«Истории Черной Земли. Сказки и легенды Анголы»

Истории Черной Земли. Сказки и легенды Анголы (fb2) - Истории Черной Земли. Сказки и легенды Анголы 1088K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Автор Неизвестен -- Мифы. Легенды. Эпос. Сказания

Истории Черной Земли. Сказки и легенды Анголы

Составление, предисловие и перевод с португальского Л. В. НЕКРАСОВОЙ

Предисловие

Ангольский фольклор до последнего времени был у нас почти не известен, хотя устное народное творчество других стран Африки уже давно и достаточно хорошо изучено. Настоящий сборник познакомит советского читателя и с этой новой страницей культурного наследия народов Анголы.

Первый раздел сборника составляют сказки. В этом разделе можно выделить три части. В первую часть вошли сказки, записанные собирателями фольклора и опубликованные без всякой литературной обработки в сборнике "Ангольские рассказчики", который был выпущен в 1960 г. издательством Дома студентов в Лиссабоне. Составители этого сборника, ангольские студенты, обучавшиеся в то время в португальском университете, ставили перед собой задачу познакомить читателей с подлинным фольклором разных районов своей родной страны.

Во вторую часть вошли сказки из сборника "Мисосо", что значит "История", записанные в основном в районе г. Луанда и в прилегающих к нему районах, населенных народом мбунду, который говорит на языке кимбунду. Записал эти сказки известный собиратель ангольского фольклора Ошкар Рибаш, который подверг сказки незначительной литературной обработке. Выпущены они в 1961 г. в Луанде издательством "Лелло".

В третью часть вошли сказки, записанные тоже Ошкаром Рибашем, но подвергшиеся уже значительной литературной обработке. Эти сказки опубликованы в сборнике "Отзвуки моей земли", выпущенном в 1952 г. в Луанде также издательством "Лелло".

Во всех трех частях первого раздела читатель найдет обычные для любого фольклора сказки о животных, бытовые и волшебные. В них нашли отражение народные поверья и бытовые представления ангольцев, а также социальные проблемы, непосредственно связанные с особенностями колониальной политики Португалии.

Социальный мотив звучит в коротенькой сказке "Кошелек", выражающей глубокое сочувствие к рабу, умершему от голода, и осуждающей его злую хозяйку. В сказке "Самба" причина ссоры мужа с женой — нищета и голод. Во многих бытовых сказках повествуется о характерах людей. Охотники, служанки, сварливые и привередливые жены, упрямые мужья, алчные прохожие, справедливые и жестокие вожди, отважные юноши и прекрасные девушки населяют мир этих сказок.

До недавнего времени все африканское население Анголы было разделено на две категории: на "туземцев" — "индиженуш" и на "ассимилированных" — "ассимиладуш". И каждый африканец, желавший перейти в категорию "ассимиладуш", должен был доказать, что умеет писать и читать по-португальски и ведет европейский образ жизни, навсегда отказавшись от традиционных обычаев. Проблема перехода в эту "высшую" категорию не могла не волновать ангольцев, так как оплата труда рабочего "ассимиладуш" значительно превышала оплату труда рабочего "индиженуш". В ангольском фольклоре, естественно, отразилась и эта историческая действительность. Так, в одной из сказок леопард и олень, в другой — леопард и кролик, в третьей — обезьяна и олень договариваются, что они прежде, чем войдут в дом, где живут "необразованные" родственники невесты, к которой они идут свататься, спрячут ложки и тарелки — атрибуты, характеризующие европейский образ жизни, который ведут "ассимиладуш".

Сложные социальные взаимоотношения между людьми переносятся в мир животных. Так народ выражает в сказках свое сочувствие к угнетаемым и ненависть к поработителям.

Традиционны образы хитрого и злого леопарда, который неизбежно бывает наказан за свою жестокость, и властолюбивого и свирепого льва, которого более слабым животным обычно удается перехитрить.

Чтобы легче пережить голодное время, объединяются обезьяна и кролик, шакал противится произволу господина льва, помогают друг другу оса и колибри, а лиса коварно расправляется с доверчивой куропаткой. Некоторые сказки, естественно, вызывают в памяти фольклорные образы других стран, и в частности образы русских сказок.

В животных сказках представлена вся африканская фауна — то снисходительный, то властный и свирепый лев, тяжелодум слон, удав, антилопы — пакаса, сеша, бамби, жавали и всегда побеждающие более сильных зверей — кролик и черепаха. А с мудростью черепахи никому не удается поспорить.

Как и в фольклоре других народов, в ангольском редко торжествует грубая сила. Симпатии его создателей всегда на стороне слабых, маленьких, но ловких и умных. Кролик может, например, перехитрить двух огромных животных — слона и гиппопотама ("Кролик, Слон и Гиппопотам"), а кролик и обезьяна запросто расправляются с жадной львицей и удавом ("Кролик и Обезьяна").

Среди бытовых сказок особое место занимает сказка "Кималауэзо". Это своего рода энциклопедия ангольских обычаев и обрядов, раскрывающих взаимоотношения родственников, а также взаимоотношения вождя и народа. Эта сказка включает в себя еще четыре сказки, которые органически входят в нее и используются для доказательства невиновности ее главного героя. По композиции и форме сказка эта напоминает лучшие образцы мирового фольклора, подобные циклу сказок "Тысячи и одной ночи".

Интересно, что во многих сказках конкретно указывается географическое место действия — в отличие от русских сказок, обычно традиционно начинающихся словами: "В некотором царстве, в некотором государстве..." Так, в одной из сказок говорится, что все произошло в Кисаме — известно, что округ Кисама (дистрикт Северная Кванза) с главным центром Мушимой был ареной исторического сражения португальцев с голландцами, в 1646 г. посягавшими на ангольские территории. В другом случае упоминается древний город Амбака (совр. область в Северной Кванзе), в третьей — Луанда (ныне главный город страны) и Пунго-Андонго — район древней столицы народа амбундо, прославившегося упорным сопротивлением португальским захватчикам. Упоминается и могучая река Кванза, уносящая на своих волнах двух девочек-близнецов. Эта конкретизация обстановки придает событиям, о которых рассказывается в сказках, характер особой достоверности.

Очень своеобразны ангольские волшебные сказки с присущими им национальными деталями. Надо сказать, что и эти сказки также имеют сходство с волшебными сказками других народов. Печальная история о злых, завистливых сестрах, погубивших свою младшую сестру, знакома людям всех стран с самого детства. Но здесь, в ангольском фольклоре, она лишь расцвечена местными реалиями, каких мы не найдем, например, в европейском фольклоре. Причудливые рисунки — орнаменты, животные, целые сцены из охотничьей жизни и др. — мастерски наносятся на кожу острием ножа и специальной иглой. И эти красного цвета рубцы навсегда остаются украшением и предметом гордости и мужчин и женщин. В сказке "Утопленница" зависть старших сестер вызывает необычайной красоты своего рода татуировка (нарезные шрамы, "скарификация"), украшающая тело младшей сестры.

Своеобразный вариант сказки "Мальчик с пальчик" представляет собой сказка "Два брата и чудовище", в которой родители, будучи не в силах прокормить своих детей, вынуждены утопить двух из них.

В фольклоре Анголы отразилась историческая трагедия страны. В сказках много жестоких сцен и убийств. И это понятно. В течение пяти веков в Анголе жизнь человека была полностью обесценена.

Еще в XVI в., по свидетельству португальского историка Абреу ди Бриту, Ангола считалась одной из самых населенных стран Африки. В 1918 г. в Анголе осталось около восьми миллионов человек. Но за последние пятьдесят лет население страны уменьшилось еще вдвое. Сейчас в Анголе живет менее четырех с половиной миллионов.

Что же произошло на плодородных и богатых реками и озерами землях Анголы? Какой смерч пронесся от ее восточных районов, от истоков великой реки Замбези на запад, к побережью Атлантического океана, и с севера, с берегов реки Кванго на юг, туда, где простерлась пустыня Калахари? История дает нам один ответ: в этом повинны работорговля и колониализм.

Начиная с 1580 г. страна систематически опустошалась жестокими захватническими войнами и вывозом рабов за океан. Как свидетельствует португальский историк Антониу Кадорнега, за одно столетие — с 1580 по 1680 г. — из страны было вывезено около миллиона рабов! Около миллиона человек корабли доставили к берегам Бразилии. А сколько африканцев погибло, защищаясь от нападения португальских наемников, сколько умерло от голода и болезней во время тяжкого пути в кандалах, под бичами надсмотрщиков-помбейруш!

Историки утверждают, что только за первое столетие работорговли погибло более четырех миллионов человек. А торговля "черным деревом" длилась свыше четырехсот лет! Африканцев все еще продолжали продавать и вывозить за океан даже и после официального запрещения работорговли. Риск, которому теперь подвергались работорговцы, только повысил цены на рабов. По сведениям известного ученого Уильяма Дюбуа, в Африке от работорговли пострадало свыше ста миллионов африканцев, из них более пятнадцати миллионов ангольцев. Пятнадцать миллионов! И еще четыре миллиона ангольских жизней унес португальский колониализм эпохи империализма. Так проводился в жизнь дьявольский план постепенного истребления коренного ангольского населения.

Такова историческая трагедия народов Анголы, таковы истоки мрачности ее фольклора. Но народ Анголы находил в себе силы не только сопротивляться угнетению, но и сохранять свою национальную самобытность, свои культурные ценности.

Сказки — самое сокровенное выражение души народа — редко рассказываются в присутствии европейцев. Лишь среди своих братьев-африканцев рассказчик чувствует себя раскованным и свободно ведет повествование. Вот что пишет по этому поводу выдающийся писатель Анголы Каштру Сороменью:

"В долгие, бессонные ночи у костров души африканцев раскрываются в поэтических образах сказок. Но когда наступает день, африканец умолкает. Он смотрит вокруг, думает о своей искалеченной судьбе и замыкается в себе, обезличиваясь перед белым человеком.

Приближаясь к своему господину, африканец становится совсем другим человеком — униженным и оскорбленным, но вынужденно покорным. Он уже не блуждает в мечтаниях, в далеком прошлом, которое кажется ему таким прекрасным. Теперь он только батрак, шахтер или грузчик. Но лишь тело, согнувшееся под тяжестью груза, лишь руки, обрабатывающие землю плантаций или вгрызающиеся в пласты рудников и шахт, не принадлежат ему. А душа остается с ним, в родной деревне, там, где стоят хижины под соломенными крышами. Ночью, при свете костров, его измученное тело вновь встречается с душой...".

Эти слова были написаны в то время, когда судьба ангольцев еще целиком зависела от их португальских господ. Сейчас положение изменилось. После падения фашистского режима в Португалии ангольский народ живет надеждой на установление в стране подлинной демократии и расового равенства. В тяжкой и долгой борьбе завоевано это право. Пройдет время, и мы узнаем, о чем мечтали, о чем слагали сказки ангольцы, сражаясь за свободу, защищая свою честь и достоинство.

Сказки, вошедшие в этот сборник, принадлежат многим народам, населяющим Анголу: гангвела, живущим на юго-западе страны, в бассейне реки Кубанго, куаньяма — из этнической группы народов амбо, населяющих юг Анголы, пустынные районы дистрикта Мосамедиш, ньянека — из юго-западной части страны и др. Все сказки были записаны собирателями фольклора на африканских языках, а потом переведены на португальский. С этого языка и сделаны переводы для настоящего сборника.

Во второй раздел сборника вошли ангольские легенды и предания "Истории Черной Земли", записанные и обработанные Каштру Сороменью. Книга была выпущена в 1961 г. в Лиссабоне.

Фернанду Монтейру ди Каштру Сороменью родился 31 января 1910 г. в Мозамбике, в португальской семье. Бабушка его была родом с островов Зеленого Мыса, и первые впечатления детства Каштру Сороменью навсегда остались связанными с ее сказками и с образом черной кормилицы, вынянчившей мальчика. Получив образование в Португалии, Каштру Сороменью по примеру отца приехал в Анголу, чтобы работать младшим чиновником колониальной администрации. Но в Анголе, находясь в постоянном близком соприкосновении с африканцами, ежедневно видя всю бесчеловечность обращения с ними, юноша решил, что не пойдет по стопам отца, хотя и мог бы преуспеть, пользуясь его поддержкой. Он стал журналистом и писателем, стал борцом против угнетения, борцом за права человека и посвятил свое творчество разоблачению португальского колониализма.

Значение Каштру Сороменью как пропагандиста и популяризатора культуры народов Анголы неоценимо. Уже его первая книга "Ньяри" (вышла в 1938 г.) вызвала огромный интерес европейского читателя. Писатель показал в ней Анголу прошлого времени, создал светлые образы ее жителей.

Его роман "Мертвая земля" открыл миру Анголу, истекающую кровью, истерзанную португальскими колонизаторами. Этот роман стал политическим обвинением португальского колониализма.

Эта книга, по выходе сразу запрещенная в Португалии, а затем изданная в Бразилии только в 1949 г., стала откровением для всех сторонников мира и прогресса. Но ее автор умножил ряды политических изгнанников, которым не довелось снова увидеть родную землю.

С этого времени писатель жил в эмиграции, продолжая работу над новыми книгами и новыми исследованиями. Он выступал с лекциями об Анголе и ее культуре во многих странах мира, он писал статьи и очерки, но главной работой его жизни оставалась трилогия, первой частью которой был роман "Мертвая земля", второй — роман "Поворот" (изданный в 1957 г. и немедленно конфискованный цензурой) о полном крахе и разложении португальского колониализма. Третьей частью трилогии должен был стать роман "Язва", но работа над ним не была закончена — ее прервала смерть писателя. Он умер 18 июня 1968 г. в Бразилии, в городе Сан-Паулу.

Книга "Истории Черной Земли" связана с длительным пребыванием автора в глубинных районах северной части Анголы. Постоянно встречаясь там с простыми африканцами, сидя рядом с ними у ночных костров во время долгих скитаний по лесным тропам, автор имел возможность слушать своих спутников, рассказывающих истории о далеком прошлом страны. И он не был для них "белым"... Он не был для них чужаком. Поэтому они охотно делились с ним всем, что узнали некогда от своих отцов и дедов. Позднее литературный талант и глубокие знания истории и этнографии помогли писателю сделать эти рассказы художественными произведениями, которые стали выдающимися образцами ангольской литературы.

"Истории Черной Земли" — это легенды ("Луежи и Илунга"), имеющие под собой реальную историческую почву, это рассказы о судьбах людей, живших на этой земле в далекие времена ("Жертва", "Месть"), рассказы об обычаях и обрядах древних народов Анголы ("Чистый огонь", "Священное дерево"), это широкая историческая и этнографическая панорама, на фоне которой мастерски выписаны портреты героев легенд (рабыня Самба из народа бангала — "Непроданная рабыня").

Писатель, историк и этнограф, Каштру Сороменью создал целую галерею образов древних ангольцев, не знавших белых поработителей. Но он описал их так, как будто это с ними в древних лесах и степях Лунды он прожил бок о бок многие годы. Характеры людей, их поступки, их внешность, их обряды и взаимоотношения показаны автором без прикрас. Каштру Сороменью раскрыл сущность полуплеменного, полуфеодального строя древней Анголы. А самым большим достижением писателя является глубокое и тонкое проникновение в психологию людей, по времени столь ему далеких.

По бесконечным дорогам Анголы тех времен, когда только создавались древние государства Лунда, Касонго и Луба, но когда африканцы уже вооружились огнестрельным оружием, полученным от белых пришельцев, проводит нас автор, делая свидетелями событий и трагических и радостных. История воплощается в легенды. Легенды подтверждаются историей. Прочтите "Луежи и Илунга" и сопоставьте эту прекрасную поэтическую легенду о юной правительнице страны Лундьг, о ее жестоких братьях, о ее любви к отважному чужестранцу с тем, что говорят историки. Каштру Сороменью нигде не указал времени происходящих событий. За него это сделали другие.

В книге Бэзила Дэвидсона "Новое открытие древней Африки" приводится выдержка из сочинения шотландского историка Мак-Куллоха: "Первое крупное переселение из государства Лунда произошло тогда, когда его покинули Чингули и Чиниама, братья Луежи — верховной правительницы Лунды в 1590 — 1610 годах. Братья и их сторонники оставили страну примерно между 1590 и 1625 годами. Одной из причин их ухода, как можно предположить, основываясь на сказаниях, было недовольство тем, что власть унаследована их сестрою... Чингули ушел на запад и в конце концов стал родоначальником племени бангала..."

У Э. Ферхюльпена, в книге "Луба и ее жители", говорится: "Нонде, третий вождь Лунды, родился между 1546 и 1549 годами. У него было два сына — Шингула и Шиниама, пьяницы и враги отца; его дочь Луежи стала правительницей, согласно воле отца, и вышла замуж за Илунгу, сына правителя народа луба. Его брат, Иалала Ибунга, был основателем второй империи Луба.

...Шингула отправился на восток и на реке Кванго основал государство. В начале XVII века он установил связь с португальцами. После него правил его сын Навежи, Мвата-Ианва"...

Сопоставьте эти цитаты с легендой. Сравните имена, события и даты... И вас убедит Каштру Сороменью, потому что его слова затронут не только ваш разум, но и сердце. Своими глазами вы увидите этих людей, природу, вас обожжет пламя жарких костров, освещающее мрак древности. Разницу же в именах можно, вероятно, объяснить более мягким произношением тех африканцев, которые были информаторами историков.

Во многих письмах ко мне, во время наших встреч мой друг и учитель Каштру Сороменью, щедро делившийся со мной своими обширными знаниями, неоднократно выражал желание увидеть книгу "Истории Черной Земли" напечатанной в Советском Союзе. Он даже сам составил план этой книги, изменил отдельные названия и внес в текст некоторые исправления. Я бережно храню этот экземпляр книги, испещренный его рукой, с новым заглавным листом, написанным им самим. Перевод, сделанный мною, — это лишь слабое выражение моей признательности, моего безграничного уважения к безвременно ушедшему прекрасному, мужественному человеку, его таланту и мастерству.

В настоящий сборник включены также две легенды из другой книги Каштру Сороменью — "Удивительное путешествие". Эти легенды записаны им самим и повествуют о происхождении ангольских народов амбвела и биено. Здесь публикуется и очерк "Черная Королева". Он является как бы эскизом книги, над которой писатель работал многие годы, по крохам собирая в древних итальянских монастырях и библиотеках сведения о легендарной героине ангольского народа. Данный вариант был прислан мне в рукописи и до сих пор не был опубликован.

Сегодня, когда народы Анголы стоят на пороге новой жизни, изучение подлинной истории страны приобретает особый смысл. В продолжение множества лет португальцы старались любыми способами вытравить из памяти народа всякое воспоминание о его прошлом, предпринимая попытки исказить и принизить значение национальной культуры Анголы. И в этом свете исследовательская работа Каштру Сороменью становится особенно ценной.

Эпический образ Нзинги Мбанди сегодня как никогда дорог ангольцам. Она была символом их героического сопротивления. Она, эта легендарная женщина, сорок лет боровшаяся с захватчиками и так и не покорившаяся, служила борцам за свободу высоким примером мужества и выдержки. Поэтому скромный навес из стеблей сухой травы над ее могилой, которая находится в самом сердце страны, и сегодня, как и раньше, охраняется и обновляется заботливыми руками ее потомков.

И так же, как этот скромный навес, непрестанно обновляемый руками многих поколений ангольцев, вдохновлял и объединял патриотов в их священной борьбе за освобождение, так сказки и легенды, вечно живые, способствуют укреплению в народе веры в его силы, в его жизнестойкость и бессмертие. Как эти шелестящие стебли, переплетаемые безымянными хранителями традиций свободы, так сказки и легенды, рассказываемые в течение многих, многих лет хранителями традиций культуры, вызывают у всего человечества огромное уважение к народу, который сумел выстоять в долгой и тяжкой борьбе и сберечь для лучшего будущего свои неповторимые культурные ценности.

Л. Некрасова

Народные сказки из сборника "Ангольские рассказчики"

Колибри и Оса

сказка народа ньянека

У осы заболел сынок. Она пошла за советом к колдуну, тот ей сказал:

— Попроси перышко у колибри, и твой сынок выздоровеет.

Колибри дала свое перышко, и сынок осы выздоровел.

А потом заболел сынок у колибри. Колдун сказал:

— Попроси крылышко у осы.

И когда колибри попросила у осы крылышко, оса сказала:

— У меня только два крылышка. Если я тебе дам одно, я не смогу летать.

И сынок колибри умер. Тогда колибри сказала:

— Мой сынок умер. Теперь мы с тобой навеки враги.

Но оса сказала:

— Нет, давай останемся друзьями! Мы будем оберегать тебя. Когда ты положишь яйца в своем гнездышке, мы построим свое гнездо рядом, чтобы сторожить твоих детей.

И с той поры осы всегда устраивают себе гнезда рядом с гнездами колибри.

Лев и Шакал

сказка народа куаньяма

У Льва в хозяйстве был козел, а у Шакала не было козла. Он имел только одну козу. Шакал пошел к Льву и сказал:

— Великий господин, дай мне, пожалуйста, на несколько Дней твоего козла, чтобы моя коза могла родить козленка. Когда она родит, я верну тебе твоего козла и щедро тебя отблагодарю.

Лев дал ему своего козла, и коза, которая принадлежала Шакалу, в положенное время родила двух детенышей — козленка и козочку. Шакал привел обратно козла Льву, а вместе с ним маленькую козочку.

— Возвращаю тебе твоего козла, — почтительно сказал Шакал. — А вот и моя плата тебе.

Но Лев грозно спросил Шакала:

— А разве родилась только одна козочка?

Шакал ответил:

— Нет, и козленок.

— Куда ж ты его девал?

— Я его оставил себе, чтоб потом у моей козы были козлята.

Царь лесов, услышав такое в ответ, очень рассердился:

— Ну-ка, отправляйся домой, веди сюда немедленно своего козленка!

— Как же так? Ты что, хочешь ограбить меня?

— Нет, это ты меня хочешь ограбить. Если бы не мой козел, твоя коза не родила бы ни одного детеныша. Оба детеныша мои, потому что это мой козел их породил!

Шакал грустно сказал:

— Ты несправедлив, могучий царь. Но нам вдвоем не решить, кто из нас прав, кто виноват. Давай созовем зверей всех лесов и полей и устроим суд. Пускай они решат, кто же прав, кто кого хочет ограбить — ты меня или я тебя.

Разгневанный царь лесов воскликнул:

— Пусть лесные звери соберутся сюда ранним утром! Но смотри, Шакал, если они признают, что я прав, я разделаюсь и с тобой и со всем твоим потомством.

Шакал отправился разыскивать Черепаху. Увидев ее между камнями, Шакал грустно сказал:

— Друг мой, завтра будет великий суд. Я буду судиться с господином нашего леса, со львом. Помоги мне. Ты такая умная! Приди, защити меня!

Черепаха спросила:

— Из-за чего вы с ним собираетесь судиться?

И Шакал ответил:

— Попросил я у Льва козла, чтоб моя коза смогла родить козленка. Теперь, когда у нее родились два детеныша, Лев говорит, что оба они принадлежат ему, потому что, если б не его козел, они не появились бы на свет.

— Хорошо, — сказала Черепаха, — я приду на суд, помогу тебе. Только смотри, чтобы не начинали без меня. Ждите, пока я не приду.

На следующий день, с самого раннего утра, звери всех лесов и нолей пришли на суд. Когда они собрались, царь лесов грозно спросил:

— Все явились?

— Да. Все явились.

— Тогда начнем суд. Увидим, кто прав. Слушайте, что случилось...

Но тут Шакал робко произнес:

— Подождите, господин, начинать суд: еще не все в сборе.

— Кого же не хватает?

— Черепахи...

И звери стали ждать. Ждали, ждали, ждали... Вот уже и солнце поднялось совсем высоко, а Черепахи все нет. Некоторые, нетерпеливые, стали роптать:

— Давайте начинать суд! Почему столько зверей одну черепаху ждут?! Можно подумать, что она умнее нас всех.

А Черепаха тут как тут! Медленно вышла она из лесу и так же не спеша приблизилась к собравшимся.

Рассерженная Гиена сказала:

— Смотрите-ка, из-за такой ничтожной твари мы сидим без дела! Целое утро мы ждем тебя, как какую-то важную госпожу. Что ты такое делала, чем была так занята, что не явилась вовремя, как все, с самого раннего утра?

Черепаха ответила:

— Успокойся, перестань меня бранить. У меня дома было очень много дел, потому что мой отец должен был родить.

Все звери очень удивились и стали спрашивать друг друга:

— Видел кто-нибудь из вас самца, который родил?

Но никто не смог ответить утвердительно. Тогда звери обратились к Черепахе:

— Никто из нас никогда не видел самца, который бы родил. Только самки могут производить детенышей па свет. Неужели же твой отец единственный на нашей земле, кто родит?

И тогда Черепаха сказала с торжеством:

— Ах, вот как! Значит, только мой отец может родить? А может быть, и козел может родить двух козлят? Разве не решили вы все это доказать, собравшись на этот суд?

И тут все звери поднялись и заворчали:

— Идемте все по домам. Нечего устраивать суд. И так все ясно. Лев не прав.

Вот таким образом Лев был обвинен своими подданными и Шакалу достались оба детеныша его козы.

Сварливая жена

сказка из района Луанды

Жили-были муж и жена. Кроме общих детей у каждого были еще дети, рожденные в первом браке. Несмотря на то что муж делал все, что полагается делать мужчине, жена всегда была недовольна им и постоянно ворчала:

— Никуда ты не годишься. Не умеешь ты ничего делать, что делают другие мужчины! Ни на что ты не годен! Никакой ты не муж, никакой ты не мужчина!

— Почему это я не муж? Почему это я не мужчина? Что такое делают другие мужчины, чего я не смог бы сделать? Они идут на реку ловить рыбу, плывут по реке в каноэ, и я тоже плыву в каноэ, и я тоже ловлю рыбу! Они ставят ловушки, и я тоже ставлю ловушки! Они возделывают землю, и я возделываю землю. Они разводят свиней и кур, и я тоже. Торговать на рынке я тоже умею, как все другие! Все спят со своими женами, и мы спим с тобой вместе! И беременеешь ты от меня так же, как женщины беременеют от своих мужей! Все имеют детей, и я имею детей! Что же в конце концов умеют делать другие мужчины такого, что я не умел бы делать? — возмущенно спросил ее однажды муж.

— Айюе! Отстань, все равно ни на что ты не годишься!

И столько раз он слушал эти несправедливые обвинения, что в конце концов решил обратиться за советом в собрание старейшин, которые обычно совещались под деревом, возле жилища вождя. Здесь люди отдыхали, здесь собирались старейшины на совет.

И вот, как обычно, собрались старейшины, пришел вождь, и еще много простых людей сбежалось. Люди всегда любопытны.

— Вы, вожди и старейшины, старые люди и молодые, вы, среди которых есть и высокие и низкие, среди которых есть и толстые и худые, вы, которые могут быть моими старшими братьями или моими младшими братьями, позвольте мне обратиться к вам с вопросом. Могу я сказать все то, что хочу?

И несколько голосов ответило:

— Говори все, что хочешь!..

— Ну вот я и скажу все, что хочу! Если один человек постоянно говорит другому: "Ты никуда не годишься! Ты ничего не умеешь! Ты ничего не можешь!", как вы считаете: должен другой человек все это терпеть?

— Нет, такие слова оскорбляют человека! — сказал один из мужчин.

И несколько голосов поддержало его:

— Можешь говорить все, что хочешь! Мы слушаем!

Тогда один из старейшин спросил:

— Послушай-ка, этот разговор идет между двумя мужчинами, между двумя женщинами или между мужчиной и женщиной?

— Не просто между мужчиной и женщиной, а между мужем и женой.

— И кто же эти мужчина и женщина?

— Этот мужчина — я, а эта женщина — моя жена.

— Ай-ай-ай! Тогда все это должны решить старейшины и сам вождь.

— Ну, давай, расскажи все подробно! — подтвердил один из советников вождя.

— Слушайте, старейшины и советники, люди старые и молодые, высокие и низкие, толстые и худые, эта женщина постоянно говорит мне: "Никакой ты не мужчина! Ни на что ты не годишься! Ничего ты не умеешь делать того, что делают другие мужчины!". Но я ведь вместе с другими плаваю на каноэ, ловлю рыбу не хуже других, ставлю ловушки тоже не хуже других. Все землю возделывают, и я землю возделываю. Все разводят свиней и кур, и я развожу. Все торгуют на рынке, и я торгую. Ну, конечно, иногда лучше, иногда хуже, это понятно. Когда мы с ней встретились, у меня уже были дети, так же как и у нее. Но потом мы еще родили детей вместе. И спим мы с ней вместе, и беременеет она от меня. Словом, я делаю все то, что делают другие мужчины. Почему же она все время меня ругает? Почему она попрекает меня, что я не умею делать ничего такого, что делают другие мужчины?

— Слушай! — решил один из старейшин. — Твоя жена, наверное, хочет, чтобы ты получил талисман! Тогда она успокоится! — И, обратившись к вождю, спросил: — Скажи, почтеннейший, верно я говорю или неверно?

— Все верно. Пускай этот человек получит талисман, и тогда его жена успокоится, — подтвердил вождь.

И человек последовал их совету. Он отправился к колдуну с просьбой дать ему хороший, верный талисман.

— Зачем тебе нужен талисман? Что у тебя случилось? — спросил колдун. — Мне это надо знать, против кого должен действовать талисман, кто станет его жертвой.

И человек снова повторил свою историю. Как жена твердит: "Никакой ты не мужчина! Ни на что ты не годишься! Ничего ты не умеешь делать того, что делают другие мужчины!", и объяснил колдуну, что он все делал, как другие мужчины: и ловил рыбу, и ставил ловушки, и возделывал землю, и родил детей...

— Хорошо. Я все понял. Дам тебе талисман. Но жертвой его станет не твой сын, рожденный от другой женщины, не сын, рожденный ею от тебя. Жертвой колдовства станет ее старшая дочь или ее старший внук. Это для того, чтобы она наконец поняла, что была не права, что ты все можешь! Иди домой. Вот тебе талисман.

Человек вернулся домой и никому не сказал ни слова.

А через несколько дней, когда старший внук сварливой жены вместе с другими детьми ел плоды акажу, зернышко попало ему в горло. Он поперхнулся, закашлялся и умер.

Стали выяснять причину смерти мальчика, и узнали, что во всем виноват дед.

Все родственники — и матери и отца — собрались и стали обсуждать случившееся.

— Хотя ребенок и погиб по вине деда, но дед прав! — объявили все вместе. — Слишком долго он терпел унижения от своей жены. Нельзя обижать хорошего человека.

Так муж доказал жене, что он все может.

Кролик, Слон и Гиппопотам

сказка народа, нгангела

На берегу реки, в широкой степи, жил маленький Кролик. Однажды решил он показать большим животным, на что способен. Хоть мал — да удал!

Отправился он на берег реки, встретил там Гиппопотама и вступил с ним в беседу. Так, мол, и так, до того я силен, что могу даже тебя, Гиппопотама, сдвинуть с места.

Засмеялся Гиппопотам, не поверил. И раздосадованный Кролик, уходя, пообещал доказать, что все, что он говорит, — чистая правда.

Пошел Кролик в степь разыскивать Слона. Еще издали увидел он серую громаду. Почтительно подойдя к Слону, он сказал ему то же, что только что говорил Гиппопотаму. Правда-правда, он сможет доказать свою великую силу. Засмеялся Слон, покачал головой и отвернулся от Кролика. А Кролик пошел разыскивать длинную, толстую и крепкую веревку.

Через несколько дней Кролик явился с длинной-предлинной веревкой к Гиппопотаму, привязал один конец этой веревки к его ноге и отправился разыскивать Слона, чтобы привязать другой конец к его ноге.

И вот оба, Гиппопотам и Слон, не видя друг друга, одновременно начали тянуть веревку, думая, что другой конец ее тянет Кролик. И хотя Гиппопотам и Слон тянули изо всех сил, ни один из них так и не сдвинулся с места.

Кролик тем временем все бегал и бегал от Гиппопотама к Слону, от Слона к Гиппопотаму, подзадоривая то того, то другого: вот, мол, какой я сильный! А ты такой большой и не можешь сдвинуть меня с места. Слон и Гиппопотам просто из себя выходили, стараясь перетянуть Кролика. Но в конце концов они свалились на землю от усталости и признали великую силу Кролика.

Мангуста, Крыса и Горлица

сказка народа зонго

У Мангусты была норка у подножья высокого дерева. А в дупле этого дерева жила Крыса.

Когда Мангуста и Крыса сидели в своих норках, прилетела Горлица, села на ветку и принялась громко петь, так как ничего другого она делать не умела.

Мангуста, опасаясь, что громкая песня Горлицы привлечет внимание какого-нибудь охотника и тот обнаружит ее норку, тихонько попросила Крысу влезть по стволу наверх и утихомирить Горлицу. А то на ее голос, чего доброго, явится охотник.

Но Крыса ответила, что Горлица сидит очень высоко и до нее трудно добраться. Да если она и скажет Горлице, чтобы та замолчала, разве птица послушается!

И действительно, на громкое пение явился охотник. Увидав на ветке птицу, он пустил в нее стрелу, и Горлица упала прямо в дупло, в котором сидела Крыса. Крыса со страху выскочила из дупла и побежала в норку к Мангусте. Но Мангуста сердито сказала ей:

— Нет, не пущу! Разве я не просила тебя уговорить глупую птицу замолчать, потому что громкое пение ее может погубить нас? Видишь, к чему привела твоя беспечность! Вот так из-за беспечности одного часто страдают многие.

Сказка про Ша-Шипо, провалившегося в пещеру

сказка, созданная в районе Габела — Амбоин

В тех местах, где вождем был Лапунди, жил-был один человек по имени Ша-Шипо. Он так любил охоту, что ничем другим не хотел заниматься. Сколько жена его ни ругала, сколько ни уговаривала взяться за какие-нибудь другие дела, он и слушать ее не хотел. Каждый день поднимался рано-рано и отправлялся на охоту.

Как-то раз направился он вместе со своими собаками к холмам Лонды, где было множество диких кроликов.

Когда он добрался до холмов, собаки, увидав кроликов, бросились преследовать их. Вскоре они скрылись в глубоком ущелье. Охотник Ша-Шипо ждал-ждал их, но так и не дождался. Тогда он решил не терять время и обследовать вот хотя бы эту нору, узнать, глубока ли она. Сел он на землю, опустил ноги в отверстие и — провалился.

Выскочили собаки из ущелья, забегали в поисках хозяина, отыскали его и стали лаять, взывая о помощи.

Сыновья охотника, забеспокоившись, почему их отец так долго не возвращается, отправились на его поиски. Еще не дойдя до холмов, услышали они лай собак. Побежали туда и увидели, как собаки, жалобно скуля, бегают вокруг норы. Заглянули внутрь и разглядели во мраке неподвижное тело своего отца. Они подумали, что он мертв, и стали громко плакать.

Но охотник вовсе не был мертв, он просто спал. Услышав плач сыновей, он проснулся и заговорил с ними. Тогда сыновья, успокоившись, начали думать, как бы вытащить отца. Думали они, думали, но ничего не придумали. Они наверху суетились, а отец по-прежнему оставался в норе.

Тогда, наконец, решили позвать кого-нибудь из мудрых стариков. Но самый мудрый человек только посоветовал бросить в нору еду, чтобы Ша-Шипо не умер с голоду.

Когда сыновья рассказали матери о том, что произошло с отцом, она махнула сердито рукой:

— Может быть, теперь перестанет ходить на охоту. Может быть, будет работать по дому.

Прошел день, прошел второй. Все думали и думали о том, как бы вытащить охотника из норы, как бы он там не умер. Каждый день бросали ему еду.

Наконец нашелся один умный человек — юноша по имени Кариало, который придумал, как вытащить охотника живым и невредимым. Надо, сказал он, чтобы люди по очереди, один за другим, подходили к поре и сбрасывали туда камни. И все последовали его совету. Вот по этим камням охотник и выбрался наружу.

Все радовались. Только один человек не радовался. Но когда Ша-Шипо поклялся, что больше никогда не пойдет на охоту, тогда и жена обрадовалась и щедро напоила пальмовым вином всех, кто спасал ее мужа. А вечером в селении люди танцевали батуке в честь спасения охотника Ша-Шипо.

Лиса и Куропатка

сказка народа балунда

Лиса и Куропатка решили сжечь траву, чтобы наловить мышей.

Куропатка сказала Лисе:

— Давай сделаем так: ты вон там спрячешься в зарослях травы, а я подожгу ее с другого края.

Лиса нашла в зарослях травы глубокую яму и спряталась в ней. Куропатка подожгла траву и, когда огонь погас, спросила:

— Лисица, где ты? Тебя не обжег огонь?

— Нет, — ответила Лиса.

Потом Лиса сказала Куропатке:

— Теперь пойдем в другое место, и я буду поджигать траву, а ты спрячешься.

Куропатка спряталась в густой траве.

Лиса подожгла траву с одной стороны и спросила:

— Куропатка, тебе не жарко?

— Нет, подруга, — ответила Куропатка.

Тогда Лиса побежала, подожгла траву вокруг и спросила:

— Куропатка, тебе не жарко?

Но Куропатка молчала. Она зажарилась в огне.

Тогда Лиса схватила ее, сунула в мешок и понесла к себе домой.

Народные сказки из сборника "Мисосо" ("Истории")

Кималауэзо

Один человек родом из города Амбаки, занимавшийся торговлей циновок, которые сам мастерил, забрел в места, далекие от его родины. За все время, что он пробыл в чужих краях, ему ни разу не довелось встретить беременную женщину и услыхать голос ребенка.

Он так этому удивлялся, что однажды обратился к местному жителю с вопросом:

— Почему я в ваших краях ни разу не встретил беременной женщины и ни разу не слышал детского плача? Ведь у вас есть жены... Неужели все они бесплодны?

О пришельце, продающем циновки, жители этой местности стали говорить:

— Наверное, он колдун и знает какое-нибудь средство против бесплодия...

И как-то пошли к своему вождю Кималауэзо.

— Да, наверное, этот человек колдун, — решил вождь Кималауэзо. — Позовите его ко мне. Хочу поговорить с ним.

Продавец циновок, узнав, что вождь велит явиться к нему, страшно перепугался. "Что я такое натворил?" — думал он. Но все-таки пошел.

— Слушай, пришелец, ты удивляешься, почему у нас нет беременных женщин и плачущих детей... Уж не колдун ли ты? — спросил его Кималауэзо.

— Да нет, никакой я не колдун... Просто так спросил человека. Но в тех местах, откуда я родом, есть старуха, которая может сделать так, чтобы женщины рожали детей...

Тогда вождь сказал:

— Послушай, человек, когда ты решишь вернуться к себе домой, предупреди меня об этом. Слышал? Смотри же! Не забудь! Ведь моя жена тоже не может родить.

И продавец циновок обещал вождю исполнить его просьбу.

И вот, когда торговец циновками собрался в родную Амбаку, вождь послал с ним своих четырех старейшин — Тандалу, Боле, Зенгеле и Гангу Боле, чтобы они посоветовались с мудрой старухой.

В Амбаке продавец циновок повел старейшин к колдунье. Выслушав просьбу вождя, который очень горевал, оттого что жена его не может родить, колдунья заверила пришельцев, что сможет вылечить несчастную женщину от бесплодия.

— Я приготовлю для нее лекарство, и вы возьмете его с собой, — сказала старуха.

В лесу, на берегу озера, она наполнила волшебной водой и лекарствами пять калебасов. Передавая их посланцам Кималауэзо, колдунья наказывала:

— Передайте вашему вождю, чтобы его жена в течение девяти дней пила снадобье из одного калебаса. А когда кончится снадобье, пусть вождь ставит возле своего ложа этот пустой калебас. И так надо делать каждый раз, пока не кончится волшебная вода во всех калебасах. И будет у них столько детей, сколько калебасов опустошит женщина.

Посланцы отправились в обратный путь. По дороге один из них задумался: "Если мы отдадим вождю все калебасы, его жена родит пятерых детей... А наши жены?"

Он сказал об этом своим спутникам, и они, посовещавшись, решили отдать вождю только один калебас, а остальные взят себе.

Не прошло и месяца, как люди стали шептаться:

— Эге! Слышали? А жена-то вождя, кажется, беременна...

— А жена Боле тоже беременна... Слышали об этом?

— И жена Тандалы...

— И Зенгеле тоже.

— Да и жена Гангу Боле...

— Эге-ге... Но почему же только эти пять женщин беременны?

Все пять женщин родили в один и тот же день. Все пять родили мальчиков. Очень красивых. И особенно красивым родился сын вождя.

Но новорожденные мальчики плакали, плакали, все время плакали, днем и ночью не умолкая. И никто не мог понять, что с ними.

Тогда матери позвали колдуна и очень удивились, когда тот сказал им, что все мальчики — родные братья. И он сказал еще, что мальчики не будут плакать только в том случае, если они будут жить все вместе и постоянно видеть друг друга.

И матери стали носить своих сыновей из одной хижины в другую. Один день мальчики проводили у одной матери, другой день — у другой, третий день — у третьей, потом у четвертой, у пятой. И все повторялось сначала. Так продолжалось целый год. А когда дети научились ходить, они уже сами переходили из дома в дом.

Все пять мальчиков носили имя Лау, к которому прибавляли имена их отцов. Росли они вместе и жили дружно. Куда шел один — туда шли и остальные. Все они были необыкновенно красивы, но краше всех был Лау Кималауэзо, сын вождя. Он был так пригож, что не только женщины восхищались им, но даже сердца мужчин наполнялись восторгом при виде его.

Но вот у Лау Кималауэзо умерла мать. А в это время слух о его красоте дошел до правителя Анголы. И отправил он гонца к вождю Кималауэзо с просьбой прислать к нему своего сына: захотел правитель Анголы посмотреть на юношу. Но вождь Кималауэзо оставил просьбу повелителя Анголы без внимания. Снова направил тот посланцев к вождю Кималауэзо, и снова вождь ничего не ответил. Тогда правитель Анголы рассердился и в третий раз послал гонцов с угрозой: или вождь Кималауэзо пришлет к нему своего сына, или против него он пошлет свое войско.

И тогда Лау решил отправиться к правителю Анголы.

— Отец мой, — сказал он, — отпусти меня. А то он начнет войну против нас. Отпусти. А чтобы ты не тосковал по мне, я сделаю из дерева свое изображение. Затоскуешь, посмотришь на мое изображение — и тоски как не бывало.

Отец согласился, и Лау отправился в лес, на поиски дерева, из которого можно было сделать свое изображение. А чтобы сделать изображение, которое бы как две капли воды было похоже на него, Лау пришлось подолгу смотреть на себя в зеркало. Юноша обладал волшебной силой и потому смог передать деревянному изображению все свои свойства — и как он смотрит, и как разговаривает, и как смеется, как ест... И это деревянное изображение поставил в священной хижине, рядом с хижиной, в которой жил сам.

Рано утром Лау отправился в Луанду в сопровождении огромной свиты. Его несли на носилках. Но в первом же селении, через которое проходили Лау и его люди, народ взял носилки с юношей и на руках донес до следующего селения. Потом жители этого селения донесли Лау до следующего. Таким образом он добрался до самой Луанды, где его уже ждал правитель Анголы.

Лау очень понравился правителю. И правитель решил стать крестным отцом Лау. Об этом он и сообщил отцу Лау, вождю Кималауэзо. И вождь согласился.

Но вот настало время, когда вождь Кималауэзо почувствовал себя очень одиноким, несмотря на то что в священной хижине стояло изображение его сына, и решил жениться второй раз.

Однажды его новая жена встретила четырех братьев Лау. Пораженная их красотой, она воскликнула:

— Здесь есть такие прекрасные юноши, а я стала женой старика!

— Ты говоришь, что эти юноши прекрасны... Но что сказала бы ты, если бы увидела сына вождя, — сказала одна женщина, знавшая сына вождя.

— Разве у моего мужа есть сын?

— Есть. И какой красивый!

— Но муж никогда не говорил мне об этом! Где же этот сын?

— Он в Луанде. Живет у правителя Анголы. Но если ты хочешь посмотреть, какой сын у твоего мужа, то, когда твой муж уедет, войди вот в эту запертую сейчас хижину, и там ты увидишь изображение сына.

И как-то раз, когда подвернулся случай, жена вождя открыла дверь в хижину, которую муж обычно держал запертой, и увидела изображение необыкновенного юноши. И глубокая тоска вкралась в сердце женщины. Такая тоска и беспокойство, что руки ее теперь уже ни к чему не лежали, и думать, кроме как о нем, она ни о чем не могла.

— Почему ты теперь не такая, как прежде? Все ты забываешь. Обо всем тебе надо напоминать... И делать ты ничего не делаешь... Что с тобой? — спросил ее вождь.

— Обижена я на тебя, — сказала жена. — Почему ты скрыл от меня, что у тебя есть сын?

— Ничего я не скрывал от тебя. Мой сын давно уже живет в Луанде, и воспитывает его сам правитель Анголы. Вот поэтому-то я и не говорил ничего о нем. Но если ты хочешь посмотреть на него, я попрошу правителя отпустить моего сына к нам в гости...

— Неужели же твоему сыну правитель Анголы дороже, чем ты, его отец? Сейчас же пошли за ним. У твоих ног, вот где он должен быть.

— Да как же я могу вернуть сына к себе, если сам правитель воспитывает его? Нет! Это невозможно.

— Что ж, тогда я ухожу от тебя! — заявила жена вождя. И еще долго спорила с мужем, доказывая ему, что пасынок должен жить с ними вместе.

Не дождавшись приезда юноши, женщина, не в силах справиться со своей страстью, тайком от мужа передала пасынку через надежного человека слова о своей любви.

Она все время думала о нем и только о нем. Ей повсюду виделся только он. Она воображала, как он просыпается утром и как она стоит перед ним на коленях, как он ест, а она стоит перед ним на коленях, как он собирается уходить куда-нибудь и она стоит перед ним на коленях.

Лау был в ту пору уже женат, и потому, может быть, чувства мачехи его совсем не тронули. В его душе не зашевелилась жалость к обезумевшей от любви женщине, и никто не узнал об этом — ни вождь, ни крестный юноши — правитель Анголы.

А мачеха продолжала настаивать на том, чтобы вождь вызвал к себе своего сына. И наконец Кималауэзо, набравшись мужества, обратился к правителю с просьбой разрешить его сыну провести с ним несколько дней. О просьбе отца сказали Лау. Но Лау ответил, что сейчас никак не может поехать к отцу, потому что занят важными делами.

Узнав об этом, мачеха вконец разъярилась. Нет, слишком равнодушно, должно быть, отец просил сына приехать, раз тот отказался побывать дома. И опять вождь послал в Луанду свою просьбу прислать к нему сына. Тогда Лау собрался в путь.

Теперь Лау с такими же почестями возвращался в родной дом. Народ сопровождал носилки Лау от первого до последнего селения. Но как раз накануне его прибытия вождь Кималауэзо должен был отправиться на войну. И, уезжая, он отдал распоряжение, как должны принять его сына. Посланные им люди встретили юношу на границе владений вождя Кималауэзо.

Для торжественного ужина мачеха, нарушив обычай, запрещающий в отсутствие мужа убивать какое-либо животное, велела зарезать козу. Когда козу зарезали, Лау незаметно для всех спрятал сердце и печень животного. Несмотря на то что Лау был воспитан в Луанде, юноша все еще уважал обычаи своей земли.

На следующий день мачеха велела заколоть поросенка. Лау снова спрятал его внутренности. И на третий день, и на четвертый все повторилось. А через несколько дней четыре брата Лау решили прийти к нему в гости. Мачеха, которая развлекала пасынка пиршествами с первого дня его приезда, присутствовала и при встрече братьев. И вот на этом пиршестве она вдруг притворилась, будто в ногу ее вонзилась колючка. Четыре брата наклонились, стали рассматривать ногу, но ничего не увидели. Только когда пасынок наклонился к мачехе, та сделала вид, что он снял боль.

На следующий день мачеха притворилась, что заболела. Лау послал ей лекарство. Но она сказала, что ей может помочь только сам пасынок, если придет к ней.

Четыре брата уговорили Лау пойти к больной. А когда он вошел, женщина схватила нож и стала наносить себе раны.

— А... вот ты зачем пришел! Убить меня! — кричала она все громче и громче. — Зарезать...

Но никто не слышал этих криков. Никто не пришел на них. А через несколько дней, когда вернулся вождь, мачеха показала ему раны на своем теле.

— Ты меня спрашиваешь, кто это сделал? — кричала она. — Твой сын, твой сын!

Вождь позвал к себе Лау и спросил его, как посмел он поднять руку на свою мачеху. Но юноша молчал — он не отрицал своей вины и не оправдывался.

Тогда наутро вождь Кималауэзо велел трубить в рога: созвать совет старейшин.

— Что это случилось? Вождь наш только вчера вернулся, а сегодня уже созывает старейшин? — удивлялись люди, слыша знакомые звуки.

И старейшины явились к хижине вождя.

— Я созвал вас для того, чтобы поведать о неприятном событии. Но прежде созовите вождей соседних стран и народ наш, — приказал вождь Кималауэзо.

На следующий день под большим деревом возле хижины Кималауэзо собралось множество вождей, старейшин и простого люду.

— Слушайте, что я вам скажу, — начал вождь Кималауэзо. — Когда мой сын вернулся из Луанды, я был на войне. Когда я вернулся с войны, жена пожаловалась мне на сына. Она сказала, что он пытался убить ее, и показала мне множество ножевых ран. Я позвал сына и спросил его, за что он хотел убить свою мачеху. Но он не ответил мне. Я много раз его спрашивал. И он все время молчал. Теперь я хочу судить его.

Один из старейшин спросил Лау:

— Почему ты так жестоко обошелся со своей мачехой? Может быть, она тебя оскорбила?

Лау молчал.

— Говори, за что ты хотел убить женщину, жену твоего отца?

Лау молчал.

— Почему ты не отвечаешь? Ведь ты совершил великое преступление, и мы будем судить тебя!

Но Лау молчал.

Тогда загремели барабаны, женщины с маленькими топориками в руках начали танец смерти. Они будто наносили этими топориками удары по голове преступника и восклицали: "Мы покараем, мы покараем Лау, сына Кималауэзо!"

Но вот, когда на мгновение воцарилась тишина, один из братьев Лау вдруг выступил вперед:

— Скажите вы, вожди и старейшины, знаете ли вы, кто повинен в смерти Засамбе?

— Это ты знаешь, — ответили хором вожди и старейшины.

И брат Лау сказал:

— Слушайте, люди!

— Мы слушаем, слушаем, — раздалось вокруг.

И брат Лау поведал такую историю:

— Жили-были два брата, похожие друг на друга как две капли воды. Старшего звали Мусамбе, а младшего — Засамбе. Став мужчинами, они женились и расстались. Теперь один из них со своими тремя женами жил в одном селении, другой со своими тремя женами — в другом.

Однажды оба в одно время подумали:

"Что-то давно я не видел своего брата. Завтра пойду навещу его..."

И на следующее утро оба одновременно отправились в путь. Но по дороге они не встретились, потому что пошли разными путями. Старший брат пошел в дом младшего, а младший отправился в дом старшего. И жены встретили их очень неприветливо.

— Что это ты так скоро вернулся? — говорили они. — Мы только успели "прощай" сказать, а ты уже со своими приветствиями навязываешься.

Напрасно гость пытался объяснить, что он брат мужа.

Мусамбе попросил у жен брата скамеечку — хотел сесть, отдохнуть...

— Иди, сам возьми! Разве ты не знаешь, где она?

Засамбе попросил воды.

— Возьми сам... Разве ты не знаешь, где кувшин?

И оба брата, так и не сумев объяснить злым женам, что произошло, решили вернуться обратно. На этот раз они встретились на дороге и каждый рассказал другому о том, что произошло с ним в доме брата.

Все обсудив, они разошлись в разные стороны. И вдруг страшное подозрение закралось в душу Мусамбе:

— Что же все-таки мой брат делал в моем доме? Не спал ли он с моими женами?

И, объятый ревностью, он обернулся и выстрелил. Засамбе только успел вскрикнуть:

— Айюе, я умираю!

Раскаяние охватило брата, и он бросился к Засамбе с криком "Брат мой, брат мой!", но все было кончено. Брат умер. И тогда Мусамбе спрятал труп в кустарнике.

— Что случилось с моим братом? Я нашел его мертвым на дороге. Если бы вы встретили Засамбе приветливо, то он дождался бы меня, — так сказал он, придя домой, своим женам. И вместе с ними отправился сообщить о смерти брата его вдовам.

И рассказчик заключил:

— Так кто же виноват в смерти Засамбе? Разве не женщины?

— Ты верно говоришь! Верно! — одобрили люди.

— Тогда перенесем суд на завтра, — решили все.

На следующий день к Лау обратились с тем же вопросом:

— Объясни нам, за что ты хотел зарезать свою мачеху? Не бойся, говори правду!

Но Лау по-прежнему молчал. И снова гремели барабаны, и снова женщины исполняли танец смерти, сопровождая его восклицаниями: "Мы покараем, мы покараем Лау, сына Кималауэзо!"

И тут выступил вперед второй брат.

— Слушайте, вожди и старейшины, знаете ли вы, кто виноват в смерти охотника? — спросил он.

И старейшины ответили:

— Это ты знаешь.

И второй брат Лау сказал:

— Слушайте, люди!

— Мы слушаем, — ответили все.

И второй брат Лау поведал такую историю:

— Жили-были муж и жена. Муж был умелым охотником. С охоты он возвращался обычно не с одним убитым зверем, а с двумя или тремя, а то и больше, и, чтобы перетащить добычу в дом, ему приходилось звать на помощь всю семью, всех родственников. А потом все вместе они ели убитых животных.

Но вот умер один из родственников охотника. А вслед за ним вскоре умерли и остальные, кроме старого дяди.

Опечаленный охотник перестал ходить на охоту. Разве под силу ему было одному уносить домой всю добычу? Ведь он убивал обычно не одного зверя, а двух, трех, четырех, и даже больше.

И тогда решил он заняться рыбной ловлей. Но река обмелела, и рыба пропала.

— Теперь мы умрем с голоду, — сказала жена. И спросила: — А может, ты опять начнешь охотиться?

— Айюе! Как я могу идти на охоту — ведь я убиваю обычно не одного зверя, а несколько. Кто теперь мне поможет носить добычу домой? Все наши родственники умерли.

— А ты убей только одного... Тогда ты сам сможешь его донести.

— Ты думаешь, что настоящий охотник может спокойно смотреть, как дикие животные бегают вокруг? Нет, это невозможно...

Но женщина так приставала к мужу, что он в конце концов согласился.

Как и прежде, он пошел на охоту с тремя своими собаками — Уии, Гунзой и Кабилой. В этот раз он убил только одну антилопу и сам притащил ее домой.

В следующий раз он тоже убил одну антилопу. Но в третий раз ему попались две большие антилопы, и он их обеих убил. Не зная, как перетащить добычу домой, он стоял возле убитых животных и ворчал:

— Правду говорят люди: человек — это человек, а собака — это собака... Если бы вот сейчас был тут хоть один человек, он бы помог мне. Но со мной только собаки... Разве они помогут?

Собаки посмотрели друг на друга, опустили морды к земле и подошли к хозяину.

— Мы можем помочь тебе, хозяин. Правда, твоя жена плохо нас кормит, вечно ругает и бьет палкой, но тебе мы поможем — ты ведь нас не обижал. С этой минуты ты, хозяин, будешь понимать язык всех животных. Только, смотри, не говори никому ни слова об этом. Скажешь — сам умрешь и нас погубишь. А теперь свяжи две большие жерди и привяжи к ним животных. Мы понесем их в зубах, — сказала собака Уии.

Так охотник и сделал. Все вместе понесли они добычу домой.

Не доходя до дому, другая собака сказала:

— Ну, хозяин, дальше неси сам, теперь ты один управишься.

Охотник сначала понес одну антилопу. Принес и, еще не отдышавшись, пошел за второй. А жена ему вслед:

— Куда ты?

— Да за другой антилопой, которую я убил.

Когда он принес вторую антилопу, жена с любопытством спросила:

— Как же ты донес этих больших животных?

— Знаешь, встретил я одного охотника, он мне и помог — тащил животных со мной почти до самого дома. Ведь я убил еще и маленькую антилопу, которую дал ему за то, что он мне помог.

— Зачем же ты отдал ему целую антилопу? Почему не позвал его просто поесть вместе с нами?

— Да я его совсем не знаю, он из чужих краев.

Женщина так разозлилась, что отказалась есть мясо антилопы. Но охотник, старый дядя и маленький сынишка хорошо поели. Досталось мясо и собакам.

Одна из антилоп, жавали, была очень жирная. Охотник отрезал от нее кусок сала и повесил про запас. Однажды, когда жена готовила на ужин фасоль, охотник попросил ее положить туда кусок сала. Сало жена положила, но есть не стала. Потому что сало это было от антилопы.

После еды охотник улегся отдыхать под деревом. Его сын доедал остатки фасоли, сидя рядом с отцом. А жена все ворчала и ворчала на мужа.

Когда ребенок ел, он ронял кусочки пищи на циновку. Потом на них набросились муравьи.

Один маленький муравей, белый салале, утащил побольше кусочек, и тут за ним погнался большеголовый муравей — красный кисонде.

— Зачем ты отнимаешь у меня еду? Почему сам не подберешь себе хороший кусочек? — рассердился маленький муравей.

Но большеголовый муравей, будто не слыша, продолжал вырывать кусок у салале.

— Ты поступаешь так потому, что у тебя большая голова и ты сильнее меня. Ладно, бери, раз ты такой большеголовый! — сказал маленький муравей и отдал большеголовому муравью свой кусок.

Охотник понял, о чем говорят муравьи, и громко рассмеялся.

— Ты почему смеешься? — спросила жена.

— Да так просто, засмеялся и все, вспомнил об одном разговоре...

— О каком разговоре?

— Это тебя не касается.

— А все-таки...

— Вот пристала! Я сказал же, что это тебя не касается.

— А... ты не хочешь сказать, потому что смеешься, наверное, надо мной...

Они долго еще спорили, и рассерженная жена ушла от охотника к своим родителям.

Мать обрадовалась приходу дочери:

— Вот и хорошо, дочка, сделала, что ушла от него! Почему же он смеялся? Может быть, от тебя скверно пахло или лицо у тебя было чем-нибудь вымазано. А прежде он тебе всегда все рассказывал. Айюе! Плохо он поступил, очень плохо! Он тебя оскорбил!

Но отец был разумнее:

— Да успокойтесь вы! Неужели муж не может подумать о чем-нибудь, не сказав жене? Неужели не может посмеяться над чем-нибудь, что ему показалось смешным? Все вы, женщины, такие! Все вы любите ссоры!

Вот так охотник с женой и жили в разлуке много дней. Наконец старый дядя сказал охотнику:

— Пойди за своей женой. Что было, то прошло. Пора бы и забыть про ссору.

Но охотнику не хотелось идти за женой, а сама она не возвращалась.

Прошло еще много времени. Старый дядя все настаивал на примирении. Наконец, согласившись, охотник пошел к родителям жены. Но она упорствовала:

— Пока не расскажешь, над чем ты смеялся, не уйду я отсюда.

Упрямство жены сломило охотника.

— Ну, ладно, — сказал он. — Завтра я приду и расскажу тебе все. Только я хочу, чтобы люди слышали, о чем я тебе буду говорить, все — и старые, и молодые.

На следующий день охотник пришел к родителям жены. С ним были и три его собаки. А народ — и старые, и молодые — уже ждал охотника. Все хотели знать, что он расскажет:

— Все вы знаете, — начал свой рассказ охотник, — какая всегда удача выпадала мне на охоте. Обычно я убивал не одного зверя, а двух, трех и даже больше.

Чтобы донести домой добычу, мне приходилось звать на помощь родственников, и они приходили помогать мне, а потом все вместе мы ели мясо убитых животных. Но вот один за другим умерли все мои родственники, и остался только один старый дядя.

Опечаленный, я перестал охотиться. Решил я ловить рыбу. Но река обмелела, и рыба пропала.

Тогда жена сказала мне: "Теперь мы умрем с голоду". И спросила: "А может, ты опять начнешь охотиться?" Но я отказался, потому что никто не мог мне помочь переносить добычу.

Но женщины — вы все хорошо знаете, что такое женщины, — если задумают что, так никогда не отступятся. И моя жена каждый день повторяла мне: "Иди охотиться, иначе мы умрем с голоду!" Вот я и пошел охотиться.

В первый день я убил одно животное и сам дотащил его до дому. На второй день тоже убил одно животное и тоже сам принес. Но на третий день я убил двух антилоп. Не зная как дотащить их до дому, я стал ворчать: "Правду говорят люди: человек — это человек, а собака — это собака... Если бы вот сейчас был тут хоть один, он бы помог мне. Но со мной только собаки..."

Три мои собаки посмотрели друг на друга, опустили морды к земле и подошли ко мне. Одна из них сказала: "Мы можем помочь тебе, хозяин. Правда, твоя жена плохо нас кормит, вечно ругает и бьет палкой, но тебе мы поможем — ты ведь нас не обижал". И сказала мне также, что с этой минуты я буду понимать язык всех животных и насекомых. Только просила никому не говорить об этом. Потому что иначе я умру, и они издохнут.

Только сказал об этом охотник, как собака Уии, та самая собака, которая заговорила с охотником, околела. Люди удивленно переглянулись и стали шептаться.

Но охотник продолжал:

— Я привязал антилоп к двум жердям, и собаки потащили добычу домой. Не доходя до дому, другая собака сказала мне: "Ну, хозяин, дальше неси сам, теперь ты один управишься".

И тогда издохла вторая собака.

И все — старые и молодые — испуганно закричали:

— Довольно! Не рассказывай дальше!

Но охотник продолжал:

— Моя жена хотела узнать, почему я смеялся. Так пусть и слушает... Когда жена спросила, как я донес животных, я сказал ей, что мне помог незнакомый охотник и что я отдал ему одну маленькую антилопу в награду за помощь.

И тут издохла третья собака.

Все — и старые, и молодые — вскочили и стали кричать:

— Довольно! Не надо больше рассказывать! Замолчи!

Но охотник продолжал:

— Нет, дайте мне закончить! Жена хотела узнать, почему я смеялся, теперь пусть слушает... Эта жадная женщина так рассердилась, что я отдал маленькую антилопу чужому охотнику, что отказалась есть вместе со мной. Ели только мой старый дядя, мой сын и я.

Одна из антилоп была жирная жавали. Я повесил кусок ее сала под потолок. А через несколько дней, когда жена варила фасоль, я попросил положить туда кусок сала. Она положила, но есть фасоль отказалась.

После еды я лег отдохнуть, а сын, сидя на циновке со мной рядом, доедал фасоль. Жена все ворчала и бранилась.

Вы знаете, что дети, когда едят, всегда роняют кусочки. Ну вот, муравьи и пришли подбирать крошки. Один из них, белый салале, утащил побольше кусочек, но за ним погнался большеголовый муравей — красный кисонде. "Зачем ты отнимаешь у меня еду? Почему сам не подберешь себе хороший кусочек?" — рассердился маленький муравей. Но красный кисонде, будто не слыша, продолжал вырывать кусок у салале. "Ты поступаешь так потому, что у тебя большая голова и ты сильнее. Ладно, бери, раз ты такой большеголовый", — сказал маленький муравей салале и отдал большеголовому муравью свой кусок.

Я понял, о чем говорят муравьи, и засмеялся. Жена захотела узнать, почему я смеюсь, и я ответил, что это ее не касается. Она рассердилась, ушла к своим родителям и прожила там много дней.

Мой старый дядя несколько раз говорил мне, чтобы я пошел за ней. И я наконец согласился. А жена сказала, что вернется домой, только если я расскажу, почему я в тот раз смеялся. И вот я все рассказал.

И охотник умер. На следующий день умерла его жена. Еще через день умерла мать жены, потом — отец, потом — старый дядя, потом умерли все — и старые, и молодые, которые слушали рассказ охотника. И второй брат Лау заключил:

— Так кто же виноват в смерти охотника? Разве не женщина?

— Ты верно говоришь! Ты верно говоришь! — воскликнули старейшины.

И суд отложили до следующего дня.

Снова собрались старейшины и вожди. Снова вождь стал допрашивать Лау. И снова Лау молчал. Опять гремели барабаны, опять женщины танцевали танец смерти, сопровождая его восклицаниями: "Мы покараем, мы покараем Лау, сына Кималауэзо!"

— Вы, вожди и старейшины, знаете ли вы, кто виноват в смерти сеньора "Калеки, сельского жителя"? — спросил третий брат.

— Это ты знаешь!

И третий брат Лау сказал:

— Так слушайте!

— Мы слушаем!

И третий брат Лау поведал такую историю:

— "Калека, сельский житель" однажды почувствовал себя очень плохо. А в это время проходил мимо его дома известный колдун — "Орел, степной житель", и "Калека, сельский житель" попросил его о помощи. "Орел, степной житель", конечно, согласился помочь бедняге. Ведь они были кумовьями! И оставил он куму разные целебные снадобья. Через некоторое время куму полегчало, и "Орел, степной житель" сказал ему:

— Теперь судьба твоя в руках жены твоей. Если будет она за тобой хорошо ухаживать, ты быстро поправишься.

А у жены "Калеки, сельского жителя" была мать, которая тоже тяжело болела. И жена все время бегала из одной хижины в другую — то к матери, то к мужу. И как-то она сердито спросила мужа:

— Почему это твой кум только тебя лечит? Хоть бы матери моей помог! Дал бы он ей свои перышки, быстро бы она на ноги стала.

— Перья орла? Да ты что?! — закричал муж. — Перья его — это ноги и руки. Если вырвать у него перья, он не сможет ни ходить, ни летать...

А сам "Орел, степной житель", возмущенный просьбой женщины, в ярости вырвал у себя несколько перьев и ушел, бросив больного кума.

Женщина подобрала перья орла и побежала к своей матери. "Калека, сельский житель", оставшись один, умер.

И третий брат Лау заключил:

— Так кто же виноват в смерти "Калеки, сельского жителя"? Разве не женщина?

— Ты верно говоришь! Верно! — воскликнули старейшины.

И суд отложили до следующего дня.

На следующий день все снова собрались возле хижины вождя. Опять гремели барабаны, опять женщины танцевали танец смерти. И вот четвертый брат Лау обратился к собранию:

— Вы, вожди и старейшины, знаете ли вы, чем закончился брак между братом и сестрой?

— Это ты знаешь!

— Тогда слушайте!

— Мы слушаем!

И четвертый брат Лау поведал такую историю:

— Жили-были брат и сестра. Брат был немного старше сестры. Родителей их уже давно не было на свете. Они умерли, когда дети были совсем маленькими.

Там, где жили брат и сестра, больше никого не было. Вот так, в одиночестве, они и выросли. Он убивал птиц, маленьких животных или собирал дикие плоды. Она носила воду, собирала хворост и готовила еду.

И вот, когда сестра стала взрослой, брат начал замечать, что она очень часто вздыхает, так часто, что он однажды ее спросил:

— Ты, наверное, много съела чего-нибудь? Почему ты так часто вздыхаешь?

— Нет, я не скажу тебе, почему я вздыхаю. Ты мне все равно не поможешь.

— Скажи, может, и помогу, — отвечал ей брат.

В конце концов сестра открылась брату:

— Здесь, где мы живем, нет ни одного мужчины, кроме тебя. А я уже взрослая. За кого же я выйду замуж?

И тогда брат расстался со своей сестрой. Но прошло время, и они опять встретились.

Брат построил новую хижину. А сестра опять стала вздыхать и соблазнять своего брата. В конце концов брат уступил.

Закончив свой короткий рассказ, четвертый брат Лау обратился к старейшинам:

— Скажите, мудрые люди, кто же виноват в том, что они согрешили? Разве не женщина?

— Ты верно говоришь! Верно! — согласился совет старейшин.

И вот теперь заговорил Лау Кималауэзо:

— Вы, вожди и старейшины, мудрые люди, и знаете, почему жена не может быть родной по крови мужу?

— Это ты знаешь!

— Потому что жена, как бы хорошо муж с ней ни обращался, в один прекрасный день может ему изменить и уйти к другому...

— Ты верно говоришь! Верно!

И Лау Кималауэзо продолжал:

— Моя мачеха сказала, что я хотел убить ее. Но это не я, а она сама нанесла себе раны ножом. Она, — да простится мне то, что я говорю об этом, — хотела соблазнить меня... Это она требовала, что я вернулся домой, это она велела заколоть животных, чтобы пировать со мной в отсутствие моего отца, а своего мужа, и тем нарушила обычаи нашей родной земли. А я незаметно для всех спрятал сердца и печени этих животных. Вот они, глядите все...

Однажды моя мачеха, обезумев от любви ко мне, притворилась больной и потребовала, чтобы я сам принес ей целебные снадобья. Я не хотел идти, но братья уговорили меня, и я пошел. И когда я пришел, она в ярости стала наносить себе раны ножом, крича: "А вот ты зачем пришел! Убить меня! Зарезать!.." И когда вернулся отец, она сказала ему, что это я ранил ее.

А четыре брата Лау подтвердили все, что он сказал.

И вождь Кималауэзо молча кивнул в знак согласия, когда совет старейшин приговорил его жену к смерти.

Антилопа Сеша и Лев

Жили-были антилопа Сеша и Лев. Лев был хозяином, а Сеша находился у него в услужении. У каждого было по пять коробок спичек, чтобы зажигать огонь. Но вот у Сеши все спички кончились, а у Льва еще две коробочки остались, но он их спрятал.

— Эй, племянничек, спички у нас кончились... теперь мы не сможем зажечь очаг, если ты не сходишь за огнем. Сбегай быстренько в-о-о-н туда, видишь, где горит? — сказал Лев, указывая на солнце, приблизившееся к горизонту.

Сеша бросился бежать, исполняя приказ Льва. Но сколько он ни бежал, до солнца так и не добрался. Усталый и голодный вернулся Сеша домой.

— Дядюшка, я не принес огня, не смог добежать до того места, которое ты мне показал, — свалившись с ног от усталости, сказал Сеша.

— Почему же ты не побежал дальше?

— Я бежал, дядюшка, бежал очень долго, но до того места оставалось еще далеко-далеко.

Пока бедный Сеша, вытянув ноги, лежал, отдыхая после долгого пути, Лев приготовил себе еду и поел. Сеше он ничего не оставил.

— Ну, племянничек, сбегай-ка еще раз за огнем, а то мы опять останемся голодными. Да, смотри, не ленись. Беги до тех пор, пока не добежишь до огня, — сказал Лев на следующий день.

И Сеша снова помчался в ту сторону, где было видно заходящее солнце. Но где там! Разве добежишь до него! И снова, падая с ног от усталости, Сеша возвратился домой.

— Дядюшка, опять я не достал огня! Бежал, бежал, бежал, но добраться до этого места так и не сумел! Чем больше я приближался, тем дальше от меня уходил этот огонь! Я чуть не плакал от досады! У меня еле хватило сил вернуться обратно!

— Эх ты! Разве я не говорил тебе, что нужно бежать без остановки, чтобы добежать туда! — сердито сказал Лев.

Бедный Сеша заснул голодным. А Лев опять разжег огонь, сварил свое любимое кушанье из фасоли, поел досыта и спокойно лег спать.

На третий день Лев уже совсем сердито сказал:

— Сеша, если так будет продолжаться, мы умрем от голода! Отправляйся еще раз туда, куда я тебе сказал. Поторапливайся! Слышишь?

И Сеша — гоп-гоп-гоп! — снова поскакал доставать огонь. Но, очень ослабев от голода и усталости за прошлые дни, он пробежал еще меньше, чем накануне. Пять дней бежал он, исхудал так, что его узнать нельзя было. В конце пятого дня Сеша, возвращаясь, увидел хижину, возле которой сидела старушка и курила трубку.

— Куда это ты так спешишь? — спросила она.

— Я бегал за огнем, бабушка! Я живу вместе с господином Львом. У каждого из нас было по пять коробок спичек, но теперь они кончились. Поэтому господин Лев послал меня за огнем вон туда... — И Сеша показал па солнце.

— Что ты, внучек! Это вовсе не огонь! Это солнце! Неужели ты такой глупый!

— Как? Разве это не огонь? А я-то целых пять дней бежал и бежал туда! Я так устал, я такой голодный, бабушка!

Старушка пожалела Сешу и накормила его. Когда усталый Сеша поел и отдохнул, старушка направилась к высокому-превысокому баобабу, который рос поблизости.

— Я пойду посмотрю, что делает твой господин Лев. А ты подожди меня здесь, — сказала старушка.

Влезла она на высокий-превысокий баобаб и, воспользовавшись своей волшебной силой, подсмотрела, что делает Лев. А Лев стоял возле горящего очага и готовил себе еду.

— Внучек мой, знаешь, что без тебя делает твой господин? Готовит себе еду! Видишь, как он над тобой зло подшутил! Значит, спички-то у него есть. Ну подожди, теперь мы посмеемся над ним! — сказала старушка, вернувшись домой.

Взяла она большой калебас, пальмовые листья, глину разных цветов и сделала страшную маску. Надев ее на голову Сеше, она велела ему:

— Вот так иди к Льву. Как только дойдешь до его дома, начни петь громким голосом:

Кто здесь живет, Кто здесь живет? Кто бы он ни был — Я его съем!

И вот Сеша, с маской на голове, прискакал к Льву. А Лев в это время, ничего не подозревая, стряпал на огне кушанье. Сеша приблизился к хижине и запел:

Кто здесь живет, Кто здесь живет? Кто бы он ни был — Я его съем!

Увидав такое чудовище, Лев бросился бежать. А обрадованный Сеша съел все его кушанья. Потом он сбегал к старушке, чтобы вернуть ей маску, и как ни в чем не бывало явился к Льву.

Лев встретил его жалобными воплями:

— Племянничек мой, племянничек, если бы ты знал, что со мной случилось! Сидел я спокойно дома, и вдруг появилось какое-то страшное животное! Такое страшное, какого я еще никогда не видывал! И мне пришлось убежать! Одно только хорошо, что это животное зажгло в очаге огонь...

— Что это за животное было? — сочувственно спросил Сеша.

— Разве я знаю! Оно было такое страшное, такое уродливое! Голова круглая, рога длинные, вокруг морды растрепанные волосы, на морде какие-то полосы...

— А почему же ты его не прогнал? Ведь ты такой храбрый!

— Да что ты! Как его прогнать? Такое страшное животное! Если бы ты его увидел, ты бы умер от страха!

Три раза Сеша пугал таким образом Льва, являясь к нему в маске, и три раза Лев удирал в ужасе. На четвертый раз, по совету старушки, Сеша выкопал на дороге, по которой убегал Лев, глубокую яму и воткнул в дно несколько остроконечных копий.

Спасаясь бегством от страшного зверя, Лев угодил в яму и напоролся на острые копья. Сеша пришел туда, увидел Льва и прикончил его ударом рогов. А потом побежал к старушке. Она приютила Сешу, и он до конца жизни жил у нее.

Кошелек

Один человек долго не мог найти работу. И вот наконец нашел у одной богатой женщины. Работы у нее было очень много, денег она платила очень мало, а есть ничего не давала. Когда человек начинал жаловаться, скупая женщина спрашивала: разве не сам он просил у нее работы, разве не сам предлагал свои услуги? Бедный человек день и ночь трудился, так много трудился, что ему некогда было даже пойти купить себе чего-нибудь поесть. От голода и от тяжелой работы человек скоро умер. А жестокая хозяйка велела выбросить его труп.

Какой-то путник увидел брошенное посреди дороги тело и пожалел беднягу. Неужели некому было его похоронить? Откуда он родом?

Нагнулся путник над бесчувственным телом и увидел, что из кармана торчит маленький кошелек. Он открыл его и неожиданно увидел деньги!

Слухом земля полнится. Узнала хозяйка об этом кошельке и потребовала половину денег, сказав, что раб принадлежал ей. Но путник упрекнул женщину за бесчеловечность:

— Почему ты выбросила его тело? Наверное, он был тебе очень противен. А раз противен он, значит, тебе должны быть противны и его деньги.

И оставил кошелек себе.

Озеро дедушки Льва

Дедушка Лев позвал всех животных и сказал:

— Нам необходимо иметь поблизости озеро с чистой водой. То озеро, куда мы ходим пить, очень далеко. Давайте все вместе выкопаем большую яму, а дожди наполнят ее водой.

И все звери согласились. Каждый пришел со своей мотыгой, и они начали дружно копать.

Во время сезона дождей яма наполнилась. Озеро было готово. Дедушка Лев сказал, что все могут пользоваться его водой.

Братец Кролик, хотя и не работал, не копал яму, первым прибежал и погрузил в воду свой калебас. Набрал один раз воды — вылил, набрал второй раз воды — вылил, набрал в третий раз воды — и вылил... И, наконец, сам прыгнул в озеро.

— Поныряем, поплаваем! Поныряем, поплаваем! Фуко-фуко-фуко-фуко! — С большим удовольствием купался братец Кролик.

На следующий день другие животные пришли за водой со своими калебасами. Увидав, что вода в озере стала грязной, побежали они к дедушке Льву спросить, как теперь быть. И дедушка Лев велел антилопе Бамби сторожить озеро.

Перед вечером братец Кролик прибежал на берег со своим калебасом. Наливал — выливал, наливал — выливал... И, наконец, полез купаться...

— Поныряем, поплаваем! Поныряем, поплаваем! Фуко-фуко-фуко-фуко! — веселился он.

Антилопа Бамби, которая спряталась неподалеку, решила песенкой предупредить своих друзей:

Несмотря на все его хитрости, Мы поймаем того, кто мутит нашу воду! Несмотря на все его хитрости, Мы поймаем того, кто мутит нашу воду!

Братец Кролик — пр-пр-пр — отряхнулся и ответил тоже песенкой, подражая голосу Льва:

Это мой сынок, это мой сынок, Пусть купается, сколько хочет! Это мой сынок, это мой сынок, Пусть купается, сколько хочет!

Антилопа Бамби прибежала к Льву и все ему рассказала. Но дедушка Лев сказал, что он ничего такого не говорил, и послал на берег озера антилопу Сешу.

Придя к озеру на следующий день, братец Кролик снова прыгал и купался в воде.

Аптплопа Сеша запел:

Несмотря на все его хитрости, Мы поймаем того, кто мутит нашу воду!..

А братец Кролик опять голосом Льва запел:

Это мой сынок, это мой сынок, Пусть купается, сколько хочет!..

Антилопа Сеша прибежал к дедушке Льву. Дедушка Лев сказал, да нет же, все неправда, и послал на берег озера другое животное.

Так продолжалось долго. Один за другим на берег озера приходили все животные. И всех обманывал братец Кролик.

Тогда тетушка Черепаха, которую до сих пор не позвал Лев, решила сама предложить свои услуги. Медленной походкой явилась она к дедушке Льву:

— Что такое? Неужели ты тоже хочешь туда пойти? Э-хе-хе! Все животные с рогами и с когтями уже там побывали и ничего не добились, а ты думаешь, что сумеешь что-нибудь сделать! — засмеялся дедушка Лев.

Тетушка Черепаха настаивала, настаивала, и наконец дедушка Лев, хотя и не веря в то, что Черепаха чего-нибудь добьется, послал ее на берег озера.

Так же как и все предыдущие разы, братец Кролик веселился и мутил воду. Тетушка Черепаха запела:

Несмотря на все его хитрости, Мы поймаем того, кто мутит нашу воду!

Братец Кролик только приготовился в ответ запеть, как тетушка Черепаха схватила его за хвост. И братец Кролик вместо того, чтобы подражать голосу Льва, жалобно закричал: "Ай-ай-ай!" И звери все поняли.

Дедушка Лев очень рассердился и велел как следует выпороть братца Кролика. Но братец Кролик успел вылезти из своей шкурки, оставил ее на земле, а сам убежал куда глаза глядят.

Три сестры

Жили-были три сестры — Самба, Бебека и Муйонго. Однажды две старшие со своими подругами решили отправиться к одной старухе, мастерице делать татуировку. Старуха жила очень далеко. Девушки вышли из дому все вместе, а вслед за ними пошла и младшая сестра, Муйонго, хотя старшие и велели ей оставаться дома. Сестры обернулись и увидали ее. Малютка сделала вид, что возвращается, но через некоторое время снова оказалась рядом с сестрами. Несколько раз старшие сестры заставляли младшую вернуться домой. Но она их не слушала. Тогда одна из подруг сестер сказала:

— Да оставьте ее, пускай идет! Ребенок всегда приносит удачу. Идем, Муйонго, идем с нами.

И сестры согласились.

Переступив порог дома старухи, девушки удивленно переглянулись. В глубине дома сидело множество женщин, разукрашенных великолепными рисунками. На некоторых татуировки были сделаны кончиком иглы, на других острием ножа. Они увидели изображения солнца, людей, рыб, змей и много другого. Девушки замерли от восторга. Они подошли поближе, присмотрелись и еще больше удивились. Оказалось, что это не живые женщины, а деревянные фигуры.

— Внученьки мои, вы у меня останетесь восемь дней. Только на четвертый день я сделаю вам татуировку. А потом еще четыре дня вы будете отдыхать, — сказала старуха.

Она кормила девушек вкусной едой, после которой каждый раз давала им по кувшину пальмового вина. Они ели и пили с удовольствием, а затем засыпали тяжелым сном. Ведь пальмовое вино было крепким. Только младшая сестренка, Муйонго, не прикасалась к вину.

На четвертый день старуха действительно сделала им татуировку. Но глубокой ночью, когда пропели третьи петухи, старуха, превратившись в двухголовое чудовище, диквиши, постучалась в дверь к девушкам и заговорила хриплым голосом:

— Дочка, дочка, дай мне огонька!

Муйонго, которая не спала, услышала и испугалась. Плача от страха, девочка ответила песней:

Не дам огонька, Не дам огонька, Я еще маленькая! Не дам огонька, Я тебя боюсь, Я плачу!

— Девочка, девочка, дай мне трубку! — проговорила старуха таким же хриплым голосом. А девочка снова запела:

Не дам трубку, Не дам трубку, Я еще маленькая! Не дам трубку Я тебя боюсь, Я плачу!

— Девочка, девочка, дай мне табаку!

Не дам табаку, Не дам табаку, Я еще маленькая! Не дам табаку, Я тебя боюсь, Я плачу!

— Девочка, девочка, дай мне воды!

Не дам воды, Не дам воды, Я еще маленькая! Не дам воды, Я тебя боюсь, Я плачу!

Старуха постояла-постояла за дверью и ушла. Утром Муйонго все рассказала сестрам. Но они не поверили ей:

— А ну тебя, все ты выдумываешь! Возвращалась бы ты лучше домой.

Муйонго долго уверяла их, что все так и было, и только одна из подруг вступилась за младшую сестру:

— А может быть, и правда... Ведь не всегда же дети выдумывают.

И она привязала пояс малютки к своей ноге. И сказала:

— Если я крепко засну, Муйонго, то потяни за поясок, и я проснусь.

А главное — эта девушка дала себе слово, что не будет на ночь пить вино.

Как и накануне, поздно ночью старуха постучала в дверь:

— Девочка, девочка, дай мне огня!

Муйонго дернула за поясок и потихоньку запела:

Не дам огня, Не дам огня, Я еще маленькая! Не дам огня, Я тебя боюсь, Я плачу!

Проснулась девушка, подкралась к двери и посмотрела в щелку. И увидела она страшное чудовище с двумя огромными головами. Задрожала девушка от страха.

— Девочка, девочка, дай мне трубку, — прорычало чудовище.

А Муйонго отвечала все так же:

Не дам трубку, Не дам трубку, Я еще маленькая!

— Девочка, девочка, дай мне табаку!

Не дам табаку, Не дам табаку, Я еще маленькая!

— Девочка, девочка, дай мне воды!

Не дам воды, Не дам воды, Я еще маленькая!

Двухголовое чудовище постояло-постояло за дверью и ушло. А утром девушки, убедившись в том, что Муйонго говорила правду, решили бежать. Так как старуха проводила весь день в поле и возвращалась только поздно вечером, девушки успели доверху наполнить хижину сухими ветками. Потом Муйонго ударила об землю своей волшебной палочкой, которую всегда носила с собой, и приказала:

— Палочка моя, палочка, помоги мне!

Из-под земли раздался голос:

— Что ты хочешь, Муйонго?

— Я хочу, чтобы появился какой-нибудь проход под землей: мы хотим убежать на берег реки.

И тотчас земля разверзлась, девушки побежали но подземному ходу и оказались на берегу реки. Над самой водой стояло огромное дерево такулы с красным стволом. Девушки быстро забрались вверх по его ветвям и спрятались в густой зелени.

Вдруг над деревом появился орел. Широко распластав крылья, он стал делать над ним круги. Тогда Муйонго запела, а девушки стали ей вторить:

Птица, птица, большая птица! Повелитель всех птиц, Возьми нас с собой, Спаси нас!

— Куа! Куа! Ты не скажешь, что от меня воняет рыбой? — спросила птица, обращаясь к Муйонго.

А девушки все продолжали петь:

Птица, птица, большая птица! Повелитель всех птиц, Возьми нас с собой, Спаси нас!

— Куа! Куа! А ты не скажешь, что от меня пахнет дымом? — спросила птица.

А в это время уже начало темнеть, и старуха вместе с другими такими же страшными чудовищами вернулась к своему дому. Они обошли жилище кругом и, уверенные, что девушки крепко спят, подожгли хижину со всех сторон. Сухие ветки сразу же вспыхнули и затрещали.

— Мы сегодня их съедим! Съедим вместе с косточками! Они будут такие вкусные жареные! Вон как они трещат! Все они такие жирные! — визжали от радости чудовища, щелкая зубами.

Но вот огонь погас, и чудовища поняли, что их провели. Бросились они вслед за беглянками и в одно мгновение оказались на берегу реки. Ведь они обладали волшебной силой!

— Вот они! Вот они! Мы их поймали! — кричали чудовища хриплыми голосами и, вцепившись в дерево зубами, стали грызть, приговаривая:

Грызем дерево, Грызем такулу, Дундума!

Дрожа от страха, что дерево упадет, беглянки умоляли такулу:

Дерево, дерево, Не качайся, Не ломайся! Помоги нам, дерево! Помоги нам, такула!

Огромная птица летала в это время то вверх, то вниз, то вправо, то влево, время от времени, чтобы подкрепиться, выхватывая рыбку из реки. А девушки жалобно пели:

Птица, птица, большая птица! Повелитель всех птиц, Возьми нас с собой, Спаси нас!

— А что вы мне дадите, если я вас спасу? Не стану же я даром трудиться? — спросила птица.

— Проси чего хочешь, — сказала Муйонго.

— Я хочу взять в жены Бебеку!

И Бебека согласилась. Что ей оставалось делать?

Одну за другой птица переносила девушек на другой берег реки.

А чудовища все лязгали зубами, все кричали хриплыми голосами:

Грызем дерево, Грызем такулу, Дундума!

Вдруг раздался треск, накренилось дерево набок, а огромная птица в этот миг подхватила Муйонго, еще остававшуюся на ветвях, понесла ее на другой берег, и тогда с грохотом упала такула на землю. И все чудовища погибли, раздавленные тяжестью дерева.

Спасенные девушки побежали домой. Огромная птица летела над ними.

Муйонго рассказала все, что произошло, родителям. Она показала на огромную птицу, парящую в вышине. Но вдруг птица опустилась на землю и превратилась в человека.

— Я охотник, — сказал он. — Моя родина далеко отсюда. Надо мной тяготело проклятие, и потому я был птицей.

В благодарность за то, что он спас дочерей, отец разрешил охотнику построить себе хижину рядом.

И охотник женился на Бебеке. Но когда у них было уже трое детей, он сказал:

— Я должен вернуться к себе, на свою родину. Но уйду я один, потому что по нашим законам я имею право жениться только на женщине из нашего же племени.

Он снова превратился в птицу, медленно поднялся в воздух и полетел.

Женщина не хотела расставаться с мужем, она побежала вслед за ним, неся младшего сына за спиной.

Птица все летела, летела и летела. Бебека шла следом, находя дорогу по перьям, которые роняла птица. Она шла очень долго. Лес обступал ее со всех сторон, внушая ужас, и она горько плакала.

Птица была где-то далеко-далеко. Ее уже не было видно. Но птице тоже было жаль расставаться с Бебекой. Оплакивая свою горькую судьбу, она пела:

Иди домой, иди домой! У нас разные дороги! Я привык жить на земле Запада, Я привык жить на горячей земле!

Издали к Бебеке донесся голос птицы, и она ответила, плача:

Я хочу идти вместе с тобой, Хочу узнать твою родину! Я хочу идти вместе с тобой, Хочу узнать твою родину!

И, побежденный ее любовью, муж вернулся. Он спустился на землю и превратился навсегда в человека. И они жили дружно до конца жизни.

Охотник

Отец с сыном пошли на охоту.

— Отец, смотри, вон бежит антилопа-бамби! — сказал сын.

— Нет, это не тот зверь, на которого я хочу охотиться.

И они отправились дальше.

— Отец, вон антилопа-сеша!

— Нет, это не тот зверь, который мне нужен.

Опять пошли дальше.

— Отец, смотри, вон там жавали!

— Нет, это не то, на что я хочу охотиться.

Еще несколько раз появлялись разные дикие животные, а охотник все отказывался в них стрелять. Наконец сын спросил:

— На кого яке, в конце концов, ты хочешь охотиться?

— Я сам знаю! — сердито ответил отец.

Пошли еще дальше. Вдруг им встретилась огромная черепаха. Отец выстрелил и промахнулся. А черепаха проглотила его вместе с ружьем.

Говорящая рыба

Жили-были муж и жена. Но женщина была очень привередлива. Всякая еда вызывала у нее отвращение. Ничего ей не нравилось: ни курица, ни мясо антилопы, ни одна рыба, кроме сома.

— Поймай мне сома, — требовала она. — Я хочу только сома! Если ты мне не поймаешь сома, я умру от голода.

И муж однажды решил исполнить ее желание. Он пошел на берег реки, закинул удочку, наловил много рыбы, только сом не ловился.

Ему уже надоело стоять с удочкой в руках целый день. И вдруг он почувствовал, как сильно натянулась леска. "Ого! — подумал муж, — поймалась какая-то большая рыба".

Он осторожно потянул удочку и увидал в воде голову огромного сома. На ней виднелись девять раковинок: три на лбу, три на одной стороне головы, три — на другой. Человек бросил удочку и хотел убежать.

— Не пугайся! — крикнула ему вдогонку рыба. — Если уж ты поймал меня, так неси домой.

С опаской приблизился к берегу человек и вытянул сома из воды. Он хотел уже подвесить его на палку, как вдруг рыба опять заговорила человечьим голосом:

— Нет, не протыкай меня палкой! Мне будет больно. Пойди в пальмовую рощу, наруби веток, сделай носилки и неси меня на них.

Человек так и поступил. Придя домой, он положил рыбу перед женой, а сам ушел. Жена была очень довольна, даже стала танцевать от радости. А когда она наклонилась над огромной рыбой, сом заговорил человечьим голосом:

— Прежде чем ты меня приготовишь и съешь, купи новый нож, новый горшок, новую тарелку и новую циновку.

Женщина побежала к мужу и попросила его купить все названные рыбой вещи.

— Послушай-ка, — сказал ей муж, — ведь, когда я поймал эту рыбу, она и со мной говорила.

Но жена не стала его слушать:

— С тобой говорила, подумаешь! Она со мной разговаривает, потому что хочет со мной дружить... Я ее и съем сама, в одиночку. И-и-их! Ведь это именно та рыба, которой мне так давно хотелось поесть!

Муж пошел и купил жене новый нож, новый горшок, новую тарелку и новую циновку. Жена, очень довольная, выпотрошила рыбу, разрезала ее па куски и стала варить. Когда все было готово, она пожалела своего мужа, позвала его и предложила ему тоже кусок рыбы. Но он отказался:

— Черт побери! Неужели ты думаешь, что я стану есть рыбу, которая говорит человечьим голосом? Ешь сама! Вечно у тебя всякие причуды!

Жена положила рыбу на новую тарелку, села на новую циновку и стала есть. Она ела, ела, ела до тех пор, пока от рыбы ничего не осталось. Наконец-то она удовлетворила свое желание.

И вдруг рыба заговорила человечьим голосом из живота женщины:

— Ну как, хорошо поела?

— Да, очень хорошо.

— Теперь вымой руки, будем с тобой разговаривать!

Женщина вымыла руки, и рыба опять спросила ее:

— Ты съела все, что было в горшке?

— Да, все съела.

— Приготовься, я сейчас выйду!

— Как же ты выйдешь?

— А как ты хочешь, чтобы я вышла?

— Выходи через нос.

— Фу, через нос. Фу, он у тебя мокрый.

— Ну, тогда через глаза.

— Через глаза. Фу, они у тебя всегда мокрые.

— Ну, тогда через уши.

— Через уши... Фу, они у тебя вечно грязные.

— Тогда через рот.

— Через рот? Нет, я через него вошла.

— Тогда выходи как хочешь! — закричала женщина.

И, проломив ей спину, рыба вышла наружу, а женщина умерла.

Когда муж вошел в хижину, рыба лежала, вытянувшись на циновке рядом с мертвой женой.

— Ты только не пугайся и не жалей свою жену. Она была нехорошая женщина, — сказала рыба. — Как только похоронишь ее, отнеси меня туда, где ты меня поймал. Только не на носилках, а в новой циновке.

Муж погоревал, погоревал, да делать нечего. Позвал всех родственников и похоронил жену.

На следующее утро пропел первый петух, пропел второй, пропел третий, и рыба снова заговорила:

— Вставай! Настало время! Неси меня к реке.

Человек выполнил приказ рыбы. Он теперь боялся ее и нес очень осторожно.

— Не оставляй меня на берегу. Войди в воду, неси меня до того места, которое я тебе укажу, — велела ему рыба.

Человек вошел в воду, сделал несколько шагов.

— Иди дальше, иди дальше! — приказала рыба.

Человек сделал еще несколько шагов. Вода доходила уже ему до плеч.

— Вот здесь остановись! Но не бросай меня, а опусти в воду осторожно! — сказала рыба.

Человек бережно опустил рыбу в воду. Уже из глубины реки она сказала, высунув голову:

— Слушай, когда будешь жениться второй раз, выбирай жену, которая не была бы такой привередой! Иначе тебе это будет стоить жизни!

И человек вскоре нашел себе другую жену, но такую, которая всем и всегда была довольна.

Сундук

У одного охотника были две дочери-погодки. Когда они стали взрослыми, к ним стали ходить возлюбленные. Но охотник был строгий и всех выгонял. Поэтому девушки встречались со своими возлюбленными втайне от отца.

Как-то раз одна из дочерей спросила отца, где он будет сегодня охотиться. Охотник удивился такому вопросу, но назвал дочери точное место. Тогда девушки договорились со своими возлюбленными, чтоб они пошли вслед за отцом, где-нибудь в глуши появились перед ним, вызвали бы ссору и убили. Оба сразу согласились выполнить то, что предложили их подруги. Пошли вслед за отцом, появились перед ним в глуши и убили.

Поздно вечером собака, всегда сопровождавшая охотника, в одиночестве вернулась домой. Увидав ее, дочери притворно радостно закричали:

— Наконец-то отец идет домой.

Но охотник не пришел, и тогда жена отправила слугу на поиски мужа.

Верная собака бежала впереди слуги и указывала дорогу. Так она довела его до мертвого хозяина. Но что мог слуга? Хотел поднять хозяина, чтобы отнести домой, но у него не хватило сил. И тогда он побежал домой, чтобы сообщить о случившемся. Жена горько зарыдала, оплакивая мужа, и теперь уже два человека с носилками отправились за погибшим.

В день похорон обе дочери убежали к своим возлюбленным. А ночью, после похорон, охотник явился во сне к своей жене и рассказал ей, кто виноват в его смерти.

Тогда бедная женщина, не переставая плакать, стала громко обвинять своих дочерей. Как они могли решиться на такое злодейство! Как могли они ради своих возлюбленных загубить отца!

Тогда, опасаясь, как бы чужие люди не узнали, в чем она обвиняет своих дочерей, их возлюбленные решили заманить женщину в лес и тоже убить. Как задумали, так и сделали. Но они не заметили, что верная собака бежала следом за хозяйкой. Она все видела и осталась сторожить мертвое тело. Несколько дней, печально завывая, оплакивала она несчастную женщину. Потом побрела куда глаза глядят, все еще продолжая скулить, и вдруг повстречала прохожего.

Он спросил собаку, о чем она печалится. Собака все ему рассказала и попросила прохожего похоронить ее хозяйку, как подобает хоронить человека.

Прохожий исполнил желание собаки, и в благодарность она поведала ему тайну своего хозяина: показала место, где был закопан сундук с деньгами. Теперь все богатство принадлежало прохожему.

Он вытащил сундук из земли и перенес его в другое потайное место. Но вдруг вспомнил про собаку. Ведь ей все известно, она все время шла за ним, не предаст ли его? И, недолго думая, убил собаку.

Прошло немного времени, и мимо этого места проходил еще какой-то человек. Он наткнулся па мертвую собаку, пожалел бедное животное, выкопал яму и зарыл труп. А ночью собака явилась ему во сне, рассказала обо всем, что произошло, и стала уговаривать воспользоваться богатством. Сначала человек отказался. Он не хотел никакой награды за такой пустяк. Ведь он просто решил укрыть ее тело от мух и муравьев.

Проснувшись, человек посмеялся над своим сном и отправился было дальше, но тут его взяло раздумье: а вдруг в указанном собакой месте действительно спрятан сундук с богатством? И человек отправился на поиски.

Он начал копать землю и вскоре увидел сундук, наполненный деньгами. Тогда человек надумал построить себе дом на этом самом месте. Надумал и отправился в лес за сучьями и за соломой для хижины. Но когда возвратился, сундука уже не было, кто-то украл его.

Он побежал по тропинке и увидел быстро идущего незнакомца, согнувшегося под тяжестью сундука. "Сундук-то мой", — сказал он себе и, догнав того, кто утащил сундук, ударил его ножом. А потом, для большей безопасности, решил унести сундук подальше.

Но в то время, когда он уже закапывал сундук в глубоком овраге, мимо шел прохожий. Он тоже захотел воспользоваться счастливым случаем. Напав на хозяина сундука, он его убил.

Надолго ли этот человек стал хозяином богатства? Наверное, нашелся кто-нибудь четвертый, а потом и пятый, кто захотел завладеть сундуком с деньгами.

Ведь часто деньги лишают людей рассудка и делают их злодеями!

Два друга — Сеша и Бамби

Жили-были две антилопы — Сеша и Бамби. Сеша, желая доказать, какие по-настоящему дружеские чувства он испытывает к Бамби, предложил другу погостить вместе у своих родных. Пришли они к родственникам Сеши, пожили несколько дней, а потом Бамби, чтобы проверить, действительно ли Сеша настоящий ему друг, сказал:

— Знаешь, мне очень нравится твоя сестра.

— Ну что ж, если она тебе и правда нравится, я сделаю так, чтобы она с тобой поговорила наедине, а потом вышла бы за тебя замуж!

Сеша рассказал сестре о чувствах своего приятеля. Бамби признался в любви, и родственники приняли предложение. Уж, казалось бы, какое еще нужно доказательство искренней дружбы?

Но вот через несколько дней Сеша сказал своему другу, что им пора отправляться домой. Тогда Бамби, чтобы еще раз проверить, как к нему здесь относятся, прикинулся больным. И верный друг Сеша тоже решил задержаться.

Бедный Бамби лежал без движения, закрыв глаза. Родственники Сеши позвали колдунов, чтобы те вылечили несчастного. Но колдуны в один голос твердили, что гость совершенно здоров и просто притворяется.

— Эй, приятель, поднимайся! Ты же здоров! Нам пора уходить! — укоризненно сказал Сеша, легонько толкая друга.

А Бамби лишь тихонько вздохнул:

— Ох, приятель, мне очень стыдно! Оставь меня в покое!

Еще через несколько дней ничего не евший Бамби стал выглядеть так плохо, что все решили: уж не умирает ли друг Сеши? Опечаленный Сеша собрался идти за носилками, на которые обычно кладут покойников. Прежде чем прибить новую циновку к палке, он еще раз подошел к другу и сказал ему совсем тихо, так, чтобы никто не слышал, в самое ухо:

— Эй, приятель, вставай! А то мы похороним тебя!

— Айюе! Хороните меня, хороните! Мне очень стыдно!

— Но почему тебе стыдно? Ведь ты ничего не украл, не совершил никакого преступления, не брал ни у кого в долг...

— Оставь меня, оставь меня, приятель! Мне очень стыдно!

Неподвижное тело Бамби положили на носилки. Принесли носилки к краю глубокой ямы. Сеша наклонился над Бамби, пытаясь еще раз образумить его:

— Приятель! Мы сейчас похороним тебя! Разве ты не видишь, что мы тебя положили рядом с могилой? — прошептал он ему ТИХО-ТИХО и заплакал.

— Я тебе уже сказал: хороните меня! Мне так стыдно, что я не могу жить на свете!

— Но почему тебе стыдно? Признайся мне! Ведь ты ничего не украл, ведь ты не совершил никакого преступления, не брал ни у кого в долг... Встань скорее! Ведь это глупо так себя вести! Ты в конце концов действительно умрешь! Как я буду жить без тебя? Ведь я твой настоящий друг!

— Ox-ox-ox! Вот поэтому я теперь и должен умереть! Мне стыдно потому, что я не верил в твою дружбу! Оставь меня! Теперь я умру! — сказал Бамби так тихо, что Сеша ничего не расслышал.

Огорченный таким упорством друга, Сеша попробовал его растолкать, поднять. Но это было уже невозможно. Бамби больше не шевелился и не дышал. Он действительно умер.

Тогда Сеша в безумном горе упал на землю с ним рядом и потребовал, чтобы его похоронили в этой же яме вместе с другом.

Но родственники запротестовали. Что он, с ума сошел, что ли? Что он, вина напился? Как он может думать о том, чтобы его похоронили заживо? Пусть сейчас же поднимется с земли, оставит в покое этого безумца, который все равно уже умер!

Услышав такие упреки, Сеша поднялся с земли, грустно посмотрел па своего умершего друга и сам засыпал землей глупого Бамби, который не верил в настоящую, искреннюю дружбу.

Цари животных

Жили-были муж и жена и были у них три дочери. Первую звали Луанда, вторую — Мукажи и третью — Мбежи. Когда они стали взрослыми, все три вышли замуж. И вместе с мужьями отправились жить в дальние края.

У Луанды муж был Царь птиц. У Мукажи — Царь антилоп. А у самой младшей, Мбежи, — Царь рыб. Среди людей мужья сестер выглядели как все люди, и разговаривали, и вели они себя тоже как люди. Только у себя дома они принимали свой настоящий облик.

Пристроив дочерей, женщина снова забеременела. На этот раз у нее родился мальчик. Он был последним ребенком. Когда ему исполнилось шесть лет, он пошел в школу. Однажды мальчишки, его соученики, за что-то на него рассердились и закричали:

— Убирайся прочь! Не хотим с тобой играть! Ты не такой, как мы! И наши сестры не такие, как твои! Наши сестры не выходили замуж за животных!

Мальчик, от которого мать скрыла, что у него есть старшие сестры, прибежал домой в слезах и потребовал, чтобы ему сказали правду. Где его сестры? Почему он о них ничего не знает?

— Пускай себе мальчишки говорят! Это они просто от зависти! Все мальчишки такие, — утешала его мать.

И мальчик поверил ей. Но через несколько дней мальчишки снова стали дразнить его и опять напомнили ему о сестрах.

Снова мальчик в слезах прибежал к матери, и снова она скрыла от него правду.

Мальчик рос и столько раз слышал от чужих людей рассказы о его сестрах, что, став юношей, решил отправиться на их поиски.

— Но куда ты пойдешь? У тебя нет никаких сестер! Ты наш единственный сын! — отговаривала его мать.

— А я все равно пойду. Я пойду в самую чащу леса, где плачет только дитя птицы, где никогда не было слышно плача ребенка...

— Смирившись, родители отпустили упрямого сына. Мать приготовила большой узелок с едой, сунула в него и бутылку воды.

Юноша отправился в путь. Ночью он спал па деревьях, привязываясь к ветвям веревкой. Когда еда, взятая из дому, кончилась, ему пришлось есть то, что едят обезьяны. Когда вода в бутылке, которую ему дала мать, тоже кончилась, он пил воду из ручья или болота.

Бежали дни, бежали педели, бежали месяцы. А он все шел и шел. И ни разу он не видал ни одной хижины. Он видел только деревья и узкую тропинку среди них, проложенную путниками, по которой он шел куда глаза глядят.

Так прошел год. Однажды, поднявшись на высокую гору, он заметил дымок. Юноша обрадовался. Значит там, внизу, люди. Он ускорил шаг, но добрался до первого дома только на следующее утро.

Он постучал в дверь. Открыла служанка.

— А хозяйка дома?

— Ой! Кто это? Так похож на хозяйку! — удивилась девушка и побежала к хозяйке. — Госпожа моя, пришел юноша, который хочет с тобой говорить! Он так похож на тебя, словно брат твой!

— Мой брат? У меня нет братьев! Нас было только три сестры.

Она побежала посмотреть, кто же пришел.

Действительно, какое сходство! Чем дольше они смотрели друг на друга, тем больше удивлялись.

— Но кто же ты такой? — вскричала наконец сестра.

— Родители никогда не говорили мне, что у меня есть сестры. Но в школе, когда я поссорился однажды со своими товарищами, мальчики стали дразнить меня, говоря, что мои сестры вышли замуж за животных. Я заплакал и побежал к матери, но она сказала, что это их выдумки, что у меня нет никаких сестер. Мальчишки так часто дразнили меня, что я решил пойти на поиски своих сестер. Я шел целый год. Днем я ел то, что едят обезьяны, ночью спал на деревьях, привязывая себя к ветвям. И вот я пришел к твоему дому...

— Да ты и правда мой брат! Достаточно посмотреть на твое лицо, чтобы убедиться в этом.

Она стала угощать брата самыми лучшими кушаньями, но около полудня вдруг забеспокоилась:

— Знаешь что, пожалуй, лучше будет, если ты спрячешься. Сейчас должен прилететь мой муж, Царь птиц. Ведь он тебя не знает, поэтому он может и заклевать!

Юноша послушался. В то время как служанка сыпала зерна маиса и ставила воду в большую клетку, он спрятался в кустах.

Очень скоро послышалось шуршание огромных крыльев. На землю спустилась прекрасная птица. Она вошла в клетку, поела и попила. Потом вышла из клетки и превратилась в человека.

Жена рассказала мужу о приходе брата.

— Где же он? Я хочу его видеть!

Юноша предстал перед Царем птиц, и они крепко обнялись.

В доме этой сестры, обласканный ею и ее мужем, юноша провел целый месяц. Однажды он сказал:

— Теперь я пойду искать вторую сестру!

— Она живет очень далеко. Ты должен идти туда целый год! — предупредила сестра.

А ее муж дал юноше свое перо и сказал:

— Береги это перо. Если с тобой что-нибудь случится, подними его к небу и скажи: "Царь птиц, неужели я должен умереть?" — и тогда тебе помогут мои подданные. Береги это перо как зеницу ока.

Поблагодарив Царя птиц, юноша отправился в путь. Шел он, шел, очень долго шел, днем ел то, что едят обезьяны, ночью спал на деревьях, привязывая себя к ветвям. Так миновал год. Однажды, точно так же как в прошлый раз, забравшись на вершину горы, далеко внизу он увидел жилище.

Добравшись до него к утру, юноша постучал в дверь:

— Хозяйка дома?

И опять ему открыла служанка, которая воскликнула изумленно:

— Ой! Кто это? Так похож на мою хозяйку! Госпожа моя, госпожа моя, иди сюда скорее! Пришел какой-то юноша! Он так похож на тебя! Наверно, твой брат!

— Мой брат! У меня никогда не было братьев, у меня было только две сестры!

Но, увидав юношу, хозяйка изумилась:

— Кто ты такой? У нас с тобой просто одно лицо.

— Родители никогда не говорили мне, что у меня есть сестры. Но в школе, когда я поссорился однажды со своими товарищами, мальчики стали дразнить меня, говоря, что мои сестры вышли замуж за животных. Я заплакал и побежал к матери, но она сказала, что это их выдумки, что у меня нет никаких сестер. Мальчишки так часто дразнили меня, что я решил пойти на поиски моих сестер. Я шел целый год. Днем я ел то, что едят обезьяны, ночью спал на деревьях, привязывая себя к ветвям. Наконец я пришел к дому своей старшей сестры Луанды. Она сразу признала во мне брата. Сюда же я добирался целый год.

— Да, ты мой брат. Очень мы похожи с тобой!

Сестра Мукажи обняла брата и повела его отдыхать. Она расстелила на полу самые красивые циновки, дала ему самые лучшие кушанья. Около полудня сестра сказала брату:

— Милый брат мой, твой свояк, мой муж, Царь антилоп, скоро вернется домой. Так как он тебя не знает, то может и забодать! Поэтому спрячься пока.

Юноша спрятался, а служанка в это время положила в сарай охапку свежей травы, початки молодого маиса и налила в миску воды.

Скоро явился и огромный горный козел. На шее у него висел золотой колокольчик. Козел вбежал в сарай, наелся, напился, вышел и тотчас обратился в красивого мужчину.

Жена рассказала ему о приходе брата. Он пожелал увидеть его.

И у них юноша прожил целый месяц. Потом сказал:

— Теперь я должен разыскать мою третью сестру!

— Тебе долго придется идти. Наверное, не меньше года, — предупредила сестра.

А ее муж, Царь антилоп, дал юноше пучок своей шерсти:

— Если с тобой что-нибудь случится, подними этот пучок к небу и скажи: "Неужели, Царь антилоп, я должен умереть?" — и к тебе на помощь придут все мои подданные. Береги же эту шерсть как зеницу ока.

Юноша отправился в путь. Шел он, шел, днем ел то, что едят обезьяны, ночью спал па деревьях, привязывая себя к ветвям. В конце года с вершины горы снова увидал жилище. На следующее утро он уже стучал в его дверь:

— Хозяйка дома?

И опять дверь открыла служанка, которая тоже изумилась сходству юноши с хозяйкой.

— Госпожа моя, пришел какой-то юноша, очень похожий на тебя. Наверное, он твой брат!

— Мой брат? У меня нет братьев! У меня есть только две сестры...

Но все-таки она побежала посмотреть, а увидев юношу, поразилась сходству незнакомца с нею.

— Кто ты такой? Почему ты так похож на меня?

— Родители никогда не говорили мне, что у меня есть сестры, но в школе, когда я поссорился однажды со своими товарищами, мальчики стали дразнить меня, говоря, что мои сестры вышли замуж за животных. Я заплакал и побежал к матери, но она сказала, что это их выдумки, что у меня нет никаких сестер. Мальчишки так часто дразнили меня, что я решил пойти на поиски своих сестер. Целый год я добирался до дома сестры Луанды. Еще год я добирался до дома сестры Мукажи. Еще год я добирался сюда. Днем я ел то, что едят обезьяны. Ночью спал на деревьях, привязывая себя к ветвям...

— Да, я вижу, что ты действительно мой брат!

Сестра угостила брата лучшими кушаньями и уложила его отдыхать после долгого пути. Около полудня она сказала ему:

— Скоро вернется твой свояк, мой муж, Царь рыб. Так как он тебя не знает, то может больно ударить тебя своим плавником! Поэтому лучше спрячься на первое время.

Служанка наполнила водой огромный водоем и набросала туда корма. Огромная рыба опустилась с неба в водоем, попила, поела, а вышла на сушу уже не рыбой, а красивым мужчиной.

Жена рассказала ему о приходе брата. Он ласково принял юношу. В доме третьей сестры он оставался целый месяц и наконец сказал:

— Теперь я видел всех трех сестер и их мужей. Могу вернуться домой и рассказать обо всем матери, если она еще жива.

Свояк дал ему на прощанье рыбью чешуйку:

— Если с тобой что-нибудь случится, подними ее к небу и скажи: "Неужели, Царь рыб, я должен умереть?" И все мои подданные придут к тебе па помощь!

Юноша отправился в обратный путь. Он был так доволен и счастлив встречей с сестрами, что, возвращаясь домой, громко пел, хлопая в ладоши и даже притопывая.

А в это время Царь змей похитил дочь у царя Анголы. На поиски ее отец разослал по всей стране, по всем лесам и полям свои войска. Царь Анголы был в таком отчаянии, что запретил в своем царстве петь, танцевать и веселиться до тех пор, пока не будет найдена его дочь.

Солдаты услыхав, что кто-то радостно поет и приплясывает на дороге, бросились вдогонку за юношей и схватили его:

— Стой! Ты арестован! Разве ты не знаешь, что царь запретил петь, танцевать и веселиться? Разве ты не знаешь, что Царь змей похитил дочь нашего царя?

— Нет, я ничего не знаю! Я радуюсь, потому что наконец-то нашел своих сестер...

И юношу повели к царю. Но юноша, даже закованный в цепи, не переставал петь.

— Как ты смеешь радоваться, когда я горюю? — воскликнул царь Анголы. — Я велю казнить тебя! Но могу сохранить тебе жизнь, если ты найдешь мою дочь. И не только сохранить твою жизнь, но отдать свою дочь тебе в жены. И тогда ты наследуешь мой престол.

— Почтенный господин мой! — сказал юноша. — Я верну тебе твою дочь. Вот увидишь. Отпусти меня, и я пойду ее искать.

И царь велел снять с юноши цепи.

Войскам было дано распоряжение: если юноша найдет царскую дочь, немедленно бить в барабаны. Если же окажется обманщиком, если попытается бежать, не выполнив обещания, то казнить его без промедления.

Все еще танцуя, весело напевая, юноша углубился в лес. Подняв к небу зажатые в руке перо, пучок шерсти и рыбью чешуйку, он воскликнул:

— Неужели Царь птиц, Царь антилоп и Царь рыб, я должен умереть?

И тотчас же бесчисленное множество птиц, антилоп и рыб появилось перед ним.

— Что тебе нужно? — спросили они.

— Помогите мне! Царь змей похитил дочь царя Анголы. Мне велено отыскать ее. Если же я не найду ее, меня казнят. Где она?

— Иди на Восток, прямо-прямо, и придешь ты к жилищу Царя змей. Там и найдешь дочь царя Анголы.

И юноша пошел по указанному пути. Шел он, шел долго-долго и наконец увидел жилище Царя змей. Около входа сидела дочь царя Анголы, обливаясь слезами.

— Кто ты и чего хочешь? — спросила она юношу.

— Я пришел за тобой. Твой отец приказал мне привести тебя домой.

— Уходи скорее! Если тебя увидит Царь змей, он отдаст тебя на съедение своим подданным.

— Так скажи мне скорее, где он спрятал свою смерть!

— Его смерть — внутри птицы... Птица — в клетке... Клетка — в камне... А камень — па дне моря...

— Подожди, я скоро вернусь...

Уединившись, юноша поднял к небу рыбью чешуйку:

— Неужели, Царь рыб, я должен умереть?

И Царь рыб явился перед ним вместе со своими подданными:

— Что еще тебе нужно?

— Я уже нашел дочь царя Анголы. Но теперь нужно достать смерть Царя змей. Она скрыта внутри птицы... Птица — в клетке... Клетка — в камне... А камень — на дне моря!

Не успел он оглянуться, как огромный камень, вытолкнутый рыбами из моря, уже лежал у его ног.

Но как разбить его? Юноша поднял к небу клочок шерсти Царя антилоп:

— Неужели, Царь антилоп, я должен умереть?

И перед ним явился Царь антилоп вместе со своими подданными:

— Что тебе нужно?

— В этом камне спрятана клетка... В клетке — птица... А внутри птицы — смерть Царя змей! Помоги мне разбить камень, Царь антилоп!

Антилопы набросились на камень, били его копытами, кололи рогами и наконец раздробили глыбу на мелкие кусочки. Изнутри вывалилась клетка. Тогда юноша поднял к небу перо:

— Неужели, Царь птиц, я должен умереть?

И тотчас же перед ним появился Царь птиц вместе со своими подданными.

— Что случилось?

— Смерть Царя змей находится в этой клетке. Но я не могу ее открыть! Помоги мне!

Птицы принялись клевать прутья клетки то с одной стороны, то с другой и наконец разломали ее. Но когда самые большие птицы приготовились убить птицу, скрывавшуюся в клетке, то она тотчас исчезла. Тогда Царь птиц велел пересчитать всех своих подданных. Долго-долго считали птицы, наконец обнаружили одну лишнюю, чужую, и убили ее. Потому что в этой птице скрывалась жизнь Царя змей.

А Царь змей, который в это время был далеко, вдруг почувствовал, как в нем замирает жизнь, и пополз к своему жилищу.

Юноша же в этот момент уговаривал дочь царя Анголы отправиться вместе с ним домой. Но она боялась:

— Нет. Я не пойду. Царь змей сейчас вернется, он уже близко. Я чувствую это.

Тогда юноша опять позвал на помощь Царя антилоп. Тот явился с золотым бубенчиком на шее, и юноша и дочь Царя Анголы сели на него верхом и понеслись вскачь.

— А-а-а... Если я вас поймаю — проглочу! Я уничтожу вас... — хрипел им вслед Царь змей. Но жизнь в нем угасала. И вот он совсем обессилел и погиб.

А храбрый юноша и царская дочь возвращались к царю Анголы. И всюду, где бы они ни проходили, народ приветствовал их, и повсюду били барабаны и звучали радостные песни. В награду царь Анголы выдал свою дочь замуж за юношу, и тот стал впоследствии правителем Анголы.

Кролик и Обезьяна

Долго стояла засуха, и звери в лесу голодали. Два друга — Кролик и Обезьяна — решили жить вместе, потому что вместе легче добывать пропитание. Обезьяна сделала маленький домик на макушке большого баобаба. В нем они и поселились. Но у друзей были еще старенькие матери. Их они тоже пристроили в своем домике.

Обезьяна и Кролик обычно вдвоем ходили добывать еду. А возвращаясь, поднимались по веревке па дерево и кормили матерей.

Однажды Обезьяна, заметив, как исхудала ее мать, решила убить мать Кролика. И вскоре, забравшись по веревке на дерево, когда друга Кролика не было дома, она осуществила свое злое намерение, а труп сбросила с дерева на землю.

— Зачем ты убила ее? — горько заплакала мать Обезьяны.

— Я убила ее, потому что на вас двоих у нас не хватает еды. Разве ты не видишь, как ты похудела? Мне тебя очень жалко!

— Ты очень плохо поступила. Очень плохо! — продолжала плакать старушка.

— Смотри, мама! — строго сказала Обезьяна. — Если друг Кролик спросит тебя, куда девалась его мать, скажи ему, что ее съел голодный дядя Леопард.

Когда Кролик вернулся с охоты и хотел было забраться на дерево, чтобы покормить свою мать, Обезьяна сказала ему:

— Леопард перегрыз веревку, друг Кролик, не совсем, правда, перегрыз, но она еле держится, и ты по ней не взберешься.

Кролик сначала поверил. А потом он заподозрил неладное. Да и как будет его мать жить без еды! И вот, сказав Обезьяне, что он сегодня придет поздно, Кролик вернулся раньше обещанного и благополучно забрался по веревке на верхушку баобаба. И тогда мать Обезьяны обманула Кролика. Она сказала Кролику, что его мать съел Леопард.

Бедный Кролик горько заплакал. Он долго плакал, а потом решил, что теперь будет сидеть все время в этом домике, одиноко доживать свои дни.

Вернулась Обезьяна, увидала плачущего Кролика и стала гнать его из дому. Но Кролик наотрез отказался покинуть свое жилище.

— Леопард съест и тебя! — закричала Обезьяна.

— Ну и пусть. Я теперь один на белом свете. Зачем мне жизнь?

— Ты просто глупец! — заявила Обезьяна.

Кролик долго-долго раздумывал, отчего умерла его мать. И чем больше думал, тем сильнее сомневался в том, что ее съел Леонард. И однажды, когда Обезьяны не было дома, он пристал к ее матери с расспросами: отчего умерла его мать. И та, расплакавшись, во всем ему призналась.

— Мою мать теперь уже не вернешь! — грустно сказал Кролик. — По дружбе нашей конец. Мне жалко тебя, и я не буду убивать тебя, хотя и надо было бы отомстить Обезьяне! Живите одни на дереве, а я пойду искать себе другое пристанище.

С тех пор Кролик и Обезьяна живут врозь: Кролик — на земле, а Обезьяна — на дереве.

Сестры-близнецы

Жили-были муж и жена. Прожили они дружно много лет, но не имели детей. Однажды ночью жене приснился сон.

— Добрая женщина, — сказал ей незнакомый голос, — твое желание исполнится. Ты родишь близнецов — двух девочек. И назовешь их: одну — Какула, другую — Кабаса. Теперь достань для них два глиняных горшочка из черной глины Пунго-Андонго и две корзиночки, плетенные из прутьев. Девочки вырастут и будут с ними играть.

Муж этой женщины был бродячим торговцем, и ему нередко приходилось бывать в Пунго-Андонго. Вот жена и попросила его купить там два горшочка из черной глины. А своему родственнику она наказала достать корзиночки.

Когда настало время женщине родить, муж был в Пунго-Андонго. Но во сне он услышал незнакомый голос, который приказал ему срочно вернуться домой. Он купил два горшочка по просьбе жены и отправился домой. И, хотя муж очень торопился, он вернулся домой, когда дети уже родились. Вместе с ним пришел и родственник, который принес две корзиночки, плетенные из прутьев. Они передали корзиночки и горшочки счастливой матери.

В эту же ночь женщина увидела сон.

— Ну вот, теперь у тебя есть двое детей, — сказал ей знакомый голос. — Береги их, охраняй как зеницу ока. А когда подрастут и научатся ходить, не пускай их играть на берег реки. Мой наказ запомни хорошенько.

Женщина очень заботилась о своих близнецах. Никогда не оставляла их одних, просто не сводила с них глаз. Но однажды она, занятая домашними делами, не заметила, как дети убежали на берег реки.

Девочки никогда не расставались со своими любимыми игрушками — корзиночками и горшочками. Какула подбежала к воде и сунула свою корзиночку в воду, сунула просто так, но волны тотчас подхватили ее и понесли на середину реки. Горько плача, девочка поплыла за корзиночкой следом и запела:

Плывет Канула, плывет сестричка, Несет ее река Кванза Туда, где живет наш повелитель. Плывет моя корзиночка, Плывет моя хорошенькая, Плывет все дальше и дальше По волнам реки Кванзы!

Кабаса, увидав, что ее сестричку уносит вода, окунула в реку горшочек, и волны тотчас подхватили его и понесли на середину реки. Кабаса хотела его достать, не удержалась на ножках, упала в воду и поплыла вслед за сестрой и за своим горшочком:

Плывет Кабаса, плывет сестричка, Несет ее река Кванза Туда, где живет наш повелитель. Плывет мой горшочек, Плывет мой хорошенький, Плывет все дальше и дальше По волнам реки Кванзы!

Мать хватилась девочек, увидала, что их нет дома, испугалась и побежала на берег реки. Далеко-далеко в волнах реки Кванзы виднелись головки ее дочек. В отчаянии женщина хотела было броситься в воду и поплыть за ними, но испугалась, что утонет. Стоя по колено в воде, она громко звала:

— Вернитесь, мои доченьки, вернитесь, мои близнецы! Вернитесь, мои хорошие! Я приготовила для вас вкусную еду, я нарвала для вас бананов! Вернитесь! Ваш отец достанет вам другие корзиночки, другие горшочки, даже если ему придется идти за ними на край света!

Но дети ее не слышали, они все плыли и плыли, дальше и дальше за своими игрушками.

Плывет Какула, плывет Кабаса, Несет их река Кванза Туда, где живет наш повелитель. Плывут наши горшочки, Плывут наши корзиночки, Плывут все дальше и дальше По волнам реки Кванзы!

Корзиночка и горшочек осе плыли и плыли, покачиваясь на волнах. А девочки плыли за ними. Но вот они выбились из сил, и волны Кванзы поглотили их.

А печальная песенка близнецов все еще звучала в ушах матери. Стояла она теперь уже по шею в воде и в отчаянии простирала руки туда, где исчезли ее дети. Потом, горько плача, женщина вышла па берег и вернулась домой.

Узнав о том, что случилось, отец тоже бросился на берег, надеясь спасти близнецов, но все было напрасно.

И в эту ночь женщина увидела сон. Незнакомый голос сказал ей:

— Ты хотела иметь детей. Я тебе их дал. А ведь я предупреждал тебя, чтобы ты не пускала их на берег реки. Только ты не уследила за ними. И теперь их домом будет дно реки. Если бы ты не испугалась воды, если бы ты поплыла вслед за своими детьми, если бы ты не вернулась смиренно домой, то и сейчас твои девочки были бы с тобой. Но ты покинула их, и отныне они принадлежат мне.

С тех пор женщина не могла найти покоя. Мысль о том, что она не пожертвовала своей жизнью ради жизни детей, наполняла ее сердце тоской. И в конце концов горе свело ее в могилу. От горя умер и ее муж.

Леопард, Олень и Обезьяна

У Леопарда были родственники жены, которые жили очень далеко. Однажды он решил проведать их и попросил Оленя, чтобы он пошел вместе с ним. Олень согласился. В пути они по очереди несли большой кувшин с пальмовым вином — подарок родственникам жены Леопарда.

Шли, шли, шли. Увидали возделанные поля.

— Видишь эти поля? — спросил Леопард. — Это все родственников моей жены. А вот их деревья — гуайявы с вкусными плодами. Давай полакомимся. Только смотри, не ешь спелые плоды — это надо оставить хозяевам.

Олень так и сделал, как велел ему Леонард: он рвал только незрелые плоды. А Леопард, выбрав момент, когда Олень его не видит, потряс дерево и наелся зрелых плодов.

Потом подошел Леопард к Оленю и сочувственно сказал:

— Ах, Олень, что ж ты ешь зеленые гуайявы?! Ведь так много зрелых плодов!

— Но ведь ты же сам сказал, дядюшка!

— Что ж ты шуток не понимаешь!

И они пошли дальше. Вдали опять показались возделанные поля.

— Видишь эти поля? Это тоже родственников моей жены. Там растет сахарный тростник. Мы можем погрызть сухие метелочки, а стебли пусть останутся хозяевам.

Олень снова послушался. А сам Леопард, забравшись в тростники, тайком с жадностью высасывал сладкий сок из стеблей.

— Ах, Олень, чем это ты так поранил свои губы? — спросил он.

— Жестким тростником, дядюшка.

— Неужели, племянник, ты такой глупый? Я ведь пошутил. Надо было высасывать сок из мягких стеблей.

И опять они шли, шли, шли. Вдали опять показались возделанные поля.

— Видишь эти поля? Рядом с ними живут родственники моей жены. Но они очень необразованные. Поэтому у них нет ложек! Давай спрячем и свои ложки.

В указанном месте Олень спрятал корзинку, в которой они несли свои вещи.

Прошли еще немного.

— Слушай, Олень! Я тебе уже говорил, что родственники моей жены совсем необразованные. Когда они скажут тебе "здравствуй", ты им в ответ вместо "здравствуйте", скажи "идите к черту!" Они не поймут, что ты им сказал. Когда они захотят взять у тебя кувшин с вином, ты брось его на землю. Непременно сделай так, племянник, как я говорю.

— Да-да, обязательно так и сделаю, сделаю все так, как ты говоришь, дядя.

Детишки бросились к ним навстречу, крича от радости:

— Дядя Леопард, дядя Леопард!

А старшие приветствовали гостей:

— Здравствуйте! Здравствуйте!

На что Олень почтительно ответил:

— Идите к черту!

Родственники очень удивились, но все-таки подошли, чтобы взять у него кувшин с вином, а Олень тут же бросил его на землю. Тогда родственники рассердились и побили его.

После обеда Леопард послал Оленя за корзиной с вещами, которую они спрятали, а сам в это время съел всю еду. Потом он водой залил весь двор и, когда Олень вернулся, сердито сказал:

— Племянник, что ж ты так медленно ходишь? Неужели не мог поторопиться? Видишь эту воду? Это необразованные родственники моей жены залили весь двор... Все сами сожрали, а нам ничего не оставили. Даже мне ничего не досталось! Ну ладно, племянник, мы завтра поедим...

— Хорошо, дядюшка, завтра поедим, — сказал Олень, у которого уже живот подвело от голода.

Ночью, когда все уснули, Леопард прокрался в хлев, загрыз коз, наполнил кровью скорлупу ореха, неслышно вошел в загон, где спал Олень, и облил его.

Утром Олень долго спал, и детишки побежали будить его. Вбежали они в загон, увидели Оленя в крови и бросились обратно, крича:

— Ай-ай-ай! Дядя Олень весь в крови!

А взрослые уже знали, что кто-то загрыз их коз.

— А-а, так вот кто виноват! — закричали они и с яростью набросились на Оленя.

Оленя били так сильно, что он, бедняга, умер от побоев. И тогда родственники жены Леопарда его съели.

Прошло немного времени, и Леопард снова отправился в гости к родне жены. На этот раз он позвал с собой Обезьяну. Она согласилась и потащила кувшин с пальмовым вином.

Когда они подошли к первому возделанному полю, Леопард сказал:

— Видишь эти поля?

— Да, дядюшка, вижу.

— Это поля родственников моей жены. А вот их деревья — гуайявы. Конечно, мы можем съесть несколько плодов. Но только зеленых. Спелые надо оставить хозяевам. Слышишь?

— Конечно, дядюшка! Будто я не понимаю, что сладкие плоды должны остаться хозяевам! Мне даже не правятся зрелые гуайявы: слишком уж сладкие. А вот зеленые — да! Их я люблю. Птицы их не клюют, и потому они чистенькие.

Когда они подошли к деревьям, Леопард хотел взять у Обезьяны тяжелый кувшин с вином.

— Ничего, дядюшка, я не устала. — И на глазах у Леопарда Обезьяна стала грызть зеленые плоды. Но как только он отошел в сторонку, она быстро влезла на дерево и полакомилась самыми спелыми плодами. Вдруг сверху она увидела, что Леопард тоже ест спелые плоды.

— Как ты смеешь рвать зрелые фрукты?! — набросился на нее Леопард, увидев спелую гуайяву в руках у Обезьяны.

— И-и-их! Кругом столько зрелых, а ты хочешь, чтобы я ела зеленые? Еще чего! Вот брошу кувшин с вином, уйду, а тебя оставлю одного!

— Ну, племянница, не сердись, это я пошутил!

И они пошли дальше. Дошли до сахарного тростника.

— Видишь этот тростник? Он тоже принадлежит родственникам моей жены. Мы можем в него войти. Но будем ломать только метелочки — стебли оставим хозяевам. Слышишь?

— Конечно, дядюшка! Я все знаю. Мне даже и не нравится сахарный тростник, он слишком сладкий. Вот метелочки, да, я очень люблю.

И, стоя рядом с Леонардом, Обезьяна стала грызть засохшие верхушки тростника. Но как только он отошел, она сразу сломала самый толстый стебель и стала высасывать сок. В то же время одним глазком она подглядела, что Леопард делает то же самое.

Увидав в руках у Обезьяны толстый мягкий стебель, Леопард рассердился:

— Как?! Ты сломала толстый стебель тростника?

— И-и-их! Ты что, хочешь, чтобы я грызла эти сухие метелки, когда кругом столько сладкого тростника! Смотри-ка, брошу твой кувшин с вином и уйду!

— Нет-нет, племянница, не сердись, я пошутил.

И они пошли дальше.

Вдали показался дом родственников жены Леопарда.

— Смотри, Обезьяна, когда мы придем туда, спрячь наши ложки. Мои родственники ложками не едят.

— Конечно, дядюшка, спрячу. Когда не знаешь, какого обычая придерживаются в доме, надо быть осторожным. Разве не так, дядюшка?..

И Обезьяна сделала вид, будто прячет ложки.

— Послушай, племянница, я тебе уже вроде бы говорил, что родственники моей жены очень необразованные. Так вот: когда они тебе скажут "здравствуй", в ответ говори вместо "здравствуйте" "убирайтесь к черту!" А когда они захотят взять у тебя кувшин с вином, брось его на землю. Слышишь?

— Конечно, дядюшка. Мне было так трудно тащить его, что лучше я разобью его, чем отдам этим неучам!

Малыши бросились к ним навстречу:

— Дядя Леопард! Дядя Леопард! Тетя Обезьяна!

Обезьяна приветливо им улыбнулась.

— Здравствуйте! — сказали родственники жены Леопарда.

И Обезьяна приветливо ответила:

— Здравствуйте!

Когда же у нее захотели взять кувшин, она бережно им отдала его.

Возмутившись, Леопард спросил ее:

— Эй, почему ты не ответила, как я тебе велел? Почему не бросила кувшин на землю?

— Дядюшка, не говорите глупости! Иначе я уйду! Мне так трудно было тащить кувшин, так неужели я разобью его сейчас!

— Ну, успокойся. Я просто так сказал.

И Леопард послал ее за спрятанными ложками:

— Но смотри, не задерживайся, как Олень. Беги: одна нога здесь, другая — там. Мы ведь не можем есть без ложек. А эти неучи здесь без нас все сожрут.

— Дядюшка, ты знаешь, как я быстро бегаю. Не успеешь и оглянуться, как я уже вернусь.

Оставшись один, Леопард набросился на еду и торопливо стал есть. А Обезьяна увидела это в щелку и в один прыжок очутилась рядом с Леопардом, схватила его за лапу.

— Дядюшка! Что ты делаешь? Разве можно есть без ложек? Какой пример ты подаешь им!

— Нет-нет, племянница! Я хотел только попробовать!

В полночь, когда уже все крепко спали, Леопард пошел в хлев, загрыз коз и наполнил кровью скорлупу кокосового ореха.

Обезьяна не спала, все видела и слышала. Она прокралась вслед за Леопардом в хлев, спряталась за дверью и, когда тот возвращался с ореховой скорлупой, схватила его за лапу, и козья кровь залила шкуру Леопарда.

Рано утром раздался крик ужаса:

— Опять кто-то загрыз наших коз!

А Леопард в это время стоял у ручья — он пытался отмыть кровь на своей шкуре. За этим занятием и застали его детишки хозяев.

— Ай-ай-ай! Дядюшка Леопард весь в крови! — кричали они.

Тогда возмущенные родственники жены прибежали, схватили Леопарда, связали его и колотили потом так сильно, что он околел от побоев. Один самый умный родственник сказал:

— И в тот раз наших коз загрыз, наверное, Леопард! И напрасно мы убили бедного Оленя!

Обезьяне нашли жениха, и через несколько дней они вместе отправились к ней домой, взяв с собой кусок жареного мяса Леопарда. Разыскав жену Леопарда, Обезьяна сказала:

— Дядя просил передать тебе поклон. Он остался у родственников, чтобы помочь им в работе. Он посылает тебе в подарок кусок жареного мяса.

Жена Леопарда очень обрадовалась: уже столько дней они не ели жареного мяса! Но самая младшая дочка вдруг жалобно сказала:

— Мама, это мясо пахнет папой!

— И-и-их! Вечно этот ребенок что-нибудь придумает! Ты что, заболела или с ума сошла?

— Айюе! Она еще маленькая, не знает, что говорит! — сочувственно сказала Обезьяна.

Мать приготовила ужин. Все лакомились мясом. Только младшая дочка отказывалась, по-прежнему твердя:

— Мама, это мясо пахнет папой!

И тогда Обезьяна рассказала все, что произошло:

— Мясо, которое я вам принесла, действительно мясо Леопарда. Я сделала то же, что не так давно проделал сам Леопард, — он послал кусок жареного мяса Оленя его семье.

И младшая дочка горько заплакала:

— Ну вот, разве я не говорила, что это мясо пахнет папой?

Месть собаки

Жил-был старый вождь. У него была собака. Однажды какой-то незнакомец-охотник попросил у вождя пристанища. И вождь не отказал ему в приюте.

Через некоторое время пришелец обокрал вождя и убежал. Вор знал, что за ним будет погоня, и спрятался в высокой траве рядом с домом вождя. А вождь, думая, что вор ушел далеко, без опасения вышел из дому, и тогда вор убил вождя.

Собака, которая следовала по пятам за своим хозяином, погналась за убийцей, настигла его, повалила на землю и загрызла. Жалобно завывая, оплакивая смерть хозяина, пошла она по тропинке.

Собаке встретился человек, который спросил, какое горе ее постигло. И собака рассказала ему о неблагодарности охотника.

Прохожий посочувствовал собаке и спросил, чем он может ей помочь. Собака ответила, что ей нужно только одно: чтобы он похоронил ее убитого хозяина. И прохожий сделал это.

В знак благодарности собака отдала ему все имущество убитого хозяина. Человек с радостью принял этот дар и даже поселился в доме вождя. Но он плохо кормил собаку. И через некоторое время собака заболела и издохла. Как раз в этот день какой-то прохожий постучал в дверь и попросил пристанища. Хозяин дома разрешил ему остаться. И вот однажды пришелец похитил у своего спасителя все имущество и оставил его в нищете.

И человек пошел искать работу, потому что ему нечего было есть. Но он никакой работы не нашел, никому он не был нужен.

Устав от напрасных поисков, голодный и грустный, он лег в тени под большим деревом и заснул. И собака явилась ему во сне.

— Так вот как ты отблагодарил меня за все добро, которое я тебе сделала! Если б ты меня кормил хорошо, не морил голодом, я б не издохла. А теперь до конца своих дней ты будешь сам, как бездомная собака, бродить от дома к дому, но не найдешь никого, кто приютил бы тебя и накормил! — сказала собака.

Два брата и чудовище

Жили-были муж и жена, и было у них много детей. Однажды жена, которая всегда мучилась оттого, что не знала, чем накормить детей, решила утопить в реке трех старших мальчиков. Что задумала, то и сделала.

Но два мальчика из трех умели плавать и потому спаслись. Утонул только младший. Доплыли братья до другого берега и вышли в том месте, где жило чудовище с шестью головами.

Старший брат был посмелее младшего и потому велел ему спрятаться в кустарнике на берегу, а сам решил пойти посмотреть, где они теперь будут жить.

Пересек он возделанные поля и пришел к круглым хижинам. Вошел он в первую, самую большую, хижину, осмотрел ее и, убедившись, что в ней никого нет, стал наводить порядок. Убрал он хижину и принялся готовить еду. А вечером явилось чудовище, огляделось по сторонам, потянуло носом и, почувствовав чужой запах, прорычало:

— Здесь пахнет человеком! Здесь пахнет человеком!

Мальчик совсем не испугался чудовища, не убежал от него.

— Не бойся, не бойся, мой маленький, я не сделаю тебе ничего плохого. Мы будем жить с тобой дружно! — прохрипело чудовище.

Очень довольное, что жилище его убрано, чудовище набросилось на еду, которую приготовил мальчик. Оно пожирало все со страшной быстротой. Один глоток — и вся пища в горшках съедена, второй глоток — и все кувшины пусты. И мальчику ничего не осталось.

— А для себя, мой мальчик, приготовь еще что-нибудь! Только сначала дай мне покурить трубку! А-а-а! — зевнуло чудовище, проглотило трубку и завалилось спать.

На следующий день, когда чудовище ушло, в хижину пришел младший брат. Оба мальчика старательно убрали хижину и приготовили еду.

— Здесь пахнет человеком! Здесь пахнет человеком! — воскликнуло чудовище, почувствовав незнакомый запах.

Войдя в хижину, оно спросило:

— Скажи, мой мальчик, что ты делал сегодня?

— Ничего я сегодня не делал, я съел всю твою еду и перебил всю посуду! — дерзко ответил младший брат.

— Как?! Ты ничего не делал, посмел съесть мою еду и еще перебил всю посуду? — И разгневанное чудовище бросилось на мальчика.

Старший брат спрятался от страха, а младший стал бороться с чудовищем.

В это время в дверь заглянула старушка, которая жила поблизости.

— Если ты не справишься с ним, разбей горшок, который стоит вон в том углу! В этом горшке скрыта сила чудовища!

Мальчик тотчас схватил горшок, бросил его на пол, и горшок разбился. А чудовище, потеряв свою силу, упало.

— Бедные мальчики, нет у вас ни отца, ни матери! — сочувственно сказала старушка. — Послушайтесь моего совета: отрежьте у чудовища головы. Возьмите их с собой и там, где вы захотите жить, бросьте их на землю.

Мальчики так и сделали. Отрезали головы у чудовища, взяли их с собой и отправились куда глаза глядят.

Шли они, шли и пришли в прекрасное место — кругом лес, широкое поле, на котором можно было возделывать огород, и река с прозрачной водой. Здесь мальчики и бросили головы чудовища на землю. И сразу же перед ними возникли дом, сад, огород и даже широкая дорога, которая вела в соседнее селение.

Жители из этого селения скоро узнали, что поблизости поселились какие-то мальчики. Люди всегда любопытны! Они пошли посмотреть на новых соседей, а с ними вместе отправились и родители мальчиков, которые жили в этом же селении. Но они не узнали своих сыновей. Однако мальчики их узнали и решили жить вместе с отцом и другими братьями. А матери они сказали: — Это ты хотела нас утопить. Поэтому мы не станем с тобой жить.

И мать, мучаясь оттого, что все отвернулись от нее из-за ее жестокости, вскоре умерла с горя в полном одиночестве.

Змея

Муж и жена прожили вместе много лет, но детей у них не было. Жена постоянно жаловалась:

— Ох-ох-ох! И для кого только мы работаем и в доме, и в поле, ну для кого? Для себя? Но много ли нам надо! А после нас кому это все достанется? Кому? Чужим людям. Кто-то чужой будет есть в нашем доме, спать в нем. И перепортит все, что мы сделали за свой век... А вот если б был у нас сын, он помогал бы нам работать, вместе с нами ел бы то, что мы собираем в поле...

Муж утешал ее:

— Ну, что ты все жалуешься? Ведь не одна ты, многие женщины не имеют детей... А работаем для того, чтобы жить. Были бы здоровы, а остальное неважно!

Жена не соглашалась с ним и, не переставая, жаловалась на свою долю. Однажды ночью ей приснилось, что стоит она на берегу озера, набирает воду в кувшин, а к ней вдруг подходит какая-то старушка и говорит:

— Здравствуй, добрая женщина!

— Здравствуй, бабушка...

— Вот ты все жалуешься, что у тебя нет детей. Хочешь, у тебя будет дочка?

— Конечно хочу, очень хочу!

— Ну, хорошо. Исполнится твое желание. Смотри, только не рассказывай никому свой сон.

Женщина проснулась. Села на циновку. Она так разволновалась, что закурила трубку.

Муж тоже проснулся и удивленно спросил:

— Что с тобой?

— Так, ничего... не хочется спать...

— Нет, неправда. Раньше ты никогда ночью не курила...

Но женщина, выполняя совет старухи, не сказала ему про свой сон. Она решила выйти из дому, прогуляться: разговор со старухой не выходил у нее из головы.

Но муж не позволил жене выходить из дому. Разве она не понимает, что это опасно? Разве она не знает, что ночью поблизости бродят дикие звери?

Сон — как смерть, он приходит, даже когда его не ждешь. И женщина в конце концов заснула. И муж задремал.

Женщине снова приснилось, что она на берегу того же самого озера, с тем же самым кувшином, который наполняет водой. И опять она слышит голос той же старушки:

— Послушай, женщина, если я сделаю так, что ты родишь, ты выполнишь обет?

— Конечно, выполню!

— Так вот, у тебя будет дочка. Только помни: девочка никогда не должна видеть своего лица — ни в зеркале, ни в стекле, ни отраженным в воде. Смотри, если увидит свое лицо, потеряешь дочку.

Утром женщина проснулась очень довольная. И хотя муж, напомнив жене о странном поведении ночью, стал бранить ее, она ему ничего не рассказала.

Очень скоро у нее начал расти живот. И люди кругом зашептались:

— Смотрите-ка! Она беременна! Вы видели ее живот?

В сказках месяцы проходят быстро. Когда настало время, у женщины начались роды. Пришла повивальная бабка, и на свет появилась необыкновенно красивая девочка.

Люди продолжали шептаться:

— Ну что, разве мы не говорили? Она действительно была беременна. Подумать только, так долго у нее не было детей! Вот удивительно!

В первую же ночь после родов женщине опять приснился тот же самый сон.

— Теперь у тебя есть ребенок, — сказал знакомый голос, — Но знай: никто не должен его видеть. Девочка не должна выходить из дому, запомни это!

И женщина стала делать все, чтобы никто не видел ее дочку. Она даже перестала в поле работать. А когда ей нужно было идти за водой, сторожил ребенка отец.

Малютка уже ползала, когда женщине опять приснился знакомый сон. Теперь старушка сказала:

— Девочку уже можно показывать людям. Зовут ее Самба. Не забудь только о том, что я говорила тебе раньше: она не должна видеть своего лица — ни в зеркале, ни в стекле, ни в воде!

Весь народ изумился, увидав девочку:

— Ох! Ох! Ох! Что за невиданная красота! Такого ребенка еще свет не видывал!

Мать снова начала работать в поле, оставляя девочку играть с другими детьми.

Единственная, любимая дочка, Самба всегда была чистенькая и нарядная. Родители холили ее, ласкали. Когда она стала постарше, отец и мать взяли ее с собой в поле. Они показали ей, как растет маниока, как выглядят сладкие бататы, земляные орехи. Самба смеялась от радости, все ей было ново и интересно. Отец и мать наполнили две огромные корзины овощами и клубнями, и все вместе пошли домой.

И вдруг, когда они шли по открытому полю, небо затмила огромная туча и хлынул дождь!

Родители бросились бежать. Но маленькая Самба не торопилась. Она впервые в своей жизни очутилась под дождем, и он ей очень понравился.

Мать, тревожась, что с дочкой случится какое-нибудь несчастье, заплакала и стала звать девочку:

Самба, Самба, беги от дождя, Торопись, моя дочка, Самба, Самба, беги от дождя!

А девочка, продолжая не спеша идти по дороге, отвечала:

Мама, не могу я бежать, Браслеты сломаются на ножках. Отец, не могу я бежать, Браслеты сломаются на ручках!

Наконец, все мокрые от дождя, они добрались до дому. К счастью, с девочкой не случилось ничего плохого. Она даже не заметила огромную змею, которая, как толстое бревно, лежала у края дороги, нежась в теплой воде.

Через несколько лет по совету добрых соседей Самбу отдали на выучку женщине — должна же девочка уметь убирать дом и готовить еду. Об одном только просили родители эту женщину: спрятать все зеркала, какие есть в доме. А окон со стеклами здесь не было.

Все шло хорошо. Но однажды Самбе, когда она убирала комнату, захотелось открыть сундук. Самба повернула ключ, торчащий в замке, открыла крышку и заглянула внутрь. Сколько там вещей! Одну вещь за другой она вынимала и отбрасывала в сторону — это все ей неинтересно. И вдруг она увидела зеркало. Удивленная, она вытащила его и вскрикнула:

— Ах, что это такое? Кто это?

И сразу же онемела. В эту минуту вошла хозяйка дома. Что она ни говорила, сколько она ни трясла Самбу за руки, девочка молчала, только качала головой, и крупные слезы катились по ее лицу. И вдруг прямо на глазах у хозяйки девочка исчезла, как сквозь землю провалилась.

Женщина бросилась ее искать. Куда могла девочка деваться? Отчаяние охватило женщину, но тут она вспомнила про зеркало. Как же она сразу не догадалась? Ведь сундук открыт! Все вещи в нем перерыты!

Через несколько дней, как обычно, мать пришла проведать Самбу. Она принесла на голове в подарок хозяйке большую корзину с плодами и овощами. Узнав о случившемся, мать горько зарыдала.

Все родные искали Самбу, все знакомые... Пропала любимая, долгожданная дочка!

А в это время Самба очутилась вблизи одного дома. И хозяин этого дома и вся прислуга пожалели несчастную девочку. Такая красивая и немая! Самбу послали работать на кухню. Она оказалась очень чистоплотной, хорошо мыла посуду. В общем все были ею очень довольны.

Однажды, когда повара на кухне не было, огромная змея, невесть откуда взявшаяся, проглотила всю приготовленную на день еду. Вернулся повар увидел, что все съедено, и решил, не иначе как Самба это сделала. Повар пожаловался хозяину, и Самбу выгнали. Ведь девочка была немая и ничего не могла объяснить!

Самба пришла в другой дом, и тут ее пожалели и ласково приняли. Но змея появилась и здесь. Она вползла в дом, когда не было хозяев, и перебила всю посуду. Хозяева обвинили в этом Самбу, избили ее и прогнали.

И снова бедняжка должна была искать новое место. Здесь ее тоже пожалели. Но проклятая змея и тут не давала ей покоя. Она появлялась невидимо для всех в тот момент, когда в доме оставалась одна Самба, и также пожирала еду, била посуду. Однако хозяева не свалили всю вину на Самбу. Они ведь по-настоящему любили ее.

Как-то хозяин собрался ехать в город. Перед отъездом он созвал всю семью и всех слуг и спросил, кому чего привезти. Не пришла только Самба: хозяйка дома не позвала девочку — все равно бедняжка ничего не сможет сказать, ведь она немая! Но хозяин потребовал, чтобы Самба тоже пришла.

Когда хозяин спросил ее, что она хочет, чтобы он ей привез, к великому удивлению всех, Самба вдруг заговорила. Робким голосом она попросила хозяина привезти ей нож, "чтобы сам резал", точильный камень, "чтобы сам точил", и светильник, "чтобы сам зажигался". Сказав это, девушка снова онемела.

Хозяин уехал. А когда он вернулся домой, то привез каждому то, что он просил. С приветливой улыбкой он отдал Самбе нож, точильный камень и светильник.

Самба спрятала подарки у себя в комнате. Глубокой ночью туда вползла змея. Но из-за подушки Самбы мгновенно выскочил нож и начал кромсать змею, точильный камень стал на ходу точить нож, а светильник ярко вспыхнул, чтобы сжечь куски змеиного тела.

Рано утром в комнату Самбы вошли хозяева и остолбенели от ужаса, увидев раскиданные по полу куски громадной змеи, искромсанные и обожженные. А Самба, к которой снова вернулся дар речи, объяснила, что эта змея была причиной всех ее несчастий. Все, что произошло с Самбой, было делом злого колдовства. А теперь всем несчастьям пришел конец.

Самба вернулась к своим родителям и стала жить с ними, окруженная заботой и любовью. А потом на ней женился один из сыновей того человека, который привез Самбе нож, точильный камень и светильник.

Утопленница

Жили-были муж и жена, и было у них три дочери. Все три красавицы, по младшая краше всех.

Однажды пошли они с подругами купаться, и стали девушки разглядывать сестер.

— Почему у вас до сих пор нет татуировки? Вы все три такие красавицы, а сделаете татуировку, еще красивее станете, — сказали подруги.

— А кто же нам ее сделает?

— Есть одна старушка — искусница в этом деле. Правда, живет она очень далеко. Но ведь люди-то ходят к ней...

И три сестры стали просить родителей, чтобы разрешили им пойти к старушке и сделать татуировку.

— Дорогие отец и мать, сегодня на реке девушки, увидав, что у пас нет татуировки, посоветовали нам пойти к одной старухе, которая очень хорошо ее делает. Правда, живет она далеко. Но нас ведь трое.

И родители согласились.

На следующий день, рано утром, три сестры, взяв в руки по большой корзине, пошли в поле за маниокой, сладкими бататами и земляными орехами.

Наполнив свои корзины, сестры вернулись домой, затем из всего этого приготовили себе кушанья на дорогу и отправились в путь.

Шли они, шли весь день. Увидали хижину, а у входа в нее сидела с трубкой во рту старушка — у нее был только один глаз, одно ухо, одна рука, одна нога.

— Бабушка, — обратилась к ней младшая сестра, — мы пришли к тебе, чтобы сделать татуировку. Говорят, ты большая мастерица в этом деле.

— Я, конечно, умею делать татуировку, но есть другая старая женщина, которая живет еще дальше, она делает татуировку гораздо лучше, чем я. Я вас провожу к ней, а то самим вам ее не найти. Только сначала приготовьте мне чего-нибудь поесть.

Старшие сестры вроде бы не слышали последних слов старухи, а младшая с радостью выполнила ее желание — приготовила вкусную еду. Старуха поела и сказала:

— Теперь, внученьки, в путь.

Шли они, шли очень долго. Наконец пришли к хижине, около которой сидела другая старуха-волшебница, тоже с одним ухом, с одним глазом, с одной рукой и с одной ногой. Первая старуха сказала:

— Вот эти девушки пришли к тебе за тем, чтобы ты сделала им красивую татуировку. Погляди, какие они красавицы! А младшая-то... Просто глаз не отвести! Когда будешь делать им татуировку, не забудь, что она краше всех.

И действительно, вторая старуха оказалась искусницей, настоящей волшебницей. Все три сестры стали еще красивее, чем были. Причудливые рисунки украсили их лица, грудь, живот и бедра. А младшая стала такой, что красота ее теперь просто глаза слепила.

Пошли сестры домой. Младшая впереди шла, старшие — позади. Кого бы они ни встретили на пути, все восклицали:

— Какая прекрасная татуировка! Но у этой девушки, которая идет впереди, смотрите-ка, смотрите, красивее всех!

Две старшие сестры просто лопались от зависти. Поскольку младшая шла впереди и не могла слышать, о чем говорят старшие сестры, то старшие, воспользовавшись этим, договорились сбросить ее в речку, когда будут переходить через висячий мостик.

Как только младшая сестра ступила ногой на висячий мостик, сестры стали его раскачивать. А когда девушка дошла до середины, они так сильно расшатали мостик, что она упала в реку и исчезла под водой.

Родители, увидав своих дочерей с такими прекрасными татуировками, очень обрадовались. Но мать спросила: "А где же младшая?", на что старшие сестры ответили:

— Она так довольна своей татуировкой, что осталась на дороге похвастаться людям.

Вот уже завечерело. А младшей дочери все нет. Забеспокоилась мать. Почему они не пришли вместе? Где ее любимица — младшая? Разве не велела она старшим приглядывать за ней?

— Да она, наверное, зашла к какой-нибудь подружке похвастаться, погордиться. Она и при нас, пока вместе шли, все хвасталась! Ну что мы могли поделать? Уж уговаривали ее, уговаривали: идем домой, идем домой! — а она ни за что...

Настала ночь. Потом пришло утро. А младшей дочери нет как нет. Тогда отец и мать отправились па поиски. В родном селении никто не видел их младшую дочь. Шли они, шли и наконец добрались до хижины старухи.

— Были у меня ваши три дочери, были. Это я их отвела к старухе — мастерице делать татуировку. И какую же она им прекрасную татуировку сделала! А младшей — особенно красивую! Добрая у вас младшая дочь, добрая, даже еду для меня готовила, пожалела старуху: ведь у меня один глаз, одно ухо, одна рука, одна нога. Я наказывала вашим старшим, чтобы берегли они младшую в пути. Но я видела на их лицах страшную зависть. Зависть и злоба наполняла их сердца. Это они погубили ее, я знаю, они, — сказала старуха.

Безутешные родители вернулись домой, оделись в траур и долго оплакивали свою дочку. Будь проклята эта татуировка!

Прошло много лет. Но в сказках время идет очень быстро. Как-то раз один дровосек пошел в лес. Шел вдоль берега реки, увидел большое дерево — такулу, ударил топором раз, ударил второй и вдруг услыхал жалобный голос:

Кто там, кто там, Кто стучит? Дровосек с топором? Это ты стучишь, Дровосек с топором? Было нас три сестры, Дровосек с топором, Я была красивей всех, Дровосек с топором, Сестры злились на меня, Дровосек с топором, В воду сбросили меня, Дровосек с топором, И сказал мне крокодил, Дровосек с топором, Станешь ты моей женой, Дровосек с топором, Ты мне деток народишь, Дровосек с топором! Передай привет родным, Дровосек с топором, Передай привет отцу, Дровосек с топором, Маме передай привет, Дровосек с топором, Сестрам передай привет, Дровосек с топором, Поклонись им от меня, Дровосек с топором!

Дровосек застыл от ужаса. Что это? Может быть, водяной? Может быть, злой дух? И снова ударил топором по дереву. И снова таинственный голос так же грустно повторил:

Кто там, кто там, Кто стучит? Дровосек с топором?

Бросив топор, дровосек побежал домой.

— Что с тобой? — спросила его жена. — На тебе лица нет, уж не случилось ли чего?

— Отстань! Не трогай меня! — сердито крикнул дровосек и бросился ничком на циновку.

На следующее утро он вернулся на старое место, подобрал на земле топор и стал опять рубить дерево — такулу. Ударил Раз, ударил другой, и снова раздался жалобный голос:

Кто там, кто там, Кто стучит? Дровосек с топором?

"Нет! Это, конечно, не человек!" — подумал дровосек. И сразу же вернулся домой. Жена очень удивилась. Обычно муж с утра до вечера работал в лесу, а тут вдруг второй день с пустыми руками возвращается, не успев уйти.

— Эй, что с тобой? Может, ты заболел? Скажи!

Но муж молча лежал на циновке, не поднимая головы.

Опять настало утро, дровосек поднялся и пошел в лес. Он решил попробовать срубить другое дерево. Ударил раз, ударил второй — и снова послышалось жалобное:

Кто там, кто там, Кто стучит? Дровосек с топором?

Дровосек побежал домой и на этот раз все рассказал жене.

— И ты не видел, кто плачет?

— И-и-их! Я смотрел в воду, смотрел кругом, смотрел за деревьями... Не знаю, кто бы это мог быть! Может, водяной. А может, злой дух. В общем, больше я не пойду туда рубить деревья!

— А как же мы будем жить? Прежде ты приносил по нескольку бревен, а теперь ни одного. Давай пойдем вместе и посмотрим, кто там плачет.

И рано утром дровосек и его жена пошли в лес.

— Где ты рубил?

— Сначала рубил вот здесь, а потом здесь, а потом вон там.

— И каждый раз слышал жалобный голос?

— Каждый раз — как только ударю второй раз топором по дереву...

— Ну-ка, попробуй. Ударь посильнее!

— Бух! Бух! — раздались удары топора.

И сразу же зазвучал печальный голос:

Кто там, кто там, Кто стучит? Дровосек с топором?

— Идем скорей отсюда! Я знаю кто это плачет! Это младшая дочка наших соседей, которую погубили сестры! — воскликнула жена дровосека.

Дровосек и его жена побежали в селение и рассказали обо всем родителям несчастной девушки. И они уже вчетвером пошли к берегу реки.

Дровосек размахнулся топором, ударил по дереву, и все услыхали жалобный голос:

Кто стучит? Кто там, кто там, Дровосек с топором? Это ты стучишь, Дровосек с топором? Было нас три сестры, Дровосек с топором, Я была красивей всех, Дровосек с топором, Сестры злились на меня, Дровосек с топором, В воду бросили меня, Дровосек с топором, И сказал мне крокодил, Дровосек с топором, Станешь ты моей женой, Дровосек с топором, Ты мне деток народишь, Дровосек с топором! Передай привет родным, Дровосек с топором, Передай привет отцу, Дровосек с топором, Маме передай привет, Дровосек с топором, Сестрам передай привет, Дровосек с топором, Поклонись им от меня, Дровосек с топором!

Несчастные родители услышали голос своей младшей дочери, подбежали к самому берегу и увидели ее в прозрачной воде. Она сидела на песчаном дне, и три раковины украшали ее лоб, а еще три — виски. Она сидела и горько плакала, вытирая глаза руками. Тогда родители позвали друзей-рыбаков, сели они на свои лодки, закинули сети и вытащили девушку из воды.

Торжественно внесли девушку в родное село. Положили в своей хижине. Разожгли костры, закололи несколько быков, и начался большой праздник.

Со всех концов света сошлись старые, опытные колдуны, которые должны были вернуть девушку к жизни. Колдовали они, колдовали, и стала она сначала улыбаться, потом разговаривать. Только раковинки со лба не исчезали, будто вросли. Все, казалось бы, хорошо кончилось. Ожила девушка, да вот почему-то боялась выходить из дому. А мудрые старики еще сказали, чтобы она никогда не носила воду и ничего не толкла бы в ступке.

Но однажды, когда родителей не было дома, положила младшая дочь маис в большую ступку и, взяв в руки пест, стала толочь, напевая:

Растолку я маис, Размешаю с песком, Пусть придет вода намочить маис!

Вернулись родители домой, а младшая дочка грустно и говорит им:

— Что я сделала плохого? Зачем вы меня держите здесь? Вот уж два месяца как я не была у себя дома!

И тут со всех сторон послышались крики ужаса. Это кричали люди, потому что река вышла из берегов и волны уже приближались к селению.

Скоро и хижину, где стояла младшая дочь, начала заливать вода, а девушка все толкла маис и напевала:

Растолку я маис, Размешаю с песком, Пусть придет вода намочить маис!

А потом, когда стены хижины снесло водой, появился водяной бог в образе крокодила и сказал:

— Чтобы твои родители никогда больше не могли тебя украсть, мы возьмем их с собой. Под водой им будет лучше. Там им не придется изнывать от работы, они будут лишь любоваться на внуков.

И младшая дочь согласилась.

А ее сестры в наказание были отданы на съедение крокодилам.

Самба

Жил-был один бедный человек, такой бедный, что беднее его никого не было. Зато он умел делать то, чего не умели делать другие. Он умел колдовать. Только своим колдовством он не мог принести самому себе благо, потому что иначе лишился бы этого дара.

Вот так жил он один-одинешенек, мыкая горе, и долго не мог найти девушку, которая согласилась бы выйти за него замуж. Наконец он нашел девушку, не отказавшуюся стать его женой. Звали эту девушку Самба.

Родом она была издалека. Пришлось ей расстаться со своими родными, чтобы жить там, где живет ее муж. В положенное время родила она сына, а потом и дочку.

Однажды супруги поссорились. Очень рассердившись на мужа, Самба ушла из его дома и отправилась к своим родителям.

Вместе с двумя детьми пошла она по трудной дороге на родину. Маленький сын сам шагал впереди, а дочка сидела привязанная у матери за спиной. Она шла уже много времени, как вдруг ей повстречалось диквиши — чудовище с шестью головами.

— Куда идешь? — грозно спросило чудовище.

Перепуганная Самба ответила:

— Я иду туда, где восходит солнце. А ты?

— А я иду совсем в другую сторону. Туда, где солнце заходит! — И чудовище проглотило сначала одного ребенка, потом второго, потом и Самбу вместе с вещами, которые она несла.

Затем чудовище продолжало свой путь на запад. Прошло сколько-то времени, чудовище ударило о землю своей волшебной палочкой, и оба ребенка и Самба опять оказались на дороге.

— Ты все еще хочешь идти туда, где восходит солнце? — спросило чудовище.

— Да, хочу. Я иду к своим родителям. Я поссорилась с мужем. Он просил меня остаться, но я не хочу больше жить с ним.

— Ах так! Значит, злость заставила тебя влезть на верхушку самого высокого баобаба? Но злость не поможет тебе слезть оттуда! — И чудовище вновь проглотило Самбу вместе с детьми.

Шагая все дальше па запад, чудовище снова ударило об землю своей волшебной палочкой. И Самба и дети сейчас же появились перед ним.

— Ты все еще хочешь идти к своим родителям?

— Нет, я раздумала, я решила вернуться к мужу.

Услышав такие слова, чудовище ее отпустило.

Обрадованная Самба быстро зашагала по дороге. Мальчика она вела за ручку, а девочка была привязана у нее за спиной.

Самба оглянулась по сторонам, увидела, что никто за ней не следит, и повернула в другую сторону. Вместо того чтобы идти к дому мужа, она пошла к своей подруге. А на следующий день, упрямо следуя своему решению, направилась туда, где жили ее родители.

— Почему ты меня обманула? Почему ты не пошла в дом своего мужа? — снова на дороге перед ней появилось чудовище.

Самба задрожала от страха, крепко прижимая к себе детей.

— Нет-нет, я передумала, я не хочу возвращаться к нему. Я пойду к родителям!

— Ах так! Значит, злость заставила тебя влезть на верхушку самого высокого баобаба? Но запомни! Злость не поможет тебе слезть оттуда! — И чудовище проглотило Самбу и ее детей.

Прошло десять дней, и муж Самбы отправился к ее родителям. Когда они узнали, что Самба от него ушла, мать очень огорчилась и стала громко плакать.

— Почему же вы поссорились? — заливаясь слезами, спросила она.

— Из-за початка кукурузы, — объяснил муж. — Мы голодали, потому что на нашем ноле ничего не выросло. У нас остался только один початок кукурузы. Она сказала, что съест его сама. А я просил ее поделиться с детьми и со мной. Но она не захотела, сказав, что ей надоело вечно голодать. Она ушла вместе с детьми, сказав, что идет к родителям.

— Айюе! Бедняжка Самба! Ее загрызли в лесу дикие звери! Бедная Самба! Бедные наши внуки!

Родители долго оплакивали свою дочь, а муж притворился, что тоже плачет вместе с ними. Ведь это он использовал свою волшебную силу и превратился в чудовище, чтобы проучить Самбу. Но упрямство и злость до добра не доводят. Самба оказалась очень упрямой и неуступчивой. Мужу так и не удалось вразумить жену. Однако и сам он из-за своего упрямства и злости остался навеки один.

Два друга — Кролик и Обезьяна

Обезьяна повстречала друга Кролика и сказала ему:

— Послушай-ка, у бабушки Львицы недавно родились внучата. Ты ведь знаешь, она мастерица убивать, но вряд ли сумеет хорошо воспитать своих детей. Давай пойдем к ней и предложим себя в няньки. Она, наверное, согласится. А потом мы, как только представится возможность, убьем всех детенышей и съедим. Заодно и саму Львицу.

Кролик, конечно, согласился. Но когда два друга явились к бабушке Львице, она сразу подняла лапу и хотела их убить.

— Ай-ай-ай, бабушка! — закричали оба. — Не ешь нас, мы еще маленькие! Разве тебе хватит нашего мяса, чтоб утолить голод? Отпусти нас. Если ты это сделаешь, мы приведем к тебе наших взрослых, таких большущих, как бабушка Пакаса, тетушка Жавали!

Львица согласилась.

— Но только знаешь что, бабушка, для того чтобы они пришли, тебе надо улечься вон там, в высокой траве, и притвориться мертвой, — потребовала Обезьяна.

И Львица спряталась в высокой траве, растянулась на боку, совсем как мертвая, а Обезьяна и ее друг Кролик встали в дверях ее дома, забили в барабаны и запели:

Умерла бабушка Львица, Мы свободны! Умерла бабушка Львица, Мы свободны!

Все звери, и маленькие и большие, так обрадовались, что сбежались из ближайших лесов и полей и стали отплясывать вокруг Львицы. Неужели она умерла? Какая радость! Просто невозможно в это поверить! Барабаны гремели — дум-дум-дум, дум-дум-дум, дум-дум-дум! — а звери плясали и плясали вне себя от счастья.

Друг Кролик и друг Обезьяна, когда пляска была в самом разгаре, бросили барабаны и тоже пустились в пляс. Но тут дверь дома захлопнулась. Львица тотчас выскочила из травы и стала хватать всех, кто попадался ей в лапы. Ведь зверям некуда было спрятаться. Схватила она и двух друзей — Кролика и Обезьяну, щелкнула зубами: сейчас их съест.

— Ай-ай-ай, бабушка! Не убивай нас! — взмолилась Обезьяна. — Разве ты не хочешь, чтобы мы принесли тебе хвороста?

Ты что, не будешь зажаривать все это мясо? Ай-ай-ай, неужели не хочешь?

Львица подумала, подумала и согласилась. Действительно, мяса много, зажарить его надо, а хворосту у нее нет! И она отпустила Кролика и Обезьяну за хворостом.

Бегом помчались они в лес. Но здесь вдруг их повстречал огромный удав Китаселе. Он высунул раздвоенный язык и приготовился проглотить обоих.

— Ай, дедушка Китаселе, не убивай нас, подожди немножко, вот увидишь, мы приведем тебе на обед такую же громадину, как ты сам! А мы ведь еще маленькие, на нас еще и мяса-то нет никакого! — взмолилась Обезьяна.

Тогда удав Китаселе отпустил их. Понеслись друзья к Львице.

— Ой-ой-ой, бабушка, мы не принесли хвороста! Нас чуть не проглотил дедушка Китаселе. Пойдем вместе с нами. Он тебя испугается. Ведь тебя все боятся. Ты же сильнее всех! — сказала Обезьяна.

И Львица пошла вместе с ними в лес.

Обезьяна незаметно забежала вперед и предупредила дедушку Китаселе:

— Громадина, такая же, как ты, уже здесь!

Удав Китаселе выполз из своего убежища и убил Львицу.

— Дедушка Китаселе, видишь, мы тебя не обманули! А если бы ты знал, сколько мяса еще лежит у нее в доме! Пойдем зажарим его! — предложила удаву Обезьяна.

Все втроем пошли, понесли хворост кто как мог: Обезьяна — в лапах, Кролик — в зубах, а удав захватил сучья и хвостом и головой.

— Ты, дедушка, подожди здесь немного, а мы теперь пойдем принесем огня. Вот видишь: люди работают в ноле, у них мы и возьмем огонь.

А люди издали уже увидели огромную змею и бросились бежать. Люди разбежались, а Обезьяна выхватила горящий уголек из костра и радостно закричала:

— Ну, дедушка Китаселе, теперь пойдем жарить мясо!

Огромный Удав от жадности забыл о том, что держит хворост и хвостом и головой. А Обезьяна поднесла уголек и к хвосту и к голове змеи. Сухой хворост сразу же вспыхнул, и Удав сгорел. И все мясо досталось Обезьяне и ее другу Кролику. Вот-то пировали они!

Сказки из сборника "Отзвуки моей земли"

Умная черепаха

Жили были в лесу Слон, Лев, Леопард, Пакаса и многие другие животные. У каждого из них был участок земли, и каждый возделывал его, выращивал маис и бататы. Но они не могли ничего есть из того, что выращивали, — ведь у них не было огня, на котором они могли бы приготовить пищу. Они только пили воду и щипали траву.

А поблизости, на огромном дереве, усыпанном плодами, жил большой зеленый Ящер. Иногда он спускался с дерева и разговаривал с другими животными.

Однажды Слон сказал своим товарищам:

— Как вы думаете, почему это наш друг Ящер ходит всегда довольный и никогда не жалуется на голод? Ему вроде бы и огонь не нужен, чтобы готовить пищу. А ест он знаете что? Вон те штуковины, что висят на дереве и иногда падают на землю. Давайте спросим его, отчего он всегда сыт. Неужели от этих сырых плодов? Только он ведь нам не скажет правду: побоится, что мы узнаем его тайну. Лучше давай спросим великого Нзамби, который сидит на небе и все знает. Может, он пожалеет нас и избавит от наших бед.

И все согласились. Слон первым отправился на небо, чтобы побеседовать с великим Нзамби. Он рассказал о несчастьях, которые терпят животные, не имея огня, а также о том, что большой зеленый Ящер добывает себе еду прямо на дереве. Неужели плоды этого дерева можно есть сырыми? И что же это за дерево такое? И великий Нзамби сказал:

— Дерево, плодами которого питается Ящер, называется: Дерево-деревцо, зелембуа-музелембуа, музелембуа-кумузелембуа, волшебное дерево! Эти плоды можно есть сырыми. Иди домой и дорогой повторяй это название. Правда, оно очень длинное, но ты постарайся не забыть его. А когда придешь домой, громко произнеси это название, и дерево сразу повалится на землю. Тогда вы все сможете хорошо поесть.

Слон запомнил все, что сказал великий Нзамби. Он шел и повторял:

— Дерево-деревцо, зелембуа-музелембуа, музелембуа-кумузелембуа, волшебное дерево! — Он повторял и пританцовывал, радуясь тому, что узнал тайну.

Но хитрый зеленый Ящер догадался, в чем дело. Он еще издали увидел Слона, пошел к нему навстречу и стал танцевать с ним вместе, напевая другие слова. Танцевали они, танцевали, и бедный Слон забыл название, которое надо было повторять.

Очень раздосадованный, признался он во всем другим животным. И тогда к великому Нзамби решил отправиться Лев.

Великий Нзамби и его хорошо принял, и с ним поговорил приветливо, и ему сказал название дерева. Лев, возвращаясь домой, тоже радостно повторял:

— Дерево-деревцо, зелембуа-музелембуа, музелембуа-кумузелембуа, волшебное дерево!

Но этот злодей зеленый Ящер точно так же встретил и Льва, так же танцевал с ним вместе, и Лев тоже все позабыл.

Одни за другим ходили звери к великому Нзамби, и каждый раз повторялось одно и то же. Наконец вызвалась сходить к великому Нзамби маленькая водяная Черепашка. Животные так возмутились ее дерзостью, что избили и обругали бедную Черепаху.

— Ты, должно быть, забыла, кто ты и кто мы! Мы и умнее, и сильнее, и куда больше тебя, а ты ходишь, еле-еле переставляя ноги, и воображаешь, будто сможешь что-нибудь сделать!

Но справедливая Обезьяна возразила:

— Зачем вы ее обижаете? Что плохого она нам сделала? Разве Черепаха виновата в том, что у нас такая дырявая память! Пускай идет! Может, она запомнит слова великого Нзамби!

И Черепаха отправилась в далекий путь. Она шла не спеша, спокойной, медленной походкой. Великий Нзамби, конечно, выслушал и ее, даже посочувствовал ей больше, чем другим животным, а потом пожелал благополучно добраться до дому.

Когда Черепаха приближалась к дому, навстречу ей, как и другим животным, вышел зеленый Ящер. Черепашка была маленькая, а Ящер большой-пребольшой.

— Ах, вот как! — крикнул он сердито. — Ты тоже взялась за это дело? — И откусил ей голову.

Но у Черепашки выросла новая голова, и она снова стала повторять название дерева. Злой зеленый Ящер разгрыз ее на куски и закопал в землю. Но она воскресла и опять стала повторять волшебные слова. Тогда зеленый Ящер разжевал ее и проглотил. А Черепашка снова воскресла, проговорила название дерева — и оно повалилось на землю. А зеленый Ящер издох от злости.

С жадностью набросились животные на лежащее дерево, съели все — и листья и плоды, а Черепашку опять побили и изругали. Только справедливая Обезьяна пожалела Черепашку и сохранила для нее немножко плодов и листьев.

Шли дни, животные снова стали голодать и думать о том, как раздобыть огонь. Но где его искать? Где?

Однажды рано утром Слон увидал маленькую струйку дыма, которая поднималась из-за вершины далекой горы, и позвал всех зверей:

— Посмотрите-ка туда! Знаете, что это такое? Это дым! А там, где дым, всегда и огонь.

Звери обрадовались и послали его за огнем. Он уже спустился на противоположный склон горы, как вдруг раздался громкий грозный крик:

— Кто посмел ступить на гору Кузнечика?! А ну, ступай прочь, или я тебя проглочу, как только что проглотил Пакасу!

Слои никогда не слышал такого страшного голоса и очень испугался. Вернулся Слон домой и рассказал животным, что произошло.

Тогда Лев вызвался пойти за огнем. Он считал себя храбрее всех и был уверен, что расправится с наглецом.

Но когда он спустился на ту сторону горы, грозный голос остановил и его:

— Кто посмел ступить на гору Кузнечика?! А ну, ступай прочь, или я тебя проглочу, как только что проглотил Пакасу!

Лев струсил, подирал хвост и вернулся ни с чем обратно.

Все животные, один за другим, пытали счастья и возвращались не солоно хлебавши. Тогда Черепаха вызвалась пойти, но ее опять побили. Только благодаря вмешательству Обезьяны ей наконец разрешили отправиться в путь.

— Кто посмел ступить на гору Кузнечика?! А ну, ступай прочь, или я тебя проглочу! — угрожал невидимый храбрец.

Но Черепаха все шла и шла, бесстрашно, медленно перебирая лапами.

— Кто ты такой? — спросила Черепаха, добравшись до самой норки, в которой скрывался Кузнечик.

Тот высунул наружу голову и пошевелил усиками:

— Ах! Это ты, тетя Черепаха! Входи, пожалуйста! А я-то испугался, думаю кто это идет... — И он предложил ей присесть, отдохнуть. — Чего ты хочешь, тетя Черепаха?

— Я пришла попросить у тебя уголек. Мы живем на той стороне горы, и у нас нет огня, чтобы приготовить себе пищу. Если б ты знал, как мы голодаем!

— Только-то и всего? Подумать только! Ох, как я пугался, когда слышал тяжелые шаги. Что осталось бы от меня, если бы наш почтенный друг Слон поставил свою ногу на мою норку! — И они оба засмеялись.

Пока в огне пеклись сладкие бататы, они продолжали дружескую беседу.

— Очень прошу тебя, тетя Черепаха, не говори никому, что ты меня тут встретила, а то они меня убьют. Скажи, будто ты никого не видела, просто подошла к костру и унесла уголек. Ладно? — И Кузнечик дал Черепахе уголек, за которым она явилась.

Вернувшись домой, Черепаха утаила правду и никому ничего не сказала. Она потихоньку позвала своего друга Обезьяну:

— Посмотри-ка, я принесла огонь. Только никому ничего не говори. Пойдем вместе к тебе домой и будем готовить еду.

А остальные звери издевались:

— Ну что, разве мы не говорили! Мы, которые все можем, не смогли добыть огня, а ты, со своей глупой головой, воображала, будто сумеешь добиться того, что нам не удалось.

Но утаить дым было невозможно. Как только загорелся огонь в хижине у Обезьяны, над лесом сейчас же поднялась тонкая серая струйка. Возмущенные животные тотчас прибежали туда и отлупили бедную Черепаху. Как она смела скрыть от них, что принесла уголек! Подумать только! Черепаха оказалась удачливей всех!

— Они поплатятся за то, что сделали со мной! — пожаловалась избитая Черепаха своему другу Обезьяне. — Вот уйду па берег родного озера и сведу с ними счеты. Знаешь, Обезьяна, когда ты захочешь пить, взберись как можно выше на дерево и жди, пока я тебя не позову, только смотри не ходи к озеру вместе с другими животными.

Вечером, как обычно, животные пошли на берег озера утолить жажду. Слон пришел первым. Он опустил хобот в воду, но наткнулся на что-то твердое. Потрогал ногой — камень, кругом только камень, а воды нет. И Слон запел жалобным голосом:

Вода-водичка, я вытянул свой хобот, Но ничего не нашел! О, как я хочу пить! Мама, я умру! Вода-водичка, я вытянул свой хобот, Но ничего не нашел! О, как я хочу пить! Отец мой, я умираю!

Он несколько раз попытался хоботом нащупать воду, по все время натыкался на камень.

Вслед за ним пришел Лев. Он тоже пытался напиться, тоже взывал к своим родителям. И вот на берегу бывшего озера собрались все животные. И тогда — бах! — голубой камень лопнул, раскололся на куски, которые придавили всех животных, и они погибли. Только одна Обезьяна избежала наказания, потому что была верным другом Черепахи.

Вор и колдун

Я расскажу вам историю, которая произошла в Кисаме, где владыкой был вождь Кимона диа Зонга. Вы, наверно, хотите знать, когда это происходило? Точно никто не может вам ответить, но только было это давно, очень давно, более двух веков назад.

В тени, под могучим пробковым деревом, которое служило и местом собрания, и местом отдыха, и местом, где люди обменивались новостями, сегодня сидели все. Каждый занимался каким-нибудь делом. Вождь любил наблюдать, как работают его подданные. Ему очень не нравились бездельники.

— Скажите-ка, кто встает раньше: колдун или вор? Кто из них просыпается раньше? — спросил Шамбеже, молодой колдун, который общался только со злыми силами. Слава у него была дурная. Люди его не любили и побаивались. Ходили слухи, что этот Шамбеже и кое-кто еще, которые с ним заодно, ночами колдуют и похищают мертвецов.

Поэтому никто ничего не ответил Шамбеже, делая вид, будто не слышит. Лучше не отвечать такому человеку, лучите с ним не связываться. А то, чего доброго, навлечешь на себя беду. Кто его знает, что он там задумал, почему задает такой вопрос.

— Ну, так что же вы молчите? Кто встает раньше? — повторил вопрос Шамбеже.

И вдруг известный воришка Камуколо не выдержал:

— Вор встает раньше!

— Значит, ты утверждаешь, что вор встает раньше колдуна?

— Да. Когда вор выходит на работу, колдун еще спит.

— А я утверждаю, что колдун. Давай поспорим. Пусть люди скажут, кто из нас прав.

Но все молчали. Нет, они ничего не скажут, они даже не хотят говорить. Колдун и вор — это не те люди, с которыми приятно разговаривать. Склонив головы, люди делали вид, что им не до того, что они очень увлечены своей работой: один — плел циновки, другой — корзины, третий — вырезал что-то из дерева.

Издали доносились женские голоса и ритмичное постукивание пестов в деревянных ступках: пу-пу-пу. Там женщины, переговариваясь или напевая, толкли маниоку. На ветвях стрекотали цикады, радостно пели птицы. Голые, совсем маленькие детишки играли неподалеку от своих матерей. Ребята постарше гонялись за саранчой, а поймав ее, обрывали ей крылышки и длинные ноги, бросали в горшок с кипящим пальмовым маслом. Мальчишки рыскали в высокой траве в надежде найти птичьи гнезда или ставили ловушки для горлиц. Тут же в одиночку и стадами паслись свиньи, бродили куры, козы и даже буйволы. Неторопливо ходили женщины, неся на головах большие горшки и корзины.

Вдруг на поляне появилась молодая женщина со множеством косичек па голове, выкрашенных красной глиной и смазанных пальмовым маслом. На голове у нее был обычный груз — огромная плетеная корзина, а за спиной — ребенок.

— Эй, Бебека! — крикнул ей вождь. — Почему ты задержалась?

Женщина приблизилась, сняла тяжелую ношу с головы и почтительно приветствовала вождя, коснувшись ладонями земли:

— Ведь еще рано, господин. — И, еле переводя дыхание от усталости, добавила: — Почтеннейший господин, слышал ли ты, что говорят о новом колдуне, внуке Канжилы?

— А что ты слышала? Что о нем говорят люди?

— Я отнесу сначала корзину, господин...

— Нет. Говори сейчас, а то наш верховный колдун не успокоится, пока не услышит, что там произошло. — И вождь величественным жестом указал на старика, который что-то плел из волокон листьев баобаба.

Смущенно улыбаясь, Бебека сняла повязку и положила ребенка на землю рядом с корзиной.

— У Канжилы родился внук, и с самого рождения видно было, что это не простой ребенок! Вот что говорят, почтеннейший господин, — сказала она скромно.

— Да-да, я тоже слышал... Будто бы, как только он вышел из чрева матери, сразу запросил есть, — оживившись, закивал головой старый колдун.

И вождь утвердительно наклонил голову:

— И я это знаю, слышал, как об этом говорили. А что теперь говорят?

— Он уже подрос немного, — сказала Бебека. — Есть у него и отец и мать, но он признает только одну бабушку. Очень ее любит. Ни минуты без нее быть не может. Если бабушка собирается идти к ручью, он плачет, чтобы она и его взяла с собой. Если она хочет идти к кому-нибудь из соседей, он плачет, чтобы она и туда взяла его с собой. Куда бы ни пошла бабушка, внук всегда с ней. Даже когда она в поле работает.

Однажды бабушка отказалась взять внука с собой в поле, сказав, что она устала и ей тяжело его нести. "Ты не хочешь меня взять с собой? — крикнул он. — Ну смотри, ночью придут к тебе пакасы!" Бабушка не обратила никакого внимания на его слова, только улыбнулась. И, знаешь, почтеннейший господин, это случилось! Хотя сказал такое ребенок, а не взрослый человек...

— Настоящий колдун с самого младенчества может колдовать. Надо бы бабушке знать это! — перебил ее старый колдун.

И вождь опять склонил голову:

— Да, бабушка должна была это знать, должна была знать, какой у нее внук...

— И вот, почтеннейший господин, — продолжала Бебека, — как ребенок сказал, так и получилось. Ночью целое стадо пакас окружило их хижину: му... му... му... И это несмотря на то, что вокруг горели костры, чтобы звери не подходили. Со страху бабушка стала кричать, звать на помощь. Люди, которые спали в Других хижинах, проснулись, пошли посмотреть, что случилось, но никто не решался подойти близко. Все боялись такого большого стада. Ведь у пакас длинные рога... А бабушка кричала: "Где мой внук, где мой маленький колдун, пусть он прогонит стадо, а то пакасы меня убьют!" Кто-то побежал искать внука. А он в хижине. Проснулся и говорит отцу и матери: "Айюе! Я знаю, почему моя бабушка плачет — ее пакасы не выпускают из хижины!" Вынесли ребенка... И все пакасы мгновенно разбежались. Вот о чем говорят сейчас повсюду.

— Этот ребенок настоящий колдун. Такой колдун нам очень нужен, его будут слушаться все добрые силы... Теперь можешь идти, Бебека, сердце нашего старого колдуна успокоилось... — сказал вождь и движением руки показал, что она может идти.

И, коснувшись ладонями земли, Бебека подняла сынишку, который играл на земле, поставила корзину на голову и неторопливо зашагала по тропинке.

— Теперь, — сказал старый колдун, — есть кому меня сменить. У нас, у нашего народа будет хороший, добрый волшебник.

— Это нам очень нужно, — согласился вождь. — Все подтверждает великую силу мальчика. Я слышал, будто бы, когда он хочет есть, а в доме нет никакой еды, стоит ему только сказать: "Бабушка, пойди к ручью, там найдешь еду и для меня, и для себя", как оба они бывают сыты. Да-да, мальчик вырастет и станет добрым волшебником.

Воцарилась тишина. В густой тени дерева люди работали и тихо обсуждали только что услышанное. Один из старейшин, опираясь на палку, подошел к вождю:

— Если этот ребенок обладает такой великой силой, почему бы нам не попросить его вызвать дождь? Ведь наш старый колдун, как ни старался, дождя не наколдовал нам.

— Я уж, наверно, состарился, боги меня не слушают, — печально проговорил колдун. Надо, чтобы отец разрешил ребенку колдовать, и пусть мальчик попросит богов о дожде.

— Если надо, то поговорим с отцом. Наверное, он согласится. Нам очень нужен добрый колдун. Люди недовольны Шамбеже и теми, кто с ним заодно. Много они зла делают. А наш добрый волшебник стал уже стар и слаб.

Кимона диа Зонга, великий вождь, поднялся:

— Пусть этот ребенок станет славой не только нашего народа, но и всей нашей земли! Да будет так!

Тогда, хорошо запомнив услышанное, Шамбеже решил показать людям, на что он способен. И с наступлением ночи он вместе с теми, кто с ним заодно, отправился в путь.

— Мы идем во мраке! Мы все видим! Мы идем во мраке! Мы все видим! — устрашающе повторяли они.

Люди сквозь сон слышали их голоса и тревожно ворочались на циновках.

— Где его похоронили? — спросил один из спутников Шамбеже.

А другой, ударив ногой по маленькому холмику земли, сказал:

— Здесь! Разве вы не видели, где его хоронили?

И в злобной радости все закричали:

— Поднимись, мертвец, мы пришли!

Шамбеже и один из тех, кто с ним заодно, посыпали землю волшебным порошком, приказывая бесчувственному телу подняться со своих носилок.

— Теперь он наш! Теперь он наш! И тело и душа! Все наше!

Но в это время небо на востоке чуть посветлело.

— Придется наш пир отложить до завтра, — с досадой проговорил Шамбеже. — Пусть мертвец полежит пока в моей хижине. Отнесем-ка его туда. Согласны?

И те, кто с Шамбеже заодно, согласились. Завтра они им поужинают. Вчетвером они понесли носилки с мертвым телом в хижину Шамбеже.

Но никто из них не знал, что Камуколо, хитрец и воришка, выследил их, все видел и слышал. Вслед за колдунами он пробрался в хижину и улегся рядом с мертвым телом.

"Вот теперь мы узнаем, кто хитрее! Вот теперь мы узнаем, кто раньше встает: ты ли, колдун, или я — вор", — так, лежа рядом с мертвецом, размышлял Камуколо.

Когда снова наступила ночь, Шамбеже пришел за покойником. Потянул колдун мертвое тело к себе, а оно вдруг отпрянуло назад и тяжело шлепнулось на прежнее место.

— Эй! Не хочешь идти? Тебе понравилось это место? — насмешливо проговорил Шамбеже.

А те, кто заодно с Шамбеже, стояли рядом и не понимали в чем дело.

— Я его тащу, а покойник почему-то возвращается обратно... — растерянно объяснил Шамбеже. И снова попытался поднять мертвеца. Но у него опять ничего не получилось.

— Он уже не может чего-нибудь хотеть! Пусть делает то, что мы хотим! — хохотали колдуны, — Берн его за плечи, а мы возьмем за ноги.

Так они взвалили тело на носилки и очень довольные направились в густые заросли.

А Камуколо потихоньку выбрался из своего укрытия, прихватил корзину Шамбеже, в которой лежали колдовские принадлежности и, стараясь не упустить колдунов из виду, но вместе с тем и не приближаясь к ним слишком, отправился вслед за ними.

Подвешенное на жердях мертвое тело было освещено разгорающимся пламенем костра. Вокруг него, по змеиному извиваясь, вертелись колдуны в дьявольской пляске. Они дрыгали ногами, бешено крутили головой, хриплыми голосами выкрикивали какие-то заклинания и пронзительно свистели. И это были уже не люди, а странные существа: на головах — рога, птичьи перья и волосы торчком, на лбу — огромный рог носорога, на поясе у каждого по четыре непрерывно шуршащие ветки: две — по бокам, одна — спереди и одна — сзади.

И вот, будто призывая к пиршеству, языки пламени начали лизать мертвое тело, которое уже издавало резкий запах. Шамбеже остановился первым и, зловеще усмехаясь, осмотрел покойника:

— Поглядите-ка на него! Вон какой жирный! И для кого он так старался побольше есть? Ха-ха-ха!

— Не знаешь для кого? Для нас, конечно! — сказал один из колдунов.

И снова, оскалив зубы, завертелись они вокруг жертвы. Затрещали сухие сучья, колдуны разразились хохотом.

Потом, хлопнув несколько раз в ладоши, Шамбеже присел на корточки.

— Вот эта самая тварь, Кифубу, — сказал Шамбеже, указывая на покойника, — хотел меня однажды опозорить! Знаете, в то время, когда была чума, я пошел к нему просить, чтоб он дал мне быка... Мои сдохли от болезни, а коровам был нужен бык... И как вы думаете, что он мне ответил? "Здесь в наших местах, чумы не было. Если я тебе дам быка, он сдохнет так же, как твои..." А теперь сам жарится, как бык!

— Сейчас мы его попробуем! — воскликнул один из колдунов, с шумом вдыхая запах жареного мяса.

Вытащив из корзины большой клубень маниоки, Шамбеже воскликнул:

— Сейчас мы его попробуем вместе с этой штукой!

Вдруг совсем рядом завыли шакалы, привлеченные запахом жареного мяса.

— Убирайтесь прочь! Убирайтесь прочь! Это не для вас! — закричали колдуны и стали бросать в шакалов пылающие головешки.

А Камуколо, прятавшийся в кустах, корчился от отвращения. Так вот они какие, колдуны! Среди людей ведут себя, как люди, а здесь — как звери! Ах! Они заслуживают самой страшной смерти! Убийцы, людоеды!

— Может, это мне все мерещится? Чур меня, чур меня! Уйду-ка я отсюда подальше, пока меня не увидали, — прошептал Камуколо, осторожно уползая сквозь заросли кустов и волоча за собой заветную корзину.

* * *

— Это что такое? — изумился Шамбеже, когда рано утром увидел на поляне Камуколо, завернувшегося в кусок красной ткани.

Сердце Шамбеже сжалось от страшного подозрения. Уж очень эта красная ткань была похожа на ту, которая обычно лежала в его корзине. Он помчался в хижину, все перерыл. Но напрасно. Ни ткани, ни корзины... Да, на Камуколо его волшебная ткань! Негодяй! Вор!

Бегом возвратился он на поляну, где Камуколо все еще стоял, обвернутый красной тканью, а на него во все глаза смотрели девушки.

— Теперь я верю, что вор встает раньше колдуна! — сказал Шамбеже.

— Разве я тебе этого не говорил? Вор всегда встает раньше колдуна и знает то, что скрывает от других колдун, — не растерялся Камуколо.

— Что ты болтаешь? — прошипел колдун.

— А ты что, уж ничего не помнишь?

— Что я должен помнить?

— А что ты делал ночью? Где ты был? Знаешь, почему ты не мог сдвинуть мертвое тело с места? Знаешь? Потому что я его тянул в другую сторону. Понял?

Шамбеже похолодел от страха. Проклятый вор все знает! И, подавляя в себе ненависть, притворно улыбаясь, Шамбеже проговорил:

— Вот ты какой! Шутник! — И он вытащил трубку. — Нет ли у тебя уголька прикурить? — небрежно спросил Шамбеже.

Но Камуколо бесстрашно закричал в лицо колдуну:

— Нет у меня никакого уголька! Это у тебя есть угольки, чтобы поджаривать несчастных! Люди, я не шучу, я все видел, все видел!

Шамбеже молчал, устремив глаза в небо, безмолвно призывая на помощь духов. Ох, как ему хотелось, чтобы Камуколо умер в это мгновение! Как ему хотелось заставить навсегда замолчать негодного воришку! Но у него уже не было волшебной красной ткани, не было ничего для колдовства.

А в это время на поляну вышел вождь, и старейшины окружили его, прислушиваясь к спору Шамбеже и Камуколо. О чем это они там говорят? Вор и колдун, колдун и вор...

Великий вождь Кимона диа Зонга с любопытством спросил:

— О чем это вы спорите? Я хочу знать, что случилось.

И тогда Камуколо рассказал все, что видел ночью! Страх охватил людей.

— Ах, этот колдун! Теперь понятно, кто выкопал из земли умершего Кифубу! Теперь понятно, куда девался бедняга! — в ужасе похлопывая ладонями по открытым ртам, бормотали люди.

Посреди взволнованной толпы стоял Камуколо с выражением торжества на лице. Он показал необыкновенную храбрость, настоящее мужество — был там, где колдуны пожирают покойников, где человек не может находиться безнаказанно. Он сам наблюдал за страшным пиршеством.

— Эй, Камуколо! Неужели ты не дрожал от страха? — спрашивали люди.

— Вот кто у нас настоящий человек! — восклицали люди.

И Камуколо, гордый своей храбростью, рассказывал им все, что он видел этой ночью.

А в это время Шамбеже, уже связанный, ждал тех, кто с ним заодно, — их должны были сюда привести.

— Знаешь ли ты, что ждет тебя и твоих сообщников? — спросил разгневанный вождь.

Шамбеже стоял, уставившись в землю, и бормотал заклинания. Но они не помогли ему.

Один из старейшин сказал:

— Покончим со злыми силами! У нас теперь есть добрый волшебник!

А издали доносился шум толпы, радостные голоса, приветствующие маленького внука Канжилы, которого на руках несла сюда его бабушка. И тогда злые колдуны по обычаю тех мест сами себя казнили — повесились на четырех ветвях одного огромного дерева.

Хебо

Однажды вечером Хебо сидела у входа в хижину и мечтала о будущем. Она видела себя женой прекрасного, статного и богатого человека, представляла, как она живет в роскоши, имеет множество рабов, которые полностью избавляют ее от всякой работы. Ей казалось, что счастье и благополучие зависят от ее необычайной красоты.

Ведь уже многие важные господа хотели на ней жениться. Но никому не удалось победить ее сердце. И какие только богатые дары ей не подносили! Но она всех мужчин равнодушно прогоняла. "Неужели так уж бесчувственна красавица Хебо?" — удивленно спрашивали люди. Нет, просто не все замки открываются одним и тем же ключом.

Итак, в этот вечер Хебо сидела возле хижины и тешила себя обычными мечтами, как вдруг перед ней остановился какой-то незнакомец. Сразу было видно, что этот человек пришел из далеких краев и ничего не знал о гордости и чванстве красавицы Хебо. Подумайте только! Он посмел попросить ее, попросить красавицу Хебо, подать ему уголек, чтобы он мог закурить! У него, видите ли, потухла трубка!

Хебо презрительно оглядела его с ног до головы, сразу смекнула, что он беден, и насмешливо усмехнулась:

— Ты что, с ума сошел? Неужели ты думаешь, я поднимусь, чтобы принести тебе уголек?

— Ай-ай-ай! Неужели так трудно встать и подать уголек путнику? — удивился человек.

— Смотри, какой нашелся! Нечего тут болтать. Я не поднимусь даже для твоих хозяев, не только что для тебя. От тебя воняет, как от дикого кота! Уходи прочь, собака!

И незнакомец, не сказав ни слова, ушел.

Но он был так оскорблен, что его охватило желание наказать гордячку. И он пошел искать колдуна. Он-то уж придумает средство, чтобы унизить жестокую красавицу.

— Я хочу, чтобы эта женщина стала моей. Но она не должна знать, что это я. Придумай что-нибудь, — обратился человек к колдуну.

И колдун ответил:

— Я превращу тебя в птицу, в огромную, сильную птицу, и ты в своих когтях унесешь девушку, куда захочешь.

И тотчас путник превратился в огромную птицу. Широко развернув свои крылья, она взвилась высоко в небо. Плавно покачиваясь между облаками, летела она к тому селению, где жила Хебо.

— Вот я лечу, — говорила она. — Вот приближаюсь... Лечу, чтобы отомстить...

Люди видели, как летит огромная птица, слышали какие-то непонятные, доносящиеся с неба слова, в испуге прятались. Что означает появление такой необычайной птицы? Какое событие оно предвещает? Куда она летит?

А птица все летела и летела вперед, с угрозой повторяя:

— Вот я лечу. Вот приближаюсь... Лечу, чтобы отомстить... Была уже ночь, когда птица долетела до того селения, где жила Хебо. Опустившись на высокое дерево рядом с хижиной девушки, птица запела, нарушив глубокую тишину ночи:

Вот и я, красавица Хебо, Вот и я прилетел, чтоб тебя взять. Вставай скорее, полетим дальше вместе.

Красавица проснулась, дрожа от страха. Кто это поет? Птица? Она зовет ее? Может быть, ей показалось? Нет, нет, она не ослышалась.

Вот и я, красавица Хебо, Вот и я прилетел за тобой. Вставай скорей, полетим дальше, вместе,-

опять запела птица.

Красавица закрыла глаза от ужаса. Надо бы крикнуть, позвать на помощь, но страх так сковал, что и не пошевельнуться, и рта не раскрыть. А снаружи, откуда-то сверху, из темноты слышался голос:

Разве ты не слышишь меня? Торопись, а то погублю тебя!

И Хебо поднялась, а потом, как кролик, зачарованный взглядом змеи, идет навстречу гибели, так и она направилась во мрак ночи. Но вдруг девушка бросилась обратно, в комнату, где спали родители, и, громко плача, закричала:

— Отец мой, мать моя, проснитесь, птица хочет меня унести! Но родители ничего не слыхали. Они спали, спали глубоким сном.

И снова, но уже более грозно, запела птица:

Разве ты не слышишь меня? Торопись, а то погублю тебя!

В отчаянии Хебо бросилась в комнату, где спали братья. Может, они защитят ее:

— Братья мои, братья мои, проснитесь! Меня птица хочет погубить!

Но братья ничего не слыхали. Они тоже спали, спали глубоким сном. А острые когти птицы уже царапали крышу, ворошили солому. Несчастная Хебо стала громко кричать:

— Соседи мои! Соседи мои! Придите, спасите меня! Птица хочет меня унести!

Но и соседи ее не услыхали. Так же как родители Хебо, так же как и ее братья, они спали, спали глубоким сном.

Шелестя перьями, птица сидела на крыше хижины и сбрасывала когтями последние соломинки. И вот она просунула в хижину огромную лапу с острыми когтями, схватила девушку и улетела с ней вместе.

Утром люди проснулись, и ужас охватил их. Крыша сорвана, Хебо исчезла. Что случилось?

И только одна мудрая старуха, которая сквозь сон слыхала страшную ночную песню, поняла, что произошло.

— Ее похитил колдун в наказание за гордость, — сказала она.

Рассвело уже, когда птица залетела в далекие края и опустилась на землю в незнакомом селении. И тотчас она превратилась в человека, а перепуганная Хебо узнала в нем путника, которого она прогнала с таким презрением.

— Узнаешь меня? — захохотал он зловеще.

— Айюе! Только не убивай меня! Прости!

— Теперь ты дрожишь, дрожишь передо мной, от которого воняет, как от дикого кота. Не бойся, я не убью тебя. Дикие коты убивают только курочек, женщин они не убивают...

— Прости меня, господин. Прости!

— Гм, посмотрите-ка на нее, какая смирная стала! Так вот, знай: отныне ты будешь спать со мной, только со мной! — И он ткнул себя пальцем в грудь. — Со мной, от которого воняет, как от дикого кота! Слышишь? И это в наказание за твою гордость!

Прошли годы, и человек-птица, ставший уже отцом троих детей, отправился вместе с женой и потомством в гости к семье Хебо. Родственники простили ему былую жестокость и приняли его, как и положено принимать гостей, очень радушно.

А Хебо в наказание за свое высокомерие была теперь осуждена на вечную покорность.

Что больнее?

Было ото очень давно, на просторных землях Кисамы, во владениях великого вождя Кимоны диа Зонги. Однажды вечером, когда пожилые люди сидели под сенью дерева, служившего днем убежищем от солнца, а в сумерки — местом дружеских бесед, когда молодежь веселилась при свете костров, всеобщее внимание привлек Мукиланго. Известный своей дерзостью и отвагой, он громко спорил с кем-то. Скоро вокруг него собралась толпа. Танцы прекратились. Барабаны смолкли.

— Ну, а вы как думаете, — спросил он подошедших, — что больнее — рана или горе?

— Рана больнее! — закричали одни.

— Горе больнее! — закричали другие.

И юноши, и девушки — все стали спорить:

— Если тебя ударить ножом, разве ты не заплачешь, не закричишь?

— От раны болит только тело! А от горя — сердце!

Тогда Мукиланго, очень довольный тем, что вызвал горячий спор, решительно сказал:

— А я вам говорю, что горе всегда причиняет большее страдание, чем рана! Боль от раны, даже очень глубокой, можно вытерпеть, не заплакав и не закричав. Но если постигнет тебя горе, не сможешь удержаться — заплачешь! И не спорьте больше, я прав. Даже если наш великий вождь скажет мне, что я не прав, я докажу ему, что говорю истину. У кого будет горе, тот вспомнит меня!

Кто согласился молча, кто поспорил еще немного, но загремели барабаны, и молодежь снова стала танцевать.

На следующий день один из старейшин, который слышал этот спор и слышал, что говорил Мукиланго, рассказал обо всем вождю Кимоне диа Зонге.

Вождь внимательно выслушал его, сначала задумался, а потом расхохотался. Прекрасная мысль пришла ему в голову:

— Вот возьму-ка я и докажу этому Мукиланго, что раны куда больнее, чем горе!

— Да, великий вождь, ты, как всегда, прав! — почтительно согласился старейшина. — Этого парня надо проучить. Он уж очень дерзок и непослушен!

И вот, чтобы придать наибольшую торжественность суду над Мукиланго, великий вождь позвал еще двух вождей, Кикулимоне и Бомбе, которым принадлежали соседние земли,

— Как вы думаете, могучие мои соседи, прав я, что хочу проучить этого пария? Разве допустимо, чтобы какой-то дерзкий малый думал иначе, чем я. Это вольнодумство к добру не приведет.

И вожди склонили головы в знак согласия. Действительно, парень ведет себя дерзко. Надо его проучить, да так, чтоб надолго запомнил.

За Мукиланго был отправлен гонец.

— Великий вождь велит тебе немедленно явиться к нему, — грозно сказал посланец вождя, а чтобы юноша не сомневался в том, что он действительно прислан самим вождем, он показал особый знак у себя на груди, подтверждающий истинность его слов.

Мукиланго в это время работал на своем кусочке поля. Он сразу отбросил в сторону мотыгу, вытер руки, поправил набедренную повязку и последовал за гонцом. Он шел по дороге и недоумевал, зачем его зовет великий вождь. Он спросил у гонца, но тот ничего не знал.

Под огромным деревом, растущим в центре селения, три вождя — сам великий вождь Кимона диа Зонга и Кикулимоне и Бомбе — сидели на черных деревянных тронах. Головы их были украшены перьями священных птиц, бедра прикрыты леопардовыми шкурами. А вокруг, держа в руках посохи, сидели прямо на земле старейшины и советники.

— Так ты утверждаешь, что боль от горя сильнее, чем от раны? — грозно вопросил Кимона диа Зонга перепутанного Мукиланго.

Не зная, что и думать, не понимая, почему его привели на это великое собрание, юноша молча стоял перед вождем. Люди, прибежавшие на призыв рогов, смотрели на Мукиланго, теряясь в догадках. Так и не дождавшись ответа, один из советников повторил вопрос:

— Слушай, Мукиланго, великий вождь спрашивает тебя, что больнее — рана или горе?..

И тогда в голове у Мукиланго вдруг все прояснилось. Он вспомнил о вчерашнем споре.

— Да, великий вождь! — И Мукиланго склонился перед вождем и робко произнес: — Горе больнее, чем рана!

Тогда, торжествующе взглянув на своих собеседников, великий вождь язвительно сказал:

— Ну что ж! Придется нам доказать тебе, что рана больнее горя! Ты сейчас сумеешь в этом убедиться.

Тогда, испугавшись угрозы, Мукиланго неуверенно пробормотал:

— Великий вождь, но ты ведь знаешь, есть такая пословица: горе больнее раны...

— Да, да, я знаю эту пословицу, но в твоем возрасте этого знать не полагается! Если сейчас, когда ты молод и ничего еще толком не умеешь делать, ты, дерзкий, думаешь иначе, чем я, утверждаешь то, чего не испытал сам, так как же будешь мыслить потом? Нет, ты опасный человек! Я должен наказать тебя, чтобы и другим неповадно было. А то люди перестанут уважать вождя. Где это видано, чтобы с ним спорили! А сегодня ты выучишь другую пословицу. Ты узнаешь, что раны больнее, чем горе!

И великий вождь приказал стражникам связать Мукиланго и как следует наказать его кнутами.

И все, кто был на этом великом собрании, одобрили приговор вождя, хотя и не очень искренними, но громкими криками:

— Правильно ты поступил, великий вождь! Так ему и надо!

Наступила ночь. И тут же, под огромным деревом, засвистели кнуты. Долго хлестали Мукиланго, пока на спине его не появились кровавые полосы. Бедный юноша, как ни старался, не смог сдержаться — застонал.

И великий вождь Кимона диа Зонга, гордо завернувшись в леопардовую шкуру, счастливый, что так хорошо проучил дерзкого парня, отправился домой.

Прошло несколько месяцев. И однажды по селению пронесся слух: любимая дочь вождя, красавица Кандало, забеременела.

— Откуда у тебя такой живот? Как я теперь буду смотреть людям в глаза? — упрекала девушку мать.

Но, горько плача, дочь возражала:

— Какой живот? Откуда он возьмется, ведь у меня нет мужа!

А живот у девушки действительно все увеличивался. Как могло это случиться? Так оберегали девушку, так охраняли! Если бы за дочерью вождя не присматривали так усердно, может быть, никто не удивился бы, что Кандало оказалась в таком положении. Но ведь она никогда и никуда не выходила из дому одна! Куда бы Кандало ни шла, за ней по пятам следовала или родная мать, или какая-нибудь другая жена вождя, заслуживающая доверия.

— Но я никогда не оставалась наедине с мужчиной, вы это хорошо знаете! — уверяла, рыдая, Кандало.

Но люди продолжали интересоваться:

— А тогда откуда живот?

И вот, отважившись наконец, старшая жена сообщила о случившемся вождю. Страшная новость уязвила его в самое сердце. Гордость его была задета. Как посмели жены так плохо охранять его любимую дочь?! Если Кандало никогда не оставалась одна, как могла она забеременеть?

— Лентяйки! Негодницы! Почему плохо стерегли ее? Какой позор! Моя дочь беременна! Я узнаю, кто этот разбойник! И он поплатится жизнью!

Он вызвал к себе дочь, опять довел ее до слез своими вопросами, но девушка упорствовала, отрицая вину. Что он хочет от нее? Как могла она забеременеть, если ее стерегли и глаз с нее не спускали?

Тогда великий вождь Кимона диа Зонга созвал советников и старейшин. Внимательно выслушали его старики, долго советовались и наконец обвинили в тяжком преступлении... самого вождя. Если Кандало никогда не оставалась одна, если Кандало спала всегда в хижине родителей, если Кандало уверяла, что не знает никакого мужчины, кто мог сделать это? Только он, вождь, ее отец.

И, обвиненный в таком страшном преступлении, Кимона диа Зонга впал в глубокую тоску. Вождь так страдал, что даже тяжело заболел и перестал выходить из хижины.

— Проклятый колдун! — ворчали в народе. — Как он посмел совершить такое преступление? Не нужен нам такой вождь! Прогоним его!

И Кимона диа Зонга уже был близок к смерти. Тогда Мукиланго, хорошо зная о том, что происходит в хижине вождя, потребовал созвать старейшин и советников. Он хотел сообщить им нечто очень важное.

И в назначенный день, смело стоя перед двумя вождями соседних земель, перед советниками и старейшинами, перед всем народом, Мукиланго сказал уверенным и твердым голосом:

— Помните ли вы, как я был наказан за то, что посмел утверждать, будто боль от горя сильнее, чем от раны?

И гул голосов пронесся над толпой.

— Да, мы помним, — ответил за всех вождь Кикулимоне.

Вождь Бомбе тоже утвердительно кивнул:

— Да, мы помним! А что ты хочешь нам сказать? Зачем мы пришли сюда теперь?

— Я хотел доказать вам, что я был нрав. Теперь вы можете убедиться в этом. В тот раз великий вождь Кимона диа Зонга велел наказать меня. Меня наказали, но я здоров и стою перед вами, а он умирает от горя! Разве не так, почтенные люди?

И снова ропот пронесся над толпой. Люди зашумели, заговорили, удивленно переглядываясь.

— А сейчас я вам скажу самое главное! Это я сделал так, чтобы дочь вождя забеременела ! Да, я! — воскликнул Мукиланго и несколько раз ударил себя в грудь.

Ужас объял толпу. Люди ахнули.

— Ты, парень? Как ты посмел? — вскочил вождь Кикулимоне.

— Да, да, почтенные люди! Я! Я хотел доказать нашему вождю, что горе больнее раны!

— Но если Кандало никогда не оставалась одна, как ты смог сделать это? — засомневался вождь Бомбе.

— Я сделал это с помощью колдовства. Даже когда отец и мать были с ней рядом, я мог войти в хижину. Стоило мне только подуть на дверь, как она тотчас открывалась передо мной. А вот этот маленький калебас с волшебным порошком помог мне сделать остальное. Даже сама Кандало ничего не знала об этом. А теперь я хочу, чтобы и великий вождь узнал обо всем. Как видите, мои раны зажили... Но рана вождя не заживет, потому что она у него в сердце!

И больного вождя немедленно принесли на руках. Узнав о случившемся, вождь застонал от радости, потому что теперь он был оправдан в глазах других вождей, старейшин и всего народа.

А через несколько дней выздоровевший вождь снова собрал совет старейшин. Посадив Мукиланго рядом с собой, вождь сказал:

— Ты, парень, хорошо меня проучил! Теперь ты женишься на моей дочери и, когда я умру, станешь вождем. Ты заменишь меня!

Банго а Мусунго

Сколько лет прошло с тех пор? Никто не знает. Одно только можно сказать с уверенностью, что описываемые события произошли в очень давние времена, еще задолго до того, как на эту землю пришли португальцы.

И несмотря на то что множество прошедших лет заслонили собою главное действующее лицо, старинная легенда подтверждает существование Банго а Мусунго.

Он был властелином той огромной части ангольской земли, которая и сегодня еще носит его имя, он владел безраздельно всеми просторами степей и лесов, водами рек, людьми и богатствами. У него было двенадцать жен, и народ, устрашенный жестокой властью, беспрекословно ему подчинялся. Он был велик, велик во всем — и в храбрости, и в гневе. Его могущество было равно его славе и его жестокости. Все говорили о нем, но только с ужасом.

Желания вождя обычно граничили с безумием. Рабы никогда не вызывали у него жалости. Он считал их низшими тварями, дикими животными, ничем не отличавшимися от тех, за которыми он гонялся на охоте. А почему? Потому что он приобретал их слишком легко — или в обмен на таких же неразумных тварей, или во время частых набегов и сражений с другими племенами. В его распоряжении всегда было сколько угодно человеческих жизней. И всех людей он, великий повелитель, в своей неукротимой жестокости презирал. Поэтому каждый раз, садясь на трон или поднимаясь с него, он опирался на два жезла, имевших очень острые концы. Под тяжестью могучего тела вождя эти острия вонзались в сердца двух рабов, простертых на земле по обе стороны его трона. И таким образом ежедневно он дважды приносил богам в жертву столько людей, сколько раз опускался на трон и вставал с него. Но Банго а Мусунго не придавал этому никакого значения. Количество рабов не уменьшалось. Погибали одни, а вместо них немедленно появлялись другие.

Он, будто окаменев, не ведал человеческих чувств. Не знал ни раскаяния, ни сожаления. Что значили для него чьи-то человеческие жизни? Разве не убивал он во множестве буйволов, антилоп, диких кабанов и других животных? И разве нельзя точно так же убивать и людей? И он убивал их, убивал без конца, находя в убийствах отраду.

В безрассудной покорности его подданные терпели все. Слова осуждения не произносились иначе как шепотом. Люди знали: прояви кто хоть признаки недовольства, тотчас будет казнен. И так как никто не решался открыто обвинить вождя в жестокости, смерти следовали одна за другой. Ужас сковал людей. Властелин Банго а Мусунго был для них воплощением сил зла и богом смерти.

Однажды, когда от бесчисленных жертв вокруг трона вождя покраснела земля, странная мысль пришла в голову властелина: почему убитые им люди не возвращаются, чтобы упрекнуть его или отомстить ему? Может быть, потому, что в том мире им очень нравится? Если их души не приходят мстить, значит, на том свете они нашли желанное убежище... Радуются и благодарят повелителя, убившего их... Значит, Банго а Мусунго, когда умрет и будет похоронен, сможет, если станет властелином страны мертвых... властелином вполне счастливого народа, властелином всех людей, убитых им... сможет получить еще большую власть, чем имеет сейчас. А тогда его слава распространится еще дальше и на весь, не только земной, но и подземный мир.

Он размышлял, размышлял очень долго. И как во мраке ночи в морских волнах зажигаются непонятные огни, так из тяжкого и долгого раздумья в голове вождя возникло неожиданное решение: он велит построить себе подземное жилище. Оно будет просторным и глубоким, в нем будет место для приготовления пищи, для очага... Туда отнесут необходимые съестные припасы и питье, и там, под землей, он будет жить вместе с одной из многочисленных жен и с двумя рабами. Если бог берет умерших людей на небо, наверх, и повелевает ими, то почему же он не сможет послать Банго а Мусунго повелевать внизу, под землей?

И вот однажды ночью, когда люди мирно спали, он приказал трубить в рога, решив немедленно сообщить всем о своем намерении и услышать мнение народа. Огромная толпа послушно собралась у священного дерева. Люди, протирая сонные глаза, терялись в догадках. О чем таком важном в ночное время собирается сообщить им великий вождь? Может, начинается война с кем-нибудь или он замышляет очередное истребление рабов?

Наконец в сопровождении двух главных советников появился Банго а Мусунго. Он сел на деревянный трон и медленно, торжественно объявил о своем последнем решении.

Величественный вид вождя, озаренного факелами, вызывал ужас. Толпа собравшихся у священного дерева была похожа на огромный муравейник. Прижимаясь друг к другу, люди настороженно слушали непонятную, удивительную речь, отдельные слова которой время от времени повторял один из советников.

Люди слушали, и удивление, охватившее их, сменялось страхом, а страх — оцепенением. Они никак не могли понять, что же задумал их вождь, зачем все это ему понадобилось. Не обезумел ли великий вождь Банго а Мусунго?

Духи предков, сказал Банго а Мусунго, открыли ему великую тайну. Неведомый мир, мир подземный — это мир, где продолжает жить тот, кто умирает на земле. Наверху, на небе, — и все это знают, — существует мир, управляемый богом. Но никому не известно, — ему тоже до сих пор не было известно, — что под землей существует еще один мир. И пусть никто не сомневается в этом, духи сказали — значит, так и есть. А если кому-нибудь нужно доказательство, вот оно: ведь мертвые никогда не возвращаются на землю, даже чтобы свести с кем-нибудь счеты... Именно потому не возвращаются, что чувствуют себя хорошо под землей, там они находят то, чего не могли найти на земле. И править этим миром отныне будет он, Банго а Мусунго.

Все, что он говорит, — это истина, великая истина! Люди должны верить. Это не мечты, не выдумки какие-нибудь, нет! Это истина, великая истина, открытая ему духами предков. Он размышлял об этом, размышлял много ночей и дней. Наконец принял решение: он возложит на себя тяжкую обязанность управлять подземным миром, потому что предки выбрали именно его! Он — первый человек, которому предопределена такая миссия. А почему именно его выбрали духи? Этого он не знает. Может быть, за его могущество, может быть, за отвагу... В конце концов, что сделано — то сделано, он назначен управлять неизвестным, подземным миром. Бог будет продолжать властвовать на небе, а под землей — единственным владыкой станет он, Банго а Мусунго. Поэтому он призывает завтра же начать строить для него царское подземное жилище.

Люди дослушали до конца, все еще не веря своим ушам.

Но старейшины немедленно подобострастно одобрили решение своего вождя, великого Банго а Мусунго, стать отныне владыкой подземного мира, одобрили его желание выполнить волю своих далеких предков. И тогда народ, в таком же притворном согласии, возгласами горячего одобрения пожелал вождю нового счастливого царствования.

Банго а Мусунго вне себя от радости поблагодарил подданных, поздравлявших его, и пообещал быть величайшим властелином, еще более великим, чем был он до сих пор здесь, на земле. И вождь велел раздать всем калебасы со сладким, опьяняющим вином из перебродившего маиса и меда.

На следующий день Банго а Мусунго призвал людей и приказал им копать яму. Глубокая и широкая, росла и росла она на глазах изумленных подданных. Вот уже появились отдельные залы, а будущее жилище Банго а Мусунго все увеличивалось, ошеломляя невиданными размерами. Люди ходили вокруг и не верили глазам. Заглядывая в черную глубину подземелья, каждый спрашивал себя: неужели это правда, неужели на самом деле в этой пропасти скроется Банго а Мусунго?

Все с нетерпением ждали окончания работы, боясь лишь одного: чтобы Банго а Мусунго не изменил своего решения, не передумал. Глухая ненависть давно уже поднималась против него в душах подданных.

И вот настала желанная ночь. Работа была окончена. Во мраке виднелись огромные глыбы камней, закрывающие вход в подземелье. Оставалось лишь маленькое отверстие, чтобы Банго а Мусунго в сопровождении жены и двух рабов мог спуститься в свое новое царство. И вождь устроил в эту ночь небывалое празднество для народа. Празднество прощания с ним.

Люди, опьянев и от напитков и от радости, предавались нескончаемым пляскам, испуская дикие вопли, хохоча хриплыми голосами, втайне прославляя наступивший желанный миг. И мужчины, и женщины, и молодые, и старые были объяты пламенем восторга. Барабаны грохотали, гудели рога, казалось, что воздух насыщен грозой. В ярком свете костров по земле метались причудливые тени, которые размахивали руками и извивались вместе с танцорами, будто удваивая их число. Люди ликовали: все шло так, как они хотели. И Банго а Мусунго, гордо восседая на резном черном троне, приветливо улыбался толпе.

Невероятная ночь близилась к концу. Чуть посветлело небо на востоке, и петухи пропели первое приветствие утру. А люди все плясали, все пели, и теперь уже не радость заставляла их тела содрогаться, а напряженное ожидание. Когда же свершится? Вдруг вождь изменит свое решение?.. И льстиво, униженно люди твердили, склоняясь перед вождем:

— Слава тебе, слава тебе, Банго а Мусунго! Ты будешь таким же великим властелином и того мира, духи тебя охранят от всякого зла!

А Банго а Мусунго улыбался все шире, и лицо его, искаженное застывшей гримасой радости, напоминало маску злого духа.

Наконец настало долгожданное мгновение. По знаку Банго а Мусунго один из старейшин затрубил в огромный буйволовый рог. И тотчас все несчастные, задыхающиеся, потные люди, с единой тревогой в сердце, с единой мыслью в голове, уселись на корточках перед властелином.

— Вы, старейшины и советники, вы, люди, все, кто меня слышит, запомните хорошо то, что я вам скажу! Я желаю и приказываю, чтобы каждый день, — вы слышите? — чтобы каждый день вы являлись к моему новому жилищу! Я хочу, чтобы приходили все, все до единого! Таково мое желание! — произнес Банго а Мусунго, обводя подданных грозным взглядом.

И дружный крик согласия прозвучал в ответ. Оправившись от испуга, люди двинулись провожать великого вождя к новому месту его поселения.

Нетерпение жгло сердца. Неужели чудо действительно свершится? Неужели Банго а Мусунго действительно скроется в этом темном отверстии и будет заживо похоронен? Увидим, увидим! Разве можно верить его словам? Ведь в сердце его может скрываться совсем другое намерение! А вдруг он только задумал испытать несчастных подданных... О, если бы он и в самом деле умер и можно было бы его похоронить!

И вот старейшины обратились к вождю, стоявшему возле зияющего отверстия, с кратким напутственным словом. Они назвали его великим сыном земли, пожелали ему успешно управлять новым царством. А потом толпа запела, и в голосах людей звучала горячая мольба об избавлении. Она разносилась во мраке ночи по широким просторам, над хижинами и возделанными полями.

Ликующий, улыбающийся Банго а Мусунго наконец спустился в подземелье. Вслед за ним в темноте скрылась его любимая жена, потом рабы... И огромный тяжелый камень закрыл вход в новое жилище вождя. Чернело лишь маленькое отверстие, в которое проходил воздух.

На следующее утро, оставив все дела, народ двинулся проведать Банго а Мусунго. Самый старший из старейшин постучал жезлом о камень и, смиренно нагнувшись над темным отверстием, почтительно возгласил:

— Банго а Мусунго, Банго а Мусунго, как ты там себя чувствуешь?

— Хорошо, — послышался из глубины глухой голос вождя. — Я чувствую себя хорошо. Только темнота мне не нравится!

На следующий день люди снова явились к подземелью. И, так же как и накануне, старейшина спросил:

— Банго а Мусунго, Банго а Мусунго, как ты там себя чувствуешь?

— По правде говоря, совсем не так, как я предполагал. Мне уже надоело находиться здесь. Если не станет лучше, я вернусь к вам.

Почтительно склонившиеся подданные переглянулись, зашептались, и одна и та же мысль одновременно родилась у всех: надо сделать все, чтобы Банго а Мусунго не вернулся па землю. Казалось, что все люди заболели одной и той же болезнью: у всех искривились лица, все замахали руками, делая непочтительные движения, все хриплыми голосами произносили проклятия. Никто не желал больше видеть Банго а Мусунго вождем. Недовольство, которое многие годы таил в себе народ, превратилось теперь в неудержимую ненависть.

Родители потеряли своих детей, дети потеряли родителей, женщины лишились мужей... А почему? Потому что Банго а Мусунго жаждал только крови, убийства были его потребностью. Кто хотел такого вождя? Может быть, кто-нибудь его любил? Нет! Нет, никто! Его боялись, да... А теперь... Теперь он под землей и под землей же получит заслуженную награду за зло, которое он посеял. Он сам этого хотел. Он получит смертельный удар, нанесенный собственной рукой.

Разве люди могут сейчас пожалеть Банго а Мусунго, если он ни разу за долгие годы своей власти не сжалился ни над кем? Нет, он должен остаться в этом подземелье. Жилище, которое он себе выбрал, станет его могилой. Все сердца наполнились жестокостью. Люди так долго ждали его смерти, что теперь, когда приблизился желанный миг, никто не хотел продлить жизнь вождя, никто не хотел помочь ему вернуться на землю.

Нет! Нет, никогда! Родители потеряли детей, дети потеряли родителей, женщины лишились мужей...

Каждый раз, когда у него появлялось желание обладать какой-либо женщиной, он мог бы просто потребовать, чтобы она пришла к нему — это разрешал старый закон, но он прежде убивал мужа, даже если тот не выражал недовольства. Все вожди хотели обладать красивыми женщинами и получали их, никого не убивая. Этот же превзошел всех! Теперь он получит то, что заслужил, — навсегда останется в подземелье. Пусть управляет мертвыми!

На третий день толпа снова направилась к подземному жилищу вождя. Наклонившись к отверстию, тот же самый старейшина повторил прежний вопрос:

— Банго а Мусунго, Банго а Мусунго, как ты там себя чувствуешь?

И из подземелья донесся все еще грозный, но заметно ослабевший голос:

— Айюе! Не могу больше находиться здесь! Уберите камни, я хочу выйти отсюда, иначе я умру! Сколько времени я уже кричу, зову вас! Сколько времени я прошу выпустить меня, и никто не приходит! Айюе, скорей, скорей уберите камень! Ох, умираю!

Но вместо ответа какие-то храбрецы подбежали к отверстию и, прежде чем кто-нибудь им смог помешать, сбросили вниз несколько каменных глыб.

Полное безмолвие воцарилось кругом. Стало так тихо, будто Банго а Мусунго все еще продолжал править народом.

И вдруг словно кто-то сразу толкнул всех людей. Они бросились к подземному жилищу, охваченные одним желанием во что бы то ни стало помешать ненавистному вождю когда-нибудь выйти наружу. Объятые гневом и ужасом, люди таскали со всех сторон камни и наваливали их один на другой, один возле другого до тех пор, пока над последним жилищем Банго а Мусунго не вырос огромный памятник, и сегодня еще видимый издалека.

Сколько лет прошло с тех пор? Никто не знает. Одно только можно сказать с уверенностью, что описываемые события произошли в очень давние времена, еще задолго до того, как на эту землю пришли португальцы.

И несмотря на то что множество прошедших лет заслонили собою главное действующее лицо, старинная легенда подтверждает существование Банго а Мусунго.

Истории Черной Земли. Ангольские легенды, записанные и обработанные Каштру Сороменью

После того как смерть погасила в тебе образ твоего белого ребенка, многое произошло на той земле, где мы с тобой родились. Жестокие пожары выжгли селения африканцев и дикие чащи лесов. Открытая всем ветрам океана печальная земля, на которой ты некогда жила, наполнилась иной жизнью.

Родное селение было разрушено, когда твои братья восстали, движимые любовью к свободе. Но копья африканцев оказались бессильными против карабинов цивилизаторов. Погибли лучшие люди. Искалечены были судьбы детей. И на земле, покрасневшей от крови, тела женщин покорились завоевателям.

О, сколько слез пролилось на этом мрачном пути, по которому тебе не пришлось пройти!

Тишина, принесенная оружием, опустилась на землю, засыпанную пеплом селений. Их пожрало пламя мести. И в сердцах не осталось мира. Побежденные и униженные, но гордые, они облачились в одежды покорности. А ты была счастливой. Ты не видала огненных коней Апокалипсиса. И для ребенка, которого ты некогда укачивала, это тоже было хорошо. Потому что, если бы ты видела ужасы, которые произошли здесь, если бы и твоим телом овладели силой, ты никогда не роняла бы слез, оплакивая белого ребенка.

Ничего не осталось от твоего родного селения и от диких лесных зарослей. И от рук твоих, которые некогда укачивали белого ребенка, и от груди, которая щедро давала ему молоко, отнятое у черного сына, тоже ничего не осталось... Только память о вскормленном тобою белом ребенке стоит между твоим небытием и его жизнью.

Кормилица моя, Черная мать, вот теперь она, эта память, которой уже тридцать лет, взывает к тебе, открывая книгу о людях твоего несчастного народа.

Каленга

У Каленги был талисман, который защищал его от всякого зла. Мальчик носил его на шее и никогда не снимал, этот рог антилопы, выкрашенный в красный цвет и наполненный множеством разных предметов.

Каленга был еще совсем маленьким, когда колдун дал ему талисман. Но до сих пор мальчик помнил, как удивился, увидав, что старик кладет в рог антилопы зуб льва, синее перышко, коготь леопарда, которого отец Каленги убил однажды ночью в новолунье, клюв какой-то птицы, зернышки невиданных фруктов со священных деревьев, кусочек человеческого уха, разные пахучие травы, смазанные касторовым маслом, и даже влил туда несколько капель крови только что убитой птицы. А потом старик, подняв глаза к небу, заговорил неизвестно с кем на языке, который понимал только он один. Он долго стоял вот так, с искаженным лицом, с полуоткрытым ртом, ожидая какого-то откровения... Ребенок смотрел на него со страхом и еле сдержал крик, когда старик нагнулся к нему. Каленга не понял ни одного слова, но слушал как завороженный, потому что в глазах старого колдуна светились любовь и искренность. И ребенок улыбнулся старику. Вот как раз в эту минуту колдун и повесил на шею мальчика магону — талисман, который открывает все дороги жизни...

Потом Каленга прибежал к отцу, чтобы показать ему подарок старика — талисман, и вождь впервые дал сыну пальмового вина. Они пили вдвоем из одного калебаса и потом закурили трубку, которую им подала мвата-мвари — первая жена вождя и мать народа. А когда она вышла, вождь заговорил с великими богами и с ушедшими в иной мир стариками племени. И Каленга узнал, что он должен всегда слушаться старейшин и уважать их так же, как своего отца, вождя. Мальчик понял, что только старики знают, где — истинное добро, а где — зло. Потому что они — лучшие люди племени. Старики выиграли свою жизнь в жестоких сражениях с трудностями и горестями и теперь получили расположение духов и защиту богов. Вот поэтому-то Каленга и должен любить стариков, никогда не забывать их советы и поучительные истории, которые никто, кроме них, не умеет рассказывать.

Потом вождь рассказал сыну о колдуне, который дал мальчику талисман. И Каленга узнал, что старший колдун — это самый умный человек его народа. Он был отцом священных хижин, к которым в далеком прошлом его привела мать, когда ходила молиться умершим. И Каленга снова почувствовал страх и уважение перед старым колдуном, отцом всего святого.

Обо всем этом рассказывал Каленге отец, положив мальчику руку на голову. А потом попросил подать еще вина. И рабыня с трепещущей обнаженной грудью, потупив глаза, подала калебас, наполненный маруфо. Вождь и его сын пили вино, а рабыня, присев на корточки у ног господина, разожгла его трубку. Даже не взглянув на девушку, вождь прикоснулся к ее обнаженной груди, и она смущенно улыбнулась.

Вождь увидал, как глаза мальчика засверкали. Отец, почувствовав себя удовлетворенным, гордым, растроганно произнес: "Он мой сын!"

Неподвижно, как зачарованная, сидела девушка у ног господина.

Вождь вытянул пальцы, длинные и костлявые, с кривыми ногтями, опять прикоснулся к ее груди. Сначала он погладил маленькую твердую грудь, а потом начал давить все сильнее и сильнее. Из соска показалась капля крови, и в глазах вождя блеснул холодный огонь. Быстрым движением он накрыл грудь ладонью и впился в нее ногтями. Девушка вздрогнула и закрыла рот, чтобы не закричать от боли. Слезы задрожали на ее ресницах. Глаза Каленги, не отрываясь, смотрели на рабыню, и странная улыбка кривила его губы. Не сознавая, что делает, мальчик протянул руку к окровавленной груди девушки. Но пальцы отца, красные от крови, крепко сжали руку сына, и мальчик испуганно отпрянул. Вождь захохотал. Девушка молчала. Только натянувшиеся на шее жилы показывали, как она напряжена. Слезы струились по ее лицу и стекали на грудь. Каленга тоже заплакал.

Уже вечерело, когда мальчик вышел из хижины отца и побежал вслед за стаей бабочек.

Ночные тени упали на землю, когда Каленга очутился у ручья, вдоль берегов которого простирались необозримые поля. Он крикнул, призывая женщин, обычно в это время еще работавших па полях, но никто ему не ответил. Он снова помчался к селению, испуганно пробираясь между деревьями, возвышавшимися среди зеленого простора. Наконец он услышал какой-то голос и остановился, дрожа всем телом. Перед ним сидел волк. Насторожив уши, он пристально смотрел на мальчика. Каленга хотел крикнуть, позвать кого-нибудь, но страх сдавил ему горло. Он хотел повернуть обратно, но ноги не двигались. И его глаза встретились с глазами волка, зловеще сверкнувшими в темноте. Каленга закричал и, зажмурившись, помчался вперед, не разбирая дороги. Он прибежал в селение и упал на землю. Издали доносилось завывание волка. А люди, сидевшие на корточках вокруг костра, встали и окружили Каленгу.

— Он испугался мабеко, — сказал один из них и с отвращением плюнул под ноги мальчику.

Каленге было стыдно. Он встал и прислонился к дереву. Только услышав голос матери, доносившийся из хижины, он почувствовал облегчение. Успокоившись, мальчик прикоснулся рукой к своей шее, погладил магону и улыбнулся. В эту минуту он больше всего на свете любил старого колдуна, который дал ему талисман.

В эту ночь вождь вошел на площадку среди хижин и встал в круг, чтобы танцевать вместе со всеми батуке. Какой-то юноша-охотник спел песню в честь Каленги, благодаря старого колдуна за то, что он повесил мальчику на шею талисман. Каленга тоже танцевал и пел вместе со всеми и пил пальмовое вино до тех пор, пока не упал в опьянении. Батуке закончилось, лишь когда луна скрылась за лесом.

Каленга очнулся от тяжелого сна, услыхав звуки кисанже. Он бросился к двери хижины, прислушиваясь к музыке и к словам песни охотника, которая, нарушая тишину, долетала издали, откуда-то из-за селения, погруженного во мрак. Каленга отыскал в темноте свое кисанже и, отвечая песне охотника, тоже запел, перебирая пальцами тонкие пластинки.

Каленга родился в селении, приютившемся в чаще леса, где только люди его племени решались блуждать по лабиринтам темных тропинок. Никто не помнил, чтобы здесь появлялись люди из других селений. Величественные деревья вросли корнями в берега реки. Непроходимые лесные заросли простирались далеко на запад, до ярко-зеленых степных просторов, открытых всем ветрам.

Но здешние люди не знали своего леса. Им не было известно, что где-то лес кончается и начинается огромная равнина.

Люди того селения, в котором родился Каленга, называли себя каламба. Они были рыбаками и охотниками.

В селении каламба не было хижин. Жилищами людям служили большие холмы-муравейники, твердые, как камень, которые строили легионы термитов в течение множества лет. Там они и жили — в длинных узких галереях, пересекающихся во всех направлениях. А некоторые галереи кончались большими порами. И когда термиты уходили в другое место, их жилище занимали люди, и каждый каламба мог иметь несколько жилищ, которые с годами становились твердыми, как камень. А раз человек мог иметь несколько жилищ, то он мог иметь и несколько жен, и поселять их вблизи своего жилища.

В самом высоком холме, верхушка которого исчезала в ветвях огромного дерева мафумейры, жил вождь. Там родился и Каленга. Позади их жилища, между густолиственными деревьями, в таких же высоких холмах, увенчанных рогами антилоп и окруженных кустарником, цветущим ярко-красными цветами, спали вечным сном три вождя племени каламба. И вместе с каждым была похоронена его первая жена, рабы и дети. А поблизости, целые дни сидя у дверей своего жилища, мудрый старец охранял вечный сон вождей народа.

Каленга никогда не приближался к могилам предков. Он боялся не только мертвецов. Он боялся и старика, который их охранял.

На берегу ручья, впадавшего в большую реку, вдали от всех тропинок возделанных полей, на небольшой огороженной поляне находилась муканда для мальчиков, где они проходили обряд инициации. Здесь они становились настоящими мужчинами, настоящими каламба.

Здесь они узнавали тайны своего народа, тайны своей земли. Посвящал в них самый старший из старейшин племени. В муканде и Каленга и его сверстники тоже узнали множество страшных историй, которые омрачили душу их народа.

И потом целую ночь Каленга не мог заснуть. Он чувствовал, как учащенно бьется его сердце. Он слышал гул таинственных голосов, которые повторяли вслед за стариком страшные истории. И горло Каленги сжимал страх. Уже гораздо позже, после того как он узнал все про богов и все их необыкновенные истории, мальчик понял, что жизнь людей, жизнь родной земли зависит от воли богов и что люди, как бы они сильны и богаты ни были, ничтожны, а боги — велики. И Каленга навсегда сохранил в своей душе страх перед богами и почтение к ним.

Каленга узнал также, что существует мир непонятных вещей, мир тайн, которые никто не может разгадать, но которые сопровождают жизнь человека.

В муканде, в этой школе для мальчиков, старые учителя, рассказывая всевозможные истории, от которых кровь в жилах стыла, воспитывали в подростках мужество.

Они учили мальчиков любить свой народ и ненавидеть людей других племен. И Каленге хотелось поскорее стать воином, таким, как его предки, которые жили в давние времена. Ему хотелось вести воину против соседних племен и пить пальмовое вино из черепа вождя, убитого собственной рукой.

Каленга узнал много историй о войнах и охотах. И они возродили в нем нестерпимое желание поскорее отправиться на поиски неведомых опасностей.

Но самый прекрасный урок, который получил мальчик в муканде, это был урок о великом братстве всех мальчиков, вместе проходивших обряд инициации. Когда Каленга вышел из муканды, он знал все, что должен знать мужчина его племени, по самое главное — он знал, что значит быть товарищем. Быть товарищем — это значило больше, чем быть братом тем мальчикам, которые вместе с ним были посвящены богам муканды, быть товарищем — это значило быть готовым в любую минуту отдать жизнь за своего сверстника, попавшего в беду.

Неподалеку от того места, где была муканда, на маленькой зеленой поляне проходили обряд инициации девушки. Здесь они встречались с юношами, здесь юноши выбирали себе жен. А вокруг этих двух полян, — для юношей и девушек, переступающих порог из детства в зрелость, — в тени деревьев виднелись могилы, защищенные от злых духов деревянными фетишами. А на этих могилах, чтобы их не разрыли гиены, лежали огромные стволы деревьев.

По ночам, сидя на корточках возле жилищ или вокруг костров, старики рассказывали молодежи истории тех трех вождей, которые были первыми вождями каламба, еще до того времени, когда они пришли жить в лес.

Но ни один из стариков не знал двух первых вождей. Они умерли очень давно. Рассказывая о них, старики хотели, чтобы молодежь узнала о судьбе тех каламба, которые некогда жили в степях. О тех каламба, которые жили далеко за рекой, по соседству с племенем бунго, победившим каламба в жестокой войне. И тогда каламба бежали из родных степей в леса и никогда больше не встречали бунго, этих отважных стрелков из пращи, изгнавших каламба.

Когда родился отец Каленги, каламба уже совсем позабыли искусство войны. Их деревянные копья служили им теперь только для того, чтобы убивать антилоп и хищных зверей. Каламба не знали войны, потому что на тех берегах, где жили они, не было других племен. Люди не знали прекрасных историй о войнах и в песнях не воспевали героев.

Но на всех праздниках, танцуя при свете красных языков пламени, они воспевали подвиги, свершенные во время охоты. Они подражали прыжкам антилоп, несущихся по степи в страхе перед жалящими языками огня. Они подражали рычанию хищников, бегущих в ужасе от огня, превращающего высокую траву в пепел. Они изображали и самих себя — воздев в небеса острые копья, они будто гнались за зверем по берегам реки и равнине.

Широко раскрыв изумленные глаза, мальчики слушали эти удивительные рассказы об охотах и о храбрых людях, погибших в борьбе с разъяренным леопардом, которого огонь выгнал из его убежища.

Каламба были счастливы в своем лесном селении, окруженном развесистыми деревьями, в тени которых жили вместе с людьми и духи великих предков. Здесь, в лесу, росли съедобные корни и плоды, которыми питались каламба. На берегах прозрачного ручья зеленели посевы ямса и проса. В густой траве раскрывали душистые венчики цветы — красные, голубые и желтые, наполняя воздух нежным ароматом. Люди их не рвали, потому что цветы кормили пчел, а каламба хотели иметь мед, без которого нельзя было делать опьяняющие напитки.

Женщины возделывали землю, а мужчины охотились в лесу и ловили рыбу в реке и ее притоке. Земля и люди, река и то, что добывалось па охоте, было неотъемлемой собственностью вождя. Но все блага делились между людьми поровну. И если у раба не было в запасе ни одного початка маиса, то это значило, что в доме у вождя тоже голодают. Правда, такое произошло только однажды, когда горячий ветер сжег все всходы на полях и иссушил приток реки. Тогда и антилопы и хищные звери ушли далеко от этих мест. Лишь человек остался на опустошенной земле со своим горем и голодом, страдая от жестокого наказания, ниспосланного богами.

Это произошло очень давно, когда отец Каленги был еще мальчиком, когда он так же, как теперь Каленга, безмятежно бегал, гоняясь за бабочками, и слушал, как в высокой траве стрекочут кузнечики.

Народ знал и часто вспоминал историю тех печальных времен. И Каленга, после того как он побывал в муканде, научился петь песню, которая может умилостивить горячий ветер, прилетающий издалека, из сухих степей. Тогда же мальчик узнал, что голод — это самое страшное наказание, которое боги посылают людям.

Термитники, в которых жили каламба, стояли на поляне, просторной и пустынной. Люди ее постепенно выжгли, отвоевывая у лесных хищников клочок их царства.

Рыбаки знали только тропинки, ведущие к притоку реки и самой реке. А с другой стороны, на северо-западе, поднималась непроницаемая стена леса, в который ни один каламба не решался пойти. Колдуны говорили, что там, за селением, на землях, простирающихся к западу, живут злые духи леса и тот, кто осмелится ступить на их дороги, никогда больше не вернется из бесконечной темноты.

Когда Каленга родился, когда народ танцевал батуке в честь сына, рожденного вождем, страна каламба была такая же маленькая, как во времена первого вождя, который привел сюда народ, чтобы спасти его от воинственных бунго. И второй и третий вождь не смогли расширить свои владения, потому что боги лесов стерегли дороги, ведущие на запад.

Каленга уже был товарищем многих юношей племени, он уже выполнил все обеты и танцевал перед народом прекрасный танец уалекула, который обычно танцуют посвященные юноши, когда старый колдун, давший ему талисман-магону, умер. Каленга был тогда далеко, на тех землях, где охотились люди, хотя ему самому еще не разрешалось охотиться. Вдруг глубокой ночью до них донеслись звуки барабанов. Это каламба сообщали своим братьям, которые были вдали от родного селения, весть о смерти старейшего и мудрейшего колдуна. Сквозь шум ветвей, сквозь невнятное бормотание лесных зверей ветер донес горестное известие. Каленга слушал голоса барабанов, и сердце его сжималось от страха неизвестности. И как только день озарил темные кроны деревьев, мальчик вместе с охотниками на антилоп быстро зашагал к своему селению.

Вот тогда Каленга впервые танцевал на празднике мертвых. Вместе со всем народом он вошел в круг и, танцуя, оплакивал смерть старого колдуна, который так ласков был к детям. Он танцевал и пел печальные песни несколько дней и несколько ночей. Потом присутствовал при тожественном перенесении праха великого колдуна. Другие колдуны, товарищи и наследники умершего, отнесли тело учителя за селение, туда, где были могилы вождей, и похоронили его под большим деревом, которое отныне стало священным. В этот день Каленга согласно обычаю оплакивал не только своего учителя, но и всех умерших людей племени, и возносил молитвы богам, прежде всего богу Камвари, богу смерти.

В тени этого священного дерева стала теперь жить душа умершего мудреца. Народ не хотел, чтобы его душа блуждала где-нибудь в чужих краях. И Каленга много раз, уже став взрослым, приходил оплакивать старика и беседовать с ним о своей жизни и о жизни народа.

Так Каленга стал сыном богов.

Через несколько дней после праздника мертвых Каленга был посвящен в охотники и мог уже вместе с другими отправиться на лодке по течению широкой реки, чтобы на берегу, поросшем травой, охотиться огнем на диких животных.

Первая охота, в которой Каленга принял участие, была для него трудным испытанием. Старые охотники приказали ему убить леопарда, снять с него шкуру и подарить ее вождю. Юноша понимал, что не может показать слабость при первом испытании, потому что народ должен видеть в нем самого отважного человека племени. Ведь он когда-нибудь станет вождем!

И как велика была радость охотников и всего народа, когда Каленга убил во время охоты огнем первого же увиденного им леопарда! И, так как он убил его, пронзив первым же ударом деревянного копья, встретившись со зверем один на один, молодые охотники сложили в честь Каленги песню, и парод потом пел ее во время праздников.

В короткое время Каленга стал знаменитым охотником и самым отважным человеком племени. Не было ни одного каламба, который не рассказывал бы около костра удивительных историй о подвигах молодого сына вождя. И все поражались, что юноша еще ни разу не был ранен ни одним хищником, ни одним буйволом. Каленга посмеивался в душе, но ничего никому не говорил. Ведь у него был талисман, который защищал его от всякого зла!

Но вот настал горестный день, когда вождь, отец Каленги, умер, окруженный стариками, которые помогали ему править народом и утверждать законы племени.

О смерти вождя сообщили мощные удары барабанов. Каленга услышал их ночью, находясь в далеком охотничьем лагере, освещенном кострами. Он вскочил, озаренный красными отблесками пламени, и горестный стон вырвался из его груди. Он сразу понял, о чем вещали барабаны. Охотники посмотрели на Каленгу и ничего не сказали. Огонь костра согревал их в темноте этой холодной ночи, и им не хотелось вставать. Но Каленга протянул руки над огнем и произнес только одно слово:

— Идем!

И в полном молчании охотники послушно поднялись, взвалили на плечи добычу, острые копья и вслед за Каленгой скрылись в ночной темноте, держа путь на восток, к родному селению.

Рано утром охотники, возглавляемые Каленгой, переплыли через реку и подошли к своим жилищам. Перед ними стояли старики, склонившись над большими барабанами. И день и ночь они били в них, сообщая всем отсутствующим каламба о смерти вождя. Они призывали людей собраться, чтобы оплакивать его.

Каленга, обезумев от горя, испуская вопли отчаяния, выхватил барабан из рук старика и стал колотить ладонями но туго натянутой коже. Тогда старики передали барабаны охотникам и пошли туда, где лежал мертвый вождь. Потом и Каленга присоединился к старикам и впервые взглянул на умершего отца. Тело мудрого вождя лежало у входа в жилище, в котором он прожил столько лет. Старейшие из всех старейшин усадили Каленгу рядом с мертвым и соединили руки отца и сына. Народ в полном молчании смотрел на происходящее. Охотники перестали бить в барабаны, подошли поближе и сели на корточки между народом и старейшинами. Тогда Каленга крепко сжал безжизненную руку отца и передвинул браслеты-лукано с запястья отца на свое. И только после того как все увидали, что браслеты перешли с одной руки на другую, Каленга выпустил руку мертвого отца и поднял свою руку высоко над головой, показывая народу лукано — символ власти каламба. И радостный крик пронесся над толпой. Люди приветствовали нового вождя.

Вот так Каленга стал повелителем каламба.

После того как смерть вождя была оплакана, воспета в плясках батуке, для того чтобы душа вождя, покинувшего осиротевший народ, вознеслась к богам, Каленга, обернув бедра пятнистой шкурой леопарда, взяв в руки нож, который он унаследовал от отца вместе с браслетамп-лукано, предстал перед народом.

Все вожди каламба владели этим ножом. Это был единственный металлический предмет, принадлежащий племени. Он был найден когда-то возле трупа охотника касонго, когда каламба еще жили в степях. И вот теперь Каленга, держа в руках нож, стоял перед племенем. Его обнаженная спина была разрисована красной глиной. На груди молодого вождя колдуны вырезали замысловатые узоры и изображение змеи, обвившейся вокруг сердца, между рогами антилопы.

Торжественным движением молодой вождь поднял руку, украшенную браслетом. Лезвие ножа, крепко зажатое в этой руке, блеснуло, устремившись к солнцу. И трепет ужаса пронесся над толпой. Тогда, гордо выпрямившись, откинув голову назад, Каленга прикоснулся другой рукой сначала к курчавому затылку, а потом ко лбу, на котором был изображен крестообразный знак. Только после этого он взглянул на подданных. В мгновенном порыве люди упали на колени и поползли к вождю, растирая на груди сухую землю, униженно приветствуя повелителя. Потом они замерли, стоя на коленях, и припали лбами к земле, не смея поднять головы. Глубокая тишина нависла над селением.

Солнце сверкало на обнаженном ноже Каленги. Все его предшественники хранили этот нож как символ справедливости, как орудие для принесения жертв.

И сейчас этот нож был высоко занесен над народом, над холмами термитов, в которых покоились прежние вожди, чьи духи взирали в этот миг на Каленгу.

И вдруг чья-то голова поднялась над множеством склоненных голов. Каленга испустил громкий крик и быстрым движением направил острие ножа в ту сторону, где на коленях стоял человек, осмелившийся поднять голову и взглянуть на вождя.

Некоторое время два человека смотрели как зачарованные друг на друга. И вот вождь стиснул зубы. Мускулы его лица напряглись, и взгляд стал жестоким и холодным. А другой дрожал от ужаса, не в силах вымолвить слова, не в силах отвести глаза от угрожающего взгляда вождя. Наконец Каленга двинулся к нему, все так же не сводя глаз с нечестивца, посмевшего нарушить священный обычай народа. И потом в мертвой тишине, как молния, сверкнуло лезвие и вонзилось в горло человека.

Вот так Каленга принес первую жертву в честь своих предков. Он пожертвовал им друга Домбо, лучшего товарища по муканде, незаменимого спутника во время охоты. Каленга убил друга и преисполнился радости, потому что рука его не дрогнула. А это значило, что духи великих предков покровительствуют молодому вождю.

Старики вскочили на ноги и простерли руки вверх. Восторженный клич пронесся над толпой, отозвавшись далеко-далеко над просторами равнины, над руслом реки. Тогда Каленга поднял нож, лежавший в луже крови. Нагнувшись, он увидел глаза Домбо, устремленные на солнце, и его полуоткрытый рот, в котором замер крик, не успевший прозвучать. И в это мгновение, сильнее чем когда-либо, Каленга почувствовал себя мужчиной! Ведь теперь он навсегда завоевал преклонение и восхищение народа, потому что смог принести в жертву своим великим предкам лучшего друга.

В этот вечер охотники в поисках дичи исходили все заросли на берегах реки и ее притока. Сегодня необходимо было добыть крупное животное. И они убили двух огромных антилоп, затем подвесили их к длинным жердям. Особым способом, с особыми травами старики приготовили на священном огне ноги животных, А потом началось праздничное батуке.

И пока народ плясал в темноте ночи, озаренный пламенем костров, пока блеск опьянения сверкал в глазах мужчин и женщин, Каленга ласкал своих жен в зарослях высокой травы, обрызганной ночной росой, залитой трепетным светом луны.

На берегах реки и на возделанных полях завывали дикие собаки, перебегая с одного места на другое вслед за своими собственными тенями, отраженными в серебряной воде. Но песни людей и звучные голоса барабанов заглушали завывание животных и дьявольский смех гиен, бродивших вокруг селения каламба, скрываясь в вековых лесных зарослях.

В эту ночь как никогда громко звучали голоса барабанов, разносясь по всем земным тропинкам.

В эту ночь Каленга был признан вождем каламба.

Теперь он перестал ходить на охоту и проводил время среди стариков, своих мудрых советников, мудрейших людей племени. Старики рассказывали ему о прошлом народа, давали советы в делах, которые были делами всех вождей каламба. Они рассказывали об удивительном искусстве колдунов и о подвигах охотников. Только они могли дать юному вождю эти уроки, для того чтобы он смог использовать опыт лучших людей племени.

Старики рассказывали ему также о богах и о добрых духах, которые всегда защищали каламба. В действительности это они, а вовсе не война с племенем бунго, как говорили в народе, некогда заставили каламба покинуть засушливые степи и отправиться жить сюда, в эти спокойные и богатые места.

Старики хранили в своей памяти и те истории, которые им рассказывали еще их деды, истории о народах, живущих в степи, и о других народах, которые живут в горах, замыкающих степи с востока. И Каленга узнал, что на равнине, за рекой Касаи, в стране Каланьи, живут луба. А на горах, там, где земля окрашена в красный цвет, где скудная растительность не может прокормить даже антилоп, воинственные касонго защищают железными копьями дороги на восток. Еще дальше, за горами, окруженными озерами, лежит земля казембе, с их знаменитым храмом Зимбабве, защищенным от врагов и от хищников крепкой оградой, сделанной из слоновых клыков. Совсем далеко, в ту сторону, живет много разных народов, названий которых не знали даже самые мудрые каламба. Вот там, на огромных озерах, властвовал когда-то Калунга, бог воды, которого почитают все народы банту.

А что существует на западе — старики не знали. Они говорили, что дороги туда закрыты грозными лесными духами.

Когда Каленга узнал историю своего народа и своей земли, он понял, что дальше пределов страны каламба не нужно стремиться. Дальше — все неизвестное, и путь туда закрыт. Что дальше — не знают даже старики. Их мир — это селение, прозрачная река и ее голубой приток, на берега которого антилопы приходят утолять жажду и падают мертвыми, пронзенные деревянными копьями каламба.

Река была самой широкой дорогой, она была судьбой каламба. Узкие выдолбленные лодки переносили их из тихого притока в большую реку для ловли рыбы и для охоты. Они ловили рыбу в плетеные ловушки, расставленные в воде около берегов, и ели рыбу, высушенную на солнце. На берегах реки они рубили пальмовые деревья, из стволов делали лодки и посуду, чтобы пить вино, добытое из пальмовых орехов. А на берегах притока постоянно зеленели возделанные поля, на которых женщины работали от восхода до захода солнца.

Широкая река принадлежала охотникам и рыболовам. Они переплывали ее, чтобы достигнуть противоположного берега, па котором раскинулась огромная равнина без конца и без края.

А приток реки принадлежал женщинам. Его спокойные неглубокие воды не страшили их. На берегах притока они находили красную глину, которую смешивали с касторовым маслом, и разрисовывали тела и украшали волосы. В неглубоких водах притока они омывались через несколько дней после родов, погружаясь по самую грудь. Они учили своих детей рано утром ходить за водой к притоку, наполнять калебасы и бережно приносить на голове домой, чтобы в течение дня было чем утолять жажду. Опасаясь гнева матерей, дети никогда не приближались к берегу широкой реки. И глаза их открывались от изумления, когда старики рассказывали удивительные истории об огромных животных, которые живут в ее глубоких водах.

И мужчины и женщины любили реку, но боялись ее непонятных богов. И поэтому они всегда, когда подходили к берегу, униженно приветствовали ее неведомых обитателей.

Однажды один каламба, когда его узкая лодка достигла конца притока и вошла в реку, вдруг услышал странные голоса, доносящиеся с другого берега реки, поросшего высокой травой. Каламба посмотрел во все стороны, но никого не увидел. Тогда он уперся длинным шестом в дно реки, остановил лодку и прислушался. И снова голоса людей, говорящих на непонятном языке, донеслись до него с другого берега. Присев на дно лодки, приложив ладони раковинами к ушам, зажмурив глаза, каламба стал слушать так внимательно, что не заметил, как из травы вышел человек и остановился у самой воды, рассматривая лодку каламба.

И вдруг громкий крик пронзил тишину. Резким движением каламба вскочил на ноги и, выпрямившись, стал на дне лодки, которая закачалась, как листок на волнах. Он увидал неизвестного человека на другом берегу, но смотрел на него лишь одно мгновенье. Зажмурив глаза и стиснув зубы, чтобы не закричать от ужаса, он присел на корточки. Потом, ловко оттолкнувшись шестом, каламба быстро повернул лодку и вогнал ее в приток. И в этот момент несколько человек, вооруженных луками, выбежали из зарослей травы на зов своего товарища, испуская крики ярости. А лодка каламба уже быстро плыла по притоку, удаляясь от широкой реки. Но вот воздух огласил какой-то странный свист, и перепуганный каламба распластался на дне лодки, которая вздрогнула от этого толчка и вошла в тень деревьев, склонившихся над водой. До каламба донесся смех незнакомцев. Но теперь ему уже не было страшно, потому что родной лес окружал его. Он поднялся и увидал железную стрелу, торчащую в борту лодки. На мгновение он будто окаменел, но потом, с силой отталкиваясь шестом, поплыл дальше против течения. Доплыв до того места, где на берегу уже виднелись возделанные поля, он вытащил лодку на берег, выдернул стрелу, торчащую из деревянного края лодки, и помчался в селение.

Добежав до жилищ, около которых люди сидели на корточках вокруг маленьких костров и безмятежно курили трубки, он остановился, высоко поднял железную стрелу и сообщил страшную новость. Тотчас же его окружили люди, и, когда Каленга взял в руку стрелу, чтобы рассмотреть ее получше, человек рассказал, прерывая свои слова восклицаниями ужаса, обо всем, что произошло на реке.

Мужчины молчали, пораженные и испуганные. Женщины тихо плакали.

Тогда один из старейшин проложил себе дорогу в толпе и приблизился к вождю. Дрожащей рукой он взял стрелу, рассмотрел ее со всех сторон, потрогал острие кончиком пальца и, пощелкивая языком, недовольно покачал головой.

— Это касонго! — сказал он.

Каленга стоял в растерянности, молча, не зная, что делать. Мужчины думали, опустив головы, а женщины сидели, прижав к себе детей. Тогда старик, все еще держа стрелу в руках, сказал:

— Каленга, она такая же, как твой нож. — И он поднес стрелу к самым глазам Каленги. — Только у касонго есть такое оружие.

Вечером несколько мужчин, вооруженных деревянными копьями, переправились через реку, чтобы обследовать берег. Но они не встретили ни одной живой души, не обнаружили никаких следов врага. И люди подумали, что касонго попали сюда случайно.

Но человек, видевший их, не хотел больше ловить рыбу в реке. Он отправился к колдуну, чтобы тот дал ему талисман, избавляющий от плохих встреч. А так как этот человек был беден и ничего не принес колдуну, то и не получил никакого талисмана.

И люди уже стали забывать о случившемся и по ночам снова пели и танцевали батуке. Один юноша даже сложил песню про трусливых касонго, которые пришли пить воду из реки каламба и со страху убежали.

Только Каленга и старейшины не забывали о том, что касонго теперь узнали дорогу к селению каламба. Им было хорошо известно, что эти люди дерзки и отважны.

— Они еще вернутся, — говорили старики между собой. А Каленга молчал, потому что тоже знал: враги непременно вернутся на эту землю.

И касонго действительно вернулись. Двенадцать воинов с железными копьями, устремленными к солнцу, появились на берегу реки и, не зная страха, стали строить ограду из древесных стволов. Их увидал мальчишка, который ходил за водой и уже с наполненным калебасом свернул с дороги, когда ловил кузнечина в высокой траве. Он так испугался, увидав незнакомых людей, что уронил калебас с водой и бросился бежать.

Каленга задрожал от гнева, поняв, что касонго собираются напасть на них. Он тотчас созвал старейшин, чтобы посоветоваться с ними.

— Касонго переплывут реку, они могут сделать это! — сказал вождь, окруженный своими советниками.

И старики утвердительно кивнули. Воцарилась глубокая тишина. Нарушил ее самый старший из старейшин. Тяжело вздохнув, он поднял руку.

— Говори, старик! — приказал вождь.

— Каленга, наши враги, касонго, вооружены железными копьями... — тихо сказал старик, опустив глаза к земле. Помолчав немного, он проговорил совсем тихо: — Нам лучше уйти отсюда.

Ему никто не ответил. Все молчали, опустив головы от стыда и горя.

— Старик, — наконец произнес вождь, — ты прав! Наши копья никуда не годятся. Мы не сможем победить касонго.

Он умолк и посмотрел на стариков, но ни один взгляд не встретился со взглядом вождя. И тогда, обращаясь ко всем сразу, он проговорил:

— Старейшины, мы уйдем отсюда искать новые земли.

В этот вечер женщины и дети отправились на возделанные поля и собрали все, что там выросло. Пусть касонго не достанется ни крошки пищи, которую едят каламба! А мужчины убили всех домашних животных. Пусть касонго не смогут принести в жертву богам ни одной птицы, принадлежащей каламба!

Когда стемнело, Каленга пошел проститься со своими предками и просить их, чтобы они защитили его и его народ, попавший в беду. Потом пришли старейшины и колдуны, и тогда люди все вместе долго молились возле могил вождей.

Глубокой ночью, без песен и плясок, глубокой печальной и безмолвной ночью каламба покидали холмы, выстроенные термитами, в которых они столько лет прожили в мире и благополучии.

Люди присели на корточки вокруг костров, положив возле себя большие узлы с запасами пищи, связанные плетенными из травы веревками. Они готовы отправиться, куда захотят их повести вождь и старейшины. Они понимали, что никогда больше не вернутся к своим жилищам, но никто не жаловался. Люди Молчали, объятые глубокой тоской.

Никто не рассказывал сказки. Не было слышно печальной музыки кисанже. Мужчины курили длинные трубки, не произнося ни слова. Рядом с ними тихо вздыхали женщины, украдкой вытирая слезы, боясь прогневить мужей. Только дети громко плакали, потревоженные в непривычное время, испуганные холодом и темнотой. Вдали завывали дикие собаки.

Но вот появилась луна, поднялась высоко в небо и, следуя своим путем, закатилась за лес.

На рассвете старики поднялись и пошли по направлению к лесу. Народ последовал за ними. Когда со стороны реки в селение прибежал запыхавшийся каламба, стоявший на страже у берега реки, в нем оставался только один вождь.

— Касонго собираются переплывать реку, — сказал каламба дрожащим голосом, испуганно озираясь по сторонам.

И Каленга приказал ему следовать за собой. Они вошли в темноту леса, и вскоре под их ногами зашуршали опавшие листья, мокрые от лесной росы. В селении остались лишь мрачные холмы термитников. Около них вились последние струйки дыма, и зола от догоревших костров устилала опустевшую поляну.

Лес был наполнен страхами. Животные, которые никогда не слышали голоса человека, испуганно убегали от людей. Только издали из-под деревьев сверкали их глаза, следившие за пришельцами. Шипели потревоженные змеи. Вдали хохотали гиены, невидимые за огромными стволами, и шакалы перекликались с ними. На ветвях кричали ночные птицы, а газели с вечно грустными глазами, подняв морды, дрожали от страха в предчувствии опасности. Где-то мяукали дикие коты со светящимися глазами. Визжали на деревьях голубые и золотистые обезьяны, разбуженные непрошеными гостями. Бесшумно крались леопарды с широко открытыми круглыми зелеными глазами. И сквозь эти тревожные звуки доносилось рычание льва.

Люди и звери были одинаково напуганы друг другом, и те и другие следили за тем, что происходит вокруг них. И после того как люди удалялись, после того как смолкал шорох их шагов, в лесу начиналась прежняя жизнь — загадочная, неведомая, полная опасности.

Каламба шли, а шипы и колючки раздирали им тела, звери пугали их своим невидимым присутствием. Здесь, в лесу, людей на каждом шагу подстерегало столько неведомых опасностей, что они забыли о богах и духах, которым следовало молиться, которые могли бы их защитить.

Впереди шли охотники, время от времени предупреждая народ, куда надо свернуть, где они проложили тропинку среди лиан, разрубив их цепкие сети своими каменными и деревянными ножами. Старейшины и колдуны шли за охотниками по пятам, ведя за собой людей.

Никто больше не видал касонго. Но страх перед ними был так велик, будто они находились где-то рядом. И вот-вот могли появиться откуда-нибудь из-за деревьев, вооруженные отравленными стрелами и железными копьями.

Одна из женщин отстала, чтобы покормить ребенка, и исчезла. Муж обнаружил пропажу жены, застонал от горя, но не решился пойти один на ее поиски. А спутники, которых он звал с собой, в ответ только пожимали плечами. Никто не хотел думать об отставших, о тех, кто потерялся в вечной темноте леса. Сыновья покидали старых родителей, не оказывали им помощи, и старики шли сами, пошатываясь, цепляясь за стволы деревьев, застревая в сетях лиан, шли до тех пор, пока не падали замертво, побежденные усталостью. Но люди оставались глухими к призывам несчастных.

Каленга видел, как упал на землю самый старый человек племени. Стоя на коленях, он протягивал руки в вождю, умоляя о помощи. Это был один из главных советников Каленги, и потому молодой вождь помог ему подняться и несколько шагов прошел рядом, поддерживая старика. Но, услышав крики охотников, которые уходили все дальше и дальше, он отпустил руку старика и бросился бежать вдогонку за быстро удаляющимися охотниками. Старик упал и уже не смог подняться. Но перед смертью он прокричал вслед убегающему вождю проклятье. Каленга слышал этот крик, но не вернулся.

Много стариков, женщин и детей остались навсегда лежать на этой страшной лесной дороге. Они погибли, заблудившись в бесконечной ночи лесных зарослей.

Даже молодые мужчины изнемогали от длинного и трудного пути.

Вдруг к Каленге подбежал охотник и сказал, что мать молодого вождя, первая жена бывшего вождя, мвата-мвари, исчезла, что ее давно уже никто не видел, что нужно остановиться и разыскать старую женщину... Но Каленга прогнал посланца, крикнув, что храбрые мужчины никогда еще не останавливались на своем пути из-за женщины. И все поддержали его и продолжали свой путь.

Каламба не знали, сколько дней продолжалось их бегство через лес. Луна, как всегда, по ночам вставала над деревьями, но ее свет не проникал сквозь ветви, и люди не имели представления о времени. Не видели люди и ни одного солнечного луча, который прорезал бы темноту. Они во мраке прокладывали себе дорогу, вырубая деревья, вырывая кусты и разрывая лианы.

И однажды до слуха утомленных людей донеслись крики охотников, шедших впереди вместе с Каленгой. И все поняли, что охотники и Каленга добрались до опушки леса. Но народ не в силах был даже ускорить шаги. Люди еле тащились по тропинке, только что проложенной в зарослях. Оживились лишь глаза их.

Действительно, в это утро Каленга увидал среди густых деревьев проблески света. Он остановился. Остановились и охотники, шедшие вслед за ним. И вдруг раздался громкий радостный крик:

— Солнце!

И тогда люди, забыв об усталости, обезумев от счастья, побежали вперед, туда, к свету, вознося хвалу солнцу. Они остановились только на краю леса, когда перед ними распростерлась поляна, конца которой не было видно.

Огромная птица с синими широкими крыльями и белой грудью пронеслась над поляной и закружилась высоко в небе, недоуменно глядя на людей. Каленга испустил радостный крик и помчался, раскинув руки, по бесконечной зеленой поляне. В траве пестрели на солнце венчики красных и желтых цветов и вились стаи бабочек — желтых, белых, голубых. Люди все бежали и бежали по поляне, широко открыв рты, жадно хватая свежий воздух, топча цветы и траву, а зеленая равнина все не кончалась, дальше и дальше расстилая бескрайние просторы.

Каленга, бежавший впереди всех, бросился на траву и растянулся на ней, утомленный и счастливый. И сразу же все остальные каламба последовали его примеру. Люди наслаждались свежестью влажной травы, радовались тому, что победили темноту леса и сопротивление богов, они смеялись от счастья, забыв о голоде, о всех трудностях пути и о погибших спутниках.

Только по приказу Каленги охотники встали и пошли против ветра, который ласкал их израненные, утомленные тела. Солнце стояло уже отвесно над самой головой, когда они увидели перед собой огромную синюю, как небо, реку, прорезавшую равнину из конца в конец. На берегах ее поднималась трава выше человеческого роста. И нигде не было видно ни единого дерева. Лес, из которого вышли люди, остался далеко-далеко позади и был теперь похож на темную полоску, протянувшуюся между небом и землей.

Каленга стиснул зубы, глаза его сверкнули от гнева. Охотники повернулись в ту сторону, откуда они пришли. Они сжали кулаки, подняли руки вверх и прокляли богов, их обманувших. Руки опустились в отчаянии, и один из охотников сказал:

— Боги отомстили нам.

В глазах Каленги погас огонь радости. Он стоял на берегу широкой реки, обнаженный и сильный, опершись на палку, воткнутую в землю. Понурившись, он погрузился в горестное раздумье. Охотники сидели на корточках, обхватив головы руками, осуждая богов за жестокость.

Вождь каламба был в отчаянии. Он повел свой народ по неверной дороге, он нарушил запрет духов, защитников леса. Каленга посмел оскорбить их, этих богов, и вот теперь он стоит перед огромной рекой, которую не перейти вброд, не переплыть. Что он скажет народу, который скоро попросит у него спасения, чем он поможет ему?

Когда касонго придут сюда, он, Каленга, тоже станет их простым рабом, таким же, как самый ничтожный из рабов страны каламба.

Теперь Каленга понимает, как безумен он был, пытаясь победить богов темной ночи леса. Лесные боги, наверное, смеются над несчастным человеком, стоящим на берегу реки, которую охраняют другие боги.

Каленге хотелось плакать, но он не имел права показывать людям свою слабость. И он не осуждал охотника, который рыдал, скрытый в высокой траве.

— Ты что же, перестал быть мужчиной? — пристыдил его старик.

Но вот воздух прорезали крики каламба, наконец догнавших охотников, всегда шедших впереди. Эти люди еще не знали, что их ожидает. Они приветствовали солнце так же, как только что это делал Каленга.

Увидав охотников, стоящих в замешательстве, неподвижного вождя и широкую реку, сверкающую перед ними, люди застыли в отчаянии.

Тогда Каленга заговорил со своими предками. Он рассказал им о горе и несчастье народа, жизнь которого была ему доверена. Потом он стал молиться богам, обещая принести им любые жертвы, если они спасут его народ. Но таинственный мир богов молчал. И юный вождь еще раз воззвал к богам, прося их о том, чтобы его верный народ, обманутый им, не погиб от рук врага и чтобы женщины каламба не претерпели унижения — не зачали детей от касонго. И еще он просил жестоких богов, чтобы они не превратили его после смерти в злого духа и проклятия но коснулись бы памяти о нем.

И вдруг на середине реки появился огромный калебас.

Каленга вздрогнул и впился в него глазами. Калебас, слегка покачиваясь на волнах, подгоняемый ветром, приближался к берегу, на котором стоял Каленга. Вождь протянул палку, на которую опирался, чтобы подтолкнуть калебас к берегу. Но как только он его коснулся, из калебаса один за другим высыпались сотни маленьких калебасов и выстроились вдоль берега. Каленга вскрикнул от изумления. Он закрыл глаза руками, а отведя их, увидел перед собой прекрасную женщину с трепещущей твердой грудью. Она улыбалась ему, стоя в большом калебасе.

— Ты звал меня, и я явилась, — проговорила она певучим и нежным голосом. — Что ты от меня хочешь?

Ослепленный Каленга стоял неподвижно, опустив руки, и смотрел на женщину. Ему казалось, что дыхание его останавливается, земля уходит из-под ног. Сердце билось тревожно и быстро. Он снова поднес дрожащие руки к глазам, как бы пытаясь прогнать видение. Открыл их, и все стало зеленым, все закружилось и помутнело. Он опять закрыл глаза и опять почувствовал себя в ином мире. Каленга пришел в себя, только когда снова услышал голос женщины, такой нежный, как будто он доносился откуда-то издалека, вместе с порывом ветра.

— Я хозяйка этой реки, а все те, кто живут в ней, — мои рабы. Для чего ты звал меня?

— Я не знаю, кто ты, — проговорил наконец Каленга голосом, приглушенным от волнения, — добрая или злая! Но прошу тебя, спаси мой народ, сделай так, чтобы он не стал рабом жестоких завоевателей, заставивших нас покинуть родную землю и следующих за нами по пятам.

Долго царило молчание. Каленге казалось, что он видит сон. Женщина подняла руки, чуть запрокинула голову назад, и груди ее затрепетали. Потом, глядя прямо в глаза Каленги, она сказала:

— Меня зовут Луиа, великий вождь. Ты очень красив, и я хочу, чтобы ты стал моим возлюбленным. Если твое сердце не страдает по какой-нибудь женщине на земле. Луиа не хочет иметь возлюбленного, который любит кого-нибудь еще. — Она улыбнулась ему и продолжала: — Я тебе нравлюсь? Садись со мной рядом. Я смогу защитить тебя.

— А мой народ?

— Если твой народ верен тебе, пусть каждый найдет для себя калебас. Их хватит для всех.

И Каленга крикнул людям, которые издали наблюдали за вождем, чтобы они следовали за ним. А сам вошел в воду, прыгнул в большой калебас и сел рядом с женщиной, которую звали Луиа.

Она обвила его шею руками, и он почувствовал, как ее твердые груди прикасаются к выпуклому рисунку на его груди. Каленга порывисто обнял Луиа. Потом они долго смотрели друг друга в глаза и улыбались. Несколько раз он потерся своим носом о ее нос. И она прошептала:

— Луиа луа каса...

И Каленга понял, что эти нежные и ласковые слова означают: "Люби меня".

Калебас, в котором плыла Луиа, мать всех существ, живущих в реке, носящих ее имя, медленно плыл по течению.

Теперь Каленга стал сыном реки, возлюбленным прекрасной женщины, которую звали Луиа, что значит — любовь.

Остальные каламба, следуя примеру вождя, сели в калебасы, выстроившиеся вдоль берега. Зеленая трава бросала тень на стоячие воды заливов и лагун, в которых играли выдры, издали наблюдая за неподвижными, дремлющими крокодилами.

Калебасы закрылись и поплыли вслед за большим калебасом, в котором находились Каленга и владычица реки — Луиа.

Убаюканные журчанием воды и шорохом ветра, долетающего с широкой зеленой равнины, Каленга и Луиа плыли навстречу новой судьбе.

Ветер пробегал по волнам реки. Солнце погружалось за бесконечную синеву горизонта. И темнота, падавшая на землю, окрашивалась в перламутровые цвета. А потом, когда ночь распростерлась над землей, огненная птица опустилась на калебас, в котором лежала Луиа, разнеженная ласками Каленги. И звучный крик волшебной птицы пронесся над равниной, над рекой и над лесом. Она оповещала богов леса, что простой человек, посмевший оскорбить их, принадлежит теперь богине реки. Потому что смертный человек, испытавший любовь хозяйки воды, становится навеки ее рабом.

Вот так, на реке Луиа — па реке любви — мать воды стала возлюбленной Каленги, юного вождя, оскорбившего богов леса.

Когда касонго со своими длинными железными копьями и кожаными щитами достигли опушки леса, они пустились бегом. Глаза их сверкали от злобы, видя следы, оставленные каламба на зеленой траве, покрывающей равнину.

Обливаясь потом, задыхаясь от долгого бега, они остановились на самом берегу реки и в недоумении поглядели друг на друга. Здесь обрывались следы беглецов. На берегах реки и на ее глади не было видно ни лодок, ни людей. Не было никаких признаков присутствия человека. Это место было необитаемо. Ни одного дерева. Никакой тени вокруг. Палило жаркое солнце, сжигая все распростертое под ним, на земле.

Злоба, ненависть и отчаяние охватили касонго! В ярости они подожгли траву вдоль берега. Может, каламба прячутся в ней? Может, испугавшись огня, они бросятся в воду и поплывут по течению?

Касонго стыдились возвращаться на свою далекую землю с пустыми руками. Они боялись, что их вождь не простит им такой неудачи, такого бесполезного похода — ни добычи, ни рабов! Народ и даже их собственные жены будут теперь постоянно смеяться, увидав кого-нибудь из охотников с копьем на плече. И старики, прошлые подвиги которых все почитали, встретившись с неудачливыми охотниками, станут молча, презрительно плевать в их сторону. А потом, с годами, подрастут сыновья и попросят отцов рассказать им о своих подвигах. Ведь жизнь отцов-воинов должна служить примером для молодежи! И что же расскажут охотники своим сыновьям?

И обозленные касонго шли еще долго под горячими лучами солнца, шли на юг, время от времени погружая обнаженные тела в прохладные волны реки, и с каждым шагом таяла надежда встретить хоть одного каламба.

Настал вечер, и предводитель касонго, охотник, прокладывавший тропу для остальных, свернул в сторону от берега и пошел туда, где трава была особенно высокой. Спутники молча последовали за ним. Они остановились тогда, когда охотник, шедший впереди, воткнул свое копье в землю, еще не остывшую после жаркого дня. Он сел на корточки рядом с копьем, а другие касонго выхватили железные ножи и стали срезать траву вокруг этого места. Они решили здесь ночевать. Сидя на корточках перед огнем, охотники разделили последние куски мяса, захваченные в родном селении.

Все они очень устали, но никто не мог заснуть. Незнакомое место, незнакомые шорохи наполняли охотников страхом.

На этой неведомой земле люди, которые всегда считали себя храбрыми, которые столько раз рисковали жизнью, охотясь огнем, дрожали теперь от страха. Ни у одного из них не хватало мужества сделать хотя бы шаг в сторону от этого клочка земли, Озаренного пламенем костра.

Сидя на корточках, тесно прижавшись один к одному, охотники касонго вздрагивали от каждого шороха. Они мечтали поскорее увидеть восход солнца и, чтобы быстрее бежало время, рассказывали разные случаи из своей жизни. Некоторые вспоминали о любви женщины из чужой страны, другие хвастались меткими ударами копья. Но только предводитель отряда смог похвастаться тем, что он убил по дороге сюда одного каламба. Это был какой-то совсем ослабевший бедняга, отставший от своих товарищей. С ним еще не успели расправиться лесные хищники, уже насытившиеся другими каламба. Охотник убил его одним ударом.

Каламба умер сразу же, как умирают маленькие косули, на которых охотились касонго на берегах реки. "Умер сразу, как косуля!" — еще раз повторил охотник, самодовольно улыбаясь. И все радостно захохотали. Тот, который никогда не видел ни одного каламба, похлопал ладонью по раскрытому рту, выражая удивление.

Кончив рассказ, касонго показал трофей, который сохранил на память.

Все охотники рассматривали и ощупывали маленький сморщенный кусочек человеческого уха, висевший рядом с другими кусочками человеческих ушей, нанизанными на нитку, обвивавшую коричневую жилистую шею. Рассматривая и ощупывая это новое доказательство храбрости охотника, касонго издавали крики одобрения.

Наконец стало светать. Тогда касонго поднялись и зашагали по течению. Они шли до тех пор, пока им не преградил путь приток реки Луиа. Охотники увидали пальму, одиноко стоявшую на другом берегу. И еще они разглядели большую синюю птицу, которая пела, приветствуя рассвет, сидя на верхушке дерева.

И касонго поняли, что дальше идти некуда. Две реки перерезали им путь. Обезумев от ярости, охотники воздели в небо копья, как будто они собирались напасть на врага, и закричали в диком неудержимом гневе, проклиная каламба и их мертвых.

На болотистых берегах смолкли лягушки, испуганные криком людей. Выдры, поджав хвосты, зажмурив глаза, бросились с берега в воду. Черные и белые утки взлетели с шумом и промчались над рекой. А гиена подняла голову, придерживая лапой зайца, которого еще не успела съесть.

Когда касонго устали от собственного крика, они сели на берегу, зажав копья между колен. Так они, отчаявшиеся и не видевшие выхода, сидели долго, не говоря ни слова. И тогда самые отважные охотники решили попытаться переплыть реку. Они поплыли, положив копья на головы, их длинные скрученные в тонкие пряди волосы мокли в воде, прилипали к шее.

Но на середине реки невидимый водоворот поглотил смельчаков и потянул на дно, покрытое белым песком. А там зеленые змеи обвили их разрисованные тела и понесли по длинному пути к реке Луиа. Зеленые змеи понесли коварных охотников к своей богине, матери воды и госпоже всего, что живет в реках и озерах.

Касонго, видя, как их братья исчезают под водой, и слыша их последние крики, задрожав от ужаса, закрыли глаза руками.

— Луафуа! — вскричал предводитель касонго.

И молча застыли в глубокой печали касонго, потом долго еще сидели на берегу, будто надеясь, что их товарищи выйдут из глубоких вод. Они смотрели на реку, которую назвали Луафуа — рекой Смерти.

Ночь застала их здесь, все еще сидящих на берегу, онемевших и неподвижных.

Когда яке луна поднялась высоко на небе, вспугнув стада звезд, охотники взяли кисанже и запели, оплакивая погибших. Печальные звуки разбудили диких собак, спящих в пальмовой роще на другом берегу. Подняв морды вверх, они долго выли, глядя на луну.

А рано утром, склонив головы, опозоренные касонго отправились в обратный путь, по той же самой долгой и трудной дороге, по которой они пришли сюда.

Заколдованное озеро

Все сидели вокруг костра. Старик рассказывал, не сводя глаз с пламени. Люди слушали молча, иногда взволнованно и тревожно переглядывались.

Старик говорил спокойно, монотонно, не повышая голоса. Время от времени он поднимал руку и простирал ее то вперед, то в небо. И глаза слушателей следовали за этой рукой, освещенной огнем костра. Пугливые взгляды, медленные движения... и вдруг возглас ужаса вырывался у кого-нибудь из людей и растворялся в темноте, окружавшей лагерь охотников.

Старик говорил более часа и наконец умолк, переживая трагедию, воскресшую в его памяти. Лицо исказило страдание, глаза полузакрылись. И ночь, сойдя с небес, объяла души людей.

Кружок возле костра сомкнулся теснее. Наклонившись вперед, широко открыв глаза, прикованные к скользящим языкам пламени, люди еще трепетали от только что пережитого страха.

— А потом? — сдавленным голосом спросил один из охотников, не поднимая глаз, не глядя на старика.

— А потом... потом... были только вода и ночь, которая продолжалась бесконечно долго. Дождь лил и лил, не прекращаясь. И селения, и деревья — все скрылось под водой. Напрасно старый Кажанго стоял на вершине холма, призывая своего сына и верного пса. И наступил день, когда последний человек, оставшийся в живых, умолк. Он спустился с холма и погрузился в воду, чтобы присоединиться к своему народу.

Старик снова умолк. В темноте слышалось лишь стрекотание сверчков да тихое шуршание листьев.

— Карумбо... — хотел было начать старик, но не смог произнести больше ни слова. Стон, похожий на рыдание, сорвался с его губ. Он протянул к огню руки, дрожащие от холода и страха.

Озеро виднелось там, внизу, в глубокой выемке между гор и холмов. Вот там и произошло это страшное событие.

Кажанго стоял на вершине холма и в безумии кричал. А когда он спустился с горы, чтобы погрузиться в неподвижные воды озера, на земле, содрогнувшейся под ногами обезумевшего человека, по воле богов выросло священное дерево — мулемба.

Оно росло, листья его становились все пышнее, и люди, пришедшие сюда позднее, танцевали вокруг него батуке во славу богов. И, вознося к солнцу свои песни, они возделывали землю, переплывали реки, строили селения на холме, над самой пропастью, откуда поднимались горы. По этим склонам вились тропинки, уводившие далеко на плоскогорье.

Здесь росли и цвели неведомые деревья, черенки которых были принесены из далеких стран руками колдунов.

Из поколения в поколение люди, собираясь вокруг костров, рассказывали легенду об этом озере, сверкающем там, внизу, словно в глубокой чаше, между горных склонов.

Старик, пришедший сюда с охотниками, много раз слушал легенду о заколдованном озере, когда еще был ребенком. И теперь он рассказывал людям эту легенду.

Карумбо, один из великих вождей Лунды, пришел на берега реки Лушико, спасаясь от киоков. Здесь еще никто не жил. Голодные леопарды и гиены завывали ночью и днем. Он пришел вместе со своими людьми, и они основали селение у подножья гор, возделали земли на берегах рек и построили множество хижин вдоль лесных дорог. С той поры уже никто не вспоминал о войнах. Никто не мазал острия копий ядом, и они ржавели, стоя в углах хижин мирных селений.

Жизнь была радостной, каждую ночь слышались звуки батуке. Калебасы постоянно были наполнены вином. И спокойные женщины безмятежно предавались любви.

Но настал страшный день, тот день, с которого началась бесконечная ночь. Киоки направили свои копья на берега Лушико. Они снова захотели навязать жестокий закон войны вождю Карумбо.

Воинственный крик киоков был услышан повсюду. Испуганные женщины зарыдали, прижимая к себе детей, а мужчины наточили копья, обмазали острия ядом, который приготовили колдуны, и поспешили па встречу с врагами. Только вождь не вышел из своей хижины.

На землю народа Лунды спустилась глубокая, черная ночь.

В очаге священной хижины, которую лунда зовут шотой, угасал огонь. Люди смотрели на черные угли и понимали: должно случиться нечто страшное. Они знали, что огонь, горящий в очаге шоты, гаснет только тогда, когда селению грозит гибель или когда люди должны покинуть родную землю.

И старый Кажанго, мудрый советник вождя, заговорил во мраке ночи с народом, советуя ему отдать киокам все, что он имеет, когда враги придут сюда.

Вождь Карумбо не хотел войны, а киоки вовсе не собирались овладеть этими землями.

— Киоки голодны, поэтому алчны, и наш вождь просит вас отдать им все, чего они захотят, только чтобы не было войны. Вождь любит свой народ и не хочет, чтобы ваша кровь снова была пролита киоками.

Но голос старого Кажанго поглотила ночь. Слова старейшины пробудили лишь еще более жестокую ненависть в людях Лунды к их извечным врагам — киокам. Голос благоразумия не был услышан ими.

Крики возмущения понеслись из хижины в хижину, люди обвинили вождя в предательстве. Факелы озарили дороги. Народ поднялся против вождя. Ударами ножей были убиты старейшины. Только старый Кажанго и вождь Карумбо скрылись в темноте. Они ушли в заросли леса.

Много дней дрожала земля под ногами сражавшихся народов. По искаженным ненавистью лицам людей стекала кровь.

И наконец ноги людей Лунды, обожженные обуглившейся землей, перестали преследовать врага. Но злоба к нарушителям спокойствия, к хищным киокам, из-за которых погибло столько селений и возделанных полей, ожесточила души.

Через много лет, когда люди вспоминали войну с киоками только в песнях, в родные края пришел, опираясь на посох, умирающий от голода, с глазами, выжженными тоской, старый вождь Карумбо. Он вошел в селение, и никто не узнал его. Так сильно он изменился. Но когда люди услышали голос, просящий хотя бы кожуру маниока, чтоб утолить голод, они узнали человека, который когда-то был их вождем, и крик злобы и негодования пронесся над селением.

Старый вождь скрылся. Колдуны поспешили сжечь на дороге душистые травы, чтобы очистить землю, по которой ступали ноги Карумбо. В людях еще не угасла старая ненависть к нему.

Глубокой ночью женщина, которая была когда-то рабыней старого вождя, выскользнула из селения. Она шла по лесным тропинкам, неся на голове большую корзину, нагруженную маисом и маниокой, шла искать своего бывшего властелина, еле слышно повторяя его имя.

И вождь снова вернулся в селение, думая, что мир и добро сойдут в души людей. Он стоял перед ними сгорбившийся, с трудом удерживая исхудавшими руками посох. Но люди, безумные в неостывшей ярости, бросились к старику, намереваясь прогнать его.

Тогда Карумбо далеко отбросил свой посох и выпрямился, устремив негодующий взор на толпу. И никто не смог сдвинуться с места. Ужас сковал людей. Только крик старика разорвал глубокую тишину — бывший вождь проклял народ, изгнавший голодного странника, проклял и замертво упал на землю. И тотчас небеса разверзлись, посылая волны огня и воды на селение.

Никто не знает, сколько времени бушевала гроза. Когда ветер стих и землю осушило солнце, когда на гору поднялись оставшиеся в живых старый Кажанго и женщина, ходившая в лес разыскивать вождя, голубое, безграничное озеро покрывало землю, где Карумбо был когда-то властелином. И вокруг озера не видно было ни одной живой души, кроме верного Кажанго и доброй женщины.

Потрясенная, дрожащая от ужаса, женщина упала на землю и корчилась на ней, безутешно рыдая. А когда наконец она подняла голову, то увидала, как старый Кажанго спускается с холма, будто прислушиваясь к голосам людей, отныне и на вечные времена обреченных жить под водой. И потом женщина увидала, как последний человек ее народа вошел в озеро, заколдованное богами. Не желая оставаться одна на этих берегах, бывшая рабыня вождя последовала за ним.

С тех пор ни одна лодка не бороздит просторов озера Карумбо. Его вода священна, пить ее запрещено под страхом смерти. Она горячая. И даже рыбы не могут жить в ней, потому что под водой клокочет невидимый огонь.

А когда люди приходят на берег озера, приходят со всех сторон, со всех безграничных просторов страны, они слышат голоса тех, кто осужден жить на дне его в наказание за свою жестокость.

Смерть шоты

Человек повернул лодку носом в устье протока и, раздвигая тростники, глубоко погружая длинный шест в илистую воду, подплыл к берегу. Когда лодка остановилась, он вытащил длинный шест, положил его поперек лодки и, приложив руки ко рту, протяжно закричал. Голос его пронесся над долиной и долетел до селения, расположенного на вершине холма, видневшегося вдали.

Крик лодочника всполошил птиц, и они взлетели над рекой, шумно размахивая крыльями. Деревья на том берегу качались от ветра, и птицы скрылись за густыми зелеными ветвями.

Крокодил лежал, вытянувшись во всю длину, на прибрежном песке. Он тоже услыхал крик человека и хлопанье птичьих крыльев. Поспешно окунувшись в воду, он вспугнул выдру, которая прыгала па траве, стараясь изловить какую-то зверюшку.

Вдруг резкий порыв ветра пронесся над рекой. Большие волны раскатились по берегу, и где-то вдали тревожно закрякали утки.

Человек взглянул па небо, затянутое тучами, которые все сгущались, потом на долину, поросшую желтой высокой травой, и на далекий холм. Там, как одинокий страж в бесконечной степи, возвышалось селение лунда.

"Ветер будет сильным", — сказал человек сам себе и, запрокинув голову назад, крикнул еще громче. Наконец до его слуха донесся ответный крик. Тогда человек снова взял в руки шест и повел лодку через заросли тростника, вдоль берега. Время от времени он кричал, чтобы указать человеку, идущему навстречу, место, куда ему следует направляться. Потом, увидев торопливо пробирающуюся к берегу через заросли травы одинокую фигуру, лодочник Калвиже громко выругался.

— Ничего не было слышно. Ветер встречный, — пытался оправдаться пришедший, недовольный, что в такую погоду ему пришлось покинуть хижину и тепло очага.

Не успели они вытащить из лодки большую корзину с клубнями маниоки и корзину с рыбой, как темная туча прорвалась прямо над их головами, и, озаренный вспышками молний, хлынул дождь. Оба человека одновременно взглянули друг на друга, молча, под проливным дождем, привязали лодку к дереву, растущему на берегу, взвалили корзины на плечи и тяжело пошли по тропинке к селению.

Сверкали молнии, прорезая небо, грозно гремел гром.

— Идем скорее! Идем! — крикнул лодочник Калвиже, стараясь подбодрить спутника.

Но вскоре уже Калвиже отстал, а спутник, обогнав его, исчез впереди, потому что он был человеком земли и лучше знал дорогу.

Вот и лодочник добрался до селения. Согнувшись под тяжестью груза, усталый, насквозь промокший от проливного дождя, он еле шел. Около хижин никого не было. Все попрятались от непогоды. Калвиже оставил корзину внутри шоты и направился в свою хижину, где, сидя у очага, его ожидала жена.

— Я оставил корзину с маниокой в шоте, — сказал он, усаживаясь напротив жены и глядя ей прямо в лицо.

Она была явно недовольна, что он не донес маниоку до дому, но ничего не сказала.

— Потом я принесу корзину. Пусть пройдет дождь... А еще лучше, если ты сходишь сама... — сказал Калвиже, продолжая смотреть на жену.

Женщина опустила глаза, так ничего и не ответив. Но видно было, что она рассержена. Калвиже знал, что ей не нравится, когда он говорит о шоте, упорно глядя ей в глаза. Это там, в шоте, в доме народа, он, лодочник Калвиже, получил когда-то эту жену. Она была отдана ему, потому что ее прежний муж во время голода продал сына Калвиже какому-то киоку, который случайно забрел сюда. Похитив мальчика, прежний муж женщины надеялся, что мальчишка убежит от киока раньше, чем его отец вернется из Квило, где он работал в ту пору. Но надежды человека, укравшего мальчика, не оправдались. Мальчик не вернулся. Когда лодочник узнал о случившемся и пожаловался вождю, вождь решил разбирать дело в шоте. И старейшины сказали: раз вор не может вернуть Калвиже сына, раз у вора нет никаких родственников, то он должен отдать пострадавшему собственную жену. Кое-кто, строго придерживаясь законов племени, возражал, говоря, что дело решено неправильно. Если у вора нет родственников, чтобы он мог расплатиться за мальчика, пусть сам будет рабом. Но отдавать жену несправедливо. Ведь она совсем другой крови и поэтому вовсе не обязана страдать за вину мужа. Однако вождь принял решение большинства, и женщину отдали лодочнику Калвиже.

Дождь шел три дня. Лил и лил не переставая. За это время потоки воды разрушили в селении много хижин. Люди прятались в уцелевших хижинах и боялись выйти наружу. Им страшно было взглянуть на землю, заваленную обломками жилищ, деревьями, разбитыми грозой и вырванными ветром.

И вдруг выглянуло солнце, и длинные тени деревьев легли на истерзанную землю. Впервые после грозы люди отважились выйти из хижин. Они разбрелись кто-куда, чтобы посмотреть, какие разрушения причинил им в селении Касоне, злобный бог грозы, что осталось от возделанных полей, от посевов, выращиваемых так заботливо. А потом и мужчины и женщины бросились бежать вниз по тропинкам, к берегу реки. И вдруг общий стон пронесся в воздухе. Люди замерли в ужасе. Они остались без шоты.

Гроза смертельно ранила это сердце общей жизни. Погас ее огонь. Огонь, который освещал землю, давал ей тепло. Повалились тонкие, гладко обструганные стволы, поддерживавшие остроконечную крышу шоты, увенчанную высоким острием со звездой.

Ведь шота своей круглой формой, остроконечной крышей и этим пиком, который заканчивался звездой, воплощала в себе здесь, на земле, и солнце и небо. Но шота была не только домом народа лунда, она была еще и живым существом.

Шота имела душу, которая была и душой народа. Она имела сердце, которое было и сердцем парода, всегда находившего в нем свое успокоение. Шота была центром жизни лунда.

И люди замерли в ужасе, увидав шоту, размытую ливнем, раскиданную ветром. Увидав разрушенную шоту, каждый лунда почувствовал смертельный удар в сердце.

И лодочник Калвиже, как и другие лунда, открыл рот от ужаса и задрожал, увидав, что произошло. Из всех людей только одна его жена обрадовалась гибели шоты. Она ненавидела ее давно и пламенно.

Горе объяло народ. Людям остались теперь только воспоминания о шоте.

Шота некогда была построена по приказу вождя, украсившего своими подвигами историю лунда. Вождь этот давно умер, а память о нем до сих пор жива.

Там, в шоте, в один из дней, который стал величайшим днем его жизни, вождь приговорил к смерти жестокого колдуна — своего собственного сына, приносившего в течение многих лет бесчисленные несчастья народу. И в очаге этой шоты прославленный вождь взял огонь, чтобы разжечь костер, на котором и был заживо сожжен его сын, в то время как народ танцевал батуке под грохот барабанов.

Теперь лунда вспоминали жизнь шоты и жизнь народа, которая прошла рядом с ней со всеми радостями и горестями. Отсюда люди выходили на славные подвиги войны и охоты. Здесь сдавались на милость или смерть вождю побежденные, подгоняемые бичами победителей. Здесь оскорбленные лунда просили справедливости у главы племени. Здесь выносили приговоры, находили свободу невинно осужденные.

У светлого очага шоты черпали мудрость вожди и старейшины, прежде чем давать новые законы народу. Вокруг ее очага, в котором горел неугасимый огонь, люди обсуждали, как лучше возделывать землю и где охотиться, чем и с кем торговать, говорили о любви и о праздниках, здесь мужчины получали жен.

Здесь рассказывали лучшие истории и внимали пришельцам. Здесь слушали трепетные переборы кисанже и сладостные песни безграничных степей лунда. Около этой шоты народ прожил жизнь, мечтая о прекрасном будущем. Ей лунда доверили свою судьбу, потому что шота была совестью, сердцем и светом народа.

А теперь никто не решался прикоснуться к разрушенной шоте. Никто но приближался к ней, целый день люди обходили это место, будто тут была могила, охраняемая богом смерти Камвари.

Только к вечеру вождь приказал собрать обломки шоты и с почестями похоронить их. На краю дороги люди вырыли глубокую яму. Опустили в нее все, что осталось от шоты, засыпали священные останки землей и сверху воздвигли хижину, в которой должна была поселиться душа погибшей шоты.

Люди долго стояли у края большой дороги, которая вела к месту постоянного упокоения одного из первых вождей лунда. Теперь здесь, у края этой дороги, выросли могила шоты и хижина, в которой поселилась душа. И прежде чем народ стал танцевать батуке смерти уже под покровом спускающихся сумерек, лодочник Калвиже укрепил перед могилой высокий шест. На шесте висела вырезанная из дерева, раскрашенная красной и белой глиной маска бога Камвари.

Под грохот барабанов на землю сошла ночь. Тогда повсюду взвились яркие языки пламени. Запылали костры, и в свете их замелькали танцующие фигуры лунда, зазвучали горестные песни.

А жена лодочника Калвиже сидела в своей хижине и тихо смеялась от радости. Довольная улыбка кривила губы женщины, в глазах ее сверкал огонь злорадства — никогда больше не увидит она эту ненавистную остроконечную крышу, никогда больше не услышит разговора об этой шоте, где вождь отдал ее во власть нелюбимого человека!

Наконец она вышла из хижины, чтобы Калвиже не заметил на ее лице улыбку и злобную радость в глазах. Но лодочник видел, как она поднялась с циновки и быстро выскользнула из хижины во мрак ночи. Он не пошел за ней. Он встал в круг танцующих. А потом вместе со всеми покачивался в горестном батуке, проливая слезы, стеная и ломая руки. Только на рассвете, пьяный от пальмового вина, которое он пил столько, сколько ему хотелось, Калвиже побрел в свою хижину.

Тишина царила кругом. Замолкли барабаны, разошлись но жилищам люди. Стихли похоронные напевы. И в глубоком молчании, которое охватило селение, лодочник вдруг услыхал злобный смех жены. Тогда он нагнулся, поднял калебас, отпил из него вина, потом еще и еще. Он пил до тех пор, пока опьянение совсем не усыпило его разум.

Над землей поднялось солнце. Пропели первые петухи. И в этот час лодочник Калвиже остановил злобное сердце своей жены ударом острого ножа. Даже не взглянув на упавшее тело, он вытер нож, заткнул его за пояс и навсегда ушел из родного селения в поисках новой судьбы.

Чистый огонь

Утомленные люди шли издалека. Солнце уже много раз погружалось за безжизненные земли, оставшиеся позади. И луна освещала им путь уже много ночей, показывая всегда одну только голую, бесплодную равнину, теряющуюся вдали. И они, никогда не отмечавшие времени, потому что время — ничто для людей, ведущих кочевую жизнь, шли и шли дни за днями, не зная куда. Они знали лишь, что им предстоит идти еще далеко-далеко, по трудным дорогам кочевья. II люди шли и тихо пели под мерный топот босых ног, пели днем на бесконечной дороге, пели ночью, во время стоянок, и засыпали, убаюканные тихими голосами барабанов.

Сотни людей страдали в этом тяжком пути по бескрайней равнине. Выстроившись гуськом, люди двигались, как медленно извивающаяся черная лента, перерезая равнину, поросшую желтой высокой травой. Шли женщины с маленькими детишками, привязанными у них за спинами. Вслед за взрослыми, спотыкаясь и падая, стараясь не отставать от матерей, бежали дети постарше.

И настал такой день, когда женщины перестали петь. Глубокая тоска охватила их. От бесконечной синевы, открывавшейся перед ними, стало мутно в глазах. Младенцы, не слыша убаюкивающей песни, громко плакали, пока матери не стали кормить их грудью.

А мужчины, разгневанные молчанием женщин, даже не остановились. Они продолжали шагать дальше широкой размашистой походкой, со свернутыми циновками и копьями на плечах. Это они обычно заставляли женщин петь во время пути по этой бесплодной земле. В этих песнях, бесконечных, как окружающая равнина, звучала вечная тайна и очарование неведомых земель, гор или степей, кое-где прорезанных реками и украшенных озерами, в них воспевалась счастливая и несчастливая любовь или мужество охотников и воинов, погибших славной смертью, в них была великая тоска народа.

Из неведомой дали шли эти путники, и неведома была их судьба, не зависящая от них.

Но однажды, когда в груди у матерей уже высохло молоко, а мужчины стонали от голода, племя киоков остановилось на берегу реки... Дальше идти было некуда. Вождь нагнулся над водой, и там отразилось его морщинистое темное лицо.

В этот день, на закате, при свете последних лучей солнца, вождь Чипинда созвал старейшин племени. Народ уже спал тяжелым сном прямо на земле. Из густых зарослей прибрежных деревьев доносилось завывание гиен и зловещее мяуканье леопардов. Люди вздрагивали во сне, слыша эти звуки. Они не могли разводить костры, не могли строить хижины, пока вождь не разрешит им, и были беззащитны.

Наконец старый вождь сказал:

— Мы остановимся здесь. Завтра утром я посажу в землю мулембы, которые мы принесли с собой. А потом...

Чипинда и старейшины племени еще долго сидели, глядя на звездное небо. А люди спали тяжелым сном, не зная, что решается их судьба.

Потом вождь разрешил советникам и старейшинам лечь на циновки и лег сам, когда уже стало светать.

— Мулембы будут здесь жить, — уверенно сказал про себя старый советник Чипинды, проснувшись на рассвете.

— Да, они будут жить! Мы так страдали во время долгого пути, — услыхав его слова, произнес племянник вождя и его наследник.

В тот же день, когда солнце поднялось над равниной, вождь своими руками вскопал землю, которая должна была принять принесенные издалека мулембы. Собрались все старейшины и народ, чтобы присутствовать при великом обряде.

Руки старого вождя дрожали, держа тоненькие стволы священных деревьев, которые с далеких родных земель по очереди несли старейшины, после того как боги иссушили старую мулембу вождя и вынудили народ покинуть проклятую землю на берегах реки Шикапы.

Разверзлась вскопанная земля, краснея, как кровь, и руки вождя опустили в нее божественные стволы. Таинственное молчание царило вокруг. Синяя птица запела на дереве, которое возвышалось над рощей, протягивая к солнцу зеленую макушку. И вождь простер к небу руки, окрашенные красной глиной, как будто кровью раненой земли, которая должна оплодотворить священные деревья. И народ запел протяжную песню во славу богов.

В этот же день киоки стали строить святилища, маамбы, чтобы на новой земле, в новом селении не были забыты старые боги.

А старый вождь Чипинда не сходил с места. Он сидел в своей хижине, устремив глаза в ту сторону, где виднелись тоненькие стволы, принятые землей в ее объятия. Его руки не прикасались к нечистым предметам. Он питался только тем, что ему приносили жрецы, и пил воду только из ладоней девственниц. Так вождь очищался от грехов. Он мог думать сейчас лишь о богах и о тех людях, которые вели безгрешную жизнь и после смерти превратились в добрых духов.

И каждый день на восходе солнца жрецы и старейшины осматривали стволы деревьев, посаженных в землю, которая будет принадлежать Чипинде и его народу, если боги разрешат жить этим деревьям. Когда жрецы и старейшины возвращались к вождю, он ни о чем не спрашивал их, но глаза его были полны тревоги. И уста старейшин и жрецов тоже оставались безмолвными. Они хранили тайны богов.

А женщины уже начищали до блеска мотыги, ожидая, когда зазеленеют мулембы и подарят семена черной мягкой земле берега реки.

Фатума, девственница, которую Чипинда купил у какого-то бродяги бангала незадолго до того, как киоки покинули родную землю, робко подошла к своему властелину и протянула к нему ладони, наполненные водой. И руки ее затрепетали от горячего дыхания вождя. Он не спал, дрожа от лихорадки.

— Еще?

Он поднял седую голову, хотел ей ответить, но не успел. В хижину вбежали старейшины и жрецы, смеясь и толкая друг друга, торопясь сообщить, что мулембы проснулись для новой жизни. Молодые ростки пробились навстречу солнцу.

И обрадованный вождь, забыв о болезни, вышел из хижины. Он сам должен был взглянуть на деревья и сообщить народу желанную весть. Мужчины и женщины бежали вслед за вождем туда, где боги показали им свою милость, дав мулембам зазеленеть.

Заглушая пение птиц, к небу вознеслась песня счастливых людей.

Застучали топоры и зазвенели ножи, застонали деревья и затрещали ветки, потому что только теперь люди могли строить хижины и разводить костры, чтобы согреться и защититься от мрака и от хищников.

Когда народ построил ограду вокруг нового селения и протоптал дороги к реке и будущим полям, вождь предстал перед народом для обряда "чистого огня". Чипинда желал, чтобы на этой земле всегда было достаточно тепла и света. Наказание богов больше не тяготело над народом. И все племя, мужчины, женщины и дети, молча присели на корточки. Вождь Чипинда в полном молчании начал тереть один о другой куски трута, и, как только сверкнула первая искра, толпа в едином порыве приветствовала радостным криком солнце, сошедшее на землю в образе "чистого огня".

Взвились первые языки пламени. Затрещали сухая трава и ветки. Вождь протянул дрожащие иссохшие руки над огнем. И его старческий голос слился с радостной песней народа.

Мужчины и женщины запели и, хлопая в ладоши, стали танцевать вокруг костра, зажженного от "чистого огня".

А потом один за другим люди подходили к костру и получали из рук вождя живую частицу огня — уголек, который еще не был осквернен прикосновением пищи. Осторожно взяв в руки эту живую искру, люди бежали в хижины, чтобы зажечь огонь в очагах.

И, когда на землю сошла ночь, на черном небе зажглись первые звезды, народ танцевал батуке радости вокруг "чистого огня", огня богов, до тех пор пока угли не превратились в пепел и пока не повеял ветер рассвета.

Священное дерево

Старуха стояла посередине вытоптанной площадки, перед хижинами, согнувшись и обхватив голову руками. Столпившиеся вокруг нее люди молча ожидали, что она скажет. Только от нее можно было узнать горькую правду, потому что эта старая женщина была единственным человеком, видевшим, как все произошло. Но она не могла говорить. Она онемела от страха.

Люди окружили старуху теснее, внимательно разглядывая ее изменившееся, блестящее от пота лицо, остановившиеся горящие глаза, искривленный рот с пеной в уголках губ. Она хотела говорить, поведать людям обо всем, что видела, но не могла. Горло сдавливала какая-то невидимая рука, во рту пересохло. Она выпрямилась, положила руку на горло, потом на грудь, и так несколько раз, как будто желая успокоить тревожный стук сердца. А люди, устремившие взоры на ее безумные, вытаращенные глаза, ни о чем не спрашивали. Они тоже не могли говорить. Их тоже сковывал страх. Только глухие недоуменные возгласы раздавались вокруг. Наконец напряженная тишина стала невыносимой. Люди придвинулись к старухе совсем близко.

Тогда старуха сделала огромное усилие, вытянула вперед крепко сжатые в кулаки руки и пробормотала:

— Он упал... я видела... не знаю, почему... видела...

Она смотрела вокруг себя и не могла остановить ни на ком взгляда, ничего будто не видя.

— Он упал...

Растолкав людей, стоящих тесным кругом, к женщине подошел старик и положил ей на плечо руку. Почувствовав неожиданное прикосновение, старуха отскочила назад и опять нагнулась, громко вскрикнув и обхватив голову руками. Толпа заволновалась. Только старик стоял не шевелясь.

Наконец он спросил ее спокойно, как говорят с детьми:

— Кто был около него?

Тогда старуха широко открыла глаза, подняла голову и задрожала. Потом с большим трудом выговорила:

— Там... там...

Она повернулась к хижине вождя, простирая вперед руки. И больше ничего не смогла сказать. Рот ее наполнился пеной.

Молчание становилось все напряженнее. И вот издали, из глубины селения, оттуда, где стояла хижина вождя, послышался горестный плач. Мужчины, опустив глаза на землю, повернулись и медленно пошли в ту сторону. Это плакали слуги и жены вождя.

Толпа вокруг старухи поредела. Она как будто очнулась и тоже заплакала. Человек, разговаривавший с ней, взял ее за руку и ласково сказал:

— Пойдем со мной, Ньяканже!

И она позволила себя увести, не говоря ни слова, ослабевшая и покорная.

Старик повел ее к своей хижине и посадил на циновку. Потом принес трубку, мутопу. Набив ее табаком и налив воды в мундштук, он взял из очага уголек, зажег трубку и, затянувшись несколько раз сам, передал старухе. И она молча закурила. Постепенно измученное лицо женщины успокаивалось, безумный блеск в глазах угасал и движения становились размеренными.

Склонившись к ее плечу, старик спросил:

— Как это было?

Ньяканже положила трубку на землю, опустила руки на колени и, глубоко вздохнув, проговорила:

— Он вышел из хижины очень сердитый. Он рассердился на своих жен и стал ругать всех.

— Он был пьяный?

— Нет, Шапинда, он не был пьяный. Он был только сердитый. Когда он увидел меня, закричал вот что: "Старуха, ты видала когда-нибудь женщину, которая смеет кричать на своего мужа? Нужно убить эту старую мвари!"

— А потом? — спросил старик, дрожа от нетерпения.

— Потом... Потом он пошел ко мне, но когда дошел до того места, — и она показала туда, где стояла шота, — голова у него запрокинулась, и он упал, прямой, как палка... И остался лежать на земле не двигаясь. Даже не вскрикнул!

Она снова замолчала. Плач, доносившийся из хижины вождя, становился все громче.

— Это солнце его убило, — промолвила Ньяканже, опустив глаза.

Старик с сомнением покачал головой и сжал губы. Помолчав немного, он строго спросил:

— А потом?

— Я закричала, когда жены его унесли.

— Мвата-мвари? Что она сделала?

— Я ее не видала, Шапинда, совсем не видала. Она не выходила из своей хижины.

Глаза старухи наполнились слезами, и она проговорила, плача:

— Он был добрым человеком... Больше нет такого, как он. Разве не так?

И старик кивнул несколько раз, соглашаясь с женщиной.

— Он останется навсегда со своими людьми, — произнес Шапинда после долгого молчания.

Ньяканже широко раскрыла глаза и, кивнув ему понимающе, повторила:

— Да. Он был добрым.

И она легла на циновку, подложив руки под голову.

А Шапинда пошел туда, где плакали женщины. По дороге он подозвал юношу, стоявшего в толпе, и они вдвоем вышли из селения.

Вождь умер.

Луна заливала белым светом осиротевшую землю, и нежный ветер, долетавший с равнин, слегка покачивал верхушки стеблей высокой травы. Печальная дробь барабанов разносилась далеко-далеко, оповещая всех о смерти вождя, который всегда был справедливым и теперь навеки останется жить в памяти народа.

По краям извилистых дорог плакали барабаны, выражая горе людей. Жены вождя, заламывая руки в тоске и отчаянии, рыдали возле мертвого тела. А в глубокой темноте леса, склонившись над слабо тлеющими углями костров, колдуны до самого рассвета возносили молитвы богам.

Теперь люди особенно остро почувствовали, как добр и справедлив был их вождь. Горе еще более возвеличило в памяти народа человека, унесенного смертью. А завтра, после пляски батуке смерти, певцы пойдут из селения в селение, через леса и равнины и будут петь песню о славной жизни и о славной смерти вождя. И когда умрут люди, которые видели его и любили, потому что он был справедлив к своему народу и жесток к врагам, то жизнь вождя, разукрашенная воображением многих лучших рассказчиков, превратится в легенду. И если когда-нибудь огонь испепелит селение и деревья вокруг него, опустошит эту землю, то оставшиеся в живых старики, внуки тех стариков, которые знали вождя, передадут народу и детям, подрастающим, как молодые деревья, легенду о добром старом вожде, селение которого в давние времена существовало на равнине Лунды. О вожде, который умер от злого колдовства... И никогда не смолкнет эта песня, никогда люди не забудут ее напев, печальный и нежный, запечатленный в легком шорохе кисанже.

Наконец барабаны, гремевшие весь день, смолкли. Солнце уже скрывалось за деревьями. А народ, собравшись на круглой площадке в центре селения, следил за священным обрядом, который совершали колдуны, сидя на корточках вокруг огромного дерева — мулембы. Колдуны что-то шептали и монотонно повторяли на языке, понятном только им одним, им и духам, к которым обращались старики. А закончив молитву, они сели, скрестив ноги, и устремили глаза на величественное дерево с широкой, развесистой кроной, погрузившись в горестные мысли. Возле них сверкали остро наточенные лезвия ножей, воткнутых в землю вокруг маски бога смерти Камвари, вырезанной из куска дерева. И только когда приближенные вождя поднялись, старые колдуны зашевелились, но остались сидеть в прежних позах. Тогда самые почтенные люди и старейшины принесли на носилках мертвого вождя, завернутого в большие зеленые листья. Когда они приблизились к колдунам и опустили носилки с телом вождя в тень священного дерева, воцарилась глубокая тишина. Молчали жрецы, молчали люди, сознавая торжественность мгновения.

В хижинах, где вождь народа много лет прожил со своими женами, несчастные вдовы лежали без сил на циновках. Слезы их истощились. Только стоны вырывались из их груди.

А в это время вдали от селения, у края большой дороги, старый Шапинда вместе с несколькими юношами заканчивал постройку хижины, которая должна будет принять тело вождя, после того как колдуны исторгнут из него душу умершего.

И сюда, в селение, доносились глухие удары ножей, вонзавшихся в дерево. Это колдуны с заклинаниями и молитвами переселяли в священное дерево — мулембу душу вождя. Они взывали к богам и к добрым духам когда-то умерших вождей, жизнь которых осталась в памяти народа. А потом, снова воткнув ножи в землю вокруг маски бога Камвари, нанеся дереву глубокие рапы, в которые вошла душа умершего, колдуны закончили обряд переселения в священное дерево души вождя.

И завтра, и всегда лунда, живущие па этих равнинах, будут обращаться к своим предкам через дух вождя, отныне поселившийся в священном дереве — мулембе.

Голос равнины

I

Едва только солнце появилось над бесконечным простором равнины, Думба-иа-Квило покинул тепло костра — он встал, потянулся, плюнул несколько раз на землю, обругал племя киоков, насмешливо взглянул па спутников, спящих тяжелым сном около тлеющих углей, и быстро зашагал к реке. Густой туман висел над водой и над обоими берегами. И Думба-иа-Квило громко проклял реку, такую широкую, что с одного берега до другого еле слышен крик человека.

Река кормила и поила множество людей, но к нему, к Думба-иа-Квило, она всегда была немилостива. Вечно туманила ему глаза, крутила и поворачивала не в ту сторону его челнок, заставляя смотреть на торчащие из воды головы крокодилов, готовых сожрать человека. Сердце Думбы-иа-Квило сжималось от страха, но никогда ни одна жалоба не вырывалась из его сжатых губ. Он зажмуривал глаза, обливаясь холодным потом, и крепко цеплялся за борта лодки. Но все было напрасно. Думба-иа-Квило знал, что рано или поздно он заплатит собственной смертью за грехи, которые были известны богам. Он знал, что неведомое людям ведомо богам, которые сопровождали каждый его шаг. Вот поэтому Думба-иа-Квило больше всего боялся злых богов африканских рек — крокодилов, которые пожирали людей, если их души были отягощены грехами... Но он никогда не роптал, и никто не замечал, какой страх мучит его, когда он плывет по реке. И он никогда не произносил вслух имя священного животного — ни на воде, ни на суше, опасаясь, чтобы крокодил не услышал призыва и не утащил его в последний путь.

От реки повеяло холодной сыростью, и Думба-иа-Квило задрожал. Чтобы согреться, он быстро разложил костер у подножия огромного дерева, к которому обычно привязывали лодки. Вытянув руки над огнем, Думба-иа-Квило еще раз проклял киоков, потому что он, хотя и был сыном женщины киоко и храброго лунда, ненавидел соплеменников матери с тех пор, как его жену украли киоки. Сколько лесов и сколько степей прошел он тогда, разыскивая жену и похитивших ее киоков, Думба-иа-Квило старался не вспоминать и никому об этом не говорить. Но все-таки кое-кто знал эту историю, и когда, забыв о присутствии Думбы-иа-Квило, кто-нибудь начинал ее рассказывать, он, скрежеща зубами от гнева, набрасывался на насмешника. Многие уже были отмечены его зубами и ногтями. Вот поэтому и еще потому, что Думба-иа-Квило был действительно отважным охотником, люди и прозвали его так. Думба-иа-Квило значило — Лев с берегов реки Квило. И ему самому понравилось это прозвище. Он даже стал гордиться им. И вскоре только старики из родного селения могли припомнить его настоящее имя.

Вдруг резкий крик донесся сквозь туман, все еще окутывающий реку. Думба-иа-Квило поднял глаза от пламени и стал всматриваться вдаль. Мало-помалу он разглядел какую-то тень, двигающуюся в тумане, уже чуть поредевшем от первых лучей солнца. Тогда он вскочил на ноги и, приложив руки ко рту, крикнул.

Вот лодка приблизилась к берегу, и стоящий в ней человек, как только ее борт коснулся земли, крикнул:

— Прыгай!

И Думба-иа-Квило, легко вскочив в челнок, поплыл вниз по реке, в селение вождя Иакалы, где он должен был встретиться с девушкой, своей избранницей. А потом она разделит с ним его циновку, которую уже давно не согревало тепло женского тела.

II

На берегу Квило охотники из отряда Думбы-иа-Квило проснулись, когда солнце стояло уже высоко. Они взглянули на поднимающиеся вверх струйки дыма и покачали головами.

— Еще одно утро без ветра! — с досадой сказал один из охотников.

Полное безветрие стояло уже много дней. На лазурном небе не появлялось ни одной тучки. Солнце палило нещадно. На равнине, которая протянулась по обоим берегам реки, лишь кое-где виднелись обожженные солнцем, коричневые постройки селений. Не успели пожелтеть лишь небольшие лесные заросли, видневшиеся то здесь, то там, как зеленые островки в необъятном океане равнины.

Трава желтела и высыхала под безжалостными солнечными лучами, но ни один стебель не шевелился. На земле и на небе царил покой. И охотники приходили в отчаяние, глядя на безжизненную равнину. Люди уже устали от бездействия и постоянного ожидания ветра. Ослабевшие и потные, они безвольно лежали на циновках, не в силах подняться. Потому что только тогда, когда дует ветер, можно начинать охоту огнем. И все дни охотники проводили в безделье. Но они не ленились поддерживать пламя костров, да и то потому лишь, что должны были видеть, как дым поднимается к небу. И с каждым часом все сильнее хотелось им увидать этот дым не прямо поднимающимся в небо, а качающимся под радостную музыку ветра. Листва на деревьях не шевелилась, блеск неба становился невыносимым для глаз, и ни одна птица не прорезала крылом пылающие просторы неба. А из высокой травы не доносились шорохи, которые говорили бы о присутствии животных. Тишина и удушливая жара висели над равниной.

Измученные жарой животные укрылись в рощах, под зеленью неподвижных деревьев, обвитых цепкими лианами. Человек не решался проникнуть в эти заросли. Там он не мог быть спокоен за свою жизнь.

А между тем в этих живительных оазисах африканских степей, в их укромных зеленых уголках журчат чистые ручьи, созревают плоды, по стволам пальм стекает сладкий сок. Там прыгают зайцы, бродят чуткие газели и кормятся антилопы. И только человек терпит лишения, но обходит тенистые заросли, хотя мог бы здесь утолить голод и жажду. В этом особом мире для него нет места.

В самое жаркое время года в этих зарослях прячутся хищники, ведя смертельные схватки в борьбе за существование. Леопард выслеживает антилопу, мирно жующую свежую траву, и бросается ей на спину одним прыжком, чтобы перегрызть горло. Но на предсмертный крик антилопы выходит из своего убежища лев и в жестокой драке отнимает у леопарда добычу. Пакаса, набив брюхо травой, попадает в кольца удава-жибойи, а кобра одним прикосновением жала убивает льва или леопарда, и те падают на землю рядом со своими жертвами.

Звери боролись, убивали и пожирали друг друга в этих зеленых зарослях, таких мирных на вид. И огонь, пущенный по равнине, должен был выгнать их оттуда навстречу охотникам.

А вдали от этих зарослей, на самой равнине, распростертой по берегу Квило, ночи, одна за другой, беззвучные и спокойные, сходили па землю. Тишина этих ночей тревожила людей. Она их страшила. Охотники были печальными и молчаливыми, потому что ночь без батуке — это не ночь для африканца. Ночь существует для того, чтобы люди танцевали, любили и пили хмельной сок. Но теперь ночи были мрачными и наполняли страхом. Разложив костры, глядя на ровно поднимающиеся вверх языки пламени, покусывая трубки, мужчины тосковали о женах и детях, оставшихся в селении.

Уже все истории были рассказаны, и если вдруг кто-нибудь открывал рот, то лишь для того, чтобы проклясть ветер, который не приходил. Люди думали только об охоте, о ветре, о том, как вся степь превратится в огненное море... Но вокруг царила тишина и ничто не предвещало изменения погоды, и потому люди вздыхали и молча курили длинные трубки.

В этот день охотники больше чем когда бы то ни было обсуждали поступки Думба-иа-Квило. Он отсутствовал, и поэтому товарищи не щадили его, срывая на нем раздражение. Они не могли простить Думба-иа-Квило, что он отправился к женщине: они завидовали ему. Но если бы Лев с берегов Квило внезапно появился здесь, как смутились бы они, как быстро отвели бы свои глаза от жестоких глаз охотника! Они боялись его больше, чем хищных зверей, больше, чем ребенок боится призраков! И все это после одного случая, когда Думба-иа-Квило во время охоты огнем перерезал горло охотнику, который увидал случайно, как он, Думба-иа-Квило, спасаясь от леопарда, спрятался за деревом. Человек высмеял Думбу-иа-Квило и посоветовал ему в другой раз спрятаться в реке. И Думба-иа-Квило не простил его. Храбрецы никогда не прощают насмешку над их слабостью. И, покончив с леопардом, ослепленный гневом, он бросился на обидчика и убил его одним ударом ножа. Таким образом Думба-иа-Квило, вождь охотников, снова возвысился в глазах людей. Потом ему пришлось стоять перед вождем, выдумывая оправдания... И вождь оставил его безнаказанным. Но люди навсегда запомнили, как страшен Думба-иа-Квило в ярости.

А вот сегодня он далеко, все знали, что его позвала женщина, что теперь она находится в его объятиях, и бесились от зависти.

— Вставайте! Пошли к реке! — воскликнул один из охотников, вскакивая на ноги.

И все встали и последовали за ним, даже не зная, что они будут там делать.

Легкий шорох донесся до ушей охотников. Люди пригнулись, напряженно прислушиваясь, глядя по сторонам. Над высокой травой появились кончики рогов антилопы. И в глазах охотников вспыхнул огонь. Один из них лег па землю, намереваясь подползти к животному, но антилопа еще выше подняла голову и большими прыжками легко ускакала в другую сторону.

И вдруг в надвигающихся сумерках послышался крик.

— Это возвращается Думба-иа-Квило! — сказал небрежно один из охотников.

— Нет, это не его голос, — ответили другие.

И тут люди услышали завывание голодной гиены. И в то же мгновение легкое дыхание ветра шевельнуло засохшие стебли травы.

— Ветер! Ветер! — раздались радостные возгласы.

Охотники вскочили и, высоко подняв горящие факелы, помчались в заросли травы, волнующейся от ветра. И снова они услышали зов человека, теперь ближе, откуда-то с равнины. Все закричали в ответ: "Эуа! Эуа!", поспешно возвращаясь на стоянку. Когда они подошли, около костра уже стоял пришелец.

— Эй! Это ты, Матембеле!

Охотники окружили старика и заговорили одновременно, перебивая друг друга. Они расспрашивали его, откуда и зачем он пришел, чего хочет и что случилось. Матембеле устало повалился па циновку и молчал. Тогда охотники присели па корточки вокруг пего, кто-то наконец догадался предложить старику поесть.

Матембеле все уважали и любили. Его считали знатным охотником, и он был учителем всех охотников, которые не так давно вооружились копьями и ружьями. Он научил их выслеживать зверя по следу и слушать голоса ветра. Думба-иа-Квило был самым отважным и ловким учеником старого охотника, и Матембеле поставил его вместо себя во главе отряда. Еще и теперь старик, несмотря на свой возраст, несмотря на то что глаза его уже не такие зоркие и ноги не такие крепкие, как прежде, учил молодых охотников. А какие прекрасные истории он знал о животных и об охотах! Со всех просторов Лунды приходили люди послушать его, потому что Матембеле был прославленным рассказчиком.

— А где Думба-иа-Квило? — спросил старик, оглядываясь по сторонам.

— Он в селении Иакалы!

Старик ничего не ответил, но видно было, что он недоволен. Он отпил пальмового вина из калебаса и взял трубку, которую набил ему табаком молодой охотник.

— Старик, ты зачем пришел? У нас нет мяса, чтобы тебя накормить. Ветра нет — и охоты нет. Старик, кто прислал тебя?

— Меня прислал вождь, — ответил Матембеле, возвращая молодому охотнику трубку. — Никто о вас ничего не знал. И у народа нет мяса. На землях вождя Шанвури была охота, и теперь его народ доволен. Вчера оттуда пришел один человек из Каванго и рассказал нам об этом. Только вы одни еще никого не убили. И вождь прислал меня посмотреть, что вы делаете здесь столько времени! — В голосе старика звучала насмешка.

— Эй, старик, а тебе повстречался ветер?

— Где он был, этот ветер, Матембеле?

— Разве может кто-нибудь найти ветер и заставить его дуть!

— Только женщины могут так думать!

И Матембеле молчал, потому что ему нечего было ответить. Но видно было, что старик рассердился. Он не любил, когда с ним разговаривали так, как будто обращаются к мальчику или женщине.

Но что-то нужно было сказать, и старик произнес:

— Ветер придет.

— Он уже пришел. Разве ты не видел, что закачалась трава?

— Видел, видел, — радостно подтвердил старик. — А вы что, не слыхали гиену? Она завыла, потому что ветер донес до нее запах мяса...

— Мясо антилопы?

Матембеле покачал головой:

— Нет, ветер дул в другую сторону. Пахнет мясом со стороны Дулаканго. Завтра будет хорошая погода! А когда вернется Думба-иа-Квило?

На это охотники ничего не могли ему ответить.

— Старик, а когда ты уйдешь отсюда?

Но Матембеле уже ничего не слышал. Он мгновенно заснул.

III

Когда Матембеле открыл глаза, солнце уже встало. Лагерь опустел и костер погас. Где-то поблизости слышались голоса охотников, и Матембеле понял, что они готовятся к охоте. Высокая трава качалась от ветра. Взглянув на небо, старик увидел легкие облака, которые подгонял ветер, и сказал про себя: "Хороший будет ветер... Но где же до сих пор ходит Думба-иа-Квило? Он у женщины..." И вдруг старик вспомнил о важном поручении вождя, из-за которого он, собственно, и пришел сюда. На мгновение старик застыл, потом всплеснул руками и промолвил: "Бестолковый я стал! Совсем бестолковый и старый!" И так быстро, как позволили ему ноги, он побежал, прихрамывая, на берег реки, туда, где находились охотники. Они посмотрели па старика с удивлением, по Матембеле объяснил им, что настолько устал вчера, что забыл о самом важном деле. Вождь прислал его сюда, потому что во время одного из батуке, напившись допьяна, он опалил на костре свою леопардовую шкуру. Она обгорела до того, что он не может заворачиваться в нее. И в чем ему теперь быть на собраниях племени и принимать соседних вождей? Она уже не годится даже для того, чтобы танцевать батуке или показаться каким-либо пришельцам. И он прислал Матембеле сказать охотникам, чтобы они раздобыли ему новую шкуру леопарда, большую и красивую. Он желал, чтобы убил животное сам Думба-иа-Квило. Матембеле добавил, что он вчера сам уже пытался убить леопарда, не только для того, чтобы подарить его шкуру вождю, но прежде всего для того, чтобы покончить с нападениями, которые зверь совершал па селение. Он загрыз недавно человека, который пришел ночью просить приюта, утащил немало коз, и люди стали бояться выходить из дому после захода солнца.

Охотники молча слушали старика. Глаза их засверкали от гнева, когда они узнали о разбое леопарда.

— Почему ты не сказал об этом нам вчера?

— Если даже он совсем не придет, вождь не останется без шкуры. Разве только один Думба-иа-Квило умеет убивать леопардов!

— Нет! Он должен его убить! — возразил старик. — Он вождь охотников. Но я ничем не распоряжаюсь! — прибавил Матембеле, глядя в землю.

Охотники ему ничего не ответили на это и снова принялись за работу, которая была почти что сделана. Вдоль реки они очищали от травы длинные и широкие полосы земли. На них должен был остановиться огонь. Каждый охотник знал свое место на этих полосах и на берегу. Загонщики, как только рассвело, уже ушли на другую сторону равнины. Там они подожгут высокую траву, когда послеполуденный ветер задует сильнее.

И вот послышалась дробь барабана. Она пронеслась над всей равниной, сообщая, что загонщики подожгли траву. Охотники, стоявшие па берегу реки, переглянулись, и, так как Думба-иа-Квило все еще не появился, они попросили Матембеле возглавить охоту. Старик сначала отказывался, говоря, что ноги уже не служат ему, как бывало, что глаза обманывают его порой и голос его недостаточно громок, чтобы подавать сигналы. Однако видно было, что старик доволен предложением молодых охотников. В конце концов он согласился и, как будто забыв о старости, побежал за ружьем, которое оставил у костра, там, где спал.

IV

Звучный голос барабана прорезал воздух и понесся далеко над равниной. Матембеле знал, что у него еще сильные руки, но сам удивился, с какой мощью забил по барабану.

— Старик, ты, оказывается, еще совсем молодой! — крикнул, пробегая мимо, один из охотников.

Матембеле засмеялся и вне себя от гордости ударил еще сильнее в барабан, чтобы все кругом могли услышать, что охотники Думбы-иа-Квило начали охоту огнем.

— Хороший ветер! — крикнул старик. И глаза его и рот смеялись.

Потом, передав барабан молодому охотнику, он схватил ружье и побежал к реке. Там он встал около дерева, служившего причалом.

Вдали на голубой линии горизонта появилась узкая полоска оранжевого цвета. Вскоре она превратилась в широкую багряную полосу, похожую на огненную дорогу между небом и землей. И вдруг над этой полосой поднялась багряная волна. Она подожгла небо, как во время заката, и гул волнующего моря пробежал над равниной. Ветер донес с той стороны горячее дыхание огня. И вскоре могучий голос равнины зазвучал повсюду.

Из высокой травы вылетела стая бабочек разных цветов. Испуганные шумом, они полетели в поисках прохлады к реке. Огромная черная птица, тревожно крича, пролетела над головой старика. Она предупреждала об опасности всех птиц, живущих на равнине. И небо тотчас затмилось тысячами крыльев. Птицы улетали за реку.

Теперь уже не было видно линии горизонта. Волны огня охватили небо. Слышно стало его горячее дыхание. Охотники, возбужденные гулом, который доносился издали, и ожиданием охоты, обсуждали движение огня и силу ветра. Но еще не был дан сигнал для охоты на прибрежных землях и па полосах, очищенных от травы. Эти полосы должны были задержать огонь и помочь охотникам, если ветер переменит направление.

Толстая пакаса и три нежных газели, вытянув шеи, выглянули из травы, но, увидав охотников, сразу спрятались. Охотники не обратили на них никакого внимания. Они знали, что настанет момент, когда животные не смогут выдержать жар и сами выбегут навстречу смерти.

И вдруг на обнаженной прибрежной земле появились сотни крыс, спасающихся от огня. Они мчались с писком и визгом.

— Ветер пошел направо! — крикнул один из охотников, взобравшийся на дерево, чтобы следить за направлением огня.

Послышались выстрелы, и люди, находившиеся на берегу, напряженно сжали в руках ружья и копья. Ветер продолжал гнать огонь все вперед и вперед, и человек, сидевший на макушке дерева, закричал, что пакасы уже бегут к реке. Матембеле положил ружье на развилку дерева, взвел курок и устремил взгляд на заросли травы.

Послышался топот пакас. Первые животные, выскочившие из зарослей, остановились на мгновение и, увидав охотников, повернули обратно. Но охотники были уверены, что все равно смогут попробовать их мясо, и радостно засмеялись.

— Огонь еще далеко, а они уже боятся! — крикнул Матембеле.

— Огонь приближается! — закричал охотник, быстро слезая с дерева, чтобы принять участие в охоте.

Жара все возрастала. Тела людей сверкали, как бронза, намазанная маслом. Небо потемнело от дыма, поднявшегося с равнины. Оставаться в зарослях травы стало невозможно. Кролики покинули норки и огромными прыжками мчались к берегу реки, надеясь спрятаться в тростниках. Маленькие газели выбегали из облака дыма и падали, полумертвые от усталости и страха. Для этих мелких животных охотники жалели пуль и приканчивали их, уже почти неподвижных, ударами копий.

Теперь равнина пылала от края до края, дыша огнем. Охотники уже не видели друг друга, таким густым сделался дым. Только их крики слышались со всех сторон. Старый Матембеле громко отдавал приказания. Но вдруг раздался более громкий знакомый голос. Люди не могли ничего разглядеть сквозь дым, но все поняли: Думба-иа-Квило вернулся.

Матембеле видел, как Думба-иа-Квило соскочил с лодки. Он увидел гребца и женщину, отплывающих от берега, и молча посмотрел на Думбу.

— Это Луежи, моя жена, дочь Камбаши, из племени Иакалы, — улыбаясь, сказал молодой охотник.

Старик засмеялся:

— Тебе повезло! Женщины из племени Иакалы любят таких храбрых охотников, как ты!

Волна огня, которую пригнал ветер, прорвалась как раз перед ними, стариком и Думба-иа-Квило, и огромная пакаса, ослепшая и обезумевшая от жары, выскочила прямо на них, заставив их отскочить в сторону. Дым слепил глаза, и старик, не думая о том, что делает, бросился за дерево, а Думба-иа-Квило в это время нагнулся, разыскивая свое ружье, которое упало у него из рук, когда выскочила пакаса.

Высокие стебли травы горели и трещали. Эти звуки, напоминающие перестрелку, сливались с криками людей и рычанием зверей, захваченных огнем. Ветер посыпал охотников пеплом.

— Эй! Думба-иа-Квило! Эй! Думба... Эй! — крикнул Матембеле, сжимая в руке ружье. Он увидал, как из зарослей травы выскочил леопард.

Огромные зеленые глаза леопарда, налившиеся кровью, сверкали. Взъерошенная шерсть обгорела в огне. Он шел прямо на Думбу-иа-Квило, безоружного, стоящего на берегу реки. На мгновение леопард остановился, повернулся к огню, как будто желая снова кинуться в него. Страшное рычание потрясло воздух и заглушило все крики. И вдруг леопард повернулся к охотнику и бросился на него. Думба-иа-Квило, так и не найдя свое ружье, зажал в руке нож и отступил к реке, приготовившись встретить хищника. Когда леопард пригнулся, чтобы сделать последний прыжок, ноги Думбы-иа-Квило погрузились в болотистый берег реки. И в тот момент, когда его рука поднялась и лезвие ножа блеснуло перед глазами леопарда, послышался выстрел, а вслед за ним крик ужаса.

Матембеле все еще держал в руке ружье, из которого он убил леопарда. Его глаза, широко открытые и полные ужаса, смотрели на реку, спокойную и неподвижную, где исчез Думба-иа-Квило, которого схватил крокодил в ту минуту, когда пуля Матембеле сразила леопарда. Старик видел все, но еще не мог понять, что произошло. Как будто стараясь прогнать страшное видение, он закрыл руками глаза и присел на корточки под деревом.

V

Солнце опустилось за дымящуюся равнину. И здесь и там, и на берегу реки, и на полосах обнаженной земли, где остановился огонь, лежали кровоточащие туши животных. Охотники тоже лежали на земле, тяжело вдыхая горячий воздух, поднимавшийся с равнины.

А на черной земле лежали обгорелые тела животных, которые не успели выбежать из зарослей травы.

Стояла мертвая тишина. Один за другим поднимались охотники и шли к реке, чтобы утолить жажду и смыть кровь и пепел. Потом они собрались у дерева. И тогда Матембеле рассказал им, что Думба-иа-Квило упал в реку, застрелив леопарда.

— Но он убил его? — спросили сразу все вместе.

— Да, он убил его! — солгал старик, передавая охотникам ружье Думбы-иа-Квило. — Вот лежит леопард.

— А может быть, его утащил крокодил? — спросил один из охотников, пристально глядя на старика.

— Нет! Я сам видел. Он выстрелил, стоя на самом берегу, поскользнулся и упал в воду. Я видел это, люди!

— Думба-иа-Квило был храбрым охотником! — печально сказали стоящие вокруг люди.

— Он был еще слишком молод. Народ будет жалеть его. Он был храбрый, как лев. Наши женщины будут оплакивать лучшего охотника, а Сапала, который всегда был ему добрым другом, расскажет его историю, сложив о нем песню.

Матембеле молчал. Ведь только ему было известно, что Думба-иа-Квило, лучший охотник, которого он любил, как сына, умер позорной смертью.

"Какой грех совершил Думба-иа-Квило, чтобы его тело покоилось на дне этой великой реки?" — тревожно спрашивал себя старик, качая головой.

Матембеле страдал, думая о случившемся. Старик чувствовал себя виноватым. Зачем он выстрелил в леопарда? Почему он не дал Думбе-иа-Квило сразиться со страшным хищником и принять ту единственную смерть, которая не позорит охотника! Старик страдал и не говорил никому ни слова. Но он решил, что велит Сапале сложить песню, такую прекрасную, что ее будут петь все люди: и мужчины, и женщины, и молодежь. Все люди будут петь эту песню, которая навсегда сохранит подвиги Думбы-иа-Квило.

Прежде чем покинуть опустевшие берега и унести добычу, охотники стали бить в барабаны, сообщая всем людям, что Думба-иа-Квило, храбрый вождь охотников народа Иакалы, погиб геройской смертью на землях охоты, на равнине около реки Квило.

И на другом берегу осиротевшая Луежи услышала весть барабанов. Она горько заплакала, горюя о погибшем друге и о своем несчастье. Такова уж была судьба всех прекрасных женщин, которые решались любить отважных охотников и всегда были несчастливыми.

VI

В селении Иакалы женщины издали увидали охотников, но не запели приветственных песен, потому что Думба-иа-Квило погиб.

В эту ночь никто не танцевал батуке. Никто не пел, никто не прославлял храбрые дела охотников. Только барабаны били и били, разнося повсюду горестную весть.

Вождь не захотел даже прикоснуться к леопарду, он не захотел даже видеть его. Он велел закрыть его листьями мулембы. В эту ночь никто не ел мяса, принесенного с последней охоты. А на следующий день, когда солнце поднялось над опечаленным селением, вождь приказал похоронить леопарда. Его положили на носилки, застланные ветками, покрыли листвой, украсили перьями священной птицы, и охотники понесли носилки на плечах к могиле у края дороги. А когда охотники вернулись в селение, чтобы танцевать батуке смерти, прославляя Думбу-иа-Квило, старый Матембеле ушел в святилище, чтобы замолить свой грех. Старик думал избежать таким образом кары богов и спасти душу Думбы-иа-Квило. Пусть она наконец успокоится под защитой богов охоты!

Месть

Люди шли спиной к солнцу, возвращаясь домой. Селения еще не было видно. Но они знали, что знакомые хижины с остроконечными крышами уже скоро появятся, возвышаясь над краем пропасти. Впереди шли охотники, широкими шагами меряя дорогу. За ними гуськом двигались носильщики, неся на плечах длинные шесты и согнувшись под тяжестью окровавленных туш антилоп. Следом за ними бежали мальчишки с корзинами и кувшинами на головах.

И на дороге, вьющейся среди высокой травы, оставались свежие кровавые следы, которые быстро осушал своим горячим дыханием вечерний ветер.

Вдалеке, в той стороне, откуда они шли, там, где дорога терялась за еле видимой линией горизонта, солнце пылало последним огнем, поджигая небо. А перед людьми на красной дороге ложились длинные тени.

Голос охотника, шедшего во главе, прорезал глубокое молчание, нависшее над степью. Все подняли головы и с надеждой посмотрели вперед. Они увидели поднимающийся столб дыма, который застилал небо. И люди ускорили шаг. Они должны дойти до селения раньше, чем на землю опустится мрак. Им нельзя оставаться ночью в степи. Никто не хотел делиться своей добычей со львами и гиенами.

Эти люди шли с далеких берегов реки Шикапы. Там, на лесных полянах, возле реки они хорошо поохотились этим утром. Их копья встречали животных прямо на водопое. И радостные крики людей сливались со стонами умирающих жертв.

А закончив охоту, они разожгли костры и уселись вокруг огня. Они ели чуть прижаренное на костре мясо, еще совсем сырое, и от этого руки и лица их были в крови, пили воду, черпая ее ладонями из реки, и курили одну трубку. Затем они говорили о женщинах, об охоте и смеялись, сытые и радостные. Пели, рассказывая всем четырем ветрам, что они, храбрые киоки, отважные охотники, которые не боятся смерти, прячутся сейчас в лесу, а потом зашагают снова по желтой равнине, сожженной из конца в конец пылающим солнцем...

К родному селению люди подошли перед самым наступлением ночи, сообщая воинственными песнями об охотничьих подвигах. И народ приветствовал охотников, которые принесли мясо для великого праздника посева.

Гуло, самый молодой охотник, недавний раб вождя, был признан товарищами самым храбрым и ловким из всех. Люди обращались к нему с приветствиями и похвалой. А Гуло улыбался им широко и радостно, и глаза его возбужденно сверкали.

Женщины встали вокруг него и запели, прославляя молодого и храброго охотника, который не побоялся сегодня ни льва, ни леопарда.

Среди женщин, приветствовавших охотников, Гуло увидел Самбу. Она давно была обещана ему, и теперь девушка улыбалась храбрецу. Ее влажные глаза, полные желания, призывно блестели. А когда народ разошелся, он обнял девушку и позвал ее на праздник посева.

Во мраке, спустившемся на равнину, селение озарилось кострами. Они горели вокруг площадки, вытоптанной перед дверями хижин.

В свете пламени мелькали фигуры людей, озаренные красными языками.

Сидя вокруг костра, киоки рассказывали истории, мрачные, как их собственная судьба. Один старый охотник вспоминал свои былые подвиги, как он выиграл схватку с леопардом, пожелавшим отнять у него газель, убитую на берегу реки, показывал оставшиеся на спине следы от когтей хищника. Кто-то рассказывал про охотника, которого утащил лев, — от бедняги не осталось и следа. А лодочник вспоминал страшную грозовую ночь, когда Замби-иа-Мейа, бог воды и одновременно бог несчастья, появился на реке Шикапе и погубил всех, кто был застигнут врасплох на берегах реки и на лодках.

Остальные киоки ожидали своей очереди, чтобы поведать слушателям что-нибудь интересное. Но вот, с трудом переставляя дрожащие ноги и опираясь на посох, к огню подошел вождь Калепденде. Он поглядел на собравшихся подслеповатыми глазами, и все смолкли. Тогда заговорил старый вождь, тихо-тихо, еле слышно, как будто он молился. Но па самом деле он, как обычно, укорял своих подданных во множестве грехов, бранил их за дурные дела. И люди опустили головы, чтобы на их лицах вождь не увидел недовольства. Гуло стиснул зубы и сжал рукоятку ножа, висящего на поясе. Всегда, когда Гуло видел старого вождя, слышал его голос, у него будто открывались раны от ударов кнута, которыми еще недавно вождь приказывал наказать своего раба. Но юноша тогда ни в чем не был виноват, и поэтому при каждом воспоминании об этом случае он дрожал от ярости. Теперь, когда вождь заговорил, у молодого охотника было такое чувство, будто каждое слово старика бьет его по голове, как камень. Невероятным усилием юноша сжал руки за спиной, чтобы не вскочить и не вонзить нож в спину старика. Вождь продолжал говорить, и Гуло не смотрел на него.

"Сегодня я сделаю это", — сказал он про себя и закусил губы до крови. Старый вождь Календенде высказал все упреки и наконец, пожелав подданным хорошо провести эту ночь, пошел, потому что сам он был уже так стар, что не мог идти в ноля со своими женами, чтобы справить праздник плодородия.

Старый вождь пошел, еле переставляя ноги, в свою хижину.

Люди провожали его злорадными усмешками, но молчали, побаиваясь недоброго старика.

Гуло не улыбался вождю вслед. Он сидел, устремив мрачный взгляд во тьму, прислушиваясь к далекому шуму воды. За селением, в глубине пропасти, дна которой не достигал человеческий взгляд, мчалась по каменному руслу река Шиже. На отвесных берегах пропасти стоял лес, доходивший до далеких равнин.

Но вот голос барабанов разнесся над селением, и люди вскочили на ноги. Еще выше поднялись языки пламени костров, возвещая начало батуке. Эта ночь была священной в селении старого вождя киоков Календенде.

И хотя темное небо стало еще мрачнее от нависших туч, народ пел и танцевал. Гуло последним вошел в круг и запел песню, которая была больше похожа на крик ненависти и злобного торжества. Самба смотрела на него испуганно, не узнавая веселого охотника.

А когда луна, прорвав тучи, посеребрила дороги, голоса барабанов замолкли и люди, взяв факелы, обняли женщин и пошли вместе с ними на возделанные поля.

И Самба отправилась туда вместе с Гуло, с отважным и стройным охотником.

Когда небо чуть посветлело, люди проснулись от грохота барабанов. Они подняли головы, вслушиваясь в тревожные звуки. И со всех сторон раздался крик: "Убили вождя!"

Люди побежали в селение.

Самба проснулась, испуганная грохотом барабанов. Гуло не было рядом с ней. Сердце ее сжалось от ужаса, и она побежала разыскивать своего возлюбленного. Она спрашивала о нем всех, кто бежал рядом с ней, но никто его не видел.

Люди бежали в селение, пораженные страшной вестью. Только Гуло не было среди них.

Старый вождь лежал на циновке, посередине вытоптанной площадки, недалеко от своей хижины. Горло его было перерезано, широко открытые глаза неподвижно смотрели в небо. Рядом с ним валялся нож — символ власти вождей киоков, и лезвие его уже потемнело от крови.

Женщины заливались слезами, мужчины кричали от негодования, забыв о том, что никто не любил старого вождя.

По всем дорогам бродила Самба, разыскивая Гуло, и везде ее встречал грохот тревожных барабанов. Но Гуло нигде не было. Он пропал. Только одна она заметила его отсутствие.

Вдруг неожиданный порыв ветра нагнал на солнце тучу, которая все росла, широкая и мрачная, па голубом небе. Сразу потемнело, будто ночь пришла. Загремел гром вдали. Ветер пригнал еще громады туч, и огненные стрелы прорезали тьму.

Люди, забыв обо всем, бросились в хижины. Дождь, как кнут, хлестал их спины, пока они искали укрытия. Только Самба бродила под дождем, разыскивая своего Гуло.

Старый вождь Календенде все так же лежал на циновке, но на лезвии ножа крови уже не было видно. Дождь смыл ее.

Гроза мчалась по черной равнине неба, время от времени озаряя ее яростными вспышками молний.

Но вот огненная стрела поразила высокое дерево, одиноко возвышавшееся на краю селения, и Самба в ужасе бросилась в другую сторону. Ее крики сливались с воплями других женщин и мужчин, которые в отчаянии цеплялись за шатающиеся столбы, подпирающие крыши хижин. Жестокий ветер с ненавистью и упорством разрушал постройки. А Самба бежала как безумная, уже не слыша ни людских криков, ни раскатов грома. Она слышала только голос, который доносился к ней издалека, оттуда, со дна пропасти, где протекала река Шиже. Самба знала, что там, в грозных волнах реки, живет бог Замби-иа-Мейа. Она знала, что в грозовую ночь он призывает людей и уводит их в свое царство... А сейчас он звал девушку голосом Гуло, звал ее, обещая желанную встречу.

Могучий порыв ветра свалил Самбу на землю. Ползком она старалась выбраться из этого страшного места. У нее кружилась голова, и она не могла подняться на ноги. Вдруг Самба наткнулась на какое-то тело и в отчаянии обхватила его руками. Молния опять прорезала тьму, и она увидела, что обнимает труп вождя. С безумным криком Самба вскочила и бросилась прочь от мертвеца. Ноги сами несли ее. И... что это? Голос Гуло? Она застыла, прислушиваясь.

— Ах! — крикнула она. В ответ из глубины пропасти донеслось эхо. Это бог Замби-иа-Мейа опять откликнулся ей голосом Гуло.

Ветер гнал девушку все вперед и вперед. А голос бога воды и несчастья звал и звал...

Самба громко крикнула: "Подожди! Подожди!"

Она знала, что Гуло, отважный и страстный охотник, ждет ее там, в черной глубине ущелья.

И, хохоча, в безумстве, она добежала до края черного ущелья и бросилась туда, в ревущую бездну.

На следующий день, когда солнце встало над пропастью, люди из племени Календенде спустились вниз и увидали у истока реки Шиже, где текла быстрая и шумная струя воды, скалы, покрасневшие от крови. Они пошли дальше по течению и с ужасом заметили, что и здесь вода текла по камням, обрызганным алой кровью.

С тех пор никогда ни один киок не решался ступать на эту землю. Но в памяти народа осталась легенда о реке Шиже, где Самба обручилась с богом Замби-иа-Мейа, о "реке крови", воду из которой людям нельзя пить.

Жертва

I

Мваунгве слушал очень внимательно. Глаза его были печальны, рот искривлен страданием. Старый прославленный колдун, известный по всей округе своим умением лечить, давал советы вождю.

Мваунгве сидел на корточках на циновке у входа в хижину. Тело его, разрисованное красной глиной, было совершенно обнажено. Только маленький кожаный мешочек прикрывал низ живота. На шее, на нитке разноцветных бус, висел рог антилопы, наполненный различными благовониями. Он получил когда-то этот талисман из рук колдуна на берегах реки Луиты. Там жили прославленные лекари, которые умели лечить любую болезнь и изгонять злых духов, проникших в тело человека и сделавших его бессильным.

Вокруг сидели жены вождя, дрожа от страха, прислушиваясь к словам колдуна. Но ни они, ни сам вождь не понимали смысла слов, произносимых колдуном, потому что каждый колдун и каждый лекарь бережет тайну своих заклинаний. Они всегда пользуются выражениями, которые никто, кроме людей, посвященных в тайны колдовства, не понимает. Таким образом колдуны завоевывали уважение непосвященных и держали их в страхе.

Женщины вопросительно переглядывались, стараясь понять или хотя бы догадаться, о чем говорит старик. Гнетущий страх все возрастал.

Колдун, равнодушный к тому, что происходит вокруг, говорил, медленно растягивая слова, ни на мгновение не сводя взгляда с больного, зачарованного непонятной церемонией.

Вождь Мваунгве заболел внезапно, после того как юноши вернулись из муканды, "школы для мальчиков", и барабаны оповестили людей, что обряд посвящения в мужчины окончился. Юноши радостно пели под мерное хлопание ладоней и под топот босых ног, прославляя богов муканды.

Они пели и танцевали, но ничто не могло утешить вождя.

Накануне окончания обряда на вытоптанной земле муканды лежало девятнадцать трупов. Они были завернуты в листья и кору деревьев, а потом брошены в реку, которая должна была стать священной могилой тех, кто погиб во время испытаний муканды, потеряв то имя, которое было дано при рождении и не успев получить права носить мужское имя. Мальчики, не ставшие мужчинами, умерли безымянными и безымянными погрузились в реку.

В этом году из муканды вернулись только десять человек. Остальные исчезли в бурных водах реки Лубало. Боги взяли их души, жившие в слабых телах, простертых на земле после первых же испытаний муканды.

И среди погибших юношей оказался старший сын вождя. Слабый и худенький, он был робок и плохо видел.

Когда десять юношей вернулись в селение, когда народ узнал, что произошло в муканде, крики отчаяния огласили воздух. Не потому, что угасли жизни неоплаканных юношей. Люди увидели в этом наказание богов.

Боги разгневались, они не захотели слушать мольбы вождя о защите этих мальчиков, на которых народ возлагал столько надежд.

Старики ходили мрачные. Женщины прятались в хижинах, молились и плакали. Мужчины молча покусывали трубки и все проклинали.

Когда стемнело, раздался грохот барабанов. Он призывал старейшин племени собраться в шоту.

Грохот барабана, призывавшего старейшин, испугал народ. Сильнее забились сердца женщин. Застыли в тревоге мужчины. Только дети ничего не понимали и улыбались матерям, дрожавшим от страха. Люди знали, что теперь вождь уже не сможет повелевать народом, как прежде. Теперь самые мудрые старейшины, долгая жизнь которых сделала их опытными, станут повелителями племени. А люди знали, что старики жестоки, что они всегда требуют жертв во имя богов и древних законов племени.

Одна за другой женщины исчезали во мраке ночи. Они бежали в святилища и, распростершись в этих убогих храмах, молили богов защитить народ, уже и так жестоко наказанный. Они молились и плакали, потому что слезы и молитва — это опора слабых. Страх привел их в эти святилища, униженных и безвольных, возлагающих надежды на добрых духов, которые должны были побороть злых. От борьбы могучих духов зависела сейчас ничтожная судьба людей.

...И они ждали. Но несчастные сами не знали, чего ждут. Они знали только, что должно произойти что-то необычайное. Об этом говорил им грозный голос барабана.

Когда женщины вернулись домой, старики уже собрались в шоте, расположившись на корточках вокруг костра. Двери хижин закрылись. Люди лежали ничком, закрыв глаза и заткнув уши руками.

А в это время в шоте самый старший из всех старейшин заговорил. В голосе его звучала тревога:

— Наша земля погибла. Наши женщины никогда больше не родят хороших сыновей. Люди, тот, кто останется здесь, обречен на смерть!

Старик замолк и устремил невидящий взгляд на огонь.

Но после долгого молчания другой старик сказал:

— Священные мулембы еще не умерли. — И он оглядел всех, сидевших вокруг костра. Никто не поднимал глаз. Тяжелое молчание нависло над людьми! — Может быть, мы можем остаться... — добавил тихо старик.

— Что?.. — спросил самый старший.

— Но мулембы не умерли... — прошептал второй.

И тогда все поняли, что он хотел сказать, потому что думали о том же самом. Но никто не решался вслух высказать свою мысль. Священные деревья, мулембы, не умерли, значит, еще не все было потеряно. Значит, земля еще не превратилась в пустыню. Ее соки питали не только корни священных мулемб, но и возделанные поля, которые оставались тоже зелеными. Несчастье не коснулось земли. Оно коснулось только людей. Кара богов обрушилась только на них.

Так думали в молчании люди, которые были властителями судьбы племени, жестокими представителями богов на земле.

И тогда, не говоря ни слова, старики поднялись и пошли к вождю, укрывшемуся в своей хижине, больному и несчастному.

II

Как смертный приговор, известие о последнем решении вождя облетело селение. Мваунгве желал принести в жертву богам человеческую жизнь, чтобы умилостивить их, погасить гнев.

И народ возмутился его решением. Никто не хотел для спасения вождя осудить на смерть даже самого ничтожного раба.

"Пусть он сам, — ворчали люди, — уходит из селения, отправляется в лес и приносит себя в жертву богам". А некоторые, издеваясь, предлагали, чтобы вождь пошел просить помощи у киоков, у злейших врагов лунда, если уж он так недоволен своим народом, что способен пожертвовать богам человека, не сделавшего ничего дурного...

Люди говорили все это, потому что были полны страха. Самые трусливые потихоньку ругали вождя, который сидел в своей хижине, окруженный женами, и слушал советы лекаря.

Люди толпились возле хижин и шоты, заглушая страх проклятиями, как вдруг появился, злобно крича, главный жрец муканды, мукише Калелуа, самый жестокий, самый неумолимый из всех жрецов.

В одно мгновение люди разбежались в ужасе, зная, что Калелуа появляется в селениях только во время больших несчастий. Посередине селения мукише громко взывал к народу, требуя человеческой жертвы, которой ждали боги. Свирепый старик исчез так же неожиданно, как и появился. И люди снова вышли из хижин.

— Они хотят пить нашу кровь и кровь наших детей! — проворчала старуха, которую все считали безумной. Она прокричала еще что-то непонятное, простирая руки в небо и закатив глаза.

— Замолчи, колдунья! — крикнул ей молодой охотник, который, забыв о своей храбрости, дрожал сегодня от страха, как маленький ребенок дрожит перед именем Шиталелы, этого вечного пугала детей лунда и киоков.

И люди усмехались, увидав известного храбреца, объятого страхом, и гнев их на мгновение развеялся. Один из мужчин, всегда уважавший вождя, обратился к окружающим:

— Калелуа требует жертвы. И мы ничего не можем поделать, люди. Он знает лучше нас, чего хотят боги. Мы ничего не можем поделать. Наступил час нашего великого несчастья.

— Да, да, наступил час! — повторили люди.

III

В небо взвились высокие языки пламени разложенных вокруг площадки костров, защищая шоту от резкого ветра, который дул с берегов реки, вьющейся недалеко от селения.

Вокруг шоты в молчании собрался народ. А внутри нее, в кругу костров, сидели вождь, его советники и старейшины.

Наступил торжественный час, когда собралось все селение. Судьба людей была предначертана, и никто не мог ее изменить, потому что она была сильнее человеческих желаний.

Время от времени ветер подхватывал языки пламени, раздувал их, и голос его раздавался над селением, угрожающий и злобный. Люди сидели на корточках, плотно прижавшись друг к другу, чтобы защититься от холода и страха.

Внутри шоты самый старший из всех старейшин говорил, то и дело глубоко вздыхая, так тихо и медленно, что даже те, кто был рядом с ним, плохо разбирали слова.

Но люди, собравшиеся в шоте и вокруг нее, знали: старец говорит о древних и жестоких законах племени, которые нельзя изменить. И внутренняя дрожь, более сильная, чем дрожь от холода, заставляла трепетать сжавшиеся тела.

Глаза несчастных людей устремлялись в небо, но встречали там только глубокий мрак. Они не хотели смотреть на землю, где какой-то старый безумец, чтобы успокоить гнев оскорбленных богов, забывая о страдании братьев, требовал крови одного из них, крови, которой всегда упивались великие властители земли и неба.

В это мгновение огромная сверкающая звезда промчалась по черному небу. И люди, все как один, вскрикнули от ужаса. Они знали, что звезда, которую раньше никто не видел, пролетевшая вот так по черной равнине неба неведомо откуда и куда, является посланницей несчастья.

И люди зажмурили глаза, зажали руками рты, кусая губы, чтобы не закричать от ужаса.

Мваунгве, выходя из шоты, чтобы говорить с народом, увидал падающую звезду и не смог выговорить ни слова. Он стоял, оцепенев от ужаса, с открытым ртом и вытаращенными глазами. Слышался только свист ветра. Но вот завыли собаки. И люди еще теснее прижались друг к другу, крепко сцепив руки и прерывисто дыша.

А внутри хижин плакали испуганные дети, прижавшись к матерям.

И вдруг душераздирающий вопль раздался в глубине селения. На освещенную кострами площадку около шоты из мрака выбежала женщина, совершенно обнаженная. Вытянув руки вперед, она бросилась прямо к кострам, как будто собираясь кинуться в огонь.

— Я видела Замби! Я видела! Я видела! — кричала она и бежала по кругу, вдоль костров, озаренная красным светом.

Вождь Мваунгве сначала не узнал женщину, которая, простирая вперед руки, кричала, что видела бога Замби. Потому что она то появлялась, освещаемая языками пламени, то исчезала, сливаясь с мраком.

Никто не шевелился, будто страх всех пригвоздил к земле.

Но вот люди увидали, что сейчас женщина упадет в костер.

— Схватите ее! Схватите! — закричал вождь, бросаясь к женщине. Но ноги его не могли выдержать такого усилия, колени подогнулись, и он упал. Упершись ладонями в землю, он тщетно пытался ползти дальше на коленях, раздирая их о твердую землю. Устремив глаза на огонь, он продолжал взывать к людям: "Схватите ее! Схватите ее!"

Два человека бросились к вождю. Согнувшись и опираясь на людей, пришедших ему на помощь, он пытался поймать женщину. Но дважды ее тело, извиваясь, как змея, выскальзывало у него из рук.

— Замби! Замби!

И когда она чуть было не свалилась в пламя, кто-то из мужчин поймал безумную женщину, поднял над головой, показывая ее, обнаженную и дрожащую, всему народу.

— Это Кавина! — пронеслось над толпой.

Только теперь все узнали в этой женщине младшую жену вождя. Она была еще совсем ребенком, девочкой, красивой и непонятной, которую Мваунгве выменял на слоновые бивни. Девочка была так хороша, что балуба, который украл ее за рекой Шикапа, потребовал за нее столько клыков, что они составили целую гору, более высокую, чем хижина. Отправляясь в далекий путь через леса, балуба знал, что делал, когда предлагал свой товар богатому вождю Лунды.

И народ любил эту девочку, потому что она явилась в пору засухи, а с ее приходом начались дожди и поля сразу зазеленели. Тогда люди сложили в ее честь песни.

Начиная с того самого времени, как она появилась тут, киоки перестали беспокоить народ, голод не мучил людей и грозы больше не уносили жизни, чтобы отдать их грозному богу воды Замби-иа-Мейа. Все это народ приписывал ей. Она отвела от владений своего господина все зло.

А теперь несчастная была тут в руках у Камбало. Ее живот, украшенный необыкновенным рисунком, тяжело вздымался. Улыбка погасла, и в глазах не было нежности. В них сверкал жестокий огонь, который пугал людей.

— Положи ее, — сказал вождь.

И Камбало нагнулся, опустил женщину на землю. Она лежала, закрыв глаза, и не двигалась. Совсем как мертвая. Только острые груди, твердые и блестящие, будто отлитые из бронзы, трепетали, подавая признаки жизни.

— Кавина! Кавина! — позвал ее Мваунгве, присев на корточки рядом с девушкой и проводя дрожащими руками по ее неподвижному лицу.

Старейшины приблизились к вождю. Один из них, положив руку на плечо Мваунгве, сказал тихо, но строго:

— Вождь не должен делать этого...

Мваунгве посмотрел на него непонимающими глазами, но не стал сопротивляться, когда старейшина потянул его за руку, поднимая с земли.

— Унесите его.

Несколько человек бережно подняли вождя на руки и понесли в хижину мвата-мвари. Первая жена вождя, мать народа, стояла в дверях хижины, перепуганная криками Кавины. Старая мвари залилась слезами, увидав, что к ней несут ослабевшего вождя, и, воздев в небо руки, прокляла девушку, которая привела в смятение народ.

В толпе послышался ропот. Люди поняли, что теперь, когда Кавина обезумела, вместе с ее разумом погасла счастливая звезда, которую она принесла с собой с далекой родины, чтобы подарить народу лунда, жившему в этом краю.

Грозная звезда, которая только что пронеслась по небу, явилась, чтобы унести звезду, горевшую в душе Кавины, в черную пропасть бесконечной ночи. Теперь звезда Кавины погасла и никогда больше не зажжется, чтобы озарить жизнь других.

Порыв ветра пронесся над языками пламени, на землю опустился туман. Закапал мелкий дождь, где-то вдали сверкнула молния. Люди молча разошлись по своим хижинам.

Старейшины подняли тело Кавпны и поручили ее заботам мвата-мвари. Но старуха продолжала обвинять Кавину в грехах, которые та не совершила, и бранить несчастную, неподвижно лежавшую у ее ног. Тогда вождь прогнал свою первую жену, позвал рабынь и, с трудом поднявшись с циновки, сам занялся безумной.

Вдруг на селение налетел ураган. Свирепый порыв ветра обрушился с неба. Хлынул дождь, заливая костры, и громовой удар, раздавшийся сразу после вспышки молнии, потряс землю.

IV

Когда первые лучи солнца коснулись земли, люди вышли из хижин, чтобы посмотреть, какие разрушения гроза произвела в селении. И они увидели повалившиеся хижины, сорванные ветром крыши, вырванные с корнем деревья. Священная мулемба лежала на земле рядом с хижиной вождя.

Люди столпились около нее и в полном молчании смотрели друг на друга. Глаза их выражали ужас, потому что мертвая мулемба была знаком величайшего бедствия.

— Что еще должно с нами случиться? — воскликнул какой-то юноша дрожащим голосом.

И самый старший из людей, собравшихся у мертвой мулембы, безнадежно произнес:

— Все против нас! Если мы не принесем жертву, люди не смогут жить спокойно. Кто-нибудь должен умереть. Только смерть человека из нашего племени смягчит гнев богов.

И вдруг издали донесся крик:

— Эй! Эй, люди!

Это кричал Камбало.

— Там, — говорил он, задыхаясь, показывая на дорогу, ведущую к реке, — там лежит мертвая женщина.

Все повернулись в том направлении, куда он показывал. Камбало повторил:

— Она лежит мертвая, вся обгоревшая, а ребенок играет у нее на груди... — И, повернувшись к старому лодочнику, давно оставившему жизнь на реке и теперь только игравшему на кисанже, Камбало добавил: — А знаешь, кто она такая, Кайонго?

Старик отрицательно покачал головой, и тогда Камбало наклонился и шепнул ему па ухо:

— Ньякайонго...

— Ах! — вскрикнул старый лодочник, вытаращив глаза. Но тотчас сделал равнодушное лицо и, плюнув на землю, проворчал: — Я тут ни при чем...

Ньякайонго была его женой много лет тому назад, когда была еще совсем молодой. Но через несколько лет он прогнал ее, когда люди сказали ему, что в этих краях не осталось ни одного мужчины, который не обладал бы ею. Вдоль всех дорог трава была измята ее телом, отдававшимся прохожим. Ее имя произносили все. На далеких охотничьих стоянках, во время долгих странствий по лесным зарослям путники рассказывали друг другу, сидя вокруг костров, о любовных похождениях с этой женщиной.

После того как разгневанный Кайонго избил Ньякайонго, она была изгнана из селения под хохот стариков, которым эта женщина никогда не отдавалась. И она пошла, горько плача, через леса. А люди продолжали говорить, что она принадлежала всем.

Женщины, которые ненавидели Ньякайонго, так же как и боялись, обрадовались, когда она ушла. Но многие мужчины, околдованные ее улыбкой и взглядом, то нежным и грустным, как у газели, то пламенным и беспокойным, как огонь, последовали за ней, добиваясь ее благосклонности. Но Ньякайонго никогда больше не соглашалась любить мужчину из своих краев. Она их возненавидела. Они видели ее тело, окровавленное кнутом мужа, они видели, как она бежала, крича от боли, словно безумная, преследуемая призраком. II ни один из этих мужчин даже не шелохнулся тогда, чтобы ее защитить.

Нет, Ньякайонго никогда больше не отдавалась мужчинам своей земли. Она не хотела унижать себя их ласками, она не могла забыть, что они видели ее позор. Она ушла далеко, ненавидя людей своего селения.

Но через много лет, накануне того дня, когда юноши возвращались из муканды, Ньякайонго пришла в селение, чтобы умереть на родной земле. Она так изменилась, что люди с трудом узнавали ее, ту, которая была здесь самой красивой женщиной. Но она пришла не одна. Все видели, как она вела за руку девочку, некрасивую и совсем дикую.

— Пойдем туда, посмотрим, — сказали мужчины, обращаясь к Камбало.

Только старый Кайонго не двинулся с места.

Женщина лежала вверх животом, совсем голая. В уголках се рта запеклась кровь, над лицом вились мухи. А на груди, отвисшей и морщинистой, играла ее дочка, тщетно стараясь поймать муху.

— Посмотрите, какая она стала. Теперь даже гиену стошнит от ее вида.

Кто-то из мужчин захохотал. Девочка испугалась и заплакала, уткнув лицо в материнскую грудь.

— Уходи отсюда! — крикнул Камбало, схватив девочку за руку и поднимая ее с земли.

— Оставь ее! — вдруг сердито крикнул только что подошедший старик.

Он взял на руки девочку, которая продолжала громко плакать, и передал ее какой-то женщине. Потом вернулся.

— Эта женщина, — и старик показал на мертвую, — принесла нам несчастье. Но ее ребенок ни в чем не виноват.

— Кровь одна! — грубо оборвал кто-то.

Все замолчали. Камбало плюнул на землю и заворчал:

— Эта женщина хуже всякой гиены. Ей давно пора было умереть. Люди, вы знаете, что она никогда не слушала стариков! Она всегда над всеми смеялась. А разве можно, чтобы женщина смеялась над мужчинами? Нет, люди, она была скверная женщина. Хуже, чем животное.

Старик сердито посмотрел на Камбало и, дождавшись, когда он замолчит, сказал:

— Ты слишком молод. Ты говоришь о том, чего не знаешь.

Камбало смутился.

— Как ты можешь все это говорить? Ты же не знал эту женщину, когда она была еще молодой. Я старше, чем она, но все-таки был слишком молод в те времена, когда она сводила всех с ума. Разве есть мужчины, которые в то время желали ей зла?

— Кайонго и другие старики... — промолвил кто-то.

— Старики... Я знал их всех. Некоторые еще живы. Это они дали Кайонго кнут, чтобы он избил ее. А знаешь, почему они это сделали? Нет, не знаешь. Они сделали это потому, что она не хотела лежать с ними...

— Надо унести ее, — сказали люди, опустив головы.

— Нет. Подождем немного, — возразил старик. И, с тоской глядя на мертвую женщину, продолжал: — Эта женщина не всегда была такой...

— Расскажи, старик! Мы хотим знать все! — раздались голоса.

И старик рассказал о том, что знал эту женщину, когда она была еще ребенком. Ее звали Руанда... Старик знал ее родителей и дядю, который выдал девушку замуж за Кайонго. Тогда ее стали звать Ньякайонго. И скоро все забыли ее настоящее имя. Она была очень красива, хорошо работала на своего мужа, но никогда не теряла разума из-за него. Она была как все. Но вскоре Кайонго взял ее с собой на берега реки Луиты. В гостях у родственников оставался долго. А когда вернулся с молодой женой на родину, люди разинули рты от удивления, глядя на нее. Это была уже совсем другая женщина. В ее глазах горел огонь. Они зачаровывали мужчин, как взгляд змеи чарует птиц. Мужчины хотели отвести глаза от глаз Ньякайонго — и не могли. Хотели заговорить с ней — и не могли. А когда она к ним обращалась, они были счастливы, но дрожали при этом так, будто встретились со смертью. И не могли слова молвить. Никто из мужчин не мог спать спокойно. Глубокой ночью они внезапно просыпались и звали: "Ньякайонго! Ньякайонго!" И днем они не находили покоя. Мужчины покидали селение — уходили на охоту или по торговым делам, уплывали в лодках по реке, забирались в темные леса, и всегда, всегда глаза Ньякайонго стояли на их пути. Только один Кайонго их не замечал.

Старик умолк и опустил глаза. На его лице была глубокая печаль.

— Да, такие у нее были глаза, — произнес другой голос.

Все повернулись и увидали еще одного старика, который только что подошел.

— Однажды...

— Не рассказывай, не рассказывай больше! — попросил только что подошедший старик.

— Нет! Пусть говорит! — вмешался Камбало. — Мы хотим знать все.

И старик продолжал:

— Однажды Кайонго позвал меня и увел на берег реки. Он уже жил там один и не хотел возвращаться в свою хижину, потому что не мог жить вместе с женой. Он боялся ее глаз. Они были страшнее огня, люди! Когда мы вошли в его хижину, он сказал мне: "Шапала, моя жена превратилась в злого духа, в Казумби!" Я не знал, что ответить. Передо мной тоже всегда стояли ее глаза. И когда я уходил, тело мое было холодным, а голова пылала, как в огне. И больше никогда мы не говорили об этом. Но она и вправду была заколдована. Столько времени прошло с тех пор!

Старик грустно покачал головой:

— Однажды я шел в поле и увидал Ньякайонго. Она вышла из зарослей высокой травы и позвала меня. Она взяла меня за руку и увела за собой, не сказав ни слова. Уже глубокой ночью мы расстались. И больше никогда не разговаривали. Так она всегда поступала со всеми мужчинами.

Старик задумался, взглянул на мертвую женщину и продолжал:

— Все молодые мужчины нашего селения спали с ней, но всегда один раз. Только стариков она не желала. Она даже не смотрела на них. И когда, узнав, что Кайонго нет дома, они однажды ночью пришли и постучали в ее дверь, она послала их обратно, к женам. Они обозлились, некоторые, вернувшись домой, даже побили своих жен... Потом Ньякайонго рассказала об этом людям и долго смеялась в лицо старикам. Тогда они напоили Кайонго допьяна, дали ему в руки кнут и велели побить жену и прогнать ее из селения.

— Он плохо сделал. Он виноват! — раздались голоса.

— И больше в нашем селении люди ее не видали, — добавил старик, — Все думали, что она умерла... А теперь она вот здесь... — И старик повернулся и пошел в свою хижину, сгорбившись и понурив голову.

— Но почему она вернулась? — спросил кто-то.

— Она пришла, чтобы умереть на родной земле. Все люди хотят умереть на родной земле. Может быть, вождь не позволил бы ей остаться, но Кавина просила его. И он согласился.

— Эта женщина принесла нам много несчастья!

V

Уже наступила ночь, когда вождь Мваунгве покинул хижину, где он оставался с Кавиной и лекарем. Колдун пришел сюда, чтобы лечить только вождя, потому что избавить девушку от безумия он не мог. Такие болезни он не умел лечить. Безумие — это болезнь, посланная богами, и люди бессильны перед ней! Мваунгве шел по селению, все еще разрисованный красной глиной. Но он больше был похож на мертвеца, чем на живого человека. Он еле волочил ноги, и все тело его содрогалось. Так он добрался до шоты, где его уже давно ждали старейшины. Люди, собравшиеся вокруг шоты, замерли, ожидая, что будет дальше. Из-за грозы, которая так внезапно налетела, старейшины до сих пор не решили, кого принести в жертву богам.

Люди уже не могли думать, подавленные смертью юношей в муканде, перепуганные падающей звездой, безумием Кавины, разразившейся грозой, убившей священное дерево, и смертью Ньякайонго, люди находились во власти стариков, которые должны были решить их судьбу.

Вождь сидел среди советников. Тело его было разрисовано красной глиной, лицо покрыто полосами белой краски, на впалой груди сверкал талисман. Он сидел неподвижно, похожий на идола. А люди уже не обращали на него никакого внимания, даже не смотрели в его сторону. Они знали, что теперь старейшины решат судьбу народа.

Наконец самый старший из старейшин вышел из шоты, встал перед толпой и поднял руку в знак того, что хочет говорить. Все мгновенно замолкли. А когда старик опустил руку, люди присели на корточки.

— Слушайте все! — возгласил старик. — Наш вождь болен и не может говорить. Он повелел мне сказать вам, что мы должны принести жертву! Такова воля Калелуа...

Над толпой пронесся еле слышный ропот. А потом опять наступила тишина, и старик продолжал:

— Это мы, — и он показал на других старейшин, которые стояли рядом с ним, — говорили с вождем о жертве. Он этого не хотел, люди. Не хотел, потому что только что умер его сын. А когда явился Калелуа, ему пришлось согласиться. Но это было против его воли.

Слова старика, произносимые громко и внятно, потрясли толпу. И люди почувствовали себя в этот миг во власти какой-то могучей силы, которая заставила их встать. Вдруг кто-то громко крикнул:

— Требуем жертвы!

И сразу же крики людей слились в один мощный голос:

— Жертвы!

В погруженных во мрак хижинах плакали женщины, устремив глаза на своих детей, спавших у них на руках.

А мужчины продолжали кричать. Они уже не испытывали страха. Их собственные вопли заглушали ужас, душивший их.

Старейшина поднял руку, и тотчас воцарилась тишина. Мужчины снова присели на корточки. Но в молчании к ним мгновенно вернулся страх.

Густой туман оседал каплями на плечи и на головы людей, ветер, дувший с берегов реки, пробирал до костей, но никто не чувствовал холода. Только что в непонятном возбуждении мужчины требовали жертвы, совсем не думая о том, что, может быть, она находится среди них. А теперь, когда старейшина сообщил, что они сами должны выбрать кого-нибудь, люди будто проснулись. Но никто не успел даже подумать, не успел вспомнить имени какого-нибудь врага, как вдруг чей-то громкий голос пронесся над селением:

— Дочь Ньякайонго! Отдадим ее!

Все повернулись, чтобы увидеть того, кто крикнул. И каждый забыл собственный страх, увидав старого лодочника Кайонго. Это он требовал смерти ребенка своей бывшей жены.

Старейшина удовлетворенно улыбнулся и посмотрел на Кайонго с благодарностью. Но старый лодочник отвернулся и, нагнувшись, несколько раз плюнул на землю так, чтобы никто не видел. Благодарный взгляд старейшины был ему неприятен. Он вспомнил, что именно этот старик передал ему кнут, чтобы избить жену.

Но голосом Кайонго парод сделал свой выбор. Теперь старейшины должны были решить судьбу девочки.

Вождь Мваунгве кивнул головой несколько раз, когда старейшины сообщили ему о выборе народа. Потом он пошел в свою хижину, спотыкаясь, с трудом находя дорогу.

— Он скоро умрет! — прошептали в толпе.

Старейшины, оставшиеся в шоте, долго совещались. И решили, что в жертву можно приносить только взрослого человека, а не ребенка. И старейшины опять пошли к вождю.

— Все наши несчастья начались, когда в селение вернулась Ньякайонго. Никто из нас не хотел, чтобы она осталась тут. Но Кавина просила тебя, и ты...

— Я?..

— Отдай нам Кавину, — сурово сказал старейшина. — Мы избираем ее.

Вождю что-то сдавило горло, и он не мог произнести ни слова. Он попробовал было встать, но силы покинули его, и он упал на землю. Даже не взглянув на лежащего без чувств вождя, старейшины вышли из хижины и сообщили народу свое решение.

И имя Кавины потерялось в темноте ночи, в глубокой тишине ее.

VI

Лежа на циновках, люди не могли заснуть. Жены с беспокойством глядели на мужчин, не решаясь ни о чем спрашивать. Они уже знали, что сначала дочь Ньякайонго была обречена стать жертвой, и не грустили об этом. Но женщины не хотели, чтобы Кавина, хотя она и была чужеземкой, обагрила своей кровью их землю. Они любили эту добрую чужеземку, и теперь сердца их сжимались от жалости.

Вождь Мваунгве, сидя на корточках около Кавины, молча смотрел на нее. В углу, перед костром, скрестив ноги, дремал колдун. Вождь тихо позвал его и показал на женщину.

— Она спит? — спросил он.

И колдун кивнул головой. Тогда вождь поднялся и вышел из хижины. Он не мог больше оставаться здесь, рядом с безумной, которая скоро проснется, и тогда селение наполнится ее предсмертными криками. Он не хотел также возвращаться в хижину, где первая жена прожужжала ему все уши жалобами на Кавину, из-за которой вождь забыл своих остальных жен и внес этим беспорядок в гарем. Вождь не хотел рассказывать первой жене, что произошло. Пускай мвата-мвари не знает, что на восходе солнца ненавистная ей чужеземка будет принесена в жертву богам. Кто-то должен умереть сегодня во имя спасения народа...

Холодный ночной ветер повеял смертельным холодом. Согнувшись, вождь побрел в шоту и присел около потухающего костра. Вокруг никого не было, и над селением стояла полная тишина.

Зажав голову руками, вождь сидел так до рассвета, стуча зубами, не в силах подняться. Резкая боль, как раскаленное копье, пронзала его грудь. Он вздыхал глубоко, тяжело и громко.

Вдали запели петухи. Небо посветлело за рекой.

Собрав все силы, вождь тяжело поднялся и вышел из шоты. Голова у него закружилась, все потемнело перед глазами. Он схватился за какой-то шест ограды, но ноги подогнулись, и он упал головой вперед, на землю, мокрую от росы. Приступ сильного кашля потряс его тело, и рот наполнился горячей кровью. Капли пота выступили на лбу. Он оперся на одну руку, пытаясь подняться. И ему показалось, что земля уходит из-под него, в ушах зашумело. Ночь опустилась на его глаза. Он еле слышно застонал и прижался холодным лбом к влажной траве.

Птицы запели, приветствуя солнце. На полях раскрылись цветы, наполняя воздух сладким ароматом. Легкий ветер качнул верхушки высокой травы. А вдали солнечный луч прорезал голубую линию горизонта. И над равниной вспыхнули языки пламени.

Вождь Мваунгве, вытянув руку, судорожно царапал землю кончиками искривленных пальцев. Потом рука его перестала шевелиться, дыхание остановилось, и он остался молчаливым навсегда, своей смертью умилостивив богов.

Непроданная рабыня

Продажа рабынь бангала, известных своей красотой и трудолюбием, на этот раз будет происходить на вершине горы Тала-Мунгонго, там, где совсем недавно появилось, как орлиное гнездо, селение вождя Касанже. Весть об этом в течение многих дней сообщалась грохотом барабанов и передавалась из уст в уста.

Давно-давно сквозь непроходимые лесные заросли были протоптаны работорговцами дороги в сторону Касанже. Но только теперь впервые, слушая равномерные, протяжные голоса барабанов, люди узнавали, что невольничий рынок не откроется, как бывало, в глубине ущелья, где жили жага, куда раньше сгоняли кнутами людей, проданных в рабство, из селений лунда, киоков, луба, касонго и других народов из края Великих озер, с зеленых равнин, из опаленных зноем краев охотников на антилоп.

И люди, живущие в степях, привыкшие устремлять свободный взгляд в безграничную даль пространства, радовались этой новости. Ведь человек, который живет на равнине, — всегда мечтатель. Дороги земли и дороги мечты уводят его в неведомые края.

А мрачное ущелье Касанже уже давно пропахло кровью — кровью рабов. И люди равнин, оказавшись среди нависших черных скал и не видя перед глазами открытых дорог, испытывали страх. В глубине этого ущелья витали души всех рабов, погибших не только здесь, но и в других далеких землях, за реками и за морями, души всех африканцев, исполосованных кнутами белых господ и истерзанных тоской по родине. Потому что живым или мертвым, но каждый сын Африки обязательно возвращается на родную землю. Теперь на этой земле, откуда они отправились в неволю, души мертвых беседуют с живыми о своей несчастной судьбе. Темными ночами, когда над землей веют легкие ветры, они являются людям Касанже. И все слышат в шорохах леса и в журчанье воды их вздохи и горькие рыдания, ощущают их присутствие даже в том воздухе, которым дышат.

Касанже — это страна призраков!

А ее сыновья, оставшиеся далеко за океаном, таинственным и далеким, там, на американской земле, уже рожденные и выросшие в чужих краях, тоже видят под чуждым темным небом эти несчастные души, превратившиеся в звезды...

Мрачна история Касанже, по людям нравится ее рассказывать. Путники, проходящие по дорогам горного хребта Тала-Мунгонго, рассказывают ее по ночам, сидя на корточках вокруг костров. А некоторые напевают ее, медленно танцуя под печальную и сладостную музыку кисанже, в священные и тихие лунные ночи, когда сама душа парода оплакивает свои несчастья.

Ослепительным ясным утром издали донеслись голоса людей, со всех сторон стекающихся к Тала-Мунгонго. Они прошли длинные дороги из-за реки Кванго, с горячих земель Лунды и Лубы, из других краев, еще более далеких, лежащих па Востоке, там, где живут лесные люди, где ровная линия горизонта превращается в снежные хребты Лунной горы. Шли и шли люди, множество людей Запада, живших на низменности вокруг реки Кванзы и в стране Нголо, с земли народов жинго и оло, для которых жизнь всегда была войной. Шли люди из лесов и с гор, шли люди со всех четырех сторон великой земли.

Голоса барабанов, оповещающие о невольничьем рынке, теперь разносились в горячем воздухе, приветствуя почтенных и знатных людей, которые пришли из богатых краев.

Зоркие глаза работорговцев давно следили за дорогами и теперь с радостью наблюдали, как появляются вдали, на равнине, покрытой еле заметными холмами, первые караваны покупателей. Они прислушивались к пению, доносящемуся издали, неясному и протяжному, и сразу узнавали, что это идут лунда. И туго натянутая кожа барабанов дрожала под умелыми руками барабанщиков, передавая приветствия сыновьям великого Мвата-Мва от властителя Касанже. А с другой стороны приближался караваи киоков, воинственных и жестоких, выходцев из Лунды, которых некогда увлек за собой мятежный голос Кингури. Они шли и распевали свои угрожающие и торжественные песни, и копья их сверкали на солнце так ярко, как будто киоки были у себя на родной земле пли в краю, захваченном у врага.

Уже много дней и ночей воздух страны Касанже дрожал от разных песен. Эхо разносило их по ущелью и по склонам горы, сообщая о том, кто пришел на Тала-Мунгонго за женщинами бангала, которые вскоре разойдутся по другим странам, узнают другую судьбу и разнесут во все концы земли память о своем народе.

Прислужники вождей, уже прибывших на невольничий рынок, рубили ножами и топорами стволы деревьев, строили хижины для почтенных людей, а простые люди спали вдали от них, вокруг костров, прямо под открытым небом. Старые рабыни с отвислыми сморщенными грудями и мозолистыми руками толкли в ступках белую маниоку, пекли на углях куски тыквы и подрумянивали в огне початки маиса. Молодые женщины с калебасами па головах носили воду из ручья неподалеку, по такой узкой тропинке, что по ней можно было пройти только гуськом. Мальчишки занимались сбором сучьев и высокой травы, из которой делались стены и крыши хижин. А катумы, прислужницы вождей, украшенные символами их власти, разворачивали и раскладывали под навесами циновки, на которых будут спать их повелители и возлюбленные повелителей.

К вечеру постройки были готовы, и лагерь протянулся во всю длину ущелья Касанже.

А когда на небе зажглись первые звезды и луна пролила зеленый свет на землю и на людей, снова загремели барабаны, возвещая, что невольничий рынок открыт. Всюду запылали костры, и девушки бангала подошли поближе к огню. Теперь они должны были петь и танцевать, озаренные колеблющимся светом костров, чтобы богатые чужеземцы, старые вожди и молодые люди из далеких стран, могли их получше разглядеть.

Жадные взоры заскользили по обнаженным телам. Девушки, принужденно улыбаясь, медленно двигались но кругу, и поющие рты их, чувственные и пухлые, приоткрывались. Тут же вожди предложили первую цену, которую работорговцы встретили насмешками. Но все равно сделки, сопровождаемые спорами и бранью, совершались. А рабыни все улыбались, глядя на мужчин настороженно и испытующе.

Но вот раздались призывные звуки больших барабанов, атабака, и девушки начали танцевать. Их тела прикрывали только узкие набедренные повязки. Медные браслеты и кольца звенели и сверкали на запястьях и на лодыжках. Будущие хозяева предлагали им пальмового вина, которое возбуждало больше, чем музыка. Мужчины смотрели на томные движения девушек. Они видели, как дрожат их груди, извиваются тела, похожие на змей, как кроткие и печальные глаза их, глаза газелей, вспыхивают при свете костров. И вдруг будто кто-то подстегнул рабынь: плавные движения, сменившись в одно мгновение, стали резкими, порывистыми. Девушки начали дергаться в сладострастном неистовстве, словно обожженные пламенем, а из груди их вырывались песни, больше похожие на стоны. Затем так же неожиданно они все одновременно остановились. Теперь они смотрели на мужчин пьяными, тревожными и соблазняющими взглядами. Вожди, еще не приняв решения, посмеивались, пили все больше вина и в раздумье курили длинные трубки.

Потом среди шума, смеха и восторженных восклицаний они приближались к этим женщинам, которых первыми вывели на продажу и которых могли купить только самые богатые люди. Они ощупывали бедра, животы и груди, чтобы убедиться в упругости мышц. И снова шел торг, повышались цены и совершались сделки, слышалось хлопанье ладоней, насмешки и крики радости.

Люди менее богатые осмеливались лишь смотреть на этих женщин, которыми они никогда не смогут обладать, терпеливо ожидая следующего дня. Завтра покупатели победнее смогут увидеть не проданных накануне женщин, которые второй раз выйдут напоказ. Они явятся перед взорами мужчин, еще более старательно приукрашенные, боясь остаться на последний, третий, день, после которого уже не останется никаких надежд. Рабыни, не проданные на третий день, были обречены на смерть.

Одна за другой девушки покидали круг танца с песнями, в которых благодарили вождей, купивших их. И жадные руки хозяев хватали рабынь, связывали их и бросали, дрожащих и напуганных, на яркие циновки.

В эту ночь Самба, рабыня бангала, никак не могла заснуть. Укрывшись в хижине, она возносила молитвы духам-покровителям. Вылепленные из красной глины и вырезанные из дерева, а затем обожженные на огне, они стояли в углу хижины, как в святилище, перед очагом. Самба всю эту ночь слышала грохот барабанов, которые были для нее не праздничной музыкой, а музыкой, возвещающей смерть. И в конце второго дня ярмарки она видела горько плачущих женщин, которых никто не купил. Их ругали хозяева, над ними смеялись покупатели. Эти женщины, так же как и Самба, сидели в хижинах, дожидаясь последнего дня торгов. И ни одна из них уже не верила, что сможет добиться благосклонности мужчин. Эти несчастные завидовали счастливицам, которые будут рожать детей для других племен и возделывать своими руками, поливать своим потом поля далеких стран, всегда таких прекрасных в воображении.

На вторую ночь Самба пошла к колдунам и, распростершись перед ними, просила их милости. Колдуны пообещали ей заступничество перед богами. И к молитвам колдунов бедняжка присоединила свои, шепча их, горько плача и вздыхая.

За несчастных женщин, не проданных в первые два дня торгов, теперь просили богов не только колдуны, просил весь народ, жалея отвергнутых. Но больше всего жалели Самбу. Они с горечью смотрели на эту бедную девушку, такую некрасивую и печальную, которую никто не захотел купить.

Закончив молитвы, надеясь, что они будут услышаны богами, Самба легла на циновку, закинула руки за голову, устремила глаза на закопченный огнем очага потолок. Она долго-долго слушала размеренные удары барабанов, дикие крики людей и топот ног тех, кто радовался совершенным сделкам, кто мог танцевать и петь, напившись пальмового вина. Доносящиеся до нее шум, топот и звон браслетов, надетых на ноги и руки женщин, напоминали несчастной рабыне ночи в других селениях, в других краях, куда ее брали с собой родственники, отправляясь па поиски торговой удачи. И когда она думала о прошлых днях, которые теперь казались ей такими счастливыми, в ее памяти возник вдруг образ ее первого возлюбленного. Она так никогда и не узнала, кто был этот человек, который во время одного батуке унес ее на руках в заросли высокой травы и, насладившись ее щедрыми ласками, на рассвете исчез, чтобы больше никогда не появиться. Самба расспрашивала о нем всех, но никто ничего не мог ей сказать. Ведь она даже не спросила его имени! Только одна старуха, печально покачав головой, решила, что это был мужчина из каравана, ушедшего этой ночью, киок или лунда, потому что люди других народов так не поступают.

— Это был лунда! Это был лунда! — сказала Самба сама себе, потому что ей нравились лунда, эти мечтатели, любящие широкие просторы и далекие страны. А киоки ей не нравились. Она знала об их жестокости.

И этот лунда остался ее единственной любовью и ее великой тоской.

Воспоминания увели Самбу так далеко, что она не заметила, как замолкли барабаны и кончилось батуке.

Она не спала до рассвета, лежа на циновке у погасшего очага. И когда снова загремели барабаны, сердце у нее тревожно забилось. Эти барабаны призывали ее, Самбу. Сейчас должна была решиться ее судьба.

Солнце уже высоко стояло над горой Тала-Мунгонго, освещая площадку над глубокой пропастью Касанже. Непроданные женщины проснулись, потянулись на циновках и стали готовиться к встрече с покупателями.

Начинался третий день невольничьего рынка, но осталось уже совсем немного чужеземцев, прибывших сюда, чтобы купить рабынь: бедняки да слуги вождей, которые еще вчера отправились домой, на своп земли, захватив купленных рабынь для гарема и работы на полях. Но как требовательны оказались бедняки! Они заставляли женщин вставать, прохаживаться перед собой, чтобы убедиться в том, что они не хромают, как товар, оглядывали со всех сторон, хлопали их по ляжкам, щупали груди. Они придирались ко всему, а потом брезгливо отказывались от покупки этих некрасивых и грустных рабынь.

На третий день оставались непроданными всего с десяток женщин. Вожди и чужеземные богачи уже купили лучших. Отвергнутые ими были печальны. Но у женщин этих еще теплилась надежда, что какой-нибудь бедняк захочет купить их или обменять хотя бы на корзину соли.

Накануне закрытия рынка вождь жага, хозяин здешних земель, приказал раздать оставшимся чужеземцам калебасы с очень крепким пальмовым вином, для того чтобы затуманить им головы. А с наступлением темноты барабаны снова позвали всех па батуке.

Один старик из племени шинже, который хотел раздобыть себе подешевле хоть какую-нибудь женщину, понял хитрость вождя жага и, присев па землю возле Самбы, стал ругать хозяев рынка.

Самба безучастно следила за танцем. Она знала, что если ни один из этих хозяев не купит ее, она, такая некрасивая, должна будет проститься с жизнью. Потому что рабыня бангала, не купленная и на третий день, — это пропащая душа, нечистая дочь народа, это ее проклятие, и если она вернется домой, то принесет несчастье людям. Уничтожить эту нечистую, неспособную рожать детей женщину, уничтожить всякую память о ней — таков древний закон бангала. И ревностные жрецы свято блюли этот закон — женщину, которую никто не пожелал, они бросали в шумные воды священной реки.

— Ты не идешь танцевать? — спросил старик шинже.

Самба только покачала головой.

Старик отпил последний глоток из калебаса, отбросил его подальше и куда-то ушел.

Самба загрустила еще сильнее. Даже этот ничтожный старик не захотел ее. Никто не смотрел на Самбу. И вдруг ей стало так страшно, что она громко заплакала, и груди ее, изрытые оспинами, отвисшие и жалкие, затряслись от рыданий. Бедная женщина знала, что ей суждено умереть.

Но на рассвете какой-то юноша подошел к костру и сел перед Самбой.

— Почему ты не идешь танцевать?

Самба пожала плечами. А так как он продолжал пристально глядеть на нее, она опустила глаза и робко спросила:

— Откуда ты?

— Я лунда! — ответил он и придвинулся ближе.

Они долго разговаривали, а потом он увел Самбу в заросли высокой травы.

Рассвело. Запели петухи.

— Возьми это! — сказал лунда, протягивая Самбе сверкающий острый нож. — Я скоро вернусь и возьму тебя с собой.

Она улыбнулась в ответ и проводила его радостным взглядом. Душу ее переполнила надежда. Когда солнце закатилось за вершину горы, глухая дробь барабанов возвестила о закрытии невольничьего рынка.

— Вот она! — крикнул работорговец бангала, указывая пальцем на Самбу.

Девушка вскочила при виде старых жрецов, которые пришли за ней, чтобы принести ее в жертву.

— Нет! Нет! — крикнула она, в испуге простирая вперед руки, как будто желая оттолкнуть приближавшуюся смерть. — Он скоро вернется за мной! Подождите!

Жрецы и работорговцы переглянулись, посовещались между собой, а потом спросили:

— А когда он вернется?

— Скоро, как только солнце опустится в воды Касанже.

Старый жрец покачал головой.

— Хорошо, мы подождем, — сказал другой. — Но откуда ты знаешь, что оп вернется?

— Он дал мне вот этот нож, чтобы я его сохранила. — И Самба показала старикам нож. Улыбаясь, она добавила: — Увидите, он вернется!

И они оставили девушку наедине с ее надеждой.

Когда настал вечер, Самба снова подошла к костру, который горел у края пропасти. Глаза ее болели от солнечного блеска, потому что она весь день смотрела в ту сторону, куда шли дороги в Лунду. Столько раз она, никому не нужная, с грустью и надеждой смотрела на огонь этого костра, проходя мимо него. Она присела на корточки возле костра, глядя, как солнце поджигает облака над мрачной землей Касанже. Сердце ее сжалось, и глаза наполнились слезами. Только теперь она поняла, что лунда к ней не вернется.

Настала ночь.

— Идем! — громко произнес чей-то голос.

Самба вскочила на ноги, испуганно взглянула на старых жрецов и бросилась бежать от них в ту сторону, где раскрывало свою пасть глубокое ущелье.

— Ловите ее! — закричали со всех сторон.

Она увидала сотни рук, тянувшихся к ней, услыхала хриплые голоса и помчалась еще быстрее. Как легкая лань, прыгала она через костры, ударяясь о стволы деревьев, падая и снова поднимаясь. Но Самба не чувствовала никакой боли. Так добежала она до края ущелья, повернулась спиной к пропасти и крикнула жестоким преследователям, как будто стараясь их умилостивить:

— Он вернется!

Но только хохот раздался ей в ответ. Руки жрецов потянулись к ее телу, залитому кровью и потом. Она увидела злорадные усмешки и содрогнулась от ужаса. А когда рука какого-то старика прикоснулась к плечу Самбы, все ее тело задрожало. Она отшатнулась назад и исчезла в пропасти. Крик отчаяния повис над бездной.

Луежи и Илунга

Историю создания страны Лунда рассказывали мне путники в лесистых краях севера Анголы. Эти люди были подлинными поэтами африканской равнины. Когда я внимал им, передо мной открывались поэтическая душа народа и ее тайны. По ночам, при волшебном свете костров, я становился доверенным слушателем народа и хранителем его богатств.

Лунда, эти мечтатели равнин, знают множество историй о своей стране, о ее героях и богах. Но самая лучшая из них — это история о Земле Дружбы, легенда о любви Луежи и Илунги. Ее я вам и расскажу теперь.

1. Старое дерево Луба

I

Стар и немощен стал вождь народа луба Мутомбо Мукуло. От всех его прежних владений остались лишь прибрежные селения со скудными возделанными полями, разбросанными на истощенной земле. Но зато не сосчитать заброшенных селений с разрушенными хижинами, которые покинули люди. Эти края давно опустели из-за набегов соседних племен, а может быть, из-за злого колдовства, которое обрекло на смерть народ, живший здесь. На этой голой земле, истоптанной многими поколениями луба, которую люди покинули, преследуемые злой судьбой, теперь стояли только старые деревья, мулембы, видимые издалека. В жаркие лунные ночи под ними находили приют дикие собаки. И вой их, доносившийся из-под развесистых пышных ветвей, касавшихся земли, казалось, достигал звезд, которые сверкали в далеком небе, то угасая, то зажигаясь снова, рассыпая золотые брызги по темно-синему небу, распростертому над равниной.

Вот в такие жаркие лунные ночи, усевшись вокруг костра, разложенного в центре селения, луба рассказывали необыкновенные истории о покинутых землях. Это были истории о злых духах-казумби, о колдунах и о людях, загубленных их чарами. За этими пустынными землями простиралась широкая равнина, прорезанная множеством тропинок, протоптанных охотниками. Это были земли, на которых обычно охотились люди старого вождя Мутомбо Мукуло. И человеческий глаз не мог объять их просторы.

Когда-то, в дни молодости, вождь луба сам бегал по этим равнинам, он жадно хватал открытым ртом встречный ветер, охотясь на леопардов и антилоп с копьем в руках. Это копье было унаследовано им от предков. Первый вождь луба, Калундо, принес его из края Великих озер, испепелив и покинув свои владения после того, как большинство народа не захотело служить вождю.

Теперь Мутомбо Мукуло стал старым и больше не мог охотиться как бывало. У него нет сил отправиться в степи. А как он любил прежде во время охоты огнем смотреть на степные просторы, объятые пламенем, и вслушиваться в крики отважных людей!

Но сейчас он так слаб, что не может выйти даже за пределы селения. Его колени дрожат и подгибаются, когда, опираясь на палку, он проходит вечером такой недалекий путь — от своей хижины до шоты. Теперь он с утра до утра только и делает, что рассказывает кому-нибудь истории. И он их рассказывает лучше, чем кто бы то ни было. Никто не знает таких занимательных случаев про хищных лесных зверей и про быстрых антилоп, которые мчатся как безумные, спасаясь от укусов языков пламени. Нет ни одного луба, который бы во время жарких и светлых лунных ночей не присел на корточки перед хижиной вождя, чтобы послушать истории, которые потом повторяются множество раз в далеких лагерях охотников.

Остроконечные хижины луба стоят, распахнув двери на восток. Туда же уходят бесчисленные извилистые тропинки, которые ведут на берег реки. К реке приходят пить и люди и животные. Но животные приходят раньше, прежде чем встает солнце. А если человек вздумает их опередить, то звери предпочтут его кровь стоячей воде теплых лагун.

Вот уж многие годы, после того как кончаются дожди, после того как от солнца на равнине пожелтеет трава, охотники ходят за мудрыми советами к старому Мутомбо Мукуло. И отсюда, от его хижины, они отправляются, напевая древние песни, на далекие земли охоты.

В это время селения становятся безлюдными. Женщины и дети уходят, как обычно, каждое утро в поле, чтобы возделывать землю от восхода до захода солнца, и тогда в селении остаются только старики и больные. Больные пытаются лечить застарелые язвы, греют ноги на солнце и молча дремлют целыми днями, лишь время от времени отгоняя докучливых мух. А старики сидят у огня, потому что солнечного тепла им не хватает. Они плетут циновки и курят длинные трубки, в которых тлеет черный табак, смешанный с лиамбой.

Мутомбо Мукуло всегда сидит у входа в хижину на леопардовой шкуре. И никто никогда не видал, чтобы он плел циновки или дремал. Нет, Мутомбо Мукуло только рассказывает, если не беседует с людьми о делах. Еще он любит играть на кисанже и тихонько напевать... Но теперь его пальцы уже не могут так быстро перебирать тонкие пластинки.

Погревшись на солнце, медленно разогнувшись, он идет в шоту побеседовать со старейшинами, которые помогают ему управлять народом. Он спорит со своими советниками до тех пор, пока они не убеждаются в том, что не правы.

Но в последнее время старики заметили, что вождь чересчур горячится, когда спорит, сердится по пустякам и забывает то, что говорил раньше. Совсем одряхлел старый вождь... И теперь старейшины, договорившись между собой, старались не волновать вождя и даже льстили ему. Они называли его самым умным и самым опытным человеком, который когда-либо рождался в стране луба. Они восхваляли его память, его мудрость и храбрость, а Мутомбо Мукуло, все понимая и исподлобья посматривая на старейшин, только посмеивался про себя над ними и жаловался на свою старость. Но старики продолжали восхвалять вождя, униженно повторяя, что среди всего народа луба нет никого, кто мог бы делать то, что делал он, Мутомбо Мукуло. А потом они принимались вспоминать его охотничьи подвиги, зная, что для старика нет ничего приятнее, чем эти воспоминания.

Трубка дружбы переходила из рук в руки, и старый вождь расспрашивал мудрых советников о том, что каждый из них делал в течение дня. Старики рассказывали много и долго, приукрашивая и преувеличивая дела, которые они делали. Но вождь редко дослушивал их до конца. Он менял разговор, чтобы наконец сказать то, что казалось ему действительно важным. Он говорил о старшем сыне, который должен был в скором времени заменить отца и стать вождем. И Касонго приобретал в речах отца, слишком восторженных, чтобы быть искренними, все те качества, которыми народ обычно наделял великих вождей, всегда живых в памяти многих поколений за их мудрость, за их мужество, за ненависть к врагам и любовь к родной земле.

— Касонго будет лучшим вождем Лубы! — говорил Мутомбо Мукуло.

Старики в душе не были согласны с вождем, но возражать не решались. Они только робко напоминали, что хотя Касонго и умен и храбр, но он пока слишком молод, чтобы стать хорошим вождем. Он должен еще многому научиться у отца, у великого вождя, чтобы стать когда-нибудь таким, как он, славный Мутомбо Мукуло, Старое дерево Луба.

— Он станет великим, таким же, как ты, чтобы луба никогда тебя не забыли!

Так говорили старики, и ничего лучшего не надо было старому вождю, чтобы его тщеславие было удовлетворено. Глаза его сверкали, он радостно улыбался, похлопывал ладонью старых советников по спинам. А потом посылал за пальмовым вином, и старики пили вместе, восхваляя друг друга, до полного опьянения.

В один из таких вечеров, когда старый вождь сидел около шоты на прекрасной леопардовой шкуре, которую ему подарил младший сын Илунга, старейшины сообщили вождю, стараясь сделать свое сообщение возможно менее неприятным, что охотники давно уже не возвращаются из становища, раскинутого на равнине, и что до сих пор они не убили ни одной самой маленькой антилопы, ибо нет ветра, нужного для охоты огнем.

— Ветра нет! — повторил за ними вождь, склонив голову.

Он уже давно знал, что ветры не налетают на те земли, где охотятся луба, но ничего не говорил старикам, чтобы лишний раз не показать свое бессилие, чтобы старики снова не начали выражать недовольства богами. Все ночи напролет проводил Мутомбо Мукуло, взывая к богу Касоне, чтобы он наконец послал ветер и хорошую охоту. Но ветры не спускались с небес на просторы Лубы, и Мутомбо Мукуло предчувствовал, что страшное несчастье может постигнуть его народ.

— Ветра нет! — повторил он.

И все погрузились в глубокое, тревожное молчание.

Старый вождь вспомнил далекие времена такого же полного безветрия, когда от голода умерло множество людей. Он был еще ребенком, но хорошо помнил этот страшный год. Тогда умерли лучшие люди Лубы, а многие ушли с этой земли. Вот именно тогда начались несчастья его народа. И никогда Луба уже не смогла стать такой богатой землей, какой она была во времена его отцов и дедов.

— А где Илунга? — неожиданно спросил вождь.

— Он там, с охотниками. Это твой сын прислал сказать тебе, что ветра до сих пор нет.

— Ветер будет! — сказал Мутомбо Мукула твердым голосом. Глаза его сверкнули. — Илунга убьет много антилоп. Старейшины, у народа скоро будет сколько угодно мяса.

Старики переглянулись, взгляды их выражали недоверие, но никто не решался его высказать.

Прошло еще много дней, но даже слабый порыв ветра не проносился над землей. На иссушенной почве не шевелился ни один стебелек.

Отряды охотников один за другим возвращались в селение. Илунга и храбрейшие люди его отряда последними покинули земли охоты.

— Бог Касоне сторожит ветер! — сказал Илунга отцу, когда они остались с ним наедине.

И оба прокляли Касоне, жестокого бога гроз, сторожа ветров и небесной воды.

Три дня Илунга ни с кем не разговаривал. Он даже не захотел повидать своих жен и пить пальмовое вино. На четвертый день сын вождя пошел вместе со своими товарищами в прибрежные камыши, надеясь убить для старого отца хотя бы газель. Мутомбо Мукуло совсем перестал выходить из хижины, после того как кончилось мясо. Теперь он проводил все дни, ворча на жен и браня сыновей, из-за которых он должен был умирать от голода.

Но Илунга вернулся с пустыми руками и спрятался в хижине. Он не хотел слушать брани отца. Старик просто обезумел от голода... Он не соглашался есть ямс без мяса. Чтобы утолить мучивший его голод, старый вождь пил и пил пальмовое вино и совсем потерял от этого разум.

Охотники рыскали повсюду, но ни на водопоях, ни на равнине не находили даже следов антилоп.

— Охоты нет! Дичи нет! Дичь ушла из Лубы! — роптали охотники, возвращаясь в селение.

И вот однажды ночью, когда полная луна стояла в застывшем, неподвижном воздухе, люди услыхали вой диких собак и хохот гиен совсем близко от селения.

Это была страшная ночь. Люди надолго запомнили ее. Много лет спустя в самых грустных песнях они пели об этой незабываемой страшной ночи. Тогда звери прощались с землей Лубы, уходя, гонимые голодом, в дальние края.

А потом по ночам слышались только голоса кузнечиков. И время от времени тишину прорезал резкий крик какой-нибудь хищной птицы.

Охотники больше не возвращались на равнину, потому что даже гиенам там нечего было есть.

Засыхали цветы в лесах и на равнинах. Умирали, сгорев от зноя, пестрые бабочки. Красные муравьи пожирали птиц, которые замертво падали на землю. А люди ели последних зеленых и черных гусениц, которых находили еще на деревьях, возвышавшихся вдоль берега реки.

Это был страшный год. Ветры остановились. Солнце сжигало траву на земле, возделанные поля, превращало реки в ручьи, а ручьи — в сухой песок. Ночи спускались на землю безмолвные, полные отчаяния, и ни один звук барабана не нарушал тишину. Юноши перестали играть на кисанже. И ни одна женщина не тосковала о безумных плясках батуке.

II

Наконец пролились первые дожди и подул ласковый ветер. На полянах расцвели цветы, возвратились дикие собаки и гиены. Птицы радостно запели в густом лесу. Но антилопы и хищные звери не вернулись в зеленые степи и в лесные заросли. Тогда многие луба покинули селение. Они ушли охотиться на равнины далекого Юга, туда, где были охотничьи земли других вождей, и больше не вернулись домой.

Но Илунга и его охотники остались в своем селении. Они осуждали тех, кто покинул стариков, женщин и детей, думая только о себе. Илунга и его охотники остались голодать вместе с народом. Они все еще надеялись, что антилопы вернутся пить из родной реки.

Однажды старики попросили охотников наловить птиц, но охотники посмотрели на них с презрением. Старики обиделись и никогда больше не заговаривали об этом. Но немного погодя эти самые охотники послали своих жен и детей ловить птиц и крыс. Сами они не могли унизиться до этого.

Старый Мутомбо Мукуло и его сыновья наотрез отказались есть птиц и крыс. И много-много дней не разговаривали со старейшинами. Как они могли дойти до того, чтобы согласиться есть этих маленьких животных, которые уже еле живыми попадались в ловушки, расставленные женщинами и детьми?..

Но вот и крысы покинули равнину, и птицы исчезли из лесу. Настала пора великих ливней.

Старики проводили дни, куря трубки, с отвращением сплевывая черную слюну. А охотники точили на гладких камнях копья и стрелы, как будто собираясь на охоту. Как-то рано утром Илунга в набедренной повязке из шкуры антилопы пошел в поле с луком и стрелами за спиной. Он ходил несколько раз и каждый раз возвращался домой с пустыми руками, без тени надежды на успех.

И кто-то распустил слух, что Илунга ходит в поле, украдкой охотится на крыс и тайком ест их... Но юноша отколотил болтунов при всем народе и три раза плюнул им вслед.

В это страшное время охотники луба стали ворами. Голод заставил их забыть, что воровство — самое тяжкое преступление. Воровство всегда считалось большим преступлением, чем убийство. А когда воровство совершалось в своем селении, вору отрубали голову. Но теперь целые отряды охотников луба стали уходить на охотничьи земли соседних вождей. Они похищали у них добычу, вступали в драку с охотниками других племен и возвращались в родное селение, чтобы раздать мясо народу. Они не поступали так, как другие, которые ушли на Юг и стали рабами хозяев той земли. Охотники Илунги хотели оставаться свободными, но они воровали, потому что были голодны.

Илунга не ходил с ними: отец не простил бы ему воровства.

Когда Мутомбо Мукуло узнал, что делают охотники, он зарычал от ярости. Он осыпал их проклятиями и от стыда не мог целый день подняться на ноги. Вечером он призвал к себе старейшин, чтобы придумать вместе с ними наказание, которого заслуживают охотники.

— Виноват голод, — сказали старейшины, оправдывая охотников.

Тогда вождь посмотрел на своих троих сыновей — Касонго, Каньиуку и Маи, которые присутствовали здесь, сидя в стороне от стариков. Но сыновья опустили глаза и ни слова не ответили отцу. И Мутомбо Мукуло, с трудом поднявшись, плюнул на землю и ушел в свою хижину, где потом долго оплакивал позор народа луба.

Прошло время, и старики все-таки уговорили вождя, который стал таким слабым, что все боялись за его жизнь, съесть кусочек ворованного мяса. Но, послушавшись их, и поев ворованного мяса, вождь пришел в такое отчаяние от своего поступка, что выпил два калебаса пальмового вина. И старикам пришлось вести его под руки до самой хижины.

Очнувшись на следующий день, Мутомбо Мукуло вспомнил о том, что съел мясо, которое охотники украли у другого племени, и от стыда не решился выйти из хижины. Это был самый печальный день в его жизни.

— Вождь народа луба ел ворованное мясо! — сказал он тихо и печально своей первой жене.

— Виноват голод, — ответила она.

— Все кончено! Страна Луба погибла, — прошептал тогда старый вождь и в отчаянии обхватил голову руками.

III

Мутомбо Мукуло, Старое дерево Луба, стал клониться к земле. Он чувствовал, что дни его сочтены, и позвал к себе сыновей. Он не видел их с того самого дня, когда ему пришлось есть ворованное мясо.

Касонго, Каньиука, Илунга и Маи присели перед ним на корточки. Обвернув бедра шкурой леопарда, старик расположился на большом камне. Пристально глядя то на одного сына, то на другого, он заговорил с ними о своей скорой смерти, об упадке его владений и о нищете народа.

— Луба погибла! — сказал он горестно.

Старик обращался прежде всего к Касонго, который был старшим сыном и назывался Свана Мулопо. Он должен был наследовать власть отца.

— На нашей земле больше нет охоты. Значит, все кончено! — продолжал он.

Потом он сказал сыновьям, что они должны искать новые земли, потому что на старых уже не растет ямс и народу нечем утолить голод.

— А там все будет новое, — сказал старик, протянув руку на восток. — Там много рек и много озер. Реки широкие, а озера такие, что берегов их не видно. Земля там богатая, и всегда дуют ветры, нужные для охоты.

Опустив глаза, сыновья молча слушали вождя.

— Для того чтобы идти туда, не нужно искать дорогу, — продолжал старик, все еще обращаясь к Касонго. — Надо только идти по течению рек.

— А как же ты, отец? — спросил Илунга.

Мутомбо Мукуло грустно покачал головой, посмотрел на сына и сказал:

— Я уже очень стар. Я умру здесь. После того как погибнет Луба. Старики должны умереть вместе с Лубой, а молодые должны отыскать новые земли, новые хорошие земли и там жить.

— Я иду, — решил Касонго.

— Я тоже, — сказал Каньиука.

— Хорошо, сыновья мои. Я знал, что вы храбрецы! Если бы я был молод, я тоже отправился бы на новые земли.

— А я останусь, — твердо сказал Илунга.

Старик посмотрел на него удивленно. Потом опустил голову я сказал:

— Ты охотник, мой сын. А стада антилоп покинули нашу землю. Что ты будешь здесь делать?

— Я остаюсь, отец, — повторил Илунга.

— И я останусь тоже, — неожиданно присоединился к брату Маи.

— Вы не должны оставаться! И Луба и ее вождь скоро умрут!..

— Но мы останемся с тобой, отец, — одновременно сказали два младших брата.

— Тогда пусть принесут нам маруфо! — крикнул вождь, хлопая в ладоши и поворачиваясь ко входу в хижину.

И жена вождя подала им пальмового вина в большом калебасе. Вождь и его сыновья пили из одной посуды. Потом они разошлись, каждый в свою хижину, и послали женщин и детей собирать хворост и сухую траву для костров. В эту ночь люди должны были танцевать батуке. Но мало у кого нашлись силы, чтобы войти в круг, озаренный кострами, и плясать.

На следующий день в присутствии всего народа, на глазах у отца Касонго передал Илунге железный топорик-шимбуйю, потому что Илунга вместо Каньиуки должен был наследовать власть отца. Касонго и Каньиука, два старших сына, покидали Лубу.

Высоко над головой поднял Илунга топорик, символ власти Луба, чтобы народ видел его и признал Илунгу старшим сыном вождя. А так как Илунга был известным храбрым охотником луба, народ любил его, и не было ни одного человека, который не приветствовал бы молодого вождя.

Через несколько дней Касонго вместе со своими людьми покинул страну Луба и пошел по течению реки через равнины Севера. Потом он проплыл па деревянных плотах по рекам, пересек огромные леса, в которые не проникало солнце, и наконец дороги привели его в неведомый край, где синели озера, а за ними поднималась красно-зеленая гора. У этой горы люди Касонго и решили остановиться.

На вершине горы приютилось чье-то селение. Касонго напал на него, предал огню, убил вождя, взял жителей в рабство и на пепле, оставшемся от сгоревших хижин, танцевал батуке войны.

Земля тут была плодородной, дичи водилось много, и Касонго построил тоже на вершине горы новое селение, поставив хижины, как обычно делали луба, дверями на восток.

Касонго стал вождем на этой земле, ему подвластно было все кругом: и гора, и две реки, протекавшие у ее подножия. А люди Касонго уже не называли себя луба. Они стали называть себя касонго.

Вслед за старшим братом через некоторое время пошел его брат Каньиука. Но на полпути, не доходя до горы, на земле, расположенной между двух рек, он закончил свой путь и построил огромное селение. Он победил и взял в рабство соседние племена, расширив владения и умножив славу воина.

Когда Мутомбо Мукуло узнал о делах своих старших сыновей, он велел всем пить вино и танцевать батуке, хотя люди его и еле двигались от голода.

Илунга тоже танцевал батуке, потрясая топориком, а все женщины любовались им, и каждая хотела иметь сына от него, такого же прекрасного и отважного, как юный сын вождя.

На рассвете Мутомбо Мукуло сказал:

— Теперь я могу умереть. — И он улыбнулся, хлопнул ослабевшей рукой Илунгу по спине: — Твои братья — отважные люди! Я был таким же. — Старик засмеялся долгим раскатистым смехом. — Твои братья отважны, как львы! Каким же ты будешь, мой сын? Ведь ты должен сменить меня!

IV

Мутомбо Мукуло чувствовал себя больным и усталым. Он устал от жизни и теперь хотел одного — смерти. Он только и говорил о ней.

Он уже видел на своем веку все, что может видеть человек на его земле. Он пересчитал все деревья в лесу. Бессчетное число раз пересек земли, на которых охотились луба, истоптал все дороги к возделанным землям, на которых работали женщины, знал все селения и помнил всех мужчин, женщин и детей, которые в них жили.

Все женщины луба и рабыни — женщины, взятые у других племен, — после родов приходили к старому вождю показывать своих младенцев. Скольким из мальчиков он говорил напутственные слова, когда они шли в муканду, скольких из них он видел потом танцующими на площадке перед своей хижиной, когда мальчики выкрикивали новые имена, полученные ими после обряда, делавшего их мужчинами. Он видел смерть всех своих товарищей детства и оплакал их, танцуя батуке смерти. Он много раз оросил руки кровью, надевая головы побежденных вождей на колья ограды своего селения. И никогда он не сжалился ни над одним побежденным вождем. И никогда не простил ни одного раба. И никогда не позволял убивать женщин побежденных племен, потому что они должны были возделывать земли луба и рожать им детей. Но без сожаления приказывал он убивать воров, грабивших людей в своем же селении, и радовался, видя злых колдунов, заживо горящих в огне. Он всегда почитал отважных людей, которые умели убивать и на войне, и на охоте. Всем сыновьям, которых рожали ему жены, он давал имена и выбирал среди них, когда назначал себе наследников, лучших, тех, о ком сердце ему говорило, что они никогда его не предадут и будут оплакивать его смерть.

Мутомбо Мукуло гордился прожитой жизнью, гордился тем, что он был настоящим мужчиной и вождем народа. Он понимал, что уже видел все и уже сделал все, а когда вождь видит и знает все, он становится самым старым, самым мудрым человеком своей земли. А если старый вождь помнит историю народа и земли, если он видит свое великое прошлое и печальное настоящее и если у него нет сил улучшить жизнь народа, тогда он чувствует себя самым несчастным и самым бедным человеком.

Обо всем этом думал старый Мутомбо Мукуло однажды ночью, когда дикие собаки завывали где-то в лесу. В эту ночь он хотел, чтобы смерть наконец пришла за ним и чтобы боги взяли его к себе. Он хотел, чтобы Камвари, бог смерти, не позволил жестоким ветрам унести его душу.

— Камвари — добрый бог! — громко сказал старик.

И вдруг за стеной хижины захохотала гиена. Старик вздрогнул и стал громко звать свою первую жену. Когда она пришла, он велел лечь рядом, потому что ему было страшно одному.

На рассвете он проснулся от криков Илунги, который призывал охотников. Старик кое-как добрался до двери хижины и увидал, что листва на дереве, которое росло поблизости, шевелится от ветра. Это был ветер, не угрожающий дождем, не предвещающий грозу, а добрый, хороший ветер для охоты огнем на равнине.

— Хороший ветер! — крикнул старик Илунге и, потягиваясь, стараясь распрямить спину, радостно засмеялся.

Он увидел, как по длинной дороге уходят охотники с луками и стрелами за плечами, и пожелал им хорошей охоты.

Смолкли вдали шаги Илунги и его спутников. Над селением прозвучал крик петуха. Стая бабочек пронеслась над хижинами. Птица запела на верхушке дерева. Мутомбо Мукуло опустился на циновку. Он почувствовал необыкновенную слабость во всем теле. Но успел еще подумать о том, что хорошо прожил жизнь, что Илунга принесет ему нежную молоденькую лань, потому что его старый отец уже совсем беззубый и не может жевать сухое, твердое мясо взрослых животных.

V

Умер Мутомбо Мукуло. Высохла листва Старого дерева Луба. Буря сломала его ствол, источенный годами, вырвав из земли корни, кривые и мертвые от усталости. Но на земле ветра снова не было. Почва начала трескаться. Белое солнце высушило слезы на лице старого вождя. Птицы улетели из селения, измученные палящим зноем. Возделанные поля превратились в пустыню, и рука женщины луба не поднималась больше, чтобы бросить в землю семена.

Старый Мутомбо Мукуло говорил, что Луба погибнет вместе с ним. Теперь Старое дерево Луба умер и отправился в мертвую землю. Луба воспевали его смерть в песнях и плясках батуке. И, когда его погребли в той земле, на которой он некогда жил, старики стали уговаривать народ покинуть селение и перейти жить на другой берег реки.

Но Маи решил никуда не уходить, он хотел остаться рядом с могилой отца. Он должен был оплакивать его вместо братьев Касонго и Каньиуки, которые не могли прийти сами, потому что войны, которые они вели, желая упрочить свое могущество, отнимали у них все время.

А юноши мечтали о подвигах Касонго и Каньиуки, они все время думали о щедрых землях, которые достались братьям, и хотели разделить с ними их судьбу. И потому они не захотели уйти на другой берег реки. Им казалось, что это слишком близко к старой погибшей земле. Все знали, чего они хотят. Только друзья Илунги не знали, какова будет их дальнейшая жизнь, после того как умер старый вождь и страна Луба перестала существовать. Друзья Илунги не знали, что будет делать молодой вождь. Они ждали, какое решение он примет. А Илунга все еще горестно оплакивал отца.

Наконец братья сожгли хижину, в которой жил вождь, и хижину его первой жены, которая умерла вместе с ним как мать его детей. Илунга и Маи не оплакивали жестокую смерть матери. По обычаю луба она должна была умереть вместе с вождем. Такова была ее судьба. Но громко плакали матери маленьких мальчиков, которые были погребены живыми вместе с Мутомбо Мукуло и его первой женой, мвата-мвари, матерью народа.

Через несколько дней, на рассвете, Илунга и его храбрые спутники покинули селение и направились к югу, через равнины, шагая крупной уверенной походкой. Они шли и пели дикие песни, и ветер разносил их во все стороны по неизведанному пути. Охотники прощались со страной Луба.

Женщины плакали, видя, что уходят все храбрые мужчины. Но охотники любили подвиги больше, чем жен и детей. Плачущие женщины тогда еще не знали, что многие охотники вернутся через некоторое время, потому что люди предпочитают умирать на той земле, где они родились. Только Илунга сюда уже не вернулся.

Глубокой темной ночью, когда жалобный вой диких собак и мяуканье леопардов огласили просторы вокруг селения, оставшийся в одиночестве Маи взял в руки кисанже и запел песню, вспоминая умершего отца.

А на другом берегу реки старики, за которыми никто не последовал, курили длинные трубки и распивали пальмовое вино.

Ветра все еще не было.

2. Отец камня

I

Еще задолго до того как луба, вооруженные луками и стрелами, стали разводить костры на охотничьих стоянках, когда бродили по тем землям, на которых позже поселился их народ, далеко от них, между реками Рубилаши и Руизой, жил народ бунго.

Бунго были охотниками и рыболовами. Они рыбачили, расставляя большие корзины по дну рек, делали в степях западни, в которые попадались антилопы. Ловили также выдр, которые водились в камышах, и ящериц, питавшихся яйцами крокодилов.

Женщины от зари до зари работали на прибрежных землях и по ночам, во время новолуния, бросали в них семена. Но прежде чем отправиться на поля вместе с мужьями, чтобы там свершить обряд оплодотворения, они посвящали Луне грудных младенцев, высоко поднимая их в протянутых руках так, чтобы лунный свет попадал на лицо ребенка. И каждую ночь новолуния бунго, так же как все африканцы, покачивались и извивались в танцах батуке, распевая древние песни во славу Луне.

Бунго не знали железа. Камень был их орудием, а праща — законом. Но после того как утихли последние войны, во время которых были разделены земли и люди, после того как возникли новые государства, праща стала им не нужна. И на земле Каланьи главным вождем был признан Нала-Маку. На его руке красовался сплетенный из человеческих жил браслет-лукано, унаследованный им вместе с землями, с людьми и с безрадостной властью над жизнью и смертью подданных.

Старый Нала-Маку был последним и самым прославленным стрелком из пращи между реками Рубилаши и Руизой, и народ почтительно называл его "Отцом камня". Но когда закончились войны, когда Нала-Маку завоевал самые обширные пространства, он уже никогда не стрелял из пращи и закопал ее в тени огромного дерева мулембы, возвышавшегося посредине селения.

Мудрый вождь старел, любуясь своими детьми, которых ему родила Конти, его первая жена, теперь уже такая старая, что не в силах была наблюдать, как работают другие жены, как они выполняют свои обязанности.

Теперь Нала-Маку проводил дни, сидя во дворике, куда выходили двери хижин, в которых он жил со своими тридцатью женами. И еще у пего была рыжая собака. Она тоже состарилась и разучилась лаять, потому что ей не приходилось теперь ходить на охоту. Она только выла по ночам на луну или когда кто-нибудь умирал в селении.

Там, в тени хижин, старый вождь принимал по старому обычаю людей, приходящих к нему, плел циновки из тростника, вытаскивая один за другим тонкие стебли из огромного деревянного чана, наполненного водой. Когда пальцы его застывали, множество раз погружаясь в прохладную воду, Нала-Маку протягивал к солнцу старческие сморщенные руки и беседовал со своей рыжей собакой, неотлучно сидевшей подле него. Потом он выкуривал трубку, набитую табаком и лиамбой, и снова начинал работать. Даже когда другие вожди, хотя и не столь великие, как он сам, приходили повидать старика и посоветоваться с ним, Иала-Маку обычно не прекращал работу. И всегда он испытывал большую радость, когда те восхищались его циновками. Время от времени старый вождь, не спеша вынимая из воды все новые стебли, поднимал голову, собирался с силами и решительным голосом давал советы. Он знал, кого надо убить из восставших вождей, какого колдуна, наводящего ужас на народ, сжечь заживо, из какого селения прогнать замужних женщин, у которых не родятся дети.

И все прислушивались к словам старика. А когда в праздничные дни кто-нибудь из вождей приносил хорошие дары, Иала-Маку протягивал ему в ответ только что сплетенную циновку. И хотя она в действительности не представляла никакой ценности, все бывали счастливы, получив такой подарок. Он свидетельствовал о расположении великого вождя.

II

У Иала-Маку было трое детей, два сына и дочь. Старшего звали Кингури. Он был злой и беспокойный. Младший брат, Иала, боялся старшего брата, но во всем подчинялся ему. И оба одинаково ненавидели и презирали сестру Луежи. Они редко видели ее, только когда приходили проведать мать или отца. А девушка иногда по вечерам сидела у ног старика — она помогала ему плести циновки или вытаскивала острым кончиком ножа червяков, которые беспокоили вождя, разъедая пальцы на его ногах.

По вечерам, вернувшись с рыбной ловли, братья приходили к отцу. Они садились на корточки перед ним и, умирая от скуки, слушали в сотый раз его длинные рассказы — одни и те же истории о делах вождей, о великих подвигах, о соседних странах, где вожди были злыми и трусливыми...

Однажды Кингури, не дослушав историю об одном из великих предков, перебил отца и спросил, почему бунго не пользуются железным оружием, как луба. Старый вождь даже не взглянул на дерзкого сына, он только хлестнул его мокрым тростником и продолжал рассказывать. Потом заговорил о народе луба, обругал его, считая, что луба — воры и пьяницы и не умеют ничего другого делать, как только воевать.

— Вот этими железными копьями, о которых ты спрашиваешь, они убивают друг друга! — гневно сказал старик.

Кингури попросил прощения у отца, но про себя принял решение во что бы то ни стало раздобыть железное оружие. Он решил, что уйдет из родного селения и вместе с покорным Иалой отправится на поиски луба.

Долгое время братья ходили из одного селения в другое, жили на становищах рыбаков и охотников, переплывали на легких челнах реки, но никогда не заплывали в озера, зная, что в их стоячих водах живут злые духи. В поисках луба братья прошли множество дорог и тропинок, они встречали людей из многих племен, но ни у кого не видали железных стрел и копий.

III

Сидя у входа в хижину, старый вождь Иала-Маку плел циновки и курил трубку. Но руки его дрожали, и мокрые стебли выскальзывали из пальцев. Старик дрожал не от холода, а от гнева. Не проходило и дня, чтобы ему кто-нибудь не жаловался на сыновей, которые ушли искать луба.

В течение многих ночей, когда ветры дули над равниной, свистя и разгоняя тучи, омрачающие небо, грохотали барабаны. Они призывали домой Кингури и Налу, которые скитались неизвестно где. Но шли дни, а братья все не появлялись и не присылали никаких известий в ответ на призывы отца — великого вождя Иала-Маку.

На далекие чужие равнины долетали голоса барабанов страны Каланьи, и братья слышали их, понимали, о чем они говорят, но только пожимали плечами и хохотали, издеваясь над отцом.

А к старому вождю приходили лишь дурные вести. Люди жаловались, что братья насиловали женщин, поджигали хижины, воровали, много пили вина, а напившись допьяна, устраивали кровавые драки, которые нередко кончались убийствами. Старый вождь Иала-Маку был в бешенстве.

Скорчившись в уголке хижины, старая Конти молча плакала о своих беспутных сыновьях. Ей казалось, что она любит Кингури больше, чем других двоих детей. Она жалела его, несчастного скитальца, покинувшего родной край. Мать не верила, что сын стал злодеем, как об этом рассказывали люди.

Но имя Кингури проклинали повсюду. В селениях, лежащих на равнинах Юга, когда гром гремел в черном небе, женщины говорили, что это кричит Кингури. И дети замолкали в страхе. Старики призывали на голову Кингури все кары богов. Старший сын вождя был признан самым страшным, самым жестоким человеком в стране Каланьи.

Однажды Иала-Маку сказал первой жене, Конти, что Кингури никогда не станет вождем бунго, потому что народ его ненавидит. И второй сын, Иала, тоже недостоин быть вождем, потому что он следует за братом повсюду, ослепленный его безумствами. Вождь мирного народа бунго должен быть добрым человеком, которого любит народ. А его сыновья недостойны этой чести. Когда к старому Иала-Маку придет смерть, он передаст власть вождя старшему сыну своей старшей сестры. Человеку той же самой крови, человеку доброму, настоящему бунго.

И старая Конти слегла. Она больше не вставала с циновки, плакала от горя дни и ночи до тех пор, пока не умерла. Снова загремели барабаны, призывая Кингури и Иалу вернуться домой, проститься с матерью. Братья слышали голоса барабанов, но не вернулись, потому что длинная дорога странствий вела их все дальше и дальше.

И когда наконец голоса барабанов сообщили братьям о том, что их мать, старая Конти, уже похоронена, не оплаканная сыновьями, в родной земле Каланьи, братья обнялись, и по щекам у них все-таки скатилось несколько капель слез. В эту ночь Кингури танцевал батуке и пел песню в память о матери. Потом он пил пальмовое вино до тех пор, пока ее образ не померк, не затмился среди видений, вызванных опьянением.

IV

Кингури и Иала вернулись в родное селение туманным вечером, когда дикий ветер гнул стебли высокой травы до земли и тучи неслись над равниной по низкому темному небу.

Уже давно братья не слышали барабанов отца. Последний раз их голоса донеслись до Кингури и Иала в тот день, когда в родном селении хоронили старую Конти.

Много времени прошло со дня смерти матери. Кингури прошел по многим длинным дорогам, он пил вино во многих чужих пальмовых рощах, танцевал батуке на вытоптанных площадках многих селений, ловил рыбу во многих широких реках и любил стольких женщин, что уже потерял им счет.

Он побывал так далеко, что однажды смог увидеть отражение своего лица в спокойных и чистых водах реки Касаи. Он часто вспоминал потом, как испугался брат Иала, как бросился бежать от берега, когда увидал смотрящие на него из спокойной воды злые глаза. Но братья недолго задержались на берегах Касаи. Кингури хотел уже пойти против ее течения, чтобы увидать истоки реки, никому до сих пор не известные, — ни одно племя, жившее по берегу реки, не смогло похвалиться тем, что знает, где находится начало Касаи, — мечтал встретить там народ луба, но именно отсюда братья отправились в обратный путь, домой. И по дороге они уже не бесчинствовали, не пьянствовали.

Старый вождь Иала-Маку сидел перед хижиной и, как обычно, плел циновку, когда сыновья появились перед ним.

— Отец, мы вернулись, — сказал Кингури.

Но вождь даже не посмотрел на сыновей. Он давно убил в своем сердце всякую память о них. В ответ он только пожал плечами и сделал рукой небрежное движение, которое означало полное безразличие к тому, что они будут делать. Отцу было все равно, уйдут ли они снова из селения или даже из страны... Пусть делают что хотят!

Кингури не ожидал такой встречи. Он думал, что отец обрадуется возвращению сыновей. Он резко повернулся к нему спиной и быстро пошел в свою хижину. В глазах у него сверкала такая злоба, что люди, встречавшиеся с ним, отводили глаза в сторону и поспешно уступали дорогу сыну вождя.

Иала остался сидеть на корточках рядом с отцом, опустив глаза, полный смирения. Но старик не захотел и с ним разговаривать. Слишком долго в отцовском сердце накапливался гнев, чтобы теперь старик смог их простить!

Бережно сложив тростниковые стебли в деревянный чан с водой, Иала-Маку позвал Луежи и, опираясь на ее руку, ушел в хижину. Рыжая собака вбежала во дворик и начала лаять на Иалу, не узнав его, как на чужеземца. Обозленный Иала вскочил и ногой ударил собаку. Жалобно завывая, поджав хвост, верный старый пес вождя побежал просить защиты у хозяина.

В эту ночь оба брата спали под одной крышей, не опившись, как обычно, вином. И ни одна женщина не разделила в эту ночь с ними циновки.

На рассвете, даже не поприветствовав отца-вождя, как полагалось по обычаю, они пошли в пальмовую рощу, на берег реки. Велико же было их изумление, когда, проходя мимо полей, где согнувшиеся женщины обрабатывали землю, они увидали сестру, которая, сидя на большом камне, руководила работами. Братья поняли, что теперь, по распоряжению отца, Луежи исполняет обязанности, которые раньше выполняла их мать, старая Конти.

— Отец сошел с ума! Смотри на нее! — сказал Кингури, указывая пальцем на сестру.

И оба, отвернувшись от сестры, захохотали и плюнули на землю. Луежи опустила глаза, оскорбленная и опечаленная. А девушки, которые в другое время посмотрели бы на братьев ласково, тоже отвернулись от них, потупившись.

— Идем отсюда! Нам здесь нечего делать, — злобно крикнул Кингури.

И братья вернулись в селение только поздно ночью, еле держась на ногах от выпитого вина, распевая непристойные песни. Они остановились посередине селения и обнялись, потому что так легче было держаться на ногах. Они громко кричали во мраке, призывая друзей, которые давно их забыли, и ругали всех за то, что они не приходят на их зов. Но ни одна дверь не открылась, никто не вышел усмирить братьев, потому что их боялись. Слишком велика была дурная слава о разбойничьих подвигах непутевых сыновей вождя.

На следующий день Иала-Маку призвал к себе сыновей. Он посмотрел на них, разгневанный и опечаленный, и сказал, что, если повторится что-нибудь подобное, он побьет их. Но братья только издевательски захохотали. Ведь отец еле ходит, а думает, что сможет их побить! И, покачиваясь, горланя дикие песни, братья снова ушли в пальмовую рощу.

V

Братьям скоро надоела однообразная, по их мнению, тихая жизнь. Они снова начали ходить в соседние селения и пить пальмовое вино у вождей, подчиненных отцу, которые терпели проделки Кингури и Иала только потому, что они были детьми великого вождя.

Все вожди давно уже ненавидели Кингури. Они знали его еще с тех пор, когда сын вождя Иала-Маку находился в муканде — этой школе для мальчиков, где юноши проходят обряд инициации. Он был там единственным юношей бунго, который осмеливался смеяться над стариками и не слушаться их. Каждый раз, когда они начинали отчитывать его за непочтительность, Кингури издевательски задавал им вопрос: что они делают со своими молодыми женами? Некоторые в ответ смущались и замолкали, а некоторые громко бранили Кингури.

И только те юноши, которые жаждали странствий, только те, которые всегда чем-то бывали недовольны, восхищались Кингури. Эти юноши всюду сопровождали сына вождя и во всем старались подражать ему. Но старые вожди, не признававшие никакого непослушания, грозили отстегать смутьянов кнутом — таким образом они хотели бы расправиться и с самим Кингури.

Но вот настало время, когда разбойничьи проделки и беспробудное пьянство Кингури и Налы, забиравшихся даже в самые отдаленные селения страны Каланьи, привели народ в ярость. О чем думает старый вождь? Почему он терпит? Не было ни одного калебаса с вином, который братья не осушили бы; не было ни одной женщины, которую они не тащили бы с собой в высокие заросли травы; не было ни одного мальчика, не было ни одного юноши, которого они не избили бы, когда тот вставал на защиту сестры.

— Кингури безумен! — возмущались вожди и старейшины.

Наконец они явились к Иала-Маку и стали требовать, чтобы он покарал сыновей, так как они показывают дурной пример остальной молодежи. Но старый вождь давно уже принял решение о том, что Кингури не станет вождем после его смерти, только не решался сообщить об этом другим вождям, опасаясь посеять среди них раздоры. И потому он молча выслушивал требования старейшин и вождей и давал им понять, что наказать Кингури не может, так как он является его наследником.

А через несколько месяцев уже не было в окрестных селениях человека, которому братья не разбили бы голову или не поломали руки. Дома сыновья вождя совсем не бывали. И куда бы они теперь ни приходили, им никто больше не давал ни вина, ни еды. Разве что кто-нибудь из жалости подаст им немного, как нищим, маниоки.

Обозленные и голодные, Кингури и Иала решили отправиться на Юг, намереваясь собрать подати от имени вождя. Иала-Маку узнал об этом и вне себя от гнева велел бить во все барабаны: предупредить вождей, чтобы они ничего не давали его сыновьям.

— Старик хочет, чтобы мы умерли с голоду! — воскликнул Кингури, услыхав грозные голоса барабанов.

Несколько дней братья провели на стоянке рыбаков, среди которых были юноши, восхищавшиеся подвигами Кингури. Но в конце концов им пришлось вернуться домой. И на какое-то время братья притихли — вели себя так смирно и почтительно, что народ стал думать, уж не образумились ли братья, не утомились ли от бесконечных странствий. Вместе с другими жителями селения они спокойно ловили рыбу и резали тростник для отца на берегу реки. Иала даже стал чинить крышу своей хижины. А Кингури грустил. Он спал на солнце у входа в хижину, и рыжая собака отца зализывала раны на его ногах. Рядом с ним иногда сидел Иала, играя на кисанже, напевая песни, которые он выучил в далеких селениях.

Но однажды ночью, когда молодая луна стояла на небе и женщины протягивали к ней своих младенцев, призывая на них благословение, Кингури вдруг почувствовал, как в его крови снова вспыхнуло пламя.

— Идем! — вскочив на ноги, крикнул он брату.

Всю эту ночь Кингури пил вино. И, когда на влажной земле возделанных полей люди любили друг друга при свете луны, справляя священный обряд оплодотворения, Кингури ворвался в это священное место и длинным кнутом из гиппопотамовой кожи стал разгонять пары. А потом они вместе с Иалой гонялись за женщинами, несмотря на их жалобные вопли и плач, бросали несчастных на землю. После этого братья несколько дней не показывались людям. Но все знали, что сыновья вождя прячутся в пальмовой роще и пьют вино. Глубокой ночью, когда звезды сверкали на небе Каланьи, люди со страхом вслушивались в доносящиеся из рощи завывания собак и хохот гиен. Но все знали: в пальмовой роще эти животные не водятся, что это обезумевшие от пьянства сыновья вождя подражают голосам зверей.

В один из дней, когда солнце уже спускалось к земле, Кингури и Иала появились в селении. Вокруг не было ни души. Пьяные братья, покачиваясь, добрели до хижины отца и остановились. Кингури не понимал, где он находится. А Иала, менее пьяный, чем брат, протерев глаза, прошептал:

— Это отец! Уйдем отсюда!

Иала-Маку даже не взглянул па сыновей. Он продолжал сплетать тонкие стебли, только пальцы его еле заметно задрожали.

— Смотри, сколько вина! — крикнул Кингури, заглянув в деревянный чан с водой, в котором мокли тростники.

Старик поднял глаза, посмотрел на сына, но, увидав, что Кингури еле держится па ногах, пожал плечами и продолжал работу.

— Проклятый старик! — заорал Кингури. — Как ты смеешь портить вино?

Дрожь пробежала по телу Иала-Маку. Но, полный величия, он сдержал себя и не произнес ни слова.

— Старик, оставь мое вино! — в бешенстве крикнул Кингури. — Зачем тебе, старой развалине, вино! Оставь его мне! Поди прочь! — И он ударил отца палкой по голове.

Еле слышно охнув, Иала-Маку упал на спину.

А Кингури, довольный, сказал брату, который в это время с жадностью пил воду из деревянного чана:

— Старик не будет больше пить! — И небрежно отпихнул ногой распростертую на земле руку отца.

Но старый Иала-Маку этого уже не чувствовал. Он лежал у входа в хижину, и кровь тонкой струйкой вытекала из его рта на землю.

А братья, обнявшись и распевая песни, ушли из селения, даже не зная, что они сделали.

3. Дороги странствий

I

Луежи возвращалась в селение после полевых работ в сопровождении рабынь, нагруженных корзинами, полными ямса и маниоки. Рыжая собака отца бежала с ней рядом, высунув язык от жары и усталости. Вот женщины остановились и опустили тяжелые корзины на землю. Солнце клонилось за волнующееся море высокой травы, туда, где небо сливалось с землей. Какая-то необыкновенная тишина стояла в селении.

— Мужчины, наверное, еще не пришли, — сказала Луежи.

И девушка направилась к хижине отца. Но прежде чем она вошла во двор, собака забежала вперед и, задрав морду, вдруг протяжно завыла.

Луежи охнула и побежала вслед за собакой в хижину. Тут она услышала стон. С замирающим сердцем Луежи вгляделась в сумрак. Завывание собаки становилось все громче. И Луежи увидала отца, лежавшего недалеко от входа в хижину. Около него темнела лужа крови. Старик не шевелился и еле слышно стонал. Не дождавшись прихода Луежи, он сам вполз в хижину. Последние силы оставили его.

Луежи позвала рабынь. Вместе они бережно подняли старика, положили на циновку и стали обмывать его раны.

В этот раз барабаны молчали. Они ничего не сообщили народу о болезни вождя, как обычно это делалось. Но старейшины посоветовали Луежи послать гонцов к вождям соседних селений, уведомить их о том, что случилось со старым Иала-Маку. Луежи ухаживала за отцом. Но надежды, что он останется жить, у нее не было.

Спавшие в пальмовой роще Кингури и Иала наконец пробудились. Смутные воспоминания о случившемся бродили в голове Кингури. Иала, который накануне был менее пьян, чем брат, напомнил ему о том, как он ударил отца по голове. Теперь они оба со страхом ждали того мгновения, когда барабаны начнут передавать по всей стране Каланьи весть о смерти старого вождя.

— Они схватят нас! — сказал Кингури, и лицо его перекосилось от ужаса. Он вскочил и потащил брата за руку, в глубину пальмовой рощи, надеясь там укрыться от возмездия.

Всю ночь в полном молчании прибывали в Каланьи вожди из соседних и других селений великой страны, лежащей между реками Рубилаши и Руизой. Это быстроногие гонцы, посланные Луежи, разнесли горестную весть вождям, подчиненным старому Иала-Маку. И теперь все повелители ближних и дальних мест шли в сопровождении вооруженных отрядов на зов дочери вождя.

В хижине старого Иала-Маку горел костер, и красный огонь озарял мертвенно бледное лицо и померкшие глаза старика. Нежные руки дочерп лежали на его лбу. Собравшиеся вокруг вожди молча, склонив головы, смотрели на умирающего.

— Отец, скажи, кто это сделал, неужели Кингури? — тихо спросила Луежи, склонившись над отцом.

И еле заметным движением губ старик дал утвердительный ответ.

— Иала тоже?

— Нет! — шепотом проговорил вождь, и горестный стон вырвался из его груди.

Слезы выступили на прекрасных, полных печали глазах Луежи и медленно скатились по щекам. Онемев от ужаса, безмолвно стояли вокруг умирающего отовсюду собравшиеся вожди.

На рассвете Иала-Маку, вождь бунго, почувствовал, что скоро умрет. Обращаясь к старым товарищам и советникам, он сообщил последнюю волю. Он проклял Кингури и Иалу и оставил наследовать после себя власть над народом бунго дочь Луежи. Прерывающимся, слабым голосом Иала-Маку попросил, чтобы все признали за его дочерью звание Свана Мурунда — Владычицы Земли. А так как сейчас Луежи еще слишком молода, то вожди должны охранять девушку от Кингури, руководить ее поступками и давать мудрые советы. После того как вожди дали клятву Иала-Маку, что исполнят его последнюю волю, он с усилием снял с руки браслет-лукано и надел его на тонкую руку Луежи. А потом этот браслет — символ власти — она передаст человеку, который станет отцом ее детей.

И больше уже старый вождь не сказал ни слова. Когда утреннее солнце заглянуло в хижину, на дрожащих ресницах вождя блеснули последние слезы, слезы смерти.

Сто барабанов загрохотали над страной Каланьи, и ветры понесли далеко-далеко над степями и над лесами весть о смерти великого вождя — Иала-Маку, лучшего стрелка из пращи, лучшего рыболова всех рек, всей страны бунго.

И в тишину пальмовой рощи тоже ворвался грохот ста барабанов. Братья вскочили на ноги. У Иалы сжалось сердце, а глаза наполнились слезами. Кингури нахмурил брови и стиснул зубы. Безмятежная птица запела на пальмовом дереве, ей откликнулась другая; ящерица, прислушиваясь к пению птиц, застыла на стволе дерева, широко открыв круглые неподвижные глаза.

— Нам надо уходить! И как можно дальше отсюда! — властно сказал Кингури.

Братья вышли из пальмовой рощи и зашагали по дороге, быстро удаляясь от родного селения. А в это время сто барабанов сзывали людей бунго со всех концов страны, чтобы они могли последний раз увидать великого вождя Иала-Маку и оплакать его смерть.

II

Девять лун прошли по небу над равнинами бунго, и только тогда Кингури и Иала решились возвратиться домой.

Кингури был вне себя от ярости, узнав, что его сестра стала Владычицей Земли, царицей бунго. Он никак не мог поверить, что воины, старейшины и вожди поддерживают сестру. Он решил сам во всем убедиться.

И Кингури пришел домой. Увидав, что Луежи спокойно управляет народом с помощью старейшин, он, с трудом сдерживая ненависть к сестре, сказал, что не собирается жить с ней вместе и не будет спорить о власти, потому что все, что делал отец, он делал правильно. Так сказал Кингури, думая совсем иначе.

Он недолго пробыл в Каланьи и снова отправился в странствия. Какой-то беспокойный голос постоянно призывал его на далекие пути кочевников. Но лишь немногие мятежные люди отправились вслед за ним на равнину, где Кингури решил остановиться и утвердить свою власть. Обосновавшись на новой земле, он стал призывать воинственных и храбрых людей, чтобы вместе с ними искать славу на дорогах странствий. Так говорил он, а думал о том, как бы отвоевать у ненавистной сестры древнюю землю бунго.

— Кингури зовет нас воевать, — говорили люди между собой, не разделяя его воинственных, честолюбивых намерений, — но зачем нам война? Тот, кто пойдет с Кингури, станет его рабом.

И барабаны Кингури умолкли, не дождавшись, когда славные люди бунго придут служить старшему сыну умершего вождя. И тогда этот самый жестокий и самый непокорный из всех бунго в бессильной ярости, что не может стать вождем народа, стал вождем разбойников. Ни один из вождей бунго не признал его власть.

В темные, беззвездные, безлунные ночи, сквозь мрак и туман доносились до селений Каланьи воинственные кличи людей Кингури. Мирные бунго дрожали в страхе, что разбойничьи отряды отверженного сына вождя нападут на их селения, сея смерть и ужас. Потому что война и добыча, убийство и рабство стали законом Кингури.

Тогда бунго начали строить вокруг селений ограды. Вооруженные стрелки день и ночь охраняли дороги, а по окраинам селений и внутри них по ночам горели высокие костры. Старые колдуны просили богов, чтобы они прекратили наконец бесчинства Кингури и его спутников. А по всей стране звучали тревожные голоса барабанов, призывая бунго к осторожности.

Однажды, когда Кингури возвращался из очередного набега в небольшое селение на берегу Рубилаши, в котором захватил много рабов, он услыхал голоса барабанов Каланьи. Люди Кингури застыли в ужасе, вслушиваясь в рокочущие грозные звуки. Они знали, что вожди страны бунго осуждали на смерть Кингури и тех, кто присоединился к нему.

Засвистели кнуты по спинам рабов. Воинственный клич Кингури слился с воем ветра. Он поспешно укрылся за оградой своего селения и приказал людям быть наготове, хотя сам и не верил в то, что они смогут защититься.

— Луежи нас боится! — крикнул он, желая ободрить струсивших. — Пусть приходят ее вожди. Мы справимся с ними!

Но люди, уставшие от постоянных скитаний, знали, что вожди Каланьи не посылают пустые угрозы.

С тех пор как Кингури стал вождем этой маленькой страны, его люди не охотились, не ловили рыбу. Они жили только грабежом, и даже женщины, всегда сопровождавшие их и таскавшие награбленную добычу, разучились работать на полях. И когда пришла пора дождей, а с черного неба на землю обрушились грозы, в селении Кингури нечего было есть. От награбленного ничего не осталось. И мужчины и женщины со страхом смотрели на обнаженную землю, ничем не засеянную.

Тогда Кингури решил покинуть это селение и снова начать разбойничьи набеги. Но маленькие селения страны бунго опустели. Их жители оставили родные места, они ушли в большие селения Каланьи, на которые Кингури не отваживался нападать. Не зная, что делать дальше, Кингури попытался заставить женщин обрабатывать прибрежные земли, а мужчин ловить рыбу. Но люди отвыкли от работы и, возмущенные приказом вождя, стали разбегаться. Голод и недовольство ожесточили их сердца. Кингури яростно расправлялся с беглецами, надеясь, что таким образом он наведет порядок среди своего немногочисленного народа. Теперь Кингури, постоянно опасаясь нападения отрядов воинов Каланьи, редко покидал селение. И покидал он его лишь для того, чтобы где-нибудь обменять рыбу на соль или продать рабов. Проклятые, осужденные народом, обреченные на смерть вождями, жили люди, которые присоединились к мятежному Кингури.

III

А Луежи-иа-Канти, Владычица Земли, как только солнце вставало на горизонте, над равниной, как и прежде, шла в сопровождении рабынь на поля, раскинувшиеся вдоль берега реки. Там она, как некогда и старая Конти, ее мать, проводила весь день, наблюдая за работами. Но прежде чем солнце заходило, Луежи возвращалась в селение. И все видели, как она восседала на троне из черного дерева, украшенном резьбой, изображающей разные сцены из человеческой жизни. Сидя на этом троне, она принимала людей, которые хотели просить у нее совета, придумывала новые законы, сама спрашивала совета у старейшин, всегда учитывая желание большинства. Поступая таким образом, она быстро завоевала расположение народа, который больше всего ценил справедливость.

Мудрые вожди и старейшины, которых старый вождь Иала-Маку просил помогать его дочери управлять народом, всюду следовали за ней по пятам. Они опасались, как бы кто-нибудь жаждущий власти не использовал ее неопытность. Они боялись, как бы кто-нибудь не заронил в ее сердце ненужной жалости к брату Кингури. Самые близкие советники, бывало, даже преувеличивали злодеяния брата, совершенные в чужих землях, чтобы в сердце Луежи не закралось сострадание. Луежи слушала всех, но делала по-своему. Она считала себя достаточно взрослой, чтобы самой принимать решения.

Время от времени до Каланьи доходили вести о Кингури, но они уже не были такими тревожными. Гонцы сообщали, что он живет в своем селении, лишь изредка покидая его, чтобы отправиться на берега Касаи. Когда Луежи спрашивала о младшем брате, ей говорили, что он проводит свои дни в игре на кисанже, что он никуда не ходит, не занимается разбоем и не пьет вино. И тогда печаль затмевала ясные глаза Луежи, потому что она вспоминала, как старая мать любила слушать песни и игру младшего сына.

Однажды старейшины собрались около шоты и торжественно заговорили с Луежи о том, что ей необходимо выйти замуж. Ведь она должна родить сына, который станет вождем народа бунго. Таково было желание ее отца. Девушка широко открыла глаза, посмотрела вокруг, будто разыскивая кого-то.

— Где же он? — только спросила она и улыбнулась, глядя на растерянные лица вождей. Ведь они не могли никого предложить ей в мужья.

Тогда, посоветовавшись между собой, старейшие друзья ее отца прислали в селение Луежи своих сыновей. Но глаза Луежи так и не взглянули приветливо ни на одного из них. А кое-кого она даже прогнала — тех, которые жили с ее служанками, часто пили вино и затевали ссоры.

Как-то вечером, возвращаясь с полей, Луежи увидала своего брата Иалу, который мирно беседовал с молодыми рыбаками Каланьи. Она заговорила с ним так, будто между ними ничего не произошло, однако ни слова не спросила о Кингури. И тогда сам Иала заговорил о брате, стараясь вызвать жалость в сердце сестры. Он сказал, что Кингури болен и утомлен похождениями, что он снова хочет стать другом сестры.

Луежи велела дать Иале вина и освободить для него хижину, в которой он мог бы спать. Ночью одна из рабынь принесла Иале кувшин вина и сказала, что Луежи велела ей разделить с ним циновку. Тогда Иала понял, что сестра простила его, и заиграл на кисанже печальную песню, которую знал с детства. А Луежи, слушая эту песню, понимала, что таким образом брат благодарит ее за доброту.

Рано утром Иала отправился к сестре. На том самом месте, где когда-то его брат ударил отца, он заговорил о Кингури и его людях, которые так долго учились воровать и убивать.

— У Кингури нет сердца! — воскликнула Луежи, чтобы кончить разговор о брате.

Иала сначала промолчал, не желая сердить сестру, а потом стал рассказывать ей о несчастьях, постигших брата. Он рассказал о голоде, который пережил Кингури, об умерших людях, о проданных в рабство товарищах и о женщинах, которых брат вынужден был обменять на еду в селениях на берегах Касаи.

— Теперь у него нет ни рабов, ни женщин. Кингури совсем обеднел. Пожалей его, Луежи. — И, увидав, что сестра смягчилась, Иала признался ей, что это Кингури прислал его в Каланьи. Он просит Владычицу Земли, чтобы она позволила ему жить на берегу своей реки, и обещает исправно платить подати, так же как все вожди племени.

Вечером Иала принес Луежи целую корзину рыбы, и она сказала ему о своем согласии. Пусть Кингури живет где-нибудь поблизости от ее селения, но усмирит скверных людей, которые всегда с ним, пусть никого не обижает из ее людей. Иначе она велит отрубить ему голову.

От своих друзей, молодых рыбаков, Иала узнал, что Кингури разрешено пить воду из родной реки только по милости Луежи. Сестра пошла наперекор воле вождей. Все они были против того, чтобы Кингури поселился в Каланьи.

IV

Первое время, пока еще на возделанных полях в селении Кингури ничего не выросло, люди питались ямсом, который Луежи им посылала. Они пили ее вино, потому что все пальмовые рощи были собственностью Владычицы Земли.

Молчали барабаны Кингури. Люди строили хижины вдалеке от селения Луежи и протаптывали дорогу к реке. Только тогда Кингури пришел к сестре. Он занял свое место на собрании вождей бунго, несмотря на то, что его соседи отвернулись от него.

Когда поля Кингури принесли урожай, он чаще стал приходить в Каланьи. Он жаловался Луежи, что ее люди бродят вокруг селения, беспокоя его людей. И наконец во время сезона дождей, когда барабаны Владычицы Земли возвестили, что все вожди бунго должны явиться в Каланьи платить подати, Кингури ослушался приказа сестры. Чтобы избежать наказания, он ушел на земли Касаи. Тогда Иала решил заплатить за него подати.

Кингури вернулся и рассвирепел, узнав, что Иала пошел против его воли. Как раз в это время Луежи прислала брату калебас с пальмовым вином. В бешенстве ударом ноги Кингури, проклиная сестру, вышиб калебас из рук Иалы. Он был взбешен и призывал все несчастья на ее голову. Вождю не присылают таких жалких даров.

И в эту ночь Кингури снова танцевал батуке войны, призывая своих людей восстать против Владычицы Земли.

4. Земля Дружбы

I

Над равнинами Юга дули прохладные ветры. Галопом мчались стада антилоп, приминая желтую траву. Двадцать молодых охотников шли против ветра, друг за другом, с луками и стрелами в руках. Впереди всех, время от времени испуская призывный клич, шел Илунга, лучший охотник Лубы. Он шел вместе со своими старыми товарищами и братьями по муканде по этим широким просторам неведомой равнины, вслед за антилопами. Охотники видели лишь острия рогов, потому что тела животных скрывала высокая трава. Беспорядочное их бегство возбуждало охотников. Сейчас погоня за животными была простым развлечением. Охотники знали, что не могут догнать быстро несущиеся стада. Они не привыкли охотиться в открытом поле. Они хохотали и громким смехом еще больше пугали антилоп. Люди бежали все быстрее, опьяненные быстротой движения, и ветер наполнял их глаза слезами. Но когда рога антилоп исчезли из виду, когда перестала колыхаться высокая трава, люди остановились и, с трудом переводя дыхание, положили на землю оружие, а затем улеглись рядом с ним. Так они отдыхали, потные, усталые, распростершись на траве, отдыхали до тех пор, пока солнце не поднялось над их головами. Тогда Илунга вскочил на ноги, бросил призывный клич, и охотники снова пустились в путь.

Давно они не слыхали барабанов родной страны. Но, даже находясь в дальних краях, они всегда думали о ней. Каждый вечер, при заходе солнца, охотники мысленно возвращались к себе домой. Они сидели на земле, скрестив ноги и закрыв глаза, некоторое время молчали, а потом начинали наигрывать на кисанже, каждый по-своему, кто как мог. Они перебирали пластинки музыкального инструмента и разговаривали так со своими далекими родными и друзьями — рассказывали им о недавних похождениях и обо всем, что видели вокруг, спрашивали их о здоровье, сообщали о своих намерениях. Они говорили и говорили, а легкий ветер сумерек, чтобы утешить охотников, уносил их слова привета в далекое родное селение. Беседуя со своими родными, они чувствовали себя рядом с теми, кого любили.

Все африканцы — на равнинах и в степях — знают эти задушевные беседы. Они доверяют свои чувства тонким пластинкам кисанже, потому что этот инструмент — голос и душа народа.

Проснувшись рано утром, охотники Илунги затушили костры, около которых спали, и каждый направился по своему пути в поисках дичи. А когда солнце опустилось к горизонту, они вернулись, громкими криками давая знать товарищам куда идти. Они снова разожгли костры, потом жарили мясо и ели, разрывая пальцами и посыпая солью дымящиеся куски. Потом все курили одну трубку и опять шагали по безбрежной равнине, идя по следу солнца до тех пор, пока оно не погружалось в сумрак ночи.

Илунга не разрешал своим людям охотиться огнем, потому что земли, на которых они охотились, ему не принадлежали. Он не знал, кто хозяин этой равнины, но понимал, что кому-нибудь она принадлежит. Ведь не бывает же земля без хозяина. Он был убежден в этом и потому не разрешал охотникам поджигать траву.

Горячие ветры прогнали антилоп с холмов Лубы, и они примчались сюда, на равнины Юга, где их встретили охотники Илунги. Но прежде чем охотиться на антилоп, они должны были увидать здешних хозяев. Тридцать раз опускалось солнце за горизонт, но охотникам за это время не встретился ни один человек.

Охотники Илунги не любили охотиться тайком, бегать вслед за антилопами, пробираться в густой траве, как какие-то воры, которые крадут коз... Гораздо приятнее встречаться с животными лицом к лицу, когда они бегут навстречу своей гибели. Они чувствовали себя несчастными, охотясь вот так, без всякого азарта, только для того, чтобы насытиться.

Охотникам Лубы нравилось охотиться огнем, их сердца наполнялись радостью, когда они смотрели на пылающую равнину, когда повсюду слышались рычание больших животных, писк обезумевших крыс, шипение змей и их собственные крики среди языков пламени, извивающихся по ветру. Вот это охота! Это прекрасное и великое занятие мужчин, живущих на равнине. Остальное — просто убийство ради насыщения.

Луба были охотниками равнины, а Илунга прославился как лучший из них. Но сейчас и он, и его храбрые люди были вынуждены охотиться, как какие-то жалкие обитатели лесных селений, которые прячутся около водопоев, под деревом, чтобы в случае опасности влезть на него.

Каждое утро охотники, как только просыпались, начинали осматривать горизонт в поисках признака какого-либо селения, которое обычно можно заметить по дыму, поднимающемуся из очагов. А по ночам Илунга и его люди чутко прислушивались, не донесутся ли откуда-нибудь далекие голоса барабанов.

Однажды охотники попросили Илунгу разрешить им вернуться домой. Не потому, что они устали, а потому, что они здесь никого не могут убить, раз он запрещает им охотиться огнем. Но Илунга в ответ пожал плечами и спросил их: неужели они чувствуют себя такими старыми, что не могут дальше идти с ним вместе? И он напомнил им, что женщины в родном селении уже давно не едят мяса.

— Наши жены и дети едят гусениц, которых ловят на деревьях, — проговорил Илунга.

И никто больше не заговаривал о возвращении в Лубу.

Однажды вечером охотники увидали вдали на равнине какое-то темное пятно. Все побежали к нему. Это была огромная старая мулемба с развесистыми ветвями, множество раз обгоравшая. В эту ночь охотники спали вокруг дерева. Илунга лег последним и уже погрузился в сон, когда до его слуха донесся далекий голос барабана.

— Батуке! — крикнул Илунга, вскакивая на ноги.

Охотники тоже вскочили и прислушались.

Они шли весь день в том направлении, откуда к ним донесся звук барабана. У них кончилась соль, и они не хотели есть мясо без приправы.

— Наши сыновья уже забыли нас! — пожаловался один из охотников.

Илунга сердито оборвал его:

— Твоя жена уже нашла им другого...

И вдруг теплый ночной ветер снова донес до них близкие голоса барабанов.

— Эй, люди! — крикнул Илунга. — Мы уже близко!

Но только в конце дня они увидали поднимающиеся над равниной дымки очагов.

Селение это или лагерь охотников, люди Илунги не знали... Но что бы это ни было — здесь они могут наконец встретиться с людьми. Потому что там, где горит огонь, — живут люди. Уже совсем близко были видны струйки дыма, поднимающиеся прямо вверх, потому что ветер утих.

Охотники прошли через заросли высокой травы, направляясь к деревьям, видневшимся вдали, и вдруг услыхали журчание воды. В нетерпении все бросились бежать и остановились на берегу, увидав молодых и веселых женщин, плескавшихся в воде у противоположного берега. Заметив охотников, они испуганно закричали и побежали прятаться в камыши. Укрывшись в зарослях, они глядели испуганными глазами на этих неизвестных мужчин, высоких и сильных, с длинными, до плеч, волосами, скрученными в шнурки, с большими кольцами цвета солнца в ушах, со стрелами и луками в руках, которых здесь никто никогда не видал.

Но любопытство пересилило страх, который испытывали женщины. Поэтому они не убежали, а, сидя в камышах, молча наблюдали за пришельцами.

— Красивые женщины ушли, — с сожалением сказал Илунга.

Но когда охотники луба приготовились переплывать реку, самая храбрая из женщин высунулась из камышей и крикнула им, чтобы они и не думали ступать на этот берег. Эта земля принадлежит Луежи-иа-Канти, и каждый чужестранец, который переплывет реку, будет убит стражей селения.

Охотники испугались этого предупреждения, а Илунга решил заговорить с женщиной. Но женщина первая спросила его, кто он и чего хочет.

Илунга подошел к самому берегу реки. Охотники стояли поодаль.

— Я Илунга, охотник из Матамбы. Я пришел сюда со своими храбрыми друзьями, — сказал Илунга, обращаясь к женщине, невидимой в камышах. — У нас есть мясо, чтобы обменять его на соль.

И тотчас несколько голов появились над камышами. Послышались голоса и смех.

— У нас нет соли, — повторил Илунга.

— Подожди!

Охотники окружили Илунгу. Их ноги уже ступили в воды реки.

— Стойте на месте. Мы пойдем к Владычице Земли и спросим ее.

И женщины убежали, громко смеясь.

Охотники ждали долго, и уже начало темнеть, когда чей-то голос окликнул их с того берега.

Илунга повторил, кто они и чего хотят. Он говорил, не видя в темноте, к кому обращается. Но с далекого берега прозвучал ответ:

— Подожди!

Охотники услышали плеск воды.

Лодка подплыла к берегу, зашуршали камыши, и на землю легко спрыгнул человек. Он почтительно приветствовал Илунгу и поставил перед ним три большие корзины, наполненные едой, сказав, что это все посылает пришельцам в дар Владычица Земли бунго. Она желает увидеть их завтра. Пусть подождут, пока он снова за ними не приплывет.

— Благодарю твою госпожу, но сначала поешь ты, — сказал Илунга, указывая на корзины с едой.

Бунго взял понемногу из каждой корзины и быстро съел все, показывая охотникам, что еда не отравлена.

— Поблагодари свою госпожу, — повторил Илунга, — мы принимаем ее дары. — И все охотники в знак согласия склонили головы.

Бунго передал им еще связку листьев табака, поклонился и уплыл на лодке, скрывшись в темноте.

Тогда Илунга срезал несколько веток, воткнул в землю и повесил па них лук, колчан со стрелами, топорик-шимбуйю и охотничьи ножи. Потом он улегся рядом с костром, ногами к реке, и заснул, убаюканный тихими голосами спутников. На далеком чужом берегу охотники рассказывали друг другу древние истории родной Лубы.

II

Владычица Земли сидела на большом камне во дворике возле хижины, слушая рассказы рабынь о неизвестных охотниках, появившихся на берегу реки, и об их вожде.

— Он такой красивый! — сказала одна.

— А какие у него длинные волосы! — воскликнула вторая.

— И большие кольца в ушах! — добавила маленькая девочка, в восторге прижимая руки к груди.

И все остальные заговорили, перебивая друг друга:

— У них в руках какое-то оружие, которого мы никогда не видали!

— А у него оружие красивее, чем у всех!

— У него глаза сверкают, как солнце!

— У него зубы такие же белые, как у тебя, Луежи.

— Он выше всех бунго!

— Знаешь, Луежи, он повелевает всеми!

И Луежи заинтересовал этот неведомый чужестранец, который так понравился ее рабыням. Всю ночь она думала о нем. А на рассвете, только поднявшись с циновки, Владычица Земли разбудила рабынь и заставила их перенести большой камень, на котором прежде сидел ее отец, к своей хижине. На этом камне старый Иала-Маку обычно восседал, когда беседовал со старейшинами и принимал чужеземных вождей. А теперь на этот камень села, скрестив ноги, Луежи. Вокруг нее на корточках расположились рабыни, ожидая прихода чужеземцев. Но они почему-то долго не шли, хотя Владычица Земли уже послала за ними человека. Нетерпение Луежи было так велико, что она ежеминутно приказывала то одной, то другой девушке посмотреть за ближайший поворот дороги, не появились ли там неведомые пришельцы. Наконец она услышала взволнованный и радостный крик рабыни:

— Они идут!

И вот на дороге появился Илунга в сопровождении бунго, которого Луежи послала за ним, а позади них остальные охотники луба с луками и стрелами за спиной. Взгляд Луежи сразу приковали к себе эти неведомые ей вещи. Она никогда раньше не видала такого блестящего оружия, сделанного из чего-то непонятного для бунго. Но вот ее глаза встретились с глазами Илунги. И теперь она сидела неподвижно, выпрямившись, чуть откинув голову назад, и уже не могла оторвать взгляда от высокого стройного охотника и от топорика, зажатого в правой руке гостя. Рукоятка этого неизвестного оружия, обвитая блестящими желтыми кольцами, так и сверкала на солнце при каждом движении пришельца.

Илунга остановился перед Владычицей Земли, поклонился и положил к ее ногам оружие, показывая этим, что пришел с миром и не замышляет ничего враждебного. В руках у него остался только блестящий топорик. Когда Луежи ответила на приветствие Илунги, все охотники выстроились позади него, нагнулись и, взяв по щепотке земли, растерли ее на груди. Так луба обычно приветствовали вождей своей страны.

Тогда Луежи знаком приказала Илунге сесть рядом с ней, на камень, который служил троном уже многим вождям бунго. Но прежде чем сесть, в благодарность за честь, оказанную ему, Илунга передал ей топорик-шимбуйю. Удивленно прикоснулась Луежи пальцем к неведомому ей предмету и передала его девушке, стоявшей возле нее. Только тогда, когда топорик побывал у всех в руках, Луежи вернула его Илунге, а сама показала ему браслет-лукано, унаследованный от отца. Она объяснила ему, что этот браслет для бунго является тем же самым, чем шимбуйя для луба — символом власти вождей.

После того как охотники разошлись по хижинам, которые Луежи им отвела, Илунга рассказал ей историю своей страны, о смерти великого вождя и отца и о судьбе, которую избрали его старшие братья. Он возвеличивал в своем рассказе соплеменников, бесстрашных охотников равнин и прославлял вождей, которые так долго повелевали землями Севера. А Луежи рассказала о несчастьях бунго, о смерти отца и о безумствах братьев. На глазах ее засверкали слезы, когда она упомянула о жестокости Кингури. Но чтобы не наскучить Илунге печальным повествованием о своей жизни, она стала восхищаться оружием, которое принес молодой вождь луба.

— На наших землях много дичи и можно охотиться сколько угодно, — сказала Луежи, — но бунго умеют охотиться только с пращей и ловушками.

Илунга снисходительно улыбнулся, как если бы слушал рассказ ребенка. Он подумал о том, что камнем можно убить разве только зайца или крысу.

— А ты научишь моих людей охотиться так, как охотятся твои люди? — спросила Луежи, указывая на лук и стрелы.

Илунга с радостью согласился и пообещал, что во время первой же охоты они убьют столько дичи, что в селении не хватит места для того, чтобы сушить мясо.

III

И вот Илунга и его люди пустили по равнине волны огня, которые охотники встретят потом, как всегда, на берегу реки. Затем они стояли, повернувшись к воде спинами и радостно кричали, направляя стрелы и копья прямо в мчащихся навстречу смерти антилоп, ослепленных дымом, перепуганных огнем.

Бунго, впервые держа в руках железное оружие, стояли сначала рядом с охотниками луба. Но когда они услышали топот бегущих антилоп, когда увидели обезумевших животных, несущихся прямо на них, неумелые охотники побросали луки и стрелы и бросились бежать. Только погрузившись в прохладные волны реки, они пришли в себя и издали наблюдали, как луба заканчивали охоту.

Много времени и усилий затратили Илунга и его друзья, чтобы научить бунго пользоваться железным оружием. И самым трудным было заставить прежних стрелков из пращи не спасаться бегством от животных, не поворачиваться к ним спиной, а встречать их меткими ударами копий.

Но охотники луба вместе с бунго прошли бесконечные просторы и выжгли их из края в край, прежде чем, вернувшись в Каланьи, бунго смогли наконец сказать Владычице Земли, что теперь умеют владеть луками и стрелами.

Все селения получили много мяса, всюду горели костры, и люди тапцевали батуке в честь удачной охоты.

Бунго очень понравилось то батуке, которое танцевали охотники луба. Но только спустя много времени они научились танцевать так же. Потому что танцевать батуке охоты могут лишь истинные охотники. Ведь в этом батуке и песня, и музыка, и танцы — все подражает охоте огнем. В грохоте барабанов слышится движение волн огня, которые одна за другой с гулом накатываются па равнину, топот антилоп и рычание хищников. Танцы передают поведение охотников во время охоты — как бегут навстречу животным, как стреляют из луков, натягивают тетиву и целятся копьями.

А песни навсегда сохраняют в народе память о самых отважных, самых быстрых и умелых охотниках, о великих охотах, о тех бесстрашных поединках с хищниками, которые, бывало, завершались гибелью людей, и барабаны оплакивали их так же, как если бы эти охотники были любимыми вождями народа.

Да, много времени прошло, пока бунго не научились этому искусству. Только тогда, когда они совсем отказались от пращи и камня и вооружились железными копьями, стрелами и луками, которые принесли им луба. Так бунго сменили камень на железо. Они стали почитать новых богов охоты и исполнять древние обряды охотников. Но бунго не забывали и своих старых богов, и историю родной страны.

Когда были выжжены все равнины страны бунго, охотники луба отправились в родные края. Только Илунга остался. Ласковый взгляд Луежи преградил ему путь на родину.

Когда ветры развеяли следы охотников луба, ушедших на родину, Илунга передал Луежи священный топорик-шимбуйю, чтобы она отправила его Касонго. Илунга решил не возвращаться в Лубу. Он не хотел быть вождем древней и истощенной земли, в которой спали мертвым сном ее великие вожди. И теперь этот топорик, который некогда держал в руках его отец и другие вожди Лубы, ему уже не принадлежал. Пусть старший брат Илунги, Касонго, который когда-то отдал ему топорик, передаст его Маи, единственному сыну из всех сыновей Мутомбо Мукуло, оставшемуся жить на родной земле.

Но Луежи, еще не уверенная в том, что Илунга не передумает, что сердце его не изменит ей, откладывала со дня на день отправление гонцов.

И вот однажды утром Илунга встал раньше всех и посадил в землю около камня, на котором сидела Луежи в первый день встречи с ним, маленький черенок мужанганы.

Когда Владычица Земли увидала посаженный в землю росток, сердце ее забилось и глаза счастливо засверкали.

— Это сделал Илунга, — сказала одна из служанок.

И все девушки радостно захлопали в ладоши и засмеялись. Они знали, что мужчина сажает росток этого дерева в том месте, где он впервые встретил свою избранницу.

Чтобы показать Илунге, что она довольна его поступком, Луежи велела выполоть траву на земле вокруг камня и сама полила росток мужанганы. С этого дня земля вокруг него всегда была влажной и чистой.

А Луежи и Илунга часто приходили сюда, чтобы поговорить и выпить пальмового вина. Лунными светлыми ночами Илунга играл на кисанже и напевал древние песни своей покинутой страны. И как только росток мужанганы принялся, пустил первые листики, Илунга посадил перед камнем два деревца, склонившихся одно к другому, в знак своей любви к Луежи.

Втайне от Илунги Владычица Земли советовалась с колдунами, и те поведали девушке, что старый вождь Иала-Маку послал ей этого охотника луба. Пусть он станет отцом ее детей, потому что на родной земле она не встретила мужчины, которого могла бы полюбить. И вот тогда Луежи созвала вождей и старейшин, чтобы сообщить им о своем решении и воле богов.

Однако многие вожди не согласились с Владычицей Земли, выражали свое недовольство. Они говорили, что Илунга — чужеземец, который покинул свою голодную страну и решил остаться здесь не из-за любви к Луежи, а потому, что в Каланьи легко и сытно живется.

— Он хочет есть наше мясо, — сказали вожди.

Но Владычица Земли была непреклонна в своем решении:

— Сыновья, которые у меня родятся, будут нашей крови, — сказала она, обращаясь к старейшинам. — Мой отец послал Илунгу. Он не какой-нибудь раб. Славные вожди Касонго и Каньиука — его родные братья!

Старейшины и вожди переглянулись.

— Его земля бесплодна, — дерзко сказал вождь, к которому часто приходил Кингури. — Ты и так его слишком долго кормишь. Выгони чужеземца.

— Скажи Кингури, что я не нуждаюсь в его советах! — сердито оборвала Луежи. Она знала, что этот вождь дружен с Кингури, и, даже не удостоив его взглядом, продолжала: — Разве вы забыли, что это Илунга принес нам железное оружие? Разве вы забыли, что это он научил наших людей охотиться?

И тогда все справедливые вожди и старейшины сказали:

— Да, Илунга твой. Великий вождь Иала-Маку прислал его. Илунга даст тебе сына, доброго, хорошего и отважного, который будет достоин стать вождем бунго.

Так решили вожди и старейшины.

И в тот же самый день Луежи послала гонцов к Касонго с известием, что она собирается выйти замуж за Илунгу. Опи понесли с собой богатые дары.

С нетерпением Владычица Земли ждала возвращения гонцов из далекой горной страны Касонго. Каждое утро ходила она теперь поклоняться богам и, прежде чем уйти из святилища, возлагала к ногам Сапо-иа-Лупето, бога путешественников, маленькую веточку. И когда ее люди вернулись из страны Касонго, перед изображениями богов лежала уже тридцать одна веточка. Луежи собрала их и спрятала в маленький калебас, который охранял один из богов любви — Камау. Здесь, в этом святилище, где мать когда-то внушала ей любовь и уважение к богам, маленький калебас стал для Луежи талисманом, на который она смотрела с особой нежностью.

Посланцы бунго вернулись. Они восхищались всем, что увидели в стране Касонго. Вождь принял гонцов радушно, устроил в их честь праздничное батуке и роздал людям много мяса и вина. И теперь они рассказывали о людях Касонго, как о богах. Их охота на слонов потрясла бунго, раньше они не могли себе даже представить, что это возможно. Им казалось невероятным, что можно при помощи стрел и копий свалить и убить такое огромное животное.

Люди Каланьи не поверили рассказам гонцов и посмеялись над ними. Но когда на следующий день прибыли посланцы Касонго и принесли Луежи в дар огромные слоновьи клыки, бунго убедились в том, что их соплеменники не солгали.

А Касонго прислал Илунге обратно его шимбуйю. Пусть он хранит ее у себя до тех пор, пока Луежи не родит ему сына. Тогда этот ребенок будет признан Свана Мулопо и станет обладателем драгоценного топорика вождей луба. Ночью загрохотали все барабаны Владычицы Земли. Зажглись сотни костров. И парод танцевал, озаренный языками пламени, прославляя в песнях праздник любви Луежи и Илунги. И когда день забрезжил над просторами бесконечной равнины, Луежи-иа-Канти, Владычица Земли, проснулась женщиной.

IV

Кингури не явился на праздник. Иала пришел только через несколько дней, чтобы сообщить сестре о том, что старший брат с негодованием отвергает чужеземца, с которым она соединилась. Кингури против того, чтобы сестра нарушила чистоту крови бунго.

И некоторые вожди поддерживали Кингури. Они тоже не хотели, чтобы чужеземец господствовал над их землями и жизнями, и не пришли на праздник. Луежи тайно велела казнить нескольких вождей. А Кипгури она передала, что пока он вместе со своими разбойниками может оставаться на тех землях, которые она ему отвела, но пусть не помышляет о войне. Отважные воины Касонго, которых ей прислал брат Илунги, и тысячи верных бунго немедленно окружат его селение, если он задумает воевать. И никто из его людей не останется в живых. Пусть Кингури живет мирно, чтобы не пришлось ей отдавать приказ отрубить ему голову и надеть ее на кол перед хижиной Илунги.

Кингури знал, что сестра, поощряемая послушными ей вождями, способна выполнить эту угрозу. И так как у него не было достаточного количества воинов, чтобы воевать с ненавистной сестрой, он стал придумывать другие способы, как с пей разделаться. Он тайно встретился с одной из служанок Луежи и пообещал ей, что она станет его первой женой, если украдет у Владычицы Земли браслет-лукано. Девушка перепугалась, сказала Кингури, что подумает, а после все рассказала Луежи.

Тогда Владычица Земли, не говоря ни слова Илунге, созвала вождей и пожаловалась на Кингури. Она была беременна, это знали все люди. И она сказала вождям, что настало время передать браслет-лукано Илунге, чтобы он сберег его для будущего вождя бунго, которого она скоро произведет на свет.

И тогда был назначен торжественный день передачи лукано.

По всей стране Каланьи три дня и три ночи гремели барабаны, призывая всех бунго из далеких селений, охотников с широких равнин и рыбаков, плавающих на челнах по рекам. Все послушно направились на зов Владычицы Земли, голосами барабанов сообщая о своем приближении.

Пришли бунго из самых дальних селений, еще никогда не бывавшие в Каланьи, пришли бунго с далеких плоскогорий Юга, где они добывали каменную соль, пришли охотники, жившие в густых лесах.

Пока люди танцевали и пели песни, Илунгу по древнему обычаю бунго подвергали самым тяжким испытаниям, самым болезненным пыткам. Он должен был показать народу, что не боится никаких трудностей, способен перенести все несчастья, потому что только истинный вождь способен принести любую жертву для блага народа.

Три дня проходило торжество, три дня люди танцевали и пили вино, три дня истерзанный Илунга демонстрировал свою стойкость и мужество. И наконец Владычица Земли взяла его за руку и возвела на камень, на котором она когда-то впервые заговорила с ним. Кровь и пот еще стекали по телу и по лицу Илунги, но он улыбался, потому что все испытания остались позади. Счастливый и гордый избранник Владычицы Земли сел рядом с ней. И тогда самый старший из всех старейшин, великий тубунго, окруженный вождями и другими старейшинами, принял из рук Владычицы Земли лукано, некогда принадлежавшее Иала-Маку, и торжественно надел его на руку Илунге. Вот так Илунга был признан вождем бунго.

Тысячи радостных криков раздались над страной Каланьи. Народ приветствовал нового вождя.

И в это мгновение в ярком свете костров неожиданно появился Кингури. Он увидал, как браслет-лукано — символ власти бунго — перешел на руку чужеземца, понял, что навсегда потерял власть, и выкрикнул страшное проклятие. Но оно потонуло в радостных криках людей. И как безумный бросился Кингури вон из Каланьи.

А в это время мудрый тубунго, самый старший из старейшин, возвеличивал Илунгу и наделял его всеми правами над жизнью и смертью людей. Старик взял в руки шимбуйю и, размахивая ею, подражая движению воинов, сражающихся с врагами, рубил направо и налево непокорные головы воображаемых врагов, бросал их под ноги новому вождю. А народ в это время в безумной радости плясал и пел.

Потом старый тубунго, сгорбившийся под грузом неисчислимых лет, призвал Илунгу увеличивать и расширять страну славными завоеваниями, чтобы сын его стал могучим и богатым и мог разделить с народом добычу, завоеванную в сражениях. Пусть будет Илунга всегда справедлив и храбр, чтобы его сын мог следовать примеру отца, а народ — любить и почитать вождя.

После того как старейшина объявил, что это торжество скрепляет дружбу между всеми бунго, что теперь все вожди беспрекословно подчиняются Илунге, вожди и старейшины стали танцевать вместе с народом вокруг жарких костров.

И перед молоденькими деревьями, которые совсем недавно посадил Илунга, перед принявшимся ростком мужанганы бунго заключили союз вечной дружбы. С этого дня их страна стала называться Лунда, что значит "Дружба".

С тех пор на этом священном месте все вожди Лунды получали лукано из рук старейшего вождя. Здесь, в тени деревьев, посаженных Илунгой, они давали новые законы племени и отсюда отправлялись завоевывать новые земли в сражениях, которые и сделали Лунду одним из самых великих государств Черной Африки.

5. Дороги Кингури

I

В селении Кингури замолчали большие барабаны нгомы и чингуоры, потому что здесь никто больше не танцевал батуке.

Только маленькие мукупьелы были подвешены высоко на деревьях, повернутые в сторону ветра, чтобы передавать Кингури вести от Иалы.

А сам Кингури покинул селение в тот день, когда Илунга простер над народом бунго свою руку с браслетом-лукано, некогда принадлежавшим древним вождям бунго. Никто не знал, что делает Кингури и где он блуждает. Но некоторые люди, встречавшие его то на берегу реки, то на равнине, то плывущим на плоту, рассказывали, что к Кингури со всех сторон сходится и сходится парод. И вожди стали жаловаться Луежи, что храбрые охотники, захватив с собой железные копья, которые им дал Илунга, покидают хижины, уходят к Кингури.

Илунга послал самых верных людей тайком разузнать, что делает Кингури. Они увидели Кингури во время охоты, когда он проявил такую отвагу, которой не мог похвастаться ни один луба. Кингури позвал их охотиться огнем вместе с ним, и тогда двое из посланцев решили остаться у него, но заплатили за это своей жизнью. Илунга послал наемников убить этих неверных гонцов и приказал Кингури немедленно заплатить подати.

Илунга думал, что, как и прошлый раз, Кингури откажется прислать подати и тогда он сможет напасть на его селение, увести в рабство непокорных людей. Но посланцы Кингури явились сразу же и положили к ногам Илунги сотни железных копий и стрел. А Иала от имени брата обещал Илунге подарить еще много стрел и копий, столько, чтобы их хватило огородить все селения и хижины.

И тогда Илунга понял, что делал Кингури на землях Юга. Он учил людей ковать оружие. И сейчас Кингури бросал ему вызов. Но Илунга не мог его принять. Потому что он видел, как радуются бунго тому, что на их земле уже научились ковать железное оружие. Один Илунга понимал, что Кингури не просто бросал ему вызов. Он еще хвастался своей силой, приобретенной вместе с оружием, которое луба когда-то подарили бунго. Теперь Кингури сам умел делать копья и стрелы так же хорошо, как их делали луба, и показывал Илунге, что у него такое количество оружия, что он даже может излишками его заплатить подать!

II

Наконец под жарким небом Каланьи родился сын Луежи и Илунги. И все вожди селений Лунды пришли с богатыми дарами приветствовать ребенка, который должен был стать вождем вождей. Кингури тоже пришел в сопровождении вооруженных людей и с двенадцатью рабами, нагруженными дарами для сына сестры.

Из всех уголков Лунды шли люди со своими подарками. Даже рабы старались принести хоть что-нибудь.

Касонго, узнав о рождении сына Илунги, послал в Каланьи с высоты обеих красно-зеленых гор гонцов со слоновой костью. Он послал столько клыков, что брат мог бы окружить ими свое большое селение.

Каньиука отправил Илунге железное оружие и циновки с невиданными рисунками, а Маи, самый бедный брат, — двух рабынь-девственниц. Робкие посланцы Маи просили у Илунги хоть немного ямса. Они сообщили, что на древней земле Лубы люди все еще голодают и что его брат Маи уже давно покинул бы эту землю, если бы не должен был охранять могилы древних вождей, своих предков.

Как только у Луежи родился сын, народ прозвал его Ноежи. Но лишь после того как мальчик проплакал три дня, его понесли в святилище. Теперь он мог называться вождем Лунды.

Старейшины и вожди преклонились перед малюткой. Вместе с ними явились Кингури и Иала.

Старейшие люди Лунды возгласили свою полную покорность ребенку Луежи: они вручали ему свои жизни, жизнь своих сыновей и жизнь народа. И горько плакал малютка, когда старики возложили руки ему на голову и поклялись защищать его всей своей мудростью и всем оружием.

От имени сына Илунга поблагодарил старейшин. И тогда ребенку переменили имя. Его стали звать Ианва. С тех пор во всех концах страны его называли Мвата-Ианва — вождь Ианва. А всех вождей Лунды стали называть мватанва.

Кингури танцевал рядом с Илунгой, танцевал батуке в честь маленького Ианвы и просил у богов для него, хотя мальчик и был сыном чужестранца, всяких удач в жизни, потому что в нем текла и его кровь.

В этот день Илунга и Кингури впервые пили пальмовое вино из одного калебаса и курили из одной трубки, как истинные друзья. И Луежи благодарила богов за то, что ее сын совершил такое чудо.

И снова Кингури стал посещать вместе со всеми вождями собрания племени, которым управляли Владычица Земли и Илунга. Все жили теперь в мире. Лунда действительно стала Землей Дружбы.

Каждый день Луежи посылала Кингури лучшее вино, а Илунга дарил ему связки табака, которые у него приготовляли по способу, известному только в его стране, и посылал ему рабынь, чтобы они обрабатывали земли Кингури.

III

Когда в груди у Луежи высохло молоко, когда она уже могла не так много уделять времени сыну, люди заметили, что с Владычицей Земли происходит что-то странное. Всегда гордая, решительная женщина стала вдруг унижаться перед Илунгой, относиться к нему так, будто он полновластный вождь, а она его рабыня.

Кингури осуждал сестру, напоминая ей, что дочь великого вождя Иала-Маку не должна унижаться перед чужеземцем. Но Луежи сердилась и отвечала ему, что Илунга для нее прежде всего отец ее сына. Мало того, она все чаще говорила о том, чтобы и Кингури, и все другие вожди почитали Илунгу так же, как она, из уважения к ребенку, которого он ей дал, который станет вождем лунда.

Во время одного из празднеств Луежи заставила Кингури преклониться перед Илунгой так же, как это делают все другие вожди и почтенные старейшины. Он исполнил приказ сестры, но все, кто видел лицо Кингури в это мгновение, поняли, что больше он никогда не унизится перед Илунгой, как бы его ни заставляли. И даже сам Илунга увидал в глазах Кингури холодный, жестокий огонь и отвернулся.

В тот день Кингури приобрел много друзей. Даже старые вожди, которые прежде его ненавидели, отцы, оскорбленные им, люди, чьи тела истекали кровью под ударами его кнута, в этот день втайне одобрили поведение Кингури.

Он не вернулся на праздник, дерзко ответив посланникам Илунги, что больше никогда не придет в Каланьи, не сядет с ним рядом и не станет обсуждать никакие дела. И действительно, он больше не отвечал на призывы барабанов родного селения, о чем бы они ни говорили: звали ли на праздник или на великие собрания племени.

Сегодня один, завтра другой начали появляться в селении Кингури вожди, которые были недовольны Владычицей Земли.

— Луежи сошла с ума! — говорили они Кингури.

И рассказывали ему, что недавно слышали, как Луежи вскрикнула от радости, когда Илунга ласково заговорил с ней в присутствии других людей.

Тем, что Кингури отказывался появляться в Каланьи, он обретал все больше и больше сторонников. Люди, недовольные тем, как Луежи унижается перед Илунгой, объединялись вокруг Кингури.

Вожди, которые приходили к Кингури, не только жаловались па Владычицу Земли и на Илунгу, находя все больше доказательств унижения дочери великого вождя. Нет, теперь они взывали к могуществу его, сына Иала-Маку, который никогда не разрешал ни одному чужеземцу так непочтительно обращаться с вождями и старейшинами.

Луежи узнала об этих сборищах в селении Кингури. Обеспокоенная и испуганная, она пыталась уговорить Илунгу сделать так, чтобы добиться покорности от Кингури, заставить его, хотя бы под страхом смерти, смириться, вести себя так, как должен вести себя подданный по отношению к вождю.

Но и Кингури узнал, что Луежи замышляет против него, и предупредил новых друзей, чтобы они не ходили по дорогам без сопровождения вооруженных отрядов.

А в Каланьи сторонники Луежи, жизнь которой для них представлялась залогом безопасности и благополучия страны, готовились спокойно встретить Кингури, если он задумает начать войну с Владычицей Земли.

Мудрейшие старики, самые почтенные вожди поселились теперь в Каланьи, подтверждая таким образом, что они готовы защитить собственной жизнью жизнь Луежи, Илунги и их сына, будущего вождя лунда.

И тогда мятежные вожди испугались. Их было меньше, чем тех, кто поддерживал Луежи. Все реже и реже они посещали теперь Кингури. Чтобы развеять подозрения, они даже стали посылать старейшинам дары и сообщать голосами барабанов о том, куда они идут на охоту и куда плывут на рыбную ловлю.

Когда Кингури увидел, как мало осталось у него верных воинов, когда почувствовал, что потерял уважение среди лунда, он стал опасаться подосланных убийц, которые могли лишить его жизни. И вот, собрав самых близких людей, глубокой ночью он поджег селение и в сопровождении вооруженных отрядов и женщин, нагруженных корзинами с ямсом, отправился по дороге па Юг. Но перед тем как совсем исчезнуть с родной земли, он послал к Владычице Земли гонца, сообщая ей, что покидает родину, так как не может жить под угрозой смерти на земле, которой он должен был бы владеть. Пусть знает сестра, что он уходит на те земли, где прячется солнце, пусть знает, что он скоро вернется с воинами, чтоб отомстить ей кровью за все унижения, которые он должен был претерпеть. Пусть знает, что ей немного времени осталось быть Владычицей Земли, немного времени осталось, чтобы растрачивать с чужеземцем богатства, принадлежащие ему, Кингури, старшему сыну Иала-Маку, память которого она и Илунга оскверняют, унижая вождей и обкрадывая народ.

IV

Уход Кингури встревожил людей. Из самых далеких селений, куда дошла эта новость, жители стекались в Каланьи, чтобы убедиться в том, что Кингури действительно покинул свои края. Многие даже требовали, чтобы им показали маленького Ианва, ибо разнесся слух, будто его похитил Кингури.

Старики и мирные люди оставались на стороне Илунги, потому что он был законным вождем, потому что на его руке был священный браслет-лукано, потому что он наводил порядок в стране, казня врагов и милуя друзей.

Но молодежь, склонная к неповиновению, поддерживала Кингури. Правда, поддерживала втайне, побаиваясь Илунги, который, затаив гнев против брата Луежи, мог бы обрушить его па каждого, кто стал бы сочувствовать непокорному.

Старейшины советовали Илунге послать людей вдогонку за Кингури, отрубить смутьяну голову и принести в Каланьи. Потому что только так можно усмирить других непокорных. Но Луежи не позволила Илунге следовать совету старейшин, этих безжалостных стариков, которые всегда отстаивали жестокие законы, установленные ими самими.

Каждый день в Каланьи приходили вести о делах Кингури и его вооруженных спутников. Воздев руки к небу, с лицами, искаженными ужасом, люди рассказывали страшные истории о злодеяниях Кингури — о том, как он разрушал селения, угонял народ, порабощал, убивал ни в чем не повинных мужчин и женщин. "Кингури страшнее огня", — говорили путники, приходя в Каланьи. И о разбое, который учинял Кингури, о преступлениях его Илунга узнавал от верных подданных.

И на каждом собрании вожди прежде всего выслушивали гонцов, приносивших известия о Кингури. И вот однажды человек, утомленный долгим путем, едва держась на ногах от усталости, сообщил, что Кингури недавно дошел до берегов реки Шиумбве. Прощаясь с Лундой, он разрушил селение местного вождя и убил множество жителей.

Но вот наконец один из гонцов сообщил, что Кингури поднялся по берегу реки Касаи до ее истоков, побеждая народы, которые пытались перерезать ему путь.

И тогда Луежи и Илунга снова могли любить друг друга с прежним жаром, как бывало в первое время после их встречи, потому что мрачная тень Кингури исчезла с земли лунда.

V

Долго ничего не знали люди про Кингури, ушедшего в дальнее странствие к берегам Касаи. Но каждый раз, когда какой-нибудь лунда покидал родное селение, о нем говорили, что он ушел по дороге Кингури.

Тень непокорного сына Иала-Маку исчезла из Лунды, по память о нем навсегда осталась в душах беспокойных людей, которые хотели вступить на путь странствий и мятежа.

И вот настал день, когда на собрании вождей Луежи сообщила, что она получила известие о Кингури. Ее непокорный брат обосновался на берегах реки Кванзы, где его приветливо встретили местные властители. Земли там богатые, обширные и люди живут мирно и сытно.

— Кингури останется на той земле. Он будет богатым вождем, — сказала Луежи. — И, пристально глядя на старейшин, спросила: — Кто-нибудь из вас хочет уйти к Кингури?

Захваченные врасплох, вожди убедили Луежи, что они ей верны и никуда не хотят уходить.

— Мы умрем на родной земле! — сказали они.

А еще через несколько дней Владычица Земли сообщила, что получила новое известие о брате.

— Кингури встретился с белыми людьми! — сказала она, пугаясь собственных слов.

Еще никто и никогда но говорил о белых людях, никто даже не мог предполагать, что где-нибудь на земле существуют люди, у которых кожа белого цвета.

Старейшины и вожди застыли от ужаса и изумления, услышав слова Луежи. Но тогда она приказала явиться тому путнику, который в эту ночь прибыл в Каланьи и был задержан стражей. И вот из уст этого чужеземца, бежавшего из своего племени, которое называлось кимбунду, люди узнали, что Кингури встретился на берегу Кванзы с людьми белого цвета. Эти белые люди пришли из-за моря уже давно и воевали теперь с народом, который назывался жинга.

Человек кимбунду не мог больше ничего рассказать, потому что он сам не видел этих людей. Один старик из его селения рассказывал ему все это. Он называл белого человека мвана-калунга — сын моря, потому что белые люди пришли из-за моря. Они принесли с собой оружие, из которого вылетали огонь и гром, и начали убивать черных людей на их родной земле, чтобы завоевать новые удобные пути для торговли.

— Теперь Кингури вернется в Лунду! — воскликнул какой-то старик, вытаращив глаза от ужаса.

Тогда Луежи презрительно крикнула старику:

— Аиоко ки Кингури! — Уходи к Кингури!

На следующий день, узнав о том, что некоторые лунда все-таки отправились разыскивать Кингури, чтобы вместе с ним поселиться на плодородных берегах Кванзы, Луежи только пожала плечами и спокойно сказала:

— Аиоко! — Пусть уходят!

И вскоре в Лунде стали называть "аиоко", которое со временем превратилось в "киоко", всех тех, кто покинул Лунду, чтобы последовать за Кингури. А те, кто уходил, не желая оставаться под властью чужеземца, сами стали называть себя киоками, то есть "те, кто уходит". Таким образом они показывали, что не признают власть вождя-чужеземца, что их вождь — Кингури, первый человек Лунды, который навсегда покинул родину и положил начало существованию народа киоков.

И никогда с тех пор не зарастала на земле Лунды тропа Кингури, тропа последних кочевников, путь непокорных людей.

Легенды на книги Каштру Сороменью "Удивительное путешествие"

Легенда о том, как стали враждовать народы

Амбвела пришли с верховьев Замбези и обосновались на землях Квандо, в Квембо. Они жили уединенно, не сталкиваясь с другими племенами, занимались рыбной ловлей и возделывали землю. Их вождем был старый Кавава в то время, когда туда пришел Ньимбо со своими людьми, бежавшими от нападений народов, опустошавших долины Замбези.

Земли здесь было много, ее хватало всем, в реке в изобилии водилась рыба, и пришельцы мирно жили с людьми, обосновавшимися в этих краях много раньше.

Но однажды, после того как умер Ньимбо и Вунджанга наследовал его земли и людей, любимая собака старого вождя Кававы убежала от хозяина. И скоро ее увидели там, где жил соседний вождь Вунджанга. Собака бегала в смятении по селению, не в силах вытащить морду из узкого горлышка горшка, в котором лежало мясо для родственников вождя. Вунджанга пришел в ярость и велел отрубить собаке голову. Но тут пришел Кавава и вступился за собаку, которую очень любил. К тому же она стоила гораздо дороже, чем любой самый хороший горшок. Горшков у Кававы было сколько угодно, и он предлагал разбить горшок, а взамен его он мог дать столько горшков, сколько потребовал бы Вунджанга. Но упрямый вождь не согласился на условия Кававы. Вунджанга утверждал, что этот горшок священный. Его принес с верховьев Замбези еще старый вождь Ньимбо, и все вожди и их сыновья ели только из этого горшка. Он теперь уже не принадлежал одному вождю, хотя только он мог им пользоваться.

Горшок принадлежал всему племени. А собака вождя Кававы не была священным животным. Ее поймали в то время, когда она совершила воровство. Поэтому собака и заслужила наказание. И чтобы не спорить дольше, Вунджанга одним ударом топора отрубил собаке голову. И впервые скрестились взгляды вождей, полные ненависти.

Кавава ушел в ярости. Он тотчас собрал старейшин народа, чтобы выслушать их справедливое решение. Решение почтенных старейшин всегда считалось неоспоримым. А сейчас была пролита кровь, и только кровью можно было смыть оскорбление.

И вот один из старейшин припомнил, что сын Вунджанги носит на руке браслет, который в очень давние времена ему подарил Кавава. Надо забрать этот браслет обратно. А сейчас, когда вождю нанесено тяжкое оскорбление, ни сын Вунджанги, ни кто другой из его народа не имеет права пользоваться чем-нибудь, ранее принадлежавшим Кававе. И Кавава потребовал у Вунджанги браслет, который носил его сын.

Вунджанга должен был согласиться. По закону племени все, что когда-то было получено от врага, следовало вернуть ему. Он позвал своего сына и велел ему немедленно снять браслет. Юноша попробовал это сделать, но не сумел. Ему подарили браслет, когда он был еще совсем маленьким, и за многие годы рука так выросла, что браслет сросся с телом.

Вунджанга предложил разрезать браслет, потому что иначе снять его оказалось невозможным. Но Кавава не согласился, чтобы кто-нибудь испортил браслет. Ведь Вунджанга не согласился разбить горшок! Браслет должен быть возвращен целым, в том виде, в каком получен из рук самого вождя.

Спор двух вождей стал известен людям. И все поняли: может произойти ужасное. Вунджанга не сумел убедить Кававу разрезать браслет, а все его попытки снять его с руки сына оказались напрасными. И Вунджанга умолк, опустил глаза, ожидая решения Кававы.

Когда заговорил Кавава, кровь застыла в жилах у людей.

— Отрежьте руку у сына Вунджанги и верните мне браслет.

И люди Кававы исполнили приказ своего вождя. Сын Вунджанги истек кровью и умер в тот же вечер. Его предсмертный крик послужил сигналом к началу войны между двумя племенами. Эта жестокая война навсегда осталась в памяти народов, живших па берегах реки Кубанго и в долине Замбези.

Кровь окрасила землю на полях и в селениях. Издалека сбежались шакалы и гиены, чтобы насытиться лежащими всюду трупами. Кавава тоже был убит двумя оставшимися в живых сыновьями Вунджанги. В этой войне они прославились и начали свой путь завоевателей. Сыновья Вунджанги дошли до Каконды, сражаясь против португальцев, которых они победили в великом сражении в 1718 году. Они умерли, сражаясь с народом гуаньяма, через несколько лет после победы над португальцами.

После смерти Вунджанги и его двух сыновей, которые вовлекли народ в жестокие войны, вождем стал четвертый сын, Гонго. Он был человеком мирным и пытался восстановить дружбу между двумя племенами. Но ненависть так глубоко вошла в сердца людей и земля так сильно пропиталась кровью, что никакие предложения Гонго об установлении мира мстительные люди не принимали. Селения превратились в пепел. Хищные звери привыкли есть человеческое мясо, а люди — убивать друг друга. И Гонго понял, что уже не восстановится дружба между его народом и народом амбвела. Опечаленный, он покинул землю, на которой родился, и повел свой народ на берега реки Куше, а потом — на берега Кубанго, на земли народа гангвела.

Легенда о том, как произошел народ биé

Любимая дочь вождя, юная и прекрасная, повстречала бесстрашного охотника, и они полюбили друг друга. От их объятий родился новый народ... Было множество распрей между племенами, к которым они принадлежали, были споры между дочерью и отцом, но все окончилось мирно, как гласит легенда. Так было заложено начало новой стране, появившейся среди лесов.

Это было на земле между Кубанго, где жил народ какинже, и рекой Кокеймой, где жили кимбанде и луимбе. Но так же, как рассказывают легенды, были основаны государства и многих других народов: лунда — на желтых равнинах, гуаньяма — на безграничных просторах равнины Замбези, с ее зелеными берегами, или лушазе — на равнинах Ненго. Сидя вокруг горящих костров в селениях биено, африканцы рассказывали.

Молода и прекрасна была дочь вождя Бомба, властелина страны Гамба. Звали ее Кахаида. Однажды, переплыв реку Луандо, на берегах которой жил ее народ, она отправилась по дороге в Унгундо, в самое богатое селение народа гангвела, жившего на этих землях, доходивших до берегов реки, где обитали кокейма. Этим селением управляли женщины из ее семьи. И они встретили Каханду с почестями.

Как-то вечером в селение явился отряд заблудившихся охотников... Молодой и красивый юноша, их предводитель, попросил накормить его спутников. Звали юношу Бие. Он был сыном могучего властелина из Умбе, с другого берега реки Кунене. Давно уже, покинув родную страну, где люди были пастухами, он отправился охотиться на слонов.

Много дней ходил он по лесам и равнинам, но земля повсюду была пустынна. Охотники не нашли даже следов слона. Голод заставил их остановиться в Унгундо. Здесь Бие и встретил Каханду, полюбил ее.

Бие не захотел вернуться на родину, где народ поклонялся священному быку. Но Каханда была гостьей повелительницы Унгундо. Отец Каханды доверил ей свою дочь, и охотнику пришлось похитить девушку. Они покинули гостеприимное селение Унгундо и основали на другой земле новое селение. Охотника провозгласили вождем и дали его имя новой стране и новому селению. Отныне они стали называться бие.

Вождю Бие и его охотникам пришлось направить свое оружие, которое служило им прежде только для охоты, против гангвела, живших неподалеку. Бие поработили множество гангвела, потому что умели хорошо пользоваться оружием, и эти первые рабы в стране Бие увеличили численность ее народа.

Каханда потом помирилась со своим отцом и вождем, и тогда из Гамбы прибыли женщины. Охотники Бие женились на них, и их дети стали самыми уважаемыми людьми в стране.

Так рассказывают жители Бие легенду о своей стране. Но есть еще одно предание — предание галангве. В нем рассказывается о сотворении мира и о происхождении людей.

Первого человека, гласит предание, который появился на земле, звали Фети, что значит "начало". Он спустился с неба и увидал деревья и ветви цветущих кустов, качающиеся от дыхания легкого ветра, услыхал пение птиц. Чудесные звуки и движения пробудили его от первого изумления, и он, ни о чем не думая, побрел куда глаза глядят. Он остановился только тогда, когда дорогу ему перерезала река, вьющаяся по равнине. А вдали высились снежные вершины гор. У подножия их виднелся лес. Солнце стояло высоко, и Фети решил укрыться в тени деревьев. Он добрался до леса уже к вечеру и, утомленный, присел на корточки, прислонившись спиной к дереву. Прислушиваясь к незнакомому шуму леса, он долго не мог заснуть. Наконец усталость взяла свое и глаза его закрылись.

Глубокой ночью он проснулся и в изумлении посмотрел на небо. Он увидел золотистые и зеленые звезды и огромную красную луну, висящую над вершиной горы. И вдруг он услышал какой-то шорох. Фети посмотрел вокруг и замер в ожидании, затаив дыхание. Два зеленых глаза, блестящих и холодных, смотрели на него из густых зарослей. Из таинственной глубины леса раздалось рычание; два зеленых глаза сверкнули совсем близко, запахло мускусом, и... все стихло. И первый человек снова заснул, обнимая ствол могучего дерева и даже не подозревая, что избежал смертельной опасности.

А когда солнце позолотило дороги и птицы запели утренний привет великому светилу, первый человек почувствовал, что мир прекрасен... Он нарвал на деревьях плодов, поел их и отправился на равнину. Он напился воды, черпая ее из реки пригоршнями, и присел на берегу, в изумлении глядя вокруг, потому что все было новым для человека, который пришел с неба.

Но откуда-то из глубины реки раздался шум Человек посмотрел на широкую реку, отведя свой восхищенный взгляд от стаи бабочек. Над спокойной водой Кунене он увидел голову гиппопотама. В одно мгновение Фети вскочил и бросился в лес. Он вернулся на берег, держа в руках свое первое оружие, огромную толстую палку, и снова сел на берегу и стал ждать появления чудовища. Так в душе его родилось мрачное желание убивать. Он ждал долго и познал уже отчаяние нетерпения.

Вдруг из воды появилась прекрасная женщина, и солнце озарило ее трепещущую грудь. Оружие выпало из рук первого человека и, он улыбнулся. Из бездны реки явилась женщина, и человек протянул вперед руки, чтобы вывести ее на землю.

Тогда впервые человек заговорил. Его рот открылся, чтобы дать имя своей подруге. Он назвал ее Шожа, что значит "красота". Он понес ее на руках под цветущее дерево, и она подарила ему себя благодарно и радостно. А потом они пошли дальше вместе, пили одну и ту же воду и ели одни и те же плоды.

Но вот женщина стала уставать, стала требовать каких-то особенных плодов, которых нигде не видала, с деревьев, которые ей только снились. День от дня тело ее менялось, грудь и живот увеличивались. А потом живот стал таким большим, что Шожа уже не могла больше сопровождать своего супруга. Но ее черные глаза были так прекрасны и сладостны, а голос так нежен, что первый человек собирал для нее плоды и приносил ей воду.

Однажды ночью Шожа разбудила птиц своим громким криком. Фети проснулся тоже и в изумлении увидал, что его жена в муках произвела на свет первого человека земли. Его назвали Галангве. Женщина снова стала собирать плоды, а мужчина построил из ветвей и листьев хижину. Когда мальчик сделал первое шаги, его мать произвела на свет дочку и назвала ее Бие.

Брат и сестра расстались лишь тогда, когда Галангве стал мужчиной и ушел на Юг, чтобы стать отцом многих народов, а сестра его, Бие, пошла на Север и стала матерью народов Бие.

Каштру Сороменью. Черная королева (Исторический очерк)

I

Когда португальцам удалось водрузить крест над королевством Конго, под его сень стали сгонять со всей страны рабов, и, чтобы спасти пораженные язвой язычества души несчастных, их крестили перед отправкой в Бразилию, которой португальцы поставляли живой товар.

Работорговлей занимались в основном португальские священнослужители, пользовавшиеся благосклонностью короля Конго и его придворных. Потому что все они одинаково были заинтересованы в торговле рабами: одни наживались, продавая их бразильским плантаторам, другие — собирая налоги с работорговцев при погрузке "черных голов" на корабли, уплывающие за океан.

Король страны Нгола (совр. Ангола) — Нгола Килванжи — хорошо усвоил опыт соседнего короля в своих взаимоотношениях с белыми. Он предпочитал иметь дело только с португальскими купцами. И по его приказу воины, вооруженные копьями и луками, пропускали через северную границу страны, реку Данже, лишь людей, нагруженных тюками с товарами.

А люди в сутанах не допускались па земли короля Нголы. Те иезуиты, которым удалось добраться до владений короля амбундо, проложить пути к берегу океана и подняться вверх по течению реки Кванзы, явились в страну в составе первого португальского посольства. Возглавлял его Паулу Диаш ди Новаиш, первый губернатор и собиратель дани в Нголе. Он получил это пышное, но лишенное действительного смысла звание от короля Португалии еще до того, как португальцы смогли завоевать хоть клочок земли Нголы. Поэтому власть Новаиша была весьма относительной.

У иезуитов было две цели: прежде обратить в христианство короля Нголы и его подданных, а потом начать широкую торговлю рабами. У первого же губернатора Нголы, Паулу Диаша ди Новапша, были иные цели. Он хотел установить "дружеские" отпошения с королем амбундо — народа Нголы, чтобы затем проникнуть в сердце страны — Донго, к серебряным горам Кам-бамбе.

Рабы, серебряные рудники и целый новый мир, которым мечтала завладеть Португалия, казалось бы, уже принадлежал ди Новаишу. Ведь страна была ему пожалована в дар особым королевским указом... Но до действительного владения страной было еще очень далеко.

Ах, эти прославленные серебряные рудники! Они сводили португальцев с ума!.. А амбундо смеялись над жадностью португальцев. Еще и не добравшись до этих рудников, заморские пришельцы выдумывали небылицы о растущих там деревьях с серебряными прожилками.

В первую же встречу с португальцами король Нголы согласился открыть свою страну для торговцев. Но к проповеди христианства он почти не проявил интереса, так же как и его народ.

Проповеди иезуитов ничего не говорили народу амбундо. И священники очень скоро убедились в том, что "обратить этих варваров в христианство добрым словом не удастся. Это возможно осуществить только после того, как они будут приведены с помощью оружия к вассальной зависимости от короля Португалии". И тем не менее торговля между португальцами и амбундо развивалась весьма успешно.

Через некоторое время опьяненные своими успехами иезуиты смогли написать: "Наши отношения процветали, мы жили в мире и дружбе, и туземцы были очень довольны нашим добрым отношением к ним, пашей торговлей с ними, а также товарами, которые мы им давали в обмен на рабов, на слоновую кость и на фрукты. И, полностью доверяя нам, они допускали наших людей в глубь страны для меновой торговли".

Но "король дикарей", как называли португальцы Нголу Килванжи, отказался принять христианство и ни за что не соглашался продавать в рабство людей своего народа. Он посылал па продажу рабов, но очень мало и только пленных, захваченных в войне с другими племенами, и преступников, осужденных на смерть. И такого незначительного количества рабов, поставляемых "королем дикарей", было явно недостаточно португальцам, чтобы удовлетворить спрос на рабочие руки, который в Бразилии все увеличивался.

Когда иезуиты окончательно убедились, что словом божьим они не могут проложить себе дорогу к сердцу людей Нголы, они решили прибегнуть к мечу и шпаге, к этим "самым надежным средствам" превращения местных жителей в покорных овец паствы господней. Священнослужители не сомневались в том, что рано или поздно и земли и народы Нголы будут принадлежать им. Сам король Португалии поручил им обратить народ вновь открытой страны в христианство! И они, конечно, это сделают! Тогда рабов будет столько, что все португальцы смогут обогатиться. Но пока это неосуществимо. Так как "король дикарей" до сих пор не христианин, а язычник, и, чтобы получить желаемое количество рабов, нужно воевать с ним. Так думали иезуиты.

А Паулу Диаш ди Новаиш пытался проникнуть в глубь страны, используя мирные средства. Он налаживал торговые отношения с королем Нголы. Но при этом не упускал из виду основную цель, которая привела его сюда, — легендарные серебряные рудники.

Таким образом, интересы правителя Нголы и иезуитов не сходились. В течение трех лет "слуги господни" подстрекали ди Новаиша начать войну с Нголой Килванжи. Им нужно было добыть в Нголе множество рабов и переправить их на другую сторону Атлантики.

Дело в том, что Бразилия очень нуждалась в рабах. Потому что рабы этой страны — местные индейцы — не желали работать на плантациях, убегали от хозяев в леса и, зная в них все тайные тропы, скрывались так, что их невозможно было разыскать. А если африканца привезти в Бразилию, размышляли иезуиты, то он, чужой человек в чужой стране, никогда не решится на побег. И для бразильских плантаторов африканские рабы будут находкой.

Все эти годы португальцы не могли проникнуть ни к серебряным горам, ни к золотым рекам, и никому из них еще не удалось укрыться в тени прославленных деревьев с серебряными прожилками... А те богатства, которыми жаждали завладеть иезуиты, находились не в глубинах земли, а на ее поверхности. Их можно было заполучить под звуки труб, призывающих к войне.

И в 1581 году эти трубы впервые зазвучали. Между реками Лукалой и Конго лежали владения короля амбундо. На них и обрушилось войско португальцев. Надо было запугать племена. И, чтобы впредь никто не вздумал сопротивляться, побежденным отрубали головы и отрезали носы. Отрезанными носами наполняли бочонки и отправляли в Лунду, к Паулу Диашу ди Новаишу, как военные трофеи!

Один из иезуитов рассказывает о случае, очевидцем которого он стал во время этой первой войны с амбундо: "Мы убили одного человека племени, когда он, поняв, что уже не сможет уйти от смерти, вдруг побежал навстречу нашим солдатам, а потом, остановившись, выпустил в них все стрелы, какие у него были". Вот на этой выжженной земле иезуиты обратили в христианство жителей земли Иламба. Об этих днях тоже сохранилось свидетельство одного иезуита: "Каждый священник крестил за один только день до четырехсот человек". А количество пленных, ставших рабами, было неисчислимо!

Истребительные войны, которые вели португальцы, эту охоту за рабами, амбундо прозвали "Kvata! Kvata!" — "Хватай! Хватай!"

Нгола Килванжи стойко сопротивлялся португальцам, чем вызвал в завоевателях дикую ярость. И чтобы устрашить "короля дикарей", они привязывали пленных к жерлам пушек и таким образом отсылали растерзанные тела в стан врага.

Вот во время этой первой войны на краю страны, охваченной пламенем и залитой кровью, в Кабасе у короля Нголы Килватки родилась дочь — Нзинга Мбанди, будущая королева, ставшая впоследствии символом сопротивления ангольского народа.

II

Нзинга Мбанди Нгола жила в королевстве Донго под присмотром отца, величайшего воина парода амбундо. С высот Матамбы его воины спустились вниз по течению реки Кванзы и в порту Томбо после долгих и ожесточенных сражений одержали победы над португальскими войсками.

Вскоре провинции Иламба и Кисама стали владениями короля Нголы. Множество вождей теперь платили ему дань. К тому времени, когда португальцы появились в устье Кванзы, среди вождей было немало таких, кто не хотел подчиниться королю Нголы и искал покровительства у португальцев, надеясь, что те помогут им вернуть независимость. Однако эта опрометчивость обошлась африканским вождям дорого. Земли, отвоеванные с помощью португальского оружия и португальских солдат, перешли во владение иезуитов, которые стали называть себя покровителями африканцев. В действительности же они являлись палачами рабов, которых в огромном количестве вывозили в Бразилию.

Белых солдат иезуиты получали в тюрьмах, наполненных преступниками. Эти преступники и воевали в Иламбе и Кисаме против амбундо. И пока иезуиты охотились за рабами, Паулу Диаш ди Новаиш прокладывал себе путь к серебряным горам Камбамбе.

Однако сражаться с могучим войском Нголы Килванжи белым солдатам Паулу Диаша ди Новаиша было трудно. И Новаиш обратился за помощью к королю Конго. Когда иезуиты уже считали себя хозяевами земель Нголы Килванжи, это войско, состоящее из подданных короля Конго и португальских преступников, освобожденных из тюрем, возглавляемое черными военачальниками, в первом же бою на северной границе Донго обратилось в бегство. Португальцы отступали вниз по реке Кванзе беспорядочными толпами. Солдаты, добравшиеся живыми до Луанды, рассказывали невероятные истории о "сражениях с миллионами полчищ амбундо..."

Тогда иезуитский священник Балтазар Баррейра обвинил солдат в недостатке патриотизма. И, так как Новаиш потерял всякую надежду на победу, а черные полководцы тоже считали битву проигранной, отважный иезуит сам стал во главе отрядов преступников и занялся охотой на людей амбундо, чтобы превратить их в христиан и рабов.

Нзинге Мбанди в это время было десять лет. Война "Хватай! Хватай!" разорила и опустошила Иламбу и Кисаму, но ни один выстрел еще не прогремел под небом Донго. Все селения страны были превращены в военные лагеря. И Нзинга выросла среди отважных воинов отца. А потом, когда она вышла замуж и родила сына, ее отец, король Нгола Килванжи, умер.

Великий воин Нгола Килванжи оставил после себя трех дочерей и двух сыновей. Его старший сын родился вне брака, и поэтому наследником должен был стать младший сын. Но незаконнорожденный старший сын, которого звали Нгола Мбанди, сразу же после смерти отца выступил против младшего брата. Он сам хотел захватить престол и уверял всех, что младший брат родился, когда его мать была уличена в неверности мужу и находилась в тюрьме, а потому он не имеет права наследовать отцу.

Честолюбивого молодого Нголу поддержали некоторые вожди, и он стал королем амбундо. Очень скоро голова младшего брата скатилась в лужу крови.

Отметив братоубийством восхождение на престол, новый король, чтобы избавиться от соперников, велел убить своего племянника, сына Нзинги Мбанди, а также и вождей — своих сторонников.

В эти страшные дни Нзинга вместе с мужем и сестрами тайно бежала в Матамбу, родину всех амбундо. Ее коварный брат не успел преградить путь беглецам и не посмел вторгнуться в Матамбу, население которой решительно встало на защиту дочери Нголы Килванжи.

С высот Матамбы Нзинга наблюдала за тем, как развивались события в королевстве Донго. Посланцы Нзинги ходили по стране, проникали в Иламбу и Кисаму, бродили вокруг португальских тюрем и рынков рабов, там, где иезуиты еще чувствовали себя хозяевами. Нзинга знала, что ее коварный брат слаб и труслив, что он живет в постоянном страхе быть убитым вместе со своим сыном. Нзинга знала, что этот человек не сможет возглавить войско, которое оставил отец. И она выжидала, выжидала три года, пока португальцы не подошли к Камбамбе и к знаменитым серебряным рудникам.

Португальцы каждый день видели эти серебряные горы, ослепительно сиявшие на солнце и на закате казавшиеся заревом огромного пожара. Португальцы рвались к ним, им не терпелось завладеть серебром, загребать его полными пригоршнями.

Еще дед Нзинги, великий Нгола Инене, первый король амбундо, давным давно, встретившись с португальцами, послал в дар их королю браслеты из серебра Камбамбе. Из серебра! Так думали португальцы. Но Нгола Килванжи посмеивался про себя: он-то хорошо знал, что это за браслеты!

Теперь серебряные горы были рядом. Португальцы вступили в Камбамбе. Король амбундо не оказал им никакого сопротивления, покинул Донго и скрылся на одном из островов на реке Кванзе. Он бежал, позорно бросив на произвол судьбы даже собственную мать. И амбундо не простили ему такую трусость. Они покинули короля в его убежище и скрылись в лесной чаще.

Вожди, которые сохранили верность своему королю, посоветовали Нголе Мбанди попросить сестру Нзингу, чтобы она вступила с португальцами в переговоры о мире. А португальцы уже воздвигали крепость в Амбаке — в этом сердце королевства Донго.

Слабый, но честолюбивый король воображал, что вожди являются его опорой, и немедленно послал гонцов в Матамбу, которым поручил передать его просьбу сестре.

Теперь участь народа амбундо зависела от того, что скажет Нзинга. Всем было известно, что жестокий брат убил ее сына. Еще не просохла па земле его кровь и кровь младшего брата, который должен был занять престол Нголы Килванжи.

Но Нзинга, завоевавшая любовь народа своим великодушием, считала своим долгом подчиниться воле брата — короля амбундо и забыть о том, что он убийца ее сына. Потому что страна была в опасности, португальская крепость уже возвышалась на священной земле Донго, власть иезуитов все крепла и они заклеймили ее братьев-амбундо железом и огнем.

Нзинга приняла посланцев брата и, отправив их обратно, решила вести от имени короля Донго переговоры о мире не с комендантом крепости в Амбаке, не с иезуитами, а с самим представителем короля Португалии.

III

Нзинга прибыла в Луанду для переговоров с португальцами во главе посольства короля Нголы Мбанди. Рассказывая об этой знаменитой встрече с португальским губернатором, историки старой Анголы говорят: "В день, назначенный для приема, она направилась во дворец губернатора в сопровождении блестящей свиты, состоящей из мужчин и женщин. Войдя в зал, она заметила, что в нем стоит только одно кресло, напротив которого на роскошном ковре были разложены бархатные подушки с золотым шитьем. Тогда она повернулась к одному из своих рабов, и он, поняв этот знак, мгновенно преклонился перед своей королевой так, чтобы она могла сесть. И она сидела все время, пока продолжался прием. Это вызвало всеобщее восхищение. Но в еще большее изумление пришли присутствующие, когда эта женщина, выросшая среди дикарей и хищных зверей, заговорила. Она оказалась красноречивой и использовала в своей речи очень точные выражения. Она пыталась сгладить неприятное впечатление о своем брате как о человеке неверном своему слову, и заверить португальцев в том, что Нгола Мбанди будет следовать по пути примирения, предлагаемом ею. Кроме того, она умело излагала свои соображения и требования, с которыми португальцы должны были согласиться.

Губернатор Жоан Коррейа отвечал, что для обеспечения прочности союза король Нгола Мбанди должен признать себя вассалом Португалии и платить ежегодную дань. Но на это посланница немедленно возразила, что такие условия могут быть предложены только побежденному, а не властелину, который хочет установить дружбу с другим властелином, подобным себе".

И мир был заключен на равных началах, как того желала посланница короля Нголы. Португальский губернатор обязался покинуть крепость в Амбаке, вывести из страны Донго все войска и освободить рабов, захваченных во время войны. Только после исполнения всех этих обязательств мог быть установлен союз между Португалией и Нголой.

Теперь Нгола Мбанди перестал интересовать губернатора. Он увидел истинного короля амбундо в лице Нзинги. Принимая условия мира, продиктованные этой женщиной, губернатор думал, что ее ум и влияние на свой народ будут служить португальским интересам. И, выступая в качестве союзника, губернатор надеялся извлечь для себя выгоду — завоевать провинции Иламбу и Кисаму, которые Нгола Килванжи некогда присоединил к своему королевству, объединив таким образом всех амбундо.

Чтобы укрепить союз с королевством Нголы, губернатор убедил Нзингу в том, что она должна принять христианство и креститься. И Нзинга не стала противиться. Она понимала, что ее отказ был бы предлогом для возобновления войны, для возвращения иезуитов, которые снова принялись бы за охоту па людей, стали бы опять хозяевами селений амбундо, и таким образом весь народ превратился бы в неисчерпаемую кладовую рабов для вывоза в Бразилию.

Кроме того, Нзинге нужно было выиграть время. Она не хотела повторить ошибку отца, отказавшегося принять христианство. Этот отказ обошелся стране очень дорого: сорок лет войны в Иламбе и Кисаме и множество рабов-амбундо, отправленных в трюмах кораблей в Бразилию. А остановить продвижение по стране иезуитов ему так и не удалось.

Брат Нзинги все еще был королем, и она, зная его характер, была убеждена, что он никогда не сможет поднять народ амбундо против португальских войск.

Обряд крещения был совершен со всей торжественностью в соборе Луанды в присутствии португальского дворянства и простого народа. Сам губернатор стал ее крестным отцом. Нзинга приняла имя дона Ана ди Coyза. В то время ей было сорок лет. И до самой смерти всякий раз, когда ей приходилось договариваться с португальцами, она употребляла это имя. Это было единственным напоминанием о ее крещении.

Теперь и губернатор и иезуиты были совершенно уверены в том, что им удастся проникнуть на земли Нголы, что они смогут повторить в Донго и Матамбе то, что было сделано в королевстве Конго. Но Нзинга думала совсем о другом — как извлечь выгоду из своего обращения в христианство, как установить дружеские отношения со священнослужителями, чтобы избавить свой народ от опустошительных войн. И соглашалась с португальцами только в том, что касалось религии, и не больше. Посланница короля дала понять иезуитам, что страна амбундо не покорится португальцам, как покорилось им Конго.

Сам епископ Луанды пытался продолжать переговоры с Нзингой, но каждый раз, когда он заводил речь о "рынках и выкупах", она с неизменным упорством и ловкостью уклонялась от этих разговоров. А ведь именно "рынки и выкуп", то есть торговля рабами, больше всего интересовали иезуитов и остальных португальцев. В то время белые люди Нголы и белые люди Бразилии жили только за счет работорговли.

В первые же годы после появления португальцев на берегах Кванзы, вблизи Луанды, примерно с 1565 до 1575 года, было вывезено за океан свыше 52 тысяч человек (52 053). А за 1580 год было вывезено более двух с половиной тысяч (2660) человек.

За это же время количество африканцев, обращенных в христианство, составило примерно 20 тысяч человек. И это несмотря на то, что одному священнику порою приходилось крестить в день до 400 амбундо!

С 1580 по 1680 год жестокая война "Хватай! Хватай!" опустошила страну амбундо от побережья океана до Матамбы. За это трагическое столетие из одной только Анголы, по свидетельству Антониу Оливейры Кадорнеша, автора "Истории ангольских войн", лучшего источника по истории страны, было вывезено около миллиона рабов! Сколько же миллионов ангольцев погибло во время истребительной войны "Хватай! Хватай!", если португальцам удалось вывезти из страны около миллиона рабов? Очевидно, количество жертв работорговли значительно превышало численность населения современной Анголы! А ведь когда-то эта страна, по утверждению португальского историка XVI века Абреу ди Бриту, считалась одной из самых населенных стран Африки.

Итак, Нзинга отправилась домой, а иезуиты стали деятельно готовиться к возобновлению охоты на рабов. Сменивший Паулу ди Новаиша губернатор не перечил им, так как все фантастические россказни о серебряных горах Камбамбе оказались выдумками. В этих горах было олово, и потому они перестали интересовать португальцев. Знаменитые браслеты, посланные некогда в дар португальскому королю, оказались отлитыми из чистого олова, а вовсе не из серебра. И губернатор стал теперь возлагать все надежды на работорговлю.

Возвращаясь в Матамбу из Луанды, пока еще не разгорелась война, Нзинга встретила на пути своего дядю по отцовской линии. Он сообщил ей, что направляется в Луанду, дабы покориться португальскому губернатору. Этот Нгола надеялся, что, когда он станет союзником португальцев, белые властители избавят его от постоянных нападений бродячих отрядов жага. Они нападали на его селения, угоняли людей и расхищали имущество.

И здесь же, на этом самом месте, где трусливый Нгола признался ей в своем намерении, Нзинга велела отрубить ему голову. Она не покарала людей, его сопровождавших, и отпустила на все четыре стороны, чтобы каждый из них мог разнести по стране весть о том, как Нзинга наказывает изменников и предателей.

А вскоре при дворе Нголы Мбанди произошли события, которые еще больше обострили обстановку. Согласившись наконец по примеру сестры и по ее совету принять христианство, Нгола величественно потребовал, чтобы губернатор прислал к нему священника, который произвел бы обряд крещения. И вот святой отец прибыл. Ошеломленный король увидел перед собой такого же черного, как он сам, человека, но облаченного в рясу священнослужителя. Это был сын одной из рабынь короля, родившийся в Матамбе. Он попал в рабство к иезуитам, прошел у них обучение и теперь под именем святого отца Дионисиу Фариа явился ко двору своего короля, чтобы по поручению губернатора произвести обряд крещения.

Нгола счел себя оскорбленным. Возмущенный, что к нему прислали какого-то черного священника, в то время как сестру его торжественно крестили белые отцы, вне себя от ярости, Нгола выгнал черного падре и осыпал проклятиями губернатора, унизившего королевское достоинство властителя амбундо.

Отныне он больше не желал видеть на своих землях пи одного португальского торговца и вообще ни одного белого человека. И их стали вытеснять из владений Нголы. Но тогда снова раздались крики: "Хватай! Хватай!" Снова запылали земли, и к побережью океана потянулись бесконечные вереницы рабов, закованных в цепи, заклейменных раскаленным железом.

Нзинга понимала, какая опасность нависла над ее народом, и предприняла шаги для объединения сил всех амбундо. В истории Африки это была первая попытка объединить народ, разрозненный на племена. Таким образом Нзинга думала положить конец распрям между племенами. Мелкие раздоры и воины приносили народам неисчислимые бедствия, а португальцы извлекали из них выгоду и старались разжигать легко вспыхивающие междоусобицы. Помогая одним племенам против других, они захватывали рабов и наполняли трюмы своих кораблей. Поэтому-то Нзинга и пыталась сплотить все племена амбунго — вместе они могли бы противостоять нападениям белых солдат и черных наемников португальцев, жага.

По стране кочевали бродячие отряды, состоявшие из рабов, осужденных на смерть преступников, изгнанников всех племен, находившихся вне закона людей. Без роду и племени, эти наемники служили тем, кто соглашался больше заплатить: то белым против черных, то черным против белых, то черным против черных. Их называли "жага".

Жага существовали только в Анголе, и появление их можно связать с нашествием народов со стороны Великих озер и с войнами, которые вели эти народы, чтобы закрепиться на землях, где впоследствии образовались государства Бенгела и Нгола. Жага никогда не представляли собой единого племени, хотя со временем они и объединились в касанже. Жили они обычно военными поселениями, которые назывались "киломбо".

Узнав о действиях непокорной королевы, собирающей весь народ амбундо в свои отряды, а также о поведении Нголы, выгнавшего священника, португальцы снарядили многочисленное войско и отправили его на Матамбу.

Но все еще считавшийся королем, Нгола Мбанди не решился встать во главе войска и покинуть свое убежище на одном из островов на Кванзе. Боясь попасть в руки португальцев и продавшихся им жага, он решил оставить своего единственного сына, еще ребенка, под охраной верного прислужника, известного под именем Каза, и отправиться с прошением о мире к португальцам, обещая им полное подчинение.

Но он не успел выполнить свое намерение. Нзинга узнала о замыслах трусливого брата и велела доверенным людям немедля отравить изменника. После его смерти она стала полноправной властительницей королевства Нгола.

IV

Трудным и беспокойным было начало царствования Нзинги. Она осталась на том же острове, па котором жил ее брат, потому что столица королевства Донго, Кабаса, находилась под постоянной угрозой захвата португальцами. Они не покинули крепости в Амбаке, как это было обусловлено мирным договором. Мало того, губернатор приказал открыть в самом Донго невольничьи рынки. И в это же время он лицемерно предлагал королеве покинуть уединенный остров, поселиться в Кабасе рядом с крепостью, под защитой португальцев, но требовал передать ему в руки рабов, укрывшихся у нее.

Не веря ни одному слову губернатора, Нзинга стала призывать к объединению народ амбундо, живущий на высотах Матамбы, и тех, которые занимали земли между реками Донде и Кванзой. И на этих просторах, бывших владениях древнего королевства Нгола, жили племена жинга, нгола и амбундо. Мудрая королева старалась внушить своим подданным, что если они сами не решат собственную судьбу, то станут рабами португальцев.

Нзинге даже пришлось заключить союз с главарями одного из отрядов жага, с Казой Конголой, которому ее брат доверил жизнь своего сына. Таким образом она хотела усмирить жага, которые были самыми сильными помощниками португальцев. Пользуясь именно ими, как гончими собаками, португальцам удалось завоевать часть страны амбундо.

Нзинга не без труда привлекла Казу на свою сторону. В конце концов он настолько расположился к отважной королеве, что отдал Нзинге ее племянника, сына Нголы Мбанди. И, чтобы никогда ни у кого не возникла мысль передать престол амбундо ее племяннику, который может оказаться таким же трусливым, как его отец, она приказала убить мальчика, а затем утопить его в волнах Кванзы.

И вот от Луанды до Донго на призыв королевы стали стекаться рабы, бежавшие из владений иезуитов и от португальских работорговцев. Нзинга освобождала всех беглецов, давала им копья и луки, и они становились ее преданными воинами.

Не зная, как бороться с мятежным духом народов Нголы, как приостановить массовое бегство рабов, португальский губернатор попробовал переманить на свою сторону вождей, освободив их от уплаты дани. И, несмотря на это, многие из них выступили против португальцев, отказались воевать на их стороне и присоединились к войску королевы. Тогда губернатор вынужден был издать приказ, что всякому, кто признает Нзингу королевой, будет отрублена голова.

Но и эта угроза не подействовала. Сопротивление португальцам ширилось. А иезуиты, не щадя сил своих, вели войну "Хватай! Хватай!", охоту за рабами. И им удалось отвоевать часть королевства Нгола, создать самостоятельное королевство под опекой португальцев. Во главе его был поставлен еще один родственник Нзипги — Ари Килванжи Нгола. Он владел землями Пунго-Апдонго.

И с 1624 года Нзинге пришлось вести жестокую и упорную борьбу не только с португальцами, но и со своим родственником. Руководствуясь честолюбивыми стремлениями вырвать власть из рук королевы, он предал ее и народ амбундо, продавшись португальцам. Но Нзинга не переставала считать своими владениями и Нголу и ее сердце — Донго, хотя королем Нголы был теперь Ари.

Невзирая на мощную поддержку иезуитов и белых солдат, король Ари не решался появляться за пределами долины Черных камней Пунго-Андонго, которые высились, как мрачные стены, па просторе широкой равнины. Только здесь, под неусыпным надзором жага — наемных солдат португальцев, он не боялся попасть в руки Нзинги.

Ари считал себя королем, а Нзинга продолжала во всех документах, посылаемых португальскому правительству, подписываться: "Дона Ана ди Соуза, королева Нголы и Донго". Однако под этим именем Нзинга была известна только португальцам. В историю она вошла еще под именем Жинги. По словам историка Антониу Оливейры Кадорнеша, который служил капитаном в крепости Донго в то время, когда там жила королева амбундо, одно из племен в Матамбе носило название "жинга". И по имени этого племени португальцы назвали королеву амбундо.

Нзинга никогда не признавала португальцев хозяевами даже захваченных ими земель. За крепостные стены им не удавалось распространить свою власть. И они могли жить лишь за каменными стенами фортов, под охраной жага и некоторых вождей, перешедших на сторону португальцев.

Предательство Ари Нголы проложило дорогу другим предательствам. Страх перед жага, которые прославились своим зверством, вынудил некоторых вождей просить убежища в португальских крепостях. Они в это время не думали о том, что союз с португальцами поставит их в зависимое положение, в положение вассалов, но тешили себя мыслью об освобождении от власти королевы.

Нзинга яростно ненавидела вождей, которые мешали ей объединить народ. А вожди искали не только независимости от Черной Королевы, но и возможности обогатиться на торговле рабами. И они поставляли португальцам черных солдат, вооруженных луками и копьями, которые рядом с жага воевали против законной королевы и своих же братьев, живших по ту сторону серебряных гор Камбамбе.

Нзинге были ясны намерения португальцев. Подчинив себе как можно больше вождей, они тем самым лишат ее дани, которую обычно выплачивали ей вожди, подорвут авторитет королевы у народа, обрекут ее на голод и одиночество.

За сорок лет борьбы с португальцами Нзинга чаще проигрывала сражения, чем выигрывала. Она много раз бывала побеждена силой огнестрельного оружия, но ни разу не попадала в плен. Ей всегда удавалось, искусно отступая, сохранять свою свободу, умело распределять войска амбундо, которые с луками и копьями обычно неожиданно появлялись перед португальскими солдатами, жага и наемным войском.

Однажды, когда Нзинге пришлось спасаться бегством, две ее младшие сестры попали в плен к португальцам. Одну по приказу коменданта крепости в Амбаке убили и бросили в волны Кванзы. Другую сестру, Барбару, увели в цепях в Луанду, где она затем долгие годы пробыла в заточении.

Во время этой долгой войны, конца которой не было видно, вокруг владений иезуитов, уже распространившихся от побережья океана до границы Донго, появлялось все больше и больше киломбо — поселений жага. Они доходили теперь до самой границы Матамбы.

И вот тут Нзинга приняла необычайное решение, давшее ей возможность объединить отряды жага и поднять их против португальцев. Королева Нзинга сама стала жага. Ее киломбо расположилось в самом Матамбе. Ей легко было, пользуясь своей властью и силой, убедить жага служить ей. На стороне португальцев остались лишь немногие, но среди них был жага Кингури, прославившийся своей жестокостью. Именно благодаря его помощи португальцам удалось завоевать часть королевства Донго и добиться покорности вождей Иламбы и Кисамы.

Еще когда командующим португальскими войсками в Нголе был Маиуэл Перейра Форжаз, этот Кингури явился к нему в Луанду. Было это примерно между 1606 — 1611 годами. Капитан Форжаз уже слышал об этом человеке. Он отдал во власть Кингури земли на берегах Лукалы и вооружил его отряды огнестрельным оружием. Таким образом Кингури стал жага и в течение многих лет сражался против народов нгола и жинга.

За короткое время власть Нзинги как предводителя жага стала такой сильной, что многие вожди, перешедшие было к португальцам, снова бежали к королеве. Племена стали объединяться. Нзинга была согласна на единство любой ценой, даже ценой прощения тех, кто ее предал.

По тот, чью голову она хотела бы видеть валяющейся в крови у своих ног, все еще находился там, в Донго, за Черными камнями Пунго-Андопго. Она хотела предать смерти этого Нголу, опозорившего народ, на том самом месте, где он жил в бесславном уединении.

Нзинга знала, что его падение повлекло бы за собой падение власти чужеземца. И Донго снова стало бы частью королевства Нголы. И Нзинга не теряла надежды. Она видела свой долг в создании могучего и независимого государства амбундо.

И тогда к ней пришла весть о том, что на берегах Нголы и Конго высадились голландцы. Это открывало новые возможности для Нзинги. Теперь она хотела объединить не только все племена амбундо, но и все народы Нголы и Конго.

Однако Нзинга понимала, что разорвать вековой союз королевства Конго с Португалией будет очень нелегко. Но ее необычайный для того времени ум, преодолевший племенную ограниченность, помог ей добиться союза народов амбундо и баконго. Ей удалось разорвать дружественные отношения короля Конго с Португалией.

Как полководец, лично руководивший войсками непосредственно на поле боя, Нзинга знала, что ее поражения в войне с португальцами объясняются отсутствием в ее войсках огнестрельного оружия. Победы в битвах, которые вели ее меткие лучники, всегда сопровождались огромными людскими потерями. Да, действия ее войск были очень ограничены. Нзинге никогда не удавалось преследовать войска чужеземцев до берега океана, из-за которого они явились и куда она хотела бы их снова изгнать. Сознание необходимости во что бы то ни стало получить огнестрельное оружие заставило Нзингу вступить в союз с голландцами. Ей удалось разбить португальцев в большом сражении, снова завладеть Донго и освободить жителей Иламбы и Касамы, порабощенных иезуитами.

Нзинга сражалась вместе с голландцами до тех пор, пока они, потерпев поражение в Луанде, не бежали из Нголы И Конго. И Нзинге пришлось скрыться в Матамбе, а король Конго согласился на мир с португальцами, признав себя вассалом, данником португальского короля.

Разъяренные неукротимым правом королевы Нзинги, португальцы бросили на Матамбу отборные отряды жага. Они должны были взять Нзингу живой или мертвой и опустошить страну так, "чтобы даже все деревья перевернулись вверх корнями".

Отрядам жага не удалось захватить Матамбу, хотя португальцы и обещали им в награду все богатства Черной Королевы и весь народ амбундо, который жага смогли бы обратить в рабов! Но народ жинга с королевой во главе отбросил отряды жага. И даже могучий предводитель жага Кингури отказался от какой-либо награды. Он был согласен безвозмездно защищать короля, укрывшегося в Пунго-Андонго, который еще в 1653 году умолял португальцев спасти его от мести королевы.

Нзинге в это время было уже 72 года. Но казалось, что с возрастом только увеличивается ее храбрость и ненависть к предателю Нголе.

Теперь только одна Нзинга стойко держалась во главе народа, свободу которому она обеспечивала оружием жага. А вокруг Матамбы творили свои темные дела иезуиты. Они клеймили людей, как скот, наспех крестили на берегу океана, заковывали в цепи и бросали в мрачные трюмы кораблей, отплывающих в Америку.

За тридцать лет португальцам не удалось покорить Черную Королеву силой оружия. Они чувствовали свое бессилие и на какое-то время вынуждены были сложить оружие. Таким образом, Нзинга смогла прожить несколько мирных лет. И в это время в Матамбу явились миссионеры-капуцины. Нзинга давно знала этих итальянских монахов. Она знала, что они не занимаются работорговлей, и потому относилась к ним хорошо. Но она не знала главного: капуцинов подослали к ней португальцы, которые мечтали склонить на свою сторону старую королеву, увидеть ее у своих ног.

Нзинга чувствовала себя утомленной и постаревшей. Она хотела умереть королевой, законной королевой Нголы, а не предводительницей жага, не выбранной, а наследственной повелительницей. Дочь короля, сама королева, она должна была обеспечить наследников престола. Но для этого нужно было освободить из тюрьмы сестру Барбару и назначить ее наследницей трона Матамбы. И поэтому, когда капуцины предложили Нзинге вторично креститься и отправить португальцам двести рабов как плату за установление мира, она согласилась, по вдвое уменьшила количество рабов и потребовала освобождения сестры. Так был установлен мир, который сохранял Нзинге свободу и королевскую власть.

Условия были приняты. Как только Барбара вернулась в Матамбу, Нзинга распустила свое киломбо. Она перестала быть жага. Наследование престола было обеспечено.

Судьба великой королевы-воина завершилась. Она жила свободной и умерла свободной в возрасте 82 лет 17 декабря 1663 года. Прах ее покоится на голой равнине Камбо, под сенью навеса из стеблей сухой травы, который время от времени обновляют заботливые руки людей. Ее могила не украшена ни крестом, пи памятником, ни даже цветами... Ее могила в сердце Матамбы, она охраняется народной памятью.

Имя королевы Нзинги, окруженное славой и почетом, вошло в историю и стало символом. Это она первая призывала народы к объединению в борьбе за независимость.

В этом ее великий и прекрасный урок. В этом ее мудрое завещание.

Оглавление

Предисловие

Народные сказки из сборника "Ангольские рассказчики"

  Колибри и Оса

  Лев и Шакал

  Сварливая жена

  Кролик, Слон и Гиппопотам

  Мангуста, Крыса и Горлица

  Сказка про Ша-Шипо, провалившегося в пещеру

  Лиса и Куропатка

Народные сказки из сборника "Мисосо" ("Истории")

  Кималауэзо

  Антилопа Сеша и Лев

  Кошелек

  Озеро дедушки Льва

  Три сестры

  Охотник

  Говорящая рыба

  Сундук

  Два друга — Сеша и Бамби

  Цари животных

  Кролик и Обезьяна

  Сестры-близнецы

  Леопард, Олень и Обезьяна

  Месть собаки

  Два брата и чудовище

  Змея

  Утопленница

  Самба

  Два друга — Кролик и Обезьяна

Сказки из сборника "Отзвуки моей земли"

  Умная черепаха

  Вор и колдун

  Хебо

  Что больнее?

  Банго а Мусунго

Истории Черной Земли. Ангольские легенды, записанные и обработанные Каштру Сороменью

  Каленга

  Заколдованное озеро

  Смерть шоты

  Чистый огонь

  Священное дерево

  Голос равнины

    I

    II

    III

    IV

    V

    VI

  Месть

  Жертва

    I

    II

    III

    IV

    V

    VI

  Непроданная рабыня

  Луежи и Илунга

    1. Старое дерево Луба

      I

      II

      III

      IV

      V

    2. Отец камня

      I

      II

      III

      IV

      V

    3. Дороги странствий

      I

      II

      III

      IV

    4. Земля Дружбы

      I

      II

      III

      IV

    5. Дороги Кингури

      I

      II

      III

      IV

      V

Легенды на книги Каштру Сороменью "Удивительное путешествие"

  Легенда о том, как стали враждовать народы

  Легенда о том, как произошел народ биé

Каштру Сороменью. Черная королева (Исторический очерк)

  I

  II

  III

  IV Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg