«Русский фольклор»

Сост. и примеч. В. Аникина Русский фольклор Песни, сказки, былины, прибаутки, загадки, игры, гадания, сценки, причитания, пословицы и присловья

На обложке русский лубок XVIII–XIX вв. из собрания Государственного литературного музея

Русский народ создал огромную изустную литературу: мудрые пословицы и хитрые загадки, веселые и печальные обрядовые песни, торжественные былины, — говорившиеся нараспев, под звон струн, — о славных подвигах богатырей, защитников земли народа — героические, волшебные, бытовые и пересмешные сказки.

Напрасно думать, что эта литература была лишь плодом народного досуга. она была достоинством и умом народа. она становила и укрепляла его нравственный облик, была его исторической памятью, праздничными одеждами его души и наполняла глубоким содержанием всю его размеренную жизнь, текущую по обычаям и обрядам, связанным с его трудом, природой и почитанием отцов и дедов.

Алексей Николаевич Толстой

ДЕТСКИЕ ГОДЫ

КОЛЫБЕЛЬНЫЕ ПЕСНИ

* * *

Ой, лю-лю, моё дитятко, Спи-тко, усни, дитя материно, Все ласточки спят, И касатки спят, Куницы спят, И лисицы спят, Нашему Ванюше Спать велят. Для чего, зачем Ванюше не спать? Ласточки спят Все по гнёздышкам, Касаточки спят Все по кусточкам, Лисицы спят Все по подкусточкам, Куницы спят Все по норочкам, Соколы спят Все по гнёздышкам, Соболи спят, Где им вздумалось, Маленькие детки В колыбелях спят. Спи-тко, Ванюша, Спи-тко, дитятко родное!

* * *

Баюшки-баю! Я сугревушку свою, Я сугревушку свою, Я к чему примерю? Примерю теплý Свою сугревý Летом — к алому цветочку, Зимой — к белому снежочку.

* * *

Гуркота, гуркота! А Митеньке дремота. Сон да Дрёма Вдоль по улице прошла, К мому Митеньке зашла, Под головушку спать легла. Баюшки-баю, Баю деточку мою! Прилетели гулюшки, Садились на люлюшку, Они стали гурковать, Стали Митеньку качать, Прибаюкивати: — Спи, Митенька, засни, Угомон тебя возьми…

* * *

Бай-бай, бай-бай! Спи-ко, милое дитя, До восхода солнышка, До заката месяца. Бай-бай, бай-бай! Когда солнышко взойдёт, Роса наземь упадёт. Бай-бай, бай-бай! Роса наземь упадёт, Тогда Костюшка встает. Бай-бай, бай-бай! Тогда Костюшка встаёт — На работушку пойдёт.

* * *

Бай-бай, бай-бай! Спи-ко, Костя, в зыбке новой На периночке пуховой. Бай-бай, люди, бай, На периночке пухóвой — Много перья петухóва…

* * *

Сон да Дрёма По качульку брела, По качульку брела, К дочке в люльку забрела, Лелюшки-люли, Прилетели голуби. Стали гули ворковать — У меня дочка — засыпать.

* * *

Бай-бай, бай-бай! Я Костюшеиьку люблю, Костю вицей не секу. Бай-бай, бай-бай, Костю вицей не секу — Лучше яичко испеку.

* * *

Спи, усни, — Бай, бай, бай! Угомон тебя возьми… Спи посыпай, Воронить поспевай. Мы те шапочку купим, Зипун сошьём, Зипун сошьём, Боронить пошлём В чистые поля, В зелены луга.

* * *

Баю-бай, баю-бай, Коля, рано не вставай, Коля, рано не вставай… Да обряжаться не мешай. Коля рано встаёт — Обряжаться не даёт… Не дадим Коле спать, Будем рано разбужать; Будем рано разбужать, На работку посылать, На работу на такý, Да на весёлую страдý, Будем сено косить, Да будем в кучки носить.

* * *

Я качаю день и ночь, Отойди, бессонье, прочь! Отойди да отвались, В тёмном лесе заблудись, В темном лесе, во кустах, Во малиновых листах.

* * *

Пошёл котик во лесок, — Нашёл котик поясок Чем люлечку подцепить Да Ванюшку положить, Ваня будет спать, Котик Ваню качать, А котик его качать Да, серенький, величать, Сон да Дрёма, Усыпи моё дитя! Пошёл коток во Торжок, Купил себе пирожок. Идёт котик на лавочке, Ведёт киску за лапочку. Ходят вместе они — А ты, маленький, усни,

* * *

Ещё серые коты Из-за моря шли, Из-за моря шли, Много сна нанесли, Все по зыбочкам трясли.

* * *

Уж я Ванюшку качала, Уж я котику кричала: — Приди, котик, ночевать, Мово Ваню покачать. Уж я серому коту За работу заплачу, Дам я мяса кусок, Молока туесок! Бай да побай, Ты, Ваня, засыпай!

* * *

А качи, качи, качи, Прилетели к нам грачи. Они сели на ворота. Ворота-то: скрып, скрып! А Коленька спит, спит.

* * *

Бай-бай, бай-бай, Не вались, Коля, на край… Придет серенький волчок, Схватит Колю за бочок, Схватит Колю за бочок Да потащит во лесок. Он потащит во лесок Во ракитовый кусток…

* * *

Баю-баюшки, баю. ивет мужик на краю. Он не беден, не богат, Полна горница ребят. Все по лавочкам сидят, Кашу маслену едят. Кашка масленая, Ложка крашеная…

* * *

Баю-побаю, Скоро в речке накупаю, В родничке наполощу, Никуда я не спущу.

* * *

Баю-баю, баю-баю, Пошёл отец за рыбою, Мать пошла пеленки мыть, Бабушка дрова рубить.

ПЕСТУШКИ И ПОТЕШКИ

* * *

Когда ребёнок гулит или агукает, приговаривают:

Ах, поёт, поёт Соловушка! Ах, поёт, поёт Молоденький; Молоденький, Хорошенький, Пригоженькой!

* * *

Когда ребёнок проснется и потягивается, его гладят по животику, приговаривая:

Потягунюшки, поростунюшки! Роток-говорунюшки, Руки-хватунюшки, Ноги-ходунюшки.

* * *

Когда ребёнок начинает становиться на ножки:

Дыб, дыб, дыбочек, На первый годочек!

* * *

Когда ребёнок учится ходить:

— Ножки, ножки, Куда вы бежите? — В лесок по мотом Избушку мшить, Чтобы не холодно жить.

* * *

Движениями детских ручек изображают растягивание холста и говорят:

Тяни холсты, Тяни холсты, На рубашечку, На столешничек.

* * *

Мать или няня сажает ребёнка на колени и, держа его за ручки, покачивает то к себе, то — от себя, приговаривая:

Тоню тяну, Рыбу ловлю, В кошель кладу, Домой несу: Щýрки в кýчки, Плотички в полички» Один ершок — Да и тот в горшок. Щей наварю, Николая накормлю, Спите-тко, ребята, Не чухкайте.

* * *

Взяв ребёнка, его качают вверх и вниз, напевая и приговаривая:

А тпру, тпру, тпру! А тпру, тпру, тпру! Не вари кашу круту, Вари жиденькую, Вари мяконькую, Да молошненькую.

* * *

Тюшки, тютюшки, На горе пичужки. Там Ванюшка был, Пичужку, поймал.

* * *

А тари, тари, тари! Куплю Маше янтари, Останутся деньги, Куплю Маше серьги, Останутся пятаки, Куплю Маше башмаки, Останутся грошики, Куплю Маше ложки, Останутся полушки, Куплю Маше подушки,

* * *

Ехала барыня По ровненькой дорожке, По кочкам, по кочкам — Да бух!

* * *

Ребёнка водят под мышки или за ручки вдоль лавочки, приговаривая:

Три-та, та, три-та, та! Вышла кошка за кота. Ходит кот по лавочке, А кошечка по подлавочке, Ловит кота за лапочки: — Ох ты, котик, коток, Крутолобенький! Поиграй ты, кот, со мной, С Машкой, кошкой молодой!

* * *

Ребёнка качают, посадив к себе на колени, и приговаривают:

Скок-поскок! Молодой дроздок По водичку пошёл, Молодичку нашёл, Молодиченька, Невеличенька: Сама с вершок, Голова с горшок. Шу-вы! полетели, — На головушки и сели.

* * *

Изображая пальцами правой руки рога, слегка щекочут ими ребёнка и припевают:

Идёт коза рогатая, Идёт коза бодатая: Ножками: топ! топ! Глазками: хлоп, хлоп! Кто кашки не ест, Кто молока не пьёт, Того забодает, забодает.

* * *

Взяв ручки ребёнка, хлопают ими в ладоши, в такт, а при последних словах ручки разводят и подымают на голову ребенка:

— Ладушки, ладушки! — Где были? — У бабушки. — Что ели? — Кашку. — Что пили? — Бражку. Кашка сладенька, Бражка пьяненька, Бабушка добренька. Попили, поели, — Шу-у-у — полетели, На головушку сели.

* * *

Берут у ребёнка ручку и водят по ладошке указательным пальцем и приговаривают:

Сорока, сорока, Сорока-белобока Кашку варила, На порог скакала, Гостей созывала. Гости не бывали, Кашки не едали. Всё своим деткам отдала.

Указывая на каждый палец руки, начиная с большого, приговаривают:

Этому дала на блюдечке, Этому на тарелочке, Этому на ложечке, Этому поскрёбышки.

Останавливаясь на мизинце, добавляют:

А этому нет ничего. А ты мал малéнек: За водицей не ходил, Дров не носил, Кашки не варил.

Разводя ручки в стороны и затем быстро положив на головку, говорят:

Шу-у-у, полетели — На головушку сели.

* * *

Перебирают по очереди пальчики ребёнка и приговаривают:

Большаку дрова рубить (большой палец), А тебе воды носить (указательный), А тебе пéча топить (безымянный), А малышке песни петь (мизинец), Песни петь да плясать, Родных братьев потешать. Песни петь да плясать, Родных братьев потешать.

* * *

Перебирают пальцы и при этом говорят:

Идут четыре брата Навстречу старшему. — Здравствуй, большак! — говорят, — Здорово, Васька-указка, Мишка-серёдка, Гришка-сиротка Да крошка Тимошка.

ЗАКЛИЧКИ И ПРИГОВОРКИ

В начале марта дети заклинивали весну:

— Весна красна! На чем пришла? — На сошечке, на бороночке, На овсяном снопочку, На ржаном колосочку.

* * *

Дождик, дождик, пуще Дай хлеба гуще!

* * *

Уж дождь-дождём Поливай ковшом! Ситом, решáтом, Целым ушатом!

* * *

Дождичек, роси, роси, Девушка, расти, расти!

* * *

Когда дожди «зарядят», станут вредными для посевов, закликают солнышко, просят радугу прекратить дождь:

Солнышко, солнышко, Выгляни в окошечко — Дам тебе веретешечко, Насыплю горошечка.

* * *

Радуга-дуга, Не давай дождя, Давай солнышка, Колоколнышка.

* * *

Радуга-дуга, Перебей дождя!

* * *

Когда случается засуха, а дожди идут мимо или выпадает небольшой дождь, просят у радуги, чтобы она не уносила дождя:

* * *

Радуга-дуга, Принеси нам дождя,

* * *

Радуга-дуга, Не пей нашу воду,

* * *

Уродися, репка, Ни густа, ни редка, С мыший хвост, С тараканий нос…

* * *

Коровушка, буренушка, Подай молочка, Покорми пастушка.

* * *

После купанья, чтобы избавиться от воды, налившейся в уши, прыгают на одной ноге, прижимая к уху ладонь, приговаривают в такт прыжкам:

— Мышка, мышка. Вылей воду За косую огороду!

* * *

— Водолей, водолей, Вылей воду из ушей!

* * *

Бросали в подпечек выпавший молочный зуб со словами:

— Мышка, мышка! На тебе зуб липяной, Дай мне гребяной.

* * *

Говорят, когда ребёнок зевает и хотят, чтобы он уснул:

Первый хамочек — на потолочек, А другой — на стенку, А третий — в постельку.

* * *

В бане приговаривают, окачивая водой!

С гоголя — вода, С младенца — худоба! Укатись вся.

* * *

Не плачь — дам калач, Не вой — дам другой, Не реви — дам три!

* * *

У детей, которые бегали босиком по грязи, в иных случаях заболевала кожа, ноги и руки покрывались «цыпками». Цыпки лечили коровьим маслом с приговоркой:

— Цыпи, цыпи под порог, Дам вам маслица комок.

* * *

Вызывали улитку из раковины:

— Улитка, улитка, Высуни рога: Дам тебе пирога.

* * *

— Бабка-липка, Сядь на травку — Зеленую муравку!

* * *

— Божья коровка, Вёдро иль ненастье?

Эта приговорка — своего рода гаданье-примета: если жучок полетит — к вёдру, а если — нет, погода не изменится; если коровка поползёт, будет ненастье.

* * *

Божья коровка, Чёрная головка, Полетай за море! Там тёпленько, Здесь холодненько.

* * *

Передразнивая вечерний крик перепелов, приговаривают:

Спать пора! Спать пора!

* * *

Под полоть! Под полоть!

* * *

Пигалице вторят так:

У пигалицы хохол горит, Детей зорит.

* * *

Завидев летящих галок и ворон, кричат:

— Галки, вороны, Где ваши хоромы? — На дубу, на сосне, У матери кресне(ой).

* * *

Когда летит ворон, кричат:

— Крикни, ворон, На сухой корень, Корень сохнет, Ворон сдохнет.

* * *

В поисках грибов приговаривают: Грибы на грибы, а мой поверху,

* * *

Жили-были мужики, Брали грибы рыжики.

ПРИБАУТКИ И НЕБЫЛИЦЫ

* * *

Дон, дон, дон! Загорелся кошкин дом. Бежит курица с ведром Заливать кошкин дом.

* * *

Долгоногий журавель На мельницу ездил, Диковинку видел: Коза муку мелет, Козёл засыпает, А маленьки козлёночки Муку выгребают, А барашки круты рожки В дудочку играют, А сороки-белобоки Пошли танцевати, А вороны стережены Пошли примечати. Сова из-за угла смотрит, Ногами топчет, Головой вертит.

* * *

Зайчишка-трусишка По полю бежал, В огород забежал, Морковку нашёл, Капустку нашёл, — Сидит, грызёт. Ай, кто-то идёт!

* * *

Зайчик, ты зайчик, Коротеньки ножки, Сафьянны сапожки!..

* * *

Синичка, синичка, Воробью сестричка. Воробей-воришка Залез в амбаришко, — Клевать просо Своим носом.

* * *

Гуля, гуля-голубок, Гуля сизенький, Сизокрыленький, Всем миленький.

* * *

Сова, совинька, сова. Большая голова, На колу сидела, В стороны глядела. Головой вертела.

* * *

Курочка-ряба Всё овес толкла, Просо сеяла, Горох веяла.

* * *

— Девица, девица, Сходи по водицу, — Я волка боюсь, Я лисицы боюсь, Я медведя боюсь. — Волк на работе, Лиса на болоте Платьице мыла, Валек опустила. Сама-то смеётся, Хохолок трясётся.

* * *

— Бабушка Ульяна, Где была? — Гуляла. — Како чудо видала? — Курочку-рябушку С петушком на дрожках.

* * *

Скачет галка По ельничку, Бьет хвостом По берёзничку. Наехали на галку Разбойнички Сняли они с галки Синь кафтан. Не в чём галочке По городу гулять. Плачет галка, Да негде взять.

* * *

Шла торговка мимо рынка, Спотыкнулась о корзинку И упала в яму — бух, Раздавила сорок мух.

* * *

Бегал заяц по болоту, Он искал себе работу, Да работы не нашёл, Сам заплакал и пошёл.

* * *

Уж ты серенький коток, Не ходи ты в погребок По сметану, по творог. У нас скоро придёт зять, А сметаны негде взять.

* * *

Котишко-мурлышко, Серый лбишко, Не лезь в сметану, Оставь Степану.

* * *

Идёт кузнец из кузницы, Несет кузнец два молота. Тук, тук, тук, Да ударил разом вдруг.

* * *

Стучит, брячит на улице, Фома едет на курице, Тимошка на кошке — — Туда же по дорожке. Куда, Фома, едешь, Куда погоняешь? — Сено косить. — На что тебе сено? — Коровок кормить. — На что тебе коровы? — Молоко доить. — На что тебе молоко? — Ребяток поить.

* * *

А дуду, дуду, дуду! Потерял мужик дуду На поповом на току. Шарил, шарил — не нашёл, Ко боярыне пошёл: — Сударыня-боярыня! Прикажь вора поймать, Руки, ноги обломать, На низеньких ножках, В синеньких сапожках.

* * *

Ты Назар, ты Назар, Поди-ка на базар, Купи мне сарафан: Ни долог, ни короток — Ни в лес ходить, Ни зайцев ловить.

* * *

Ой, люли, та-ра-ра! На горе стоит ropa, А на той горе лужок, А на том лужку дубок, А на том дубку сидит Ворон в красных сапогах, Во зелёненьких серьгах. Чёрный ворон на дубу Играет во трубу. Труба точёная — Позолоченная, Он утром в трубу трубит, А вечером сказки говорит. Сбегаются зверьки Ворона послушать, Пряничка покушать.

* * *

Скок-поскок, Молодой дроздок По водичку пошёл, Молодичку нашёл. Молодиченька — Невеличенька, Сама с вершок, Голова с горшок. Они сели рядком, Посидели ладком. Настала ночь — Улетели прочь.

* * *

У нашего Данилы Разыгралася скотина, И коровы и быки Разинули кадыки, Утки в дудки, Тараканы в барабаны; Коза в синем сарафане, Во льняных штанах, В шерстяных чулках, Вол и пляшет, Ногой машет, Журавли пошли плясать, Долги ноги выставлять, Бух, бух, бух.

* * *

Коси, коса, Пока роса. Роса долой, Косец домой, Коса любит лопатку,[1] Лопатка — песок, Лопатка — песок, А косец — пирожок.

* * *

— Ох ты, козонька, коза! Где же ты была? — У попа я на дворе. — Что там делала? — Коней пасла. — Что ж ты выпасла? — Жеребеночка В золотой узде — Позолоченной. — Где жеребеночек? — В клетку[2] ушёл. — Где же клетка? — Водой снесло. — Где вода? — Быки выпили. — Где быки? — За бугор ушли. — Где бугор? — Черви выточили. — Где черви? — Гуси выклевали. — Где гуси? — В тростник ушли. — Где тростник? — Девки выжали. — Где девки? — Замуж повышли. — А где мужья? — На войну ушли. — А где война? — Посередь поля.

* * *

Как по речке по реке Ехал рыжий на быке. Рыжий красного спросил: — Чем ты бороду красил? — Я не краской, не помазкой, Я на солнышке лежал, Кверху бороду держал.

* * *

Уж и где же это видано, Уж и где же это слыхано, Чтобы курочка бычка принесла, Поросёночек яичко снёс, Чтоб по поднебесью медведь летал, Чёрным хвостиком помахивал.

* * *

Лыко мужиком подпоясано, Ехала деревня середь мужика, Глядь, из-под собаки лают ворота; Ворота-то пестры, собака-то нова. Мужик схватил собаку И давай бить палку. Собака амбар-то поджала Да под хвост и убежала. Изба пришла в мужика, Там квашня бабу месит.

* * *

Облоухая[3] свинья На дубу гнездо свила, Поросила поросят Ровным счетом шестьдесят. Распустила поросят Все по маленьким сучкам. Поросята визжат, Полететь они хотят. Полетели, полетели И на воздухе присели. Косолапый медведь С мухи шкуру содрал, Полсапожки себе сшил, В полсапожках щеголял Оскользнулся и упал, В сине море он попал. Сине море все повыгорело, Бела рыба вся повылетела. А на печке мужик Осетра-рыбу поймал, А в пламени другой Быстру щуку схватил. Как пошло на чудеса, И где море — там леса, Водой палют леса.

СЧИТАЛКИ И ИГРЫ

— Заяц белый, Куда бегал? — В лес дубовый. — Что там делал? — Лыки драл. — Куда клал? — Под колоду. — Кто украл? — Родион. Выйди вон.

* * *

Ехала телега, Сломалось колесо. Сколько гвоздей На починку пошло?

При ответе считают: раз, два, три и т. д. Выходит тот, на кого пришлось названное число.

* * *

Катилась торба С высокого горба. В этой торбе Хлеб, соль, пшеница. С кем ты хочешь поделиться?

Выходящий выводит из считающихся кого-нибудь.

* * *

Раз, два, Голова; Три, четыре, Прицепили; Пять, шесть, Сено везть; Семь, восемь, Сено косим; Девять, десять, Деньги весить; Одиннадцать, двенадцать, На улице бранятся, В избе ссорятся.

* * *

Тара-бара Домой пора Коров доить, Тебе водить.

* * *

Катилось яблоко Мимо сада, Мимо сада, Мимо града. Кто поднимет, Тот и выйдет.

* * *

Конь ретивый С длинной гривой Скачет по полям Тут и там. Где проскачет он, Выходи вон,

* * *

Аты-баты — шли солдаты Аты-баты — на базар, Аты-баты — что купили? Аты-баты — самовар, Аты-баты — сколько дали? Аты-баты — три рубля.

* * *

Шишел-вышел, вон пошёл, На боярский двор зашёл, Там бояре шапки шьют, На окошко их кладут.

* * *

Раз, два, три — Полетели комары!

* * *

Раз, два, три — Огонь, пли!

ГОРЕЛКИ

Играющие образуют пары и становятся вереницей. Впереди на два шага «горящий» («горельщик», «горюн» и пр.) — тот, кто водит. Ему запрещено оглядываться назад. Играющие поют — выкрикивают:

Гори, гори ясно, Чтобы не погасло. Стой подоле — Гляди в поле. Едут там трубачи Да едят калачи. Погляди на небо — Звёзды горят, Журавли кричат — Гу, гу, гу, убегу. Раз, два, не воронь, Беги, как огонь.

«Горящий» должен взглянуть на небо, а между тем задняя пара разъединяется и бежит — один но одну сторону вереницы пар, а другой — по другую, стараясь соединиться снова впереди «горящего». Если это паре удается, то «горящий» продолжает водить, если — нет и «горящий» ловит кого-нибудь, то оставшийся без пары водит — становится «горящим». Новая пара занимает место непосредственно за новым «горящим» — и игра продолжается.

ГУСИ-ЛЕБЕДИ И ВОЛК

Играющие выбирают из своей среды волка и хозяина, а сами изображают гусей-лебедей. Волк уходит на место, называемое играющими «горой». Гуси лебеди, посидев некоторое время дома у хозяина, уходят в поле. Через некоторое время хозяин кричит:

— Гуси-лебеди, домой!

Гуси отвечают:

— Волк под горой!

— Что волк делает?

— Траву щиплет.

— Ну, бегите же домой!

Гуси бегут, а волк их ловит и по одиночке уводит на свою гору.

Когда волк переловит всех гусей, хозяин топит для волка баню и просит его помыться. Волк идет, парится, моется. По выходе из бани хозяин берет камень или палку и, показывая их волку, говорит:

— Волкушко! Я тебе коровушку брошу!

Бросает палку или камень, волк бежит за «коровушкой», гуси-лебеди тем временем бегут домой к хозяину.

ШЛИ КОНИ

А шли кони по улице, Чем они попутаны? Золотым путом Под копытом. Зайка идёт, Травку рвёт — Что вырвет, То в пучок.

Спев эту песню, дети приседают, кто не поспеет сесть, тот «квач-бельмач, чёрные глаза».

СЕЛЕЗЕНЬ И УТКА

Играющие становятся в круг, в середину которого ставят утку, за кругом — селезня, который старается ворваться в круг и поймать утку. При этом поют:

Селезень ловил утку, Молодой ловил серую. — Поди, утица, домой, Поди, серая, домой! У тебя семеро детей, Восьмой — селезень.

МЕДВЕДЬ В БОРУ

Один из играющих изображает медведя, а другие идут в бор за грибами и ягодами, поют:

У медведя на бору Грибы-ягоды беру! Медведь постыл На печи застыл!

При этих словах медведь, до сих пор как будто дремавший, тихо ворочается, потягивается и как будто неохотно идет на детей, которые бегут от него. Медведь ловит кого-нибудь. Пойманный становится медведем, и игра продолжается.

ДРЁМА

Играющие становятся в кружок, в середине на скамье сидит Дрёма. Хор поет о Дрёме:

Сиди, Дрёма, Сиди, Дрёма, Выбирай-ай, Дрёма, Выбирай-ай, Дрёма, Бери-и, Дрёма, Бери-и, Дрёма!

Дрёма встает со скамьи, выбирает кого-нибудь, и выбранный считается Дрёмой.

КУРИЛКА

Играющие садятся рядом, зажигают тонкую лучину и, когда она разгорится, тушат. Пока огонь тлеет, передают лучину из рук в руки до той поры, пока она по перестанет куриться. Тот, у кого она погаснет, должен исполнить какое-нибудь приказание. Пока лучину передают, поют:

Жил-был Курилка, Жил-был душилка. Уж у Курилки, Уж у душилки Ножки маленьки. Душа коротенька. Не умри, Курилка, Не умри, душилка! Уж у Курилки, Уж у душилки — Ножки маленьки, Душа коротенька. Жив. жив Курилка, Жив, жив душилка.

СКОРОГОВОРКИ

Сыворотка из-под простокваши.

* * *

Добры бобры идут в боры.

* * *

Сыпь песочек в жёлтенький черепочек.

* * *

В нечурке — три чурки, три гуся, три утки.

* * *

Под матицей, под потолком

Висит полколпака гороху

Без червячка, без червоточинки.

* * *

У быка губа тупа,

Бык, бык тупогуб.

* * *

В один, Клим, клин колоти.

* * *

На дворе трава,

На траве дрова,

* * *

На горе, на пригорке, стояли двадцать два Егорки. Раз — Егорка, два — Егорка, три — Егорка…

(и так до «двадцать два Егорки»).

* * *

Шел мужик из торгу. Говорят в торгу Не про пóкром, Не про покромку, Говорят про покупку.

* * *

Стоит копна с подприкопеночком.

* * *

Стоит поп на копне, Колпак на попе. Копна под попом, Поп под колпаком.

* * *

Сшит колпак, Вязан колпак, Да не по-колпаковски.

* * *

Пришел Прокоп, кипит укроп, И при Прокопе кипит укроп, И ушёл Прокоп, кипит укроп, И без Прокопа кипит укроп.

* * *

Выдерни лычко из-под кадычка.

* * *

Нашего пономаря никто не перепономарит, А наш пономарь всех перепономарит,

* * *

У нас на дворе-подворье погода размокропогодилась.

* * *

Два дровосека, Два дровокола, Два дроворуба, Говорили про Ларю, Про Ларьку, про Ларину жену.

* * *

Хохлатые хохотушки Хохотом хохотали: Ха! ха! ха! ха! ха!

* * *

От топота копыт пыль по полю летит.

ЗАГАДКИ

ЧЕЛОВЕК

За стеной

Костяной

Соловейко спой!

(Язык)

* * *

Маленький, кругленький,

А до неба докинешь.

(Глаз)

* * *

Между двух светил

Я в середине один.

(Нос)

* * *

Полон хлевец

Белых овец.

(Зубы)

* * *

У двух матерей

По пяти сыновей,

Одно имя всем.

(Пальцы)

* * *

Стоят два кола, На кольях бочка, На бочке кочка, А на кочке дремучий лес.

(Человек)

ОДЕЖДА И УКРАШЕНИЯ

Сижу верхом,

Не знаю на ком,

Знакомца встречу,

Соскочу — привечу.

(Шапка)

* * *

Пять чуланов,

Одна дверь.

(Перчатка)

* * *

Маленький Данилка

В петелке удавился.

(Пуговка)

* * *

Полон шестик

Воробышков.

(Кайма и пуговицы)

* * *

По дороге я шёл,

Две дороги нашел.

По обеим пошёл.

(Штаны)

* * *

Днем обручем,

Ночью змеей.

(Пояс)

* * *

Летели две сороки;

У них четыре хвоста.

(Лапти)

* * *

Овца в корове.

(Чулок в ботинке)

ИЗБА

Стоит терем,

В тереме ящик,

В ящике мучка,

В мучке жучка.

(Изба, печь, зола, жар)

* * *

Основа

Соснова,

Уток соломенный.

(Крыша)

* * *

Стоит Арина

Рот разиня.

(Труба на крыше)

* * *

Два братца

Глядятся,

А вместе не сойдутся.

(Пол и потолок)

* * *

Марья-царевна

Сама в избе,

Рукава на дворе.

(Матица)[4]

* * *

Зяб, перезяб

В тонких березях.

(Оконное стекло)

* * *

В лавке пятак,

Не вынешь никак.

(Сучок)

* * *

Два подьячих

Водят Марью вертячу.

(Петли и дверь)

* * *

По сеням ходит,

А в избу нейдёт.

(Дверь)

* * *

Чёрненька собачка

Свернувшись лежит;

Не лает,

Не кусает,

А. в дом не пускает.

(Замок)

* * *

Двое сойдутся,

Приобоймутся.

(Ворота с запором)

ОСВЕЩЕНИЕ, ОГОНЬ И ТЕПЛО

Мать толста,

Дочь красна,

Сын-сокол

Под небеса ушёл.

(Печь, огонь, дым)

* * *

У нас в печурочке

Золотые чурочки.

(Дрова в печи)

* * *

Белое ест,

Чёрное роняет.

(Лучина горит)

* * *

Сама нагая,

А рубашка в запазухе.

(Свеча)

* * *

Закопай — не гниёт,

Кинь в воду — поплывёт.

(Уголь)

* * *

Ударю булатом

По белым каменным палатам,

Выйдет княгиня

И сядет на пуховую перину.

(Огниво, кремень, искра и трут)

* * *

Пришел вор

Во двор,

Хозяина в окно унёс.

(Ветер и дым)

* * *

Красненький петушок

По улице бежит.

(Пожар)

ВНУТРЕННЕЕ УБРАНСТВО

* * *

Четыре братца

Под одним шатром стоят.

(Стол)

* * *

Без рук, Без ног,

Во все стороны клонится.

(Зыбка)

* * *

Два брюшка,

Четыре ушка.

(Подушка)

* * *

Светленько,

Чистенько,

Посмотреть любенько.

(Зеркало)

* * *

Годится молиться,

Годится горшки покрывать.

(Икона)

* * *

Мах, мах!

Под порог ляг!

(Голик)

ДОМАШНЯЯ УТВАРЬ И ПОСУДА

* * *

Черный конь

Скачет в огонь.

(Кочерга)

* * *

Не бык, а бодает,

Не ест, а еду хватает.

Что схватит, отдаёт,

Сам в угол идёт.

(Ухват)

* * *

Зашел медведь в избу,

Лапу оставил,

А сам убежал.

(Помело)

* * *

Через сине море —

Журавлино горло.

(Дужка у котла)

* * *

— Черныш-загарыш!

Куда поехал?

— Молчи, кручено-верчено,

Там же будешь.

(Чугунок и горшок)

* * *

Ни свет, ни заря,

Пошёл согнувшись со двора.

(Коромысло)

* * *

Три братца

Пошли купаться;

Два купаются,

Третий на берегу валяется.

Искупались, вышли,

На третьем повисли.

(Вёдра, коромысло)

* * *

Рыба в море,

Хвост на заборе.

(Ковшик)

* * *

Стоит попадья,

Тремя поясами подпоясана.

(Кадка)

* * *

С ушами, да не слышит.

(Ушат)

* * *

В брюхе — баня,

В носу — решето,

На голове — пупок,

Всего одна рука,

И та — на спине.

(Чайник)

* * *

Все голубки

Вкруг одной пролубки.[5]

(Чашки и ложки)

* * *

Сивая кобыла

По миру ходила;

К нам пришла —

По рукам пошла.

(Сито)

* * *

Поевши, конь

В ясли пал.

(Нож)

* * *

Железна душа

Не берет барыша.

(Безмен)

* * *

Узловат Кузьма,

Развязать нельзя.

(Цепь)

ПИЩА И ПИТЬЁ

* * *

Сидит барыня в ложке.

Свесив ножки.

(Лапша)

* * *

Чиста, да не вода;

Клейка, да не смола;

Бела, да не снег;

Сладка, да не мёд;

От рогатого берут

И живулькам дают.

(Молоко)

* * *

В печь несут —

Жидко, горячо;

Из печи несут —

Густо-холодно.

(Кисель)

* * *

Одну меня не едят,

А без меня мало едят.

(Соль)

* * *

Идет в баню череп,

Выходит красен.

(Рак)

* * *

Крепь-город

Да Бел-город,

А в Беле-городе

Воску брат.

(Яйцо)

* * *

И комковато,

И ноздревато,

И мягко, и ломко,

А всех милей.

(Хлеб)

ДОМАШНИЕ ЖИВОТНЫЕ И ПТИЦА

* * *

Не пахарь, не столяр,

Не кузнец, не плотник,

А первый на селе работник.

(Лошадь)

* * *

Два-ста ухаста,

Два-ста рогаста,

Четыре-ста ходаста,

Один пыхтун,

Один вертун.

(Корова)

* * *

По горам, по долам,

Ходит шуба да кафтан.

(Овца)

* * *

По земле ходит,

Неба не видит,

Ничего не болит,

А всё стонет.

(Свинья)

* * *

На сене лежит,

Сама не ест

И другим не даёт.

(Собака)

* * *

Вся мохнатеиька,

Четыре лапки,

Сама усатенька.

(Кошка)

* * *

Кто родится с усами?

(Котёнок)

* * *

Тур-потутур

Потутурившись сидит,

Ждёт гостей из Нова-города.

(Мыши и кот)

* * *

Вышел Понур

Из-под Тура-града,

Спрашивает у царя Кологрея:

— Ты, царь Кологрей,

Не видал ли ты царя Кащея?

— Был он в Греме-граде,

Ушёл на Пещоры.

(Мышь из подполья спрашивает у петуха, не видал ли он кота. Был, говорит, на жерновах, ушел под печку.)

* * *

Бел как снег,

Надут как мех,

На лопатах ходит.

(Гусь)

* * *

Харитонова жена

Под тыном шла,

Семьсот рубах нашла,

Ветер подул,

Все рубахи раздул.

(Курица)

* * *

Не ездок, а со шпорами,

Не сторож, а всех будит.

(Петух)

* * *

Ходит царь круг города,

Носит честь на голове.

(Петух)

ВРЕДИТЕЛИ В ДОМЕ И НА ОГОРОДЕ

* * *

Над нами —

Вверх ногами,

Ходят — не страшатся,

Никого не боятся.

(Мухи)

* * *

Жеребец гнед,

На нём шерсти нет.

(Таракан)

* * *

Черненька,

Маленька

В платье вскочила,

Царя разбудила.

(Блоха)

* * *

Не по рыбам,

А сети расставляет.

(Паук)

* * *

Висит сито, не руками свито.

(Паутина)

* * *

Сивую буренушку

И дома не любят,

На базаре не купят.

(Мышь)

* * *

Маленький мальчишка

В сером армячишке

По дворам шныряет,

Крохи собирает,

В полях ночует —

Коноплю ворует.

(Воробей)

ОГОРОД И САД

* * *

Сто один брат,

Все в один ряд,

Одним кушаком подпоясаны.

(Изгородь)

* * *

Алый сапог

В земле горит.

(Свёкла)

* * *

Красна девица

Сидит в темнице,

А коса наружи.

(Морковь)

* * *

Ни шит, ни кроен,

А весь в рубцах;

Без счету одежек

И все без застёжек.

(Кочан капусты)

* * *

Ни окон,

ни дверей —

Полна горница людей.

(Огурец)

* * *

Кругла, а не месяц,

Желта, а не масло,

С хвостиком,

а не мышь.

(Репа)

* * *

Жёлтая курица

Под тыном дуется.

(Тыква)

* * *

Кину с порошок,

Вырастет с подожок,

На подожке-то городок,

В городке-то шумок.

(Маковка)

* * *

Не огонь,

А жжётся.

(Крапива)

* * *

Однолетняя трава

Выше двора.

(Хмель)

ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКИЕ РАБОТЫ

* * *

Бабушка Андреевна

Сгорбившись стоит,

Ноженьки в землюшку,

Ручёньки расширила,

Всё хочет схватить.

(Соха)

* * *

Железный нос

В землю врос;

Роет, копает,

Землю разрыхляет.

(Плуг)

* * *

Всё поле в шнурах,

(Вспаханная полоса)

* * *

В поле едет на спине,

А по полю — на ногах.

(Борона)

* * *

Один льёт,

Другой пьёт,

Третий зеленеет да растёт.

(Дождь, земля, хлеб)

* * *

Криво-лукаво

К лесу бежало;

Зелено-кудряво

Спрашивало:

— Криво-лукаво!

Куда побежало?

— Зелено-кудряво

Тебя стеречи.

(Изгородь в поле)

* * *

Не море, а волнуется.

(Нива)

* * *

Что две недели зеленится,

Две недели колосится,

Две недели отцветает,

Две недели наливает,

Две недели подсыхает.

(Рожь)

* * *

Сто братьев в одну избушку

Соткнулись ночевать.

(Зёрна в колосе)

* * *

Месяц

Новец

Днём на поле блестел,

К ночи на небо слетел.

(Серп)

* * *

Лежит мужичок в золотом кафтане,

Подпоясан, а не поясом;

Не поднимешь, так не встанет.

(Сноп)

* * *

Девять братьев — под одной шапкой.

(Бабка снопов)

* * *

Летят гуськи,

Дубовые носки,

Летят и говорят:

— То-то мы, то-то мы.

(Ценами молотят)

* * *

Трах-трах,

Стоит дом на горах,

Вода бежит,

Весь дом дрожит.

(Мельница)

* * *

Птица

Юрица

На ветер глядит,

Крыльями машет,

Сама ни с места.

(Ветряная мельница)

* * *

Режут меня,

Вяжут меня,

Бьют нещадно,

Колесуют меня;

Пройду огонь и воду,

И конец мой —

Нож и зубы.

(Хлеб)

* * *

Всё поле в сережках.

(Овёс)

* * *

Матушкой — весной

В платьице цветном,

Матушкой — зимой

В саване одном.

(Поле)

* * *

Щука-вертуха

Хвостом вернула:

Все леса пали,

Горами стали.

(Косят)

* * *

Согнута в дугу,

Летом на лугу,

Зимой на лягу.

(Коса)

* * *

Зубасты, а не кусаются.

(Грабли)

ПРЯЖА, ТКАНЬЕ, ШИТЬЕ

* * *

Били меня, били,

Колотили, колотили,

Клочьями рвали,

По полю валяли,

Под ключ запирали,

На стол сажали.

(Лён-пряжа, холст, скатерть)

* * *

Бежит свинка,

Вырезана спинка.

(Челнок)

* * *

Конь стальной

Хвост льняной.

(Игла с ниткой)

* * *

Весь мир одевает,

Сама нагишом.

(Игла)

НА ПАСЕКЕ

В тёмной темнице

Красны девицы

Без нитки, без спицы (иглы)

Вяжут вязеницы[6]

(Улей, соты, пчелы)

* * *

Пришёл в городок

Разбойник с ножом, с огнём;

Жильцов не решет,

Избы не жжёт,

А добро берёт.

(Подрезка мёда)

* * *

В потёмках родится,

С огнём помирает.

(Воск)

ПЕРЕДВИЖЕНИЕ, УПРЯЖЬ И ДОРОГА

* * *

Два брата меньших

Бегут впереди,

А два старших — позади,

А догнать никак не могут.

(Колёса в телеге)

* * *

Встанет — выше лошади,

Ляжет — ниже курицы.

(Дуга)

* * *

Два кума Аввакума,

Две кумы Авдотьи,

Пять Фалалеев,

Десять Андреев.

(Сани)

* * *

Бегут плоски,

Загня носки.

(Лыжи)

* * *

Шесть ног,

Две головы,

Один хвост.

(Верховой)

* * *

Ася[7]

Разлеглася;

Кабы встала —

Небо достала;

Кабы руки —

вора связала,

Кабы ноги —

коня догнала;

Кабы глаза — увидала.

Кабы язык — рассказала.

(Дорога)

* * *

Сам не видит,

А другим указывает.

(Верстовой столб)

* * *

Еду-еду —

Следу нету,

Режу-режу —

Крови нету.

(Лодка)

РЕКА И РЫБОЛОВСТВО

* * *

Течёт, течёт —

Не вытечет,

Бежит, бежит —

Не выбежит.

(Река)

* * *

Между гор,

Между дол

Бежит белый конь.

(Ручей)

* * *

День и ночь кричит,

А голос не устанет.

(Водопад)

* * *

Ни в огне не горит,

Ни в воде не тонет.

(Лёд)

* * *

В новой стене,

В круглом окне

Днём стекло разбито,

3а ночь вставлено.

(Прорубь)

* * *

Дом шумит,

Хозяева молчат;

Пришли люди,

Хозяев забрали;

Дом в окошки ушёл.

(Вода, рыба, рыбаки, невод)

* * *

Драчун и забияка,

Живёт в воде,

Кости на спине —

И щука не проглотит.

(Ёрш)

В ЛЕСУ И ПОЛЕ: ЖИВОТНЫЕ, РАСТЕНИЯ; НАСЕКОМЫЕ; ОХОТА И РУБКА

* * *

Зимой и летом

Одним цветом.

(Ель и сосна)

* * *

Красненько, кругленько,

Красненько, кругленько,

Листочки продолговатеньки.

(Рябина)

* * *

Шёл я лесом,

Нашёл я древо;

Из этого древа

Выходят четыре дела:

Перво дело — слепому посвечение;

Второ дело — нагому потешение;

Третье дело — скрипучему поможение;

Четверто дело — хворому полегчение.

(Береза: лучина, веник, береста, сок)

* * *

Летит тень

На Петров день,

Сел тень на пень,

Стал тень плакать:

— Где моя дубровушка,

Где моя головушка,

Где моё весёлое времячко!

(Лист)

* * *

Бел балахон,

А шапка красная.

(Подосиновик)

* * *

На бору, на яру

Стоит мужичок —

Красный колпачок.

(Мухомор)

* * *

Стоит Егорка

В красной ермолке;

Кто не пройдёт,

Всяк поклон отдаёт.

(Земляника)

* * *

В лесу выросла,

Из лесу вынесли,

Ножом порезали;

В руках плачет,

А кто слушает — скачет.

(Дудка)

* * *

За горами,

За лесами

Жеребята ржут,

Домой не бегут.

(Волки)

* * *

Страх тепло волочёт.

(Волк и овца)

* * *

Пришла из лесу птичница

В рыжей шубке

Кур подсчитать.

(Лиса)

* * *

Маленький, беленький

По лесочку прыг-прыг,

По снежочку тык-тык.

(Заяц)

* * *

Не портной,

А всю жизнь с иголками ходит.

(Ёж)

* * *

Летом за пахарем ходит,

А под зиму с криком уходит.

(Грач)

* * *

В болоте плачет,

А из болота не идёт.

(Кулик)

* * *

Молод конь за морем бывал,

Спереди шильце,

Сзади вильце,

На груди белое полотенце.

(Ласточка)

* * *

Бела как снег,

Черна как жук,

Зелена как луг,

Вертится как бес,

И повертка в лес.

(Сорока)

* * *

Днём спит,

Ночью летает

И прохожих пугает.

(Сова)

* * *

Живёт в лесу —

Ухает, как разбойник;

Люди его боятся,

А он людей боится.

(Филин)

* * *

Без рук, без топоренка

Построена избёнка.

(Гнездо)

* * *

Выпуча глаза сидит,

По-французски говорит,

По-блошьи прыгает,

По-человечьи плавает.

(Лягушка)

* * *

Под кустом, под ярусом

Лежит пояс гарусный.

(Змея)

* * *

Кто на себе дом возит?

(Улитка)

* * *

Чёрен, да не ворон,

Рогат, да не бык,

Шесть ног без копыт:

Летит — воет,

Падет — землю роет.

(Жук)

* * *

Летит птица:

Нос долог,

Голос звонок,

И кричит:

— Была я, была

У царя в Москве,

У короля в Литве;

Цари меня боялись,

В палаты запирались…

Только я не ела рыбы в море,

Птицы на большой воле!

Кто эту птицу убьет,

Тот свою кровь прольёт.

(Комар)

* * *

Птичка

Невеличка,

По полю катится,

Никого не боится.

(Пуля)

* * *

Летит птица крылата,

Без глаз, без крыл,

Сама свистит,

Сама бьёт.

(Стрела)

* * *

В лес идёт, —

Домой глядит;

Домой идёт, —

В лес глядит.

(Топор за поясом)

* * *

Едет, едет взад-вперед,

В зубы возьмёт,

На две части разоймет.

(Пила)

ЯВЛЕНИЯ ПРИРОДЫ (ПОГОДА)

* * *

Тур ходит по горам,

Турица-то по долам;

Тур свистнет,

Турица-то мигнёт.

(Гроза — гром и молния)

* * *

Ревнул вол

За сто сёл,

За сто речек.

(Гром)

* * *

Рассыпался горох

На семьдесят семь дорог;

Никто его не подберёт:

Ни царь, ни царица,

Ни красная девица.

(Град)

* * *

Шёл долговяз,

В землю увяз.

(Дождь)

* * *

На дворе горой,

И в избе водой.

(Снег)

* * *

Лежал, лежал,

Да и в речку побежал.

(Снег)

* * *

Летит — молчит,

Лежит — молчит,

Когда умрёт,

Тогда заревёт.

(Снег)

* * *

Заря-заряница,

Красная девица

По миру (по свету) ходила,

Слёзы (ключи) обронила;

Месяц видел,

Солнце скрало.

(Роса)

* * *

Без рук, без ног

Под окном стучится,

В избу просится.

(Ветер)

* * *

Бежал по одной улице,

На другую перешёл,

И по третьей полетел.

(Ветер)

НЕБО И ЗЕМЛЯ

Синенька шубенка

Покрыла весь мир.

(Небо)

* * *

Меня бьют, колотят,

Ворочают, режут;

Я всё терплю

И всем добром плачу.

(Земля)

* * *

Красная девушка

По небу ходит.

(Солнце)

* * *

Бурая корова

Через прясло глядит.

(Солнце)

* * *

Золот хозяин — на поле;

Серебрян пастух — с поля.

(Солнце и месяц)

* * *

Сестра к брату в гости идёт,

А он от сестры прячется.

(Солнце и месяц)

* * *

За бабиной избушкой

Висит хлеба краюшка;

Собаки лают,

А достать не могут.

(Месяц)

* * *

Когда я молод был —

Светло светил,

Под старость стал —

Меркнуть стал.

(Месяц)

* * *

Поле не мерено,

Овцы не считаны,

Пастух рогатый.

(Небо, звёзды и месяц)

* * *

Махнула птица крылом,

Покрыла (закрыла) весь свет одним пером.

(Ночь)

* * *

Чёрная корова

Весь мир (всех) поборола,

А белая подняла.

(День и ночь)

* * *

Летит орлица

По синему небу,

Крылья распластала,

Солнышко застлала.

(Облако)

* * *

Крашеное коромысло

Через реку повисло.

(Радуга)

* * *

Ходит без ног,

Рукава — без рук,

Уста без речи.

(Тень)

* * *

У тебя есть,

У меня есть,

У дуба — в поле,

У рыбы — в море.

(Тень)

ВРЕМЯ

* * *

Стоит дуб; На дубу двенадцать гнезд, На каждом гнезде По четыре синицы, У каждой синицы По четырнадцати яиц: Семь беленьких, Да семь чёрненьких.

(Год, месяцы, недели, дни и ночи)

* * *

Двенадцать братьев

Друг за другом бродят,

Друг друга не обходят.

(Месяцы)

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ

* * *

И долга и коротка,

А один одному не верит:

Всяк сам по себе мерит.

(Жизнь)

* * *

Лубен город,

Отрепьин город,

А в том городе

Воевода нём.

(Младенец в зыбке)

* * *

Что без горя живёт?

(Бел-горюч камень)

* * *

Что острее меча?

(Взор человеческий)

* * *

На море, на окиане, На острове Буяне Сидит птица Юстрица; Она хвалится, Выхваляется, Что всё видала, Всего много едала, Видела царя в Москве, Короля в Литве, Старца в кельи, Дитя в колыбели, А того не едала, Чего в море но достала.

(Смерть)

* * *

Кто с живого и с мертвого дерёт?

(Поп)

* * *

С длинными косами,

А не баба.

(Поп)

* * *

Стоит село, Всё заселено, По утрам петухи поют, А люди не встают.

(Кладбище)

ГРАМОТА

* * *

Не куст, а с листочками, Не рубашка, а сшита, Не человек, а рассказывает.

(Книга)

* * *

Семя плоско, Поле гладко; Кто умеет, Тот и сеет; Семя не всходит, А плод приносит.

(Бумага и письмо)

* * *

Носила меня мать, Уронила меня мать, Подняли меня люди, Понесли в торг торговать, Отрезали мне голову, Стал я пить И ясно говорить.

(Гусиное перо)

* * *

Чёрный Ивашка, Деревянная рубашка, Где носом ведёт, Там заметку кладёт.

(Карандаш)

ЗАТЕЙЛИВЫЕ ВОПРОСЫ И ИГРА СЛОВ

* * *

Что находится между горой и долиной?

(Буква «И»)

* * *

Чем оканчивается день и ночь?

(Мягким знаком «Ь»)

* * *

Без чего человеку жить нельзя?

(Без имени)

* * *

Чего всего на свете мягче?

(Рука)

* * *

Чего нет быстрее?

(Очей)

* * *

Чем хлеб в огонь сажают?

(Тестом)

* * *

Где свету конец?

(В тёмной горнице)

* * *

Что чаще леса тёмного?

(Звёзды частые)

* * *

Какая птица из сорока букв?

(Сорока — Сорок'а)

* * *

Когда дурак умён бывает?

(Когда молчит)

* * *

Какой в реке камень?

(Мокрый)

* * *

Кто сидит спиной к царю?

(Кучер)

ГОЛОВОЛОМКИ

* * *

У семерых братьев по одной сестрице. Много ли всех?

(Одна)

* * *

Ты да я, да мы с тобой. Много ли их стало?

(Двое)

* * *

Шёл муж с женой, да брат с сестрой, да шурин с зятем. Много ли всех?

(Трое)

* * *

Шли гурьбой: Теща с зятем Да муж с женой, Мать с дочерью, Да бабушка с внучкой, Да дочь с отцом. Много ли всех?

(Четверо)

* * *

Летела стая тетеревов, села на рощу деревов; по двое на дерево сядут — одно дерево лишне, по одному сядут — один тетерев лишний.

(4 тетерева и 3 дерева)

* * *

Летело стадо гусей; попадается ему навстречу гусь и говорит: «Здравствуйте, сто гусей!» Они ему отвечают! «Нас не сто гусей, а как бы было еще столько, да полстолька, да четверть столька, да ты бы, гусь, с нами, то и было бы нас сто гусей».

Сколько их летело?

(36+36+18+9+1=100)

СКАЗКИ

РЕПКА

Посадил дед репку и говорит:

— Расти, расти, репка, сладкá! Расти, расти, репка, крепкá!

Выросла репка сладкá, крепкá, большая-пребольшая.

Пошёл дед репку рвать: тянет-потянет, вытянуть не может. Позвал дед бабку.

Бабка за дедку,

Дедка за репку —

Тянут-потянут, вытянуть не могут.

Позвала бабка внучку.

Внучка за бабку,

Бабка за дедку,

Дедка за репку —

Тянут-потянут, вытянуть не могут.

Позвала внучка Жучку.

Жучка за внучку,

Внучка за бабку,

Бабка за дедку,

Дедка за репку —

Тянут-потянут, вытянуть не могут.

Позвала Жучка кошку.

Кошка за Жучку,

Жучка за внучку,

Внучка за бабку,

Бабка за дедку,

Дедка за репку —

Тянут-потянут, вытянуть не могут.

Позвала кошка мышку.

Мышка за кошку,

Кошка за Жучку,

Жучка за внучку,

Внучка за бабку,

Бабка за дедку,

Дедка за репку —

Тянут-потянут — и вытянули репку.

ЯИЧКО

Жил себе дед да баба, у них была курочка-ряба; снесла под полом яичко — пестрó, вострó, костянó, мудренó! Дед бил — не разбил, баба била — не разбила, а мышка прибежала да хвостиком раздавила. Дед плачет, баба плачет, курочка кудкудачет, ворота скрипят, со двора щепки летят, на избе верх шатается!

Шли за водою поповы дочери, спрашивают деда, спрашивают бабу:

— О чём вы плачете?

— Как нам не плакать! — отвечают дед да баба. — Есть у нас курочка-ряба; снесла под полом яичко — пестрó, вострó, костянó, мудренó! Дед бил — не разбил, баба била — не разбила, а мышка прибежала да хвостиком раздавила.

Как услышали это поповы дочери, со великого горя бросили вёдра наземь, поломали коромысла и воротились домой с пустыми руками.

— Ах, матушка! — говорят они попадье. — Ничего ты не знаешь, ничего не ведаешь, а на свете много деется: живут себе дед да баба, у них курочка-ряба; снесла под полом яичко — пестрó, вострó, костянó, мудренó! Дед бил — не разбил, баба била — не разбила, а мышка прибежала да хвостиком раздавила. Оттого дед плачет, баба плачет, курочка кудкудачет, ворота скрипят, со двора щепки летят, на избе верх шатается! А мы, идучи за водою, вёдра побросали, коромысла поломали!

На ту пору попадья квашню месила. Как услышала она, что дед плачет, и баба плачет, и курочка кудкудачет, тотчас с великого горя опрокинула квашню и всё тесто разметала по полу.

Пришёл поп с книгою.

— Ах, батюшка! — сказывает ему попадья. — Ничего ты не знаешь, ничего не ведаешь, а на свете много деется: живут себе дед да баба, у них курочка-ряба; снесла под полом яичко — пестрó, вострó, костянó, мудренó! Дед бил — не разбил, баба била — не разбила, а мышка прибежала да хвостиком раздавила. Оттого дед плачет, баба плачет, курочка кудкудачет, ворота скрипят, со двора щепки летят, на избе верх шатается! Наши дочки, идучи за водою, вёдра побросали, коромысла поломали, а я тесто месила да со великого горя все по полу разметала!

Поп затужил-загоревал, свою книгу в клочья изорвал.

ТЕРЕМОК

Лежит в поле лошадиная голова. Прибежала мышка-норышка и спрашивает:

— Терем-теремок! Кто в тереме живёт?

Никто не отзывается.

Вот она вошла и стала жить в лошадиной голове. Пришла лягушка-квакушка:

— Терем-теремок! Кто в тереме живёт?

— Я, мышка-норышка; а ты кто?

— А я лягушка-квакушка.

— Ступай ко мне жить.

Вошла лягушка, и стали себе вдвоем жить. Прибежал заяц:

— Терем-теремок! Кто в тереме живёт?

— Я, мышка-норышка, да лягушка-квакушка; а ты кто?

— А я на горе увертыш.

— Ступай к нам.

Стали они втроём жить. Прибежала лисица:

— Терем-теремок! Кто в тереме живёт?

— Мышка-норышка, лягушка-квакушка, на горе увертыш; а ты кто?

— А я везде поскокиш.

— Иди к нам.

Стали четверо жить. Пришёл волк:

— Терем-теремок! Кто в тереме живёт?

— Мышка-норышка, лягушка-квакушка, на горе увертыш, везде поскокиш; а ты кто?

— А я из-за кустов хватыш.

— Иди к нам.

Стали пятеро жить. Вот приходит к ним медведь:

— Терем-теремок! Кто в тереме живёт?

— Мышка-норышка, лягушка-квакушка, на горе увертыш, везде поскокиш, из-за кустов хватыш.

— А я всех вас давиш!

Сел на голову и раздавил всех.

КОЛОБОК

Жили да были старик да старуха; у них не было ни хлеба, ни соли, ни кислых щей. Пошёл старик по сусекам скрести, по лукошкам мести. Собравши немного муки, стали месить колобок.

На масле смесили, на сковороде прягли и на окне студили. Колобок соскочил и убежал.

Бежит вдоль по дорожке. Попадается ему заяц навстречу и спрашивает его:

— Куда бежишь, колобок?

Колобок ему в ответ:

Я по коробам метён,

По сусекам скребён,

В сыром масле пряжен,

На окошке стужён;

Я от деда ушёл,

Я от бабы ушёл

И от тебя убегу.

И побежал колобок. Навстречу ему серенький волчок.

— Что, куда ты, колобок?

Колобок ему в ответ:

Я по коробам метён,

По сусекам скребён,

В сыром масле пряжён,

На окошке стужён;

Я от деда ушёл,

Я от бабы ушёл,

Я от зайца ушёл

И от тебя, волк, убегу.

Колобочек побежал. Ему навстречу попадается медведь и спрашивает его:

— Куда ты, колобок?

Колобок ему в ответ:

Я по коробам метён,

По сусекам скребён,

В сыром масле пряжён,

На окошке стужён;

Я от деда ушёл,

Я от бабы ушёл,

Я от зайца ушёл,

Я от волка ушёл,

И от тебя, медведь, убегу.

Колобочек побежал. Ему навстречу попадается черемная[8] лисица, баять мастерица, испрашивает, готовясь его слизнуть:

— Куда бежишь, колобочек, скажи мне, дружочек, мой милый свет!

Колобок ей в ответ:

Я по коробам метён,

По сусекам скребён,

В сыром масле пряжён.

На окошке стужён;

Я от деда ушёл,

Я от бабы ушёл,

Я от зайца ушёл,

Я от волка ушёл,

От медведя ушёл

И от тебя убегу.

Лисица говорит ему:

— Я не чую, что ты баешь? Сядь ко мне на верхнюю губу!

Колобочек сел, опять то же запел.

— Я ещё ничего не слышу! Сядь ко мне на язычок.

Он и на язычок ей сел. Опять то же запел.

Она — хам! — его и съела.

ВОЛК И КОЗА

Жила-была коза, сделала себе в лесу избушку и нарожала деток. Часто уходила коза в бор искать корму. Как только уйдёт, козлятки запрут за нею избушку, а сами никуда не выходят. Воротится коза, постучится в дверь и запоёт:

— Козлятушки, детятушки! Отопритеся, отворитеся! А я, коза, в бору была; Ела траву шёлковую, Пила воду студёную. Бежит молоко по вымечку, Из вымочка в копытечко, Из копытечка в сыру землю!

Козлятки тотчас отопрут двери и впустят мать. Она покормит их и опять уйдёт в бор, а козлятки запрутся крепко-накрепко.

Волк всё это и подслушал; выждал время, и только коза в бор, он подошёл к избушке и закричал своим толстым голосом:

— Вы, детушки, вы, батюшки, Отопритеся, отворитеся! Ваша мать пришла, Молока принесла, Полны копытца водицы!

А козлятки отвечают:

— Слышим, слышим — не матушкин голосок. Наша матушка поёт тонким голоском и не так причитает.

Волк ушёл и спрятался.

Вот приходит коза и стучится:

— Козлятушки, детятушки! Отопритеся, отворитеся! А я, коза, в бору была; Ела траву шёлковую, Пила воду студёную. Бежит молоко по вымечку. Из вымечка в копытечко, Из копытечка в сыру землю!

Козлятки впустили мать и рассказали ей, как приходил к ним бирюк и хотел их поесть.

Коза покормила их и, уходя в бор, строго-настрого наказала: коли придёт кто к избушке и станет проситься толстым голосом и не переберёт всего, что она им причитывает, — того ни за что не впускать в двери.

Только что ушла коза, волк прибежал к избе, постучался и начал причитывать тоненьким голоском:

— Козлятушки, детятушки! Отопритеся, отворитеся! А я, коза, в бору была; Ела траву шёлковую, Пила воду студеную. Бежит молоко по вымечку, Из вымечка в копытечко, Из копытечка в сыру землю!

Козлята отперли двери, волк вбежал в избу и всех поел, только один козлёночек схоронился, в печь влез.

Приходит коза; сколько ни причитывала — никто ей не отзывается. Подошла поближе к дверям и видит, что всё отворено; в избу — а там всё пусто; заглянула в печь и нашла одного детища.

Как узнала коза о своей беде, села она на лавку, начала горько плакать и припевать:

— Ох, вы, детушки мои, козлятушки! На что отпиралися-отворялися, злому волку доставалися? Он вас всех поел и меня, козу, со великим горем, со кручиной сделал.

Услышал это волк, входит в избушку и говорит козе:

— Ах ты, кума, кума! Что ты на меня грешишь? Неужли-таки я сделаю это! Пойдём в лес, погуляем.

— Нет, кум, не до гулянья.

Пойдём! — уговаривает волк.

Пошли они в лес, нашли яму, а в этой яме разбойники кашицу недавно варили, и оставалось в ней ещё довольно-таки огня.

Коза говорит волку:

— Кум, давай попробуем, кто перепрыгнет через эту яму?

Стали прыгать.

Волк прыгнул, да и ввалился в горячую яму; брюхо у него от огня лопнуло, и козлятки выбежали оттуда да прыг к матери.

И стали они жить да поживать, ума наживать, а лиха избывать.

ПЕТУШОК-ЗОЛОТОЙ ГРЕБЕШОК

Жили-были кот, дрозд да петушок-золотой гребешок. Жили они в лесу, в избушке. Кот да дрозд ходят в лес дрова рубить, а петушка одного оставляют.

Уходят — строго наказывают:

— Мы пойдём далеко, а ты оставайся домовничать, да голоса не подавай, когда придет лиса, в окошко не выглядывай.

Проведала лиса, что кота и дрозда дома нет, прибежала к избушке, села под окошко и запела:

— Петушок, петушок, Золотой гребешок, Масляна головушка, Шёлкова бородушка, Выгляни в окошко, Дам тебе горошку.

Петушок и выставил головку в окошко. Лиса схватила его в когти, понесла в свою нору. Закричал петушок:

— Несёт меня лиса За тёмные леса, За быстрые реки, За высокие горы… Кот и дрозд, спасите меня!..

Кот и дрозд услыхали, бросились в погоню и отняли у лисы петушка.

В другой раз кот и дрозд пошли в лес дрова рубить и опять наказывают:

— Ну, теперь, петух, не выглядывай в окошко, мы ещё дальше пойдём, не услышим твоего голоса.

Они ушли, а лиса опять прибежала к избушке и запела:

— Петушок, петушок, Золотой гребешок, Масляна головушка, Шёлкова бородушка, Выгляни в окошко, Дам тебе горошку.

Петушок сидит помалкивает. А лиса — опять:

— Бежали ребята, Рассыпали пшеницу, Курицы клюют, Петухам не дают…

Петушок и выставил головку в окошко:

— Ко-ко-ко! Как не дают?!

Лиса схватила его в когти, понесла в свою нору. Закричал петушок:

— Несёт меня лиса За темные леса, За быстрые реки, За высокие горы… Кот и дрозд, спасите меня!

Кот и дрозд услыхали, бросились в погоню. Кот бежит, дрозд летит… Догнали лису — кот дерёт, дрозд клюёт, и отняли петушка.

Долго ли, коротко ли, опять собрались кот да дрозд в лес дрова рубить. Уходя, строго-настрого наказывали петушку:

— Не слушай лисы, не выглядывай в окошко, мы ещё дальше уйдём, не услышим твоего голоса.

И пошли кот да дрозд далеко в лес дрова рубить. А лиса — тут как тут: села под окошечко и поёт:

— Петушок, петушок, Золотой гребешок, Масляна головушка, Шёлкова бородушка, Выгляни в окошко, Дам тебе горошку.

Петушок сидит помалкивает. А лиса — опять:

— Бежали ребята, Рассыпали пшеницу, Курицы клюют, Петухам не дают…

Петушок всё помалкивает. А лиса — опять:

— Люди бежали, Орехов насыпали, Куры-то клюют, Петухам не дают…

Петушок и выставил головку в окошко:

— Ко-ко-ко! Как не дают?!

Лиса схватила его в когти плотно, понесла в свою нору, за темные леса, за быстрые реки, за высокие горы…

Сколько петушок ни кричал, ни звал — кот и дрозд не услышали его. А когда вернулись домой — петушка-то нет.

Побежали кот и дрозд по Лисицыным следам. Кот бежит, дрозд летит… Прибежали к лисицыной норе. Кот настроил гусельцы и давай натренькивать:

— Трень, брень, гусельцы, Золотые струночки… Ещё дома ли Лисафья-кума Во своём ли теплом гнездышке?

Лисица слушала, слушала и думает:

«Дай-ка посмотрю — кто это так хорошо на гуслях играет, сладко напевает».

Взяла да и вылезла из норы. Кот и дрозд её схватили — и давай бить-колотить. Били и колотили, покуда она ноги не унесла.

Взяли они петушка, посадили в лукошко и принесли домой.

И с тех пор стали жить да быть, да и теперь живут.

ЛИСИЧКА-СЕСТРИЧКА И ВОЛК

Жил себе дед да баба. Дед говорит бабе:

— Ты, баба, пеки пироги, а я поеду за рыбой.

Наловил рыбы и везет домой целый воз. Вот едет он и видит: лисичка свернулась калачиком и лежит на дороге.

Дед слез с воза, подошел к лисичке, а она не ворохнется, лежит себе как мёртвая.

— Вот будет подарок жене, — сказал дед, взял лисичку и положил на воз, а сам пошёл впереди.

А лисичка улучила время и стала выбрасывать полегоньку из воза все по рыбке да по рыбке, все по рыбке да по рыбке. Повыбросала всю рыбу, и сама ушла.

— Ну, старуха, — говорит дед, — какой воротник привёз я тебе на шубу.

— Где?

— Там, на возу, — и рыба и воротник.

Подошла баба к возу: ни воротника, ни рыбы, и начала ругать мужа:

— Ах ты!.. Такой-сякой! Ты ещё вздумал обманывать!

Тут дед смекнул, что лисичка-то была не мертвая; погоревал, погоревал, да делать-то нечего.

А лисичка собрала всю разбросанную по дороге рыбу в кучку, села и ест себе. Навстречу ей идёт волк:

— Здравствуй, кумушка!

— Здравствуй, куманёк!

— Дай мне рыбки!

— Налови сам, да и ешь.

— Я не умею.

— Эка, ведь я же наловила; ты, куманёк, ступай на реку, опусти хвост в прорубь — рыба сама на хвост нацепляется, да смотри, сиди подольше, а то не наловишь.

Волк пошел на реку, опустил хвост в прорубь; дело-то было зимою. Уж он сидел, сидел, целую ночь просидел, хвост его и приморозило; попробовал было приподняться: не тут-то было.

— Эка, сколько рыбы привалило, и не вытащишь! — думает он.

Смотрит, а бабы идут за водой и кричат, завидя серого:

— Волк, волк! Бейте его! Бейте его!

Прибежали и начали колотить волка — кто коромыслом, кто ведром, чем кто попало. Волк прыгал, прыгал, оторвал себе хвост и пустился без оглядки бежать.

— Хорошо же, — думает, — уж я тебе отплачу, кумушка!

А лисичка-сестричка, покушамши рыбки, захотела попробовать, не удастся ли еще что-нибудь стянуть; забралась в одну избу, где бабы пекли блины, да попала головой в кадку с тестом, вымазалась и бежит. А волк ей навстречу:

— Так-то учишь ты? Меня всего исколотили!

— Эх, куманек, — говорит лисичка-сестричка, — у тебя хоть кровь выступила, а у меня мозг, меня больней твоего прибили; я насилу плетусь.

— И то правда, — говорит волк, — где тебе, кумушка, уж идти; садись на меня, я тебя довезу.

Лисичка села ему на спину, он ее и понес. Вот лисичка-сестричка сидит, да потихоньку и говорит:

— Битый небитого везёт, битый небитого везёт.

— Что ты, кумушка, говоришь?

— Я, куманёк, говорю: битый битого везет.

— Так, кумушка, так!

БОБОВОЕ ЗЕРНЫШКО

Жили-были петушок да курочка. Рылся петушок и вырыл бобок.

— Ко-ко-ко, курочка, ешь бобовое зёрнышко!

— Ко-ко-ко, петушок, ешь сам!

Съел петушок зёрнышко и подавился. Позвал курочку:

— Сходи, курочка, к речке, попроси водицы напиться.

Побежала курочка к речке:

— Речка, речка, дай мне водицы: петушок подавился бобовым зёрнышком!

Речка говорит:

— Сходи к липке, попроси листок, тогда дам водицы.

Побежала курочка к липке:

— Липка, липка, дай мне листок! Отнеси листок речке — речка даст водицы петушку напиться: петушок подавился бобовым зёрнышком.

Липка говорит:

— Сходи к девушке, попроси нитку.

Побежала курочка:

— Девушка, девушка, дай нитку! Отнесу нитку липке — липка даст листок, отнесу листок речке — речка даст водицы петушку напиться: петушок подавился бобовым зёрнышком.

Девушка отвечает:

— Сходи к гребенщикам, вопроси гребень, тогда дам нитку.

Курочка прибежала к гребенщикам:

— Гребенщики, гребенщики, дайте мне гребень! Отнесу гребень девушке — девушка даст нитку, отнесу нитку липке — липка даст листок, отнесу листок речке — речка даст водицы петушку напиться: петушок подавился бобовым зёрнышком. Гребенщики говорят:

— Сходи к калашникам, пусть дадут нам калачей.

Побежала курочка к калашникам:

— Калашники, калашники, дайте калачей! Калачи отнесу гребенщикам — гребенщики дадут гребень, отнесу гребень девушке — девушка даст нитку, нитку отнесу липке — липка даст листок, листок отнесу речке — речка даст водицы петушку напиться: петушок исдавился бобовым зёрнышком.

Калашники говорят:

— Сходи к дровосекам, пусть нам дров дадут.

Пошла курочка к дровосекам:

— Дровосеки, дровосеки, дайте дров! Отнесу дрова калашникам — калашники дадут калачей, калачи отнесу гребенщикам — гребенщики дадут гребень, гребень отнесу девушке — девушка даст нитку, нитку отдам липке — липка даст листок, листок отнесу речке — речка даст водицы петушку напиться: петушок подавился бобовым зёрнышком.

Дровосеки дали курочке дров.

Отнесла курочка дрова калашникам — калашники дали ей калачей, калачи отдала гребенщикам — гребенщики дали ей гребень, отнесла гребень девушке — девушка дала ей нитку, нитку отнесла липке — липка дала листок, отнесла листок речке — речка дала водицы.

Петушок напился, и проскочило зернышко.

Запел петушок:

— Ку-ка-ре-куу!

ЛИСА, ЗАЯЦ И ПЕТУХ

Жили-были лиса да заяц. У лисицы была избёнка ледяная, а у зайчика лубяная; пришла весна красна — у лисицы избёнка растаяла, а у зайчика стоит по-старому.

Лиса попросилась у зайчика погреться, да зайчика-то и выгнала.

Идёт дорогой зайчик да плачет, а ему навстречу собаки:

— Тяф, тяф, тяф! О чём, зайчик, плачешь?

А зайчик говорит:

— Отстаньте, собаки! Как мне не плакать? Была у меня избенка лубяная, а у лисы ледяная, попросилась она ко мне, да меня и выгнала.

— Не плачь, зайчик! — говорят собаки. — Мы её выгоним.

— Нет, не выгоните!

— Нет, выгоним!

Подошли к избенке:

— Тяф, тяф, тяф! Поди, лиса, вон!

А она им с печи:

— Как выскочу, как выпрыгну, пойдут клочки по заулочкам!

Собаки испугались и ушли.

Зайчик опять идёт да плачет. Ему навстречу медведь:

— О чём, зайчик, плачешь?

А зайчик говорит:

— Отстань, медведь! Как мне не плакать? Была у меня избёнка лубяная, а у лисы ледяная; попросилась она ко мне, да меня и выгнала.

— Не плачь, зайчик! — говорит медведь. — Я вы гоню ее.

— Нет, не выгонишь! Собаки гнали — не выгнали, и ты не выгонишь.

— Нет, выгоню!

Пошли гнать:

— Поди, лиса, вон!

А она с печи:

— Как выскочу, как выпрыгну, пойдут клочки по заулочкам!

Медведь испугался и ушёл.

Идёт опять зайчик да плачет, а ему навстречу бык:

— О чём, зайчик, плачешь?

— Отстань, бык! Как мне не плакать? Была у меня избёнка лубяная, а у лисы ледяная; попросилась она ко мне да меня и выгнала.

— Пойдём, я её выгоню.

— Нет, бык, не выгонишь! Собаки гнали — не выгнали, медведь гнал — не выгнал, и ты не выгонишь.

— Нет, выгоню.

Подошли к избёнке:

— Поди, лиса, вон!

А она с печи:

— Как выскочу, как выпрыгну, пойдут клочки по заулочкам!

Бык испугался и ушёл.

Идет опять зайчик да плачет, а ему навстречу петух с косой:

Кукареку! О чём, зайчик, плачешь?

— Отстань, петух! Как мне не плакать? Была у меня избёнка лубяная, а у лисы ледяная; попросилась она ко мне, да меня и выгнала.

— Пойдём, я выгоню.

— Нет, не выгонишь! Собаки гнали — не выгнали, медведь гнал — не выгнал, бык гнал — не выгнал, и ты не выгонишь!

— Нет, выгоню!

Подошли к избенке:

— Кукареку! Несу косу на плечи, хочу лису посечи! Поди, лиса, вой!

А она услыхала, испугалась, говорит:

— Одеваюсь!..

Петух опять:

— Кукареку! Несу косу на плечи, хочу лису посечи! Поди, лиса, вон!

А она говорит:

— Шубу надеваю.

Петух в третий раз:

— Кукареку! Несу косу на плечи, хочу лису посечи! Поди, лиса, вон!

Лисица выбежала; он её зарубил косой-то и стал с зайчиком жить да поживать да добра наживать. Вот тебе сказка, а мне кринка масла.

ЗВЕРИ В ЯМЕ

Жил себе старик со старухой, и у них только и было именья что один боров. Пошёл боров в лес желудя есть. Навстречу ему идёт волк.

— Боров, боров, куда ты идёшь?

— В лес, желуди есть.

— Возьми меня с собою.

— Я бы взял, — говорит, — тебя с собою, да там яма есть глубока, широка, ты не перепрыгнешь.

— Ничего, — говорит, — перепрыгну.

Вот и пошли; шли, шли по лесу и пришли к этой яме.

— Ну, — говорит волк, — прыгай.

Боров прыгнул — перепрыгнул. Волк прыгнул, да прямо в яму. Ну, потом боров наелся желудей и отправился домой.

На другой день опять идет боров в лес. Навстречу ему медведь.

— Боров, боров, куда ты идёшь?

— В лес, желуди есть.

— Возьми, — говорит медведь, — меня с собою.

— Я бы взял, да там яма глубока, широка, ты не перепрыгнешь.

— Небось, — говорит, — перепрыгну.

Подошли к этой яме. Боров прыгнул — перепрыгнул; медведь прыгнул — прямо в яму угодил. Боров наелся желудей, отправился домой.

На третий день боров опять пошел в лес желуди есть. Навстречу ему косой заяц.

— Здравствуй, боров!

— Здравствуй, косой заяц!

— Куда ты идёшь?

— В лес, желуди есть.

— Возьми меня с собою.

— Нет, косой, там яма ость широка, глубока, ты не перепрыгнешь.

— Вот не перепрыгну, как не перепрыгнуть!

Пошли и пришли к яме. Боров прыгнул — перепрыгнул. Заяц прыгнул — попал в яму. Ну, боров наелся желудей, отправился домой.

На четвёртый день идет боров в лес желуди есть. Навстречу ему лисица: тоже просится, чтоб взял её боров с собою.

— Нет, — говорит боров, — там яма есть глубока, широка, ты не перепрыгнешь!

— И-и, — говорит лисица, — перепрыгну!

Ну, и она попалась в яму.

Вот их набралось там в яме четверо, и стали они горевать, как им еду добывать.

Лисица и говорит:

— Давайте-ка голос тянуть; кто не встянет — того и есть станем.

Вот начали тянуть голос; один заяц отстал, а лисица всех перетянула. Взяли зайца, разорвали и съели. Проголодались и опять стали уговариваться голос тянуть: кто отстанет — чтоб того и есть.

— Если, — говорит лисица, — я отстану, то и меня есть, всё равно!

Начали тянуть; только волк отстал, не мог встянуть голос. Лисица с медведем взяли его, разорвали и съели. Только лисица надула медведя: дала ему немного мяса, а остальное припрятала от него и ест себе потихоньку. Вот медведь начинает опять голодать и говорит:

— Кума, кума, где ты берёшь себе еду?

— Экой ты, кум! Ты возьми-ка просунь себе лапу в рёбра, зацепись за ребро — так и узнаешь, как есть.

Медведь так и сделал, зацепил себя лапой за ребро, да и околел. Лисица осталась одна. После этого, убрамши медведя, начала лисица голодать.

Над этой ямой стояло древо, на этом древе вил дрозд гнездо. Лисица сидела, сидела в яме, все на дрозда смотрела и говорит ему:

— Дрозд, дрозд, что ты делаешь?

— Гнездо вью.

— Для чего ты вьёшь?

— Детей выведу.

— Дрозд, накорми меня, если не накормишь — я твоих детей поем.

Дрозд горевать, дрозд тосковать, как лисицу ему накормить. Полетел в село, принес ей курицу. Лисица курицу убрала и говорит опять:

— Дрозд, дрозд, ты меня накормил?

— Накормил.

— Ну, напои ж меня.

Дрозд горевать, дрозд тосковать, как лисицу напоить. Полетел в село, принёс ей воды. Напилась лисица и говорит:

— Дрозд, дрозд, ты меня накормил?

— Накормил.

— Ты меня напоил?

— Напоил.

— Вытащи-ка меня из ямы.

Дрозд горевать, дрозд тосковать, как лисицу вынимать. Вот начал он палки в яму метать; наметал так, что лисица выбралась по этим палкам на волю и возле самого древа легла — протянулась.

— Ну, — говорит, — накормил ты меня, дрозд?

— Накормил.

— Напоил ты меня?

— Напоил.

— Вытащил ты меня из ямы?

— Вытащил.

— Ну, рассмеши ж меня теперь.

Дрозд горевать, дрозд тосковать, как лисицу рассмешить.

— Я, — говорит он, — полечу, а ты, лиса, иди за мною.

Вот хорошо — полетел дрозд в село, сел на ворота к богатому мужику, а лисица легла под воротами. Дрозд и начал кричать:

— Бабка, бабка, принеси мне сала кусок! Бабка, бабка, принеси мне сала кусок!

Выскочили собаки и разорвали лисицу…

ЛИСА И РАК

Лиса и рак стоят вместе и говорят промеж себя. Лиса говорит раку:

— Давай с тобой перегоняться.

Рак:

— Что ж, лиса, ну давай!

Зачали перегоняться. Лишь лиса побегла, рак уцепился лисе за хвост. Лиса до места добегла, а рак не отцепляется. Лиса обернулась посмотреть, вернула хвостом, рак отцепился и говорит:

— А я давно уж жду тебя тут.

ЛИСА И КУВШИН

К одному мужику повадилась лиса ходить кур красть. Мужик повесил кувшин. Ветер в кувшин дует. Он гудит: «Бу-у-у, бу-бу-у!»

Приходит лиса и слушает, что такое гудет. Увидела кувшин, схватила его за обрывок и надела себе на шею.

— Погоди, кувшинище-дурачище, я тебя, — говорит, — утоплю.

И понесла кувшин в прорубь; стала его топить. Кувшин захлебнулся водою: бурк-бурк-бурк-бурк, — и тянет лису с собою на дно. Лиса просит:

— Кувшин, кувшин, не топи меня, я не буду, это я тебя только так постращала.

Кувшинище-дурачище не слушается, всё тянет на дно и утопил лису!

ЖУРАВЛЬ И ЦАПЛЯ

Летала сова — весёлая голова; вот она летала, летала и села, да хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела, и опять полетела; летала, летала и села, хвостиком повертела да по сторонам посмотрела… Это присказка, сказка вся впереди.

Жили-были на болоте журавль да цапля, построили себе по концам избушки. Журавлю показалось скучно жить одному и задумал он жениться.

— Дай пойду посватаюсь на цапле!

Пошёл — тяп, тяп! Семь вёрст болото месил; приходит и говорит:

— Дома ли цапля?

— Дома.

— Выдь за меня замуж!

— Нет, журавль, нейду за тя замуж; у тебя ноги долги, платье коротко, сам худо летаешь, и кормить-то меня тебе нечем! Ступай прочь, долговязый!

Журавль как не солоно похлебал, ушёл домой. Цапля после раздумалась и сказала:

— Чем жить одной, лучше пойду замуж за журавля.

Приходит к журавлю и говорит:

— Журавль, возьми меня замуж!

— Нет, цапля, мне тебя не надо! Не хочу жениться, не беру тебя замуж. Убирайся!

Цапля заплакала со стыда и воротилась назад. Журавль раздумался и сказал:

— Напрасно не взял за себя цаплю; ведь одному-то скучно. Пойду теперь и возьму её замуж.

Приходит и говорит:

— Цапля! Я вздумал на тебе жениться: поди за меня.

— Нет, журавль, нейду за тя замуж!

Пошел журавль домой.

Тут цапля раздумалась:

— Зачем отказала? Что одной-то жить? Лучше за журавля пойду!

Приходит свататься, а журавль не хочет. Вот так-то и ходят они по сю пору один на другом свататься, да никак не женятся.

ЛИСА И ТЕТЕРЕВ

Лиса увидела тетерева, — на дереве в леску сидит, — подошла к нему и говорит:

— Терентьюшко-батюшко, приехала я из города; слышала указ: тетеревам не летать по деревам, а ходить по земле.

— Так что, я слезу. Да вон, лиса, кто-то идёт, да что-то на плече-то несёт, да за собой что-то ведёт.

— Хвост не крючочком ли?

— Да, да, крючком!

— Ах, нет; мне некогда тебя ждать: у меня ножки зябнут да ребята дома ждут. Я пойду.

ЛИСА И ЖУРАВЛЬ

Лиса с журавлем подружилась, даже покумилась с ним у кого-то на родинах.

Вот и вздумала однажды лиса угостить журавля, пошла звать его к себе в гости.

— Приходи, куманёк, приходи, дорогой! Уж я так тебя угощу!

Идёт журавль на званый пир, а лиса наварила манной каши и размазала по тарелке. Подала и потчевает:

— Покушай, мой голубчик-куманек! Сама стряпала.

Журавль хлоп-хлоп носом, стучал, стучал, ничего не попадает!

А лисица в это время лижет себе да лижет кашу, так всю сама и скушала.

Каша съедена; лисица говорит:

— Не бессудь, любезный кум! Больше потчевать нечем.

— Спасибо, кума, и на этом! Приходи ко мне в гости.

На другой день приходит лиса, а журавль приготовил окрошку, наклал в кувшин с малым горлышком, поставил на стол и говорит:

— Кушай, кумушка! Право, больше нечем потчевать.

Лиса начала вертеться вокруг кувшина, и так зайдёт и этак, и лизнёт его, и понюхает-то, всё ничего не достанет! Не лезет голова в кувшин. А журавль меж тем клюет себе да клюет, пока все поел.

— Ну, не бессудь, кума! Больше угощать нечем.

Взяла лису досада, думала, что наестся на целую неделю, а домой пошла как не солоно хлебала. Как аукнулось, так и откликнулось!

С тех пор и дружба у лисы с журавлем врозь.

МЕДВЕДЬ

Жил-был старик да старуха, детей у них не было. Старуха и говорит старику:

— Старик, сходи по дрова.

Старик пошёл по дрова; попал ему навстречу медведь и сказывает:

— Старик, давай бороться.

Старик взял да и отсек медведю топором лапу, ушел домой с лапой и отдал старухе:

— Вари, старуха, медвежью лапу.

Старуха сейчас взяла, содрала кожу, села на неё и начала щипать шерсть, а лапу поставила в печь вариться.

Медведь ревел, ревел, надумался, и сделал себе липовую лапу; идет к старику на деревяшке и поёт:

Скрипи, нога, Скрипи, липовая! И вода-то спит, И земля-то спит, И по сёлам спят, По деревням спят; Одна баба не спит, На моей коже сидит, Мою шерстку прядет, Моё мясо варит, Мою кожу сушит.

В те поры старик и старуха испугались. Старик спрятался на полати под корыто, а старуха на печь под чёрные рубахи.

Медведь взошёл в избу; старик со страху кряхтит под корытом, а старуха закашляла. Медведь нашёл их, взял да и съел.

ГУСИ-ЛЕБЕДИ

Жили старичок со старушкою; у них была дочка да сынок маленький.

— Дочка, дочка! — говорила мать. — Мы пойдём на работу, принесем тебе булочку, сошьем платьице, купим платочек; будь умна, береги братца, не ходи со двора.

Старшие ушли, а дочка забыла, что ей приказывали; посадила братца на травке под окошком, а сама побежала на улицу, заигралась, загулялась. Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крылышках.

Пришла девочка, глядь — братца нету! Ахнула, кинулась туда-сюда — нету! Кликала, заливалась слезами, причитывала, что худо будет от отца и матери, — братец не откликнулся! Выбежала в чистое поле; метнулись вдалеке гуси-лебеди и пропали за тёмным лесом.

Гуси-лебеди давно себе дурную славу нажили, много шкодили и маленьких детей крадывали; девочка угадала, что они унесли её братца, бросилась их догонять. Бежала, бежала, стоит печка.

— Печка, печка, скажи, куда гуси полетели?

— Съешь моего ржаного пирожка, скажу.

— О, у моего батюшки пшеничные не едятся!

Печь не сказала.

Побежала дальше, стоит яблонь.

— Яблонь, яблонь, скажи, куда гуси полетели?

— Съешь моего лесного яблока, скажу.

— О, у моего батюшки и садовые не едятся!

Побежала дальше, стоит молочная речка, кисельные берега.

— Молочная речка, кисельные берега, куда гуси полетели?

— Съешь моего простого киселика с молоком, скажу.

— О, у моего батюшки и сливочки не едятся!

И долго бы ей бегать по полям да бродить по лесу, да, к счастью, попался еж; хотела она его толкнуть, побоялась наколоться и спрашивает:

— Ёжик, ежик, не видал ли, куда гуси полетели?

— Вон туда-то! — указал.

Побежала — стоит избушка на курьих ножках, стоит-поворачивается. В избушке сидит баба-яга, морда жилиная, нога глиняная; сидит и братец на лавочке, играет золотыми яблочками. Увидела его сестра, подкралась, схватила и унесла; а гуси за нею в погоню летят; нагонят злодеи, куда деваться? Бежит молочная речка, кисельные берега.

— Речка, матушка, спрячь меня!

— Съешь моего киселика!

Нечего делать, съела. Речка её посадила под бережок, гуси пролетели. Вышла она, сказала: «Спасибо!» и опять бежит с братцем; а гуси воротились, летят навстречу. Что делать? Беда! Стоит яблонь.

— Яблонь, яблонь-матушка, спрячь меня!

— Съешь моё лесное яблочко!

Поскорей съела. Яблонь ее заслонила веточками, прикрыла листиками; гуси пролетели. Вышла и опять бежит с братцем, а гуси увидели — да за ней; совсем налетают, уж крыльями бьют, того и гляди — из рук вырвут! К счастью, на дороге печка.

— Сударыня печка, спрячь меня!

— Съешь моего ржаного пирожка!

Девушка поскорей пирожок в рот, а сама в печь, села в устьецо. Гуси полетали-полетали, покричали-покричали и ни с чем улетели.

А она прибежала домой, да хорошо ещё, что успела прибежать, а тут и отец и мать пришли.

МОРОЗКО

Живало-бывало, — жил дед да с другой женой. У деда была дочка, и у бабы была дочка.

Все знают, как за мачехой жить: перевернешься — бита и недовернешься — бита. А родная дочь что ни сделает — за всё гладят по головке: умница.

Падчерица и скотину поила-кормила, дрова и воду в избу носила, печь топила, избу мела — ещё до свету… Ничем старухе не угодишь — всё не так, всё худо.

Ветер хоть пошумит, да затихнет, а старая баба расходится — не скоро уймется. Вот мачеха и придумала падчерицу со свету сжить.

— Вези, вези её, старик, — говорит мужу, — куда хочешь, чтобы мои глаза её не видали! Вези её в лес, на трескучий мороз.

Старик затужил, заплакал, однако делать нечего, бабы не переспорить. Запряг лошадь:

— Садись, мила дочь, в сани.

Повёз бездомную в лес, свалил в сугроб под большую ель и уехал.

Девушка сидит под елью, дрожит, озноб её пробирает. Вдруг слышит — невдалеке Морозно по ёлкам потрёскивает, с ёлки на ёлку поскакивает, пощёлкивает. Очутился па той ели, под которой девица сидит, и сверху её спрашивает:

— Тепло ли тебе, девица?

— Тепло, Морозушко, тепло, батюшка.

Морозко стал ниже спускаться, сильное потрескивает, пощелкивает:

— Тепло ли тебе девица? Тепло ли тебе, красная?

Она чуть дух переводит:

— Тепло, Морозушко, тепло, батюшка.

Морозко ещё ниже спустился, пуще затрещал, сильнее защёлкал:

— Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? Тепло ли тебе, лапушка?

Девица окостеневать стала, чуть-чуть языком шевелит:

— Ой, тепло, голубчик Морозушко!

Тут Морозко сжалился над девицей, окутал её тёплыми шубами, отогрел пуховыми одеялами.

А мачеха по ней уж поминки справляет, печет блины и кричит мужу:

— Ступай, старый хрыч, вези свою дочь хоронить!

Поехал старик в лес, доезжает до того места, — под большою елью сидит его дочь, весёлая, румяная, в собольей шубе, вся в золоте, в серебре, и около — короб с богатыми подарками.

Старик обрадовался, положил все добро в сани, посадил дочь, повёз домой.

А дома старуха печет блины, а собачка под столом:

— Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут.

Старуха бросит ей блин:

— Не так тявкаешь! Говори: «Старухину дочь замуж берут, а стариковой дочери косточки везут…»

Собака съем блин и опять:

— Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут.

Старуха и блины ей кидала, и била ее, собачка — все своё…

Вдруг заскрипели ворота, отворилась дверь, в избу идёт падчерица — в злате-серебре, так и сияет. А за ней несут короб высокий, тяжёлый. Старуха глянула — и руки врозь…

— Запрягай, старый хрыч, другую лошадь! Вези, вези мою дочь в лес да посади на то же место…

Старик посадил старухину дочь в сани, повёз её в лес на то же место, вывалил в сугроб под высокой елью и уехал.

Старухина дочь сидит, зубами стучит.

А Морозко по лесу потрескивает, с ёлки на ёлку поскакивает, пощёлкивает, на старухину дочь поглядывает:

— Тепло ли тебе, девица?

А она ему:

— Ой, студёно! Не скрипи, не трещи, Морозко…

Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать, пощёлкивать.

— Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

— Ой, руки, ноги отмерзли! Уйди, Морозко…

Ещё ниже спустился Морозко, сильнее приударил, затрещал, защёлкал:

— Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

— Ой, совсем застудил! Сгинь, пропади, проклятый Морозко!

Рассердился Морозко да так хватил, что старухина дочь окостенела.

Чуть свет старуха посылает мужа:

— Запрягай скорее, старый хрыч, поезжай за дочерью, привези её в злате-серебре…

Старик уехал. А собачка под столом:

— Тяф, тяф! Старикову дочь женихи возьмут, а старухиной дочери в мешке косточки везут.

Старуха кинула ей пирог:

— Не так тявкаешь! Скажи: «Старухину дочь в злате-серебре везут…»

А собака — всё своё:

— Тяф, тяф! Старухиной дочери в мешке косточки везут…

Заскрипели ворота, старуха кинулась встречать дочь. Рогожу отвернула, а дочь лежит в санях мёртвая. Заголосила старуха, да поздно.

СЕСТРИЦА АЛЁНУШКА И БРАТЕЦ ИВАНУШКА

Жили-были старик да старуха, у них была дочка Алёнушка да сынок Иванушка.

Старик со старухой умерли. Остались Алёнушка да Иванушка одни-одинёшеньки.

Пошла Алёнушка на работу и братца с собой взяла. Идут они по дальнему пути, по широкому полю, и захотелось Иванушке пить.

— Сестрица Алёнушка, я пить хочу!

— Подожди, братец, дойдём до колодца.

Шли-шли — солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит коровье копытце полно водицы.

— Сестрица Алёнушка, хлебну я из копытца!

— Не пей, братец, телёночком станешь!

Братец послушался, пошли дальше.

Солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит лошадиное копытце полно водицы.

— Сестрица Алёнушка, напьюсь я из копытца!

— Не пей, братец, жеребёночком станешь!

Вздохнул Иванушка, опять пошли дальше.

Идут, идут — солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит козье копытце полно водицы.

Иванушка говорит:

— Сестрица Алёнушка, мочи нет: напьюсь я из копытца!

— Не пей, братец, козлёночком станешь!

Не послушался Иванушка и напился из козьего копытца.

Напился и стал козлёночком…

Зовёт Алёнушка братца, а вместо Иванушки бежит за ней беленький козлёночек.

Залилась Алёнушка слезами, села под стожок — плачет, а козлёночек возле неё скачет.

В ту пору ехал мимо купец:

— О чём, красная девица, плачешь?

Рассказала ему Алёнушка про свою беду.

Купец ей говорит:

— Поди за меня замуж. Я тебя наряжу в злато-серебро, и козленочек будет жить с нами.

Аленушка подумала, подумала и пошла за купца замуж.

Стали они жить-поживать, и козлёночек с ними живёт, ест-пьет с Алёнушкой из одной чашки.

Один раз купца не было дома. Откуда ни возьмись, приходит ведьма: стала под Аленушкино окошко и так-то ласково начала звать ее купаться на реку.

Привела ведьма Алёнушку на реку. Кинулась на неё, привязала Алёнушке на шею камень и бросила её в воду.

А сама оборотилась Алёнушкой, нарядилась в ее платье и пришла в её хоромы. Никто ведьму не распознал. Купец вернулся — и тот не распознал.

Одному козленочку всё было ведомо. Повесил он голову, не пьёт, не ест. Утром и вечером ходит по бережку около воды и зовёт:

— Алёнушка, сестрица моя!.

Выплынь, выплынь на бережок…

Узнала об этом ведьма и стала просить мужа — зарежь да зарежь козлёнка…

Купцу жалко было козлёночка, привык он к нему. А ведьма так пристаёт, так упрашивает, — делать нечего, купец согласился:

— Ну, зарежь его…

Велела ведьма разложить костры высокие, греть котлы чугунные, точить ножи булатные.

Козлёночек проведал, что ему недолго жить, и говорит названому отцу:

— Перед смертью пусти меня на речку сходить, водицы испить, кишочки прополоскать.

— Ну, сходи.

Побежал козлёночек па речку, стал на берегу и жалобнехонько закричал:

— Алёнушка, сестрица моя!

Выплынь, выплынь на бережок.

Костры горят высокие,

Котлы кипят чугунные,

Ножи точат булатные,

Хотят меня зарезати!

Алёнушка из реки ему отвечает:

— Ах, братец мой Иванушка!

Тяжел камень на дно тянет,

Шёлкова трава ноги спутала,

Жёлты пески на груди легли.

А ведьма ищет козлёночка, не может найти и посылает слугу:

— Пойди найди козлёнка, приведи его ко мне.

Пошёл слуга на реку и видит: по берегу бегает козленочек и жалобнехонько зовёт:

— Алёнушка, сестрица моя!

Выплынь, выплынь на бережок.

Костры горят высокие,

Котлы кипят чугунные,

Ножи точат булатные,

Хотят меня зарезати!

А из реки ему отвечают:

— Ах, братец мой Иванушка!

Тяжел камень на дно тянет,

Шёлкова трава ноги спутала,

Жёлты пески на груди легли.

Слуга побежал домой и рассказал купцу про то, что слышал на речке. Собрали народ, пошли на реку, закинули сети шелковые и вытащили Алёнушку на берег. Сняли камень с шеи, окунули ее в ключевую воду, одели ее в нарядное платье. Алёнушка ожила и стала краше, чем была.

А козлёночек от радости три раза перекинулся через голову и обернулся, мальчиком Иванушкой.

Ведьму привязали к лошадиному хвосту и пустили в чистое поле.

ДОКУЧНЫЕ

Жили-были два братца, два братца — кулик да журавль. Накосили они стожок сенцá, поставили среди польцá. Не сказать ли сказку опять с конца?

* * *

Жил-был царь, у царя был двор, на дворе был кол, на колу мочало; не сказать ли с начала?

* * *

Сказать ли тебе сказку про белого бычка?

— Скажи.

— Ты скажи, да я скажи, да сказать ли тебе сказку про белого бычка?

— Скажи.

— Ты скажи, да я скажи, да чего у нас будет, да докуль это будет! Сказать ли тебе сказку про белого бычка?

* * *

Рассказать ли тебе докучную сказочку?

— Расскажи.

— Ты говоришь: расскажи, я говорю: расскажи; рассказать ли тебе докучную сказочку?

— Не надо.

— Ты говоришь: не надо, я говорю: не надо; рассказать ли тебе докучную сказочку? — и т. д.

* * *

— Жил-был старичок. Поехал на мельницу намолоть муки…

— Ну, вот поманил,[9] а не рассказываешь!

— Кабы доехал, рассказал, а он, может, неделю проедет!

* * *

Летел гусь, сел на дорогу — упал в воду. Мок-мок, кис-кис — вымок, выкис, вылез — сел на дорогу и опять пал в воду. Мок-мок, кис-кис, выкис, вылез и т. д.

ЮНОСТЬ И ЛЮБОВЬ

ХОРОВОДНЫЕ ПЕСНИ И ИГРЫ

* * *

Уж я сеяла, сеяла ленок, Я сеяла, приговаривала, Каблучками приколачивала: — Ты удайся, удайся, ленок, Ты удайся, лепок беленький; То-то лён, белый лён, Диво на горе, диво на крутой! Уж я рвала, я рвала ленок, Уж я рвала, приговаривала, Каблучками приколачивала: — Ты удайся, удайся, ленок, и т. д. Я мочила, мочила ленок, Я мочила, приговаривала, Каблучками приколачивала: — Ты удайся, удайся, ленок, и т. д, Я сушила, сушила ленок, Я сушила, приговаривала, Каблучками приколачивала: — Ты удайся, удайся, ленок, и т. д. Я трепала, трепала ленок, Я трепала, приговаривала, Каблучками приколачивала: — Ты удайся, удайся, ленок, и т. д. Я чесала, чесала ленок, Я чесала, приговаривала, Каблучками приколачивала: — Ты удайся, удайся, ленок, и т. д. Уж я пряла, я пряла ленок, Уж я пряла, приговаривала, Каблучками приколачивала: — Ты удайся, удайся, ленок, и т. д. Уж я ткала, я ткала ленок, Уж я ткала, приговаривала, Каблучками приколачивала: — Ты, удайся, удайся, ленок, и т. д. Я кроила, кроила ленок, Я кроила, приговаривала, Каблучками приколачивала: — Ты удайся, удайся, ленок, и т. д. Уж я шила, я шила ленок, Уж я шила, приговаривала, Каблучками приколачивала: — Ты удайся, удайся, ленок, и т. д.

* * *

А мы землю напили, наняли, Ой, дид ладо! наняли, наняли. А мы землю парили, парили, Ой, дид ладо! парили, парили. А мы просо сеяли, сеяли, Ой, дид ладо! сеяли, сеяли. А мы просо пололи, пололи, Ой, дид ладо! пололи, пололи. А мы просо валили, валили, Ой, дид ладо! валили, валили. А мы просо вытравим, вытравим, Ой, дид ладо! вытравим, вытравим. А чем то вам вытравить, вытравить? Ой, дид ладо! вытравить, вытравить? А мы коней запустим, запустим, Ой, дид ладо, запустим, запустим. А мы коней выловим, выловим, Ой, дид ладо! выловим, выловим. А чем-то вам выловить, выловить? Ой, дид ладо! выловить, выловить? А мы уздом шёлковым, шёлковым, Ой, дид ладо! шелковым, шелковым. А мы коней выкупим, выкупим, Ой, дид ладо! выкупим, выкупим. А чем-то вам выкупить, выкупить? Ой, дид ладо, выкупить, выкупить? А мы дадим сто рублей, сто рублей, Ой, дид ладо! сто рублей, сто рублей. Не надо нам сто рублей, сто рублей, Ой, дид ладо! сто рублей. А мы дадим тысячу, тысячу, Ой, дид ладо! тысячу, тысячу. Не надо нам тысячи, тысячи, Ой, дид ладо! тысячи, тысячи. А мы дадим вдовицу, вдовицу, Ой, дид ладо! вдовицу, вдовицу. Не надо нам вдовицы, вдовицы, Ой, дид ладо! вдовицы, вдовицы. А мы дадим девицу, девицу, Ой, дид ладо! девицу, девицу. И надо нам девицу, девицу, Ой, дид ладо! девицу, девицу.

* * *

В тёмном лесе, в тёмном лесе, В темном лесе, в темном лесе, За лесью, за лесью, Распашу ль я, распашу ль я, Распашу ль я, распашу ль я Пашенку, пашенку. Я посею, я посею, Я посею, я посею Лён-конопель, лён-конопель, Тонок, долог, тонок, долог, Тонок, долог, тонок, долог, Бел-волокнист, бел-волокнист. Как повадился, как повадился, Как повадился, как повадился Вор-воробей, вор-воробей. В мою конопельку, в мою конопельну, В мою конопельку, в мою конопельну Летати, летати, Мою конопельку, мою зелёненьку, Мою конопельку, мою зелёненьку Клевати, клевати. Уж я ж его, уж я ж его, Уж я ж его, уж я ж его, Его изловлю, его изловлю. Крылья-перья, крылья-перья, Крылья-перья, крылья-перья Ему ощиплю, ему ощиплю. Он не будет, он не станет, Позабудет, перестанет Летати, летати, Мою конопельку, мою зелёненьку, Мою конопельку, мою зелёненьку Клевати, клевати.

* * *

Во лузях, во лузях, Ещё во лузях, зелёных лузях, Выросла, выросла, Вырастала трава шёлковая, Расцвели, расцвели, Расцвели цветы лазоревые. С той травы, с той травы И я с той травы выкормлю коня, Выкормлю, выкормлю, И я выкормлю, выглажу его; Поведу, поведу, Поведу я коня к батюшке: — Батюшка, батюшка, Ах ты, батюшка родимый мой! Ты прими, ты прими, Ты прими слово ласковое, Полюби слово приветливое: Не отдай, не отдай, Не отдай меня за старого замуж! Старого, старого И я старого насмерть не люблю, С старыим, с старыим, Я со старыим гулять нейду! Во лузях, во лузях, Ещё во лузях, зелёных лузях, Выросла, выросла, Вырастала трава шёлковая, Расцвели, расцвели, Расцвели цветы лазоревые. С той травы, с той травы И я с той травы выкормлю коня, Выкормлю, выкормлю И я выкормлю, выглажу его; Поведу, поведу, Поведу я коня к батюшке: — Батюшка, батюшка, Ах ты, батюшка родимый мой! Ты прими, ты прими, Ты прими слово ласковое, Полюби слово приветливое: Не отдай, не отдай, Не отдай меня за младого замуж! Младого, младого И я младого насмерть не люблю, С младыим, с младыим И я с младыим гулять нейду! Во лузях, во лузях, Ещё во лузях, зелёных лузях, Выросла, выросла, Вырастала трава шёлковая, Расцвели, расцвели, Расцвели цветы лазоревые. С той травы, с той травы И я с той травы выкормлю коня, Выкормлю, выкормлю, И я выкормлю, выглажу его; Поведу, поведу, Поведу я коня к батюшке: — Батюшка, батюшка, Ах ты, батюшка родимый мой! Ты прями, ты прими, Ты прими слово ласковое, Полюби слово приветливое: Ты отдай, ты отдай, Ты отдал, меня за ровнюшку замуж! Ровню я, ровню я, Уж я ровню душой люблю, С ровней я, с ровней я, Уж я с ровней гулять пойду!

* * *

Во поле берёза стояла, Во поле кудрявая стояла, Люли, люли, стояла. (2) Некому берёзу заломати, Некому березу заломати, Люли, люли, заломати. (2) Я ж пойду, погуляю, Белую берёзу заломаю, Люли, люли, заломаю. (2) Срежу с березы три пруточка, Сделаю три гудочка, Люли, люли, три гудочка. (2) Четвёртую — балалайку, Четвёртую — балалайку, Люли, люли, балалайку. (2) Пойду на новые на сени, Стану в балалаечку играти, Люли, люли, играти. (2) Стану я старого будити, Стану я старого будити, Люли, люли, будити. (2) — Встань ты, мой старый, проснися, Борода седая, пробудися! Люли, люли, пробудися! (2) Вот тебе помои, умойся! Вот тебе помои, умойся! Люли, люли, умойся! (2) Вот тебе рогожка, утрися! Вот тебе рогожка, утрися! Люли, люли, утрися! (2) Вот тебе лопата, помолися! Вот тебе лопата, помолися! Люли, люли, помолися! (2) Вот тебе борона, расчешися! Вот тебе борона, расчешися! Люли, люли, расчешися! (2) Вот тебе лапотки, обуйся! Вот тебе лапотки, обуйся! Люли, люли, обуйся! (2) Вот тебе шубенка, оденься! Вот тебе шубенка, оденься! Люли, люли, оденься! (2) Во поле береза стояла, Во поле кудрявая стояла, «Июли, люди, стояла. (2) Некому березу заломати, Некому кудряву заломати, Люди, люди, заломати. (2) Я ж пойду, погуляю, Белую берёзу заломаю, Люди, люди, заломаю. (2) Срежу с берёзы три пруточка, Сделаю три гудочка, Люли, люди, три гудочка. (2) Четвёртую — балалайку, Четвертую — балалайку, Люди, люли, балалайку. (2) Пойду на новые на сени, Стану в балалаечку играти, Люли, люли, играти. (2) Стану я милого будити, Стану я милого будити, Люли, люли, будити. (2) — Встань ты, мой милый, проснися! Ты, душа моя, пробудися! Люли, люли, пробудися! (2) Вот тебе водица, умойся! Вот тебе водица, умойся! Люли, люли, умойся! (2) Вот полотенце, утрися! Вот полотенце, утрися! Люли, люли, утрися! (2) Вот тебе икона, помолися! Вот тебе икона, помолися! Люли, люли, помолися! (2) Вот гребешок, расчешися! Вот гребешок, расчешися! Люли, люли, расчешися! (2) Вот тебе башмачки, обуйся! Вот тебе башмачки, обуйся! Люли, люли, обуйся! (2) Вот тебе кафтанчик, оденься! Вот тебе кафтанчик, оденься! Люли, люли, оденься! (2)

* * *

Как у наших у ворот Стоит озеро воды. Ой ли, ой ли, ой люли! Стоит озеро воды. Стоит озеро воды, Молодец коня поил. Ой ли, ой ли, ой люли! Молодец коня поил. Молодец коня поил, К воротечкам подводил. Ой ли, ой ли, ой люли! К воротечкам подводил. К воротечкам подводил, К вереюшке привязал. Ой ли, ой ли, ой люли! К вереюшке привязал. К вереюшко привязал, Красной девке приказал. Ой ли, ой ли, ой люли! Красной девке приказал: — Красная девица душа, Сбереги мово коня. Ой ли, ой ли, ой люли! Сбереги мово коня. — Сбереги мово коня. Не порвал бы повода, Ой ли, ой ли, ой люли! Не порвал бы повода, — Повода шёлковые, Удила серебряные. Ой ли, ой ли, ой люли! Удила серебряные. Красна девушка идёт, Словно павушка плывёт. Ой ли, ой ли, ой люли! Словно павушка плывет. Словно павушка плывет, Таки речи говорит, Ой ли, ой ли, ой люли! Таки речи говорит: — Не твоя, сударь, слуга! Не держу твово коня. Ой ли, ой ли, ой люли! Не держу твово коня. — Когда буду я твоя, Сберегу тогда коня. Ой ли, ой ли, ой люли! Сберегу тогда коня.

* * *

Как во городе царевна, Как во городе младая Середи кругу стояла, Дорогим ключом бренчала, Золотым перстнем сияла. Как во городе царев сын, Как за городом гуляет. — Проруби, сударь, вороты, Проруби, сударь, другие, Проруби, сударь, и третьи. — Ты взойди, сударь, во город, Подойди, сударь, к царевне, Поклонись, сударь, царевне, Поклонись, сударь, пониже, Как ещё того пониже. Ты возьми, сударь, царевну, Ты за правую за ручку, Поцелуй, сударь, царевну, Поцелуй ю[10] помилее, Как ещё, чтоб помилее. — Какова ж наша царевна, Какова ж наша младая? — Она личиком беленька, Она бровками чёрненька.

* * *

Стой, мой милый хоровод, Стой, не расходись! Как во этом хороводе Скакала, плясала; Скакучи и плясучи, Сронила венок; Сронимши вен-веночек, Взойду в терем; Я зашедши во терем, К матушке — челом: — За мной, матушка, поди, Вен-веночек понеси, На шеюшку положи! — За мной матушка нейдёт, Вен-веночек не несёт, На шеюшку не кладёт. Стой, мой милый хоровод, Стой, не расходись! Как во этом хороводе Скакала, плясала; Скакучи и плясучи, Сронила венок; Сронимши вен-веночек, Взойду но терем; Я зашедши во терем, К батюшке — челом: — За мной, батюшка, поди, Вен-веночек понеси, На шеюшку положи! — За мной батюшка нейдёт, Вен-веночек не несёт, На шеюшку не кладёт. Стой, мой милый хоровод, Стой, не расходись! Как во этом хороводе Скакала, плясала; Скакучи и плясучи, Сронила венок; Сронимши вен-веночек, Взойду во терем; Я зашедши во терем, К милому — челом: — За мной, миленький, поди, Вен-веночек понеси, На шеюшку положи! — За мной миленький идёт. Вен-веночек несёт, На шеюшку кладёт.

* * *

— Скажи, скажи, воробышек, Скажи, скажи, молоденький, Как старые ходят, Как они гуляют! — Они эдак и вот эдак, А все они эдак! — Скажи, скажи, воробышек, Скажи, скажи, молоденький, Как молоды ходят, Как они гуляют? — Они эдак и вот эдак, А все они эдак! — Скажи, скажи, воробышек, Скажи, скажи, молоденький, Как молодцы ходят, Как они гуляют? — Они эдак и вот эдак, А все они эдак! — Скажи, скажи, воробышек, Скажи, скажи, молоденький. Как девицы ходят, Как они гуляют? — Они эдак и вот эдак, А все они эдак! — Скажи, скажи, воробышек, Скажи, скажи, молоденький, Как поны-то ходят, Как они гуляют? — Они эдак и вот эдак, А все они эдак! — Скажи, скажи, воробышек, Скажи, скажи, молоденький, Как ихни-то жены, Как ихни-то жены? — Они эдак и вот эдак, А все они эдак!

* * *

— Заинька, по сеничкам Гуляй-таки, гуляй, Серенький, по новеньким Разгуливай, гуляй! — Некуда зайчику Выскочити, Некуда серому Выпрыгнути: Трои ворота Призатворены стоят; Все на них замочки Крепко заперты висят, А у каждых у ворот По три сторожа стоят, По три девицы сидят: Первая в камке,[11] Другая в тафте,[12] А моя-то любезная Во всем золоте. — Не хочу камки, Не хочу тафты, — Хочу ситчику Полосатенького. Люблю девицу Тороватенькую.

ГАДАНИЯ

* * *

Брякнула иголка во ящичек, Полно, иголка, шить на батюшку, Пора тебе, иголка, шить на подушку. Кому же мы спели, Тому добро, Кому вынется, Тому сбудется.

(к замужеству)

* * *

Бей, мати, опару, Пеки пироги, К тебе будут гости, Ко мне женихи, К тебе будут в лаптях. Ко мне в сапогах. Кому же мы спели, Тому добро, Кому вынется, Тому сбудется.

(к замужеству)

* * *

Жемчужина окатная,[13] слава! До чего тебе докатитися? Пора тебе вон выкатываться, Князьям и боярам[14] на шапочку.

* * *

Чарочка попловушечка, слава! Долго тебе да плавати, слава! Пора тебе и вон выплывать, слава! Князьям и боярам вино подносить, слава! А кому же мы спели, тому добро, слава! Кому вынется, тому сбудется, слава! Тому сбудется, не минуется, слава!

* * *

Летит сокол из улицы, слава! Голубушка из другой летит, слава! Слеталися, целовалися, слава! Сизы крыльями обнималися, слава!

* * *

Ласточка касатая, слава! Не вей гнезда в высоком терему, Ведь не жить тебе здесь и не летывати.

* * *

Катилось колечко По бархату, Прикатилось колечко Ко яхонту. Кому вынется — Тому сбудется, — Тому сбудется — Не минуется. (к замужеству)

* * *

Идёт кузнец из кузницы, — Кузнец, кузнец, ты мне скуй венец, Из обрезочков золотой перстень, Из остаточков мне булавочек, Мне булавочки — наряжатися, Золотым венцом мне венчатися. Кому же мы спели, Тому добро, Кому вынется, Тому сбудется. (к замужеству)

* * *

Покачу я колечко кругом города, слава! А за тем колечком сама пойду, слава! Я сама пойду, до милого дойду, слава!

* * *

Рассыплю я монисто по закрому. С кем монисто собирать будет? Собирать монисто с милым дружком. Кому вынется — Тому сбудется, Не минуется.

* * *

Рылась курочка На завалинке, Вырыла курочка Золот перстень. Мне тем перстнем Обручатися. Кому вынется — Тому сбудется, Не минуется. Слава!

* * *

Котик кошурку манит в печурку: — Поди-ка, кошурка, в печурке спать, У меня ли в печурке теплехонько, И постеля легохонька. Кому же мы спели, Тому добро, Кому вынется, Тому сбудется.

* * *

Щука шла из Нова-города, Она хвост несла из Бела-озера. На щучке чешуйка серебряная, У щучки головка жемчужненькая. Кому же мы спели, Тому добро, Кому вынется, Тому сбудется. (к богатству)

* * *

У Спаса в Чигасах за Яузою[15] Два отрока там венчалися, Кузьма да Демьян[16] им венцы держали. Кому же мы спели, Тому добро, Кому вынется, Тому сбудется. (к замужеству)

* * *

За рекой мужики живут богатые, Гребут жемчуг лопатами. Кому вынется — Тому сбудется, Не минуется. (к богатству)

* * *

Худая панева[17] — Та моя свекрова. Ой ли ладо, Кому вынется, Тому сбудется. (плохая свекровь)

* * *

Стоит корыто, Другим накрыто. (к гробу)

* * *

Идёт смерть по улице, Несёт блин на блюдце. Кому кольцо вынется — Тому сбудется, Скоро сбудется, Не минуется. (к поминкам)

* * *

Стоят санки у крылечка, Всем санки снаряжены: Они полсточкой[18] подёрнуты. Они сами катятся, Они сами ехать хотят, Только сесть в санки Да поехати. Кому же мы спели, Тому добро, Кому вынется, Тому сбудется. (к дороге)

* * *

Сидит воробей на перегороде, Глядит воробей на чужу сторону, Говорит воробей: «Улечу, улечу, Улечу на чужу сторону».

(к отъезду)

* * *

Скачет груздочек по ельничку, Ищет груздочек беляночки: Не груздочек скачет, — боярский сын, Не беляночку ищет, — боярышню. Кому спели, тому добро слово! Кому вынется, тому скоро сбудется, Не минуется слово!

(к свадьбе)

* * *

Косолапая корова обувается, На чужую сторону собирается, Ой, диво, люлю, ой, лада моя!

* * *

Растворю я квашенку на донышке, Поставлю квашенку на челышко.[19] — Ты восходи, моя квашенка, Полным полна. Кому же мы спели, Тому добро, Кому вынется, Тому сбудется.

(к прибыли)

* * *

На печи звезда Высоко взошла.

* * *

За дежой[20] сижу, Пятерней вожу, Ещё посижу, Ещё повожу.

(пока остаться в девках)

ЛИРИЧЕСКИЕ ЛЮБОВНЫЕ ПЕСНИ

* * *

Не во далёчем-далече, во чистом поле, Что ещё того подале во раздолье, Стоит-то постоит белая берёзонька… Что под той-то берёзонькой, Что под белой кудреватой, Там не сизые голуби ворковали, Девица с молодцем речи говорила. Не дождичком белое лицо смочило, Не морозом ретивое сердце познобило, — Смочило белое лицо слезами, Познобило сердце тоской-кручиной.

* * *

По улице мостовой, По широкой столбовой Шла девица за водой, За холодной, ключевой. За ней парень молодой, Кричит: — Девица, постой! Красавица, погоди! Пойдём вместе за водой, За холодной, ключевой! — Ах ты, парень, паренёк, Твой глупенький разумок! Не кричи во весь народ: Мой батюшка у ворот, Зовёт меня в огород — Чесноку-луку полоть, Маку сеяного, Луку зелёного…

* * *

Пряди, моя пряха, пряди, не ленися. — Рада бы я пряла — меня в гости звали, Звали-позывали к соседу в беседу: У соседа будет мой милый, хороший, Мой милый, пригожий, белый, кудреватый, Белый, кудреватый, холост, не женатый. — Вот едет мой милый на вороном коне, На вороном коне, в белом балахоне, Шапочка с ушами, головка с кудрями. К двору подъезжает — девица встречает, За руки хватает, за столик сажает.

* * *

Как пойду я, молоденька, Как пойду я, веселенька, Вдоль долиною, Вширь шириною. Как навстречу молоденьке, Как навстречу весёленьке Косой серый зайка. Наперёд он забегает, В глаза заглядает. — Не заглядывай, заинька, Не заглядывай, серенький, У меня мать грозна, Не пускает гулять поздно, Велит распроститься И велит разойтиться…

* * *

Красна девица во садику гуляла, Она в садику гуляла, грушицу ломала, Она грушицу ломала, другу отсылала; К милу другу отсылала, словом наказала: — Ты не во время, друг, ходишь, не в пору гуляешь, Приходи, моя надежда, иною порою, Как иною-то порою, вечерней зарею, Когда батюшки нет дома, а матушка в гостях, Милы братья на охоте, сестры в посиденках,[21] Невестушки-голубушки пойдут по соседям…

* * *

Ах, нынешня зима непогожая была, Непогожая была — все метелица мела, Завеяла, замела, все дорожки занесла! Ах, нету мне пути, куда к миленькой пройти. Я по старым по приметам, по загуменью пройду, И я улицею — серой утицею, Через чёрную грязь — перепелицею, Под воротенку пойду — белой ласточкою, На широкий двор зайду — горностаюшкою, На крылечушко взлечу — ясным соколом, Во высок терем взойду — добрым молодцем.

* * *

Ой, матушка, тошно, Сударыня, грустно! А я с той тоски-печали Не могу ходити, Сердечного, любезного Не могу забыти! Обещался мой милый друг Вечор в гости быти… А я стежки-дорожки Велю проторити; Я все грязные проулки Велю замостити; Я тесовые ворота Велю растворити, Я широкий двор коврами Велю устилати; Белы каменны палаты Велю убирати; Я тесовые кровати Велю становити; Я пуховые перины Велю расстилати, А высокие взголовья Велю раскладати; Соболины одеялы Велю застилати — Все тебя, моя надежа, Буду дожидати!

* * *

Цвели в поле цветики, да поблекли, Любил меня миленький, да спокинул. Ох, спокинул, душа моя, ненадолго, Ах, на малое времечко, на часочек. Часочек мне кажется да за денечек, Денёчек мне кажется за недельку, Неделька мне кажется за май месяц.

* * *

Как у нашего широкого двора Собирались красны девушки в кружок: Они думали, какой игрой играть: Сем-ка,[22] в жмурки, сем, в веревочку начнем. Одна девка прослезилася в кругу: — Вы играйте, красны девушки, одни, А мне, молодой, игра на ум нейдёт, Мил сердечный друг в уме моем живёт, Живучи во мне, сердечушко крушит…

* * *

Выйду ль я на реченьку, Посмотрю на быструю: Не увижу ль я милого, Сердечного своего. Как сказали про милого, Будто нежив, нездоров, Будто нежив, нездоров, Будто без вести пропал. А как нынче мой милой Вдоль по улице прошёл, Вдоль по улице прошёл, Громко-звонко просвистел, На окошечко смотрел.

* * *

Расцветай-ка, расцветай-ка, В поле розовый цветок! Побывай-ка, побывай-ка Ко мне, миленький дружок! Посидим-ка, посидим-ка Мы последний с тобой вечерок, Поговорим-ка, поговорим-ка Мы про прежнюю с тобой любовь. Что такая любовь злая — Наглядеться с милым не дала, Наглядеться, насмотреться На его бело лицо… Кабы знала, кабы знала, Не зачинала бы любить! И с того горя-кручины Пойду в зелен сад гулять, Я сорву ли, я сорву ли В саду розовый цветок, Я завью ли, я завью ли На головушку венок.

* * *

Снежки белые пушисты Принакрыли все поля, Одного-то не покрыли Горя лютого мово. Как и во поле кусточек Одинёшенек стоит, Он не клонит к земле ветки, И листочков нет на нем; А я, горька-разнесчастна, Всё горюю по милом; День горюю, ночь тоскую, Понапрасно слёзы лью. Пойду с горя в чисто поле, Сяду я на бугорок, Погляжу я в ту сторонку, Где мой миленький живёт. Что живет-то мой размилый В чужой дальней стороне, Во матушке во Москве.

* * *

Как прошла ли про девицу небылица, Будто бы я батюшку обессудила, Родную матушку обесчестила, Что сама-то я ко милу другу приходила. Ах, за то на меня батюшко осердился, Родимая матушка распрогневалася, Что построил мне сударь батюшка темницу, Без дверей-то он построил, без окошек, Что одна только у темницы трубица. И я стану своего батюшку просити: — Проруби ты мне, сударь батюшко, три окошка, Уж как первое окошко в чисто поле, А другое-то окошко в сад зелёный, Ах, как третье-то окошко на сине море. Как поутру я, красная девица, рано встану, Погляжу-то я, красна девица, в чисто поле, Ничего-то я, красна девица, не видала; Погляжу-то я, красна девица, в сад зелёный, Жалобнехонько в саду пташки распевали; Погляжу-то я, красна девица, на сине море, Как плывет тут, выплывает нов кораблик, Как на том кораблике мой дружочек. Я в окошечко милу другу кричала, Я платочком милу другу махала, Как не слышит мой сердечный друг, не видит, Тут я ручушкой милу другу махнула, В окошечко милу другу поклонилась: — Ты прости, моя надежа, мил сердечный друг! Уж, как знать, что мне с тобой не видаться.

* * *

Ты надежа, ты надежа, мил сердечный друг, Ты душа ль моя, удалой добрый молодец, Живеём-то мы с тобой, друг, не теперя, Никто про наши тайности не ведал, Ни батюшка, ни матушка родные, Ни белые голубушки сестрицы, Ни род-племя и ни подружки. Ах, что сведали соседи приближенные, Как сказали про девицу отцу, матери. Что отец и мать на девицу разгневались, Как ссылают красну девицу со двора долой, Скидывают со девицы платье цветное, Надевают на девицу платье чёрное; Что пошла ли красна девица, сама заплакала, Во слезах она дороженьки невзвидела, В возрыданьице словечушка не молвила.

* * *

Ты, мой сизенький, мой беленький голубчик, Ты к чему рано с тепла гнезда слетаешь, На кого ты меня, голубушку, покидаешь? Али я тебе, голубчик мой, не по мысли, Не по твоему голубиному воркованью? Ах ты, душечка удаленький молодчик, Ты куда от меня, красной девицы, отъезжаешь, На кого ты меня, красну девицу, покидаешь? Али я тебе, мой милый друг, не по мысли, Не по твоему молодецкому обычно?

* * *

Добрый молодец по улице похаживает, В звончатые он гуселички поигрывает, Ко душе красной девице в терем голос подает: — Ты когда, красна девица, побываешь у меня? — Я тогда, добрый молодец, побываю у тебя, Когда вырастет трава середь широкого двора И разольется вода с крутым бережком ровна, Как всплывет же бел-горюч камень поверх матки-воды. — Не загадочки, душа моя, загадываешь, Ты в глаза меня, разлапушка, обманываешь, Что не вырастет трава середь широкого двора, Не разольется вода с крутым бережком ровна, Не всплывет же бел-горюч камень поверх матки-воды.

* * *

Туманно красное солнышко, туманно, Что во тумане красного солнышка не видно. Кручинна красная девица, печальна, Никто ее кручинушки не знает, Ни батюшка, ни матушка родные, Ни белая голубушка-сестрица. Печальная душа красна девица, печальна! Не можешь ты злу горю пособити, Не можешь ты мила друга забыта. Ни денною порою, ни ночною, Ни утренней зарей, ни вечерней!..

* * *

Как у ключика у гремучего, У колодезя у студеного Добрый молодец сам коня поил, Красна девица воду черпала, Почерпнув ведры, и поставила, Как поставивши, призадумалась, А, задумавшись, заплакала, А, заплакавши, слово молвила: — Хорошо тому жить на сем свете, У кого как есть и отец, и мать, И отец, и мать, и брат, и сестра, Ах, и брат, сестра, что и род-племя, У меня ли, у красной девицы Ни отца нету, ни матери, Как ни брата, ни родной сестры, Ни сестры, ни роду-племени, Ни того ли мила друга, Мила друга, полюбовника.

* * *

Как бы я знала, млада, ведала Неприятство друга милого, Нелюбовь друга сердечного, Не сидела бы поздно вечером, Я не жгла б свечи воску ярого, Не ждала бы я друга милого, Не топила бы я красного золота, Не лила бы я золота перстня И не тратила бы золотой казны, Я слила бы себе крылышки, Полетела бы на иной город, Что искать себе друга милого, И я села бы среди площади, И я стала бы клич кликати, Кто бы стал со мной советати, Как бы мне позабыть друга милого, Проклинала б я разлучника, Разлучил меня с другом милым, Со милым другом со сердечным.

* * *

Белый день проходит, ночка наступает, Ночка наступает, заря потухает. Ко мне, молоденьке, милый присылает, Милый присылает и сам приезжает: — Дома ли, милая, радость дорогая? Вышла б на крылечко, молвила словечко! — А я, молоденька, была тороплива, С постели вставала, башмачки вздевала, На двор выходила, с другом говорила. Спрошу я милого про его здоровье, Скажу я милому про своё несчастье: — Сокол ты мой ясный, молодец прекрасный, Куда отъезжаешь, меня покидаешь? — А мой-то дружочек, сплеснувши руками, Сплеснувши руками, залился слезами. — Ты прости, милая, радость дорогая! Знать, что нам с тобою долго не видаться, Долго не видаться, нигде не съезжаться!

* * *

Ах, кто бы мне, ах, мому горюшку Да помог, Кто бы мне, ах, со дорожки Дружка да воротил! Воротится мой дружочек миленький, Да назад. Ах, постыла мне чужбинная, Чужедальняя сторонушка, Разлучила с отцом, с матушкой, Со милым дружком. Что изныло-то мое сердечушко Да иссохло, Всё ложилась бы я грудью белою На окошечко, Всё глядела бы в поле чистое, В даль невидную, Всё звала бы его я, желанного, Повидать меня. Нагляделась бы на мила дружка Во запас, Разметала бы русу косыньку По белым плечам, Разнесла бы своё горе лютое По чистым полям.

* * *

Ты цолынушка, полынка, Полынь, травка горькая! Но я травку сеяла, Что не я тебя садила, Не сама ли ты, злодейка Травка, уродилася, По зелёному лужочку, Травка, расселилася: Заняла ли ты, злодейка, В лугу себе местечко, В лугу местечко прекрасное, Место хлебородное. Что на том ли на местечке Зелён сад стоит, Во саду цветут цветочки, Виноград растёт. Поутру рано, до солнышка, В зелён сад пойду, Посмотрю, пришел ли миленький В зелён сад гулять? Обманул меня дружок мой, В садик не бывал! Я домой пошла поздно вечером, Слёзно плакала.

* * *

Уж ты, ночка, ты ноченька тёмная, Ты тёмная ночка, осенняя! Нет у ноченьки светлого месяца, Светлого месяца, ни частых звёздочек! Нет у девицы родного батюшки, Нет ни батюшки, нет ни матушки, Нет ни братца, ни родной сестры, Нет ни рода, нет ни племени! Уж как был-то у ней мил сердечный друг, Да и тот теперь далеко живёт…

* * *

Волга-матушка родимая течёт, Друга милого, касатика, несёт; Вниз красивая расшивушка[23] плывёт, Дорогой товар нарядная несёт. Подбодрился мой хороший, дорогой, Словно гоголь над кармой: Кудри шелковы по плечикам бегут, Ясны оченьки расшиву стерегут. Друга милого путина далека, Разделила нас широкая река. Друга милого путина далека, Не оставила следа широкая река. Только струйка малая ко бережку бежит, Как слеза моя, колышется, дрожит. Растворю тесовые ворота я на двор, Выйду рано я на утренней заре, В синю далюшку туманну погляжу, Друга милого хоть сердцем провожу…

* * *

— И экой Ваня, разудалая, ой да голова, Да сколь удалая головушка, Ваня, твоя. Да сколь далече уезжаешь от меня, Да на кого же спокидаешь ты меня? Да с кем я буду эту зиму зимовать, Да с кем дозволишь весну красную встречать, Да с кем прикажешь лето теплое гулять? — Да, гуляй, гуляй, красная девица, одна, Да я уеду, не приеду больше никогда. — Да что ты, Ваня, друг, смеешься надо мной, Да оставляешь не девицей, не вдовой, Да горе-горькой сиротинкой-сиротой. Злые люди, перестаньте говорить Да научите, как мила дружка забыть.

* * *

Ивушка, ивушка зеленая моя! Что же ты, ивушка, не зелена стоишь? Или те, ивушку, солнышком печет! Солнышком печёт, частым дождичком сечёт, Под корешок ключева вода течёт? Ехали дворяне из Нова-города, Срубили ивушку по самый корешок, Начали ивушку потесывати, Вытесали из ивушки два весла, Два весла, третью лодочку; Сели они в лодочку, поехали домой. Наши приехали; здорово ли живешь? Взяли, подхватили красну девицу-душу; Стали они девушку спрашивати: — Девица, девица, красавица моя? Что же ты, девица, не весела сидишь? Али ты, красная, думаешь о чём? — Как же мне, девице, весёлой быть, Весёлой быть, ещё радошной! Что это у батюшки повыдумано, У родимой матушки повыгадано: Меньшую сестру наперед замуж дают. Меньшая сестра чем же лучше меня, Лучше меня али вежливее? Меньшая сестра ведь ни ткать, ни прясть, Ни ткать, ни прясть, только по воду ходить, По воду ходить, с горы ведры катить! «Качу я, покачу со горы вёдра; Станьте вы, ведерочки, полным-полны, Полным-полны, со краями ровны!»

* * *

Из-за лесу, из-за гор подымалась туча-гром, Подымалась туча-гром с частым мелким дождём, Как со этого дождя стала улица грязна, Стала улица грязна, в переулочках вода.

* * *

Не велят Маше за реченьку ходить, Не велят Маше молодчика любить, Молодца любить молоденького, Неженатого-холостенького. Холостой парень — любитель дорогой, Он не чувствует любови никакой, Какова любовь на свете горяча, Горяча любовь, слезами облита! Стоит Маша, призаплаканы глаза, У красотки призатёрты рукава. — Видно, Машенька, обидели тебя, Вечор Машеньку побили за дружка…

* * *

Ах, по сеням, сеням, сеничкам, По новым сеням, решетчатым, Что ходила, погуливала Душа красная девица, Что будила, побуживала Удалого добра молодца: — Ах, ты встань, пробудись, молодец, Пробудись, душа отецкий сын, Отвязался твой добрый конь От столба, столба дубового, От колечушка серебряного, От другого позолоченного. Что ворвался твой добрый конь Он во мой во любимый сад И примял он всю травушку, Ай, всю травушку и муравушку Со цветочками лазоревыми, Со калиной и малиною, С черной ягодой смородиною. — Пробудяся, добрый молодец Говорил он красной девице: — Ты не плачь, красна девица, Не слези своих ясных очей; Когда бог меня помилует, Государь меня пожалует, Наживем-то мы зеленой сад, Со калиною, с малиною, С черной ягодой смородиною, И с травушкой-муравушкой, Со цветочками лазоревыми.

* * *

Ах вы, ветры, ветры буйные, Вы буйны ветры осенние, Потяните вы с эту сторону, С эту сторону, со восточную, Отнесите вы к другу весточку, Что нерадостную весть, печальную. Как вечор-то мне, молоденьке, Мне мало спалось, много виделось, Не хорош-то мне сон привиделся. Уж кабы у меня, у младешеньки, На правой руке, на мизинчике Распаялся мой золот перстень, Выкатался дорогой камень, Расплеталася моя руса коса, Выплеталася лента алая, Лента алая, ярославская, Подареньице друга милого, Свет дородного, доброго молодца.

* * *

Ты дуброва, моя дубровушка, Ты дуброва моя зелёная, Ты к чему рано зашумела, Приклонила ты свои ветви? Из тебя ли, из дубровушки Мелки пташечки вон вылетали — Одна пташечка оставалася, Горемышная кокушечка. Что кокует она и день, и ночь, Не на малый час перемолку нет,[24] Жалобу творит кокушечка На залётного ясного сокола, Разорил он её тепло гнездо, Разогнал её малых детушек Что по ельничку, по березнячку, По часту леску, по орешничку. Что во тереме сидит девица, Что во высоком сидит красная Под косящетым под окошечком; Она плачет, как река льется, Возрыдает, что ключи кипят, Жалобу творит красна девица На заезжего доброго молодца, Что сманил он красну девицу Что от батюшки и от матушки, И завёз он красную девицу На чужую дальну сторону; На чужую дальну, незнакомую, Что, завезши, хочет кинути.

* * *

Во саду ли, в огороде Девица гуляла, Она ростом невеличка, Бела, круглоличка. Детинушка бел кудрявый За девицей ходит, Он за девицей ходит — Ничего не молвит. — Что ж ты, миленький, сердит? Редко в гости ходишь? — Уж я рад, душа, ходити — Мне нечем дарити, Случай будет в Москву ехать — Куплю два подарка: Дорогие два подарка — Кумач да китайку.[25] — Кумачу я не хочу, Китаечки не ношу, Если любишь, душа, купишь Золото колечко, Твое золото колечко Прижму ко сердечку. — Ты носи, носи, милая, Не теряй колечка, Не теряй, душа, колечка, Не суши сердечка.

* * *

Не спится мне, красной девушке, не спится, Подушечка в головушках вертится, Соболино одеяльце не греет! Я сама себя, красная девушка, сгубила, Что холостого добра молодца полюбила: Задумал мой любезный жениться. Наряжусь же я, сиротинушка, в чёрно платье, Пойду, пойду ко милу другу на свадьбу, А я сяду против милого на скамейке. Частехонько мой милый друг взглядает, Тяжелехонько душа моя вздыхает… «Напойте же вы сиротинушку, накормите, Со двора же вы сиротинушку проводите, Собаками сиротинушку не стравите!»

* * *

— Полно, солнышко, из-за лесу светить, Полно, красно, в саду яблони сушить; Полно, девушка, по молодце тужить, Полно, красна, по удалом тосковать. — Ещё как же мне не плакать, не тужить? Такова дружка мне в свете не нажить! — Не светел месяц по улице просветил, Заря белый свет в окошечко взошла — Ко мне любушка-сударушка пришла, Все утехи и забавы принесла, В окошечко белы руки подала, Подавши ручки, уверяла молодца: — Ты, раздушечка, удалый молодец, Чернобровый, черноглазый, душа мой! Нам недолго во любви с тобой пожить. Нам недолго и компаньи поводить. Поезжай, мил, по дорожке столбовой, Привези мне-ка подарок дорогой, Подарочек дорогой, левантиновый[26] платок. Вечор, миленький, в компаньице была. Про тебя, мой друг, словечко слышала: Тебя, миленький, женить скоро хотят, Меня, девушку, засватали сейчас; Тебя женят, меня замуж отдают.

* * *

Не ходи, холост, поздно вечером, Поздно вечером вдоль по улице, Вдоль по улице, вдоль по широкой. Не маши, холост, рукой правою, Не отсвечивай золотым перстнём, Дорогою вставкой со яхонтом. Коли я тебе полюбилася, Полюбилася, показалася, Засылай ко мне свата сватати, Свата доброго, дядю родного. У тебя много ума-разума, У меня много есть приданого: Пятьсот рублёв гольем деньгами, Пятьдесят дворов со крестьянами.

* * *

Ах, не одна-то, не одна, Эх, во поле дороженька, эх, одна пролегала; Ах, зарастала та дорожка, Эх, ельничком да берёзничком, эх, горьким частым осинничком. Ах, что нельзя-то, нельзя, Эх, к любушке-сударушке, эх, нельзя в гости ехать молодцу. — Ах, ты прости-прощай, Эх, мил сердечный друг, эх, прощай, будь здорова! Ах, коли лучше меня найдешь, Эх, меня, доброго молодца, эх, меня позабудешь. Ах, коли хуже меня найдёшь, Эх, меня, доброго молодца, эх, меня воспомянешь, Ах, меня воспомянешь, Эх, горючими слезами, эх, ты заплачешь!

ЧАСТУШКИ ЛИРИЧЕСКИЕ ПОПЕВКИ

* * *

Что ты, белая берёза, Ветра нет, а ты шумишь? Что, ретивое сердечко, Горя нет, а ты болишь?

* * *

В поле белая берёза От дождя качается; Скажи, миленький, тихонько: Ты об чём печалишься?

* * *

Пойду на ручей текучий, Где проточная вода: Не поит ли мой зазнобушка Воронова коня?

* * *

Лучше нету того цвету, Когда яблоня цветёт. Лучше нету той минуты, Когда миленький придёт.

* * *

Сколько в доме украшенья, Когда солнышко взойдёт. Сколько сердцу утешенья, Когда миленький придёт.

* * *

Вышивала я платок, Золотые коймы, Вышивала, говорила: — Люби, милый, помни!

* * *

Моё сердце взволновалось, Как на Волхове вода. Вода на время устоится — Моё сердце никогда.

* * *

Проводила я забаву За литой чугунный мост. От росы ли тропка смокла, От моих ли горьких слёз?!

* * *

Карие глазёночки Стояли у сосёночки, Стояли, улыбалися, Кого-то дожидалися.

* * *

Я вечор, вечор, вечор Простояла у ветел. Я ветелочки рвала — Сказали: милого ждала.

* * *

Меня милый провожал, У крылечка постоял, Сколько звёздочек на небе, Столько раз поцеловал.

* * *

Но ругай, мама, за дролю: Скоро дроля будет зять: Через два года на третий Обещался замуж взять.

* * *

У нас улочки прямые, Заулки косоватые, Нельзя по улочке пройти: Соседки зубоватые.

* * *

Ох, у воротнего столба Нету счастья никогда: Когда — ветер, когда — дождь, Когда — милку долго ждёшь.

* * *

Говорят, что мне измена, А я стою у ручейка; Не четыре года гуляно — Четыре вечерка.

* * *

Ничего нет на уме — Только про Иванушка: Что-то больно долго нет — Дома неуправушка.

* * *

В поле, чёрная черёмушка, Чернеешь или нет? Скажи, милёночек, но совести, Жалеешь или нет?

* * *

Ягодиночка, тебе Чего наговорили-то? Когда хаяли меня, Кого тебе хвалили-то?

* * *

Кабы ты, моя хорошая, Была не по душе, Не ходил бы ночи тёмные, Не спал бы в шалаше.

* * *

Ты гармонь, гармошенька, Развей тоску малешенько, Развей ты горюшко-тоску По дорожке, по песку.

* * *

Скоро, скоро снег растает, Вся земля согреется. Скажи верное словечко; Можно ли надеяться?

* * *

Мы с милёночком стояли, Снег растаял до земли; Где навеки распрощались Ручеёчки протекли.

* * *

Ах, поверьте, сердцу тошно. Если влюбишься в кого. В один час влюбиться можно, А потом-то каково?

* * *

Закатилось красно солнышко До самой до земли; Мой милой ушёл на Волгу До самой до зимы.

* * *

Мой мил далеко, На заимке пашет, Я поскотиной иду, Он рукою машет.

* * *

Побежишь, милый, топиться, Ты зайди ко мне проститься: Я до речки провожу, Глубже место укажу,

* * *

Ты, родима матушка, Родила бы камушком, Опустила б в морюшко — Не знала б дочка горюшка,

* * *

Чёрный ворон, чёрный ворон, Чёрный воронёночек, Чернобровый, черноглазый У меня милёночек.

* * *

Уточки, гагарочки Все плывут по парочке, А я, бедна сирота, Брожу по полюшку одна.

* * *

Надоела в девках воля, Пойду замуж терпеть горе, Передамся, бабы, вам Ко горючиим слезам.

* * *

Ночи, тёмные, осенние, Частые дожди льют; Глазки серые, веселые Спокою не дают.

* * *

На горушке стоит ёлка, В ёлке червоточинка; Без тебя, мой дорогой, Хожу, как черна ноченька.

* * *

Дайте острую пилу — Пойду рябинушку спилю: Не шумела бы она — Не болело б сердце у меня.

* * *

Я кошу — валится на косу

Зелёная трава;

Я люблю, а ты не любишь,

Ягодиночка моя.

* * *

Ты зачем же завлекала, Когда я тебе не мил? Ты бы с осени сказала, Я бы зиму не ходил.

* * *

Наша реченька глубока, На ней тоненький ледок, Целовал меня милёнок, Губы сладки как медок.

* * *

В нашей маленькой деревне Два колодца рядом; Отчего все девки рябы? Их побило градом.

* * *

Я сударку свою знаю — На прогоне живет с краю, На прогоне, на углу — Третий год её люблю.

* * *

Хотел я уточку убить — Серая закрякала, Хотел я девушку забыть — Бедная заплакала.

* * *

Я стояла за крыльцом, А сказали: с молодцом. Я платочек вынимала, А сказали: целовала.

* * *

Милая, горячая, Тебя любить не для чева: Сердце камень у тебя — Сидишь, не взглянешь на меня.

* * *

— Открой, маменька, окошечко, Головушка болит. — Не обманывай-ко, дитятко; Тальяночка манит.

* * *

Миленький, не стукайся, Хорошенький, не брякайся, Под середнее окно Тихонько поцарапайся.

* * *

Милый мой, милый мой, Милый, наречённый, Поиграй, милый, в гармонь На заре вечерней.

* * *

Шила милому кисет, Пока мамы дома нет; Маменька за скобочку, Кисетик я — в коробочку.

* * *

— Девушки-беляночки, Где вы набелилися? — Мы вчера коров доили. Молочком помылися.

* * *

Ничего, что я мала — С неба звёздочку сняла. Один вечер посидела, Паренька с ума свела.

* * *

Не кокуй, кукушка сера, Не на ту берёзу села, Пересядь на ёлочку — Снеси поклон милёночку.

* * *

Мамочка не родная, Похлёбочка холодная, Кабы родная была, Щей горячих налила.

* * *

Ягодиночка, у синего У моря постоим — Ягодиночка, про тайную Любовь поговорим.

* * *

Через быструю речонку Ходил, буду я ходить. Чернобровую девчонку Любил, буду я любить.

* * *

Много звёздочек на небе — Полуночной звезды нет. Много девушек на свете — Да одной милее нет.

* * *

Я на пожинку ходила, По прокосью грабила, Золотую слезоньку На пожинке оставила.

* * *

Заплету я в косу ленту, Посмотри: алеет ли? Кума, спроси у сероглазого, Меня жалеет ли.

* * *

Шила милому кисет, А вышла рукавица. Пришёл милый, похвалил: — Какая мастерица!

* * *

Ветер дует, ветер дует — Ветерочка не унять; — Говори, милый, пореже Мне словечка не понять.

* * *

Не ругай меня, мамаша, Не ругай, родна: Сама была молода, Приходила поздно.

* * *

Вспомни, милый, дорогой, Как стояли мы с тобой, Шумела белая черемуха Над нашей головой.

* * *

— До чего ты довела — Стал я тоньше ковыля! — Что ты шутишь, что ты шутишь, Ковылиночка моя!

* * *

Хорошо иметь бы туфельки На лёгоньком ходу, Чтобы маменька не слышала, Когда домой иду.

* * *

Неужели лесу мало — Я берёзоньку рублю. Неужель ребяток мало Я женатого люблю.

* * *

За высокие хоромы, Папенька, не отдавай: Человек дороже дома — Человека выбирай.

* * *

Занавесили окошки Тонким белым полотном. Знать, просватали подружку, Сидит, плачет под окном.

* * *

Ну, какая это стать, Вёдра на гору таскать? Я пойду замуж туда, Где под окошечком вода.

* * *

Приезжали меня сватать С позолоченной дугой. Пока пудрилась, румянилась, Уехали к другой.

* * *

Зазвенели колокольчики, Затопал вороной: Ты готова ли, сударушка, Приехал за тобой.

* * *

Дорогой по осени Сказал словечко тайное? — Припасай, сударушка, Колечко обручальное.

* * *

Поедешь, миленький, венчаться, Заезжай ко мне прощаться, Возьми думушку мою, Положь под гривушку коню,

* * *

Завлекательные глазки Завлекли умеючи; Завлекли — оставили, Горюй-ка я теперечи.

* * *

О-ё-ё, какая скука! К скуке надо привыкать. Что поделаешь: разлука — Надо дролю забывать.

* * *

Тáтинька и маменька, Не отдавайте рано-то; Я пойду запричитаю — Погуляла мало-то.

* * *

Меня тятенька просватал, Пошёл по мосту, заплакал: — Одинешенька моя, Да жаль тошнехонько тебя!

* * *

Милый, счастье потеряешь — Меня замуж не возьмёшь. Я один денек поплачу, Ты навеки пропадёшь.

* * *

Кабы знала, кабы знала, Где мне замужем бывать — Помогла бы я свекровке Да капустку поливать.

* * *

Скоро я хозяйкой стану У милого во дому: Будут ужинать садиться По приказу моему.

* * *

На чужой сторонушке Солнышко не греет. Без родимой матушки Никто не жалеет.

* * *

Чуждальняя сторонушка Не мёдом полита, Она не сахаром посыпана — Слезами залита.

* * *

Хорошо хорошей быть — Хорошие любят. Сиротинушку меня Никто не приголубит.

* * *

Встань-ка, маменька, пораньше Да послушай по заре: Не твоя ли дочка плачет На чужой на стороне?

* * *

Попою да попою

Маме на поминочек:

Пускай она попоминает

В поле у осиночек.

* * *

Встань-ка, маменька, пораньше, Вымой горенку песком, Пойдёт дролечка венчаться — Я заплачу голоском.

* * *

Прощай, горы, прощай, лес, Прощай, звёздочки с небес, Прощай, синие моря, Прощай, милая моя.

* * *

Меня зарей не нарумянить И росой не набелить — Красно солнышко не греет, Светлый день не веселит.

* * *

Пойду выйду в чисто поле, Погляжу, какая даль. Ветры буйные сказали: — Не придёт, не ожидай.

* * *

Пароход идёт по морю, Занавески алые; Вышел милый из каюты, Волоса курчавые.

* * *

Милый мой, моя утеха, Я любила, ты уехал, Ты уехал воевать, Меня оставил горевать.

* * *

В Петербурге зазвонили Звон раздался по Неве: В это времечко убили Дорогого на войне.

ПЛЯСОВЫЕ ПРИПЕВКИ

* * *

Плясать пойду, Головой тряхну — Своими серыми глазами Завлекать начну.

* * *

Прялку продам, Веретешко продам, Гармонь куплю — Плясать пойду.

* * *

Ходи, хата, ходи, хата, Ходи, курица, хохлата, Ходи, сени и порог, И сметана, и творог.

* * *

Ой, топни, нога, Не жалей сапога, Тятька новые сошьёт Или эти подошьёт.

* * *

Гуляй, Матвей, Не жалей лаптей: Батька лыка надерёт — Лапти новые сплетёт.

* * *

Аль засыпать, аль задать, Аль разуться, дроби дать? Засыпала, задала, Разулася, дробь дала.

* * *

Я не тятькина Я не мамкина — Я на улице росла, Меня курица снесла.

* * *

Подою я, подою Чёрную коровушку; Молочко — телёночку, Сливочки — милёночку.

* * *

Под ножкой мороз Поскрипывает. Ко мне миленький идёт, Посвистывает.

* * *

В те края похожено, Крыжовнику поношено, Вишенья повижено, С забавочкой посижено.

* * *

Кабы, кабы да кабы На носу росли грибы, Сами бы варилися Да и в рот катилися.

* * *

Чай жила, Самоварничала. Всю посуду перебила — Накухарничала.

* * *

Мы с миленочком гуляли Возле нашего пруда; Нас лягушки напугали — Не пойдём больше туда!

* * *

Милый, что, милый, что? Милый сердится на что? То ли люди что сказали, То ли сам заметил что?

* * *

— Ах, милка! — Что? — Говорят про что: Бают, ты меня не любишь, Бают, не за что.

* * *

Посылала меня мать Загонять гусака, А я вышла за ворота И — давай плясака!

* * *

На дворе по лужку Бегают утята. А я с печки босиком, Думала: ребята!

* * *

Я сидела на окошке, Ехал милый мой на кошке, Стал к окошку подъезжать, Не мог кошку удержать.

* * *

Было три, было четыре, Довела до одного; Довертелась, докружилась — И не стало никого.

* * *

Шёл деревней — девки спали, Заиграл в гармошку — встали, Встали, пробудилися, Окна растворилися.

* * *

Вы пляшите, мои туфли, Вам не долго поплясать, Выйду замуж — стану плакать, Вам под лавочкой лежать.

* * *

Раздувало сарафан За околицей: Загулял святой Касьян С богородицей.

* * *

Ах ты, бог, ты, мой бог, Николай-угодник: С богородицей гуляет — Экий греховодник!

* * *

Миленькóй Да кудреватенькóй, Не зови меня Настюхой, Зови Настенькой.

* * *

У кого какой миленок — У меня ремесленный: Отдала ботинки шить — Сшил бурак берестяный.

* * *

Пойду плясать — Дома нечего кусать: Сухари да корки — На ногах опорки.

* * *

Ох, кошка, брысь! На порог не садись: А то миленький пойдёт, Спотыкнётся — упадёт.

* * *

Хороша милая та, Хороша и эта — тá, Вот и эта, вот и та, Не хуже той и эта — та!

* * *

У меня на сарафане Косолапы петухи; Я сама не косолапа — Косолапы женихи.

* * *

Это что же будет-то? Больно рано будят-то! По утру, по холоду Посылают по воду.

НЕСКЛАДУХИ И НЕБЫЛИЦЫ

* * *

Вы послухайте, ребята, Нескладуху вам спою: У ворот стоит телега И лягает верею[27]

* * *

Вы послушайте, девчата, Нескладуху буду петь: На дубу свинья пасётся, В бане парится медведь.

* * *

Я с высокого забора Прямо в воду упаду, Ну кому какое дело, Куда брызги полетят!

* * *

Сапоги сшил из рубашки, А рубашку из сапог, Дом поставил из опилок, — Вышел славненький домок.

* * *

Запрягу я кошку в дрожки, А котёнка в тарантас. Повезу свою хорошую Всем людям напоказ.

* * *

Сидит заяц на березе При калошах, при часах. Я спросила: — Сколько время? — Не женатый, холостой.

* * *

На болоте, на снегу. Укусил комар блоху. Сидит заяц на березе, Умирает со смеху.

* * *

Песни петь — ноги кривые, Плясать голос не даёт. Я пошёл бы к тёще в гости, Да не знаю, где живёт.

* * *

У моего милёнка Плохая кобылёнка. Она стояла у горы, Её заели комары.

СТРАДАНИЯ

* * *

— До свиданья! — милый скажет, А на сердце камень ляжет.

* * *

Приду домой, стукну в сенцы, Мать не знает, что на сердце.

* * *

Неужели мой соколик Не придёт, не успокоит?

* * *

Заиграли с переливом, Бьётся сердце с перерывом!

* * *

Эх, пересохни, Клязьма речка, Перестань болеть сердечко.

* * *

Страданье какое злое: Опущусь на дно морское.

* * *

От страданья, от лихого Нет лекарства никакого.

* * *

Проводила — осерчала, А потом по нём скучала.

* * *

Залеточка, где бываешь? На заре идёшь-играешь!

* * *

Заросла дорожка мохом, По которой ходил, охал.

* * *

Вспомни, милый, где сидели — Там расцвёл кустик сирени.

* * *

Где ж ты, милый, где ж ты тама? А я здесь с тоски пропала.

* * *

Ах, давай, милый, гроб закажем: Обоймёмся — вместе ляжем.

* * *

Прощай, лес, прощай, орешник, Прощай, милый мой, насмешник.

СЕМЕНОВНА

* * *

Ах, Семён, Семён, милый Сенечка, Поцелуй меня хорошенечко.

* * *

Эх, Семен, Семен, ты, как луг, зелён, А я, Семеновна, — трава зелёная.

* * *

Ох, гора, гора, гора гористая, А на горе трава, трава волнистая.

* * *

— Ох, не стой, не стой у дуба зелёна, Твоя любовь давно потеряна.

* * *

Ты зачем сорвал василёк во ржи, Ты зачем завлёк, дорогой, скажи.

* * *

Ты не стой, не стой у окон моих: Я не пойду с тобой — ты провожал других.

* * *

Он позабыл любовь и позабыл меня, Он пошёл с другой, а я пошла одна.

* * *

Я по лесу шла — лягушка квакала Дура я была — по милу плакала.

* * *

Мы влюбилися на горе крутой, Расставалися у сосны густой.

* * *

Мы влюбилися — кудри вилися, Расставалися — слёзы лилися.

СВАДЕБНЫЕ ПЕСНИ, ВЕЛИЧАНИЯ И ПРИЧИТАНИЯ

* * *

У ворот трава шёлковая: Кто траву топтал, А кто травушку вытоптал? Топтали травушку Все боярские сватья, Сватали за красную девушку, Спрашивали у ближних соседушек: — Какова, какова красна девушка? — Ростом она, ростом Ни малая, ни великая, Личиком, личиком Бело-круглоликая, Глазушки, глазушки Что ясного сокола, Бровушки что у чёрного соболя. Сама девка бравая, В косе лента алая.

* * *

Перекатное красное солнышко, Перекатная ты звезда, За облака звезда закатилася, Что от светлого месяца. Перешла наша девица Что из горницы во горницу, Из столовыя во новую, Перешед, она задумалась, Что, задумавшись, заплакала, Во слезах она слово молвила: — Государь мой родной батюшка, Не возможно ли того сделати, Меня девицу не выдати?

* * *

Что у месяца рога золоты,

И у солнышка лучи светлые; У Ивана кудри русые — Из кольца в кольцо испрониваны! Что за эти-то за кудерочки Государь его хочет жаловать Первым городом — славным Питером, Другим городом — Белым Озером, Третьим городом — каменной Москвой! На Белом Озере — там пиво варят, В каменной Москве — там вино гонят, В славном Питере — там женить хотят, У купца брать дочь, у богатого, Дочь умную, дочь разумную — Катерину Пантелеевну, Со данъём её, со приданым, Со бельём её коробейным!

* * *

Моё сердце испугалося, Резвы ноженьки подогнулися, Белы рученьки опустилися. У меня ли, сизой пташечки, Горе-горькой сиротинушки, Голова с плеч покатилася, Во устах речь помешалася. Запоручил милый дядюшка И кормилица тётушка За поруки-то за крепкие, За замки вековечные. От замков ключи потеряны, Во сине море опущены. Ты взойди, красно солнышко, Обсуши ты сине море! Уж вы свет мои подруженьки, Мои милые голубушки! Вы сходите во сине море, Поищите золотых ключей.

* * *

На море утушка купалася, На море серая полоскалася, Вышедши на берег, встрепенулася, Встрепенувшись, утка воскликнула: — Как-то мне с морем расстатися? Как-то мне со крутых берегов поднятися? — Придёт зима холодная, Придут морозы жестокие, Выпадут снеги глубокие, Нехотя с морем расстанешься, Нехотя со крутых берегов подымешься. В тереме Феклуша умывалася, В высоком Климовна умывалася, Горючими слезами обливалася, Как-то мне с батюшкой расстатися, Как-то мне с матушкой прощатися… Придёт Наум со всем поездом, Возьмёт Феклу-душу за праву руку, Поведёт Климовну ко суду божью, От суда божья ко себе на двор.

* * *

— Ты рябина ли, рябинушка, Ой да ты рябинушка кудрявая, Ты рябинушка кудрявая, Ой да ты когда взошла, когда выросла? — Ой да я весной взошла, летом выросла, Ой да за осенним солнцем вызрела. — Ой да ты зачем рано пошатилася, Ой да ко сырой земле приклонилася? — Ой да, не сама собой пошатилася, Ой да, пошатили меня ветры буйные, Ой да, приклонили меня снеги белые, Ой да, не белы снеги, часты дожди. — Ой да, ты Еленушка Гурьяновна, Ой да, ты зачем рано замуж пошла, Ой да, ты зачем рано поизволила? — Ой да, вы подруженьки, голубушки, Ой да, не сама собой во замуж пошла, Ой да, не сама собой поизволила, Ой да, спотакнули да люди добрые, Ой да, пропивал кормилец батюшко, Ой да, со родимою со матушкой, Ой да, на чужу дальну сторонушку, Ой да, за одно вино за зелёное, Ой да, за удалу за головушку.

* * *

По городу звоны пошли, По терему дары понесли: Дарили дары свет (имя невесты), Принимал дары добрый молодец, Добрый молодец — новобрачный князь.

* * *

На дворе, матушка, что ни дождь, ни роса, В тереме мила тёща бояр дарила: Камкой, тафтой, золотой парчой, Милого зятя — вековечным даром, Вековечным даром — своей дочерью!

* * *

Заводилась мыленка[28] Как у наших девушек. Затоплялась башошка, Разгоралися дровечика: Первые дровечика-то — березовые, Другие-то дровечика — сосновые, Третьи-то дровечика — кедровые; Накалилася каменка,[29] Камешочки троеразные, Троеразные, самоцветные, Самоцветные, лазоревые!

* * *

Уж тебе бы, бане-паруше, По бревну бы раскатитися, По кирпичику развалитися. Уж как баня-то паруша На лютых-то зверях вожена, На лихо место поставлена.

* * *

Раструбилась трубонька рано по заре, Расплакалась девушка по русой косе: — Сегодня мою косоньку подружки плетут, А завтра мою косоньку сваха расплетёт, Разделят мою косоньку на две косы, Обвертят мою косоньку вкруг головы, Наденут на головушку бабью красу,[30] Красуйся-ко, подруженька, отныне до веку.

* * *

Поля ли мои, поля чистые, Лужки мои зелёные, Травушки шёлковые, Цветки мои лазоревые! Любила я по вам гулять, Я по вам гулять, красоватися, Своей путевою косой выхвалятися; Уж одна была у меня коса Да две волюшки, Две волюшки, и обе вольные; Хоть две у меня будут косы, Да одна волюшка, Одна волюшка, и та невольная.

* * *

Ах, сборы, сборы Аксиньины, Велики сборы Фадеевны, Собирала девушек за свой стол, Сажала девушек высоко, Садилась сама выше всех, Клонила голову ниже всех, Думала думушку крепче всех: — Сестрицы мои, подружки, Придумайте, мне пригадайте, Уж как мне пойти в чужи люди, Уж как мне назвать люта свекра, Уж как мне назвать люту свекровь, Мне батюшкой назвать не хочется, Мне свекром назвать — осердится, Мне матушкой назвать не хочется, Свекровью назвать — осердится. Убавлю спеси-гордости, Прибавлю ума-разума, Назову я свёкра батюшкой, Назову свекровь матушкой.

* * *

Мы тебе, сестрица-душа, без людей говорим, А при людях мы тебя на ум поучим: — Пойдёшь ты, сестрица-душа, во чужи люди, Держи ты головушку поклошшвуго, Ретивое сердечушко да покорливое. Не тебя кликнут — ты откликнися! Не тебя пошлют — ты сама пойди!

* * *

Раным-рано на заре Стоят кони на дворе; Никто коней не любил, Только любила девица Что Марья Ивановна, Сыпала сахару вместо овса, Становила сыты[31] вместо воды, Отошедши, говорила: — Пейте вы, кони, кутайте, Будьте заутра готовы: Мне в путь-дорожку ехать — Дале, подале от батюшки, Дале, подале от родимого, Ближе, поближе к свёкору в дом.

* * *

Ты вставай-ка, родима матушка! Проспала ты среди темны ночки, А мне, молодой, не уснулося. Уж, такой ли мне сон привиделся; — Ходила я по горам по крутыим, Собирала я круты ягоды. Что круты ягоды — мое горе, Круты ягоды — мои слёзы.

* * *

Ветры буйные, разбушуйтеся, Заметите путь-дороженьку: Не пройти бы, не проехати Что за мной, младой, чужим людям! Затворитеся, воротечка, Вы широки, крепко-накрепко; Ты закройся, красно солнышко, Разбушуйся, туча грозная, Туча грозная да громовитая, Напустися ночью темною, Рассыпайся, крупный дождичек, Разведи ты путь-дороженьку; Не пройти бы, не проехати Ко мне злым чужим людям! Ты послушай, сокол милый брат, Я об чем тебя просить буду: Ты сходи-ко, сокол милый брат, Во поля, в луга во чистые, Во леса-то во дремучие, Во дубравушки зеленые, Где сырой бор с ветром спорится, Там все звери люты водятся. Ты поймай-ка зверя лютого, Зверя лютого, едучего, Изо рта его — огонь пламенем, Из ушей его дым столбом валит, Из очей его искры сыплются. Привези ты мне зверя лютого, Привяжи его к двору батюшки; Как подъедут-то злы чужи люди К широку двору ко красному — Они зверя-то испугаются, От меня, младой, прочь отступятся. Я еще бы покрасовалася У кормилица моего батюшки, У родимыя у матушки, У соколиков-братцев милыих, У голубушек-невестушек.

* * *

Долго, долго сокол не летит, Долго, долго Иван не едёт, Долго, долго Михайлович не едёт; Знать, наш сокол за леса залетел, За леса залетел, за дремучие… Иван приехал, Михайлович подъехал!

* * *

Не гром гремит во тереме, Не верба в поле шатается, Ко сырой земле приклоняется — Милое чадо благословляется Ко златому венцу ехати!

* * *

Не от ветру, не от вихорю Вереюшки пожаталися, Воротечка растворилися, Кони-то на двор заехали. Удалые на широкий двор, Тут гость ступил в горенку, Да князем во светлицу. Полна горница столов стоит, Полна светлица гостей сидит. Тут Марьюшка испугалася, Со бела лица персмопилася, Белы рученьки поопустилиоя, Резвы ноженьки подкосилися. Из глаз слёзы покатидися, В устах речь помешалася, Во слезах слово молвила, Во слезах речь говорила: — Вон идет погубитель мой, Вон идет разоритель мой, Вон идет потеряй-красу! — Тогда Павлушко слово молвил, Свет Иванович речь говорил: — Не я погубитель твой, Не я разоритель твой. Твой разоритель — родный брателко, Разорительница — сношенька, Расплетай-косу — спашеиька, Поторяй-красу — подруженька.

* * *

Ты садись-ка, добрый молодец? Поплотнев со мной рядышком, Чтобы Век-то нам не разлучатися, Друг на друга не пенятися. Ты садись не с спесью-гордостью, А садись с господней милостью, Чтобы жить-то нам не маяться, А проживши, не спокояться,

* * *

Ты и скуй нам, (Кузьма-Демьян), свадебку! — Чтобы крепко-накрепко, Чтобы вечно-навечно. Чтобы солнцем не рассушивадо, Чтобы дождём не размачивало, Чтоб ветром не раскидывало, Чтобы люди не рассказывали!

* * *

Разлилась, разлелеялась По лугам вода вешняя, Унесло, улелеяло Три кораблика по морю. Первый корабль унесло С сундуками с окованными; Второй корабль унесло G периною пуховою, Со подушками пуховыми; Третий корабль унесло Со душой красной девицей С Натальей Ивановной. Оставалася мамонька На крутом славном бережке, Она кричала-зычала: — Воротись, моя мила дочь, Забыла твои золоты ключи, На аловой на ленточке, На фарфоровой тарелочке, Во твоей новой спаленке, На дубовом на столике, На фабричной салфеточке. — Не горюй, моя мамонька, Не одни ключи я оставила — Позабыла волю тятенькину, Позабыла негу маменькину, Приласканьица братцевы, Разговоры сестрицыны.

* * *

Кудрявый повозник, Кудрявый повозник, Погоняй поскорее, Чтобы я не слыхала, Как батюшка тужит, Тяжело воздыхает, Меня вспоминает; Кудрявый повозник, Погоняй поскорее, Чтобы я не слыхала, Как матушка плачет, Тяжело воздыхает.

* * *

Из-за лесу, лесу тёмного, Из-за гор ли, гор высохших Летит стадо лебединое, А другое — гусиное; Отставала лебёдушка, Что от стада лебединого, Приставала лебёдушка Как ко стаду ко серым гусям. Учали её гуси щипати, А лебёдушка кликати: — Не щиплите, гуси серые. Не сама я к вам залетела, Занесло меня погодою, Что великою невзгодою. Отставала Ненилушка, Отставала Сафроновна, Что от красных от девушек, Приставала Ненилушка, Приставала Сафроновна, Да что к молодым молодушкам, Учали её люди журити, А Ненилушка плакати: — Не журите, люди добрые, Не сама я к вам заехала, Не своею охотою, Завезли меня добры кони, Что добры кони Устиновы, Как Устина Фалелеича.

* * *

Мы далеко ездили, Мы дородну привезли В дому кукобницу,[32] А в поле работницу; И бела, и румяна, Личиком написана,[33] А умом насыпана.

* * *

Катился бел виноград да по загорью, Красно солнышко — да по залесью, Дружка с князем — да по застолью, Сзади за ним посыпальная сестра, Сыплет житом и хмелем; Шитом посыплет, чтоб жить хорошо, Хмелем посыплет, чтоб жить хорошо!

* * *

Ох ты, винная ягодка, Наливное сладкое яблочко — Удалой добрый молодец Свет Иван-то Васильевич! Уродился хорош и пригож, Уродился он счастливый, Говорливый, таланливый, Говорливый, забавливый! Что за это его тесть возлюбил. Тёща-матушка жаловала: Милой дочерью даровала — Свет-от Анной Ивановной!

* * *

Ты зоря ль моя, зорюшка, Зорюшка вечерняя, Солнушко восхожее! Высоко всходила, Далеко всветила — Через лес, через поле, Через синее море. Там лежала жердочка, Жердочка еловая, Досточка сосновая. По той по жердочке Никто не хаживал, Никто не важивал. Перешёл Данило-свет, Перевёл Настьюшку, Перевемши, целовал, Целовамши, миловал.

* * *

Золото с золотой свивалось, да свивалось, Жемчуг с жемчугом, сокатался, сокатался! Да Иван с Марьюшкой сходились, да сходились, Да за единый стол-то становились, становились! Да ещё наше золото получше, получше, Да и наш-то жемчуг подороже, подороже. Да и Марья Ивана получше, получше, Да она возрастом еще побольше, побольше, Да она личушком покрасивее, покрасивее. Да она беленьким: побелее, побелее, Да у нее ясны очи, пояснее, пояснее, Да у нее черны-то брови почернее, почернее! Да не наши по ваше ходили, ходили, Еще ваши по наше ходила, ходили, Да они семь комоней[34] истомили, истомили, Да и семеро полозьев истерли, истерли, Да они семеро подошв истоптали, истоптали, Да до нашей-то Марьи доходили, доходили, До Егоровны доступали, доступали!

* * *

Сказали, наша Маринугака Неткаха, непряха, А она, наша Гавриловна, Ещё и шёлкошвейка! Тонко пряла, часто ткала, Вело белила — Весь род придарила: Она подарила свекру рубашку, Свекрови — другую, А деверечкам-соколочкам Да по шитому платочку!

* * *

Подари, наш умненький, Не рублём, не полтиною, Золотою гривною.[35] Будешь дарить — Дари поскорей. Не станешь дарить, Мы станем корить, В глаза говорить: — У Агафона кудри, У Михеевича черны. На четыре грани, Черти его драли, Маленьки чертёнки Туда же волочили. Агафон-господин, не скупися, С золотой гривной расступися, Тебе тем казны не скопити, Василисе башмаков не купити, Ещё Зотовне не купити.

* * *

Как у тысяцкого бородка, бородка, У Григорья-то хорошая, хорошая, У Петровича пригожая, пригожая! За ту бороду цари любят, цари любят, По головушке цари гладят, цари гладят, Воеводою[36] называют, называют: — Наречённый наш воевода, воевода! — А ты, тысяцкий, не ломайся, не ломайся, Да за свой карман принимайся, принимайся, За свой карман-карманину, карманину: Во кармашке денежки шевелятся, шевелятся, К нам, девушкам, норовятся, норовятся!

* * *

Сватушка-сват хорошенький, Сват хорошенький — сват пригоженький! Сват, на меду замешенный, Сытою поливанный, Сватушка, сытою поливанный! — Сватушка, подари-ка нам, Сватушка, не рублём, полтиною, Сватушка, золотою гривною!

* * *

Исполать тебе, свахонька, Да исполать тебе, приезжая, Да Лизавета Ивановна! Коя[37] охоча к нам в терем бывать, Да коя охоча нас, девиц, любить, Коя охоча песий слушати, Коя охоча нас, девиц, дарить Не рублём, но полтиною — Золотою одной гривною! — Уж мы мёд-пиво выпили, Золотую гривну вынули, Мы низкий поклон поставили, Челобитьице исправили![38]

* * *

Виноград расцветает, А ягода поспевает: Виноград — Сергей-сударь, Ягода-то — Верушка; Им люди дивилися, Что хороши уродилися: — Ой, хорош Сергей-сударь, Ой, хорош Петрович, Хороша да Верушка, Хороша Григорьевна.

* * *

Дорогая головушка, Широкая бородушка, Григорий Петрович! На нём ряд полажен,[39] Ему игрец дарить[40] Не рублем-полтиною — Золотой гривною.

* * *

У тебя в огороде не снег ли, Тысяцкий, не ослеп ли? У тебя в огороде не мох ли, Тысяцкий, не оглох ли? У тебя в огороде не сад ли, Тысяцкий, не озяб ли? У тебя в огороде не тын ли, Тысяцкий, не застыл ли?

* * *

Ели дружки,[41] ели — Да целого воробья съели!

* * *

Друженька хорошенький! На друженьке шапочка коломенковая,[42] На друженьке кушак шёлковый, На друженьке коты[43] с искрами, На друженьке чулки с напусками, На друженьке кафтан сер, немецкого сукна.

* * *

Дурны сваты, дурны: Заехали в гумны, Верею обнимали, Свинью целовали: Они думали, что девка, Ажио свинья белка!

СЕРЕДИНА ЖИЗНИ

АРТЕЛЬНЫЕ ТРУДОВЫЕ ПЕСНИ И ПРИПЕВКИ

Эй, ухнем! Эй, ухнем! Ещё разик ещё да раз! Разовьём мы берёзу, Разовьём мы кудряву! Ай-да, да ай-да, разовьём! Ай-да, да ай-да, кудряву! Эй, ухнем! Эй, ухнем! Еще разик, ещё да раз!

* * *

Эх, ребятушки, сбирайтесь, За дубинушку хватайтесь! Ай, дубинушку мы ухнем! За зелёную подёрнем, Подёрнем, подёрнем, Да ух!

* * *

Как у тётушки Варвары Петухи поют в амбаре. Ой, дубинушка, ухнем! Раззелёная, сама пойдёт, Сама пойдёт, сама пойдёт, Идёт сама.

* * *

Матушка Волга, Широка и долга. Припев: Она укачала, Она уваляла, Нашей силы, Силушки не стало! Матушка Унжа Тебя нету уже. Припев Матушка Клязьма, Ты узка и грязна. Припев Матушка Кама, Ты течешь не прямо. Припев

* * *

Мы идём босы, голодны! Ты подай, Никола, помочи! Доведи, Никола, до ночи! Эй, ухнем, да ухнем! Ещё разик, да ещё раз! Шагай крепче, друже, Ложись в лямку туже!

* * *

Тащим балку по леску, Подаётся по вершку. Да эх! Ещё раз! Давай разик еще! Да эх! Ещё раз! Давай разик ещё! Тащим балку по воде, Подаётся по версте. Да эх! Ещё раз! Давай разик ещё! Да эх! Ещё раз! Давай разик ещё! Вы тяните подружней Запевайте веселей. Да эх! Ещё раз! Давай разик ещё! Да эх! Ещё раз! Давай разик ещё!

* * *

Ай, ребята, навалися, раз! Пожалуйста, согласися, раз! Ай, не шла, да пошла, раз! Вот ещё навалися, раз! Наша ходка идёт, раз! Подаётся наперёд, раз! Вот ещё навалися, раз! Ай, немного остаётся, раз!

КАЛЕНДАРНЫЕ ПЕСНИ

* * *

Таусень! Вот ходили мы. Вот искали мы По проулочкам, По заулочкам. Вот Иванов двор. У Ивана на дворе Да три терема стоят. Как и светлой-от месяц — Сам Иваи-от господин, Красно солнышко — То Паладьюшка его. Часты звёздочки — Его детушки.

* * *

Таусень, таусень! Дай блин, дай кишку, Свенинную ножку, Всем понемножку! Неси — не тряси, не ломай! Если додадут: У доброго мужика Родись рожь хороша: Колоском густа, Соломкой пуста! Если не подадут: У скупого мужика Родись рожь хороша: Колоском пуста, Соломкой густа!

* * *

Коляда, коляда! Ты подай пирога, Или хлеба ломтину, Или денег полтину, Или курочку с хохлом, Петушка с гребешком!.. Или сена клок, Или вилы в бок.

* * *

Середи Москвы Ворота пестры, Ворота пестры, Вереи красны. Светел месяц — То Тихон сударь, Красно солнце — Настасья его, Часты звёзды — То и детки их… Вас с праздником, С Новым годом!

* * *

Ой, овсень, ой, коляда! — Дома ли хозяин? — Его дома нету, Он уехал в поле Пшеницу сеять. — Сейся, пшеница, Колос колосистый, Колос колосистый! Зерно зернисто!

* * *

Ещё пó полю, полю Красны девицы идут, Виноградье красно-зелено моё (припев через каждые 2 стиха). Да красны девицы идут Да разговаривают, Разговаривают, Переговаривают: — Уж чей это дом, Уж чей это терем? Ты позволь, сударь-хозяин. Ко двору прийти, Ко двору прийти, Да на новы сени взойти, Да на новы сени взойти, В светлу горенку зайти, В светлу горенку зайти, Да всем по лавкам сесть, Да всем по лавкам сесть, Да виноградье спеть. Да во горенке во новой Да Иван господин, Да Иван-господин, Да Надежда госпожа, Да самой большой сын Да Пётр господин, Да самая большая дочь Да Вера госпожа. Да хозяин с хозяюшкой Советовали: — Уж где мы будем Сыновей-то женить? Да куда мы будем Дочерей давать? Уж мы сына женим Да во Новéгороде, Дочерей будем давать Да в каменну Москву. У нас будут гости — Горожаночки, Да горожаночки — Московляночки. Чтобы им-то жилось Да богателось, Чтобы клеть живота,[44] Чтобы двор скота, Чтобы семьдесят быков Да пятьдесят порозов.[45] Быки па поду идут — Они помыкивают, С водопою-то идут — Они поигрывают, Подняли хвосты Да на свои хребты, Да на свои хребты, Да на лопаточки. — Да ещё чем, хозяину Будешь нас потчевати? Уж мы; пива-то не пьём, Вина в рот не берём. Сколько сойдется Золотой казны, Золотой казны, Светлой денежки, Да светлой денежки — Да нашим девушкам, Да нашим девушкам На вечериночку. Виноградье красно-зелёно моё, С праздником!

* * *

Дорога наша гостья Масленица, Авдотьюшка Изотьевна, Дуня белая, Дуня румяная, Коса длинная, триаршинная, Лента алая, двуполтинная, Платок беленький, новомодненький? Брови чёрные, наведённые, Шуба синяя, ластки[46] красные, Лапти частые, головастые, Портянки белые, набелённые!

* * *

Ой, да вот Масленица, ох на двор взъезжает, Да, широкая, на двор взъезжает. — Да вот, Масленица, иди поскорея, Да, широкая, ой, иди поскорея. — Мои девушки, эх, рада поскорея, Мои красные, ох, рада поскорея. — Да вот, Масленица, ох, кого ты да боишься, Да, широкая, кого ж ты боишься? — Мои девушки, ох, я поста боюся, Мои красные, эх, большого боюся. — Да вот, Масленица, пост ещё далеко, Да, широкая, а пост ещё далеко. — Да вот, девушки, ох, где же он далеко, Мои красные, эх, где же он далеко? — Да вот, Масленица, ох, в лесе на ёлке, Да, широкая, ох, в лесе на ёлке. — Да вот, девушки, ох, в хате на полке, Да, мои красные, ox, в хате на полке.

* * *

Масленица-кривошейка, Состречаем тебя хорошенько! С блинцами, С каравайцами, С вареничками!

* * *

Наша Масленица годовая, Наша Масленица годовая! Наша Масленица годовая, Она гóстика дорогая, Она гóстика дорогая, Она пешею к нам не ходит, Она пешею к нам не ходит, Всё на комонях разъезжает, Все на комонях разъезжает! Чтобы коники были вороные, Чтобы коники были вороные, Чтобы слуги были молодые.

* * *

Да вот, Масленица, ох, со двора съезжает, Да, кургузая, ох, с широкого подворья съезжает, Её девушки её провожают, Её красные, ох, ее провожают. — Ох, вот, Масленица, ох, ты поста не бойся, Да, кургузая, ох, ты поста не бойся. — Мои девушки, ох, как мне не бояться, Мои красные, ох, как же не бояться? — Да вот, Масленица, пост на крутой горке, Да, кургузая, на крутой на горке. — Да вот, девушки, в хате на полке, Мои красные, ox, в хате на полке.

* * *

Жаворонки, Жавороночки, Прилетите к нам, Принесите нам Лето тёплое, Унесите от нас Зиму холодную; Нам холодная зима Надоскучила, Руки, ноги Отморозила.

* * *

Ой вы, жаворонка, Жавороночки, Летите в поле, Несите здоровье: Первое — коровье. Второе — овечье, Третье — человечье.

* * *

Жавороночки, Прилетите к нам! Принесите нам Теплу лётушку! Нам зима-то надоела, Весь хлебушек поела, И соломку подбрала, И мякину подмела.

* * *

Синички-сестрички, тётки-чечётки, Красиозобые снегирюшки, Щеглята-молодцы, воры-воробьи! Вы по воле полетайте, Вы на вольной поживите, К нам весну скорей ведите!

* * *

Ты пчелынька, Пчелка ярая! Ты вылети за море, Ты вынеси ключики, Ключики золотые. Ты замкни зимыньку, Зимыньку студёную! Отомкни летечко, Летечко тёплое, Летечко тёплое, Лето хлебородное!

* * *

Весна, весна красная, Приди, весна, с радостью, С радостью, с радостью, С великою милостью: Сo льном высоким, С корнем глубоким, С хлебами обильными.

* * *

Приди к нам, весна, Со радостью! Со великою к нам Со милостью! Со рожью зернистого. Со пшеничкой золотистою, С овсом кучерявым, С ячменем усатыим, Со просом, с гречею, С калиной-малиною, С чёрной, смородиною, С грушами, со яблочками, Со всякой садовипкой, С цветами лазоревыми, С травушкой-муравушкой!

* * *

Дай, весна, добрые годы, Годы добрые, хлебородные! Зароди жито густое, Жито густое, колосистое, Колосистое, ядрянистое, — Чтобы было с чего пиво варити, Пиво варити, ребят женити. Ребят женити, девок отдавати.

* * *

Мы вокруг поля ходили, Егорья окликали, Макарья величали: — Егорий[47] ты наш храбрый, Макарий преподобный! Ты спаси нашу скотину В поле и за полем, В лесу и за лесом, Под светлым месяцем, Под красным солнышком От волка хищного, От медведя лютого, От зверя лукавого!

* * *

Пойдём, девочки, Завивать веночки! Завьём веночки, Завьём зелёные. Стой, мой веночек, Всю недельку зелен, А я, молодешенька, У весь год веселешенька!

* * *

На поляне, на лугу Гнулася берёзонька. Завивали девушки, Лентой украшали, Берёзку прославляли: — Белая берёзонька, Ходи с нами гулять, Пойдём песни играть!

* * *

Не радуйтесь, дубы, Не радуйтесь, зелёные! Не к вам девушки идут, Не к вам красные: Не вам пироги несут, Лепешки, яичницы. Ио, ио, Семик да Троица! Радуйтесь, берёзы, Радуйтесь, зелёные! К вам девушки К вам красные, К вам пироги несут, Лепешки, яичницы. Ио, ио, Семик да Троица!

* * *

А и густо-густо на березе листьё, Ой ли, ой люли, на березе листьё. Гуще нету того во ржи, пшеницы, Ой ли, ой люли, во ржи, пшеницы. — Господа бояре, мужики крестьяне! Ой ли, ой люли, мужики крестьяне! Не могу стояти, колоса держати, Ой ли, ой люли, колоса держати. Буен колос клонит, буен колос клонит, Ой ли, ой люли, буен колос клонит.

* * *

Ну-ка, кумушка, мы покумимся, Ай люли, аи люли, мы покумимся. Мы покумимся, поцелуемся, Ай люли, люли, поцелуемся. Приходи, кума, киселя хлебать, Ай люли, киселя хлебать.

* * *

Девки, бабы — На Купальню![48] Ладу-ладу, На Купальню! Ой, кто не выйдет На Купальню, Ладу-ладу, На Купальню! Ой, тот будет Пень-колода, Ладу-ладу, Пень-колода! А кто пойдёт На Купальню, Ладу-ладу, На Купальню! А тот будет Бел берёза! Ладу-ладу, Бел береза!

* * *

Марья Ивана в жито звала: — Пойдём, Иван, жито глядеть! Чьё жито лучше из всех? Наше жито лучше из всех! Колосисто, ядрянисто, Ядро в ведро, колос в бревно!

* * *

Ой, ладо, ой, ладо! На кургане соловей гнездо завивает, А иволга развивает: — Хоть ты вей, не вей, соловей, Не быть твоему гнезду совитому, Не быть твоим детям вывожанными, Не летать им по дуброве, Не клевать им яровой пшеницы. Ой, ладо, ой, ладо!

* * *

И говорило Аржанов жито, В чистом поле стоя: В чистом поля стоя: — Не хочу я, Аржаное жито, Да в поле стояти, Да в поле стояти. Не хочу я, Аржаное жито, Да в поле стояти — Колосом махати, А хочу я, Аржаное жито, Во пучок завязаться, В засенку[49] ложиться, А чтоб меня, Аржаное жито, Во пучок взвязали, З меня рожь выбирали.

* * *

Выходила туча, Выходила туча С-под темного леса. Не бей, не бей, боже, Не бей, не бей, боже, Ни ржи, ни пшеницы. Ни ржи, ни пшеницы, Ни ржи, ни пшеницы, Ни всякого хлеба! Уж мы вьём-вьём бороду У Василия на поле, Завиваем бороду У Ивановича нашего На ниве великоей, На полосе широкоей!

* * *

Жнеи молодые, Серпы золотые! Уж вы жните, жните, Жните, не ленитесь, А обжавши нивку, Пейте, веселитесь!

* * *

Ох и слава богу, Что жито пожали! Что жито пожали И в копы поклали: На гумне стогами, В клети закромами, А с печи пирогами.

ШУТОЧНЫЕ И ПЛЯСОВЫЕ ПЕСНИ

* * *

За морем синичка не пышно жила, Не пышно жила, пиво варивала; Солоду купила, хмелю взаймы взяла. Чёрный дрозд пивоваром был. — Дай же нам, боже, пиво то сварить, Пиво то сваривать и вина накурить! — Созвали гостей — мелких пташечек. Совушка-вдовушка незваная пришла. Снегирюшка по синичкам похаживает, Совушке головушку поглаживает. Стали все птички меж собой говорить: — Что ж ты, снегирюшка, не женишься? — Рад бы я жениться, да некого взять! Взял бы я пернатку, та матка моя; Взял бы я чечотку, та тетка моя; Взял бы я синичку, сестричка моя; Взял бы я сороку, щекотливая. За морем есть перепёлочка, Та мне не матушка, не тётушка, Ту я люблю, за себя се возьму.

* * *

— Сова ль, моя совонька, Заречная вдовонька, Где же ты живала, Где же ты бывала? — Живала я, совонька, Во темном лесище, В горелом дуплище. — Никто тебя, совоньку, Никто тебя, вдовоньку Никто-то не знает… Зазнавали совоньку, Зазнавали вдовоньку, А два луня белыих, А два друга милыих, Стали сову сватать, Стали засватати, Сватов засылати. Прислали к ней свата Совиного брата Что филина-дурака. Воробей был дружкой, Ворона плясушкой; А ворон-то по дворам Цыплят собирает, Обед припасает: — У нас завтра праздник, Большое веселье, — Сова идёт замуж За белого луня, За милого друга. — Сова одевалася, Сова убиралася В онучки тряпички, В банные затычки, Подзатыльник лычной, Кокошник тряпичный, Сережки Гороховы, Подвязки мочальны. Полетела совонька Во чистое поле; Садилась совонька На ровное место. Летит гурьба журавлей… Сова испугалась, Назад ворочалась… Прилетела совонька, Прилетела вдовонька Ко белому луню, Ко милому другу… Сова замуж вышла, Сова обручалась.

* * *

Сидит сова на печи, Крылышками треплючи. Оченьками — лоп-лоп, Ноженьками — топ-топ. — Бил меня мужичок Тоненьким дубчиком, Из веничка прутичком, Навязав ниточку на соломенку, Перебил мне костоньку. Я с того горя зла, Тотчас спать легла? Встала я раненько, Умылася беленько, Съела я вела, Ещё и барашка, Семеро поросят, Осмеро гусят, Четыре качки, Три горшка каши — Ещё голодна.

* * *

Воробей пиво варил, Молодой вино курил; Всех созвал Мелких пташечек Как одну сову не звал Савельевну. Ай, сова Савельевна — Незваный госта. Ай, пошёл воробей, Ай, пошёл молодой Плясать вприсядку; Отдавил сове ножку, Отдавил Савельевне. Сова осердилася… Воротами хлопнула. Воробей в погон, Молодой в погон: Воротись, сова, Воротись, Савельевна! — Не того сова роду, Чтоб назад воротилася, Воробью поклонилася.

* * *

Ах, никто, братцы, про хмелюшку не знает, Да где-то я, хмель, зародился. Зародился я, хмель, в чистом поле, В чистом поле зародился, в косогоре. Как проведал про меня да огородник, Он и выкопал хмелевое коренье, Перенёс моё коренье во деревню; Посадил меня мужик в огороде, Обложил меня мужик чёрной грязью, Ещё тою ли щепою, перегноем. Вот и тут-то, мне, хмелюшке, тошно, Веселой моей головке тяжеленько! Да однако ж я, хмель, догадался: За сырую я за землю принимался, По тычивочкам вверх я взвивался; Как в, заутре у нас, братцы, торжина, Уж как все люди пива заварили,— Вот и ходит мужик по огороду, А в руках носит вострый он ножик: Он обрезал мои скорые ноги, Опустил мои хмелевые все шишки; Перенес меня мужик в черную избу, Посадил меня мужик на полати; Он коптил меня, мужик, трои сутки. Вот тут-то мне, хмелюшке, тошно, Веселой моей головке тяжеленько! Посадил меня мужик в водочанец, Обливал меня мужик сладким суслом, Вот тут-то мне, хмелюшке, любо, Весёлой моей головке веселенько! Я за сладкое за сусло принимался, По дубовым по бочкам разливался. Как напился мужик пива допьяна, Вот уж тут-то я над ним насмеялся: Я ударил его в тын головою, Я просунул его в грязь бородою.

* * *

Что задумал наш комарик жениться, Что задумал наш комарик муху взять. Прилетел слепец — муху расхаял: — Это что же тебе муха за невеста? Она прясть-то, ткать не умеет, Она шёлком шить не училась, Она золото класть не горазда. Она с клеточки на клеточку летала, Она с криночки на криночку садилась, Из-под крайчика сметанку выедала.— Полетел наш комарик в чисто поле, Уж, как сел наш комарик на дубинку, На осинову на осинку. Вот свалился комарик с дубинки, Свалился тут и убился. Туто шли-прошли два прохожих — Один-то поп, другой да разбойник. — Это что это лежит за покойник? По одеже-то похожий сын попович, По окладистой бородке сын торговый.— Ещё сделали ему гробочек Из ореховой скорлушшки, Его ноженьки да не уходят. Схоронили комарика в чисто поле, В чисто поличке, да во раздолье. — Ты зачем же, комарик, не держался, Большеглазенький, да оборвался!

* * *

Ты поди, моя коровушка, домой, Пропади, моя головушка, долой! Ай дилили, калинка моя, В саду ягода малинка моя. Уж как все мужья до жен добры: Покупали женам черные бобры. Уж как мой-то мужичоночко, И он весь с кулачоночко, Он купил мне коровушку, Погубил мою головушку — Снарядил мне работушку, Некошную[50] заботушку. — Отворяй, жена, широкие ворота, Принимай, жена, корову за рога! — Уж я встану ли ранешенько, Я умоюся белешенько, Погоню ли я корову на росу, Как навстречу мне медведь из лесу. Я медведя испугалася, Я за кустики бросалася. Ах, во лугах зелёных, во лугах Принимала я корову за рога: — Ты поди, моя коровушка, домой. Ты поди, моя недоеная! У нас горенка нетопленая, А ребятушки некормленые, А телятушки непоеные! — Как ворчит на меня муж-супостат, Он велит мне детей кормить, Приказал мне коровушку доить: — Ты коровушку подой да подой, А подойничек помой да помой, А телятушек напой да напой! Ай дилили, калинка моя, В саду ягода малинка моя.

* * *

Жила-была Дуня, Дуня-тонкопряха. Вали-вали, Дуня, Дуня-тонкопряха! Пряла наша Дуня Ни толсто, ни тонко, Ни толсто, ни тонко, Потолще каната, Потолще каната, Потоньше оглобли. Стала наша Дуня Холсточек сповати,[51] Сновала, сновала — Колья[52] поломала. Стала наша Дуня Холсточки ткати. Семь сел проходила, Бёрда[53] не добыла. В огороде ткала, Колом прибивала. Ехали бояре, — Бог помощь, сказали, Бог помощь, сказали, Рогоженьку ткати. — Брешет ваша рожа, Это не рогожа, Это не рогожа — Тонкая холстина. — Стала наша Дуня Рубашонку краить:[54] Долотом примерит, Обухом ударит. Стала наша Дуня Рубашонку шити: Буравлем прокрутит,[55] Бечёвкой протянет. Стали нашей Дуне Рубашку надевати: Семеро держали, Девять надевали. Семь годов носила — Смены не просила. Смены не просила, В баню не ходила. Вали-вали, Дуня, Дуня-тонкопряха!

* * *

Пошёл козёл в огород, Поел козёл лук, чеснок, Всю белую капусту. Возьму козла за рога, Поведу козла на базар, Продам козла на мыло, На белое белило, На алые румяна, На черное сурмило. На ту пору муж на двор. — А что, жена, ты бела? — Муку, сударь, сеяла. — А что, жена, румяна? — Против пыла стояла — А что, жена, бровь черна? — Лучивушку изымала, За бровушки хватала. — А где, жена, бел козёл? Пошёл козёл под гору, Сломил себе голову! — А где, жена, голова? — За водой уплыла.

* * *

Сам толку, Сам мелю, Сам по воду хожу, Сам и щи, кашу варю, Кашеварничаю, Пивоварничаю. Посажу я жену На перину пухову: — Шей-ка, жена, Мне кисейны рукава, Мне не долог стан, Не короток стан, Не по лавочкам гулять, По тому ковру, По узорчатому, Чайны чашки разливать, Переполнивать

* * *

Ах, тёща к обедне идёт, Молодая к обедне идёт, На ней юбочка вишнёвая, Епанечка[56] коричневая, На ней шапочка аленькая, Башмачки-то пукетовые.[57] Как навстречу ей зять молодой, Как навстречу зять дорогой: — Ах, чем мне зятя дарить? Подарю ли зятюшку Черна соболя на муфточку. — Ах, зять на меня не смотрит, Ах, зять мне не кланяется. — Подарю я зятюшку селом, Ещё тысячу с рублём. — Ах, зять на меня посмотрел, Ах, зять мне кланяется: — Ты, иди, иди ко мне, матушка, жить, У меня дельца немножко: В субботу полы перемой, По досугу баню истопи, После бани взварцу свари, А ночью дитя покачай. — Благодарствую, зятяшка, На твоём на добром житье. — Не прогневайся, матушка, Ведь не даром хлебом кормится.

* * *

Пошёл Матвей на разбой с топором, Разбил Матвей кисель с молоком, А кашу-горюшу в полон он взял, Яишницу на шестке сказнил, Сковорода была долгоязычлива, Сказала, в печи де блины горячи; Блины-горюны догадалися, За пазухи разбежалися; Пшенный пирог во городе сидел, Во славном городе на конике,[58] Пшеничному-то сгибню он хрип переломил. Как садился молодец на быструю лошадь. Подымался он по поднебесью, Он хватал ли гусей, лебедей, Не сходя с печки, ни трёх он пядей.

* * *

Уж как жили-то два брата — Ерёма да Фома, Что Ерёма да Фома, Два удалы молодца. Два удалы молодца, Они били отца: Что Ерёма-то за бороду, Фома — за волоса. — Эх, полно, брат Ерёма, Этим промыслом владать, А давай-ка, брат Ерёма, Лучше землю пахать! Вот Ерема купил соху, Фома купил чертёж.[59] У Ерёмы-то кобыла, У Фомы-то жеребец. У Ерёмы-то гнедая, У Фомы-то вороной. Вот Ерёмина не едёт, Фомина-та не везёт. — Эх, бросим-ка, Ерёма, С тобой это ремесло, Давай-ка, брат Ерёма, Лучше в церковь ходить, Лучше в церковь ходить, Христа-ради просить! Вот Ерёма стал на паперти, Фома полез в алтарь. Ерёму-то — по шее, Фому — в тычки. — Эх, полно, брат Ерёма, Этим промыслом владать, Давай-ка, брат Ерёма, Лучше деньги ковать! Вот Ерема завёл кузницу, Фома завёл мехи. Вот Ерема стал ковать, А Фома-то поддувать. У Фомы-то не дует, У Еремы не куёт. — Эх, бросим-ка, Ерема, Мы это ремесло, А давай-ка, брат Ерёма, На дороге стоять! На дороге стоять Да подорожничати![60] Вот Ерёма взял дубинку, Фома-то взял кистень. Вот Ерёма залез под мост, Фома ушёл за пень, Как на братское-то счастье Ямских троечка летит. Ерёма-то ни то, ни сё, Фома-то кричит: — Тпру! Вдруг Ерёму-то по шее, Фому по голове… — Эх, полно, брат Ерёма, Этим промыслом владать, А давай-ка, брат Ерёма, Лучше рыбу ловить! Вот Ерёма завёл сети, Фома завёл бредень. Вот Ерёма-то по берегу, Фома-то по воде. Ерёма-то заботал,[61] Фома-то забродал.[62] У Ерёмы-то немного, У Фомы-то ничего… — Эх, полно, брат Ерёма, Этим промыслом владать, А давай-ка, брат Ерёма, Перевоз держать! Вот Ерёма завёл лодку, Фома завёл весло. Вот Ерёма за тот конец, Фома-то за другой. Вот Ерёма-то веслом Фому, Фома-то кулаком. Вот Ерёма вверх ногами, Фома-то вниз башкой. Вот Ерёма утонул, Фому чёрт утянул.

* * *

Дунай-речка всколебалася, В реке рыба разыгралася, В берега рыба кидалася. Как проведали про рыбинку Молоды ловцы захарьевцы, Поладили шёлковые невода, Эту рыбинку повыловили.

* * *

Вниз по озеру гагарушка плывёт, Выше бережка головушку несёт, Выше леса крылья взмахивает, На себя воду заплёскивает.

* * *

Как по травке, по муравке, Как по травке, по муравке, По той летней, по дорожке, По той летней, по дорожке, Шёл молодчик неженатый, Шёл молодчик кудроватый. А навстречу молодому, А навстречу холостому Милы девицы идут, Милы девицы идут. — Давай, младой, поиграем, Давай, младой, потанцуем! — Я могу с вами играти, Могу с вами танцевати: Мои рученьки играют, Мои, ноженьки танцуют!

* * *

— Куманечек, побывай у меня, Душа-радость, побывай у меня, Побывай-бывай-бывай у меня, Душа-радость, побывай у меня! — Я бы рад побывать у тебя, Побывать-бывать-бывать у тебя, — У тебя, кума, ведь улица грязна. Что грязна-грязна-грязиа-таки, грязна! — Куманёчек, тому горю помогу, Помогу-могу-могу, помогу — Чрез дорогу я мосточек намощу, Намощу-мощу-мощу, намощу! — Куманечек, побывай у меня, Душа-радость, побывай у меня, Побывай-бывай-бывай у меня, Душа-радость, побывай у меня! — Я бы рад прбывать у тебя, Побывать-бывать-бывать у тебя,— У тебя ль, кума, ворота скрипучи, Скрипучи-пучи-пучи, скрипучи! — Куманечек, тому горю помогу, Помогу-могу-могу, помогу — Под ворота кусок сала положу, Положу-ложу-ложу, положу! — Куманечек, побывай у меня, Душа-радость, побывай у меня, Побывай-бывай-бывай у меня, Душа-радость, побывай у меня! — Я бы рад побывать у тебя, Побывать-бывать-бывать у тебя,— У тебя, кума, собачка лиха, Что лиха-лиха-лиха-таки, лиха! — Куманечек, тому горю помогу, Помогу-могу-могу, помогу — Я собачку на цепочку привяжу, Привяжу-вяжу-вяжу, привяжу!

* * *

Ах вы сени мои, сени, сени новые мои, Сени новые, кленовые, решатчатые! Уж знать, что мне по сеничкам не хаживати, Мне мила дружка за рученьку не важивати! Выходила молода за новые ворота, За новые дубовые, за решётчатые; Выпускала сокола из правого рукава: Полети ты, мой сокол, высоко и далеко, И высоко, и далёко, на родиму сторону!

ДРАМАТИЧЕСКИЕ СЦЕНКИ И ЯРМАРОЧНЫЕ ШУТКИ

ПЕТРУШКА

Действующие лица: Петрушка, Цыган, Доктор, Немец, Капрал, Лошадь, Мухтарка, Музыкант.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ 1

Петрушка. А нот и ребятишки! Здорово, парнишки! Бопжур,[63] славные девчушки, быстроглазые вострушки! И вам бопжур, нарумяненные старушки, моложавые с плешью старички! Я ваш знакомый — мусью фон-гер-Петрушка. Пришёл вас позабавить, потешить и с праздником поздравить.

Появляется Цыган с лошадью.

Цыган. Здравствуй, мусью Петр Иванович! Как живёшь-поживаешь, часто ли хвораешь?

Петрушка. А тебе какое дело? Уж ты не доктор ли?

Цыган. Не бойся, я не доктор… Я цыган Мора из хора, пою басом, запиваю квасом, заедаю ананасом!

Петрушка. А ты языком не болтай, зубы не наговаривай. Говори, что надо, да мимо проваливай.

Цыган. Мой зпакомый француз Фома, который совсем без ума, говорит, что тебе хорошая лошадь нужна.

Петрушка. Это, брат, дело. Мне лошадь давно заводить приспело. Только хороша ли лошадь?

Цыган. Не конь, а диво: бежит-дрожит, спотыкается, а упадет — не подымается.

Петрушка. Ого-го! Вот так лошадь! Какой масти?

Цыган. Пегая с пятнами золотая, с гривою, лохматая, кривая, горбатая — аглицкой породы с фамильным аттестатом.

Петрушка. Ого-го! Такую-то мне и надо. Дорого ли стоит?

Цыган. По знакомству не дорого возьму: триста.

Петрушка. Что ты, дорого просишь?

Цыган. Сколько же дашь, чего не жалеешь?

Петрушка. Бери два с полтиной, да в придачу дубину с горбиной.

Цыган. Мало! Прибавь ребятишкам хоть па молочишко.

Петрушка. Хочешь сто рублей?

Цыган. Экой скупой! Прибавляй больше.

Петрушка. Хочешь полтораста с пятаком?

Цыган. Ну, да делать нечего, по рукам — давай деньги.

Голос Петрушки. Погоди капельку, кошелек затерял, (Появляется с дубиной и начинает бить Цыгана.)

Петрушка. Вот тебе сто, вот тебе полтораста! (Цыган убегает.) Лошадь совеем молодая! Ни одного зуба еще во рту нет, прощайте, ребята, прощай, жисть молодецкая! Я уезжаю. (Лошадь брыкается.) Тпру! Тпру! Стой, погоди! Тише, Васенька, а то я упаду и голову сломлю! (Лошадь сбрасывает Петрушку.) Ой, родимые, голубчики! Смерть моя пришла. Пропала моя головушка удалая!

ЯВЛЕНИЕ 2

Появляется Музыкант.

Музыкант. Не тужи; ещё не скоро!

Петрушка. Через двадцать лет, прямо в обед. Да зови лекаря скорей!

Музыкант. Сейчас приведу.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЯВЛЕНИИ 1

Петрушка, входит доктор.

Доктор. Не стонать, не кричать, а смирно лежать! Я знаменитый доктор, коновал и лекарь, из-под Каменного моста аптекарь. Я был в Париже, был и ближе, был в Италии, был и далее. Я талантом владею и лечить умею, одним словом, кто ко мне придет на ногах, того домой повезут на дровнях.

Петрушка. Батюшка, господин лекарь-аптекарь, пожалей, не погуби; на дровнях-то меня не вози, а в колясочке!

Доктор. Говори, где болит, — тут или здесь, внутри или снаружи?

Петрушка. Пониже.

Доктор. Здесь?

Петрушка. Чуточку повыше. Поправей, полевей!

Доктор. Экий ты дуралей! То ниже, то выше, то правей, то левей! Сам не знаешь, где болит. Встань да покажи!

Петрушка. Батюшка, лекарь, вставать-то моченьки нет. Всё болит. Ой, ой, ой! (Встаёт, уходит и потом появляется с дубиной, которой и бьёт доктора.) Вот тут больно! Вот здесь больно! Ха-ха-ха! Какой любопытный лекарь: все ему покажи! (Доктор скрывается.)

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЯВЛЕНИЕ 1

Музыкант, Петрушка, появляется клоун-немец, поёт и танцует.

Клоун. Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!

Петрушка. Моё почтение вам, господин!

Клоун (раскланивается и опять танцует). Тра-ля-ля!

Петрушка. Музыкант, что за чучелом только кланяется да мычит!

Музыкант. Это заграничный человек. По-русски не говорит. Спроси его по-французски!

Петрушка. Это как же по-французски?

Музыкант. Парлэ-ву-франсэ,[64] мусью-господин?

Петрушка. Эй! Послушайте, господин мусью! Пнрлэ-ву-франсэ? (Клоун молча раскланивается.)

Музыкант. Молчит. Значит, надо по-немецки спросить: шпрехен-зи-дайч?[65]

Петрушка. Это очень мудрено, пожалуй, натощак и не выговоришь: шпрехен-зй-дайч?

Клоун. О, я! Их шпрехе![66]

Петрушка. И я, и я, и я!..

Клоун. Я, я! Гут!

Петрушка. Да ты, Карл Иванович, понимаешь, что ты болтаешь? Тут нас двое — ты да я! Говори по-московски!

Клоун. Мейн либер rep, вас?[67]

Петрушка. Где ты тут нашел квас? Убирайся-ка подобру-поздорову. (Колотит немца, тот убегает.) Музыкант! Куда клоун девался? Должно быть, квас побежал пить, я сбегаю тоже глотку промочить. (Хочет уйти.)

ЯВЛЕНИЕ 2

То же, без клоуна.

Музыкант. Погоди. Клоун сию минуту вернётся. За шампанским пошел: тебя хочет угостить!

Петрушка. Это ладно! Подожду да спою:

По улице мостовой

Шла девица за водой,

За ней парень молодой

Кричит: девица, постой…

ЯВЛЕНИЕ 3

Появляется клоун-немец, ударяет Петрушку палкой по затылку и молча скрывается.

Петрушка. Эй, музыкант, что это у меня по затылку проехало?

Музыкант. Это комар пролетел да, должно быть, крылом задел!

Петрушка. Ты угорел: какой тут комар, точно кто оглоблей погладил. Ну, постой! Я не люблю дол-жаться. С тобой живо сквитаюсь. Ага! Вот и клоун воротился! Наше вам почтение! Музыкант, что же у него бутылки не видно? (Клоун раскланивается.)

Музыкант. Она у него в кармане.

Петрушка. А в руках у него что?

Музыкант. Это немецкий штопор.

Петрушка. Ха-ха-ха! Хорош штопор! Вот оп какой. Ловко он меня отштопорил им, и сейчас затылок чешется. (Клоун снова ударяет Петрушку. Петрушка накидывается на него. Завязывается драка. Клоун падает. Петрушка поворачивает его с боку на бок.) Музыкант! Немец-то словно мертвым притворился!

Музыкант. Какой ты шутник! Почти до смерти убил да говоришь — притворился.

Петрушка. Я купил? Что ты врешь? Хочешь, я тебе даром отдам? Не хочешь? (Переворачивает тело.) Эй, мусью, вставай! Какой ты капризный: я тебя на реку снесу купаться, чтобы ты перестал драться. (Кладет тело себе на плечо.) Картофелю, капусты кому не надо ли? Дешёво отдам! (Скрывается.)

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Петрушка, Капрал, Музыкант.

Капрал. Музыкант, куда Петрушка девался?

Музыкант. Налево, капрал, а, может, направо, не заметил.

Показывается из-за ширмы только голова Петрушки.

Петрушка. Музыкант, скажи, голубчик, кто меня сейчас спрашивал?

Музыкант. Капрал приходил за тобой, брать в солдаты, да такой сердитый!

Петрушка. Ай, батюшки! Музыкант! скажи ему, если он вернётся, что я уехал в Париж, в Тмутаракань. (Показывается капрал.)

Капрал. Я тебе покажу Париж, что ты у меня угоришь, я не уедешь в Тмутаракань, а попадешь головой в лохань, что станет жарко. Ты все шутишь, буянишь, с людьми благородными грубиянишь! Вот я тебя возьму в солдаты без срока. Живо собирайся!

Петрушка. Господин капрал-генерал! Какой я солдат, калека с горбом и нос с крючком.

Капрал. Врёшь. Покажу не хитри, где у тебя горб? У тебя никакого горба нет. Зачем нагибаешься? Встань прямо.

Петрушка. Я горб потерял.

Капрал. Как потерял? Где?

Петрушка. На Трубе.[68]

Капрал. Ну, брат, не отделаешься этим. Сейчас принесу тебе ружье и стану учить солдатской науке. (Скрывается.)

Петрушка (плачет). Вот тебе и фунт меду с патокой… Музыкант, батюшка, не погуби мою головушку. Где же это видано, чтобы живых в солдаты брали! Вот так клюква с изюмом… Музыкант! Ступай за меня в солдаты! Я тебе заплачу за это!

Музыкант. А много ли дашь?

Петрушка. Хочешь гривенник с алтыном, да полушку с осьмушкой!

Музыкант. Только-то! Нет, не велик барин, сам отслужишь.

Петрушка. Не сердись! Какой ты несговорчивый! На вот колпачок, да собери солдатику денег немножко, чтобы хватило на дорожку.

Капрал. Вот тебе ружье! Учись! (Подает Петрушке палку.) Смирно! Равняйся! К но-о-о-ге!

Петрушка. Недавно спать все полегли.

Капрал. Слушай команду! На плечо!

Петрушка. Что так горячо!

Капрал. Правое плечо вокруг!

Петрушка. Как хвачу тебя я вдруг! (Бьет капрала палкой.)

Капрал. Что ты делаешь, дурачина? Ты не получишь чина.

Петрушка. Чуть-чуть споткнулся, ваше скородие.

Капрал. Слушай команду! Кругом марш! Левой-правой, раз-два; левой-правой, раз-два! Шагом марш! (Петрушка идет сзади капрала и бьёт его палкой. Капрал убегает.)

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Петрушка, Музыкант и Мухтарка.

Петрушка. Ха-ха-ха! (Поёт и приплясывает.)

Что ты, что ты, что ты,

Я солдат четвёртой роты!..

Ловко послужил! В Сибирь чуть не угодил. Капрала уговорил и концы в воду «хоронил! Музыкант! А ты слышал, я в лотерею выиграл красную рубаху и хочу теперь жениться!

Музыкант. А где лотерея-то?

Петрушка. А у Тверских ворот, где налево поворот. Перейдя направо в тупике, где стоит мужик в муке!

Музыкант. А есть там ещё что?

Петрушка. Все вещи хорошие! Новые кафтаны с заплатами, шляпы помятые, лошадь без хвостаt два аршина холста, чайник без крышки с одной ручкой, да и та в починку отдана! (Вбегает собака.)

Петрушка. Шавочка, кудлавочка, какая ты замарашка, уж не из Парижа ли ты к нам прибежала? Поближе? (Собака хватает Петрушку за рубаху.) Стой, стой, Мухтарка, разорвёшь рубаху-то! Стой, Мухтарка, больно! (Собака кидается на неге и хватает за нос.) Аи, батюшки, голубчики родимые, знакомые, заступитесь, пропадает моя головушка: Мухтарка за нос схватила. Отцы родные, пропадает моя головушка совсем с колпачком и с кисточкой! Ой, ой, ой, загрызла, помогите! (Собака грызет и теребит Петрушку, потом вскидывает его на себя и убегает с ним.)

ЗАКЛИЧКИ И ВЫКРИКИ

* * *

Вот орешки! Хорошие орешки, Вкусные, на меду, Давай в шапку накладу!

* * *

Сами мы рязанские! Сельди — астраханские! Давай — покупай! Забирай — выбирай!

* * *

Кому пирожки, Горячие пирожки? С пылу, с жару — Гривенник за пару! Нажарила, напекла Акулипа для Петра! Давай — наскакивай!

* * *

Ай да квас! С медком, С ледком! С винной брагой! И густой, И забористой!

* * *

Ай да сбитень-сбитенек! Кушай, девки, паренёк! Кушайте и пейте, Денег не жалейте! Сбитень сладкий на меду, На-ка, меду подкладу! А как буду-то варить, Его все будут хвалить!

* * *

Ай да птичка! Сама летит, Сама свищет, Сама и покупателя ищет! Сама клюёт, Сама питается. Сама и с деточками забавляется!

* * *

Ай да мяч! Прыгает, скачет! Упадёт — не плачет?

* * *

Есть ниточки! Есть катушечки! Подходите покупать Девки-дугаечки!

* * *

Иголки не ломки, Нитки, тесёмки, Румяна, помада! Кому чего надо?!

* * *

Булавки, иголки! Стальные приколки! За один пучок Плати пятачок!

* * *

У дедушки Марка Товару барка: Мыла пахучие! Ситца нелинючие!

* * *

У дядюшки Якова Товару хватит всякого! Тары-бары, растабары! Расторговываем товары!

ШУТЛИВЫЕ ПРИГОВОРКИ

Ваши вороны Кверьху пупом летят, А наши дураки, Задравши голову, глядят! Догадался Микешка, Чем ворона бить: Люди — ружьём, А он — оглоблей.

* * *

У нас и Рязани Грибы с глазами! Их едят, А они глядят!

* * *

Ай да дядя Афанас! Сам с вершок, Голова с горшок И борода с лопату!

* * *

Ай да Вашоха! Шилом бреется, Дымом греется!

ЛИРИЧЕСКИЕ СЕМЕЙНЫЕ ПЕСНИ

* * *

Ах, кабы на цветы не морозы, И зимой бы цветы расцветали: Ах, кабы на меня не кручина, Ни о чём-то бы я не тужила, Не сидела бы я подпершися, Не глядела бы я в чисто поле! И я батюшке говорила, И я свету своему доносила: — Не давай меня, батюшка, замуж, Не давай, государь, за неровню, Не мечись на большое богатство, Не гляди на высоки хоромы: Не с хоромами жить — с человеком, Не с богатством жить мне — с советом!

* * *

— Лучина, моя лучинушка берёзовая! Что же ты, моя лучинушка, не жарко ты горишь? Или ты, моя лучинушка, в печи не была? — Я была в печи, в печи вчерашней ночи; Лютая люя свекровушка в печку лазила, В печку она лазила, лазила, воду ставила, Воду она ставила, ставила, да чугун воды разлила; Всю меня, лучинушку, всю залила.

* * *

У душечки у красной у девицы Много горя, много кручинушки, В ретивом сердце зазнобушки Нету радости ни на малой час. Ещё только у ней и радости, Что в уме у ней сердечный друг. В сыром бору гуляла, С милым другом там виделась, Красотою любовалась. Она хочет с ним увидеться, С добрым молодцом перекликнуться. — Ау, ау, мой сердечный друг, Передай голос через темной лес, Через матушку быстру реку. — Ты, душа ль красна девица, И я рад бы тебе откликнуться; За мной ходят сторожатели,[69] Сторожатели — отец с матерью, Ещё с ними молода жена, Молода жена моя постылая.

* * *

Луговая коростель! Не кричи рано по заре, Не буди меня рано на заре: У меня матушка-мачеха, Она меня поздно спать кладёт, Она меня рано взбуживает К лёгкому делу — к жерновам. Луговая коростель! Закричи рано по заре, Разбуди меня рано на заре: У меня матушка родная, Она меня рано спать кладет, Она меня рано взбуживает К тяжёлому делу — к пяльцам.

* * *

Возле садику млада хожу, Возле зелена млада гуляю, Соловьевых песен слушаю; Хорошо в саду соловей поёт, Он поёт, поёт, припеваючи, К моему горю применяючи, К моему житью ко бессчастному. Не пеняю я молоденька, Ни па батюшку, ни на матушку, Ни на братца, па ясного сокола, Ни на сестрицу, лебедь белую; Что пеняю я младешенька На свою ли участь горькую, На свои ли очи ясные. Ах! вы очи, очи ясные, Вы глядели, да огляделися; Вы смотрели, да осмотрелися; Не по мысли вы друга выбрали, Не по моему по обычаю.

* * *

Туча с громом сговаривалась: — Пойдём, гром, погуляем, гром! Ты с дождём, а я с молонью, Ты грянешь, я освечу. Как на той ли на берёзе Не кукушка кукует, Соловей распевает. — Соловей, соловейко, Полети, проведай, Когда батюшка-матушка будет? Я бы мост мостила, Дубовые переклады, Золотые пластины.

* * *

Зеленейся, зеленейся, Мой зелен сад в огороде! Расцветайте, расцветайте, Мои алые цветочки! Поспевайте, поспевайте, Изюм-ягода скорее! Ко мне будут, ко мне будут, Ко мне гости дорогие! Сударь батюшка родимый Будет по саду ходити, Изюм-ягоду щипати, Меня, младу, похваляти, Что горазда сад садити, Что горазда поливати, От мороза укрывати.

* * *

Выдала меня матушка далече замуж; Хотела матушка часто езжати, Часто езжати, подолгу гостити. Лето проходит — матушки нету; Другое проходит — сударыни нету; Третье в доходе — матушка едет. Уж меня матушка не узнавает: — Что это за баба, что за старуха? — Я ведь не баба, я не старуха. Я твоё, матушка, милое чадо. — Где твоё девалося белое тело? Где твой девался алый румянец. — Белое тело на шелковой плетке, Алый румянец на правой на ручке: Плёткой ударит — тело убавит, В щёку ударит — румянцу не станет.

* * *

Отец на сына прогневался, Приказал сослать со очей долой, Велел спознать чужую сторону, Чужую сторону, незнакомую. Большая сестра коня вывела, Середняя сестра седло вынесла, Меньшая сестра плётку подала, Как подавши плетку, заплакала, Что заплакавши, слово молвила: — Ах, братец, ты братец родимой мой! Когда же ты, братец, домой будешь? — Сестрица, сестрица родимая, Как есть у батюшки зелёной сад, В зеленом саду сухая яблонька, Как расцветет та сухая яблонька, Попустит она цветы белые, Тогда я, сестрица, домой буду; Что прогневавши отца родимова, Один-то я остался добрый молодец, Ещё нету со мною товарища, Ещё нету со мною друга милого, Ещё нету со мною слуги верного; Товарищ мой — то ведь добрый конь, А милый друг — то мой крепкий лук, Слуги верные мои — калёны стрелы: Куда их пошлю, туда сам нейду.

* * *

В славном было городе во Нижнем, Подле таможни было государевой, Стояли тут две лавочки торговые; Во лавочках товары все сибирские — Куницы да лисицы, черны соболи. Во лавочках сиделец с Москвы гостиной сын, Он дороги товары за бесцен дает, Он белыми руками всплескивается, С душой ли с красной девицей прощается; Покидает, его красна девица, Уезжает радость во иной город, Во иной город, в каменну Москву: Как помолвили её за купца в Москве, За купца в Москве, за богатого, За богатого и за старого, За отца его за родимого.

* * *

Из-за лесу, лесу тёмного, Из-за гор, да гор высоких Не красно солнце выкаталося — Выкатался бел-горюч камень, Выкатившись, сам рассыпался По мелкому зерну да по макову. Во Изюме славном городе, На степи на Саратовской, Разнемогался тут добрый молодец. Он просит своих товарищей: — Ах вы, братцы мои, товарищи, Не покиньте добра молодца при бедности, Что при бедности и при хворости; А хотя меня и покипите, Как приедете в святую Русь, Что во матушку каменну Москву, Моему батюшке — низкий поклон, Родной матушке — челобитьице, Молодой жене — своя воля: Хоть вдовой сиди, хоть замуж поди, Моим детушкам — благословеньицо.

* * *

Вы раздайтесь, расступитесь, добрые люди, Что на все ли на четыре на сторонки, Поколь батюшка, сударь, замуж не выдал, За того ли за детину за невежу; На кабак идёт невежа — скачет, пляшет, С кабака идёт невежа — всех толкает, К широку двору подходит — кричит, вопит, За колечушко берёт да восклицает: — Ещё дома ли жена молодая? Отпирала бы широкие ворота. — Я скорешенько с постелюшки вставалa, Я покрепче ворота запирала, Посмелее со невежей говорила: — Ты ночуй, ночуй, невежа, за воротами, Тебе мягкая перина — снегова пороша, А высоко изголовье — подворотня, Да как тепло одеяло — темна ночка, Шитой браной положок — буйный ветер. Каково тебе, невеже, за вороты, Таково-то мне, младеньке, за тобою, За твоею ли дурацкой головою.

* * *

Ветры мои, ветры вы, буйные ветры! Не можете ли, ветры, горы раскачати? Гусли мои, гусли, звончатые гусли, Не можете ли вы, гусли, вдову взвеселити? У меня, у вдовушки, четыре кручины, Четыре кручины, да пятое горе, Да пятое горе, что нет его боле! Первая кручина — нет ни дров, ни лучины; Другая кручина — нет ни хлеба, ни соли; Третья кручина — молода овдовела; Четвертая кручина — малых детушек много; А пятое горе — нет хозяина в доме. Я посею горе во чистоем поле. Ты взойди, моё горе, чёрной чернобылью, Чёрной чернобылью, горькою полынью!

СЕСТРА ОТРАВИЛА БРАТА

Как у нас-то было, било в зелёном саду, Под грушею было, под зеленою, Под яблоней было, под кудрявою: Стругал стружки добрый молодец, Сбирала стружки красная девица; Бравши стружки, она в костер клала, В костёр клавши, она змею пекла, Змею пекла, пепел веяла, Пепел веяла, зелье делала, Состав составляла в зелёном вине. Ждала к себе друга милого, Своего она братца родимого. Едет братец, что сокол летит, Сестра к братцу, что змея сипит. Встретила братца посреди двора, Чару зелена вина наливаючи, Своё горе, горе проклинаючи. Уж как капнула капля коню на гриву, У коня грива загоралася, Уста у брата кровью запеклися; Успел братец он сестре сказать: — Схорони ты меня между трёх дорог, Обсей же меня ты цветочками, В головах поставь поклонный крест, А в ногах привяжи ворона коня: Стар пойдёт, он богу помолится, А млад пойдёт, на коне поездится, А девушки пойдут, нагуляются, А сестра-то пойдет, слёзно наплачется. Как вечор ко мне мой милой пришел: — Ходи, мил друг, теперь смелей, Извела я твоего недруга, Своего братца родимого. — — Коль умела ты братца известь, Изведешь и меня, молодца. Оставайся ж ты теперь одна! — При том девушке слезно заплакала: — Извела я брата родимого, И лишилася друга милого.

ЖЕНА МУЖА ЗАРЕЗАЛА

За любовь-то жена мужа во сад повела, За совет жена мужа в саду потеряла,[70] На любимой на яблоньке в саду повесила. Он висит, качается. Уж, тут-то она сама образумилася: — Ты слезай-ка, муж, долой, Мил сердечный друг, пойдём домой! — Во холодный, во студеный погреб бросила. Приезжали к ней два деверя, Уж как два ясны сокола: — Ты невестка ль, невестушка, Сноха наша, бела голубушка! Да и где же наш большой брат? — — Деверья ль мои, деверья! Уж вы два ясны сокола! Уж пошёл-то ваш большой-ат брат. Во тёмные леса гулять, Уж во те ли во дремучие, Он куниц, лисиц стрелять, Уж тех ли чёрных соболев. — Ты невестка, невестушка! Сноха, бела голубушка! Да и где же наш большой брат? Мы сейчас только из лесу, Не видали брата большего. — Деверья мои, деверья! Уж вы мои два ясные сокола! Как доехал-ат ваш большой брат К Макарью на ярмарку, Со куницами, со лисицами, Уж со теми со черными соболями. — Ты невестушка, невестка! Сноха, бела наша голубушка! Да где ж наш большой брат? Мы сейчас только с ярманки, Мы теперь-то со Макарьевской, Не видали брата большего! — Деверья мои, деверья! Уж как два ясные сокола! Как пошёл-то большой брат Во зелёный сад гулять. — Ты невестка, невестушка! Уж и нет в саду нашего брата большего. Ты невестка, невестушка! Сноха, бела наша голубушка! Да и что у тебя во саду за рудица?[71] — Деверья мои, деверья! Уж как два ясные сокола! Белую рыбицу я чистила, Во сад руду вылила. — Ты невестка, невестушка! Сноха, бола наша голубушка! Покажи нам белую рыбицу. — Деверья мои, деверья! Уж как два ясные сокола! Я от погреба ключи потеряла. — Ты невестка, невестушка! Сноха, бела наша голубушка! Приведём мы слесаря, Приберём ключ к погребу. — Деверья мои, деверья! Уж как два ясны мои сокола! Вы берите саблю восторую, Вы рубите мою голову: Потеряла я вашего брата большего, А своего друга любезного.

ЖЕНА РАЗБОЙНИКА

Из-под кустышка было ракитова, Из-под камешка было серого, Протекала-то-де речка быстрая, Речка быстрая, вода холодная. Во этой речке быстроей, в воде холодноей Красна девушка она мылася, Бедна белилася. Она мылась, слезно плакала, Красоты она своей дивилася: — Красота ли ты моя, красоточка! Ох, ты счастье ли мое, счастьице! Талану-участи доля горькая! На роду ли-то да мне написано, На делу ли-то да мне досталося, В жеребьи ли мне сповыпала: Женихов ли про меня не было? Сватовья ли и а мне не сватались? Из бояр-то ли да сватались бояра, Из купцов-то ли сватались на мне купцы, Из крестьян-то ли сватались молодчики. Как ныне отдал меня родной батюшко, Просватала родна матушка Как за вора да за разбойника, За ночного да подорожника. Со вечера да он коня седлал, Со полуночи в разбой съезжал, К утру-светичку домой въезжал. Он кричит-зычит собачьим голосом: — Ты ставай-ка-ся, жена немилая! Немилая жена, постылая, Добывай огня скорёхонько, Затопляй-ко печь крутехонько, Уж ты грей-ка-ся воду ключавую, Уж ты мой-ко-ся платье кровавое, Кровавое платье, разбойнинкое. — Я ставала млада скоретпоиько, Топила печку крутешенько, Я нагрела воды ключавоей, Я стирала платье кровавое. Перву вымыла я, не раздернула, Втору вымыла, да развернула, Нашла эту рубашеньку, знакомую, Знакомую рубашечку, приметную. Закричала я громким голосом, Закричала я, сама заплакала: Ох ты гой еси, ладо немилое, Немилый и постылый! Ты почто убил моего брата любимого? Своего шурина постылого? — — Не я убил твоего брата любимого, Своего шурина постылого; Не я убил — убила темна ноченька, Подстрелила калёна стрела.

РАЗБОЙНИКИ И СЕСТРА

Во славном во городе, в Киеве Жила была молода вдова. У вдовушки было девять сынков, А дочка десятая. Один брат с рук, другой на руки, Третий брат в колыбель кладёт: — Баю, баю, сестрица ластушка! — Возлелеявши сестру, гулять пошли, По Русии воровать пошли. Без них меня матушка выдала За море, за морянина. Я год живу и другой живу, На третий год сына родила. Сына родила — стосковалася. Морянина стала в гости звать: — Морянин, морянин, пойдем в гости! Уж ты к теще, а я к матери, Ты к шурьям, а я к родным братьям! День едем и другой едем, На третий день остановилися, Остановилися, огонь росклали, Огонь росклали, кашу варили, Кашу варили, дитя кормили. Поналетели чёрны вороны, — Понаехали злы разбойники, Морянина они потеряли, Морянченка в воду бросили, Морянушку во полон взяли. Все разбойнички спать легли, Один разбойник не спит, не лежит, Не спит, не лежит, богу молится, Меня, морянушку, выспрашивает: — Ты скажи, скажи, моя морянушка, Ты чьего роду, чьего племени? Ты купецкого иль княженецкого? — Ни купецкого я, ни княженецкого: Во славном во городе, в Киеве Там жила-была молода вдова. У вдовушки было девять сынков, А я, дочка, — я десятая. Один брат с рук — другой на руки, А третий брат в колыбель кладет: — Баю, баю, сестрица ластушка! — Возлелеявши сестру, гулять пошли, По Русии воровать пошли. Без них меня матушка выдала, Что за море за морянина. Как возгóворит злой разбойничек: — Вы встаньте, мои братцы родные! Не морянипа мы потеряли, Не морянченка в воду бросили, Не морянушку во полон взяли: Мы потеряли зятя милого, Племянченка в воду бросили, Сестрицу-ластушку во полон взяли! Как возговорят злые разбойнички: — Ты сестрица наша, голубушка! Ты возьми у нас золоты ключи, Отворяй ларцы, ларцы кованы, Ты бери злато, сколько надобно! Ах вы, братцы мои, ясны соколы! Мне не надо вашего злата, серебра И ни скатного, крупного жемчуга! Приведите моего морянина, Принесите моего морянченка! Вы пустите нас к родной матушке!

ОКЛЕВЕТАННАЯ ЖЕНА

Один был сын у отца-матери, И тот на службу пошёл. Он год служил, другой служил, На третий год он домой пришёл. Мать сына встретила середи поля, Сестра встретила середь улицы, Жена встретила середь горницы. Мать сыну стала жаловаться: — Ах сын мой, сын мой, Сын любезный мой, Жена твоя приказа не исполняла, Коней всех твоих поморила, Соколов твоих пораспустила, Вино и мёд расшинкарила, Дитя, твой сын, скончался. Взял молодец саблю острую, Срубил жене буйную голову По самые плечи её белые. Пошёл молодец во конюшенку — Кони стоят, овёс едят, Стал молодец, призадумался. Пошёл молодец во сокольшо свою — Соколы его подчищаются, Стал молодец, призадумался. Пошёл молодец в погреба свои — Вино у него запечатано. Стал молодец, призадумался. Пошёл молодец в свою спаленку — Дитя, сын его, в колыбели лежит. — Бай, бай, мое дитятко, Съела тебя родная бабушка, А моя родная матушка!

КНЯЗЬ РОМАН ЖЕНУ ТЕРЯЛ

— Романушко, наш батюшко, Скажи, куда девал нашу матушку? — Ушла ваша мать коров доить, Телят поить. — Мы, сестрица-голубушка, Доходим-ко, досмотрим-ко.— Пришли на двор — Стоят коровы недоеные, Стоят телята непоеные. — Мы, сестрица-голубушка, Заплакали, зарыдали. Пришли домой: — Романушко, наш батюшко, Скажи, куда девал нашу матушку? — Ушла ваша мать на речку платье мыть. Сестрица-голубушка, Доходим-ко, досмотрим-ко.— Пришли к реке — Лежит платье немытое. — Мы, сестрица-голубушка, Заплакали, зарыдали. Пришли домой: — Романушко, наш батюшко, Куды девал пашу матушку? Ушла ваша мать на погост — богу молитися. Сестрица-голубушка, Доходим-ко, досмотрим-ко.— Пришли к церквé — Стоит церква заложена.[72] Мы, сестра-голубушка, Заплакали, зарыдали. Пришли домой: — Романушко, наш батюшко! Куда девал нашу матушку? — Пошла ваша мать Грибов искать. — Сестрица-голубушка, Доходим-ко, досмотрим-ко. — Пришли в лесок — Стоят грибы не ломаны. Под кусточком ракитовым Лежит наша мать убитая. — Мы, сестрица-голубушка, Заплакали-зарыдали. Пришли домой: — Романушко, наш батюшко, Почто убил нашу матушку? — Вы не плачьте-тко, малы детушки, Я вам возьму-тко вам Матку новую, Наряжóную да набашóную.[73] — Нам не надо-тко матка новая, Наряжóна да пабашóная. — Вы не плачьте-тко, малы детушки, Ваша матушка в новой горнице Бело моется и баско[74] рядится, Баско рядится, да в Москву правится. — Родной батюшко. Да не обманывай. Наша матушка Да во сырой земле, Да во жёлтом песке, Крепко спит да в гробовой доске.

ПЕСНИ И ПРИЧИТАНИЯ О РЕКРУТАХ И СОЛДАТАХ

* * *

Сесть было мне, горюшице, Бедною да горе-горькою, Мне под красное окошечко, Мне на лавочку дубовую, Ко прибоинке[75] кленового, К своему да сыну милому, К сыну милому-любимому, Мне в остатние, в последние! Уж ты, мило мое дитятко, Ты бессчастное родилося, Бессчастное да бесталанное! Куды спешишься да торопишься Изо своего ты дому благодатного, Изо светлой изо светлицы, Из новый да новы горницы? Без тебя, да мило дитятко, Стемнеет светла светлица, Опустеет дом-подворьицо! Ты подешь, да мило дитятко, Не в любимую да путь-дороженьку, Не в любимую — во дальную, Во дальную да во печальную, Ты во службу-то во царскую, Во царскую да государскую, Во солдаты новобранные!..

* * *

Соколочок да милый брателко, Ты куды да наряжаешься, Ты куды да сподобляешься, Во какую да путь-дороженьку? Не в любую да подороженьку, Ко судьям да немилостивым, Как к сердцам да нежалостливым. Как заведут, да сокол брателко, Во присусьё[76] да великое, Как поставят, да сокол брателко, Тебя под мерушку казённую, Станут брить, да сокол брателко, Всё твои да всё русы кудри,— Повалятся да русы кудри Со буйные головушки, Как у тебя, да сокол брателко, Твои да всё русы кудри! Как на кажной волосиночке По горячей по слезиночке! Не бушуйте-ко, вы, да вы, ветры буйные! Не шумите-ко вы, да леса темные! Ты не плачь, не плачь, душа красна девица! — — Не сама-то я плачу, сами слезы катятся, По неволюшке, по милом дружке. Уж как взяли-то его, взяли во солдатушки Во молоденькие его во некрутики.[77] Снаряжу ли я, дружка, его хорошехонько, Провожу ли я его, его далекохонько, Я до города его, города Владимира, Я до матушки его только каменной Москвы!.. Середи-то ли Москвы да мы становилися, Со милым-то ли дружком да мы с ним прощалися; Господа-то ли купцы на нас дивовалися: — Уж и кто ж это с кем, да кто с кем прощается,— Или муж-то с женой, или это брат с сестрой. Или молодец с душой красной девицей?

* * *

Уж вы, ветры мои, ветерочки! Вы не дуйте, ветры, на лесочки, Не шатайте, ветры, в бору сосну! И так сосенке стоять тошно: Не водою сосенку подмывает. — Горностайка к сосёнке подбегает, Злы кореньица подъедает. Посередь-то сосенки пчелы вьются, Пчёлы вьются, пчедумши не привьются. Как у Ванюшки кудри вьются, не завьются. Как у любушки слезы льются, льются, не уймутся. — Ты скажи-ка, любушка, о чём плачешь? — Уж и есть у меня печаяь-горе: Отдают дружка во солдаты!

* * *

За славною рекою за Москвою, За высокими горами Воробьевыми, Пролегала тут широкая дорожка, Широким-то она дороженька не широка, А пробоем-то она дороженька не пробойна, Уж по той ли по дорожке по широкой Ещё шли-прошли солдаты новобраны, Идучи они солдаты сами плачут, Во слезах они дороженьки не видят, В возрыданьице словечушка не молвят: — Что гораздо мы пред богом согрешили. Государя мы царя распрогневили, Уж как отдал нас нерусскому началу — Что нерусскому начальнику-немчину, Он бьёт, губит солдатушек напрасно.

* * *

Сторона ль ты, моя сторонушка, Сторона моя, незнакомая, Что не сам я на тебя зашёл, Что не добрый меня конь завёз, Ни буйны ветры завеяли, Ни быстрые реки залелеяли. Занесла меня, доброго молодца, Что неволюшка солдатская, Грозна служба государева, На чужой дальней сторонушке Ни отца нету, ни матушки, Ни брата, ни родной сестры, Ни младой жены, ни малых детушек, Как на чужой дальней сторонушке, Что ложился я, добрый молодец, На голых досках без постелюшки, Умывался я, добрый молодец, Что своими горючий слезьми, Утирался я, добрый молодец, Я своею полой правою.

* * *

Что победные головушки солдатские, Они на бой и на приступ люди первые, А к жалованью люди последние. Как со вечера солдатам поход сказан был, Со полуночи солдаты ружья чистили, Ко белу свету солдаты на приступ пошли. Что не грозная туча подымалася, Что не черные облака сходилися, Что подымался выше облак чёрный дым, Загремела тут стрельба оружейная. Что не камешки с крутых гор покатилися, Покатились с плеч головушки солдатские. Что не алое сукно в поле заалелось, Заалелася тут кровь солдатская, Что не белые лебёдушки воскликнули, Так воскликнут молоды жёны солдатские.

* * *

И буди проклята на сём да на белом свете — Уж как это зло великое несчастьице, Всё злодийиое проклято бесталаньице — Уж как эта грозна служба государева! И трудна-тяжела ведь служба государева: И день и ночь служить солдатушкам бессчастныим; И пот спокою-то ведь тёмной этой ноченькой… Дробить наб,[78] да как начальству-то является: Штоб мундиры сукон-сырыих наглажены, Как оружыще всё было бы начищено, И сабли вострые все были бы насветлены, И плотно-нáплотно ведь были б подпоясаны.

-

БЫЛОЕ И ПАМЯТЬ

БЫЛИНЫ

ВОЛЬГА И МИКУЛА СЕЛЯНИНОВИЧ

Когда воссияло солнце красное На тое ли на небушко на ясное, Тогда зарождался молодой Вольгá, Молодой Вольга Святославович. Как стал тут Вóльга растеть-матереть, Похотелося Вольге много мудрости: Щукой-рыбою ходить ему в глубоких морях, Птицей-соколом летать ему под оболока, Серым волком рыскать да по чистыим полям. Уходили все рыбы во синий моря, Улетали все птицы за оболока, Ускакали все звери во тёмный леса. Как стал тут Вóльга растеть-матереть, Собирал себе дружинушку хоробрую: Тридцать молодцов да без единого, А сам-то был Вольга во тридцатыих. Собирал себе жеребчиков тёмно-кариих, Тёмно-кариих жеребчиков нелéгченыих.[79] Вот посели на добрых копей, поехали, Поехали к городам да за получкою. Повыехали в раздольице чисто поле, Услыхали во чистом поле оратая,[80] Как орет в поле оратай, посвистывает, Сошка у оратая поскрипливает, Омешики[81] по камешкам почиркивают. Ехали-то день ведь с утра до вечера, Не могли до оратая доехати. Они ехали да ведь и другой день, Другой день ведь с утра до вечера, Не могли до оратая доехати. Как орет в поле оратай, посвистывает, Сошка у оратая поскрипливает, А омешки по камешкам исчиркивают. Тут ехали они третий день, А третий день ещё до пабедья.[82] А наехали в чистом поле оратая. Как орет в поле оратай, посвистывает, А бороздочки о «да пометывает, А пенья-коренья: вывертывает, А большие-то каменья в борозду валит. У оратая кобыла соловая, Гужики у неё да шёлковые, Сошка у оратая кленовая, Омешки на сошке булатные, Присошичек у сошки серебряный, А рогачик-то у сошки красна золота, А у оратая кудри качаются, Что не скачен ли жемчуг рассыпаются. У оратая глаза да-ясна, сокола, А брови у него да черна соболя. У оратая сапожки зелен сафьян: Вот шилом, пяти, носы востры, Бот под пяту-пяту воробей пролетит, Около носа хоть яйцо прокати. У оратая шляпа пуховая, А кафтанчик у него черна бархата. Говорит-то Вольга таковы слова: — Божья помочь тебе, оратай-оратаюшко! Орать, да пахать, да крестьяновати, А бороздки тебе да пометывати, А пенья-коренья вывертывати, А большие-то каменья в борозду валить! — Говорит оратай таковы слова: — Поди-ка ты, Вояьга Святославович! Мне-ка надобно божья помочь крестьяновати. А куда ты, Вольга, едешь, куда путь держишь?— Тут проговорил Вольга Святославович: — Как пожаловал меня да родной дядюшка? Родной дядюшка да крестный батюшка, Ласковый Владимир стольно-киевский, Тремя ли городами со крестьянами: Первым городом Курцовцем, Другим городом Ореховцем, Третьим городом Крестьяневцем. Теперь еду к городам да за получкою. Тут проговорил оратай-оратаюшко: — Ай же ты, Вольга Святославович! Там живут-то мужички да все разбойнички, Они подрубят-то сляги[83] калиновы Да потопят тебя в реке да во Смородине! Я недавно там был в горде, третьего дни, Закупил я соли цело три меха, Каждый мех-то был ведь по сту пуд, А сам я сидел-то сорок пуд, А тут стали мужички с меня грошей просить, Я им сталью им грошей делить, А грошей-то стало мало ставиться, Мужичков-то ведь больше ставится. Потом стал-то я их ведь отталкивать, Стал отталкивать да кулаком грозить. Положил тут их я ведь до тысячи: Который, стоя стоит, тот сидя сидит, Который сидя сидит, тот и лёжа лежит.— Тут проговорил ведь Вольга Святославович: — Ай же ты, оратай-оратаюшко! Ты поедемнко со мной во товарищах? А тут ли оратай-оратаюшко Гужики шёлковые повыстегнул, Кобылу из сошки повывернул. Они сели на добрых коней, наехали. Как хвост-то у ней расстилается, А грива-то у неё да завивается. У оратая кобыла ступью пошла,[84] А Вольгин конь да ведь поскакивает. У оратая кобыла грудью пошла,[85] А Вольгин конь да оставается. Говорит оратай таковы слова: — Я оставил сошку во бороздочке Не для-ради прохожего-проезжего: Маломощный-то наедет — взять нечего, А богатый-то наедет — не позарится, — А для-ради мужичка да деревенщины. Как бы сошку из земельки повыдернути, Из омешиков бы земельку повытряхнути Да бросить сошку за ракитов куст. Тут ведь Вольга Святославович Посылает он дружинушку хоробрую, Пять молодцов да ведь могучиих, Как бы сошку из земли да повыдернули, Из омешиков земельку повытряхнули, Бросили бы сошку за ракитов куст. Приезжает дружинушка хоробрая, Пять молодцов да ведь могучиих, Ко той ли ко сошке клевовенькой. Они сошку за обжи[86] вокруг вертят, А не могут сошки из земли поднять, Из омешиков земельки повытряхнуть, Бросить сошки за ракитов куст. Тут мóлодой Вольга Святославович Посылает от дружинушку хоробрую Целым он ведь десяточком. Они сошку за обжи вокруг вертят, А не могут сошки из земли выдернуть, Из омешиков земельки повытряхнуть, Бросить сошки за ракитов куст. И тут ведь Вóльга Святославович Посылает всю свою дружинушку хоробрую, Чтобы сошку из земли повыдернули, Из омешиков земельку повытряхнули, Бросили бы сошку за ракитов куст. Они сошку за обжи вокруг вертят, А не могут сошки из земли повыдернуть, Из омешиков земельки повытряхнуть, Бросить сошки за ракитов куст. Тут оратай-оратаюгнко На своей ли кобыле соловенькой Приехал ко сошке кленовенькой. Он брал-то ведь сошку одной рукой, Сошку из земли он повыдернул, Из омешиков земельку повытряхнул, Бросил сошку за ракитов куст. А тут сели на добрых коней, поехали. Как хвост-то у ней расстилается, А грива-то у ней да завивается. У оратая кобыла ступью пошла, А Вольгин конь да ведь поскакивает. У оратая кобыла грудью пошла, А Вольгин конь да оставается. Тут Вольга стал да он покрикивать, Колпаком он стал да ведь помахивать: — Ты постой-ко ведь, оратай-оратаюшко! Как бы этая кобыла коньком бы была, За этую кобылу пятьсот бы дали. — Тут проговорил оратай-оратаюшко: — Ай же глупый ты, Вольга Святославович! Я купил эту кобылу жеребеночком, Жеребёночком да из-под матушки, Заплатил за кобылу пятьсот рублей. Как бы этая кобыла коньком бы была, За эту кобылу цены не было бы. Тут проговорит Вольга Святославович: — Ай же ты, оратай-оратаюшко! Как-то тебя да именем зовут, Нарекают тебя да по отечеству? — Тут проговорил оратай-оратаюшко: — Ай же ты, Вольга Святославович! Я как ржи-то напашу да во скирды сложу, Я во скирды сложу да домой выволочу, Домой выволочу да дома вымолочу, А я пива наварю да мужичков напою, А тут станут мужички меня похваливати: «Молодой Микула Селянинович!»…

ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И СОЛОВЕЙ РАЗБОЙНИК

Из того ли то из города из Муромля, Из того села да с Карачарова Выезжал удаленький дородный добрый молодец, Он стоял заутрену во Муромле, А й к обеденке поспеть хотел он в стольный Киев-град. Да й подъехал он ко славному ко городу к Чернигову. У того ли города Чернигова Нагнанó-то силушки черным-черно, А й черным-черно, как черна ворона. Так пехотою никто тут не прохаживат,[87] На добром коне никто ту не проезживат, Птица чёрный ворон не пролётыват, Серый зверь да не прорыскиват. А подъехал как ко силушке великоей, Он как стал-то эту силушку великую, Стал конем топтать да стал копьем колоть, А й побил он эту силу всю великую. Он подъехал-то под славный под Чернигов-град, Выходили мужички да тут черниговски И отворяли-то ворота во Чернигов-град, А й зовут его в Чернигов воеводою. Говорит-то им Илья да таковы слова: — Ай же мужички да вы черниговски! Я не иду к вам во Чернигов воеводою. Укажите мне дорожку прямоезжую, Прямоезжую да в стольный Киев-град. Говорили мужички ему черниговски: — Ты, удаленький дородный добрый молодец, Ай ты, славный богатырь да святорусский! Прямоезжая дорожка заколодела,[88] Заколодела дорожка, замуравела.[89] А й по той ли по дорожке прямоезжею Да й пехотою никто да не прохаживал, На добром коне никто да не проезживал. Как у той ли то у Грязи-то у Черноей, Да у той ли у березы у покляпыя, Да у той ли речки у Смородины, У того креста у Леванидова Сидит Соловей Разбойник во сыром дубу, Сидит Соловей Разбойник Одихмантьев сын, А то свищет Соловей да по-солóвьему, Он кричит, злодей-разбойник, по-звериному. И от его ли то от посвиста солóвьего, И от его ли то от покрика звериного Те все травушки-муравы уплетаются, Все лазоревы цветочки осыпаются, Темны лесушки к земле все приклоняются,— А что есть людей — то все мертвы лежат. Прямоезжею дороженькой — пятьсот есть вёрст, А й околышей дорожкой — цела тысяча. Он спустил добра коня да й богатырского, Он поехал-то дорожкой прямоезжею. Его добрый конь да богатырский С горы на гору стал перескакивать, С холма на холму стал перемахивать, Мелки реченьки, озерка промеж ног пускал. Подъезжает он ко речке ко Смородинке, Да ко тоей он ко Грязи он ко Черноей, Да ко тою ко березе ко покляпыя, К тому славному кресту ко Леванидову. Засвистал-то Соловей да по-солóвьему, Закричал злодей-разбойник по-звериному — Так все травушки-муравы уплеталися, Да й лазоревы цветочки осыпалися, Темны лесушки к земле все приклониляся. Его добрый конь да богатырский А он на корни да спотыкается — А й как старый-от казак да Илья Муромец Берёт плёточку шёлковую в белу руку, А он бил коня да по крутым рёбрам, Говорил-то он Илья таковы слова: — Ах ты, волчья сыть да й травяной мешок! Али ты идти не хошь, али нести не можь? Что ты на корни, собака, спотыкаешься? Не слыхал ли посвисту солóвьего, Не слыхал ли покрика звериного, Не видал ли ты ударов богатырскиих? — А й тут старый казак да Илья Муромец Да берёт-то он свой тугой лук разрывчатый,[90] Во свои берёт во белы он во ручушки, Он тетивочку шёлковеньку натягивал, А он стрелочку каленую накладывал, Он стрелил в тóго-то Соловья Разбойника, Ему выбил право око со косицею,[91] Он спустил-то Соловья да па сыру землю, Пристегнул его ко правому ко стремечку булатному, Он повёз его по славну по чисту полю, Мимо гнездушка повёз да соловьиного. Во том гнездышке да соловьиноем А случилось быть да и три дочери, А й три дочери его любимыих. Бóльша дочка — эта смотрит во окошечко косявчато, Говорит она да таковы слона: — Едет-то наш батюшка чистым полем, А сидит-то на добром коне, И везёт он мужичища-деревенщину Да у правого у стремени прикована. Поглядела как друга дочь любимая, Говорила-то она да таковы слова: — Едет-то наш батюшка раздольицем чистым полем, Да й везёт он мужичища-деревеищину Да й ко правому во стремени прикована. Поглядела его меньша дочь любимая, Говорила-то она да таковы слова: — Едет мужичище-деревенщина, Да й сидит мужик он на добром коне, Да й везёт-то наша батюшка у стремени, У булатного у стремени прикована — Ему выбито-то право око со косицею. — Говорила-то й она да таковы слова: — А й же мужевья наши любимые! Вы берите-тко рогатины звериные Да бегите-тко в раздольице чистó поле, Да вы бейте мужичище-деревенщину! Эти мужевья да их любимые, Зятевья-то есть да соловьиные, Похватали как рогатины звериные Да й бежали-то они да во чисто поле Ко тому ли к мужичище-деревенщине Да хотят убить-то мужичища-деревенщину. Говорит им Соловей Разбойник Одихмантьев сын: — Ай же зятевья мои любимые! Побросайте-тко рогатины звериные, Вы зовите мужика да деревенщину, В своё гнёздышко зовите соловьиное, Да кормите его ествушкой сахарною, Да вы пойте его питьецем медвяныим, Да й дарите ему дары драгоценные! — Эти зятевья да соловьиные Побросали-то рогатины звериные, А й зовут мужика да й деревенщину Во то гнездышко да соловьиное. Да й мужик-то деревенщина не слушатся, А он едет-то по славному чисту полю Прямоезжею дорожкой в стольный Киев-град. Он приехал-то во славный стольный Киев-град А ко славному ко князю на широкий двор. А й Владимир-князь он вышел со божьей церкви, Он пришел в палату белокаменну, Во столовую свою во горенку, Они сели есть да нить да хлеба кушати, Хлеба кушати да пообедати. А й тут старыя казак да Илья Мурóмец Становил коня да посередь двора, Сам идет он во палаты белокаменны. Проходил он во столовую во горенку, На пяту[92] он дверь-то поразмахивал, Крест-от клал по по-писаному, Вёл поклоны по-учёному, На все на три, на четыре на сторонки низко кланялся, Самому князю Владимиру в особину, Ещё всем его князьям он подколенныим.[93] Тут Владимир-князь стал молодца выспрашивать: — Ты скажи-тко, ты откулешний, дородный добрый молодец, Тебя как-то, молодца, да именéм зовут, Величают, удалого, по отечеству? — Говорил-то старыя казак да Илья Муромец: — Есть я с славного из города из Муромля, Из того села да Карачарова, Есть я старыя казак да Илья Муромец, Илья Муромец да сын Иванович. Говорит ому Владимир таковы слова: — А й же старыя казак да Илья Муромец! Да и давно ли ты повыехал из Муромля И которою дороженькой ты ехал в стольный Киев-град? — Говорил Илья он таковы слова: — А й ты, славиыя Владимир стольно-киевский! Я стоял заутрену христосскую во Муромле, А й к обеденке поспеть хотел я в стольный Киев-град. То моя дорожка призамешкалась. А я ехал-то дорожкой прямоезжею, Прямоезжею дороженькой я ехал мимо-то Чернигов-град, Ехал мимо эту Грязь да мимо Чёрную, Мимо славну реченьку Смородину, Мимо славную берёзу ту покляпую, Мимо славный ехал Леванидов крест. — Говорил ему Владимир таковы слова: — А й же мужичище-деревенщина, Во глазах, мужик, да додлыгаешься, Во глазах, мужик, да насмехаешься! Как у славного у города Чернигова Нагнано тут силы много множество — То пехотою никто да не прохаживал И на добром коне никто да не проезживал, Туда серый зверь да не прорыскивал, Птицы черный ворон не пролетывал. А у той ли то у Грязи-то у Черноей, Да у славноей у речки у Смородины, А у той ли у березы у покляпыя, У того креста у Леванидова Соловей сидит Разбойник Одихмантьев сын. То как свищет Соловей да по-соловьему, Как кричит злодей-разбойник по-звериному — То все травушки-муравы уплетаются, А лазоревы цветочки прочь осыпаются, Темны лесушки к земле все приклоняются, А что есть людей — то все мёртво лежат. — Говорил ему Илья да таковы слова: — Ты, Владимир-князь да стольно-киевский! Соловей Разбойник на твоем дворе, Ему выбито ведь право око со косицею, И он ко стремени булатному прикованный. То Владимир-князь-от стольно-киевский Он скорешенько вставал да на резвы ножки, Кунью шубоньку накинул на одно плечко, То он шапочку соболью на одно ушко, Он выходит-то на свой-то на широкий двор Посмотреть на Соловья Разбойника. Говорил-то ведь Владимир-князь да таковы слова: — Засвищи-тко, Соловей, ты по-соловьему, Закричи-тко, ты, сóбака, по-звериному. — Говорил-то Сóловей ему Разбойник Одихмантьев сын: — Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю, А не вас-то я хочу да и послушати, Я обедал-то у старого казака Ильи Муромца, Да его хочу-то я послушати. — Говорил-то как Владимир-князь да стольно-киевский: — А й же старыя казак ты, Илья Муромец! Прикажи-тко засвистать ты Соловью да й по-соловьему, Прикажи-тко закричать да по-звериному, — Говорил Илья да таковы слова: — А й же Соловей Разбойник Одихмантьев сын! Засвищи-тко ты во пóлсвиста соловьего, Закричи-тко ты во пóлкрика звериного. — Говорил-то ему Соловей Разбойник Одихмантьев сын: — А й же старыя казак ты Илья Муромеп! Мои раночки кровавы запечатались, Да не ходят-то мои уста сахáрные, Не могу я засвистать да й по-солóвьему, Закричать-то не могу я по-звериному. А и вели-тко князю ты Владимиру Налить чару мне да зелена вина. Я повыпью-то как чару зелена вина — Мои раночки кровавы поразойдутся, Да й уста мои сахарны порасходятся, Да тогда я засвищу да по-соловьему, Да тогда я закричу да по-звериному. — Говорил Илья тут князю он Владимиру: — Ты, Владимир-князь да стольно-киевский! Ты поди в свою столовую во горенку, Наливай-ко чару зелена вина. Ты не в малую стопу — да полтора ведра, Подноси-тко к Соловью к Разбойнику. То Владимир-князь да стольно-киевский Он скоренько шёл в столову свою горенку, Наливал он чару зелена вина, Да не малу он стопу — да полтора ведра, Разводил медами он стоялыми, Приносил-то он ко Соловью Разбойнику. Соловей Разбойник Одихмантьев сын Принял чарочку от князя он одной ручкой, Выпил чарочку ту Соловей одним духом. Засвистал как Соловей тут по-сóловьему, Закричал Разбойник по-звериному — Маковки на теремах покривились, А околенки во теремах рассыпались. От него, от посвиста соловьего. А что есть-то людушек — так все мёртвы лежат. А Владимир-князь-от стольно-киевский Куньей шубонькой он укрывается. А й тут старой-от казак да Илья Муромец, Он скорешенько садился на добра коня, А й он вёз-то Соловья да во чисто поле, И он срубил ему да буйну голову. Говорил Илья да таковы слова: — Тебе полно-тко свистать да по-солóвьему, Тебе полно-тко кричать да по-зверииому, Тебе полно-тко слезить да отцов-матерей, Тебе полно-тко вдовить да жен молóдыих, Тебе полно-тко спущать-то сиротать да малых детушек! А тут Сóловью ему и славу поют, А й славу поют ему век пó веку!

ДОБРЫНЯ И ЗМЕЙ

Добрышошке-то матушка говаривала, Да й Никитичу-то матушка наказывала: — Ты не езди-ка далече во чисто поле, На тую гору да сорочинскую,[94] Не топчи-ка младыих змеёнышей, Ты не выручай-ка полонов да русскиих, Не куплись, Добрыня, во Пучай-реке,[95] Но Пучай-река очень свирепая, Но середняя-то струйка как огонь сечёт! А Добрыня своей матушки не слушался. Как он едет далече во чисто поле, А на тую на гору сорочинскую, Потоптал он младыих змеёнышей, А й повыручил он полонов да русскиих. Богатырско его сердце распотелося, Распотелось сердце, нажаделося[96] — Он приправил своего добра коня, Он добра коня да ко Пучай-реке, Он слезал, Добрыня, со добра коня, Да снимал Добрыня платье цветное, Да он забрел за струечку за первую, Да он забрел за струочку за среднюю И сам говорил да таковы слова: — Мне, Добрынюшке, матушка говаривала, Мне, Никитичу, маменька й наказывала: Что не езди-ка далече во чисто поле, На тую гору на сорочинскую, Не топчи-ка младыих змеёнышей, А не выручай полонов да русскиих, И не куплись Добрыня, во Пучай-реке, Ho Пучай-река очень свирепая, А середияя-то струйка как огонь сечёт. А Пучай-река — она кроткá-смирна, Она будто лужа-то дождевая! Не успел Добрыня словца смолвити — Ветра нет, да тучу нанесло, Тучи нет, да будто дождь дождит, А и дождя-то нет, да только гром гремит, Гром гремит да спищет молния — А как летит Змешцо Горшгище О тыéх двенадцати о хоботах. А Добрыня той Змеи да приужахнется. Говорит Змея ему проклятая: — Ты тетгерича, Добрыия, во моих руках! Захочу — тебя, Добрыню, теперь потоплю, Захочу — тебя, Добрыню, теперь съем-сожру, Захочу — тебя, Добрыню, в хобота возьму, В хобота возьму, Добрыню во нору снесу! Припадает Змея как ко быстрой реке, А Добрынюшка-то плавать он горазд ведь был: Он нырнéт на бéрежок на тамошний, Он нырнет на бережок на здешний, А нет у Добрыиюшки добра коня, Да нет у Добрыни платьев цветныих — Только-то лежит один пухов колпак, Да насыпан тот колпак да земли греческой;[97] По весу тот колпак да в целых три пуда. Как ухватит он колпак да земли греческой, Он шибнет во Змею да во проклятую — Он отшиб Змеи двенадцать да всех хоботов. Тут упала-то Змея да на ковыль-траву. Добрынюшка на ножку он был пóверток, Он скочит на змеиные да груди белые, На кресте-то у Добрыни был булатный нож — Он ведь хочет распластать ей груди белые. А Змея Добрыне ему взмолится: — Ах ты, эй, Добрыня сын Никитинич! Мы положим с тобой заповедь великую: Тебе не ездити далече во чисто поле, На тую на гору сорочинскую, Не топтать больше младыих змеёнышей, А не выручать полонов да русскиих, Не купаться ти, Добрыня, во Пучай-реке, И мне не летать да на святую Русь, Не носить людей мне больше русскиих, Не копить мне полонов да русскиих. — Он повыпустил Змею как с-под колен своих — Поднялась Змея да вверх под облако. Случилось ей летать да мимо Киев-града. Увидела она Князеву племянницу, Молоду Забаву дочь Потятичну, Идучись по улицо по широкой. Тут припадает Змея да ко сырой земле, Захватила она Князеву племянницу, Унесла в пору да во глубокую. Тогда солнышко Владимир стольно-киевский, А он по три дня да тут былиц[98] кликал, А былиц кликал да славных рыцарей: — Кто бы мог съездить далече во чисто поле, На тую на гору сорочинскую, Сходить в нору да во глубокую, А достать мою, Князеву, племянницу, Молоду Забаву дочь Потятичну? Говорил Алёшенька Левонтьевич: — Ах ты, солнышко Рладимир стольно-киевский, Ты накинь-ко эту службу да великую На того Добрышо на Никитича: У него ведь со Змеею заповедь положена, Что ей не летать да на святую Русь, А ему не ездить далéче во чисто поле, Не топтать-то млáдыих змеенышей Да не выручать полонов да русскиих. Так возьмет он Князеву племянницу Молоду Забаву, дочь Потятичну, Без бою, без драки-кроволития. Тут солнышко Владимир стольно-киевский Как накинул эту службу да великую На того Добрыню на Никитича — Ему съездить далече во чисто поле И достать ему Князеву племянницу Молоду Забаву дочь Потятичну. Он пошёл домой, Добрыня, закручинился, Закручинился Добрыня, запечалился. Встречах государыня да родна матушка, Та честна вдова Офимья Александровна: — Ты ой, рожено мóё дитятко, Молодой Добрыня сын Никитинец! Ты что с пиру идёшь не весел-де? Знать, что место было ти не пó чину, Знать, чарой на пиру тебя приóбнесли Аль дурак над тобою насмеялся-де? Говорил Добрыня сын Никитинец: — Ты ой, государыня да родна матушка, Ты честна вдова Офимья Александровна! Место было мне-ка по чину, Чарой нá пиру меня не обнесли, Да дурак-то надо мной не насмеялся ведь, А накинул службу да великую А тот солнышко Владимир стольно-киевский, Что съездить далече во чисто поле, На тую гору да на высокую, Мне сходить в норý да во глубокую, Мне достать-то Князеву племянницу Молоду Забаву дочь Потятичну. Говорит Добрыне родна матушка Честна вдова Офимья Александровна: — Ложись-ко спать да рано с вечера, Так утро будет очень мудрое — Мудренее утро будет оно вечера. — Он ставал по утрушку ранешенько, Умывается да он белёшенько, Снаряжается он хорошохонько. Да идёт на конюшню на стоялую, А берёт в руки узду он да тесьмяную, А берёт он дедушкова да ведь добра коня. Он поил Бурка питьём медвяныим, Он кормил пшеной да белояровой, Он седлал Бурка в седелышко черкасское, Он потнички да клал на потнички, Он на потнички да кладёт войлочки, Клал на войлочки черкасское седелышко, Всех подтягивал двенадцать тугих подпругов, Он тринадцатый-от клал да ради крепости, Чтобы добрый конь от с-под седла не выскочил, Добра молодца в чистом поле не вырутил.[99] Подпруги были шёлковые, А шпеньки у подпруг все булатные, Пряжки у седла да красна золота — Тот да шёлк не рвется, да булат не трётся, Красно золото не ржавеет, Молодец-то па коне сидит да сам не стареет. Поезжал Добрыня сын Никитинец, На прощанье ему матушка да плетку подала, Сама говорила таково слово: — Как будешь далече во чистом поле, На тыя горы да не высокий, Потопчешь младыих змеёнышей, Повыручишь полонов да русскиих, Как тыи-то младые змеёныши Подточат у Бурка как они щеточки, Что не может больше Бурушко поскакивать, А змеёнышей от ног да он отряхивать, Ты возьми-ко эту плёточку шёлковую, А ты бей Бурка да промежу ноги, Промежу ноги да промежу уши, Промежу ноги да межу задние,— Станет твой Бурушко поскакивать, А змеёнышей от ног да он отряхивать — Ты притопчешь всех да до единого. Как будет он далече во чистом поле, На тыя горы да на высокая, Потоптал он младыих змеёнышей. Как тыи ли младые змеёныши Подточили у Бурка как они щеточки, Что не может больше Бурушко поскакивать, Змеёнышей от ног да он отряхивать. Тут молодой Добрыня сын Никитинец Берёт он плёточку шёлковую, Он бьёт Бурка да промежу уши, Промежу уши да промежу ноги, Промежу ноги межу задние, Тут стал его Бурушко поскакивать, А змеенышей от ног да он отряхивать, Притоптал он всех да до единого. Выходила как Змея она проклятая Из тыя поры да из глубокий, Сама говорит да таково слово: — Ах ты, ай, Добрынюшка Никитинец! Ты, знать, порушил свою заповедь. Зачем стоптал младыих змеёнышей, Почто выручал полоны да русские? — Говорил Добрыня сын Никитинец: — Ах ты, эй, Змея да ты проклятая! Чёрт ли тя нес да через Киев град, Ты зачем взяла Князеву племянницу Молоду Забаву дочь Потятичыу? Ты отдай же мне-ка Князеву племянницу Без боя, без драки-кроволития! — Тогда Змея она проклятая Говорила-то Добрыне да Никитичу: — Не отдам я тебе князевой племянницы Без боя, без драки-кроволития! Заводила óна бой-дракý великую Они дрались со Змеею тут трои сутки, Но не мог Добрыня Змею перебить. Хочет тут Добрыня от Змеи отстать — Как с небес Добрыне ему глас гласит: — Молодой Добрыня сын Никитинец! Дрался со Змею ты трои сутки, Подерись со Змеёй éщё три часа: Ты побьешь Змею да ю, проклятую! — Он подрался со Змеею éщё три часа, Он побил Змею да ю, проклятую, — Тая Змея, она кровью пошла. Стоял у Змеи он тут трои сутки, А не мог Добрыня крови переждать. Хотел Добрыня от крови отстать, Но с небес Добрыне опять глас гласит: — Ах ты, эй, Добрьшя сын Никитинец! Стоял у крови ты тут трои сутки — Постой у крови да ещё три часа, Бери своё копьё да мурзамецкое[100] И бей копьём да о сыру землю, Сам копью да приговаривай: «Расступись-ко, матушка — сыра земля, На четыре расступись да ты на четверти! Ты пожри-ко эту кровь да всю змеиную!» Расступилась тогда матушка — сыра земля, Пожрала она кровь да всю змеиную. Тогда Добрыня во пору пошёл, Во тыя в норы да во глубокий. Там сидит сорок царей, сорок царевичей, Сорок королей да королевичей, А простой-то силы — той и сметы нет,[101] Тогда Добрынюшка Никитинец Говорил-то он царям да он царевичам И тем королям да королевичам: — Вы идите нынь туда, откель принесены. А ты, молода Забава дочь Потятична, — Для тебя я эдак теперь странствовал — Ты поедем-ка ко граду ко Киеву, А й ко ласковому князю ко Владимиру. — И повёз молоду Забаву дочь Потятичну…

САДКО

В славном в Нове-граде Как был Садко-купец, богатый гость. А прежде у Садка имущества не было: Одни были гуселки яровчаты; По пирам ходил-играл Садко. Садка день не зовут на почестей пир, Другой не зовут на почестей пир И третий не зовут на почестей пир, По том Садко соскучился: Как пошёл Садко к Ильмень-озеру, Садился на бел-горюч камень И начал играть в гуселки яровчаты. Как тут-то в озере вода всколыбалася, Тут-то Садко перепался,[102] Пошёл прочь от озера во свой во Новгород. Садка день не зовут на почестен пир, Другой не зовут на почестен пир И третий не зовут на почестен пир, По том Садко соскучился: Как пошёл Садко к Ильмень-озеру, Садился на бел-горюч камень И начал играть в гуселки яровчаты. Как тут-то в озеро вода всколыбалася, Тут-то Садко перепался, Пошёл прочь от озера во свой во Новгород. Садка день не зовут на почестен пир, Другой не зовут на почестен пир И третий не зовут на почестен пир, По том Садко соскучился: Как пошёл Садко к Ильмень-озеру, Садился на бел-горюч камень И начал играть в гуселки яровчаты. Как тут-то в озере вода всколыбалася, Показался царь морской, Вышел со Ильмени со озера, Сам говорил таковы слова: — Ай же ты, Садко повгородскиий! Но знаю, чем будо тебя пожаловать За твои за утехи за великие, За твою-то игру нежную: Аль бессчетной золотой казной? А не то ступай во Новгород И ударь о велик заклад, Заложи свою буйну голову И выряжай[103] с прочих купцов Лавки товара красного И спорь, что в Ильмень-озере Есть рыба — золоты перья. Как ударишь о велик заклад, И поди свяжи шелковой невод, И приезжай ловить в Ильмень-озеро: Дам три рыбины — золоты перья. Тогда ты, Садко, счастлив будешь! — Пошёл Садко от Ильмени от озера. Как приходил Садко во свой во Новгород, Позвали Садко на почестей пир. Как тут Садко новогородскиий Стал играть в гуселки яровчаты; Как тут стали Садко попаивать, Стали Садку поднашивать, Как тут-то Садко стал похвастывать: — Ай же вы, купцы новгородские! Как знаю чудо-чудное в Ильмень-озере: А есть рыба — золоты перья в Ильмеиь-озере! — Как тут-то купцы новогородские Говорят ему таковы слова: — Не знаешь ты чуда-чудного, Не может быть в Ильмень-озере рыбы — золоты перья. — Ай же вы, купцы новогородские! О чём же бьёте со мной о велик заклад? Ударим-ка о велик заклад: Я заложу свою буйну голову, А вы залатайте лавки товара красного.— Три купца повыкинулись, Заложили по три лавки товара красного. Как тут-то связали невод шёлковый И поехали ловить в Ильмень-озеро. Закинули Тоньку[104] в Ильмень-озеро, Добыли рыбку — золоты перья; Закинули другую тоньку в Ильмень-озеро, Добыли другую рыбку — золоты перья; Третью закинули Тоньку в Ильмень-озеро, Добыли третью рыбку — золоты перья. Тут купцы новогородские Отдали по три лавки товара красного. Стал Садко поторговывать, Стал получать барыши великие. Во своих палатах белокаменных Устроил Садко всё по-небесному: На небе солнце — и в палатах солнце, На небе месяц — и в палатах месяц, На небе звёзды — и в палатах звезды. Потом Садко-купец, богатый гость, Зазвал к себе на почестей пир Тыих мужиков новогородскиих И тыих настоятелей новогородскиих Фому Назарьева и Луку Зиновьева. Все на пиру наедалися, Все на пиру напивалися, Похвальбами все похвалялися. Иной хвастает бессчетной золотой казной, Другой хвастает силой-удачей молодецкою, Который хвастает добрым конём, Который хвастает славным отечеством, Славным отечеством, молодым молодечеством, Умный хвастает старым батюшкой, Безумный хвастает молодой женой. Говорят настоятели новогородские: — Все мы на пиру наедалися, Все на почестном напивалися, Похвальбами все похвалялися. Что же у нас Садко ничем не похвастает? Что у нас Садко ничем не похваляется? — Говорит Садко-купец, богатый гость: — А чем мне, Садку, хвастаться, Чем мне, Садку, похвалятися? У меня ль золота казна не тощится,[105] Цветно платьице не носится, Дружина хоробра не изменяется. А похвастать — не похвастать бессчетной золотой казной: На свою бессчетну золоту казну Повыкуплю товары новогородские, Худые товары и добрые! Не успел он слова вымолвить, Как настоятели новогородские Ударили о велик заклад, О бессчетной золотой казны, О денежках тридцати тысячах: Как повыкупить Садку товары новогородские, Худые товары и добрые, Чтоб в Нове-граде товаров в продаже боле не было. Вставал Садко на другой день раным-рано, Будил свою дружину хоробрую, Без счета давал золотой казны И распускал дружину по улицам торговым, А сам-то прямо шёл в гостиный ряд. Как повыкуиил товары новогородские, Худые товары и добрые, На свою бессчетну золоту казну. На другой день вставал Садко раным-рано, Будил свою дружину хоробрую, Без счета давал золотой казны И распускал дружину по улицам торговыим. А сам-то прямо шел в гостиный ряд: Вдвойне товаров принавезено, Вдвойне товаров принаполнено На тую на славу на великую новогородскую. Опять выкупал товары новогородские, Худые товары и добрые, На свою бессчетну золоту казну. На третий день вставал Садко раным-рано, Будил свою дружину хоробрую, Без счёта давал золотой казны И распускал дружину по улицам торговыим, А сам-то прямо шёл в гостиный ряд: Втройне товаров принавезено, Втройне товаров принаполнепо, Подоспели товары московские На тую на великую на славу новгородскую, Как тут Садко пораздумался: «Не выкупить товара со всего бела света: Ещё повыкуплю товары московские, Подоспеют товары заморские. Не я, видно, купец богат новогородскиий — Побогаче меня славный Новгород». Отдавал он настоятелям новогородскиим Денежек он тридцать тысячей. На свою бессчетну золоту казну Построил Садко тридцать кораблей, Тридцать кораблей, тридцать черленыих;[106] На те на корабли на черленые Свалил товары новогородские, Поехал Садко по Волхову, Со Волхова во Ладожско, А со Ладожска во Неву-реку, А со Невы-реки во сине море. Как поехал он по синю морю, Воротил он в Золоту Орду, Продавал товары новогородские, Получал барыши великие, Насыпал бочки-сороковки[107] красна золота, чиста серебра, Поезжал назад во Новгород, Поезжал он по синю морю. На синем море сходилась погода сильная, Застоялись черлены корабли на синем море: А волной-то бьёт, паруса рвёт, Ломает кораблики черленые; А корабли нейдут с места на синем море. Говорит Садко-купец, богатый гость, Ко своей дружины ко хоробрые: — Ай же ты, дружинушка хоробрая! Как мы век по морю ездили, А морскому царю дани не плачивали: Видно, царь морской от нас дани требует, Требует дани во сине море. Ах же, братцы, дружина хоробрая! Взимайте бочку-сороковку чиста серебра, Спущайте бочку во синё море. — Дружина его хоробрая Взимала бочку чиста серебра, Спускала бочку во сине море: А волной-то бьёт, паруса рвёт, Ломает кораблики черленые, А корабли нейдут с места на синем море. Тут его дружина хоробрая Брала бочку-сороковку красна золота, Спускала бочку во сине море: А волной-то бьёт, паруса рвёт, Ломает кораблики черленые, А корабли все нейдут с места на синем море. Говорит Садко-купец, богатый гость: — Видно, царь морской требует Живой головы во сине море. Делайте, братцы, жеребья вольжаны, Я сам сделаю на красноем на золоте, Всяк свои имена подписывайте, Спущайте жеребья на сине море: Чей жеребий ко дну пойдет, Таковому идти в сине море. — Делали жеребья вольжаны, А сам Садко делал на красноем на золоте, Всяк своё имя подписывал, Спускали жеребья на сине море. Как у всей дружины хоробрые Жеребья гоголем по воде плывут, А у Садка-купца — ключом на дно. Говорит Садко-купец, богатый гость: — Ай же братцы, дружина хоробрая! Этыя жеребья неправильны: Делайте жеребья на красноем на золоте, А я сделаю жеребий вольжаиый. — Делали жеребья на красяоем на золоте, А сам Садко делал жеребий вольжаный. Всяк своё имя подписывал, Спускали жеребья на сине море: Как у всей дружины хоробрые Жеребья гоголем по воде плывут, А у Садка-купца — ключом на дно. Говорит Садко-купец, богатый гость: — Ай же братцы, дружина хоробрая! Видно, царь морской требует Самого Садка богатого в сине море. Несите мою чернилицу вальяжную,[108] Перо лебединое, лист бумаги гербовый. — Несли ему чернилицу вальяжную, Перо лебединое, лист бумаги гербовый, Он стал именьице отписывать: Кое именье отписывал божьим церквам, Иное именье нищей братии, Иное именьице молодой жене, Остатное именье дружине хороброей. Говорил Садко-купец, богатый гость: — Ай же братцы, дружина хоробрая! Давайте мне гуселки яровчаты, Поиграть-то мне в остатнее: Больше мне в гуселки не игрывати, Али взять мне гусли с собой во сине море? — Взимает он гуселки яровчаты, Сам говорит таковы слова: — Свалите дощечку дубовую на воду: Хоть я свалюсь на доску дубовую, Нетолько мне страшно принять смерть на синем море.— Свалил дощечку дубовую на воду, Потом поезжали корабли по синю морю, Полетели, как чёрные вороны. Остался Садко на синем море. Со тоя со страсти со великие Заснул на дощечке на дубовой. Проснулся Садко во синем море, Во синем море на самом дне, Сквозь воду увидел пекучись красное солнышко, Вечернюю зорю, зорю утреннюю. Увидел Садко: во синем море Стоит палата белокаменная. Заходил Садко в палату белокаменну: Сидит в палате царь морской, Голова у царя как куча сенная. Говорит царь таковы слова: — Ай же ты, Садко-кунец, богатый гость! Век ты, Садко, по морю езживал, Мне, царю, дани не плачивал. А нонь весь пришел ко мне во подарочках. Скажут, мастер играть в гуселки яровчаты: Поиграй же мне в гуселки яровчаты. Как начал играть Садко в гуселки яровчаты, Как начал плясать царь морской во синем море, Как расплясался царь морской. Играл Садко сутки, играл и другие, Да играл ещё Садко и третьии — А все пляшет царь морской во синем море. Во синем море вода всколыбалася, Со жёлтым песком вода смутилася, Стало разбивать много кораблей на синем море, Стало много гибнуть именьицев, Стало много тонуть людей праведныих. Как стал народ молиться Миколе Можайскому. Как тронуло Садка в плечо во правое: — Ай же ты, Садко новогородскиий! Полно играть в гуселышки яровчаты! — Обернулся, глядит Садко новогородскиий; Ажно стоит старик седатыий. Говорил Садко новогородскиий: — У меня воля не своя во синем море, Приказано играть в гуселки яровчаты. — Говорит старик таковы слова: — А ты струночки повырывай, А ты шпенечки повыломай. Скажи: «У меня струночек не случилося, А шпепечков не нригодилося, Не во что больше играть, Приломалися гуселки яровчаты». Скажет тебе царь морской: «Не хочешь ли жениться во синем море На душечке на красной девушке?» Говори ему таковы слова: «У меня воля не своя во синем море». Опять скажет царь морской: «Ну, Садко, вставай поутру ранешенько, Выбирай себе девицу-красавицу». Как станешь выбирать девицу-красавицу, Так перво триста девиц пропусти, И друго триста девиц пропусти, И третье триста девиц пропусти; Позади идет девица-красавица, Красавица девица Чериавушка, Бери тую Чернаву за себя замуж. Как ляжешь спать в перву ночь, Не твори с женой блуда во синем море: Останешься навеки во синем море; А ежели не сотворишь блуда во синем море, Ляжешь спать о девицу-красавицу, Будешь, Садко, во Нове-граде. А на свою бессчетну золоту казну Построй церковь соборную Миколе Можайскому. Садко струночки во гуселках повыдернул, Шпенечки во яровчатых повыломал. Говорит ему царь морской: — Ай же ты, Садко новогородскиий! Что же не играешь в гуселки яровчаты? — У меня струночки во гуселках выдернулись, А шпенечки во яровчатых повыломались, А струночек запасных не случилося, А шпенечков не пригодилося. — Говорит царь таковы слова: — Не хочешь ли жениться во синем море На душечке на красной девушке? — Говорит ему Садко повогородскиий: — У меня воля не своя во синем море.— Опять говорит царь морской: — Ну, Садко, вставай поутру ранешенько, Выбирай себе девицу-красавицу. Вставал Садко поутру ранешенько, Поглядит: идёт триста девушек красныих. Он перво триста девиц пропустил, И друго триста девиц пропустил, И третье триста девиц пропустил; Позади шла девица-красавица, Красавица девица Чернавушка, Брал тую Чернаву за себя замуж. Как прошёл у них столованье почестей пир. Как ложится спать Садко во перву ночь, Но творил с женой блуда во синем море. Как проснулся Садко во Нове-граде, О реку Чернаву на крутом кряжу; Как поглядит — ажно бежат Свои черленые корабли по Волхову. Поминает жена Садка со дружиной во синем мори: — Не бывать Садку со синя моря! — А дружина поминает одного Садка: — Остался Садко во синем море! — А Садко стоит на крутом кряжу, Встречает свою дружинушку со Волхова. Тут его дружина одивовалася: — Остался Садко во синем море, Очутился впереди нас во Нове-граде, Встречает дружину со Волхова! Встретил Садко дружину хоробрую И повел в палаты белокаменны. Тут его жена зрадовалася, Брала Садка за белы руки, Целовала во уста во сахарные. Начал Садко выгружать со черленых со кораблей Именьице — бессчетну золоту казну. Как повыгрузил со черленыих кораблей, Состроил церкву соборнуюМиколе Можайскому. Не стал больше ездить Садко на сине Стал поживать Садко во Иове-граде.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ

КУЛАЧНЫЙ БОЙ БРАТЬЕВ-КАЛАШНИЧКОВ С КОСТРЮКОМ

Царь Иван сударь Васильевич, Содержатель он всей Руси, Сберегатель каменной Москвы, При блаженной его памяти, Позволил царь женитися. Он берёт не у нас в Москве, Он берёт во иной земле, У того ли Темрюка-Мастрюка, Молодого черкешенина, Тоё малую сестру Да свет Марью Темргоковпу. Он и много приданого берёт… Ещё все гости съехалися, Все любимы солетелися, Одного гостя нет как нет, Нет гостя милого, Того шурина родимого, Его ли Темрюка-Мастрюка, Молодого черкешешша, Ещё вон едет милой гость; Сажают его выше всех. Пошел пир навеселе, А смиренные на радостях. Пили-ели, дроклажалися, Между собой похвалялися. Сильной своею силою, А богатый богатством своим… Похваляется Темрюк-Мастрюк, Он хвалится своей силою: — Я Москву вашу насквозь пройду, Не найду я себе спорщика, С кем бы мох я поборотися! — Услыхал же про то царь-государь, Царь Иван сударь Васильевич, Содержатель он всей Руси, Сберегатель каменной Москвы; Выходил он на красно крыльцо, Говорил он громким голосом: — Эй вы гой еси,[109] мои слуги верные! Вы подите в каменну Москву, Прокличьте кличь скорую, Есть ли у нас, у нашего царя, Бойцы-борцы, молодые охотнички? Шли бы на царский двор Без докладу государева, Без допроса безо всякого! — За Москвой стоит деревнишка, Что деревнишка Онихина. Во той ли во дерéвнишке Жили два брата родных, Два брата родных, два калашничка, Два Андрея Аидреича. Встают они ранехонько, Умываются белехонько, Обуваются гладехонько, Чулочки подвязывали, Башмачки на ноги надевывали, Свои усы завивывали, За уши усы закладывали, Приходили на государев двор Без докладу государева, Без докладу безо всякого, Безо всякого веденья, Становились у красна крыльца. Услыхал про то Темрюк-Кострюк, Молодой черкешенин… Выходил он на красно крыльцо, Сохватился с большим братом, Со Андреем Андреевичем. Они водиться поводилися… Никто у них не поборол. Расходиться расходилися, Между собой поклонилися, Схватилися со мéньшим братом: Тот его берёт за левый вороток, Поднимает на правой на носок; Он приподнял повыше себя, Ударил о сыру землю… Он и цветное платье с него сшиб, Пустил его косо-набосо, Пустил его в чём мать родила. Услыхала про то малая сестра Свет Марья Темрюкоина, Выходила на красное крыльцо, Говорила громким голосом: — Ты, крапива, крапивной сын! Немного вас несеяно, Да много уродилося! Хотя бы ты и силён, И хотя бы тебе бог пособил, Начто ты так наругаешься И начто насмехаешься? Пустил ты его в чем мать родила.— Сказал тут царь-государь, Царь Иван сударь Васильевич: — У нас-де так Москва любят. А коли у него силы-то не было, Он бы-де не хвастался!

ГНЕВ ИВАНА ГРОЗНОГО НА СЫНА

Как у нас было в каменной Москве, У Грозного царя Ивана Васильевича, Столованьице было, пированье — почестной пир, На многие князи и бóяра. Белый день идет к вечеру, Батюшка Грозный царь весел стал. Говорит Грозный царь Иван Васильевич: — Что же у меня в беседе никто ничем не хвастает Не хвастает, не похвалится? — Один боярин хвастал чистым серебром, Другой боярин хвастал красным золотом, Третий боярин хвастал скатным жемчугом. Не золота трубочка вострубила, Не серебряна сиповочна возыграла — Грозный царь Иван Васильевич слово вымолвил: — Не делом вы, братцы, хвастаетесь, Не добром вы, братцы, похваляетесь: Злато-серебро — не óткупа, Скатен жемчуг — не оборона, Чистый бисер — не заступа. Как я, грозен царь, чем похвастаю: Вывел я измену изо Пскова, Вывел я измену из каменной Москвы, Казанское царство мимоходом взял… — Тут проговорил его родимый сын: — Ах ты батюшка Грозный царь, Царь Иван сударь Васильевич! Где тебе вывести измену изо Пскова, Где тебе вывести измену из каменной Москвы? Может быть, измена за столом сидит, Пьёт-ест с тобою с одного блюда. — Говорит же Грозный царь Иван Васильевич: — Покажи мне, где измена за столом сидит? — От молода царевича на то ответа нет. Говорит Грозный царь Иван Васильевич: — Ой вы гой еси, палачи московские! Вы казните младого царевича, Выньте из груди сердце с печенью, Принесите мне на показаиье! — Все палачи приужахнулись, Один Алёшка Малютин Скурлатов сын Не ужáхнулся, Скочил Алёшка из застольица, Выводил младого царевича, Причитал Алешка Скурлатов сын: — Много казнивал князей и бояр, Не казнивал рода царского. Пойти сказнить младого царевича! — Снимал с него Алёшка платье цветное, Надевал на него платье чёрное, Посадил его на добра коня; Младый царевич наперёд едет, Алёшка Скурлатов позади едет, Острый палаш на плече держит. Перепала[110] скорая весточка Дяде Никите Романову.[111] Дядюшка был трудён-болен, Трудён-болен, об одной ноге, Разился[112] он скоро на конюшний двор, Обседлал своего добра коня, Ухватил с собой кошоха любимого, Поехал скоро на чисто поле И кричит-зычит громким голосом: — Вор, собака, Малюта Скурлатов сын! Отдай мне-ка младого царевича, Казни конюха моего любимого, Вынь из груди сердце с печенью И свези царю на показанье! — Алёшка Скурлатов послушался, Отдал ему младого царевича, Казнил конюха его любимого, Вынул из груди сердце с печенью И привёз царю на показанье. Ото сна встаёт царь Иван Васильевич, пробуждается, Своего сына он хватается, Своего сына Дмитрия-царевича. Прознав дело, рвётся и мечется И говорит таковы речи: — Ой вы слуги мои верные! Вы зачем меня не уняли, Вы зачем попустили на дело окаянное? — Отвечают ему слуги верные: — Ой ты батюшко Грозный царь, Царь Иван сударь Васильевич! Не посмели мы перечить тебе, Убоялися мы твоего гнева скорого! — Услышал царь Иван Васильевич Радость-веселие у Никиты Романова, Грозному царю за беду стало, За беду стало за великую; Ухватил он копьё острое, Бежит к дяде Никите Романову. Во хоромах у Никиты Романовича пир навéсело. Учул он у своих гостей: — Бежит, — говорят, — царь Иван Васильевич, Во руке держит копьё острое, Бежит прямо к нему, к Никите Романову. — Недосуг Никите гостей чествовать: Бросился он на крылечко стекольчато, Встрету ладит[113] царю Ивану Васильевичу. Говорит Грозный царь Иван Васильевич: — Аль ты рад, Никита Романович, Моему несчастью великому, Аль ты веселишься казни сына моего любимого? — Замахнул он копьё острое, Тял[114] в ногу Никите Романовичу. Ответ держит Никита Романович: — Грозный царь Иван Васильевич! Погляди-ко ко мне во большой угол! — Поглядел царь во большой угол, Увидел сына своего Дмитрия-царевича: Сидит весел и здоров во большом углу. Царь нашёл в том радость великую, Закурили на радостях зелена вина,[115] Заварили на радостях меду пьяного, Пировали на радостях почестной пир.

ДУМЫ СТЕПАНА РАЗИНА

У нас то было, братцы, на тихом Дону, На тихом Дону, во Черкасском городу,[116] Породился удалый добрый молодец По имени Степан Разин Тимофеевич. Во казачий круг Степанушка не хаживал, Он с нами, казаками, думу не думывал, Ходил-гулял Степанушка во царёв кабак, Он думал крепкую думушку с голытьбою: — Судари мои, братцы, голь кабацкая! Поедем мы, братцы, на сине море, гулять, Разобьемте, братцы, басурмански корабли, Возьмем мы, братцы, казны сколько надобно, Поедемте, братцы, в каменну Москву, Покупим мы, братцы, платье цветное. Покупивши цветно платье, да на низ[117] поплывём.

ПОХОД СТЕПАНА РАЗИНА НА ЯИК

Течет Яик быстрехонько, урываючи круты бережки, Желты пески сыпучи все поверх воды, сверх воды несёт, Всё поверх-то воды он несёт. Ни сверх было Яика, ни сверх было Горыныча было самого, Сверх Горыныча было самого, Не серые гуси там все возгоковали, возгоковали, Возгоковали, не чёрные там, Черны там три ворона возлетывали, возлетывали, — Из устьица там выбегали три стружка.[118] Один из них стружек наперёд всех выбегал, вперёд выбегал, Вперёд он бежит, как сокол летит. Уж как этот-то стружечек изукрашен был, изукрашен был, Изукрашен был знамёнами он, Дубовыми весельцами, копьями, ровно лесом усажен. Середь этого все стружечушка Полотой бунчук[119] стоит, а под бунчуком сидит атаманушка, Атаманушка Степан, по имю Степан Разин. Уж он громко речь возговорил, он возговорил, Он возговорил, как в трубу протрубил: — Уж вы гряньте-ка, ребята, ко городу Гурьеву, да ко Гурьеву, К крутому его, его бережку. Мы стружечки причалим и положим сходенки на крут бережок. — И по сходенкам сошел воровской, Сошёл на берег душа воровской атаманушка, атаманушка. — Вы пойдите доложите своему Атаманушке: жаловал, мол, к нему в гости Степан Тимофеевич. Я приехал к вам не пить, не гулять, Не баталище с вами заводить, а святым храмам поклонитися, Поклонитися и молебен отслужить. — Воротички отворилися и пустили Стенюшку со ватагою.

ПОСЛАНЕЦ СТЕПАНА РАЗИНА В АСТРАХАНИ

Как во славном было городе во Астрахани — Появился тут детинушка незнамой человек. Гордо, щепетко[120] по городу погуливает, Черну шляпу с позументом на правом ухе надел, Чёрный бархатный кафтанчик нараспашечку несёт, А шелкóвый кушачок по землице волочет. Как увидел воевода из косящета окна,[121] Закричал он, завопил зычным голосом своим: — Гой вы слуги-молодцы, вы ребятушки мои! Вы возьмите, приведите удалого молодца. — Как ведут-то молодца — крыльцо эыбается,[122] А муравлены балясы[123] рассыпаются. И уж начал воевода его спрашивати: — Ты скажи, скажи, детинушка, удалый молодец, Из Казани ты молодчик, или с Астрахани, Иль большого городочка — каменной славной Москвы? — Не с Казани я молодчик и не с Астрахани, Не с большого городочка — каменной славной Москвы, Я со Камы со реки, Стеньки Разина сын! — Закричал тут воевода зычным голосом своим: — Поведите молодца в белокаменну тюрьму! — Береги ты, воевода, буйну голову свою, Уж как завтра к тебе батюшка мой под город придёт, Уж как завтра к тебе будет он стрелы стрелять, На стрелах-то к тебе будет он письмы писать.[124]

СТЕПАН РАЗИН СПЕШИТ НА ВЫРУЧКУ СВОЕГО ПОСЛАНЦА

Вниз по матушке по Волге Из-за жёлтого островочку Как плывет-бежит легка лодочка, На той лодочке косной[125] Стешошка Разин сидит Со своими ребятушками, Удалыми молодчиками. — Что-то мне, ребятушки, Тошнехонько, Что-то мне, ребятушки, Грустнехонько, Знать-то, знать-то, мой сынок В астраханской крепкой тюрьме, Э-эх, ребятушки, товарищи мои! Вы пригряньте, приналягте на веселки, Не то быть моему сыночку Завтра повешену.

КАК ОСТАЛОСЬ НАС МАЛЫМ-МАЛО

Вы пески мои, песочки, пески сыпучие, Пески сыпучие, Вы яры мои, ярочки, яры глубокие, Эх, глубокие, Вы кусты ли мои, кусточки, кусты частые, Вы кусточки мои таловые, Эх, да таловые, ветловые! Некуда нам, ребятам, приклониться, Приклонимся. Все ребятушки наши половленные, Половленные, посаженные, Как осталось-то нас малым-мало. Атамановы мы помощнички, Стеньки Разина Тимофеевича Мы братцы, работнички.

ВЕСТЬ О КАЗНИ СТЕПАНА РАЗИНА

На заре то было, братцы, на утренней, На восходе красного солнышка, На закате светлого месяца. Не сокол летал по поднебесью, Есаул гулял по насадику,[126] Он гулял, гулял, погуливал, Добрых молодцов побуживал: — Вы вставайте, добры молодцы, Пробуждайтесь, казаки донски! Нездорово на Дону у нас, Помутился славный тихий Дон Со вершины до черна моря, До черна моря Азовского; Помешался весь казачий круг, Атамана больше нет у нас, Нет Степана Тимофеевича, По прозванию Стеньки Разина. Поймали добра молодца, Завязали руки белые, Повезли во каменну Москву И на славной Красной площади Отрубили буйну голову.

ПОД СЛАВНЫМ ГОРОДОМ ПОД ПОЛТАВОЙ

Под славным городом под Полтавой Подымалась Полтавска баталья. Запалит шведская сила Из большого снаряда — из пушки; Запалит московская сила Из мелкого ружья — из мушкета. Не крупен чеснок[127] рассыпался — Смешалась шведская сила. Распахана шведская пашня, Распахана солдатской белой грудью; Орана[128] шведская пашня Солдатскими ногами; Боронена шведская пашня Солдатскими руками; Посеяна новая пашня Солдатскими головами; Поливана новая пашня Горячей солдатской кровью.

ТЫ ЗВЕЗДА ЛИ, МОЯ ЗВЁЗДОЧКА

Ты звезда ли, моя звёздочка, Высоко ты, звёздочка, восходила — Выше леса, выше тёмного, Выше садика зелёного. Становилась ты, звёздочка, Над воротцами решётчатыми. Как во темнице, во тюремнице Сидел добрый молодец, Добрый молодец Емельян Пугачев! Он по темнице похаживает, Кандалами побрякивает: — Кандалы мои, кандалики, Кандалы мои тяжёлые! По ком вы, кандалики, доставалися? Доставались мне кандалики, Доставались мне, тяжёлые, Не по тятеньке, не по маменьке — За походы удалые, за житьё свободное!

КАК НА ГОРОЧКЕ БЫЛО, НА ГОРЕ

Как на горочке было, на горе, На высокой было, на крутой, Тут стояла нова слобода, По прозваньицу матушка-Москва, Разоренная с краю до конца. Кто, братцы, Москву разорил? Разорил Москву неприятель злой, Неприятель злой, француз молодой. Выкатал француз пушки медные, Направлял француз ружья светлые, Он стрелял-палил в матушку-Москву. Оттого Москва загорелася, Мать — сыра земля потрясалася, Все божьи церкви развалилися, Златы маковки покатилися.

РАЗОРЁННАЯ ПУТЬ-ДОРОЖКА

Разорённая путь-дорожка От Можая[129] до Москвы. — Уж и кто тебя, дорожку, Кто дорожку разорял? — Разорил меня, путь-дорожку, Неприятель-вор француз. Разоривши путь-дорожку, В свою землю жить пошёл; В свою землю в путь пошёл, Ко Парижу подошёл: «Уж ты Париж, ты Париж, Париж славный городок!» — Есть получше Парижочка, Есть прекрасная Москва: Москва мóстом мощена,[130] Белым камнем выстлана!

БУНТАРСКИЕ, РАЗБОЙНИЧЬИ И ТЮРЕМНЫЕ ПЕСНИ

Разорил нашу сторонку злодей боярин, господин, Как повыбрал он, злодей, молодых наших ребят, Молодых наших ребят во солдатушки, А нас, красных девушек, — во служаночки, Молодых молодушек — во кормилочки, А матушек с батюшками — на работушку. Собрались наши ребятушки что на круту горушку, Отказали наши ребятушки своему боярину-господинушке: — Ты, злодей, наш господин, мы тебе не солдатушки, Красны девушки тебе не служаночки, Молодые молодушки не кормилочки И батюшки с матушками не работнички.

* * *

Государыня, родная матушка! Выкупи из неволюшки, Из неволюшки — дому барского; Пристоялись резвы ноженьки, Примахались белы рученьки, Качаючи дитя барского.

* * *

Как за барами житье было привольное, Сладко попито, поедено, похожено, Вволю корушки без хлебушка погложено, Босиком снегу потоптано, Спинушку кнутом попобито, Нагишом за плугом спотыкалися, Допьяна слезами напивалися, Во солдатушках послужено, Во острогах ведь посижено, Что в Сибири перебывано, Кандалами ноги потерты, До мозолей душа ссажена. А теперь за бар мы богу молимся: Божья церковь — небо ясное, Образа ведь — звёзды частые, А попами — волки серые, Что поют про наши душеньки. Тёмный лес — то наши вотчины, Тракт проезжий — наша пашенка, Пашню пашем мы в глухую ночь, Собираем хлеб не сеямши, Не цепом молотим — слегою По дворянским по головушкам Да по спинушкам купеческим: Свистнет слегушка — кафтан сошьёт, А вдругоряд — сапоги возьмёт, Свистнет втретьи — шапка с поясом, А ещё раз — золота казна. С золотой казной мы вольные. Куда глянешь — наша вотчина, От Козлова до Саратова, До родимой Волги-матушки, До широкого раздольица — Там нам смерти нет, ребятушки.

* * *

В каменной Москве у князя у Волконского Тут живёт-поживает Ваня-ключничек, Молодыя-то княгини полюбовничек. Ваня год живёт, другой живёт, князь не ведает; На третий-то на годочек князь доведался, Через ту ли через девушку через сенную, Через сенную да через самую последнюю. Закричал же князь Волконский зычным голосом: — Уж вы слуги, мои слуги, слуги верные! Вы сходите, приведите Ваню-ключника! — И стал же князь Ванюшу да выспрашивати: — Ты скажи, скажи, Ванюша, скажи правду всю: Ты который год с княгиней во любви живёшь? — На первой-от раз Ванюша не покаялся. Он выспрашивал Ванюшу ровно три часа, Что и тут-то наш Ванюша не покаялся. Закричал же князь Волконский громким голосом: — Вы слуги ли, мои слуги, есть ли верные? Вы ведите-ка Ванюшу на конюшный двор! — Повели же ведь Ванюшу широким двором. На Иванушке сибирочка пошумливает, Александрийская рубашка[131] ровно жар горит, Козловы новы сапожки[132] поскрипывают. У Иванушки кудёречки рассыпаются, А идёт-то сам Ванюша — усмехается Привели же ведь Ванюшу на конюшный двор, Там и начали Ванюшеньку наказывати. Александрийская рубашка с телом смешана, Казимирова сибирочка[133] вся изорвана, Русые кудеречки прирастрепаны, Козловы новы сапожки крови полные. Закричал же наш Ванюша громким голосом: — Уж ты барин ли наш барин, Ты Волконский-князь! Поставлено зелено вино — кто не пьёт его? Приготовлены закусочки — кто не кушает? Как у нас-то со княгиней было пожито, Виноградных вин с княгиней было попито, Приготовленных закусочек покушано! — Закричал же князь Волконский громким голосом: — Уж вы слуги, мои слуги, слуги верные! Вы копайте-ка две ямы, две глубокие, Становите-ка вы два столба, два высокие, Перекладину кладите вы кленовую, Привяжите-ка петельку шёлковую И повесьте тут Иванушку-изменника, Молодые-то княгини полюбовника! — Что Иванушка во петельке качается, А княгиня-то во тереме кончается.

* * *

Ещё что же вы, братцы, призадумались, Призадумались, ребятушки, закручинились, Что повесили свои буйные головы, Что потупили ясны очи во сыру землю? Ещё ходим мы, братцы, не первый год И пьём-едим на Волге всё готовое, Цветно платье носим припасённое. Ещё лих на нас супостат злодей, Супостат злодей, генерал лихой, Высылает из Казани часты высылки, Высылает все-то высылки солдатские, Они ловят нас, хватают добрых молодцев, Называют нас ворами, разбойниками. А мы, братцы, ведь не воры, не разбойники, Мы люди добрые, ребята все повольские…

* * *

Вниз по матушке по Волге, По широкому раздолью, Разыгралася погода, Погодушка верховая, Верховая, волновая; Ничего в волнах не видно, Одна лодочка чернеет, Только парусы белеют, На гребцах шляпы чернеют, На корме сидит хозяин, Сам хозяин во наряде, В черном бархатном кафтане. Уж как взговорит хозяин: — Ну-те грянемте, ребята, Вниз по матушке по Волге, Приворачивай, ребята, Ко крутому бережочку.

* * *

Не шуми, мати зелёная дубровушка, Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати. Что заутро мне, доброму молодцу, в допрос идти Перед грозного судью, самого царя. Ещё станет государь-царь меня спрашивать: — Ты скажи, скажи, детинушка крестьянский сын, Уж как с кем ты воровал, с кем разбой держал, Ещё много ли с тобой было товарищей? — Я скажу тебе, надежа православный царь, Всее правду скажу тебе, всю истину, Что товарищей у меня было четверо: Ещё первый мой товарищ — тёмная ночь, А второй мой товарищ — булатный нож, А как третий-то товарищ — то мой добрый конь, А четвёртый мой товарищ — то тугой лук, Что рассыльщики мои — то калёны стрелы. — Что возговорит надежа православный царь: — Исполать тебе, детинушка крестьянский сын, Что умел ты воровать, умел ответ держать! Я за то тебя, детинушка, пожалую Середи поля хоромами высокими, Что двумя ли столбами с перекладиной.

* * *

Растужился млад ясен сокол, Сидячи сокол во поиманье Во золотой во клеточке, На серебряной на нашесточке. Жалобу творит млад ясен сокол На залетные свои крылышки, На правильные[134] мелки перышки: — Ой вы крылья мои, крылышки, Правильные мелки перышки! Уносили вы меня, крылышки, И от ветра и от вихоря, От сильного дождя осеннего, От осеннего от последнего; Не унесли вы меня, крылышки, От заезжего добра молодца, От государева охотничка!

* * *

Не кукушечка во сыром бору она вскуковала, Не соловушка в зеленом саду громко свищет, — Из неволюшки ко мне добрый молодец письмо пишет: «Небось, моя сударушка, стосковалась обо мне?» Я сам об ней, добрый молодец, я сам сгрустевался. Не велик я мальчоночка сиротой остался, Потерял свово батюшку — чуть запомню, Я свою матушку — чуть зазнаю! Ты детинушка, ты мой сиротинушка! Кто ж тебя поил-кормил? — Вспоил меня православный мир, укачала меня легка лодочка, Укачала меня легка лодочка, усыпляла Волга-реченька.

* * *

Жавороночек размолоденький, На что рано вывелся, молод вылетел На дикую степь на Саратовску? Ты воспой, воспой песню новую, Песню новую, развесёлую. Ты потешь нас, потешь двоих молодцев, Двоих молодцев, людей бедныих, Людей бедныих, солдат беглыих, Солдат беглыих, безбилетныих, Безбилетныих, беспаспортные. Ты потешь нас в каменной Москве, В каменной Москве, в земляной тюрьме, За тремя дверьми за железными.

* * *

Добры молодцы все на волюшке живут, Один Ванюшка в победушке сидит, В каменной Ваня, в государевой Москве, В земляной тюрьме, за решетками, За железными дверьми, за висячими замками Заутра Ваню к наказаньицу ведут, К наказаньицу, ко ременному кнуту, К столбу крашеному, дубовому, По праву руку отец с матерью идут, По леву руку молода жена с детьми, Молода жена с детьми малыми, Позади его православный весь народ! Как и стал Ваня говорить жене: — Ты сними с меня шёлков пояс, С позолоченными на нём ключиками, Отопри, жена, окован сундук, Уж ты вынь оттоль золотой казны, Ты дари, жена, молодого палача, Чтобы молодой палач меня легче наказывал!

СКАЗКИ, ПРЕДАНИЯ, БЫЛИЧКИ И БЫВАЛЬЩИНЫ

СКАЗКИ ЦАРЕВНА-ЛЯГУШКА

В старые годы у одного царя было три сына. Вот, когда сыновья стали на возрасте, царь собрал их и говорит:

— Сынки мои любезные, покуда я ещё не стар, мне охота бы вас женить, посмотреть на ваших деточек, на моих внучат.

Сыновья отцу отвечают:

— Так что ж, батюшка, благослови. На ком тебе желательно нас женить?

— Вот что, сынки, возьмите по стреле, выходите в чистое поле и стреляйте: куда стрелы упадут, там и судьба ваша.

Сыновья поклонились отцу, взяли по стреле, вышли в чистое поле, натянули луки и выстрелили.

У старшего сына стрела упала на боярский двор, подняла стрелу боярская дочь. У среднего сына упала стрела на широкий купеческий двор, подняла ее купеческая дочь.

А у младшего сына, Ивапа-царевича, стрела поднялась и улетела, сам не знает куда. Вот он шёл, шёл, дошёл до болота, видит — сидит лягушка, подхватила его стрелу. Иван-царевич говорит ей:

— Лягушка, лягушка, отдай мою стрелу.

А лягушка ему отвечает:

— Возьми меня замуж!

— Что ты, как я возьму себе в жены лягушку?

— Бери — знать, судьба твоя такая.

Закручинился Иван-царевич. Делать нечего, взял лягушку, принес домой. Царь сыграл три свадьбы: старшего сына женил на боярской дочери, среднего — на купеческой, а несчастного Ивана-царевича — на лягушке.

Вот царь позвал сыновей:

— Хочу посмотреть, которая из ваших жен лучшая рукодельница. Пускай сошьют мне к завтрему по рубашке.

Сыновья поклонились отцу и пошли. Иван-царевич приходит домой, сел и голову повесил. Лягушка по полу скачет, спрашивает его:

— Что, Иван-царевич, голову повесил? Или горе какое?

— Батюшка велел тебе к завтрему рубашку ему сшить.

Лягушка отвечает:

— Не тужи, Иван-царевич, ложись лучше спать, утро вечера мудренее.

Иван-царевич лег спать, а лягушка прыгнула на крыльцо, сбросила с себя лягушечью кожу и обернулась Василисой Премудрой, такой красавицей, что и в сказке не расскажешь.

Василиса Премудрая ударила в ладоши и крикнула:

— Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Сшейте мне к утру такую рубашку, какую видела я у моего родного батюшки.

Иван-царевич утром проснулся, лягушка опять по полу скачет, а уж рубашка лежит на столе, завернута в полотенце. Обрадовался Иван-царевич, взял рубашку, понес к отцу. Царь в это время принимал дары от бóльших сыновей. Старший сын развернул рубашку, царь принял ее и сказал:

— Эту рубашку в чёрной избе носить.

Средний сын развернул рубашку, царь сказал:

— В ней только в баню ходить.

Иван-царевич развернул рубашку, изукрашенную златом-серебром, хитрыми узорами. Царь только взглянул:

— Ну, вот это рубашка — в праздник ее надевать.

Пошли братья по домам — те двое — и судят между собой:

— Нет, видно, мы напрасно смеялись над женой Ивана-царевича: она не лягушка, а какая-нибудь хитра…[135]

Царь опять позвал сыновей:

— Пускай ваши жены испекут мне к завтрему хлеб. Хочу узнать, которая лучше стряпает.

Иван-царевич голову повесил, пришел домой. Лягушка его спрашивает:

— Что закручинился?

Он отвечает:

— Надо к завтрему испечь царю хлеб.

— Не тужи, Иван-царевич, лучше ложись спать, утро вечера мудренее.

А те невестки сперва-то смеялись над лягушкой, а теперь послали одну бабушку-задворенку посмотреть, как лягушка будет печь хлеб.

Лягушка хитра, она это смекнула. Замесила квашню, печь сверху разломала да прямо туда, в дыру, всю квашню и опрокинула. Бабушка-задворенка прибежала к царским невесткам, всё рассказала, и те так же стали делать.

А лягушка прыгнула на крыльцо, обернулась Василисой Премудрой, ударила в ладоши:

— Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Испеките мне к утру мягкий белый хлеб3 какой я у моего родного батюшки ела.

Иван-царевич утром проснулся, а уж на столе лежит хлеб, изукрашен разными хитростями: по бокам узоры печатные, сверху города с заставами.

Иван-царевич обрадовался, завернул хлеб в ширинку,[136] понёс к отцу. А царь в то время принимал хлебы от больших сыновей. Их жены-то поспускали тесто в печь, как им бабушка-задворенка сказала, и вышла у них одна горелая грязь. Царь принял хлеб от старшего сына, посмотрел и отослал в людскую. Принял от среднего сына и туда же отослал. А как подал Иван-царевич, царь сказал:

— Вот это хлеб, только в праздник его есть.

И приказал царь трем своим сыновьям, чтобы завтра явились к нему на пир вместе с жёнами.

Опять воротился Иван-царевич домой невесел, ниже плеч голову повесил.

Лягушка по полу скачет:

— Ква, ква, Иван-царевич, что закручинился? Или услыхал от батюшки слово неприветливое?

— Лягушка, лягушка, как мне не горевать! Батюшка наказал, чтобы я пришел с тобой на пир, а как я тебя людям покажу?

Лягушка отвечает:

— Не тужи, Иваи-царевич, иди на пир один, а я вслед за тобой буду. Как услышишь стук да гром, не пугайся. Спросят тебя, скажи: «Это моя лягушонка в коробчонке едет».

Иван-царевич и пошёл один. Вот старшие братья приехали с жёнами, разодетыми, разубранными, нарумяненными, насурьмленными. Стоят да над Иваном-царевичем смеются:

— Что же ты без жены пришёл? Хоть бы в платочке её принес. Где ты такую красавицу выискал? Чай, все болота исходил.

Царь с сыновьями, с невестками, с гостями сели за столы дубовые, за скатерти браные — пировать. Вдруг поднялся стук да гром, весь дворец затрясся. Гости напугались, повскакали с мест, а Иван-царевич говорит:

— Не бойтесь, честные гости: это моя лягушонка в коробчонке приехала.

Подлетела к царскому крыльцу золоченая карета о шести белых лошадях, и выходит оттуда Василиса Премудрая: на лазоревом платье — частые звёзды, на голове — месяц ясный, такая красавица — ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать. Берет она Ивана-царевича за руку и ведет за столы дубовые, за скатерти браные.

Стали гости есть, пить, веселиться. Василиса Премудрая испила из стакана да последки себе за левый рукав вылила. Закусила лебедем да косточки за правый рукав бросила.

Жёны больших царевичей увидали ее хитрости и давай то же делать.

Попили, поели, настал черед плясать. Василиса Премудрая подхватила Ивана-царевича и пошла. Уж она плясала, плясала, вертелась, вертелась — всем на диво. Махнула левым рукавом — вдруг сделалось озеро, махнула правым рукавом — поплыли по озеру белые лебеди. Царь и гости диву дались.

А старшие невестки пошли плясать: махнули рукавом — только гостей забрызгали, махнули другим — только кости разлетелись, одна кость царю в глаз попала. Царь рассердился и прогнал обеих невесток.

В ту пору Иван-царевич отлучился потихонькуs побежал домой, нашёл там лягушечью кожу и бросил её в печь, сжёг на огне.

Василиса Премудрая возвращается домой, хватилась — нет лягушечьей кожи. Села на лавку, запечалилась, приуныла и говорит Ивану-царевичу:

— Ах, Иван-царевич, что же ты наделал! Если бы ты ещё только три дня подождал, я бы вечно твоей была. А теперь прощай. Ищи меня за тридевять земель, в три десятом царстве, у Кощея Бессмертного…

Обернулась Василиса Премудрая серой кукушкой и улетела в окно. Иван-царевич поплакал, поплакал, поклонился на четыре стороны и пошёл куда глаза глядят — искать жену, Василису Премудрую. Шёл он близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли, сапоги проносил, кафтан истёр, шапчонку дождик иссёк. Попадается ему навстречу старый старичок.

— Здравствуй, добрый молодец! Что ищешь, куда путь держишь?

Иван-царевич рассказал ему про свое несчастье. Старый старичок говорит ему:

— Эх, Иван-царевич, зачем ты лягушечью кожу спалил? Не ты её надел, не тебе её было снимать. Василиса Премудрая хитрей, мудреней своего отца уродилась. Он за то осерчал на нее и велел ей три года быть лягушкой. Ну, делать нечего, вот тебе клубок: куда он покатится, туда и ты ступай за ним смело.

Иван-царевич поблагодарил старого старичка и пошел за клубочком. Клубок катится, он за ним идет. В чистом поле попадается ему медведь. Иван-царевич нацелился, хочет убить зверя. А медведь говорит ему человеческим голосом:

— Не бей меня, Иван-царевич, когда-нибудь тебе пригожусь.

Иван-царевич пожалел медведя, не стал его стрелять, пошел дальше. Глядь, летит над ним селезень. Он нацелился, а селезень говорит ему человеческим голосом:

— Не бей меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь.

Он пожалел селезня и пошёл дальше. Бежит косой заяц. Иван-царевич опять спохватился, хочет в него стрелять, а заяц говорит человеческим голосом:

— Не убивай меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь.

Пожалел он зайца, пошел дальше. Подходит к синему морю и видит: на берегу, на песке, лежит щука, едва дышит и говорит ему:

— Ах, Иван-царевич, пожалей меня, брось в синее море!

Он бросил щуку в море, пошел дальше берегом. Долго ли, коротко ли, прикатился клубочек к лесу. Там стоит избушка на курьих ножках, кругом себя поворачивается.

— Избушка, избушка, стань по-старому, как мать поставила: к лесу задом, ко мне передом.

Избушка повернулась к нему передом, к лесу задом. Иван-царевич взошел в нее и видит: на печи, на девятом кирпиче, лежит баба-яга костяная нога, зубы — на полке, а нос в потолок врос. — Зачем, добрый молодец, ко мне пожаловал? — говорит ему баба-яга. — Дело пытаешь или от дела лытаешь?

Иван-царевич ей отвечает:

— Ах ты, старая хрычовка, ты бы меня прежде напоила, накормила, в бане выпарила, тогда бы и спрашивала.

Баба-яга его в бане выпарила, напоила, накормила, в постель уложила, и Иван-царевич рассказал ей, что ищет свою жену, Василису Премудрую.

— Знаю, знаю, — говорит ему баба-яга, — твоя жена теперь у Кощея Бессмертного. Трудно её будет достать, нелегко с Кощеем сладить: его смерть на конце иглы, та игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайца, тот заяц сидит в каменном сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и тот дуб Кощей Бессмертный, как свой глаз, бережёт.

Иван-царевич у бабы-яги переночевал, и наутро она ему указала, где растет высокий дуб. Долго ли, коротко ли, дошел туда Иван-царевич, видит: стоит, шумит высокий дуб, на нем каменный сундук, а достать его трудно.

Вдруг, откуда ни взялся, прибежал медведь и выворотил дуб с корнем. Сундук упал и разбился. Из сундука выскочил заяц — и наутек во всю прыть. А за ним другой заяц гонится, нагнал и в клочки разорвал. А из зайца вылетела утка, поднялась высоко, под самое небо. Глядь, на нее селезень кинулся, как ударит её — утка яйцо выронила, упало яйцо в синее море…

Тут Иван-царевич залился горькими слезами — где же в море яйцо найти!.. Вдруг подплывает к берегу щука и держит яйцо в зубах. Иван-царевич разбил яйцо, достал иголку и давай у нее конец ломать. Он ломает, а Кощей Бессмертный бьётся, мечется. Сколько ни бился, ни метался Кощей — сломал Иван-царевич у иглы конец, пришлось Кощею помереть.

Иван-царевич пошёл в Кощеевы палаты белокаменные. Выбежала к нему Василиса Премудрая, поцеловала его в сахарные уста. Иван-царевич с Василисой Премудрой воротились домой и жили долго и счастливо до глубокой старости.

ИВАН-ЦАРЕВИЧ И СЕРЫЙ ВОЛК

Жил-был царь Берендей, у него было три сына, младшего звали Иваном.

И был у царя сад великолепный; росла в том саду яблоня с золотыми яблоками.

Стал кто-то царский сад посещать, золотые яблоки воровать. Царю жалко стало свой сад. Посылает он туда караулы. Никакие караулы не могут уследить похитника.[137]

Царь перестал и пить, и есть — затосковал. Сыновья отца утешают:

— Дорогой наш батюшка, не печалься, мы сами станем сад караулить.

Старший сын говорит:

— Сегодня моя очередь, пойду стеречь сад от похитника.

Отправился старший сын. Сколько ни ходил с вечеру, никого не уследил, припал на мягкую траву и уснул.

Утром царь его спрашивает:

— Ну-ка, не обрадуешь ли меня: не видал ли ты похитника?

— Нет, родимый батюшка, всю ночь не спал, глаз не смыкал, а никого не видал.

На другую ночь пошел средний сын караулить и тоже проспал всю ночь, а наутро сказал, что не видал похитника.

Настудило время младшего брата идти стеречь. Пошел Иван-царевич стеречь отцов сад и даже присесть боится, не то что прилечь. Как его сон задолит,[138] он росой с травы умоется, сон и прочь с глаз.

Половина ночи прошла, ему и чудится: в саду свет. Светлее и светлее. Весь сад осветило. Он видит — на яблоню села Жар-птица и клюет золотые яблоки.

Иван-царевич тихонько подполз к яблоне и поймал птицу за хвост. Жар-птица встрепенулась и улетела, осталось у пего в руке одно перо от ее хвоста.

Наутро приходит Иван-царевич к отцу.

— Ну что, дорогой мой Ваня, не видал ли ты похитника?

— Дорогой батюшка, поймать не поймал, а проследил, кто наш сад разоряет. Вот от похитника память вам принёс. Это, батюшка, Жар-птица.

Царь взял это перо и с той поры стал пить, и есть, и печали не знать. Вот в одно прекрасное время ему и раздумалось об этой об Жар-птице.

Позвал он сыновей и говорит им:

— Дорогие мои дети, оседлали бы вы добрых коней, поездили бы по белу свету, места познавали, не напали бы где на Жар-птицу.

Дети отцу поклонились, оседлали добрых коней и отправились в путь-дорогу: старший в одну сторону, средний в другую, а Иван-царевич в третью сторону.

Ехал Иван-царевич долго ли, коротко ли. День был летний. Приустал Иван-царевич, слез с коня, спутал его, а сам свалился спать.

Много ли, мало ли времени прошло, пробудился Иван-царевич, видит — коня нет. Пошёл его искать, ходил, ходил и нашёл своего коня — одни кости обглоданные.

Запечалился Иван-царевич: куда без коня идти в такую даль?

«Ну что же, — думает, — взялся, делать нечего».

И пошёл пеший. Шёл, шёл, устал до смерточки. Сел на мягкую траву и пригорюнился, сидит. Откуда ни возьмись, бежит к нему серый волк.

— Что, Иван-царевич, сидишь пригорюнился, голову повесил?

— Как же мне не печалиться, серый волк? Остался я без доброго коня.

— Это я, Иван-царевич, твоего коня съел… Жалко мне тебя! Расскажи, зачем в даль поехал, куда путь держишь?

— Послал меня батюшка поездить по белу свету, найти Жар-птицу.

— Фу, фу, тебе на своём добром коне в три года не доехать до Жар-птицы. Я один знаю, где она живёт. Так и быть — коня твоего съел, буду тебе служить верой-правдой. Садись на меня да держись крепче.

Сел Иван-царевич на него верхом, серый волк и поскакал — синие леса мимо глаз пропускает, озера хвостом заметает. Долго ли, коротко ли, добегают они до высокой крепости. Серый волк и говорит:

— Слушай меня, Иван-царевич, запоминай: полезай через стену, не бойся — час удачный, все сторожа спят. Увидишь в тереме окошко, на окошке стоит золотая клетка, а в клетке сидит Жар-птица. Ты птицу возьми, за пазуху положи, да смотри клетки не трогай!

Иван-царевич через стену перелез, увидел этот терем — на окошке стоит золотая клетка, в клетке сидит Жар-птица. Он птицу взял, за пазуху положил, да засмотрелся на клетку. Сердце его и разгорелось: «Ах, какая — золотая, драгоценная! Как такую не взять!» И забыл, что волк ему наказывал. Только дотронулся до клетки, пошел по крепости звук, трубы затрубили, барабаны забили, сторожа пробудились, схватили Ивана-царевича и повели его к царю Афрону.

Царь Афрон разгневался и спрашивает:

— Чей ты, откуда?

— Я царя Берендея сын, Иван-царевич.

— Ай, срам какой! Царский сын да пошёл воровать.

— А что же, когда ваша птица летала, наш сад разоряла?

— А ты бы пришёл ко мне, по совести попросил, я бы её так отдал, из уважения к твоему родителю, царю Берендею, А теперь по всем городам пущу нехорошую славу про вас… Ну да ладно, сослужишь мне службу, я тебя прощу. В таком-то царстве у царя Кусмана есть конь златогривый. Приведи его ко мне, тогда отдам тебе Жар-птицу с клеткой.

Загорюнился Иван-царевич, идет к серому волку, А волк ему:

— Я же тебе говорил: не шевели клетку! Почему не слушал мой наказ?

— Ну, прости же ты меня, прости, серый волк.

— То-то, прости… Ладно, садись на меня. Взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Опять поскакал серый волк с Иваном-царевичем. Долго ли, коротко ли, добегают они до той крепости, где стоит конь златогривый.

— Полезай, Иван-царевич, через стену, сторожа спят, иди на конюшню, бери коня, да смотри уздечку не трогай!

Иван-царевич перелез в крепость, там все сторожа спят, зашел на конюшню, поймал коня златогривого, да позарился на уздечку — она золотом, дорогими камнями убрана; в ней златогривому коню только и гулять.

Иван-царевич дотронулся до уздечки, пошел звук по всей крепости: трубы затрубили, барабаны забили, сторожа проснулись, схватили Ивана-царевича и повели к царю Кусману.

— Чей ты, откуда?

— Я Иван-царевич.

— Эка, за какие глупости взялся — коня воровать! На это простой мужик не согласится. Ну ладно, прощу тебя, Иван-царевич, если сослужишь мне службу. У царя Далмата есть дочь Елена Прекрасная. Похить её, привези ко мне, подарю тебе златогривого коня с уздечкой.

Ещё пуще пригорюнился Иван-царевич, пошел к серому волку.

— Говорил я тебе, Иван-царевич: не трогай уздечку! Не послушал ты моего наказа.

— Ну, прости же меня, прости, серый волк.

— То-то, прости… Да уж ладно, садись мне на спину.

Опять поскакал серый волк с Иваном-царевичем. Добегают они до царя Далмата. У него в крепости, в саду, гуляет Елена Прекрасная с мамушками, нянюшками. Серый волк говорит:

— В этот раз я тебя не пущу, сам пойду. А ты ступай обратно путём-дорогой, я тебя скоро нагоню.

Иван-царевич пошёл обратно путём-дорогой, а серый волк перемахнул через стену — да в сад. Засел за куст и глядит. Елена Прекрасная вышла со своими мамушками, нянюшками. Гуляла, гуляла и только приотстала от мамушек и нянюшек, серый волк ухватил Елену Прекрасную, перекинул через спину — и наутек.

Иван-царевич идет путем-дорогой, вдруг настигает его серый волк, на нем сидит Елена Прекрасная. Обрадовался Иван-царевич, а серый волк ему:

— Садись на меня скорей, как бы за нами погони не было.

Помчался серый волк с Иваном-царевичем, с Еленой Прекрасной обратной дорогой — синие леса мимо глаз пропускает, реки, озера хвостом заметает. Долго ли, коротко ли, добегают они до царя Кусмана. Серый волк спрашивает:

— Что, Иван-царевич, приумолк, пригорюнился?

— Да как же мне, серый волк, не печалиться? Как расстанусь с такой красотой! Как Елену Прекрасную на коня буду менять?

Серый волк отвечает:

— Не разлучу я тебя с такой красотой — спрячем её где-нибудь, а я обернусь Еленой Прекрасной, ты и веди меня к царю.

Тут они Елену Прекрасную спрятали в лесной избушке. Серый волк перевернулся через голову и сделался точь-в-точь Еленой Прекрасной. Повёл его Иван-царевич к царю Кусману. Царь обрадовался, стал его благодарить:

— Спасибо тебе, Иван-царевич, что достал мне невесту. Получай златогривого коня с уздечкой.

Иван-царевич сел на этого коня и поехал за Еленой Прекрасной. Взял её, посадил на коня, и едут они путём-дорогой.

А царь Кусман устроил свадьбу, пировал весь день до вечера, а как надо было спать ложиться, повёл он Елену Прекрасную в спальню, да только лёг с ней на кровать, глядит — волчья морда вместо молодой жены! Царь со страху свалился с кровати, а волк удрал прочь.

Нагоняет серый волк Ивана-царевича и спрашивает:

— О чём задумался, Иван-царевич?

— Как же мне не думать? Жалко расставаться с таким сокровищем — конем златогривым, менять его на Жар-птицу.

— Не печалься, я тебе помогу.

Вот доезжают они до царя Афрона. Волк и говорит:

— Этого коня и Елену Прекрасную ты спрячь, а я обернусь конем златогривым, ты меня и веди к царю Афрону.

Спрятали они Елену Прекрасную и златогривого коня в лесу. Серый волк перекинулся через спину, обернулся златогривым конем, Иван-царевич повел его к царю Афрону. Царь обрадовался и отдал ему Жар-птицу с золотой клеткой.

Иван-царевич вернулся пеший в лес, посадил Елену Прекрасную на златогривого коня, взял золотую клетку с Жар-птицей и поехал путем-дорогой в родную сторону.

А царь Афрон велел подвести к себе дареного коня и только хотел сесть на него — конь обернулся серым волком. Царь со страху где стоял, там и упал, а серый волк пустился наутек и скоро догнал Ивана-царевича.

— Теперь прощай, мне дальше идти нельзя.

Иван-царевич слез с коня и три раза поклонился до земли, с уважением отблагодарил серого волка. А тот говорит:

— Не навек прощайся со мной, я ещё тебе пригожусь.

Иван-царевич думает: «Куда же ты еще пригодишься? Все желания мои исполнены». Сел на златогривого коня, и опять поехали они с Еленой Прекрасной, с Жар-птицей. Доехал он до своих краев, вздумалось ему пополдневать. Было у него с собой немного хлебушка. Ну, они поели, ключевой воды попили и легли отдыхать.

Только Иван-царевич заснул, наезжают на него его братья. Ездили они по другим землям, искали Жар-птицу, вернулись с пустыми руками. Наехали и видят — у Ивана-царевича всё добыто. Вот они и сговорились:

— Давай убьём брата, добыча вся будет наша.

Решились и убили Ивана-царевича. Сели на златогривого коня, взяли Жар-птицу, посадили на коня Елену Прекрасную и устрашили её:

— Дома не сказывай ничего!

Лежит Иван-царевич мёртвый, над ним уж вороны летают. Откуда ни возьмись, прибежал серый волк и схватил ворона с вороненком.

— Ты лети-ка, ворон, за живой и мертвой водой. Принесёшь мне живой и мертвой воды, тогда отпущу твоего вороненка.

Ворон, делать нечего, полетел, а волк держит его вороненка. Долго ли ворон летал, коротко ли, принес он живой и мертвой воды. Серый волк спрыснул мёртвой водой раны Ивану-царевичу, раны зажили; спрыснул его живой водой — Иван-царевич ожил.

— Ох, крепко же я спал!..

— Крепко ты спал, — говорит серый волк. — Кабы не я, совсем бы не проснулся. Родные братья тебя убили и всю добычу твою увезли. Садись на меня скорей.

Поскакали они в погоню и настигли обоих братьев. Тут их серый волк растерзал и клочки по полю разметал.

Иван-царевич поклонился серому волку и простился с ним навечно.

Вернулся Иван-царевич домой на коне златогривом, привёз отцу своему Жар-птицу, а себе — невесту, Елену Прекрасную.

Царь Берендей обрадовался, стал сына спрашивать. Стал Иван-царевич рассказывать, как помог ему серый волк достать добычу, да как братья убили его сонного, да как серый волк их растерзал.

Погоревал царь Берендей и скоро утешился. А Иван-царевич женился на Елене Прекрасной, и стали они жить-поживать да горя не знать.

МОРСКОЙ ЦАРЬ И ВАСИЛИСА ПРЕМУДРАЯ

За тридевять земель, в тридесятом государстве жил-был царь с царицею; детей у них не было. Поехал царь по чужим землям, по дальним сторонам; долгое время домой не бывал; на ту пору родила ему царица сына «Ивана-царевича, а царь про то и не ведает.

Стал он держать путь в своё государство, стал подъезжать к своей земле, а день-то был жаркий-жаркий, солнце так и пекло! И напала на него жажда великая; что ни дать, только бы воды испить! Осмотрелся кругом и видит невдалеке большое озеро; подъехал к озеру, слез с коня, прилег на брюхо и давай глотать студеную воду. Пьёт и не чует беды; а царь морской ухватил его за бороду.

— Пусти! — просит царь.

— Не пущу, не смей пить без моего ведома!

— Какой хочешь возьми откуп — только отпусти!

— Давай то, чего дома не знаешь.

Царь подумал-подумал — чего он дома не знает? Кажись, всё знает, всё ему ведомо, — и согласился. Попробовал — бороду никто не держит; встал с земли, сел на коня и поехал восвояси.

Вот приезжает домой, царица встречает его с царевичем, такая радостная; а он как узнал про своё милое детище, так и залился горькими слезами. Рассказал царице, как и что с ним было, поплакали вместе, да ведь делать-то нечего, слезами дела не поправишь.

Стали они жить по-старому; а царевич растёт себе да растёт, словно тесто на опаре — не по дням, а по часам, и вырос большой.

«Сколько ни держать при себе, — думает царь, — а отдавать надобно: дело неминучее!» Взял Ивана-царевича за руку, привёл прямо к озеру.

— Поищи здесь, — говорит, — мой перстень; я ненароком вчера обронил.

Оставил одного царевича, а сам повернул домой. Стал царевич искать перстень, идёт по берегу, и попадается ему навстречу старушка.

— Куда идёшь, Иван-царевич?

— Отвяжись, не докучай, старая ведьма! И без тебя досадно.

— Ну, оставайся с богом!

И пошла старушка в сторону.

А Иван-царевич пораздумался: «За что обругал я старуху? Дай ворочу её; старые люди хитры и догадливы! Авось что и доброе скажет». И стал ворочать старушку:

— Воротись, бабушка, да прости мое слово глупое! Ведь я с досады вымолвил, заставил меня отец перстень искать, хожу-высматриваю, а перстня нет как нет!

— Не за перстнем ты здесь; отдал тебя отец морскому царю: выйдет морской царь и возьмёт тебя с собою в подводное царство.

Горько заплакал царевич.

— Не тужи, Иван-царевич! Будет и на твоей улице праздник; только слушайся меня, старухи. Спрячься вон за тот куст смородины и притаись тихохонько. Прилетят сюда двенадцать голубиц — все красные девицы, а вслед за ними и тринадцатая; станут в озере купаться; а ты тем временем унеси у последней сорочку и до тех пор не отдавай, пока не подарит она тебе своего колечка. Если не сумеешь этого сделать, ты погиб навеки; у морского царя кругом всего дворца стоит частокол высокий, на целые на десять верст, и на каждой спице по голове воткнуто; только одна порожняя, не угоди на неё попасть!

Иван-царевич поблагодарил старушку, спрятался за смородиновый куст и ждёт поры-времени.

Вдруг прилетают двенадцать голубиц; ударились о сыру землю и обернулись красными девицами, все до единой красоты несказанной: ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать! Поскидали платья и пустились в озеро: играют, плещутся, смеются, песни поют.

Вслед за ними прилетела и тринадцатая голубица; ударилась о сыру землю, обернулась красной девицей, сбросила с белого тела сорочку и пошла купаться; и была она всех пригожее, всех красивее!

Долго Иван-царевич не мог отвести очей своих, долго на нее заглядывался да припомнил, что говорила ему старуха, подкрался и унес сорочку.

Вышла из воды красная девица, хватилась — нет сорочки, унес кто-то; бросились все искать, искали, искали — не видать нигде.

— Не ищите, милые сестрицы! Улетайте домой; я сама виновата — недосмотрела, сама и отвечать буду.

Сестрицы — красные девицы ударились о сыру землю, сделались голубками, взмахнули крыльями и полетели прочь. Осталась одна девица, осмотрелась кругом и промолвила:

— Кто бы ни был таков, у кого моя сорочка, выходи сюда; коли старый человек — будешь мне родной батюшка, коли средних лет — будешь братец любимый, коли ровня мне — будешь милый друг!

Только сказала последнее слово, показался Иван-царевич. Подала она ему золотое колечко и говорит:

— Ах, Иван-царевич! Что давно не приходил? Морской царь на тебя гневается. Вот дорога, что ведёт в подводное царство; ступай по ней смело! Там и меня найдёшь; ведь я дочь морского царя, Василиса Премудрая.

Обернулась Василиса Премудрая голубкою и улетела от царевича.

А Иван-царевич отправился в подводное царство; видит — и там свет такой же, как у нас; и там поля, и луга, и рощи зеленые, и солнышко греет.

Приходит он к морскому царю. Закричал на него морской царь:

— Что так долго не бывал? За вину твою вот тебе служба: есть у меня пустошь на тридцать верст и в длину и поперек — одни рвы, буераки да каменьё острое! Чтоб к завтрему было там как ладонь гладко, и была бы рожь посеяна, и выросла б к раннему утру так высока, чтобы в ней галка могла схорониться. Если того не сделаешь — голова твоя с плеч долой!

Идёт Иван-царевич от морского царя, сам слезами обливается. Увидала его в окно из своего терема высокого Василиса Премудрая и спрашивает:

— Здравствуй, Иваи-царевич! Что слезами обливаешься?

— Как же мне не плакать? — отвечает царевич. — Заставил меня царь морской за одну ночь сровнять рвы, буераки и каменьё острое и засеять рожью, чтоб к утру она выросла и могла в ней галка спрятаться.

— Это не беда, беда впереди будет. Ложись с богом спать; утро вечера мудренее, все будет готово!

Лёг спать Иван-царевич, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и крикнула громким голосом:

— Гей, вы слуги мои верные! Ровняйте-ка рвы глубокие, сносите каменьё острое, засевайте рожью колосистою, чтоб к утру поспело.

Проснулся на заре Иван-царевич, глянул — все готово: нет ни рвов, ни буераков, стоит поле, как ладонь, гладкое, и красуется на нем рожь — столь высока, что галка схоронится.

Пошёл к морскому царю с докладом.

— Спасибо тебе, — говорит морской царь, — что сумел службу сослужить. Вот тебе другая работа: есть у меня триста скирдов, в каждом скирду по триста копен — все пшеница белоярая; обмолоти мне к завтрему всю пшеницу чисто-начисто, до единого зернышка, а скирдов не ломай и снопов не разбивай. Если не сделаешь — голова твоя с плеч долой!

— Слушаю, ваше величество! — сказал Иван-царевич; опять идет по двору да слезами обливается.

— О чём горько плачешь? — спрашивает его Василиса Премудрая.

— Как же мне не плакать? Приказал мне царь морской за одну ночь все скирды обмолотить, зерна не обронить, а скирдов не ломать и снопов не разбивать.

— Это не беда, беда впереди будет! Ложись спать с богом; утро вечера мудренее.

Царевич лёг спать, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом:

— Гей вы, муравьи ползучие! Сколько вас на белом свете ни есть — все ползите сюда и повыберите зерно из батюшкиных скирдов чисто-начисто.

Поутру зовёт морской царь Ивана-царевича.

— Сослужил ли службу?

— Сослужил, ваше величество!

— Пойдём посмотрим.

Пришли на гумно — все скирды стоят нетронуты, пришли в житницы — все закрома полнехоньки зерном.

— Спасибо тебе, брат! — сказал морской царь. — Сделай мне еще церковь из чистого воску, чтобы к рассвету была готова: это будет твоя последняя служба.

Опять идет Иван-царевич по двору, слезами умывается.

— О чём горько плачешь? — спрашивает его из высокого терема Василиса Премудрая.

— Как мне не плакать, доброму молодцу? Приказал морской царь за одну ночь сделать церковь из чистого воску.

— Ну, это ещё не беда, беда впереди будет. Ложись-ка спать; утро вечера мудренее.

Царевич улёгся спать, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом:

— Гей вы, пчёлы работящие! Сколько вас на белом свете ни есть — все летите сюда и слепите из чистого воску церковь божию, чтоб к утру была готова.

Поутру встал Иван-царевич, глянул — стоит церковь из чистого воску, и пошёл к морскому царю с докладом.

— Спасибо тебе, Иван-царевич! Каких слуг у меня не было, никто не сумел так угодить, как ты. Будь же за то моим наследником, всего царства сберегателем; выбирай себе любую из тринадцати дочерей моих в жены.

Иван-царевич выбрал Василису Премудрую; тотчас их обвенчали и на радостях пировали целых три дня.

Ни много, ни мало прошло времени, стосковался Иван-царевич по своим родителям, захотелось ему на святую Русь.

— Что так грустен, Иван-царевич?

— Ах, Василиса Премудрая, сгрустнулось по отцу, по матери, захотелось на святую Русь.

— Вот это беда пришла! Если уйдём мы, будет за нами погоня великая; морской царь разгневается и предаст нас смерти. Надо ухитряться!

Плюнула Василиса Премудрая в трёх углах, заперла двери в своем тереме и побежала с Иваном-царевичем на святую Русь.

На другой день ранехонько приходят посланные от морского царя — молодых подымать, во дворец к царю звать. Стучатся в двери:

— Проснитеся, пробудитеся! Вас батюшка зовёет.

— Ещё рано, мы не выспались; приходите после! — отвечает одна слюнка.

Вот посланные ушли, обождали час-другой и опять стучатся:

— Не пора-время спать, пора-время вставать!

— Погодите немного: встанем, оденемся! — отвечает вторая слюнка.

В третий раз приходят посланные:

— Царь-де морской гневается, зачем так долго они прохлаждаются.

— Сейчас будем! — отвечает третья слюнка.

Подождали-подождали посланные и давай опять стучаться: нет отклика, нет отзыва! Выломали двери, а в тереме пусто.

Доложили царю, что молодые убежали; озлобился он и послал за ними погоню великую.

А Василиса Премудрая с Иваном-царевичем уже далеко-далеко! Скачут на борзых конях без остановки, без роздыху.

— Ну-ка, Иван-царевич, припади к сырой земле да послушай, нет ли погони от морского царя?

Иван-царевич соскочил с коня, припал ухом к сырой земле и говорит:

— Слышу я людскую молвь и конский топ!

— Это за нами гонят! — сказала Василиса Премудрая и тотчас обратила коней зеленым лугом, Ивана-царевича старым пастухом, а сама сделалась смирною овечкою.

Наезжает погоня:

— Эй, старичок! Не видал ли ты — не проскакал ли здесь добрый молодец с красной девицей?

— Нет, люди добрые, не видал, — отвечает Иван-царевич, — сорок лет как пасу на этом месте — ни одна птица мимо не пролетывала, ни один зверь мимо не прорыскивал!

Воротилась погоня назад:

— Ваше царское величество! Никого в пути не наехали, видали только: пастух овечку пасёт.

— Что ж не хватали? Ведь это они были! — закричал морской царь и послал новую погоню.

А Иван-царевич с Василисою Премудрою давным-давно скачут на борзых конях.

— Ну, Иван-царевич, припади к сырой земле да послушай, нет ли погони от морского царя?

Иван-царевич слез с коня, припал ухом к сырой земле и говорит:

— Слышу я людскую молвь и конский топ.

— Эта за нами гонят! — сказала Василиса Премудрая; сама сделалась церковью, Ивана-царевича обратила стареньким попом, а лошадей — деревьями.

Наезжает погоня:

— Эй, батюшка! Не видал ли ты, не проходил ли здесь пастух с овечкою?

— Нет, люди добрые, не видал; сорок лет тружусь в этой церкви — ни одна птица мимо не пролетывала, ни один зверь мимо не прорыскивал!

Повернула погоня назад:

— Ваше царское величество! Нигде не нашли пастуха с овечкою; только в пути и видели, что церковь да попа-старика.

— Что же вы церковь не разломали, попа не захватили? Ведь это они самые были! — закричал морской царь и сам поскакал вдогонь за Иваном-царевичем и Василисою Премудрою.

А они далеко уехали.

Опять говорит Василиса Премудрая:

— Иван-царевич! Припади к сырой земле — не слыхать ли погони?

Слез Иван-царевич с коня, припал ухом к сырой земле и говорит:

— Слышу я людскую молвь и конский топ пуще прежнего.

— Это сам царь скачет.

Оборотила Василиса Премудрая коней озером, Ивана-царевича селезнем, а сама сделалась уткою.

Прискакал царь морской к озеру, тотчас догадался, кто таковы утка и селезень; ударился о сыру землю и обернулся орлом. Хочет орел убить их до смерти, да не тут-то было: что ни разлетится сверху… вот-вот ударит селезня, а селезень в воду нырнет; вот-вот ударит утку, а утка в воду нырнёт! Бился, бился, так ничего и не смог сделать. Поскакал царь морской в своё подводное царство, а Василиса Премудрая с Иваном-царевичем выждали доброе время и поехали на святую Русь. Долго ли, коротко ли, приехали они в тридесятое царство.

— Подожди меня в этом лесочке, — говорит Иван-царевич Василисе Премудрой, — я пойду, доложусь наперёд отцу, матери.

— Ты меня забудешь, Иван-царевич!

— Нет, не забуду.

— Нет, Иван-царевич, не говори, позабудешь! Вспомни обо мне хоть тогда, как станут два голубка в окна биться!

Пришёл Иван-царевич во дворец; увидали его родители, бросились ему на шею и стали целовать-миловать его; на радостях позабыл Иван-царевич про Василису Премудрую.

Живёт день и другой с отцом, с матерью, а на третий задумал свататься к какой-то королевне.

Василиса Премудрая пошла в город и нанялась к просвирне[139] в работницы. Стали просвиры готовить; она взяла два кусочка теста, слепила пару голубков и посадила в печь.

— Разгадай, хозяюшка, что будет из этих голубков?

— А что будет? Съедим их — вот и всё!

— Нет, не угадала!

Открыла Василиса Премудрая печь, отворила окно — и в ту ж минуту голуби встрепенулися, полетели прямо во дворец и начали биться в окна; сколько прислуга царская ни старалась, ничем не могла отогнать их прочь.

Тут только Иван-царевич вспомнил про Василису Премудрую, послал гонцов во все концы расспрашивать да разыскивать и нашёл её у просвирни; взял за руки белые, целовал в уста сахарные, привёл к отцу, к матери, и стали все вместе жить да поживать да добра наживать.

БЕЛАЯ УТОЧКА

Один князь женился на прекрасной княжне и не успел ещё на неё наглядеться, не успел с нею наговориться, не успел её наслушаться, а уж надо было им расставаться, надо было ему ехать в дальний путь, покидать жену на чужих руках. Что делать! Говорят, век обнявшись не просидеть.

Много плакала княгиня, много князь её уговаривал, заповедывал не покидать высока терема, не ходить на беседу, с дурными людьми не ватажиться, худых речей не слушаться. Княгиня обещала все исполнить. Князь уехал; она заперлась в своем покое и не выходит.

Долго ли, коротко ли, пришла к ней женщина, казалось, такая простая, сердечная!

— Что, — говорит, — ты скучаешь? Хоть бы на божий свет поглядела, хоть бы по саду прошлась, тоску размыкала, голову простудила.

Долго княгиня отговаривалась, не хотела, наконец подумала: по саду походить не беда, и пошла.

В саду разливалась ключевая хрустальная вода.

— Что, — говорит женщина, — день такой жаркий, солнце палит, а водица студеная — так и плещет, не скупаться ли нам здесь?

— Нет, нет, не хочу!

А там подумала: ведь, скупаться не беда! Скинула сарафанчик и прыгнула в воду. Только окунулась, женщина ударила ее по спине.

— Плыви, — говорит, — белою уточкой!

И поплыла княгиня белой уточкой.

Ведьма тотчас нарядилась в ее платье, убралась, намалевалась и села ожидать князя.

Только щенок вякнул, колокольчик звякнул, она уж бежит навстречу, бросилась к князю, целует, милует. Он обрадовался, сам руки протянул и не распознал её.

А белая уточка нанесла яичек, вывела деточек, двух хороших, а третьего заморышка, и деточки её вышли — ребяточки; она их вырастила, стали они по реченьке ходить, злату рыбку ловить, лоскутики собирать, кафтаники сшивать, да выскакивать на бережок, да поглядывать на лужок.

— Ох, не ходите туда, дети! — говорила мать.

Дети не слушали; нынче поиграют на травке, завтра побегают по муравке, дальше-дальше, и забрались на княжий двор.

Ведьма чутьём их узнала, зубами заскрипела; вот она позвала деточек, накормила, напоила и спать уложила, и там велела разложить огня, навесить котлы, наточить ножи.

Легли два братца и заснули, — а заморушка, чтоб не застудить, приказала им мать в пазушке носить, — заморышек-то и не спит, всё слышит, всё видит.

Ночью пришла ведьма под дверь и спрашивает:

— Спите вы, детки, иль нет?

Заморышек отвечает:

— Мы спим — не спим, думу думаем, что хотят нас всех порезать, огни кладут калиновые, котлы высят кипучие, ножи точат булатные!

— Не спят.

Ведьма ушла, походила, походила, опять — под дверь:

— Спите, детки, иль нет?

Заморышек опять говорит то же:

— Мы спим — но спим, думу думаем, что хотят нас всех порезати; огни кладут калиновые, котлы высят кипучие, ножи точат булатные!

— Что же это всё один голос?

Подумала ведьма, отворила потихоньку дверь, видит: оба брата спят крепким сном, тотчас обвела их мёртвой рукой — и они померли.

Поутру белая уточка зовёт деток; детки нейдут. Зачуяло ее сердце, встрепенулась она и полетела на княжий двор.

На княжьем дворе белы, как платочки, холодны, как пласточки, лежали братцы рядушком. Кинулась она к ним, бросилась, крылушки распустила, деточек обхватила и материнским голосом завопила:

Кря, кря, мои деточки!

Кря, кря, голубяточки!

Я нуждой вас выхаживала,

Я слезой вас выпаивала,

Темну ночь не досыпала,

Сладок кус не доедала!

— Жена, слышишь небывалое? Утка приговаривает.

— Это тебе чудится! Велите утку со двора прогнать! Её прогонят, она облетит да опять к деткам!

Кря, кря, мои деточки!

Кря, кря, голубяточки!

Погубила вас ведьма старая,

Ведьма старая, змея лютая,

Змея лютая, подколодная;

Отняла у вас отца родного,

Отца родного — моего мужа,

Потопила нас в быстрой реченьке.

Обратила нас в белых уточек,

А сама живёт — величается!

«Эге!» — подумал князь и закричал:

— Поймайте мне белую уточку!

Бросились все, а белая уточка летит и никому не дается; выбежал князь сам, она к нему на руки пала. Взял он её за крылышко и говорит:

— Стань белая береза у меня позади, а красная девица впереди!

Белая береза вытянулась у него позади, а красная девица стала впереди, и в красной девице князь узнал свою молодую княгиню.

Тотчас поймали сороку, повязали ей два пузырька, велели в один набрать воды живящей, в другой говорящей.

Сорока слетала, принесла воды. Сбрызнули деток водою — они встрепенулись, сбрызнули говорящею — пни заговорили.

И стала у князя целая семья, и стали все жить-поживать, добро наживать, худо забывать.

А ведьму привязали к лошадиному хвосту, размыкали по полю: где оторвалась нога — там стала кочерга, где рука — там грабли, где голова — там куст да колода; налетели птицы — мясо клевали, поднялися ветры — кости разметали, и не осталось от ней ни следа, ни памяти!

ПОДИ ТУДА — НЕ ЗНАЮ КУДА, ПРИНЕСИ ТО — НЕ ЗНАЮ ЧТО

В некотором государстве жил-был царь, холост — не женат. Был у него на службе стрелок по имени Андрей.

Пошёл раз Андрей-стрелок на охоту. Ходил, ходил целый день по лесу — не посчастливилось, не мог на дичь напасть. Время было к вечеру, идет он обратно — кручинится. Видит — сидит на дереве горлица.

«Дай, — думает, — стрельну хоть эту».

Стрельнул и ранил её — свалилась горлица с дерева на сырую землю. Поднял её Андрей, хотел свернуть ей голову, положить в сумку.

А горлица говорит ему человеческим голосом:

— Не губи меня, Андрей-стрелок, не руби моей головы, возьми меня живую, принеси домой, посади на окошко. Да смотри, как найдет на меня дремота — в ту пору бей меня правой рукой наотмашь: добудешь себе великое счастье.

Удивился Андрей-стрелок: что такое? С виду совсем птица, а говорит человеческим голосом. Принес он горлицу домой, посадил на окошечко, а сам стоит дожидается.

Прошло немного времени, горлица положила головку под крылышко и задремала. Андрей вспомнил, что она ему наказывала, ударил её правой рукой наотмашь. Упала горлица наземь и обернулась девицей, Марьей-царевной, да такой прекрасной, что пи вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать.

Говорит Марья-царевна стрелку:

— Сумел меня взять, умей и удержать — неспешным пирком да за свадебку. Буду тебе честной да веселой женой.

На том они и поладили. Женился Андрей-стрелок на Марье-царевне и живёт с молодой женой, потешается. А службы не забывает: каждое утро ни свет ни заря идёт в лес, настреляет дичи и несёт на царскую кухню.

Пожили они так недолго, Марья-царевна говорит:

— Бедно живёшь ты, Андрей!

— Да, как сама видишь.

— Добудь-ка рублей сотню, купи на эти деньги разного шёлку, я всё дело поправлю.

Послушался Андрей, пошел к товарищам, у кого рубль, у кого два занял, накупил разного шелку и принёс жене. Марья-царевна взяла шёлк и говорит:

— Ложись спать, утро вечера мудренее.

Андрей лёг спать, а Марья-царевна села ткать. Всю ночь ткала и выткала ковер, какого в целом свете не видывали: на нем все царство расписано, с городами и деревнями, с лесами и нивами, и птицы в небе, и звери на горах, и рыбы в морях; кругом луна и солнце ходят…

Наутро Марья-царевна отдаёт ковёр мужу:

— Понеси на гостиный двор, продай купцам, да смотри — своей цены не запрашивай, а что дадут, то и бери.

Андрей взял ковёр, повесил на руку и пошёл по гостиным рядам.

Подбегает к нему один купец:

— Послушай, почтенный, сколько спрашиваешь?

— Ты торговый человек, ты и цену давай.

Вот купец думал, думал — не может оценить ковра. Подскочил другой, за ним — ещё. Собралась купцов толпа великая, смотрят на ковер, дивуются, а оценить не могут.

В то время проезжал мимо рядов царский советник, и захотелось ему узнать, про что толкует купечество. Вышел из кареты, насилу пропихался через великую толпу и спрашивает:

— Здравствуйте, купцы, заморские гости! О чём речь у вас?

— Так и так, ковра оценить не можем.

— Царский советник посмотрел на ковер и сам дался диву:

— Скажи, стрелок, скажи по правде истинной: откуда добыл такой славный ковёр?

— Так и так, моя жена вышила.

— Сколько же тебе дать за него?

— А я и сам не знаю. Жена наказала не торговаться: сколько дадут, то и наше.

— Ну, вот тебе, стрелок, десять тысяч.

Андрей взял деньги, отдал ковер и пошёл домой. А царский советник поехал к царю и показывает ему ковёр.

Царь взглянул — на ковре всё его царство как на ладони. Он так и ахнул:

— Ну, что хочешь, а ковра я тебе не отдам!

Вынул царь двадцать тысяч рублей и отдает советнику из рук в руки. Советник деньги взял и думает: «Ничего, я себе другой, ещё лучше, закажу».

Сел опять в карету и поскакал в слободу. Разыскал избушку, где живёт Андрей-стрелок, и стучится в дверь. Марья-царевна отворяет ему. Царский советник одну ногу через порог занёс, а другую не переносит, замолчал и про своё дело забыл: стоит перед ним такая красавица, век бы глаз от неё не отвел, всё бы смотрел да смотрел.

Марья-царевна ждала, ждала ответа да повернула царского советника за плечи и дверь закрыла. Насилу он опомнился, нехотя поплёлся домой. И с той поры и есть — не заест и пьёт — не запьёт: всё ему представляется Стрелкова жена.

Заметил это царь и стал выспрашивать что за кручина у него такая.

Советник говорит царю:

— Ах, видел я у одного стрелка жену, всё о ней думаю! И не запить это, не заесть, никаким зельем не заворожить.

Пришла царю охота самому посмотреть Стрелкову жену. Оделся он в простое платье, поехал в слободу, нашёл избенку, где живёт Андрей-стрелок, и стучится в дверь. Марья-царевна отворила ему. Царь одну ногу через порог занёс, другую и не может, совсем онемел: стоит перед ним несказанная красота.

Марья-царевна ждала, ждала ответа, повернула царя за плечи и дверь закрыла.

Защемила царя сердечная зазноба. «Чего, — думает, — хожу холост, не женат? Вот бы жениться на этой красавице! Не стрельчихой ей быть, на роду ей написано быть царицей».

Воротился царь во дворец и задумал думу нехорошую — отбить жену от живого мужа. Призывает он советника и говорит:

— Надумай, как извести Андрея-стрелка. Хочу на его жене жениться. Придумаешь — награжу городами и деревнями и золотой казной, не придумаешь — сниму голову с плеч.

Закручинился царский советник, пошел и нос повесил. Как извести стрелка, не придумает. Да с горя и завернул в кабак винца испить.

Подбегает к нему кабацкая теребень[140] в рваном кафтанишке.

— О чём, царский советник, пригорюнился, зачем нос повесил?

— Поди прочь, кабацкая теребень!

— А ты меня не гони, лучше стаканчик винца поднеси, л тебя на ум наведу.

Поднёс ему царский советник стаканчик винца и рассказал про своё rope.

Кабацкая теребенъ и говорит ему:

— Извести Андрея-стрелка дело нехитрое — сам-то он прост, да женя у его больно хитра. Ну, да мы загадаем загадку такую, что ей не справиться. Воротись к царю и скажи: пускай он пошлёт Андрея-стрелка на тот свет узнать; как поживает покойный царь-батюшка. Андрей уйдёт и назад не вернётся.

Царский советник поблагодарил кабацкую теребень — и бегом к царю:

— Так и так, можно стрелка извести.

И рассказал, куда нужно его послать и зачем. Царь обрадовался, велел позвать Андрея-стрелка.

— Ну, Андрей, служил ты мне верой-правдой, сослужи ещё службу: сходи на тот свет, узнай, как поживает мой батюшка. Не то мой меч — твоя голова с плеч…

Андрей воротился домой, сел на лавку и голову повесил. Марья-царевна его спрашивает:

— Что невесел? Или невзгода какая?

Рассказал ей Андрей, какую царь задал ему службу.

Марья-царевна говорит:

— Есть о чем горевать! Это не служба, а службишка, служба будет впереди. Ложись спать, утро вечера мудренее.

Утром рало, только проснулся Андрей, Марья-царевна дает ему мешок сухарей и золотое колечко.

— Поди к царю и проси себе в товарищи царского советника, а то, скажи, тебе не поверят, что был ты на том свете. А как выйдешь с товарищем в путь-дорогу, брось перед собой колечко, оно тебя доведёт.

Андрей взял мешок сухарей и колечко, попрощался с женой и пошёл к царю просить себе дорожного товарища. Делать нечего, царь согласился, велел советнику идти с Андреем на тот свет.

Вот они вдвоем и вышли в путь-дорогу. Андрей бросил колечко — оно катится, Андрей идёт за ним полями чистыми, мхами-болотами, реками-озерами, а за Андреем царский советник тащится.

Устанут идти, поедят сухарей — и опять в путь.

Близко ли, далеко ли, скоро ли, коротко ли, пришли они в густой, дремучий лес, спустились в глубокий овраг, и тут колечко остановилось.

Андрей и царский советник сели поесть сухарей. Глядь, мимо их на старом-престаром царе два чёрта дрова везут — большущий воз — и погоняют царя дубинками, один с правого бока, другой с левого.

Андрей говорит:

— Смотри: никак, это наш покойный царь-батюшка?

Твоя правда, это он самый дрова везёт.

Андрей и закричал чертям:

— Эй, господа черти! Освободите мне этого покойничка хоть на малое время, мне нужно кой о чем его расспросить.

Черти отвечают:

— Есть нам время дожидаться! Сами, что ли, дрова повезём?

— А вы возьмите у меня свежего человека на смену.

Ну, черти отпрягли старого царя, на его место впрягли в воз царского советника и давай его с обеих сторон погонять дубинками — тот гнётся, а везёт.

Андрей стал спрашивать старого царя про его житьё-бытьё.

— Ах, Андрей-стрелок, — отвечает царь, — плохое моё житье на том свете! Поклонись от меня сыну да скажи, что я накрепко заказываю людей не обижать, а то и с ним то же станется.

Только успели они поговорить, черти уж назад едут с порожней телегой. Андрей попрощался со старым царём, взял у чертей царского советника, и пошли они в обратный путь.

Приходят в свое царство, являются во дворец.

Царь увидал стрелка и в сердцах накинулся на него:

— Как ты смёл назад воротиться?

Андрей-стрелок отвечает:

— Так и так, был я на том свете у вашего покойного родителя. Живет он плохо, велел вам кланяться да накрепко наказывал людей не обижать.

— А чем докажешь, что ходил на тот свет и моего родителя видел?

— А тем я докажу, что у вашего советника на спине и теперь ещё знаки видны, как его черти дубинками погоняли.

Тут царь уверился, делать нечего — отпустил Андрея домой. А сам говорит советнику:

— Вздумай, как извести стрелка, не то мой меч — твоя голова с плеч.

Пошёл царский советник, ещё ниже нос повесил. Заходит в кабак, сел за стол, спросил вина. Подбегает к нему кабацкая теребень:

— Что, царский советник, пригорюнился? Поднеси-ка мне стаканчик, я тебя на ум наведу.

Советник поднес ему стаканчик винца и рассказал про своё горе. Кабацкая теребень ему говорит:

— Воротись назад и скажи царю, чтобы задал он стрелку вот какую службу — её не то что выполнить трудно и выдумать: послал бы его за тридевять земель, а тридесятое царство добыть кота Баюна…

Царский, советник побежал, к царю и рассказал; какую службу задать стрелку, чтобы он назад не вернулся. Царь посылает за Андреем.

— Ну, Андрей, сослужил ты мне службу, сослужи другую: ступай в тридесятое царство и добудь мне кота Баюна. Не то мой меч — твоя голова с плеч.

Пошёл Андрей домой, ниже плеч голову повесил и рассказывает жене, какую царь задал ему службу.

— Есть о чём кручиниться! — Марья-царевна говорит. — Это не служба, а службишка, служба будет впереди. Ложись спать, утро вечера мудренее.

Андрей лёг спать, а Марья-царевна пошла на кузницу и велела кузнецам сковать три колпака железных, железные клещи и три прута: один железный, другой медный, третий оловянный.

Утром рано Марья-царевна разбудила Андрея:

— Вот тебе три колпака да клещи и три прута, ступай за тридевять земель, в тридесятое царство. Трёх вёрст не дойдёшь, станет одолевать тебя сильный сон — кот Баюн на тебя дремоту напустит. Ты не спи, руку за руку закидывай, ногу за ногу волочи, а где и катком катись. А если уснёшь, кот Баюн убьёт тебя.

И тут Марья-царевна научила его, как и что делать, и отпустила в дорогу.

Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается — пришел Андрей-стрелок в тридесятое царство. За три версты стал его одолевать сои. Надевает Андрей на голову три колпака железных, руку за руку закидывает, ногу за ногу волочит — идет, а где и катком катится.

Кое-как выдержал дремоту и очутился у высокого столба.

Кот Баюн увидел Андрея, заворчал, зауркал да со столба прыг ему на голову — один колпак разбил и другой разбил, взялся было за третий. Тут Андрей-стрелок ухватил кота клещами, сволок наземь и давай оглаживать прутьями. Наперво сёк железным прутом; изломал железный, принялся угощать медным — и этот изломал и принялся бить оловянным.

Оловянный прут гнётся, не ломится, вокруг хребта обвивается. Андрей бьёт, а кот Баюн начал сказки рассказывать: про попов, про дьяков, про поповых дочерей. Андрей его не слушает, знай охаживает прутом.

Невмоготу стало коту, видит, что заговорить нельзя, он и взмолился:

— Покинь меня, добрый человек! Что надо, всё тебе сделаю.

— А пойдёшь со мной?

— Куда хочешь пойду.

Андрей пошёл в обратный путь и кота за собой повёл. Добрался до своего царства, приходит с котом во дворец и говорит царю:

— Так и так, службу выполнил, добыл вам кота Баюна.

Царь удивился и говорит:

— А ну, кот Баюн, покажи большую страсть.

Тут кот свои когти точит, на царя их ладит, хочет у него белую грудь раздирать, из живого сердце вынимать.

Царь испугался:

— Андрей-стрелок, уйми, пожалуйста, кота Баюна!

Андрей кота унял и в клетку запер, а сам пошёл домой, к Марье-царевне. Живёт-поживает, тешится с молодой женой. А царя ещё пуще знобит зазноба сердечная. Опять призвал он советника:

— Что хочешь придумай, изведи Андрея-стрелка, не то мой меч — твоя голова с плеч.

Царский советник идёт прямо в кабак, нашёл там кабацкую теребень в рваном кафтанишке и просит его выручить, на ум навести. Кабацкая теребень стаканчик вина выпил, усы вытер.

— Ступай, — говорит, — к царю и скажи: пусть пошлёт Андрея-стрелка туда — не знаю куда, принести то — не знаю что. Этой задачи Андрей во веки веков не выполнит и назад не вернётся.

Советник побежал к царю и всё ему доложил. Царь посылает за Андреем.

— Сослужил ты мне две службы, сослужи третью: сходи туда — но знаю куда, принеси то — не знаю что, Сослужишь — награжу по-царски, а не то мой меч — твоя голова с плеч.

Пришёл Андрей домой, сел на лавку и заплакал. Марья-царевна его спрашивает:

— Что, милый, невесел? Или ещё невзгода какая?

— Эх, — говорит, — через твою красу все напасти несу! Велел мне царь идти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что.

— Вот это служба так служба! Ну ничего, ложись спать, утро вечера мудренее.

Марья-царевна дождалась ночи, развернула волшебную книгу, читала, читала, бросила книгу и за голову схватилась: про цареву загадку в книге ничего не сказано. Марья-царевна вышла на крыльцо, вынула платочек и махнула. Налетели всякие птицы, набежали всякие звери.

Марья-царевна их спрашивает:

— Звери лесные, птицы поднебесные, — вы, звери, всюду рыскаете, вы, птицы, всюду летаете, — не слыхали ль, как дойти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что?

Звери и птицы ответили:

— Нет, Марья-царевна, мы про то не слыхивали.

Марья-царевна махнула платочком — звери и птицы пропали, как не бывали. Махнула в другой раз — появились перед пей два великана.

— Что угодно? Что надобно?

— Слуги мои верные, отнесите меня на середину Океан-моря.

Подхватили великаны Марью-царевну, отнесли на Океан-море и стали на середине, на самой пучине, — сами стоят, как столбы, а её на руках держат. Марья-царевна махнула платочком, и приплыли к ней все гады и рыбы морские.

— Вы, гады и рыбы морские, вы везде плаваете, на всех островах бываете, не слыхали ль, как дойти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что?

— Нет, Марья-царевна, мы про то не слыхали.

Закручинилась Марья-царевна и велела отнести себя домой. Великаны подхватили её, принесли на Андреев двор, поставили у крыльца.

Утром рано Марья-царевна собрала Андрея в дорогу и дала ему клубок ниток и вышитую ширинку.

— Брось клубок перед собой, — куда он покатится, туда и ты иди. Да смотри, куда бы ни пришёл, будешь умываться чужой ширинкой не утирайся, а утирайся моей.

Андрей попрощался с Марьей-царевной, поклонился на четыре стороны и пошёл за заставу. Бросил клубок перед собой, клубок покатился — катится да катится, Андрей идёт за ним следом.

Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Много царств и земель прошел Андрей. Клубок катится, нитка от него тянется; стал клубок маленький, с куриную головочку; вот уж до чего стал маленький, не видно и на дороге. Дошел Андрей до леса, видит — стоит избушка на курьих ножках.

— Избушка, избушка, повернись ко мне передом, к лесу задом!

Избушка повернулась, Андрей вошел и видит — на лавке сидит седая старуха, прядет кудель.

— Фу, фу, русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел! Вот изжарю тебя в печи да съем и на косточках покатаюсь.

Андрей отвечает старухе:

— Что ты, старая баба-яга, станешь есть дорожного человека! Дорожный человек костоват и черен, ты на перёд баньку истопи, меня вымой, выпари, тогда и ешь. Баба-яга истопила баньку. Андрей выпарился, вымылся, достал женину ширинку и стал ею утираться. Баба-яга спрашивает:

— Откуда у тебя ширинка? Её моя дочь вышивала.

— Твоя дочь мне жена, мне и ширинку дала.

— Ах, зять возлюбленный, чем же мне тебя потчевать?

Тут баба-яга собрала ужин, наставила всяких кушаньев, вин и медов. Андрей не чванится — сел за стол, давай уплетать. Баба-яга села рядом. Он ест, она выспрашивает: как он на Марье-царевне женился да живут ли они хорошо? Андрей всё рассказал: как женился и как царь послал его туда — не знаю куда, добыть то — не знаю что.

— Вот бы ты помогла мне, бабушка!

— Ах, зятюшка, ведь про это диво дивное даже я не слыхивала. Знает про это одна старая лягушка, живёт она в болоте триста лет… Ну ничего, ложись спать, утро вечера мудренее.

Андрей лёг спать, а баба-яга взяла два голика, полетела на болото и стала звать:

— Бабушка, лягушка-скакушка, жива ли?

— Жива.

— Выдь ко мне из болота.

Старая лягушка вышла из болота, баба-яга её спрашивает:

— Знаешь ли, где то — не знаю что?

— Знаю.

— Укажи, сделай милость. Зятю моему дана служба: пойти туда — не знаю куда, взять то — не знаю что.

Лягушка отвечает:

— Я б его проводила, да больно стара, мне туда не допрыгать. Донесет твой зять меня в парном молоке до огненной реки, тогда скажу.

Баба-яга взяла лягушку-скакушку, полетела домой, надоила молока в горшок, посадила туда лягушку и утром рано разбудила Андрея:

— Ну, зять дорогой, одевайся, возьми горшок с парным молоком, в молоке — лягушка, да садись на моего коня, он тебя довезёт до огненной реки. Там коня брось и вынимай из горшка лягушку, она тебе скажет.

Андрей оделся, взял горшок, сел на коня бабы-яги. Долго ли, коротко ли, конь домчал его до огненной реки. Через неё ни зверь не перескочит, ни птица не перелетит.

Андрей слез с коня, лягушка ему говорит:

— Вынь меня, добрый молодец, из горшка, надо нам через реку переправиться.

Андрей вынул лягушку из горшка и пустил наземь.

— Ну, добрый молодец, теперь садись мне на спину.

— Что ты, бабушка, эка маленькая, чай, я тебя задавлю.

— Не бойся, не задавишь. Садись да держись крепче.

Андрей сел на лягушку-скакушку. Начала она дуться. Дулась, дулась — сделалась словно копна сена.

— Крепко ли держишься?

— Крепко, бабушка.

Опять лягушка дулась, дулась — сделалась ещё больше, словно стог сена.

— Крепко ли держишься?

— Крепко, бабушка.

Опять она дулась, дулась — стала выше тёмного леса, да как скакнёт — и перепрыгнула через огненную реку, перенесла Андрея аа тот берег и сделалась опять маленькой.

— Иди, добрый молодец, по этой тропинке, увидишь терем — не тером, избу — не избу, сарай — по сарай, заходи туда и становясь за печью. Там найдёшь то — не знаю что.

Андрея пошёл, по тропинке, видит: старая изба — не изба, тыном обнесена, без окон, без крыльца. Он туда вошёл и спрятался за ночью.

Вот немного погодя застучало, загремело по лесу, и входит в избу мужичок с ноготок, борода с локоток, да как крикнет:

— Эй, сват Наум, есть хочу!

Только крикнул, откуда ни возьмись, появляется стол накрытый, па нем бочонок пива да бык печеный, в боку нож точеный. Мужичок с ноготок, борода с локоток, сел возле быка, вынул нож точеный, начал мясо дорезывать, в чеснок поманивать, покушивать да похваливать.

Обработал быка до последней косточки, выпил целый бочонок пива.

— Эй, сват Наум, убери объедки!

И вдруг стол пропал, как и не бывало, — ни костей, ни бочонка… Андрей дождался, когда уйдёт мужичок с ноготок, вышел из-за печки, набрался смелости и позвал:

— Сват Наум, покорми меня…

Только позвал, откуда ни возьмись, появился стол, на нем разные кушанья, закуски и заедки, вина и меды. Андрей сел за стол и говорит:

— Сват Наум, садись, брат, со мной, станем есть-пить вместе.

Отвечает ему невидимый голос:

— Спасибо тебе, добрый человек! Столько лет я здесь служу, горелой корки не видывал, а ты меня за стол посадил.

Смотрит Андрей и удивляется: никого не видно, а кушанья со стола словно кто метелкой сметает, вина и меды сами в рюмку наливаются — рюмка скок, скок да скок.

Андрей просит:

— Сват Наум, покажись мне!

— Нет, меня никто не может видеть, я то — не знаю что.

— Сват Наум, хочешь у меня служить?

— Отчего не хотеть? Ты, я вижу, человек добрый.

Вот они поели. Андрей и говорит:

— Ну, прибирай всё да пойдём со мной.

Пошел Андрей из избёнки, оглянулся:

— Сват Наум, ты здесь?

— Здесь. Не бойся, я от тебя не отстану.

Дошёл Андрей до огненной реки, там его дожидается лягушка:

— Добрый молодец, нашёл то — не знаю что?

— Нашёл, бабушка.

— Садись на меня.

Андрей опять сел на неё, лягушка начала раздуваться, раздулась, скакнула и перенесла его через огненную реку.

Тут он лягушку-скакушку поблагодарил и пошел путем-дорогой в свое царство. Идет, идет, обернется:

— Сват Наум, ты здесь?

— Здесь. Не бойся, я от тебя не отстану.

Шёл, шёл Андрей, дорога далека — прибились его резвые ноги, опустились его белые руки.

— Эх, — говорит, — до чего же я уморился!

А сват Наум ему:

— Что же ты мне давно не сказал? Я бы тебя живо на место доставил.

Подхватил Андрея буйный вихрь и понес — горы и леса, города и деревни так внизу и мелькают. Летит Андрей над глубоким морем, и стало ему страшно.

— Сват Наум, передохнуть бы!

Сразу ветер ослаб, и Андрей стал спускаться на море. Глядит — где шумели одни синие волны, появился островок, на островке стоит дворец с золотой крышей, кругом сад прекрасный… Сват Наум говорит Андрею:

— Отдыхай, ешь, пей да на море поглядывай. Будут плыть мимо три купеческих корабля. Ты купцов зазови да угости, употчевай хорошенько — у них есть три диковинки. Ты меня променяй на эти диковинки; не бойся, я к тебе назад вернусь.

Долго ли, коротко ли, с западной стороны плывут три корабля. Корабельщики увидали остров, на нем дворец с золотой крышей и кругом сад прекрасный.

— Что за чудо? — говорят. — Сколько раз мы тут плавали, ничего, кроме синего моря, не видели. Давай пристанем!

Три корабля бросали якоря, три купца-корабельщика сели па легкую лодочку, поплыли к острову. А уж Андрей-стрелок их встречает:

— Пожалуйте, дорогие гости.

Купцы-корабельщики идут дивуются: на тереме крыша как жар горит, на деревах птицы поют, по дорожкам чудные звери прыгают.

— Скажи, добрый человек, кто здесь выстроил это чудо чудное?

— Мой слуга, сват Наум, в одну ночь построил.

Андрей повёл гостей в терем:

— Эй, сват Наум, собери-ка нам попить, поесть!

Откуда ни возьмись, явился накрытый стол, на нём — вина и кушанья, чего душа захочет. Купцы-корабельщики только ахают.

— Давай, — говорят, — добрый человек, меняться: уступи нам своего слугу, свата Наума, возьми у нас за него любую диковинку.

— Отчего ж не поменяться? А каковы будут ваши диковинки?

Один купец вынимает из-за пазухи дубинку. Ей только скажи: «Ну-ка, дубинка, обломай бока этому человеку!» — дубинка сама начнет колотить, какому хочешь силачу обломает бока.

Другой купец вынимает из-под полы топор, повернул его обухом кверху — топор сам начал тяпать: тяп да лляп — вышел корабль; тяп да ляп — ещё корабль. С парусами, с пушками, с храбрыми моряками. Корабли плывут, пушки палят, храбры моряки приказа спрашивают.

Повернул топор обухом вниз — сразу корабли пропали, словно их и не было.

Третий купец вынул из кармана дудку, задудел — войско появилось: и конница, и пехота, с ружьями, с пушками. Войска идут, музыка гремит, знамена развеваются, всадники скачут, приказа спрашивают.

Купец задудел с другого конца в дудку — и нет ничего, всё пропало.

Андрей-стрелок говорит:

— Хороши ваши диковинки, да моя стоит дороже. Хотите меняться — отдавайте мне за моего слугу, свата Наума, все три диковинки.

— Не много ли будет?

— Как знаете, иначе меняться не стану.

Купцы думали, думали: «На что нам дубинка, топор да дудка? Лучше поменяться, со сватом Наумом будем безо всякой заботы день и ночь и сыты и пьяны».

Отдали купцы-корабельщики Андрею дубинку, топор и дудку и кричат:

— Эй, сват Наум, мы тебя берем с собой! Будешь нам служить верой-правдой?

Отвечает им невидимый голос:

— Отчего не служить? Мне все равно, у кого ни жить.

Купцы-корабельщики вернулись на свои корабли и давай пировать — пьют, едят, знай покрикивают:

— Сват Наум, поворачивайся, давай того, давай этого!

Перепились все допьяна, где сидели, там и спать повалились.

А стрелок сидит один в тереме, пригорюнился.

«Эх, — думает, — где-то теперь мой верный слуга, сват Наум?»

— Я здесь. Чего надобно?

Андрей обрадовался:

— Сват Наум, не пора ли нам на родную сторонушку, к молодой жене? Отнеси меня домой.

Опять подхватил Андрея вихрь и понёс в его царство, на родную сторону.

А купцы проснулись, и захотелось им опохмелиться:

— Эй, сват Наум, собери-ка нам попить-поесть, живо поворачивайся!

Сколько ни звали, ни кричали, всё нет толку. Глядят, и острова нет: на месте его шумят одни синие волны.

Погоревали купцы-корабельщики: «Эх, надул нас недобрый человек!» — да делать нечего, подняли паруса и поплыли, куда им было надобно.

А Андрей-стрелок прилетел на родимую сторону, опустился возле своего домишки, смотрит: вместо домишки обгорелая труба торчит.

Повесил он голову ниже плеч и пошел из города на синее море, на пустое место. Сел и сидит. Вдруг, откуда ни возьмись, прилетает сизая горлица, ударилась об землю и оборотилась его молодой женой, Марьей-царевной.

Обнялись они, поздоровались, стали друг друга расспрашивать, друг другу рассказывать.

Марья-царевва рассказала:

— С той поры как ты из дома ушёл, я сизой горлицей летаю, по лесам да по рощам. Царь три раза за мной посылал, да коня не нашли и домишко сожгли.

Андрей говорит:

— Сват Наум, нельзя ли нам на пустом место у синего моря дворец поставить?

— Отчего нельзя? Сейчас будет исполнено.

Не успели оглянуться — и дворец поспел, да такой славный, лучше царского, крутом зелёный сад, на деревьях птицы поют, по дорожкам чудные звери скачут.

Взошли Андрей-стрелок с Марьей-царевной за дворец, сели у окошка и разговаривают, друг на друга любуются. Живут, горя не знают, и день, и другой, и третий.

А царь в то время поехал на охоту, на синее море, и видит — на том месте, где ничего не было, стоит дворец.

— Какой это невежа без спросу вздумал на моей земле строиться?

Побежали гонцы, все разведали и докладывают царю, что тот дворец поставлен Андреем-стрелком и живет он в нем с молодой женой, Марьей-царевной.

Ещё пуще разгневался царь, посылает узнать, ходил ли Андрей туда — не знаю куда, принёс ли то — не знаю что.

Побежали гонцы, разведали и докладывают:

— Андрей-стрелок ходил туда — не знаю куда и добыл то — не знаю что.

Тут царь и совсем осерчал, приказал собрать войско, идти на взморье, тот дворец разорить дотла, а самого Андрея-стрелка и Марью-царевну предать лютой смерти. Увидал Андрей, что идет на него сильное войско, скорее схватил топор, повернул его обухом кверху. Топор тяп да ляп — стоит на море корабль, опять тяп да ляп — стоит другой корабль. Сто раз тяпнул, сто кораблей поплыло по синему морю.

Андрей вынул дудку, задудел — появилось войско: и конница, и пехота, с пушками, со знаменами.

Начальники скачут, приказа ждут. Андрей приказал начинать сражение. Музыка заиграла, барабаны ударили, полки двинулись. Пехота ломит царских солдат, конница скачет, в плен забирает. А со ста кораблей пушки так и бьют по столичному городу.

Царь видит, войско его бежит, кинулся сам к войску — останавливать. Тут Андрей вынул дубинку:

— Ну-ка, дубинка, обломай бока этому царю!

Дубинка сама пошла колесом, с конца на конец перекидывается по чистому полю; нагнала царя и ударила его в лоб, убила до смерти.

Тут и сражению конец пришёл. Повалил из города народ и стал просить Андрея-стрелка, чтобы взял он в свои руки всё государство.

Андрей спорить не стал. Устроил пир на весь мир и вместе с Марьей-царевной правил он этим царством до глубокой старости.

О МОЛОДИЛЬНЫХ ЯБЛОКАХ И ЖИВОЙ ВОДЕ

В некотором царстве, в некотором государстве жил да был царь, и было у него три сына: старшего звали Федором, второго Василием, а младшего Иваном.

Царь очень устарел и глазами обнищал, а слыхал он, что за тридевять земель, в тридесятом царстве есть сад с молодильными яблоками и колодец с живой водой. Если съесть старику это яблоко — помолодеет, а водой этой умыть глаза слепцу — будет видеть.

Царь собирает пир на весь мир, зовет на пир князей и бояр и говорит им:

— Кто бы, ребятушки, выбрался из избранников, выбрался из охотников, съездил за тридевять земель, в тридесятое царство, привёз бы молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.

Тут бóльший стал хорониться за середнего, а середний за меньшóго, а от меньшóго ответу нет. Выходит царевич Фёдор и говорит:

— Неохота нам в люди царство отдавать. Я поеду в эту дорожку, привезу тебе, царю-батюшке, молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец.

Пошёл Фёдор-царевич на конюший двор, выбирает себе коня неезженного, уздает узду неузданную, берет плетку нехлестанную, кладет двенадцать подпруг с подпругою — но ради красы, а ради крепости… Отправился Фёдор-царевич в дорожку. Видели, что садился, а не видели, в кою сторону укатился…

Ехал он близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, ехал день до вечеру — красна солнышка до закату. И доезжает до росстаней, до трех дорог. Лежит на росстанях плита-камень, на ней надпись написана:

«Направо поедешь — себя спасать, коня потерять. Налево поедешь — коня спасать, себя потерять. Прямо поедешь — женату быть».

Поразмыслил Фёдор-царевич: «Давай поеду, где женату быть».

И повернул на ту дорожку, где женатому быть. Ехал, ехал и доезжает до терема под золотой крышей. Тут выбегает прекрасная девица и говорит ему:

— Царский сын, я тебя из седла выну, иди со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.

— Нет, девица, хлеба-соли я не хочу, а сном мне дороги не скоротать. Мне надо вперёд двигаться.

— Царский сын, не торопись ехать, а торопись делать, что тебе любо-дорого.

Тут прекрасная девица его из седла вынула и в терем повела. Накормила его, напоила и спать на кровать положила.

Только лёг Фёдор-царевич к стенке, эта девица живо кровать повернула, он и полетел в подполье, в яму глубокую…

Долго ли, коротко ли — царь опять собирает пир, зовет князей и бояр и говорит им:

— Вот, ребятушки, кто бы выбрался из охотников — привезти мне молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.

Тут опять бóльший хоронится за середнего, а середний за меньшóго, а от меньшóго ответу нет. Выходит второй сын, Василий-царевич:

— Батюшка, неохота мне царство в чужие руки отдавать. Я поеду в дорожку, привезу эти вещи, сдам тебе в руки.

Идет Василий-царевич на конюший двор, выбирает коня неезженного, уздает узду неузданную, берет плетку похлестанную, кладет двенадцать подпруг с подпругою.

Поехал Василий-царевич. Видели, как садился, а не видели, в кою сторону укатился… Вот он доезжает до росстаней, где лежит плита-камень, и видит:

«Направо поедешь — себя спасать, коня потерять. Налево поедешь — коня спасать, себя потерять. Прямо поедешь — женату быть».

Думал, думал Василий-царевич и поехал дорогой, где женатому быть. Доехал до терема с золотой крышей. Выбегает к нему прекрасная девица и просит его откушать хлеба-соли и лечь почивать.

— Царский сын, не торопись ехать, а торопись делать, что тебе любо-дорого…

Тут она его из седла вынула, в терем повела, накормила, напоила и спать положила.

Только Василий-царевич лег к стенке, она опять повернула кровать, и он полетел в подполье.

А там спрашивают:

— Кто летит?

— Василий-царевич. А кто сидит?

— Фёдор-царевич.

— Вот, братан, попали!

Долго ли, коротко ли — в третий раз царь собирает пир, зовет князей и бояр:

— Кто бы выбрался из охотников привезти молодильных. яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.

Тут опять бóльший хоронится за середнего, середний за меньшóго, а от меньшóго ответу нет. Выходит Иван-царевич и говорит:

— Дай мне, батюшка, благословеньице, с буйной головы до резвых ног, ехать в тридесятое царство — поискать тебе молодильных яблок и живой воды да поискать ещё моих братьецев.

Дал ему царь благословеньице. Пошел Иван-царевич в конюший двор — выбрать себе, коня по разуму. На которого коня ни взглянет, тот дрожит, на которого руку положит — тот с ног валится…

Не мог выбрать Иван-царевич коня по разуму. Идет, повесил буйну голову. Навстречу ему бабушка-задворонка.

— Здравствуй, дитятко Иван-царевич! Что ходишь кручинен-печален?

— Как же мне, бабушка, не печалиться — не могу найти коня по разуму.

— Давно бы ты меня спросил. Добрый конь стоит закованный в погребу, на цепи железной. Сможешь его взять — будет тебе конь по разуму.

Приходит Иван-царевич к погребу, пнул плиту железную, свернулась плита с погреба. Вскочил ко добру коню, стал ему конь своими передними ногами на плечи. Стоит Иван-царевич — не шелохнется. Сорвал конь железную цель, выскочил из погреба и Ивана-царевича вытащил. И тут Иван-царевич его обуздал уздою неузданной, оседлал седельцем неезженным, наложил двенадцать подпруг с подпругою — не ради красы, ради славушки молодецкой.

Отправился Иван-царевич в путь-дорогу. Видели, что садился, а не видели, в кою сторону укатился… Доехал он до росстаней ж поразмыслил:

«Направо ехать — коня потерять. Куда мне без коня-то? Прямо ехать — женату быть. Не за тем я в путь-дорогу выехал. Налево ехать — коня спасти. Эта дорога самая лучшая для меня».

И поворотил он по той дороге, где коня спасти — себя потерять. Ехал он долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, по зелёным лугам, по каменным горам, ехал день до вечеру — красна солнышка до закату — и наезжает на избушку.

Стоит избушка на курьей ножке, об одном окошке.

— Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.

Избушка повернулась к лесу задом, к Ивану-царевичу передом. Зашел он в нее, а там сидит баба-яга, старых лет, шелковый кудель мечет, а нитки через грядки бросает.

— Фу, фу, — говорит, — русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришёл.

А Иван-царевич ей:

— Ах ты, баба-яга костяная нога, не поймавши птицу — теребишь, не узнавши молодца — хулишь. Ты бы сейчас вскочила да меня, добра молодца, дорожного человека, накормила, напоила и для ночи постелю собрала. Я бы улёгся, ты бы села к изголовью, стала бы спрашивать, а я бы стал сказывать — чей да откуда.

Вот баба-яга это дело всё справила — Ивана-царевича накормила, напоила и на постелю уложила; села к изголовью и стала спрашивать:

— Чей ты, дорожный человек, добрый молодец, да откуда? Какой ты земли? Какого отца, матери сын?

— Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Еду за тридевять земель, за тридевять озер, в тридесятое царство за живой водой и молодильными яблоками.

— Ну, дитя моё милое, далеко же тебе ехать: живая вода и молодильные яблоки — у сильной богатырки, девицы Синеглазки, она мне родная племянница. Не знаю, получишь ли ты добро…

— А ты, бабушка, дай свою голову, моим могутным плечам, направь меня на ум-разум.

— Много молодцев проезживало, да не много вежливо говаривало. Возьми, дитятко, моего коня. Мой конь будет бойчее, довезёт он тебя до моей середней сестры, она тебя научит.

Иван-царевич поутру встаёт ранехонько, умывается белешенько. Благодарит бабу-ягу за ночлег и поехал на её коне.

Вдруг он и говорит

— Стой! Перчатку обранил.

А конь отвечает:

— В кою пору ты говорил, я уже двести верст про скакал…

Едет Иван-царевич близко ли, далеко ли. День до ночи коротается. И завидел он впереди избушку на курьей ножке, об одном окошке.

— Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.

Избушка повернулась к лесу задом, к нему передом.

Вдруг слышно — конь заржал, и конь под Иваном-царевичем откликнулся.

Кони-то были одностадные.

Услышала это баба-яга — ещё старее той — и говорит:

— Приехала ко мне, видно, сестрица в гости.

И выходит на крыльцо:

— Фу-фу, русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел.

А Иван-царевич ей:

— Ах ты, баба-яга костяная нога, встречай гостя по платью, провожай по уму. Ты бы моего коня убрала, меня бы, добра молодца, дорожного человека, накормила, напоила и спать уложила…

Баба-яга это дело все справила — коня убрала, а Ивана-царевича накормила, напоила, на постель уложила и стала спрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.

— Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Еду за живой водой и молодильными яблоками к сильной богатырке, девице Синеглазке…

— Ну, дитя милое, не знаю, получишь ли ты добро. Мудро тебе, мудро добраться до девицы Синеглазки!

— А ты, бабушка, дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум.

— Много молодцев проезживало, да не много вежливо говаривало. Возьми, дитятко, моего коня, поезжай к моей старшей сестре. Она лучше меня научит, что делать.

— Вот Иван-царевич заночевал у этой старухи, поутру встает ранёхонько, умывается белешенько. Благодарит бабу-ягу за ночлег и поехал на её коне. А этот конь ещё бойчей того.

Вдруг Иван-царевич говорит:

— Стой! Перчатку обронил.

А конь отвечает:

— В кою пору ты говорил, я уж триста вёрст проскакал.

Не скоро дело делается, скоро сказка сказывается. Едет Иван-царевич день до вечера — красна солнышка до закату. Наезжает на избушку на курьей ножке, об одном окошке.

— Избушка, избушка, обернись к лесу задом, ко мне передом! Мне не век вековать, а одну ночь ночевать.

Вдруг заржал конь, и под Иваном-царевичем конь откликнулся. Выходит на крыльцо баба-яга, старых лет, ещё старее той. Поглядела — конь её сестры, а седок чужестранный, молодец прекрасный…

Тут Иван-царевич вежливо ей поклонился и ночевать попросился. Делать нечего! Ночлега с собой не возят — ночлег каждому: и пешему и конному, и бедному и богатому.

Баба-яга всё дело справила — коня убрала, а Ивана-царевича накормила, напоила и стала спрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.

— Я, бабушка, такого-то царства, такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Был у твоей младшей сестры, она послала к середней, а середняя к тебе послала. Дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум, как мне добыть у девицы Синеглазки живой воды и молодильных яблок.

— Так и быть, помогу я тебе, Иван-царевич. Девица Синеглазка, моя племянница, — сильная и могучая богатырка. Вокруг ее царства — стена три сажени вышины, сажень толщины, у ворот стража — тридцать богатырей. Тебя и в ворота не пропустят. Надо тебе ехать в середину ночи, ехать на моем добром коне. Доедешь до стены — и бей коня по бокам плетью нехлестанной. Конь через стену перескочит. Ты коня привяжи и иди в сад. Увидишь яблоню с молодильными яблоками, а под яблоней колодец. Три яблока сорви, а больше не бери. И зачерпни из колодца живой воды кувшинец о двенадцати рылец. Девица Синеглазка будет спать, ты в терем к ней не заходи, а садись на коня и бей его по крутым бокам. Он тебя через стену перенесёт.

Иван-царевич не стал ночевать у этой старухи, а сел на ее доброго коня и поехал в ночное время. Этот конь доскакивает, мхи-болота перескакивает, реки, озёра хвостом заметает.

Долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, доезжает Иван-царевич в середине ночи до высокой стены. У ворот, стража спит — тридцать могучих богатырей, Прижимает он своего доброго коня, бьёт его плетью похлестанной. Конь осерчал и перемахнул через стену. Слез Иван-царевич с коня, входит в сади видит — стоит яблоня с серебряными листьями, золотыми яблоками, а под яблоней колодец. Иван-царевич сорвал три яблока, а больше не стал брать да зачерпнул из колодца живой воды кувшинец о двенадцати рылец. И захотелось ему самою увидать сильную, могучую богатырку, девицу Синеглазку.

Входит Иван-царевич в терем, а там спят: по одну сторону шесть полениц — девиц-богатырок и по другую сторону тесть, а посредине разметалась девица Синеглазка, спит, как сильный речной порог шумит.

Но стерпел Иван-царевич, приложился, поцеловал её и вышел… Сел на доброго коня, а конь говорит ему человеческим голосом:

— Не послушался ты, Иван-царевич, вошел в терем к девице Синеглазке! Теперь мне стены не перескочить.

Иван-царевич бьёт коня плетью нехлестанной.

— Ах ты конь, волчья сыть, травяной мешок, нам здесь, не ночь ночевать, а голову потерять!

Осерчал конь пуще прежнего и перемахнул через стену, да задел об нее одной подковой — на стене струны запели и колокола зазвонили.

Девица Синеглазка проснулась да увидала покражу:

— Вставайте, у нас покража большая!

Велела она оседлать своего богатырского коня и кинулась с двенадцатью поленицами в погоню за Иваном-царевичем.

Гонит Иван-царевич во всю прыть лошадиную, а девица Синеглазка гонит за ним. Доезжает он до старшей бабы-яги, а у неё уже конь выведенный, готовый. Он — со своего коня да на этого и опять вперёд погнал… Иван-то царевич за дверь, а девица Синеглазка — в дверь и спрашивает у бабы-яги:

— Бабушка, здесь зверь не прорыскивал ли?

— Нет, дитятко.

— Бабушка, здесь молодец не проезживал ли?

— Нет, дитятко. А ты с пути-дороги поешь молочка.

— Поела бы я, бабушка, да долго корову доить.

— Что ты, дитятко, живо справлюсь…

Пошла баба-яга доить корову — доит, не торопится. Поела девица Синеглазка молочка и опять погнала за Иваном-царевичем.

Доезжает Иван-царевич до середней бабы-яги, коня сменил и опять погнал… Он — за дверь, а девица Синеглазка — в дверь:

— Бабушка, не прорыскивал ли зверь, не проезжал ли добрый молодец?

— Нет, дитятко. А ты бы с пути-дороги поела блинков…

— Да ты долго печь будешь.

— Что ты, дитятко, живо справлю…

Напекла баба-яга блинков — печет, не торопится. Девица Синеглазка поела и опять погнала за Иваном-царевичем.

Он доезжает до младшей бабы-яги, слез с коня, сел на своего коня богатырского и опять погнал. Он — за дверь, девица Синеглазка — в дверь и спрашивает у бабы-яги, не проезжал ли добрый молодец.

— Нет, дитятко. А ты бы с пути-дороги в баньке попарилась.

— Да ты долго топить будешь

— Что ты, дитятко, живо справлю.

Истопила баба-яга баньку, все изготовила. Девица Синеглазка попарилась, обкатилась и опять погнала в сугон. Конь её с горки на горку поскакивает, реки, озёра хвостом заметает. Стала она Ивана-царевича настигать.

Он видит за собой погоню: двенадцать богатырок с тринадцатой — девицей Синеглазкой — ладят на него наехать, с плеч голову снять. Стал он коня приостанавливать, девица Синеглазка наскакивает и кричит

— Что, ж ты, вор, без спросу из моего колодца пил да колодец не прикрыл!

А он ей:

— Что ж, давай разъедемся на три прыска лошадиных, давай силу пробывать.

Тут Иван-царевич и девица Синеглазка заскакали на три прыска лошадиных, брали палицы боевые, копья долгомерные, сабельки острые. И съезжались три раза, палицы поломали, копья-сабли исщербили — не могли друг друга с коня сбить. Незачем стало им на добрых конях разъезжаться, соскочили они с коней и схватились в охапочку.

Боролись с утра до вечера — красна солнышка до закату. У Ивана-царевича резва ножка подвернулась, упал он на сыру землю. Девица Синеглазка стала коленкой на его белу грудь и вытаскивает кинжалище булатный — пороть ему белу грудь. Иван-царевич и говорит ей:

— Не губи ты меня, девица Синеглазка, лучше возьми за белые руки, подними со сырой земли, поцелуй в уста сахарные.

Тут девица Синеглазка подняла Ивана-царевича со сырой земли и поцеловала в уста сахарные. И раскинули они шатер в чистом поле, на широком раздолье, на зеленых лугах. Тут они гуляли три дня и три ночи. Здесь они и обручились и перстнями обменялись.

Девица Синеглазка ему говорит:

— Я поеду домой — и ты поезжай домой, да смотри никуда не сворачивай… Через три года жди меня в своём царстве.

Сели они на коней и разъехались… Долго ли, коротко ли, не скоро дело делается, скоро сказка сказывается, — доезжает Иван-царевич до росстаней, до трёх дорог, где плита-камень, и думает:

«Вот нехорошо! Домой еду, а братья мои пропадают без вести».

И не послушался он девицы Синеглазки, своротил на ту дорогу, где женатому быть… И наезжает на терем под золотой крышей. Тут под Иваном-царевичем конь заржал, и братьевы кони откликнулись. Кони-то были одностадные…

Иван-царевич взошел на крыльцо, стукнул кольцом — маковки на тереме зашатались, оконницы покривились. Выбегает прекрасная девица.

— Ах, Иван-царевич, давно я тебя поджидаю! Иди со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.

Повела его в терем и стала потчевать. Иван-царевич не столько ест, сколько под стол кидает, не столько пьет, сколько под стол льет. Повела его прекрасная девица в спальню:

— Ложись, Иван-царевич, спать-почивать.

А Иван-царевич столкнул её на кровать, живо кровать повернул, девица и полетела в подполье, в яму глубокую.

Иван-царевич наклонился над ямой и кричит:

— Кто там живой?

А из ямы отвечают:

— Федор-царевич да Василий-царевич.

Он их из ямы вынул — они лицом черны, землей уж стали порастать. Иван-царевич умыл братьев живой водой — стали они опять прежними.

Сели они на коней и поехали… Долго ли, коротко ли, доехали до росстаней. Иван-царевич и говорит братьям:

— Покараульте моего коня, а я лягу отдохну.

Лёг он на шёлковую траву и богатырским сном заснул. А Фёдор-царевич и говорит Василию-царевичу:

— Вернёмся мы без живой воды, без молодильных яблок — будет нам мало чести, нас отец пошлёт гусей пасти…

Василий-царевич отвечает:

— Давай Ивана-царевича в пропасть спустим, а эти вещи возьмем и отцу в руки отдадим.

Вот они у него из-за пазухи вынули молодильные яблоки и кувшин с живой водой, а его взяли и бросили в пропасть. Иван-царевич летел туда три дня и три ночи.

Упал Иван-царевич на самое взморье, опамятовался и видит — только небо и вода, и под старым дубом у моря птенцы пищат — бьет их погода.

Иван-царевич снял с себя кафтан и птенцов покрыл, а сам укрылся под дуб.

Унялась погода, летит большая птица Нагай.

Прилетела, под дуб села и спрашивает птенцов:

— Детушки мои милые, не убила ли вас погодушка-ненастье?

— Не кричи, мать, нас сберёг русский человек, своим кафтаном укрыл.

Птица Нагай спрашивает Ивана-царевича:

— Для чего ты сюда попал, милый человек?

— Меня родные братья в пропасть бросили за молодильные яблоки да за живую воду.

— Ты моих детей сберёг, спрашивай у меня, чего хочешь: злата ли, серебра ли, камня ли драгоценного.

— Ничего, Нагай-птица, мне не надо: ни злата, ни серебра, ни камня драгоценного. А нельзя ли мне попасть в родную сторону?

Нагай-птица ему отвечает:

— Достань мне два чана — пудов по двенадцати — мяса.

Вот Иван-царевич настрелял на взморье гусей, лебедей, в два чана поклал, поставил один чан Нагай-птице на правое плечо, а другой чан — на левое, сам сел ей на хребет. Стал птицу Нагай кормить, она поднялась и летит в вышину.

Она летит, а он ей подает да подаёт… Долго ли, коротко ли так летели, скормил Иван-царевич оба чана, А птица Нагай опять оборачивается. Он взял нож отрезал у себя кусок с ноги и Нагай-птицё подал. Она летит, летит и опять оборачивается. Он с другой ноги срезал мясо и подал. Вот уже недалеко лететь осталось. Нагай-птица опять оборачивается. Он с груди у себя мясо срезал и ей подал.

Тут Нагай-птица донесла Ивана-царевича до родной стороны.

— Хорошо ты кормил меня всю дорогу, но слаще последнего кусочка отродясь не едала.

Иван-царевич ей и показывает раны. Нагай-птица рыгнула, три куска вырыгнула:

— Приставь на место.

Иван-царевич приставил — мясо и приросло к костям.

— Теперь слезай с меня, Иван-царевич, я домой полечу.

Поднялась Нагай-птица в вышину, а Иван-царевич пошел путем-дорогой на родную сторону.

Пришёл он в столицу и узнаёт, что Фёдор-царевич и Василий-царевич привезли отцу живой воды и молодильных яблок и царь исцелился: по-прежнему стал здоровьем крепок и глазами зорок.

Не пошёл Иван-царевич к отцу, к матери, а собрал он пьяниц, кабацкой голи и давай гулять по кабакам. В ту пору за тридевять земель, в тридесятом, царстве сильная богатырка Синеглазка родила двух сыновей. Они растут не по дням, а по часам. Скоро сказка сказывается, не скоро, дело делается — прошло три года. Синеглазка взяла сыновей, собрала войско и пошлаа искать Ивана-царевича.

Пришла она в его царство и в чистом поле, в широком раздолье, на зелёных лугах раскинула шатёр белополотняный. От шатра дорогу устелила сукнами цветными. И посылает в столицу царю сказать:

— Царь, отдай царевича. Не отдашь — всё царство потопцу, пожгу, тебя в полон возьму.

Царь испугался и посылает старшего — Фёдора-царевича. Идёт Фёдор-царевич по цветным сукнам, подходит к шатру белополотняному. Выбегают два мальчика:

— Матушка, матушка, это не наш ли батюшка идёт?

— Нет, детушки, это ваш дяденька.

— А что прикажешь с ним делать?

— А вы, детушки, угостите его хорошенько.

Тут эти двое пареньков взяли трости и давай хлестать Фёдора-царевича пониже спины. Били, били, он едва ноги унёс.

А Синеглазка опять посылает к царю:

— Отдай царевича…

Пуще испугался царь и посылает середнего — Василия-царевича. Он приходит к шатру. Выбегают два мальчика:

— Матушка, матушка, это не наш ли батюшка идет?

— Нет, детушки, это ваш дяденька. Угостите его хорошенько.

Двое пареньков опять давай дядю тростями чесать… Били, били, Василий-царевич едва ноги унёс. Синеглазка в третий раз посылает к царю:

— Ступайте, ищите третьего сынка, Ивана-царевича. Не найдете — всё царство потопчу, пожгу.

Царь ещё пуще испугался, посылает за Фёдором-царевичем и Василием-царевичем, велит им найти брата, Ивана-царевича. Тут братья упали отцу в ноги и во всём повинились: как у сонного Ивана-царевича взяли; живую воду и молодилъные яблоки, а самого бросили в пропасть.

Услышал это царь и залился слезами. А в ту пору Иван-царевич сам идёт к Синеглазке, и с ним идет голь кабацкая. Они под ногами сукна рвут и в стороны мечут.

Подходит он к белополотняному шатру. Выбегают два мальчика:

— Матушка, матушка, к нам какой-то пьяница идёт с голью кабацкой!

А Синеглазка им:

— Возьмите его за белые руки, ведите в шатёр. Это ваш родной батюшка. Он безвинно три года страдал.

Тут Ивана-царевича взяли за белые руки, ввели в шатер. Синеглазка его умыла и причесала, одежу на нем сменила и спать уложила. А голи кабацкой по стаканчику поднесла, и они домой отправились.

На другой день Синеглазка и Иван-царевич приехали во дворец. Тут начался пир на весь мир — честным пирком да и за свадебку. Федору-царевичу и Василию-царевичу мало было чести, прогнали их со двора — ночевать где ночь, где две, а третью и ночевать негде…

Иван-царевич не остался здесь, а уехал с Синеглазкой в её девичье царство.

Тут и сказке конец.

СОЛНЦЕ, МЕСЯЦ И ВОРОН ВОРОНОВИЧ

Жили-были старик да старуха, у них было три дочери. Старик пошёл в амбар крупку брать; взял крупку, понёс домой, а на мешке-то была дырка: крупа-то в неё сыплется да сыплется.

Пришёл домой. Старуха спрашивает:

— Где крупка? — а крупка вся высыпалась.

Пошёл старик собирать и говорит:

— Кабы Солнышко обогрело, кабы Месяц осветил, кабы Ворон Воронович пособил мне крупку собрать: за Солнышко бы отдал старшую дочь, за Месяца — среднюю, а за Ворона Вороновича — младшую!

Стал старик собирать — Солнце обогрело, Месяц осветил, а Ворон Воронович пособил крупку собрать.

Пришёл старик домой, сказал старшей дочери:

— Оденься хорошенько да выйди на крылечко.

Она оделась, вышла на крылечко; Солнце и утащило её.

Средней дочери также велел одеться хорошенько и выйти на крылечко. Она оделась и вышла; Месяц схватил и утащил вторую дочь.

И меньшой дочери сказал:

— Оденься хорошенько да выйди на крылечко.

Она оделась и вышла на крылечко; Ворон Воронович схватил её и унёс.

Старик и говорит:

— Идти разве в гости к зятю…

Пошёл к Солнышку, вот и пришёл.

Солнышко говорит:

— Чем тебя потчевать?

— Я ничего не хочу.

Солнышко сказало жене, чтоб настряпала оладьев. Вот жена настряпала. Солнышко уселось среди полу, жена поставила на него сковороду — и оладьи сжарились. Накормила старика.

Пришёл старик домой, приказал старухе состряпать оладьев; сам сел на пол и велит ставить на себя сковороду с оладьями.

— Чего, на тебе испекутся? — говорит старуха.

— Ничего, — говорит, — ставь, испекутся.

Она и поставила; сколько оладьи ни стояли, ничего не испеклись, только прокисли.

Нечего делать, поставила старуха сковородку в печь, испеклися оладьи, наелся старик.

На другой день старик пошел в гости к другому зятю, к Месяцу. Пришел.

Месяц говорит:

— Чем тебя потчевать?

— Я, — отвечает старик, — ничего не хочу.

Месяц затопил про него баню.

Старик говорит:

— Темно, быват, в бане-то будет!

А Месяц ему:

— Нет, светло, ступай.

Пошёл старик в баню, а Месяц запихал перстик свой в дырочку, и оттого в бане светло-светло стало.

Выпарился старик, пришел домой и велит старухе топить баню ночью.

Старуха истопила; он и посылает её туда париться. Старуха говорит:

— Темно париться-то!

— Ступай, светло будет!

Пошла старуха, а старик видел-то, как светил ему Месяц, и сам туда ж — взял прорубил дыру в бане и запихал в неё свой палец. А в бане свету нисколько нет! Старуха знай кричит ему:

— Темно!

Делать нечего, пошла она, принесла лучины с огнем и выпарилась.

На третий день старик пошёл к Ворону Вороновичу. Пришёл.

— Чем тебя потчевать-то? — спрашивает Ворон Воронович.

— Я, — говорит старик, — ничего не хочу.

— Ну, пойдем хоть спать на седала.

Ворон поставил лестницу и полез со стариком. Ворон Воронович посадил его под крыло.

Как старик заснул, они оба упали и убились.

ПО ЩУЧЬЕМУ ВЕЛЕНЬЮ

Жил-был старик. У него было три сына: двое умных, третий — дурачок Емеля.

Те братья работают, а Емеля целый день лежит на печке, знать ничего не хочет.

Один раз братья уехали на базар а бабы, невестки, давай посылать его:

— Сходи, Емеля, за водой.

А он им с печки:

— Неохота…

— Сходи, Емеля, а то братья с базара воротятся, гостинцев тебе не привезут.

— Ну ладно.

Слез Емеля с печки, обулся, оделся, взял вёдра да топор и пошёл па речку.

Прорубил лёд, зачерпнул ведра и поставил их, а сам глядит в прорубь. И увидел Емеля в проруби щуку. Изловчился и ухватил щуку в руку.

— Вот уха будет сладка.

Вдруг щука говорит ему человечьим голосом:

— Емеля, отпусти меня в воду, я тебе пригожусь.

А Емеля смеётся:

— На что ты мне пригодишься? Нет, понесу тебя домой, велю невесткам уху сварить. Будет уха сладка.

Щука взмолилась опять:

— Емеля, Емеля, отпусти меня в воду, я тебе сделаю всё, что ни пожелаешь.

— Ладно. Только покажи сначала, что не обманываешь меня, тогда отпущу.

Щука его спрашивает:

— Емеля, Емеля, скажи, чего ты сейчас хочешь?

— Хочу, чтобы вёдра сами дошли домой и вода бы не расплескалась.

Щука ему говорит:

— Западни моя слова: когда что тебе захочется — скажи только:

«По щучьему веленью,

По моему хотенью».

Емеля и говорит:

— По щучьему веленью,

По моему хотенью —

ступайте, ведра, сами домой…

Только сказал — вёдра сами и пошли в гору. Емеля пустил щуку в прорубь, сам пошёл за вёдрами…

Идут вёдра по деревне, народ дивится, а Емеля идёт сзади, посмеивается… Зашли вёдра в избу и сами стали на лавку, а Емеля полез на печь.

Прошло много ли, мало ли времени — невестки говорят ему:

— Емеля, что ты лежишь? Пошёл бы дров нарубил.

— Неохота…

— Не нарубишь дров — братья с базара воротятся, гостинцев тебе не привезут.

Емеле неохота слезать с печи. Вспомнил он про щуку и потихоньку говорит:

— По щучьему веленью,

По моему хотенью —

поди, топор, наколи дров, а, дрова, сами в избу ступайте и в печь кладитесь.

Топор выскочил из-под лавки — и на двор, и давай дрова колоть, а дрова сами в избу идут и в печь лезут. Много ли, мало ли времени прошло — невестки опять говорят:

— Емеля, дров у нас больше нет. Съезди в лес, наруби.

А он им с печки:

— Да вы-то на что?

— Как — мы на что?.. Разве наше дело в лес за дровами ездить?

— Мне неохота…

— Ну, не будет тебе подарков.

Делать нечего, слез Емеля с печи, обулся, оделся. Ваял верёвку и топор, вышел на двор и сел в сани:

— Бабы, отворяйте ворота.

Невестки ему говорят:

— Что ж ты, дурень, сел в сани, а лошадь не запряг?

— Не надо мне лошади.

Невестки отворили ворота, а Емеля говорит потихоньку:

— По щучьему веленью,

По моему хотенью —

ступайте, сани, в лес.

Сани сами и поехали в ворота, да так быстро — на лошади не догнать.

А в лес-то пришлось ехать через город, и тут он много народу помял, подавил. Народ кричит: «Держи его! Лови его!» А он, знай, сани погоняет. Приехал в лес:

— По щучьему веленью,

По моему хотенью —

топор, наруби дровишек посуше, а вы, дровишки, сами валитесь в сани, сами вяжитесь…

Топор начал рубить, колоть сухие дерева, а дровишки сами в сани валятся и веревкой вяжутся. Потом Емеля велел топору вырубить себе дубинку — такую, чтобы насилу поднять. Сел на воз:

— По щучьему веленью,

По моему хотенью —

поезжайте, сани, домой.

Сани помчались домой. Опять проезжает Емеля по тому городу, где давеча помял, подавил много народу, а там его уж дожидаются. Ухватили Емелю и тащат с возу, ругают и бьют. Видит он, что плохо дело, и потихоньку:

— По щучьему веленью,

По моему хотенью —

ну-ка, дубинка, обломай им бока…

Дубинка выскочила — и давай колотить. Народ кинулся прочь, а Емеля приехал домой и залез на печь.

Долго ли, коротко ли — услышал царь об Емелиных проделках и посылает за ним офицера: его найти и привезти во дворец.

Приезжает офицер в ту деревню, входит в ту избу, где Емеля живёт, и спрашивает:

— Ты дурак Емеля?

А он с печки:

— А тебе на что?

— Одевайся скорее, я повезу тебя к царю.

— А мне неохота…

Рассердился офицер и ударил его по щеке. А Емеля говорит потихоньку:

— По щучьему веленью,

По моему хотенью —

дубинка, обломай ему бока.

Дубинка выскочила — и давай колотить офицера, насилу он ноги унёс.

Царь удивился, что его офицер не мог справиться с Емелей, и посылает своего самого набольшего вельможу:

— Привези ко мне во дворец дурака Емелю, а то голову с плеч сниму.

Накупил набольший вельможа изюму, черносливу, пряников, приехал в ту деревню, вошёл в ту избу и стал спрашивать у невесток, что любит Емеля.

— Наш Емеля любит, когда его ласково попросят да красный кафтан посулят, — тогда он всё сделает, что ни попросишь.

Набольший вельможа дал Емеле изюму, черносливу, пряников и говорит:

— Емеля, Емеля, что ты лежишь на печи? Поедем к царю.

— Мне и тут тепло…

— Емеля, Емеля, у царя тебя будут хорошо кормить-поить, — пожалуйста, поедем.

— А мне неохота…

— Емеля, Емеля, царь тебе красный кафтан подарит, шапку и сапоги.

Емеля подумал-подумал:

— Ну, ладно, ступай ты вперед, а я за тобой вслед буду.

Уехал вельможа, а Емеля полежал еще и говорит:

— По щучьему веленью,

По моему хотенью —

ну-ка, печь, поезжай к царю.

Тут в избе углы затрещали, крыша зашаталась, стена вылетела, и печь сама пошла по улице, по дороге, прямо к царю.

Царь глядит в окно, дивится:

— Это что за чудо?

Набольший вельможа ему отвечает:

— А это Емеля на печи к тебе едет.

Вышел царь на крыльцо:

— Что-то, Емеля, на тебя много жалоб! Ты много народу подавил.

— А зачем они под сани лезли?

В это время в окно на него глядела царская дочь — Марья-царевна. Емеля увидал её в окошко и говорит потихоньку:

— По щучьему веленью,

По моему хотенью —

пускай царская дочь меня полюбит…

И сказал ещё:

— Ступай, печь, домой…

Печь повернулась и пошла домой, зашла в избу и стала на прежнее место. Емеля опять лежит-полеживает.

А у царя во дворце крик да слёзы. Марья-царевна по Емеле скучает, не может жить без него, просит отца, чтобы выдал он её за Емелю замуж. Тут царь забедовал, затужил и говорит опять набольшему вельможе:

— Ступай, приведи ко мне Емелю живого или мёртвого, а то голову с плеч сниму.

Накупил набольший вельможа вин сладких да разных закусок, поехал в ту деревню, вошел в ту избу и начал Емелю потчевать.

Емеля напился, наелся, захмелел и лег спать. А вельможа положил его в повозку и повез к царю.

Царь тотчас велел прикатить большую бочку с железными обручами. В нее посадили Емелю и Марью-царевну, засмолили и бочку в море бросили.

Долго ли, коротко ли, проснулся Емеля, видит — темно, тесно.

— Где же это я?

А ему отвечают:

— Скушно и тошно, Емелюшка. Нас в бочку засмолили, бросили в синее море.

— А ты кто?

— Я — Марья-царевна.

Емеля говорит:

— По щучьему веленью,

По моему хотенью —

ветры буйные, выкатите бочку на сухой берег, на жёлтый песок…

Ветры буйные подули, море взволновалось, бочку выкинуло на сухой берег, на желтый песок. Емеля и Марья-царевна вышли из неё.

— Емелюшка, где же мы будем жить? Построй какую ни на есть избушку.

— А мне неохота…

Тут она стала его еще пуще просить, он и говорит:

— По щучьему веленью,

По моему хотенью —

выстройся каменный дворец с золотой крышей…

Только он сказал — появился каменный дворец с золотой крышей. Кругом — зеленый сад: цветы цветут, и птицы поют. Марья-царевна с Емелей вошли во дворец, сели у окошечка.

— Емелюшка, а нельзя тебе красавчиком стать?

Тут Емеля недолго думал:

— По щучьему веленью,

По моему хотенью —

стать мне добрым молодцем, писаным красавцем.

И стал Емеля таким, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

А в ту пору царь ехал на охоту и видит — стоит дворец, где раньше ничего не было.

— Это что за невежа без моего дозволения на моей земле дворец поставил?

И послал узнать-спросить, кто такие.

Послы побежали, стали под окошком, спрашивают.

Емеля им отвечает:

— Просите царя ко мне в гости, я сам ему скажу.

Царь приехал к нему в гости. Емеля его встречает, ведёт во дворец, сажает за стол. Начинают они пировать. Царь ест, пьёт и не надивится:

— Кто же ты такой, добрый молодец?

— А помнишь дурачка Емелю — как приезжал к тебе на печи, а ты велел его со своей дочерью в бочку засмолить, в море бросить? Я — тот самый Емеля. Захочу — все твое царство пожгу и разорю.

Царь сильно испугался, стал прощенья просить:

— Женись на моей дочери, Емелюшка, бери мое царство, только не губи меня!

Тут устроили пир на весь мир. Емеля женился на Марье-царевне и стал править царством.

Тут и сказке конец, а кто слушал — молодец.

ПРАВДА И КРИВДА

Однажды спорила Кривда с Правдою: чем лучше жить — кривдой или правдой? Кривда говорила: лучше жить кривдою, а Правда утверждала: лучше жить правдою. Спорили, спорили, никто не переспорит. Говорит Кривда:

— Пойдём к писарю, он нас рассудит!

— Пойдём, — отвечает Правда.

Вот пришли к писарю.

— Реши наш спор, — говорит Кривда, — чем лучше жить — кривдою али правдою?

Писарь спросил:

— О чём вы бьётеся?

— О ста рублях.

— Ну, ты, Цравда, проспорила: в наше время лучше жить кривдою.

Правда вынула из кармана сто рублей и отдала Кривде, а сама все стоит на своем, что лучше жить правдою.

— Пойдём к судье, как он решит? — говорит Кривда. — Коли по-твоему — я тебе плачу тысячу рублей, а коли по-моему — ты мне должна оба глаза отдать.

— Хорошо, пойдём.

Пришли они к судье, стали спрашивать: чем лучше жить?

Судья сказал то же самое:

— В наше время лучше жить кривдою.

— Подавай-ка свои глаза! — говорит Кривда Правде; выколола у ней глаза и ушла куда знала.

Осталась Правда безглазая, пала лицом наземь и поползла ощупью. Доползла до болота и легла в траве. В самую полночь собралась туда неверная сила. Нáбольшой стал всех спрашивать: кто и что сделал? Кто говорит: я душу загубил; кто говорит, я того-то на грех смутил; а Кривда в свой черед похваляется:

— Я у Правды сто рублей выспорила да глаза выколола!

— Что глаза! — говорит небольшой. — Стоит потереть тутошней травкою — глаза опять будут!

Правда лежит да слушает.

Вдруг крикнули петухи, и неверная сила разом пропала. Правда нарвала травки и давай тереть глаза; потерла один, потерла другой — и стала видеть по-прежнему; захватила с собой этой травки и пошла в путь-дорогу.

В это время у одного царя ослепла дочь, и сделал он клич: кто вылечит царевну, за того отдаст ее замуж. Правда приложила ей к очам травку, потерла и вылечила: царь обрадовался, женил Правду на своей дочери и взял к себе в дом…

ГОРЕ

В одной деревушке жили два мужика, два родные брата: один был бедный, другой богатый.

Богач переехал на житье в город, выстроил себе большой дом и записался в купцы; а у бедного иной раз нет ни куска хлеба, а ребятишки — мал мала меньше — плачут да есть просят. С утра до вечера бьется мужик как рыба об лёд, а всё ничего нет.

Говорит он однова[141] своей жене:

— Дай-ка пойду в город, попрошу у брата: не поможет ли чем?

Пришёл к богатому:

— Ах, братец родимый! Помоги сколько-нибудь моему горю; жена и дети без хлеба сидят, по целым дням голодают.

— Проработай у меня эту неделю, тогда и помогу!

Что делать? Принялся бедный за работу: и двор чистит, и лошадей холит, и воду возит, и дрова рубит. Через неделю дает ему богатый одну ковригу хлеба:

— Вот тебе за труды!

— И за то спасибо! — сказал бедный поклонился и хотел было домой идти.

— Постой! Приходи-ка завтра ко мне в гости и жену приводи: ведь завтра мои именины.

— Эх, братец, куда мне? Сам знаешь: к тебе придут купцы в сапогах да в шубах, а я в лаптях хожу да в худеньком сером кафтанишке.

— Ничего, приходи! И тебе будет место.

— Хорошо, братец, приду.

Воротился бедный домой, отдал жене ковригу и говорит:

— Слушай, жена! Назавтрее нас с тобой в гости ввали.

— Как — в гости? Кто звал?

— Брат; он завтра именинник.

— Ну что ж, пойдём.

Наутро встали и пошли в город, пришли к богатому, поздравили его и уселись на лавку. За столом уж много именитых гостей сидело; всех их угощает хозяин на славу, а про бедного брата и его жену и думать забыл — ничего им не дает; они сидят да только посматривают, как другие пьют да едят.

Кончился обед; стали гости из-за стола вылазить да хозяина с хозяюшкой благодарить, и бедный тоже — поднялся с лавки и кланяется брату в пояс. Гости поехали домой пьяные, весёлые, шумят, песни поют.

А бедный идет назад с пустым брюхом.

— Давай-ка, — говорит жене, — и мы запоем песню!

— Эх ты, дурак! Люди поют оттого, что сладко поели да много выпили; а ты с чего петь вздумал?

— Ну, всё-таки у брата на именинах был; без песен мне стыдно идти. Как я запою, так всякий подумает, что и меня угостили…

— Ну, пой, коли хочешь, а я не стану!

Мужик запел песню, и послышалось ему два голоса; он перестал и спрашивает жену:

— Это ты мне подсобляла петь тоненьким голоском?

— Что с тобой? Я вовсе и не думала.

— Так кто же?

— Не знаю! — сказала баба. — А ну, запой, я послушаю.

Он опять запел; поет-то один, а слышно два голоса; остановился и спрашивает:

— Это ты, Горе, мне петь пособляешь?

Горе отозвалось:

— Да, хозяин! Это я пособляю.

— Ну, Горе, пойдем с нами вместе.

— Пойдём, хозяин! Я теперь от тебя не отстану.

Пришёл мужик домой, а Горе зовёт его в кабак. Тот говорит:

— У меня денег нет!

— Ох ты, мужичок! Да на что тебе деньги? Видишь, на тебе полушубок надет, а на что он? Скоро лето будет, всё равно носить не станешь! Пойдём в кабак, да полушубок побоку…

Мужик и Горе пошли в кабак и пропили полушубок. На другой день Горе заохало, с похмелья голова болит, и опять зовёт хозяина винца испить.

— Денег нет, — говорит мужик.

— Да на что нам деньги? Возьми сани да телегу — с нас и довольно!

Нечего делать, не отбиться мужику от Горя: взял он сани и телегу, потащил в кабак и пропил вместе с Горем.

Наутро Горе ещё больше заохало, зовет хозяина опохмелиться; мужик пропил и борону и соху.

Месяца не прошло, как он все спустил; даже избу свою соседу заложил, а деньги в кабак снёс.

Горе опять пристает к нему:

— Пойдём да пойдем в кабак!

— Нет, Горе! Воля твоя, а больше тащить нечего.

— Как — нечего? У твоей жены два сарафана: один оставь, а другой пропить надобно.

Мужик взял сарафан, пропил и думает:

«Вот когда чист! Ни кола, ни двора, ни на себе, ни на жене!»

Поутру проснулось Горе, видит, что у мужика нечего больше взять, и говорит:

— Хозяин!

— Что, Горе?

— А вот что: ступай к соседу, попроси у него пару волов с телегою.

Пошёл мужик к соседу:

— Дай, — просит, — на времечко пару волов с телегою; я на тебя хоть неделю за то проработаю.

— На что тебе?

— В лес за дровами съездить.

— Ну, возьми, только не велик воз накладывай.

— И, что ты, кормилец!

Привел пару волов, сел вместе с Горем на телегу и поехал в чистое поле.

— Хозяин, — спрашивает Горе, — знаешь ли ты на этом поле большой камень?

— Как не знать!

— А когда знаешь, поезжай прямо к нему.

Приехали они на то место, остановились и вылезли из телеги.

Горе велит мужику поднимать камень; мужик поднимает, Горе пособляет; вот подняли, а под камнем яма — полна золотом насыпана.

— Ну, что глядишь? — сказывает Горе мужику. — Таскай скорей в телегу.

Мужик принялся за работу и насыпал телегу золотом, все из ямы повыбрал до последнего червонца; видит, что уж больше ничего не осталось, и говорит:

— Посмотри-ка, Горе, никак, там ещё деньги остались?

Горе наклонилось:

— Где? Я что-то не вижу!

— Да вон в углу светятся!

— Нет, не вижу.

— Полезай в яму, так и увидишь.

Горе полезло в яму; только что опустилось туда, а мужик и накрыл его камнем.

— Вот этак-то лучше будет! — сказал мужик. — Не то коли взять тебя с собою, так ты, Горе горемычное, хоть не скоро, а все же пропьёшь и эти деньги!

Приехал мужик домой, свалил деньги в подвал, волов отвел к соседу и стал думать, как бы себя устроить. Купил лесу, выстроил большие хоромы и зажил вдвое богаче своего брата.

Долго ли, коротко ли — поехал он в город просить своего брата с женой к себе на именины.

— Вот что выдумал! — сказал ему богатый брат. — У самого есть нечего, а ты еще именины справляешь!

— Ну, когда-то было нечего есть, а теперь, слава богу, имею не меньше твоего; приезжай — увидишь.

— Ладно, приеду!

На другой день богатый брат собрался с женою, и поехали на именины; смотрят, а у бедного-то голыша хоромы новые, высокие, не у всякого купца такие есть! Мужик угостил их, употчевал всякими наедками, напоил всякими медами и винами. Спрашивает богатый у брата:

— Скажи, пожалуй, какими судьбами разбогател ты?

Мужик рассказал ему по чистой совести, как привязалось к нему Горе горемычное, как пропил он с Горем в кабаке всё своё добро до последней нитки: только и осталось, что душа в теле; как Горе указало ему клад в чистом поле, как он забрал этот клад да от Горя избавился.

Завистно стало богатому:

«Дай, думает, поеду в чистое поле, подниму камень да выпущу Горе — пусть оно дотла разорит брата, чтоб не смел передо мной своим богатством чваниться».

Отпустил свою жену домой, а сам в поле погнал; подъехал к большому камню, своротил его в сторону и наклоняется посмотреть, что там под камнем? Не успел порядком головы нагнуть — а уж Горе выскочило и уселось ему на шею.

— А, — кричит, — ты хотел меня здесь уморить! Нет, теперь я от тебя ни за что не отстану.

— Послушай, Горе! — сказал купец. — Вовсе не я засадил тебя под камень…

— А кто же, как не ты?

— Это мой брат тебя засадил, а я нарочно пришёл, чтоб тебя выпустить.

— Нет, врёшь! Один раз обманул, в другой не обманешь!

Крепко насело Горе богатому купцу на шею; привёз он его домой, и пошло у него всё хозяйство вкривь да вкось. Горе уж с утра за своё принимается; каждый день зовет купца опохмелиться; много добра в кабак ушло.

«Этак несходно жить! — думает про себя купец. — Кажись, довольно потешил я Горе; пора б и расстаться с ним, да как?»

Думал, думал и выдумал: пошёл на широкий двор, обтесал два дубовых клина, взял новое колесо и накрепко вбил клин с одного конца во втулку. Приходит к Горю:

— Что ты, Горе, всё на боку лежишь?

— А что ж мне больше делать?

— Что делать! Пойдём на двор в гулючки играть.

А Горе и радо; вышли на двор. Сперва купец спрятался — Горе сейчас его нашло, после того черёд Горю прятаться.

— Ну, — говорит, — меня не скоро найдёшь! Я хоть в какую щель забьюсь!

— Куда тебе! — отвечает купец. — Ты в это колесо не влезешь, а то-то в щель!

— В колесо не влезу? Смотри-ка, ещё как спрячусь!

Влезло Горе в колесо; купец ваял да и с другого конца забил во втулку дубовый клин, поднял колесо и забросил его вместе с Горем в реку.

Горе потонуло, а купец стал жить по-старому, по-прежнему.

ПОХОРОНЫ КОЗЛА

Жил старик со старухою; не было у них ни одного детища, только и был, что козёл: тут все и животы![142] Старик никакого мастерства не знал, плел одни лапти — только тем и питался. Привык козёл к старику: бывало, куда старик ни пойдет из дому, козёл бежит за ним из дому.

Вот однажды случилось идти старику в лес за лыками, и козёл за ним побежал. Пришли в лес; старик начал лыки драть, а козёл бродит там и сям да траву щиплет; щипал, щипал, да вдруг передними ногами и провалился в рыхлую землю, начал рыться и вырыл оттедова котелок с золотом.

Видит старик, что козёл гребет землю, подошел к нему — и увидал золото; несказанно возрадовался, побросал свои лыки, подобрал деньги — и домой. Рассказал обо всем старухе.

— Ну, старик, — говорит старуха, — это нам бог дал такой клад на старость за то, что сколько лет с тобою потрудились в бедности. А теперь поживем в свое удовольствие.

— Нет, старуха! — отвечал ей старик. — Эти деньги нашлись не нашим счастьем, а козловьим; теперича надо нам жалеть и беречь козла пуще себя!

С тех пор зачали они жалеть и беречь козла пуще себя, зачали за ним ухаживать, да и сами-то поправились — лучше быть нельзя. Старик позабыл, как и лапти-то плетут; живут себе поживают, никакого горя не знают.

Вот через некоторое время козёл захворал и издох. Стал старик советоваться со старухою, что делать:

— Коли выбросить козла собакам, так нам за это будет перед богом и людьми грешно, потому что всё счастье наше мы через козла получили. А лучше пойду я к попу и попрошу похоронить козла по-христиански, как и других покойников хоронят.

Собрался старик, пришел к попу и кланяется!

— Здравствуй, батюшка!

— Здорово, свет! Что скажешь?

— А вот, батюшка, пришёл к твоей милости с просьбою, у меня на дому случилось большое несчастье: козёл помер. Пришел звать тебя на похороны.

Как услышал поп такие речи, крепко рассердился, схватил старика за бороду и ну таскать по избе.

— Ах ты, окаянной, что выдумал — вонючего козла хоронить!

— Да ведь этот козел, батюшка, был совсем-таки православной; он отказал тебе двести рублей.

— Послушай, старый хрен! — сказал поп. — Я тебя не за то бью, что зовешь козла хоронить, а зачем ты по сю пору не дал мне знать о его кончине: может, он у тебя уж давно помер.

Взял поп с мужика двести рублей и говорит:

— Ну, ступай же скорее к отцу дьякону, скажи, что бы приготовлялся; сейчас пойдём козла хоронить.

Приходит старик к дьякону и просит:

— Потрудись, отец дьякон, приходи ко мне в дом на вынос.

— А кто у тебя помер?

— Да вы знавали моего козла, он-то и помер!

Как начал дьякон хлестать его с уха на ухо!

— Не бей меня, отец дьякон! — говорит старик, — ведь козёл-то был, почитай, совсем православной; как умирал, тебе сто рублей отказал за погребение.

— Эка ты стар да глуп! — сказал дьякон. — Что ж ты давно не известил меня о его преславной кончине; ступай скорее к дьячку: пущай прозвонит по козловой душе!

Прибегает старик к дьячку и просит:

— Ступай, прозвони по козловой душе.

И дьячок рассердился, начал старика за бороду трепать.

Старик кричит:

— Отпусти, пожалуй, ведь козёл-то был православной, он тебе за похороны пятьдесят рублей отказал!

— Что же ты до этих пор копаешься! Надобно было пораньше сказать мне; следовало бы давно прозвонить!

Тотчас бросился дьячок на колокольню и начал валять во все колокола. Пришли к старику поп и дьякон и стали похороны отправлять; положили козла во гроб, отнесли на кладбище и закопали в могилу.

Вот стали про то дело говорить промеж себя прихожане, и дошло до архиерея, что-де поп козла похоронил по-христиански. Потребовал архиерей к себе на расправу старика с попом:

— Как вы смели похоронить козла? Ах вы, безбожники!

— Да ведь этот козёл, — говорит старик, — совсем был не такой, как другие козлы; он перед смертью отказал вашему преосвященству тысячу рублей.

— Эка ты глупый старик! Я не за то сужу тебя, что козла похоронил, а зачем ты его заживо маслом не соборовал![143]

Взял тысячу и отпустил старика и попа по домам.

СОЛДАТ И ЧЁРТ

Стоял солдат на часах, и захотелось ему на родине побывать.

— Хоть бы, — говорит, — чёрт меня туды снёс!

А он и тут как тут.

— Ты, — говорит, — меня звал?

— Звал.

— Изволь, — говорит, — давай в обмен душу!

— А как же я службу брошу, как с часов сойду?

— Да я за тебя постою.

Решили так, что солдат год на родине проживёт, а чёрт всё время прослужит на службе.

— Ну, скидавай!

Солдат всё с себя скинул и не успел опомниться, как дома очутился.

А чёрт на часах стоит. Подходит генерал и видит, что всё у него по форме, одно нет: не крест-накрест ремни на груди, а все на одном плече.

— Это что?

Чёрт — и так и сяк, не может надеть. Тот его — в зубы, а после — порку. И пороли чёрта каждый день. Так — хороший солдат всем, а ремни все на одном плече.

— Что с этим солдатом, — говорит начальство, — сделалось? Никуда теперь не годится, а прежде всё бывало в исправности.

Пороли чёрта весь год.

Изошёл год, приходит солдат сменять чёрта. Тот и про душу забыл: как завидел, всё с себя долой.

— Ну вас, — говорит, — с вашей и службой-то солдатской! Как это вы терпите?

И убежал.

ПЕТУХАН КУРИХАНЫЧ

Жила-была старуха, у нее сын Иван. Раз Иван уехал в город, а старуха одна осталась дома. Зашли к ней два солдата и просят чего-нибудь поесть горяченького. А старуха скупа была и говорит:

— Ничего у меня нет горяченького, печка не топлена и щички не варены.

А у самой в печке петух варился. Проведали это солдаты и говорят между собой:

— Погоди, старая! Мы тебя научим, как служивых людей обманывать.

Вышли во двор, выпустили скотину, пришли и говорят:

— Бабушка! Скотина-то на улицу вышла.

Старуха заохала и выбежала скотину загонять. Солдаты между тем достали из печки горшок с похлёбкой, петуха вынули и положили в ранец, а вместо него в горшок сунули лапоть.

Старуха загнала скотину, пришла в избу и говорит:

— Загадаю я вам, служивые, загадку.

— Загадай, бабушка!

— Слушайте: в Печинске-Горшечинске, под Сковородинском, сидит Петухан Куриханыч.

— Эх, старая! Поздно хватилась: в Печинске-Горшечинске был Петухан Куриханыч, да переведён в Суму-Заплеченску, а теперь там Заплетай Расплетаич. Отгадай-ка вот, бабушка, нашу загадку!

Но старуха не поняла солдатской загадки.

Солдаты посидели, поели черствой корочки с кислым квасом, пошутили со старухой, посмеялись над ее загадкой, простились и ушли.

Приехал из города сын и просит у матери обедать. Старуха собрала на стол, достала из печи горшок, ткнула в лапоть вилкой и не может вытащить. «Ай да петушок, — думает про себя, — вишь как разварился — достать не могу». Достала, ан… лапоть!

ИВАНУШКА-ДУРАЧОК

Был-жил старик со старухою; у них было три сына: двое — умные, третий — Иванушка-дурачок. Умные-то овец в поле пасли, а дурак ничего не делал, все на печке сидел да мух ловил.

В одно время наварила старуха аржаных клецок и говорит дураку:

— На-ка, снеси эти клецки братьям; пусть поедят.

Налила полный горшок и дала ему в руки; побрёл он к братьям. День был солнечный; только вышел Иванушка за околицу, увидал свою тень сбоку и думает: «Что это за человек? Со мной рядом идет, ни на шаг не отстает; верно, клецок захотел?»

И начал он бросать на свою тень клецки, так все до единой и повыкидал; смотрит, а тень всё сбоку идёт.

— Эка ненасытная утроба! — сказал дурачок с сердцем и пустил в неё горшком — разлетелись черепки в разные стороны.

Вот приходит с пустыми руками к братьям; те его спрашивают:

— Ты, дурак, зачем?

— Вам обед принёс.

— Где же обед? Давай живее.

— Да вишь, братцы, привязался ко мне дорогою незнамо какой человек, да всё и поел!

— Какой такой человек?

— Вот он! И теперь рядом стоит!

Братья ну его ругать, бить, колотить; отколотили и заставили овец пасти, а сами ушли на деревню обедать.

Принялся дурачок пасти: видит, что овцы разбрелись по полю, давай их ловить да глаза выдирать; всех переловил, всем глаза выдолбил, собрал стадо в одну кучу и сидит себе радехонек, словно дело сделал. Братья пообедали, воротились в поле.

— Что ты, дурак, натворил? Отчего стадо слепое?

— Да пошто им глаза-то? Как ушли вы, братцы, овцы-то врозь рассыпались, а я и придумал: стал их ловить, в кучу сбирать, глаза выдирать; во как умаялся!

— Постой, ещё не так умаешься! — говорят братья и давай угощать его кулаками; порядком-таки досталось дураку на орехи!

Ни много ни мало прошло времени; послали старики Иванушку-дурачка в город к празднику по хозяйству закупать. Всего закупил Иванушка: и стол купил, и ложек, и чашек, и соли; целый воз навалил всякой всячины. Едет домой, а лошаденка была такая, знать, неудалая, везёт — не везёт! «А что, — думает себе Иванушка, — ведь у лошади четыре ноги, и у стола тоже четыре, так стол-то и сам добежит». Взял стол и выставил на дорогу.

Едет-едет, близко ли, далеко ли, а вороны так и вьются над ним да все каркают. «Знать, сестрицам поесть-покушать охота, что так раскричались!» — подумал дурачок; выставил блюда с ествами наземь и начал потчевать:

— Сестрицы-голубушки! Кушайте на здоровье!

А сам всё вперёд да вперёд подвигается.

Едет Иванушка перелеском; по дороге все пни обгорелые. «Эх, — думает, — ребята-то без шапок; ведь озябнут сердечные!» Взял понадевал на них горшки да корчаги. Вот доехал Иванушка до реки, давай лошадь поить, а она не пьёт.

«Знать, без соли не хочет!» — и ну солить воду. Высыпал полон мешок соли, лошадь всё не пьёт.

— Что ж ты не пьёшь, волчье мясо? Разве задаром я мешок соли высыпал?

Хватил её поленом, да прямо в голову — и убил наповал.

Остался у Иванушки один кошель с ложками, да и тот на себе понёс. Идёт — ложки назади так и брякают: бряк, бряк, бряк! А он думает, что ложки-то говорят: «Иванушка-дурак!» — бросил их и ну топтать да приговаривать:

— Вот вам Иванушка-дурак! Вот вам Иванушка-дурак! Ещё вздумали дразнить, негодные!

Воротился домой и говорит братьям:

— Всё искупил, братики!

— Спасибо, дурак, да где ж у тебя закупки-то?

— А стол-от бежит, да, знать, отстал, из блюд сестрицы кушают, горшки да корчаги ребятам в лесу на головы понадевал, солью-то пойво лошади посолил, а ложки дразнятся — так я их на дороге покинул.

— Ступай, дурак, поскорее, собери всё, что разбросал по дороге.

Иванушка пошёл в лес, снял с обгорелых пней корчаги, повышибал днища и надел на батог корчаг с дюжину — всяких: и больших и малых. Несет домой. Отколотили его братья; поехали сами в город за покупками, а дурака оставили домовничать. Слушает дурак, а пиво в кадке так и бродит, так и бродит.

— Пиво, не броди, дурака не дразни! — говорит Иванушка.

Нет, пиво не слушается; взял да и выпустил всё из кадки, сам сел в корыто, по избе разъезжает да песенки распевает.

Приехали братья, крепко осерчали, взяли Иванушку, зашили в куль и потащили к реке. Положили куль на берегу, а сами пошли прорубь осматривать.

На ту пору ехал какой-то барин мимо на тройке бурых; Иванушка и ну кричать:

— Садят меня на воеводство судить да рядить, а я ни судить, ни рядить не умею!

— Постой, дурак, — сказал барин, — я умею и судить и рядить; вылезай из куля!

Иванушка вылез из куля, зашил туда барина, а сам сел в его повозку и уехал из виду. Пришли братья, спустили куль под лед и слушают; а в воде так и буркает.

— Знать, бурка ловит! — проговорили братья и побрели домой.

Навстречу им, откуда ни возьмись, едет на тройке Иванушка, едет да прихвастывает:

— Вот-ста каких поймал я лошадушек! А ещё остался там сивко — такой славный!

Завидно стало братьям, говорят дураку:

— Зашивай теперь нас в куль да спускай поскорей в прорубь! Не уйдёт от нас сивко…

Опустил их Иванушка-дурачок в прорубь и погнал домой пиво допивать да братьев поминать. Был у Иванушки колодец, в колодце рыба елетц а моей сказке конец.

ЛИСА-ПОВИТУХА

Жили-были кум с кумой — волк с лисой. Была у них кадочка медку. А лисица любит сладенькое; лежит кума с кумом в избушке да украдкою постукивает хвостиком.

— Кума, кума! — говорит волк, — кто-то стучит.

— А, знать, меня на повой зовут![144] — бормочет лиса.

— Так поди сходи, — говорит волк.

Вот кума из избы да прямехонько к мёду, нализалась и вернулась назад.

— Что бог дал? — спрашивает волк.

— Початочек, — отвечает лисица.

В другой раз опять лежит кума да постукивает хвостиком.

— Кума, кто-то стучится, — говорит волк.

— На повой, знать, зовут!

— Так сходи.

Пошла лисица, да опять к меду, нализалась досыта: медку на донышке осталось. Приходит к волку.

— Что бог дал? — спрашивает её волк.

— Середышек.

В третий раз опять так же обманула лисица волка и долизала уже весь медок.

— Что бог дал? — спрашивает её волк.

— Поскребышек.

Долго ли, коротко ли — прикинулась лисица хворою, просит кума медку принести. Пошел кум, а меду ни крошки.

— Кума, кума! — кричит волк, — ведь мёд съеден.

— Как — съеден? Кто же съел? Кому окромя тебя! — погоняет лисица.

Волк и крестится и божится.

— Ну хорошо! — говорит лисица. — Давай ляжем на солнышко, у кого вытопится мёд, тот и виноват.

Пошли, легли. Лисице не спится, а серый волк храпит во всю пасть. Глядь-поглядь, у кумы-то и показался медок; она ну-тко скорее перемазывать его на волка.

— Кум, кум! — толкает волка. — Это что? Вот кто съел!

И волк, нечего делать, повинился. Вот вам сказка, а мне кринка масла.

ЛИСА-ИСПОВЕДНИЦА

Однажды лиса всю большую осеннюю ночь протаскалась по лесу не евши. На зоре прибежала она в деревню, взошла на двор к мужику и полезла на насест к курам.

Только что подкралась и хотела схватить одну курицу, а петуху пришло время петь: вдруг он крыльями захлопал, ногами затопал и закричал во все горло. Лисица с насеста-то так со страху полетела, что недели три лежала в лихорадке.

Вот раз вздумалось петуху пойти в лес — разгуляться, а лисица уж давно его стережёт; спряталась за куст и поджидает: скоро ли петух подойдёт.

А петух увидел сухое дерево, взлетел на него и сидит себе.

В то время лисе скучно показалось дожидаться, захотелось сманить петуха с дерева; вот думала-думала, да и придумала:

«Дай прельщу его!»

Подходит к дереву и стала здоровкаться:

— Здравствуй, Петенька!

«Зачем её лукавый занёс?» — думает петух.

А лиса приступает со своими хитростями:

— Я тебе, Петенька, добра хочу — на истинный путь наставить и разуму научить. Ты, Петя, на исповеди ни разу не бывал. Слезай ко мне и покайся, а я все грехи с тебя сниму и на смех не подыму.

Петух стал спускаться ниже и ниже и попал прямо лисе в лапы. Схватила его лиса и говорит:

— Теперь я задам тебе жару! Ты у меня за всё ответишь; попомнишь, блудник и пакостник, про свои худые дела! Вспомни, как я в осеннюю темную ночь приходила и хотела попользоваться одним куренком, — а я в то время три дня ничего не ела, — и ты крыльями захлопал и ногами затопал!..

— Ах, лиса! — говорит петух. — Ласковые твои словеса, премудрая княгиня! Вот у нашего архиерея скоро пир будет; в то время стану я просить, чтоб тебя сделали просвирнею, и будут нам с тобой просвиры мягкие, кануны[145] сладкие, и пойдёт про нас слава добрая.

Лиса распустила лапы, а петух порх на дубок.

КОЧЕТ И КУРИЦА

Жили курочка с кочетком, и пошли они в лес по орехи. Пришли к орешне; кочеток залез на орешню рвать орехи, а курочку оставил на земле подбирать орехи: кочеток кидает, а курочка подбирает.

Вот кинул кочеток орешек, попал курочке в глазок и вышиб глазок.

Курочка пошла — плачет. Вот едут бояре и спрашивают:

— Курочка, курочка! Что ты плачешь!

— Мне кочеток вышиб глазок.

— Кочеток, кочеток! На что ты курочке вышиб глазок?

— Мне орешня портки раздрала.

— Орешня, орешля! На что ты кочетку портки раздрала?

— Меня козы подглодали.

— Козы, козы! На что вы орешню подглодали?

— Нас пастухи не берегут.

— Пастухи, пастухи! Что вы коз не бережёте?

— Нас хозяйка блинами не кормит.

— Хозяйка, хозяйка! Что ты пастухов блинами не кормишь?

— У меня свинья опару пролила.

— Свинья, свинья! На что ты у хозяйки опару пролила?

— У меня волк поросёночка унёс.

— Волк, волк! На что ты у свиньи поросёночка унёс?

— Я есть захотел, мне бог повелел.

ЖЕНА-СПОРЩИЦА

Была у одного мужа жена, да только такая задорная, что всё ему наперекор говорила, Бывало, он скажет: «Бритое», — а уж она непременно кричит: «Стриженое!» Всякий день бранились!

Надоела жена мужу; вот он и стал думать, как бы от неё отделаться.

Идут они раз к реке, а вместо моста на плотине лежит перекладина: «Постой, — думает он, — вот теперь-то я её изведу». Как стала она переходить по перекладинке, он и говорит:

— Смотри же, жена, не трясись, не то как раз утонешь!

— Так вот же нарочно буду!

Тряслась, тряслась, да и бултых в воду.

Жалко ему стало жены; вот он влез в воду, стал ее искать и идет по воде в гору вверх, против течения.

— Что ты тут ищёшь? — говорят ему прохожие мужики.

— А вот жена утонула, вон с энтой перекладинки упала!

— Дурак, дурак! Ты бы шёл вниз по реке, а не в гору; её теперь, чай, снесло.

— Э, братцы, молчите! Она всё делала наперекор, так уж и теперь, верно, дошла против воды.

БАРИН И МУЖИК

Жил-был мужик; имел у себя много овец. Зимний временем большущая овца объягнилась и взял он её с двора в избу, с ягнёночком.

Приходит вечер; едет барин, попросился к нему ночевать. Подошёл под окошко и спрашивает:

— Мужичок, пусти ночевать!

— А не будете ночью озоровать?

— Помилуй! Нам бы только где темну ночку проспать.

— Заезжай, барин!

Взъехал барин с кучером на двор. Кучер убирает лошадей, а барин в дом пошёл.

На барине был огромный волчий тулуп. Взошёл в хату, богу помолился, хозяевам поклонился:

— Здорово живёте, хозяин с хозяюшкой!

— Добро жаловать, господин!

Сел барин на лавочку. Овца волчий тулуп увидала и глядит на барина; сама глядит, а ногой-то топ, и pas, да и два, да и до трёх. Барин говорит:

— А что, мужичок, овца ногой топает?

— Она думает: ты волк, слышит волчий дух. Она у меня волков ловит; вот нынешнюю зиму с десяток пымала.

— Ах, дорого бы я за неё дал! Не продажна ли она? Для дороги мне она хороша.

— Продажна, да дорогá.

— Эх, мужичок, да не дороже денег; у барина хватит.

— Пожалуй, уважить можно.

— А сколько она стоит?

— Пятьсот рублей.

— Помилуй, много! Возьми три сотенки.

Ну, мужик согласился, продал.

Барин ночь переночевал, на зорьке встал и в путь собрался; хозяину три сотенки отдал и овечку взял, посадил в санки и поехал.

Едет. Идут встречу три волка. Вот овца увидала волков, так и прыгает на санях…

Барин говорит кучеру:

— Надо пускать: вишь как она раззадорилась!.. Сейчас пымáт. (А она боится.)

Кучер и говорит:

— Постой немножечко, сударь, она раззадорится.

Сверстались волки с ними ровно. Барин выпустил овцу; овца испугалась волков, в лес полетела, коротким хвостом завертела. Как волки за ней залились, только снег раздувáтся, а кучер за ней собирáтся.

Поколе лошадушку выпрягал, в погон за овцой скакал, волки овцу пымали и шкуру с неё содрали, сами в лес убежали.

Кучер подскакал — овца на боку лежит, а её шкура содранá лежит. Подъезжает к барину. Барин его спрашивает:

— Не видал ли чего?

— Ах, сударь, хороша овца! Вся изорвалась, а волкам не поддалась!

Мужичок три сотенки получил, сидит топерь барину сказочки рассказывает, а три сотенки в кармане лежат.

ПРЕДАНИЯ, БЫЛИЧКИ И БЫВАЛЬЩИНЫ

ТРУБКА СТЕНЬКИ РАЗИНА

За Волгой на Синих горах, при самой дороге, трубка Стенькина лежит. Кто тое трубку покурит, станет заговоренный, и клады все ему дадутся и все; будет словно сам Стенька. Только такого смелого человека не выискивается до сей поры.

ПУГАЧ И САЛТЫЧИХА

Когда поймали Пугача и засадили его в железную клетку, скованного по рукам и ногам в кандалы, чтобы везти в Москву, — народ валма валил и на стоянки с ночлегами и на дорогу, где должны были провозить Пугача, — взглянуть на него; и не только стекался простой народ, а ехали в каретах разные господа и в кибитках купцы.

Захотелось также взглянуть на Пугача и Салтычихе. А Салтычиха эта была помещица злая-презлая, хотя и старуха, но здоровая, высокая, толстая и на вид грозная. Да как ей не быть было толстой и грозной: питалась она — страшно сказать — мясом грудных детей. Отберет от матерей, от своих крепостных, шестинедельных детей, под видом, что малютки мешают работать своим матерям, или другое там для виду наскажет, — господам кто осмелится перечить? И отвезут-де этих ребятишек куда-то в воспитательный дом, а на самом-то деле сама Салтычиха заколет ребенка, изжарит и съест.

Дело было под вечер. Остановился обоз с Пугачом на ночлег; приехала в то же село или деревню и Салтычиха: дай-де и я погляжу на разбойника-душегубца, не больно-де я из робких.

Молва уже шла, что когда к клетке подходил простой народ, то Пугач ничего не разговаривал; а если подходили баре, то сердился и ругался. Да оно и понятно: простой чёрный народ сожалел о нём, как жалеет о всяком преступнике, когда его поймают и везут к наказанию, — тогда как, покуда тот преступник ходил на воле и от его милости не было ни проходу пешему, ни проезду конному, готов был колья поднять, — сожалел по пословице: «лежачего не бьют»; а дворяне более обращались к нему с укорами и бранью, что-де, разбойник и душегубец, попался!..

Подошла Салтычиха к клетке: лакеишки её раздвинули толпу.

— Что, попался, разбойник? — спросила она.

Пугач в ту пору задумавшись сидел, да как обернется на зычный голос этой злодейки и, — богу одному известно, слышал ли он про нее, видел ли, или просто-напросто не понравилась она ему зверским выражением лица и своей тушей, — да как гаркнет на неё; застучал руками и ногами, индо кандалы загремели; глаза кровью налились: ну, скажи, зверь, а не человек. Обмерла Салтычиха, насилу успели живую домой довезти.

Привезли её в именье, внесли в хоромы, стали спрашивать, что прикажет, а она уже без языка. Послали за попом; пришел батюшка; видит, что барыня уж не жилица на белом свете, исповедовал глухою исповедью; а вскоре Салтычиха и душу грешную богу отдала. Прилетели в это время на хоромы её два чёрные ворона…

Много лет спустя переделывали дом её и нашли в спальне потаенную западню и в подполье сгнившие косточки.

НОЧЬ НА ИВАНА КУПАЛУ

Был у одного барина холоп кабальный. Вот и вздумал этот холоп на Ивана Купалу, в самую ночь, сходить в лес;] сорвать папоротник, чтобы клад достать.

Дождался он этой ночи, уложил барина спать и в одиннадцать часов пошёл в лес.

Входит в лес. Раздался тут свист, шум, гам, хохот. Жутко стало, но он всё ничего: хоть жутко, а идёт. Глядит — чёрт на индейском петухе верхом едет. И это ничего, прошёл холоп — слова не сказал.

И тут увидел: растёт вдали цветок, сияет — точно на стебельке в огне уголек лежит.

Обрадовался холоп, бегом к цветку побежал, а черти ну его останавливать: кто за полу дёрнет, кто дорогу загородит, кто под ноги подкатится, чтобы он упал. Уж почти добежал холоп до цветка, но тут не вытерпел да как ругнёт чёртей:

— Отойдите, — говорит, — вы от меня, проклятые!

Не успел выговорить, его назад отбросило.

Делать нечего, поднялся, опять пошёл, видит: напрежнем месте блестит цветок. Опять его стали останавливать, опять дёргают. Он все терпит, идёт и идёт, не оглянется, словечка не скажет, не перекрестится, а сзади его строют такие-то чудеса, что страшно подумать!

Подошёл холоп к цветку, нагнулся, ухватил его за стебелёк, рванул, глядит: вместо цветка у чёрта рог оторвал, а цветок всё растёт по-прежнему и на прежнем месте. Застонал чёрт на весь лес.

Не вытерпел холоп да как плюнет:

— Тьфу ты!

Не успел проговорить, вдруг его опять назад отбросило. Убился больно, да делать нечего.

Он встал, опять пошёл. Опять по-прежнему блестит цветок на прежнем месте. Опять его стали останавливать, дёргают. Всё стерпел холоп, тихонько подполз к цветку — и сорвал его!

Пустился он со цветком домой бежать и боль забыл. Уж на какие только хитрости ни поднимались черти — ничего, холоп бежит, ни на что не глядит — раз десять упал, пока домой прибежал.

Прибегает к дому, а из калитки барин выходит и давай ругать холопа на чём свет стоит:

— Алёшка! Где ты, подлец, был? Как ты смел без спросу уйти?

Злой был барин у холопа, да и вышел с палкой. Повинился холоп:

— Виноват, — говорит, — за цветком ходил, клад достать.

Пуще прежнего барин озлился:

— Я тебе, — говорит, — дам за цветком ходить, я тебя ждал, ждал! Подай мне цветок! Клад найдём — разделим.

Холоп и тому рад, что барин хочет клад разделить с ним. Подал цветок — и вдруг провалился барин сквозь землю. Цветка не стало! Тут и петухи пропели.

Глянул холоп кругом — стоит он один, заплакал бедняга — побрёл в дом. Приходит, смотрит, а барин спит, как его уложил. Потужил, потужил холоп, да так и остался ни с чем — только лишь с синяками.

ПРЯНИЧНАЯ ГОРА

За Волгою, недалеко от границы Симбирской и Самарской губернии, возле слободы Часовни тянутся небольшие горы и в одном месте перерываются овражком. В старые годы, сказывают, на этом месте Пряничная гора была. Шёл один великан и захотел её скусить; взял в рот (а у него зуб-то со щербинкой был), откусил, а щербинкой-то борозду и провёл; так она и по сие время осталась.

ВОЛГА И КАМА

Кама с Волгой спорили: не хотела в нее течь. Сначала хотела ее воду отбить; до половины реки отбила, а дальше не смогла. Поднялась Кама на хитрость: уговорилась она с коршуном:

— Ты, коршун, крикни, когда я на той стороне буду, чтобы я слышала; а я под Волгу подроюсь и выйду в другом месте.

— Ладно.

Вот Кама и начала рыться под Волгу. Рылась, рылась, а тем временем коршуна беркут заприметил и погнался за ним. Тот испугался и закричал, как раз над серединой Волги.

Кама думала, что уж она на том берегу, выскочила из-под земли и прямо в Волгу попала.

ЧЁРТ

Мужик рыбу ловил на Амборских озерах (там где скиты), увидал чёрта на заязке.[146] Чёрт сидит, качается и говорит:

— Год году хуже, год году хуже, год году хуже.

Мужик его веслом и хлопнул:

— А этот год тебе хуже всех.

Да и убил.

В НЯНЬКАХ У ЛЕШЕГО

В Нёноксе жила старуха на веках, Савиха. Пошла она за ягодами и заблудилась. Пришёл мужик:

— Бабка, что плачешь?

— А заблудилась, дитятко, дом не знаю с которой стороны.

— Пойдём, я выведу на дорогу.

Старуха и пошла. Шла, шла:

— Что этта лес-от больше стал? Ты не дальше-ле меня ведёшь?

Вывел на чисто место, дом стоит большой; старуха говорит:

— Дедюшка, куда ты меня увёл? Этта дом-то незнакомый?

— Пойдем, бабка, отдохнем, дак я тебя домой сведу.

Завёл в избу, зыбка вéснет.

— На, жонка, я тебе няньку привёл.

Жонка у лешего была русска, тоже уведена, утащена. Старуха и стала жить, и обжилась; три года прожила и стоснýлась.[147] Жонка зажалела:

— Ты так не уйдёшь от нас, а не ешь нашего хлеба, скажи, что не могу есть.

Старуха и не стала; сутки и други и третьи не ест. Жонка мужа и заругала:

— Каку ты эку няньку привёл, не лешего не жрёт и водиться не умеет, отнеси её домой.

Леший взял на плечи старуху, посадил да и потащил. Притащил ко старухину двору, бросил, весь костыченко (сарафан) прирвал, едва и старик узнал старуху. Вот она и рассказывала, что у лешего жить хорошо, всего наносит, да только скучно; один дом — невесело!

ПОХОРОННЫЕ ПРИЧИТАНИЯ

Укатилося красное солнышко За горы оно да за высокие, За лесушка оно да за дремучие, За облачка оно да за ходячие, За часты звёзды да подвосточные! Покидат меня, победную головушку, Со стадушком оно да со детиною, Оставлят меня, горюшу горегорькую, На веки-то меня да вековечные! Нéкак ростит-то сиротных мне-ка детушек! Будут по миру они да ведь скитатися. По подоконью они да столыпатися, Будет уличка ходить да не широкая, Путь-дороженька вот им да не торнешенька. Без своего родителя, без батюшка Приизвиются-то буйны на них ветрушки, И набаются-то[148] добры про них людушки, Что ведь вольные дети безуненные,[149] Не храбры да сыновья растут безотние, Не красны слывут дочери у матушки! Глупо сделали сиротны малы детушки, Мы проглупали родительско желаньица, Допустили эту скорую смертушку, Мы не заперли новых сеней решётчатых, Не задвинули стекольчатых околенок, У ворот да мы не ставили приворотчичков, У дубовыих дверей да сторожателей, Не сидели мы у трудной[150] у постелюшки, У тяжела, крута складнего зголовица, Не глядели про запас мы на родителя, на батюшка, Как душа да с белых грудей выходила, Очи ясные с белым светом прощалися; Подходила тут скорая смертушка, Она крадчи шла злодейка-душегубица По крылечку ли она да молодой женой, По новым ли шла сеням да красной девушкой, Аль калекой она шла да перехожею; Со синя ли моря шла да все голодная, Со числа ли поля шла да ведь холодная, У дубовыих дверей да не стучалася, У окошечка ведь смерть да не давалася, Потихошеньку она да подходила И чёрным вороном в окошко залетела…

* * *

Ты прощайся-ко, рожёно мое дитятко, С добрым хоромным построеньицем, Ты со новой любимой своей горенкой, Со этыма милыма подруженькам, Со этыма удалыма ты молодцам! Вы простите, жалостливы милы сроднички, Ты прости-прощай, порода родовитая! Ко белому лицу прикладайтесь-ко, Ко сахарним устам прилагайтееь-ко!.. Вы простите-тко, поля хлебородные, Вы раскосисты луга сенокосные! День ко вечеру последний коротается, Красно солнышко ко западу двигается, Всё за облачку ходячую теряется, Моё дитё в путь-дорожку отправляется!..

* * *

Еще как-то мне, горюшечке, Без тебя-то жить будет? Все ветры повинут, Все люди помолвят Да меня ограянут![151] Снесможнехонько[152] мне, горюшечке, Ходить по сырой земле С такого горя великого, С печали, со кручины! Куда мне броситься? Али в тёмные леса — В тёмных лесах — заблужуся, В лесу зашатаюся! А неможнехонько молодешеньке По сырой земле ходит, На красное солнце глядети! Ознобила ты, кормилица, Без морозу без лютого, Ознобила, родитель матушка, Без вьюги, без мятелицы!

* * *

Отлетела моя матушка, Оставила меня жить во горюшке! Как я без тебя буду жить, Я ещё молодешенькая, Ум у меня близнешонысой, Во сиротстве жизнь горькая, Нет у меня батюшки, Нет у меня матушки, А кругом я — горька сироточка! Придёт-то лето тёплое, Закокует-то в поле кокушечка, Загорюю-то я, горька сиротиночка, Без своей-то родимой матушки, Без своёго-то родимого батюшка! Тяжело-то мне тяжелёшенько, Никто-то меня не пригреет, Кроме солнышка, кроме красного, Никто-то меня не приголубит, Никто-то меня не приласкает, Кроме матушки-то моей родимой! Была бы моя матушка, Был бы мой батюшко, Разговорели бы меня, разбавили От тоски-то от кручинушки, От великой от невзгодушки! Куды-то я ни пойду, Куды-то я ни поеду, Нет-то моей матушки, Нету моего батюшка! Пойду-то я во полюшко, Пойду-то я во чистое; Летят-то два голубя, Летят-то два певучия, Летит-то не мой батюшко, Летит-то не моя матушка! Спрошу-то я, сироточка, Спрошу я их, двух гóлубех, Спрошу я их, двух сизых, Не батюшко ли мой, Не матушка ли то моя?

* * *

Припаду да я ко матушке — сырой земле, Я ко этой, победна, к муравой траве, Воскликать стану, горюша, умильнешенько: (…) — Погляди-тко, моя ладушка, На меня да на победную! Не берёзонька шатается, Не кудрявая свивается, Как шатается-свивается Твоя да молода жена. Я пришла, горюша-горькая, На любовную могилушку Рассказать свою кручинушку. Ой, не дай же, боже-господи, Жить обидной во отрочестве, В горе-горькоем вдовичестве!..

ПОСЛОВИЦЫ И ПОГОВОРКИ

I

ЗЕМЛЯ И КРЕСТЬЯНСКАЯ РАБОТА

Чья земля, того и хлеб. Держись за соху: она кормилица. У матушки-сошки золотые рожки. Какова пашня, таково и брашно. Клади навоз густо, в амбаре не будет пусто. Пашню пашут, руками не машут. Иглой да бороной деревня стоит.

ПРИРОДА И ПРИМЕТЫ

Снег глубок — год хорош.

Вешний день целый год кормит.

Март сухой да мокрый май — будет каша и каравай,

Федул на двор заглянул[153] — пора серпы зубрить.

Ивановски дожди[154] — лучше золотой горы.

До Ильина дня[155] в сене пуд мёду, после Ильина дня — пуд навозу.

КРЕСТЬЯНСКАЯ ОБЩИНА — МИР

Что миром положено, тому и быть так.

Мира никто не судит.

Мирская правда крепко стоит.

Где у мира рука, там моя голова.

РУСЬ И ЛЮБОВЬ К РОДИНЕ

С родной (родительской) земли — умри, не сходи.

Своя земля и в горсти мила.

Русский ни с мечом, ни с калачом не шутит.

Всякая сосна своему бору шумит.

Глупа та птица, которой гнездо свое не мило.

Наступил на землю русскую, да оступился.

Скучно Афонюшке на чужой сторонушке.

На чужой сторонушке рад своей воронушке.

Без корня и полынь не растёт.

На чужой стороне и весна не красна.

Чужая сторона прибавит ума.

Чужбинка не по шерсти гладит,

Родимая сторона — мать, чужая — мачеха.

Где кто родится, там и пригодится.

Русский человек хлеб-соль водит,

Русский терпелив до зачина.

Родной куст и зайцу дорог.

Русь — богатырская.

РАТНОЕ ДЕЛО

Крепка рать воеводою.

Не ставь недруга овцою, а ставь его волком,

Один в поле не ратник.

Косу острят на траву, а меч на главу,

Идти на рать, так бердыш брать.

Коли у поля стал, так бей наповал.

ГОСУДАРСТВО, МОСКВА И ЦАРЬ

Царство разделится, скоро разорится.

Москва всем городам мать; матушка Москва белокаменная, златоглавая, хлебосольная, словоохотливая.

Наш городок Москвы уголок.

Близ царя — близ смерти.

Междуцарствие хуже грозного царствия.

Не ведает царь, что делает псарь.

Царские глаза далеко видят.

У царя руки долги.

Царские милости в боярское решето сеются.

Бог — высоко, а царь — далеко.

КРЕПОСТНИЧЕСТВО

В боярский двор ворота широки, да с двора узки.

Неволя, неволя — боярский двор: ходя — наешься, стоя — выспишься.

Была бы спина, найдётся и вина.

Не куплен — не холод, не закабалён — не работник.

Крестьянскими мозолями и бары сыто живут.

Белые руки чужие труды любят.

Один с сошкой, а семеро с ложкой.

Не будет пахатника, не станет и бархатника.

Нужда учит, а барщина мучит.

Тело — государево, душа — божья, спина — барская.

Утиного зоба не накормишь, господского кармана не наполнишь.

Господской работы не переработаешь.

ЗАКОН, СТАРИННОЕ СУДОПРОИЗВОДСТВО И СУДЬИ

Где закон, там и обида.

Закон — как паутина: шмель проскочит, а муха увязнет.

Закон — что дышло: куда поворотишь, туда и вышло.

Холоп на боярина не послух.[156]

Доносчику первый кнут.

Очи на очи глядят, очи речи говорят.

На деле прав, а на дыбе виноват.

Семь бед — один ответ.

Где суд, там и неправда.

Из суда, что из пруда, сухой не выйдешь.

Не бойся истца, бойся судьи.

Перед богом ставь свечку, перед судьею — мешок.

В суд поди — и кошелёк неси.

Не тягайся с богатым, не борись с сильным, коза с волком тягалась, хвост да шкура осталась.

Пошел в суд в кафтане, а вышел нагишом.

РАЗБОЙ И ВОРОВСТВО

Тати[157] не жнут, а погоды ждут.

Темна ночь вору родная мать.

Чужое добро страхом огорожено.

Вор слезлив, а плут богомолен.

Не тот вор, кто крадет, а кто лестницу подставляет.

Не пойман — не вор.

Воровское стяжание не пойдет впрок.

Мокрый — дождя, а нагой разбою не боится.

От поблажки и воры плодятся.

Как вору не воровать, а петли ему не миновать.

Дошел тать в цель, ведут его на рель.[158]

Злое ремесло на рель занесло.

КАЗЁННЫЕ ПАЛАТЫ, ВОЕВОДЫ И ВЗЯТКИ

Казённая палата от мужиков богата.

Люди ссорятся, а воеводы кормятся.

Не идёт место к голове, а голова к месту.

В большом месте сидеть — много надобно ума иметь.

Дьяк у места, что кошка у теста.

РЕЛИГИЯ И ДУХОВЕНСТВО

Бог-то бог, да и сам не будь плох.

Гром не грянет, мужик не перекрестится.

Из одного дерева икона и лопата.

Бог за оброки не бьёт в боки.

Поповские глаза завидущи, руки загребущи.

Родись, крестись, женись, умирай — за все денежки подавай.

Первую мерлушку попу на опушку.

Кому тошно, а попу в мошно.

Монастырщина — это барщина.

От беды в чернецы.

Игумен — за чарку, а братья — за ковши.

ГРАМОТА И ОБУЧЕНИЕ

Ученье — свет, а неученье — тьма.

Продавай кафтан, да купи буквицу.[159]

Азбука к мудрости ступенька.

Сперва аз да буки, а там — и науки.

Аз, буки и веди страшат, что медведи.

Азбука — наука, а ребятам — бука.

Азбуку учат, во всю избу кричат.

Неразумного учить — в бездонную кадку воду лить.

Учёный водит, неучёный следом ходит.

Кто грамоте горазд, тому не пропасть.

Красна птица перьем, а человек — ученьем.

Ученье в счастье украшает, а в несчастье утешает.

Грамоте учиться — вперёд пригодится.

За учёного двух неучёных дают, да и то не берут.

ВОЛЬНОЛЮБИЕ И БУНТАРСТВО

На Руси не все караси — есть и ерши.

Князья в платье, бояре в платье; будет платье и на нашей братье.

Барин за барина, мужик за мужика.

Пустить красного петуха.

После ненастья и вёдро будет.

Взойдёт солнце и перед нашими воротами.

Всяк своего счастья кузнец.

ВОЕННАЯ СЛУЖБА, СОЛДАТЧИНА И ВОЙНЫ

В стрельцы ставка добра, да лиха выставка.

Солдатская голова — что под дождиком трава.

На ученье идёшь — жмут подтяжки; домой пришёл — дожидайся растяжки.

Пройтись по зелёной улице.[160]

Солдат — горемыка, хуже лапотного лыка.

Бой отвагу любит.

Не всякая пуля по кости, иная и по кусту.

Сам пропадай, а товарища выручай.

Храбрость города берёт.

Воин воюет, а жена горюет.

Двадцать пять лет — солдатский век.

НУЖДА, ЗАЙМЫ И КАБАЛА

Нужда скачет, нужда пляшет, нужда песенки поёт.

Наготы, босоты изувешены шесты: холоду, голоду амбары полны.

Богат Ермошка: есть собака да кошка.

Ни кола, ни двора.

Нужда — мизгирь,[161] а заёмщик — что муха.

Заимодавец — удавец.

Возьмёшь лычко, а отдашь ремешок.

Взял у черта рогожу, отдать будет и кожу.

Долг стоит у порога.

Должища — что печища: сколько ни клади дров — всё мало.

Голод мучит, а долг крушит.

Идти внаймы — принимать кабалу.

Нанялся — продался.

БУРЛАЧЕСТВО

Нечем платить долгу — ехать на Волгу.

Вниз вода несёт, а вверх кабала везет.

Кобылу в хомут, а бурлака в лямку.

В уханье не слыхать и оханья.

Шли бечевой, а хлеба ничего.

Шилом моря не нагреешь, и от бурлачества не разбогатеешь.

Бурлак за час денежку копит.

Тяну лямку, пока не выроют ямку.

РЫНОК И ВЛАСТЬ ДЕНЕГ

Базар цену скажет.

Мало в привозе — много в запросе.

Не всегда кормит обоз, иногда кормит и воз.

Калачи живут дешёво, коли деньги дороги.

Барыш с накладом на одних санях ездят.

Лежачий товар не кормит.

Живой товар ростит наклад.

Деньга торгу большак.

На торгу деньга проказлива.

Серебряный молоток пробьёт железный потолок.

Алтыном воюют, алтыном торгуют, а без алтына горюют.

Алтын сам ворота отпирает и путь очищает.

Злато не говорит, да много творит.

Без денег везде худенек.

Алтынного вора вешают, а полтинного чествуют.

Богат творит как хочет, а убог как может.

РАЗОРЕНИЕ ДВОРЯН

И барину деньга — господин.

Хоромы кривые, сани лубяные, слуги босые, собака борзые — дворянский дом.

Пропали наши головы за боярами голыми.

Камзолы зелены, а щи не солоны.

На брюхе шелк, а в брюхе щёлк.

Иное барство хуже пономарства.

РЕМЕСЛО, ПРОМЫШЛЕННОСТЬ И ПОЛОЖЕНИЕ РАБОЧЕГО КЛАССА

За стрижку в закройщики не ставят.

Я не на выучке, а ты не закройщик.

Работнику алтын, а подрядчику полтина.

Швецу гривна, а закройщику рубль.

Делавцу полтина, а подрядчику рубль.

С топора не разбогатеешь, а огорбатеешь.

Кто на бумагопрядильне стоит, тот, как свечка, горит.

Шахтёр в землю спускается, с белым светом прощается.

В забой пойдёшь — под бой попадешь.

Золото моем, а сами голосом воем.

ОБНИЩАНИЕ ДЕРЕВНИ И КУЛАЧЕСТВО

Есть и орало, да нечего орать.

Стали дела наши поправляться: стало земли от семян оставаться.

Голод в мир гонит.

Трудись век, едва заработаешь на хлеб.

У богатого мужика все в долгу.

Буду богачу буду рогат; кого захочу, того избоду.

II

МАТЬ И ДЕТИ

Всякой матери своё дитя мило.

Дитя не плачет, мать не разумеет.

Малы детушки — что часты звездочки: и светят, и радуют в темную ноченьку.

Детки — радость, детки ж — и горе.

Какова матка, таковы и детки.

Детей наказывай стыдом, а не грозою и бичом.

О ЛЮБВИ

Иссушила молодца чужая девичья краса.

Не спится, не лежится, все про милого грустится.

Силою милу не быть.

Хоть в лесной избушке жить, да за любимым быть.

ВЫБОР НЕВЕСТЫ И СВАТОВСТВО

Не бери приданое, бери милу девицу.

Суженую-ряженую конем не объедешь.

На свашенькиных речах хоть садись да катись.

Сваха лукавая — змея семиглавая.

Ближняя — ворона, а дальняя — соколёна.

Не жени сына на теще, не отдавай дочери за свекра.

Дочушку отдать — ночушку не спать.

Покроют головушку — наложат заботушку.

Венец всему делу конец.

ДОМ И СЕМЬЯ

Бабе — кросна, мужу — соха.

Семейный горшок всегда кипит.

Хозяйкою дом стоит.

На что и клад, когда у мужа с женой лад.

Веретеном оденусь, сохой укроюсь.

Замуж идёт — песни поёт, а вышла — слёзы льёт.

Свёкор — гроза, а свекровь выест глаза.

У лихой свекрови и сзади глаза.

СИРОТСКАЯ И ВДОВЬЯ ДОЛЯ

В сиротстве жить — слёзы лить.

Зайцу да воробышу, а третьему — приёмышу нет житья на свете хуже.

Мать высоко замахивается, да не больно бьёт; мачеха низко замахивается, да больно бьёт.

Житье сиротам — что гороху на дороге: кто мимо идёт, тот и урвёт.

Вдовети — беды терпети.

Вдовьи сени не стоят.

О ДАЛЬНЕМ И МНИМОМ РОДСТВЕ

Десятая вода на киселе.

Седьмой квас на гуще.

Нашему слесарю — двоюродный кузнец.

Ваша-то Катерина да нашей Орине — двоюродная Прасковья.

Только и родни что лапти одни.

ЛЮДИ, ИХ ДУШЕВНЫЕ СВОЙСТВА, ВНЕШНИЙ ВИД И ПОВЕДЕНИЕ

Неделя середой крепка, а жизнь — половиной.

В бедах человек умудряется.

Как в кремне огонь не виден, так в человеке душа.

Что в сердце варится, на лице не утаится.

Видна печаль по ясным очам, а кручина по белу лицу.

Ржа железо ест, а печаль — сердце.

День меркнет ночью, а человек — печалью.

Кто гнев свой одолевает, тот крепок бывает.

Гнев человеку сушит кости, крушит сердце.

Вспыльчивый нрав не бывает лукав.

Добро творить — себя веселить.

Злой человек — как уголь: если не жжёт, то чернит.

Совесть с молоточком: и постукивает и наслушивает.

Когда придёт беда, не пойдёт на ум и еда.

Говорили Афанасью, быть-де ненастью: знай, поскакал да колёса растерял.

Не наше дело горшки лепить, а наше дело горшки колотить.

Овсяная каша хвалилась, будто с коровьим маслом родилась.

Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить.

Чего в другом не любишь, того и сам не делай.

Береги одежду снова, а здоровье и честь — смолоду.

Сам кашу заварил, сам её и расхлебывай.

Лихи зарецкие собаки, а наша одна от семерых отъелась.

В согласном стаде волк не страшен.

У Сидора обычай, у Карпа свой.

Ребёнку дорог пряник, а старцу покой.

Колыбелька — младенцу, а костыль — старику.

Молодой — игрушки, а старой — подушки.

Каков в колыбельку, таков и в могилку.

В добром житье сами кудри вьются, в худом — секутся.

Не время волос белит, а кручина.

На зеркало нечего пенять, коли рожа крива.

ОБ УМЕНИИ И ТРУДОЛЮБИИ, ЛЕНИ И НЕРАДИВОСТИ

Деревья смотри в плодах, а людей смотри в делах.

Терпенье и труд всё перетрут.

Лес сечь — не жалеть плеч.

Под лежачий камень и вода не течёт.

Маленькое дело лучше большого безделья.

За один раз дерева не срубишь.

Не везде — сила; где — уменье, а где — и терпенье.

Бери всегда ношу по себе, чтоб не кряхтеть на ходьбе.

За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь.

Одна пчелка не много мёду натаскает.

Не за своё дело не берись, за своим делом не ленись.

Горька работа, да сладок хлеб.

Ясли за конем не ходят.

На полатях лежать, так и ломтя не видать.

Чтобы рыбку съесть, надо в воду лезть.

Грибов ищут — по лесу рыщут.

На чужом хребте легко работать.

Пошла по масло, а в печи погасло.

Стирала — не устала, выстирала — не узнала.

На печи по дрова поехал.

В лес идут, а на троих один топор берут.

Люди жать, а мы на солнышке лежать.

Двое пашут, а семеро руками машут.

И готово, да бестолково.

УМ И ГЛУПОСТЬ

Око видит далеко, а ум еще дальше.

На вожжах и лошадь умна.

Глупый ищет большого места, а умного и в углу знать.

Где умному горе, там дураку веселье.

Голова с печное чело, а мозгу совсем ничего.

Не спрашивай у старого, спрашивай у бывалого.

О ДОБРОМ И ХУДОМ СЛОВЕ

Слово — не стрела, а хуже стрелы разит.

Не ножа бойся, а языка.

До слова крепись, а давши слово, держись.

От слова до дела целая верста.

Кто словом скор, тот в делах редко спор.

На языке — мёд, а на сердце — лёд.

Брань на вороту не виснет.

Браниться — бранись, а на мир слово береги.

Брань — не смола, а саже сродни: не льнет, так марает.

Сорока скажет вороне, ворона — борову, а боров — всему городу.

Сухую грязь к стене не прилепишь.

О ДРУЖБЕ

У дружных соседей и сохи свились вместе.

Конь познается при горе, а друг — при беде.

Старый друг лучше новых двух.

Дружба — дружбой, а служба — службой.

С кем хлеб-соль водишь, на того и походишь.

С подружьем и горе пополам разгорюешь.

О СЧАСТЬЕ

Счастье — вольная пташка: где захотела, там и села.

Не родись ни хорош, ни пригож, родись счастлив.

Счастье — вешнее вёдро.

У кого счастье поведётся, у того и петух несётся.

Счастье лучше богатства.

Счастье без ума — дырявая сума; где найдёшь, там и сгубишь.

Счастье придёт — и на печи найдёт.

Счастье не лошадь; его не запряжёшь.

ВИНО, ПЬЯНСТВО И ГУЛЬБА

Невинно вино, виновато пьянство.

Святые угодники на пьяниц угодливы: что ни день, то праздник.

Сегодня — до дна, завтра — до дна, и корова — со двора.

Хмель-щеголек поводит без сапог.

Ныне гуляшки и завтра гуляшки — находишься без рубашки.

Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

Хмель шумит — ум молчит.

Горевал, когда брагу сливал, а слил, так всем стал мил; а как выпили, то и хозяина вон выбили.

Послушай дело, Кузя! А Кузя пьян, как зюзя.

При пире, при бражке — все дружки; при горе-кручине все ушли.

Не хвали пиво разливши, а хвали распивши.

ЕДА И ПИТЬЁ

Хлеб да вода — то наша мужицкая еда.

Хлеб в человеке воин.

Худ обед, когда хлеба нет.

Хлебушка — калачу дедушка.

Скорый едок — спорый работник.

Губа не дура, язык не лопатка: знает, что горько, что сладко.

Много ерша и на деньгу, да не столько съешь, сколько расплюёшь.

Не красна изба углами, красна пирогами.

Блин не клин, брюха не расколет.

ЗДОРОВЬЕ, БОЛЕЗНЬ И СМЕРТЬ

Здоровье всего дороже.

Держи голову в холоде, живот — в голоде, а ноги — в тепле.

Здоровье выходит пудами, а входит золотниками.

Здорову врач не надобен.

Застарелую болезнь трудно лечить.

Уходили бурку крутые горки.

Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Дума за горами, а смерть за плечами.

III

ОСОБЕННОСТИ ЯВЛЕНИЙ, ИХ СУЩЕСТВЕННЫЕ ПРИЗНАКИ

На кукушкиных яйцах цыплят не выведешь.

От овцы волк не родится.

Не бывать калине малиною.

Вороне соколом не быть.

Не все то золото, что блестит.

У кольца нет конца.

ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ И ОТРИЦАТЕЛЬНЫЕ ЧЕРТЫ В КАЖДОМ ЯВЛЕНИИ

Нет худа без добра.

Жгуча крапива родится, да в щах пригодится.

Палка о двух концах.

О ПРИЧИНАХ, СЛЕДСТВИЯХ И ОБУСЛОВЛЕННОСТИ ЯВЛЕНИЙ

От худой курицы худые яйцы.

Не было бы снегу, не было бы и следу.

Без поджоги и дрова не горят.

Что посеешь, то пожнёшь.

От одного порченого яблока целый воз загнивает.

Была бы свинка, будет и щетинка.

Лес рубят — щепки летят.

ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ ЯВЛЕНИЙ

Всё идёт своим чередом.

Через сноп не молотят.

Не вдруг Москва строилась.

РАЗВИТИЕ И ИЗМЕНЕНИЕ

Время переходчиво.

Всему бывает перемена.

Всё перемелется, мука будет.

ОБ УЧЁТЕ РЕАЛЬНОСТИ

Не сади дерева корнем кверху.

Море песком не засыплешь.

Острым топором камня не перерубить, лишь топор иступить.

В камень стрелять, только стрелы терять.

В воде рыбы много, всей не выловишь.

Не узнавши броду, не суйся в воду.

Не продавай шкуры, не убив медведя.

Воды из моря синица немного упьёт.

Цыплят по осени считают.

Незнаемая прямизна наводит на кривизну.

Иглою шьют, чашею пьют, а плетью бьют.

Мельница не по ветру, а против ветра мелет.

ПРИРОДНЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ И НЕСООТВЕТСТВИЯ

Мала искра города пожигает, а сама прежде всех погибает.

Пятое колесо в телеге.

У зимы с летом ладу нету.

ПРИМЕЧАНИЯ

Трудность составления антологии русского фольклора — в необычайном богатстве и разнообразии эпоса, Драмы и лирики, И все-таки существует некий поэтический фонд, с которым связывается понятие о «русском фольклоре». Он включает произведения, передающие основные важнейшие представления народа о главных жизненных ценностях: труде, семье, любви, общественном долге, родине. Исследователи давно отметили, что обращенный ко всем этим ценностям фольклор словно бы сопутствует всему кругу людского бытия — «от колыбели до могилы». Тут и детские годы, и юность, и середина жизни, заполненная борениями и трудом, и, наконец, пора итогов, когда память овладевает человеком и былое проходит перед его мысленным взором.

Искусство народа социально и иным быть не могло: оно взошло на почве, которая поднимала трудового крестьянина и рабочего-пролетариата на борьбу на свои жизненные права. Не случайно бунтарские, революционные идеи стали органической частью фольклора и были отмечены В. И. Лениным. Как пишет В. Д. Бонч-Еруевич, весной 1918 года В. И. Ленин читал «Смоленский этнографический сборник» В. Н. Добровольского и «Северные сказки» Н. Е. Ончукова. Утром следующего дня после чтения В. И. Ленин сказал В. Д. Бонч-Бруевичу: «Какой интересный материал… Я бегло просмотрел вот эти книжки и вижу, что не хватает, очевидно, рук или желания все это обобщить, все это просмотреть под социально-политическим углом зрения. Ведь на этом материале можно было бы написать прекрасное исследование о чаяниях и ожиданиях народных. Смотрите! — добавил он, — вот здесь, в сказках Н. Е. Ончукова, которые я перелистал, — и он стал вновь просматривать эту книжку, — ведь здесь есть замечательные места. Вот на что нужно было бы обратить внимание наших историков литературы. Это — подлинно народное творчество, такое нужное и важное для изучения народной психологии в наши дни» (Бонч-Бруевич В. Д. В.И.Ленин об устном народном творчестве. — Советская этнография, 1954, № 4, с. 118).

В центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС сохранился и экземпляр сборника Е. В. Барсова «Причитанья Северного края» (часть II. Плачи завоенные, рекрутские, солдатские. М., 1882 — ф. 2, оп. 1, ед. хр. 23986) с пометками В. И. Ленина. В книге отчеркнуты строки из плачей с выражением отношения народа к рекрутскому набору, к солдатчине — «злодийной этой службе государевой», а также выделено свидетельство самого собирателя: «Стон стоял по русской земле при каждом наборе» (см, подробнее; Аникин В. П. Пометки В. И. Ленина в сборнике Е. В. Барсова. — Вестник Московского университета. Серия «Филология», 1969, № 6, с. 3 — 15).

В личной библиотеке В. И. Ленина находилась «Историко-литературная хрестоматия» (составители известные учёные: Н. Л. Бродский, Н. М. Мендельсон, Н. П. Сидоров), одобренная научно-педагогической секцией Государственного Ученого Совета и изданная Государственным издательством. Ее первая часть: «Устная народная словесность с историческими и этнографическими комментариями» — включала все роды и жанры русского фольклора: заговоры, приметы, календарные, свадебные песни} причитания, былины, исторические песни, сказки, анекдоты, драму, пословицы, загадки и другие произведения. Именно эта часть хрестоматии представлена в библиотеке В. И. Ленина в двух изданиях: 3-е, М., Госиздат, 1922; 4-е, М. — Пг.,1923 (см.: Библиотека В. И. Ленина в Кремле. Каталог. М., 1961, с. 480, № 5780, 5781).

Лучшая для своего времени фольклорная хрестоматия, известная В. И. Ленину, послужила образцом той, которая ныне предлагается читателю. Учитывая массовый характер книги и современное состояние науки о фольклоре, в новой антологии предложен иной подбор материала и другая композиция.

Традиционный крестьянский и рабочий фольклор совмещает в себе отдаленную старину и новизну ближайших к нам времен. Многое в нем уже нуждается в пояснении, что неудивительно, но он остается и сегодня живым искусством.

Все публикуемые в антологии тексты извлечены из классических собраний. Ряд песен и других произведений взят из новейших записей.

ОСНОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ

Афанасьев А. Н. народные русские сказки, в 3-х томах. М., 1957.

Афанасьев А. Н. Русские детские сказки. М., 1961.

Барсов Е. В. Причитанья Северного края, ч. I–III. М., 1872–1886.

Виноградов Г. С. Русский детский фольклор. Кн. I. Иркутск, 1930.

Даль В. И. Пословицы русского народа. М., 1984.

Добровольский В. Н. Смоленский этнографический сборник, с. IV. М., 1903.

Елеонская Е. Н. Сборник великорусских частушек. М., 1914.

Исторические песни XIII–XVI веков. Издание подготовили Б. Н. Путилов, Б. М. Добровольский, М, — Л., I960.

Красноречие русского Торжка. Материалы из архива В. И. Симакова. Публикация Т. Г. Булак. — В кн.: Из истории русской фольклористики. Л., 1978, с. 107–157.

Лозанова А. Н. Песни и сказания о Разине и Пугачеве. Academia, 1935.

Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года. М. — Л., 1949–1951.

Ончуков Н. Е. Северные сказки. СПб., 1908.

Песни, собранные П. В. Киреевским. Новая серия. Вып. 1–2. М., 1911–1929.

Песни, собранные П. Н. Рыбниковым, т. 1–3. М., 1909–1910.

Поэзия крестьянских праздников. Вступ. статья, подг. текста и примеч. И. И. Земцовского. Л., 1970.

Садовников Д. Н. Загадки русского народа. М., 1950.

Садовников Д. Н. Сказки и предания Самарского края. СПб., 1884.

Смирнов В. И. Народные гаданья в Костромском крае. Кострома, 1927.

Соболевский А. И. Великорусские народные песни, т. 1–7. СПб., 1895–1902.

Сорокин В. Б. Фольклор Московской области. Вып. 1. Календарный и детский фольклор. М., 1979.

Чулков М. Д. Собрание разных песен. — В кн.: Сочинения-Михаила Дмитриевича Чулкова, т. 1. СПб., 1913.

Шейн П. В. Великорус в своих песнях, обычаях, верованиях, сказаниях, легендах и т. п., т. 1. СПб., 1898–1900.

Собственные записи составителя в Архангельской (1963, 1965, 1969), Вологодской (1966), Калужской (1964), Куйбышевской (1951) областях и в Карельской АССР (1968).

ПЕСТУШКИ И ПОТЕШКИ

Пестушки — песенки и стишки, которыми сопровождают первые сознательные движения ребенка. Потешки — песенки и стишки к первым играм ребенка с пальцами, ручками и ножками.

ЗАКЛИЧКИ, ПРИГОВОРКИ, ПРИБАУТКИ И НЕБЫЛИЦЫ

Заклички — детские песенные обращения к солнцу, радуге, дождю, птицам. Приговорки — словесные обращения к улитке, жучкам и проч.

ГАДАНИЯ

Отдел составлен из так называемых подблюдных песен. Своё название песни получили в связи с игрой, которой сопровождалось гадание. В блюдо каждый играющий клал свой предмет (обычно колечко), затем пелись «подблюдные» песни. Ведущий игру не глядя вынимал из блюда первое попавшее под руку кольцо. Содержание песни относили к тому, чье кольцо оказывалось вынутым. Образ подблюдной песни заключал в себе иносказание, намек, по которому судили о будущем. У песни был обязательный припев, который закреплял гадание. В ряде случаев пение включало песенную «славу», заимствованную из величаний.

СВАДЕБНЫЕ ПЕСНИ, ВЕЛИЧАНИЯ И ПРИЧИТАНИЯ

В составе свадебного обряда самое важное место занимают песни: они принадлежат обряду и вне обряда не исполняются. Их функция — обрядовая, они придают гласности начало, ход и завершение свадьбы как бытового юридического акта. Свое назначение эти песни сочетают с поэтизацией традиционного ритуала. Отличительной особенностью свадебных песен является эпический, повествовательный стиль.

Величания — жанр песенного восхваления преимущественно жениха, невесты. Изначально функция величания в свадьбе соединялась с заклинательной магией: благополучие, счастье невесты и жениха, их родных представлялись реальными, уже наступившими. В поздних формах заклинательную магию в величаниях вытеснило выражение идеального типа нравственного поведения, красоты, бытового достатка вне связи с магией. Причитания — лирические произведения, непосредственно передающие чувства и мысли невесты, ее родственников и подруг, других участников свадьбы. Изначально функция причитания была всецело предопределена обрядом. Невеста представляла свой уход из семьи как действие, свершающееся против ее воли, чтобы избежать нежелательной мести покровителей очага. Но, возможно, что уже и в ту далекую пору плач явился в какой-то степени и прямым выражением подлинных чувств невесты в момент расставания с родной семьей. Позднее причитания лишь отчасти следовали древнему ритуалу и по большей части стали прямым выражением чувств людей, которых кровно касалась драма разлуки с семьей. Наиболее существенная стилевая особенность причитания — передача смятенных чувств человека.

Слезную тональность причитаний, строгую эпичность песен и торжественность величаний в свадьбе хорошо дополняли так называемые корильиые песни — песни-шутки, часто — пародии на величания. Корильиые песни исполнялись в семье жениха и невесты после свершения всех основных действий свадебного «чина». Их функция чисто развлекательная и юмористическая.

B. Аникин

Примечания

1

Лопатка — дощечка с мелким песком, приклеенным на смоле, которая служила для правки кос.

(обратно)

2

Клетка — здесь: место, огороженное тыном, оградой.

(обратно)

3

Облоухая — ушастая, длинноухая.

(обратно)

4

Матида — балка, на которую настлан накат, потолок.

(обратно)

5

Пролубь — прорубь.

(обратно)

6

Вязеницы — вязаные рукавицы.

(обратно)

7

Ася — искажённое: ряса.

(обратно)

8

Черемная — красная, рыжая.

(обратно)

9

Поманил — здесь: начал рассказывать.

(обратно)

10

Ю — её.

(обратно)

11

Камка — узорная шёлковая ткань.

(обратно)

12

Тафта — плотная хлопчато-бумажная или шёлковая ткань с узорами на матовом фоне.

(обратно)

13

Окатная — круглая, правильной формы.

(обратно)

14

Князья и бояре — свадебные «чины». Князь — жених, бояре — свита, дружки.

(обратно)

15

У Спаса в Чигасах за Яузою. — Имеется в виду часть Москвы, заселенная в старину купцами.

(обратно)

16

Кузьма да Демьян — церковные святые, покровители кузнецов.

(обратно)

17

Панева — юбка.

(обратно)

18

Полстка, или полсть — толстая и плотная подстилка в санях.

(обратно)

19

Челишко — устье русской печи, проём перед шестком (место перед топкой).

(обратно)

20

Дежа — квашня.

(обратно)

21

Посиденки — посиделки.

(обратно)

22

Сем-ка — а ну, давай.

(обратно)

23

Расшивушка — барка.

(обратно)

24

Перемолку нет — не умолкает.

(обратно)

25

Китайка — шерстяная ткань.

(обратно)

26

Левантиновый — из шелковой ткани — левантина.

(обратно)

27

Верея — столб, на который навешиваются ворота.

(обратно)

28

Мыленка — баня.

(обратно)

29

Каменка — печь в бане.

(обратно)

30

Бабья краса — кика, женский головной убор.

(обратно)

31

Сыта — медовый отвар.

(обратно)

32

Кукобница — бережливая хозяйка.

(обратно)

33

Личиком написана — т. е, красива, как на портрете.

(обратно)

34

Комонии — кони.

(обратно)

35

Грива — древнерусская денежная единица.

(обратно)

36

Воевода — условный титул, отсюда и упоминание воображаемого царя.

(обратно)

37

Коя — которая.

(обратно)

38

Челобитьице исправили — т, е, получили вознаграждение за величание.

(обратно)

39

На нём ряд полажен — т. е. на нём всё держится,

(обратно)

40

Ему игрец дарить — одаривать певиц.

(обратно)

41

Дружка — второй после тысяцкого свадебный чин. Дружки — свита жениха.

(обратно)

42

Коломенковая — шапка из плотной бумажной ткани.

(обратно)

43

Коты — обувь типа калош.

(обратно)

44

Клеть живота — клеть — чулан; живот — добро.

(обратно)

45

Пороз — молодой бык.

(обратно)

46

Ластки — заплатки.

(обратно)

47

Егорий (Георгий) — христианский святой, покровитель скота.

(обратно)

48

На Купальню — на день Ивана Купалы — 24 июня но ст. ст.

(обратно)

49

Засенка — место в тени.

(обратно)

50

Некошная — недобрая, нелёгкая.

(обратно)

51

Холсточек сновать — создать основу — продольные нитки, поперёк которых идет уток и образует ткань.

(обратно)

52

Колья — деревянные гвозди, затычки в ткацком станке.

(обратно)

53

Бёрдо — род гребня в ткацком станке: каждая нить основы продета в зубья берда.

(обратно)

54

Краить — кроить.

(обратно)

55

Буравлем прокрутит — сверлом прокрутит.

(обратно)

56

Епанечка — епанча, лёгкая одежда, накидка.

(обратно)

57

Башмачки-то пукетовые — возможно, букетовые, с украшением цветным пучком.

(обратно)

58

Коник — шкафчик под лавкой у печи или двери.

(обратно)

59

Чертёж — резак, старинное земледельческое орудие в Вятском крае.

(обратно)

60

Подорожничать — стоять на дороге, разбойничать.

(обратно)

61

3аботать — мутить воду, загонять рыбу в сеть.

(обратно)

62

Забродать — ловить бреднем рыбу.

(обратно)

63

Бонжур — добрый день (фр.).

(обратно)

64

Говорите-ли вы по-французски? (фр.).

(обратно)

65

Говорите-ли вы по-немецки? (нем.).

(обратно)

66

О, да! Я говорю! (нем.).

(обратно)

67

Мой дорогой господин, что? (нем.).

(обратно)

68

На Трубе — т. е. на Трубной площади в Москве.

(обратно)

69

Сторожатели — сторожа, присматривающие.

(обратно)

70

Потеряла — погубила.

(обратно)

71

Рудица — кровь.

(обратно)

72

Заложена — заперта, на запоре.

(обратно)

73

Набашовая — наряженная, с украшениями.

(обратно)

74

Баско — красиво.

(обратно)

75

Прибоинка — дверная пробоина.

(обратно)

76

Присусьё — присутствие, здесь: место, где отбирают рекрутов.

(обратно)

77

Некрутики — рекруты, взятые на военную службу.

(обратно)

78

Дробить наб — здесь: угодить надо.

(обратно)

79

Нелéгчёный — нескоплепиый, от слова «легчить» — холостить, скопить.

(обратно)

80

Оратай — пахарь, орать — пахать.

(обратно)

81

Омешик — сошник, заостреённый конец сохи.

(обратно)

82

Пабедье — время, близкое к полудню.

(обратно)

83

Сляги — жердь, топкое бревно.

(обратно)

84

Ступью пошла — пошла тихим шагом.

(обратно)

85

Грудью пошла — тихой рысью.

(обратно)

86

Обжи — оглобли у сохи.

(обратно)

87

Пехотою прохаживать — т. е. проходить пешком.

(обратно)

88

Заколодела — завалилась павшими деревьями.

(обратно)

89

Замуравела — заросла травой.

(обратно)

90

Лук разрывчатый — тугой лук, издававший при стрельбе резкий звук.

(обратно)

91

Косица — висок и надбровье.

(обратно)

92

Пята — нижний угол двери у стены, где находился шин, вставленный в гнездо.

(обратно)

93

Князья подколенные — т. е, младшие. Колено — род, племя.

(обратно)

94

На тую гору да сорочинскую — возможно, речь идёт о последних отрогах Урала.

(обратно)

95

Пучай-река — речка Пучайка, в которой, по преданию, крестились киевляне.

(обратно)

96

Нажадеться — испытывать жажду.

(обратно)

97

Колпак да земли греческой — головной убор паломника по святым местам.

(обратно)

98

Былица — знахарка, колдунья.

(обратно)

99

Вырутить — уронить, сбросить.

(обратно)

100

Мурзамецкое — восточное.

(обратно)

101

Сметы нет — так много, что не сосчитать.

(обратно)

102

Перепался — испугался.

(обратно)

103

Выряжай — здесь: договориться о закладе.

(обратно)

104

Тонька — одна закидка невода, залов.

(обратно)

105

Не тощится — не оскудевает.

(обратно)

106

Черленые — окрашенные багряной краской.

(обратно)

107

Бочка-сороковка — бочка в сорок ведер.

(обратно)

108

Вальяжная — здесь: точеная, резная.

(обратно)

109

Гой оси — древняя форма пожелания благополучия, от слова «гоить» — целить, ухаживать.

(обратно)

110

Перепала — дошла.

(обратно)

111

Никита Романов — брат первой жены Ивана Грозного.

(обратно)

112

Разился — кинулся, бросился.

(обратно)

113

Встрету ладит — выходит навстречу.

(обратно)

114

Тял — от глагола «тень», рубить, сечь.

(обратно)

115

Закурили зелена вина — курить вино, т. е. прогонять его через куб.

(обратно)

116

Черкасский город — позднее город Новочеркасск.

(обратно)

117

Низ — низовья Волги.

(обратно)

118

Стружки, струги — гребные суда.

(обратно)

119

Бунчук — булава.

(обратно)

120

Щепетко — от слова «щепетить», щеголять.

(обратно)

121

Косящето окно — окно с косяком.

(обратно)

122

Зыбается — прогибается.

(обратно)

123

Муравлены балясы — точёные столбики у перил.

(обратно)

124

На стрелах письма писать — посылать письма на стрелах через стену.

(обратно)

125

Лодочка косная — вероятно, лодка без палубы, ходящая под косыми парусами.

(обратно)

126

Насадик — речное судно с насадами, с нашитыми, поднятыми бортами.

(обратно)

127

Чеснок — здесь: частокол, полевые укрепления.

(обратно)

128

Орана (о пашне) — вспахана.

(обратно)

129

Можай — город Можайск.

(обратно)

130

Мóстом мощена — Речь идет о мощеных улицах.

(обратно)

131

Александрийская рубашка — рубашка из красной бумажной ткани с «прониткой» другого цвета.

(обратно)

132

Козловы сапожки — сапоги из козловой кожи.

(обратно)

133

Казимирова сибирочка — короткий кафтан с меховой опушкой, с невысоким стоячим воротником из казимира — шерстяной ткани, полусукна.

(обратно)

134

Правильные — крайние перья в крыле.

(обратно)

135

Хитра — колдунья.

(обратно)

136

Ширинка — полотенце.

(обратно)

137

Похитник — вор.

(обратно)

138

Задолит — начнет клонить ко сну.

(обратно)

139

Просвирня — женщина при церкви, выпекавшая просвиры, хлебцы особой формы, которым духовенство придавало священное значение.

(обратно)

140

Кабацкая теребень — кабацкий завсегдатай, пьяница.

(обратно)

141

Однова — один раз, однажды.

(обратно)

142

Тут все и животы — тут все и богатство.

(обратно)

143

Заживо маслом соборовать — совершать над тяжелобольным обряд помазания.

(обратно)

144

Меня на повой зовут — зовут принять рождающегося ребенка. Повой — от «повивать» — пеленать младенца.

(обратно)

145

Канун — здесь: мед и пиво к церковным праздникам.

(обратно)

146

Заязок — место в реке, перегороженное кольями, чтобы ловить рыбу.

(обратно)

147

Стоснýлась — затосковала.

(обратно)

148

Набаются-то — здесь; оговорят, наговорятся.

(обратно)

149

Безуненные — неугомонные, беспризорные.

(обратно)

150

Трудная — постель больного.

(обратно)

151

Ограяиут — охулят, осмеют.

(обратно)

152

Снесможнехонько — невозможно.

(обратно)

153

Федул на двор заглянул. — Имеется в виду день святого Федула — 18 июня по ст. ст,

(обратно)

154

Ивановски дожди. — Речь идёт об Иванове дне — 24 июня по ст. ст.

(обратно)

155

Ильин день. — 20 июля по ст. ст.

(обратно)

156

Послух — свидетель.

(обратно)

157

Тати — воры.

(обратно)

158

Рель — виселица.

(обратно)

159

Буквица — азбука.

(обратно)

160

Пройтись по зелёной улице — пройти сквозь строй солдат.

(обратно)

161

Мизгирь — паук.

(обратно)

Оглавление

Сост. и примеч. В. Аникина . Русский фольклор . Песни, сказки, былины, прибаутки, загадки, игры, гадания, сценки, причитания, пословицы и присловья

ДЕТСКИЕ ГОДЫ

  КОЛЫБЕЛЬНЫЕ ПЕСНИ

  ПЕСТУШКИ И ПОТЕШКИ

  ЗАКЛИЧКИ И ПРИГОВОРКИ

  ПРИБАУТКИ И НЕБЫЛИЦЫ

  СЧИТАЛКИ И ИГРЫ

    ГОРЕЛКИ

    ГУСИ-ЛЕБЕДИ И ВОЛК

    ШЛИ КОНИ

    СЕЛЕЗЕНЬ И УТКА

    МЕДВЕДЬ В БОРУ

    ДРЁМА

    КУРИЛКА

  СКОРОГОВОРКИ

  ЗАГАДКИ

    ОСВЕЩЕНИЕ, ОГОНЬ И ТЕПЛО

    ВНУТРЕННЕЕ УБРАНСТВО

    ДОМАШНЯЯ УТВАРЬ И ПОСУДА

    ПИЩА И ПИТЬЁ

    ДОМАШНИЕ ЖИВОТНЫЕ И ПТИЦА

    ВРЕДИТЕЛИ В ДОМЕ И НА ОГОРОДЕ

    ОГОРОД И САД

    ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКИЕ РАБОТЫ

    ПРЯЖА, ТКАНЬЕ, ШИТЬЕ

    НА ПАСЕКЕ

    ПЕРЕДВИЖЕНИЕ, УПРЯЖЬ И ДОРОГА

    РЕКА И РЫБОЛОВСТВО

    В ЛЕСУ И ПОЛЕ: ЖИВОТНЫЕ, РАСТЕНИЯ; НАСЕКОМЫЕ; ОХОТА И РУБКА

    ЯВЛЕНИЯ ПРИРОДЫ (ПОГОДА)

    НЕБО И ЗЕМЛЯ

    ВРЕМЯ

    ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ

    ГРАМОТА

    ЗАТЕЙЛИВЫЕ ВОПРОСЫ И ИГРА СЛОВ

  ГОЛОВОЛОМКИ

  СКАЗКИ

    РЕПКА

    ЯИЧКО

    ТЕРЕМОК

    КОЛОБОК

    ВОЛК И КОЗА

    ПЕТУШОК-ЗОЛОТОЙ ГРЕБЕШОК

    ЛИСИЧКА-СЕСТРИЧКА И ВОЛК

    БОБОВОЕ ЗЕРНЫШКО

    ЛИСА, ЗАЯЦ И ПЕТУХ

    ЗВЕРИ В ЯМЕ

    ЛИСА И РАК

    ЛИСА И КУВШИН

    ЖУРАВЛЬ И ЦАПЛЯ

    ЛИСА И ТЕТЕРЕВ

    ЛИСА И ЖУРАВЛЬ

    МЕДВЕДЬ

    ГУСИ-ЛЕБЕДИ

    МОРОЗКО

    СЕСТРИЦА АЛЁНУШКА И БРАТЕЦ ИВАНУШКА

    ДОКУЧНЫЕ

ЮНОСТЬ И ЛЮБОВЬ

  ХОРОВОДНЫЕ ПЕСНИ И ИГРЫ

  ГАДАНИЯ

  ЛИРИЧЕСКИЕ ЛЮБОВНЫЕ ПЕСНИ

  ЧАСТУШКИ . ЛИРИЧЕСКИЕ ПОПЕВКИ

  ПЛЯСОВЫЕ ПРИПЕВКИ

  СТРАДАНИЯ

  СЕМЕНОВНА

  СВАДЕБНЫЕ ПЕСНИ, ВЕЛИЧАНИЯ И ПРИЧИТАНИЯ

СЕРЕДИНА ЖИЗНИ

  АРТЕЛЬНЫЕ ТРУДОВЫЕ ПЕСНИ И ПРИПЕВКИ

  КАЛЕНДАРНЫЕ ПЕСНИ

  ШУТОЧНЫЕ И ПЛЯСОВЫЕ ПЕСНИ

  ДРАМАТИЧЕСКИЕ СЦЕНКИ И ЯРМАРОЧНЫЕ ШУТКИ

  ПЕТРУШКА

  ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

    ЯВЛЕНИЕ 1

    ЯВЛЕНИЕ 2

  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

    ЯВЛЕНИИ 1

  ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

    ЯВЛЕНИЕ 1

    ЯВЛЕНИЕ 2

    ЯВЛЕНИЕ 3

  ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

  ЗАКЛИЧКИ И ВЫКРИКИ

  ШУТЛИВЫЕ ПРИГОВОРКИ

  ЛИРИЧЕСКИЕ СЕМЕЙНЫЕ ПЕСНИ

  СЕСТРА ОТРАВИЛА БРАТА

  ЖЕНА МУЖА ЗАРЕЗАЛА

  ЖЕНА РАЗБОЙНИКА

  РАЗБОЙНИКИ И СЕСТРА

  ОКЛЕВЕТАННАЯ ЖЕНА

  КНЯЗЬ РОМАН ЖЕНУ ТЕРЯЛ

  ПЕСНИ И ПРИЧИТАНИЯ О РЕКРУТАХ И СОЛДАТАХ

БЫЛОЕ И ПАМЯТЬ

  БЫЛИНЫ

    ВОЛЬГА И МИКУЛА СЕЛЯНИНОВИЧ

    ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И СОЛОВЕЙ РАЗБОЙНИК

    ДОБРЫНЯ И ЗМЕЙ

    САДКО

    ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ

      КУЛАЧНЫЙ БОЙ БРАТЬЕВ-КАЛАШНИЧКОВ С КОСТРЮКОМ

      ГНЕВ ИВАНА ГРОЗНОГО НА СЫНА

      ДУМЫ СТЕПАНА РАЗИНА

      ПОХОД СТЕПАНА РАЗИНА НА ЯИК

      ПОСЛАНЕЦ СТЕПАНА РАЗИНА В АСТРАХАНИ

      СТЕПАН РАЗИН СПЕШИТ НА ВЫРУЧКУ СВОЕГО ПОСЛАНЦА

      КАК ОСТАЛОСЬ НАС МАЛЫМ-МАЛО

      ВЕСТЬ О КАЗНИ СТЕПАНА РАЗИНА

      ПОД СЛАВНЫМ ГОРОДОМ ПОД ПОЛТАВОЙ

      ТЫ ЗВЕЗДА ЛИ, МОЯ ЗВЁЗДОЧКА

      КАК НА ГОРОЧКЕ БЫЛО, НА ГОРЕ

      РАЗОРЁННАЯ ПУТЬ-ДОРОЖКА

  БУНТАРСКИЕ, РАЗБОЙНИЧЬИ И ТЮРЕМНЫЕ ПЕСНИ

  СКАЗКИ, ПРЕДАНИЯ, БЫЛИЧКИ И БЫВАЛЬЩИНЫ

    СКАЗКИ ЦАРЕВНА-ЛЯГУШКА

    ИВАН-ЦАРЕВИЧ И СЕРЫЙ ВОЛК

    МОРСКОЙ ЦАРЬ И ВАСИЛИСА ПРЕМУДРАЯ

    БЕЛАЯ УТОЧКА

    ПОДИ ТУДА — НЕ ЗНАЮ КУДА, ПРИНЕСИ ТО — НЕ ЗНАЮ ЧТО

    О МОЛОДИЛЬНЫХ ЯБЛОКАХ И ЖИВОЙ ВОДЕ

    СОЛНЦЕ, МЕСЯЦ И ВОРОН ВОРОНОВИЧ

    ПО ЩУЧЬЕМУ ВЕЛЕНЬЮ

    ПРАВДА И КРИВДА

    ГОРЕ

    ПОХОРОНЫ КОЗЛА

    СОЛДАТ И ЧЁРТ

    ПЕТУХАН КУРИХАНЫЧ

    ИВАНУШКА-ДУРАЧОК

    ЛИСА-ПОВИТУХА

    ЛИСА-ИСПОВЕДНИЦА

    КОЧЕТ И КУРИЦА

    ЖЕНА-СПОРЩИЦА

    БАРИН И МУЖИК

    ПРЕДАНИЯ, БЫЛИЧКИ И БЫВАЛЬЩИНЫ

    ТРУБКА СТЕНЬКИ РАЗИНА

    ПУГАЧ И САЛТЫЧИХА

    НОЧЬ НА ИВАНА КУПАЛУ

    ПРЯНИЧНАЯ ГОРА

    ВОЛГА И КАМА

    ЧЁРТ

    В НЯНЬКАХ У ЛЕШЕГО

  ПОХОРОННЫЕ ПРИЧИТАНИЯ

  ПОСЛОВИЦЫ И ПОГОВОРКИ

    I

      ЗЕМЛЯ И КРЕСТЬЯНСКАЯ РАБОТА

      ПРИРОДА И ПРИМЕТЫ

      КРЕСТЬЯНСКАЯ ОБЩИНА — МИР

      РУСЬ И ЛЮБОВЬ К РОДИНЕ

      РАТНОЕ ДЕЛО

      ГОСУДАРСТВО, МОСКВА И ЦАРЬ

      КРЕПОСТНИЧЕСТВО

      ЗАКОН, СТАРИННОЕ СУДОПРОИЗВОДСТВО И СУДЬИ

      РАЗБОЙ И ВОРОВСТВО

      КАЗЁННЫЕ ПАЛАТЫ, ВОЕВОДЫ И ВЗЯТКИ

      РЕЛИГИЯ И ДУХОВЕНСТВО

      ГРАМОТА И ОБУЧЕНИЕ

      ВОЛЬНОЛЮБИЕ И БУНТАРСТВО

      ВОЕННАЯ СЛУЖБА, СОЛДАТЧИНА И ВОЙНЫ

      НУЖДА, ЗАЙМЫ И КАБАЛА

      БУРЛАЧЕСТВО

      РЫНОК И ВЛАСТЬ ДЕНЕГ

      РАЗОРЕНИЕ ДВОРЯН

      РЕМЕСЛО, ПРОМЫШЛЕННОСТЬ И ПОЛОЖЕНИЕ РАБОЧЕГО КЛАССА

      ОБНИЩАНИЕ ДЕРЕВНИ И КУЛАЧЕСТВО

    II

      МАТЬ И ДЕТИ

      О ЛЮБВИ

      ВЫБОР НЕВЕСТЫ И СВАТОВСТВО

      ДОМ И СЕМЬЯ

      СИРОТСКАЯ И ВДОВЬЯ ДОЛЯ

      О ДАЛЬНЕМ И МНИМОМ РОДСТВЕ

      ЛЮДИ, ИХ ДУШЕВНЫЕ СВОЙСТВА, ВНЕШНИЙ ВИД И ПОВЕДЕНИЕ

      ОБ УМЕНИИ И ТРУДОЛЮБИИ, ЛЕНИ И НЕРАДИВОСТИ

      УМ И ГЛУПОСТЬ

      О ДОБРОМ И ХУДОМ СЛОВЕ

      О ДРУЖБЕ

      О СЧАСТЬЕ

      ВИНО, ПЬЯНСТВО И ГУЛЬБА

      ЕДА И ПИТЬЁ

      ЗДОРОВЬЕ, БОЛЕЗНЬ И СМЕРТЬ

    III

      ОСОБЕННОСТИ ЯВЛЕНИЙ, ИХ СУЩЕСТВЕННЫЕ ПРИЗНАКИ

      ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ И ОТРИЦАТЕЛЬНЫЕ ЧЕРТЫ В КАЖДОМ ЯВЛЕНИИ

      О ПРИЧИНАХ, СЛЕДСТВИЯХ И ОБУСЛОВЛЕННОСТИ ЯВЛЕНИЙ

      ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ ЯВЛЕНИЙ

      РАЗВИТИЕ И ИЗМЕНЕНИЕ

      ОБ УЧЁТЕ РЕАЛЬНОСТИ

      ПРИРОДНЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ И НЕСООТВЕТСТВИЯ

      ПРИМЕЧАНИЯ

      ОСНОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ

      ПЕСТУШКИ И ПОТЕШКИ

      ЗАКЛИЧКИ, ПРИГОВОРКИ, ПРИБАУТКИ И НЕБЫЛИЦЫ

      ГАДАНИЯ

      СВАДЕБНЫЕ ПЕСНИ, ВЕЛИЧАНИЯ И ПРИЧИТАНИЯ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте