«Хозяйка Валгаллы»

Хозяйка Валгаллы (fb2) - Хозяйка Валгаллы 992K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Дмитриевич Прозоров

Александр Прозоров Хозяйка Валгаллы

© Прозоров А. Д., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Пролог

Тучи ненадолго разошлись, и упавший между ними свет полной луны выхватил скользящее сквозь воздух легкое марево. Причем случилось это в тот самый миг, когда движение прервалось и ночную тишину разорвала злая женская ругань:

– Вот ведь блядюги чертовы! И тут нагадили!

Услышав из мрака столь громкую человеческую речь, вздрогнул караульный, скучавший на стене спящей крепости. Крепко сжал большими мозолистыми ладонями ратовище копья с острым кремниевым наконечником, передернул плечами, укрытыми вытертым плащом из волчьей шкуры, прищурился, пытаясь разглядеть хоть что-то за пределами стен. Однако тучи на небе вновь сошлись, скрывая луну, а света костра, горевшего на толстой глиняной площадке, хватало только-только, чтобы различить траву под стенами. И даже охапка хвороста, брошенного в пламя, особо сторожу не помогла. Света стало заметно больше – однако же различить, кто там бродит в ночи, откуда взялся и почему ругается, смертный все равно не смог.

Город, удобно раскинувшийся в просторном изгибе полноводной реки, ограждали прочные, высокие и широкие бревенчатые стены со многими продыхами, в которых ало подмигивали отблески горящих внутри жарких очагов. Сонно похрапывающие в загонах лоси, длинные веревки с сохнущей на ветру рыбой, запах сена и заквашенных шкур безошибочно выдавали в селении на берегу Эльстеры славянскую твердыню. В этом мире только славяне держали лосей в качестве домашнего скота, полагались на рыбалку больше, нежели на охоту или огороды, и жили в огромных бревенчатых домах, возле общего для целого рода очага.

А еще славяне имели привычку опахивать свои селения заговоренной бороздой, защищающей жилище от колдовства, болезней, сглазов и всякого прочего зла. Именно возле такой борозды и ругалась сейчас Валентина, каковую магическая защитная черта уже не в первый раз принимала за «всякое зло» и через себя не пропускала. Упруго отшвыривала назад раз за разом, словно поставленная вертикально.

Подобную черту во многих городах проводили боги-правители, в иных местах – главы родов, но чаще всего – местные ведьмы, причем подобным чародейством занимались исключительно в голом виде. Так что выражение «чертовы блядюги» имело в устах богини смерти не общеругательный смысл, а вполне конкретно адресный.

Впрочем, сильно девушка не расстроилась. Она распрямилась, сладко потянулась, раскинув руки, встряхнулась, повела носом. Качнулась вперед, наложив ладони на невидимую стену, потом зловеще усмехнулась, укоризненно поцокала языком и двинулась вдоль преграды.

За минувшие два года Валентина изменилась до неузнаваемости. Ее стройные ноги плотно облегали длинные сапоги из тонкой и мягкой коричневой замши. Такие здесь никто не носил – девушке было наплевать. Сапоги уходили под беличьи шортики, сшитые коротко стриженным мехом внутрь. Такие здесь никто не носил – Валентине было плевать. Выше на ней красовалась соболья жилетка, поверх которой надето платье из горностая, доходящее едва до середины бедер. Их тоже здесь никто не носил – но девушке и на это было плевать. Она являлась богиней смерти! И могла себе позволить пугающее простых людишек ожерелье из золотых черепов вокруг шеи и золотой шишак с песцовой оторочкой, наплечные карманы и широкий пояс с ножами из обсидиана, серебра и железа, могла позволить себе серьги в ноздре, черные обводы глаз и короткую мужскую прическу. Ныне ей дозволялось все! Ибо власть Валькирии недосягаема и непостижима для простых смертных…

Полста шагов – и заговоренная борозда ушла в песок у реки.

Валентина вздохнула, присела на корточки, макнула ладони в воду, ополоснула лицо, затем запустила пальцы в карман на левом плече, достала амулетик в виде свернувшейся в спираль змеи, трижды опустила его в реку и тихо позвала:

– Приди ко мне, всемогущая Фригг! Явись, я призываю тебя!

Послышалось шипение, словно на влажный песок выкатился раскаленный уголек, глянцевая поверхность реки разорвалась, и из нее поднялась крепкая, ширококостная, полностью обнаженная женщина. Монументальные бедра, развернутые плечи, внушительная грудь и простецкое лицо с крупными чертами, более подходящее борцу-тяжеловесу, нежели даме с длинными светло-русыми волосами.

– Звала, Валькирия? – Женщина с силой провела ладонями по голове, и черные струйки звонко потекли с мокрых волос на землю.

– Смертные опять провели борозду… – пожала плечами Валентина.

Фригг опустила взгляд, склонила голову чуть набок. Присела на корточки и провела пальцем линию от прибрежной черты до окончания вывернутой сохой канавки. Вода всплеснулась и бодро устремилась в указанном направлении, наполняя борозду и перетекая по ней по перешейку к противоположной стороне речной петли.

– Вот и все… – слабо улыбнулась Валентина. Она отлично знала, что текущая вода смывает любую, даже самую сильную магию.

В искусстве чародейства богиня смерти, увы, не годилась Фригг даже в подметки. Как, впрочем, и никто в этом огромном мире. Если бы русалки захотели, то при своих талантах и знаниях они, наверное, уже давно правили бы всей вселенной. Но… Но самой страшной, могущественно непобедимой силой на свете является лень. Когда-то давным-давно, когда человеческих рас еще не было даже в задумках, могучие первородные народы, стремясь к совершенству и гармонии, бережно относясь к природе, сохраняя ее, – предпочли изменить себя, вместо того чтобы менять мир вокруг. Теперь все эти лешие, моховики, водяные, шишиги, русалки, травники и берегини не знали ни голода, ни холода, не нуждались ни в одежде, ни в жилье, ни в припасах, а бессмертие позволяло им с чистой совестью откладывать на потом любые планы и желания: на завтра, на послезавтра, на весну, на следующий год…

Веком раньше, веком позже – какая, собственно, разница перед лицом вечности?

Русалок от прочей первородной нежити отличала способность резко взбадриваться во имя любви: активно колдовать и даже ввязываться в обычную, человеческую жизнь: выходить замуж, вести хозяйство…

Правда, Валентина сильно сомневалась, что ту беспорядочную похоть, с которой речные женщины накидывались на оказавшихся у воды мужчин, позволительно называть любовью – но факт есть факт. Мужские ласки сводили русалок с ума. А дальше – как повезет. Либо хозяйки воды утаскивали мужика к себе на дно, баловаться до скончания веков – либо тот, утешив страдалиц, вовремя уносил ноги куда подальше. Однако порою мужчина, коли силы и воли хватало, не уходил к русалкам на дно, а забирал одну из первородных себе в жены.

У великого Одина силы и воли имелось в достатке, и потому Фригг стала его верной и послушной супругой. Прощающей измены, исполняющей любые прихоти, дарующей ласки и сторожащей от опасностей, видящей будущее и повелевающей водами.

Одним словом – русалка…

Валентина решила, что ждала уже достаточно, провела ладонями вдоль пояса и сделала шаг вперед через весело журчащий ручеек.

Она оказалась права – стена уже исчезла.

Богиня смерти зашагала по хрусткому жнивью, мысленно вытягивая вперед, на многие десятки шагов, свои руки, хватая ими искорки прячущихся за стенами живых душ, пытаясь поднять их вверх, отрывая от плоти. И тотчас ощутила резкую боль в ладонях.

Это отозвались амулеты… Чертовы амулеты, которые в здешнем суеверном мире носили все, кому не лень! Которыми защищали дома и оружие, которые вешали на скот и двери. Обереги и талисманы, отбивающие порчу и заклинания подобно тому, как меховые одежды отбивают ледяной ветер и снежную крупку, защищают от непогоды и хлестких веток. Магические руны, наговоренные кости и травы, ладанки и поклады убивали враждебное колдовство, развеивали мороки, не позволяли дурному слову и взгляду причинить вред своим владельцам.

В этом мире хоть богам, хоть ведьмам приходилось изрядно помучиться, дабы подчинить смертного своей воле – но способы имелись. Самый несложный – это просто наводить и наводить порчу раз за разом, пока амулет намеченной жертвы выдохнется и потеряет силу. Способ долгий и утомительный. Однако Валентина была богиней! И даже все амулеты города не могли бесконечно противостоять ее порче. А кроме того – Валькирии помогала первородная Фригг.

Валентина подошла к стенам так близко, что сопротивление амулетов внутри селения стало причинять ей почти физическую боль, остановилась, откинув голову и негромко приговаривая:

– Ну давай-давай, еще чуть-чуть, еще немножечко…

Справа от нее встала Фригг, в точности повторив позу богини смерти, и тоже забормотала заклинания, высасывающие силу защитных оберегов.

Совсем близкое бормотание заставило ночного стражника снова забеспокоиться. Он проверил рукой, на месте ли палица, что висела в петле на поясе, потом вскинул копье, опустил острием вперед, прошел по стене от края и до края, вернулся к костру, решительно швырнул в очаг еще охапку хвороста пополам с камышовыми кисточками. Пламя зарычало, жадно охватывая столь сытную пищу, быстро выросло в рост человека, заливая все вокруг желто-красным светом – и воин внезапно увидел неподалеку от стены двух женщин, молящихся с раскинутыми в стороны руками. Стройную девушку в золотой короне, в коротком меховом платье и высоких сапогах, и могучую женщину, стоящую вовсе без одежды.

Ревело пламя, плясали на поле кровавые отблески, наползали на город неведомые заклинания двух ведьм – а караульный мялся, совершенно не представляя, как поступить в столь странных обстоятельствах? Бить в набат, поднимать тревогу, будить город? Но ведь явной опасности селению нет! Свистеть, звать великого Талоса? Но не прогневается ли могучий бог, что его разбудили без особой надобности? Сбегать к старосте? Однако оставлять свой пост тоже вроде бы нельзя…

– Эй, вы кто?! – подойдя к краю стены, крикнул вниз воин. – Что тут делаете?!

Ведьмы не обратили на вопрос никакого внимания.

Стражник взвесил в руке копье, прищурился, замахнулся… Но бросить не решился, закричал снова:

– Кто вы такие, порождения мрака, и что делаете возле города великой Геры, посреди ее священной дубравы?! Отвечайте, коли не хотите смерти! Отвечайте, или вас покарает великий непобедимый Талос!

Ночные гостьи вдруг замолчали и опустили руки. Подняли головы, одновременно ему улыбнулись и… исчезли, словно и не было их!

– Чур меня… – попятился воин и торопливо нащупал на груди ладанку с заговоренными зубами трех жертвенных буйволов. – Чур!

Он перевел дух, еще раз выглянул наружу и с надеждой пробормотал:

– Нешто померещилось?

То, что проблема рассосалась сама собой, быстро и просто, воина искренне обрадовало. И потому, когда на рассвете пришла смена, караульный даже не упомянул о странном ночном видении. Стражник не догадывался, что ведьмы отнюдь никуда не пропали. Что они стояли здесь, рядом, хищно оценивая будущую добычу. Просто у смертного выдохся оберег – и больше не мог защищать его от наведенного русалкой морока.

Солнце едва поднялось над кронами далекого леса – ворота города уже распахнулись, и трудолюбивые жители устремились наружу. Мужчины с топорами на плечах выводили нагруженных пустыми волокушами лосей, явно направляясь за каким-то грузом, веселые пастушки побежали к дальним выпасам, чтобы сменить товарищей возле обильных стад и отар; отправились к лесу пахнущие цветочным медом бортники, зашагали в сторону грядок женщины.

Невидимая для них Валентина посторонилась, выпуская смертных на работы, затем осторожно скользнула в ворота, с интересом осматриваясь.

Все славянские селения выглядели примерно одинаково: это были большие бревенчатые дома, поделенные внутренними стенами на отдельные секции. В маленьких деревнях с десятью-двадцатью жителями такие дома имели размер шагов этак тридцать на десять, и в них, вокруг жаркого общего очага, ночевала одна или две семьи. В селениях на полсотни человек очагов было уже два, и дома рубились столь длинными, что ими можно было отрезать для хозяйственных нужд целый мыс, выдающийся в озеро или образованный слиянием рек. Больше жителей – длиннее дома. Город с населением в сотни жителей мог огородиться домами-стенами уже со всех сторон, а число обитаемых секций в нем доходило до десятка. Когда счет жителям шел уже на тысячи – дома-стены выстраивались кольцами, одно внутри другого, а хозяин твердыни зачастую жил отдельно от смертных, в своем собственном доме в самом центре города.

В центре сего городка стоял огромный, в рост человека, обелиск из белого мрамора. Судя по острым, еще не истершимся и не обветренным граням – камень совсем недавно откололся от массива и был доставлен сюда специально, с немалыми усилиями.

– Святилище… – догадалась Валентина, вспомнив про обычаи здешних славян поклоняться божественным камням. – Город-храм одного бога. Интересно, какого?

Она делано зевнула и двинулась вдоль стен, заглядывая в двери – тяжелые тесовые у кладовых и амбаров и легкие жердяные, но обтянутые шкурами в жилых комнатах.

Местные славяне устроились достаточно комфортно: полы в их домах покрывал толстый слой лапника и травы, поверх которых были настелены в два-три слоя звериные шкуры. Кабаньи, оленьи, лосиные с жесткой шерстью – вниз; волчьи, медвежьи, овечьи – сверху, мехом наружу.

Валентина представила себе, как в теплом свете костра утопает обнаженным телом в мягкой овчине, невольно поежилась – и заскользила дальше, сторонясь озабоченных баб, таскающих корзины со свежей, еще шевелящей жабрами рыбой, и молодых девочек, плетущих нити из длинных крапивных жил. В нескольких местах под стенами мальчишки молотили палками солому с непонятными для богини смерти целями.

– Талос, Талос! – В ворота вбежали молодые рыбаки, лохматые и заляпанные чешуей. – Великий Талос, мы видели секача на Кривой отмели!

Почти сразу распахнулась дверь за обелиском, на двор вышел красавчик-бог: могучий, рыжеволосый, в доспехе из начищенных до золотого блеска бронзовых пластин, с бронзовыми наручами и поножами, с короткими сулицами в обеих руках. Единственной странностью в нем оказался цвет кожи. Хозяин селения уродился красным. То есть цветом лица и рук он мало отличался от доспехов на своем теле. Создавалось впечатление, что он весь, целиком, был изготовлен из единого медного слитка.

– Секач! Где секач?! – громогласно вопросил он.

– Лодка ждет, великий, – склонили головы запыхавшиеся рыбаки.

– Ведите!

Мужчины быстрым шагом покинули город, а невидимая смертным богиня смерти, обогнув священный камень, осторожно потянула на себя створку двери, дабы резкое движение не привлекло постороннего внимания, и скользнула в появившуюся щель.

Разумеется, обитель бога выглядела куда богаче, нежели жилища смертных. Пол здесь был не земляной, а из полутеса. Стены закрывала кошма, поверх которой сверкали развешанные тут и там топорики, копья, палицы, щиты и прочие мужские игрушки. Разумеется, в нескольких местах болтались и амулеты, дарящие хозяину иллюзию защищенности. В одном из углов возвышалось застеленное овчиной ложе, возле которого на округлом глиняном возвышении лежала груда углей, наглядно обозначая очаг. Волоконных окон Валентина не заметила. Возможно, их закрывала кошма. За очагом возвышался высокий черный овал – огромное обсидиановое зеркало.

– Вот и ты, – злорадно оскалилась богиня смерти. – Попалось!

Гостья, тихо напевая, прошла пару раз вокруг очага, потрогала ложе ладонью и, убедившись, что оно мягкое, рухнула на овчину, раскинув руки. Закрыла глаза, сладко потянулась:

– Умеют же некоторые устроиться…

Валентина сладко зевнула, прикрыла глаза, плавно утопая в полудреме, однако шум во дворе заставил ее вздрогнуть, поднять веки.

– Какой огромный! Какие клыки! – сливались в единый подобострастный гул восхищенные голоса снаружи.

– Похоже, медный мальчик все же грохнул несчастного поросенка, – поморщилась богиня смерти. – Город предвкушает сытный ужин с пивом и песнями. Где же там Вик до сих пор шляется? Я начинаю скучать.

И в тот же миг над городом наконец-то раскатился тревожный гул набата. Это караульный на стене заметил на севере пять парусов – пять ладей, бодро плывущих по широкой реке против течения, уверенно огибая отмели и мысы.

Жители города на Эльстере никогда не знали настоящих войн. Однако до них много раз доходили слухи о ссорах между богами, порою превращавшихся во взаимные набеги, они помнили о нищих и вечно голодных лесовиках, всегда готовых угнать у речных обитателей их стада, не жалея при этом жизни пастухов, а при случае – увести с собой и славянских девушек. Улыбчивые и бесконечно дружелюбные на словах варяги азартно ловили зазевавшихся людей, чтобы продать в рабство скифам, – только отвернись.

В общем – рисковать не стоило, и потому при появлении чужаков все славяне, находившиеся рядом с городом, спешно прятались под защиту высоких стен, а те, что были далеко, – при звуках набата уходили с открытых мест в тайные схроны, пастухи же угоняли стада на дальние выпасы, а то и вовсе в чащу, где добычу не смогли бы найти даже пришлые лесовики.

Своих-то, местных, славяне зашугали так, что те уж многие поколения обижать соседей не рисковали.

Когда опасность минует – протяжное пение турьего рога о том сообщит без промедления. А коли пение окажется прерывистым, переливчатым – тогда лучше ноги в руки брать да и домой спешно возвертаться. На торг, а то и на шумный пир с заезжими гостями.

К тому мигу, когда пузатые, черные от дегтя корабли приткнулись носами к просторному лугу перед крепостью – на поле, на грядках перед стенами было уже пусто. Славяне толпились на стене, наблюдая, как незнакомцы, выпрыгивая на мелководье через борта, выволакивают ладьи дальше на берег, как сбрасывают товарищам круглые щиты, как расходятся по жнивью, разминаясь после долгого сидения на лавках. Лохматые бородачи в толстых куртках, а многие – и в кожаных кирасах, в просторных меховых штанах и сапогах из толстой кожи, с палицами и топорами на поясах, копьями в руках, не расстающиеся со щитами, – пришельцы ничуть не напоминали ни торговцев-варягов, одетых в сшитые как единое целое кожаные робы и никогда не показывающих оружия; ни лесовиков, всегда бритых наголо и носящих легкие метательные охотничьи копья, такие же легкие топорики, а боевым палицам предпочитающие острые и широкие кремниевые ножи.

От толпы пришельцев отделился могучий, но еще совершенно безбородый черноволосый воин с густыми темными бровями, одетый в кирасу с двумя золочеными треугольниками на груди и носящий на поясе вместо палицы железный молот. Подойдя к стене города на сотню шагов, он провозгласил:

– Слушайте меня, славяне, и не говорите, что вы не слышали! Я Один, бог войны! Плыву из земель египетских в Валгаллу, дабы отдохнуть и повеселиться в потехах ратных, удаль молодецкую показать, на чужую посмотреть, к новым походам подготовиться! И раз уж я здесь, предлагаю вам, горожане, выйти в поле чистое да сразиться с дружиной моей в честной битве. Себя в деле истинном мужском показать, славу ратную добыть, душу в схватке вольготной отвести, встряхнуться в потехе кровавой! Проверим в деле, славяне, чьи копья в сече длиннее окажутся, а чьи палицы прочнее? И пусть победитель пожмет руку побежденному и угостит его вином и мясом на дружеской пирушке! А кто не навеселится, тот вместе со мною сможет дальше поплыть, за приключениями невиданными, за славой звонкой и гулянием без конца и края!

– Ишь ты, нашел дураков, с богом войны в поле драться! – громко хмыкнул один из пожилых воинов, и по рядам горожан прокатился одобрительный гул.

– Я Талос, бог-хранитель покоя святилища! – вскинул руку краснокожий мужчина в бронзовом чешуйчатом доспехе и покачал головой: – И я вынужден отклонить твое приглашение, брат мой Один!

– Воля ваша, славяне, – развел руками гость с севера. – Неволить не стану. Коли так, то дайте нам вина, мяса и рыбы для обеда, девок для развлечения, припасов в дорогу, и завтра мы мирно отплывем дальше в священную землю!

– Приди и возьми! – возмущенно предложил все тот же пожилой воин.

– Ответ неверный, – рывком поднялась с постели Валентина. – И почему они никогда не соглашаются?

– Именно это я и собираюсь сделать, – согласно кивнул Один.

– Как ты смеешь угрожать нам, бесчестный брат?! – возмущенно выкрикнул краснокожий бог. – Ты явился сюда, в потаенную священную дубраву всемогущей Геры, пришел в ее город, к ее святилищу и смеешь говорить о грабеже и насилии?!

– Если это город Геры, то призови ее, Талос, – вскинул руки черноволосый. – Повеселимся вместе!

– Ты хочешь познать гнев великой матери, сестры самого Сварога?! Она испепелит тебя одним словом!

– Словом так словом, – рассмеялся гость. – Что может быть приятнее теплой беседы с разумной женщиной?

Тем временем в покоях хранителя священного города великой Геры вполне обычная и приземленная богиня смерти, прислушиваясь к перебранке снаружи, остановилась перед глянцевым обсидиановым овалом, высыпала на кусочек замши горсть песка и с силой провела по всей поверхности зеркала. Оно тут же покрылось плотной полосой белесых царапин. Валентина быстрыми, широкими движениями прошлась по всей полировке – и прозрачная черная бездна превратилась в матовую изморозь, словно морозцем прихватившую главное сокровище здешнего властелина.

Именно зеркала с древних времен были главной силой славянских богов, их вратами во все уголки мира. Сварожичи умели ходить сквозь зеркала, как смертные – через двери, мгновенно переносясь туда, куда пожелают. При условии, что там будет другое зеркало или хотя бы водная гладь. Только благодаря зеркалам боги славян могли быстро оказать помощь друг другу или скрыться в случае опасности.

И вот теперь эта волшебная калитка из города Геры наружу оказалась надежно заперта.

Разумеется, имелся шанс, что подмога появится из реки, но… Но лень, лень. Боги не любили перемещаться туда, откуда невозможно вернуться. Перспектива пешего перехода длиной в половину месяца не воодушевляла повелителей мира на подвиги в чужих краях ради дальних родичей.

– Вот и все… – Гостья разжала пальцы, просыпая песок и роняя на пол истрепанный лоскут, замурлыкала под нос веселую мелодию и вышла из комнаты.

Теперь самое интересное ожидалось снаружи – на крепостной стене. И потому богиня смерти поднялась туда, притулившись на самом краешке, в стороне от гомонящей толпы.

– Убейте его! – махнул рукой Талос, разозленный хамством чужака.

Несколько мужчин с готовностью подняли луки, засыпали бога войны длинными стрелами с острыми, как шип акации, кремниевыми наконечниками. Однако Викентий оказался к этому готов и просто резко повернулся, поддернул выше висящий за спиной щит. Послышался дробный стук, деревянный диск словно вздыбил шерсть, покрывшись добрым десятком оперенных «щетин». Бог войны вскинул руки с растопыренными в жесте «виктория» пальцами и с намеренной неспешностью зашагал к своим товарищам.

Все то время, пока Викентий азартно лаялся с богом Талосом и горожанами, его дружина, отступив к лесу, споро рубила драгоценными, неубиваемыми никакой работой, гранитными и нефритовыми топорами молодые деревца, вязала из них широкую, почти в пятнадцать шагов, и почти тридцатиметровую в длину лестницу.

Богиня смерти сделала глубокий вдох, выдох, приподняла руки, пошевелив пальцами, – и число работников в лесу тут же заметно прибавилось.

Каменные топоры, в отличие от железных или медных, не мялись, не тупились, не требовали правки – и потому уже часа через полтора работа была сделана. Полсотни воинов, хорошенько поднатужившись, подняли сооружение, каркас которого составляли стволы толщиной в две ладони, а ступени – жердины в руку толщиной, поволокли к своему предводителю. Самой тяжелой была средняя лестница. Две других, справа и слева от основной, воины несли без особого напряжения.

– Смотрите, чтобы пупок не развязался, воители! – насмешливо крикнул медный бог, и горожане с готовностью расхохотались.

– Как скажешь… – Бог войны достал свой тяжелый молоток из поясной петли, с показной, намеренной легкостью взмахнул… Оружие выскользнуло из его пальцев, стремительно мелькнуло в воздухе и ударило Талоса точно в грудь, сбив со стены и отшвырнув под дальнюю стену крепости. Расхохотавшийся Викентий вскинул ладонь, поймал в нее вернувшийся боевой молот, уронил обратно в поясную петлю, поднял штурмовой помост и побежал с ним вперед.

Груз, неподъемный для полусотни смертных, – для великого Одина, могучего, непобедимого бога, был всего лишь большой тяжестью.

– Луки!!! – спохватившись, закричал пожилой славянин. – Убейте его! Застрелите! Скорее!

Души людей наполнились ужасом и яростью, страхом и жаждой крови, липким, вещественным предчувствием неминуемой близкой гибели, и от этого выплеснувшегося во все стороны чувственного букета богиня смерти ощутила уже привычное для себя блаженное наваждение – безграничную слабость во всем теле, невероятную остроту восприятия, невесомость. В сем бестелесном состоянии, стремительная и неуязвимая, Валентина воспарила над полем брани, безмятежно расхохоталась – и послала в атаку еще два отряда с коряво связанными боевыми помостами.

На стене поднялся визг – бабы с детьми кинулись бежать, толкаясь между своими защитниками, мешаясь им, пиная под руку, и дождь из стрел оказался жиденьким и неприцельным. В щиты, которыми двое дружинников прикрывали своего бога, гулко ударили всего с пяток кремниевых наконечников, да и те не смогли пробить легкого тополиного теса в полтора пальца толщиной – хотя засели в древесине довольно глубоко.

Великий Один взревел, ускоряя шаг и напрягаясь, и могучим толчком забросил помост передним концом на край городской стены. Дружинники тоже торжествующе взревели и ринулись по ступеням-перекладинам наверх. Славяне сомкнули на их пути щиты, опустили копья. Но кремниевые наконечники уперлись в точно такие же деревянные диски. Напирающие снизу северяне стали резко вскидывать свои щиты наверх, подбрасывая вражеское оружие, подныривая под него, чтобы ударить палицей по выступающей ступне или выпрямиться уже вплотную к врагу и достать ножом поверх защиты голову или плечо горожанина.

Таких ловкачей славяне кололи копьями со второго ряда, норовя угадать в глаз или горло, нападающие отмахивались, стремясь разбить быстрым ударом хрупкие кремниевые наконечники. В сей давке часть северян цепляли топориками на длинных рукоятях верхние края славянских щитов, дергали к себе, вниз – а их товарищи в тот же миг кололи в приоткрывшуюся щель копьями. Один из таких уколов попал в горло тощего рыжего паренька – и на стене наконец-то пролилась первая кровь.

Юный воин, пытаясь зажать ладонями разорванную кремниевым наконечником артерию, сперва опустился на корточки, потом откинулся на спину, и рядом с ним присела невесть откуда взявшаяся Мара в накидке из чернобурки, с наборным налобным украшением из янтарных пластин с височными дисками в виде тонкого полумесяца. Древняя богиня смерти стрельнула недовольным взглядом на свою молодую соперницу и поднесла к губам юноши костяную чашу с серебряной окантовкой:

– Вот, выпей. Тебе станет легче…

У носящейся над жаркой битвой Валькирии работы пока не имелось. Стреляющие справа и слева по штурмовому помосту лучники ранили нескольких северян – но неопасно, хотя из боя и вывели. Дружинники Одина тоже время зря не теряли. Несколько славян свалились с раздробленными ступнями, с переломами ключиц, оглушенные ударами палиц по голове. Стена щитов стала редеть, выгибаться – и незваные гости наконец-то ступили на стену города, продолжая кто яро лупить палицами куда попало, а кто умело и отработанно пробивать топором щели в обороне либо точно наносить копейные уколы.

Справа и слева на краях стены горожане отбивались куда успешнее. Там дружинники, взбегая по штурмовому помосту, натыкались на щиты и копья – и скатывались вниз. Снова взбегали – и снова откатывались. При этом многие, раскинув руки, падали вниз в траву, другие слетали вниз кубарем и замирали в живописных позах. Славяне торжествующе вопили, хохотали, выкрикивали угрозы… Пока после четвертой такой атаки седовласый хромой горожанин не заподозрил неладное и не ткнул копьем просто вниз, в помост. Наконечник провалился в пустоту, и воин ругнулся:

– Проклятье, это морок! Нас отвлекают от главной схватки!

– Дубина! Это не морок, а призраки, – недовольно поправила его Валентина и взмахом руки послала своих верных слуг в последний решительный штурм.

Но в этот раз мертвые воины не остановились перед стеной щитов, а прошли сквозь нее, сквозь славян и стали растекаться по стене, спрыгивать в город, прямо сквозь двери и стены заглядывать в кладовки и жилища, пытались схватить прячущихся женщин.

Город на реке Эльстере наполнился воплями страха и визгами, беспорядочной беготней – и защитники стены окончательно перестали понимать, где враги, а где мираж; держится священный город Геры или уже пал, кого нужно убивать, а на кого бессмысленно тратить силы и время.

Все случилось довольно быстро. Великий Один, выбравшись из-под помоста, немного отдышался, приходя в себя. Прищурился, оценивая обстановку, потянул свое оружие, размахнулся…

Три сильных, точных броска. Три смертоносных попадания, дробящих кости несчастной жертве. Трое защитников города, сражавшихся наиболее рьяно и умело, – свалились со стены, открывая путь захватчикам. И оборона рухнула. Дружинники бога войны ринулись вправо и влево от помоста, сбивая вниз отдельных воинов, которые еще пытались оказать сопротивление, перекрыть ворогу путь. В считаные мгновения на стене остались только северяне и торжествующие призраки, да еще полтора десятка стонущих от боли раненых славян.

Великий Один поднялся наверх уже уверенным в себе победителем. Однако, как оказалось, битва еще продолжалась. Во дворе не менее трех десятков славян, сплотившись вокруг краснолицего Талоса, пытались остановить напирающих чужаков.

По иронии судьбы бронзовый бог, явно этого не подозревая, сражался с тремя призраками – в то время как его смертные слуги один за другим падали под ударами вполне вещественного оружия.

– А ты, оказывается, живуч! – спрыгнул вниз великий Один. – Мало кому удается так быстро встать после удара моего молота. Нешто твои кости бронзовые, Талос?

– Давай посмотрим на твои! – взревел хранитель города, кидаясь на врага.

Талос был красив! Золоченая броня, красное лицо и руки, хрустальное навершие булавы, радужно сверкающее в солнечных лучах благодаря замысловатой огранке. Такое вычурное изящество впору выставлять в музеях, а не швырять в кровавые схватки. И потому Викентий пожалел встречать выпад хрустальной палицы своим грубым потасканным молотом – ведь разобьется! Он лишь прикрыл рукоятью голову и поднырнул, широким взмахом пытаясь попасть окантовкой щита по ногам противника.

Однако краснокожий бог оказался не в меру шустрым противником – не только через щит перепрыгнул, но еще и палицей по спине Одина огреть успел. По счастью – вскользь. Но если бы не кираса – валяться бы сейчас богу войны с переломанным позвоночником.

– Ах ты паршивец… – Викентий метнул молот врагу под ноги, попав точно в голень. Талос рухнул, откатился. Один, поймав вернувшееся оружие, кинулся к нему, дабы добить… Но красный бог внезапно вскочил, с диким воплем размахнулся хрустальной булавой. Бог войны едва успел закрыться. – Вот хрень! У тебя что, и правда кости из меди? Почему они не сломались?!

Щит содрогнулся от тяжелого удара. Бог войны в ответ ударил по вражеской ступне, намереваясь превратить ее в кровавую кашу, но… Но Талос словно бы и не заметил нападения, продолжая лупить своей палицей в деревянный диск, и доски, не выдержав, начали трескаться и рассыпаться. Один бросил обломки щита, снова метнул молот, в этот раз метясь противнику в лоб. Но хранитель святилища просто поймал его в левую ладонь, взмахнул хрустальным шаром – Один насилу успел отпрянуть. Однако даже скользящее прикосновение радужной булавы к его кирасе выбило воздух из груди Викентия и отшвырнуло его на десяток шагов, в сваленное возле загородки для свиней сено.

– Умри, поганый святотатец!!! – тяжело ступая, медный воин приблизился к жертве, замахнулся хрустальным оружием.

И тут Викентий заметил лежащий среди сухой травы серп. Обычный, истертый от постоянный работы серп, из прочного ясеневого корневища, с замасленной рукоятью и длинной зубчатой полоской вклеенных во внутренний паз кремниевых пластин, острых, словно осколок оконного стекла!

Бог войны схватил серп, рывком откатился, группируясь, вскочил, растопырил левую ладонь, призывая свое оружие. Молот рванулся на призыв, дергая руку Талоса вниз и тем самым открывая бок медного бога для удара, – Один что есть силы взмахнул бабским оружием и… И голова хранителя святилища великой Геры подпрыгнула вверх, отделяясь от плеч, рухнула вниз и, подпрыгивая, словно мячик, покатилась к воротам крепости по незаметному простому глазу уклону.

– Талоса убили! – в ужасе воскликнули сразу несколько славян. – Талос мертв! Медный бог погиб! Хранитель убит!

Битва прервалась. Горожане опустили оружие, устремились к телу повелителя – смерть хранителя святилища лишала их войну всякого смысла. Возле краснокожего бога склонилась невидимая для смертных богиня Мара, протянула павшему храбрецу свою ароматную чашу.

А возле Одина воздух задрожал горячим маревом, из которого соткалась тяжело дышащая Валентина. Затихшее кровопролитие вернуло Валькирию в ее обычное земное состояние.

– Обалдеть, Вик, – нервно хихикнула она. – Я думала, тебе конец. Отбегался главный воитель.

– Я и сам так подумал, – признался великий Один и осмотрел спасший его серп. Единственного настоящего, сильного удара по человеческой плоти хватило, чтобы выкрошить все кремниевые пластинки оружия под самое основание. Бог войны откинул бесполезную теперь игрушку, вздохнул: – Ты даже не представляешь, Валентина, как я скучаю по-настоящему, длинному и тяжелому, острому мечу! Все эти колотухи, палицы, топоры, это не то. Нет в них… Искры, что ли, не хватает? Они не просят крови, не поют о жажде настоящего парного пития! Это не сеча, – развел он руками. – Это костедробилка какая-то! Раненых навалом, убитые тоже имеются. А крови – нет!

– Викуша… Ты маньяк! – ласково выдохнула богиня смерти. – Тебе этого никто не говорил?

– Много раз. И в этом мире, и в будущем. Но мне можно. Ведь я – бог войны! – Великий Один с резким выдохом вскинул молот над головой, и его дружина восторженно подхватила брошенный клич:

– Слава Одину! Слава Одину! Слава!

Викентий опустил свой молот в петлю на поясе и громогласно объявил:

– Есть время битвы и есть время веселья! Мы славно подрались, и пора отметить это добротным разгулом! Заберите у них оружие и заприте в дальнем доме, – бог войны указал на столпившихся у тела мертвого бога мужчин. – Потом можете развлекаться.

– Что будем делать со священным камнем? – поинтересовалась Валькирия. – Утопим?

– Зачем? – пожал плечами великий Один. – Мы ведь не скифы и не лесовики. Мы не ведем войну ни с богами, ни со святилищами. Мы просто веселимся. Так что пусть стоит. Пожалуй, даже, в благодарность за победу я принесу богине Гере достойную жертву.

Викентий подобрал булаву с хрустальным навершием, покрытым множеством мелких граней и тщательно отполированным, и опустил перед остроконечной мраморной глыбой:

– Прими мой дар, великая богиня! На сегодня это самая большая моя добыча. Возьми сей трофей и подбери для него более умелого воителя!

Тем временем селение вокруг наполнялось шумом победного праздника. Заперев покорившихся судьбе мужчин, победители разбрелись по городу. Они ковырялись в кладовых и амбарах, выволакивали из потаенных укрытий молодых, ладных и красивых девок, стаскивали с них одежду, опрокидывали на сено, на тряпье, а то и просто на землю, обрушивая на повизгивающих красавиц свои грубые ласки; выбивали донышки бочонков с вином, резали толстыми шматками буженину и щедро ломали копченую белорыбицу, делили найденное оружие, одежду и инструмент.

Валентина тоже не преминула осушить пару ковшей шипучего кисловатого сидра, хорошенько закусила вино горстями рыхлой, рассыпчатой осетрины, выпила еще немного и отправилась по селению, с интересом рассматривая затаившихся баб. Сняла с одной перламутровые сережки, рассмотрела, вернула назад – не понравились. У второй вытянула из-за пазухи золотое ожерелье – и тоже брать не стала. Слишком грубая работа: десяток желтых шариков без единого самоцвета или изящных рисунков. Височные кольца, столь любимые славянками, гостья из будущего и вовсе носить не собиралась.

Заскучав, девушка присоединилась к пирушке, на которой сошлись за общим весельем воины живые и мертвые. Призраки, понятно, ни пить, ни есть не могли, равно как развлекаться любовными утехами. Однако общее настроение улучшало и их состояние, да и в битве в этот раз они тоже смогли принять заметное участие.

Изрядно захмелев, несмотря на обильную закуску, Валентина снова отправилась за добычей, осматривая затаившихся под стенами и в домах горожан. Наконец вытянула палец, указуя на приглянувшегося безусого большеглазого паренька, чем-то напоминающего большого и румяного молочного поросенка:

– Иди сюда, юнец! Я научу тебя взрослой жизни.

– Не тронь его, ведьма! – метнулась наперерез русая женщина в сером замшевом балахоне и тут же запнулась, густо покраснела лицом, выпучила глаза и захлопала ртом, не в силах сделать ни вдох, ни выдох.

Несколько славянок приподнялись, явно намереваясь ей помочь. Валентина подняла вторую руку, и в лица горожанок дохнул могильный холод, вынудивший всех опуститься обратно на место.

– Вы, верно, думали, что самый страшный средь северян – это великий Один, бог войны? – зловеще выдохнула богиня смерти. – Вы ошибались. Великий Один всего лишь добродушный весельчак, любящий хорошую драку днем и хмельную пирушку вечером. Сегодня он вас без напряга разгромил, а завтра с той же безмятежностью согласится защищать вас в смертной схватке, стоит вам только обратиться к нему с подобной просьбой. Но вот я… Я – это совсем другое дело…

Валентина разжала пальцы, и женщина упала на колени, закашлялась, часто и тяжело задышала.

– Мама, что с тобой? – кинулся к ней юнец.

– Сердце… – хрипло выдохнула та.

– Не сердце, – покачала головой богиня смерти. – Я взяла тебя за твою душу.

Горожанки испуганно попятились. Девушка криво улыбнулась:

– Это не Один, это я выбираю жертв для разбойничьих набегов. Это я решаю, кому жить, а кому умереть, и это я собираю дыхание мертвецов. Горе вам, коли вы прогневаете меня или окажетесь недостаточно старательны в послушании! Я не просто истреблю вас, я заберу ваши души и заставлю вас развлекать моих воинов на протяжении вечности! Потешать их, прислуживать им, погибать от их гнева, дабы воскреснуть с рассветом и умереть в невыносимых муках снова…

Люди явственно затаили дыхание. Они впервые узнали, что бывает нечто более страшное, чем сама смерть.

– Я вижу, вы меня поняли, – кивнула странно одетая девушка. – Теперь пусть все мальчики встанут. Мне нужны игрушки.

Отметая совсем уж откровенных детей, Валентина выбрала четырех пареньков смазливой наружности и распорядилась:

– Ступайте в покои Талоса, разведите там огонь, приготовьте вино и закуски. Я намереваюсь ночевать сегодня там. Если кто-то попытается помешать или спросит, что вы делаете, отвечайте, что такова воля Валькирии. Все поняли? Исполняйте!

Спустя час она уже нежилась на мягкой постели правителя. Пляшущее пламя жаркого очага грело обнаженное тело богини смерти, толстая мягкая овчина нежно щекотала ее кожу, в руке девушки покачивалась чаша с шипучим сидром, а четверо юношей покрывали ее ноги, бедра, живот и бока осторожными поцелуями.

– Старайтесь, старайтесь, – блаженно жмурясь, посоветовала девушка. – Я хочу, чтобы ваши теплые губы приласкали каждый уголок моего тела, пусть даже самый потаенный, до последнего мельчайшего вершка…

И уже утопая в сладкой неге, Валентина вдруг выдохнула:

– Черт возьми, как же мне нравится это время! В двадцать первом веке я даже в самых сокровенных мечтах не могла позволить себе ничего подобного…

Часть первая. Сорная Богиня

 Неокученная спиритка

Хмурая женщина, низкая и упитанная, лет пятидесяти на вид, прошла в комнату и с недоумением осмотрелась. Рельефные обои под покраску, стеклопакеты в окне, огромная плазменная панель с игровой консолью на тумбе под ней, светодиодная лента на потолке и пара бесформенных кресел с шариковыми наполнителями – все это вызвало у гостьи недоумение. Она остановилась на пороге, оглянулась на коротко стриженную девушку с густо очерченными глазами, темно-коричневыми губами и парой сережек в левой ноздре. Мрачная футболка с эмблемой «Металлики», татуировка в виде обнимающего нож пламени на левой руке и темные джинсы солидности хозяйке явно не добавляли.

– А вы чего ожидали увидеть, Кристина Владимировна? – прекрасно поняла клиентку девушка. – Дохлых мышей по углам, сушеные веники под потолком, хрустальный шар и дряхлую старушку в свалявшемся платке? Так ведь мы театральщиной не занимаемся. У нас простой и рациональный бизнес. Вы платите – мы обеспечиваем разговор с мертвым родственником. Спросите меня о чем-нибудь, что может знать только ваш муж?

– Когда мы с ним поженились?

– Перестаньте, дорогая моя! – поморщилась девушка, проходя вперед и присаживаясь на подоконник. – Потом сами же скажете, что я к вам в паспорт заглянула. Давайте что-нибудь личное, о чем в документах и архивах не сказано.

– Во что я была одета, когда мы познакомились?

– А почему вы решили, что он это помнит? – расхохоталась хозяйка. – Это же мужчина! Он помнит, что машину вы купили пять лет назад и техосмотр теперь каждый год делать нужно, помнит, что левое заднее колесо подтравливает и его надобно раз в месяц подкачивать, помнит, что две машины отсева заказал, а звонить будут на его номер, и очень беспокоится, что его сотовый вы отключили. Помнит, что замок на даче заедает и в момент поворота ключа дверь нужно приподнимать, а иначе никак. Помнит, что стык у фильтра течет и его лентой фум замотать нужно. А вот в каком вы платье были при встрече, у него давно из башки выветрилось. Я так полагаю, он ваш костюм уже на второй день начисто позабыл! Скажите спасибо, что он хотя бы номер вашего телефона в голове держит. Такое в наше время редкость.

– Откуда вы знаете про дверь? – облизнула губы гостья.

– Так я у вас за спиной стояла и подглядывала! Неужели не заметили? – хмыкнула девушка. – Ну что, платить будем? Семь тысяч за информацию о куче бабла, которое вы имеете право унаследовать, но о котором не в курсе. Что скажете, Кристина Владимировна?

– Валентина… Вас ведь Валентиной зовут? – уточнила клиентка. – Вы посудите сами… Как я могу не знать о больших деньгах мужа? В это очень трудно поверить.

– Если я хоть намекну, вы об остальном сами догадаетесь. И я останусь без гонорара. Так что деньги вперед, – твердо ответила девушка. – Или пусть пропадают, все равно не мое.

– Скажите, а мой муж ругался матом? – неожиданно спросила Кристина Владимировна.

Валентина к чему-то прислушалась, засмеялась, вскинула большой палец:

– Однажды на даче вы пытались завести триммер. А ваш супруг стоял позади и давал советы. И когда мотокоса запустилась, ему досталось леской по голому брюху… В тот день вы услышали от него очень много нового и неожиданного.

Клиентка грустно улыбнулась, покачала головой и открыла кошелек.

– Отлично, – прибрала денежки девица. – Теперь слушайте. У вашего мужа есть несколько тысяч акций транспортной компании «Трафик». Достались через посредника вместо живой оплаты каких-то работ. У кого-то был затык с деньгами, вот и сговорились на «натуру». Вам он про них рассказывал, но вы ведете себя так, словно совершенно не помните. Документов на акции нет, но есть реестр акционеров в банке «Тризит». По запросу от нотариуса вам сделают выписку.

– Точно! – ударила себя ладонью по лбу женщина. – Он рассказывал! Но это было, наверное, лет пятнадцать назад?

– Вы чуть не профукали несколько миллионов, Кристина Владимировна.

– Да, действительно. Спасибо вам большое, Валентина!

– И по поводу отсева ваш муж тоже сильно беспокоится.

– Я включу его телефон.

– А еще он хотел бы навоз на картофельную пашню вывалить, у него телефон тракториста в трубке есть, советует фильтр поменять, и еще он чердак зашить не успел, а там птицы утеплитель выщипывают. У вас там дача или ферма, я не понимаю? И накладки на пороги купить требуется… В общем, все еще пытается хлопотать ваш благоверный. Никак не привыкнет, короче, что уже умер и заботиться больше не о чем. Суетится.

– Как вы можете так говорить, Валентина? – не выдержала клиентка. – Никакого уважения!

– К мертвым? – вскинула брови девушка. – Так это они только для вас умерли, Кристина Владимировна. А для меня постоянно перед глазами туда-сюда шастают. Деловые, занятые, требовательные… В общем, если захотите пообщаться, можете приходить. Эта услуга у меня по записи, тысяча рублей в час, при условии наличия собеседника. Но если честно, я бы не советовала. Одно дело мирские хлопоты закрыть, и совсем другое – когда покойный постоянно в вашу жизнь станет вмешиваться. И мертвым он до конца не станет, и живым уже не вернется. Так что самое разумное отпустить.

– Странно слышать такое от человека, зарабатывающего на общении с усопшими, – удивилась клиентка.

– У меня желающих больше, нежели свободного времени, Кристина Владимировна, – поморщилась Валентина. – Могу позволить себе быть честной.

– Я подумаю над вашими словами, – степенно кивнула гостья. – И еще раз огромное спасибо за помощь.

– Всегда к вашим услугам! – Девушка приложила ладонь к груди. – Минимальная ставка тысяча рублей.

– Буду иметь в виду.

Кристина Владимировна вышла, и в комнату тут же влетела пухлая девица лет восемнадцати:

– Валя, мне можно поговорить с бабушкой?

– Говори, она никогда не отказывается, – пожала плечами хозяйка.

– Я хочу знать, куда сестры засунули мой планшет, чертовы идиотки! А? Бабушка ведь присматривает за нами, она наверняка видела! А?

Валентина молчала.

– Ах да, сейчас… – Девица полезла в карман, достала скомканную тысячу.

– Бабушка уверена, что ты забыла планшет там, где оказалась плохой девочкой.

– Вот козел! И молчит! – Гостья выскочила, не попрощавшись.

– Не сердитесь на нее, Настасья Павловна, – сказала в пустоту Валентина, подбирая с тумбы пульт и усаживаясь в кресло. – Девочка слишком разволновалась. В наше время потерять планшет – это все равно что утратить девичью честь во времена вашей юности.

Девушка к чему-то прислушалась, округлила глаза и щелкнула пальцами:

– Да что вы говорите?! А мы-то завсегда считали наших бабушек скромницами и тихонями!

Снова прислушалась, мотнула головой:

– Да неужели?! Воистину, ничто не ново под луной!.. Не может быть! Подпаивали и раздевали?! Ради гадания?! На «встанет не встанет»?! Вот это суеверия, вот это я понимаю! Это вам не черная кошка через дорогу!

Дверь опять открылась, в комнату ввалились трое парней самого подзаборного вида – в вытертых штанах, в поношенных футболках и рубахах, попахивающих дрянным виски и старыми носками.

– Вы по записи? – поинтересовалась Валентина, выпрямляясь в кресле.

– Нет, мы по делу, – и один из парней с ходу ударил девушку в челюсть. – Так понятно?

– Ах вы… Ублюдки… – Удар был хлесткий и болезненный, но из кресла Валентину не выбил, не оглушил. Только рот наполнился кровью.

– Ты, спиритка долбаная, работаешь на нашей территории, – сквозь зубы процедил другой гость. – А бабло не заносишь. Поэтому с тебя штраф – пятьдесят косарей. И еще полтос будешь платить каждый месяц.

– И минет каждому, – добавил третий.

Валентина красноречиво сплюнула кровью на пол, и парень передумал:

– Ладно, сегодня можно пропустить. Отмывайся от тебя потом… Братва, а давайте ее просто трахнем? Баба молодая, в самом соку.

– Я сеансы на видео записываю, чтобы претензий не было, – потрогала рот ладонью девушка. – Если тронете, отдам запись ментам, сядете все.

– Сдашь легавым, сядешь сама! Но на перо! – Парень ловко раскрыл нож-бабочку.

– Если зарежешь, кто вам бабло принесет? – презрительно скривившись, подняла на него взгляд Валентина.

– Не борзей, сука! – Нож и правда уткнулся молодой спиритке в горло.

– Сроку тебе неделя, – невозмутимо сообщил первый из вымогателей. – Не успеешь, поставим «на круг». Будешь своей пилоткой проценты отрабатывать, пока долг не вернешь. Попытаешься стукнуть или сбежать – пустим в расход, как бесполезный мусор. Все поняла?

– Да, поняла, – кивнула девушка.

– Что поняла?

– Через неделю заплачу деньги, – покладисто ответила Валентина.

– Хорошая девочка, – похвалил жертву вымогатель. – Пошли, братва. Не будем ей мешать.

– Счетчик тикает, – сложил «бабочку» третий парень. – Тик-так, тик-так. Мы еще придем.

Бандиты спустились вниз, загрузились в потрепанную BMW GT, выкатились со двора.

– Зря ты не дал ее трахнуть, Димон, – посетовал забравшийся за заднее сиденье парень с ножом. – Тетка клевая. Буфера прямо сами в руки просились. Я, как только увидел, сразу завелся.

– Тебе чего, баб мало, Юрок? – ответил сидящий за рулем вымогатель. – Видел, как девка от первого же намека обосралась? И кровью захаркала, и про легавых заголосила. Раз групповухи боится, значит, надо ее этим прижимать, и пусть платит. По кругу пустить – дело нехитрое. Вот только потом ни страха не будет, ни бабла. Пять минут удовольствия, вот и весь доход.

Машина выкатилась на проспект Конституции и разогналась почти под сотню, мягко покачиваясь на низкопрофильных шинах в левом ряду.

– Откуда у этой соски такое бабло, Димон? Десять косарей за неделю! Наврала она про деньги. А сама небось уже лыжи смазывает.

– Не бойся, не соскочит, – ответил водитель. – У нее квартира не съемная, купленная. Тут и прописки все, и страховки, и документы, и даже машина местная. Так что сорваться с места ей не так просто. Быстро в базах данных всплывет.

– И чего мы тогда ее не поимели? – не понял Юрок. – Раз она один хрен «на поводке»?

– Смотри!!!

Поперек проспекта, чуть не под самые колеса BMW, вдруг рванула старая бабка в цыганской юбке и вязаной кофте, да еще и с ребенком за руку. Уходя от наезда, бандит торопливо рванул руль влево, вылетая на встречную полосу, и лоб в лоб вошел в такой же стремительный, но куда более тяжелый и прочный «Геленваген». От страшного удара легковушка встала на дыбы, несколько раз перевернулась, шумно рухнула на асфальт и, наконец, застыла на ободах поперек проспекта.

Вскоре подушки безопасности опали, перестал урчать оставшийся без топлива двигатель, отстучал свое и остановился вентилятор обдува. Наступила слабо похрустывающая стеклянными осколками тишина… И тут в разбитое окно автомобиля заглянула, крутя на пальце ключи от машины, так и не трахнутая «спиритка». Весело подмигнула:

– Привет, мальчики! Соскучились?

Ответом стал болезненный стон вяло шевелящихся, окровавленных парней.

– Та-а-ак, и что это тут у нас? – осмотрелась девушка. – Вижу-вижу, одна тушка, двое недобитков. И одному из вас жить ну совершенно незачем. Так что этот недочет мы сейчас исправим…

Быстрым движением руки она проникла в грудь Юрка, вырвала кулак наружу, посмотрела в лицо парня, теперь уже без улыбки.

– Значит, говоришь, тебе нравятся минеты? Могу предложить более яркие впечатления… – Спиритка внезапно вогнала пальцы жертве в глаза и подняла трясущееся тело на вытянутой руке. – Нравится?

Димон, ноги которого были зажаты где-то под рулем, вдруг понял, что Юрков стало двое. Один сидел в пассажирском кресле с разбитым в кровь лицом и неестественно вывернутой левой рукой, второй – выл и брыкался в руках темноволосой, коротко стриженной девки.

– Понравилось? – Спиритка отпустила жертву, и вымогатель упал на асфальт. Поднялся, покачиваясь, затряс головой. – Удивлен, что чего-то видишь? Так ведь в этом весь кайф! Можно пытать тебя снова и снова… – И девушка опять вогнала пальцы в его глазницы на всю длину. Выдернула, вогнала, выдернула, снова вонзила, а потом вдруг смяла, скрутила тело в жгут, словно тряпку, рванула в стороны, подула… И второго Юрка не стало. Развеялся, как растертый между пальцами жженый пергамент.

Мужчина невольно сглотнул. Девушка резко повернула лицо к нему, злорадно оскалилась:

– Да, приятель, с уродом я погорячилась. Собиралась пытать его вечно, но как-то вдруг представила перед собой его вонючие причиндалы… И не удержалась. Но ты, крысеныш, так просто уже не отделаешься. Из тебя я стану тянуть жилы медленно и с удовольствием, пока о развеивании сам просить не станешь. И из тебя, и из еще одного… – Спиритка распрямилась, закрутила головой. – Чуть не забыла про третьего гаденыша. Ладно, ты тут пока полежи, а я дружка твоего в мире мертвых привечу. Здешний минет ему страшно понравится, не сомневайся.

– Как?.. Мертвых?.. – прохрипел водитель. Однако девушка уже шла куда-то в сопровождении странной свиты из бабушек, женщин, мужчин и нескольких детей. – Вот черт!

Откуда-то издалека послышался звук сирены. Он нарастал и нарастал, пока возле перевернутой машины не появились несколько человек в синих халатах.

– Как вы себя чувствуете? – присел рядом с левой дверцей молодой медик. – Как голова, руки? Ступни ощущаете?

– Мне кажется, доктор, у меня галлюцинации, – пробормотал мужчина.

– У вас болевой шок. Спасатели говорят, чтобы освободить ноги, машину придется резать. Сейчас мы введем вам успокоительное, и вы ничего не почувствуете, – говоря это, медик снял колпачок с иглы одноразового шприца и вонзил пострадавшему в плечо.

Сразу после этого мир вокруг расплылся – и в себя пострадавший пришел уже в тихой, маленькой, но светлой палате, в которой мерно пикали сразу несколько невидимых с подушки приборов. Ноги ныли, плечо болело, голова гудела – но в общем Дмитрий чувствовал себя достаточно бодро. Сознание казалось ясным и чистым, как после недели отдыха в деревне у бабушки.

– У бабушки… – вслух пробормотал он, вспоминая невесть откуда взявшуюся посреди проспекта старуху с ребенком.

– Дмитрий Никишин, – остановилась перед койкой пожилая женщина с явно крашенными, редкими рыжими волосами, в роговых очках и в белом халате. – Переломы двух голеней, тупая травма живота, бедра, множественные трещины голеностопа, подозрение на сотрясение мозга.

– Это серьезно, доктор? – неуверенно спросил Никишин.

– Валя, он выживет почти наверняка, – ответила женщина, и из-за изголовья койки внезапно возникло лицо коротко стриженной спиритки с двумя серьгами в носу.

– Привет, Димок! – оскалилась она. – Ты же не думал, что я про тебя забыла?

– Черт! – Мужчина вздрогнул и попытался приподняться, однако руки оказались привязанными к поручням. Видимо, чтобы не выскочили уходящие в вены иглы капельниц. – Откуда ты взялась?!

– Обожаю больницы, Димуля! – Спиритка с непостижимым нахальством подтянулась за поручни и уселась на постель, почти на ноги раненого. – Здесь всегда столько свежих мертвецов! Обязательно найдется чем поиграть. Хочешь, фокус покажу?

Она положила ладонь Никишину на грудь, и мужчина вдруг ощутил, что у него перехватило дыхание, лицо покрылось холодным потом, а судороги пробили конечности. Приборы сорвались на безумный тревожный писк, что-то часто-часто запыхтело.

Но девушка убрала ладонь – и звуки стали возвращаться к размеренному писку, а пострадавший смог наконец-то сделать глубокий вдох. И тут же ладонь опустилась обратно, сводя с ума медицинскую аппаратуру и выжимая из человека холодный пот.

– Кто… ты? – сдавленно простонал мужчина.

Девушка резко наклонилась, заглянула ему в глаза:

– А к кому вы сегодня пришли, кретин?! Вы что, не знали?!

Валентина выпрямилась, зябко поежилась, кивнула женщине:

– Спасибо, Анна Васильевна.

– Конечно, Валечка… – Врачиха отступила и скрылась прямо в стене.

Спиритка повернулась к больному, подмигнула ему и похлопала ладонью по щеке.

– Когда собираешься насиловать и грабить ведьму, Дима, нужно быть готовым к тому, что она обидится. Особенно если ведьма дружит с мертвецами.

– Ты?!. – выдохнул мужчина.

– Я-а-а… – передразнивая его, выдохнула девушка. – С самого-самого детства.

Она забросила руки за голову, откинулась назад, нимало не беспокоясь о том, что при этом чувствует раненый.

– Души мертвых я видела всегда, – поведала юная ведьма. – И они всегда мне подчинялись. Малым ребенком я очень пугалась странных дяденек и теть, приходящих невесть откуда, и гнала их. Они, естественно, подчинялись. Может, так бы все и обошлось, привыкли бы покойнички стороной меня обходить. Но когда умерла бабушка, то прогонять ее мне не захотелось. Так и повелось. Бабуля рядом была, заботилась, часто советы давала, как в неприятности не влипнуть, учила не хвастаться. Я заботилась о ней и многих других. Я ведь могу сотворить с мертвецом абсолютно все. Изменить его облик или развеять, словно дым, внушить любые чувства, или успокоить, могу принудить делать все, что пожелаю, или дать утешение некими подарками. Могу хоть цветок сотворить, хоть самолет. Не настоящий, понятно. Но зачем душе настоящий? Я могу сохранить душу в умирающем теле или вырвать ее из живого. Правда, лишить жизни здорового человека для меня практически невозможно. Слишком уж крепко душа за тушку держится. Но если тушку слегка покалечить, ослабить, травануть. Подстроить столкновение… То запросто!

Валентина повернулась на бок, облокотилась на локоть, уперев его мужчине в пах.

– Гладко получалось не всегда. Пару раз я вляпывалась, имела беседы со школьной директрисой и даже психиатром. И ты знаешь, мне настолько хотелось доказать им, что я не вру, что у меня это получилось! В итоге в дурку поехали они, беседуя с невидимыми существами, а меня даже пожалели. Ведь я чуть не оказалась жертвой душевно больных людей… – Ведьма тихо засмеялась. – Вот так, Дима, я поняла, что могу открывать людям глаза на мертвые души. Могу их показать, могу забрать такую способность, могу снова показать.

– Это ты послала бабку с ребенком мне под колеса! – Ненависть к виновнице аварии дала мужчине силы. Он приподнялся, вполне внятно заговорил: – Это были призраки!

– Тю! – хмыкнула Валентина. – Я что, должна раскаяться? Вы бандиты, мразь двуногая. Вы недостойны жизни. Вы пришли меня ограбить, и я вас наказала. И, кстати, Дима, смерть – это только начало. Твой приятель, например, сейчас тонет в пруду. Захлебывается, брыкается. Выжить не может, но и умереть, сам понимаешь, тоже. На два-три года ему этого хватит, а потом я еще чего-нибудь придумаю.

– Развяжи меня, проклятая тварь! – дернул руками мужчина.

– А то что? – вскинула брови Валентина. Неожиданно с силой ткнула локтем больного в пах и сказала: – Я дам тебе шанс, урод. Шанс избавиться от страданий. Твой булькающий друг сказал, что ты среди дебилов за старшего, а он просто выполнял команды. Так вот, Дима… Я хочу знать, кто вас на меня навел? Тогда твои грехи я повешу на стукачка.

– Пошла ты в задницу, тварь! – скрипнул зубами мужчина. – Простым трахом ты теперь не отделаешься…

– Ответ неверный, мальчик, – безмятежно зевнула спиритка, приподняла руку, и аппаратура взвыла от ужаса, запищала, запыхтела, затрещала, отчаянно пытаясь противостоять воле ведьмы. Но схватка оказалась неравной, и призрак больного отделился от бьющегося в судорогах тела, сполз на пол, распластался между колесами медицинской койки. Девушка спрыгнула ногами ему на живот: – Разве я не предупреждала тебя, идиот, что все задохлики зависят в своей судьбе от моей доброй воли? Ползи за мной…

Валентина направилась к двери. Посторонилась, пропуская реаниматологов, вышла в коридор, пересекла его быстрым шагом, свернула в пустующую сестринскую.

– Продолжим, – повела она пальцами, и мужчина выпрямился. – Ты хотел рассказать, кто вас на меня навел?

– Пошла в задницу, блядюга долбаная!

– Правда? – вскинула брови девушка, и призрака охватило яркое, жаркое пламя.

Дмитрий завыл, забился от боли, попытался метаться, но не смог, удерживаемый волей спиритки. Пара минут, и огонь пропал, а мужчина рухнул на колени, тяжело дыша. Не по необходимости, а скорее из оставшейся при жизни привычке. Посмотрел на ладони, ощупал лицо пальцами.

– Удивляешься, что нет ожогов? – пожала плечами Валентина. – Могу устроить…

И кожа призрака тут же пошла пузырями.

– Не-е-ет! – испуганно воскликнул Дмитрий.

Ожоги сразу исчезли.

– Да, мне тоже противно смотреть на всякое уродство, – согласилась девушка. – Призраков предпочитаю видеть чистенькими. Так вот, урод, объясняю еще раз. У тебя остался только один выбор: ад или рабство. Либо ты замаливаешь свой грех преданным старательным служением, либо проводишь вечность в муках. Ответишь сразу или дать тебе пару недель погореть в размышлениях?

– Это приказ Самуила, – выдохнул мужчина. – Смотрящим на городе он сидит. Я просто бригадир.

– Молодец, Дима, правильный выбор, – похвалила его девушка. – Как мне этого Самуила найти?

– Тебя к нему не пустят. У него охрана круче, чем у губернатора. Дом весь под сигнализацией, выезжает на трех машинах, гуляет с пятью телохранителями.

– Обращаясь ко мне, нужно говорить «госпожа», – наставительно сообщила Валентина. – Понятно?

– Да… госпожа, – смирился со своим положением мужчина.

– В дом я, понятно, не полезу, – задумчиво решила ведьма. – Однако ваш смотрящий наверняка бывает в каких-то заведениях. Музеях, ресторанах, театрах… Ступай к нему и узнай о его ближайших планах. Потом расскажешь.

– Меня к нему даже близко не подпустят! Он смотрящий на городе, а я простой бригадир…

– Ты призрак, идиот, кто тебя остановит? – презрительно фыркнула Валентина. – Ступай к Самуилу, торчи рядом и слушай. Когда узнаешь что-нибудь полезное, сообщи.

– Как? – развел руками мужчина.

– Как, госпожа! – гневно прищурилась девушка, и Дмитрия на миг охватило пламя.

– Да, госпожа-а-а-а! – болезненно закричал призрак.

– Тебе достаточно про меня вспомнить, и я услышу, – сообщила ему ведьма. – Или призову, или так выслушаю. Не справишься – накажу. Будешь стараться – получишь награду. Награждать я тоже умею. Беседой с друзьями или родственниками, гулянием среди смертных на праздниках, пусть и бесплотным, зато видимым; отдыхом в чудесных местах. Некоторые просят покоя. Даровать покой я тоже могу. Но его нужно заслужить. Ты все понял, раб?

– Да, госпожа.

– Тогда отправляйся!

Оставшись одна, Валентина прищурилась, прислушалась. Потом выскочила из сестринской, метнулась к лестнице, стремительно поднялась на два этажа, замерла возле одной из палат. И буквально через минуту глубоко вдохнула, с наслаждением принимая в себя щекочущее и прохладное, нежное, как бокал шампанского, чувство. И почти сразу через стену вышла сморщенная, совершенно ветхая старуха.

– Все хорошо, бабуля, – сказала ей спиритка. – Больше ничего не будет болеть, ничего не будет тревожить, никакие лекарства больше не нужны. Наслаждайся безмятежностью. Можешь отправляться домой. Послушать, что родичи на поминках о тебе расскажут. Чаще всего это бывает чертовски познавательно.

– Можно? – не поверила покойница.

– Можно, – кивнула девушка.

Отпустив старуху, она сошла на этаж ниже. Встала в коридоре, опустив голову. Вскоре к ней пришел еще один ожидаемый блаженный, щекочущий импульс. А вслед за ним появилась совершенно лысая девочка лет пяти в белой больничной пижаме.

– Вот ты и вылечилась, – сказала ей Валя, и от этих слов на голове девочки появились густые кудряшки, пижама превратилась в платье, на ногах возникли сандалии. – Хочешь посмотреть на себя в зеркало?

Искать зеркало она не стала – просто создала на стене напротив.

– Как здорово! – захлопала в ладоши малышка. – Вот мама обрадуется!

– Конечно, обрадуется, – согласилась ведьма. – Она там, беги к ней…

Впереди возникла освещенная солнцем яркая цветочная поляна с порхающими бабочками, огромными подсолнухами, кустиками земляники. Девочка радостно кинулась туда… Ведьма хлопнула в ладони – и поляна исчезла вместе со счастливым ребенком.

Валентина ненавидела, когда умирают дети. Ненавидела врачей, неспособных их вылечить, ненавидела весь мир, построенный по таким законам, ненавидела себя за то, что не могла устоять против соблазна испытать наркотический кайф от импульса, даруемого ей каждой смертью. Она приходила, приходила сюда раз за разом, когда предчувствовала новую кончину. Потом развеивала детскую душу – отчего бесилась еще сильнее.

Но не развеивать было нельзя. Маленькие призраки слишком любили ласковых ненаглядных мамочек – а те своих мертвых детей не замечали, и все посмертное существование малышей превращалось для бедняжек в безумную невыносимую пытку…

Вот и теперь… Умом девушка понимала, что поступила правильно. Но чувствами… Чувствами ей хотелось кого-нибудь убить. Больше всего – саму себя.

– Ты опять здесь? – остановилась перед Валей медсестра. – Как ты сюда каждый раз пробираешься, ненормальная?

– Черт, мне нужно выпить, – ответила спиритка. – Все, успокойся, ухожу. Сегодня у вас никто больше не умрет.

– Проклятая ведьма, – сплюнула ей в спину медсестра и три раза быстро перекрестилась.

* * *

В клубе «Карамболь» Валентину знали достаточно хорошо. И потому бармен, едва посетительница присела за стойку, без вопросов налил в высокий стопарик водки, на треть разбавил тархуном, кинул кубик льда и поставил на стойку.

– Опять тяжелый день?

– Считай, один к трем, – ответила девушка.

– Бывает… – Бармен достал второй стакан, и к тому моменту, когда гостья осушила первую стопку, перед ней уже стояла вторая порция, а молодой человек разводил третий «коктейль».

В столь раннее время заведение еще пустовало, и потому к единственной даме почти сразу подсел худощавый паренек не особо броской наружности. Джинсы-свитер, острый нос, короткие волосы и тоскливый взгляд. Студент студентом.

– Странно видеть столь очаровательную девушку в одиночестве, – пространно начал он. – Не позволите составить компанию?

– А почему ты решил, что я одна, студент? – облокотилась на локоть девушка. – Тебе об этом ректор на кафедре биологии рассказал?

– Вообще-то, я с геологического, – смутился паренек.

– Ну, хоть не медик, и то слава богу. – Валентина потянулась за третьим стопариком. – Но вот в компании я все равно не нуждаюсь.

– Я могу вас чем-нибудь угостить.

– Тебе не повезло, студент. – Девушка решила разом покончить с надеждами бедолаги. – Я не одна, я с другом.

– Но я видел, как вы… – попытался возразить паренек, но Валентина щелкнула пальцами и указала ему за спину:

– Вот он как раз подошел. Николай, мой сегодняшний спутник.

Студент обернулся и изумленно охнул:

– Колян?! А говорили, что ты умер!

– Ну что за день сегодня такой? – поморщилась ведьма. – Облом на обломе. Похоже, мне нужна четвертая…

– Так ты жив? – продолжал удивляться студент. – Но где, как? Почему тебя не видно? Почему Лизка ничего не знает?

– Валентина, мы с Геной на одном курсе два года учились, – молитвенно сложил руки на груди Николай. – Можно я с ним немного поговорю?

– Да болтайте, чего уж теперь, – отмахнулась девушка.

– Это что, твоя жена? – перешел на шепот студент. – Как же она тебя сурово… Даже беседа с другом только по разрешению. Живешь в ежовых рукавицах? Немудрено, что за покойника считают.

– Валентина мне не жена, просто очень симпатичная знакомая, – поспешил откреститься призрак. – Да и мертв я так… Всего чуть-чуть. – Он показал пальцами сантиметров пять. – Ты Лизе ничего не говори, хорошо? Не поверит. Она как раз успокаиваться начала.

– Так ты сам-то куда пропал, Колян?

– Учебу пришлось оставить, – развел руками тот. – Вот, кручусь помаленьку. Но за тебя рад. Аспирантура, считай, в кармане.

– Откуда ты знаешь?

– Слухами земля полнится…

Призрак и студент оживленно бубнили друг с другом, а ведьма не спеша, маленькими глоточками, поглощала четвертую стопку своего ужасного пойла. Водка, стремительно разнесенная газиками по телу, добралась до мозга, растеклась там, обосновалась, затапливая эмоции, и ведьму наконец-то отпустили и тревога, и муки совести, и ощущение бессилия.

Что поделать, в этой жизни постоянно кто-то умирает. Даже дети. Не она это придумала, не ей себя винить.

На взрослых и вовсе плевать. Почти всегда сами виноваты. Кто выпьет и таблетками закусит, кто с крыши прыгнет, кто решит разбоем подзаработать. Туда им и дорога.

Валя допила свой стопарик, перевела дух. Выть на луну ей больше не хотелось. Хотелось разговора, ласки, хотелось уткнуться носом в плечо, чтобы не протрезветь завтра в одиночестве. А то ведь с похмелья ко всему прочему еще и депрессия завсегда накатывает.

Девушка повернулась спиной к стойке, окинула взглядом зал – но тот все еще оставался пустым.

– Сегодня явно не мой день, – уже в который раз признала она. Подумала… и повернула голову: – Эй, студент! Уболтал, черт языкастый. Можешь заказать мне «мартини».

– Я? – отозвался парень.

– Ты, ты, – кивнула ведьма.

– Но как же Нико?.. – Гена обернулся к приятелю и замер, оборвав фразу на полуслове. Его однокурсник бесследно исчез.

– В другой раз договорите, – пообещала Валя.

– Но как… – Парень растерянно поводил руками.

– Ты меня клеил, чтобы о Коле потрепаться или с более конкретным интересом? – хмыкнула девушка.

– С-с… Более… – совсем растерявшись, признался Гена.

– Тогда мартини, – напомнила ведьма.

– Бокал мартини и стакан апельсинового сока, – согласно кивнул бармену парень.

– Ты чего, в ночном клубе соком отпиваешься? – развеселилась девушка. – На нормальное бухло храбрости не хватает?

– Мне завтра за руль, – нахмурился студент.

– Врешь ты все, – отмахнулась ведьма. – Нет у тебя никакой машины и никакого руля. Ты просто трезвенник, паинька и отличник. Наверняка сдал с отличием какой-то крутой курсовик и пришел сюда отметить с растопыренными пальцами. Выпить кружку пива, получить отлуп от пары баб и к полуночи уехать в общагу отсыпаться.

– Я не отличник! – Настроение парня портилось на глазах. Разговор с девушкой он явно планировал иначе.

– Докажи! – Валя постучала пальцем по стойке. – Стас, сделай ему три моих «витаминчика».

Бармен с невозмутимым видом выставил перед парнем три стограммовых коктейля из водки с лимонадом и кубиком льда.

– Я не хочу, – покачал головой тот.

– Помнится, ты назвал меня очаровательной? – наклонилась вперед Валя. И заговорщицки пообещала: – Выпиваешь все три залпом, и я твоя.

Лицо студента стремительно приобрело розовый оттенок, а щеки стали пунцовыми.

– Койку в общаге можешь не искать, – вбила еще один гвоздь в его нравственные страдания ведьма. – Хата с меня.

– Ваше мартини, сударыня, – на стойке появился еще один бокал.

– Ты что, раздумываешь? – вскинула брови Валентина, пригубила вино. – Это, случайно, не оскорбление?

– Сперва Коля… Теперь это… – свел перед собой указательные пальцы парень. – Это что, розыгрыш? Или сон?

– Ты слишком много думаешь, студент. – Девушка сделала несколько глотков из бокала. – Это становится скучно. Пожалуй, мне пора.

– Подожди! – Гена напрягся и с таким видом, словно встает под пулеметный огонь, одну за другой осушил все стопки.

– Молодец, – Валя допила вино. – Ты выиграл джекпот. Оплати счет и поехали.

* * *

Три бутылки из-под мадеры, стоящие на подоконнике, предполагали, что утро должно начаться жуткой головной болью. Однако Валя ощущала себя если не свежей и бодрой, то как минимум слегка живой. Может быть, потому, что она проснулась в своей постели и ей не требовалось лихорадочно одеваться и куда-то бежать? А может, благодаря поцелуям студента, каковыми тот покрыл ее ноги, ее живот, бедра и вообще… Был очень старателен перед уходом.

Что происходило раньше – она просто не помнила.

Кажется, Гена объяснялся ей в любви.

– Пожалуй, нужно повторить все еще раз, но более трезвыми, – вслух подумала девушка и потянулась к планшету, посмотрела расписание.

Первый клиент ожидался через полтора часа. Выползать из постельки не хотелось, но… Скромной одинокой девушке очень трудно выжить, не имея в день хотя бы пяти тысяч рублей дохода. Даже если за нее платят в клубах и такси.

Пришлось подниматься, идти в душ.

Там Валя и обнаружила, что серьги из ноздри пропали.

– Неужели студент стырил? – пробормотала она, выливая на голову шампунь. – Наверное, бедолаге пришлось сильно постараться, снять их так, чтобы я не проснулась.

Однако, когда она вышла в комнату, на телефоне обнаружилась эсэмэска:

«Люблю!»

– Эк его проняло, – довольно улыбнулась Валентина. – Три стопки водки с газировкой способны сотворить чудо с любым ботаником.

Она подумала и ответила:

«В глаза повтори!»

Подозрение со студента автоматически снималось. Если он чего и украл – так только номер ее мобильного. Получалось, что серьги где-то в доме. Однако квартира большая, украшения маленькие, а где, когда и почему Валя их сняла – она совершенно не помнила. Так же как последнюю бутылку вина.

– Надо это дело бросать, – пробормотала ведьма, убирая постель. – Больше никаких излишеств. Ни водки, ни больницы, ни кабаков. Только секс, сон и работа.

Впрочем, обещание вести здоровый образ жизни Валентина давала себе не в первый раз. И даже купила кроссовки и костюм для утренних пробежек. Но начало как-то все откладывалось и откладывалось. То непогода, то ранние клиенты, то похмелье… Так все до сих пор в магазинных пакетах и лежало.

– Но теперь никаких поблажек! – пообещала себе девушка. – С сегодняшнего дня беру себя в руки! Все! Решено! Клятва!

Стараясь не вспоминать о том, что и эта решительная клятва была далеко не первой, она переоделась в чистую одежду, открыла входную дверь и отправилась в кабинет ждать посетителей.

Валентине не нравился анекдот про экстрасенса, который спрашивал: «Кто там?» – и потому она не запиралась, когда была дома – доказывая всем, что ей нечего бояться.

До вчерашнего дня неприятностей не случалось. Однако и вчера зло в итоге оказалось наказано, а справедливость восторжествовала.

День покатился по накатанной колее – люди приходили, уходили, звонили с вопросами, просили отыскать родных или сразу записывались на встречу; потихонечку капала в копилку денежка, а часики отсчитывали время, когда лавочку наконец-то можно будет закрыть и отправиться тратить свой аскетичный прибыток…

Внезапно Валентина ощутила мысли вчерашнего бандита и, благо как раз находилась одна, притянула его призрак к себе. Кратко распорядилась:

– Говори!

– Сегодня вечером Самуил будет в ресторане «Парадиз», госпожа, – отчитался Дмитрий. – У него забронирован столик на семь часов вечера. Хочет с кем-то встретиться не по делам. Возьмут с собой женщин.

– Молодец, – похвалила слугу ведьма. – Видишь, как все просто?

– Будет пятеро телохранителей. И гость его тоже, возможно, с охраной.

– Пустяки. Ступай и продолжай слежку.

– Да, госпожа… – Призрак растворился.

Ведьма постояла у окна, рассеянно глядя на коряво стриженные тополя, подумала. Потом подняла руки, словно в молитве, и вскоре в комнату, прямо через стены, сразу со всех сторон, стали входить мужчины разного возраста, вида и комплекции.

Валентина развернулась лицом к ним и сообщила:

– Сегодня веселимся, мальчики. Будет небольшой маскарад.

Она пошевелила пальцами, и одежда на всех сменилась на военную форму без знаков принадлежности, лица покрылись боевой раскраской, в руках возникли автоматы Калашникова. Тела тоже стали крупнее – шире в плечах и выше ростом.

– С вас шум и гам для нескольких зрителей, – кратко проинструктировала ведьма и усмехнулась: – Только никого не застрелите ненароком!

* * *

Вход в ресторан «Парадиз» охраняли два мордоворота в штатском. Однако войти туда труда не составило. Один из плечистых бугаев окинул девушку в футболке и джинсах пустым взглядом, буркнул что-то вроде:

– Бар на первом этаже справа… – и принялся сверлить взглядом василиска подкативший темно-синий «Майбах».

Валя отправилась в бар, взяла бокал пива и уселась у дальней стены, дожидаясь своего часа.

Дмитрий проявился только в начале девятого, кивнул. Вместе с призраком девушка поднялась наверх, миновала метрдотеля, которого в нужный момент отвлек от незваной гостьи непонятный шум за занавеской, вошла в высокий зал с хрустальными люстрами, шелковой драпировкой стен и занавесками из того же материала и двумя десятками овальных столов, отливающих лаком, с уютными креслами в стиле «ампир» вместо стульев.

– Самуил у второго окна, – указал подбородком Дмитрий. – Столик справа от входа – это его охранники; второй их стол – у окна. Парень, который стоит, тоже телохранитель. Больше, мне так показалось, из бойцов никого.

Отличить охрану от посетителей было нетрудно. Крепкие молодые люди, которые сидят парочками и пьют минералку, постоянно глядя по сторонам. Самуил же вопреки ожиданию ведьмы был коротышкой, с лицом, целиком состоящим изо лба, из-под которого выглядывала только пара кроличьих глазок и бантик красных губ. Тем не менее его спутницей оказалась яркая блондинка с лягушачьим ртом от уха до уха и грудью, способной заменить вымя двух коров-рекордсменок. Стол был сервирован на четверых – похоже, вторая пара еще не появилась.

Валентина прищурилась, щелкнула пальцами – и в ресторан ворвалось множество мужчин с автоматами.

– Не двигаться!!! Не двигаться, пристрелим на месте! – заорали они так, что у телохранителей заложило уши. – Даже не дышать, сразу дырку между глаз заработаете!

Под прицелами направленных в лоб автоматов, по два на каждого, охранники замерли в тех позах, в каких оказались застигнуты. Ведьма же спокойно пересекла зал, опустилась в кресло перед смотрящим:

– Узнаешь меня, Самуил? – Она взяла откупоренное вино, налила в бокал перед собой.

– А должен? – невозмутимо ответил тот.

– Меня зовут Валентина. – Девушка сделала пару глотков. – Я та самая спиритка, к которой ты вчера послал вышибал.

– Помню, помню. – Коротышка смотрел не на нее, а на своего телохранителя, замершего, почти засунув под пиджак руку. По лицу бугая катились две крупные капельки пота. – На вас, Валентина, поступили жалобы. Экстрасенсорика, колдовство, гадание, общение с умершими – это очень доходный бизнес. Люди, которые портят его нездоровой конкуренцией, должны быть готовы к неприятностям.

– Обычно неприятности случаются у тех, кто лезет ко мне, Самуил. – Валентина отпила еще немного.

– Да, я уже слышал, – кивнул коротышка. – Трое бойцов разбились в аварии. Двое насмерть.

– Уже трое, – поправила его ведьма. Улыбнулась и сделала еще глоток.

– Скажите, а мои охранники так и останутся паралитиками или у них есть шанс на выздоровление?

Валентина щелкнула пальцами. Тотчас все пятеро телохранителей выхватили пистолеты, вскочили, закрутились:

– Где они?! Куда делись?

Милая невинная девушка за столом их шефа интереса у бойцов пока не вызывала.

– Они видели что-то, чего не видел остальной зал? – откинулся в кресле Самуил.

– Ты догадлив, – похвалила собеседника девушка.

– В моей профессии тот, кто медленно соображает, долго не живет.

– Тогда очень советую усвоить…

– Стоп, Валентина! – вскинул палец коротышка. – Вот этого вам говорить категорически не нужно.

– Ты думаешь, что знаешь, что я хочу сказать?

– Разумеется, знаю, Валя, – спокойно кивнул мужчина. – Вы посоветуете мне не соваться в ваши дела, иначе у меня появятся проблемы. Мне, дабы не потерять авторитет, придется вам отказать, а возникшие от вас угрозы купировать. И принять встречные меры. Вы в ответ начнете доставлять мне новые сложности, и мне придется платить прокуратуре, докторам или снайперам, чтобы они меня от вас избавили. Как все молодые горячие люди, Валентина, вы собираетесь угрожать мне войной, – вздохнул коротышка. – А война, уж поверьте старому и многоопытному человеку, это весьма опасное, очень дорогое и крайне нудное занятие. Поэтому во благо нас обоих сперва выслушайте меня. Только что вы произвели великолепную презентацию своих возможностей. Я восхищен! Никогда в жизни не видел ничего подобного. Нейтрализовать трех бойцов, всего за сутки выйти на меня, выключить всю охрану, войти в близкий контакт. Очень впечатляющая работа. Так зачем же подобный успех превращать в неприятности? Разве не разумнее сделать его прибыльным предприятием? Валентина, давайте встретимся с вами послезавтра и обсудим все детали сотрудничества.

– Почему вы думаете, что я стану с вами сотрудничать, Самуил? – покрутила в руках бокал девушка.

– Пока не знаю, – развел руками коротышка. – Деньги, известность, власть, комфорт, документы, свобода, безопасность… У каждого свои интересы. Мы обязательно договоримся, Валентина. Достаточно только захотеть. Чего вы ждете? Разве не видите, у дамы опустел бокал!

Последние слова относились к официанту. Тот спохватился, взял бутылку, наполнил девушке фужер.

– Надеюсь, Валентина, двух дней вам хватит, дабы решить, что именно вы хотите получить в обмен на свое уникальное мастерство? – сложил пальцы на груди Самуил.

– Какое мастерство? – не поняла ведьма.

– Искусство доставлять проблемы, – уважительно склонил голову коротышка. – Крайне востребованный в наше время талант.

– Я подумаю, – кивнула девушка.

– Послезавтра утром я лично вам позвоню, – пообещал Самуил. – К сожалению, здесь, в ресторане, меня ждет деловая встреча. Однако мне было бы приятно считать вас своей гостьей. Если вы спуститесь в бар и там расслабитесь в меру своих вкусов и желаний, я попрошу записать все ваши расходы на мой счет. Вы не станете возражать против подобной вольности?

– Впервые в жизни меня выставляют за дверь с этакой галантностью. – Валентина допила вино и поднялась.

– Прошу прощения, график, – виновато развел руками коротышка.

– Я понимаю, Самуил, – кивнула девушка. – До встречи.

На первом этаже она уселась на банкетку перед стойкой, пробежала взглядом полки, щелкнула пальцами:

– Юноша! А налейте-ка мне фужер самого дорого вина!

– Вы уверены? – уточнил бармен.

– У меня прорезалась бездонная кредитная линия, дружище! – засмеялась ведьма. – Доставим папику удовольствие. Наливай!

Бармен исчез, вернулся с пыльной бутылкой. Продемонстрировал ее бока и этикетку, откупорил, налил. Девушка сделала несколько глотков, вся скривилась:

– Это же уксус!

– Вы просили самое дорогое, а не самое вкусное, – парировал молодой человек.

– Ладно, уел, – беззлобно согласилась ведьма. – Теперь неси вкусняшку.

Через минуту она получила порцию красного вина, отпила и поморщилась:

– Бормотуха!

– Вы знаток «бормотух»? – с серьезным лицом спросил бармен. – Не желаете сравнить данный букет Лозанны с португальским портвейном марки «Тейлорз»?

Валентина многозначительно потерла пальцами.

– Немерено! – с готовностью подтвердил молодой человек.

– Тогда тащи!

После четвертой дегустации рядом с девушкой возник Дмитрий.

– После вашего ухода, госпожа, Самуил кому-то позвонил и просил пробить вас по всем каналам. К завтрашнему вечеру хочет знать всю подноготную.

– Это хорошо, – решила Валентина. – Раз готовится к встрече, значит, собирается говорить, а не подсылать киллера. За это нужно выпить. Что у нас там дальше по графику?

Пискнул смартфон. Девушка достала его, глянула на экран и надолго задумалась, пытаясь разгадать эсэмэску из одного слова:

«Где?»

Только через пару минут Валя сообразила, что этот ответ относится к ее еще утреннему сообщению. А когда поняла, тут же нажала на вызов:

– Гена, забери меня из ресторана «Парадиз». Денег не надо, тут все оплачено. Просто найди «мотор». Гена, черт, как же я рада тебя слышать! Гена, я так по тебе соскучилась! Приезжай за мною, хорошо? Я жду…

* * *

– Вот, черт! – поднявшись в постели, Валентина со злобой швырнула подушку в стену.

Она опять ничего не помнила! Только утренние ласки сквозь полудрему и прощальный поцелуй.

– Все, завязываю! С сегодняшнего дня больше ни глотка!

Ведьма подтянула ноги, села. Повернула голову влево.

На подоконнике стояли две бутылки кваса и лежала коробка из-под пиццы.

– Значит, Гена вчера остался трезвым, – сделала вывод Валя. – Надеюсь, ему со мною было хорошо. Наверняка делал все, что только мог пожелать!

Она швырнула вторую подушку вслед за первой. Сжала кулаки, постучала ими себе по коленям:

– Все, зарок, зарок, зарок! Сегодня больше ни глотка! И вообще – из дома ни ногой!

Валя решительно выкатилась из кровати, побежала в душ. Освежившись, натянула чистые трусики, новенький красный топик, джинсы. Подошла к окну, толкнула створки, впуская свежий воздух. И вдруг увидела среди ветвей самого настоящего сокола! Птица размером чуть ли не со страуса сидела в березовой кроне и смотрела прямо на нее, в самые зрачки.

Голова Валентины закружилась, тело наполнилось невесомостью. Она словно провалилась сквозь пол и падала, падала, падала в некую бездну – пока вдруг не очнулась лежащей в груде соломы под бревенчатой стеной небольшого помещения.

Мир заколдованного кречета

«Чертов Самуил! Все-таки обманул! – сообразила ведьма. – Ну, я тебе сейчас устрою!»

Она напряглась, призывая к себе сразу всех мертвецов, всех призраков, все души, о которых знала и помнила, и просто всех, кто мог услышать призыв хозяйки усопших и…

…И на ее призыв никто не откликнулся!

Вообще – никто, ни одно создание.

«Как?! Почему?! Этого не может быть!!!» – Валей овладело состояние, близкое к панике. В ее жизни еще никогда не случалось такого, чтобы где-то рядом, поблизости, не болталось хотя бы несколько потусторонних сущностей. Ведьма привыкла к ним, как к свету, шуму, воздуху. И вдруг – никого!

В голове замельтешили ужасные мысли, одна безумнее другой. Что Самуил сговорился с Геной, что траванул ее каким-то газом, подлил или вколол какой-то наркотик или лекарство, блокирующее ее колдовские способности…

Однако частица разума, примостившаяся в дальнем уголке сознания, скептически отметала эти идеи одну за другой. С Геной она познакомилась раньше, чем с коротышкой, да и не мог студент ничего сделать, давно в институте штаны протирает. Лекарств против колдовства наука, в ведьм не верящая, отродясь не изобретала. Для наркотиков она слишком бодро соображает, а подпускать ей газики… Слишком сложно для реального мира. В реальном мире газом людей никто не травит. В реальном мире бьют сзади по голове и закидывают в багажник…

Внезапно краем уха Валя услышала что-то важное о происходящем, насторожилась.

– Провел я тут бурную ночь с парой сладких нимфеток, – рассказывал кто-то в углу. – Возможно, оказался немного грубоват. Секунду назад одна из них сказала, что лучше бы мне оказаться в Средневековье. Хлоп, и вот я уже здесь.

Ведьма сразу вспыхнула:

– Очередной бред! Я не знаю никаких нимфеток! Что я, по-вашему, лесбиянка?! – ругнулась она.

– И я не знаю, – подтвердила соседка.

Только теперь ведьма обратила внимание, что сидит в бревенчатой камере отнюдь не одна. Вместе с ней не могли понять происходящего еще четверо молодых людей: девочка-припевочка, жутко похожая на киношную «сестрицу Аленушку» и вдобавок наряженную в дебильное деревенское платьице; гопник, откровенно уголовного вида, весь в коже и замше, и пара хорошо сложенных студентов-ботаников, сияющих несмываемой печатью интеллекта на бледных лицах. Хотя… Хотя один из студентов вел себя на удивление спокойно, деловито прощупывая бревна.

– Мальчики… – негромко окликнула товарищей по несчастью ведьма и указала на умника пальцем: – Этот малыш явно что-то знает.

– Эй, братан! – тут же проявил инициативу гопник. – Ты ничего не хочешь нам рассказать?

– Разве только очень кратко, – оторвался студент от своей работы. – Вы в Москве, это девятый век до нашей эры, вас вызвали из будущего славянские боги, вы прямые потомки великого Сварога и носите наиболее полный его генотип из всех прочих представителей гаплогруппы «I».

Ведьма тяжело вздохнула. Кознями Самуила тут даже и не пахло. Тут проглядывал серьезный университетский психоз. Интересно, чей?

Теперь Валентина жалела, что не оказалась жертвой коротышки. Разобраться с уголовником было бы несложно. Но вот во что она влипла здесь?

Ведьма снова напряглась, созывая мертвые души – и опять на ее призыв никто не откликнулся. То есть абсолютно.

– Что за бредятина? – пробормотала она. – Здесь что, обитают бессмертные?

А ботаник нес какую-то чушь про богов, славян и дьяковскую культуру.

– Сам-то ты откуда все это знаешь? – перебила нудного лектора девушка.

– Это потому, Валентина, что меня к данному переносу сквозь века готовили всю жизнь, – пожал плечами парень. – Я воспитан братством солнценосной Купавы именно ради сего часа. Попасть в прошлое, найти и убить колдуна, угрожающего судьбе вселенной, или хотя бы разорвать его связь с будущим. Ради этого меня с самой колыбели учили сражаться, ворожить и чародействовать.

– Откуда ты знаешь мое имя?! – насторожившись, ведьма нервно потерла шею.

– Мы же в прошлом, разве вы забыли? – покачал головой паренек. – Ваши имена и ваши судьбы сохранены в летописи братства. Викентий по прозвищу Один, Матвей-кузнец и Света-травница, – по очереди указал он пальцем на остальных молодых людей. – Самое забавное в сложившейся ситуации то, что прочитанные мною в босоногом детстве записи о вас и ваших приключениях оставлю именно я. Смешно, правда?

– Самого-то как звать? – поинтересовался гопник.

– Степан Золотарев к вашим услугам, – с улыбкой поклонился паренек.

– И какого хрена мы тут делаем, Степа?

– Как бы это объяснить попроще, – вскинув руки, пошевелил пальцами Золотарев. – Вы знаете, что такое рецессивные гены?

– В школе, слава богу, учились, – сказала Валентина, решив показать, что тоже не дурочка. – А что?

– А вот что… – Парень хлопнул в ладони, в его руках оказался длинный сверкающий меч, каковой он стремительно вогнал ведьме в грудь.

Валя завизжала от предчувствия жуткой боли.

Но боль не пришла. А Степан хлопнул в ладони снова – и клинок исчез так же внезапно, как появился.

– Ты дебил?! – торопливо ощупала себя девушка. – Я чуть не обделалась!

– Извини, но я должен был доказать вам, что колдовство существует.

– Я это и так знаю, даун! – Валя оттянула ворот, заглянула себе под футболку. – Я ведьма, я умею видеть мертвых, высасывать души живых, вызывать призраков, развеивать демонов и еще целую кучу всякой подобной фигни.

Степан перевел взгляд на вторую девушку.

– Я умею лечить, снимать порчу, снимать обет безбрачия, избавлять от бесплодия, – призналась та.

– А ты, Миша? – чуть повернул голову Золотарев.

– Студент-технолог из «Машиностроительного», – ответил второй студент.

– А я всего лишь мальчик-курьер, – приветливо помахал рукой гопник.

– Не важно. Если вы носите гены богов, то не могли этого не заметить, – покачал головой Степан. – Вы наверняка никогда не болели, вы всегда были быстрее, сильнее, выносливее своих товарищей, вам везло, вы предчувствовали неприятности, а ваши травмы зарастали с такой скоростью, словно вы вампиры из голливудской саги. Правильно?

Вот это было уже интересно! Валентина впервые в жизни услышала хоть какое-то внятное объяснение своим редкостным колдовским способностям и навострила уши.

Однако дальше… Дальше студент, как, впрочем, и полагается ботанику, понес маловразумительную чушь про хромосомы, мутации и теорию естественного отбора.

Несколько минут он заговаривал всем зубы – а потом вдруг сделал шаг назад и исчез в стене!

– Вот сука! – кинулся вперед гопник, уперся ладонями в бревна, ударил по ним кулаком. – Вот гаденыш! Сбежал!

Он повернулся к девушкам:

– Вы же вроде бы ведьмы, милашки? Так давайте, доставайте свою магию! Открывайте дорогу!

Девочка-припевочка, к удивлению Вали, храбро направилась к стене и… Стена дрогнула, словно растворяясь в горячем мареве, молодые люди увидели перед собой связанную из сосновых жердей дверь.

Ведьма открыла было рот, чтобы похвалить тихоню-колдунью – однако тут створка распахнулась и в камеру заглянул тощий паренек. Рыжий, большеглазый и лопоухий, одетый в вестерновском стиле: замшевая куртка чуть ниже бедер, украшенная нашитой поперек груди бахромой, и такие же штаны, на которых бахрома шла по наружному шву. Опоясывал парнишку ремень с золотыми клепками, увешанный ножнами, чехлами и подсумками. И все это – отделанное слоновой костью и украшенное драгоценными камнями в золотой оправе.

Валя клацнула зубами, поднимая отвисшую челюсть, – на поясе пацана висело не меньше двух миллионов рублей.

– Рад вас приветствовать у нас в гостях, дети… – Мальчишка окинул молодых людей с немалым интересом. – Надеюсь, добрались вы сюда в целости и полном здравии.

– Какие мы тебе дети, щенок?! – оскалился гопник. – На себя посмотри!

– Мне недавно уж пять веков исполнилось, – беззлобно ответил паренек. – Вы же еще и не родились вовсе. Посему годами рядиться не стоит. Я с детства Трояном наречен, богом пространства и времени почитаюсь. Это я для вас проход чрез века и версты прокладывал. Вижу, сокол Волоса выбрал сварожичей молодых и сильных. Значит, все получилось в точности, как было замыслено.

– Если мы в далеком прошлом, Троян, то почему так хорошо понимаем твою речь? – поинтересовалась девочка-припевочка.

– Вы же боги, – недоуменно пожал плечами паренек и посторонился: – Следуйте за мной, сварожичи. Великая Макошь, богиня силы и богатства, храбрый Перун, бог грозы и справедливости, и Квасур-медовик желают узреть желанных потомков!

Вслед за всеми ведьма выбралась из бревенчатого помещения. Остановилась, глядя по сторонам.

Она находилась на узком помосте, у верхнего края частокола из толстенных бревен. Внизу открывался деревенский двор с поросятами, кипами сена и камыша, с одетыми в уродливые кожаные балахоны бабами. Мужики разгружали лосей, дети молотили палками сухую траву. А по сторонам, насколько хватало глаз, открывались луга, огороды, заросли ивняка, лесные кроны вдалеке. И нигде – ни одного столба, ни одной вышки ЛЭП или сотовой связи, никаких дорог, кроме пыльной узкой грунтовки, ни даже банального, вездесущего мусора из алюминиевых банок, пластиковых бутылок или полиэтиленовых пакетов, никаких летящих по ветру обрывков рекламных буклетиков, кусков газет или хотя бы жалкого раздавленного окурка. Ничего! Ни единого привычного признака человеческой жизни.

Наверное, только в этот миг Валентина и поняла, насколько крепко и необратимо влипла в неведомые колдовские неприятности. Ибо здесь магией пропитывались все разговоры, события и поступки.

«Вот ведь нашла, блин горелый, друзей по способностям!!!»

Душа ведьмы наполнилась жуткой, нестерпимой тоской: ну почему, за что?! Именно сейчас, когда в ее жизни впервые появился парень, с которым хотелось встречаться на трезвую голову, когда наметились связи с серьезными людьми и надежда на нормальные доходы, когда все стало потихоньку поворачиваться в лучшую сторону – именно сейчас она оказалась в какой-то непостижимой, невероятной заднице!

Пробравшись по мосткам и лестницам, молодые люди спустились вниз, остановились перед грубо сляпанным из жердей и расколотых вдоль бревен возвышением. На нем, созерцая гостей сверху вниз, стояли представители здешней знати. В первую очередь в глаза бросалась крупная фигуристая дамочка в замшевом платье, украшенном золотыми пластинами, расшитом жемчугом, с полосами собольего меха на плечах и в некоем подобии короны, венчающей волосы. Все вместе одеяние тянуло, по Валиной прикидке, миллионов на пять, если не больше. Можно считать, красотка носила на себе неплохой спортивный «Ягуар».

Рядом с ней стоял рыжебородый мужчина лет сорока на вид, малорослый, но невероятно широкоплечий, с крупной грудью. Упакованный в кожу, никаких украшений, кроме топорика за поясом, он не носил.

– Наши гости приветствуют тебя, великая Макошь! – почтительно поклонился Троян.

Молодые люди тоже склонили головы.

– Их же должно быть пятеро, Троян? – удивилась женщина.

– Возможно, сокол больше никого не нашел? – зачесал голову мальчишка. – В каждом поколении детей становится все меньше. До эпохи наших гостей прошло тридцать веков.

– Это так? – окинула взглядом гостей богиня.

– Пятый сбежал, – с ходу заложил товарища второй студент.

– Смог одолеть мои заклинания? – Макошь не столько рассердилась, сколько обрадовалась: – Хороший признак. Есть надежда, что в наших потомках сохранилась сила.

– Так это ты притащила нас сюда, ведьма?! – сообразила Валя и полыхнула яростью. – Что за дурацкие шутки?!

– Назови свое имя, несчастная! – зло зашипела Макошь и спустилась ближе к ней.

– Меня зовут Валентиной! – растолкав товарищей по несчастью, ведьма вышла вперед. – И поменьше гонора, Макошь! Или я подниму против тебя всех мертвецов твоего дома!

– Вряд ли Мара позволит тебе подобную наглость! – Лицо женщины перекосилось. – И раз уж ты так любишь смерть, то, пожалуй, стоит отдать тебя ей на воспитание.

– Не сердись, великая богиня! – Девочка-припевочка попыталась оттереть Валю назад. – Мы напуганы и не знаем, куда попали? Зачем, почему? Сделай милость, просвети, чего ты от нас желаешь? И позволь представиться: меня зовут Светлана.

– Какое благонравие, – здешняя богачка заговорила спокойнее. – Твой дар прекрасен, дитя света. О своей судьбе можешь не беспокоиться. В моем доме ты станешь желанной гостьей. И ты права, не стану томить вас неизвестностью. В наших землях завелся враг, справиться с которым нам не удается. Мы надеемся одолеть его с вашей помощью.

– Дайте мне меч и покажите этого несчастного! – встрепенулся гопник.

– Он оборотень, дитя, – перевела взгляд на парня богиня.

– Тогда с вас меч и пиво, – пожал плечами молодой человек.

– Он создал целую армию оборотней!

– Меч, пиво, жратва и комнату, где можно отоспаться. – Гопник даже глазом не моргнул.

– Мне нравится этот парень, сестра! – расхохотался до того молчавший крепыш, сбежал по ступеням, встал перед гостем. – Отдай его мне!

Валентина поняла, что парень невероятно глуп. Он явно не понимал, во что вляпался, и теперь ведет себя, как на уличной стрелке с такими же тупыми быками.

– А когда мы справимся с оборотнями, вы вернете нас домой? – Студент оказался умнее.

– Вы же боги, вы бессмертны, – опять пожала плечами женщина. – Вам достаточно подождать сто поколений.

– Вот это попали! – невольно вырвалось у Вали. – Я к тому времени и Гену, и Самуила насмерть позабуду!

– Я полагаю, брат, не стоит сразу разлучать наших гостей, – пропустила ее слова мимо ушей Макошь. – Наш мир им незнаком, и им нужна взаимная поддержка. Прости, но я приму их у себя. Приму со всем уважением. Каждый получит светелку, постель, место за столом, одежду и красивую, ласковую, заботливую жену.

– Зачем? – аж попятился гопник и мотнул головой. – Нет, не надо!

– Ты не хочешь иметь женщину? – удивилась здешняя хозяйка.

– Воин должен быть голодным и одиноким! – отчеканил парень. – Если у бойца дома жена и дети по лавкам сидят, он будет думать не о победе, а о том, как скорее к ним вернуться. Если воин рискует оставить вдову и сирот, он перестает искать битвы и начинает бояться смерти! Не-ет, богиня, такой подарок мне ни к чему. Дай мне меч, пиво и покажи врага. Все остальное можешь оставить себе.

– Оп-па… – тихо пробормотала Валя. – А мальчик не так прост, как кажется.

И уже в полный голос спросила:

– Значит, парням жены полагаются? А как насчет мужей для нас?

– Вы же не захотите принадлежать смертным? – в этот раз хозяйка снизошла до того, чтобы ее услышать. – А найти же равного вам и не имеющего супругу бога отнюдь не просто. Мне таковые просто неизвестны…

– Раньше как-то обходились, – буркнула Валя, но ее громко перебила девочка-припевочка:

– Ничего страшного, прекрасная богиня, мы не спешим. Ведь у нас впереди вечность.

– Умница… – Женщина провела по ее щеке кончиками пальцев. – Я чувствую, ты тоже принесешь мне удачу.

– Подлиза, – выдохнула Валя.

Хозяйка тем временем позвала всех в дом, и волей-неволей девушка потащилась следом.

Комната внутри оказалась убогой хибарой без окон, выстеленной грязными потертыми коврами, с каким-то сукном на стенах. Сарай сараем. Женщина направилась к черному полированному овалу у стены, а дальше…

Дальше случилось то, отчего у ведьмы, повелительницы призраков, перехватило в изумлении дыхание.

Хозяйка вошла в камень!

Вошла, как в дверь, бесследно исчезнув внутри, причем прихватив с собой девочку-припевочку и студента.

– Ты зря гневишь богиню, павушка, – сказал оставшийся с ведьмой мальчишка. – Она достаточно сильна, чтобы изгнать в небытие даже сварожича.

– Как ты меня назвал? – переспросила Валентина.

– Павушка… Юная пава.

– Это самка павлина, что ли? – Настроение девушки от увиденного чуда ничуть не улучшилось, и она не преминула подпортить оное и излишне распушившему перья пареньку.

– Тебя провести во дворец Макоши или остаешься? – теперь уже сухим тоном спросил мальчик.

– Не-не-не, только не здесь! – мотнула головой ведьма. – Авось хоть дальше станет чуточку веселее. Тащи в стекло.

– Я не так силен, как богиня богатства, – сказал мальчик. – Прижмись плотнее, иначе тебя отрежет.

– Могу прыгнуть на ручки.

– Это излишне. – Моложавый бог времени и пространства обнял Валентину за талию и увлек в полированный овал.

Помещение по другую сторону портала оказалось еще теснее обители московского градоначальника. Однако, когда Троян отпустил талию девушки и за руку провел ее через две двери – они очутились в просторном зале с узкими матовыми окнами и одиноким креслом на возвышении. Белый пол из плотно сбитых досок, обитые бордовой тканью стены, ровный потолок…

Здесь было уже не так тоскливо, как в конуре перед зеркалом!

Однако женщина и молодые люди уже направлялись дальше, и Валентине пришлось перейти на бег, дабы нагнать остальную компанию.

– Полагаю, вы притомились с дороги, – наконец остановилась хозяйка и указала на открытую дверь. – Я велела накрыть для вас стол. Пока кушаете, вострухи приготовят вам опочивальни…

Девочка-припевочка что-то тихо ответила, гопник вступил в разговор – и они сцепились с женщиной языками, явно надолго. Поэтому Валя чуть отодвинула молодого человека и первой прошла в просторную горницу со стенами из струганых бревен, дощатым полом и широко распахнутым окном.

Из окна повеяло свежестью, там пели птицы, шелестела листва, синело небо. Но для оставшейся без завтрака ведьмы куда приятнее оказался кисловатый аромат соленых грибов и моченых яблок в глубоких деревянных мисках, запах жареной рыбы и сочный отблеск жира на лежащих горкой кусках тушеного мяса.

– Однако хозяйка нас уважает, – громко заметил гопник, притворяя за собою дверь. – Не в людскую отправила, а отдельно угощает! Хороший знак.

Он двумя пальцами выхватил из миски кусок влажного от соуса мяса, отправил в рот:

– Чего смотрите? Налетайте, официантов не будет.

– Я вижу, тебе тут нравится, Викентий? – поинтересовался студент.

– Зарекаться не стану, Матвей, – мотнул головой тот. – Но есть ощущение, что я попал в рай!

– А я в ад, – вздохнул студент и осторожно, двумя пальцами, поднял с низкого широкого блюда толстого глазастого судака.

Валентина, утолив первый голод, взяла свисающий с борта деревянной бадейки ковшик, зачерпнула из емкости мутную жидкость, пригубила… Почмокала – и допила до конца.

– Похоже, что квас. Чуть кисловатый, но вкусный, – сказала она. – Хоть что-то приятное за день.

– Что, малышка, жизнь налаживается? – улыбнулся ей высокий и плечистый, кровь с молоком, Викентий.

– Добровольно помирать не собираюсь, – мрачно ответила ведьма. – Им придется меня убить.

– Оптимизм бьет ключом! – расхохотался гопник. – Света, бери пример.

Девушка с каштановыми волосами вздохнула и потянулась за яблоком.

– Может, это все-таки сон? – понадеялся студент, постепенно управляясь с рыбиной. – Не хотелось бы остаться без диплома.

– Не боись, парень! – подмигнул ему Викентий. – Богиня же объяснила: достаточно подождать три тысячи лет, и ты сможешь спокойно пересдать все хвосты. А пока есть время пожить в свое удовольствие. Мы в прошлом, счастливчики! Такой шанс развлечься выпадает одному из миллиарда!

– Даже если это не сон, – тихо ответил студент, – путешествия во времени невозможны. Ни вперед, ни назад.

– Ничего сложного, – врезалась в их разговор Валентина и высказала первую из пришедших в голову идей: – Мы можем погрузиться в летаргию. Глубокую, как сон. И проснуться через оговоренное время. Мы же со Светой ведьмы. Если верить Макоши, то не просто колдуньи, а настоящие родовитые богини. Я и вовсе со смертью на «ты». Мы сможем придумать нужные для этого заклинания. Правда, подруга?

– Вы как знаете, девочки, – покачал головой Викентий, – но я свою тушку друзьям археологам не доверю.

– При чем тут археологи? – не поняла девушка.

– Так ведь выкопают, на кусочки разделают и по музейным витринам разложат! Я этих архаровцев хорошо знаю!

– Нужно сделать крепкий и глубокий склеп, – попыталась защитить свое предложение Валя. – Такой, чтобы никто не нашел и не добрался. Чтобы за тридцать веков даже не осыпался!

Ведьме невероятно, до жути, хотелось отсюда выбраться. Желательно вернуться сразу к моменту исчезновения, к Гене и Самуилу. Ради этого она была готова даже временно умереть. Валя уже очень давно не видела в смерти ничего страшного и была готова рискнуть. Здесь умереть, в своем времени – воскреснуть. Если нужно выждать три тысячи лет, простым сном все равно не отделаешься. Нужно умирать.

– Не сочти за намек, Валенька, но кое-кто ради сохранения своей тушки на века даже пирамиды строил. – Викентий заговорщицки подмигнул: – Рассказать, чем закончилось?

– Пещеры они тоже рыли, – вдруг вспомнил Матвей. – Рамзеса, например, в пещере откопали.

– Лежащего в крепком и глубоком склепе! – вскинул палец гопник. – Мудрые мысли буквально носятся в воздухе… Фараоны тоже, наверное, хотели сегодня умереть, а через тридцать веков воскреснуть. Да фигня полная, никакая не проблема! Разве всего за несколько тысячелетий с телом может хоть что-нибудь случиться?

Внезапно дверь отворилась, на пороге появился крепкий старик в доспехах, громко спросил:

– Это вы молодые боги? Оборотни осадили Сарвож!

– Веди! – У гопника глаза загорелись восторгом. – Подробности по дороге.

Мнением остальных ни он, ни старик не поинтересовались. Просто увлекли за собой.

– Прости, друг, забыл представиться, – уже возле зеркала спохватился Викентий. – Меня зовут Один.

– Я Похвист, хозяин ветров, – поклонился старик.

– И еще я забыл сказать, что мы не умеем пользоваться этим порталом, – указал на зеркало гопник.

– Чего тут сложного? – пожал плечами седобородый бог. – Представляете место, где нужно очутиться по ту сторону, и входите в зеркало.

– Но мы не знаем, куда должны попасть!

– Да, – после короткого колебания согласился Похвист. – О сем я не помыслил. Ладно, я направлю вас в крепость сам. Подходите по одному.

И старик, не мудрствуя лукаво, просто побросал всех в зеркало. Причем не особо напрягаясь, словно мелко поколотые поленья. А затем прошел сам.

За полированным овалом опять обнаружился сарай, причем еще более убогий, чем в прошлый раз, заставленный корзинами и заваленный мешками, пахнущий тиной и крапивой. Молодые люди выбрались из него наружу – и оказались на задрипанном деревенском подворье.

– И это крепость? – В этот раз Валя даже не пыталась изобразить презрение. Она удивлялась совершенно искренне. Двор, имеющий размер примерно в два садовых надела, по шесть соток каждый, огораживал частокол в полтора роста высотой, да длиннющая изба с плоской крышей, что одновременно служила и крепостной стеной.

Гопник со стариком сразу рванули наверх.

Валя сперва прошлась внизу – но ничего интересного не нашла. Только хворост, сено, пустующие загоны да вяленая рыба, развешанная под навесом. А когда, нагулявшись, девушка поднялась наверх – то застала Викентия, прыгающего наружу с воплем:

– Во славу Одина!!!

– Вот, черт! – все прильнули к ограждающим стену зубцам.

Гопник кинулся бежать через огород, бодро перепрыгивая грядки, через луг. От леска вдалеке отделились двое человечков, принялись стрелять из луков. Однако Викентий, прикрываясь щитом, даже не замедлил шага, неожиданно метнул копье, сбив одного, налетел на второго…

Валентина неожиданно для себя ощутила в животе знакомое щемящее чувство, предвкушающее близкую смерть, по коже побежали колкие мурашки, душа предательски заныла, тело задрожало от знакомого сладкого наваждения… Однако лезть в драку ради краткого мига наркотического кайфа от чьей-то прерванной жизни ведьма не собиралась. Ей, конечно, чувство смерти нравилось – но не до такой же степени, чтобы собственной башкой рисковать!

Гопник, похоже, думал иначе. Он крутился, отбиваясь уже от нескольких врагов, раскидывал каких-то зверей, бил, колол, пинал – восторженно хохоча при этом и крича оскорбления. Воины на стенах наблюдали за всем этим со смешанным чувством ужаса и восторга.

– Это Один, бог войны! – неожиданно промолвил старик. – Он не жалеет себя ради нас и вместо нас. Неужели мы бросим его одного?

– Поможем богу, славяне! – тут же отозвался один из воинов. – Вышибем клыки лесовикам-оборотням! С нами Один!

– Один, Один! – отозвались остальные мужчины, шустро скатились вниз по лестнице и через какой-то боковой ход выскочили наружу, кинулись через поле. Седовласый Похвист был с ними и мчался в драку самым первым.

– Однако крепкие тут старички… – восхитилась Валентина, провожая его взглядом и с трудом сдерживаясь, чтобы не ринуться следом. Ее мутило, ее бросало то в жар, то в холод, ее тряс озноб. Но это странное смешение чувств почему-то казалось не болезненным, а сладостным. Какое-то щемящее наваждение пыталось вырвать ее из плоти, и ведьма с трудом сдерживалась, чтобы не дать воли накатившему безумию.

Вот только оказаться среди мелькающих топориков, стремительных стрел и разящих копий ей и не хватало!

Однако даже отсюда, со стены, через луг и огород ведьма ощущала вспышки смерти, расставание тел со своей жизненной силой, прерывание нитей судьбы. Появление душ погибших. Валентина звала их, тянула к себе, пыталась удержать. Но… Но…

Пустота.

Призраки обманули ее. Они не послушались, они удалились куда-то по своим собственным хлопотам, оставив властительницу мертвых в бессилии скрежетать зубами.

– Да что за черт?! Почему они не приходят? – Ведьме впору было биться головой о стену. – Что с ними не так? Или со мной?!

Схватка угасла, и вскоре торжествующие славяне вернулись в Сарвож с победой и добычей, во всю глотку восхваляя храброго, непобедимого Одина. Валентина осталась на стене в одиночестве, с трудом сдерживая слезы.

Сегодня ее лишили парня, лишили будущего, лишили своего мира и лишили дара, с которым она выросла и обрела уверенность в себе. Без своих мертвецов ведьма ощущала себя так, словно у нее отрубили сразу обе руки. Никчемной, безнадежной калекой.

Ведьма тосковала – а день продолжался своим чередом. Славяне восхвалили великого Одина, потом частью вернулись на стены, а частью занялись делами. Ближе к вечеру гостей позвали к ужину, и Валентина подкрепилась копченым судачком, а потом вместе со всеми отправилась на ночлег.

«Вместе со всеми» – это в прямом смысле. С началом сумерек все обитатели селения собрались в центральной части избы-стены, выстеленной шкурами и частично засыпанной охапками сена, в центре запалили костер, после чего стали устраиваться спать прямо там, кто где находился, без всякого разделения на женские и мужские половины, без семейных загородок, без старших и младших – в общем, полный коммунизм. Поблажку имели только дети – их собрали всех вместе, и охапки сена предназначались именно для них.

Впрочем, ночь прошла достаточно комфортно. От постоянно горящего очага расходилось тепло, подстилка оказалась мягкой, и до самого рассвета приставать к гостье никто из смертных не посмел.

А утром выяснилось, что оборотни ушли. Пока Валентина продирала глаза, война закончилась. Викентий победил.

Похвист собрал пришельцев из будущего, перекидал их в зеркало, и молодые люди снова оказались в сумрачном зале, пахнущем дымом и свежепиленым деревом.

Так и не разобравшись толком в столь быстрых переменах событий, окружающих и мест нахождения, ведьма смотрела на стоящих рядом молодых людей сонным взглядом и никак не могла отделаться от ощущения, что все происходящее – это всего лишь яркий предутренний бред измученного похмельем мозга.

Еще и над коленом кто-то щиплется – не иначе Гена целует…

– Валя-богиня, Валя-богиня!

Девушка опустила взгляд и обнаружила возле ног девочку лет пяти, но… С совершенно старушечьим лицом! Малышка с двумя седыми косичками, в короткой замшевой куртке и просторной юбке, отороченной понизу меховой полоской, еще раз требовательно подергала ведьму за брючину:

– Валя-богиня, пойдем опочивальню твою покажу!

– Пошли… – неуверенно согласилась девушка, сообразив, что безумный сон все еще продолжается.

Малышка тут же исчезла и возникла снова в нескольких шагах далее. Валентина направилась следом. Крохотная старушка опять пропала и снова возникла в новом месте.

Так они миновали коридор, поднялись наверх, на третий этаж, вошли в дверь – и тут провожатая исчезла.

– Это че, моя комната?! – Девушку пробило на настоящую эмоцию. – Да вы охренели?!

Она находилась в жердяной выгородке размером от силы три на три метра. Свет падал сюда из щели под потолком, тесовый пол покрывала мелкая щетина, словно его долго-долго чем-то вычесывали. Из удобств имелся небольшой закуток с сеном, накрытым несколькими шкурами неведомых зверей, да большая ивовая корзина в углу.

– Карцер, – сделала лаконичный вывод Валентина. – Хотя нет, вру! В карцере хотя бы сортир отдельный имеется! А это просто глухая задница! Обитель богов, едрит-мадрит! Если это обитель богов, то какой же должна быть здешняя тюрьма? Не-е-ет, нужно выбираться отсюда! Выбираться как можно скорее!

Она вышла за дверь, оказавшись в совершеннейшей темноте, покрутила головой, от души ругнулась:

– Да хрен моржовый мне под мышку, есть тут кто-нибудь?!

– Чего кричишь, Валя? – из соседней камеры выглянула девочка-припевочка. И у нее, оказывается, имелась глиняная масляная лампа! Светильник не ахти, не ярче экрана смартфона, но хоть что-то вокруг все же различить можно.

– Нужник ищу!

– Воструху спроси.

– Кого?! – не поняла ведьма.

– Хранителей дома… – Светлана запнулась, а потом хлопнула в ладоши. Рядом тут же появилась маленькая старушка. – Воструха, сделай милость, укажи Вале-богине, где тут отхожее место.

– Иди за мной! – Малышка тут же исчезла и появилась снова возле лестницы.

– Дворец властителей мира с удобствами на дворе, – буркнула ведьма себе под нос и поспешила следом.

С друзьями по несчастью Валентина увиделась примерно через полчаса, когда воструха привела ее на обед. Кивнула студенту и девочке-припевочке, с ходу притянула к себе блюдо с копчеными лещами, принялась разделывать самую крупную рыбину, на ходу рассказывая:

– Чего у здешних туземцев не отнять, так это чистоплотности. Я думала, мыть руки после туалета они еще не догадались. Ан нет, бадья с водой висит, и миска с грязью какой-то жирной. Руки потер, ведро наклонил, сполоснул. Цивилизация! Уровень лопуха под кустом славяне уже преодолели.

– Если тебя выбрал сокол Волоса, Валя, значит, эти люди твои предки. Как же у тебя язык поворачивается так о них говорить? – попыталась пристыдить ее девочка-припевочка.

– А ты, Светик, смотрю, с местными уже спелась? – Ведьма сунула в рот кусок с рыбьими ребрами, зубами стянула с них мясо. – С Макошью «вась-вась», вострух вызываешь, обычаи защищаешь, в карцере удобствами обзавелась?

– В каком карцере? – не поняла «припевочка».

– Да в конуре наверху! – подняла палец Валентина. – В тюрьме в такие только убийц перед расстрелом суют, чтобы жизнь медом не казалась.

– Ты хоть знаешь, что в этом мире большинство смертных не имеют не то что такой «конуры», но даже места для сна? – опять стала укорять ее Светлана. – Спят, где свободный угол найдется, живут, как повезет, а из имущества токмо тем владеют, что на теле да на поясе имеется?

– Но я не смертная, – качнулась к ней ведьма. – И мне противен этот клоповник!

Дверь резко распахнулась, в комнату стремительно ворвался Викентий, с ходу отправил в рот кусок мяса, черпнул капусты, громко спросил:

– Чего такие хмурые, славяне? Опять жратва недосолена?

– Хибары наши больше на конуру собачью похожи, – ответила ему Валя. – Четыре стены и ящик с сеном. Это что, жизнь?!

– Телевизора не хватает? – усмехнулся Викентий, жадно сметая снедь со стола. – Так здесь все боевики можно в формате «четыре дэ» смотреть, с полным эффектом присутствия. Так натурально, что, когда в лоб дают, искры из глаз сыплются!

– Смотри, чтобы тебе лоб насквозь не проломили этой «натуральностью»!

– А ты чего, собираешься жить вечно? – Гопник, похоже, пребывал в полном восторге от приключения. – Пей, дерись, люби! И пребудет с тобой счастье!

Он зачерпнул ковшом кваса, заглотил, отер запястьем рот, наклонился к смотрящей в стол Валентине, откинул ей голову и вдруг крепко поцеловал в губы.

– Ты сбрендил?! – Валя влепила ему пощечину быстрее, чем успела этого пожелать. Потом захотела всерьез и замахнулась снова: – Дебил!

Однако в этот раз гопник отбился:

– Одной оплеухи достаточно. Намек понял, больше приставать не буду.

И «великий Один» невозмутимо продолжил трапезу.

– Вы как хотите, а я буду строить склеп! – зло выдохнула Валентина и выскочила из комнаты.

Наверх, в темный тесный карцер, она не пошла – спустилась на крыльцо, сбежала во двор, промчалась мимо кланяющихся аборигенов, вышла в распахнутые ворота, остановилась на берегу широкой полноводной реки, между двумя причалами из тяжелого прочного полутеса – расколотых вдоль половинок бревен. Вдохнула полной грудью влажный воздух, пахнущий тиной, дегтем и смолой. Опустила веки и чуть развела руки, прислушиваясь, призывая… Но…

– Бл…дь! – кратко подвела итог своим стараниям ведьма. – Интересно, хотя бы кладбища тут у горожан имеются?

Она поворотилась спиной к реке, лицом к городу. Наверное, селение размером с маленький квартал, обнесенное бревенчатой стеной высотой с трехэтажный дом и с красочными хоромами внутри – разноцветными, украшенными шатрами и луковками, – все же можно было назвать настоящим городом, а не деревенским двором… Хотя жил он все-таки явно по-деревенски. Люди, суетящиеся, как в муравейнике, носили через ворота охапки камыша и кипы сена, плетенные из лозы корзины, возили на лосях жерди и бревна, тяжелые мешки из трюмов стоящих у причалов деревянных кораблей, а крепкие бабы в длинных просторных платьях величаво следовали к реке с коромыслами на плечах.

– За водой… – пробормотала Валентина. – Три тысячи лет до появления водопровода! Охренеть, куда я влетела! Похоже, они даже колеса еще не изобрели! Ни одной телеги вокруг…

Мысли ведьмы снова вернулись к возвращению домой, в двадцать первый век. Она по-прежнему была уверена, что сможет остановить жизнь, а потом вернуть ее снова, превратить тридцать веков в стремительное мгновение сна.

Со смертью Валя обращаться умела. Но вот тело… Надежно спрятать тело на несколько тысячелетий и вправду казалось совершенно неразрешимой задачей.

Самая простая идея – выкопать яму поглубже, обложить камнями, чтобы не обвалилась, да и залечь в вековой сон – разбивалась воспоминаниями о том, что где-то здесь уже через десять-пятнадцать веков начнут рыть канавы, еще веков через десять начнут строить водохранилища, целые рукотворные моря! Город будет расти и перестраиваться, в нем станут рыть рвы, колодцы и канализацию, прокладывать метро и сооружать подземные паркинги…

Гопник прав: перспектива очнуться в запаснике музея археологии, мелко разделанной на пробы для анализа возраста и содержимого, или проснуться под водой на глубине нескольких метров – для спрятанной от людей мумии более чем реальна, как склеп ни закапывай и как его ни укрепляй. Дождаться будущего, оставаясь во плоти, пожалуй, более безопасно.

Вот только ожидание в три тысячи лет… К двадцать первому веку и Гену, и Самуила она, скорее всего, позабудет начисто.

Валентина снова выругалась себе под нос и не спеша вошла обратно в город.

Аборигены работали: чистили сеном шкуры лосей и кололи длинные, девушке по пояс, чурбаки, отсыпали ямы песком, крепили калитку к сарайке, месили глину, шлифовали доски – суетились, перекрикивались, хохотали над шутками, даже не подозревая, в каком убожестве пребывают. Ни Интернета, ни музыки, ни тракторов, ни машин, ни даже электричества! Все вручную, все на своем горбу, все в тесноте, поту и грязи.

Особенно своей странностью бросались в глаза женщины. Все они носили сверкающие височные кольца, свисающие с опоясывающих лоб плетеных полосок. Кольца были серебряными, перламутровыми, янтарными, нефритовыми и малахитовыми, из резной кости и даже деревянные с какими-то рунами, размером от пятирублевой полоски и до десертного блюдца. А вот серьги и кольца Валя ни у кого не заметила. Хотя, возможно, скромные украшения терялись на фоне главного сокровища. Ведь сережки или перстенек размером с блюдце не сделаешь.

В мире здешних славян гостья из будущего ощущала еще какую-то странность. В нем не хватало чего-то мелкого, малозаметного, но настолько привычного, что Валентина сжилась с этим, пропуская мимо сознания. И только увидев, как одноногий старик с пышной седой шевелюрой и такой же густой, похожей на облако бородой, деловито вырезает ковшик, выбирая черпак овальной кремневой пластиной, она сообразила:

– Железо!

Вокруг нигде не имелось ничего железного – никаких инструментов, никаких приспособлений или просто вещей. Двери вместо петель ставились на торчащие с краю створки подпятники, ножи были из каменных пластин, вклеенных в деревянные или роговые рукояти, каменными были долота ложкорезов и скребки плотников. Бадьи на коромыслах висели не на железных дугах, а на веревках, а их дощатые бока стягивали не железные кольца, а полоски широкой кожи. Вместо рубанков бочкари пользовались досками с наклеенным на них белым крупнозернистым песком – этакими огромными напильниками, – топоры и молотки у многих мастеров были из гранита. Бревна же плотники раскалывали и вовсе деревянными клиньями.

И все это славян ни капельки не смущало! Работали так, словно все в порядке, словно так все и должно быть.

Даже стража на воротах стояла, грозно держа копья с обсидиановыми наконечниками, а вместо мечей у них на поясах висели палицы с навершием из крупных окатанных речных голышей.

– Едрит-мадрит! – выдохнула Валентина. – Я в неолите!

Пустышка

На завтрак Викентий не пришел, и трапеза прошла на удивление тихо. Валя продолжала мысленно искать лазейку в будущее и в собеседниках не нуждалась. Ее сотоварищи тоже пребывали погруженными в собственные мысли.

– Матвей, не пропадай никуда сегодня, – закончив завтракать первой, поднялась из-за стола Света. – Великая Макошь ближе к полудню девушек пришлет, жену себе выберешь.

– Да я вроде никуда и не собирался… – обсасывая птичьи косточки, ответил молодой человек. И лишь через несколько мгновений, когда девочка-припевочка уже выходила из комнаты, сообразил, о чем ему сообщили: – Стой! Какую еще жену?!

– Викентий отказался, ты нет, – чуть задержалась в дверях Светлана. – Посему богиня Вологды подготовила все для твоей свадьбы.

– Но я просто промолчал! – растерялся Матвей, однако створка уже закрылась.

– Молчание знак согласия! – заржала ведьма над столь лихим поворотом сюжета. – Ну, студент, ты и попал! Теперь не отвертишься. Не то богиня Макошь обидится и превратит тебя в жабу. Сказку про Василису Премудрую помнишь? Она будет про тебя!

– Чтоб его! – Парень растерянно плюхнулся обратно на лавку и потянулся за еще одним окорочком дичи.

– У тебя даже аппетит не пропал? – разочаровалась Валя.

– Предлагаешь совершить побег? – вскинул брови Матвей.

– Тюха ты матюха, – вздохнула ведьма. – Бежать оно, понятно, некуда. Но мог бы и поскандалить! Мужик ты или нет?

– Сперва нужно осмотреть невест, – на удивление рационально отозвался студент, запил угощение квасом и поднялся. – Пойду к реке, умоюсь. Ты не знаешь, тут мыло есть?

– Если ты намерен прихорошиться, то есть отличный натуральный скраб. Речной песок называется, – засмеялась Валентина. – Не убегай, я с тобой! Не хочу упустить подобного зрелища!

Делать все равно было нечего, так что ведьма сходила вместе со студентом к реке, где они отошли от города и искупались по разные стороны от зарослей бузины, выросшей перед небольшим, заросшим ряской затончиком. А когда вернулись, Света уже дожидалась молодых людей на крыльце:

– Где вы ходите? Все невесты уже здесь!

– Охренеть, подруга! – Ведьма окинула девочку-припевочку недоуменным взглядом. – Ты что, окончательно в каменный век погрузилась? Будешь теперь тоже в шкурах ходить?

Избавившись от прежнего сатинового платьица и переодевшись по местному обычаю, Светлана преобразилась до неузнаваемости. Теперь ее облачало длинное, до пят, одеяние из очень тонкой и мягкой бежевой замши, довольно плотно облегающей тело выше пояса. По талии, вокруг шеи и на запястьях шли полоски белоснежного песцового меха, на груди россыпью пришиты костяные шарики – словно бы красавица попала под град и ледяные крупинки намертво прилипли к костюму, а вот сразу под воротом и по краю манжет сверкали самые настоящие жемчужины. Наряд завершали жемчужные серьги и заколка в волосах, тоже украшенная жемчужной россыпью.

– Придется, Валюша, – милостиво улыбнулась ей Светлана. – Всесильная Макошь опасается, что наряд мой прежний сильно непривычен для смертных, да и ноги голые легкомыслием отдают. Трудно властность проявлять, коли подобно дитю малому наряжаешься.

– Ты уже даже говоришь, как твоя Всесильная! – скривилась ведьма. – Подлизываешься?

– Помогаю, – мягко парировала девушка и протянула руку студенту: – Пойдем, Матвей. Суженые твои уж извелись в тронном зале.

Валентина приглашения не получила, однако увязалась следом, благо не гнали; вслед за сотоварищами прошла через дворец Макоши, шагнула в главное помещение божественной обители и еле сдержалась, чтобы не присвистнуть: в палатах было тесно от набившихся сюда красоток! Их собралось не меньше трех сотен – стройных и толстеньких, высоких и низких, русых, блондинок и черноволосых, белокожих и смуглых… Правительница Вологды подошла к вопросу на совесть – ее гость получил такой выбор, о котором не мог и мечтать!

– Встаньте плечом к плечу, девочки, – распорядилась Светлана. – В толпе бог Матвей не сможет всех вас рассмотреть. Нужно, чтобы он мог пройти между рядами.

Невесты зашевелились, выполняя приказ.

– А где сама Макошь? – спросила подругу ведьма.

– Занята, – лаконично ответила Света.

– И ты тут теперь за главную?

– Вы куда-то исчезли, а Всемогущая ждать не могла, – пожала плечами девушка. – У хозяйки славянских земель много хлопот. Она попросила меня решить этот вопрос самой.

– Божий прихвостень и подлиза… – негромко оценила старательность Светланы ведьма.

– Великая Макошь не справляется со всем одна, – невозмутимо ответила девушка. – Разве плохо помочь ей в насущных делах?

Тем временем невесты выполнили волю Макошиной помощницы. Правда, встали не рядами, как предполагалось, а в неровную длинную спираль. Однако Света ничего менять не стала и просто сделала Матвею приглашающий жест. Студент нервно пригладил подбородок и вошел в лабиринт из юных славянских дев.

– Света, а разводы в этом мире разрешаются? – шепотом спросила Валя.

– Не спрашивала, – пожала плечами прислужница Макоши. – Наверное, нет. Но если ты беспокоишься за Матвея… Он ведь бессмертен. Переживет эту жену, выберет другую… – помолчала, словно задумалась, мотнула головой: – Ты можешь в это поверить, Валя? Мы все бессмертны! Мы боги! Сказал бы мне кто подобное в будущем, я бы в лицо рассмеялась!

– А почему ты думаешь, что люди тоже не бессмертны? – остудила ее восторги ведьма. – Я, например, ни разу не слышала о человеке, который бы умер свой смертью. Все мрут либо по болезни, либо от насилия. Вот попала бы ты по пьяни под «Камаз» – и трындец твоей уникальности. Или рыбку «фугу» в ресторане неудачно бы съела.

– Ну, не знаю… – неуверенно пробормотала Светлана.

– А ты поверь, подруга, на слово. С отрубленной головой даже твоя Макошь долго не протянет. И старая добрая белена свалит хоть Кощея Бессмертного, хоть даже двух.

– Хочешь сказать, мы такие же, как все? Все вокруг бессмертные, но просто не догадываются?

– Бессмертны все, – согласилась ведьма. – Только мы намного более живучие. И чтобы отравить тебя, подруга, нужен не маленький кусочек фугу, как для истинного самурая, а минимум полторы порции.

– Откуда ты знаешь? – засомневалась Света, пропустив мимо ушей личные наезды.

– А ты видела, подруга, как нашего Викентия лешие рубили, а оборотни на куски рвали? Ах да, ты отвернулась от страха! – ухмыльнулась Валя. – Так вот, обычного парня убили бы на первой минуте. А он продержался все пятнадцать. Однако еще немного… Прямой в сердце или ножом по горлу – и наш великий Один стал бы трупом. Я это уже чувствовала, знала. Богу войны просто повезло. Вовремя отбили.

– Ты предчувствуешь смерть? – напряглась помощница Макоши.

– Минут за пять-десять, – прикинула Валя. – Это и есть мое ведьмино проклятие. А какое твое?

– Я дарую любовь.

– Да, подруга, – вздохнула Валентина. – Похоже, мы из разных муравейников.

– Да… – после долгой паузы согласилась Света. – Из разных.

Тем временем Матвей завершил свое путешествие по лабиринту очарования и вышел к подругам. Покачал головой:

– Даже не знаю… Их слишком много. Мне, наверное, половина из них нравится.

– Я знаю, что нужно сделать! – вскинула палец ведьма. – Нужно сыграть в «третий лишний». Сперва укажи тех, кто точно не нравится. Мы их спровадим, а потом мы дадим тебе десять белых роз, и ты выберешь из оставшихся самых крутых. Этих мы возьмем в тщательную разработку, отсеем имеющих скрытые недостатки…

Светлана, не дослушав, подступила к молодому человеку, прошептала что-то ему на ухо и легонько толкнула обратно в лабиринт. Наступила тишина, нарушаемая лишь слабым шорохом редких шагов. Прошло, наверное, с четверть часа, когда редкие шаги сменились частыми, лабиринт рассыпался. Матвей, расталкивая ряды, вышел к богиням и выставил перед собой девушку:

– Ее выбираю! Что дальше?

По тронной палате прокатился вздох разочарования. Валентина в отчаянии положила руку себе на лоб:

– Ну, дура-ак! Света, он сошел с ума! Нужно полить его холодной водой и переиграть весь раунд!

Избранница студента оказалась сильно не стройняшкой, невысокой ростом, густо-густо рыжей и вдобавок – конопатой! И всех достоинств – так только широкие бедра, внушительный бюст и огромные, чуть ли не вполлица, пронзительно-синие глаза.

– Как тебя зовут, красавица? – вопросила помощница Макоши.

– Заряна, светлая богиня, – склонила голову конопушка.

– Опупеть! Она уже «светлая богиня»! – развела руками ведьма, но спохватилась, щелкнула пальцами, вытянула палец. – Ты посмотри на нее, Света! Рыжая бестия! Натурально колдунья! Она нашего студента наверняка приворожила!

– Здесь все под защитой оберегов и наговоров великой богини и ее супруга, – степенно ответила Светлана. – В Вологде чужим чарам силы нет. Но если ты полагаешь…

Она наложила правую ладонь на лоб Матвею, левую сложила в кулак, поцеловала ноготь, чуть склонила голову, неразборчиво зашептала:

– …черным углом, окладным бревном … поставь забор булатный … ведуна-ведуницы, черница и черницы…

Валентина, никогда в жизни и нигде не учившаяся магии, выросшая от начала и до конца самоучкой, насторожила уши – однако ничего, кроме отдельных слов, разобрать не смогла.

Светлана сняла ладонь, чуть стукнула ею жертву по лбу, спросила:

– А что теперь скажешь, добрый молодец? Согласен ли ты взять в жены сию красавицу, смертную деву Заряну?

– Согласен, Светик, – кивнул молодой человек. – И никакую другую мне не надо.

– Благодарю тебя, мой бог! – рухнула на колени рыжая девица, сжимая его ладонь. – Клянусь, ты никогда не пожалеешь о своей милости!

– Невесту, похоже, можно не спрашивать, – сделала логичный вывод ведьма.

– Встань, Заряна, – поднял девушку с коленей Матвей. – И запомни отныне и навсегда. Если ты хочешь меня за что-то поблагодарить, то должна не кланяться, а целовать меня в губы. Ты поняла, милая?

Рыжая закивала. Из ее глаз катились слезы.

– Ты согласна связать свою судьбу с моей?

Заряна закивала еще чаще.

– Ты этому рада?

Избранница набрала в грудь побольше воздуха, закинула руки Матвею за шею и крепко, старательно, поцеловала его в губы.

– Тьфу, меня сейчас вырвет, – поморщилась ведьма. – Уровень розовых соплей двести двадцать баллов. Молодых уже можно поздравлять?

– Сперва венчание, – покачала головой Света.

– В церкви, что ли?

– Нет, строго по закону, – отрезала помощница Макоши. – Вокруг ракитова куста.

– Слушай, подруга, – наклонившись ближе, перешла на шепот ведьма. – Скажи, а что ты такое Матвею нашептала, чтобы он так вдруг сразу под венец рванул?

– Ты же темная богиня, Валентина, – так же шепотом ответила Света. – Зачем тебе знать мои маленькие секреты?

– Вдруг пригодится?

– Сперва посвяти себя любви, – улыбнулась в ответ Света и громко хлопнула в ладоши: – Бог Матвей сделал свой выбор, прекрасные дочери славного народа! Отныне у него есть невеста! Возвращайтесь к родным домам, красавицы, и передайте, что в семье славянских богов отныне горит теплом и жизнью еще один очаг! Корень земли нашей расширяется и крепнет! И пусть с возвращением вашим дома и веси наполнятся любовью, согласием и покоем!

Светлая богиня склонила голову, и отвергнутые невесты с недовольным шелестом потянулись к дверям, ответно склоняясь перед помощницей Макоши.

– От меня так просто не избавишься, – прошептала ведьма. – Только через банкет!

– Ты что-то перепутала, Валечка, – улыбнулась Света. – Замуж выхожу не я. Так что ублажение гостей – это не моя проблема.

– Облом… – вздохнула Валя.

Помощница Макоши поманила молодых за собой. Ведьма поколебалась – и отправилась следом.

Выйдя за стены города, молодые повернули вправо и по натоптанной тропе все вместе, новоявленные боги и смертная, вскоре добрались до яблоневого сада, разбитого среди огромных валунов, стоящих каждый на своей цветочной клумбе, в нескольких местах прикрытых булыжными вставочками. Гостей встретил правильный, как с картинки, волхв: тощий, седобородый, с посохом и в длинной мантии. Проводил к роднику, возле которого возвышался пышный куст вербы, украшенный ленточками, веревочками и даже перламутровыми и костяными побрякушками, похожими на женские украшения.

Волхв немного побеседовал с молодыми, потом пристукнул посохом и провозгласил:

– Ступайте отсель и подумайте еще раз, надобно ли вам себя навеки друг ко другу привязывать!

Матвей и Заряна, взявшись за руки, обошли куст и вновь предстали перед старцем:

– Экие вы упрямцы! Ступайте отсель и подумайте еще раз, прежде чем поступок необратимый свершать!

Молодые обошли куст второй раз и снова оказались перед волхвом.

– Ступайте отсель, дети мои, – пригрозил им посохом старец, – ибо если появитесь здесь еще раз, свяжу вас навеки воедино божьей волей и именем, и изменить сего вы уж никогда более не сможете!

Молодой человек и юная славянка отправились на третий круг. Светлана же тихо подошла к старику и встала рядом с ним. И когда Матвей и Заряна снова завершили свой путь, вздохнула вместо волхва:

– Что же, дети мои. Вестимо, тверда воля ваша, и отговорить вас от нее никому не по силам. Матвей, подними правую руку и выстави мизинец, а ты, Заряна, подними левую.

Жених с невестой послушались, и Светлана связала между собой их поднятые мизинцы:

– Светом Яриловым, водой текучею, травой зеленою, ветрами быстрыми, землею сырою, кровью Свароговой заклинаю нить сию на вечную крепость! Связую отныне на веки вечные во единую судьбу, во единую душу, во единую радость и единое горе и единую плоть внука Сварогова Матвея и внучку Сварогову Заряну в семью одну, плоть к плоти, душа к душе, жизнь к жизни. И пусть всегда, покуда вы рядом, в глазах своих, в прикосновениях и объятиях купаетесь вы в любви, счастии и радости, ако купава прекрасная в водах текучих купается, но завсегда твердо на месте своем остается! Отныне и навсегда заклинаю вас волей и силой своею! – Светлана крепко сжала поднятые мизинцы молодых, отпустила и сделала шаг назад: – Отныне вы муж и жена, Матвей и Заряна. Можете целовать друг друга. И больше не останавливаться!

– Неплохо, скромненько и со вкусом, – оценила церемонию Валентина. – Мне кажется, я даже уронила соленую слезу зависти.

Она подождала, пока молодые нацелуются, обняла их и отпустила:

– Поздравляю! Надеюсь, больше никогда и ничего о вас не услышать!

– Это доброе пожелание, ребята, – на всякий случай уточнила Света. – Валентина есть темная богиня. И если она о вас ничего не слышит, значит, у вас не случается никаких неприятностей.

– Спасибо, великая, – широко улыбнулась ведьме Заряна. Потом обнялась с помощницей Макоши, и все вместе они направились к городу.

Валя незаметно отстала, обошла сад в надежде найти рядом со священным местом кладбище, но ничего не заметила. Постояла, чуть расставив руки и посылая мысленный призыв к мертвым существам. Но ответом уже в который раз была полная пустота.

– Проклятье! – Ведьма сплюнула и поспешила в Вологду. – Авось хоть на банкете душу отведу!

Однако банкетом оказался скромный ужин на двоих: для нее и Светланы.

– Несем потери? – удивилась ведьма, выбирая место за столом.

– Матвей великий мастер, – пожала плечами Света. – Могучая Макошь решила, что его место в чертогах великого Сварога, укрощающего огонь и железо. Разумеется, вместе с супругой. Боюсь, мы его больше не увидим. Викентий сражается с оборотнями где-то на севере. Его мы, я так надеюсь, все же узреем. Но не скоро.

– Все, что ни делается, все к лучшему, – решила Валя, придвигая к себе миску с грибами. – Меньше народу, больше кислороду.

Слова ведьмы оказались пророческими. Завтракала она уже в одиночестве. И обедала, и ужинала. В комнатах рядом с ее «карцером» отныне тоже царила полная тишина. Гостья из будущего осталась предоставлена самой себе.

Не то чтобы Валентину бросили на произвол судьбы – богатый стол неизменно ждал ее в трапезной в назначенное время. Не то чтобы девушку томили в одиночке – все двери дворца были нараспашку, город внутри и мир снаружи находились в полном ее распоряжении. Однако аборигены держались от ведьмы в почтительном отдалении, кланяясь с уважением, но не заговаривая и даже не здороваясь. Деловые, хлопотливые вострухи для беседы подходили не больше, чем пылесос или микроволновая печь, а богов и своих товарищей по несчастью девушка нигде не встречала.

Вале пришлось привыкать к одиночеству.

Мысли о строительстве склепа все еще не покинули девушку. Однако идею зарыться в землю ведьма оставила. Ей подумалось, что хорошим укрытием может оказаться какая-нибудь пещера или расселина в горах. Возвышенности не затопит, люди скалы не копают. К тому же, насколько она помнила, Уральские горы, особенно на севере, никогда не были оживленным местом. Вот только… Вот только между прекрасной идеей и возможностью ее осуществить зияла пропасть. Девушка совершенно не представляла, как в этом мире можно добраться до северного Урала. Самолеты тут не летали, поездов еще не изобрели, автобусы не ходили. Не на лодке же плыть неведомо куда?

Еще меньше ее прельщала пешая прогулка длиной во многие сотни километров через дикие незнакомые земли, охваченные войной с оборотнями, с пустыми руками; в топике, джинсах и домашних тапочках. Ведь колдовство славянских богов вытащило ее из дома именно в таком виде.

В хоромах великой Макоши ведьму хотя бы кормили.

На третий день, вскоре после ужина, Вала ощутила знакомое едкое пощипывание под желудком, тянущее нитью куда-то в сторону заката.

Сорвавшись с места, она пулей вылетела из дворца, пересекла двор и за одним из загонов застала столпившихся славян. Пользуясь званием богини, Валя протолкалась вперед и увидела лежащего на помосте сухонького старика, с желтой кожей и впалыми щеками – словно съеденного изнутри неведомой порчей. Может, онкологией, а может, вирусом или печеночной недостаточностью – поди угадай!

Валентина положила ладонь усопшему на лоб, не ощутила ничего, вздохнула:

– Его больше нет… – прикрыла глаза и вытянула руки перед собой.

Но все оказалось бессмысленно, душа исчезла.

Ведьма отступила, и седобородый волхв накрыл лицо покойника коричневой рогожей.

Ночь девушка почти не спала, а с рассветом, наскоро перекусив, выскочила на крыльцо, с которого неплохо просматривалось последнее ложе мертвого горожанина.

Она почти угадала – родственники пришли за стариком около полудня. В здешнем мире еще не придумали справок, чиновников, разрешений и ритуальных агентств, и потому все процедуры свершались быстро. Вчера вечером отошел в иной мир – сегодня уже провожают в последний путь.

В последний путь покойного провожали несколько молодых людей, пяток женщин, две старухи. Постояв возле помоста, о чем-то поговорив с покойником, они засуетились. Мужчины переложили усопшего на носилки, понесли к воротам и дальше, в сторону от реки. Валентина следовала сзади на некотором отдалении. Особо не таилась – с чего бы? Плохого ведь ничего не делает. Но и внимания к себе девушка старалась не привлекать.

Процессия остановилась недалеко от уже известного Вале яблоневого сада. Носилки опустили, покойного повернули на бок, стали с ним что-то мудрить. Что именно – издалека было не разобрать, так что девушке пришлось приблизиться почти вплотную, выглянуть из-за женских плеч.

Оказалось, что старику придали позу свернувшегося калачиком ребенка и в таком виде опустили в округлую могилу.

– Таким ты пришел в наш мир, трудолюбивый Лемех, таким мы отпускаем тебя назад, – сказал волхв. – Не забывай о родичах своих, и в час назначенный встреть их у моста Калинова, проводи чрез реку горячую, прими с честью в Золотом мире…

Седобородый жрец пристукнул посохом и посмотрел Валентине прямо в глаза.

Все остальные тоже повернули головы к ней, явно чего-то ожидая.

«Вот черт, я же богиня! – вспомнила ведьма. – Наверное, полагается сотворить что-нибудь божественное, раз уж приперлась».

Вздохнув, девушка протиснулась вперед, посмотрела под ноги, на свернувшегося старца, и вдруг вспомнила откуда-то правильное определение ритуала: «захоронение в позе эмбриона».

– Ты был хорошим мастером, Лемех, честным и трудолюбивым, был хорошим отцом и верным мужем, – сказала девушка обыденные для любой панихиды слова. – Ты прожил долгую хорошую жизнь, и надеюсь, она тебе понравилась. Таким ты пришел в наш мир из чрева матери, таким мы отпускаем тебя обратно в чрево матери-земли. Станешь ты вновь землей-травой, станешь луговыми ягодами и наливными яблочками, вернешься в наш мир хлебом и солью. А потом вернешься и живой плотью. Отправляйся в свой новый путь, славный Лемех. Смерть – это только начало…

Валентина зачерпнула горсть свежекопаной земли, бросила ее в могилу и пошла прочь.

– Спасибо, великая! Благодарю, великая… Поклон тебе, великая, – склонились перед уходящей богиней славяне. Они получили от нежданной гостьи куда больше, нежели ожидали. Но вот ведьма не получила ничего. Конечно, она нашла кладбище. Но оно было совершенно пустым. Никаких призраков, никаких духов, никаких следов потусторонних сущностей. Здешнее кладбище было для нее столь же бесполезным, как ее камера в хоромах великой Макоши.

Можно провести некоторое время без посторонних глаз – и ничего более.

Дщерь Морены

Черная комната без окна, воды и хотя бы банального ночного горшка. Серый коридор, слабо подсвеченный тоже непонятно чем, еще четыре двери, никогда и никем не открываемые. Ни шорохов, ни скрипов. Даже мышей со сверчками и то не завелось.

Недолгий путь вниз, к роскошному столу, полному мясных и рыбных деликатесов, сластей и солений – а потом обратно, наверх, в тесный карцер. В келью добровольного отшельника.

Ибо делать в этом мире что-либо еще Валентина не могла. Не умела, да и не хотела.

Даже бить баклуши – нужно уметь. Особенно если делаешь это не стальной стамеской, а кремниевой – острой и хрупкой, словно осколок оконного стекла. Равно как пасти овец, шпаклевать бочки горячим воском, чесать кудель или хотя бы носить воду коромыслом. Ведь этому искусству учат с детства. С непривычки – только кости попусту переломаешь.

А операторы газовых котельных, веб-дизайнеры и кассиры в этом мире как-то не требовались…

Впрочем, даже если бы Валя умела – но богиня, таскающая на кухню ведра с водой…

Смертные подобного перформанса точно бы не оценили. И здешняя хозяйка – тоже. Недаром же она откармливает свою полупленницу, как рождественского гусака! Смертному – смертное, богине – богинево. И бунтовать против сего закона мироздания покалеченная в своем даре ведьма не собиралась.

Не имела настроения.

Она просыпалась, ела-пила, валялась среди шкур на сене, снова отжиралась и опять погружалась в себя, лишь изредка позволяя себе неторопливую прогулку в городе или окрест, таращась перед собой бессмысленным пустым взглядом.

В один из дней, рано утром, Валя вдруг услышала снаружи скрип, тут же скатилась с постели и выскочила за дверь, едва не врезавшись в проходящего там Викентия.

– Ого! – хором воскликнули оба, изумленно оглядывая друг друга.

Молодой человек теперь даже близко не походил на прежнего подзаборного гопника. Новенькие сапоги и штаны из мягкой коричневой замши, меховая куртка, широченный пояс из золотых пластин с янтарными вставками; рукояти и ножны оружия украшены драгоценными камнями, в руке – тяжелая палица с шипастым гранитным навершием.

Но главным было даже не это. У гопника изменился взгляд. Теперь его глаза светились азартом хищника, забравшегося в сонный курятник, а вся фигура излучала уверенность в себе, монументальную силу победителя. Это был уже не мальчик, а матерый зверь, настоящий самец, от запаха которого у ведьмы даже заныло внизу живота.

– Это серебро? Золото? Где разжился? – сглотнув, Валя приблизилась к нему вплотную, потрогала янтарные вставки и накладки поясной сумки, нагло проникая в личную зону, к самому телу.

– Ерунда, ломбард ограбил, – усмехнулся молодой человек. – А ты как? Склеп для мертвого сна уже сотворила?

– В этом чертовом мире нет даже лопат! – подняла к нему лицо девушка. – Тут вообще ничего нет! Хожу, как дура, из угла в угол… Спасибо хоть, кормят… В уголке, как никчемную дворнягу.

– Это как? – Викентий чуть отступил, снова замыкая свой мирок только на себя.

– Светка к Макоши примазалась, – сморщившись, пожаловалась ведьма. – Ходит вся расфуфыренная, в святилище поклоны принимает, заговоры и амулеты раздает. Матвей к Сварогу отвалил. Не видно и не слышно. Мы же ведь все из одного времени, Вик! – опять подступила девушка, положила ладони ему на плечи. – Мы должны вместе держаться, выход из этой задницы искать! А кроме меня, этим, похоже, никто не заботится. Чего ты ржешь?!

Викентий взял ее за щеки, привлек, крепко поцеловал в губы, отпустил и выдохнул:

– А мне тут нравится!

– Дурак, – мягко ответила Валентина.

– Хочешь совет? – Молодой человек наклонился к самому ее уху. – Богу помолись, он поможет. Здесь боги отзывчивые.

– С чего ты взял?

– Потому что в этом мире я сам – бог! – Викентий снова рассмеялся и пошел дальше. На полпути обернулся: – Тоскливо станет, Валенька, заглядывай. Пожалею!

– Идиот! – бросила ему в спину девушка. – Я от этой тоски уже чуть не волком вою, а он только перья способен распускать. Трепло пустопорожнее!

Самовлюбленный солдафон ее не услышал.

И, черт возьми – Викентий опять перестал появляться в своей комнате!

И вновь потянулись пустые, бессмысленные дни и ночи. Сон, жратва, блуждания куда глаза глядят от нечего делать.

Во время одной из таких прогулок, заведших девушку достаточно далеко от города, ведьма вдруг обнаружила у кострища на берегу реки трех воинов, охраняющих каменное изваяние тончайшей работы: молодой человек в славянской одежде, пышноволосый, стоящий в небрежной позе. Непостижимым образом мастеру удалось проработать каждый волосок, придать естественность каждой складке одежды.

– Прости, великая, но всемогущая Макошь запретила нам хоть кого-то подпускать к ее сыну! – Расхватавшие щиты и копья воины, похоже, боялись своих слов куда больше, нежели девушка, которой предназначались угрозы.

– Это ее сын? – удивилась Валентина, разглядывая невероятное по красоте произведение искусства. – Интересно, кто смог сотворить подобное?

– Его обратила в камень богиня Табити, прародительница скифов! – ответил воин. – Не гневай Макошь, великая, она очень беспокоится за Орея!

– Мне кажется, он жив. – Ведьма, по привычке попытавшись призвать мертвую душу, неожиданно ощутила отзвук. Но не мертвый, а горячий, пульсирующий.

Внезапно в реке зашипела вода, словно закипела, побежали волны, и из прибрежной ряби поднялась Светлана.

– Здравствуй, Валечка! – кивнула она.

Воины все разом опустились на колено.

– Какими судьбами, светлая? – изумилась ведьма. – Ты неудачно утопилась?

– Надеюсь, мне это больше никогда не понадобится. – Света покрутила головой, попыталась отряхнуть отделанное мехом горностая платье. – Валя, пошли домой! Мне нужно переодеться.

– Дай угадаю, – прищурилась ведьма. – Ты просто хочешь меня отсюда побыстрее увести.

– Посмотри на меня, Валя, – развела руками Света. – Я вся мокрая, и тина в волосах. А тайны никакой нет, по дороге все расскажу.

– Ладно, – согласилась ведьма. – В конце концов, всегда можно вернуться, этот мини-эрмитаж рядом.

– История проста, – быстро зашагала в сторону Вологды помощница Макоши. – Правительница договорилась о браке по расчету, сын вроде бы согласился. Но в последний момент между мамой и сыном случилась какая-то размолвка, они поссорились, причем прямо на свадьбе Орей жениться отказался. Мама невесты, знамо, обиделась и превратила жениха в камень. Говорят, она жуткое чудовище, у нее змеи вместо ног, убивает взглядом, ходит через огонь. В общем, радость еще та. И дочка маме не сильно уступает по всем параметрам.

– Тогда почему…

– Ворожба показала, что, если статую отнести во дворец, Орей останется каменным навсегда, – не дослушав вопроса, продолжила Света. – А если оставить на берегу, то вскорости он воскреснет. Макошь, понятно, до сих пор на сына в великом гневе за ослушание и готова сгноить в опале, однако сердце матери – не камень, и загубить сына безвозвратно богиня не хочет. Посему к себе не забирает. Только охрану выставила.

– Все, как всегда, – хмыкнула ведьма. – Он воскреснет, мама во гневе прикажет отрубить ему голову, после чего все помирятся, кинутся в объятия, и семья воссоединится, утопая в липких сиропных слезах.

– На самом деле было бы неплохо, – кивнула светлая богиня. – Макошь на словах гневается и готова сына чуть не на скребки для кожевенников пустить, но на деле жутко нервничает, когда кто-то появляется возле ее чада. Вот и сейчас, едва охрана испугалась, тут же меня отправила Орея защищать.

– От любви до ненависти один шаг, – парировала Валя. – Ссоры между родными самые злобные. Они друг у друга все слабые места знают и по ним со всего размаха бьют. Так больно бьют, что потом простить невозможно. Даже после смерти отпущения грехов многим вымолить не удается. Поверь мне, я наслушалась всякого.

– Не знаю, – пожала плечами Света. – Трудно поверить, чтобы мама сына не простила.

– Да, конечно, простит! – ехидно согласилась ведьма. – Только сперва выпорет до полного бесчувствия, этак от души, по-родительски, три шкуры спустит, да и простит.

С этими словами девушки вошли в ворота города, и беседа волей-неволей оборвалась.

Однако вскоре после обеда светлая богиня внезапно объявилась в карцере ведьмы в сопровождении довольно высокой для вострухи старушки в рогожке, держащей мощный пятирожковый масляный светильник.

– Великая Валентина, тебя призывает всемогущая Макошь, – слегка поклонилась Светлана.

– Боже, как торжественно! – отозвалась с постели ведьма. – Спешу и плачу, уже подметки на бегу поотлетали.

– И я прошу тебя, Валечка, – сложила перед собой ладони Света. – Попытайся хоть раз в жизни обойтись без дерзостей и оскорблений. Ты будешь разговаривать с двумя самыми могущественными существами вселенной, богиней смерти и богиней богатства и успеха. От них зависит вся твоя дальнейшая судьба. Постарайся притвориться паинькой.

– Только ради тебя, подруга, – поднялась ведьма. – Сделаю все, что могу.

Внешне Валентина хорохорилась, однако на самом деле была готова уже на все, что угодно, лишь бы получить хоть какое-то разнообразие в своем унылом прозябании. И потому, войдя в тронные палаты, она даже почтительно склонила голову, громко и ясно произнеся:

– Приветствую вас, великие и всемогущие богини!

Могучая душой и телом, всесильная Макошь сегодня предпочла одеяние из гладкого меха выдры с широкой просторной юбкой, а выше талии наряд украшала россыпь золотых клепок. Чем-то они напоминали звездное небо – Вале даже показалось, что она различает знакомые созвездия. А может – померещилось.

Гостьей властительницы Вологды была женщина куда более поджарая, с острыми чертами лица, тонкими пунцовыми губами и черными, как ночь, волосами, собранными в пучок и закрепленными несколькими заколками, радужно переливающимися перламутром; на висках – тонкие золотые кольца, внутри которых покачивались перламутровые руны. Облегающее синее платье украшал мех чернобурки, переброшенный через плечи, и жемчужные крапинки на груди, талию обнимал пояс в три пальца толщиной, собранный из перламутровых накладок в костяном обрамлении.

По прикидке ведьмы, стоило все это – кожа, перламутр, жемчужный мусор – копейки. Однако выглядела белолицая дама чуть ли не богаче, нежели не жалеющая золота хозяйка.

– Знакомься, сестра, – обошла девушку кругом великая Макошь. – Это Валентина, избранница кречета, посланного на сто поколений вперед. Заклятие моего супруга, могучего Волоса, определило ее как сильнейшую из богинь будущего. Она способна повелевать смертью, видеть призраков. Мы полагаем, сия дева одна из твоего рода, воспринявшая все твое могущество. Если ты поделишься с ней своей мудростью и властью, она способна стать твоей верной помощницей в делах правления Золотым миром и…

– Ты забыла, сестренка? – перебила хозяйку черноволосая женщина. – У меня нет детей!

– Сто поколений, Морена, – напомнила гостье Макошь. – Дети еще появятся. Ты бессмертна, Мара. Не может быть, чтобы за тридцать грядущих веков ты так ни разу и не зачала!

Гостья чуть скривилась, покачала головой:

– Богиня смерти, дарующая жизнь. Ты сама-то веришь в подобное, Макошь?

– Но вот же, Мара! Пред тобой стоит дева, разделяющая твой дар!

– Ну и что? – пожала плечами черноволосая богиня.

– У нее твой талант, сестра, – после небольшой заминки повторила правительница Вологды. – Она способна помогать тебе, учиться у тебя, стать частью твоего дома, твоей семьи.

– Скажи, сестренка, – вздохнула Мара, – разве я просила тебя о помощнице? Разве я жаловалась, что бремя власти над Золотым миром тяготит меня и я желаю с ним расстаться? Что я утомлена дарованным мне даром и не справляюсь со своим долгом? Нет? Тогда о чем мы говорим?

Богиня богатства поджала губы.

– Великая Макошь… – чуть поклонилась в сторону хозяйки Вологды стройная гостья, – великая Валентина… Была рада встрече.

Откланявшись, великая Мара решительно обогнула трон и скрылась там за дверью.

– М-м-м… Валентина… – с явной неуверенностью произнесла сверкающая золотом великая Макошь.

– Вот только не надо засирать мне мозги! – вскинула ладони ведьма. – Я все отлично поняла! Вы закинули в будущее невод для ловли богов. В него попалась пара породистых тушек и всякая сорная рыба. Я оказалась в числе случайного мусора. Блин, раз я вам здесь и нахрен никому и ни за чем не нужна, так, может, наконец отправите меня обратно?!

– Это… Очень… – Всесильная богиня не сразу нашла правильные слова. – Ты понимаешь, великая… Мы посылали в будущее кречета потому, что отправить туда кого-то из богов нам оказалось не по силам. Троян или Похвист, конечно же, сделали бы более разумный выбор среди потомков. Но человек не в силах проникнуть в будущее. Поэтому пришлось полагаться на удачу. С тобой, видимо, могучее закли…

– Я поняла, накладочка вышла. Да пошли вы… – выдохнула ведьма и вышла из зала, громко хлопнув за собой дверью.

Спустя пару часов в ее темную конуру тихо просочилась Светлана, перевернула корзину, присела на нее.

– Жалеть пришла, светлая? – промолвила Валя, радуясь тому, что в темноте не видны слезы.

– Я хочу рассказать, как здесь все устроено, – покачала головой гостья. – Ты понимаешь, твой изначальный дар, твое изначальное место, изначальная сила на самом деле имеют мало значения. Главную силу богам дают люди. Это как в торговле ватными палочками. С каждого по копеечке – тебе особняк на Карибах. Главное, чтобы эти копеечные палочки люди брали у тебя, а не у другого. Так и здесь. Каждая молитва, направленная к тебе, дает тебе капельку силы, вложенной смертным в искреннюю молитву. Из отдельных капелек складывается океан могущества. Викентий здесь всего месяц, но столь яро дерется за славян в каждой глухой дыре, что ему молится уже половина людей, и силы у него сейчас, наверное, не меньше, чем у самого Волоса. Я поначалу сама ножками в священную рощу бегала и просто советы семейные давала, девочкам влюбленным помогала, от бесплодия по мере сил исцеляла. Смертные благодарить начали, обращаться, советовать. И вот уже молятся, камни в мою честь ставят, требы приносят. И я… – Девушка вытянула перед собой руки, и они наполнились слабым голубоватым светом. – И теперь я могу делать такое, о чем раньше и не мечтала!

– Поздравляю, подруга, – выдохнула ведьма.

– Валя, ты меня не поняла! – Руки гостьи погасли. – Выбрось из головы все, что тебе наговорили Мара с Макошью! Важно не то, чего хотят они. Важно то, что ты сама можешь сделать для людей. Иди к славянам, помогай, советуй, доказывай свою необходимость, важность, пробуждай молитвы. Пойти, Валя, самое главное. В конечном итоге все решают не боги! Выбор делают смертные!

– Светик, ты дура, да? – ласково поинтересовалась ведьма. – Света, я богиня смерти! Как мне доказывать свою полезность? Пойти кого-нибудь зарезать, да?

– Но… – Гостья явно растерялась.

– Богиня смерти без своих мертвецов! – Валя горько рассмеялась. – Света, иди отсюда на хрен, пожалуйста. Я хочу остаться одна. В этом мире я могу только жрать и спать, спать и жрать. Может, хотя бы мой навоз порадует твоих любимых смертных своей концентрированной полезностью.

Карьера богини

В этом присутствует готический извращенный юмор – когда бессмертная богиня смерти хочет наложить на себя руки. От полной безысходности такие мысли у ведьмы начали возникать. Однако Валя оказалась достаточно здорова на голову, чтобы не поддаться столь истероидным порывам. Ведь мертвые в своей судьбе уже ничего изменить не способны. Надежда остается, лишь пока ты жив.

Спустя пару недель девушка вдруг опять услышала шум в комнате через коридор. И, словно учуявший кобру мангуст, устремилась за добычей.

– Тук-тук! – Валентина заглянула в камеру бога войны. – Я слышу шум, шаги. Дай, думаю, проверю?

– Привет, – поднялся навстречу Викентий.

Он опять успел поменять одежду, однако пояс на нем оставался прежний: золото с янтарем, разбавленное рукоятями ножей, вытертой сумкой и замасленной рукоятью палицы. А еще при нем появился мальчишка-слуга, раскладывающий вещи в углу комнаты.

Ведьма закрыла дверь, пересекла комнату, прикидывая самый надежный способ захвата зверя.

– А у тебя все никак? – спросил великий Один.

– Ты о чем? – резко посмотрела на него Валентина.

– Не отвечай, и так все понятно, – отмахнулся молодой человек.

– Это с тобой все понятно, – кивнула в сторону слуги девушка. – Мсье предпочитает румяных юных мальчиков?

Быстро принудить мужчину к сексу женщина может двумя основными способами. Либо раздеться перед ним догола, лечь и раздвинуть ноги, надеясь на сообразительность партнера, либо назвать его гомиком.

Если после такого оскорбления мужик не возьмет даму силой в течение трех минут – значит, он и впрямь голубой.

Викентий оказался нормальным. Взревев, как раненый тигр, он кинулся на гостью, запустил лапы сразу ей в штаны и под топик, наверняка оставив на теле пару синяков, а потом принялся срывать одежду.

Оставшись почти голой, ведьма вдруг заметила, как вытаращился на ее прелести мальчишка, швырнула в него майкой:

– Пошел вон отсюда! – а потом облегченно расслабилась и позволила Вику делать с собой все, что только взбредет ему в голову.

Бог войны особой фантазии не проявил, оказался груб и молчалив – зато неутомим, горяч и ненасытен. Он так рьяно возмещал девушке долгие дни пустоты и одиночества – что вскоре Валентине самой пришлось вымаливать себе передышку, заводя беседы о приключениях Вика на войне с оборотнями и напоминая ему о еде.

Отвлекаясь от девичьего тела, Викентий вдруг начинал суетиться, вспоминать о делах, дальних планах, рвался куда-то бежать, кого-то спасать, чем-то заниматься.

Ведьма, чуя опасность, старалась не отпустить жертву ни на минуту. Вместе с ним она бродила по лугам и полям, высматривая цели для молота, сидела рядом, когда он натаскивал своего мальчишку в рукопашных схватках, вставала в общий строй, когда бог войны учил стражу города правильной войне, вместе с ним нагишом купалась в реке, когда он смывал с себя пот после тренировок, и само собой – вытягивалась рядом с ним в постели в конце каждого дня, переселив мальчишку-слугу в свою комнату.

Да, разумеется, Валя отлично понимала, что не вызывает у бога войны абсолютно никаких чувств, что для Вика она всего лишь секс-игрушка. Но в ее положении даже стать солдатской подстилкой – это уже ступенька наверх по карьерной лестнице. Ведь для девки в жизни главное – вовремя в мужика годного крепко вцепиться, да не сорваться со шкуры раньше времени. Правильный мужик – он, что секач лесной, через судьбу и пространство тараном ломится. Тупой, слепой, страшный – совершенно без разницы. Главное – чтобы далеко и быстро. Авось куда-нибудь да вывезет.

За несколько дней Валентина исцелилась и душой, и телом, избавившись от ощущения пустоты и безнадежности внутри себя, от тоски ненужности и одиночества, вспомнила сладость мужских ласк и крепкой телесной близости. И только-только начала к этому привыкать…

– Вик, оборотни деревню на Варлуге рвут!

– Вот черт!

Валя спросонок еще даже понять не успела, о чем в дверь кричат, а ее парень уже скатился с постели, буквально запрыгнул в одежду, сгреб оружие и выскочил наружу.

– Подожди! Ты как, когда…

Куда уж там! Ведьма еще только начала задавать вопросы, а ее кавалера уже и след простыл. Что самое обидное – даже не поцеловал на прощание. Пусть не ради чувств, а хотя бы для приличия. После стольких-то общих ночей и многих дневных уединений.

– Проклятый самец… – Девушка откинулась на постель и прикрыла глаза.

Изменить она все равно ничего не могла, оставалось спать.

Утром в столовую заявился взъерошенный русоволосый мальчишка, нос картошкой, склонился перед богиней:

– Приветствую тебя, великая! А где могучий Один?

– Парень, ты все проспал! – рассмеялась ведьма. – Бог войны умчался на свою любимую развлекуху: проливать кровь и ломать кости.

– Он ушел сражаться?! – В голосе мальчишки прозвучало жалобное разочарование. – Без меня?

Валя не ответила, предпочла потянуться к своим любимым грибочкам. Шутить над тем, что паренек в нужный момент оказался не на месте, язык не повернулся. Ведь это именно она отселила бедолагу в другую комнату.

– Приятного аппетита, – степенно вошла в трапезную Светлана.

– И тебе того же, – приглашающе указала на стол ведьма.

– Вострухи наябедничали, что здесь посторонний, – глядя на вскочившего паренька, вздохнула девушка. – Мы тебя забыли…

– Почему «мы»? – уловила неправильное междометие Валя.

– Это ведь я ночью бросила Вика в реку у Вострухи, – призналась светлая богиня. – И спросонок не вспомнила, что из прежнего похода храбрый Один вернулся с товарищем.

– Я готов отправиться вслед за ним, великая! – склонил голову мальчишка.

– Нет такой необходимости, – ответила девушка. – Тамошние славяне уже возносят благодарственные молитвы. Вик, как всегда, победил, и где он сейчас, поди угадай. Пока сам не позовет, не узнаю.

– Слава Одину! – торжествующе вскинул кулаки враз повеселевший паренек.

– И Слава, и Вася, и Петя, – непонятно для здешнего жителя пошутила светлая богиня. – Ладно, разрешаю тебе дождаться своего повелителя в его покоях. Пока его нет, будешь мне помогать.

– Слушаюсь, великая! Служить тебе честь для всякого сына славного народа!

– Как тебя зовут, юный воин? – улыбнулась Светлана.

– Весар, великая! – выпятил грудь мальчишка.

– Ты уже поел? Тогда пошли. Мне как раз надобно перенести несколько сундуков. Вострухам сего не поручить, надорвутся.

– Как прикажешь, великая!

Светлая богиня кивнула, вышла, парень выскочил следом.

– Одного мужика сперла ночью, второго утром, – покачала головой Валентина. – И кто из нас после этого «темный»?

Первый день без чересчур энергичного Викентия стал для ведьмы днем отдыха. Все же, положа руку на сердце, вел себя бог войны слишком бурно. Полдня ведьма просто проспала, а вторую половину продремала, с интересом прислушиваясь к многозначительным звукам в соседней камере. Сдавленное хихиканье, шорохи и стоны навевали на нее самые странные фантазии.

Но ведь не могла же образцовая паинька, девочка-припевочка, первая советница всемогущей Макоши, богини богатства, успеха и полных амбаров, правительницы славянских земель, сильная и знаменитая богиня любви и согласия – затеять похотливый загул с юным слугой из числа простых смертных?

* * *

Викентий появился через несколько дней, провел с Валей три бурные ночи – и исчез, не предупредив. Опять возник спустя десяток дней, устроил ведьме ночь безудержного секса – и пропал. Та же история повторилась еще через полмесяца. Бог войны пользовался девушкой нагло и безапелляционно, как своей собственностью. Типа – лежит забавная безделушка в кладовке. Выдалось время – достал, поиграл. Некогда – сунул обратно.

Однако ведьма не сетовала. Время от времени у нее был отменный секс, причем Вик приходил к ней сам, искать и соблазнять не требовалось. Не сторонился, не прятался. У них сохранялись хорошие дружеские отношения, никакой усталости и разборок. А значит – ее кабанчик продолжал мчаться через чащу, неся пассажирку на загривке, и Вале оставалось только запастись терпением и внимательно глядеть по сторонам.

Встреча, долгое расставание, снова встреча, расставание. Без прощаний, без условий и обещаний…

Когда тихим вечером из комнаты Одина внезапно донесся такой грохот, словно ее взорвали, Валя подпрыгнула в постели, вскочила, метнулась через коридор, распахнула дверь и увидела, как бог войны колотит кулаками в бревенчатую стену:

– …теперь Дый наверху сидит, а я на посылках! – услышала девушка его последние слова. – Старперы сраные! Ну, я вам это припомню!

– Вик, ты чего?! – ведьма положила ладони ему на плечи. – Что случилось? Что-то плохое?

– Они уроды, Валя! Просто уроды! – развернулся к ней бог войны, поднял сжатый кулак к ее лицу: – Ну ладно, во главе сидеть я не напрашиваюсь! Но хотя бы между Перуном и Похвистом?! Я что, не заслужил?! Я мало крови пролил? У меня мало дыр на шкуре прибавилось?

– Вик, ты меня пугаешь… – сглотнула Валя, ощущая истекающую от любовника ярость.

– Да уж, меня теперь лучше бояться! – скрипнул зубами великий Один. – Я эту шутку так просто не спущу. Я за нее со здешними богами сквитаюсь. Козлы старые! Я, значит, для них мальчик на побегушках!

Его пальцы ощутимо сомкнулись на горле ведьмы.

– Вик, я могу тебе чему-нибудь помочь? – осторожно поинтересовалась Валя.

– Тебе придется, милая, – прошипел воин, запуская руку ей в джинсы. Быстрыми движениями он даже не раздел, а ободрал гостью, кинул на постель. – Мне жутко хочется кого-нибудь убить.

– Хорошо, Вик, ты победил, – вскинула руки девушка. – Я сдаюсь. Я в твоей власти, Вик. Я вся твоя…

Ведьма позволила себя изнасиловать, потом снова и снова, и только ближе к утру, когда ярость зверя окончательно перетекла в ее тело, стала задавать осторожные вопросы.

К рассвету ей стало понятно, что привело великого Одина в неистовое бешенство. На пиру в честь победы над оборотнями – его, Викентия, победы! – на этом пиру его посадили в самом низу стола. На месте, предназначенном для никчемных, безродных замухрышек. Ниже остались совсем уж сорные людишки, которых не пригласили на торжество вовсе. И с одной стороны, здешние боги вроде бы так поступили по обычаю – ибо пришельцы из будущего, как тут ни крути, были самыми младшими в роду сварожичей, а потому и место им отводилось ниже старших родичей. А с другой…

Когда герой, храбрый бывалый воин, победитель жестокого врага ожидает почетного караула, барабанной дроби, рукопожатия президента и ордена на шею – а вместо этого получает снисходительное пошлепывание по попке от старших товарищей… После подобной церемонии от понюхавшего крови хищника можно добиться только ненависти.

Уж лучше бы боги славного народа не затевали никаких торжеств вообще!

На рассвете внешне спокойный бог войны вышел за дверь – и больше не вернулся, не показавшись ни к обеду, ни к ужину, ни к ночи. Однако Валя знала, что мир славян больше уже никогда не станет прежним. Ее «кабанчик» явственно уходил из старой чащи в новые неведомые земли. Нужно крепче держаться за шкуру. В новых землях может найтись место и для нее…

Это были хорошие вести. Из плохих же стало то, что топик изнасилования не пережил, окончательно превратился в лохмотья. Джинсам тоже досталось изрядно. Нижнее белье и вовсе давно исчезло.

Несколько месяцев назад она попала в сей мир в штанах и маечке. С тех пор одежда снималась ею только для стирки, причем – ручным перетиранием, без мыла, и теперь окончательно пришла в ветхость.

В новый неведомый мир ведьма рисковала войти нагишом.

Прошло больше двадцати долгих дней, прежде чем Валя опять услышала на лестнице знакомые шаги и, выскочив из «карцера», с восторженным визгом повисла на шее бога войны:

– Ур-ра-а!!! Вик вернулся!

Викентий тоже усмехнулся, погладил ее по голове, произнес неожиданные, но очень теплые слова:

– Здравствуй, любимая! Ты даже не представляешь, как я по тебе соскучился!

Светлана, что стояла за ним, воздела глаза к потолку и сплюнула в сторону. Наверное, от зависти.

Вик занес девушку к себе, прикрыл дверь, но когда Валентина начала его целовать, положил палец ей на губы:

– Подожди ночи, милая. Ко мне должны прийти люди.

– Какие вы тут все деловые! – возмутилась ведьма. – Смотреть противно. К дикарям провалились – и суперменов из себя корчите. А тут везде тоска смертная! И дубак еще постоянно, не согреться. Все время в шкуры заворачиваться приходится. Светка, вон, в мехах ходит. А я до сих пор в одной маечке слоняюсь. Скоро расползется вся, будет вам стриптиз бесплатный.

– Так попросила бы у светлой хотя бы плащ.

– Не хочу унижаться.

– Ладно, тогда я спрошу, – отмахнулся Викентий.

Валя облегченно перевела дух. Ее главная на сегодня проблема, похоже, разрешилась. Держащееся только на честном слове тряпье удастся поменять на новое. И, вытянувшись в постели, девушка расслабилась, не мешая любовнику беседовать со стариком, явившимся рассказать о набеге скифов.

Впрочем, очень скоро она стала прислушиваться – трудно остаться равнодушной, когда рассказывают о людях, одним взглядом врага обращенных в камень. Так, между делом. Драка как драка. Кого стрелой сразили, кого копьем, кого – в камень превратили.

– Два потомка змееногой богини, одним взглядом убивающие врага наповал, – бог войны тоже обратил на них внимание. – Интересно только, на какой дистанции действует это волшебство? Дальнобойность – чертовски важный фактор при штурме…

– Что ты задумал, Вик? – забеспокоилась девушка.

– Ты прямо будто не от мира сего, Валя! – усмехнулся Викентий. – Я бог войны. Великий воитель и защитник русской земли. Если скифы захватили города, я должен их освободить. Завтра на рассвете отплываю.

– Уплываешь? В путешествие? – вскинулась Валентина. – Возьми меня с собой!

– Я не в круиз отправляюсь, милая, – покачал головой Вик. – В военный поход, на войну. Убивать, погибать, драться.

– Я согласна!

– Это не было рекламой, Валя! Я объяснял, почему сие невозможно!

Валя ухватила молодого человека за шею и рывком оседлала:

– Вик, ты что, не понимаешь?! Я томлюсь тут уже целую вечность, я почти полгода в тюрьме! В самом настоящем концлагере! Я схожу с ума, Вик! Я уже готова грызть бревна и выть на луну. Мне уже хочется утопиться или повеситься! Я согласна на все, лишь бы вырваться отсюда! К черту, к дьяволу, к пингвинам на Северный полюс и к белым медведям на Южный. Или наоборот. Куда угодно, только отсюда! Вик, я сделаю все, что угодно, согласна на все, только забери, увези меня отсюда хоть ненадолго. Хоть на месяц, хоть на неделю, хоть на несколько дней! Я тоже ведьма, Вик, и у меня тоже есть свой дар. Возьми меня, Вик. Возьми! Я тебе еще пригожусь.

Девушка сбросила обветшавшую маечку и снова наклонилась, коснулась его губ сперва одним, потом другим соском.

– Ты умеешь быть убедительной, Валенька, – запустил ладонь ей под пояс храбрый Один. – Договорились, ты поедешь со мной. Нужно только тебя переодеть…

И он разъединил застежку заношенных девичьих штанов.

* * *

На рассвете нового дня свершилось чудо. От причалов Шексны отвалила могучая, тяжело нагруженная ладья, вспенила веслами воду и покатила, покатила вниз по течению, с каждым гребком набирая ход. А на носу корабля стояла Валентина, в платье из оленьих шкур, сшитом мехом внутрь и потому невероятно щекотном, в просторной заячьей епанче и лисьем треухе. Ее лицо овевал прохладный и влажный ветерок, ее фигурку оценивали взгляды сотен одиноких мужчин, ее слух услаждала протяжная песня гребцов.

И самое главное – впервые за последние полгода она вырвалась из застенков вологодского дворца Макоши!

За одно только это она была готова продать первому встречному и душу, и тело!

А заплатить удалось всего лишь полцены.

Идущие на юг ладьи несли на себе двадцать десятков мужчин. Не ремесленников и рыбаков – а бывалых воинов, успевших не раз взглянуть в лицо смерти, умеющих рисковать и знающих себе цену. Их не сильно смущало то, что единственная на всю дружину девушка считается богиней. Главное – собой хороша и рядом. Воины сверлили Валю откровенными взглядами, явно оценивая все достоинства и недостатки молодухи. Сами же славяне были равны, как на подбор: плечистые, высокие, статные и русоволосые бородачи с крепкими, сверкающими, как жемчуг, зубами и голубыми глазами – так что истосковавшаяся в четырех стенах ведьма была не прочь затеять любовную игру хоть прямо сейчас! Но…

Но корабли под всеми парусами мчались вниз по течению, не останавливаясь ни на ночлег, ни для еды – и потому девушке оставалось исполнять роль верной и преданной спутницы бога войны, держась рядом с Виком и время от времени беря его под руку, чтобы прижаться щекой к крепкому плечу.

На шестой день ладьи пристали к тихому и холодному, брошенному жителями городу. Бревенчатые стены высотой в два этажа, полсотни метров длины в примыкающей к реке стороне, полтора десятка монументальных причалов из полутеса. Вроде бы надежная, неприступная крепость. Однако над ней не вились дымы от горящих очагов, не слышалось ни голосов людей, ни мычания скотины, ни лая собак, ни стука топоров. А опрокинутые на землю ворота и вытоптанные огороды наглядно доказывали, что люди ушли отсюда отнюдь не добровольно.

Побегав несколько часов по стенам и окрест, мужчины пришли точно к такому же выводу. Корабли отвалили от причалов и покатились дальше вниз по реке. На рассвете лес по берегам пропал, зато появились всадники. Их копилось все больше и больше, степняки принялись старательно осыпать корабли стрелами – хотя попадали только в борта и в поднятые славянами щиты. Потомки Сварога время от времени так же впустую отвечали.

Закончилась сия бессмыслица именно так, как должна была – спустя несколько часов впереди обнаружилась толпа скифов, набившихся на выдающийся далеко в Волгу мыс. Местные воины явно намеревались тем или иным способом добраться до ладей за то время, пока те будут огибать протяженную излучину.

– Прямо держать! – приказал Викентий, и у Валентины щекочуще заныло в животе от предчувствия чьей-то скорой смерти. Огромного множества внезапных смертей! И чем дальше, тем сильнее нарастало это блаженно-пугающее ощущение.

В воздух взметнулись тучи стрел, с гулким стуком врезаясь в поднятые щиты, и чем ближе сближались враги, тем громче становился стук. Тяжелые кремниевые наконечники начали пробивать щиты насквозь, находить щели между деревянными дисками – и в воздухе наконец пахнуло свежей парной кровью. И от этого запаха, от криков боли и ярости, от зовущего предчувствия смерти Валентина впала в некое подобие транса. Она ощутила себя призраком, невесомым и бестелесным, она воспарила над местом схватки, наблюдая сверху, с реки, с берега – сразу со всех сторон, как со змеиным шелестом носы кораблей выползли на прибрежный песок и с бортов ладей славяне кинулись прямо в плотную толпу степняков, выставив вперед копья и напирая на них всем своим весом.

– По-оберегись!!! – весело предупредил Вик.

– Слава Одину! – яро провозглашали сварожичи, продавливая и пробивая копьями щиты скифов, расчищая себе берег, вскидывая над головой палицы и топоры и обрушивая их на головы степняков.

– Слава Табити! Слава матери! – отвечали скифы, встречая врагов на пики, бросая в них метательные палицы и пуская стрелы.

Валентина с блаженным трепетом ощутила присутствие смерти, разрывы нитей, означавших судьбы смертных, она увидела совсем вблизи, как покидают тела умирающих всплески, сполохи их бессмертных душ.

Девушка увидела, как прямо в самой гуще битвы величаво и бесстрашно перемещается красивая темноволосая и белолицая женщина, присаживаясь рядом то с одним, то с другим воином, давая им напиться из своей костяной, с серебряным ободком, чаши, а затем помогая покойному подняться. Воины вставали рядом со странной гостьей, ее свита стремительно росла. Валентине стало любопытно, что именно происходит, – и она скользнула вперед. Легко и просто, как полагается призраку.

– Мара… – оказавшись рядом, узнала ведьма женщину и отпрянула. Встреча со всемогущей сестрой Макоши оставила у Вали не самое лучшее воспоминание. Отпрянула девушка слишком далеко, оказавшись на пути скифа, замахнувшегося копьем, и… И всадник промчался прямо сквозь нее, прицелился обсидиановым наконечником в голову чернобородого сварожича. В последний миг тот успел прикрыться щитом, ударил проносящегося мимо врага сам, попав куда-то в бедро.

Степняк умчался, оставляя длинный кровавый след, и уже через несколько минут безвольно выпал из седла. И словно разделился от удара надвое. Тело – осталось лежать. Душа – поднялась на ноги и замерла, глядя вокруг с изрядным удивлением.

Валентина подумала, что ему нужно к Маре – легким усилием воли приподняла душу, метнула в сторону реки. И тут же сквозь девушку пролетели несколько стрел. Одна попала в шею Вика, рядом с уже торчащей под затылком. Но бог войны, словно не заметив раны, опять метнул молот и ссадил еще одного скифа.

Уцелевшие отвернули и во весь опор умчались в степь.

Всплесков освобождающихся душ становилось все меньше и меньше, ощутимо ослабел запах смерти – и странное наваждение спало. Валентина вышла из транса, оказавшись рядом с Викентием, громко перевела дух. Похоже, все время битвы она совсем не дышала.

– Вот хрень, – оттирая лоб, спросил Вик. – Ты-то здесь откуда?

– Ты чего, боли не чувствуешь? – ответила вопросом на вопрос девушка, взялась двумя руками за торчащие у приятеля из шеи стрелы и рывком выдернула сразу обе.

Великий Один взвыл и запрыгал. Судя по всему – бесчувствием он не страдал. Пахнула кровь, у девушки закружилась голова и защипало в животе. Но почти сразу – отпустило. Хотя некоторый мандраж, что-то вроде озноба, все равно бегал по телу. Валентина, медленно приходя в себя, вытянула перед собой руку, посмотрела, как дрожат пальцы.

– Ты чего, Валька? – удивился ее поведению Викентий.

– Сама не знаю, Вик, – пожала плечами девушка и повернулась к нему. – Дай осмотреть рану.

– Не трать время, – отмахнулся молодой человек. – Боги мы али нет? До завтра зарастет.

– Боги… – эхом отозвалась Валентина и снова вытянула руку…

На поле боя славяне собрали почти четыре десятка раненых степняков. Викентий приказал оказать им первую помощь – перевязать раны, вправить и укрепить переломы, после чего пригласил принять участие в общей пирушке. Вик, похоже, вообще воспринимал войну как разновидность компьютерной игрушки. Чуть больше риска, чуть больше адреналина. А в остальном – нет повода для ненависти. Пока идет битва – нужно драться что есть мочи. Закончилась схватка – с недавним врагом можно и выпить за одним столом, подлечить его и покормить, похвалить за храбрость или поделиться советом.

Скифы поначалу заподозрили в подобном благородстве подвох – но вскоре успокоились, втянулись в беседу и даже сами признали храбрость и ратное мастерство славян. К рассвету отношения вчерашних врагов стали чуть ли не дружескими – и Викентий отпустил пленников на все четыре стороны в обмен на клятву никогда более не воевать с потомками Сварога и не тревожить славянские земли.

На сем поход закончился: опасаясь близких заморозков, бог войны повернул ладьи на север, домой.

* * *

Наступившая зима стала самой долгой и нудной в жизни Валентины. Едва закончив поход, Викентий начисто пропал до самых первых оттепелей; воины тоже растворились среди лесов, вернувшись в родные селения; Макошь и Света, уже не скрывающая своих отношений с Весаром, про ведьму тоже не вспоминали. Ни Интернета, ни телевидения, ни хотя бы радио не появилось здесь даже в мечтаниях самых смелых сказочников, смертные во время своих гуляний – катаний с ледяных горок, сражений в снежки, гонок по заснеженным рекам на лосях и на лыжах за ними – темной богини сторонились, а на темных праздниках – Карачуне, колядах, Масленице – места для Валентины пока еще не нашлось. И потому из всех развлечений ей осталось только есть да спать, и ничего более.

Полных четыре месяца!

Это было похоже на маленькую смерть…

Когда с первыми весенними ручьями в Вологде объявился бог войны – ведьма вцепилась в него мертвой хваткой и не отпускала, пока снова не взошла на палубу ладьи великого Одина, возглавившей первый в новом году ратный поход потомков мудрого Сварога против детей змееногой Табити. Ей было все равно – куда, зачем, почему, насколько это опасно и чем придется заплатить за бегство из Вологды? Валентина согласилась бы на все, что угодно, – лишь бы убраться прочь, и как можно дальше, из опостылевшего места.

Время выдалось весеннее, полноводное. По разлившейся Волге корабли мчались, аки по морю – берега переполненной реки разошлись так далеко, что едва различались вдали. Скифы, понятно, заметили полтора десятка выгнувшихся на ветру парусов, украшенных символами Похвиста, бога ветров и путников, – огромными красными крестами. Но что могли сделать степняки со своими тугими луками и быстрыми скакунами против водного простора?

Супротив подобной стихии не управиться даже богам!

Только когда славяне сами повернули к западу, втиснулись в русло какой-то местной речушки и стали пробираться против течения, степняки смогли собраться с силами и организовать сопротивление. Да и то не сразу, а лишь когда сварожичи уже одолели изрядную часть пути и вытащили свои корабли на сушу, по одному перенося вперед на собственных плечах.

– Ради чего такие муки, Вик? – на второй день проявила любопытство Валя.

– Где-то здесь в наше время построят Волго-Дон, – ответил бог войны. – Чистого расстояния около пятидесяти километров, из них примерно треть мы уже одолели по воде. Если все пройдет нормально, дней за пять должны добраться до Дона. А если повезет с попутной рекой, то можно управиться и за пару суток.

– А зачем нам Дон?

– Богиня скифов, уродливая Табити, обитает в Крыму, в храме Девы. Захватим храм – победим скифов, – объяснил Один. – Даже если богиня сбежит, покорение вражеской столицы – суть половина успеха. Слишком важный символ. Если народ оказался неспособен защитить собственную столицу, он перестает верить в победу на войне.

– Тогда понятно, – кивнула ведьма и оставила Викентия в покое. Она уже ощущала близкую волну смертей.

И эта волна пришла – нахлынув из глубины степей широким потоком несчитаной конницы.

Славяне встретили всадников арбалетными стрелами – и ведьму тут же захлестнуло блаженное ощущение легкости и бесплотности, душу наполнили странные шепотки, мир вокруг показался влажным и эфемерным. Девушка растеклась по полю брани, воспарила над ним, стала его частью, пропуская сквозь себя стрелы и сулицы, мчащихся всадников и летящие палицы, увидела наполняющие смертных огоньки жизни, то тут, то там внезапно вспыхивающие ослепительным пламенем – чтобы отделиться от плоти, едва разорвется поющая чересчур перетянутой струной нить судьбы.

Скифы, волна за волной, накатывали на славян, сбивая их с ног, топча копытами, пронзая копьями и рубя топорами. Между прочими всадниками разъезжали медлительные неуклюжие крикливые уродцы, воплями привлекающие к себе внимание воинов. Те, кто поворачивал головы на звук, – мгновенно превращались в камень.

Однако отпор сварожичей тоже был страшен. Закрываясь от падающих сверху ударов, они кололи врагов в животы, рубили им ноги, а стрелки слитными арбалетными залпами превращали в решето то одного, то другого урода. Жарко парила текущая кровь, боль пронзала тела с переломанными костями, раненые падали под копыта взбесившихся от ужаса коней, чтобы окончательно расстаться с жизнью. А между азартно калечащими друг друга смертными величаво шествовала остролицая и темноволосая Мара в изящном светло-сером наряде, усыпанном жемчугами и самоцветами, и отпаивала то одного, то другого сварожича смертельным отваром из своей костяной чаши. Павшие скифы просто уходили прочь, прощально вскидывая руку в сторону еще живых товарищей.

Девушка подобралась ближе к Викентию, в этот раз ухитрившемуся не получить ни одной раны. С сожалением вздохнула над двумя сварожичами, павшими справа и слева от Вика. Казалось – скифы вот-вот окружат бога войны, опутают арканами, утащат с собой. Однако вовремя брошенный молот отбил у степняков желание приближаться к одинокому воину в кожаной кирасе с треугольником на груди. Степняки загарцевали на безопасном отдалении, в сражении возникла некая заминка. И в это мгновение тишины Викентий вдруг поднял руки и несколько раз громко ударил молотом по щиту:

– Прекратите бой! Я объявляю перемирие! Всем прекратить сражение! Нам нужно до темноты собрать раненых и оказать им помощь! Иначе они не переживут ночи! – Бог войны чуть выждал и громогласно повторил: – Слушайте все, я приказываю остановиться! Есть время для битвы, есть время для пира. Разжигайте костры, готовьте угощение. Сегодня перед сном мы будем пить, поминая погибших друзей. Дорежем друг друга завтра!

Над полем брани стало настолько тихо, что было слышно, как всхрапывают измученные лошади и тяжело дышат мужчины.

– Все! Оружие на пояс, щиты в руки и выносим раненых к реке, – распорядился великий Один. – Там их и напоить, и помыть. Где свои, где чужие, после разберемся. Там же и костры разведем. Убитых лошадей – на мясо, дрова у нас на ладьях есть. Хватит драться! Мы все одной крови, воины, и любой из нас завтра может оказаться под копытами. Вы бы хотели, чтобы вас в темноте подыхать бросили? Все, перемирие!

После этих слов с ведьмы почти сразу спало наваждение, и она замерла во плоти, пытаясь справиться с бегающими по телу мелкими судорогами. Кровавый транс отпускал девушку медленно, неохотно.

– Черт! Откуда ты взялась? – вздрогнул от неожиданности Викентий.

– Я смотрю, тебя слушаются даже враги, – девушка указала на спешивающихся степняков.

– А почему не послушаться, коли дельные вещи говорю? – пожал плечами бог войны. – У нас на турнирах всегда слушают самых толковых мужиков, не обязательно своих.

– Кажется, это по твою душу, – указала Валя на трех скифов в похожих плащах из сыромятной кожи, решительно шагающих через окровавленное поле.

– Переговорщики, – кивнул Вик и двинулся им навстречу.

О чем уславливались воеводы степняков и главный сварожич, ведьма не слушала, да особо и не интересовалась. Но после того, как дневные враги обменялись клятвами, скифы и славяне вместе отправились по полю брани в поисках раненых и убитых, вынося еще живых товарищей к реке, промывали раны, накладывали шины. Общие костры разложили там же, и к сумеркам начался мирный общий пир.

– Сегодня была достойная битва! – первым поднял свой ковш бог войны. – Все выказали великую храбрость, все рубились, не жалея сил и живота своего, не отступая, не страшась смерти. Выпьем же за отвагу, что течет в жилах наших, за честь ратную и славу воинскую!

– Любо Одину! Слава! – подхватили сварожичи.

Скифы подобной бодрости не выказали, однако выпили. Уставшие за долгий тяжелый день мужчины принялись за еду. Выждав немного, Викентий снова зачерпнул полный ковш хмельного меда:

– Давайте, други, помянем храбрецов славных, сегодня головы свои на поле бранном сложивших! Вечная память всем, не дрогнувшим пред лицом смерти. И пусть погибли они по пустой бабьей придури, однако же воинами себя показали достойными! Честь и слава!

Валентина зажмурилась и откинулась на спину, вполуха прислушиваясь к горячему спору, вспыхнувшему между воинами, посланными на войну богиней Макошью, и воинами, пришедшими умирать по приказу богини Табити.

В отличие от смертных, она отлично понимала, почему бог войны внезапно заговорил о мире и справедливости, яростно убеждая и своих, и чужих:

– Вот скажи, храбрец, за что мы воюем? За что мы сейчас вырезаем скифов, а они нас? Скифы не умеют жить в лесах, мы не умеем жить в степи. Тогда что нам с ними делить? Каждый раз, Карачун, каждый раз, Переслав, когда мы, простые воины, встречаемся напрямую, неизменно выясняется, что воевать нам с вами не за что! Что мы хотим одного и того же! Что мы можем просто выпить, обняться и разойтись, и всем от этого будет хорошо. Единственное, из-за чего мы умираем, из-за чего убиваем друг друга, так это бабья дурь!

Великий Один, получающий наслаждение от каждой схватки, живущий по колено в крови, не мыслящий существования без войны, певец сражений, дышащий драками, наслаждающийся ими, – вдруг вспомнил о справедливости и благополучии кочевий и весей.

Смешно!

Если мужчины и верили в подобное благонравие – то всего лишь потому, что это не их насиловали в темной комнатушке после победного пира.

Викентий ничего не забыл и не простил. Не забыл унижения, оскорбления, позора. Не забыл отказа признать равным. Единственное, чего он сейчас добивался, так это мести. Великий Один подрывал в скифах и славянах веру в старых богов и напоминал о своем могуществе. Он – бог войны. Он – добытчик всех побед. Он – залог успеха в любом походе. Добывший свою славу кровью и отвагой, Вик пытался превратить высокое звание покровителя воинов в реальную власть. Он намеревался похитить у старых богов их главное сокровище – армию!

Ибо что за бог войны без своей дружины?

– И что же ты предлагаешь сделать, сварожич? – наконец задал вопрос кто-то из пирующих.

– Этим миром должны править воины! – Бог войны выхватил из петли боевой молот и с такой силой ударил им в землю, что твердь вздрогнула, загудела, а по воде побежала рябь. – Не бабы должны решать вопросы войны и мира, а те, кто проливает кровь в походах!

Вот оно, самое главное, ради чего распинался Вик!

«Миром должны править воины! – растеклась в саркастической ухмылке Валентина, неспешно прихлебывая из глазированной пиалы кисловатый хмельной кумыс. – Кто проливает кровь, тому и власть. Какое бескорыстное благородство! «Вся власть солдатским и матросским комитетам»! Кто тянет лямку, тот и решает. Вот только теперь угадайте с трех раз, кто у нас самый главный среди воинов? Кто бы мог подумать, неужели оратор?! Ай, Вик, ведь шиты все твои интриги белыми нитками! Неужели кто-нибудь поведется?»

Между тем среди мужчин нарастал одобрительный гул. Слова великого Одина явно угодили в точку.

Валентина насторожилась. Разводка бога войны не просто «прокатывала» среди ратных людей, она просвистывала, как по маслу! Если так пойдет и далее – нужно перебираться ближе к Вику. Будущий правитель мира обязан иметь достойную спутницу. Такую умную и красивую, такую совершенную, как сама она.

– Слушайте меня, братья по крови, храбрые мужи подлунного мира! – вернул оружие в петлю Викентий. – Я, бог войны, говорю вам!.. Пусть те из вас, кто, так же как я, любит лихую кровавую сечу, любит рисковать головой ради славы и веселья, не ищет теплой жены и уютного дома, пусть все они идут со мной! Мы будем много драться! Мы будем наслаждаться битвами и гулять на хмельных победных пирах! Мы будем кутаться в трофейные меха и тискать покорных женщин! Мы пройдем этот мир от края и до края, скрестив мечи с каждым достойным воином и оставим память о себе в веках!

«Хорошо излагает, – невольно признала Валя. – И ведь добьется своего, бомжара, быть ему повелителем вселенной! Здорово, ох, здорово лоханулись сварожичи на том злосчастном пиру! Выйдет им теперь старшинство за столом под ребра острым боком. Теперь главное мне самой не лохануться».

Девушка поднялась, собираясь пересесть на место рядом с Викентием. Держаться за бога войны теперь следовало не просто крепко – клещами!

– Дозволь слово молвить, великий Один! – протиснулся вперед рыжебородый славянский воин. – Тебе хорошо говорить, ты бессмертный. Ты можешь скитаться в боях и странствиях вечно. Но если мы отречемся от родных богинь, они тоже отрекутся от нас. И тогда в час нашей смерти никто не примет нашей души, никто не проводит нас в Золотой мир, никто не укажет нам Калинова моста над рекой Смородиной. И станем мы, великий, проклятыми, неприкаянными душами, что скитаются по свету в унынии и тоске, никому не нужные, никчемные, одинокие, пустые…

«Черт!!! – Валентину словно пробило ударом тока от макушки до пят. – Неприкаянные души!»

Два слова, произнесенные аборигеном, словно перещелкнули что-то в ее мозгу – и все тайны, все секреты, все загадки и странности будущего, настоящего и прошлого разом встали в ее разуме на свои места.

Неприкаянные души – вот кем она повелевала в своем далеком будущем! Люди двадцать первого века слишком заняты вопросами жизни, чтобы заботиться о проблемах смерти, и умирая – становятся ими, неприкаянными душами, доступными для развлечения любой ведьме.

Само собой, даже в будущем имелось изрядное число смертных, каковые следовали своей вере, возносились на небо, уходили к свету, перерождались или делали что-то еще – но многие и многие тысячи душ оставались в непонятках между небом и землей. И именно их присутствие Валентина воспринимала как должное.

Поэтому она не нашла в этом мире ни единой доступной сущности – ведь здешние богини смерти тщательно собирали своих покойников, оберегая их потусторонний покой!

Что там говорила Света после размолвки Валентины с Марой?

«В конечном итоге все решают не боги! Выбор делают смертные!»

Выбор делают смертные. Покидая сей мир, они либо призывают Мару с ее чашей, либо уходят к Табити с ее ковчегом, либо растворяются в чащобах, как лесовики. И если они, смертные, захотят – то с таким же правом могут призвать в посмертные проводники и ее, Валентину. И тогда она станет настоящей, самой настоящей богиней смерти, ничем не отличимой от самовлюбленной Морены!

Ведьма сглотнула. Она поняла, что в ее судьбе настал тот самый миг, когда пора делать выбор. Ставить на кон свое будущее, свою жизнь и честь, ставить все! Решиться – и победить.

Или сгинуть.

Сейчас она любовница бога войны. Не велико звание – но оно есть. Путь к приключениям, известности, свое местечко в жизни, каковое можно утоптать и улучшить.

Назовется богиней – пути назад не будет.

Один промах – и обманувшую надежды самозванку задавят, размажут с грязью, уничтожат, никакое бессмертие не спасет. И даже в памяти людской не останется ничего, кроме несмываемого позора.

Так кто она? Верная спутница великого Одина или богиня сама по себе?

Еще миг – и время выбора уйдет!

– Верно рыжебородый говорит, – все еще кивали согласные со сварожичем скифы. – Великая праматерь собирает наши души и сберегает в священном ковчеге, дабы вернуть нас к жизни, когда настанет счастливый век всеобщей сытости и здоровья! Коли отречемся от нее, кто сохранит нас и обережет? Кто возродит к новой судьбе!

– Вот как раз это совсем не проблема, – внезапно прозвучал тихий женский голос из сумрака за костром, и в танцующий свет пламени ступила стройная юная дева с короткими темными волосами, едва достающими до плеч. – Я могу собирать души. Я умею, мне это совсем не сложно.

Девушка не спеша прошла между скифскими и славянскими воинами, встала за спиной бога войны:

– И даже больше, мальчики. Я могу создать для вас свой собственный, особый загробный мир. Не рай, не ад; не Золотой мир, не ковчег, а совершенно иной. В точности такой, каков вы сами захотите и попросите.

Валентина обняла Викентия сзади, поставила подбородок ему на плечо, улыбнулась и стрельнула глазами по сторонам:

– Так что скажете, мальчики? Повеселимся?

– А это еще кто? – даже среди славян возникло недоумение. – Что она может?

– Слушайте меня все! – поднял ладонь Викентий. – Год назад троянов кречет принес в будущее заклятие Велеса, которое выбрало лучших из лучших богов нашего времени, и переместил нас сюда. Я есмь лучший из богов войны! И попробуйте сказать, что это не так! Сия дева есть богиня смерти. И если заклятие выбрало ее, значит, она лучшая из лучших!

Валентина отдала Вику должное – соображал он быстро. Однако речь ее товарища не вызвала среди воинов особого отклика. И это означало, что для девушки пришло время становиться самостоятельной богиней.

– Кто из вас считает себя лучшим воином, смертные? – вышла из-за спины великого Одина Валя. – Достойным наказать меня за самозванство?

– Ну я! – поднялся от дальнего костра скиф ростом на полторы головы выше девушки, с кучерявой русой бородкой, заплетенной с левой стороны в три косички, и длинными волосами, собранными на затылке в пучок. В свете костра его глаза отливали кровавым блеском, нос косил немного в сторону, рассказывая о перенесенном когда-то переломе, губы сально отсвечивали.

– Как тебя зовут, воин?

– Ты можешь называть меня Капуин, женщина!

– Значит, ты не веришь, что я богиня? – До мужчины оставалось всего несколько шагов. – Тогда кто я, по-твоему?

– Нахальная девка, которую нужно хорошенько отодрать, чтобы умишко прочистить!

Валя вскинула руку и схватила его душу, что есть мочи рванула к себе.

Разумеется, она помнила, что вырвать жизнь из здорового человека невозможно. Тем более из подобного бугая. Однако знала и то, что, когда человека берут за душу, чувствует он себя далеко не лучшим образом. У Капуина резко перехватило дыхание, запнулось сердце, скиф выпучил глаза, хватанул воздух жирным после еды ртом. И этих нескольких мгновений девушке вполне хватило, чтобы скользнуть воину за спину, выдернуть у степняка из ножен его же собственный клинок и приставить его к горлу мужчины.

– Так ты веришь, что я богиня смерти, Капуин? – прошептала в его затылок Валентина. – Хочешь проверить это прямо сейчас или все же отложишь на потом?

Скиф сглотнул, не отвечая, но девушка не стала ломать его самолюбие. Убрала нож, обошла воина, протянула оружие рукоятью вперед:

– Не бойся, Капуин, я не злопамятна. Когда придет твой последний час, я приму твою душу с той же заботой и уважением, как души всех остальных воинов.

– Я, великий Один, бог войны, обращаюсь к вам, храбрейшие из мужчин земли! – не давая смертным опомниться после увиденного зрелища, вскинул над головой боевой молот Викентий. – Идите за мной, и мы перевернем эту вселенную! Мы создадим новый мир живых и новый мир мертвых! И нигде, и никогда не будет предела нашему могуществу! Слава воинам!

– Слава Одину! Слава великому Одину! – возопили сразу сотни крепких мужских глоток.

Валентина шла через ратный лагерь под общими взглядами и ощущала, как тело наливается жаром, как кровь кипит в жилах, ударяя в голову, подобно шипучему шампанскому, хмеля и бодря, наполняя ощущением безграничного могущества.

Что там Света рассказывала про этот мир?

«Каждая молитва, направленная к тебе, дает тебе капельку силы, вложенной смертным в искреннюю молитву. Из отдельных капелек складывается океан могущества».

Теперь Валя поняла всю важность этих слов, их истинное значение.

Похоже, что ей, богине смерти, уже начали возносить искренние молитвы.

Часть вторая. Бремя Богов  

Город тринадцати Богов...

– Великая, измена! – вбежала Светлана в тронные палаты. – Один предал нас! Он призвал в свою дружину скифов и вместе с ними уходит к Дону!

Макошь, восседающая в кресле на возвышении, недовольно поморщилась, хлопнула в ладоши. Вострухи исчезли, стражник прервал доклад. Смертные с тревогой повернули лица к помощнице великой богини. Двое стражников, лесорубы, рыбаки, две служанки из дворни, огородница, кухарка.

Правительница Вологды сделала над собой усилие, звонко рассмеялась:

– Ох уж эти дети! Сами не думают, что кричат! Послушай себя, светлая богиня: Один нас предал и уходит на запад, призвав себе под власть воинов из стана наших врагов! Какая во всем этом может случиться опасность для наших земель, ловов и порубежий? Скорее, это беда для Табити, лишившейся войска, и для тех несчастных, что окажутся на пути нашего воинства.

Светлана запнулась, смертные облегченно перевели дух. Богиня богатства взмахнула ладонями, отпуская слуг, и, лишь когда за ними закрылись двери, рывком поднялась:

– О чем ты думала, светлая богиня?! Врываешься без спроса, при смертных кричишь про ужасные беды! Ты хочешь, чтобы по городу поползли слухи о неведомых опасностях? Чтобы людишек охватила паника? Им ведь недоступна истина! Для них правдой становится то, что произнесено нами! Каждое услышанное от нас слово расходится средь них по землям, обрастая домыслами! Ты хочешь, чтобы это оказались слова ужаса?

– Прости, великая… – сглотнув, склонила голову девушка. – Я слишком встревожилась и поторопилась.

– Впредь не затевай никаких посторонних бесед, пока мы не останемся наедине! – потребовала правительница. – При смертных допустимо обсуждать лишь исполнение моих поручений.

– Слушаюсь, великая! – склонила голову Светлана.

– Хорошо… Теперь поведай мне, что именно сотворил наш бог войны?

– Мне вознес молитву храбрый Весар, принявший участие в походе к храму Девы, великая, – теперь размеренно и спокойно стала рассказывать девушка. – Он сообщил, что после битвы со скифами на переходе к Дону храбрый Один произнес горячую речь, призывая славян и скифов отринуть правление женщин и построить новый мир, власть в котором будет принадлежать воинам. Для этого предложил всем забыть различия, отринуть свои рода и племена, принять его волю и отправиться в ратный поход за славой и веселием. На тот зов его чуть не половина степняков откликнулась и большая часть сварожичей. С ними Один ушел дальше к Дону, а Весар и прочие славяне, отчине верность сохранившие, назад повернули.

Всемогущая Макошь опустилась обратно на трон, стиснула пальцами подлокотники. Поджала губы. После долгого молчания вздохнула:

– Значит, храбрый Один тоже решил отдохнуть…

– О чем ты, великая? – не поняла девушка.

– Скажи, светлая богиня, – опустила на нее взгляд правительница. – Когда взрослый сын уходит из дома, дабы заняться делом своим, с друзьями повеселиться али за девкой красной приударить, разве это называется предательством?

Она помолчала, дожидаясь ответа, ничего не услышала и продолжила:

– Храбрый Один славно послужил корню сварожичей. Он разгромил лесовиков, вынудив их отказаться от набегов на наши грады, заставы и святилища, он разгромил скифов, взяв с них клятву не нападать на наши пределы. Он сделал достаточно и теперь решил пожить сам, в свое удовольствие. Он бог, Светлана, он имеет на это право. Я уверена, истинный сварожич Один никогда не причинит вреда славянским землям. Он всегда откликнется на наш призыв, если городам и весям нашим вновь станет грозить опасность. Конечно, лучше бы он оставался при нас или продолжил поход на скифов. Но тут уж ничего не поделаешь, он нам не сторож и не слуга. Он бог, равный среди равных. Такова его воля.

– Ты считаешь, великая, он поступил правильно? – неуверенно спросила Света.

– Разумеется, он поступил плохо! – еще сильнее стиснула пальцами подлокотник трона властительница Вологды. – Но это не предательство. Вот если бы он переметнулся к Табити или лесовикам, если бы напал на отчие края, вот это означало бы измену! А наш Один… Бог войны просто забаловал.

* * *

В эти самые мгновения и то же самое известие обсуждали две другие дамы, стоящие возле жарко полыхающего священного огня в огромном белокаменном храме почти в двух месяцах пути на юг от Вологды. Одна из собеседниц имела облик зрелой, но еще далекой от старости женщины, вполне приятной наружности. От простых смертных она отличалась лишь доброй сотней змей, которые заменяли ей ноги – постоянно шевелясь, то поднимая головы, то снова опуская их к полу, изредка шипя и выпуская жало. Именно поэтому богиня Табити не умела замирать на месте и постоянно покачивалась, приподнималась и опускалась, смещалась то вперед, то назад.

Второй была юная дева шестнадцати лет, хрупкого телосложения, с лицом, покрытым множеством чешуек – хорошо хоть, не сплошняком, а отдельными пятнами. Девушка стояла на ногах – на полусогнутых и неестественно повернутых ступнями внутрь.

– Мы лишились армии, матушка, – глядя в пламя, тихо сообщила дева. – Славянский бог соблазнил наших воинов и увел за собой. Те же, кто устоял перед его посулами, отвернули к родным кочевьям и более не желают вступать в ссоры со славянами. Десять твоих прямых потомков пали в битве, а сверх того почти полусотня смертных, да множество оказалось ранено. Прости, матушка, нас разгромили.

– Милое, милое дитя, – улыбнулась богиня Табити. – Мне кажется, ты сейчас заплачешь. Не расскажешь, почему?

– Но ведь мы побеждены! – повернулась к ней девушка.

– Ах, моя юная Ящера, как же ты наивна, – покачала головой праматерь скифов. – Доченька, ты никогда не задумывалась, почему этим миром правят женщины, а не мужчины? Я правлю степью, Макошь – лесами, Геката – землями за морем, Кали – джунглями за южными горами, Исида – в Египте… Почему мы, а не мужчины?

– Почему, матушка?

– А все потому, Ящера, что мужчины придают слишком большое значение победам, но при том редко вспоминают о своих целях. Ты помнишь, какова наша цель, дочь?

– Степь слишком скудна для пропитания народа скифов, – после небольшой заминки произнесла урок девушка. – Нам надобно научиться жить в лесах и проникнуть в пределы славян, дабы дети твои и впредь могли плодиться и размножаться, даруя тебе положенные требы и вознося молитвы.

– Что нам мешало?

– Сварожичи нашли себе бога войны. Он разгромил лесовиков и наши северные кочевья. Теперь мы не нужны богине Макоши как союзники против народа леса, и у нас нет сил, чтобы одолеть славян.

– Сегодняшняя битва закончилась тем, девочка моя, что великого Одина средь славян больше нет, – напомнила змееногая богиня. – Пусть он считает себя победителем, пусть продолжает свои походы, но он больше не защищает нашу премудрую соседушку, богиню Макошь. Мы хотели уничтожить славянского бога войны, и мы от него избавились. Так в чем же наше поражение, Ящера?

– Он плывет сюда, он может напасть на наш храм!

– Нет, доченька, для этого он слишком умен, – покачала головой Табити. – Во всяком случае, раньше подобных ошибок великий Один не совершал.

– Что же ему помешает, мама? У него сотни воинов, а у нас не наберется и полусотни стражи!

– Ты забываешь, где он взял половину своих сторонников! – повысила голос богиня. – Это скифы, мои правнуки. Напасть на мой храм означает поставить их перед выбором: верность Одину или верность мне, своей праматери! Отнюдь не все при сем выберут Одина, а сверх того по миру пойдут слухи о его бесчестии. Разве достойно понуждать детей поднимать руку на своих родителей? Зачем богу войны все эти трудности и разлады в едва сложившейся дружине, если достаточно проплыть мимо и опробовать крепость своих палиц на ком-нибудь другом?

– Город тринадцати богов! – округлились глаза девушки.

– Вот видишь, Ящера, ты сама начинаешь все понимать, – похвалила дочку богиня. – Это очень большой, очень богатый и совершенно никчемный город. Он возник в проливе между нашим и дальним морем, и с проходящих кораблей там постоянно оседало всякое отребье. Гулящие девки услаждали проплывающих моряков, ворье их обкрадывало, торговцы кормили и выменивали, что получится, там оседали все беглецы, изгнанники и мошенники, которым не нашлось места под отчим кровом, на родной стороне. Туда бежали вавилонские рабы, мальтийские чародеи, египетские предатели, этрусские отравители. И каждое племя пыталось притащить туда своих богов. Миносского быка, эллинскую Палладу, египетского Осириса, славянского Сварога, кельтское болото, двуречную Гекату, мой священный огонь. Тамошние горожане тешат себя мыслью, что находятся под покровительством сразу всех богов. Но хотела бы я знать, откликнется ли на их призывы хоть один из бессмертных? Я точно не отзовусь. В их храме мой огонь гас уже три раза. И я не желаю быть всего лишь одной из многих.

– Почему же этот город до сих пор никто не разорил? – удивилась девушка.

– Он слишком велик для простых разбойников, – пожала плечами змееногая Табити, – а боги не тревожат его, дабы не ссориться между собой. Если я захочу забрать этот рассадник мерзости себе, мне придется убрать прочие святилища. Геката, Исида, Минотавр и все остальные подобного не простят. Так зачем? Война с ними со всеми не принесет нам радости.

– А как же великий Один? Они простят разорение святилищ богу войны? Ты простишь, если он погасит твой священный огонь?

– Я скажу тебе больше, Ящера. Если Одину понадобится мое покровительство, я окажу ему оное в любой миг! До тех пор пока в его дружине много моих детей, он не тронет наших пределов. Что до всех остальных… – Богиня злорадно ухмыльнулась. – Чем крепче он пощиплет наших соседей, тем сговорчивее они станут при будущих встречах. Пусть развлекается!

– Славян он тоже не тронет.

– Да, доча, – согласилась богиня.

– Нам надобно справляться с ними самим.

– К чему твои слова, Ящера?

– Я уже говорила, мама. Мне кажется, Орей отказал мне в браке не потому, что испугался моей внешности, а от того, что рассорился с матушкой. Если его обида столь велика, что он отважился на открытый бунт… Сын богини Макошь может стать нам хорошим союзником. Он знает обычаи своей земли, ее пути, планы богов.

– Ох, доченька, уже в третий раз ты заводишь речь о сем юноше, – многозначительно улыбнулась змееногая женщина. – Уж не запал ли он в сердце девичье с первой встречи и первого взгляда?

– Я помню о нашей цели, матушка, – сурово ответила девушка, сделав улыбку матери еще шире.

– Ты права, милая, – согласно кивнула богиня. – И я отнюдь не забыла твоего предположения. Если сын Макоши действительно в обиде на мать, он и вправду может оказаться полезен нам. Но, увы, не все в этом мире происходит так быстро, как нам того хочется. Прошлым летом я заслала в Вологду соглядатая, дабы он проведал, где ныне хранится Орей и сколь сложны подступы к нему. Сей весной лазутчик должен вернуться. Надобно проявить терпение, Ящера. Судьбу твоего несостоявшегося жениха решим, когда станут ведомы все подробности. Потерпи.

* * *

И в те же самые мгновения семь пузатых крутобоких ладей под парусами с огромным красным крестом уже спустились по неведомой извилистой речушке до самого Дона и мчались вниз по течению под попутным на удивление ветром.

– Куда теперь, Вик? – спросила у бога войны богиня смерти. – Кого первого ты решил осчастливить своим визитом?

– Валька, не задавай глупых вопросов, – широко ухмыльнулся молодой человек. – Разве ты забыла про старинный русский обычай? Каждый русский князь обязан взять Царьград и обложить его данью. А я что, рыжий, что ли?

– А потом?

– Потом нужно разорить Трою, Афины и египетские земли, – изложил свои планы великий Один. – Ох, и повеселимся! Еще хорошо бы Рим спалить. Но его, насколько я помню, еще даже не основали.

– Ты дорогу во все эти города знаешь?

– Фигня, Валька, – небрежно отмахнулся бог войны. – Выберемся в море, отловим проводника. Никуда они от нас не денутся!

– Ты кое-что забыл. Нам нужно создать царство мертвых.

– Давай не сразу, великая? – поморщился молодой человек. – Давай хоть немного развлечемся, а уж потом возьмемся за дела. Хотя бы до осени потерпи, лады?

– Пока нет мертвых, можно не спешить, – пожала плечами девушка. – Просто не забывай о своем долге перед поверившими нам смертными.

А корабли катились и катились вперед, рассекая носами темную воду. К вечеру миновали устье Дона, вырвавшись на простор Азовского моря, за ночь прорезали его от края и до края, на рассвете миновали Керченский пролив и повернули на запад, решительно перекатываясь с волны на волну, отважно направляясь к вожделенному Царьграду прямо через море. Вовсе не потому, что были умнее и храбрее всех прочих – а чисто по безграмотности. О правилах современного каботажного плавания никто на борту банально не подозревал.

Судьба оказалась благосклонна к путникам – они не попали ни в шторм, ни в штиль, ни под дождь и спустя трое суток благополучно причалили к песчаному пляжу, за которым тянулась длинная бахрома камышовых зарослей, лишь далеко у горизонта ограниченная темными лесными кронами.

– Интересно, где мы? – озвучила общий вопрос девушка. И предназначался он, понятно, воеводе.

– Море пересекли, – утвердительно кивнул Викентий. – Царьград должен быть где-то недалеко.

– Справа или слева? В пяти километрах или в пятидесяти?

– Валька, не приставай! – огрызнулся бог войны. – Одно из двух… Дай подумать!

Истомившиеся после долгого пребывания в ладьях, отвыкшие пользоваться ногами воины разбрелись по берегу, разминаясь, потягиваясь. Многие разлеглись во весь рост на мягком, согретом солнцем песке. Несколько скифов принялись резать камыши. Не дрова, конечно, – но огонь развести можно. По горячей пище все тоже успели соскучиться. Так что с ответом великого Одина никто не торопил. Однако… Однако ответ все равно требовался: плыть направо или налево? На север или юг? С какой стороны пролив?

Спустя час бог войны присел на песок рядом с девушкой, млеющей на пляже, раскинув руки.

– Нигде никаких примет, – сказал он. – Может, люди тут где-то и живут, но здесь следов не видно.

– Ты это о чем, Вик? – приоткрыла глаз девушка.

– Черт! Это может быть Болгария, а может, и Турция! Хрен его разберет.

– Не может, – покачала головой богиня смерти. – Девятый век до нашей эры. Их еще не изобрели.

– Валька, хорош придуриваться! – повысил голос молодой человек. – Ты отлично понимаешь, о чем я говорю! Давай, напряги мозг и посоветуй: как можно определить, мы находимся к югу от пролива или к северу? Чесать наугад двести-триста километров жуть как неохота. Особенно если потом придется возвращаться.

– Вы только послушайте! – ухмыльнулась Валя. – Великий всемогущий Один, повелитель непобедимой армии в триста топоров и флота в семь ладей, оказывается, ведет свою дружину по технологии «от балды»!

Викентий ругнулся и встал.

– Ладно, не злись, – остановила его девушка. – Я знаю, что делать.

– Колись! – потребовал молодой человек.

– Дело в том, Вик, что когда я перехожу в состояние богини смерти, то возношусь над миром, становлюсь эфемерной, могу промчаться любое расстояние в краткий миг. Наверное, это наш дар, дар темных богинь. Мара, вон, в любом месте земли со своей чашей появляется, если кто-то из сварожичей умирает.

– Отлично! Ты можешь слетать и посмотреть!

– Не все так просто, храбрый Один, – приподнялась на локтях Валентина. – Мы неспособны превращаться просто так, по своему желанию. Чтобы чувство включилось, необходимо предчувствие смерти, запах крови.

– Ритуальный поединок! – щелкнул пальцами молодой человек.

– Поединок в мою честь! – уточнила девушка. – Кто-то должен защищать мою честь, кто-то этого добровольца должен попробовать убить. Попробовать по-настоящему, иначе дар не пробудится.

– Черт! – тихо ругнулся Викентий.

– Только сам не вздумай ввязываться! – предупредила его девушка. – Ты сразу убьешь любого противника, а нам требуется растянуть удовольствие как можно дольше. Нужны равные по силе бойцы.

– Хорошо, Валька, – кивнул бог войны. – Пойдем!

Он подвел Валю ближе к основной массе дружинников, громко провозгласил:

– Слушайте меня все, славные воины! Чтобы найти Царьград, богиня смерти должна указать нам путь! Чтобы богиня смерти указала путь, нужно дать ей силу! А чтобы Вальк… – Вик запнулся, и тут же поправился: – Чтобы Валькирия обрела силу, ей нужно почуять запах человеческой крови. Поэтому я спрашиваю вас, воины: кто готов вступить в ритуальный поединок ради обретения верного пути? Кто готов вступиться за честь богини и даровать ей силу в смертельной схватке?!

Пляж притих от неожиданного вопроса.

– Ну же! – рявкнул великий Один. – Вы что, собираетесь жить вечно?!

– Я сражусь за ее честь! – растолкал товарищей скиф с тремя косичками в бородке. – Только дайте мне трех противников, а то могу и победить!

– А почему ты решил, что имеешь право меня защищать, Капуин? – ласково поинтересовалась девушка.

– Я вызвался! – ударил себя кулаком в грудь могучий воин.

– Нет, Капуин, это не игра, – покачала головой Валя. – В ритуальном поединке все должно быть по-настоящему, иначе мой дар не пробудится. Прежде чем сражаться за мою честь, сперва ты должен получить на это право…

Богиня взяла скифа за пояс и потянула за собой в густые заросли камышей.

Мужчины восторженно засвистели, завыли, заулюлюкали вслед. И возможно, многие из них уже жалели, что не вызвались сражаться первыми.

Разумеется, все это было враньем и чушью, придуманной на ходу галиматьей. Но ведь, кроме Валентины, этого никто не знал! В распоряжении девушки внезапно оказались три сотни отборных, породистых самцов. Так почему бы и не развлечься от души, коли есть такая редкостная возможность?

Углубившись в заросли на три десятка шагов, Валя отпустила жертву, уронила с плеч епанчу, стянула через голову платье.

– Помнится, ты обещал очистить мой ум, храбрый Капуин, – припомнила девушка. – Похоже, судьба дарует тебе шанс исполнить свое желание. – Она развела руки широко в стороны: – Я в полном твоем распоряжении.

Степняк торжествующе зарычал, кинулся на нее, опрокинул, вломился в лоно – так быстро, словно не раздевался. В спину Валентины впивались ломкие колючие стебли, сверху обрушилась тяжесть, внутри возникла боль. И, прежде чем она успела осознать, что именно происходит, Капуин поднялся, подтягивая штаны.

– А ты хороша, великая! – признал он. – Красивая и тугая!

«Надеюсь, тебя убьют, – мысленно оценила изысканность скифской любви богиня смерти. – Если вы все в степи такие, то лучше бы мне остаться подстилкой при Вике».

А воин вышел из зарослей к сотоварищам, торжествующе вскинул руки. Мужчины восторженно заорали, словно Капуин только что ворвался на стену неприступной крепости.

– Теперь не страшно и умереть! – взревел могучий скиф. – Ну, кто из вас выйдет и убьет меня, защитника чести Валькирии?!

«Они еще и имя мое переврали», – вздохнула Валя, выбираясь на свет.

Между тем дружинники освободили округлую площадку. Капуин скинул куртку, оставшись обнаженным по пояс, взял в одну руку топорик, в другую палицу. Грозно зарычал.

Скинув плащи и куртки, к нему на открытое пространство вышли трое степняков. Один со щитом и копьем, другой с двумя палицами, третий с топориком и ножом. Они тоже взвыли, кинулись в атаку. Капуин отбил вверх выпад копья, поднырнул под палицу, торчком ударил противника палицей в живот, отпрянул от топорика, однако нож оказался для него слишком быстр.

С началом схватки богиню смерти охватило уже знакомое блаженное наваждение. И когда от длинного, размашистого пореза пахнуло кровью – она растворилась, взмыла. Валю нестерпимо тянуло к смертникам – но она смогла взять себя в руки, усилием воли вспорхнула на невероятную высоту, осматривая с высоты птичьего полета ставшее вдруг совсем маленьким море, заметила зеркальное пятно, соединяющее его с соседним, и тут же рухнула назад:

– Остановите поединок! – Она ворвалась на площадку, вскинула руки. – Все, достаточно! Проливы справа от нас. На веслах два дня пути, не более.

Скифы, тяжело дыша, опустили топоры и копья.

– Умница, Валька, – кивнул Викентий, опять запнулся и громко провозгласил: – Слава Валькирии!

Дружина подхватила его призыв, и девушка ощутила прилив тепла, переходящий в кипение крови, что потекла в жилах с ускоренной силой. Значит, молитва оказалась искренней.

Богиня смерти подошла к великому Одину, обняла, как бы с благодарностью, шепнула на ушко:

– Почему «Валькирия», гаденыш? Меня зовут Валентиной.

– «Валькирия», это полное имя от «Вальки», – так же тихо ответил Викентий. – Звучит круче, произносится легче. К тому же бога Одина в его битвах всегда сопровождали валькирии, собирательницы мертвых душ. Мне хочется, малышка, чтобы именно ты осталась со мной в вечности. Ты мне нравишься.

– Ладно, прогиб засчитан, – после краткого колебания отступила девушка. – Пусть будет Валькирия.

Если новое имя действительно успело вписаться в хроники как имя богини мертвых – выпендриваться не стоило. Упрешься рогом – и потом вдруг окажется, что главной стала другая богиня, настоящая. А ты просто мимо проходила. Зачем рисковать по мелочам?

– Созданное тобой царство мертвых должно называться Валгалла, – продолжил излагать планы молодой человек. – И мы будем восседать там на тронах, в окружении преданных друзей, живых и мертвых! И из этого царствия мы станем отправляться в победные походы за славой и величием!

– Ты сперва Царьград возьми, философ! – осадила полет его фантазии девушка. – А то уж больно имена у вас в Валгалле арифметические. Один, два, три… Может, ты пока еще просто нулевой?

– Привал, други мои! – громко провозгласил Вик, глядя в ее глаза. – Пару дней отдохнем после похода, а потом со свежими силами займемся здешней твердыней. До нее всего два перехода осталось. Так сказала Валькирия!

* * *

Благодаря ритуальному поединку и дару богини смерти дружина Одина смогла достаточно точно рассчитать путь до Царьграда – и обрушилась на крепость на рассвете, когда местные жители менее всего ожидали опасности. Появившись из неясных сумерек, молчаливые корабли быстро приблизились к берегу с внешней стороны мыса, ограждающего портовую бухту, воины дружно высыпали на сушу и ринулись вперед, к каменным стенам.

Стража затрубила в рог, только когда нападающие уже одолели половину пути, ворота захлопнулись перед самым носом пришельцев – но вот многие стоявшие у причалов торговые корабли атаку проспали. Часть из них успела отвалить и уйти на глубину, а некоторые и вовсе скрыться из бухты, но на шести пузатых «торговцах» команда проснулась, лишь когда по палубе застучали сапоги скифов и славян.

Захватчики обрубили канаты и отвели добычу прочь от стен еще до того, как сонные и ничего не понимающие городские лучники заняли свои места за каменными зубцами и попытались метать стрелы, защищая прибрежную линию. Однако дружинники Одина уже успели получить все, что хотели, и отступили на безопасное расстояние.

Все случилось настолько быстро, что Валентина на сей раз не испытала божественной блаженной эйфории. За время первого набега никто и нигде не пролил ни единой капли крови.

Наступило затишье. В крепости лихорадочно собирали и вооружали мужчин, выводили их на стены, раздавали копья и булыжники. Воинственные гости покамест просто приглядывались к добыче.

Царьград был огромен!

Разумеется, до тех времен непомерного величия, когда население христианской столицы исчислялось сотнями тысяч жителей, когда бухта Золотой Рог являлась внутренним озером и перегораживалась цепями, а стены стояли за рвами в три ряда и длина их измерялась километрами, – было еще невероятно далеко. Однако и сейчас сия великая твердыня вытянулась вдоль берега примерно на триста метров, а в ширину раздалась почти на столько же. Это означало, что населяло ее никак не меньше пяти тысяч горожан. Но, скорее всего, учитывая нынешний обычай вселяться в каждую хибару целыми родами, – жителей могло оказаться и десять тысяч, а то и все пятнадцать.

Город окружала каменная, из крупных гранитных блоков, стена, высотой с трехэтажный дом, с башнями на углах и возле ворот. Причем ворот оказалось целых три! Двое смотрели в разные стороны вдоль берега, третьи – в сторону суши. Створки всех трех слегка вдавались в стену, и над ними имелись широкие воронки, напоминающие водостоки. При желании на нападающих, пытающихся взломать створки, можно было лить из них кипяток или расплавленную смолу. А если опасность реальна – то скатывать валуны. Двух-трехпудовый валун, рухнувший на голову с семиметровой высоты, бывает куда убедительнее для прикрытого щитом человека, нежели ушат горячей воды.

Возле богатого и многолюдного города вытянулись в бухту три десятка причалов. Примерно треть – перед стенами. Чтобы добраться до них, чужаку пришлось бы пробираться по узкой полоске между водой и городом, под прицелом стражников, готовых в любой миг метнуть копье или натянуть лук. Остальные причалы находились далеко в стороне.

По иронии судьбы в руки нападающих попали именно корабли от стен. Мореходы, видимо, слишком понадеялись на охрану. На дальних лодках люди дремали куда более чутко и успели унести ноги. Теперь к этим причалам подошли ладьи, обогнувшие мыс, и захваченные суденышки.

Дружинники приволокли связанных пленников, примерно три десятка смертных, кинули к ногам Викентия.

– Как прикажешь казнить их, великий Один? – спросил Капуин, небрежно положивший гранитное навершие палицы на голову лысого толстяка.

– Пощади меня, всемогущий воин! – дернувшись, взвыл лысый. – Я заплачу за себя богатый выкуп!

Остальные тоже загомонили на разные голоса.

– Какой может быть выкуп в мире, в котором еще не придуманы деньги? – недоуменно хмыкнула Валя.

– Какой предлагаешь выкуп, несчастный? – переадресовал вопрос Викентий.

– Пятьдесят баранов! – встрепенулся тот.

– Пятьдесят баранов, – эхом отозвался бог войны.

– Ты ценишь себя всего в пятьдесят баранов, смертный? – удивилась девушка, выходя вперед. – Удовольствие вырвать твою душу стоит куда больше!

Богиня смерти вытянула руку, сжала кулак. Лысый торгаш захрипел, заплакал:

– Я ценю свою жизнь в тысячу баранов, всемогущая! – выдавил он. – Но у меня есть только пятьдесят.

– Полагаю он врет, Валькирия, – постучал палицей по макушке толстяка Капуин. – Мы взяли его на лодке с пустыми трюмами. Вестимо, он успел расторговаться и должен иметь изрядный доход.

– Я не торговец! – заскулил лысый. – Я нищий корабельщик, побираюсь тем, кто чего желает переве…

– Заткнись! – потребовал великий Один и обратился к рыжебородому сварожичу: – Чурила, что вообще взяли на кораблях?

– Ничего, великий! – покачал головой воин.

– Совсем? – не поверил Викентий.

– Один был пустой, – загнул палец Чурила, – еще два с дровами. Добротными, березовыми. Один с выделанными воловьими кожами, один с камнями, один с зерном египетским и тканями льняными тонкими.

Получалось, что сварожич прав. От зерна дружинникам проку никакого – не грызть же его прямо из кулей? Молоть, квасить, выпекать – ратным людям в походе не до того. Тончайшими тканями воинам тоже украшаться не с руки. В многотысячном городе дрова, понятно, уйдут нарасхват. На кой ляд они воинам? Воловьи шкуры у скифов ценятся не дороже пыли. Нужда возникнет – степняки сколько угодно заготовят.

В общем – полные трюмы, а добычи никакой.

– За борт все вывалить, дабы не мешалось, – предложил молодой, еще безбородый Бастаран, – а ладьи оставить. Авось пригодятся добро какое нагрузить?

– Позвольте мне вмешаться, храбрые воины! – внезапно поднялся с колен один из пленников; поджарый, как щука, смуглый и большеносый, одетый в свободную одежду из материала, похожего на очень тонкую, мягкую кошму. – Камни, каковые вы намерены утопить в море, есть каррарский мрамор, цена которому выше, нежели головам всех взятых вами пленников. Оставьте его на корабле у причала, и я ручаюсь за выкуп, равный пятистам баранам… За эти булыжники…

– На колени, крыса! – положил ему на плечо копье с бронзовым наконечником один из скифов.

– Подожди, Рысач, – остановил воина Викентий. – Давай узнаем, что за чужеземцы готовы рискнуть головой ради груды камней? Кто ты таков, храбрец?

– Санадал из рода Рахасов, мальтийский купец, к твоим услугам, всемогущий, – приложил руку к груди тощий торговец. – Я дал клятву доставить сей весной мрамор для строительства святилища галатов. Лучше я останусь без прибыли, нежели нарушу свою клятву. Дозволь передать груз галатам, всемогущий, и я поднесу тебе как дар всю полученную за него плату!

– И что ты собирался сделать с пятью сотнями баранов, Санадал из рода Рахасов? – улыбнулся бог войны. – Набить в опустевшие трюмы, дабы они передохли еще до рассвета?

Дружинники рассмеялись шутке повелителя, но мальтиец остался спокоен.

– Мы условились на плату в скифский пятикотловый набор и одну меру индийских самоцветов, – невозмутимо ответил мальтиец. – Я полагал, в баранах эта цена окажется понятнее.

– Он врет! – подал голос стоящий возле бога войны Капуин. – Пятикотловый набор – это пять медных котлов, вложенных один в другой. Самый крупный, на ножках, вмещает полторы бочки содержимого, а в самый маленький едва влезет человеческая голова. За таковой просят не менее полутора тысяч баранов, а никак не пять сотен!

Про медь и бронзу скифы знали все. Ведь это их шахты добывали в Аркаиме медную руду, и именно их мастерские плавили медь для здешнего мира.

– Я обещал тебе не баранов, а полученную от галатов плату, всемогущий, – степенно возразил Санадал. – В чем тут можно обмануть? А цены… В разных землях цены бывают разными.

– Мера самоцветов – это сколько? – указав пальцем на лысого купца, поинтересовался великий Один.

Капуин слегка пристукнул палицей, и тот торопливо ответил:

– Шапка, всемогущий.

– А в баранах?

– Пятьсот! – выдохнул корабельщик.

– Вот и хорошо! – облегченно выдохнул Викентий. – Назначаю тебя старшим. За вас всех, кроме мальтийца, назначаю выкуп в шапку самоцветов. Кто и сколько будет вносить, решайте сами. Капуин!

– Да, великий!

– Отведи их на корабль и загони в трюм. Принесут выкуп – отпустишь. Нет – можешь утопить вместе с лоханкой.

– Слушаюсь, великий Один! – обрадовался степняк. – Ну-ка, встали, встали! Встали, пошли!

– Мало запросил, Вик, – поморщилась богиня смерти.

– Фигня, Валькирия, – отмахнулся Викентий. – Мы же сюда не купцов щипать приплыли, а Царьград громить! Это так… Чтобы не совсем уж впустую.

Между тем смуглый мальтиец приблизился по опустевшему мысу, остановился перед самим богом войны, склонил голову:

– Я готов принять твою волю, всемогущий Один.

– Мне понравилась твоя верность слову, Санадал из рода Рахасов, – сказал ему Викентий. – И мне понравилось, что ты торговец с Мальты. Это значит, что ты должен хорошо знать Средиземное море. Мне же, вот такое случилось совпадение, как раз нужен проводник. Предлагаю уговор. Ты указываешь моей дружине путь к Трое, Афинам и в Египет, а я возвращаю тебе корабль с камнями и не вмешиваюсь в сделку.

– Я понимаю, зачем тебе может быть нужна Троя, всемогущий, это богатый город у проливов. Я понимаю, зачем может понадобиться путь в древний и мудрый Египет. Но зачем тебе нищая пастушья деревенька?! – недоуменно развел руками мальтиец.

– Ностальгия, – невозмутимо пожал плечами бог войны.

– Коли ты понимаешь, куда именно направляешься, всемогущий Один, и потом не обвинишь меня во лжи или ошибке, – размеренно произнес торговец, – то да, я согласен. Даю слово, что укажу тебе путь в Трою, Афины и Египет, если ты сам не откажешься от этого пути и не станешь мешать моей сделке. Клянусь! Когда мы отплываем?

– Думаю, дня через два или три, – предположил Викентий. – Только Царьград разорю, и отправимся.

Бог войны указал пальцем через плечо на ощенившуюся копьями стену.

– Ты намерен захватить город тринадцати богов? – у невозмутимого мальтийца дрогнули брови.

– Ты в этом сомневаешься, Санадал? – ледяным тоном поинтересовался Викентий.

– Ну что ты, всемогущий! – почтительно поклонился смуглый купец. – Я лишь беспокоюсь о будущем торговли.

– Отлично. – Отвернувшись от него, бог войны сделал несколько шагов по натоптанной вдоль берега тропе. – С текучкой закончили, приступим к главному блюду.

Впереди, всего в сотне метров, возвышалась неприступная каменная стена с великим множеством защитников. Маячили над зубцами копейные наконечники, гудела тетива на луках, раскачивалось масло в огромных кувшинах, горели факелы, ждали своего часа высокие груды валунов. И все это должно было обрушиться на врага, лишь только он подступится к воротам, попытается прорубить их топорами, поджечь или выбить тараном. Потоки горящего масла, ливень стрел и дротиков, дождь камней…

Всего три сотни воинов стояли за спиной бога войны. Кожаные кирасы, деревянные щиты, каменные палицы; гранитные, железные, бронзовые топорики, копья с толстыми ратовищами и три арбалета с парой сотен стрел.

– Мы и вправду возьмем этот город, Один? – шепотом спросил Переслав, поглаживая бородатый подбородок хорошо правленым перед боем лезвием топора.

– Не возьмем, так согреемся, – весело пропел бог войны, вытаскивая боевой молот из петли. Он сделал несколько шагов, крутанулся вокруг своей оси и метнул оружие вперед.

Полупудовый молоток стремительно прожужжал в воздухе и врезался в нижний правый угол правой створки ворот. От сильнейшего удара вздрогнула вся стена – а великий Один вытянул руку, и страшное оружие послушно вернулось в ладонь. Бог войны снова крутанулся, снова метнул – стена опять вздрогнула, послышался громкий хруст.

Стражники на стене заволновались, перебегая с места на место.

Штурм проходил неправильно, не по закону! Нападающим полагалось честно подходить к твердыне, честно гореть в масле и калечиться под падающими валунами, принимать стрелы в свои тела. А дальше – как повезет. Либо первыми рухнут ворота, либо полягут захватчики. Но то, что происходило сейчас…

– И-и-и-я-а! – Вик метнул молот снова, потом еще и еще, выбивая опорный угол у правой створки, и после седьмого попадания несчастный подпятник сломался. Воротина оглушительно щелкнула, отпрыгнула на полшага назад и с треском стала заваливаться наружу.

– Слава Одину!!! – взревели сотни отчаянных храбрецов и ринулись вперед, вызывая в душе богини смерти восторг и блаженную эйфорию. Валькирия ринулась в атаку вместе со всеми, раскрывшись и воспарив уже после третьего шага. – По-о-оберегись!!!

Лучники радостно высунулись за зубцы, торопливо опустошая колчаны. Как минимум половина метилась в Одина, и, несмотря на поднятый щит, в грудь бога войны и в основание шеи вонзились одна за другой две стрелы. Но когда Викентия останавливали подобные мелочи?

– Х-ха!!! – Он снова метнул молот, теперь метясь в брус засова, в поперечину ворот. Хруст, треск! Брус выдержал – но подпрыгнул, и правая створка соскочила с упоров, рухнув верхней частью наружу.

– Слава Одину!!! – Нападающие были уже совсем рядом, и вместо стрел на них посыпались копья. Кремниевые, обсидиановые наконечники легко пробивали древесину щитов, намертво застревая в них – и дружинники бога войны бросали ставшее бесполезным оружие, выхватывая левыми руками палицы, и продолжали свой бег.

Викентий, Чурила, Переслав, Капуин, еще несколько скифов и славян уже заскочили на криво лежащую створку, ворвались за ворота – буквально врезавшись в стену из сомкнутых щитов, поверх которых торчали копья.

– Н-на! – Бог войны метнул молот, проломивший щит и воина за ним, отшвырнувший горожанина из второго ряда. Дружинники тут же метнули в открывшийся просвет копья, свалив еще троих ратников, ломанулись в просвет уже с топорами, пытаясь разорвать вражеский строй. Великий Один – как всегда, дерущийся первым – получил укол обсидиановым наконечником под челюсть, едва не разорвавший горло, опрокинулся, но рванул копье на себя, тут же ударил в обратную сторону, оглушив врага ратовищем, и все еще лежа ударил им по ногам, сбив на землю сразу несколько царьградцев.

Щелочка во вражеском строю превратилась в просеку, дружинники тут же ринулись вперед…

Валькирия увидела, как горожане опрокидывают через стену кувшины, бросая вниз факелы, вскинула руки и громко закричала:

– Стойте!!!

Каким-то чудом воины услышали ее призыв, запнулись – и потоки жидкого огня обрушились на пустое место перед створками, расплескались в стороны, обдали жаром.

– Теперь вперед! – качнула богиня смерти ладонями, и дружина Одина продолжила атаку, прикрывая лица рукавами и прыгая через огонь, чтобы тут же влиться в схватку по ту сторону стены.

К сожалению, угадать падение валунов Валькирия была не в силах. Один из камней ухнулся прямо на голову молодого скифа, превратив ее в кровавые брызги. Валя кинулась вниз, подала руку душе воина, помогла ей встать.

– Ты просто споткнулся, ерунда, – сказала она, сотворила из воздуха топорик и вручила степняку: – Иди, помогай друзьям! Ты им нужен.

И тут же камень ударил в колено уже пожилого и многоопытного бородача. Тот споткнулся на сломанную ногу, завыл, катаясь в самом жаре масляного пламени. Избавляя раненого от мук, девушка вырвала его душу, не дожидаясь естественной смерти, вручила топор:

– Ступай, догоняй своих!

Огонь уже начал опадать, когда в него упал сварожич со стрелой в животе. Валькирия подняла и его.

Наверху горожане уже поднимали на стену новые полные кувшины – но тут удачная арбалетная стрела прошила и кувшин, и стражника за ним. Царьградец откинулся на спину, упущенный кувшин жахнулся о каменный пол, разлетелся на куски, разлился, масляные брызги долетели до факела – и половина надвратной башни взревела жадным пламенем, быстро прибирающим один за другим ближние кувшины.

Между тем вспоротый богом войны строй горожан окончательно рухнул, оказался разбросан в стороны, смят и затоптан, и поток победителей стал растекаться по трем ближним улицам. По главной – от ворот к торгу, и по боковым, вдоль стены. Стража что есть ног разбегалась кто куда. Но не от страха. Мужчины поняли, что их дома остались беззащитными, и спешили вернуться к семьям, дабы встать на защиту родных очагов и кварталов.

– Слава Одину! – Победители выбивали двери ближайших домов, заглядывали в комнаты, хватали за юбки визжащих девок, тискали их за грудь и между ног, шарили среди барахла, прибирая то, что показалось ценным или просто понравилось.

Бог войны в этом празднике участия не принимал. Позволив Чуриле выдернуть из себя стрелы и осмотреть раны, он отступил к воротам, призвал туда арбалетчиков и вместе с двумя десятками легко раненных дружинников засел на закопченной и пропахшей прогорклым маслом надвратной башне, сверху наблюдая за происходящим в городе.

Воины великого Одина, грабя все дома на своем пути, двигались по улицам медленно, очень медленно. Улепетнувшая стража бежала быстро. Обогнув захваченные улицы, мужчины вернулись в родные кварталы, сбились там в банды и вышли навстречу победителям, перекрывая дорогу между домами собранными из всякого хлама баррикадами. В этих отрядах были и лучники, и копейщики, и топорники – так что взятие подобного укрепления каждый раз превращалось в проблему.

Сварожичам и скифам приходилось бросать веселье и тоже сбиваться в штурмовые отряды, прикрываться щитами, выставлять копья, забрасывать горожан метательными палицами и сулицами.

Когда бог войны видел подобные атаки, он помогал своим воинам, метая боевой молот прямо с башни, разбивая баррикады и распугивая горожан. Дружинники прорывались еще на несколько домов вперед, вламывались в них. Царьградцы тем временем набрасывали новую баррикаду – и спустя полчаса или час все начиналось сначала.

Однако чем дальше укатывалось по небу солнце, тем реже становились подобные рывки. Победители устали и пресытились. Развлекаться в покоренных кварталах им нравилось уже куда больше, нежели захватывать новые. Схватки затихли, запах крови перестал питать богиню смерти, и девушка сгустилась на башне рядом с великим Одином.

– Горожане разбегаются, Вик, – негромко сообщила она. – Северные и западные ворота раскрыты нараспашку, и толпа делает ноги во все стороны, с узлами, сумками, рюкзаками, волокушами и вообще кто во что горазд.

– И что я могу сделать? – развел руками бог войны. – У меня всего триста человек! У меня нет ратников на заслоны. У меня даже собственный флот, и тот без охраны остался. Все наличные воины здесь, внизу. В городе.

– У тебя больше нет трехсот человек, Вик, – покачала головой богиня смерти. – У тебя семеро убитых и полсотни раненых.

– Черт! – сплюнул бог войны. – Этот город слишком большой. Я могу его победить, могу перебить весь его гарнизон и даже всех мужчин до единого. Но я не могу его покорить! Моя дружина растворяется в нем, словно кусочек сахара в стакане с чаем. Если они разойдутся по одному, их просто перебьют. Если хотя бы по десятку, то получится всего тридцать дозоров! Что такое тридцать пеших дозоров в десятитысячном городе? А привратная стража? А караулы на стенах? А охрана порта? А отдыхающая смена? Люди ведь имеют привычку спать! Знаешь, Валька, почему я здесь сижу?

– Почему? – послушно спросила девушка.

– Потому что, если местные догадаются захватить ворота, нам трындец. Живым из города не вырвется никто. Если догадаются захватить ладьи, то опять же трындец. Нам дико повезло, что в Царьграде нет единого воеводы или просто толкового старшины. Эти идиоты окопались в своих кварталах и сидят там, как сычи. Если они решатся на вылазку, если догадаются вырезать наши расползшиеся по всему городу отрядики… Их же тупо больше в пятнадцать раз! Когда сотня бабуинов кинется на двух-трех бойцов, то не спасу даже я! Валька, мне страшно подумать, что будет ночью! Наши мужики еще до рассвета поднялись, весь день на ногах, вымотались изрядно. А теперь наелись, натрахались, напились… Они же скоро заснут мертвецки все до единого!

– Так уводи их всех из города!

– Нельзя отдавать приказы, которые никто не станет исполнять, – мрачно ответил Викентий. – У ратников сейчас после боя самый расслабон. Вино, бабы, добыча. Ты бы ушла? Нужно ждать до завтра. Вся надежда, что царьградцы пока в растерянности и быстро не очухаются, слаженно воевать не начнут.

– Тогда расслабься и отдыхай, – посоветовала девушка. – Я богиня смерти и заранее ощущаю гибель людей. Если появится опасность, предупрежу.

Однако дружине великого Одина повезло. Ошеломленные их утренним напором горожане даже не помышляли об атаке. Большинство думали только о бегстве, сгребая самое ценное и удирая прямо в ночь, а самые отважные до утра укрепляли баррикады, готовясь насмерть защищать родные улицы и дома.

Пользуясь этим, новым утром Викентий без спешки увел своих отдохнувших воинов, погрузился на корабли и с огромным облегчением отвалил от причалов. Он забыл даже о завербованном проводнике – но тот сам обнаружился на ладье великого Одина рядом с кормчим.

– Рад видеть тебя, Санадал из рода Рахасов! – весело приветствовал мальтийца Викентий. И чем шире становилась полоска воды между кормой и берегом, тем легче делалось на душе у бога войны. – Как прошла твоя сделка?

– Ты уходишь, всемогущий Один, город остается, – степенно ответил торговец. – Мой груз тоже. Я нашел доверенного человека. Он передаст товар, когда твой флот скроется за горизонтом, и получит за него оговоренную плату.

– Приятно слышать, что у тебя все хорошо, Санадал!

– Ты захватил неприступный город, всемогущий, – приложил ладонь к груди мальтиец. – Это великий подвиг, он останется в веках! Для меня честь стать проводником у подобного героя.

Великий Один нахмурился и промолчал. Он предпочел бы забыть о своем подвиге как можно скорее.

Впрочем, простые дружинники мрачность своего повелителя не разделяли. Со всех ладей то и дело раздавался восторженный смех, выкрики, рассказы взахлеб. Воины хвастались обновками, боевыми трофеями и снятыми с жертв украшениями, найденными сокровищами, делились секретами поиска тайников, вспоминали пользованных красоток. Рассказывали, как рубились с царьградцами, как прорывались через пламя и дождь из стрел и копий, ощущая на себе дыхание смерти и побеждая ее. Для них вчерашняя безум-ная схватка стала праздником, торжеством отваги над грубой силой.

Они пошли войной на огромный неприступный город – и взяли его!!! Прошли сквозь огонь и камень, через кровь, страх и боль – и победили!

Воистину – тут есть чем гордиться. Тут есть о чем рассказать друзьям и потомкам.

Дружина Одина с восторгом вспоминала вчерашнюю победу – и уже страстно жаждала новых!

Корабли медленно пробирались между крутыми берегами длинного пролива. Ветер ослабел и дул не в корму, а с левого борта, вынуждая кормчих до предела поворачивать балку паруса. Однако бог войны не хотел выматывать своих людей тяжелой работой и не приказывал опустить весла на воду. Именно поэтому проливы флотилия из семи ладей и пяти трофейных «торговцев» преодолевала целых три дня, выбравшись в Эгейское море только к полудню четвертого.

– Какое место ты желаешь посетить первым, всемогущий? – спросил мальтиец и добавил: – Ветер благоприятен для похода к Элладе.

– Афины! – согласно кивнул Викентий, и ладьи, следуя за головным кораблем, дружно довернули вправо, расправляя вывернутые донельзя паруса.

– Мы пойдем напрямую через море? – насторожился уже наученный горьким опытом бог войны.

– Сие море крохотно, к середине завтрашнего дня пересечем, – не понял его тревоги проводник. – Небо ясное, в берег не врежемся, даже заблудившись. Увидим первые острова, поймем, в какую сторону отклонились, и определим путь к Афинам.

– Веди, – согласился с доводами мальтийца Викентий.

Если купец способен определять координаты по очертаниям островов – то почему бы и нет?

К вечеру все берега исчезли за горизонтом, ветер посвежел. Флотилия бога войны уверенно мчалась вперед, разбивая пенные волны высокими носами из дубовых корневищ, так же решительно прорезала ночь и, подгоняемая солнечными лучами, вошла в новый день. К полудню впереди появились темные пятнышки просыпанных в соленые воды далеких островов. А еще спустя пару часов – светло-серые пятна перед ним.

– Пираты!!! – внезапно напрягся мальтиец. – О боги морей, это пираты!

– Где?! – встрепенулся великий Один.

– Вон, впереди! – вытянул руку смуглый Санадал. – Ты видишь эти узкие кораблики? Это триеры! На них слишком мало места и слишком много гребцов, чтобы осталось место для трюмов. Зато они так быстры, что способны догнать любой корабль в мире! В них негде возить товары, они плохо переносят качку, они тесны и узки. Они пригодны только для одного – в хорошую погоду выходить в море и перехватывать, грабить всех, кто попадается на глаза! Проклятье, они заметили нас, они идут сюда! – Купец закрутился, снова прищурился. – Целых пять триер! И пятьдесят пиратов на каждой. О, всемогущие боги!

– Мужики, к нам идут пираты! – вскочив на лавку, радостно вскинул руки бог войны. – Вот это будет настоящее веселье! Драка так драка! Слушайте меня все: пригнитесь, затаитесь, накройтесь чем-нибудь и не высовывайтесь, пока не услышите их голоса. Настоящие пираты, мужики! Черт побери, главное, их не спугнуть!

Дружинники великого Одина, злорадно посмеиваясь, послушались, опускаясь на палубы ладей, прижимаясь к бортам, опуская щиты, прикрываясь плащами и запасными парусами. На своих местах остались только кормчие, держащие рулевые весла, да десятники, старательно изображающие из себя впередсмотрящих и корабельщиков. Две флотилии стремительно сближались: двенадцать спрятавших весла пузатых парусников, медлительных и неуклюжих, с глубокими обширными трюмами – и пятерка пенящих веслами воду, тощих, остроносых и стремительных, словно истинные гончии, охотников.

В полусотне шагов от ладей триеры резко затабанили, сбрасывая скорость, подвалили к головным торговцам, жадно цапанули толстыми бронзовыми баграми борта, подтягивая добычу ближе.

– Раздевайтесь и ложитесь лицом вниз! Быстро, коли жить хотите! – заорал стройный, смуглый и большеносый, прямо близнец Санадала, пират на корме триеры, отличавшийся от мальтийца лишь одеянием: светлой льняной туникой до колен, поверх которой, на шее, свисали аж три толстые золотые цепи. – Кого на ногах застанем, за борт со вспоротым брюхом полетит!

Пирата окружали четверо крепких бородачей с нефритовыми топориками и гранитными палицами на поясах, но и они носили тряпочные одежды, с нефритовыми и малахитовыми бусами. А главный разбойник оружием вообще не озаботился – на его янтарном поясе висели только пара ножей да сумочка. Вестимо – считал себя в полной безопасности за спинами двухсот головорезов и нескольких телохранителей.

Триерцы плотно подтянули баграми ладьи, перебросили с носа широкие штурмовые помосты, ринулись по ним к добыче…

– Х-ха! – Великий Один с резким поворотом метнул молот, сдувая первых атакующих в море, разбежался в три шага и прыгнул вперед – а вслед за ним взметнулась ввысь, раскрываясь над морем, всесильная богиня смерти.

Молот вернулся в руку покровителя воинов именно в тот миг, когда он заканчивал свой многометровый прыжок. Опускаясь на корму триеры, Викентий что есть силы обрушил свое полупудовое оружие на физиономию главаря, изумленно распахнувшего глаза, тут же развернулся, ломая ребра правому телохранителю, саданул рукоятью назад, в солнечное сплетение другому, ткнул вперед, выбрасывая за борт третьего, поднырнул под взмах нефритового топорика и проломил врагу грудь. Вскинул над собой окровавленное оружие, радостно провозглашая:

– Пира-а-аты-ы!!! – упал на колено и метнул молот вдоль борта, превращая в кровавое месиво весь ряд держащих весла гребцов.

– Пира-а-аты-ы!!! – скидывая плащи и рогожи, вскочили затаившиеся дружинники, встретили на щиты и копья штурмовые отряды, дружным натиском сбрасывая пиратов в волны, попрыгали через борта на разбойничьи триеры, через растерявшихся от неожиданности багорщиков, все еще сцепляющих корабли, походя дробя им черепа и ломая руки.

Поток славян и скифов обрушился топорами и палицами на гребцов, захлестнул триеры, врезался в толпу гребцов второго борта, успевших расхватать оружие и умеющих им пользоваться. Брызнули осколками, сталкиваясь, гранитные и базальтовые топорики, хрустнули палицы, расплющились, столкнувшись с камнем, бронзовые и железные лезвия. Однако изрядная часть оружия все же добралась и до живой плоти, разрывая мясо, дробя в крошево кости.

На расчистившего корму великого Одина, толкаясь и мешая друг другу, ринулись сразу два десятка копейщиков – вестимо, уцелевшая часть штурмового отряда. Стена щитов, множество обсидиановых, кремниевых, медных и даже железных наконечников, длинных пик – все это резко и слаженно качнулось на единственного врага и…

Бог войны упал и, как десятки раз делал сие на ристалищах реконструкторов, поднырнул, подкатился под копья…

Двумя широкими взмахами молота он переломал ноги ближних врагов, вскочил, сильным толчком отшвыривая на несколько шагов правых копейщиков – задние от толчка посыпались через борт в море, – повернулся влево, отклонился от пики, поймал и рванул к себе, метнул полупудовый молоток, проламывая щиты. Качнувшегося вперед врага ударом снизу в челюсть подбросил вверх, другого пнул ногой, поймал молот и повернулся, швырнул вправо, раскидывая попытавшихся сомкнуться врагов, снова повернул влево.

В грудь ударили сразу два копья, но кираса выдержала. Бог войны повернулся, сбрасывая вражеский напор, сблизился, двумя ударами кулаков выкинул копейщиков за борт, отставил руку, ловя вернувшийся молот, снова метнул…

И все!

Пираты кончились совсем – а он на сей раз не получил даже мелкой царапины!

На остальных триерах дела обстояли не столь благополучно. Пираты, пусть даже оставшиеся после первого напора в меньшинстве, отчаянно отбивались, практически на равных. Валькирии то и дело приходилось спускаться то на один, то на другой корабль, дабы подать руку душе павшего воина, помочь ей подняться, вручить сотканное из ничего оружие и снова послать в бой.

Битва колебалась на грани кровавого равновесия… Однако долгих, жестоких минут сечи хватило, чтобы к триерам подобрались две нетронутые пиратами ладьи, подвалили с другого борта – и кинувшиеся в атаку дружинники ударили разбойникам в спину, превращая честную схватку в обычную резню.

Быстро перебив врагов на двух триерах, славяне и скифы тут же пришли на помощь товарищам на двух других. Пятую уже зачистил бог войны, так что, быстро покончив с сопротивлением, дружинники занялись помощью раненым и разборкой трофеев. С разбойниками последователи бога войны обходились менее добродушно, нежели с честными воинами с полей сражений. Увечные бандиты, после того как с них снимались пояса и шлемы, отправлялись за борт, вслед за убитыми подельниками.

Великий Один, прогулявшись по залитым кровью пиратским кораблям, вернулся на ладью, и к нему тут же устремился мальтиец.

– Дозволь обратиться с нижайшей просьбой, всемогущий непобедимый бог, – с трудом скрывая волнение, заговорил Санадал. – Прошу о милости и желаю для тебя и верных слуг твоих добра и благополучия!

– Что такое? – удивился живости всегда сдержанного проводника Викентий.

– Я вижу, о великий и всемогущий, что в победных сражениях многие ратники твои получили раны. Они нуждаются в покое и исцелении, прежде чем снова воссоединиться с твоим неуязвимым флотом! Дозволь мне, премудрый Один, повернуть к Измиру и привести туда твои корабли с миром! Если ты оставишь там сии неуклюжие, неудобные в дальних походах лоханки, то взамен я обещаю тебе столько припасов, сколько только вместится в трюмы твоих и трофейных кораблей! Инжир, изюм и фиги, солнечная курага, солонина и вяленое мясо, копченая рыба, ячмень и пшеница для пенного пива и вино для здоровья. Лучшие лекари города осмотрят твоих пострадавших и окажут им целительную помощь…

– Сдается мне, Санадал из рода Рахасов, ты меня сейчас нахально дуришь, – перебил его Викентий. – Откуда вдруг такая забота о моих раненых и о желудках моих воинов? Откуда столько сладких эпитетов в твоей речи? Ты обманываешь меня, мальтиец, и делаешь это очень неуклюже.

– Ни слова лжи пред ликом всемогущего! – вскинул руки смуглый торговец. – Вездесущие пираты уже не первый век являются бичом наших морей и набрали такую силу, что ни одно из существующих царств не в силах совладать с ними, напасть на острова, на коих они обосновались, и истребить разбойничьи гнезда!

– Значит, такие это царства, – презрительно пожал плечами Викентий.

– Но почти все повелители объявили награды за уничтожение пиратов! – продолжил Санадал. – Самая большая предлагается минойцами. Если я приведу туда целых пять триер, то полученная награда с лихвой покроет все мои расходы! И сверх того я получу великий почет и уважение. Прости, великий Один, но мне кажется, что ты не относишься к тем людям, которые станут кланяться земным правителям ради награды. Если ты и придешь к минойцам, то только с копьем и топором, за славой и победой.

Бог войны в ответ только хмыкнул, молча соглашаясь с торговцем.

– Как мне кажется, всемогущий, – вкрадчиво продолжал приободрившийся мальтиец, – ты желаешь посетить Трою и Египет вовсе не для того, чтобы принести требы в тамошних святилищах и приобщиться к тамошней мудрости. Однако признай, всемогущий, твоя армия за минувшие дни уменьшилась почти вдвое, а враги остаются сильны и многочисленны. В Измире я найду тебе столько припасов, что твоему воинству хватит их, чтобы провести в сытости и безмятежности хоть два, хоть три года! Твои раненые за срок сей исцелятся, твоя дружина пополнится и укрепится. Ты сможешь с новой силой вернуться за славой и победами! Согласись, всемогущий, так получится лучше для всех! Ты вернешься с богатой добычей, прославившись великими победами, твои раненые получат лечение, я получу доход и уважение. Очень выгодная сделка!

– Ты не веришь, что я способен одолеть Египет с сотней воинов, Санадал? – угрожающе поинтересовался бог войны.

– Викентий, разденься! – внезапно вмешалась в разговор Валентина.

– Ты чего, Валька? – опешил великий Один. – Что, прямо здесь?

– Раздевайся, Вик, – повторила девушка. – На тебе полно амулетов, заговоренных Макошью и Светой, и вышитых твоей портнихой рун. Пока они на тебе не выдохлись, я неспособна к тебе пробиться.

– Богиня смерти бессильна перед талисманами? – ухмыльнулся молодой человек.

– Пред смертью меркнут любые обереги, Вик. Но обычному колдовству амулеты мешают. Раздевайся!

– Хорошо… – Бог войны подчинился и стал распутывать пояс штанов.

Когда он, наконец, полностью обнажился, Валя щелкнула пальцами, и молодой человек увидел три десятка воинов, стоящих клином за плечами богини смерти. Молодые и старые, славяне и степняки, бородачи и бритые мужи.

– Ты помнишь свое обещание, великий Один? – спросила Валькирия. – Нам требуется наше собственное царство мертвых!

– Какая мертвым разница, случится это месяцем раньше или месяцем позже? – пожал плечами бог войны. – Они пребывают в вечности!

– Ты не понимаешь, Вик, – покачала головой девушка. – Это нужно не мертвым, это нужно живым. Те, кто шел в бой с твоим именем на устах, кто сражался и станет сражаться в твоей дружине в будущем, должны точно знать, что, умирая, они попадут в мир своей мечты. Что царствие мертвых есть, что оно существует! И что они не окажутся неприкаянными душами, доверившими свою вечность буйному мальчишке и хвастливой девчонке. Хватит страдать фигней! Как раз твои войнушки могут подождать, для них годом раньше, тысячелетием позже, без разницы. А здесь и сейчас нам нужно царство мертвых!

– Но ты же не хочешь обосноваться здесь, Валькирия? В этой безумной коммуналке, где дикари сидят друг у друга на головах, где на каждом углу свои законы, а каждое племя с десятком копейщиков провозглашает себя великим царством? Где каждый курятник нарекает себя империей, а каждое кладбище – цитаделью мудрости? Ты что, согласна остаться в этом гадюшнике, не знающем порядка и справедливости?

– Нет, Вик, я желаю основать вечность там, где тихо, безлюдно и спокойно, – признала девушка. – Но, черт возьми, давай заниматься делом, а не тупыми пострелушками!

– Теперь мне можно одеться? – вскинул брови бог войны.

Валькирия щелкнула пальцами и разрешила:

– Одевайся.

Викентий не спеша влез обратно в штаны и куртку, застегнул кирасу, опоясался. Отер ладонью подбородок, прищурился на мальтийца:

– Как же твоя клятва, Санадал из рода Рахасов? У меня нет желания тебя от нее освобождать. За триеры ты получишь прибыток, ты получишь уважение, пускай! Меня всегда радует возвышение моих преданных слуг. Но как же служба? Ты торговец, вечный скиталец. От острова к острову, от города к городу, от торга к торгу. Ты сам не знаешь, Санадал, где окажешься через год, или два, или даже через месяц! Как же ты исполнишь свое обещание?

Мальтиец поджал губы, задумавшись, потом неожиданно расстегнул свой тисненый кожаный ремень с приклепанными к нему золотыми трилистниками, стряхнул ножи и обе поясные сумки. Обнажил клинок, поддел кремниевым лезвием одну из лилий, приподнимая, перевернул нож, острым костяным навершием рукояти выковырял клепку со своего места, бросил ее в один из подсумков, пояс протянул Викентию.

– Вот, всемогущий, возьми. Если где-нибудь и когда-либо кто-то опояшет меня сим ремнем и оставленная мною клепка встанет на свое место, я буду знать, что посланец пришел от твоего имени. Клянусь, я исполню любое озвученное им поручение. После чего обещанная мною тебе служба будет считаться свершенной, а обещание исполненным. Как я понимаю, великий, ты относишься к касте бессмертных? Твой посланец может прийти через год, через десять или тридцать лет, не имеет значения. Клятва есть клятва. Если этого не случится при моей жизни, я завещаю ее своим детям и внукам. Пусть даже через век, два или три…

– Или через сто поколений, – негромко предположил великий Один.

– Пусть даже через сто поколений! – твердо ответил мальтиец. – Мое слово нерушимо! Обещание будет исполнено в любом случае!

– Да будет так! – кивнул бог войны. – Мы договорились.

– Сто поколений… – с посвистом прошептала богиня смерти, обошла торговца, наклонилась к его шее, сладко принюхалась. – Сто поколений… Нужно будет получше присмотреться к твоей родословной, Санадал из рода Рахасов. Вдруг пригодится?

Хозяйка воды

Змееногая Табити испокон веков отличалась нелюдимостью. Даже многие из самых близких и преданных слуг знали о ее облике лишь из каменных изваяний, во множестве стоящих в святилищах Тавриды – длинноволосая женщина, ниже пояса которой расходятся змеиные тела, – а еще из родовых оберегов-змеевиков с такими же изображениями. Табити редко покидала свой белоснежный храм. Да и сам храм Девы возвышался далеко-далеко от большой земли, на юго-западной оконечности Крымского полуострова, словно его владелица желала забраться как можно дальше от людей, в глубокое темное море, к самому его центру.

Десяткам змей, носящим богиню с места на место, было тесно под юбкой, и поэтому Табити старалась не носить одежд, облачаясь в платье и пряча от посторонних глаз свое разительное отличие от людей, лишь когда предполагала встречу со смертными. Ящера, явившись на зов матушки к священному огню, именно по платью, не столько облегающему, сколько прячущему фигуру прародительницы скифов, поняла, что сегодня ее ждет нечто необычное.

Однако замершая у очага властительница степей заговорила совсем о другом:

– Ты слышала о победе славянского бога войны над городом тринадцати богов, доченька? Как я и ожидала, Один оказался умен и не совершил ошибок. Этот хитрец не только не тронул ни единого святилища, он даже не стал провозглашать своей власти над сим поселением! Пришел, побил стражу, попортил девок, разграбил жилища смертных, прибрал их корабли и ушел, не дожидаясь соперников. Благодаря сей ловкости никто из богов не ощутил себя оскорбленным, униженным или ограбленным. Пришел, ушел. Обид не учинил, на чужое не покусился. Никаких врагов не нажил.

– А как же разграбление смертных? – не выдержала колченогая девушка.

– Ну, это же просто мусор, жалкие вещи, – пожала плечами Табити. – Ты полагаешь, что кто-то из бессмертных согласится погибать ради мелкой рухляди? Великий Один умеет убивать. Ты согласна умереть ради шкурки суслика, которую пастух с северной степи утащил у землекопа соляных копий? Полагаю, тебе не захочется тратить на подобную ерунду даже нескольких слов и малого времени. Так почему другие боги должны вести себя иначе? Бог войны не меняет этот мир. Он просто развлекается. Зачем богам подставлять голову под его молот? Ради шутки?

– Смертные гибнут, моля нас о помощи…

– Век смертных недолог, доченька. И они тоже сами выбирают свою судьбу. Могут сражаться, могут отойти в сторону. Великий Один побалуется и уйдет. И все останется по-прежнему. Ради чего воевать? За шкурку суслика? – Змееногая богиня презрительно хмыкнула. – Попомни мое слово, Ящера. Когда боги убедятся, что славянский бог войны ничего не намерен менять, они не станут вмешиваться, даже если он повадится надолго задерживаться в чужих пределах. Все будут знать, что рано или поздно он уйдет и все вернется на круги своя. Само собой. И нет смысла напрягаться, рисковать, проливать кровь.

– Мне кажется, ты гордишься им, матушка!

– Я бы очень хотела заполучить такого воеводу во главе своих степняков, – вздохнула Табити. – Способного не просто сражаться, но и побеждать. Не только отважного, но и умного.

– Есть возможность поискать другого похожего.

– Кто о чем, а ты любую беседу к своему ненаглядному сворачиваешь, – добродушно рассмеялась змееногая богиня. – Что же, будь по-твоему… – Властительница храма Девы хлопнула в ладоши и громко приказала: – Кто там ныне на страже?! Впустите варяга!

Послышался шелест, быстрые шаги. Из-за полога из бурой кошмы вошел плечистый коротконогий мужчина с обветренным морщинистым лицом, тут же припал на колено и склонил голову. Сшитые как единое целое с сапогами кожаные штаны, замасленная куртка с завязками и капюшоном однозначно выдавали в нем северного солевара, одного из торговцев, каждое лето переходящих со своим товаром с севера на юг через все обитаемые земли, где-то выменивающих нужное добро, где-то забирающих силой, всегда готовых к схваткам с грабителями, обману или колдовской порче. Они везли на юг соль, меха, воск, мед, железные иглы и шила, забирая назад кошму, медные котлы, сало и самоцветы. Понимая важность их стараний, боги великих народов – и сварожичей, и скифов – оказывали торговцам покровительство, запрещая подданным обижать путников. Однако…

Однако Макошь и Табити далеко, а леса густы, реки темны… Так что в первую голову варяги полагались не на милость богов, а на свою осторожность, быстроту лодок, остроту копий и крепость щитов. И потому были все варяги независимы, самоуверенны, отважны и склонны к авантюрам. И жадны – что за торговец без лютой жадности?

– Сказывай! – коротко распорядилась Табити.

– По воле твоей, о великая, задержался я с товаром возле стольной Вологды, дабы проведать, что случилось с окаменевшим богом, – не поднимая головы, заговорил варяг. – После долгих стараний нашел я его. Стоит он на берегу реки у ракитова куста. При нем стража. Сидят недалеко, костер жгут, приглядывают. Я близко не подходил, дабы внимания не привлекать, подозрения не вызвать. Но издалече посмотрел – так и есть. По слухам, средь славян бродящим, великая Макошь несколько раз на судьбу сына ворожила. И сама, и иных богов и провидиц просила. По всему выходило, что, коли в город его забрать, то он уже не оживет. А коли на месте оставить, то возродится вскорости. Ради того богиня богатства и не забирает его с наволока и ничего окрест не меняет. Навредить опасается. Дозор малый поставила, и все.

Северянин замолчал.

– Я дозволила тебе торговать в своей столице, – глядя в огонь, напомнила богиня Табити. – Ты доволен?

– Да, великая, я получил хороший прибыток.

– Ты просил у меня мелкие и широкие медные блюда для выпаривания рассолов. Я повелела их изготовить. Ты получил их, варяг?

– Да, великая, благодарю.

– Коли условленный товар ты принял, смертный, то я желаю получить свою плату.

– Да, великая… – Мужчина поднялся и подошел к Табити, смиренно опустил голову.

– Ныне и до времени, до света лунного, до ветра ковыльного, до свежести дождевой, до знака огненного… Кровью родовой тебя заклинаю, – богиня сделала оборот вокруг его шеи, – шкурой воловьей тебя заклинаю, землей вологодской тебя заклинаю, ядом змеиным тебя заклинаю, руной весенней тебя заклинаю, руной знойной тебя заклинаю, руной ледяной клин вбиваю, огнем священным знак ставлю, взглядом Ящеры свободу дарую. Быть посему отсель и до последней ночи! Да свершится сим воля моя священная, да увяжет ее сила извечная, да закрепит взгляд каменный. Именем моим, всемогущей Табити!

Женщина положила ладонь варягу на лоб, слегка оттолкнула.

Северянин выпрямился, потер ладонью шею. У него на горле появился украшенный черными рунами широкий ремень без следов сшивки.

Змееногая богиня извлекла откуда-то толстую и желтую свечу из бараньего жира, зажгла в очаге храма, опустила в горшочек с несколькими мелкими отверстиями, протянула варягу:

– Дарую тебе священный огонь, смертный. Ты довезешь его до Славянского волока и не далее дня пути от Вологды разведешь от него большой костер. Когда разгорится пламя, вознесешь молитву моей дочери, могучей богине Ящере. Услышав твой призыв, моя дочь пройдет к тебе через священное пламя. Когда взгляд Ящеры падет на твой ошейник, он распустится и исчезнет, а мои чары развеются. Если сего не случится, к первым холодам ошейник тебя задушит. Это все, ступай.

– Дозволь спросить, великая… – преклонил колено северянин. – Путь к славянскому волоку долог. Сможет ли дарованная тобой свеча гореть десятки дней?

– Любой огонь, зажженный от этой свечи, будет священным, равно как зажженный от священного пламени сохранит его чудодейственные способности. Ты можешь менять свечи в сей лампаде, ты можешь развести на своем корабле костер, ты можешь устроить жаровню с тлеющими углями, сие есть твоя забота, смертный. Единственное, чего ты не должен допустить, так это того, чтобы огонь погас раньше, чем ты избавишься от ошейника. И не вздумай запалить костер слишком далеко от Вологды! Заклинание заговорено на доставленную оттуда землю. Ошейник можно снять только там, где чары узнают родные пределы. Не перехитри сам себя, смертный!

– И в мыслях не было, великая! – нервно сглотнул северянин.

– Не важно… – криво усмехнулась прародительница скифов. – Ступай!

Варяг, пятясь и бережно удерживая лампаду, вышел из храма. Когда полог за ним упал, змееногая Табити отступила от очага, повернулась к дочери:

– К сожалению, возможности священного огня не тайна для сварожичей, и они настороженно относятся к кострам, разводимым путниками возле их селений, – сказала женщина. – Так что разжечь костер придется вдалеке, а дальше пробираться пешком. Однако окрестности столицы славян многолюдны, и там хорошие дороги. Ты справишься.

– Слушаюсь, матушка, – потупила взгляд девушка.

– Кажется, ты меня не поняла, Ящера, – покачала головой праматерь скифов. – Поэтому слушай внимательно. Ты моя дочь, ты обладаешь даром, равным моему, и силой куда большей, нежели у всех прочих моих потомков, вместе взятых. Я надеюсь, ты станешь мне хорошей помощницей. Может статься, когда-нибудь ты окажешься богиней скифов вместо меня. Ты должна быть к этому готова, должна учиться повелевать, принимать решения, править. Ты высказала мысль, что Орей, сын Макоши, может стать нам союзником, помочь в борьбе против матери. Это твой план. Я дам тебе возможность осуществить сей замысел. Отныне в этом деле я не стану ничего тебе приказывать, не буду направлять, придумывать. Только помогать. И только по твоей просьбе. Добейся успеха сама!

– Но я… – растерялась Ящера.

– Слишком юна и неопытна? – вскинула брови богиня Табити. – Тебе уже шестнадцать лет! Вполне достаточно для взрослой жизни. Отныне назначаю тебя мудрой и опытной богиней! Ты помнишь нашу цель?

– Народ скифов должен расселиться в землях славян… – облизнула тонкие пересохшие губы девушка.

– Это все, что тебе надобно знать. Варяг призовет тебя дней через тридцать, не ранее. Вполне успеешь хорошенько обмыслить свои действия от начала и до конца.

* * *

Между тем в разноцветных хоромах великой Макоши шли совсем другие разговоры. Там рыжебородый Перун и седовласый Похвист наседали на богиню богатства с тревожными известиями.

– Этим летом Любый снова начал с нами войну! – стучал кулаком в ладонь бог грозы. – Оборотни обкладывают нас, как волки оленью стаю!

– Они подкрадываются к городам и перекрывают ведущие в леса тропы! Режут лосей, нападают на людей! Не дают запасать дрова, грибы, просто не пускают в чащу! Шаманы лесовиков постоянно пытаются одолеть защитные обереги и заклинания, и где это получается, портят припасы полчищами мышей, птиц, жуков. На наши ладьи, лодки, струги постоянно нападают бобры, прогрызая днища! – добавил бог ветров.

– Когда явился бог войны, он сумел внушить лесовикам страх! Он отучил их тревожить наши города и заставы. Оборотни по сей день не показываются вблизи наших стен. Но они и нам не дают отойти от селений дальше, чем на пару полетов стрелы! – горячо выдохнул Перун, дергая себя за бороду. – Теперь лесовики сами ставят капканы и самострелы, устраивают ложные гати, заманивая наши отряды в топи, роют ловчие ямы. Проклятье, мы сидим в своих домах, как в клетках!

– Между тем тут и там появляются мирные путники, каковые советуют поставить в святилище идол Любого, обратиться с молитвой к нему, и жизнь станет легче, – вторил Перуну Похвист. – И клянусь небесами, многие города уже готовы на таковую слабость!

– Сестра, нам нужен Один! – сжал кулаки бог грозы. – Нам нужен наш бог войны! Только великий Один способен загнать лесовиков обратно в чащи! Он что-нибудь придумает, он умеет побеждать! Где он, сестра?! Он нужен нам здесь, на наших реках! В наших городах! На лесных тропах!

– Я не знаю, где он, не знаю! – уже в который раз пыталась объяснить великая Макошь. – Он не отвечает на молитвы, он не молится нам! Его нет! Исчез!

– Так найди! – хором потребовали боги, на плечах которых висела основная тяжесть войны. – Он твой гость, его светлица в твоем доме, и это ты направляла его в походы. Найди великого Одина! Или к осени Любый водрузит своего идола прямо у тебя во дворе!

Всемогущей Макоши, побледневшей от гнева, оставалось только молчать. Она никак не ожидала, что загулявший юный бог окажется столь скоро нужен. И не ожидала, что он не станет подавать о себе никаких вестей. Ворожба позволяла узнать лишь то, что он жив и гуляет за морями. Но где, в каких местах? Без молитвы, не ведая деталей, туда даже посланца через воду не послать! Ведь чтобы войти в зеркало – нужно ясно представлять, куда именно выйдешь.

Богиня богатства и успеха уже начала подозревать, что великий Один прячется от нее умышленно.

* * *

Между тем именно в эти часы флотилия бога войны из двенадцати глубоко сидящих ладей, осторожно шевелящих веслами, медленно и величаво выбиралась из порта богатого города Измира в открытое море.

По иронии судьбы на захваченных пиратских триерах дружина Одина взяла в несколько раз больше добычи, нежели в знаменитом Царьграде. Под лавками гребцов, в кормовой надстройке, в сундуках под центральным помостом нашлись десятки драгоценных нефритовых топоров, ножей, копейных наконечников и сотни просто дорогих гранитных; обнаружились каменные чаши, золотые вазы, ожерелья из самоцветов, груды жемчуга, золотые цепи и поясные накладки. Браслеты, ножи, пуговицы, серьги; сумки и кубки, неплохие шлемы из толстой кожи с костяными вставками, полированные безделушки из резного камня – и еще многие кучи всякого иного ценного и не очень добра.

А из Царьграда победители унесли от силы сундук золотых изделий, немного добротного оружия и что-то из одежды. И все!

Возможно, степняки и славяне просто не умели правильно грабить города. Либо ушлые горожане успели закопать, спрятать, вывезти все самое ценное, забыв по домам лишь всякие мелочи. А может быть, в жилищах ремесленников и корабельщиков просто не имелось никаких особых сокровищ.

Однако теперь дружинники приукрасились, тоже засверкав золотом и самоцветами, перевооружились добротными каменными топориками, ножами и копьями вместо мягких бронзовых и железных, водрузили на головы шлемы, расписали щиты трофейными красками.

Санадал из рода Рахасов не обманул бога войны, и трюмы ладей были доверху набиты всякими съестными припасами. Оставалось только гадать, что он рассчитывал получить за триеры с минойцев, если счел выгодной заключенную сделку.

– О чем ты думаешь, Вик? – спросила нахмурившегося повелителя богиня смерти.

– О математике. Сколько будет двести шестьдесят на триста шестьдесят пять?

– А что должно получиться? – уточнила девушка.

– Если считать, что каждый воин съедает в день по килограмму жратвы, то за год дружина употребит первое число на второе.

– Ты слишком умный для бога войны, Вик, – засмеялась Валькирия. – Будь проще. Триста рыл умножаем на четыреста дней и получаем, что за год вы снямаете примерно сто двадцать тонн жратвы.

– Большая ладья берет на борт двести тонн. Наши средненькие. Допустим, тянут только половину. Сто тонн. У нас два полных под завязку «торговца» и еще по остальным кораблям кое-что раскидано. Получается, мы затарились провизией на три года вперед!

– И какие выводы?

– Да никаких, – пожал плечами Викентий. – Можно спокойно зимовать. У нас все есть.

– Если забыть, что мужики пьют втрое больше, чем жрут, то да.

– Ага! – вскинул палец бог войны. – Спасибо, Валька, учту. Время еще есть.

Ветер изменил богу войны, постоянно дуя либо встречь, либо поперек курса, и корабли двигались на веслах со скоростью пешехода, если не медленнее.

Впрочем, дружинники Одина никуда особенно и не спешили. Несколько раз в день они сменяли друг друга на гребных банках, а потом отдыхали, валяясь на палубе на расстеленных кошмах и шкурах, разглядывали обновки – крепкое и острое оружие, прочные шлемы, странные одежды изо льна и шерсти. Ну, и побрякушки всякие из золота и полированных камней им тоже еще не приелись.

Три дня флотилия добиралась до пролива, еще пять шла по нему на восток: через первую узость, через Мраморное море, потом через вторую узость, замыкаемую великим городом. Величаво повернули в бухту Золотой рог, направились к дальним причалам – в то время как стоящие там корабли, спешно обрубая канаты, отчаливали и на всех веслах мчались к стенам – под защиту лучников.

Солидно, без торопливости, дружинники встали к причалам, выгрузились, сомкнулись в ровный строй: круглые щиты с родовыми знаками воинов – крестами Похвиста, змеевиками Табити, молотами Сварога, – прочные шлемы, высокие острые копья, меховые плащи. Двинулись вперед, развернувшись в трех перестрелах перед восточными воротами – примерно в трехстах метрах.

Дальше повелитель гостей, держа в руках шапку, двинулся в одиночку, остановившись всего в полусотне шагов перед усыпанной стражниками башней. Громко объявил:

– Я есть Один, великий и непобедимый, бог войны! Я следую из теплых морей в родные пределы! Я желаю, чтобы сей город угостил меня пиром, дал мне и моим воинам вдосталь мяса, вина, рыбы и женщин для развлечения, полсотни бочонков вина и ладью дров в дорогу! Если же город откажется, то я возьму все это сам. Времени вам на размышление… – Викентий перевернул шапку, высыпав на дорогу несколько горстей пшеницы, – времени вам дарую, пока птицы не склюют все это зерно! Если к этому времени не начнется пир, то начнется штурм!

– Слава Одину! – оглушительно рявкнула дружина, вскинув к небу копья.

За последнее время она заметно уменьшилась. Однако решимости и мощи в дружине явно не убавилось.

Викентий вернулся к воинам, встал во главе и повернулся спиной к строю. Вытянул из петли уже изрядно помятый боевой молот, взял двумя руками и замер, глядя на дорогу перед башней.

Некоторое время там ничего не происходило. Потом к россыпи зерен спикировал какой-то любопытный воробей. Изумился своему счастью и принялся с азартом клевать отборную египетскую пшеницу. Однако одинокое пиршество продолжалось недолго. Удачу глазастой птахи тут же узрели ее пернатые сородичи. На дорогу спустились еще несколько воробьев. Потом еще несколько, потом появились голуби, сороки, дрозды – и вскоре на дороге началась настоящая куча-мала. Птицы торопливо клевали, толкаясь, раскидывая крылья, напрыгивая друг на друга. В стороны летели пыль и перья, несчастных первооткрывателей быстро выпихнули в сторону.

Но что такое шапка пшеницы для голодной стаи?

Викентий склонил голову набок, глядя, как разочарованные птицы начинают разлетаться в стороны, взмахнул боевым молотом и перевел взгляд на город. Хищно прищурился, оценивая крепость только что отремонтированных створок.

И тут эти створки дрогнули, поползли в стороны. Наружу стали одна за другой выкатываться бочки, толкаемые полуголыми слугами, появились волокуши с дровами и освежеванными бараньими и козьими тушами, носилки с копченой рыбой, плотной стайкой выбежали испуганные девушки в прозрачных льняных накидках, с огромными, растерянно распахнутыми глазами.

На этот раз город тринадцати богов решил обойтись без крови и разрушений.

– Я даже разочарована, Вик! – подошла к богу войны Валькирия. – Только собралась полетать… А как твоя душенька, довольна?

– Я взял Царьград, я обложил его данью… – Молодой человек пожал плечами. – Сбылась мечта идиота. Можно возвращаться домой.

– Да не вопрос! – рассмеялась девушка. – Три тысячи лет на скамеечке подожди, и ты тама.

– А ты? – покосился на нее Викентий.

– А я бы сперва осушила бутылочку «царьградского». Ты за мной поухаживаешь, великий?

– Всегда к твоим услугам, великая!

Разгульный, шумный пир с обильной жратвой, сексом и алкоголем безо всяких ограничений длился до самого утра. На рассвете сонные и уставшие дружинники безропотно загрузились на борта ладей, не забыв прихватить бочонки с вином и изрядное число подружек, и вяло ушли из бухты.

Как заметила Валентина – насильно девушек никто на корабли не гнал. То ли они перепились, то ли решили, что пиры и любовь куда интереснее нудной работы с утра до вечера, сна в тесной клетушке и ночного лапанья сальными старперами. Вряд ли горожане выдали врагу на поругание дочерей из благородных семейств. А жизнь нищих безродных служанок во все времена – не сахар. Так что из полусотни опозоренных во имя общего благополучия девок на берегу осталось не больше полутора десятков.

К полудню флотилия лениво выползла из проливов и повернула на север, пробираясь вдоль берега. Ветер наконец-то переменился, на мачтах взметнулись и выгнулись паруса, палубы наполнились храпом. И только верные своему долгу кормчие ворочали рулевыми веслами, направляя путь перегруженных добычей кораблей.

Прошло десять дней, прежде чем ладьи добрались до устья Днепра и вошли в реку. На том безмятежная жизнь для дружины закончилась – ветер оказался боковым, а выгребать против течения могучей реки шестью парами весел людям банально не по силам. Поэтому путники высадились на берег, забросили длинные канаты на макушки мачт – дабы не провисали и нос сильно не заворачивали, и побрели по хорошо натоптанному бечевнику. Не они первые, не они последние.

Почти сразу неподалеку появились скифы, пытающиеся понять – что за гости на реке? То ли стрелами их засыпать надобно, то ли товар для обмена подгонять. Сомнения рухнули, стоило одному из дружинников поднять щит со змеевиком. Увидев знак всемогущей Табити, степняки сразу признали: перед ними – свои.

Днем флотилия шаг за шагом пробиралась наверх – вечером дружинники разбивали лагерь, разводили огонь, восхваляя мудрость великого Одина, истребовавшего в дорогу корабль с дровами еще в Царьграде, жарили мясо, закусывали курагой и изюмом, пили кислое желтоватое вино. На свет костров подтягивались мужчины из ближних кочевий, присаживались к очагам, слушали рассказы своих сородичей о дальнем походе, о победных битвах, о кровавом веселье дружины Одина в городах и морях, смотрели на богатое, драгоценное оружие, на сверкающие украшения. На нефрит и янтарь, на золото и самоцветы – и каждый день ввечеру, перед сном, к Викентию неизменно подходили по два-три молодых степняка – а иногда и по десятку! – почтительно кланялись:

– Великий и всемогущий Один! Дозволь и нам вступить в твою дружину. Мы станем верными, храбрыми и послушными воинами. Поверь нам, великий Один! Возьми нас с собой в свои походы!

По устоявшемуся ритуалу Викентий осушал золотой кубок вина, вставал и клал руку добровольцу на плечо, твердо смотрел ему в глаза:

– Я есмь великий Один, бог войны! Я не ищу богатства и сытости, я не ищу богатых хором и теплой постели, я не ищу крепкой семьи и покоя у домашнего очага. Я ищу походов и кровавых сражений, я ищу веселья битвы и восторга поединков, я ищу ратной славы и громких побед! Коли ты вступишь в мою дружину, ты станешь ходить по миру в поисках достойного врага, ты станешь проводить дни в битвах, а ночи в победных пирах, главной радостью твоей станет ужас в глазах поверженного врага, и ты умрешь молодым с топориком в руках, чтобы возродиться для новых, посмертных битв до самого скончания веков. Готов ли ты на это, смертный?

– Да, великий Один, я согласен! – неизменно выкрикивал очередной юнец, успевший насмотреться у костров дружины на обилие добычи, сытную еду, крепкое вино и доступных женщин. – Я хочу сражаться и побеждать, веселиться в битвах и умереть с боевым топориком в руках!

– Я есмь бог войны, и я не могу отказать прирожденному воину в таком желании! – кивал Викентий. – Отныне ты мой сын и брат моим дружинникам! Ступай, выбери себе хороших друзей, подстилку у очага и место на палубе! Твои битвы ждут тебя, отважный смертный!

За одиннадцать переходов дружина Викентия практически восстановилась в числе, обещая вскорости перевалить за три сотни. Но к середине следующего дня русло повернуло влево – и путники увидели впереди россыпь скал, между которыми с ревом, гулом и шипением неслись днепровские воды.

Путь на север перекрывали уходящие куда-то вдаль непроходимые речные пороги.

– Вот черт, как же я про них забыл! – ударил себя кулаком в лоб бог войны. И словно оправдываясь, добавил: – Когда меня занесло сюда в последний раз, тут находилось водохранилище.

Смертные не рискнули подойти к великому Одину с вопросами. Скорее всего, пребывали в уверенности, что бог не может ошибаться и предвидел сие препятствие. Теперь воины просто ждали приказа, как поступать дальше.

Валентина пиетета к товарищу по приключению не питала и потому, подойдя, небрежно толкнула локтем в бок:

– И как далеко растянулось это безобразие?

– Ты у нас авиаразведка, Валька, ты и скажи! – грубовато ответил бог войны.

– Да не вопрос! – крутанувшись на пятках, девушка подняла руки над головой и хлопнула в ладони: – Великий Один желает узреть реку! Он назначает ритуальный поединок! Кто из вас, храбрецы, готов защитить мою честь на кровавом ристалище?!

Валя бы не согласилась на чародейство так легко, кабы не удачный пустяк: вообразивший после прошлого ритуала много лишнего могучий Капуин валялся с переломом бедра, и из числа претендентов в защитники выпадал самое меньшее до осени.

– Или вы надеетесь жить вечно? – украла любимый призыв Вика девушка.

– Я! Я! Я готов умереть за тебя, Валькирия! – встрепенулись несколько храбрецов.

Богиня смерти окинула взглядом добровольцев и указала на богатыря из числа сварожичей: настоящего атлета лет двадцати, однако белобрысого, с забавными тонкими кучеряшками и вдобавок веснушчатого.

– Тогда пойдем, – поманила девушка избранника и увела на одну из пустующих ныне ладей, к дальнему борту, недоступному для посторонних глаз. Здесь стянула с кучерявого красавца замшевую куртку с корявыми, явно самодельными золотыми клепками, провела ладонями по бугристым мышцам груди, по развернутым плечам, по крупным шарам бицепсов.

– Я к твоим услугам, великая, – вроде бы смутился богатырь.

– Чтобы защищать мою честь, храбрец, – ладони девушки опустились до его живота, – сперва ты должен ее забрать.

– Да, великая, – согласился белобрысый.

– Какие же вы, мужики, ленивые, – вздохнула Валя и сама стянула через голову платье.

– Да, великая…

– Мне что, все нужно делать самой? – Она скользнула рукой ниже его живота, и глаза девушки округлились: – О-о, черт! Кажется, я догадываюсь, почему у тебя не получается снять штаны. Сегодняшний ритуал уже начинает мне нравится. Ну-ка, ляг и подумай о чем-нибудь невинном. Я не хочу, чтобы все это взорвалось раньше времени.

Когда, наконец, богиня и ее поединщик вернулись с ладьи, вид у девушки был такой, словно она до полусмерти сомлела от жары, изрядно вспотев и растрепавшись, а щеки белобрысого богатыря покрылись румянцем. Видимо, тоже перегрелся.

– Нам нужно чаще разведывать дорогу, Вик, – осоловело пробормотала Валькирия, подходя к богу войны. – Тогда не будем попадаться в подобные ловушки.

– Ты готова к ритуалу? – Великий Один окинул ее саркастическим взглядом. – Может, сперва в реке охолонишься?

– Не нужно, – хмыкнула девушка. – Как раз сейчас я готова порхать, как бабочка. Достаточно легонько подбросить вверх.

– Будь по-твоему. – Викентий хлопнул в ладоши, приказал: – Освободите место для схватки! Я вызываю добровольцев!

Белобрысый богатырь отшвырнул куртку, оставшись обнаженным до пояса, взял в одну руку палицу с гранитным навершием, в другую нефритовый топорик, вышел в центр утоптанной поляны:

– Я познал высшую радость, смертные! – Он скрестил оружие перед собой. – Теперь мне не страшно умереть! Кто из вас выйдет на поединок и убьет меня, защитника чести Валькирии?!

«Высшая радость…» – Слова богатыря приятно кольнули сердце Валентины. Однако на него уже ринулись два спрятавшихся за щиты скифа с копьями, чиркнула по голове метательная палица. И богиня смерти растворилась в блаженной эйфории бесплотности.

Воин закрылся топориком еще от одной прилетевшей палицы, отбил копейный укол, пнул ногой в низ ближнего щита, но ударить в просвет не успел – бронзовый наконечник второй пики ударил его в шею, разорвав кожу над позвонками. Щит второго степняка врезался чуть выше колена и…

– Остановите поединок! – Валькирия возникла перед своим защитником, спиной к нему, резко развела руки: – Прекратите бой! Я осмотрела путь!

– Стоп, ритуал окончен! – приказал великий Один. Чуть выждал, пока все успокоятся, и поманил богиню смерти ближе: – Что там, Валькирия?

– Там полная жопа, Вик, – доходчиво сообщила девушка. – Этих порогов километров сто, с отдельными перерывами. Одни заканчиваются, другие начинаются. И так до середины степи.

– Ч-черт! – Бог войны запустил пальцы себе в волосы. И при сем движении перед глазами Викентия промелькнула татуировка на левом запястье. Молодой человек вспомнил о прощальном подарке повелителя оборотней, в памяти отчетливо прозвучало обещание голых девушек, приходивших за его жизнью по воле лесного колдуна.

Великий Один спустился к реке, еще раз глянул в сторону порогов и начал раздеваться.

– Надеюсь, ты не собрался топиться с горя, Вик? – достаточно громко спросила богиня смерти.

– Чурила, Варнак! Проследите, чтобы мне никто не мешал! – ответил Викентий.

Названные дружинники подобрали по щиту и копью и встали возле одежды повелителя, готовые отогнать любого врага.

Молодой человек, удерживая согнутую левую руку на уровне плеча, вошел в воду по пояс. Подумал и шагнул дальше, по грудь. Сосредоточился и опустил татуировку вниз. Негромко проговорил:

– Я, великий Один, бог войны, призываю хозяек здешних вод!

Викентий постоял, прислушиваясь. Посмотрел вниз, на татуировку. Повторил еще раз:

– Я, великий Один, бог войны, призываю хозяек здешних вод!

И снова:

– Я, великий Один, бог войны, призываю хозяек здешних вод!

Внезапно вода прямо перед ним вспенилась, и из волн появилась длинноволосая крупная женщина – так близко, что почти коснулась его сосками массивной груди. Рубленые черты лица, серые глаза, большие губы, светлые покатые плечи.

– Я слышу тебя, основатель родов и возмутитель покоя. Ты хорошо побаловал сестер плотским старанием, раз они просят помогать в твоих желаниях. Чего тебе надобно, человек?

– Хочу, чтобы ты перенесла мои корабли через все пороги до спокойной воды! – нагло потребовал Викентий.

Русалка одними зрачками скосилась на приткнувшиеся к берегу ладьи. Спокойно произнесла:

– Великий труд потребует великой оплаты.

– Вся моя дружина в вашем полном распоряжении, – с широкой ухмылкой развел руки в стороны великий Один.

– Спрошу сестер… – Женщина опустилась в воду.

Викентий немного постоял в ожидании ответа. Потом решил, что совещание хозяек вод может затянуться, вышел на берег и присел там, возле одежды.

Валентина, тем временем устроившись на головной ладье, тихо ругаясь, забивала рану на шее белобрысого богатыря сухим болотным мхом из запасов кормчего, затем замотала полоской замши, а сверху – грубой конопляной веревкой.

– Башкой не крути, дай крови запечься, – потребовала она. – А то истечешь раньше времени, ничего не успеем.

– Ты о чем, великая?

– Ну как… – улыбнулась девушка. – Ты сказал, что испытал со мной высшую радость, красавчик. Это правда?

– Не передать словами, великая! – встрепенулся атлет-кудряшка.

– Ты испытал, а вот я не распробовала, – погладила его по голове богиня смерти. – Так что ты нужен мне живым. Для опытов.

– Я стану вернейшим защитником твоей чести, великая!

– Но-но, губешки не раскатывай! – вскинула палец Валя. – Богиня смерти не имеет права на любимчиков! Разве только на маленькую слабость.

– Как пожелаешь, великая.

– Умница, – похвалила раненого Валькирия. – Как тебя зовут, красавчик?

– Ковыльником, великая.

– Если ты шевельнешься еще хоть раз, Ковыльник, – ласково пообещала Валентина, – я дам тебе твоей палкой по голове, и будешь исцеляться в бесчувственном состоянии. Сколько можно повторять: не крутись, откроется рана!

– Да, великая!

– Нужно отвечать: «Слушаю и повинуюсь», – когда с тобой разговаривает богиня!

– Слушаю и повинуюсь.

– «Слушаю и повинуюсь, госпожа»…

– Слушаю и повинуюсь, госпожа.

– Хороший мальчик, – улыбнулась и щелкнула жемчужными зубками девушка. Она вдруг поймала себя на том, что этот мир начинает ей нравиться все больше и больше. И тонкие пальчики Валькирии с острыми ноготками пробежали вниз по животу раненого.

В этот миг из вод Днепра показалась женская голова, кивнула, погрузилась обратно.

– Все на корабли! – вскочил Викентий. – Быстрее, быстрее! Грузимся со всем барахлом!

Он замахал руками, и ратный лагерь пришел в движение.

По счастью, вещей на берегу было немного: подстилки да оружие. Даже костровые принадлежности никто еще не доставал. Поэтому дружинники, похватав у кого что имелось, забежали по сходням на ладьи, затянули помосты за собой.

Последние люди еще переваливались через борта, когда темные воды широкого Днепра уже начали собираться горбом посередь русла. Словно влажная спина речного гиганта на высоту в полтора человека вздыбился черный текучий холм, накатился на берег, приняв на себя все полувытащенные там корабли, и помчался, помчался против течения, прокатываясь высоко над острыми скалами порогов. Замелькали по сторонам камыши и старицы, пришедшие на водопой табуны, дымящие очагами кочевья. Водяной холм несколько раз качнулся из стороны в сторону на поворотах, выкатился на ровное течение – и плавно опал, оставив корабли на стремнине.

– Весла на воду! – тут же закричал бог войны. – Поворачивайте к пляжу! Готовьтесь к высадке! Причаливаем!

Одна за другой ладьи врезались в песок, и причальные команды, выпрыгивая наружу, навалились на борта, приподнимая корабли плечами, толкнули их вперед, надежно сажая килем на берег. Флотилия прошла пороги, не потеряв ни единой щепки и не получив никаких повреждений. Самое опасное место пути осталось позади.

– Слава Одину! Слава великому Одину! – крикнул кто-то из дружинников, и все воины дружно подхватили сей ратный клич, приветствуя сотворившего настоящее чудо бога войны.

– Привал! – скомандовал Викентий. – Разжигайте костры, доставайте фиги и инжир. Никакого мяса! Особо сегодня не объедайтесь, вина не больше полковша на нос. Ночь будет долгой! И баб сегодня на берег не выпускать!

– Вот это уже становится интересным… – приподнялась Валькирия. – В общем-то, я туда и не рвалась. Но теперь даже не знаю. Пойти на принцип или посмотреть со стороны?

В этот момент Ковыльник тоже попытался подняться – и девушке пришлось положить ладонь ему на грудь, призывая к дисциплине.

– Ладно, убедил. Одного тебя лучше не оставлять.

Лежачие раненые, ночующие на ладьях, получили точно такую же назначенную повелителем порцию: сухофрукты и вино. И богиня смерти – вместе с ними.

– Только аппетит раззадорили, – быстро прикончив пайку, посетовала Валя. – А тебе, бугаю здоровому, наверное, и вовсе как слону дробина?

– Я не голоден, великая, – ответил Ковыльник.

– Не качай головой, в лоб получишь!

День между тем двигался к закату. Костры потихоньку прогорали. Слегка перекусившие воины расстилали кошмы и шкуры, готовились ко сну. Но едва над берегами Днепра сгустились сумерки, вода у берега внезапно запузырилась, словно закипела – и из нее пошли на берег обнаженные женщины. Многие десятки абсолютно голых, ладных собой, грудастых и длинноволосых леди. Гостьи обнимали встававших навстречу им мужчин, ласково гладили по лицам, рукам, некоторые сразу начинали целовать.

Валентина не произнесла ни звука. Но, похоже, настолько изменилась в лице, что Ковыльник зашевелился, привстал, выглядывая наружу. Ошеломленно охнул:

– Русалки!

– Кто? – шепотом переспросила Валькирия.

– Русалки. Древний, изначальный человеческий род. Их магия столь велика, что они ни в чем не нуждаются. Они живут в своем водяном мире в полном изобилии. Им нечего с нами делить, и потому люди их существования почти не замечают. Единственная беда хозяек воды в том, что в их мире почему-то нет мужчин. Горе тому смертному, которого они застигнут на берегу. Залюбят до полной погибели, утащат к себе в глубины и там умучают любовью уже послепогибельной. Великая удача тому человеку, который сможет с ними сговориться и за силу свою мужскую плату взять. Магия русалок безгранична, и они любое чародейство сотворить способны. Великий Один, похоже, сговорился. А теперича и еще сильнее сговор укрепит.

– Почему?

– Так ведь русалки мужиков обычно вдвоем, втроем на одного застигают, – ответил кудряшка-богатырь. – Здесь же, наоборот, десяток мужей на каждую. Где еще они такое изобилие любовное испытают? Одину ныне зевать нельзя! Самую крепкую из крепких клятв на службу требовать!

– А ты чего это сидишь? – внезапно спохватилась Валькирия. – Хочешь, чтобы раны открылись? Ну-ка, быстро лег! И не шевелись! Тебе вообще даже картинки такие видеть нельзя! Появится напряжение, прыгнет давление, кровотечение случится…

Богиня смерти положила руку ему на штаны и покачала головой:

– Ну вот, уже! И что теперь с тобой делать?

Девушка оглянулась по сторонам. Головная ладья ночевала пустой – девок великий Один с собой не возил, все мужчины ушли на берег. Раненый Ковыльник тут только по прихоти богини оказался.

– Беда с тобой, воин, – пряча усмешку, посетовала Валя и распустила завязки его штанов. – Но делать нечего, напряжение придется снимать. В чисто медицинских целях!

А на берегу и безо всякой медицины царила настоящая вакханалия. Распластавшихся на траве русалок одновременно ласкали, целовали, гладили сразу по нескольку мужчин, а кто-то еще и проникал в истосковавшееся за века лоно. Водяные чародейки, непривычные к подобному излишеству, не представляли, на кого смотреть, кому отвечать, с кем заигрывать? Трудно решить, кто тебя любит, если одновременно целуют соски и губы, глядят волосы и бедра, играют с ногами и руками – а внутри нарастает жар сладострастия, полыхает, захватывает и взрывается, оставляя без сил, чтобы тут же начать нарастать снова, ибо ласки не останавливаются ни на миг, и смертные не знают усталости.

Единственной хозяйкой воды, о которой заботился лишь один кавалер, была та самая суровая дама, что решала, помочь владельцу татуировки или просто его не заметить? Но зато ее любовником был сам бог! Неутомимый, жадный до ласк и умеющий их дарить, всемогущий Один. И потому суровая дама тоже не получила ни единого мига отдыха от заката и до самого рассвета, когда ее подруги, одна за другой, стали, покачиваясь, отступать в речную прохладу.

– Позволь еще раз поблагодарить тебя, прекрасная чародейка. То, как вы перенесли целый флот через пороги на такое расстояние… Это было потрясающе!

– Это было несложно, великий Один, – пожала плечами сероглазая русалка. – Мы хозяйки вод. Вода подчиняется любым нашим прихотям. Мы можем создать из нее водоворот или волну, дождь или пену, шторм или зеркало.

– А попутный ветер вы тоже можете создавать?

– Конечно, великий.

– А провести большую ладью по узкому ручейку?

– Конечно, великий.

– А раздвигать льды?

– Мы – повелительницы воды, великий, – терпеливо повторила русалка. – Там, где есть вода, нашей власти не существует ограничений.

– Обалдеть, как же это круто! – покачал головой Викентий. – Чертовски полезно иметь рядом такую чародейку!

– Ты можешь забрать меня себе, великий Один, – сказала женщина с такой же невозмутимостью, словно речь зашла о подобранной на пляже ракушке. – Тебе достаточно сказать: «Фригг, останься со мной».

– Фригг, останься со мной, – с улыбкой повторил бог войны.

– Хорошо, великий Один, – не меняя интонации, кивнула русалка. – Я согласна стать твоей женой, рожать тебе детей и помогать тебе во всех твоих делах.

У молодого человека плавно отвисла челюсть, и он заметно побледнел лицом.

– Сестры, не ждите меня! – подняла руку женщина. – Великий Один взял меня в жены, я остаюсь с ним!

– Великий Один женился! Наш повелитель женился! Слава Одину! Поздравляем, великий Один! Долгие лета, долгие лета! – услышав нежданную весть, обрадовались дружинники. – Слава великому Одину!

– Сегодня свадебного пира не будет! – громко пресек надежды соратников бог войны. – Отпразднуем, когда найдем свой дом! Грузитесь на ладьи! Нам пора отправляться.

Валентина, привлеченная шумом, наблюдала за всем этим с борта ладьи.

– Ковыльник! – окликнула она раненого богатыря. – Скажи, а русалки могут выходить замуж за людей?

– Они это любят, великая, – ответил тот. – Им нравится иметь своего живого мужчину и интересно попробовать человеческую жизнь. Баловство бессмертных. Только такие браки никогда не бывают счастливыми.

– Почему?

– Они ведь русалки, великая! – напомнил воин. – Они не люди. Только внешне очень похожи.

– Люди тоже разные бывают.

– Но они вообще не люди!

Как раз в этот момент Один и Фригг поднялись по сходням.

– Ты так и будешь ходить голой? – не выдержал Викентий.

Русалка посмотрела на мужа с таким недоумением, словно тот спросил о погоде на Венере.

– Тебе нужно одеться, – повторил то же самое другими словами бог войны.

– Зачем?

– Потому что я очень жадный! – повысил голос великий Один. – И не желаю, чтобы красотой моей жены любовался кто-то, кроме меня!

Он подобрал чей-то плащ, накинул Фригг на плечи и хорошенько запахнул спереди.

Русалка не сопротивлялась.

– Ковыльник, дальше можешь не рассказывать, – прошептала Валентина. – Я все поняла.

– Отваливаем! – оглушительно рявкнул великий Один. – Поднять паруса!

Он повернулся к русалке, кашлянул:

– Дорогая, сотвори, пожалуйста, попутный ветер.

Женщина приподняла левый указательный палец, немного им покачала, резко двинула вперед, и ладьям в корму тут же ударил плотный воздушный поток.

Валькирия подкралась к богу войны, положила подбородок на плечо и шепотом поздравила:

– Долгие лета, Вик! Искренне рада за тебя, всемогущий.

Викентий шумно втянул носом воздух, выдохнул, тихо ответил:

– Благодарю, великая. С тебя конвертик. И ты можешь ржать сколько угодно, Валька, но моя жена повелительница воды. А мы живем под парусами. Так что в любом случае это выгодная сделка. И не забывай, великая, что человек на девяносто процентов состоит из воды. Так что, если не хочешь, подобно Афродите, стать морскою пеною, советую рядом с Фригг держать язык за зубами.

– Молчу! – хмыкнула богиня смерти и отступила.

Викентий оказался молодцом. В любой ситуации держал хвост пистолетом. Не подколоть!

Несмотря на стабильный попутный ветер, флот бога войны все равно двигался медленно, с частыми долгими остановками. Валентина быстро сообразила, что великий Один так поступал специально. Слухи разбегались далеко и быстро, любопытные из окрестных земель приезжали посмотреть, послушать и пощупать, качали головами от зависти, убеждаясь в изобилии золота и нефрита, женщин и припасов у вернувшихся из дальнего похода победителей. И раз за разом в этой толпе зевак находились желающие рискнуть головой ради такой же красивой жизни.

Караван пробивался на север сперва через скифские степи, потом через славянские леса – и чем дальше, тем заметнее росла дружина бога войны.

Только через двадцать дней ладьи наконец-то приткнулись у слияния двух рек, под черными бревенчатыми стенами могучей крепости, щедро промазанными дегтем.

– Смоленск, великая, – сообщил Ковыльник, коему богиня уже дозволяла стоять на ногах. – Говорят, здешние славяне варят самую лучшую в мире смолу и лучше всех смолят бочки, кадки, берендейки и, конечно же, корабли. Когда варяги сшивают новую ладью, то первым походом всегда идут мимо Смоленска, дабы законопатить и просмолить ее именно здесь. Тогда кораблю сносу не будет. Никогда не протечет, не заскрипит, ни палуба не прохудится. Правит здесь Световид. Бог древний, великий, у Сварога в ровесниках. Вот только… Усталый он. От дел мирских отошел совсем.

– Хорошее место для долгого привала… – оглянувшись на сварожича, кивнул великий Один, словно бы благодаря за комментарий. – Себя показать, на людей посмотреть. Обновки супруге моей справить. Не все же ей в плаще одном ходить! Надеюсь, в этом мире уже существуют нормальные портные? В смысле, чтобы шили на заказ?

– Чур я с вами! – вскинулась Валькирия. – Мне тоже обрыдло таскаться в бесформенном балахоне. Хочу стильный прикид!

Младший сварожич

Ящера ощутила молитву незадолго до рассвета. Девушка ждала этого часа столь долго, что не сомневалась и не раздумывала ни единого мгновения. Поднявшись, она быстро накинула неприметную одежонку: беличья юбка, рысий верх, заячья душегрейка, лисья шапочка с двумя длинными хвостами-наушами, сплетенная из листьев рогоза сумка через плечо, внутри которой лежали два невинных горшочка – один со славянским конопляным маслом, второй с березовым трутом.

Дочь змееногой Табити, приволакивая ноги, выбралась в святилище, к священному огню, подкатила к себе крупный уголек, бросила его в горшочек с трутом, закрыла и шагнула в пламя.

По то сторону огня все еще было темно. Здесь пахло влагой, травой, свежестью; слышалось журчание воды, шелест листвы, сонное перекрикивание неведомых лесных пичуг.

– Твой слуга, великая, – с явным облегчением склонился перед ней мужчина.

– Мне не видно твоей шеи, смертный, – прошептала дочь прародительницы скифов.

Варяг распрямился и почти сразу на землю скатился, словно сполз, длинный и тонкий кожаный ремешок. Смертный торопливо отбросил его в костер, указал рукой влево:

– Вологда там, пешему полдня пути. Я стану молиться тебе, великая Ящера! Будь уверена в моей преданности.

– Если ты понадобишься, варяг, я пошлю тебе знак, – тихо ответила девушка.

Северянин прижал ладонь к груди, снова низко склонился и отступил в сторону журчащей воды. Ящера поправила сумку, перекинула вперед лисьи хвосты, хорошо скрывающие лицо, и сгорбилась, дабы никто не мог разглядеть чешуек на ее коже; поковыляла в указанном направлении, загребая ногами пыль.

То, что обычному человеку – полдня неспешного хода, для колченогой малышки стало долгим великим путешествием. Она мужественно брела час за часом, пыхтя и глотая пыль, позволяя себе отдых, лишь когда на широкой тропе появлялись сохатые с погонщиками. Заметив впереди поднимающееся над дорогой серое облако, услышав голоса, юная богиня сворачивала, пряталась в кустарники или за стволы деревьев и затаивалась, пока лоси не проходили мимо. Уж слишком приметен был облик уродливой наследницы Табити. И хотя простые смертные у далекого Славянского волока наверняка даже не слыхивали о существовании Ящеры – рисковать не хотелось.

Миновал полдень, солнце перевалило зенит и стало падать к горизонту, а девушке все никак не удавалось разглядеть впереди бревенчатые стены Вологды и луковки на роскошных хоромах всемогущей Макоши. И, увы, девушка их так и не увидела. Темнота добралась до неуклюжей путницы намного раньше, нежели та смогла выйти к цели. А набежавшая к вечеру низкая, дождевая облачность сделала ночь и вовсе непроглядной.

Все, что осталось у юной Ящеры, – так это упрямство. И трепещущий огонек впереди, каковой она и выбрала своей новой целью. Шажок за шажком, один бок вперед, потом другой, одна ножка, другая.

Караульные как раз собирались выкатить из углей костра запеченную там репу, когда на тропке послышался шорох и деловитое пыхтение.

– Лиса, что ли? – приподнялся старший дозора.

Ряба и Вторуша остались на корточках у огня, особого рвения к службе не проявляя.

– Что еще за бродяжка? – удивился старший, сделав пару шагов от костра. Затем наступила тишина.

– Да выкатывай же! – поторопил Ряба, поднял глаза на друга и… Обнаружил перед собой его гранитное изваяние. – Что еще за ерунда?

Он повернулся за старшим. Но вместо него совсем рядом стояла девушка с покрытым темными чешуйками лицом. Она чуть наклонила голову и внимательно посмотрела караульному в глаза…

Таков и был простенький план Ящеры. Сперва привлечь внимание, а затем поймать взгляд караульного, что находится дальше всех, затем второго и ближнего. Не зная, что происходит за спиной, никто из ближних не встревожится. Ошибка получилась совсем маленькой – второй воин никак не хотел смотреть в ее сторону. Но тревогу он все равно поднять не успел.

Отвернувшись от окаменевших славян, дочь прародительницы скифов встала перед изваянием великого Орея, сына Макоши. Полюбовалась, коснулась пальцами рук, лица, губ. Затем вернулась к костру. Открыла трутницу, подула на тлеющие там искорки, вдыхая в них жизнь, нашептала заклинание возрождения и высыпала все содержимое в костер. Немного выждала, провела ладонью через пламя.

Ожога не случилось. Значит, от привнесенных искорок огонь стал священным.

– К тебе обращаюсь, всемогущая богиня Табити, праматерь скифов и повелительница степей! К тебе, хранительница священного огня и кладезь мудрости! – зажмурившись и склонив голову, вознесла молитву девушка. – Тебя молю, любимая моя матушка! Явись и помоги!

Ящера опрокинула в костер второй горшочек, масло моментально полыхнуло, взвилось ярким ревущим пламенем. Из него выкатилась змееногая богиня, на миг замерла перед каменным Ореем. Паренек вдруг опал и закашлялся, Табити тут же сгребла его за шиворот и уволокла в огонь. Колченогая дочь проковыляла следом. Еще через пару мгновений пламя опало. В кострище после выгоревшего масла осталась только горка алых углей, а вокруг – три каменные скульптуры тончайшей работы…

* * *

Великая Макошь, накинув поверх плотного тяжелого платья с бобровой оторочкой еще и соболью мантию, пересчитывала на леднике лыковые коробы с копчеными лещами.

Лещ, известное дело – рыба костлявая, не для пиршественного стола. Однако – крупная, мясистая, сладкая. Дал одну дозорному или лесорубу – и тот весь день сыт. К тому же лещ обильно попадался в верши, ставни, бредни сварожичей, и потому его охотно вялили и коптили во всех славянских пределах от Каменного пояса Уральских гор и до самого западного океана.

Вяленый лещ, понятно, хранился лучше. Кинул в любое сухое место, и бери потом в любой миг, как понадобится. Зато копченый в употреблении удобнее – считай, готовая еда. Бери и кушай. Разваривать полдня, как сушеную рыбу, не надобно. Ну, или грызть с большой голодухи, обильно запивая.

Богиня богатства, правительница центра мира, премудрая и всемогущая Макошь могла позволить себе в стольной Вологде обширные ледники. И потому большую часть рыбы заготавливала копченой.

– Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… Двадцать рядов на слободу бондарей хватит, дабы на ерунду зимой не отвлекались, – остановилась хозяйка города. – Надобно еще три поставить, и сию кладовую можно до Покрова, до первого снега, запирать. Потом, на первые заморозки, мяса какого-нибудь добавлю, дабы стол не таким однообразным казался. Так, а в кулях что такое?

Богиня развернула горловину сплетенного из камышовых стеблей мешка, и ее глаза округлились:

– Сушеные грибы?! Какого лешего они тут на леднике делают?! Да еще целых пять кулей! Кто у меня за все это отвечает? Сивереля? Ну, сейчас…

– Великая, к тебе гость явился. – Голос маленькой вострухи прозвучал в холодном воздухе ледника еще до того, как появилась сама старушка.

– Недосуг, я занята!

– Великий Световид, матушка Макошь.

Богиня замерла. Пошевелила пальцами, поджала на миг губы и выдохнула:

– Угощение уважительное ему поднесите. Скажите, я тороплюсь и скоро буду.

Ради нежданного гостя великая Макошь переоделась из обычного теплого платья в редкостное кашемировое – подаренное любознательным Стрибогом, богом ветров и вечным добровольным скитальцем. Коричневую ткань продергивали серебряные и золотые нити, в нескольких местах на одеянии сверкали яхонты, плечи закрывали золотые пластины – что все вместе создавало изумительную красоту. Свой наряд богиня дополнила двумя заколками с крупными красными самоцветами и платком из совершенно прозрачного, невесомого шелка – тоже Стрибогова подношения.

Когда хозяйка вошла в тронную палату, ее знатный гость в окружении трех служанок угощался хмельным медом. Одна из девок держала миску с мочеными яблоками, вторая – миску с мелко порезанным, тушеным мясом, третья – еще один, полный ковш меда.

Световид был сед, лохмат, имел отвисшие щеки и морщинистое лицо. Да и само тело его было каким-то обвислым, сгорбленным. Похоже, сварожич совершенно перестал следить за собой. А когда бог перестает создавать свой облик силой воли – внешний вид начинает творить его плоть. Плоть же богов стара, как горы. Макошь помнила Световида бодрым добродушным толстячком, а теперь видела перед собой усталого хмельного старца.

– Хорошего тебе дня, дядюшка, – склонилась женщина перед гостем.

– Надеюсь, для тебя он станет таким же, племянница. – Старик поцокал языком. – А ты хороша, хороша! Завсегда красотой неземною поражала. И как наш Волос неуклюжий в жены тебя исхитрился заманить, ума не приложу!

– Ты все равно был уже женат, дядюшка. – Правительница Вологды взяла ковш из рук служанки. Девушка вышла, а ее место тотчас заняла другая, с полным корцом. – Я рада видеть тебя, дядюшка Световид! Как же давно, как давно мы не встречались!

– Хочешь узнать, зачем меня, незваного, к тебе принесло? – рассмеялся старик. – Не бойся, у мужа отбивать не стану. Слухи ходили, что ищешь ты новоявленного бога войны нашего, Одина именем. Ворожбой занимаешься, расспросами, вестников шлешь. Так вот, мальчик сей у меня в Смоленске объявился, можешь его более не искать.

– Точно он?! – переспросила богиня.

– Трудно перепутать, племянница. На полутора десятках кораблей объявился, вся свита в золоте и оружии лучшем, по городу разбрелись, победами хвастаются, богатством и трофеями, умы юные смущают, все запасы меда хмельного со всех погребов выгребли. Хочешь – верь, хочешь – нет, по топору гранитному за три бочки предлагают! Топор гранитный – ему ведь сносу нет! Как бронзовый не тупится, как кремниевый не колется, как железный не мнется, его после каждого дерева сваленного выправлять не надобно. Кто же супротив соблазна такого устоит? Вестимо, останется в сем году Смоленск без меда. Увезут весь, до последней капли.

– Какого лешего его занесло в Смоленск?! Великого Одина? Чего ему у тебя надобно, дядюшка?

– Да кто же его знает, милая? – пожал плечами Световид. – Сей недоросль, в твердыню мою явившись, подарков мне не прислал, сам не поклонился. Я его за грубость сию метлой поганой гнать со Смоленска не стал. Зачем нам средь родичей лишние ссоры? Однако же и сам бегать за ним, на пиры звать не стану. Как бы и нету его совсем в граде моем. Не замечаю!

– Но ведь ты знаешь, где он на деле, дядюшка, и чем занимается? – прищурилась женщина.

– Знамо дело, каждый час доносят, – признал Световид. – Затеял баловник сей обеих баб своих принарядить. Сговорился с мастерицами умелыми, шьют. Дело сие, сама ведаешь, не быстрое. Чую я, вскорости с меда на брагу гости мои перейдут, да вовсе без ратников оставят.

– Сделай милость, дядюшка… – Богиня богатства, так ни глотка и не сделав, вернула ковш с хмельным напитком служанке. – Пошли вестников, пусть великого Одина на встречу со мной пригласят. Я у тебя такой же гостьей, как он, получаюсь, так что достоинству твоему от сего никакого урона не выйдет.

– Когда, милая?

– Сегодня вечером. Но не в твоих палатах, больно торжественно сие покажется. Некую горницу опрятную подбери.

– Хорошо, племяшка, – согласился Световид, взял у девицы оба ковша, бодренько осушил один за другим, сгреб горстью мясо, кинул в рот и направился к дверце за троном.

Великая Макошь вскинула пальцы к вискам, сосредоточиваясь на молитве:

– Светлая! Пройдись по кладовым, погребам и ледникам, проследи за должным порядком. Мне сегодня надобно отлучиться. Ключницу Сиверелю назначь нужник чистить. Коли ладным добром заведовать не способна, пусть тем управляется, каковое не жалко. Прочих служанок, в нерадении застигнутых, ей в помощницы направляй. Потребно к порядку смертных привести, бо совсем от рук отбились!

Богиня постояла так еще несколько мгновений. Услышав ответ великой Светланы, опустила руки от головы, повернула лицо к служанкам. Не желая попадаться под гнев повелительницы, девки рванули к двери, даже не испросив разрешения удалиться.

Им повезло. Великая Макошь была слишком погружена в свои мысли, чтобы заметить оплошность нерадивых прислужниц.

– Смоленск, Смоленск… Зачем тебе нужен Смоленск, великий Один? – вслух пробормотала богиня. – Впрочем, ты же его не воюешь, пришел с миром? Значит, супротив сварожичей оружия поднимать не собираешься!

Вечером правительница облачилась в суровое уличное платье с лифом из лосиной кожи – жестким, но хорошо держащим форму, – и юбкой из стриженой росомахи. Грудь и спину украшали вертикальные полоски из серебряных пластин, на животе поблескивала золотая клепка, а пояс к сему платью не полагался вообще – ножи и сумка крепились прямо к одежде. Не выбрав для себя никакой свиты, богиня удалилась в зеркальную комнату, прошла сквозь обсидиановый овал, оказавшись в такой же скромной светелке, стены которой закрывали цветастые скифские ковры, а пол застилала кошма. Свет сюда струился из-под потолка, обшитого полированной осиновой дранкой. Как Световид добился столь хитрого чуда, Макошь не догадывалась – да и знать не хотела.

Из священного, укромного, потаенного уголка славянского бога вологодская гостья прошла в низкую, узкую и длинную горницу – тоже на удивление светлую для столь позднего часа. Здесь стоял такой же длинный стол, угощение на котором имелось лишь в самом дальнем уголке – заморские сласти, блюдо с осетриной и блюдо с целиком запеченным лебедем. Возле угощения сидел властитель Смоленска и невозмутимо строгал кремниевым ножом длинную окоренную палку. Судя по рисунку древесины – кленовую.

– Баклуши бьешь, дядюшка? – улыбнулась женщина.

– А чего без смысла время-то терять? – невозмутимо ответил лохматый старик. – Полагаю, ты сыта, племянница, однако не могу не предложить: не желаешь подкрепиться с дороги?

– Благодарю, великий Световид, однако на пир я сегодня не надеялась. Где ждет меня Один? Позовешь его сюда или велишь проводить?

Старик задумчиво срезал уголок заготовки, поднес к глазу, словно проверяя прямоту.

– Что-то не так, дядюшка? – почуяла неладное гостья.

– Бог войны отказался с тобой встречаться, – облизнул большие сухие губы повелитель Смоленска. – Ему недосуг.

– Что-о-о?!! – Глаза великой Макоши широко распахнулись, а лицо от гнева покрылось алыми пятнами. Такого оскорбления в ее жизни еще не случалось! Ей, повелительнице половины обитаемого мира, отказывал во встрече какой-то малолетний драчун! Богиня утробно зарычала: – Кого ты посылал к нему, Световид?! Позови сего смертного! Я хочу знать, каким было приглашение и что именно ответил Один!

– Я не покажу тебе сего слугу, – покачал головой лохматый старик. – Ты испепелишь его во гневе. Он ничуть не виноват в дерзости бога войны, он был крайне вежлив и уважителен.

– Где он?!

– Полагаю, на сей раз ты спрашиваешь об Одине, а не о посыльном?

– Где он, дядя?! – взревела повелительница Вологды.

– На берегу, под стенами, – отложил палочку великий Световид. – Неужели ты, всемогущая из всесильных, сама пойдешь на поклон к младшему сварожичу, отказавшему тебе во встрече?

– Его нужно вразумить! – тяжело ступая, прошла через гостевые палаты женщина. – Указывай дорогу!

* * *

Разумеется, никаких ателье по ремонту и пошиву одежды в Смоленске не имелось. Как не было и магазинов готового платья, службы доставки, интернет-заказов и прочих благ цивилизации. Не было даже банальных портних! Не без труда и только с помощью местных жителей гостям удалось найти нескольких женщин, хорошо владеющих глазомером, шилом и иглой. Настолько хорошо, что местные красавицы в особых случаях предпочитали не шить платье самостоятельно, а просили сих умелец о помощи.

Сами рукодельницы работать на заказ тоже особо не рвались, и выйдя на них через подруг, через заверения о дружбе – теток пришлось еще и уламывать.

Впрочем, золотое колье с самоцветами и нефритовые бусы оказались сильнее лени – смолянки за работу взялись. И с первых же мгновений стало ясно, что здешние курсы кройки и шитья – это высшая математика по сравнению с технологиями двадцать первого века.

Прежде всего – никаких размеров и выкроек! Все примерялось и прикладывалось исключительно по месту и по телу – наложил, наметил, угольком подрисовал, шилом отверстия наколол, иглой ремешок или нитку продел. Затем – рисунок создавался не из принципа «как надо», а исходя из того, что есть. Три белки, полторы рыси, семь соболей, одна куница, десять горностаевых хвостов. Смотри на мех и рисунок, прикидывай расклад и крой, напрягайся, гадай, думай – «делай красиво». Чтобы никто и не догадался, охали и завидовали, чтобы полагали – так изначально и замыслено.

К тому же мех тоже должен ложиться не просто так, а строго по шерсти вниз, дабы в дождь вода стекала, стыковаться рисунком – а он на спине ярче, с боку бледнее, на брюшке светлее, цвета обязаны складываться в рисунок либо сливаться в единый ровный тон. Но самое потрясающее, что все вместе – силуэт женщины, размеры, цвета и число шкур, необходимые строчки и клинья – рукодельницы держали в голове, превращая стопку меховых обрезков в изящный наряд.

Валькирия захотела себе два наряда. Простенький рабочий – высокие сапоги, шортики мехом внутрь, чтобы щекотались, короткую куртку, дабы не сковывала движений. И плюс к тому – «вечернее платье». Непременно длинное, облегающее и темное, и непременно – с разрезом сбоку чуть не под самую талию. Русалке бог войны истребовал «три красивых» – сформулировать пожелания точнее он не смог.

Мастерицы назначили на работу десять дней. Недовольство и угрозы путников смогли скостить срок на двое суток. Но ни часом меньше!

Оставалось смириться и ждать. И каждый день бегать на примерки.

Впрочем, дружина не роптала. Ладьи покачивались на привязи чуть ниже неприступных крепостных стен, дабы не занимать причалы, перед ними горели костры, дымили коптильни, ручьем текло вино, густо пенился хмельной мед. Здесь слышался женский и мужской смех, стонали влюбленные, здесь сверкали золото и самоцветы, здесь звучали рассказы о дальних походах и невероятных победах – подкрепленные редкостной и богатой добычей.

Это был мир полной беззаботности и невероятной свободы. Делай что хочешь – ешь, пей, пой, целуй! Все в твоей власти!

Именно сюда, на седьмой вечер привала, из широко распахнутых ворот величаво вышла статная и гордая богиня, всемогущая Макошь, в платье, больше всего похожем на кирасу с юбкой. Встав на полпути к кострам, она оглушительно провозгласила:

– Великий Один! Подойди сюда! Именем прародителя всего сущего, всемудрого Сварога, я призываю тебя, бог войны!

– Чего ты хочешь, прекрасная богиня? – безмятежно ответил Викентий, поднимаясь, однако, со своего места.

Бог войны был крайне вежливым человеком.

– Я призываю тебя, великий Один! Лесовики вновь подняли головы, тревожат наши селения и забирают жизни наших дозоров. Богиня Табити угрожает нашим рубежам, варяги предпочитают умыкание рабов честной соляной мене. Война снова прокралась на земли сварожичей. Славяне нуждаются в твоем великом даре, великий Один. Приходи и одолей наших врагов!

– В мире славян много сварожичей, – ответил Викентий. – Когда я сидел на победном пиру, выше меня нашелся не один десяток мест, и ни одного ниже меня. Пусть сии великие боги оторвут свои задницы от скамеек, пойдут и сразят врага!

– Но они не воины, Один! Рожден сражаться ты!

– Но разве это справедливо, великая, – развел руками Викентий, – когда первыми считают одних, а на смерть поднимаются другие? Тот, кто называет себя старшим, первым в роду, обязан быть первым всегда и везде! И в пир, и в мир, и в добры люди. Тот, кто сидит во главе родового стола, должен идти первым и во главе родовой рати! И только тот, кто первым встречает на грудь вражеское копье, имеет право первым сесть за победный стол!

Дружина Одина при этих словах одобрительно загудела.

– Ты позоришь себя сими словами, великий Один! – сверкнула глазами богиня. – Где твое уважение к родителям? Где твое уважение к старшим?!

– Оно в десятках ссадин на этой кирасе, великая Макошь! – ударил себя кулаком в грудь Викентий. – Ради покоя старших я сражался насмерть, я проливал кровь, я не жалел своей жизни! Но где их уважение, богиня?! Где уважение к тому, кто сохраняет их, ваши жизни! Как вы можете держать бесправным и нижним того, в чьих руках ваши судьбы?

– Но ты самый младший в роду, Один! – возмутилась правительница. – Когда у тебя появятся свои дети и внуки, когда ты войдешь в достойный возраст, когда наберешься опыта, тогда ты тоже заслужишь право сидеть среди достойных!

– Мои успехи, Макошь! Мои победы! Разве это поступки младшего, неопытного?

– Дети Сварога признают твои победы! И именно поэтому призывают на войну тебя!

– С радостью, великая! – согласно кивнул Викентий. – Но тот, кто первым идет в битву, должен быть первым всегда и везде!

– Это невозможно! – заиграла скулами Макошь. – Ты младший! Это мы призвали тебя в наш мир! Ты наш потомок! Ты должен подчиняться! Ты обязан следовать нашим обычаям, а не менять их!

– Да боже упаси! – громко рассмеялся бог войны. – Я не собираюсь менять ваши правила. В чужой монастырь не лезут со своим уставом. Я не собираюсь менять ваш мир. Я просто уйду из него! Я создам свой мир, мир чести и справедливости! Мир, в котором людей станут судить по их поступкам, а не по рождению, где первыми становятся те, кто совершает подвиги и поражает товарищей своей отвагой, а не те, кто раньше увидел свет или кому повезло с родовитыми родителями!

– Слава Одину! Слава победителю! – В дружине речь предводителя вызвала бешеный восторг. – Мы дети войны! Мы братья по оружию! Слава великому Одину!

– Ты должен сражаться за сварожичей, несчастный! – сжала кулаки великая Макошь. – Это мы породили тебя, призвали, выбрали! Ты наш! Ты мой!

Взгляд всемогущей древней повелительницы сделался твердым и холодным, упершись Одину в глаза, – как вдруг богиню ударило встречной болью, словно она с разбега врезалась в камень.

– Сия гостья наводит на тебя порчу, супруг мой, – встала сбоку и на шаг впереди бога войны крупная женщина грубоватого телосложения, с чеканными чертами лица. – Пожалуй, я накажу ее бледной немощью.

Впервые в своей жизни великая Макошь столкнулась с чарами сильнее ее собственных. Она явственно услышала, как лопаются нити ловцов заклинаний, как растрескиваются камни ее оберегов, как желтеют и ссыхаются костяные талисманы, не выдерживая напора чужой воли. Еще немного, и она останется с этой женщиной лицом к лицу, воля против воли, сила против силы. Между тем соперница была темной – Макошь не видела в ней сияния, не различала даже искорки божественной силы! Магия незнакомки была чужой, неведомой. Мертвой ма-гией.

В душу повелительницы центра мироздания закрался страх. Но внешнее спокойствие она сохранила.

– Ты встал на путь измены, сварожич Один! – сурово произнесла она, развернулась и вошла в ворота крепости.

Ей в спину неслись восторженные вопли дружинников, восхваляющих своего повелителя. Спасибо хоть – не угрозы и проклятия хозяйке Вологды.

– Моя супруга, неотразимая Фригг! – обняв жену левой рукой, вскинул правую великий Один. – И попробуйте сказать, что я ошибся в выборе!

– Слава Одину! Слава великой Фригг! – тут же отозвались воины.

– Думаю, хватит уже треугольнику на моей кирасе пребывать в одиночестве! – сказал жене Викентий. – Завтра пойду в город и прикажу нанести себе на грудь второй, сплетенный с первым. Пусть будет два, в мою и твою честь!

– Когда закончат, я заговорю твои доспехи от всякого зла, – сухим тоном распорядилась русалка. – У твоих людей выдохлись почти все амулеты. Их тоже нужно восстановить. И я выполню просьбу твоей Валькирии.

– Какую? – переспросил бог войны.

– Я слышала про амулеты, – подскочила Валентина. – Фригг, а можно сделать так, чтобы на мое колдовство твоя защита не действовала? Понимаешь, воины Одина хотят общаться со своими погибшими друзьями. Я могу это сделать, но мешают обереги, спасающие смертных от магического воздействия.

Супруга Одина молча села к костру, вперила взгляд в пламя.

– Я что-то сказала не так, Вик? – после небольшой паузы поинтересовалась девушка.

– Она уже согласилась, – тихо кивнул бог войны.

– Тогда ладно. Спасибо, Фригг, – кивнула женщине Валькирия, отошла к сторонку и покрутила пальцем у виска: – Одно слово, русалка…

Тем временем великая Макошь помчалась через Смоленск, быстрым шагом прорезала хоромы Световида, гостевую комнату, на всей скорости влетела в зеркало, чтобы так же стремительно влететь в свою тронную палату. Остановилась, играя желваками. Ее встречали светлая богиня, старшие воины стражи, несколько служанок-вострух.

– Что?! – Богиня поняла, что и здесь случилось нечто неладное.

– Великая… Твой сын исчез, – приняла на себя участь недоброго вестника Светлана.

– Проклятье! – Макошь развернулась, кинулась за трон и через десяток шагов опять нырнула в обсидиановый овал.

Света прыгнула следом.

В тот же миг в реке, в часе ходьбы от Вологды, вспенилась вода, из нее одна за другой вышли на берег, к черному овалу кострища, женщины с распустившимися мокрыми волосами, во влажных платьях. Старшая встала спиной к углям, вперилась взглядом в пустое место возле ракитового куста, несколько раз сжала и разжала кулаки. Повернула голову к изваяниям стражников, оскалилась:

– Все ясно! Здесь была богиня Табити. Она обратила в камень воинов, оживила Орея, и он ушел со скифской праматерью. Каменным змееногой бабе его не унести. – Великая Макошь закрыла глаза и зло, бессильно завыла: – Что за гнусное проклятие обрушилось на мой дом?! Меня предают все! Предают воины и амулеты, предают боги и чародейство. А теперь предал еще и собственный сын!

– Почему предал, великая? – попыталась успокоить госпожу Светлана. – Может, его похитили?

– Ты что, не понимаешь, светлая?! – внезапно сорвалась на крик правительница Вологды. – Я богиня! Я его мать! Я мать и богиня! Если бы его похитили, то первое, что он сделал бы, так это обратился ко мне с молитвой! Но я его не слышу!!! Я его не слышу до сих пор!

– Он тоже бог, великая, – отступила девушка. – Ты можешь вознести молитву к нему.

– Ну-у не-е-ет… – прищурившись, покачала головой всемогущая богиня. – Он призовет меня сам! Я знаю его слабое место. Я знаю, куда он кинется в первую очередь. Я оставлю его без мечты! И через месяц он сам приползет ко мне на коленях!

Женщина побежала в сторону города, на ходу вскинув пальцы к вискам:

– Троян, ты меня слышишь?! Быстро ко мне!

Почти не получающий молитв бог времени и пространства не относился к числу сварожичей, способных противостоять воле великой Макоши. Посему в тот час, когда она вернулась в хоромы, он уже дожидался правительницу в тронной зале.

– За мной, – распорядилась разъяренная женщина и в который уже раз за ночь шагнула в обсидиановый овал.

Тут же в ее лицо и лицо ее спутника ударил свежий влажный ветер, где-то рядом закаркал ворон. В здешнем краю земли погода была бурной, но зато почти безоблачной. По небу носились обрывки облаков, не закрывающие яркого полумесяца, и естественного света вполне хватало, чтобы различить тропинку. Богиня уверенно направилась по ней и вскоре привела спутника в небольшую, крытую дранкой избушку, толкнула дверь.

– Кто здесь?! – тревожно спросили из темноты.

– А ты кого ждешь, Зенка? – Богиня чем-то зашуршала, подула. В очаге ослепительно полыхнул пучок травы. – Репа где?

Послышался шум с другой стороны домика, на свету блеснули глаза:

– Зачем я? Что ты хочешь с нами сделать?!

– Не скули, дура, – грубо прервала ее гостья. – Твой сын нужен мне живым. Ты тоже, раз уж при нем так ловко пристроилась. Троян! Этой девке и ее ребенку грозит опасность. Я хочу спрятать ее так, чтобы не нашли никакие чары. Отправь ее в будущее!

– Но это невозможно, великая! – замотал головой лохматый паренек. – Мы ведь уже пытались…

– Ладно, тогда в прошлое! – перебила правительница Вологды.

– Моих сил хватит вытолкнуть их назад от силы на несколько часов.

– Я поделюсь с тобой своей.

– Тогда несколько дней. Десять или пятнадцать. Великая, через пятнадцать дней они снова будут здесь, в нашем времени! Можно считать, никуда и не исчезнут!

– Сделай так, чтобы, догнав наше время, они снова отправлялись обратно!

Юный бог задумчиво сжал губы.

– Ну?! – поторопила его женщина.

– Мне кое-что понадобится.

– Зеркало в конце тропы.

Троян торопливо выскочил из избушки.

– Но что мы будем есть, где жить, великая?! – испуганно пробормотала девушка, прижимая к себе сонно засопевшего щекастого младенца.

– Вы голодали последний месяц, Зенка? – спросила зевающую старушку богиня.

– Обошлось, сестренка, – покачала головой та. – Погода стояла хорошая, закрома не пустуют.

– Вот видишь, Репа, – перевела взгляд на девицу великая Макошь. – В прошлом тебя ждут полные кладовки, горячий очаг и хороший запас дров. Ты не пропадешь.

– Но что вдруг случилось, сестра? – Хозяйка избушки, поднявшись, бросила в очаг, поверх травы, охапку хвороста.

– Полагаю, нашу Репку и ее отпрыска уже ищет змееногая Табити, праматерь скифов, одним взглядом обращающая людей в камень, – уверенно ответила правительница Вологды. – Сегодня у нас под стенами уже окаменели трое стражников.

– О ужас! – ахнули обитательницы избушки, и Макошь поняла, что хотя бы здесь сопротивления уже не встретит.

– Одевайся, Репа, – напомнила она. – Собери все свои и детские вещи, что токмо есть. Приго-дятся.

Вскоре появился Троян с заплечным мешком. Выгрузил три хвощовые свечи, берестяную берендейку, железный нож с костяной рукоятью, опустился на колени и торопливо начертал на земляном полу достаточно большой треугольник, рисуя на углах руны зимы, весны и осени, круги Коло и Ярилы, бормоча себе под нос заклинание:

– Отрезаю ножом Свароговым, ножом первородным, ножом железным землю от Триглавы, свет от Ярилы, коловрат от Коло. Так бы стать отрезу сему островом Буяном в море Яриловом, пути Коловом, так бы не властны над ним стали кольца небесные, кольца годовые, кольца судьбишные… – Он распрямился и приказал: – Становись в середину с малым.

Репа послушно заняла место в треугольнике, а Троян поманил женщин:

– Занимайте места на углах, возьмитесь за руки.

– Я не богиня! – честно предупредила старушка.

– То не важно. Сила есть у великой Макоши. Нам главное круг замкнуть… – Юноша поставил свечи поверх рун богов, зажег, встал в общий круг, взяв правительницу Вологды и ее смертную сестру за руки, заговорил: – Течет круг небесный путем солнечным от рассвета до заката, течет круг годовой от весны до осени, течет круг земной от рождения до смерти. Так бы шли круги сии через все земли, да отрезанного ломтя не касалися. Свой круг на острове Буяне, свой круг на лезвии железном, свой круг на ломте резаном. И да не будет власти Триглавы, Коло и Ярила над Буяном-островом! И да сгорит та власть на отрезе во пламени свечей Трояновых. И тем я, Троян, бог времен и просторов, волей своей повелеваю… А-ап!

Он разжал руки и хлопнул в ладоши.

Тотчас свечи полыхнули чуть не до потолка, мгновенно обратившись в густой удушливый чад. Женщины закашлялись, размахивая руками, а когда дым рассеялся, то оказалось, что в треугольнике уже никого нет.

– Получилось, – растерянно пробормотал рыжий лопоухий бог.

– И что теперь? – спросила Макошь.

– Их больше нет в нашем времени, – ответил Троян.

– Надолго?

– По нашему счету или по их?

– Это как? – спросила уже Зенка.

– Они в прошлом, они нас постоянно догоняют, и каждый урочный час отбрасывает их на десять дней из колядового круга, – объяснил Троян. – Выходит, каждая наша ночь для них есть попадание обратно на все время заклинания. На десять дней. И каждый наш год – это десять лет для них. А два года – это двадцать лет. Но два года заклинание не выдержит, выдохнется. Если его не подкреплять, то года через полтора все кончится.

– Полтора года долгий срок, – решила Макошь. – Там будет видно. Благодарю тебя за помощь, Троян. Давай возвращаться домой. Уже светает. Нужно хоть немного отдохнуть.

Вскоре правительница славянских земель вошла в тронные покои своего дворца. Постояла, повернулась к креслу на возвышении, села в него.

– В душе моей тревожно, великая Макошь, – услышала она из сумерек женский голос. – Мне чудятся обрывки любви, кровь и война. Мне чудится боль и обман. Решения, принятые во гневе и поспешности, редко бывают верными, великая.

– Что сделано, то сделано, светлая богиня, – ответила усталая женщина. – Сожалеть поздно. Я поступила, как должна!

* * *

Вначале была боль в голове. Потом – во всем теле. Она расползалась от горла в стороны, к рукам и ногам до кончиков пальцев жуткой ломкой, словно внутри прогрызали себе ходы зубастые кроты. Вдобавок ему постоянно не хватало воздуха. И вроде бы ничего не мешало дышать: высоко вздымалась грудь, широко открывался рот. Но он все равно не мог надышаться, постоянно хрипя и закашливаясь.

К счастью, постепенно ему становилось легче. Вскоре взор тоже прояснился, и юноша смог различить плотно подогнанные мраморные плиты пола, подпирающие потолок каменные колонны, множество изящных, тончайшей работы скульптур между ними.

Послышался легкий шорох, словно ветер волочит по песку охапку сена. Орей повернул голову на звук и увидел прямо перед лицом множество змеиных голов.

Он испугался, но оказался слишком слаб, чтобы хотя бы дернуться. Просто чуть повернул голову вверх, к женщине, восседающей на змеях.

– Табити, прародительница скифов, – прошептал он. – Ты собираешься меня убить?

– Я убила тебя еще год назад, Орей, сын великой Макоши, – чуть отступила хозяйка степей. – С тех пор для меня и Ящеры прошло много времени. Гнев утих, остались лишь непонимание и обида. Я забрала тебя в храм Девы, дабы спросить: зачем ты нанес нам столь нестерпимое оскорбление?

Сварожич поднялся, провел ладонями по телу. Он выглядел именно так, как одевался к свадебному пиру: замшевая куртка с тремя линиями золотых клепок поперек груди, пояс без ножей, но с янтарными накладками, на штанах кисточки из соболиной шерсти, на синих сапогах вышиты руны с защитными заклинаниями.

«И никакие руны с амулетами супротив силы Табити не помогли», – подумалось ему.

Все же власть богов простиралась куда выше обычной магии. И хотя часть божественной силы несомненно несла колдовскую природу, однако же главный дар – он был непостижим и неодолим для обычных чародеев.

– Тебя не принуждали к сему бракосочетанию, – не дождавшись ответа, напомнила прародительница скифов. – Ты мог отказаться от свадьбы еще при первых уговорах. Но ты согласился. Чтобы потом публично отринуть невесту прямо у ракитова куста. Зачем?

– Я виноват и признаю это, великая Табити. – Юноша пошарил по груди, нащупал амулет. – Мой поступок гнусен и непростителен. Но все же я прошу прощения, богиня, ибо я и в мыслях не полагал оскорбить тебя и твою дочь. Я виноват в том, что не подумал о вас, слишком погрузившись в свои переживания. Я отказался от свадьбы из-за ссоры с матерью, а не из недоброжелательности к вам. Теперь я готов принять твой суд и наказание, великая Табити. Решай!

Сын Макоши склонил голову перед змееногой богиней.

– Не я стояла у алтаря, не я была отвергнута, не мне пришлось испить всей полноты позора, – степенно ответила женщина. – Ты должен просить прощения у моей дочери. Я поступлю так, как решит она.

Правительница степей поманила юношу, скользнула по храму. Они прошли между колоннами, остановились возле одного из пологов, свалянного из белой шерсти и украшенного разноцветными кругами, треугольниками, защитными рунами.

– Ты не занята, дочь моя? – спросила богиня.

– Нет, матушка! – отозвался изнутри звонкий голос.

– Тогда прими гостя, дитя мое. Он желает с тобой поговорить.

Юноша откинул полог и проник в светелку размером примерно десять шагов в каждую сторону. Пол ее застилали ковры, стены составляла кошма, свет сюда проникал сверху, из пространства под крышей храма. Пара сундуков, пара плетеных корзин, две широкие медные жаровни, прикрытая овчиной возвышенность у стены и три походные раскладные скамьи – обстановка выглядела богато. Сразу видно – опочивальня не просто одной из дочерей богини, а ее будущей наследницы!

Сама наследница, что-то напевая, сидела возле разложенных на сундуке туесков с драгоценным египетским бисером и набирала из него рисунок, создавая на кусочке войлока изображение распустившегося тюльпана. Одета девушка была легко, неброско, но невероятно дорого: в тунику, сплетенную из тонких льняных нитей, скрывающую тело от взоров, но прозрачную для ветра, для воздуха, а потому очень приятную при жаркой погоде.

В славянских землях подобные рубахи иногда делали из крапивы. Но очень редко, по особым случаям. Труда много, а от сетей или бредней из прочной крапивной нити пользы куда как больше.

Юноша оглянулся.

Полог опустился, богиня Табити осталась снаружи. Орей помялся, сделал пару шагов вперед и опустился на колено, повинно склонил голову:

– Я умоляю тебя о прощении, великая Ящера! В своих помыслах и обидах я совершенно забыл о людях вокруг и невольно нанес тебе страшное оскорбление. Это была ссора с матерью. Тебе я не желал даже беспокойства. Поступок мой ужасен и позорен, он непростителен, мне остается уповать лишь на твое милосердие. Не держи на меня обиду за мальчишескую глупость. Даруй мне свое прощение.

– Не желал беспокойства, но унизил страшно, – подняла на него взгляд девушка. – Что же это за ссоры такие, ради которых невест прямо у ракитова куста отвергают?

– В доме моей матери я полюбил смертную, великая, – вздохнул Орей. – Моя матушка считает плотскую связь между богами и смертными позорной, однако любовь моя оказалась столь сильна, что я не устоял перед запретом, так же как моя Репушка. Мы любили друг друга безумно, забыв обо всем. Однако долг любого бога заботиться о благе почитающих его смертных. Наш с тобою брак сулил великое благо народу славян и народу скифов. Возможность слить воедино судьбы потомков Табити и потомков Сварога, прекратить навеки вражду, установить вечный мир между лесом и степью случилась впервые за многие века. Мы решили пожертвовать своей любовью ради наших народов, сохранить ее в наших сердцах и поступить согласно долгу. Мы согласились, что я женюсь на тебе и стану примерным мужем во благо всех скифов и сварожичей. Однако в последние часы перед свадьбой моя мать каким-то образом узнала о нашей связи и обрушила на Репушку свой гнев. Вот, посмотри…

Орей вскинул руку к вороту и вытянул янтарный кулон с коричневой каплей в серединке. Камушек оборачивало несколько витков тонкой нити.

– Наши чувства были столь сильны, что мы даже сотворили амулет любви! Чтобы всегда ощущать друг друга, делиться тревогами и радостями. Здесь капля ее крови и несколько ее волос. А у нее такой же мой. Если кто-то из нас умрет, то камень расколется. Когда мама схватила Репушку, я ощутил ее боль и ужас. Я ее чувствовал, но не знал, где она находится! Поэтому я прибежал к Макоши, я потребовал отпустить девушку, угрожая отказаться от свадьбы. Я думал, благо наших народов окажется для нее важнее самолюбия! Но мать отказалась. Я поступил так же. В тот миг я не осознавал, что творю, каково будет тебе, что испытают все прочие люди. Мой поступок недостоин бога. Я повел себя бесчестно и недостоин жалости. Но все же я молю тебя о прощении. Оскорбить тебя я не хотел. Скажи, чем я могу искупить свою вину? Я раскаиваюсь и готов понести любое наказание.

– А что случилось с девушкой? – тихо спросила Ящера.

– Камень цел, – положил амулет на раскрытую ладонь юноша. – Значит, она жива. Но я ее не чувствую! Она не жива и не мертва. Боюсь, то, что сотворила с ней великая Макошь, страшнее смерти. Моя матушка очень властна и не переносит, если ей перечат даже в мелочах.

– Странно, – пожала плечами девушка. – Когда моя матушка обратила тебя в камень, великая Макошь никак не проявила недовольства.

– Если бы этого не сделала всемогущая Табити, она убила бы меня сама, – горько усмехнулся Орей. – Мама не переносит непослушания. Полагаю, она только обрадовалась, когда я оказался наказан чужими руками. А уж что она способна придумать для Репушки…

Юный бог горько покачал головой.

– Ступай за мной…

Великая Ящера поднялась и, неуклюже загребая ногами, пробрела через комнату, откинула полог, доковыляла до священного огня.

– Матушка, наш гость влюблен и любим. Но он потерял свою суженую. Прошу тебя, помоги ему найти свою избранницу. Пусть они воссоединятся и будут счастливы.

Скандия – земля скал

– Дозволь обратиться, великий Световид! – заглянул в мастерскую правителя Смоленска пожилой чернобородый воин. – К тебе там этот… Великий Один дарами кланяется.

– Тугодум твой Один, – поднял на него взор старик, одетый в кожаный передник поверх рысьей рубахи и таких же штанов. – И девяти дней не прошло, как с хозяином дома поздороваться догадался…

Он немного подумал и махнул рукой:

– Ладно, зови, раз пришел. Сюда и зови, неча ради юнца неучтивого торжество устраивать.

Древний бог вернулся к работе. Округлой веткой, на которой костяным клеем был нанесен белый колючий песок, он принялся подравнивать клюв круглоглазой уточке, снимая с мягкой вишневой древесины крупную рыхлую пыль. Весь остальной ковш, вместительностью примерно на три горсти воды, был уже готов. Оставалось только навести красоту: подровнять корцу-уточке клюв, заточить хвостик, прорезать сеточку перьев.

Световида уже давно не тянуло ни в дальние походы, ни в буйные драки. Ныне многовековому союзнику всесильного Сварога больше нравились занятия домашние и неспешные. Строгать, точить, полировать, раскрашивать.

– Бог в помощь, великий Световид! – почти сразу ворвался в мастерскую стремительный бог войны, розовощекий и темноволосый, не имеющий даже зачаточных усов и бороды, в порядком изрубленной кирасе с двумя сплетенными треугольниками на груди и в пухлых меховых штанах, заправленных в толстые воловьи сапоги.

– Это ты, что ли? – не вставая, прищурился на юнца всесильный сварожич.

– Хотя какой из меня помощник?! – весело покаялся гость. – Я тут от южных морей к Двине проездом!

– Коли волок ищешь, так он в верховьях лежит Каспли, – снова взялся за рашпиль Световид. – Левый приток к Днепру. Я свой Смоленск аккурат на слиянии сих рек важных срубил.

– Застряли мы здесь, великий, куда дольше, нежели надеялись! – прижал ладонь к груди младший сварожич. – Пошумели чуток, надымили, натоптались. За то прощенья просим. Не держи зла, могучий Световид. Прими в знак извинений моих сию чашу изящную и бочонок вина царьградского! Мы же с рассветом берег твой покинем и более не потревожим!

– Доброго пути, великий Один, – степенно кивнул владетель Смоленска.

– Счастливо оставаться, великий Световид!

Юнец подошел ближе и поставил на верстак перед богом черную, как деготь, чашу из неведомого камня, довольно большого размера, но со стенками толщиной от силы вполовину пальца. Искусная работа неведомых заморских мастеров, настоящее сокровище. Тем временем трое мужчин водрузили у порога бочонок пудов на пять, с поклоном ушли. Следом удалился и смешливый сварожич.

– Экий паршивец, – со вздохом покачал головой великий Световид. – Выкупил весь мед в городе, сманил половину воинов из моей дружины, поссорил с племянницей, а напоследок подарил чашу и вино запивать обиды. Невероятно добрый и милый мальчик! Надеюсь, больше мы никогда не увидимся.

Он дунул уточке на клюв, придирчиво осмотрел, кивнул и легким щелчком пальцев отправил на дальний край верстака.

* * *

Корабли бога войны отвалили от города Смоленска на рассвете, когда над твердыней собирались в душном воздухе долгожданные грозовые тучи. Однако ладьи под ливень не попали – поймав поднятыми парусами попутный ветер, они умчались на север, скрывшись за излучиной аккурат с первыми каплями дождя.

Вдосталь нагулявшись за время долгого привала, дружина уже не искала новых остановок, и потому до волока караван добрался всего за два дня.

Когда головная ладья встала у широкой просеки, окаймляющей волок, великий Один повернул голову к супруге и спросил:

– Моя ненаглядная Фригг, скажи, а перенести корабли через волок русалкам тоже по силам?

Женщина согласно кивнула.

– Вы сделаете это?

– Великий труд потребует великую цену, муж мой.

– Моя дружина в твоем распоряжении, – развел руками бог войны.

Фригг стянула с себя соболье платье, шагнула к краю палубы и перевалилась через борт.

Люди, не торопясь выбрасывать сходни, затаились, крутя головами. И вправду, вскорости река внезапно вздыбилась влажным горбом, поднимая корабли на своей спине, водяной холм качнулся, прокатился через просеку и опал посреди русла, примыкающего к смазанным салом дубовым рельсам волока – но уже по другую сторону.

– Сегодня выпадет славна ночка! – негромко произнес один из дружинников, и воины предвкушающе заулыбались.

Долгой ночью расплатившись с русалками за службу, на рассвете дружина двинулась дальше – теперь уже скатываясь вниз по течению через густые безлюдные леса. И только редкие причалы подсказывали, что селения тут есть – просто спрятались где-то далеко в чащобах от недобрых глаз.

По стремнине, да с попутным ветром, уже на второй день ладьи домчались до моря и, закачавшись на волнах просторного залива, стали заворачивать к ближнему песчаному мысу.

– Насколько я помню, Валька, – подошел к богине смерти великий Один, – через три тысячи лет это дикое место будет зваться Рижским заливом. Нам нужно перемахнуть Балтику и найти там уютное местечко. Уж в тамошней глуши ближайшие лет пятьсот нас точно никто не потревожит!

– Да не вопрос, Вик! – пожала плечами девушка. – Только у меня есть одна маленькая просьба.

– Говори!

– Когда я растворюсь в воздухе, то останови схватку после первой же крови. Не хочу, чтобы вся твоя армия израсходовалась на ритуальные поединки. Я попробую удержаться в измененном состоянии, пока не закончу разведку. Вдруг получится? Богиня я или нет?

– А если нет?

– Если нет, значит, я безвольное чмо, – пожала плечами Валькирия. – Придется пользоваться мною по-старинке.

– Попытка не пытка, – кивнул бог войны, выпрыгнул через борт, провалившись в песок почти по колено, выбрался на сушу и вскинул руки: – Нам пора разведать дорогу, мои славные воины! Пришло время ритуального поединка!

Дружинники весело загомонили, торопливо спускаясь на пляж.

– Я готов, моя повелительница! – встрепенулся Ковыльник.

– Даже и не думай! – шикнула на него девушка. – Ты забыл? У смерти не может быть любимчиков. Поэтому наши добрые отношения есть наша маленькая тайна. Сиди и не высовывайся. Воины должны знать, что предо мной все равны!

Валентине нравился кудряшка-богатырь, и даже очень. Но не до такой же степени, чтобы киснуть в однообразии!

Она спорхнула на пляж – в длинном темно-синем платье с разрезом сбоку, в котором постоянно то появлялась, то исчезала соблазнительно белая стройная ножка, с жемчужной россыпью по груди и рубином под горлом, – легко прошлась, резко крутанулась, заставив взметнуться юбку.

– Настал час ритуальной схватки со смертью, храбрые воины! Кто из вас готов пролить кровь и рискнуть жизнью, играя с моей честью?!

– Я! Я! Выбери меня, Валькирия! Возьми меня!

С каждым поединком число добровольцев увеличивалось.

Валентина прошлась туда-сюда, покрутилась и почти наугад хлопнула ладонью по плечу бородача:

– Твое имя?

– Рюрик, Валькирия! Ты не пожалеешь!

– Докажи! – Девушка вонзила палец в черные кудри его бороды, провела им сверху вниз и направилась вдоль пляжа в сторону густых ивовых зарослей.

Когда они пробрались через первые кустарники и впереди появились стройные березки, воин неожиданно взял ее за руки, свел ладони вместе и – приподнял за них, оторвав девушку от земли! Прижал к дереву, завел ладонь в разрез подола, скользнул ею по ноге и дальше, к внутренней стороне:

– Поиграем, Валькирия?

Кажется, впервые в жизни Валентина ощутила, что значит оказаться во власти настоящего мужчины. Не доставая до травы даже кончиками сафьяновых башмачков, она трепыхалась, подобно бабочке в ладонях ребенка, безмятежно балующегося с добычей, не в силах что-либо изменить, помешать, даже просто поправить. Бородач же неспешно исследовал ее тело, осторожно, словно опасаясь сломать игрушку, касаясь бедер, ног, пробираясь холодной шершавой ладонью под пояс к животу.

– Чтобы защищать мою честь, – выдохнула богиня, – сперва ты должен ее забрать. Играй, воин, это твое право.

Рюрик чем-то зашуршал, потом предложил:

– Поцелуй меня, Валькирия…

Он опустил девушку, приближая ее губы к своим – и одновременно Валя ощутила вторжение чего-то холодного в свое лоно. Чего-то, заполняющего ее до самых краев.

– Черт! – Она обняла бородача за шею, ловя его губы своими и уплывая куда-то на сладких волнах льда и пламени, сливающихся в невыносимый водоворот безумия.

Из кустарника Рюрик вышел первым, далеко обогнав богиню смерти и, еще не дойдя до крайних дружинников, захохотал, вскидывая руки с двумя палицами. Навершия – из окатанных речных голышей. Вестимо – любимое с детства оружие.

– Я познал богиню смерти, братья! – провозгласил он. – Теперь мне не страшно умереть! Кто из вас выйдет на поединок и убьет меня, защитника чести Валькирии?!

Добровольцы тут же нашлись, ринулись в атаку. Рюрик отмахнулся от брошенного копья, поднырнул под другое, встретил на скрещенные палицы топор, схлопотал кистенем по ребрам и крутанулся, сбивая напор товарищей-врагов, сближаясь в упор, на расстояние, недоступное для замаха. В воздухе замелькали топоры, палицы – и Валькирия привычно воспарила, перешагивая через место схватки.

Возносясь к зениту, Валентина не полетела – молниеносно скользнула дальше на север, замедлилась, углядев сушу, повернула вдоль берега, теперь уже и вовсе не торопясь. В глубине души она ощущала, что необходимости в столь эфемерном состоянии больше нет, что смерть никому из ее смертных не грозит. Спешить некуда, опасности не существует. Однако, как богиня и догадывалась, ее дар подчинялся более разуму и воле, нежели инстинктам. И если Валькирия не желала возвращаться в плотское состояние – то сего и не происходило.

Богиня смерти снизилась в одном месте, в другом, покружилась в третьем, оценила четвертое… А затем просто возжелала оказаться рядом с Одином – и воплотилась на пляже.

– Она вернулась, братья! Вернулась! – Похоже, долгое отсутствие богини после прекращения ритуального поединка не на шутку встревожило дружинников. – Слава Валькирии! Слава великой! Слава!

Пенное тепло молитв ударило в жилы девушки, заставило рассмеяться, потянуться, выбралось на щеки алым румянцем.

– Точно напротив нас, через море, – пальцем указала она, – есть роскошная система озер, в него впадающих. В них удобно заплывать на отдых и выходить в походы, там сколько угодно места для кораблей любого размера, там не страшны никакие ветра, штормы и ураганы. Там есть где удобно обосноваться подальше от чужих глаз и надолго спрятать тайну нашего дома.

– Слава Валькирии! – обрадовались путники, предвкушая окончание затянувшегося похода.

– У этого места есть только один недостаток, – закончила девушка, – я не увидела там никаких лесов и заметила несколько обширных ледников.

– Это Скандия, земля скал! – догадался один из славян, о чем идет речь. – Там не живет ничего, кроме мха и чаек. Древние боги сказывали, несколько веков назад она вся была покрыта льдом. Ныне толща сия почти растаяла, однако же делать там все равно нечего. Там даже озера мертвые, ибо все вода талая, холодная и пустая. Одно слово: Скандия.

– Земля мертвых скал и мертвых озер? – вскинула брови Валькирия. – Мне это нравится. Но бревна для домов и дрова для очага нам придется везти отсюда.

На некоторое время над песчаной косой повисла тишина.

– Чего застыли, храбрецы?! – спросил бог войны, оглядев дружинников. – Все слышали, что сказала великая? Вот топоры, вон лес. За работу!

Четыреста дружинников – это четыреста умелых топоров. А хороший топор за день с легкостью два дерева валит, и еще ветки обрубить время остается. Задержавшись на три дня, воины Одина забили отборным сухостоем все свободные места на всех ладьях, а заготовленные сосновые хлысты связали в плоты и взяли на буксир, поровну распределив на все корабли.

Впрочем – тащить все равно пришлось не на веслах. Молчаливая Фригг привычно даровала флоту попутный ветер.

Через море с тяжелым грузом на буксире корабли шли почти четверо суток, днем и ночью, полагаясь на мудрость супруги Одина, ведающей все скалы и мели. Еще два дня путники пробирались через глубокие озера с невероятно чистой, совершенно прозрачной водой – словно паря над валунами и редкими кустиками водорослей. В итоге богу войны приглянулся берег меж двумя гранитными отрогами с зелеными ледяными шапками.

Дружинники развернули корабли, стали одно за другим выкатывать на берег длинные бревна, тут же пуская их в работу. Скифы, привыкшие к юртам, присоветовать тут ничего не могли, поэтому строились по славянскому обычаю: два длинных дома, один напротив другого, с очагами в центре. Под сотнями рук да с хорошим инструментом работа спорилась. Прочными и надежными нефритовыми и гранитными топорами сварожичи рубили бревна, острыми кремниевыми – выбирали пазы, мягкими железными и бронзовыми скифы корили хлысты. Дело нашлось для всех – и для бывалых строителей, и для неопытных. Даже для мерзнущих царьградских девок – оттаскивающих щепу и мусор.

На скалы пришельцы кинули полутес, оставив в центре голый каменный прямоугольник для будущего костра, вокруг бревно за бревном накатили стены, сделали подпорки под центральную балку, справа и слева затянули на нее толстый тес, просветы закрыли нащельниками, вырубили угловую выемку в коньковом бревне… И все! Три дня – и дом готов. Еще и на стены двора бревнышки остались.

Путники разгрузили свои ладьи и вынесли полегчавшие корабли на сушу – так сохраннее; застелили полы мехом и кошмой, запалили костры, выбили донышки у бочек с вином. Дома наполнились теплом и светом, хмельными и съестными ароматами.

Можно жить.

Недоставало только одной, очень малой и неведомой никому детали.

* * *

– …лети, птица зоркая, чрез горы и долины, чрез леса и реки, чрез моря и земли, обнимись с ветрами буйными, поднимись к солнцу высокому, скользни над травой шелковистой, пошепчись с кротами подземными, с бобрами водяными, с мурашами вездесущими, узнай у них, где дева прекрасная прячется, да поведай о сем добру молодцу, чарами вечными с нею связанному… – Старуха сжала перо в кулак, из которого тут же пыхнуло огнем и дымком, разжала пальцы и выдула пепел в чашу с водой: – Смотри!

Орей склонился над мраморной купелью, ощутимо напрягся. Наступила долгая тишина…

– Нет ничего! – выдохнул юный бог и выпрямился. – Пусто.

– Пощади, всемогущая! – в испуге склонилась старуха. Не пред юношей, понятно, перед змееногой богиней.

– Ступай, – буднично разрешила Табити, а Ящера взяла сварожича за руку:

– Мне очень жаль, Орей.

Десять дней – достаточно долгий срок. Гость успел привыкнуть к ее уродливой внешности, к частым чешуйкам на лице, к бледности, к хрупкости телосложения, к неспособности нормально ходить. Он уже несколько дней не вздрагивал и не отворачивался при появлении наследницы Табити, а теперь не отдернул руку. И даже благодарно кивнул:

– Спасибо, Ящера.

Между тем прародительница скифов свела на животе пальцы в замок:

– Я провела обряды на кровь и волосы смертной, я ворожила на ее судьбу и жизнь, мы гадали на птиц и ветер, мы проводили читку на воск, мы… Все, что я умею, я попробовала. Моя дочь испытала все заклинания, что знает она, и все ворожеи, все ведьмы окрестных земель тоже испытали свои силы в поисках твоей суженой. Но за прошедшие десять дней нам так и не удалось ничего добиться. Прости. Единственное, что я могу посоветовать тебе, Орей, так это отправиться в город тринадцати богов. Там есть иные боги и иные волхвы. Иные ворожеи и прорицатели. Вдруг тебе выпадет удача с ними?

– Я тоже бог, и я тоже сделал все, что мог, – покачал головой юноша. – В отличие от всех остальных, я имею с Репушкой душевную связь и на мне амулет любви. Но я тоже ничего не добился. Если даже мы оказались бессильны, то что проку от заморских дикарей? Моя матушка сильна и умела. Если она захотела избавиться от Репушки, ее чар не одолеть никому. Это бесполезно. Свою ладушку мне больше не найти.

Орей сделал несколько шагов вперед, вытянул ладони к священному огню, полыхающему в очаге храма Девы. Вытянул так далеко, словно собрался их сжечь.

– Если это так, – на шелесте змеиных тел подкралась к нему могучая Табити, – то у тебя остается только три выхода. Смириться. Спросить саму Макошь. Или отомстить.

– Это два выхода, – ответил юный бог. – Просто так матушка отвечать не станет. Только если ее разгромить или поставить на грань поражения. Выходит, и месть, и разговор означает одно: войну.

– Война со сварожичами не пугает меня, великий. Наша вражда уходит корнями в века. Год назад я пыталась достичь вечного мира. Но, как ты знаешь, не сложилось. Выходит, не судьба.

Юноша согласно кивнул, глядя в пламя.

– Не стану скрывать, великий Орей, – медленно подбирая слова, произнесла змееногая богиня, – твое желание начать войну с Макошью пришлось бы мне на руку. Я дала бы тебе для сего похода своих лучших и храбрейших воинов.

– Ты готова отдать чужаку свою армию?! – резко повернулся к ней юный бог.

– Наша вражда с Макошью уходит в века, гость мой, – повторила змееногая женщина, – и никогда никому не приносила успеха. Мои дети степняки, всадники! Они привыкли мчаться, подобно птицам, через просторы. Но в славянских лесах нет дорог! Наступать в ваших лесах моей коннице равносильно наступлению на море. Как быстро ни скачи, сколько стрел ни пускай, вода не расступится. Мои просторы для вас так же страшны, как чащобы лошадям. Ваши лоси хороши только тяжести таскать, пешему степь не пересечь. А реки? Их у нас мало, на лодках никуда не пробраться. Славяне не могут победить скифов. Вожди скифов не могут победить славян. Они не знают, как. Но ты, великий Орей… Ты другое дело. Ты сварожич, ты знаешь обычаи своей семьи, правила ваших воинов, и ты умеешь ходить через славянские земли. Если армию поведешь ты, то это будет уже совсем другой поход. Ради такой возможности я готова рискнуть.

Юный бог помолчал. Покачал головой. Кивнул:

– Дозволь мне подумать, великая Табити?

– Разумеется, великий Орей, – чуть отступила прародительница скифов.

Юноша еще раз взглянул в пламя и покинул святилище.

– Где ты возьмешь армию для похода, матушка?! – тут же спросила Ящера. – Ведь бог войны взял со скифов клятву не нападать на славян!

– Степь бескрайна, дитя мое, – улыбнулась богиня. – Могучий Один связал обещанием лишь те кочевья, что обитают западнее Итиля. Но в землях возле Аркаима или у Черных песков никто вообще не слышал о случившейся войне. Если наш гость согласится, я велю всем тамошним кочевьям прислать самых сильных, храбрых и умелых младших сыновей. У младших сыновей нет надежды на благополучную жизнь. Стада и земли всегда наследуют старшие. Поэтому все явившиеся воины будут знать, что только с Ореем связано их будущее, возможность обрести достаток, славу, найти жену, создать семью, основать новый род. Они станут драться безоглядно, не жалея крови и жизни, и будут преданы нашему гостю до конца. Молодые умы не успели окостенеть в старых нравах и обычаях, они легко примут новые правила, что предложит Орей, и ни в чем не станут ему перечить. Поверь, Ящера, это будет сильнейшая и храбрейшая, самая преданная и сокрушительная армия нашего мира! Но ты знаешь, что самое важное, доченька? Даже если вся эта рать бесследно сгинет в славянских чащах до последнего всадника, после сей трагедии в кочевьях не останется ни единой вдовы и ни единой сироты. Степь вообще не заметит этой катастрофы. Так что мы действительно можем рискнуть.

– А вдруг он нас обманет?

– Как? – пожала плечами прародительница скифов. – Направит моих детей против меня? Это будет трудно. Но вот сразиться с Макошью он хочет яро и искренне. С этого пути великий Орей не свернет.

– Но что будет потом? После его победы над матерью?

– Какова наша цель, доченька? – вопросом на вопрос ответила всемогущая Табити.

– Расселить скифов в славянских землях…

Богиня вопросительно вскинула брови.

– И что ни случилось бы потом, наши юные скифы останутся вместе с ним. В славянских лесах, – прошептала Ящера.

– Ты умница, моя девочка, – похвалила наследницу змееногая женщина. – Твой план оказался на диво удачен. Продолжай.

– Знала бы ты, матушка, что я собираюсь сделать…

– Я уверена в тебе, моя хорошая. – Теплая ладонь матери скользнула по щеке девушки. – Что ты ни задумала бы, я похвалю тебя и поддержу. Ты богиня. Ты имеешь право решать и поступать по своему усмотрению. Только не забывай, что отвечать за все тоже придется тебе. Не предо мной, я прощу. Отвечать перед собой. За свою жизнь и судьбу.

– Да, матушка, – склонила голову Ящера.

Змееногая богиня поцеловала ее в лоб и отпустила.

Медленно пробравшись между колоннами и оказавшись в жилой части храма, шестнадцатилетняя богиня остановилась возле одного из пологов, склонила голову:

– Ты здесь, великий Орей?

– Да, великая Ящера! – ответили изнутри.

– Я могу войти?

– Конечно, великая! – Юноша шагнул навстречу, откинул кошму, пропустил гостью, придвинул ей раскладную скамью.

Но девушка не стала садиться, лишь прохромала до середины светелки.

– Ты можешь не соглашаться, великий Орей, – сказала она. – Не бойся, матушка не изгонит тебя, тебе позволят жить здесь и далее.

– Ты о чем? – то ли не понял, то ли не поверил юноша.

– Не соглашайся, – покачала головой гостья. – Как можно воевать против мамы? Откажись. Я попрошу всемогущую Табити, и мне она не откажет. Ты останешься здесь, в храме. Столько, сколько захочешь. Мы сможем встречаться, попытаемся ворожить снова. Вдруг что-нибудь изменится?

– Хорошо, – кивнул юный бог.

Ящера тоже кивнула, сделала несколько шагов к выходу, но остановилась, повернулась к юноше:

– Орей, скажи, а какая она, любовь?

– Любовь? – растерялся юноша от неожиданного вопроса. – Даже и не знаю…

– Ты знаешь, – придвинулась немного ближе девушка. – Ты испытал ее. Столь страстную, столь безумную, что ради нее взбунтовался против собственной матери! Кто же еще может это знать, как не ты?

– Я не представляю, как это объяснить, Ящера, – мотнул головой сын Макоши.

– Хотя бы попробуй!

– Не знаю… Это… Это… Словами это не передать… – Юноша развел руки.

– Посмотри на меня, Орей! – приблизилась еще на пару шажков гостья. – Посмотри! Я уродлива. Я тощая, как крысиный хвост, я кривонога, я покрыта пятнами, на мне повсюду змеиная чешуя. Никто и никогда в моей бессмертной жизни меня не полюбит. Я никогда не познаю, что это такое, мне не пройти сего чудесного испытания. Никогда в вечности! Я хочу хотя бы понять, что это такое? Чего я лишаюсь, в чем мое проклятие? К кому еще мне обратиться с этим вопросом? К смертным? К матери? Помоги мне, Орей! Ты знаешь, что такое любовь. Так открой эту тайну мне!

– Ты просишь невозможного!

– Посмотри на меня, Орей! Ты отверг меня у ракитова куста, ты рассказывал мне о страсти, которую мне не дано познать, ты просил меня о помощи. Я простила тебя и помогла. Теперь я умоляю тебя: позволь мне коснуться хотя бы краешка того счастья, через которое прошел ты со своей Репушкой! Хоть ненадолго, хоть на один миг ощутить себя в облике, в судьбе твоей любимой смертной.

– Но как?

– Ты ее помнишь, Орей? Ты помнишь свою Репушку? Ты помнишь ее глаза, ее голос? Ее запах, волосы? Ее плечи, руки?

– Я не забуду ее никогда в жизни!

– Закрой глаза! Ты ее помнишь?

– Помню.

Юноша ощутил, как на его веки легла мягкая широкая повязка.

– Ты помнишь ее, Орей? Помнишь? Твою Репушку? Как ты называл ее, когда вы были наедине?

– Ладушка моя… – признал юный бог. – Лебедушка. Красава ненаглядная. Цветава…

– Ладушка… Лебедушка… – эхом отозвалась девушка. – Ну же, вспомни. Вспомни, как стояла она пред тобой, как смотрела на тебя. Как ты касался ее, всесильный. Ты помнишь?

– Красава… – Орей протянул руку к облику в своей памяти, но коснулся живого и теплого плеча.

– Не бойся… Вспоминай. Она здесь, она перед тобой… – явственно шепнул в ответ облик. – Назови имя. Вспомни ее имя, вспомни ее облик. Ничего не бойся, просто вспоминай. Вспомни имя… Вспомни лицо… Вспомни взгляд и плечи, вспомни тело. Вспомни имя. Имя, мой бог, имя…

– Цветавушка моя единственная… – Рука скользнула чуть ниже и ощутила под собой горячую обнаженную грудь, а вторая – теплую бархатистую кожу бедер. – Лада ладная, лебедка ненаглядная.

Облик из памяти был близким и доступным, мягким. Он слышал девушку совсем рядом, ощущал ее горячее дыхание, он ловил губами ее ладони. И хотя разум подсказывал Орею, что все это обман и фантазия, но юное тело и молодая страсть взбунтовались супротив разума, окунувшись в омут воспоминаний, и губы его слились в страстном поцелуе то ли с памятью, то ли с реальностью, то ли просто с желанием. Девичье тело было близким и желанным, а разум – далеким и бесполезным. Безумие подняло руками горячее, ощутимое, плотское воспоминание на постель, оно целовало соски и шею, ласкало колени и бедра, оно рвалось к вратам наслаждения.

– Лада-ладушка моя, ручеек весенний, свет рассветный, радость моя ненаглядная. Моя родная… Моя любимая…

Это был тот самый огонь, каковой сжигает все, стоит лишь дать хоть малую слабинку. Пламя, что высосало все силы юного бога до последней капельки, обратив в сладость единения, подобную извержению вулкана. И потому Орею понадобилось время, прежде чем он смог найти в себе волю, повернуться и снять повязку.

В постели юноша находился один.

– Проклятье! – уже окончательно запутавшись, что было реальностью, а что наваждением, Орей вскочил, натянул штаны и куртку, выскочил за полог. Пробежал по качающемуся проходу, сунулся в светелку наследницы Макоши. Девушка лежала здесь, в постели, и рыдала. – Проклятье!

Юноша кинулся к наследнице Табити, повернул к себе:

– Прости!

Но оказывается, заплаканная девушка смеялась. Смеялась и плакала. Толкнула его ладонью в грудь:

– Все хорошо, Орей, все хорошо! Уйди, пожалуйста, а то ты все испортишь. Оставь меня. Все хорошо! Ты даже не представляешь, Орей, насколько я счастлива! Уйди! Уйди!

Что бы там ни говорила юная богиня, но до рассвета сын Макоши пребывал в тревоге. Он понимал, что опять натворил неладное. И первым делом, едва поднявшись, отправился искать Ящеру.

Это оказалось несложным – колченогая девушка тоже поднялась с рассветом и стояла среди скульптур на круглой площадке перед храмом.

– Хорошего тебе дня, великая! – окликнул ее Орей.

– Я надеюсь, великий! – оглянулась сияющая Ящера. – Смотри, Орей, это море!

– Да, великая.

– Скажи, Орей, твоя ладушка когда-нибудь видела море?

– Нет, – покачал головой сварожич. – И теперь, наверное, никогда уже не увидит…

– Увидит, – с уверенной улыбкой ответила колченогая дева. – Камень в твоем амулете цел. Значит, она жива. Это главное. Мы ее найдем. И ты покажешь ей море. Вы встретите здесь свой рассвет, держась за руки, умоетесь холодной соленой водой и согреете губы поцелуем. Не сдавайся! Пока ты ее помнишь, она не пропадет. Ты ведь ее помнишь?

– Я ее помню, великая… – слабо улыбнулся Орей.

Минувшая ночь оказалась странной. Вроде бы и неправильная. Но губы хранили жар поцелуев, тело помнило взрывы страсти, а память берегла облик его ладушки, его красавы, его лебедки. Словно бы именно она приходила к нему поздним вечером. И еще – он видел, как лучились счастьем глаза Ящеры, и понимал, что все это – благодаря ему. Всегда приятно ощущать, что сделал кого-то счастливым. Даже если это пятнистая и худосочная дочь прародительницы скифов.

– Ты знаешь, Орей, я никогда не умывалась в море, – сказала Ящера. – Я вижу его каждый день, но так ни разу и не прикоснулась. Здесь целых сорок мраморных ступеней. Близок локоть, да не укусишь.

– Сорок? – поддавшись порыву, юноша подхватил девушку за бедра, посадил на плечо, сбежал вниз и опустил на песок возле одного из причалов.

Ящера рассмеялась, вошла в море по колени, наклонилась, стала плескать воду в лицо. Оглянулась на Орея. Тот тоже присел, умылся. У него внутри зародилось некое предчувствие, но… Но ничего не случилось. Набрызгавшись, девушка просто вышла, взяла его за руку и кивнула:

– Спасибо, Орей! Ты настоящий бог, ты смог свершить для меня чудо!

Сварожич улыбнулся, поднял ее на плечо, вернулся наверх, к храму, и поставил дочь змееногой Табити туда, где взял.

– Как ты могуч, Орей! – восхитилась, оправляя тунику, девушка. – Это твой дар, да?

– Ты легка как пушинка, Ящера, – покачал головой юноша. – Тебя способен носить даже смертный.

– Ничего, когда я вырасту большой и взрослой, то обязательно растолстею!

– Тебе шестнадцать, Ящера, – хмыкнул Орей. – Ты уже взрослая.

– Откуда ты знаешь, сколько мне лет? – удивилась девушка.

– Год назад мы едва не поженились. Все знали, что тебе уже пятнадцать. Немножко считать я умею.

– И правда! – спохватилась Ящера. – Да и какая разница? Я бессмертна, всегда успею набрать вес. Кстати, тебе уже приносили завтрак? Нет? Тогда пойдем со мной, я впущу тебя в мамин священный сад. Там сейчас как раз все созревает.

– У великой Табити тоже есть священный сад? Она умеет разделять душу?

– Ты о чем? – повернула голову девочка.

– Великие славянские боги, самые старые, умеют разделять душу и помещать ее частицу в другое живое существо. Если человеческое тело погибает, то бога можно возродить из этой частицы его души. У молодых богов такое не всегда получается, но я чистокровный сварожич, и частица моей души бегает где-то в оленьем теле в священной роще богини Макоши, спрятанной на неких тайных островах. Правда, – тут же признал Орей, – когда я окаменел, мне это не очень помогло.

– Когда ты окаменел, – возразила девушка, – ты остался жив и тело твое тоже не умерло.

Устав следить за мелкими шажками спутницы, Орей подхватил ее и снова посадил на плечо:

– Веди.

Девушка радостно пискнула, крепко схватилась за его руку.

– Тебе что больше всего нравится, Орей? Яблоки, абрикосы, персики, вишня, виноград?

– Яблоки и вишня у нас растут. А вот абрикосы я токмо курагой видел, что варяги привозят.

– Тогда поверни левее… Да, умение делить душу – это великий дар. Нам сие не дано… Вон, впереди! Как хорошо наверху, самые спелые можно сорвать! Вот, попробуй… – Ящера опустила руку с несколькими крупными розовобокими абрикосами.

– Ух ты, какие сладкие!

– Священные! – рассмеялась девушка. – Мама любит одиночество и повелела разбить сад, дабы прогуливаться здесь, вдали от посторонних глаз. Ты не устал? В конце этой тропы самые солнечные персики!

Наевшись до отвала, молодые люди так облились соком, что Орею пришлось опять спускаться к морю, где оба умылись и сели на краю причала, греясь на солнышке.

– Ты так и не сказал, каков твой дар, Орей? – вспомнила Ящера. – Ты чистокровный сварожич, ты умеешь делить свою душу. Значит, в чем-то ты должен быть очень сильным, просто невероятно могучим.

– Матушка сказывала, что я должен стать великим воителем, – пожал плечами юный бог. – Но пока как-то не случилось. Может быть, это просто ее желание? У нее постоянно войны то тут, то там начинаются. Хочет, чтобы я в них побеждал.

– А тебе самому что нравится?

– Охота! Особенно на медведя. Могучего зверя пока завалишь, он тебе сам половину костей переломает. Копье в него сразу никогда не вонзишь. Кости крепкие, оружие трескается и тупится, сам он встречь бросается, топор ему вредит – токмо если в голову с размаху попасть. И не просто в голову, а в место аккурат за глазами. А иным ничем и вовсе не возьмешь… После каждой такой охоты несколько дней отлеживаешься и еще полгода схватку вспоминаешь.

– Страх какой! – охнула девушка.

– Зато и азарт! Пока набегаешься за зверем по тропам… – Орей осекся, покосившись на скрюченные ножки спутницы, замолчал. Подумал и добавил: – Еще у меня хорошо получается ладьи строить. Для них для всех киль особый требуется. Ствол дубовый с мощным корнем, каковой в сторону под правильным углом отходит. Смертным со столь прочной древесиной не управиться, лосям столь тяжелого бревна не унести. Тут я и помогаю. И корни вырублю, и ствол до города доволоку.

– Долг каждого бога помогать своим смертным, – кивнула Ящера. – Твои старания достойны уважения.

– Бог, о котором забывают смертные, умирает, – пожал плечами Орей. – Нам трудно уклоняться от своего долга.

– Здесь нет ничего, что нравилось бы тебе, – грустно промолвила девушка. – Ни чащоб, ни ладей, ни твоей Репушки. Значит, скоро ты затоскуешь и сбежишь.

– Некуда, – вздохнул юный бог. – Когда в Вологде про меня забудут, я превращусь в простого смертного и исчезну где-то здесь.

– Так напомни… Бог, отдавший все ради любви к смертной, это же невероятно! Твое имя сохранится в веках. А меня вспомнят лишь как твою мимолетную знакомую… – Ящера зашевелилась, пытаясь встать, но получалось плохо. Орей просто поднял ее под локти, посадил на плечо и отнес в храм.

Поздно вечером возле его полога послышались шаркающие шаги, девичий голос спросил:

– Ты позволишь, Орей? Вчера я забыла у тебя повязку.

– Она здесь, Ящера.

– Нет никакой Ящеры, – пробралась под откинутый полог девушка. – Нет ее, отвернись!

Юноша подчинился.

– Никого нет, – в самое ухо шепнула гостья. – Нет другого имени, нет другого облика, нет другого голоса. Есть только одна красавушка, единственная и неповторимая. Ты помнишь свою ладушку, Орей? Ты помнишь ее глаза? Ты помнишь ее запах, ее волосы, ее руки?

Юный бог ничуть не удивился, когда ему на глаза опять легла плотная мягкая повязка.

– Она здесь, Орей. Прикоснись, услышь. Назови по имени.

– Ладушка…

Сын великой Макоши заснул, помня на губах тепло от поцелуев своей ненаглядной красавы, сохраняя в ладонях тепло ее обнаженных сосков, а в своих чреслах – жар ее лона. И опять разум пытался развеять сие наваждение – но тело не желало отказываться от обмана. Юному телу хотелось настоящей плотской любви. Даже если это была любовь к воспоминанию.

Утром сварожич вышел к храму первым – испытав от сего слабое разочарование. Однако вскоре услышал веселый голос девушки:

– Я рада видеть тебя, великий Орей, могучий победитель медведей!

– Хорошего тебе дня, великая Ящера, – с улыбкой отозвался юноша. – Я тоже рад тебя видеть.

– Ты можешь выполнить одну мою просьбу, Орей?

– Все, что пожелаешь, Ящера, – может быть, несколько опрометчиво пообещал юноша.

– Пойдем со мной…

Эти слова сварожич уже начал воспринимать как дозволение на вольность: он посадил дочь всемогущей Табити на плечо, широко зашагал за храм, по указанной ею дорожке, миновал край священной рощи, вышел на обширный луг, на котором несколько скифов скучали возле пасущихся оседланных коней.

– Опусти, – потребовала девушка, а оказавшись на земле, сказала: – Я хочу, чтобы ты научился скакать верхом.

– Зачем? – не понял Орей.

– Потому что мне этого не дано, – пожала она плечами. – А ты можешь! Не отказывайся от столь щедрых подарков судьбы. Ты когда-нибудь мечтал лететь верхом на ветре? Ну так сделай это! Скачи!

Хрустальные замки Валгаллы

За несколько дней острог великого Одина приобрел окончательно обжитой вид. Дымили волоконные оконца, бегали из дома в дом воины и девки, стучали топоры, летели за забор кости и объедки. Дружина ощущала себя вполне уютно и спокойно. Припасов в кладовых на три зимы, дров – на полторы, вино есть, пиво сварить недолго, а на крайний случай и бражку можно поставить. Крыша над головой имеется. Чего еще человеку для счастья надобно?

Пребывала в беспокойстве только та часть непобедимой рати, коей не видел никто из смертных. Никто, кроме Валентины.

Для избранницы кречета настало время узнать: достойна она звания богини или как была ведьмой, так ею и осталась?

Девушка оттягивала час испытания, как могла, но невозможно обманывать себя и доверившиеся ей души бесконечно.

– Как обереги смертных, почтенная Фригг? – столкнувшись однажды с супругой Одина, спросила Валя. – Они уже за меня или остановят мои старания?

– Не беспокойся, Валькирия, – кивнула женщина. – Я давно накрыла всех своим обережным заклинанием. Ты внутри заговора. Он тебя не заметит.

– Благодарю, Фригг, – кивнула девушка.

Русалка, как всегда, не ответила.

Валя облачилась в свой рабочий наряд – сапоги, шорты, куртку, – накинула на плечи меховой плащ Ковыльника, имеющий размеры трехместной палатки, и вышла из острога; за пару часов забралась на ближние скалы правой горной гряды, села на краю обрыва.

Вид отсюда открывался великолепный. Голубые озера под ногами, серые, черные и красные каменные развалины вокруг, насколько хватало глаз, отдельные кустики дрожащей на ветру травы, белые черточки далеких чаек и просвеченные солнцем насквозь изумрудно-переливчатые ледники на макушках гор.

– Хорошо… – Валентина набрала полные легкие морозного воздуха, приопустила веки и попыталась представить себе мир, в котором хотелось бы остаться навсегда, провести вечность.

Огромные суровые горы, поросшие густыми сосновыми борами, острые сахарные вершины и долины между ними, полные густой и сочной зеленой травы; бездонные голубые озера, кипящие из-за плещущейся рыбы, и дуги бесчисленных радуг над реками. Представила себе мощенные желтым кирпичом дороги и выгнутые каменные мосты, парящих в зените птиц и пасущихся на полях бизонов, черепичные крыши деревенек, шары дубовых крон, неспешно вращающиеся крылья мельниц. Но главное – представила себе замки на неприступных склонах, с острыми шатрами на башнях и готическими окнами, с просторными залами под арочными сводами внутри, с тронами, пиршественными столами и скамьями, с флагами, мозаикой, трубачами и хрустальными колоннами, и… и…

На этом ее фантазия иссякла, равно как запас воздуха в легких, и всемогущая Валькирия вскинула руки, выдыхая фантазию в небеса.

– Д-да! Да! Да! – это оказалось единственное заклинание, которое девушка смогла из себя выдавить.

В зените возникло марево, и созданный в сознании Валентины мир перетек туда, закачался, обретая плоть и твердость, и замер над ущельем, опираясь краями на вершины гор.

Душа девушки взорвалась от бешеного восторга. Она качнула руками вперед – и сорок две души павших воинов, собранные ею за время похода, прошли туда, в сказочную красоту мира мертвых. А следом за ними шагнула и Валя. Прямо через пропасть – но что такое пропасть для богини смерти?! Она пошла по густой хрусткой траве, она вдохнула медовый запах цветов, она толкнула ветер, и тот послушно покатился через долину.

Мир мертвых! Созданный ею мир, послушный любому и каждому ее капризу! Ее собственная, вселенная Валькирии!

Валя вспомнила про дружину, посмотрела вниз, под ноги, под дымящий окнами острог. Усмехнулась, щелкнула пальцами – и от ее ступней на середину двора протянулся трехполосный лилово-сине-розовый мост. Храбрые воины, стукнув палицами о щиты, заняли место за спиной властительницы, и во главе личных телохранителей богиня смерти спустилась вниз, одним только взглядом распахнув набранную из полутеса тяжелую дверь.

Хмельные мужчины повернули головы на звук, изумленно зашевелились:

– Ватар, Углич, Смоланыш! Откуда вы здесь? Володей, Грач… Радовей! Ты же погиб еще на триере!

– Вы ждете особого приглашения, храбрые воины? – спросила богиня смерти. – Врата Валгаллы открыты! Входите и веселитесь!

Дружинники высыпали во двор. Зашумели, увидев радужный мост. Валентина положила ладонь на плечо выскочившего вместе со всеми бога войны.

– Я хочу, чтобы здесь постоянно горели костры и постоянно пировали крепкие воины, Вик, – шепнула она в самое ухо великого Одина. – Места здесь безлюдные, но мало ли что? Вход в Валгаллу нуждается в охране. Если наш личный мир мертвых равно доступен и для живых, следует проявлять осторожность.

* * *

Правительница Вологды мало кого допускала в личные покои. Пожалуй что, и вовсе никого, кроме мужа да вострух. Но вострухи не в счет – их людские правила мало беспокоят. В любых домах – где хотят, там и возникают. Посему приглашение великой богини войти за эту заветную дверь Светлана восприняла как особую честь, признак высшего доверия всемогущей.

До опочивальни они с хозяйкой, понятно, не дошли – да и чего там посторонним делать-то? Однако в опричной горнице богини, направо от входа, тоже имелось на что посмотреть.

Комнатка примерно пять на пять метров с двумя забранными слюдой оконцами под потолком имела тесовый потолок, раскрашенный под небесную синь, расписанный облаками и птицами, а стены закрывали ряды полок, заставленных горшочками, туесками, корзинками, лубочными и берестяными коробами. Перед полками висели пучки сушеных трав и корней, чему Светлана даже не удивилась.

В общем – истинное ведьмино гнездо.

Похоже, во многих магических ритуалах всемогущая богиня не особо полагалась на помощь знахарок и волхвов из святилища и предпочитала сама творить нужные чары. А может статься, о неких обрядах посторонним и вовсе знать не полагалось. Ведь далеко не каждый поступок властителя понятен простому смертному!

Место под окнами занимал массивный тесовый стол, покрытый пятнами и подпалинами, а в холодную погоду хозяйку согревали три низкие глиняные жаровни – ныне задвинутые в угол.

– Ты смотришь в воду, светлая богиня? – спросила великая Макошь, указывая на полуведерную деревянную миску, стоящую на столе.

– Когда просят смертные, великая, – уважительно ответила Света.

– Наверное, у тебя дар, – признала хозяйка Вологды. – У меня сие получается плохо. Даже если плоть, добытую для чародейства, использую…

Взгляд женщины скользнул по полкам, и гостье мгновенно стало ясно, что именно хранится в большинстве коробок.

Плоть человеческая – самый простой и надежный путь к жертве для порчи, морока или иного заклинания. Волосы, пот, кровь – это словно ключ, позволяющий колдуну точно и быстро добраться до конкретной цели. Похоже, истинная правительница славянских земель собирала свой архив очень давно, подбирая потерянный волос или вытирая капнувшую каплю крови, припрятывая грязную одежду за каждым из переодевшихся гостей. Ведь оно как бывает? Сегодня товарищ и родич – завтра чужак и недруг. Как, к примеру, ныне произошло с Одином.

– Коли на месте человек пребывает, то справляюсь при старании, – продолжала сетовать великая Макошь. – Коли носится с места на место, как бог войны в походе, то и не уследить.

– И где он сейчас, интересно? – вспомнила сотоварища гостья из будущего.

– Великий Один ныне как раз на месте осел, – ответила богиня. – Со своей товаркой он личную навию, мир мертвых, в Скандии, в земле скал, сотворил. Девчушка никчемная аккурат самой могучей средь сварожичей оказалась, не ошибся в ней кречет Волоса. Всемогущая богиня смерти. Жаль, дар ее нам совершенно ни к чему. Пусть своей волей живет. Ее навия в дикой Скандии нам не мешает.

– «Скандия-Навия»… Знакомые названия, – улыбнулась чему-то, непонятному Макоше, девушка. Но хозяйку Вологды беспокоило совсем другое.

– На воду посмотри, светлая богиня, – указала на стол она.

Верная помощница Макоши послушно заглянула в вырезанную из липы миску, до краев полную воды. Никаких заклинаний творить не стала. Раз не упредили – значит, не надо.

Она оказалась права. За верхней гладью Света, словно через круглое окошко, разглядела ладного всадника, мчащегося во весь опор через сухие ковыли и обнимающего светловолосую стройняшку, сидящую перед ним в седле. Девица прильнула к кавалеру, не оторвать, он же походил на летящего над землей орла: плечи развернуты, грудь колесом, взор с надеждою в горизонт устремляется…

– Что ты видишь, светлая? – жадно спросила женщина.

– Молодец-красавец любимую куда-то мчит, – сказала Светлана. – Славная пара. Вот токмо у девушки на лице… Изюм, что ли? И ноги странно выглядят.

– Да ты глумишься надо мною! – Глаза Макоши расширились, голос стал ледяным и мертвым.

– Великая?! – непонимающе развела руками девушка.

Однако богиня, вскинув кулак к виску, внезапно резко разжала пальцы и склонила голову, усмиряя гнев:

– Прости, светлая… Я совсем забыла, что ты никого из них не застала. Сей юноша есть мой сын, великий Орей, могучий потомок великого Сварога. Девка с ним – это малолетняя Ящера. Дочь змееногой Табити, праматери скифов. Вот уже много дней, как я сотворила заклинание на детские волосы сына и наблюдаю за его пребыванием в храме скифских богинь. Добровольном, заметь, обитании! Его не то что не запирают или не связывают, но и стражи никакой не приставлено.

– Я вижу, великая, – согласилась Света, вспомнив случившийся после исчезновения Орея разговор.

– Да посмотри же на них, светлая! Ты ведь богиня любви! Смотри внимательно! Что сотворила эта уродина с моим сыном?! Как, чем она его приворожила? Что это за колдовство? У нее же морда вся пятнистая, в чешуе змеиной! Тушка малокровная, ножки загребают, а Орей к ней ластится, как телок к мамке! Может, это морок? Может, он ее за Репку свою принимает? Или на кольцо ивовое навет? Чем она его взяла, он же бог?! Светлая, они каждый день сношаются! А в иные дни и по три раза! С этим страшилищем! Что происходит?

Светлана попыталась дотянуться до смеющейся парочки через колдовское окно, ощутить их состояние… И не заметила ничего, кроме радости. Никаких странностей. Двум молодым людям просто хорошо.

– Невозможно выстроить счастья ни на привороте, ни на мороке, – озвучила прописную истину богиня любви и согласия. – Рано или поздно любые чары рассеиваются, любая магия теряет силу. И остаются на месте ложной любви только две сломанные судьбы…

– Да плевать, светлая! – буквально взорвалась правительница славянского мира. – Пока чары рухнут, она успеет забеременеть! Если Ящера понесет, ее ребенок унаследует все таланты сварожичей и змееногих баб! Он сможет ходить через зеркала и через огонь, сможет превращать взглядом в камень и делить душу, у него появится мощь тысячи смертных и магия бескрайних степей. И это будет не наш, славянский, а скифский бог!

– Богам трудно зачать ребенка, – осторожно возразила Светлана. – Это невероятная редкость.

– Это когда хочется, тогда редкость! – огрызнулась великая Макошь. – А когда не ко времени, так даже мяукнуть не успеешь. Репка, вон, чуть не с первой встречи от Орея понесла. А если и с уродиной так же случится?

Светлана еще раз посмотрела в воду и покачала головой: она не ощущала меж молодыми людьми никакого приворота, наговора или иного признака магии. Однако сказать это в лицо взбешенной правительницы не рискнула и предпочла другие слова:

– Их связь крепка, великая. Ее не удастся разрушить.

– Ну, это мы еще посмотрим… – прорычала богиня. – Все, ступай, горе-помощница. Толку с тебя…

Макошь еще раз, мельком, заглянула в миску, потом отступила к полкам, пробежала пальцами по коробам, сняла один.

– Молочные зубки, кровь детская, кровь взрослая, волосы, пот… Вот он, милый, наш первый детский след!

Великая Макошь достала свернутую из бересты берендейку размером с большой палец, сунула лыковый короб обратно, стала перебирать сокровища дальше:

– Клык волчий, разрыв-трава, полынь горькая, жабий пот, корень можжевельника. И да, конечно, прядь волос нашей любвеобильной Репушки. Вот и пригодились!

Богиня вытащила одну из жаровень на середину комнаты, набросала из корзинки несколько угольков, плеснула на них чуток топленого утиного жира, открыла трутницу, раздула хранящиеся там искорки, от одной запалила тонкую берестяную полоску, перенесла пламя на угли. Подождала, пока они разгорятся, добавила кусочек жира нетопленого и вытянула руку, накрывая ладонью струйку взметнувшегося с треском дыма:

– Заклинаю волей материнской, корнем Свароговым, землей отчей, небом детским, водой родниковой, светом чистым! Ты проснись, очнись, душа Ореева, скинь наветы черные, скинь путы колдовские, скинь мороки черные! Ты, разрыв-трава, разорви чары любовные! Ты, клык волчий, порви облик ложный, на деву-Репу похожий, ты полынь-трава, горькотой своей пробуди взор истинный Орея-молодца! Ты, жабий пот, теки к ведьме, порчу наведшей, отрави ее ядом болотным! Ты, можжевельник колючий, награди ее зудом нестерпимым! В том заклинаю и повелеваю волею своею я, всесильная богиня Макошь!

По мере начитки заклятия чародейка все добавляла и добавляла на жаровню заготовленные составляющие. Они трещали, обугливались, загорались и превращались в дым, клубящийся под потолком.

– На ветрах быстрых, в небесах чистых, через леса и реки ты лети, слово мое материнское, лети, дым очищающий, юношу пробуждающий. Лети, дым целительный, ищи кровинушку мою ненаглядную, ищи Орея-молодца, ищи по следу его первому, путь его долгий начавшему…

Богиня положила на угли берендейку с собранным когда-то первым следом своего ребенка, а когда береста полыхнула – открыла одно из окошек. Собравшийся дым развернулся в тонкую сизую струйку и скользнул на свободу.

– Два заговора, – пробормотала великая Макошь. – На дым и на след. Найдет сына отчитка. Обязательно найдет.

* * *

Тяжело дышащая Ящера с трудом сдержала крик от горячей волны разлившегося по телу наслаждения. Дала себе несколько мгновений отдыха, потом откатилась в сторону и перебралась Орею за голову, приподняла ее, уложив себе на колени. Тихо предупредила:

– Не оборачивайся… – и сняла с его глаз повязку, удержала за щеки, не давая повернуться. Потом нащупала и крепко сжала ладонь юноши. – Смотри на море. Она еще здесь, твоя ладушка. Думай о ней, только о ней. Ей здесь нравится. Ты прискачешь сюда с нею еще не один раз. И вам будет так же хорошо, как сейчас.

Девушка дала сварожичу еще немного побыть в ложном одиночестве, потом осторожно отодвинулась, поднялась и оделась. Выпрямилась на краю обрыва, наблюдая, как приходящие из-за горизонта пенные волны разбиваются вдребезги о скалы далеко внизу. В лицо богини дул бодрящий ветер, поющий о бурях и просторах, остро пахла покрывающая обрыв полынь. Во всем этом была какая-то своя, суровая красота. Но вовсе не такая великая, как этого ожидала наследница Табити, судя по рассказам подруг. Похоже, всем им нравилось в поездках на самый дальний мыс что-то другое… Сама же Ящера оказалась здесь впервые.

Девушка ощутила спиной тепло и повернулась:

– Орей, я хочу домой!

– Ты слишком легко оделась для такого места. – Сварожич накинул ей на плечи свою куртку и поднял на плечо. Отнес к стреноженному коню, опустил, затянул подпруги, освободил копыта, поднялся в седло, посадил спутницу перед собой и дал шпоры скакуну.

И опять в лицо ударил ветер, колюче пробираясь под одежду.

– Осень… – зябко прошептала девушка.

Ящера отогрелась только в святилище, у священного огня. Отогрелась, и ей стало неудобно. Сперва сама сманила, что-то наговорила, потом недовольна осталась. Она подумала, поколебалась и отправилась к пологам. Без спросу нырнула к сварожичу, то ли все еще одетому, то ли уже обнаженному по пояс. Но извиняться не стала – подобралась к юноше и положила ладони ему на грудь:

– Ты, наверное, продрог насквозь! – И тут же спохватилась: – Закрой глаза! Не смотри!

Девушка нашла повязку, закрыла ею лицо Орея и стала целовать его шею и ключицы, лаская ладонями живот. Юноша не сопротивлялся, по мере возможностей помогая согревающим стараниям гостьи – целуя ее руки, приглаживая волосы, пытаясь поймать губами покатые плечи.

Как бывало обычно, сняв после любовной схватки повязку, Орей никого в своей светелке не нашел. Перекатившись на середину постели и подбив под голову скомканную овчину, сварожич закрыл глаза, почти сразу провалившись в глубокий сон, – и снова помчался через степь на стремительном скакуне, снова задышал морским воздухом, затем как-то оказался в лодке, но без весла, долго искал шест, который точно должен лежать где-то рядом, но запропастился, а потом…

Потом под своды храма проникла тонкая струйка дыма, опустилась в отгороженную кошмой спаленку и нырнула спящему юноше прямо в нос.

– А-а-а!!! – Орей закашлялся, просыпаясь, выпучил глаза и захрипел, в то время как пред глазами мелькали, сливаясь в невыносимую мешанину, образы Репы и Вологды, Ящеры и Макоши. Легкие резануло болью, а голову словно пронзила холодная игла, рот наполнился невыносимой горечью.

Сварожич выкатился со своего жилища, во всю силу захрипел:

– Ящера!!! Ящера, воск и воду!

По счастью, объяснять ничего не пришлось. Обладающая даром, хорошо знающая колдовство дщерь столь же мудрой и опытной богини, Ящера понимала, зачем нужны воск и вода. Самый быстрый и простой способ избавиться от порчи – это вылить ее через воск. Поэтому к священному огню девушка выбралась уже с медным ковшиком, сунула его в пламя. Почти сразу прикатилась и всемогущая Табити, опустила перед гостем котелок с водой.

Орей встал на колени, глядя перед собой, Ящера пустила из ковша струйку воска. Юноша вперился в нее взглядом, а затем сделал в нее же плавный, спокойный выдох. Струйка задрожала, а сварожич, размякнув, свалился на бок.

– Орей, ты жив?! – встревожилась девушка.

– Теперь да, – пробормотал юноша. – Но это оказалось таким сильным. На подобную мощь способна только моя матушка. И я ощутил ее присутствие в сем сглазе.

– Ага… – Убедившись, что гость цел, хозяйка степей торопливо достала из воды отливку, перевернула. Смытая порча оставляет на воске свой след, и ее бывает несложно определить.

– Срамной уд, – сразу хмыкнула Ящера. – Больной? Щели какие-то, ежик. Глаза лягушачьи.

– Порча любовная, – перевела ее догадки на обычную речь праматерь скифов. – Проще говоря, обычный, но очень злой и сильный отворот. Из тебя любовь к некой девице выбить зело хотели, добрый молодец. Как полагаешь, к какой?

– Когда началось, образ Репы мелькал, – вспомнил юноша. – Вот проклятье! Даже здесь матушка в покое не оставляет!

Он приподнялся, глянул на хозяйку степей, резко вздрогнул и отвернулся.

Обнаженная женщина со змеями вместо ног – зрелище весьма и весьма яркое.

– Мне очень жаль сие говорить, мой мальчик, – сообщила всемогущая Табити, – однако, похоже, в выборе из двух возможностей вариант «смириться» тебе придется вычеркнуть. Но торопить тебя с ответом я, конечно же, не стану…

В ее голосе прозвучала откровенная насмешка.

– Ох, матушка-матушка, – распрямляясь, посетовал юноша и повернулся к богине лицом. Твердо спросил: – Сколько воинов ты готова мне дать, великая Табити?

– Сколько угодно, великий Орей! Хоть три сотни! Даже четыре!

– Они понадобятся мне будущей поздней осенью.

– Поздней осенью? – удивилась богиня. – Кто же начинает походы под зиму?! На врага испокон веков отправляются весной!

– И каковы успехи? – склонил голову набок юноша.

– Ты прав, – после краткой заминки ответила прародительница скифов. – Успехов никаких. Прости, великий, я более с тобой не спорю. Как скажешь, так и будет. Ты ведешь поход, и ты принимаешь решения.

– Еще мне нужно четыреста женщин.

– Как ты один всеми ими овладеешь?! – опять не выдержала богиня.

– Две женщины за два дня сжинают серпами столько травы, сколько лось съедает за один раз, – терпеливо ответил сварожич. – Лошади едят, понятно, меньше. Но ведь и скифы, как я слышал, ездят самое меньшее на двух?

– Тебе нужны работницы, – поняла Табити. – Ты их получишь.

– И двадцать больших лодок выше днепровских порогов. Или десять ладей. Больших.

– Когда?

– К середине лета.

– Они там будут.

– Тогда… Тогда ты получишь свою победу, – пообещал сварожич.

– Надеюсь на твою мудрость, великий Орей. Жду тебя в святилище сегодня в полдень.

– Хорошо.

– Ты даже не спрашиваешь, зачем?

– Я доверяю тебе, великая Табити.

– Рада слышать сие, великий Орей, – голос богини заметно потеплел. – К полудню я подготовлю для тебя амулеты от беды, от крови, от порчи и навета, от дурного глаза. Все необходимые для спокойной жизни обереги. Ранее мы не хотели сего делать, дабы ты не подумал, что на тебя накладываются связывающие заклинания, наводятся мороки или иные чары. Но ныне ты сделал свой свободный выбор. К тому же тебе явно угрожает опасность. Следует проявить осторожность. Ты не против, сварожич? Может статься, ты желаешь сделать все это сам?

– Положусь на твой опыт, всемогущая.

– Прекрасно. Тогда встретимся в полдень.

В полдень нового дня великая Макошь в ярости швырнула в стену липовую миску с водой. Мало того что ее заговор на снятие приворота не сработал – так она еще и перестала видеть своего сына!

* * *

В обитаемый мир потихоньку пришла зима. Пробежалась по лугам и лужам первыми пугливыми заморозками, присыпала землю белой пылью, опушила ветки тонким инеем. Отступила, подумала – и накатила еще раз, прихватив ледяной коркой озера и ручьи, превратив землю в камень, накрыв ее снежным покрывалом. Отгрызла у дня еще немного светлого времени и взялась за дело всерьез, заковывая в ледяной панцирь реки, укутывая деревья в шубы, а землю накрывая пушистым одеялом. А дальше – развеселилась, закружила, загуляла, раскалывая деревья трескучими морозами, заваливая тропы сугробами непролазными, промораживая озера до самого дна, забивая глаза неосторожным путникам вьюгами и поземками, отмораживая уши, кусая за щеки.

И затихла жизнь на земле, словно и не стало вовсе. По стойлам мялись сохатые, спали в берлогах медведи, таились под сугробами лесные звери, спрятались в чумах лесовики, затаились в длинных домах славяне, греясь у жарких общих очагов, перешивая в свете огня одежду, строгая доски для бочек и баклуши для ложек, щипая палочки для стрел и обкалывая кремниевые валуны на ножи и наконечники. И только стремительные невесомые оборотни иногда проносились сквозь чащи по своим неведомым делам.

В дикой Скандии-Навии воины Одина вусмерть напивались на пирах в Асгарде, а потом выходили на поля Валгаллы, чтобы сразиться с неведомыми чудовищами, умереть, воскреснуть и снова напиться. Валентина уже устала придумывать им врагов, сотворяя то ледяных великанов, то огненных драконов, то могучих троллей, то изящных амазонок. Она уже и сама перестала понимать, кто из людей настоящий, а кто порождение ее фантазии, едят воины реальную еду или сказочную, вино на столах настоящее али мифическое?

Впрочем, хмелели все и от всего совершенно одинаково.

Варяги варили соль, черпая из моря неисчерпаемый источник богатства и выливая его в котлы над горящими круглые сутки очагами. В их огромных домах всегда было жарко, а стена леса вокруг обещала, что дрова не кончатся никогда в жизни.

В степях измученные стада и табуны рыли из-под снега траву, в то время как скифы грелись под толстыми пологами шатров, и только на самом далеком юге мира, в храме Девы, двое молодых людей находили время говорить о любви.

Остальным миром правила зима.

Мечта Одина

Первой взбунтовалась Валькирия, изрядно уставшая постоянно придумывать и создавать. Едва только сошел лед с озера под радужным мостом, как Валентина обратилась к пирующим дружинникам:

– Хватит бездельничать, храбрые воины! Пора добывать себе славу и победу, а страже врат мертвых – дрова и жратву! Вперед, братство Одина. Спускайтесь вниз и беритесь за оружие. Нужно запастись новыми припасами!

Особого восторга ее предложение не встретило – однако плохое настроение богини смерти подпортило и весь ее мир. В Валгалле потянуло сыростью и холодом, небеса потемнели, луга завяли, а стада оленей разбежались. В залах Асгарда стало сумрачно, а на столах пусто.

Хочешь не хочешь, но живым и мертвым дружинникам пришлось-таки потянуться вниз, во двор острога, дабы привыкать обратно к миру реальности. Они проверяли корпуса ладей и снасти, перетягивали такелаж, грузили опустевшие бочки и мешки, готовя их для новых сокровищ. Старые, сваленные в загородке одного из домов, тем временем осматривали великий Один и Валькирия.

– Ну, и на хрена оно нам надо? – почесал в затылке Викентий, кисло глядя на золотые россыпи. – Столько бесполезной тяжести с места на место перетаскали!

– Это же золото, Вик! – пнула его локтем в бок девушка. – Килограммы золота! Его тут, наверное, на миллиарды!

– И на хрена? – повторил свой вопрос бог войны.

– Сокровища! – напомнила Валентина.

– На хрена?

– Ну, купить чего-нибудь понадо…

– Если мне что-то понадобится, – мрачно сообщил великий Один, – я пойду и возьму. На копье. На хрена мне золото?

– Ну… За работу заплатить.

– В моей дружине все сражаются ради славы и веселья. Мои люди не нуждаются в оплате. На хрена мне золото?

– Девки меж дружинников какие-то бегают. Можно заплатить им.

– Если ты хочешь избавиться от девок, – сказал ей бог войны, – ты можешь их продать. И получить за них еще пару золотых висюлек. Но только на хрена нам нужно золото?!

– Ты можешь сделать из него балласт для кораблей! – не выдержала Валя.

– Разве что, – согласился великий Один. – Но даже для этого золото нужно переплавлять. Ладно, давай накроем его рогожами и будем отчаливать.

Отвыкшие от работы дружинники неуклюже сносили ладьи на воду, медленно рассаживались, долго разбирались с веслами. Только к вечеру флот оказался готов к походу, но выдвигаться в море так поздно уже не имело никакого смысла.

И лишь новым солнечным утром над пенными волнами наконец-то распустились паруса с огромными красными крестами, знаменуя долгожданный приход весны в холодные северные воды. Широко развернувшись в подобие журавлиного клина, корабли переваливались с волны на волну, двигаясь туда, куда дул свежий ветер.

– И куда мы плывем, мой бог? – спросила Викентия девушка.

Могучий Один посмотрел ей в глаза, усмехнулся и хлопнул в ладоши:

– Ритуальный поединок!

– Великие боги войны и смерти! – покачала головой Валентина. – Я уже начала забывать, как все это происходит. Что, прямо здесь?

– Нам нужен путь!

– Тогда сделайте нам над трюмным люком что-то похожее на палатку, – распорядилась девушка и, не глядя, вытянула указательный палец в сторону столпившихся дружинников, отчаянно пытающихся привлечь внимание Валькирии.

Повезло юнцу – темноволосому, плосколицему, с большими синими глазами. И совершенно неопытному. Все, что он смог, получив власть над богиней, – так это старательно дергаться, облизывая ей плечо и грудь, пока со сладким стоном не отмучился.

– Надеюсь, тебя не убьют, – на прощание пожелала ему Валентина, выходя на палубу.

Не оглядываясь, она вышла на самый нос и раскинула руки. Позади послышались крики и стук оружия, ее ноздрей коснулся парной аромат крови, одновременно с которым накатила блаженная легкость – и Валькирия воспарила.

Взглянув из-под облаков на волны, Валентина с задорным смехом закувыркалась, закружилась, устремилась вперед, промчавшись над морем и вскоре достигнув лесов, похожих с высоты на густую вздыбленную шерсть. Наслаждаясь безмятежным ощущением полета, богиня смерти помчалась змейкой, широко раскачиваясь из стороны в сторону. Наконец, заметила вдали дымки, свернула туда и вскоре опустилась под стенами небольшой крепости всего в три десятка метров в ширину. Вдоль сливающихся рек, понятно, тянулся частокол, на просторной прогалине перед твердыней полтора десятка женщин ковыряли землю тяжелыми тяпками. Тяжелыми из-за плоских камней с обколотым на острие краем. Однако надо отдать должное, в грунт камни впивались легко и глубоко, никакие корни и глинистые комья их не останавливали.

Селение для нынешних времен могло считаться крупным – однако стояло в стороне от торных путей. Видимо, когда-то давным-давно первопоселенцы заныкались подальше от большой реки, от посторонних глаз, от любопытных варягов, дабы избегнуть лишних опасностей. И с тех пор изрядно разрослись числом, а их мирок – размерами.

Может, потому благополучно и разрослись?

И тут Валентина спохватилась, что рассматривает твердыню из-за густого куста бузины. Увлекшись оценкой найденной добычи, Валькирия утратила ощущение полета и воплотилась в обычном теле.

– Вот проклятье! – негромко ругнулась она.

С одной стороны, беда была невелика. Когда дружина Одина вступит в бой, она обязательно превратится в призрака и примчится к ним. Ведь она – богиня смерти и всегда приходит за своими людьми, где бы те ни находились. Может быть – даже на другую планету или в другую галактику. С другой – рассказать богу войны о находке она никак не могла. И это было обидно.

Вода всплеснулась, из нее вышла обнаженная крупная женщина, приблизилась к Валькирии.

– Ты можешь просто помолиться Одину. Он бог, он тебя услышит, – сказала Фригг.

– Ты уже здесь? – Вот теперь Валя изумилась по-настоящему. – Я ведь только-только поняла, что застряла!

– Будущего не изменить. Так зачем ждать? – пожала плечами русалка.

– Ты провидица! – догадалась богиня войны.

– Я сказала супругу идти с попутным ветром. Ладьи сами принесут его сюда, – ответила женщина.

– Получается, про эту крепость ты тоже знала?

– Я знаю про все поселения у воды, – ответила Фригг.

– Тогда почему не рассказала?

– О чем?

– Про крепость!

– Про какую из крепостей?

Валя тяжело вздохнула. Все же с мозгами русалки что-то было не так.

И тут с грядок к бузине бодро подбежала девка лет двадцати, присела, раскинув юбки. Увидела женщин и, испуганно взвизгнув, вскочила:

– Вы кто?!

– Беги отсюда, дура, – искренне посоветовала Валькирия. – В самую глухую чащу и в самый тайный схрон. Скоро здесь будет бойня.

– А-а-а-а!!! – С пронзительным воем девка помчалась обратно к крепости.

– Смертные глупы и самоуверенны, – сказала Фригг. – Никогда не слушаются.

Корабли великого Одина добрались до сей глухомани только через три дня, заставив Валентину изрядно проголодаться. Но когда узкие речушки запрудились от множества огромных ладей, а на луговине стало тесно от высадившихся четырех сотен воинов… Здешняя девка, наверное, сильно пожалела, что не последовала совету незнакомок.

Викентий, пренебрежительно окинув взглядом крохотную твердыню, вышел вперед на расстояние полета стрелы:

– Слушайте меня, горожане! Я Один, бог войны! Привык веселиться в потехах ратных, пирах бурных да ласках девичьих! И потому предлагаю вам, горожане, выйти в поле чистое да сразиться со мной и дружиной моей в честной битве! Либо я сам войду в ваш город и повеселюсь так, как бойцу заскучавшему полагается! А коли добра хотите, так устройте нам пир загульный, дайте медов хмельных, девок для баловства и припасов в дорогу – и клянусь, я не трону ваших стен!

В селении обитали разве что полста жителей, из них мужчин только половина. А держать оружие по возрасту мог от силы десяток. Десять против четырехсот. Поэтому ответа великий Один ждал с огромным интересом. Внезапно из-за края стены появились аккурат с десяток мужчин и с оглушительным воем ринулись через грядки на врага, размахивая копьями и топориками.

– Славя-яне! – одобрительно хмыкнул бог войны. – Никогда не сдаются.

Задумка горстки храбрецов прослеживалась без труда: убить вражеского вождя! А там, коли повезет, то и войско пришлое развалится. Поэтому Викентий громко распорядился:

– Не мешайте! Это ко мне… – и перекинул щит из-за спины в руку.

Мужчины, приблизившись, натянули луки – и стрелы часто застучали по деревянному диску. А следом последовало два тяжелых удара, заставивших щит содрогнуться.

Копья! Значит, противник уже совсем близко.

Великий Один чуть сдвинул деревянный диск, выглядывая, и взревел от боли! Прилетевшая последней короткая пика с костяным зазубренным наконечником пронзила бедро насквозь и засела в нем серединой древка.

Вытащить этот гарпун бог войны не успел – славяне заносили палицы и топоры уже в паре шагов.

– А-а-а! – Викентий прикрылся от ударов слева щитом, подставил молот под кремниевый наконечник еще одного копья, разбивая хрупкий камень в крошку, откинул голову и принял скользящий удар палицы на кожаную кирасу, зарабатывая на ней еще одну глубокую борозду. Тут же ударил излишне сблизившегося врага в висок, опять толкнул щитом влево, молотом ударил вправо вниз. И в тот же миг в горло, над верхним краем панциря, глубоко вонзилась стрела. Бог войны припал на колено – и это спасло его от второй стрелы, направленной точно в глаз. Мальчишка-стрелок уже накладывал новую стрелу. Похоже, именно он был здесь самым опасным противником. А потому великий Один от души метнул топор именно в него.

Это был миг смерти бога войны. Он стоял на колене с пронзенной ногой, без оружия, без возможности двигаться. В таком состоянии пятеро смертных без труда забили бы его топорами, порубили на куски и раскидали в разные стороны. Но славяне не ударили врага в спину. Они побежали дальше, на всю огромную армию пришельцев – и мгновение удачи было упущено.

Дружинники помнили приказ Одина «не мешать» и не стали начинать схватку. Просто закрылись – и горожане бессильно ударились в плотную, без единой щелочки, стену щитов. А бог войны, зацепившись зубьями гарпуна за штаны оглушенного врага, поймал вернувшийся боевой молот и громко напомнил:

– Ку-ку! А я здесь.

Славяне развернулись. Викентий взревел, поворачиваясь и вставая, и зацепившийся гарпун вырвался из раны, освобождая ногу. Но бог войны не остановился, продолжая раскручиваться, и с разгона врезал окантовкой своего щита в щит ближнего врага. Обе деревяшки разлетелись в щепу, горожанин опрокинулся, увлекая товарища. Один прыгнул на следующего мужчину, не позволяя ему размахнуться, ударил прямым в челюсть, метнул молот в живот дальнего врага, отклонился от палицы ближнего, ткнул его лбом в переносицу, поймал вернувшееся оружие, указал им на опрокинутых горожан:

– Лежать!

Мужчины подчинились.

Это значило, что схватка закончилась. Все горожане лежали. Крохотная местная армия оказалась повержена в считаные минуты. Бог войны окинул взглядом поле брани и опустил боевой молот в петлю на поясе. Затем, прихрамывая, прошел через поле, встал над хрипящим и кашляющим кровью мальчишкой. Выдернул из горла стрелу и кинул ему на грудь:

– Ты хороший боец, парень. Верный глаз, твердая рука, холодная воля. Такие лучники мне пригодятся. Иди ко мне в дружину! Славу заслужишь, мир посмотришь, как сыр в масле кататься станешь!

– Что б ты… сдох… – прохрипел юный лучник.

– Посмотри на меня, парень! – потребовал Викентий. – Я есмь великий Один, бог войны! Я покровитель воинов! Ты отличный воин, мальчик. Значит, я твой бог. Назови свое имя!

– Меня зовут Гаути… – соизволил ответить юнец.

– Твое место среди правителей, а не рыбаков, Гаути! Подумай над этим. Если тебе понадобится моя помощь, вознеси мне молитву! Может статься, я и откликнусь. Но не думай слишком долго, я могу забыть твое имя.

Великий Один повернулся к своей дружине и провозгласил:

– Храбрые мужи, честная схватка, чистая победа! Эти люди достойны жить на своей земле. Поищите в этой деревне хотя бы пару бочек пива! Вечером выпьем, завтра дальше отправимся. – Викентий потрогал рану на шее. Она уже запеклась и больше не пачкалась, но изрядное количество крови успело натечь за ворот. – Проклятье… Пора искать новую одежду.

Между тем в захваченной крепости никакой добычи дружина не взяла. Нельзя же считать таковой две бочки браги да десяток корзин с вяленой рыбой! Победителям даже ни одной девки не досталось – пока мужчины дрались с пришельцами, все женщины через заднюю калитку ушли за реку. То ли на лодках, то ли вброд, но ушли, прихватив с собой все самое ценное, от детей до тяпок.

И во время нового ритуала Валькирия больше уже не отвлекалась на мелочи, на маленькие нищие поселки, выискивая настоящую цель, достойную великой армии. Однако северные Царьграды богине отчего-то не попадались. Она парила над лесами, болотами, реками почти половину дня, прежде чем заметила одну странность. Возле иных зеленых холмов на берегах рек и озер суетились смертные, стояли причалы, раскачивались лодки. Причем и количество причалов, и утоптанность дорог – все приметы подсказывали, что где-то здесь имелось весьма и весьма крупное поселение. Вот только невероятно ловко спрятанное от «авиации».

Валентина вспомнила Одина, оказалась рядом с ним, небрежно отряхнула куртку, словно к ней прилипли ошметки облаков.

– Ну как? Что? – Вся дружина бога войны замерла в ожидании.

– Что я нашла, Фригг? – неожиданно для всех повернулась к супруге правителя девушка.

– Один из городов детей, – пожала та плечами.

– Настоящих детей? – Теперь взгляды мужчин устремились к ней.

– Тамошние смертные поклоняются изначальному народу, – поведала женщина. – Они чтят желания русалок, и большинство их мужчин – это дети хозяек воды.

– Они богаты? – задали главный вопрос воины.

– И многочисленны, – зачем-то добавила Фриг.

Впрочем, для городов это всегда было одним и тем же.

– Ты не рассердишься, если мы проверим сих детей на прочность? – с надеждой взял жену за руку бог войны.

– С ними не случится беды, – ответила русалка.

– Ты даруешь нам попутный ветер?

– Ты всегда получишь попутный ветер, супруг мой, – пообещала Фриг, взяла мужа за подбородок и легонько поцеловала в губы.

– Тогда отчаливаем! – хлопнул в ладони великий Один. – Ладьи на воду! Все по местам! Поднять паруса!

Почти весь день корабли протискивались по узкой речушке, к вечеру выбравшись на более просторную. Здесь, дабы в темноте не застрять на излучинах и отмелях, дружина заночевала, с рассветом тронувшись дальше. До полудня флотилия выступила в море и повернула на запад, торопливо рассекая дубовыми носами серые покатые волны. Новым утром снова вошла в устье довольно широкой протоки. Попутный ветер позволил кораблям великого Одина уже после полудня добраться до затона, в который выходило полтора десятка добротных причалов. Возле пирсов стояли несколько ладей, отличавшихся от пришедших только резными головами волков на носах, и три большие плоскодонки, явно рыбацкие. Прочие местные лодки, наверное, отправились на промысел – и потому большая часть причалов оказались пустыми.

Споро и привычно воины бога войны причалили, высадились на странный берег – весь истоптанный, со следами активной жизни, с разбросанными тут и там мешками, корзинами, кулями и волокушами, приставленными к деревьям носилками – однако без всяких признаков жилья! После того как разбежались застигнутые на лодках рыбаки, место вообще показалось безжизненным.

– Вот черт! – прошелся по пыльной желтой площади великий Один, глядя по сторонам.

Близкий ольховник с березняком, густые ивовые заросли на пологом холме, расходящиеся в стороны утоптанные тропы.

Все!

Возле причалов не было даже простенького амбара!

– Вроде дымком откуда-то пахнет? – неуверенно произнесла Валя.

Пока пришельцы размышляли, что делать и куда идти, в зарослях послышался топот, и сразу со всех сторон, по всем дорожкам на берег выбежали много десятков мужчин. Они умело и быстро сомкнули строй, выставили щиты и копья. И замерли, пристально глядя на пришельцев. Пока все шло мирно, начинать схватку первыми местные жители не спешили.

Здешние славяне мало отличались от гостей. Те же меховые плащи и куртки, те же замшевые штаны и толстые сапоги, те же шлемы, сшитые мехом внутрь и усиленные сверху костяными накладками и кругляшками распиленных копыт. Кремниевые и медные наконечники копий, несколько железных топориков. Единственным отличием было то, что вместо палиц с каменным навершием местные воины предпочитали дубинки: черные, покрытые лаком, похожие у кого на крикетный молоток, а у кого – на кий с приклеенным к нему бильярдным шаром.

– Слушайте все и не говорите, что не слышали! – вскинул руку глава дружины. – Я есмь Один, бог войны! Живу ради потех ратных, пиров бурных да ради славы от побед в походах дальних! И потому предлагаю вам, мужам здешним, выйти в поле чистое да сразиться с дружиной моей в честной битве! Ради славы воинской, ради чести мужской, ради потехи настоящей! Пусть победитель получит честь и славу, да щедрое угощение от проигравшего! Ну, а коли не принимаете вы веселья ратного и чести мужской, так устройте нам пир загульный, дайте медов хмельных, девок для баловства и припасов в дорогу, и клянусь, я уплыву дальше, не причинив вам никакого урона!

Викентий улыбнулся и вопросительно вскинул брови.

– Тебе отвечаю я, Ронан, сын воды из Толленза! – вышел к нему навстречу крепкий рыжий мужчина лет тридцати, ростом почти с Одина, в рысьем плаще и замшевом костюме, украшенном десятками, если не сотнями, нашитых тут и там мелких костяных шариков. Глаза воина были зелеными, а подбородок гладко выбритым. В руке его покачивалась черная дубинка, навершие которой венчала умело вырезанная голова лысого веселого негритенка. – Твое предложение очень заманчиво! Дай нам время подумать, великий Один, посоветоваться с друидами, вознести молитвы предкам.

– Думайте сколько угодно, – разрешил Викентий. – Хоть целый час!

Он повернулся к дружине, и та опустила оружие, разомкнула строй, разошлась, разминаясь после долгого сидения и лежания на палубах, проверяя еще раз оружие, подтягивая пояса. Местные мужчины тоже несколько расслабились, поставив щиты на землю и опершись двумя руками на ратовища пик, поднятые наконечниками к небу.

– Они дурят тебя, Вик, – подошла к богу войны девушка. – К местным со всех сторон мужики сбегаются. Похоже, они всех, кто есть, по тревоге собирают. Кто в лес пописать пошел, кто на рыбалку отлучился, кто бабу в кусты сманил. Через час их тут уже вдвое больше накопится.

– Так и хорошо, – пожал плечами молодой человек. – Чем больше народу, тем круче драка.

– Тем меньше шансов на победу, – ответила Валя. – Числом задавят.

– Так мы ж не за победу, мы ради веселья! – толкнул ее плечом бог войны. – Помнишь, как в старину на Руси? «Размахнись рука, развернись плечо!». И – стенка на стенку. Ты не думай, Валькирия, мы без злобы. Я сейчас словно оказался дома. У нас на реконструкторских ристалищах все точно так же было. Время битвы назначено, народ разошелся и лясы друг с другом точит. Потом собрались в строй – и айда друг друга мечами и алебардами наотмашь лупить! Сражение кончилось – все вместе пиво пить отправились.

– Ты забываешь, что вот это, здешнее, баловство – оно насмерть! И мне скоро не один десяток душ в свою походную колонну прибрать придется.

– Ты просто не понимаешь! – рассмеялся великий Один. – Когда насмерть, в этом и есть весь смак, самый адреналин! Иначе не война, а онанизм какой-то получается. Оп-па! А это что?

От местных жителей отделилась троица хорошо одетых мужчин в возрасте, с Ронаном во главе, и направились они прямехонько к Фригг, безразлично созерцающей заводь.

– Дозволь обратиться, хозяйка воды, – склонил голову перед невозмутимой женщиной Ронан. – Мы прогневали тебя? Ты желаешь нас покарать? Ты желаешь что-то истребовать?

– Нет, что ты, дитя, – шевельнула губами Фригг, словно пытаясь изобразить улыбку. – Все сие – лишь невинные игры смертных. Как супруга великого Одина, давшая клятву во всем ему помогать, я привела мужа сюда. Но у меня нет вражды к здешним сестрам. Я не намерена ничего менять в вашей жизни. Пусть течет, как заведено издревле.

– Благодарю, матушка, – приложил ладонь к груди мужчина и повернулся к Викентию: – Мы согласны на твое предложение, воин! Начнем битву по сигналу рога!

– Вот это мне нравится! – встрепенулся бог войны и вскинул молот: – Стройся, удальцы! Повеселимся!

За минувший час местные жители успели собрать под три сотни воинов и добавить в свою армию еще копий и топоров. Теперь разница в силах уже не выглядела столь разительной, как вначале, и если считать, что родная земля помогает, то преимущество гостей исчезло совсем. Сомкнув щиты, дружинники и славяне замерли против друг друга на расстоянии трех десятков шагов, разглядывая будущих смертных врагов, выбирая себе жертву. Один встал в трех шагах перед строем, Ронан – позади. Наверное, это было мудрее. Но как-то – неправильно.

Внезапно низко и протяжно затрубил рог – мужчины взревели, вскинули щиты и ринулись друг на друга, а Валькирия воспарила, со смехом распростерши руки над будущими героями Валгаллы.

На поле брызнула первая кровь – при сшибке часть прошедших над щитами копий достала наконечниками лица, головы, шеи, разрывая кожу. Двух славян выбил из рати Один, метнув свой молот и тут же прикрывшись щитом. Но к тому моменту, когда оружие вернулось в руку, с одной стороны в его деревянный диск уперлись наконечники местных, с другой – поджали спину щиты дружины, и бог войны оказался намертво расплюснут между двумя живыми стенами.

На довольно долгое время в сражении возникло равновесие – из-за щитов и в давке достать друг друга, уколоть или ударить противники не могли. И противостояние свелось к упорному упрямому пыхтению – кто кого выпихнет с середины площади. Даже мелькающие над полем боя короткие копья и метательные палицы ничего не могли изменить. Иногда они попадали по головам или в плечи воинов. Но что могли изменить несколько оглушенных мужчин, если давку устроили больше полутысячи здоровых бугаев?

Две армии пыхтели, давили; давили и пыхтели, очень медленно смещаясь к холму. И тут случилось неожиданное. На правом краю дружины кто-то то ли споткнулся, то ли получил сильный удар копья, то ли там имелась неизвестная приезжим яма – но сразу несколько щитов опустилось, воины начали падать. В образовавшуюся брешь с торжествующими воплями кинулись славяне, моментально разорвали строй врага пополам, оторвав от товарищей почти треть дружинников, навалились – и погнали, погнали к заводи, лупя палицами и забрасывая копьями.

Строй покачнулся – в наступление, предвкушая победу, рванула почти половина местных мужчин. Дружинники на левом краю несколько растерялись и попятились, давление в центре сражения тоже ослабло – и великий Один наконец-то смог вздохнуть и развернуться:

– По-о-оберегись!!!

Для начала он просто крутанулся на месте, раскидывая ближних воинов – своих и чужих, – тут же метнул молот в спины славян, атакующих его товарищей, поймал, закрылся щитом от слитно ударивших копейщиков, толкнул деревянный диск наверх, поднимая наконечники, сам нырнул вниз, подкатываясь, широкими взмахами молота переломал с десяток ног, поднялся, запрыгнул на падающих врагов, кинулся вперед, давя плечом на щит и напирая всей массой:

– По-оберегись!

Слева в щит вонзались и ощутимо обламывались наконечники, справа Одина лупили черными деревянными дубинками, не причиняющими никакого вреда кирасе, но он ломился и ломился вперед, раскалывая боевым молотом щиты и головы, ломая древки и руки, попеременно нанося удары то окантовкой щита, то своей кувалдой. А когда славяне сбивались для отпора – подныривал вниз и сносил врагам ноги.

В считаные мгновения бог войны проломился через местное войско, оставив за собой широкую просеку из тел. Славяне повернулись лицом к новой опасности – и дружинники воспрянули духом, навалились. Тем более что на левом краю их осталось ощутимо больше. И местные вдруг стали торопливо отступать.

Возле заводи в эти же минуты дружинники, местами уже по колено загнанные в воду, развернулись, сомкнулись, твердо встали в оборону. Их оказалось втрое меньше славян – однако опыт давал о себе знать, и разбить закрывшийся щитами строй местным мужчинам никак не удавалось. Вот туда, им за спины, и погнали скифы со сварожичами левого крыла своих врагов. Предвкушавшие победу славяне внезапно для себя оказались в окружении.

– Сюда иди, я здесь! – Ронан скинул плащ, взмахнул своей роскошной дубинкой с резным навершием, подобрал стоящий у ног щит.

– Один на один? – удивился Викентий. – Давай!

Легкая деревянная дубинка Ронана оказалась на удивление быстрой. Настолько стремительной, что даже бог, наголову опережающий смертных в своей реакции, быстро пропустил три хлестких удара – в колено, в правый локоть, в лоб. Обычный человек тут бы и рухнул, но кости бога куда прочнее обычных. Великий Один только поморщился от боли, приглядываясь к врагу. Щитом тот действовал куда медленнее.

– Х-ха! – демонстративно размахнулся молотом Викентий, откровенно подставляя грудь дубинке. Славянский вождь быстро щелкнул его в подбородок, закрылся…

Бог войны со всего размаха ударил его прямо в щит, проламывая тополиные доски, пухлый меховой доспех и кости под ним. Ронан отлетел на пару шагов и распластался на спине, потеряв оружие. А великий Один осторожно потрогал челюсть, пошевелил из стороны в сторону:

– Больно-то как! Чуть не сломал, гаденыш! – и подступил к врагу, посмотрел на того сверху вниз.

Ронан в отчаянии закрутил головой: щит в лохмотьях, дубинка в стороне. Да и проку-то в ней? Рука лежала неподвижно из-за перелома ключицы и пары ребер под ней.

Великий Один глянул на вражеского вождя, потом на поле битвы.

Возле гавани славяне оказались уже окончательно заключены в кольцо и обречены, хотя и продолжали сопротивляться. Дружинники напирали на врага и из воды, и со стороны холма. Даже окажись местные воины трусами – бежать им было просто некуда.

Бог войны довольно усмехнулся, ударил молотом в щит и громко провозгласил:

– Прекратите бой! Остановите сражение! Есть время для битвы, есть время для пира! Мы пришли сюда не за вашими жизнями, славяне, а за славой и весельем! Хватит драться! Вы доказали, что есть истинные воины и достойные мужи! Можете больше не продолжать! Но вы проиграли схватку, и пиво причитается с вас. А если кто-то из вас считает, что я не прав, пусть идет сюда и попытается доказать свою правоту в открытом поединке!

– Я бы принял твой вызов, муж хозяйки вод, – простонал с земли переломанный вождь. – Но законы гостеприимства запрещают нам убивать путников, постучавших в наши двери. Дабы не нарушать традиций, я лучше угощу тебя и твоих побратимов настоящим толлензским пиром! Щедрым, сытным и хмельным.

– Вот это ответ настоящего воина! – рассмеялся Викентий и протянул руку лежащему мужчине. – Достойные дети достойной земли!

– Дети воды… – поправил Ронан и принял его помощь.

Однако прежде чем предаваться веселью, первым делом воины позаботились о раненых, спрятав переломы в лубки и перевязав порезы, собрали погибших. Как обычно, убитых оказалось немного – пятеро славян и четверо дружинников.

Даже в самых ярых здешних схватках палицы и топоры ломали только кости, но редко повреждали внутренние органы. Проломить череп, особенно защищенный шлемом с плотной меховой подложкой, – дело тоже непростое. Тут со всего замаха надо бить, а в тесной драке место и время для этого редко когда находятся. В битве самое опасное оружие – стрела. Она в тело глубоко входит, способна и до сердца, и до печени добраться, легкие порвать. Даже копьем подобную рану и то редко нанести получается. Но в битве у причалов лучники отчего-то не появились. Повезло.

– Дозволь обратиться, хозяйка вод, – подошел к Фригг славянский вождь, правая рука которого уже висела на перевязи. – Не проводишь ли ты в последнюю постель своих храбрых детей?

– Да, дитя, – степенно кивнула супруга великого Одина.

– Вы упокоите своих мужей рядом с нашими? – снова спросил он.

– Разумеется, – вместо нее ответила Валентина.

Все четверо погибших дружинников Одина уже стояли рядом с ней, в светлых замшевых одеждах, с собольими плащами на плечах и нефритовыми топорами в руках. И коли души павших уже заняли свое место в рядах храбрецов Валгаллы – какая разница, что случится с их телами?

Местные мужчины принесли откуда-то лосиные шкуры, переложили тела на них – и траурная процессия двинулась через плотный и на удивление ровный ольховник с деревьями примерно одного возраста. Путь оказался долгим, не менее двух часов. Наконец лес расступился и впереди раскрылось обширное коричневое болото с зелеными пятнами из ряски и редкими невысокими деревцами. Славяне вышли на широкий, почти в три шага, помост, направились через топь. Гать оказалась недлинной, через две минуты закончилась. Прямо с помоста воины взрезали копьями тонкий плавучий дерн, открыв окна в черную трясину. Поправили тела погибших, придав им позы спящих людей, осторожно опустили в вечную темноту.

– Сберегите, всесильные праматери, крепкий сон детей ваших, – печально склонил голову Ронан. – Любовь ваша их породила, любовь ваша их сохранит и убаюкает.

– Да будет так! – простерла свою руку могучая Фригг, и вода мелко забурлила, а дерн неспешно сомкнулся над телами.

Живые воины повернули обратно, но за помостом Ронан пошел не прямо, а повернул влево, вдоль берега, затем вправо, в старый-старый березняк. Полчаса быстрого шага по тропе, впереди показался очередной взгорок, заросший лебедой и осокой, а в нем…

– О-о, черт! – охнула Валентина. – Вы что, живете в холмах?

– Коли изначальные народы, нам свое покровительство дарующие, в домах подземных обитают, то и нам надлежит их примеру следовать… – витиевато ответил вождь местных славян и посторонился, жестом приглашая гостей входить в широкую, двустворчатую дверь, прорезанную в склоне пригорка.

– Да останутся чисты ваши помыслы, под кров наш входящие! – встретил их за дверью старик с пахнущей прогорклым жиром курительницей. – Да будет сон ваш крепок, живот полон, а душа покойна!

Внутри холм оказался не просто домом – а целым огромным городом, не уступающим размерами Смоленску или Чердыню. Подсвеченные многими кострами вдаль уходили могучие каменные столбы, держащие обширную кровлю. Пологи, плетеные стены, камышовые циновки отделяли углы от общего пространства, сверху свисали длинные ветки, сучья, на которых там и сям покачивались масляные светильники; где-то плакали дети, где-то смеялись девки, но везде, от стены до стены – все пропитывал запах жареного мяса. Похоже, славяне уже вовсю готовили обещанное пиршество.

Когда первый шок от уведенного прошел, великий Один прикинул, что отстроились местные жители достаточно разумно. Ибо только тот, кто ни разу не входил жарким летом в морозный погреб, не знает, что нет лучшей теплоизоляции, нежели полуметровый слой земли над головой. Ну а коли на полтора метра зароешься – можно и атомную зиму безопасно пережить. В зной здесь наверняка прохладно, в самые лютые морозы – тепло. Дров для обогрева нужно немного, места много. И маскировка на пять с плюсом. А то, что окон нет, так стеклопакеты аж через три тысячи лет появятся. В чумах, юртах, длинных домах люди тоже без окон живут – и особо не парятся. Окна на самом деле – блажь барская. Ее разве что боги себе позволяют. Да и то лишь самые могучие из могучих.

Удивило только одно.

– Скажи, Ронан, – тронул вождя за здоровое плечо Викентий. – Почему вы столбы опорные из камня делаете? Почему не деревянные?

– Как ты не понимаешь, Один? – даже удивился славянин. – Смотри сам. Дым костров наверх идет, оттого крыша деревянная завсегда сухая и прокопченная, не сгниет. Стены тоже сухие, сносу нет. Столбы же в землю вкопаны. А земля, как ты ни топи, завсегда сырая. Пять лет, десять пройдет – и сгниет дерево, столб покосится, а потом и упадет, коли не поменяешь. Камень же – он навсегда. Вечен. Один раз помучаешься, привезешь, поднимешь, вкопаешь. Но потом и дети, и внуки, и правнуки, и праправнуки пользоваться смогут и тебя словом добрым вспоминать.

– На сто поколений вперед, – пробормотал бог войны.

– И на сто поколений хватит! – согласился местный вождь.

Тут и там в «подземном» городе потрескивали костры, нужные скорее для света, нежели для тепла. Дым уходил вверх и исчезал в каких-то невидимых волоконных оконцах.

Грубо говоря – обычный славянский большой дом. Только с земляной обваловкой.

Но невероятно большой!

Пока бог войны осматривался, хозяева закончили хлопоты и позвали гостей на пир.

Большой и тяжелый, из полутеса, стол оказался накрыт только для правителей – великого Одина, Валькирии, Ронана и еще нескольких друидов и вождей, имена которых Валя пропустила мимо ушей. И конечно же – для Фригг, к которой смертные относились с особым, даже приторным уважением. На деревянных блюдах имелось мясо и рыба, копченые и запеченные над углями; репа, огурцы, грибы и яблоки – разумеется, из прошлогодних заготовок. И вдобавок к этому – вино в кувшинах. Настоящее душистое виноградное вино!

Простые воины получили угощение в виде выставленных бочек с вином, кадок с квашениями и сластями и мяса – шкворчащие, обтекающие жиром, румяные туши уже вертелись над очагами. Разница в отношении, понятно, была разительной – однако никто не обижался. Все понимали, что столов и блюд на всех никогда не хватит, и потому каждый угощается по своему уровню. Хочешь за стол? Тогда начни, как Один: возьми щит, палицу и встань перед строем в одиночку против всей атакующей армии. Или организуй попутный ветер. Или сотвори счастливый мир для мертвых душ. Если же не готов заменить собою одним сотню простых смертных – тогда завидуй молча и издалека.

Впрочем, дружинники и горожане о таких проблемах вовсе не задумывались. Они шутили, обнимались, пускали ковши по кругу, хлопали друг друга по плечам, вспоминая минувшую схватку. Всего несколько часов назад многие из этих людей ощущали неизбежную скорую погибель, другие – высадились с пустыми животами и имея пустые трюмы на кораблях. И вдруг – у всех все стало хорошо. Они были живы, здоровы, сыты и пьяны. Немудрено, что жизнь заиграла для всех новыми красками и всем сейчас хотелось обниматься и хохотать, а не обливаться кровью в новых драках.

Между тем славяне старательно наливали Фригг вино, подвигали ей миски с фруктовыми пастилками и яблочными ломтиками в меду. Это заискивание перед гостьей начало раздражать забытую кавалерами Валентину, и она громко спросила:

– Я так слышала, Ронан, вы почитаете первородные народы, всяких леших, русалок, болотниц, берегинь и травников как своих покровителей? Верно? Но ведь они не нуждаются в людях и сторонятся мирских хлопот! На смертных им и вовсе наплевать. Как же вы с ними общаетесь?

– Это великое искусство, девочка! – охотно отозвался один из стариков. Он солидно распрямился, вскинул подбородок с тощей седой бородкой. – Мы удаляемся в леса, мы проводим сложные обряды, привлекающие внимание первородных, мы убеждаем их услышать наши вопросы и дать на них ответы. Это искусство, постичь которое не по силам простым смертным. Поэтому я не стану утомлять твой ум множеством требований и обя…

– Будь сдержаннее, Онгхус, – внезапно предупредила Фригг. – Еще три пренебрежительных слова, и Валькирия заберет твою душу одним взглядом. И развеет ее еще до того, как ты успеешь вспомнить про кроны вечного дуба. Мертвый друид испортит настроение всему пиру.

– Супруга нашего храброго Одина великая провидица, мудрый Онгхус, – глядя старику в глаза, криво усмехнулась Валя. – Если она так сказала, значит, именно это я и сделаю.

Друид вдруг натужно закашлялся, выпятил глаза. Привстал, хватая ртом воздух.

Над столом повисла напряженная тишина.

– Да стукните, наконец, кто-нибудь его по спине! – не выдержала Валя. – Он еще не сказал три последних слова своей жизни!

Рыжий вождь со шрамом через плечо вскочил и с такой силой врезал старику между лопаток, что изо рта друида вылетел какой-то комочек и стрелой умчался в темноту зала. Старец сглотнул и тяжело рухнул на скамью, отчего-то став на голову ниже ростом.

– У меня есть мечта! – Великий Один поднял ковш, полный вина. Он явно спешил разрядить обстановку. – Я хочу разорить Египет! Тамошние сказители так много написали о страшных народах моря, несущих смерть и разрушения, что кто-то просто обязан им это самое морское нашествие реально показать! И почему бы вам, храбрым мужам, доказавшим отвагу, умение и стойкость, не принять участие в этом развлечении?!

От прозвучавших слов город на каменных столбах оживленно загудел. Воины, цокая языками и многозначительно вскидывая брови, принялись черпать вино, женщины у дальних стен города громко зашептались. Бог войны жадно осушил свой ковш, стукнул им по столу, отер запястьем губы:

– Так что скажете, вожди славного народа?

– В Египет? – Мужи за столом переглянулись.

– Ничего сложного, – наколол кончиком ножа кусок мяса Викентий. – В верховьях этой реки должен быть волок до Дуная. Они тут почти от всех крупных рек к нему имелись. По Дунаю скатываемся вниз по течению, там пара переходов по морю, проливы, и далее на юг вдоль берега. Через двадцать дней будем у пирамид! Ну, или через тридцать. Так что, развлечемся?

– Ты умеешь вызывать интерес, великий Один, – переглянувшись с вождями, признал Ронан. – Я очень прошу, дай нам время подумать.

– У-у-у-у-у… – потянулся от костра к костру вздох разочарования.

Воин нахмурился, поправил повязку, выпил вина. Снова переглянулся с вождями.

– Дозволь обратиться, великая, – отвлек Валькирию друид в островерхой шапочке и с длинным ожерельем костяных и деревянных амулетов на шее. Выглядел он заметно моложе своих товарищей, а бороду явно чем-то высветлял, ибо корни волос выглядели заметно темнее остального «хвоста». – Наш брат Онгхус очень хотел бы попросить прощения за дерзость, но боится, что трех слов ему не хватит.

– Мне всегда не хватало магической мудрости, друид, – почесала подбородок успевшая слегка захмелеть девушка. – Не повезло с образованием. А ваш брат Онгхус выглядит таким умным… Пожалуй, я прощу его… В обмен на согласие после смерти стать моим советником по колдовским вопросам.

– Это больше похоже на награду, а не на наказание, прекрасная богиня, – вскинул брови друид. – А можно сделать так, чтобы прощение получил Онгхус, а его награду я?

– Ты хитер… и сообразителен… – рассмеялась Валя. – Как твое имя?

– Калдер, богиня.

– Посмотри мне в глаза, друид Калдер, – повернула к нему лицо девушка. – Отныне я твоя смерть. И когда прервется нить твоей судьбы, за твоей душой приду я.

– Да, богиня, – поклонился друид. – И я стану твоим советником.

– И еще… – Девушка положила ладонь ему на грудь. Но вдруг передумала и слегка толкнула, мотнула головой: – Нет! Гуляй. Сегодня меня на бородатых мужиков чего-то не тянет.

Пир шел своим чередом, полное отсутствие окон лишало смысла понятия вечера, ночи или даже утра. Люди ели, пока не уставали, уходили в какое-нибудь тихое место, устраивались там спать. А проснувшись – опять возвращались в компанию.

Само собой, хозяйке воды места искать не пришлось. Ее и бога войны хозяева города проводили к ивовой загородке, украшенной циновками и несколькими корзинами с цветами. В отдельном помещении гостей ждала на удивление мягкая постель и большое покрывало из овчины. И спалось супругам здесь уютно и сладко, как на руках любящей мамочки.

Проснулся великий Один от ощущения, что на него смотрят. Бог войны открыл глаза, приподнялся.

У загородки ждали пробуждения гостей Ронан и два друида.

– Что? – спросил Викентий, дотягиваясь до одежды.

– Наш дом – ваш дом, храбрый воин, – приложил здоровую руку к груди вождь славян.

– Ты это к чему?

– Дай нам еще пять дней на размышление, – попросил Ронан. – Мы разослали посыльных в соседние селения и ждем их ответа. Два дня хода к самому дальнему, два на возвращение, один на обдумывание.

– Хорошо, – не стал упрямиться Викентий. – Но на шестой день мы уходим. С вами или без.

– Да будет так, великий Один, – склонились друиды.

Бог войны зевнул, рассматривая одежду. Правая штанина пробита гарпуном, залита кровью и имеет еще несколько старых дыр. На левой – только следы стрел. И кровь. У куртки в нескольких местах располосован рукав, на груди кровавое пятно, на спине – черные разводы непонятного происхождения.

И в памяти Викентия неожиданно шевельнулось теплое воспоминание…

– Мы встаем, супруг мой? – спросила его Фригг.

– Скажи, милая, ты знаешь селение Сарвож?

– Знаю, – кивнула русалка.

– Я могу туда как-нибудь добраться?

– Пойдем…

Женщина поднялась, быстро пересекла полутемный город. Викентий помчался следом.

Фригг вышла на улицу, на которой царил парящий полдень, обогнула холм, опустилась на колено у заводи, положила на воду что-то похожее на сухой древесный лист, подула – и тот обратился в маленькую лодчонку с мачтой и парусом.

– Садись в нее, – предложила русалка. – Лодка довезет.

– А как я вернусь?

– Сядешь в лодку, – пожала плечами женщина. – Она довезет.

– Хорошо, – бог войны перешагнул борт. – А весла тут…

Договорить он не успел. Утлая лодчонка сорвалась с места и исчезла где-то внизу по течению, оставив лишь слабые колебания на воде.

Фригг развернулась, направилась к дому и на полпути наткнулась на сонную, постанывающую Валентину в порядком растрепанной одежде. Девушка держалась ладонью за голову и морщилась от света.

– Хорошего тебе дня, премудрая, – хрипло поздоровалась богиня смерти. – Почему ты одна? Где потерялся наш великий Один?

– Он отплыл в Сарвож, – сообщила Фригг.

– Сарвож, Сарвож… – нахмурилась Валькирия. – Знакомое название.

– У Одина там женщина, которая через зиму родит ему сына по имени Тор.

– Й-о-о… – От такого известия с Валентины даже похмелье слетело. – Вик уплыл к любовнице? А как же ты?!

– Я рожу Бальдра, Хеда и Вермода.

– Но… – вконец растерялась девушка. – Ты же его жена! Как, зачем ты его отпустила?!

– Ему хотелось. Он мой супруг, я обещала во всем ему помогать.

Валентина сглотнула и одними губами произнесла:

– Полоумная русалка… – Но вслух уточнила: – Да-да, само собой. Разумеется. Я понимаю. Супружеский долг.

– Ты не могла бы мне помочь, любезная Валькирия?

– В чем?

Фригг не спеша разделась, протянула одежду Валентине:

– Подержи, сделай милость.

Затем подошла к заводи, вышла на свободный причал, плашмя упала на воду. И исчезла, без всплеска и брызг.

– Кажется, я точно перепила, – сглотнула богиня смерти. – Пойду-ка просплюсь. Потом глазки открою, а все уже хорошо…

Она взвесила в руках платье и кожаные тапочки подруги, пожала плечами – и потопала в город.

* * *

Великий Один отплыл от Толленза в жаркий полдень, а возле Сарвожа, спустя считаные минуты, причалил уже ближе к вечеру. Едва он ступил на берег – лодка вдруг съежилась в размерах до небольшой щепочки. Молодой человек удивился и торопливо подхватил ее – еще унесет, чего доброго. Спрятал в поясную сумку, поднялся по берегу, вошел в ворота крепости.

С момента его отъезда город изменился не сильно. Славяне заметно обжили возведенные вдоль реки стены. Судя по волоконным оконцам, одна из стен теперь была жилой. Значит, местным обитателям стало просторнее и комфортнее. Пора детишек новых рожать и дальше расширяться. Но загоны для свиней остались на месте, навес для лосей на месте, даже стог сена – и тот возвышался там же, где и в прошлый раз.

– Великий Один, великий Один вернулся! – заметался по селению радостный шепоток.

В дружбе сарвожцев Викентий ничуть не сомневался. Ведь это он, бог войны, защитил селение от набега оборотней, это он выстроил в крепости две стены из трех. И он возвел единственное угловое укрепление. А потомки славного народа никогда не были замечены в черной неблагодарности.

– Один, Один… – В возвышающейся над мысом одинокой башне распахнулась дверца, через двор промчалась голубоглазая девушка в легком замшевом платье с нитяной вышивкой и с разбега повисла у бога войны на шее, осыпая лицо поцелуями. – Мой бог!!! Мой любимый бог! Ты вернулся!

Викентий подхватил ее на руки, крутанулся и понес в личные покои избранницы Одина.

Здесь тоже ничего не изменилось. Выстеленный старыми шкурами пол, большая, с толстыми стенками, глиняная печь в углу, постель из мягкого свежего сена. Кошма на стенах.

Кошму, кстати, он не помнил…

– Мой бог, ты вернулся! Ты останешься со мной? – продолжала целовать его лицо Уряда.

– Останусь… Но ненадолго, – признался гость. – А что такое с печью? Смотрю, совсем запыленная стоит, паутина в топке.

– Прости, мой бог, – виновато понурила голову девушка. – Дрова… Но я уж так, под шкурами. В мехах тепло.

– Вот, черт! Дрова! – нахмурился великий Один.

Его не было здесь почти полтора года. Само собой, все сделанные им запасы топлива для маленькой личной печурки закончились, а девице-красавице своими изящными тонкими ручками много не заготовить. Ей разве только хворост по силам собирать. Но откуда хворост в лесу возле большого селения?

– Мне и помогли бы люди с радостью, – похвалила жителей Сарвожа Уряда, – да токмо их поленья в мой очаг не влезают.

Это тоже было правдой. Для общего очага дрова рубились чурбаками в рост человека длиной. Оно и легче – меньше топором махать, – и горят толстые чурки дольше, и углей от них больше…

– Ничего, мы это поправим, – пообещал, поднимаясь, бог войны. – Четыре дня у меня есть, поленницу тебе наберу.

– Не уходи, любый! – испугалась Уряда. – Ну его, очаг этот. Со мной лучше останься…

Она мягко, ненавязчиво, повалила его на спину, продолжая целовать шею, щеки, скользнула ладонью под ворот куртки.

– И правда, поздно уже, – согласился великий Один и сорвал с себя одежду.

Все едино порчена, под замену. Чего ее жалеть?

Ночь была долгой и сладкой. А утром, переодевшись в один из сшитых Урядой за минувшие месяцы меховых костюмов, бог войны, оставив свой боевой молот в руках любимой, вышел во двор и громко спросил:

– Эй, славяне! Пяток топоров у вас найдется? И это… Не подсобите на халтурке заслуженному лесорубу, дети славного народа?

– Слава Одину!!! – восторженно отозвались мужчины. – Всегда с тобой, великий!

Работать с Викентием местным селянам нравилось. Ведь он был богом и силой заметно превосходил любого матерого лося. К тому же его не требовалось впрягать, навьючивать, не надо им управлять. А когда великий рубил деревья – щепы на десятки шагов во все стороны летели. Только успевай лезвия железных топоров, смятые тяжелыми ударами, править.

Долгожданный гость валил старые, двух-трехохватные березы, разделывал на три-четыре куска и относил в крепость. Целовал счастливую Уряду, выпивал из ее рук ковш ледяной воды – и снова уходил в чащу. А когда солнце начинало катиться к закату – уже во дворе кромсал стволы на чурбаки для очагов. Сарвожцы едва успевали калабахи оттаскивать да топоры могучему работнику на острые менять.

Трудился великий Один как бы на общее дело – но поленница у башни его красавицы стремительно росла. Туда шли порубленные на куски ветки – тяжелые, в руку толщиной, и щепа, каковая у бога тоже получалась в два-три кулака размером. Когда же становилось совсем темно – все селение собиралось у костра и неспешно ужинало, пуская по кругу вместительный ковш с шипучим хмельным медом, закусывая его запеченными в глине голубями и куропатками.

Разумеется, самое почетное место – напротив очага, под главной стеной – доставалось богу войны и прижимающейся к его плечу Уряде. Когда же пламя костра оседало и обращалось в низкие синие язычки – они вместе уходили в башню и закрывали за собой дверь.

Четыре дня и пять ночей промелькнули, как единый сладкий миг. На четвертый вечер великий Один еще раз обнял и поцеловал свою любимую, вышел из ворот, спустился к воде и кинул на нее какую-то щепку. На глазах изумленных горожан щепка тут же превратилась в парусную лодку. Бог войны шагнул через борт и не успел даже присесть, как лодка сорвалась с места и исчезла, оставив на воде лишь легкий пенистый след.

* * *

Настоящие провидицы всегда умеют появляться именно там, где нужно, и именно в самый важный миг. Стоило лодке великого Одина коснуться берега заводи – как вода вспенилась и зашипела, и из нее вышла суровая Фригг, чтобы ступить на траву одновременно с мужем.

– Ты опять без одежды, моя возлюбленная супруга? – Викентий поднял ее ладони к лицу и нежно поцеловал.

– Зачем мне одежда там, где нет тебя? – пожала плечами русалка.

– Но ведь теперь я здесь? – Бог войны присел, поднял с воды щепку, в которую обратилась лодка, и протянул супруге. – Вот, возьми. Я очень тебе благодарен.

– Оставь себе, – разрешила женщина. – Это мой тебе подарок, возлюбленный супруг.

– Ты всегда восхищаешь меня, возлюбленная Фригг. – Викентий спрятал щепку в поясную сумку и подал жене руку, дабы дальше идти вместе с нею.

Стоящие на берегу и причалах рыбаки и воины попадали перед супругами на колени и склоняли головы.

Впрочем, после увиденного – их можно было понять.

Рыжий Ронан, запыхавшийся и потный, встретил супругов в входа в город, низко поклонился:

– Вы вернулись!

– Да, друг мой, – кивнул Викентий. – Завтра я отправляюсь в поход. Разве ты забыл?

– Да, великий Один!

– Ты отправляешься со мной?

– Да, великий Один… – Тут вождь замялся.

– Но?

– Лето коротко, а работ много. Надобно заготовить дрова, подремонтировать дом, запасти припасы, поставить вино. Если все мужчины уйдут на лето в поход…

– Вы отказываетесь?

– Вожди оказались не готовы к столь щедрому твоему предложению, великий, друиды неспособны получить совет…

– Не беспокойся, Ронан, я управлюсь сам, – вскинул руку Викентий, останавливая бессвязный словесный поток.

– Я хочу предложить путь лучше!!! – выкрикнул рыжий вождь.

– Я не глухой, – ответил ему бог войны.

– Наш город с радостью поддержит твой поход двадцатью пятью воинами и новенькой вместительной ладьей! – хлопнул себя левой ладонью по груди Ронан. – Но наш город не один! Если ты пойдешь на Египет не рекой, а морем, вдоль северного берега обитаемых земель, мы посетим многие и многие города славного народа. Головой ручаюсь, каждый из них сможет и пожелает поступить точно так же! Два-три десятка скучающих в страже храбрых воинов и ладью способно дать любое богатое селение!

– И много на северном побережье городов славного народа?

– Два, три десятка… – уже не так уверенно ответил рыжий вождь. – Вдоль берега по своим, совершенно безопасным водам мы дойдем до пролива, повернем во внутреннее море. Там почти сразу начинаются владения могучей Исиды. Ты найдешь желаемое гораздо быстрее, чем путем по Дунаю, великий Один! И нигде на твоем пути не встретится никаких чужих владений! Твоему путешествию не сможет помешать никто и ничто!

Викентий умножил в уме двадцать пять воинов на тридцать городов – и больше не колебался ни секунды.

– Если ты ручаешься головой, мой храбрый брат, то быть по сему, – кивнул бог войны. – Завтра мы отправляемся по избранному тобой пути. Назначаю тебя главным кормчим великого египетского похода. Командуй!

* * *

Рыжий Ронан оказался прав. Медленно продвигаясь на запад вдоль европейского побережья, раз за разом ныряя в устья рек и поднимаясь по ним немного вверх, останавливаясь возле городов-холмов, флотилия постепенно разрасталась.

Крытые дерном селения были разными – круглыми и прямоугольными, овальными и вытянутыми в линию. Большими, за триста шагов в ширину, и маленькими, размером с избу-пятистенок. В паре мест города оказались такими, что их стоило назвать уже не холмами, а целыми плоскогорьями: под километр длиной и сотню метров в ширину, с населением в тысячи жителей.

Чем они все питались в такой толкучке, чем занимались – великий Один спросить не рискнул. Зато получил до полусотни мужчин и три ладьи с каждого «мегаполиса».

Крытые дерном селения были разными, но принять участие в походе – хоть десятком воинов, хоть одной ладьей – пожелало каждое. Так что очень скоро дружина великого Одина набрала достаточную численность, чтобы иметь право называться настоящей армией.

Единственная беда – продвижение получалось очень медленным, и караван, уже невероятно огромный, в сотню парусов, достиг Гибралтара лишь в середине лета. Вошел в пролив и остановился, еще в виду покинутого континента, в просторной африканской бухте, полной причалов, под каменными стенами большого и богатого города.

– Обалдеть! – пригладила волосы Валентина. – Я уже и забыла, как выглядят настоящие города. Стены, крыши, башни, ворота. Вик, ты посмотри, зубчики!

– Что за город, каковым богам принадлежит? – деловито поинтересовался бог войны. – Будем брать сразу или спросим выкуп?

– Зачем брать? – не понял Ронан. – Это же Танжер! Здесь обитают люди славного народа из рода амазахов! Наши родичи, почитающие первородных предков. Мы к ним не с войной, а за подкреплением. Живут амазахи здесь издревле и лучше всех знают своих соседей, их обычаи, правила, пути, погоду… В общем, все. Так что поговорить с сими славянами будет зело полезно.

– Негры-славяне?! – заржала Валентина.

– Кто такие «негры»? – не понял рыжий вождь.

– Сейчас увидишь! – пообещала девушка.

Однако, подойдя к воротам, онемела от изумления именно она, а не Ронан – ибо распахнутую створку сторожил курносый и круглолицый, русоволосый белокожий паренек, откровенно нижегородского облика. Напротив него стоял воин более солидный, лет под сорок, остроносый, черноусый, с бритым подбородком. Но тоже однозначно «бледнолицый».

По улицам ходили тоже белые мужчины, в большинстве русые, и нос картошкой; и белокожие женщины с чуть более тонкими чертами лица и темными волосами. Мало того – у них и наряды были типично скобарского покроя, и украшения такие же! Височные кольца, перламутровые резные серьги, жемчужные бусы. И сарафаны, как положено, перехвачены пояском не на поясе, а выше, под грудью.

– Хорошего вам дня, дорогие гости… – Из светлой, яркой улочки возник друид, отличный от европейских лишь тем, что его одеяние было из тонкого коричневого материала, похожего на очень тонкую кошму, а островерхая шапочка имела опадающие на плечи поля. В остальном – тонкая седая борода, морщинистое белое лицо и четки на запястье – он выглядел в точности, как жрец Толленза. – Надеюсь, вы не утомились в дороге. Достопочтенный Кевенкен, отец Танжера, ждет вас.

– Вы знаете, кто мы? – удивился Ронан, поправляя повязку.

– По большой просьбе меня удостоила беседы одна из дочерей воды. Мы знаем о вашем появлении, о ваших желаниях и ваших планах. И знаем о тебе, высокочтимая Фригг! – Друид склонился в персональном поклоне. – Прошу за мной.

Вскоре они сидели на каменных скамьях, посреди скромного и одновременно очень богатого дворика, размером с половину теннисного корта. Крышу здесь заменяла виноградная лоза, густо вьющаяся по решетке, в центре имелся небольшой прудик, в котором плавали несколько рыб, похожих на карпов. Пол выстилала плотно подогнанная мраморная плитка. Такое мог позволить себе только человек не бедный. Однако никаких излишеств, никаких украшений и признаков роскоши тут не имелось, так что некая скромность во властителе Танжера все же просматривалась.

Вскоре послышалось тяжелое пыхтение, и четверо слуг, придерживая под руки, завели во дворик толстяка невероятных размеров. Одетый в какое-то несуразное одеяло, тот был похож на кое-как склеенные куски сала, присыпанного солью и перцем. Сверху этой груды выглядывали глазки, снизу мелькали сандалии.

И конечно же – он тоже был белокожим.

– Я прошу прощения за свой внешний вид, почтенные путники, – просипел толстяк. – Я пытался не есть, я пытался не пить, но я все равно становлюсь только толще и толще! Друид сказывает, это порча от калабарского колдуна, коего я не пустил в город, отобрав у него амулеты и бросив в море с обрыва. Проклятый сглаз никому не удается снять! Я бы давно бросился с обрыва сам, однако же горожане твердят, что без меня город захиреет, а порча рано или поздно выдохнется сама, так что нужно просто подождать.

– Даже хозяйки воды не ведают, как можно исцелить достопочтенного Кевенкена! – втиснулся в разговор жрец. Видимо, побоялся выглядеть перед иноземцами недоучкой.

– Где угощение для гостей? – возмутился хозяин дома, коего слуги пытались пристроить прямо на полу, подпирая со всех сторон подушками.

Вскоре во двор вынесли столик, плетенный из ивы, быстро расставили на нем золотые, с чеканкой, миски, полные свежих фруктов и каких-то сахарных пластинок. Еще через пару мгновений к угощению добавились три потных, холодных кувшина с вином.

– Я долго мыслил над вашим предложением, храбрые воины славного народа, – покачался на седалище правитель города. – И решил от него отказаться. Царствие всемогущей Исиды лежит рядом с нами, а она очень опасный и жестокий враг. Скажу прямо, она многократно превосходит могуществом все, что способны собрать амазахи со всех своих городов и селений. Многие века меж нами царит мир. Царит мир и лежит огромная мертвая пустыня. Если хоть кто-то из амазахов вступит в ваше войско, то Исида, несомненно, сочтет сие плохим поступком. Кто знает, вдруг царствие египетское уцелеет и ей захочется отомстить? Вы далеко, Танжер рядом. Ни мы, ни египтяне никогда не желали воевать за пустыню и через пустыню. Но жажда мести – очень сильное чувство…

– Не стану попрекать тебя за осторожность, достопочтенный Кевенкен, – кивнул Викентий и потянулся к вину. – Ты отвечаешь за свой город, за свою землю и своих смертных. Если ты неспособен защитить их оружием, нужно искать иные способы. Поверь мне, мы тоже не хотим, чтобы кто-то из мирных славян подвергался излишней опасности. Давай сделаем так. Едва мы выйдем из твоего дома, ты немедленно уведомишь богиню Исиду, что твой город посетили чужаки, желающие разорить ее царство. Расскажешь ей, как старательно ты пытался нас задержать… Но, увы, не смог. В этом случае, как бы буйно мы ни развлеклись в египетских землях, лично тебя и род амазахов Исида не станет считать враждебным. Скорее, наоборот.

Во дворике повисла мертвая тишина, и даже друид в изумлении высунулся из-за спины хозяина.

– Вас что-то беспокоит? – обвел взглядом присутствующих бог войны. – Напрасно. После первого же нашего нападения на любой порубежный поселок наш поход станет секретом полишинеля. Это случится уже совсем скоро, так что великая Исида все равно уже ничего не успеет предпринять. Даже если получит предупреждение прямо сейчас. Ты ведь способен это сделать, достопочтенный Кевенкен?

– Я могу ей помолиться… – пробормотал толстяк.

– Вот и помолись. Нам от того не выйдет ни малейшего урона, зато от тебя будут отведены все подозрения. Пожалуй, египтяне даже сочтут тебя верным союзником! – улыбнулся Викентий, прихлебывая вино. – Только не забудь, друг мой! Предупреди лично могучую Исиду, а не пограничные силы египтян! Пока она сообщит своим воякам, пока они подумают, верить или не верить, пока решат поверить, пока тревожное известие доберется на заставы из центра… Большое царствие, большая бюрократия. Мы уж точно успеем первыми. Кстати, у соседей много сил в порубежье?

– Почти нет, великий, – задумчиво ответил местный правитель. – Никто не ждет от нас опасности. Крупных сил тут никто не держит.

– Это мы удачно зашли, – улыбнулся великий Один. – Кто есть бог войны в Египте?

– Богиня, – поправил гостя друид. – Могучая Сехмет по прозвищу «танцующая в крови», громадная львица с некоторыми признаками женщины. Она ужасающа и непобедима! Но она пребывает с госпожой в храмах возле Нила, в сердце царства, и вряд ли снизойдет до наших окраин. Тебя встретят разве что Аш, властитель пустыни, или Монти, телохранитель смертного фараона. Оба они с головами сокола, а Монти еще и летать умеет.

– Значит, придется почаще смотреть вверх, – кивнул бог войны. – Какой египетский город будет первым? С какого можно начинать веселье?

– Тлемсен… Город вина и оливок, – на этот раз с тяжелым пыханьем ответил Кевенкен. – Но он стоит не у берега. Полдня пути от моря.

– Укрепления?

– Все города у моря похожи один на другой, великий Один, – сказал толстяк. – У нас мало дерева и много камня, у нас яркое солнце и не бывает холодов, у нас ровная земля, и ворота никуда не спрятать. Приходится ставить их посреди стены и защищать башнями. Все города на твоем пути похожи на мой Танжер и отличаются только размерами и числом ворот.

– Какие города?

– Варан, Картена, Тенес, Типаза, Сус, Утика…

Бог войны задавал вопросы, быстрые и конкретные. Правитель Кевенкена старательно и незамедлительно отвечал, явно стараясь загладить будущее предательство. Ведь донос, даже разрешенный, – это все равно донос.

Наконец любопытство главного гостя иссякло. Викентий допил налитое в чашу вино и поднялся:

– Рад был познакомиться с тобой, досточтимый Кевенкен! Надеюсь, вскоре тебе станет лучше и мы еще порезвимся на кровавом пиршестве бранных полей!

Толстяк сглотнул. То ли согласился, то ли усомнился в нужности таких развлечений.

– Прости! Рад бы побеседовать еще, но у меня простаивает сотня кораблей и скучает тысяча воинов. Приходится считать каждую минуту… – Великий Один приложил руку к груди и первым покинул дворик.

Спустя час флотилия подняла якоря, вышла из бухты и повернула на восток, разгоняясь на стремительном морском течении.

– Проклятье! – завертела головой Валя. – Откуда такая скорость? Вик, ты знал, что это почти водопад? Нам же обратно в океан даже с попутным ветром никогда не выбраться!

– А ты что, собралась отступать, богиня смерти? – криво усмехнулся молодой человек. – Все концы обрублены, Валька. Теперь вперед и только вперед!

Полтора дня понадобилось кораблям, чтобы дойти до приметной крепостицы с башней и, обогнув мыс за ней, приткнуться там носами к обширному пляжу.

– Слушайте меня, братья-славяне! – вскинул руку великий Один. – Сейчас мы двинемся на юг и будем идти остаток дня и большую часть ночи, дабы добраться до Тлемсена за пару часов до рассвета, когда сон обывателей особенно сладок и крепок. Там я выбью ворота, и мы войдем в город. Если не хотите увязнуть в кровавой каше, стража не должна поднять тревогу раньше, чем треснут ворота! Поэтому, когда впереди покажутся стены, на дорогу не высовываться! Красться под заборами, под кронами садов, по канавам и арыкам… В общем, где угодно, но придерживаясь тени! И прикрывайтесь плащами, чтобы зубы и глазки в лунном свете не блеснули. Все поняли?! Если кто-то выдаст наше появление раньше времени, самолично шею сверну! Вопросы есть?

– Слушайте меня, братья-славяне! – встала рядом с ним Валентина. – Все вы воины. Все знаете, что жизнь не вечна. Сегодняшний день для любого может оказаться последним. Посмотрите на меня! Если вы не хотите, чтобы душа ваша застряла в вечном кругообороте, возвращаясь к матери-природе, а затем в новое тело, если хотите, чтобы она проводила вечность в пирах и поединках… То ваша богиня – я! Посмотрите на меня, воины. Если в свой последний час вы вспомните обо мне, я приду и подам вам руку, дабы поднять к новым сражениям!

– А приласкаешь, глазастенькая?! – задорно спросил кто-то из толпы.

– Умри в битве, поговорим! – указала пальцем в его сторону Валькирия.

Воины повеселели, и бог войны приказал:

– Выступаем.

От моря в глубь африканских равнин уходила хорошо натоптанная дорога, по сторонам зеленели оливковые рощи, тянулись виноградники. Завоевателей провожали любопытными взглядами работающие в полях женщины, им махали руками мальчишки. Мужчины смотрели более хмуро. Но селян никто не трогал – и они тоже не беспокоились, бить в набат не бежали. К сумеркам поля опустели, с яркого звездного неба на землю опустилась прохлада – и стало совсем хорошо.

В таких курортных условиях марш прошел даже быстрее, чем рассчитывал Викентий, – стена и башня с зубчиками появились на фоне неба уже после полуночи. Бог войны даже чуть присел от неожиданности и замахал руками, жестом приказывая воинам рассредоточиться, сам первым ушел с желтой дороги в тень каких-то пальм, накинул плащ на руку и приподнял, скрывая голову, размазывая среди стволов, теней и крон свой силуэт. Медленно и осторожно, оценивая каждый шаг, подобрался к стенам на расстояние полета стрелы.

Город спал. В нескольких местах над зубчиками покачивались копья, время от времени возникал сухой стук, метался из стороны в сторону, подобно эху в ущелье, и снова затихал. Сигнальные колотушки. Стража доказывала, что она не спит.

Великий Один выпрямился и осмотрелся. Воины его армии вели себя старательно – даже зная о многих сотнях мужчин, бог войны скорее ощутил их присутствие, нежели заметил. Одобрительно кивнул и вышел на дорогу.

Беспокойства у караульных его появление не вызвало – мало ли какой одинокий бродяга не ко времени к городу притащился? Пусть теперь сидит под стенами, ждет рассвета.

Но поздний путник перекинул плащ на левое плечо, размахнулся – и надвратная башня содрогнулась от сильнейшего удара. Потом еще раз, и еще.

Стражники забегали, засуетились. Стремительный молот в ночном полумраке был почти неразличим, да и не связывал никто тяжелые удары, содрогавшие створки, заставлявшие трещать древесину, с одиноким человеком в удалении. На него привратники уже вообще не смотрели, пытаясь разобраться с непонятной бедой. Разжигали факелы, несли свет, смотрели на подпрыгивающие подпятники – но тревогу все еще не поднимали.

Ведь нет никого поблизости?!

– Х-ха!!! – Великий Один швырнул боевой молот еще раз, и подпятник лопнул. Створка подпрыгнула и покосилась.

Колыхнулись тени под загородками и навесами, в ямах и у крон – дрогнули и быстро потекли вперед, к воротам, словно поток непроглядного ночного мрака.

– Х-ха!!! – Следующий бросок предназначался верхней опоре. И без того перекосившаяся, от первого же удара она вылетела с посадочного места, встала боком и застряла, полуоткрыв проход. И в эту щель тут же устремились невесть откуда взявшиеся чужаки, одетые в меха и кожу, с топорами, палицами и щитами в руках. Словно дурной сон в глубокую душную ночь.

Поток растекался по улицам, бодро вышибал двери, затекал в дома, заполнял площади, выискивая себе новые ходы. А стража так и осталась у ворот с прогоревшими факелами, с отставленными в стороны копьями и оставшимися в поясных петлях топорами. Кидаться впятером на бесчисленных врагов привратники не решились, а остальные караульные в бессилии смотрели за происходящим с высоты стен.

Теперь городу оставалось уповать только на милость победителя…

– Скучно, – вздохнул великий Один, созерцая перекосившуюся створку. – Пришел, увидел, победил. Даже не поговорили. Разве это война? А ты чего тут делаешь, Валька?

– Сам видишь, – развела руками Валькирия. – Не взлетается. Крови нет.

Армия гуляла в покоренном Тлемсене два дня, на удивление никого не убив и даже не покалечив. Взятая добыча оказалась почти целиком выпита и сожрана на месте – за исключением всяких мелочей, которые помещаются в поясной сумке или наплечном мешке. Так что главным успехом стало отличное настроение войска, изрядно утомленного нудным и затянувшимся морским переходом. Теперь вернувшиеся на берег храбрецы поднимались по сходням уже совсем с другим настроением, всей душой стремясь к новым приключениям.

К городу Варану гости издалека подошли рано утром. Поставили часть кораблей поперек выхода из бухты, дабы не выпустить полтора десятка спящих у причалов пузатых «торговцев», подвалили в берегам сразу с запада и востока от порта, споро высадились, разминаясь перед новой веселухой, сбиваясь в отряды по дружбе и родству.

– Ронан! – распорядился бог войны. – Выбери полсотни молодых бойцов и встань перед южными воротами! Мужчин не впускать. Женщин, особенно красивых, можно. Не выпускать никого!

– Я не хочу в сторожа! – возмутился рыжий воин. – Я хочу в битву!

– У тебя всего полторы руки, дружище, и звание кормчего, – рассмеялся Викентий, охваченный предвкушением хорошей схватки. – А кормчие в драки не суются. Да не грусти, хватит и на твою долю сражений!

Он похлопал смертного по плечу и повернулся к новому приключению.

Город был хорош! Стены из серого известняка высотой с пятиэтажный дом, чуть выступающие вперед зубцы, бойницы на среднем уровне, две могучие башни, перед обитыми медью широкими воротами. На солнце они отливали желтизной и казались огромной цельнозолотой отливкой. Сверху уже вовсю шла оборонительная суета: подносились многопудовые кувшины с маслом и пучки стрел, разбирались копья, добавлялись в груды окатые валуны и куски колотого гранита, расставлялись жаровни, вымачивались в смоле факелы.

Размерами Варан уступал Царьграду всего вдвое, однако выглядел крепче и богаче. Одних только вымпелов разноцветных на стенах и в бойницах с полсотни, да шлемы стражников тут и там мелькали золотые. То ли из добротной бронзы, то ли щедро украшенные клепками или шитьем. Подходы к воротам – мощеные, дабы путники не пылили, чуть в стороне – низкие каменные скамеечки. Для отдыха, коли на въезде пробка образовалась. Или просто старикам за беседой посидеть.

В общем – город Викентию понравился.

– Сдавайтесь! – для очистки совести крикнул египтянам бог войны.

В ответ послышался заразительный хохот.

– Вот и хорошо, – облегченно перевел дух великий Один. – Значит, поиграем!

Он вытянул топор, хорошенько раскрутил и метнул в правый подпятник…

Ворота варанцы сшили добротные, прочим укреплениям под стать, и держались они долго – не меньше четверти часа. Однако мерно прилетающий, стремительный полупудовый подарок в конце концов сделал свое дело. Упоры подломились, и обитые медью створки, связанные прочными затворами, повалились внутрь. Славяне, восторженно взревев, плотным потоком кинулись в атаку. С башен в них полился поток стрел, копий, вынуждая закрываться щитами, а поперек дороги, прямо поверх створок, быстро составился ратный строй из прямоугольных плетеных щитов, поверх которых опустились копья с медными и каменными наконечниками.

– Х-ха! – Великий Один метнул в копейщиков молот, проложив сквозную просеку, потом еще раз. Но просека неизменно зарастала, а сверху на атакующих посыпались камни, сминая щиты и оглушая воинов, рухнули несколько кувшинов, растеклось масло. От полетевших следом факелов взревело пламя. Однако азарт атакующих был столь велик, что, несмотря ни на какие опасности, невзирая на боль от ожогов и синяки от камней, они ударили в египетский строй с такой скоростью, с таким напором, что тот сразу пополз назад, открывая завоевателям проход на белые и узкие улочки Варана.

Послышался оглушительный рев, славяне стали падать один за другим от бронзовых дротиков, пронзающих насквозь и щиты, и тела, и в схватку буквально ворвался черный воин в полтора роста высотой, с плечами шириной в половину ворот и птичьей головой с птичьим клювом. Растратив запас дротиков, египтянин обнажил нефритовые секиры с лезвиями длиной в рост человека и, широко размахивая ими, стал вышвыривать врагов наружу, кого-то разрубая, кого-то просто пиная.

Великого Одина отбросило толпой разбегающихся в ужасе воинов, и потому он встретил врага уже снаружи, за воротами, метнув боевой молот, едва среди отступающих открылся достаточный просвет.

От удара в клюв великан всего лишь дернул головой, но соизволил обратить на человечка внимание, шагнул к нему, занес над головой сразу обе секиры, обрушил вниз. Бог войны кинулся вперед, спасаясь от неминуемой смерти, что есть силы врезал окантовкой щита врагу между ног, поймал вернувшийся молот, снизу вверх метнул его в раскрытый клюв взревевшего от боли великана, ударил окантовкой по ступне и что есть силы оттолкнулся, с кувырком откатываясь на десяток шагов в сторону. Он опередил противника всего на долю секунды – и могучий пинок чернокожего пришелся в пустоту.

Один разжал ладонь – молот вернулся в нее.

Египетский гигант взревел от боли и ярости, вырвал секиры из земли, кинулся на человечка, попеременно рубя то с левой, то с правой руки. Но теперь не сверху вниз, а поперек, вынуждая великого бога войны прыгать, словно заяц. Чуть зазевайся – располовинят аккурат по талии.

– Аш! Аш! Аш! – скандировали, как на трибунах, египтяне на стенах.

– О-дин! О-дин! – пытались перекричать их славяне.

Ворота стояли распахнутые и беззащитные, но никому не приходило в голову воспользоваться шансом и стремительно ударить в проход, ворваться в крепость.

– Дебилы, блин… – выдохнул Викентий и, вместо того чтобы прыгать, – распластался.

Полированное зеленое лезвие скользнуло над телом, он приподнялся и почти в упор метнул молот в черное колено. Аш рухнул, словно подрубленный дуб, оперся руками на землю, собираясь встать, но Викентий тут же ударил его окантовкой по запястьям. Левое смялось, как тряпка, но и щит раскололся, обвиснув на рукояти бесполезными кусками. Египетский бог пустыни резко изогнулся, и сцапал голову великого Одина в клюв, сжал с такой силой, что потемнело в глазах, и затряс, явно намереваясь оторвать. Викентий, ощущая, как явственно трещат его шейные позвонки, крепко обнял сжимающий его клюв, что есть силы оттолкнулся от земли и кувыркнулся вперед…

И хватка внезапно ослабла.

Великий Один чуть отполз, уселся на твердую, словно камень, землю, мотнул головой. Он чувствовал себя так, словно только что побывал в гидравлическом прессе, зачем-то совмещенном с мясорубкой. А могучий египетский бог Аш, властелин пустынь, лежал на груди, клювом в небо, у его ног.

– Интересно, он оживет? – пробормотал молодой человек, ощупывая уши и шею. – Если бог, то должен быть неубиваем.

– Любые боги, Вик, это всего лишь удачный апгрейд смертных, – подошла Валентина. – Апгрейд, мозги и немного везения. Не всякого человека завалит даже бог, не всякому богу удается жить вечно. Если его хорошенько поломать, то любой монстр становится беззащитней бабочки. И тогда…

Она положила ладонь на грудь бога с вывернутой головой, собрала кулак, перевернула, открыла, дунула на ладонь и развела руками.

– Ты почему здесь?! – спохватился великий Один.

– Так ведь мир! – усмехнулась девушка.

– Идиоты! – Бог войны, пошатываясь, поднялся, указал прославляющим его славянам в сторону забытых всеми ворот в Варан.

Воины слегка изменились в лице, словно возвращаясь из сказки в реальность, вспоминая смысл путешествия и цель сражения. Взялись за щиты и копья, кинулись по дороге. Египтяне тем временем тоже очнулись, выстроили стену щитов. С башен полетели копья и стрелы, позвав Валькирию в чарующий сакральный полет.

Набежавшие славяне с ходу врезались в египетский строй, хорошенько нажали… Варанцы дрогнули, попятились, но непрерывно сыплющиеся сверху тяжеленные валуны быстро и жестоко проредили ряды атакующих, а после падения десятка кувшинов с маслом подступы превратились в натуральную топку с высоким ревущим пламенем, сжирающим щиты, оружие и одежду уже павших воинов. Нестерпимый жар вынудил попятиться даже славян – гости из-за моря отступили, отбежали на безопасное расстояние, куда не долетали стрелы защитников.

– Вы что, хотите жить вечно?! – грозно взревел великий Один, более-менее пришедший в себя после жестокой схватки. – Не давайте им передышки! Навалят баррикаду – вообще не пройти будет. Дайте щит! За мной!!!

Грозно зарычав, Викентий кинулся в атаку, увлекая за собой воинов, вскинул щит, метнул вперед молот, потом еще раз и еще, разбивая египетский строй. Щит громыхал и трясся, в нескольких местах стрелы и дротики пробили его насквозь, и наконечники торчали наружу, но до тела не доставали.

– По-о-оберегись!!! – Бог войны пробежал под градом камней и врезался в копейщиков, отважно ринувшихся навстречу. Отвел щитом наконечник одного, ударил в ответ молотом, уклонился от выпада, отомстил окантовкой по пальцам на ратовище; присел, пропустил бросок палицы, подловил высунувшегося удальца на плечо, толчком зашвырнул в глубину улиц…

Здесь становилось все жарче и жарче – масло лилось сверху водопадом, ревело огнем, заставляло трещать и закручиваться волосы, морщиться кожаную одежду, не позволяло сделать ни вздоха.

Бог войны вдруг понял, что остался один – против огня и сыплющихся валунов, против копейщиков в воротах и торопливых, хотя и неточных, лучников. Все смертные уже разбежались, не выдержав боли и напряжения.

Наверное, великий Один все же смог бы победить, прорваться, войти в Варан – но только какой прок от единственного воина славного народа на все улицы города? Даже если этот воин – бог?

Викентий отбросил вовсю полыхающий щит и зашагал прочь под торжествующее улюлюканье египтян. Вышел за круг смерти, очерченный самыми дальними из египетских стрел, грозно рыкнул на уставших бойцов:

– Вы что, хотите жить вечно?! Какого лешего отступаете?! Дадите местным передышку, они закроют ворота снова! Поднимут, завалят, укрепят, стену каменную сложат. Вы хотите войти в город или нет? Масло и камни не бесконечны! Не давайте египтянам спуску, и боеприпасы у них закончатся! Ну же, ну, славяне!!! Вы хотели побед и славы?! Ничто не дается просто так! Победа и почет достигаются отвагой и кровью! Так идите и заслужите их! Дайте целый щит, и за мной!

Бог войны, закопченный и грязный, залитый кровью, ударил молотом по щиту и повел храбрецов в новую атаку.

Но тут в небе мелькнула тень – и ряды дружинников наполнились стонами и криками боли. Еще движение – и новая болезненная ругань.

Со стен донеслись радостные вопли:

– Монти! Всемогущий Монти! Непобедимый Монти! Всесильный Монти! Монти нас спасет!

Бог войны поднял голову. В ослепительно синем небе завершал широкий вираж краснокожий крылатый великан с золотым, а скорее – бронзовым копьем в руках. Человекоптица соскользнул в пике и промчался над славянскими отрядами, быстро-быстро стуча копьем вниз, прокалывая плечи, тела, вскинутые руки, пробивая щиты и головы. Скользнул, начал набирать высоту. Великий Один в два оборота раскрутил молот, метнул следом. Полпуда железа угодили летуну в бедро, и тот, закувыркавшись в воздухе, разбрасывая огромные разноцветные перья, рухнул вниз. Крылатый муж грохнулся о землю, пару раз подлетел и упал снова, но поднялся, расправил радужные многоцветные крылья, подпрыгнул, явно намереваясь взлететь. Однако прилетевший боевой молот врезался ему в грудь и снова опрокинул в пыль.

– Русская ПВО, козел! – прорычал бог войны, неторопливо приближаясь. Поймал вернувшийся молот и швырнул его снова, не позволяя египетскому гиганту прийти в себя. Поймал – швырнул.

После пятого попадания могучий Монти, привстав на колено, вдруг резко двинул рукой – и его сверкающее оружие, мелькнув стремительной молнией, вонзилось Викентию в живот, пройдя сквозь тело и застряв в животе рукоятью.

Бог войны ругнулся, тоже припал на колено, но молот метнул. Приподнялся, сделал еще несколько шагов, метнул. Подошел еще на несколько шагов, метнул…

Египетский бог войны уже не пытался встать, лишь вздрагивал после попаданий. Великий Один добрел вплотную, взял его за клюв, рывком повернул вниз и сильным ударом по затылку вколотил почти по самые ноздри. Устало сел сверху.

– Прошу прощения, коллега. Но сегодня выдался необычайно тяжелый день.

– Один! Великий Один! – со всех сторон сбегались воины славного народа. – Всемогущий! Непобедимый!

Славяне окружили раненого бога, и тот с усилием, болезненно морщась, встал.

– Ну-ка, мужики, взялись все за ратовище, – скомандовал он. – Теперь дружно, одним рывком, выдергивайте. И-и, р-раз!

Воины выполнили приказ и мигом извлекли египетское оружие из раны.

– Классное копьишко, – оценил окровавленный трофей победитель. – Нравится! Нужно будет его прибрать. В хозяйстве пригодится.

– Великий Один! Великий Один! – продолжали причитать собравшиеся уже в изрядную толпу добровольцы из Западной Европы. – О, наш бог!

– Они уверены, что ты умрешь, Вик, – объяснила Валентина, присаживаясь на сраженного великана.

– Я? От такого пустяка? – расправил плечи великий Один. – Я бог, дуремары!!! Мне это, как палец поцарапать! Завтра бегать буду, послезавтра в любой битве драться. А вы должны до ночи взять эти чертовы ворота! Где моя дружина? Чурила! Бастаран! Переслав! Покажите этим малахольным, каковы в деле настоящие воины!

– Не дело, Вик, посылать смертных в топку, которую способен вынести не всякий бог, – попыталась успокоить его Валькирия. – И время уже к вечеру. Людям нужно поесть и отдышаться. Ты тоже расслабься, отдохни. Не будь упрямым бараном. Утро вечера мудренее. К утру чего-нибудь придумаем.

– К утру они ворота заделают, тараном не пробьешь!

– В городе есть другие.

– Но эти уже вскрыты! – мотнул головой бог войны. – Если они не дураки, то вторые изнутри уже чем-то укрепили, чтобы мне уловку повторить не удалось. Ладно, сделаем так… Переслав, собери всех лучников, что есть, и стреляйте в каждого, кто появится в воротах.

– Сделаем, великий!

– Выставьте дозоры, секреты. Не дайте горожанам за ночь разбежаться. Я не хочу получить вместо вкусного орешка пустую скорлупку.

– Сделаем, великий.

– Не позволяйте им восстановить ворота. Тревожьте при каждом шевелении, стреляйте из луков, начинайте атаковать. Пусть бросаются камнями и льют свое масло. Тогда им будет не до строительства.

– Будет сделано, великий.

– Готовьтесь к утреннему штурму. Я буду на ладье. Возникнет нужда, зовите.

Великий Один сделал шаг вперед, охнул от боли и упал на колено, опершись руками о землю.

– Вик! – кинулась к нему Валькирия.

– Все хорошо! – выдохнул бог войны. – До завтра оклемаюсь.

– До завтра, может, и оживешь, – согласилась девушка. – Но сегодня точно не ходок. Мальчики, хватит хлопать глазами! Бегите на корабли, несите кошму и подстилки сюда, зовите Фригг. Великий Один назначает свою ставку здесь, на этом самом месте! И это… Ужин тоже будет здесь. Так что жратву тоже тащите…

Вскоре суровая женщина с хмурым видом опустилась рядом с мужем, склонила голову набок:

– Как ты себя чувствуешь, супруг мой?

– Все будет нормально, оклемаюсь.

– Знаю, через три дня ты исцелишься полностью, – согласилась провидица. – Как ты себя чувствуешь?

– Да хреново ему, как бабочке с булавочки, – не выдержала Валентина. – Вон, дырища какая в брюхе. На тракторе проехать можно! Думаю, желудком ему сегодня лучше не пользоваться.

– К утру заснешь, мой возлюбленный супруг, – пообещала женщина.

Про трактор, кстати, ничего не спросила. Похоже, провидица знала, что за большая рычащая и вонючая штуковина появится через тридцать веков.

– К утру я должен быть на ногах, жена моя, – взял руку русалки в свою великий Один.

– Не будешь, – с той же нежностью ответила супруга.

– Но город! Пока уходит время, плоды наших сегодняшних стараний утекают!

– Не утекут, великий Один, – успокоила его женщина. – Завтра утром город захватит твоя верная Валькирия.

– Я не смогу, Фригг, – покачала головой девушка. – Пока египтяне защищены амулетами, я бессильна.

– Знаю, – лаконично согласилась русалка.

В закатных лучах над бухтой торгового города Варана появилась легкая дымка. К сумеркам она сгустилась в плотный туман, в начале ночи оторвавшийся от моря и тяжело поднявшийся на высоту привратных башен. Покачавшись над морем, туман медленно переполз на город и заплакал очень мелким и холодным морящим дождем. Капли падали на крыши и стены, затекали в двери зданий и окна дворов, смачивали иероглифы, стекали по древним охранным знакам, смывали краски надписей. Они обнимали лица египтян прохладой, пропитывали их одежду, увлажняли обереги и талисманы, заговоренные знаки на оружии. Задолго до рассвета Варан пропитался влагой насквозь, а с первыми солнечными лучами часть воды стекла обратно в море, а часть просто испарилась, унося свою добычу в звенящие небеса.

Все это время в воротах продолжалась вялая, но непрерывная война. Лучники захватчиков под прикрытием щитов подобрались к башням на полсотни шагов – на длину копейного броска – и метали стрелы в любого, кто появлялся в створе. Несколько раз египтяне пытались выдвинуть вперед стражу и прикрыть щитами горожан, пришедших собрать сброшенные за день со стен валуны. Однако славяне тут же делали рывок и вступали с ними в схватку, пытаясь прорваться на улицы «на плечах» – когда стрелки на стенах неспособны помочь своим, потому что в плотной мешанине слишком просто изувечить камнем друга, а не врага. А уж лить горящее масло – себе дороже.

Стражники пятились, составляли правильный строй, пытались спрятаться под арку ворот, оставив врагов под огнем. Однако наученные за день славяне в ловушку не лезли, тоже быстро отступали с опасного места, и все оставалось как прежде: варанцы теснились за упавшими воротами, пришельцы снаружи, а на ничейной земле лежали груды обгоревших мертвых тел и столь нужных защитникам камней.

В пасмурной непроглядной ночи разобраться, кто свой, кто чужой, стало и вовсе не возможно. По факельщикам стреляли сразу несколько славянских лучников, на любой шорох во мраке – били и бросали копья.

К рассвету воины вымотались так, что стрелки не то что тетивы натянуть – даже лук поднять не могли; а их прикрытие опиралось на щиты, ако на костыли. Но под светлым небом все они – и стража, и дружинники – сменились на свежих, отдохнувших мужчин, готовых продолжать кровавую игру еще хоть целые сутки. И вот тут на залитую ярким утренним солнцем дорогу вышла невероятная обликом девушка. Стройная, словно кипарис; с непокрытой, коротко остриженной головой. В ушах сверкали серьги с радужными самоцветиками, и еще две – в левой ноздре. Тонкие черты лица, лебединая шея, вырастающая из высокого ворота темного облегающего платья, поблескивающего жемчужной россыпью по всей груди и местами на юбке. Сама юбка имела сбоку длиннющий разрез, из которого с нахальным бесстыдством проглядывала белая изящная ножка. Пояса на платье не имелось вовсе, а в руках девушка держала розу. С большим, с кулак, темно-красным бутоном и на длинном, сочном, ослепительно-зеленом стебле.

Девушка задорно поглядывала на город, чуть раскачивая головой, и было в ее поведении что-то безумно-завораживающее. А из оливкового сада у дороги десяток за десятком выходили цепочкой крупные, одинаково снаряженные воины: медный шлем с алым гребешком, красный плащ с бронзовой фибулой на плече, сверкающая кираса, большой квадратный щит, короткое копье с длинным бронзовым наконечником. Воины выстраивались ровными, как по линеечке, рядами за спиной девушки и начинали постукивать копьями по щитам. Точно в такт покачиваниям темной головы с короткой стрижкой.

Рядов становилось все больше, стук нарастал, наползая на город липкой жуткой несуразицей. А когда число сих воинов достигло полутора сотен, девушка качнула розой – и свежая армия захватчиков вслед за ней двинулась вперед: нога в ногу, шаг в шаг, словно единый нечеловеческий механизм.

Ближе, ближе, ближе…

Варанцы тревожно закричали, начали стрелять, а потом и метать дротики.

Девушка рассмеялась, вскинула цветок вверх, и ее армия, низко и утробно взревев, сорвалась с места на бег, кинувшись в ворота. Стройная красавица побежала вместе с ними, а когда с левой башни обрушился поток горящего масла – раскинула руки, встречая огонь на шею и грудь.

Пламя обрушилось прямо на нее, угрожая обратить в воющую от боли головешку, но в последний миг предчувствие близкой смерти – ее, Валентины, смерти! – обратило живую плоть в парящий дух, и Валькирия с восторженным хохотом влетела в пылающий поток, пронзила его и взметнулась ввысь, раскрываясь над городом.

Ее воины с грозными воплями лезли на щиты египтян, защищающих город, кололи их, били, толкали, протискивались вперед, на улицы. Копейщики яростно оборонялись. И очень скоро осознали неладное: они не могли причинить вреда врагу! Равно и нападающие красавчики не нанесли никому ни единой раны, не сдвинули ряды щитов ни на шаг. И если они наступали – то лишь потому, что проходили сквозь первых врагов, чтобы обрушиться на следующих.

Однако всего этого не видели на башнях. Привратники отчаянно пытались сдержать нападение, торопливо закидывая врага камнями, выливая на него горящее масло, сбрасывая кувшины с горючей жидкостью целиком – там разобьются. И если медноголовые терпят, не отступают, не разбегаются – значит, камней и огня нужно больше, больше, еще больше!

Изувечить их всех, смять, сжечь, испепелить!

Однако бог войны был прав: запасы камней и огня на стенах не могут быть бесконечными. И когда потоки масла и ливень камней стали заметно ослабевать, Переслав дал отмашку, и дружина Одина – опытная, слаженная, не боящаяся смерти, состоящая из непобедимых скифов и могучих воложан, – бросилась вперед, промчалась две сотни шагов открытого пространства и, пройдя сквозь призраки своих павших товарищей, неожиданно слитно врезалась в щиты растерянных перед происходящим египтян.

Половина защитников так ничего и не поняла, когда вместо призрачных наконечников им в шеи ударили настоящие, кремниевые и сланцевые. Другую половину неожиданный напор просто опрокинул, и заливающий улицы поток чужих воинов прошел по их животам.

Варан пал…

* * *

Картена открылась путникам на второе утро после выхода из Варана. Это тоже был порт возле уютной бухты, готовой дать мореходам безопасный приют в любой шторм. Те же каменные стены, те же зеленые сады окрест, те же надвратные башни. Судя по ним, ворот в Картене было даже три – хотя размерами он заметно уступал Варану. А в остальном…

Не Царьград, конечно, но смысл остановиться был.

– У нас есть два варианта, братья мои! – громко произнес великий Один, на широко расставленных ногах наблюдающий за приближением берега. – Кровавый, но быстрый – или мирный и рискованный. В первом – я выбиваю ворота сразу после высадки, едва только их захлопнут. Во втором – моя возлюбленная Фригг к завтрашнему рассвету лишает силы все здешние обереги, а потом наша отважная Валькирия насылает на защитников призраков, под прикрытием которых мы пробираемся внутрь. Опасность одна: до рассвета египтяне успеют завалить изнутри ворота до самого верха и расковыривать их придется очень долго и трудно. Если сюда уже дополз слух о нашей тактике в прежних набегах, то именно так картенцы и сделают, можете быть уверены. После чего снести стену окажется проще, чем открыть врата.

Ближние воины склонили головы, но ничего не ответили. Ведь на самом деле это был не вопрос, а объяснение. Объяснение тому, зачем бог войны поведет под огонь, копья и камни именно их, живых людей, а не призраков.

Дубовые кили со зловещим шипением вспороли песок, пришельцы споро повыпрыгивали на берег и, не тратя время на установку сходен, поспешили к крепости.

Там шла испуганная суета – местные жители со всех ног бежали к воротам, загоняли в них осликов и коз. Некоторые прыснули к причалам под стенами, другие рванули округ – дальние ворота показались им более безопасными. Створки начали медленно смыкаться, и щель между ними исчезла как раз к тому мигу, когда нежданный гость с десятками возбужденных спутников приблизился на расстояние броска.

– Х-ха! – жалобно треснул правый подпятник, пока стражники спешно бежали с улиц на башню.

– Х-ха! – снова хруст, и караульный начал торопливо высекать искры в жаровню.

– Х-ха! – еще удар! А жаровня еще не горела, и опечатанные номархом кувшины с маслом продолжали прятаться в тени оружейного склада.

– Х-ха! – стражники наконец-то поднялись на башню, и наверху сразу стало тесно и шумно.

– Х-ха! – воины, поправляя шапки из просоленного полотна, торопливо разбирали луки и дротики, выходя к краю стены, несколько крепких мужчин потащили за ручки тяжелые кувшины, поставили их над аркой. Хотя ломать печати правителя никто пока не рисковал.

– Х-ха! – наконец-то полыхнула солома на жаровне. Караульный быстро подгреб угли, и все облегченно вздохнули.

– Х-ха! – треск стал оглушительным, башня ощутимо дрогнула. Радостно завопили пришельцы и кинулись вперед.

– Бей их! – Стража принялась торопливо метать вниз все, что попадалось под руку: копья, дротики, камни. Однако пришедшие с моря чужаки закрывались плотными и тяжелыми деревянными щитами, и нанести им заметный урон никак не удавалось.

– Масло! – Печать наконец-то сорвали, подняли и опрокинули кувшин. Кто-то сунул в густую струю льющегося масла догорающий пучок соломы, и поток тут же превратился в текучее пламя. Однако чужаки бежали и бежали – отбрасывая загоревшиеся щиты, шагая в самый огонь, перепрыгивая полыхающие лужи. Похоже, толстая меховая одежда позволяла им не бояться жара, смертоносного для всего живого.

Вниз полетели валуны, потом еще два кувшина, опять камни. А внизу слышался стук палиц и топоров, треск ломаемых щитов, крики ярости и ужаса, предсмертные стоны.

Отбегая за очередным кувшином масла, один из мужчин глянул через край вниз. Замер.

– Что там?! – окликнули его сразу несколько голосов.

– Они прорвались! – Воин повернул к товарищам побелевшее лицо. – Поднимаются сюда!

Стражники переглянулись. Если отряд внизу разгромлен, защищать ворота смысла больше нет. Они все равно открыты для врагов… которые скоро ворвутся в дома, к их женам и детям. Однако дальние ворота еще свободны, до них люди моря пока не добрались.

Можно успеть!

Мужчины сорвались с места и помчались вдоль стены к средней лестнице.

Когда великий Один поднялся наверх – на башне уже было пусто. Викентий посмотрел с высоты на берег, потом пересек боевую площадку и бросил взгляд на город.

Отряды победителей быстро двигались по улицам, заглядывая в дома. И так до тех пор, пока не находилось еще нетронутое жилище. Тогда воины вышибали дверь – и исчезали. Их маленькая война заканчивалась.

Увы, но с дисциплиной в этом мире дела обстояли ничуть не лучше, чем с квантовой физикой.

Однако в этот раз Викентия махновщина в собственной дружине ничуть не обеспокоила. Преимущество большой армии в том, что ее хватает на все. Вот так, не спеша, занимая дом за домом, отряды будут катиться вперед до тех пор, пока не упрутся в дальнюю крепостную стену и самые восточные ворота. И город смирится пред волей пришельцев.

В щеку дохнул холодок, и рядом сгустилась Валентина, в своих безумных сапогах и шортиках, вызывающих у всех здешних жителей нечто похожее на паралич. Как только увидят одетую таким образом девушку – так сразу и столбенеют. Причем совершенно голые дамы подобной реакции ни у кого не вызывают. Уж он-то знает!

Паралич проходил, только если зевакам говорили, что пред ними богиня смерти. Тогда в мозгу несчастных все сразу становилось на свои места. Боги – не люди, богам можно все. Даже носить птичью голову и змеиные ноги.

– Скучаешь, Вик? – наклонилась чуть вперед девушка.

– Любуюсь.

– Еще один твой город?

– Нет, не мой. Зачем мне подобная обуза? – пожал плечами великий Один. – Зато воины теперь – мои. Чем больше у них побед, славы и добычи, тем больше преданности. Теперь именно я их повелитель. Они отзовутся на мой любой призыв без колебаний.

– Они там, ты здесь. Завидно, наверное, Вик? – Богиня смерти ехидно подмигнула приятелю: – Ох, Вик, трудно быть женатым, правда? Пока жена рядом, особо не погуляешь. Весь город занимается любовью, и только ты тоскуешь в одиночестве.

– Ты кое о чем забыла, Валькирия, – безмятежно улыбнулся девушке Викентий. – Здесь, на башне, у меня есть все, что нужно для счастья. Ведь я бог войны, а вовсе не любви.

Лучшая из лучших

Великий Орей, сын Макоши, шел по степи, присаживаясь у валков сохнущего сена. Опускался на корточки, ворошил ладонью, просовывал пальцы между стеблями. Иногда кивал местным женщинам: «Собирайте!» – иногда отрицательно качал головой.

Степняки заготовкой сена отродясь не занимались и потому отличить достаточно подсохшую траву от еще влажной не могли. Орей знал, чем это обычно заканчивается – полыхающими средь луга стогами, – и рисковать не желал. Слишком уж много сил в каждый из таких приднепровских стогов вложено, и слишком много они значили для его планов.

Ведя в поводу коня с сидящей на нем девушкой, юный бог обошел всю выкошенную луговину, время от времени касаясь коленей всадницы и что-то ей рассказывая. Затем поднялся в седло, прижал спутницу к себе и дал шпоры каурому скакуну. Помчался к другому покосу.

– Ты посмотри, Гривия, – опираясь на поднятые грабли, сказала пожилая женщина стоящей рядом. – Вроде и красив, и статен, и телом крепок, и от рождения бог истинный… Ан с уродины кривоногой каждую пылинку сдувает. Нормальной бабы, что ли, не нашел?

– Любовь зла, полюбишь и козла, – пожала плечами ее товарка, и они бок о бок принялись за работу.

Осмотр покосов по обоим берегам Днепра занял время до глубокой ночи. Многие луга стояли уже со сметанными стогами, иные «дозревали», третьи отчего-то не желали сохнуть, несмотря на стоящий зной. Впрочем, так было всегда и везде, и потому Орей особо не удивлялся.

Уже во мраке юные боги вернулись к кочевью престарелого Урукана. Орей спешился, взял спутницу на руки, вошел в юрту, поклонился восседающему на кошме старику в легкой замшевой рубахе и просторных штанах:

– Благодарю тебя, вождь, за помощь. Мы не забудем твою доброту.

– Хотя бы кумыса выпейте в дорогу! – предложил хозяин, неспешно пережевывая полоску вяленого мяса.

– Прости, мудрый Урукан. Уже слишком поздно, чтобы садиться к столу.

– Опусти, Орей, – тихо попросила Ящера. – Это не ты меня нести должен, а я тебя. Не то сгорим оба.

Седовласый хозяин кочевья подобрал с выстеленного коврами пола юрты охапку сухого ковыля, кинул в очаг. Пламя занялось моментально, взревело, поднявшись чуть не до продыха в потолке. Девушка обняла спутника, крепко прижалась к нему – и оба скрылись в пламени.

Старик долго смотрел им в спины, словно не веря увиденному, а потом покачал головой:

– Любовь зла…

Между тем молодые люди вышли из священного огня, вечно пылающего в святилище прародительницы скифов, и юный сварожич вновь подхватил девушку на руки.

– Куда тебя отнести в сей темный час, дчерь всемогущей Табити? – спросил он.

– Полагаюсь на твою мудрость, сын всемогущей Макоши, – обняла его за шею Ящера.

– Моя мудрость утверждает, что в ночном мраке нужно предпочитать знакомые пути.

– Разве можно спорить со столь очевидной истиной? – прошептала девушка, и оба скрылись среди пологов.

Но, как всегда, проснулся Орей в одиночестве. Оделся, вышел к священному огню, поклонился стоящей возле пламени женщине:

– Хорошего тебе дня, великая Табити…

– И тебе удачи, великий бог, – чуть склонила голову хозяйка степей.

Она была в собольей куртке, опускающейся лишь немногим ниже талии, однако копошащиеся густым букетом змеи уже давно не вызывали у юноши никаких чувств. Со временем привыкаешь ко всему. Даже к тому, что при разговоре бесчисленные гибкие ноги собеседницы прикасаются к тебе, обнюхивают и тихонько шипят, выпуская раздвоенные жала.

– Если ты ищешь мою дочь, то она в саду, – сказала богиня. – Проголодалась. Вчера вы вернулись поздно и остались без ужина. Если желаешь поведать о своих успехах в подготовке похода, то я жду.

– На сей день все продвигается так, как я и полагал, великая Табити, – чуть склонил голову юный бог. – Ныне пора готовить ладьи. Ты обещала предоставить мне десять больших ладей и шесть десятков солидных, спокойных, умудренных опытом воинов.

– Именно старых и ленивых? – улыбнулась змееногая женщина.

– Буйные юнцы способны наделать глупостей.

– Я догадалась, – кивнула богиня. – Можешь не беспокоиться. Твоя просьба выполнена. Все корабли уже переволочены из низовья мимо порогов и ждут наверху, пожилые воины их сторожат.

– Тогда самое время вести их вверх по реке и грузить, – сказал великий Орей. – Отправлюсь завтра же.

– Если опять с моей дочерью, то я никого о сем упреждать не стану, – пригладила свои золотистые волосы всемогущая Табити. – Присутствие Ящеры есть достаточное доказательство того, что ты вещаешь от моего имени.

– Благодарю… Великая… – приложил ладонь к груди молодой человек.

– Что-то еще? – уловила неуверенность в его голосе женщина.

– Я один в твоем царствии, великая Табити… – облизнул враз пересохшие губы юноша. – Мне некого прислать к тебе с вопросом, и потому я вынужден обратиться к тебе сам… – Он опустился на колено. – Великая и всемогущая Табити, прародительница скифов. Я, великий Орей, сын Макоши, люблю твою дочь и прошу у тебя ее руки.

– Что за глупое представление? – хмыкнула женщина. – Просто скажи, чего еще тебе от меня нужно?

– Я хочу жениться на твоей дочери.

– Не делай из меня дурочку, мальчик! – повысила голос всемогущая Табити. – Я знаю, что моя дочь уродлива и неспособна пробудить любовь! Поэтому оставь свои детские хитрости и просто скажи, чего тебе хотелось получить таким поступком? Тебе нужны еще воины? Оружие? Корабли? Ты хочешь получить для похода всех моих детей, уцелевших после стычек с богом войны?

– Я хочу получить Ящеру.

– Давай говорить правду, великий Орей, сын Макоши. – Зашевелившиеся змеи поднесли могучую богиню почти вплотную к юноше. – Да, год назад у нас был уговор со сварожичами о вечном союзе. И ради сего союза мы с твоей матерью обе жертвовали детьми, дабы укрепить союз реальным деянием, а вы жертвовали собой, отдавая себя в заложники сему союзу. Но все изменилось! Мне больше не нужен союз, а тебе я доверяю безо всяких жертв. Поэтому давай покончим с глупыми хитростями. Говори прямо, что такое ценное тебе потребовалось для успеха, раз уж ты решил колупнуть столь старые надежды?

– Я люблю твою дочь и хочу на ней жениться.

– Ты лжешь!!! – вскричала могучая Табити, и змеи ее ног вскинули головы и зашипели от ярости.

– Тебе сказать правду, богиня? – поднялся с колена юный Орей, и теперь уже он нависал над прародительницей скифов. – Хорошо, я скажу все как есть. Да, я люблю другую! Да, я люблю прекраснейшую из красавиц, неповторимую и ненаглядную. Но ее у меня украли. Моя мать спрятала мою любимую. Моя мать умна и всесильна, и если уж она спрятала человека, то его не найдет уже никто и никогда! Я больше никогда не увижу свою любимую, не прикоснусь к ней, не услышу ее голоса. Я это знаю, я с этим смирился. Но я понимаю и то, что рано или поздно, но жену мне придется выбирать. Ибо все мы созданы так, что мальчик становится мужем лишь рядом с женщиной и только благодаря женщине способен продлить свой род. И раз уж я не могу быть рядом с любовью своего сердца, то пусть этой женщиной будет та, близость с которой никогда не приедается, беседы с которой всегда, как глоток свежего воздуха. Та, которая понимает и принимает все мои заботы, всегда готова помочь, поддержать. Которая умеет слушать и слышать. Пусть твоя дочь не первая среди красавиц. Но нет друга и союзника надежнее ее. Если мне все равно надобно выбирать себе спутницу на пути в вечность… То именно великая Ящера есть лучшая из лучших!

– Вот теперь я тебе верю… – тихо произнесла змееногая женщина. – Некрасива, но верный друг и союзник. Это, конечно, не любовь, а нечто иное… Но иногда нам трудно разобраться в подобных тонкостях.

Великий Орей снова опустился на колено и склонил голову.

– Я, конечно, не буду против вашего брака, мальчик мой, – с теплотой в голосе произнесла хозяйка степей. – Я рада, что моей дочери хоть в чем-то повезло в ее жизни. Но на твоем пути есть одна неодолимая сложность.

– Какая, о великая? – вскинул голову юноша.

– Ящера тебе тоже ни за что не поверит, – пожала плечами богиня. – Она решит, что я принудила тебя к браку в обмен на помощь в войне с матерью. Ящера послушная девочка, она смиренно примет мою волю. Выйдет замуж и станет жить с тобой в согласии и послушании. Не веря ни единому твоему слову о любви и верности. Полагая, что ты пошел на жертву ради победы, что просто терпишь ее рядом, соблюдая тайный уговор… Ты хочешь обрести жену на таких условиях?

Орей промолчал.

– Да не печалься ты так! – утешила жениха богиня. – В сем деле я стану тебе верным и надежным союзником. – Прародительница скифов засмеялась. – Пусть твое желание пока останется нашим маленьким секретом. Вместе мы что-нибудь придумаем. Скажи лучше, когда ты предложишь мне созывать воинов для похода?

– Когда вернусь, великая.

Может быть, юный бог и отправился бы на Днепр в одиночку – да только даже у конного путника путь от храма до верхних порогов займет не меньше десяти дней. И лишь кровь всемогущей Табити или ее дочери позволяла людям мгновенно проходить сквозь священный огонь, обязательный для очага в каждом скифском кочевье, в любое место степи.

Только объятия Ящеры и очаг посреди скифской стоянки и помогли великому Орею уже новым днем оказаться на берегу могучей реки и подняться на борт самой новенькой из ладей.

Дальше все было просто: корабли двинулись вверх по реке. Разумеется, на бечеве. Как еще против течения стронешься? Волокли ладьи какие-то иноземцы, нанятые великой Табити в собственном порту вместе с их суденышками. Флотилия медленно ползла, и так же медленно с берегов подтаскивали на волокушах и подвозили на спинах коней охапки сена, забрасывали его на борт и набивали в трюмы. Час за часом, день за днем.

На пятый день сено уже перестало вмещаться под палубу, даже при трамбовании. На шестой – его пришлось, утаптывая, увязывать веревками на палубах. На девятый – все ладьи уже походили на движущиеся стога.

К счастью, по берегам уже стали появляться большие и маленькие рощицы, указывая на близость настоящих чащоб, и сенокосы оборвались. Погрузка закончилась, но ладьи все так же медленно и тоскливо продолжали пробираться на север.

Через три дня пути великий Орей внезапно приказал остановиться у высокого берега, поросшего темным ельником, велел вывалить на него изрядную часть сена, оттащив на пару сотен шагов от берега, и оставил рядом с ним трех скифов.

– Дело ваше простое, – объяснил он. – Сено это нужно сохранить до первых больших снегопадов. Не дать зверью лесному ощипать али людям приблудшим растащить. Припасов я вам оставляю, где спать имеется, огонь разводить разрешаю, воды вдосталь, охотиться рядом со стогами можно, но отлучаться нельзя. Приключений и подвигов не ищите. Коли лесовики или славяне забредут, с ними не ссорьтесь. Будут спрашивать, сказывайте, с родичами размолвка случилась и вы зимы ждете, дабы с товаром вернуться. Все понятно?

– А чего тут не понимать, великий? – зевнул худощавый морщинистый степняк. – Ешь, да спи, да зверя запахом отпугивай. Управимся.

Юный бог кивнул, и караван двинулся дальше. Чтобы через три дня сделать новую остановку и сбросить на безлюдном берегу еще часть своего груза…

Днепр с его непроходимыми порогами особой любовью у варягов не пользовался. Ведь дальше северных степей по нему не пробраться. Однако корабли по реке все-таки ходили, причем нередко, и потому бредущие по узкой тропе через бечевник унылые иноземцы большого удивления у заметивших их славян не вызывали. Идут и идут. Значит, есть куда пробираться. А огромные размеры каравана, ползущего за ними по воде, только отбивали всякое желание общаться с чужаками. Уж слишком много этих путников… Как бы ни попытались украсть в рабство. Чужаки, они такие… Мимо селения или крепости прошли, не сунулись – вот и хорошо, слава великой Макоши.

Молитвы облегчения, понятно, доносились до разума повелительницы славян, но интереса не вызывали. Ну, сбились варяги в кучу. Ну, бредут к себе на север, посудины торговые утягивая. Вреда-то ведь от них никакого? Так к чему время и мысли на сие известие тратить?

А караван полз и полз, облегчаясь с каждой остановкой, неизменно выбранной подальше от жилья.

После десятого привала, освободив трюмы до самого дна и высадив всех скифов, корабельщики свернули бечеву, поднялись на палубы, оттолкнулись, и стремительно понеслись вниз по течению обратно к порогам. И уже через шесть дней юные боги вышли из огня очага в главный зал храма Девы.

– Что-то не похожи вы на изможденных дальним походом, юные путники… – с подозрением прищурилась на них змееногая богиня.

– Так ведь поход-то весь средь мехов на палубе продлился! – задорно ответила Ящера. – Все бока отлежали!

– Ну, коли отдохнули, так и то славно. – Прародительница скифов перевела взгляд на Орея. – Не могу понять, что ты там мутишь… Поведай хоть, успешно ли получается?

– Успешно, великая Табити! – чуть поклонился сварожич. – И потому прошу созвать обещанных тобой воинов к первым заморозкам на днепровское порубежье. Времени для того еще в достатке, должны успеть все, кто этого на самом деле желает.

– Да будет так! – вскинула подбородок змееногая богиня.

* * *

В эти же самые минуты, далеко на запад от Крыма, на причале под стенами древней богатой Утики, великий Один в своей изодранной, пробитой в нескольких местах кирасе, драных штанах и окровавленных, местами подпаленных сапогах осматривал полтора десятка вождей, одетых в лен и каракуль, сверкающих золотом и самоцветами.

– Я созвал вас, други, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, – обвел взглядом верных соратников Викентий.

Славяне ощутимо напряглись.

– Наши трюмы забиты добычей под завязку, и ладьи сидят столь глубоко, что вот-вот начнут черпать воду бортами, – продолжил бог войны. – Мы брали египетские города с успехом и весельем, но каждый из них все же отъедал у нас по десятку-другому воинов, ушедших к Валькирии, и до полусотни раненых. И потому в наших рядах больше уже нет тысячи храбрецов. Хорошо, если наберется половина от прежних отрядов. Ведомо мне, что к нам торопится, что есть лап, здешняя богиня войны Сехмет. Верно, она давно уже прыгала бы здесь, но даже от самой великой из богинь мало проку, когда ее не поддерживают смертные. И потому человекольвица ждет, пока сюда добежит фараон со своими полками. А они пешие, им трудно.

Викентий глубоко вздохнул, снова провел взглядом по лицам.

– Я знаю, все мы хотели бы сразиться с армией Сехмет, сойтись глаза в глаза, устроить кровавый праздник. Вот это была бы слава так слава! Но если я уведу на битву все пять сотен своих дружинников, кто останется с нашими ранеными? Если уведу только половину, справедливо ли будет лишить остальных столь великой славы? Что поделать, други… Мы стали тяжелы, медлительны, неуклюжи. Слабы… И потому я принял тяжкое решение. Мы возвращаемся домой!

Вожди с видимым облегчением вздохнули.

– Готовы ли вы принять мою волю?

– Мы твои верные слуги, великий Один! Твоя воля закон! Все, что только пожелаешь, великий Один! – торопливо уверили бога войны его преданные соратники.

– Тогда отзывайте своих бойцов из города, хватит развлекаться, – распорядился великий Один. – На рассвете уходим!

Верные своему прозвищу морского народа славяне ушли от покоренного города строго на север, за горизонт бескрайней синевы, чтобы через четверо суток жуткого пути через бесконечность, не видя берегов, выйти к устью широкого и величавого Рона. Еще пара дней вверх по течению с попутным ветром – и созданная русалкой волна перенесла флот к истокам Луары. Дальше путь был прост – вниз по течению, к северному океану, омывающему берега Западной Европы. Больше ста кораблей несли в славянские города невиданную доселе добычу, почти сотня вождей собирались рассказать о своей удачливости родичам своих селений, и ровно тысяча воинов несли домой в своих сердцах преданность новому правителю, восхищение непобедимым великим Одином, богом войны, – и веру в его Валькирию, дарующую воинам именно тот мир мертвых, в котором они будут счастливы.

Тяжелогруженые ладьи никуда не спешили, но к потайному озеру в Скандии-Навии добрались все равно слишком рано, еще в начале осени. Начали разгружаться.

– У нас опять полно золота и самоцветов, нефрита и тканей, но почти нет ни мяса, ни дров, – сделал вывод бог войны, осматривая кладовые. – А золото жрать не будешь. И в очаге оно тоже не горит. Так что собирайтесь, други. Пока не полетели белые мухи, нужно успеть с визитом хоть в парочку более полезных городов. Тех, где есть ветчина, солонина и рыба. Дрова ладно, их нарубим сами по дороге. Надеюсь, наша Валькирия нас в этих надеждах не подведет?

Разумеется, Валентина не подвела. И спустя три месяца, когда над Радужным мостом закружились первые снежинки, ушедший в набег небольшой флот успешно вернулся к острогу великого Одина с полными трюмами топлива и припасов.

– Мы почти дома, Вик! – окликнула бога войны Валькирия. – Теперь, надеюсь, уже можно переодеться к грядущему пиру в Асгарде?

– Переодеться? – Викентий в задумчивости огладил подбородок, отправился в кладовую и прогулялся среди трофеев. Присел возле красивого короба, отделанного резной костью, открыл. Тот оказался полон коробочками с разноцветным египетским бисером. По нынешним временам – драгоценность круче бриллиантов. Оглядевшись еще, великий Один подобрал тюк тончайшего льняного полотна. Потом спустился к воде – и откуда ни возьмись перед ним появилась лодка.

Бог войны опустил туда короб, ткань и оглянулся:

– Без меня не начинайте! Вернусь через пару дней! – и умчался с невероятной стремительностью.

– Куда это он? – удивился Чурила, рассеянно подергав себя за бороду.

– Наверное, поплыл переодеваться, – пожала плечами девушка. – Нам-то что? Запаливай костры, выкатывай вино. Пора восстанавливать стражу возле Радужного моста. Пока разгрузим корабли и вытащим на зимовку, бог войны, наверное, как раз и приплывет.

Долгое лето дружины великого Одина заканчивалось. Время походов, побед, славы и приключений. Наступало время Валгаллы, время пиров и сражений с чудовищами, веселья, воскрешений и праздников…

* * *

Но на днепровском порубежье в эти самые дни все еще только начиналось. Именно сюда, в прихваченную первыми заморозками полоску лесостепи, тянущуюся между бескрайней травяной равниной и бесконечными лесными чащобами, съезжались ныне из самых дальних пределов младшие сыновья кочевых родов. Юные мужчины, не имеющие ничего, кроме храбрости, пары скакунов, щита, копья и палицы. Ничего – даже надежды на будущее. Ибо что может ждать четвертого али пятого сына в семье? Кочевья, юрта, стада и табуны, все выпасы, всех женщин унаследуют от родителей старшие. Младшему же суждено до старости быть «мальчиком», пастухом, собачкой при чужих отарах.

Именно поэтому степняки с такой охотой откликнулись на призыв великой Табити. Кочевью младшего сына на стороне далекой пристроить – только в облегчение. Самому же юнцу и вовсе бояться нечего. Что бы с ним ни случилось – все лучше, чем дома. И даже смерть не кажется столь уж страшной. Ибо смерть – это врата в счастливое будущее, в мир мертвых, в котором степи, еды и женщин хватает на всех…

Шатры из кошмы, стоящие вдоль берега, прихваченного ледяной коркой Днепра, выделила из своих запасов змееногая богиня. Сорок походных домов – по одному на десять воинов. Дрова для костров степняки добыли сами, благо рощ окрест хватало. Лошади, сбившись в табуны, охотно щипали вялую, битую морозом, но еще не засыпанную снегом траву. Обычный ратный лагерь обычной кочевой армии.

Именно сюда и вышли из священного огня трое богов: всемогущая Табити, юная Ящера и сварожич Орей.

– Боги, боги, боги… – Известие стремительно разбежалось между кострами, и юные степняки стали быстро подтягиваться к большой юрте, торопясь увидеть прародительницу. Ведь удача самолично узреть богиню выпадает в жизни далеко не каждому скифу.

Многоопытная повелительница выждала, как бы занятая беседой, пока к юрте соберутся почти все, после чего повернулась к смертным и вскинула руку:

– Слушайте меня, мои храбрые дети! Я собрала вас не для веселья и радости и не для труда обыденного. Я собрала вас для дела страшного, но великого! Для чести, что прославит в веках ваше имя! Ведомо всем в степи, что недавно подвергла сварожская богиня Макошь меня и дщерь мою жестокому поруганию, оскорбив и унизив прилюдно. Однако же не токмо меня она, как выяснилось, оскорбляет, но и славян своих, и богов иных, и даже детей собственных! Вот, смотрите, пред вам стоит сын богини Макоши, великий и непобедимый Орей, униженный ею и оскорбленный! Богиня Макошь сошла с ума, она ищет ссор, войн и крови, и если ее не остановить, она зальет кровью весь обитаемый мир! И потому я возлагаю на вас, дети мои, священный долг! Под рукой храброго славянского бога Орея пойти и вместе со сварожичами остановить это могущественное безу-мие! Изгнать сумасшедшую из власти во благо славян и скифов, во спасение всего обитаемого мира! Принести на остриях своих копий покой и справедливость для всех! Сделаете ли вы это для меня, мои возлюбленные дети?! Готовы ли вы пролить кровь во имя благополучия мира и славы скифского оружия?!

– Да! Да! – вскинули палицы и копья собравшиеся степняки. – Слава скифам! Слава всемогущей Табити!

– А ты, великий Орей, сын Макоши? – повернулась к юному богу змееногая властительница. – Готов ли ты повести скифскую армию супротив своей матери и низвергнуть опасное всему миру безумие?

– Я готов, великая Табити, – приложил ладонь к груди сварожич. – Но, прежде чем мы отправимся в этот поход, хочу обратиться к тебе с просьбой, всемогущая богиня. В знак крепости нашего союза я прошу тебя отдать мне в жены твою дочь Ящеру!

Девушка вздрогнула. Собравшиеся скифы тоже насторожились, и их крики стали стихать.

– В этом нет никакой нужды, великий Орей! – громко ответила змееногая богиня. – Наш союз славян и скифов скован общей целью, важнее которой ныне нет ничего более. Что может быть прочнее уговора против общей для всех опасности? Я доверяю тебе и без родственных союзов!

– Тогда отдай мне свою дочь просто потому, что я люблю ее, великая богиня! – повысил голос юный бог. – Окажи мне такую милость, составь мое счастье. Клянусь, я сделаю все возможное, дабы Ящера была счастлива! И чтобы жила достойно своего высокого рождения и звания богини скифов и славян.

Вокруг юрты повисла мертвая тишина, а несчастная девушка то бледнела, то впадала в краску.

– Я не верю тебе, сварожич! – покачала головой змееногая женщина. – Полагаю, сим условием ты хочешь получить еще какую-то помощь. И потому говорю: в твоем браке с Ящерой нет никакой нужды. Ты получишь все нужное и без этого, по моей доброй воле.

– Если ты не веришь мне, великая, то как же решаешься отдать целую армию?! – громко удивился сварожич. – И если доверяешь мне судьбу четырех сотен своих сыновей, почему отказываешься доверить еще одну судьбу, судьбу дочери? Выбирай, великая Табити! Либо ты веришь мне полностью, либо не веришь совсем. Если ты не отдашь мне в жены юную Ящеру, то мне не нужна и вся твоя армия!

– Ты перешел к угрозам, великий Орей? – нахмурилась женщина. – Напрасно стараешься. Я не стану определять жизнь дочери минутными страхами или военными нуждами. Она для меня важнее всего. И потому пусть решит сама…

Богиня посторонилась. Юный бог сделал два шага мимо нее и опустился на колено:

– Драгоценная моя Ящера! Я знаю тебя много дней и поражен красотой твоей души, чистотой помыслов и яркостью ума, твоим благородством и нежностью. Меня зачаровал твой голос, меня манят твои прикосновения, я тоскую без твоих бесед. Я не представляю жизни без тебя, меня страшит сама мысль, что тебя вдруг не окажется рядом! Ты лучшая из лучших, кого я знаю, и я счастлив, что судьба, по своей странной прихоти, свела нас вместе. И я говорю тебе, Ящера: я люблю тебя! И я прошу тебя, Ящера: подари мне счастье! Я умоляю тебя, Ящера: стань моей прекрасной судьбой, моей возлюбленной женой в этой земной вечности!

Девушка заметалась – но бежать было некуда. За спиной юрта, по сторонам снарядившиеся в долгий поход скифы. Да и бегунья из нее была совсем никудышная. И потому ее слезы увидели все.

– Так что ты ответишь мне, возлюбленная Ящера?

Девушка закрыла лицо ладонями. Постояла так, сглатывая слезы, покачивая головой, беря себя в руки. Потом распрямилась, жестом повелела сварожичу подняться, повернулась к собранной армии:

– Слушайте меня все! С вами говорю я, великая Ящера, дочь всемогущей богини Табити, прародительницы скифского рода и матери бескрайних степей. Смотрите все! Вот мой муж, великий Орей, сын могучей Макоши! – Она крепко сжала ладонь юноши и вскинула ее вверх. – Вместе с ним мы пойдем на север и избавим наш мир от темного безумия! Вместе с ним мы зачнем новый народ, соединивший в себе могущество степей и лесов! Вместе с ним мы породим новый мир! И вы, храбрые юные воины, отныне станете нашими первыми детьми. Так как зовут вашего бога, сыны мои?!

– Орей! – единодушно выдохнула степная армия. – Наш бог Орей! Слава Орею!!!

– Коли так нежданно приключилось, что поход ратный обернулся праздником свадебным, – решила змееногая правительница, – то полагаю на три дня повременить с выступлением и пир общий устроить. Дарую на каждый шатер по бочонку вина и двух баранов. Первое находится на ладье, что в лед чуть ниже по течению вмерзла, а отара где-то неподалеку пасется, сами сыщите. Выпейте за здоровье молодых, закусите за их успехи. Совет им да любовь!

– Совет да любовь! Слава Орею! Слава Ящере! – Последние слова взбодрили юных скифов еще более. Воины, рассыпаясь на группы, устремились в указанных направлениях.

– Так случайно получилось, что в юрте стол накрыт, сытный и хмельной, – призналась великая Табити. – Отдыхайте и радуйтесь, наслаждайтесь своим уединением и близостью. Странно у вас все сложилось… Но вы нашли друг друга. Так будьте счастливы.

Женщина улыбнулась и ушла в огонь.

Орей подхватил жену на руки, занес в юрту. Походный дом оказался небольшим, но для самого главного – пылающего очага, ковра с угощениями и выстеленной овчинами постели – место в нем нашлось.

Юноша опустил девушку на постель.

– Долг превыше всего? – засмеялась Ящера, открыла поясную сумку и достала из нее мягкую широкую повязку.

Орей принял ее, покачал головой:

– Хватит уже этих глупостей, Ящера. – Юный бог смял повязку и кинул ее в огонь. – Когда я стану любить тебя, Ящера, я хочу видеть твое лицо, Ящера, и твое тело, Ящера. И произносить твое имя, Ящера. Твое, Ящера, а не чье-либо другое. Моей первой любовью была Репушка, и я ее никогда не забуду. Но это уже в прошлом. Отныне и навсегда моя супруга и моя любовь – это ты, Ящера. Ты и только ты.

Именно в этот миг великий бог Орей, сын Макоши, обрел самую верную, преданную, заботливую и любящую жену во всей обитаемой Вселенной.

* * *

Скифы отдыхали и пировали три дня. И все это время крепкие морозы ковали на Днепре толстый и прочный звенящий покров. На четвертый рассвет воины Орея свернули лагерь, погрузив кошмы и подстилки на заводных коней, поднялись в седла, спустились на лед и широким походным шагом поскакали на север по ровной до глянцевого блеска просторной дороге.

Первый привал сварожич приказал сделать напротив густого ельника на высоком берегу. Из-за деревьев показались двое скифов, помахали путникам руками – и вскоре за деревьями обнаружились высокие стога сухого ароматного сена. Каждому скакуну – по огромной охапке.

Людям было проще – они в день всего по паре горстей съедают, припасы можно и в сумке чересседельной прихватить.

Утром сытые, отдохнувшие воины поднялись в седла сытых, отдохнувших скакунов, и конница помчалась дальше на север, чтобы в вечерних сумерках обнаружить в лесу новые стога мягкой пряной травы.

Десять переходов – десять дней. Всего за десять дней огромная армия, молнией прорезав огромное расстояние, оказалась в самом центре славянских лесов, возле могучих стен Смоленска. Под изумленными взглядами горожан, впервые в жизни увидевших скифов, орейцы принялись споро разгружать заводных лошадей, расстилать кошмы, поднимать шатры, благо жердей на опоры вокруг имелось в избытке, заготавливали дрова, готовясь к ночлегу.

Пока они трудились, сварожич отправился под стены города. Встал чуть ближе перестрела, широко расставив ноги.

– Слушайте меня, жители Смоленска! – объявил он. – Слушай меня, дядюшка, великий Световид! С вами говорю я, великий Орей, сын могучей Макоши! Знайте, жители Смоленска, что моя мать сошла с ума! Она убивает свою дворню! Она обманула меня и предала интересы всего корня Сварогова! Я пришел в отчие земли, дабы остановить ее безумие и вернуть миру покой! Посему я, прямой потомок всемогущего Сварога, требую у Смоленска и великого Световида открыть ворота, впустить меня с моею дружиной и принять мое покровительство, отринув веру моей матери, пока она не пролила и вашу кровь, как покусилась на кровь воложан!

Славяне на стенах переглянулись, начали перешептываться.

Бог, убивший верующего в него смертного? Это было что-то немыслимое, это не укладывалось в головах! Если подобное окажется правдой – то у богини и на самом деле помутился рассудок.

– Ты лжешь!!! – крикнул поднявшийся на стены седовласый бог.

– Смотрите сюда! – Орей снял с шеи амулет любви и поднял над головой. – Это оберег смертной по имени Репа, доверившейся богине Макошь. Моя мать сама признала, что забрала ее, и с тех пор никому не удалось сыскать ни душу сей девы, ни ее тело! А моя мать предпочла увидеть мою смерть, нежели признаться, что сотворила с этой несчастной!

– Приходи ко мне с сим оберегом, Орей, и мы попробуем ее найти!

– Я искал ее полтора года, дядюшка, – спрятал амулет обратно юный бог. – Теперь хватит искать. Пришло время карать виновных. Открой ворота, великий Световид, признай мое покровительство, и мы вместе пойдем с сим вопросом к моей матушке.

– Признать твое покровительство?! – возмутился древний бог. – Ты забыл, с кем разговариваешь, юнец?! Кто ты таков, чтобы требовать подобного от меня, брата самого Сварога!

– Ты хозяин Смоленска, дядюшка. Этот город мне нужен, чтобы добраться до матери, – спокойно объяснил великий Орей. – Либо ты на моей стороне, дядюшка, либо я сяду здесь помимо твоей воли.

– Ты как разговариваешь со старшими, мальчишка?!

– Прости, дядюшка. Послезавтра я стану говорить иначе. – Юный сварожич развернулся и ушел в развернувшийся перед твердыней лагерь.

С рассветом великий Орей отправился в лес. Острейшим гранитным топором из кладовых прародительницы скифов он быстро свалил несколько сосенок, толщиной с ногу взрослого человека, порубил на хлысты в десять шагов длиной, связал поперечинами в большой щит, отнес в лагерь. Потом свалил еще пару деревьев, потащил к городу.

Помощи скифов сварожич не просил – все едино степняки топорами работать не умеют, – и прочие воины весь день резали и свежевали лошадей. Поступок жестокий и кровавый, но вынужденный. Ведь для лошади в лесу еды нет. Совсем. Лось – он хотя бы ветки жевать умеет. А степные скакуны к сему, увы, не приучены. Лошади пуд сена в день вынь да положь. А откуда столько возьмешь, если ты не местный и у тебя нет плотно забитого сеновала?

А если у тебя не одна лошадь? Кто способен накормить в лесу восемь сотен коней?

Зато теперь у армии великого Орея и великой Ящеры пропали заботы о еде. Заготовленного мяса с избытком хватит до самой весны.

К сумеркам сын Макоши поставил бревенчатый щит на ножки, приказал плеснуть водой из проруби, накидал сверху несколько шкур. И велел поливать сверху до темноты.

К рассвету мороз превратил сооружение в подобие огромной черепахи, сверкающей толстенным ледяным панцирем.

Смотреть на предстоящий штурм собрался почти весь лагерь. И, конечно, закутавшаяся в горностаевый плащ великая Ящера. Голову девушки оберегал от холода волчий треух, лицо до самых глаз она прикрывала обычной беличьей шкуркой. Рядом с дочерью Табити постоянно держались четверо воинов, готовые загородить ее щитами и собственными телами.

Скинув теплые одежды, полуобнаженный Орей, играя бугристыми мышцами, вошел под навес, напрягся – и понес его к городу.

Вперед выскочили несколько воинов, выставили щиты, не позволяя лучникам выцелить их бога. Однако смоляне отчего-то не стреляли.

Одолев две сотни шагов открытого пути, сын Макоши поставил навес у стены, перевел дух, вытянул топор и принялся мерно рубить бревна перед собой.

Горожане засуетились. Кто-то сразу кинул вниз факел, бесполезно зашипевший на ледяной корке, кто-то выпустил несколько стрел, что выглядело еще более смешно. Вскоре пришел стражник, несущий охапку хвороста, кинул вниз, рядом с навесом. Следом за ним появились еще двое. Но дойти до цели не смогли, обратившись в камень. Это превращение вынудило остальных смолян попрятаться, и атакующему богу больше никто не мешал.

К полудню Орей пробил достаточно широкий лаз, чтобы протиснуться через него внутрь стены. Там, в какой-то пыльной полутемной кладовке, забитой кулями из рогожи, его ждал великий Световид в кирасе и толстой меховой шапке, со щитом и длинной легкой палицей, утяжеленной наверху лишь небольшим железным шариком.

– Доброго дня, дядюшка, – кивнул ему сын Макоши.

– Это уж кому как, юный Орей, – покачал седой головой старик. – Мы что, будем драться здесь, как крысы в подкопе?

– Конечно нет, дядюшка, – отер лоб юный сварожич. – Стену я преодолел, теперь дело решит поединок.

– Тогда подходи к торгу, – сказал хозяин Смоленска, вышел наружу и крикнул: – Откройте ворота! Теперь они ужо без пользы, орейцы через лаз забраться могут. Пусть уж лучше по-человечески зайдут.

Вскоре два сварожича, сгорбленный старик и крепкий розовощекий юноша, стояли на площади у причалов, на коей летом горожане менялись товарами с варягами али с теми, кто еще придет из окрестных мест. Здесь собрались вперемешку степняки и смоляне, посматривающие друг на друга без особой радости. Горожане забрались на амбар, на стену, скифы щитами отжали себе участок земли у спуска к реке; заботливо окружили собой хрупкую фигурку в горностаевом плаще. Незнакомка настолько закуталась в меха, что наружу выглядывали только глаза.

– Миром, стало быть, мы не разойдемся, племяш? – последний раз спросил старик.

– Время колебаться вышло, дядюшка. Теперь я иду до конца, – ответил Орей.

– Тогда держись! – Световид сделал шаг вперед и ударил сына Макоши дубинкой. Тот закрылся щитом, ударил сам. Бог Смоленска тоже закрылся.

Некоторое время сварожичи кружили, оглашая окрестности грохотом. А затем вдруг выяснилось, что юный бог бил противника по щиту не просто так, а метился по ремням, стягивающим доски и каркас. И после десятого удара щит Световида стал просто-напросто рассыпаться. Верхняя доска отвалилась, нижние отогнулись и повисли на каких-то узелках.

– А-а-а!!! – Откинув бесполезные ошметки, Световид ринулся вперед, с размаху саданул по щиту врага. Орей отбил выпад, в ответ метнул топор в горло… Но в последний миг вдруг подвернул оружие, и удар случился плашмя, отбросив старика, вместо того чтобы отсечь ему голову.

Властитель Смоленска ругнулся, встал. Опять ударил с замаха, опять был отбит – и опять юный сварожич не решился закончить схватку одним выпадом.

– Да что же такое?! – Световид распрямился, развернул плечи, покрылся паутиной мелких трещинок, пятен, блесток и крепко застыл.

– Что… Это… – Орей не сразу сообразил, что его противник превратился в большую гранитную статую. Окаменел. Юный бог оглянулся на жену: – Ящера, зачем?!

– Ты ведь не хотел его убивать! – Хрупкая фигурка очень медленно двинулась вперед. – Так зачем? Камень – это не смерть. Пройдет год, два. Может, пять лет. Обиды ослабнут, вражда уйдет, и его можно будет снова оживить. Это же твой дядя. Вот сейчас тоже все изменилось, осада закончилась, и двух воинов, окаменевших на стене, можно вернуть к жизни. Надеюсь, их никто не сломал? Принесите обоих сюда!

Славяне встрепенулись, зашевелились. Несколько крепких мужиков побежали к внешней стене и вскоре вернулись, с трудом таща мраморные изваяния.

Никто и понять ничего не успел, как вдруг скульптуры обмякли, уронили хворост, закашлялись…

– Малонеж, родной мой! Милый! Живой! – плаксиво взвыл женский голос.

Второго ожившего друзья охлопывали по плечам и животу без истошных криков.

– Дозволь слово молвить, великий Орей. – Толпа расступилась, давая дорогу двум бородачам, одетым в похожие беличьи епанчи поверх поношенных курток. Оба лопоухие, широкогубые, большие носы походили на речную гальку. Вот только один был сед бородой и головой и вышагивал с посохом, а второй имел к белой бороде каштановые волосы и держался за железный топор за поясом.

– Со всем нашим уважением, великий Орей, – именно «каштановый» приложил ладонь к груди. – Не дело смертным соваться в дела богов. У вас с матушкой свои споры. О делах Свароговых, о планах вековых, о союзах меж богами и народами. Наши же помыслы – это погода хорошая в нужный день, дождик на огород, солнце под жатву; чтобы рыба ловилась, лодки не гнили, от порчи и немочи защиту получить, да от лесовиков оборону. Ну, и суд справедливый чтоб, коли споры решать надобно. А с кем-то из богов супротив других выступать… То, прости, не нашего ума дело.

– Вы получите покровительство в делах мирских и магических и защиту ратную от любой опасности, – пообещал юный бог. – От меня, как потомка рода сварожичей, и от супруги моей, как потомка рода Табити. Покровительство сразу двух богов, обладающих разными дарами, всегда лучше, чем одного! Ведь так, мудрый волхв? Однако, даруя покровительство, я сяду здесь и на окрестных землях! – сурово добавил Орей. – И имя Макоши отныне тут звучать не должно! Проводи меня в святилище, волхв.

Седой смолянин с посохом послушно склонился, повернулся, направился к воротам. Там, миновав скифский осадный лагерь, свернул в лесок, и уже за ним оба оказались в саду, зимой больше похожем на обгоревший скелет: из снега торчали редкие черные деревья с толстыми растопыренными сучьями без листьев и плодов.

Но деревья юного бога не привлекли. Походив меж ними, он быстро нашел высокий, в половину человеческого роста, окатый валун, лежащий на небольшом возвышении и окруженный глиняными и деревянными плошками. Урожденному сварожичу не составило труда узнать материнские эмоции в исходящем от молельного камня тепле.

Юный бог толкнул обелиск, раскачивая, рывком поднял на плечо. Тяжело ступая, дошел до берега реки и резким броском отправил вниз. Тяжелый валун легко пробил ледяной панцирь и без всплеска ушел в черную глубину.

– Вот и все, – отер ладонь о ладонь великий Орей. – Могучей Макоши здесь больше не поклоняются.

* * *

– До сих пор не представляю, как он смог сие сотворить?! – потерла виски великая Макошь. – Все было тихо, покойно, никаких намеков. И вдруг – бац! Под Смоленском, в самой гуще славянских лесов, целая армия скифов! Бац! И город уже под покровительством Орея! И почему никто не помог Световиду? Не вступился за дядюшку?

Несмотря на тяжелое парадное темное платье с бобровой оторочкой, хозяйка Вологды выглядела очень усталой, а вовсе не властной.

Впрочем, большая семья сварожичей, срочно созванная ею для совета, тоже выглядела не особо торжественно. Кто явился на приглашение в вытертой и окровавленной охотничьей одежде, кто-то в засмоленной рабочей, кто-то в ратной кожаной кирасе, кто-то в домашнем уютном покрывале. В общем, к совещанию родственники особо не готовились.

– Световид о помощи и не просил, – ответила юная голубоглазая Девана, Перунова дочка, жена Святибора, быстроногая охотница. – Город свой старик пожалел и смертных. Решил без крови, по-родственному с Ореем сговориться. Так получилось по беседе, Смоленск остался молодому сварожичу.

Девана вместо плаща носила на плечах медвежью шкуру, возле ног стоял колчан. Девушка положила локти на стол, опустила сверху голову, словно устала и собиралась заснуть.

– Они так сговорились, что Орей со скифами уже к Вязьме подступают! – хлопнула ладонью по столу великая Макошь. – Вязьма, великие! Один переход до Гжати, верховья Волги! Вы понимаете?! Если его не остановить, он уже по весне сможет просто вниз по течению на плотах сюда скатиться и в Вологду войти! Славянский волок захватить! Он и так уже на трех путях, получается, сел: на двинском, что к янтарному берегу ведет, на степном, днепровском, и на волжском. Куда хочет, туда и плывет! Если сегодня мы его не остановим, к осени он нас безо всех земель средних оставит! Токмо кусочек Заволочья при нас сохранится! Посему призываю вас, родичи, умоляю и приказываю: дайте воинов, выступайте в поход! В Вязьме зеркало имеется, доберемся быстро. Встретить успеем. Но у моего сына четыре сотни отборных воинов! Мне одной с такой силищей не совладать. Надобно всем разом, всем родом славянским навалиться!

– Помнится, тетушка, два года тому ты повелела сыну своему жениться на уродливой скифской наследнице Ящере, – все с той же ленцой, не поднимая головы, припомнила Девана. – Ради ратного союза со степняками и победных совместных войн. Однако Орей прямо у алтаря от брака отказался, и ты его прилюдно прокляла за ослушание родительской воле. Потом его истукан украли, мы сие тоже помним. Но вот что странно, тетушка… В Смоленск Орей не один прибыл, а с молодой женой. И имя ей, ты не поверишь, Ящера! И войско могучее при нем скифское. И сказывает он, что предала ты интересы корня Сварогова и от того надобно с тобой войну начинать.

– Он не просто говорит, Девана, он уже возле Вязьмы и вот-вот захватит город! – повысила голос хозяйка Вологды.

– Но коли сын твой на Ящере, тетушка, женат, выходит, что волю твою он исполняет? – невозмутимо продолжила охотница. – И коли рати при нем скифские, выходит, что и союз действует? Так вот сдается мне, тетушка, – девушка наконец-то выпрямилась, – что план твой со змееногой Табити составленный, не порушен, а крепок и действует. Но о сем ты никому сказывать отчего-то не хочешь. Может быть, потому, что мы все в нем лишние? Сдается мне, тетушка, что на битву великую с твоим сыном вы нас сзываете, чтобы истребить там всех под корень да и забыть как звали. Я охотница, тетушка, и знаю, что такое ловушки. И я не такая дура, чтобы совать голову в капкан. – Богиня-охотница встала из-за стола. – Ноги моей не будет больше в этом доме, мужа своего не пущу и ни единого смертного из Шудаяка и окрестных земель для твоего похода не дам. И всем остальным не советую. Хорошего дня, тетушка… – Голубоглазая Девана с улыбкой поклонилась и вышла из пиршественной палаты.

– И то верно, – поднялся могучий седобородый Дый, бог Чердыня. – Странно все это. Это же твой сын, сестра! Так поговори с ним! Зачем войны затевать?

Властитель Чердыня тоже вышел. И тоже, похоже, никаких воинов выделять не намеревался.

– А еще сказывают, сестра, – негромко, но достаточно зычно пропела крупнотелая Триглава, закутанная в кроличью накидку, – что юный Орей сказывает о вражде к тебе одной. Ко всем прочим богам он обид не питает. Зачем же ты хочешь проливать нашу кровь? Ваша с сыном размолвка есть ваше собственное дело, семейное. Сядьте рядком да поговорите ладком. Все и умирится…

Гости вставали и выходили один за другим, бросая на прощание несколько ободряющих и не очень слов, и вскоре всемогущая Макошь осталась за столом всего лишь с несколькими самыми верными союзниками и друзьями: Перуном, Похвистом, Ситивратом и несколькими младшими сварожичами.

– А еще храбрый Один сманил с собою самых опытных и ярых бойцов, – вздохнул Перун. – Те, что остались, больше на лавке сидеть любят, нежели за ворогом гоняться. Из молодых иные в шайки сбиваются и к нему, Одину, в его Скандию-Навию уплывают. За славой. – Бог молний вздохнул и подвел итог: – Я так мыслю, полсотни ратников наскрести все же можно, коли стражи лишней не оставлять.

От этих слов богиня успеха и богатства схватилась за голову и чуть не завыла от полного бессилия.

– Мне кажется, я знаю, как поправить положение, – послышался тихий, даже испуганный голосок.

– Кто? Ты?! – Могучая Макошь опустила руки. – Ты-то что можешь изменить, великий Матвей?!

Самого тихого и незаметного из призванных кречетом сварожичей привечали в вологодском дворце скорее из вежливости. Великий, один из избранных, один из потомков. Умеющий общаться с огнем и вещами. Попав в этот мир, паренек почти сразу отправился в подмастерья к премудрому Сварогу и никому особо не докучал. Равно как пользы от него никакой не замечалось.

– Как ты можешь все исправить? Чем?

Русый паренек зачем-то потрепал себе волосы и спросил:

– У вас у всех есть с собой ножи? Достаньте их, пожалуйста, и положите на стол лезвиями вверх.

Боги переглянулись и послушались. На толстый дубовый стол опустились три железных ножа, три кремниевых, один бронзовый и один железный топор – похоже, таким образом великий Перун соизволил пошутить.

Паренек положил на стол длинный узкий сверток из рыхлой мешковины, развернул, взял в руки длинную железную полосу с легким коричневым оттенком и прошел от младших сварожичей к старшим, раз за разом небрежно взмахивая своею полосой. И каждый такой взмах разрубал тот или иной нож пополам, а каменные лезвия разбивал в мелкие обломки.

Топор Матвей рубанул трижды, оставив на лезвии три зарубки в два пальца глубиной, а четвертым ударом отсек топорище чуть ниже обуха.

И бросил свою полосу на стол.

– Что это… – Взял полосу рыжебородый Перун, присмотрелся, и глаза его, округлившись, полезли на лоб от изумления. Громовержец вскочил, даже подпрыгнул и завопил: – Ни одной зазубринки! Ни единой вмятинки! А-а-а! Железо рубит, медь рубит, дерево рубит! Все рубит! Сколько хочешь, рубит! И не тупится. А-а-а! Да с таким ножом я один против сотни готов сразиться, и выживут лишь удравшие! Великий Матвей, о небеса, да ты истинный чудодей!

– Это называется не «нож», – покраснев от похвалы, смущенно поправил бога паренек. – Это называется «меч»!

Оглавление

Александр Прозоров Хозяйка Валгаллы

Пролог

Часть первая. Сорная Богиня

   Неокученная спиритка

  Мир заколдованного кречета

  Пустышка

  Дщерь Морены

  Карьера богини

Часть вторая. Бремя Богов  

  Город тринадцати Богов...

  Хозяйка воды

  Младший сварожич

  Скандия – земля скал

  Хрустальные замки Валгаллы

  Мечта Одина

  Лучшая из лучших Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg