло солнце, Поверхность Алтая согрелась. После этого 1410 Топот коня послышался — Верхом на темно-сером коне Кара-Кула каан [прибыл]. Конь под ним половину своей силы в беге потерял, Сам скачущий [каан] от гнева не помнит себя. 1415 Прибыл, чтобы добиться своего. «Всем известны ваши имена, мои кабаны, Всем известны ваши проделки, мои обжоры, Серую кобылицу поймали ль, проглотили ль, Мои сыновья?» — спросил. 1420 Семь этих серых кабанов, Говоря друг другу: «Ты [пропустил]!» — «Ты [просмотрел]!» — Между собой подрались, По оставшемуся следу За серой кобылицей 1425 Теперь отправились. «Не увидели кобылицу, которую надо было увидеть, Не съели кобылицу, Которую надо было съесть»,— Так ворча и бранясь, 1430 Кара-Кула еще больше распалялся, Еще крепче стал клясться: «На земле семь преград, На Алтае шесть препятствий, Три из них проскочила, проклятая! 1435 У подножия синей горы, Посередине белой, как хлопок, степи Два черных паршивых верблюда есть. Если я не заставлю их съесть [тебя], кровь [твою] выпить,— Я буду не я,— сказал.— 1440 Паршивые мои верблюды, лучшие мои друзья Красные глаза твои выколют, Тонкие, как волос, ноги переломают»,— Так теперь он клялся. Серая кобылица 1445 В голой степи, которую глазом окинешь, Легла и повалялась, В желтой степи, которую глазом не окинешь, Вскочила и встряхнулась: В долине бело-серый туман, 1450 На вершине горы красный туман закипел, Крепкий мороз ударил — Нельзя и руку высунуть, Поверхность Алтая от мороза растрескалась. У паршивых верблюдов 1455 Парша зачесалась. Когда они стали [о дерево] чесаться, Серая кобылица мимо них С звонким топотом рысью пробежала. Два одинаковых моих верблюда 1460 Ничего не заметили. Много ли, мало ли времени прошло, Когда лик луны показался, Когда солнце тепло послало, Громкий крик раздался, 1465 На разные лады рев послышался. На темно-сером коне верхом Кара-Кула каан С луком за спиной, Белой саблей размахивая, прибыл. 1470 «Паршивые мои верблюды, Лучшие мои друзья, Серую кобылицу поймали ль, проглотили ль? Так теперь говоря, примчался. Услышав это, два верблюда Друг с другом поссорились- 1475 «Ты чесался!»-«Ты не видел!» По следу серой кобылицы идя, Не зная что делать, удивлялись. [Кара-Кула заворчал:] «Глаза ваши ослепли, 1480 Своего ума вы лишились. На Алтае шесть препятствий — Большинство их проскочила. На земле семь преград — Половину уже проскочила. 1485 Если я не заставлю Двух одинаковых Черных медведей-самцов, Живущих у подножия черной горы, На берегу черного моря, 1490 Съесть негодницу и выпить ее кровь,— Я буду не я,— поклялся.— Тонкие, как волос, ноги ее Медведи-самцы переломают,— сказал,— Красную кровь ее 1495 Два медведя выпьют»,— сказал. Серая кобылица, услышав это, У подножия черной горы Легла и повалялась, Вскочила и встряхнулась — 1500 До брюха коня снег выпал — Большая беда случилась, Славный мороз ударил. Валежник перевернулся, Стоящие деревья растрескались. 1505 Два моих одинаковых Черных медведя-самца Легли и заснули. Когда в берлоге они лежали, Серая кобылица мимо них 1510 С звонким топотом рысью пробежала. Два медведя-самца Ничего не заметили. После этого Серая кобылица 1515 Земли Маадай-Кара достигла. Когда темно-серый конь Кара-Кула каана, фыркая, А сам каан, крича, Приблизились к подножию черной горы, 1520 Два одинаковых Черных моих медведя Потягивались после сна. «Прославленные мои друзья, Знаменитые мои медведи, 1525 На земле властвующие воители, На пути являющиеся препятствиями, Серую кобылицу поймали ль, проглотили ль, Друзья мои?» — спросил. 1580 Когда два одинаковых медведя-самца, Ссорясь: «Ты [пропустил]!» — «Ты [просмотрел]!» — Друг с другом заспорили, Кара-Кула, ворча и проклиная их, Мимо проехал. Конь под ним, оказывается, устал, 1535 Сам скачущий, оказывается, изнемог. Шерсть коня сквозь потник, оказывается, прошла, Волосы каана сквозь шапку, оказывается, проросли. Темно-серый его Богатырский конь 1540 Теперь отощал, Острые копыта затупились, На боку так кости выступали, что ведро можно повесить. В впадинах глаз Вороны гнездо могут свить, 1545 В крючке седельной луки[234] Сороки гнездо могут свить. Поверхность земли семь раз объехав, Сильный конь его устал. Поверхность Алтая шесть раз объехав, 1550 Сам он, крепкий, изнемог. В последний раз он поклялся: «На Алтае шесть препятствий — Большинство их проскочила, На земле семь преград — 1555 Большинство их прошла,— сказал.— Последние мои препятствия [остались]: Семь черных волков — хозяев земли впереди, Если их не заставлю съесть [тебя],— я буду не я. Девять черных воронов — хозяев Алтая впереди, 1560 Если их не заставлю съесть [тебя], выпить кровь [твою], — Я буду не я,— клялся.— Красные глаза твои девять воронов выклюют, Красную кровь твою семь волков выпьют»,—сказал. А серая кобылица, 1565 На землю Маадай-Кара прибыв, Своей земли достигнув, В густые заросли кустарника, семьдесят логов покрывающего, Прямо в середину прыгнула. С кровавыми глазами Кара-Кула 1570 Семь дней искал ее — не нашел. След, откуда пришла, имеется, Куда ушла — следа не видно. Голова зайца не пролезет— Такие густые заросли были, 1575 Змея ползучая не проползет — Такие густые заросли стояли. Кара-Кула каан теперь Приехал к семи черным волкам И приказал: 1580 «В этих зарослях серая кобылица есть, Чтобы и семи дней не прошло—съешьте ее». Приехал к девяти черным воронам И стал их просить о том же. Ворону, который выклюет глаза серой кобылице, 1585 Обещал дать глаза ста кобылиц. Волку, который шею перегрызет серой кобылице, Поклялся дать живыми Сто кобылиц. Семь черных волков сказали: «Ладно». 1590 И семи дней не пройдет — Съесть ее обещали. Девять черных воронов согласились, Девять дней не пройдет, Глаза ее выклевать обещали. 1595 Кар а-Кула каан, Повернув назад, поехал, В свою землю направился. «Негодницу, наверное, съедят»,— Так говоря, возвращался. 1600 Серая кобылица вслед ему плюнула и сказала: «Через семьдесят гор ты меня гнал, Через семьдесят рек преследовал,— Если ты такой герой, Подожди,— сказала,— 1605 Какой ты прыткий, я посмотрю, Когда помощь ко мне придет со стороны. Шкур семи одинаковых черных волков На шубу с рукавами хватит ли? Перьев девяти одинаковых черных воронов 1610 На одну подушку хватит ли?» — Так сказала и в зарослях осталась. Когда Кара-Кула возвращался, Шерсть его коня сквозь потник проросла, На полдороге конь устал. 1615 Волосы каана сквозь шапку проросли. На полпути сам каан устал. Супруга кровавоглазого Кара-Кула каана — Эрлик-бия любимая черная дочь 1620 Абрам-Моос Кара-Таади — Мужа своего На полдороге встретила. На телеге, украшенной золотом и серебром, С тридцатью двумя колесами, 1625 До своей земли, до своего жилища На черном быке Вместе с конем его довезла. Когда он приехал домой, Сало жирных кобылиц 1630 [Перед ним] в корытах поставили, Хвосты жирных валухов дали ему сосать, Людскую кровь, сквозь решето пропустив, выпить дали, Конскую кровь, в чашке остудив, выпить дали, Много мяса с холки дали поесть. 1635 Без ножа сало сосущий, Без плетки на иноходце ездящий Кара-Кула каан Половину белого скота Маадай-Кара Сожрал, 1640 На своей земле теперь он жил. Конь его насытился, Став в десять раз жирнее, чем раньше. Сам каан насытился, Став в два раза толще, чем прежде. 1645 Людей Маадай-Кара В железную тюрьму заточил, Белый скот его За железную изгородь загнал. Шестьдесят каанов Алтая 1650 Пригнал и рабами сделал. Семьдесят каанов земли Поработил и властвовать над ними стал. Сам Маадай-Кара богатырь Тоже стал его рабом. 1655 После этого Четырехухая, с четырьмя косичками в гриве серая кобылица Четырехухой, четырехрогой, Четырехлетней синей коровой обернулась. Придя к основанию 1660 Стоствольного железного тополя, Громко замычала. Когда семьдесят раз промычала, Семь раз проревела, С вершины девятигранной черной горы 1665 Хозяйка Алтая, почтенная старуха, спустилась, У нее нет одежды, покрывающей колени,— ничего не носит. Нет пищи, чтобы положить на язык,— ничего не имеет. В левой руке — красномедный посох В правой руке — желтомедный посох. 1670 К семидесяти годам приблизилась, От старости на землю опирается, За шестьдесят лет перевалила, Зубы-клыки искрошились. На своем Алтае живя, 1675 Пищу себе находила, оказывается. Со словами «Я — хозяйка земли Алтая» Она бродила, оказывается. Увидев синюю корову, Почтенная старуха обрадовалась, 1680 Голову и глаза синей коровы Погладила, поласкала: «От [угнанного] скота оставшаяся единственная cкотина, Наверно, молочная ты, От [всех] коров оставшаяся единственная корова, 1685 Наверно, хорошей породы ты». Глядя на нее, сидела. Красивоглазая синяя корова моя, Под нависшей скалой спрятавшись, Теперь отелилась, 1690 Синего теленка — бычка принесла. Четырехухим, четырехрогим Синим теленком он оказался. Чтобы густое молоко доить, [Старуха] из бересты ведро сделала. 1695 Из плоского камня чашу выдолбив, Творожок[235] стала варить. Из коры шалаш построив. На одном месте стала жить. Питаясь молоком синей коровы, 1700 Сытой и радостной была, Присматривая за синей коровой, жила. «На земле Маадай-Кара Неужели не осталось хотя бы ребенка? Неужели не осталось хотя бы бродяги? 1705 Хотя бы [один] человек, оставшийся от народа, был здесь»,— Жалуясь на судьбу, [старуха] сидела. Когда она так жаловалась, Рев мальчика-богатыря, На вершине черной горы [лежащего], 1710 Хозяйка Алтая, почтенная женщина, Правым ухом услыхала, В левом ухе крик его отозвался. «Ээй-ээй,— говорит,— Что же это такое?» — сказала. 1715 На красномедный посох опираясь, На вершину черной горы, Три раза в пути отдыхая, поднялась. «Не крик ли это плохой птицы, Которая ночью кричит? 1720 Не крик ли это малолетнего ребенка, Который плачет днем? Пойду туда и посмотрю»,— сказав, Целых семь дней шагала. Когда пришла и посмотрела: 1725 На высокой горе Под четырьмя березами Мальчик-богатырь спал. Чтобы сок четырех берез В рот ему попадал, 1730 Дугообразную трубку, оказывается, приделали. Сок четырех берез весь вытек, Дугообразная трубка От рта малолетнего мальчика [в сторону] отошла. Молоко матери 1735 В шестидесятисаженную кишку [нацедив], На ветке березы Подвесив, привязали, оказывается. В тридцатисаженной части [кишки] [молоко] осталось. Когда привязанная соска 1740 Совсем затвердела, Мой мальчик-богатырь, семь дней [голодным] пролежав, Теперь, оказывается, заплакал. На длинную большую ложбину похожей Люлька [его], оказывается, была, 1745 На стоящий поперек ее маленький холм похожей Подушка [его], оказывается, была. Мой мальчик-богатырь так лежал. Зад его весь серебряный, Грудь его вся золотая. 1750 Увидев его, почтенная старуха, Отвернувшись, всплакнула, Взглянув на него, засмеялась. «Моей души ты разум,—сказала,— Моих глаз ты свет[236],— сказала.— 1755 Единственный, ненаглядный мой мальчик, Мать свою Алтын-Таргу Будешь теперь кормить. Маадай-Кара, твой отец, Сыном тебя назовет, мой мальчик. 1760 Клыкастый темно-серый [конь] Голову на гриву положит, Имеющий большой палец[237] Кара-Кула Голову на рукав положит, мое дитя»,— сказала. Неокрепшего мальчика 1765 Вместе с люлькой схватила, В шестидесятисаженной кишке Оставшееся молоко взяла. Эту кишку с молоком На локоть накрутила. 1770 В люльке лежащего мальчика-богатыря Взяла на руки и к себе прижала. Когда стала спускаться С вершины черной горы, Крупный дождь стал накрапывать, 1775 Сильный ветер подул. От этого ветра Старуха моя упала, На плоском камне поскользнувшись, Прямо вниз покатилась. 1780 То помнит себя, то — нет, То приходит в себя, то — нет. Так семь дней перевертывалась. Когда, придя в себя, посмотрела: С черной горы скатившись, 1785 У подножия ее остановилась, оказывается. В золотой люльке запеленатого Мальчика-богатыря не было, Только кишка с молоком На локте ее осталась. 1790 «Свет моих глаз,— С болью и горечью крикнула,— Разум моей души!»,— На разные лады запричитала. Когда, назад оглянувшись, заплакала, 1795 Из одного глаза кровь потекла. Когда, вперед повернувшись, запричитала, Из другого глаза слезы полились. Когда, придя в себя, посмотрела: Глаз, из которого кровь пошла, 1800 Оказывается, оцарапан, Глаз, из которого слезы полились, Оказывается, остался цел. «Чем моему мальчику, лежащему в люльке, исчезнуть, Лучше б я сама умерла»,— так говоря, плакала. 1805 «Стойте-подождите, старая, О чем же вы плачете?» — Сзади раздался громкий смех. Совсем голый — в чем мать родила — Двухлетний мальчик 1810 За ее спиной стоял. В левой его ладони зажат Девятигранный черный камень, В правой ладони держит Семигранный серый камень. 1815 Из шкур семидесяти быков [сделанных] пеленок нет, Из шкур шестидесяти быков [сделанных] подстилок нет, Из шкур выдр сделанной Мягкой постели его нигде не видно, Чистых соболей, 1820 Что служили золотой подушкой, тоже не видно, Каким родился — таким и был. К мальчику-богатырю подбежав, на руки его взяв, К шалашу из коры [старуха его] принесла. Творожок из молока синей коровы 1825 Перед дорогим мальчиком поставила, Дитя свое стала кормить. Пищу вкушая, [мальчик] сказал: «Ээй-ээй, старая моя, Как красивы птички, 1830 Которые перелетают С ветки на ветку железного тополя! Чтобы их, негодниц, стрелять, Сделайте мне лук и стрелы, Старая моя»,—сказал. 1835 Старуха тут вскочила, Из ребра лук сделала, Из камышинок стрелы сделала, Мальчику своему подала. Вверх взлетающих птиц 1840 Он стреляет, вверх не пуская, Вниз летящих птиц Стреляет, вниз не пуская. Лунокрылые соколы Без крыльев падают, 1845 Лунокрылые беркуты С перебитыми крыльями падают,— так теперь стало. Старуха моя сидела, смотрела и говорила: «Цели своей ты достигнешь, За чем погонишься — поймаешь. 1850 Клыкастый темно-серый Свою голову на гриву положит,— сказала,— Имеющий большой палец Кара-Кула Свою голову на рукав положит»,— сказала. Услыхав это, мой мальчик-богатырь 1855 Ничего не понял. На серый косогор Бодюты[238], Вверх шагая, поднялся. Семьдесят одинаковых серых зайцев Рядышком траву ели. 1860 Как крикнул он «уй», Все в один ряд встали. Одной-единственной стрелой-камышинкой Выстрелив, всех подряд убил. Семьдесят серых зайцев мальчик-богатырь 1865 За ноги связал И [домой] приволок. «Бульон из зайчатины жирный»,— сказала [старуха!. Всю ночь до утра варила, Костным мозгом, почками 1870 Мальчика-богатыря кормила. Семьдесят серых зайцев [мальчик] Зa семь дней всех съел После этого мой мальчик-богатырь На черный косогор Кодюты[239], 1875 Вверх шагая, поднялся. Девяносто пестрых маралух [Здесь] ходили, паслись. Когда крикнул он «ай», Все в ряд они встали. 1880 Лук-ребро он натянул, Стрелу-камышинку пустил, Сердца девяноста маралух Пронзив, [стрела] их уложила. Девяносто пестрых маралух 1885 За ноги связав, [Мальчик домой] приволок. Старуха моя теперь, радуясь, Костным мозгом, печенкой Мальчика-богатыря кормила. 1890 «Мясо маралух вкусно»,— говоря, Днем и ночью варила. Девяносто пестрых маралух [мальчик] За девять дней всех съел. Много ли, мало ли времени прошло, 1895 Страшные голоса раздались. Хозяева земли — семь волков, Рядом сев, завыли, Хозяева Алтая—девять воронов В небе заклекотали. 1900 «Пойдем, синюю корову сначала съедим, Затем синего теленка съедим, Потом неокрепшего Мальчика съедим, После этого и старуху съедим,— сказали. 1905 «На землю Кара-Кула Обещанного им просить пойдем. На земле черноликого каана Больше того съедим: За то, что съедим синюю корову, 1910 Сто кобылиц нам даст. За то, что съедим синего теленка. Сто яков получим, За то, что съедим старуху, Сто молодок мы съедим, 1915 За неокрепшего мальчика Сто богатырей нам съесть дадут», Там семь волков выли. А девять воронов говорил: «За то, что выклюем им глаза, 1920 Целое озеро слез [на земле каана] выпьем, За то, что выпьем их кровь, Кровью [других] нас напоят». Услыхав это, моя старуха, Зная, что не отделается 1925 От семи черных волков, От девяти черных воронов, сказала: «Если нечистые силы хотят есть, Синюю корову пусть едят, Если негодные хотят есть, 1930 Синего теленка пусть едят»,— сказала. Когда темная ночь наступила, Когда десять тысяч звезд высыпало, Неокрепшего мальчика своего обняв, Моя старуха 1935 Вошла в юрту-шалаш из коры, Легла и заснула. Синяя корова сказала: «Если семь волков хотят есть,— Старуху пусть едят, 1940 Если девять воронов хотят есть,— Неокрепшего мальчика пусть расклюют»,— Так она сказала, Синего теленка обняв, Под нависшей скалой спряталась. 1945 Там легла и заснула. Еще не окрепший мальчик Из-под шубы старухи Ползком вылез. Десять тысяч звезд высыпало, 1950 Середина ночи наступила, оказывается. «В середине непроходимых зарослей, Покрывающих семьдесят логов, Есть круглый бугор с засадой — Я, кажется, видел. 1955 Если пойти туда и семь черных волков В засаде подождать,— что из этого выйдет?» — Так он сказал. Взял лук, сделанный из ребра, Взял стрелу, сделанную из камышинки. 1960 Направился по краю кустарников, Пополз в густых зарослях. Когда [полз] по травам И по листьям, Шелеста-шума 1965 Даже мышь не услышала, Как он ночью прошел, Лисичка хитрая не заметила. В густом кустарнике, через который и заяц не пройдет, Рук и ног не поранил. 1970 Густые заросли пройдя, На вершину круглого бугорка с засадой Без передышки поднялся. Когда вершины достигнув, посмотрел: Ночь чуть-чуть за середину перевалила, оказывается. 1975 Чем ближе к утру, тем чернее [ночь]. Ушей коня не увидишь — Безлунная темная ночь, оказывается. Вокруг посмотрел — Ничего не увидел, 1980 Стал прислушиваться — Никакого шума не слышно. Он травы надергал, Под себя подстелил, Мох с земли он снял, 1985 Под голову положил. Мой мальчик-богатырь лег, Чуть-чуть подремал. Подремав, [проснулся], Снова [вокруг] посмотрел — 1990 Самая темень предутренняя наступила, оказывается. У вершины семи гор Синие звезды показались. «Что это за звезды?» — подумал, Стал считать их по пальцам, 1995 Этих синих звезд Было немногим больше. Чем пальцев на его руках. «Я ни разу не видел, Чтобы под утро такие звезды бывали»,— 2000 Думая так, сидел и ждал. Когда снова взглянул, Семь этих черных гор из стороны в сторону закачались. Когда посмотрел, думая,— «что это за горы?», Семь черных волков шли к нему. 2005 Слюни их, словно реки, текли, Дуновение от них, словно ветер, шло, Сами они с гору были, На клыках кости шестидесяти коней засохли, На зубах головы семидесяти мужей засохли. 2010 Семь этих черных волков Были преградами на поверхности Алтая, Зверей, пожирнее выбирая, съедали, Лохматую шерсть имели. То, что синими звездами казалось,— 2015 Волчьими глазами было, оказывается. Пока рядом шедшие семь волков Семь долин не перешли, он сидел и смотрел. Пока не дошли К подножию семи гор,— ожидал. 2020 «Не я вас поражу — Кровавая стрела пусть поразит, Не я вас ударю — Стрела, сделанная из камышинки, пусть ударит»[240],— такое заклинанье произнес. Семи этим черным волкам 2025 В голые подмышки целясь, Свой лук, сделанный из ребра, натянул, [Лук] согнув, [тетиву] натянув, Стрелу из камышинки пустил. На кончике стрелы огонь появился, 2030 С большого пальца искры брызнули, От выстрела земля задрожала, Поверхность Алтая вздрогнула, Лук, сделанный из ребра, с треском Прямо посередине сломался. 2035 Стрела, сделанная из камышинки, полетела. Семи черным волкам Голые подмышки пронзила, Семь черных гор прострелив, Насквозь пролетела, 2040 Сквозь семь слоев земли прошла. Упала в ядовитое желтое море, землю держащее, [От горячей стрелы] оно до дна выкипело. «О горе!» — воскликнули Семь кровожадных волков, 2045 Челюсти свои сжали, Головы друг на друга положили, пали. Кости их, подобно каменным россыпям, Рядом легли, Их красная ядовитая кровь 2050 По логам бурливо потекла — они сдохли. В небе девять воронов Пуще прежнего заклекотали, Словно черные тучи, Туда и сюда летали. 2055 Острыми, словно алмаз, когтями щелкают. Дыханье их, словно ветер, гудит, Лунокрылые вороны-негодяи, Привыкшие глаза коней И глаза мужей 2060 Выклевывать, [сказали]: «Почему семь волков завизжали? Рысью бегущую серую кобылицу, Наверное, увидели, поймали. Глаза ее выклевать надо». 2065 Услыхав это, мой мальчик-богатырь Землю вокруг себя обшарил, Ничего не попалось под руку. Когда он родился, В руке его был зажат 2070 Девятислойный черный камень. Один слой от него щелчком отделив, Маленький обломок камня Мальчик-богатырь стал заговаривать: «Левой моей рукой брошенный [камень] 2075 Пусть удивленье вызовет, Правой рукой брошенный камень Далеко пусть улетит, Девяти черным воронам Головы до мозга пусть пробьет»,— 2080 Такой заговор произнес. На дно трех небес, Три раза размахнувшись, [камень] кинул. Камень с сильным треском Из руки вырвался, 2085 Вмиг с резким звуком До неба долетел. [Камень], брошенный мальчиком-богатырем, Пролетел мимо синих облаков, Пролетел сквозь белые облака, 2090 Девяти черным воронам Круглые головы пробил, Головы с мозгом От шеи оторвав, К земле, находящейся на расстоянии семидесяти лет [пути], 2095 Вертясь в воздухе, полетел. В каменную юрту Талбан-каана, Живущего за девяноста высокими горами, Прямо через дымоход упал, Дно бронзовой чаши, 2100 В которой мясо быка варилось, пробил, В подземное ядовитое желтое море ушел — Море [от него] выкипело. За семьюдесятью долинами [живущие] Богатыри, в шубах, расшитых золотом, 2105 Не зная, что сказать, удивились: «Из земли какого каана Прилетел этот камень?» — сказали. Девять черных воронов, Перевертываясь в воздухе, на землю упали, 2110 Круглые их головы в другую долину упали, Так они смерть нашли. После этого Мой мальчик-богатырь Семь черных волков 2115 За ноги связал, Девять черных воронов За крылья связал. Из-за семи долин, Из густых зарослей 2120 Пока их волок, Утро-рассвет наступил. Желтое солнце из страны Сарыйман[241], сияя, показалось. Когда [мальчик-богатырь] прислушался, [до него донеслось] 2125 Причитанье старухи, Оно во многих долинах было слышно, В безлюдных местах эхом отдавалось: «Ненаглядного моего единственного сына Семь волков съели, — говорит, — 2130 На Алтае под луной и под солнцем Нет мне жизни теперь,— говорит, — Если есть захотелось негодным, Синюю корову съели бы, Если есть захотелось нечистым, 2135 Синего теленка съели бы. Свет глаз моих съели, Разум души моей съели, Моего ненаглядного единственного сына На глазах моих, оказывается, унесли, 2140 А я не заметила»,— Так, причитая и плача, сидела. Жалобные крики ее Лога и долины наполнили. Услыхав это, мой мальчик-богатырь 2145 Звонко и протяжно запел — Пальцами на дудке заиграл, Весело протяжно запел — Большим пальцем на дудке заиграл: «[Шкур] семи одинаковых черных волков Хватит ли на шубу с рукавами? 2150 [Перьев] девяти черных воронов Хватит ли на одну подушку?» — «Ой, сынок, что ты сказал?»—с этими словами Хозяйка Алтая из дверей выбежала. Увидев мальчика с добычей, почтенная 2155 Седой головой покачала. Из шкур семи волков, властвовавших IIIубу с рукавами сшила, Из перьев девяти воронов - хозяев Алтая Одну подушку сделала. 2160 Мальчика теперь стала ласкать. «Выкормившего тебя отца Отцом назовешь, дитя мое, Ласкавшую тебя мать Привезешь сюда, мои сынок. 2165 Клыкастый темно-серый Голову на гриву положит, — сказала,— Имеющий большой палец Кара-Кула Голову на рукав положит, сынок»,— Так говоря, сидела. 2170 Услышав это, мой мальчик-богатырь В тот же миг спросил: «Ээй-ээй, моя старушка, Теперь у меня к вам вопрос есть: "Темно-серый голову на гриву положит",— сказали,— 2175 Каких слов это пуговица? „Кара-Кула голову на рукав положит",— сказали,— Каких слов это угол?[242] Ээй-ээй, [что же это] я — Без коня пешим ходить создан, что ли? 2180 Без отца одиноким Сурасом[243] быть создан, что ли?» Старуха моя в ответ сказала: «Дорогое мое дитя, Все тебе расскажу; 2185 У тебя есть отец Маадай-Кара, У тебя есть мать Алтын-Тарга. Ээй-ээй, мой сынок, Кара-Кула каан Над всей землей властвует, 2190 Семьдесят каанов в руках держит. Над всем Алтаем властвует, Пот народа пьет. Конь под ним воды не боится, Сам, негодный, войны не боится. 2195 Когда конь [твоего отца] состарился, Скот отца твоего он угнал, Когда [сам] муж состарился, Народ его к себе заставил перекочевать. Ты — сын Маадай-Кара, 2200 Должен отомстить за отца. Драгоценным конем под тобой Хлопковогривый темно-сивый будет, Из имеющих большой палец ты сам — Когюдей-Мергеном зваться будешь. 2205 Темно-сивый конь, на котором будешь ездить, От духа воды родился. Ты сам, Когюдей-Мерген, на свете живущий, От духа горы зачат». Услышав это, Коподей-Мерген 2210 Взад и вперед стал ходить. Ладонью ладонь стал потирать. «Выкормившего меня отца Раздвоенную бороду погладить бы, Ласкавшей меня матери 2215 Глаза увидать бы. Где мой конь? Хочу сесть на него, Где его (Кара-Кула) земля? Хочу поехать туда. Чем будут говорить, что я не поехал, Пусть лучше скажут, что ездил, 2220 Чем будут говорить, что я струсил, Пусть лучше скажут, что погиб. Разве есть скот, который траву не ест? Разве есть муж, который не умирает, не уходит? Землю и стойбище [Кара-Кула] посмотрю»,— 2225 Так он стал говорить. Услыхав это, моя старуха. В ответ так сказала: «Кара-Кула каан Черного народа[244] кровь сосет, 2230 Его супруга Кара-Таади — Эрлик-бия любимая дочь — Знает все, что происходит в подземном мире, Знает, кто когда умрет, Знает, кто сколько проживет. 2235 Сам Кара-Кула каан Не имеет крови, которая вытекла бы алея, Не имеет души, которая прервалась бы, Крепкое стойбище его опасно, сынок, Вражеское стойбище его неприступно, сынок. 2240 То, что делает каан,— жестоко, То, что делает бий,— беспощадно,— так учила.— Стой-подожди, мой сынок, Все, что будешь делать, делай с умом. Зрелости ты еще не достиг, 2245 Хрящи твои еще не окрепли. Ээй-ээй, мой сынок, Если поедешь—дорогу найдешь, Если смирным будешь — по голове погладят. Если поскачешь — земли объедешь, 2250 Если ласковым будешь — по голове будут гладить. И под. силачом земля скользкой бывает, И для волка самострел найдется. Не норови, сынок, Скот большого каана захватить, 2255 Подобный белому туману скот у тебя есть — Загнан за железную изгородь, Светлоликий народ у тебя есть — Заточен в железную тюрьму. Ээй-ээй, мое дитя, 2260 Мать и отец твои в плену, Стой-подожди, мой сынок, Отец и мать твои в кабале. Там, где сноровка нужна,—прояви ее, мой сын, Гору Сюмер-Улом[245] тогда поднимешь, 2265 Там, где выход нужен,— ищи его, Народ тебя тогда прославит».— Так своего мальчика-богатыря Моя старуха учила.— «Маадай-Кара богатыря 2270 Ненаглядный единственный сын, [слушай]: Перевалы семидесяти гор Будут высоки, дитя. Броды семидесяти рек Будут глубоки, сынок. 2275 Сытый твой конь будет уставать, Но устремляйся вперед,—сказала,— Бодрый, ты сам измучишься, Но назад не отступай»,—сказала. Много ли, мало ли времени прошло, 2280 Из-под земли Быстроногий саврасый жеребец Телегу [с грузом] вывез. К вывезенной быстроногим саврасым жеребцом Той телеге 2285 Она подошла и покрывало откинула, С шестьюдесятью двумя [большими] пуговицами Широкие штаны взяла, Мальчику-богатырю подала. [Мальчик] схватил их и надел, 2290 Нигде складок нет, Нигде не топорщатся, Точно впору были. С сияющими, как семьдесят два солнца, Серебряными пуговицами 2295 Солнечную рубаху подала. Схватил и надел, Не была она длинной, Не была короткой, Как раз впору пришлась. 2300 Шапку с луноподобной звездой. Украшенную золотом и бронзой, Схватил и надел, Как раз впору она была. С каблуком в шестьдесят восемь слоев 2305 Золотые сапоги подала. Когда схватил их и надел. Точно впору они ему были. С солнцеподобной звездой Бронзово-золотой пояс подала. 2310 Схватил его и опоясался. Пояс как раз оказался. С шестьюдесятью восемью петлями Шубу, расшитую золотом и бронзой, подала, Когда взял и надел, ему в самый раз оказалась. 2315 С девяносто девятью пуговицами Кожаный панцирь подала, Когда взял и надел. Точно впору он был. Шестидесятисаженную белую саблю 2320 Взяла и подала. Схватил и нацепил ее. Нетупеюшую синюю пику Теперь взяла и дала, Схватил и [к седлу] привязал. 2325 С шестьюдесятью двумя зарубками Белый лук дала, Взял и на себя нацепил. С семьюдесятью двумя зарубками Железный лук подала, 2330 Взял и на себя навьючил. С девяноста двумя крылышками Кровавую стрелу дала,. Взял и [в колчан] вложил. Чтобы шейное сухожилие кезера сдавить, 2335 Бронзовые рукавицы дала, Чтобы шею алыпа сдавить, Золотые рукавицы дала, Взял их и в свой карман Когюдей-Мерген положил. 2340 «Оой-оой, мой сынок, Посмотри туда, мое дитя»,— сказала. Когда он обернулся и посмотрел: Хлопковогривый темно-сивый Драгоценный конь пасся. 2345 Четырехухий, хлопковогривый Темно-сивый конь — его, оказывается. Два уха небо бороздят, Два уха землю бороздят — Такой конь пасся. 2350 У негодника Хвост в девяносто две пряди Ниже щеток вырос, Грива в семьдесят косичек Ниже колен, оказывается. 2355 Два одинаковых уха-ножниц На небе бело-синие облака Туда и сюда разгоняют, Два одинаковых черных глаза, Похожих на месяц при затмении, 2360 В разные стороны косятся, Четыре подкованных копыта, Как зеркальные камни четырех гор, Сверкают. С макушки до хвоста вся спина блестит, 2365 Как черный бархат, Он [весь] сверкает. Грива и хвост подобны пламени, Хребет подобен золоту. Клыкастый драгоценный конь 2370 С той стороны, где садятся, луноподобное тавро имеет, С той стороны, где плетью бьют, солнцеподобное тавро имеет. Таким он был, драгоценный [конь]. Если в дальний путь отправится — не изнурится, Если высокую гору перевалит—не устанет. 2375 Был он очень красивым, Был он плотным и сытым, Словно нарисованный был, драгоценный, Чуткий и настороженный стоял. Хлопковый потник накинут, 2380 Золотым седлом заседлан. Узда и подхвостник крепкие были: В течение трех поколений не порвутся. Седло и узда надежные были: В течение двух поколений не износятся. 2385 На голове коня — С шестьюдесятью двумя изображениями золотая узда. Шестьдесят подпруг на нем не лопнут При спуске в подземную страну, Сорок подпруг на нем не порвутся 2390 При подъеме в верхний мир. Сплетенный из ремней двойной подхвостник Под хвостом продет, Тремя кольцами соединенный [ременный] нагрудник [Вокруг груди] натянут. 2395 Из шкур девяноста быков сплетенная Плетка с тридцатью хвостами, с золотой рукоятью За луку седла заткнута, Девяностосаженный из черного волоса Аркан [к седлу] приторочен, 2400 С тремя кольцами железные путы К луке седла приторочены, Шестидесятисаженный золотой чембур [По земле] тянется, Тридцатисаженные поводья 2405 За луку седла закинуты. К хлопковогривому темно-сивому [коню] Когюдей-Мерген подошел. «Из всего скота лучшая скотина»,— сказал, Голову и глаза погладил. 2410 Сто жердей наломав, На себя он навьючил, Кожаный панцирь со ста пуговицами Поверх одежды надел. Сто мешков песку насыпал, 2415 На темно-сивого навьючил. На хорошего темно-сивого коня Вскочил и уселся. Оба золотых повода выровнял, Два одинаковых луноподобных удила подергал, 2420 Два одинаковых чугунных стремени, Наступив [на них], натянул. Когда в одну сторону повернулся, чтоб ехать, Лик луны закрылся, Когда в другую сторону обернулся, 2425 Лик солнца затмился. Когда повернул коня, чтобы направо поехать, Конь направо не двинулся, стоит, Когда повернул, чтобы налево поехать, Налево не двинулся, стоит. 2430 Необъезженный конь Головой мотает, глазами косит. Увидев это, Когюдей-Мерген Так стал ворчать: «Даже когда на торбока[246] сядешь, 2435 И то с ревом брыкается, бьется он. Что за конь Этот хлопковогривый темно-сивый?» Темно-сивый конь говорит: «Даже если девушка на коня садится, 2440 Плеткой со свистом бьет. Дорогой мой Когюдей-Мерген Каким неопытным парнем оказался!» Когюдей-Мерген теперь Хлопковогривого темно-сивого 2445 По боку, по которому не били, ударил, По боку, по которому не ударяли, вытянул. Хлопковогривый темно-сивый Заржал, как жеребенок по первому году, И начал брыкаться, 2450 Завизжал, как конь-трехлетка, И полетел вперед. По желтой степи, до конца которой сорочонок не долетает, Пустился, По голой степи, до конца которой вороненок не долетает, 2455 Полетел. Семь дней кружился, Пыль от земли до неба поднималась, С неба пыль на землю опускалась. То помнит себя [богатырь], то — нет, 2460 То приходит в себя, то — нет. Когда [конь первый] раз прыгнул — [Когюдей-Мерген] за переднюю луку ухватился, Когда во второй раз прыгнул — За заднюю луку ухватился. 2465 В течение шести дней Его конь бился. На седьмой день Мой сын-богатырь, придя в себя, осмотрелся: Хлопковую степь, которую глазом окинешь, [конь] 2470 Всю копытами изрыл, оказывается, Белую равнину, которую глазом не окинешь, Всю копытами избороздил, оказывается. Из навьюченных [Когюдей-Мергеном] ста жердей Девяносто девять жердей разлетелись, выпали, 2475 Только одна жердь осталась Как знак того, что Алтаец за спиной должен носить шестигранный лук. Из ста пуговиц кожаного панциря Девяносто девять пуговиц 2480 Оторвались и разлетелись, Только одна пуговица осталась Как знак того, что На шубе алтайца Под воротником одна-единственная пуговица должна быть. 2485 Из ста мешков с песком, навьюченных на коня, Девяносто девять лопнули, Песок высыпался. Только один мешок с песком остался Как знак того, что, 2490 Когда [алтаец] поедет на охоту Или отправится в дальнюю дорогу, Он должен возить с собой в мешке запас талкана[247]. «Конь так конь»,— Мой сын-богатырь удивлялся. 2495 «Муж так муж»,— Драгоценный конь восхищался. «До земли, находящейся на расстоянии семидесяти лет пути, За семь дней доедем,—сказали,— Скорей посмотрим на кровавоглазого каана, 2500 Властвующего над землей,— Так между собой разговаривали.— Железную изгородь надо открыть, Белый скот на свободу выпустить, Железную тюрьму надо разрушить, 2505 Народ вызволить»,— говорят. «Увезти меня — должен ты, Стрелять — мое дело, Доставить [туда]—должен ты, Бороться — мое дело»,— так говоря, 2510 Драгоценного, коня он ласкал. К старухе — хозяйке Алтая Приехав, он теперь говорит: «Дорогая мать, Моего драгоценного [коня] вырастили 2515 И заседлали, оказывается, Самого меня, мужа, вырастив, Одели и снарядили теперь. Конь не золото, чтобы не умереть,— Отца своего поеду увидеть, 2520 Муж не вечен, чтобы не умереть,— С матерью своей поеду встретиться». Почтенная старуха сказала: «Дорогое мое дитя, Свою землю не забывай. 2525 С семьюдесятью притоками синяя река — Твой источник,— сказала.— Семь высоких гор-крепостей — Твоя защита,—сказала.— На свою землю, куда должен вернуться,— 2530 Вернешься, если поездка будет благополучной, На свое стойбище, куда должен возвратиться, Возвратишься, если останешься в живых. Если встретятся старые люди, „Почтенными" их называй. 2535 Если молодые люди встретятся, Поздоровайся с ними, дитя. Подобным волку не будь — На волка самострел ставят, На свою силу надеясь, [в драку] не лезь — 2540 И под силачом земля скользкой бывает. В перестрелку [с кем попало] не рвись — Время стрелять придет, Обругать [кого попало] не норови — Время высказаться придет. 2545 Бели есть стрела, чтобы стрелять,— Стреляй, осмотревшись, Если есть слово, которое хочешь сказать,— Осторожно скажи». Славная старушка, 2550 Сказав это, добавила: «Посмотри назад, дитя мое». Когюдей-Мерген, дорогой сын, Назад оглянулся, а [когда снова] повернулся: Старуха, оказывается, исчезла. 2555 Увидев это, Когюдей-Мерген Бобровую шапку свою снял, Поклонился синей реке, Ладони свои раскрыл, Поклонился Алтаю. 2560 После этого Когюдей-Мерген На темно-сивого своего сел. В одну сторону он повернулся — Лик луны затмился, В другую сторону повернувшись, поскакал — 2565 Лик солнца закрылся. Черная, как безлунная ночь, сабля Луну собой закрыла, Темная, как бессолнечный день, пика Солнце собой затмила. 2570 Клыкастый темно-сивый Передними ногами играет, Задними ногами танцует. Зеленые травы не подминая, Легкой иноходью идет, 2575 Стебельки трав не затаптывая. Плавной рысью скачет. Над густыми травами, Над широкими листьями Быстрой иноходью идет. 2580 Там, где ударят передние копыта, Белые цветы распускаются, Там, где ступят задние копыта. Синие цветы вырастают. Как сияние, он сверкнет — 2585 Реки лишь заплещутся, Как пуля, он промелькнет — Высокие горы сотрясаются. Конь под ним танцует — Как молния мчится, 2590 Сам всадник сияет— Как пламя летит. Круглое, как луна, лицо Подобно золоту было, что ярче луны, Светлое, как солнце, лицо 2595 Подобно серебру было, что ярче солнца. С бархатными бровями, С красным, как маральник, лицом Знаменитый могучий богатырь По Алтаю скачет, 2600 Дыханье коня, как белый туман, Алтай покрыло, Лицо алыпа, как красный пожар, небо закрыло. По своему Алтаю он ехал. Топот темно-сивого коня Словно гром из синего неба, 2605 Крик Когюдей-Мергена Крику множества людей подобен. Дали Алтая проезжает — Шестьдесят гор переваливает, Многие земли проезжает — 2610 Семьдесят гор переваливает. Конь под ним месячный путь За полдня проходит, Драгоценный конь годичный путь За сутки проходит. 2615 Хлопковогривый темно-сивый Без выстойки идет, Сам богатырь Когюдей-Мерген, Забавляясь, играя, едет. Большим пальцем на дудке играет, 2620 Веселую протяжную песню поет, Средним пальцем на дудке играет, Звонкую протяжную песню поет Когда весело, протяжно запел, Хвойные деревья распустились, 2625 Когда звонко, протяжно запел На камнях цветы выросли. На летнем Алтае Вольная его песня льется, На зимнем Алтае 2630 Громкая его песня звучит. Прославленный Когюдей-Мерген [С неба] луну схватил и спустил, Между ушами коня заставил играть, Солнце схватил и спустил, 2635 На крупе коня заставил играть. О наступлении лета Когюдей-Мерген По вороту одежды узнавал, Наступление зимы парень-богатырь Спиной своей чувствовал. 2640 Владения семидесяти каанов, живущих на земле, Он проезжал, Земли шестидесяти кезеров, в глубине Алтая живущих, Он проезжал. На земле живущие семьдесят каанов, 2645 Головой качая, удивлялись, В глубине Алтая живущие шестьдесят кезеров, Не зная, что сказать, удивлялись: «Это, наверное, едет богатырь, Который может пролить красную кровь 2650 Кара-Кула каана»,— Радуясь, [на месте] остались. Семьдесят высоких гор он перевалил, Шестьдесят глубоких рек переехал. Когда так ехал, 2655 Путь ему преградила Высоко под солнцем поднявшаяся Девятигранная черная гора. На вершину черной горы Галопом он поднялся. 2660 Хлопковогривый темно-сивый, Передних ног не поднимая, Задними ногами не двигая, Как вкопанный, остановился._ Сам Когюдей-Мерген, дорогой, 2665 С коня спешился, Спереди к нему подошел. «Драгоценный мой конь, Когда я высокие горы переваливал» Ты мне луноподобными крыльями служил, 2670 Когда я бурные реки переезжал, Деревянным веслом мне был. Ты — крылья моих подмышек, Ты — неразлучный мой друг, Умрем—кости будут в одном месте, 2675 Живы будем—жизнь у нас одна. Что увидел ты, что услышал — Расскажи мне»,— стал [коня] упрашивать. Клыкастый темно-сивый конь Так ему отвечал: 2680 «Стой-подожди, Когюдей-Мерген, У подножия этой горы, На перекрестке семи дорог Два одинаковых черных богатыря стоят — Они посланники Эрлик-бия. 2685 Подземные богатыри, Не имеющие суставов кезеры, Проклятые, привыкшие убивать коней, Нечистые, повадившиеся убивать мужей. Девяносто девять коней убили, 2690 Если меня убьют — будет сто. Девяносто девять мужей убили, Если тебя убьют — будет сто. Жестокими родившиеся богатыри Этот перекресток семи дорог 2695 Уже семьдесят лет охраняют, Они — первая преграда На Алтае повелевающего, На земле все пожирающего Кара-Кула каана. 2700 Они —друзья Любимой черной дочери Эрлик-бия. Девяностопудовая чугунная колотушка у них есть, Семидесятипудовый медный лом у них есть. Кто туда проходит,—[тому] голову до мозга пробивают, 2705 В белую реку бросают, Из народа кто сюда проходит,— [Тому] голову до мозга пробивают, В реку Тойбодым бросают». Услышав это, Когюдей-Мерген 2710 Снова сел на своего коня. «Умирать так умирать,— сказал,— За тебя ни один конь не умрет, Уходить так уходить [из мира], За меня никто из мужей не погибнет». 2715 Когда темно-сивый драгоценный конь, С вершины черной горы, На задние ноги приседая, спускался, У подножия черной горы, На перекрестке семи дорог 2720 Два кезера показались. Увидев Когюдей-Мергена На хлопковогривом темно-сивом [коне], Два одинаковых этих богатыря Девяностопудовую чугунную колотушку 2725 До синего неба С грохотом подняли, Семидесятипудовый медный лом До ясного неба подняли, Между белыми облаками размахивают — 2730 На лоб коня нацеливают, Между синими облаками проносят — Ко лбу мужа приближают. Увидев это, Когюдей-Мерген, Повод натянув, 2735 Своего хлопковогривого темно-сивого осадил. Из шкур девяноста волов скрученную, С тридцатью хвостами и золотой рукоятью плеть, На крепкий локоть накрутив, Хлопковогривого темно-сивого 2740 Поднял на дыбы. Два одинаковых этих богатыря Увидели, что конь под ним, Как ветер с реки, [быстрый] был, Как нарисованный, драгоценный был. 2745 Увидели, что у самого седока На крепко сложенной спине Пятьдесят табунов могут ходить, На лопатках, подобных белому лугу, Шестьдесят отар могут пастись. 2750 Зоркие его глаза подобны синим звездам, Сам, дорогой, подобен чистому золоту. От блеска пуговиц на его одежде В глазах человека зарябит, От вида молодого богатыря 2755 Целое войско может испугаться. Луноподобные уши хлопковогривого темно-сивого Белые [облака] на синем небе Туда и сюда разгоняют. Карие глаза [коня] через перевалы 2760 Семи гор смотрят. Посмотришь на левый глаз — Он подобен солнцу, закрытому звездой[248], Посмотришь на правый глаз — Он подобен луне при затмении. 2765 Гладкий кусок стали — его копыта, Пылающего огня этот конь не боится. Пока смертный час его не наступит, Не дано умереть богатырю. [Когюдей-Мерген], крикнув, 2770 О благополучии их стал спрашивать, Плетку свою подняв[249], О здоровье их стал спрашивать: «Здравствуйте, здравствуйте, мужи, Мир вам, мир вам, алыпы 2776 На семидесятипудовый медный лом Сколько лет опираетесь? На этом перекрестке семи дорог Сколько веков стоите? Девяностопудовую чугунную колотушку 2780 Сколько лет в руках держите? Муки-болезни ведь вас не коснулись. Почему, на посохи[250] опираясь, стоите, Мои други-приятели?—спросил.— Привыкшие коней убивать 2785 Алыпы — не вы ли? Повадившиеся мужей убивать Силачи — не вы ли? Хлопковогривому темно-сивому [коню] Прямой путь откроется ли? 2790 Или здесь он будет зарыт? Молодому богатырю Когюдей-Мергену Еще пожить придется ли? Или он должен погибнуть, мои други-приятели? Жирное мясо мужей есть 2795 Повадились вы, парни. Можете меня не бояться, Хотите ударить—ударьте, Лоб свой [вам] подставлю, Хотите стрелять — стреляйте, 2800 Сам грудь свою подставлю, Но после этого, парни, я сам решу, что делать. Я не имею привычки начинать [бой] первым»,— сказал. Двух одинаковых богатырей Трижды рысью объехал, 2805 Повод натянув, Хлопковогривого темно-сивого [коня] боком поставил. Два одинаковых черных богатыря Губы и зубы сжали, Твердо решили [убить его], 2810 Нечистые посланники Эрлик-бия От своего намерения не отступили, Поджилки их не задрожали. Девяностопудовую чугунную колотушку Ко лбу коня приблизили, 2815 Семидесятипудовый медный лом Ко лбу мужа приблизили. «Привыкшие коней убивать Известные богатыри — это мы, Повадившиеся мужей убивать 2820 Здешние силачи — это мы. Девяносто девять коней убили, Убьем твоего коня — будет сто, Девяносто девять мужей убили, Убьем тебя — будет сто. 2825 Твой хлопковогривый темно-сивый [конь] Голову на гриву положит, Ты сам, Когюдей-Мерген богатырь, Голову на рукав положишь. Если не наша победа будет,— тогда поезжай, 2830 Если наша победа будет,— тогда умирай»,— сказали. Шестидесятигранной этой колотушкой По лбу коня стукнули, Семидесятипудовым медным ломом По лбу мужа ударили. 2835 От удара колотушкой по лбу коня Раздался сильный треск, От удара ломом по лбу мужа Громкий звук раздался. Когда ударили коня по лбу, 2840 Белые искры полетели, Девяностопудовая чугунная колотушка На девять частей сломалась. Когда ударили мужа по лбу, Синее пламя вспыхнуло, 2845 Семидесятипудовый медный лом На семь частей сломался. Хлопковогривый темно-сивый [конь] Пуще прежнего заплясал, Когюдей-Мерген, молодой богатырь, 2850 Громко засмеялся: «Ээй-ээй, мужи, Без жалости ударили, Убивающие коней, проклятые, Где же ваша победа? 2855 Злодеи с колотушкой, Где же ваш удар?» Двух богатырей за косички Одной рукой ловко схватил, Плеткой, скрученной из шкур 2860 Девяноста волов, Двум одинаковым богатырям Головы рассек, По телу их начал хлестать. Ни клочка не оставил, 2865 Что бы сорокам падалью было, — все искрошил. Ничего не оставил, Что бы воронам пищей было,—до белых костей исхлестал, Затем в Тойбодым их бросил. Хлопковогривого темно-сивого [коня] повернув, 2870 [Дальше] поехал. Дыханье коня как белый туман,— Дали Алтая он проезжает, Лицо алыпа как красный пожар,— Поверхность земли он мерит. 2875 Поехал дальше. У подножия черной горы-крепости Горячее ядовитое море, раскинувшись На расстояние семидесяти месяцев пути, волнуясь, лежало. Нижняя часть ядовитого желтого моря 2880 В нижнем мире С Тойбодымом соединилась, Верхняя часть в верхнем мире В синюю скалу уперлась. Лунокрылые птицы [через него] не перелетают, 2885 Все, оказывается, падают в него, Четвероногие звери не переходят, В нем погибают,— таково оно было. Это была [другая] преграда Кровавоглазого Кара-Кула каана, 2890 Созданная любимой черной дочерью Эрлик-бия, оказывается. Брода через него нет. Переправы нет — такое море было. По берегу моря направляясь, Когюдей-Мерген поехал. 2895 Хлопковогривый темно-сивый [конь] Передними ногами играет, Когюдей-Мерген богатырь Звонко напевает. Когда ехал так, он увидел: 2900 Насадив [на крючок] голову козла, Богатырь стоял и удил. Когюдей-Мерген спросил: «Ээй-ээй, парень, Где здесь брод, чтобы переправиться?» 2905 Черный богатырь ответил: «Стой-подожди, богатырь, Старше меня удильщики имеются, Спроси у них»,— сказал. Мимо него [Когюдей-Мерген] поехал. 2910 Когда дальше поехал, [увидел]: Насадив [на крючок] баранью голову, [Еще] один богатырь стоял и удил. Когюдей-Мерген спросил: «Ээй-ээй, приятель, 2915 Где здесь брод, чтобы переехать?» Черный богатырь сказал: «Стой-подожди, богатырь, Старше меня удильщик есть, У него спроси». 2920 Дальше он поехал [и увидел]: Насадив [на крючок] голову жеребца, Богатырь стоял и удил. «Где здесь брод, чтобы переправиться?» — Когюдей-Мерген спросил. 2925 «Старше меня удильщик ведь есть, Придется тебе спросить у него»,— ответил. Дальше он двинулся. Когда ехал так, [увидел]: Насадив [на крючок] голову быка, 2930 Богатырь стоял в удил. Когюдей-Мерген спросил: «Ээй-ээй, парень, Где здесь брод, чтобы переправиться?» Черный богатырь заворчал, 2935 Не ответив, стал браниться: «То, что переправы нет, Твои глаза не видят, собака, А то, что удильщики стоят, Твои глаза видят, негодник. 2940 Через эту черную гору Откуда перевал может быть? Через ядовитое желтое море Откуда переправа может быть? Два одинаковых ядовито-желтых ворона прилетят, 2945 Глаза твоему коню выклюют, Тогда ты и увидишь переправу. Две одинаковые ядовито-желтые сороки прилетят, Коросту с болячки у коня соскобли и дай [им], Тогда ты сам узнаешь, 2950 Куда надо ехать»,— сказал. Когюдей-Мерген рассердился: «Ты шутишь над тем, над кем нельзя шутить,— Смерть свою от меня получишь. Ты смеешься над тем, над кем нельзя смеяться,— 2955 Это даром тебе не пройдет. На безглазом, слепом коне Отец твой на войну ездил, что ли? На покрывшемся коростой худом коне Ты сам ездить учился, что ли, негодник? 2960 Из ядовитого желтого моря Что пытаешься ты [выловить]? Бранные слова говорить Как быстро ты научился?—сказал.— Если скажешь, как переправиться, 2965 Голова твоя продырявится, что ли? Если скажешь, как проехать, Глотка твоя перервется, что ли?» Золотой рукоятью плетки В затылок его ткнул, 2970 В горячее ядовитое море Черный богатырь полетел, Вспыхнул, пепла не оставив, весь сгорел. Темно-сивый [конь] под ним танцует, Когюдей-Мерген не успел 2975 Его в сторону повернуть — Два одинаковых ядовито-желтых ворона С криком прилетели: «Дай глаза своего коня, Переправу найдем». 2980 «Отдам»,— ответил богатырь. Две одинаковые ядовито-желтые сороки Со стрекотом прилетели: «Если коросту [со спины] коня отдашь, Переправу найдем». 2985 «Отдам»,— ответил богатырь. Два ядовито-желтых ворона В одну сторону полетели. А две сороки В другую сторону полетели. 2990 Два ворона, вернувшись, говорят: «Это море не имеет конца, С Тойбодымом соединилось, Наши крылья устали, Давай глаза своего коня». 2995 Две сороки вернулись и сказали: «У этого моря переправы нет. В синюю скалу оно упирается, Луноподобные крылья наши устали, Давай коросту [со спины] коня». 3000 Услыхав это, Когюдей-Мерген Порылся в боковом кармане. «Вот вам глаза моего коня»,—сказал И два черных уголька им бросил. Два одинаковых ядовито-желтых ворона 3005 Не смогли [их] проглотить, [Угольки] в горле застряли — они подавились. «Вот вам короста со спины моего коня»,— сказал И два куска красной древесной коры бросил [сорокам]. Две одинаковые сороки 3010 Не смогли [их] проглотить, Стали давиться. Сплетенной из шкур девяноста волов, С золотой рукоятью плеткой Всех четверых до смерти исхлестав, 3015 В горячее ядовитое море бросил. От них клочка не осталось — целиком сгорели. Хлопковогривый темно-сивый конь сказал: «Ээй-ээй, молодец, На годичное расстояние 3020 Вернемся назад— Это горячее ядовитое море Я попробую перепрыгнуть. Если упадем, наши кости пусть здесь сгорят, Если уедем, наш след пусть здесь останется». 3025 Когюдей-Мерген, мой молодой богатырь, Повод натянув, коня повернул, На месячное расстояние отъехали. Когда [богатырь] оглянулся назад, Желтое ядовитое море, 3030 Блестя, виднелось. Темно-сивый [конь] опять говорит: «На годичное расстояние отъедем, молодец, Расстояние здесь слишком маленькое, Чтобы отсюда, разбежавшись, перепрыгнуть». 3035 На годичное расстояние обратно поехали. Когда с годичного расстояния посмотрел, Горячее ядовитое море, Блестя, виднелось. Хлопковогривого темно-сивого [коня], 3040 Куда не бил, ударил, Куда не ударял, вытянул. Клыкастый, темно-сивый [конь] По желтой стеши, до конца которой сорочонок не долетает, Распластавшись, бежит, 3045 По голой степи, до конца которой вороненок не долетает, Вытянувшись, бежит. Где конь передними копытами ударит, Островерхая гора отлетает, Где задними копытами ударит, 3050 Отлогая гора отлетает. Там, где галопом проскачет, Круглые черные озера остаются, Там, где шагом пройдет, Грязные черные лужи остаются. 3055 Где не надо бы вытягиваться — вытянулся, Сразу сорок гор копытами ударил. Где не надо бы распластываться — распластался, Сразу пятьдесят долин проскочил. Когюдей-Мерген, мой сын-богатырь, 3060 То помнит себя, то — нет, То 'приходит в себя, то — нет. Хлопковогривый темно-сивый [конь] крикнул: «Оба глаза закрой, За луку седла крепче держись!» 3065 Когюдей-Мерген, мой сын-богатырь, Оба глаза теперь закрыл, За луку седла крепко схватился. Когда опомнился, увидел: Хлопковогривый мой темно-сивый [конь] 3070 Это горячее ядовитое море Перепрыгнул, оказывается. Копыто правой ноги До щеток в море окунулось, оказывается. Темно-сивый конь 3075 С белым правым копытом По мягкой, как хлопок, степи С ровным цокотом рысью бежал. «Конь так конь, оказывается»,— Своему коню [богатырь] удивляется. 3080 «Муж так муж, оказывается»,— Своему хозяину [конь] удивляется. Два препятствия Кара-Кула каана Они пошли. После этого Когюдей-Мерген 3085 Еще быстрее поехал. Конь под ним резво пляшет, Сам он звонко поет. Так он подъехал К двум черным скалам — 3090 Воротам между небом и землей. Днем и ночью они, Как два бодающихся быка, Расходились и сходились. Лунокрылых птиц, не успевших пролететь, 3095 С целый стог погибло, оказывается. Четвероногих зверей, не успевших пробежать, Целая россыпь сгрудилась. Ветер, дующий с неба, [Эти скалы] частью пропустят, частью задержат, 3100 Лучи луны и солнца Посередине делят. У тех, кто туда проходил, Две ноги на этой стороне, Голова с мозгом на той стороне [оставались], 3105 У тех, кто сюда проходил, Голова на этой стороне, Ноги на той стороне лежат. Кости семидесяти коней лежат, Кости девяноста мужей лежат. 3110 Проскочить невозможно, Местом смерти это место было, Последним препятствием Кара-Кула каана Оно было. Увидев это, Когюдей-Мерген, 3115 Назад повернув, поехал. К тридцатиколенному вечному тополю Близко подъехал, Бронзовое седло [с коня] снял, Хлопковый потник [на земле] расстелил, 3120 Золотую узду снял. Хлопковогривого темно-сивого коня Ilo гриве и хвосту погладив, сказал: «На Алтае, где пахнет можжевельником Cемь дней погуляй, попасись. 3125 Из чистых целебных источников Шесть дней попей. На крупе мясо и жир нарасти, Ты — крылья моих подмышек, Ты - мой неразлучный друг»,-так сказав, 3130 [Коня] на волю пустил. Коня своего отпустив, Сам алып лег спать. Хлопковый потник под себя подстелил, Бронзовое седло под голову положил, 3135 Кожаным панцирем укрылся. Шесть дней он так отдыхал, Семь дней спал. А через семь дней Он увидел сон: 3140 Отцовский белый скот — Как белый туман — пасется, бродит. Отец и мать вдвоем В юрте-шалаше Посреди белого скота 3145 Живые сидят — ему приснилось. Алып, увидев такой сон, Проснулся и вскочил. Проснувшись, осмотрелся — Того, что видел во сне, [наяву не было]: 3150 На пастбищах скота не видно, Там, где сухостоя много, юрты не видно. Горестно он закричал, На разные лады заревел. Вершины двух черных скал 3155 [От его крика] отлетели, Скалы и камни обваливаться начали. От громкого крика Поверхность Алтая задрожала. Подземные алмысы[251] 3160 Шесть раз от страха перевернулись. От рева на разные лады Поверхность земли затряслась, Жители семи стран [на земле] От удивления три раза перевернулись. 3165 «Что это такое? —говорили,— Рев ли плохого человека Иль большой богатырь кричит?» На земле живущие семьдесят каанов Все, страшась, удивлялись. 3170 На Алтае живущие шестьдесят хезеров, Не зная, что подумать, удивлялись. Алып-кюлюк Когюдей-Мерген, Золотую узду схватив, [В воздухе] ею потряс, звеня. 3175 Клыкастый хлопковогривый темно-сивый [конь] Передними ногами играет, Задними ногами танцует, Молодые травы не подминает, Мягкие травы не пригибает.. 3160 Золотая шерсть его лоснится, Луноподобное тавро сверкает, Два одинаковых уха-ножниц Небо бороздят, Два других уха-ножниц 3185 Землю бороздят. Клыкастый четырехухий Хлопковогривый темно-сивый [конь], Хвост и грива его развеваются, Круп его округлился — 3190 Вдоволь он насытился, Драгоценный конь, словно нарисованный на картинке, То показываясь, то исчезая, прибежал. Когюдей-Мерген, своего драгоценного По морде ласково погладив, 3195 Золотую узду на него надел, Широкий, как луг, хлопковый потник Развернул и на него набросил, Потом изогнутое бронзовое седло На него положил. 3200 Сплетенный из ремней подхвостник Под хвостом ровно заправил» С тремя колечками нагрудник, Вокруг груди обведя, натянул. Драгоценного темно-сивого [коня] 3205 Левым боком [к себе] поставил. На коня, на котором ездит, посмотрел,— Круп нарастил, поправился, оказывается, А когда на себя взглянул,— Как золото, пожелтел, оказывается. 3210 Не голодавший — проголодался, He жаждавший — захотел пить. Когюдей-Мерген Синему облаку подобный синий мешок с торок отвязал, Две плитки сырчика[252] достал. 3215 Оказывается, из молозива Алтын-Тарги, его матери, Хозяйка Алтая, почтенная старуха, Две плитки сырчика, высушив, [В мешок] положила. От большого сырчика ровно половину отломив, 3220 Когюдей-Мерген проглотил ее. К силе его сила прибавилась, К мощи его мощь прибавилась. В два раза крепче, чем прежде, Когюдей-Мерген стал, 3225 В десять раз сильнее, чем раньше, Богатырь теперь стал. В боевые доспехи облачившись, Лук и стрелы на спину нацепив, На хлопковогривого темно-сивого [коня] 3230 Снова он вскочил. Сев на оседланного коня, Двое одинаковых луноподобных удил У рта коня заставил играть, С золотой рукоятью плеткой 3235 По крупу коня хлестнул. Драгоценный темно-сивый [конь], Втрое изгибаясь, начал брыкаться. Заржал так, Как в три года ржал, 3240 Завизжал так, Как в два года визжал. В голой степи, где ворон не летает, Белым туманом вытянувшись, побежал, В желтой степи, где сорока не летает, 3245 Словно ветер, стелясь, помчался. Когда [конь] передними ногами прыгнул, Дорогой Когюдей-Мерген За заднюю луку схватился, Когда [конь] задними ногами заплясал, 3250 За переднюю луку схватился. Когда [конь] во второй раз скакнул, Он память свою потерял. Проскакав семь дней, Опомнившись, осмотрелся: 3255 Хлопковогривый темно-сивый [конь] Между сходящимися и расходящимися скалами Проскочил, пролетел, оказывается. Лишь кончик хвоста Хлопковогривого темно-сивого 3260 На уровне щеток Скалы отрезали, оказывается. «Куцый хвост отрастет,— [Когюдей-Мерген] засмеялся. — А пока он отрастает, 3265 К отцу поеду, с ним, наверное, встречусь. Конь так конь, оказывается»,— Коню своему удивляясь, ехал. «Муж так муж, оказывается»,— Хозяину удивляясь, [конь] мчался. 3270 Серебряную степь, которую глазом окинешь, [Легко] проехал. На вершину девятиступенчатой Черной горы Клыкастый темно-сивый [конь], 3275 В пляс пустившись, рысью взобрался. Противоположную сторону Девятиступенчатой черной горы Когюдей-Мерген кругом стал осматривать. Глазами, как подзорные трубы, 3280 Сверкая, он смотрел. Мысли свои напрягая, Волнуясь, всматривался — На землю Кара-Кула каана Он прибыл, оказывается. 3285 Голая железная степь — Такова земля у каана, оказывается. Железный тополь без коры — Таково дерево кезера, оказывается. Черная река с девяноста притоками, 3290 Волнуясь, текла, Девяностогранная черная гора Высоко поднялась, Девяносто больших долин [внизу] лежали. На берегу черной реки 3295 Стойбище Кара-Кула было. На поверхности земли господствующего, Семидесяти каанов скот пригнавшего, На поверхности Алтая властвующего, Шестидесяти каанов стойбища разорившего, 3300 Нечистой силой владеющего каана Эта земля была, оказывается. На левой стороне бурливой черной реки Девяноста мастей скот бродил, Как галька, [многочисленный] пестрый скот, 3305 Мыча, пасется. На правой стороне [реки] подобный черному углю Черный скот бродил. Похожие на змей и лягушек Черные воины стояли. 3310 Похожие на лягушек богатыри, Медленно шагая, бродили, Похожие на змей кезеры, Медленно ползая, двигались. Более тысячи черных верблюдов, 3315 Покачиваясь, расхаживали, Около десяти тысяч черных яков С ревом бродили. Внутри железной изгороди Подобный белому туману скот виднелся, 3320 Внутри железной тюрьмы Светлоликий народ показался. Между стадами многочисленного скота Маленькая, как сердце, юрта виднеется, Тоненькой жилкой дым тянется. 3325 Шестидесятилетняя, лишившаяся памяти старуха Деревянной лопатой Навоз выгребает, Семидесятилетний дряхлый старик С деревянным посохом 3330 За многочисленным скотом ходит. Посреди черного скота, Среди плотно живущего народа Девятилетний черный бык Взад и вперед бродит, 3335 Девяностосаженные его рога Воткнулись в синее небо, Девяностоаршинный хвост Мерзлую землю метет. На левом роге негодного. 3340 Кости девяноста быков засохли, На нравом роге проклятого Кости семидесяти богатырей засохли, оказывается. На черном быке верхом Одна молодуха ездит. 3345 Берестяное седло [под ней] скрипит, Берестяная обувь шуршит, [Это] была любимая черная Дочь Эрлик-бия Абрам-Моос Кара-Таади. 3350 Из перьев филина шапка на ней, Из холщовых лент ее одежда Развевается [в разные стороны], Берестяной бубен у нее за спиной[253]. Медные серьги ее — как медные котелки, 3355 Медный нос ее — как медный чайник[254]. Лунным светом освещенное лицо, Как гладкий уголь, чернеет, Солнечным светом освещенное лицо, Как темная ночь, чернеет. 3360 Коварные мысли имела Кара-Таади молодуха. Любимая [дочь] Эрлик-бия [Держала] повод из мертвой змеи, [Держала] плетку из живой змеи. 3365 Хихикая, смеялась, Набок склоняясь, пела, Игриво хохотала, Визгливо, протяжно пела. Многочисленный скот плетью погоняла, 3370 Колотушкой многочисленным народом правя, Повод из мертвой змеи Вверх и вниз трясет, Плеть из живой змеи На локоть навертела — 3375 Так она ездит. Девяностогранная каменная юрта Глаз солнца закрыла, Девятигранная бронзовая коновязь При свете луны и солнца блестит. 3380 Воины, как вороны, Народ окружив, стояли, Зайсаны, как сороки, Скотом управляя, ездили. Увидев [все] это, Когюдей-Мерген 3385 У хлопковогривого темно-сивого [коня] спросил: «Какого хана [эта] земля? Куда мы приехали?» Хлопковогривый темно-сивый, Ничего не упустив, 3390 Все ему теперь рассказал: «Белому туману подобный многочисленный скот — Скот твоих отца и матери. Светлоликий народ — Люди твоих отца и матери, 3395 Шестидесятилетняя старуха — Это и есть твоя мать. Семидесятилетний старик — Это, парень, и есть твой отец,— сказал.— Девятилетний черный бык — 3400 Дар [дочери] от Эрлик-бия. Медноносая молодуха — Жена Кара-Кула каана — Эрлик-бия любимая дочь Абрам-Моос Кара-Таади и есть,— сказал. 3405 Сам Кара-Кула каан На охоту уехал, Его дома нет, оказывается. Супруга его Кара-Таади Вместо него народом править [осталась], 3410 Вон она и ездит. Подобные воронам неприглядные воины — Это воины Кара-Кула,— сказал,— Подобные лягушкам богатыри — Это люди Эрлик-бия,— сказал,— 3415 Черный, как уголь, скот — Приданое дочери от Эрлик-бия,—сказал,— В семидесяти разных долинах скот— От семидесяти каанов на земле [пригнанный] скот, На шестидесяти разных горах бродящий скот— 3420 От шестидесяти каанов на Алтае [пригнанный] скот»,—так сказал. Услышав это, Когюдей-Мерген В другую сторону посмотрел: У схождения земли и неба Семь желтых юрт стоят, 3425 У коновязи около их дверей Семь желтых коней стоят. «Что это такое?» — У коня опять спросил. «То, что [теперь] увидел,— 3430 Это семь желтых лам[255],— сказал.— Они знают, где спрятаны души Семидесяти каанов на земле, Они знают, как, не умирая, прожить Шестидесяти богатырям на Алтае, 3435 Такие это ламы»,— сказал. После этого Любимая черная дочь Эрлик-бия Абрам-Моос Кара-Таади Узнала о том, что невозможно узнать, 3440 Почуяла то, что невозможно почуять: На земле Маадай-Кара вырос богатырь — Его ненаглядный единственный сын — На хлопковогривом темно-сивом драгоценном коне ездящий Когюдей-Мерген. 3445 Глаза его огнем пылают, Грудь его полна разума[256], Он проехал владения семидесяти каанов на земле, Он проехал земли шестидесяти каанов на Алтае. Горячее ядовитое море перескочил, 3450 Между сходящимися и расходящимися скалами проскочил, Теперь темно-серый голову на гриву положит, Кара-Кула голову на рукав положит. За воспитавшего его отца, За ласкавшую его мать 3455 Он жестоко отомстит, Пощады не дав, победит. Что с такой целью молодой богатырь приехал, [Кара-Таади] узнала. «Кара-Кула каану 3460 [Об этом] я не скажу. Пусть наш скот сохранится, Пусть наш народ не погибнет, За отца пусть он отомстит, Кара-Кула пусть победит. 3465 За молодого богатыря я замуж пойду,— Так она задумала.— Жить на земле я привыкла, В подземный мир ни за что не вернусь, Жить на Алтае привыкла, 3470 К отцу и матери ни за что не возвращусь. Пусть он возьмет многочисленный скот свой, Пусть [его] родители живыми домой вернутся. Если [каану Кара-Кула] жестоко отомстит, [его убьет], За молодого богатыря пойду»,— 3475 Так про себя она замыслила. После этого Когюдей-Мерген В Тастаракая[257] в холщовой одежде Теперь превратился. 3480 Хлопковогривый темно-Сивый Хороший его конь В синего торбока превратился. На четырехухом, четырехрогом, С берестяным седлом и таловой подпругой 3485 Синем торбоке верхом сидящий В берестяной обуви Тастаракай, Синего торбока серым таловым прутиком Со свистом ударяя, С вершины черной горы рысью 3490 С цокотом стал спускаться. Синий торбок, ногами заплетаясь, иноходью пошел. А Тастаракай длинную песню Звонко и протяжно запел, [Потом] короткую песню 3495 Красиво затянул. От его красивой песни На камнях цветы выросли, От его звонкой песни [Засохшие] кедры зазеленели. 3500 Когда в холщовой одежде Тастаракай Красивую песню запел, Ласкавшая его мать, Двери открыв, стала слушать. «Спетые слова 3505 В душу мою проникли. Что это за Тастаракай [поет]?» — сказала. Вскормивший его отец, То левое ухо подставляя, То правое ухо подставляя, 3510 Звонкую песню слышит, В сердце его [песня] проникла. «Звонкая песня негодного В сердце мое проникла, На земле большого каана 3515 Откуда такой человек появился?» — Так удивлялся. «Как он прибыл [сюда]?» — говоря, Головами качая, Оба поражались. 3520 Любимая дочь Эрлик-бия, испытывая [Тастаракая], Семьдесят огромных кобелей На него натравила. Семьдесят огромных кобелей Хотели разорвать синего торбока, 3525 За ноги его хватая, залаяли. В холщовой одежде Тастаракай Серым таловым прутиком Стал их хлестать, Глаза и головы им рассек. 3530 Семьдесят черных кобелей, визжа, Без памяти [прочь] побежали. Черная дочь Эрлик-бия, испытывая его, Погнала [на него] девяносто огромных черных быков, Чтобы они синего торбока забодали. 3535 Девяносто черных быков, Встав в один ряд, двинулись. В холщовой одежде Тастаракай Черным таловым прутиком Стал их бить так, что 3540 Мясо от ног отделилось, Головы и глаза им исхлестал, Девяносто быков, назад отступая, Обратно зашагали. Когюдей-Мерген 3545 К коновязи каана Подъехав, остановился. Шестьдесят алыпов навстречу выбежали; «Что ты, что ты, Тастаракай! Уходи-ка ты отсюда! 3550 У коновязи бия Такой торбок не может стоять. В юрту большого каана Худой человек не должен входить!» В холщовой одежде Тастаракай 3555 [К месту], где коровы стоят, подъехал. Семьдесят алыпов навстречу выбежали: «Ээй-ээй, Тастаракай! Сейчас же убирайся отсюда! У нас огромные быки есть, 3560 Твоего торбока насмерть забодают. Пока пешим не остался, Уезжай подальше». Тастаракай дальше поехал, К дверям юрты отца прибыл. 3565 У дверей Маленькой, как сердце, юрты, К серой кожемялке[258] коня привязал. Когда поплелся к дверям, Назад оглянулся, 3570 [Кожемялка] отцовским темно-гнедым конем оказалась. В серую кожемялку, Оказывается, [отец] его превратил. [Темно-гнедой] с хлопковогривым темно-сивым [конем] Друг друга начали лизать. 3575 Уши темно-сивого На целый аршин выше, Чем уши отцовского коня, торчали. Посторонние люди посмотрят: Синий торбок к серой кожемялке [привязан], 3580 Когюдей-Мерген посмотрит: Темно-сивый и темно-гнедой — Два коня теперь стоят. Из дранки сделанную дверь потянув, Тастаракай [в юрту] вошел. 3585 Войлочную шапку сняв, Со стариками поздоровался, К очагу присел. «Здравствуйте, здравствуйте[259], старики, Живы ли, здоровы ли, почтенные? 3590 К вам, пожилым людям, Я, Тастаракай, заехал»,— сказал. «Здорово, здорово, парень! В какую землю направляешься, Из какой земли выехал 3595 Ты, Тастаракай?» — Так Маадай-Кара спросил. «Ээй-ээй, почтенный, Теперешние кааны воинственны, Стой-подожди, старик, 3600 Теперешние кааны злобны. У семи желтых лам Хочу узнать, где моя душа[260],— С этой целью я еду. Из-за семидесяти гор, 3605 Из-за семидесяти долин, Из-за ядовитого моря, Из-за сходящихся и расходящихся скал, Семидесятилетний путь по Алтаю проехав, Многие земли объехав, я прибыл. 3610 До владений семи лам Никак не могу доехать, Чтобы узнать, где душа моя [спрятана], Так изнуряя себя, теперь езжу. Конь мой уже устал — 3615 Мягкой травы нарвав, ему положил, Сам я проголодался — Чтобы супа поесть, В вашу юрту зашел, Бедный-пеший[261] я человек»,— 3620 Так нарочно им сказал. Мать в лице изменилась, Испугалась, удивилась. Маадай-Кара старик, Покачав головой, плюнул: 3625 «Жирное молоко у суки, говорят, Хитрый ум у раба, говорят. Без одежды, голым ты, негодный, создан — Не потому ль сходящиеся и расходящиеся скалы проскочил? На торбоке ездить ты создан — 3630 Не потому ли в ядовитом море не утонул, переехал его? Море, через которое птица не перелетает, Твой конь перелетел, [что ли]? Гору, через которую зверь не переваливает, Твой конь перевалил, [что ли]? 3635 В другом месте так не ври, Кто лжет, того худой конец ждет». Его мать Алтын-Тарга Четырехухую бронзовую чашу На огонь поставила. 3640 Мясо змей и лягушек Подогрела и подала. Суп из вшей и гнид Подогрела и подала[262]. В чашку, золотом украшенную, 3645 Налив, подала. Когюдей-Мерген, молодой богатырь, Чашку с мясом и супом принял. Когда он съел — не видели, Когда выпил — не заметили, 3650 [Старуха] еще не успела убрать протянутую руку, Как в холщовой одежде Тастаракай, Золотом украшенную чашку [Уже опустошив], вперед бросил. «Проголодавшийся, я насытился, 3655 Уставший, я отдохнул. Кто мясо змеи поест, Тот [настоящий] пир увидит — я так слышал, Кто мясо вшей поест, Тот бием станет — я слышал. 3660 За хорошую пищу Большое вам спасибо!» — сказал. Маадай-Кара промолвил: «Извини-прости, сынок, Лучшей пищи у нас нет, 3665 Мы едим, что велит Кара-Таади. Никакого зла у нас нет, Зло исходит от Кара-Кула. Хорошую пищу есть Каан запрещает, 3670 Такую пищу [заставляя] есть, Нас на муки он обрекает. Чтобы огонь наш не погас, Помет в очаг бросаем, Чтобы [самим] не пропасть, 3675 Нечистой пищей питаемся, Мы — люди, живущие в горе. Когда пришло время умирать, Рабами мы стали. Над нами ставший богом каан есть, 3680 Даже разговаривать с ним нельзя, Жизнью моей распоряжающийся каан есть, Нас он не хочет и слушать. Если [сами] нечистые люди Употребляют такую пищу, 3685 То что другое нам есть? С людьми Эрлик-бия Нас равняя, Такую еду [и нам] дают»,— сказал. Услышав это, Тастаракай, 3690 С шумом поднявшись, на улицу выскочил, Много ли, мало ли времени прошло, Тастаракай вернулся. «Ээй-ээй, почтенные, Вожака многочисленного стада, 3695 Девятилетнего черного быка, я увидел, На его левом роге девяносто алыпов засохли, На его правом роге кости семидесяти быков засохли, Стыда и совести не знающее животное, С расстояния года пути врага он чует, 3700 С расстояния месяца пути бодать бежит, Громоподобно ревет. На его остром, как пика, роге Сгнившие тела людей есть. Если этим не побрезговав, 3705 Шкуру с него сдерем и сварим — Что будет, почтенные?» — так спросил. Маадай-Кара [его] дразнит: «Ээй-ээй, парень,— Поди попробуй заколоть его. 3710 Каан, думая, что ты приедешь, Целых девять лет его кормил, Кажется, для тебя и вырастил его». В холщовой одежде Тастаракай С шумом поспешно выбежал. 3715 Из левого голенища Нож-складень вытащил. Из правого голенища Девятигранный черный камень вынул. Черным камнем по крепкому лбу 3720 Девятилетнего черного быка стукнул, Голову до мозга пробил. [Черный бык], землю боднув, упал. Тонкую глотку негодного Ножом проворно перерезал. 3725 С грохотом его волоча, В юрту-шалаш притащил. Увидев это, Маадай-Кара Громко закричал, заплакал: «Он был подменным быком 3730 У супруги Кара-Кула каана, Кара-Таади, Для езды верхом. За то, что убил черного быка, Каан мою голову, Наверное, отрубит»,— так говоря, плакал. 3735 Тастаракай, [его не слушая], Толстую кожу черного быка Быстро-проворно снял, Стоухую бронзовую чашу На огонь поставил. 3740 Мясо быка нарубив-накрошив, [в чашу положил] вариться. Из его шкуры две подпруги свил. Отцу [их] бросил: «Теперешние кааны злобны, Теперешние кааны воинственны. 3745 Если две лишние подпруги [у тебя] будут. Когда придется кочевать, Это неплохо»,— сказал. В холщовой одежде Тастаракай Снова вскочил. 3750 С шумом выбежал, И с такими словами вернулся: «Ээй-ээй, старики, Теперь опять я невидаль увидел: Вожак верблюдов, имеющий четыре клыка, 3755 Четырехлетний верблюд-самец есть, оказывается. Горбы его, как высокие голые сопки, Шея, как [изогнутый] голый тополь. Такого важного шага, как у него, Ни у одной скотины не видел. 3760 Брюшное сало его подобно облаку, А на ногах мяса нет— Такой у верблюдов вожак, оказывается. На коленях его следы прилипшей крови и мяса Двадцати человек видны. 3765 Если, не побрезговав мясом негодника, Набок его свалить, что может случиться?» — «Оой-оой, сынок, Как хочешь, так и поступай. Если имеешь силы убить и притащить его, 3770 Решай сам». В холщовой одежде Тастаракай С шумом выбежал. Из левого голенища берестяной обуви Нож-складень вытащил, 3775 В правом голенище пошарив, Девятигранный камень вынул. Четырехлетнего верблюда с четырьмя клыками По макушке [камнем] стукул. Когда он на бок повалился, 3780 Тонкую шею его перерезал. Четырехлетнего черного верблюда-самца Волоча, вернулся. Увидев это, Маадай-Кара, Стоя, запричитал: 3785 «Ээй-ээй, моя старуха, Зачем я испытывал Тастаракая? Зачем подзадорил его убить большого верблюда? Любимый мой темно-гнедой конь Голову на гриву, наверно, положит, 3790 Я сам, состарившийся, Голову на рукав, наверно, положу, Каан на скотину скуп, За то, что убили черного верблюда, Мою голову отрубит. 3795 Четырехлетний верблюд с четырьмя клыками — Подарок Эрлик-бия, Любимой черной [дочери его] опора». В холщовой одежде Тастаракай Жирное мясо черного верблюда 3800 Изрубив-искрошив, в бронзовую чашу Доверху наложил. Из шкуры с горбов черного верблюда Два одинаковых кожаных мешка сделал, Матери их бросил. 3805 «Ээй-ээй, почтенная, Теперешние кааны злобны, Теперешние кааны воинственны, Бели придется кочевать, Чтобы чашки-ложки перевозить, 3810 Все равно мешок ведь нужен»,— сказал. В холщовой одежде Тастаракай С шумом выбежал. Три долины [обежал], сухие деревья [этих долин] В три одинаковые [сухие] ветки превратив, 3815 В юрту притащил. Под бронзовой чашей Большой огонь разжег. Пока стоухая бронзовая чаша, Бурля, кипела, 3820 Пока мясо быка и верблюда Варилось, В холщовой одежде Тастаракай, Холщовую одежду постелив, Берестяную обувь под голову положив, 3825 Спину у огня грея, прилег,— Притворился уснувшим. Когда два старика [на него] посмотрели, Между двумя лопатками Тастаракая Черную родинку величиной со след большого пальца 3830 Они увидели. Увидев это, почтенная Алтын-Тарга Громко и горько зарыдала, Начала плакать-причитать: «Оставленный на вершине черной горы, 3835 На высокой скале, Под четырьмя березами Наш ненаглядный единственный сын Между двумя лопатками Имел родинку со след большого пальца». 3840 «Как мог он быть на сына похож, Как мог в него уродиться Этот чужак?» — так говоря, Два старика стали плакать. Когда два старика так плакали, 3845 В холщовой одежде Тастаракай на ноги вскочил «Ээй-ээй, старики,— сказал,— Мясо еще не сварилось, что вы плачете? Какого это сына Вы со мной сравниваете?» 3850 Два одинаковых старика Вздрогнули, как будто горячий уголь упал на них Тастаракая обмануть решили, В ответ ему так сказали: «Мы смеялись — нас за плакавших принял, 3855 Мы шутили — нас за причитавших принял — Как можно говорить так, парень? Линяющий торбок любит бегать, Знает, как наперегонки бежать, Тастаракай умеет веселиться, 3860 Знает, как пошутить. Как можешь ты говорить, Что у нас сын есть? Скотину каана сам заколол, Не выдумываешь ли ты [теперь], 3865 Как перед кааном нас обвинить?» Хлопковогривый темно-сивый [конь] Встряхнулся и свой настоящий вид принял, Когюдей-Мерген, молодой богатырь, Встряхнулся и самим собой стал. 3870 Светлолунное его лицо, Как золото, сверкало, Яркосолнечное его лицо, Как серебро, сияло. Широкая, как поле, грудь 3875 Сверкала — таким он стоял Чистый, как луг, его лоб Блестел— таким он был. Нос его — как прямой хребет [горы], Ресницы как северный лес, 3880 Брови —как черный бархат, Борода — как черное урочище, Щеки — как радуга, Лицо — как полная луна, Глаза, подобно синим звездам, 3885 Сияли — таков его взгляд. Язык, как огненное пламя, — Красноречивым он был. Славный он был богатырь, Необыкновенный он был кюлюк. 3890 На крепко сложенной пояснице Пятьдесят табунов могут пастись, На широких, как луг, лопатках Шестьдесят отар могут пастись. Что касается его хватки — 3895 Сопку оторвать он может. Что касается его силы — Гору столкнуть он может. Спину его не согнешь — Большим богатырем он родился, 3900 Суставов его не вывернешь — Сильным кезером родился. Когда на ноги встанет, Глаз солнца закроется, Когда руку вверх поднимет, 3905 Глаз луны затмится. Его хлопковогривый темно-сивый [конь] — Красивее всех коней. Четыре копыта подкованы, Спина с рождения сверкает, 3910 Хребет —как молния, Девяносто две пряди хвоста О щетки ударяются, Семьдесят косичек гривы Ниже колен выросли. 3915 Два одинаковых уха-ножниц Белые и синие облака Туда и сюда бороздят – Богатырский конь, оказывается. Молодой богатырь [к родителям] подошел. 3920 «Здравствуй, здравствуй, мать»,— сказал, За руку мать свою взял. «Мир тебе, мир тебе, отец»,— сказал, Широкую ладонь раскрыл. Длинные, как ложбины, руки 3925 Друг другу подав, поздоровались, Подобные прямым хребтам носы Скрестив, поцеловались. Открытые, как луг, ладони Раскрыв, поздоровались. 3930 Пламенные свои сердца Прижав друг к другу, поцеловались. «Ээй-ээй, моя мать, Такой ли твой сын был? Стой-подожди, мой отец,— 3935 Что приехал твой сын, не видишь ли? Хлопковогривый темно-сивый [конь] — Жеребенок серой кобылицы, Я сам, Когюдей-Мерген — Сын Маадай-Кара,—сказал.— 3940 Черная гора мне отцом была, Четыре березы были матерью. Если я соком березы питался, Значит, крепким, наверное, стал. Если черная гора отцом мне была, 3945 Богатырем, наверное, я стал. Наш многочисленный скот весь сохранился ли? Отец и мать, живы-здоровы ли вы? Ээй-ээй, мои родные, За меня вы не беспокойтесь. 3950 Клыкастый темно-серый Голову на гриву положит, Имеющий большой палец Кара-Кула Голову на рукав положит. Счет стоящего в укрытии скота 3955 Узнать я приехал, В стойбищах живущий племя-народ Защитить я приехал. Многочисленный наш скот мы погоним назад, На свою землю вернемся. 3960 Цели, с какой я приехал, добьюсь, Отец и мать, надейтесь. Зачем я приехал, то получу, Думайте о предстоящем возвращении». Услышав это, Маадай-Кара, 3965 Отвернувшись, заплакал, Повернувшись к нему, засмеялся. Алтын-Тарга — его мать — Отвернувшись, заплакала, Повернувшись к нему, засмеялась. 3970 Мать его, беспокоясь, Стала его упрашивать: «Ээй-ээй, любимый сын, Сейчас же назад возвращайся». Вскормивший его отец, 3975 Выхода не видя, стал умолять: «Стой-подожди, мой сын, Обратно ты уезжай! Пощады не знает этот каан — С ним тягаться трудно. 3980 Милости не знает его земля — Испытывать его силу трудно. Кровь многих народов пролил он, Пот многих подданных выпил. Из черепа человека чашка его, 3985 Из костей человека его посох. Жестокие, черные мысли имеет Этот каан,— сказал.— Красную душу твою загубит, Голову с волосами оторвет. 3990 Обратно вернись, сынок. У него есть любимая черная супруга — Кара-Таади, жена его, Она знает, что творится в подземном мире, Она охраняет жилище каана. 3995 Она узнает о том, что невозможно узнать, Она почует то, что невозможно почуять. Пока не почуяла, уезжай, мой сын, Пока не узнала, уходи, мой сын. Дорогой мой сын, Когюдей-Мерген, 4000 Ненаглядный наш, единственный ты. Чем быть добычей каана, Лучше назад возвращайся. Столько скота, [сколько Кара-Кула отнял], Ты где угодно найдешь. 4005 Таких людей, как я [со старухой] вдвоем, Ты откуда угодно [к себе] привезешь[263]. Если умереть суждено,— мы умрем, Ты не упрямься, мой сын. Если уходить суждено,— мы уйдем, 4010 А ты, умоляем тебя, возвращайся!» Услышав это, Когюдей-Мерген Не мог спокойно усидеть, Отцу и матери говорит: «Милые мои отец и мать, 4015 Когда скот кормишь — это счастье принесет, Ребенка вырастишь — он поблагодарит. Спасибо вам [за все]! Просьбу вашу я выполню. На свою землю возвращусь. 4020 Хорошо, что я встретился С живыми и здоровыми родителями!» Стоухую бронзовую чашу, За край схватив, стал пить. Мясо быка и верблюда 4025 Целыми кусками стал глотать. Крупные кости Изо рта выплевывает, Мелкие кости Через ноздри выбрасывает. 4030 Мясо черного быка [В чрево] с шумом ушло, Мясо верблюда-самца Вместе с бульоном проглотил, Стоухую бронзовую чашу 4035 До дна всю выпил. Когда сплюнул, Толстые кости колена и бедра Изо рта выскочили, Ребра и позвонковые кости 4040 Из ноздрей выскочили. «В стойбище богатыря-скотовода Мясо быка теперь cъев, Проголодавшийся, я насытился, Верблюжье мясо съев, 4045 Отощавший, я поправился»,— сказал. Поклонившись голове отца, Поклонившись ногам матери, Попрощавшись, вышел. Конь, на котором он ездит, 4050 Снова в синего торбока превратился, Сам Когюдей-Мерген, [по свету] ездящий, В Тастаракая в холщовой одежде Снова превратился. Отцу мира-покоя пожелав, 4055 Матери здоровья пожелав, На синего торбока он сел, Прямо вниз поехал. Табуны и стойбища объезжая, Посреди живущего здесь народа 4060 Он проезжает. Оставшиеся мать и отец Сына вслед благословляли: «Имеющий язык пусть не оскорбит тебя, Имеющий плечи пусть не ударит тебя, 4065 Желудок твой пусть голодным не будет, Плечи твои пусть рваными не будут, Счастливым путь твой пусть будет, Мирно до дома доберись!» Любимая черная [дочь] Эрлик-бия 4070 Абрам-Моос Кара-Таади То, что невозможно узнать, узнала, То, что невозможно почуять, почуяла: Что вожака стад, Девятилетнего черного быка, он съел, 4075 Что вожака верблюдов, четырехлетнего Черного верблюда-самца, он съел, Что вскормившему его отцу [все] о себе рассказал, Что с ласкавшей его матерью Повстречался, 4080 Что, ожидая возвращения Кара-Кула, У семи желтых лам Узнать, где его душа,— Он поехал. «Поверхность земли темно-сивый объедет,— сказала,— 4085 Над поверхностью Алтая Когюдей-Мерген будет властвовать,— говорит.—-. Когда Кара-Кула падет, За молодого богатыря выйду замуж» Из солнечного и лунного Алтая Теперь не удалюсь»,— сказала. 4090 А Тастаракай тем временем Верхом на синем торбоке Семидесятитуменный народ В течение семи дней проехал. Такое расстояние проехав, 4095 Конь под ним снова Темно-сивым стал. Сам всадник снова Когюдей-Мергеном стал. B степи, которую ворон не перелетит, 4100 Протяжную песню запел, В степи, которую сорока не перелетит, Звонкую песню запел. Звери, имеющие детенышей, Бросив детей, его слушают, 4105 Птицы, имеющие гнезда, Гнезда оставив, его слушают. Конь под ним, темно-сивый, Передними ногами танцует, Задними ногами пляшет. 4110 Высокие травы не подминая, Мягкие травы не затаптывая, Галопом скачет. На вершину золотой горы, Под луной дугой протянувшейся, 4115 С топотом поднялся. Когда по ту сторону [горы] посмотрел: Сияющая, как луна, С шестьюдесятьюшестигранными Золотыми хребтами богатая земля, оказывается, лежит 4120 Не выгорающие на солнце коричневые камни, Сверкая, виднелись, Не горящие при пожаре пестрые камни Ярко сияли. Белая, как хлопок, равнина лежала, 4125 Черная гора-крепость стояла, Сине-зеленое море лежало. Это, оказывается, владения семи лам. Все семь одинаковых лам Знают, кто когда умрет, 4130 Знают, кто сколько проживет. Семьдесят каанов на земле — Все, приезжая, их упрашивали, Шестьдесят каанов на Алтае — Сюда приезжая, умоляли [сказать], 4135 Как свободно и ладно прожить, Как хорошо и мирно прожить, У них спрашивали.— Такими людьми они были. Семь одинаковых желтых иноходцев 4140 У коновязи стояли, Семь одинаковых желтых лам, В юрте старшего ламы Все собрались, Пьяные сидели. 4145 Увидев все это, Хлопковогривый темно-сивый конь В синего торбока превратился, Когюдей-Мерген, мой молодой богатырь, В Тастаракая в холщовой одежде 4150 Оборотился. В холщовой одежде Тастаракай Семьдесят [разных] цветков нарвал, Крепкое вино из них сделал, Шестьдесят [разных] цветков нарвал, 4155 В горькое вино их превратил. Листья тополя сорвал, [Из них] кожаные тажууры сделал, Листья березы сорвал, [Из них] черные тажууры сделал. 4160 Шестьдесят тажууров вина К передним торокам приторочил, Семьдесят тажууров крепкого питья К задним торокам приторочил. С вершины золотой горы 4165 Крупной рысью стал спускаться. В холщовой одежде Тастаракай Протяжную песню поет, Берестяное седло его скрипит, Таловые подпруги шелестят. 4170 Серым таловым прутиком [Коня] со свистом ударяя, В шапке из отбросов овечьей шерсти, В рваной одежде К юрте старшего ламы, 4175 К его коновязи он подъехал. Синего торбока на выстойку поставил, Золотые двери открыл, В юрту старшего ламы вошел. Войлочную шапку [с головы] сняв, 4180 Старшему ламе в ноги поклонившись, Младшему ламе голове поклонившись, Перед ламами Робко сел у очага. Семьдесят тажууров перед собой поставив, 4185 Семь лам пьяные сидели. У вошедшего Тастаракая, Насмехаясь над ним, спрашивают: «Густое молоко у суки, Хитрый ум у раба. 4190 Из какой земли ты, парень, приехал?» — «Линяющий торбок любит состязаться — Весь Алтай я [на нем] проехал, Тастаракай любит шутки — О жизни своей узнать приехал. 4195 Теперешние кааны злобны, Теперешние кааны воинственны, Как спокойно прожить,— узнать [у вас] приехал». Семь одинаковых желтых лам Со смеху чуть не подавились. 4200 «Жизнь для коня — золото, Жизнь для мужа — драгоценность. Конечно, надо было приехать, дитя, Конечно, надо узнать, сынок. Ээй-ээй, сынок, 4205 Здоровья и покоя тебе желаем. В течение двух дней побудь виночерпием, В нашей юрте посиди теперь»,— сказали. Тастаракай этим людям Вино стал подавать, 4210 Нужно [прикурить] — огонь подает, Захотят попить — воду подает. Горячее питье им ставит, Чашки-ложки убирает, Слугой им он стал. 4215 Свинцовую чашечку с вином держа, С красивой песней ее [подает][264], Перед семью ламами Прямее дудки сидит. [Этих] знаменитых лам 4220 Днем и ночью поит вином. Протяжная его песня По долине и ущельям разносится, Крепкое вино налив, Чашечку за чашечкой подносит. 4225 Пока [Тастаракай] сидел, Стараясь им угодить, Старший лама заговорил: «Семьдесят каанов на земле Все спрашивали о своих душах. 4230 Только [над всей] землей господствующий Кара-Кула К нам не приезжал. У негодного нет крови, которая вытекла бы, алея, Нет души, которая прервалась бы, Поэтому он хвастается, 4235 Поэтому на себя надеется». Другой лама сказал: «Зачем кровавоглазый Кара-Кула К нам приедет? Душу такого высокого человека 4240 Низкий лама разве может знать?» Третий лама молвил: «О душе негодного узнать,— Что тут особенного? В глубине трех небес, 4245 В животе трех маралух[265] Золотой ящик имеется». Четвертый лама вмешался: «В животе трех маралух Внутри золотого ящика 4250 Два одинаковых перепелиных птенца есть. Один—душа коня, Другой — его самого душа. Если одного посередине разорвать — Конь его падет. 4255 Если другого на две части разорвать — Сам он погибнет — такова его судьба». Пятый лама говорит: «На дно трех небес Какой же человек может подняться? 4260 Из живота трех маралух Золотой ящик достать Способа нет». Шестой лама сказал: «У трех маралух есть мараленок 4265 С рогами, имеющими шестьдесят ответвлений, По имени Андалбаа. На земле Маадай-Кара [Этот мараленок] спрятан. Если семь дней его мучить, 4270 Он будет визжать, как детеныш косули,— Три маралухи с неба На землю спустятся — это точно. Если живот их прострелить, Золотой ящик выпадет, 4275 Если золотой ящик разбить, Два перепелиных птенца вылетят, Если перепелиных птенцов убить, Кара-Кула с конем умрет. Поверхность земли тогда 4280 Свободной будет»,— сказал. Седьмой лама забеспокоился: «Ээй-зэй, молодцы, Когда о душе Кара-Кула Ни с того, ни с сего вы заговорили, 4285 Где она находится, открыли, Круглое сердце мое Почему вздрогнуло?» — спросил. В холщовой одежде Тастаракай Еще проворнее стал вино подавать. 4290 Семерых одинаковых лам Из самого большого тажуура стал угощать. После этого В холщовой одежде Тастаракай, Одеждой шелестя, вдруг выскочил. 4295 «До свидания, ламы!» — С коня уже он крикнул. Вслед за этим добавил: «Будьте счастливы, молодцы!» — сказал. Посередине склона 4300 Девятиступенчатой золотой горы Его конь, копытами ударив, Через нее перелетел. Семь лам удивились, С места вскочили, 4305 Лунную сутру вытащили, Перелистывая, внимательно смотрели, Солнечную сутру открыли, Золотую книгу читали. Когда ее перелистали, узнали: 4310 На земле Маадай-Кара Родился богатырь, оказывается: На хлопковогривом темно-сивом [коне] ездящим Когюдей-Мергеном зовется. Сил у него больше— он их провел, 4315 Колдовства у него больше — он их перехитрил. С Маадай-Кара и Алтын-Таргой — Отцом и матерью — повстречался. О душе Кара-Кула каана [От лам] узнав, 4320 На свою землю теперь направился, Половину пути, оказывается, уже проехал. Увидев это, семь лам, Переглянувшись, сказали: «Цели своей он добьется, 4325 За чем поехал,— получит. Клыкастый темно-серый, Наверно, на гриву голову положит, Имеющий большой палец Кара-Кула, Наверно, на рукав голову положит». 4330 После этого Храбрый богатырь Когюдей-Мерген, В четырехкрылого черного беркута Обратившись, полетел. Хлопковогривый темно-сивый [конь], 4335 В четырехухого синего волка Обратившись, побежал. До земли, [находящейся на расстоянии] семидесяти лет пути, За семь дней добрались. К густым зарослям 4340 Наперегонки примчались. Как только прибыли на свою землю, Хлопковогривый, темно-сивый [конь] В черного марала С рогами, имеющими девяносто ответвлений, 4345 Обратился. Когюдей-Мерген, молодой богатырь, В черного лохматого марала С рогами, имеющими семьдесят ответвлений, обратился. С северной стороны густых зарослей 4350 Черный марал с рогами в девяносто ответвлений, Ревя, пошел. С солнечной стороны сверху вниз Черный лохматый марал С рогами в семьдесят ответвлений, 4355 Ревя, спускался. Мелкие деревья ломая, идут, По густому лесу пробираясь, идут. Заросли, где зайцы бегают, Днем и ночью [ногами] выкорчевывают, 4360 Прямоствольные деревья кан-Алтая[266] С корнем вырывая, путь прокладывают. С обеих сторон густых зарослей, семьдесят логов покрывающих, День и ночь с ревом шли. Мой мараленок Андалбаа, 4365 Удивляясь, [этот рев] слушал. «Что это за звери, С обеих сторон приближающиеся? — так думая, Семь дней прислушивался,— Ночью они не знают сна — 4370 Один за другим ревут, Днем они не отдыхают — Непрерывно ревут». Не зная, как поступить, Из-за мшистого черного валежника 4375 Мараленок выскочил, По левую сторону черной скалы — Пупа земли — остановился И дважды заревел. Когда дважды так проревел, 4380 Два одинаковых черных марала, Густые деревья наповал бодая, Мелкие заросли в землю втаптывая — Ветвистые рога их острые, как алмаз, Сами огромные, как горы,— 4385 С двух сторон [к Андалбаа] устремились. К левому его рогу Черный марал с рогами в девяносто ответвлений Подошел и [свои рога] наставил. К правому рогу негодного 4390 Черный лохматый марал с рогами в семьдесят ответвлений Подошел и [свои рога] наставил. Начали они бодаться. Где земля на Алтае была твердой, Ноги, [упершись], уходят по щиколотки в землю, 4395 Где земля на Алтае была мягкой, Ноги, [упершись], по колени уходят в землю. В течение шести дней бодались — Никто верх взять не может, В течение семи дней бодались — 4400 Никто победить не может. Через семь дней У черного мараленка Андалбаа Силы стали иссякать. Два одинаковых черных марала 4405 К высокой черной скале Рогами его прижали. Долго не бодаясь, Мараленка Андалбаа Заставили шею согнуть. 4410 Андалбаа тогда закричал: «Ээй-ээй, молодцы, Красную кровь мою не проливайте, Тонкую глотку мою не рвите. За что меня мучаете? 4415 Почему вдвоем набросились? Кто вы такие, как вас зовут?» — Так он закричал-заревел. Хлопковогривый темно-сивый [конь], Встряхнувшись, принял свой прежний вид, 4420 И Когюдей-Мерген богатырь Принял свой настоящий вид. «Ээй-ээй, молодец,—сказал,— Плохого умысла у меня нет, Плохое сделал Кара-Кула, 4425 Преступного замысла у меня нет, Преступное совершил Кара-Кула. Белый скот мой [у него] за оградой, Отец и мать мои в плену [у него]. Народ мой поработил, 4430 Над отцом и матерью властвует Кара-Кула каан. Всю землю он покорил, На небе в животе трех маралух Внутри золотого ящика 4435 Душа его спрятана. Мы ищем способ Достать его душу. Если желаешь нам помочь, Попытайся, помоги. 4440 А если не хочешь помочь, [Нашим] смертельным врагом ты станешь»,— сказал. «Цели своей добьешься,— Сказал черный мараленок,— За чем гонишься — все получишь,— 4445 Так мой Андалбаа ответил.— Ээй-ээй, парень, Я в течение семи дней, Как детеныш косули, буду визжать, Три небесные маралухи, услышав меня, 4450 К вершине крепости-горы Одним прыжком спустятся. На берегу черного моря, У подножия черной горы Засаду сделай и жди. 4455 Если мимо выстрелишь,— Неудача твоя будет, парень. Если выстрелишь метко,— Удача твоя будет, богатырь. Стоящим в глубине трех небес 4460 Трем маралухам шевелиться Не положено»,— Так ему теперь сказал. В течение семи дней мой мараленок Андалбаа, Как детеныш косули, визжал, 4465 Славный богатырь Когюдей-Мерген, Мох с земли содрав, на себя набросил, Дерн с земли сняв, под себя подстелил, У подножия черной горы, Ожидая, лежал. 4470 Когда Андалбаа в течение семи дней, Как детеныш косули, визжал, В глубине трех небес У трех маралух печенки [от жалости] затряслись. Услышав мольбу сына о помощи, 4475 Из глубины трех небес спрыгнули, Чтобы единственному сыну помочь, На вершину девятиступенчатой Черной горы спустились. Левое ухо налево склонив, 4480 Алтай слева стали слушать. Правое ухо направо склонив, Алтай справа стали слушать. Так стояли и слушали, С какой стороны 4485 Крик Андалбаа раздастся. Когда молодой богатырь Когюдей-Мерген Лук свой натянул, У него обе лопатки сошлись, Утром натянув, до вечера ждал, 4490 Вечером натянув, до утра ждал, Ста силачам смерть несущую Живую стрелу выпустил. На острие стрелы огонь появился, От большого пальца искры брызнули. 4495 Дно неба зашумело, Поверхность Алтая загудела. От выстрела землю встряхнуло, Поверхность Алтая затряслась — Выпущенная молодым богатырем 4500 Кровавая стрела с девяносто двумя перьями Той из трех маралух, что в середине стояла, Брюхо распоров, улетела. Когда она в сторону прыгнула, Золотой ящик вылетел, 4505 На открытое место упал. Три мои маралухи На дно трех небес тотчас улетели. Вслед им Когюдей-Мерген Горько закричал: 4510 «Плохого замысла у меня не было, Плохое сделал Кара-Кула, Преступного замысла у меня не было. Преступное совершил каан. Белый скот мой [в его] изгороди, 4515 Народ мой [у него] в плену, Отец и мать мои мучаются в неволе. Я ищу способ Спасти их»,— сказал. Три маралухи ответили: 4520 «Цели своей добейся, За чем гонишься — получи. Клыкастый темно-серый Голову на гриву положить заслужил. Имеющий большой палец Кара-Кула 4525 Голову на рукав положить заслужил». «В течение двух поколений Моему животу, моей печени Болезнью-страданием был, Боль причинял этот золотой ящик, 4530 [Теперь] он выпал — за это спасибо!» — Средняя маралуха сказала. Славный мой Когюдей-Мерген Золотом сверкающий ящик схватил И, трижды замахнувшись, 4535 О черную скалу — пуп земли Ударил, Золотой ящик раскололся. Перепелята, Обгоняя друг друга, 4540 К ясному небу устремляясь, Поднялись, чтобы улететь. Оба, крича, В белых облаках скрылись. Не зная, что делать, Когюдей-Мерген 4545 В правом кармане пошарил, Девятигранный черный камень вытащил Взмахнув им, месяц закрыл. В левом кармане пошарил, Серый семигранный камень вытащил — 4550 Лик солнца им закрыл. Солнце и луна Черной завесой закрылись, На поверхности Алтая Черная буря началась. 4555 На своей ладони солнечные лучи заставив играть[267], [Когюдей-Мерген] взад и вперед зашагал. Два одинаковых перепеленка На раскрытые ладони Богатыря Коподей-Мергена, 4560 Взмахивая крылышками, прилетели. Их, негодников, [в ладони] зажал, Шеи немного скрутив, В белый платок завернул, В боковом кармане спрятал, 4565 Луну и солнце снова раскрыл. Сев на хлопковогривого коня, По направлению к стойбищу Кара-Кула Теперь отправился. Клыкастый хлопковогривый темно-сивый [конь] 4570 Передними ногами играет, Задними ногами танцует, Молодые травы не подминая, Легкой иноходью помчался, Мягкие травы не затаптывая, 4575 Красивой иноходью побежал. Славный Когюдей-Мерген Большим пальцем играет на дудке, Красивую протяжную песню поет. Дыханье коня как белый туман,— 4580 Дали Алтая он проезжает, Лицо алыпа как красный пожар,— Глубь неба он затмевает. Зоркие глаза его огнем горят, Чуткие уши навострены. 4585 Передними ногами прыгнув, [конь] Месячный путь перескакивает, Задними ногами ударив, Годичный путь перескакивает. Клыкастый хлопковогривый темно-сивый [конь] 4590 До земли, лежащей на расстоянии семидесяти лет пути, За семь дней добежал. Когюдей-Мерген, мой богатырь, На вершину девятиступенчатой Вечной горы, 4595 Коня в пляс пустив, взобрался. Когда по ту сторону [горы] стал смотреть: Железная равнина лежала, Железный тополь стоял. Белый скот, подобный белому туману, 4600 Внутри железной изгороди Плотно стоял. Светлоликий разноязыкий народ Внутри железной тюрьмы Жил. 4605 В семидесяти долинах Скот семидесяти каанов собравший, К подножию шестидесяти гор Народ шестидесяти аймаков собравший, На темно-сером коне ездящий 4610 Кара-Кула каан Дома теперь, оказывается, был. У железной коновязи Его темно-серый [конь] стоял. Вдруг у него голова и глаза 4615 Заболели, Грызя железную коновязь, Вокруг нее кружился. Кара-Кула каан В девяностогранной каменной юрте 4620 На медном ложе о семи ногах, На постели в семьдесят слоев, На подушке, подобной синему облаку, Ноги вдоль ложа вытянув, Больной лежал. 4625 «Голова и грудь [болят]»,— говоря,— Громко стонал. Что случилось,— того он не знал. Любимая дочь Эрлик-бия Абрам-Моос Кара-Таади 4630 С медными серьгами, похожими на медный котел, С медным носом, похожим на медный чайник, В шапке из перьев филина, В одежде из холщовых лент, Холщовой одеждой шурша, 4635 Берестяной обувью скрипя, Верхом на девятилетнем черном быке, Черный скот свой объездила, По многочисленным стойбищам покружила, Теперь дома сидит, оказывается. 4640 Лунную сутру, которая обо всем ведает, вытащила, Мудрую самру[268], которая обо всем говорит, открыла, Что невозможно узнать, узнала, Что невозможно почуять, почуяла. «Имеющий отцом черную гору, 4645 Имеющий матерью четыре березы, Ненаглядный единственный сын Маадай-Кара богатыря Когюдей-Мерген, молодой богатырь, Белый скот, наверно, погонит, 4650 Над народом будет властвовать Отныне»,— так думая, сидела. Увидев все это, Хлопковогривый темно-сивый [конь] В синего торбока превратился, 4655 Молодой богатырь Когюдей-Мерген В Тастаракая в холщовой одежде Превратился. Синий торбок, спотыкаясь, спускается. В холщовой одежде Тастаракай 4660 Звонкую протяжную песню поет, Еще веселее на дудке играет, Красивую песню звонко поет, Большим пальцем на дудке играет. К юрте вскормившего его отца 4665 Он подъехал. Вскормивший его отец Маадай-Кара Сразу узнал, кто едет, Ласкавшая его мать Алтын-Тарга Сразу поняла, кто поет. 4670 А Кара-Кула, услышав [песню], Ругаясь, проклиная [певца], лежал, «Жирное молоко у суки, Хитрый ум у раба. Во главе семидесяти тасов[269] стоящий глупый тас 4675 В эту землю откуда прибыл? Когда я лежу больной, изнемогающий, Добрый человек ко мне не едет, Такой бродяга-негодяй Откуда сюда прибыл?» — 4680 Так ругался и проклинал его. Супруга его Кара -Таади Ему говорила: «Если из подземного мира Шамана Тордоора с берестяным бубном 4685 Попытаться вызвать и заставить пошаманить,— Что из этого получится? Почему ты заболел, отчего ты мучаешься, Может быть, расскажет»,— так оказала. А в холщовой одежде Тастаракай, 4690 К дверям отца подъехав, Слез с коня. Своего коня — синего торбока К голой кожемялке привязал. В холщовой одежде Тастаракай 4695 Деревянную дверь открыл и вошел, У отца о благополучии спросил, у матери о здоровье спросил, В переднюю часть юрты пройдя, Скрестив ноги, сел отдыхать. Вскормивший его отец и ласкавшая его мать, 4700 Отвернувшись, заплакали, Повернувшись к нему, улыбнулись. «Непогибнувший, наверно, погибнет, Неуходивший, наверно, уйдет»,— Так про него подумали. 4705 Жирного конского мяса В одно тепши положив, [перед ним] поставили, С жирным бульоном суп В золотую чашку налили. Проголодавшийся, он пока не насытился, 4710 Уставший, он пока не отдохнул — так сидел и ел. Знаменитый Кара-Кула Утром отправил [посыльным в подземный мир] Ездящего на крылатом черном коке Богатыря Кускун-Кара. 4715 К вечеру из подземного мира Прибыл с берестяным бубном шаман Тордоор. Двери наглухо заперев, Дымоход закрыв, Все щели заткнув, 4720 С берестяным бубном шаман Тордоор, Вызывая духов, стал шаманить. Начал кружиться, вертеться... В холщовой одежде Тастаракай, Серой мышью обернувшись, 4725 [В отверстие] над дверью Кара-Кула каана Проник, Левое ухо налево склонив, Правое ухо направо склонив, Сидел и слушал. 4730 С берестяным бубном шаман Тордоор, Полаяв; как собака, Помычав, как корова, Покружившись, [остановился], Кара-Кула каана так начал спрашивать: 4735 «Ээй-ээй, каан, На земле Маадай-Кара [После тебя] осталось ли что-нибудь?» — «Пня не оставил, чтобы торчал [над землей], Травинки не оставил, чтобы одиноко качалась, 4740 Ничего там нет, Пустынная черная земля осталась»,— ответил [каан]. С берестяным бубном шаман Тордоор, Второй раз покружившись, Остановился и сказал: 4745 «Стой-подожди, каан, Когда четырехухую серую кобылицу Гнал вокруг Алтая, Когда преследовал ее, семь раз поверхность земли объехав, Когда наказал хозяевам земли— 4750 Семи черным волкам [ее съесть], Когда просил девять черных воронов [Глаза ей выклевать], Приходили ль они к тебе Сказать, что съели серую кобылицу?» — 4755 Так у Кара-Кула спросил. «Не приходили»,— ответил каан. В третий раз пошаманив, [Тордоор] сказал: «На земле Маадай-Кара Молодой богатырь родился, 4760 Вскормивший его отец — Маадай-Кара, Ласкавшая его мать — Алтын-Тарга. Чтобы отомстить за отца, Со своей земли приехал, оказывается. Когда ты уехал на охоту, сюда приезжал, 4765 С отцом, оказывается, встречался. Вожака стад — черного быка съев, уехал. Вожака верблюдов — черного верблюда съев, уехал. Во владения семи желтых лам Он уже съездил, 4770 Где твоя душа [спрятана], узнал. Трем небесным маралухам Брюхо стрелой прострелил, Из золотого ящика Перепелят взял, 4775 Шею им скрутив, В белый платок завернул, в карман положил. Поэтому твоя голова и шея [Теперь] и болят,— сказал,— Сын-богатырь Маадай-Кара 4780 Уже в твое стойбище въехал,— сказал,— Скоро душа твоего коня Перервется, он погибнет. Тебя самого душа перервется, ты умрешь,— сказал.— Стойбище большого богатыря 4785 Лучше бы ты не трогал, Светлоликий его народ Лучше бы не мучил»,— С берестяным бубном шаман Тордоор Все перечислил, все рассказал. 4790 Знаменитый Кара-Кула Слезу сквозь землю проронив, заплакал, Сотрясая небо, запричитал. Когда шаман перестал шаманить, Когда каан [еще] сидел и плакал, 4795 Славный Когюдей-Мерген, Не ругавшийся — выругался, Гневно закричал «Постой, твой берестяной бубен [Сейчас] от тебя покатится, 4800 Тебя, шамана Тордоора, Попробую вразумить!» С верхнего косяка двери, Обернувшись черным медведем-самцом, [Как медведь], заревев, 4805 В переднюю часть юрты спрыгнул. Как ударил по щеке С берестяным бубном Тордоора шамана, Тот под землю вмиг улетел. Как пустил вслед ему 4810 Девяностопудовую чугунную колотушку, Голову с берестяным бубном Тордоора шамана До мозга пробил. Девяностопудовая чугунная колотушка В подземное ядовитое желтое море улетела — 4815 Море до дна выкипело. Хлопковогривый темно-сивый [конь], Встряхнувшись, настоящий вид свой принял, Сам Когюдей-Мерген, молодой богатырь, Встряхнувшись, самим собой стал. 4820 Лунный свет излучающее его лицо, Как золото, сияло, Солнечный свет излучающее лицо, Как серебро, сверкало. Брови — как черный бархат, 4825 Щеки — как красный маральник, Нос — как прямой хребет [горы], Ресницы — как северный лес, Щеки — с полскалы каждая, Лицо — как полная луна. 4830 На крепко сложенной спине Пятьдесят табунов могут пастись, На открытых, как луг, лопатках Шестьдесят отар могут гулять. В позвоночнике его суставов нет— 4835 Могучим богатырем он создан, Ребра его не гнутся — Сильным кезером он родился. Грудь его, подобная равнине, Сверкала—такой он был, 4840 Голые, как поляна, шишки лба Сияли — такой он стоял. Блеска пуговиц на его одежде Глаз человека не выдержит, От вида молодого богатыря 4845 Целое войско может испугаться. Икры ног его, как наросты на березе, крепки, Шагнет — земля проваливается. Когда знаменитый Кара-Кула назад оглянулся,— Хлопковогривый темно-сивый [конь] 4850 У железной коновязи стоял. Девяносто две пряди хвоста Ниже щеток выросли, Семьдесят косичек гривы Ниже коленей выросли, 4855 Два уха небо бороздят, Два [других] уха землю бороздят, Два одинаковых черных глаза Подобны луне при затмении. Седло и узда драгоценного 4860 В течение века не износятся, Узда украшена золотом и серебром, Удила похожи на полумесяц, Седло на нем бронзовое — Славный конь, оказывается. 4865 Грозным созданный Когюдей-Мерген Назад не смотрит — смотрит вперед, Сияющими, как звезды, глазами Прямо в лицо каана глядя, Суровые слова ему сказал: 4870 «Здравствуй, здравствуй, муж, — сказал, — Такого парня, как я, видел ли? Белый скот мой цел ли? Отец и мать мои живы ли? Перевалы семидесяти гор высоки,— перевалив их, приехал, 4875 Броды семидесяти рек глубоки,— переехав их, прибыл. Ядовитое желтое море перелетел, Сходящиеся и расходящиеся скалы проскочил. Чтобы погладить раздвоенную бороду Вскормившего меня отца, 4880 Чтобы посмотреть в глаза Ласкавшей меня матери, Чтобы возвратить остатки Белому туману подобного скота, Чтобы освободить 4885 Светлоликий народ свой, Чтобы отомстить каану, господствующему над всей землей, Я приехал. Чтобы убить своего врага, [С такой целью] я приехал»,— так говорил. 4890 Знаменитый Кара-Кула, Как будто стрела [в него] попала, заревел, Как будто огонь [на него] попал, вздрогнул. «Ээй-ээй, парень, Стой-подожди, богатырь»,— сказал. 4895 Со ста пуговицами шубу надел. «Сто богатырей [в меня] стреляли, Не могли пробить ее»,— подумал. Со ста зарубками лук, Схватив, на спину нацепил. 4900 «Ста кезерам души прервал Этот мой лук»,— подумал. «Озера я выпивал,— сказал,— Многих я съел,—сказал,— Твоего мяса насытиться мне не хватит, 4905 Твоей крови напиться мне не хватит. Красную кровь твою пролью, Тонкую глотку твою перерву. Зачем ступил туда, куда нельзя ступать? Зачем приехал туда, куда не следует ездить? 4910 Мясо людей побольше тебя я ел, Кровь людей посильнее тебя проливал»,— Так он бранился. Когюдей-Мерген богатырь сказал: «Ээй-ээй, парень, 4915 Много стреляя, мы с тобой Меткими не станем, Много болтая друг с другом, Остроумными не станем. Перепелята 4920 Такому парню, как ты, не нужны ли?» — Из бокового кармана В белый платок завернутых Двух перепелят Вынул и показал. 4925 Одного перепеленка На две части разорвал — Клыкастый темно-серый, На гриву голову положив, упал. Другого же за голову 4930 Когюдей-Мерген взял, Две ноги его Кара-Кула подал. «Оседланный твой конь на гриву пал, Посмотрю, как умрешь сам ты, муж»,— сказал. Кара-Кула вскочил на ноги, 4935 Свою душу-жизнь отбирая, [С ним] схватился, стал бороться. Немного времени прошло, Перепеленка Пополам они разорвали. 4940 Когда [каан] вскричал «О горе!», В нижнем мире живущему Эрлик-бию было слышно. Когда заревел «Ой, больно!», В верхнем мире живущему 4945 Ульген-бию было слышно. «Бог мой!»—он закричал, Никто на помощь не пришел, «Эрлик-бий!» — он позвал,— Никто к нему не явился. 4950 От горестного его крика Поверхность Алтая вздрогнула, От рева на разные лады Земля и небо затряслись. Жители нижнего мира 4955 Шесть раз от страха перевернулись. Жители верхнего мира Три раза от удивления перевернулись. «Темно-серый на гриву пал, Кара-Кула на рукав голову положил. 4960 Непобедимый каан уничтожен,— Так говоря, все радовались,— Неумирающий каан умер»,— Так говоря, сирые и убогие радовались. Славный [богатырь] Когюдей-Мерген 4965 Железную изгородь открыл, Белый скот выпустил. Железную тюрьму открыл. Народ свой освободил. На земле живущие семьдесят каанов — 4970 [Все] прибыли, На Алтае живущие шестьдесят богатырей — [Все] к нему приехали. «Над всей землей господствовавший каан на рукав голову положил, Многочисленный скот его остался, 4975 Его земля без хозяина осталась, Что с ними делать?» — все спрашивали. Когюдей-Мерген сказал: «Пусть его земля стоит, Земля плохой не бывает, 4980 Народу земля [всегда] полезна. Скот — приданое [дочери] Эрлик-бия С Алтая гоните. Любимую дочь Эрлик-бия Обратно отправьте. 4985 От его скота пользы не будет, Такая женщина нам не нужна». Когда он произносил [эти] слова, Любимая черная дочь [Эрлик-бия] — Супруга Кара-Кула — 4990 К Когюдей-Мергену, молодому богатырю, Подошла — С медными серьгами, похожими на медный котел, С медным носом, похожим на медный чайник. Берестяная обувь ее скрипела, 4995 Холщовая одежда ее шелестела, Хихикая, она смеялась, Раскачиваясь, напевала. Любимая черная Дочь Эрлик-бия 5000 Абрам-Моос Кара-Таади сказала: «Властвовавший на земле Кара-Кула, На рукав голову положив, погиб. Ты убил моего мужа, Как теперь мне быть? 5005 Из мира, где нет луны, В лунный мир я пришла, Из мира, где нет солнца, придя, В солнечном мире жить я привыкла, Будучи супругой большого каана, 5010 К хорошей жизни привыкла. В свою землю,— говорит,— не поеду, К отцу и матери не возвращусь. Белый скот твой не я истребляла, Твоих отца и мать не я мучила. 5015 Плохого во мне нет ничего — Плохое делал Кара-Кула, Преступного во мне нет ничего — Преступное делал Кара-Кула. Хочу остаться с тобою, 5020 Хочу с тобой жить»,— говорит. Молодой богатырь Когюдей-Мерген Любимой дочери Эрлик-бия В оба глаза плюнул. «Плюю на тебя, уходи отсюда,— сказал. 5025 Посланница подземного мира, Зачем на землю ты вышла? Обжора безлунного мира, Зачем на Алтай ты пришла? От твоего скота пользы нет, 5030 Туда, где твои пастбища,— угони, От твоего народа помощи нет, Туда, где твоя земля,— уведи обратно. Нечистая жительница безлунного мира, По моему Алтаю не ходи, 5035 Мерзкая ты негодница, С таким, как я, не встречайся,— Прямо в лицо ей плюнул,— Уходи отсюда!» — приказал. Необижавшаяся Кара-Таади 5040 Теперь [очень] обиделась. Неоскорблявшаяся дочь Эрлика Теперь [очень] оскорбилась. Кара-Таади, эта женщина, Ругаясь, сказала: 5045 «На твоей земле Валежником я буду, На твоем пути Пихтовым бревном буду переворачиваться. Если ты, будучи живым, 5050 Не хочешь со мною жить, То с духом твоим я буду жить. В семислойный подземный мир Я тебя доставлю. В безлунный мир 5055 Я тебя уведу. Двери Эрлик-бия Я заставлю тебя открыть. Посмотрю, бессмертен ли твой конь, Посмотрю, бессмертен ли ты сам»,— сказала. 5060 Подобный акации черный свой скот собрала, В черный песок его превратив, В карман положила. Свой черный народ собрала, В черные угли обратив, 5065 В горсть взяла. Красной шеей мелькнув, В подземный мир прыгнула. «И семи дней не пройдет, Сказанное сдержу»,— так поклявшись, исчезла. 5070 Славный Когюдей-Мерген Отцу стал говорить: «Стой-подожди, мой отец, Имеющий землю на свою землю стремится, Имеющий реку к своей реке едет. 5075 Белый скот свой гоните, На свою землю езжайте. Где богатые пастбища, скот свой пускайте, Где сухостоя много, народ расселяйте. Где вы раньше жили, там ведь лучше. 5080 Синяя река через землю твою течет, На синей горе трав больше стало. На благодатный Алтай, где скот может размножаться, Поедем,— так наказывал.— Я заранее туда поеду, 5085 Юрту построю и буду ждать. А вы, не торопясь, вместе с народом На свою землю возвращайтесь». На своего хлопковогривого темно-сивого Доброго коня сел верхом. 5090 Золотую шапку с головы стянув, Народу стал говорить: «Кто имеет юрты — в свои юрты возвращайтесь, Имеющие земли — на свои земли идите. Возвращайтесь туда, 5095 Откуда вы прибыли. От злого каана вас я освободил, Теперь на свою землю отправляюсь». Сказав такие слова, Темно-сивого повернул. 5100 Золотой шапкой махая, С народом попрощавшись, Коня повернув, поскакал, На Алтай свой отправился. Оставшийся народ — 5105 Как будто в безлунном Алтае Луна засияла,— веселиться начал, Как будто в бессолнечном Алтае Солнце засияло,— радоваться стал. Оттого, что убит грозный каан, 5110 Живущий здесь народ ликовал. «На земле [для нас] свобода наступила — На землю свою вернемся»,— сказали. Белый скот прямым путем На свои пастбища устремился. 5115 Народ, бодрый духом, C песней отправился. А хлопковогривый, темно-сивый [копь], Передними ногами играя, Задними ногами танцуя, 5120 Зеленые травы не подминая, Иноходью поскакал, Молодые травы не затаптывая, Красивым галопом помчался. - Два одинаковых уха-ножниц 5125 Белые облака на синем небе Туда и сюда разгоняют, Два одинаковых черных глаза, Подобно луне при затмении, В разные стороны косились,—так он едет, 5130 Расстояние годичного пути За сутки проезжает, Расстояние месячного пути За полдня проезжает. Когда перевалил семьдесят больших гор, 5135 Когда переехал Семьдесят больших рек, Хлопковогривый, темно-сивый [конь], Неустававший, вдруг устал: Передние ноги не может поднять, - 5140 Задние ноги не может передвигать. Черная любимица Эрлик-бия Абрам-Моос Кара-Таади Его, оказывается, заколдовала. Клыкастый темно-сивый [конь] 5145 Совсем изнемог. На боку так кости выступали, что ведро можно повесить, Во впадинах глаз Сорока гнездо может свить. Когда конь так устал, 5150 Молодой богатырь Когюдей-Мерген, Хозяин его, стал гневаться, Коня своего стал ругать: «По лопаткам высоких гор Почему не ударяешь копытами, не мчишься? 5155 На плечи низких гор Почему не наступаешь, не летишь? Грозного каана когда уничтожали, Ты не уставал, Должен ли ты уставать, 5160 Когда возвращаемся домой?» Плетью с золотой рукояткой По голове коня ударил. После этого Много каурых коней появилось — 5165 В каждой ложбине они были видны, Много белых коней появилось — На лугах они бродили. Среди многочисленного скота Быстрые, как ветер, 5170 Стройные каурые иноходцы, Друг с другом состязаясь, бегали. Увидев их, Когюдей-Мерген подумал: «Ах вы негодные! — сказал.— Чем плохого коня бить, 5175 Не сменять ли его на хорошего коня? Сев на стройного каурого иноходца, Почему с песней быстро не поскакать? Хлопковогривого темно-сивого На каурого иноходца сменяю!» — сказал. 5180 Девяностосаженный черный длинный Аркан от левых торок отвязал, Держа его в руке, К стройному каурому иноходцу Поскакал. 5185 С коня не слезая, аркан забросил. Молодым богатырем Заброшенный аркан Обвил тонкую шею Стройного каурого иноходца. 5190 С красивой иноходью каурый конь, Сев на задние ноги, [аркан] натянул, Извиваясь, упал. Пока дикий конь бился, Когюдей-Мерген, [подбежав], его поймал, 5195 Серебряной уздой обуздал. Когда конь, спину выгибая, поднялся, На него потник успел положить, Золотым седлом заседлал, Сто подпруг затянул. 5200 Целых полдня с трудом Хорошего иноходца седлал. «Настоящую езду попробую»,— сказав, Все ремни затянул. А своего хлопковогривого 5205 Темно-сивого [коня] По бедру ударил. Клыкастый темно-сивый конь, Побежав в сторону, исчез. След, где стоял он,— остался, 5210 Следа, куда умчался,— не видно. «Дорогого коня своего зачем я ударил? Что я наделал?» — [Его пожалев], Когюдей-Мерген так подумал. На стройного каурку сев, 5215 Золотой повод натянул. Когда в одну сторону повернув, [помчался], Подобным ветру иноходец был. Когда в другую сторону повернув, [помчался], Подобным молнии иноходец был. 5220 Когда вниз [по долине] поскакал, Гриву распустив, конь иноходью шел, Когда вверх [по долине] пустил, Шевеля хвостом, конь заплясал. По боку, по которому не били, ударил, 5225 По боку, по которому не ударяли, хлестнул. Конь вмиг с места полетел. Быстрые реки заплескались. Поверхность Алтая затряслась, Большие-большие горы 5230 Лишь мелькали перед глазами. Когда он так летел, Когюдей-Мерген потерял сознание. Когда [первый] раз в себя пришел,— Земля Алтая из глаз исчезла, 5235 Когда второй раз опомнился,— Солнце и луна на небе Исчезли. Когда в третий раз очнулся,— К дверям Эрлик-бия привезенный 5240 Лежал, оказывается. Хлопковый потник под ним, Золотое седло под головой. Боевая одежда на нем, Все вооружение на спине — 5245 Так он упал, оказывается. Полуживой лежал, Один бок изранен был. Что рассудок свой терял, Когюдей-Мерген только теперь понял. 5250 Визгливая песня послышалась, Визгливый смех раздался. Двери Эрлик-бия Открылись. Любимая черная [дочь] Эрлик-бия 5255 Абрам-Моос Кара-Таади Оттуда вышла и подошла. «Зачем прибыл туда, куда не хотел приезжать,— Жена [тебе] что ли понадобилась? Зачем ступил туда, куда не хотел ступать,— 5260 Невеста [тебе], может, понадобилась? Знаешь ли ты, как лишился Хлопковогривого темно-сивого [коня]? К дверям Эрлик-бия На чем ты прибыл, посмотри»,— сказала. 5265 То, что Когюдей-Мерген принял За табун каурых лошадей, заполнивших лог, Желто-ядовитой саранчой оказалось, То, что молодой богатырь принял За табун [белых] лошадей, заполнивших равнину, 5270 Оказалось кузнечиками, То, что он принял за табун иноходцев, Желто-ядовитыми змеями оказалось. Семидесятиаршинного змея В красивого иноходца превратив, 5275 На него, оказывается, посадила [Кара-Таади]. Рассудок потеряв, Своего коня лишился, Без коня остался, оказывается. В семислойный подземный мир 5280 Прибыв, теперь лежал. К дверям Эрлик-бия Колдовством его доставили, оказывается. «Оой-оой, парень,— сказала [Кара-Таади],— Обратно назад не возвратишься. 5285 Тело твое теперь сожгу, С духом твоим буду жить». Двух черных богатырей Караулить его поставила, С семьюдесятью семью зарубками 5290 Железные луки в руки им дала. Два одинаковых черных богатыря — Силачи Эрлик-бия — На красоту богатыря Когюдей-Мергена Глядя, удивлялись: 5295 «Как красив несчастный молодой богатырь, Созданный На солнечном и лунном Алтае!» Пока так удивляясь, смотрели, Подул легкий ветер, 5300 Из глубины трех небес Четырехкрылый серый беркут, Вниз устремившись, спустился, Когюдей-Мергена богатыря Вместе с седлом и уздой схватив, 5305 Хлопковый потник забрав, В синих облаках исчез. Два черных богатыря, Поражаясь, рты разинули. «Что же это такое?» — говоря, стояли. 5310 Тут гневный крик раздался. Дочь Эрлик-бия закричала: «Проворные мои богатыри, В стрельбе искусные стрелки, Это Когюдей-Мергена богатыря 6315 Хлопковогривый темно-сивый конь, Серым беркутом обернувшись, Сюда прилетал!» Старший черный богатырь, с места вскочив, Смерть несущую стрелу пустил. 5320 Около толстой шеи Четырехкрылого серого беркута [Та стрела] мимо пролетела. Меньшой богатырь, вскочив с места. Смерть несущую стрелу пустил. 5325 Кончик хвоста четырехкрылого серого беркута задев, [Эта стрела] мимо пролетела. Когда они два раза промахнулись, Драгоценный темно-сивый [конь], Спасая своего хозяина, 5330 Молодого богатыря Когюдей-Мергена, В целебный чистый источник, Под луной и солнцем находящийся, [В воду] девяти молочных озер, Под солнцем и луной находящихся, 5335 Подняв, опустил. Девять одинаковых озер, Перекатываясь, [здесь] лежали, Три [из них] холодными, три горячими, Три теплыми были, оказывается. 5340 Вывихи его здесь вправились, Переломы [костей] здесь срослись. Все больные места Целебная вода исцелила. Когда богатырь, 5345 В течение девяти дней плавая в воде, пришел в себя, Четырехкрылый серый беркут Прилетел из-за синего неба. Камнем вниз упав, Лежавшего в озере Когюдей-Мергена схватил 5350 И на чистое поле вынес. Молодой богатырь Когюдеи-Мерген, Придя в себя, увидел: На чистое поле его вынес, оказывается, Хлопковогривый темно-сивый 5355 Его собственный конь. Клыкастый хлопковогривый Своему хозяину сказал: «Ты, парень, желая выбрать лучшего коня. Чуть в подземном мире не остался, 5360 Удилами золотой узды Ты, богатырь, коня бил. Из земли Эрлик-бия Как ты вышел? От женщины Кара-Таади 5305 Как теперь избавился?» Славный Когюдей-Мерген, Немного подумав, Коню ответил: «Колдовству Кара-Таади подвергшись, 5370 Я такой поступок совершил. Зло, которое я причинил тебе, позабудь, Любимой дочери Эрлик-бия С избытком я отомщу»,— сказал. Зубы стиснув, 5375 Такое твердое решение приняв, Коня уверил богатырь. После этого Когюдей-Мерген Хлопковогривого темно-сивого Начал седлать. 5380 Широкий, как луг, хлопковый потник положил, Бронзово-золотое седло положил. Сплетенный [из ремней] подхвостник Под хвостом продел. С тремя кольцами [ременный] нагрудник» 5385 [Вокруг груди] обведя, прикрепил. Шестьдесят подпруг схватив, натянул, Сорок подпруг, считая, натянул. Золотую узду надел. Коня своего оседлав, 5390 Богатырь в путь отправился. Клыкастый темно-сивый [конь] В свою землю устремился. Зеленые травы не подминая, Мягкие травы не затаптывая, 5395 Передними ногами играет, Задними ногами танцует. Большие горы [встретятся] — По лопаткам их копытами ударял, Низкие горы [встретятся] — 5400 На плечи их наступал. Бессчетные реки он переехал, Многочисленные горы перевалил. Как пуля, мелькнет он — Две горы сотрясаются, 5405 Как луч света сверкнет— Реки и моря плещутся. На вершину коричневой горы. Закрывающей солнце, С цокотом рысью поднялся, 5410 [Землю] по ту сторону [горы] кругом Стал осматривать. Его земля мирно лежала, Синие луга, которые глазом не окинешь. Синими цветами усыпаны, 5415 На горах с высокими перевалами Белые цветы качаются. Хвойные деревья, цвета не меняя, Качаясь, стоят. Кукушка-певунья, не переставая, 5420 Кукует, оказывается. Не выгорающие на солнце коричневые камни, Сверкая, виднелись. Не выгорающие при луне разноцветные камни, Блестя, показались. 5425 С семьюдесятью притоками синяя река, Волнуясь, течет. Семь высоких гор-крепостей, Сверкая, здесь стоят. Благодатный целебный Алтай 5430 В благополучии и мире пребывал, Златокаменный богатый Алтай Спокойно лежал. Его белый скот, вернувшись На свою землю, успокоился, 5435 Его народ-племя, свободным став, Веселье-пиры устраивает. Разномастный многочисленный скот Больше прежнего числом стал, Светлоликий его народ 5440 Многочисленнее прежнего стал. Отец и мать, возвратившись, В полном здравии были, оказывается. В честь победы над кааном [Кара-Кула] На девяносто лет пир устроили, 5445 На семьдесят лет веселье устроили. В честь возвращения на родину Гору мяса нарубили. Море араки собрали. Исхудавшие собаки, сытыми став, 5450 Хвосты вверх подняли, Его люди, рабами бывшие, Освободившись, блаженствовали. Где дети должны играть, Там цветастые шелка расстелили, 5455 Где молодым женщинам ступить, Там красивые шелка растянули. На лугу Ойгылык Молодые парни, собравшись, играют, На лугу Кыйгылык 5460 Девушки, собравшись, играют. Увидел это Когюдей-Мерген — Дыханье его коня, как белый туман, Поверхность Алтая закрыло, Лицо альта, как красный пожар, 5465 Дно неба закрыло. О том, что едет молодой богатырь» Весь его народ узнал. Люди его приветствовали. Коня взяв, привязывали. 5470 Шестьдесят богатырей взяли коня. Семьдесят богатырей [его самого] взяли под руки. В юрту, покрытую золотом, ввели. Вскормивший его отец, Ласкавшая его мать 5475 С места вскочили. Навстречу ему пошли. С ласкавшей его матерью, Широкие, как луг, левые ладони раскрыв, Они поздоровались, 5480 Пламенные щеки прижав. Поцеловались. С вскормившим его отцом, Глубокие, как лог, правые ладони протянув, Они поздоровались. 5485 Прямые, как хребты, носы Перекрестив, поцеловались. Вскормившие его отец и мать На белый ковер сели, Когюдей-Мергена, своего сына, 5490 На синий ковер усадили. Крепким кумысом поят. Вином и чегенем[270] угощают. Почему задержался он, они не знали, Что произошло с ним, сын не рассказал. 5495 После этого Когюдей-Мерген сказал: «Оой-оой, моя мать. Стой-подожди, мой отец, Под головой рукава истрепаться должны, что ли? 5500 На плечах шуба износиться должна, что ли?[271] Дикий зверь с шерстью бывает, А человек подругу имеет. Вечно холостым ходить Мне не годится. 5505 На земле какого каана живет Созданная для меня девица?» Вскормивший его отец, Затылок почесав, сказал: «Аай-аай, мой сын, 5510 То, что ты сказал,— это верно. Если укажу из ближних. Тебе, может, она не понравится, Если укажу из дальних, Ехать [к ней] будет трудно. 5515 Если хочешь взять из ближних, Возьми младшую сестру Семи братьев Сабаров. Если хочешь взять из дальних, У схождения земли и неба, 5520 Посередине Алтая [живет] Ай-Каан, У него есть дочь По имени Алтын-Кюскю. Сзади посмотришь — на луну похожа, Спереди посмотришь — на солнце похожа. 5525 Если захочешь съездить и посмотреть Девушку Алтын-Кюскю, [знай] — Земля ее далеко: Семьдесят высоких гор надо перевалить, Девяносто глубоких рек надо переехать, 5530 С семью большими препятствиями Расстояние в семьдесят лет пути надо проехать»,—сказал. Услышав это, Когюдей-Мерген Не мог усидеть на месте: «Стой-подождн, отец,— сказал,— 5535 Золотую дочь Ай-Каана Я поеду и посмотрю. Конь не золото, чтобы не пасть, Муж не вечен, чтобы не умереть. Чем будут говорить, что я не поехал, 5540 Пусть лучше скажут: „Он ездил". Чем будут говорить, что я струсил, Пусть лучше скажут: „Он погиб". Что случится, если съезжу На землю, находящуюся на расстоянии семидесяти лет пути, 5545 Что будет, если к красавице, подобной солнцу и луне, Домой приехать и посмотреть на нее?» Славный [наш] Когюдей-Мерген, Такие слова сказав. Схватил книгу самра, 5550 Пальцем ее стал листать. Лунную сутру стал глазами пробегать. Золотую книгу стал читать. Читая [ее], он [узнал]: У схождения земли и неба, 5555 У подножия семидесяти гор. Имея крепостью пуп земля, Имея золотую и серебряную гору. Имея целебную чистую реку, Ай-Каан, оказывается, жил. 5560 Солнцу и луне подобная Алтын-Кюскю В доме его, оказывается, есть. Луноподобный облик ее краше луны, Как золото, блестит, Солнцеподобный облик ее краше солнца, 5565 Как серебро, сияет. Желающих жениться На дочери-красавице Ай-Каана На Алтае, оказывается, много. Семьдесят каанов на земле 5570 Bсе свои мысли устремили к ней, Шестьдесят каанов на Алтае [Все] хотят ее взять. Из семислойного подземного мира Единственный сын Эрлик-бия 5575 На светло-рыжем коне ездящий Кувакайчы алып-обжора Тоже, оказывается, сватается. Любимой черной [дочери] Эрлик-бия, Абрам-Моос Кара-Таади. 5580 [Младшим] братом он доводится. Черную араку он привез. Много добра в подарок привез. Увидев это, Когюдей-Мерген На ноги вскочил, 5585 Хлопковогривого темно-сивого [коня], Боком поставив, стал седлать. Широкий, как луг, хлопковый потник положил, Бронзово-золотым седлом оседлал. Сплетенные [из ремней] девяносто подпруг 5590 Крепко затянул. [Из ремней] сплетенный подхвостник Протянул я продел под хвостом, С тремя кольцами нагрудник. [Вокруг груди] обведя» прикрепил. 5595 Золотую узду надев, В сторону коня отвел. «До земли, находящейся на расстоянии в семьдесят лет пути, Я доеду,—сказал,— Ай-Каана красивую дочь 5600 Попробую посватать»,— Так богатырь задумал. В богатырскую одежду стал облачаться. С шестьюдесятью двумя пуговицами Шубу, украшенную золотом и бронзой, надел, 5605 С изображением луны Золотую шапку надел, С изображением солнца Бронзовым поясом опоясался. Нетупеющую золотую саблю 5610 Схватил и [на боку] нацепил, С зеленым отливом стальную пику К седлу привязал, Со ста зарубками железный лук Взял и нацепил, 5615 Кровавую стрелу с крыльями Схватил и вложил [в колчан], Трем умершим жизнь возвращающий Золотой плат[272] в карман положил,. Трем углям огонь дающий 5620 Живой камень яда[273] в карман положил. Отцу и матери пожелав благополучия, С народом своим попрощался: «Если [все] хорошо будет, То через шесть лет приеду,—сказал,— 5625 Если здоров буду. Через два года вернусь»,— сказал. Темно-сивого коня повернув, Луноподобные удила подергал. Чугунные стремена натянул» 5630 На землю Ай-Каана устремился, Коня повернув, поехал. Маадай-Кара и Алтын-Тарга Вслед его благословляли: «Пусть имеющий язык тебя не обругает. 5635 Пусть имеющий плечи тебя не ударит, Куда бы ни приехал ты,— там праздник пусть будет, Где бы ни был — там счастье пусть будет, Голова твоя пусть покоится [на плечах][274]», Клыкастый драгоценный 5640 Хлопковогривый темно-сивый конь Передними ногами играет, Задними ногами танцует, Зеленые травы не подминая. Легкой иноходью идет, 5645 Мягкие травы не затаптывая, Красивой иноходью идет. Если большие горы встретятся, По лопаткам их копытами ударив, переваливает, Если низкие горы встретятся, 5650 На плечи их наступив, переваливает. Когюдей-Мерген, мой молодой богатырь, Протяжную песню звонко запел — Пальцами на дудке заиграл. Громкую песню запел — 5655 Большим пальцем на дудке заиграл. Месяц схватив, алып-кюлюк На крупе коня заставил его играть, Солнце схватив, богатырь На ушах коня заставил его играть. 5660 От песни славного богатыря На камне цветы выросли. Засохшие деревья распустились. Имеющие детенышей звери. Детенышей оставив, его слушают, 5665 Имеющие гнезда птицы. Из гнезд вылетев, его слушают. Славный наш Когюдей-Мерген Поверхность Алтая шесть раз объехал,— Дыханье коня, как белый туман, стелется, 5670 Поверхность земли семь раз объехал,— Лицо алыпа, как красный пожар, горит. Шестьдесят высоких гор перевалил. Семьдесят глубоких рек переехал, В пляс [коня] пустив, он едет. 5675 Чуть тише выпущенной стрелы едет. Чуть быстрее летящей птицы едет. Расстояние месяца пути За полдня проезжает, Расстояние года пути 5680 За день проезжает. Когда он так ехал, У перекрестка семи дорог Богатыря увидел. На одну дорогу он ляжет и [землю] слушает, 5685 Затем, на ноги вскочив, На другую дорогу побежит и [землю] слушает, Туда и сюда бегая, Так он забавлялся. Когюдей-Мерген, увидев это, 5690 Из шкур девяноста быков сплетенную Тридцатигранную золотую плетку На запястье накрутил, На богатыря, землю слушающего» Налетел. 5695 «Спокойно лежащую землю, Взад и вперед [бегая], слушаешь — Что за глупый ты богатырь!» — сказал. Услышав это, молодой богатырь Так ему ответил: 5700 «Стой-подожди, Когюдей-Мерген, [К земле припав], хлопковогривого темно-сивого [коня] Звонкий топот услышал, Когюдей-Мергена, молодого богатыря, Песню и игру услышал, 5705 Чтобы на землю Ай-Каана Вместе на свадьбу поехать. Тебя здесь дожидаясь, У перекрестка семи дорог. Забаву себе придумав, 5710 Играл я»,—сказал. Вскочив на ноги, стал здороваться. Когда, сев на коня, он рядом поехал, Когюдей -Мерген увидел: Когда туда повернутся [они] — кони у них одинаковые 5715 Оба хлопковогривые темно-снвые, Когда сюда повернутся — сами они одинаковые Два одинаковых Когюдей-Мергена — Такими они оказались. Два одинаковых темно-сивых [коня] 5720 Рядышком рысью поехали, Два холостых богатыря Дальше [вдвоем] отправились. Когда они так ехали, У перекрестка семи дорог 5725 Увидели богатыря, который трудился: Одну гору подняв. На равнину ее ставит, На месте этой горы Другую гору ставят. 5730 Все горы земли Алтая Он переставляет. Увидев это, Когюдей -Мерген Из шкур девяноста быков сплетенную Золотую плетку 5735 На запястье накрутил, На богатыря, у дороги стоящего. Налетел. «Спокойно стоящие горы Алтая Ни с того ни с сего переставляешь, 5740 Мирно стоящие горы. Набок свалив, волочишь. Конному дорогу закрываешь. Пешему путь преграждаешь — Что за глупый ты негодяй!»— 5745 Так крича, спросил. Услышав это, молодой богатырь Так ему ответил: «Стой-подожди, Когюдей -Мерген! Хлопковогривого темно-сивого [коня] 5750 Звонкий топот услышав, Когюдей-Мергена богатыря Песню и игру услышав, Чтобы на землю Ай-Каана Вместе на свадьбу поехать, [ожидая тебя] 5755 Забавляюсь я».— сказал. Подойдя, поздоровался. Сел на коня и вместе поехал. Туда повернутся — кони у них одинаковы: Три одинаковых темно-сивых, 5760 Сюда повернутся —- сами они одинаковы: Все трое — Когюдей-Мергены. На одинаковых красивых конях Одинаковые лицом богатыри Быстрее, чем прежде, поехали. 5765 Когда они так ехали, У перекрестка семи дорог Богатыря увидели. С вершины одной горы прыгнув. На вершину другой горы опускается, пляшет, 5770 С вершины этой горы прыгнув, На третью гору опускается, пляшет. Всю траву семи гор Вытаптывая, пляшет. Увидев это, Когюдей -Мерген 5775 Плетку с золотой рукоятью На запястье накрутил, На него налетел. «На вершинах спокойно стоящих гор Ты пляшешь, 5780 Покрытые зелеными травами горы Вытаптываешь, У всадников коней пугаешь. Пеших людей самих пугаешь, Что за глупый ты богатырь!» — 5785 Так теперь говорил. Услышав это, молодой богатырь Так ему ответил: «Хлопковогривого темно-сивого [коня] Звонкий топот услышав, 5790 Когюдей-Мергена богатыря Песню и игру услышав. Чтобы на землю Ай-Каана На свадьбу вместе поехать, Тебя дожидаясь, 5795 Забавляюсь я»,— сказал, Вскочил на коня и [вместе] поехал. Туда повернутся —- кони у них одинаковые: Четыре одинаковых темно-сивых. Сюда повернутся — сами одинаковые: 5800 Все четверо — Когюдей-Мергены. Дальше они продолжали путь. Когда так ехали. На перекрестке семи дорог Играющего богатыря увидели. 5805 От одного гуся хвост отстрелив, К другому гусю [другой стрелой] прикрепляет. От этого гуся хвост отстрелив, Третьей птице хвост заменяет. Лунокрылым этим гусям 5810 Хвосты меняя. Их кричать заставляет, а сам смеется. Увидев это, Когюдей -Мерген Хлопковогривого темно-сивого Налево повернул, 5815 Из шкур девяноста быков Сплетенную золотую плетку На запястье накрутив, На него налетел. «Столько гусей кричать заставляешь, 5820 Зря птиц мучаешь, Лунокрылым птицам покоя не даешь— Что за бестолковый ты богатырь!» — сказал. Увидев его, мой молодой богатырь Тотчас Когюдей-Мергену объяснил: 5825 «Хлопковогривого темно-сивого [коня] Звонкий топот услышав, Когюдей -Мергена богатыря Крики и шум услышав. Чтобы вместе на свадьбу поехать, 5830 Жду и играю»,—сказал. Вскочил на коня и [вместе] поехал. Когда туда повернув, поехали — Коня у них одинаковые: темно-сивые были, Когда сюда повернулись — 5835 Сами одинаковые: все — Когюдей-Мергены. Теперь впятером продолжали путь, Пятьдесят долин проехали. Когда дальше [так] ехали, Между семью озерами 5840 Играющего богатыря увидели. Одно озеро выпив, В другое озеро его выливает. Это озеро выпив, В третье озеро его выливает. 5845 Большое озеро До дна выпивает. В маленькое озеро его выливает И снова пьет из него. Увидев это, Когюдей-Мерген 5850 Темно-сивого своего повернул, Из шкур девяноста быков Свитую плетку На сильное запястье накрутил, К выливающему озера богатырю, 5855 Замахиваясь [плеткой], приблизился. «Спокойно лежащие озера Туда и сюда переливаешь, Чистые воды Алтая, Бегая, выпиваешь, 5860 Какой глупый ты богатырь!» — сказал. Услышав это, молодой богатырь Так ему ответил: «Стой-подожди, Когюдей-Мерген! Хлолковогривого темно-сивого [коня] 5865 Звонкий топот услышав. Чтобы на свадьбу вместе поехать. Ожидая тебя, забавлялся я»,— сказал, Вскочил из коня и (вместе) поехал. Туда обернутся — кони у них одинаковые: 5870 Шестеро одинаковых темно-сивых. Сюда обернутся — сами одинаковые: Шестеро одинаковых Когюдей -Мергенов. Вперед устремившись, они поехали. Поводья коней одинаково держа, 5875 Шестьдесят гор вместе перевалили. Семьдесят рек вместе переехала. Когда так ехали. На перекрестке семи дорог. Между семью горами 5880 Играющего богатыря увидели. Собрав камин одной горы, На другую гору их высыпает. Камни и деревья этой горы По долине разбрасывает. 5885 Увидев это, Когюдей-Meрген Плетку с золотой рукоятью На свое запястье накрутил, На богатыря, камня собирающего. Замахиваясь, приблизился. 5890 «Деревья и камни священных гор С места на место переносишь, Всадникам дорогу закрывая. Туда я сюда бегаешь. Пешим людям путь преграждая, 5895 Деревья и камни разбрасываешь— Что за глупый ты богатырь!» — сказал. Мой молодой богатырь, увидев его. Сказал Когюдей-Мергену: «Хлопковогривого темно-сивого [коня] 5900 Звонкий топот услышав, I Когюдей-Мергена богатыря Песню и игру услышав. Чтобы вместе на свадьбу поехать. Ожидая тебя, забавлялся я». 5905 Вскочив на коня, [вместе] поехал. Туда обернутся — кони у них одинаковые: Семь одинаковых темно-сивых, Все хлопковогривыми были. Сюда обернутся—сами одинаковые: 5910 Семь одинаковых Когюдей-Мергенов, Все богатырями были. Семь одинаковых этих богатырей Друг другу имена решили дать. Землю слушавшему богатырю I 5915 Дали имя Слушающий Землю, Горы переставлявшему богатырю Дали имя Поднимающий Горы, Озера выпивавший богатырь Выпивающим Озера стал, 5920 Камни собиравший богатырь Собирающий Камни имя получил. [С горы на гору] прыгавший богатырь I Получил имя Прыгун» Богатырь, отстреливавший гусям хвосты, 5925 Стреляющим Гусей стал. Седьмой на них — Когюдей-Мерген — При собственном имени остался. Дальше она поехали. Хлопковогривые темно-сивые 5930 Передними ногами играют. Задними ногами танцуют. Высокие-высокие горы перевалили. Глубокие-глубокие реки переехали, Бессчетные долины проехали. 5935 Рядом скачут богатыри. Чтобы достичь земли Ай-Каана — С такой целью едут. Годичное расстояние проехав, Колья бросая, играют, 5940 Месячное расстояние проехав, Саблями размахивая, играют. Семь одинаковых моих богатырей Семерых одинаковых темно-сивых [коней]. Горяча их, плетью погоняют. 5945 Когда большие горы встретятся. По лопаткам их [кони копытами] ударяют. Когда низкие горы встретите!. На плечи их наступив, перемахивают. Мягкие травы не затаптывая, 5950 Красивой иноходью мчатся. Молодые травы не подминая. Легкой иноходью идут. Семьдесят гор перевалили. Семьдесят долин проехали, 5955 На вершину глаз солнца закрывающей Коричневой горы с серебряными камнями. На вершину глаз луны закрывающей Пегой горы с золотыми камнями Поднялись. 5960 На прекрасную землю С вечнозелеными молодыми деревьями. Состязаясь в беге семь богатырей Теперь прибыли. Землю Ай-Каана 5965 Славные Когюдей-Мергены Теперь внимательно осматривали. Они увидели: Алтай— земля Ай-Каана — Несказанно красивой оказалась. 5970 Многочисленным, как галька в реке, скотом он владеет. Светлоликим народом правит. Целебную чистую воду пьет. Земля его вся зеленая. Деревья его — одни тополя. 5975 Золотую и серебряную гору имеет. Мирно живет этот каан, оказывается. На его земле теперь На девяносто лет свадьбу начали. На семьдесят лет пир затеяли, 5980 Гору мяса нарубили. Море араки собрали. Лучшие кони к состязанию приготовлены, Сильные мужи о борьбе помышляют. Старые люди песни поют, 5985 Молодые женщины пляшут. Игры-веселье началось, оказывается. Где малым детям играть,— Там цветные шелка растлили, Где молодухам и девушкам пройти,— 5990 Там ковры и кошмы расстелили. На пути алыпов Золотые сиденья поставили, На пути кюлюков Бронзовые столы поставили. 5995 Семьдесят каанов земли Все, оказывается, собрались. Шестьдесят каанов Алтая Все, оказывается, сюда прибыли. Из-под земли 6000 На светло-рыжем коне ездящий Кувакайчы тоже приехал. Любимая черная (дочь) Эрлик-бия Абрам-Моос Кара-Таади Вместе [с ним] прибыла, оказывается. 6005 То, что из земли Маадай-Кара На хлопковогривом темно-сивом [коне] ездящий Когюдей-Мерген богатырь (сюда) прибудет. За девять дней она узнала. Его ожидая, сидела, 6010 То, что стало уже семь одинаковых Когюдей-Мергенов, Черная любимица Эрлик-бия. Абрам-Моос Кара-Таади, Откуда невозможно узнать, узнала. Откуда невозможно почуять, почуяла, 6015 Один человек в семерых обратился — Всех семерых надо убить»,— Своим слугам, приставленным к ней Эрлик-бием, Так наказав, поджидала. В передней части юрты яму выкопали, 6020 На дне этой ямы Пики вверх остриями воткнули. Чтобы ямы не видно было. Вышитой белой кошмой Ее закрыли. 6025 На одном краю белой кошмы Aй-Каана посадила, На другом краю Кюн-Каана посадила, оказывается. Один край белой кошмы 6030 Красной ниткой тоньше волоса За ушко бронзовой чаши. Поставленной на огонь, привязала. С девяносто девятью замками, С восемьюдесятью девятью запорами 6035 Железную тюрьму построила. Внутри этой тюрьмы Из чугуна постель постелила. Из камней подушки положила. Чтобы, когда Когюдей-Мергены прибудут, 6040 Их в железную тюрьму заточить, Чугунными замками замкнуть, Железными запорами закрыть И снаружи тюрьму накалить. Черный уголь приготовила. 6045 Чтобы жизни алып-кюлюка лишить, В золотой зеленый табак. Горький яд насыпав. Приготовила. Чтобы отравить, угощая: 6050 «Ты ведь — гость».— говоря, В араку в золотом тажууре Горький яд налила — Так приготовила, оказывается. Семь одинаковых Когюдей-Мергенов О всех этих гнусных проделках 6055 Дочери Эрлик-бня. Старой своей противницы. Узнали, откуда невозможно узнать. Почуяли, откуда невозможно почуять. 6060 Увидев это, молодые богатыри, На коней сев, С вершины золотокаменной горы рысью поехали. На землю Ай-Каана, Как пущенная стрела, спустились. 6065 Дыханье коней, как белый туман. Поверхность Алтая закрыло. Лица алыпов, как красный пожар. Дно неба заслонили. Клыкастые под ними кони, 6070 Быстрых рек не боящимися темно-снвыми были, Семь одинаковых Когюдей -Мергенов Битв не страшащимися [людьми] были На стойбище Ай-Каана Они внезапно прибыла. 6075 Острия их пик, как вершины леса. Блестели, Острия их сабель, как вершины трех гор. Сверкали. Славными моими богатырями 6080 Выпущенные стрелы от камни не отскочат. Сказанные ими слова от бия не воротятся[275]. Когда семь одинаковых темно-сивых [коней]. Рядом танцуя, приблизились. Семьдесят каанов земли. 6085 [Их увидев], удивились. Шестьдесят каанов Алтая, [На них] посмотрев, поразились. Семь одинаковых темно-сивых [коней] Передними ногами играют. 6090 Задними ногами танцуют. Девяносто две пряди хвоста О щетки их ударяются. Семьдесят косичек гривы Ниже колен развеваются. 6095 Их одинаковые уши-ножницы Белые облака на синем небе Разгоняя, [небо] бороздят. Их одинаковые черные глаза. Подобные луне при затмении, 6100 В разные стороны косятся. Семи одинаковых богатырей Лунный свет излучающие лица, Подобно золоту, блестят. Солнечные лучи излучающие лица, 6105 Подобно серебру, сверкают. Брови — как черный бархат. Бороды — как густой лес, Носы — как прямой хребет. Ресницы—как северный лес, 6110 Зоркие глаза — как синие звезды. Их язык — как острый алмаз.— [Такие] богатыри, [такие] алып-кюлюки На этой земле показались. Кони их красивее всех коней — 6115 Как изображенные на картине. Сами они красивее всех мужей — Подобны радуге их лица. Семьдесят каанов земли. Шестьдесят каанов Алтая, 6120 Головами качая, сказали: «Какие все одинаковые кони. Какие все одинаковые богатыри, Откуда прибыли [эти] люди?» — сказали. Туда обернутся — кони у них одинаковы. 6125 Сюда обернутся —сами они одинаковы, «Который из них старший. Которого из них раньше убить?» — так говоря. Подземные шулмусы[276] Настоящего Когюдей-Мергена не в силах узнать» 6130 Все растерялись. Черная любимица Эрлик-бия. Абрам-Моос Кара-Таади. _ Как только увидела богатырей Когюдей-Мергенов. Тотчас на месте, [где стояла], 6135 За семьдесят лет перевалившей Старухой Дьебелек[277] обернулась — С медными серьгами, похожими на медный котел. С медным носом, похожим на медный чайник, С тонкими, как острия иголки, зубами. 6140 Медноносая старуха Дьебелек Семидесяти слугам приказала: «Темно-сивых коней Семи одинаковых Когюдей-Мергенов привяжите. [Их самих] с почетом (в юрту) под руки введите». 6145 Шестьдесят одинаковых коноводов, чтобы коней привязать. Семьдесят одинаковых слуг, чтобы богатырей под руки вести, Явились. «Кто из вас старший богатырь? Сначала у него коня возьмем».— сказали. 6150 Семь одинаковых богатырей: «Я старший, я старший».— крича. Все семеро Темно-сивых коней отпустили. Хлопковогривые темно-сивые 6165 В семь серых беркутов Тотчас превратились, В глубь синего неба устремившись, С места, где стояли, улетела. «Кто из нас старший богатырь? 6160 В юрту пусть первым войдет».— сказав, Золотые двери открыли. Семь одинаковых Когюдей-Мергенов: «Я старший, я старший».-- крича. Все семеро сразу 6165 В золотую юрту вошла. «Кто из вас старший богатырь? В переднюю часть юрты пусть проходит, На белую кошму пусть сядет, Будет почетным гостем»,— 6170 Крики послышались. Услышав это Когюдей-Мергены: «Я старший, я старший» — говоря. Все семеро сразу В левой части [юрты] Ай-Каана сели. 6175 «Кто из вас старший, богатыри? Трубку примите», — говоря. Трехколенную трубку С отравленным табаком Семи богатырям поднесли. 6180 Семь одинаковых моих богатырей: «Я старший, я старший»,-— В один голос крича, Трубку, [отбирай друг у друга] сломали, Ядом пропитанный табак 6185 На землю рассыпался. Араку, от которой в течение двух поколений Немного пьяным будешь ходить. Араку, от которой в течение одного поколения Очень пьяным будешь ходить, 6190 Семьдесят молодух с песней В золотом чёечёе[278] поднесли. Эти поющие женщины. Как стебли [высокой травы], качаются. В их руках чёечёй, 6105 Как звезда, сияет. «Кто из вас старший, богатыри? Прежде он должен выпить».— говорят. Семь одинаковых моих богатырей: «Я старший, я старший», — крича, 6200 Все семеро Семь рук протянули, Золотой чёечей схватили, На семь частей его разломали. Ядом разбавленное крепкое вино 6205 На землю вылилось. «Кто из вас старший богатырь? Пусть первый кусок мяса из тепши съест».— Отравленное ядом мясо и сало В одном тепши [перед ними] поставили. 6210 Семь одинаковых моих богатырей: «Я старший, я старший».— крича. Отбирая друг у друга золотое тепши. На семь частей его разломали. Ай-Каан стал говорить: 6215 «Кто в дороге измучился. Для того есть постель полежать. Кто верхом ехать устал. Для того есть дворец отдохнуть. Если вы хотите поспать, 6220 Идите и поспите, Если хотите отдохнуть. Идите и отдохните». Семь одинаковых моих богатырей. Ответив; «Согласны»,— все сразу вскочили, 6225 В семислойную железную тюрьму Семьдесят богатырей их повели. В железную тюрьму заключив, Из чугуна постель дали. Из камня подушки дали, 6230 Девяносто девятью замками заперев. Восемьюдесятью девятью запорами закрыли. Чтобы железная тюрьма накалилась, Семьдесят пудов черного угля под нее подложив, Стали раздувать [мехами огонь]. 6235 Семьдесят два богатыря Мехами [огонь] раздували. Семислойная железная тюрьма За семь дней Добела накалялась. 6240 Подушки из камня Стали раскалываться. Постели из чугуна Стали расплавляться. Семь одинаковых моих богатырей, 6245 Не зная, сак спастись. Из угла в угол шагали. Когда семьдесят два раздувателя [мехов] Устали, Когда семигранная железная тюрьма накалялась, 6250 Выпивающий Озера мой богатырь, Расстегнув пуговицу ворота. Одно озеро выпустил [из чрева]. Железная тюрьма охладилась, [Пар] серым туманом заклубился. 6255 Снаружи стоящие раздуватели (мехов): «Животы и печенки их лопнули[279]», — говоря, С хохотом побежала (сообщить). На западе лежавшее ледяное черное озеро Внутри железной тюрьмы 6260 Все выкипело. Семь одинаковых моих богатырей Внутри железной тюрьмы Громко захохотала. Весело запели, 6265 Стали плясать. «Что же это случилось? Хозяин земли Алтая Вместе [с ними] туда не вошел ли?»— Ругаясь и проклиная, 6270 Посланцы Эрлик-бия, Больше прежнего угля подложив. Семьдесят мехов стали раздувать, В течение семи дней [снова] стали [тюрьму] накалять. Семислойная железная тюрьма 6275 Скова раскалилась. Когда железная тюрьма. Как белое пламя, накалилась. Семь одинаковых моих богатырей, Не зная, как спастись, зашагали. 6280 Туда и сюда забегали. Черно-коричневой став, кожа их сморщилась. Люди, находившиеся внутри тюрьмы, [Снаружи стоящим] врагам Сквозь [стены] стали видны. 6285 Из камней сделанные подушки Снова раскалывались. Из чугуна сделанная постель Снова расплавлялась. Когда семьдесят два раздувателя мехов устали. 6290 Когда железная тюрьма накалилась. Мой богатырь Выпивающий Озера. Расстегнув пуговицу на груди. Второе озеро выпустил [из чрева], На востоке лежавшее синее озеро, 6295 Забурлив, теперь вылилось. [Пар] черным туманом закипел. Железная тюрьма охладилась, «Животы и печенки их лопнули», — говоря. Раздуватели мехов теперь побежали 6300 Что внутри тюрьмы случилось. Этого враги не поняли. «Неумиравшие погибли, Неуходившие ушли»,—говоря, Хохотали, 6305 Семь одинаковых моих богатырей Внутри железной тюрьмы Пуще прежнего заплясали, Громче прежнего запели. Семьдесят два раздувателя мехов, 6310 Не зная, что сказать, удивлялись: «Дух земли Алтая «Вместе с ними туда не вошел ли?», — сказали. Посланцы Эрлик-бия, Ругаясь и их проклиная, 6315 Последние угли подложив. Меха стали раздувать. Семислойную железную тюрьму В третий раз стали накалять. (Все силы прилагая), старались. 6320 В течение девяти дней раздували. Пока горькая пот не выступил. Пока все силы не иссякли. Старались враги. Когда железная тюрьма накалилась, 6325 Каменные подушки стали раскалываться. Чугунные постели стала расплавляться. Семь одинаковых моих богатырей Красно-коричневыми стали. Выхода не находя. 6330 Туда и сюда зашагали Озера Выпивающий мой богатырь Пояс теперь развязал, Третье озеро [из чрева] выпустил. «Животы и печенки их лопнули», — говоря. 6335 Раздуватели мехов побежали. Семислойная железная тюрьма, Холодной воды не выдержав, На семь частей раскололась. Семь одинаковых богатырей 6340 Из [тюрьмы] друг за другом, Приплясывая, вышли «Ээй-ээй, ребята, — сказали, — Ловко сделан дворец, оказывается. Когда жаркий огонь раздули, 6345 Докрасна мы спины нагрели, Замерзшие, мы согрелись, Уставшие, мы отдохнули. Внутри железной тюрьмы Мы хорошенько отдохнули», — сказали. 6350 Из приготовленной черной любимицей Эрлик-бия — Абрам-Моос Кара-Таади — Страшной ловушки Семь богатырей живыми вышли. Когда такое дело случилось, 6355 Дочь Эрлика [к ним] направила На левом боку в кожаном мешочке Девяностопудовую чугунную колотушку имеющего, На правом боку в огниве Семидесятипудовую желтомедную колотушку имеющего, 6360 Землю поднимающего богатыря Тенек-Бёкё. Тенек-Бёкё, этот богатырь: «Кто из вас Когюдей-Мерген? Пусть со мной поборется»,— сказал. «Когюдей-Мерген —это я»,— сказав, 6365 Поднимающий Гору мой богатырь, Выскочив вперед, с ним схватился. Не успели они в борьбу вступить, Как Собирающий Камни мой богатырь, Серой мышью 6370 Тотчас обернувшись, В кожаный мешочек Землю поднимающего Тенек-Бёкё богатыря залез, Девяностопудовой чугунной колотушки Шею [ручки] перегрыз. 6375 Проникнув в огниво, Семидесятипудовой желтомедной колотушки Шею [ручки] перегрыз. Поднимающий Гору мой богатырь И землю поднимающий черный богатырь 6380 В течение семи дней боролись, Не падая на землю, одинаково [твердо на ногах] стояли, В течение девяти дней боролись, На землю не падая, одинаковую силу имели. Землю поднимающий Тенек-Бёкё 6385 Поднимающего Гору богатыря Девяностопудовой колотушкой ударил, Девяностопудовая колотушка Посередине переломилась. Рассердившись, огниво открыл, 6390 Семидесятипудовую колотушку схватил, Семидесятипудовой медной колотушкой ударил, Ее голова, отскочив, отлетела. Увидев это, Поднимающий Гору [Тенек-Бёкё богатыря] крепче схватил. 6395 «Оой-оой, парни,— сказал,— Я думал, что он играет, А он, хитрый негодяй, Под видом игры в борьбу, Меня в пепел и уголь превратив, 6400 Раздробить хотел, оказывается»,— сказал. На месте, где стоял, Землю поднимающего Тенек-Бёкё подняв, В подземный мир сбросил. «Получил, что просил»,— сказав, 6405 Поднимающий Гору прочь зашагал. Лысоголовая старуха Дьебелек Ворчала: «Черную араку мы привезли, Много подарков мы поднесли — 6410 Напрасным той оказался»,— говорит. Жалобы ее лога наполнили, Сильно гневаясь, ругалась. Семь одинаковых моих богатырей В белую юрту вошли. 6415 С Ай-Кааном поздоровались, Спросили, как ночь провели, У очага сели. Ай-Каан с Кюн-Кааном в передней части юрты На [краю] белой кошмы сидели. 6420 Что под кошмой яма есть, Слушающий Землю узнав, В золотую трубку табак насыпал, От белого пламени [очага] прикурил. От края белой кошмы протянутую 6425 Красную нитку тоньше волоса Посередине огнем пережег. Белая кошма в передней части юрты Под землю вдруг полетела. На белой кошме сидевшие 6430 Ай-Каан и Кюн-Каан В яму упали. «Что это за напасть?»—воскликнув, Собирающий Камни вскочил с места, До дна ямы не дав упасть, 6435 На острия пик не дав вонзиться, Ай-Каана и Кюн-Каана Обоих на лету поймал. «Кто яму здесь выкопал? — говорит, Кто придумал это коварство? 6440 Люди безлунного мира Зачем в лунный мир вышли? Люди бессолнечного мира Зачем в солнечный мир пришли?» — Так, ругаясь, стоял. 6445 После этого [собравшиеся] люди, Успокоившись, Девяностолетний той, Семидесятилетний пир-веселье Продолжили. 6450 Ай-Каан [теперь] говорит: «Стойте-подождите, молодцы, Задание каана трудным бывает, Задание бия нелегким бывает. Золотое состязание устрою, 6455 Кто в нем одержит победу, Тому я дочь отдам». Семьдесят каанов земли, Шестьдесят каанов Алтая: «Пусть будет так»,— согласились. 6460 Знаменитым Ай-Кааном Сказанные слова такими были: «Кто из-за семидесяти гор, Из-за семидесяти рек, Оттуда, где сходятся земля и небо, 6465 От подножия железной горы Пригоршню черного песку Раньше всех доставит, Тому свою дочь отдам»,— сказал. Когда каан кончил говорить, 6470 Весь народ зашевелился. Золотошубые алыпы мои, Бронзовошубые кезеры мои С шумом начали состязание На светло-рыжем коне ездящий 6475 Богатырь по имени Кувакайчы Вслед за ними помчался Лучшие кони, состязаясь, Дали Алтая проехали Лица алыпов. как красный пожар 6480 Многие земли они проехали. Народ, [в стойбище] собравшись, Ждет, кто раньше прискачет. Увидев это, богатырь Прыгун: «Я ведь Когюдей-Мерген»,— сказав, 6485 На одну гору взобрался, С места, где стоял, прыгнул, Семьдесят гор перелетел, Семьдесят долин перескочил, На вершине холма поплясал, 6490 С вершины холма прыгнув, У железной черной горы опустился. Черного песку в горсть набрав, Обратно он прыгнул. На середине пути 6495 Медноносая старуха Дьебелек На рыжем мотыльке верхом Прыгуну навстречу попалась. Хихикая, хохотала, Визгливо, протяжно пела, 6500 Игриво смеялась, Раскачиваясь пела. Ядовитое вино из свинцового тажуура, [Который] под мышкой несла, В золотую чашечку налив, 6505 Парню, угощая, подала. «В путь отправившись, ты устал, Немного попей, дитя,— сказала,— Тебе легче будет Дальше бежать»,—добавила. 6510 Несчастный Прыгун, схватив [чашечку], До дна ее выпил, — Старуха не успела руку убрать, Как он вниз лицом упал. Увидев, что Прыгун упал, 6515 Старуха Дьебелек Золотом украшенной чашечкой Левое ухо его закрыла, На рыжего мотылька сев, Обратно вернулась. 6520 После этого Слушающий Землю мой богатырь На землю лег, чтобы послушать. Когда он прислушался, [услышал]: Семьдесят каанов земли, 6525 Шестьдесят каанов Алтая С топотом сюда мчались, Лучшие кони состязаются, Друг друга стараются опередить, оказывается, Всех коней опередив, 6530 Всех каанов обогнав, Кувакайчы [первым] приближался. Мой возвращавшийся Прыгун На середине [пути], оказывается, упал, Золотом украшенной чашечкой 6535 Левое ухо его закрыто, Храпя он спал. Услышав об этом, Стреляющий Гусей За семьдесят гор перелетающую Живую стрелу [на лук] положил. 6540 «В золотом украшенную чашечку, Закрывшую ухо Прыгуна, Пущенная стрела пусть попадет»,— сказав, Стреляющий Гусей выстрелил. Выпущенная богатырем стрела 6545 Без промаха в золотую чашечку попала. На левом ухе лежавшая золотая чашечка, Разбившись, по лугу разлетелась. Как проснулся спящий Прыгун, Сразу же прыгнул. 6550 С места, где стоял, прыгнув, На земле Ай-Каана опустился. «Я ведь Когюдей-Мерген»,— сказав, Черный песок, который принес, подает. Много ли, мало ли времени прошло, 6555 Вторым после него сын Эрлик-бия, На светло-рыжем коне ездящий Кувакайчы, прибыл. Черная любимица Эрлик-бия Снова теперь ворчала: 6560 «Черное вино мы привезли, Много подарков мы дали, Красивую дочь Ай-Каана По обычаю должны мы получить». Но народ ее не слушает, 6565 [Сам] Ай-Каан промолчал. Когда семьдесят каанов на земле, Шестьдесят каанов на Алтае Все собрались, Второе трудное состязание 6570 Ай-Каан объявляет: «Из-за девяноста гор, Из-за девяноста долин, Из-за вершины девятигранной вечной горы Золотой большой палец выставлю, 6575 Большую иглу поставлю. Тому богатырю, который их стрелой переломит, Я отдам свою дочь»,— сказал. То, что хотел сказать, высказал, Золотой большой палец выставил, 6580 Большую иглу воткнул. Семьдесят каанов на земле Друг за другом стреляют — Ничья стрела не долетает. Шестьдесят каанов Алтая 6585 Старательно [целясь], стреляют — Выпущенные стрелы не долетают. На светло-рыжем коне садящий Кувакайчы стреляет — За семьдесят гор, 6690 За семьдесят долин Его стрела едва долетела. Когюдей-Мерген вскочил с места. «Я буду стрелять, ребята»,— воскликнул. [Тетиву] железного лука со ста зарубками 6595 До сотой зарубки натянул. Когда он выстрелил, земля затряслась. Поверхность Алтая вздрогнула. Крылатая кровавая стрела, Как молния, со свистом полетела. 6600 Молодым богатырем выпущенная стрела Расстояние в семьдесят лет пути пролетела, Большую иглу пополам переломила, Золотой большой палец [от ее удара] отскочил. В устроенном кааном трудном состязании, 6605 В устроенном бием нелегком соревнования Вторично Когюдей-Мерген Одержал победу. Знаменитый Ай-Каан Девятигранную высокую скалу [теперь] поставил, 6510 Семигранную черную скалу поставил. «Тому богатырю, который, ногами ударив, их расколет, Я отдам свою дочь»,— сказал. Семьдесят каанов на земле. Шестьдесят каанов Алтая 6615 Все, вскочив, ногами [скалу] били Высокая сжала, даже не дрогнув. [Крепко] стояла. Силачи с широкими лопатками, Вприпрыжку подбежав, пинали — 6620 Черная скала не раскалывалась, [Крепко] стояла. Когда старший сын Тенгери-Каана, На железно-сером коне ездящий Темир-Бизе, ударил [ногой]— 6625 Ничуть не покачнувшись, стояла. Старший сын Ак-Каана, На светло-сером коне ездящий Алтын-Бизе, теперь ударил — Не опрокинувшись, крепко стояла. 6630 Старший сын Кюн-Каана, На буром сильном коне ездящий Кюлер-Мерген, теперь ударил — Не шевельнувшись, скала стояла. Когда Эрлик-бия любимый сын, 6635 На светло-рыжем коне ездящий Кувакайчы, ударил — Девятигранная высокая екала Чуть-чуть вздрогнула, Семигранная черная скала 6640 Чуть-чуть покачнулась. Семьдесят каанов на земле Все удивлялись. Шестьдесят каанов Алтая, Не зная, что сказать, поражались. 6645 Теперь сам славный Когюдей-Мерген На ноги вскочил. «Я попробую ударить, молодцы»,—сказав, Вприпрыжку подбежал и ударил ногой — Девятигранная высокая скала, [раздробившись], 6650 Как мошкара, в разные стороны разлетелась. Семигранная черная скала, Как талкан[280], рассыпалась. От удара молодого богатыря из камня Белые искры, как молнии, сверкнули, 6655 На поверхность Алтая мелкие камни. Как при обвале, посыпались. Семьдесят богатырей, назад отступая, В свои земли обратно возвращались. Шестьдесят богатырей, удивляясь, 6660 В свои земли домой вернулись. В это время дочь Эрлика Ай-Каана стала бранить: «На девяносто лет свадьбу устроив, Твой народ мы веселили, 6665 На семьдесят лет пир устроив, Вас мы угощали. Если Алтын-Кюскю нам не достанется, Зачем тогда пили и ели?» — сказала. К ругающейся Кара-Таади 6670 С медными серьгами подойдя, Когюдей-Мерген так сказал: «Твоего пира и веселья я не видел, Отравленного вина я не пил. Я в трех состязаниях победил, 6675 Девушку Алтын-Кюскю В жены должен взять я,— сказал,— Как серый воробышек, Ты не чирикай, Короткие кости переломаю — 6680 Тогда ты меня поймешь, Как зверек, по названию сеноставка, Ты не свисти — Твои кости, похожие на жерди, Переломаю»,— сказал. 6685 Услышав это, дочь Эрлика Вместе с братом Кувакайчы В семислойный подземный мир, Как стояла, так и провалилась. Когюдей-Мергену, уходя, поклялась: 6690 «Подожди, на твоем пути Пихтовым бревном буду кататься. На твоей земле Валежником я буду. Под землю тебя спущу, 6695 Такого кюлюка, как ты, уничтожу, Куда поедешь, там оборотнем встречу, Куда направишься, там буду с тобой биться. На землю твою я выйду, Твоих отца и мать в подземный мир возьму». 6700 Такие слова сказав. Кара-Таади теперь исчезла. После этого Знаменитый мой Ай-Каан Когюдей-Мертену говорит: 6705 «В стольких трудных состязаниях ты победил, Испытания каана ты выдержал, Алтын-Кюскю, мою дочь, [По праву] ты должен взять. Но Алтын-Кюскю, моя дочь, 6710 Из дома исчезла. Куда девалась, сам не знаю. За три неба Уехала, прячась, я слышал, Сам отыщи и возьми ее». 6715 Девяностолетний пир Пиром быть теперь перестал, Семидесятилетнее веселье Весельем быть перестало. Люди, собравшиеся с поверхности земли, 6720 В свои земли возвратились. Народ, собравшийся с поверхности Алтая, В юрты свои отправился. Славный наш Когюдей-Мерген С шестью одинаковыми своими друзьями, 6725 Распрощавшись, расстался. Шесть одинаковых его друзей По юртам-жилищам своим разъехались. О том, что Ай-Каана дочь — Солнцеликую-луноликую красавицу — 6730 Дочь Эрлика спрятала, Когюдей-Мерген догадался. На своего аргамака вскочив, Славный мой Когюдей-Мерген Девушку Алтын-Кюскю искать 6735 Теперь отправился. Дали Алтая шесть раз объехал, Поверхность земли семь раз объехал. Когда он так ехал, [увидел]: У перекрестка семи дорог 6740 Девяностопудовая чугунная колотушка Теперь [перед ним] лежала. Эту колотушку не перешагивая, кругом ее не обходя, Хлопковогривый темно-сивый [конь] Теперь остановился и стоит [перед ней]. 6745 «Что с тобой случилось, мой драгоценный?» — Когюдей-Мерген спросил. Хлопковогривый темно-сивый Ему говорит: «Девяностопудовую чугунную колотушку [возьми] 6750 И перед собой положи, парень». Когюдей-Мерген, молодой богатырь, С седла наклонившись, Девяностопудовую чугунную колотушку Схватил и перед собой положил. 6755 Когда [дальше] он поехал, Семиступенчатая девятигранная черная гора, Закрыв глаз солнца и луны, Стояла. Хлопковогривый темно-сивый [конь], остановившись, 6760 Когюдей-Мергену наказывает: «Девятигранную черную гору Девяностопудовой чугунной колотушкой В течение семи дней колоти»,— сказал. Славный Когюдей-Мерген, 6765 Соскочив с темно-сивого коня, Ночью без сна, Днем без отдыха Девятигранную черную гору В течение семи дней стал колотить, 6770 Девяностопудовой чугунной колотушкой Стал громко стучать. Через семь дней В девятигранной черной горе Пещера открылась. 6775 «Днем покоя не дающий. Ночью сон отгоняющий, Кто это такой?» — голос послышался. Пока открывшийся вход [в пещеру] не закрылся, Хлопховогривый темно-сивый [конь], 6780 В овода превратившись. Внутрь влетел. Мой молодой богатырь Когюдей-Мерген, Мухой обернувшись, Вместе с ним [в пещеру] влетел. 6785 Когда, войдя, огляделись, [увидели]: Внутри черной горы Многокомнатный каменный дворец[281], оказывается, был. У очага сидела Девица Алтын-Кюскю — 6790 Когюдей-Мерген ее заметил. Луноподобное лицо ее на луну не сменяешь,— Как золото, блестело, Солнцеподобное лицо ее на солнце не сменяешь,— Как серебро сияло. 6795 Щеки подобны радуге, Лицо круглое, как полная луна, Зоркие глаза — как синие звезды, Сама — как чистое золото. Взошедшей луны прекраснее, 6800 Лучей утреннего солнца краше,— Такая девица была. Блеска пуговиц на ее одежде Глаз человека не выдержит, Красоте девушки-богатырки 6805 Весь народ может подивиться. Широкий, как луг, ее нагрудник [Украшениями] сверкал. Открытый, как поляна, лоб [Чистотой] блестел. 6810 По левую руку от девицы На каменном ложе с тридцатью ножками Достигшая семидесяти лет, С медными серьгами, похожими на медный котел, С медным носом, похожим на медный чайник, 6815 С черным, как уголь, лицом, С черными, как подпруги, косами Старуха Дьебелек сидела. Хлопковогривый темно-сивый Драгоценный конь говорит: 6820 «Когюдей-Мерген богатырь, Красивой девушке руку не подавай. Это — дочь Эрлик-бия, Превратилась [в Алтын-Кюскю], оказывается. Поздоровайся за руку со старухой, 6825 Это — дочь Ай-Каана, Кара -Таади ее [так] изменила». Узнав об этом, Когюдей-Мерген, Встряхнувшись, прежним стал. К сидящей на каменном ложе с тридцатью ножками, 6830 Достигшей семидесяти лет Старухе Дьебелек он подошел. Подобные руслу руки Друг другу подав, они поздоровались, Подобные лугу ладони 6835 Раскрыв, друг друга приветствовали. , «Цели своей я достиг,— сказал,— К чему стремился, того добился»,— сказал. Увидев это, Кара-Таади Необижавшаяся обиделась, 6840 Несердившаяся рассердилась. Встряхнувшись и прежний вид обретя, С горечью стала грозить: «Знаменитый Когюдей-Мерген, Если от меня ты отказываешься, 6845 Я тебе отомщу. Мирно живущий народ твой От луны и солнца скрою, Разномастный многочисленный скот твой С твоей земли уведу. 6850 Маадай-Кара, твоего отца, Алтын-Таргу, твою мать, В подземный мир возьму, Все косточки-суставы их сожгу. Если твоего хлопковогривого темно-сивого [коня] 6855 На гриву голову положить не заставлю,— Отсеку шею своему коню,— Острие сабли она лижет, так говоря,— Если тебя самого, Когюдей-Мерген, Не заставлю на рукав голову положить, 6860 Свою шею отсеку»,— Конец пики она лижет, так говоря[282]. Услыхав это, Когюдей-Мерген Раскатисто захохотал: «Моего темно-сивого волк не съел, 6865 Такая проклятая, как ты, [и подавно] не съест. Мои глаза ворон не выклевал, Ты не сможешь их выколоть. Мою голову колотушкой не пробили, Пуговицей ты ее не пробьешь. 6870 Мое тело ядом не сожгли, На молоке его не сваришь. Не думай, что мне отомстишь, Скоро умереть я не собираюсь. Народ мой на своей земле, 6875 Скот мой у моих дверей Всегда будут стоять, Тебе их не увести»,— сказав, В лицо ей плюнул. Любимая дочь Эрлик-бия, 6880 Только красной шеей мелькнув, В подземный мир прыгнула. Обращенная в семидесятилетнюю [Старуху] Дьебелек Алтын-Кюскю девица 6885 Настоящий вид свой обрела. Луноподобное ее лицо на луну не сменяешь,— Как золото, блестело. Солнцеподобное ее лицо на солнце не сменяешь, Как серебро, сияло. 6890 Лицо круглое, как полная луна, Щеки подобны радуге, Взошедшей луны она прекраснее, Лучей утреннего солнца краше. Девяносто косичек ее 6895 До пяток спускаются, Семьдесят кос ее По земле-Алтаю волочатся. Сорок две пуговицы На платье ее сверкают, 6900 Шестьдесят две раковины [в косах] О поясницу ударяются. Зоркие глаза ее подобны синим звездам, Язык ее как острый алмаз. Несказанно красивой девицей 6905 Алтын-Кюскю была. Славный мой Когюдей-Мерген Золотое письмо Красавице вручил. Золотое письмо взяв, 6910 Алтын-Кюскю стала читать. Длинное письмо До конца прочитав, Когюдей-Мергену, молодому богатырю, Алтын-Кюскю так сказала: 6915 «В устроенном кааном трудном состязании Ты, оказывается, победил, В устроенном бием нелегком соревновании Ты, богатырь, взял верх, оказывается. Мордочка соболя с крапинками создана, 6920 Жизнь у человека раз бывает[283]. Разве человек может жить один? Зверь и то с шерстью бывает, А человек — подругу должен иметь. На твою землю мне придется ехать, 6925 Придется быть взятой тобой [из народа] подругой». Девица Алтын-Кюскю На светло-серого коня села, Когюдей-Мерген, молодой богатырь, На темно-сивого своего сел, 6930 Вдвоем рядом поехали. Светло-серый конь и темно-сивый Вперед теперь пошли, На землю Ай-Каана Быстрее пущенной стрелы прибыли. 6935 Знаменитый Ай-Каан С вершины золотой и серебряной богатой горы Дочь Алтын-Кюскю узнал. В золотой чашке молоко держа, На равнину навстречу вышел. 6940 «Вскормленную мною дочь Украли, я думал,— говорит,— Это хорошо, что ты нашлась», — Белым молоком угощает. Увидев Когюдей-Мергена, 6945 Ай-Каан сказал: «Ты — огонь моих глаз, Когюдей-Мерген богатырь, В жены взять Алтын-Кюскю ты заслужил, Белый скот погнать имеешь право. 6950 Но прежде чем ехать домой, Одно мое поручение выполни,— сказал.— За сходящимися и расходящимися скалами, За шестьюдесятью горами В черном море, имеющем девять заливов, 6955 Два одинаковых, землю держащих, Кита живут, так я слышал. Золотой плавник одного из них, Навьючив [на коня], мне привези. Тогда, дочь мою взяв, поедешь домой, 6960 Белый скот мой погонишь». Алтын-Кюскю сказала: «Землю держащие киты Головы семидесяти каанов погубили. В ту землю отправившийся человек 6965 Обратно не возвращается. Отец мой, черное замыслив, Туда отправляет, чтоб ты погиб, Такое поручение дает». Когюдей-Мерген ответил: 6970 «В этих местах люди Кособокого черного червя Тоже боятся, оказывается. Я поеду [туда]»,— сказав, Хлопковогривого темно-сивого [коня] 6975 В сторону повернув, отправился. К черному морю с девятью заливами Он теперь рысью поехал. Семьдесят высоких гор перевалил, Поверхность земли семь раз объехал, 6980 Шестьдесят глубоких рек переехал, Поверхность Алтая шесть раз объехал. К черному морю с девятью заливами Теперь он добрался. Добравшись, увидел: 6985 У слияния девяти заливов Море Тойбодым, оказывается, [есть]. Два одинаковых кита В нем действительно живут, оказывается. Увидев это, Когюдей-Мерген 6990 Слез с темно-сивого [коня], Длиной в шесть аршин Золотой рыбой обернулся, В черное море с девятью заливами Он нырнул. 6995 До дна Тойбодыма добравшись, Старшего из китов, держащих землю, За хвост схватив, Теперь стал трясти. Когда мой кит, рассердившись, 7000 Назад повернулся, Золотая рыба уплыла, На ровный берег выскочила. Спина девяностоаршинного кита [Из воды] поднялась, 7005 Из Тойбодыма показалась. За левое ухо тогда Когюдей-Мерген его схватил, За правое ухо Его темно-сивый конь схватил. 7010 В течение семи дней они боролись, Наконец, мой кит, Не зная, что делать, закричал: «Как зовут того, кто тебя вскормил? Как зовут тебя самого? 7015 Какой каан тебя посланцем отправил? За что меня мучаешь? — спросил,— Под землей шевелиться Мне судьбой не велено. Если я перевернусь,— земля перевернется, 7020 На земле потоп произойдет, Зачем меня трогаешь?» — сказал. Когюдей-Мерген ответил: «Хлопковогривый темно-сивый [конь] — Серой кобылицы жеребенок. 7025 Я богатырь Когюдей-Мерген, Сын Маадай-Кара. Плохого замысла у меня нет, Плохое задумал Ай-Каан,— говорит,— Преступного замысла у меня нет, 7030 Преступное исходит от Ай-Каана,— сказал.— От землю держащего кита Один плавник отрезать и привезти — Такое поручение дал мне Ай-Каан, Поэтому [тебя] мучаю»,— сказал. 7035 Мой кит ему ответил: «На берегу черного моря Есть плавник моего брата. Его навьючив, Ай-Каану доставь. 7040 Когда дошла до меня весть, Что на земле Маадай-Кара родился мальчик-богатырь, Круглое сердце мое вздрогнуло,— Что в моей жизни такое случится, Наверное, предчувствовало»,— сказал. 7045 Из нижних своих ребер мой кит, Два ребра вынув, ему подал. Когюдей-Мерген их съел, К его силе сила прибавилась, К его мощи мощь прибавилась. 7050 Богатырь, поблагодарив [кита], На волю его отпустил. На берегу черного моря лежавший Плавник кита На темно-сивого впереди седла навьючил — 7055 На шесть дней луна закрылась, На семь дней солнце скрылось[284]. Когда прибыл на землю Ай-Каана, Белого скота уже не было, Народа Ай-Каана 7060 На стойбищах не было, Все разбежались, разбрелись[285], оказывается. Когда [Когюдей-Мерген] золотой плавник привез, Знаменитый Ай-Каан С просьбой-мольбою навстречу вышел: 7065 «Белый скот с земли [моей] ушел, Народ мой разбежался, Золотой плавник обратно отвези, С земли моей увези»,— Так упрашивал Когюдей-Мергена. 7070 «Раз велят: „Привези", В другой велят: „Отвези",— Что это за добро такое?» — Так ворча, Когюдей-Мерген Обратно плавник отвез и бросил. 7075 Когда золотой плавник бросив, К Ай-Каану прибыл, Ай-Каан, выхода не находя, Лучшей пищей его кормит, Крепким вином поит. 7080 Когда Когюдей-Мерген насытился, Ай-Каан так сказал: «Многочисленный мой скот ты погонишь, Народом-племенем ты будешь управлять. Охраняющий мои двери черный кобель 7085 С тобою, наверно, уйдет, Двери без охраны останутся. Без собаки у дверей Каан как может жить? У подножия черной горы 7090 Два медведя-самца имеются. Одного из них поймай, Железные цепи надень и приведи». Услыхав это, Алтын-Кюскю Несердившаяся рассердилась, 7095 Небранившаяся стала браниться: «Шутите над тем, над чем нельзя шутить, На смерть его посылаете. Вы ведь знаете, что два черных медведя-самца Его убьют». 7100 Услышав это, Когюдей-Мерген Так теперь ответил: «Люди этой земли Черного торбока, оказывается, боятся. Ну что ж, я съезжу»,— сказал. 7105 На хлопковогривого темно-сивого [коня] вскочив. В ту сторону повернув коня, поехал. Славный [наш] богатырь Дали Алтая шесть раз объехал, Поверхность земли семь раз объехал. 7110 Много ли, мало ли времени прошло, К черной горе-крепости, Закрывшей глубь неба, прибыл. Семидесятипудовой медной колотушкой Черную гору стал колотить. 7115 Cемь дней колотил — В одном месте гору пробил. То место, где он пробил, У черных медведей-самцов Дымоходом, оказывается, было. 7120 Старший медведь-самец, рассердившись, Из берлоги своей вылез. Увидев его, Когюдей-Мерген За правое ухо [его] схватил, Хлопковогривый темно-сивый конь 7125 За левое ухо [его] схватил, Семь дней боролись. Черного медведя-самца Железными путами стреножили, Железными цепями привязали. 7130 От рева Черного медведя-самца Соседние горы обвалились. Где, землю продавливая, он ступит, Там грязная вода выступает. 7135 За [цепи, вдетые в] ноздри, ведя, На землю Ай-Каана его [богатырь] привел. К пупу земли — железному тополю[286] Железными цепями привязал. Белый скот, вспугнутый им, 7140 С пастбищ разбежался, Народ, испугавшись его, Со своих земель ушел[287]. Знаменитый Ай-Каан Неупрашивавший стал упрашивать, 7145 Неумолявшнй стал умолять: «Белый скот мой разбежался, Народ мой испугался. Уведи медведя и отпусти. А потом, Алтын-Кюскю взяв, 7150 Белый скот погоняя, На свою землю возвращайся». Услышав это, Когюдей-Мерген Так ему ответил: «Раз просит: „Приведи", 7155 В другой просит: „Уведи". Что это за игра такая?» Черного медведя-самца От железного тополя отвязал, До полпути доведя, отпустил. 7160 Медведь-самец ему сказал: «Когда я услышал весть, что на земле Маадай-Кара Мальчик-богатырь родился, Круглое сердце мое вздрогнуло: Что в жизни моей такое случится, 7165 Наверное, предчувствовало». Из нижних ребер своих медведь-самец Два ребра вынул и подал. Когюдей-Мерген их съел,— К его силе сила прибавилась, 7170 К его мощи мощь прибавилась. Поблагодарив медведя, Когюдей-Мерген [Коня] повернув, поехал. К Ай-Каану снова поехал. Как только прибыл, сказал: 7175 «Стой-подожди, Ай-Каан, Все поручения твои я выполнил. Теперь настало время ехать домой. Кто землю имеет—к своей земле тянется, Кто реку имеет — к своей реке стремится. 7180 На землю свою поеду»,— сказал. Aй-Каана красавица-дочь, Алтын-Кюскю, Своего аргамака заседлала, Яркую, как луна, одежду надела, 7185 Золотые и серебряные вещи свои собрала. От белого скота скот не отделила, С отцом попрощалась, От народа часть не отделила, С матерью распрощалась. 7190 В землю Когюдей-Мергена направляясь, Два богатыря отправились. Когда до полпути добрались, На светло-сером коне ездящий Ай-Каан их догнал. 7195 Девять гнезд имеющий нож-складень Дочери своей он дал. «Если из чашки какого-нибудь каана мясо придется есть» Будешь им резать»,— сказал. Девятисаженную золотую плеть 7200 Когюдей-Мергену дал. «Когда скот погонишь, пригодится, Мой сын, возьми»,— сказал. Сам назад поехал. Много ли, мало ли времени прошло, 7205 Белый скот Ай-Каана С блеяньем и мычаньем вслед за ними последовал. Народ Ай-Каана, Шумно [кочуя], их догнал. Алтын-Кюскю и Когюдей-Мерген, 7210 Удивляясь, стояли. Хлопковогривый темно-сивый [конь] Хозяину говорит: «Плеть, парень, назад кинь,— Белый скот пусть обратно возвращается. 7215 Нож назад брось,— Народ пусть домой вернется». Когда плеть назад кинул,— Белый скот с блеяньем и мычаньем вернулся, Когда нож назад бросил,— 7220 Народ шумно возвратился[288]. Алтын-Кюскю и Когюдей-'Мерген, С места тронувшись, На свою землю направляясь, поехали. Когда проехали половину пути, 7225 Алтын-Кюскю сказала: «Шестьдесят высоких гор мы перевалили,— Кони устали, Когюдей-Мерген, Семьдесят глубоких рек переехали,— Мы сами устали, Когюдей-Мерген. 7230 Я, другой облик приняв, буду прятаться. Ты меня найди». Такие слова произнеся, Белой бабочкой обратилась, [От него] прочь полетела. 7235 Увидев это, Когюдей-Мерген Обратился синей птичкой С желтыми, как золото, крыльями, За белой бабочкой погнался, У белого моря ее поймал. 7240 Когда поймал, Алтын-Кюскю Золотой рыбкой обернулась, В белое море прыгнула. Когюдей-Мерген, увидев это, 7245 Золотой выдрой обратился, В белое море прыгнул, Золотую рыбку поймав, На берег ее вытащил. Прежний вид они приняли, 7250 Друг другом [довольные], смеются. На коней своих сев, поехали, На землю свою направились. Большим пальцем на дудке играют — Веселые песни распевают, 7255 [Указательным] пальцем на дудке играют — Звонкие песни распевают, Играя и веселясь, На свою землю они прибыли. На вершину пегой горы, 7260 Под луной поперек [долины] стоящей, поднялись. По ту сторону [горы лежащие земли] глазами окидывая, Вокруг стали смотреть. Белые цветы на лунно-солнечной земле Распустились, оказывается, 7265 Синие цветы на солнечно-лунной земле Выросли, оказывается. Семь высоких гор-крепостей, Сверкая, стояли. Синяя река с семьюдесятью притоками, 7270 Перекатываясь, текла. Стоствольный железный тополь От лунного и солнечного света сиял. Две одинаковые золотые кукушки, Не переставая, куковали. 7275 Белый скот его, многочисленнее [прежнего] став, Расплодившись, размножился. Народ его, многочисленнее став, В благополучии жил. Длинный хвост свой вытянув, 7280 Волк к стадам не подходил, Длинную пику держа, Враг на народ не нападал. Разномастный его скот мирно пасся, Его отец и мать были живы и здоровы. 7285 Увидев это, Когюдей-Мерген И взятая им Алтын-Кюскю С вершины пегой горы Друг за другом спустились. Шестьдесят два моих богатыря, 7290 Семьдесят два моих кезера, Навстречу выйдя, приветствовали [их]. Славный [наш] Когюдей-Мерген И отец его Маадай-Кара, Руки, подобные ложбинам, 7295 Протянув, поздоровались, Подобные хребтам [горы], носы Скрестив, теперь поцеловались. С матерью Алтын-Таргой, Подобные равнине ладони 7300 Раскрыв, поздоровались, Подобные пламени щеки Прижав, теперь поцеловались. Когюдей-Мерген стал говорить: «Стойте-подождите, отец и мать, 7305 К чему стремился я, то получил, За что боролся я, того добился. Дочь Ай-Каана Алтын-Кюскю привез»,— сказал. «На девять лет свадьбу устроим»,— говорили, 7310 «На семь лет веселье устроим»,— сказали, Весь народ свой собрали. Лоснящихся от жира [коней] Заколов, свадьбу устроили, Еле передвигающийся от жира скот 7315 Набок повалив и заколов, пировать начали. Гору мяса нарубили, Море араки собрали. Где дети должны играть, — Цветные шелка расстелили, 7320 Где молодухи и девушки должны собраться,— Красивые шелка растянули, Лучших коней пустили в бега, Сильных людей заставили бороться, На девять лет свадьбу устроили, 7325 Семь лет веселились, Золотую юрту выстроили, Мирно и хорошо зажили. После этого Когюдей-Мерген однажды увидел: 7330 Золотолиственный богатый тополь На запад, оказывается, склонился. «Почему он склонился?» — подумав, Золотую сутру раскрыл, стал читать: С земли Эрлик-бия 7335 Его любимая черная дочь прибыла, оказывается, Чтобы вскормивших его отца и мать увести в подземный мир, Эрлик послал ее, оказывается. Увидев это, Когюдей-Мерген С места, где сидел, вскочил. 7340 Когда в жилище отца придя, посмотрел: Вскормивший его отец Маадай-Кара, Ласкавшая его мать Алтын-Тарга 7345 В один день умерли, оказывается. Увидев это, Когюдей-Мерген, Отвернувшись, заревел, Взятая им жена Алтын-Кюскю Семь дней плакала. 7350 [Лучи] солнца и луны поймав, Они сердца [отца и матери] стали греть — Отец и мать не ожили. Из золотогранного огнива, Трех умерших оживляющего, 7355 У груди их искры стали высекать — Холодное тело не согрелось. Когда способа [оживить их] не нашли, Когюдей-Мерген сказал: «Конь разве золото, чтоб не пасть? 7360 Муж разве вечен, чтоб не умереть? Они ушли [от нас], оказывается». Собрав семьдесят каанов земли, Шестьдесят каанов Алтая, Хоронить начали, 7365 Саркофаг, в который тела положили, Изнутри серебром, Снаружи золотом покрыли. В течение веков не ветшающий, В течение столетий не разрушающийся 7370 Каменный дворец выстроив, В нем их похоронили. Отца и мать похоронив, Народ угостив, Семьдесят дней сидел[289], 7375 [Потом] лег отдохнуть и заснул. Когда он спал, ему приснилось, Что любимая дочь Эрлик-бия Посланницей явилась. «Мой великий отец повелел,— говорит,— 7380 Чтобы прославленный Когюдей-Мерген Явился в подземное царство. И девушку по имени Алтын-Кюскю Чтобы с собой он взял,— говорит,— Так наказал мой отец Эрлик»,— сказала. 7385 Услышав это, Когюдей-Мерген, Гневно вскрикнув, Проснулся и увидел: Отравленную стрелу положив [на лук], Свинцовую колотушку волоча [по земле], 7390 С пикой, имеющей девяносто граней, Медными серьгами побрякивая, Медным носом поблескивая, Любимая дочь Эрлик-бия, Оказывается, уже здесь [находится]. 7395 Тут Когюдей-Мерген дорогой, Подобно медведю-самцу, взревел, Любимую дочь Эрлик-бия, На ноги вскочив, схватил. Не успела она в подземный мир прыгнуть» 7400 Как он крепкой рукой схватил ее. Злого духа, прибывшего его погубить, На черном камне — пупе земли Он распял, За четыре кола ее привязав. 7405 На вершине черной горы-крепости Желтых колючек он наломал[290], Семьдесят розог он сделал, И, пока семь костей ее не показались, Всю спину он ей выстегал. 7410 Из семидесяти розог Всего семь розог осталось — так ее отстегал. Не кричавшая никогда Кара-Таади Закричала от такой пытки, Не умолявшая никогда Кара-Таади 7415 Стала умолять, боясь смерти. «Чтобы отомстить за Кара-Кула, Не надо мне было с тобой враждовать, В подземное царство твоих родителей Не надо мне было уводить. 7420 Моя удача умерла,— говорит,— Твоя удача вышла»,— говорит. Извиваясь, подобно змее, Испустила дух Кара-Таади. После этого Когюдей-Мерген, 7425 Седло задом наперед на темно-сивого положив[291], К Эрлик-бию приехать [скорее] стремясь, На коне полетел, как пуля,— В подземный мир спустился. В безлунном, в бессолнечном мире 7430 Теперь он ехал. Когда там продолжал он путь, На перекрестке семи дорог Темно-гнедой конь встретился, Подвешенный на дереве 7435 За дыры, просверленные по краям копыт. Увидев это, Когюдей-Мерген У коня своего, изумленный, спросил: «Что случилось с этим конем?» Темно-сивый ему ответил: 7440 «Когда на лунно-солнечном Алтае На воле он гулял, Многих людей он лягал. Доставив его сюда, Эрлик-бий так мучает»,—говорит. 7445 Когда он дальше поехал, [увидел]: На перекрестке семи дорог Черный бык стоит — голову не поднимает: На два рога его по пятьдесят пудов Чугуна, оказывается, подвесили. 7450 «Что ж с ним такое?» — Когда Когюдей-Мерген так спросил, Его темно-сивый ответил: «Когда на лунно-солнечном Алтае Он гулял на воле, 7455 Перебодал много людей, Бодливого быка так наказали»,— говорит. Когда продолжал свой путь, Темно-желтая собака встретилась, В пасти у нее железо зажато. 7460 «Много людей искусавшую Злую собаку так наказали»,— Темно-сивый ему объяснил. Когда дальше поехал, [увидел]: На перекрестке семи дорог 7465 Двое людей — муж с женой, Девять овчин друг у друга вырывая, «Не хватает укрыться»,— говоря, Имея пищу из девяноста блюд, «Не хватает поесть»,— говоря, 7470 Плакали, причитали. Увидев это, Когюдей-Мерген: «Что они делают?» — У своего темно-сивого спросил. Хлопковогривый темно-сивый [конь] 7475 Такой ответ дал ему: «Когда на лунно-солнечном Алтае Они жили, Не довольствуясь своим добром, Чужое добро грабили. 7480 Силы людей поедавших, Жадных людей за проступки Здесь так наказали,— говорит. Когда дальше поехал, [увидел]: На перекрестке семи дорог 7485 За пуп привязанный Какой-то человек, оказывается, стоит. Разные блюда перед ним расставлены, Тянется он к ним рукой, не достает, Умоляет, просит, оказывается. 7490 «Что это за человек?» — Спросил богатырь у темно-сивого. «Когда на лунно-солнечном Алтае На воле он был, Коня, на котором ездил, не кормил, 7495 Только к колу привязывал. Такому нерадивому эта мука дана»,— говорит. Когда дальше поехал, [увидел]: На перекрестке семи дорог Богатырь сидит, 7500 Вьючным седлом Серый пень оседлав, Плеткой пень подстегивает. «За что такое наказание?» — Спросил богатырь у темно-сивого. 7505 «Плохого человека, коня [безжалостно] погонявшего, Так наказали»,— говорит. Когда дальше поехал, [увидел]: На перекрестке семи дорог Между двумя юртами 7510 Какая-то женщина, За кончик языка на крючок пойманная. Взад и вперед бегала. «Что же с ней случилось?»—спросил. «Когда на лунно-солнечном Алтае 7515 Она на воле проживала, Между юртами бегая, Сплетни распускала, Это — сплетницы наказание»,— сказал. Когда дальше поехал, [увидел]: 7520 Какого-то человека за уши Подвесили на дереве, оказывается. «Что это такое?» — спросил. «Когда на лунно-солнечном Алтае Он жил свободным, 7525 Любил подслушивать разговоры в юртах, За это так наказан»,— ответил. Когда дальше поехал, [увидел]: У какого-то человека веки глаз Палочками подперты, чтобы не смыкались. 7530 На вопрос: «Что он делал?» Темно-сивый ответил: «Он на лунно-солнечном Алтае Между юртами ходил, Любил в щелочки подсматривать, 7535 За это он так наказан». Когда дальше поехал, [увидел]: На перекрестке семи дорог Стоят две юрты, Между двумя юртами 7540 Какой-то человек бегает, К одной подбежит — откроет дверь, К другой подбежит—забежит в нее, Выбежав из нее, Опять в первую юрту вбегает. 7545 «Что это такое?» — спросил. Темно-сивый ответил: «Когда на лунно-солнечном Алтае Он жил вольной жизнью, Не дорожил своим домом, 7550 Не был предан своей семье, Это блудливого наказание». Дальше он продолжал свой путь. Посреди дороги два человека — муж и жена, Старую овчину подстелив, 7555 Другой овчиной укрывшись, спят. Муж говорит: «Ты укройся», Жена говорит: «Ты укройся». Так укутывают друг друга. «Что это за люди?»— спросил. 7560 «Когда на лунно-солнечном Алтае Они жили вместе, Друг с другом не ссорились, Дружной жизнью жили»,— ответил. Когда дальше поехал, [увидел]: 7565 Посреди дороги муж с женой — два негодника Одну овчину вырывают [друг у друга]. Муж к себе тянет, Жена к себе тянет. Друг с другом дерутся. 7570 На вопрос: «Что они делают?» Темно-сивый ответил: «Когда на лунно-солнечном Алтае Они жили, Друг друга ненавидели. 7575 За это они так наказаны»,— говорит. Когда дальше поехал, Какой-то человек, Белый самострел зарядивший, За белым зайдем следом бежавший, встретился. 7580 На вопрос: «А это кто?» Темно-сивый ответил: «Когда на лунно-солнечном Алтае На воле он жил, Много зверей и птиц убивал. 7585 Это — [жадного] охотника наказание»,— сказал. Когда после этого Когюдей-Мерген. Проезжая среди народа. По земле Эрлик-бия Ехал, 7590 Люди Эрлик-бия,— Подобные лягушкам богатыри, Подобные кабанам пакостники,— Увидев Когюдей-Мергена, Все до одного удивились: 7595 Если на коня его посмотреть, На живого коня он похож. Если на него самого посмотреть, На живого человека похож. Когюдей-Мерген, мужественный богатырь, 7600 Прямо к каменному дворцу Эрлик-бия Устремившись, поехал. Сам знаменитый Эрлик-бий, Бородою бороздивший землю, Усами чертивший небо, 7605 К топоту темно-сивого прислушиваясь, Вышел на порог и стоит. Как увидел его Когюдей-Мерген, Большим пальцем на дудке заиграл — Звонкую протяжную песню запел, 7610 Указательным пальцем на дудке заиграл — Красивую протяжную песню запел. Хлопковогривый темно-сивый его, Как необъезженный, начал брыкаться. Сам богатырь Когюдей-Мерген, 7615 Пьяным притворившись, кричал. К Эрлик-бию он подъехал, Покачиваясь, [как пьяный], с коня сошел. «Здравствуй, здравствуй, старик,— сказал.— Зачем ты меня вызывал? 7620 Привет, привет, дедушка,— сказал,— Какая надобность у тебя во мне, молодом человеке?» Когда Эрлик протянул ему руку: «Здравствуй, здравствуй, сынок»,— отвечая, Когюдей-Мерген, молодой богатырь, 7625 Левой рукой схватил его за руку. Правой рукой схватил его за бороду, На черный камень — пуп земли, Подняв его, положил. Четыре конечности его распял, 7630 К четырем стрелам их привязал, Медную цепь ему на шею надел, К чугунному тополю его привязал. После этого Прославленный Когюдей-Мерген 7635 Небесный свой лук со ста зарубками До сотой зарубки натянул. Девяностогранную кровавую стрелу В подземный мир пустил. Когюдей-Мергеном выпущенная стрела 7640 Весь люд Эрлик-бия — Лягушкообразных богатырей, Кровь сосущих алмысов, Кабаноподобных пакостников, Змееподобных удальцов — 7645 Всех теперь скосила. А самого знаменитого Эрлик-бия, Чтобы никогда он не смог подняться, Сжег теперь и в уголь превратил. После того как все это сделал, 7650 Лунно-солнечного Алтая Величайший богатырь Из лунно-солнечного мира На мучения в подземный мир приведенных Достойных людей освободил, 7655 Недостойных людей оставил. В течение многих веков Много горя изведавший, В подземном мире замученный, Бессчетный, словно стая ласточек, народ 7660 Так прославлял богатыря: «Потухший огонь наш ты зажег, Умерших, нас ты воскресил, Кончилась наша мучительная доля, Избавились мы от злого Эрлика, 7665 Получили теперь свободу. Пусть славится вечно твое имя, богатырь, Да не забудет тебя никогда народ!» Когда подобный стае ласточек бессчетный люд, На лунно-солнечный Алтай 7670 Направившись, возвращаться стал, Прославленный Когюдей-Мерген Ста кезерами граненную Живую стрелу с лука спустил — На небесном своде прогрохотало, 7675 На поверхности земли прогремело, Стрела, спущенная богатырем, Все девять слоев земли Пронзив, насквозь прошла. Света луны не видевшему народу 7680 Свет луны теперь показался, Света солнца не видевшим людям На солнечный Алтай путь открылся. Наш богатырь прямой дорогой, Встав впереди, народ выводил. 7685 После этого, на Алтай устремившись, Промелькнув, как пуля, он улетел. Когда на свою землю вернулся,— Разномастный скот его Многочисленнее прежнего стал, расплодился, 7690 Светлоликий его народ Многочисленнее прежнего стал, оказывается. Увидев это, Когюдей-Мерген, Народ свой собрав, Такие слова сказал: 7695 «Больше прежнего скота имеете, Многочисленнее прежнего народ имеете, Одною жизнью теперь живите, Одной семьей теперь размножайтесь. Землю всю попиравшего 7700 Жадного каана я уничтожил, В подземном царстве господствовавшего Эрлик-бия уничтожил. Теперь к вам с пикой в руке Враг не придет, не вторгнется, 7705 В подземное царство в рабство Эрлик вас не уведет. На лунно-солнечном Алтае Мирно-спокойно живите, Детей своих растя, 7710 Счастливой жизнью живите. Я же сам на небо поднимусь, Стану яркой звездой, За жизнью народа буду смотреть, Снизу меня будет видно»,— говорил. 7715 Сказав такие слова, Прославленный Когюдей-Мерген И супруга его Алтын-Кюскю, Ставши звездами, улетели. В глубине синего неба 7720 Есть созвездие Семи Каанов[292] — Это семь одинаковых Когюдей-Мергенов На свадьбу едут, говорят. Есть звезда Золотой Кол[293] — Это единственная дочь Ай-Каана 7725 Алтын-Кюскю, говорят. Есть созвездие под названием Три Маралухи[294], А над ним повыше Есть одинокая красная звезда — Это брюхо марала прострелившая 7730 Когюдей-Мергена богатыря Кровавая стрела, говорят. Котюдей -Мергена Золото и серебро —его добро — Под твердой землей, говорят. 7735 Выращенный им скот_ На Алтае, говорят.

* * *

Алтайское сказание кончилось, 7738 Слова мои иссякли.

Примечания

1

Об Алтае, алтайцах и их культуре имеется обширная историографическая, этнографическая и археологическая литература. См., например: Н. М. Ядринцев, Сибирские инородцы, их быт и современное положение, СПб., 1891; Н. А. Аристов, Заметки об этническом составе тюркских племен и народностей и сведения об их численности,— «Живая старина», 1896, год VI, вып. Ш—1У; С. В. Киселев, Древняя история Южной Сибири, М., 1951; Л, П. Потапов, Очерки по истории алтайцев, М.—Л., 1993; С. В. Иванов, Материалы по изобразительному искусству народов Сибири XIX—начала XX в., М.—Л., 1954; «Народы Сибири», М.—Л., 1956 («Народы мира Этнографические очерки»); С. А. Токарев, Этнография народов СССР, М., 1958; СИ. Руденко, Культура населения Центрального Алтая в скифское время, М.—Л.» 1960; «История Сибири с древнейших времен до наших дней», т. I—V, Л., 1968—1969.

(обратно)

2

Н. А. Баскаков, Алтайский фольклор и литература, Горно-Алтайский Облнациздат, 1948, стр. 4.

(обратно)

3

«Живая старина», 1896, вып. III, стр. 278—281.

(обратно)

4

С.В.Киселев. Древняя история Южной Сибири, стр. 493—494.

(обратно)

5

Чорчок — сказка, кай — особое горловое пение, которым алтайские сказители исполняют героический эпос; кай чорчок — сказка, исполняемая каем.

(обратно)

6

Образцы народной литературы тюркских плеиен, живущих в Южной Сибири и Дзунгарской степи. Собраны В.В.Радловым, ч. I. Поднаречия Алтая: алтайцев, телеутов, черневых и лебединских татар, шорцев и саянцев, СПб, 1866

(обратно)

7

W.Radloff, Proben der Volksliteratur der turkischen Stamme Sud-Sibiriens, S.-Pbg., 1866.

(обратно)

8

С.С.Суразаков Героический эпос алтайцев, - "Ученые записки Горно-Алтайского научно-исследовательского института истории, языка и литературы", 1958.Вып. II, стр. 57.

(обратно)

9

См.: В.В.Радлов Образцы народной литературы северных тюркских племен, вып. II, стр. 57.

(обратно)

10

В.И.Вербицкий, Алтайские инородцы, М., 1893.

(обратно)

11

Г.Н.Потанин Очерки северо-западной Монголии. Результаты путешествия, исполненного в 1876 - 1877 годах по поручению ИГО, вып. I - IV, СПб., 1881 - 1883.

(обратно)

12

Я.Р.Кошелев Русская фольклористика Сибири (XIX-начало XX в.), Томск, 1962, стр.165.

(обратно)

13

Там же, стр. 178.

(обратно)

14

Там же, стр. 169.

(обратно)

15

Г.Н.Потанин, Очерки северо-западной Монголии, вып. IV, 1883; «Алтай-Бучи» было издано в «Живой старине» (1916, вып. 2—3, стр. 180—187).

(обратно)

16

Телеутские материалы (собраны Г.М.Токмашевым). Сказка об Алтай-Куучуны,— «Труды Томского общества изучения Сибири», 1915, т. III, вып. 1, стр. 62—81.

(обратно)

17

«Козика и Баян-Сылу»,— там же, стр. 82—91.

(обратно)

18

«Аносский сборник». Собрание сказок алтайцев с примечаниями Г. Н. Потанина. Омск, 1915 («Записки Западно-Сибирского отдела Русского географического общества», т. XXXVII).

(обратно)

19

«Аносский сборник», стр. 1.

(обратно)

20

«Живая старина», 1896, вып. 111, стр. 492—498.

(обратно)

21

Алтайский эпос «Когутэй». Сказитель М.Ютканаков, перевод Г.Токмашева» редакция В.Зазубрина, комментарии Н.Дмитриева, М.—Л., 1935 (далее — Алтайский эпос «Когутэй»).

(обратно)

22

Алтай баатырлар. Составитель С. С.Суразаков, т. 1, Горно-Алтайск, 1958 (на алтайском языке), стр. 86—129.

(обратно)

23

Н.К.Дмитриев Введение, - Алтайский эпос "Когутэй", стр. 35.

(обратно)

24

Алтайские сказки, Новосибирск, 1937.

(обратно)

25

Среди них особенно значительны издания записей от сказителя Н. У. Улагашева(см. ниже, стр. 18 - 20).

(обратно)

26

П.В.Кучияк, Певец Ойротии,— «Народное творчество», 1939 № 2- П К учияк В гостях у кайчи, - "Октябрь", 1939, № 5-6; П. В. Кучияк и А. Л. Коптелов НУ.Улагашев — певец Ойротии,— «Сибирские огни», 1939 № 2

(обратно)

27

Н.У.Улагашев Алтай-Бучай. Ойротский народный эпос, под ред. А.Коптелова, Новосибирск, 1941 (далее - сб. "Алтай-Бучай").

(обратно)

28

Н.У.Улагашев Малчи-Мерген, алтайский героический эпос, под ред. А.Коптелова, Ойротское областное национальное издательство, 1947 (далее - сб. "Малчи-Мерген"). Некоторые сказания, вошедшие в сборники "Алтай-Бучай" и "Малчи-Мерген", были переизданы в сборнике "Героические сказания", Горно-Алтайск, 1961 (этот

сборник был посвящен столетию со дня рождения Н.У.Улагашева).

(обратно)

29

Н.У.Улагашев Чорчоктор (Алтайские сказки), Ойот-Тура, 1941

(обратно)

30

Н.А.Баскаков Северные диалекты алтайского (ойротского) языка. Диалект черных татар (туба-кижи). Тексты и переводы. М, 1965, стр. 73-338 ( I. Шокшыл-Мерген, стр. 73-104; II. Бойдон-Кёкшин, стр. 104-149; III Хан-Кюлер, имеющий коня Кара-Кюрена, стр. 149-211; IV Эрзамыр, стр. 211-282; V Барчын-Бёкё, стр. 282-338); см. также подробную библиографию об изучении алтайского фольклора в книге Н.А.Баскаков.Алтайский язык, М, 1958, стр. 5-26.

(обратно)

31

С.С.Суразаков Кайчы Н.У.Улагашев, Горно-Алтайск, 1961 (на алтайском языке).

(обратно)

32

Ойротские народные сказки. Темир-Санаа, Келер-Куш, Кулакчин, Кара-Маас, Новосибирск, 1940 (далее — сб. «Темир-Санаа»).

(обратно)

33

«Алтын-Тууди», Новосибирск, 1950.

(обратно)

34

Например, сказание «Кан-СулутаЙ» («Сибирские огни», 1940, № 4—5, стр. 118—138).

(обратно)

35

В сб. «Алтай-Бучай».

(обратно)

36

Подробные сведения об А.Г.Калкине читатель найдет ниже, на стр. 439—444.

(обратно)

37

Впрочем, точный учет всего записанного фонда алтайских сказаний не проводился. Некоторые записи находятся у частных лиц. Известно также, что подлинники некоторых записей от Н.У.Улагашева утеряны. До сих пор неизвестно местонахождение записей ряда сказаний, издававшихся в Новосибирске. Многие рукописи сказаний в фольклорном фонде Горно-Алтайского научно-исследовательского института находятся в черновой записи (часто в материалах разных экспедиций).

(обратно)

38

«Алтай баатырлар». Составитель С. С. Суразаков, Горно-Алтайск, т. I, 1958; т. II, 1959; т. III, 1960; т. IV, 1964; т. V, 1966; т. VI, 1968; т. VII, 1970 (на алтайском языке; далее — «Алтай баатырлар»).

(обратно)

39

Кроме упомянутых выше см. его работы: «Героический эпос алтайцев»,—«Ученые записки Горно-Алтайского НИИИЯЛ», 1958, вып. II, стр. 56—107; «Об алтайском сказании „Алып-Манаш"»,— сб. «Об эпосе „Алпамыш"», Ташкент, 1959, стр. 197—202; учебное пособие «Устно-поэтическое творчество алтайского народа», Горно-Алтайск» 1960 (на алтайском языке); «Героическое сказание о богатыре Алтай-Буучае», Горно-Алтайск, 1961 (в книге опубликованы на алтайском языке и в переводе на русский язык три варианта этого известного алтайского сказания; запись текстов, их перевод, вступительная статья и комментарии принадлежат С.С.Суразакову); «К проблеме сравнительно-исторического изучения эпоса народов Сибири»,— сб. «Основные проблемы изучения поэтического творчества народов Сибири и Дальнего Востока». Доклады, сообщения и выступления по изучению поэтического творчества народов Сибири и Дальнего Востока 14—19 декабря 1959 г., издание Бурятского комплексного научно-исследовательского института Сибирского отделения Академии наук СССР, Улан-Удэ, 1961, стр. 78—87; «Алтын-Бизе». Героическое сказание, [текст Е. К. Таштамышевой, перевод Г. Голубева, вступ. статья С. Суразакова], Алтайское книжное издательство, 1965. Им переведено на русский язык пять произведений алтайского героического эпоса.

(обратно)

40

См. его работы: «Козын-Эркеш» и «Козы-Корпеш и Баян-Слу».— «Ученые записки Горно-Алтайского НИИИЯЛ». 1958, вып. II, стр. 39—54; «Алтайские варианты] казахского эпоса „Козы-Корпеш и Баян-Слу"»,— «Ученые записки Горно-Алтайского У НИИИЯЛ», 1961, вып. 4, стр. 73—90. (См. также сб. «Народный эпос „Кузы-Курпес й Маян-Хылу"», Уфа, 1964, стр. 89—97 н др.)

(обратно)

41

Н.А.Баскаков Алтайский фольклор и литра. Горно-Алтайск, 1948 его же,'Алтайский языкМ,1958

(обратно)

42

Л.П.Потапов Героический эпос алтайцев, «Советская этнография,, 1949, №1

(обратно)

43

В.Я.Пропп Русский геР°ический эпос, изд 2 М

(обратно)

44

В.М.Жирмунский Сказание об Алпамыше и богатырская сказка, М 1960

(обратно)

45

Е.М.Мелетинский Происхождение героического эпоса. Ранние формы и архаические памятники. М., 1963.

(обратно)

46

Суразаков Героический эпос алтайцев, стр. 65

(обратно)

47

См ниже "О6 алтайск°м кае», стр. 454-460.

(обратно)

48

«Кан-Сулутай»,—«Сибирские огни», 1940, № 4—5, стр. 118.

(обратно)

49

См. ниже, стр. 441, 454—459.

(обратно)

50

Н. А. Баскаков, Характеристика исполнения героических сказаний алтайским кайчи и об исполнении «кая» А. Г. Калийным,— Архив Центрального Дома народного творчества, Москва (ЦДНТ), папка Hi 393 («Алтайский краевой Дом народного творчества»), 1946, стр. 1.

(обратно)

51

Н. А. Баскаков, Алтайский фольклор и литература, стр. 11.

(обратно)

52

Этот сюжет легенды о бытовании Дьангара у алтайцев был рассказан Улагашевым проф. Л.Л.Потапову (см. «Советская этнография», 1949, № I, стр. 126—128).

(обратно)

53

Приведенные выше легенды взяты из рукописных материалов С,С.Суразакова, с его согласия.

(обратно)

54

А. Анохин, Народное несенное музыкальное творчество алтайцев, монголов, шорцев. Доклад, читанный в Отделении Томского Русского музыкального общества 20 марта 1908 г., рукопись,—Архив Горно-Алтайского НИИИЯЛ ФМ (фольклорные материалы), № 115, стр. 6—7.

(обратно)

55

С.Е.М а л о в, Предисловие,— С. В. Ястремский, Образцы народной литературы якутов, Л., 1929, стр. 1.

(обратно)

56

Н. К- Дмитриев, Введение,— «Алтайский эпос „Когутэй"», стр. 23.

(обратно)

57

Там же, стр. 24.

(обратно)

58

Л. П. Л о т а п о в, Алтайский героический эпос,— «Советская этнография», 1949, № 1, стр. ив—1J 4.

(обратно)

59

А. Л. Коптелов, Н. У. Улагашев и ойротский народный эпос,—сб. «Алтай-Бучам», стр. 41—42; его же, Н. У. Улагашев и его былины,— сб. «Малчи-Мерген», стр. 3—16 и др.

(обратно)

60

В. М. Жирмунский, Сказание об Алпамыше и богатырская сказка, М., 1960.

(обратно)

61

В.Я.Пропп, Русский героический эпос, стр. 5.

(обратно)

62

Е. М. Мелетинский, Происхождение героического эпоса, М„ 1963, стр. 247—375 и 423—448.

(обратно)

63

Н.А.Баскаков, Алтайский фольклор и литература, стр. 4

(обратно)

64

С. Е. Малов, Памятники древнетюркской письменности. Тексты и исследования, М.—Л., 1951, стр. 28. Перевод приводится также по С. Е. Малову, но с разбивкой на стихотворные строки и с некоторыми уточнениями, сделанными И. В. Стеблевой в книге «Поэзия тюрков VI—VIII веков», М., 1965, стр. 110.

(обратно)

65

И. В. Стеблева Поэзия тюрков..., стр. 43—49.

(обратно)

66

О характере орхоно-енисейских текстов в настоящее время, в связи с книгой И. В. Стеблевой «Поэзия тюрков VI—-VIII веков», происходит дискуссия. См., например: L. Н г е b i б е k, Are the Old-Turkic Inscriptions Written in Verses?, — cArchiv Orien-ttfnfs, Praha, 1967, vol. XXXV, № 3, стр. 477—482; Б. Л Жирмунский, Орхонские надписи — стихи или проза? — «Народы Азии и Африки», 1968, № 2, стр. 74—82; И. В. Стебле в а, Еще раз об орхоно-енисейеких текстах, как произведениях поэзии»,— «Народы Азии и Африки», 1969, № 2, стр. 126—138: В. М. Жирмунские, О некоторых проблемах теории тюркского народного стиха,— «Тюркологический сборник. 1970», М., 1970, стр. 29—68.

Подробное обсуждение выдвинутых на этой дискуссии вопросов не входит в задачи настоящей статья. Некоторые же предварительные суждения изложены выше.

(обратно)

67

Л. П. Потапов, Очеркн по истории алтайцев, М.—Л., 1953, стр. 96.

(обратно)

68

В. М. Жирмунский-, Сказание об Алпамыше и богатырская сказка, стр. 151.

(обратно)

69

Л. Л.П1о т а п о в, Алтайский героический эпос, стр. 120.

(обратно)

70

Сб. «Темир-Санаа», стр. 154—155.

(обратно)

71

«Сибирские огни», 1940, № 4—5, стр. 132—134.

(обратно)

72

Суразаков Героический эпос алтайцев, Жирмунский Сказание об Алпамыше и богатырская сказка, Мелетинский Происхождение героического эпоса.

(обратно)

73

Мелетинский Происхождение героического эпоса, стр. 269 и сл.

(обратно)

74

См там же

(обратно)

75

Об этом см, ниже. стр. 371-373. 377-380, 415-416, 427-429.

(обратно)

76

Сказание «Алтай-Бучый»,— «Аносский оборник», стр. 12.

(обратно)

77

Сб. «Алтай-Бучай», стр. 296.

(обратно)

78

Алтай здесь в значении «страна».

(обратно)

79

Архив ЦДНТ, папка № 398, стр. 79.

(обратно)

80

«Аносский сборник», стр. 69.

(обратно)

81

Эрдине — «драгоценность», в эпосе — целебный талисман.

(обратно)

82

«Аносский сборник», стр. 23—24.

(обратно)

83

Кюдючи — «пастух».

(обратно)

84

Сб. «Малчи-Мерген», стр. 17.

(обратно)

85

Малчи — «скотовод».

(обратно)

86

К а м ч ы — «плеть».

(обратно)

87

Сб. «Малчи-Мерген», стр. 18.

(обратно)

88

См. Алтайский эпос «КогутэЙ».

(обратно)

89

Сб. «Темир-Санаа».

(обратно)

90

«Алтын-Тууди». Алтайский героический эпос, Новосибирск, 1950.

(обратно)

91

Сб. «Алтай-Бучай», стр. 289—324.

(обратно)

92

Сб. «Мачли-Мерген», стр. 91 —123.

(обратно)

93

Сказание сохранилось только в русском переводе. Рукопись хранится в архиве Горно-Алтайского НИИИЯЛ.

(обратно)

94

Сб. «Малчи-Мерген», стр. 51—55.

(обратно)

95

Там же. стр. 38—39.

(обратно)

96

Сб. «Алтай-Бучай», стр. 87—•! 12.

(обратно)

97

Сб. «Алтай-Бучай», стр. 235—236.

(обратно)

98

Сб. «Алтай-Бучай», стр. 128—143.

(обратно)

99

Архив Горно-Алтайского НИИИЯЛ. фольклорные материалы, папка № 177.

(обратно)

100

«Аносскип сборник», стр. 65—68.

(обратно)

101

для раздела о мифологии испэльзованы рукописные материалы С с. Суразакова, любезно предоставленные им мне.

(обратно)

102

«Аносский сборнях», стр. 65.

(обратно)

103

Там же, стр. 16—19.

(обратно)

104

Н.К.Д м и т р и е в. Введение,— «Алтайский эпос „Когутэй"», стр. 25—-27.

(обратно)

105

Там же, стр. 28.

(обратно)

106

Там же, стр. 38.

(обратно)

107

«Очы-Бала» А. Г. Калкина — Архив 1ДДНТ, папка № 393, стр. 28.

(обратно)

108

Там же, стр. 31.

(обратно)

109

Там же, стр. 29.

(обратно)

110

Там же, стр. 29—30.

(обратно)

111

Там же, стр. 57—64.

(обратно)

112

Сб. «Алтай-Бучай», стр. 273—274

(обратно)

113

Там же, стр. 274.

(обратно)

114

Там же, стр. 272.

(обратно)

115

Там же, стр. 273.

(обратно)

116

«Кан-Сулутай»,—«Сибирские огни», 1940, № 4-—5, стр. 120.

(обратно)

117

Там же, стр. 127; чаще в таких случаях говорят: «На рукав шубы упал» (или: «на рукав голову склонил»).

(обратно)

118

Там же. стр. 121.

(обратно)

119

Об истории записи и вариантах «Маадай-Кара» см. ниже, стр. 443, 445—451.

(обратно)

120

А л ы п — «богатырь».

(обратно)

121

«Маадай-Кара», строки 58—63. В дальнейшем при ссылках на «Маадай-Кара» в скобках указывается порядковый номер строки перевода.

(обратно)

122

Например, сила (речь, видимо, идет о душе) героя Алтай-Бучая находится в больших пальцах его рук (см. сб. «Алтай-Бучай», стр. 55, 58), но этот мотив не приводит х развернутому сюжету.

(обратно)

123

Рассказу о рождении героя, его детстве, превращении в богатыря, получения и наездке богатырского коня в общей сложности посвящено 1282 стихотворные строки.

(обратно)

124

Мы опустили сборы в поход, седлание коня и некоторые другие моменты. Они выдержаны в духе традиция подобных описаний.

(обратно)

125

Иначе говоря, лето он узнавал по дождю, а зиму — по снегу.

(обратно)

126

Кезер — «богатырь».

(обратно)

127

Гэсэр — популярный герой эпоса бурят, монголов, тувинцев.

(обратно)

128

Под «киргизами» здесь имеются в виду казахи. Козу-Курпеш (вернее, Козы-Корпеш) — герой казахского героического сказания «Козы-Кбрпеш и Баян-Слу», распространенного в разных вариантах и у ряда других тюркских народов.

(обратно)

129

«Аносский сборник», стр. 282—283.

(обратно)

130

Торбок — «бычок по второму году».

(обратно)

131

Такой сюжет встречается также во многих якутских олонхо, в хакасских, тувинских и монгольских сказаниях.

(обратно)

132

См. ниже.

(обратно)

133

Данные о записи вариантов «Маадай-Кара» см. выше, стр. 443.

(обратно)

134

«Маадай-Кара», алтайское сказание, Горно-Алтайск, 1957,150 стр.

(обратно)

135

Об. «Алтай баатырлар», т. III, стр. 186—295.

(обратно)

136

Здесь имеются в виду алтайские племена теленгет и алтай-кижи, выходцы из этих племен и сейчас говорят на разных диалектах.

(обратно)

137

Первая запись «Маадай-Кара», стр. 8, вторая запись, стр. 5.

Здесь и далее ссылки на первую и вторую записи мы даем только в переводе, так как приводимые примеры указывают на различия в сюжете. При ссылках на первую в вторую записи указываются страницы рукописей, хранящихся в Горно-Алтайском. НИИИЯЛ (см. стр. 443); при ссылках на третью запись приводятся номера стихотворных строк настоящего издания.

(обратно)

138

Первая запись, стр. 68; вторая запись, стр. 26.

(обратно)

139

Первая запись, стр. 82—83; вторая запись, стр. 32

(обратно)

140

Первая запись, стр. 62.

(обратно)

141

Вторая запись, стр. 42.

(обратно)

142

Там же.

(обратно)

143

Первая запись, стр. 281. 29 Зяк. 908

(обратно)

144

Первая запись, стр. 235—236; вторая запись, стр. 118—120.

(обратно)

145

Ср., например, варианты «Алтаи-Вуучая» в книге С. С. Сурааакова «Героическое сказание о богатыре Алтай-Буучае», Горно-Алтайск, 1961.

(обратно)

146

Сб. «Алтай баатырлар», т. II, Горно-Алтайск, 1959, стр. 68—69; сб. «Алтай-Бучай», Новосибирск, 1941, стр. 149—150.

(обратно)

147

Сб. «Алтай баатырлар», т. II, стр. 242; сб. «Малчн-Мерген». Ойрот-Тура, 1947 стр. 163.

(обратно)

148

Сб. «Алтай баатырлар», т. I, Горно-Алтайск. (958, стр. 14.

(обратно)

149

Сб. «Алтай баатырлар», т. II, стр. 268—^69; сб. «Малчи-Мерген», стр. 27—29.

(обратно)

150

Сб. «Алтай баатырлар», т. I, стр. 53.

(обратно)

151

Там же, стр. 19—23,

(обратно)

152

«Темир-Санаа», Новосибирск, 1940, стр. 43.

(обратно)

153

Сб. «Алтай баатырлар», т. I, стр. 40.

(обратно)

154

«Темир-Санаа», стр. 52—62.

(обратно)

155

Сб. «Алтай баатырлар», т. 1, стр. 112—126; «Когутэй», М.—Л., 1935, стр. 110-142.

(обратно)

156

Сб. «Алтай баатырлар», т. II, стр. 270—276; сб. «Малчи-Мерген», стр. 26—41.

(обратно)

157

«Аносский сборник», Омск, 1916, стр. 30.

(обратно)

158

В. В. Рад лов, Образцы народной литературы тюркских племен, живущих в Южной Сибири и Дз у игарской степи, ч. I, СПб., 1866, стр. 59—65.

(обратно)

159

«Аносский сборник», стр. 66—106 («Алтын-Мизе»).

(обратно)

160

«Алтын-Бизе». Героическое сказание. Сказительница Е.К.Таштамышева, перевод на русский язык Г. Голубева, запись С. Суразакова, Алтайское книжное издательство, J966, 128 стр.

(обратно)

161

Сибирская советская энциклопедия, т. III, Новосибирск, 1932, стр. 678.

(обратно)

162

В. И. Вербицкий, Алтайские инородцы, М., 1893, стр. 167 («Песни»).

(обратно)

163

О нем см.: Сибирская советская энциклопедия, т. I, Новосибирск, 1989, стр. 120.

(обратно)

164

А. Анохин, Народное песенное музыкальное творчество алтайцев, монголов, шорцев,— Архив 'Горно-Алтайского НИИИЯЛ, фольклорные материалы, папка № 115. стр. 37.

(обратно)

165

Об икили см. также: Энциклопедический музыкальный словарь, М., 1959, стр. 86.

(обратно)

166

А. Анохин, Музыкальная этнография. Фрагменты кая, рукопись»—Архив Горно-Алтайского областного музея, стр. 94.

(обратно)

167

Там же, стр. 93.

(обратно)

168

Там же (Здесь и далее: Т. - топшуур, К. - кайчи. Нотная запись А.В.Анохина.

(обратно)

169

Сб. «Песни над Катунью», Горно-Алтайск, 1962, стр. 3.

(обратно)

170

Вступление к сказанию «Алтын-Тууди»,- «Алтайская литература». Горно-Алтайск, 1955, стр. 69.

(обратно)

171

СМ.: Сибирская советская энциклопедия т. III, стр. 585-587.

(обратно)

172

См. А.Анохин, Музыкальная этнография..., стр. 93.

(обратно)

173

А.Анохин, Народное песенное музыкальное творчество алтайцев, монголов и шорцев, стр. 24.

(обратно)

174

Там же.

(обратно)

175

Алып — богатырь. В том же значении употребляются: «баатырэ, «кезер», «кюлюк».

(обратно)

176

Светлоликие — в тексте: ак чырайлу «белоликие». Светлоликими изобра­жаются жители земли; жители подземного мира — черноликие.

(обратно)

177

Люди — в тексте: аймак. В Монгольской народной Республике — крупная административно-территориальная единица, в Бурятской АССР и в Горно-Алтайской автономной области — район, в прошлом — род, родовое деление; в эпосе—люди, народ.

(обратно)

178

Синюю реку — в тексте: кок талайды. В эпосе, а также в речи старых ал­тайцев — большая река, вообще вода; в современном литературном алтайском языке «море».

(обратно)

179

Гор-крепостей — в тексте: коо тайга; тайга «гора, лес»; коо имеет не­сколько значений: сажа, уголь, крепость, защита (ср. коо куйак—защитная одежда из спрессованной в несколько слоев кожи).

(обратно)

180

Долины гор — в тексте: йер чилизи. По объяснениям А. Г. Калкина, это «шейная часть земли». В алтайском эпосе земля наделяется частями человеческого тела (ср. «пуп земли», «рот земли», «подмышки земли»).

(обратно)

181

На своей земле — букв, «на своем Алтае». Алтай — в эпосе означает «земля», «территория какого-либо хаана, племени», «родина богатыря». Вместе с тем это слово служит и для обозначения всей земли: айлу-кунду Алтай «солнечно-лунный Алтай». В этом смысле «Алтай» противопоставляется верхнему и подземному мирам.

(обратно)

182

Кюлюк — см. прим. 1

(обратно)

183

Около юрты — в тексте: улаадан (букв, «из отверстия в углу»). В углу алтайской юрты делали отверстие для выливания жидкости (например, сыворотки), которую пил скот.

(обратно)

184

Аракы — водка, приготовленная из кислого молока.

(обратно)

185

Стк. 22—-25 (см. текст и перевод) представляют постоянную поэтическую формулу, скрепленную анафорой. Эпитеты «великий», «настоящий», «знатный» (как и то, что у юрты соплеменники пьют араку, а скот — сыворотку) подчеркивают силу, богатство и гостеприимство героя. О слове «кезер» — см. прим. 1.

(обратно)

186

Черет — известь. Туу — высокая гора. Чемет, чеметен — непереводимые слова, которые вместе с другими словами составляют образные названия.

(обратно)

187

Бай-терек (бай «богатый», терек «тополь») — родовое священное дерево в эпосе; около этого дерева приносят жертвоприношения, произносят заклинания духам, производят магические действия. Родовое дерево часто называют также темир терек «железный тополь».

(обратно)

188

Под тремя небесами.— в алтайском эпосе небо имеет несколько слоев (три, семь, девять).

(обратно)

189

Эрлнк-бий — злой подземный властелин. Его постоянный титул бий (древне-тюркское бйг) «правитель, князь». По представлениям алтайцев, подземные духи, в том числе Эрлнк, очень боятся собак.

(обратно)

190

Карыш-Кулак — кличка коня: «Имеющий ухо длиною в пядь».

(обратно)

191

Бело-синие [облака] — букв, «синее и белое на небе».

(обратно)

192

Юрта — в тексте: оргоо — в современном алтайском литературном языке «дворец». Но в эпосе это все же юрта, только изображаемая гиперболически.

(обратно)

193

Aйбыстан — прозвище Эрлика.

(обратно)

194

Юч-Курбустан — божество верхнего мира.

(обратно)

195

Маральник — кустарник, растущий на скалах и расцветающий ранней весной.

(обратно)

196

Аил— юрта.

(обратно)

197

Мой — имена персонажей и названия предметов сказитель часто дает с притяжательным аффиксом первого лица, что мы переводим с местоимением «мой» («богатырь мой», «скот мой»).

(обратно)

198

Чашки и ложки — букв, «чашки—чаши».

(обратно)

199

С шестьюдесятью двумя изображениями золотую узду — в тексте: алтан эки чуткумалду алтын уйген. По сообщению сказителя, это узда с деревянными или бронзовыми изображениями животных, входящих в двенадцатилетний животный цикл летосчисления (каждый год этого цикла имеет свое особое название: год мыши, год коровы и т. д.; по истечении двенадцати лет названия повторяются). Иначе называется jылду уйген, т. е. «узда летосчисления». В эпосе вместо двенадцати изображений указывается гиперболическое число шестьдесят два.

(обратно)

200

Согум — конь, предназначенный на убой (иногда употребляется как синоним дряхлости).

(обратно)

201

В стк. 348—349 Маадай-Кара жалуется на отсутствие детей, прибегая к условной формуле одиночества, бездетности.

(обратно)

202

Злоязыкий—в тексте: йаакту букв, «имеющий щеку».

(обратно)

203

Стк. 390—393 — часто встречающаяся в алтайском эпосе формула гиперболического роста богатыря. Персонификация типа «глаз луны», «глаз солнца» также часто встречается в эпосе (например, «ухо луны», «ухо солнца»).

(обратно)

204

Лопаток их (т. е. гор). В алтайском эпосе части горы носят те же назва­ния, что и части тела человека: лопатки, плечи, подмышки и т. д.

(обратно)

205

Каан — предводитель, глава племени, роща.

(обратно)

206

Той — лир, свадьба, празднество.

(обратно)

207

Ойгылык и Кыйгылык —названия мифической местности.

(обратно)

208

Араки собрали — той обычно устраивается с участием всех соплеменников, каждый из которых вносит свою долю.

(обратно)

209

Лунная сутра (ой судур; от санскр. сутра) — чудесная книга, по которой герои эпоса узнают свою судьбу и обо всем, что происходит на земле.

(обратно)

210

Дьер-Дьумар— в тексте jep-jyjnap «закрывающаяся земля». Так называют две горы (или скалы), которые то сходятся, то расходятся, перерезая тех, кто пытается между ними проехать.

(обратно)

211

Кара-Кула каан — главный враг героев; о нем см. стр. 49 и сл.

(обратно)

212

Железный тополь без коры — родовое дерево отрицательного персонажа; изображается голым.

(обратно)

213

Из подземного мира — букв, «из-под семи слоев земли»; в эпосе подземный мир находится под семью слоями земли.

(обратно)

214

Стк. 561, 553 представляют условную формулу изобилия и благополучия героя.

(обратно)

215

Тумен— десять тысяч.

(обратно)

216

Сына в люльку положила — выражение, обозначающее «сын родился».

(обратно)

217

Девятигранный черный камень — камень, обладающий чудесной силой; впоследствии богатырь поразит им враждебные силы.

(обратно)

218

В передней части юрты — почетное место в юрте, находящееся против входа в нее.

(обратно)

219

3айсан — родовой князек. Термин «зайсан» введен в эпоху владычества джунгарских ханов (XV—XVIII вв.).

(обратно)

220

Лук со ста зарубками — в тексте: jyc текпелу мылтык. Ныне словом мылтык обозначают ружье, винтовку. Раньше так называли особый лук, прикрепленный к деревянному шесту с зарубками, на которые натягивали тетиву, вроде самострела (айа).

(обратно)

221

Нож-складень —в тексте: тон рак (или томрок); обладает чудесной силой. Такой нож часто упоминается в эпосе, например в сказании «Кан-Толо» (Н. У. Улагашев, Алтай-Бучай, Новосибирск, 1941) богатырь убивает им врага, наделенного бессмертием. В сказании «Алтай-Бучай» (там же) враги отрезают им большой палец богатыря, в котором заключена его сила (душа).

(обратно)

222

Брюхо — букв, «живот-печень».

(обратно)

223

Твоей голове волосы давший богатый Алтай — образное выражение, означающее, что ребенок родился благодаря вмешательству духа Алтая.

(обратно)

224

Береза пусть благословит — Береза в эпосе почитается наряду с тополем; она может быть родовым священным деревом (бай кайьиг, барчыт кайьиг).

(обратно)

225

Темно-серый — имеется в виду конь Кара-Кула каана. Коню отрицательного богатыря приписывается людоедство.

(обратно)

226

Маадай-Кара хочет сказать, что скала и родовое дерево спрячут и будут за­щищать сына от приближающегося врага.

(обратно)

227

Тажуур — кожаный сосуд для вина.

(обратно)

228

Тепши — деревянное корытце для мяса.

(обратно)

229

С лопатами в руках — т. е. лопатами разгребали снег на перевалах.

(обратно)

230

Тойбодым — «Ненасытная» — подземная река (море, океан).

(обратно)

231

Два кита, поддерживающих землю. — По-видимому, это представление появилось под влиянием христианства среди крещеных алтайцев.

(обратно)

232

Раскаленный камень — в тексте: кызу таш — то же, что jада таш — магический камень, с помощью которого можно изменить погоду.

(обратно)

233

Съешь ты мясо своего отца — бранное выражение.

(обратно)

234

В крючке седельной луки—в тексте: Ээр-уйген кои-козына. Когко— крючок, прибитый к передней луке седла для подвешивания повода и чембура узды.

(обратно)

235

Творожок — в тексте: эjегвй-быштак — творог, получаемый смешиванием вскипяченного и холодного кислого молока.

(обратно)

236

Букв. «Моей груди ты разум, моих глаз ты огонь».— Постоянная поэтическая формула, употребляемая при обращении к ребенку. В древности алтайцы считали; что ум человека находится в груди; до сих пор, когда хотят сказать о ком-то, что он «умный человек», говорят: кдгусту кижи «человек с грудью».

(обратно)

237

Имеющий большой палец — постоянная поэтическая формула, обозначающая, что сила богатыря заключена в его большом пальце.

(обратно)

238

Бодюты — название мифической местности.

(обратно)

239

Кодюты — название мифической местности.

(обратно)

240

Стк. 2020—2023 — заклинание, оберегающее стрелка от духов убитых зверей. Волки и вороны здесь показаны как духи — хозяева Алтая Заклинание связано с традицией алтайского эпоса, по которой богатырь не должен стрелять и убивать духов — хозяев гор, земли и воды, ибо это может принести богатырю несчастье.

(обратно)

241

Сарыйман — мифическая страна, откуда восходит солнце.

(обратно)

242

Каких слов это пуговица? Каких слов это угол? — идиома, которая означает: «В чем смысл сказанных слов?».

(обратно)

243

Сурас — незаконнорожденный. Употребляется и в русском сибирском говоре.

(обратно)

244

Черного народа — в тексте: кара албаты (ср. древнетюркское: кара бу* дун)\ употреблено в значении «простой народ».

(обратно)

245

Сюмер-Улом — буддийский олимп; в алтайском эпосе — высокая гора.

(обратно)

246

Т о р б о к — двухлетний бычок. Так насмешливо называют плохого коня.

(обратно)

247

В эпические сказания алтайцев часто вводятся этиологические рассказы, в ко торых дается «объяснение» причин происхождения того или иного явления, обычая. От Когюдей-Мергена будто бы идет обычай ездить с луком или с ружьем за спиной, пришивать к шубе только одну пуговицу (под воротником), брать с собой на дорогу мешок талкана -(муки из жареного ячменя).

(обратно)

248

Он подобен солнцу, закрытому звездой. — По представлениям древних алтайцев, затмение солнца происходит оттого, что его закрывают звезды.

(обратно)

249

Плетку свою подняв.— В алтайской эпосе богатыри на коне часто приветствуют друг друга, подняв плетку.

(обратно)

250

Посохи — так герой насмешливо называет лом и колотушку враждебных богатырей.

(обратно)

251

Алмыс (или шулмус) — подземный злой дух.

(обратно)

252

Сырчик — кислый сыр, постоянная пища алтайцев.

(обратно)

253

Кара-Таади изображена шаманкой. В алтайском эпосе шаманами чаще всего являются женщины — дочери Эрлика.

(обратно)

254

Медный нос ее —как медный чайник.— В алтайском эпосе женщины — представительницы подземного мира изображаются медноносыми.

(обратно)

255

Лама (в тексте: нома) — буддийский монах. Желтые ламы в алтайском эпосе — предсказатели судьбы, волшебники, знающие обо всем, что происходит на земле Алтая, а также в верхнем и нижнем мирах

(обратно)

256

См. прим. 62.

(обратно)

257

Тастаракай — персонаж, часто встречающийся в алтайском эпосе. Его имя образовано от слова гас («лысый»), которое в эпосе имеет значение «раб», употребляется наряду со словом кул. Богатыри превращаются в Тастаракая. чтобы въехать неузнанными в стойбище чужого хана.

(обратно)

258

Кожемялка — деревянное приспособление для обработки кожи.

(обратно)

259

С приветствием «здравствуйте» по обычаю алтайцев принято обращаться к каждому присутствующему в отдельности.

(обратно)

260

Хочу узнать, где моя душа — В алтайском эпосе душа богатыря может находиться отдельно от человека. Богатыри прячут ее, например, под видом детенышей зверей, птиц, в каком-нибудь предмете, который в свою очередь часто находится в желудке животного.

(обратно)

261

Бедный-пеший—этот эпитет в быту алтайцев характеризует бедного человека; в эпосе — постоянный эпитет бедняка (например, в данном случае Когюдей-Мерген в образе Тастаракая не ходит пешком, а ездит на торбоке, но его все равно называет «пешим»).

(обратно)

262

Мясо змей и лягушек подогрела и подала. Суп из вшей и гнид подогрела и подала — Обычно эта формула употребляется при описании пищи чудовищ или жителей подземного мира. В данном случае эти строки характеризуют жестокое обращение Кара-Кула с пленными и рабами, которых кормят самой плохой пищей.

(обратно)

263

Таких людей, как я [со старухой] вдвоем, ты откуда угодно [к себе] привезешь—Имеется в виду то, что Когюдей-Мерген рано или поздно женится, получит в приданое скот, и тесть с тещей заменят ему родителей.

(обратно)

264

С красивой песней ее [подает] — По обычаю алтайцев, уважаемому человеку чашечку с вином подают с песней.

(обратно)

265

В животе трех маралух — Согласно алтайской легенде, охотник по имени Кополдей погнался за тремя маралухами. Последние поднялись на небо и превратились в созвездие, которое и называется Юч-Мыйгак (Три Маралухи) — Орион.

(обратно)

266

Кан-Алтая — Кан — слово, выражающее почитание кого-либо или чего-либо.

(обратно)

267

На своей ладони солнечные лучи заставив играть — Когюдей-Мерген магическим камнем собирает солнечные лучи на ладони, чтобы в наступившей темноте перепелята прилетели на его ладонь.

(обратно)

268

Самра — в эпосе так чаще всего называют письмо; здесь: то же, что и сутра.

(обратно)

269

Тас — см. прим. 83.

(обратно)

270

Чегень — кислое молоко.

(обратно)

271

Под головой рукава истрепаться должны, что ли? На плечах шуба износиться должна, что ли?-— Постоянная формула, употребляемая богатырем при выражении желания жениться.

(обратно)

272

Золотой плат —в эпосе: предмет для чудесного оживления людей.

(обратно)

273

Камень яда (jada) — магическое средство изменения погоды.

(обратно)

274

Голова твоя пусть покоится [на плечах] —Формула благословения родителями сына, означающая: «Пусть враг не убьет тебя (не оторвет тебе голову) ».

(обратно)

275

Выпущенные стрелы от камня не отскочат, сказанные ими слова от бия не воротятся — Постоянная эпическая формула, ставшая поговоркой: имеет значение: «Они ни перед чем не остановятся, ничего не устрашатся».

(обратно)

276

Шулмус — см. прим. 77.

(обратно)

277

Дьебелек — мифическая злая старуха — колдунья, связанная со злыми си­лами подземного мира. Персонаж, часто встречающийся в алтайских сказаниях.

(обратно)

278

Чёёчёй — маленькая чашечка для угощения аракой.

(обратно)

279

Животы и печенки их лопнули — идиома, обозначающая: «противник погиб».

(обратно)

280

Талкан — мука из жареного ячменя.

(обратно)

281

Внутри черной горы многокомнатный каменный дворец.— В горах Алтая имеется много пещер, напоминающих большие комнаты, которые следуют друг за другом и соединяются узким проходом. Издавна во время вражеских набегов алтайцы прятались в них. Об этих пещерах в народе сложилось много легенд. Они могли получить какое-то отражение и в эпосе.

(обратно)

282

Конец пики она лижет— В эпосе богатыри сопровождают свою клятву лизанием острия сабли и пики.

(обратно)

283

Мордочка соболя с крапинками создана, жизнь у человека раз бывает — Постоянная поэтическая формула (в тексте скреплена звуковой анафорой), означает, что человек должен делать то, что предназначено судьбой.

(обратно)

284

На шесть дней луна закрылась, на семь дней солнце скрылось — В «Маадай-Кара» кит — дух — хозяин моря Тойбодым. Ущерб, нанесенный духам — хозяевам морей, гор, земель, по верованиям древних алтайцев, отраженным в эпосе, приводит к несчастью, стихийному бедствию (в данном случае происходит затмение луны и солнца).

(обратно)

285

Все разбежались, разбрелись — Народ разбегается, предчувствуя несчастье из-за ущерба, нанесенного духу — хозяину моря (см. прим. 110).

(обратно)

286

К пупу земли — железному тополю — Обычно «пупом земли» называют священную скалу; здесь «пупом земли» названо родовое священное дерево каана, являющегося отцом невесты героя и недоброжелательно настроенного к нему.

(обратно)

287

Народ, испугавшись его, со своих земель ушел —Здесь не только обычный страх перед сильным хищником. Черный медведь-самец в данном случае является духом — хозяином горы.

(обратно)

288

Когда плеть назад кинул,— белый скот с блеянием и мычанием вернулся; когда нож назад бросил,— народ шумно возвратился — В данном случае нож-складень и плеть — волшебные предметы: кому они принадлежат, тому переходят скот и народ.

(обратно)

289

Семьдесят дней сидел —Здесь отражен старинный алтайский обычай выражения горя по умершему родственнику.

(обратно)

290

Желтых колючек он наломал — По представлению алтайцев, злые силы подземного мира очень боятся прутьев с колючками.

(обратно)

291

Седло задом наперед на темно-сивого положив — В эпосе богатыри, отправляясь в подземный мир, кладут седло наоборот, чтобы обмануть лю дей подземного мира, а шубу надевают, вывернув наизнанку, чтобы не узнали.

(обратно)

292

Созвездие Семи Каанов — Большая Медведица.

(обратно)

293

Звезда Золотой Кол — Полярная Звезда.

(обратно)

294

Созвездие под названием Три Маралухи — созвездие Орион; см. также прим. 91.

(обратно)

Оглавление

АЛТАЙСКИЙ НАРОДНЫЙ ГЕРОИЧЕСКИЙ ЭПОС

  1

  2

  3

  4

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

БИОГРАФИЯ СКАЗИТЕЛЯ А.Г.КАЛКИНА

РЕПЕРТУАР СКАЗИТЕЛЯ А. Г. КАЛКИНА

  I. Записанные сказания

    А. Опубликованные сказания

    Б. Неопубликованные сказания, хранящиеся в архивном фонде Горно-Алтайского научно-исследовательского института истории, языка и литературы

  II. Незаписанные сказания

О ВАРИАНТАХ «МААДАЙ-КАРА», ЗАПИСАННЫХ ОТ СКАЗИТЕЛЯ А.Г.КАЛКИНА

СЮЖЕТЫ НЕКОТОРЫХ СКАЗАНИЙ, СХОДНЫХ С «МААДАЙ-КАРА»

ОБ АЛТАЙСКОМ КАЕ

МААДАЙ-КАРА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg