«Горизонты оружия»

Горизонты оружия (fb2) - Горизонты оружия 11974K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Лещенко - Константин Валерианович Асмолов - Григорий Константинович Панченко

Григорий Панченко Горизонты оружия “Ликбез” для фантастов и не только

Предисловие

Он вспомнил, как совсем недавно на пари разрубил одним ударом сверху донизу чучело, одетое в двойной соанский панцирь, и по спине у него побежали мурашки…

А. и Б. Стругацкие. «Трудно быть богом»

— Пошли, — сказал Кин. — Аня разочарована. Рыцари должны быть в перьях, в сверкающих латах…

— Не знаю, — сказала Анна. — Все здесь не так.

— Если бы пришли лет на двести попозже, вы бы все увидели. Расцвет рыцарства впереди.

Кир Булычев. «Похищение чародея»

…На левом фланге — самая салажня: в крупнокольчатых байданах, в шлемах-мисюрках, не спасающих даже от подзатыльника, и с шанцевым инструментом в руках.

Е. и Л. Лукины. «Семь тысяч я»

Я не снимал кольчуги, и рубашка из бронзовых колец изрядно мешала, сковывая движения.

А. Валентинов. «Серый коршун»

Магическое зеркало вдруг прояснилось, и рыцарский конь, покрытый кольчужной попоной, загромоздил его от рамки до рамки. Глухо застучали копыта по заброшенной дороге, конь отодвинулся вглубь, и виден стал его всадник — воин в шлеме и железных наплечниках, в руках длинное копье, на боку огромная тяжелая секира, и древко еще какого-то оружия выглядывает из-за плеча…

М. и С. Дяченко. «Ритуал»

Как читатель понимает, перечисление завершилось совсем не потому, что иссяк список цитат. Даже не будем аргументировать: налицо очевидный факт — темы холодного оружия присутствуют в творчестве многих, очень многих авторов-фантастов. Молодых и старшего поколения, мастеров отточенного стиля (вот черт — даже это сравнение звучит как бы «по-оружейному») и тех, кто делает ставку на «забойный» (а тут оружейные аллюзии не проскакивают?) сюжет. Серьезных знатоков истории — и, как бы это помягче сказать, наоборот. Людей, изрядно сведущих в практике рукопашного боя — и наоборот. Сторонников жанра «меча и магии» — и, опять же, наоборот.

Пожалуй, легче найти писателя, у которого ни один герой ни разу не хватался за бластер — чем за меч. И в доспехи персонажи нынешних фантастических романов (не только фэнтезийных!) тоже облачены куда чаще, чем в скафандры. Видно, писатели (и читатели) в глубине души уже не верят, что мы когда-нибудь по-настоящему выйдем в космос; а вот поверить во всеобщее «погружение» в средневековье сейчас многим стало куда как легче.

Впрочем, если о бластерах никто ничего не знает, то о мечах и доспехах… Ну, если честно, о них хоть что-то знать полагается. Но — не всегда выходит. Что там о нас, зачастую осваивающих эти вопросы «частным образом», говорить: в самых оружейных из бестселлеров Голливуда, фильмах знаменитых и даже великих — «Храброе сердце», «Посланница», «Гладиатор», «История рыцаря», «Александр Македонский», «Царство небесное» — нет НИ ОДНОГО комплекта вооружения, который бы полностью соответствовал исторической действительности. Добро бы только хронологические несоответствия (масштаб которых, кстати, переводит все названные и многие неназванные фильмы в ранг кинофантастики: как бы сторонникам историзма понравился, например, истребитель «МИГ-25» в эпоху гражданской войны — да еще и не нашей, а той, что была в США?)! Но даже просто исходя из логики оружейного боя, применение подавляющего большинства таких вот железяк — предельно сложный и дорогостоящий способ самоубийства. А ведь, по крайней мере, Люк Бессон имел целый штат экспертов-консультантов; и все равно боевое облачение Миллы Йовович и K° таково, что Жанна д’Арк выглядит фантастичнее, чем героиня «Пятого элемента». Кстати, если кто думает, что фильм про первого московского мэра «Юрий Долгорукий» содержит меньше фантастических эпизодов, тот весьма ошибается: я даже слегка удивлен, отчего шлем мэ… пардон, князя был выполнен не в форме кепки. Впрочем, мне как автору, представляющему скорее Украину, тем более злорадствовать не приходится: что мы противопоставим — кинофантастику в лучших традициях уныло-помпезного стиля 1940-х гг. под названием «Роксолана»? Или ее бледный клон «Мамай» — куда менее масштабный, но не менее фантастичный? Имейся малейшая возможность говорить хоть о какой-то из принадлежащей этим двум проектам линий без позывов к самой нецензурной брани — «оружейный вопрос» в число этих линий уж точно бы не вошел (более мягко выразиться у меня не получилось, извините).

Если же перейти к обсуждению недавних шедевров именно ФАНТАСТИКИ (давайте для наглядности продолжим знакомство с визуальным, а не текстовым рядом) — то кое-какие выводы можно сделать хотя бы на примере самого знаменитого из них. Да, не буду спорить с гласом народа: «Властелин Колец». Но, присоединяясь к большинству восторгов, все же скажу: именно фехтовально-стрелковые эпизоды знающих людей несколько коробят. А уж боевая экипировка всех действующих лиц вообще повергает в тихий ступор дичайшим сочетанием несовместимых, невозможных и просто ненужных в конкретном контексте элементов. Назгул вас забери, консультанты (ведь были же вы в штате?), почему вы не подсказали режиссеру, что человек в боевой кольчуге (отчего-то без матерчатой «поддевки», зато при нелепой курточке поверх брони), но с голой шеей выглядит архистранно?! Что пришлемная бармица не свисает живописно развевающимися «хвостами», а подвязывается, надежно прикрывая владельца от нижней части лица до верхней части груди включительно? Что чешуйчатый панцирь в виде долгополого лапсердака, во-первых, неподъемен и неудобен (если уж копируете со знаменитого «гобелена из Байо» покрой доспехов времен Вильгельма Завоевателя, то будьте любезны думать головой: там имелись в виду кольчуги!), во-вторых, хронологически и технологически несочетаем с латным «ожерельем» (какого черта оно там делает?! Вдобавок еще и надето сверху, т. е. не давая опоры нагруднику-наспиннику-наплечникам — каковых, впрочем, и не имеют стальные лапсердаки гвардейцев Теодена), в-третьих… в-четвертых… в-двадцать пятых…

Вывод налицо: именно защитное вооружение у большинства творцов фантастики (не только голливудских) приобретает наиболее «странные» очертания. Поэтому на первых страницах книги речь пойдет именно о нем.

Глава 1 Броня крепка

…Прадед говорил: эти шутки «доспехами» называются. Дескать, в старину люди их на себя надевали. Были вроде как любители этакую тяжесть на себе таскать…

Г. Л. Олди. «Путь меча»

Через каждые полсотни метров, не скрываясь, напоказ, стояли неподвижные фигуры. <…> Грубые льняные рубахи — и никакого намека на доспехи, хотя бы кожаные или из нашитых блях.

С. Логинов. «Свет в окошке»

Как потом выяснилось, медные бляхи (лучше бы это были пластины, но уж ладно…) оказались подшиты к исподу «рубах». Надо сказать, для ассирийцев, о которых идет речь у Логинова, это не вполне типично, хотя в том пространстве-времени сходные конструкции порой и бытовали: не усиленная металлом одежда, конечно (никогда!!! У доспехов — совсем иное происхождение!), а «мягкая» броня с твердым подбоем. Однако главная «нетипичность», безусловно, заключается в ином.

Да, некоторые писатели выдают своим героям «боевые костюмы» эпохи бронзового века или же поздней античности, иные предпочитают антураж древнего либо средневекового Востока. Но в подавляющем большинстве случаев используется как раз тот период, о котором Булычев сказал «…лет на двести попозже». Расцвет рыцарства. Каким бы ни был конструируемый мир — параллельным, фэнтезийным… Даже если речь вроде бы идет о более раннем периоде, о времени кольчатой брони, ее обладатели, как правило, именуются «латниками» (бывает, конечно, и наоборот: вершининское «Возвращение короля» — явно мир латных доспехов, но в нем используется термин «кольчужники»).

Отчего так — не будем гадать. Фэнтези такое и «по архетипу» положено: вряд ли кто усомнится в том, что один из ее основных корней — рыцарский роман, причем, как правило, в позднем изложении, то есть периода Высокого Средневековья. Как бы там ни было, уделим особое внимание именно латам.

Боевой латный доспех не слишком тяжел: весьма редко он превышал 30 кг (а вот немногим за 20 кг бывал куда чаще); турнирные, случалось, тянули и вдвое больше. Движений он не сковывал АБСОЛЮТНО. В нем можно было танцевать — это, собственно, даже входило в комплекс тренировок; можно было… плавать и даже чуть-чуть бороться в воде (в основном просто притапливая противника и стремясь при этом не последовать за ним). Разумеется, для этого требовалось вообще умение хорошо плавать — в те времена нечастое; и, разумеется, Ла-Манш так не пересечь — но вот неширокая речка, канал, ров «на рывок» брались. Причем иной раз проделывали это, уже будучи раненными — и серьезно, и неоднократно! Многие авторы со странным злорадством описывают, как рыцарь, упав в воду, моментально идет ко дну. Но падали-то не по своей воле: в гуще схватки, с тяжелыми ранами, зачастую с обломками осадного моста…

Как видим, некоторые из этих одоспешенных пловцов (шведский рисунок середины XVI в., иллюстрирующий реальные события) не только преодолевают реку без помощи каната, но и на плаву «выясняют отношения» друг с другом!

Между прочим, лошадь в полной броне под всадником в броне же тоже могла плыть. Сколько весил конский доспех? 20–40 кг — считанные проценты от собственного веса огромного рыцарского коня. На резвость общая нагрузка все же влияла достаточно серьезно: лошадей пускали в галоп лишь в тех случаях, когда без этого было никак не обойтись. Прежде всего, конечно, при таранной сшибке с врагом. Впрочем, даже в XV в. конь редко имел полную броню: чаще — налобник, нагрудник (порой, в зависимости от типа противника, важней оказывался закрывающий шею наборный «шарф») и/или боевая попона.

Завершая разговор о плавании, скажем: в до-латный период это тоже было возможно, хотя полная кольчатая броня в целом не легче высокоразвитых лат. Особенно когда она усилена каким-либо пластинчатым набором поверх торса (чаще всего — типа «бригандина», кожаным со стальным подбоем: забавной пародией на эту броню дополнил свою не менее забавную кольчугу киношный Арагорн перед битвой за Хельмову Падь). Вдобавок это защитное вооружение содержит куда больше «разбухающих» элементов: ведь у него гораздо сильнее выражен толстый амортизирующий подклад — стеганый, войлочный, даже меховой.

(Читатели, видно, все ждут, когда же, наконец, речь зайдет о Ледовом побоище. Не дождетесь: каноническое описание этой битвы имеет к реальности такое же отношение, как фэнтези «Малая земля» к реалиям Великой Отечественной. И по тем же причинам — «генсек» изволил лично копье преломить! Скажем лишь, что разворачивайся Ледовое побоище так, как призывает нас видеть сложившийся канон, — оно завершилось бы через миг после начала. Вничью. На дне.)

Теперь — о сроке носки. В латах вполне можно было сражаться полный рабочий день, особенно если «перерыв на обед» разбить этак на четыре четвертьчасовые паузы (реально возникали и более длительные перерывы). Шлем в такие перерывы все же желательно снимать: это вообще наиболее «утомительная» часть латной брони. Не сражаясь, но ожидая сражения, латы можно было и несколько дней носить не снимая (точнее, время от времени снимая отдельные детали — как вы уже догадались, не только шлем, но и, извините за выражение, «боевой гульфик», а также другие детали из числа ниже пояса…). Разумеется, для этого требовалась дьявольская тренированность — и она действительно была. Вряд ли меньшая, чем в лучших боевых системах Востока…

Полный боекомплект, изготовленный в 1561 г. для Эрика XIV, короля Швеции, и исправно служивший после него нескольким владельцам вплоть до конца XVI в.

Можно ли облачиться в такой доспех одному? И сколько длится процесс облачения? Сперва ответим на второй вопрос. Даже при одном помощнике (а их чаще бывало двое) это занимает считанные минуты. Все же не такой это и малый срок, особенно при внезапном нападении — поэтому иногда в спешке «накидывали» лишь защиту корпуса и шлем. Иные ландскнехтские доспехи (помощники все-таки будут, а вот слуг не положено!) для простоты «сборки-разборки» имели кирасу, шарнирно сочлененную с набедренниками и наплечниками — у рыцарей эти детали чаще пристегивались отдельно. Но вот чтоб совсем одному облечься… Все-таки требуется не только пряжки и т. п. застегнуть, но и зафиксировать саму броню сквозь специальные отверстия специальными шнурами, крепящимися на поддоспешном одеянии (именно они, особенно — в декоративном варианте, образуют на дворянском — рыцарском! — костюме обилие лент, подвязок и застежек, столь раздражавшее дона Румату). Дополнительный вывод: далеко не поверх любой одежды можно латы «натянуть». То есть вообще-то — поверх любой, но тогда не обижайтесь, если на пятой секунде схватки от вражеского удара всю вашу защитную систему «перекосит» и шестая секунда станет последней.

Раз уж заговорили о моде… В момент появления лат (точнее — несколько ранее: порой и на много десятилетий!) следует ожидать всплеска «модных конструкций» в одежде, прическах, даже архитектуре и судостроении. Ведь сам латный доспех — своего рода следствие игры с «выкройками», расчета углов, плоскостей, полусфер, сочленений и т. д.; понимания того, что броня не обязана быть бесформенной или даже просто повторять контур тела. А до такого понимания цивилизация должна дозреть. Даже щедрая мыслью античность, например, дозрела не вполне: «крупноблочных» конструкций хватало, но контуры их в основном именно что копировали обводы человеческого тела. Иными словами: появились латники — значит, Ренессанс уже на носу. Такой вот культурный срез. А нет в данной культуре лат — стало быть, или еще раннее Средневековье, или предренессансный процесс пошел, скажем так, весьма своеобразно. Не будем утверждать, что это однозначно плохо; но при таком раскладе и университетов нет, и каравеллы в дальние моря не плавают, и прото-фэнтези (рыцарский роман) не развивается — равно как и прочие жанры светской литературы… В общем, намек понятен.

«Максимилиановский» доспех — высшее достижение позднего Средневековья, да и едва ли не всей истории холодного оружия!

В рамках этого намека интересно сравнить весовые характеристики и надежность поздних лат с современными им доспехами Московской Руси (фактически иранскими по своему типу и, вплоть до XVI–XVII вв., зачастую даже по месту изготовления). Очень мощная, «противопульная» защита торса (впрочем, о противостоянии пулям поговорим отдельно, не в этой статье) в рыцарском варианте — 5–6 кг, максимум 7–8. Прикрытие рук, от кончиков пальцев до плеча, — обычно не более 800 г на каждую; ну, будем щедры, с некоторым запасом — еще 2 кг для обеих рук. Итого — порядка 10 кг (часто — меньше). А у братьев-московитов как обстояли дела «выше пояса»? (Братья-киевляне/львовяне/житомирцы и пр., не злорадствуйте: у вас дела обстояли не хуже лишь в самом лучшем случае!) Примерно так: кольчато-пластинчатый набор (хоть бахтерец, хоть юшман, хоть зерцало) — 10–14 кг; плюс наручи (от запястья до локтя!), обычно порядка 500 г каждый. Или — панцирь (что это значит в данном контексте — см. ниже) либо поздняя кольчуга, равно весом 7–12 кг, если без рукавов. Это мы еще не считаем вес подклада: матерчатого или кожаного поддоспешника, который в «проминаемых» доспехах поневоле делается особо толстым.

Бывают, правда, панцири и весом примерно в 2 кг, но вот они-то уже сами скорее являются «поддоспешниками», их только под бахтерец и пр. надевают (или — под верхнюю одежду, но не в бою, а в городе, оберегаясь не более чем от ножа). А всякая экзотика вроде байданы — во-первых, не легче, во-вторых, ее защитные свойства Лукин описал вполне правильно. Но даже наиболее полный комплект бережет ОЧЕНЬ намного хуже европейского аналога, по цене и трудоемкости же он (не тысячи — десятки тысяч колец и пластин, ручная работа!) явно превосходит изделия «гнилого Запада»; о шлемах говорить просто не будем — они несопоставимы. Вообще, какой вариант ни возьми — хоть индийский, хоть самурайский, — результат одинаков: неполный набор (именно «выше пояса»; ну, на самом деле — до середины бедер) весит как полные латы, защищает хуже, а в производстве дороже. Да еще щита обычно требует, а латнику в «общевойсковом» бою щит не нужен — разве что целевые образцы в нестандартных условиях: противокопейный, осадный, малый фехтовальный…

Между прочим, преимущества лат признавали и те профессионалы воинского дела, которым выпало жить за пределами Западной Европы. Элитные типы самурайских доспехов уже с XVII в. представляли собой «гибридные конструкции», основой которых были именно латы, в массовом порядке приобретавшиеся у португальцев и голландцев, которые на тот момент успели завязать со Страной восходящего солнца прочные контакты. В оружейных арсеналах Московской Руси европейские доспехи тоже представлены неожиданно широко. Правда, чтобы понять это, надлежит ознакомиться с самими арсеналами, а не с их описями. Воспитанные в старых традициях писцы оказались куда консервативней, чем военное сословие: привычные зерцала и бахтерцы они описывали очень подробно, на несколько страниц — каждую пластину, каждую заклепку; а вот полный рыцарский «скафандр» на всадника вместе с конем мог удостоиться буквально одного-двух слов.

Можно сказать, рыцарский комплекс вооружения — продукт высоких технологий. Правда, по этой причине он, хотя и слегка распространился за пределы рыцарства, для массовой неэлитной пехоты был слишком дорог. Да ведь и кольчуга с зерцалом (а хоть и без!) ей не по средствам.

В рамках «низкопоклонства перед Востоком» иные писатели обожают рубить рыцарей булатным клинком. Но латника, честно говоря, что булатным мечом рубить, что небулатным… Все-таки боевой доспех на 100 % защиты не дает, но для рассекающих ударов он неуязвим. Его можно расколоть (если повезет); промять сверхмощным ударом массивного оружия (если очень повезет); пробить «в точке» клевцом либо боевым молотом — или рыцарским копьем на таране, опять же если сильно повезет; атаковать узким клинком по сочленениям… Да, все это можно, хотя и крайне сложно. Но к разудалой рубке пр-р-радедовской саблей такая техника боя имеет весьма косвенное отношение.

Ну, о наступательном оружии поговорим в другой главе.

Такие турнирные образцы и породили легенду о тяжести и неуклюжести лат. Но к боевой броне они имеют примерно такое же отношение, как экипировка хоккейного вратаря — к бронежилетам спецназа…

А как же Румата рубил «двойной соанский панцирь»? Во-первых — это Румата; во-вторых — один св. Мика знает, что то был за панцирь… Может, аналог поддоспешника или «городского бронежилета» (см. выше)? В узком смысле русско-византийского термина «панцирь», если без уточнений, — это кольчатый доспех, кованный не на заклепку, как классическая кольчуга, а на шип. Существовали же в Арканаре кольчуги для потайной носки. Правда, после удара тяжелого копья абсолютно все равно, будет ли она пробита (а стальная кольчуга, в отличие от металлопластовой, тычковый удар не держит), — так как без подклада неизбежно вомнется в тело с летальным исходом. А термин «двойной» для кольчатой брони — чаще указание на тип плетения (более плотного), чем на двуслойность. Но, как видим, именно у нас обычно возникал резон носить поверх «легкой» кольчатой брони еще и кольчато-пластинчатую. Притом арбалетная стрела или боевое копье такую защиту все-таки пробивали или, на излете, проминали с вышеназванным результатом.

В том-то и специфика «крупноблочных» наборов, что даже точечный удар высокой силы принимает на себя не отдельный элемент, а вся броня. В кольчатых или даже пластинчатых системах вся эта сила приходится воистину «в точку» — на считанные миллиметры стали, пусть даже хорошей. Разница — как между кирпичным сводом и отдельным кирпичом, который сам по себе держит нагрузку в десятки раз меньшую…

Именно по этой причине цельнокованые латы от обстрела лучников (любых!) берегли хорошо, что бы ни говорил дедушка А. Конан Дойл. А если Милле Йовович на глазах у потрясенных зрителей кольчужный бюстгальтер все-таки прострелили — то он, ей-богу, именно для того и предназначался. Реальная Жанна д’Арк в той ситуации получила «привет» из арбалета, причем почти в упор — хотя, разумеется, не через столь смехотворную броню. Впрочем, действия лучников и арбалетчиков — тоже тема отдельной главы. Но несколько слов о них надо сказать именно здесь. Хотя бы для того, чтобы опровергнуть (точнее — скорректировать) устойчивое мнение о едва ли не полной беззащитности рыцаря перед опытным и умелым лучником.

Современные испытания подтверждают: тяжелая стрела из очень мощного лука способна пробить стальную пластину, прочность которой более-менее соответствует материалу рыцарских лат (правда, наиболее легких и тонких). Причем пробить даже не в упор, а со многих десятков метров. Пожалуй, даже более чем с сотни. Но… это все равно что утопить в корыте гвоздь и сделать на основании этого вывод о «фантастичности» кораблей со стальным корпусом. Потому что высокоразвитые латы — не установленная на мишени пластина. Даже если латник будет стоять неподвижно, «позируя» целящемуся в него лучнику, все равно на его доспехе чертовски мало участков, куда стрела может ударить по нормали: не уйдя в сторону, не срикошетировав, не потеряв направления или энергии, не рассредоточив эту энергию сразу на несколько деталей (тот самый «эффект кирпичного свода»). Причем вот на этих-то участках броня не облегчена, а совсем наоборот.

Хотите попасть в щель доспеха? Что ж, постарайтесь. Щелей этих весьма немного, да и расположены они так, что стреле очень трудно найти туда дорогу. Тем более что стрела, особенно при бое на приличной дистанции (которая и является козырем лучника), все-таки идет по довольно крутой дуге, ударяя не спереди, а заметно сверху. Некоторые типы раннесредневекового доспеха и в самом деле были уязвимы для такого «навесного» обстрела, но высокоразвитые латы эпохи расцвета рыцарства — отнюдь нет! Столь излюбленное многими читателями, писателями, зрителями и режиссерами попадание стрелы в смотровую щель забрала было возможно лишь в условиях фактически ближнего боя: при всех других обстоятельствах тщательно продуманные обводы шлема не оставляли лучнику шанса на такой выстрел. К тому же везде, где можно, такие щели перекрыты «изнутри»: элементами кольчатой брони, дополняющими латный доспех. Ну, под прорезью забрала ничего подобного, разумеется, не разместишь, а вот в подмышечной пройме или в паху — запросто. Далеко не всякий выстрел или удар такая кольчуга могла остановить, но ослабить его — да, могла. А если учесть, что попадания туда и приходили чаще всего уже ослабленные: частичным отбивом, чиркнувшим по поверхности лат рикошетом…

А как высокоразвитые латы противостояли огнестрельному оружию? Мнение, что порох и пули тут же привели рыцарское сословие к полному военному краху — неужели оно тоже неверно?

Да, тоже. Хотя тут история не столь уж проста и совсем не линейна.

Подошедший алхимик в очередной раз чиркнул своим кресалом, факел отчего-то не вспыхнул, а начал тлеть — и кузнец поднес его к предмету на треноге.

Раздался взрыв, и куски рубленого металла со свистом и грохотом вылетели из жерла трубки и ударили в лист, разрывая бронзу.

Кузнец удовлетворенно хмыкнул, потирая ушибленное отдачей плечо, а алхимик торжественно приблизился к пробитому листу.

<…>

— Будь проклят тот день, — тихо сказал шут, — будь проклят тот день, когда оружию стали давать имена!..

И тень недоумения затуманила ясный взгляд маленького Абу-т-Тайиба; тень, в глубине которой медленно сгущалась багровая пелена.

Г. Л. Олди. «Путь меча»

Огнестрел. Слово всплыло само собой, неожиданно. Гарбуш замер, моргая. Он находился в дальнем конце мастерской, вокруг никого не было, из-за ковчегов доносился обычный шум.

Метательный снаряд выталкивается из ствола силой газов от взрыва горючего песка, силой огня. Значит, штука называется огнестрелом. Если ее держат в руках — ручной огнестрел. Ручной… Рука? Гномороб поднял ладонь, уставился на нее и громко засопел.

Допустим, мечи: они бывают двуручными, но чаще — одноручными. Надо уменьшить огнестрел так, чтобы держать одной рукой. И уменьшить силу выстрела, ослабить отдачу.

И. Новак. «Некромагия»

В первом случае перед нами — нечто полустанковое, во всяком случае, еще не совсем ручное оружие. Таким, «промежуточным», оно и было на заре своей истории. В случае же втором, как видим, конструкторская мысль юного гнома упорно движется к пистолету. Но такие пороховые огнестрелы, как вот-вот получится у Гарбуша (для чего ему придется за несколько часов раздумий пройти этак 2,5–3 столетия оружейной эволюции!), — оружие вообще-то ближнего боя. В результате многие творцы и рядовые потребители фантастики, из разных источников узнавая о крайне низкой, всего в несколько шагов, дистанции пистолетной стрельбы на постсредневековом (XVI–XVII вв.) поле боя, спешат подвергнуть пистолеты остракизму. Вместе с мушкетами, бомбардами, а то и вообще всем техническим прогрессом.

М-да, видно, сперва придется защищать не латы как «оплот феодализма», а огнестрельное оружие как «идею прогресса». Так вот, пистолеты первых огнестрельных веков — заменители не лука и не арбалета, а… копья. Того таранного рыцарского копья, которым орудует тяжеловооруженный всадник в бою против себе подобного противника. И что эффективная бронебойность даже на дистанции копья все-таки мала — не порок пистолета, а достоинство лат. Для копейного удара латник тоже ох как трудно уязвим!

Броня умеет достойно ответить практически на любой «вызов». Столетиями раньше, в сухой жаре Ближнего Востока крестоносцы в железо облачаться отнюдь не перестали: наоборот — именно в тот период доспех начинает развиваться особенно бурно. В паровой бане тропических джунглей конкистадоры тоже очень дорожили латами (другое дело, что их жестоко не хватало — так что порой приходилось «заимствовать» индейские брони). Пороховое пламя огнестрельных веков тоже подтолкнуло доспехи не к исчезновению, а к эволюции.

Пока оставим в стороне пушки (артиллерия, конечно, сильно преобразила воинскую тактику). Но в тех же самых XVI–XVII вв., когда в полный голос заговорили аркебузы, кавалерийские пистолеты, даже мушкеты, доспех сумел к этому приспособиться. Изменился его «покрой», иным стало сочетание ребер жесткости, выпуклостей и углов: пуля соскальзывает или рикошетирует по несколько иным законам, чем стрела. Изменился состав стали: науглероженный для повышения твердости поверхностный слой утратил блеск, стал черным (заодно изменив и воинскую эстетику). Несколько изменился и вес, но не так уж сильно. Элитные конструкции за счет нового витка «высоких технологий» довольно надежно защищали от пуль, не требуя особого утяжеления.

Пример, нарочито взятый из крайне дальнего (для европейских лат) зарубежья: когда Токугава Иэясу осаждал крепость Осака, один из последних оплотов тех, кто еще смел сопротивляться власти сёгуната, — глава вражеского «спецназа» умудрился лично прокрасться в лагерь осаждающих и подстеречь Иэясу на пути в то заведение, куда даже сёгун ходит пешком. И с расстояния нескольких шагов выстрелил ему в грудь не из лука, не из пистолета даже — благо на дворе был уже 1615 г., вполне пистолетное время, — а из мушкета! История Японии сложилась бы иначе, если б этот воин не учел, что во время боевых действий сёгун даже туда ходит пускай и пешком, но в доспехах: по крайней мере, «выше пояса». То есть «спецназовец» (а можно и без кавычек: это был Юкимура Санада, командир осакских ниндзя) такое как раз учел — потому и мушкетом запасся, — но, видимо, рассчитывал, что этим доспехом окажется традиционная самурайская броня. Однако Токугава был облачен в испанскую кирасу элитного образца. И удар мушкетной пули сбил его с ног — но… не нанес даже легкой раны.

Рядовому самураю или западноевропейскому рейтару доспехи такого уровня были не по средствам. Поэтому для сохранения веса приходилось кое-чем жертвовать. Например, защитой нижней части ног: «ширпотребовский» рейтарский доспех стал трехчетвертным, до колен. Зато на основном участке защищенность повысилась: поверх нагрудника стали укреплять дополнительную «противопульную пластину». Прорвавшись сквозь мушкетный обстрел и выйдя на дистанцию, где уже можно орудовать палашом, рейтар эту пластину обычно сбрасывал — что делалось одним движением.

И все-таки именно XVII в. окончательно подорвал позиции латной брони. Но причина тому — не столько растущая эффективность артиллерийского и мушкетного огня, сколько… переход к массовому формированию регулярных армий численностью в сотни тысяч человек. В этой ситуации даже трехчетвертные латы оказываются слишком дорогим удовольствием…

Рейтарско-кирасирский боекомплект (даже в XVIII в. кирасиры порой сохраняли не только нагрудную броню, но и «трехчетвертной» доспех!). Дополнительный нагрудник слева — та самая противопульная пластина. На «первом» нагруднике хорошо различим паз для ее крепления.

А вообще-то вплоть до середины XIX в. на военных заводах, проверяя качество новоизготовленной партии кирас, делали по одной из них пробный выстрел из армейского ружья: не в упор, но где-то с полусотни шагов. И принимали эту партию лишь в том случае, если пуля оставляла в кирасе не более чем вмятину. А если вместо вмятины имела место пробоина — то производителям предъявляли серьезнейшие рекламации.

Строго говоря, кираса дожила до появления первых бронежилетов. Более того: многие из них совершенно явственно продолжили историю латного доспеха, адаптированного к условиям окопной войны!

…И тут пора остановиться. Хотя бы потому, что и вправду ведь нельзя объять необъятное.

А что бы еще сказать в этой главе? Ну, хоть немного о том, что все-таки носить даже самый высокотехнологический доспех — совсем не такое простое дело, как может показаться. Прежде всего, этому нужно учиться с детства, что влечет бешеные расходы: к совершеннолетию юный рыцарь успевает «износить» (перерасти!) несколько комплектов, каждый из которых, по шкале престижа нынешних анекдотов, равноценен если не черному мерседесу, то уж и не запорожцу. Кстати, такие подростковые латы — не битые, не рубленные, отлично сохранившиеся — обильно поступают в музеи, формируя устоявшийся предрассудок о крайней малорослости средневекового люда. На самом деле воинские костюмы «для детей старше 16-ти» демонстрируют разброс от среднестатистических 165 см (нормально для предакселерационной эпохи!) до вполне баскетбольных показателей — ну, разве что несколько более редких, чем сейчас.

Кроме того, и для самого умелого бойца 30-килограммовая «легкость» и подвижность латных сочленений весьма относительны в долгой муторной сумятице пешего сражения, особенно когда в ходе него требуется бежать (пусть даже вперед), карабкаться… Так что если было известно, что назавтра предстоит «штурмовой» бой, — скажем, атака вражеских укреплений, — рядовые рыцари норовили выходить на него в неполном облачении. А знатные аристократы могли себе позволить «спецодежду» — облегченные конструкции с высокой долей кольчатого и мелкопластинчатого набора. Жутко дорогие и, за счет высоких технологий, достаточно надежные. Силе таранного удара кавалерийского копья они противостоять не могли — но то-то и оно, что бой пеший! А от всего прочего спасало личное мастерство и… усилия свиты.

Итак, кольчужный доспех имеет свои достоинства, но есть многие вещи, от которых он практически не защищает. Между прочим, хотя в обиходном представлении «панцирем» обычно называют разные виды пластинчатой брони, в позднесредневековой Руси и Украине этот термин имел совсем другое значение. А именно — кольчатый доспех, кованный не на заклепку, как классическая кольчуга, а на шип. Так что не удивимся тому, что двухкилограммовые панцири — броня тонкая, вспомогательная, чуть ли не «исподняя».

…На самый-самый последок — несколько слов о бронзовом доспехе, как обещали.

1) Технология его была столь отработана, что даже в железном веке защитное вооружение предпочитали делать из бронзы. Во всяком случае, многие его детали.

2) Притом САМА ПО СЕБЕ бронзовая пластина удар даже бронзовым оружием держит плохо; а вот когда она закреплена на кожаной, войлочной или стеганой прослойке — результат куда лучше. Правда, учтем, что «бронза» — не обязательно тот медно-оловянистый сплав, состав которого дают учебники: разные добавки способны очень сильно повысить ее твердость и упругость. С другой стороны, кожаный доспех и без бронзовой «оболочки» бывает вполне хорош; но уж это — совсем другая история.

«Методическое руководство» от 1616 г.: как видим, в данном случае пистолет пускают в ход на дистанции не большей, а даже чуть меньшей, чем дистанция копейного удара!

3) Даже в лучшей бронзовой броне под прямой удар лучше не подставляться. Потому щит при ней не утрачивается — наоборот, вовсю эволюционирует. Правда, порой от него отказываются маневренности ради.

4) ГЛАВНОЕ, чем проигрывает бронза железу, — не вес и (на ранних этапах) даже не прочность, а цена! Не случайно даже сейчас скупщики азартно охотятся за ломом цветных металлов, игнорируя ржавые железяки. Поэтому когда металлообработка хоть как-то позволила использовать железо — оно разом завоевало популярность: не как божественно-смертоносный металл, а как дешевый ширпотреб!

5) О бронзовой кольчуге. Лучшие специалисты-оружиеведы отрицают ее возможность даже теоретически. На практике она, как ни странно, существовала — но… не в бронзовом веке. Вообще кольчуга — кельтское изобретение (не слишком раннее), а бронзовые образцы — реже, чем железные — изготовлялись уже в Римской империи. Берегли они от скользящих излетных ударов: основные атаки принимались на щит. Есть давняя традиция «одевать» в кольчуги скифов, гиксосов, ассирийцев — но это либо неправильная трактовка изображений мелкопластинчатых панцирей (они получаются как бы «в сеточку»), либо речевой оборот археологов старой школы, для которых «кольчуга» была синонимом любого металлического доспеха. Итак, даже в самом «параллельном» мире такую броню стоило бы описывать для культур, уже знакомых и с железом, и с ранней сталью.

6) А вот в бронзовых доспехах — не поплаваешь! Даже при эллинской физической подготовке.

…Итак, всем хороши доспехи. А все-таки: есть ли ситуации, когда они не применяются?

«Вынесем за скобки» ситуацию всяких там Тридцатилетних войн, в которых латы стоят гораздо дороже, чем не только мушкет, но и жизнь рекрута. Опустим также весьма необычные варианты, когда жестко лимитирован вес: для «летающих воинов» (своим ходом? на грифонах? на птеродактилях? какие там еще возможны случаи?) или «плавающих» (что б мы ни говорили о плавании выше, это — для коротких дистанций). Честно говоря, таких описаний в отечественной фантастике, кажется, и нет. Может, из-за фэнтезийного уклона?

Конечно, лимитирует жара и влажность. Но, если в такие обстоятельства попадает цивилизация с высокой культурой (да, так!) брони — как правило, выход она находит. Вспомним крестоносные и конкистадорские этапы.

И все же есть, есть в отечественной фантастике условно-средневековый роман, герои которого обоснованно обходятся без брони. Думается, не потому, что автор о ней просто «забыл» (такое бывает!).

Все тот же Е. Лукин. «Разбойничья злая луна». Климат — сахарский: жара возведена в энный градус. Ветер, выпивающий влагу из тела. Пеший путь — днем, по пустыне — считанные часы, даже если нет груза на плечах, нет железа на теле…

Обитатели пустыни — как бы «механизированные туареги». А ведь и вправду у туарегов не применяется броня, при всех их контактах с очень «одоспешенным» мусульманским миром Египта! Щиты, правда, были — ну так они и у Лукина есть. Наступательное же оружие (и у туарегов, и у Лукина) отчетливо адаптировано к условиям безбронной схватки.

Все. Вот тут в самом деле пора остановиться. Потому, что объять необъятное и вправду все-таки нельзя. А заодно — еще и потому, что «доспешная» информация окажется рассыпана, куда денешься, по многим следующим главам.

Глава 2 Клинки звенят

Рубились, неловко отмахивая скованной доспехами рукой, звенели граненым лезвием по латам противника, старались ударить под мышку, метили тонко оттянутым лезвием ткнуть сквозь погнувшуюся решетку глухого забрала.

С. Логинов. «Быль о сказочном звере»

Высверк стали со свистом рассек воздух, и еще раз — слева, справа; кособоко валится наземь разрубленный до седла кочевник в мохнатом малахае-треухе, так и не успевший достать кривой саблей обманчиво неповоротливого гиганта, беловолосого гуля-людоеда. Становится тесно, он едва успевает рубить фигуры в удушливой пелене — рубить коротко, почти без замаха, ворочаясь в седле поднятым медведем-шатуном, снося подставленную под удар саблю вместе с частью плеча, отсекая бестолково топорщившиеся железом руки. Кажется, он что-то кричал, когда очередной клинок, устремившийся к нему, легко переломился в выгнутом бараньими рогами захватчике эспадона…

Г. Л. Олди. «Дайте им умереть»

…Борода вилами, по черной кирасе гуляют кровавые отблески, на шляпе шевелятся, точно живые, большие красные перья, в руках гигантский двуручный меч, поперек обширного брюха на поясе катценбальгер.

Е. Хаецкая. «Мракобес»

Могучий воин, как бы не целиком закованный в железо… легко, будто играючи орудует огромным двоеручным мечом; рядом, ловко уберегаясь от широких взмахов соратнического оружья, держится голубоглазый красавец, явно только что лишившийся шлема… Короткий меч голубоглазого смертно встречает тех, кто успевает понять, что спасаться от выпадов двоеручного страшила нужно не назад, а вперед…

Ф. Чешко. «Ржавое зарево»

Богатырь и до того был из первых поединщиков в дружине, знал всякие приемы — и «щелчок с довеском», и «на здоровьице», и «как свиньи спят», и «громовой поцелуй», требовавший огромной силы, и «поминай как звали», и даже редкий по сложности и смертоубийственности «стой там — иди сюда». Но все они не шли ни в какое сравнение с тем, что показал дед Беломор. А всего-то повернул Жихареву руку каким-то совсем не годящимся в бою образом, так никто сроду и меч-то не держал, и правый бок остался открытым, а вот поди ж ты, как ни крути — нет спасения от этого удара.

М. Успенский. «Там, где нас нет»

Седой воин останавливается у алтаря и не протягивает, а бросает в пламя, прямо поперек чаши, громадный меч, рукоять которого лишь вполовину короче лезвия, лезвие же — почти по грудь взрослому мужчине. Воин шел, держа его на плече.

Л. Вершинин. «Возвращение короля»

Какое оружие милее всего нашим фантастам? Правильно. Прямое, длинное и, желательно, обоюдоострое. Во всяком случае — для положительных персонажей. Кривыми ятаганами пусть сражаются их противники вроде орков. Можно порассуждать о том, что такой выбор «любимого клинка» словно бы спроецировался на литературный стиль: типичный фантастический роман сейчас тоже весьма длинен и прямолинеен. А порой и плосок тоже. Но, к счастью, это касается не всех книг и не всех авторов.

Итак, классическим вариантом оружия-для-положительного-героя является меч. Довольно часто — двуручный (снова ассоциация с «типовым» фэнтезийным романом, который зачастую не только длинен, но и тяжел во всех смыслах).

Мечевая тема проста лишь на первый взгляд. Даже если ограничиться эпохой расцвета рыцарства (т. е. позднесредневековой Европой) — все равно налицо весьма широкий выбор мечей и способов владения ими. Кавалерийские, боевые и турнирные, «городские», большие и малые пехотные, «меч ландскнехта», «меч рондашера» (это уже, впрочем, д’артаньяновские времена)… А ведь многие авторы погружают нас, например, в миры, «списанные» с эпохи викингов, когда мечевое действо выглядело совсем иначе. Да и погружение в параллельные миры античного образца вошло сейчас в моду, не говоря уже о «родных» вариантах, базирующихся на русском Средневековье.

Постараемся все это рассмотреть. Если не все — то хотя бы основные типы «мечей фантастики». А также их производных, которые в последнее время стали частыми гостями фантастических текстов, причем, что отрадно заметить, именно у наших авторов (западные коллеги обычно вручают своему герою какой-нибудь недифференцированный SWORD, после чего считают свой долг перед ним — и перед читателями — выполненным).

Двуручный меч в реальности и фантастике

— Давно бы так! — сказал барон и выволок из ножен огромный двуручный меч. <…>

Широкое лезвие зловеще шелестело, описывая сверкающие круги над головой барона. Барон поражал воображение. Было в нем что-то от грузового вертолета с винтом на холостом ходу.

А. и Б. Стругацкие. «Трудно быть богом»

Начнем уж с этого оружия, раз писателям оно так по сердцу (честное слово, не специально цитаты подбирал!). Большинство перечисленных авторов, да и читатели — кроме разве что самых юных — впервые знакомились с ним, думается, именно на страницах «Трудно быть богом». Что ж, как сказал классик, «все мы вышли из ножен барона Пампы». Потому и орудуем им «по-памповски», описывая широкие круги и зловеще шелестя, да еще чтоб длина — за 2 метра, а вес свыше 20 кг. С величайшим уважением относясь к барону и его создателям, все же попытаемся отделить мух от котлет, а меч — от вертолета.

Разумеется, не всякий меч, за рукоять которого можно взяться обеими руками, суть двуручник. Основных типов подлинно двуручных мечей минимум четыре, даже если считать лишь европейские варианты и даже если не включать в их число переходный вариант типа «бастард». А включать его надо, потому что название некорректно, ибо это не «внебрачная помесь» простого меча с лордом-двуручником, а скорее исходный образец: лишенный ряда фамильных черт предок, доживший до времен потомков. Длина самого большого (но не самого тяжелого) из известных мне двуручных мечей — чуть более 196 см, в среднем же на 10–20 сантиметров покороче. В руках я их держал, каюсь, лишь единицы, видел — немногие сотни, но данные имею о многих сотнях. Фотографию самого тяжелого двуручника — правда, с неверной датой изготовления — читатели могут найти в скверной научно-популярной фэнтези (как ее еще, простите, назвать?) издательства «Росмэн», серия «Невероятец»… простите, я хотел сказать «Очевидец», название «Доспехи и оружие», стр. 17. Там сказано, что весил этот меч 7 кг и, будучи слишком тяжел для боя, использовался лишь как парадное оружие. Реально весит он ПОЧТИ 7 кг (все равно это килограмма на полтора-два больше, чем боевые), для боя, безусловно, плох — скверный металл, минимальная проработка «действующих участков» и еще при жизни явно неухоженный вид; для парада, по тем же причинам, вообще не пригоден. Скорее всего, это — учебный образец: меч-тренажер. Потому и утяжелен он.

Альбрехт Дюрер был не только великим художником — но также и очень неплохим мастером боевых искусств. Этот эпизод из составленного им обширного учебника фехтования и боевой борьбы показывает, как их приемы сочетались в тренировочном поединке на двуручных мечах

В общем, вес боевого меча — 4,5 кг плюс-минус еще примерно килограмм. Причем минус — часто, зато плюс — очень, очень редко. А двадцатикилограммовые монстры появились уже в XIX в. Эти декоративно-коллекционные экземпляры изготовлялись пронырливыми умельцами специально для тогдашних аналогов «новых русских», которых и в Европе хватало. Когда свежеутвержденный барон а-ля Ротшильд желал выглядеть бароном Пампой-но-Бау-но-Суруга-но… (собственно, как раз Ротшильды к своему баронству относились достаточно иронически — однако далеко не все метившие в аристократию нувориши следовали их примеру), он сразу вслед за титулом покупал «прадедовский» замок и развешивал по стенам «прадедовское» оружие. Наверно, существуй в этой среде мода на нынешнюю распальцовку — эфесы тех мечей неизменно оказывались бы снабжены некими кольцами (для удобства двуручно-четырехпальцевого хвата). Тем более что подлинные двуручники и в самом деле имели особые кольца — пусть не там и не столько.

Ножен у двуручных мечей нет, хотя бывают у них «лезвийные футляры»: своего рода чехлы, не прикрепленные к поясу или портупее. В ножнах носили разве что бастарды — а их огромными не назовешь, особенно в ручищах барона Пампы. Впрочем, размер — вещь условная: большой бастард — под 1,5 м, а маленький и даже средний эспадон — немногим за 1,5 м. Рассчитанный на действия в тесноте строя очень своеобразный ландскнехтский двуручник — примерно такой же длины, порой и меньше (ландскнехт, конечно, мог и бастард либо эспадон использовать). Классический двуручный меч, позволяющий использовать все преимущества данного оружия, — это все же эспадон. Носят его «в голом виде» (иногда — с зачехленным клинком) справа на плече или слева под мышкой, придерживая большим пальцем левой руки за кольцо, о коем речь пойдет ниже. Из такого положения эспадон легко переходит в боевую позицию: правой рукой — под крестовину, а левая, плавным движением сбросив кольцо, тут же перехватывает за рукоять сзади или за навершье.

Длина рукояти у него очень редко достигает полуметра и совсем уж редко превышает его, т. е. «рукоять лишь вполовину короче лезвия» — некоторый перебор. Впрочем, для хвата руки служит и клинок за крестовиной, где он притуплен, иногда даже обтянут кожей: это — рикассо, «пятка». Между ней и лезвиями — «усики» контргарда. Захватчиком контргард называть вряд ли стоит: парировать удар он помогал всегда, иногда сам предназначался для удара, на заклинивание вражеского клинка был рассчитан редко, на перелом его — практически никогда. Заклинивание оружия осуществляли, прежде всего, кольцеобразные ловушки возле крестовины (тоже не всегда: бывали и чисто защитные кольца — вот за них-то на марше и придерживали меч большим пальцем; а порой они и вовсе отсутствовали). Размах крестовины бывал и свыше 50 см, особенно часто — как раз у «коротких» эспадонов, где именно перекрестье становилось главной «смысловой частью» оружия, проводя и блокируя атаки, позволяя задействовать эфес…. Ну, об этом позже.

Таковы параметры эспадона. Другие типы, как правило, попроще — без контргарда, со слабо выраженным рикассо… Перекрестье, правда, почти всегда развитое и сложное, иногда снабженное почти шпажным набором защитных дужек. Если у двуручника оно действительно близко к крестовидной форме — то это оружие скорее не воина, а палача.

А как же проходит бой?

Прежде всего: двуручный меч есть оружие скорее колюще-полосующее, чем рубящее. Вращать его «по-вертолетному» приходится нечасто, даже при схватке одного с несколькими — а вот делать обводки, досылать в длинном выпаде, резать врагу бок или запястье на этом досыле или на отдергивании… Рубящие удары относительно редки. Конечно, такой удар может рассечь неодоспешенного врага от макушки до аппендикса и ниже, может расколоть даже латный доспех, особенно по слабому месту, — но дистанция и темп боя препятствуют их широкому применению. В XVI в. (расцвет эспадонного фехтования) эта дистанция такова, что, судя по ряду фехтовальных трактатов, при схождении двух умелых бойцов вертикальный удар мог достать лишь ступню ноги, если противник запоздал со сменой стойки, — а «игра ног» в этом фехтовании поистине виртуозна. Она вообще древнее клинковых защит — каковые, впрочем, эспадоном тоже берутся (и преодолеваются) виртуозно.

Через полвека после Дюрера. Тренировочный зал фехтовально-борцовской школы знаменитого Иоахима Майера. И это далеко не все приемы, разработанные для эспадона!

Кстати, о вертикальных ударах. Положения эспадона в руках были очень многообразны, но РУБЯЩИЙ удар, как правило, наносился отвесно или почти строго в горизонтальной плоскости (поперечный). По-самурайски «от левого плеча к правому бедру» эспадоном, в общем, не рубили: у него иная механика движений, он много длиннее и тяжелее японской катаны. А вот боевой шпагой, кстати, рубили именно наискось (когда рубили: она все-таки и вправду больше предназначена для укола).

Уточним: это воздействие на противника, а не на его оружие. Прорубаясь сквозь копейную стену, древки пик воин с эспадоном кроит под углом. И вообще в смертельной круговерти общевойскового боя доля рубящих ударов возрастает — как и для любого оружия: в таких условиях вообще растет доля «неклассических» приемов. Во всех других ситуациях если мы и видим бойца в широкой стойке, высоко возносящего над собой эспадон, — то имеется в виду скорее не размашистый удар, а смена позиции или «длинная» защита.

Каково же место таких меченосцев в отрядной схватке?

Сколько-то их сосредоточено в глубине пеших построений — на случай, если враг прорвет ряды. Сопровождают они и командиров, являясь скорее не «стражей» (этот термин заставляет думать об оборонительной, церемониальной, а то и полицейской функции), а как бы отрядами коммандос. Ведь в тех условиях командир — не просто руководитель: с этой своей свитой он бросается в ключевые места схватки, развивая свой прорыв или ликвидируя вражеский…

Но главную работу двуручник проделывал не В рядах, а ПЕРЕД ними. Представьте: копьеносное построение, медленно разгоняясь для таранного натиска, трусцой бежит на аналогичного противника — а с флангов, иногда даже перед фронтом (!) рассыпным строем легконого бегут отборные воины в пехотных латах, с эспадонами, бастардами и большими ландскнехтскими мечами. Их задача — проделать брешь в пикинерском строю. Правда, перед вражеским строем бегут такие же «спецназовцы», так что не всякий раз меченосцам удается прорваться к вражеским рядам, иногда им даже приходится отступить под защиту своих. Но когда удается, то мечник сносит несколько пик, порой добирается и до их владельцев, словом — разваливает первую шеренгу, как шрапнельный заряд. Если он после этого не успел отойти на фланг, прежде чем отряды сошлись, — свои копейщики постараются его не задеть (они тоже отменно тренированы, так что даже сверхдлинную пику не просто держат перед собой, но и направляют в цель), и будет он рубиться в глубине вражеских рядов, ожидая, что пробитая им брешь вот-вот станет воротами для общего прорыва.

Итак, двуручный меч — оружие отрядное (хотя и на благородный поединок с ним выходят), оружие элитное. Как ни парадоксально такое сравнение, он — что-то вроде пулемета: один-два на взвод, несколько на роту, не всякому по силам, но без него не обойтись. Зачастую сражались им и рыцари, чаще все-таки неблагородные пехотинцы — но это были матерые, высокооплачиваемые профессионалы, которым и латы по средствам.

Впрочем, латы у них специфические. Поножи обычно без наголенников, шлем чаще всего без забрала (необходимо «широко смотреть»: и на врагов, и на свой строй, отслеживая маневр). Вместо наплечников часто — кольчужная пелерина особо плотного плетения. Насчет «неловкого отмахивания скованной доспехами рукой» — это, конечно, фантастика, но ЛОВКИМ оно бывает, когда латы «модельные», идеально пригнаны к фигуре. Ландскнехт такое мог себе позволить не всегда, потому плечевой пояс, где конструкция латного доспеха особенно сложна, порой защищал более архаичной броней.

Продолжив парадоксальные сравнения, скажем: кроме «пулеметной» ассоциации, возникает еще и «пистолетная». Потому что довольно похожим образом и именно в постсредневековые век-полтора норовили проделывать бреши в копейной стене рейтары, атакующие пикинеров или тех же ландскнехтов (для их боевого строя длинная пика уж никак не менее характерна, чем двуручный меч!). Правда, рейтары в таких случаях действовали верхом: шеренга всадников налетает на глубокое построение выставившей копья пехоты, но не врезается в нее (уж больно это опасный противник!), а с малой дистанции, лишь чуть-чуть превышающей длину пик, дает пистолетный залп — и заворачивает коней; так же поступает и вторая шеренга… третья… Четвертая может уже и пойти напролом, если в пехотном строю образуется достаточно приличные бреши.

У пехоты в этой ситуации, разумеется, есть своя контригра. Не говоря уж о том, что для таких-то случаев и существует поддержка других родов войск: хотя бы той же конницы, не обязательно рейтарской. В общем, тут — кто кого переиграет…

Описание всех этих «игр» выведет нас уж слишком далеко за пределы этой главы. Отметим лишь, что разыгрываются они главным образом на послесредневековой сцене.

Где еще хорош двуручник? При обороне укреплений (не штурме: на осадной лестнице с ним не управиться!). Собственно, от «осадных» мечей XIV в. он, видимо, родословную и ведет, окончательно сформировавшись к началу XV в. (а не к середине, как порой утверждается) и просуществовав как боевое оружие почти до конца XVII в. Фантасты временными рамками, конечно, не связаны. Но все-таки повторим: двуручный меч даже в самом параллельном мире должен быть оружием «излета» классического Средневековья. Оружием эпохи мощных доспехов, сложившихся школ фехтования, оформившейся как самостоятельная сила пехоты — и, пожалуй, отчасти размытых граней между «благородным» и «неблагородным» воинством…

Так что для тех авторов фэнтези, которые нарочито замораживают свои миры в полушаге от подзорной трубы, бомбарды и книгопечатанья, любовь к двуручнику не вполне оправданна.

А в ДОсредневековых мирах? Можно попробовать (на то и фантастика), но — не забывая о сопутствующих обстоятельствах. Так что если у вас кто-то лезет с аналогом эспадона на аналог, допустим, македонской фаланги — не грех бы учесть все названное и неназванное. Например, продумать, откуда в этом мире берется высококачественная сталь, без которой двуручный меч ну совсем никак не получится.

Это изображение ландскнехтов 1520-х гг. является не очень добрым шаржем с явственно идеологическим подтекстом (он удобно пристроился как раз над их головами). Но при этом оно отражает некую реальность: соседство мечника и копейщика в качестве символически дополняющих друг друга фигур (пары того же типа, как рабочий и колхозница, красноармеец и партизан…). На поясе первого — тот самый «катценбальгер» Хаецкой: меч для ближнего боя (его S-образную гарду в данном случае «позаимствовал» и эспадон); то, что на поясе второго, впоследствии превратится в палаш

Редко, но хорошо работают такие мечи и в корабельных боях: как при абордаже (корабельный борт все-таки не крепость, его штурмуют без осадных лестниц), так и при отражении оного. Вообще в таких схватках порой очень желательно, чтобы на отряд приходилась пара-тройка воинов с мощным оружием длиной где-то в человеческий рост, которым можно рубить людей и корабельный такелаж, проводить зацепы и отталкивания, держать на расстоянии сразу нескольких «стандартно» вооруженных противников. Даже запорожцы, готовясь к рейдам, в ходе которых планировалась встреча с турецкими кораблями, норовили брать на борт своих чаек… нет, все же не эспадоны (может, не отказались бы, однако почти неоткуда взять их, и совсем неоткуда — специфические навыки эспадонного фехтования, столь отличные от традиций сабельного боя), но московские бердыши: Москва их для таких случаев охотно поставляла, даже когда у нее самой вроде бы был с Турцией мир.

В фантастике выбор таких «кораблей» (да и укреплений) расширен. На борту космического крейсера двуручник смотрится странно (хотя — джедаи?), но все-таки воздушные, сухопутные и пр. аналоги вполне можно найти. Дирижабли, песчаные или ледоходные буеры, боевые «сверхколесницы» со впряженным драконозавром или мамонтопотамом — мало ли…

Применим ли двуручный меч в конном бою? В схватке «пеший против всадника» — да (тоже важная сфера его деятельности), в любой другой ситуации — НЕТ!!! Ряд исследователей предполагал, что эспадон кавалеристы использовали как таранное копье: рукоять — под мышку, ладонь — на рикассо (контргард при этом защищает кисть руки), клинок — вперед. Аз, грешный, и сам развил эту тему в ряде публикаций 1990-х г., опираясь на французские миниатюры времен Людовика XIII. Но миниатюра, как известно, миниатюрна — всех деталей не различишь. После более полного анализа источников выяснилось: это не двуручный меч держат как копье, это копье размером с двуручный меч — поздний церемониально-тренировочный отпрыск рыцарского копья, выполненный в стиле барокко. Оставшиеся от копейного щитка изукрашенные «финтифлюшки» создают впечатление мечевого контргарда.

Но это — верхом на коне. Фантастика способна породить ездовых монстров, со спины которых воин (а то и небольшое воинство!) может сражаться как с крепостной стены или корабельного борта. Мы уже упомянули их применительно к боевым повозкам — но что мешает порассуждать и о наспинных «платформах»?

Собственно, даже в нашем мире существовали боевые слоны — но они территориально (а в северном Средиземноморье — хронологически) разминулись с эспадоном. Впрочем, Индия знала своеобразные двуручные мечи, однако применяла их только в пехоте. Со слонов сражались совсем иным оружием, причем в ряде случаев для этого были изобретены столь специфические копья (с изогнутыми древками!), что им прямая дорога на страницы фэнтези! Тем более что в реальных сражениях все это слоновье оружие (включая и самих слонов) так и осталось скорее роскошной экзотикой.

(А вот некоторые боевые копья Европы эволюционировали в направлении эспадона — и по облику, и по габаритам, и даже функционально. Но это уж точно было оружие пехоты, и вообще о них — в другой раз.)

…Между прочим, такой меч мог применяться не только для боя с монстров, но и для боя с монстрами. В данном случае не имеет значения, кто они — ездовые животные врага или некие самостоятельно действующие чудовища вроде драконов. Конечно, копье, секира, мощный арбалет и т. п. в таких сражениях тоже найдут себе место. Но только двуручник может и глубоко разрубить (а то и отрубить) огромному зверю лапу, шею, щупальце или что там у него есть уязвимого — и длинным режущим движением вспороть ему покрытый толстой шкурой бок, и вогнать в его тело на выпаде метр-полтора широколезвийной стали. По-видимому, такие мечи могут даже увеличить размеры и поражающие свойства клинка за счет отказа от некоторых элементов, рассчитанных на «человеческое» фехтование: гарда у них явно приобретет иную конфигурацию, если не исчезнет вообще… А вот контргард может и сохраниться, главным образом в качестве «стопора», мешающего монстру нанизаться на клинок по рукоять и достать-таки его владельца. У «кабаньих» мечей конца XV–XVII в. подобная деталь как раз возникла: матерый секач — такой монстр, что не всякий фантаст до него додумается. С другой стороны, двуручники страны фантастика могут продолжать оставаться универсальным оружием: вдруг к огромному злому троллю прилагаются мелкие, но тоже злые (возможно, даже разумные и вооруженные) гоблины?

В нашем мире бытовало сколько-то типов охотничьих мечей, предназначенных для схватки с опасным зверем: вепрь, медведь, благородный олень (это отнюдь не умилительный Бэмби!). Но это были или, так сказать, общевойсковые образцы, или их видоизмененно-ослабленная форма: меньшей длины, с редуцированной гардой… Пожалуй, только вышеупомянутый «кабаний меч» приобрел по-настоящему оригинальные очертания, в чем-то даже приблизившись к эспадону. Однако сходство это было лишь поверхностным (да и небольшим): для боя он не применялся, а прочие охотничьи мечи — тем более. Ну не повезло земному Средневековью с монстрами! Или наоборот — повезло?

Как орудовать эспадоном в ближней схватке? Ну, во-первых, он, как никакое другое оружие, позволяет держать противника (или противников) на расстоянии. Во-вторых, при ближнем схождении все типы двуручных мечей допускают разнообразнейшие перехваты: не только за «пятку», но и за лезвийный клинок! Разумеется, при наличии боевых перчаток со стальными «бортиками». В ряде учебников XV–XVI вв. они не изображены, но ведь учебные бои проводились на затупленном оружии. Крайне необычно выглядят эти схватки: яблоко эфеса порой работает как булава или копейный подток, крестовина — как клевец или «цепляющая» часть алебарды, клинок используют в качестве рычага при болевом заломе… проводя обезоруживающий зацеп рукоятью, лезвие вражеского меча прижимают к своей шее (!). Да, в бою она будет закрыта кольчатой пелериной, неуязвимой для полосующего движения, но на тренировке доспехов нет — и требуется знать эту специфику, чтобы понять суть этого и многих иных приемов.

Разумеется, такая техника схватки требует серьезнейших навыков боевой борьбы — владения приемами обезоруживающими, сваливающими, болевыми, вообще всеми атрибутами бескомпромиссно-жестокого боя — но… почти без ударов (латы!). И такая борьба действительно есть! Это тоже следует помнить, анализируя борцовско-фехтовальные (они, как правило, не разделялись) трактаты той эпохи. А так же — выпуская в рукопашную на аборигенов своего «главгера», пусть даже прошедшего полугодовой курс карате. А хоть бы и трехгодовой…

Когда и почему истекло время двуручных мечей? По большому счету — не так уж поздно: д’Артаньян еще успел застать их «вживую», правда, лишь в качестве военного оружия, никоим образом не поединочного. Но именно XVII в., с его постепенным переходом к «стреляющим», а не «колющим» боевым линиям и редукцией доспехов, стал для эспадона роковым. В поздних учебниках уже нет хватов за клинок: ладонь его по-прежнему сопровождает и направляет, но лишь лежа на плоскости. Латные перчатки начали исчезать куда раньше, чем шлем и кираса…

Применяют ли двуручный меч в паре с другим оружием? Да: с… дротиком, сравнительно коротким (немногим длиннее бастарда, а эспадона, возможно, и вовсе не длиннее), но довольно массивным. Держат такое копьецо широким хватом вместе с двуручником; левая рука, придерживая дротик под наконечником, лежит на мечевом клинке — ну, это мы уже проходили. За несколько шагов до противника дротик в него мечут — и если есть нужда, тут же пускают в ход меч (зачастую, не успев перехватить, — эфесом вперед). Во всех остальных случаях для другого оружия потребовалась бы третья рука: лишь бастардом можно какое-то время биться, держа его не двуручно. Эспадон одной рукой удерживали разве что для добивания поверженного противника (второй рукой иногда приходилось придерживать этого самого противника, если он был повержен не окончательно и все еще возражал, мешая победителю спокойно направить меч в щель доспехов). Конечно, на поясе мечника порой висел короткий клинок (а то и два!), но это — как раз на случай утраты основного оружия…

Судебный поединок с применением мечей и… ударно-метательных копий. Эспадоны уже существуют (на дворе — XV в.), однако эти бойцы предпочитают бастарды как более универсальное оружие

Последний вопрос: насколько остр двуручник? Ну, волос на воде, как в «Пути меча», он рубить явно не может (это вообще поэтическая вольность из ирландских сказаний) — но все-таки?

Полосующее оружие должно быть острым, хотя никогда эспадон не оттачивался, как катана. Однако контакт с латами, копейными древками и т. п. даром не проходит: в ходе сражения лезвия первозданную остроту теряли. Особенно это касается последней трети клинка, самой «рабочей», — она у ряда сохранившихся экземпляров сильно изношена. Правда, мало радости, когда таким вот лезвием — пусть и не бритвенно острым, но как бы иззубренным — проведут с подтяжкой по неприкрытой доспехами части организма…

Был и другой вариант, реализованный в мече типа «фламберж» («пламенеющий»; вот странно — в русском языке такие изгибы называют «волнистыми», породняя их совсем с иной стихией). Сам клинок, строго говоря, не «пламенеет» — это для малоразмерного оружия вроде малайского криса; но вот лезвийная кромка у него действительно волнистая.

Если рубить с подтягом, то такой край идеален для работы по «мягкому» — мягче железа — материалу. Древку пики, кожаной броне (даже у высокооплачиваемых пехотинцев — не всегда латы), живому мясу — в последнем случае еще и болевой шок обеспечен. При попадании по латной пластине результат хотя и не лучше, но не хуже, чем у эспадона; зато всякие ремни доспешного крепления и матерчатую защиту, создающую «эффект свободно висящей ткани» — проклятье для прямого клинка, — фламберж рассекает успешно. Рикассо и контргард фламберж имел, но вот за его клинок, будь он свой или вражеский, даже в латных перчатках лучше не хвататься. Ладонная часть у таких перчаток кожаная[1], а «бортики» от волнистого лезвия, особенно при подтяжке, не сберегут.

Вообще-то лишь двуручникам такое лезвие прощалось (и то не всегда!). Все же у них оно в основном для честной воинской работы, а не для нанесения «шоковых ран». С теми же, кто использовал волнистую шпагу или обычный меч, попади они в плен, поступили бы так же, как поступали в «На западном фронте без перемен» Ремарка с солдатами, штыки которых имели пильчатую спинку. Потому шпаги такого типа предназначались главным образом для «гражданской самообороны» или… для дуэльного поединка (чтоб противник не хватался за клинок а-ля «Роб Рой» — т. е. не роман, а голливудский фильм).

Ландскнехты часто использовали «промежуточные» типы двуручников. У этого рикассо обтянуто кожей даже более тщательно, чем у обычного эспадона, а вот контргарда нет совсем

Наконец, САМЫЙ последний вопрос: бытовали ли двуручники у нас? Или, если говорить о параллельных мирах, — в цивилизациях, приближенных к древнерусскому аналогу позднего Средневековья (простите за стадиальную несогласованность, но наша хронология хронически сбита: не то что фантасты, но даже историки называют «древнерусскими» реалии и эпохи крестовых походов и порой даже времен написания «Дон Кихота»!)?

Нет. Бастарды изредка проникали — но в боях, видимо, не применялись, играя роль эффектного, престижного, импортного «прикида» (как видим, «новые русские» и в Древней Руси водились). То, что изучено, не несет боевых меток. А эспадоны, фламбержи и пр. — вообще нет, хотя теоретически могли попасть в районы, граничащие с Речью Посполитой (где они тоже были не очень в ходу, даже если ясновельможные паны Сенкевич с Мицкевичем и считали иначе). Из-за татарского колорита войн XV–XVII вв. у нас была иная роль пехоты, да и городов как таковых. И у наших «собратьев по параллели», видимо, тоже — иначе они окажутся на нас совсем не похожи, т. е. и их мир будет глубоко не параллельным (но, может быть, альтернативным?) нашему. А ведь оружие, как уже знают читатели, имеет отчетливую цивилизационную привязку…

Меч как ultima ratio

…Рванулся вперед, вычертив длинным мечом сверкающую дугу над головой. Он хорошо владел оружием, и доспехи на нем были не самые тяжелые — но, так или иначе, он скоро устанет. В то время как Мак-Расвелл почти не шевелился. Будто вкопанный в землю, он заперся в глухой обороне, без лишних движений отражая удары. Он выбрал единственно правильную тактику: беречь силы и ждать, когда противник откроется.

<…>

Все произошло молниеносно. Массивная зелено-оранжевая фигура, казавшаяся страшно неповоротливой, внезапно совершила неуловимое движение — и длинный меч Черного рыцаря, крутясь, отлетел на несколько метров в сторону. И тут же острие меча Мак-Расвелла уперлось в грудь противника.

<…>

— Он не станет его убивать, — пробормотал Литовт.

Я. Дубинянская. «За горизонтом сна»

Ну, и мы не станем. Хотя возникни такое желание — в последнюю очередь бы пришла мысль упираться острием меча в грудь, прикрытую латами, пусть легкими. Но еще раз: будем милосердны! Мечевой бой в доспехах — пеший, рыцарский — здесь показан достаточно обходными словами, однако нет сомнений: это именно мечевая схватка одоспешенных противников. Уже неплохо. А то что-то уж больно многие авторы повадились вручать облаченному в штатское герою одинокий меч и отправлять его в странствия по опасной стране фантастики. Да и в фильмах бывает: вот сойдутся герой с супостатом, встанут друг к другу правым боком, чтоб щит не мешал (доспехи, правда, обоим мешать продолжают, но куда денешься…), и долго с алюминиевым звоном скрещивают мечи. А потом кто-то — конечно, супостат — получает единственный удар небольшим одноручным мечом в самую одоспешенную часть организма и падает…

Нет, не подумайте, что мечевой бой возможен только при тяжелом защитном вооружении. И в легком возможен, и вообще без оного. Но он, при любом варианте, очень, ОЧЕНЬ отличен от шпажного фехтования. В особенности — от считающегося классическим (а на деле — одного из, причем позднего) стиля, где все атаки и защиты производятся правой рукой, причем оружие действует исключительно «благородной частью», острием и лезвиями клинка. Этот стиль и в шпажном-то фехтовании на поле боя, именно на нем, применялся ограниченно. Но о шпажном фехтовании — в другой раз.

Тренирующиеся подростки с затупленными (но — стальными!) мечами. Как видим, стойки и перемещения у них очень грамотные!

Специально для тех авторов, которые попытаются применить в мечевом бою своих героев навыки сабельного фехтования (имею в виду современную его разновидность, олимпийский спорт). Поверьте: трудно найти что-то более далекое от мечевого боя, даже в поединочном варианте, чем единоборство на спортивных эспадронах — не путать с эспадонами. Эспадронное фехтование, разумеется, является сейчас спортом высших достижений — но оно давно избавилось от «проклятого боевого наследья». А элементы, восходящие к этому наследью, считаются в сабельном спорте пороком. Например, манера рубить с проносом или подтягом, как будто твой клинок действительно врезался во вражескую плоть; манера по-настоящему беречь руку от серьезной контратаки; манера парировать случайные удары, которые направлены в «не засчитывающиеся» зоны — например, в ноги… Все это хоть ненамного, но замедляет темп, снижает спортивную эффективность.

А поскольку мы все-таки проводим «ликбез» в первую очередь для фантастов — то остановимся прежде всего на тех разновидностях хоккея с мечом, которые достаточно активно применяются на полях фантастики. Прежде всего современной. Причем в первую очередь отечественной. А это значит, что главным образом нам придется действовать в пространстве, условно говоря, «от викинга до рыцаря» включительно. Забегания в зону влияния античности и неких аналогов Древней Руси (обычно параллельно-«волкодавьих») не исключены, но эпизодичны: так уж легла карта нынешней фантастики.

Мы этими забеганиями, при всей их эпизодичности, не преминем воспользоваться. Но сейчас — пора вернуться к основной «сфере деятельности». А это длинный меч (но не двуручный, хотя в отдельных случаях и допускающий хват на обе руки). Короткие мечи не менее интересны — но… фантастика их тоже касается лишь «забегами», эпизодически.

Сначала — несколько слов об общих принципах.

«Брат Петр, чтобы работать мечом, нужно каждый день тренироваться — и побольше, чем мы молимся! Встать с рассветом, пробежаться, облиться водой — и за дело!»

А. Валентинов. «Овернский клирик»

«Прыгать на одной ноге взад-вперед по заваленной битым камнем площадке, пока от изнеможения не потемнеет в глазах. Когда потемнеет — прыгать на другой ноге.

С маху валиться на щебень — спиной, животом, боком — как угодно, только чтобы с маху и не ушибаясь.

Тяжеленной дубиной попадать по не то перьям, не то пушинкам каким-то, летящим из подвешенного на ветру дырявого мешка, пока этот самый мешок не опустеет. Если чаще промахивался, чем попадал (если ты сам считаешь, что чаще промахивался, чем попадал), — наполнить мешок вновь.

Той же дубиной отбивать крохотные камушки, которые внезапно швыряет в тебя нелепый твой учитель — швыряет и вскрикивает: «Середина! Конец! Рукоять!» <…>

А после всего этого драться с Нурдом, с умелым здоровым мужиком Нурдом, у которого две стремительные руки и в каждой зажата палка».

Ф. Чешко. «Посланник бездонной мглы»

Вот именно. Причем вести такой образ жизни надлежит с детства. Это, впрочем, общий признак: иначе оружием высокого совершенства владеть нельзя. Будь то меч, будь то лук или кавалерийское копье — в «комплект» к которому входят также навыки верховой езды и, куда денешься, владение всем остальным оружием всадника. В комплект к искусству мечевой рубки все это тоже входит, особенно в рыцарские времена. Однако поговорим пока о мастерстве пешей схватки, тем более что оно и в современной фантастике преобладает. Логика тут есть: в кавалерийском бою полноценный рисунок боевого искусства присутствует, но не просматривается. Особенно для малоискушенного взгляда. Краткосрочный обмен ударами (либо, при настоящем мастерстве, один удар или краткая серия, после которой противник к обмену уже не допускается) — и течение схватки разъединяет бойцов. Редко-редко всадникам случается повторять «заходы» друг на друга — или вести длительный бой, встав бок о бок (вариант: кружась и маневрируя, причем «ход конем» тут заменяет подшагивание — отскок — прыжок своими ногами в пешей схватке). Почти всегда это случается в неких аналогах поединка — пусть и боевого, а не ритуального; ну, порой бывает до начала общей схватки или в самом ее конце. И вообще здесь, помимо человеческого фактора, играет роль еще и лошадиный: порода, рост, наличие брони, степень усталости, — так что чистота эксперимента, безусловно, падает.

(Между прочим, тут у фантастов полным-полно козырей! Жаль только, мало кто по-настоящему глубоко продумывает конструкцию ездовых монстров и технику боя с них: в основном даже под самым фэнтезийным всадником скачет лошадиный архетип. А если даже что иное — все равно это не мешает всаднику рубиться так, будто под ним стандартная лошадь.)

Финал «спортивного» поединка из знаменитого «Манесского кодекса»: благородные зрительницы приветствуют финалиста. Мечи в данном случае деревянные, а вот «сплетеньем ног» рыцари не брезгуют

«Игра ног» в пешем мечевом бою куда важнее «скрещивания клинков». Шаг, подскок, разворот, смена позиции; правильная постановка ступни — все это мы видим и в первых аналогах фехтовальных учебников (XIV–XV вв.), и в более ранних миниатюрах, и в еще более ранних, викингских времен, текстовых описаниях. Бой в доспехах и без них; поединок; схватка малых, по нескольку человек в каждом, отрядов; экстремальные ситуации «один против нескольких»… Во всех этих ситуациях техника и тактика схватки не то чтобы идентичны, но сходства куда больше. Бой требует высокой подвижности и скоростной выносливости, постоянной смены дистанции и этой самой дистанции верной оценки. Не случайно танцы, в том числе и в доспехах — да еще и многочасовые, без перерыва! — считались одним из элементов комплексной подготовки (ну, о «тяжести» и «неуклюжести» доспехов мы уже порассуждали). Столь же не случайно и в акробатическую, и в плясовую программу бродячих артистов входили упражнения с мечом, а то и двумя сразу! Причем такие эпизоды порой выделялись в отдельный номер. Не обязательно это была показательная схватка только между участниками труппы: порой из числа зрителей желающих выкликали. А там вполне могли оказаться соответствующие мастера, да и представители благородных (воинских!) сословий далеко не всегда брезговали принять такой вызов. Более того: эта театрально-акробатическая практика отчасти пересекалась с открытыми выступлениями «фехтовальных братств», являющихся позднесредневековыми аналогами международных школ боевого искусства!

Ну да, все правильно: отнюдь не всегда это были состязания в «фулл-контакт», и оружие чаще всего использовалось притупленное, и договорные поединки имели место быть (хотя реже, чем может показаться: ведь цена ранения и даже жизни — куда ниже, чем сегодня, а подлинных знатоков в толпе зрителей хватает, поди смухлюй!). Верно и то, что элита таких фехтовальных братств театральными поединками брезговала. Но ведь и то, что качественное владение мечом требует навыков, сравнимых с акробатическими, — тоже верно!

Многообразие, универсальность подготовки приводила к тому, что «на выходе» получался не только мечевой боец, но именно воин-универсал. Из-за чего, между прочим, собственно мечевое фехтование (хотя уместней говорить не о фехтовании, в узком смысле слова, а о бое с мечом в руках) словно бы растворяется во всех остальных навыках. Даже на поединке (вариант: на турнире) первый этап схватки сплошь и рядом включает древковое оружие, и ударное, и метательное — последнее, правда, не для турнира. В ближней же схватке часто доходит до рукопашных приемов, а уж кинжалы-то тем паче в ход идут, практически всегда сочетаясь с ножными подсечками и сваливаниями, с захватами-заломами-ударами свободной (освободившейся после потери оружия!) рукой…

Для всякого оружия (включая щит) и, конечно, для безоружного боя (включая элементы «безоружный — т. е. обезоруженный — против вооруженного») существовал комплекс приемов. Он чаще всего не был уж очень обширен по сравнению с изощренно-виртуозным набором позднейших фехтовальных школ. Многообразие, характерное для «гражданских», т. е. по преимуществу безоружных — и опять-таки позднейших! — стилей, для него тем более не характерно. Но все остальное было не то что в наличии, а прямо-таки в избытке. Мы уже перечисляли: выносливость, быстрота, реакция, глазомер… Вдобавок — абсолютная небоязнь крови, своей и чужой. И привитая с детства способность терпеть боль, продолжать схватку после даже серьезной раны — причем не одной! Так что я никому из фантастов не посоветовал бы кидаться хоть на рыцаря, хоть на викинга, хоть на витязя «с криком кия и с ударом ноги»: из этих двух факторов, скорее всего, успеет сработать только первый! И тем более нам наивно рассчитывать, что ваш средневековый спарринг-партнер растеряется и пропадет, вдруг лишившись «благородного оружия», т. е. длинного клинка. Он и с топором, боевым цепом, обломком жерди или выхваченной у кого-нибудь крестьянской дубинкой будет страшен, да и без всего этого — тоже. А вдобавок он — не только викинг, но и рыцарь — метать умеет все, что угодно, от камней до копий, включая, разумеется, кинжалы, ножи, а также швырковые разновидности топоров и палиц. Да, в турнирных поединках это не применяется (хотя на менее высокорейтинговых состязаниях — вовсю), но уж в боевых-то условиях…

Фрагмент одного из первых учебников фехтования. Время — рубеж XIII–XIV вв., еще до эпохи лат

Современники все эти нюансы знали. Поэтому на профессионального вояку, даже когда он лишался полноценного оружия, они — если сами не были такими же вояками — нападали с большой оглядкой и еще большим численным преимуществом…

«Запомни первое: драться надо не одним только клинком. Драться надо всем — землей, которая под ногами, солнцем, которое в глаза, дымом, тенью, холодом, дождем… Запомни второе: стремительность хороша при тяжелом клинке и крепкой руке. Иногда, конечно, всего сподручней оказывается нож, а только если научишься ловко вертеть тяжестью, так и с ножом сумеешь управиться, а вот наоборот не выходит. Запомни третье: половина бредущих по Вечной Дороге воинов сочли последнего своего противника неумехой. И теперь бредут по Вечной Дороге».

Ф. Чешко. «Посланник бездонной мглы»

Может быть, и неправильно в одной главе дважды цитировать тот же источник, но на сей раз нет никакой возможности удержаться: уж больно вкусное описание. Итак, клинки на самом деле не так уж звенят? То есть мечевой бой — во всяком случае, до эпохи эспадона и шпаги — «растворяется» в общебоевой подготовке?

Не совсем так. Все же Его Величество Меч — один из важнейших предметов вооружения. И отношение к нему было соответствующее. А мечевые тренировки обычно являлись «элитной базой» пешего боя.

От одного довольно известного в фэндоме оружиеведа (настоящего, т. е. родом не из фантастики, а из исторической науки) я в свое время услышал, что рыцари, собственно, не фехтовали. Более того — до эпохи шпаги фехтования фактически не было… Эту вторую сентенцию обожают любители клинкового оружия, пришедшие из спорта. Тут еще обычно следуют комментарии насчет «примитивности» старых стилей; хотя перебрось наших саблистов-шпажистов-рапиристов (самого чемпионского уровня!) в эпоху боевого меча — да уж и БОЕВОЙ шпаги, — жизни им бы осталось, ну, десятки секунд максимум, даже окажись их противником очень средний мастер. Но если об этом говорит историк — то что он имеет в виду?

Имеет он в виду, что фехтование — это парирование вражеского оружия оружием же. Причем не оборонительным (включая щит или доспехи), а именно наступательным.

В этом смысле наш оружиевед неправ. Но профессионал весьма редко бывает совсем уж неправ, даже когда он ошибается. И вот почему.

Клинком клинок и викинг, и рыцарь действительно не отбивают? Нет, отбивают редко! У викингов, у предшествующих им кельтов (которые первыми начали «широко вести» длинный клинок, осознав его как оружие совершенства, а не просто средство умерщвления противника) и у наиболее продвинутых бойцов античного мира (тех же гладиаторов) это — «прием на крайний случай». Если не удалось уйти отскоком, уклоном корпуса или, что прежде всего, принять удар на щит. Ну, еще такое случается при взаимной атаке, или когда надо отбить «внеплановый» удар, в условиях массовой схватки вдруг прилетевший со стороны, не очень прицельно (если прицельно — тогда худо будет…). Или при двуручном хвате. Или… в конном бою, где как раз срабатывала скоротечность контакта и вообще определенная «неправильность», невозможность в таких условиях полностью проявить мастерство. Вот для таранного копья конная сшибка — коронный момент; пусть лишь на первом этапе, но этап этот зачастую оказывается решающим.

Время расцвета лат, но поединок в данном случае бездоспешный. Впрочем, поединком эту схватку назвать трудно. Однако у центрального бойца есть все шансы на победу: это как раз разработка фехтовальной комбинации «с мечом, кулачным щитом и леворучным кинжалом — против двух противников»!

Наступательным оружием рыцари отбивали вражеские удары и в других случаях. Но при хвате обоеручном. С вышеупомянутым двуручным не путать: речь идет о комбинации «в правой меч — в левой кинжал». И с коротким пехотным копьем меч тоже сочетался. И, в отдельных случаях, с другим оружием.

Это, безусловно, фехтование. Так же как — наиболее частое сочетание! — обоеручный бой с комплектом «меч и щит». Особенно если щит — маленький, кулачного хвата, фехтовальный (так иногда и называется!), которым не «закрываются», а активно отбивают удар. А при случае — даже наносят. Его боковая оковка и центральная часть очень даже приспособлены для нанесения ударов. Ну, приспособлены они и для того, чтобы на пару с клинком и крестовиной своего меча ловить вражеский клинок.

Это сочетание — меч и «кулачный» щит — в эпоху развитого социа… пардон, Средневековья было, так сказать, базовым. Именно к нему «пристраивалось» все остальное, о чем шла речь ранее: тренировки с детства… «игра ног»… глазомер и скоростная выносливость…

«Наручень будто сам наделся на его левое предплечье; когти, подчиняясь движению кисти, беззвучно выскользнули из гнезд и вернулись обратно.

Аннабель натянула и проверила свой.

Берт наручень не использовал. Он дрался двумя мечами.

<…>

Мечный бой скоротечен — и чем искуснее бойцы, тем короче схватка. Пятеро налетели, и почти сразу откатились — трое; один чужак и один улан легли под ударами. Теперь инициатива была уже не их. Аннабель, угрожая острием меча и закрываясь наручнем от атаки снизу и слева, стала теснить доставшегося ей в противники чужака…»

А. Лазарчук. «Солдаты Вавилона»

Ну, насчет скоротечности — это известные байки, отчасти базирующиеся на доподлинном факте: быстроте самурайских боев, особенно — в бездоспешном варианте и, еще более особенно, при участии Мастера с по-настоящему большой буквы, но в единственном числе. Если же уровень мастерства не просто высок, а очень близок у обоих участников, да еще стиль и условия боя вместе с оружием у них не совсем самурайские, — то бой будет долог и утомителен. Скорее всего — кровав для обеих сторон. Самурайский принцип «одним ударом — наповал!» на самом деле соблюсти не удастся (он и в реальной Японии для схваток на поле боя требовал существенной корректировки). Ну, разве что одна из сторон очень спешит: идет на прорыв, опасается подхода вражеских резервов… А когда оба мастера действуют не в состоянии цейтнота — очень трудно ожидать, что один из них совершит роковую ошибку БЫСТРО, не будучи ранен или обессилен. Такому мастеру куда легче не дать убить себя, чем убить противника; для противника эта теорема, разумеется, тоже верна. Так что сверхтренированность и способность терпеть боль потребуются обоим!

(Вот интересно: если один из них не человек, когда — и в какую сторону! — это проявится? Задача как раз для фантастики! Может быть, только таким способом и удастся выявить чужака, будь он инопланетянин или робот?)

Как видим, все трое героев Лазарчука, мастера-виртуозы, ведут обоеручный бой. И это правильно: даже при высшем мастерстве не стоит в реальном бою полагаться ТОЛЬКО на оружие правой руки. А щит-наруч, которым пользуются двое из них, — одна из возможных замен кулачного щита. У нас до выдвижных когтей дело не дошло, но кованые острия на этом месте, простите за тавтологию, имели место. А когда взамен наруча имела место латная перчатка — то на ней хватало стальных выступов, позволявших наносить удары. В защитно-фехтовальных разновидностях таких перчаток эти детали получали чуть большую выраженность, чем в просто защитных — но даже чисто «оборонительной» рукавицей можно приложить супостата, как кастетом.

Это мы уже подошли к мечевому бою с использованием неполного доспеха. Следующим шагом, пожалуй, станет описание боя в доспехах — тоже ultima ratio Средневековья и, отчасти, фантастики. Но прежде рассмотрим действия двумя клинками, благо этот стиль тоже Лазарчуком упомянут.

Судебный поединок с достаточно специализированными щитами

Сразу скажем: связка «меч и щит» настолько универсальна, что лишь при высшем мастерстве от нее отказывались в пользу «двоемечного» сочетания. Или не от хорошей жизни, по крайней необходимости — которая, правда, без высокого мастерства тоже не реализовывалась. В исторических романах (включая и фантастическую их часть) викинги за милую душу машутся двумя мечами. Но, судя по сагам (в сборник Стеблина-Каменского и 8-й том БВЛ заглядывать не спешите: там далеко не все напечатано!), так сражались скорее обедневшие, опустившиеся мастера — именно мастера! — меча. Одного. Прежде, когда их мастерство шло в ногу с имущественным и социальным статусом (обычно так и бывает), они тоже предпочитали меч и щит. Меч-то они тогда могли себе позволить импортный, дорогой, с сердечником из высококачественной стали! Но золотые дни миновали, и вот уже бывший «новый исландец» вынужден прозябать на мечах местной ковки, которые против его прежнего оружия — как запорожец против мерседеса. Их «домотканые» клинки плохо держат заточку. В безжалостных условиях серьезного боя лезвия такого меча уже через несколько минут утрачивают настоящую остроту, им даже ногу не отрубишь (коронная атака в мире викингов — удар на уровне бедра, под щит ошибшегося противника). Поэтому волей-неволей приходится и в левой руке вместо щита держать меч, парный основному. Этот стиль, при всем мастерстве, обеспечивает менее совершенную оборону, но что поделать: бедность…

(Тут мы затронули еще одну тему, тоже очень важную: технологические возможности. В одном из номеров журнала «Мир фантастики» мне доводилось видеть высокомерную статью, живописующую омерзительные качества средневекового оружия, для которого, мол, сталь не употреблялась. Да нет, для «оружия совершенства», в частности мечевого клинка, именно она и употреблялась, даже если все остальное вправду делалось из железа. Но методы предварительной обработки, которым подвергалась заготовка, последующей ковки, закалки и т. п. — все это было дело в высшей степени штучное, медленное, дорогое. А стоимость технологического процесса впрямую влияла на цену оружия, стало быть — на его элитность. Лишь на исходе Средневековья ситуация изменилась заметным образом — что, собственно, стало одним из проявлений его конца. Вот так: не только удорожание рыцарского «набора деталей» тогда имело место, но и обратный процесс!)

А вообще-то в развитых школах иногда практиковалось фехтование двумя мечами. Левый меч при этом иногда удерживался обратным хватом, вдоль предплечья, но это не было распространенным правилом (вообще-то и «праворучный» меч в сутолоке боя порой перехватывали клинком вниз). Но «мэйнстрим» высокоразвитого фехтования главным образом пошел в направлении или разнотипного оружия для правой и левой руки, или уж на развитие не обое-, а двуручной рубки.

О двуручных мечах — отдельный разговор, и он уже состоялся. Скажем лишь, что большой меч «бастард», допускавший, в виде исключения, и одноручный хват, считался оружием мастерства уже во вполне шпажную эпоху. Умение им владеть требовалось от «курсантов» и выпускников большинства уважающих себя фехтовальных школ весь XVI в. и первую треть XVII в.

А разнотипное оружие… Тот же леворучный кинжал — еще не дага — частенько комбинировался с отдельными деталями доспеха. До полного доспеха включительно.

Бой в любимых доспехах фэнтези (рыцарской броне Высокого Средневековья) менее прыгуч, но отнюдь не лишен подвижности. Прыгучесть вдобавок «срезается» и реальной обстановкой массового боя, необходимостью держать строй. Пеший строй рыцарям приходилось держать редко, но если приспичит — умели они и такое. Сверхтренированность никуда не делась — наоборот! — поэтому бой латников бывает и весьма длительным, тем более что после выбывания одного противника его место может тут же занять следующий, а то и не один. Из специфических особенностей, пожалуй, стоит назвать манеру парировать лишь наиболее опасные удары: очень сильные, наносимые «бронебойным» оружием, направляемые в уязвимые зоны доспеха… Все остальное спокойно принимается на броню.

Турнирный поединок с уже КРАЙНЕ специализированными щитами: на поле боя им совсем не место!

Тут, конечно, просматривается принципиальное отличие от бездоспешного стиля, другой вершины средневекового фехтования. Почему же и эту вершину всегда стремились освоить даже самые благородные рыцари?

Во-вторых, это был один из путей достижения той самой сверхтренированности. А во-первых, даже у воинственнейшего из рыцарей все-таки большая часть жизни протекала вне пределов стального скафандра — и по ходу этого лишь отчасти «гражданского» времяпрепровождения он, конечно, тоже желал быть готовым к обороне (или нападению). Наконец, в такой жизни хватало переходных ситуаций, когда неполная — а то и почти полная — броня успешно дополнялась тем или иным щитом. Иногда даже большим: с ним тоже отрабатывались фехтовальные навыки высокого уровня, хотя и другие. Ну, обо всем не скажешь, тем более в рамках одной главы!

Все не скажешь, а чуть-чуть — попытаемся. Большой и при этом надежно держащий удар щит ОЧЕНЬ тяжел, лишь вполовину легче полного доспеха. Зато он, в отличие от кулачного щита-баклера, и не только от клинка спасает. Но все-таки сражаются обычно не столько с ним, сколько из-за него — как из-за переносного фрагмента стены. А иногда — им: даже как основным оружием.

А как же у викингов, витязей или, того ранее, гоплитов? У них — тоже переходный вариант. Немаленький, но и не переотяжеленный щит, которым все же можно активно манипулировать. В принципе он пробиваем, как и сравнительно легкий доспех, — но вместе они обеспечивают приличную защиту. В сочетании со сверхтренированностью, разумеется…

Такая экипировка равно пригодна для действия и в рассыпном строю, и в плотном. Сам викинг тоже пригоден и для этих действий, и для абордажной схватки, и много еще для чего. Конечно, тактика тут не идентична — но в каждом отдельном случае как бы автоматически инсталлируются дополнительные навыки, совместимые с «программной оболочкой».

Впрочем, не будем приуменьшать универсальность позднего рыцаря. Он тоже очень многое умел и в самых разных обстоятельствах действовал. Несмотря на свои доспехи. Вернее — благодаря им!

Другая особенность фехтования в доспехах — великое множество элементов рукопашной схватки. Прохождение в ближний бой стало скорее правилом, чем исключением. Причина очевидна: очень высокая защищенность.

Поэтому рыцарский меч, даже не будучи обычно полноценным двуручником, сплошь и рядом удерживается нестандартным хватом. В том числе и перехватом за клинок, что у «стандартных» двуручников, от эспадона до бастарда, применялось либо для парирования выпадов древкового оружия, либо в ходе «борьбы клинков», когда они надолго сходились встык, словно — опять же — алебардные или копейные древка. Правда, за этим тоже частенько следовал прорыв в ближнюю схватку, где меч служит уже оружием не фехтования, а… борьбы. У рыцарей этот этап наступал раньше — но лишь при схватке с равным по экипировке противником. «Неравный» же выпадал в очень мелкодисперсный осадок задолго до этапа ближней схватки…

Да не покажется вам, что мечевая схватка тяжеловооруженных сводилась к такому «месилову». Нет, в ней вполне хватало подлинного фехтования, как дву-, так и обоеручного. Не случайно перекрестья рыцарских мечей мало напоминают традиционную крестовину: они имеют большой размах, обычно отогнуты «навстречу» вражескому удару, а иногда включают и другие детали, характерные для парирующего оружия.

И все-таки время рыцарей уходило. Время мечей — тоже. Правда, традиционный меч не столько умер, сколько «трансформировался» в шпагу, отчасти в палаш. Но, конечно, не для всех его разновидностей это было характерно.

…Последние одноручные мечи заканчиваются примерно там, где начинаются «Три мушкетера». Эспадоны-двуручники завершают свой путь примерно тогда же, но речь в данном случае не о них. Хотя — почему бы и нет? Ведь и двуручники, и одноручники применялись против одних и тех же родов войск — пикинеров. И вместе с этими же своими братьями-врагами, вытесненными мушкетерами — их ведь в XVII в. стало определенно больше трех, — мечи и канули в небытие…

Эти мечи состояли на вооружении рондашеров — солдат, получивших свое название от «рондаша», круглого щита размерами куда больше, чем кулачный баклер. Щит этот был, как правило, стальным; кроме него, у рондашера защитного вооружения было негусто: шлем, иногда — наголенники или даже бронированные башмаки. Словом — то, что либо выше щита, либо уж очень ниже.

О предназначении рондашеров за последние годы сказано, если не ошибаюсь, лишь в одном русскоязычном источнике. Но уж очень заковыристо:

«Солдаты с мечами были полезны при осадах. Они первыми бросались на казенную часть орудия, прикрываясь тяжелыми щитами».

«Рыцари» (энциклопедия). М.: Росмэн, 2000.

Бр-р-р. Экая смесь деяний камикадзе и Александра Матросова. Разве артиллерия — синоним осады? И неужели кто-то может подумать, что щиты — не такие уж тяжелые, но пусть — спасут от артиллерийского огня? Да еще изрыгаемого отчего-то сквозь казенную часть оружия…

Рондашер — «последний меченосец». Времена уже д’артаньяновские, латы — на грани вымирания…

Переведем с росмэновского на русский. Пушки прикрывались отрядами пикинеров: мушкетеров с их тлеющими фитилями или, того хуже, обильно искрящими колесцовыми замками, рядом старались не ставить — чего доброго, порох вспыхнет. И именно пикинерское прикрытие атаковали рондашеры, чей щит равно годился для «прикрывания» и активного парирования, а меч — по весу близкий к боевой шпаге, но предполагавший более силовую технику боя, — тоже годился для перерубания копейных древков, мощного отбива и поражения «живой силы». А прорубившись сквозь копейную стену, одолев и разогнав артиллеристов, рондашеры, естественно, устремлялись первым делом к запальным отверстиям пушек. Чтобы не дать произвести выстрел, да и просто чтобы заклепать орудия. Ведь не будут же они, пехотинцы, на своем горбу вывозить эти трофеи из вражеского расположения!

Этакий спецназ, «фронтовая косточка», окопники. В поединке с каким-нибудь Атосом или Арамисом, виртуозом шпаги, у среднего рондашера было бы не больше шансов, чем у спецназовского снайпера на олимпийских играх. Но при штурме пикинерских отрядов команда из атосов-арамисов, аналогично, имела бы примерно такие же шансы, как олимпийские чемпионы — в «горячей точке».

Обратим внимание, однако, до чего рондашеры напоминают раннесредневековых воинов-универсалов. С некоторым допуском — хоть тех же викингов.

Вот так «в моем конце — мое начало». И продолжение — в фантастике.

Фехтовальные горизонты

Мечи «неполноценные»…

Коротко прошипел кинжал, вырванный из ножен. Мондрен уже стоял на ногах. По странному совпадению, у обоих рыцарей в это утро оказались на поясах не золоченые стилеты, а длинные кинжалы-квилоны, более похожие на легкие мечи.

<…> Мондрен отбил первый удар…

Е. Клещенко. «Белый и черный»

Тема короткого клинка — оружия «на грани» меча и кинжала — от нас как-то ускользнула. А жаль!

Вообще-то для обзора фантастики это почти простительно. Короткий меч как основное оружие существенно «недотягивает» до Высокого Средневековья — того самого времени, которое обычно и выступает прототипом эпохи меча и магии. Но ведь есть еще и SF, которая отнюдь не только о звездолетах пишет. Да и фэнтези, особенно отечественная, в последнее время не ограничивается территорией классического Средневековья!

Однако короткие мечи — «фирменная марка» античных времен. И хотя эти миры в фантастике тоже есть — откуда в них взяться полноценному фехтованию? Бронзовый и даже железный клинок не очень-то годится на то, чтобы парировать им удары, нанесенные с боевой мощью. Пусть нанесены они и оружием не стальным, а опять-таки бронзовым или железным. Впрочем, до какой-никакой стали Древний Мир тоже додумался, но все же такое скрещивание клинков, как в «Гладиаторе», — из разряда фантастики.

Тем не менее короткий меч для фехтования служил. Но не в боевом варианте.

Египетские подростки, упражняющиеся на деревянных аналогах мечей

«Курс молодого бойца» еще в Древнем Египте базировался прежде всего на спарринге, учебной схватке. И без оружия, и, чаще, на разных типах тренировочного оружия. Вот в таких учебных поединках мечи с коротким клинком (деревянным!) проявляли себя очень хорошо. И для атаки, и для защиты, отбива, парирования. «Мэйнстрим» в данном случае приходился на обоеручный бой, причем тренировочные мечи для правой и левой руки были одинаковы. По нормам нового времени это скорее оружие класса «большой кинжал». Правда, обоеручная схватка порой велась и на «непарном» оружии: в (на?) левой руке — щит-наруч, в правой — довольно длинный деревянный меч-дубинка с асимметричной замкнутой гардой, прикрывающей руку, словно… шпажная гарда XVII в.!

Такое вот забегание вперед: даже не на века — на тысячелетия. При том, что оружейная технология отнюдь не позволяла впрямую использовать полученные навыки на поле боя! На этом самом поле боя в первую очередь ценились ровный строй с сомкнутыми край к краю большими щитами (каждый — очень существенно за полпуда весом) и действия пехотным копьем. Когда же копье утрачивалось — после броска, после перелома или разрубания древка, а то и просто в тесноте сшибки, — дело могло дойти и до клинков. Но, пожалуй, не до фехтования ими. Короткий обмен ударами с принятием вражеской атаки на щит — еще куда ни шло…

Итак, фехтовальный меч на раннем этапе своей истории — оружие тренировочное! Воину он, конечно, необходим, как боксеру необходимо умение прыгать через скакалку: иначе не достигнуть должной легкости ног, искусства смены стоек и перемещений. Но как боксер не выходит со скакалкой на ринг, так и мастер короткого меча в бою использует свои навыки лишь опосредованно. Отработанный глазомер, реакция, чувство дистанции — все это, разумеется, на полях сражений потребуется.

Чем не задача для фантастов: при «заныривании» в глубокую древность можно снабдить своих приверженцев клинками лучшего качества — и тогда они сумеют без переучивания применить свои тренировочные наработки непосредственно в боевых условиях! Правда, не стоит думать, что «на месте» технологический барьер преодолеть так уж легко, даже если в наличии и знания, и железо, и добавки для легированной стали. Разве что вы еще в светлом будущем, до путешествия в «золотой век», озаботитесь приобрести оружие для своего отряда, скажем, элитных телохранителей…

А вот это уже не меч, а «шпага-дубинка», тоже не имеющая параллелей в боевом оружии Египта

Разумеется, кроме качества вооружения, нужен и соответствующий настрой бойцов. Особенно серьезным этот фактор оказывался, когда клинок короткого меча приобретал остроту и прочность, достаточную для… ну, может быть, не для встречи «лезвие против лезвия» с вражеским клинком, но для достаточно серьезного воздействия на самого врага. Обычно на этом уровне технологии меч переставал быть совсем уж коротким: его боевая часть заметно превышала 60 см, порой и 70 см могла перерасти[2]. Переставал он быть и преимущественно колющим, даже в условиях строевого боя. И если одна из сторон успевала осознать это перерастание — то она получала существенный выигрыш. Особенно когда такое осознание распространялось не на одних лишь полководцев, а и на всех бойцов.

Кажется, именно в этом свете надо трактовать известный эпизод, в ходе которого римляне, с огромным трудом пробившись сквозь копейную стену вплотную к македонской фаланге, мечевую схватку с этой фалангой выиграли уже без особого труда. Знаменитая фраза Тита Ливия насчет того, что македонцы привыкли биться колющим оружием (а таковым у них было не только копье, но и меч) и потому оказались не готовы противостоять колюще-рубящим клинкам легионеров, способным отсечь руку, развалить череп, выпустить внутренности, — так вот, эта фраза насчет «неготовности», похоже, верна прежде всего в психологическом смысле. Условно выражаясь, македонские гоплиты, привычные убивать и умирать от узких колотых ран, «сломались» при виде столь ужасного зрелища. Примерно в такой же шок впадали кинозрители советской выучки (которые знали, что если на экране кто-то падает от выстрела, то на груди или лбу его появляется не более чем красная точечка), когда им продемонстрировали голливудский стиль, при котором после выстрела в упор во все стороны ДЕЙСТВИТЕЛЬНО летят клочья окровавленной плоти.

Конечно, это не было единственным фактором победы — ни в том бою, ни вообще. Однако свою роль сыграло!

(Надо сказать, «дуэль» между легионом и фалангой, дротиком (пилум) и длинной пикой (сарисса), мечом римским (гладиус) и мечом греческим (ксифос) завершилась не столь однозначно, как пытались представить римские историки. Главным фактором тут стало не преимущество оружия и даже не психологическая готовность, а «привходящие обстоятельства». И прежде всего — тот факт, что легион был «на подъеме», а фаланга, вместе со всей воинской доктриной эпохи эллинизма, — «на спаде». Повстречайся они, когда оба были в расцвете сил, — трудно определить, за кем осталась бы победа… Ганнибал, используя высокоразвитую фалангу, отлично бил ранние легионы!)

А ведь не забудем: гоплиты-фалангисты были привычны к страшной реальности рукопашного боя (пусть и не к НАСТОЛЬКО страшной). Так что, братья-фантасты, мой вам совет: везите из будущего лишь улучшенное оружие для ваших телохранителей, солдат или кого уж там, а не самих этих телохранителей. Какие бы они ни были спецназовцы, каких фехтовальных высот они ни достигли бы в тренировочных залах своего «прекрасного далёка», через какие бы звездные войны ни прошли — именно тут возможна осечка. Все-таки в просвещенные эпохи ближняя резня холодным оружием воспринимается как ужасное исключение. А во времена наших предков это было столь привычным правилом, что менталитет подстраивался к нему, можно сказать, автоматически.

Не советую я и выпускать на ТАКОЕ поле боя амазонок, даже из числа самых феминистски настроенных эмансипэ. Их, конечно, и сейчас предостаточно, а в будущем станет еще больше, но — не советую, пускай у вас, уважаемые авторы, и открыт свободный доступ к тоннелю между прошлым и будущим. Дело, конечно, ваше — но в прошлом нашего мира амазонок не было именно по этим причинам. Потому что упражнения со спортивной рапирой, ну пусть шпагой, пусть не только спортивной — это одно. А лютая резня сошедшихся лицом к лицу многотысячных отрядов — совсем другое… И не многотысячных тоже.

«Сразу пятеро бросились на Люс с дубинками и кинжалами, а один — так даже с двумя алебардами.

Но это воинство могло только насмешить чемпионку по историческому фехтованию. Нападающие, как оно в таких случаях и бывает, отпихивали друг дружку от желанной добычи, а добыча стояла перед ними, слегка расставив ноги и вытянув руки по швам.

Насмешница Люс, слегка отклонив корпус, позволила тому, кто с самой длинной дубинкой, промахнуться и шарахнуть по плечу того, кто с короткой дубинкой и кинжалом. А тому, кто с алебардой, она позволила, опять же промахнувшись, сбить с ног владельца самого длинного ножа, уже смахивающего на изобретение более позднего времени — дагу, а также долбануть по лбу еще одного воителя с дубинкой. Тогда она перешла от презрительной улыбки к делу».

Д. Трускиновская. «Люс-А-Гард»

Ну-ну. Нет, в качестве иронического описания такое, конечно, можно принять — кроме разве что попытки действовать двумя алебардами сразу (это на каком же чемпионате по историческому фехтованию героиня или автор таких балбесов повстречали?!). Но на самом-то деле юная фехтовальщица, пожалуй, даже не успела бы скривить губы в презрительной улыбке…

«Первый выпад Лодрин дан-Баэль отразил без особого труда: рука среагировала раньше глаза, повинуясь то ли приказу крови семи поколений воинов, то ли безмолвной подсказке Каменного Лодрина; короткий меч скота прошел мимо, но виллан не открылся, не подставил грудь под ответный удар, и по этому точному, выверенному движению сеньор Лодрин понял, что этот противник — последний, потому что он умеет пользоваться мечом и сможет обратить в свою пользу усталость графа. <…>

Тоббо ударил — так, как бил в степи, нагнав конокрада, вниз и с оттяжкой; ударил снова, с трудом удержал подпрыгнувший меч, краем глаза увидел, как захрипел и подался вперед сосед справа — молниеносный выпад застал того врасплох, и лезвие с хрустом взрезало ключицу; невольно отступил, качнулся, удержался на ногах и увидел, что графский меч летит прямо на него, и понял, что уклониться не сможет… и в глазах Лодрина полыхнуло безумное торжество; меч летел все быстрее, быстрее, быстрее; Тоббо отшатнулся, но железная полоса задела все же плечо, плюнув в глаза соленым».

Л. Вершинин. «Возвращение короля»

Вот так, пожалуй, ближе к истине!

Вывод: если вам потребуются мастера-фехтовальщики, способные всерьез противостоять «спарринг-партнерам» из настоящего прошлого, когда не только клинковое оружие было в ходу, но и практиковалось совсем иное отношение к боли, страху, крови, увечью, жизни и смерти (своей и чужой) — то… В общем, лучше уж роботов с собой берите, только без законов Азимова. Или, может быть, — антропоморфных «чужинцев», обитателей иного мира. Но если так, то проще все-таки в нашем, земном прошлом навербовать себе гвардейцев!

…Возвращаясь же из фантастики в реальность, вспомним: те мечи, которыми легионеры изрубили гоплитов, были не просто гладиусы — а гладиусы иберийские, т. е. испанские. Своего рода компромисс между оружием собственно римлян и иберийских кельтов.

Впоследствии именно кельтская (пусть и не иберийско-испанская) техника боя большим мечом, гибридизировавшись с римскими (тоже в широком смысле) достижениями, породит фехтование как высокое искусство. И тогда примирятся высококачественный длинный клинок и кодифицированный для короткого меча набор приемов, потрясающая сила и точность удара на большой дистанции — и прицельный тычок в нерасчетливо раскрывшегося противника. Навыки строевого и поединочного боя. Интуитивный стиль — и дисциплинированное, систематическое разучивание комбинаций.

Собственно, когда такое слияние происходит по-настоящему гармоничным образом — наступает эпоха шпаги. Путь к ней, конечно, долог: ни римляне, ни кельты до нее не дожили.

…И мечи «сверхполноценные»

Он был Ахиллом Морацци, в прошлом — одним из троицы любимых учеников прославленного Антонио Гвидо де Лукко, ныне же свободным и независимым гражданином Венеции, обеспеченным вполне достаточно, чтобы брать в науку по собственному выбору и отказываться от заказных поединков, иначе говоря, убийств по найму.

Он был виртуозом меча, гением шпаги, властелином даги и кинжала, любимцем алебарды, и даже лишенный оружия он был страшен.

<…>

«Дритто скуалембратто» — косой удар в правую ключицу, и, продолжая атаку, резкий выпад дагой под мышку противнику. Самый сложный вариант: длинный клинок мешает короткому, и дага, подражая ловкому слуге-пройдохе, должна быть ниже господина, пропуская его вперед на треть движения.

Теперь отскочить. На две черные плитки: назад. На две красные: влево. «Аллегро! Аллегро, дьявол тебя забери!» — явственно послышался раздраженный голос отца. Ахилл-младший молча возразил: «Престо, досточтимый мастер! Не аллегро — престо…» Он действительно повторил атаку не быстро, а очень быстро. И еще раз. И еще. Если врагов больше одного, надо двигаться стремительно, разнообразя уходы бросками в сторону, решаясь на молниеносные сближения, — мы не какие-то французишки, мы не чураемся грубой стычки…

Г. Л. Олди. «Песни Петера Сьлядека»

Очень юные фехтовальщики в «памперсном» возрасте, но с учебными шпажонками в ручонках!

Вот именно! Причем — по всем пунктам. Ну, может, кроме предпоследнего: «не аллегро — престо». То есть мастер боевой шпаги действительно проделывает повторную атаку очень быстро, человек даже средней опытности за его движениями попросту взглядом не уследит. Но когда сходятся два равных гранд-маэстро, то тут и становится ясно, что сверхбыстрые повторы самой шпагой, без учета даги — не по итальянской технике боя, мощной и многообразной, использующей возможности обеих рук и всего тела, боевую шпагу в комплекте с дагой или фехтовальным щитом. Скорее это по части тех самых «французишек», которые абсолютизируют чистое фехтование, базирующееся на сверхвозможностях одного лишь шпажного клинка, чуть более легкого и короткого, чем у итальянских мастеров.

Одна из «фигур схождения» по Мароццо, рассматривающая бой без использования даги (у ног участников — «график» траектории подшагиваний и отходов). Шпаги в данном случае еще почти мечевидные, но это ненадолго…

Кто тут более прав — как всегда, сказать невозможно. «Абсолютизированный» французский стиль, пожалуй, более применим в слегка условном фехтовании: городском, дуэльно-спортивном. Но до абсолютизации лучшие мастера никогда не опускались, да и мастера средние на этот путь вступили разве что к финалу «мушкетерского» цикла Дюма. Когда дуэли начали несколько меньше напоминать безжалостные групповые (!) схватки, чем во времена юности д’Артаньяна; когда на дуэльных поединках стал несколько реже употребляться по-настоящему боевой клинок; когда стало распространенным правилом хорошего тона не добивать серьезно подраненного противника, но щадить его.

Другой эпизод из трактата Мароццо, связанный с применением обезоруживающих приемов

Тогда и начало сходить со сцены «оружие левой руки», от даги до специализированных форм малого щита. Прежде шпажный поединок был слишком серьезным делом, чтобы все, ну прямо-таки все вопросы доверить одному лишь праворучному клинку. Хотя ПОЧТИ все вопросы французы ему доверяли уже с конца XVI в. Но от даги аж до самого конца фронды отказываться избегали. Потом, правда, почти отказались (отчасти заменив ее кинжалом), но лишь потому, что кровавая серьезность городских поединков резко упала, а на полях сражений столь развернулась артиллерия, мушкетный огонь, пикинерские шеренги и пр., что до высокого фехтования там дело практически не доходило…

«Развертка» учебной комбинации по трактату 1587 г. Роль даги совершенно очевидна!

И еще. Не путайте дагу с кинжалом, даже если Люс-А-Гард ее с ножом ухитрилась перепутать (она вообще много чего ухитрилась!). Дага — высокоспециализированное оружие, парное к шпаге. Атакуют ею главным образом на уколе (а боевой шпагой — не только: клинок ее колюще-рубящий, удар его вполне способен срубить кисть руки или рассечь череп от макушки до зубов!). Но главным для даги, конечно, являются не атаки — а, наоборот, парирование атак вражеской шпаги. Между прочим, именно дага позволяла многим типам шпаги надолго сохранять привязку к форме узкого меча без переусложненной асимметричной гарды! После отказа от даги почти у всех разновидностей шпаг гарда резко усложнилась, так как теперь на нее стало приходиться больше защитных функций.

Ладно, не будем писать трактат по шпажному бою: для этого потребуются масштабы не статьи, но многотомной монографии. Давайте, оставаясь в рамках этой статьи, рассмотрим хотя бы отдельные тезисы.

— Когда, в каком возрасте впервые берут в руки шпагу? Раньше, чем впервые надевают штаны. Хотя широко распространившиеся в городах эпохи Ренессанса и барокко школы были рассчитаны и на подростков, и на взрослых людей — там, строго говоря, проходила лишь «огранка» мастерства. И то на нее, как правило, требовалось несколько лет, даже если ученик был талантлив, а мастер-наставник — знаменит.

(К сведению фантастов: эти учителя способны распознать «исходный» стиль поступающего в их школу абитуриента с такой же легкостью, как полиглот угадывает скрытый акцент чужой речи. Стало быть, пришельцу из иного мира или времени лучше с ними не встречаться в учебном поединке. В боевом тем паче. Дело не в том, что убьют: расшифруют, узнают чужака!)

— Совместима ли шпага с доспехами? Еще как! Строго говоря, одна из причин «сдвига» узкого меча в направлении шпаги — развитие латной брони, которую можно поразить лишь «по стыку» между пластинами. Но для боевого меча бездоспешный бой, пусть и с применением щита или кинжала, есть все же что-то маложелательное: искусство мечевого боя (в его поздней, наивысшей ипостаси) полностью проявляется лишь при наличии полной брони — и… полной силы. Если последние два фактора отсутствуют — то закованный в отличные латы могучий «середнячок», скорее всего, превзойдет человека с лучшей техникой боя, но худшей броней и менее развитой мускулатурой. Не легко и не сразу, но — превзойдет. Для мастера шпаги наличие великолепно развитой мускулатуры тоже очень важно, да и защитное вооружение значение имеет. Но на первом месте все-таки мастерство.

(К сведению фантастов: только не спешите, устраивая «межрегиональные» поединки, отдавать победу непременно шпажисту. Будь все так просто, в прославленных школах не стремились бы освоить заодно и технику боя двуручным мечом, пикой, алебардой… В каждой жизненной ситуации — свое коронное оружие! Это тем более верно, если список предполагаемых противников обширней, чем на нашей Земле…)

Обоеручный бой по испанскому трактату рубежа XVI–XVII вв.

— Так что же, идеальный вариант — «шпага плюс дага», а все остальное — от лукавого? Как сказать… Наиболее серьезные школы XVI–XVII вв. обучали и бою на двух шпагах, в правой и левой руках, и одноручному фехтованию (в т. ч. — только левой рукой! Это на случай, если ранят в правую: ведь даже на дуэли, не только на поле боя победитель все еще не считает бесчестьем от души «добавить» израненному, обезоруженному противнику). Обучали и элементам боевой борьбы как важной части боевого же фехтования. Да и практически всем остальным оружием владеть обучали, как в сочетании со шпагой, так и по отдельности. Ну, об этом уже было сказано.

Австрийский трактат того же времени. Любопытен «научный подход» к работе на тренажере!

(К сведению фантастов: раз уж налицо столь обширный арсенал — интересно бы опробовать его весь сразу! У человека на это просто рук не хватит. Но фантастика способна «пустить в ход» и не только человека! В качестве враждебного монстра, в качестве дружественного бойца… можно даже в качестве живого тренажера! Думаю, в этом последнем качестве многорукие монстры будут нарасхват у учителей фехтования.)

Всё? Да нет, далеко не всё! Но — хватит пока.

Или не хватит? Чего бы добавить пофантастичнее?

Например, вот это. Наиболее выдающиеся фехтовальщики, мастера-основатели знаменитых школ — они ведь были «людьми Возрождения», с очень характерной для этого слоя широтой интересов. Тот же Ахилле Мароццо — так на самом деле его звали — профессионально интересовался не только всеми видами боя, но и математикой, и архитектурой… А заодно и психологией: в частности, вопросами оптимального для бойца соотношения между волнением и спокойствием!

(К сведению не только фантастов: не думайте, что я уличаю Олди в неточности! А если кто подумал, пусть перечитает последнюю из «Песен Сьлядека» — «Петер и смерть». Там все нестыковки с реальностью мотивированы очень убедительно.)

Немецко-французский трактат начала XVII в. Видно, до каких акробатических высот поднимаются противники в стремлении уязвить друг друга! Их костюм, разумеется, состоит не только из оружия: просто художник стремится показать игру мускулатуры

Так вот: если не у самого Мароццо, то у ряда его коллег в число увлечений входила еще и мистика на грани магии. А иногда — и за гранью. Как ни странно, это увлечение зачастую проявлялось через… геометрию. Уж ее-то значение для фехтовальщиков абсолютно неоспоримо: расстояние, углы, дуги, секторы, расчет оптимальной траектории удара и отражения, разрыва или срыва дистанции… Известны даже попытки создать график, чертеж, геометрическую формулу идеального боя. А ведь в те времена (да и в наши!) от таких исканий к магии самый прямой путь! К фантастике, правда, тоже…

Ну, и увлечение астрологией сюда же приложим, попытки вычислить наиболее подходящий день для поединка. Ханс Таллхоффер (мастер, правда, еще не шпажных, а мечевых десятилетий) в своем трехтомном трактате этому целую главу посвятил. А еще его очень интересовали формулы вызова на поединок — настолько, что тут впору заподозрить веру в магию жеста или словесного обряда.

Насчет некоторых из гранд-мастеров современники были прямо-таки уверены: им удалось соприкоснуться с некоей Силой, истоки которой находятся за пределами нашего мира. О великом Тибо, даже не мастере, а гроссмейстере французской школы (не дуэльно-спортивной, а самой что ни на есть боевой!), такое совершенно определенно рассказывали!

«Вы мастер. Вы, несомненно, лучший меч Империи. Вы, несомненно, продали душу дьяволу, ибо только в аду можно научиться этим невероятным, сказочным приемам боя. Я готов даже допустить, что это умение было дано вам с условием не убивать. Хотя трудно представить, зачем дьяволу понадобилось такое условие. Но пусть в этом разбираются наши схоласты…»

А. и Б. Стругацкие. «Трудно быть богом»

Дон Рэба, упомянув «схоластов», заслуживает извинения: о фантастах он просто не знал. А ведь у фантастики в данном случае есть преимущества перед теологией! Поскольку, даже предполагая некий «контакт» (с кем? чем?), фантастика совершенно не обязана постулировать его демонологическую природу.

ИНУЮ природу — это да…

А вот в этом испанском трактате самого начала XVIII в. график перемещений, сближений, выпадов и защит столь сложен, что почти наверняка содержит закодированное магическое послание. И куда только инквизиция смотрит!

Не совсем мечи

Палаш

Сверкнули палаши. Хорошие палаши — пусть и не стальные, и не такие острые, как мой кинжал, да только длиннее его раза в четыре.

С. Лукьяненко. «Холодные берега»

«Не стальные» в данном случае означает — бронзовые. Ничего, в пределах допустимого: перенос на этот нетрадиционный материал палаш выдерживает куда лучше, чем сабля.

У археологов существует традиция называть палашом любой достаточно длинный клинок с односторонней заточкой. Коллекционеры оружия обычно не различают палаш и боевую шпагу: у обоих, как правило, сложные гарды круговой защиты и широкие колюще-рубящие клинки. С точки же зрения знатоков оружия и «коллекционная», и «археологическая» концепции не совсем верны. Но давайте вначале рассмотрим, чем считают палаш фантасты.

Как ни странно, почти всегда герои фантастических романов орудуют палашами в пешем строю. У Лукьяненко это скорее полицейское оружие, которым пользуются не бог весть какие виртуозы. Примерно такова же функция палаша (правда, уже стального) в «Нам здесь жить» Олди и Валентинова: там он скорее даже символ, деталь мундира службы охраны порядка, так что окружающие весьма изумлены, когда один из героев начинает этим «символом» тоже не слишком виртуозно, но эффективно рубиться. Да, в истории палаша были периоды, когда он, в общем, именно так и использовался. Зато, например, в «Пасынках восьмой заповеди» все тех же Олди палаш — как раз пехотная шпага для виртуозного боя, коронное оружие настоящего мастера. А вот это — вряд ли!

Оружие вроде бы «послемечевого» периода: XVII в. Справа и слева — турнирные палаши, тупые и массивные. Во времена Людовика не то что XIII, но даже и XIV сохранялись традиции открытых пеших состязаний, в доспехах, с нанесением ударов в полный контакт — и тренировочные варианты шпаг (легкие и гибкие) для них не годились. Между этими образцами «спортивного» оружия — вполне боевой меч той же эпохи, предназначенный для ближнего боя конных латников

Однолезвийные клинки появились давно, но типичный палаш — оружие скорее постсредневековое. Он начинает распространяться одновременно с формированием первых регулярных армий. В то время «массовые» доспехи как раз претерпевают определенный регресс, становясь если и не легче (скорее наоборот: надо было держать пулевые удары), то проще. Эта же тенденция коснулась и личной воинской подготовки, и оружия рядового воина.

Если место рыцарей занимают рейтары — значит, принципом элитарности пришлось поступиться в пользу массовости. Рейтарский палаш — оружие очень серьезное, но орудуют им скорее рубаки, чем фехтовальщики. Эта «врожденная особенность» (простое в изготовлении и применении оружие воинской практики) так и осталась с палашом на весь срок его существования. Правда, иногда она подвергалась любопытной трансформации.

В ряде случаев такие рубаки воспринимались скорее не как «солдатня», а как «фронтовики». То есть люди, возможно, и не владеющие особо изощренной техникой боя, но к этому самому бою привычные, не в пример всяким там светским хлыщам. В таких случаях палаш на боку (а чаще — при седле: это все-таки скорее кавалерийское оружие, да и тяжеловат он для ношения на поясе) воспринимался как антитеза «городской» шпажонке или, в Восточной Европе, парадной сабле, выступая и как оружие, и как социально-культурный знак. Такую роль он выполнял у немецких рейтар, у «железнобоких» Кромвеля, у ветеранов тяжелой кавалерии Венгрии и Польши… По социальному статусу все они были главным образом дворяне — но дворянство дворянству рознь. Во всяком случае, от аристократических манер и придворной жизни обладатели палашей как бы дистанцировались, иногда — нарочито.

А вот в более поздние эпохи случалось наоборот. Век кавалергардов, как известно, недолог, но славен: когда регулярные армии вышли из младенческого состояния и место рыцаря окончательно занял даже не рейтар, а офицер, выяснилось, что тяжелая кавалерия — уже не рядовой, но элитный род войск. Соответственно и роскошные красавцы с не менее роскошными палашами, в кирасах или хотя бы кирасирских мундирах (с начала XVIII в. наблюдается недооценка брони, явно преждевременная: та же кираса, когда о ней не забывали, неплохо работала вплоть до середины XIX в.), делали отличную карьеру при дворе. Современный читатель, видимо, со злорадством предвкушает продолжение в духе «…но когда они оказывались на поле боя — лоск с них живо слетал». Так вот: лоск не слетал! Эти блестящие кавалеры очень неплохо ходили в смертоубийственные атаки, часто решая своими палашами исход битвы. Но то были «правильные» атаки, четким строем, при поддержке остальных родов войск; дисциплина, сила и мужество при них требовались, а вот индивидуальное мастерство виртуозного фехтования — нет: это уже скорее для полупартизанских «эскадронов гусар летучих»… Не случайно защиты в бою на палашах часто брались левой рукой: у рейтар вплоть до XVII в. сохранялся для этого наруч, а у шотландских горцев вплоть до XVIII в. (!) — щит.

Итак, даже когда палаш становится принадлежностью родовитого аристократа, техника боя им — по-прежнему «армейский ширпотреб». Именно поэтому у позднеевропейского палаша, как правило, очень развитая закрытая гарда, делающая его внешне похожим на «меч максаров» Брайдера и Чадовича: защиту обеспечивают особенности оружия, а не мастерство фехтовальщика. Поэтому же и клинок у него однолезвийный: «подрезки» и прочие действия второй стороной — сложная, высокоразвитая техника фехтовальной схватки, к тому же не очень применимая в конном строю.

Вообще-то у ранних палашей — почти мечевой клинок (а вот гарда и эфес заметно отличаются): просто «оборотное» лезвие, как правило, не затачивается. Правда, на конце палаш обычно сохранял двустороннюю заточку, но это главным образом служило для облегчения колющих ударов, иногда — таранных, на полном скаку: тяжелый кавалерист атаковал легковооруженного противника, держа палаш в выпрямленной руке перед собой. Случалось такое и при схватке с себе подобными, но тогда метили главным образом в лицо (не в кирасу же!). Обоюдоострый примерно на 1/3 длины клинок не только лучше входит, но и легче выдергивается обратно.

Это — колющие удары. А при рубке особое значение приобретала конструкция рукояти (как правило, круто изогнутой, иногда даже посаженной под тупым углом к лезвию). В результате удар получался почти сабельный, но эффективный «угол резания» обеспечивала не кривизна клинка, а выгиб эфеса и положение ладони на нем.

Но эта же рукоять, диктующая своеобразный тип хвата, не позволяла использовать палаш как шпагу. Для специалистов, имеющих дело с развешенными по стенам коллекциями оружия, такие подробности неразличимы — а вот для фехтовальщиков имеют первоочередное значение.

Так что же, в пехоте палаш совсем неприменим? Да нет, применим, конечно: на то он и универсальное оружие «армейского ширпотреба», чтобы сносно действовать в любых условиях. И, кстати, изгиб рукояти далеко не всегда так уж выражен. Но все-таки недаром Лайам Нисон в «Роб Рое» имел весьма бледный вид, когда со своим шотландским палашом (к сведению читателей и писателей, эта штука называется не «клеймор», как у нас отчего-то повелось, а «клейбэг»; «клеймор» же — шотландский двуручник) вышел на поединок против умелого шпажиста. Если бы ему не подыгрывали все, от режиссера до противника, — пожалуй, не дожить бы будущему Квай Гону до «Эпизода I», где его, наконец, все-таки прикончили, причем колющим ударом, что в кино большая редкость: обожают режиссеры и зрители эстетику широких взмахов… Реальный Роб Рой Макгрегор уж на что шотландец, однако как раз предпочитал шпагу (иначе не быть бы ему столь прославленным бойцом) — но этого не упомнил даже сэр Вальтер Скотт.

Вы думаете, что этот «горец» — из глубокого Средневековья? Нет, это зарисовка одного из эпизодов битвы под Калоденом (1746), последнего из сражений, в котором надломилась воинская доблесть Шотландии…

Наиболее характерны пехотные палаши для Востока. Это вообще оружие «пограничное», причем связь культур имела двусторонний характер: некоторые типы палашей порождены турецким влиянием, а сами турки охотно заимствовали у европейцев закрытую гарду круговой защиты. Но с восточным оружием наши фантасты знакомы слабо — даже те, кто подчеркнуто дистанцируется от Запада.

Впрочем, описан в нашей литературе один восточный палаш, причем именно пехотный. Но его так сразу не узнаешь: он и по имени не назван, и вообще как бы существует сразу «в двух лицах». Если читатели думают, что сейчас им радостно укажут на «ляп» именитого автора, то они снова ошибаются: все гораздо сложнее.

Самый «оружейный» из фантастических романов, кажется, не только русскоязычного культурного пространства — да, правильно, это «Путь меча» уже дважды упомянутых здесь Г. Л. Олди. Там есть разумная сабля по имени Кунда и не менее (т. е. даже куда более) разумный меч Кханда. В таком раздвоении повинны, конечно, не авторы, а некоторые отечественные оружиеведы: вот что бывает, когда термин переводят с североиндийских диалектов раджастани через посредство английского, где он имеет вид KHUNDA. Это именно палаш: с прямым однолезвийным клинком, замкнутой гардой и отогнутым в сторону лезвия эфесом. Последний имеет уникальную особенность — он снабжен стальным хвостовиком, которым иногда наносили удары в ближней схватке, но чаще за него прихватывали оружие левой рукой, на миг-другой превращая кханду в двуручник при особо мощном ударе или отбиве.

В первом издании романа Олди, давая описания Кунды как обычной сабли, подчеркивали ее кривизну — но после получения этой информации данную подробность убрали, так что теперь даже термин «сабля» нельзя считать полностью ошибочным (у отдельных кханд клинок хоть и едва заметно, но изогнут — впрочем, и у позднеевропейских палашей такое порой бывает). А убирать или трансформировать меч Кханду было уже поздно, да и опять-таки не слишком нужно: даже в оружейных каталогах кханда иногда именуется «раджпутским мечом».

Кончар

…Обликом не воин: руки тонки, а сам худ так, что ткни — переломится пополам. Однако же сам видел Бурундай: этой самой рукой ухватив кончар, булгарин на восемь долей в четыре взмаха рассек подброшенный шелковый платок…

Л. Вершинин. «Двое у подножия вечности»

Очень интересное оружие, нечасто, но регулярно «применяемое» нашими фантастами. К сожалению, всегда — без учета его специфических особенностей. А они настолько специфичны, что, как мы постараемся сейчас показать, выводят исследователя за рамки «чистого» оружиеведения.

Например, С. Логинов видит узкий почти до четырехгранности клинок кончара — и потому считает его то «оглушающим» мечом-дубинкой, то чем-то вроде шпаги, которой уместно колоть в щель доспеха. Л. Вершинин знает, что кончар все-таки сохраняет лезвия (поперечное сечение даже самого «четырехгранного» из кончарных клинков — не квадрат, а, в грубом приближении, уплощенный ромб), и близок к тому, чтобы считать его мечом классического типа. Для ТАКОГО меча ТАК рубить ТАКУЮ ткань тоже непосильный подвиг, но уж ладно… К счастью, никто из фантастов не обнаружил, что ряд восточноевропейских кончаров имеет эфес, в принципе годящийся для двуручного захвата, да и габариты клинка почти не уступают эспадону. С содроганием думаю, что какой-нибудь автор, прочтя эти строки, заставит своих героев рубиться кончаром как двуручным мечом. Во имя Силы, юный падаван, прочти дальше!

Предком кончара был совершенно определенный тип восточного кавалерийского меча, но, с другой стороны, нашим-то предком была обезьяна, однако большинство из нас не стремится всецело подражать ее манерам. Кончар в его классическом виде — не меч, не двуручник и тем более не шпага. Это, если можно так выразиться, «клинковое копье». Отсюда его изрядная, иногда свыше полутора метров, длина, отсюда же — узкий, но не облегченный, как у шпаги, а мощный клинок, обычно с желобами «ребер жесткости». Колоть им в прорезь забрала или щель лат вообще-то можно: ведь и для стандартного копья такие виртуозные уколы не заказаны. Но это будет именно «копейный» тычок, а не фехтовальная схватка шпажного типа. Для фехтования кончар не то чтобы длинноват (хотя не без этого), но слишком тяжел. Ведь он является оружием, во-первых, преимущественно одноручным, а во-вторых — кавалерийским.

Главная же задача кончара — не выискивать бреши в «боевом костюме» врага, а пробивать их насквозь — и врага, и костюм. С латным доспехом такие штуки, как мы уже знаем, не проходят, но зато против всех типов восточной брони подобная атака очень эффективна. Нашивные и ременной сборки пластинчатые панцири, все типы кольчуг, кольчато-пластинчатые наборы вроде зерцала и, разумеется, «мягкие» конструкции наподобие тегиляя (для тех, кто не знает: это что-то вроде «боевого ватника» времен Московской Руси; не надо смеяться — у такой брони есть ряд серьезных достоинств!) — все это от кончара не спасало. Особенно если учесть, что хотя выпад кончаром зачастую осуществлялся, как и обычным клинком, за счет энергии руки и тела, «коронный прием» для этого оружия выглядел иначе.

Кончар — великолепное оружие «второго этапа» массовой кавалерийской схватки, особенно в случаях, когда противник относительно легко бронирован (в смысле скорее прочности, чем веса: зерцальная броня, как мы помним, потяжелее лат). Первый этап без копья не обойдется, но в таких случаях оно слишком часто оказывается одноразовым. Укол сделан — и шприц ломается, или его игла в чем-то (ком-то) намертво застряла, а вытаскивать некогда… Да и ситуация изменилась: уже позади стремительный встречный разгон тяжеловооруженных всадников, при котором достойной альтернативой таранному копью может стать разве что винтовочная пуля, но еще не пришло время ближней «месиловки», именно такой, о которой было сказано «смешались в кучу кони, люди».

В эти бесконечные мгновения и наступает время кончара. Его держат в вытянутой вперед руке, что позволяет достать противника, даже вооруженного казачьей или уланской пикой (у нее-то стандартный хват — почти за середину). Сила натиска задается лошадью, идущей хоть уже и укороченным, но все-таки галопом. На действия кирасира с палашом эта тактика похожа лишь внешне: тут-то противник бронирован!

Даже просто удерживать оружие в таком положении — нелегкое дело. А ведь нужно еще и попасть, и пробить…

Такие атаки в XII–XV в. выполнялись и рыцарским мечом, но его чаще упирали в плечо: именно о кавалерийском мече речь, ни кончару, ни пехотному двуручнику он не родич. Упирали ли в плечо кончар? Я, честно говоря, не нашел тому подтверждений ни в текстах, ни в изображениях. Наверное, потому, что противник в целом был слабее бронирован, зато часто имел на вооружении именно легкие копья средней длины.

Так что кончар — оружие не для всякой руки. Даже среди рослых и отменно тренированных панцирных гусар старой Польши (не путать с гусарами других стран, кои суть легкая конница) далеко не все бойцы были достаточно уверены в своих силах, чтобы применять этот меч.

Любопытно, что у младших и средних командиров он, кажется, имелся почти всегда, и явно не в качестве «оружия престижа». Но, во-первых, командир, как правило, выбирался из лучших рубак; во-вторых, эта категория воинов особенно нуждалась в кончаре, потому что зачастую не имела «основного», т. е. таранного копья рыцарского образца. Нет, в бою эти сержанты (именно так они обычно и назывались) еще как участвовали — но для того, чтобы эффективно командовать своим отрядом, им приходилось держаться чуть вне выставившей копья кавалерийской шеренги.

Несмотря на некоторую схематичность рисунка (например, копье польских гусар XVII века реально превышало 5 м в длину!), он позволяет хорошо рассмотреть, как носили кончар в «походном положении»

В каких еще случаях кончару нет равных? При добивании упавшего противника. Если уж попадался такой враг, которого мало вышибить из седла и из реального участия в данной конкретной схватке, но надо непременно отправить на тот свет, — то сделать это обычным кавалерийским оружием было довольно сложно. «Кони, люди» на этот момент в кучу, как правило, уже смешались — так что длинные копья не в ходу. А палашом или саблей гарантированно поразить лежащую, да еще и бронированную «мишень» с коня чересчур сложно. Приходилось спешиваться — а это чревато многими неприятностями… Кончар же позволял пришпилить нежелательную персону к земле и с гарантией, и без особого риска.

Порой кончаром наносили и рубящие удары, особенно если второй этап боя сразу переходил в третий, т. е. в ближнюю схватку. Вот тут-то порой применялся двуручный хват. Но ведь и копьем в таких случаях наносили древковые удары! Обычно же, если оставался хоть минимальный резерв времени, кончар норовили сунуть в ножны — разумеется, не поясные, а седельные, в походном положении кончар крепился у всадника под бедром, вдоль конского бока, — и выхватить более подходящий клинок.

Наконец, главный вопрос: к какой культуре «привязано» это оружие — в нашем или параллельном мире?

В эпоху раннего Средневековья кончар распространен по всему Востоку — разумеется, не Дальнему, а тому, который обобщенно изображается как «мир степных всадников». На излете же Средневековья его позаимствовала у степняков — и с успехом применила против них — та латная конница Европы, которая имела регулярные «контакты» с восточной конницей. То есть «цивилизация фронтира», которая воспринимает свою деятельность как охрану Последнего Рубежа. При этом она должна быть не очень городской и к пехоте, в том числе и собственной, относиться с известным пренебрежением. А к техническому прогрессу — не обязательно: рядом с кончаром часто был приторочен седельный пистолет, и где-то неподалеку, в другой седельной сумке, могла храниться ПЕЧАТНАЯ Библия, а то уже и светский роман в духе творений Гура Сочинителя.

Кстати, о Библии. Цивилизации позднего кончара, видимо, должны были быть достаточно монолитны в религиозном смысле, при том что вольномыслие — правда, скорее шляхетское, чем интеллигентское, — для них как раз характерно. Терпеть на своей территории иноверцев, занимающих конкретную социально-экономическую нишу, они способны, но вот внутренние ереси, церковный раскол и прочее вряд ли будут терпимо восприняты перед лицом «восточной опасности». Междоусобные стычки, разумеется, возможны — но в таких «схватках равных» кончар не очень удобен, а более уместны мечи-панцерштекеры (это немецкий термин, но он, думается, понятен и без перевода) или ранние эстоки. У них при почти кончаровской форме клинка чуть меньшая длина и иной, более фехтовальный баланс.

Турецкий всадник с почти гусарским (в польском смысле) щитом за спиной, европейскими шпорами на пятках, палашом (а не саблей!) в руке и кончаром при седле. Кстати, его «вынесенный за пределы кадра» противник (венгерский рыцарь) вооружен сходным образом, так что перед нами — классический пример восточноевропейского фронтира, пограничья цивилизаций

Кроме того, такие «всаднические» европейские культуры, скорее всего, окажутся цивилизациями утрированно-феодального типа, причудливо совмещающими неплохую дисциплину на низовом, мелкопоместном уровне и почти анархию на уровнях более высоких. Дело в том, что при средневековой слабости государства и близости Последнего Рубежа королевское войско эффективно лишь в редких случаях, рыцарь-одиночка с личной дружиной держать фронт не сумеет, а вот на магнатов регионального значения ложится повышенная ответственность. На определенном этапе развития эта система отношений перестает срабатывать, и вот тогда-то «страны кончара» оказываются вынуждены обратиться к централизации, сопровождая сей процесс массой оговорок и проволочек. В результате центральная власть у них сразу возникает как конституционная, что само по себе неплохо, но зато сохраняется изрядный риск опоздать, проиграть историческое соревнование другим государствам, изначально оказавшимся в более благоприятных условиях, либо тем, кто в менее благоприятных условиях сразу избрал более жесткую схему. Например, стал бороться с азиатскими соседями их же оружием: абсолютной централизацией по типу азиатской деспотии.

Какое государство пошло этим путем в нашем мире — угадайте с трех раз. Следует учитывать, что такой подход чреват своим собственным РИСКОМ ОПОЗДАНИЯ…

А «цивилизации кончара» в нашем мире — это Австрия, Венгрия (благодаря далеко продвинувшейся Османской империи), безусловно, Польша (а вот для нее роль Востока зачастую играли мы, но это уже особый разговор). Испанцы в данный список не попали: их дела с маврами примерно с равной частотой вершились в открытом поле, на море, в горах и под стенами крепостей, что потребовало создания не «всаднического», а универсального оружия и тактики боя. Без этого — совсем бы идеальный кандидат в «цивилизацию кончара», но ЭТО есть, и оно во многом порождает иной комплекс — не только оружейный, но и культурно-исторический.

Вот так оно и бывает. И у НАС, на Земле, и у НИХ, в мирах, пока доступных лишь фантастам.

Переходные варианты

Те тоже владели какими-то приемами — слегка, а потом один из них выволок из-под полы меч. Кривой ритуальный меч. Олег, сморщившись, сделал движение руками — будто хлопнул в ладоши, и в руках у него оказалась тонкая цепочка.

А. Лазарчук. «Священный месяц Ринь»

Мы отлично знаем: меч — это то, что прямое. И обоюдоострое. Но в реальности бывают исключения. В фантастике, как видим, тоже.

Почему в данном случае перед нами — меч, не сабля? Видимо, потому, что это оружие пешего бойца. Может быть, с двуручным захватом, а то и обоюдоострым клинком (кривизна с двусторонней заточкой совмещается редко, особенно для оружия класса «меч», а не «кинжал»; но, во-первых, возможны переходные варианты, а во-вторых, «редко» — не синоним «никогда»).

Привыкли же мы катаны и но-дачи называть «мечами»! Они, правда, отнюдь не только пехотные, уж катана-то наверняка. Но — возникли на «мечевом поле действия», древнем, еще на прямой клинок завязанном.

«Оружие. Узкое, чуть выгнутое лезвие синей стали. Два локтя от скоса острия до овальной гарды. Рукоять в полклинка, продолжающая общий изгиб. Обтяжка — из кожи неведомого морского зверя, шершавой, как наждак. Не скользила такая рукоять в умелой ладони, и рубил меч бронзу без зазубрин и воздух — без свиста.

Фехтовать им было нельзя. Не для того предназначался».

Г. Л. Олди. «Сумерки мира»

До чего же интересно узнать: а на каком, собственно, поле действия развились мечи джедаев? Они-то прямые, но уже у ситхов возникает оружие нетрадиционной ориентации. То есть конфигурации. У Дарт Маула — меч не просто двуручный, но еще и двуклинковый: он, кажется, происходит от масайского копья (да и сам ситх под масая раскрашен), однако именуется «меч».

«Конструкторский поиск» приводил многие из коротких и не очень коротких клинков на путь, ведущий от классического меча к палашу и шпаге

Кстати, в «Эпизоде III» древково-двуклинковой гадостью более низкого класса без особого успеха пользуются проситховски настроенные «изменники». Что поделать: двулезвийный клинок фантастика, вслед за историческими романами, считает оружием благородным, а вот двуклинковому мечу (или копью?) уже отведена иная роль.

«— На стене меч — длинная рукоятка, очень длинная, двуручная — даже, может быть, длиннее — трех? четырех? — но лезвия короткие, их два — рукоятка в середине — и каждое лезвие прямое, двустороннее, длиной с локоть… Рядом с ним маска. Какая? Слишком темно, трудно увидеть. Лезвия блестят; маска странная. Выглядит как букет.

<…>

— Он на Дистене, пятом мире системы Блейка, — сказал Сандор. — Сейчас ночь, значит, он на континенте Диденлан. Луна Бабри, прошедшая сейчас зенит, говорит, что он на востоке. Мелларская мечеть указывает на мелла-исламское поселение. Клинок и маска, кажется, хортанские. Я уверен, их привезли с центра материка. Известняковые вкрапления означают, что он в окрестностях Ландеара. Он мелла-исламский. Ландеар на реке Диста, северный берег. Вокруг сплошные джунгли».

Р. Желязны. «Фурии»

Владелец этого древково-двойного меча, кажется, по духу в той же степени ситх, что и джедай (любопытно: не его ли экипировка всплыла в памяти Лукаса?). Но что он не всецело на светлой стороне Силы — это бесспорно. Оттого, думается, и меч у него такой, и мечеть вместе с джунглями где-то на заднем плане присутствует.

Да и Граф Дуку пользуется мечом, по которому сразу видно: это — оружие «главного гада». То есть по клинку-то меч прям: сконструировать изогнутый луч не в силах даже ситх. Зато изогнут по рукояти. Причем так, что изгиб этот направлен в сторону, как бы это правильней выразиться, «главного» лезвия (для светового клинка термин, согласимся, условный). То есть в стиле не катаны, а скорее мелла-ислам… извините, просто исламской сабли. Или ятагана (орочьего? исламистского?).

А может быть, все-таки палаша?

Кстати, о палашах, катанах и прочем. Что японские мечи во Второй мировой использовались как оружие ближнего боя — более-менее известно. Очень редко это были именно старинные катаны, но форма мечей (наши бойцы называли их «палашами»: во времена что Халхин-Гола, что Квантунской операции) и стиль боя действительно наследуют самурайским традициям. В скоротечной штурмовой схватке, при снятии часовых и т. п. такой меч бывает очень полезен даже после изобретения автомата. Гораздо менее известно, что в те же годы для тех же целей и британские десантно-штурмовые части использовали полноразмерные клинки! Не всегда, конечно, — но диверсант или десантник родом из шотландских хайлендеров (любопытно: а бессмертный горец МакЛауд во время войны что, в тылу отсиживался?) вполне мог взять с собой «на дело» фамильный палаш. И с толком применить его.

Так что, может быть, корни джедайской практики растут из вот таких схваток, имевших место уже почти в космическую эру. Представляете, что может натворить мастер изогнутой катаны или прямого палаша — даже без лучевого клинка еще! — если он, мастер, наделен Силой?

Конечно, прямой клинок тоже не гарантирует принадлежности к светлым силам добра. Дарт Вейдер, перестав быть Анакином, ни на криворукояточный, ни на древково-двуклинковый вариант не перешел: только луч-клинок у него символически изменил окраску…

Ладно, это все — западные примеры. Наши писатели к евразийским (в смысле — азиопским) клинкам и древкам более терпимы:

«Я не стал дожидаться, пока в меня воткнут ножи: сделал шаг навстречу мужикам, поднимая лоргу на вытянутой руке до уровня груди. Вертикально. Не прерывая движения, положил оружие «на горизонт», внимательно следя за поведением противников. Они медлили, и мне хватило времени, чтобы показать фокус, которому вашего покорного слугу когда-то учили. Рукоять лорги резко и коротко дернулась из стороны в сторону. Щелкнули пружины, высвобождая опасную «начинку» занятного оружия, и блики факелов заиграли на гладкой поверхности убийственно острых клинков, выскочивших с обеих сторон из полированного дерева. Пируэт плавного полета — и острие одного из стальных жал остановилось в дюйме от кадыка заводилы».

В. Иванова. «И маятник качнулся…»

Хм… На практике «выкидушки-составнушки» за пределами ножей так и остались дорогой, редкостной и малонадежной экзотикой. Впрочем, здесь — не поле боя. Да и лорга при всей ее экзотике — скорее эльфийское, чем азиатское оружие…

Вообще же, если совсем-совсем честно, такое сложнокомбинированное оружие (пусть и не с «выкидными» клинками) чаще возникает как «ответ» на «вызов» в виде наличия у противника тяжелой конницы или, в крайнем случае, колесниц. То есть первоначально — именно для поля боя. И уже потом, проэволюционировав, оно может стать фирменной маркой какой-либо фехтовальной школы, решающим козырем в руках бойца-одиночки, столь любимого фэнтезийщиками…

Есть еще один тип оружия, «забегающий» то в клинковые, то в древково-клинковые дебри. Иногда при этом довольно сильно изогнутый. Но даже в клинковом варианте его и при самом сильном изгибе саблей не называют. А вот мечом — да.

Это широкий массивный «меч» — примем уж такую версию — с односторонней лезвийной заточкой и, как правило, дополнительными «поражающими элементами» на обухе. В случае, когда он вместо обычного эфеса обретает длинное древко, его могут и «алебардой» назвать. Хотя это как раз неправильно: даже знаменитая японская нагината — оружие скорее класса «меч», чем «алебарда».

Самые «сложносоставные» клинки нашего мира были у некоторых даг. В этом случае дага становилась ловушкой для вражеской шпаги не только за счет стиля боя, но и буквально

В очень многих мирах фантастики ориентального, восточного типа мы его встретим: как оружие и пехотинцев, и всадников. В реальности такая «восточная» привязка не обязательна — например, европейские фальчионы в вышеописанные рамки укладываются идеально. Но фантастика для таких комбинированных схем предоставляет дополнительные возможности. Скажем, допуская их применение против нечеловека… или — нечеловеком: существом иной анатомии!

О фехтовании этим мечом-алебардой-тесаком-много-еще-чем в пределах одной статьи не скажешь: оно очень многообразно, да и от конкретного типа зависит. От длины и веса, от двуручного или обоеручного хвата (тот же фальчион в клинковом — не древковом, разумеется — варианте частенько бывал оружием парным), от всаднической или пехотной тактики боя. В общем, возможен как солдатский «ширпотреб», так и гроссмейстерское высокое совершенство. Полосование, подрезка, работа обеими сторонами асимметричного клинка, да уж и древка, очень характерны. Но укол, решающий исход боя, будет скорее «рассаживающим», без глубокого проникновения. А столь же решающий рубящий взмах — скорее «разваливающим», чем режуще-секущим. Так что с саблей эти клинки правильно не отождествляют! Хотя всегда ли правильно — уже другой вариант: все-таки и реальность и фантастика знают массу переходных вариантов. Особенно фантастика: за счет очень сильно варьирующихся «телесных параметров» нечеловеков.

Только не думайте, что для владения самой большой версией «меча-алебарды» требуется рост и сила как у тролля! В нашем мире это вообще сплошь и рядом был… женский вид оружия. Хотя бы потому, что полностью проявить все достоинства он мог лишь на широком пространстве, а «мужское дело» — строевой бой, армейский.

Ну, конечно, дискриминация по половому и ростовому признаку тут не абсолютна:

«Мой дед Лю — как и я — по внешнему виду был чистым южанином: невысокий, стройный, жилистый, с буйным, но отходчивым характером и способностью моментально вспыхивать по любому поводу и без повода. В его старшем сыне и моем отце, спокойном и неторопливом Янге, волею судеб повторились в основном северные черты: мощное телосложение и уравновешенный нрав, ленивая грация крупного зверя и умение незаметно избегать любых столкновений. Впрочем, отец в последние годы жизни с Единорогом в руках выигрывал у деда, вооруженного Большим Да, одну Беседу из двух.

Это было немало. Это было даже очень много. Могучий Янг с легким Единорогом и маленький Лю с огромным Да-дао».

Г. Л. Олди. «Путь меча»

Еще один «комбинированный» класс клинкового оружия — «меч-копье». Название условное, да и попытка объединить все формы в один класс, единый по происхождению и развитию, — тоже. Вот уж чего точно не было!

Здесь основной клинок симметричен, довольно узок, рассчитан на глубокий пробив — но и рубящие функции им утрачены не до конца. Происхождение его различно. Протазан и его «меньший братец эспонтон» (почему «меньший братец» — сейчас узнаем), самые известные из таких «копейных мечей» или «мечевых копий», формально ведут свою родословную от широколезвийного копья со «стопором» за плоским колюще-рубящим наконечником. На базе этого «стопора», характерного и для охотничьих рогатин, в дальнейшем развились очень сложные «вспомогательные элементы», то боевые, то церемониально-парадные. При этом клинок протазана все-таки имеет мечевое происхождение: первые протазаны делались из отслуживших свое мечей. А альшпис, наоборот, происходит от копья с наконечником длинным и мощным, но узким, бронебойным; «занаконечниковая» область у него представляет собой диск-гарду. Вторая такая гарда появляется уже посередине древка (эфеса?) укороченных альшписов: оружия скорее рыцарского, рассчитанного прежде всего на «внестроевое» одоспешенное фехтование высокого уровня. В таком исполнении альшпис становится чертовски близок к двуручному мечу, и лишь опытный взгляд угадает в нем «копейные» признаки.

Слева — полноразмерный протазан, справа — его «младший родственник»

Помните, в одном из прошлых разделов говорилось о некоторых типах пехотных копий, проэволюционировавших в сторону меча-эспадона (с эспонтоном не путать!)? Так вот, укороченный альшпис — как раз из их числа. А протазан в сторону меча-двуручника не проэволюционировал, скорее он сдвинулся в сторону алебарды. Настоящей, а не «меча-алебарды», о котором говорилось выше!

Какова роль таких «гибридов» в военной практике? Мы уже видели, что порой они становятся оружием совершенства. Предполагается не только поединок двух мастеров, но и, так сказать, примыкающие области. Протазанами зачастую были вооружены секунданты и «судьи поля» на формальном поединке: этим оружием сравнительно легко (то есть ОЧЕНЬ нелегко, но…) удавалось остановить, разнять, даже обезоружить зарвавшихся поединщиков, если те нарушали одно из многочисленных правил «божьего суда» — скорее до начала самой схватки, так как сам поединок был воистину боем без правил. Ну, еще случалось, что один секундант мог, не переступая ограды, длинным выпадом всадить протазан в щель доспехов вражеского секунданта, который в запале вдруг выскочил на поле и вознамерился принять участие в судебных прениях на стороне своего поединщика. Так сказать, юридическая апелляция по нормам XVI в. Это, между прочим, реальный эпизод описан.

«Суд божий оружием»: конец юридических прений. В руках у истца и ответчика — альшписы. Впрочем, у одного из участников тяжбы уже возникли столь большие проблемы, что он даже уронил свой двуручный аргумент…

Эта диковинная область применения — не случайность. Первоначально почти все разновидности «меча-копья» складывались как оружие поддержки. Не надо из-за этого относиться к нему пренебрежительно: танк тоже может служить средством «огневой поддержки» наступающей пехоты!

Поддержка здесь — занятие лучших бойцов. «Спецназовцев» в полном вооружении, поодиночке — по двое усиливающих группу полубезоружных фуражиров. Отборных мастеров, рассредоточенных в глубине построений и сосредоточенных на флангах пикинерских шеренг: основная масса воинов стойко, мощно, но не очень-то изощренно орудует сверхдлинными пиками — а вот задачи «не для тупых», время от времени возникающие даже в самом плотном строю, решают именно эти «средние командиры». Элитные отряды телохранителей, прикрывающих командира высшего ранга (он вооружен штатно, по-рыцарски). Да не просто прикрывающих, но порой вместе с ним бросающихся в «ключевые моменты» боя!

(Вот, кстати, лишний повод соотнести альшпис или протазан с эспадоном. Двуручный меч на поле боя работает точно в таких же условиях!)

…Именно в качестве оружия поддержки протазан и особенно эспонтон сумели перейти в «огнестрельную» эпоху (альшпис, слишком «бронебойный», смерти доспехов пережить не смог). «Особенно» — потому что, когда доспехи и многие виды холодного оружия сошли на нет, длина и полновесность протазана понемногу стали ощущаться как излишество. Поэтому где-то вскоре после времен виконта де Бражелона в моду вошли образцы облегченные и укороченные, но… вовсе не столь декоративные, как то иногда считают.

Конечно, линейная тактика сильно меняется в зависимости от того, вооружен солдат пикой или мушкетом. Но и в последнем случае «средний командир» сумеет выполнить функции прикрытия. Да, во время муштры — зверь и держиморда, а вот на поле боя — солдатам даже не «батяня-комбат», а именно «свой брат», пусть даже брат старший (как протазан — эспонтону!). Двое-трое таких «старших» умело прикрывают «братишек» во время томительно долгих секунд перезарядки ружей перед последним залпом — почти вплотную к противнику, уже в пределах досягаемости! — и даже непосредственно по ходу штыкового боя.

Пожалуй, лишь покончившие с линейной тактикой наполеоновские войны кладут рубеж боевому применению последних «мечей-копий». После них эспонтону место находится уже только на параде. А протазан, между прочим, перекочевывает в руки стражей уличного порядка: то как «пика» стражника Хозе (не из оперы Бизе, а непосредственно из текста «Кармен», рожденного путевыми впечатлениями Мериме), то как… «алебарда» российских будочников. Опять терминологический сбой…

С этой терминологией вообще сплошные проблемы! После того, как ряд материалов этой книги был опубликован в виде журнальных статей, я получил массу писем от «игровиков», «оружейников», читателей и писателей фантастики с просьбами дать четкое определение: чем отличается меч от кинжала? От шпаги? От палаша? Чем эсток от шпаги отличается? А палаш чем все-таки отличается от нее же? А если брать как типовой пример драгунский палаш 1750-х годов — то можно ли и правильно ли записывать в палаши любой «броадсворд» XVII века? А «дагетта» родня даге или нет? А «тесак» — это имя, фамилия, профессия или национальность? А ландскнетта, она же катценбальгер (или не она?), характер нордический — это меч или тесак? А чинкведей, он же чинкуэда, характер романтический (или романский) — он (или она) — то кто? А…

Ряд затронутых тем постараюсь сейчас осветить, хоть и наспех. При этом однозначного ответа сплошь и рядом дать не получится: надо учитывать ряд факторов. И это не чья-то прихоть: в оружиеведении десятилетиями держатся неурегулированные терминологические разногласия.

Есть обширный класс оружия (вроде как «пистолет-пулемет» и «штурмовая винтовка»). Габариты, боевые качества и пр. порой перекрываются — но никто не объявляет из-за этого АКМСУ пистолет-пулеметом. Так и палаш российских драгун из 1750-х — частный случай того, ДРУГИМ частным случаем чего является, скажем, хайлендский броадсворд, который у нас традиционно продолжают называть «клеймор» и даже «клеймора», а не «клейбэг».

У немцев негласно (тоже боятся давать окончательное определение — и правильно делают!) принято отличать палаш от широколезвийной шпаги по степени гибкости клинка. У нее клинок при мощном пробиве вражеского тела или сильном фехтовальном соударении должен упруго дрогнуть и тут же восстановить форму. У него — остаться жестким (ну, а при сверхнагрузке — сломаться, хотя и упругие шпаги ведь ломаются…). К упругому изгибу он, конечно, способен, на то и легированная сталь; но для такого изгиба требуются не фехтовальные мощности! Во всяком случае, при «человеческом» бое. Если один из участников схватки — фэнтезийный монстр, то тут, разумеется, иные мощности будут задействованы.

Грузинский (точнее, хевсурский) палаш XVIII в. Казалось бы, он столь оригинален, что в ножнах (внизу) его даже как клинковое оружие опознать непросто! Однако на клинке — золингеновское клеймо, а с другой стороны — надпись «Vivat Husar!», так что нет сомнений, где ковался клинок и кто был первым хозяином этой кавказской «переделки»

(Примерно по этим же параметрам в нашем, человеческом мире отличается от шпаги и колющий меч «стокко», он же эсток. Только он «сближен» со шпагой КОЛЮЩЕ-рубящей, а не колюще-РУБЯЩЕЙ, как палаш. И еще ряд нюансов: клинок скорее с ребром жесткости, чем с долами… абсолютно симметричная простая гарда, скорее даже мечевая крестовина…

При этом в некоторых современных языках эстоком можно назвать и разновидность шпаги! Оружиеведческая терминология здесь не совпадает с «бытовой».)

Простовато, нивелирует ряд деталей — но неглупо! Де-факто такое противопоставление «гибкость/жесткость» включает и вес, и манеру боя…

А кому надо посложнее — тогда, пожалуй, так (но, что называется, «попрошу мои слова не записывать!»). Если сочетаются несколько признаков палаша (как минимум два? три? В разных социумах и эпохах — по-разному) — то это он, а не шпага и не однолезвийный меч. Прямой клинок без полной двусторонней заточки (обух может быть и откован как бы «под лезвие», но заточен лишь на последней трети; при этом в разрезе клинок обычно все же асимметричен, угол схождения к псевдолезвийному обуху больше, чем к рубящей кромке). Клинок облегчен и утончен, что называется, в меру: т. е. не по-настоящему легок и тонок. И уж, конечно, не узок. Асимметричная гарда, почти всегда сложная, но способная при этом не только «не пущать» вражеские удары за счет конструкции, но и вульгарно останавливать прямое попадание за счет прочности.

(Скажете, что в ряде восточноевропейских и откровенно азиатских вариантов палаша гарды фактически нет? Верно; значит, там другие 2–3 признака учитываем. А какие признаки учитывать в фантастических вариантах миров — это уж самому автору решать!)

Сложный хват с заведением пальца за крестовину или за специализированные элементы гарды для палаша малохарактерен: удержание непосредственно за рукоять — «кулачным хватом» при силовой рубке, а при виртуозном бое, конечно, помягче, но все-таки более «в обхват», чем шпагу. Довольно часто (не всегда!!! Даже в кавалерийских вариантах!) рубка облегчается за счет изгиба рукояти и скольжения по нему ладони. Стиль боя предполагает изрядную долю мощных рубящих ударов (отнюдь не случайно рубящую кромку у многих палашей не стремились доводить до настоящей остроты; хотя при хорошей стали и умелой руке это все же даст ощутимые преимущества). При уколе глубокое «пронзание» — скорее исключение, чем правило: эффект достигается за счет ширины клинка и энергии удара. Не столь уж редко техника боя предполагает использование доспехов или парирующего щита (а вот кинжал или дага — скорее для шпажного боя!).

Универсальность и «выносливость» конструкции допускает бой как в пешем, так и в конном строю (включая и действия «конный против пешего»: о ездовых монстрах фантастики пока не говорим); если же кавалерийская привязка преобладает, то уж точно палаш, а не шпага. Баланс и прочность допускают «таранные» кавалерийские атаки (пусть как исключение). При рубке нередко усиливающее накладывание левой руки на запястье правой, а то и вовсе на удлиненную часть эфеса. Впрочем, последнее и у отдельных шпаг случается, а уж у эстоков тем более.

Ну и эпоха вместе с социумом, фантастические, реальные или реально-фантастические (допустим, при путешествии во времени). Иные из германских скрамасаксов сошли бы за палаши — но так говорить не принято. Иные из французских палашей времен гугенотских войн, пожалуй, и не вышли бы за пределы массивной колюще-рубящей шпаги — но они явно воспринимались как оружие не «фехтовальное», а военное, кавалерийское, предполагающее схватку в доспехах. С XVI в. известна масса «нестыковок», когда придворные хлыщи, отлично выучившиеся у лучших маэстро, вызывали на поединок ветеранов-фронтовиков — и вдруг оказывалось, что этот грубый неотесанный вояка оговаривает в условиях бой верхом, в латах и с «тяжелой шпагой».

А в другом случае — не в фантастике, а в источнике XVIII в. — я встречал такую фразу: «…Палашом он владеть умел, но фехтованию не был обучен». Из контекста было ясно, что речь идет о противопоставлении боя броадсвордом «рапирному искусству». Кстати, в том конкретном случае рапира «обученному фехтовальщику» помогла мало — но вообще-то бывало по-разному, не надо недооценивать легкий маневренный клинок.

Генерал Иоганн фон Вертц: не только талантливый полководец, но и один из лучших рубак-практиков эпохи Тридцатилетней войны. И на надгробье, и на прижизненных портретах мы видим его коронное оружие: не легкую шпажонку, а палаш с удлиненным эфесом, оставляющим место для дополнительного хвата левой рукой

А иные из польских палашей подверглись гибридизации уже не со шпагой, но с саблей: и эфес у них в этом смысле проэволюционировал, и клинок приобрел слабенький изгиб. Но в той воинской традиции это — палаши, и никак иначе!

Аналогичная гибридизация затронула и польские кончары. Нет, клинок-то у них остался прямым — зато эфес нередко становился почти сабельным! Во времена пана Володыевского это даже могло считаться отличительным признаком (правда, далеко не абсолютным!): «фронтовик» носит кончар с сабельной рукоятью, а вот «светский хлыщ» — с мечевой, зачастую даже удлиненно-двуручной.

Что, любители ясных и кратких определений разочарованы? Увы — никак не прийти к однозначности при глобальных формулировках! Зато почти в каждом отдельно взятом случае ясно: вот это, допустим — палаш, а это — шпага.

Любопытно, что, «заузившись» для работы с доспехами, ранняя шпага все-таки сохраняла способность рубить гораздо в большей степени, чем такие колющие мечи, как эсток или панцерштекер, да уж и кончар. Поэтому, когда огнестрельное оружие плюс практика формирования регулярных армий сильно «подсократили» человеческую и конскую броню — владение шпагой на поле боя предполагало большую долю рубящих, секущих, полосующих ударов! Окончательную, жестоко пронзающую зауженность шпага приобрела как оружие не боя, а поединков — причем поединков смертельных, в которых наносились «несовместимые с жизнью проникающие раны». Если целью было подранить, обезоружить, наконец, просто отбиться от противника, тем более нескольких, — то для этого чаще использовался колюще-рубящий клинок (не будем упрощать ситуацию: «подранка» запросто могли и добить!). Впрочем, «смертельные» шпаги крайне редко становились по-настоящему гранеными, исключительно колющими. Эту форму зарезервировали в свою пользу шпажные клинки позднего времени: еще более легкие, предназначенные не для бескомпромиссной схватки, а скорее уж для поединков по четко обусловленным правилам… И именно из-за этого редко приносящие гибель!

Такие вот фехтовальные парадоксы.

Аналогичным образом не имеет точного ответа вопрос: при какой длине следует говорить еще о кинжале, а со скольких сантиметров уже начинается меч? Тут не в одной длине дело!

Если все же во главу угла поставить длину клинка, то в некоторых оружиеведческих школах вопрос решен просто. Все, что длиннее 50 см, — меч; короче — кинжал. А я бы, при всем уважении, не спешил. По мне, возможен и меч короче 50 см — если это ОСНОВНОЙ, а не вспомогательный клинок. Причем он даже может быть не «основным оружием» (за последнее сойдет копье, алебарда и пр.), но основным из поясных клинков. Особенно если при нем есть еще и малые клинки, откровенно кинжальных размеров и функций.

Все та же Тридцатилетняя война, время шпаг и палашей. В атаку своих рейтар ведет граф Антон Гюнтер фон Ольденбург, рубака не феноменальный, но довольно-таки приличный. В левой руке у него пистолет, а в правой… даже не сказать что. Во всяком случае, клинок этого оружия — явно мечевой двуострой формы, гарда характерна для поздних эспадонов и некоторых ранних шпаг, а эфес тоже допускает двуручный хват. Видимо, это оружие графу в бою по руке: очень вряд ли он «по бедности» не смог позволить себе современный на тот момент клинок!

Всяческие катценбальгеры бывали, конечно, на поясе и у тех, кто вооружен эспадоном. Но двуручник — совсем уж особое оружие, в том числе и по типу носки. Именно в данном случае я бы его вывел за рамки, учел «на правах алебарды». А у алебардщика или пикинера ландскнетта (или «дагетта», допустим, хотя это не синонимы, с дагой тем более) сплошь и рядом оказывается наибольшим из поясных клинков. Значит — меч. Тем более что обычно все-таки клинок длиннее 50 см; а если у кого и короче — все равно ведь это оружие того же класса! В случае же с полюбившейся ландскнехтам S-образной гардой образуется целый ряд мечей, обладающих переходными половыми… нет, все-таки оружейными признаками, наибольшие из которых вообще эспадоны. Ну и как вывести за пределы мечей их прямых родичей, пусть даже совсем малорослых?

Не говорю уж о том, что как-то трудно называть кинжалом широкое оружие с большой ярко выраженной гардой и широким, преимущественно рубящим клинком (при уколе опять-таки не предполагается глубокое проникновение).

С клинком преимущественно колющим сложней, но все-таки чинкведей, пожалуй, — тоже меч (термин «чинкуэда» более локален). По совокупности признаков. Хотя и предназначен он отнюдь не для полноценного боя, а больше для «последнего ресурса», когда надо подороже продать свою шкуру, но… факт продажи сомнений не вызывает. Либо для ситуаций, в которых расхаживать с настоящим мечом — моветон (или преступление), но при этом все же «не гоже благородну мужу быть безоружну».

А термин «тесак» указывает скорее на однолезвийность (допускающую и асимметрию рукояти, и кривизну — если не спинки, то рабочего лезвия), предназначенность для рубки (не абсолютную), обычно и малую длину (хотя за полметра — запросто!). И — непредназначенность для высокого фехтования. Отчего и гарды нет обычно, и сталь средняя. Когда из тесака вырастает, например, ятаган — это уже иной класс оружия; хотя врожденные черты во многом диктуют его облик и эволюцию.

А вообще-то с «эволюцией» надо быть поосторожнее. Это ведь не животные, они не размножаются буквально, так что «предковость» все равно пролегает через руки, глаза и ум изготовителей.

А интересная, между прочим, мысль! Правда, ее очень оригинально и очень полно развили Олди — но неужели никто из фантастов не захочет обыграть иные стороны «клинковой эволюции», межвидовых, межвременных и межмировых гибридов?

Глава 3 Размахнись, рука! Боевой цеп и иже с ним

…Старый ар-Леад, прихватив вместо оружия жаровенку-черепаху, вскарабкался наверх. К счастью, опоздал.

В. Аренев. «Ветер не лжет»

…В Пенагонский герб вошло четвертое поле, в лазоревом поле коего положен золотой крест с рукоятью в виде палицы. Недостоверно сказание, что сие дубина тролля; сомнений нет, что святое сие оружие заменило нам утерянный Пендрагонов меч.

Д. Бадаев. «Пенагонские хроники»

Трудно сказать, какими боевыми свойствами обладает настоящая дубина настоящего тролля, но в умелых руках она явно сможет заменить рыцарский меч — особенно если эти руки тоже принадлежат троллю. А жаровенка сможет заменить оружие лишь в ОЧЕНЬ умелых руках. Впрочем, она в них и находится: сухонький старичок из «Ветер не лжет» — не просто мастер боевых искусств, а великий их мастер.

Как бы там ни было, оружие это — из числа ударно-дробящего. Фантастика (реальность тоже!) широко использует самые разные его типы. Все из них рассмотреть в этой книге нам никак не удастся, но кое-какие — попробуем.

1

Рек деловито совещался с мужиками. Заказывал какое-то особое железо, жердь, веревку, фонарь; ему обещали тут же выдать все необходимое, и даже больше.

<…>

Цеп начал вращение — и сразу же скрылся из глаз. Остался размазанный в темноте круг, остались свист рассекаемого воздуха и оледеневшие глаза бескорыстного рыцаря.

М. и С. Дяченко. «Казнь»

Первая часть цитаты появилась здесь оттого, что из доставленных мужиками жердей, железяк и веревки бескорыстный рыцарь Рек и сотворил весь комплект необходимого ему оружия, включая — как главную деталь вышеназванного комплекта — и тот самый боевой цеп. Вообще-то в «Пещере» тоже фигурирует аналогичный цеп, и орудует им один из персонажей примерно так же. То есть образуя «защитное поле» (ну ладно, не защитное, скорее атакующее), когда перед нападающим (ну ладно, обороняющимся) сплошным сверкающим занавесом крутится сталь (ну ладно, дерево) и кажется невозможным прорваться через этот занавес… э-э-э… похоже, вот именно эта цитата малость не оттуда…

Как бы там ни было, этот цеп, судя по технике боя, — разновидность того оружия, которое раньше за пределами Японии называли нунчакой, а теперь уже привыкли к более правильной форме «нунтяку». Секционное оружие, в котором ударная часть — не компактный шар, как у кистеня, а именно «секция», равновеликая рукояти. Бывали, впрочем, и не совсем равновеликие: классический нунтяку — не единственный вариант в этом классе оружия.

В отступление от темы, просто чтоб больше к этому не возвращаться, закроем вопрос о происхождении нунтяку непосредственно от крестьянского цепа. А заодно и прочего оружия совершенства, ведущего свою родословную якобы впрямую от сельхозинвентаря. Дубинка-тоньфа все норовит произойти от рукояти окинавской ручной мельницы, трехзубый сай — помните, в «Пути меча» — от вил… Разного рода боевые косы (кстати, регулярно «спаренные» если не с секционными цепами, то уж с цепью и гирькой точно) тоже обожают порассуждать о своих простонародных корнях…

Все это — «байки», народная этимология пополам с каноническими легендами боевых школ, фиксирующими в данном случае скорее впечатляющие образы, чем суховатую реальность. То есть сельскохозяйственное прошлое порой даже и имеет место — но это прошлое очень, ОЧЕНЬ дальнее. По-настоящему развитую форму все эти типы оружия получают после долгой эволюции — причем эволюции оружейной которая происходит за пределами деревенского гумна или монастырской грядки, пусть даже деревня эта трижды окинавская, а монастырь четырежды Шаолиньский.

Император Максимилиан I (кто он в данном случае — догадались? Разумеется, победитель!), использующий боевой цеп в турнирных поединках. Время действия — чуть ранее 1512 г.: императору уже крепко за 50! Впрочем, ирония иронией, а Максимилиан действительно был искуснейшим бойцом, не раз участвовавшим и в по-настоящему воинских сражениях — причем с самым разным оружием

(Строго говоря, эти легенды не только на оружие распространяются, но и на боевые искусства вообще. Причем легенда имеет шанс оттеснить подлинную историю бесповоротно. Например, что карате родилось как средство самозащиты безоружных крестьян Окинавы, жестоко страдающих от самурайского террора, — об этом сами каратисты узнали через ну очень много лет после того, как их искусство родилось и развилось в довольно-таки привилегированных кругах окинавского общества, имевших возможность проходить практику у китайских учителей. Однако вскоре ведущим мастерам ряда наиболее популярных стилей удалось убедить в этой версии весь внешний мир.

Как видим, не только в покойном СССР существовала мода придумывать себе неблагородное происхождение…)

Так что пусть свой цеп рыцарь Рек и сотворил из крестьянских заготовок (а это, между прочим, означает, что готового образца у мужичков не нашлось!) — владеть им он явно научился еще на рыцарском этапе биографии. Ничего удивительного! Пусть даже его мир соотносится не с Китаем или Окинавой, а с условно-европейским Средневековьем. В традиционной Европе (а следовательно — и в фэнтези) боевые цепы для рыцарства не очень характерны как основное оружие; но как оружие вспомогательное, дополнительное такой цеп и в руках аристократа королевской крови уместен, а уж простого трудящегося рыцаря — тем более!

А почему в фэнтези мы таких цепоносных рыцарей видим так редко? Ну… Вопрос к авторам. Может быть, потому, что большинство писателей со школьных времен слишком хорошо запомнили клишированный образ крестьянина-гусита с боевым цепом наперевес? И «главгусита» Яна Жижки с цепом же? Но ведь пан Жижка, между прочим, рыцарь, дворянин! (Как и положено вообще-то организаторам и вдохновителям народных движений, но это уже другая история.)

Цеп рыцарский, цеп гуситский, цеп городской стражи — далеко не всегда их можно отнести к категории «секционного оружия»: тут есть ряд разновидностей, которые мы вскоре рассмотрим. Но при всех обстоятельствах это уж совсем не нунтяку. Строго говоря, оружие бескорыстного рыцаря авторы «Казни» тоже один раз назвали «шипастой вертушкой», т. е. и оно — не нунтяку…

А хоть бы даже и нунтяку! Нужно ли им вот так вращать, имитируя работу Руматы или грузового вертолета фирмы «Пампа»? Нет, далеко не всегда… Чаще всего такое «защитное поле» создается против группы не очень вооруженных, не очень умелых и очень неодоспешенных противников. Против хотя бы одного, но лишенного, допустим, двух из трех этих «не», применяется совсем иная тактика! Захлесты оружия или вооруженной конечности — можно и с переходом на удушение, если логика боя это позволит; блокирование с «двуручным хватом» за обе секции, так что цеп противостоит вражескому клинку (или чему там еще) как подвижный протектор… Удары, наносимые не из непрерывного вращения, а как бы «исподтишка», по неожиданным, непредсказуемым траекториям…

Разумеется, если кто-то из участников схватки может держать оружие более чем в двух конечностях — тогда ему удастся и вращать перед собой что-то в режиме боевого вентилятора, и активным парированием не пренебрегать, и наносить удары на поражение. Но для такого монстра не грех бы вообще разработать какое-то специфическое, с учетом его особенностей, вооружение! Может быть, на основе пары многозвенных цепов сложной конструкции? Они и в нашем мире есть, но остаются экзотическим достоянием немногих мастеров боевых искусств, которые годами и десятилетиями изощряют свое владение таким вот «фирменным» для их школы оружием. Не говоря уж о том, что (при учете человеческой «всего лишь» двурукости) для одного даже сверхмастера ушу двух таких цепов все же многовато. А ведь против врага одоспешенного — всерьез, а не по-китайски — это оружие работает с куда меньшей эффективностью; да и в качестве оружия боевого строя его вообразить трудно… Даже не только потому, что трудно представить, как можно собрать в одном месте более чем двух-трех таких мастеров!

В общем, остается уповать или на многоруких троллей, или… на боевых орангутанов (последние, разумеется, тоже скорее мастера-одиночки, чем чернорабочие строевой схватки). А ведь это мысль! Но покамест в комическом варианте я такого орангутана видел у Пратчетта (там он даже не пытался применять специфически орангутановское оружие), а в серьезном, кажется, только у Мирера — тоже всего лишь с дубиной… Ну, в мире «У меня девять жизней» это вообще было охотничье снаряжение, там с разумным противником никто не воюет! А в «Планете обезьян» (фильме, причем новой версии) антропоидное войско наступает в джунглях полурассыпным строем — идеальные условия для применения «оружия четырехруких»! — но вооружено оно черт-те чем…

Так что, сохраняя привязку к человеческой анатомии, нет смысла обзаводиться каким-либо цепом лишь ради создания пресловутого «защитного поля». Оно, между прочим, и простой дубинкой создается, причем в умелых руках это оружие, при всей его элементарности, очень грозное: отсутствие нунтяковских удушений и тем более захлестов она способна компенсировать за счет тычковых ударов.

«…Цэрлэг перекувыркнулся через голову назад, в коридор, а когда вновь оказался на ногах — выскочивший следом Фарамир уже отрезал ему путь к отступлению, а импровизированная дубинка в руках принца обратилась в размытое облако и перехватить ее не было никакой возможности».

К. Еськов. «Последний Кольценосец»

Тут самое важное для автора — соблюсти меру. Еськовский принц все-таки намеревался не прокладывать себе этой дубинкой путь через толпу мечников, а, подстерегши кое-кого из них врасплох, раздобыть себе меч — и дальше сражаться им. Совершенно правильно! Лично меня с души воротит, когда очередной главгер, пусть даже сверхтренированный, уверенно сражает небоевым (или экзотическим) оружием готовых к нападению супостатов, в руках у которых — БОЕВЫЕ клинки.

Полноразмерный цеп — тоже оружие боевое, воинское. Как же он все-таки выглядит в европейской версии? И каково его место в воинской практике?

Древко длиной, как у алебарды или даже меньше — примерно до плеча. Ударная часть может представлять собой шар (чаще всего ошипованный) на цепи, но, раз мы все-таки говорим о секционном оружии, рассмотрим сперва другие варианты. А эти «другие варианты» — веретенообразное либо граненое било длиной где-то с локоть, окованное железом или вообще цельнометаллическое. Соединено оно с древком почти всегда не цепью, пусть даже короткой, но кольцом-скобой. Это не мешает ударной части весьма лихо вращаться, хотя о «скрывании из глаз», «размазанном круге» и т. п. речь отнюдь не идет. Зато удар «обходит» любой выставленный блок, если не сметает его ко всем гоблинам: концентрация мощи тут потрясающая.

Вместо «веретена» возможна и некая «груша» или вообще подобье булавы, пернача и т. п. Все это тоже соединяется скобой с «основным» древком. Этот вариант своей формой вызывал у средневекового люда ассоциации с церковным кропилом, потому такой цеп именовался «кропач». Дополнительный смысл шутки состоял в том, что при ударе кропача во все стороны действительно летели брызги — только отнюдь не святой воды. Этакий солдатский юмор, тонкий и ненавязчивый донельзя. Чуть позже мы приведем еще пару примеров аналогичного остроумия.

Кропач наносил более сокрушительный удар, но при этом техника боя им была относительно примитивней. Что поделать: «ежели где чего прибавится, то в другом месте всенепременно убавится», этот всемирный закон никто не отменял.

А как обстоят дела с шипами? На «веретене» их часто вообще нет, особенно если оно цельнокованое, а цеп рассчитан на угощение латника — в фантастике допустим и противостояние какому-нибудь панцирному монстру, естественную броню которого надо не пробивать, а проминать. Но могут иметь место и шипы, и даже режуще-рубящие ребра. У кропача же почти всегда рабочая поверхность оформлена так, чтобы на ней были «точки концентрации удара».

Ладно, с конструкцией разобрались. Теперь о самом бое.

Если речь идет не о мастер-классе, но о стражнической или общевойсковой версии (все это как раз для кропача!), то, в общем, приходится иметь дело с мощными, грузными, относительно медленными ударами. Знаменитые цепы гуситов применялись прежде всего для обороны укреплений или для преследования уже отброшенного от этих укреплений, в беспорядке отступающего недруга. Лучшие из гуситских воинов, очень тренированные, узкоспециализированные по теме «кропач», были обучены наносить этим оружием… аж 30 ударов в минуту. Для спарринга с умелым и не стесненным в маневре противником это просто смешно, какова бы ни была мощь самого удара. То есть ставка — или на затрудненность маневрирования (когда умелый фехтовальщик лезет хоть на крепостную стену, хоть через телегу вагенбурга, уклоняться ему крайне проблематично!), или на один удар, первый. Но вообще-то в тех довольно редких случаях, когда гуситам попадался полностью одоспешенный рыцарь, им приходилось для достижения каких-то результатов «месить» его боевыми цепами примерно так же, как в хемингуэевском «По ком звонит колокол» мужики месили пленных франкистов цепами крестьянскими. То есть долго и толпой.

Гуситский вагенбург. Последовательность его защиты совершенно очевидна: едва враги приблизятся, по ним будет дан залп из арбалетов и огнестрельного оружия, а потом в ход пойдут кропачи, палицы и все прочее

(Уже чувствую: читатель, и без того растревоженный отсутствием пиетета перед крестьянскими стилями, всерьез обиделся за соратников пана Жижки. Что поделать — беспристрастный анализ НАСТОЯЩИХ первоисточников абсолютно не дает шансов поверить поздним чешским сказочкам, согласно которым горстка крестьян успешно разносит многократно превосходящий ее числом и оружием цвет рыцарства, созванного со всей Европы для оказания интернациональной помощи местным аристократам. Строго говоря, достаточно просто логику включить: как это вдруг рыцари ухитрились превзойти числом крестьян? Крестьян, тоже целенаправленно собравшихся из самых разных краев; накрепко спаянных идеологией — будем называть вещи своими именами — тоталитарной секты; в рамках этих идей присоединивших массу союзников из воинского сословия; имевших достаточное время для овладения солдатскими навыками — ибо «ограниченный контингент рыцарей-интернационалистов» был введен в Чехию отнюдь не сразу…)

Но это, как уже говорилось, «ширпотреб». А мастер-класс, элитная версия — это не бой с укреплений, а бой в полных доспехах, когда боевыми цепами орудовали сами рыцари. Там много «борьбы древков», удерживаемых широким хватом и допускающих сложные перехваты, как у алебарды. Плюс и ножные подсечки в ход идут, и болевые захваты при вхождении в ближнюю схватку… Тем не менее перед нами, конечно, во многом силовое единоборство, в котором не слишком стремятся парировать скользящие удары. Такие удары, даже наносимые цельнокованым билом, не очень страшны, если приходятся на доспехи. Собственно, и после «прямого попадания» голова в шлеме скорее не расколется, а кругом пойдет: добивать придется либо кинжалом, вставив его в щель доспехов, либо долгим молочением, превращая в металлолом. В военно-полевых условиях или на «божьем суде» так и делали (хотя могли перепоручить завершающий этап оруженосцам), а на турнирах — поскольку такие поединки имели место даже там! — просто засчитывали победу.

Подчеркнем еще раз: доспехи в данном случае — рыцарские латы. Китайский или даже самурайский вариант брони тут вообще защитой не послужит. Справедливости ради скажем: это же касается и ранней рыцарской брони…

До каких пор такие «разборки мастеров» были обыденным делом? До первых десятилетий XVI в. — точно. А «ширпотребовский» вариант и значительную часть XVII в. захватил. Все та же оборона укреплений, а отчасти даже просто действия в городских условиях, когда надо отстаивать (именно отстаивать: для штурмующего цеп неудобен!) перегороженную улицу, вход в здание и т. п.

Фантастика может присовокупить бой в ущельях, лесных завалах и пр. (это и за пределы реальности не выходит, хотя в европейских войнах я для цепа что-то не вижу таких описаний применительно к XVI–XVII вв.; раньше, конечно, бывало). Учитывая силовой уклон и потребность в тяжелых доспехах, резоннее вручать цепы аналогам гномов, чем эльфов. И еще — аналогам орангутанов: ну, мы об этом уже говорили. Последние могут особо успешно подвизаться с цепами на… спинах боевых монстров драконьего типа: чем не вагенбург?

Пожалуй, с «секционными» цепами все ясно. Теперь перейдем к тем, у которых — не било на скобе, а шар на цепи. По ряду классификационных признаков это уже скорее кистени — но не совсем удобно называть кистенем оружие с длинной рукоятью (фактически древком: для двуручной работы), массивной шипастой гирей и кованой цепью, которая хотя обычно и покороче древка — но лишь потому, что само это древко размером с посох. Устоявшийся образ кистеня — нечто компактное, иногда даже потайное, с короткой рукоятью или вовсе без нее… Словом — оружие куда более вспомогательное, а сплошь и рядом вообще не воинское.

Так это или не так — отдельный вопрос (недаром в одной из прошлых статей говорилось о разнобое в терминологии). Но «шаровой» цеп лучше именовать моргенштерном. Или, чтобы подчеркнуть его цепной статус, — кеттенморгенштерном: «просто» моргенштерн — это скорее шипастая булава, ударная часть которой посажена не на цепь, а непосредственно на древко.

…«Моргенштерн» в переводе с немецкого — «утренняя звезда», а в каком-то смысле и приветствие: «С добрым утром!» Пресловутый солдатский юмор, обыгрывающий и «звездчатую» форму шипастого шара, и возможность «звездануть» им. Фламандское название аналогичной палицы — «годендак», т. е. «добрый день», опять-таки сердечное приветствие: все тот же юмор, умереть на месте от смеха (или от удара?). Тут уместно вспомнить, что название моргенштерна-цепа на том старолитовском языке, который, собственно, является языком старобелорусским, — «звездыш»… Воистину солдатский юмор не знает границ!

Разумеется, были кеттенморгенштерны и малые, класса скорее «боевой бич» — вот их вполне можно бы породнить с кистенями, но… уж слишком несомненно их родство с теми цепными моргенштернами, которые цепы. В общем, отставим на время терминологические споры.

«Вождем же может стать лишь тот, кто сумел сразить три раза по девять врагов и завладеть их добром и женщинами.

У прочих же не в ходу мечи, раздают они удары железными цепами с тремя девятизвенными цепочками, на каждой из которых по три железных шара.

И семь железных шипов венчают каждый шар, и нет среди них ни одного, который бы не был связан ядом.

К. Л. Макнамара. «Горец-2»

В жизни бы не стал отбирать в качестве источников «оружейных» цитат второстепенных американских фантастов. Особенно — таких, которые в начале 1990-х гг. брались писать романы по уже отснятым фильмам. Но на сей раз цитату все-таки привожу, поскольку мне точно известно, откуда сей американец выловил такое описание боевого цепа[3]. А взялось оно из ирландских скьол, которые у современных исследователей иногда называются сагами, но содержат при этом гораздо больше… скажем так, фантастики… чем самые фантастические из скандинавских саг[4]. И в данном случае — очень жаль: т. е. эстетическое воздействие они оказывают потрясающее, но фантастику автор и сам вправе вставить, ему бы сперва разобраться с реальностью…

Тройной кеттенморгенштерн в турнирном поединке XIV в. Любопытна «невыравненность» условий схватки: боевой цеп против копья, да еще в кавалерийском бою, — но это никого не смущает!

В этом отрывке единственное, что добавил лично, гм, Кристофер Лоуренс, — это смазывание шипов ядом (в первоисточнике об этом ни слова, но вполне допустимо; а в фантастике можно, пожалуй, и магией шипы «смазать»). Все остальное «добавили» сами древнеирландские сказители. «Треххвостый» боевой цеп сомнений не вызывает, дошли до нас и изображения, и записи в арсенальных каталогах, и даже образцы таких цепов. (Правда, всё — не ирландское, да и не шотландское большей частью; но тут «диалог культур» допустим. Ведь никто из читателей не возмутился, когда в Шотландии аж XVII в. вдруг зазвучали, волей Макнамары, древнеирландские строки!) А вот чтобы на каждой цепочке по три шара… Разве что дополнительные два окажутся не шарами, а «шариками», еще лучше — просто средними звеньями цепи, несколько усиленными за счет шипов или режущих граней. При «захлестывающем» ударе это все вполне работает. Но основная задача таких «звездочек» (они больше характерны для дальневосточного оружия) — не дать противнику схватиться за саму цепь цепа и тем сковать действия цепоносца. Собственно, те дальневосточные варианты — не классический кистень, боевая цепь или боевой цеп (нунтяку или иной), а… не поймешь что. Иногда они совмещают признаки всего вышеназванного: средней длины цепочка (со «звездочками» вместо некоторых звеньев) и гирьки на обоих ее концах, причем гирьки эти — не шары, а такие удлиненные пирамидки, которые вполне можно взять в ладонь, как рукоять нунтяку… Особенно — большую из них: довольно часто они не одинаковы. Так что в этом смысле перед нами скорее цеп, а не цепь с гирьками на концах. Хотя если вспомнить, что и второй его гирькой можно наносить удары… а само оружие — вращать во всех плоскостях, перехватывать самым разным образом, даже метать… Причем ведь это лишь одна из конструкций: «вспомогательное» оружие, в особых условиях применявшееся некоторыми самураями. Территория ушу знает варианты и похлеще (во всех смыслах!).

Учебник фехтования Якоба Сутора (довольно-таки поверхностный курс «Для солдат, студентов и участников состязаний»). Времена — д’артаньяновские. Приемы работы с боевым цепом занимают впятеро меньше страниц, чем техника боя алебардой, и в восемь с лишним раз меньше, чем двуручным мечом, не говоря уж о шпаге, — но цеп все же не забыт. Шпажных дел мастеру предписывается цеп не блокировать, а уклоняться от удара — и тут же контратаковать в подмышечную пройму кирасы (доспех цепоносца неполон: судя по контексту, речь идет о ситуации, когда штурмующие только-только ворвались на укрепление, обороняемое городскими отрядами). При схватке двух мастеров цепа дается совет работать на опережение, «переигрывать» удары в горизонтальной плоскости действиями в вертикальной, не забывая при этом о возможностях рукояти

Ну вот, мы как будто вернулись к тому, с чего начинали: быстрое вращение, сплошное «защитное поле» и прочие сверхвозможности. Но все это тоже имеет место в первую очередь при схватке с противником (или противниками) безоружным, неполноценно вооруженным… не успевшим выхватить из ножен основное оружие… бездоспешным или плохо одоспешенным… Иными словами, такой цепью-цепом умелый воин, «замаскированный» под бродягу или торговца, способен разогнать группу романтиков с большой дороги, особенно если они не слишком серьезно настроены. Он же, воин, уже ни под кого не замаскированный, может прибегнуть к этому оружию как к «последнему аргументу» на исходе тяжкого сражения, когда у всех участников — желательно облаченных в броню не страшнее самурайской — изломались или затупились клинки, пали кони (боевые верблюды? грифоны?)… Ну и, конечно, тот же воин в качестве стража может оглушить-придушить-скрутить-обезоружить нежелательную персону, крадущуюся по замковым коридорам. При этом если у персоны есть меч (у стража тоже!), то в тесноте и при внезапности она не успевает обнажить клинок, на что и рассчитаны действия стража.

А ведь это уже пошла никак не «тактика цепа», пусть даже мы по-прежнему говорим об инерционном оружии с гибкой «срединной частью». Но в том виде, до которого мы сейчас добрались, оно заслуживает абсолютно самостоятельного рассмотрения.

2

Он видел — как и все — цепной шестопер на рукояти длиной в локоть, который держал Нищука в низко опущенной руке. Он знал — как и все, — что время, нужное для заклинания, несравненно больше, чем то, какое требуется Нищуке, чтобы раскроить ему череп.

А. Сапковский. «Меч предназначения» («Предел возможного»)

В данном случае перед нами не классический боевой цеп, не кеттенморгенштерн и не кистень. В руках у профессионального охотника на драконов — один из типов булавы, рукоять которой «нарощена» за счет цепи. Похоже, шестопер за «цепное кольцо» подвешен к запястью драконоборца. Эта гибкая рукоять, продолжающая жесткую рукоять шестопера, позволяет «удлинить» удар, направить его по более непредсказуемой траектории. В конце концов, увеличить его хлесткость и даже проникающую силу — хотя на сей раз это, пожалуй, излишество: человеческой голове (и любой другой части тела) уже вполне достаточно, а для головы драконьей эффект, надо признать, окажется слишком слабым. Даже если учесть режуще-рубящие свойства «перьев» шестопера. Так что даже не совсем понятно, отчего у охотника на драконов эта штука оказалась в ближнем доступе, чуть ли не как туз в рукаве. Наверно, и впрямь на случай происков конкурентов.

Ян Жижка с большим пехотным кеттенморгенштерном. Это самое известное его изображение, часто воспринимающееся как прижизненный портрет — но… оно века на два моложе гуситских войн. На современных этим войнам рисунках чаще фигурируют боевые цепы

Такой шестопер в основном работает как разновидность боевой дубинки, лишь при некоторых типах хвата превращаемой в «цепное» оружие. Но в других случаях соотношение гибкой (цепной, ременной, веревочной и т. п.) рукояти и полностью жесткой ударной части бывает и иным. В диаметрально противоположном случае речь вообще идет о небольшом ядре на длинном тросе или цепи, свободно удерживаемой в руке (а то и обеих руках) либо петлей охватывающей запястье. Конечно, не обязательно ударник имеет шаровидную форму: может он быть и пирамидальным, и коническим, и даже биконическим; может даже иметь шипы — короткие «пробойники» или кривые «когти». В умелых руках такая гирька, независимо от ее формы, буквально порхает, выписывая круги и восьмерки, «гоня волну» (не в том смысле, как «фильтруют базар»!), за счет перехватов троса изменяя дистанцию до противника…

Таким «боевым вентилятором» можно не хуже, чем нунтяку, разогнать умеренно вооруженную и не очень решительно настроенную толпу. Или держать ее (толпу) на расстоянии, не давая подступиться. Но если враги вооружены более полноценно, более умелы и решительны — эта тактика не пройдет. Разве что одного удастся «замочить» (и то не факт: он может принять удар на щит или частично блокировать древком своего оружия), но это хоть на мгновение, однако разрушит защитное поле, чем не преминут воспользоваться остальные супостаты. Напомним: нунтяку, даже парные, в качестве боевых вентиляторов тоже используются преимущественно в небоевых условиях…

Зато как оружие первого удара такой «грузик на веревочке» равных почти не имеет. Особенно если условия схватки таковы, что второго удара может и не быть — значит, нужно поразить цель с полной гарантией.

«Он согнулся и коротко замахнулся. Железный шар, появившийся неведомо откуда и когда, свистнул в воздухе и ударил Йеннифер в лоб. Прежде чем чародейка успела прийти в себя, она уже висела в воздухе, удерживаемая за руки Живодером и Нищукой, а Яррен опутывал ей щиколотки веревкой».

А. Сапковский. «Меч предназначения» («Предел возможного»)

Все тот же эпизод борьбы за шкуру неубитого дракона. С дамой-чародейкой обладатель цепного шара поступил более галантно, чем обладатель цепного шестопера намеревался поступить с мужчиной-чародеем. Госпожа Йеннифер оказалась оглушена совсем ненадолго — хотя достигнут этот эффект был действительно во мгновение ока. Куда быстрее, чем могло сработать заклинание.

Вообще-то мне такая галантность кажется и несколько странной, и труднодостижимой в этих условиях. Шутки закончились, противник СТРАШНО опасен (пусть не мечом, а «незлым тихим словом») — так что бить его надо не просто внезапно, мгновенно и с гарантией, но еще и «с запасом». А удар, от которого приходят в себя на той же странице и на следующей начинают швыряться заклинаниями, — это скорее уж для небоевых условий. Когда выводимого из строя противника не только можно не убить, но и воистину нужно не убить. Что, между прочим, пан Анджей (видно, он очень любит такое оружие!) отлично продемонстрировал несколькими главами ранее:

«Геральт отстегнул от пояса мешочек и подкинул его в руке, не выпуская ремешка.

— Меня не купить, — гордо произнес Цербер.

— А я и не собираюсь.

Привратник был слишком громоздок, чтобы обладать рефлексом, позволяющим закрыться от быстрого удара обычного человека. А от удара ведьмака он не успел даже зажмуриться. Тяжелый мешочек с металлическим звоном саданул его в висок».

А. Сапковский. «Меч предназначения» («Последнее желание»)

Вот таким образом деньги открывают любую дверь. А будь на месте привратника вооруженный воин, да будь местом действия не городской особняк, но поле боя — то и вместо кошелька со звонким металлом был бы, в лучшем случае, кованый шар. Скорее же — гирька с пирамидально-коническим «острием», способная на таком вот выхлесте пробить или хотя бы с силой промять доспехи (не всякие, конечно).

По правде говоря, «малая» разновидность такого оружия — когда гибкая часть протяженностью равна не длинной пике, а короткому мечу — и есть русский кистень. То, что «надевается» на кисть. То есть — безрукояточный вариант. Нет, разновидности с рукоятью тоже были известны, причем издавна. Но «исходник», по-видимому, именно таков: небольшая и не шипастая (чаще ребристо-угловатая) гирька на ремне или плетеном шнуре. Воинское ли это оружие? Нет, вряд ли. И даже не очень разбойничье, хотя в обиходном сознании кистень однозначно связан с «романтиками большой дороги».

(Были на Руси воинские кистени, были и разбойничьи. Но вот они-то все не «кистевые», а «рукояточные». Так что сформулируем вывод: если в каком-то описании Древней Руси вы обнаружите, как витязь на поле боя орудует кистенем, состоящим ТОЛЬКО из ремня — а хоть бы и цепи! — и ударной гирьки… В общем, знайте: перед вами — параллельный мир. Фантастика.)

Итак, чем не является «кистевой» кистень, мы выяснили. А чем же он все-таки является?

Прежде всего — оружием уличной схватки. Такой, в которой обязательное сохранение жизни противника отнюдь не запланировано, но обязательная его погибель запланирована еще меньше. Оружие личной самообороны: в средневековом городе говорить о штатной службе правопорядка или вообще нельзя, или можно с очень большими оговорками[5]. Оружие криминальных элементов (т. е. тех, против которых самооборона и рассчитана). Оружие добропорядочного избирателя, которым он отстаивает законные интересы своей партии, если какой-то тур вечевых выборов и т. п. вдруг объявляется нелегитимным…

Что поделать: в те времена действия «стенка на стенку» являлись практически неотъемлемой частью городской демократии — там, где она была; а где ее не было — столь же неотъемлемой частью олигархических противостояний. (Подумать только: как далеко мы ушли от этих нравов…) Даже во времена Даля такие вот «гражданские» кистени являлись важным аргументом стеночных баталий. Во всяком случае, составитель «Толкового словаря» пишет о них — кстати, как об оружии парном, обоеручном — именно в этой связи. И особо подчеркивает, что к мастеру двух кистеней «не было подступа» в кулачном бою.

Очень подробный и достоверный рисунок из «Записок о Московии» С. Герберштейна (издание 1556 г.), показывающий кавалерийское снаряжение времен Ивана Грозного. Среди прочего оружия — кистень, называемый, правда, по-татарски: «бассалык». Шипы на верхней части рукояти (не на гирьке!), видимо, должны в ближнем бою помешать врагу перехватить это оружие за древко

Так что же, кистень — законное оружие проводящегося по всем правилам кулачного боя? Нет, конечно. Но городская — да и сельская — жизнь тут вскипает такими эмоциями, что состязательные схватки порой переходят в нечто гораздо более масштабное. Особенно если и затевались они как «проба сил» приверженцев разных партий, жителей соседних деревень или городских районов-концов… В Новгороде вообще существовали специальные «дубинки для кулачного боя» — и никакого внутреннего противоречия новгородцы в этом названии не видели!

Как действовали такими кистенями? По тому же Далю — «свивая и развивая ремень». То есть ударами «толчковыми», «выстреливающими». Скорее в стиле Сапковского, чем Е. и Л. Лукиных («Сталь разящая»), у которых обоеручные кистени все больше образуют труднопреодолимый заслон, находясь в непрерывном вращении. Впрочем, пардон: когда надо не создавать защитное поле, а именно бить на поражение — то кистени «Стали разящей» как раз выстреливают. Кроме того, этот мир вообще лишен какого-либо иного оружия — так что манера боя там могла видоизмениться.

А как было на поле боя в мирах, соответствующих эпохе Древней Руси? Московской Руси? Современной ей Запорожской Сечи?

Что в домонгольской, что в допетровской кавалерии кистень — оружие вспомогательное, но очень распространенное. Он короток, однако вполне «рукояточен». Гибкая часть — чаще ремень, чем цепочка. Размеры поменьше западноевропейских (потому, что броне он противостоит куда более слабой!), время бытования — подольше. Впрочем, не всегда разница с «цепными» моргенштернами так уж велика, особенно если учитывать их восточноевропейские варианты. А некоторые из северорусских кистеней чуть-чуть уклоняются в сторону боевого цепа, обретая массивное било грушевидной формы. Похоже, оно рассчитано на пробивание-проминание относительно более тяжелой брони. Зато в других случаях гирька (и округлая, и шипастая) столь мала, что оружиеведы порой считают такие кистени детскими. Кажется, напрасно: т. е. воинскому делу впрямь обучаются с раннего отрочества, и отчего бы специальное оружие для этого не иметь — но здесь скорее налицо традиция «боевого бича», легкого и высокоскоростного, пришедшего от соседей-степняков.

У запорожцев кистеня как боевого оружия, пожалуй, не увидеть. Оттого ли, что доспехи у них были редкостью (в среднем! это не мешает появлению меж казаков кого-нибудь в очень серьезной броне)? Или потому, что конная схватка, когда она имела место, носила более «степной», рассыпной, скоротечный характер, причем дистанция задавалась длиной пики — которая для московской конницы XVI–XVII вв. нехарактерна? А может быть, место кистеня у запорожцев занимала плеть с «грузиком» на конце? Наверно, так: ведь мы и у донских казаков нечто подобное наблюдаем, а позже — у яицких. Все та же тактика степняков…

Хотя вообще-то упоминание о запорожских кистенях есть, но лишь в контексте «внеплановых» перевыборов атамана с последующим накалом страстей, подсчетом голосов, утверждением на должность одних и, гм, радикальным забаллотированием других. Похоже, это, как и в новгородской практике, — пример использования нарочито не боевого оружия, применение которого не выводит конфликт на уровень подлинной междоусобицы.

То же издание: воин дворянской конницы в стеганом доспехе-тегиляе и с кистенем за спиной. Последовательность применения оружия очевидна: на расстоянии — лук, при сближении — сабля, а кистень выхватывается из-за пояса уже в тесной схватке

Какие то были кистени? Поди угадай… Думается — все та же малая гирька на кожаном шнуре с петлей для запястья[6]. Штука, которую можно держать в рукаве или в кармане — а не выхватывать из-за пояса, как оружие «настоящее»…

Конечно, может такой вот безрукояточный кистень быть и оружием настоящим, боевым, основным. Кроме «выстреливающих» ударов, он способен закогтить противника — если снабжен шипами-крючьями. Особенно хорошо это срабатывает при захлестывающем, опутывающем ударе. Тут в ход идут не только шипы, но и сама гибкая часть (трос это или цепь — все равно). А захлестнуть можно не только самого врага, но и оружие… рога шлема и какие-то гребни доспеха (обычно в такой броне, состоящей сплошь из шипастых выступов, щеголяет «антигерой»)… рога, шипы и гребни естественного панциря, который покрывает тело фэнтезийного монстра… зубец крепостной стены, колесо повозки, фальшборт или рею корабля… Правда, надо заранее определиться, что мы имеем: «инженерное устройство», так-сяк пригодное для боя, — либо оружие, более-менее пригодное для преодоления препятствий. Полной универсальности тут достигнуть не получится.

В фантастике возможна еще и такая дилемма: оружие против враждебных монстров — и оружие против вражеских воинов. Впрочем, «спецсредства», использующиеся для штурма фэнтезийного замка, военно-инженерным разработкам нашей реальной земли тоже, скорей всего, будут… несколько параллельны.

Но все эти сверхдостижения (сложные «захлесты», броски-удары на дальней дистанции), конечно, входят в епархию не малого гражданского кистеня, а оружия мастер-класса. Требующего многолетних тренировок, да уж и наличия высокоразвитой школы боя. Результат, конечно, мог быть крайне впечатляющим (достаточно сказать, что такая «летающая гиря», оставаясь оружием ударным, приобретает многие признаки метательного оружия!) — но на массовое применение рассчитывать никоим образом не стоит.

Наиболее показателен в этом смысле один из эпизодов фантастического фильма «Убить Билла», когда школьница-якудза чуть было не прикончила главную героиню. Ну, сама схватка очень крепко приправлена фантастикой (как и прочие боестолкновения Черной Мамбы), однако зрелище все равно впечатляющее!

Назвать это оружие кеттенморгенштерном язык не поворачивается, хотя гибкая его часть — действительно цепь, а не веревочный трос, как то часто бывало, и не ремень короткого кистеня. Все-таки она лучше противостоит мечевому лезвию, особенно столь острому, как у самурайской катаны. Но — цепь стальная! Классическое Средневековье лишь в редких случаях могло пойти на такие затраты: при тех технологиях себестоимость легкой, длинной и по-боевому прочной цепочки сравнима с ценой золотого ожерелья.

Разные варианты пехотного оружия, сочетающего признаки кеттенморгенштернов, «просто» моргенштернов (палиц), боевых цепов и боевых же молотов. Правда, все это — наспех изготовленный «ширпотреб»: оружие скорее ополченца, чем профессионального воина

Однако если такая цепь все же изготовлена — она на многое способна и сама по себе, даже без учета ударной «боеголовки». Наверно, поэтому в фантастике частенько возникает соблазн перейти от кистеня к боевому кнуту — рубящему и обвивающему самой своей гибкой частью. Оружие реальности тоже порой вступает на этот путь, но довольно скоро обнаруживает, что, по крайней мере, на поле боя в этом направлении долго двигаться нельзя.

«Множество бичей с той и с другой стороны разом взлетело в воздух и разом обрушилось на украшенные белыми и зелеными венками головы — словно винтовочный залп грянул. Каждый удар находил себе жертву. Вверх летели клочья волос и кровавые ошметки кожи. Первые шеренги полегли в течение нескольких секунд. Вновь слитно щелкнули бичи — и не стало вторых шеренг. Ров уже доверху был завален мертвыми и ранеными, а две человеческие лавины, давя своих и чужих, все перли и перли друг на друга. Хлопанье бичей превратилось в слитный трескучий грохот. В этой тесноте можно было драться только сложенными вдвое бичами. Такие удары хоть и не были смертельными, но почти всегда валили с ног, а упавших сразу затаптывали».

Ю. Брайдер, Н. Чадович. «Евангелие от Тимофея»

В данном случае хлысты — не стальные: металла в мире «Евангелия…» совсем мало, и он слишком дорог, чтобы расходовать его на оружие такой вот штрафбатовской мясорубки. Зато в этом мире водится масса древогрызов, челюсти которых снабжены прочнейшими и острейшими зубами. Вот эти-то зубки и вплетены в тело кнутов-самобоев[7].

У С. Логинова в «Многоруком боге далайна» сходными боевыми качествами обладает ус парха, какого-то представителя типа членистоногих (в местной модификации). Насколько можно понять, это — многосекционный хитиновый клинок, суставчатый, уплощенный. Сам парх, надо полагать, в особых тренировках не нуждается — а вот человеку с «трофейным» усом приходится долго упражняться. Зато обученный боец может ввести такой ус в виброрежим, перед которым бессильно любое оружие Далайна, кроме… кистеня: традиционного, безрукояточного.

«Очевидно, Шооранов противник служил в цэрэгах не только последний год, но и раньше, когда солдат еще учили приемам боя, особенно против секущих хлыстов, которыми были вооружены кольчужники старейшин. В его руке мгновенно появился летучий кистень с увесистым гранитным желваком… <…>

Кистень с жужжанием вращался на коротком ремне, но Шооран знал, что он может неожиданно вырасти, и тогда камень полетит, словно из пращи. Прежде всего надобно погасить его движение. Конец хлыста на мгновение словно слился с мягким ремнем, Шооран дернул хлыст на себя и сам прыгнул вперед. Он не надеялся вырвать ремень из руки противника, хотел лишь не дать врагу отступить и замахнуться гарпуном. Бойцы столкнулись, ударившись грудью в грудь, и тогда Шооран пустил в ход нож».

Что ж, очень интересный бой: попытка противопоставить вибрации «клинка» вращение инерционного оружия, сочетающего мягкое опутывание и «выстреливание» твердым ядром, контрприем, смена дистанции, грамотный переход на вспомогательное оружие, до поры удерживаемое в левой руке…

Пожалуй, ближайший аналог этому усу — некоторые типы «секционных» плетей с режущими (стальными!) гранями: такие известны в ряде дальневосточных школ боевого искусства. А еще — индийский уруми: вообще-то оружие класса «меч», но полутораметровый клинок его столь тонок и гибок, что представляет собой скорее остролезвийную ленту. Но даже если хитин парха превосходит по своим боевым качествам оружейную сталь (ой, вряд ли!), человеческие руки способны придать такому усу, плети или гибкому мечу-ленте лишь полосующие свойства. Между тем в «Многоруком боге…» боевой хлыст не просто рассекает, но именно рубит: как-то раз логиновский персонаж за считанные секунды в прямом смысле изрубил на куски аж пятерых врагов (неумелых и плохо вооруженных). Скорее всего, тут пошла перекличка со всякими виброклинками, мономолекулярными нитями и пр. из технологической SF, описывающей миры будущего. А может быть — с современной бензопилой?

Далековато мы ушли от кеттенморгенштерна. Не вернуться ли?

Если классический боевой цеп — оружие прежде всего пехотинца, то классический западный кеттенморгенштерн — в первую очередь оружие всадника. Причем всадника тяжеловооруженного, выходящего на бой с себе подобными бойцами, облаченными в надежные доспехи. Фактически такой кистень — средство пробить броневую защиту на локальном участке. Не выйдет пробить — хотя бы промять, причинив тяжелый ушиб, закрытый перелом, контузию. Ну, а если и это не получится — так по крайней мере выбить противника из равновесия, смять забрало его шлема или наплечник, сковать движения…

Разумеется, бьют не только в голову или корпус. Очень активно работают и по конечностям, сочетая «пробивание» с уже известным нам «захлестыванием». С этой же целью наносят удары и по вражескому оружию. Вообще кеттенморгенштерн, особенно тройной, — отличное обезоруживающее средство: если он даже не запутает в своих «хвостах» вражеский меч или копье, то с силой отшибет его в сторону, помешает провести контратаку. Ну, а если это неприятелю все же удастся — то на рукояти такого моргенштерна, как правило, есть нечто вроде гарды, помогающей парировать вражеские выпады. Но такое парирование все же вспомогательно. Главная защита — доспехи. И эта защита столь надежна, что ее очень трудно преодолеть, даже нанеся меткий удар в уязвимое место. Вот тут «цепная» гирька составляет серьезную конкуренцию мечу, булаве или боевому молоту с обухом, откованным в виде чекана.

Что здесь важнее — сила или точность? Все важно! Такова уж специфика боя в тяжелых доспехах. Как будто нет в нем запредельной виртуозности и сверхсложных изысков, особенно если глядеть со стороны (и издали). Но выжить в таком обмене ударами может только «равный». Если какой-то автор захочет противопоставить трудноуязвимости этой тяжелой мощи подвижность легкого бойца, облаченного в тонкую и гибкую броню, — ну что ж… Этот автор явно рискует меньше, чем его протеже. У легко- и средневооруженных воинов, конечно, есть свои козыри — но разыгрывать их надо где угодно, только не в ближней схватке с латником.

А. Дюрер в качестве «военного изобретателя» (или фантаста?): попытка разработать экипировку всадника, позволяющую ему наилучшим образом прорываться сквозь пехотный строй. Размер шипастой «боеголовки», пожалуй, показан больше натурального (а габариты лошади — меньше!), однако тенденция понятна. Интересно стремление не только превратить коня в ежика, но еще и подвесить к его шипастой броне дополнительные цепные ядра (тоже шипастые)

А раз уж мы заговорили о высокой точности ударов — то интересно сравнить европейскую традицию с восточной. Не с дальневосточной: для «территории ушу» и окрестностей более характерно иное оружие. Зато в Индии хватает аналогов кеттенморгенштернов, причем многохвостых!

В Европе эти «хвосты» тянутся обычно к одному кольцу, соединяющему все цепи с рукоятью. А вот индийская рукоять напоминает скорее грабли, только вместо зубцов к Т-образной перекладине крепятся цепи, увенчанные «головками» шипастых гирек. Налицо не европейская тяга к концентрированию удара — но, наоборот, «рассредоточение» его, охват наибольшей площади. Что ж — тактика боя и форма оружия находятся в прямой зависимости от подхода к индивидуальному бронированию бойца.

Творцы фантастики могут варьировать этот подход еще шире. Скажем, если противником вашего персонажа окажется существо класса «тролль» — то не стоит идти на него с «боевыми граблями», рассредоточивая удар; лучше, наоборот, добиться максимальной концентрации. Зато сам тролль вполне может вооружиться на индийский лад — что сведет на нет и большую подвижность его противников, и их многочисленность. Ведь такого вражину люди наверняка будут атаковать с серьезным численным перевесом…

(А вообще боевые грабли — страшное оружие: редко кому удается наступить на них дважды… Хотя иные фантасты этот рекорд перекрывают, причем многократно. Но речь не о них.)

Когда в европейских войнах кавалерийский кеттенморгенштерн сошел на нет? Пожалуй, ко времени раннего детства основных героев «Трех мушкетеров», причем упадок наметился задолго до их рождения. Хотя и во время действия собственно «Трех мушкетеров» еще встречались достаточно боевые пережитки старины. Как ни странно, многие из них «сдвинулись» в сторону боевого цепа, причем ударная секция стала напоминать даже не шестопер, а еще более специализированный тип палицы: пернач (на каждом ребре-лезвии — по ножевидному «перу»). Хотя — ничего странного: все реже встречаются противники в по-настоящему полной броне, значит, можно не так концентрироваться на концентрации.

Почему именно в эти десятилетия сходит со сцены конная «утренняя звезда»? Потому что, наконец, набрал силу кавалерийский пистолет. И в прямом смысле (т. е. пробивная сила пули возросла), и надежнее стал, и дешевле — а значит, распространенней. Он же серьезно изменил тактику конного боя, «подсократив» и доспехи (не полностью), и таранное рыцарское копье (вот его — почти целиком).

Экспонаты из коллекции одного музея Германии: две булавы (венгерская и, предположительно, татарская), калмыцкая плеть-кистень эпохи наполеоновских войн (трофей или подарок от воина иррегулярной кавалерии российской армии) и… вполне немецкий боевой цеп, предназначенный для кавалериста почти д’артаньяновских времен!

В мирах фэнтези, где до пороха не всегда дело доходит, ситуация может сложиться иначе.

Ну, а пехотный кеттенморгенштерн и в реальности с вымиранием подзадержался. Особенно — в тех случаях, когда пехота действовала «с учетом» каких-либо оборонительных сооружений. Вплоть до… окопов Первой мировой, когда моргенштернам (и кеттен-, и просто) было суждено краткое возрождение.

Но это уже совсем особая история, и мы ее, с вашего позволения, расскажем как-нибудь в другой раз.

Глава 4 Сага о дальнем бое

Что-то у них не заладилось. Шуршание и постукивание усилилось — стрелы посыпались гуще, анракцы готовились к штурму. Кто-то завопил — в него угодила стрела, затем еще и еще. Горожане оставили попытки оттолкнуть лестницу и тоже взялись за луки, но, насколько я понял, совершенно бесполезно.

— Колдун отводит наши стрелы! — завопил кто-то на стене.

В. Ночкин. «Меняла»

Когда колдун отводит — это еще полбеды. Гораздо хуже, если их «отводят» сами авторы, не используя до конца все шансы, которые предоставляет метательное оружие (не только лук). Правда, как минимум столь же часто писатели преувеличивают возможности лучной (и, опять-таки, не только) стрельбы — так что в среднем по фантастике выходит «баш на баш».

Тем не менее бой на дальней дистанции — одно из наиболее узких мест, где вероятность авторской неточности очень высока, а плата за нее крайне значительна. Если же учесть, сколь много скопилось в этом вопросе «авторитетных мнений», опирающихся на устаревшие, неверно реконструированные, а иногда попросту вымышленные сведенья… Если учесть все это — то самое время взяться за данную тему всерьез! Начнем с оружия самого, казалось бы, обычного — и при этом столь таинственного, что порой кажется, что тут в самом деле не обошлось без магии (или без фантастики). С самых обычных луков. Впрочем — обычных ли?

Звон тетивы

«Как ты полагаешь, почему благородные рыцари так ненавидят арбалет? Я бы сказал — в этой их ненависти просматривается что-то личное, нет?..» — «Как же, слыхивали: дистанционное оружие — оружие трусов». — «Э, нет — тут сложнее. Против луков — заметь! — никто особо не возражает. Фокус в том, что у лучшего лука усилие на тетиве — сто фунтов, а у арбалета — тысяча». — «Ну и что с того?» — «А то, что лучник может свалить латника, лишь попав тому в щель забрала, в спайку панциря и тэдэ — высокое искусство, надо учиться с трехлетнего возраста, тогда, глядишь, годам к двадцати будешь на что-то годен. Арбалетчик же стреляет по контуру — куда ни попади, все навылет: месяц подготовки — и пятнадцатилетний подмастерье, сроду не державший в руках оружия, утрет рукавом сопли, приложится с сотни ярдов, и крышка знаменитому барону N, победителю сорока двух турниров, и прочая, и прочая…»

К. Еськов. «Последний Кольценосец»

Ну, об арбалете будет разговор особый, а так-то ударения расставлены очень верно. За одним, пожалуй, исключением: «сто фунтов» (килограммов сорок) для современного спортивного лука и лучника-спортсмена мощность вправду запредельная, избыточная — но для лучника-воина, действующего в русле высокоразвитой многовековой традиции, это совершенно «пацанячий», смехотворно низкий рубеж! Тут автор «Последнего Кольценосца», кажется, не удержался: попробовал, говоря словами нынешних ролевиков, «отыграть», сделать мало-мальски постижимой хотя бы одну из реалий лучного боя. И напрасно! Потому что ВСЕ реалии лучного боя средневековых (и ранее) времен на полигонах абсолютно не отыгрываются, да и к современному олимпийскому спорту тем более неприложимы. Если уж приводить спортивную аналогию, то Робин Гуд на теперешних чемпионов должен был смотреть столь же отстраненно, как хоккейный вратарь на мастеров фигурного катания. То есть меньше ли у них нагрузки — отдельный вопрос; в любом случае все это совсем другой вид состязаний, даром что тоже на коньках.

Усилие на тетиве у мощнейших из боевых луков — не под 40, а за 80 кг. Кстати, и собственный их вес порой составляет этак пуд с гаком (изрядным) — особенно если мы говорим о крупных цельнодеревянных конструкциях, вроде знаменитых longbow английских йоменов. Это ведь не рейка, а настоящий брус очень плотного (только-только в воде не тонет!) дерева, пусть и зауженный к перехвату посередине и к концам, но зато у основания «рогов» столь объемный, что рукой его там не охватишь.

Вот так стреляли самураи: по дальним целям и на дистанции прямого выстрела

(Так я написал в свое время. Материалы эти — и статьи, и глава в одной из оружиеведческих книг — были опубликованы, широко разошлись, не вызвали возражений у известных оружиеведов, но… Беру свои слова обратно. Во всяком случае, относительно веса лука (насчет силы его все остается по-прежнему). Вот что значит — без проверки положиться на чужие расчеты! А расчеты мне эти сделали, внеся в формулу… максимальный диаметр лука у основания «рогов». То место, где «рукой не охватишь».

Но лук, как известно, сужается к концам. Потому реальный вес самых массивных луков — в два с лишним раза меньше. Килограммов восемь. Тоже, кстати, немало: полтора — причем вот тут именно «с гаком» — очень тяжелых двуручных меча. Или, если брать средние величины, — пара таких двуручников!)

В любом случае вес и сила натяжения таковы, что совершенно исключалось «спортивное» прицеливание — с долгим выбором цели, долгим же удерживанием лука на весу, тщательным оттягиванием тетивы с хвостовиком стрелы к углу глаза. Весь процесс осуществлялся в темпе удара в челюсть: вскинул лук, противоположнонаправленным рывком обеих рук («на разрыв») натянул, пустил стрелу. А пока вы читали эту фразу — вот уже и вторая стрела полетела…

Нагрузки, как видим, тяжелоатлетические. А требующаяся точность — на уровне именно искусства, художественного мастерства.

Так как же целиться? «Элементарно, Ватсон!»: процесс прицеливания происходит в мозгу, по тому самому принципу, что описан у Булычева в «Умении кидать мяч». Нелегко? А вот для этого и надо учиться с трехлетнего возраста, да еще и талант от природы желательно иметь, как необходим он для минимально приличного уровня, скажем, музыканту.

По меркам самого что ни на есть большого спорта все эти требования — из разряда фантастики. Но вот такими «фантастическими персонажами» и предстают лучники любой из великих традиций: британской, скифской, монгольской (тут, правда, луки сложносоставные, полегче — но все остальное без изменений)…

Кому же и писать о них, как не фантастам!

А вдобавок продолжим аналогию с музыкой: вам, дорогой читатель, не кажется фантастическим персонаж вроде даже не Паганини, а любого профессионала-середнячка? Ведь это же совершенно ненаучно — выделывать ТАКОЕ при помощи клееного дерева и конского волоса (и в космическую эру ситуация не изменилась!), хранить в мозгу ТАКОЙ объем звуковой информации, ТАК упражняться с ТАКИХ малых лет… Представьте себе мир без музыки вообще или хотя бы без Высокой Музыки: кто из тамошних писателей-фантастов вообразит, что пальцы и память их соплеменников достаточны для участия в симфоническом концерте (а его вообразить — сумеют ли?)?

В эпоху Робин Гуда на такое никому бы воображения не хватило: это как раз был мир без Высокой Музыки. Ну, а мы не вполне можем себе представить лучное искусство (да!) того мира.

Дополнительный «музыкальный» вывод: не отыгрывается, кроме искусства стрельбы, и мастерство изготовления луков. Так что все рассуждения реконструкторов о свойствах материала, форме, нагрузке и пр. заведомо передают лишь часть истины. Контуры скрипки Страдивари или Гварнери можно воссоздать до микрона, но звучать она будет как фанерный ящик. Тут требуется великая масса «ноу-хау»: режим и срок сушки (и для скрипки, и для лука — многие десятилетия: шедевр можно создать только из дерева, заготовленного еще при деде!), состав клея… опыт глаза и руки…

А дополнительные выводы придется перечислить кратко и сухо, частью даже опустив аргументацию. Итак:

— Не вручайте луки девушкам и подросткам (обычно это делается, чтобы послать героев мужеска пола в первые ряды)! Вы уже поняли — нагрузка тут тяжелоатлетическая.

— С осторожностью наделяйте лучников мощными доспехами, «станковыми» щитами и вообще носимым багажом (включая даже по-настоящему большой запас стрел). Причина та же. Нет, все это порой имелось — но лишь в масштабе отряда: при наличии обоза, грамотном взаимодействии с «инженерными войсками»…

— Без энтузиазма хватайтесь за чужой лук, да и на «прадедовский» лук из родового хранилища особых надежд не возлагайте. Очень это индивидуальное оружие, оно вполне может оказаться вам «не по руке», даже если у вас будет время и полигон для того, чтобы осуществить пристрелку. К тому же «усталость материала» дает о себе знать: лук, в отличие от меча или скрипки, с годами стареет, теряет упругость.

— Чтобы это старение не проявилось почти мгновенно, избегайте хранить лук (особенно сложный!) с натянутой тетивой. Дополнительный вывод: при по-настоящему внезапном нападении вам придется худо — нужны не такие уж малые секунды, чтобы изготовить оружие к стрельбе. И вообще тут возникает масса дополнительных осложнений, особенно если лук: а) мощный; б) малознакомый. Вспомните историю с луком Одиссея: даже не по Олди, а по Гомеру!

Ну и еще несколько слов о возможностях и, так сказать, невозможностях лука. Тут мне уж точно придется сокращать аргументацию, но поверьте — она есть, и все эти законы действительны даже для мира фэнтези. То есть там их можно и нарушать (допустим, при помощи магии), но тем более нужно знать: хотя бы для грамотного нарушения!

Какова максимальная скорострельность? В отдельных случаях и до 19 стрел в минуту, но это не для мощных луков; для них же — не свыше дюжины. Это, конечно, если стреляет мастер. Иногда говорят и о «семистрельном» рубеже — но рубежом он является либо для довольно ленивого «подмастерья», либо… для современного лучника-спортсмена, который сперва медленно и тщательно натягивает свой непристойно легкий лук, а потом, целясь, удерживает тетиву 6–10 секунд.

(Мастера боевого лука восприняли бы это описание как самый неполиткорректный из эстонских анекдотов. Но такие мастера вообще отличались от нынешних спортсменов — даже лучших, чемпионского уровня! — примерно как человек, говорящий на родном языке, отличается от старательного иностранца, выучившего этот язык в студенческие годы.)

Знаменитые английские лучники времен Столетней войны: как видим, они умело взаимодействуют со своими рыцарями, да и доспехов не чуждаются (на первом — классическое сочетание «бригандина поверх кольчуги»; для рыцарей XV в. это уже устаревшая комбинация, но для рядовых пехотинцев — нет)

Ну, конечно, когда счет шел не на минуты, а на долгие часы непрерывной стрельбы — «расценки» были другие. В этом смысле любопытны самурайские навыки, как отдельное качество формировавшие даже не меткость (да нет, о ней тоже помнили — но это особый случай), а именно «долгоиграющую» прицельную выносливость: многочасовую, вплоть до полных суток включительно! В чистом виде на поле боя или даже при обороне замка так стрелять не получалось, просто условий не было. Но в ходе состязаний — которые суть не спорт, но смесь религиозного действа (храмовых церемоний) с воинской медитацией — вошедшие в особый транс рекордсмены выпускали за сутки по 8–10 тысяч стрел. Правда, из несильных луков; правда, в цель попадало немногим более половины стрел; правда, мишень эта — не «яблочко», а длинная и широкая балка, находившаяся от стрелка в сотне с небольшим метров. Все это правда — но ведь и условия запредельные! В реальном бою это означало, что лучник может за час сделать этак четыре сотни вполне прицельных выстрелов, причем из более мощного лука и на более серьезную дистанцию. Фактически пара-тройка таких супермастеров (пусть даже их прикрывает целая команда щитоносцев: дело того стоит!) способна сорвать серьезную атаку или вести столь «тревожащий» огонь по вражеским укреплениям, что атаки оттуда и не последует.

В Англии или Монголии такие состязания-медитации не были в ходу — но мастерство лучников экстра-класса в боевых условиях уж никак не уступает самурайским вершинам. Фантастика? Нет, реальность!

А эффективная дальнобойность какова?

Вообще-то стрела порой летит и под (говорят, даже за) 800 м. Современному луку из высокотехнологичных материалов и с массой сопутствующих прибамбасов (включая суперлегкую стрелу из углепластика) под силу и километровая дистанция — но о какой-либо прицельности тут просто не может идти речь, даже для лучника «старой школы». Для нынешних стрелков речь об этом не идет уже на паре сотен метров.

В принципе, стреляя по дуге, «с навесом», в очень крупную цель — вроде вражеского лагеря, битком набитого народом, — можно попасть и на предельной дистанции. В монгольских источниках XIII в. вроде бы зафиксирован выстрел в «335 маховых сажен», что составляет 713,55 м, — нет, не просто на дальность, а в цель! Пусть эта цель была здоровенным валуном, «поражаемая площадь» которого превышала таковую у всадника вместе с лошадью: все равно результат феноменальный до сомнительности!

Даже если это и правда, здесь все феноменально: и выстрел, и лук, и лучник. За пределами же уникальных достижений результаты скромнее. Но попасть во всадника и даже пехотинца на почти полукилометровой дистанции очень хорошему лучнику все-таки по силам. Правда, «мишень» при этом должна проявлять готовность к сотрудничеству, т. е. не ползти по-пластунски и не скакать во весь опор.

И должна она быть лишена брони, даже самой легкой. Стрела на излете ее, мало сказать, не пробьет, но и сама разлетится вдребезги! Дальнобойные стрелы — легкие, тонкие, почти хрупкие; бронебойные куда массивней — а потому их очень редко посылают дальше чем на 200–250 м.

Вот на таком расстоянии друг от друга обычно и располагаются замковые башни, палисады и пр. Тоже неплохо: дальше, чем прицельно бьет рядовой мушкет («мушкетер-снайпер» вас и на трех сотнях метров подстрелит). Другое дело, что обучаться такому мушкетеру нужно даже меньше, чем еськовскому арбалетчику, да и оружие у него «фабричное», массового изготовления. Да-да, дешевле, чем качественный лук!

А это — та же Столетняя война, но лучники не английские, а бургундские. Обратите внимание, как органично их строй сочетается с тяжеловооруженной пехотой и «инженерными сооружениями». А ведь у англичан все это было классом повыше (включая и искусство лучной стрельбы)

Уточним: это все человеческие достижения. Соблазнительно представить мир, обитатели которого обладают передними конечностями помощней, а глазомером поточней. Если у них к тому же растут деревья с соответствующей древесиной, водятся звери с соответствующими рогами, когтями и сухожилиями (все это — материалы для композитных луков), а также водятся рыбы соответствующего химсостава (клей для них же; в нашем мире лучший такой клей варится из нёба осетров!), то…

То что?

…То, пожалуй, там не возникнет огнестрельное оружие (может, за вычетом осадных пушек). Оно ведь в начале пути сильно уступает могучему луку. По-хорошему у нас лишь в XIX в. пуля всерьез превзошла стрелу — и если бы не супервиртуозность, которая требуется даже не от великого, но от мало-мальски сносного лучника…

Впрочем, не будем торопиться. Ведь неизвестно, как в том мире обстоит дело с доспехами. Мы уже знаем, что латы надежно держат стрелу (да и раннюю пулю). А вот кольчуга и панцирь — как?

По-разному, но в целом лучше, чем представляется тем, кто в детстве перечитался «Белого отряда». Кольчугу стрела пробивает не только вблизи, но при этом изрядно растрачивает энергию. Разного рода пластинчатые наборы (даже бригандина) не всегда хорошо показывают себя под «ливнем» стрел: уж одна-две капли найдут, куда просочиться. Но такая вот пластинчатая, чешуйчатая и т. п. «безрукавка» поверх кольчуги создает прикрытие, преодолимое лишь для лучших лучников. Особенно при наличии поножей, наколенников, закрытого шлема и щита.

А теперь представьте летящую на вас лавину всадников в такой экипировке (или, скажем, кентавроподобных воинов — на то и фантастика). Стрелять по ним можно… ну, максимум метров с трехсот — иначе, даже при великом мастерстве и мощном луке, эффект будет мизерный. Строго говоря, он и с трехсот метров будет крайне невелик, лишь на двух сотнях ситуация изменится сколько-нибудь заметно. При этом, уверяю вас, на каждого надо потратить не одну стрелу. То есть кто-то, получивший очень удачное (не для себя) попадание, рухнет сразу — но десятки других будут по-прежнему скакать вперед, со стрелами, торчащими из щитов, отскакивающими от шлемов, неглубоко вонзившимися в доспехи). Выстрелы следуют друг за другом с интервалом — будем щедры — 5–6 секунд.

Ну и за сколько секунд конница, пусть даже тяжелая (зато в галоп коней пустившая только на простреливаемом участке), пролетит эти 300 метров? Теоретически вы успеете пустить 4–5 стрел (на практике же после третьей стрелы как бы не началась паника!). При равной численности этого хватит, чтобы нанести наступающим серьезный урон — но вряд ли позволит их совсем-совсем остановить…

Все знаменитые победы английских лучников (кстати, только Айзенкур приходится на эпоху лат!), кроме высочайшего искусства стрельбы, имеют в активе еще несколько дополнительных факторов. Полное отсутствие доспехов у самого врага (в Шотландии) или у вражеских коней. Крутой склон. Узкие, раскисшие от дождя дороги между раскисших от того же дождя полей и виноградников. Дебильное командование войсками противника (во Франции — почти всегда: это вообще «фирменный стиль» французского командования, регулярно проявляющийся и за пределами Средних веков). Собственную систему заграждений, хотя бы в виде наспех установленных кольев (тоже почти всегда).

И при всех этих условиях израненные, поредевшие числом, лишившиеся большей части коней французские рыцари так-таки успевают прорваться к англичанам вплотную. Но тут их встречают свежие, невредимые английские рыцари, да и сами лучники берутся за мечи.

А в конных боях — и того похлеще. Конные лучники обычно встречались с рыцарями на Востоке, причем опять-таки в основном до создания лат. Кавалерийский лук бывает очень силен и даже не обязательно «малогабаритен» — но, как правило, все же и он, и стрела поизящней пехотных. Кроме того, в реальных условиях достаточно тряской скачки, при ЛЮБОМ мастерстве дистанция эффективной стрельбы сокращается.

Здорово, конечно, маневрировать, осыпая тяжеловооруженных противников стрелами издали. Особенно лихо это выходит на книжных страницах — но малыми отрядами получится и во взаправдашней степи. А при встрече больших войск… да еще если бесконечно, «по-скифски» кружить нельзя, а надо в конце концов прикрывать свои города, стада, гавани…

Кавалерийское копье панцирного польского гусара достигало порядка 5,5 м в длину: где-то на метр больше, чем у среднеевропейского рыцарского копья. Такой длины, как правило, хватало, чтобы достать пешего пикинера (потому что, вопреки устоявшемуся мнению, 6-метровые копья у этой категории воинов — БОЛЬШАЯ редкость, а 7-метровые — редкость СОВСЕМ большая), но не только для боя с пехотинцем это копье было предназначено, да и не для одной лишь таранной сшибки с себе подобным всадником. Дело в том, что такой дистанции хватало и чтобы татарин не пускал совсем уж прицельно самую опасную стрелу: тем последним выстрелом, который делается перед вступлением в ближний бой. И чтобы он не метал дротик-джерид или аркан — т. е. не вообще (это делается на куда большем расстоянии), но столь же прицельно, хладнокровно, используя последние метры, на которых метательное оружие еще имеет выигрыш перед ударным. Между прочим, длины гусарского копья хватало и для того, чтобы конный казак не мог эффективно пальнуть в «панцирника» из пистолета (либо, на татарский же манер, метнуть аркан, пустить стрелу), — но совершенно не хватало на тот случай, когда пеший казак стрелял из мушкета. Так что, когда такие мушкеты во времена Хмельнитчины распространились достаточно широко… особенно когда к ним, мушкетам, «прилагались» полевые укрепления, союзная татарская конница и где-то пятикратное численное преимущество (трехкратного могло и не хватить)…

Вопреки распространенному мнению, европейский феодал обычно умел стрелять из лука «в быту» (например, на охоте). Но в бою он этим пользовался нечасто, особенно в бою конном. Впрочем, этот рисунок из французской рукописи начала XIV в. подтверждает: и такое было

Мы отвлеклись. Вернемся из постсредневекового восточноевропейского мира (фантастика его описывает редко: разве что «Небеса ликуют»?) на настоящий Восток, средневековый и фэнтезийный. В мир, где конные лучники воюют с рыцарями до изобретения огнестрельного оружия.

При таких стычках выясняется, что войну восточная конница выиграть, как правило, может (за счет очень намного большей численности и постоянного восполнения резервов), а вот выиграть битву у нее (тоже при численном преимуществе!) не очень получается. Рыцарь от попавших в него стрел будет похож на ежика, конь его, прикрытый хотя бы боевой попоной, — на дикобраза, тем не менее к конным лучникам врага они сумеют прорваться, объяснить им все, что намеревались, и умереть последними. Причем зачастую — много лет спустя, от старости: из десятка истыкавших броню стрел лишь одна достанет до мяса, да и то не очень серьезно. В этом смысле удар стрелы, конечно, гораздо менее эффективен, чем удар копья.

Другое дело, что на следующий день рыцарский конь сильно убавит резвость, а через неделю таких боев и ранений начнет всерьез сдавать и его хозяин. Так что, если у их противников еще останутся людские, конские, водные, продовольственные ресурсы… В ходе крестовых походов они, как правило, оставались…

Между прочим, при таком раскладе очень интересный «вариант кентавра» окажется менее надежен. Ведь он требует РАВНОЦЕННОЙ защиты обеих «половинок», что куда сложнее и дороже. Причем, если одна из них все-таки утратила боеспособность («нижняя», конская в этом смысле заведомо более уязвима), как воин он закончился. «Верхняя» часть не сможет биться спешившись, да и пересесть на другого коня не сумеет.

Хотя — кентавры ведь, по фантастическому архетипу, как раз легковооруженные лучники! То есть и мечами они порой машут, но что-то не помню, чтобы кто-нибудь из писателей изображал их в рыцарской броне от человечьей макушки до конского крупа.

Раз уж мы заговорили о таких существах, самое время обсудить тему «лук и монстры». Или хотя бы «лук и звери».

Сразу скажу: для опаснейшей охоты — боя с грозным зверем (не по косулям же нам в фантастике стрелять — для этого и реальность есть!) лук пригоден довольно мало. И даже не сам лук, а лучная стрела. Она ведь особа резвая и легкая; даже если мы говорим о ТЯЖЕЛЫХ стрелах, они несоизмеримы с самыми ЛЕГКИМИ дротиками. Иначе полностью нивелируется дальнобойность, скорострельность и прочее, за что ценят лук.

Кроме того, закон сохранения энергии никто не отменял, даже в фэнтези. И при всей тренированности лучника его рывок руками «на разрыв» аккумулирует куда меньше джоулей, чем удар боевым топором с размаха или удар тяжелым копьем — особенно всадническим, на всем скаку.

Как результат — стрела куда скорее, чем секирное лезвие или копейный наконечник, «тормозится» в плоти могучего зверя. Ее древко тоже гораздо менее способно послужить «колом, удерживающим вампира» (медведя, грифона, тролля), чем древко охотничьей рогатины: оно просто переломится при судорожном движении звериных мышц, не сковав по-настоящему движения монстра. От драконьей, скажем, чешуи стрела запросто срикошетирует или опять-таки сломается, если ударит в нее не под идеальным углом (та же проблема, что и при попадании в доспехи: тонкое древко в этих случаях испытывает слишком сильные вибрационные нагрузки). А взмах драконье-грифоньего крыла или просто турбуленция от несущегося сквозь воздух тела столь же запросто способна закружить, развеять, сбить с пути лучные стрелы, как буря — палую листву. Разве что по-настоящему тяжелая стрела мощного арбалета способна проникнуть через этот вихревой чехол.

(Это же касается преодоления и других «природных стен»: кустарниковой чащи, травяной саванны, даже полуметровой толщи воды — для стрельбы по озерно-речному монстру.)

Да что там дракон! Вы когда-нибудь слышали, чтобы из лука убивали «крепкого на рану» зверя: тигра или белого (а хоть бы и бурого) медведя?! Нет, если тигр загодя выскочит на открытое место в сотне шагов перед гарцующим отрядом, то его успеют быстро и летально нашпиговать тучей стрел; но во всех остальных случаях… Собственно, и в остальных случаях может сорваться с тетивы десяток-другой стрел; треть из них, несмотря на стремительность тигриного броска, даже в цель попадет. Чего доброго, тигр случайно получит тяжелую рану — глядишь, даже умрет через пару дней. Это, безусловно, послужит стрелявшему в него лучнику (а также полудюжине его товарищей) великим утешением на том свете…

А этот стрелок — не английский йомен (даром что лук у него как раз такого типа), но… немецкий ландскнехт. Причем — из эпохи если еще не мушкетов, то уж аркебуз-то точно: начало XVI в.!

Больше всего в «Двух башнях» (фильме) меня шокировала сцена успешной стрельбы из луков — сла-абеньких, по полету стрелы видно — в гигантских, с лошадь ростом, и по-хищному вертких гиеноволков. Братья-зрители, актеры, режиссер — вы хоть понимаете, что такая тварь неизмеримо менее уязвима, чем тигр?! Хотя в следующей серии и вовсе появился эпизод, когда Леголас, взобравшись по сплошь утыканной стрелами туше мумака, как по крепостной стене (ха-ха! А ведь в Китае существовал такой метод штурма крепостей — только это были особые стрелы в человеческий рост, выпущенные из станковых арбалетов… Как говорят классики — «совсем другая история»!), занимает «стратегическую позицию» у него на затылке — и… Кто не видел, не поверит: одним выстрелом убивает колоссального мамонтозавра, пустив ему в этот самый затылок хлипенькую стрелу из по-прежнему сла-абенького и ле-егонького лука.

(Ну да, так, в затылок, убивали погонщики вышедших из повиновения индийских слонов: стальным клином, несколькими быстрыми ударами тяжелого молота. При чем тут стрела? И при чем тут мумак, у которого путь от поверхности затылка до спинного мозга минимум втрое больше, чем у индийского слона: туда пожарный багор отбойным молотком надо забивать! Ах, простите, забыл ПОДЛИННЫЙ первоисточник всех эпизодов этой мумакомахии: вот так же юный Скайуокер порхает на флаере вокруг шагающего транспортера, спутывает ему ноги, разит в уязвимые зоны, повергает наземь, мешая Империи нанести ответный удар… Но у него хоть «световой меч» был вместо лука!)

Может, стрела была отравлена? Да нет, все равно не выходит. К тому же это слишком особая тема, и мы подступимся к ней в другом разделе.

А в этот раз, пожалуй, вернемся на нашу землю. Именно на нашу, т. е. на Русь (допустим, Киевскую). Как у нас обстояли дела со стрельбой из лука?

«…В книге Марии Семеновой “Волкодав”, главный герой которой по всем признакам является нашим идеализированным предком, мы, помимо всего прочего, встречаем описание веннского (читай — славянского) лука: “…высотой до груди стоящему человеку, спряженный добрым мастером из можжевельника и березы, оклеенный сухожилиями и рогом и повитый сверху берестой. Страшное оружие. Из таких вот и пробивают дубовую доску за двести шагов”. Приятно, когда человек знает, о чем пишет. И вдвойне приятно, если написано хорошо…»

(Б. Агрис и Д. Большакова. «Снайперы без винтовки. Луки и арбалеты в истории и фэнтези» // Мир фантастики. 2003. Декабрь)

Ну, кому как. Я, например, приятственных чувств не испытал. Ни при чтении «Волкодава», ни при анализе этой вот статьи в «МФ», базирующейся в первую очередь на реалиях, ей-богу, Diablo II.

Прежде всего, береза — грубоватый ширпотреб (равно как и оклейка берестой). На изготовление луков эти материалы вовсю шли — но не элитных!

Потом, дистанция двести шагов — это заметно меньше, чем двести ярдов. А двухсотярдовое расстояние у английских longbowmen считалось «кандидатским минимумом» для эффективной стрельбы: с теми, кто на таком расстоянии не пробивает доску, вообще не разговаривали. «Докторская степень» наступала на 400 ярдах. И это, кстати, не предел.

Так что Волкодаву особенно хвастать нечем. Даже тем, что он, на мой вкус, скорее норманн, чем славянин: фрау Семенофф хронически одержима комплексом неполноценности перед Великим Скандинавским Мифом и всеми силами отчаянно «славянизирует» варягов. Но это, как говорили те же классики, опять-таки «совсем другая история».

В любом случае никакому варягу я не посоветовал бы стрелять из такого лука в прыжке с пируэтом, как ухитряется Волкодав. Все-таки лук — не винтовка, у которой для выстрела достаточно нажать на спуск; помимо «разрывного» движения рук в натяжении тетивы участвует все тело, включая (прежде всего!) опорную ногу. Ну и во что же она упирается в момент прыжка?

…В домонгольский период Русь луком на поле боя пользовалась (главным образом — в коннице), но весьма умеренно. Это было вспомогательное оружие начала битвы и «огневой поддержки» натиска тяжелых копейщиков (тоже конных). Из великого перечня зафиксированных в летописях сражений известно лишь два, исход которых во многом определила перестрелка. Видимо, Русь не пошла бы ни по английскому пути, ни по монгольскому (помните об этом, создатели параллельных миров!). В «доармейский» период лук, как классическое оружие засад, играл несколько большую роль — но к XI–XIII вв. стал постепенно отходить на второй план. Пожалуй, «вектор развития» был устремлен на создание очень своеобразной, максимально восточной, но при этом европейской по своему типу конницы как основного войска. Нет никаких оснований сомневаться, что на этом пути были возможны столь же впечатляющие результаты, как получились через несколько веков у тех же польских гусар.

Однако вот тут НАСТОЯЩАЯ восточная конница державы чингисидов переломила нашу военную — и не только — историю. Огромную роль в этом сыграл кавалерийский лук. Но, безусловно, не сам по себе (рыцарское копье тоже страшно не само по себе!), а как один из факторов крайне специфической войсковой культуры, общей тактики боя и т. п. Ведь по чисто боевым качествам он не слишком отличался от оружия половцев и крымских либо волжских татар, с которыми вполне получалось воевать до и после монгольской катастрофы…

Вообще боевой лук очень во многом — атрибут культуры. Хотя бы потому, что лучнику, дабы он состоялся как воин, требуется определенный достаток, досуг (правда, до отказа заполняемый тренировками), да уж и свобода. С другой стороны, уже состоявшийся как воин лучник — не одиночка, понятно, а «сословие» — и сам способен вполне эффективно отстоять эти свои привилегии. И в реальном, и в фантастическом мире!

Арбалеты и Ко

— А вот смотри, король, арбалетчик с этой стены мог бы достать нас здесь, где мы сейчас стоим?

— Отчего же, — сказал Дьялваш, — для лука здесь, пожалуй, был бы очень хороший выстрел, а их цангры на треть дальше бьют.

Ю. Горишняя, «Слепой боец»

Из-под белого плаща торчал клюв самострела, расчеркнутый алым лезвием второй стрелы. В тени широкополой шляпы блеснули глаза. Стрела со звоном пробила воздух.

Н. Ютанов. «Путь обмана»

«Цангра» — это то, что в одном из ранних романов Олди именовалось «цагрой»: в нашей, земной реальности — разновидность раннесредневекового арбалета, о специфических особенностях коей будет сказано ниже. А ютановский «самострел» — нечто иное. То есть, если судить только по этой цитате, он мог быть и арбалетом (на Руси это оружие так и именовалось), но другие описания заставляют предположить, что имелось в виду что-то вроде подводного — в данном случае надводного — ружья с пружинным механизмом. Да еще и многозарядного (уж за возможность двух выстрелов подряд Ютанов ручается твердо).

О таких самострелах поговорим еще ниже. Ну, хотя бы потому, что земная реальность их не знала (и была в этом незнании глубоко права). Пока — об арбалетах.

В фантастике отношение к ним неоднозначное. Некоторые авторы, особенно из «фэнтезийщиков», предпочитают это оружие в упор не замечать. Кажется, по тем самым причинам, что так убедительно изложены у Еськова (см. прошлый раздел). Возможна еще одна причина: фэнтези частенько норовит уж очень демонстративно отделить «мир меча и магии» от «мира машин» — и арбалет в результате оказывается отнесен как раз к машинному миру. Однако многие писатели его не гнушаются: очень уж хорошо вписан арбалет в реалии миров доиндустриальных, но городских и притом «западноевропейских» по общему колориту. Впрочем, и мирам восточноазиатской масти («параллельным» старому Китаю или Японии) он не чужд, да и в мире лесных (не только) охотников-воинов применение себе, честное слово, найдет. Пожалуй, основной список общеупотребимых миров на этом и исчерпан.

Ну и разумеется, в самом «лучном» мире арбалет может применяться врагами. Именно как «бесчестное» оружие механического оверкилла (особенно хорошо оно смотрится в нечеловеческих лапах): вряд ли случайно при голливудском штурме Хельмовой Пади из арбалетов постреливали исключительно урук-хаи — которые вдобавок и сами есть порождение зловеще-технических экспериментов. При таком раскладе арбалетчики, конечно, просто обязаны в конце концов проиграть как лучникам, так и мечникам. Что они с успехом и делают.

А еще есть компьютерные игры, в последние годы очень существенно повлиявшие если не на фантастику вообще, то на «оружейные» представления фантастов точно. Арбалетами они насыщены, но арбалет там — оружие неуклюжее, медлительное, малоубойное и малоупотребительное (все — отрицательные сравнения!). Особенно впечатляют арбалеты в Diablo II, разделяющиеся на «легкие» (небезошибочно скопированы с довольно тяжелых пехотных арбалетов века где-то XIV) и «тяжелые» (эти скопированы более точно — но с чего?! С «дробовых» арбалетов XVI–XVII вв., самых легких, применявшихся для охоты на птиц и четвероногую мелочь вроде зайцев!). Их возможности там устрашающе низки — как и луков; пожалуй, это постоянная особенность всех игр, чье поле неизбежно ограничено пространством экрана, позволяющим стрелять в цель на немногие десятки шагов, но никак не на многие сотни. В результате монстры успевают проскочить поражаемый участок прежде, чем с тетивы сорвется очередная стрела, — и все преимущества дальнего боя сходят на нет…

У заряжающего — блочный ворот, у уже зарядившего на поясе висит натяжной крюк, которым он, видимо, и пользовался. Бригандины и шлемы обоих арбалетчиков настолько вычурны, что хоть прямо сейчас в фэнтези; но это вина не средневековых оружейников, а средневекового художника

Вообще-то, вопреки легендам, скорострельность арбалетов не так уж мала. Даже те из них, что натягиваются блочными воротами и — особенно! — зубчато-реечной передачей, позволяют дать три прицельных выстрела в минуту. Это если и арбалет силен, и стрелок силен (да, речь не о мастерстве, а о физической силе, позволяющей быстро вращать ручку натяжного ворота). Если силен из них только первый — что ж, один выстрел в тридцать секунд тоже обеспечен.

А что такое «силен» применительно к арбалету? Ну, если мы говорим о тех его типах, что снабжены наиболее совершенными из натяжных механизмов (в нашем мире — это та самая реечная передача, храповик, действующий по принципу домкрата), то 250–300 кг — довольно рядовая сила мощной дуги. 400 кг — сила даже для мощных арбалетов большая: тут чаще всего идет речь о тяжелом оружии, стреляющем с опоры, хотя и не по-настоящему станковом. Но и с рук из такого арбалета стреляют, более того — САМЫЕ мощные из «ручных» арбалетов имели силу порядка 600 кг! Стрелять из них, конечно, могли только здоровеннейшие дяди: законы физики никто не отменял, отдача была лютая, как у «слонобойного» штуцера или вовсе противотанкового ружья (конечно, легкого). Так что даже такому дяде при малейшей возможности лучше бы опереть ложе на крепостную стену, на заменяющий сошки край осадного щита, поваленное дерево и т. д., и т. п. Однако все-таки мы по-прежнему говорим о ручном оружии, а не о метательных машинах.

Все эти рассуждения, конечно, действительны для людей. В фантастических разработках возможно многое. Например, если противниками людей будут троллеобразные монстры — то нашим поневоле придется использовать исключительно тяжелые арбалеты: ну, может, будет на отряд один снайпер-лучник вроде Леголаса, для стрельбы по глазам, в разверстую пасть, или какие там еще бывают естественные отверстия у троллей. Если же в роли стрелка выступит сам тролль — то с него станется держать такой «тяжелый» (не для него!) арбалет в руке на пистолетный манер, да и взвести тетиву он сможет хоть и со всхрапом, но без храповика. То-то залп будет, особенно если рук у него больше, чем две! Правда, смотря кто является его противником: для тролля в по-троллийски мощных доспехах лучше применять по-троллийски же тяжелые арбалеты («по-нашему» это уже баллиста получится!).

Возможен, конечно, и иной вариант: мелкая злобная нечисть (кажется, именно такими виделись орки Толкину — Джексон, само собой, их подрастил, чтоб страшнее было), не способная пробить из лука даже человеческие доспехи — почему она и использует арбалеты, стремясь действовать то из засад, то с огромным численным преимуществом, создавая высокую «плотность огня». А многорукость и вообще нечеловеческая анатомия могут, кроме изменения навыков стрельбы, повлиять на темп перезарядки. Кажется, никто еще не описывал сопровождающего отряд приключенцев дружественного монстра обезьянопаукообразной внешности, который в бою применяют как заряжающую машинку, а при особых обстоятельствах — и как устройство залповой стрельбы. Дарю идею! Э, нет, не дарю — дайте ссылку на эту книгу…

Да что там натяжные устройства и руки монстров неведомых миров! Спусковые устройства нашей родной Земли выглядели так, словно предназначались для инопланетных рук, право слово! Думаете, нажимать на спуск следовало привычным, естественным и вроде бы единственно возможным движением указательного пальца? Иногда — именно этим способом, но «естественность» его долгое время не была очевидна. В самых ранних арбалетах, похоже, спусковой механизм высвобождали чуть ли не всей кистью, таким движением, как передергивают затвор винтовки. Впоследствии у арбалетов появился спусковой рычаг (не крючок!), который следовало прижимать примерно так же, как нажимают ручной тормоз, укрепленный на руле велосипеда. В разных арбалетах разные стрелки делали это движением не назад, а назад-и-вверх, либо даже просто вверх: указательным пальцем, указательным и средним вместе, большим (!), мизинцем (!!)…

Да и приклад с хорошо выраженным плечевым упором земные арбалеты получили совсем уж поздно, под влиянием… мушкетов. До этого у арбалетчиков иная анатомия была, что ли?!

Если же серьезно, то натяжные устройства бывали еще более разными, чем устройства спусковые. Для сравнительно слабых арбалетов применялись те или иные типы рычагов, в основном накладных. Собственно, боевые версии этих приспособлений всегда выполнялись не зацело с самим оружием, перед выстрелом их отсоединяли; только в современных спортивно-охотничье-диверсионных моделях приняты «неотъемные» рычаги и тетивы-полиспасты с закрепленными на конце дуг колесиками-эксцентриками. Эти современные модели рассчитаны на жалкие десятки килограммов: без механизмов современному стрелку такое натяжение не осилить (позор!!!). Такие полиспасты с колесиками в духе «Рэмбо-2» — правда, там лук был (вдвойне позор!!!) — позволяют легко и быстро натягивать тетиву, но снижают меткость. Самые мощные из средневековых рычагов способны взвести 200–250-килограммовую — не по весу, понятно — дугу, причем заметно быстрее, чем ворот, хотя и сами требуют приложения большей силы.

А вот это — натяжение зубчато-реечным воротом. Стрела, как видим, в данном случае не оперена

Был еще поясной крюк (пояс, разумеется, тоже специальный: часть оружия!), иногда с присоединенным к нему тросиком и небольшим блоком, который, в свою очередь, перед натягиванием тетивы присоединялся к арбалету. Не понимаете? А насчет полиспаста, храповика и «козьей ноги» все понятно? Уж извините: инженерные подробности здесь обсуждать вряд ли уместно. Словом, крюк накладывали на тетиву и с силой распрямлялись из полусогнутого положения. Арбалетную дугу мощностью 100–150 кг так можно было натянуть за несколько секунд.

Оружие такой мощности порой натягивали и вообще безо всяких приспособлений — правда, с большей затратой собственных сил. Ступню (а иногда и обе ступни) — в арбалетное стремя (у примитивных арбалетов — на сам лук), обеими руками взяться за тетиву — и распрямляйся, пока тетива не встанет на зацеп. Вот так изготавливают к выстрелу те самые цангры (все-таки с буквой «н»). Если же переходить при этом не из полусогнутого положения в стоячее, а из полусидячего в лежачее — то и за 300 кг можно выжать. Правда, особого выигрыша в скорости это не даст, зато потребует свободного пространства — что не всегда удобно в строю. И вообще это скорее китайская манера, а китайские арбалеты очень своеобразны, о них тоже разговор впереди.

Какова же, при такой силе оружия, дистанция эффективной стрельбы?

Так сразу и не ответишь. Смотря чем, по кому и с какой целью.

Сразу оговоримся: по назначению арбалеты (не только стрелы, но и оружие как таковое) бывают дальнобойные и бывают бронебойные. Первые нужны, чтобы с максимально возможного расстояния дать первый залп по несущейся на вас чингисханообразной орде, а потом успеть максимальное число раз повторить такие залпы прежде, чем противник доскачет на лучный выстрел. Тоже классическая китайская традиция полевого боя; против монголов эпохи Чингисхана она не сработала, но против них ничего и ни у кого не срабатывало — дело тут не только в оружии.

Стрелы у арбалетов этой школы (да, речь опять-таки о школе боя, а не о самом оружии) почти лучные. Сравнительно легки, серьезной брони им не пробивать, летят далеко. Километровый рубеж для них преодолим, но для слаженного залпа, даже первого, все-таки предпочитают дистанцию не более 700 м.

Арбалеты европейской традиции — скорее бронебойные. У них другая сверхзадача: гарантированно сразить хорошо бронированного противника на совсем не обязательно предельном расстоянии.

Вес стрелы при этом пугающий: 160 г — довольно рядовая стрела, но даже и 400 г в высшей степени не максимум. Максимум — порядка 800, но это уже для тех арбалетов, что на грани превращения в станковые. Довольно часто стрела лишена оперения, но баланс и конфигурация древка рассчитаны так, чтобы в полете она не кувыркалась.

Понятно, что дальние выстрелы имеет смысл рассматривать лишь для «легких» разновидностей этих стрел, которые все равно куда массивнее самых «тяжелых» стрел боевого лука. Ну, весь полет — метров 600, причем на 450 м даже просто хороший стрелок (а не замечательный на грани феноменальности, как в случае с луком) уверенно попадает в человека, пробивая ему кольчугу, кожаную броню, легкий щит — словом, то, что для дальнобойной лучной стрелы неуязвимо.

Так что эфемерность «преимущества» даже сильнейших лучников перед арбалетчиками на дальней дистанции совершенно очевидна. Другое дело, что в полевых сражениях Столетней войны англичане сплошь и рядом вели перестрелку с арбалетчиками на двух-трех сотнях метров, «забивая» их скорострельностью и большим боезапасом (сколько 400-граммовых стрел прихватишь с собой?). Но это уже из обширного списка примеров дебильного командования, регулярно проявляемых французской стороной. А вот при обороне (или штурме) крепостей даже это командование не смогло заставить арбалет уступить луку!

Кстати, чтоб не было иллюзий насчет бронебойности: рыцарь в по-настоящему высокоразвитых латах XV в. — очень сложная мишень даже и для стрелка с мощнейшим пехотным арбалетом. Если действительно бить «по контуру», не выбирая уязвимых мест, — то сотня ярдов и впрямь почти максимальный рубеж для пробивания кирасы.

А это значит, что при отражении конной атаки арбалетчик успеет дать лишь один гарантированно опасный выстрел, а перед этим еще один дальний, сомнительной смертоносности — ну, пусть менее сомнительной, чем у лука. Так что вопросы насчет полевых укреплений и взаимодействия с другими родами войск для арбалетчиков тоже крайне актуальны. В случае недебильного командования (бывало и такое) они успешно решались — и тогда арбалет действительно становился одним из козырей победы.

Арбалет в конном бою имел не такие уж малые возможности!

Простите, а что значит — «пехотный арбалет»: разве был и кавалерийский? Да, конечно. Н. Перумова в свое время многие «знатоки» сильно критиковали за конных арбалетчиков, и он их действительно описал не без ошибок, но — были такие. Из них составлялись задние ряды рыцарского «копья» (надо ли объяснять, что в данном случае это не оружие, а подразделение, «боевая единица»?): передние состояли из конных латников. При сближении с аналогичным «копьем» врага арбалетчики успевали дать дальний залп по навесной траектории (низвергающиеся по крутой дуге стрелы были очень опасны для бригандин — их крепящиеся «внахлест» пластины гораздо лучше держали удар спереди, чем сверху, — и для вражеских коней, которые даже в эпоху лат довольно редко были закрыты броней целиком: круп обычно оставался не защищен), а потом… Потом им хватало времени перезарядить оружие — чаще при помощи «козьей ноги», чем реечного ворота, — и дать следующий выстрел уже в упор, как раз тогда, когда на галопе сшибались копейщики первой линии обоих «копий». Понятно, стреляли не в спину своим рыцарям, а в промежутки между ними или в грудь тому из врагов, кто, выбив «спарринг-партнера» из седла, прорвался сквозь линию.

Третий раз перезарядить оружие в таком бою не получалось: приходилось выхватывать меч, а арбалет «брать на ремень» за спину, парировать им вражеское копье — да, был такой прием, даже просто бросать. Но первые два выстрела (особенно — второй!) вполне окупали эту тактику. С теми, кто скажет, что вот тут-то кавалерийский лук более применим, даже при меньшей бронебойности, спорить не стану: может, и более — но навыков нет, а их так просто не приобретешь, они тянут за собой базовые атрибуты цивилизации. Однако в смертельные мгновения перед вторым выстрелом конные арбалетчики показывали высший класс каскадерских спецэффектов — порой даже через плечо назад стреляли, если враг успевал сманеврировать (не фокус и не гипербола — а прием из одного учебника воинского искусства XV в.)!

Между прочим, учтите: арбалеты для конного боя в среднем послабее пехотных — но стрельба на галопе заметно увеличивает энергию удара стрелы (разумеется, не меткость; и, столь же разумеется, при стрельбе вперед, а не через плечо). Совокупная скорость схождения летящих навстречу друг другу всадников — где-то 30 м/с, даже на реальном поле боя, а не специально оборудованном ристалище. Это лишь вдвое меньше скорости выброса нетяжелой стрелы из очень мощного арбалета. Следовательно, ударит она в полтора раза сильнее, чем при стрельбе с места. Неплохо! А ведь в фантастике встречаются ездовые звери и сугубее коней: например, дракон, грифон или птеродактиль в пикирующем полете… При этом перед такой «лошадкой» никаких завихрений воздуха отнюдь не возникнет!

В XVI–XVII вв. регулярно возникали арбалеты, спаренные с ружейным или пистолетным стволом. Спусковой механизм арбалета при этом бывал самый разный, а огнестрельного оружия — от фитильного «снаппхана» до колесцового замка (в эпоху ранних фитильных «серпентин» эти конструкции еще не возникли, а ко времени кремнево-ударных замков — уже вышли из моды). Применялись такие «тандемы» и на охоте, и как оружие личной самообороны — но отнюдь не поля боя

А еще фантастика способна предоставить материалы более легкие, с большей прочностью и упругостью, чем сталь, бамбук, дерево, рог (из всего этого арбалетные луки делались у нас — пусть и в разное время в разных культурах). Собственно, даже в нашем мире существует хотя бы резина — вот только в пространстве-времени она с боевыми арбалетами не совпала. А если бы? Ведь существуют «арбалеты резинового боя» — одна из категорий подводных ружей!

Стоп. Мы, кажется, добрались до самострелов а-ля Ютанов.

Сразу скажем: ПРИ ПРОЧИХ РАВНЫХ пластинчатая пружина арбалета способна дать фору и цилиндрической пружине сколько-то сопоставимой мощности, и упруго-растяжимым тросам «резинового боя». Ни один из них не способен передать стреле — или чему уж там — запасенную энергию со столь же малыми потерями. Впрочем, нет: как показали современные исследования, один все-таки способен. Это — плоская резиновая трубка, играющая роль одновременно и дуги, и тетивы. Сконструированный на такой базе «арбалет» (арбалет ли?) может быть не только силен, но и чрезвычайно компактен, однако требования высоких технологий тут в самом прямом смысле берут конструкторов за горло. Причем эти требования должны предъявляться не только к материалу «тетивы», но и к стреле. Хотя бы потому, что такая «тетива» наилучшим образом работает с очень легкой стрелой. А чтобы такая стрела сохраняла необходимую прочность (даже не для пробивания доспеха!), ее нужно делать, допустим, из тонкостенной титановой трубки. Самое то для Средневековья!

Так что реально «самострелы» арбалетам проигрывают. И при стрельбе в чистом поле на многие сотни шагов, и при битве за крепость, где порой важнее на пятидесяти метрах пробить осадной щит вместе с тем, кто за ним укрылся. Лукам они проиграют тоже: в том числе и по скорострельности.

Но ведь «прочие» бывают и не равными. Иная среда, более вязкая, чем воздух (хотя бы наша вода — где пластинчатая пружина, распрямляясь, жестоко тормозится, а витая пружина, и тем более упругий тросик, сокращаясь, — нет). Представим себе мир, где воевать приходится главным образом в воде! Там вдобавок придется решать ряд сопутствующих проблем: и стандартная тетива в нем размокает, и дерево набухает, и доспехи нужны с хотя бы нулевой плавучестью.

Мир с очень агрессивной в химическом (или, может быть, магическом?) смысле средой, где недолго выдержит сталь-дерево-рог-связующий клей, зато отлично функционирует некий естественный резинопластик.

Очень холодный мир, где срабатывают все те же факторы. Учтем: оружейная сталь упругой ковки с холодом сражается неумело — даже в наши, земные морозы хрупковаты становятся булатные мечи и… арбалетные дуги! Вот почему в Европе (да, да, не сибирский климат!) «зимние» арбалеты делались из дерева и роговых пластин.

Мир без подходящего дерева и без металла — либо просто «дометаллургической» эпохи — но с резиной, коллагеновыми волокнами и изощренным мастерством их обработки.

Наконец, вполне обычные миры — но необычные обстоятельства. Необходимость «потайной» стрельбы в толпе (случай из «Пути обмана»). Мотивированная сюжетом потребность в стрельбе из узких щелей, малых отверстий, где требующая широкого хода гибкая дуга не применима, а все та же витая цилиндрическая пружина или растяжимый тросик вполне работают. Собственно, у нас «самострелам» на их основе тоже бы нашлось место — но и традиции не было, и… Честно говоря, это все же для совсем близких дистанций. Герои Ютанова стреляют метров с тридцати, со смертоносной точностью и убийственной силой (если бы хоть отравленными дротиками!) — а вот не верю я, между нами, в такие возможности пружинных дротикометов. Особенно — компактных, потайных. А тем более — многозарядных: даже при нынешних технологиях дьявольски трудно и создать, и изладить к стрельбе (в толпе! Тайком! Из-под плаща!) механизм, «рабочее тело» которого способно на несколько таких выстрелов подряд. Да и лязгнет он при выстреле достаточно громко, чтобы хоть соседи обернулись.

Арбалет, надо признать, тоже не вполне бесшумен при стрельбе. И что-то вроде ствола (с боковыми прорезями для тетивы) у некоторых его типов имеется, хотя это скорее охотничья, чем боевая экзотика. И компактен он бывает до изумления. Самые маленькие «баллестрино», пулевые арбалетики XVI в. — размером с дамский пистолет: и в карман их можно спрятать, и даже в эту книгу вложить! Причем арбалетики это сравнительно мощные, со «встроенным» храповиком! На дистанции ютановского самострела из них разве что по воробьям стрелять, но вот на дистанции шпажного выпада такая пулька при попадании в глаз или в висок убить может (как и пулька из дамского пистолетика). Сказал бы, что шпага надежней — но не скажу: при чем тут надежность, ведь не для самообороны и не для терроризма предназначался такой баллестрино, а для тренировочной стрельбы по мелким пташкам и комнатным мишеням.

Если бы Терминатор не имел в распоряжении помпового ружья — ему очень пригодился бы китайский магазинный арбалет с «обоймой» на десять стрел (а в сдвоенном варианте — и на двадцать, выстреливавшихся за те же десять выстрелов!)!

Известны и магазинные арбалеты: да-да, не только современно-спортивные — а старинные, вроде как боевые. Опять-таки Китай, где они применялись вплоть до «Боксерского восстания» включительно. Описывать не буду — взгляните на иллюстрацию; лишь одно уточнение: спускового крючка нет потому, что «качание» ручки обеспечивает сразу все — и натяжение тетивы, и подачу стрелы (иногда — двух стрел одновременно!), и выстрел. Дальность стрельбы, прицельность, пробивная сила — очень малы; а убойный эффект куда выше, чем может показаться, — стрелы почти всегда отравлялись! Но все равно единственный «адресат» такого арбалета — слабоподготовленный новобранец, с близкого расстояния ведущий огонь по густой толпе. Во время многолюдного безобразия, которое в старом Китае принимали за уличный, а порой даже осадный бой, применение этого оружия было самой что ни на есть реальностью; при любых других обстоятельствах — скверно продуманной фантастикой.

Стрела поет

Срезень — тяжелая стрела, у которой вместо заостренного наконечника красуется вогнутое лезвие, формой напоминающее полумесяц. В полете такая стрела гудит наподобие шмеля, и звук этот, для земледельца знаменующий мирное начало лета, воину напоминает о смерти. Срезень с легкостью перерубает руку или ногу, но серповидное лезвие специально изогнуто по форме шеи. Именно в шею и ударила проклятая стрела Шамашкара. Сбоку ударила, так что не помогла даже завитая и умащенная маслом накладная борода.

С. Логинов. «Свет в окошке». М.: Эксмо, 2003. С. 150–151

«Вот он, наконечник-срезень, выемчатая лопатка в четыре пальца шириной, которым бьют неокольчуженного врага или крупного зверя на охоте. Он перекусывает при встрече кость, рубит, а не протыкает внутренности, а попади в плечо или руку — снесет напрочь, оправдывая свое название».

Г. Панченко. «Число зверя». Харьков.: Рубикон, 1998. С. 180.

Эк нас обоих на срезни потянуло. У меня — правильней! Во-первых, срубить голову для лучного срезня — перебор по силе удара, а во-вторых — и по направлению: плоская лопатка такой стрелы ориентирована «поперек» земли (иные типы стрел в полете вращаются, как нарезные пули, но срезню — не положено). Вот арбалетный срезень на это способен, а болт с наконечником типа «ласточкин хвост» — тем более; и у них-то лезвие идет параллельно земле, т. е. поперек шеи. НО ЭТО НЕ БОЕВЫЕ СТРЕЛЫ! Во всяком случае, те, что экспонируются в одной из витрин Эрмитажа — откуда они, ей же богу, и перелетели прямиком на страницы «Света в окошке» (замечательный роман!). Охотничьи это стрелы, для стрельбы на близкой дистанции по могучему зверю. Кабана или оленя они валят не хуже жакана: рассекая ребра или лопатку, широко надрубая легкие…

Чтобы не хвастаться, сразу скажу: а) я и сам в этой своей повести малость преувеличил эффективность лучной стрельбы (обычно срезню не до перерубаний — ему бы чиркнуть вдоль тела, нанести длинную обессиливающую рану); б) в этом же конном бою у меня фигурирует вполне шпагообразный меч-кончар — та же ошибка, за которую я в одной из прошлых глав придирался к тому же горячо любимому мной Логинову.

Одна из первых европейских зарисовок… сибирского аборигена: нет, не чукчи — скорее ненца. Могучий сложный лук — и тяжелая стрела с наконечником «обратной стреловидности», промежуточным между срезнем и «ласточкиным хвостом»

Итак, речь — о стрелковых боеприпасах доогнестрельной поры. Стрела — она, как правило, и в Африке стрела, потому любое «отклонение от нормы» сразу привлекает читательское (и писательское) внимание. Легче всего заработать дополнительные очки на нестандартных наконечниках. Ну, срезень. Ну, томар — дробяще-ломающий, притупленный и массивный, как зубило. Зазубрины невозвратных шипов… нет, это уже привычно. Угловатая огранка бронебойного острия… тоже привычно, пожалуй. Хотя — малоизвестная деталь: угол схождения к острию многих из подобных наконечников подобран такой, что твердое препятствие пробивается с наибольшим для него уроном (попади не в броню, а в кость — та треснет страшными брызгами оскольчатого перелома). Сопромат и высшую математику древние кузнецы не изучали — но и не на одной интуиции держались: экспериментального материала, конечно, хватало.

Отравленные стрелы? Заслуживают отдельного подраздела — хотя бы потому, что с ними тоже связано преизрядное количество ошибок. А впрочем, именно поэтому несколько слов о них можно сказать и прямо сейчас:

— Иногда отравляющего эффекта можно достичь и без яда. Например, бронзовый наконечник, оставшись в ране (а иные из них крепились на древке очень слабо, чтобы «сняться» при первой попытке вытаскивания), очень скоро, в тот же день начинает окисляться так, что спасти может или операция, или ампутация. Магия, наверно, тоже может…

— Очень многие авторы как отравливают единожды стрелы своих героев, так и носят их потом (вместе с героями) в таком виде долго-долго: в походно-полевых условиях, да еще, как правило, в открытом колчане… Нет, носить-то их так и в самом деле можно, и рана от такой стрелы, пожалуй, будет заживать хуже, чем от совсем не отравленной. Но вот о сколько-нибудь быстром действии яда, проявляющемся прямо на поле боя, следует забыть. Разве что яд какой-то совсем магический или хотя бы «закреплен» от распада фэнтезийными средствами. Без них даже кураре очень скоро ослабнет. Он, кстати, чрезвычайно чувствителен к влажности — настолько, что в дождливо-туманный день лучше смазывать стрелу не просто перед охотой или боем, но прямо перед выстрелом: разумеется, если вы хотите, чтобы жертва именно свалилась как подкошенная даже от несмертельной раны… А вообще-то яд (и жидкий, и кашицеобразный) в походе надо носить не на наконечниках стрел, а во флаконе с притертой крышкой.

— Кстати, о несмертельных ранах. Если вы как автор озабочены вышесказанным (т. е. мгновенным поражающим эффектом), все-таки озаботьтесь ранить своего врага довольно глубоко, да еще и поближе к жизненно важным органам. Правда, можно сделать это совсем уж тонкой и легкой стрелой: например, стрелкой духового сарбакана, которая немногим толще велосипедной спицы. Но из того же сарбакана на месте кладут лишь мелкую дичь. Если же требуется проделать такое с опасным врагом (особенно — двуногим и вооруженным) — то бьют из засады, с минимальной дистанции, метров с шести, доставляя яд непосредственно в область сердца и легких или к «ключевым узлам» головы и шеи: да, на таком расстоянии человеческое тело пробивает и плевок. А если в качестве врага выступает, скажем, панцирный тролль повышенной живучести, то тут роль такой «отравленной спицы» может выполнить и арбалетный болт. При любом ином попадании супостат, конечно, тоже скончается — но успеет и выстрелить в ответ, и вскрикнуть, поднимая тревогу.

Правда, это мы говорим о ядах «реалистических». В фантастике стрела вместо отравы может быть «отягощена» заклятьем, проклятьем или иной магией в чистом виде…

Европейские стрелы-ракеты из трактата 1555 г. Это их «лебединая песня»: уже и тогда существовали ракеты куда более современного облика!

Любопытный вариант: использование метательных боеприпасов против существа, «защищенного» от магии, образующего вокруг себя некое антимагическое поле. Все равно, кто это — могучий вражеский маг или порождение «прошлых эпох», древний монстр, на которого человеческие заклинания не действуют: дракон, василиск… бульдозер… Рецепт: берется крупнокалиберное ядро (или несколько) и магией уменьшения — распространенная штука — «зачаровывается» до состояния небольшой пульки (дробового заряда) для обычного арбалета. Выстрел. Абсолютно безопасный для мага или монстра снарядик долетает до «не поражаемой магией зоны», заклинания с него спадают, как шелуха, подлинная сущность высвобождается… Враг будет очень недоволен! И очень разбит.

Вернемся к более традиционным типам доогнестрельных боеприпасов. Арбалетную стрелу традиционно называют «болт», причем уже не только в англоязычной литературе. Об отличии болта от лучной стрелы достаточно говорилось в прошлых разделах. Еще кое-что напоследок: болт, как правило, стандартизирован, он — один из первых предметов массового производства, в арсенальных хранилищах собраны тысячи максимально одинаковых готовых стрел, типовых наконечников, вымеренных и вывешенных заготовок для древков… Лучники тоже высоко ценят одинаковость своих боеприпасов, но если для современных спортсменов это прямо-таки свет в окошке, то для лучников-воинов старой школы характерен чуть иной подход. Да, все их стрелы должны быть подходящими для их лука, т. е. почти стандартными, но при этом каждую из них стрелок «узнает в лицо», а также по имени и по голосу! Ему твердо известно, чего от нее ждать, на какой дистанции, при каком ветре и влажности… Часть фантастических достижений таких лучников базируется именно на подобном знании! Для залповой стрельбы на пределе поражения, когда особой меткости все равно не достичь, — стрелы из запасных чехлов, «ширпотребовские», везомые в обозных телегах; а когда враг приблизился — свои, знакомые…

Вот так взводят охотничий арбалет (изображение схематическое, арбалетное ложе не показано, так что может создаться ошибочное впечатление, будто это лук). Сила дуги позволяет обойтись без натяжных механизмов — а массивный и округло-тупой наконечник стрелы заставляет предполагать, что охота идет на некрупную дичь с ценной шкурой. Впрочем, такая же стрела может применяться и в «полицейских» целях…

В прошлом разделе тоже шла речь об арбалетных пульках и дроби. Стреляющие этим арбалеты у оружиеведов традиционно называются баллестрами (или «баллестрино», если совсем уж малы). Их тоже много видов. Сам удивляюсь почему, но все они использовались ТОЛЬКО для охоты: от птиц до косули! Не было попыток ни стрелять ядрышками в бою (конечно, такой снаряд «тормозится» броней, плотью и даже воздухом куда больше, чем стрела, — но хоть в городских распрях, где расстояния малы, а доспехов нет, могли ведь они применяться!), ни забрасывать из них во вражеские укрепления уже известные типы зажигательных снарядов. Зажигательные стрелы — не то: они, конечно, применялись (тоже отдельная тема!), но не для баллестров же…

Фантастика такими ограничениями не связана — но, вводя в средневековые реалии «арбалетный гранатомет», будьте осторожны: из чего-то ведь исходила наша реальность, пренебрегшая этим вариантом аж до… Первой мировой войны! Тогдашние арбалеты-гранатометы, учтите, были слишком громоздки для стрельбы с рук, а гранату они посылали на десятки метров. Может, в этом все дело: то, что подходит для окопной войны («мертвая зона» между ручным броском и минометным выстрелом!), не очень хорошо при штурме замка. А все-таки интересно бы попробовать!

Ведь Китай пошел своим путем: ядрышки тамошних баллестров (свинцовые и керамические) использовались в «гражданских разборках». На войну их, правда, и там не пустили.

Стреляли такими снарядиками и из луков (со специально обустроенными тетивами), тоже на охоте по мелкой дичи. Но вот камнестрельный лук и в боях, кажется, применялся! Правда, не в «фэнтезийную» эпоху: наш Кавказ, эпоха Шамиля-первого (не Басаева) и Хаджи-Мурата. И вроде бы только для «тревожащего» огня по окнам-бойницам, позволяющего экономить ружейные пули. Но все-таки! Мелкий камушек такой лук, говорят, посылал на 200 м, вблизи же бил камнями размером с гусиное яйцо…

А рогатка — со снабженной упором в предплечье рукоятью, с четырьмя резиновыми тяжами, со специальной скобой на «кармашке» для снаряда (металлический шарик), допускающей кулачный хват, — бьет на… 250 м! В США даже общенациональные чемпионаты проводятся; на них, безопасности ради, вместо цельнолитых шариков используются полые баллончики с водой (а если пренебречь безопасностью, то можно их и зажигательной смесью наполнить!). Так что не зря Лазарчук в «Ином небе» дал рогатку в руки главному герою, который не юный хулиган, а матерый диверсант!

Сапковский же в одном из романов «ведьмачьего» цикла решил применить боевые арбалеты, бьющие какими-то стрелопульками: неоперенными снарядиками размером с гвоздь, которые при попадании вонзаются так, что целиком исчезают в теле — видно только входное отверстие. При этом называются они «бельтами» (хотя это, кажется, вольность переводчика, имевшего в виду арбалетные болты). В принципе такое возможно — но опять-таки скорее для «гражданской самообороны» или разбойного нападения, а не для перестрелок на боевых дистанциях.

Лучная «пулька» на охоте употребляется для стрельбы по животным размерами от воробья до лисицы

Стоп. Это уже идет обсуждение ситуаций, когда мало того, что лук не лук, но и стрела уже совсем не стрела. А чем еще все-таки может быть стрела, хотя бы формально оставаясь сама собой?

Может — копьем: тонким и сравнительно легким, но почти трехметровой длины. Причем это стрела лучная! Применялась и применяется она (в бассейне Амазонки) для стрельбы по… рыбе. «Рыбные» стрелы бывают и короткими, облегченными, но — для стрельбы по водной живности, держащейся совсем неглубоко. А эта трехметровая пика при стрельбе почти «в упор» (считая за таковой поверхность реки) мгновенно пронизывает водную толщу на глубину, близкую к длине своего древка, и прицельно накалывает добычу. Как там насчет перестрелки с себе подобными — трудно сказать, но для борьбы с монстрами этот вариант, наверно, приемлем. Не обязательно даже в воде: такой «гарпун» оптимально сохраняет точность и силу на малой, но коварной за счет сопротивления среды дистанции.

Может — «авиационной пулей» (точнее — чем-то вроде неразрывной бомбочки): острый, тяжелый, компактный стержень, не выстреливаемый, а сбрасываемый с большой высоты. В таком случае это скорее «кассетное» оружие, для него должны существовать некие обоймы, позволяющие осуществлять сброс десятков стрел одновременно. Во время детства боевой авиации эти устройства довольно широко использовались для работы по наземным целям. Кажется, именно так удобнее всего «стрелять» по ним не только с аэроплана, но и с дракона, грифона и пр.

Первая треть XIV в.: одно из самых ранних изображений европейской пушки. Как видим, стреляет она отнюдь не ядром! Любопытно, что пушкарь, судя по «гербовым» наплечникам, — не простой ратник, но рыцарь

Может — артиллерийским снарядом. В эпоху самых-самых первых европейских пушек (ну, не только пушек: там было много причудливо-переходных конструкций, иные из которых вплотную приближались к ручному оружию) ядро еще не доказало своих преимуществ перед стрелой. Между прочим, в «артиллерийских» версиях осадных арбалетов оно таких преимуществ действительно не имело. Огнестрельное оружие все-таки вскоре от использования стрел отошло, но попробовать их успело. То — как небольшие «летающие тараны» для стрельбы по станковым щитам и замковым воротам (а замковые стены и ядрам долгое время были недоступны: ситуация изменилась лишь на подступах к XVI в.!), то — даже при ведении огня по живой силе, но огонь этот был весьма ближний и велся как минимум из-за полевых укреплений. В фантастике я ничего подобного не встречал, да и в реальности такое встречалось редко: «стреловидный элемент» ряда современных винтовок — не совсем то и совсем не тогда…

Может — ракетой. Собственно, даже классическая ракета сохраняет стреловидность, а в первые ракетные века довольно часто «сопла» просто крепили к древку мощной стрелы над оперением. Ближе к наконечнику крепилась дополнительная емкость, чаще уже не с «ракетной», а просто с зажигательной смесью. Иногда это даже была не какая-то особая смесь, а просмоленная пакля, как на лучно-арбалетных «огненных стрелах». Аналогична и дальность полета — сотни метров, не тысячи, — и наконечники: жуткие зазубрины предназначены совсем не для того, чтобы стрелу (или ракету) было тяжело вытащить из раны, да хоть бы и из деревянной стены. Эти зубцы позволяли «зажигалкам» удерживаться на крышах, причем не крепостных башен, а зданий внутренней застройки. Пущенные издали, по крутой дуге, они неприцельно падали на осажденный город — и, если повезет (не осажденным!), зацеплялись этими зубцами достаточно надолго, чтобы пламя успевало перекинуться со стрелы на домовые кровли.

Бр-р-р, недостаточно рыцарственно для типовой фэнтези!

Китайский трактат 1621 г.: стрелы-ракеты и детали устройства для залповой стрельбы. Дальность полета этих «огненных стрел» — 400 м: меньше, чем может обеспечить мощный лук. Точность, даже при залпе, тоже не слишком высока…

Использовались ли стрелы-ракеты в полевом бою? На Востоке случалось, хотя в общем-то для них требуется цель, по которой промахнуться не легче, чем по осажденному городу. Но — бывало. Огромные массы пехоты в тесном построении, место дислокации вражеской конницы (именно место дислокации отряда, а не отдельные всадники!)… И все равно противника удавалось скорее рассеять, чем перебить. Короче говоря, это оружие применимо в основном против армии, которая не столько хорошо умеет сражаться в плотном строю, сколько категорически не умеет сохранять боеспособность без такого строя.

Любопытно, что, судя по ряду китайско-корейских трактатов, активный интерес к таким «ракетострелам» (иногда — залповым, в духе «катюши»!) возобновляется, после долгой паузы, в XVI–XVII вв. Это очень напоминает поиск «асимметричного ответа» на вызов начинающей проникать в регион полноценной европейской артиллерии. В реальной истории «асимметричность» отнюдь не помогла сравнять шансы, но фантастика могла бы и обыграть эту модель. Могла бы — но, насколько мне известно, этого не делает. Место и время, что ли, неподходящие — нефэнтезийные края, постфэнтезийные века? Но отчего бы SF не взять на себя эту ношу? Да ведь и в фэнтези подобные «катюши» прямо-таки просятся — как асимметричный ответ на естественную монополию драконьего огнеметания!

И снова: стоп. Это вновь начинается уровень, за которым стрела перестает быть стрелой.

Ну, а раз мы заговорили о постфэнтезийных пластах — то вспомним и дофэнтезийные. Ведь ни те, ни другие для фантастики на самом деле не закрыты!

Каменный век. Арбалетов, ракет и прочего, понятно, не существует — только луки. Наконечники стрел — кремень и обсидиан (где есть). Как эти стрелы проявят себя против доспехов, если контакт с одоспешенным миром все-таки состоится? Случилось ведь это в Америке все того же XVI в.! «Выносим за скобки»: неметаллические доспехи и щиты там были, что-то вроде армий — тоже, так что конкистадоры, как и монголы, побеждали не только оружием как таковым.

Для деревянного щита, войлочной или кожаной брони обсидиановый наконечник, чтоб не искать других слов, страшен: за счет естественного микропильчатого края он «вгрызается» в цель лучше стального. Кольчугу (нет, не латы и даже не пластинчатый набор) он тоже пробьет без труда, но… лишь при попадании по нормали: при любых других углах попросту разобьется.

В общем-то это действительно и для европейских стрел с металлическими остриями, но не так критично. В индейской же Америке складывалась парадоксальная картина: облаченный в кольчугу идальго шутя выдерживает полсотни попаданий — а пятьдесят первая стрела, угодив под нужным углом, не то что слегка повреждает кольчатый доспех, но пронзает его как бумагу. С понятным результатом… А ведь у конкистадоров зачастую и не было ничего, кроме кольчуг: имей они средства на латы — вообще остались бы дома!

Но об этом тоже было сказано. И даже не здесь, а в первой главе.

Не дура, но и не совсем пуля («Нестандартное» метательное оружие)

…Наемники варвары, никудышные в рукопашном бою, но страшные вот так, на расстоянии, своими длиннющими духовыми трубками, стреляющими отравленной колючкой.

А. и Б. Стругацкие. «Трудно быть богом»

Дю Бартас покосился на тряпку, под которой лежала вынутая мною колючка, потер лоб, задумался.

— При зрелом размышлении, а также учитывая, что этот, гм-м, сарбакан, без сомнения, является оружием… Однако же, друг мой, насколько сие оружие благородно?

Я с трудом смог удержаться от улыбки.

— Касики, сиречь вожди племен, кои пользуются этими «дудочками», еще полвека назад были возведены Его Католическим Величеством во дворянство. Так что в Новом Свете — это оружие рыцарей.

А. Валентинов. «Небеса ликуют»

Между прочим, достойный шевалье мог бы и не так глубоко задумываться. То есть «Графиню Монсоро» он по вполне уважительным причинам не читал (на дворе — середина XVII в.!), но очень модные в ней сарбаканы — не выдумка Дюма. И со времен описываемых в «Графине…» событий из моды они отнюдь не вышли. Ни в Европе вообще, ни во Франции.

«Духовое ружье» (сарбакан) было завезено в Европу еще в начале эпохи Великих географических открытий и сразу же стало любимой «игрушкой» самых разных слоев общества. Оно использовалось и для забавы, и для отработки навыков прицеливания, иногда даже — как средство тайной связи (пульки сарбакана порой скатывались из секретных записок, которые таким образом можно было беззвучно «переправить» в окно или прямо в руки адресату). Как развлекательно-игровой снаряд эта «плевательная трубка» бытует до сих пор, прежде всего — у подростков. У фантастов, как видим, тоже. Но все-таки мало кто из подростков, фантастов и любителей фантастики представляет ее возможности как боевого или охотничьего оружия.

Сарбакан к бою готов! На бедре — колчан, на груди — сумочка с «запасными обоймами»: плотно закупоренным отрезком бамбука, полным кашицеобразного яда

Первое и главное. Почему-то все, ну прямо-таки все обожают стрелять из сарбакана колючками, сорванными со ствола ближайшей пальмы или ветки ближайшего куста. Напрасно! Надо делать очень ровную и чрезвычайно тщательно обработанную стрелку длиной сантиметров 20–30, толщиной — поменьше вязальной спицы, надо обматывать ее черенок близ середины специальным уплотнителем, чтобы как следует прилегала к стволу, надо кропотливо заострять наконечник, порой даже делать на нем надрезы перед острием, чтобы он обламывался в ране (ну и, соответственно, чтобы яд, скапливающийся прежде всего в глубине этих надрезов, без помехи мог делать свое дело)… Попроще, чем изготовление лучных стрел, но тоже целая история.

Разве что в мирах фантастики растут какие-то особо шипастые деревья или водятся звери с поразительно подходящими иглами (в таком случае они — и флора, и фауна — наверно, эти иглы во врага выстреливают: у просто «колющей» иглы, наподобие дикобразьей, форма и баланс не годятся для стрельного полета). Почему бы, собственно, и нет: тогда эти шипы вдобавок могут быть и изначально ядовитыми! Вот только не путайте эти миры с нашими реальными джунглями, ладно?

Хотя — вообще-то «снаряд» сарбакана может напоминать собой не спицу, а, извините за выражение, тампакс. Но это уже оружие исключительно «межчеловеческих» отношений, причем — только совсем ближнего боя, городского, даже скорее коридорного. Плотный короткий жгут волокнистого (не обязательно ватного) «тела», пропитанного ядом, — и торчащее из него тройное игольчатое жало в виде миниостроги. Вот этот наконечник, разумеется, кованый. А стрела-спица обычно обходится без металла на острие.

…Это все еще «первое и главное». Переходим ко второму. В нашей реальности сарбакан отмечен, прежде всего, в индонезийско-малайском и пр. регионе — а также в регионе южноамериканском. Сарбакан Старого Света чуть-чуть мощнее и удобней в обращении, потому что снабжен (ну, не всегда — но часто) раструбом-нагубником. Именно он-то и попал в Европу на еще только-только постсредневековом этапе. Современные читатели «Графини Монсоро», наверно, никак не могут понять: через какой раструб один из ее героев ухитряется издавать замогильные звуки, смущая королевскую душу. А это — воронка нагубника. В стреляющих бузиной или рябиной «харкалках» нынешних тинейджеров ничего подобного не имеется, но ведь они — деградировавший тип «оружия», для смертоубийства не предназначенный (и слава богу!).

«Боевой» выстрел из такого сарбакана осуществляется сильным и резким выдохом: не реберным, а диафрагмальным. По-индейски, без нагубника, стреляют иначе: следует плотно обжать его губами и закупорить отверстие языком, а затем мощным, но плавным выдохом (тоже за счет диафрагмы) до отказа надувают щеки — и за миг до этого самого «отказа» убирают язык.

(Вы, дорогой читатель, в отрочестве обходились без таких ухищрений? Но — спорим на что угодно! — вы из своей тогдашней «харкалки» ни одного конкистадора не застрелили, да и ягуаров, скорее всего, на вашем счету немного.)

…Пробивать броню из сарбакана, кажется, еще ни один фантаст не пробовал. А те же конкистадоры (доспехов у них, как мы уже знаем, катастрофически не хватало) обычно норовили прикрывать себя и своих коней специальными «халатами», выкроенными из… одеял. Полной гарантии это прикрытие не давало, но все-таки позволяло сохранять немало «хитпойнтов». Правда, все же поменьше, чем в Diablo, где индейско-пигмейского вида дикарята (куда смотрят адепты политкорректности?!) бьют по вам залпами почти в упор, но ухитряются лишь минимально испортить самочувствие…

Но все-таки, если без шуток: какова боевая дистанция такой стрельбы?

Наиболее полные данные появились после того, как во время Второй мировой войны американские и австралийские инструкторы проверяли возможность привлечения даякских племен Индонезии к партизанской борьбе против оккупировавших острова японцев. Даяки действовали, естественно, своим традиционным оружием, из которого в джунглевой войне лучше всего показали себя сарбаканы.

На расстоянии 20–25 м духовая стрелка уверенно поражала цель размером с апельсин, вонзаясь в нее достаточно глубоко. На дистанции порядка 35 м (а дальше в джунглях не стреляют) она пробивала армейскую униформу — но в том, собственно, не было нужды, так как меткость сохранялась достаточная, чтобы на выбор попадать в части тела, не прикрытые плотной одеждой.

Максимальная дальность выстрела не проверялась — и даяки, и инструкторы подходили к делу практически. Однако на расстоянии 10–15 м острейшая легкая стрелка гарантированно пробивала человеку грудную клетку, что в условиях джунглей могло обеспечить верную смерть и без применения яда, и даже без попадания в сердце. За последним дело бы не стало: на такой дистанции опытный стрелок попадал в… канцелярскую кнопку!

Вывод: на двойной-тройной длине трубки (чуть далее мы увидим, что это за длина!) уж одеяло-то стрела пробьет. Вот только сделать на таком расстоянии боевой выстрел не всегда удастся. Разве что из засады…

А габариты охотничье-боевого сарбакана довольно солидные: 2–2,5 м в длину. Иногда он был снабжен даже прицелом и своеобразной мушкой (!), иногда — легким подсошником (!!). В совсем особых случаях «подсошник» мог быть и живым: тогда сарбаканом управляли вдвоем с «оруженосцем», клавшим ствол себе на плечо или согнутую спину (!!!).

Обычно все-таки стрелок обходился без таких крайностей. Но за дудочку мощный сарбакан не выдашь! Тут даже от бесшумности выстрела (если честно — то далеко не полной) не так чтоб очень много проку в смысле маскировки. Имеется в виду, конечно, ситуация, когда, кроме пораженной первым попаданием «мишени», в наличии есть еще и ее товарищи, вооруженные и готовые к бою. Если даже никто из этих кандидатов в новые мишени и не услышит на 20–35 метрах мощный «толчковый» выдох — а он звучит как приглушенный кашель, так что в шуме листвы, волн, копыт действительно может раствориться, — то все равно они способны задаться вопросом: отчего это во-он тот совсем не подозрительный прохожий вдруг совершенно непринужденным и естественным движением невинно поднес к губам абсолютно ничем не привлекающую внимания оглоблю в полтора своих роста?!

Вот таковы габариты мощного сарбакана! Как видите, конец его в данном случае еще и снабжен копейным наконечником

Не волнуйтесь, читатели: бывают сарбаканы и поменьше. И с тросточку, и с флейту. И даже с авторучку. Уверенно стрелять из них на десятки метров, пусть и немногие, я бы все-таки не рекомендовал, пробивать одежду толще рубахи — тоже. Но это — при наших легких! А кто может запретить фантастам (именно им!) ввести в действие существо с более высокими, чем у человека, «наплевательскими» способностями? Кто мешает сделать сарбакан вообще частью его организма? «Стрелы» в таком случае тоже могут быть его природным боезапасом — возобновляемым и самовосстанавливающимся, как иглы дикобразов, стреловидные перья стимфалийских птиц, чернильные «бомбы» кальмаров или… драконье пламя.

Умолчим в таком случае, через какое из естественных отверстий такого монстра эти боеприпасы будут выстреливаться. Вот хесотсан, порождение гаррисоновского «Эдема»: как бы полуживой — и притом действующий за счет горячих сжатых газов! — сарбакан; правда, именно у него шип вылетает как раз из… гм… Молчу, молчу — я ведь обещал!

А если серьезно — то у монстров-из-иного-мира могут быть и не предусмотренные нашей эволюцией естественные отверстия.

Если же яд все-таки не является продуктом чьей-либо жизнедеятельности — значит, он или магический, или неорганический. Это уже не для индейцев с даяками: тут подавай алхимию!

Кстати, стойкость таких ядов (за магические не поручусь, а…) куда выше, чем у кураре. Может, при попадании стрелы в руку или пятку они не свалят вот так сразу, за доли секунды (разве что именно в той пятке укрылась душа!) — но дело свое сделают, причем тоже очень быстро. Зато и «подзарядки» не требуют, так как высыхать на стрельных наконечниках могут без утраты боевых свойств. Соли свинца, сурьмы, меди, да и мышьяка, конечно; цианиды и роданиды (не обязательно калия — хоть той же меди)… Не всегда они водорастворимы, но даже в нашем мире довольно легко найти растворитель, чтобы приготовить жидкость-для-смазывания-стрел. А в фантастике — и того легче. Вон, полный арсенал: драконья слюна, орочья кровь, грифонье молоко…

* * *

…Над ухом у Лефа что-то завыло — тонко, страшно, — и когда он оглянулся, втягивая голову в плечи, то оказалось, что это Ларда раскручивает пращу.

Вскрикнул воздух, раздираемый рвущейся на волю гирькой; под звонкий веселый лязг над головой бешеного взметнулось облачко глиняной пыли, и он медленно, словно нехотя, осел на колени, уткнулся лицом в траву, нелепо вывернув локти.

С какой-то пониманию недоступной тревогой смотрел Леф на его мучительно дергающуюся спину, гадая, сможет ли оправиться от удара казавшееся неуязвимым чудовище. Похоже, что нет, похоже, что уже ладится оно на Вечную Дорогу.

Ф. Чешко. «На берегах тумана»

Чуть позже выяснилось, что тот удар не убил чудовище (оказавшееся, как выяснилось еще позже… закованным в стальные латы воином) — но контузил изрядно. Да, вполне реалистично: для каменного или керамического ядра «убойно» пробить даже бронзовые доспехи — нелегкая задача, тем не менее и одиночное попадание высокой меткости, и плотный обстрел вражеского строя способны нанести очень серьезный урон. Он порой даже может решить исход боя.

В античные времена пращники бывали и элитным войском, а вот в Средневековье и/или фэнтези — не более чем вспомогательным. В постсредневековый (и, соответственно, постфэнтезийный) период праща использовалась крайне ограниченно: для метания ручных гранат, да и то к концу XVII в. гренадеры уже предпочитали делать это из специальных мортирок или просто рукой. Но… Хотите знать, когда «классические» пращники дали свое последнее из войсковых сражений?

Оказывается… в 1810–1811 гг., во время первой попытки Мексики выйти из-под власти испанской короны. Восставшие крестьяне (большей частью — «вчерашние» индейцы) на первых этапах успешно применяли это «родное» для них оружие против правительственных войск.

При огромном численном преимуществе оно сразу обеспечило высокую «плотность огня», так как отпала нужда беречь боеприпасы (камни!), а эффективная дальнобойность в реальных условиях боя составляла те же десятки метров (максимум — около 150 м, но это уже не камнем, а специально изготовленным ядром; неприцельный бросок — еще на сотню метров дальше), что и у испанских мушкетов. Причем в тот уже бездоспешный период удар камня на десятках метров, даже на многих, выводил из строя гарантированно: чуть ли не как пуля!

Ассирийский пращник с запасом снарядов у ног. Почему он держит пращу «в полхвата» — трудно сказать: то ли вольность художника виновата, то ли малая дистанция боя (поддержка штурма крепостной стены). В последнем случае, наверно, нам просто не виден тонкий шнур, за который один из концов пращи должен быть привязан к большому пальцу

Но решающее сражение при Кальдероне повстанцы проиграли. Во многом потому, что их цивилизованные белые руководители решили, будто все происходит очень уж «по-дикарски», — и, перейдя от исторической фантастики на индейские темы к реальности начала XIX в., превратили основную часть пращников в гренадеров, снабдив их большим запасом кустарно изготовленных гранат. В результате дальность и точность броска таким снарядом из пращи заметно упала, а убойный эффект, возможно, не очень повысился по сравнению с обычным камнем.

Братья-фантасты, учтите это! А то вы тоже что-то пренебрегаете пращой, забывая, что сильный пращник выстреливает во врага гирьку весом свыше 400 г и на полусотне шагов попадает в глаз… ну не белке, конечно (белке таким снарядом можно попасть не в глаз, а сразу во все), но, допустим, быку. И убить быка он тоже способен, причем не только попаданием в глаз. Хотя, разумеется, и не на полутораста метрах.

Да, между прочим: кроме классической ременной или веревочной пращи, есть и другие варианты, древковые и полудревковые. Собственно, можно метать камни и из петли, свитой на конце плети или кнута, — однако это скорее «оружие неожиданности». Оно порой бывает эффективно, но поговорим о фирменных разработках.

Праща-ложка. Египетское изображение «дани оружием» из более-менее библейских краев

Праща-ложка, например: некий посох или, в коротком варианте, облегченная палица с «ковшом», в который закладывается камень. Очень грозное оружие «последнего рубежа» перед вхождением в ближний бой; у египтян и кое-где в библейских краях плюс-минус бронзового века была распространенным оружием… десантников. Не совсем шутка: речь идет о мастерах штурма крепостной стены и первого, самого ожесточенного этапа осадной схватки. В фантастике этой пращи не помню, но большинство грамотных читателей с ней знакомы, хотя это знакомство остается тайной для них самих. Дело в том, что, видимо, из такого оружия был убит… Голиаф (интересно, считать его фэнтезийным персонажем или нет?): вот почему он обратился к своему юному противнику с издевательским вопросом — «Зачем ты идешь на меня с камнями и с палкою?..» Вроде не был писателем-фантастом — а все равно недооценил «десантный» тип пращи, из-за чего и вышел в тираж…

Есть еще и «фустибула» — промежуточный вариант между пращой ременной и древковой. Очень серьезная штука: управляемый двуручно шест с особой петлей, при взмахе «раскрывающейся» и выпускающей камень или ядрышко. Расстояние броска, пожалуй, больше, чем у пращи-ложки: на определенном этапе фустибуларии входили в штатный состав римской армии, отвечая за как-никак дистантный бой и действуя в промежутке между классическими пращниками и метателями дротиков. Ну, римские дротикометатели — отдельная история: и вооруженные легкими копьецами вспомогательные войска, и особенно легионеры с пилумами (тут вообще не все так просто, как кажется знатокам римского военного строя, — и уж конечно гораздо сложнее, чем представляется незнатокам).

У всех этих промежуточных конструкций, кроме совершенно очевидных недостатков (относительно малая дистанция «выстрела» и, наоборот, довольно большие габариты самого оружия), есть и ряд достоинств. Во-первых, на своей дистанции в немногие десятки метров оно действует отлично, сочетая большую силу броска со вполне достаточной меткостью. А если вести «огонь» по укреплениям или плотному построению врагов, как то обычно и бывало, — тогда можно и на многих десятках шагов действовать.

Во-вторых, приличная скорострельность. Нет, со своих 150 прицельных метров пращник, конечно, успеет дать несколько выстрелов, будет у него время и на маневр, и на взаимодействие с сослуживцами из других родов войск. Но когда до вражеских шеренг осталась всего пара-тройка дюжин шагов — то у него в активе окажется только один бросок. А у фустибулария — минимум два-три, причем первый он сделает не второпях, очень прицельно. «И так семь раз», как в анекдоте, — поскольку при таком раскладе метателям все же обычно удается «пастись» в штрафной зоне вокруг вражеского войска, особенно когда то уже сковано боем. Ну, а если ближняя схватка все-таки настигнет — то «древковая» праща тоже может послужить оружием, хотя бы в первые секунды, пока не выхвачен свой меч, не подоспела подмога… Особенно если древко комбинировано с неким острием или лезвием!

В-третьих, возможность использовать большие снаряды. Из ременной пращи тоже бьют порой и свинцовыми ядрышками или «желудями», причем вес их измеряется обычно в тех же сотнях граммов, что доступны и древковой, но тут снова встает дилемма «многие — немногие» (наконец-то речь не о дистанции идет!). А вообще-то рубеж в 1–2 кг, труднодостижимый для пращи, для фустибулы вполне преодолим. Вот как раз в таких пределах весят примитивные гранаты, в земной истории использовавшиеся почти исключительно при осадах и штурмах, т. е. бросок — по навесной траектории, снайперская меткость не очень нужна… Но праща для них малоудобна — а про древково-ременные устройства никто в реальности, скажем, «Трех мушкетеров» не вспомнил. Может, в фантастике вспомнят?

* * *

Один из стражников, отбиваясь от нападавших, заслонил ее спиной. Они так и остались стоять: копье, пущенное из пращевой метательницы, пробило медный нагрудник воина, пронзило его и Калецию и глубоко вошло в деревянную стену.

В. Забирко. «Вариант»

Ну вот, все-таки не вспомнили. Мир Забирко почти римский — но когда в нем естественным образом начала возникать фустибула, авторское виденье вдруг «гибридизировало» ее с копьеметалкой. Как жаль…

Несколько слов о копьеметалке. Австралийский вариант деревянной копьеметалки (вумера) известен многим. В нашей фантастике это, кажется, пока единственное ее проявление, не австралийское (что правильно: копьеметалки бытуют не только в стране кенгуру!), да еще под именем пращи; но реальностью оно проверено.

Классическая копьеметалка. Кстати, в ближнем бою она употреблялась как щит, причем «фехтовальный» (для активного парирования)

Судя по данным постоянно действующей группы экспериментаторов при Кембриджском университете, уже много лет работающих в русле такой междисциплинарной науки, как «культурная антропология», дальность полета копья — а вумера позволяет метать не только короткие дротики, но и копья свыше 3 м длиной, которые способны поразить цель, не отклоняясь, и сквозь сплетение веток кустарников или сквозь толщу воды, — не менее чем 150 ярдов.

Правда, на расстоянии свыше 30 ярдов копье сохраняло весьма неважную прицельность. Но вспомним: такие результаты показывает копьеметалка в руках университетского специалиста. Вот как описывает очевидец это оружие в руках охотника-аборигена, причем не в погоне за рекордом, а именно на рядовой тренировке:

«…Копья были очень легкие и удобные, с наконечниками, вырезанными в форме сердца. Не обращая на меня никакого внимания, он стал упражняться, метая копья в старый лист рифленого железа, прислоненный к дереву. Своими копьями он пробивал лист железа с расстояния в шестьдесят ярдов. Скорость была так велика, а траектория такая пологая, что наконечники проходили сквозь лист, не ломаясь. (Отметим, что наконечники эти — деревянные! — Авт.)

Я был поражен. Прежде я думал, что аборигены метают копье под углом вверх. А он держал копье на уровне уха, делал несколько резких взмахов, чтобы придать ему устойчивость, и метал прямо, как дротик. И копье летит в цель по такой плоской траектории, что его очень трудно увидеть, а о том, чтобы увернуться от него, не может быть и речи…»

Раз такая точность и сила достигалась на 60 ярдах (примерно 55 м), значит, и дистанция в 150 ярдов — не предел. Отличное оружие для охоты на драконов! В «человеческих» боях оно все-таки уступает луку.

Новозеландец с «копейным ремнем». Чем он намерен вести ближний бой — сомнений не вызывает

Но вообще-то метательное копье в них применимо. Нет, мы говорим даже не о швыряемых рукой дротиках, а о неких устройствах для их метания. Это гибкие «тросики», с помощью которых тоже можно повысить силу копейного броска, причем копье в полете приобретает вращение, словно пуля нарезного ружья. Такими приспособлениями (они существовали в диапазоне от прикрепленного к копейному древку ремня до совершенно отдельного «хлыстика», даже снабженного легкой рукоятью) широко пользовались древние греки, ирландцы, викинги, северные народы, некоторые племена индейцев и жители Полинезии… Очень подробное описание такой «гибкой копьеметалки» оставил Г. Форстер, участник второй экспедиции Кука:

«…Копьем житель Танны редко промахивается мимо цели, тем паче с небольшого расстояния. В этом ему помогает кусок веревки длиной 4–5 футов, сплетенной из древесного луба и имеющей на одном конце узел, на другом — петлю. Пользуются ею следующим образом. В петлю вставляется указательный палец, затем этим пальцем и большим берется дротик, а другой конец бечевки обертывается один раз вокруг древка дротика поверх руки. Теперь при броске дротик не может отклониться от данного ему направления, покуда с силой не вырвется из петли, которая остается на указательном пальце метателя. Я видел не один такой бросок, когда зазубренное острие дротика, брошенного с расстояния 30–40 футов, пробивало столб толщиной 4 дюйма».

Добавим, что несколькими строками ниже эти копья были охарактеризованы Форстером как «не очень прочные» и «тупые» (ведь их наконечники тоже вырезаны из дерева!). Что до дистанции, то спутник Кука наблюдал не просто рядовые, а тренировочные броски. А вообще-то даже средне тренированный копьеметатель способен послать такой «нарезной» (вращающийся) дротик на 75 м; при рекордных бросках копье и на расстоянии до 90 м сохранит способность попадать в цель!

А на какую дистанцию может метнуть такой дротик тролль — боязно и подумать. Чтоб не бояться, лучше сразу завербовать его в свой отряд драконоборцев в качестве гарпунера-дальнобойщика (извините за невольный каламбур). Тогда ваша «межрегиональная» группа получит хорошую фору перед конкурентами, которые выходят на монстров, имея в активе лишь человеческие мышцы и оружие…

Глава 5 Реальность и фантастика доогнестрельной артиллерии

В следующее мгновение стену, от верха до основания, сотряс тяжелый удар. Послышался грохот осыпающихся камней.

Катапульта!

Проломили-таки, в святителей их равноапостольных!..

А. Валентинов, М. и С. Дяченко, Г. Л. Олди. «Рубеж»

Замечательная фантастика… Это я об эффекте, произведенном выстрелом катапульты. Надеюсь, авторы «Рубежа» за эту сентенцию на меня не обидятся: ОЧЕНЬ люблю «Рубеж», ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ фантастика (на сей раз — без малейшей иронии)!

Кстати, катапульта ли перед нами? То есть мы ее, собственно, так и не увидели — но сама «постановка вопроса» (против замковой стены при «правильном» штурме) и результат удара снаряда (да, да, гиперболизированный — и хватит об этом!) заставляет думать о машине совершенно иного класса, скорее всего — из семейства фрондибол.

Метательные машины… Так уж вышло, что к ним прилепилось обобщающее название «катапульта». Лучше бы так обобщать не надо: доогнестрельные орудия реальности очень четко разделялись по принципу действия на три основные группы и, пожалуй, одну сомнительно-дополнительную. Так вот, катапульты — законные представители одной-единственной группы, в античности доминирующей, а во времена фэнтезийные (средневековые) как раз близкой к вымиранию. Фантастике здесь совсем незачем идти поперек реальности: к тому же она, фантастика, имеет шанс предложить читателям несколько добавочных групп.

Итак — о первом из основных классов. Том самом, который катапультами ну уж никак не является.

Арбалетная артиллерия

…Вороток на баллисте никак не хотел отпустить тетиву. Заело. Беатор в отчаянии ковырял его ножом, впрочем, безо всякого успеха. Эльф опустошил половину колчана и ни разу не промахнулся. Но его стрелы одна за другой отскакивали от гоблинских доспехов. Кое-что, кажется, застряло во вражьей шкуре, но что им, исчадью Ангмара, эльфийские стрелы? Не страшнее шильных тычков. <…>

Наконец Беатор, призвав Илуватара и все его небесное воинство на помощь, бьет деревянным молотком по непослушному воротку. Тот разлетается на части, содрогается станина баллисты, и с верхнего самострела сходит тяжелое метательное копье. Зато на нижнем заедает пусковой крюк…

Д. Володихин, С. Петров «Возвращение в Форност»

Название «баллиста» требует дополнительных комментариев. Дело в том, что оно является правильным и законным для двух совершенно разных типов метательных машин. Они могут быть похожи по манере стрельбы, эффекту попадания, месту в структуре боя, даже по внешнему виду (отчасти). Различаются же лишь по такой «малости», как принцип действия.

В данном случае перед нами — машина, действующая за счет распрямления гибкой дуги, этакий сверхарбалет. Но бывают баллисты, у которых точно так же ходит над станиной тетива, точно так же работает натяжной механизм (т. е. при внезапном нападении гигантских троллеобразных гоблинов — со спешкой, руганью и заеданием), а вот рабочее тело у них иное. Не арбалетная дуга, а два пучка скрученных волокон, установленных над ложем по обе стороны. А от дуги остаются только соединенные с этими пучками кончики «рогов», передающих энергию на тетиву.

Европейский осадной арбалет эпохи классического средневековья. Основная дуга — деревянная, но со стальной «подкладкой»!

Классические баллисты античности относятся именно ко второму (торсионному) типу, о коем речь, как уже было обещано, ниже. Но и первый, арбалетный тип тогда применялся, пусть более ограниченно. Мало того: именно с него и началась история метательных машин как таковых!

Гастрафет, первая из метательных машин Древней Греции и, пожалуй, всего Средиземноморья (со Средиземьем не путать!). Стало быть, и всего Запада вообще, хотя регион включает в себя и такой вроде бы Восток, как Египет, Вавилон и Ассирия.

Корень «гастр» указывает именно на то, о чем вы подумали, исходя из этимологии слов «гастрит», «гастрономия» и пр. Живот. Оружиеведы до сих пор препираются: не то существовал особый рычаг, на который наваливались животом, не то в живот упирались тыльником приклада, чтобы ухватиться за тетиву обеими руками и рывком на себя взвести ее. Второе более вероятно. Так или иначе, перед нами — механизированный лук, который, выходит, в баллисты «поступил» раньше, чем в арбалеты. Сила у него заметно меньше, чем у высокоразвитых ручных арбалетов (ведь натяжного механизма, строго говоря, нет, да и дуга не стальная), габариты и вес — побольше, но не так чтобы очень. Тем не менее гастрафет — оружие не ручное, а станковое.

Вот так, скорее всего, выглядел древнегреческий гастрафет

Сам по себе он имел смысл только на фоне тогдашних и тамошних луков («ан масс», как говорил известный эксперт Выбегалло, очень плохих). Но послужил «стартовой площадкой» для всех остальных метательных машин античного мира, среди которых были вполне артиллерийские варианты. В основном, правда, из класса катапульт и «классических» баллист, торсионных, — но и баллисты с гибкой дугой тоже продолжали существовать и развиваться. Уже в римское время из них выработались настоящие арбалеты: как ручные, так и станковые. Собственно, термин «арбалет» — производное от их латинского названия «аркбаллиста», т. е. баллиста лучная, а не торсионная.

Такой компоновки луков, как в «Возвращении в Форност», ни одна реальная аркбаллиста не имела: наверное, потому, что не было нужды отражать атаку группы троллегоблинов, каждый из которых даже на ближней дистанции для обычной стрелы неуязвим. А вот на повозках или колесных лафетах они размещаться могли: не для ближней стрельбы по гоблинам, а для дальней — по вражескому строю, еще не подошедшему на лучный выстрел. Сама по себе эта стрельба не решит исход боя — но вкупе с другими факторами… Ведь только эти метательные машины могли найти свое место в по-настоящему полевых сражениях (битвы за укрепленный лагерь или осажденную крепость проходят по иному ведомству)!

Китайские аркбаллисты. Впечатляющая сила творческой мысли!

Если честно, то аркбаллисты с несколькими луками известны. Но — в Китае, где ручные арбалеты появились в гастрафетное, по западному календарю, время, а вот станковые аркбаллисты — попозже, зато достигли большего совершенства. И их многолучная компоновка совсем иная. Предназначалась она для повышения не скорострельности — как видите, дуги хитроумно синхронизированы друг с другом, чтобы срабатывать по-настоящему разом, — но мощности.

Неужели им не хватало мощности? Ведь прицельная дистанция в любом случае лимитирована, даже при стрельбе по неприятельским рядам, не то что по отдельным целям. И она гораздо меньше расстояния, на котором огромная стрела, выпущенная из ТАКОЙ машины, сохраняет силу, достаточную для летального исхода! Даже будь цель (скажем, vip-персона: вражеский полководец или правитель) облачена в латы и прикрыта щитом.

Ну, вообще-то при «работе» с такими персонами возможны прелюбопытные варианты. Например, китайский мастер-дальнобойщик (в смысле — снайпер) мог одним выстрелом накрыть сразу весь «генеральный штаб» противника: самого полководца и группу его приближенных, с чувством глубокого удовлетворения и уверенности в завтрашнем дне расположившихся на вершине соседнего холма, откуда удобно командовать битвой и куда стрелы, по их мнению, не долетают. Да, вот так «одним махом семерых побивахом»: мощные аркбаллисты Китая пускали не одну стрелу, а целый пучок из 3–6, а то и 10 штук.

Но это все-таки исключительные обстоятельства. А в остальных случаях? Не является ли все же сила «сложносоставных» аркбаллист избыточной? Вот если бы в нашем мире водились драконы… Но они не водились. Даже в Китае.

Однако эта великолепная в своей завершенности «артиллерия» предназначалась не против монстров. И вообще не против живой силы. Во всяком случае, не прежде всего.

Во-первых, помните о зажигательных стрелах (фантастическая поправка: «заряженных» магией или несущих на себе легких, но прочных гоблинов в качестве десанта). Тяжелые аркбаллисты способны пролить на осажденный город огненный ливень с огромного расстояния — километров с полутора. Достаточно, чтобы их самих нельзя было поджечь в ходе внезапной отчаянной вылазки. И из городских метательных машин их не достанешь, т. е. достать-то можно, но срабатывает тот самый предел ПРИЦЕЛЬНОЙ дальности — поражаемая площадь куда как меньше, чем у города…

Во-вторых, страшный удар такой стрелы, а особенно — стрельного пучка (он, конечно, расходится в полете, но все равно бьет кучно, как картечь), в щепу разносит вражескую «артиллерию» и легкие деревянные укрепления. Собранные из балок и осадных щитов штурмовые или обзорные башни, навесные галереи на крепостной стене, такелаж и палубные надстройки кораблей… Ну, не так чтобы все это разваливалось от первого же попадания, но концентрированного огня не выдерживает. Кстати, об огне, эта тактика вполне совместима с использованием зажигательных стрел! Впрочем, тут и некие контрмеры возможны: и против огня, и против магии, и против десантных гоблинов.

«— …Чем они пропитывают древесину, идущую на обшивку кораблей? А также паруса?

— В лучшем случае… я мог бы тебе ответить, чем пропитывали древесину европейцы в моем мире. К сожалению, я не могу тебе сказать даже этого. Я просто не знаю. Скорее всего — ничем.

— Ты хочешь сказать, что их корабли ГОРЯТ?»

Е. и Л. Лукины. «Миссионеры»

Но главное, конечно, «в-третьих». Китайская специфика: даже в элитных городах-крепостях стена, во всяком случае на отдельных участках, представляет собой нечто вроде глинобитного дувала, лишь поверху надстроенного чем-то более твердым. И вот такую стену залпы аркбаллисты буквально истыкивали тяжелыми стрелами, как бы выстраивая из них подобье… штурмовой лестницы! Затем по этим глубоко всаженным в стену «ступеням» лихо карабкались солдаты штурмовых групп, а попытка сбивать их — и ступени, и солдат — по возможности блокировалась стрельбой не только из сверхмощных и сверхдальнобойных аркбаллист, но вообще из всего, что было в распоряжении осаждающих. Конечно, не всегда успех оказывался на стороне групп штурма и прикрытия, но, во всяком случае, они были избавлены от очень неприятного этапа: подтаскивания тяжелой осадной техники вплотную к вражеской стене. А этот этап — проклятье любой осады!

Осада Владимира войсками Батыя. Точнее — рисунок из летописи, сделанной три с половиной века спустя; летописец явно не представлял, какими орудиями пользовались монголы, но, может быть, видел старые русские аркбаллисты-«самострелы», которые в его время уже не применялись, однако еще могли храниться в арсеналах. Одна деталь художником передана верно: из этих осадных машин не разрушают стены, а бьют поверх них, по защитникам

Далеко ли били такие «создатели лестниц»? Китайские трактаты рекомендуют, для верности, ставить их «поближе» к стене: метрах в семистах. Если для этого не было условий — можно и в 1000–1200 м, но при подобных обстоятельствах количеству и качеству «ступенек» надо уделять особое внимание.

Оцените силу этих суперчерезарбалетов! Да не забудьте, оценивая, учесть толщину и прочность крепления в стене «ступеньки», способной выдержать штурмовика в полном вооружении! Учтите вдобавок, что карабкается он в горячке боя, ему некогда мягко ставить ногу и тщательно распределять по опорам вес…

Спрашивается: надо ли ограничиваться только облегчением штурма, почему бы из таких метательных машин, как из осадных пушек, не разрушать капитальные стены? Представьте, не получится: это стрелометы, а не камнеметы. Ядрами из них стрелять пробовали — и… отказались от этой идеи. Для сколько-нибудь приличной силы удара «ядерную» аркбаллисту надо подвести гораздо ближе — туда, где она и ее расчет (5–10 человек или кого уж там…) уязвимы для стрелометов осажденных. Даже если ее прикрывать инженерными сооружениями: они ведь окажутся сравнительно легкими, переносными. А эта защита от залпов вражеских аркбаллист не очень-то спасает.

(В миниатюрах к ряду русских летописей изображены аркбаллисты — попроще, однолучные, но все равно станковые — стреляющие каменными ядрами. Почти всегда это — оружие осаждающих крепость «врагов-с-востока» (не обязательно монголов, но их — в первую очередь). И, всегда без малейших признаков «почти», летописный текст не указывает прямо, что камни, разрушавшие стены, выстреливались именно из таких сверхарбалетов, а не других типов метательных машин. Похоже, тут дело в «художественной вольности», да и зарисовки ведь делались никак не с натуры, даже не синхронно исходному тексту. Впрочем, если у горожан не было собственной «артиллерии», то враг мог расположить свои баллисты и невдалеке от стен. Другое дело, что монголы, как мы сейчас увидим, в этом не нуждались.

Единственный «снаряд» аркбаллисты — кстати, не вражеской, а собственно древнерусской, — найденный у нас[8], представляет собой цельнокованую стрелу почти в человеческий рост. А вообще-то плоховато было в Древней Руси и с по-настоящему серьезной фортификацией, и с метательными машинами. В том-то и беда, потому что монголы, одолев Китай, пришли к нам именно с китайской «артиллерией», идеально подходящей для наших крепостей: насыпной вал, деревянный тын…)

Реконструкция русского «осадного самострела» (пожалуй, слишком произвольная, но пусть будет так). Стреляла такая машина, конечно, не несколькими ядрами сразу, но лишь одним ядром весом примерно в полпуда (а скорее — большой стрелой размером с копье). Лук — деревянный, обмотанный берестой

Сама по себе стрела, даже «артиллерийская», стенную кладку или глинобитный (а хоть бы и земляной) вал разрушить не способна. Так что совет фантастам: не полагайтесь только на «сверхоружие» — на этом уже погорело столько военных всех времен и народов, что незачем увеличивать число жертв за счет писателей вместе с читателями! Думается, даже при штурмовом взбегании на мумака или отражении драконьего налета арбалетная артиллерия должна сочетаться кое с чем еще. С ракетострелами. С необычным, «ненашим» мастерством фортификации и традицией обучения войск. Да мало ли с чем!

Мало ли, много ли — но хорошо изображенных аркбаллист в фэнтези явно недостает. В SF тоже. Почему? Неужели только в привязке к Востоку дело? Но ведь уже появились произведения, основанные на китайском колорите!

Да ведь и не нужен Китай как таковой: в принципе многолучные аркбаллисты могут бытовать и в Европе, если так уж необходимы западные реалии. Они, возможно, там действительно были — но я не вполне уверен, что эти конструкции осуществлялись «в металле» (ну и дереве, конечно).

Дело в том, что по-настоящему средневековые фрески и миниатюры, равно как и описания битв либо осад, подтверждают существование только аркбаллист «простых». Хотя и мощных, разумеется. Порой даже с усиленным, сложносоставным луком — но одним. А вот начиная с XVI в. в разных трактатах (но на полях ли сражений? на стенах ли крепостей?) появляются очень сложные конструкции. Громадный арбалет Леонардо да Винчи, например. Размером больше Царь-пушки, с как бы одним, но многослойным луком рессорного типа. Будь он построен — ему, по замыслу Леонардо, полагалось бы стрелять ядрами. Правда, не «пробивными», а взрывающимися и зажигательными: уже были такие.

Уточним: даже если составители трактатов порой увлекались излишним теоретизированием (да увлекались они, увлекались!), все же часть таких осадных арбалетов действительно была построена. Может быть, без оглядки на трактаты, а то и вопреки им. Зачастую это были очень сложные машины с «многоступенчатым» механизмом натяжения, который тем не менее требовалось взводить силами нескольких человек. А стрела порой напоминала скорее подкалиберный снаряд со стабилизаторами! Но во всех известных мне случаях лук у них один: правда, очень мощный, стальной — так что, видимо, оригинальность китайских аркбаллист объясняется хронической невозможностью создать по-настоящему большую дугу из по-настоящему хорошей стали.

Тем не менее в одном из музеев Мюнхена хранится трактат XVI в., являющийся трансформированным для современных (с точки зрения его автора, конечно) условий переизданием «Epitome Rei Militaris» позднеримского автора Вегеция. В одном из отступлений, обращенных к современникам, содержится очень интересное описание и рисунок совершенно замечательной аркбаллисты, построенной (?) якобы с оглядкой на книгу Вегеция. В смысле «первоисточника» это уловка: аркбаллисты Вегеция — просто арбалеты, то ручные, то станковые (повышенной мощности, но конструктивно вполне стандартные); а все прочие его метательные машины действуют по принципу торсиона, за счет скрученных волокон. Что поделать: тогдашние теоретики и практики с гораздо большим уважением относились к разработкам, опирающимся «на древних». Любопытно, что во времена Вегеция действовали те же законы (только состав «древних» менялся!) — так что его собственный трактат вообще-то является не очень грамотным «дайджестом». Но через 12 веков он обрел столь благородную патину, что уже и сам мог активно стимулировать милитарную фантазию тогдашних реалистов!

Тем не менее эта метательная машина, если она была реально изготовлена — отчего бы и нет! — вполне могла найти себе место даже в пушечно-пороховом шестнадцатом столетии. Синхронизировать работу шести полудуг, разумеется, сложно — но это задача из числа выполнимых…

Метательная машина как бы «по Вегецию». Зажигательные снаряды, стрелы для поражения живой силы и техники (скорее всего, «срезень» — не против людей, а против инженерных сооружений) — все законно! Смущают только ядра — но и они вполне пригодны для стрельбы по подступающей к бастиону пехоте

А вообще-то эпоха метательных машин в нашей реальности еще не прошла, хотя и двигалась к закату вместе со Средневековьем. Какое-то время спустя они воскресли как небоевое оружие-для-охоты-на-монстров: на… китов! Этакая гарпунная мини-пушка пружинного действия. Но у просто опытного гарпунера а-ля Нед Ленд из «20 тысяч лье…» имелись свои преимущества, у пороховых гарпунострелов — свои, а станковый арбалет оказался словно бы «ни нашим, ни вашим», так что вскоре был вытеснен и с этих позиций.

Был у него и еще один шанс, когда в обеих мировых войнах очень ограниченным тиражом, но все-таки возродились арбалетные гранатометы (кстати, в Первой мировой они даже соседствовали с торсионными гранатометами типа легких катапульт!). Об этом уже мельком упоминалось в «арбалетном» разделе, так что уточним еще раз: речь идет об оружии станковом, весом и габаритами приближающемся к станковому же пулемету.

К сожалению или к счастью (скорее — первое: ведь глобальный уровень милитаризации с тех пор, мягко говоря, не понизился!), дальнейшее развитие военной техники обошло его стороной. Сейчас арбалеты спецназначения — легкие, маленькие, да и применяются они даже в самых специальных операциях куда реже, чем в голливудских фильмах. Разве что охота им открыта, но она-то тем более не для станковых.

Были у аркбаллист и кое-какие «гражданские» специальности. Например, можно ведь забрасывать не только гранату в неприятельский окоп, но и спасательный буек — в окрестности утопающего (не в него самого!!!). Однако и тут дело как-то ограничилось редкостной экзотикой…

Фантастика, конечно, способна предоставить им более благоприятную среду обитания. Во-первых и в-главных — «проблема монстров»: конечно, не таких беззащитно-миролюбивых, как наши киты. Уже один этот факт может породить великое многообразие конструкций, способных удержаться даже в самое что ни на есть огнестрельное время. Ведь в таком мире именно стреломет будет иметь ощутимое преимущество перед камнеметом, а нередко — даже перед пуле… ну да, пожалуй, перед пулеметом тоже, особенно если этот термин употреблять расширительно. А как стреломет аркбаллиста равных не имеет: все остальные метательные машины ей не чета.

(Ведь зрители, кажется, видели ее главным образом в фильме «Сердце дракона» — а там как раз шла речь об ну о-о-очень спецприменении! Один раз дракон, правда, сумел увернуться, используя противоракетный маневр, а вот второй раз — нет.

Стоп, ведь был еще и старый фильм о каком-то там приключении Синдбада, где артиллерийских масштабов арбалет тоже конструировался с учетом монстров. Собственно, рассчитывали на циклопа — но завалили, как и положено, все-таки дракона.

И во «Властелине Колец» присутствовала аркбаллиста, тоже крайне своеобразная, предназначенная для штурма крепости — но отнюдь не по китайской схеме.)

Уточнение: хорошо смотрится это оружие и на спине ездового монстра, каким бы он ни был — ходячим, летучим или плавающим. С точки зрения отдачи она (аркбаллиста) гораздо благоприятнее для нее (спины монстра), чем катапульта. Почему — об этом в следующем разделе.

Пожалуй, даже у нас боевой слон мог стать сносной «платформой» для не слишком большой аркбаллисты. Да вот не выпало им счастья повстречаться… То есть в Риме и ряде эллинистических государств они даже встречались, однако как-то не были представлены друг другу.

А вот это уже настоящая, не «фэнтезийная» римская аркбаллиста (для осады, а не боя в открытом поле — поэтому она выполнена на неподвижном лафете)

Допускаю, что их союз мог оказаться малоудачным (скорее — по вине слонов). И все-таки жаль несбывшейся альтернативы!

Да и неживые «платформы» типа палуб кораблей в мирах фантастики многообразней. Ведь там корабли тоже могут быть и сухопутными, и летающими (дирижабли, например: отчего бы им не появиться в до- или раннеогнестрельном мире!). Вопрос о тяге — моторной, парусной, даже «драконьей» — оставляю за кадром: фантастика способна найти решение…

Проверка на скручивание

Единственный шанс — проломить борт возле самой воды…

Но как там можно целиться из этих катапульт с прыгающих по волнам кораблей в прыгающие по волнам корабли?

«Дубовый Борт» лишился двух щитов с правой стороны — их попросту смело в море.

А все остальное, раз за разом, пролетело над головой.

Ю. Горишняя. «Слепой боец»

…«Бархан», одномачтовик судьи, лег в поворот, а потом на нем сработала катапульта. Косматый клок смоляного огня всплыл над пустыней и расплеснулся пылающим озерцом в десятке шагов от «Саламандры». Караванный выругался и приказал отсигналить судье, чтобы немедля шел на таран. В ответ в темное от зноя небо воспарил еще один зажигательный снаряд. Теперь уже ошибки быть не могло: первый выстрел не был случайным — «Бархан» обстреливал «Саламандру».

Е, Лукин. «Разбойничья злая луна»

Надеюсь, что на «Бархане», одномачтовике судьи, стояла все же не настоящая катапульта, а что-то из разряда аркбаллист (хотя для этого, пожалуй, слишком по навесной траектории снаряды летят). Потому что галера, откуда был выпущен снаряд по «Дубовому Борту» (который конструктивно близок к викингскому драккару), — особой постройки, на стрельбу из катапульт рассчитанная, с оборудованными именно для этой цели площадками и конструкцией корпуса. То-то «драккар» ей не отвечает: на обычных парусно-весельных кораблях катапульту не установишь. То есть установить можно, но вражеское судно она потопит ли, нет ли, зато своему судну после нескольких выстрелов точно проломит палубу, если не днище.

Античная баллиста: по данным и современных ученых, и кайзер-вильгельмовских «военспецов». Прежде всего — именно последних!

Так что катапультный корабль всегда выполнен по спецпроекту, тяжел и «ширококостен». Причем катапульт на нем сравнительно мало. И всякие там драккары, если им повезло не угодить под первый выстрел, вполне могут воспользоваться преимуществом в ходе и маневре.

(Как результат: корабельные катапульты — оружие скорее не «истребителей», а «штурмовиков». Для штурма укрепленной гавани или подступающих почти к воде городских стен. Для крупномасштабных флотских боев с участием кораблей разного типа, в том числе и тяжелых. Наконец, как в данном случае, для охоты на судно, оказавшееся — вроде бы! — в ловушке.)

Дело в том, что отдача аркбаллисты, как и корабельной пушки, направлена назад. А отдача катапульты — очень сильная! — вниз. И гасить ее, откатываясь по орудийной палубе на колесном лафете или передавая инерцию на сложные сплетения талей, метательная машина никак не может.

А «Бархан», равно как и «Саламандра», — суда не морские, а сухопутные. Подлинные корабли пустыни — не верблюды, конечно, но парусные буеры на колесном ходу, с резервным подключением человеческой тяги (некий «барабан», вращаемый ногами всей команды, налегающей на него, как на галерные весла — или… на колесо водного велосипеда). Трудно представить, что такой буер, даже огромный, включает в конструкцию массивные балки и мешки с амортизирующим материалом (обычно шерстью), необходимые для оборудования «рабочего места» катапульты. Тем более — двух: вряд ли одну так быстро успели перезарядить…

(Ну, и десятками человек команды я его бы по этой же причине не загрузил. И на таран тоже бы не погнал, будь это мой корабль. Разве что в стиле камикадзе, чтоб и самому разбиться, и супостата потопи… нет, засушить: пустыня ведь вокруг. Кстати, при такой сухости воздуха и корабельных досок не рискнул бы я баловаться с горящей смолой: тут, еще в процессе подготовки выстрела, скорее собственное судно вспыхнет, чем вражеское. Странное вообще-то дело — ведь «Луна» является сиквелом «Миссионеров», а в «Миссионерах» отлично было известно, что корабли ГОРЯТ. Даже в океане, а не в пустыне.

Гм… Пожалуй, у кого-то сейчас сложится впечатление, что это — завистливые придирки к мастеру экстра-класса. Да нет же, я в целом очень высокого мнения о «Луне», потому она у меня и под рукой оказалась в момент выбора цитат!

Так что оставляю эти свои соображения в скобках. А читать их рекомендую только про себя, можно даже с закрытыми глазами.)

Итак, катапульта. Метательная машина, действующая за счет распрямления не согнутой дуги, а скрученных волокон. Короче говоря, по торсионному принципу.

Не будем утомлять читателей обильной терминологией: «скорпион» и «онагр», «эвтитон», «палинтон», «монакон»… Они не то чтобы взаимозаменяемы, но слишком часто разные авторы (да не наши, а античные!) их «тасуют». К тому же, когда греческие термины, разные для разных городов и наречий, прошли через римское горнило, ситуация вдвойне усугубилась.

Например, мы все с детства знаем, что катапульта — это камнеметательная машина с «ложкой», в ковш которой вкладывается снаряд, а основание вставлено в жильный или волосяной «канат», находящийся внизу станка; баллиста же имеет два таких канатика, расположенных в специальных зажимах по обе стороны станины, — и мечет она в основном стрелы, хотя и камни тоже метать способна. Мы это знаем — а римляне, представьте, знали нечто противоположное (во всяком случае, сперва): самые ранние из римских источников «ложечные» камнеметы называют баллистами, а стрелометы с боковым расположением двух жильных пучков — катапультами…

Потом в этой путанице разобрались — но нагородили много новой. И античные теоретики, и практики (военные). В результате чуть ли не все эти слова стали синонимами обобщающего понятия «метательные машины». Так что предлагаю, хотя бы только ради простоты, вернуться к тем самым, привычным нам с детства определениям катапульты и баллисты.

Тут тоже потребуются кое-какие коррективы, вот до них мы скоро и дойдем. А пока — две очень интересные цитаты. Нет, на этот раз не из фантастики (хотя, по совокупности данных и трактовок, — как знать!). Итак, внемлите:

«БАЛЛИСТА (лат. ballista, от греч. ballo — бросаю), метательная машина, действовавшая силой упругости скрученных волокон (сухожилий, волос, веревок и т. п.). Б. существовали с древнейших времен (Др. Восток, Греция, Рим) до конца 5 в. и применялись обычно для разрушения крепостных стен. Б. метали на расстояние 400–1000 м камни (до 30 кг), тяжелые стрелы, окованные железом бревна (длиной до 3,5 м, пробивали 4 ряда плотного частокола), бочки с горящей смолой и т. п. На подготовку выстрела требовалось от 15 мин до 1 ч; обслуживало Б. неск. человек».

«КАТАПУЛЬТА (лат. catapulta, от греч. katapeltes) (воен.), метательная машина, приводимая в действие силами упругости скрученных волокон — сухожилий, волос и др. Применялась в Др. Греции и Риме до кон. 5 в., гл. обр. при осаде крепостей, а облегченные образцы (с 4 в. до н. э.) — и в полевом бою. К. метали на расстояние неск. сотен метров каменные ядра, бревна, бочки с горящей смолой и др., а также стрелы длиной до 185 см и массой до 1,5 кг на расстояние до 150 м».

Узнали источник? Неужели нет? «Большая советская энциклопедия», том второй («Ангола — Барзас», год издания от рождества Хрущева 1970) и, соответственно, одиннадцатый («Италия — Кваркуш», год от того же рождества 1973). Собрание, при всех моих иронических намеках, солидное и почтенное, не чета ряду нынешних скороспелок. Но откуда такие данные, такие расстояния, размеры и масса, такая точность в деталях?

Из энциклопедии мы этого не узнаем: фирма веников не вяжет и ссылок не дает-с. Но все сведения о таких вот ТТХ катапульт и баллист восходят — обычно не впрямую, а через ряд промежуточных пересказов — к одной-единственной работе (ну, циклу связанных друг с другом работ). Большинство иллюстраций — тоже, и тоже не впрямую. Включая рисунок баллисты в томе втором БСЭ и, в определенной степени, даже рисунок катапульты в одиннадцатом (на долю последнего досталось куда больше «посредников», и кто-то из них забыл про спусковой механизм, имевшийся в оригинале, — так что катапульта вышла одноразовой, как шприц: натяжной трос только обрезать и можно).

Работа эта была написана, а точнее — проведена, в Германии, в два приема, задолго до (в 1901–1902 гг.) и сразу после Первой мировой войны. Историк военной техники Дильс и артиллерийский полковник, военный инженер Шрамм тщательнейшим образом воссоздали не макеты, а несколько образцов самых что ни на есть полноценных катапульт и баллист. Мало того, что воссоздали — так еще и провели длительные и всесторонние испытания на военном полигоне, стреляя вышеназванными и вышененазванными снарядами по вышеназванным (не названным тоже) целям, проверяя силу и направление отдачи, скорость перезарядки при разной мощности жильного или волосяного торсиона и разном количестве заряжающих…

Примерно тогда же над этим работали британские исследователи (сэр Пейн-Гэлви, например), еще раньше — французские, но все-таки классикой стала работа Шрамма и Дильса. С той поры было осуществлено еще сколько-то реконструкций, но ни одна не являлась столь детальной и уж тем более не сопровождалась военно-полевыми испытаниями такого уровня. Так что исследования двух этих военных специалистов кайзеровской выучки ДО СИХ ПОР остаются каноническими.

Приведем здесь пару фотографий. Кстати, стоящий справа от катапульты человек со спусковым шнуром в руках — полковник Шрамм собственной персоной. А что он в штатском — так ведь мирное время на дворе, да и помогают ему не солдаты, а студенты…

Кайзер-вильгельмовские специалисты в процессе испытаний. Руководит ими полковник Шрамм (в штатском)

(В античности, насколько известно, шнур не использовался — спусковой зацеп выбивали молотом: прямо как в «Возвращении в Форност»! Но опасное это было дело: при малейшей ошибке кисть руки могла улететь вслед за катапультным снарядом.)

…Энциклопедия, надо сказать, неправомерно «свалила в кучу» все результаты. Они существовали порознь: данные о стрельбе на максимальную дистанцию — и снарядом максимального веса; способность метать стрелы обычные, стрелы огромные, аналоги метательных копий (те самые «бревна»: на самом деле — жерди!) — и способность пробивать всем этим «частоколы» (на деле — фашины, плетеные загородки); способность выстреливать галечные окатыши, каменные или свинцовые ядра — и «неформатные» боеприпасы вроде бочек с зажигательным составом. Вдобавок часть данных является экстраполяцией (может быть, и справедливой — но…) на ТТХ метательных машин, параметры которых известны по античным описаниям. Типовыми снарядами Шрамма были все-таки свинцовые ядра весом, в разных экспериментах, от одного до четырех фунтов и «короткие стрелы», длина которых указана с противоестественной для наших стандартов дотошностью: 70,976 см…

Машины были воссозданы, по античным меркам, ниже средних размеров и мощности. Тем не менее даже они позволяли «короткой» стреле на расстоянии свыше 300 м при стрельбе против ветра (!) насквозь пробивать окованный железом толстый щит из прочных сортов дерева. При этом стрела входила минимум до половины древка — т. е. «в реале» не поздоровилось бы и щиту, и щитоносцу.

(Упрочненные доспехи такая стрела, по габаритам близкая к лучной, могла и не пробить. Но вот после попадания тяжелой стрелы-копья из мощной баллисты доспехи если и уцелеют — то, пожалуй, только они одни! Разумеется, если «мишенью» служит воин-человек. У воина-тролля иной резерв прочности. У его доспехов — тоже.)

Полковник Шрамм предполагал, что «торсионные пучки» его машин скручены менее умело, чем то делалось в древности, а обслуживающий персонал тоже уступает слаженной команде квалифицированных баллистериев. В этих предположениях полковник, несомненно, был прав!

(Итак, по-настоящему далеко или по-настоящему метко стреляли одним типом боеприпасов, а для по-настоящему разрушительного эффекта использовали другой. Однако настоящие «старые мастера» могли достигнуть куда более высоких результатов, чем реконструкторы. Что ж, ситуация знакомая…)

Тем не менее результаты экспериментов оказались столь впечатляющими, что не только в Первую мировую, но и в 20-е гг. XX в. ими всерьез заинтересовались некоторые специалисты по современному (для 20-х гг. XX в.) вооружению. После подведения теоретической базы и полигонных испытаний речь вроде бы зашла о создании баллист/катапульт/станковых арбалетов нового поколения: из высокотехнологичных (опять-таки по меркам 20–30-х гг.) материалов, с современными натяжными устройствами… Снаряды, разумеется, тоже должны были соответствовать канонам, выработанным артиллерийско-минометной реальностью той мировой войны, которую тогда еще не называли «первой», а называли — и в этом, увы, ошибались — «последней»…

(Чем не сюжет для фантастики?! Еще немного — и осуществится криптоисторический, а то и альтернативный поворот!)

Не осуществился. Этим опирающимся на древности планам помешала… агрессивность тогдашних вояк. И на родине Шрамма с Дильсом — и, скажем так, на противоположном рубеже.

Ведь что могло получиться, поступи такие баллисты с катапультами на вооружение? Они, по военным меркам, бесшумны (сравнительно с артиллерией): взрыв снаряда слышен, но выстрел «не пеленгуется». Притом все же слишком велики и громоздки для диверсионных действий. Значит — вспомогательные «орудия» стационарных позиций, менее уязвимые за счет большей скрытности. Позиционная война, стабильный фронт, оборонительно-выжидательная тактика… Нет уж, извините! Для кого угодно — но не для стратегов поколения Геринга и Жукова!

Мы отвлеклись. Вернемся из миров «почти наших» в более древние и тем более фантастические.

Несколько слов по поводу транспортабельности, раз уж о ней зашла речь:

«Шестерка быков тащила деревянную платформу, на которой было укреплено нечто вроде столовой ложки для великана.

— Что это? — спросила Анна.

— Катапульта, — сказал Кин».

К. Булычев. «Похищение чародея»

«Почему их бросили здесь и сожгли, уходя, — сожгли вместе с ременным приводом, вещью дорогой и самой главной в катапульте, которую после осады всегда вынимают и забирают с собой! — в общем-то понятно. Хотя на самом деле очень, очень много неясного во всей этой осаде, такого неясного, которое так и останется неясным навсегда. Вот и эти катапульты, например».

Ю. Горишняя. «Слепой боец»

Как видите, опять приходится обратиться к «Слепому бойцу» — и, кажется, не последний раз. Дело не в том, что этот роман, начало так и не опубликованного цикла, мне нравится (хотя и в этом тоже): будто мне «Похищение чародея» не нравится! Просто он предельно достоверен в таких вот жизненно важных деталях. Да, в этом вопросе Юлия Горишняя права, а Кир Булычев — нет. На место осады и с места осады (хоть удачной, хоть нет) возят не саму метательную машину, а ее «смысловые детали». Волоконный привод-торсион — наверняка; прочие элементы конструкции — как получится. В лесистом бездорожном районе основную часть станка уж точно соорудят прямо перед осажденной крепостью, из местных материалов.

Редкостное и довольно примитивное изображение довольно примитивной катапульты. Но на дворе — XIV век, а не Римская империя, пусть даже времен упадка!

(Само собой разумеется, что машинных дел мастера, сведущие в сборке и стрельбе, тоже входят в «боекомплект». В Средневековье для таких мастеров существовало обобщающее название: инженеры. Профессия престижная, высокооплачиваемая, иногда даже дающая право на рыцарское звание… Фантастика, да?)

Время действия «Похищения чародея» — отнюдь не античность, хотя «расцвет рыцарства еще впереди». Тем не менее торсионные машины тогда пусть редко, но все-таки встречались.

Почему — редко? На этот вопрос можно ответить, только «сложив вместе» данные историков, реконструкторов и археологов.

Тут тоже примитивно и изображение, и баллиста (хотя ее колесный лафет очень интересен!). Однако баллиста эта, несомненно, торсионная, а на дворе — все то же Средневековье

Археология подтверждает реконструкцию: общеупотребительные ядра весили 10–15 кг, редко 20. Были ядрышки и поменьше, размером с апельсин — это только для поражения живой силы; были и побольше. 30-килограммовые снаряды могли, в крайнем случае, и выстреливаться мощной баллистой (максимальное расстояние — несколько за 200 м: обычно этого хватало), но чаще их скатывали по специальным желобам на головы осаждающим — или на крутой, но не отвесный склон примыкающего к стене вала. После чего они на врагов не падали, а опять-таки катились грозно и стремительно, воздействуя на головы уже скорее психологически — что не исключало вполне механического воздействия на ноги и все прочее.

(Узнаете? «Жанна д’Арк» по версии Люка Бессона. Метод, правда, на сей раз чисто античный — так что при снятии осады Орлеана он ни в какую катапульту не лезет. Да, учтите: метательные орудия «Жанны д’Арк», она же «Посланница», — не катапульты. О том, что они такое, вы узнаете в следующем разделе.)

Очень тяжелые ядра, весом свыше центнера, посылались в цель только из чрезвычайно специализированных катапульт и баллист. Недалеко: вряд ли больше, чем на 100-метровую дистанцию. И только в ходе «правильной» осады с использованием массы разнообразных осадных орудий, полной блокадой, стационарным лагерем-крепостью… И вообще это — редчайшие явления. Предназначаются они для взятия конкретной крепости, ради этого не то что строятся, но даже проектируются каждый раз заново. Чтобы сбивать возведенные над стеной катапультные башни, сбивать зубцы и верхний край самой стены, рушить вражеские устройства, которыми осажденные, в свою очередь, стараются повредить тараны и башни осаждающих…

Катапульта с пращой (античный вариант, реконструкция XX в.). Хорошо различимо спусковое устройство, в нужный момент освобождающее натяжной трос

Вот так-то: быстро и с уверенностью (весьма относительной) могут вредить серьезной стене только уникальные по силе торсионные машины. При этом даже они скорее разносят идущие поверху боевые галереи, сгоняя с них защитников. А «тело» самой стены они способны скорее не проломить, но выкрошить, начиная опять-таки сверху. Очень-очень неспешно, многими залпами с небольшого расстояния. И практически всегда вопрос решится намного раньше, чем стена истает до основания. Например, эти бреши, уже достигнув солидного размера, облегчат осаждающим штурм. Или же у одной из сторон еще до этого кончатся припасы. Или…

Уточнение: речь идет о трудностях проламывания Ее Величества Крепостной Стены, прошу любить и жаловать! Просто городские здания, пусть и каменные, метательные машины так-таки разносят. Например, пожарные команды Древнего Рима имели на вооружении баллисты — сравнительно легкие, транспортабельные в городских условиях, — при помощи которых быстро превращали горящие здания в груды дымящихся развалин, откуда огню уже было никуда не перекинуться. Что поделать: Париж стоит мессы, а Рим — пожарной баллисты, даже если она негуманна к воспламенившейся недвижимости… «Несерьезную», наспех сложенную для защиты лагеря стену, будь она хоть трижды каменной, стандартные и даже легкие катапульты тоже развалят, причем в два счета. Но при осаде капитальной крепости они вполне могут отнять все лето, да так и не помочь. Впрочем, катапульты-гиганты — тоже.

Увы. В этом конкретном смысле до пушек им далеко.

Не злорадствуйте: торсионные машины (даже не самые большие), как-никак, способны выстреливать стенобитные снаряды — а аркбаллистам (кроме САМЫХ больших) это фактически не под силу, если стена из камня или кирпича. И вообще именно после распространения катапульт стало возможно по-настоящему штурмовать крепость: раньше для этого требовалась либо затяжная осада, либо колоссальный перевес сил. В том числе и по осадной технике: штурмовые лестницы, тараны, подкопы… военная или невоенная хитрость… Вспомните Троянскую войну: хоть по Олди с Валентиновым, хоть по Гомеру с Еврипидом, Проклом, псевдо-Аполлодором и пр., хоть по Вэ Петерсону с Бэ Питтом (бр-р-р! ну, спасибо хоть за то, что катапульт там все-таки еще нет, а горящие «снаряды» просто скатывают по склону вниз).

Дополнительное уточнение: теперь ясно, зачем нужно разделение на катапульты и баллисты — ну да, в НАШЕМ понимании? Для прямого выстрела, как у пушки, — баллиста: по людям, амбразурам, даже зубцам крепостной стены. Для навесного, как у гаубицы, — катапульта: сами крепостные стены (прогрызаемые, как помните, не «в лоб», а сверху), корабельные палубы, уязвимые зоны вражеских осадных машин…

Именно поэтому тяжелыми снарядами, дающими не очень высокую точность, бьют в основном из катапульт (по римской версии — «онагров»). А стрелометы снайперского боя (по той же версии — «скорпионы») — это уже нетяжелые баллисты. Терминология вполне передает суть: брыкающее, швыряющее камни могучее копыто — и прицельно-точечный «ужал». Справедливости ради не забудем, что на практике у баллист и катапульт постоянно встречались пересекающиеся сферы интересов.

Видели ли мы торсионные машины на кино- и телеэкране? Затрудняюсь вспомнить: обычно там фигурируют совершенно невнятные конструкции, словно перенесенные прямиком из фантастики (не мне бы этот поклеп писать, не вам бы, дорогие любители фантастики, читать!). Кажется, только в старом британском фильме «Возвращение Робин Гуда» наличествует грамотно выстроенная катапульта. Самые забавные устройства представлены в эпической голливудской фэнтези «Гладиатор» (той самой, с Расселом Кроу) — имелись в виду малые «скорпионы», но это понял, боюсь, чуть ли не я один. Помните пехотно-колесничную баталию в Колизее пред лицом злодея-императора Серрванта… ох, простите — Коммода? Там в «наших» стреляют из чего-то крайне малопонятного — к счастью, почти безуспешно. Похоже, один из консультантов фильма видел репродукцию из издания Вегеция XVI в. (ту самую, которую вы видели в прошлом разделе!), где под названием «скорпион» изображена сверхсложная станковая аркбаллиста. А еще он, эксперт, краем уха слышал о малых, ручных «скорпионах» (ну да, были такие: скорее всего, арбалетного типа). И вот увиденное причудливым образом совместилось у него с услышанным…

Подводим итог. Использование торсионных метательных машин прежде всего в качестве осадной техники чрезвычайно облегчало осаду, позволяя «прикрывать огнем» всю остальную осадную технику, а порой даже делая за нее часть работы. Но не всю работу.

Любопытно, что осаждающие обычно имели фору: античное градостроительство слишком долго сохраняло остатки докатапультных традиций — и, как результат, легче было грамотно разместить торсионную «артиллерию» вокруг города, чем на городских стенах и башнях. В тех редчайших случаях, когда это все же проделывалось, атакующая сторона могла рассчитывать на успех лишь при том самом «колоссальном перевесе». Похоже, Архимед даже не столько усовершенствовал сиракузскую технику, сколько расположил ее должным образом: умно и продуманно, с учетом секторов обстрела, ключевых высот, возможности «маневра огнем» и координации действий.

Итак, взаимодействие с другими родами войск, тактика и стратегия. Для реального Средневековья это все-таки характерно в большей степени, чем для фэнтезийного квази-средневековья, но… меньше, чем для римской эпохи, чего уж тут спорить.

Хотя — магия! Она, наверно, может обеспечить фугасно-зажигательный эффект почище, чем тяжелое ядро или бочонок с горящей смолой! Вот поэтому-то фэнтези с катапультами знакома лучше, чем допороховая Европа.

На дворе — не античность и не Средневековье, а просвещенный XVI в. Но катапульта в данном случае скорее виртуальна, чем реальна

И еще. Такие замечательные результаты пучок скрученных волокон показывает только при тщательном и умелом уходе. Более тщательном и умелом, чем требует аркбаллиста. Торсионную баллисту или катапульту надо все время обхаживать: подкручивать «разболтавшиеся» жгуты и станину, чистить и смазывать, холить и лелеять… Беречь от влаги (из-за чего на кораблях, даже тяжелых, эти машины все-таки редки)… А она, неблагодарная, все равно регулярно «зависает», как система Windows…

Препятствия, как видим, не абсолютные. Однако, суммируясь, данные факторы предопределили выбор Средневековья в пользу совсем других метательных машин. Таких, которые, при отсутствии ряда катапультных преимуществ, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО могут ломать крепостные стены!

Но об этом — см. ниже. А пока еще несколько слов о катапультах купно с баллистами:

— Ренессанс, открывший для себя величие античности, естественным образом испытал и чувство неполноценности перед катапультами. К счастью для военной практики, оно главным образом выразилось в создании «виртуальных» образцов, так и оставшихся в разработках военных теоретиков и гениальных (а также не слишком) художников.

— При умелой команде «наводчиков» в катапульте эффективнее использовать не «ложку», а особого рода пращу, укрепленную на том самом рычаге, который в упрощенных конструкциях венчает ложка. Он в этом случае как бы превращается в фустибулу, направляемую силой торсиона, а не человеческой рукой.

— Когда рычаг катапульты, выстреливая ядро и гася энергию, с силой ударяется о покрытую войлоком поперечную балку — очень соблазнительно попытаться использовать силу этого удара, не дать ей пропасть вхолостую. Для этого там могли расположить длинную стрелу, которую рычаг и «вышибал» в полет. Но широкого применения такие катапульты двойного действия не получили: очень трудно найти этой стреле достойную цель, расположившуюся на той же, хотя бы в общих чертах, прицельной линии, что и для основного снаряда (ядра).

— Кстати, о стрелах и двойном действии. Баллисты умели выпускать несколько стрел одновременно, хотя до совершенства «пучковой» стрельбы китайских аркбаллист, кажется, не дошло. Стрельная картечь бьет куда кучней, чем каменная: ведь на ложе обычно делаются направляющие-«стреловоды».

В фантастике именно таких машин что-то не видно. А ведь для нее, фантастики, это просто замечательная находка!

Боевые коромысла

Здесь, пожалуй, следует объяснить, что же такое требучет. Это простое, но очень эффективное метательное оружие — большой рычаг, свободно вращающийся вокруг некоей точки опоры, длинное плечо рычага заканчивается корзиной для метания снаряда, а на короткое кладется камень весом в несколько тонн. С использованием блоков этот камень поднимается наверх, в корзину кладут снаряд, затем рычаг освобождают, груз падает, а длинное плечо с корзиной поднимается, описывает большую дугу и швыряет снаряд.

П. Андерсон. «Крестоносцы космоса»

Впервые привожу «дальнозарубежный» эпиграф: ну не нашел ничего у наших! Термин «требучет» фигурирует и в ряде компьютерных игр. У русскоязычных читателей (геймеров тем более) он вызывает смех именно своим «бухгалтерским» звучанием. Между тем это — классическая ошибка переводчиков. Озвучиваться слово должно согласно не английским, а французским нормам. То есть — требюше.

(Сами англичане эти нюансы отлично знают! За рядового американского пользователя поручиться не могу — но уж Гаррисон-то, безусловно, «имел в виду» французское звучание. К слову: ведь и фамилию одного из известнейших фантастов Америки, Р. Хайнлайна, принято произносить именно на его «родовой», т. е. немецкий, манер — иначе получился бы «Хейнлейн». Правда, именно требюше средневековые немцы переименовали по-своему — в «трибок».)

Также часто используется термин «блида». В научной же литературе этот класс метательных машин в основном именуется «фрондибола» — так что перейдем к этому названию и мы. Однако напоследок — еще немного филологии.

Требюше XIV в.: изготовка к выстрелу. Пропорции отдельных частей на этой миниатюре несколько нарушены — но принцип ясен

«Требюше» в переводе означает… «коромысло». Это у нас оно дугообразно. В Европе же основой этого оружия, т. е. орудия (не метательного!), служит, как правило, прямой шест, на концах которого оборудованы «зацепы» для ведер. Словом, равноплечий рычаг с одинаковыми грузами на обоих концах и точкой опоры ровно посередине.

Вот таков же и принцип устройства фрондиболы, только система грузов у нее не уравновешена, точка опоры сдвинута, и рычаг соответственно получается не равноплечий. На одном, более коротком плече шарнирно подвешивается тяжелейший груз: обычно громадный ящик, заполненный камнями или землей (есть и другие варианты, но один многотонный камень — вряд ли!). А второе плечо представляет собой длинный «шест», снабженный пращой (не корзиной!), в которую закладывается снаряд. Если продолжить водоносную ассоциацию, то машина действует по принципу колодезного журавля. При помощи системы воротов или, в легких вариантах, просто вручную длинное плечо опускают до земли, заряжают пращу — и отпускают… На верхней части траектории свободно закрепленный конец пращи соскакивает с зацепа, после чего снаряд летит по крутой дуге, в цель или мимо — это уж как повезет!

Вот так вылетает ядро из пращи фрондиболы!

Вместо груза к короткому плечу иногда подводили веревки, за которые брались люди. В Европе на «человеческом факторе» работали обычно легкие фрондиболы: число обслуги колебалось от нескольких человек до нескольких десятков. Зато в Китае человеческая тяга использовалась, наоборот, для обслуживания самых тяжелых машин: тросов — десятки, людей — тысячи…

Легкая фрондибола не больше того же колодезного журавля, и даже стреляет она довольно далеко, хотя и не так, как мощный лук. Но снаряды ее — именно что из числа легких. Небольшое ядро или голову перехваченного лазутчика в осажденную крепость забросить получится, вести тревожащий огонь по живой силе — тем более (меткость фрондиболы недостаточна, чтобы прицельно бить по отдельно взятому человеку, но ведь можно обстреливать, например, пролом в стене, где суетится ремонтная бригада). Однако чтобы этот пролом сделать, требуются «коромысла» иной мощности и габаритов.

Длина их рабочей части составляет порой 15–20 м, если не более, и это еще не считая пращи! Вес груза — примерно столько же тонн.

А вес снаряда? И вообще, что это были за снаряды?

Разные, в зависимости от назначения. Хорошо обработанные каменные ядра весом в несколько десятков килограммов — для дальней стрельбы, позволяющей разрушать бревенчатые укрепления или, скажем, неукрепленные постройки внутри крепости, по ту сторону стены. Если же требовалось разрушать саму стену, то в ход шли огромные глыбы весом в несколько центнеров. Их даже тяжелая фрондибола могла послать не дальше чем на 200–300 м!

Максимальный вес такой глыбы — не центнеры, а тонны. Полторы, даже две. Но дистанция броска в таком случае измеряется десятками метров; ну, может, до сотни дотянет. Так что тут уже приходится действовать совсем близко к вражеской стене — следовательно, и осадные сооружения, прикрывающие фрондиболу, тоже надо подвести почти вплотную. А это возможно только при правильной осаде…

Элемент «биологического оружия»: дохлая лошадь в подарок осажденным!

Впрочем, как уже говорилось, и «нормальные» фрондиболы действуют на расстоянии, не спасающем от лучного или арбалетного обстрела. Будем справедливы: и катапульты с баллистами от этого тоже не застрахованы. Так что орудийную обслугу, а в случае нужды и сами машин, всегда следовало либо располагать за бруствером, на «закрытой» позиции, либо прикрывать, допустим, развешенными на столбах плетеными матами или войлочными «коврами». Эффект свободно висящей ткани хорошо гасит энергию и стрелы, и даже ядра легкой фрондиболы. При попадании снаряда ТЯЖЕЛОЙ фрондиболы, конечно, возникнут проблемы…

Именно из тяжелых фрондибол в осажденный город забрасывали, например, туши павших лошадей, рассчитывая вызвать эпидемию. Поэтому, когда космические крестоносцы зарядили свой «требучет» совсем небольшой (зато атомной!) бомбочкой — ничего удивительного, что сами они в результате не пострадали, оказавшись за пределами разрушительного воздействия малого ядерного взрыва. Снаряд весом в несколько килограммов мощный требучет пошлет на километры!

Другое дело — собрать и установить его не так-то просто. Представьте себе станину, требующуюся для такого «коромысла»! Да и «грузовой отсек» еще надо заполнить, пусть даже просто землей (чаще — все-таки мешками с песком или щебнем).

Если же отвлечься от ядерных технологий, то не забудем: к снаряду фрондиболы требования особо высоки. Его надо хоть как-то отцентровать. Его надо доставить на место (почти вплотную к вражеским укреплениям!). Он — если это камень, как обычно и бывало, — должен обладать достаточной твердостью, чтобы не разлететься вдребезги при встрече с Ее Величеством Крепостной Стеной…

При соблюдении этих условий несколькими точными попаданиями полуторатонных глыб действительно можно развалить даже Ее Величество. Можно это сделать и многими попаданиями 200-килограммовых ядер. Но и в том, и в другом случае для этого потребуется, считая перезарядку и доставку боеприпасов, изрядное количество дней. А за это время много что может произойти с фрондиболой, установленной в 60 м от врага (случай первый) или даже в четверти километра (случай второй)…

Прежде всего, конечно, ее может «накрыть» городская артиллерия, даже доогнестрельная. На фреске в сиенском «Палаццо Публика» (1328 г.) изображен рыцарский замок, во внутреннем дворе которого установлена огромная фрондибола. «Коромысло» ее, возвышающееся не только над стеной, но и над башнями, собрано из нескольких балок, каждая из которых могла бы послужить корабельной мачтой!

(Между прочим, из мачт их действительно собирали. Когда прибывшее на кораблях войско с ходу приступает к осаде приморского города — в дело идет именно этот «строительный материал».)

Эта исполинская «праща» расположена так, чтобы держать под обстрелом сектор, выходящий к воротам: предполагалось, что враги свою осадную технику будут подтягивать именно туда. А вообще-то наводить на цель тяжелую фрондиболу крайне трудно (у легкой «коромысло» обычно закреплено на подвижном вертлюге: с горизонтальной наводкой проблем не возникает). Обычно ее как в начале кампании устанавливали против конкретной цели, так потом до конца боевых действий и вели по ней огонь. Эта тактика, вроде бы примитивная, на деле требовала большого опыта и сложных расчетов. Очень уж велика плата за ошибку — одного труда и времени на «перезагрузку» сколько потребуется!

Соответствующими навыками довольно часто владели и рыцари, и даже высшие аристократы: в воинской среде такое считалось «хорошим тоном», а дворянское пренебрежение к неизбежным при этом элементам черного труда в данном случае как бы не инсталлировалось. Но обычно это все же был кто-то из, в широком смысле слова, «книгочеев». Или — инженеров.

…Итак, разница между фрондиболой и метательными машинами иных классов ясна. А поскольку именно фрондибола является классическим оружием пролетариа… виноват, Средневековья, то и фантастам не следует ею пренебрегать. Все-таки фэнтези, как ни крути, крепко связана со средневековым «местом действия»…

А в античное время почему фрондиболы нет? Отчего же, она почти есть — только «коромысло» с пращой размером поменьше, и запускает его не сила тяжести, а торсионный жгут. Катапульта типа «онагр» — именно этот вариант. Ну и фустибула, древково-ременная праща — тоже: она вообще без станка и «двигателя» обходится, одной человеческой силой.

(А вот, скажем, тролль мог бы с захваченной у противников-людей легкой фрондиболой как с фустибулой обращаться, стреляя «с рук», будто Арнольд-Терминатор из пулемета! Да и к тяжелой можно дюжину троллей приставить: они ею будут орудовать не хуже, чем люди — легкой!)

В нашем же мире фрондибола появляется где-то к VII в., на территории Византии. Почти наверняка она является переосмысленной, с учетом новых условий, позднеантичной техникой: скорее всего — вышеназванных «смысловых элементов» катапульты или фустибулы (а может, все же колодезного журавля?). Довольно скоро эти машины проникают в Европу, а веку к XII и Русь начинает с ними знакомиться. Века же с XIV фрондиболу уже помаленьку начинают теснить пушки, однако еще примерно столетие доогнестрельная артиллерия не всегда и не во всем уступает огнестрельной. Но к XVI в. вопрос уже решен.

Тяжелый вариант легкой фрондиболы оказывает «огневую поддержку» осаждающим, помогая им отразить вылазку осажденных. Хорошо видны натяжные тросы: «артиллерийская команда» действует на человеческой силе. А повисший на пусковом тросе «наводчик» обеспечивает корректировку пращи уже в момент выстрела — надо сказать, с большой опасностью для себя!

И, как всегда в таких случаях бывает, немедленно после этого в самых разных трактатах начинают появляться сверхсложные, сверхогромные и много чего еще «сверх…» проекты фрондибол! Голливуда, правда, еще не было — потому в постсредневековые «экранизации» они не попали. На полях сражений им и в классическом Средневековье места бы не нашлось. А вот тогдашняя фэнтези (рыцарские романы) уделила им не больше внимания, чем нынешняя!

Пожалуй, не буду сейчас критиковать Голливуд: в «Жанне д’Арк» Люк Бессон с доспехами перемудрил — а вот фрондиболы у него воссозданы безупречно! Разве что эффективность выстрела преувеличена (где-то двухпудовое, судя по виду, ядро с многосотметрового расстояния для крепостной стены не очень опасно) и о пушках отчего-то все забыли (а под Орлеаном именно они уже играли основную роль!). Ну, на то и фантастика. А что, вы этот фильм — прекрасный, выдающийся! — к иному жанру относите? Или вы к иному жанру относите «Царство небесное», где установленные очень далеко от городской стены фрондиболы элементарно разрушают эту стену, стреляя с пулеметной частотой и кучностью? Ну, а фильм «В ловушке времени», к счастью, и не стремится выйти за рамки фантастики…

И еще несколько слов о фантастике. Сейчас в Европе распространилась мода на… прыжки из фрондибол (спортсмен помещается в праще вместо ядра!). К счастью, не на сотни метров и не в стену крепости — а на десятки, с приземлением на оборудованный по всем каскадерским правилам воздушный суперчерезсверхматрас слабого надува. Совсем недавно эта мода дошла и до городов СНГ: про Москву пока не скажу, но до Киева точно. Причем в столице Украины такая фрондибола (называемая «катапультой», но уж ладно…) была выставлена в качестве платного аттракциона, доступного всем желающим! Следующим этапом будет, вероятно, организуемая таким же способом экспедиция на Эверест. Вообще-то на Западе такие прыжки являются экстремальным видом спорта, требующим особой подготовки.

То, чего почти не было

…В военном деле много такого, что в теории или даже на учениях весьма действенно, но в поле не применяется. Одно время, к примеру, поговаривали о катапультах, управляющихся сжатым воздухом, но до дела так и не дошло — видимо, невозможно заставить поршни работать согласованно. Я-то сам прежде никогда не видел Скорпиона в действии, но от тех, кому это доводилось, я слышал о большом количестве затруднений. К примеру, зачем всаживать в человека шесть стрел, когда и одной хватает? Как ты сам видел, у стрел нет разброса — поскольку отверстие установлено против одной цели, траектория более-менее попадает в один сегмент круга. Одного, может, и убьешь, а остальные, ежели у них мозгов хватит, отскочат в сторону, прежде чем в них попадешь. Опять же нужно помнить, что ты не просто тратишь хорошие стрелы, но и снабжаешь ими врага. Однако можно сказать, что их сразу в ход пустить не удастся, поскольку у них нет бороздки. Ты сам знаешь, что ее вырезание — дело важное и требующее времени. Нет, искусство войны зависит от маневренности, быстроты передвижений, быстрого приспосабливания к новым условиям. Боюсь, у нашего дружка Скорпиона ничего такого нет.

Н. Толстой. «Пришествие короля»

Вот черт, опять не нашел подобающего описания у отечественных фантастов. Николай Толстой на самом-то деле — Nikolai Tolstoy: писатель он английский, хотя и прямой потомок ТОГО САМОГО Льва Николаевича. В результате цитировать этого автора (фантастом себя, кажется, не считающего — но им являющегося!) мне все-таки приятней, чем совсем уж «ненаших» (шутка).

Римский «военспец» Руфин, который в «Пришествии короля» произносит эту тираду, оказался удручающе прав. Слишком многие из теоретически осуществимых метательных машин на практике… ну, не то чтобы совсем работать отказывались, но не демонстрировали каких-либо преимуществ перед старыми добрыми конструкциями. Это касается и машин, использующих энергию сжатого воздуха. Античные авторы упоминают о них как об устройствах не только изобретенных, но даже и работающих. Однако от такой «работы» до применения в боевых условиях — дистанция огромного размера. Оружейникам античности ее преодолеть не было суждено.

А вот создать метательную машину с автоматным — ну, почти — темпом стрельбы им как раз удалось. Именно ее Руфин называет «Скорпионом»: заглавная буква — ладно, ведь даже пушкам давали имена собственные. По механизму выстрела это действительно «скорпион», будь он хоть аркбаллистой, хоть баллистой торсионной. Если же говорить о механизме взведения тетивы и подачи стрел (из специального «магазина» над ложем!), то эта машина относится к классу «полибол». Натяжной ворот, который непрерывно вращали двое дюжих мужей (в крайнем случае и один мог, но уж совсем дюжий!), цепь типа велосипедной, соединяющая его с хитроумным заряжающим устройством, описание которого на этих страницах ну никак не уместится, увы…

Да, недостатков у полибола хватало, римлянин указал их правильно. Но на близком расстоянии такая «стрельба очередями» действительно обеспечивала и убийственный темп, и высокую точность. Все тот же Шрамм, проводя полигонные испытания баллист, и этот «стрелопулемет» в деле опробовал. Выяснилось, что при обстреле, к примеру, идущего на прорыв противника (все условия соблюдены: малая дистанция, плотная масса атакующих, узкий сектор обстрела, настоятельная потребность в непрерывной стрельбе) полибол действительно может решить исход схватки не хуже, чем автоматическое оружие! Как ни странно, он даже в работе безотказен: при должном уходе ничего там не заедает и не соскакивает.

При наличии достаточного числа обслуги (рабов?) на полях фантастических сражений полибол мог бы развернуться даже лучше, чем в реальной истории. В нашем мире для него все же чересчур редко находились адекватные мишени: возможность наведения на цель слишком отстает от «пулеметного темпа», особенно на дистанции чуть выше малой. Да и на безотказность доиндустриальной техники положиться если и можно, то далеко не всегда.

И все-таки: представляете, как возрастет темп и дальность стрельбы, если к натяжному вороту приставить троллей! Правда, они — народ не технический: у них эту баллисту живо заклинит. Ну, значит, техника иной расы им придадим, гоблина или человека.

Стоп. Возвращаемся к пневматическим катапультам, точнее — баллистам. Не фантастики, а нашего мира!

Такая машина (согласно Филону Александрийскому — «аэротон») действовала или должна была действовать по принципу баллисты. Только вместо скрученных пучков волокон у основания каждой полудуги располагался закрытый с одной стороны бронзовый цилиндр, в который при натяжении аэротона (натяжной механизм — опять-таки как у стандартной баллисты) вдавливался поршень. А когда срабатывал спусковой механизм (тоже «баллистический»), оба этих поршня, движимые энергией спрессованного ими воздуха, совершали обратное движение, передавая толчок на полудуги… а те — на тетиву… а та, в свою очередь — на снаряд…

Но это — в теории. Практике же воспрепятствовала совсем не необходимость синхронизировать работу поршней (будь дело лишь в этом — можно бы соорудить вместо баллисты катапульту: с единственным поршнем у основания единственного же рычага). Просто античная технология не позволяла создать достаточно герметичную систему «поршень — цилиндр». Давление начинало падать почти сразу. В принципе его можно было поддерживать при помощи насосов — но… до этого античная технология (а пожалуй, что и инженерная мысль) тоже не дошла. То есть не до насосов вообще, а до такого их применения.

Все вышесказанное — не теоретические рассуждения, а самая что ни на есть подтвержденная практика. Полковник Шрамм, воссоздавая разные типы катапульт, и до аэротона тоже добрался. Причем если, говоря о выдержке дерева или мастерстве плетения тросов, можно было допустить преимущество древних мастеров перед новейшими реконструкторами, то здесь этот довод неприменим. Бронзовое литьё, точность стыковки деталей, беззазорное прилегание поршня к стенкам цилиндра — все это даже в железном веке не было самым сильным козырем античного Средиземноморья…

А вот для фантастики такого запрета нет! Вполне можно представить себе некий полутехнологический мир, в котором аэротон той или иной конструкции — привычная реальность поля боя. Между прочим, если уж в этом мире насос (а то и компрессор!) используется для обслуживания катапульт — то можно придумать и нечто поэффективней, чем такой вот цилиндр, нуждающийся в непрерывном подкачивании. Допустим, при каждой пневматической катапульте будет запас уже заряженных «магазинов»: емкостей со сжатым воздухом. Пожалуй, они могут и в качестве «боеголовок» использоваться, особенно если ставка делается не на энергию взрыва, а на разбрасывание им, взрывом, поражающих элементов. Хоть заряженных магией игл (но тогда, наверно, и энергия взрыва может быть магической?), хоть зажигательной смеси (а вот такие смеси — прямой путь к полноценной взрывчатке, да уж и к огнестрельному оружию: мир ведь не без технологии!).

Конечно, надо продумать, кто, как и где будет эти баллоны (или что уж там) заряжать. Рабы вручную? Работники тыла на неких фабриках? Или же у нас (да нет — у них) цивилизация биологическая, и такие «пузыри» просто растут на деревьях?

А вообще — есть ли смысл в такой боевой пневматике, даст ли она выигрыш перед чисто механическими «средствами запуска»? Может, и даст… У нее хороший потенциал, когда речь идет о запуске «медленных» (летящих с дозвуковой скоростью), но довольно крупных снарядов!

Для этой же цели, наверно, может послужить и катапульта, работающая по принципу двигателя внутреннего сгорания. Толчок поршня вряд ли сам по себе окажется способен отправить в полет приличных размеров снаряд с приличной скоростью — но такой двигатель вполне пригоден для взведения торсиона или пружинной дуги. Нечто подобное мы видели в ручном арбалете Ван Хелсинга (правда, грохотать он должен был, как мотоцикл!); в станковом же оружии тем более получится!

Принцип действия халкотона (по Филону и по все тем же кайзер-вильгельмовским реконструкторам): бронзовые пружины сжимаются, когда баллисту натягивают, — и в момент высвобождения тетивы резко разжимаются

Правда, очень трудно представить мир, где такие двигатели уже в наличии, а вот огнестрельное оружие — нет. Зато мир, где чудом передовой техники окажется катапульта с приводом от паровой машины, представить куда легче. Он, собственно, уже описан: «Специалист по этике» Гаррисона.

В нашем мире до таких изысков дело не дошло. Но это не значит, что наш обзор завершен!

Кроме аэротона, Филон Александрийский упоминает еще и халкотон. Источником энергии в данном случае служил не сжатый воздух, а витая бронзовая пружина. Точнее — две пружины, расположенные точно так же, как цилиндры аэротона и, по правде говоря, как торсионные пучки стандартной баллисты. Энергию они запасали (или все-таки должны были запасать?) на сжатии, а выдавали, разжимаясь, толчком. Будь эти пружины стальными — может, метательная машина и потягалась бы с этими самыми стандартными баллистами. Но тут опять сработал «технологический барьер», для фантастики не обязательный: отчего бы параллельному миру, стадиально соответствующему временам Филона (I в. н. э., расцвет средиземноморской надцивилизации!), не иметь более продвинутой металлургии? Собственно, ведь и тогдашнее Средиземноморье до стали доросло: просто не было готово изготавливать из нее массивные цилиндрические пружины.

Кстати, о цилиндрических пружинах. Пожалуй, использовать их по схеме халкотона не совсем рационально: ход разжимающейся пружины неизбежно окажется короток. При «нормальном» метательном раскладе — т. е. когда требуется придать приличную скорость снаряду катапультных параметров — лучший разгон витая пружина обеспечит не на разжатии, а на сжатии, резком сокращении. Или при торсионном «раскручивающем» эффекте: кто сказал, что на это способен только пучок волокон?!

Именно так и работали цилиндрические пружины в реально повоевавших на Первой мировой метательных машинах.

Образцов, где применялась бы ТОЛЬКО работающая на растяжение-сжатие пружина, кажется, не было. Но у французов существовал «комбинированный» станковый арбалет-гранатомет, у которого тетива крепилась не непосредственно к луку, а к соединенным с ним пружинам. Немцы для этих же целей применяли классические аркбаллисты, без пружинящего посредника между дугой арбалетного лука (тоже ведь пружина, хоть и плоская!) и тетивой. Зато у немцев были торсионные катапульты-гранатометы: с цилиндрической, но работавшей на скручивание пружиной у основания рычага-«ложки».

Единственное общедоступное изображение такой катапульты содержится в русском переводе безнадежно американской энциклопедии «Иллюстрированная история оружия» (Минск: Попурри, 2000). Там говорится, что это — русская катапульта, захваченная немцами в ходе одного из наступлений 1915 г. На деле история этого образца несколько причудливее: изготовлен он был соотечественниками все того же Шрамма (между прочим, прямое следствие его довоенных экспериментов!), повоевал на стороне немцев, был оставлен ими при отступлении, повоевал уже на стороне русских, а при новом немецком наступлении — отбит назад. Но нью-йоркские энциклопедисты в этих европейских пертурбациях за давностью лет не разобрались…

Катапульта 1915 г., успевшая пострелять и из немецких окопов по русским, и из русских по немецким

Во всяком случае, принцип действия этих метательных машин понятен. И для фантастики опять же нет запрета на использование их в иных мирах, в иные времена. Да и Первая мировая — чем не пространство-время для фантастики?!

…Есть и еще один принцип действия, которого «почти не было» в нашем мире. Метательная машина, работающая за счет растяжения даже не пружин, а… упругого троса. Иными словами — сверхрогатка.

Старый Свет с резиной познакомился фантастически поздно, а до вулканизации додумался уже в пароходно-паровозные времена. Индейские же цивилизации Нового Света оказались столь нетехнологичны, что дальше использования «сырого» каучука вообще не пошли. Так что у нас все свелось чуть ли не к одной только рогатке как оружию тинейджеров. Конечно, мы уже говорили о подводных ружьях, квазиарбалетах и рогатках в руках диверсантов тоже. Не забудем и о том, что станковые конструкции резинового боя порой применялись в уличных беспорядках начиная с 1905 г. (точно знаем: есть мемуарные свидетельства!) и вплоть до нынешних антиглобалистских акций (а вот тут даже видеокадры имеются). Но, по большому счету, все это безнадежно опоздало. В реальности. Для фантастики же тема катапульт резинового боя отнюдь не закрыта!

Запомним этот вариант — и оставим его как несбывшийся. А из сбывшихся диковинок есть ли хоть что-нибудь?

Как ни странно — есть. Это катапульты (назовем уж их так), действующие за счет упругости гибкой доски или шеста. Но — не по арбалетному принципу!

Мангонель: реконструкция боевого образца

Тут возможны два варианта. В первом из них используется действительно доска, гибкая и широкая. Стрелу (обычно — несколько стрел сразу; да ведь и досок бывает несколько, только они «сшиты» в одну пластину) она вышибает в полет ударом. Контакт со стрелой (стрелами) при этом резок и кратковременен, метательная машина отнюдь не может разогнать их до такой скорости, как делает это баллиста с длинным ходом тетивы. Зато эта машина (обобщающее название — «мангонель») идеальна для залповой стрельбы на ближнем расстоянии. Полибол, нацеленный на брешь в стене или проем выбитых ворот, позволяет слать по валящей оттуда толпе стрелу за стрелой; мангонель же разом простреливает широкий сектор сразу на двух, а то и на трех уровнях. Если это все-таки не остановило атаку, то перезаряжать его придется долго — но, как правило, на прорывоопасных участках устанавливают по нескольку таких машин. Они ведь, при всей их экзотичности, очень просты в изготовлении, да и для стрельбы особого мастерства не требуется.

Знаком ли нам мангонель по кинематографу? Почти да (ну, у нас вся глава посвящена этим «почти»). Все та же «Жанна д’Арк»: эпизод, когда французы врываются в английское укрепление на подступах к Орлеану. Там по ним хлестнула залпом какая-то диковинная машина, принцип действия которой, правда, больше напоминает торсионный, но горизонтальный веер стрел (почему-то на одном уровне) — от мангонеля. Часть из этих стрел пронизала не успевшего отступить в сторону английского латника насквозь: через бронированную спину и грудь. Это вряд ли, конечно: стрелы почти лучные, для них даже один слой латной брони пробить — задача из тяжелых…

Тем не менее мангонели использовались и в «рыцарские» времена, хотя в римскую эпоху — чаще (но все равно редко: область их применения очень узка). Некоторые современные исследователи полагают, что они применялись в абордажных боях. Теоретически это логично: малое расстояние, у многих участников схватки — легкий или неполный доспех (ведь нужно лазать, карабкаться, прыгать с борта на борт, может быть, даже спасаться вплавь!), да и страдающих от влажности деталей мангонель имеет куда меньше, чем баллиста. Но отчего-то я не нашел ни одного первоисточника — будь то труды античных авторов или настенные рельефы, — где эта машина фигурировала бы в таком качестве. Фантасты, у вас есть шанс опередить флотоводцев!

А вот так изображали мангонель в XVI в., уже кое-что позабыв

Если же серьезно, то самое подходящее место для мангонелей — рубеж «огневого прикрытия» мощной стеноломной техники: таранов, фрондибол… И как эта техника взаимодействует с залповыми стрелометами ближнего боя — так с ними же, на своем уровне ответственности, должна взаимодействовать «немеханизированная» пехота: лучники, мечники, копейщики. Для них жизненно важно с толком использовать драгоценные секунды сумятицы, возникающие, когда мангонельные залпы сбили натиск атакующих, проредили их число, отбросили или до неуклюжести отяготили щетиной стрел штурмовые щиты…

«…А когда она показала себя, тогда и выяснилось, что это копьеметательная машина.

В это время к стене подходила очередная колонна, и машина ударила по ней, по переднему щиту. Те щиты, которые по бокам, это ведь (по правде говоря) просто кожи, те самые, которыми груз от дождя накрывать, кожи, растянутые на двух вертикальных палках, стрелы в них застревают, а копье пробило бы, как воздух; ну пробило бы и все, разве что за щитом надело бы на себя кого-нибудь. Но оно ударило куда сильней. Звук был как тараном в борт. Оно ударило в верхний передний щит, деревянный, наискось, и застряло в нем, пробив, и отбросило шагов на пять, вместе с людьми, что там были. А в открывшуюся для них дверь сразу просунули свои жала стрелы. Покуда люди там успели опять закрыться (а это были дружинники «Зеленовласой»), полтора десятка человек можно было уже нести обратно: кто ранен, а кто и убит».

Ю. Горишняя. «Слепой боец»

…Если кто-то еще не забыл — то, кроме упругой доски, упоминался еще и упругий шест. Он используется во второй разновидности работающих на этом принципе машин. Принятое для них условно-обобщающее название — «рутта»; вообще-то этот термин на средневековой латыни означал любой гибкий стержень, до розги включительно.

Популяризаторы частенько отождествляют эту «розгу» с мангонелем. Но рутта — не стреломет, а камнемет. Снаряд помещается на незакрепленный ее конец и выстреливается не при коротком резком ударе, а в момент упруго-гибкого распрямления всей конструкции.

Конструкция эта, как легко понять, по своей сути затрудняет «снайперское» прицеливание, необходимое для стрельбы по живой силе. Если же говорить об осадной войне — то в нашем мире нет материалов, которые позволили бы строить рутты, хоть сколько-нибудь соизмеримые по силам с катапультами, фрондиболами и пр. Когда военные технологии «созрели» до того, чтобы выделять на это пружинную сталь, метательные машины остались уже в далеком счастливом прошлом. Но в войнах Востока бамбуковые рутты сыграли свою роль, вспомогательную, однако немаловажную. Стенобитные ядра все-таки не по ним (хотя самые мощные рутты делались из нескольких бамбуковых стволов!) — а вот зажигательные снаряды они швырять могут, могут и крушить легкие деревянные прикрытия. А еще — запускать в воздух ниндзя на «дельтапланах». В современной фантастике это явно получится лучше, чем в самой средневековой Японии!

Европейские же материалы — ясень, тис и пр. — фактически не позволяли рутте посылать снаряд дальше, чем это делает умелый пращник. И снаряд был примерно таких же габаритов. А поскольку самая компактная рутта неизмеримо менее компактна, чем любая праща, — то какой в ней смысл?!

Смысл этот виделся только составителям оружейных трактатов XVI в., когда военные (и гражданские) теоретики изо всех сил искали «адекватный, но асимметричный» ответ программе СОИ… в смысле — артиллерии. Мы уже сталкивались с тем, что на страницы этих трактатов выплеснулось великое множество фантастических идей. И катапульты там были, и фрондиболы… и мангонели, обычно на одну стрелу, что полностью их обессмысливало… И всякого рода гибридные конструкции…

Среди этих гибридов — рутта-праща-фрондибола, разработанная Леонардо да Винчи. Заранее готов к немилости читателей, но все же скажу: если говорить об изобретательстве, то великий Леонардо был человеком не типа Эдисона, а скорее типа активного лентяя Полесова из «Двенадцати стульев». Все, именно все его проекты великолепно задуманы, но абсолютно не продуманы! И «танк», и «парашют», и эта вот боевая розга двойного действия. Мало того, что ей тоже просто «не хватило бы сил» заметно превзойти пращника. Мало того, что даже теоретически невозможно представить, как это сразу оба ядра — они должны полететь на ОЧЕНЬ разное расстояние! — сумеют попасть в цель, будь она хоть с крепостную стену размером. Мало того, что рутта в результате приобрела все недостатки фрондиболы без ее достоинств…

(А среди этих недостатков, между прочим, — профессиональный риск попасть под собственное ядро, если праща сойдет с зацепа преждевременно, взметнув снаряд почти по вертикали. Фрондибола — единственная из метательных машин, которой грозило такое «самоубийство». То-то раздолье для магов, если они умеют «насылать порчу» на вражеские машины!

Может быть, и не умеют: далеко не всегда воздействию магии подвластны чисто механические устройства. Но тогда, наверно, маг может постараться воздействовать на обслуживающий персонал, заставить кого-то совершить ошибку…)

Так вот, всего этого мало. Великий Леонардо для полноты картины позабыл про стопор-ограничитель: аналог «рамы», о которую тормозится метающий рычаг катапульты. Для гибкой рутты он тоже необходим!

(Так я написал в одной из «оружейных» статей, созданных задолго до этой книги. И — приношу да Винчи извинения, во всяком случае по последнему пункту. Про ограничитель Леонардо НЕ ЗАБЫЛ, просто изобразил его отдельно, в стороне от рутты.)

Рутта по версии Леонардо. Может быть, именно при взгляде на этот рисунок лицо Джоконды озарилось столь загадочной улыбкой?

Тем не менее все остальные пункты, увы, остаются в силе. Единственным оправданием гениальному фантасту служит тот факт, что творил он через десятилетия после того, как основные классы метательных машин сошли с исторической сцены. Но ведь десятилетия — не века! В любом случае не будем осуждать тех практиков военного дела, которые — известная песня — «не доросли до понимания» кода да Винни…

…Последнюю из метательных машин старой Европы тоже, кажется, строил специалист, начитавшийся фантастики XVI в. Время действия — 1521 г. Место действия — как раз не Европа, а… Мексика! Войска Кортеса, испытывая дикую нехватку огнестрельного оружия (аркебуз куда меньше, чем арбалетов, а пушек всего несколько, да и те малокалиберные!), штурмуют яростно сопротивляющийся Теночтитлан — и вдруг один конкистадор заявляет, что ему известно, как построить неогнестрельную машину, «метающую камни размером с ведро, которые могут разрушать крепостные стены и здания в городе». Но выстроенная под его руководством машина посылала снаряды по такой траектории, что они падали исключительно вокруг нее самой. Лишь чудом никто не пострадал, даже сам изобретатель (для чего Кортесу, наверно, пришлось медленно сосчитать до ста и обратно, а вдобавок напомнить конкистадорам, что у них каждый человек на счету).

Что это было? Неумело сооруженная фрондибола? Или умело сооруженная рутта «гибридного» образца?

Вряд ли мы это когда-нибудь узнаем. Так или иначе, разочарование от этого последнего опыта оказалось столь велико, что лишь в XX в. Европа сумела от него избавиться…

Будем надеяться, что конструкции, изобретаемые нынешними фантастами, окажутся более жизнеспособными!

* * *

Раз уж постоянно приходится говорить о времени, когда «прототипы» глав книги публиковались в виде журнальных статей, — попробуем превратить это из недостатка в достоинство. Потому что за миновавший срок не только появилось довольно много книг, авторы которых активно используют всю эту информацию (и правильно! А для чего еще она публикуется?), — но вдобавок накопилось множество вопросов. Особенно по доогнестрельной артиллерии!

У многих (включая и известных писателей, затрагивающих в своем творчестве оружейные вопросы) вызвала сомнения максимальная дистанция выстрела из аркбаллисты. Как написал один весьма уважаемый мной автор: «Неужели полтора километра? Простой расчет показывает, что начальная скорость стрелы при этом — не менее 150 м/с. И это при угле 45 гр., то есть прицельность только по азимуту!»

Да, именно так. По сравнению со сложной аркбаллистой даже самому мощному из средневековых арбалетов доступна (в лучшем случае!) половинная скорость выброса стрелы. Обратите внимание, о чем идет речь: об «артиллерийских» системах из трех синхронно действующих луков, каждый из которых пусть и не стальной, но зато достигает длины 2–3 м. Причем попасть нужно в цель размером с город. Если же требовалась более высокая прицельность или пробивная сила, то баллисты все-таки придвигали поближе.

Но при использовании зажигательных (вариант: заряженных магией) стрел большая дистанция иногда выгоднее средней. Скажем, в полукилометре метательную машину можно установить только ниже крепостной стены — зато километрах в полутора есть замечательная гряда холмов…

Использование в неогнестрельной артиллерии огненных стрел тоже кое у кого вызвало сомнения: «Любая тряпка на стреле, да еще горящая, сильно собьет ее с курса. При малейшем ветре не будет вообще никакой прицельности. На современных танках и то стоят датчики ветра, а ведь у их снарядов скорости далеко не те!»

Это возражение пришло от весьма известного писателя. При всей любви к его творчеству вынужден вступиться за честь метательных машин. Во-первых, «курс» — это, как уже говорилось, общее направление на город. А зажигательный боекомплект — не тряпка, но пропитанный неким составом волокнистый «чехол» или даже шнур, плотно обмотанный вокруг древка с учетом его центра тяжести. За время полета он не очень разгорается: «доходит до кондиции» уже на городских крышах, если стреле посчастливится там оказаться.

(Добавим: стрелы для таких сверхдальних выстрелов используются облегченные — по артиллерийским меркам, само собой. Весят они не больше, чем самые тяжелые из стрел, выпускаемых ручными арбалетами.)

Ну и, конечно, наличие бокового ветра — серьезный ограничивающий фактор. Иногда и впрямь приходилось дожидаться затишья. Но ограничивающих факторов и помимо этого хватало, потому-то осады порой бывали затяжными. Десятки, даже сотни дней, сотни и тысячи выстрелов метательных машин… подкопы, тараны, осадные башни, тролли, драконы — уничтоженные «на полдороге» или успешно подведенные вплотную к стенам… штурмовые драконы и птеродактили, то сбитые огнем зенитных баллист (а может быть, заклинаниями?), то успешно выполнившие боевое задание… Короче — все как у нас!

Массу вопросов (опять-таки со стороны действующих фантастов!) вызвали корабельные баллисты, причем почти все просят разрешения как можно шире использовать их в тактике «флот против флота». Лично я тут, понятно, ничего ни разрешить, ни запретить не могу, а вот реальная практика запрещает многое. Все-таки наши земные торсионы надо беречь от влаги. Так что на кораблях, даже тяжелых, эти машины редки, причем тактика «флот против берега» для них более естественна, чем участие в маневренном морском бою. Я ВООБЩЕ не знаю сообщений, чтобы в таком бою баллисты проламывали вражескому кораблю борт или сшибали мачту; правда, по такелажу и парусной оснастке из них в эпоху морского могущества Рима действительно стреляли. И ядрами, и тяжелыми стрелами, и «гарпагами»: стрела-копье типа усложненного срезня с многоветвистым наконечником…

Еще был вопрос о том, почему все-таки осаждающие обычно применяли катапульты успешней, чем осажденные. А вот это как раз необязательно для «ненаших» миров! Но в мирах «наших» античное градостроительство оказалось старше метательных машин. Если же вокруг города действительно вырастет новая система укреплений — то установленные на специально оборудованных для этого башнях тяжелые катапульты гарантированно смогут подавить все вражеские аналоги, что будут размещены вокруг стен. Ведь хоть какой-то стенобитный эффект достигается лишь ОЧЕНЬ тяжелым снарядом с ОЧЕНЬ небольшого расстояния, вряд ли большего, чем выстрел из пращи. И тут уж фору, безусловно, получит городская катапульта, за счет высоты расположения более дальнобойная! Не говоря уж о том, что дальнобойность ей обеспечит и использование более легких снарядов: ведь осажденным надо не ломать ядрами стену, а подавлять огнем (может быть, и буквально: зажигательными «бомбами»!) вражескую технику.

…Надо сказать, что за малую способность катапульт (баллист тоже) проламывать стену читатели и писатели обиделись на меня сильнее всего. Но — «на сем стою и не могу иначе».

Разве что магическую энергию использовать? Или могучих боевых монстров, которым по силам быстро перезаряжать легкие катапульты и медленно — сверхтяжелые, способные метать снаряды, которые лишь самой громадной фрондиболе по праще?

Но тогда ребром встанет вопрос и о материалах, способных выдержать такие нагрузки. Или их тоже будем магией подстраховывать?

Не слишком ли много магии?

Впрочем, кто справится с этой задачей (с магией ли, без нее) — тому честь и хвала.

Глава 6 Путь гладиатора

Приз остается в студии. После часа пойманный последним получает Главный Приз. Пять миллионов. Все просто. Внимательно следите за бонус-временем других гладиаторов. Может статься, что в финале все решат эти пять−десять минут. Всем все ясно? Отлично. Тогда прошу в студию.

С. Чекмаев. «Гладиаторы каменных джунглей»

Так сказать, «Гладиаторы, не мешайте посадке! И отойдите от края платформы!». В последнее время обнаружилось резкое «опрощение» достаточно зловещей сути этого термина. Не только в фантастике, во всяческих рекламных шоу-играх тоже — но мы сейчас говорим о фантастике.

Быть (или хотя бы называться) гладиатором сейчас — круто. Престижно. Модно. Но это с одной стороны; со стороны же другой — постыдно и страшно. Причем связанный с гладиатурой позор и ужас отнюдь не полностью определяется ее главным (для современных читателей и не менее современных писателей) грехом: вполне реальной угрозой гибели.

Однако баланс между «грехами гладиатуры» — главными, побочными, взаправдашними и фантастическими — очень трудно определить. Даже сформулировать возникающие по этому поводу вопросы — и то нелегко.

Попробуем?

1

Желтый песок арены, казалось, обжигал глаза.

Я поморгал воспаленными веками и медленно двинулся по дуге западных трибун, стараясь оставлять центр строго по левую руку. Я был левшой. Некоторых зрителей это почему-то возбуждало.

<…>

Выкладываться не хотелось. Для кого? Игры Равноденствия еще не скоро, к нам забредали лишь ремесленники со своими толстыми сопливыми семействами, бездельники с окраин да унылые сынки членов городского патроната. Все это были солидные, полновесные граждане, у всех у них было Право, и плевать я на них хотел.

Г. Л. Олди. «Право на смерть»

«Право», на обладателей которого бесстрашно поплевывает главный герой, гладиатор Марцелл, — это то самое право на смерть. В данном случае — право (и самая способность) умереть на арене, в котором бессмертным гладиаторам из мира Олди отказано. Так что плюет Марцелл, безусловно, сквозь зубы, показным презрением маскируя горестно-завистливое чувство собственной неполноценности. Сильный и оригинальный ход, с первых строк позволяющий четко обозначить кастовое самоощущение профессионального гладиатора: совершенно не такое, как у «бойца вообще».

Возможно, осознавая эту разницу, но не умея ее выразить, многие наши фантасты гладиаторской тематики… избегают, что ли. Или упоминают ее мельком, причем большей частью — в отрыве от «исходного» культурно-исторического контекста. А вне этого контекста она чаще всего предстает просто «боями без правил», организуемыми на потребу любителям острых зрелищ, иногда подпольных и всегда сопровождающихся тотализатором, сверхвысокими ставками и прочими атрибутами неспортивного (допустим) поведения. По крайней мере, для «непосредственных участников» такие бои, как правило, являются вынужденными, подневольными (ну еще бы: какой современный автор отдаст на них полюбившегося героя с его, героя, доброго согласия?!).

Впрочем, иной раз подобная гладиатура приходит в обличье вполне добровольного «кровавого спорта», очень престижного и/или высокооплачиваемого. Правда, в этих случаях она чаще напоминает рукопашные, а не фехтовальные схватки, да и жизнь участников обычно хоть чем-то подстрахована. Строгим «высокотехнологическим» контролем над ходом поединка в одной из ранних вещей тех же Олди, посмертной (изначально!) неубиваемостью в «Свете в окошке» Логинова, всемогущим и всеблагим сверхразумом в дяченковском «Пандеме» (где даже беспандемные обитатели «Красного слоя» реально отнюдь не подвергаются ПОЛНОЙ МЕРЕ риска)…

Собственно, гладиаторы «Права на смерть» (не все!) тоже защищены: бессмертностью и лишь временной уязвимостью своего «самовосстанавливающегося» тела. Но для них это не защита, а проклятие. Врожденное «уродство», которое мешает воспользоваться правом на смерть и тем самым сравняться с полноправными, добропорядочными, смертными гражданами. Выверт психологии и мироустройства совсем не гладиаторский, скорее даже антигладиаторский. Но именно этот контраст роднит их — по духу и социальному статусу — с обитателями того «антимира», которым являлась гладиатура нашей реальности.

Почти во всех остальных случаях имеет место не «анти», а просто «не». Ну, есть еще и «квази», когда фантасты моделируют псевдогладиаторские преломления идеи дуэльного или турнирного поединка. А иногда даже поединка судебного. Тут возможны очень интересные модели в духе, например, «Тут, на глубине» Д. Володихина — но такое все же случается редко. Уж слишком это разные темы, чтобы легко удавалось гармоничное слияние.

Разве что в «Любимце» Булычева, вообще-то совсем о другом написанном, мы тоже увидели гладиаторский социум изнутри. И опять налицо совершенно «не та» обстановка, время, действующие лица, но достоверность модели выдержана вполне. Равно как и глубинное сходство ее с нашей, т. е. древнеримской, гладиатурой.

Но о «Любимце» — в другой раз. Хотя бы потому, что с недавних пор фантастика обогатилась книгой, без упоминания которой теперь не может вестись ни один разговор о «гладиаторском вопросе». Да, вы угадали: это «Спартак» А. Валентинова (а теперь уже и «Ангел Спартака»).

«Это для нас те, кто на арене, — тренированные парни в доспехах и с мечами. Римлянин видел иначе, для него это — чемпионат зомби».

Сразу уточню: я очень высокого мнения об этой книге, сочетающей отличный литературный уровень и систему доводов действующего ученого. При этом с рядом валентиновских постулатов мне сейчас (и в дальнейшем) придется полемизировать. Итак:

«Итак, гладиаторы — жертвы мертвецам, то есть самые настоящие покойники. С того момента, когда пленный становился гладиатором, он считался принадлежащим душе того, в честь которого ему и надлежало умереть. Если коротко: гладиаторы уже «ТАМ», на «том» свете. Подчеркну: не приговоренные к смерти, а те, что УЖЕ умерли».

Да, вот с этим спорить не приходится: в первооснове гладиаторский «матч» являлся древней и грозной мистерией — искупительной жертвой. Сперва — за усопшего родственника (одно время такие сражения бытовали только на погребальной тризне), потом — за весь римский народ: «государственное жертвоприношение»… Однако и не скажешь, что эти жестокие игрища лишь «притворяются» сверхзрелищным «кровавым спортом», по сути им не становясь. А уж предположение насчет «чемпионата зомби» — существенный перебор.

Гладиаторские бои по фреске из т. н. «Керченского грота» (к сожалению, от него сохранилась лишь не очень профессиональная зарисовка XIX в.). Один из бойцов — «ретиарием» его, за отсутствием сети, назвать трудно — похоже, вообще выступает в «сольной программе»: без противника, показывая комплексы обращения с трезубцем наподобие японских ката. Сражения со зверями, считая за таковых и боевых собак, тоже нехарактерны для римской школы звериной травли: они проводятся по привившемуся в Черноморье «скифскому образцу»

Никуда не деться от таких вот фактов — в римских школах одна из наиболее излюбленных тем для ученического сочинения звучала примерно так: «О бедном, но благородном юноше, завербовавшемся в гладиаторы, чтобы собрать денег на достойное погребение для своего отца». Этакий аналог нашим «Луч света в темном царстве» и «Образ “лишнего человека” в творчестве Тургенева». Школьные сочинения с истиной всегда соотносятся весьма сложно, но проблема тут для всех участников явно видится иначе, чем «чемпионат зомби». К тому же римская история знает примеры и похлеще. Например, благороднейший патриций мог по ходу гладиаторских игр — не только заупокойных, но и государственных или «спонсорских» — вдруг выйти на арену и принять участие в бою![9] Мотивы у него могли быть разными: желание блеснуть перед всем народом воинским искусством, ответ на дерзкий вызов (со стороны гладиатора? или кого-то из «подзуживающих» дружков-аристократов? не знаем…), даже выполнение данного себе или тем же друзьям обета. Собственно в гладиаторы такой аристократ, разумеется, не записывался, однако эти его действия считались участием в гладиаторских играх — экстравагантным, но далеким от зомбирования. Да и позже, когда такое поведение уже считалось неподобающим, в экстремальных ситуациях — допустим, при тяжелой болезни императора — многие почтенные римляне давали обет в случае его исцеления сразиться как гладиаторы! Правда, надо было быть совсем уж Калигулой, чтобы по выздоровлении заставить их сдержать эту клятву буквально…

Именно Калигула и заставил — для чего ему пришлось как бы «сделать вид», что он и его современники живут в прежнем Риме, в те старые добрые (?!) времена, когда такие клятвы давались всерьез. Но даже в те времена их давали не с тем, чтобы превратиться в «зомби» на всю оставшуюся жизнь! Скорее — для того, чтобы заключить единоразовый контракт… со смертью? Не совсем так; скорее — со смертельной опасностью.

(А благородный юноша из древнеримских сочинений и, хотя бы отчасти, из римской действительности заключал контракт, скорее всего, не «разовый», но «краткосрочный». Впрочем, контракт этот вполне мог оборваться гораздо раньше, чем тому юноше представлялось… Но бывало такое, кажется, не слишком часто. Почему — об этом чуть позже.)

Дело в том, что загробному миру посвящалось скорее само сражение, чем его участники. История это давняя, еще догладиаторская и даже с заупокойными играми, пожалуй, не связанная. Было у совсем древних римлян представление, что в отдельных случаях — перед решающей битвой, например, можно заранее подгадать желательный исход, «посвятив смерти» кого-либо из своего войска. Судя по всему, эту почетную обязанность торжественно принимал на себя не изгой и не «штрафник», а… главнокомандующий. Во всяком случае, первоначально. А приняв — в торжественной обстановке приносил клятву на специально освященном (или следует сказать — проклятом?) оружии, после чего выходил из рядов и вступал в бой со всем вражеским полчищем: первый, один, далеко впереди своих воинов-сограждан…

Враги римлян, надо сказать, эти штучки знали и далеко не всегда решались принять такие условия игры, тем самым «подставившись» под ответный удар Царства Мертвых. А как их можно было не принять? Например, просто отступив! Либо выставив перед своими рядами такого же «проклятого героя»… Тоже предводителя, или, как и у римлян вскоре начало практиковаться, кого-то из числа его заместителей. Добровольцев? Чаще всего — да; но вообще-то «генерал» мог и назначить кого-нибудь в почетно-принудительном порядке. Кажется, сознавая это, кандидаты (их круг был ограничен, но в любом случае — не «штрафники», а, так сказать, адъютанты его превосходительства) предпочитали проявить героизм, не дожидаясь приказа. И, опять-таки кажется (в этой жутковатой архаике много неясного!), из-за таких «замен» этот обычай постепенно перестал восприниматься всерьез, сошел на нет. Помощь загробного мира, «посвящение смерти» — со всем этим мухлевать не приходится! Или, если уж «мухлевать», то всерьез. Выставляя против смерти на специально подготовленных играх столь же специально подготовленных «шулеров» (раз уж добровольцев на такое дело не напасешься!)…

Тройной поединок Горациев и Куриациев, еще благородно-почетный по всем параметрам, но уже почти гладиаторский по форме — не отголосок ли эпохи, когда римляне играли в такие игры (пока что не гладиаторские!) сами, не доверяя их «дрессированным специалистам»? Да, римские авторы представили мотивацию участников слегка иначе — но ведь эти мотивы уже были малопонятны и для цивилизованных римлян «письменной» эпохи! А те, что еще понятны — уже малоприятны; волей-неволей приходилось их облагораживать.

Добавим, что какой-то особо римской или даже италийской уникальности тут не видно. И у кельтов с германцами бытовали сходные представления о таком вот священном «воине-жертве», и у славян… И даже в евразийском племени эсэсэсэров, мифология которого требовала от канонизированных героев не просто мужественной смерти, а вычурно-фантастических жертвоприношений типа затыкания своей плотью пулеметной амбразуры или прыжка под танк со связкой гранат в обнимку.

Между прочим, в допулеметное время такие «посвященные смерти» могли и не погибнуть (или по примеру последнего из Горациев, или просто потому, что битва не состоялась, противник отступил). Тогда как быть? У «нордических» воителей, похоже, именно отсюда начинался путь в берсерки, ульфхеднеры и т. п., чуть ли не до вервольфов включительно; славный и страшный путь бесстрашия уже не человеческого, а скорее «мертвого» или звериного. Римляне же забредать в такие дебри фантастики избегали. Ничего страшного: обратный путь для них не был наглухо закрыт. Существовал сложный и длительный, но вполне доступный даже в военно-полевых условиях обряд «снятия» посвящения. А вот оружие, на котором приносилась клятва, в любом случае хоронили — как павшего в бою воина! И к его, оружия, могиле приближаться после этого было nefas — «нечестиво», чревато опасностью замараться смертным проклятием. Чем не фантастика?!

Вот одна из причин (но не единственная!), по которой к гладиатору относились настороженно. Он ведь — раб, осужденный преступник и т. п.; никто не будет с ним возиться как с «генералом» или пусть даже адъютантом, проводя обратный обряд, снимая — пожизненно или посмертно! — это «освящение-проклятие». Приводя христианские аналогии, он — кандидат на «смерть без покаяния», не «очистившись», не подготовившись. Переведя это на язык народных аналогий, в том числе и близких к нашим временам, гладиатор — такой же кандидат в «заложные покойники». А это — образы известные: умерший «нехорошей» смертью (особенно — после столь же «нехорошей» жизни) деревенский колдун, разбойник, убийца или самоубийца… Просто неизвестный деревенской общине-«миру» чужак… «Дикий барин», начиная с обсуждаемых пастушками в «Бежином луге» персонажей и завершая Владом Цепешем с Жилем де Рэ включительно…

Всех их, при малейшей возможности, норовили хоронить за оградой кладбища, на скрещении дорог — и даже после этого ждали от них каких-нибудь вампирских сюрпризов. В чем нынешние фантасты с буколическими пейзанами, кажется, готовы солидаризоваться…

«Гладиаторов, если они были не рабы, а свободные (то есть сами в гладиаторы записались), надлежало хоронить на кладбищах для САМОУБИЙЦ. Вполне логично — что петлю на шею накинул, что гладиатором стал».

Римляне, как видим, и тут не оригинальны. Хотя — стоп! Они, ПО БОЛЬШОМУ СЧЕТУ, поступали цивилизованней. Потому что нет никаких сведений о «глобальном» запрете хоронить гладиаторов на общих кладбищах. А то, что есть, — это несколько «частных» пожеланий особо озабоченных этим вопросом землевладельцев. Допустим, умирал такой сторонник «чистоты идеи» — и завещал магистрату свой земельный участок под кладбище, но с оговоркой: «только для белых»… точнее, в данном случае, «только для римских граждан, не запятнавших себя гладиатурой». Не удивлюсь, если и всем своим остальным имуществом этот завещатель мог распорядиться столь идеологически выдержанно, что в его-то семье и рождалась тема для сочинений «О бедном, но благородном юноше, завербовавшемся в гладиаторы».

На этой кипрской (опять греческая колония!) мозаике отлично видно: мечи у гладиаторов — со «срезанным», ради меньшей убойности, острием. Впрочем, такое и в самом Риме нередко имело место

Так или иначе, но прикосновенность к миру мертвых действительно осеняла гладиатора на всю оставшуюся жизнь. Порой довольно долгую: он мог и освободиться, и разбогатеть, и завести семью[10] — но все равно оставался infame, «обесчещенным», ряд гражданских прав на него не распространялся. При этом какой-то обряд (может быть, неполно-сокращенный?) «освобождения от посвящения смерти» он явно проходил и живым мертвецом уж точно не числился. А в реальной жизни возникали всякие варианты: бывший гладиатор мог даже стать почетным гражданином (но — в греческих провинциях).

Почему не в самом Риме? Тень «того света» здесь, кажется, ни при чем. Прежде всего дело в том, что римляне очень высоко, болезненно высоко ценили права и привилегии римского гражданства. Причем — целиком, в полном комплекте. А раз уж гладиатор, подневольный боец, был хоть какое-то время в части этих прав поражен — обратного хода это не имело. Особенно если он записывался в гладиаторы по своей воле (аналогия с «добровольцами-жертвами» тут неуместна: то была седая древность, да и повод требовался государственной важности). Странная, но точная аналогия этому — отказ от партбилета: к просто беспартийным отношение куда как спокойней, а вот тот, кто священную книжицу выбросит или порвет, автоматически окажется infame, и общаться с ним станет nefas. Как уж выходили из такого положения «бедные, но благородные юноши» — понятия не имеем. Видимо, никак. Но уцелевшие после арены фанаты Калигулы своего гражданского статуса отнюдь не лишались. Попробовал бы кто усомниться, что они имели «повод государственной важности»!

А при чем тут греческие провинции? При том, что гладиатура распространилась по всей римской ойкумене. И эллинский образ мыслей не служил от нее абсолютным противоядием, хотя относительным все же — да, служил.

Так. Что-то мы пока ни слова не сказали о гладиаторском вооружении и тактике боя. Пора исправлять ситуацию.

Известно, что гладиаторы подразделялись по своей квалификации на четыре категории, причем разница между ними была столь велика, что, по неписаным правилам, состязания проводились лишь внутри категорий, иначе финал был бы мгновенен. Гладиаторы «утренней смены», предназначением которых было главным образом разжигать интерес зрителей (основные поединки проводились после обеда), сражались не вполне смертоносным оружием. Иногда это был аркан (у локвеариев), иногда — боло (у велитов), еще чаще — палки и хлысты (ими сражались пагнеарии). Хотя в другой руке боец, как правило, имел достаточно убойный предмет (короткое копье, палицу или кинжал), до резни обычно дело не доходило: утро — время сражений на расстоянии…

Правильно?

Насчет пагнеариев — да. А вот что касается первых двух названных категорий…

Кто сказал, что локвеарий, «арканщик» — гладиатор из числа сражавшихся на арене? Все основные исследования так гласят, научные и научно-популярные? И я сам к этому мнению присоединялся, в т. 1 четырехтомника «История боевых искусств» (ACT, 1996–1997)? А потом повторил это же в двухтомнике «Нетрадиционные боевые искусства» (Фолио, 1997)? Гм… Ну, может, это мнение и верно. А может, нет. Сведения в древнеримских текстах слишком скупы, чтобы можно было подробно рассуждать о локвеариях, столь любимых авторами популярной литературы (фантастика, кажется, до них еще не добралась). Зато что абсолютно точно — так это полное отсутствие локвеариев во ВСЕХ сохранившихся «батальных полотнах» (мозаики, фрески, рельефы и мелкая пластика), где запечатлены открытые схватки перед публикой. Недавно возникло предположение, что локвеарии — специальность из «гладиаторского закулисья». Скорее всего, из тренировочных залов гладиаторских школ тюремного типа. «Вертухаи», заградотрядовцы — пусть и тоже подневольные. И их аркан — не для честного боя (хотя — что это такое в гладиаторском понимании?), а против тех, кто посмел ослушаться приказа идти в бой.

Может показаться, что гладиаторы обмениваются копейными ударами. На самом же деле это — «сближенное» изображение щитоносных велитов, обменивающихся бросками дротиков

(Необходимость таких «заградотрядов» четко осознана и в «Праве на смерть», однако у Олди этим занимаются все же не сами представители гладиаторского сословия, но солдаты. «Паучья центурия», вооруженная не ловчими петлями, а сетями, наподобие… да, безусловно, ретиариев — другой категории гладиаторов.)

А велиты как метатели боло — это откуда? Все оттуда же, включая и мои книги? Ладно, это все-таки не ошибка. Велиты и боло тоже сражались. И пращой, и дротиком. Они, по-видимому, метатели «вообще», широкого профиля (т. е. когда мы встречаем велитов в описании армейских сражений — это не мобилизованные гладиаторы, что тоже порой имело место, а легковооруженные пращники и дротикометатели с солдатским статусом). Причем на арене, кажется, тоже преобладали пращники и метатели дротиков. Последних могли сопровождать своего рода «оруженосцы» (обычно — подростки), собиравшие дротики, которым промахнулся противник, и подававшие их своему «шефу». Разрешалось ли велиту брать на прицел вражеского оруженосца — неизвестно. Если даже разрешалось, он, скорее всего, без крайней необходимости избегал это делать. Ведь утренняя смена — не для гарантированного смертоубийства.

Иногда ориентация на это приводила к «постановочным» перестрелкам (из луков или пращей), где и определенные меры безопасности предусматривались, и результат был отчасти «договорной»… Впрочем, это характерно и для части «дневных сеансов», особенно — включавших массовые сражения; при этом какой-то процент взаправдашних смертей, безусловно, имел место. Как днем, так и утром.

Поединок пагнеариев: хлыст и дубинка против двух дубинок, кожаная «спецодежда», на левой руке — особый щит, совмещенный с боевой рукавицей

Но прежде чем перейти в «дневную смену», — несколько слов о лучной перестрелке, которая абсолютно выпала из поля зрения интересующихся гладиатурой фантастов, реалистов и голливудских кинематографистов. Римляне, как известно, — лучники прескверные. На поле боя их порой крепко поддерживали стрелки из союзнических войск, для которых лук являлся «национальным оружием». Но во всех случаях это были легковооруженные отряды, вспомогательные по своему статусу и по реальному вкладу в победу (или поражение).

Тем более странно, что на гладиаторскую арену лучники (сигиттарии) выходили в ОЧЕНЬ тяжелом вооружении: в чешуйчатых «скафандрах» и закрытых шлемах! А ведь выступали они преимущественно утром, в «смену легковооруженных». Добро бы речь о всадниках шла (римляне еще до знакомства с парфянами имели представление о восточной кавалерии, сочетающей неплохую бронированность с искусством лучной стрельбы), так ведь нет — пехотинцы… Луки же у них были, по восточному образцу, сложносоставные, потенциально очень мощные, но… почти игрушечного размера! И стрелы им под стать. Наверно, специально для того, чтобы доспех не пробить, даже на ближней дистанции, уступающей расстоянию броска дротиком. Или чтобы у сигиттария не возникло соблазна сделать снайперский выстрел в направлении трибун, а конкретно — «президентской» (шучу, но не совсем) ложи?

Как, интересно, определялся победитель при стрельбе из этих мухобоек? Может быть, по количеству стрел, засевших во вражеской броне (отскочившие — не в счет)? По первой ране? По первой СЕРЬЕЗНОЙ ране, лишающей возможности сражаться? Но при подобном соотношении лука и доспеха, чего доброго, за все утро не управишься — если избегать попаданий в глазную прорезь шлема, а такие попадания не очень согласуются с традициями «утренней смены».

По моменту, когда у одного из участников просто опустеет колчан? Но такое тоже не вполне согласуется с нравами «утренней смены», только теперь уже в другую сторону.

Не знаем. Пора привыкнуть к тому, что мы о гладиаторах очень многих вещей достоверно не знаем. Даже вроде бы совершенно очевидных.

Вообще-то отклонений от классической гладиатуры существовала масса. Самым неприглядным из них было… использование в качестве гладиаторов женщин! Как ни странно, именно они чаще всего записывались в гладиаторы по своей воле: это были «выдвиженки из низов», мучимые тщеславием и готовые завоевывать восторг публики даже такой ценой. И — вот загадка! — римские авторы пишут о них обычно без малейшей теплоты, но в описаниях этих скорее проскальзывает отношение как к беспутно-бездарно-амбициозной «звизде эстрады». Ни намека на смертельный риск и по-настоящему кровавый род занятий, даже когда вооружение вроде бы предполагает бой в «дневную смену». И на подневольный, рабский характер женской гладиатуры — тоже ни намека (контракт-то, может, и добровольно подписывают, но ведь дальше все должно происходить по стандартной схеме? или как?). На гладиаторских надгробьях (такие известны в достаточном количестве) опять-таки нет ни одного женского имени. Если не ошибаюсь, то и на древнеримских афишах — а там, кроме имен и боевой специализации участников игр, содержались данные об их победах, как «чистых» (для гладиатора это нечто большее, чем нокаут!), так и «по очкам», — ни разу не фигурирует летальный исход рядом с именем гладиатора амазонского пола.

На арене — «дамская пара». Хотя по фигурам этого так сразу не определишь, по оружию тоже

Похоже, это значит, что древнеримские феминистки все-таки выступали в куда более мягких условиях, чем те их коллеги по несчастью (или по славе?), которым не повезло с полом. Ну, подобное не только в Древнем Риме имеет место…

Так это или не так — с полной достоверностью опять же не знаем. Но, надеемся, нам удалось убедить читателей: в истории гладиаторов хватает и устоявшихся легенд, и неоправданно смелых толкований, и подлинных загадок.

2

Кровь входила составным элементом в зрелище, но отнюдь не главным. Что же до решения публикой судьбы побежденного бойца, то, опять-таки, он крайне редко обрекался на смерть. Хотя бы потому, что «общественное мнение» обычно организовывалось устроителями игр. Разумеется, смерти были, бывали и убийства. Но ведь и профессиональный бокс не для слабонервных.

<…>

В более поздние времена — во времена империи — даже иные императоры (например, Калигула, Коммод и другие) с удовольствием выступали на арене. Иной раз читаешь о них, что, дескать, эти поступки свидетельствуют о развращенности и даже о психической ненормальности названных выше лиц. Думаю, в таком случае следует признать развращенными и ненормальными, например, значительное число российских политиков, с удовольствием обряжающихся в трусы, майки и бутсы и гоняющих мяч «на потеху толпе».

Д. Клугер. «Наш человек в Риме»

Поединок «дневной смены». За спинами участников — «рефери», которые должны удержать победителя от необдуманных действий, пока организатор игр не распорядится: жить или умереть побежденному

Любопытная точка зрения! И не сказать чтобы совсем неверная — хотя тут Д. Клугер «перегибает» в противоположную сторону по сравнению со сторонниками теории зомби. Но что касается реакции «высших кругов истеблишмента» — да, примерно так оно и было, причем уже ПОСЛЕ того, как участие в гладиаторских игрищах твердо перешло в разряд неподобающих поступков. Видимо, побывав под запретом, оно приобрело дополнительный соблазн. «Средний слой», римскую интеллигенцию это весьма шокировало, а вот народные массы и императорское окружение — далеко не всегда. Калигула со своим гладиаторским «спецназом» все-таки устраивал фехтовальный спарринг вне пределов арены, точнее на некой «внутренней» дворцовой арене, перед высшими чиновниками, свитой и прихлебателями. Но спаррингом, условным боем это было лишь для гладиаторов: они никогда не забывали, что при императоре в данном случае им надлежит быть охраной, тренерами и т. п., даже если Его Величество (нет-нет, я понимаю, конечно, формальную неуместность применения к принцепсу «царского» титула) и настаивает на бое в фулл-контакт. Зато само Его Величество изволило вести себя в худших гладиаторских традициях. Когда тренер-гладиатор в таком бою нарочно «подставился» императору, чтобы дать своему противнику красивую победу (и, по общепринятым среди гладиаторов высокого класса правилам, ждал для себя скорее пощады, чем смерти), — тот, в восторге от собственного мастерства, немедленно и самодовольно прикончил его, даже для приличия не поинтересовавшись мнением зрителей. Зрители, само собой, разразились бурными аплодисментами (что им еще оставалось?!).

В этом смысле император Коммод, отнюдь не замеченный в особом человеколюбии, поступал порядочнее. Был случай, когда он открыто вышел на гладиаторскую арену (римский пролетариат был от этого в полном экстазе!), а в качестве противников фигурировали… молодые люди из приличных семей, выставляемые против императора-гладиатора один за одним. Трудно сказать, сами они вызвались участвовать в этой баталии (не исключено, что даже конкурс был: шутка ли — выйти на татами с президентом… извините за анахронизм…) или им сделали пресловутое «предложение, от которого нельзя отказаться». Зато точно известно, что этим юношам было открытым текстом поведано: фехтование предстоит именно фулл-контактное, острым оружием, но правом убивать при этом обладает лишь император. Самого же его убивать или даже ранить НЕЛЬЗЯ: себе дороже обойдется.

А порядочность императора проявилась в том, что он — надо сказать, действительно мастер боевых искусств, хотя и со «спортивно-безопасным» (для себя) уклоном — правом своим не воспользовался. Вместо этого он всех своих противников поочередно легко ранил и обезоружил, причем «в честном бою» (допустим). И немедленно наградил их по-императорски, от всей души обняв и расцеловав на глазах у всего Рима. Как там говорится в старом анекдоте: «А ведь мог бы убить!»

Ну, а как этот эпизод трансформировал голливудский кинематограф — зрителям фильма «Гладиатор» хорошо известно. Впрочем, Коммод действительно погиб насильственной смертью (это вообще — «профессиональная болезнь» императорского Рима), и почти от рук гладиатора. «Почти» — потому что с участием гладиатора проходило не последнее, а предпоследнее покушение на Коммода, неудавшееся. В любом случае оно происходило не на арене. Гладиатор тот был доверенным телохранителем императора — и, как опять-таки крайне типично для императорского Рима, злоупотребил служебным положением. Хотя для гладиатора-телохранителя это типично в наименьшей степени…

«Гладиаторам верят, им дают в руки оружие и позволяют защищать спину “босса”. Перед лицом опасности гладиаторы не бегут, а дерутся до конца».

А. Валентинов. «Спартак»

Эти телохранители-гладиаторы — особая статья. Отбирались ли они из доказавших высокий профессионализм аренных бойцов? Во многих случаях — да, несомненно. Но столь же часто имел место и другой вариант: сенатор, патриций или даже просто нувориш из «новых римских» отдавал команду своих рабов на выучку в гладиаторскую школу, а затем пользовался ими по своему усмотрению. Прежде всего — для защиты своей персоны. Но бывало, что и для нападения на конкурентов.

Итак, мы опять сталкиваемся с ситуацией: существуют гладиаторы, в гладиаторских сражениях не участвующие и для них не предназначенные.

Конечно, такой «босс» мог и сдать их в аренду как гладиаторскую команду: это приносило колоссальные барыши! А мог, в ходе предвыборной борьбы, выставить их на арену бесплатно, к полному восхищению избирателей. Но даже в таких случаях они представляли для него что-то среднее между очень ценным вкладом (за который надо постараться получить хорошие проценты, но и «основной капитал» при этом желательно не растратить!) и… своими, проверенными ребятами, почти членами семьи.

Это для нас сочетание двух таких подходов кажется совершенно немыслимым. А для римского хозяина-патрона тут не было никакого парадокса! И, что самое интересное, для его «гладиаторской семьи» — тоже. Возвратившись к нему (в поуменьшенном числе) после окончания арендного срока или рекламной кампании, эти «детки» служили ему с прежней верностью, ощущая себя не жертвами предательства и уж тем более не «живыми мертвецами» — этот вопрос, пожалуй, вообще снят, — а… Да, пожалуй, членами «большой семьи». И, если патрон считал нужным вести себя как «добрый барин», он мог их впоследствии перевести на положение вольноотпущенников, выдать им подъемные, как-то обустроить их судьбу… Собственно, «добрые господа» и с обычными рабами так поступали после многолетней службы, которая выглядела — а порой и была — достаточно верной…

Между прочим, такая вот «гладиаторская семья», похоже, была очень характерна для провинциальной гладиатуры. Только там в роли отца-командира выступал… сам ланиста. Не богатый владелец школы тюремного типа, а, условно выражаясь, хозяин бродячего цирка, тренер, антрепренер и менеджер, ведущий почти такую же жизнь, как его «актеры».

Если так, то ему вовсе незачем было возить по стране свою труппу в железных клетках. То есть неопробованных новичков — может быть. И наиболее свирепых буянов. А заодно — диких зверей (медведей, леопардов), служивших «приправой» для наиболее масштабных заказов. Остальные же ехали свободно, иногда даже вместе с чадами и домочадцами. В дороге охраняли тех, кто в клетках, а во время выступлений — выходили с ними на арену. Может быть, и друг против друга, но чаще — против аналогичной команды под управлением иного ланисты. При этом в отдельных случаях таких новичков-«салабонов», еще не занявших прочного места в команде, могли сдать, выставить их на убойную схватку, если уж публика твердо желала видеть не только сражение, но и чью-то смерть. Зато в другой ситуации «конвоиры» и «подконвойные» вполне ощущали себя единым братством: «Наших бьют!» Хотя очень похоже, что не просто иногда, но даже КАК ПРАВИЛО хозяева предварительно обговаривали исход «матча». По крайней мере, когда речь шла о командных схватках.

Ретиарий удачно набросил сеть, но бой проиграл. Теперь он жестом левой руки апеллирует к публике, прося пощады, — но зажатым в ней кинжалом все-таки готов отражать атаку противника. Впрочем, за противником — третье слово; второе за судьями, а первое за распорядителем игр (который чаще всего прислушивается к мнению публики)

В «личном зачете» (включая ситуацию с одновременным выступлением нескольких ОТДЕЛЬНЫХ пар) приходилось быть более осторожным: там квалифицированные зрители легче могли распознать подставные схватки. Известен скандальный эпизод, когда сразу пятеро ретиариев из очень сильной команды слишком откровенно «подставились» рядовой команде секуторов (гладиаторов в относительно тяжелом вооружении: большой щит, меч, шлем, броневая защита правой руки полностью и левой ноги до колена), за которых, как всем было известно, болеет присутствующая на трибунах крупная шишка имперского масштаба. Публика, оскорбленная в лучших своих чувствах, потребовала прикончить сдавшихся ретиариев, шишка решила ей не отказывать — но тут один из ретиариев, поняв, что терять уже нечего, подхватил ранее брошенный трезубец и… убил всех противников.

Но это — «если выпало в империи родиться». А если «жить в глухой провинции у моря», то там частенько имело место нечто весьма похожее на ситуацию в булычевском «Любимце», когда всем участникам боя заранее известно и кто победит, и кто будет ранен, и даже куда — так что лишь внезапная гибель одного из участников (ну уж слишком нарвался!) приводит к незапланированному прорыву массового зверства.

«Спартак был женат — по крайней мере, так утверждает Плутарх. Не знакомых с текстом древнего грека, но читавших Джованьоли этот факт удивит…»

А. Валентинов. «Спартак»

Можно этому не так уж удивляться. Гладиаторские семьи — вещь известная. Правда, известны они больше по надгробьям, которые безутешные вдовы устанавливали на могилах «кормильцев». Но вряд ли это так уж отличается (включая статистику смертей) от, допустим, ландскнехтских или… казачьих семей XVI–XVII вв., когда батальный и мирный быт тоже переплетались весьма причудливо. К тому же не всегда такое надгробье — свидетельство смерти в гладиаторские годы жизни. Бывает, уже несколько десятилетий с тех пор прошло, дети взрослые, мирная профессия, богатый дом — а все-таки глава семьи с чувством законной гордости и глубокого удовлетворения завещает увековечить на плите свою гладиаторскую специальность, список побед, перечень предложений о даровании свободы, которые он получил по требованию восхищенных зрителей — но надменно отверг…

Если искать современную аналогию, то сразу вспоминаются ветераны-орденоносцы: в каком полку служил, за что получил награды. Похоже, так оно и воспринималось самим отставным гладиатором, членами его корпорации (уже не удивимся тому, что в число «старых однополчан», с которыми поддерживают связи всю жизнь, порой входил и ланиста, и кое-кто из обслуживающего персонала гладиаторской школы), даже «гражданскими» членами семьи. Продолжив аналогию, согласимся: на каждого такого «почетного кавалера множества орденов» приходится по многу безвестных могил…

Тяжеловооруженный гладиатор с «противосеточным» оружием на левой руке: кинжал-наруч, клинок которого конструктивно напоминает нож-стропорез парашютистов — однако предназначен для разрезания не парашютных строп, а сети ретиария

(Недавно были опубликованы результаты исследования немецкими археологами кладбища гладиаторов в Эфесе. На каждый десяток из захороненных там девятеро имеют следы смертельных ран. Большей частью это — «добивающий» удар, который наносился лежащему лицом вниз человеку: клинком сквозь лопатку, а не спереди в шею, как повелось со времен Джованьоли. Для некоторых же роковым стал копейный удар в лицо — похоже, сквозь забрало шлема.

Видимо, это кладбище новичков. Но забыть о кровавой стороне действительности оно не позволяет!)

И все-таки коллективный менталитет того пространства-времени не требует выделения гладиаторов в какую-то «инфернальную» категорию. Да и писаные законы — тоже, хотя ряд ограничений они и накладывают. Почему же такой оттенок создается? Пусть в фантастике больше, чем в реальности, — но ведь и в реальности?

Мало ли! Добрые римляне, народ весьма идеологизированный, на такое отношение были горазды: у них существовал очень широкий список «позорных» профессий, недостойных гордого имени древнеримского человека. Не только палачи и гладиаторы вместе с ланистами туда попадали, но и «просто» работорговцы, бродячие акробаты, актеры-мимы, содержатели трактиров… Последние угодили в список потому, что считалось, будто эта должность всегда совмещается со скупкой краденого и прочими неформальными взаимоотношениями с разбойным людом. Так ли это — вопрос спорный: похоже, из-за каких-то 99 % все остальные трактирщики, работорговцы и гладиаторы незаслуженно пользовались дурной славой…

Дополнительным мотивом мог послужить вот какой факт. Что гладиаторы не обычные рабы, а в массе своей «уголовные элементы» — это еще полбеды. Но и в гладиаторские школы они попадали не всегда законным путем! Кто был перекуплен из военнопленных, которых в общем-то полагалось выставить на «общедоступные» торги. Кого-то ланиста сторговал по пути у стражников, ведущих на предварительный допрос арестантов, заподозренных в причастности к разбойничьей шайке. А кого-то прямо у разбойников или пиратов купил, не уточняя его прежний статус (т. е. с настоящим римлянином такую комбинацию мог провернуть лишь крайний беспредельщик, а вот с обитателем далекой колонии или подданным союзнического государства — почти любой ланиста!).[11]

Короче говоря, ланиста воспринимался словно бы как наркоторговец, букмекер или реализатор краденого, работающий в контакте с «продажными ментами». А сами гладиаторы, по этой логике, были чем-то средним между сверхпопулярными звездами эстрады или спорта — и… «паленой» водкой, крэком, укрытыми от налоговой службы «грязными» деньгами.

Мораль, конечно, двойная — но не самая двойная в нашем, гм, многомерном мире. Благовоспитанные американцы-южане тоже рабами вовсю пользовались, а вот профессиональных негроторговцев и негроловов дальше прихожей не пускали. О более близких хронологически и территориально аналогиях уж лучше помолчим, их и так достаточно накопилось!

…И опять у нас глобальные рассуждения оттеснили на второй план анализ техники боя, оружия, связанных с этим истин и легенд. Исправим ситуацию?

Некоторые из «утренних» категорий сумели завоевать сомнительную честь перехода в «дневную смену». Димахер, «обоеручный» боец, вооруженный, скорее всего, двумя короткими мечами. Ретиарий, сжимавший в левой руке сеть и кривой нож (для ближнего боя и… добивания поверженных), а в правой — боевой трезубец. Он мог потягаться с любым из тяжеловооруженных, но… Умелое маневрирование легковооруженного бойца по арене, его блестящие броски и уходы при всей их эффективности публика рассматривала как унизительное трюкачество. Во всяком случае, «чистая» публика: не та, что на галерке. Симпатии знатоков обычно были на стороне тех, кто с мечом и щитом. Такие мечники, при всех отличиях, как бы продолжали традиции легионерского боя, строевого и общевойскового: «со щитом или на щите».

А может быть, дело и не только в том. Очень похоже, что ретиарии — по крайней мере, иногда — «работали» и в гладиаторском закулисье тоже: их сеть была для взбунтовавшихся (или для тех, кто в яростном азарте продолжает атаку даже после того, как прозвучал древнеримский аналог команды «брейк!»), их трезубец — для разнимания сцепившихся, понукания оробевших, добивания раненых… Ретиарии СТАЛИ такими, их назначали «вертухаями», осознав, что этому способствуют боевые навыки и экипировка — как у арканщика-локвеария? Или… Или ретиарий был таким закулисным бойцом, «стражником», «карателем» ИЗНАЧАЛЬНО, еще на заре гладиатуры — и лишь потом был поднят до сражений на арене?

Как понять эту сцену: ретиарии выступают в качестве «судей поля» — или, наоборот, это рефери вышли на поле в оснащении ретиариев?

Именно этого не могли ему простить ценители гладиаторских боев? Или того, что трезубец — оружие не только не воинское, но как бы и не мужское? С одной стороны — это рыбачья снасть, а с другой — трезубцем, согласно римским поверьям, сражались амазонки из свиты Дианы и сама предводительница этой свиты (не богиня Диана, а ее и. о. на земном поле боя царица Камилла)…

Что до классических гладиаторов «дневной смены», то описывать все их разновидности придется слишком долго. Утешимся: ни в одном популярном фильме или книге нет НИ ЕДИНОГО мало-мальски достоверно поставленного боя, да и оснащение сражающихся очень далеко от истины. Например, тигры в момент «чемпионского» поединка Максимуса-Кроу появиться вряд ли могли: зверей на арену выпускали в совершенно отдельных «раундах», и противостояли им бойцы особой выучки — бестиарии. А его противник абсолютно зря прикрывает лицо «портретным» забралом, характерным для римской аристократии. У гладиаторов были совсем иные шлемы. У кого были: подавляющее большинство легковооруженных бойцов «утренней смены», да и «дневные» ретиарии обходились без них!

Хотя — как знать, всегда ли? Один из римских поэтов, например, яростно бичует в своей эпиграмме представителя славного рода, который мало того что вышел на гладиаторскую арену, но и — о, позор!!! — сражается не как тяжеловооруженный боец, а как ретиарий, «трюкач», «гимнастишка» (а может быть — как «легавый», если верно наше предположение насчет его давней, но не до конца вымершей профессии?). Последнее обстоятельство задело римскую гордость эпиграммиста больнее всего: настолько, что он в праведном гневе игнорирует и уровень боевого искусства, и смертельный риск, которому ретиарий подвергался абсолютно на равных со всеми «дневными» коллегами. Похоже, такое возмущение носило распространенный характер. И, судя по некоторым косвенным данным, порой такие ретиарии «из хороших семей» могли и носить шлемы: достаточно закрытые, чтобы черт лица нельзя было разобрать даже с биноклем (каковой, впрочем, в амфитеатре мог оказаться лишь у туриста из будущего). Этакий аналог «бойца в черной маске» на борцовских чемпионатах XIX в. Впрочем, тут можно и о сценических псевдонимах вспомнить. Например, как то получилось с Расселом Кроу, он же Максимус (там, правда, все в тяжеловооруженном варианте происходило, так что шлем с полумаской вопросов не вызывал). Или, возможно, с самим Спартаком — если это действительно не имя, а «эстрадное» прозвание с оттенком собачьей клички, о чем речь впереди…

«Нечестно» по отношению к товарищам по гладиаторскому классу, лишенным романтической легенды, а потому и шлема? Ну, строго говоря, гладиаторское вооружение далеко не всегда было полностью «выравнено». У тех же ретиариев очень заметно варьировалась степень защиты пояса и бедер (то там есть отдельные элементы брони, то вовсе никаких нет), а также левой руки (в диапазоне от полного, включая кисть и плечо, бронирования — до чуть ли не одного только наплечника). Да и в руках не обязательно был наряду с сетью знаменитый трезубец: иногда — копье.

Интересно: а не выставлял ли порой хозяин труппы или устроитель игр такого «замаскированного» (шлемом либо прозвищем) бойца НАРОЧНО? Чтобы дополнительно пощекотать нервы публике: мол, какие люди сегодня на арене! Это не всегда приносило дополнительные деньги за билеты — потому что о билетах вообще речь шла лишь в глубоком захолустье, в мегаполисах же доступ на игры был бесплатным (иногда даже беспроигрышная лотерея устраивалась, при которой тем, кто занимал места с определенным номером, выпадал нечаянный выигрыш[12]), но дивиденды от политической рекламы еще как могло принести. А ведь ради этого «спонсоры»-устроители все и затевали, нередко влезая в долги, даже разоряясь…

Чтобы «массовый» зритель-избиратель случайно не забыл, за кого именно ему голосовать или, если игры давал действующий император, кого именно обожать, — такие сведения оглашались не только перед и после шоу, но и в его начале. Для этого существовала специальная процессия, торжественно-пышная, которая медленно тянулась по периметру арены, потрясая транспарантами и скандируя лозунги. Называлась эта процессия… помпа, причем переносный смысл слова вышел на первый план еще в Древнем Риме. Когда помпезное зрелище излишне затягивалось — избиратели начинали шуметь: «Заканчивай с рекламной паузой! Даешь “экшн” и спецэффекты!»

А спецэффектами обычно бывали разного рода «вставные новеллы» — анималистические, этнографические, исторические и, так сказать, юридические — всегда менее спортивные, но частенько более кровавые, чем классическая гладиатура. Или же менее затратный вариант: вкрапление элементов всего этого в ту самую классическую литературу. Похоже, тут и использовались сюжеты «рабыня-амазонка» (не Изаура же!), «бедный, но благородный юноша», «опальный генерал» (оба — в закрытых шлемах) и прочие атрибуты вечных, как мир, сериалов.

(Предлагаю фантастический ход: «турист из будущего», с биноклем или без, за какую-то важную услугу или просто за талант — в золотом эквиваленте — передает древнеримскому «режиссеру» ряд сценарных наработок своей эпохи. А в другое время другой турист прибывает на поставленные по этим канонам игрища, лихорадочно записывает ряд наиболее впечатляющих сюжетов — и при аналогичных обстоятельствах сбывает их какому-нибудь представителю древнего киноконцерна последних десятилетий XX в., откуда те уже плавно перекочевывают в будущее, образуя временное кольцо…

Такие вот плагиаторские игры.)

Еще несколько слов о гладиаторских шлемах, а заодно и связанных с ними легендах:

«Ребята уже решают, с каким оружием пустить этого толстяка на арену. Как по мне, быть ему андабатом. Андабатам ведь бегать не нужно, стой себе, размахивай ножичком, пока не зарезали!..»

А. Валентинов. «Спартак»

Всем известно, что андабаты сражались «вслепую»: в шлеме, закрывающем глаза. А откуда мы это знаем? И как быть с конными андабатами-эквесторами, которые тоже были очень популярны? На слух ориентировались? Или просыпающееся в бойцах высокого уровня «шестое чувство» им помогало? Допускаю это не только для фантастики. Однако похоже, что реально поле зрения у этой разновидности гладиаторов было сужено, но не закрыто вовсе: да, «андабат» означает «закрытолицый», но этимология слова такова, что указывает на преграду не сплошную, а решетчатую, т. е. фактически на… забрало шлема!

Проигравший андабат взывает о милости. Как видим, андабатские шлемы не наглухо закрыты! Любопытно сочетание высокоразвитой гарды круговой защиты — и «небоевого», слабого, легко гнущегося клинка

Если же всерьез задуматься о выравненности шансов — то гладиаторы высшей категории даже в недоговорных боях довольно редко убивали друг друга. Намеренно «затягивали» схватку, демонстрировали чудеса фехтования, нарочито подставлялись под не очень опасные удары… В этом был тонкий расчет: публика, восхищенная их мастерством и мужеством, могла потребовать прекращения боя (чтобы сохранить обоих его участников), а то и свободы для полюбившегося бойца. Как мы уже знаем, тот мог и отказаться: на таком уровне его уже ожидала вполне приличная карьера с не слишком большим профессиональным риском!

В общем и целом — 3–5 лет на арене (причем вторая половина этого срока — высокооплачиваемая и не очень опасная, вплоть до возможности обзавестись своим домом за пределами гладиаторской школы-казармы, приходя на бои как на работу!). Еще примерно столько же — в качестве «играющего тренера», с плавным переходом то на вольные хлеба, то в почти офицерский статус армейского инструктора, то на еще более оплачиваемую (и вряд ли более опасную, чем просто военная служба) должность элитного телохранителя (иногда — с киллерским уклоном). А что положение infame не позволит «избирать и быть избранным» — так далеко не для каждого это важно…

До столь завидной перспективы надо было еще дожить. Вообще развитая гладиатура балансировала между двумя крайностями: высокое искусство ветеранов — и жестокая бойня «рядовых», без особого мастерства, но с огромным количеством «взаправдашней» крови… Причем требования публики, «заказывающей музыку», все более склоняли ее ко второму варианту. А если учесть, что с нарастанием массовости и той самой «развитости» гладиатуры в ней все чаще имели место поединки по слепому выбору, при котором жребий мог выставить новобранца против опытного воина…

Вот так: наиболее «адские» признаки гладиатура приобретала по причинам не сакральным, а социальным. Причем то-то и оно, что скорее обретала их, чем обладала ими изначально. Из-за той самой безоглядной «масштабности», на которую римская цивилизация вышла во всех своих проявлениях: завоевания, строительство, рабовладение, степень урбанизации, эволюция политических институтов… И все это — без «предохранительного клапана» (точнее — с гладиаторскими играми в качестве него!), без поиска альтернативных вариантов, неостановимо, «только вперед и ввысь»…

Но для того, скажем прямо, каторжного быдла, из которого главным образом и формировался гладиаторский состав (нужно ли уточнять, что типаж «опального генерала» либо «благородного юноши», даже не будучи полным вымыслом, все-таки представлял собой редкостную экзотику?), это был на редкость завидный путь! Более того: кажется, ТОЛЬКО на гладиаторской службе такие перспективы и открывались. Осужденный раб, осужденный же разбойник, военнопленный, дезертир — все они не имели иных шансов «вписаться» в современное им общество. Даже полноправный по рождению представитель городского плебса (без «стартового капитала» и влиятельного дядюшки) или новобранец-легионер вряд ли мог получить на выходе лучший результат. Разве только ценой долгих лет лишений и непомерного труда (что для многих хуже ран и опасностей), а в случае военной карьеры — и тех самых ран с опасностями вместе. И, собственно, ради чего? Чтобы через много больший, чем у удачливого гладиатора, срок достичь положения, условно говоря, отставного унтер-офицера? Гладиатор (удачливый!!!) к тому времени уже давно бы освободился (в ту или иную сторону — но уроженцы эпохи, когда человеческая жизнь стоит мало, об этом не всегда задумываются) и жил бы себе в достатке и довольстве, осененный славой «суперзвезды». Или даже освобождаться бы не стал, причем не обязательно с прицелом на карьерный рост — а потому, что он очень, ОЧЕНЬ доволен своим статусом, образом жизни и мерой риска.

Неудивительно, что гладиаторы (в отличие от просто рабов или даже легионеров!) фактически не бунтовали. Солдаты всех времен и народов, случается, и восстают; но кто слышал о восстании прапорщиков?

3

…Руки бинтовались жесткими ремнями, на которых, кажется, были налеплены даже какие-то бляхи. <…> Первые удары пришлись кулак в кулак, глухо клацнул сминаемый свинец. <…> Зал немедленно после появления первой крови завелся и теперь бесновался, распаляясь с каждой секундой. В мире, где невозможно умереть иначе чем естественной смертью, где даже пощечину обидчику нельзя дать без немедленной сатисфакции, из людей выползали такие инстинкты, что не снились римлянам времен упадка.

<…> Кулак грека снизу ударил в незащищенное горло. Илье Ильичу почудилось, что даже сквозь единодушный вопль толпы он слышит хруст, с которым бронированный кулак дробит хрупкую гортань.

С. Логинов. «Свет в окошке»

Здесь налицо, если можно так сказать, «гладиатура кулачного боя». А сказать так — можно: в том же Риме это была известная штука. Конечно, формально такие единоборства продолжали традиции Олимпии (не случайно лучшими из кулачных бойцов по-прежнему были греки!), но по форме и по духу уже отличались от них где-то как ритуальное самопожертвование военачальника — от гладиаторской схватки. И, подобно классической гладиатуре, они охватывали весь спектр: бой театрально-постановочный (сравнительно безвредный), бой спортивный (в чистом виде — большая редкость)… бой «боевой»… К последней разновидности общественность относилась практически как к гладиатуре!

Так что вряд ли случаен тот факт, что гладиаторские игры в самых «элладоцентричных» краях все-таки укоренились: и довольно скоро, и очень прочно. Причем оружие с «ограниченной убойностью» на них в конце концов стало применяться не чаще, чем в собственно Риме — и городе, и стране.

Нет, это не космонавт и не водолаз в скафандре, а гладиатор в лишь слегка утрированном снаряжении

Кстати, Логинов еще, пожалуй, проявил милосердие: иные типы «боксерских перчаток», в которых сражались на аренах римских амфитеатров, представляли собой уже не ременную обмотку со свинцовыми бляхами, а подлинные кастеты-накулачники. По убойной силе они превосходили многие образцы вооружения «утренней смены», да и иные из «дневных» мечей (например, те, у которых были милосердно срезаны острия).

Неудивительно, что такие поединки порой были пострашнее гладиаторских боев (во всяком случае, в период ранней империи, когда гладиаторы демонстрировали не резню, а фехтование: без стремления непременно убить противника, с нередкой пощадой побежденного и т. д.). Вот, например, что говорит один из римских историков (Светоний) об императоре Августе, причем говорит в похвалу, высоко оценивая императорский гуманизм и заботу о духовных ценностях народа:

«Женщинам он даже на гладиаторские бои не дозволял смотреть иначе, как с самых верхних мест, хотя по старому обычаю на этих зрелищах они садились вместе с мужчинами. Только девственным весталкам он предоставил в театре отдельное место напротив преторского кресла. С атлетических же состязаний он удалял женщин совершенно; и когда на понтификальных играх народ потребовал вывести пару кулачных бойцов, он отложил это на утро следующего дня, сделав объявление, чтобы женщины не появлялись в театре раньше пятого часа».

Тут несомненный интерес представляет факт, что именно император считал наименее подходящим для женского взгляда…

Приходилось мне встречать мнение, что это он проявил августейшую заботу не столько о вообще нравственном облике римских матрон, сколько об их целомудрии. Потому что боксеры сохраняли олимпийские традиции и в смысле костюмов — т. е., кроме боевых перчаток, на них, в общем, ничего и не было. Едва ли, однако, дело в этом: ведь попытки оградить матерей семейств от лицезрения гладиаторов даже предшествуют их «недопущению» на кулачный бой. К тому же и набедренная повязка в среде древнеримских спортсменов-постолимпийцев не была полностью запретным предметом (хотя выступавшие на аренах Рима греческие атлеты видели в ней явственный признак морального упадка — куда более вопиющий, чем использование перчаток-кастетов).

Вопрос о спортивном костюме, конечно, глубоко «смежный», но дело тут не только в италийском «акценте»: на состязаниях, проходящих в отдаленных греческих городах-колониях, древние принципы тоже соблюдались не всегда! Эллинская метрополия считала такой подход симптомом варваризации — и пуритански боролась с набедренными повязками (но не с перчатками-кастетами!), не допуская их на арены «старых», уважаемых стадионов с хорошей репутацией. Уж там-то — в Коринфе, Дельфах, Немейе, Александрии и, конечно, самой Олимпии — даже римлянин, пожелай он участвовать в играх, оказался бы вынужден «надеть» костюм, который носил Ахиллес во время погони за черепахой.

Но и на таких стадионах в «эпоху развитой античности» этика, техника, да и перчатки кулачных бойцов очень сильно отличались от раннеолимпийских. Что бы такие боксеры о себе ни думали, реально они почти полностью стали «гладиаторами кулачного боя»: даже в регионах, гордящихся своей эллинской духовностью, противопоставляемой — фи! — римскому хамству. Кстати, такие «противопоставления» в позднеантичном — и уже достаточно космополитичном — мире привели к неожиданным результатам: греческие спортивные общества вдруг стали рассадниками агрессивнейшего реакционерства по типу боевых организаций НСДАП, РНЕ и т. д. А гладиатуре они если и противостояли, то не из-за ее жестокости, но скорее как «конкурентному явлению», отвлекающему молодежь от подлинно важных национально-культурных задач.

Пламенный привет коричневым «Штурмовым отрядам» от красного «Союза Спартака» (гм…)! Пожалуй, протянув ассоциативную цепочку, мы тут и до арканарских серых дотянемся. Дальше цветовую гамму уж лучше не просматривать. Но именно тут вспомним: одна из причин нелюбви к гладиаторам — в том, что они, находясь на службе власть имущих, действуют как «черный спецназ», киллеры, «силовые структуры», не подконтрольные никому, кроме собственного хозяина.

М-да, похоже, вопрос оказался не таким уж «смежным»… И, безусловно, представляющим интерес для фантастики — с ее возможностью строить модели иных миров, иных цивилизаций.

А раз так — то не проанализировать ли для начала «гладиатороподобные» (но не собственно гладиаторские!) игрища в нашем мире?

Во-первых, они имели место в ойкумене не просто «околоримской», но и, прямо скажем, антиримской. Тот же Ганнибал ими баловался: правда, выставляя на них не самих пленных римлян (как то сказано в «Спартаке»), а их сознательных или случайных союзников из числа горских племен, пытавшихся остановить карфагенскую армию в ее беспримерном переходе через Альпы. Да и во время Иудейской войны пленных легионеров порой выставляли на импровизированную арену.[13] Тут, пожалуй, и вправду имеет место «подражание врагу». Плюс чисто практические сложности, всегда возникающие во время войны с неприятелем, который не просто обладает колоссальным численным превосходством, но и постоянно стремится перейти в наступление — а у вас нет сил держать большую охрану, нет и далеких надежных тылов, куда теоретически можно угнать пленных, чтобы они вдруг не превратились в «пятую колонну». Кстати, эти сложности и у Спартака имели место — так что его обращение с пленниками по сути можно расценить как «вынужденную необходимость». Но вот по форме… По гладиаторской форме…

Хотя одного у такой вот квазигладиатуры не отнять: она действительно атрибут военного времени и воинского быта. И зрители — не «штатская» толпа, требующая хлеба и зрелищ, но те, над кем право войны довлеет в полной мере. Люди в чрезвычайных обстоятельствах. Не оттого ли сквозь привычную, неосуждаемую жестокость вдруг может проступить и какое-то мрачное благородство? Тот же Ганнибал ознаменовал такими играми завершение одного из наиболее тяжких этапов альпийского пути; а победившим в поединках (да, речь шла не о схватке «отряд на отряд», но о множестве «парных» схваток, проводившихся одновременно, на глазах у всего Ганнибалова воинства) он пообещал свободу, коня и припасы в дорогу. К величайшему смущению римских историков, это обещание карфагенянин выполнил. А ведь он имел дело со смертельными врагами, уже успевшими причинить его войску существенный урон…

Гладиатор категории «самнит». Вместо положенного «по уставу» меча у него — короткий тесак

Наверно, тут самое время вспомнить, что другое проявление подобной окологладиатуры (уже совсем никак с Римом не связанное) — чисто добровольные, даже почетные бои, которые дают друг другу представители воинской элиты[14]. Нет, не о дуэлях и не о турнирах речь — хотя корни турниров, безусловно, отсюда тоже растут. Просто в самых разных цивилизациях и в разное время считалось приличным участвовать в таких вот состязаниях: не всегда (но часто!) совсем уж боевым оружием, не всегда без ограничений, скорее до раны или обезоруживания, чем до смерти, — но было такое. Все страны Востока, причем не только Дальнего и Древнего: от мусульманских регионов до Индии XIX в. (княжества Раджпутана и Лакхнау)… уже вполне христианская Византия… Европа всех степеней средневековости (включая эпоху «Роб Роя» — опять имею в виду высокоточную кинематографическую реконструкцию, а не литературный первоисточник, где сэр Вальтер любимых хайлендеров куртуазно причесал и завил, явно считая, что незачем изображать их совсем уж лицами горной национальности)…

У фантастики выбор вариантов еще шире!

А раз уж мы заговорили о соотношении боевого и гладиаторского (пусть даже «в широком смысле») оружия — продолжим эту тему:

«Плутарх:

“Прежде всего гладиаторы бросились на пришедший из Капуи отряд и, захватив много настоящего военного оружия, с радостью переменили на него свое прежнее вооружение, презирая его как позорное и варварское вооружение гладиаторов”.

<…>

А Плутарха слегка поправим. Хорошо ему в мирной Греции о “позорном и варварском оружии” рассуждать. В бою не до сантиментов, и брали гладиаторы то, что больше по руке. Значит, немало было среди них тех, кто к настоящему оружию привык».

А. Валентинов. «Спартак»

Вывод, скорее всего, верный, но… поправим не только Плутарха. Гладиаторское вооружение чаще всего адаптировано к условиям поединка на арене — а не воинского сражения или тем паче воинского похода. Очень тяжелые шлемы, хорошо защищающие лицо (и всю голову до плеч!), но ограничивающие поле зрения, малопригодные для действий в строю и марш-броска. Доспехи, отлично, лучше армейских, предохраняющие от «нелетальных» ранений — но умышленно открывающие убойные места (руки прикрыты, дабы скользящие удары не привели к тому, что зрителям придется раньше времени прервать лицезрение фехтовальных чудес, — а вот грудь не защищена, спина тем более). Клинки довольно часто не только лишены острия — это как раз скорее исключение, — но из-за слабой закалки легко гнутся, слишком коротки или вычурно, не по-боевому, искривлены: специально чтобы не нанести СМЕРТЕЛЬНУЮ рану при первом же верном попадании.

Последнее слегка прокомментирую. В ряде прежних «оружейных» работ я писал о том, что определять длину античного клинка по его изображению на античной же мозаике, рельефе и т. п. надо с большой осторожностью: практически всегда «виртуальный образ» существенно уступает реальности. Вообще-то так и есть, но… снова поправим кое-кого, на сей раз не Плутарха и не Валентинова. Археология подтверждает: многие гладиаторские мечи, формой близкие к легионерскому гладиусу, — «содержанием», т. е. размерами, уступали ему этак вдвое. В других же случаях различие затрагивало и форму. Кривой меч-ятаган (махайра, копис, фалката, тот же фракийский меч, который «по уставу» вроде бы был положен Спартаку) — оружие страшное что в конной, что в пешей рубке. Но и тут у гладиаторов в руках чаще всего — укороченные, облегченные разновидности, скорее с «сабельной», чем с «ятаганной» заточкой, — что при тех параметрах и материале клинка колющему удару отнюдь не помогало, да и рубку лишало «разваливающего» эффекта, сводя ее скорее к нанесению резаных ран.

На редкость полная защита головы и «рабочей» руки, столь же полная незащищенность корпуса — и… ослабленный, не слишком боевой вариант «фракийского меча» в качестве наступательного оружия

Именно тут никаким гуманизмом и не пахло: все эти ухищрения — та же «забота о публике». Современно выражаясь, «оборудование для спецэффектов», позволяющих оттянуть простой и грубый финал, украсить бой кровью множества «лишних» ранений. Да, такого оружия и впрямь можно стыдиться, как тюремной робы, — и, вне зависимости от эмоций, при первой же возможности заменять его общевойсковыми образцами!

* * *

Кроме зрителей живых, предполагался все-таки и «взгляд с того света» — поскольку начало классической гладиатуры, как ни крути, привязано к заупокойным играм. Мы уже говорили, что «виновникам торжества», кажется, был важнее процесс, чем результат: непременная смерть участников им не требовалась, оружейные спецэффекты тоже интересовали мало. Так что же им было нужно?

Тут действительно есть резон первым делом вспомнить об этрусках, у которых погребальная церемония сопровождалась поединками рабов (скорее — обращенных в рабство пленных): друг с другом и с животными (о чем еще скажем). Но… Во-первых, не факт, что это всегда были рабы, а не родичи и не «братья по оружию» — им, возможно, подобало вот так почтить память покойного. Во-вторых, этрусская тризна вообще-то включала в себя массу ритуальных действий: и классические жертвоприношения (в последнюю очередь — людей, но если да — то уж точно пленных рабов!), и разного рода «половецкие пляски»… И наконец, почти точные аналоги греческих спортивных состязаний (явно у эллинов позаимствованные!), включая бокс, борьбу, метание диска… На уровне современных знаний очень трудно определить, где заканчивалось все это — и начинались сугубо протогладиаторские игры. Думается, сие мудрено было определить и самим этрускам. А также, пожалуй, и остальным италийским народам (включая непосредственных предков римлян), у которых тоже что-то подобное бытовало — хотя, может, и не в полном комплекте.

Да и надо ли «зацикливаться» на Италии? Еще у самого Гомера мы встречаем аналогичные сцены, когда на тризне происходит и жертвоприношение пленных, и сопровождающиеся раздачей ценных наград гонки на колесницах, состязания лучников, борцов, бегунов, бойцов при полном оружии (!)… Правда, последних «развели», опасаясь смертельного исхода для обоих: ведь они мало сказать не рабы, но даже не рядовые воины — а знатнейшие и прославленнейшие военачальники, герои, цари! А самые серьезные, без малого смертельные травмы в ходе этой же тризны получает… один из кулачных бойцов. Причем его противник-победитель изображен почти сатирически — никакой он не герой и не великий воин, а звероподобная груда мускулов, пригодная лишь для таких вот «условных» поединков. Вполне гладиаторское отношение к персонажу!

Эта сцена почти один к одному перекочевала из «Илиады» в «Энеиду». Ну, что Вергилий занимался плагиатом — ладно, боги (римские и греческие) ему судии. Важно другое: римские читатели воспринимали его писания не как «историческую фэнтези», а как «исторический роман», фантастикой им это не казалось, они и по другим преданьям знали о таких вот «многокомпонентных» тризнах. Звериной травли тут, правда, не видно — но она и у этрусков бывала в лучшем случае через раз.

То есть протогладиатура «растворена» во многих древних мистериях, совсем не обязательно являясь самой зловещей их частью. Если же считать все такие мистерии демоническими — то, пожалуй, мы слишком далеко зайдем. Ну да, да, что-то от жертвоприношения там было, как иначе чтить богов и предков? что, в наше время научились обходиться СОВСЕМ без «однокоренных» элементов (ну, проанализируйте до донышка ритуалы и обычаи, принятые в современном обществе!)? и почему вдруг само наличие такого элемента предполагает жертвоприношение ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ? Если так, то ведь и вся европейская драматургия происходит от специфически афинского жертвоприношения Дионису (от которого дважды в году полагалось «откупаться» пьесами), и весь спорт — от аналогичного же жертвоприношения Зевсу Олимпийскому…

Едва ли мы ошибемся, предположив: рост масштабов гладиатуры, превращение ее в необходимый элемент функционирования государства, в общенациональный допинг — все же из серии «это нужно не мертвым, это нужно живым». Хотя толпа, исступленно требующая все новых и новых игр, равно как верховная власть, идущая навстречу этим требованиям, вполне может убедительно объяснить себе, насколько это необходимо для душ отдельно взятых предков или «коллективной души» страны.

(Опять-таки: у фантастики, в отличие от реальности, есть возможность и иной мотивации!)

Так что Август, постаравшись чуть-чуть скорректировать ситуацию, действительно совершил едва ли не подвиг. В дальнейшем уже почти никакой император не решался накладывать на зрителей вообще какие-либо ограничения: безопаснее было лишить народ хлеба, чем зрелищ…

* * *

«…Имя “Спартак” действительно существовало, но не во Фракии. Имя это — греческое и не такое уж неизвестное. Вот только людей этим именем не называли. И вот почему.

Была в Греции такая богиня — Артемида. Как-то увидел ее возле ручья охотник Актеон. Богиня в это самое время изволила водные процедуры принимать. Заметила Артемида, что за нею подсматривают — озлилась. Озлилась и Актеона в оленя превратила. Псы же Актеоновы, хозяина не распознав, на клочья беднягу разорвали.

История известная. Менее известно, как псов Актеона звали. А звали их так: одного Омарг, второго Борес, а третьего… Одни авторы пишут “Спарт”, а вот другие — “СПАРТАК”.

Так неужели “Спартак” — собачья кличка? Неужели нашего великолепного парня звали Бобиком?»

А. Валентинов. «Спартак»

Насчет «собачьего» имени — пожалуй, можно согласиться! Хотя, по мне, это не имя, а порода. Как раз римские мастера художественного слова, пересказывая данный миф, имя-кличку «Спартак» не называют, по-моему, ни разу — зато упоминают примерно на этом месте пса «лаконской (т. е. спартанской!) породы». В общем, вождь восставших получил прозвание примерно в том же духе, как главный герой романа Ф. Разумовского «Волкодав» или даже М. Семеновой «Смилодон»… ой, кажется, наоборот.

Своры таких вот специально обученных псов обычно имели профессию охотничью (включая и травлю опасного зверя) или охранную (вплоть до патрулирования окрестностей военного лагеря). Но они же составляли довольно распространенную принадлежность «крутой» гладиаторской арены. Причем использовали их не только против животных…

Звери и бестиарии «в одной упряжке», на одном «поводке»

Еще с этрусских времен существовал такой тип аренных сражений, как бой не вполне вооруженного человека со свирепым псом, причем оба участника находились друг по отношению к другу «на привязи», длину которой регулировал судья. В римское время эта «связка» использовалась уже для более эффектных животных — львы, медведи, леопарды (такую экзотику этрускам было не потянуть!), — и более вооруженных гладиаторов.

Собственно, животных порой выпускали на арену свободно (но тогда они, не способные проникнуться человеческим зверством, могли и разочаровать публику; так что для подстраховки среди них обычно было несколько обученных зверей, знающих, что им надлежит делать при встрече с бестиариями). Людей же, наоборот, далеко не всегда вообще снабжали оружием: могли их выгнать прямо-таки на убой, на растерзание. Если римская юстиция или устроители игр желали кого-то не просто вывести на арену, но обязательно убить — то обычно это делалось при помощи диких зверей (или все той же собачьей своры, свирепость атаки которой обеспечивала никак не меньший эффект, чем нападение льва!), не дававших осужденному шанса завоевать сочувствие публики[15]. (В «стандартной» гладиатуре такой шанс у него был: завоевав в нелегком поединке победу, он мог рассчитывать не только на помилование, но даже на свободу! Если и не сразу, то по прохождении обычного «гладиаторского пути».) Но имелась среди бестиариев-звероборцев и «звездная» профессия: венатор. То есть «охотник». Не жертва и даже не просто один из участников звериного шоу, но обученный, профессиональный боец со зверями. Иногда ему вообще полагалась отдельная группа поддержки (вроде той, что опекает матадора на современной корриде), в которую входили, помимо прочего, и обученные псы.

«…Насчет “Бобика” я пошутил, “Спартак” для тех, кто понимал, кто мифы греческие знал, звучало грозно. Спартак — тот, кто своих же на куски рвет, не жалеет. Почти Пес Баскервилей!»

А. Валентинов. «Спартак»

Разумеется, в «звериный час» собачьи своры являлись лишь приправой. Основные спецэффекты создавались, как уже говорилось, зверьем пострашнее или хотя бы поэкзотичней. Причем хищники из «ближнего зарубежья» — леопард, даже лев — вскоре стали совсем рядовым блюдом. Устроитель игр, желавший провести предвыборную кампанию с максимальной отдачей, должен был позаботиться о более диковинном зрелище. Тигры, крокодилы, удавы, даже белые медведи (да, да! Было такое — правда, лишь единожды)… Бегемоты, туры, зубры и зебры (одну такую зебру — большая по тем временам редкость! — торжественно прикончил сам император Коммод, а потом он и первого в Риме страуса не пощадил: воистину экзотика привлекала его куда больше, чем опасность!)… Какие-то не всегда определимые обезьяны, порой слишком крупные, чтобы соотнести их с известными видами (и вправду: уж не валентиновские ли дэрги?)… Вовсе непонятно какие создания… Например, Нерон сумел заполучить в Египте загадочного «людоеда», вроде бы не зверя, а вполне на двух ногах — и приложил немало усилий, чтобы привезти его в Рим живым, выставить на арену и дать возможность — «Спешите видеть! Только у нас!» — продемонстрировать перед почтенной публикой свои людоедские навыки. Что это было? Слегка загримированный маньяк? Неизвестный науке вид, пережиток древности? Или же персонаж фантастики: дэрг, вервольф, вампир… кто там еще…

Фауна из всех стран, готовящаяся к отправке на арены Рима. Если подсчитать масштабы, то в целом «омерщвление труда» получалось едва ли не большее, чем при строительстве египетских пирамид!

Вывод, специально для фантастов, не заставит себя ждать: если вам необходимо отыскать затерянное в Хроносе существо вроде динозавра, гигантопитека, тролля, робота или инопланетного звездолетчика негуманоидной внешности (а может быть, в скафандре?) — вовсе не обязательно гоняться за ним по всей планете. Со значительной долей вероятности его в конце концов доставят в Рим (куда, как известно, ведут все дороги), так что главной вашей заботой будет — суметь изъять объект с арены живым. Это, между прочим, может оказаться посложнее, чем отыскать его где-то в дальних джунглях!

«…Юноши вызвались сойти на арену сами — в надежде, что им удастся одолеть чудовищ и положить конец унизительным и страшным жертвоприношениям. Эглы позволили им взять с собой лучшее оружие, нашедшееся в деревнях их родного края, — длинные копья, усаженные обсидиановыми иглами дубины и даже древние, принадлежавшие еще приплывшим из далеких земель предкам, мечи и кинжалы. Копья сломались о белую чешую, разлетелись на куски обсидиановые палицы, под леденящим взглядом подземных гадов выпали из рук героев старинные мечи. Змеи обвили юношей своими кольцами, и в тишине, внезапно повисшей над ареной, раздался отчетливый треск ломающихся костей. А потом медленно поднялись решетки, и чудовища, не торопясь, уползли во мрак туннелей, унося с собой обездвиженную, но живую добычу…»

К. Бенедиктов. «Орихалк»

Ну, тут монстров не привезли в метрополию — пришлось самим к ним ехать. Очень примечателен «национально-этнографический колорит»: оружие и приемы боя, бытующие в «деревнях родного края». А заодно и колорит исторический: оружие «славных предков». И то и другое на римских аренах обыгрывалось! Из-за чего венаторам порой приходилось перевоплощаться в туземных охотников и брать в руки странное, по их римским меркам, оружие (интересно: если в качестве противника будет фигурировать инопланетный робот — не выдадут ли бестиариям бластеры, найденные среди обломков того же инопланетного корабля?). Точно так же, как и «стандартным» гладиаторам, обученным для боя в отрядном строю, время от времени приходилось изображать то македонскую фалангу, то парфянских катафрактриев, то британское колесничное войско.

Пожалуй, венаторов бы такое сопоставление оскорбило. Они ведь — гладиаторская аристократия! И «гладиаторами» их можно называть, лишь трактуя термин крайне расширительно. Возможно, они даже infame не считались…

Но «в широком смысле», конечно — аренные бойцы. Пусть и не против людей выходящие.

А если не «человек против зверя» (вариант: «звери друг против друга»), не «отряд на отряд», а — «техника против техники»?

Отчасти такое даже имело место, если считать за древнюю технику те же колесницы, корабли (правда, «навмахия», корабельная гладиатура, проводилась в римской истории считанное число раз: уж больно дорогое это удовольствие!) или осадные орудия — эпизоды штурма и обороны крепости тоже воссоздавались в гладиаторском варианте. До поединков в воздухе (на аналогах дельтапланов? или на крылатых колесницах, запряженных драконами?) римская гладиатура все же не дошла.

Правда, вместо этого случалось кое-что похуже, подлее и кровавее. «Тех, кого надо убить» иногда даже не выводили против диких хищников или псов-лаконцев (Спартаков), а в принудительном порядке заставляли повторять те или иные «смертельные моменты» из известных мифов. В том числе — полет Икара, например. Обслуживающая арену техника (машины очень сложные, а по прошествии веков вообще загадочные!) обеспечивала осужденному очень высокий и красивый взлет — но отнюдь не мягкое приземление…

А были еще сюжеты «Дар Медеи» (кто не знает — горящий плащ), «Суд Марсия», «Вознесение Геракла», даже «Зачатие Минотавра» (обычно входившее как составная часть в «звериное шоу»)… Комментировать все это уж совсем не хочется. Рекомендовать для «воссоздания» фантастам — тем более.

Хотя бы потому, что тут мы уже гарантированно выходим за пределы гладиатуры, даже если трактовать ее в самом «широком смысле». А значит — и за тему данной главы.

Приложение 1 Краткое введение в драконоведение[16] (Военно-прикладные аспекты) В соавторстве с Константином Асмоловым

…А кто сказал, что вопросы оружиеведения — это ТОЛЬКО вопросы применения, изготовления и т. п. оружия как такового? Даже в реальности дело обстоит иначе! А уж в фантастике, где «основным оружием» сплошь и рядом являются боевые животные, — тем более…

Эта тема давно уже заслуживает, так сказать, персонального обсуждения. Во всяком случае, «ляпов» (и, наоборот, очень удачных прозрений) тут накопилось вполне достаточно, чтобы потребовался обширный курс ликбеза и для читателей, и для писателей.

Попробуем этим заняться…

Крокодил с крыльями или огнемет с клыками?

Драконы, как известно, бывают разные. Но обсуждение их биологических особенностей отнюдь не входит в задачи данной работы: это тема чрезвычайно интересная и потому — в высшей степени достойная отдельного исследования. На страницах же этой статьи мы, с определенными оговорками, будем следовать фэнтезийному архетипу. Согласно нему «классический» дракон — животное с высоким интеллектом, мощной броней, с трудом пробиваемой обычными мечами и стрелами, летающее (причем достаточно маневренно — хотя по летным качествам дракон может и уступать другим крылатым, из фантастики или из реальности), долгоживущее, огромное и способное разить дыхательным оружием. Огнем? Не обязательно: фэнтези щедро снабжает их способностью бить на несколько десятков метров, кроме струй огня, также и ядовитым газом, кислотой, молнией, холодом и т. п.

В какой-то мере дракон оказывается сродни даже не оружию, а скорее непосредственно боевой магии, направленной на причинение вреда живой силе. Большая часть заклинаний этой группы рассчитана, как и драконий «выстрел», на поражение не точечной цели, а определенной территории. Пусть даже маленькой, в несколько квадратных метров — но и такой эффект малодостижим для реальных технологий средневекового уровня.

По эффекту, оказываемому на поле боя, все это не слишком сильно отличается от взрыва гранаты или действия огнемета. В крайнем случае можно ожидать эффекта, аналогичного локальному действию химического оружия.

Иллюстрации из трактата по дрессировке драконов? Нет, все-таки по запуску «драконов» (именно так в Европе называют устройства, у нас нареченные «змеями»). Конный «драконоводец» — из начала XV в., пеший — из финала того же столетия

Изобретение орудийной гранаты и шрапнели, конечно, вынудило отказаться от наступления сомкнутым строем. Огненный выдох дракона в этом смысле тоже может на многое повлиять. Но способность дракона раз за разом изрыгать смертоносную струю (а также способность мага творить боевые заклинания), похоже, гораздо более конечна, чем число стрел или снарядов. Причем явно лимитировано и общее количество залпов (скорее всего, десяток-другой за время «единоразовой» битвы: не больше, чем катапульта выстрелов сделает!), и способность к стрельбе в автоматическом режиме (между первыми выстрелами-выдохами, возможно, даже секунды, но в дальнейшем интервалы вырастают до многих минут, а под конец едва ли не часов). А для восстановления полной «огнебоеспособности» дракону, наверно, потребуется примерно столько же времени, как боксеру на подготовку к новому поединку чемпионского уровня.

Так что знающие дело пехотинцы, рассыпав строй в начале сражения, вполне могут потом сомкнуть ряды и показать своему клыкасто-когтисто-чешуйчатому противнику, где гиппогрифы зимуют. Правда, тут, как и в «ковбойских» сюжетах, всегда останется вопрос: уже двадцать раз дракон изверг пламя — или все-таки еще девятнадцать? Не осталось ли у него «последнего заряда»?

(А когда в фэнтезийных мирах, где, собственно, драконы и водятся, наступит их аналог XXI в., то знатоки, смотря первую часть многосерийной исторической кинодрамы Питера Бэггинса «Архипелаг Колец» — «В круге первом. Обратно и туда», будут иронически улыбаться при виде Смога, который уничтожает Эсгарот полусотней огненных выстрелов подряд. Зато с полным доверием отнесутся к фантастическому блокбастеру «Великолепная шестерка», где столько же выстрелов без перезарядки дает неведомое оружие под названием «revolver», способное бить на сотни метров, каждым попаданием разрушая каменную стену.)

Итак, дракон (как и магия), при всех своих достоинствах, не является «абсолютным оружием». А безудержное восхваление боевой мощи драконов (и, опять-таки, магов) сразу заставляет вспомнить некоторых военных стратегов нашего XX в., утверждавших, что войны будут выигрываться исключительно танками или исключительно авиацией.

Но все-таки боевой дракон — это штука посильнее, чем «Девушка и смерть» Горького. И что делать, если он действительно может вдруг появиться на поле боя или над ним?

Бронежилет для Горыныча

Линейным ответом станет попытка одомашнить дракона и создать из драконов новый род войск. Однако в такой ситуации обычно начинают срабатывать стереотипы, и всадник на драконе воспринимается как «продолжение» рыцаря на лошади. Между тем, как ни странно, наличие всадника, вооруженного рыцарским комплектом оружия, снижает боевую эффективность дракона. Он не может выполнять определенные маневры высшего пилотажа, закладывая виражи: при этом всадник вылетит из седла или, будучи надежно пристегнут, окажется для своего «крылатого коня» в лучшем случае бесполезным балластом. Из-за больших размеров дракона по сравнению с лошадью рыцарь фактически не может пользоваться мечом. Длинное (ЧРЕЗВЫЧАЙНО длинное!) копье ему в ход пустить еще кое-как удастся, но оно, скорее всего, окажется более громоздким и менее управляемым.

Кроме того, для «стандартной» лошади рыцарь все-таки является еще и защитой. Разумеется, боевые скакуны довольно часто прикрыты доспехами, да и норов, а заодно телосложение у них соответствуют боевым задачам: с современными спортивными породами они соотносятся… ну, не как дракон с лошадью, но уж как бультерьер с пуделем — точно. Но даже у самого-самого рыцарского коня основным «орудием поражения» являются не его собственные копыта и зубы, а меч и копье сидящего на нем всадника. Хотя, конечно, система «лошадь-всадник» работает комплексно: и при встречной сшибке с равным противником, и при прорыве пехотного строя. Но в системе «всадник-дракон» упор будет сделан на вторую составляющую, даже если по каким-либо причинам дракону придется вести бой «вручную», полагаясь только на свои зубы, когти, хвост и т. п., а не на огненное (в широком смысле) дыхание. Допустим, потому, что лимит «вздохов» уже исчерпан. Или на дракона дружно насели сразу после очередного огнеметания, пользуясь его накопившейся усталостью и не давая «перевести дыхание». Или бой происходит в замкнутом пространстве — пещере, замковых коридорах, — где при использовании огнестрельного оружия возможны рикошеты. Или над вражеским отрядом висит «отражающее» заклинание. Или, наконец, первая шеренга выставила перед собой зеркальные щиты (может быть, тоже с какой-нибудь магической амальгамой).

В общем, расклад «огненная струя — дура, клык — молодец» отнюдь не исключен.

Очень любопытно бы обыграть в фантастике ситуацию с драконьими доспехами, надеваемыми поверх его естественной брони! В такой «спецодежде» он сможет прорвать строй ОЧЕНЬ хорошо оснащенного и стойкого воинства (противодраконьих спецподразделений?), на которое ему при обычных обстоятельствах лучше бы не нападать. С другой стороны, отягченный этой дополнительной броней дракон, наверно, утратит способность к полету. А это резко сузит возможность боевого маневра даже при «наземной» схватке. Пожалуй, главной задачей всадника (или целой «ездовой группы»?) в этом случае будет… расстегивание пряжек драконьего панциря в те ключевые минуты, когда их «живому танку» стратегически выгоднее превратиться в вертолет. А задачей врагов будет — помешать этому. Плотным обстрелом перебить экипаж или вынудить его залечь на драконьей спине, не подпустив к панцирным креплениям; подловить дракона в момент сброса брони; создать у него либо у «главного всадника»-командира ложное впечатление, что именно сейчас настало время взлетать (или, наоборот — обманом заставить его биться пешим, не используя шанс на взлет?). Ну, и с утроенной яростью кромсать специальным противодраконьим оружием те части тела, которые все-таки окажутся не прикрыты броней.

Значит ли это, что такой панцирь — одноразовое оружие защиты? Если не выиграна битва, то противник может и не дать шанса за ним вернуться! Сколько таких комплектов сумеют изготовить драконовладельцы без превышения военного бюджета? Тут и вопрос воинского престижа может быть поднят: утратить в бою драконий панцирь — это, наверно, все равно что для полководца XIX в. потерять пушку, если не целую батарею!

К тому же достаточно понятно, что определенные виды оружия, обеспечивающие прорыв в военной технике и военном искусстве, появляются только при определенном уровне развития технологии, для которого, в свою очередь, должны возникнуть определенные предпосылки. Страна, позволяющая себе и своим драконам иметь полный комплект таких «комбинезонов», смотрится не хуже, чем квазисредневековое (?) государство, способное одеть всю свою пехоту в рыцарские латы наиболее совершенного образца. Тут требуется не только высокий уровень металлообработки, но и поточное производство, для чего, в свою очередь, нужен больший уровень организации общества, чем допускает натуральное хозяйство.

Так «фэнтезийщик», иллюстрировавший одно из первых изданий Марко Поло, изобразил разные виды азиатских драконов. Любопытно, что в тексте самого Поло ничего подобного нет (он фантастику не писал!), но читатели жаждали именно фэнтезийных подробностей. И, как видим, художник ожиданий публики не обманул, создав даже более хитроумные «конструкции», чем нынешние мастера голливудских спецэффектов!

…А вообще-то подобный доспех может быть для дракона и не слишком тяжел: вопрос в том, какой дополнительный вес способны поднять его крылья. Ведь даже у боевого слона броня тоньше (относительно!), чем у рыцарской лошади. В данном случае вполне достаточен нежесткий, проминаемый панцирь, только «смягчающий остроту» вражеского оружия без защиты от силы удара. Ведь нанести слону удар, который окажется опасен за счет одной лишь «дробящей» силы, — задача не для человеческих рук.

Дракона, наверно, это тоже касается? Или конный рыцарь, атаковав дракона на всем скаку и с тяжелым таранным копьем наперевес, все-таки способен заставить своего противника ощутить дискомфорт даже сквозь панцирь? А может быть, на это способен воин драконьей кавалерии?

Это тоже крайне интересно: реконструировать схватку ДВУХ (или более?) драконов, тяжело- и легковооруженного. Какова при этом роль их всадников, если им тут вообще найдется место? И не уместно ли подумать о разных драконьих породах (видах? расах?), «боевых» и «скоростных», в бою соотносящихся друг с другом именно как бультерьер с пуделем, а в воздушной гонке — как массивный рыцарский конь с чемпионами ипподромов?

Проблемы верховой езды

Кажется, таких реконструкций фантастика не знает. Потому — вернемся к стандартной ситуации, когда на дистанции ближнего боя дракон в состоянии постоять за себя сам, причем эффективней, чем его всадник. Думается, и в этом случае всадник может быть реально полезен, прикрывая от атаки (чьей? врага или вражеского дракона?) те места, которые самому дракону защитить сложно. И, соответственно, атакуя зоны, труднодоступные для его «ездового зверя». Например, копьем — в брюхо вражескому дракону на вираже, позволившем подойти снизу.

Кроме того, не следует забывать, что дракон — не самолет и контролировать заднюю полусферу он может только за счет нарушения режима полета. Следовательно, весьма уязвим для ударов сзади с пологого пикирования, где к тому же хуже работает защитная чешуя. Именно так — «сзади под крыло» — тоже могут наноситься копейные удары, и именно от таких ударов может (и должен!) защищать дракона всадник. Кстати, прежде не встречавшаяся с равным противником драконница (или — «дикие» драконы в схватке с драконьей кавалерией) может очень крепко пострадать от противодраконьих копий при первом их применении, пока секрет еще не раскрыт.

И все-таки значительно интереснее вариант, когда на драконе размещаются стрелки. В данном случае ограничение маневренности тоже имеет место: при размещении всадников в стрелковых башнях или открытых седлах (любой конструкции!) выполнять «противоракетный маневр» дракону будет не с руки… т. е. не с крыла. Но это перекрывается возможностью поражать противника с дистанции, превышающей ту, на которой дракон в состоянии достать его своим дыханием. Впрочем, можно проработать и вариант чего-то типа гондолы или закрытой кабины: в результате драконница становится подозрительно похожа на штурмовую авиацию.

Пожалуй, тут вообще следует придерживаться не «тактики истребителя» (активный бой с воздушным противником), а «тактики штурмовика» (столь же активный бой с противником наземным). Ведь в схватке «дракон против дракона», скорее всего, победит участник, не отягощенный гондолой. Правда, стрельба тут все-таки может помочь, особенно если драконий огонь в таких поединках применяться не будет (почему — см. ниже). Но очень трудно представить себе стрелков и оружие, способных серьезно повлиять на ход подобной баталии. Тут ведь нужно сочетание скорострельности — которую в мирах фэнтези могут обеспечить разве что луки, — с совсем не лучной силой выстрела. А тяжелые стрелометы, способные успешно обстреливать драконов с земли (о чем опять-таки см. ниже), для воздушного боя именно что тяжелы: дракон с такими машинами «на борту» имеет все шансы проиграть поединок противнику, полагающемуся только на оружие собственного тела.

Зато штурмовой обстрел вражеских позиций или нелетающих монстров осуществить куда легче! При этом дракону не придется тратить драгоценные и трудновосстанавливаемые «огнезапасы», не придется и снижаться до десятков метров эффективного огнеметания, подставляясь под вражеские стрелы.

(На полноценную «тактику бомбардировщика» вряд ли хватит возможностей. А впрочем — ведь экипаж дракона можно вооружить «кассетным» боеприпасом, не выстреливаемым, но сбрасываемым! Легкие острые стрелки-стержни, сбрасываемые на врага из специальных «ящичков» сотнями и тысячами, при падении с большой высоты набирают ужасную силу, позволяя при этом бить по площадям. Собственно, в эпоху детства военной авиации это было едва ли не самое эффективное — и дешевое! — оружие для борьбы с наземным противником…)

Еще остаются функции безусловно военные, но при этом — не совсем боевые. Во всяком случае, для самого дракона. Тут дракон опять словно бы «заменяет» магию: не мага, а скорее его заклинания.

Например, магию наблюдения. Разведчик на драконе способен заменить чары дальнего обнаружения и, следовательно, вообще вторгается в нишу космической разведки. Впрочем, тут разведчику дракон как таковой не нужен: подойдет и иной представитель летающей фауны. Зато, соответственно, и дракону (если он хотя бы ПОЛУразумен) в таком рейде не очень-то нужен разведчик…

Или «магию перемещения». Со спин транспортных драконов можно если не телепортировать, то уж просто десантировать мобильный отряд в самый центр вражеской обороны. А это во многом делает бессмысленной систему укреплений как таковую. Ну, то есть не совсем, но по сравнению с нашим миром в ней очень многое придется менять.

А дальше возможна любопытная комбинация. Высадив десант и замаскировав или уничтожив сброшенную гондолу, как диверсионная группа маскирует доставивший ее на место планер, отряд разделяется. Десантники делают свое дело, а дракон (разумный — самостоятельно, полу- или неразумный — с одним всадником) отправляется в «свободный поиск» по вражеским тылам. Нападает на фуражиров, жжет мосты и склады (в таком диверсионном режиме работы «боеприпасы» будут восстанавливаться без проблем: это ведь не режим фронтового огнемета на переднем крае!), терроризирует тыловые учреждения… В специально назначенной точке встречается со своей диверсионной группой, перебрасывает ее на новое задание, а заодно вывозит из расположения противника раненых… или, если дело сделано, остатки всего отряда вместе с пленными vip-персонами…

(А самой крупной диверсией может стать оставление на вражеской территории… замаскированных кладок драконьих яиц. Предполагается, что у врага нет специалистов, способных приручить или хотя бы победить «магически-биологическим оружием» эту многочисленную орду бесстрашных от юной глупости, прожорливых, крылатых, «жгучих», трудноуязвимых и совсем не таких уж мелких хищников.)

Даже одиночный рейд, как видим, может натворить достаточно. А широкое использование таких вот «летучих отрядов» способно изменить сам подход к военным действиям!

Заметим, однако, что содержание драконницы ОЧЕНЬ затратно. Снабжение драконьего подразделения на порядок или два сложнее, чем поддержание «в форме» отряда боевых слонов. Не говоря уже об особенностях драконьего аппетита (предполагается, что автор знает, чем питаются драконы, кроме прекрасных принцесс). К тому же обучение драконов (если они живут действительно долго) может требовать нескольких поколений людей-тренеров, и все это время обучаемых надо кормить… Обучающих тоже… Похоже, что во многих случаях это приведет к такому драконьему спецналогу, который ударит по собственным владениям «повелителя драконов» больнее, чем проигранная война.

Отсюда — распространенность вариантов, когда дракон или спит и будится в нужный момент, или занимается своими делами, выполняя союзнический долг в критической ситуаций, или откуда-то вызывается (договор, магия и т. п.). Отсюда же — ставшая нормой высокая агрессивность «повелителей»: нужно успеть захватить как можно больше, пока не кончились необходимые для поддержания драконницы ресурсы. Кроме того, война — единственное время, когда драконница хоть отчасти подпитывается (в самом прямом смысле!) за счет ресурсов противника.

Впрочем, всякая палка, как известно, о двух концах, даже в самом фэнтезийном мире. Слонов действительно лучше не одомашнивать (слишком долго длится взросление детеныша, и все эти годы никакого прока нет не только от него, но и от его матери), а получать в виде, так сказать, «полуфабрикатов», отлавливая взрослых и молодых животных в специально для этого сохраняемых участках джунглей. Да, в тропическом лесу эти растительноядные гиганты могут вырасти без затрат со стороны человека — и при этом до момента отлова не создавать особых проблем. Но стоит только подумать, где и за счет каких ресурсов будут «вольно расти» исполинские хищники (пусть даже полуразумные! ОСОБЕННО — полуразумные!!!), — и сразу возникает мысль: а может быть, содержать их на полном кошту еще не самый дорогой вариант?

Хорошо, если драконы обитают где-то в крайнем отдалении, в «заморских землях». Но тогда, между прочим, основная межгосударственная борьба и разгорится за контроль над этими землями или над путями туда (морскими? воздушными? магическими?). Да и сама экспедиция в те края представляется очень нелегким делом, а уж возвращение с драконом — тем более. Ведь путь этот, скорее всего, дракон не может преодолеть на своих крыльях: иначе он регулярно наведывался бы в сопредельные земли, как дикие слоны наведываются на кофейные и банановые плантации. Только визит дракона обойдется куда дороже, чем в несколько поломанных деревьев!

Оптимальным, наверно, будет создание в МЕСТАХ-ГДЕ-ВОДЯТСЯ-ДРАКОНЫ некоей «звероводческой базы». А именно — укрепленного пункта с обширным штатом ловцов, ветеринаров, дрессировщиков (возможно, подлинный контакт удастся установить только с совсем юным драконом?)… может быть — даже и штатных магов, которые облегчают «переброску» уже обученных драконов к месту службы…

Далеко не всякая фэнтезийная держава сумеет обеспечить нормальное функционирование такой «базы». И, как бы там ни было, обитателям базы придется решать массу проблем, связанных с жизнью в драконьем крае. А это уже приближает нас к нелинейному ответу на драконий «вызов».

Проблемы «крыши»

Итак, нелинейный ответ. Средневековый замок, подготовленный к нападению дракона, должен быть рассчитан на атаку с воздуха и иметь достаточный запас прочности, чтобы даже в «слабых местах», обычно не подвергающихся нападению, суметь выдержать натиск зубов, лап и хвоста по-динозавровому огромной рептилии. Крыши всех замковых строений (в крайнем случае хотя бы кровлю главного донжона) следует буквально усеять шипами или острыми шпилями, чтобы дракон не нашел там места для приземления. Угол скатов тут, безусловно, тоже важен. Кроме того, материал не только стен, но и той же кровли должен быть огнеупорным. Степень этой огнеупорности зависит от «базовой модели»: среди огнедышащих драконов мы встречаем как тех, кто изрыгает струи пламени, носящие все же скорее опаляющий эффект, так и более страшных тварей, плюющихся аналогом напалма, который способен разъесть даже неорганику.

Средневековый «дракон» — тот, который «воздушный змей», — отнюдь не только забава! В данном случае перед нами фрагмент подлинного трактата о военной науке, датируемого 1326 г. К «дракону» осаждающих подвешен зажигательный снаряд, а осажденные пытаются отклонить его при помощи своего «дракона» (от которого на пострадавшей иллюстрации остался только трос). Подъемная сила и парусность «драконов» столь велики, что для управления мало усилий целой команды: вдобавок еще требуется пропустить трос через блок

Тут уместно вспомнить, что «средневековый замок» мира фэнтези, по-видимому, должен противостоять еще и воздействию боевой магии. Впрочем, признаки «антидраконьей» и «противомагической» устойчивости опять-таки во многом совпадают.

Итак, ни о каких гордо возносящихся над землей стенах речь не идет. Скорее замок должен напоминать вкопанный в землю линкор: даже со внутренними переборками. Это нужно для того, чтобы одно площадное заклинание, если ему удастся пробить защиту, не нанесло слишком большой вред — да и огнедышащий дракон, проломив все-таки крышу или стену, при такой архитектуре тоже сумеет причинить лишь локальный ущерб.

Необходимость в огнеупорных материалах все равно сохраняется. Правда, возможен и некий «громоотвод», способный отводить в сторону энергию магическую или, так сказать, драконическую, если последняя не является собственно пламенем. Если же является — тогда…

Тогда прежде всего приходит в голову керамическое покрытие. Оно вдобавок способно защитить не только от огня, но и от электричества или кислоты. Впрочем, при опаляющем типе дыхания или кислотной струе даже дерево скорее обугливается: воздействие на нижележащие слои минимально. Значит, надо рассчитать уклон всех поверхностей так, чтобы струя как можно быстрее стекала по ним; для этого тоже важна продуманная конструкция крыши.

«Газовое дыхание» (скорее аэрозоль, способный, наверно, поражать и через кожу) или кислотные испарения, если они попадают в более-менее замкнутое помещение (бастионы, смотровые окна или бойницы, да и просто жилые комнаты), — действительно проблема. Хотя и от этого может спасти система переборок. А вдобавок — нечто вроде индивидуального комплекса ВПХР и противогаза (может быть, с магической «подпиткой»). В сочетании со средневековыми доспехами это будет выглядеть поистине впечатляюще!

Безусловно, замок должен иметь систему ПВО. На уровне допороховых или раннепороховых технологий наилучшим вариантом подобной техники являются баллисты и ракеты, способные бить под большим углом возвышения. При этом надо учитывать, что от орудия для стрельбы по воздушной цели требуется высокая скорострельность. В условиях отсутствия пулемета, вероятнее всего, будут использоваться станковые арбалеты с возможностью залпа 5–10 стрелами веером или конусом. Аналогичный эффект создают и торсионные баллисты, тоже способные стрелять залпом.

Однако всех проблем это не решит: «дротикометы» с возможностями залповой стрельбы обладают относительно малой дальностью боя и невысоким приведенным импульсом, т. е. проникающей способностью. К тому же у них довольно низкая точность, при этом отсутствует основное достоинство пулемета — возможность произвести «доводку на цель». Так что стоит комбинировать их с более мощными баллистами, а то и просто с отрядами стрелков, вооруженных тяжелыми луками или арбалетами. Ведь далеко не всегда дракон уж так спокойно выдерживает лучный обстрел!

И все-таки обычная стрела против дракона малоэффективна. Даже попав в крыло (по «стандарту» — нечто среднее между крылом сверхгигантского птеродактиля и еще более колоссальной летучей мыши), она, пожалуй, оставит лишь небольшую дырку, почти не влияющую на способность к полету. Значит, имеет смысл стрельба или срезнями с увеличенным наконечником (по крыльям), или бронебойными стрелами в корпус. Плюс, конечно, магическое (технологическое?) усиление метательных машин и самих стрел: раскрывающиеся в теле наконечники, яд и т. п.

Можно попытаться вдобавок нарушить драконью аэродинамику. Для этого вполне подойдет арбалетообразное оружие, выстреливающее сеть с грузами. Менее приемлемо использование гарпунного типа боеприпасов в виде тяжелой стрелы с невозвратными шипами наконечника и… гарпунным линем. В идеале такое попадание может резко остановить, «одернуть» летящего дракона, так что он при этом врежется в землю на приличной скорости и под очень неудачным (для него) углом. На практике же, если сравнить вес дракона и вес баллисты, возникает вопрос: кого мы таким образом выведем из строя? А при стрельбе по меньшим целям гарпунная тактика не имеет смысла — их выведет из строя сама стрела.

Можно, конечно, привязать трос к стене. Но в любом случае вес этого самого троса сильно затруднит попадание. Или придется замотивировать, откуда в этом мире берутся сверхпрочные и сверхлегкие веревки.

Если такая мотивировка окажется убедительной — тогда, пожалуй, гарпунометательным машинам самое место в замковых бойницах. Более того: им и в полевом бою место найдется! Особенно если крепить линь не к стене или совсем уж массивному бревну, а к сравнительно легким, «переносным» грузам, которые в данном случае сработают, как в нашей реальности срабатывали надувные кожаные поплавки на китовой или моржовой охоте. То есть они не остановят плывущего (извините, летящего) гиганта, но, волочась за ним, существенно снизят его ходовые и боевые возможности.

Таким «поплавком» может послужить и… лошадь. Согласимся, необычный вариант: конный рыцарь выходит на дракона не с копьем, а с тяжелым полустанковым арбалетом. Причем, кроме того коня, на котором этот рыцарь едет (его седло, возможно, оборудовано некоей арбалетной турелью), в поводу он еще ведет и плохонького, какого не жалко, «росинанта» со сбруей, включающей в себя что-то вроде увеличенной катушки для спиннинга…

(А разве привычней рыцарь, из-под забрала которого виднеется «антидраконий» противогаз?)

Кажется, в использовании тросов мы на правильном пути. Хороший эффект могут дать и тросовые заграждения в сочетании со стандартными аэростатами (на которые, возможно, еще и наложена магия иллюзии). Помимо прочего, это очень дешевый метод…

Наконец, возможно и «встречное использование» собственной недраконьей авиации. А именно — маневренных летунов (типа грифонов, горгулий, пегасов), несущих на себе стрелка.

Но это мы уже окончательно вернулись от обороны к активному драконоборчеству. Что ж, быть по сему.

Советы начинающим драконоборцам

Толстая шкура дракона, безусловно, будет стимулировать военно-техническую мысль на поиск «бронебойных боеприпасов», ибо оружие с длинным рубяще-режущим клинком менее эффективно из-за поверхностного характера повреждений. Когда доблестная фрау Йовин одним взмахом снесла голову драконоподобной назгуловской «птичке» — ну, что тут поделаешь: это, видать, входило в пророчество, по которому Король-призрак должен был погибнуть от руки воинствующей феминистки. А без учета пророчества антидраконью пехоту следует вооружать не столько мечами, сколько копьями, клевцами, топорами (не широколезвийными секирами) или увеличенными вариантами стилета: в конце концов, даже наш мир знал двуручные мечи с «протыкающим» граненым клинком, рабочая часть которого по длине существенно превышала метр. Впрочем, эта «двуручная заточка», равно как и клевец, тоже не идеальна против дракона: во-первых, из-за застревания слишком часто превращается в оружие одного удара, а во-вторых, при небольшой (по драконьим меркам!) длине боевой части у такого оружия есть шанс войти недостаточно глубоко, чтобы достать до жизненно важных органов. Поэтому таранный удар тяжелой кавалерийской пикой в стиле Георгия Победоносца действительно незаменим…

Вот на этой старинной (но все-таки постсредневековой) иллюстрации главным оружием рыцаря является не меч, а специальные «противодраконьи» латы, усеянные шипами: ни пастью его дракон ухватить не может, ни лапой прижать. Слаботемпературное пламя, видимо, тоже не в силах повредить человеку сквозь этот колючий «скафандр»

Против более мелких и менее бронированных существ этого типа хорошо срабатывает сложное древковое оружие типа билля, гвизармы или некоторых форм алебарды: вогнутое лезвие (не столько рубить, сколько цеплять и подсекать, особенно конечности или связки), шип-пробойник на обухе и достаточно длинное центральное острие. Укороченная версия неплохо смотрится как оружие для боя в подземелье.

Конечно, могут пойти в ход и специальные боеприпасы, заставляющие вспомнить принцип симметричного ответа. Огнесмеси с напалмообразующими добавками (чтобы воздействие было продолжительным), кислотные смеси (как наиболее быстро разрушающие органику), контактные токсины (наиболее вероятно — нейропаралитического характера)…

На первый взгляд «ядохимикаты» сравнительно малоэффективны против драконов, которые все-таки остаются пресмыкающимися: сухая, покрытая чешуей кожа малопроницаема для газов и жидкостей, тут как бы самому стрелку или метателю не пострадать, пусть он и на некотором отдалении. Но даже слегка поврежденная шкура (не говоря уж о попадании на слизистую: глаза, пасть… какие там еще у драконов есть естественные отверстия…) может сделать дракона чрезвычайно уязвимым для этих средств массового поражения. Очень вряд ли у дракона — огромного, подвижного, летающего и вообще «горячего» — так вот, очень вряд ли у него физиология близка к таковой крупных рептилий. Вряд ли она даже «птичья» или «динозавровая». Скорее всего, обменные процессы там идут со сверхвысокой активностью, во всяком случае — пока дракон разгорячен боем (тут снова вспоминается фэнтезийный архетип дракона, спящего, пока его не «призовут», где-то в подземелье).[17] И хотя физиологический механизм огнеметания для нас по-прежнему загадка, «иммунитета» он, пожалуй, не обеспечит. Ведь у современных змей отнюдь нет какой-то особой устойчивости к яду — зато есть очень жесткий запрет на использование ядовитых зубов во внутривидовых поединках.

(Неожиданный вывод: если хочешь обезопасить свой замок от огня — нет, не от нападения вообще! — драконьей армии, то лучше всего обзавестись хотя бы одним собственным драконом. И продемонстрировать его нападающим, как бы «сделав заявку» на то, что замок — тоже драконье логово. По всей видимости, табу на внутривидовое огнеметание у драконов окажется совершенно необоримым. Только так и может быть у существ, чье дыхание по смертоносности превосходит яд королевской кобры сильнее, чем этот яд — обычную слюну!)

Но вообще-то в фэнтезийном мире боеприпасы «особого назначения» могут быть и магическими. Тут наиболее перспективной представляется широко известная «паутина» (предмет с заложенным в него заклинанием). Также вероятно применение парализующих заклятий. Не говоря о том, что в «магическом» мире очень вероятно относительно скорое появление специальных противодраконьих заклинаний по аналогии с теми, которые направлены против нежити или демонов. Уж эти-то заклинания — в ТАКОМ мире! — должны быть давно известны и широко применяемы.

Но это, как говорили классики, уже совсем другая история…

«Нестандартные» драконы

А действительно: сводима ли проблема дракона к существу типа «крылатого динозавра», наделенного огнестрельным — в широком смысле — оружием? Не рассмотреть ли нам и другие варианты? Хотя бы в самых общих чертах?

Прежде всего приходит в голову возможность левиафана: чего-то среднего между обычным драконом и «морским змеем» наших легенд — и, видимо, реальности (ну, не будем сейчас об этом). Степень его привязанности к воде может быть различна: от «китовой» до «тюленьей» и даже меньше. Пожалуй, до «выдровой» включительно. В последнем случае налицо вариант монстра, который и на суше отнюдь не беспомощен, хотя ДОЛГИЙ бой «на своих четверых» — или сколько их там у дракона — окажется для него, видимо, слишком изнурительным. Равно как и длительный переход в пешем порядке.

Этот раннесредневековый «морской дракон» изображен столь непродуманно, словно его какой-нибудь современный фантаст сочинял!

(К сведению драконоборцев! Учитывайте все это в своих тактических планах. Но не забудьте при том, что «на рывке» такой полуводный дракон может сохранять преизрядную скорость, верткость и прочие качества сухопутного бойца.)

А как у него с полетом? Вероятно, как у гидросамолетов. То есть для абсолютно бескрылых противников он, конечно, летающий. Но в воздушной схватке с «не земноводным» драконом шансов у него, как бы это сказать помягче, немного. Разве что попытается такого дракона по ходу боя к воде заманить? Тогда роли переменятся, пусть даже тот хорошо летающий противник — создание не класса «воздух-воздух», а «воздух-земля», то есть плавать все-таки умеет, как и большинство наземных хищников.

Похоже, если уж как-то породнить дракона с водной стихией (не обязательно морем: озеро или полноводная река тоже подойдет) — то оптимальным будет именно такой вариант, полуводный. Не случайно многие драконы в фэнтези, да и в дофэнтезийных легендах, столь часто «базируются» на острове… на прибрежной скале… в конце концов, просто охраняют некий «источник»… В крайней выраженности легенды этот источник может превратиться в родник или даже колодец (за право доступа к которому приходится платить дань прекрасными девственницами), но тут мы уже явно вступаем на территорию сказки. А вот что дракон способен гнездиться возле уединенного озерца — в такое здравомыслящий фантаст поверить может! И, если таких озер в округе совсем мало, то очень даже понятна свирепость дракона, яростно отстаивающего жизненно важную для него и его выводка территорию! Зато на границе, на дальних подступах к озеру с драконом вполне можно поладить миром, приручить или, при наличии разума (у обеих договаривающихся сторон!), установить союзнические отношения. Может, дракону только и нужно, чтобы люди не вторгались в его «озерный заповедник» с доблестными красавицами и спасающими их девственными рыцарями… т. е. наоборот…

Вообще такая «очаговость» обитания, привязанность к затерянным среди гор и лесов озерам или, напротив, затерянным среди моря островам — хорошая основа для приручения, установления первоначальных контактов. А если этот водоем либо клочок суши дракону воистину необходим (для «вызревания» потомства, как у тюленей или плезиозавров? а может быть, дракон-выдра все-таки не может проводить в воде круглые сутки, и ночевать ему нужно на берегу?) — то люди могут и навязать ему такое приручение или союзнический дом.

Зачем вообще разрабатывать такую вот водную модель? Для обеспечения пищей, зачем же еще! Ранее уже говорилось, что экосистема далеко не всякой планеты (и не всякого фантастического романа!) выдержит нашествие таких вот сухопутных хищнозавров. Зато водные ресурсы в дотехнологический период исчерпать гораздо сложней.

(Стало быть, возвращаемся к варианту дракона морского: в лесном озере, наверно, выращивают свой молодняк сухопутные драконы, во взрослом состоянии промышляющие скорее не рыбу, а диких оленей, домашних овец и прекрасных принцесс.)

Хотя… Нам же нужен не «пожиратель планктона», а нечто достаточно клыкастое, так ведь? Значит, нужно населить море достаточным количеством не таких уж мелких охотничьих объектов и, кто знает, может быть, даже естественных противников.

Впрочем, если в море вашей фантастики стаями ходит рыба вроде трески или крупной сельди — этого, на крайний случай, хватит: ведь даже волк может прокормиться не только оленятиной, но и мышами. А вообще-то средневековые картографы (фантасты, не отставайте!) населяли океаны великим множеством самых разнообразных тварей, так что и драконозаврам, и драконоцетусам нашлось бы на ком оттачивать охотничьи навыки. Боевые тоже.

В середине XVI в. авторы уже предлагали читателям гораздо более продуманный ассортимент морских обитателей

…Вот мы и подошли к полностью водным драконам. Что можно сказать о них?

Какие-то это совсем чуждые человеку существа. Скорее всего, в мире любой степени фантастичности их место — на ролях «морских чудовищ», а не соратников, союзников, ездовых животных. С другой стороны, вряд ли следует отказывать им хотя бы в дельфиньем интеллекте. Следовательно, люди (особенно при помощи магии!) все же могут договориться с ними и насчет охраны порта (от кого? от вражеской эскадры? или от чудовищ моря?), и, с много большим трудом, по поводу возможности «верховой езды». Отметим тут же, что вообще-то разработать правдоподобное «седло» или гондолу для морской твари — задача не из легких. Проблем здесь не меньше, чем при сочинении сбруи для летающего монстра. А если дракон плавающе-ныряющий вдобавок оказывается еще и летающим…

Очень трудно представить себе экипировку, которая выдержала бы такую «смену режимов» (по крайней мере, если речь идет не о «броске» в иную стихию, а о сколько-нибудь длительном пребывании в ней). Скорее всего, дракона придется переседлывать — а это дело долгое и непростое, требующее множества рабочих рук. Даже у нашего «родного» слона легко ли заменить наспинную боевую башню на, скажем, охотничий паланкин?

(А уж всякие там катапульты морского боя — пусть даже не для под-, но надводной стрельбы — тем более придется заменять на «авиационные» варианты с принципиально иными ТТХ.)

Между прочим, и самого дракона, который выдерживает такую «смену режимов» — от водно-подводного на воздушный, минуя при том сухопутный этап, — тоже представить нелегко. Вообще-то это давняя мечта военных: совместить самолет и подводную лодку. Фантомасу нечто подобное удавалось, героям «Небесного капитана» — тоже. У остальных успехи скромнее, что в технике, что в биологии. Ну, еще Джанго Фетт из «Эпизода II» плавал-летал на твари, срисованной, однако, не с ящера, а с манты, гигантского ската. Но в бой он отправлялся отнюдь не на ней: маневренность не та!

Биология нашего мира допускает сочетание способности хорошо нырять и плохо летать, но — лишь для существ размеров где-то с гагару.[18] При малейшей попытке увеличить рост эволюция тут же переводит «пациента» в аналог пингвинов, у которых с полетом, гм, не очень.

В мирах фантастики предел допуска, конечно, шире. Но все же не зря, думается, в схватке за Андромеду (не ту, которая туманность, и не ту, которой штамм, а исходную) «крылатым» был именно Персей, а дракон от поверхности моря так и не оторвался ни разу.[19] И не зря в дяченковском «Ритуале», где подвиг Персея повторяет дракон (а подвиг дракона — какой-то крабоспрут непомерного роста!), вода для него является самым опасным рубежом…

А вот интересно: если китообразный дракон все-таки взлетит — сможет он приземлиться без аварии, или ему необходима посадка на воду? Скорее — последнее. И уж взлететь-то с Земли он точно не сумеет. Думается, даже и над морем летать он должен в режиме не самолета, а как бы экраноплана: отрываясь от водной глади максимум на десятки метров.

Интересно: а как в этом случае обстоят дела с драконьими доспехами? В «морском» варианте они явно должны обладать нулевой плавучестью (значит — не сталь! Да она ведь и ржавеет так, что лишь в XIX в. ее во флотостроении применять научились). А в воздушном варианте существу со взлетными качествами ухудшенной гагары, наверно, вообще не стоит себя броней отягощать. «Им, гагарам, недоступно!»

Интересно: а может, вместо морской брони или вместе с ней стоит навешивать на дракона… таран? Конечно, на такого дракона, который ихтиозаврокит, а не плезиозавровыдра.

И уж совсем интересно, что сумеет противопоставить такому дракону-триере-«Наутилусу» вражеский флот. А ведь сумеет: как в рамках «симметричного» ответа, так и «асимметричного».

А как у морского дракона обстоят дела с огнеметанием — это интересно вдвойне и втройне. Полагаем, что ему все-таки удобней разить неприятелей электричеством или обдавать их какой-нибудь едкой жидкостью.

Да, все это интересно. Но мы пока оставим читателя в неведении. Потому что такие вопросы невозможно решить в рамках одной статьи, да и цикла статей тоже. А представить себе, что какое-либо издательство решится выпустить книгу, посвященную этим вопросам, — чистая фантастика! Или все-таки нет?

Приложение 2 Сага об амазонках[20] В соавторстве с Владимиром Лещенко

Тут мы оказываемся в странном положении. Работа — общая (замысел у каждого из авторов созрел порознь, но ведь созрел же!), а вот авторские позиции отличаются. Причем очень сильно. Так что один из нас выступит в роли «докладчика», другой — «оппонента». Кто есть кто? А вы угадайте!

1. Итак, поговорим об амазонках

Докладчик:

…Накачанная особа, словно сошедшая со страниц культуристского журнала, с искаженным яростью лицом прорубающаяся сквозь охваченных ужасом врагов. Царственного вида дама верхом на единороге, закованная в чеканные доспехи. Лучница, напряженно целящаяся в уже нависшее над ней чудовище.

Корела-Ястреб — подруга Конана. Рыжая Соня. Анастасия из Пресветлой Сибирской империи. Кэтти-бри из Забытых Королевств. Все это женщина-воительница в разных ипостасях. Проще говоря — амазонка. Один из любимых персонажей фэнтези, и не только.

Она знакома, пожалуй, даже тем, кто фантастикой не интересуется: ведь именно амазонок издатели почему-то очень любят помещать на глянцевые обложки романов, что в изобилии лежат на лотках и прилавках. (При этом вовсе не обязательно, чтобы в тексте они хотя бы упоминались.)

Итак, амазонка — кто же она такая?

Начать разговор о ней нужно с одного важного обстоятельства.

Большинство персонажей фэнтези: эльфы, гномы, орки, демоны, драконы, маги, оборотни и прочие «Иные» — если пользоваться терминологией «Ночного дозора» С. Лукьяненко — пришли из легенд и сказок (во всяком случае, их реальное существование достоверно ничем не подтверждается). Что же касается амазонок, то здесь ситуация обратная — о них как о сугубой жизненной правде свидетельствуют не только древние мифы и не менее древние хроники, но и вполне реальные факты вплоть до многочисленных археологических находок и даже наблюдений очевидцев. Рассказы о воительницах распространены повсюду: от Бразилии и Африки до Филиппин, и островов Полинезии, и даже у якутов и бурят.

Этот рисунок традиционно считают изображением амазонки. На самом деле греческий художник, похоже, изображал легковооруженного скифского юношу — но, зная об «амазонских мифах», допустил возможность и такого толкования

Оппонент:

Да, мифы, рассказы и находки действительно распространены по всему миру, а вот амазонки — не совсем. Точнее, так: все эти свидетельства (включая археологические) касаются целого «куста» явлений, разных порой даже не по форме, но и по сути. Причем самые «амазонские» детали чаще всего или требуют уточнения, или могут быть истолкованы неоднозначно. А порой и то и другое.

Вместе с тем отрицать существование этого «куста» не приходится! Имеют ли его «ветви» общее происхождение, срастаются ли они позже — другой вопрос. В дальнейшем мы постараемся на него совместно ответить.

Докладчик:

При раскопках сарматских курганов рядом с женским скелетом, вместе с браслетами и ожерельями, регулярно находили мечи и доспехи. И все это не было просто украшениями или церемониальными предметами: останки погребенных женщин имели многочисленные прижизненные повреждения, вроде следов колотых и рубленых ран и намертво засевших в костях обломков наконечников стрел. А в одном из таких погребений обнаружено тринадцать черепов, причем, как показала экспертиза, они были отделены от тел задолго до того, как захоронены. Можно предположить, что это головы врагов, сраженных покойницей при жизни.

Оппонент:

Это как раз характернейший цикл случаев, допускающих не то что двойное, но крайне многообразное толкование. Впрочем, уже было обещано: продолжение — следует. А пока не вернуться ли к фантастике?

Докладчик:

Хорошо, вернемся к фантастике. Можно смело сказать, что современная фэнтези выросла из двух произведений — во-первых, это «Властелин Колец», во-вторых — во всех смыслах бессмертный говардовский «Конан».

Оппонент:

Э-э-э… Ну ладно. Пожалуй, в рамках «амазонской» темы не найду что возразить.

В «Суде божьем оружием» допускались и межполовые поединки, но оружие при этом всегда использовалось не совсем боевое (наименее боевое — у мужчины), к тому же мужчине условия предписывали занять неудобное положение (в прямом смысле: по грудь в тесной яме). Нам удалось найти лишь одно изображение схватки в вольных условиях, и вот она-то завершается победой женщины! Увы, это — миниатюра из швейцарской хроники XV в., символически изображающая финал «дела об изнасиловании» от 1288 г., так что о реальных подробностях поединка по ней судить нельзя

Докладчик:

Дж. Толкиен ориентировался на старинный рыцарский роман артуровского цикла и классический исторический роман с его католической традицией а-ля Вальтер Скотт. Поэтому амазонок там быть не могло, за исключением Эовин — но она именно уникальное исключение. Что же до Роберта Говарда и его последователей, то они были на редкость непривередливы в выборе первоисточников и тащили в свои произведения буквально все, что попадалось под руку. Именно так в фэнтези попали и амазонки. А поскольку первую скрипку играли авторы из Нового Света, для которых древние мифы были чем-то если и не чужим, то уж очень далеким, то и образ воительницы претерпел немалые изменения. Так что от классических амазонок в этих персонажах, кроме названия, почти ничего и не осталось.

Тем не менее все же можно проследить исторические и фольклорные корни той или иной вариации на тему «девушки с топором».

2. Основные разновидности амазонок

Докладчик:

Всего их четыре.

Во-первых — это обитательницы государства или племени, где женщины стали «сильным полом» во всех смыслах, и заправляют всем, и воюют. А мужчины варят обеды, доят коров, присматривают за детьми и стирают белье, и заодно сочиняют стихи в честь своих могучих подруг.

Обычно это государство небольшое: что-то вроде греческого полиса. Классический пример — Коргал у Бушкова, где оказывается в плену, не лишенном приятных аспектов, рыцарь Сварог. (Бывают, впрочем, и исключения — вплоть до межзвездных империй, но это уже несколько другая епархия.)

Оппонент:

Ужасная ситуация, что бы ни вынес из нее рыцарь Пиранья или спецназовец Сварог. То есть если в этом мире мужчины еще и рожать способны — ладно, тогда он будет не менее устойчив и не более жесток, чем известные нам миры людей и животных. Просто поменяются местами понятия «женщина» и «мужчина». А в менее фантастических случаях все, что мы знаем об эволюции, подтверждает: сражаться должен нерожающий пол…

Дело не только в том, что он менее ценен для воспроизводства популяции — хотя и это тоже. Простой пример: если детей все-таки производят на свет сами амазонки — то их социум чрезвычайно, до нежизнеспособности, чувствителен к боевым потерям. Никакой избыток миролюбивых мужчин не сумеет восполнить уровень деторождения (а значит — и пополнение числа воительниц). Единственный для них выход — вести войны так, чтобы практически не нести потерь. А поскольку при наличии хоть мало-мальски серьезного противника это вряд ли получится — то амазонское войско или должно, по авторскому произволу, такого противника не иметь (ну и зачем это читателям? Так ли интересна комбинация «молодец против овец», даже со сменой пола участников?), или… Вы уже догадались: действовать очень осторожно, даже робко, если не застенчиво. Это чтобы не искать других слов. Снова вопрос: надо ли менять традиционное шило на такое мыло?

Но дело, как уже было сказано, не в том.

Слишком многое «заточено» эволюцией под традиционную модель. Вульгарные отличия костяка и мускулатуры, глазомер, «чувство пространства», гормональный фон… Устойчивость к конкретным типам стресса: у «нерожающего» пола — высокая к страшным околосмертельным уровням и гораздо более низкая к бытовой нервотрепке; у «рожающего» — наоборот… В общем, не только традициями объясняется статистическое преобладание у одного из полов таких профессий, как генерал, солдат, шахматист, хирург и хороший-политик-для-критических-ситуаций, а у другого пола — профессий врача поликлиники, школьной учительницы и хорошего-политика-для-мирного-времени… Базовые инстинкты, в том числе социальные, без которых не обходились даже ранние приматы рода Homo, а не только вид sapiens, да что там — даже собаки или стайные птицы не обходятся…

Нет, отдельные исключения возможны, они могут быть даже нередки. И горе тому обществу, которое пытается подстричь их под одну гребенку. Но горе и тому, которое пытается выстроить на этих исключениях постоянно действующие правила. Пусть даже общество это — размером с античный полис…

Что, социальные законы выше биологических? Да, выше. Они и законов Ньютона выше, только куда от них денешься. Та же статистика подтверждает: «леди-босс» может чувствовать себя даже очень комфортно (во всяком случае, в делах мирного времени), зато пресловутый «мистер-мама», мужчина-домохозяйка, непрерывно пребывает на грани нервного срыва. И удерживается он в этом статусе либо абсолютно против воли, по неодолимым жизненным обстоятельствам — либо… потому, что его, гм, психофизиологическая ориентация (как бы это покорректнее выразиться?) резко отличается от традиционной.

Ну и представьте себе традиционный социум, коллективно сменивший именно это шило на именно это мыло! Да еще — социум воинский! Нет, какое-то время он просуществовать сможет (идя поперек множества инстинктов, прежде всего именно воинских и примыкающих к ним), но цену ему придется заплатить за это слишком жестокую во всех смыслах. И эффективность его неизбежно окажется ниже традиционной. Намного. Очень.

Короче говоря, вывод таков: этот социум может быть устойчив, лишь если он базируется на нечеловеческой основе. Довольно хорошо его сумел описать Пол Андерсон в «Зиме мира». Еще убедительней получилась картина у Гаррисона в «Эдемском» цикле; может быть, потому, что его воительницы-рептилии сдвинуты в сторону от людей не «чуть-чуть», как то сделал Андерсон, но очень сильно? Пародийно, но не без достоверности сходную ситуацию обыграл и Пратчетт в ч. 1 своей подростковой трилогии о Джонни Максвелле: единственный воинственный самец в том сообществе амазонок (опять из рептилий созданных!) ведет себя не как настоящий мужик среди баб, а как истеричная суфражистка среди фронтовиков!

А убедительней всего (на практике подтверждено!) все это складывается у общественных насекомых. В их сторону, собственно, и сдвинуты разумные динозавры «Эдема»; у Гаррисона это получилось, как там будет с реальной эволюцией иных миров — не знаем. Однако это СОВСЕМ иная биология. Кстати, только в ней и возникли настоящие амазонки. Но и здесь — на базе нерожающей касты самок, при сведении самцов фактически к нулю, к репродуктивным функциям.

Любопытно, что чем «амазонистей» эти виды, тем больше у них увядают вообще все инстинкты, кроме воинских, да и число невоинских каст сокращается. Так что эволюция тут заканчивается даже не «рабовладением» (когда приходится добывать представителей рабочих каст в других муравейниках), а попросту паразитизмом: суперчерезамазонки даже воевать разучиваются… М-да. Трудно сказать, способна ли такая линия развития создать разум. Во всяком случае, описание его и контакты с ним — задача для авторов SF, а не фэнтези!

Реальные перспективы амазонок в биологии. Пройдя путь от воинствующего «рабовладения» через разные фазы паразитизма (в числе которых — «диверсионное» проникновение царицы в жилище муравьев-хозяев, «ликвидация» законной царицы и занятие ее ниши в муравейнике), постамазонские виды приходят к паразитизму классическому. Этот «период декаданса» характерен тем, что царицу хозяев даже не убивают, а просто держатся рядом с ней (и на ней!) как мелкие нахлебники, принимая от рабочих муравьев долю корма и ухода, в том числе и за своим потомством, которое рабочие-хозяева не отличают от потомства собственной царицы. Соответственно и весь «амазонский муравейник» сводится к нескольким плодовитым мини-царицам, а грозная каста бесполых воительниц исчезает как ненужный балласт…

Докладчик:

Действительно, фэнтезийщики редко используют даже версию «амазонского полиса». Куда чаще встречается другой вариант: амазонки — участницы неких боевых братств, иногда тайных. И в самом деле, тайные женские сообщества, зачастую весьма воинственного характера, не стеснявшиеся пускать в ход стрелу и яд, существовали буквально по всему свету: от Бразилии и Африки до Филиппин.

Третий вариант, отчасти схожий с предыдущим, — женские воинские союзы, связанные с культом воинственных богинь. Женская стража охраняла храм Артемиды в Эфесе — впрочем, не помешав Герострату сделать свое дело.

Оппонент:

Очень точное замечание. Когда женские военные структуры действуют как часть воинского «мира вообще» — их роль неизбежно оказывается или крайне вспомогательной, или просто церемониальной. Разумеется, если эта роль сводится к воинской в первозданном смысле. Круг магичек, действующий у А. Сапковского в завершающих романах «ведьмачьего» цикла, действительно сумел какое-то время править судьбами нескольких стран на манер очень крутого (хотя и тайного) генералитета.

Докладчик:

Из других исторических примеров можно вспомнить полинезийский военно-религиозный орден «ареои», участницы которого сражались наравне со своими товарищами-мужчинами.

Про ареоев очень мало кто знает — вообще мифы и история неевропейского мира фантастами еще недостаточно освоены. А зря: накопать там можно много интересного.

Оппонент:

Например, тот почти несомненный факт, что женщины там играли весомую роль прежде всего в «ролевых играх» — которые совмещали функции именно ролевых игрищ (не по Толкиену!), эстрадного шоу, военного парада и жреческого богослужения. А когда наступал этап сбора спонсорских приношений — в диапазоне от добровольно-восторженной оплаты ареойского выступления до откровенного сбора дани или вообще погрома с плавным переходом к каннибальскому пиршеству, — то тут на первый план выходили «ролевики» мужского пола. И вообще у ареоев, независимо от пола, существовал милый обычай убивать всех детей, прижитых членами ордена во время таких вот концертов, затягивавшихся иногда даже не на месяцы. Теоретически такое ведет к «гнездовому паразитизму» похлеще, чем у общественных насекомых. Практически же, поскольку у приматов вида Homo sapiens другие общественные инстинкты, это привело к исчезновению ареойского ордена — далеко не всегда мирным путем.

Докладчик:

Так или иначе, мы, наконец, подходим к самому распространенному типу амазонок. Это женщины, выросшие в народе или племени, где прекрасный пол владеет оружием так же, как и сильный. Либо в крайнем случае — где к женщинам, избравшим профессию воина, относятся терпимо. Тут в качестве первоисточника видим (наконец-то!) кельтскую традицию, столь любимую фэнтезийщиками. Ибо именно в кельтских легендах подобные воительницы встречаются чаще всего. В кельтских землях бытовала легенда об управляемой женщинами стране О’Бразил, или Хай Бразил. А ирландские и валлийские предания и летописи буквально пестрят именами амазонок. Нэсса, возглавившая замковую дружину после гибели родителей и отмстившая за них. Дихтайн Отважная, ставшая колесничей у своего отца, короля Конхобара, и ходившая с ним в битвы. (Видимо, с нее и списана Эртан из эпопеи М. Семеновой о Волкодаве.) Можно еще вспомнить многочисленных любительниц помахать мечом, наставниц и отчасти жен великого ирландского героя Кухулина: Скатах, Уайтех, Айфе и Дорналл, носившую выразительное прозвище Большой Кулак. Кстати говоря, по мнению ряда исследователей, именно женщины-воины народа киммерийцев-кельтов в большой степени стали прообразом амазонок греческих мифов.

Оппонент:

Ну, если киммерийцы — непременно кельты… Ладно, проехали (проскакали). Что до кельтских реалий — скажу так: с кельтскими же легендами они соотносятся неоднозначно. Но все-таки соотносятся.

А вот с фантастикой кельтские легенды (именно эти!) безусловно соотносятся. Так что снова — проскакали (или все-таки проехали: на боевой колеснице?).

3. Амазонка как боевая единица

Докладчик:

Как правило, амазонка — это боец-одиночка или участница маленькой группы не связанных присягой или служебным долгом воинов, искателей приключений, неформальных борцов со злом и т. п. То есть воительница эта скорее не солдат регулярной армии, а «вольный стрелок».

Нечасто авторы включают женщин в состав полноценных регулярных частей (как Ф. Кресс в его небезызвестной эпопее про Громберланд и уже упоминавшийся А. Сапковский). Еще реже фигурируют отдельные женские отряды, а уж тем более — армии. Разве что у Ольги Елисеевой в романе «Сын Солнца» (Азбука, 2004) присутствует армия чернокожих воительниц верхом на зебрах, сражающаяся на стороне Атлантиды.

Оппонент:

Зебра в боевой кавалерии — это круто! Впрочем, во времена Атлантиды (постольку, поскольку о них вообще можно говорить) конница должна была пребывать в состоянии раннего детства, когда и в самом деле еще не очень ясно, кто из скаковых животных чего стоит. Тот же Египет экспериментировал с несколькими видами непарнокопытных…

Докладчик:

Пожалуй, сочинители напрасно избегают ситуаций, когда на поле битвы появляется женское войско — при всей внешней невероятности, это как раз доподлинный факт. Армии в тысячи и даже десятки тысяч воительниц уже в новейшее время имели место в Африке — еще в XIX в. Последний раз они вышли на поле боя в 1898 г. (чуть больше ста лет назад!) при завоевании французами Дагомеи. Тогда вооруженные луками, копьями и старыми мушкетами женские полки доставили немало проблем европейцам, несмотря на наличие у тех пулеметов и дальнобойных орудий.

Современная версия воинского танца зулусских девушек, в руках у которых — крайне символические аналоги щитов и ассегаев. «В оригинале» имелся в виду… вооруженный гарем: у зулусов было военизировано вообще ВСЕ, вплоть до образа жизни жен верховного правителя

Оппонент:

Да, проблем было немало, потому что французы как-то не сразу осознали, что с этими гаремными частями (без шуток: женская гвардия Дагомеи формировалась на гаремной основе, правда — в широком смысле слова) надо воевать всерьез. То есть не стоять, отвесив челюсть, и не пытаться с улыбками и заигрываниями брать в плен — а садить по ним залпами, как по воинам мужского пола. Но когда этот факт был осознан по-настоящему — проблемы тут же кончились. В общем, не похвалю я дагомейских «гаремовладельцев», жизнями прекрасных воительниц сумевших несколько оттянуть свое всеконечное падение…

Кстати, ранний этап дагомейской тактики (на котором враг еще «не осознал») описан в «Последнем Кольценосце» Еськова. Там этот эпизод заметно трансформирован — но в результате стал даже ближе к подлинной воинской практике, чем «дагомейская легенда». Даром что тот виток харадримско-кхандского конфликта в целом списан не с истории Дагомеи, а с отношений между армией зулусов и мусульманскими работорговцами. Впрочем, у зулусов что-то подобное тоже было, пусть и в меньших масштабах.

4. Амазонки нечеловеческих народов

Докладчик:

Конечно, прежде всего вспоминаются эльфийские лучницы, ни в чем не уступающие своим остроухим спутникам жизни. Некоторые авторы даже прямо указывают, что у людей амазонки завелись именно под благотворным (или тлетворным) влиянием Старших Рас.

Между тем всякий, хоть мельком прочитавший «Сильмариллион», помнит, что толкиеновские эльфийки в драматических ситуациях ведут себя вовсе не героически: стеная, покорно бредут в плен, заламывают руки, проливают слезы — точь-в-точь, как благородные дамы Средневековья. Причем не реальные, не раз дравшиеся наравне с мужчинами на стенах осажденных городов и замков, а именно как героини рыцарских романов. Стало быть, эльфийская амазонка — это уже что-то вторичное, изобретенное последователями Профессора.

Перумов в «Хранителях мечей» был в этом смысле точнее: у него эмансипированных лучниц поставляют не классические эльфы, а их короткоживущая разновидность — народ Дану.

Благородная дама защищает замок на равных с мужчинами. Эта знаменитая иллюстрация из «Манесского кодекса» изображает событие редкое, но все же реальное. Средневековые хроники приводят несколько случаев такого вот активного и результативного участия в бою против осаждающих (хотя почти всегда речь идет о горожанках, а не дамах из аристократических кругов): оборона Лаона в 1111 г., оборона Амьена в 1115 г…

Оппонент:

О благородных (и не только) воительницах средневековья — особый разговор. Что касается эльфиек, то я бы еще назвал прекрасных альвинь «Меча без имени» того же Андерсона, которые в безнадежной ситуации сперва отдаются на милость звероподобных победителей, действуя при этом «женским оружием — чтобы воспользоваться которым, нужно открыть ворота», — а потом, усыпив бдительность врагов и размягчив их души, берутся уже и за кинжалы или луки.

Но в научной фантастике иных миров амазонок «нелюдского типа» и вправду больше…

Докладчик:

Действительно, в фэнтези вспомнить, пожалуй, больше и некого. Разве что брокилонских дриад А. Сапковского или лесных гаррид, вьющих тетивы из собственных волос у все того же Ника Перумова.

А вот кого среди амазонок не замечено, так это гномих. Впрочем, творческий процесс не стоит на месте — и, возможно, мы еще познакомимся с непобедимым хирдом грозных подземных обитательниц.

Оппонент:

Наверно, снова в биологии дело? У гномов, кажется, очень выражен половой диморфизм (извините за сравнение — как у горилл… а может быть — как у неандертальцев?). Гномихи, конечно, тоже очень сильны — но тут вопрос не только в соотношении сил. Просто в таких случаях исходные инстинкты и выросшая на них воинская этика образуют неразрывный сплав. Гном НИКОГДА не сможет поднять оружие на женщину своего вида. Соответственно гномиха НИКОГДА не изберет воинскую стезю, да и вообще дела мужского мира (не только воинские!) ей глубоко чужды. А гному — дела мира женского. Очень может быть, что «женская история» гномов еще более насыщена событиями, чем мужская, — но от таких, как Толкиен, этот параллельный мир сокрыт. Возможно, от таких, как Гимли, — тоже?

А у эльфов все наоборот! Эльфы очень андрогинны, сильный пол у них вполне прекрасен, а прекрасный — не совсем слаб (физическая мощь эльфов велика: за счет быстроты реакции, точности движений, выносливости и способности быстро восстанавливать энергию, наконец, за счет особой мудрости тела, порожденной многовековым опытом). И поэтому у их «самцов» (еще раз извините, никого не хотел обидеть!) нет надежного запрета на убийство «самок» (снова извините!)… Так что эльфийкам воистину только и остается демонстративно заламывать руки и лить слезы — это в генах заложено, ведь при малейшей попытке сопротивления их не пощадят. Может быть, не пощадят даже в случае просто спокойного («мужского»!) поведения — откуда и истерический надрыв…

Докладчик и оппонент вместе:

Впрочем, с того момента, когда «заготовка» этой главы была опубликована как статья в журнале «Реальность фантастики», читатели (а особенно — писатели!) накидали нам множество дополнительных примеров фэнтезийного амазонства. Прежде всего — в дальнозарубежной фантастике, литературной и «игровой». Сальваторе, Каннингем, Вильямс, чуть-чуть и Пратчетт, сверх названной повести… «Забытые королевства», «Паучья королева», «Трон из костей дракона», «Король бурь», «Ноги из глины»… Но интересно отметить, что эльфоподобные воительницы в таких моделях не обязательно сражаются просто наравне с мужчинами своей расы: иногда квазиэльфийки возвышаются над квазиэльфами примерно как рыцари над простыми ратниками, «пушечным мясом» — да и относятся к ним соответственно! А гномообразные воительницы появляются скорее не как альтернатива воюющему мужскому полу, но как его дополнение — в тех случаях, когда, по воле автора, полового диморфизма у гномов практически не заметно и оба пола равны по силе, задиристости, телосложению и даже длине бороды… С нашей точки зрения, в расе подземных рудокопов такая «выравненность» вряд ли возможна — или уж всяко более затруднена, чем в расе лесных охотников! — но авторского права на вымысел никто не отменял. Тем более — в фантастике!

Однако крайне симптоматичен «сдвиг полов»: у гномов, троллей и пр. — в маскулинную сторону, у эльфов — в андрогинную!

Люди, получается, оказались в точности посередине… Missing link, однако! Вот только хорошо бы знать: между кем и кем? В какую сторону ведет эволюционный мэйнстрим этих миров? От гномов через людей в сторону эльфов как более грацильной формы — причем эльфийско-мужской пол оказывается затронут этой грацилизацией почти фатально, превращаясь в атавизм, «пережиток прошлого»? И стало быть, претензии эльфов на «перворожденность» — лишь маскировка, реально же они самый поздний побег на древе разумных рас? Уж не по этой ли причине они столь часто культивируют свою избранность, свое презрение к «иновидцам»: грубым, примитивным, патриархальным, мужеподобным…

Что, эльфы везде — «застывшая», не техническая цивилизация? Верно; зато — магическая. А ее «статичность», возможно, тоже маскировка. Ведь долгая жизнь и малое количество детей в семье — это как раз признаки современной структуры!

…Трудно сказать, получится ли такое за счет одной только биологической революции. Все-таки не зря НАШ мир выбрал не эльфов и не гномов — а людей. Как «золотую середину»?

Хотя не будем перехваливать человеческий путь: он тоже сплошь и рядом заводит в тупики, которые совсем недавно показались бы чистой фантастикой. То есть скорее грязной. Как вам парадокс ряда развивающихся (куда?!) стран «третьего мира», которые, страдая одновременно от перенаселения и от хронического беспредела гражданской войны, комплектуют воинские формирования полутеррористического склада из подростков — причем не только мальчишек, но и девчонок?

Впрочем, для миров классической фэнтези этот вариант создания «амазонского корпуса», пожалуй, закрыт. Потому что с перенаселенностью он будет сочетаться ОЧЕНЬ недолго. Такое сочетание возможно лишь в мире высокотехнологическом, щедро одаривающем свои же собственные «горячие точки» всяческой гуманитарной помощью, включая медицинское обслуживание, а также страховку от окончательного военного поражения и, по крайней мере, от крайнего голода….

5. Оружие и доспехи

Докладчик:

Во всяком случае, это не секира, не алебарда и не длинный тяжелый меч. Хотя именно с ними амазонок частенько изображали художники и дизайнеры — последователи незабвенного Бориса Вальехо. Всякий раз при виде подобной картинки возникает невольная жалость к бедной воительнице…

Если уж брать меч, то лучше легкий кривой, вроде ятагана (не грубого орочьего, а классического турецкого) — как у персонажа игры «Камень ночи».

Оппонент:

Да как сказать… Такой ятаган — оружие ближнего боя. Того, который почти всегда включает в себя элементы рукопашной. И вообще на резню (со включением сверхжестоких приемов боевой борьбы) похож гораздо больше, чем на фехтование. Разве что это не воинское сражение, а какая-то внезапная, скоротечная стычка в нестандартных условиях и с малым количеством участников. К примеру, нападение из засады. Иначе на лице воительницы типа трускиновской Люс-А-Гард появится не гримаса презрительного превосходства, а скорее уж выражение типа «Ой, мамочка!».

А вот небольшой (но, возможно, длиннорукояточный) топорик в руках амазонки — отчего бы и нет. Равно как и компактная булава, шестопер, клевец и т. п. — для концентрации удара «в точке».

Сандро Боттичелли: аллегорическое изображение «Сила». Аллегория аллегорией, но в руках у девушки — цельнокованый шестопер, который в равной степени может служить и «полководческим жезлом», и абсолютно боевым оружием

Докладчик:

Наилучшим оружием девы-воина все же будет сабля, особенно удобная для всадницы — вспомним «кривые зерриканские сабли» у спутниц Белого дракона в «Ведьмаке».

Но, разумеется, «оружием № 1» героинь этой статьи является лук. Ведь именно лук (и шире — метательное оружие) позволяет женщине сравнять счет в схватке с физически более мощным противником.

Оппонент:

Особенно если автор фэнтези считает, что для лучной стрельбы не требуется ни долгих изнурительных тренировок, ни большой физической силы, ни филигранной сложной техники — как, например, для искусства фехтования. Многие авторы именно так и считают… лук им в руки, полк навстречу…

Докладчик:

Кроме того, могут присутствовать дротики, метательные ножи или что-то совсем экзотическое, вроде сюрикэнов или дисков-чакр — особенно если у повествования восточный колорит.

Зато арбалеты как оружие амазонок почти не встречаются. Тут, видимо, дело во мнении авторов-мужчин, что для женщины любой механизм сложнее прялки — почти табу.

Оппонент:

А я бы вообще-то не сказал, что прялка проще арбалета. Вспомним к тому же «Летающих колдунов» Нивена, где «настоящие мужики», свято уверенные в полной неспособности женщин овладеть техникой (как раз ткацкой, а не боевой!), вдруг испытывают подлинный культурный шок.

Другое дело, что арбалет тяжел, и запас стрел для него тяжел, и отдача тяжела. Тяжел и станковый щит, без которого арбалетчик в полевом бою редко обходится. А сколько-нибудь быстрая перезарядка оружия в боевых условиях тоже требует немалой силы.

Во всем этом «мачистские» авторы амазонкам отказывают. Не слишком обоснованно… Уж при снайперской-то стрельбе из засады или со стен укрепления арбалет в женских руках может иметь даже ряд преимуществ!

Докладчик:

Стандартная тактика боя для амазонки — это не схватка лоб в лоб, а уклонения, уход с линии атаки, стремительный танец вокруг противника.

Если говорить о доспехах… Да, тут вопросов, пожалуй, больше всего.

Касаемо тех изделий, напоминающих выкованные из жести купальники с голой спиной и бронированными лифчиками (вот ужас!), или ажурных наручей, не защищающих ни от чего, в которых амазонок частенько изображают… Что ж — как церемониальный доспех вполне сгодится. Сколько в таком можно всерьез сражаться до летального исхода — пусть каждый прикинет сам.

Немногим лучше, если авторы одевают женщин-воительниц в сплошную рыцарскую броню. Она требовала не только атлетического телосложения (печальна была бы участь современного олимпийца, сошедшегося врукопашную с рыцарем), но и непростого умения его носить.

В качестве доспехов амазонкам куда больше подойдет нечто менее претенциозное, зато более удобное — нагрудники из толстой кожи (воловьей или драконьей), усиленные металлическими накладками, или кольчуги тонкого плетения. Главное требование — доспехи не должны быть слишком тяжелы и стеснять движения, лишая воительницу ее главных преимуществ — ловкости, гибкости и быстроты.

Женская школа спортивного фехтования (Вена, 1879 г.). Любопытно сочетание рапиры с леворучным кинжалом, в стандартных «мужских» школах давно уже не применявшимся. Правда, в «нестандартном» фехтовании владение и кинжалом, и дагой культивировалось минимум до 1920-х — но из мужских стилей это характерно для НАДспортивных, действующих в «зоне повышенной убойности». Здесь же кинжал используется скорее на ДОспортивном уровне, компенсируя слабо поставленную защиту. Впрочем, основные претензии — не к фехтовальщицам, а к их тренеру!

Оппонент:

Не знаю, не знаю… Полноценный кожаный доспех — такой, чтобы не просто облегал тело, изящно подчеркивая формы, но еще и защищал всерьез, — довольно тяжел. И между прочим, разному оружию противостоит в разной степени. Так вот, легкому остроотточенному клинку — не слишком хорошо. А подобные клинки, согласен, для амазонок наиболее органичны: в виде рапиры, сабли или тонколезвийного меча — зависит от мира. Следовательно, в междуусобных сражениях эти воительницы вряд ли будут в такую броню облачаться; иное дело — сражаясь против «внешнего врага», сволочей-мужиков. Особенно когда те вооружены оружием себе под стать: грубым, тяжелым и тупым (авторы феминистской фантастики, вы с этими определениями согласны? Еще бы нет!). Правда, от удара по-настоящему ломовой силы кожаный доспех спасет не вполне, как и любой тип «проминаемой» брони. И боюсь, что амазонское содержимое такой вот «кожанки» имеет гораздо более высокий шанс получить несовместимые с боеспособностью повреждения уже после первого же пропущенного удара. Покрытого аналогичной «кожанкой» мачо а-ля Конан-терминатор для достижения такого же результата придется лупить куда более долго и целеустремленно. Особенно по шлему (допустим, тоже кожаному).

Разве что это кожа драконья, покрытая естественным чешуйчатым панцирем. Тогда… А собственно, что — тогда? Возвращаемся к ситуации чешуйчатого доспеха, вряд ли более легкого и прочного, чем стальной. Или он «пропитан» остаточной магией?

Возможна ли магия с избирательным сродством к полу («Что Кореле хорошо, то Конану смерть»)? Трудно представить: все же дракон — не единорог. Во всяком случае, ни один фантаст пока такой разработки не представил. А кожа экзотической фауны нашего мира — моржовая, носорожья… акулья… роговая чешуя панголина и окостеневшие покровы броненосца — как материал доспеха работала порой очень даже успешно, но с вышеназванной спецификой по весу и прочности. Которая дает выигрыш полу скорее сильному, чем прекрасному.

Кольчуга? Да, многие авторы сладострастно описывают тонкие, гибкие, отлично сидящие по фигуре мелкокольчатые рубахи, перчатки, капюшоны, только что не бикини. Все это, разумеется, мыслится не только красивым, эротичным и легким, как кружева, — но еще и надежно защищающим от любых типов холодного оружия. Однако посмотрим правде в глаза: боевая кольчуга — штука тоже тяжелая и не очень гибкая (потому что «сопряжена» с толстым поддоспешником, амортизирующим силу удара). И разумеется, крупнокольчатая. От амазонских — и не только — сабель она как раз бережет хорошо, особенно если про амортизатор не забывать (хотя даже с ним кольчуга остается доспехом «проминаемым»). От легкого, не специфически бронебойного копья или такой же стрелы тоже может сберечь. И от совсем уж легкого колющего клинка типа рапиры. Но в целом тычковые удары — это не для кольчуги. Даже удары стрел. Или луки амазонок — тоже оружие против «внешнего врага», а в схватках с себе подобными они табуируются?

6. Кое-что об амазонской моде

Докладчик:

Обычная одежда амазонок и в фильмах, и в играх всем хорошо известна.

Мини-юбки или шорты, жилетки и блузки с глубокими декольте на шнуровке, топы вполне современного вида, мало что прикрывающие набедренные повязки с передником, высокие лакированные сапоги и ботфорты, а также перехватывающие пышную прическу банданы. Любимый материал — мех и кожа плюс изрядное количество металлических заклепок. Одним словом, одеяние не столь практичное, сколь имеющее цель подчеркнуть красоту и привлекательность героинь. Может быть, еще и отчасти эпатировать окружающих, лишний раз подчеркивая независимый нрав воительницы и наплевательское отношение к условностям.

Анджей Сапковский (ну вот опять!) в своих сочинениях здорово посмеялся над подобным снаряжением. Тем не менее вряд ли подобный прикид совсем нереалистичен. Правда, скорее он подходит в качестве, так сказать, «парадной формы» или повседневной одежды мирного времени.

В разработанной Хансом Талхоффером «методичке» по проведению «божьего суда оружием» есть специальный раздел, описывающий межполовые поединки. Оба участника сражаются босиком, в кожаных «гидрокостюмах», способных защитить от скользящих ударов. Согласно давним, еще задолго до Талхоффера сложившимся правилам, оружие «кавалера» — короткая деревянная палица, а «дамы» — каменное ядро в длинном матерчатом рукаве. Фактически это кистень, позволяющий бить, захлестывать и использовать большую подвижность поединщицы: ее маневр не скован ямой. Мастер Ханс как инструктор рукопашного боя бесстрастен, он уделяет почти равное внимание и женским приемам, и мужским контрприемам — но… все-таки, кажется, слегка «подсуживает» прекрасному полу

Оппонент:

Интересно: «парадной формы» по отношению к кому? К амазонскому социуму (есть же у них парады, церемониальные шествия и т. п.!) — или к внешнему миру?

А может быть (и даже наверняка), кроме парадов, у амазонок есть еще и состязания? Тогда то оснащение, которое большинство авторов принимают за боевое, а мы считаем церемониальным, на деле — спортивные костюмы? Собственно, для занятия большинством видов «амазонского спорта» прекрасным участницам, скорее всего, никакая форма одежды не потребуется. По той же причине, что и греческим атлетам. Но у них практически не было аналогов оружейных поединков — во всяком случае, в олимпийской программе (за ее пределами — имелось кое-что, но там и специальные доспехи применялись!). А в таких поединках, не говоря уж о «командных играх» с оружием, — дополнительная защита более чем желательна. И то, что выглядит совершенно смехотворным в качестве воинской брони, не столь уж плохо смотрится как спортивный протектор, выполненный зацело со «спецодеждой».

Если же учесть, что многие амазонки страны Фантастика слегка «осредневековлены» — то из состязаний впору вспомнить еще и… рыцарские турниры. Для них тоже существовали доспехи специальные, не боевые (правда, и не «амазонские»!).

Где-нибудь «на стыке» всего этого мы, пожалуй, и получим искомое! Кстати, вот интересная задача для фантастов: придумать и описать тот «амазонский спорт», в котором применяются такие доспехи-протекторы. Скорее всего, он будет объединять в себе разные элементы конных игрищ, фехтования и метания.

Что же касается «повседневной одежды мирного времени», применявшейся в быту амазонок, то она как раз может не очень сильно отличаться от костюма, который носили древнегреческие спортсмены до изобретения фигового листика…

Докладчик:

Допустим. Но если говорить о боевой обстановке — в таком одеянии невозможно провоевать и суток. Каково садиться на коня (что в седло, что без) в мини-юбке? А в жилетке и шортах — преодолевать водные преграды, пробираться сквозь дремучий лес, густой кустарник, заросли крапивы… Ночевать в сыром лесу, без огня, но с комарами (или чем-то еще более кусачим и опасным)… Лазить по деревьям, воевать под дождем, в грязи, в горах…

Так что волей-неволей в походе или квесте произведения высокой моды лучше сменить на обычные куртки, рубахи, широкие, не стесняющие движений штаны и грубые сапоги на низком каблуке.

Оппонент:

Логичнее всего — именно так. Но кто их знает, неистовых воительниц, с их амазонской логикой…

Нет-нет, никаких женских намеков. В нашем мире воинственные народы традиционного образа жизни сплошь и рядом ухитрялись обходиться минимумом одежды-обуви — что в походе, что в бою. При всем «мужском» колорите их войн. Зулусы, индейцы, полинезийцы, малайцы с даяками… Да, климат теплый, но остальные превратности походного быта — налицо. Они в тропических широтах скорее уж преувеличены: и колючки, и дожди (правда, сезонные), и обилие кусачей гнуси.

Против всего этого можно закалить тело, но начинать такую закалку нужно с детства, а потом поддерживать ее на протяжении всей воинской карьеры. Огрубленная кожа (на подошвах ног — вообще ороговевшая!), выработанный шаг (или «лаз», если речь идет о проскальзывании через кустарник либо карабкании по деревьям), выработанный иммунитет против жгучих трав и жалящих укусов… «Мудрость движений», почти эльфийская: когда человек, даже на бегу, знает, куда поставить ногу, знает, какую ветку лучше не отводить в сторону, а поднырнуть под нее, не касаясь… знает, где можно разбить лагерь, а где пусть враг лагерем становится…

Дополнительный плюс: что в засаде, что в погоне такой «исконный воин» (воительница?) будет иметь ряд преимуществ перед заезжими цивилизаторами, которым, несмотря на их комбинезоны, сапоги, доспехи, накомарники и пробковые шлемы, придется непрерывно с проклятьями хлопать себя по всем открытым местам, выдергивать шипы из пяток и занозы из ладоней, шарахаться от попадающихся на пути зарослей. Но, увы, на всякий плюс есть свой минус. Стандартно-цивилизованный отряд с хорошей подготовкой — а также хорошей защитной обувью и одеждой, мачете, противомоскитными сетками и т. п. — он в долгой игре, скорее всего, переиграет «исконников» независимо от их пола. Да, цивилизаторам, кроме экипировки, потребуется опыт и тренированность — но в гораздо более достижимых пределах, чем «туземцам». Для последних, между прочим, эти пределы таковы, что серьезно затрудняют возможность пополнения рядов. Когда мы видим великолепного, почти неуловимого и трудноубиваемого «туземного воина» (воительницу) — то обычно забываем учесть, сколько детей и подростков буквально истратилось, ушло в отходы на пути к этому совершенству. И если воители еще способны поддерживать свою численность за счет жен и детей, оберегаемых в более-менее надежном тылу, — то у воительниц с этим, похоже, возникнут нерешаемые проблемы. Сражающийся пол при таком образе жизни никак не сможет быть рожающим!

Впрочем, это уже вопрос из серии «откуда берутся новые амазонки».

А как проблемы обуви и костюма решались в кавалерийских стычках? Да примерно так же: индейцы прерий, которым был известен и доступен «всаднический» комплекс одежды, в бой — конный! — все-таки чаще отправлялись, облаченные лишь в перья и боевую раскраску. Про щит — не забывали, про куртку-доспех из нескольких слоев оленьей кожи — тоже не забывали, у кого она была. А вот одежду, за которую враг может ухватиться в рукопашной схватке, предпочитали оставить в лагере. Даже леггинсы-ноговицы, в которых куда сподручней (гм…) скакать верхом.

При любой закалке тела для долгой скачки, тем более боя, тут требуется что-то вроде мягкого седла-попоны, «опоясывающего» тело лошади. Такое снаряжение, разумеется, ограничивает возможности всадника. А всадницы, пожалуй, чуть меньше (см. главу «“Конь” и “всадник”»). Но все равно это не «правильный» кавалерийский бой, а именно стычка, налет. В ряде ситуаций у него есть преимущества перед «правильными» военными действиями, однако чаще случается наоборот.

Среди зарисовок Джорджа Катлина, современника индейских войн, есть и вот такое изображение схватки команча и осейджа (одно из племен группы сиу). Оба — в «амазонском прикиде», особенно атакующий команч. Бой явно предполагает действия прежде всего метательным оружием, но и ударное копье в ход удается пустить; правда, при своеобразном хвате и еще более своеобразной посадке

Докладчик:

А вот это уже рассуждения из серии «На каких животных ездят амазонки». Тоже тема, достойная отдельного раздела.

Так что продолжим пока разговор о моде. В частности — о внешнем виде дев (или дам)−воительниц.

Наверное, читателю часто приходилось видеть изображение скачущей на коне амазонки, за которой развевается длинная — чуть ли не до самого… седла — пышная грива. Пожалеем героинь: на войне, да с такой шевелюрой! Очаровательные (ну, или не очень) головки воительниц более пристало украшать нечесаной копне коротких волос, собственноручно и неровно подрезанных кинжалом где-нибудь на бивуаке, в промежутках между битвами.

Таким образом, реальная амазонка в боевой обстановке внешне должна походить вовсе не на знаменитую Зену, а скорее на Мильву Барринг (она, к сожалению, так и не появилась в неоднократно показанной телеэпопее о Геральте Ривском).

Оппонент:

Ну, еще возможно, что волосы воительницы не обрезаны коротко, а плотно уложены в довольно объемистую и тугую прическу, выполняющую функции подшлемника. Шлем на босу голову «в реале» носят столь же редко, как и кольчугу на голое тело.

Тут, вообще говоря, возникают интересные варианты! Например, «типовое» забрало рыцарского шлема XIV — начала XV в. (позже распространились иные типы забрала) довольно сильно натирало подбородок — в результате если кто из «фронтовиков» носил бородку, то она чаще всего получалась раздвоенной, с проплешиной по центру. Особенно это характерно для… тевтонцев: вот они-то точно не модники, но — рыцари-монахи, и с принятием этого сана переставали стричься и бриться. В результате бородища — до пояса, и как ее разместить в закрытом шлеме? А вот так: скатал в два жгута, пропустил по обе стороны от подбородочного крепления забрала, укрыл под пришлемной бармицей — и в бой!

(А вы представляли их чисто выбритыми и коротко остриженными офицерами-пруссаками с монашеской тонзурой и эсэсовским менталитетом? Ну, извините: фильм «Александр Невский» — это ведь фантастика, фильм «Крестоносцы» — тоже…)

В результате мода на раздвоенные бороды быстро распространилась по германским княжествам, охватив не только аристократов, но и придворных щеголей, усиленно косящих под фронтовиков. Да, всем им доводилось носить и боевые шлемы — однако далеко не столь систематически, чтобы такая потертость образовалась естественно, без вмешательств парикмахера.

Как реагировали на таких вот модников настоящие тевтонцы — сведений не сохранилось. Думается — примерно так же, как ветераны «горячих точек» реагируют на столичных скинхедов. Скорее всего, эти «вилобородые» денди вообще рисковали им показываться только будучи в свите имперских князей, с которыми приходилось соблюдать политес.

Похоже, «что у тевтонца на подбородке, то у амазонки на макушке» (висках, затылке — нужное подчеркнуть в зависимости от типа шлема). А попадись настоящим амазонкам придворная щеголиха с прической «под амазонку» (если в тех мирах существуют и аристократические дворы, и мода!) — ей, наверно, лишь в лучшем случае срезали бы всю эту красоту только вместе со скальпом. Можно ожидать и более радикального урезания: подобно тому, как «на зоне» неправильную наколку-перстень отрубают по меньшей мере вместе с пальцем.

Докладчик:

Мы постоянно уходим в сторону. Правда, как раз «Амазонский орден», организованный на манер военно-рыцарских орденов средневековья, — вполне логичная структура. Но фантасты обычно не выстраивают амазонские сообщества по типу монашеского братства (т. е. — «сестерства»?). Может быть, оттого, что в таких сообществах подсознательно ощущается что-то глубоко языческое…

Так что амазонки — никакие не монахини. В результате они (если верить художникам и рисовальщикам «игрушек») не чужды женскому пристрастию к украшениям, хотя и предпочитают массивные браслеты — при необходимости им можно воспользоваться как кастетом или «кольцевым ножом». А вот ожерелье для амазонки — наверно, излишество, даже если иллюстраторы обложек и считают иначе. За него слишком уж удобно схватиться в драке, подцепить крюком алебарды, гвизармы или иного оружия (вплоть до грифоньих когтей: кто сказал, что противником будет именно человек?!) — и повалить воительницу наземь либо подтянуть под удар.

Отряд прекрасных воительниц эпохи крестовых походов. К сожалению, именно это — чисто литературный сюжет (проиллюстрированный средневековым миниатюристом отнюдь не в стиле Вальехо!). В реальности участие женщин в войнах того времени отмечено куда как более скромно — но отдельные эпизоды все же встречаются

Оппонент:

Разве что амазонка нарочно бравирует опасностью? Подобно тому, как многие воители, выбривая голову (чтобы противник в бою не схватил за волосы), демонстративно оставляют прядь или гребень на макушке («Если ты, враг мой, такой мастер, что все же провел захват, — попробуй воспользоваться этим шансом, а я попробую тебе помешать!»). Нет-нет, это скорее не о запорожцах речь, а о тех же индейцах. Откуда и выработался обычай коллекционировать скальпы…

Если подобная бравада в ходу у амазонок — то она может распространиться не только на прически, украшения и одежду, но и на доспехи! Однако, честно говоря, трудно в такое поверить: это чрезвычайно «мужской», даже, шире того, «самцовый» путь превращения схватки в ритуальное действо. Так что очень чувствуется: визуальный образ амазонки создан художниками, а не художницами…

7. Амазонки на экране

Докладчик:

Фильмов про амазонок было снято столько, что уже и смысла нет искать, кто первый обратился к этой теме. Перечисление одних лишь более-менее заметных кинокартин займет не одну страницу.

Диапазон широчайший — от откровенно пародийных «Амазонок на Луне» (50-е гг., Голливуд) до полупорнографической «Любви амазонки» (Франция, 2001). Случались весьма забавные курьезы. Так, американский режиссер Питер Богданович снял в свое время фильм под названием «Путешествие на планету доисторических женщин», просто перемонтировав советский фильм 1960-х «Планета Бурь».

Что можно сказать об этих фильмах в целом? Главный их элемент — это героини, одетые в основном именно так, как у Вальехо и его последователей. Впрочем, тут, наверное, ничего не поделаешь: ведь главной своей задачей создатели видят именно показ молодых тренированных тел воительниц в разных ракурсах. А вот будет ли востребована героиня в совсем невыигрышных (хотя и реалистичных) грубых сапогах и шароварах — большой вопрос.

Сюжет, как правило, на редкость прост и незатейлив. Классический пример — прогремевшая в свое время «Рыжая Соня» (1985 г., режиссер — создатель «Конана-Варвара»). Героиня — рыжеволосая дева-воин Соня (супруга С. Сталлоне Бриджит Нильсен), которой покровительствует богиня Великая Мать. Вместе с богатырем Калидором в исполнении все того же Шварцнеггера Соня спасает мир от злодеев, мечтающих завладеть волшебным кристаллом, дающим абсолютную власть.

Но самая знаменитая киноамазонка — не Соня-Нильсен-Сталлоне, а Люси Лоулесс, т. е. Зена (она же Ксена). Бесконечная история этой современницы Геракла буквально завоевала зрителей во всем мире. В новозеландском сериале с ее участием все «амазонские» штампы любовно собраны и утрированы до предела. Временами даже непонятно — то ли это все всерьез, то ли сценаристы и режиссеры откровенно занимаются пародией и самопародией. Тут и политкорректные отношения двух главных героинь (но опять же оставляющие простор для зрительских домыслов), и бог Марс, напоминающий обкуренного рокера, и сражения Зены с японскими самураями. Но, так или иначе, фильм собрал уже порядка ста миллионов зрителей, а Л. Лоулесс была названа в числе 50 красивейших актрис планеты (по результатам опроса журнала People, 1997).

Изрядную долю в фильмографии об амазонках занимает не классическая НФ и фэнтези, а исторические, вернее — псевдоисторические ленты, посвященные Риму или Греции. Которые, при всех своих претензиях на реализм, даже ближе к фэнтези, чем недавно прогремевшая «Троя».

Как характерный пример этих картин, наверняка знакомых читателю, можно привести достаточно известный фильм «Амазонки и гладиаторы» (2000), в котором, например, главной героине — испанской амазонке Сирине — в 60-м г. нашей эры противостоит не кто иной, как римский полководец Красс, победитель Спартака (старичку должно быть уже хорошо под двести!).

Кстати, из того же разряда — фильм ставшего в одночасье знаменитым создателя «Ночного дозора» Тимура Бекмамбетова «Гладиатрикс» 2001 г. Но о нем ниже.

Отечественный экран тоже в стороне от темы не остался, хотя, по понятным причинам, и не может похвалиться большим количеством амазонок.

В почти сказочной «Руси изначальной» («Мосфильм», 1984) мелькает полуобнаженная хазарская лучница — первая любовь главного героя.

И конечно, как не вспомнить совместный советско-чехословацкий фильм 1990 г. «Подземелье ведьм» по Киру Булычеву, с очаровательной и храброй Биллегури-Белогурочкой в исполнении, увы, покойной Марины Лефтовой. Фильм, правда, получился неизмеримо слабей своего литературного первоисточника — но без образа Биллегури о нем вообще не нашлось бы чего говорить.

Наконец — своего рода шедевр — упоминавшийся «Гладиатрикс» Бекмамбетова и знаменитого голливудского продюсера Роджера Кормана. (В американском прокате он шел под названием «The Arena».) В главных ролях снялись наша рок-звезда Юлия Чичерина и известные штатовские топ-модели и актрисы Карен Магдугал и Лайза Дерган.

Думается, эта история о восстании, поднятом очаровательными гладиаторшами в германских лесах (глубинка Ленинградской области), могла уже тогда сделать Бекмамбетова знаменитым и даже поспорить популярностью с его последними работами. Но — увы! — фильм этот не имел даже сотой доли пиара «Ночного дозора» и вообще весьма ограниченно прокатывался на нашем экране из-за неких маловразумительных проблем с авторскими правами; ныне он распространяется только через интернет-магазины.

Возможно, после успехов «Дозоров» отечественное фантастическое кино ожидает если не расцвет, то подъем. А значит — есть надежда, что кто-нибудь из его представителей обратит внимание на тему воительниц.

Тем более что ни спецэффектов, ни компьютерной графики это не потребует, особых затрат не сулит, а зрителя в любом случае привлечет.

Оппонент:

По-моему, снять качественный фильм об амазонках более чем непросто: тут едва ли удастся обойтись показом полуобнаженных красавиц в милитарном «прикиде». Так что спецэффекты с компьютерной графикой — это то, что хорошему режиссеру очень даже поможет, а плохого — не спасет.

Между прочим, подспудно «амазонистость» присутствует и в ряде фильмов с современным или футурологическим антуражем. «Пятый элемент», например! Там даже костюм Миллы Йовович близок к канону Вальехо: куда ближе, чем облачение воительницы Жанны д’Арк в исполнении все той же Миллы! А цикл (пока еще, к счастью, краткий) «псевдовампирских» боевиков «Обитель зла» позволяет сочетать амазонские повороты сюжета с современным технологическим антуражем — и… черной «готикой», пусть даже маскирующейся под SF.

Впору и «терминатрикс» Кристанну Локен вспомнить. Она, правда, антигероиня, да еще и киборг вдобавок — но чем не амазонка! А также всех женских персонажей «Убить Билла» и «Ангелов Чарли», вампиршу Кейт Бекинсэйл из «Другого мира» — и еще многих, многих, многих…

Эту фотографию Миранделлы в роли Баффи… точнее, Ирмы, истребительницы вампиров (1915), французские солдаты брали с собой в окопы как талисман!

(Надо сказать, ни «технологический», ни «вампирский», ни даже «отрицательно-героический» поворот для этой темы — не новость. Еще в 1914–1915 гг. специально под кинозвезду Перл Уайт был снят цикл, как сейчас бы сказали, сериалов — где главная героиня, воплощая силу и энергию современных зрителям американок, успешно сражалась с многочисленными бандитами. Под влиянием этих короткометражек буквально через несколько месяцев был развернут французский цикл аналогичных фильмов, ориентированных на прославленную Мюзидору — причем если в многосерийнике «Жюдекс» кинодива исполняла роль женского аналога профессора Мориарти, то в «Вампирах» она успешно сражалась с нечистью, действуя — с поправкой на время — в стиле все той же Йовович или Локен.)

Да, вот еще где амазонкам потенциально раздолье: в анимации! К сожалению, наши анимационные полнометражки нового поколения пока «амазонский вопрос» не поднимают. Зато он слегка прозвучал в «Шреке», а в «Принцессе Мононоке» прославленного Хайяо Миядзаки — даже не слегка, но полногласно!

8. Амазонки на мониторе

Докладчик:

История компьютерных игр гораздо короче, чем у кинематографа. Поэтому мы можем достоверно сказать — в какой из них впервые появилась грозная и прекрасная воительница.

Кто же не знает очаровательную разорительницу могил Лару Крофт в ее облегающей майке и с двумя непрерывно палящими кольтами (1986)? Имя Лары Крофт стало известно даже далеким от компьютера людям; и неудивительно, что было принято решение снять по игре фильм.

Впрочем, классическая амазонка компьютерных игр — это все же не Лара Крофт, а Лучница из Diablo I и Амазонка из ее второй версии.

Число компьютерных амазонок непрерывно растет. Не так давно появились Рэлия из «Камня Ночи» и Лесная Эльфийка из «Князя Тьмы». В недавних играх Nightmare Creatures и Excalibur 2555 A.D. действует немало дам в обтягивающих костюмах и великолепно владеющих клинком. А в «Мечах амазонок» на фоне космических армад далекого будущего занятно смотрятся очаровательные спасительницы мира, вооруженные не только мечами, но даже японскими боевыми веерами.

Женщины из самурайских семей традиционно обучались владению мечом и коротким, и… огромным, «древковым» (потому что нагината — меч, а не алебарда!). Роднит их то, что обоих случаях такой меч — «нестроевое» оружие индивидуального бойца

Больше всего амазонок в играх системы Dungeons & Dragons — хоть людей, хоть не совсем.

Взять хоть Neverwinter Nights — сколько их там! Великолепная леди Арибет де Тильмарандэ. Непревзойденная воровка-дроу Замитра, которую все убивают и никак не могут убить. Боевой маг Натирра. Боевой менестрель Шарлис.

Сравнительно с обычными фэнтезийными амазонками, у компьютерных амазонок есть ряд особенностей. Например, поскольку в виртуальном пространстве нет ни крапивы, ни комаров, они и во время квестов остаются облаченными в кожаный купальник и перфорированный доспех. (Подсказка разработчикам — как испортить жизнь тем, кто любит играть в этом классе.) Точно так же, поскольку виртуальное оружие ничего не весит, то и махать двуручным мечом или громадными древковыми монстрами им приходится куда чаще.

Оппонент:

А сколько вообще весит европейский двуручник? 5 кг — очень редко; куда чаще — 3,5–4 кг, что для воительницы не запредельно, даже в режиме боевых нагрузок. Алебарда сплошь и рядом — еще легче.

Другое дело, что сфера применения и европейского эспадона, и алебарды всегда лежала вне женской тактики боя. Зато длинномерное оружие Востока — вполне для прекрасного пола! Хотя бы потому, что позволяет хорошо «держать дистанцию». Уточним еще раз: нагината, даже если ее в ряде оружейных справочниках трактуют как алебарду, на деле — длиннорукояточный меч.

Нет, это не амазонка — но лучница-ведьма, пускающая в объект колдовства «обезноживающие» стрелы, сплетенные из колдовских трав и действующие как заклинание. Гравюра из «фармацевтически-антимагического» трактата 1489 г.

Докладчик:

И еще — если книжные воительницы обычно магию не очень уважают или даже враждебны ей, то амазонка виртуального мира, напротив, пользуется ею весьма активно. Амазонка из игр не слишком живуча, однако играть в нее, пожалуй, легче всего — из-за относительной простоты управления и тактических преимуществ, даваемых этим образом. Она стремительно передвигается, ловко уходит от нападения, отлично прыгает, быстро забирается наверх. А главное — ее оружие может легко поражать противника на расстоянии. У врага с чем-то вроде дубины или топора шансов против нее крайне мало.

Коронный прием — быстро перемещаться по полю боя, при этом непрерывно осыпая врага стрелами — как обычными, так и магическими.

Оппонент:

Да, это серьезно. Магия вдобавок способна компенсировать недостаточную силу амазонского лука (в мужском варианте он будет помассивней двуручника, да и мощность натяжения боевых луков предполагает тяжелоатлетические нагрузки). К тому же вот магические-то способности наверняка могут обладать избирательным сродством к полу. Во всяком случае, у «охотников на ведьм» в этом и тени сомнений не возникало!

9. Откуда взялось название?

Докладчик:

Общеизвестно и распространено по сию пору мнение, что слово «амазонки» происходит от греческого «а мазон», в буквальном переводе «безгрудые». Якобы в племенах воительниц девочкам выжигали правую грудь, дабы она не мешала натягивать тетиву лука. И это при том, что абсолютно на всех дошедших до нас греческих памятниках: статуях, барельефах, росписях и вазах — амазонки изображаются с обеими грудями (и при этом с весьма красивой и развитой фигурой). Да и в самом деле — всякий, кто хоть немного интересуется спортивными новостями, знает: современным спортсменкам особенности их телосложения стрелять не мешают (а луки у них заметно мощнее древних). Во всяком случае, из этой посылки исходят большинство нынешних писателей-фантастов, создавая образы амазонок.

Стрельба из легких луков была любимым женским спортом еще до рождения понятия «спорт»

Оппонент:

«Большинство нынешних писателей-фантастов» может исходить из чего угодно. На самом деле мощность современных спортивных луков (20–23 кг у мужчин, 14–18 у женщин) для мастеров древних стилей боевой стрельбы совершенно смехотворна: даже мужской вариант покажется им в высшей степени «детским». Силы эти мастера экономили на другом — в частности, на статическом напряжении. Они не держали тетиву натянутой по 6–10 секунд, как современные спортсмены, а стреляли с интуитивным или полуинтуитивным прицеливанием, в темпе кулачного удара — или, если угодно, псевдоковбойского «ганфайта» Дикого Запада. Так или иначе, нагрузки тут тяжелоатлетические, а точность прицела сродни не спорту, но изучаемому с раннего детства высокому искусству наподобие скрипичной игры. Подробнее об этом см. в соответствующей главе.

Для современных стрелков такой стиль — абсолютная фантастика, но фантастам следует иметь его в виду, если они не желают получить на выходе офэнтезиенный «женский роман» или «боевиковый трэш». Некоторым авторам, разумеется, на это плевать. Скажем, у М. Пейвер в «Брате-волке» (британская разновидность «пионерского романа» с готически-неолитическим уклоном) одна из героинь в 14-летнем возрасте гордо демонстрирует читателям свой лук, при помощи которого она завоевала почетный титул лучшего стрелка племени, — после чего тут же объясняет, что именно с этим самым луком начала упражняться 7 лет назад. Бедный ребенок… А. Сапковский, при всем к нему уважении, в «амазонском вопросе» подобного опрощения тоже не избежал — пусть и в меньшей степени: его Мильва стреляет из 65-фунтового лука, 80-фунтовые считает «перебором»… стреляет на десятки шагов, очень редко свыше сотни, а под двести — лишь единожды… целясь, удерживает тетиву секунды — пусть даже немногие… При этом, хотя пан Анджей подчеркивает, что оружие и манера стрельбы пани (фрау?) Барринг главным образом «засадные», т. е. на зверя размером с оленя или человека без доспехов, — в дальнейшем Мильва слишком часто и слишком успешно разит врагов не из засады, а в откровенно боевых столкновениях.

Фунты бывают разные, но польский фунт — 1/40 пуда, т. е. около 400 г. Стало быть, лук этой «амазонки» ближе к оружию современного спорта, а не средневековой войны.

…Вернувшись из европейской фантастики в реальную античность, признаем: все греческие толкования, да уж и изображения амазонок — «постмифического» периода. Той эпохи, которой эти воительницы представлялись уже персонажами… да, пожалуй, фантастики. И изображали их, условно говоря, «в стиле Вальехо с эллинским акцентом», а точнее — согласно канону то вакханок, то спутниц Артемиды. Чуть-чуть добавился еще канон изображения восточных всадников, хотя как раз луков у амазонок почти не видно: все больше копья, дротики, легкие «амазонские» щиты… из всаднического же вооружения — только узкие топорики (что вполне реалистично!).

Кстати, о луках. Эллины, стрелки менее чем средние, тетиву натягивали не к плечу или уху, а к груди! Так что «одногрудость» амазонок — это их, эллинская и мужская, историческая реконструкция. Аналог хоббитских и пр. игрищ по-древнегречески. Сначала — миф (в котором амазонки, похоже, выглядели не безупречными красавицами с дальнобойными луками, а… звероподобными демоницами с «оружием каменного века»!), потом — его реалистическое осмысление, подбор соответствующей (осмыслению, а не мифу!) тактики боя… попытка «примерить» ее на амазонскую стать… После чего античные ролевики тут же приходили к выводу: чтобы стрелять из лука доступным им способом, женщине придется пойти на очень существенные жертвы!

Крито-микенское изображение лучника на колеснице. Тетиву он натягивает к груди — что и для гораздо менее древней Эллады характерно

Докладчик:

Откуда же все-таки появился термин «амазонка»? Да, есть еще версия — «мужеубийцы». Но, например, видный британский лингвист Р. Грейс предположил, что слово это означает «лунные женщины». Не будет ли слишком смелым предположение, что амазонки первоначально были членами тайного женского общества (а такие общества, существовавшие издревле у многих народов, часто были связаны с поклонением Луне)? Что общество это поклонялось некоему воинственному женскому божеству типа греческой Артемиды, латинской Дианы, кельтской Эйпоны? Что где-то «в регионе» мог существовать древний интернациональный культовый центр с женской боевой общиной при нем?

Правда, это тоже, кажется, скорее «позднее осмысление», чем научно обоснованная реконструкция. Но для фантастики оно вполне законно!

10. Амазонки античности, или «если верить Геродоту»

Докладчик:

А вот об амазонках Италии упоминает лишь Вергилий (разумеется, в «Энеиде»). Если верить ему, их царица Камилла даже сражалась на стороне древнеиталийцев против Энея, мифического прародителя римлян — и в этой войне погибла. Хотя вообще-то она изображается как «носительница исконно римского духа», и ее участие в войне против, а не за — трагическое недоразумение, искупаемое трагически-геройской гибелью (от рук «не совсем римлянина», так что руки и совесть самого Энея как бы чисты). Поэтический вымысел?

Оппонент:

Скорее плагиат! Я не об Энее, а о Вергилии: ему не впервой «передирать» у греков, заменяя их, греческие, мифологемы своими, италийскими. В действительности же война с амазонками и похищение их царицы — одна из классических версий эллинского мифа. Вариант: царица сама уходит с возлюбленным «мачо», а потом погибает, сражаясь рядом с ним против взбунтовавшихся амазонок, возмущенных таким беспределом. (Иногда «раскаявшаяся амазонка» даже закрывает своего героического избранника собственным телом — что античные авторы воспринимали в высшей степени спокойно… М-да.)

Современные авторы гораздо лучше чувствуют, что такой поворот событий героя отнюдь не красит. Думается, именно поэтому в «Покушении на Тесея» К. Булычева присутствует лишь неузнаваемый «краешек» этой истории. Столь же мельком и малоузнаваемо она представлена в «Герой должен быть один».

Докладчик:

О скифско-сарматских амазонках Причерноморья мы уже говорили (вслед за многими древними авторами). Впрочем, к ним проблема амазонок Средиземноморья не сводится.

Согласно Диодору Сицилийскому, ливийские амазонки жили на тысячу лет раньше черноморских. А Геродот, побывавший в Северной Африке в V в. до н. э., упоминает, что на озере Тритонида (в Тунисе) застал племя, жившее еще по обычаям амазонок: на ежегодном празднике местные девушки, «разделившись на две партии, сражаются друг с другом камнями и палками». Больше о них ничего не известно, кроме сообщения, что ливийские амазонки происходили с «острова Вечерней зари» и были светлокожими блондинками (мечта Бориса Вальехо!). В «Илиаде» Гомер упоминает могилу их царицы — Мирины, хотя вообще-то о воевавших на стороне Трои амазонках писал не столько сам Гомер, сколько другие авторы поэм «Троянского цикла».

Оппонент:

Тень этих битв пала и на современную фантастику: они присутствуют в цикле — правда, не «Троянском», а «Микенском» — Олди и Валентинова. Но давайте в очередной раз вернемся к реальности.

Во-первых, несколько слов о месторасположении «державы амазонок». Похоже, что во время, когда мифы были маленькими, греческая Ойкумена была совсем маленькой, да и сами греки были совсем уж древними — амазонки располагались «где-то за соседним холмом». Как страна лапифов, местообитание кентавров, остров циклопов… Постепенно государство амазонок пришлось отодвигать все дальше и дальше, а так как именно с Востока эпизодически приходили «вторичные подкрепления» в виде сведений о женоуправляемых народах — то «Амазонии» оказалась прямая дорога как раз на Восток. Или в Африку. Словом, на периферию все более и более расширяющейся Ойкумены. Даже странно, что никто из античных авторов не «загнал» амазонок в кельтские края, где такие воительницы и на самом деле почти были…

Тем не менее искать, где страна амазонок располагалась на самом деле, — бессмысленное занятие. Везде — и нигде. Так же, как «богатырское поле» русских былин, пускай по нему и разбросаны узнаваемые топонимы.

Теперь о «женоуправляемых народах». Вот тут и не грех разобраться с тем, что было на самом деле — и как оно представлялось античным историкам.

В мире степных всадников — сарматов, их коллег, врагов, предшественников и последователей — «амазонка» существовала в следующих, более-менее установленных учеными обличьях:

— Вариант Жанны Д’Арк. То есть как раз не буквально ее самой, по духу — вообще наоборот, но вот по форме — в чем-то похоже. Жанна свои воинские подвиги возложила «на алтарь Франции», юные же воительницы всаднических народов возлагали их скорее «на алтарь брака». Мода такая была у самых разных племен, древний и распространенный обычай: перед вступлением в брак отметиться на ниве воинских подвигов. До подвигов как таковых дело могло и не дойти, но участие в воинских походах или разудалых набегах воспринималось как обязательный этап. Вряд ли для всех девушек, но для юниц из среды воинской аристократии — точно. А собственно, чем не контингент для легкой кавалерии, для дистантного боя метательным оружием? Особенно если учесть, что в этой среде привычка к коню и луку (пусть даже легкому) — с детства, вне зависимости от пола.

«— …Она вытащила ему занозу из пятки и рассказала, как однажды в детстве они на пару с братом защищали свой табун от степных волков… Слушай, а они там, на Севере, и вправду делают все своими руками?

— Да».

К. Еськов. «Последний Кольценосец»

Интересно: образовывали ли юные амазонки отдельные отряды или же были рассредоточены по всему войску — при своих отцах, старших братьях, будущих мужьях? Сведений не сохранилось, но, похоже, в степном пространстве-времени случалось и так и этак. В случае наиболее «этак» вообще возможен вариант степной принцессы, окруженной десятками сверстниц-из-хороших-семей, каждая из которых в принципе может отдавать приказы воинам мужского пола — хотя бы самым-самым рядовым, которые на поле боя скорее выполняют функции «обслуги».

Увидев подобное чудо, любой эллин без колебаний бы утвердился в мысли, что перед ним амазонки. А пересказывая этот эпизод своим внукам, запросто мог упустить такую «мелочь», как многотысячное войско традиционной ориентации, при котором амазонский отряд и состоял.

При тогдашнем образе жизни и вполне достаточном количестве врагов такой «предсвадебный девичник» проходил более-менее всерьез. Более-менее — потому, что в норме эти девичьи отряды были, разумеется, «на подхвате». Так что захоронения девушек в амазонском прикиде существуют — но это большая редкость на общем воинском фоне. Тут ведь требовалось как-никак погибнуть в бою при исполнении амазонских обязанностей — а «амазонничать» отправлялись совсем не за этим, иначе история степняков пресеклась бы в первом поколении.

Стало быть, правильнее сравнивать этих воительниц не с Жанной Д’Арк, а с… Петрушей Гриневым, военные приключения которого оказались много жестче запланированных лишь из-за пугачевского форс-мажора.

— Вариант Екатерины II. Пройдя, условно выражаясь, службу в амазонках, «степная принцесса» становилась «степной царицей». И если судьба племени складывалась так, что именно царица на какое-то время становилась его реальной главой (вариантов сколько угодно: муж погиб, сын еще маленький… или вовсе нет наследников, по крайней мере — достойных), — то племя далеко не всегда считало это нарушением естественного порядка вещей. Особенно если правительница сразу показывала, что дело свое она знает лучше, чем какой-нибудь дальний родич погибшего правителя, рвущийся «порулить» степняками исключительно на основе права мужского наследования.

А знать свое дело в ту эпоху означало, помимо прочего, и управлять войском в бою — хотя бы постольку, поскольку такая конница вообще поддавалась управлению. Не будет ничего удивительного, если при этом в состав, по крайней мере, ближней свиты правительницы войдут ее бывшие подружки по амазонским годам или их дочери в амазонском возрасте.

Кажется, этот вариант тоже «тенью мелькнул» по современной фантастике, во всяком случае — по одному из периферийных эпизодов «Ангела Спартака» А. Валентинова.

Должность военачальника не самая безопасная в мире — пусть даже правитель (или правительница) со своей свитой чаще занимает стратегическую позицию на холме, чем участвует непосредственно в сражениях. И видимо, за какую-то часть амазонских захоронений «ответственны» не девицы, а царицы.

Культурный представитель античного мира, разумеется, считал все это явным признаком «женоуправляемости», а то и вообще даннических отношений с каким-то далеким племенем амазонок. С него даже сталось бы выдать исключение (может быть, и нередкое) за правило. Реальную женоуправляемость во всем этом увидеть трудно; однако если у диких сарматов мужчины выходили на первые роли лишь ПРИ ПРОЧИХ РАВНЫХ, то у цивилизованных эллинов — ВСЕГДА. Даже если абсолютно не годились для этих «первых ролей».

Не оправдания ради, а объяснения для постараемся расшифровать «эллинский секрет». Воинское бытие проецируется на представления о социуме неизбежно и во многом — но то, что сходит с рук в рассыпной легкокавалерийской перестрелке, кажется совершенно диким человеку, привычному к тесному строю тяжеловооруженной пехоты!

Фантастам, создающим амазонские миры, тоже следует на строй оглядываться. И на социальный, и на боевой.

11. Амазонки Европы

Докладчик:

Хоть про Средневековье говорят: «Века были средние, а нравы и того хуже», однако женщины-воины не были чем-то невозможным даже тогда.

То тут, то там на страницах летописей встречаются упоминания о единичных случаях посвящений женщин в рыцари. Более того, целое женское подразделение было в знаменитом испанском ордене Калатрава. Женщин стали принимать в этот орден начиная с 1219 г. Но — о чем почему-то не знают даже завзятые феминистки — существовал и чисто женский рыцарский орден: каталонский «Орден боевого топора» («Orden de la Hacha»), основанный Раймундом Беренжером, графом Барселоны, в 1149 г. Создан он был в память о подвиге женского отряда, сумевшего снять осаду с крепости Тортоса. Увы, в доступных источниках об этом ордене сказано очень мало, и просуществовал он очень недолго.

Существовал еще один рыцарский орден, в который принимались женщины — для них был даже учрежден особый ранг «милитисс». То был «Орден славы Святой Марии», основанный в Италии в 1233 г. болонским дворянином Лодериго д’Андало и утвержденный папой Александром IV в 1261 г. Орден просуществовал до 1558 г.

В «Ордене Дракона» (да-да, том самом, где состоял Влад Цепеш) по уставу дамы, совершившие воинские подвиги, «могли представлять свои гербы так же, как и все рыцари».

А Изабелла II, королева Испании и глава дома Бурбонов (1833–1868), была Магистром знаменитого «Ордена Золотого руна».

Одна из средневековых иллюстраций к «Житиям святых». Как видим, пока мужчина, готовясь принять мученичество за веру, «уповает на Бога» — его спутница предпочитает «сама не плошать»

Оппонент:

Все так. Но давайте сразу договоримся: это речь о светских орденах, которые есть нечто совершенно иное, чем ордена духовно-рыцарские. Светский орден, пусть даже рыцарский, пусть даже утвержденный Папой Римским, — нормальная феодальная организация со множеством «подразделов». Довольно скоро в ней появляется место и для жизни светской в современном понимании этого слова: «светской хроники», почти клубного времяпровождения. А поскольку милитарный колорит для Средневековья характерен уж никак не менее, чем для античности, — то практически все престижные клубы формально развивались в рамках рыцарских орденов…

Докладчик:

Ну и чтобы завершить тему средневековых амазонок, вспомним историю личного отряда Элеоноры Аквитанской — хотя это уже скорее исторический курьез.

При подготовке первого крестового похода Элеонора набрала триста доброволиц из числа придворных дам и даже лично их тренировала. Трудно сказать, насколько хорошо были натасканы «рыцарши королевы», хотя, по свидетельству современников, упражнениям с мечом и копьем они уделяли немалое время. У отряда была даже своя военная форма — длинная белая туника, плащ с разрезом, красные сапоги и красные же штаны в обтяжку. (Церковь против ношения дамами штанов не возражала.)

Какие на дамах были доспехи — неизвестно. Впрочем, доспех XII в. — все же не «максимилиановская» броня века XV и ничего неподъемного (во всех смыслах) даже для обычной женщины не представляет.

Об участии отряда в боях сведений тоже нет. Во всяком случае, от провала крестовый поход он не спас.

Оппонент:

Я бы сказал, что максимилиановская броня, да и вообще цельнокованые латы — вполне подъемный груз для тренированного человека, вне зависимости от пола. И носится он даже легче, чем полный рыцарский доспех более ранних времен, — за счет того, что равномернее распределяет вес по фигуре. К тому же доспех начала крестовых походов работает в комплексе с совсем не легким щитом, да и боевые оголовья XV в. куда менее утомительны, чем «горшковидные» шлемы (до которых, впрочем, оружейная эволюция тоже должна еще дойти: в XII в. у спутниц Элеоноры было что-то иное — более легкое, но не столь надежное).

Вообще же история этого отряда слишком напоминает, забегаю вперед, литературное преломление судьбы «амазонского войска», якобы созданного в Крыму при Потемкине. Уже свыше двух веков из книги в книгу кочует версия, что там был организован женский вооруженный отряд, хорошо проявивший себя в сражениях. На самом же деле все его существование свелось к единичной парадной встрече царского кортежа.

Докладчик:

Ну и конечно, самая знаменитая амазонка той эпохи — Жанна д’Арк. Говорить о ней не будем: тема воистину неисчерпаемая. Отметим лишь, что ее биография подтверждает весьма высокое владение воинскими искусствами эпохи позднего рыцарства — а этому надо было учиться не один год. А также то, что до самого ее пленения церковь не имела к ней претензий по поводу неподобающего для женщин поведения, а тем более — ношения мужской одежды.

Оппонент:

По большому счету — не спорю. Но, пожалуй, история Жанны — это скорее путь военачальника, пусть даже очень необычного, чем собственно рубаки. А человеком она, безусловно, была сильным и тренированным — так что вряд ли требуется привлекать всякие там «тайны рождения», «рыцарское воспитание» и т. п. Все, что сверх допустимого — это скорее уж заслуга Миллы Йовович и комбинированных съемок. А изолированность от боевых тренировок и крестьянского сословия, и женского пола не надо считать чем-то абсолютным. В конце концов, ведь те женщины, на которых был рассчитан «Кодекс поединков» Талхоффера, тоже не получали систематического воинского образования — но это не мешало им применять боевые приемы, без определенной подготовки попросту невозможные!

Что же касается одежды, то традиционный женский костюм и для степняцкой-то тактики не подходит, а для управления рыцарским конем — тем более. Эта зверюга, обладающая нравом и телосложением БТРа, разумеется, с большим недоумением отнесется к любой попытке разместить на ее спине дамское («амазонское»!) седло. Нет уж, даже при просто езде в военно-полевых условиях (не говоря о таранной атаке в конном строю!) требуется как минимум глубокая мужская посадка и твердый упор в стремена: широко разведенными, выпрямленными ногами. Так что мужское одеяние здесь — необходимая спецодежда, в духе тех кожаных комбинезонов, что применялись для «божьего суда».

Инквизиционный трибунал, разумеется, может счесть иначе — но лишь при крайней нехватке иных юридических «зацепок»…

В комплексе приемов для «суда божьего оружием» мастер Ханс советует мужчинам и женщинам по-разному использовать одни и те же козыри: например, ближнюю дистанцию схватки. Женщине — для удушающих и болевых приемов, а мужчине — для того, чтобы опрокинуть противницу к себе в яму и завязать уже чисто рукопашный бой

А вообще-то это интересный поворот сюжета: амазонки и ездовые животные. Если рыцарский конь и тактика конного боя все-таки требуют от всадника рыцарского телосложения, то в остальных случаях… Представим, что в каком-либо из миров нет лошадей, зато есть существа с весом и конституцией кулана, северного оленя и т. п. Взрослого мужчину, даже легковооруженного, они смогут везти лишь шагом, максимум легкой рысью (недолго!). Отказываться от боевой кавалерии? Или сажать на их спины подростков? Но чем последние лучше дев-воительниц?

Другой вариант: лошади-то есть, но в избранной авторами нише им делать нечего. Скажем, как на значительной территории даже реальной, нефантастической Африки: из-за мухи цеце. А устойчивые к сонной болезни ездовые звери — либо тяжеловесны (буйвол), либо опять-таки мелковаты для взрослых мужчин (антилопы и — да! — те же зебры). Похоже, разделение на легкую и тяжелую «кавалерию» здесь естественным образом проляжет по половому признаку! Правда, в этом случае пресловутая забота о каждом сантиметре талии — объект насмешек мужских анекдотов — окажется абсолютно воинским качеством!

Это даже если не говорить о «воздушной кавалерии» (дракон хоть целый взвод воинов поднимет, а вот орел, пускай фэнтезийный, — разве что одну воительницу). И если не говорить о существах типа единорогов, густо населяющих фэнтезийные аналоги средневековой Европы.

Во 2-й половине XIX в. женщины довольно часто осваивали те стили фехтования, которые применялись для дуэльных поединков, — пусть и не с непременной целью участвовать в дуэлях, но все же…

Докладчик:

Вернемся в реальную Европу, причем уже постсредневековую. Как ни странно, но упоминания о женщинах-воинах эпохи нового времени встречаются там куда реже. Причем в сюжетах, заставляющих вспомнить скорее о юмористической фантастике — правда, юмор этот местами мрачноват.

В середине XVII в. две француженки, Бопрэ и Арли, дрались на шпагах. Обе до дуэли были необычайно красивы, что и оказалось причиной столкновения. Во время боя дуэлянтки наносили удары исключительно в лицо. Каждая старалась изувечить соперницу. И обе преуспели в этом.

В 1701 г. в Турине графиня Рокка дралась на шпагах с маркграфиней Белльгард. Дело происходило в закрытой комнате и без секундантов, поэтому мы не знаем подробностей поединка. Но известно, что обе получили ранения.

Это, конечно, не рыцарский «батальон» королевы Элеоноры, но такие факты говорят о том, что владеющих оружием дам было немало.

Оппонент:

Но, как видим, дуэльным оружием — а не боевым. Что уже совсем особая тема, к амазонкам имеющая весьма косвенное отношение.

12. Амазонки востока, юга, запада

Докладчик:

Были амазонки и у мусульман.

«Книга завоевания стран», VII в. «В битве при Рмуке принимали также участие женщины-мусульманки, сражаясь с ожесточением. Хинд, дочь Утбы, мать Муавии-ибн-Абу-Суфьяна, восклицала: “Колите этих неверных мечами под мышки!”».

Если брать Восток в широком смысле, то предания карачаевских и черкесских племен повествуют о борьбе их предков с враждебными женщинами-воительницами, обитавшими на Северном Кавказе. В эпосе осетин амазонки, наоборот, сражаются вместе с их предками — нартами.

В XVII в. итальянский архиепископ Арканджело Ламберта совершил путешествие на Кавказ, где якобы встретил амазонок. По его словам, там жили три племени дев-воительниц, которые непрестанно вели войну с татарами и калмыками.

Косвенно это подтверждают сообщения о калмыцких и кавказских лучницах, охранявших гаремы пашей и султанов Оттоманской Порты.

Оппонент:

Через столько лет и верст трудно рассмотреть реальность — но, похоже, тут имеет место что-то в духе «степных принцесс» со свитой. Или «гаремной стражи» (не все евнухам раздолье!). Причем даже если воительницы и выступают в качестве самостоятельной силы — они все же ни при каких обстоятельствах не противостоят «мужскому миру» в целом. Вместе с мужчинами своего племени сражаться против чужаков — это да, такое даже не в сарматские времена началось. А можно и отдельно от мужчин — но не слишком посягая на исторически сложившееся мироустройство. В фантастике, пожалуй, таковы йор-падды — амазонки пустыни из мира «Паломничества жонглера» В. Аренева…

Очень любопытно, что одна из воительниц кабардино-черкесского эпоса (сугубо мифических? мифологизированно-реальных?), богатырша Ридада, кажется, попала в русскую «Повесть временных лет» под именем богатыря Редеди, которого князь Мстислав после долгой борьбы одолел и зарезал. Надо сказать, этот бой русский князь провел чертовски близко к канону «Шах-намэ» — и я не очень удивился, обнаружив, что кабардинская версия тоже близка к этому канону. Только результат там обратный (кто бы сомневался!): богатырша успешно одолевает своего противника, который, к счастью, на Мстислава похож даже меньше, чем сама эта воительница похожа на касожского князя Редедю из «Повести…».

В общем, перед нами — типичный образец восточного мифа, который окрестные народы усваивают столь же активно, как ранее они пересказывали миф греческо-амазонский. Если при этом «пересказители» сталкивались с какими-нибудь реалиями, подтверждающими предания о восточных воительницах, — то эти подтверждения с благодарностью включались в концепцию мифа; если не сталкивались — что ж, миф обходился и без них.

Между прочим, в XVII в. ИЗДАВНА сражаться с калмыками было затруднительно, они только-только появились в хоть относительно доступных окрестностях Кавказа. Но это так, к слову…

Докладчик:

Лейб-медик Петра I Шоббер, тоже участвовавший в экспедиции на Кавказ, пишет о племенах, где женщины не только обладали властью над мужчинами — но, более того, мужчинам запрещалось даже прикасаться к оружию, которым их жены, кстати сказать, владели в совершенстве.

Оппонент:

А если бы герр Шоббер более внимательно прислушивался к историям, которые рассказывались непосредственно в петровской державе, — то он, несомненно, поведал бы нам о русской амазонке по имени «Baba Yaga»: могучей лесной женщине, которая «лося на скаку остановит, медведя живьем обдерет». И при этом в совершенстве владеет оружием, напоминающим пест или метлу.

Кстати сказать, в этой шутке есть доля правды: демонический, «дикий», звероподобный образ амазонки нет-нет да и проступает сквозь поздний туман окультуренного мифа. В современной фантастике — тоже. Например, «Дикая энергия. Лана» М. и С. Дяченко показывает нам амазонок всех трех типов: Безымянная — юница, стремящаяся проявить себя в боевом испытании (потому и «безымянная»: еще не завоевала право на имя!), Царь-мать — амазонка-правительница (с сильным магическим «подтекстом»)… И наконец, Охотница — амазонка-зверь (без самого малого), «фрау Яга».

Обращаю внимание тех, кто не заметил: социум людей-волков, в котором действуют все три «фрау», — офэнтезиенный мир Карпат, с гуцульской обрядностью, пропущенной через опять-таки фэнтезийный фильтр.

Докладчик:

Ну, о российских и вообще славянских амазонках — в свое время. Хотя, действительно, последние упоминания о воительницах-горянках можно найти уже в российских рапортах с театра военных действий Кавказской войны XIX в…

Не остался в стороне и Новый Свет.

Испанцы и португальцы регулярно сообщали о «государствах амазонок» то в Южной Америке, то на тихоокеанских островах. Правда, важно отметить: этих амазонок практически ни один из хронистов не видел, зато все дружно ссылаются на истории типа «кто-то что-то слышал от того, кто говорил с людьми, заслуживающими доверия».

Единственное исключение — история того, как река Амазонка получила свое название.

На берегах ее испанский конкистадор Франсиско де Орельяна, по его словам, сражался с отчаянно храбрыми женщинами. Что характерно (привет Вальехо!): женщины, по его словам, шли в бой полностью нагими, и были они длинноволосые, высокие и светлокожие.

С одной стороны, конечно, долго не видевшим женщин пылким идальго мог показаться красавицей кто угодно, но с другой — невольно приходит на ум: а не научились ли к тому моменту конкистадоры использовать замечательные свойства листьев коки? Если и не впрямую от инков, знавших в этом толк больше всех прочих (до инков испанцы добрались уже после экспедиции Орельяны — на чем история инков и закончилась…), то от других народов?

Оппонент:

Пожалуй, наркотик мог быть доставлен «к месту назначения» и на наконечнике стрелы. Ведь эту историю мы знаем не от самого Орельяны, а со слов хрониста экспедиции: смиренного монаха Гаспара де Карвахаля. А сей доминиканец, несмотря на всю свою смиренность, активно участвовал в этой битве и был ранен дважды. Причем первую стрелу он получил в самом начале сражения, еще до выхода на сцену 10–12 амазонок, а вторую (в глаз!) — уже после того, как эти воительницы, потеряв 7–8 человек, отступили. Неудивительно, что эпизод между двумя стрелами ему запомнился «словно сквозь бред» — тут наконечникам даже не требуется быть отравленными!

Но, думается, на «глюки» можно списать скорее отдельные детали того боя, чем весь его целиком. Например, гиперболизацию воинской доблести амазонок: по Карвахалю, они десятикратно превосходили мужчин (трудно понять, в чем это выразилось: ведь менее полусотни оставшихся на тот момент в живых испанцев все же отбились от многих сот индейцев — причем в этом сражении отряд Орельяны понес потери только ранеными). Или их неясное место на поле (водном) боя: то ли они сражаются с луками в руках, впереди всех, как «capitanes», — то ли все-таки позади, как «заградотряд», убивая своими палицами каждого индейца-мужчину, который посмел обратиться в бегство. Смиренный брат Гаспар ухитряется отстаивать оба этих тезиса одновременно…

…А что это были не просто отважные женщины, дочери и сестры вождей, но амазонки, безмужние воительницы, держащие под своим управлением обширный край, — обо всем этом конкистадоры узнали лишь на следующий день, опросив пленного. Можно представить, что понял из этого допроса Орельяна, к тому времени научившийся чуть-чуть (!) понимать один из (!!) местных языков. И что запомнил Карвахаль, вообще не знающий тамошних наречий, страдающий от ран, полуослепший.

Как бы там ни было, все понятое и непонятое было воспринято сквозь фильтр подготовленного сознания, знакомого с античным мифом. Так что в записи израненного доминиканца рассказ пленника абсолютно совпадает со сведениями Гомера, Геродота и прочих авторитетов. И не приходится удивляться, что, когда через пять лет Орельяна отправился в следующую, роковую для себя экспедицию по той же реке — все (и он сам?) уже твердо знали: это — «поход в страну амазонок»…

Если же серьезно, то некоторые показания пленного индейца о «стране амазонок» слегка расходятся с античностью. И это «слегка» явно указывает на его знакомство с цивилизацией… тех же инков! Вот так мэйнстрим превращается в фантастику при участии всего-навсего одного переводчика.

Если еще более серьезно, то многие хронисты-современники — причем не «тыловые крысы», а те, кто сам хаживал в подобные экспедиции, — высказывались в том духе, что «…не следовало бы ни называть женщин, кои сражались, амазонками, ни утверждать со столь слабым основанием, что таковые вообще были, ибо среди индейцев вовсе не новость, что женщины сражаются либо стреляют из лука, выказывая себя столь же отважными, что и мужчины». По-видимому, тут возможность дистантного боя обеспечивалась за счет джунглевых засад и использования каноэ (как бы «заменивших» степные просторы и отсутствующую конницу). Ведь именно на армаде таких челнов «амазонки» — то есть многочисленный отряд, среди предводителей которого было с дюжину женщин, — и атаковали две испанские бригантины.

А если менее серьезно — то одеяние амазонок брат-монах описал примерно так: «в чем мать родила, в одних набедренных повязках» (а остальные индейцы — что, носили более закрытые костюмы? В тропиках, в условиях речного боя? Как говорил классик — «не верю!»). Вальехо на его месте сделал бы эти повязки кольчужными — но у каждого фантаста своя манера…

13. Славянские амазонки

Докладчик:

Вот тут можно с чистой совестью сказать — да, такие были.

VII в.: византийские летописцы сообщают, что греки во время осады Константинополя (626 г.) меж телами убитых антов находили женщин в воинском облачении. Оставаясь на той же византийской почве, приведем еще одно свидетельство, более позднее, уже X века. Иоанн Скилица — «О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия», описание битвы при Доростоле (971 г.):

«…Снимая доспехи с убитых варваров, ромеи находили между ними мертвых женщин в мужской одежде, которые сражались вместе с мужчинами против ромеев…»

Оппонент:

Ох… Ну ладно, эти два постоянно фигурирующих в популярной литературе случая (на самом деле, скорее всего, один, а точнее — еще меньше) заслуживают детального разбора. По косточке, по винтику, по кирпичику. Именно как образец того, «откуда берутся амазонки».

Анты в VII в. — это было бы еще круче, чем зебры в «амазонской» кавалерии. Теоретически византийцы могли их так именовать по старой памяти, но в действительности (т. е. в первоисточнике всех этих сведений: повести-хронике Феодора Синкелла, современника, очевидца и участника событий) не именовали. У Синкелла речь идет о персах и аварах как основном враге — и о называемых вполне своим именем славянах (может, действительно из Поднепровья, а может, с Дуная или Балкан) как «вспомогательных» союзниках авар. А еще существуют два поздних «клона» византийской повести: древнерусский и старогрузинский. На Руси персов оставили персами, а аваров и славян «слили» в один флакон, превратив их в скифов, — зато грузины хотя и объединили в один народ вообще ВСЕХ осаждающих, назвали свой перевод так: «Осада Константинополя скифами, кои суть русские».

Кто же из них, описывая подробности неудачной осады, сообщает об аваро-славяно-скифо-русских амазонках? Византийцы, грузины или древние русичи?

Никто.

Эта «версия», да будет ей земля битым стеклом, родилась лишь в трудах современных популяризаторов. Почти дословно перескочила в 626 г. из повествования Скилицы, которое на три с половиной столетья моложе!

Простая ошибка, патриотическое желание «быть древнее древних русов»? Не спешите: кое-какая связь между этими событиями все же есть. Но и не радуйтесь: это совсем не та связь!

Итак, хроника Иоанна Скилицы. О реальности приводимого в ней факта, именно этого, пока умолчим, однако упоминание — несомненное. Только вот очень странное. Сейчас объясним почему.

Во-первых, войско Святослава, вторгшееся в Византию, с Древней Русью соотносится неоднозначно. В данном конкретном случае это (суммируем мнения специалистов) — «варяжский корпус», норманны, пускай и несколько славянизированные. Тут встает проблема отнюдь не «пятого пункта», а организации дружины и ее действий в бою. Именно то сражение (вторая битва под Доростолом) — пешее, во всяком случае, со стороны Святославовых русов, которые бьются в плотном и глубоком строю, щитоносном, копьеносном. Византийцы именуют его, на свой манер, «фалангой» — реально же это, пожалуй, викингский skjaldborg.

Очень трудно представить, чтобы в нем нашлось место «амазонкам»! Ну, одна еще может чудом проникнуть по методу Йовин, но ведь их довольно много… Или в норманнскую дружину валькирии завербовались, а-ля Кристанна Локен (не из «Терминатора-3», а из телефильма «Кольцо Нибелунгов»!)?

А если это земные женщины — то откуда они вообще взялись?! Все-таки из восточной конницы, малочисленной, союзной, прикрывающей фланги skjaldborg’а? Чуть раньше союзниками русов были печенеги и венгры, но к моменту Доростола — уже нет. Сам Святослав и его ближняя дружина тоже обеспечивают кавалерийскую поддержку своей «фаланги», однако в этой малой и сверхотборной группе амазонок тем более представить трудно[21]. Болгарская конница? Может быть… Военная знать Болгарии на тот момент по образу жизни (да и происхождению) — почти степняки, уж их-то княжны с подругами вполне способны поработать амазонками. Но ведь болгар Святослав пригнал в Доростол под конвоем, скованных цепями, как пленников и заложников. Возможно ли при этом сохранить хоть с какими-то из родов союзнические отношения? Гнать же их в «штрафбат» — поступок, при тех обстоятельствах и тогдашнем менталитете достаточно немыслимый.

А что, интересно знать, пишут о сражениях под Доростолом другие византийцы? В частности, Лев Диакон? Он ведь тоже современник и, видимо, участник событий; его «История» хорошо дополняет писания Скилицы. Временами их тексты совпадают почти один к одному — но тем ценнее разночтения!

Это «один к одному» распространяется и на описание той самой битвы. С единственным исключением: о воительницах, которых византийцы обнаруживают под доспехами отдельных воинов Святослава, — ни слова. Зато именно в соответствующем месте текста говорится о других женщинах (других ли?).

Итак, византийцы одержали победу, но далеко не столь решительную, чтобы совсем уж «закупорить» русов внутри городских стен. И через несколько часов после завершения того боя…

«Как скоро наступила ночь и явилась полная луна на небе, то русы вышли на поле, собрали все трупы убитых к стене и на разложенных кострах сожгли, заколов над ними множество пленных и женщин».

Вот в чем дело! Скилица (или его информатор) перепутал: женские тела были обнаружены ромеями на поле битвы не в тот же день — а вечером следующего дня, когда дружина Святослава снова оказалась оттеснена в Доростол, причем под самой стеной опять бушевала столь яростная схватка, что погибшие вчера и сегодня буквально наложились друг на друга. Столь же «наложились», переплелись, запутались рассказы участников о том, кто из убитых был в кольчуге — а кто просто лежал рядом…

Уверен: вот сейчас, после рассказа о жертвоприношении, большинство читателей облегченно приготовилось согласиться с тем, что вышеназванные русы — да, да, безусловно, норманны, а не славяне. Увы, по приверженности к этой церемонии (отчасти тризна, отчасти — жертвоприношение «на удачу» в грядущей битве) трудно провести национально-культурную грань между славянами и германцами — да уж и греками на их соответствующем витке!»

В любом случае надо делать скидку на тогдашние нравы. Например, в том духе, как это делает один из героев «Командирского огнива» Далии Трускиновской, описывая славяно-варяжско-фэнтезийное бытие:

«Иная — пленница, а иная, может, сама за парнями увязалась. Эти девки тоже были обучены бою в пешем строю, но в драку лезли не часто, а только когда мужикам туго приходилось. А так — кашеварили, лечили, по любовной части служили.

Но кто про них плохо подумает, тому я вот что скажу. Бывало, так морского грабителя с девкой спаяет — кузнец крепче не скует, чем их любовная тяга сковала. И если мужик гибнет в бою, она за ним следом уходит — понимаете? Никто не заставляет, а сама с его друзьями уговорится, они ее дурманным зельем подпоят и — следом за дружком… И жгут на одном костре…»

Вот вам и амазонки! Причем в гораздо более достоверном обличье, чем предлагает «Люс-А-Гард»! Увы, для ситуации под Доростолом такая схема вряд ли подойдет, она срабатывает скорее в масштабе малой «соседнической» дружинки (которую Трускиновская иронически поравняла с… партизанским отрядом!), а не раннефеодального воинства максимальных по тем временам размеров…

Но… Помните, было обещано вернуться к событиям 626 г.? Так вот: в их описаниях почти теми же словами говорится о погребальных обрядах осаждающих. Да, о воительницах-амазонках или их телах по-прежнему ни звука, зато тризна — очень похожа. Возможно, Лев Диакон, человек весьма образованный, даже читал ту повесть об осаде Константинополя и нарочито воспользовался ее словами для описания сходных обычаев. Такое часто случается в византийских хрониках — и во всяком случае, Льву это куда более простительно, чем нашим «хронистам», которые ничтоже сумняшеся прибегают к двойному «ходу конем». Сначала «рокируют» сообщение Льва Диакона с описанием тризны славян VII в. — а потом переносят на этот самый эпизод ошибочное наблюдение Иоанна Скилицы. И вот результат: славянские (допустим) амазонки дважды подряд патриотически устилают своими телами греческую землю — очевидно, демонстрируя таким образом (кому?!) непобедимость Руси…

Полуосыпавшаяся фреска рубежа XIII–XIV вв., иллюстрирующая известную восточноевропейскую легенду, по которой некий половецкий хан (а в другой версии легенды-лично Батый!) собственноручно похитил сестру словацкого короля Ладислава (венгры, впрочем, претендуют на то, что речь идет об их короле Ласло), а славянский или венгерский король опять-таки самолично отбил ее в рукопашной схватке. Причем одолеть хана ему удалось лишь после того, как освободившаяся пленница схватила оброненный кем-то из участников схватки боевой топор и подсекла похитителю ахиллово сухожилие, а потом еще и саблей добавила. Достоверность этой легенды много ниже нуля, но характерно, что доблесть девушки превосходит королевскую!

Докладчик:

Хорошо, не будем исходить из таких крайностей. Саксон Грамматик в «Деянии данов», описывая битву при Бравалле 770 г., упоминает славянскую воительницу Визну (или Вижну?), возглавившую отряд воинов и погибшую в этом сражении.

Неожиданная аналогия: поскольку старинные топонимы часто «перекликаются» с родовыми именами предводителей воинской аристократии — то не от имени ли этой, условно говоря, княгини происходит город Вижна из «Ведьминого века» М. и С. Дяченко? Ведь, вдобавок ко всему, Вижна — столица славянского государства, расположенного на границе с Западной Европой; и в мире «Ведьминого века» амазонок (правда, они воительницы не «от меча», а «от магии», причем магии недоброй) куда больше, чем хотелось бы обитателям того мира…

Если вернуться к наиболее фантастическим преломлениям реальной истории, то, по преданиям, в опять-таки VIII в. на территории Моравии существовал своеобразный аналог Запорожской Сечи — с той разницей, что на его территорию не допускались мужчины. Центром этого своеобразного государства амазонок была крепость Девин, которая не раз и не два с блеском выдерживала осаду войск соседних королей. Во всяком случае, о чем-то подобном по одной и той же схеме рассказывается и в раннесредневековой «Хронике» аббата Региниона, и в полусказочной «Чешской хронике» Козьмы Пражского, и в «Истории лангобардов» Павла Диакона…

Канонический «свод» этих легенд создал уже А. Ирасек — конечно, писатель XIX в., при этом даже отчасти фантаст, но ведь в данном случае он не сочинял, а скорее систематизировал уже существующее. Согласно этому канону получается, что более восьми лет славянские амазонки во главе с Властой, родственницей и соратницей национальной героини чехов — Любуши, — успешно отражали попытки королевской власти сломить их силой оружия, отвергая все предложения о капитуляции. В конце концов после годичной осады, ценой огромных жертв мужчинам удалось одержать верх над слабым полом.

Оппонент:

Нет времени и сил снова проводить такой же анализ, как в «славяно-византийских» легендах. Но поверьте, что вообще-то в научной среде он проведен, причем уже давно. И как минимум с начала XX в. нет сомнений: эта история — АБСОЛЮТНАЯ легенда, причем даже без тех «запоздалых» подпорок, которые обеспечивала эллинской фантастике сарматская реальность. Зато налицо мифофантастическая классика: история «умеренной» амазонки Любуши (как-никак она вышла замуж за короля, имела детей), история мятежа «фундаменталистки» Власты, дикой воительницы, свирепо расправляющейся со всеми мужчинами в пределах досягаемости… И история героически-самоубийственной погибели государства мятежных экстремисток, после исчезновения которых мифологическое время сменяется историческим.

Докладчик:

Увы — думаю, эти сообщения разочаровали многих «амазонофилов». Тем не менее я все же не исключал бы, что за «чешским мифом» стояли некие события. Не случайно итальянец Пиколомини (позже ставший римским папой Пием II) по результатам своей поездки в Чехию уже в XV в. дал описание женской боевой «общины», сражавшейся на стороне гуситов.

Не исключено, что воительницы Табора у бивуачных костров сперва просто рассказывали друг другу о своих героических предшественницах — а потом и сами в них поверили и своими деяниями заставили поверить других.

Зато уж достоверно известно, что в другой славянской стране — Черногории — до относительно недавнего времени существовал обычай, в соответствии с которым, если в семье больше не оставалось мужчин, одна из женщин (как правило — старшая дочь) принимала мужское имя, надевала мужскую одежду, обучалась владеть оружием и становилась главой семьи.

Ну и конечно, наши русские «поляницы», которых нет-нет да и упомянут былины. Женщины-богатырши, выезжающие в «дикое поле», владеющие всеми навыками боя: от поясной борьбы до искусной стрельбы из лука. Былины да сказания — вещь, конечно, не очень надежная, хотя если копнуть совсем уж глубоко, то южные праславянские племена имели тесные контакты с сарматско-аланским этносом. А если не копать глубоко — то, возможно, свою роль сыграла половецкая традиция. Но нет ничего невозможного в том, что по крайней мере на Южной Руси женщина порой могла быть воином.

Оппонент:

А в позднесредневековом своде законов русского Севера, Псковской судной грамоте, за женщинами признавалось право на… судебный поединок! Правда, на такой поединок не выходили собственной персоной, а выставляли наемного бойца (это была не слишком почетная, но очень высокооплачиваемая профессия). Однако если предполагалась судебная тяжба меж двумя «жонками», то псковские законоведы четко оговаривали ее условия: наемного профессионала ни с одной сторон не выставлять, биться лично!

Как там было на практике — не знаем: в Пскове не нашлось своего Талхоффера. Но юридическая формулировка сомнений не вызывает.

Докладчик:

Последнее сообщение о русских воительницах — тоже Русь Северная, точнее Северо-Восточная, XIV в. В ростовских летописях упомянуты княжны Феодора Пужбольская и Дарья Ростовская, сражавшиеся в одном строю с мужчинами в Куликовской битве. Судьба Дарьи неизвестна, а княжна Антонина была тяжело ранена, но выжила.

(Правда, есть мнение, что и это всего лишь легенда, возникшая опять-таки в XIX в.)

Оппонент:

Она и есть, только не легенда, а… как бы это помягче назвать… Был такой А. Я. Мартынов, мини-Фоменко дореволюционного издания и, главное, ростовского разлива. Его мания проявилась не столько в перекраивании глобальной истории, сколько в насильственном введении во все ее ключевые эпизоды отважных ростовчан и ростовчанок. С большинством вышедших из-под его пера «летописей» наука разобралась в том же XIX в., но цитаты из них до сих пор кочуют по околонаучным кругам.

Интересно, какая доля амазонских мифов не базируется вообще ни на чем, кроме ископаемой фоменковщины? Ведь если через век-полтора «первоисточник сведений» еще можно отыскать, то через много веков… А тем более — тысячелетий…

14. Итак — амазонка: кто же она такая?

Докладчик:

Если попытаться вывести некий собирательный образ «фантастической амазонки», то получится примерно следующее.

Среднестатическая амазонка — это особа в возрасте где-то между 20 и 30 годами, может быть, не очень сильная, но весьма ловкая и выносливая. Из одежды она предпочитает предельно открытые костюмы, из доспехов — кольчугу. Любимое наступательное оружие — легкий меч и лук, который она ценит весьма дорого: за хороший лук готова отдать все, что угодно, иногда даже свою долю добытых в очередном квесте сокровищ.

Шотландские хайлендеры очень гордились тем, что у них при случае и женщины могут взяться за оружие. В данном случае, правда, перед нами изображения актрис начала XIX в. в театральных костюмах (нет, пьеса называется не «Горец»!) — но сюжет имеет отношение к реальным событиям XVIII в.

Характер амазонки — не то чтобы грубый, но по-солдатски резкий и в то же время полный достоинства. Она обычно поклоняется какому-то женскому божеству, чаще — воинственной богине-деве. Но вообще-то на добрый клинок и плечо товарища полагается больше, чем на высшие силы — и крепкое словцо слетает с ее губ куда чаще, нежели обращение к любимой богине.

Проживает она в основном в эпоху похожую на средневековье, а также в античных или, скорее, псевдоантичных декорациях.

(Что интересно — бывает, амазонок помещают в технотронные миры, но почти никогда — в эпоху мушкетеров, шпаг и фрегатов.)

Оппонент:

Этот образ, у многих отечественных авторов сформировавшийся «под знаком Сапковского», все-таки несет на себе явственные черты войн XX в., в которых воительница — офицер (иногда высокого ранга), стрелок-снайпер и т. п. Довольно часто — боец небольших иррегулярных отрядов околопартизанского типа (тоже польский опыт?).

Поэтому «уставные отношения», техника фехтования, условия лучной стрельбы — все это сильно попахивает смазкой от трофейного «шмайссера», засадами возле заминированных мостов, тщательно сберегаемым последним патроном и пр.

К сожалению, при таких обстоятельствах моделируется оружие и тактика скорее «универсальная», чем та, что позволит реально использовать силу слабого пола. А как бы интересно попробовать! Например, в нашем мире женщины-военнослужащие ощутимо превзошли своих «сильнополых» коллег в управлении ПТУРами: особенно раннего поколения — не теми, что действуют по принципу «нажал и забыл», а требующими управления по проводам. Как выяснилось, мужской «рефлекс действия» — не лучший подарок в ситуации, когда нужно, поймав объект в прицельную рамку и уже сделав выстрел, спокойно и твердо удерживать прицел до конца, сохраняя управление.

В принципе фэнтези способна создать оружие или магическую технику, позволяющую «корректировать» полет стрелы уже после того, как она сорвалась с тетивы. От привычной перестрелки такой бой будет отличаться примерно как игра на старинном клавикорде (контакт со струной сохраняется и после нажима на клавишу: именно нажима на, а не удара по!) отличается от фортепьянного стиля. И, по аналогии, вряд ли позволит на равных удерживать большую аудиторию (не случайно клавесин, а потом рояль сумели-таки потеснить клавикорд!), но мастер — мастерица? — «камерного стиля» сыграет столь проникновенно, как никакой другой инструмент не позволит!

Уж не так ли «доводят» свой снайперский выстрел эльфы? Тогда дополнительное объяснение получает и их андрогинность, и тяга к снайперскому засадному бою (каковую склонность они разделяют с дриадами!), а не к большим битвам в «правильном» порядке!

Докладчик:

Может быть, «подсознательно» (для авторов!) эти особенности у фэнтезийной амазонки проявляются в том, что она, при всей отваге, обычно не обладает (вопреки мифам-первоисточникам) дикой, безумной храбростью берсерка: обычно сперва подумает, а уж потом ввяжется в драку. И хитрость — ее третье оружие (после лука и меча). Тем не менее в фэнтезийные авантюры амазонка чаще ввязывается из любви к приключениям, чем ради платы, как заурядный наемник. Впрочем, если речь идет о борьбе добра со злом, то амазонка, как правило, сражается на стороне Добра, вернее — Света.

Она вовсе не мужененавистница, но в данном вопросе предпочитает делать выбор сама, и герою требуется приложить немало усилий, прежде чем завоевать ее расположение. В то же время она тайно мечтает о достойном ее во всех смыслах спутнике жизни, которого в конце романа иногда обретает.

Оппонент:

Все это, надо сказать, сильная инверсия мифа. Вообще-то отношения «изначальных» амазонок со всем внешним миром — сплошной джихад.

Мужчинам Средневековья всегда казалось, что женщины, став воительницами, немедленно поступят с ними вот так!

Докладчик:

Ну, это «мужские страшилки». Может быть, древние «фантасты» еще до Геродота и Гомера пугали своих читателей-слушателей властью женщин и нашествиями амазонок. Да ведь и теперешние фантасты сочинили немало романов, где правящие миром женщины загоняют ослабевший сильный пол на кухни и даже в рабские ошейники.

Докладчик и оппонент вместе:

«Страшилка» — жанр заразительный и опасный. Прибегнуть к нему гораздо легче, чем задаться вопросом: почему образ амазонки все-таки столь привлекателен и любим творцами и читателями фантастики?

Ведь не просто потому, что «голую девку с мечом» (выражение А. Бушкова) удобно напечатать на обложке для привлечения покупателей! То есть — да, и поэтому, наверно, тоже. Но — не только. Отнюдь.

Не знаем, удалось ли нам на этот вопрос ответить — однако мы, во всяком случае, постарались.

Примечания

1

Стальной она бывает лишь в исключительных случаях, и как раз для мечевого боя такие прикрытия малопригодны.

(обратно)

2

На греко-римские рельефы, мозаики и пр. в данном случае ориентируйтесь с поправкой: там частенько нарушены пропорции. Это касается не только изображений всадников, лошади которых лишь изредка превышают размером сенбернара, но и любого соотношения «человек/оружие».

(обратно)

3

А известно мне это потому, что (пора признаваться, чего уж там!) «четные» книги Макнамары именно я и писал. Но только четные! Упреков по тексту первого и третьего романов не принимаю!

(обратно)

4

Общепринято деление саг на «родовые», «королевские» и «фантастические» (они же — «лживые», но в статье, рассчитанной на любителей фантастики, этот термин применять не хочется). Первые — подчеркнуто абсолютно правдивы, вторые — не всегда подчеркнуто, а в третьих и вовсе попадаются элементы осознанного вымысла.

(обратно)

5

На Руси поясное оружие (во всяком случае, полноразмерное: меч, саблю) в небоевой обстановке, по-видимому, не носили. О позднем Средневековье мы это знаем точно — да, кажется, и в домонгольский период клинок на поясе характерен лишь для тех представителей воинского сословия, которые вот прямо сейчас находятся «при исполнении».

(обратно)

6

На месте, где во время битвы под Берестечком располагался казачий лагерь, были найдены остатки «рукояточного» кистеня, вполне традиционного для Московской Руси. Но, похоже, это он и есть: там вообще обнаружено достаточно «московского» оружия, чтобы сделать вывод даже не о передаче его запорожцам, а о прямом, хотя и «неофициальном» присутствии под Берестечком военспецов из армии Алексея Михайловича.

(обратно)

7

Наиболее близкая аналогия — полосующие мечи полинезийских воинов: на деревянной основе укреплены ряды акульих зубов. Но это оружие — жесткое, бьет оно отнюдь не как кнут.

(обратно)

8

Эта стрела хранится в Оружейной палате Московского Кремля.

(обратно)

9

Во всяком случае, такое случалось на раннем этапе бытования игр. В дальнейшем для свободных римлян, гордящихся своим происхождением, это начало считаться как бы «западло».

(обратно)

10

Впрочем, и разбогатеть, и даже обзавестись семьей гладиатор вполне мог ДО расставания с ареной.

(обратно)

11

Добровольная запись в гладиаторы тоже выглядела криминально. Формально запрещена она не была, но законы с ней активно боролись: в частности, при «вербовке» разрешалось выплачивать лишь смехотворно малую сумму. Вербовщиков это не остановило — просто львиная доля авторского гонорара стала выплачиваться через «черную кассу»!

(обратно)

12

Вроде корзинки жареных соловьев, амфоры вина или половины копченой говяжьей туши. Правда, в императорском Риме этот приз порой доставляли «в студию», т. е. на трибуны, из… катапульты, обстреливавшей «приятными сюрпризами» определенные секторы амфитеатра. Однако в ТАКИХ случаях это были ценные, но мелкие (или мягкие) подарки, а то и просто жетончики с кодом, премии по которым выдавались уже по завершении программы. Иначе зритель, выигравший амфору вина или бычий окорок, даже не успел бы пожалеть о своем счастливом жребии…

(обратно)

13

За эти сведения, сообщенные после публикаций журнального варианта гладиаторских глав, благодарю А. Валентинова. Специально к сведению тех авторов, которые, судя по многочисленным отзывам, все-таки считают мой «гладиаторский цикл» частью сознательной антивалентиновской кампании (?!) и с малоприятным ажиотажем призывают меня то свернуть ее, то, наоборот, развернуть пошире.

(обратно)

14

Впрочем, и для воинской аристократии Рима были характерны публичные «Марсовы игры»: нечто среднее между парадом и турниром, с использованием оружия не совсем тренировочного и более чем символического.

(обратно)

15

За всю историю Древнего Рима, кажется, лишь герои фильма «Звездные войны. Эпизод II» ухитрились не только обойтись без сочувствия публики, но даже одержать победу над всеми своими четверо- и болееногими противниками!

(обратно)

16

Анонс книги «Бестиарий страны фантастики» (часть первая — «Сказания о боевых монстрах»).

(обратно)

17

Неожиданная мысль: а может быть, дракон потому и спит, что он уже сыт? А сытый дракон — при такой-то физиологии! — впадает в «небоевое» состояние, близкое даже не к благодушию, но к анабиозу? Воюет же он, следовательно, лишь до тех пор, пока не наестся вдоволь, на несколько веков спячки.

(обратно)

18

Любопытная подробность: самые первые реконструкции птеродактилей изображали их как… плавающих ящеров: крылья были приняты за ласты.

(обратно)

19

В греческом мифе это чудовище, собственно, зовется не «дракон», а «кетос». От этого термина происходит название… да, именно китов (научная, латинизированная версия — «цетус»).

(обратно)

20

Анонс книги «Этнография страны фантастики» (часть первая — «Почти не такие же»).

(обратно)

21

В первом сражении под Доростолом верхом сражалась значительная часть русского войска — но сшибка ее с византийскими катафрактриями завершилась такой неудачей, что в дальнейшем русы действовали уже в пешем строю. Тем не менее из описаний двух следующих битв ясно: по крайней мере, Святослав и его телохранители продолжают воевать на конях.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава 1 Броня крепка

Глава 2 Клинки звенят

  Двуручный меч в реальности и фантастике

  Меч как ultima ratio

  Фехтовальные горизонты

  Не совсем мечи

  Переходные варианты

Глава 3 Размахнись, рука! Боевой цеп и иже с ним

Глава 4 Сага о дальнем бое

  Звон тетивы

  Арбалеты и Ко

  Стрела поет

  Не дура, но и не совсем пуля («Нестандартное» метательное оружие)

Глава 5 Реальность и фантастика доогнестрельной артиллерии

  Арбалетная артиллерия

  Проверка на скручивание

  Боевые коромысла

  То, чего почти не было

Глава 6 Путь гладиатора

Приложение 1 Краткое введение в драконоведение[16] (Военно-прикладные аспекты) В соавторстве с Константином Асмоловым

  Крокодил с крыльями или огнемет с клыками?

  Бронежилет для Горыныча

  Проблемы верховой езды

  Проблемы «крыши»

  Советы начинающим драконоборцам

  «Нестандартные» драконы

Приложение 2 Сага об амазонках[20] В соавторстве с Владимиром Лещенко

  1. Итак, поговорим об амазонках

  2. Основные разновидности амазонок

  3. Амазонка как боевая единица

  4. Амазонки нечеловеческих народов

  5. Оружие и доспехи

  6. Кое-что об амазонской моде

  7. Амазонки на экране

  8. Амазонки на мониторе

  9. Откуда взялось название?

  10. Амазонки античности, или «если верить Геродоту»

  11. Амазонки Европы

  12. Амазонки востока, юга, запада

  13. Славянские амазонки

  14. Итак — амазонка: кто же она такая? Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg