«100 знаменитых харьковчан»

100 знаменитых харьковчан (fb2) - 100 знаменитых харьковчан 8417K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владислав Леонидович Карнацевич

Владислав Карнацевич 100 знаменитых харьковчан

От автора

«Харьков, он ленивый и хаотичный одновременно… ни на грамм не провинциальный по духу, в отличие от некоторых столиц».

С. Волохов

Провинциальность начинается тогда, когда пытаются во что бы то ни стало от нее отречься. А Харьков — город без претензий. С достижениями, но без претензий. Здесь нет всеобщего желания кому-то и что-то доказать, сделать город каким-нибудь символом. «Первая столица»? Это такой местный видеоканал…

«Наше главное богатство — это люди». Как часто приходится слышать эти слова! Для молодого, всего лишь 350-летнего Харькова это более чем верно. Не море, не полезные ископаемые и даже — уж извините — не история с обязательными в таких случаях достопримечательностями, а именно люди, которые здесь жили, работали и учились. Похоже, что знаменитые харьковчане так и не стали «историческими деятелями» в том монументальном смысле, который привыкли придавать этим словам. Эти люди как будто и не умирали, а все так же выходят из своего дома — того, что стоит в-о-о-о-н там, напротив, садятся в трамвай, идут по коридору института, предъявляют пропуск на проходной завода, покупают продукты на рынке… Не поэтому ли многие жители города не знают, где похоронены те, в чью честь названы улицы и станции метро? Может, именно поэтому в Харькове так мало памятников выдающимся харьковчанам? И некий культ города и его знаменитостей никак не удается создать — здесь нет выдающихся , здесь все свои, обычные люди. Академик и рабочий, артист и чиновник, бизнесмен и шофер — все живут на одних улицах, гуляют с детьми в одних дворах, и пыль у них на ботинках одна и та же — харьковская. Странно было бы увидеть памятник соседу!

Но эти «соседи» как раз и выводили Харьков — постепенно и как-то, что ли, незаметно для всей страны — на уровень «самыхсамых» городов. Так получилось, что здесь появилось все, что характеризует этот самый-самый уровень. Нужен хороший врач — езжайте в Харьков; хотите учиться (чему угодно) — конечно, в Харьков; ищете техническое решение — посоветуйтесь там же, найдется специалист по любому вопросу; защищаете диссертацию — отличные возможности. Опера, цирк, драма? Метро, самолет, поезд? Дискотека, футбол, радио? Да пожалуйста! Из небольшого малороссийского городка, создание университета в котором выглядело чуть ли не историческим курьезом, Харьков превратился в крупнейший центр всей «необъятной» Родины, с многочисленными научными и медицинскими учреждениями, заводами, вузами, театрами, злачными местами. Все больше появлялось и столичных знаменитостей, которые здесь впервые вышли на сцену, на стадион, стали к станку, получили образование. Далеко не всегда они афишировали этот факт своей биографии. И не потому, что стыдились. Просто Харьков — город без претензий…

Мы попытались собрать этих людей на страницах данной книги. Некоторые из них лишь родились в Харькове, другие провели здесь несколько плодотворных лет и успели стать гордостью именно этого города. Многие — учились в местных вузах, иные — провели в Харькове всю свою жизнь и искренне считали город своим. Мы не ставили перед собой задачи выстроить некую иерархию — «ТОП 100» харьковчан, расставленных по степени «знаменитости»: о ком-то до сих пор нет нужного количества информации, о других, наоборот: говорено — переговорено, писано — переписано. Кроме того, речь пойдет именно о знаменитых жителях города. Поэтому не стоит удивляться тому, что кое-где выбор сделан в пользу популярного артиста или политика, в то время как тот или иной врач, ученый или директор завода, хорошо известный и почитаемый в Харькове, не попал в этот список. Каждого героя книги мы старались показать живым человеком и потому позволили себе коснуться и семейного его положения, и некоторых черт характера (не только положительных), и конфликтов с другими людьми, и (очень аккуратно) слухов или анекдотов, ходящих или ходивших о нем.

Надеемся, что эти сто биографий помогут читателю почувствовать ритм жизни Харькова, узнать больше о его истории, понять этот город. А кого-то, может, все-таки охватит гордость за своих знаменитых земляков, он посмотрит на Харьков другими глазами и поймет, что этот город без претензий — большой город. Не по площади, хотя и это тоже, не по населению, хотя и здесь все в порядке… Просто большой.

Аваков Арсен Борисович

(род. в 1964 г.)

Крупный банкир и предприниматель. С февраля 2005 года Харьковский губернатор.

Очерк об Арсене Авакове в нашей книге можно считать своеобразным авансом. Ведь мы говорим о знаменитых харьковчанах, а Арсен Борисович долгое время не стремился быть на виду. Далеко не всем была известна фамилия одного из наиболее авторитетных и влиятельных бизнесменов города. Он «вышел из сумрака» лишь на президентских выборах 2004 года, когда открыто поддержал политическую оппозицию. В феврале того же 2005 года новая власть неожиданно для многих назначила его губернатором Харьковской области. Скажем прямо: для того чтобы фамилия Аваков более естественно смотрелась в одном списке с фамилиями многих других героев этой книги, молодому губернатору еще надо сделать очень много. Надеемся, что так и будет. Пока же Арсен Борисович, открывая список знаменитых харьковчан по алфавиту, замыкает его хронологически. Это будущее нашего города.

Родился Арсен Аваков в Баку 2 января 1964 года. По национальности армянин, переехав в Харьков, он стал членом довольно многочисленной местной армянской диаспоры. Поступил в Харьковский политехнический институт на одну из престижных специальностей — автоматизированные системы управления. С дипломом инженера-системотехника окончил институт в 1988 году и после этого два года работал по специальности в научно-исследовательском институте охраны вод. Но не это оказалось призванием Арсена Борисовича.

26-летний инженер быстро сориентировался в новой экономической обстановке. Уже в 1990 году Аваков основал одно из первых в Украине акционерных обществ — АО «Инвестор», в котором занял пост президента. Через два года был создан банк «Базис», который, несмотря на трудности и перипетии, существует до нынешнего времени и хорошо известен харьковчанам. История «Базиса» начиналась со скупки ваучеров и операций с долгами и векселями предприятий. Кстати, Аваков в свое время в соавторстве с верным партнером по бизнесу Геннадием Гаевым даже написал книгу о вексельном обращении. Вообще же Арсен Борисович открыл в себе коммерческие способности, необходимые для эффективного ведения дел, в самых разных отраслях: банковской, промышленной, информационной, строительной. Журналисты отмечают его талант лоббиста, приводят длинный перечень разнообразных «схем», благодаря которым удачливый предприниматель развивал свое дело. Сам губернатор утверждает, что зарабатывал деньги «не благодаря, а вопреки многим существующим законам…»

Как уже было сказано, Арсен Аваков получил возможность реализовать свои предпринимательские устремления сразу в нескольких направлениях. Коммерческий банк «Базис» оказался постоянным финансовым партнером крупнейшего предприятия города, работающего на экспорт, — ОАО «Турбоатом». В 2000 году коммерческие структуры Авакова приобрели важнейшее энергетическое предприятие Харькова — ТЭЦ-3. Ему же, по сути, принадлежала фабрика по расфасовке чая «Ахмад-ти» (по признанию головного офиса этой фирмы — лучшая в Восточной Европе), хлебозавод, компания по строительству элитного жилья, предприятия газодобывающей отрасли и многие другие объекты в регионе. В 2004 году Аваков получил звание Заслуженного экономиста Украины.

В определенный момент Арсен Борисович вышел и на медиа-рынок. Он стал совладельцем самого, пожалуй, рейтингового из региональных «7 канала» (вторым хозяином канала является Геннадий Кернес). Таким образом, Аваков уже мог серьезно влиять на умонастроения жителей Харькова, однако, в отличие от того же Кернеса, он не делал себе большого пиара.

Существует справедливое мнение о том, что крупный бизнес не может находиться вне политики. Не остался в стороне от нее и Арсен Аваков. Так, на выборах мэра в 2002 году он активно поддержал кандидатуру Владимира Шумилкина и после этого продолжал выражать лояльность городскому голове с помощью своего канала. Их и до сих пор связывают дружеские отношения. В том же 2002-м Арсен Борисович был избран членом исполнительного комитета Харьковского городского совета. В хороших отношениях один из главных местных «олигархов» был и с тогдашним губернатором Евгением Петровичем Кушнаревым.

Но несмотря на это в 2004 году интересы Арсена Борисовича и Евгения Петровича стали очевидно расходиться. На «7 канале», в отличие от центральных, предпочитали выдержанно говорить об оппозиции. Кушнарев же, естественно, был в «бело-голубом» лагере. Арсен Борисович совершенно открыто перешел на сторону Ющенко. В период «оранжевой» революции он стал заместителем регионального «Комитета национального спасения», сделал многое для того, чтобы в Харькове состоялся необычайно весомый для восточно-украинского города (в большинстве своем поддерживавшем Януковича), «Майдан». Журналисты «7 канала» уже открыто агитировали за «оранжевых», здесь транслировался и столичный «5 канал». Фамилия Авакова все чаще звучала в СМИ. Но даже при этом для большого процента харьковчан назначение его губернатором стало сюрпризом. Выбор президента пал на Авакова, которого поддержали влиятельные лица не только города, но и страны. Новое назначение состоялось 4 февраля 2005 года. Выступая сразу после этого перед активом области, Арсен Борисович вспомнил слова Наполеона: «50 тысяч солдат и я — это 100 тысяч солдат».

Харьковчане восприняли известие об этом неоднозначно. Во-первых, сторонники Януковича, так или иначе, были бы недовольны любым «оранжевым» кандидатом. Во-вторых, настораживала очевидная связь Арсена Борисовича с бизнесом. Крупный банкир, «владелец заводов, газет, пароходов»… Это как-то не очень вязалось с декларативным стремлением нового президента и его соратников «отделить власть от бизнеса». В Харькове сразу же состоялось несколько акций протеста. В ответ Аваков демонстративно отказался от своего бизнеса — например, вышел из наблюдательного совета АО «Инвестор» и АКБ «Базис». Губернатор убеждал и убеждает, что во власть его привели не экономические интересы, а жизненные идеалы, которых, по его мнению, старая власть лишала украинское общество. При этом Арсен Борисович не стесняется напоминать о том, что он состоятельный человек. Губернатор считает, что в связи с этим обстоятельством его невозможно подкупить. Аваков сразу заявил о поддержке программы новой власти на искоренение коррупции, обеспечение полной свободы слова и о том, что приоритетное значение отдает вопросам восстановления общественной морали.

Новый хозяин области столкнулся и с другими, более практическими социальными и экономическими проблемами. Это и продолжение строительства нового метро, за деньгами на которое мэр и губернатор безуспешно обращались к центральным органам, и финансирование завода им. Малышева (и вообще подъем местного машиностроения), и обеспечение посевной, и борьба с экономическими преступлениями. В рамках этой борьбы, по сообщению Авакова, в Харьковской области, например, была выявлена преступная группа по расхищению конденсата, которая действовала на территории четырех районов. Также пресечены были «левые» операции в лесном хозяйстве. Еще на своем представлении Арсен Борисович пообещал создать к концу года 50 тысяч новых рабочих мест. Важным участком своей работы он считает привлечение инвестиций и находит очень конструктивной в этом смысле деятельность, которая ведется в отношении Харьковского авиастроительного завода. Несмотря на определенную сложность отношений Украины и России, Арсен Борисович хочет сделать Харьковскую область регионом образцово эффективного и взаимовыгодного сотрудничества с российскими предпринимателями. Губернатор обещает возродить сеть сельских библиотек, борется с игровыми автоматами на улицах, заботится о программе «Школьный автобус» и т. д.

Глава Харьковской областной администрации начинает рабочий день в 8 утра, а заканчивает иногда в 2 часа ночи. Говорит, что как системотехник надеется наладить работу аппарата таким образом, чтобы не приходилось постоянно вникать во все подробности и прилагать сверхусилия. В областной государственной администрации и районных администрациях произошли серьезные кадровые изменения, в частности, значительное омоложение состава. О результатах работы команды Авакова говорить, по большому счету, еще рано, но когда Арсен Борисович рассказывает об экономическом росте, перевыполнении планов по налогам, он излучает оптимизм. Аваков вообще улыбчив и раскован, ему не откажешь в обаянии. Он любит общаться с прессой и тележурналистами, завел в Интернете собственный форум.

Арсен Борисович женат, воспитывает сына. Его самое известное увлечение — научная фантастика. Недаром долгое время он спонсировал международный фестиваль фантастики «Звездный мост». Еще Аваков признается, что любит путешествовать. Впрочем, сейчас ему не до этого. У него много дел — ему еще надо вписать свое имя в историю Харькова. Желательно золотыми буквами.

Алчевский Алексей Кириллович, Алчевская Христина Даниловна

АЛЧЕВСКИЙ АЛЕКСЕЙ КИРИЛЛОВИЧ

(род. в 1835 г. — ум. в 1901 г.)

АЛЧЕВСКАЯ ХРИСТИНА ДАНИЛОВНА

(род. в 1841 г. — ум. в 1920 г.)

Алексей Алчевский — крупный банкир, промышленник, меценат. Христина — его жена. Основательница бесплатной женской школы, подвижница народного просвещения

… а также Иван, Дмитрий, Николай, Григорий, Анна и, наконец, младшая — Христина. Все они достойны отдельных статей. Уникальная семья, феноменальные таланты, разносторонние люди. Каждый из них оставил свой след в истории Харькова и не только его. Как верно подмечено в одной статье, название города Алчевска — это памятник не только главе славной семьи, Алексею Кирилловичу, но и всем его родственникам, трудившимся на благо народа Украины.

В центре Харькова многое напоминает о семье Алчевских. В помещении знаменитой школы Христины Даниловны находится выставочный зал Художественного музея, недавно установлен памятник Алексею Алчевскому — подарок города Алчевска к 350-летию Харькова, сохранились здания банков, которыми руководил Алексей Кириллович. Едва ли не каждый видный городской деятель — ученый, администратор, художник — так или иначе был связан с Алчевскими.

Алексей Кириллович родился в Сумах в 1835 году в семье владельца бакалейной лавки. От отца Алексей унаследовал в первую очередь предприимчивость, образование же он получил довольно слабое — окончил два класса местного училища. Развернуть активную экономическую деятельность он решил в Харькове, куда и переехал в 1860 году. Открыл он здесь скромную чайную фирму. За книги о финансах и торговле засел самостоятельно, как и просто за книги. Тяга Алчевского к знаниям была исключительно велика — недаром он через некоторое время стал активно трудиться на просветительском поприще, возглавлял местную «Громаду», спонсировал проекты своей жены Христины Даниловны.

Христина Даниловна родилась на Черниговщине в селе Борзна 14 (26) апреля 1841 года. Отец ее был учителем. Как это ни странно, но он был категорически против того, чтобы его дочь получала образование, считал это не женским делом. Так что пришлось юной Христе подслушивать под дверью, как занимаются с нанятым за гроши семинаристом ее братья. Было это уже в Курске, куда переехала семья Журавлевых (такова была девичья фамилия Христины Даниловны). Втайне от отца девушка доставала книги, журнал Герцена «Колокол», научилась разбираться в искусстве, однажды даже напечатала свои стихи в «Северной пчеле». Алексей Кириллович Алчевский брал в жены человека, возможно, более образованного, чем он сам, хотя и не имевшего об этом никаких свидетельств.

Уже через год после приезда в Харьков Христина Даниловна поступила на работу в воскресную школу учителем. Но школа практически тут же была закрыта, и Алчевской пришла в голову мысль учить бедных девушек (модисток, прислугу, фабричных работниц, жен и дочерей ремесленников) дома. Было набрано 50 учениц, которых бесплатно начали учить ряду основных предметов. Алчевская посвящала этому благому делу большую часть жизни. Постепенно она привлекла к работе ряд серьезных харьковских ученых, позже в школе (опять же бесплатно, «на энтузиазме») преподавали такие крупные представители науки, как историк Багалей и физиолог Данилевский. Но для начала Христине Даниловне пришлось преодолеть множество административных препон. Школу несколько раз пытались закрыть. В частности, под тем предлогом, что Алчевская не имеет диплома учителя. В конце концов через восемь (!) лет активной преподавательской деятельности Христине Даниловне пришлось сдать экзамен по арифметике, русскому языку, Закону Божьему, после чего от нее на некоторое время отстали, дали возможность перенести занятия из дома наставницы в помещение начального училища. А в 1896 году архитектор Бекетов выстроил то самое здание, в котором сейчас находится Художественный музей.

Количество учениц Алчевской постоянно увеличивалось (оно было доведено к концу педагогической деятельности Алчевской до пятисот), рос ее авторитет не только в Харькове, но и за его пределами. Выдающаяся просветительница в 70-х годах начала печатать статьи о народном образовании. Самым большим ее достижением на этом поприще было издание библиографического справочника «Что читать народу», о котором очень хорошо отозвались Лев Толстой, Александр Островский, Иван Франко. Сборник выдержал 17 изданий. Отдельную переписку с Христиной Алчевской вел Достоевский, который называл свою харьковскую корреспондентку человеком, который «имеет дар «одно хорошее видеть»… Кроме того, вижу, что Вы сама — из новых людей (в добром смысле слова) — деятель и хотите действовать». Первый том упомянутого сборника был отмечен наградой на Всемирной Парижской педагогической выставке. Христина Даниловна стала признанным авторитетом в области методики преподавания грамоты взрослым. Алчевская участвовала в нескольких зарубежных выставках, состояла членом многочисленных просветительских обществ. По примеру ее харьковской школы подобные заведения возникли еще в двенадцати городах России, в том числе в Москве. В 1910 году она была избрана вице-президентом Международной лиги просвещения.

Алексей Кириллович Алчевский полностью разделял убеждения жены и одобрял ее деятельность. (Собственно, на чьи деньги эта деятельность могла осуществляться?) Дела же его шли в гору по мере развития в России капиталистических отношений. Он сам и двигал их вперед. В 1868 году Алексей Алчевский основал в Харькове первый в Украине банк коммерческого кредита (Харьковский торговый банк), через три года он же создал первый во всей империи Земельный банк. Вскоре Алексей Алчевский был избран главой Харьковского биржевого комитета.

Основной задачей Земельного банка были операции с землей помещиков, которые после реформ Александра Освободителя не могли сами содержать свои огромные участки. Банк выдавал любые ссуды землевладельцам под залог недвижимости. Земли же тех, кто не мог рассчитаться с долгами, переходили к новому хозяину — им чаще всего становился опять же Алчевский. Как один из первых русских олигархов, Алексей Кириллович, конечно, не ограничивался банковской деятельностью, в аренду лучше сдавать самому себе, а на новых землях развивать прибыльное производство — так решил действовать Алчевский. В тот момент наиболее перспективным было вложение денег в быстро растущую горнодобывающую промышленность, металлургию. Все это происходило тут же под боком — в Донбассе. Алексей Кириллович путем скупки земель у помещиков, заключения договоров с крестьянами приобрел чуть ли не половину всей нынешней Луганской области. Здесь он основал Донецко-Юрьевское металлургическое общество (ДЮМО), здесь же вело основные работы также основанное Алчевским Алексеевское горно-промышленное общество. Концентрация в своих руках производственной цепочки уголь — металл позволила Алексею Кирилловичу быстро увеличить во много раз свой капитал. (К концу XIX века, по некоторым источникам, он достигал 30 миллионов рублей.) В отличие от ряда своих коллег Алексей Алчевский отказался от государственных заказов (касавшихся, как правило, производства рельсов), а построил работу предприятий на фундаменте частного спроса. Он был категорическим противником проникновения на российский рынок и российские заводы иностранного капитала — бельгийцев, французов, англичан. Несколько раз представители зарубежных компаний делали Алчевскому заманчивые предложения по продаже контрольного пакета акций его предприятий (например, горнопромышленного общества, акции, изначально стоившие пятьсот рублей, теперь шли по две тысячи), но получали от ворот поворот.

Кроме указанных заводов, Алчевский создал объединение «Русский провиданс» в Мариуполе, на основе которого впоследствии был построен знаменитый металлургический комбинат им. Ильича. Чайную торговлю предприниматель оставил в управлении жены — «на булавки».

В Харькове, как уже было сказано, Алчевский лично участвовал в ряде просветительских проектов — создании публичной библиотеки (ныне им. Короленко), Общества распространения грамотности среди народа. Комитет этой организации в Сумах возглавил брат Алексея Николай. В Сумах же братья Алчевские открыли женскую воскресную школу, публичную библиотеку. Следует заметить, что Алчевские очень интересовались именно украинской культурой, ратовали за ее развитие. В сборнике «Что читать народу» были отдельные главы, посвященные украинским произведениям, в первую очередь Шевченко. Первый в городе памятник Кобзарю был установлен на территории усадьбы Алчевских в 1899 году. Алексей Кириллович активно работал в «Громаде» (в том числе и тогда, когда ей пришлось уйти в подполье). Сын Иван, работая в Большом театре в Москве, основал музыкально-драматическое общество «Кобзарь».

Заботились супруги и о развитии образования среди рабочих созданных Алексеем Кирилловичем предприятий. В Алексеевке Христина Даниловна открыла сельскую школу с преподаванием на украинском языке. Учителем был приглашен знаменитый писатель Борис Гринченко. Сейчас в школе создан музей Гринченко, на входе в который висит портрет Христины Даниловны Алчевской.

В Харькове под впечатлением от работ Чернышевского Христина Даниловна открыла специальную швейную мастерскую для «девушек, погибающих в нищете и разврате». К сожалению, когда мастерская перешла к другой хозяйке, она превратилась в заурядный модный магазин. В годы русско-турецкой войны Христина Даниловна работала в больнице.

К работе в харьковской школе Алчевской были привлечены и ее дети. Их у четы Алчевских было шестеро. Практически все они стали известными людьми. Иван — один из лучших российских теноров, солист Мариинского театра; Григорий — педагог-вокалист, композитор; Дмитрий — кандидат естественных наук, он остался в совете акционерного Алексеевского горно-промышленного общества и после смерти отца; Николай — театральный критик и педагог, автор украинского букваря, изданного в 1919 году; Анна — художница, вышла замуж за архитектора Бекетова. Христина Алексеевна — известная поэтесса, училась в Париже, состояла в переписке с Ольгой Кобылянской, Лесей Украинкой, Иваном Франко, лично дружила с небезызвестным харьковским адвокатом Михновским (ярым националистом, организовавшим взрыв памятника Пушкину), затем была одним из организаторов первой украинской политической партии РУП (написала для нее гимн), участвовала в митингах и стачках в 1905 году. Христина Алексеевна была не только поэтессой, но и переводчиком — осуществила перевод на украинский язык ряда романов Гюго, на французский переводила Шевченко.

Трагически закончилась жизнь главы семейства. В 1900 году в стране начался экономический кризис (в 1900–1903 годах им была поражена вся мировая экономика), все увеличивалось количество банкротов, закрывались крупнейшие заводы, товары не находили спроса. Некоторое время предприятия Алчевского продолжали работать как ни в чем не бывало — на поддержание производства и зарплат Алексей Кириллович стал использовать не доходы от продаж, а резервы Земельного банка. В конце концов банк разорился. Весной 1901 года Алчевский впервые отправился «на поклон» к императору, он просил о размещении на его заводах государственных заказов. Правительство отказало харьковскому дельцу — то ли потому, что мстило ему за предыдущие отказы, то ли под нажимом иностранного лобби. 7 мая 1901 года Алексей Кириллович погиб под поездом на Царскосельском вокзале. До сих пор обстоятельства его смерти остаются невыясненными. Версии таковы: несчастный случай, самоубийство разорившегося и отчаявшегося предпринимателя или… Акции предприятий Алчевского были скуплены французами и бельгийцами за считанные месяцы после его смерти. В то же время исследователи утверждают, что финансовое положение Алексея Кирилловича было далеко не столь плачевным, он еще располагал несколькими миллионами рублей. Ищи, кому выгодно? Впрочем, другие историки утверждают, что долг Алчевского составлял 19 миллионов рублей и без продажи предприятий выплатить его он не мог бы. Харьковский торговый банк после смерти его руководителя был закрыт, Земельный оказался в руках москвичей Рябушинских.

Так или иначе, работники ДЮМО сохранили память о своем благодетеле. В 1903 году по их просьбе станция Юрьевка была переименована в Алчевск, а вслед за станцией то же имя получил и рядом находящийся поселок. Это имя он носит и сейчас.

Христина Даниловна и после смерти мужа продолжила заниматься благотворительностью и просвещением народа. Умерла 15 августа 1920 года, всего за год до этого она прекратила работать в своей школе.

Артем

Настоящее имя — Сергеев Федор Алексеевич (род. в 1883 г. — ум. в 1921 г.)

Профессиональный революционер, организатор революционного движения на востоке Украины, Урале, в Австралии .

Темное это было дело — Российская революция. Многие события нам до сих пор известны лишь в общих чертах. Многолетняя правка отечественной истории, секретность информации, участие в событиях осторожных органов разведки и контрразведки — все это скрыло от нас истинную суть событий, профессиональные революционеры из живых людей превратились в памятники и улицы. Их деятельность рисовалась исключительно последовательной и согласованной. Казалось бы, разве были какие-то секреты у советской идеологии по поводу такого пламенного большевика, как Артем? Верный ленинец, не репрессирован… Его имя не вымарывалось из учебников. Но что мы на самом деле о нем знаем? Попытаемся еще раз взглянуть на биографию этого уважаемого в Харькове человека и хотя бы обозначим наши вопросы к будущим исследователям жизни товарища Артема.

Настоящее имя, фамилия и отчество Артема — Федор Андреевич Сергеев. Но в партии его называли исключительно псевдонимом. Собственно, так же псевдонимы использовало множество руководителей большевиков, но чуть ли не один Сергеев пользовался даже на официальном уровне псевдонимом-именем. Так, в составе ЦК, избранном в 1920 году, сказано, что членами комитета являются «Андреев А. А., т. Артем, Бухарин Н. И., Дзержинский Ф. Э…» Почему? Спишем это на необычайную популярность Артема среди простых рабочих. Ведь в организации их движения Артем провел полжизни, постоянно меняя место работы, оказываясь то на Урале, то в Донецке, то в Китае… Но обо всем по порядку.

Родился революционер 7 (19) марта 1883 года в селе Глебово Фатежского уезда Курской области. Отец и дед Федора происходили из крестьян, но уже давно занимались подрядами на строительство. Среди сооружений, которые возводили предки Артема, например, Луганский вокзал. Работали они и на строительстве Транссибирской магистрали. Возможно, самые выгодные заказы в конце позапрошлого века поступали из бурно развивающейся промышленной, угольной, металлургической, железнодорожной восточной Малороссии. Туда-то, а именно — в Екатеринославскую губернию (охватывавшую значительную часть Донбасса) и направилась семья Сергеевых. В Екатеринославе Федор Сергеев окончил реальное училище, после чего отправился в Москву, где поступил на механический факультет Высшего технического училища (того, что сейчас носит имя другого революционера — Баумана). Надо сказать, что заведение это было престижное, вероятно, семья Сергеевых не бедствовала. В училище Федор проучился лишь год (1901–1902), а в феврале 1902 года уже в качестве члена недавно созданной РСДРП принял участие в студенческих забастовках, был исключен из вуза и посажен в Воронежскую тюрьму. Отбыв полугодичное заключение, Артем (теперь его следует называть только так) эмигрировал за границу, очутился в Париже, где, по некоторым данным, его приютил… Илья Мечников! Профессор был, конечно, либералом по убеждениям, но факт все равно в высшей степени занимательный.

В Париже Артем поступил слушателем в Русскую высшую школу общественных наук М. Ковалевского. В школе прошли подготовку многие представители левых партий России. Лекции здесь читал и Владимир Ленин. Вернувшись в Россию, а точнее — в Украину [1], Артем был распространителем «Искры», работал в Екатеринославе, городах и поселках Донбасса, сотрудничал с Южным бюро ЦК РСДРП. В начале 1905 года Артем выходит из очередного заключения и становится лидером революционного движения в Харькове, организует здесь большевистскую группу «Вперед». В декабре именно он руководил в городе вооруженным восстанием рабочих, которое, впрочем, ни к чему особенному не привело. В 1906 году он избирается делегатом 4-го (объединительного) съезда РСДРП. К этому моменту он уже твердо стоит на большевистской платформе, является одним из тех, кто делает всю работу на местах по указанию заграничных руководителей, бросается в самое пекло, выполняет самые ответственные задания. Артем профессиональный революционер, он стреляет, скрывается от полиции (однажды ему пришлось прятаться в больнице для умалишенных). Любопытно, что он обладал потрясающей способностью к перевоплощению, чему, вероятно, способствовала заурядная внешность. В том же 1906 году Артем снова арестован, бежит из харьковской тюрьмы на Урал, где по заданию партии организовывает рабочее движение. Его деятельность привела к тому, что на выборах в Государственную думу рабочую курию выборщиков региона составили почти сплошь одни большевики.

Из-за предательства одного из близких соратников в Перми Артем снова арестован, а по истечении срока заключения приговорен к пожизненной ссылке в Восточную Сибирь. И здесь он надолго не задержался. В 1910 году через Корею и Японию Артем бежит в Китай. Некоторое время он работал в Поднебесной простым кули (чернорабочим), затем направился в Австралию. В Квинсленде он работал портовым грузчиком, батрачил на фермах. Деятельность здесь российского революционера сама по себе одна большая загадка. Как ему удалось столь быстро получить доверие австралийских рабочих и социал-демократов? Ведь речь идет о подданных Британской короны, у которых традиции рабочего движения уже насчитывали сотню лет. Артем (или Большой Том, как его называли австралийские коллеги) не только создал Союз русских рабочих-эмигрантов, но и начал издавать газету «Австралийское эхо», возглавил несколько профсоюзных акций. «Зрелище неорганизованных масс для меня невыносимо», — писал тогда неутомимый большевик.

После Февральской революции Артем возвращается в Харьков, поступает слесарем на завод русско-французского общества, возглавляет большевистский комитет Харьковского Совета, на VI съезде РСДРП(б) избирается членом ЦК. В Харькове под его руководством издается газета «Пролетарий», он же становится секретарем областного бюро профсоюза металлистов. Одновременно участвует в работе партийных организаций Донецко-Криворожского района, где также пользуется большим авторитетом. Артем возглавлял Донецкий областной комитет РСДРП(б).

Пламенный оратор, решительный практик, зарекомендовавший себя как непревзойденный организатор большевистских и рабочих отрядов, боевых дружин, в октябре вызывается в Петроград, где непосредственно участвует в большевистском перевороте. Потом — снова Украина. Здесь тогда разворачивались бурные события. В Киеве свою власть над Украиной провозгласила Центральная Рада, а в Харькове категорически возражали против этого большевики во главе с Артемом. С 24 ноября он был председателем президиума исполкома Харьковского Совета и губернского Военно-революционного комитета, и одновременно на Донбассе, еще до организации Красной Армии, под руководством товарища Артема создаются вполне боеспособные войсковые части.

В декабре 1917 года в Киеве созывается I Всеукраинский Съезд Советов, на котором Центральная Рада правдами и неправдами обеспечивает себе подавляющее преимущество. Киевские большевики — Затонский, Скрыпник, Бош и другие вынуждены были покинуть съезд и переехать в пролетарский Харьков. В это же время здесь проходил III Съезд Советов Донкривбасса, признанным лидером на котором был Артем. Надо сказать, что киевских коллег здесь приняли не так уж тепло. Противоречия между ленинским руководством, сторонниками единой Советской Украины вместе с Донецкой областью и руководителями Донецко-Криворожской республики до сих пор остаются не до конца изученными. Судя по всему, Артем сотоварищи вовсе не считал необходимым и само собой разумеющимся вхождение Советского Донбасса и Кривбасса в состав Советской Украины. Центром же промышленной Восточно-Украинской республики он видел Харьков. Но тогда, в конце 1917 года, большевикам все же удалось договориться, и 25 декабря в Харькове альтернативный киевскому съезд Советов провозгласил образование Советской Украины. Артем был избран членом ЦИК Советов Украины и вошел в состав советского украинского правительства — Народного Секретариата. Артем занимал должность народного секретаря по делам промышленности и торговли.

В январе 1918 года он стал председателем Южного областного Совета народного хозяйства, руководил национализацией предприятий. Вскоре был заключен знаменитый Брестский мир (сторонником которого, в отличие от многих соратников по партии, Артем был с самого начала), и политическая ситуация в Украине резко изменилась. Украину быстро занимали немецкие войска. Вот тут-то и появилась на свет пресловутая Донецко-Криворожская советская республика. Она была провозглашена 9 февраля, столицей стал Харьков, а главой Совнаркома и комиссаром народного хозяйства Артем.

Надо сказать, что хоть центральное российское руководство и использовало новое образование для борьбы с немцами (официально после заключения договора Россия в Украине действовать не могла, а вот всячески поддерживать и деньгами, и инструкциями дружественное государственное образование — это совсем другое дело), его отношение к ДКР было далеко от одобрительного. Ленин видел Донбасс в составе Украины. Поэтому-то в Харькове на учредительной конференции появился Серго Орджоникидзе, имевший личное указание от Ленина «помирить» всеукраинских большевиков (Затонский, Скрыпник и другие) и донецко-криворожских (Артем, Межлаук, Рухимович). Это ему не удалось. На сообщение же об образовании ДКР Свердлов прислал телеграмму, где прямым текстом было сказано: «Отделение считаем вредным».

Несмотря на это, правительству Донецко-Криворожской республики удалось организовать серьезный отпор войскам Центральной Рады и Германии. Поездку Артема в Екатеринослав, где 17–19 марта 1918 года состоялся Всеукраинский съезд и подписание им «Декрета военных действий», согласно которому объединялись силы всех южнороссийских Советских республик (УНР, ДКР, Крымской, Одесской и Донской), официальная историография считает концом существования Донецкой республики. Но на самом деле войска ДКР организованно отошли из Украины на Новочеркасск только 23 апреля [2], а подпольный обком продолжал действовать в регионе до освобождения его немцами в начале 1919 года.

А дальше — Артем среди организаторов Красной Армии и ее действий на юге России, участник обороны Царицына, борьбы с войсками Каледина. В 1918–1919 годах он работал заместителем председателя и одновременно народным комиссаром советской пропаганды Временного рабоче-крестьянского правительства Украины, с апреля 1919 года был председателем Донецкого губисполкома. Затем возглавлял борьбу с деникинскими войсками. В ноябре 1920 года Артем отозван в Москву, где становится секретарем Московского комитета РКП(б). В этом же году он вторично был избран в ЦК партии. С февраля 1921 года Артем — председатель Центрального Комитета Всероссийского союза горняков, член Совета труда и обороны РСФСР, работает в Топливном комитете при СНК. Он принимает активное участие в работе Коминтерна и Профинтерна, мечтает о создании Всемирной организации шахтеров.

Главная загадка биографии Артема — его гибель. Во многих официальных источниках написано, что он погиб при катастрофе аэровагона. Некоторые авторы утверждают, что это не что иное, как вагон, оборудованный пропеллером. Такое устройство было выделено делегатам Конгресса Коминтерна для поездки в Тулу для ознакомления с местной добычей угля главкомом Советской республики С. С. Каменевым. На обратном пути 24 июля 1921 года в 6 часов 35 минут, на 104 версте Курской дороги аэровагон сошел с рельсов. Из 22 делегатов 6 погибли. В том числе и Федор Андреевич Сергеев. Похоронен один из старейших по стажу большевиков, любимец металлистов и шахтеров у Кремлевской стены. До сих пор многие утверждают, что Артем был устранен партийными бонзами, видевшими в нем опасного конкурента, авторитетного, харизматичного, заслуженного. Нелепая смерть для человека, прошедшего через горнило трех революций, Гражданской войны, нескольких тюрем и ссылки…

Всего за полгода до смерти Артема 24-летняя жена Елизавета Львовна подарила ему сына — Артема. После смерти отца его усыновил сам Сталин, к слову, большой друг погибшего революционера. Так что воспитывался Сергеев-младший Надеждой Аллилуевой вместе с детьми «отца народов». Он выбрал карьеру военного, стал артиллеристом. Участвовал в Великой Отечественной войне и проявил такую же отчаянную смелость, как и отец. Был взят в плен, побывал в трех немецких лагерях, бежал, примкнул к партизанам, участвовал в боях за Москву, Сталинград, Кенигсберг, Варшаву, Прагу. Артем Федорович носит на груди настоящий иконостас из боевых орденов. В отставку вышел в звании генерал-майора артиллерии.

Поскольку Артем не дожил до сталинской эпохи, его не пытались забыть. Наоборот, охотно называли его именем города, улицы и дома культуры. В Украине его именем был назван город Бахмут Донецкой области (ныне Артемовск). В Харькове Епархиальная улица была переименована в улицу Артема, в его же честь назван один из городских парков культуры и отдыха.

Ахиезер Александр Ильич

(род. в 1911 г. — ум. в 2000 г.)

Выдающийся физик-теоретик, создатель собственной школы теоретической физики.

В 30-х годах прошлого века Харьков превратился в один из известнейших центров физической науки не только СССР, но и всего мира. Причина — организация в городе крупного физико-технического института УФТИ и работа в нем ряда крупнейших ученых. Именно в Харькове, впервые в Союзе, был основан при институте теоретический отдел, история которого, конечно, в первую очередь, связана с именем Льва Ландау. Знаменитый ученый проработал в Харькове лишь несколько лет, но он успел на долгие годы вперед заложить основы развития теоретической физики в УФТИ. Так что даже после переезда столицы в Киев, после разрушительной войны, когда многие деятели науки и культуры оставили Харьков, ученые продолжали здесь трудиться, слава города как физического центра не померкла. Свои собственные школы создавали здесь уже ученики Ландау, которые сами стали легендами. Лев Давидович говорил, что Харьков стал удельным княжеством всемогущего Ильмеха — Ильи Михайловича Лифшица. На самом деле «князей» было двое, соперничество их школ было известно не только представителям физической науки, многолетняя плодотворная работа двух мудрецов из УФТИ и их преданных учеников и соратников определила интеллектуальное лицо Харькова. Главой другой школы был выдающийся физик-универсал Александр Ильич Ахиезер — знаменитый АИ. Александр Ильич скончался сравнительно недавно, не дожив чутьчуть до своего 90-летнего юбилея. До последнего дня он оставался в курсе всех основных проблем и тем ХФТИ, руководил проектами, давал советы молодым и уже совсем немолодым ученым, писал (вернее, диктовал) статьи и заметки. Он оставался на вершине харьковской научной иерархии, живой легендой, но и живым человеком. Таким образом, практически вся история Харьковского физико-технического института неразрывно связана с биографией этого человека. Александр Ильич пришел сюда в 34-м году, ушел… Да еще не ушел, работы АИ остаются одними из самых цитируемых, многие направления исследований заданы именно Ахиезером. Мы уже не говорим о том, сколько человек являются его учениками, а сколько учениками учеников, а сколько учениками учеников учеников.

Родился Александр Ильич Ахиезер 31 октября 1911 года в селе Чериков в Белоруссии. Отец его — Илья Александрович был земским врачом, закончившим, между прочим, Харьковский университет. Он мог бы остаться в Харькове, переехать в другой большой город — способности позволяли, но видел свое призвание в принесении конкретной пользы народу. Человеком он был исключительно и необычно интеллигентным для мест, где он жил. Так же, как и его жена, Наталья Григорьевна, знавшая, например, немецкий язык, любившая классическую литературу. Так что нет ничего удивительного, что оба сына четы Ахиезеров получили высшее образование, оба отличались удивительной эрудицией, часто не связанной с их непосредственной деятельностью. Старший — Наум Ахиезер тоже стал известен именно в Харькове. Этот блестящий математик работал в Харьковском университете много лет. Младшему брату он в детстве стал прививать любовь к математике. Александр намного обогнал своих сверстников в познаниях по данному предмету. Наум научил его вычислению сложнейших интегралов и многим другим вещам. Но когда стал вопрос о выборе профессии и речь зашла о математике, жена Наума Ильича сказала, что хватит уже в семье одного человека, который сушит себе мозги. Так что Саша Ахиезер отправился поступать в Киевский политехнический институт. Туда он был принят легко — как выходец из семьи, близкой к пролетариату (земского врача считали представителем именно такого сословия), а также представитель братской республики.

Александр закончил электротехнический факультет этого вуза. О своей учебе он всегда вспоминал с удовольствием. Пришелся ему по душе и бригадный метод. В его бригаде, например, был представитель от партии и от рабочих. А сам Ахиезер отвечал за решение математических задач и сдачу экзаменов. Как инженер по образованию, Александр Ильич навсегда сохранил особый пиетет к прикладным наукам, никогда не был высокомерен в общении с экспериментаторами — наоборот, с большим интересом расспрашивал их об их работе. Но ему суждено было стать теоретиком. По окончании института он по предложению старшего брата направился в Харьков, чтобы там заняться теоретической физикой, поскольку, по мнению семьи, он уже неплохо в этом разбирался. Разбирался он в физике довольно слабо, что и доказал немедленно начальник теоретического отдела УФТИ Лев Ландау. Об этой первой встрече обожавший Дау Ахиезер не раз вспоминал впоследствии. В институте, который еще пах свежей краской (было это в 1934 году), его встретил Антон Вальтер и повел к Ландау. Лев Давидович встретил его в своем кабинете, закинул ноги на стол и попросил написать уравнение Максвелла в четырехмерной форме. Этого инженер из Киева сделать не мог. Не справился Александр Ильич и со следующим физическим заданием. Ландау это нисколько не смутило. «Вас же в Киеве учили? — переспросил он. — А там не физики, а дантисты». Посмотрим, что Вы знаете по математике». Ахиезеру был предложен интеграл, который он с блеском решил, да еще и нетривиальным методом. (Сказались занятия с братом.) Ландау был вполне удовлетворен и сказал, что берет нового сотрудника в свой теоротдел, но «физику придется изучить».

Молодые люди, которых набирал к себе Ландау, действительно должны были заново учить физику. Лев Давидович разработал теоретический минимум, включавший в себя около восьми основных физических разделов, которые экзаменующиеся должны были знать «на зубок». Всего за его жизнь этот теорминимум сдало около 40 человек, большинство из которых стали академиками. Первым сдавшим был А. Компанеец, вторым многолетний соавтор и друг Дау Евгений Лифшиц, а третьим стал Шура (так его называл Ландау). Сдавшие экзамен могли впоследствии обращаться к учителю на «ты». Многие сотрудники Александра Ильича вспоминают, что у него, как и у самого Дау, была своя иерархия физиков мира. Эйнштейн был Богом, а отношение к Дау у АИ было сродни мистическому преклонению. Ахиезер очень часто его вспоминал, обязательно «пробивал» свои работы и работы своих учеников в Москве у Льва Давидовича.

Лев Ландау собрал вокруг себя несколько талантливейших физиков, совершенно особая, дружеская атмосфера царила в теоретическом отделе УФТИ в середине тридцатых годов. В свите Дау: Евгений Лифшиц, Александр Ахиезер, венгр Ласло Тисса, младший Лифшиц — Илья, Исаак Померанчук. Последний стал ближайшим другом Ахиезера. Одну из первых своих серьезных научных работ «Шура» по поручению Ландау выполнял именно с «Чуком». Молодые харьковские физики работали над созданием теории рассеяния фотона фотоном (или попросту света светом) в области высоких энергий. Дело пошло не сразу. Первые вычисления Ландау резко раскритиковал, но натолкнулся на стойкое несогласие ученика. (В самый горячий момент спора вошел один из сотрудников, взял со стола два подсвечника, дал один Дау, другой Ахиезеру и сказал: «А теперь побейтесь!» Ландау рассмеялся и махнул рукой: «Черт с тобой, считай, как хочешь».) Подсчеты эти были делом непростым. Нужно было, чтобы участвовавшие в формуле 144 члена обратились в ноль. Много дней подряд работники теоротдела наблюдали сидящих за двумя соседними столами Померанчука и Ахиезера, которые независимо друг от друга производили поэтапные вычисления, постоянно переругиваясь и шутя. Потом сверяли результат и переходили к следующему этапу. Как вспоминает Александр Ильич, «потом они стали со свистом сокращаться». Вышел действительно ноль. Чук и Шура были страшно довольны, тем более что учитель признал их успех. Через много лет, когда Исаак Яковлевич Померанчук работал в Москве, Ахиезер часто приезжал к нему, подчиненные Померанчука говорят, что АИ был едва ли не единственным человеком, который мог работать, сидя за столом начальника. Когда при Исааке Яковлевиче упоминали фамилию его друга и «брата», он поднимал палец и многозначительно произносил: «Александр Ильич! Александр Ильич!».

Лев Ландау много времени посвящал вопросам преподавания. Он хотел поставить дело воспитания научных физических кадров в стране и в Харькове в частности на большую высоту, имел целый ряд своих новаторских идей. Поэтому он согласился на предложение преподавать в Харьковском университете. Тогда же начинается написание знаменитого, нестареющего курса физики Ландау и Лифшица. К преподавательской работе Дау привлек и большинство своих сотрудников. Александр Ахиезер в 1936 году начинает читать лекции в Харьковском электротехническом институте, в том же году защищает кандидатскую диссертацию и поступает на работу в Харьковский государственный университет. Полстолетия связывают его с этим учебным заведением. Впрочем, начало многолетнего сотрудничества выдалось нелегким. Как раз тогда университетские преподаватели начали кампанию по вытравливанию из вуза Льва Ландау. Для этого у них было много причин. Во-первых, колючий характер талантливого физика, его подтрунивание над менее одаренными коллегами, во-вторых, его радикальное изменение программы курса. Под свои претензии, оформленные в виде жалоб и заявлений в вышестоящие органы, коллеги Ландау подвели идеологическую основу — якобы Лев Давидович выступает против закона сохранения энергии, т. е. склоняется к идеализму. Ландау был вынужден уволиться из ХГУ. В знак протеста заявления об уходе написали все преподаватели университета, которые работали в УФТИ. Двоих из них вызвали в Киев — Померанчука и Ахиезера. Александр Ильич вспоминает, что принял их нарком просвещения Затонский, химик по специальности. Он спросил: «Что же это вы, товарищи, Ландау поддерживаете, а он же против закона сохранения энергии». Александр Ильич немедленно сказал: «Так как же он против, когда вот только вчера мы с Исааком Яковлевичем ему нашу работу показывали, а у нас в одной формуле закона этого не было. Вы бы слышали, какой был скандал, как он нас ругал». Затонский оценил нелепость рассказа, рассмеялся — «Будем считать, что ничего не было. А вы возвращайтесь в Харьков и работайте».

Вскоре Лев Ландау вынужден был оставить и УФТИ. Травля разворачивалась и здесь. Ландау уехал в Москву, а в Харькове продолжался «разбор полетов». Еще один случай, часто вспоминаемый Ахиезером. Идет партийное собрание. Председатель «допрашивает» Александра Ильича:

— А что Ландау говорил о Марксе?

— Он очень высоко его ценил.

— А что Ландау говорил о Сталине?

— О Сталине он ничего не говорил.

— А что Ландау говорил о товарище Музыкантском (парторге. — Авт.)?

— О товарище Музыкантском Ландау говорил, что он своей физиономией должен вызывать отвращение у женщин.

Ахиезера обвинили в том, что он превращает серьезное мероприятие в балаган, но сдавать учителя его сотрудники не собирались. Померанчук даже на одном комсомольском собрании заявил, что за Ландау он на каторгу пойдет. Тех, кто продолжал защищать великого ученого, заклеймили словом «пiдлабузники». АИ был поражен, когда, придя в 1962-м в больницу к чудом выжившему Ландау, услышал от него: «А! Пiдлабузничек!» — у Льва Давидовича после страшной аварии обострилась «дальняя память» одновременно с резким ухудшением «ближней» и полной потерей научных способностей.

Как известно, Льву Давидовичу не удалось избежать ареста, из тюрьмы его выпустили под личную ответственность Капицы. Пока же он был в тюрьме, Ахиезера и Лифшица-старшего еще раз вызвали в органы. Дело было в том, что к изданию готовили один из томов курса теоретической физики «Механика и молекулярная физика». Его вместе с Евгением Михайловичем и Львом Давидовичем писал и Александр Ахиезер. В кабинете Лифшицу и Ахиезеру предложили убрать с обложки имя находящегося под арестом Ландау, но они наотрез отказались. Книга увидела свет лишь в 1962 году.

После отъезда прежнего руководителя теоротдел УФТИ возглавил Александр Ильич. Он оставался на этом посту до 1988 года. В 1940 году АИ стал доктором наук. Вскоре в ХГУ Ахиезер возглавил кафедру теоретической физики.

Во время войны АИ год преподавал в Куйбышевском педагогическом институте, затем работал в УФТИ, эвакуированном в Алма-Ату. В то время Александр Ильич, как и большинство физиков страны, работал непосредственно «на войну», он был включен в ядерный проект. В 1944 году Померанчук добился того, что Ахиезера взяли в так называемую Лабораторию № 2 (Институт атомной энергии). По совместительству Александр Ильич сотрудничал и с Московским энергетическим институтом. То, чем занимались он, Померанчук и другие подчиненные Игоря Курчатова, и до сих пор не до конца открытая тема. Лишь некоторая часть проводившихся исследований публиковалась. По настойчивой просьбе Курчатова Ахиезер в 45-м вернулся в Харьков, где на базе УФТИ под руководством его директора Кирилла Синельникова организовывалась Лаборатория № 1, включенная в «Атомный проект» и подчинявшаяся, по сути, непосредственно Москве. До 1952 года Ахиезер совмещал работу в Харькове с работой в Институте атомной энергии. Игорь Курчатов высоко ценил ученого. Именно по его предложению Померанчук и Ахиезер в 1948 году издали книгу «Некоторые вопросы теории ядра» — уникальную для того времени и исключительно полезную для ученых монографию [3]. Студенты называли эту книжку «Ах и Помер». Все туда включить не удалось. Каждый раздел, каждая формула тщательно проверялась на предмет секретности в органах. Другая книга этих же авторов вообще была издана только в 2002 году, до этого на чтение рукописи ученым приходилось получать специальное разрешение. Это «Введение в теорию мультиплицирующих систем (реакторов)».

В Харьковском физико-техническим институте было организовано два теоретических отдела. ТЛ-1 возглавил Ахиезер (направление работ — квантовая электродинамика, физика плазмы, термоядерный синтез, физика ускорителей [4]), ТЛ-2 — Илья Лифшиц (статистическая физика и термодинамика, физика атомного ядра). С этого времени и начинается дружба-соперничество двух школ, которая обогащала научную жизнь города. Своих соратников Ахиезер находил, прежде всего, в университете. Здесь по его инициативе была организована кафедра теоретической ядерной физики, которую АИ возглавлял до 1975 года [5]. (Из этой кафедры и вырос физико-технический факультет ХГУ.) Ахиезер сам читал ряд фундаментальных физических курсов, брал аспирантов, устраивал молодых физиков на работу в УФТИ и лучших — к себе в отдел. Лектором АИ был, по воспоминаниям большинства студентов, прекрасным. Он исключительно прозрачно и доступно объяснял материал. Сам стремился и просил других объяснять: «По-рабоче-крестьянски, так, чтобы пролетариату было понятно». Обладая отличным чувством юмора, ученый делал свои лекции незабываемыми. Ахиезер полагал, что студенту надо иногда дать отдохнуть от конспектирования, поэтому можно делать перерывы для рассказа какого-нибудь анекдота, истории из жизни — а их Александр Ильич знал миллион: о Сталине, о физиках, просто бытовых и частенько не очень приличных. (Впрочем, с непечатной лексикой АИ студенты знакомились позже, уже когда начинали с ним вместе работать.) «Сколько поле не квантуй, все равно получишь… нуль!», «Что такое такой интеграл без дифференциала? — Это вещь безнравственная!», «А где обман? Если нет обмана, это математика, а не физика!» — соратники с трудом пытаются припомнить все хохмы, слышанные ими в исполнении АИ, многие же просто не годятся для цитирования [6]. Так же непринужденно проходили знаменитые, можно сказать, эпохальные семинары, собиравшие цвет теоретической (и не только) физики города, а часто и других городов. Иногда семинары превращались в театр одного актера, которым был не докладчик, а Ахиезер, задававший с места вопросы, подытоживавший выступления, делавший замечания. Когда выступал АИ, на семинар стремились попасть все — от студента до директора института. Сотрудники Ахиезера по-доброму вспоминают, как в теордомик, на кафедру, в зал для проведения семинаров входил Ахиезер. Он тут же начинал «грохотать», становилось шумно и весело. Работа закипала. Впрочем, добрячком АИ никто не называет. Дочь ученого пишет, что отец не терпел никакой фальши, иногда он был готов буквально растоптать собеседника. Обычно бурно добродушный Ахиезер умел проявить бескомпромиссность и жесткость.

В начале 1950-х годов создавалась «Школа Ахиезера». Среди его учеников П. Фомин, К. Степанов, В. Алексин, Д. Волков, В. Барьяхтар, С. Пелетминский… Всех не перечислишь. Многие воспитанники Ахиезера стали выдающимися учеными, академиками. Многие создали и свои школы. Недаром Ахиезера называют учителем учителей. АИ принимал самое живое участие и в научной карьере, и в личной жизни своих молодых коллег, давал им перспективные направления для работы, помогал печататься, защищал от нападок оппонентов на больших собраниях и в начальственных кабинетах. Все ученики Ахиезера перебывали у него дома, где их принимали с неизменным радушием. Любимыми учениками АИ были Виктор Барьяхтар и Сергей Пелетминский, Ахиезер называл их своими сыновьями.

Александра Ильича часто называют одним из последних физиков-универсалов. Говорят, что он знал всю теоретическую физику, интересовался самыми разными ее проблемами и вопросами, мгновенно схватывал все основное из новых работ и докладов, обладал потрясающей интуицией при выборе наиболее перспективных направлений исследований. Вот некоторые вехи его научной деятельности. Уже было сказано о первой большой работе по теории рассеяния света светом [7]. В 1938 году Александр Ильич выполнил основополагающие работы по теории поглощения звука в диэлектриках и металлах (статья об этом до сих пор является одной из наиболее часто цитируемых из всех трудов АИ, причем в первую очередь — экспериментаторами). В период работы в Институте атомной энергии вместе с Исааком Померанчуком Александр Ахиезер предсказал «холодные нейтроны» и выполнил пионерские исследования по рассеянию медленных нейтронов кристаллами. Чуть позже АИ вплотную занялся плазмой, и в частности поведением плазмы в магнитном поле. (По этому поводу его опять раскритиковал Ландау, сказав: «Шура, ну где ты видел плазму, да еще и в магнитном поле».) Дальнейшее развитие науки подтвердило гениальную проницательность Ахиезера в этом вопросе. Вместе с Л. Паргамаником АИ предсказал явление электронного циклотронного резонанса, вместе с Я. Файнбергом — явление пучковой неустойчивости плазмы, вместе с А. Ситенко — эффект расщепления дейтрона и построил его теорию. За цикл работ «Высокочастотные релаксационные процессы в магнетиках» ученому в 1978 году была присуждена премия АН УССР им. К. Синельникова; в 1986 году Государственная премия СССР — за цикл работ «Открытие и исследование динамических явлений, связанных с фононными взаимодействиями в магнитных кристаллах». В 1995 году Александру Ильичу вручили премию им. Н. Боголюбова НАН Украины за работу «Квантовые и стохастические эволюционные системы в теории возмущений», через пять лет — премия им. А. Давыдова НАН Украины за «Взаимодействие частиц высокой энергии с атомными ядрами и кристаллами».

Но это далеко не все темы, интересовавшие АИ. Отчасти широкий спектр вопросов, которыми занимался и которые глубоко понимал Ахиезер, освещает список его книг. Среди них есть истинные шедевры научной литературы, не устаревшие и до сих пор, а в свое время ставшие незаменимыми, настольными для студентов и опытных физиков. О работе «Некоторые вопросы теории ядра» речь уже шла, как и о «Механике и молекулярной физике». В 1953 году была издана «Квантовая электродинамика», написанная в соавторстве с В. Берестецким. Это была первая монография, систематически обобщившая опыт мировой науки, накопленный в этой области. Она была переведена на множество языков, не раз переиздавалась. Кроме того, АИ в соавторстве с учениками и коллегами издал книги: «Спиновые волны», «Электродинамика плазмы», «Биография элементарных частиц», «Электромагнетизм и электромагнитные волны», «Электродинамика ядер», «Теория фундаментальных взаимодействий», «От квантов света до цветных кварков». Ахиезер исключительно скрупулезно, доводя порой до бешенства своих соавторов, относился к написанию книг и статей, он проверял и еще раз проверял каждое предложение, менял, переписывал сначала, добивался наиболее точных и понятных формулировок. Кстати, не менее тщательно он работал над любыми научными вычислениями и анализом. Если что-то не выходило, он предлагал вернуться в самое начало, «порвать формуляр» (так он называл необходимый набор основных формул, требуемых для той или иной работы) и сесть писать и считать заново.

Во второй половине 50-х годов Ахиезер уже был признанным корифеем советской науки, в 1954 году ему был вручен орден «Знак Почета». Впоследствии он стал дважды кавалером ордена Трудового Красного Знамени, заслуженным деятелем науки УССР, кавалером двух знаков отличия Президента Украины. В 1964 году Александр Ахиезер был избран действительным членом Академии наук УССР. Надо сказать, карьеризмом Александр Ильич никогда не отличался. Когда в 1956 году его назначили заместителем директора ХФТИ по науке, он недоумевал: «Зачем это мне?» и пробыл на этом посту всего три года. Важный штрих к общему портрету — все сотрудники АИ признают, что он никогда не пытался обязательно вписать себя в соавторы открытия или статьи, не выезжал на шеях студентов и аспирантов. И это при том, что он подбрасывал потрясающие идеи, помогал делать сложнейшие вычисления. Когда однажды, уже в старости, Ахиезер писал сам о себе статью в одну из энциклопедий, он указал, что является автором более 100 научных работ. Когда редактор воскликнул: «У Вас же их более двухсот!», АИ ответил: «Нет, более двухсот — это неприлично, напишем — более ста».

Александр Ильич Ахиезер интересовался не только физикой. Вопервых, его в принципе интересовали любые достижения естественных наук — будь-то биология или астрономия (последняя особенно привлекала ученого). АИ хорошо знал русскую и зарубежную классическую литературу. Особенно почтительно относился к Пушкину, Булгакову, Гете. Любил и классическую музыку. Александр Ильич с удовольствием читал историческую, мемуарную литературу. В кабинете физика кроме портретов сына и Ландау стоял бюст Наполеона. К концу жизни он с особенным вниманием стал относиться к вопросам философии, религии и политики. Что касается политики, то ученый тяжело переживал то положение, в котором оказался его родной институт, упадок науки в стране. Он резко осуждал Горбачева, Ельцина и многих украинских правителей, постоянно крутил ручку радиоприемника, слушая «Свободу» и Би-би-си, вступал в горячие споры. При этом Ахиезер продолжал настойчиво искать пути для выхода из кризиса, например, добился утверждения двух «денежных» международных проектов.

Об интересе к философии и религии надо сказать особо. Постепенно АИ вплотную занялся вопросами развития человеческой мысли, основами основ. Тут-то и понадобилось разобраться в религиозных представлениях общества. АИ все чаще говорил о Боге, находил общие черты в математическом символизме и символизме религиозных текстов, видел общность в идее Высшего разума и вере в Науку. На вопрос, верит ли он в Бога, Ахиезер отвечал, что для себя этот вопрос еще не решил. Зато совершенно точно можно сказать, что особым уважением выдающегося физика пользовался иудаизм, как первая монотеистическая религия в мире. В гостях у АИ бывал даже главный раввин Харькова Москович, с которым Ахиезер долго беседовал на интересующие его темы. В связи с такими своими размышлениями Александр Ильич в соавторстве с двумя коллегами пишет статью о Ньютоне и его пресловутом мистицизме, о котором в советской науке принято было говорить скептически или вообще не говорить. АИ утверждал, что он приблизился к пониманию истинного значения этого увлечения своего великого предшественника. Биографии ученых вообще всегда интересовали Ахиезера. На своих лекциях и в некоторых статьях он увлекательно рассказывал об Эйнштейне, Планке, Боре, считая, что жизнь человека нельзя оторвать от его научной деятельности, если мы хотим осознать все величие человека, все значение его достижений. Последней большой книгой харьковского физика стала «Развивающаяся физическая картина мира» — историко-физико-философское произведение, раскрывающее перед читателем торжественно-величавую историю осознания человеком природы.

В отличие от своего обожаемого учителя Александр Ильич был вполне домашним, семейным человеком. В 1938 году у него и его супруги — Софьи Исааковны родился сын Илья (Лека). В 47-м появилась на свет дочь Зоя, через семь лет — еще одна дочь, Татьяна. Илья Ахиезер пошел по стопам отца — стал физиком-теоретиком. Друзья вспоминают его как исключительно талантливого ученого, настоящего интеллигента, говорившего на нескольких иностранных языках (в отличие от самого АИ), любившего и знавшего музыку и литературу. Зоя Александровна говорит, что отец и сын постоянно разговаривали о науке, случайно зашедшие в дом люди не могли понять, почему Ахиезеры все время ругаются. Женщинам приходилось потихоньку объяснять, что это не ругань, а научный спор. Илья Александрович вместе с отцом писал книги и статьи, преподавал в университете. Александр Ильич с большим усердием воспитывал трех внуков, дожил и до правнуков и правнучек. Обладая унаследованной от отца врачебной интуицией, АИ сам занимался вопросами лечения детей. Вообще, родные вспоминают, что за Александром Ильичем вся семья долгие годы чувствовала себя как за каменной стеной.

К несчастью, Илья Ахиезер был довольно болезненным человеком. В детстве его один раз удалось спасти. АИ, когда все уже опустили руки, повез сына в Москву, воспользовался своими связями, положил Илью в хорошую больницу. Но в 1989 году, когда Илье Александровичу был всего 51 год, он умер. Смерть сына стала для Александра Ахиезера очень тяжелым ударом. Он не раз еще повторял, что если бы Илья был жив, они бы с ним еще много сделали… В середине 80-х болезнь начала одолевать самого АИ. Он постепенно терял зрение. После ряда операций в середине 90-х физик окончательно ослеп. В последние годы его жизни главным человеком в его окружении, няней и секретарем стала дочь Зоя Александровна Спольник. Она заменила ему глаза — читала научные и художественные книги, записывала диктуемые АИ статьи, водила гулять. Ахиезер и будучи абсолютно слеп, поражал своей памятью, умением четко выстроить в голове, разложить по полочкам текст любого труда — будь-то биографическая статья, наполненный формулами трактат или философские размышления.

В это время ученики сполна отплатили Ахиезеру за его многолетнюю заботу. Когда Александр Ильич уже не мог сам передвигаться и потерял зрение, десятки людей заходили в 20-й дом по улице Чайковского, обсуждали с ним проблемы науки, философии, политики, читали книги, пытались как-то помочь по хозяйству. Главным местом пребывания Ахиезера стало кожаное кресло у телефона, и ему звонили и звонили по самым разным поводам — не только для проформы. Уходя Зоя Александровна оставляла входную дверь в квартиру приоткрытой. Во дворе дома коллеги соорудили специальную скамейку, на которой вечерами устраивались «Ахиезеровские посиделки», в которых кроме самого главного героя и его сверстников участвовали и молодые ученые.

Александра Ильича Ахиезера не стало 4 мая 2000 года. Институту теоретической физики в составе НИЦ «ХФТИ» присвоили его имя. В 2002 году Александру Ильичу Ахиезеру была присуждена еще одна Государственная премия Украины за цикл работ, название которого столь же длинно и насыщенно, как и вся жизнь выдающегося ученого. Один из его бывших сотрудников недавно пожаловался Зое Александровне Спольник: «Если бы вы знали, как нам не хватает АИ. Он все моментально схватывал, отбирал главное и только говорил: «Давай, пиши, что я говорю». И на то, что у нас с АИ уходил день, сейчас мы тратим недели».

Багалей Дмитрий Иванович

(род. в 1857 г. — ум. в 1932 г.)

«Главный» историк Харькова и Слободского края.

Добрая половина того, что мы сейчас знаем об истории Харькова до начала прошлого века, того, что уже является общим местом для младших школьников города, была в свое время доказана, найдена, исследована Дмитрием Ивановичем Багалеем — выдающимся харьковским историком. Здесь слово «харьковский» означает и место работы ученого, и круг его научных интересов. Огромный фактический материал, огромная любовь к Слобожанщине и ее главному центру, огромные заслуги перед Харьковом… Все здесь в превосходной степени, и все уместно.

В это трудно поверить, но человек, влюбленный в Слобожанщину, главный харьковский краевед родился в Киеве и окончательно переехал в Харьков лишь спустя четверть века. Дмитрий Иванович родился 26 октября (7 ноября) 1857 года в Киеве в семье ремесленника. Семья довольно прочно стояла на ногах в финансовом отношении, и Дмитрий имел возможность получить вполне пристойное образование. Он выбрал для себя профессию историка, достигнув соответствующего возраста, поступил на историко-филологический факультет Киевского университета.

Багалей отличался либеральными, а в молодости — даже радикальными взглядами на политику и общественное устройство, более того, был сторонником автономии Украины. Многое он перенял у одного из виднейших украинских историков Антоновича и, вероятно, почерпнул у другого корифея науки — Костомарова. Последний, как известно, был в свое время членом Кирилло-Мефодиевского братства, в своих трудах отстаивал идею федеративного устройства славянской державы, подчеркивал отличия украинского этноса от российского (заключавшегося, в частности, в отсутствии тяги к сильной центральной власти). В Киеве Дмитрий Багалей вступил даже в патриотическую молодежную организацию «Кош». В 1876 году за участие в студенческом движении Багалей был исключен из Киевского университета. Тогда-то он полгода провел в Харькове, где продолжил обучение также на историко-филологическом факультете, затем вернулся в Киев.

По окончании университета Дмитрий Иванович был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию. Научные интересы Дмитрия Багалея определялись его общественными взглядами, интересом к родному краю. Первой его серьезной работой стала монография «История Северской земли до половины XIV в.». Работа была оценена по достоинству, и вскоре после ее издания в 1883 году Багалей приглашается на кафедру русской истории в Харьковский университет. Материал, который читал в Харькове доцент Багалей (очень скоро он стал профессором, а с 1908 года был почетным профессором), он опубликовал уже в 1883–1884 годах под названием «Курс древнерусской истории до половины XIV в.». Вся его дальнейшая научная деятельность была связана с южными, степными окраинами России, историей Украины, Белоруссии и Великого княжества Литовского, Слобожанщиной, Харьковом. В 1887 году в Москве он защищает докторскую диссертацию, за монографию «Очерки по истории колонизации и быта степной окраины Московского государства» харьковский историк получает почетный отзыв Академии наук, впоследствии он дважды становился обладателем престижной премии Уварова. Среди его лучших работ «Магдебургское право в левобережной Малороссии», «Колонизация Новороссийского края», «Новый историк Малороссии», «К истории учений о быте древних славян», «Украинская старина». Дмитрий Иванович стал активно заниматься тем, чем сейчас занимается добрая половина всех харьковских историков, — краеведением, исследованием местных архивных материалов, историографией (историей изучения тех или иных вопросов в исторической науке).

Так, например, в архивном деле заслуги Багалея трудно переоценить. Он обнаружил в рукописном отделении Румянцевского музея в Петербурге и исследовал новые документы, касающиеся жизни и творчества Сковороды и посвятил ему свои работы. В Полтаве ученый открыл часть архива Малороссийской коллегии и Румянцевской описи Малороссии. В селе Бабаи Багалей открыл фамильный архив Донец-Захаржевских, Щербининых и Кропоткиных. С 1883 года Дмитрий Иванович заведовал Харьковским историческим архивом, он организовал в нем три новых отдела — полтавский, харьковский и бумаг местных деятелей; положил начало его справочной библиотеке.

Немало внимания Багалей, как ученый, привыкший работать с точными данными, проверенными источниками, уделял и археологии. Он вел раскопки курганов в Салтове, Янковке и Алексеевке, был одним из главных организаторов археологических съездов, самым серьезным образом повлиявшим на развитие этой науки в нашей стране. Дмитрий Иванович составил археологическую карту Харьковской губернии.

В отношении книг Багалея о Харькове и Слобожанщине можно говорить очень долго. Многие гипотезы о происхождении названий, истории возникновения и развития Харькова и других городов принадлежат именно Дмитрию Ивановичу, и многие так и не смогли оспорить последующие исследователи. Багалей ввел в научный оборот огромное количество документов, кропотливо изучал статистику, переписку, ведомственные документы и воспоминания. Его книги наполнены самыми мелкими подробностями. Главным его трудом по истории Харькова стала приуроченная к юбилею [8] «История города Харькова за 250 лет его существования». На эту работу в 1896 году харьковские власти выделили ученому тысячу двести рублей в год. (Простой рабочий, пишут историки, в это время получал не больше пятнадцати рублей в месяц.) За работу Дмитрий Иванович взялся вместе со своим любимым учеником Дмитрием Миллером. Первый том появился в 1905 году, второй — в 1911. Этот объемный труд до сих пор является гордостью харьковских историков, ведь на то время проект для нестоличного города был беспрецедентным. Собственно, эти два тома и сейчас не потеряли актуальности, появляются все новые их переиздания. Ценность труда, в частности, как раз в том, насколько аккуратен, беспристрастен Багалей. В ходе своей научной карьеры он пришел к выводу (хотя и спорному), что историк не должен разрабатывать теорий, должен воздерживаться от личных оценок, его задача — поиск, исследование, издание, сохранение источников, накопление материала. Так или иначе, сейчас книги Багалея сами по себе являются историческими источниками.

Дмитрий Иванович был первым крупным исследователем истории Харьковского университета (сейчас это тоже важная часть работы историков сего вуза). «Опыт истории Харьковского университета» вышел в двух томах в 1898 и 1904 годах. Вместе с другими видными харьковскими учеными Бузескулом и Сумцовым Багалей издал и «Краткую историю Харьковского университета». Дмитрий Иванович был главным редактором университетских юбилейных изданий (например «Биографического словаря»).

Главной же работой Багалея многие справедливо считают книгу, вышедшую в неспокойном 1918 году. Это «Історія Слобідської України» на украинском языке. Работа включает в себя важнейшие обзоры исторической географии и этнографии края, его социально-экономического и политического развития, историю духовной и материальной культуры, очерки быта населения. Написанная простым, понятным языком, книга эта стала пособием по внешкольному образованию и самообразованию (и до сих пор им остается — после распада Союза она была издана большими тиражами). Насыщенная богатым фольклорно-этнографическим, иллюстративным материалом, она для многих в те далекие годы стала даже первым учебником по украинскому языку.

Дмитрий Иванович Багалей был довольно заметной личностью в городе, он активно участвовал в общественно-политической жизни города, занимал высокие посты, в его доме бывали известные харьковчане и «гости нашего города». Немного об этой стороне деятельности ученого, о его личной жизни.

Женился историк еще в Киеве на своей ровеснице, знакомой по организации «Кош» Марии Васильевне Александрович. Супруги имели четырех детей — все они родились в Харькове. Это Наталья, Ольга, Мария и Александр. К несчастью, сын умер в трехлетнем возрасте (в 1894 году), Мария, родившаяся в 1899, погибла в 1920 году.

В Харькове семья снимала сначала маленькую квартирку, затем их приютил Александр Потебня (крупнейший филолог). Когда Багалею сделали заказ на «Историю Харькова», он нашел возможность приобрести собственный дом. Точнее, не приобрести, а построить. Дом Багалея расположился на Технологической улице (сейчас ул. Фрунзе). Профессор жил на втором этаже, первый сдавал помещику, приезжавшему время от времени из своего имения. После революции, наоборот, ученый оказался на первом этаже, а на втором разместилась кафедра истории культуры Украины.

Багалей был семейным человеком. Любопытно, что в своем доме супруги Багалеи, бывшие «кошовики», завели правило — говорить только по-украински. В гостях у них бывали Алчевские, Васильковский, Репин (он писал портрет ученого, советовался с ним по поводу своих знаменитых «Запорожцев»), Сумцов. Дмитрий Иванович дружил «домами» с выдающимся украинским драматургом Кропивницким, помогал тому устраивать представления. Главным увлечением Дмитрия Багалея (помимо истории, конечно) была рыбалка. В 1884 году историк бросил курить, а пить никогда и не пил.

Багалей много трудился для развития исторической науки и просвещения вообще. Он был не только членом Харьковского историко-филологического общества, но активно работал и в Обществе распространения грамотности, 12 лет был председателем правления Харьковской общественной библиотеки, председателем комитета по изданию книг для народа (при непосредственном участии профессора были изданы книги тиражом более миллиона экземпляров). Осенью 1917 года по его настоянию в Харькове было открыто несколько украинских гимназий, при городском коммерческом институте открылись постоянно действующие курсы украинского языка для учителей.

В 1906 году Дмитрий Иванович был избран ректором Харьковского университета, в 1909 году переизбран еще на одно трехлетие. Работу в университете Багалей совмещал с активной политической деятельностью, в которую окунулся после октябрьского манифеста 1905 года. Тогда начали появляться политические партии, началась выборная кампания. Дмитрий Иванович присоединился к одной из самых либеральных (и отчасти, даже радикальных) из влиятельных партий — партии кадетов. В ней Багалей занял далеко не последнее место. В начале 1906 года кадеты одержали убедительную победу на выборах в городскую думу. Багалей стал ее гласным. Более того, харьковский историк стал выборным представителем Академии наук и девяти российских университетов в Государственном Совете. (Им он был с апреля по июль 1906 года, а затем в 1910–1914 годах). Дмитрий Иванович активно отстаивал идею либерализма, необходимости конституции, более того — на встречах с избирателями в Харькове он говорил и о возможной автономии. В 1914 году Дмитрий Багалей стал городским головой, его заботой было благоустройство города — транспорт, электроэнергия, канализация, водопровод, дороги… На этом посту ученый оставался до революционного 1917 года, когда стало уже не до благоустройства. Багалей снова вернулся к просвещению и науке. Тогда-то и появилась первая книга в предполагаемом цикле культурно-исторической библиотеки — «История Слобожанской Украины». Дмитрий Иванович стал одним из активных участников организации Академии наук Украины при Скоропадском, главой историко-филологического ее отделения.

С советской властью Багалей бороться не собирался. К тому времени он уже совсем не хотел политики, слишком много всего произошло за последние годы. Кадеты, которые, казалось бы, только что считались самыми резкими, радикальными российскими политиками, оказались совершенно беспомощны у власти после февраля 1917 года, уступили место социал-демократам, но и те были сброшены большевиками. Белое движение представляло собой сборище совершенных антагонистов, ненавидящих друг друга, — конституционные демократы и монархисты, эсеры и октябристы. Еще недавно гордившиеся своей силой кадеты, среди которых было немало ученых, писателей, других представителей интеллигенции, теперь притихли, не находя в себе силы для вооруженной, ожесточенной борьбы с Советами. Дмитрий Иванович хотел только заниматься наукой. Вскоре он даже изменил свое отношение к новой власти, поскольку в Украине началась политика «коренизации».

В 20-30-х годах Багалей преподавал в Полтавском и Харьковском институтах народного образования. Он возглавил созданные в Харькове (не без его, конечно, участия) научно-исследовательскую кафедру истории Украины, институт истории украинской культуры, институт исследования творчества Тараса Шевченко, Центральное архивное управление УССР. Багалея называют одним из создателей высшей школы в Советской Украине, дважды он избирался председателем Бюро секции научных работников Украины. Дмитрий Иванович был академиком Академии наук УССР.

Дмитрий Иванович Багалей умер 9 февраля 1932 года. Похоронили его на Городском кладбище. После закрытия кладбища прах его перенесли в почетный квартал кладбища № 13. Над могилой скромный памятник с лаконичной надписью. В доме Багалея до сих пор живет его правнучка Ольга. В свое время, в 1992 году на стене дома была установлена бронзовая мемориальная доска. Ее несколько раз пытались украсть, и Ольга Багалей сама засомневалась — не снять ли этот памятный знак до лучших времен, когда историю начнут уважать не только историки.

Барабашов Николай Павлович

(род. в 1894 г. — ум. в 1971 г.)

Выдающийся советский астроном, исследователь Луны и планет Солнечной системы.

Николаю Павловичу Барабашову повезло. Он дожил до того времени, когда его теоретические выводы подтвердились на практике. При его жизни человек вышел в космос, высадился на поверхности Луны. И вклад Барабашова в то, чтобы все это стало реальностью, очень велик. В приветствии Астрономического совета АН СССР академику Н. П. Барабашову по случаю его 75-летия говорилось: «Вам дано было пережить редчайшую для астронома радость: подтверждение космическими станциями Ваших выводов, сделанных у телескопа, о строении лунной поверхности».

В отличие от многих героев этой книги, Барабашов всю жизнь был тесно связан с Харьковом. Он настоящий, без оговорок, харьковчанин.

Родился Николай Павлович 30 марта 1894 года в довольно известной в городе семье. Отец его был врачом-окулистом, профессором, руководил глазной клиникой и кафедрой Харьковского университета. Мать была музыкантшей, но по специальности не работала, а занималась домашним хозяйством и воспитанием детей. (Их у нее было четверо.) Любовь к музыке она привила и будущему астроному. Николай Павлович играл на скрипке и фортепиано. Коля Барабашов учился в престижной 1-й Харьковской гимназии, много читал. В свое время ему в руки попалась популяризаторская книга французского ученого К. Фламмариона «Живописная астрономия», и мальчик стал проявлять большой интерес к изучению планет и звезд. Вскоре Коле подарили подзорную трубу, через которую он мог хорошо разглядеть Луну и Венеру, кольца Сатурна, спутники Юпитера. Николай увлекался и фотографией — он совместил два своих увлечения и стал фотографировать Луну. На чердаке дома на Змиевской улице (сейчас проспект Гагарина) Барабашов устроил домашнюю обсерваторию.

Уже в 15 лет молодой астроном опубликовал во французском и русском журналах свои первые статьи о наблюдении солнечных пятен, Марса и Венеры. На эти публикации обратил внимание К. Э. Циолковский и написал автору из Калуги. Между пожилым ученым и гимназистом завязалась переписка.

Павел Барабашов поощрял научный энтузиазм сына и взял его с собой, когда поехал в научную командировку в Париж. Там Николая Барабашова познакомили с Фламмарионом. Француз подарил юноше свою книгу с автографом: «Моему коллеге Н. Барабашову от согражданина неба К. Фламмариона».

Николай Барабашов окончил гимназию с серебряной медалью в 1912 году. Встал вопрос о поступлении. Николай выбрал не Харьковский, а Юрьевский (Тартусский) университет, поскольку при этом университете была прекрасно оснащенная обсерватория. Барабашов был зачислен на физико-математический факультет. Но доучиться здесь Барабашову не удалось. Впервые проявилась болезнь, которая будет мучить ученого всю его жизнь, — туберкулез легких. С таким заболеванием лучше находиться не на севере, а на юге, и Барабашов возвратился в родной Харьков.

Свою учебу молодой астроном продолжил уже на физико-математическом факультете Харьковского университета. Здесь тоже работали видные астрономы: Струве, Евдокимов, Фесенков. В 1919 году Барабашов окончил университет и был оставлен при кафедре астрономии без права получать стипендию. Параллельно с работой на кафедре Барабашов преподавал в обычной школе, затем для него нашлась вакансия завхоза в штате обсерватории. Должность астронома-наблюдателя Барабашов получил лишь в 1922 году.

За четыре года до этого В. Г. Фесенков поставил перед своим дипломником Н. Барабашовым задачу — определить отражательную способность планеты Земля. Для этого необходимо было изучить, сколько света отражает Луна, освещенная солнечным излучением, отраженным в направлении Луны Землей (т. е. изучить «пепельный свет Луны»). Барабашов установил, что лунные «моря» имеют одинаковую яркость в полнолуние независимо от их положения на диске Луны и именно в полнолуние эта яркость достигает своего максимального значения. Николай Павлович в принципе правильно объяснил наблюдаемые особенности отражения света лунной поверхностью сильной ее изрытостью и шероховатостью.

Продолженные в последующем комплексные исследования оптических характеристик лунной поверхности привели астронома к заключению, что поверхность Луны сложена вулканическими породами базальтового типа, пористость которых достигает 60–70 %, а размер зерен колеблется от долей до нескольких миллиметров. Исследования лунной поверхности стали необычайно важны, когда встал вопрос о высадке аппаратов и человека на Луну. Долгое время многие ученые (а также фантасты, например Артур Кларк) полагали, что поверхность Луны покрыта многометровым слоем пыли, в которую может провалиться и космонавт и, тем более, любая соответствующая машина. Однако Барабашов убедительно доказал, что лунная порода, несмотря на свою пористость, обладает достаточной плотностью.

20-е годы — не лучшее время для занятий наукой. Страна переживала последствия Гражданской войны, не было простейших удобств — электроэнергии, воды? Не говоря уже о необходимом оборудовании, инструментах. А надо сказать, что Барабашов занимался не только наблюдениями, но всегда большое внимание уделял инструментам — сам шлифовал линзы, конструировал различные аппараты. Так, изготовленный им еще в студенческие годы рефлектор Барабашов в 1931 году передал обсерватории. В течение многих лет на нем проводились наблюдения Луны и планет.

В качестве завхоза, а затем — самого молодого астронома в обсерватории Николай Павлович проявлял огромную трудоспособность и изобретательность для обеспечения обсерватории всем необходимым, проводил в ее помещении многие часы. Вот лишь один эпизод из жизни астронома в то время.

В 1920 году в обсерваторию явился отряд красноармейцев. Командир объяснил молодому завхозу, что бойцы пришли прослушать лекцию об астрономии и посмотреть в телескоп. Барабашов сказал, что показывать нечего. «Прибор не действует, потому что его зеркало нужно покрыть серебром». «Серебра нет», — догадался командир. «Нет, серебро есть. Нет сахара, без которого это сделать невозможно». На следующий день красноармейцы притащили в обсерваторию мешок сахара. «Зачем столько? Мне хватило бы и нескольких десятков граммов», — удивился Барабашов. «Ничего, — ответил солдат. — Командир сказал: пусть делает свое зеркало и пьет чай».

В 1922 году на ремонт Астрономической обсерватории были выделены значительные средства, а Барабашов взялся за астрофизические исследования. Он исследует Солнце, переменные и новые звезды, наблюдает метеорные потоки и кометы. Но больше всего времени Барабашов проводит за наблюдением и изучением Луны и планет. В 1930 году он становится директором обсерватории. В 1933 году Николай Павлович возглавляет кафедру астрономии, а через три года по совокупности опубликованных научных работ Барабашову присваивают степень доктора физико-математических наук.

Интерес харьковского астронома прежде всего к Луне и планетам был обусловлен не только его личными пристрастиями, но и объективными обстоятельствами. Эти яркие объекты были доступны для исследований в не самой обеспеченной средствами (в первую очередь приборами) и расположенной не в лучшем месте университетской обсерватории. Метод изучения был также подобран исходя из имеющихся возможностей — фотографическая фотометрия. Харьковские астрономы под руководством Барабашова получали ряды наблюдений в разных участках видимой части спектра, это позволяло изучить зависимости яркости поверхностей от условий наблюдения, сопоставить их с лабораторными аналогами, перейти к физическим свойствам поверхностей и атмосфер планет.

Уже в довоенные годы были сформированы довольно правильные представления о лунной поверхности. Была также установлена природа полярных шапок на Марсе, выяснена величина атмосферного давления на этой планете, толщина надоблачной атмосферы Юпитера, проведены серьезные и результативные исследования колец Сатурна. Тогда же Николай Павлович занимается исследованиями Солнца, начинает свою работу Служба Солнца астрономической обсерватории ХГУ. В 1935 году под руководством Барабашова конструируется уникальный прибор для наблюдений Солнца — спектрогелиограф. В 1941 году Н. П. Барабашову было присвоено звание заслуженного деятеля науки Украины.

Барабашов не устает ставить перед руководством университета, областными и республиканскими властями вопрос о создании новой наблюдательной базы обсерватории за Харьковом. В Ленинграде велись переговоры об изготовлении специально для этой базы нового мощного телескопа. Наконец, Народный комиссариат просвещения Украины выделил соответствующие средства, был выбран холм для филиала Харьковской обсерватории. Но строительство не началось. Началась война.

Университет был эвакуирован. В Кзыл-Орде на базе Киевского и Харьковского университетов был создан Объединенный Украинский университет, кафедру астрономии и теоретической механики которого возглавил Барабашов. После возвращения в Харьков в 1943 году Николай Павлович был назначен ректором ХГУ. Опять астроному пришлось заниматься хозяйственной деятельностью, причем в больших масштабах — речь шла не только о восстановлении разграбленной Астрономической обсерватории, но о восстановлении всего университета. Барабашов оставался ректором до мая 1945 года, когда его свалил очередной приступ болезни.

Страна быстро восстанавливалась, выходила на новые рубежи советская наука. Вскоре стало ясно, что СССР готов бросить значительные силы и средства на изучение космоса, астрономия стала модной наукой. В 1948 году Академия наук Украины избрала Барабашова своим действительным членом. В 1949 году он выступил с предложением создать Комиссию по физике планет при Астросовете Академии наук СССР. Сам харьковчанин и возглавил эту комиссию. Разносторонняя деятельность этого учреждения сыграла громадную роль в том рывке, который был сделан в советской астрономии и космонавтике в 50-60-х годах.

Свой расцвет переживала Харьковская обсерватория. На основе фотографий, полученных с борта АМС «Луна-3», совместными усилиями Харьковской и ряда других обсерваторий был создан первый «Атлас обратной стороны Луны», одним из авторов и редакторов которого был, естественно, сам Барабашов. Харьковские астрономы принимали участие в подготовке и обработке результатов практически всех советских экспериментов по изучению Луны, Марса, Венеры и кометы Галлея средствами ракетно-космической техники. Харьковские астрономы принимали активное участие в выборе на Луне мест для посадки космических аппаратов и разработали карту глубин лунной пыли — поверхностного слоя реголита.

Результаты исследований Луны и планет Барабашов изложил в своих многочисленных трудах. Список его работ включает свыше 500 научных статей, монографий, учебных пособий, научно-популярных брошюр и статей. Особенно большую роль в развитии науки сыграла монография «Исследование физических условий на Луне и планетах», которая была опубликована в 1952 году. Работы Барабашова были хорошо известны и за рубежом (не все, конечно, — ведь Советский Союз не спешил делиться своими достижениями в области космических исследований).

В 60-х годах усилиями Николая Павловича наконец была создана загородная Чугуевская наблюдательная станция Харьковской обсерватории. С подачи Барабашова в Харькове был открыт планетарий. В 60-х он продолжает и педагогическую деятельность. Под его руководством в Харькове была создана своя астрономическая школа, многие ученики Барабашова стали виднейшими астрономами и сегодня продолжают свою работу в странах СНГ. Барабашов был награжден четырьмя орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени. В 1969 году ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

У Николая Павловича были разносторонние интересы — кроме фотографии, увлекался он и кинолюбительством. По примеру Льва Термена, создавшего «терменвокс», Барабашов сам сконструировал и изготовил электромузыкальный инструмент. В последние годы своей жизни, измученный болезнью, Барабашов работал дома. Аспиранты и студенты с благодарностью вспоминают о гостеприимстве хозяек дома — жене ученого Вере Арсеньевне и его дочери Валентине Николаевне. Николай Павлович умер 29 апреля 1971 года.

В 1987 году Академия наук Украины учредила премию имени Академика Н. П. Барабашова за выдающиеся работы в области астрономии и экспериментальной физики. Астрономическая обсерватория Харьковского университета преобразована в Научно-исследовательский институт астрономии Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина.

Любой видный астроном сейчас имеет прекрасную возможность остаться на картах звездного неба. Можно найти там и Барабашова. Его именем назван один из кратеров на поверхности Марса и малая планета 2883. Но в Харькове его фамилия известна практически всем. И не потому, что в нашем городе как-то особенно относятся к астрономии вообще и Луне в частности. Дело в том, что именем выдающегося ученого названа улица и станция метрополитена, возле которой расположен крупнейший вещевой рынок. В наше смутное время рынок дал работу десяткам тысяч людей, которые из инженеров, учителей, квалифицированных рабочих, студентов превратились в торговцев. Слово «Барабашка» с уважением произносят даже на знаменитом Одесском «7-м километре». В Харькове же многие представители интеллигенции недовольны таким пренебрежительным отношением к памяти крупного ученого. Недавно станцию метро переименовали из просто «Барабашова» в «Академика Барабашова». Вряд ли после этого из лексикона харьковских жителей исчезнет слово «Барабашка». А может, это и есть истинное бессмертие?

Бахчанян Вагрич Акопович

(род. в 1938 г.)

Художник, литератор, нонконформист. Автор каламбуров, классик соцарта.

Был такой анекдот из серии «Армянское радио»: «Пенсионер Иванов из Вологды спрашивает у нас, откуда происходят анекдоты. Этим же интересуется товарищ Андропов из Москвы». Действительно, откуда? И не только анекдоты, а и просто шутки, вроде «Бей баклуши — спасай Россию» или знаменитого «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». Народное творчество? Как бы не так! Есть конкретные авторы, которые забыты в ходе передачи их творений из уст в уста. Одним из таких авторов (в том числе указанных фраз) является харьковчанин Вагрич Бахчанян.

Вагрич Акопович родился 23 мая 1938 года в Харькове. Отец — Акоп Бахчанян был в свое время персидским подданным, писал стихи и рисовал. Так что маленький тигр (Вагрич переводится как тигр) унаследовал любовь к живописи от отца. Семья Бахчанянов пережила оккупацию в Харькове. Известна история о том, как Вагрич взобрался на немецкий танк, а солдаты повесили ему на шею круг колбасы — так и ехал. Затем мальчик обменял колбасу на цветные карандаши.

В школу Бахчанян отправился в 1945 году. Рисованием он занимался в кружке под руководством художника кукольного театра Щеглова. По окончании школы Вагрич не поступил в вуз, а в 1957 году был призван в армию, служил три года. В начале 60-х Бахчанян уже работает карикатуристом, его картинки появляются на страницах местного «Красного знамени». Карикатуры Вагрича отличались особой остротой, прозрачными намеками.

В это время Бахчанян уже входит в знаменитый андеграундный харьковский кружок нонконформистов. Среди его ближайших друзей — Савенко, Милославский и другие. Вагрич среди них был главным острословом, а поступки первых советских авангардистов, как мы знаем, граничили с хулиганством. Можно себе представить, насколько «прибацаным» (выражение сестры Вагрича Акоповича) было поведение Баха, как его называли друзья, если Эдуарда Савенко он называл «маменькиным сынком». Кстати, именно Бах придумал для Савенко псевдоним. Молодые неформалы восхищались декадентами Серебряного века, вэтаком декадентском стиле вышел и псевдоним — Лимонов. «Да и бледный он был, как лимон», — вспоминает Вагрич Акопович.

Бах, как и Лимонов, пробовал себя в авангардной литературе. Так, его пьеса «Кто это накакал» была разыграна на квартире одной из героинь произведения, да и остальные персонажи — это реальные члены нонконформистского кружка. А кроме того, у Баха был особый талант сочинять каламбуры, оксюмороны (сочетание несочетаемого), афоризмы. «Полтора-два стаканчика — и ты в самом лучшем состоянии, чтобы заниматься словотворчеством». В коротких фразах обычный штампначинал звучать по-новому и сам становился соавтором максимы. Генис называл этот жанр свихнувшимися идиомами. Например: высшая мера поощрения, лестничный марш Дунаевского, могильная электрическая плитка шоколада, жилплощадь Восстания, наставлять рога на путь истинный, гордиев санузел. Любил Бах путем изменения одной буковки, вставки неожиданного пробела дать новое звучание старым словам — наиболее цитируемым стало словечко — SOSреализм. (Не любил Вагрич Акопович соцреализма.) Способы сочинения таких вот слов и словосочетаний соответствуют и бахчаняновской манере рисовать. Недаром именно ему приписывают изобретение советского коллажа — где главным инструментом становилась не кисть, а ножницы; Бахчаняна называют художником, который не рисует?

Танк, совмещенный с чайником; Ленин в чуть-чуть сдвинутой на затылок кепке — такой себе урка; люди, играющие в крестики-нолики распятиями, и т. д. Конечно, не все это шло в печать. Но в Харькове все равно появилась разгромная статья-фельетон, направленная против абстракционистов, «Таланты без поклонников», где упомянули, конечно, и Вагрича Акоповича, и ему пришлось уехать в Москву.

В Москве Бахчанян быстро нашел единомышленников и друзей. Остроумного харьковского армянина с удовольствием приглашали на разные посиделки. Его с женой даже сняли в художественном фильме «Кража». В 1966 году его пригласили работать в отдел юмора «Литературной газеты». На знаменитой «16-й полосе» Вагрич был одним из основных иллюстраторов. Он и сейчас с теплотой вспоминает атмосферу, сложившуюся в коллективе, делавшем полосу. Говорит, что вАмерике уже нигде он не чувствовал себя настолько в ударе. Недаром часть гонораров за свои картины и книги Бахчанян перечислял после распада Союза в «Литературку».

Коллажи Вагрича Акоповича печатали также в «Знании-силе», «Юности». В начале 70-х годов Бах становится постоянным участником международных выставок карикатуристов (большинство из нихпроходили за пределами СССР). А в 1974 году авангардист решил покинуть страну. Уехал он не из-за гонений властей, а из-за нерешенного квартирного вопроса.

Новым пристанищем Бахчаняна стали Соединенные Штаты. Конкретно — Нью-Йорк. Здесь уже жило и работало достаточно представителей советской литературной и художественной богемы. Бахчанян же быстро стал любимцем, центральной фигурой, легендой русскоязычной эмиграции. Он сотрудничает с Довлатовым в газете «Новый американец», о чем сохранилось немало рассказов самого Довлатова, затем вместе с Генисом и Вайлем делает журнал «7 дней», где его коллажи печатаются разворотами.

Бахчанян не стал американцем. Многие признают, что он остался точно таким, каким и был. Журналист, общавшийся с художником по поводу его юбилея, застал его ловящим карася на крючок в Центральном парке Нью-Йорка. Да и сам Бахчанян говорит, что не смог вписаться в американскую культуру, включить местные реалии в свое творчество. «Мои каламбуры о советской жизни были основаны на том, что я знаю, все эти канцеляризмы и лозунги существовали у меня на уровне подкорки, а здесь?» Сложно с игрой слов на английском языке. Но Вагрич Акопович нашел себе применение. Продолжал выдавать афоризмы: широкополовая шляпа, медный всадник безголовы, дурная слава КПСС, дамская комбинация из трех пальцев. Кстати, один из самых известных анекдотов о нем основан именно на американских событиях. На светской вечеринке русские эмигранты обсуждали своих детей. В частности, родителей волновало то, что дети отрываются от русской культуры. «Как же можно жить без Достоевского?!» — воскликнула одна дама, на что Бахчанян спокойно ответил: «Пушкин жил, и ничего». Анекдоты Вагрича Акоповича разлетались все с той же скоростью. Однажды его встретил Щапов (бывший муж одной из жен Лимонова) и сказал: «Вагрич, я недавно слышал анекдот. Тебе понравится, он в твоем стиле: встречает как-то Ван Гог Бетховена и спрашивает: «В каком ухе у меня звенит?». «Это не только в моем стиле, это я и сочинил», — ответил Бахчанян. Кстати, он, регулярно подшучивая над знакомыми, сам не любил оказываться жертвой. Так что Довлатову пришлось стереть надпись под карикатурой, на которой был изображен повешенный человек «Бахчанян на проводе». А Вагрич Акопович, в свою очередь, рассказывает, что побаивался Довлатова: «Он всегда говорил так, как будто это сейчас пойдет в печать. Никогда не был косноязычен».

Конечно, не оставил в Нью-Йорке Бах и рисования. Читал лекции в академии изящных искусств. Появилось еще немало карикатур и коллажей. Стиль, в котором работает художник, называют соцартом. Каждый день на сайте появляются его картинки. Бахчанян работает, даже когда говорит по телефону, пытаясь доказать, что разговоры эти нельзя считать потерянным временем. Он рисует нечто, что ассоциируется у него именно с данной беседой.

В США Вагричем был проведен и ряд авангардных литературных опытов. В 1980-е годы пять его книг были изданы в Париже. В 2000-м он получил премию русской эмиграции «Liberty».

Дома у Бахчаняна стоит 12-томное собрание сочинений: «Сын Полкан», «Праща-оружие», «Пиковая дама с собачкой», «Отцы и дети капитана Гранта», «Сорочинская ярмарка тщеславия», «Трое в лодке, не считая собаки Баскервилей», «Женитьба бальзамированного», «Серапионовы братья Карамазовы», «Репортаж с петлей и Анной на шее», «Нецензурное слово о полку Игореве», «Витязь в тигровой шкуре неубитого медведя», «Тихий Дон Кихот». Открыть книги нельзя — они намертво впечатаны в пластик. Как-то Бахчанян подарил другу свою книгу «Совершенно секретно». На книге висел амбарный замок, а ключ обладатель книги получил лишь через месяц. В трилогии, выпущенной в 1986 году Синявскими: «Ни дня без строчки», «Синьяк под глазом» и «Стихи разных лет» очень любопытна последняя книга. В ней собраны без подписей стихи знаменитых русских поэтов — от Крылова до Лермонтова без каких-либо комментариев и изменений. «Это не плагиат, — утверждает Бахчанян, — ведь все знают, что «Слона и Моську» написал не Бахчанян, а Крылов. Это концепт». Нельзя по этому поводу не вспомнить известный рассказ Борхеса «Пьер Ренар — автор Дон Кихота», герой которого, пытаясь написать римэйк книги Сервантеса, постепенно приходит к совершенно идентичному с оригиналом тексту. Но его Дон Кихот — это — Дон Кихот, — зная биографию, манеру, взгляды Ренара, читатель по-другому воспринимает и Дон Кихота.

Как и у великого аргентинского писателя, у Бахчаняна масса экспериментов. Только если Борхес, как правило, описывает появление самой идеи, людей, которые могли бы так сделать, то Вагрич и есть такой человек. В одной из его пьес у каждого из 104 персонажей всего одна реплика:

— Герострат : Всем лучшим во мне я обязан книгам

— Венера Милосская : Мойте руки перед едой

— Дон Жуан : Уходя, гасите свет

— Вильгельм Телль : Не стой под стрелой

— Ньютон : Яблоко от яблони далеко не падает

— Дальтон : Все стало вокруг голубым и коричневым

— Мюнхгаузен : Правда глаза колет

— Сизиф : Кончил дело — гуляй смело.

В другой — «Чайка-буревестник» — текст Горького, а персонажи Чехова. В третьей книге: «Повесть о том, как поссорились Александр Исаевич с Иваном Денисовичем» в гоголевском тексте заменены имена и отчества. До сих пор не опубликована книга Бахчаняна, которая звучит так: «Суета сует и всяческая суета сует и всяческая суета сует и всяческая суета сует?» и т. д. до самого конца. Известна, но тоже не вышла в свет пьеса с одной репликой. По сюжету, на Красной площади собирается взволнованная толпа. Из Мавзолея выходит человек в белом халате и устало говорит «Будет жить!»

В брошюре Бахчаняна Top Secret Art предлагается ознакомиться с подробным устройством советского танка. Дана инструкция на нескольких языках.

Андрей Синявский назвал Бахчаняна последним футуристом. Вагрич Акопович часто вспоминает слова Бродского о том, что в искусстве главное — величие замысла. Он с этим не согласен, полагая, что важно не столько что, сколько как, т. е. форму ставит во главу угла.

Сохранив хулиганский задор в своем творчестве, Бах уже не столь эксцентричен в жизни. С малознакомыми лаконичен, сдержан, гостеприимен, как и его жена Ирина.

В Москву Бахчанян приехал после 29-летнего перерыва в 2003 году на свою выставку «Ни дня без строчки» и презентацию выпущенной в уральском издательстве «У-фактория» книги «Мух уйма». В книге собраны самые разные «художества»: лозунги, приказы, пьесы, коллажи, анекдоты, меню, натюрморты, доклады, сказки, некрологи, мемуары и пр. и пр.

На вопрос, чего он не нашел в современной Москве, он отвечает: «Своих друзей молодыми». С Лимоновым он давно не поддерживает отношений. Ему не нравится, чем тот занимается. «Мне кажется, что если делать партию, то не так серьезно, — говорит Бахчанян. — Надо было на партийном знамени изобразить, например, Диогена на собаке». «Почему на собаке?» — удивляется корреспондент. «Потому что киники!»

Бахчанян говорит, что все искусство уже сделано, кроме скучного, которое уже маячит на горизонте. Но, наверное, пока Вагрич Акопович будет работать, он сможет обыденность и скуку сделать смешными.

Бекетов Алексей Николаевич

(род. в 1862 г. — ум. в 1941 г.)

Архитектор. Создатель ряда зданий, определяющих лицо Харькова.

Не потому ли в Харькове не установлен памятник самому, пожалуй, известному зодчему города, что монументальных напоминаний о его делах и так хватает. Что может служить лучшим памятником архитектору, чем сохранившиеся его творения! Здания, которые возводил представитель славной семьи Бекетовых, на много лет вперед определили облик Харькова. Поэтому Алексея Бекетова до сих пор называют в числе первых в списке выдающихся жителей города.

В отечественных энциклопедиях можно найти нескольких Бекетовых, являющихся не только однофамильцами, но и родственниками. Наиболее известными из них являются Николай Николаевич Бекетов [9] — один из основоположников физической химии, много лет работавший в Харькове; его брат Андрей Николаевич — выдающийся российский ботаник, ректор Санкт-Петербургского университета; наконец, видный архитектор — Алексей Николаевич Бекетов, который практически всю свою жизнь провел именно в Харькове. Учился в столице, ездил за границу, работал по заказу в Баку и Донецке, отдыхал и возводил здания в Крыму, но неизменно возвращался в родной город и активно преображал его, делал красивее, внушительнее, ярче.

Родился Алексей Николаевич в 1862 году 3 марта по новому стилю, естественно, в Харькове, в семье уже упоминавшегося выше Николая Николаевича Бекетова. Здесь же будущий зодчий провел свои детские годы; учился в реальном училище, в знаменитой художественной школе Ивановой-Раевской. Алексей много читал, увлекался поэзией и рисованием. Уже тогда проявились наклонности Бекетова-младшего — рисуя, он особенно тщательно прорисовывал мелкие детали, орнаменты, геометрические формы. В городе Алексей подолгу простаивал возле красивых домов, разглядывал их внешние украшения. В возрасте 20 лет Бекетов поступил на архитектурный факультет Петербургской академии художеств.

Не все в этом учебном заведении устраивало харьковского студента. Преподаватели в то время, как правило, ограничивались изложением основ, догм зодческого искусства — подробно рассматривали античную архитектуру, эпоху Ренессанса и классицизм. Все остальное Бекетову приходилось осваивать самому в библиотеке, в музее Академии. Уже к третьему курсу Алексей Николаевич, очевидно, опережал своих молодых коллег. В 1888 году он успешно защитил дипломный проект «Курзал на берегу моря» и окончил, таким образом, архитектурный факультет с золотой медалью. Несмотря на заманчивые перспективы, Бекетов решил покинуть столицу и вернуться в Харьков. «Я стоял возле сказочных дворцов и вспоминал узкие переулки родного города, тесные и грязные, застроенные глиняными хатками улицы. И меня неудержимо потянуло в Харьков, захотелось отдать ему все свои способности», — вспоминал зодчий.

В Харькове он начал активную творческую работу. Первым большим достижением молодого специалиста стало возведение здания Коммерческого училища, на которое был объявлен конкурс местным купечеством. Алексей Николаевич выиграл его, но вскоре получил тысячу возможностей и поводов пожалеть об этом. Реальное воплощение даже самого лучшего проекта в жизнь наталкивалось на самые разные чисто отечественные неурядицы и препоны. Алексей Бекетов сам решил руководить строительством (взяв в помощники студента Технологического института) — приходилось выбивать деньги у самих заказчиков, преодолевать бюрократические проволочки и административные барьеры. Не то чтобы кто-то лично не любил или завидовал Бекетову, но в этой стране любое дело имело все шансы провалиться — особенно, если речь идет о строительстве. Не верите — вспомните ближайшую к вам новостройку и вспомните, когда там все начиналось.

Архитектор стал прорабом. Так он и совмещал эти должности всю свою жизнь. В 1893 году Коммерческое училище было, наконец, достроено. Оно стало настоящим украшением Немецкой улицы (теперь Пушкинская) и всего Харькова. Сейчас в этом здании находится Национальная юридическая академия им. Ярослава Мудрого.

По уставу Петербургской академии художеств, после трехлетней практики архитектор мог взять тему проекта для получения научной степени академика архитектуры. Алексей Николаевич выбрал тему «Библиотека на полтора миллиона томов с галереей выдающихся людей и нумизматическим залом». В 1894 году проект был представлен комиссии, получил отличную оценку, что принесло Бекетову звание академика архитектуры и, соответственно, действительное членство в Академии художеств.

Тем временем в Харькове появились новые заказы. Быстро развивающиеся капиталистические отношения не обошли стороной крупный украинский город. Географическое расположение Харькова, торговые традиции, заработанное университетскими, театральными, литературными поколениями положение культурного и научного центра открывали перед городом большие перспективы в новом мире. Уже по всей Украине был известен предприниматель и меценат Алексей Кириллович Алчевский. Фундаментом его бизнеса стала деятельность финансовая. Харьков нуждался в современных банковских сооружениях, работать с деньгами надо было в новых помещениях. Эта задача и стала перед самым многообещающим и модным харьковским зодчим. Тем более что с семьей Алчевских его семья была очень близка. Одну из дочерей Алексея Алчевского — Анну — Алексей Бекетов даже взял в жены. Анна Алексеевна имела с мужем общие интересы, она была художницей. Бекетов и сам был неплохим пейзажистом, регулярно участвовал в выставках.

Итак, Бекетову была поставлена задача построить новое здание Земельного банка. Знания о строительстве банков Бекетов решил получить за границей. Он побывал во Франции, Италии, Германии, там освоил специфику размещения операционных залов, рабочих помещений, сейфов и в результате разработал полностью оригинальный проект. Сейчас в здании бывшего Харьковского земельного банка на площади Конституции (ранее Николаевская) находится автотранспортный техникум. В 1899 году на той же площади Бекетовым был возведен дом Торгового банка (сейчас Дом техники) и в 1907 году — здание Волжско-Камского коммерческого банка (ныне Театр кукол).

Много времени, сил и таланта Алексей Бекетов вложил в сооружение здания Харьковских судебных установлений на нынешней площади Руднева. Здание было спроектировано и построено при участии архитекторов Цауне и Хрусталева. Проект был составлен еще в 1898 году, но само здание было открыто для посетителей лишь через четыре года. Во время этой работы Бекетову пришлось в полной мере применить все свои разносторонние знания и умения, столь необходимые зодчему. Архитектор должен ведь не только «нарисовать» внешний вид дома, но и спроектировать внутренние помещения в зависимости от их функционального назначения, заняться интерьером и иногда, как в случае с данным домом, мебелью. Кроме того, архитектор обязан хорошо разбираться в материаловедении, геодезии, геологии, экологии. Так, на площади, предназначенной для воплощения проекта трех архитекторов, пришлось применить дренаж по всему периметру площади, поскольку в этом месте строение оказывалось на одном уровне с уровнем воды.

Здание судебных установлений было построено в классическом стиле. Русский классицизм — излюбленный стиль Алексей Бекетова, впрочем, в нем он не был догматиком и смело использовал элементы других архитектурных направлений — как новых, так и хорошо забытых старых; лично руководя строительством, он применял передовые достижения строительной техники. Здания Бекетова отличают строгие композиционные замыслы, но и частое применение декоративных мотивов античности, Возрождения, барокко, классицизма, модерна и даже ориенталистических элементов. Специалисты отмечают у Алексея Николаевича прекрасное чувство ансамбля, масштабности и пропорций, отменный художественный вкус.

Еще одним знаковым для Бекетова творением стало здание Общественной библиотеки (ныне — им. Короленко), одними из инициаторов открытия которой были все те же Алчевские и ряд других прогрессивных деятелей Харькова (к коим, собственно, всегда принадлежали и Бекетовы). В 1901 году Алексей Николаевич возвел это полезное здание, не взяв за это плату. Вместо денег при начале проектирования он получил от общественности благодарственный адрес. Бескорыстно Бекетов выполнил и проект здания знаменитой Воскресной школы Христины Даниловны Алчевской на углу улиц Чернышевской и Совнаркомовской. Сейчас в этом помещении находится выставочный зал Харьковского художественного музея.

Одно из самых сложных заданий архитектора — проект комплекса Харьковского медицинского общества (сейчас — институт им. Мечникова). В рамках комплекса необходимо было собрать помещения совершенно разной функциональной направленности. Но и с этой работой талантливый домостроитель справился прекрасно. Как и с другими сооружениями в Харькове: образовательными — Высшие женские курсы, Коммерческий институт; частными домами — Соколова, Алчевских (ныне ДК милиции) и др. При постройке частных домов Бекетов чаще отходил от строгой ордерной системы. Тут появлялись и псевдомавританские формы, и неоклассические, и античные (как, например, в собственном особняке Бекетова, где сейчас расположился Дом ученых). Диапазон и мастерство владения разными формами необычайно широки — от монументальных колоннад и многоярусных пилястровых порталов до лирического образа балкона-лоджии с фигурами кариатид, которыми он украсил особняк для своей семьи.

Среди других харьковских работ Алексея Бекетова стоит также вспомнить постамент памятника В. Каразину, стоящего сейчас у входа в Харьковский национальный университет.

Первая мировая война не дала Бекетову осуществить ряд проектов, которые, по мнению архитекторов и искусствоведов, безусловно, могли бы стать украшением Харькова. Это проект женского медицинского института и театра на 2200 человек (полагают, что это вообще, возможно, самый интересный проект Бекетова).

Алексея Николаевича вспоминают не только в Харькове, не только в этом городе находятся спроектированные им здания. Академик, профессор архитектуры (он получил это почетное звание в 1898 году) был известен широко на юге Российской империи, построил театры в Новочеркасске и Симферополе, банк в Ростове-на-Дону, Горный институт и дом железнодорожного управления в Екатеринославе (сейчас Днепропетровск). С особой теплотой вспоминают харьковского зодчего на Южном берегу Крыма. Здесь, в Алуште, Николай Николаевич Бекетов — отец архитектора — имел свою дачу, подолгу отдыхал вместе со всей семьей. В 1895 году ученый подарил соседний участок земли сыну. Здесь здание своей дачи спроектировал Алексей Николаевич, сам он перенял привычку проводить лето в Алуште у отца, сейчас здесь продолжают бывать представители нынешнего поколения Бекетова. Внук зодчего Ф. Рофе-Бекетов работает в Харькове, в Крыму же живет в оставшейся для частного пользования части дачи, остальные помещения стали Домом-музеем академика А. Н. Бекетова. В южном городе еще немало особняков и дач, созданных по проекту Алексея Николаевича.

Помимо непосредственной деятельности над проектами и строительством, Алексей Николаевич преподавал будущим градостроителям (и до и после Октября 1917 года) в институте коммунального строительства (до начала Великой Отечественной войны он заведовал здесь кафедрой архитектуры), технологическом и художественном институтах. Он издал учебник по архитектуре для студентов технологического института, опубликовал ряд статей в местных и столичных журналах, принимал участие во всех пяти съездах российских зодчих.

Революция не оборвала карьеру Бекетова. При новой власти он пользовался все тем же уважением, хотя и работать пришлось еще больше, еще энергичнее. Алексей Николаевич был среди учредителей Всесоюзного, республиканского и областного правлений Союза архитекторов СССР, стал действительным членом Академии архитектуры СССР. В 1939 году он без защиты диссертации получил степень доктора архитектуры, в 1941 году Бекетову было присвоено звание заслуженного деятеля искусств УССР. При советской власти Алексей Николаевич много работал на Донбассе, часто ездил в Горловку и Макеевку, проектировал дома для шахтеров. Он осуществил ряд проектов гражданского и жилищного назначения в Харькове, Киеве, Баку. В Донецке под его руководством был возведен корпус университета. В Харькове Бекетов построил электротехнический корпус ХТИ (ныне — политехнический университет), еще один банк, реконструировал Дворец культуры «Металлист». Он также получил право на сооружение нового университетского здания, но не смог осуществить задуманного из-за новой войны. Любопытно, что Бекетов участвовал и в конкурсе на сооружение знаменитого Госпрома, но он был так далек от модного тогда конструктивизма, что не смог конкурировать с молодыми коллегами. Всего за свою жизнь Алексей Бекетов возвел около ста зданий.

Алексей Николаевич умер 23 ноября 1941 года, похоронен на 13-м городском кладбище Харькова. Одна из улиц в районе Харьковского тракторного завода носит его имя. В 1995 году именем архитектора была названа и станция третьей линии Харьковского метрополитена. Станция «Архитектора Бекетова» находится как раз в районе пересечения улиц Совнаркомовской, Чернышевской, Пушкинской, Дарвина — там, где сразу несколько красивейших зданий города напоминают о человеке, который «нарисовал Харьков».

Бекетов Николай Николаевич

(род. в 1827 г. — ум. в 1911 г.)

Химик. Многими считается основоположником физической химии.

Русские и западные историки науки спорят не только о том, кто открыл Периодическую систему элементов, изобрел радио или первым достиг Антарктиды. При том уровне развития науки, которого Российская империя достигла в XIX веке, неизбежно должны были появляться все новые и новые независимые от Запада исследования, которые повторяли, слегка опережали аналогичные исследования зарубежных коллег или отставали от них. Так этот вечный спор коснулся и такой науки, как физикохимия. Немецкие ученые убеждены, что приоритет в этой области принадлежит их соотечественнику химику Оствальду. Их русские коллеги называют другую фамилию. Ведь курс физико-химии был прочитан в Харьковском университете химиком Николаем Николаевичем Бекетовым еще в 1865 году, когда Оствальду было лишь 12 лет!

На самом деле все началось еще раньше. Знаменитый ученыйэнциклопедист Михаил Ломоносов читал студентам Императорской Санкт-Петербургской академии наук курс физической химии — «Введение в истинную физическую химию». Он разработал также «План к курсу физической химии» и программу экспериментальных работ («Опыт физической химии»), определяя эту науку как «объясняющую на основании положений и опытов физики то, что происходит в смешанных телах при химических операциях». Ничего необычного в столь раннем появлении такого названия нет. Ведь химия и физика — обе являлись естественными науками, изучавшими законы природы относительно неодушевленных объектов — будь то материалы, жидкости или твердые тела. Выделившись в отдельные науки, эти дисциплины регулярно пересекались, лучшие представители их стремились обобщить полученные результаты, синтезировать данные. Широкий взгляд на вещи вообще отличает крупных ученых. Такими взглядами отличался и Николай Николаевич Бекетов.

Он родился в дворянской семье Бекетовых, род которых был известен в России еще с XVI века. Произошло это знаменательное в истории русской химии событие в ночь с 31 декабря 1826 на 1 января 1827 года (с 12 на 13 января по новому стилю) в деревне Новая Бекетовка Пензенской губернии. Отец его был морским офицером. Брат Николая Николаевича Андрей впоследствии стал известным ботаником, ректором Петербургского университета, его внуком был поэт Александр Блок. (Николай Николаевич часто навещал племянницу и ее сына в Шахматово и, по словам Блока, навевал на него страшную скуку своими научными разговорами.)

Образование Николай Николаевич получил традиционное и, по тем временам, лучшее из возможных. Для начала было домашнее образование (стоит ли говорить, что в этой интеллигентной дворянской семье была отличная библиотека, способные дети имели все возможности для получения всех необходимых сведений, литературы и т. д.). Затем Николай поступил в 1-ю Санкт-Петербургскую гимназию, по окончании которой в 1844 году стал студентом отделения естественных наук философского факультета столичного университета. Братья Бекетовы учились вместе и входили в кружок талантливой столичной молодежи. С ними были знакомы Григорович и Плещеев, а с Федором Достоевским Андрей и Николай снимали одну квартиру.

Вскоре оказалось, что Санкт-Петербургский университет не может дать Николаю достаточной подготовки в той области знаний, которая его интересовала больше всего, — химии. В связи с этим он перевелся в Казанский университет. В то время там читал лекции корифей отечественной науки Николай Зинин. Сферой его интересов были органические соединения. К их исследованиям Зинин готовил и способного ученика. Бекетов защитил дипломную работу по теме «Рассуждение о действии возвышенной температуры на органические соединения». Но впоследствии Николай Николаевич выбрал в химию иную стезю, иную тематику. В 1849 году он окончил университет, вернулся в столицу, работал в Медико-хирургической академии, где еще продолжал работы по органической химии, в 1853 году защитил магистерскую диссертацию, где привел важные выводы, касающиеся образования новых соединений. Два года Николай Бекетов был ассистентом кафедры химии и технологии Санкт-Петербургского университета, а летом 1855 года он был назначен экстраординарным профессором Харьковского университета.

В то время обучение химии в университете находилось на довольно низком уровне. Так, например, не проводились практические занятия со студентами. (Все равно, что учить футбол лишь по учебникам и конспектам.) Создание лабораторной базы было одним из основных дел Николая Николаевича на новом месте работы. В новых лабораториях велись как практические занятия, так и научно-исследовательская работа самого Бекетова и его коллег. Все это совмещалось с довольно активной лекционной работой.

В 1858 году харьковский химик получил заграничную научную командировку на 15 месяцев. Он побывал в Великобритании, Франции, Германии, слушал лекции видных ученых, познакомился со многими из них — Митчерлихом, Дюма, Велером, Бунзеном и др. В Париже Бекетов приобрел на специально выделенные ему университетом деньги оборудование для университетской лаборатории.

А вскоре в Харькове как раз и был сделан тот самый шаг в сторону развития новой отрасли — физической химии, о котором мы говорили в начале статьи. В 1860-м Бекетов начал читать курс лекций по физической химии в Харьковском университете [10], в 1864-м организовал отделение по подготовке физико-химиков. (Он добился того, что физико-математический факультет был разделен на три «разряда», одним из которых и был физико-химический.) В докладной записке, обосновывавшей создание новой специальности, Бекетов писал: «Знать химию… невозможно без основательного знакомства с физикой, а потому также с математикой… Хотя мы и различаем химические и физические свойства тел, и те и другие суть выражение строения и свойств малейших частиц… Строение материи… находится в зависимости от физических условий и химических свойств»

В 1865 году Николай Николаевич защитил докторскую диссертацию «Исследования над явлениями вытеснения одних элементов другими». В этой работе ученый показал влияние начальных концентраций реагентов на направление реакций, зависимость его от давления, влияние которого он понимал как влияние концентрации газов. Таким образом, Бекетов, по сути, предвосхитил открытие закона действия масс. Тогда же Николай Николаевич составил ряд металлов по способности вытеснять друг друга, который впоследствии в точности совпал с рядом напряжений.

Научные работы Николая Бекетова посвящены изучению зависимости направления химических реакций от состояния реагентов и внешних условий, исследованию химического сродства и того, какими свойствами это сродство определяется. Бекетов открыл вытеснение металлов из растворов их солей водородом под давлением; установил возможность протекания реакции в двух направлениях и дал точное определение состояния равновесия; исследовал вытеснение одних элементов другими из их соединений и связал эти процессы с «первоначальными химическими свойствами элементов — тем, что называется химическим сродством». Стремясь связать химические явления с «относительными массами и расстояниями между действующими частицами», Бекетов вплотную подошел к идее, что химические свойства веществ определяются свойствами их атомов — атомной массой и радиусом. (А между тем, сделан этот вывод был еще до опубликования Периодического закона, немудрено, что Николай Николаевич с таким восторгом воспринял теорию Менделеева.) Исходя из своих представлений о «прочности» (в современной терминологии — стабильности) соединения элементов с близкими атомными массами, Бекетов предложил в качестве наиболее сильного восстанавливающего агента алюминий. С его помощью химик осуществил восстановление некоторых металлов из их оксидов при высоких температурах, создав основы метода, позже вошедшего в практику под названием алюминотермии. Этот метод теперь широко используется в металлургии.

Студенты запомнили Бекетова как прекрасного лектора, умеющего увлекать слушателей. Часто по ходу лекции Николай Николаевич отвлекался от основной линии изложения на предметы, казалось бы, второстепенные. Но именно они неожиданно захватывали профессора. Он прямо при студентах и как бы вместе с ними начинал работать над решением проблемы, над которой до того не задумывался, рисовал перспективы, находил связи с другими важными вопросами химической и физической науки. То же происходило и на практике. Многие свои открытия Николай Бекетов сделал совместно со своими студентами и лаборантами. На экзаменах профессор был мягок и снисходителен (его и студенты, и петербургские академики называли «добрейшим Николаем Николаевичем»), но, несмотря на это, уважение к нему было столь велико, что студенты приходили, хорошо подготовившись. Тому причиной, вероятно, и хорошая посещаемость интересных лекций Бекетова в течение учебного года. Среди учеников одного из отцов физико-химии знаменитые ученые Флавицкий, Эльтеков, Хрущев.

«Удивительная простота в обращении, бесконечная доброта и сердечность, прямота и безыскусственность пленяли всякого, кто знал Н. Н. Бекетова», — вспоминал еще один из его воспитанников профессор Танатар в 1912 году.

В 1868 году Бекетов был избран ординарным профессором по кафедре химии Новороссийского университета, но по просьбе коллектива университета Харьковского остался в городе. С 1872 года при университете работало Харьковское физико-химическое общество под руководством Николая Бекетова. Деятельность его на ниве химических исследований была исключительно активна. Вместе с учениками он в организованных им же термохимических лабораториях определил теплоту образования оксидов и хлоридов щелочных металлов, в 1870 году впервые получил безводные оксиды щелочных металлов. (Через девять лет за это он получил Ломоносовскую премию Санкт-Петербургской академии наук.) В 1886 году Бекетовым была фактически высказана идея цепного механизма горения и взрыва. В том же году увидел свет его учебник «Физико-химия».

Николая Николаевича называли «химиком-философом» за любовь к общим рассуждениям на химические темы. Если одни исследователи считают, что это свидетельствует о широком кругозоре ученого, то другие называют отношение Бекетова к химии наивно-патриархальным. Были ученые, которые считали, что Бекетов не более чем «серый термохимик», который обладал явно недостаточными знаниями по физике и математике, чтобы можно было всерьез говорить о нем как об основоположнике физико-химии. Так, автор журнала «Вопросы естествознания и техники» Дмитриев пишет, что Николая Бекетова можно было в некотором смысле считать третьим в России химиком после Бутлерова и Менделеева, но только помня о величине дистанции и если не учитывать достижения западной науки в области физико-химии.

Зато несомненным является положительная роль, которую сыграл Николай Николаевич Бекетов в жизни Харькова. Он был одним из инициаторов и организаторов создания Публичной библиотеки, Общества по распространению в народе грамотности, Общества помощи нуждающимся студентам. Кстати, именно Бекетов первым исследовал свойства минеральных вод в районе хутора Березовки. Сейчас об этом напоминает надпись на этикетке воды.

В 70-е годы здоровье профессора несколько пошатнулось. В Алуште он купил себе дачу, на которой и жил с семьей каждое лето, любил делать зарисовки крымской природы и моря. Способности к рисованию он передал своему сыну — известному архитектору Алексею Бекетову.

В 1884 году была ликвидирована университетская автономия, а вскоре физико-химический разряд был упразднен (развитие естественных наук не входило в программу пришедших к власти реакционеров). Николай Николаевич в это время (впрочем, как и раньше) жаловался на нехватку средств. Для своих опытов он, как и когда-то у Зинина, пользовался самым простым оборудованием, не хватало денег на реактивы. Не устраивала его и квартира, и зарплата. В 1886 году он был избран академиком Санкт-Петербургской академии наук, переехал в столицу и начал работу в Химической лаборатории Академии [11]. До 1901 года он преподавал на Высших женских курсах, три года учил химии наследника престола, много раз избирался президентом Русского физико-химического общества.

Николай Николаевич Бекетов умер 30 ноября (13 декабря) 1911 года в Санкт-Петербурге.

Бернес Марк Наумович

(род. в 1911 г. — ум. в 1969 г.)

Киноартист, эстрадный певец

«Шансонье божьей милостью», — так говорили о всенародном любимце Марке Наумовиче Бернесе. И о нем же — «единственный, кто может состязаться с Утесовым в безголосости». И об этом же фраза Утесова, которую вспоминал Андрей Миронов: «Петь надо душой». Бернес был, несомненно, душевным человеком, ведь до сих пор, по мнению многих специалистов, никто не может исполнить его песни так, как пел их он сам.

Марк родился в очень бедной семье в Нежине 8 октября 1911 года.(Потом почему-то называли другую дату — 21 сентября.) Отец его — Наум Нейман был старьевщиком. В 1916 году семья Нейман перебралась в Харьков. Здесь Марка определили в школу. Наум мечтал, чтобы сын вышел в люди — стал счетоводом, поэтому по окончании школы отдал Марка в торгово-промышленную школу. Но не такая судьба ждала будущего заслуженного артиста. Его увлекал театр. В Харь-кове в театральных впечатлениях не было недостатка. Познакомившись с расклейщиком афиш, Марк Нейман стал помогать ему, работал человеком-афишей, нося на себе все объявления. За это с помощью расклейщика юный помощник бесплатно попадал на спектакли. В 15 лет Марка взяли в статисты в театр музыкальной комедии Синельникова (там же, где начинали Дунаевский и Шульженко). Нейман стал посещать театральные курсы, которые закончил в 1929 году. К этому времени его уже пару раз подпускали к эпизодическим ролям. Сам Синельников заметил, что из парнишки может выйти толк. Это окончательно убедило Марка в том, что его жизнь должна быть связана с театром. Он сбегает от родителей, едет в Москву.

Там Нейман записывается в массовку сразу нескольких театров. Работает в бывшем «Театре Корша» (ныне филиал МХАТа), Театре революции (ныне Театр им. Маяковского). Он берет себе творческий псевдоним, под которым вскоре станет известен всей стране, — Бернес. Значение этой фамилии он так и не смог раскрыть (вероятно, никакого особого смысла в ней и не было). В 30-е годы Марк Наумович приходит в кино, и поэтому уже в театре не играет. Его стихия — съемочная площадка и эстрада.

Впервые Марк Бернес появился на экране в небольшой роли в фильме «Заключенные» (1936). Затем режиссер Юткевич снимает его в роли вредителя инженера Красовского в картине «Шахтеры» (1937). Но настоящее признание к Бернесу пришло после выхода фильма «Человек с ружьем». Бернес убедил режиссера, что в картине не хватает песни, достал где-то старую гармонь и исполнил «Тучи над городом стали». Красноармеец Костя Жигулев в исполнении Бернеса покорил советского зрителя. Фильм посмотрел и Сталин. За роль в фильме «Человек с ружьем» Бернес был награжден орденом «Знак Почета». Затем последовал популярнейший фильм «Истребители» с песней «Любимый город может спать спокойно»…

Бернес снялся в нескольких десятках кинофильмов. И во многих он пел песни — они-то и сделали его любимцем публики. При этом Марк Наумович «делал себя сам». Он лично заказывал тему для песни талантливым композиторам и поэтам и прекрасно их исполнял. Слушатели и режиссеры не могли не чувствовать глубины чувств, с которыми Бернес исполнял свои знаменитые песни, и прощали ему безголосие, незнание нотной грамоты. Вот небольшой перечень спетых Бернесом песен: «Три года ты мне снилась», «Прощай, любимый город», «В далекий край товарищ улетает», «Враги сожгли родную хату», «Темная ночь», «Шаланды полные кефали», «Хотят ли русские войны», «Журавли», «Я люблю тебя жизнь», «Если бы парни всей земли»… Бернес сотрудничал с композиторами Никитой Богословским, Матвеем Блантером, Яковом Френкелем, Эдуардом Колмановским, поэтами Константином Ваншенкиным, Евгением Евтушенко, Михаилом Исаковским, Расулом Гамзатовым, Евгением Долматовским.

Судьба песен не всегда складывалась гладко. Так, песню «Враги сожгли родную хату» обвиняли в пессимизме, «Три года ты мне снилась» из кинофильма «Большая жизнь» была признана специальным постановлением «образцом пошлости и кабацкой лирики» и «вышла в свет» лишь через десять лет после появления. Однако любая песня, которая доходила до слушателя, имела неизменный и грандиозный успех, как и любой фильм, где Бернес пел. Пластинки Бернеса расходились миллионными тиражами. Сохранилась любопытная история о том, как первый тираж одной из пластинок был забракован ОТК — прослушивался незапланированный шорох. Оказалось, что во время записи работница заплакала и уронила слезу на восковую матрицу…

Вершиной творческой кинокарьеры Бернеса стал фильм «Два бойца» Лукова, в котором Бернес исполнил роль одессита, бойца Аркадия Дзюбина. Интересно, что изначально Луков и представить себе не мог в этой роли Марка Наумовича. Но тот настоял, упросил… и долго не мог найти нужный образ. «Помогла» неумелая парикмахерша, которая так постригла артиста, что он сразу узнал в себе Аркадия Дзюбина. Гениальные «Темная ночь» и «Шаланды» стали шлягерами на все времена. Актеры Борис Андреев и Марк Бернес получили ордена Красной Звезды (орден, кстати, боевой). Одесситы же были свято уверены, что Бернес их земляк, и он стал здесь почетным гражданином. Говорят, на одном из концертов, где Марк Наумович сказал, что родился в Нежине, а рос в Харькове, жители Одессы, обидевшись, говорили: «Вот как человек может забыть и стесняться своих корней, сделавшись знаменитым».

Женой Бернеса стала еще до войны одна из первых московских красавиц — Полина Сергеевна Липецкая. Для друзей — просто Паола. Она родила Бернесу дочь — Наташу. Рассказывают, что Марк Наумович очень любил Паолу, однако позволял себе довольно вольное поведение, имел множество романов, скандалил из-за этого с женой. Говорят, что однажды он не поделил женщину с самим зятем Хрущева Аджубеем, после чего в «Правде» появилась уничтожающая статья композитора Свиридова, в которой он, в частности, писал: «Этому артисту мы во многом обязаны воскрешением отвратительных традиций «воровской романтики» — от куплетов «Шаланды, полные кефали» до слезливой песенки рецидивиста Огонька из кинофильма «Ночной патруль».

Но народу на это было наплевать, и популярности у Бернеса не убывало. Восторженные почитательницы создали клуб «Ура Бернесу», была масса личных знакомых, работавших в разных местах — от продуктовых магазинов до милиции. А вот другая сторона популярности. Как уже было сказано, в 1958 году Бернес исполнил роль старого вора Огонька. По сюжету картины его герой «завязывал» с преступным миром и призывал к этому зрителей. Настоящие воры решили разобраться с артистом «по понятиям». А по всем понятиям он выходил «сукой», и ему был вынесен смертный приговор. Спас Бернеса один из участников сходки, предупредивший по телефону любимого актера и певца и его семью.

Полина Сергеевна умерла от рака. Марк Бернес не посещал жену в больнице, боялся заразиться. После ее смерти он даже попросил домработницу тщательно убрать в квартире. Вообще, артист был человеком довольно мнительным, подозрительным. Он сильно переживал из-за успехов своих коллег — Алейникова, Андреева, хотя был не менее популярен. Вот слова Зиновия Гердта об этом человеке: «Добрый — злой, умный — темный, честный — несправедливый, смелый — нерешительный, простодушный — хитрый, доверчивый — подозрительный, жесткий — сентиментальный, веселый — мрачный… Эти исключающие друг друга эпитеты можно длить и длить, и все это будет верно». Но всего этого не знали его почитатели. Для них было важнее его творчество, а наслаждаться им позволяли и новые фильмы: «Тарас Шевченко», «Запасной игрок», «Цель его жизни», «Школа мужества» и другие, песни, звучавшие по телевидению, радио, с эстрады и дома — с пластинок. Что бы ни говорили о его отношениях с властями, нельзя сказать, что он находился в какой-то опале. В 1951 году он стал лауреатом Сталинской премии (за участие в фильме «Далеко от Москвы»), в 1965 — получил звание народного артиста РСФСР, регулярно принимал участие в «правительственных концертах», хорошо зарабатывал, имел машину и большую квартиру.

В 1960 году Бернес повел дочь в первый класс и вскоре на родительском собрании оказался рядом с Лилией Бодровой — женой корреспондента «Пари-матч» Люсьена Но. А через три месяца Лилия ушла к нему вместе с сыном Жаном. Новую молодую жену (она была моложе Бернеса на 18 лет) Марк Наумович называл своей «лебединой песней», старался все время быть с ней рядом, а она, в свою очередь, ездила с ним почти на все концерты, некоторые из них вела. Лилия Михайловна до сих пор вспоминает о покойном муже с нежностью. Рассказывает, как он хорошо относился к обоим детям (хотя и полагал, что ими надо заниматься меньше, чем этого хотела Лилия), как заботился о ней, до сих пор называет себя не вдовой, а именно женой артиста.

Бодрова взвалила на себя все основные хлопоты по дому, Бернес был совершенно нехозяйственным человеком. Ему нравилось, чтобы все вокруг было чисто и красиво, но в доме он не забил и гвоздя, все просил подправить жену. И в то же время баловал ее деликатесами, постоянно обновлял в доме букеты. Больше всего его, конечно, занимала работа. Даже на отдыхе он любил обсуждать свои творческие планы, не мыслил себя без съемок, сцены, студии звукозаписи.

Бернес умер от рака корней легких, 50 дней провел в больнице, зная, что умирает. Врачи разводили руками. Незадолго до смерти он попросил Жана записать на студии четыре песни из своего репертуара: «Я люблю тебя, жизнь», «Журавли», «Романс Рощина» («Почему ты мне не встретилась…») и «Три года ты мне снилась». Он хотел, чтобы именно они звучали на его похоронах. Последние слова умирающего Бернеса были обращены к любимой жене: «Уйди, тебе же тяжело. — И тут же добавил: — Куда ты?»

Марк Наумович скончался 17 августа 1969 года. Завещание певца и артиста было исполнено, во время прощания с ним из динамиков звучали его хорошо знакомые песни. Бернеса похоронили на Новодевичьем кладбище, хотя там хоронили лишь народных артистов СССР, да и то не всех. Но, во-первых, слишком велика была народная любовь к Бернесу, а во-вторых, указ о присвоении артисту почетного звания был уже практически готов, Марк Наумович не дожил до этого события лишь несколько дней.

Бессонов Владимир Васильевич

(род. в 1958 г.)

Футболист. Член легендарной команды «Динамо» (Киев) 70—80-х годов. Один из питомцев Лобановского.

Памятник футбольному мячу в Харькове вызывает противоречивые чувства. Слишком невелики, казалось бы, достижения Первой столицы на футбольном поприще. Многие помнят лишь Кубок СССР 1988 года. Правда, именно сборная Харькова выиграла и первый чемпионат СССР по футболу в 1924 году (но многие ли знают фамилию лидера той команды — Кротова?) Но футбол в городе любят не меньше, чем в Донецке, Одессе или Киеве. И ждут, когда же «Металлист» поднимется на уровень, достойный полуторамиллионного города с хорошими спортивными традициями. Ведь были люди, были чемпионы, настоящие звезды. Тот же Бессонов, к примеру?

Владимир Васильевич Бессонов родился в Харькове 5 марта 1958 года. Жил он неподалеку от Харьковского тракторного завода. Футбол любил с детства, как и все его друзья-ровесники, гонял мяч во дворе. Затем поступил в Харьковский спортинтернат № 7. Первым тренером Бессонова был Михаил Наседкин. Владимир Васильевич вспоминает, что в его время не только футбол увлекал мальчишек. В зимнее время играли в хоккей. Более того, Бессонов утверждает, что если бы поблизости от места жительства была хорошая хоккейная школа, то он бы серьезно занялся именно этим видом спорта. Но поблизости была школа футбольная.

Как и положено было в СССР, Бессонов прошел все стадии становления спортсмена — от улицы и спортинтерната, через дубль местной команды в сильный клуб, его основу, а затем уже и сборную страны. В харьковском «Металлисте» Бессонов выступал за дубль в течение буквально одного сезона — 1975 года. Его быстро заметили. Тогда практически все лучшие украинские игроки проходили «смотрины» в главной команде республики (и одной из сильнейших — если не самой сильной — команде страны) киевском «Динамо». В том же 1975 году Владимир уже бегал за дубль киевского клуба. А в 1976 году Бессонов отыграл девять матчей в весеннем и два матча в осеннем чемпионате страны в основном составе «Динамо». Надо сказать, что для 18-19-летнего парня закрепиться тогда в «Динамо» было делом очень непростым — и в первую очередь, в психологическом плане. Ведь только что, в 1975 году, прославленная команда завоевала Кубок обладателей Кубков. Гремели имена Блохина, Фоменко, Решко, Мунтяна — да, собственно, всех игроков киевской команды. Однако Владимиру Бессонову все же удалось отстоять свое право на регулярный выход в основном составе. Этому немало способствовали и успехи международные. Бессонов стал ведущим игроком советской «молодежки». В 1976 году Бессонов — среди чемпионов Европы среди юношей, а в следующем году был чемпионат мира среди юниоров в Тунисе.

Этот чемпионат стал не менее славной страницей в истории советского футбола, чем чемпионат Европы 60-го или две Олимпиады — 56-го и 88-го годов. Ведь здесь советская сборная впервые стала чемпионом мира. В составе команды, кстати, играло сразу пятеро харьковчан — Бессонов, Балтача, Каплун, Сивуха, Крячко. Владимир Бессонов поразил болельщиков зрелой, техничной, эффективной игрой. Именно он получил приз как лучший игрок чемпионата. Сам президент ФИФА Жоао Авеланж сказал, что Владимира ждет слава Пеле. Играл Бессонов тогда в качестве сориентированного на атаку полузащитника, или форварда.

В киевском «Динамо» Балтача и Бессонов не затерялись, стали постоянно появляться на поле. При этом в футбольной биографии Бессонова произошло довольно важное событие. Валерий Васильевич Лобановский очень ценил в игроках универсализм — умение сыграть на любой позиции. Владимира Лобановский решил использовать так, как никому, пожалуй, из тренеров и прийти в голову не могло — на месте опорного полузащитника, затем просто защитника, наконец — либеро! Решение о переводе Бессонова из атаки в оборону было встречено общественностью недоброжелательно. Говорили, что использовать Владимира в качестве защитника — это все равно, что возить воду на арабском скакуне. Со знаменитым немецким журналистом Карлом Хайнцем Хаманном Лобановский по этому поводу сильно разругался. Немец дал интервью «Советскому спорту», в котором выразил недоумение по поводу нового амплуа талантливого советского футболиста. Валерий Васильевич лично позвонил журналисту и в крепких выражениях объяснил ему, кто и что понимает в современном футболе?

А Бессонов тем временем без разговоров принялся выполнять новые обязанности. Он вообще не считал возможным спорить с тренером. Дали комнату в трехкомнатной квартире в Киеве — спасибо и на том, объявили, что будем играть сезон на усталости — хорошо; перевели в оборону — значит, так надо. Тем более, что пока что действия Лобановского оправдывались результатом. В 1977 году «Динамо» (Киев) стало в очередной раз чемпионом СССР. Бессонов же оказался очень неплохим защитником. Правда, любил, конечно, и вперед сходить — забивал. (Вот он — тот самый универсализм. Соперник-то следит больше за форвардами.) А мог и затеять неоправданную обводку в своей штрафной, небрежно откинуть мяч вратарю, будто забыв, что играет последнего защитника. Впрочем, Валерий Васильевич справедливо отмечал, что Бессонов играет тем собраннее, чем более ответственный матч предстоит. Мэтр говорил: «Владимир Бессонов один из немногих футболистов в стране, амплуа которого никто не знает. Ничуть не преувеличиваю: он способен сыграть на любом месте с одинаковой отдачей, с одинаковой надежностью, при одинаковом коэффициенте полезного действия. Для него не составляет труда менять позиции по ходу игры, не требуется времени для «притирки» на новом месте и налаживания новых связей с партнерами».

Молодой игрок уже регулярно приглашался в сборную Советского Союза. В первый раз он был вызван в 77-м Никитой Симоняном, затем, естественно, приглашался Лобановским (когда сборная, собственно, мало отличалась от киевского «Динамо»), а всего отыграл за сборную 79 матчей, забил четыре гола.

В 1982 году Бессонов женился. Как и многие его коллеги, он связал свою жизнь с представительницей художественной гимнастики. Рассказывают, что особое внимание, которое футболисты уделяли гимнасткам, происходило оттого, что традиционные сборы в Новогорске у футболистов сборной СССР и «художниц» происходили одновременно, а с другими девушками у питомцев сторонника более чем сурового режима Лобановского времени знакомиться не было. Так и образовались пары Блохин — Дерюгина, Хлус — Захарова, Буряк — Васюра, Бережной — Евтушенко. Свою будущую жену Владимир Бессонов увидел, когда ей было еще 12 лет. Футболисты, оказывается, любили подглядывать за тренировками «художниц», и однажды товарищ обратил внимание Бессонова на хрупкую симпатичную девочку. Это была Виктория Серых — будущая чемпионка мира. Но понастоящему спортсмен и спортсменка познакомились на свадьбе Блохина и Дерюгиной в декабре 1980 года. Поговорили, потанцевали, вскоре Бессонов оказался в больнице — вырезали гланды. Вика с подружкой пришли его проведать, завязались более близкие отношения. В апреле 1982 года Бессонов и Серых оформили свои отношения. Бессоновы вырастили двух детей — Александра и Анну. Александр довольно долго занимался футболом, но после тяжелой травмы головы выбрал менее травмоопасный большой теннис. Занимался в академии Бругейры (отца знаменитого испанского теннисиста). Аню мать видела на балетной сцене, до семи лет водила ее в хореографическую студию, но Анна все-таки решила пойти по стопам матери, захотела заниматься художественной гимнастикой. Пришлось вести к Дерюгиной. У той не было группы нужного возраста. «Набирай девочек и тренируй их сама, зал будет», — сказала она Виктории Бессоновой. Так жена Владимира Васильевича вернулась на тренерскую стезю ради дочери. И не зря! Сейчас Анна Бессонова — ведущая «художница» Украины, обладательница достаточно большой коллекции титулов и медалей, бронзовый призер последних Олимпийских игр в Афинах, любимица украинских болельщиков.

Владимир Васильевич сетует на то, что детей и жену он видел довольно редко. Футболистов закрывали на их базах, график работы был очень напряженным. Сборы, тренировки, игры. Да и сейчас чей-нибудь спортивный баул обязательно стоит в коридоре — родителей или детей. Больше всего Викторию раздражает молчание мужа — приходит вечером и утыкается в свои газеты. Бессонов оправдывается — за день на двух тренировках так наорусь, что уже и говорить не могу.

Впрочем, случалось Бессонову бывать дома чаще, чем его партнерам по команде. Жена тихо и эгоистично даже радовалась этому, а вот самому футболисту позавидовать нельзя. Дело в том, что «временное освобождение от футбола» было вынужденным. Бессонов известен советским болельщикам не только как прекрасный, самоотверженный, работящий футболист, но и как «человек-травма». Владимир шел на контакт, не убирал ногу, бросался в самую гущу событий чаще, чем кто-либо другой, а похвастаться невосприимчивостью к травмам никак не мог. Вот и получалось, что выходил на поле лишь в половине матчей чемпионата СССР. Легкое повреждение он просто не замечал — просил наложить тугую повязку и выходил на поле, но и тяжелых хватало. Виктория Бессонова вспоминает, что их сын Саша учился ходить вместе с отцом, который в очередной раз ковылял на комнате на костылях.

Как-то спортивные врачи Динамо подсчитали, что за первые 12 лет игры в киевском клубе Бессонов получил более 80 (!) легких и тяжелых повреждений. Среди них и травма шейного позвонка, которая могла закончиться параличом. Однажды в аэропорту Шереметьево (дело было в 1986 году) вернувшемуся в гипсе Бессонову врачи объявили, что на поле он теперь вряд ли выйдет. Демьяненко тогда разрыдался, а Бессонов все же вернулся в игру. Кстати, в том же году «Динамо» (Киев) по всем статьям обыграло в финале Кубка Кубков мадридский «Атлетико» и во второй раз стало обладателем престижного трофея.

Владимир Бессонов пять раз становился чемпионом СССР, четыре раза выигрывал Кубок страны. Он участвовал в трех чемпионатах мира (1982, 1986 и 1990). Об одном из турниров Владимир Васильевич вспоминать не любит. О том самом чемпионате 1988 года, в котором сборная СССР остановилась в одном шаге от золотых медалей. Советские футболисты тогда по праву считались главными фаворитами турнира, показывали наиболее яркую игру. Они расправились с блестящими голландцами (среди которых были Ван Бастен, Гуллит, Райкаард, Куман) в группе, полуфинальный матч СССР-Италия стал классикой, Лобановский и его блестящая команда тактически переиграла мощного соперника. Накануне финала Бессонов в очередной раз травмировался. Не вышел на поле и другой основной защитник — Олег Кузнецов, он перебрал карточек. В финале же все шло «наперекосяк». Дасаев пропустил несколько курьезный гол от Ван Бастена, Беланов не забил пенальти. В результате — лишь второе место. В том же году Бессонова звали за границу — в «Рому». Но в отличие от многих своих соотечественников Владимир Бессонов не жаждал обязательно сыграть «за бугром», не хотел отказывать Лобановскому, который просил остаться и помочь «Динамо». Бессонов играл и помогал до 1990 года. Затем все же на год оказался игроком «Маккаби» в израильском городе Хайфа. Но в 1991 году Владимир Васильевич, хоть и находился в том возрасте, когда люди еще играют, решил повесить бутсы на гвоздь. Многократно травмированному футболисту было физически трудно и больно играть.

Бессонов говорит, что всем обязан футболу, поэтому и заниматься будет только им. Он пошел в тренеры. В 1991 году тренировал дубль «Динамо». В 1993 году был тренером киевского СКА, затем принял «Борисфен». Все шло неплохо, но клуб обанкротился. Довольно долго Бессонов вместе с бывшими партнерами на поле — Кузнецовым, Литовченко — руководил командой ЦСКА. Не то чтобы совсем плохо, но и не то чтобы хорошо. Клуб стал плотным середняком высшей лиги Украины, может, чуть ближе к призовым местам, чем к вылету.

В 2002 году Владимира Бессонова пригласили стать тренером сборной Туркменистана. Здесь тоже без особых успехов. Наконец 1 июля 2004 года Владимир Васильевич стал тренером винницкой «Нивы». Говорят, что некогда один из лидеров украинского футбола сейчас опять рвется к вершинам.

Блакитный-Эллан Василий Михайлович

(род. в 1894 г. — ум. в 1925 г.)

Поэт, писатель, публицист. Глава партии боротьбистов, затем советский общественный и культурный деятель. Лидер революционного поколения украинских литераторов.

Глядя на достижения писателя и политика Василия Элланского, трудно поверить, что этот архиактивный человек прожил на свете всего 31 год. Впрочем, биография Василия Михайловича на этом не закончилась. В доме его имени в Харькове кипела жизнь, в его стенах творили, дискутировали, создавали новую украинскую культуру корифеи отечественной литературы, издавались журналы и газеты, основанные и долгое время возглавляемые Элланом, поэт-коммунар продолжал оказывать серьезное влияние на развитие нового украинского искусства. Не потому ли власть пошла на такой редкий шаг, как посмертная репрессия? Василий Эллан-Блакитный уже давно покоился на кладбище за Харьковским ипподромом, когда его начали по всем законам сталинского жанра шельмовать в прессе, прекращать печатать, обвинять в национализме.

Жизнь героя нашего рассказа Василия Михайловича Элланского была невероятно насыщена. Эллан взял сумасшедший темп, возможно, подозревая, что отведено ему судьбой не так и много. С детства он страдал сердечной болезнью, которая и свела его в могилу. Может быть, если бы Василий жил спокойно, берег себя, он бы протянул дольше. Но стал бы он тем, кем стал?

Василий Элланский родился в семье священника в селе Козлы Черниговской губернии 12 января 1894 года. Отец его умер, когда мальчику было четыре года. Всего же у вдовы Элланской на руках осталось четверо детей — три сына и дочь. С большим трудом попадья справлялась с навалившимися на нее трудностями. Ей было тем сложнее, что женщина она была наивная и не очень практичная.

Хотя Михаил Элланский при жизни часто повторял, что не желает, чтобы его дети шли в священники, у матери не было иного выхода, кроме как отдать сыновей в бурсу, а затем в семинарию. Ведь там поповских детей учили бесплатно. Так начал духовную карьеру и Василь. Он с семьей переехал в Чернигов, где с помощью родственников матери удалось купить небольшой дом.

В 1910 году Элланский оказался в духовной семинарии, которую, по собственному выражению, «щиро не любив». Учился Элланский-младший довольно плохо. Он любил читать, рисовать, а вот к занятиям относился довольно холодно. Откровенно говоря, уровень преподавания в подобных заведениях был не слишком высок, а для мальчика любознательного так и просто невозможный. Процесс получения образования осложнялся и тем, что мать тряслась над болезненным сыном, часто не пускала его на занятия. Кроме действительно слабого здоровья Василия, у Анны Викторовны Элланской была и другая причина беречь сына. В пятнадцатилетнем возрасте умер его старший брат, так что Василь остался старшим мужчиной в доме, когда ему было лишь 12 лет. Рассказывают, что Вася с детства отличался храбростью, и это доставляло немало хлопот всей семье.

В это время он уже активно писал стихи, вместе со своим однокашником Павлом Тычиной посещал вечера в доме Михаила Коцюбинского. Ранний Элланский был приверженцем лирики, в том числе и интимной (это его роднит с Тычиной). Об этом напоминает и его псевдоним — Блакитный. Но его начинает интересовать общественная деятельность, на глазах у юноши разворачивалась революционная эпоха. Кстати, примкнула к одному нелегальному кружку и Анна Викторовна. Как-то ей удалось вынести с собрания под носом у урядника кипу прокламаций в корзине для белья. Представитель местной власти раскланялся с ней, не допустив и мысли о том, что почтенную вдову священника может что-то связывать с революционерами. А вечером на крамольную литературу с жадностью набросился Василий.

В 1914 году Элланский поступил в Киевский коммерческий институт, где преподавали более интересные для него социально-экономические дисциплины. Учеба постоянно прерывалась, теперь уже революционной работой. Пройдя через многочисленные кружки, организации, «Просвиты», в 1917 году Василий Элланский вступает в партию украинских эсеров. Социалисты-революционеры ставили во главу угла вопрос о земле и крестьянстве, имели большие традиции радикальной борьбы за осуществление своих идей. Правда, в том же 1917 году через некоторое время после Февральской революции партия эсеров превратилась в правительственную. Но Василий Михайлович примкнул к ее левому, революционно настроенному крылу. Часто ездил в Чернигов [12], где собирался с соратниками у себя на квартире, в то время как мать гуляла на улице, высматривая опасность. Анна Викторовна регулярно встречала и давала приют гостям с запиской от сына: «Мама, отнесись к этому человеку, как ко мне. Нет! Лучше, чем ко мне!» Совсем еще юный Эллан-Блакитный возглавил Черниговский комитет партии эсеров. Летом 1917 года он организует уездный крестьянский съезд.

Украинские левые эсеры имели в своей программе четкую установку на предоставление Украине широкой национальной автономии. (Поэтому-то в советских энциклопедических изданиях сказано, что в период Гражданской войны Василий Эллан-Блакитный допускал серьезные ошибки националистического характера.) С другой стороны, представители этого политического течения, которое в 1918 году оформилось в самостоятельную партию боротьбистов (по названию газеты «Боротьба»), активно боролись с гетманско-германским, а затем с белым режимом, создав сильное подполье.

При Центральной Раде Василий Михайлович попадает в Лукьяновскую тюрьму за антиправительственное обращение «К рабочим и крестьянам Украины». Затем принимает участие в создании подпольной типографии в Одессе, руководит восстанием против гетманата в Полтаве. Некоторое время, пока Киев находился в руках красных, Эллан с друзьями жил в организованной им коммуне на Тарасовской улице. Когда же летом в город входили войска Деникина, сторонники Блакитного нашли укрытие на Байковом кладбище. В то время семья Василия Михайловича получала от него редкие, но бодрые известия о том, что он жив-здоров, продолжает борьбу. Кажется, в годы Гражданской войны поэт и революционер был действительно счастлив. После Деникина ему приходилось участвовать в боях с поляками. Объективно Эллан-Блакитный оказался на стороне Красной Армии и Советов. Его партия стала называться украинской партией коммунистов-боротьбистов. Представители этого течения даже получили свое место в органах управления Советской Украины. Впрочем, уже в марте 1920 года партия перестала существовать, влившись в КП(б)У. Сам Василий Эллан-Блакитный избирался в ВУЦИК и ЦИК СССР. Он сразу занял твердую позицию протеста против «национал-нигилистических тенденций» в Коммунистической партии Украины. В этом отношении получила большую известность его оппозиционная речь на конференции КП(б)У в ноябре 1920 года. Скоро и центральная власть перешла к политике украинизации, так что оппозиционные идеи Элланского стали доминирующими. Для него и его соратников открылось широкое поле для деятельности по возрождению украинской культуры.

Элланский стал лидером новой пролетарской литературы. Это выражалось не только в собственно написании художественных произведений, но и в большей степени в организации издательского дела, создании литературных групп. Так, именно под руководством Эллана-Блакитного было создано небезызвестное литературное общество пролетарских писателей «Гарт», куда вошли такие авторы, как Хвылевой, Полищук, Кулиш, Вишня, Сосюра, Тычина и др. Он же стал главным редактором газеты «Вiстi ВУЦВК», в которой постоянно печатался и сам, и приложения к ней «Література. Наука. Мистецтво» (позже — «Культура і побут»). Кстати, Эллану-Блакитному было поручено собрать для работы в «Вiстях» команду молодых украинских писателей, и в рамках поиска таких коллег Василий Михайлович буквально открыл для республики ряд известных впоследствии литераторов. А некоторых — так и просто спас. Так, именно Эллан вытащил из застенков ЧК для работы в своей газете Остапа Вишню.

Василий Михайлович также возглавил Государственное издательство Украины, а в 1925 году основал журнал «Всесвiт», ориентированный на издание исключительно переводной литературы. Журнал продолжает издаваться и до сих пор и является одним из двенадцати журналов мира, издающих переводные произведения. Эллану-Блакитному принадлежит и честь называться основателем журнала «Червоний перець».

«Блакить», которая так манила начинающего поэта Элланского, быстро превратилась в романтически-революционную «червону блакить» поэта Блакитного. Этот драматический не только творческий, но и жизненный, принципиальный переход прекрасно отражен в стихотворении Василия Блакитного «После Крейцеровой сонаты»:

«Покласти б голову в коліна… Відчути б руку на чолі…» Сентиментальність! Хай загине I пам’ять ніжних на землі.

Василий Михайлович стал поэтом-коммунаром, искренне и истово верующим в идею социальной революции, в наступление коммунизма на всей Земле. Его стихи становятся настолько же революционны, насколько жестки и подчас жестоки. В них виден безоглядный максимализм автора: «Хай зникне Минуле в ім’я Будучини!» . Он призывает бороться, бороться и еще раз бороться, становится теоретиком пролетарской, коммунарской литературы, настаивает в своих статьях на том, что новая советская поэзия и проза должна нести радость, бодрое, веселое настроение, а те произведения, которые приводят читателей в состояние задумчивости и растерянности, не имеют права на существование. В свое время Мыкола Бажан написал, что его, молодого в то время человека, пьянила романтика, главным образом, трех украинских певцов своей эпохи: «…Вчать нас нечуваних нами пісень Тичина, Блакитний, Чумак». Эллан-Блакитный издал не так много своих стихов. Лучшим, программным его сборником стали «Удары молота и сердца», увидевшие свет в 1920 году. Поэзия Василия Михайловича — это произведения большого волевого напряжения, которые импонировали современникам своими рваными лозунгами и конденсированными «формулами» социальных переживаний.

Муром затято обрій. Вдарте з розгону: р-раз… Ми — тільки перші хоробрі, Мільйон підпирає нас.

С наступлением нэпа Эллан-Блакитный пишет гораздо меньше. (По выражению Хвылевого, Эллан «повесил в себе лирика».) Он был среди тех коммунистов, которые были разочарованы новой политикой, начинается некоторое отступление. Он переключается на организационную, издательскую деятельность. Василий Эллан открывает в себе сатирика. Значительны его достижения на почве стихотворной пародии — их Василий Михайлович публикует под псевдонимом Маркиза Попелястого. Пишет он и редчайшие для украинской литературы стихотворения в прозе, и стихотворные сатирические фельетоны. Они были изданы сборниками «Заметки карандашом», «Советская горчица», «Государственный ум» под псевдонимом Валера Пронозы. В наследии писатели и серия новеллистических этюдов и очерков: «Фабричная», «Письмо без адреса», «Наши дни» и др.

Еще в начале 20-х годов Василий Эллан-Блакитный в одном из писем сообщал: «Я живу — все так же. Работаю, кручусь, разъезжаю… И упорно верю в свои силы и в силы революции. Никакие мерзости современности этой веры не сломят. Здоровье мое — среднее… еще года на два хватит, а это же теперь — целые столетия». И смертельно больной — он продолжал работать с прежней кипучей энергией. Далеко не все, кто трудился рядом с этим титанически работящим человеком в комиссарской кожанке, знали, что член ЦК КП(б)У, член ВУЦИК, редактор центральной правительственной газеты, председатель «Гарта», Василий Блакитный, Валер Проноза, Артюр Орталь, Панько Рудый, Маркиз Попелястый, Василий Гартованый, Вистяр, В. Гарт — один и тот же человек.

Его не стало 4 декабря 1925 года. На гражданской панихиде присут-ствовали все видные деятели украинской культуры и истеблишмента.

Вскоре друзья собрали деньги и установили памятник покойному лидеру на небольшой площади, где сходятся улицы Артема, Чернышевская и Гиршмана, напротив дома, где он жил. Эллан-Блакитный посмертно был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Его именем назвали Дом писателей на улице Каплуновской (Краснознаменной). На его открытии Лесь Курбас сказал: «Эллан — не просто имя, Эллан — это единица творческой энергетики, и нас всех еще долго будут мерять его напряжением» [13]. Дом Блакитного стал настоящим эпицентром бурно развивающейся культуры Украины. Здесь не только постоянно бывали все видные харьковские писатели, режиссеры, актеры, а, например, несколько раз останавливался Владимир Маяковский.

Но украинизация в конце 20-х годов пошла на убыль, вскоре начались массовые репрессии, направленные и против «украинских националистов». Посмертно такой участи не избежал и Эллан-Блакитный, его назвали «буржуазным националистом», перестали печатать, изымали его сборники из продажи и библиотек. В одну ночь куда-то исчез памятник писателю. Реабилитация Василия Элланского состоялась только после 1956 года. Сравнительно недавно в Молодежном парке насыпали символическую могилу литератора.

Бугримова Ирина Николаевна

(род. в 1910 г. — ум. в 2001 г.)

Прославленная укротительница львов.

Сравнительно недавно в Харькове появилась новая площадь. Вернее, новое название старой площади — той, что расположена перед Харьковским цирком. Теперь эта площадь напоминает харьковчанам об их прославленной землячке, бесстрашной Ирине Бугримовой — первой в стране женщине-укротительнице.

Ирина Николаевна может гордиться своей родословной. Она аристократка и интеллигентка не в первом поколении и оставалась ею и в советские, и в постсоветские времена. Мать Ирины — столбовая дворянка, отец — профессор кафедры хирургии в ветеринарном институте. Ира была младшей из нескольких дочерей в семье Николая Ивановича Бугримова. Она родилась в 1910 году. Николай Иванович к этому моменту уже с нетерпением ждал сына, а тут опять дочь! И профессор взялся воспитывать ее, как мальчика. Ирину одевали на мальчиковый манер, учили верховой езде. С другой стороны, мама стремилась привить девочке любовь к искусству. Она отдала дочь в балетную школу (впоследствии Ирине Николаевне очень поможет хореографическая выучка).

В доме Бугримовых под Харьковом, а затем и в квартире на углу Мироносицкой и Петровского (тогда Бассейная) собирался весь цвет харьковской интеллигенции. Здесь бывали музыканты, художники, писатели, врачи — коллеги Николая Ивановича. Другом семьи был знаменитый Айвазовский. В музее обороны Севастополя есть портрет участника обороны Ивана Федоровича (деда Ирины Николаевны по материнской линии), который написал выдающийся русский маринист. Так что Бугримова с детства привыкла быть в центре внимания, у нее было немало примеров для подражания в любой сфере деятельности. Она с успехом закончила балетную школу и поступила в студию при Харьковском оперном театре, участвовала в спектаклях. В подростковом возрасте она не раз помогала отцу на операциях, и тот считал, что из дочери выйдет отличный хирург. Активно занималась Ирина Николаевна и спортом. И здесь у нее были потрясающие достижения. Она играла в гандбол, русский хоккей, занималась конькобежным спортом, гоняла на мотоцикле. «Я была очень способной. Все, за что бы я ни бралась, у меня получалось», — писала впоследствии Ирина Николаевна. Особого же успеха добилась Бугримова в легкой атлетике — в первую очередь, в метании диска и толкании ядра. В ее активе — призовое место на первой Всесоюзной спартакиаде. В 1927 году Ирина Бугримова стала чемпионкой Украины в толкании ядра, а через год — в метании диска.

В это время Бугримова больше всего хотела стать каскадершей в кино. Но жизнь решила по-своему. Ирина познакомилась с другим «мастером на все руки» — спортсменом, музыкантом, гонщиком и цирковым артистом Александром Буслаевым. Именно такой человек мог в полной мере оценить природные таланты Ирины. Он предложил ей сделать совместный номер для цирка. Директор после некоторых колебаний согласился, и в 1929 году началась работа над аттракционом «Полет на санях из-под купола цирка». Буслаеву и Бугримовой позволили готовиться на манеже по ночам. Костюмы и музыка — за счет артистов. Подготовка закончилась в 1931 году, и премьера головокружительного трюка состоялась в Киеве. Аттракцион пользовался неизменным успехом, но сама Бугримова его не очень любила: «Чистая механика и бессмысленный риск». Параллельно с «Полетом» она решила готовить и более интересный для нее номер: «Высшая школа верховой езды». В 1937 году она появлялась на арене уже два раза за вечер. В первом номере была отважная, энергичная спортсменка. Во втором грациозная девушка исполняла вместе с лошадью танец под музыку Бизе. Говорят, что зрители даже заключали пари, не веря, что это одна и та же артистка. А вскоре у Бугримовой было уже три номера. Один из них — со львами.

Интерес у Бугримовой к дрессуре не был случайностью. Еще в детстве отец регулярно брал ее с собой, когда его вызывали к больным цирковым животным. А в 30-х годах одаренную тысячью талантов артистку вызвал к себе высокопоставленный советский «цирковой» чиновник Данкман и сказал, что хотел бы видеть на арене советского цирка женщину-укротительницу. Для нового дела была закуплена партия леопардов. Поработав с ними, Бугримова заявила, что леопарды не очень подходят для создания героического образа; если уж работать, то со львами — истинными царями зверей. Ей пошли навстречу и передали на воспитание трех львят — Кая, Юлия и Цезаря. Бугримова рассчитывала на то, что львы в свое время выйдут на арену и сразу сделают все, что нужно, — как знаменитый римский император, который пришел, увидел и победил. Но все оказалось значительно сложнее. Ирине Николаевне пришлось самой изучать и изобретать способы работы с этими животными. Пособий тогда не существовало, сведения о характере львов в популярных книгах Брема грешили массой неточностей. Молодая дрессировщица вынуждена была двигаться вперед на ощупь, доверяя интуиции, методом проб и ошибок. В конце концов оказалось, что и это по плечу артистке. Она вышла на арену в качестве первой в стране укротительницы львов. Бугримова разработала свой образ «роковой женщины», перед которой пасуют даже самые свирепые животные (львы или мужчины — понимайте, как хотите). В первом ее номере, когда артистка появлялась на арене, в руках у ассистентов вспыхивали факелы, было много шума, резких окриков, щелканья бича. Все это подчеркивало образ, в котором выступала укротительница: красивая, с иссиня-черными волосами, прекрасной фигурой.

Отказавшись от полета на санях, вместе с партнером (теперь уже и мужем) Буслаевым Ирина в 1940 году приняла участие в новом аттракционе — «Круг смелости». Буслаев гонял на мотоциклах в специальной клетке по вертикальной стенке, а его супруга тем временем в этой же клетке занималась своими хищниками. А потом и сама садилась на мотоцикл.

После войны Ирина Николаевна рассталась с Александром. При этом Буслаеву удалось оставить у себя весь реквизит, всю аппаратуру их аттракционов. Бугримова ушла только с тремя львами, начала все сначала и преуспела. Скоро уже вся страна отлично знала ее имя.

За свою жизнь Ирина Бугримова воспитала более 80 львов. Она ставила номера, от которых захватывало дух даже у самых искушенных зрителей. «Лев-канатоходец», «Лев-наездник», «Кресло смерти». Дрессировщица усаживалась в кресло, два льва передними лапами опирались на его подлокотники, а третий — на спинку, и артистка кормила их мясом. Это был очень рискованный трюк. А голова в пасти у льва! Или кормление льва мясом «изо рта в рот»! Бугримова ложилась на живой ковер из хищников, обнималась с воспитанниками, взмывала под купол на качелях вместе со львицей. В программу могла входить даже наигранная злость льва. Царь зверей вдруг начинал страшно рычать на хозяйку, а та к восторгу зрителей быстро показывала, кто здесь «царица царей». (Недаром прославленный дрессировщик Вальтер Запашный говорил, что хищники у Бугримовой играют самих себя.)

Стоит ли говорить, как дрессировщица любила своих воспитанников, как разбиралась в особенностях их характера, как справлялась с ними на репетициях. Она писала: «…Мы должны быть чутки и помнить каждое мгновение, что перед нами живое существо со своим сложным миром». Изучая психологию и поведение своих воспитанников, Бугримова тщательно разрабатывала теорию дрессуры, стала создателем школы дрессуры. На арене она сначала довела группу львов до 12, потом все же решила, что оптимальный состав — восемь хищников. От этих тонкостей зависел успех выступления, да и сама жизнь Ирины Николаевны.

Ирина Николаевна провела на арене 45 лет (!). Последнее выступление ее состоялось, когда ей было уже 66! Конечно, за столь долгую карьеру укротительницы не обошлось и без травм — в том числе и очень серьезных. Однажды львица на качелях вцепилась когтем в ногу актрисе. Та незаметно подала знак ассистентам, их спустили. Бугримова, улыбаясь и хлюпая наполненным кровью сапожком, ушла за кулисы, а на арену выпустили клоунов. Зрители были уверены, что все идет по плану. Через четверть часа укротительница, которой успели обработать рану и перебинтовать ногу, опять вышла на манеж. Было ей в то время за 50.

В другой раз изображавший злость лев переиграл и провел когтями по спине дрессировщицы, окрасив белое трико в красный цвет. На гастролях в Польше хищник ударил лапой по лицу Бугримовой. Ее коекак зашили, и она в толстом слое грима провела еще пару выступлений. Потом в Союзе ей сделали более серьезную пластическую операцию. Еще был случай, когда артистке, укрощавшей львиный бунт, наложили 48 швов. Но все это не останавливало Ирину Бугримову: «Если бы я боялась, я бы не проработала столько лет». Она частенько специально брала злых львов — иначе номер не будет интересным, если они будут лизаться и ласкаться, утверждала Бугримова.

Первой из отечественных цирковых артистов выдающаяся дрессировщица была удостоена звания заслуженной артистки цирка, затем она стала и Героем Социалистического Труда и народной артисткой СССР. Бугримова — одна из немногих примадонн советского цирка, которая не отказывалась выступать в самых что ни на есть периферийных цирках, даже в брезентовых шапито.

Уходя с арены, Бугримова оставила свои аттракционы потомственному цирковому артисту Борису Бирюкову, но, собственно, цирк она не покинула до конца жизни. Принимала госэкзамены в Государственном училище циркового и эстрадного искусства имени М. Н. Румянцева, консультировала Российскую государственную цирковую компанию, возглавляла Союз ветеранов советского цирка, участвовала в работе Общества защиты животных. Уже будучи сильно в летах, отказывалась выходить на пенсию, просила: «А можно я еще съезжу в Воронеж?», «А можно еще в Ригу?». Часто выступала в роли ходока. Выбивала для других кооперативы, гаражи, лекарства. Вместе с Юрием Никулиным она добивалась строительства здания цирка на Цветном бульваре. Когда на представлении объявляли, что среди зрителей Ирина Бугримова, зал взрывался аплодисментами.

Ирина Николаевна и в жизни любила играть роль роковой женщины. Детей у нее не было, со вторым мужем — харьковчанином Константином Пармакяном тоже пришлось разойтись. Зато была масса романов. Когда Бугримовой было уже за 80, она хвасталась, что в пятьдесят у нее было три любовника: «Не много, но вполне достаточно». Она до конца жизни активно интересовалась у встречных, как она сегодня выглядит, как ее новая прическа. Когда в 2000 году отмечался юбилей актрисы, все в один голос утверждали, что на 90 лет Бугримова совсем не выглядит, а уж тем более, не ведет себя как древняя старуха. В том году знаменитой укротительнице был вручен орден «За заслуги перед Отечеством» III степени. Тем большим было горе, когда в следующем году Ирина Николаевна Бугримова умерла в своей квартире на Котельнической набережной от сердечного приступа. Большую часть своей знаменитой коллекции бриллиантов Бугримова завещала на развитие цирковой дрессуры [14].

В Харькове Ирина Николаевна после своего отъезда в столицу бывала еще неоднократно. В музее местного цирка хранится ее фотография с надписью: «Харьковский цирк! Это моя юность. Харьковский цирк — это мое начало работы в цирковом искусстве… И все мои дальнейшие этапы творческой жизни связаны со старым Харьковским цирком! Спасибо!!!».

Быков Леонид Федорович

(род. в 1928 г. — ум. в 1979 г.)

Выдающийся советский киноактер и режиссер.

Есть актеры, которые больше, чем ктолибо другой, достойны звания народных артистов. Кажется, что именно для них оно и существует. Леонид Федорович Быков — один из них. До сих пор даже те, кто родился после смерти украинского актера, узнают в нем нечто очень родное, знакомое, вызывающее симпатию. Недаром в Украине установлено сразу несколько памятников этому человеку, в то время как многие артисты, чей жизненный путь был гораздо длиннее и насыщеннее, не увековечены таким образом. Всенародная любовь к героям Леонида Федоровича позволяет критикам говорить о «феномене Быкова».

Родился Леонид Быков 12 декабря 1928 года в селе Знаменское Славянского района Донецкой области. Когда ему было полтора года, семья переехала в Краматорск. Здесь и прошло детство артиста. Его друзья детства уже многое рассказали любопытствующим журналистам. Ленчик (так они его называют) был мальчиком подвижным, легким, с юмором. Он занимался спортом (боксом, шахматами, футболом), всегда был душой компании, любил «хохмить». Тяга к актерству появилась у энергичного хлопца еще тогда. Первой его сценой стала веранда дома в Краматорске. Вместе с друзьями и мамой он резал билеты, мастерил занавес… Но в то время Леня еще не думал о профессиональном занятии театром. Гораздо больше его интересовала авиация. Он с восторгом смотрел на летчиков, а когда началась война, явился в военкомат и, приписав себе три года, попросился в действующую армию, желательно в ВВС. Было это в 1943 году в Барнауле, куда была эвакуирована семья Быковых. Военком не мог сдержать смех. Быков и тогда и впоследствии выглядел, наоборот, значительно моложе своих лет — небольшого роста, с совершенно детским лицом, непокорным чубом. Пришлось Быкову на время отказаться от своих замыслов, а через два года он повторил свою попытку. На этот раз он добавил себе лишний год и поступил во 2-ю летную школу в Ленинграде. Здесь ему удалось проучиться всего месяц — обман был обнаружен, курсанта вычислили и отчислили?

Вот тогда Леонид Быков и понял, что летчиком ему не быть, и обратился к театру. Он отправился в Киев, поступать в школу актеров. Чтобы сэкономить деньги, ехал на крыше поезда, привязав себя к трубе. В дороге заснул, а проснувшись, обнаружил, что сапоги его украли? В Киеве экзаменаторы не увидели в Быкове никакого особенного таланта. Возвращаться к семье и друзьям он не захотел, а отправился в Харьков, где сделал еще одну попытку стать студентом театрального института. И на сей раз ему это удалось.

Сокурсники Быкова с удовольствием вспоминают своего товарища. В Харькове он не избавился от привычки победокурить. Так, он с помощью товарищей организовывал липовые очереди в магазинах, затем студенты отходили, а разъяренная продавщица еще долго отбивалась от покупателей, интересовавшихся, когда же, наконец, «начнут давать». Институт Леонид Быков окончил в 1951 году и был зачислен в штат Харьковского украинского драматического театра имени Т. Г. Шевченко. Роли ему давали в основном комедийные. А вскоре последовал кинодебют актера. Он снялся в фильме «Судьба Марины». Ему досталась роль второго плана (на первых были знаменитые на всю страну Гриценко и Андреев), но сам фильм неожиданно оказался одним из лидеров проката 1954 года, и зрители и кинематографисты запомнили забавного паренька. Так что последовали предложения и в другие фильмы. После фильма киностудии «Ленфильм» «Укротительница тигров», где Быков снялся в роли Петра Мокина, украинского актера знала уже вся страна. Настоящим же триумфом для него стал фильм «Максим Перепелица», после которого Леонида еще долго называли Максимом. В последующих лентах Быков стремился играть не только «смешных парней». На экранах он появлялся в картинах «Чужая родня» (1956), «Дорогой мой человек», «Добровольцы» (оба 1958), «Ссора в Лукашах», «Майские звезды» (оба 1959). Алексей Баталов даже предлагал Быкову сняться в роли Акакия Акакиевича в «Шинели». Леонид Федорович был просто ошеломлен возможностью сыграть в классике столь серьезную роль, а вот руководство театра не пошло актеру навстречу. «Вы и так слишком часто отсутствуете из-за съемок!» Вместо Леонида Быкова в фильме сыграл Быков Ролан, а украинскому актеру пришлось всерьез задуматься над выбором между театром и кино.

Новым успехом стал фильм «Алешкина любовь» (1961). Интересно, что Быков отказывался сниматься. Ему было уже за 30, а герою картины — лишь 20 лет. «Какой из меня Ромео?» — спрашивал актер.

«Именно такой, как нам нужен!» — отвечали создатели фильма. И не ошиблись. Такого Алешку приняли и полюбили миллионы советских телезрителей.

Еще до выхода на экраны «Алешкиной любви» Леонид Быков вместе с женой Татьяной переезжает в Ленинград. В северной столице Быков пробует себя в роли режиссера. Он играет в новых фильмах, пишет сценарии к журналу «Фитиль», снимает и снимается в фильме «Зайчик» (1964). Картину эту хорошо знают и сейчас, но слишком многие, в том числе и сам Быков, вероятно, справедливо посчитали фильм не очень удачным. Это, правда, не помешало Леониду стать заслуженным артистом РСФСР в 1965 году. Режиссуру ему доверять перестали, а Леонид Федорович грустно и самокритично говорил, что на нем держится весь средний советский кинематограф. Он отказывается от нескольких сценариев, считая их посредственными поделками. После неудачного ленинградского опыта Быков отправляется на киностудию Довженко в Киев. Но и здесь не находит себя в работе. «Мне кажется, что я себя потерял. Другого определения найти не могу, — пишет он в одном из писем. — Я в простое уже три месяца. Отказался от пяти работ. Уж очень все плохо. Хожу за зарплатой. Стыдно…» Беспокоит его и явное сворачивание достижений оттепели, уход с Киевской киностудии Алова, Наумова, Хуциева, Чухрая.

Но, как мы все теперь хорошо знаем, тогда Леонид Федорович еще вовсе не исчерпал свои творческие возможности. Он уже давно мечтал снять фильм о советских летчиках в годы Великой Отечественной войны. Сказалась его любовь к авиации. В конце 60-х — начале 70-х Леонид Быков вместе с Евгением Оноприенко и Александром Сацким работает над сценарием такого фильма. Потом приходится долго пробивать разрешение на съемку в верхах. Чиновники не пускали фильм — считали его не слишком героическим, улыбались при мысли о том, что комичный Быков будет играть главного положительного героя. Быков же с успехом читал отрывки из сценария на творческих встречах в разных городах СССР. Наконец, разрешение было дано. В 1974 году свет увидел фильм «В бой идут одни старики?» с Быковым в роли незабвенного комэска Титаренко. Сейчас без этой ленты невозможно себе представить советский «военный кинематограф». Юмор, музыка, игра самого Быкова и сейчас легко узнаются даже современными детьми. На кинофестивале в Баку фильм Быкова был одним из главных претендентов на главный приз. Здесь произошла одна показательная история. На том же фестивале был представлен и фильм Василия Шукшина «Калина красная». Чиновники ни в коем случае не хотели допустить к главному призу создателя этого честного, острого и, как все у Шукшина, высокохудожественного произведения, а поэтому и собирались дать премию Леониду Быкову. Когда он узнал об этом, то заявил, что этого делать нельзя. «В списке, где Шукшин будет первым, я готов быть хоть сотым. Я сделал лишь очередной фильм о войне, а «Калина красная» — это прорыв». Награда нашла своего героя, а на следующий день Быков стеснялся подойти и познакомиться с Василием Макаровичем — пришлось друзьям его подталкивать и ободрять. Шукшин протянул Быкову обе руки, встретил его как давнего знакомого. Целый вечер два режиссера о чем-то говорили, смеялись. Это была первая и последняя встреча двух истинно народных артистов.

Народного артиста УССР Быков получил в 1974 году. Вскоре он принялся за съемки очередного фильма о войне «Аты-баты, шли солдаты.» Здесь он уже сниматься не собирался, но после долгих и безуспешных поисков ефрейтора Святкина соавторы убедили Леонида Федоровича, что Святкин — это Быков и есть, и лучшего ему не найти. Съемки проходили в Загорске в лютый мороз. Опаздывала техника, постоянно случались новые неполадки. А Леонид Федорович не переставал удивлять съемочную группу своим талантом актера и режиссера. Во время сцены в окопе неожиданно пошел дождь. Казалось бы, все пропало — придется перенести съемку, сейчас потечет грим. Быков вытер лицо и сказал (не по сценарию) — «А ведь скоро весна!», изменив весь образ, который должен был создавать в этом эпизоде, осветив личность Святкина еще более выпукло. Камера не была выключена, и эпизод вошел в фильм.

Фильм тоже не сразу был принят комиссией. Ее глава заснул посреди показа, а по окончании спросил, почему фильм так глупо называется — «Детская считалочка какая-то». По ходу съемочного процесса и борьбы с инстанциями у Быкова случился второй инфаркт. Отлежавшись в больнице, Леонид Федорович вернулся на площадку и снял «Цыганочку с выходом» — Святкин так танцевал, что женщины в съемочной группе плакали.

Вообще и личная жизнь, и творческая судьба у Быкова складывалась очень непросто, он тяжело переживал любые свои неудачи. С одной стороны, он оставался веселым, обаятельным человеком. Он быстрее всех переплывал Днепр, мог ходить на руках, творил чудеса на перекладине, прекрасно танцевал, с широкой улыбкой исправлял любые актерские огрехи. Женщины были без ума от его галантности. Все это он совмещал с трогательной застенчивостью — например, краснел, когда при нем матерились, стеснялся водить машину, зная, что не все его коллеги могут себе позволить личное авто. Его очень любили, но замечали и печаль, которую он носил в своем больном сердце. Быков не переносил интриг, рвачества, карьеризма, глупости начальников. Он наотрез отказался вступить в ряды КПСС, у него были серьезные трения с Госкино, он резко отзывался о бездарностях. В актерской среде ходит ряд баек о Быкове. Так, однажды он сказал молодому не очень талантливому актеру — сыну влиятельного отца, что игра последнего напоминает ему (Быкову) чиновника Госкино Большакова. «Но ведь он не артист», — удивился молодой человек. «Вот именно», — ответил Быков.

Не все в порядке было и в семье. У Быковых было двое детей — Марьяна и Алексей. Судя по всему, последний вел бурный образ жизни. Леониду Быкову не раз приходилось переживать из-за Леся. (Бывший секретарь ЦК КПУ по идеологии открыто заявляет, что помогал актерскому сыну избежать тюрьмы.) «Моя боль, моя совесть, моя вина — Лесь. Помогите ему поверить в людей. На него обрушилось столько горя, что хватило бы на целый народ.» — написал Быков в своем завещании. Много писали и о слабом психическом здоровье жены артиста.

«Аты-баты…» также имели успех. Быков стал лауреатом Государственной премии УССР. Но это не изменило его уже безнадежно испорченного отношения к жизни. Вот строки из писем 1976 года: «…Жить не хочется. Это не фраза кокетничающего юноши. Нет. Просто не вижу смысла…»; «…Спектакль этот (имеется в виду жизнь) досматривать не хочется. Как тот зритель. И скучно, и все понятно, а уходить нельзя — очень скрипят стулья. Слишком много внимания возьмешь на себя. А пьеса-то — дрянь, да и все компоненты «на уровне». Тьма! Серо! Вот точное слово. Как заношенная портянка. Ваш оптимист Л. Б.».

В 1976 году Быков пишет завещание, в котором говорит, что чувствует приближение смерти, и просит не хоронить его с помпой, чтобы не было чиновничьих речей, торжественной обстановки. А то, — угрожает Леонид Федорович, — встану из гроба и уйду. Единственное его пожелание, чтобы исполнили над могилой «Смуглянку». Завещание он попросил передать друзьям — Николаю Мащенко и Ивану Миколайчуку. По случайному стечению обстоятельств конверт попал в их руки за несколько дней до смерти актера. 12 апреля 1979 года Леонид Быков на своей «Волге» возвращался с дачи под Киевом. На дороге он попытался обогнать асфальтовый каток, навстречу ехал грузовик, Быков резко вывернул руль и на полной скорости врезался в каток. В это время он готовил новый фильм — фантастическую ленту «Пришелец», в котором собирался сняться сразу в двух ролях.

Смерть 50-летнего, хоть и перенесшего два инфаркта актера стала ударом для тех, кто его знал. Алексей Смирнов (исполнитель роли механика в фильме «В бой идут одни старики») умер в больнице как раз после известия о смерти Быкова. (Наверное, это бы случилось и с его героем, если бы он узнал о гибели Титаренко.) Семья Леонида переехала в Харьков, затем в Тульскую область, снова в Киев, где поселилась в общежитии киностудии имени Довженко. Алексей Быков сбежал из СССР — выпрыгнул по дороге во Львов из поезда и переплыл Тису. Сейчас он живет в Канаде. Неординарно себя ведет и Марьяна. Под Киевом долгое время стоял памятник Быкову — крыло самолета и мемориальная доска. Дочь актера, заметив там брошенный окурок, настояла на сносе памятника. Летчики Киева собрали денег на новый.

Но это не единственное место, где увековечена память о народном артисте Украины. В том же Киеве есть памятник погибшим летчикам — в фигуре офицера явно угадывается комэск Титаренко. Открыт памятник в Краматорске. В Харькове две мемориальные доски — одна на здании Театра им. Шевченко, другая — на улице Культуры, в доме, где жил Леонид Быков. В 1994 году именем «Быков» была названа одна из малых планет. Учреждена медаль Быкова, фонд Быкова. В 1982 году на киностудии им. Довженко был снят документальный фильм «которого любили все» о выдающемся актере. Друзья Леонида Федоровича издали книгу воспоминаний под названием «Будем жить!».

Вальтер Антон Карлович

(род. в 1905 г. — ум. в 1965 г.)

Выдающийся физик. Один из участников первого в СССР эксперимента по расщеплению ядра. Создатель харьковской школы физиков-ядерщиков.

На советском гербе Харькова наряду с шестеренкой одним из элементов композиции было схематическое изображение структуры атома. Наука и промышленность — вот что определило лицо Первой столицы в XX веке. Не зря в этой книге столько места уделено людям науки. Харьковские ученые — возможно, действительно самые выдающиеся жители города. А среди них харьковские физики занимают совершенно особое место. Физическая школа, созданная в Харькове, — явление уникальное. Это слава, гордость, надежда города. Вальтер — один из ее творцов.

Немец по национальности, Антон Карлович Вальтер родился 24 декабря 1905 года. Юность свою он провел в Петербурге. В 1926 году закончил Ленинградский политехнический институт. С 1924, еще будучи студентом, начал работать в Ленинградском физико-техническом институте, где трудился под руководством главного советского физика академика Абрама Иоффе. В годы пятилетки одним из приоритетных направлений стало развитие физической науки. По инициативе Иоффе было решено создать новый центр физики в Харькове. Так началась история Украинского физико-технического института. Для его становления в конце мая 1930 года в столицу Украины из Ленинграда был направлен ряд молодых талантливых ученых. Было их в первом «десанте» 23 человека. Сейчас просто захватывает дух при одном перечислении этих тогда еще не очень известных, амбициозных, увлеченных людей: Гамов (позже эмигрировавший в США — автор теории горячей Вселенной, первооткрыватель реликтового излучения и пр. и пр.), Ландау (будущий нобелевский лауреат), Шубников, Трапезникова, Иваненко… Многие из приехавших уже имели опыт работы за границей, знали несколько иностранных языков, чувствовали себя готовыми к великим свершениям. Тем более, что им помогалиболее опытные коллеги (такие как сам Иоффе и Петр Капица). Вскоре в Харьков стали наведываться и всемирно известные западные ученые — Нильс Бор, Поль Дирак, супруги Жолио-Кюри. Но для тогочтобы УФТИ (так назвали новый институт) прославился во всем мире, нужны были дела, а не только имена.

Среди молодых ленинградцев, очутившихся в Харькове, был и Антон Вальтер. В УФТИ он вошел в бригаду (тогда практиковался именно такой метод работы), в которой кроме него были столь же молодые Синельников, Лейпунский и Латышев. Название бригады — высоковольтная. Бригада занималась исследованиями передачи энергии на расстояние, изоляционных материалов и др.

Долгое время в СССР, в отличие от развитых стран мира, не было ни института, ни даже лаборатории по изучению ядерной физики. Изначально не была направлена на это и деятельность Украинского физико-технического института. Но в 1931 году в планах высоковольтной бригады уже появляется создание установки для расщепления или, по тогдашней терминологии, разрушения атомного ядра. Для создания необходимого ускорения частиц нужны были очень высокие напряжения, так что это вполне соответствовало высоковольтной тематике. Западные ученые уже вплотную занимались этой проблемой. В мае 1932 года стало известно, что сотрудникам Резерфорда Джону Кокрофту и Эрнсту Уолтону удалось осуществить реакцию расщепления ядра лития искусственно ускоренными протонами. (Кстати, использовали в своей работе англичане и работу Гамова «Квантовая теория альфа-распада».)

Оставалось только ускорить работу, чтобы стать вторыми. 10 октября 1932 года жители улиц Чайковского, Лермонтовской и Юмовской обнаружили, что их микрорайон оцеплен органами НКВД. В этот день эксперимент по расщеплению ядра лития был повторен членами высоковольтной бригады. «Мы не понимали, что случилось, — вспоминал Антон Вальтер, — просто были счастливы, увидав светящийся пучок электронов, взметнувшийся под потолок над экспериментальной установкой в нашей лаборатории. А ведь нам досталась солидная доза облучения». Напомним, Вальтеру было лишь 27 лет. Он и его коллеги — Лейпунский, Синельников, Латышев — стали первыми в СССР разрушителями атомного ядра. О знаменательном событии была отправлена телеграмма на имя Сталина, Молотова и Орджоникидзе. Страна и мир узнали об успехе, достигнутом в УФТИ, не из научной статьи, а из газеты. В «Правде» 22 октября появилась небольшая заметка «Крупнейшее достижение советских ученых». В заметке был приведен текст вышеуказанной телеграммы: «Украинский физико-технический институт в Харькове в результате ударной работы к 25-й годовщине Октября добился первых успехов в расщеплении ядра лития. 10 октября высоковольтная бригада разрушила ядро лития. Работы продолжаются».

Подписана заметка была директором института, секретарем парткома и секретарем месткома. Первая же научная публикация за подписью самих участников расщепления появилась позже в журнале «Совфиз». А пресса уже гудела: «Снайперы атомного ядра», «Новая эпоха в физике», «Мировая победа советской науки», «Прыжок в будущее». Антон Вальтер был приглашен читать лекции о расщеплении ядра в Промакадемии. Послушать его выступления стремились люди, далекие от науки, стояли даже в коридорах и вестибюле.

Однако не все полагают, что данный эксперимент действительно стал столь выдающимся достижением, толкающим вперед науку. Конкретных результатов, чего-то нового для науки, сенсационного в этом не было. Советская печать, как всегда, раздула успех до невероятных размеров. Лев Ландау заявил: «Следует отметить, что у нас нередко слышно насчет той или иной работы, даже средней, что она опережает западно-европейскую науку и т. д. Напомню здесь известный пример с телеграммой, адресованной товарищам Сталину и Молотову по поводу достижений в расщеплении атомного ядра. Повторение опыта Кокрофта и Уолтона, которое в дальнейшем не привело к каким-нибудь особенным результатам, было в этой телеграмме выдано за какое-то выдающееся достижение науки, чуть ли не за опережение работы Кавендишской лаборатории во главе с Резерфордом». На институтском вечере самодеятельности Лев Давыдович со сцены с серьезнейшим видом сообщал зрителям об успехах своих студентов и предлагал послать телеграмму Сталину: «Продифференцировали синус, получили косинус, работы продолжаются».

Вероятно, следует согласиться с тем, что эксперимент в Харькове не имел особенного научного значения, которое прямо бы повлияло на дальнейшее развитие физики. Однако это несколько показушное достижение на самом деле имело самые серьезные и позитивные последствия для харьковской науки, которая в результате внесла и вносит большой вклад в науку мировую. Расщепление ядра и «раскрутка» этого события подтолкнули власти к самым большим вложениям в науку, в УФТИ, в атомные исследования. Наркомат тяжелой промышленности (которым, кстати, руководил Орджоникидзе) выделил деньги на строительство нового высоковольтного лабораторного корпуса и создание экспериментального электростатического генератора, который был необходим для получения «ядерных констант». В дальнейшем физико-технический институт в Харькове пользовался большим расположением властей, как и вся физическая наука. Когда началась волна репрессий, чистка в УФТИ, конечно, была, но физикам удавалось спастись чаще, чем многим другим советским служащим. Они были «в почете».

Члены высоковольтной бригады впоследствии доказали, что являются очень серьезными учеными, а не рядовыми удачливыми экспериментаторами. Успех 1932 года помог им сделать карьеру. Лейпунский в 1933 году стал директором УФТИ. Достойное место среди отечественных ученых занял и Вальтер. В 37-м в УФТИ был запущен первый в Европе электростатический ускоритель с напряжением в3,5 миллиона вольт. На основе материалов этой работы Антон Карлович с блеском защитил докторскую диссертацию. В рамках курчатовского «Уранового проекта» Вальтер возглавлял работы по изучению-ядерных свойств материалов и измерению ядерных констант. Полученные результаты позволили как минимум на год ускорить создание первой советской атомной бомбы.

С 1945 года Вальтер заведовал одним из отделов УФТИ, руководил постановкой экспериментов по физике ядра и элементарных частиц. Ему принадлежит огромное количество научных работ, включая несколько монографий, которые посвящены физике диэлектриков и полупроводников, технике высоких напряжений, физике и технике вакуума, физике высоких энергий.

Особое место в научном наследии Вальтера занимают исследования, ориентированные на создание высоковольтных ускорителей. Он, по сути, стал отцом и хозяином ряда мощнейших установок. Крупнейшей подобной установкой, сооружением которой руководил Вальтер, стал линейный ускоритель электронов на 2 млрд эВ (он был долгое время самым большим в мире). Ускоритель был построен в харьковском поселке Пятихатки в 1965 году (в год смерти Вальтера).

Антон Карлович не раз отмечался высокими наградами. В частности Государственной премией СССР, а в 1951 году он стал действительным членом Академии наук УССР.

Научную деятельность Вальтер совмещал с педагогической — читал лекции в государственном университете и на инженерно-физическом факультете политехнического института. В университете Вальтер стал профессором уже в 1937 году. В 1946 году в ХГУ по его инициативе была создана кафедра экспериментальной ядерной физики, которой он заведовал до конца жизни. В 50-е годы Синельников и Вальтер добились организации физико-технического факультета. Антон Карлович прочитал целый ряд курсов. Он любил работать с молодежью. Естественно, что многие его студенты впоследствии работали в УФТИ. Вальтер — создатель школы физиков-ядерщиков.

Академик Вальтер был известен харьковчанам не только своими научными достижениями, но и как неординарный, чудаковатый человек. О нем до сих пор ходит множество анекдотов. Невысокого роста, довольно плотный, академик ходил в украинской сорочке-вышиванке, с тростью. В холодное время года он надевал затасканную кожаную куртку. Не носил головного убора и пальто. Он был известен как спортсмен — еще и в пятьдесят прыгал в воду с вышки, бегал, ходил на лыжах. В молодости занимался альпинизмом. При этом Вальтер был энциклопедически образованным человеком, тонким знатоком литературы, любил читать стихи наизусть.

Кроме того, его знали как большого любителя пива, рассказывали, что «перепить» Вальтера практически невозможно. В день получки или гонорара за статью Антон Карлович якобы собирал по ходу своего движения в пивную вокруг себя толпу любителей пива (знавших о странностях ученого) и шел с ними затем по всем «ганделикам», угощая малознакомых людей. Условие было одно — не пропускать тостов. Постепенно к позднему вечеру толпа рассеивалась.

Другая байка о физике рассказывает, как однажды он заявился в магазин «Автомобили», который в то время, как правило, пустовал — не было у людей денег на личное авто. На возвышении стояли две машины, с восторгом разглядываемые уличными зеваками через витринное стекло. И тут появляется Вальтер в вышиванке и со старым портфелем, тычет пальцем в шикарный ЗИМ, говорит «выписывайте», а потом перед ошарашенным кассиром начинает вынимать из портфеля пачки денег. Вызвали милицию. Страж порядка проверил у подозрительного покупателя документы, убедился, что видит перед собой крупного ученого, академика и, откозыряв, позволил покупке состояться. У Антона Карловича был единственный в городе автомобиль этой марки.

И, наконец, еще одна история. Однажды Вальтера срочно вызвали в командировку. Он не успел получить суточных, бухгалтеры обещали выслать их вдогонку. Когда через несколько дней Антон Карлович убедился, что денег не шлют, он отправил в институт телеграмму: «Вашу мать беспокоит отсутствие денег тчк срочно вышлите сто тчк Вальтер».

Антон Карлович умер еще сравнительно молодым — 17 июля 1965 года, не дожив до 60-ти лет. Его имя постоянно упоминается среди самых выдающихся ученых, работавших в Харькове. В Пятихатках его именем названа улица. В том же поселке, на проспекте Курчатова, сравнительно недавно открыт памятник молодым «расщепителям».

Васильковский Сергей Иванович

(род. в 1854 г. — ум. в 1917 г.)

Выдающийся украинский художник-пейзажист, автор исторических картин.

К сожалению, большинство жителей современной Украины на вопрос «Кого вы знаете из украинских художников?» назовут лишь Шевченко. А между тем, Украина богата именами прекрасных живописцев. И если некоторые из них были украинцами лишь по происхождению, то другие имеют не меньшие, чем Тарас Григорьевич, основания называться истинными певцами своей родины и ее людей. Таким художником был и Сергей Иванович Васильковский.

Сергей Васильковский родился 17 октября 1854 года в городе Изюме (сейчас районный центр в Харьковской области). Отец его был губернским секретарем, прекрасно чертил, писал, рисовал. От него-то, вероятно, получил в наследство Сергей Иванович способности живописца. Мать, Прасковья Васильковская, привила сыну любовь к песне и музыке — естественно, к украинской народной. Сергей Васильковский, будучи взрослым известным художником, любил взять в руки бандуру, рассказывают, что он был прекрасным импровизатором. Еще одну страсть — любовь к украинской истории, ощущение своей связи с былыми временами Сергей Иванович мог получить от деда — Федора, старого чумака. Близким родственником Васильковского был В. Александров — достаточно известный украинский драматург, переводчик, автор оперетты «Не ходи, Грицю, на вечорниці». Многие стихи Александрова стали народными песнями. Маленький Сергей имел доступ к богатой библиотеке своего родственника.

В 1861 году семья Васильковских переехала в Харьков, где поселилась на Москалевке. Сергея отдали в 1-ю городскую гимназию. Там Васильковскому повезло с преподавателем. Каллиграфию в его классе вел Дмитрий Иванович Бссперчий, бывший крепостной, хорошо знавший Шевченко и учившийся в Петербургской академии художеств у Карла Брюллова. Началось тесное знакомство Бссперчего и Васильковского с анекдотического случая — Сергей нарисовал в учебнике карикатуру на учителя, а тот, вместо того чтобы наказать мальчика, решил способствовать продолжению его карьеры, стал заниматься с Сергеем, а потом отвел в частную художественную школу Раевской-Ивановой.

Однако отец Васильковского придерживался иного мнения о будущем сына. По окончании гимназии он настоял на том, чтобы Сергей поступил в Харьковское ветеринарное училище. Там будущий живописец провел всего год — не хватило денег на продолжение учебы (к счастью). Некоторое время Сергей Васильковский работал канцеляристом в Харьковском казначействе, затем вместе с Бссперчим работал в Киеве, расписывал иконостас церкви в Каменной Яруге, только после этого денег хватило на поездку в столицу империи.

Украинский художник в 1876 году успешно поступил в Академию художеств и учился неплохо, вот только быт свой он устроил далеко не сразу. Приходилось голодать, ютиться в каморке под самой крышей Академии (эта комнатка называлась «казенка»). Здесь же обитали другие земляки Васильковского — Мартынович, Левченко, Самокиш, Сластьон. В натурном классе сокурсниками Васильковского были Врубель и Серов. Учился художник у таких мастеров, как Клодт и академик живописи Орловский. Если первый прививал воспитанникам строгий академический вкус, то второй был более демократичен. В свое время Владимиру Орловскому помог поступить в Академию Шевченко, и теперь сам академик взял на себя задачу помогать землякам. Шишкин называл его «несравненным пейзажистом южной природы», и в молодых украинских коллегах Орловский стремился развивать любовь к национальной тематике.

Довольно быстро работы Васильковского были отмечены наградами. Малую серебряную медаль он получил за этюды с натуры в 1879 году. Еще одну такую же награду — в 1881 году. Были другие медали и дипломы. Одну из картин («Отара в степи»), которая получила Малую золотую медаль, Васильковский еще и удачно продал «сахарному королю» Харитоненко, серьезно поправив свое финансовое положение. В 1883 году Васильковский выполнил учебный курс и отправился в Украину (впрочем, он часто бывал на родине и во время учебы). Сергей Иванович много путешествует по Харьковщине, Полтавщине, спускается по Днепру до территории нынешнего Запорожья. Среди созданных им в этот период пейзажей «Весна на Украине», «Летом», «Каменная балка», «На околице». Вскоре украинский живописец принимает участие во всероссийской академической выставке и в конкурсе на Большую золотую медаль Академии художеств. Конкурс проходил в 1885 году. Васильковский представил на него картину «На Донце». За эту работу он и получает большую медаль, звание классного художника первой степени и право на путешествие по Европе в течение четырех лет за счет Академии для усовершенствования мастерства.

В эту творческую командировку Васильковский отправился в марте 1886 года. Программа была очень насыщена. Сергей Иванович жил во Франции, посетил Англию, Испанию, Италию, Южную Африку, Алжир, Германию. Естественно, он посещает музеи, делает зарисовки и большие полотна. Особенное впечатление на украинского живописца произвели творения художников барбизонской школы: Т. Руссо, Ж. Милле, К. Тройона, Ш. Добиньи. Искусствоведы утверждают, что именно под их влиянием в картинах украинца появляются более чистые цвета, непосредственность, искренность в отображении мотива.

В Париже с помощью живших там тогда Орловского и Похитонова ему удается войти в число художников, работы которых выставляются в Парижском салоне. После первого показа его картин члены жюри практически единодушно разрешают Васильковскому в дальнейшем выставлять в салоне какое угодно количество картин без предварительного просмотра в жюри.

В 1888 году он вернулся в Харьков. В личной жизни Васильковского произошло несчастье. Умерла преданная ему всей душой подруга, муза, возлюбленная Софья Бссперчая (дочь Дмитрия Ивановича). Сергей Иванович тяжело переживал потерю. Он продолжал бродить с мольбертом и кистями по харьковской земле, но еще долго не мог начать серьезную работу. Он женился только в 1896 году на бывшей монашке — Татьяне Тимофеевне.

Сергей Васильковский за время заграничной командировки создал такие полотна, как «В Пиренеях», «Вид на Безансон», «Утро в Безансоне», «Зима в Испании», «Булонский лес зимой». В 1888 году появилась и одна из первых его исторических работ «Казачий пикет». Казалось, что Петербургская академия должна была ему, в частности, за эти последние шедевры присудить звание академика. Но этого не произошло, Васильковскому было отказано в 1890 году. То ли стиль Васильковского был недостаточно консервативен, то ли сама персона украинского живописца недостаточно благонадежной? Не будем забывать, что страна переживала реакцию, а для украинской культуры это был период действия Эмского и Валуевского указов. Васильковский же не скрывал своего любовного отношения к украинской природе и истории — это было основной темой его творчества. Так или иначе, обиженный живописец порвал с Академией. Впоследствии он не связывал себя ни с одним творческим объединением.

Творчество Сергея Васильковского называют светоносным, а самого его — солнцепоклонником. Это дань художнику, умевшему наполнить украинским солнцем свои картины, ярко выразить красоту родной природы, создавать формы с помощью смены тонов. Специальной техникой шлифовки пемзой и лессирования Васильковский добивается того, что его картины выглядят как будто выплавленными из эмали.

На картинах Васильковского мы видим украинские луга, реки, степь, левады, небо и солнце. Васильковский — один из наиболее известных отечественных пейзажистов, яркий представитель лирико-эпического направления в украинской живописи. Лирика — это сама природа, а эпичность картин — в явном желании художника отразить величие края, рассказать о нем, спеть ему хвалебную песнь. Этой задаче отвечают и исторические картины Васильковского. На его полотнах воссоздается облик украинских казаков, эпизоды давно минувших событий. Таковы картины «Казак в степи», «На страже», «Бой казаков с татарами».

В 1900 году Сергей Иванович организовал первую свою персональную выставку, на которой посетители могли ознакомиться со 120 произведениями художника. В этом же году вместе с Самокишем Васильковский издает альбом «Из украинской старины». В 1903 году Васильковский выигрывает конкурс на оформление здания Полтавского земства. При его содействии жюри соглашается на то, чтобы здание возводил талантливый Василий Кричевский. Васильковский украшает земство украинскими орнаментами и тремя монументальными панно: «Казак Голота», «Чумацкий Ромодановский тракт», «Выборы полковника». (Все они погибли в Отечественную войну.)

Художник принимает активное участие в творческой жизни Харькова. Вместе с Раевской-Ивановой и Бекетовым участвует в создании Харьковского художественного училища. Готовит свои картины для выставки, посвященной открытию XII археологического съезда. В 1912 году все с тем же Самокишем Сергей Иванович издает альбом по истории украинского орнамента XVII–XVIII веков. И в этом же году проходит в Харькове уже вторая персональная выставка живописца. На ней — галерея исторических портретов — Богдан Хмельницкий, Петр Дорошенко, Петр Могила. 33 работы Васильковского в 1912 году представлены на всеукраинской художественной выставке в Киеве.

В 1914 году Васильковский вместе с другими видными харьковскими культурными деятелями отправляет гневный протест в Киев против утверждения бездарного проекта итальянца Шиортино, который собирался строить в украинской столице памятник Шевченко.

Таким образом, харьковский художник стал одним из родоначальников возрождения (или, если хотите, рождения) украинской культуры. Недаром среди его друзей хорошо нам известные историки Багалей и Яворницкий, писатель и музыкант Гнат Хоткевич. Яворницкий как-то сказал Сергею Васильковскому в напутственном слове: «Благородный сын Украины, трудись, и благодарная родина воздаст тебесторицей! Благороднее родных сюжетов не может быть в искусстве».

Трудился Васильковский до конца жизни. Последняя его картина «Поход казаков», написанная в год смерти, считается одним из лучших его произведений. Умер Сергей Иванович 8 октября 1917 года. За свою жизнь он написал около трех тысяч картин. 1340 из них он завещал Музею Слободской Украины, а большую сумму денег — на создание национального художественного музея. К сожалению, в годы Отечественной войны большинство картин были утрачены. Сейчас в различных галереях, музеях и собраниях хранится около 500 картин выдающегося украинского живописца.

Вернадский Владимир Иванович

(род. в 1863 г. — ум. в 1945 г.)

Крупнейший ученый-энциклопедист, основоположник учения о биосфере и ноосфере Земли.

К концу активной научной карьеры многие ученые обращаются к проблемам более широким, чем те, которыми они занимались до этого. Их волнует судьба науки и ее роль в обществе, они пытаются понять будущее человечества и планеты, обобщить достижения — свои и коллег — в разных областях. Но есть ученые, которые именно этим и занимаются всю жизнь. Они не могут остановиться на детальном и подробном изучении отдельных вопросов, они смотрят далеко вперед, пытаются познать самые общие законы развития планеты и роль человека в Космосе. Все это в полной мере относится к выдающемуся ученому — Владимиру Ивановичу Вернадскому. Этот человек стал на несколько ступеней выше, чем ему было предписано как геологу, минералогу или кристаллографу.

Сам ученый пытался исследовать свою родословную и обнаружил, что в свое время в войсках Богдана Хмельницкого находился литовский шляхтич Верна. Его потомки обосновались на Сечи. Прадед ученого Иван Николаевич Вернацкий переселился в Черниговскую губернию, сумел добиться прав на дворянство, но впоследствии эти права не были подтверждены. Дед Владимира Ивановича Василий Иванович служил лекарем в армии Суворова, был кавалером ордена Почетного легиона (за то, что в госпитале ухаживал за французами). Отец ученого — Иван Васильевич родился и жил в Киеве, закончил здесь университет и стал профессором политэкономии, переехал в Петербург, занимался издательским делом. Иван Васильевич был либералом и активным общественным деятелем, он общался с самыми передовыми людьми того времени (в том числе с теми, кто находился в опале), считал своим долгом активно пропагандировать либеральные идеи, за что немало пострадал и подорвал свое здоровье. Первая его жена разделяла убеждения мужа и сама была заметной фигурой в русских либеральных кругах, но вторая — Анна Петровна Константинович (мать Владимира Ивановича) придерживалась иных взглядов на жизнь, желала более спокойной жизни.

Владимир Иванович Вернадский родился в Петербурге 12 марта 1863 года, а через пять лет Вернадские переехали в Харьков, где и прошло раннее детство ученого. Здесь, когда подошло время, он пошел в гимназию.

Владимир рано научился читать и перерыл всю отцовскую библиотеку, проглатывая книги без разбору. Больше всего его занимали книги о путешествиях, великих природных явлениях. Другим увлечением мальчика была история, языки (особенно греческий). Живя в Харькове, он много общался с кузеном своего отца — Евграфом Максимовичем Короленко, который, по единодушному мнению биографов Вернадского, оказал на будущего ученого исключительное влияние. Короленко был человек в высшей степени занимательный. Бывший офицер, выйдя в отставку, посвятил себя изучению науки и философии, был настолько независим в суждениях, что, оставаясь дилетантом, вырабатывал собственные взгляды на мир, человека, космос. И взгляды его были порой более чем интересные. Даже прогрессивные общепризнанные идеи так же могли оспариваться Евграфом Максимовичем, как и явно старые, отжившие. Это неприятие конъюнктуры в любом виде отличало потом и Вернадского. Идти своей дорогой, не принимать полностью никаких догм и постулатов — вот чему учил дядя племянника. И до сих пор исследователи отмечают новизну, свежесть, непредвзятость многих работ ученого. Чем бы он ни занимался — кристаллами, минералами, вулканами, — он не стремился повторить уже сказанное, его отличала непосредственность, почти детское восприятие мира.

В научно-философском мировоззрении Короленко явственно прослеживались мотивы, которые найдут свое отражение и в творчестве Вернадского. Владимир Иванович сохранил некоторые записи и передал некоторые афоризмы своего родственника. Так, Короленко не сомневался, что далекие миры населены живыми существами, он верил в то, что все миры, звезды и галактики представляют собой не хаос, а нечто единое, организованное и разумное (хотя Бога не признавал). «Мысль немыслима без материи, а материя без мысли» — такую фразу мог вполне произнести и сам Вернадский. Или еще более знаковая фраза Евграфа Максимовича: «Весь органический мир земли работает над перемещением материалов неорганического мира. В этой общей работе участвует все живое, переходящее через все три царства природы — растительное, протистов и животных. Громадны результаты работ, происходящих в лабораториях организмов первых двух царств, где перемещение вещества совершается посредством питания бесчисленного множества организмов во время их жизни и разложения после их смерти. Но в особенности деятельное участие принимает в этом перемещении неорганических веществ животный мир, начиная с самых мельчайших микроскопических существ до человека включительно». Впрочем, нельзя исключить, что ученый, вспоминая слова Короленко, переделал их на свой лад, высказал собственные идеи.

С третьего класса Вернадский учился уже в Петербургской классической гимназии. Это учебное заведение давало неплохие сведения по истории, классическим языкам, философии. Впоследствии Вернадский выучил еще несколько языков. Особенно хорошо владел английским, французским, немецким — некоторые свои статьи писал на этих языках, а вообще мог работать с научной литературой на пятнадцати языках и не мог понять, как некоторые его коллеги умудряются быть учеными без знания иностранных языков. Однако в гимназии давали довольно посредственные знания по естественным наукам. Ученый говорил, что именно такое отношение к ним и сделало его, в конце концов, естественником. Уже в гимназии старшими учениками было образовано энтомологическое общество.

Вернадский же метался между гуманитарными науками и химией, астрономией, биологией. Здесь проявлялась неуемная жажда Владимира Ивановича успевать все, его широкий круг интересов. Первой его самостоятельной работой стал доклад о положении славян в Австро-Венгрии (Вернадский, как и его товарищи, живо интересовался общественно-политической жизнью, делал записи в дневнике о Балканском вопросе и т. п.). А с другой стороны, домочадцы страдали от химических опытов со взрывами, которые ставил Владимир после уроков.

Уже в гимназии у будущего ученого стали проявляться те черты характера, которые отличали его и в 80 лет. С одной стороны, веселый нрав, энергичность, внимание к окружающим, с другой — сосредоточенность, дисциплинированность, некоторая даже замкнутость в том, что касается его занятий.

Окончив гимназию, Вернадский поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, где преподавали Бутлеров, Менделеев, Сеченов, Докучаев. Последний оказал на молодого ученого наиболее сильное влияние. Докучаев, как известно, был выдающимся почвоведом, Вернадского он увлек минералогией, кристаллографией, геологией. Как вспоминал Вернадский, «под объяснениями Докучаева мертвый и молчаливый рельеф вдруг оживал и давал многочисленные и ясные указания на генезис и характер геологических процессов, совершающихся в скрытых глубинах». Очень важно было то, что учитель Вернадского занимался именно почвой, т. е. той частью земной коры, где наиболее очевидным было влияние живых организмов на формирование и состав «мертвой материи». Деятельность Владимира Ивановича, таким образом, была уже направлена на изучение тех проблем, которые прославят его как ученого.

В университете Вернадский вступил в студенческое научно-литературное общество, секретарем которого был Александр Ульянов. Это впоследствии несколько отразилось на отношении к Вернадскому властей, для них он оставался человеком достаточно подозрительным, ведь жизнь свою он вечно связывал с разными неблагонадежными, революционно настроенными людьми. Владимир Иванович не мог не участвовать в общественной жизни страны. Эти принципы он полностью перенял у отца.

Кроме общества, Вернадский с друзьями создал и своеобразное братство. В него вошли братья Ольденбурги, Шаховский, Гревс и другие. Главными принципами братства были честность, дружба, взаимопомощь. Научные интересы у членов братства были различны, но моральные принципы — одни. Много времени молодые люди проводили вместе, выезжали на дачу, обсуждали проблемы, книги, идеи… Большое влияние на умы «побратавшихся» оказывали идеи Льва Толстого. Друзья сохранили прекрасные отношения на всю жизнь.

Во время одних посиделок в братстве Вернадский встретился с Натальей Егоровной Старицкой — дочерью прогрессивно настроенного адвоката. Вскоре они поженились и прожили вместе более 56 лет.

В 1885 году Вернадский окончил университет и был назначен хранителем минералогического кабинета Московского университета. Владимир Иванович с обычным своим рвением занялся классификацией и систематизацией материала, но в это время его уже интересовала далеко не узкая наука минералогия. Он всю жизнь занимался несколькими темами параллельно. Дома выстраивались шкафы, в которых были рассортированы материалы по минералам, кристаллам, химии; потом для разных наук были выделены разные письменные столы, разрасталась картотека. Вернадский внимательно знакомился со всей доступной научной литературой, отмечал порой, казалось бы, совершенно ненужные ему статьи, аккуратно переписывал данные об издании на карточки. Боковой карман сюртука ученого вечно был оттянут стопкой очередных бумажек с такими записями. Количество прочитываемого им за день не намного уменьшилось и впоследствии.

В 1887 году у Вернадских рождается сын Георгий. (Владимир Иванович в свое время посоветует ему заниматься историей, и Георгий станет профессором русской истории в Йельском университете США.) А через год Владимир Вернадский отправился в научную командировку, традиционную для соискателей профессорского звания. За границей Вернадский работает в химических и кристаллографических лабораториях Мюнхена и Парижа, совершает геологические экспедиции, участвует в Лондонском геологическом конгрессе и избирается членом-корреспондентом Британской ассоциации наук. Там же в Англии он получает приглашение преподавать в Московском университете.

В России Вернадский под руководством Докучаева участвует в экспедиции по геолого-почвенному описанию Полтавской губернии, становится приват-доцентом минералогии Московского университета, защищает магистерскую диссертацию, читает лекции. Особенно интересует его происхождение минералов, об их генезисе он пишет статью в Энциклопедию Брокгауза и Ефрона.

Ученики Вернадского вспоминали, что ученый не отличался особым красноречием, зато лекции его были совершенно ясные и точные. Вернадский был высок, ходил стремительно, двигался легко (и легкость эту сохранил до самой старости). Современников поражал взгляд ученого — какой-то особенно лучистый. Уже в молодости создавалось впечатление, что Вернадский смотрит куда-то вдаль, видит то, чего не видят другие. Вот как вспоминает один из современников Владимира Ивановича: «Узкое, точеное лицо, высокий выпуклый лоб ученого, темные волосы с сединой, каскадами поднимавшиеся над ним, поражали и удивляли. Но и они были только фоном для глаз, необычайно чистых, ясных, глубоких, казалось, что в них светился весь облик, вся душа этого необыкновенного человека. Впечатление еще более усиливалось, когда Владимир Иванович начинал говорить. Его голос был такой же, как глаза, — спокойный, ясный, приятный и мягкий, глубоко уходящий в душу». Отмечали, что Вернадский был необычайно вежлив, в споре абсолютно спокоен, несколько застенчив и совершенно не тщеславен.

Постепенно вокруг ученого формировался круг соратников, ассистентов. Владимир Иванович искал людей увлеченных, с широким кругозором, преданных науке. Подолгу разговаривал с теми, кто хотел работать вместе с ним. Вернадского интересовало, почему этот человек решил прийти к нему, что ищет в науке, знает ли литературу, языки, историю — то, что касается общего образования и эрудиции.

В 1897 году Владимир Иванович защитил докторскую по теме «Явления скольжения кристаллического вещества». Он явно тяготился тем, что приходится выбирать для диссертации столь узкую тему, посвящать ей свое время. Вскоре ученый стал профессором. Через год у Владимира Ивановича и Натальи Егоровны рождается дочь Нина (она стала психиатром; как и брат, жила, работала и умерла в США).

В начале века Вернадский позволил себе, наконец, опубликовать первые статьи философского характера, работы об истории науки. Тогда же он опять активно включается в общественную жизнь, не остается в стороне от революционных событий. В 1906 году Вернадский избирается членом Государственного Совета от Московского университета. Там он выступает за либерализацию страны. Когда непокорная Дума была распущена, Вернадский был среди тех членов Совета, кто подписал протест против действий властей. Дома у ученого собираются члены политического либерального общества. И при этом Владимир Иванович продолжает активно заниматься наукой. (Хотя и спрашивает у своих помощников: «И как это раньше ученые совмещали науку с общественной деятельностью?») Вернадский становится экстраординарным академиком, с 1906 по 1918 год выходят части «Опыта описательной минералогии».

В 1911 году ученый покидает Московский университет в знак протеста против наступления на университетские свободы, переезжает в столицу, где реорганизует Минералогический музей Академии наук. Вернадский занимается радиогеологическими изысканиями. В свое время он одним из первых в России оценил всю важность открытий Кюри, предсказал, что открытие радиоактивности даст совершенно новый способ добывания энергии. Вернадский подчеркивал большое значение радиоактивности в жизни земной коры, в судьбе минералов, его экспедиция обнаружила первые урановые залежи на территории России.

В 1915 году по инициативе Владимира Ивановича создается Комиссия по изучению естественных производительных сил России при Академии наук. (Из этой комиссии вышли многие современные институты при Академии.) В 1916 году Вернадский был избран председателем ученого совета при министерстве земледелия. В печати появляются его статьи по минералогии, геохимии, полезным ископаемым, истории естествознания, метеоритике. Приблизительно в это время он приступил к систематическому исследованию живой природы в атомном и планетарно-космическом аспектах, перейдя одновременно к естественно-историческому изучению человека и человечества, их настоящего и будущего.

В связи с развившимся туберкулезом в 1917 году Вернадский переезжает на юг — в Украину. Во время Гражданской войны он находился в Киеве и не занимал какой-то определенной позиции по отношению к борющимся группировкам. Как только положение чуть стабилизировалось (когда после Брестского мира к власти на немецких штыках пришел гетман Скоропадский), Вернадский пытается вновь приступить к организации научной деятельности в рамках той страны, какая есть. Он организует и становится во главе первой украинской Академии наук. Факт, которым гордятся украинские историки. Владимир Иванович сам посещает немало мест в Украине. Он работает в Киеве, Полтаве, Харькове, Ялте, Симферополе (где недавно решено переименовать в его честь один из центральных проспектов). Зарубежные коллеги предлагали ученому эмигрировать в Англию, но он не покинул родину.

В конце 1921 года Вернадский основал в Москве Радиевый институт, продолжал заниматься проблемами геохимии, разрабатывал учение о геологической роли живого вещества. Вскоре он уезжает читать лекции во Франции. Здесь в Сорбонне он работает до 1926 года, публикует лекции по геохимии, биогеохимии, химии моря, эволюции жизни, о геохимической деятельности и будущем человека. Вернувшись же в Россию, Вернадский издает самую, пожалуй, знаменитую свою работу — «Биосфера».

Пришло время остановиться на научных идеях Вернадского. Его нередко — и справедливо — называют «Ломоносовым XX века». Трудно назвать такую область естествознания, которая так или иначе не была бы затронута гениальным ученым. И особое место в его биографии занимают 1916–1926 годы. В этот период завершается в основных чертах формирование учения о живом веществе, биогеохимии как новой научной дисциплине и учения о биосфере как целостной общебиологической и геологической концепции. Этим разделам своих научных изысканий Вернадский посвящает большую серию работ под общим названием «Живое вещество в земной коре и его геохимическое значение», упомянутую уже книгу «Биосфера», ряд статей и заметок, опубликованных в отечественной и зарубежной печати, а также разделы монографии «Геохимия», опубликованной в 1924 году в Париже на французском языке, большое число (завершенных и оставшихся неоконченными) заметок, набросков, писем, сохранившихся в рукописных вариантах.

В системе биокосмических воззрений Вернадского ключевое положение занимает понятие живого вещества — совокупности всех растительных и животных организмов планеты. Он настаивал на том, что живые организмы являются компонентами земной коры, столь же естественными и «равноправными», как минералы и горные породы, но намного превосходящими последних по своей геологической активности, что особенно ярко проявляется в деятельности человечества — составной части живого вещества планеты. Таким образом, живое вещество становилось объектом геологии, появлялась новая наука — биогеохимия, изучающая, в частности, влияние живых организмов на формирование земной материи. «Без организмов не было бы химических процессов на Земле. Во все циклы входят неизбежно организмы», — это слова Вернадского.

Владимир Иванович обращал внимание на то, что живое вещество может иметь такие общие свойства, которые не присущи отдельным его компонентам (это тесно связано с современными физическими представлениями о системах). Так, Вернадский выделял такие свойства живого вещества, как массу, геохимическую энергию и т. д. Жизнь, по мнению Вернадского, подчинена тем же общим законам, каким подчинена и мертвая материя, и столь же извечна, как и мертвая материя.

Концепция биосферы, с которой неразрывно связано имя Вернадского, была тесно связана с положениями о живом веществе. Идея биосферы в общем виде была высказана им еще в середине 80-х годов XIX века в докладе на заседании студенческого научно-литературного общества Петербургского университета. Заключая доклад, Вернадский говорил: «Живая материя скопилась в виде тонкой пленки на поверхности земного сфероида: вверх, в атмосферу, она едва достигает верст 8-10; вниз, в глубь земного шара, — еще меньше». В 1926 году теория биосферы была уже в общих чертах разработана, что и нашло отражение в монографии. Вернадский назвал оболочку Земли, где протекают биохимические процессы. Оболочка эта тесно связана с другими сферами, формируется под их влиянием, но и сама влияет на них. Так атмосфера, по сути, является результатом геохимической деятельности биосферы. Учение о биосфере, как о мегакосмической системе, оказало влияние на развитие целого ряда наук — биоэкологии, биогеоценологии, экологической биогеографии, биогеологии, геогигиены, медицинской экологии, геохимической экологии, морской биологии. Здесь недаром указано столько экологических наук. Наука о биосфере подталкивала к иному пониманию роли природы в жизни человека как части этой природы, необходимости соблюдения экологического баланса, зависимости планеты от состояния биологической оболочки. Слишком много, как оказалось, в жизни Земли связано с живым веществом и его деятельностью. А человек в данном случае тоже оказывался вовлеченным в преобразование планеты, был ответственен за нее, как наиболее высокоразвитое существо. Для полного осмысления значения человечества для планеты Вернадским была разработана и теория ноосферы.

История человеческого общества, подчеркивал Вернадский, — это не только и даже не столько история войн, смен династий, дворцовых переворотов и т. п.; это прежде всего история освоения человеком планеты. Стремление овладеть окружающей природой пронизывает всю историю человечества, отмечал неоднократно Вернадский. В конечном итоге ученый приходит к выводу, что в настоящее время на нашей планете протекает процесс перехода верхней, занятой живым веществом оболочки планеты — биосферы — в новое геологическое состояние — ноосферу, то есть область, преобразованную разумом и трудом человека сообразно своим целям и потребностям, возвышающим его как активно действующую, творческую личность. Главные движущие силы этого перехода — широкие народные массы, в своих действиях опирающиеся на достижения научного знания и всей общечеловеческой культуры. У Вернадского встречается различное толкование времени возникновения ноосферы. В окончательном виде позиция Вернадского складывается в 1941–1944 годах: многочисленные дневниковые записи и письма этого периода, как и статья «Несколько слов о ноосфере» (1943 г.), убедительно свидетельствуют о том, что создание ноосферы он относил к будущему. Он полагал, что с появлением на Земле человека разумного начался период идущего все ускоряющимися темпами становления ноосферы, но подлинная история ноосферы начинается с XX столетия — эпохи слившихся в единый поток величайших научных, технических, социальных преобразований, выдающихся культурных достижений. На первых порах локально, стихийно, а в дальнейшем в глобальных масштабах сознательно и целенаправленно биосфера будет преобразовываться в ноосферу трудом и разумом человека.

В 20-30-х годах научная школа Вернадского расширяется. Помимо геологов, минералогов, физиков, химиков, традиционно составлявших ее основной костяк, это были также биологи разного профиля — биофизики, биохимики, радиологи, кристаллографы, математики… Вернадский стремился создать в пределах Союза мощный научно-исследовательский центр, который бы организовывал и координировал разработку разнообразных биокосмических проблем, вынашивал идею основания Международного института живого вещества. В конце 20-х годов была создана Биогеохимическая лаборатория (на ее базе впоследствии возник Институт геохимии и аналитической химии им. В. И. Вернадского АН СССР).

Уже в очень пожилом возрасте Вернадский был по-прежнему полон энергии, брался за все новые труднейшие проблемы. Во Франции он усвоил строгий режим — вставал рано, ложился всегда в 10 часов вечера (порой прерывая свой разговор с гостями, как бы интересным он ни был), любил прогулки, особенно на лодке, путешествия, музыку. Возможно, именно благодаря строгим правилам в еде, сне и работе Вернадский до конца жизни сохранял полную ясность ума и юношескую активность. Кроме того, ученый подчеркивал, что никогда не пил и не курил, несмотря на то, что его родители как раз делали и то, и другое.

С 1923 по 1936 год выходят в свет отдельные тома «Истории минералов земной коры» Вернадского; кроме статей на прежние темы, он пишет исследования о природных водах, круговороте веществ и газах Земли, о космической пыли, геотермии, проблеме времени в современной науке. В 1937 году Владимир Иванович в последний раз выступает на международном геологическом конгрессе с докладом: «О значении радиоактивности для современной геологии» и добивается создания международной комиссии по определению геологического времени.

В 1943 году в эвакуации в Боровом (Казахская ССР) умерла Наталья Егоровна, а в конце 1944 года у возвратившегося в Москву Владимира Ивановича произошло кровоизлияние в мозг, и 6 января 1945 года на восемьдесят втором году жизни Вернадский скончался. В 1963 году академик Наливкин заметил: «Мы с сожалением должны сказать, что второго Вернадского среди нас нет. Мы иногда даем выдающиеся, блестящие исследования и идеи, но все же для каждого из нас совокупность этих исследований, работ и идей не может сравниться с итогами научной деятельности Владимира Ивановича».

Виленкин Александр Владимирович

(род. в 1900 г. — ум. в 1900 г.)

Крупнейший космолог современности. Разработал гипотезу о множестве Вселенных.

С детских лет мы знакомы с термином «аксиома» и не привыкли подвергать содержащиеся в ней утверждения сомнению. Но воистину великие ученые не могут удовлетвориться тем, чтобы принять что-либо на веру. Откуда взялись наши самые простые, элементарные, фундаментальные убеждения? Почему Вселенная подчиняется каким-то физическим законам и подчиняется ли вообще? Что такое время и бесконечность, какова природа вероятности? Вот что волнует тех людей, которых считают величайшими умами современности. Об этих людях знают меньше, чем о поп-звездах, политиках, крупных бизнесменах. Поэтому и включают в списки знаменитых земляков… Такова судьба Александра Виленкина — человека, о котором не только не знают, что он харьковчанин, о котором вообще, как правило, ничего не знают. Впрочем, согласно теории крупнейшего космолога нашего времени, наверняка существует мир, в котором он является самым известным уроженцем Харькова.

Александр родился в Харькове в 1949 году в семье преподавателя геолого-географического факультета Харьковского университета Владимира Львовича Виленкина. Жила семья Виленкиных в коммуналке на Холодной горе. Некоторое время биография Виленкина складывалась вполне типично для одаренного харьковского ребенка. Он учился в престижной 27-й физико-математической школе, которая дала отечественной и мировой науке много славных имен. Здесь уже в старших классах увлекся физикой. Старших школьников водили на экскурсии в университет, в лаборатории УФТИ, где знаменитый Вальтер показывал будущим коллегам свои приборы. Виленкин любил также играть в шахматы (только его больше интересовал не выигрыш, а теоретический разбор возможных комбинаций), читал Ахматову и Мандельштама, участвовал в работе городского Клуба любителей фантастики. Одноклассники Александра Владимировича говорят, что их товарища отличала особая застенчивость, он легко краснел, никогда не выступал в самодеятельных концертах.

Без каких бы то ни было проблем выпускник 27-й школы поступил на физический факультет ХГУ, где тогда преподавали прекрасные физики во главе с Ильей Михайловичем Лифшицем. И здесь Виленкин не затерялся. Все экзамены сдавал на «отлично». Параллельно усиленно изучал на курсах английский язык, и к моменту выпуска уже свободно читал и довольно бегло говорил на основном языке науки.

На вечеринках Виленкина часто можно было увидеть с записной книжкой, в которой он записывал приходящие в голову мысли, хотя и так память у него была удивительная. Сам Виленкин вспоминает, что пропускал много занятий. «У нас хорошо преподавали физику твердого тела, но вот проблемы гравитации и космологии оставались за пределами программы — тогда на это не было большого спроса». Увлек молодого ученого идеями квантового подхода к космологии сотрудник УФТИ Петр Фомин (сейчас академик, работает в Киеве). С третьего курса Александр специализировался на кафедре теоретической физики. Темой его дипломной работы стал эффект рассеяния электронов на поверхности металла, научным руководителем был известный физик Эммануил Канер.

Казалось, перед закончившим в 1971 году университет Виленкиным открывались отличные перспективы. Маститые ученые из разных институтов стремились заполучить к себе прекрасно зарекомендовавшего себя студента. Так, Канер хотел видеть подопечного в своем Институте радиоэлектроники или в аспирантуре университета, завкафедрой теорфизики университета Игорь Фалько тянул Виленкина к себе. Но ничего из этого не вышло. Откуда-то сверху поступало распоряжение, и Александру в очередной раз приходилось выслушивать отказы. Канеру вообще запретили брать кого-либо в аспирантуру. Впоследствии Виленкин рассказывал, что однажды сотрудники университетского первого отдела предложили ему сотрудничать, а он отказался. Так что, возможно, двери перед ним закрывались именно поэтому.

Так или иначе, вскоре Александр оказался в армии — причем не где-нибудь, а в стройбате под Конотопом. Там он испытал все ужасы дедовщины, друзья и родственники даже ездили в часть, разговаривали с офицерами, добились более снисходительного отношения. По возвращении в Харьков Виленкин принялся искать работу. И нашел — стал… сторожем в харьковском зоопарке. Возле клеток с зебрами сидел молодой человек и писал в блокноте формулы, изучал теорию относительности. Как говорится, все это было бы смешно… Отработав в зверинце полтора года, отличник физического факультета устроился охранять винный ларек. Говорит, это была вершина его профессиональной карьеры на родине. «Не так и просто было получить эту должность, — продолжает Виленкин, — надо было сначала доказать, что я не алкаш».

Для Александра все закончилось относительно неплохо. Он решает эмигрировать в США и в 1976 году навсегда покидает Харьков. У его родителей, которые не пожелали последовать за сыном, потом были неприятности, но зато Александр Виленкин смог заняться тем, что ему было просто необходимо, — наукой. Уже через год после приезда в Америку он получает докторскую степень, защитив диссертацию о биополимерах, устраивается в университет Тафтса в Медфорде, штат Массачусетс, и в дальнейшем уже занимается только космологией.

Мировая известность (по крайней мере, среди людей науки) к Виленкину приходит в 1982 году, когда на страницах журнала «Physics Letters» он опубликовал статью «Творение Вселенной из ничего».

Эпохальной в изучении проблемы происхождения Вселенной стала теория Большого взрыва, разработанная тоже советским эмигрантом в США Г. Гамовым. Однако далеко не все в этой истории было ясно, не ясна была и судьба Вселенной. Виленкин подошел к этим проблемам по-своему.

В течение миллиардов лет из случайных сгустков материи возникали звезды и галактики. Со временем в разных уголках Вселенной появилось множество «локальных миров» со своей особой судьбой. История нашей планеты — и вместе с ней человека — всего лишь одна из возможных форм эволюции живого в мироздании. Анализируя подобное развитие событий, Александр Виленкин пришел к выводу: хотя Вселенная бесконечно велика, число «сценариев эволюции», возможных в ней, равно конечной величине. Поэтому каждая отдельная «история», — например, «история планеты Земля», — может повторяться бессчетное число раз, как и вообще любое событие. Или многократно варьироваться. И это не научная фантастика, это просто наука, которая во сто крат интереснее и поразительнее любых художественных выдумок.

Известно, что количество энтропии (образно говоря, беспорядка) во Вселенной растет. Однако столь же хорошо известно, что время от времени происходят так называемые флуктуации, в отдельных местах и в отдельное время наблюдается стремление к упорядочению — так, например, сама история Земли с ее самоорганизацией (в том числе возникновением жизни, эволюцией живых существ и т. д.) — это не более чем флуктуация. Вероятность такой флуктуации крайне мала, вероятность возникновения идентичной флуктуации исключительно мала. Но Вселенная бесконечно велика — значит, вероятность все же есть. Как говорит сам космолог, «для масштабов Вселенной любая 0 целых, ноль, ноль, ноль… становится обыденным делом». Повторяясь в общих чертах, история в разных мирах несколько варьируется в пределах всех возможных вариантов. Так что где-то обязательно есть миры, где Элвис Пресли еще не умер, а Виленкин так и остался сторожем в зоопарке.

С этими рассуждениями тесно связано учение об «обновляющейся Вселенной» или множестве Вселенных. Согласно Виленкину, в течение 10–35 секунд после Большого взрыва длилась некая «инфляционная эпоха», в ходе которой само пространство расширялось в бешеном темпе. В результате некое фундаментальное взаимодействие, единая сила, действовавшая в пространстве, распалась на отдельные силы. Однако «инфляционное расширение», возможно, прекратилось только в отдельных регионах, «пузырях» со своим пространством-временем, своими законами и т. д. Этот пузырь — это и есть видимая нами Вселенная. Но есть и другие «пузыри», общение с которыми невозможно, пространство продолжает расширяться, и мы не успеваем получить сигнал. «Пузыри-Вселенные» продолжают возникать и порождают новые Вселенные. Так что жизнь всей Вселенной продолжается вечно, и вечно возникают пузыри, в которых когда-нибудь да повторится Земная история, варьируясь в отдельных проявлениях типа выборов президента США в 1955 году или столкновения «Титаника» с айсбергом.

Со своим «множеством миров в одном» Виленкин стал одним из новых Лапласов, его теории кажутся чисто спекулятивными, но, возможно, в скором времени именно эти идеи окажут самое серьезное влияние на развитие наших взглядов на Вселенную. Сам ученый верит в то, что не за горами то время, когда мы раскроем тайну бесконечности Вселенной, опишем ее начало…

Виленкин воспитывает новое поколение космологов, но довольно часто буквально упрашивает студентов не заниматься этой наукой. «Космология лишь для тех, кто чувствует к ней чудовищную тягу», — считает Александр Владимирович. Он и сам занимается самыми разными проблемами — детальным исследованием космического излучения, исследованием гравитационных волн, но больше всего интересуется самыми общими вопросами. На вопрос о том, что больше всего интересует его как ученого, Виленкин отвечает: «Во-первых, какие параметры, называемые нами «природными константами», в самом деле являются постоянными, а какие только кажутся нам таковыми, потому что постоянство им придает лишь «выбранное» нами место наблюдения Вселенной? Быть может, окажись мы в другой части Вселенной, те же самые константы примут совсем иное значение. Во-вторых, я спросил бы волшебницу, почему в мире квантовой физики мы вынуждены оперировать вероятностными понятиями и оценками? Наконец, меня интересует, в чем заключена природа сознания».

Зарубежная пресса открыто говорит, что Виленкина по гениальности можно сравнить со знаменитым Стивеном Хоукингом (кстати, Александр Владимирович был почетным гостем на торжестве в честь 60-летнего юбилея признанного гения в 2002 году, хотя и является оппонентом Стивена в науке). Мешает ему лишь излишняя застенчивость. Сам Виленкин скромно признается: «Вообще говоря, мироздание кажется мне сейчас еще бессмысленнее, чем прежде…» Представьте, что же может открыться, какой смысл действительно может найти этот ученый и его коллеги. Эта перспектива одновременно восхищает и ужасает.

Вишня Остап

Настоящее имя — Губенко Павел Михайлович

(род. в 1889 г. — ум. в 1956 г.)

Известный украинский писатель-юморист.

Ни для кого не секрет, что произведения, включенные в школьную программу по литературе, редко вызывают большой энтузиазм у учащихся. И, к сожалению, особенно это относится к произведениям литературы украинской. В чем тут дело? Ведь не в каком-то «отставании» ее от литературы русской? Наверное, не так хорошо и сами составители знают творчество украинских авторов, наверное, до сих пор остаются недостаточно изученными книги прекрасных поэтов и писателей Украины. Но есть писатель, чьи небольшие рассказы и сейчас читают не из-под палки. Они смешны сами по себе без скидок на время, на цензуру, на идеологическую подоплеку. Этот писатель — настоящий всенародный любимец Остап Вишня. Человек, которому суждено было стать одним из немногих представителей Украинского Возрождения 20-х годов, вышедших живыми из крепких объятий сталинской репрессивной машины.

Судьба Вишни полна житейских коллизий, и только его талант «скрасил» трагические страницы его биографии. Настоящее имя и фамилия писателя — Павел Губенко. Он родился 13 ноября 1889 года на хуторе Чечва Зеньковского уезда Полтавской губернии (сейчас село Грунь Ахтырского района Сумской области). Отец будущего писателя, Михаил Кондратьевич Губенко, был отставным солдатом, и всего в его семье было 17 (семнадцать) детей. Павел, вероятно, рос смешливым, подвижным мальчиком (предположить что-либо другое просто невозможно). Он закончил начальную, а затем двухклассную школу в Зенькове. Позже Павлу Губенко удалось поступить в Киевскую военно-фельдшерскую школу, которую он окончил в 1907 году. Во время Первой мировой войны Губенко был лекарем в 168-м Миргородском пехотном полку, затем работал в железнодорожной больнице.

В конце войны Губенко сдал экстерном гимназические экзамены и поступил на историко-филологический факультет в Киевский университет. Но учебу не окончил и остался без высшего образования. В конце 1917 года Губенко перешел на службу в санитарное управление министерства путей сообщения УНР. В составе министерства эвакуировался из Киева в Каменец-Подольский. Там он оставляет медицину и принимается за журналистскую деятельность. Некоторое время Губенко сотрудничал в эсеровской газете «Народная воля». Первый его фельетон был напечатан 2 ноября 1919 года и назывался «Демократичні реформи Денікіна (Фейлетон. Матеріалом для конституції бути не може)». Губенко взял себе псевдоним П. Грунский. Молодой фельетонист уже тогда обнаружил прекрасное чувство юмора, умение писать живым, сочным украинским языком. Это умение никуда не исчезло и впоследствии. Фельетоны же были настолько остры, что однажды редактор газеты, где работал Губенко, был оштрафован.

По окончании борьбы УНР с Советами журналист переезжает в Киев и вскоре оказывается в застенках ЧК. Причины ареста очевидны. Губенко вытащил из тюрьмы влиятельный тогда литератор Блакитный, который собирал в столичном Харькове коллектив журналистов для работы в новых советских изданиях.

С 1921 года Павел Михайлович начинает работать в газетах «Вісті ВУЦВК» и «Селянська правда», его начинают с удовольствием печатать и многие другие республиканские издания. В 1922 году он участвует в создании юмористического журнала «Червоний перець». 22 июля 1921 года в «Селянській правді» появляется фельетон «Чудака, їй-богу!», впервые подписанный псевдонимом Остап Вишня. С тех пор Павла Михайловича все друзья, знакомые и миллионы читателей называли именно так.

Короткие рассказы и острые заметки в газетах стали новым явлением в украинской литературе. Остап Вишня высмеивал зарождавшуюся бюрократию, традиционные человеческие пороки — лень, индивидуализм, зашоренность, необразованность и пр. Многие из них были свойственны как раз тем, с кем после отождествляли Вишню, — обычным украинским крестьянам. Но именно простые украинцы страстно полюбили «своего» Вишню. Один критик как-то отметил, что «писать рецензию на Остапа Вишню — это все равно, что писать рецензию на читателя». Народ с восторгом принимал юмор писателя, который некоторые зоилы называли грубым, мещанским, а потом и кулацким, буржуазным. Кстати, Остап Вишня подвергал уничижительной критике и наступления на украинизацию.

В Харькове писатель стал публиковаться не только в газетах, стали выходить книги Вишни. Среди них «Діла небесні» (1923), «Кому веселе, а кому й сумне», «Реп’яшки» (1924), «Вишневі усмішки сільські», «Вишневі усмішки кримські» (1925), «Щоб і хліб родив, щоб і скот плодився», «Лицем до села» (1926), «Вишневі усмішки кооперативні» (1927), «Вишневі усмішки закордонні» (1930). Усмешки Остапа Вишни — это, собственно, отдельный исконно украинский жанр. В 1928 году писатель издал четырехтомное их собрание. Книги Остапа Вишни продавались и в Украине, и в других республиках Союза, были переведены на множество языков и изданы колоссальными для тех времен тиражами. Всего вышло отдельными изданиями 150 книжек его юморесок, фельетонов, рассказов, сатирических миниатюр. Кроме того, писательпереводил на украинский язык произведения Гашека, Твена, Сухово-Кобылина. Кумирами же украинского юмориста с детских лет были выдающиеся его предшественники — Котляревский и Гоголь. Кстати, Максим Рыльский как-то сказал, что из всех украинских казаков народу лучше всего известны гоголевский Тарас Бульба и Остап Вишня.

Жена Варвара Алексеевна подарила Павлу Михайловичу двух детей — Марию и Вячеслава. В культурной жизни Первой столицы Остап Вишня стал одной из центральных фигур. Он дружил с людьми, определявшими лицо расцветшего в 20-е годы украинского искусства, — Амвросием Бучмой, Максимом Рыльским, Юрием Смоличем, Николаем Хвылевым, Александром Довженко и многими, многими другими. Часто бывал в других городах Украины, однажды с друзьями-писателями переплыл Днепровские пороги возле Запорожья. На квартире юмориста сначала на Сумской, а потом в знаменитом доме «Слово» на улице Культуры [15] собиралась вся харьковская богема. Устраивали посиделки, балагурили, конечно, шумно гуляли по центру города. И читали друг друга и друг другу, обменивались идеями, создавали самобытное явление — украинскую культуру первых лет советской власти.

Вишня никогда не был членом ни одной политической партии (ни во время Гражданской войны, ни потом — в коммунистическую эпоху). Зато он был членом литературных групп «Пролітфронт» и «Літературний ярмарок», помогал Блакитному организовывать «Гарт» и «Плуг», входил в состав Оргкомитета Союза писателей Украины. От почитателей творчества приходило множество благодарственных писем, телеграмм, в гости напрашивались «ходоки». И многие из них просили помощи, заступничества. Остап Вишня никому не отказывал, пользуясь своим влиянием, заходил в самые высокие кабинеты, добивался внимания к проблемам обратившихся к нему людей, в том числе и новыми фельетонами. Однажды председатель ВУЦИК Петровский пошутил: «Кто у нас, собственно, всеукраинский староста — Петровский или Вишня?».

Главным увлечением писателя была охота (кто же не знает просто уморительных, искрометных «Мисливських усмішок» Остапа Вишни!). На нее он ходил со своими друзьями, но любил и просто побродить, полюбоваться природой. Рассказывают, что после выходных Остап Вишня в болотных сапогах с ружьем за плечами шел по Благовещенскому базару, покупал дичь и с ней гордо появлялся на работе. Вообще, о Вишне существует масса анекдотов. Профессиональный юморист в жизни тоже был исключительно остроумным человеком, любил розыгрыши, постоянно травил какие-то байки — не то действительно о реальных событиях, не то — только что выдуманные.

В начале 30-х годов разворачивается волна репрессий против представителей украинской культуры. Погибает нарком Скрыпник, арестовывают Рыльского. В это страшное для будущего главного украинского советского поэта время его друг Губенко первым делом поехал в Киев поддержать семью опального поэта, потом писал письма с требованием пересмотреть дело Рыльского. Когда последнего выпустили, Остап Вишня предложил ему на время свою квартиру. Самоубийство же Хвылевого до глубины души потрясло писателя. Несколько дней он метался по своей квартире в «Слове». Прохожие поднимали голову, соседи боялись, что известный юморист сошел с ума.

25 декабря 1933 года был арестован и сам Вишня. Личное распоряжение дал сам глава республиканского ГПУ палач Балицкий. Новый год писатель провел под стражей. 3 января 1934 г. он признался в том, что осуществлял контрреволюционную работу на литературном фронте. Более того, что участвовал в организации покушения на Постышева. Существует рассказ о том, как следователь спросил, признает ли Вишня свое участие в подготовке убийства партийного деятеля в театре, на что писатель ответил: «Нет! Я люблю охоту и предпочитаю убивать вождей на свежем воздухе!» 23 февраля 1934 года Остап Вишня был приговорен к расстрелу, но вскоре высшая мера была заменена десятью годами исправительных лагерей.

Писатель был отправлен в Воркуту, а уже оттуда пешим этапом в Ухту на Печоре в Коми АССР. По дороге Вишня едва остался жив, перенеся «на ногах» тяжелое воспаление легких. Вот что рассказывают о его положении в лагере: «Маленький, щуплый, болезненный, с большими залысинами на седеющей голове и с большими живыми глазами, он в лагере был весьма одинок, несмотря на природное чувство юмора и писательскую общительность. Во всем лагере было два-три человека, с которыми Губенко был откровенен. В минуты такой откровенности он говорил: «Единственное, что меня радует и утешает в моем несчастье, — это то, что мне никогда больше не надо будет лгать…» Пришлось ему здесь вспомнить о своей первой специальности, работать в медицинском пункте.

Многие люди, осужденные на долгие сроки в концлагерях, не дожидались освобождения. Многим срок произвольно увеличивали, не спешили отпускать на волю. Но с Вишней вышло иначе. Шел 1943 год, предстояло освобождение Украины и, по одной из версий, сталинское руководство предложило Александру Довженко и Николаю Бажану составить список украинских деятелей культуры, которых можно было бы освободить из мест заключения, чтобы они продолжили работу на идеологическом фронте, пропагандировали возвращающуюся в Украину советскую власть среди местного населения. Война вообще заставила власти временно пересмотреть свое отношение к национальной политике. Вспомнили о русском национальном характере, а трудности, возникшие в первую очередь в Западной Украине, требовали и заигрывания с украинским народом. В списке, составленном Довженко и Рыльским, Вишня значился под номером один. Писателя вызвал к себе начальник лагеря, пристыдил, что в такое трудное для страны время он не сражается, а сидит, и приказал собирать вещи. Писатель вышел на свободу 8 октября.

Есть и другие подробности освобождения. В одном канадском журнале для представителей украинской диаспоры опубликовали фотографию Вишни. Авторы статьи критиковали сторонников сотрудничества с СССР, говорили о том, как сталинский режим обходится с талантливыми украинцами. Советское руководство сделало ответный пропагандистский шаг. Вишню освободили, привезли в Киев, устроили в журнал «Перець» (в нем писатель публиковался до конца жизни), помыли, одели, подкормили, и вскоре вышел журнал с фотографией довольного юмориста, в котором он сам насмехался над теми, кто говорил о его «выдуманных» страданиях.

Долгих десять лет Остап Вишня провел в лагере. Однажды, в 50-х, он, глядя на ночное небо, сказал сестре: «Звезду своей судьбы я всегда видел через решетку».

Появились новые фельетоны. (Например, мгновенно ставшая популярной «Зенітка».) После войны он издал еще ряд книг: «Самостійна дірка» (1945), «Зенітка» (1947), «Весна-красна» (1949), «Вишневі усмішки» (1950), «Мудрість колгоспна» (1952), «Великі ростіть» (1955), «Твори» в 2-х томах (1956). Продолжали издавать книги Вишни и после его смерти, в том числе собрание сочинений в семи томах. Каждый год после войны писатель приезжал в Харьков, где останавливался у сестры Марии. 25 октября 1955 года военный трибунал Киевского военного округа отменил постановление Коллегии ОГПУ, и дело Вишни прекратил из-за отсутствия состава преступления. А через год — 28 сентября 1956 года Остап Вишня умер. На его похоронаххор исполнял песню «Козака несуть…»

В Украине учреждена премия имени Остапа Вишни для писателей сатириков и юмористов. В Харькове на доме по улице Сумской, где жил писатель, висит мемориальная доска.

В последние годы своей жизни Павел Губенко вел дневник. В нем он написал: «Просто не любив я печальних лиць, бо любив сміятися. Не переносив я людського горя. Давило воно мене, плакати хотілося… Я народний слуга! Лакей? Ні, не пресмикався! Вождь? Та Боже борони!.. Пошли мені, доле, сили, уміння, талану, чого хочеш, тільки щоб я хоч що-небудь зробив таке, щоб народ мій у своїм титанічнім труді, у своїх печалях, горестях, роздумах, ваганнях, щоб народ усміхнувся!.. щоб хоч одна зморшка його трудового, задумливого лиця, щоб хоч одна зморшка ота розгладилася!»

Воробьев Владимир Петрович

(род. в 1876 г. — ум. в 1937 г.)

Выдающийся анатом, создатель анатомического музея, руководил работами по бальзамированию Ленина.

Сколько копий было сломано вокруг вопроса о необходимости предать земле тело Ленина! Говорят о христианских ценностях, еще и еще раз подчеркивают все негативное, связанное с деятельностью «великого вождя». Для нас же, харьковчан, мавзолей Ленина — это памятник не только ему самому, это памятник выдающемуся ученому-анатому Владимиру Петровичу Воробьеву. До него никто и нигде ничего подобного не делал.

Бальзамирование Ленина было не просто научным экспериментом для Владимира Воробьева. На кону стояла его жизнь, ведь предложение заняться сохранением тела покойного лидера страны исходило от незабвенного Феликса Дзержинского. Не зря харьковский анатом ответил Борису Збарскому, сообщившему ему, что решение принято и «пути назад нет»: «Себя и меня погубишь…» Вопросы сохранения, консервации отдельных частей тела человека анатом поставил перед собой задолго до смерти Ленина. Препараты из рук, сердец, мозгов и т. п. Владимир Петрович изготовлял чуть ли не со школьной скамьи. Сохранение же человеческого тела целиком было сверхзадачей, но вряд ли Владимир Воробьев всерьез предполагал, что задача эта будет решена в такой момент и таким образом.

Владимир Петрович родился в состоятельной семье оптового торговца зерном в Одессе 14 (26) июля 1876 года. В семье Петра Воробьева было еще шесть девочек — так что Володя был, наверное, любимым ребенком. Получив традиционное домашнее воспитание, Владимир поступил в знаменитую ришельевскую гимназию, обучение в которой, правда, вспоминал с горечью. Ведь естественные науки в гимназии преподавались крайне слабо. Занятия греческим и уроки Закона Божьего тяготили будущего медика, а вот латынью и рисованием он занимался охотно. Владимир часто пропускал занятия в гимназии, зато дома с упоением читал не включенных в программу Пушкина, Толстого, Тургенева; общение с мужем одной из сестер, Рашеевым, сблизило его с прогрессивно настроенной болгарской диаспорой. Большое влияние на мальчика оказал и дядя-врач. С его подачи Владимир стал посещать Одесскую больничную прозектуру. Еще в гимназические годы он впервые притащил домой ампутированную человеческую ногу, которую выпросил для препарирования.

Таким образом, профессиональные устремления Владимира Петровича определились еще в самом юном возрасте. При Новороссийском университете тогда медицинского отделения не было, и поэтому Воробьев по совету дяди в 1897 году отправляется в Харьковский университет. Там с первого же курса он зарекомендовал себя как прилежный, влюбленный в медицину студент. В отличие от многих сверстников он не испугался работы с трупами, наоборот, именно это увлекло его. Молодой медик подолгу сидел за книгами, работал в небольшом анатомическом музее, сам готовил препараты. К тому времени в Харькове уже существовала хорошая традиция преподавания анатомии, была создана особая школа изготовления муляжей и препаратов [16]. Значительное место в работе кафедры уделялось и вопросам консервации трупов.

На Воробьева непосредственно большое влияние оказал Алексей Белоусов, анатом, известный не только в Харькове, но и за границей. Уже на втором курсе Владимир Петрович настоял на том, чтобы его допустили до научной работы кафедры анатомии. Воробьев попросил Белоусова, чтобы тот дал ему задачу для самостоятельной работы. Алексей Константинович, хоть и видел в ученике большие способности, поначалу скептически отнесся к возможностям того в столь юном возрасте работать над серьезными научными проблемами, поэтому дал задачу описательного характера. Но Владимир Петрович не смирился, потребовал усложнения и добился своего. К концу года Владимир Воробьев закончил работу о сосудах и нервах сухожилий стопы. Работа эта поразила маститых докторов тщательностью проработки новой для медицины того времени темой, зрелостью размышлений, оригинальностью поставленных опытов. Так Воробьев уже очертил круг своих приоритетных интересов — иннервация внутренних органов.

Не меньший успех ожидал и следующие научные работы студента Воробьева. На старших курсах он одновременно написал сразу два труда. Один — о сравнительной анатомии ворот печени, другой — о вывихах костей запястья. Обе работы были удостоены золотых медалей, за работу о воротах печени Воробьев был удостоен премии им. Алексеенко, труды были опубликованы. Кстати, отношение Владимира Петровича к публикациям — это особая тема. Харьковский анатом никогда не спешил печатать свои работы и создал свою теорию «отдыха» от публикаций. Этот «отдых» не помешал ему за свою жизнь опубликовать около 300 научных работ.

С первых же дней обучения в университете проявились не только выдающиеся способности Воробьева как ученого — работоспособность, уникальная память, творческое мышление, но и его левые настроения, принесшие его карьере немало вреда. В первый же год своей учебы Владимир был вовлечен в студенческое движение, участвовал во всех забастовках и собраниях. В 1905 году он возглавлял профессиональный союз младших университетских служащих, лечил раненых на баррикадах студентов, предоставлял помещение для подпольных собраний. В Харьковском медицинском обществе инициировал составление самых смелых резолюций. Среди его сотрудников и учеников всегда было немало участников восстаний, авторов прокламаций. Немудрено, что еще до революции 1905 года Воробьев попал в «черный список» органов надзора.

По окончании университета (в 1903 году он получил диплом лекаря с отличием) Воробьев был оставлен на кафедре анатомии. Еще на старших курсах он был назначен препаратором кафедры. С декабря 1903 года работал помощником прозектора. Все знали, что никто лучше молодого сотрудника не может приготовить препараты, своими руками анатом изготовил множество новых макетов, нарисовал сотни плакатов. В 1904 году Владимир Петрович был избран действительным членом Харьковского медицинского общества и первым в университете был представлен к престижной премии Грубера. С этого же года Воробьев наряду с работой на кафедре нормальной анатомии в университете начал читать курс общей анатомии в университетской акушерской школе, а в 1905–1906 годах — в фельдшерской школе при Харьковской губернской земской больнице.

В 1906 году после возобновления нормальной работы университета Воробьев был назначен прозектором. Тогда он жил в комнате при анатомическом театре, на нем лежала огромная нагрузка в связи со все увеличивающимся количеством студентов. Два прозектора готовили научные материалы, препараты к лекциям и практическим занятиям, пополняли учебный музей. При этом Владимир Петрович вел и самостоятельный курс препарирования. Произошли перемены и в личной жизни прозектора. Вопреки желанию родственников с обеих сторон он обвенчался с секретарем деканата медицинского факультета Александрой Владимировной Кривцовой. С тещей отношения сразу не заладились, и молодые сняли квартиру в доме на улице Мироносицкой. Летом вместе с супругой Владимир Воробьев отправился в первую свою заграничную командировку.

Харьковский ученый посетил Австрию и Италию. Более всего его интересовало музейное дело. Музей при медицинском факультете в Харькове Воробьева совершенно не устраивал. Он напоминал молодому доктору кунсткамеру — там было немало диковинок, но они не были систематизированы, многие части человеческого тела не были представлены. В Италии Воробьев с увлечением изучал живопись и скульптуру, в первую очередь — творения обратившихся к теме красоты человеческого тела Микеланджело и Леонардо. В Италии чета Воробьевых подружилась с известным художником Борисом Кустодиевым. Вообще Владимир Петрович не был чужд искусству. Он играл на рояле, обожал оперу, часто во время работы напевал любимые арии. Обладая блестящей памятью, медик любил декламировать стихи русских поэтов. (Студентов же Воробьев поражал тем, что мог не только дословно процитировать высказывания по тому или иному поводу разных ученых, но и привести номер страницы в книге, откуда взята цитата.) Владимир Петрович уже в конце жизни в одной анкете писал, что владеет тремя иностранными языками — французским, немецким и болгарским. Он указал только те языки, которыми владел в совершенстве. Друзьям же жаловался на то, что «недостаточно» знает английский, польский, сербский и чешский языки: «Читаю без словаря, все понимаю, но говорю — слабо…»

В конце 1907 года Владимир Воробьев завершил пятилетнюю работу над планом создания учебного анатомического музея Харьковского университета. К тому времени подобных заведений в Российской империи было три, и четвертым стал музей Воробьева. Харьковский подвижник не только тщательно подобрал и расставил экспонаты в необходимом для усвоения учебной программы порядке, но и разработал ряд новых методов для сохранения препаратов, их цвета и формы. Техника обезжиривания, отбеливания и просветления костей, наиболее выигрышная с учебной точки зрения их распиловка; окраска, маркировка и крепление, обработка связок и мышц, наливка сосудистой системы — все это нашло отражение в труде молодого педагога «К вопросу об устройстве анатомических учебных музеев», ставшее бесценным пособием для анатомов России и мира.

Алексей Константинович Белоусов уже давно видел талантливого ученика своим преемником в качестве руководителя кафедры. В марте 1908 года тяжело больной ученый в письме министру доказывал, что лучшим кандидатом на его место является Воробьев. В мае Алексей Константинович умер. В том же мае Воробьев защищал докторскую диссертацию на тему «Иннервация сухожилий у человека». Защита прошла с успехом. Воробьев впервые применил свой метод «просвечивания» препаратов электрическим светом, что позволило ему видеть все нервы сухожилия. Кроме докторской, в 1908–1909 годах у Воробьева вышли в свет и другие работы: «О поперечных перешнуровках желчного пузыря», «О веществах и аппаратах для обезжиривания костей», уже упоминавшийся труд об устройстве учебных музеев.

Но в сентябре 1908 года заведующим кафедрой был назначен гистолог реакционер Кульчицкий. Воробьеву же поручили читать ответственный курс нормальной анатомии. В том же году у Воробьевых родилась дочь Ирина. (Сын Юрий появился на свет через два года.) Владимир Петрович начал читать курс нормальной анатомии на частных Высших женских медицинских курсах, общую и специальную анатомию зубов в зубоврачебной школе Кривопускова. Тем временем в полицейских рапортах продолжала упоминаться его фамилия как постоянного участника сомнительных собраний и антиправительственных банкетов. В досье Владимира Петровича было написано: «Иметь в виду по поводу его кандидатуры в Харькове».

В мае 1909 года харьковский медик опять предпринял заграничную командировку, посетил знаменитого немецкого анатома Леопольда Штиду. Известна история о том, как, ожидая в кабинете своего именитого коллегу, Воробьев, чтобы убить время, отпрепарировал полукружные канала на височных костях, лежавших на столе профессора. Работа эта требует немало времени и большого искусства, и Штида был так восхищен, что изменил тему пары и после перерыва рассказал немецким студентам о полукружных каналах, показал препараты и представил ученикам русского анатома. У Штиды Воробьев занимался исследованием нервов желудка. Владимир Петрович открыл особое нервное сплетение, лежащее под серозной оболочкой желудка собаки.

Но анатом с мировым именем никак не мог получить признания вышестоящего начальства. Заведовать кафедрой нормальной анатомии в Харькове был назначен проработавший пятнадцать лет тюремным врачом в Таганроге Зоммер. Воробьев впоследствии рассказывал, что не мог без смеха смотреть на то, как его начальник делает разрез. Владимир Петрович утверждал, что Зоммер требовал от студентов лишь знания описательной номенклатуры, запретив задавать вопросы, «каким путем и в силу каких причин». Сам же Воробьев к тому времени вполне утвердился во мнении, что именно выяснение причинных связей, функционального назначения органов в связи с их формой, изучение организма в целом является главной задачей анатома. Крупный ученый не мог быть удовлетворен ролью средневекового книжника, знающего миллион названий и не желающего понимать, почему все именно так, а не иначе.

В 1910 году Воробьев был приглашен для чтения лекций по анатомии в женском медицинском институте Харьковского медицинского общества. В следующем году он подал документы на конкурс на замещение должности профессора кафедры анатомии в Юрьевском университете. Баллотировка закончилась убедительной победой харьковского медика, которого сторонники его кандидатуры считали безусловно наиболее даровитым из всех кандидатов. Но Министерство просвещения не утвердило результатов конкурса и назначило профессором местного, юрьевского доктора, против которого проголосовали его же коллеги по университету. В 1913 году при еще более загадочных обстоятельствах, возмутивших многих докторов по всей России, Воробьев не получил аналогичной должности в Варшаве. Возможно, решающую роль сыграло письмо бывшего завкафедрой анатомии Харьковского университета Кульчицкого, в котором он, вроде бы хваля своего бывшего подчиненного, отмечал вскользь его «преувеличенное о себе понятие и порядочный запас дерзости к себе равным при несомненной почтительности к старшим». Кроме того, Кульчицкий писал, что Воробьев, конечно, «прекрасный анатом, чрезвычайно умелый техник… со студентами требователен, как преподаватель исполнителен и усерден. Немножко интриган. У него были грехи в прошлом. Он принадлежал к освободителям в 1905 году, но давно с этим покончил, так как никаких политических убеждений не имеет, хотя и говорит об них когда-нибудь».

Свое право на некоторую исключительность Владимир Петрович доказывал не только в прениях, но и неустанной кропотливой работой в препараторской, анатомическом музее, в библиотеке… Однако напряженная работа на «нескольких фронтах» была явно неадекватна финансовой отдаче. Возможно, это было одной из причин ухудшения отношений с женой. Впрочем, главным стало другое трагическое событие. Летом 1914 года семья Воробьевых отдыхала на даче в Кочетке (сейчас Зачепиловский район Харьковской области). Весть о начале войны заставила Владимира Петровича срочно отбыть в Харьков. После его отъезда неожиданно заболел Юрий. Александре Владимировне не удалось вовремя найти квалифицированного врача, и сын умер. Владимира Петровича рядом не оказалось, он вообще ничего не знал ни о болезни, ни о кончине ребенка. Жена, охваченная горем и обидой на мужа, собрала вещи, взяла с собой дочь и уехала к родственникам в Москву. Воробьев узнал обо всем с большим опозданием, и вернуть жену ему уже не удалось.

Во время войны Воробьев возглавлял санитарный отряд студентов. В 1916 году, наконец-то, ему было присвоено профессорское звание в женском медицинском институте «без прав по государственной службе и без пенсии», а в марте 1917 года революция вручила Воробьеву ту должность, которую он заслужил давным-давно, — заведующего кафедрой нормальной анатомии на медицинском факультете университета. Лекции профессора всегда вызывали огромный интерес, он читал их, не заглядывая в бумаги, постоянно вводил в курс новейшие данные науки, использовал большое количество лично изготовленных наглядных пособий, на экзаменах был требователен, но справедлив. Несколько раз студенты преподносили ему букеты со вложенными записками «За печень», «За сердце» и т. д.

Обеспечивать непрерывность научного и образовательного процесса, в то время как город переходил из рук в руки, было очень тяжело. Пришлось приспосабливаться к новым условиям. Так, например, Воробьев с коллегами основали Артель врачей и художников-специалистов, производившую муляжи органов человеческого тела для Главного военно-санитарного управления Временного рабоче-крестьянского правительства Украины. Макеты предназначались для пропаганды здорового образа жизни и ликвидации безграмотности населения в области знаний о человеке. Естественно, это было способом заработать какие-то деньги. Но все-таки профессор не смог справиться со всеми сложностями войны. Судя по всему, Воробьеву надоели постоянные вооруженные столкновения, террор со всех сторон, угрозы расправы реакционеров во времена правления Деникина… Владимир Петрович в декабре 1919 года поехал к родным в Одессу, а через месяц эмигрировал с семьей Рашеевых в Болгарию. В Софийском университете медицинский факультет открылся лишь за два года до прибытия харьковского ученого, и в становлении высшей медицинской школы Болгарии огромную роль сыграли как раз эмигранты из России.

Одним из предметов, который на факультете некому было преподавать, была нормальная анатомия. Какова же была радость деканата, когда там узнали, что в столицу Болгарии прибыл ученый с мировым именем — харьковский профессор Воробьев. 20 марта 1920 года Владимир Петрович уже приступил к чтению соответствующего курса. За те полтора года, которые Воробьев пробыл в Софии, он создал кафедру анатомии, анатомический музей, воспитал преемников. Сейчас кафедра нормальной анатомии в Софийском университете носит его имя. Но чем дальше, тем больше скучал профессор по Харькову. Ученики писали ему, что работа на медицинском факультете продолжается. Не сразу Владимир Петрович решился вернуться. Пишут, что беспокоило то, как его встретит ЧК. Воробьев участвовал в экспертизе трупов расстрелянных красными белых офицеров, проводившейся администрацией Деникина. Но осенью 1921 года анатом все же отбыл на родину.

К моменту его возвращения медицинский факультет выделился из университета, объединился с женским медицинским институтом и в 1921 году получил наименование Харьковского медицинского института. В 1922 году кафедру нормальной анатомии в нем возглавил Владимир Петрович. А в 1924 году умер Владимир Ильич Ленин и поступило предложение сохранить его тело для потомков. Поначалу тело вождя хотели заморозить, но доктор Борис Збарский предложил использовать другой метод — бальзамирование. По его мнению, единственным человеком, который мог это осуществить, был работавший в Харькове Владимир Петрович Воробьев. По сути, автором метода, с помощью которого и бальзамировали Ленина, был Мельников-Разведенков, который еще в 1895 году предложил для приготовления анатомических препаратов использовать три раствора, составными частями которых являлись формалин, соли разных кислот (в первую очередь, уксусной), винный спирт, глицерин и обычная вода. Воробьев же много работал над восстановлением высыхающих тканей, разработал метод их оживления с помощью воды, раствора уксусной кислоты и перекиси водорода. Подойдя вплотную к вопросу сохранения трупа целиком, Владимир Петрович предлагал все без исключения ткани (мышцы, кожа, жир), трубчатые кости и позвоночник обрабатывать консервирующими веществами, каждая клетка должна была пропитаться глицерином и уксусным калием — невысыхающими, притягивающими влагу из воздуха веществами. В бальзамируемое тело через сосудистую систему следовало вводить до полного насыщения спирт, формалин, глицерин, в которых растворены уксусные соли, иногда и полностью погружая труп в смесь этих веществ.

25 марта Воробьев приехал в Москву и уже на следующий день приступил к работе. Время работало против докторов, поскольку тело уже начало покрываться пятнами, открылись глаза и рот, началось гниение. С 26 марта склеп был закрыт для посещения, и все участники проекта практически поселились в его глубинном помещении, где температура редко поднималась выше 0°. Воробьев и Збарский полумертвыми приходили для нескольких часов сна в гостиницу, и в конце концов Дзержинский взял с них слово, что они будут сменять друг друга. Работа была сделана за четыре месяца. Совершенно очевидно, что для своего времени достижение Воробьева и его коллег было уникальным. Владимир Петрович был удостоен единственного в своем роде звания Заслуженного профессора, а также награжден 40 тысячами червонцев. В 1927-м он получил премию имени Ленина, в 1934-м (вместе со Збарским) — орден Ленина, в 1935-м он был избран членом Украинской Академии наук и даже членом ЦИК Украины.

Воробьеву стало гораздо легче осуществлять самые различные свои проекты, печататься, открывать новые учреждения. Так, при его непосредственном участии был открыт Институт экспериментальной медицины им. Мечникова. При кафедре Воробьев создал музей становления человека. С 1932 года довольно продолжительное время профессор работал в Берлине. Важнейшей же работой последнего десятилетия жизни анатома стало создание «Атласа анатомии человека» — издание, важность и полезность которого трудно переоценить.

Последние годы Воробьев прожил вместе со своей давней и хорошей знакомой Марией Григорьевной Браунштейн. Он лично принял участие в устройстве научной карьеры ее сыновей, оба стали видными учеными. Переехала к отцу в Харьков и дочь Ирина с внуком Александром. Смерть Владимира Петровича, знатока всех нюансов строения человеческого организма, иначе как нелепой и не назовешь. В 1937 году он часто чувствовал некоторое недомогание. Сам настоял на операции. 31 октября во время операции, когда Воробьев был под наркозом, врачи удалил ему почку, оказавшуюся единственной.

В Харькове в анатомическом музее находится восковая фигура профессора, организован небольшой музей с его личными вещами и наградами. Прах выдающегося анатома до недавнего времени хранился на кафедре, а сравнительно недавно захоронен на 13 кладбище.

Именем Воробьева названа улица и переулок. Мемориальная доска с его именем украшает фасад медицинского университета.

Гельферих Максимилиан Христианович

(род. в 1828 г. — ум. в 1901 г.)

Крупный предприниматель и благотворитель. Владелец завода по производству сельскохозяйственных машин и орудий (сейчас «Серп и молот»)

О том, что Гельферих — это не просто половина названия одного харьковского предприятия, на котором бастовали рабочие, а фамилия купца, живого человека по имени Максимилиан, жители Первой столицы узнали, по большому счету, совсем недавно. Более того, многие и не узнали вовсе. Не повезло Максимилиану Гельфериху. До революции его деятельность освещалась даже в таком солидном издании, как «История Харькова» Багалея и Миллера, как сплошная благотворительность. После революции советских летописцев интересовали только рабочие его завода и их борьба за экономические и политические права. Владелец предприятия оказывался по другую сторону баррикад, а следовательно, героем отрицательным и вообще абстрактным. В результате, что же мы знаем об этом человеке? Очень немного.

Максимилиан Гельферих родился в городе Рёйтлинген в 1828 году. Городок этот находился на территории королевства Вюртемберг (сейчас земля Баден-Вюртемберг). Отца его звали Христианом, поэтому по приезде в Россию Максимилиан и стал Христиановичем. Что именно вынудило подданного Вюртембергского королевства перебраться в Россию, да еще и в Харьков, неизвестно. Возможно, необходимость поправить свое материальное положение, ибо, по имеющимся данным, в Харьков Гельферих прибыл в 1851 году практически без средств к существованию. В то время в городе уже проживала немногочисленная немецкая община. Первых немцев сюда завез, по всей видимости, Василий Назарович Каразин. Это были ремесленники, которых наняли для обустройства университета. Немцы поселились в нагорной части города, в районе нынешней улицы Пушкинской, которая с тех пор и до конца XIX века носила название Немецкой. За Мироносицким кладбищем (которое находилось на месте нынешнего сквера Победы) появилось и лютеранское кладбище, на нынешней площади Поэзии стояла кирха.

Немцы Харькова отличались, как и везде, большим трудолюбием, умением экономно вести хозяйство, стремлением к образованию. Кроме того, зажиточные, авторитетные выходцы из Германии никогда не чуждались своих соотечественников — сапожников или столяров. Община жила очень дружно, широко была развита взаимопомощь. Возможно, именно это помогло молодому Максимилиану обустроиться на новом месте, и впоследствии он не забывал поддерживать харьковских немцев.

В середине позапрошлого века в России появлялись лишь первые ростки капиталистических отношений. Кое-какие изменения затронули и сельское хозяйство. В Харькове, к примеру, еще с начала XIX века действовало фило-техническое общество, которое должно было помочь помещикам перейти к передовым формам и технологиям ведения хозяйства, помочь с выбором сортов, техники для обработки земли. В 50-х годах самые проницательные представители верхов общества уже видели, что отмена крепостного права становится неизбежной, что это приведет к ускорению развития капиталистических отношений на селе. Все большим спросом пользуются новые сельскохозяйственные орудия, хотя фантастически разбогатеть на этом деле, вероятно, еще нельзя. Максимилиан Христианович решает заняться именно продажей плугов, сеялок и т. п. иностранного производства. Его торговое заведение открылось в 1853 году. Это было довольно скромное агентство немецкой торговой фирмы «Белино Фендрих». Сам Гельферих производством не занимался.

Положение резко изменилось после провозглашения знаменитого Манифеста 1861 года, а точнее, через несколько лет после него — когда помещики и зажиточные крестьяне осознали, что произошло и какие перед ними открываются перспективы. Спрос на технику подскочил в несколько раз. В 1869 году (а это, кстати, и год, когда Харьков стал железнодорожным городом) Максимилиан Христианович открывает уже собственное заведение по продаже сельскохозяйственных машин заграничных фирм, заключая с этими фирмами соответствующие договоры. Так харьковский купец стал, как сейчас принято говорить, эксклюзивным представителем на Слобожанщине таких заграничных контор, как «Клейтон и Шуттльворт» из Англии, «Сакк и Экперт» из Германии, «Джонстон и Гарвейст» из США. В Харькове находился главный склад заведения, а во многих городах Юга России появились его отделения. Доходы Гельфериха быстро росли. Он стал уважаемым человеком, купцом 2-й гильдии. В 1868 году он взял в жены внучку состоятельного владельца галантерейной фирмы «М. Саде» Жозефину.

В 1875 году на Конной площади (сейчас площадь Восстания) Гельферих построил для склада двухэтажное кирпичное помещение, а через три года при складе появилась мастерская по производству кузнечных и слесарных работ. В 1880 году здесь же строятся чугунолитейные мастерские «для справления готовых изделий, получаемых из-за границы». После установки здесь паровой машины строительство было прервано. И не потому, что хозяин испытывал финансовые затруднения. Наоборот, рыночная конъюнктура и возможности Гельфериха позволяли расширить производство. В апреле 1881 года Максимилиан Христианович представил городским властям новый проект, предусматривающий строительство уже не мастерских, а чугунолитейного завода, что включало в себя: сооружение чугунолитейного цеха, вагранки, меднолитейной печи, сушильной камеры и подсобных помещений. Еще через год новый завод уже выпускал готовую продукцию: веялки, культиваторы, сенные прессы и пр. Производство непрерывно расширялось. Если в 1882 году на заводе работало 60 человек, то в 1885 году их было уже 107. В конце 80-х годов торгово-промышленное заведение купца Саде присоединилось к заводу Гельфериха. Так в руках семьи Гельферих-Саде концентрируется производство сельскохозяйственных машин, появляется и знакомое название предприятия, будущего завода «Серп и молот». На базе этого торгово-промышленного заведения в 1895 году родственники и служащие Максимилиана Христиановича создают акционерное предприятие «Товарищество Гельферих-Саде» [17] с уставным капиталом в 1 250 000 рублей, производящее и продающее сельскохозяйственные машины и орудия собственного и заграничного производства: паровые и конные молотилки, плуги, сеялки, жатки, жатки-сноповязалки и т. д. и т. п. Большинство мастеров стали держателями акций, значительную же часть административного персонала составляли немцы и англичане. В 1899 году на заводе работало 436 человек, в год выпускалось продукции более чем на 600 тысяч рублей. «Гельферих-Саде», безусловно, был одним из лидеров металлообрабатывающей промышленности Юга России.

Как один из крупнейших предпринимателей региона, Максимилиан Христианович вошел в состав харьковской биржевой организации. В 1887–1891 годах в качестве ее представителя он входил в состав правительственной комиссии, разработавшей новый закон о таможенных тарифах на импортные товары. Регулярно Гельферих принимал участие и в организации и проведении сельскохозяйственных выставок. Первая такая выставка в России была проведена как раз в Харькове в 1887 году.

Трудно сказать, насколько честным, особенно по отношению к рабочим, хозяином был Максимилиан Христианович Гельферих. Рабочее движение в России только развивалось, не имело таких традиций, как на Западе. Естественно, рабочий день долгое время доходил до 14 часов в сутки, на предприятии работали подростки, фельдшер был один на весь завод, всерьез говорить о мероприятиях, направленных на соблюдение санитарных норм, тоже не приходилось. В то же время, судя по всему, «Гельферих-Саде» вовсе не был худшим в Харькове предприятием в смысле положения на нем трудящихся. В первых забастовках рабочих города в 90-е годы XIX века представители предприятия Гельфериха не участвовали. Зато в знаменитой харьковской маевке 1900 года приняли участие рабочие практически всех крупных заводов, в том числе и «Гельферих-Саде». Волнения продолжались несколько дней, вмешалась полиция. Максимилиан Христианович не остался равнодушен к проблемам рабочих, но решать их пытался по-своему. В том же 1900 году около 120 мастеровых завода за долголетнюю службу на заводе получили от хозяев денежное вознаграждение в 1000 рублей — сумму по тем временам немаленькую. Судя по тому, как резко отзываются об этом мероприятии Гельфериха советские историки завода (мол, подачка оттолкнула от революционного движения ряд квалифицированных рабочих, которые своими речами стали подрывать высокий боевой дух своих неквалифицированных товарищей), эта мера оказалась довольно эффективной. Не меньшей порции желчи удостоилось в советской историографии и «Харьковское общество взаимного вспоможения занимающихся ремесленным трудом». Общество действовало в традиционном умеренном духе тредюнионизма, выдвигало экономические требования и помогало деньгами рабочим. (Незадолго до смерти Максимилиан Христианович учредил вспомогательный фонд для рабочих в размере 50 тысяч рублей. Фонд помогал нетрудоспособным рабочим, вдовам и сиротам.) Почетным членом общества состоял Гельферих. Естественно, члены этой организации также «пагубно влияли на пролетариат Харькова».

Уже после смерти первого директора завода, в 1903 году, «Товарищество Гельферих-Саде» приобрело машиностроительный завод Бельгийского общества по производству мельничных поставов, конных приводов и элеваторов для паровых молотилок [18]. В 1907 году именно в здание этого завода на Корсиковской улице переехал и «Гельферих-Саде». Здесь завод «Серп и молот» находится и до сих пор.

Максимилиан Христианович заслужил благодарность города как один из самых активных и щедрых благотворителей Харькова. Помощь от Гельфериха получали образовательные, медицинские, культурные учреждения. Ниже мы приведем список лишь некоторых благих дел, на которые жертвовал значительные суммы харьковский предприниматель.

Десять тысяч рублей — лечебнице для хирургических больных Общины Красного Креста; шесть тысяч — Обществу попечения о больных детях Харькова и его окрестностей; пять тысяч и пятьдесят соток — Больнице для неизлечимых больных; постройка при Николаевской больнице для бедных [19] дополнительного помещения на пятьдесят мест — для более состоятельных пациентов. Наконец, участок в конце Старомосковской улицы — лечебнице «Женская помощь», целью которой была помощь женщине во время ее болезни или материнства, предоставление беременным, роженицам и больным с гинекологическими проблемами доступного по цене помещения и лечения. При «Женской помощи» также проводилась практическая подготовка женщин-врачей и повивальных бабок. Во главе попечительского совета стоял сам Максимилиан Христианович. В 1901 году Гельферих дополнительно пожертвовал капитал в сто тысяч рублей на устройство этой больницы. Летом она уже начала строиться, и ее основатель, будучи тяжело больным, появлялся на стройке, лично вникал во все дела. Максимилиан Христианович строил эту лечебницу в память о горячо любимой жене, умершей в 1894 году в Сан-Ремо, но похороненной на католическом кладбище в Харькове. Однако больница в результате получила имя самого Максимилиана Гельфериха и носила его до революции. Сейчас здесь находится 2-й роддом. В 2003 году ему вернули имя Гельфериха, а на здании гинекологического отделения роддома была открыта мемориальная доска в память об основателе и спонсоре этой и нескольких других больниц Харькова.

Максимилиан Христианович был одним из самых активных участников всех начинаний евангелическо-лютеранской общины города, которая, по переписи 1897 года, насчитывала 2353 человек. Так, в 1884 году было учреждено Общество для оказания помощи и приискания труда нуждающимся немцам. Одним из основателей его был и Гельферих. По его завещанию Обществу было передано 5 тысяч рублей. Еще тысячу чуть раньше завещал Обществу брат Максимилиана Христиановича — Альберт. (Он тоже жил в Харькове, умер в 1899 году.)

В 1891 году Гельферих определил ежегодное пособие в 1200 рублей немецкой Вознесенской женской гимназии, по завещанию же предпринимателя этой гимназии было передано еще 18 тысяч рублей. Среди других вложений в образование следует назвать учреждение именных премий Гельфериха в Коммерческом училище и Технологическом институте, завещание 20 тысяч рублей Обществу грамотности для постройки школы имени Жозефины Гельферих-Саде. Максимилиан Христианович принимал участие и в культурной жизни города. К примеру, он был среди первого директорского состава основанного в 1871 году в Харькове отделения Русского музыкального общества.

Виднейший харьковский бизнесмен и меценат умер 11 августа 1901 года и был похоронен на лютеранском кладбище (сейчас это часть 2-го городского кладбища). До революции его имя носила нынешняя улица Ольминского, а называлась она Максимилиановской, поскольку на ней находился дом, где жила семья Гельферих.

Гиршман Леонард Леопольдович

(род. в 1839 г. — ум. в 1921 г.)

Знаменитый окулист и филантроп.

«Спешите делать добро», — эти слова принадлежат знаменитому русскому врачу Федору Гаазу, бескорыстно служившему людям, помогавшему бедным и обездоленным. Адвокат Кони написал очерк о бесконечно добром докторе, а третье издание очерка он посвятил человеку, который, по его мнению, совершенно независимо от Гааза руководствовался теми же принципами. Для харьковского окулиста Леонарда Гиршмана клятва Гиппократа была не просто формальностью, а истинным жизненным кредо.

Леонард Леопольдович Гиршман родился в латвийском городе Тукумс 13 (25) марта 1839 года. В конце 40-х годов его семья переехала в Харьков, где Леонард окончил 1-ю гимназию с золотой медалью и поступил на медицинский факультет Харьковского университета (факультет выделился в отдельный институт значительно позже). Здесь Леонард Леопольдович также проявил незаурядные способности. Университет Гиршман окончил в 1860 году, после чего счел необходимым продолжить обучение за границей. Более всего молодого врача интересовала офтальмология. «Не увлечься офтальмологией, — писал Гиршман, — в то время было невозможно. Из маленького, запущенного отдела хирургии она развилась в самостоятельную науку, ставшую на высоту точных наук». За границей Леонард Леопольдович стажировался у известных европейских светил глазной медицины; работал в лабораториях Дюбуа-Раймона, Гельмгольца, Грефе, Иегера, Кнаппа, Пагенштехера; в Вене, Париже, Гейдельберге, Берлине. Статьи Гиршмана создали ему уже тогда определенное имя, и он получил приглашение на работу в Америке, но решил вернуться в Россию. В 1868 г. он защитил здесь докторскую диссертацию по материалам, собранным за границей, — «Материалы для физиологии цветоощущения». Гиршмана охотно берут в Харьковский университет преподавателем офтальмологии. В 1884 году он становится профессором. Леонард Леопольдович много работает над развитием теории офтальмологии: пишет статьи о цветоощущении, эмбриологии сосудов сетчатки, лечении трахомы. В 1895 году на факультете организуется специально «под Гиршмана» кафедра глазных болезней.

Но гораздо более, нежели теория, Гиршмана интересовала практика. Он «спешит делать добро». По его инициативе при университете открывается глазная клиника, принимающая сотни и тысячи пациентов не только из Харькова. Через некоторое время Гиршмана уже открыто называют «первым окулистом Юга России». Леонард Леопольдович не ограничивается практикой в глазной клинике. В 1887 году по его же инициативе открывается училище для слепых детей.

До поры до времени Гиршман легко осуществляет большинство своих проектов. Врачебный талант, авторитет в разных слоях общества (Леонард Леопольдович не отказывал в лечении и самым бедным), имя в мировой науке — все это уже было у окулиста. Но немаловажно и то, что в материальном отношении у Леонарда Леопольдовича с детства не было особых проблем. По приезде в Харьков после заграничной стажировки он женился на совсем юной княгине Юлии Александровне Кудашевой (Леонард был старше супруги на 12 лет). Княжеский титул, а затем и профессорское звание, открыли перед Гиршманами двери самых разных кабинетов и домов. У четы родился в 1868 году сын Николай, в 1882 году — Александр. Интересно, что, если сам Гиршман придерживался лютеранской веры, то его дети вместе с матерью были прихожанами православной Крестовоздвиженской церкви в Харькове. Александр впоследствии женился на графине Марии Капнист.

В 1895 году город торжественно отмечал 35-летие деятельности почтенного окулиста. Студенты устроили факельное шествие, в торжествах приняло участие около 200 тысяч человек! Домой врача несли на руках. Вот что написали благодарные ученики в «Адресе» по поводу юбилея Гиршмана:

«Учитель, научи же и нас трудной науке среди людей остаться человеком, научи нас в больном видеть своего брата без различия религии и общественного положения, научи нас любить правду, пред ней одной преклоняться. Отдаваясь всей душой мгновенным порывом к добру, мы часто быстро падаем духом. Научи же нас, где черпать ту силу, чтобы до преклонных лет сохранить чистоту и свежесть идеалов, чтобы жизнь, пригибая наше тело к земле, не сгибала, не старила нашего духа. Учи же нас еще многие и многие годы, дорогой учитель, отдавать свои силы и помыслы служению больному брату, не извлекать корысти из несчастья ближнего, не делать ремесла из священного призвания нашего».

В 1905 году в стране происходит революция. Студенты Харьковского университета не остаются в стороне, организуют выступление, в связи с которым некоторые из них отчисляются из университета. Леонард Гиршман в то время был председателем дисциплинарного суда. Исключение студентов было проведено без его ведома, с чем он никак не мог согласиться. Офтальмолог подает в отставку и лишается, таким образом, клинической базы. Гиршман был обижен на действия властей, собирался покинуть город. Но народу нужна была глазная клиника, городское руководство решило спасти выдающегося врача для Харькова. В 1908 году Харьковская городская дума ставит вопрос об открытии новой больницы, объявляется сбор пожертвований. В 1908 году Гиршману выделяют для клиники здание на 10 коек на Москалевке, оснащение и инструментарий были более чем скромными, но к популярному доктору шли и шли больные. Еще бы! Ведь гениальный врач, например, извлекал катаракту за одну-две минуты!

Через три года, в 1912 году, строят специальное здание в Нагорном районе. Уже тогда, при жизни доктора, больницу назвали именем Гиршмана.

В новой клинике начался последний, но не менее напряженный, чем до этого, этап деятельности знаменитого окулиста. Трудолюбие и бескорыстность Гиршмана были известны всему Харькову. Рабочий день Леонарда Леопольдовича начинался рано утром в клинике с лекций и занятий со студентами, затем следовал амбулаторный прием, операции и обход стационарных больных — так до 3–4 часов дня. Запись на прием велась с 9 до 11 дня, но экстренные больные принимались в любое время. Гиршман никому не отказывал, он работал в клинике до последнего пациента: «Нет последнего часа работы, есть последний больной», — говорил ученикам и коллегам Леонард Леопольдович.

Однако приемом в клинике дело не ограничивалось. Пациенты ждали Гиршмана дома. И здесь он консультировал, осматривал, не ложился спать до полуночи и до часу ночи. Часто он не брал платы с неимущих больных, более того, сам ссужал деньгами. Люди просили у него советов не только по поводу глазных болезней, но и рассказывали ему о своих бытовых проблемах, просили помочь с устройством в университет, похлопотать за арестованных. К Леонарду Леопольдовичу ехали не только со всех концов Российской империи, но и из Италии, Индии, Персии. За свою жизнь харьковский окулист лично принял около миллиона человек. (Любопытно, что среди них была и знаменитая террористка Каплан, покушавшаяся на Ленина. С глазами у нее было очень плохо.)

Гиршман разработал свою методику работы с пациентом. Назначая лечение, он старался учитывать общую конституцию человека (рост, строение лица, даже походку), его состояние здоровья, расположенность к болезням, не связанным, казалось бы, с глазами. Слепых доктор учил делать массаж, давая им тем самым возможность заработать на хлеб. Вообще, Леонарда Леопольдовича очень волновала социальная сторона медицины. В 1900 году он опубликовал работу «Трахома — народная болезнь», в которой говорил о глазном недуге как о социальном бедствии, необходимости комплексно бороться с болезнями для оздоровления общества не только в буквальном смысле. Отвечая на похвалу в свой адрес, Гиршман как-то заметил: «Единственная моя заслуга в том, что я приучил наш народ лечиться у врачей».

Послереволюционная биография Гиршмана напоминает булгаковскую историю о профессоре Преображенском. Престарелого врача, потомственного дворянина и действительного статского советника не тронули. Более того, по настоянию министра просвещения чекисты отказались от мысли забрать просторный дом Гиршмана. (Кстати, сравнительно недавно в этом доме произошел пожар, и жильцы его покинули.) советская власть назначила Леонарду Леопольдовичу именную пенсию. 21 января 1921 года девяностодвухлетний окулист скончался. Советские газеты поместили некрологи, в которых, в частности, отмечалось, что Гиршман был человек, «никого не обидевший и никогда не солгавший».

Дело Леонарда Леопольдовича продолжали его ученики, ведь он создал целую школу офтальмологии. (Кстати, одним из его учеников был Павел Барабашов — отец выдающегося астронома, также героя этой книги.) Потомки знаменитого харьковчанина живут в Париже.

Его внук — довольно известный в научных кругах археолог, академик. Правнучка Гиршмана в 1991 году посетила Харьков.

В Харькове именем Гиршмана названа улица, глазная больница и НИИ глазных болезней.

Антон Павлович Чехов написал о Гиршмане: «Святой человек». Действительно, для того чтобы стать святым, не обязательно быть мучеником. Достаточно посвятить свою жизнь людям. Не каждому это по плечу.

Гмыря Борис Романович

(род. в 1903 г. — ум. в 1969 г.)

Лучший бас Украины.

Всемирно известный певец.

Народный артист СССР.

В 2003 году исполнилось бы сто лет выдающемуся украинскому певцу, басу-кантанте Борису Романовичу Гмыре. Люди, которые занимаются сохранением и пропагандой творческого наследия Гмыри, были недовольны недостаточным, по их мнению, интересом властей к юбилею. Когда они спросили об этом дирижера симфонического оркестра Санкт-Петербургской филармонии Давида Бухина (живущего сейчас в Нью-Йорке), тот неожиданно быстро и взволнованно ответил: «Убеждать Киев, что бездействие в таком значимом деле, как празднование юбилея Гмыри на государственном уровне, является национальным позором, не стоит, потому что Гмыря является самой национальной идеей, такой необходимой сейчас независимой, но страждущей Украине?». То же могли сказать профессиональные классические музыканты многих стран мира, потому что Бориса Гмырю хорошо знают и там. Еще в 1962 году он был включен в Международную энциклопедию «Who is who?». Через тридцать лет певец попал в список самых известных украинцев за тысячелетнюю историю страны. Харьковчане же могут считать Бориса Романовича своим знаменитым земляком.

Борис Романович родился 23 июля (5 августа) 1903 года в городе Лебедине, ныне Сумской области, а тогда Харьковской губернии. Отец Роман Константинович Гмыря по специальности был рабочим-каменщиком, работал на кирпичном заводе. Семья сильно нуждалась, Гмыря рассказывал, что небольшой кусок хлеба приходилось резать ниткой. Уже в 11 лет Борис Романович вынужден был пойти на работу по найму. К этому моменту в его «активе» было лишь начальное образование в церковно-приходской школе. Гмыря перепробовал массу профессий. Поначалу был курьером в суде, в 16 лет попал в Севастополь, где работал грузчиком, матросом, кочегаром. Успел будущий оперный артист побывать и секретарем общества «Долой неграмотность». В Харьков Борис Романович перебрался для того, чтобы получить высшее образование, — благо советская власть открыла двери вузов для выходцев из низших сословий. Вот только не каждый начнет усиленно учиться в возрасте 23 лет. Гмыря совмещал дневную работу с вечерними занятиями на рабфаке. Так продолжалось четыре года, после чего он, наконец, поступил в Харьковский инженерно-строительный институт.

Перед прилежным, трудолюбивым молодым человеком открывалась традиционная перспектива, инженерная карьера. Но было у Бориса Романовича еще одно увлечение, к которому он, впрочем, долго именно как к увлечению и относился. От матери Гмыря унаследовал музыкальность, любил петь, обладал красивым низким голосом с теплым, бархатным тембром — басом-кантанте. Он включился в студенческую самодеятельность: был и солистом, и запевалой, даже руководителем хора. А на третьем курсе ему пришла в голову мысль показаться специалисту. Так Бориса Романовича впервые увидел профессор Харьковской консерватории П. Голубев. Талантом великовозрастного студента-строителя профессор был поражен. «Материал профессиональный, — сказал он, — пению нужно учиться, но строительный институт надо окончить, чтобы специальность была». Для того чтобы получить разрешение на учебу сразу в двух вузах, обратились к самому наркому Скрыпнику (вот они — преимущества столичного положения города), и тот, якобы улыбаясь, спросил: «Вы что же, хотите сначала строить концертные залы, а потом в них петь?» Но разрешение дал.

Так началась инженерно-музыкальная жизнь. Кроме того, Гмыря на велосипеде через полгорода (жил Борис в районе Шатиловки) по вечерам ездил к Голубеву на квартиру, на дополнительные занятия вокалом. И не только вокалом. Жена Голубева вспоминала, что молодого лебединца не только избавляли от характерного акцента, но и учили правильно держаться в обществе, одеваться, вести себя за столом. «Гмыря впитывал все, как губка», — говорила Голубева.

В 1933 году Роман Константинович умер, но мать Борису удалось поддержать. Смерть отца была не единственным изменением в личной жизни Гмыри. В Харькове он познакомился и женился на Анне Ивановне — тогда студентке педагогического института.

В 1935 году Борис Романович с отличием окончил инженерностроительный институт, был выдвинут на научно-исследовательскую работу, но долго ею не занимался. Музыка стала главной и единственной профессией Гмыри. В консерватории Борис Романович быстро выделился среди своих однокурсников как талантливейший певец и один из самых серьезных студентов. В 1936 году, студентом третьего курса консерватории, он неожиданно для себя получил приглашение на работу в Харьковский оперный театр. И не просто на работу, а солистом. Два года Борис Романович пел небольшие партии, но наряду с ними ему стали поручать и первые роли: Томского в «Пиковой даме», Галицкого в «Князе Игоре», Вакулинчука из «Броненосца Потемкина», Половцева в «Поднятой целине».

Настоящая известность к Борису Романовичу пришла в 1939 году. В январе Гмыря принял участие во Всесоюзном конкурсе вокалистов в Москве, где ему была присуждена вторая премия и звание лауреата. В том же году осенью певец окончил с отличием Харьковскую консерваторию по классам П. Голубева (пение) и С. Масловской (сценическое мастерство). В «выпускной» опере консерватории Гмыря спел партию Бориса Годунова, которую традиционно исполняли не выпускники, а опытные певцы. Для Бориса Романовича было сделано исключение. Говорят, он замучил художественную руководительницу просьбами достать книги не только о самой партии в этой опере Мусоргского, но и о личности самого Годунова, об отношении к его фигуре Пушкина и т. д. Это серьезное отношение в работе над ролью отличало певца и впоследствии, все энциклопедии отмечают, что Гмыря достигал полного слияния музыкального и драматического начала в своих партиях. В недавно показанном по телевидению документальном фильме о знаменитом басе директор Пушкинского музея в Михайловском рассказывал интересные вещи о том, как готовящийся к очередному исполнению партии Годунова уже маститый певец Гмыря приезжал в музей, ходил по комнатам, просил разрешения спеть на крыльце, в комнате, посмотреть на рукописи поэмы. Все для того, чтобы лучше понять замысел великого поэта, атмосферу, в которой он писал!

Сразу по окончании консерватории Гмырю пригласили в Киевскую оперу. Он согласился — ведь столица-то уже находилась именно в Киеве, там открывались большие возможности для карьерного роста. Впрочем, в Киевском оперном театре все складывалось далеко не просто. Дело в том, что у Бориса Романовича был потрясающе широкий диапазон. Он в состоянии исполнять и партии баса, и баритона, и даже тенора! Некоторое время в «Тарасе Бульбе» Гмыря пел и партию Тараса (бас) и партию Андрея (тенор). Правда, злоупотреблять этими способностями не стоит, чтобы не потерять силу и красоту голоса. Но Гмыре стали регулярно давать и баритональные и тенорные партии. Однажды он даже написал специальное заявление на имя директора: «Прошу не загружать меня теноровыми партиями, поскольку это ведет к деградации голоса». В конце концов эксперименты прекратились. Вообще, все, кто имел дело с Борисом Романовичем, вспоминают, что его отношение к голосовым связкам было более чем трепетным. Одна из его младших коллег рассказывает, что однажды шла по улице в веселой компании и встретила Гмырю. Вечером корифей позвонил ей домой и отчитал: «Как Вы себя ведете. Вы шли по улице в распахнутом пальто и смеялись. Я уж не говорю, что на улице лучше вообще рот не открывать, но еще и смеяться!!!» По десять часов в день Гмыря проводил у рояля, курить бросил в молодости. Он говорил, что успехом обязан на 10 процентов таланту, а на 90 — труду. Кроме музыки, его увлекал еще ряд вещей — автомобили, охота (правда, рассказывают, что ружье свое он так ни разу и не разрядил — ходил, смотрел). Находясь на гастролях, Борис Романович в свободное время обязательно посещал музеи. К деньгам относился спокойно, к моменту его смерти на книжке знаменитого баса было 434 рубля.

Судьбу певца в значительной мере определили события Великой Отечественной войны. Когда она началась, Борис Гмыря с женой находился в Крыму. Они выехали не в Киев, а в Харьков, но не успели на поезд, с которым отбывали местные артисты. К несчастью, певец в это время заболел, и его супруга больше времени посвящала уходу за прикованным к постели мужем, чем поисками возможности покинуть город. В результате, когда состояние здоровья Бориса Романовича улучшилось, немцы уже заняли Харьков. В сезон 1941/42 года Гмыря выступал в местном театре, пел партии Сусанина, Тараса Бульбы, Коллена в «Богеме», Рокко в бетховенском «Фиделио». Немцы относились к большому певцу с уважением. Дальше начинаются легенды. Говорят, что певца возили в Германию, где он выступал специально для Гитлера. Но этото, скорее всего, неправда. Еще говорят, что лично Кох дал приказ забрать певца при отступлении живым или мертвым. Борис Романович действительно оставил город вместе с немцами, когда летом 1943 года Харьков брали советские войска. Не исключено, что певец справедливо опасался, что Советы не простят ему «сотрудничества с нацистами». (Если уж анкеты сотен тысяч обычных людей были навсегда испорчены отметкой о «пребывании на оккупированной территории», то что говорить о заметных фигурах типа Гмыри!) Но в результате Борис Романович не покинул пределов Украины. По одним данным, он сбежал из обоза под Полтавой с молчаливого согласия местного немецкого гарнизонного руководства. По другим, что просто находился в обозе, отбитом советскими частями. Судьба Бориса Гмыри могла сложиться трагически, но спасло имя. Творчество Гмыри знали и любили Хрущев и Сталин. Первый выпросил разрешения у второго, и Гмырю определили опять в Киевский оперный театр. За границу с тех пор его выпускали не дальше соцлагеря [20]. Немало было обвинений и со стороны коллег по работе — постоянные доносы, заявления о «нежелании петь с изменником» и т. д. Никита Сергеевич писал об этом: «Я знал, откуда это исходит; тут был и патриотизм, но была и конкуренция. Копаться сейчас в этом, отыскивая виновных и наказывая всех тех, кто оставался при немцах, надо с умом».

На оперной сцене Борис Романович исполнил все главные басовые партии — Мефистофеля, Сусанина, Годунова, Мельника из «Русалки» Даргомыжского. Прекрасно исполнял он роль Тараса Бульбы. Был и ряд партий в современных операх — Кривонос в «Богдане Хмельницком» Данькевича, Валько в «Молодой гвардии» Мейтуса. Любимым своим композитором Борис Гмыря называл Мусоргского, а последнюю оперную партию — Сальери — исполнил в концертной постановке оперы Римского-Корсакова «Моцарт и Сальери» в 1962 году. Кстати, в этой постановке Гмыря выступил и в качестве режиссера.

К этому моменту певец уже оставил оперный театр. Отношения там оставались крайне напряженными. Последней каплей стала история с оперой «Князь Игорь». Однажды Гмыря пришел домой и сказал жене: «Знаешь, наконец мне удался Галицкий. Я нашел правильную трактовку». Но на следующий день в Опере уже висел выговор певцу за произвол на сцене. Его обвинили в том, что такая трактовка образа способствует растлению молодежи. (Это-то партия Галицкого в «Князе Игоре» в исполнении лучшего украинского классического баса Гмыри на сцене Киевского оперного театра «способствует»! Сейчас это кажется даже смешным.) Борис Романович пришел домой, написал заявление об уходе и отнес его в театр, а накануне сказал: «То, что мне ставят в заслугу все дирижеры мира, — мою музыкальность, здесь мне вменили в вину. Я не могу оставаться в театре!» Произошло это в 1953 году. За два года до этого, во время декады украинского искусства в Москве, Гмыре присвоили звание народного артиста СССР. (Рассказывают, что Сталин лично на поданном ему на подпись указе зачеркнул «УССР», написав «СССР». Еще пишут, что на даче у «вождя народов» хранились пластинки с записями Гмыри, многие из которых были помечены жирными плюсами.) В 1952 году Борис Романович был отмечен Государственной премией.

Оставив театральную сцену, Гмыря продолжил гастроли и выступления в качестве камерного певца. Камерные записи составляют значительную часть всего наследия Бориса Романовича. Особенно же стоит отметить исполнение многочисленных украинских песен, среди которых и богатая «Шевченкиана». В концертном репертуаре певца было много романсов украинских композиторов — Лысенко, Степового, Стеценко, Косенко. Целые программы народных песен были подготовлены и исполнены артистом совместно с Государственной капеллой бандуристов и Государственной хоровой капеллой Украины «Думка». Певец часто был первым исполнителем сочинений советских композиторов. Среди таких премьер — вокальный цикл Д. Шостаковича «Пять романсов на стихи Е. Долматовского», написанный в 1954 году специально для Гмыри. (Говорят, Дмитрий Дмитриевич расплакался при первом репетиционном исполнении украинским певцом одного из романсов.) Всего вокальное наследие Гмыри состоит из 75 оперных арий, 545 камерных произведений (150 украинских народных песен, 290 украинских, русских и западно-европейских романсов и проч.), многих вокальных циклов.

Вторую, послевоенную часть своей жизни Борис Гмыря почти всю прожил со своей второй женой — Верой Августовной, биологом по специальности. Познакомились они на Кавказе, куда певец привез свою первую, безнадежно больную супругу. Именно Анна Ивановна в личной беседе попросила Веру Августовну стать женой Гмыри. «Лучшей ему не найти!» — заявила мужественная женщина. Борис Романович относился к Вере с большой нежностью, писал трогательные письма из частых отлучек, на киевских концертах всегда искал ее глазами. Как-то жена спросила его, не жалеет ли он, что у них нет детей. «Наши дети — это мои песни!» — ответил ей Гмыря.

Борис Романович умер, не дожив до очередного дня рождения всего четыре дня. Обширный инфаркт случился 1 августа 1969 года. Его похоронили на Байковом кладбище. В последний путь певца провожала капелла бандуристов песней «Чуєш, брате мiй». Вера Августовна смогла сохранить множество ценнейших записей покойного мужа. Квартира певца была превращена в музей. В 2003 году его голос снова зазвучал по радио и с экранов телевизоров, была выпущена юбилейная монета, посвященная певцу. Фонд Гмыри, которым руководит энергичная Анна Принц, издал шесть компакт-дисков с теми самыми сохраненными записями [21]. В Киеве одна из улиц получила имя Бориса Романовича. Просьба об аналогичном переименовании улицы Ленина или Красных летчиков подавалась и в городской совет Харькова. Чем это закончилось, автору неизвестно.

Гризодубова Валентина Степановна

(род. в 1910 (или в 1909) г. — ум. в 1993 г.)

Прославленная советская летчица, руководила рекордным беспосадочным перелетом Москва — Дальний Восток.

Все мы сейчас отлично подкованы по части критического отношения к официальной советской истории — той, что многие учили в школе и вузах. Мы знаем истинную человеческую цену революции и Гражданской войне; вряд ли кто-то всерьез может говорить о многочисленных врагах народа в 30-е годы, об успехах советского сельского хозяйства или о свободе коммунистической печати. Да и к разговорам о дешевизне и комфорте в более спокойные — застойные времена многие справедливо относятся с изрядной долей скепсиса. И в одном ряду символов эпохи вместе с вождями и их свитой, председателями, секретарями и наркомами оказались ударники, герои войны, обладатели мировых рекордов. Не стоит сомневаться в том, что многие из этих рекордов — не более чем легенды. Все было не совсем так или совсем не так — и условия создавали для героев соответствующие, и на аварии и неполадки глаза закрывали, и кто-то со своим достижением был «задвинут» и «забыт», чтобы «не путать» советский народ. (Говоря словами харьковских писателей Олди, «герой должен быть один» — в шахте, у станка, на небе, в поле.) Только вот ведь какая штука — многие действительно «совершали» — и летали, и бросались грудью на амбразуру, и возводили в немыслимые сроки огромные заводы, и дрейфовали на льдинах. Не ради Сталина, Молотова, Постышева… Ради себя, ради соотечественников, ради Родины. А Родина — она одна, все остальное многообразие — прилагательные.

Стаханов, Ангелина, Чкалов — советский пантеон 30-х годов. И в нем на видном месте харьковчанка Валентина Степановна Гризодубова, выдающаяся летчица, первая женщина Герой Советского Союза, командир знаменитого экипажа, совершившего на тяжелом самолете рекордный беспосадочный перелет. Гризодубова-Осипенко-Раскова — еще сравнительно недавно эта триада в голове советского человека сидела крепче, чем сейчас Джонсон энд Джонсон. Валентина Степановна не жила после легендарного перелета лишь этим своим подвигом до самой смерти. Гризодубова была одной из самых активных фигур в отечественной авиации, совершила еще немало героических поступков, руководила масштабными проектами. Может быть, поэтому к ней никак нельзя применить столь излюбленный сентиментальными публицистами штамп, как забвение.

Валентина родилась в Харькове… Стоп. Да не знает никто толком, когда она родилась! Во многих справочниках указана дата 31 января 1910 года (по новому стилю). Но сравнительно недавно директор Харьковского музея-квартиры им. Гризодубовых в архиве открыл, возможно, истинную дату появления на свет Валентины Степановны — 27 апреля (по старому стилю) 1909 года. Будем, пожалуй, верить тому, кто специально занимается сохранением памяти семьи Гризодубовых.

Семья, надо сказать, была исключительно примечательная. Да настолько, что отец Валентины Степановны и сам вполне заслуживает отдельного повествования в этой книге. Степан Васильевич Гризодубов, по образованию и месту службы к моменту рождения дочери — инженер-железнодорожник, по праву считается одним из первых российских (и уж точно — первым харьковским) авиаторов. Не имея никаких специальных документов и подготовки, Степан Васильевич увлекся конструированием летательных аппаратов. Раздобыв где-то пленку с записью знаменитого полета самолета братьев Райт, Гризодубов воспроизвел, как мог, конструкцию, сам же занялся изготовлением всех деталей, включая специальный мотор. Он изготовил несколько самолетов, используя для каждой новой модели какие-то детали и узлы от предыдущих. На одной из машин, особенно удачной, харьковский авиатор совершил много полетов, а в один из них взял и двухлетнюю дочь. Фотография летчика с девочкой, прикрепленной к нему ремнями, обошла все российские газеты. Взлет состоялся с Харьковского ипподрома. Большую же часть своих аппаратов Гризодубов конструировал на даче в Липовой Роще. Особенно Гризодубова увлекал планеризм. В этом деле он был признанным авторитетом. Вообще, Степан Васильевич был изобретателем от Бога — он разрабатывал оборудование для шахт, сам собрал аэросани, занимался сельскохозяйственной техникой и очень серьезно — фотографией.

Но авиация была главной любовью талантливого инженера. Десятки харьковских мальчишек перебывали в подвале квартиры Гризодубовых на улице Мироносицкой, где пахло бензином, на стенах висели пропеллеры, лежали детали. Любила там бывать и Валя.

Жена Степана Васильевича Надежда Андреевна зарабатывала на жизнь, работая швеей-модисткой. Вероятно, женщиной она была терпеливой и волевой. (Представьте себе, что значит жить с таким «сумасшедшим» человеком, как Степан Васильевич Гризодубов.) Она очень любила музыку, хорошо пела. Надежда Андреевна мечтала о том, что ее дочь будет причастна к высокому искусству. Валентина начала рано заниматься музыкой, окончила музыкальную школу по классу рояля, поступила в консерваторию. Главная советская летчица потом поражала публику своим виртуозным владением инструментом, даже давала частные уроки. Вот только тяга к небу все-таки победила в ней любовь к музыке. Поэтому одновременно с консерваторией она поступает в Харьковский технологический институт.

Конечно, еще до поступления Валя Гризодубова уже очень много знала о самолетах, планерах, летном искусстве. Дочь всячески помогала отцу. Тем более, что после революции и Гражданской войны советская власть стала уделять особое внимание развитию авиации, а Степан Васильевич оказался руководителем местного аэроклуба. Когда Валентине было 14 лет, она вместе с отцом и его учениками поехала в Коктебель на планерный слет. (Среди его участников был и Сергей Королев. Валентина Степановна вспоминает, что тот дернул ее за косу, за что тут же получил по голове — и больно, рука у молодой красивой летчицы уже тогда была тяжелой, недаром девочка некоторое время занималась боксом.) Там Гризодубова совершила самостоятельный полет на планере, после чего твердо заявила, что и дальше хочет летать.

В 1928 году в Харькове открыли летную школу гражданских пилотов Осоавиахима. В первом же наборе была и дочь Степана Васильевича. За три месяца она окончила эту школу со званием пилота. А вот в поступлении в Пензенскую школу летчиков-инструкторов ей отказали — не хотели видеть в качестве инструктора женщину. Пришлось жаловаться, ходить по инстанциям — это умение Гризодубовой очень пригодилось в будущем. Валентина Степановна дошла до Орджоникидзе, личное вмешательство которого открыло перед молодой летчицей двери Пензенской школы. После ее окончания Гризодубова работала инструктором в Туле. Валентина Степановна лично подготовила 86 летчиков, в том числе первого дважды Героя Советского Союза за время Великой Отечественной войны Бориса Сафонова. Мужчины-курсанты быстро забывали о том, что ими занимается женщина. Гризодубова демонстрировала зрелое владение летным искусством, мужество, а не женственность в полете. Например, не раз выбиралась из кабины летящего самолета и стояла на его крыле, доказывая надежность машины.

В 1934 году Гризодубова была зачислена в штат агитэскадрильи им. М. Горького. Здесь она летала на самолете «Орденоносная Работница» (деньги на самолет собирали читательницы главного советского журнала для женщин). Голубой самолет Гризодубовой побывал в агитполетах над самыми отдаленными, глухими уголками Союза. Машина Валентины и ее напарницы — Екатерины Слобоженко всегда содержалась в полном порядке. А женщины-летчицы подбирали летные костюмы под цвет самолета: для белого — белый, для голубого — голубой.

С 1936 года Валентина Степановна уже находилась в рядах Красной Армии. В это время Гризодубова начинает бить рекорды — мода тогда была такая. До своего знаменитого перелета на Дальний Восток, о котором пойдет речь дальше, Валентина Степановна поставила пять мировых рекордах на легкомоторных самолетах конструкции Яковлева. Это были рекорды скорости, высоты и дальности полета. В 1937 году Гризодубова была избрана депутатом Верховного Совета СССР первого созыва, в ее копилке уже были государственные награды: за работу в агитэскадрилье в 1936-м ей был вручен орден Трудового Красного Знамени; за выдающиеся достижения в освоении авиационной техники и установление мировых рекордов В. С. Гризодубова в конце 1937 года была награждена орденом Красной Звезды.

Наконец пришел 1938 год. Перед Гризодубовой была поставлена новая задача — побить рекорд дальности полета на тяжелом самолете. В то время он принадлежал француженке Дюперон — 4360 км. Известный летчик Михаил Громов рассказывает, что, когда его вызвали и спросили, может ли Гризодубова справиться с поставленным заданием, он ответил: «Если кто и может, то она». Началась подготовка к полету. Валентина Степановна сама подыскивала своих спутниц. Одной из них сразу стала талантливый штурман Марина Раскова. С ней Гризодубова уже успела совершить один подвиг — перелет по маршруту Москва-Актюбинск. Раскова же, в свою очередь, летала и без Валентины, участвовала в сверхдальнем перелете Севастополь-Архангельск. В последнем перелете командиром экипажа была Полина Денисовна Осипенко. Она родилась в 1907 году в селе Новоспасском на Днепропетровщине в бедной крестьянской семье. Была в ней девятым ребенком. Работала нянькой, батрачила у помещика, плела лапти… После революции смогла поступить на животноводческие курсы, стала работать птичницей в колхозе. «Нам говорили, — вспоминала она впоследствии, — что курица не летает, потому что она не птица». Но однажды возле села совершил вынужденную посадку самолет. Полину поразило, что в экипаже была женщина. Этот эпизод изменил все ее представления. Полина поехала в Качинск, поступила там в летную школу. В газетах стало появляться ее имя как мастера высотных полетов. 2 июня 1938 года мир облетело известие о беспосадочном полете Полины Осипенко, Веры Ломако и Марины Расковой от Черного к Белому морю.

Гризодубова сомневалась, что столь прославленная летчица согласится лететь вторым пилотом, но Осипенко ответила на «пригласительную» телеграмму немедленным согласием.

Тренировались будущие рекордсменки на Ходынском поле. Не все складывалось гладко. Многие не хотели допустить к подвигу женщин, среди которых была строптивая, а потому имевшая немало недоброжелателей Гризодубова. Так, однажды для тренировочного полета женщинам дали самолет ТБ-3, который был совершенно незнаком никому из членов экипажа. Но Валентина Степановна смело вошла в кабину самолета. Ее муж — летчик Виктор Александрович Соколов — незаметно пробрался в самолет и при посадке отодвинул от пульта руку оторопевшей от неожиданности супруги.

В конце концов был назначен день полета. Экипаж под командованием Гризодубовой должен был совершить беспосадочный перелет Москва-Дальний Восток на двухмоторном бомбардировщике дальнего действия (ДБ-2) АНТ-37 «Родина» конструкции П. Сухого, работавшего в то время в КБ Туполева. Без нагрузки его дальность полета могла быть примерно 7 тысяч километров. Полетный вес машины свыше 10 тонн, половина из него приходилась на горючее, залитое в крыльевые баки. Экипаж знал, что запасные аэродромы будут предоставлены им только после преодоления отметки «четыре тысячи километров».

В 8 часов 12 минут 24 сентября 1938 года «Родина» взлетела со Щелковского аэродрома. Уже очень скоро летчицы поняли, что речь идет не только о рекорде, речь шла об их жизни. Через 150 километров после взлета самолет вошел в облачность, на подходе к Новосибирску у машины началось обледенение. Гризодубова подняла самолет вверх, на высоте в 6 с половиной тысяч метров началась болтанка, и командир повела машину еще выше — на высоту 7450 метров. Женщины работали при лютом морозе в кислородных масках. За Красноярском перестала работать радиостанция «Родины», карты же Расковой уже вытянуло в люк. Далее лететь приходилось практически «на ощупь». По графику полета над Байкалом следовало изменить курс, чтобы выйти к Транссибирской магистрали. Но, не видя местности и не слыша радиомаяков, был риск невольно пересечь китайскую границу, и Гризодубова приказала двигаться вопреки плану только вперед, магнитный курс 90 — прямо к Тихому океану. Самолет вынырнул из облаков лишь над Охотским морем в районе Шантарских островов. После этого повернули на юг, курс — 270, к ближайшему аэродрому в Комсомольске-на-Амуре. В 10 часов утра 25 сентября внизу показались озера реки Амгунь. Горючего оставалось на полчаса полета. Валентина Степановна поняла, что придется садиться в аварийном режиме. При вынужденной посадке без шасси особому риску подвергалась передняя застекленная кабина машины, поэтому командир приказала Марине Расковой (она-то и находилась в этой части кабины) прыгать с парашютом. Так штурман оказалась одна посреди тайги. «Родина» тем временем совершила блестящую посадку прямо на лед небольшого болотца. При этом лишь немного погнулись лопасти винтов. Рекордный перелет продолжался 26 часов 29 минут. Самолет преодолел по прямой 5908 километров.

Страна начала поиски героев. Для этого были мобилизованы 50 самолетов, сотни пеших отрядов. Не обошлось без трагедии. Два поисковых самолета столкнулись в воздухе, погибли в тайге 16 поисковиков. Но все-таки летчиц нашли — это произошло 3 октября в 1 час 30 минут по местному времени. Гризодубову и Осипенко увидели члены экипажа биплана-разведчика Р-5 во главе с М. Сахаровым. В Москву ушло сообщение: «Самолет «Родина» находится в 14 км северо-восточнее Дуки, в 5 км от реки Амгунь». Наутро летчики сбросили на парашютах резиновые сапоги, термосы с горячим какао, шоколад, помидоры и карту района. Еще через сутки на парашютах спрыгнули спортивные комиссары, отвечающие за сохранность барографов — приборов, зафиксировавших беспосадочность полета, а также военврач. К вечеру проводник эвенк Максимов привел поисковый отряд.

Заработала походная радиостанция. Только 5 октября подошла к самолету Марина Раскова. Девять суток она шла по тайге — чем не сюжет для Джека Лондона или Бориса Полевого! Отряд добрался до находившегося относительно недалеко поселка Керби, затем до Комсомольска-на-Амуре и до Хабаровска. В Москву летчицы отправились поездом. Естественно, на всем пути следования в столицу на станциях их встречали толпы людей с цветами и музыкой. «Родину» же увел из тайги зимой Виктор Соколов. Машина находилась на удивление в приличном состоянии.

Валентина Гризодубова, как и ее спутницы, была награждена Звездой Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина. Ее слава, наверное, не уступала славе Валерия Чкалова. Гризодубову принимали в самых верхах, к ней благоволил Сталин. (Хотя Гризодубова редко встречалась с ним лично и впоследствии считала, что он был главной жертвой системы.) У Гризодубовой появился личный автомобиль «Опель-кадет»… В 1939 году она становится руководителем Управления международных воздушных линий. Менее известно, что тогда же в ее ведении оказывается германско-советская авиакомпания «Деурлюф», самолеты которой выполняли в начале Второй мировой войны (когда в отношениях Третьего рейха и СССР наблюдалась, по крайней мере, видимость дружбы и сотрудничества) спецзадания во Франции, Голландии, Англии, Бельгии и, конечно, Польше, которая была занята практически одновременно войсками двух могучих соседей.

Вот здесь стала уже полностью проявляться неуступчивость, честность, настоящая смелость прославленной летчицы. В отличие от многих современников, Гризодубова восприняла свое положение, свою должность депутата за чистую монету, считала своим долгом выступать в защиту несправедливо, по ее мнению, обиженных, арестованных, репрессированных любым другим способом. А таких в то время было ой как много! Еще в Комсомольске сопровождающие героинь лица были шокированы разговором Валентины с матерью. Та прямо в радиоэфире пожаловалась дочери на то, что в Хабаровске арестованы давние друзья Вали — летчики Евгения Лемешонок и Леонид Митюшкин, и Гризодубова в том же эфире пообещала разобраться. Вскоре супруги были освобождены. Когда же Гризодубова объявилась в Москве, ее деятельность только активизировалась. В столицу полетели письма с адресами «Москва, Кремль. Сталину и Гризодубовой», а Валентина как депутат, герой, народная любимица рассылала гневные обращения в Верховный суд и прокуратуру, партийные и советские органы власти, лично обращалась к высокопоставленным чиновникам сталинского аппарата. Эту свою работу она продолжала и после войны, заступалась за лишенных работы, испытывающих гонения летчиков, не раз сталкивалась с самим Лаврентием Берия. Рассказывают, что однажды она сказала всесильному и страшному наркому, что не выйдет из его кабинета, пока своими глазами не увидит в окно, как выводят из помещения НКВД и отправляют домой одного из подчиненных Гризодубовой. В другой раз тот же Берия, отличавшийся, как известно, большой любовью к женщинам, услышал от одной из первых советских красавиц — Гризодубовой: «Если вы не перестанете ко мне приставать, я об этом сообщу Иосифу Виссарионовичу». Только за период с 1948 по 1951 год в личной папке летчицы обнаружено около пяти тысяч ходатайств.

Наиболее известный случай заступничества Гризодубовой — это история с Королевым. Будущий главный конструктор советских космических аппаратов был арестован и отправлен под Магадан на золотые прииски в 1939 году. В одном из своих писем он намекнул матери, откуда можно ждать поддержки, и та отправилась к Гризодубовым. Ее приняла Надежда Андреевна, которая вела немалую часть всей переписки героической дочери. (В Верховном суде уже усмехались, видя очередное ее письмо, говорили: «Опять послание бабушки Гризодубовой!») Вскоре Валентина Степановна и Михаил Громов передали через Поскребышева письмо Сталину, и Королев был переведен в «шарашку». Его мать не знала, как и благодарить семью Гризодубовых, но сама Валентина так и не подружилась со спасенным ею конструктором — в будущем она не смогла простить ему развод с первой женой. В этих вопросах летчица была так же непреклонна, как и отстаивая право на жизнь и работу репрессированных соотечественников. У самой Гризодубовой и Соколова родился сын. Горести не обошли Валентину Степановну — она пережила и родителей, и супруга, и даже сына.

Вскоре после начала войны Гризодубовой было поручено организовать и возглавить авиаполк дальних бомбардировщиков, укомплектовав его недавними гражданскими пилотами. Так появился 101-й авиаполк (впоследствии 31-й гвардейский авиаполк). Летали на самолетах Ли-2. Казалось бы, Гризодубовой уже хватает славы рекордсменки, народной защитницы, руководительницы крупного предприятия, но нет, она проявила себя и на войне. Летчики 101-го полка славно потрудились для Родины, для победы. Самолеты Гризодубовой помогали жителям блокадного Лениграда, но еще более помогали партизанскому движению в Белоруссии и Украине. Дальние бомбардировщики использовались для связи с центрами партизанского движения, передавали грузы — пищу, боеприпасы, подвозили подкрепления, эвакуировали женщин, детей, раненых. (За время войны полк Валентины Степановны вывез на «Большую землю» около четырех тысяч детей.) Гризодубова лично совершила 200 боевых вылетов, из которых 132 — ночных. При этом «сверху» пришел приказ — запретить ей брать в полет парашют. Руководство по определенным причинам очень не хотело, чтобы подполковник Гризодубова [22] попала в руки немцев.

В письмах мужу Валентина Степановна жаловалась, что ее людям поручают самую тяжелую, самую опасную работу, ее офицеров переманивают в другие части. Все-таки многим не давала покоя женщина-командир. Тем более, что под ее руководством находился полностью мужской полк («300 мужчин и одна женщина» — так в шутку называли это формирование). Но не так-то легко было увести из полка летчиков — мужчины быстро проникались самым глубоким уважением к своему командиру, называли ее «матушкой». «Матушка» умела не только защитить своих подопечных от произвола властей, могла и матом обложить, и продемонстрировать чудеса смелости. Однажды она лично спасла из огня летчиков горевшего самолета, в то время как офицеры соседней эскадрильи боялись подойти к машине, ожидая взрыва. Один из летчиков все же сгорел. Валентина Степановна обошла по очереди всех «соседей» и каждому в лицо произнесла «трус, мерзавец». Состоялся суд офицерской чести над обидевшей летчиков Гризодубовой. Судья спросил у нее, как она оскорбляла своих «боевых товарищей». Гризодубова прошлась вдоль ряда «истцов» и еще раз произнесла те же слова, после чего сказала: «Как офицер, я бы оскорблять вас не стала, а вызвала бы на дуэль. Считайте, что я вас оскорбила как женщина, поэтому предлагаю застрелиться самим».

В 1945 году Гризодубова была награждена орденом Отечественной войны I степени. Еще до окончания боевых действий она возглавила Антифашистский комитет советских женщин, кроме того, была введена в состав Чрезвычайной комиссии по расследованию фашистских преступлений на оккупированных территориях. Повела она себя так же жестко, как и обычно, — лично добивалась самых суровых мер для пособников немцев, в том числе для тех, кто сожительствовал с германскими солдатами.

После войны Валентине Степановне предлагали взять авиадивизию, но она ответила, что в мирное время хочет заниматься мирной работой. Впрочем, доставшаяся ей работа мирной была лишь относительно. Гризодубова стала заместителем по летной части директора НИИ-17, в котором велись основные работы по техническому совершенствованию советской авиации. В руках Валентины Гризодубовой оказалось все, что касается летных испытаний. Кроме того, она активно работала над испытанием радиолокационного оборудования (панорамных радиолокаторов, затем станций перехвата и прицеливания и т. д.). На этом своем посту Валентина Степановна оставалась до 1963 года. После этого возглавила созданный по ее же инициативе уникальный Научно-исследовательский летно-испытательный центр, где испытывалась новейшая авиационная электроника. Естественно, об этой работе бывшей «сталинской орлицы» пресса особенно не распространялась. В 1972 году Гризодубова вернулась в Московский НИИ приборостроения (так в 1967 году стал называться упомянутый НИИ-17).

В 1986 году Валентина Степановна Гризодубова стала Героем Социалистического Труда. Через семь лет — 28 апреля 1993 года она умерла в Москве от внутреннего кровоизлияния, связанного с открывшейся язвой желудка. Похоронена она на Новодевичьем кладбище.

Многие города бывшего Советского Союза хранят память о выдающейся советской женщине. Ее имя, например, в списках почетных жителей Пензы, во Владивостоке и других городах есть улицы ее имени. В Москве на Кутузовском проспекте перед зданием МНИИП установлен памятник знаменитой летчице. В Харькове в квартире Гризодубовых в начале 70-х годов был открыт музей истории авиации. В 1986 году дом объявили историческим памятником, в 1992-м квартира превратилась в аэрокосмический музей, и, наконец, в 1999 году городские власти дали добро на создание мемориального музея-квартиры семьи Гризодубовых. В 2004 году перед Дворцом культуры Харьковского электромеханического завода был установлен памятный камень в честь Валентины Гризодубовой, на этом месте будет сооружен памятник, на который объявлен сбор средств.

Гулак-Артемовский Петр Петрович

(род. в 1790 г. — ум. в 1865 г.)

Поэт, писатель, переводчик. Один из признанных классиков украинской литературы, создатель жанра баек.

Ректор Харьковского университета (1841–1849).

Среди немногих сохранившихся от старого кладбища могил на территории нынешнего Молодежного парка есть могила известного украинского литератора Петра Петровича Гулака-Артемовского. Вероятно, в нем советская власть видела лишь представителя демократического направления в украинской литературе, защитника крепостных крестьян.

Однако биография Петра Петровича не позволяет говорить о нем как о поэте-демократе, чуть ли не революционере. Власти в свое время были вынуждены признать полную его благонадежность. И совершенно справедливо.

Петр Гулак-Артемовский родился в семье священника. Это произошло 16 января 1790 года в поселке Городище Киевской губернии (сейчас Черкасская область). Гулаки — старинный казацкий богатый род, уже в XVIII веке хутором Гулакивщина в этих местах владел Патрикей Гулак-Артемовский. Большинство его потомков становились священнослужителями. Такая же судьба ждала и Петра, и его брата Степана. Последний стал священником (а его сын Семен, племянник Петра Петровича, — известный композитор, автор оперы «Запорожец за Дунаем»). Петра же больше интересовал мир. Детство он провел в селе, где много общался с простыми крестьянами, в результате был отлично знаком с их нравами и обычаями, досконально владел украинским языком и любил его. С 11 лет Гулак-Артемовский учился в бурсе, а затем в 1811 году поступил в Киевскую академию. Ее он не закончил, ушел в 1814 году.

Несколько лет Петр Петрович был преподавателем в частных пансионах, в семьях польских помещиков на Волыни. Там Гулак-Артемовский усовершенствовал свое знание польского языка. К нему, как и ко всей польской культуре, он относился с большим почтением, польский язык стал объектом его литературных и научных интересов. Кроме того, Петр Гулак-Артемовский знал и французский.

В 1816 году начинается харьковский, наиболее насыщенный период биографии Петра Петровича. В качестве вольного слушателя Гулак-Артемовский поступает на словесный факультет Харьковского университета, а вскоре уже числится в штате университета преподавателем польского языка. Одновременно его берут на работу преподавать французский воспитанницам Харьковского института благородных девиц.

В 1820 году Гулак-Артемовский возглавил кафедру российской истории. В 1821 году он защищает магистерскую диссертацию «О пользе истории вообще и преимущественно отечественной и о способе преподавания последней». Помимо истории и польского, он читает курсы по географии и статистике. К этому моменту многие уже говорят о Гулаке не только как об ученом или литераторе (об этой стороне его деятельности чуть позже), а как о талантливом администраторе. В 1829 году он становится ординарным профессором и деканом факультета. Вполне ожидаемо в 1841 году Петр Петрович стал ректором Харьковского университета и пробыл на этой должности до 1849 года. Кроме руководства университетом, есть у Петра Петровича и еще один интерес — развитие женского образования, с обязанностями ректора он совмещает обязанности заведующего учебной частью Харьковского и Полтавского институтов благородных девиц. Для воспитанниц он написал в свое время такие строки:

Плюнь, серце, на того, хто тобі сказав, Що буцім Бог жінкам волосся довге дав За те, що розум їм укоротив немало, То погань так верзла, школярство так брехало…

В качестве одного из крупнейших руководителей сферы образования Гулак-Артемовский оказал большое влияние на судьбу многих талантливых уроженцев Малороссии. Так, например, известный поэт Метлинский жил в доме Петра Петровича, и тот помог поэту поступить в Харьковский университет. Оказывал содействие Гулак-Артемовский и выдающемуся слависту Измаилу Срезневскому.

Но еще большее влияние на умы представителей украинской интеллигенции он оказывал посредством литературных произведений.

Первые литературные опыты Гулака-Артемовского относятся еще к периоду его учебы в Киевской академии. Но с тех пор сохранились лишь некоторые отдельные строки. Активную же работу на сочинительском поприще он начинает лишь по приезде в Харьков. Он быстро завязывает дружеские отношения со всеми уважаемыми Квиткой-Основьяненко, Гонорским, Филомафитским. Вскоре его начинают печатать на страницах основанного Квиткой «Украинского вестника». Жанр произведений Гулака обусловлен сферой его профессиональных интересов — это прежде всего переводы польских прозаических произведений, критические статьи польских писателей. В «Вестнике» печатается перевод с польского на русский язык повести «Бен-Грианан», очерк, написанный в подражание польской прозе, «Синонимы, задумчивость и размышление», оригинальный украинский стих «Настоящая доброта». А в 1818 году на страницах «Украинского вестника» появляется «сказка» «Пан и собака». В ней основу сюжета составила четырехстрочная басня поляка Игнатия Красицкого (священника, которого современники уважительно называли «польским Вольтером») «Pan і Pies» и отдельные эпизоды другой басни того же автора «Pan niewart sług». Четыре строчки Красицкого Гулак-Артемовский превратил в несколько страниц, подробно изложив историю о псе Рябко, которого сначала побили за то, что лаял ночью, а на следующий день — за то, что не лаял. Сказка Гулака-Артемовского стала первой рифмованной байкой (басней) в украинской литературе. Считается, что она дала начало новому для Малороссии литературному жанру. Язык для своего произведения Петр Петрович выбрал украинский, близкий к разговорному. Это особенно восхищает (и восхищало уже тогда) его поклонников.

Не менее чем «остросоциальная» направленность данного сочинения. Действительно, в байке содержался явный намек на жестокое обращение с крепостными. Да и в своих последующих письмах автор не давал усомниться в своем отношении к крепостничеству. Так, он даже упрекал в недостаточном к этому внимании самого Григория Федоровича Квитку, правда, отмечая, что тот у себя в поместье не допускает особых ущемлений крестьян. Демократически настроенный Костомаров, на которого Гулак-Артемовский долгое время оказывал личное влияние (историк учился в Харьковском университете, был частым гостем в доме у ректора), в 1843 году в альманахе «Молодик» чрезвычайно высоко оценил байку «Пан и собака». После этой статьи вал хвалебных отзывов о литературном даровании ректора уже не прекращался (в том числе и после его смерти). Пантелеймон Кулиш писал, что если бы Гулак-Артемовский умер, написав только «Пана и собаку», то и тогда бы оставил неизгладимый след в украинской литературе. Писали, что байки Гулака-Артемовского многие его земляки знали наизусть, что он занял второе место в молодой украинской литературе после Ивана Котляревского. Теперь байку заучивают наизусть уже современные школьники.

А тем временем, многие исследователи признают творчество Гулака-Артемовского довольно слабым в художественном отношении. В ответ на восторженные отзывы о гулаковском «живом, разговорном, настоящем» украинском [23], они говорят, что «Пан и собака» написан нескладно, трудный для чтения; в произведении много лишнего, цезуры расставлены «где попало».

После «Пана и собаки» Гулак-Артемовский написал еще несколько баек: «Солопий и Хивря, или Горох на дороге» (направлена против Харьковского филотехнического общества домоводства), «Тюхтий и Чванько», «Дурак и умный», «Любопытный и молчун», «Врач и Здоровье», «Отец и сын», «Рыбка», «Две птицы в клетке». Трудился Гулак-Артемовский и на теоретическом поприще — опубликовал ряд исследований: «О поэзии и красноречии на Востоке», «О поэзии и красноречии у древних, и в особенности у греков и римлян».

В 1827 году уже на страницах «Вестника Европы» Петр Петрович выступил с «малороссийскими балладами» «Рыбак (перепев одноименного произведения Гете, ярко выраженного романтического направления)» и «Твардовский» (свободная переделка баллады Мицкевича «Пани Твардовская», основу которой составляет популярная в Европе легенда о дворянине, продающем душу дьяволу). «Твардовский» имел довольно значительный успех. С Адамом Мицкевичем Гулак-Артемовский свел личное знакомство в Харькове.

В том же 1827 году на страницах «Вестника» появились и переделки од Горация Гулака-Артемовского.

Но с конца 20-х годов Петр Петрович практически прекращает заниматься литературной деятельностью — так что во время своего ректорства он уже не писал. Многие считают, что Гулак перестал писать после обыска, устроенного в его доме по улице Садово-Куликовской (ныне Дарвина) по ложному доносу. Произошло это в 1831 году. В поисках крамолы полиция даже сорвала тротуарные плиты, но ничего не нашла. Петр Петрович, вероятно, решил больше не искушать судьбу и полностью переключился на преподавательскую деятельность. Только в последние годы жизни из-под пера харьковского автора вышел ряд лирических медитаций в народнопесенном духе.

Вся биография Гулака-Артемовского — одного из самых известных харьковчан — подтверждает, что человек он был ловкий, целенаправленно делающий карьеру, умеющий заводить нужные связи. Этот высокий мужчина с орлиным носом, по свидетельствам современников, держал себя важно, любил подарки: ордена, часы, перстни, звания. Ему в этом не отказывали — ректор Харьковского университета был избран членом нескольких научно-литературных обществ (в частности Московского общества любителей русской словесности, Королевского общества друзей науки в Варшаве). Кроме того, ГулакАртемовский был главой харьковских масонов — что, по сути, являлось свидетельством его действительно большого авторитета среди харьковской элиты. Парадоксально, но, несмотря на две высокие должности в Харькове, Гулак-Артемовский постоянно нуждался в деньгах.

Умер Петр Петрович 1 октября 1865 года. Произведения его изданы полностью лишь в 1878 году в Киеве, под заглавием: «Кобзарь Гулака-Артемовского», под редакцией профессора Потебни.

Гурченко Людмила Марковна

(род. в 1935 г.)

Популярная актриса и певица .

Вот уж кто действительно известен всему бывшему Союзу именно как харьковчанка, так это несравненная Людмила Марковна. Харьковский акцент, который во ВГИКе приравнивался к третьей группе инвалидности, нет-нет да и проскакивает в речи Гурченко. И она этим только гордится и не забывает напоминать на творческих встречах, пресс-конференциях, в передачах центральных каналов, что родилась в Харькове. Она постоянно посещает малую родину, читает стихи на украинском языке, Харькову отведено большое место в ее автобиографических книгах. Немудрено, что такая любовь отозвалась в душах харьковчан, которые во всех опросах называют Людмилу Гурченко самой известной жительницей Первой столицы.

Трудно отделаться от впечатления, что в фильмах «Карнавальная ночь», «Пять вечеров», «Вокзал на двоих» снимались совершенно разные артистки. Жизнерадостная и «вся такая воздушная» молоденькая Лена Крылова и умудренные опытом, битые жизнью «женщины средних лет»… Гурченко, которую мы знаем, может, и не состоялась бы, если бы не удары судьбы. Но поразительна не только перемена, произошедшая в этой женщине за годы, когда она не снималась. Не менее удивительно практическое отсутствие перемен за последние тридцать лет! Ведь что говорят о Людмиле Марковне, когда она появляется на экранах — «Боже, сколько ей лет?!» Осиная талия, полупрозрачные платья, танцы на высоких каблуках… Гурченко стала всенародно любимым феноменом.

Марк Гаврилович Гурченков (sic!) был родом из Смоленской области. В свое время он пас лошадей, потом подался в Кривой Рог, где работал на руднике. А затем был выдвинут на получение высшего образования. Марк поступил в Харьковский муздраминститут. Окончить его Гурченко (при записи в паспорте клерк не расслышал последнюю букву) не удалось — устроился массовиком в школу. Там он познакомился с секретарем местной комсомольской организации Леной Симоновой, отличницей и красавицей. 17-летняя Елена родила дочь. Когда молодая жена была в роддоме, Марк Гаврилович не находил себе места, пошел в кино. Там шел фильм «Акулы Нью-Йорка» с главными героями Аланом и Люси. Так Гурченко и решил — если родится мальчик, будет Алан, если девочка — назовем Люси. Люси в загсе регистрировать отказались, а вот на Люсю, т. е. Людмилу, согласились. День ее рождения — 12 ноября, а год… Скрывать не будем, Гурченко сама с большой долей юмора относится к этой дате. Так и начинает свои выступления: «Год рождения мой вы знаете. Возраст — это мой единственный недостаток». Год — 1935.

О своем отце, «сильном, красивом, легком в движениях», так и не избавившемся от жуткого суржика, несмотря на институт, Людмила Марковна продолжает вспоминать с особой теплотой. Именно отец первым предрек дочери артистическое будущее. По семейному преданию, глядя на свою «клюковку» восьми дней от роду, он сказал: «Актрисою будеть. Ув обязательном порядке. Ее весь мир будеть знать, а женихи уси окна повыбивають». Петь Люся действительно научилась раньше, чем говорить. Скоро артисткой ее называли все родственники и знакомые. Отец не уставал просить дочь выступить на табуретке перед очередным гостем с какой-нибудь песней. Люся веселила слушателей не только азартным исполнением, но и энергичным притопыванием, прихлопыванием, танцем. Марк Гаврилович подбадривал Люсю: «Дочурка, глаза распрасти ширей, весело влыбайсь и дуй свое!»

Первые годы своей жизни Людмила Гурченко провела в полуподвальной комнате в Мордвиновском переулке [24]. Большой отпечаток на всю ее жизнь отложили воспоминания о войне. Марк Гаврилович ушел на фронт, а она с матерью осталась в оккупированном Харькове, видела казнь на Благовещенском базаре, газовые камеры на колесах, в кино смотрела немецкие фильмы. Там, между прочим, выучила шлягер «Лили Марлен» и однажды исполнила его с фирменной чечеткой для немецких солдат, когда они получали свою пайку у кухни. Немцы были в восторге, наделили маленькую харьковчанку именем Люси Марлен и одарили тарелкой фасолевого супа.

Семье Гурченко повезло. Кормилец вернулся с войны живым, привез дочери трофейное концертное платьице. Заканчивала Людмила обычную десятилетку, на выпускном бале была в эффектном зеленом платье, пластмассовых ромашках в ушах и красных туфельках, которые справил ей отец у «лучшего харьковского сапожника». Когда в Москве Людмила Гурченко пришла в этом наряде и с яркими румянами на первое свидание, поклонник просто сбежал. Зато было соблюдено правило, внушаемое дочери старшим Гурченко: «Нехай уси будуть як люди, а ты вертись, як черт на блюди. Такая это профессия». Занималась будущая звезда и в музыкальной школе, и в драматическом и танцевальном кружках при Дворце пионеров.

Поступать же Марк Гурченко советовал дочери только в Москве. Людмила так и сделала, в 1953 году сдала экзамены сразу в три вуза, одним из них был ВГИК. Конечно, именно его и выбрала Гурченко. Поступила в мастерскую Сергея Герасимова и Тамары Макаровой. Еще до окончания ВГИКа Людмила начала сниматься в фильмах. Первым ее таким опытом была роль в малоизвестном фильме Яна Фрида «Дорога правды». Но в этом же году она снялась и в другой, гораздо более известной картине.

Ее снимал молодой режиссер Эльдар Рязанов. Это был фильмкомедия о встрече Нового года, с главной моралью — меньше казенщины, больше жизни в области культуры (наступала оттепель). Людмила Гурченко не прошла пробы (говорит, что из-за неопытного кинооператора, который не смог отразить всю полноту ее музыкально-пластического таланта), но положение изменил Иван Пырьев, который курировал первую работу режиссера Рязанова. Он не только посоветовал ему взять в фильм Игоря Ильинского, но и заставил взять на роль Леночки Крыловой именно Гурченко. Пырьев наткнулся на студентку ВГИКа в коридоре «Мосфильма». Вот как рассказывает об этом эпизоде сама актриса. «На лице у меня было написано: «Все хочу, все могу, всех люблю, все нравится». Навстречу шел Иван Александрович Пырьев. Я еще больше завихляла, еще выше задрала подбородок. Пырьев поднял голову, увидел меня. Поморщился, а потом лицо его заинтересованно подсобралось, как будто он увидел диковинного зверька». Гурченко отлично исполнила свою роль, хотя лично Рязанова ее манерность раздражала. Успеху же фильма были одинаково поражены все, кто имел отношение к его созданию. Песни, исполненные Гурченко, мгновенно стали дико популярны, посыпались приглашения на концерты, праздники и т. д. и т. п. Поклонники поджидали Люсю у выходов и входов, разрывали на части одежду.

Первую свою зарплату Гурченко выслала в Харьков, а Марк Гаврилович едва ли не всему городу еще до выхода фильма успел рассказать о том, какой артисткой стала его дочурка. Показывал фотографии с Ильинским. Елена Александровна от смущения перебегала на другую сторону улицы, а муж указывал на нее пальцем и гордо заявлял: «А то ее мать!»

Люся Гурченко не испытывала недостатка в ухажерах, а после того как к ней пришло всенародное признание, тем более. Она вышла замуж за сына писателя Пильняка — Бориса Андроникашвили [25]. В 1959 году у Гурченко родилась дочь — Маша. Рожала актриса в Харькове, когда ее уже шельмовали в прессе. Первые годы своей жизни Мария провела у бабушки Лели и дедушки Марка в Харькове. Когда мать, наконец, решила перевезти ее к себе в столицу, отношения у нее с дочерью сразу не сложились. Однажды Машенька собрала свои вещи — колготки, рубашонки, зайчиков и попыталась убежать из дома: «К бабе Леле в Харьков!»

Оглушительный успех сыграл с Людмилой Марковной злую шутку. Снятая вскоре после «Карнавальной ночи» «Девушка с гитарой» была откровенно слабым фильмом, и Гурченко в ней не впечатляла. Не удался и опыт новых съемок у Рязанова в фильме «Человек ниоткуда». Продолжались выступления на торжественных мероприятиях. После некоторых Гурченко вручали конверты с доплатой. И однажды «Комсомольская правда» ударила по актрисе разгромным фельетоном, в котором обвиняли ее в пошлости, шансонеточном исполнении песен, в «хи-хи, ха-ха», а главное — в погоне за левым заработком. Почин главной молодежной газеты страны вскоре поддержал «Советский экран». Людмила Марковна вспоминает, что даже в троллейбусе стали к ней обращаться люди: «Товарищ Гурченко, как же так?»

Началось тяжелейшее десятилетие в ее жизни. Попытка поработать в «Современнике» (1964–1966) закончилась через три года — три года второстепенных ролей. Затем было трехгодичное сотрудничество с Госконцертом, выступления на заштатных площадках, в глубинках, работа по договорам. В Театр сатиры Гурченко не взяли. Несмотря на роли в мелодраматических фильмах: «Гулящая», «Балтийское небо», «Женитьба Бальзаминова», «Рабочий поселок» [26], большинство режиссеров не признавали в Людмиле разностороннюю, серьезную актрису. Для широкого зрителя Гурченко практически пропадает из виду. Только в нетопленых клубах с разбитым пианино на сцене заезжую актрису просят исполнить песни из фильма двенадцатилетней давности.

Тяжело складывалась и личная жизнь. На вопросы о том, помогали ли ей мужчины, актриса отвечает: «Когда один утопил, другой спасает. Потом он и топит». Людмила Гурченко часто находилась в депрессии, не могла найти человека, который стал бы ей опорой, а мужья, вероятно, не могли перенести мучений супруги. Тем более что при этом она обладала и обладает взрывным темпераментом, довольно тяжелым характером. После Бориса Андроникашвили был сын автора «Молодой гвардии» Александр Фадеев, потом Иосиф Кобзон, с которым сейчас Гурченко не здоровается и которого иначе как чудовищем и мерзавцем не называет. (Сам певец и политик отзывается о ней более лояльно. Говорит, что как женщине Людмиле Марковне нет равных, полагает, что если бы жена родила ему ребенка, их брак продержался бы дольше.) Дольше всех в роли супруга продержался пианист Константин Купервейс. С ним в гражданском браке актриса прожила восемнадцать лет. Константин на тринадцать лет младше Людмилы Марковны и сейчас рассказывает, что его воля была полностью подавлена волей более опытной возлюбленной. На нем была вся домашняя работа, в титрах и на пластинках его имя не указывалось, даже если он принимал самое непосредственное участие в создании музыки и песен жены. Когда он однажды попытался «качать права», то натолкнулся на холодное «Что такое? Рабы взбунтовались?» Впрочем, примадонна российской культуры этого своего мужа тоже сейчас зовет подлецом. Этот брак Гурченко пришелся на значительно более успешный отрезок ее карьеры. Союз с Купервейсом распался в 1990 году.

А тогда, в 60-х казалось, что жить больше невозможно. Был августовский кризис 69-го года:

«Это конец всяким возможным силам воли, терпениям и надеждам.

Вот уже почти месяц я не выходила на улицу. И только из угла в угол по комнате — туда и обратно. Когда выхожу из своей комнаты, родители бросаются в кухню. И я понимаю, что это мое хождение ими прослушивается [27].

…Я никогда ни к кому не обращалась за помощью, только к родителям. Но сейчас, первый раз в жизни, от их немых, беспомощных, сочувственных взглядов хочется бежать на край света…»

В конце концов Людмила Марковна набрала номер Бернеса, с которым поддерживала дружеские отношения, и сказала: «Марк, я умираю». За ней приехало такси, вскоро она очутилась на кухне у знаменитого артиста, пила чай. Бернес тем временем куда-то звонил, в чем-то убеждал собеседников на том конце провода. И карьера Гурченко опять пошла в гору. В том же 1969 году ей было присвоено звание заслуженной артистки РСФСР. В 1970-м пошли приглашения в кино. По-настоящему переломным стал 1973 год. Людмила Гурченко одновременно снялась в серьезной роли директора фабрики в фильме «Старые стены» (Госпремия) и владелицы шляпного салона в музыкальной ленте «Соломенная шляпка». Актриса вернула себе всенародную любовь. За пять лет — 1975–1980 — Гурченко снялась в пятнадцати фильмах, причем в девяти из них в главной роли. Она одновременно пела и танцевала в разнообразных мюзиклах и бенефисах («Небесные ласточки», «Бенефис», «Мама») и снималась в драматических ролях — Ника в «Двадцати днях без войны» Германа, Тая Соломина в «Сибириаде» Кончаловского и Тамара Васильевна в «Пяти вечерах» Никиты Михалкова. Огромный успех имела Гурченко в роли Риты в «Любимой женщине механика Гаврилова». За нее Людмила Марковна получила первый приз кинофестиваля в Маниле. Кстати, тогда уже режиссеры знали, как трудно управлять своенравной, жесткой актрисой. Она одновременно была потрясающе трудоспособна, никогда не опаздывала, «хваталась» за роли [28], но иногда буквально терроризировала всю съемочную группу своими требованиями. Ходит слух, что Петра Тодоровского именно из-за Гурченко во время съемок «Любимой женщины…» хватил инфаркт. Справлялись с ней якобы только Никита Михалков да Меньшов на съемках «Любви и голубей».

Триумфальным оказалось возвращение Людмилы Марковны к Рязанову. Оно могло состояться еще в фильме «Ирония судьбы». Тогда, впечатленный успехом «Соломенной шляпки», режиссер хотел пригласить на главные роли Миронова и Гурченко, но в последний момент передумал, посчитал, что они будут выглядеть слишком водевильно. (В качестве слабого утешения уже готовым к съемкам артистам кадры из «Шляпки» были показаны по телевизору в квартире Нади.) Но в «Вокзале для двоих» Рязанов уже не испугался снимать Людмилу Марковну и, вероятно, не пожалел, как и миллионы зрителей. Гурченко утверждает, что при съемках именно этого фильма они с Рязановым поняли друг друга. Очередной образ немолодой, но еще способной любить женщины Гурченко, безусловно, удался.

В начале 80-х открылся еще один талант Людмилы Марковны. В печать вышли ее мемуары «Мое взрослое детство», затем появилась еще более известная книга «Аплодисменты». Подвигнул Гурченко на литературное творчество Андрон Михалков-Кончаловский, пораженный ее умением рассказывать. А первым читателем стал его брат Никита. Последняя автобиографическая книга Людмилы Марковны называется «Люся, стоп!»

В 1983 году популярная киноактриса получила звание народной артистки СССР. Кроме фильмов с ее участием, большим спросом пользовались пластинки с исполняемыми ею песнями. Она была постоянной участницей самых престижных «огоньков», приемов, церемоний и остается ею до сих пор. 90-е годы принесли новые роли, новые песни, клипы, гастроли, смелые эксперименты, компакт-диски, фотосессии. Были и театральные постановки. Так, в Театре сатиры идет пьеса Радзинского «Поле битвы после победы принадлежит мародерам» с участием Людмилы Марковны. Она сыграла в первом своем сценическом мюзикле «Бюро счастья» по Агате Кристи (хотя он не вызвал заметной реакции у критиков). Гурченко несколько раздражают ставшие главными денежные вопросы, странные рыночные правила игры. Но эти проблемы за нее теперь решает новый муж. С Сергеем Сениным актриса познакомилась на съемках фильма «Секс-сказка». Вскоре он стал не только ее супругом, но и продюсером, менеджером. Говорят, что впервые рядом с Людмилой Марковной мужчина, который ведет ее, а не наоборот. Именно он создал спектакль «Мадлен, спокойно!» и проект «Прощай XX век!» — шоу в концертном зале «Россия», показанное и по телевидению. К началу этого века Гурченко снялась более чем в 70 фильмах и спела около 300 песен (в том числе «В лесу родилась елочка» для диска «Митьковские песни», «Хочешь» — перепев Земфиру, композицию в стиле рэп и совсем недавно «Петербург-Ленинград» с Борисом Моисеевым. Гурченко умеет удивить).

Дочь Людмилы Гурченко вышла замуж за предпринимателя Александра Королева. У них родилось двое детей — мальчика назвали Марком, дочь — Леной — в честь прабабушки и прадедушки. Марк Гаврилович умер в 1973-м, а Елена Александровна — сравнительно недавно.

После ее смерти между Марией Королевой и ее матерью за небольшую квартиру разгорелась борьба, закончившаяся судом.

Конечно, постоянные вопросы, задаваемые Гурченко, касаются ее внешности. Она сохранила прекрасную фигуру, долгое время поражала свежестью лица — тем более поразительной, что это не было результатом пластической операции. Лишь в 2002 году Гурченко пошла на эту процедуру и опять блистает. (По другим данным, актриса воспользовалась лишь какими-то новейшими кремами, а не помощью хирургов.) Что же касается фигуры, то ее мужья утверждают, что, как это ни удивительно, Людмила Марковна никогда не сидела на диете.

«Хорошая проходимость», — отшучивается сама актриса и певица.

Людмила Марковна с оптимизмом смотрит в будущее. «Говорят, возраст не в моде? — иронично спрашивает Люся Гурченко. — Ха-ха!»

Данилевский Василий Яковлевич

(род. в 1852 г. — ум. в 1939 г.)

Физиолог, автор ряда пионерских работ по строению и работе мозга, центральной нервной системы, мускульной системы и т. д.

Святая святых — человеческий мозг. В то время «как космические корабли бороздят просторы Вселенной», все так же загадочно и непостижимо это вместилище всего человеческого в человеке. Но пока одни ревностно охраняли неприкосновенность сего органа, «циничные» ученые все настойчивее стучались в дверь, шли окольными путями, жадно касались одной из самых больших тайн на Земле. Одним из тех, кто стремился познать человека, его мозг и сердце «до конца», открыть все секреты, был замечательный ученый-физиолог Василий Яковлевич Данилевский. Он понимал, почему его не любят многочисленные оппоненты от науки и религии, страдал от этого, но иначе жить просто не мог.

Харьковский часовщик Яков Петрович Данилевский отличался пытливым умом и кипучей энергией. За что он только не брался — изобретал снегоочиститель для железных дорог, проводил химические опыты, ходил в экспедиции по Курской и Орловской губерниям, искал залежи железной руды. Химическую природу найденных минералов Яков Петрович установил в устроенной в своей квартире химической лаборатории. Он увлекся и фотографией, и, в конце концов, большую часть бюджета Данилевских составили доходы именно от этого модного занятия главы семьи.

На эти деньги Якову приходилось кормить кроме себя еще несколько человек. Жену — Елену Степановну и детей. Детей было семь: четыре сына и три дочери. Всем сыновьям Яков и Елена Данилевские смогли дать высшее образование. Интересно, что все они стали врачами, и трое — довольно видными учеными. Так, Александр Данилевский был одним из отцов биохимии; Константин начинал врачом-физиотерапевтом, электрофизиологом, а потом занимался… летательными аппаратами. Василий выбрал для себя физиологию.

Василий Яковлевич родился 1(13) января 1852 года. В детстве он отличался большой любознательностью, смелостью и упорством. О последних двух качествах может свидетельствовать, например, тот факт, что для проходившего в начале XX века в Харькове археологического съезда были переданы собранные им в детстве подробные сведения о сети харьковских катакомб.

В 1862 году Василий поступил во 2-ю харьковскую гимназию. Здесь ему тоже пришлось проявить характер. Данилевский сдал экзамены за 2-й класс, но по годам должен был отправляться в 1-й. Мальчик сам настоял на том, чтобы принимали его не по возрасту, а по знаниям. Вскоре, правда, ему пришлось оставить эту гимназию, да и сам город. Стесненное финансовое положение семьи вынудило Василия переехать к брату Александру в Казань, где тот уже был профессором химии и физики местного университета. В 1864 году Василия приняли в 4-й класс 2-й казанской гимназии. Вскоре наступил короткий период улучшения гимназического образования в России. В гимназии было сокращено количество часов, уделявшихся древним языкам, зато расширены программы по математике и естественным наукам — они-то и занимали Данилевского больше всего. Как и отец, он устроил дома лабораторию. Большое влияние на формирование характера и научных интересов брата оказал, конечно, Александр Яковлевич. Дома у Данилевских часто бывали выдающиеся ученые, работавшие в передовом на то время Казанском университете: химик Бутлеров, математик Имшенецкий, зоолог Вагнер.

В 1868 году Василий Данилевский окончил гимназию с золотой медалью. Для поступления в Казанский университет шедший с опережением сверстников юноша был еще слишком молод. Хотел же он поступить на медицинский факультет и был уже давно уверен в своем выборе. Причем хотел он быть именно физиологом. Справедливо полагая, что врач этой специальности должен лучше, чем любой другой медик, знать физику и математику, Василий определился вольнослушателем на математическое отделение физматфакультета университета. На следующий год он был зачислен на 1-й курс медицинского факультета, но продолжал посещать лекции по математике.

На медицинском факультете Казанского университета работал ряд видных ученых и талантливых преподавателей. Так, курс нормальной анатомии блестяще читал П. Лесгафт, аналитическую химию читал Бутлеров. Кафедрой физиологии руководил замечательный русский физиолог-экспериментатор Н. Ковалевский. Вероятно, еще в Казани под влиянием Ковалевского у Данилевского возник интерес к вопросам регуляции головным мозгом кровообращения и дыхания, исследование которой красной нитью проходит через всю научную биографию Василия Яковлевича. Сейчас ему приписывают нахождение центров мозга, отвечающих за деятельность сердца.

Обучение в Казанском университете было прервано уже после первого курса из-за положения, в котором оказался старший брат. В ходе конфликта группа прогрессивных преподавателей подала в отставку в знак протеста против незаконного увольнения Лесгафта. Дальнейшая судьба Александра Яковлевича сложилась непросто, он сменил несколько мест, но только в 1885 году ему было предложено заведовать кафедрой в Харьковском университете. Василию Данилевскому пришлось также покинуть Казань, осенью 1870 года он перевелся на второй курс медицинского факультета Харьковского университета — с тех пор вся его жизнь была связана с родным городом.

Условия для занятий в Харькове в то время были значительно хуже казанских. Аудитории, в которых занимались медики, не были приспособлены для демонстраций во время лекций, не было и такого тесного контакта профессоров со студентами. Однако и здесь работал ряд крупных представителей медицинской науки: хирург Грубе, патологоанатом Крылов, эмбриолог Стрельцов, терапевт Лашкевич, офтальмолог Гиршман. Наконец, кафедрой физиологии заведовал Иван Петрович Щелков. Кафедра существовала с 1835 года, но только с приходом сюда в 1863 году Ивана Петровича была создана при ней лаборатория, началась оживленная научная работа. Так что Данилевскому было где практиковаться. Науке Василий Яковлевич уже в те годы отдавал все свое свободное от учебы время. Уже на 2-м курсе он начинает самостоятельное исследование «Разложение азотистых веществ при мускульной деятельности», которое заканчивает в 1871 году, а через два года удостаивается за него же золотой медали. Он стал одним из всего четырех студентов, получивших золотые медали за свои научные работы за 12 лет — с 1864 по 1875 год. За годы учебы эта студенческая работа превратилась в солидную монографию «О происхождении мускульной деятельности».

Круг интересов Василия Яковлевича был довольно широк. Помимо статей о мышечной деятельности уже в студенческие годы он делал доклады о влиянии головного мозга на дыхание и кровообращение. Тогда же начинает заниматься гипнотизмом у животных. В своем учебнике, изданном в 1871–1874 годах, Щелков уже ссылался на работы своего ученика.

Студент Данилевский жил довольно скромно. Весь его личный доход в то время — это 20 рублей в месяц за работу «приспешником» гигиенической лаборатории профессора Якобия. Только в январе 1874 года Совет университета зачислил Василия Яковлевича на частную стипендию, а осенью того же года Данилевский окончил университет с отличием. Более года после выпуска Василий Яковлевич готовил диссертацию на тему «Исследования по физиологии головного мозга» и писал указанную выше монографию о мускульной деятельности. В тот же период выходит статья молодого ученого о физиологии центральной нервной системы. Темы, избранные Данилевским, относились тогда к самым смелым направлениям в медицине. Смелым, потому что, как уже было сказано, многие ревнители «великой божественной тайны» человека вовсе не хотели, чтобы мысли и чувства венца творения анализировались столь же грубо, физиологически, как рассматривается желудок лягушки. Мракобесы всех мастей ставили на пути исследователей центральной нервной системы человека и его мозга множество препятствий. Всего этого сполна хлебнул и Василий Данилевский.

В мае 1876 года он был принят стипендиатом в университет для подготовки к профессорскому званию и вернулся к фундаментальным исследованиям в области физиологии под руководством Щелкова. В феврале 1877 года бурно прошла защита диссертации Данилевского. Профессор Кучин довольно жестко раскритиковал физиологическое толкование диссертантом психической жизни. Эти нападки были логичным продолжением политики, которую группа профессоров вела по отношению к нелюбимому ими Щелкову. Молодой же Данилевский дал резкую отповедь гораздо более опытному медику, о чем впоследствии вспоминал с большим удовольствием. Его последующие выступления и постоянные стычки с идеалистами от медицины и просто оппонентами создали ему славу человека упрямого и порывистого.

Данилевского все-таки утвердили в степени доктора медицины. Во второй половине того же года молодой доктор работал практикующим врачом. В это время многие медики обслуживали раненых на русско-турецкой войне. Так и Данилевский устроился работать на санитарный поезд. В начале 1878 года Василий Яковлевич отправился в заграничную командировку. Год доктор пробыл в Вюрцбурге у А. Фика. Здесь Данилевский мог реализовать свое желание использовать точные методы физики и математики при изучении жизненных функций. Весной 1879 года Василий Яковлевич отправился в Лейпциг к Карлу Людвигу, которого называли учителем физиологии всего мира. (В частности, у него работали Сеченов, Фик и Щелков.) Под руководством Людвига с помощью сконструированной им аппаратуры Данилевский занимался суммированием электрических раздражений блуждающего нерва. Впрочем, Василий Яковлевич мечтал о большем — он хотел заниматься большими полушариями головного мозга, их влиянием на всю деятельность организма. По этому поводу у него возникли трения и с хорошо к нему относившимся немецким ученым. Карл Людвиг запрещал у себя в лабораториях заниматься исследованиями мозга, поскольку считал, что еще не придумано достаточно тонких приборов для выполнения такой задачи. Это, правда, не спасало корифея науки от нападок немецких обскурантов, которые в достижениях физиологов видели богопротивное дело. Лаборатории ученых-медиков в газетах называли «камерами пыток».

В 1879 году Данилевский приглашается на работу в Ветеринарный институт, где читает лекции по зоофизиологии и гистологии. Через три года к услугам талантливого ученого обращается и Харьковский университет, в 1883 году он становится здесь экстраординарным профессором, а через год полностью переключается на преподавание в университете. Данилевский читал лекции студентам-естественникам по анатомии человека и общей гистологии, а также физиологии животных. Следует сказать, что Данилевский всегда уделял особое внимание изучению животных. Он являлся сторонником эволюционной теории, поэтому сравнительная физиология представлялась ему наукой исключительно важной.

В 1886 году увольняется Иван Петрович Щелков. В качестве нового профессора кафедры физиологии при медицинском факультете он рекомендует лучшего своего ученика, уже известного ученого Василия Яковлевича. Так в декабре того же года Данилевский начинает работу на том факультете, где ему, откровенно говоря, давно было пора занять свое место. Вскоре именно Данилевскому поручают заведование кафедрой физиологии. В своих научных исследованиях и преподавательской работе Василий Яковлевич придерживался нескольких основных принципов, в правильности которых был абсолютно убежден. В первую очередь, это идея о единстве организма с окружающей средой, во-вторых — идея морфологической и физиологической эволюции на основе этого единства. Ученый полагал, что все функции высших организмов до человека включительно — это результат эволюционного развития при решающей роли высших отделов центральной нервной системы на высших этапах филогенеза.

В то же время Данилевский продолжал работы по физиологии и морфологии нервной системы, физиологии и биофизике. Вместе с братом Константином он внес кое-какие усовершенствования в электрофизиологическую аппаратуру. (Данилевского называют пионером электроэнцефалографии.)

Еще одна область привлекает ученого — сравнительная паразитология. Так, Василий Яковлевич внес значительный вклад в изучение такой болезни, как малярия, открыл и изучил ряд новых паразитов крови у птиц. Этими исследованиями он занимался и на приобретенной даче под Харьковом. Здесь он, вообще, больше работал, нежели отдыхал. Кроме паразитологии, ставил опыты гипноза животных, ухаживал за садом. (Данилевский — пионер разведения персиков и винограда в Харьковской области.) В молодости Василий Яковлевич был страстным охотником, но позже осуждал подобные развлечения. Ученый любил музыку и неплохо играл на фортепиано. После революции советская власть предоставила академику новую дачу в Люботине, и здесь он жил в окружении множества прирученных им птиц.

На кафедре физиологии Данилевский принял уже вполне оборудованную Щелковым и его сотрудниками лабораторию. Всем студентам была предоставлена возможность работать в этой лаборатории, но только в 1897 году ему удалось ввести в учебную программу нормальные практические занятия. Одновременно с преподаванием Василий Яковлевич писал большой учебник по физиологии. Каждый год Данилевский выбирал по одному разделу из будущего учебника и читал его студентам более полно, чем остальные, одновременно делая необходимые записи. Эту книгу физиолог закончил, уже оставив преподавание.

Данилевский еще не раз был за границей. Серия опытов по физиологическому действию электричества на расстоянии, поставленных им в Париже в 1897 году, привлекла в стены его лаборатории Мечникова, Ру и других виднейших ученых. Важнейшими программными речами стали выступления Данилевского в 1889 году на съезде Общества русских врачей (называлась она «Душа и природа») и в 1894 году на съезде русских естествоиспытателей и врачей («Чувство и жизнь»). В них Василий Яковлевич поднимал вопрос о возникновении, развитии и сущности психических явлений с позиций естественно-научного материализма. Он постоянно направлял острие своей критики против модного и поощряемого в годы реакции учения о «жизненной силе», так называемой теории «витализма», и, собственно, против учения о душе.

Сейчас очень часто говорят о работах Данилевского по гипнотизму. Еще в 1878 году на заседании Харьковского медицинского общества он сделал свое первое сообщение о результатах наблюдений под гипнозом у лягушки. Он пришел к выводу, что гипнотическое состояние у животных и человека очень сходно по своим проявлениям. Данилевский занимался гипнотизацией речных раков и морских крабов, жаб, змей, ящериц и черепах, кроликов, морских свинок.

В 1888–1891 годах Александр и Василий Данилевские издавали «Физиологические сборники», затем в 1896–1897 годах — «Вестник медицины». Физиолог получил немало премий от ведущих научных учреждений: премию им. Монтьона от Парижской академии наук в 1889 году, премию им. Бэра от Петербургской АН в 1894-м и другие. В 1908 году Совет Харьковского университета присудил ему звание почетного профессора.

В 1906 году выразитель отношения к Василию Яковлевичу большинства профессоров медицинского факультета Опенховский сообщил Данилевскому под большим секретом, что ему не стоит выдвигать свою кандидатуру на очередное переизбрание в качестве завкафедрой, так как ему гарантирован провал. Вероятно, всему виной резкий, бескомпромиссный характер физиолога. Сыграло свою роль, вероятно, и наступление реакции. Сам ученый утверждал, что еще в 1898–1899 годах начались репрессии начальства против его лаборатории. Несколько человек даже прекратили там работать, чтобы не попасть в опалу. Данилевский неоднократно вступал в самые различные споры на защитах, критиковал диссертации начальственных протеже, в том числе и будущего декана Ковалевского. В 1899 году в Харькове проходили масштабные студенческие забастовки. Полиция появилась и на медицинском факультете. В ответ студенты отказались сдавать экзамены. Впрочем, нашлась пара человек, которые по договоренности с начальством должны были изобразить продолжение нормальной сессии. Декан Кульчицкий, будущий министр, отличавшийся крайним консерватизмом, потребовал, чтобы экзамены принял и Данилевский, несмотря на то, что у того была в кармане очередная подписанная командировка, так что на работе он уже мог и не появляться. Физиолог согласился, но провалил обоих «блатников». И все это при том, что Василий Яковлевич, идя на медицинский факультет, дал себе зарок — не вступать в пререкания с начальством. Опять не сдержался… Но после заявления Опенховского Данилевский не стал лезть на рожон, он еще три года временно руководил кафедрой и ушел только в 1909 году.

Ученый не раз выступал с предложениями по реформе образования. Так, в 1902 году физиолог работал в комиссии по преобразованию учебных заведений. Ни одно из предложений не было принято.

К столетнему юбилею университета было издано несколько томов истории славного вуза. Любопытно, что Василий Яковлевич Данилевский — один из немногих профессоров, в биографии которого были указаны не только научные достижения, но и описана активная общественная деятельность. Выдающийся ученый был в Харькове фигурой довольно заметной. Так, он участвовал в организации Общественной библиотеки (ныне — им. Короленко). Он добивался существенного снижения платы за абонемент, а то и полной ликвидации этой платы. Реализуя свои просветительские идеи, Василий Яковлевич в 1891 году сумел организовать первую в городе бесплатную народную библиотеку-читальню. В 1902–1905 годах он был председателем Харьковского общества по распространению в народе грамотности. Именно в это время в Харькове общество открывает Народный дом, тоже с читальней и большим зрительным залом, где ставились любительские спектакли. Часто Василий Яковлевич выступал с лекциями перед рабочей аудиторией, бесплатно читал курсы в знаменитой школе Алчевской. В 1906 году Данилевский возглавил работу по написанию многотомной «Народной энциклопедии научных и прикладных знаний». Он поражал всех своей работоспособностью: был исключительно педантичен, все записывал, ни о чем не забывал, сам приглашал авторов и лично написал ряд статей.

В мае 1910 года Харьковское медицинское общество поручило Василию Яковлевичу новое дело — организацию женского медицинского института. Воспитанницы высших женских медицинских курсов госпожи Невиандт обратились к Обществу с такой просьбой, выразив желание получать реальное, а не формальное высшее образование. Организовать новый вуз было задачей не из простых, и в заявлении Общества отмечалось: «Всем нам известны организаторские таланты профессора Василия Яковлевича Данилевского и его, так сказать, огневая энергия». Хлопоча о новом заведении, профессор вплотную столкнулся с попечителем учебного округа, покровителями госпожи Невиандт, губернским присутствием. Скептически относились к затее многие маститые медики Харькова. Однако 31 октября 1910 года состоялось торжественное открытие Харьковского женского медицинского института. Первым его директором стал сам Данилевский, и он же возглавил кафедру физиологии. В порядках, планах и организации всего процесса обучения было много новаторских идей, усилено преподавание некоторых актуальных дисциплин, сделан больший акцент на практику. Многим в городе было очевидно, что качество учебного процесса, а следовательно, и всего образования в женском медицинском институте превысило то, что давал медицинский факультет университета. Особенно это было заметно на кафедре физиологии и кафедре анатомии, которую возглавил выдающийся медик Воробьев.

В 1913–1915 годах в Москве наконец было издано учебное пособие Данилевского по физиологии, в котором впервые органично, а не на основе отдельных сравнительно-физиологических добавлений проводилась идея исторического развития жизненных функций на основе единства организма с внешней средой. Высшим проявлением этой эволюции называлась роль коры головного мозга во всей жизнедеятельности млекопитающего. Подробно излагалось в учебнике учение Павлова об условных рефлексах.

В 1917 году Данилевского вернули на кафедру физиологии медицинского факультета. В 1921 году вслед за постановлением СНК РСФСР о создании особого режима работы для Павлова появилось и распоряжение СНК УССР о всестороннем обеспечении профессора Данилевского. В новом Харьковском медицинском институте (образовавшемся путем объединения медицинского факультета университета с женским институтом) кафедра физиологии стала одной из лучших. Василий Яковлевич активно работал и в научном комитете при Наркомате просвещения, и ученом совете при Наркомате здравоохранения. Любопытно, что ученый не растерял своего задора и так же резко критиковал теперь уже новых чиновников, если видел в их работе какие-либо недостатки. Так, Данилевский выступил категорически против бригадного метода обучения, настоял на увеличении сроков обучения в медицинских институтах (в то время как во многих других областях науки ситуация была обратная). Теперь медики должны были учиться шесть лет.

В 1926 году Василий Данилевский стал действительным членом АН УССР, тогда же получил звание заслуженного деятеля науки УССР. Он оставил кафедру и сосредоточился на науке. По его инициативе был создан Всеукраинский институт эндокринологии и органотерапии, свой патент на производство эндокринных препаратов Данилевский передал этому институту. В 1922 году во многом благодаря его настойчивости появился еще один институт — Украинский институт труда.

Последняя монография ученого появилась всего за год до его смерти. Уже глубоким стариком он продолжал столь же энергично заниматься своей любимой наукой. Умер Данилевский 25 февраля 1939 года. В честь выдающегося физиолога названа улица, пересекающая проспект Ленина в том месте, где находится здание медицинского института. Мозг ученого долгое время находился в музее и лишь недавно вместе с останками Воробьева, то, что составляло предмет наибольшего интереса Данилевского, то, загадку чего он так пытался разгадать, было предано земле.

Данилевский Григорий Петрович

(род. в 1829 г. — ум. в 1890 г.)

Автор популярных исторических романов.

В свое время (где-то в конце 70-х годов прошлого века) исторические романы Григория Петровича Данилевского наряду с романами Дюма стали теми «элитными» произведениями, которые можно было получить в обмен на макулатуру. Впрочем, как и произведения Дюма, Купера, Майна Рида и т. д., далеко не все они могут считаться художественными шедеврами. Некоторые критики выражаются еще более ясно — романы Данилевского и сами являются не более чем макулатурой. Так или иначе, писатель, безусловно, известен отечественному читателю, он, в отличие от многих своих коллег, смог удержаться в списках русских литераторов на видном месте.

История семьи Григория Петровича и сама по себе напоминает приключенческий исторический роман в его же стиле. Он происходит из старого казацкого рода, основателем которого был Данила Данилович Данилевский, сотник слободы Андреевки в Харьковской губернии. Сотник устроил себе отдельный хутор Пришиб, на который получил государеву грамоту в 1698 году. Незадолго до Полтавской битвы (в 1709 году) здесь остановился царь Петр Великий со своей свитой, катался по озеру, молился в церкви, посадил дуб, сам помогал водружению колоколов на церковь, а вскоре подарил владельцу имения еще 10 тысяч десятин земли. В свите царя находился князь Трубецкой, с чьей внебрачной дочерью бежал из столицы сын Данилы Даниловича Евстафий. Князь полагал, что дочь умерла, и, узнав правду, простил молодых, а сам государь крестил новорожденного Якова Евстафьевича. Это был прадед писателя Григория Данилевского.

Облагодетельствованные властями, Данилевские вели столь буйный образ жизни, что Петру Данилевскому — отцу писателя — пришлось самым серьезным образом заниматься хозяйством, над ним нависла угроза банкротства. Он справился, но умер совсем молодым — в 37 лет — от болезни печени. Поэтому воспитанием сына занималась мать — Екатерина Григорьевна, урожденная Кручинина.

Григорий Петрович родился в селе Даниловка под Изюмом (Харьковская губерния) 14 апреля 1829 года. Екатерина Григорьевна дала ему прекрасное начальное образование. Она была сама очень образованной женщиной, талантливой пианисткой, хорошо знала русскую и французскую литературу, сама занималась сочинительством. В возрасте 12 лет мать определила Григория в имевший прекрасные традиции Московский дворянский институт, впоследствии преобразованный в 4-ю московскую гимназию. В институте хорошо преподавали русский язык и русскую историю. Выпускниками его являлись, например, Жуковский, Грибоедов, Лермонтов, Тютчев. Так что Григорий Петрович с детства был настроен на то, чтобы стать видным русским литератором. По окончании института он поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. В это время он начинает уже активно сочинять. Первым его опубликованным произведением стало стихотворение «Славянская весна» (оно была напечатано в журнале «Иллюстрации»). В качестве фельетониста он сотрудничает в «Полицейской газете». В университете студент Данилевский был одним из самых прилежных. На втором курсе был награжден серебряной медалью за работу о Крылове и Пушкине. Григорий Петрович, который считал себя способным поэтом, сходится в столице с другими представителями литературных кругов. Это чуть не стоило ему карьеры. 22 апреля 1849 года он был арестован по делу кружка Петрашевского и очутился в одиночной камере Петропавловской крепости.

Судя по всему, Данилевский не был активным участником организации, скорее, просто был знаком с ее членами, в его бумагах не было найдено никаких компрометирующих документов, записок и т. п. Спасла его мать, обегавшая немало приемных и кабинетов, чтобы доказать, что арест произведен по ошибке. 10 июля Григорий Петрович был освобожден и больше никогда никакого повода для подозрений в неблагонадежности не давал.

Литературные занятия Данилевского начали приносить ему определенный доход еще в студенческие годы. Он переводил иностранных авторов — в первую очередь Шекспира, и пьесы в его переводе шли на сцене; его длинные поэтические сказки пользовались популярностью у читателей. Григорий Петрович справедливо считается русским писателем, поскольку писал лишь на русском, однако он всегда подчеркивал свою любовь к Малороссии, часто исполнял в кругу друзей украинские песни, описывал народ, историю, природу Украины в своих произведениях. Немудрено, что его кумиром стал Николай Гоголь. С ним он познакомился в Москве в 1851 году. Николай Васильевич охотно беседовал с земляком, рецензировал его литературные опыты. В конце жизни Данилевский написал очерк «Знакомство с Гоголем», ценное свидетельство действительно близких отношений двух писателей.

По окончании университета Данилевский поступил на службу в департамент народного просвещения, где проработал семь лет. За эти годы он близко сошелся с Некрасовым, Меем, Одоевским, Языковым. Он продолжал работу над переводами Шекспира, Байрона, Мицкевича, написал несколько пьес, выпустил сборник рассказов «Слобожане», переводил на русский язык украинские сказки.

В 1857 году Григорий Петрович вышел в отставку и решил вернуться на родину «пожить в тишине». В этом же году он женился на Ю. Замятиной, дочери местного помещика. В 1858 году он был избран змиевским дворянством в Харьковский губернский комитет по улучшению быта помещичьих крестьян. Накануне реформы 1861 года подобные комитеты действовали во многих частях России, они вырабатывали рекомендации, на основе которых и был составлен проект освобождения крестьян. Кстати, своим крепостным Данилевский дал волю задолго до царского манифеста. После реформы писатель становится земским деятелем, много работает в области народного просвещения, принимает участие в проекте строительства Курско-Харьковско-Азовской железной дороги, становится членом Харьковской земской губернской управы, заведует ее попечительским отделом.

Познакомившись непосредственно с бытом украинских крестьян, Данилевский пишет о них рассказ «Сорокопановка», очерк «Пенсильванцы и каролинцы». В эти же годы начинается деятельность Данилевского как романиста. В 1862 году вышел роман «Беглые в Новороссии», через год — «Беглые воротились» («Воля»), а затем «Новые места». Все три романа объединены в трилогию о беглых русских крепостных в Приазовском крае. Романы эти завоевали большую популярность. В них уже проявились некоторые характерные черты творчества Григория Данилевского. Он искусно строит интригу, он занимательный рассказчик, ему безусловно удается описание быта в мельчайших деталях. Когда Данилевский пишет об Украине, видна его любовь к родному краю. Однако многим было очевидно, что он не может выпукло показать отдельные характеры, ему чужда глубокая психология. Роман, который должен был подчеркивать социальные противоречия, превращается в приключения «деловых людей». Здесь и убийства, и похищения с погонями, и подкопы и т. д. и т. п. Вообще, Данилевский явно отождествлял народ юга Российской империи с американцами, осваивавшими Дикий Запад. Недаром в Европе, где произведения Данилевского были переведены на многие языки и изданы большими тиражами, его называли «русским Купером». А вот отечественные писатели-демократы отзывались о своем коллеге очень скептически. Ведь лучше всего Григорию Петровичу удавались описания дворянского уклада, никакие вопросы он не ставил остро, а впоследствии в исторических романах бунтарей показывал в первую очередь как злодеев. В свое время Данилевский, раздосадованный критикой со стороны ведущих российских авторов, пошел на хитрость. Несколько своих произведений он послал в главный демократический журнал «Современник», воспользовавшись псевдонимом А. Скавронский. Они были напечатаны, после чего писатель раскрыл свое авторство [29].

В 1868 году за его историко-литературное исследование «Украинская старина» Императорской Академией наук ему была присуждена премия. В этот сборник вошла, в частности, биография украинского философа Сковороды.

Григорий Петрович собирался в дальнейшем работать по специальности — юристом. Он уже был выбран присяжным поверенным Харьковского судебного округа, но занять эту должность так и не пришлось. Пришло новое назначение из столицы, и Данилевский отправился в Петербург. Здесь он стал членом Совета по делам печати (дослужившись до тайного советника), помощником редактора официальной газеты «Правительственный вестник». (С 1881 года он был главным ее редактором.) В библиографическом отделе своей газеты Данилевский пытался давать читателям информацию о новинках книжного рынка в занимательной форме, несмотря на официальный статус издания; он положительно отзывался о многих демократических произведениях.

Поскольку Совет по делам печати находился в ведомстве Министерства внутренних дел, Григорий Данилевский получил доступ к некоторым закрытым архивным материалам по истории России и открылся для российского читателя в качестве исторического романиста. К теме русской истории он практически полностью перешел с конца 70-х годов. Из-под его пера выходит повесть «Потемкин на Дунае», романы «Мирович» [30], «Княжна Тараканова», «Сожженная Москва», «Царевич Алексей», «Черный год», ряд рассказов из семейной старины. Наиболее интересует Данилевского вторая половина XVIII века, он досконально изучил нравы, обычаи, быт того времени. Как отмечает критика, исторические романы Данилевского не столь свежи, как его художественно-этнографические сочинения, но зато более зрелые по исполнению, в них нет торопливости, они тщательно продуманы. И, конечно, осталась занимательность сюжетов.

О личных качествах, обычном поведении беллетриста оставили некоторые сведения его сотрудники, люди с ним знакомые. Вот, например, что пишет подчиненный Данилевского литератор Евгений Опочинин: «При небольшом своем росте он, вбегая куда-нибудь, как-то пыжился, как будто вырастая на глазах у вас, во всей своей красе выставляя украшавшую его звезду и надменно сощуривая глаза». При этом Григорий Петрович, наоборот, был необычайно угодлив перед более высокими по рангу сановниками. В редакции «Вестника» Данилевский появлялся довольно поздно. Основной своей работой он занимался мало, доставал бумаги и начинал писать очередной роман. Несколько человек в редакции только тем и занимались, что переписывали произведения начальника в нескольких экземплярах, как на рабочем месте, так и дома.

Вероятно, плодовитый автор удвоил бы количество своих произведений, если бы прожил дольше. Данилевскому был лишь 61 год, когда он заболел и умер. Это случилось в Петербурге 29 декабря 1890 года. Тело писателя было перевезено на родину и похоронено в селе Пришиб Харьковской губернии. На доме в Санкт-Петербурге по Невскому проспекту, 71/1, висит мемориальная доска, напоминающая о том, что здесь много лет жил известный романист. Полное собрание его сочинений включает 24 тома. Оно выдержало в России 10 изданий. В СССР его книги издавались в 20-х и 30-х годах, но после издания в 1939 году наступил перерыв, длившийся 40 лет.

Кстати, улица Данилевского в Харькове никакого отношения к Григорию Петровичу не имеет. Она названа так в честь физиолога Василия Данилевского.

Донец-Захаржевский Григорий Ерофеевич

(род. в? — ум. в 1690 (1691) г.)

Первый Харьковский полковник.

Григорий Ерофеевич Донец в отличие от Харька, восседающего с недавних пор на коне на проспекте «Правды», — лицо не легендарное, а реальное. Более двадцати лет именно он управлял только что возникшим городом. Это было в те времена, когда дальнейшая судьба крепости была еще не вполне ясна. Никто не мог бы с уверенностью сказать, что она превратится в крупнейший торговый город, транспортный узел, индустриальный, научный, культурный центр всего региона. С таким же успехом такая судьба, наверное, могла ожидать Змиев, Балаклею или основанный Донцом Изюм. Может быть, именно в деятельности Григория Ерофеевича следует искать причины возвеличения Харькова. Ведь он стоял у самых что ни на есть истоков.

Как известно, массовое переселение украинцев на восток происходило в середине XVII века. В то время страну раздирали постоянные войны. Поляки, татары, запорожцы, турки и россияне несколько десятилетий не могли поделить власть над Украиной, отдельными ее областями. Освободительная война под руководством Хмельницкого сопровождалась не большим количеством крови простых поселян (которую проливали и казаки), чем последующие войны между претендентами на булаву [31]. Считается, что волна беженцев хлынула через Днепр после неудачной для запорожцев битвы под Берестечком. Но и после этого переселение не прекращалось. В середине 1650-х Харьков уже существовал, до него в этих местах были такие поселения, как Балаклея, Змиев, Чугуев и др. Эти крепости стали южной оборонительной линией Российского государства от татар. В связи с такой важной их функцией царское правительство поначалу поддерживало поселенцев разнообразными льготами (личной свободой, беспошлинной торговлей, правом на промыслы и т. д.), предоставлением достаточно широкой автономии, что, кстати, вполне укладывалось и в рамки соглашений, достигнутых между Украиной и Россией в 1654 году. В то же время, наряду с традиционной казацкой административной системой, на Слобожанщине складывалась и российская воеводческая система управления. Так, в Харькове в 1656 году появляется воевода Селифонтов, берущий на себя дальнейшее устройство крепости, управление российскими служилыми людьми. Это двоевластие привело к довольно серьезным политическим конфликтам между слобожанами, поддерживавшими в первую очередь запорожцев, и теми их земляками, которые склонялись в сторону России.

Как уже было сказано, схема управления украинского образца повторяла уже устоявшиеся традиции казацкой вольницы. Все казаческое население Харькова делилось на сотни во главе с сотниками, сотни делились на десятки. Во главе казаков стоял выборный атаман. Им в 1655 году был Иван Кривошлык. Официально Харьков не был полковым городом, соответственно, и полковника тоже не было, но двух человек источники все-таки называют Харьковскими полковниками. Вероятно, это была дань традиции. Одним из этих полковников в определенный момент стал некто Федор Репка, другим — знаменитый атаман, гроза татар Иван Сирко. Судя по всему, последнему реально подчинялись города юга нынешней Харьковской области — Змиев, Цареборисов [32], Валки и считавшаяся вотчиной Сирко Мерефа, где жила его жена с сыновьями и частенько бывал сам неутомимый воин. Репка же управлял северными землями региона. Между двумя «полковниками» отношения были далеко не радужные. Связано это было непосредственно с отношением к России. Иван Сирко добивался самой полной автономии украинских земель, подчинения Слобожанщины задачам, которые ставила перед собой Сечь, устранения воевод. Однако само население Харькова не спешило участвовать в войнах и восстаниях запорожцев. Это оно засвидетельствовало несколько раз в ключевые моменты происходившей политической борьбы. Так, придя к власти, пропольски (соответственно — антироссийски) настроенный гетман Выговский разослал по всей Украине универсалы, призывавшие подчиниться его власти. Из Харькова от представителя старшины Кондратьева он получил резкий и даже оскорбительный ответ. Харьковчане оставались в союзе с Россией. Затем, в 60-х годах восстание против воевод поднял гетман Брюховецкий, которого охотно на сей раз поддержал Сирко. Харьков снова остался лоялен Москве. Подошедшего с татарами к Харькову атамана встретили пушечным залпом. Здесь-то и выходит на сцену Григорий Ерофеевич Донец-Захаржевский.

О биографии родоначальника знаменитой на Харьковщине фамилии известно немного. Более или менее определенные сведения касаются уже описываемого периода. Потомки Григория Ерофеевича утверждали, что фамилия Захаржевские есть в старинных польских дворянских книгах, но это утверждение спорно, тем более что о Донцах такой информации нет. Вообще, сама фамилия Донец говорит, скорее, о традиционной манере прозывать казацких ватажков по названию географических объектов, где они селились или прославили свое имя. В описании города Харькова 1662–1663 годов «Грыцько Донец» упомянут как десятник, так сказать, представитель младшего офицерского состава. Как справедливо отмечает Багалей, в то время, при существовавшей демократической системе выборности старшины, Григорий вполне мог быстро дослужиться от десятника до полковника, даже не будучи дворянином. Тем более, что он действительно прекрасно проявил себя как военный. Когда Сирко пытался взять Харьков, по нему не только выстрелили пушки, навстречу войскам «воровских казаков» вышел отряд во главе с Донцом. Противника гнали до Мерефы, где были захвачены личные пушки Ивана Сирко. Восстание против российского влияния на этом не прекратилось, полковник Репка подавил его в селе Печенегах, помогая, таким образом, чугуевским властям, пришлось сражаться и с татарами, высланными на помощь повстанцам гетманом Дорошенко. В самом Харькове, вероятно, сторонниками Сирко в 1668 году пророссийски настроенный Репка был убит. Во главе мятежа стоял уже упоминавшийся Кривошлык. Но в целом город не поддержал мятежа. На место убитого Репки пришел сотник Григорий Донец.

Именно Григорий Ерофеевич первым стал Харьковским полковником совершенно официально. В 1669 году царь адресует ему жалованную грамоту, где называет Донца полковником. Харьковский полк был выделен из Белгородского полка. Почти одновременно возникают Ахтырский, Сумской и Острогожский полки. Донец-Захаржевский до конца своих дней остался верен России, а та отвечала ему сторицей. Уже через три года после своего избрания полковником Донец мог продемонстрировать свою верность. Тогда до Слобожанщины докатился мятеж Степана Разина, на Харьковщине были волнения. Разинцы распространили грамоту, в которой предлагали слободским казакам союз, часть городов захватил атаман Григорьев. В это время Донец-Захаржевский твердо стал на позиции невступления с мятежниками ни в какие переговоры. О предложениях, исходивших от Григорьева, Григорий Ерофеевич немедленно доложил белгородскому воеводе Ромодановскому.

Григорий Донец управлял Харьковом 22 года, за это время он успел зарекомендовать себя как решительный и умелый военачальник, хороший администратор. На харьковчан Москвой, как уже было сказано, была возложена важнейшая задача — оборона южных рубежей от татар. На этом поприще Григорий Ерофеевич добился значительных успехов. Еще будучи сотником, он строил укрепления в слободе Маяки, превращая ее в крепость, и трижды разбил здесь татар. В 1679 году он еще раз разгромил их под Харьковом. По описанию местного историка начала XVIII века Орновского, в битве при Рогозянке всего триста казаков Григория и Константина Донцов одолели около четырех тысяч татар. Уже в следующем году еще большая орда во главе с самим ханом Мурат-Гиреем совершила очередной набег. На этот раз татары дошли Муравским шляхом до верховьев речки Мерлы, на северо-запад от Харькова, а отсюда разошлись для грабежа в разных направлениях. Они опустошили и сожгли Дергачи, Лозовую, Липцы и ряд других городов под Харьковом. Сильно пострадала и деревня самого Донца. Но полковник и на сей раз смог отогнать «басурман». За это Григорий Ерофеевич получил от царя сукна и соболей (до этого богатые подарки он получал и в 1677-м во время личного пребывания в Москве, и в 1678 году). В 1687 году Григорий Ерофеевич снова разбил Азовскую орду. Москва настолько доверяла Харьковскому полковнику, что давала и такие деликатные поручения, как, например, выкуп из татарского плена на Дону боярина Василия Шереметева за царские деньги. Поручение было с блеском исполнено Григорием и его сыном Константином.

Григория Ерофеевича называют основателем города Изюма, ставшего, как и Харьков, полковым. Собственно, Изюм основал еще полковник Балаклеи Яков Черниговец, но в 1681 году Григорий Донец перенес крепость на правый берег Северского Донца, к месту впадения р. Мокрый Изюмец, и построил новый город. На некоторое время Григорий Ерофеевич перебрался именно сюда, оставив в Харькове наказным полковником Константина Григорьевича. Через некоторое время отец и сын поменялись местами. Григорий снова исполнялобязанности Харьковского полковника, а Константин стал Изюмским полковником. Для этого младшему Донцу пришлось съездить в Москву. Изюмский полк ему отдали, но управлять им повелели вместе с отцом. При первом Донец-Захаржевском к Харьковскому полку был присоединен и Балаклейский полк (1677).

Постепенно рос сам город Харьков. Изначально он представлялсобой небольшую по площади крепость у слияния рек Харькова и Лопани на нынешней Университетской горке, а к концу правления Донец-Захаржевского поселения вышли за крепостные стены, появились дома в районе нынешнего Полтавского шляха, расширялся Подол, перестраивались стены и башни крепости, выросли каменные церкви, непрерывно увеличивалось городское население. Оно, благодаря авторитету Донец-Захаржевского, получило от царя ряд грамот, освобождавших харьковчан от оброков, позволявших им вести беспошлинную торговлю. Сам Донец-Захаржевский получил от Москвытитул стольника. Любопытно, что царские грамоты ему, судя по всему, читал кто-нибудь из секретарей, поскольку полковник Григорий Ерофеевич Донец, очевидно, был неграмотен.

Полковник отличался большой набожностью. Именно он еще в начале 60-х, задолго до получения полковничьего чина построил под Харьковом знаменитый Куряжский монастырь [33], которому не раз преподносил щедрые дары. В Изюме был сооружен Преображенский собор — шедевр архитектуры Слобожанщины в стиле барокко. По некоторым данным, незадолго до смерти Григорий Донец-Захаржевский принял монашество под именем Авдий. Скончался он 18 июля 1690 года (по другим данным — в 1691 году).

Константин Григорьевич вскоре погиб в бою с татарами, и преемником Григория Донца стал другой его сын Федор. Он участвовал в Азовских походах Петра и также умер в походе на реке Самаре. Тело его было похоронено в Покровском монастыре. Кстати, при Федоре Григорьевиче в Харькове было упразднено воеводческое управление. Царское правительство было вполне уверено, что харьковчане и без того останутся ему верны. После смерти Федора Донец-Захаржевского полчане подали царю челобитную, в которой просили назначить полковником зятя Григория Ерофеевича Федора Владимировича Шидловского, затем полковником был племянник последнего Лаврентий Иванович.

Род Донец-Захаржевских, как и Квиток, Кондратьевых, Куликовских, долго оставался одним из самых богатых и влиятельных на Харьковщине. Среди Донцов были и стольники, и городничие, и вице-губернаторы. Последним в роду был действительный статский советник Дмитрий Андреевич Донец-Захаржевский, убитый не то своим племянником, не то взбунтовавшимися крестьянами в своем имении Константиновка Змиевского уезда в декабре 1871 года.

Имя Донец-Захаржевского получила одна из центральных, хотя и небольших улиц Харькова. С именем Григория Ерофеевича связан, помимо Изюма и Харькова, большой список населенных пунктов в области. В 1680 году он приобрел поместье Великий Бурлук, и в этом имении жило не одно поколение его потомков. Здесь принимал Григория Сковороду Яков Михайлович Донец-Захаржевский, которому философ посвятил одно из своих сочинений. Здесь же, якобы, была найдена знаменитая «Велесова книга». Под руководством Григория Донца были построены десятки крепостей, слобод, деревенек. Вдоль р. Оскол им основаны Купянск, Острополье, Сеньков. По Донцу от Изюма на переправах построены Левковка, Спеваковка и др. В 1684 году у места впадения реки Казенный Торец в Северский Донец возле татарского перелаза был основан земляной городок Казачья Пристань — будущий Райгородок.

Дунаевский Исаак Осипович

(род. в 1900 г. — ум. в 1955 г.)

Выдающийся советский композитор, классик легкого жанра. Песни Дунаевского 30—50-х годов продолжают оставаться шлягерами по сей день.

Когда речь заходит о 30-х годах в СССР, в первую очередь вспоминают репрессии, голодомор, коллективизацию. Но часто и оговариваются, что, несмотря на все негативные явления, это было время всеобщего душевного подъема, время великих свершений. Достижения того периода огромны, но только ли они сами по себе создавали оптимистическую атмосферу в советском обществе? Вероятно, нет. На создание приподнятого настроения работала вся советская пропагандистская машина: пресса, книги, а еще больше — фильмы и музыка. К двум последним жанрам самое непосредственное отношение имеет выдающийся композитор-песенник, классик советской музыки и один из творцов советского оптимизма — Исаак Осипович Дунаевский. Московский композитор Юрий Саульский сказал о Дунаевском: «Дунаевский относился к тем людям, кто искренне верил в светлое будущее. Кроме того, что он был гениальным композитором, он еще и имел светлое мироощущение. И это удивительное его качество. Наверное, самый «мажорный» композитор — это Дунаевский».

История музыки знает немало имен прекрасных композиторов, истинных мастеров своего жанра, создателей бессмертных произведений. Классикой становились те их творения, которые переживали своих создателей на долгие годы. Но наиболее величественные фигуры среди композиторов — те, чьи мелодии запоминались на долгие годы самым широким массам населения, даже тем, кто не разбирается в тонкостях музыкального искусства. Такими мелодистами были, например, Моцарт и Чайковский. Выдающимся мелодическим талантом обладал и Исаак Дунаевский. Он творил шлягеры с удивительной скоростью и легкостью, практически не повторялся. Его песни, которые многие считали «сделанными на заказ Политбюро», пережили и самого Исаака Осиповича, и заказчиков, и критиков. Потому что песни эти гениальны.

Исаак Дунаевский родился 30 января 1900 года в семье банковского служащего Иосифа (Осипа) Дунаевского в небольшом городке Лохвица на Полтавщине. Семья Дунаевских была довольно зажиточна, поэтому могла дать хорошее образование всем своим детям. Дед, Семен Дунаевский, был кантором в синагоге, и от него, вероятно, унаследовали Исаак Дунаевский, его братья и сестра свои музыкальные способности. Музыкантами стали Борис, Михаил, Семен и Зиновий. Сестра Зинаида тоже очень любила музыку, но выбрала для себя профессию учителя физики. Исаак же в довольно раннем возрасте стал заниматься скрипкой с местным талантом — педагогом Полянским. Играл он и на пианино. С братом Борисом Исаак импровизировал в четыре руки на темы русских и украинских народных песен, играл мелодии из опер «Запорожец за Дунаем» и «Наталка Полтавка», гостей братья развлекали зажигательными переделками знаменитого Собачьего вальса. Постепенно всем стало ясно, что Исаак не только способный музыкант, но и прекрасный импровизатор, аранжировщик.

К сожалению для Лохвицы и к счастью для Харькова, Дунаевского не приняли в Лохвицкое реальное училище. Семья переехала в Харьков, где Исаак поступил в гимназию, окончил музыкальное училище и консерваторию [34] по классу скрипки. В Харькове уже в начале прошлого века была создана прекрасная музыкальная школа, существовали определенные традиции. Здесь Дунаевский начинает сочинять музыкальные произведения — поначалу печальные пьесы «Тоска», «Слезы».

Дунаевский окончил консерваторию в разгар Гражданской войны в 1919 году. Семья разорилась, и музыкант уже решал свою судьбу совершенно самостоятельно. Он поступил на работу в оркестр Харьковского русского драматического театра, участвовал в музыкальном оформлении многих спектаклей, работал как аккомпаниатор. Интересен один из эпизодов работы Дунаевского в Харьковской русской драме. К руководителю театра Синельникову пришла совсем еще юная девушка, дочь харьковского бухгалтера, и заявила, что хочет работать. Девушка уверяла, что умеет делать все — танцевать, петь, декламировать. Проверял ее музыкальные способности Синельников с помощью аккомпаниатора Дуни. Когда девушка стала известной певицей, она говорила, что не смогла бы хорошо сдать этот своеобразный экзамен, если бы не прекрасный аккомпанемент Дунаевского. А звали эту певицу Клавдия Шульженко.

С детства Исаак Осипович отличался мягким, дружелюбным характером. Он был чувствителен и добр. (В Лохвице он откладывал деньги, которые давали ему родители на карманные расходы, и платил за одного бедного товарища — Миколку, который тоже учился музыке.) Его любили, ласково называли Шуней. Затем друзья по работе переделали это прозвище, и оно стало соответствовать фамилии — Дуня. Так продолжали называть Дунаевского до самой смерти даже люди, которые были намного младше композитора. В Харькове у выпускника местной консерватории обнаружилась еще одна черта — любвеобильность. Не было, казалось, хорошенькой девушки в городе, которой Дунаевский не посвятил бы романс. Он переписывался с массой женщин, заводил платонические и не очень романы. Одной из пассий 18-летнего Дуни была известная 40-летняя актриса Вера Юренева. Романы Исаак Осипович заводил и во время своего первого супружества. (Он был женат на танцовщице Зинаиде Судейкиной.)

В 1924 году Дунаевский переехал в Москву. Некоторое время молодой композитор работал в московском эстрадном театре «Эрмитаж». Затем с 1926 по 1929 год в Московском театре сатиры. Здесь были поставлены его первые оперетты «Женихи» и «Ножи». В этот период своей деятельности Исаак Дунаевский познакомился с Леонидом Утесовым. Эта встреча повлияла на его дальнейшую творческую судьбу. Утесов был восхищен талантом Дунаевского-сочинителя, его способностью к импровизации, увлеченностью своим делом. Вот как описывал Леонид Осипович работу с Исааком Осиповичем:

«Я был ошеломлен той необыкновенной изобретательностью и юмором, с которыми Дунаевский «разделывал» разные песни, внося в них такие музыкальные обороты, которые кто другой вряд ли мог и придумать. Поразительно было видеть, как работал Дунаевский. Он мог сочинять музыку, не прикасаясь к роялю. Оркестровку же писал без партитуры и со стенографической скоростью, раскладывая листы бумаги на столе. Все было весело и необыкновенно музыкально. Улыбка играла на его лице. Пальцы скользили по клавиатуре. И мне казалось, что и пальцы тоже посмеиваются».

В 1929 году Исаака Осиповича пригласили в Ленинград, где только что открылся Мюзик-холл. Одним из ведущих артистов театра был Утесов. Исаак Дунаевский сделал очень многое для его концертов. Вскоре композитор стал работать для кинематографа, написал музыку к фильмам «Первый взвод», «Дважды рожденный», «Огни». Через некоторое время советское кино стало так же неразрывно связано с именем Дунаевского, как с именами Орловой или Эйзенштейна.

В 1931 году по настоянию все того же Леонида Утесова Дунаевского привлекают к работе над кинофильмом «Веселые ребята». Фильм вышел на экраны в 1934 году и имел потрясающий успех. Причем еще до выхода картина была подвергнута уничтожающей критике, в которой главную скрипку играли обозреватели «Литературной газеты». Композитор М. Коваль назвал фильм «неудавшимся экспериментом» и писал следующее: «Там, где на сцену выступает джаз, это все тот же знакомый, достаточно надоевший утесовский цикл. Почему в наше время дебоширующие оркестранты, драчуны, возглавляемые лихим маэстропастухом, изображаются как коллектив «Дружба», как «веселые ребята», как люди, которые «с песней не погибнут никогда», — это загадка, на которую вряд ли смогли бы ответить авторы фильма». Музыкальное издательство отвергает «Марш веселых ребят», называя его антихудожественным произведением. Но 25 декабря 1934 года «Веселые ребята» все же вышли на экраны Советского Союза. В музыкальных отделах магазинов выстраиваются очереди — одновременно с выходом фильма начинается широкая продажа пластинок с музыкой и песнями из него. Вся страна поет о том, что «нам песня строить и жить помогает» и о сердце, которому не хочется покоя.

Фильм представили на Московский кинофестиваль. Но критика продолжается. И. Дунаевский, В. Лебедев-Кумач и Г. Александров обвиняются в плагиате. Поэт А. Безыменский, выступая в «Литературной газете», находит, что «Марш веселых ребят» похож на песню мексиканских повстанцев из американского фильма «Вива Вилья». Поэт С. Кирсанов обнаруживает в «песне Анюты» свои переделанные стихи. Режиссер Г. Александров обвиняется в заимствованиях из западных фильмов трюков.

Но фильм видел и одобрил сам Сталин. Поэтому гневную отповедь «Литературке» дала главная советская газета «Правда»: «Чудовищное обвинение чуть не в плагиате режиссера Александрова и композитора Дунаевского ни на чем не основано и опровергнуто авторитетной комиссией ЦK профсоюза киноработников».

Скоро последовали другие киноработы, которые немыслимы без музыки Дунаевского: «Цирк», «Волга-Волга», «Дети капитана Гранта», «Светлый путь». В каждом из них звучат песни, которые и до сих пор напевают люди самого разного возраста — «Широка страна моя родная», «Цирковой марш», «Песня водовоза», «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер», «Капитан, капитан, улыбнитесь!», «Нам ли стоять на месте». Иногда музыка пишется даже раньше, чем сценарий, эпизоды подстраиваются под песни и вставки Дунаевского. За период с 1934 по 1937 год композитор принимает участие в создании 14 фильмов. Исаак Осипович превращается в признанного мастера легкого жанра. Он получает премии и награды. С 1937 по 1941 год Дунаевский возглавляет Ленинградское отделение Союза композиторов, в 1941-м получает Сталинскую премию. Именем Исаака Дунаевского даже назвали пароход — честь, которой при жизни были удостоены лишь Валерий Чкалов и Любовь Орлова. У Дунаевского все привилегии, которые могла дать советская система, — машина, дача, роскошная квартира. Когда композитор находится в Ленинграде, там к его услугам специальный трехкомнатный номер с роялем в гостинице «Москва».

В 1940 году Исаак Дунаевский становится художественным руководителем ансамбля песни и пляски железнодорожников. С этим коллективом он объездил всю страну, но песни Дунаевского военных лет слабее до— и послевоенных. Вероятно, дело было в том, что Исаак Осипович считал неуместной в сложившей обстановке лирику. Но после войны Дунаевский продолжает плодотворную работу. Он пишет оперетты «Вольный ветер», «Белая акация».

В 40-х годах меняется семейное положение композитора. Он влюбляется в 19-летнюю танцовщицу ансамбля им. Александрова Зою Пашкову. Сразу после концерта с ее участием Дунаевский послал ей за кулисы записку с объяснением в любви с первого взгляда. Пашкова ответила на ухаживания Исаака Осиповича, они поженились. От этого брака у Дунаевского родился сын — Максим — в будущем тоже известный композитор.

Появляются новые фильмы с прекрасной музыкой Исаака Осиповича. Например, «Весна» (с песней «Журчат ручьи»). С грандиозным успехом проходит по экранам фильм Ивана Пырьева «Кубанские казаки». Песни Дунаевского из этого фильма становятся истинно народными — люди, которые их поют, искренне полагают, что эти песни пели еще их далекие предки. Шлягерами на все времена становятся «Каким ты был…» и «Ой цветет калина…». В 1950 году Дунаевский получает звание народного артиста РСФСР, в следующем году его ждет вторая Сталинская премия. Говорят, что именно Исаак Дунаевский рассматривался в качестве главного претендента на роль автора государственного гимна СССР, однако «помешала» национальность. В конце правления Сталина у Дунаевского были определенные неприятности — разворачивалась борьба с космополитами, под которыми подразумевали в первую очередь евреев.

Исаак Дунаевский всю жизнь был вынужден доказывать, что то, чем он занимается, является занятием серьезного, профессионального музыканта. Его наследие — это, например, 14 оперетт, немало классических произведений, оформление серьезных театральных спектаклей. Однако киномузыка, песенные хиты затмевали собой другие сочинения талантливого композитора. В мае 1953 года Дунаевский написал гневное письмо в Музгиз: «Почему мои симфонические произведения, благодаря отсутствию изданий, отдаются на растерзание слухачам (!), которые сами оркеструют, делают всякие фантазии и попурри, иногда ужасающего качества? Имеется несколько так называемых «оркестровок», то есть универсальных партитур для оркестров кинотеатров и ресторанов. Но по этим изданиям ни один дирижер симфонического оркестра, конечно, дирижировать не будет. И я опять-таки не пойму, почему мои симфонические вещи… предстают перед потребителем в виде искалеченных комбинаций на любой состав, комбинаций, делаемых к тому же зачастую ремесленнически и халтурно?»

К концу жизни Дунаевского в его мелодиях все больше грусти, мысли о потерях. Композитор болезненно воспринимает семейные неурядицы, вообще любые проблемы. Беспокоит его и больное сердце (Дунаевский не относился к людям, которые заботятся о своем здоровье. Папиросы он прикуривал одну от другой.) После очередного сердечного приступа 25 июля 1955 года Исаак Осипович Дунаевский умер.

Жизнь песен Дунаевского продолжается. В 2000 году широко отмечалось столетие выдающегося композитора — проходили джазовые фестивали, концерты киномузыки. Слушатели не уставали восхищаться открытием новых сторон творчества Дунаевского. Недаром поэт Михаил Матусовский как-то сказал, что даже того из творчества Исаака Дунаевского, что тот отбрасывал как ненужное и, по его мнению, неудачное, хватило бы другому композитору на всю его жизнь.

Жаботинский Леонид Иванович

(род. в 1938 г.)

Знаменитый советский тяжелоатлет. Двукратный олимпийский чемпион (1964, 1968) в тяжелом весе, чемпион мира (1964–1966, 1968), Европы (1966, 1968), СССР (1964–1969), рекордсмен мира (1963–1970).

Вероятно, никто и никогда не узнает, схитрил ли Леонид Жаботинский на Олимпиаде в Токио, когда не взял с первой попытки заказанный им в толчке вес. Не знал этого и прославленный Юрий Власов, конец эры которого в тяжелой атлетике ознаменовал собой толчок в исполнении Жаботинского.

Леонид Иванович Жаботинский родился 28 января 1938 года в селе Успенка Краснопольского района Сумской области. Некоторое время он жил в этом селе, в то время как его отец уехал в Харьков работать на Харьковском тракторном заводе. Иван Жаботинский отличался богатырским телосложением и богатырской же силой, которая и передалась его сыну.

В младшем школьном возрасте Леня переехал к родителям в Харьков и поселился в Орджоникидзевском районе города (в котором и расположен не только тракторный, но и многие другие заводы). Учился Леонид Жаботинский в 80-й средней школе, и учился, судя по всему, средне. Большие проблемы всю жизнь у будущего олимпийского чемпиона были с математикой. По окончании восьми классов Леня Жаботинский категорически заявил, что теперь он хочет работать. И, конечно, на ХТЗ. Жаботинский поступил на завод учеником токаря. Работал в котельно-монтажном цеху и довольно быстро получил уже престижный четвертый токарский разряд. Одновременно Леонид учился в вечерней школе.

Но гораздо больше, чем учеба, Жаботинского занимал спорт. В своих воспоминаниях тяжелоатлет рассказывает, как отец гнал его на стадион ХТЗ — «Дело полезное!» Леонида охотно приняли спортсмены— тракторостроители. Высокого, сильного парня хотели видеть в своих рядах и боксеры (на тяжеловесов был дефицит), и легкоатлеты (а именно толкатели ядра). Боксом Жаботинский занимался пару лет под руководством Юрия Федоровича Манченко. Тот одобрил рост, вес и руки молодого токаря. «А вот торс и ноги слабоваты», — сказал Манченко. Ноги Жаботинский качал необычным способом — он катал на себе тренера — бегал по 2 км по стадиону, а иногда и по улицам, что немало веселило обывателей поселка тракторостроителей. Однако пришлось Манченко расстаться с потенциальным боксером-тяжеловесом. Другие тренеры настояли на том, что призвание Лени — атлетика.

Ядро Жаботинский толкал очень долго — участвовал во Всесоюзной спартакиаде профсоюзов, чемпионате Украины среди студентов, других соревнованиях. Но настоящим призванием Леонида Ивановича была тяжелая атлетика.

Жаботинский начал тренировки со штангой на стадионе ХТЗ в 15 лет. Вот как он описывает свое первое появление на пороге спортзала:

«Мне на мгновение показалось, что я попал в кузницу. Недоставало лишь специфического кузнечного запаха, а металлического звона и грохота было предостаточно. То и дело тяжело гремел синевато-черной штангой о помост невысокий парень, на первый взгляд вовсе не атлетического сложения. Другой поднимал такую же штангу лежа (и к чему такое?). Другие подтягивали вес на каких-то блоках или приседали со штангой на плечах. Было тесно и немного душно.

А среди всего этого грохота медленно похаживал средних лет человек в синем тренировочном костюме. Одному что-то говорил, другому приказывал навесить еще по стальному диску на оба конца толстого стержня, а третьего просто отодвигал в сторону, сам становился на его место и с удивительной легкостью и даже изяществом поднимал вес, который упорно не давался ученику.

Что и говорить, все это было интересно и загадочно».

Человеком в тренировочном костюме был Михаил Петрович Светличный. Он и стал первым тренером штангиста Леонида Жаботинского.

Родители (особенно мать) были не в восторге от нового пристрастия сына. «Надорваться хочешь?» — говорили они. Знакомые предостерегали Жаботинского — «Расти перестанешь!» (Это Жаботинскомууже не грозило. Он занимался под руководством опытного тренера — без перегрузок, и подошел к штанге не в самом юном возрасте.)

Леонид долго мучался из-за того, что не мог догнать лучших спортсменов заводской секции тяжелой атлетики. (Кто-то был постарше, кто-то раньше начал заниматься.) Более того, даже отец — Иван Филиппович Жаботинский, — заглянув как-то в спортзал, не очень правильно, но поднял все-таки вес 120 кг, в то время как его сын поднимал тогда лишь центнер.

«А ты догоняй, сынок, — ласково сказал отец спортсмена. — Эх, невидал ты Ивана Поддубного! [35] Вот где сила была! Тебе б четверти на всю жизнь хватило!» И Леонид бросился догонять. В 18 лет он перешел в тяжелый вес, тогда же обогнал лучшего заводского штангиста.

Постоянные занятия спортом отвлекали от учебы. Только серьезные нагоняи от родителей, друзей и даже соседей заставили Леонида все же закончить школу. Спортивные наставники предложили Жаботинскому продолжить обучение в вузе. «Поступай на факультет физического воспитания, — советовал тяжелоатлету один из руководителей городской физкультурной организации Умар Акжитов. — Наш педагогический институт на всю республику славится. К тому же на этом факультете спорт в особой цене. И математики там нет!». Так Жаботинский стал студентом-заочником. Его первыми товарищами в институте стали известные теперь харьковские спортсмены Юрий Поярков и Юрий Венгеровский.

В конце 1957 года к Жаботинскому пришел первый серьезный спортивный тяжелоатлетический успех. На чемпионате Украины в Ужгороде дебютант соревнований такого уровня Леонид Жаботинский занял третье место, набрав в сумме трех упражнений (жим, рывок и толчок) 415 кг.

В то время Жаботинский одержал еще одну победу. Правда, эпизод этот был скорее анекдотическим, а не спортивным. Жаботинский гостил в родной Успенке у дедушки с бабушкой. На его глазах за двумя доярками стал гоняться бычок. Штангист решил помочь девушкам, подскочил к быку и, ухватив его за рога, повалил на землю. Так он прославился у себя на родине. Местного Портоса поздравил сам председатель колхоза. А через десять лет эту историю об уже состоявшемся к тому времени олимпийском чемпионе и мировом рекордсмене раскопали журналисты московской «Недели», а бакинские КВНщики озвучили со сцены следующий куплет:

Однажды в полдень жаркий Бык приставал к дояркам, Тут Жаботинский Леня Его подверг толчку. Что можно чемпиону, Того нельзя быку!

Летом 1958 года Жаботинский получил звание мастера спорта и впервые стал рекордсменом Украины, показав в жиме 144 кг. В том же году он стал кандидатом в состав сборной команды Советского Союза по тяжелой атлетике. А еще стал чемпионом Украины среди студентов по толканию ядра!

Вскоре харьковчанин уже выступал на одних помостах с прославленными атлетами, среди которых были американец Норберт Шеманский и, конечно, выдающийся советский штангист Юрий Власов. «Военный инженер по специальности, спортсмен и литератор по призванию», Юрий Власов мало общался тогда с Жаботинским. Он тренировался по своей программе, участвовал в тех соревнованиях, в которых хотел (мог пропустить и чемпионат СССР, и спартакиаду). Для Жаботинского, как и для многих других атлетов, он был кумиром. Уже в конце пятидесятых Власов регулярно «шагал» за 500 кг, устанавливая все новые мировые рекорды.

В 1960 году в жизни Леонида Жаботинского происходят большие перемены, которые закрывают харьковскую страницу его биографии. В августе 22-летний тяжелоатлет принимает участие в Спартакиаде профсоюзов Украины в Запорожье, где знакомится с будущей учительницей Раей Прокофьевой. Интересно, что знакомство это состоялось не на спортплощадке, где выступали штангисты, а на концерте классической музыки, которую обожали и Леонид и Рая. В конце года они поженились, и Жаботинский переехал в Запорожье, где стал инструктором физкультуры треста «Запорожстрой». Новый город пришелся по душе Леониду Ивановичу, но он никогда не забывал и о Харькове. С большой теплотой он вспоминает родную школу, спортсменов Харьковского тракторного, парк Маяковского. Не раз впоследствии он бывал в Первой столице, выступал на ХТЗ, во Дворце культуры тракторостроителей, заходил и в первый тяжелоатлетический спортзал.

В тот год, когда изменилось семейное положение Леонида Жаботинского, его будущий соперник, а пока что икона молодого штангиста Юрий Власов одержал блестящую победу на Олимпиаде в Риме, показав умопомрачительные 537,5 кг.

В 1961 году Жаботинский был призван в ряды Советской Армии. Для спортсменов его уровня это означало переход под знамена военно-спортивной организации. Теперь он носил трико со звездой, как и Юрий Власов. Леонид Иванович так и остался спортсменом-военным. Теперь помимо спортивных званий за свои достижения он получал и повышение военное.

В 1961 году Жаботинский — уже один из фаворитов чемпионата СССР, проходящего в Днепропетровске. Здесь он входит, наконец, в «клуб пятисотников». Но главный герой чемпионата — Власов. Он улучшает свой же рекорд, подняв в сумме 540 кг, но и на этом не останавливается. На штангу навешивается еще 10 кг. Стоявший за кулисами Жаботинский тогда сказал: «Если он это сделает, честное слово, я на руках вынесу его со сцены». ОН это сделал — знаменитая сцена — Жаботинский несет Власова на руках. Говорят, что Юрий тогда сказал Леониду: «Погоди, ты меня еще из спорта вынесешь!»

Новая важная веха в спортивной биографии нашего героя — чемпионат Европы и мира в Стокгольме, происходивший в 1963 году. На этот чемпионат Жаботинский поехал уже не на случай неожиданной болезни основных советских тяжеловесов, а полноправным участником сборной. В Стокгольме борются три спортсмена — Власов, Шеманский и Жаботинский. Здесь, в шведской столице, происходит крайне неприятный для украинца эпизод. Выполняя жим, Жаботинский чисто поднимает штангу, но судьи, среди которых главным является американец Боб Гофман, неоправданно долго не дают команду опустить тяжелый снаряд. В результате штанга брошена без сигнала, и вес не засчитан. Жаботинский прекрасно выполняет два оставшихся упражнения, поставив мировой рекорд в рывке, но остается третьим. Второй — Шеманский, а первый, как всегда, Юрий Власов. На этот раз он трижды за один вечер улучшает мировой рекорд, доведя его до 560 кг! Никто не мог себе представить, как победить этого богатыря в очках.

Наступил 1964-й год. Леонид Жаботинский тщательно готовился к Олимпиаде в Токио. Тренировки были поставлены на строгую научную основу, «переворачивались» огромные массы железа. Леонид редко видел жену и двухлетнего сына Руслана, постоянно находился на сборах.

Жаботинский был вторым номером в команде тяжеловесов, но кое в чем уже превосходил Юрия Власова. Прежде всего, это было заметно в рывке. По мнению специалистов, Леонид имел лучшее чувство координации и дистанции. Тренер Алексей Медведев говорил украинскому штангисту, что тот готов, как никогда. Но накануне Олимпиады в подмосковном Подольске Власов поставил очередной потрясающий рекорд — 580 кг.

Думал ли Леня Жаботинский из Успенки, что главное событие в его жизни состоится ни в Харькове, ни вообще в Украине или даже Союзе, а в далекой Японии? Именно Токио сделал Леонида Ивановича знаменитым.

Тренеры советской тяжелоатлетической команды считали главной задачей тяжеловесов обойти двух американцев — Шеманского и молодого Губнера. Сам же Жаботинский больше думал о борьбе с Власовым. Верилось в победу над ним с трудом, но все же? А вдруг? Поединок между двумя советскими силачами начался, похоже, еще до начала официальных состязаний. Власова и Жаботинского поселили в одну комнату. Молодой штангист все время жаловался своему опытному коллеге на боли в плечах. «Осторожно с этим хохлом!» — предупреждал Власова его наставник. Впрочем, казалось, что жизнерадостный украинец не имеет больших амбиций — он катался на велосипедах по олимпийскому городку (регулярно ломая их — вес Жаботинского был побольше, чем у его прославленного соперника), бурно радовался успехам товарищей в более легких весах, заводил знакомства среди олимпийцев других стран.

Накануне выступлений Жаботинский травмировался на тренировке — порыв передних пучков дельтовидной мышцы. Больное плечо штангиста осмотрела врач Зоя Миронова. Она назначила новокаиновую блокаду и инъекции гидрокортизона. Через некоторое время к Мироновой пришел тренер и сказал, что Жаботинский бунтует — говорит, что его неправильно лечат, а плечо все болит. Инъекция и блокада действуют не сразу, поэтому боль была естественна, и Зоя Сергеевна прошла в тренировочный зал, где столкнулась с грозным тяжеловесом. Но опытного врача не смутила фигура и выражение лица штангиста — и не таких пользовала! Жаботинский получил выговор, в конце которого Миронова заявила: «Ты еще золотую медаль выиграешь!» Ошеломленный напором атлет не возражал.

Наступило 18 октября — последний день выступлений тяжелоатлетов. «Сибуйя паблик холл» был переполнен зрителями, журналистами, спортсменами.

Первым из ведущего квартета на помост вышел Гарри Губнер. Первое же упражнение — жим — он выполнил настолько неудачно, что практически лишил себя шансов на медаль. Провалил упражнение и Шеманский. Власов и Жаботинский выступают более удачно, но первый опять устанавливает мировой рекорд и в результате опережает своего партнера по команде на 10 кг.

После рывка — коронного упражнения Жаботинского — он отыгрывает у Власова 5 кг.

К началу выступлений советских тяжелоатлетов в толчке становится абсолютно ясно, что золото и серебро будет у этих спортсменов. Начинается самая драматическая часть состязаний — поединок двух самых сильных людей мира, который стал олимпийской классикой, — как матч США-СССР в 1972-м или прыжок Роберта Бемона в 1968-м годах.

Впервые объявления заказанного веса делаются и на русском языке. Первым к снаряду подходит Леонид Жаботинский — взято 200 кг. Юрий Власов столь же легко справляется с 205-килограммовой штангой. А затем он же берет еще больший вес. Теперь Леонид мог подойти к такому же снаряду и вновь сократить свое отставание до 5 кг, но что будет дальше, когда у обоих спортсменов останется один подход. (Стоит напомнить, что Жаботинский весил больше своего соперника, а потому при прочих равных проигрывал Власову.) И молодой спортсмен идет ва-банк. Он просит установить вес 217,5 кг, подходит к снаряду и, дотянув его лишь до коленей, бросает на помост.

Кульминация соревнований. У штангистов остался один подход. Сколько килограммов закажет Власов? Для уверенной победы ему достаточно лишь немного увеличить предыдущий вес. Впрочем, возможно, и это не понадобится. Ведь Жаботинский явно не может справиться с заказанными 217,5 кг. В этот момент Леонид якобы предложил Власову больше не делать подходов — золото Юрию, серебро — Леониду. Если это так, то Юрий еще более стремится сделать последнюю попытку. Он же рекордсмен, чемпион и должен выигрывать по-чемпионски! Он решает и самому попытаться взять все те же 217 с половиной!

Не берет? Но с помоста уходит спокойно. Осталось только убедиться, что Жаботинский тоже не в состоянии это сделать, и золотая медаль в кармане у Власова. Леонид Иванович берется за гриф и неожиданно легко, как на тренировке, поднимает тяжеленный снаряд! По словам Леонида, «штанга пошла вверх так легко, будто я поднимал не два с лишним центнера, а клал чемодан на верхнюю полку».

«Я тогда подумал, откуда такой взрыв силы!» — вспоминает Власов. Юрий Петрович был повержен своим молодым коллегой, а Жаботинский стал олимпийским чемпионом неожиданно для очень многих специалистов. Впоследствии многие журналисты и эксперты утверждали, что Жаботинский специально выказал слабость в предпоследней попытке, чтобы усыпить бдительность соперника. Леонид Иванович это отрицает. Говорит, что долго разминался, пока Власов готовился и выполнял свой последний роковой подход.

«Тот, кто не видел поединка Власова с Жаботинским, не видел Олимпиады в Токио!» — с такими заголовками вышли японские газеты на следующий день. «Борьба нервов», «воля против воли»? Схватка двух выдающихся советских тяжелоатлетов стала одним из главных спортивных событий 1964 года и одним из наиболее ярких эпизодов во всей истории тяжелой атлетики.

На закрытии Олимпиады Жаботинскому было доверено нести флаг советской сборной. Он нес его на вытянутой руке и не склонил его, вопреки положенному ритуалу, перед ложей японского императора. Потом он оправдывался травмой. (Зоя Миронова, которая была с этой травмой близко знакома, обнаружила на следующий день после завершения состязаний штангистов свой кабинет утопающим в цветах — работа нового олимпийского чемпиона.)

На Родине Жаботинского встречали, как и положено встречать героя. Он получил орден Трудового Красного Знамени, очередное воинское звание. Начались бесконечные встречи, интервью. Вскоре продолжились и спортивные выступления в Союзе и за границей. В том же 1964 году Жаботинский окончил Харьковский педагогический институт, через некоторое время штангист поступил в аспирантуру Киевского института физкультуры.

В 1965 году Леонид Иванович стал чемпионом мира и повторил этот успех в 1966-м, а потом в 1968 году. Посыпались рекорды в отдельных упражнениях и в троеборье. Так, в 1967 году Жаботинскому покорилась сумма 590 кг. В 1968 году Жаботинский был капитаном советской тяжелоатлетической команды в Мехико. (Власов уже не принимал участия в играх.) Здесь он уже легко добыл золотую медаль, несмотря на травмированное колено. Серебряного призера Леонид Иванович опередил на 17,5 кг. И опять именно он нес советский флаг на открытии Олимпийских игр.

В 1969 году Жаботинский вынужден был временно оставить спорт из-за тяжелой болезни. Он перенес операцию и вернулся на помост лишь в 1973 году. В этом году он выиграл Кубок СССР и установил новый мировой рекорд в рывке. Последний же рекорд в рывке Леонид Иванович установил в 1974 году на чемпионате Вооруженных сил. В середине 70-х Жаботинский ушел из большого спорта. К тому времени на его счету было 17 мировых рекордов. Кроме того, он имел уже два высших образования (закончил еще и Одесское артиллерийское училище им. Фрунзе) и звание офицера ВВС (выбрать этот род войск Жаботинскому посоветовал Юрий Гагарин). Долгое время прославленный штангист работал тренером сборной Вооруженных сил, а с 1987 по 1991 год работал военным советником по спорту на Мадагаскаре, откуда уволился уже в звании полковника.

Сейчас Леонид Иванович совмещает две должности: он проректор Московского института предпринимательства и права, профессор, а плюс к тому он учредитель специального Фонда двукратного олимпийского чемпиона Леонида Ивановича Жаботинского.

С женой Раисой Николаевной Жаботинский вот уже более сорока лет живет душа в душу. Имеет двоих детей. Старший, Руслан, окончил Донецкое военно-политическое училище, младший, Вилен, — Ленинградский военный институт физкультуры. Оба занимались штангой: первый дошел до мастера, второй — до кандидата в мастера спорта. Сейчас они живут в Запорожье, где занимаются бизнесом. Внуков пока нет, а есть две внучки.

Одним из главных увлечений Жаботинского является вождение автомобиля. Первым его автомобилем был «запорожец», в который тяжелоатлет влезал с большим трудом. Сейчас Леонид Иванович ездит на джипе. Являясь членом сборной команды ГАИ Московской области, он уже несколько раз участвовал в соревнованиях европейских полицейских.

Когда-то вес Леонида Жаботинского достигал 180 килограммов, а сейчас экс-чемпион весит 135 кг. Размер же обуви у богатыря за последние 50 лет не изменился — 47-й.

Весной 2005 года по приглашению Леонида Жаботинского в Запорожье должен был приехать Арнольд Шварценеггер. Его приезд приурочен к Международному турниру тяжелоатлетов «Звезды силы», на который приглашены спортсмены из десяти стран. Звезду Голливуда, губернатора Калифорнии и нашего атлета связывает давняя дружба.

По признанию самого Шварценеггера, Леонид Иванович его кумир, встреча с которым в далекие 60-е изменила жизнь юного Арни.

Жолдак Андрей Валерьевич

(род. в 1962 г.)

Известный авангардный театральный режиссер. Руководитель Харьковского драматического театра им. Т. Г. Шевченко.

Режиссер Андрей Жолдак достаточно быстро занял видное место в культурной жизни Харькова. В момент написания этой книги он рассматривает возможность продления своего контракта как руководителя Харьковского театра. Но он, вероятно, не хотел бы, чтобы его называли харьковчанином. Не один раз он шокировал местную публику откровенными заявлениями о том, что работает не для Харькова, что город этот провинциален и недостаточно интеллектуален (как, впрочем, и любой другой населенный пункт). Вообще, по Жолдаку, подавляющее большинство людей не могут постичь его искусство. И не потому, что искусство непонятное, а потому что умных и культурных на Земле маловато.

Андрей Валерьевич не очень любит распространяться о подробностях своей биографии. Он родился 3 ноября 1962 года в Киеве. Свой род Жолдак ведет от знаменитого драматурга Ивана Карпенко-Карого. Настоящая фамилия этого писателя — Тобилевич, поэтому и Андрей Жолдак называет себя Жолдаком-Тобилевичем IV. Среди других своих дальних родственников называет Саксаганского и Заньковецкую.

По окончании школы влюбленный в театр Жолдак поступил в Киевский театральный институт имени своего знаменитого предка, затем перешел в Московский ГИТИС, учился у Анатолия Васильева. Этот человек имел свои, очень оригинальные взгляды на театр и на актера. Говорят, что у него Жолдак заимствовал метод работы с актерами и медитативность. Васильев заставлял своих учеников жить в маленькой комнате, ограничивал их общение с городом и горожанами, его методом было психическое нагнетание. Недавно он сказал харьковскому режиссеру: «Жолдак, ты не мой ученик!» — и Андрей Валерьевич считает это лучшей похвалой его творчеству. Ведь главное для него — свобода, непохожесть ни на кого. В какой-то момент, по словам Жолдака, Васильев сказал ему, что есть возможность устроиться в Москве, будет квартира и работа, но предложил не соглашаться, идти своим путем, что вполне соответствовало личным представлениям Андрея. К этому времени он уже перестал заниматься живописью, которой серьезно увлекался до 25 лет, единственным хобби для него, вероятно, уже навсегда стал театр.

После Москвы Жолдак отправился в Варшаву, где учился у прославленного Кшиштофа Занусси, «полностью западного человека». Здесь Андрей Валерьевич увидел, что такое театр по-европейски, познакомился с раскрепощенностью западного искусства. Жолдак утверждает, что в результате такого обучения он совместил в себе Восток и Запад. Третьим своим учителем Андрей Валерьевич называет Сергея Параджанова, фильмы которого всегда вызывали восторг Жолдака.

В 1989 году Андрей Жолдак приступил к самостоятельным постановкам. Первый большой спектакль «Момент» был поставлен по произведению Винниченко в театре им. Франко в Киеве. С этим спектаклем Жолдака пригласили в Мюнхен, где к нему впервые пришел европейский успех. С тех пор Андрей Валерьевич неизменно значительно лучше принимался на Западе, чем в Украине. Он работал в Словакии, Польше, Румынии, Югославии…

По возвращении в Киев из Германии режиссер обнаружил, что руководство культуры страны не заинтересовано в его услугах. Андрей Валерьевич очень негативно отзывается о бонзах украинского театра, считает, что они не пускают молодых экспериментировать, творить, создавать новое театральное искусство. Но когда-нибудь все старики уйдут, традиция издохнет — уверен режиссер. Пробыв некоторое время без работы, Жолдак в 1991 году поставил спектакль о Чернобыле «ООИ». С ним он поехал в Авиньон на театральный фестиваль, затем долго работал за границей. В Париже он ставил спектакль в театре Люсернэр. Отзывы о работе украинца печатали ведущие французские издания. На Родине же опять полное хладнокровие и равнодушие. В середине 90-х Жолдак со своим другом и соратником режиссером Мирославом Гришинином решает самому создать для себя работу. Андрей Валерьевич говорит, что Гришинин пишет лучше, чем сам Жолдак, а он, в свою очередь, занимается продвижением спектакля, определением основной концепции. По крайней мере, так было в то время, когда Жолдак активно принялся завоевывать себе имя в Украине. В 1995 году на сцене Киевского театра им. Франко Жолдак ставил спектакль по знаменитой пьесе Олби «Не боюсь серого волка». В главных ролях — Богдан Ступка и Ада Роговцева. Тогда, наконец, о режиссере заговорили всерьез, и тогда же многие украинские зрители были впервые шокированы его постановками. Ведь Ступка появлялся на сцене в розовых чулках, со шлейфом… Хватало и других находок.

Андрей Валерьевич организовал фонд «Украина-культура- Европа», который и занимался продвижением новых пьес на украинский театральный рынок. Жолдак поставил два спектакля, с которым и отправился в грандиозный гранд-тур по 10 крупнейшим городам Украины. Это «Швейк» и «Кармен». Опять, в спектаклях играли именитые актеры (например, Богдан Бенюк), но Андрей Валерьевич уверял, что так нужно только на первых порах, чтобы заработать себе имя. «Потом я уже сам буду продвигать молодых артистов», — уверял он. В то время режиссер много говорил о коммерческой стороне театра, работал продюсером, добился неплохого финансирования, обеспечил театр прекрасными и богатыми декорациями и столь необходимой для жолдаковских постановок сложной сценической техникой. «Швейк» задумывался как комедия, чтобы привлечь зрителя, а вот «Кармен» — это красивый спектакль для красивых людей», — говорил создатель этих спектаклей. В них уже практически в полной мере проявились особенности творчества Андрея Жолдака, среди которых значительное место занимает шок, эпатаж, скандал. Для постановки «Кармен» режиссер со всей группой выезжал в Испанию, после чего решил, что спектакль испанским не будет.

Тур состоялся в 1997 году. Сейчас Жолдак утверждает, что потратил слишком много таланта на коммерческий успех. Говорит, что работать на потребу рынка невозможно. А тогда пресса писала, что Жолдак как продюсер не смог полностью оправдать себя в этом качестве. «Создать спектакль Жолдак уже может, а продать его — еще нет». Таким образом, после завершения тура об Андрее опять вроде забыли в Украине. Что, конечно, режиссера очень обижало. Он продолжал сотрудничать с заграничными фестивалями, импресарио и пр. В Белграде на фестивале его спектакль «Три сестры» получил первую премию, а он получил несколько выгодных предложений в Югославии и Болгарии. Путь в Европу был открыт. Об украинских же реалиях режиссер отзывался все резче и резче. Он уже готов был работать «даже с теми, кто понимает театр иначе, чем я…» Жолдак призывал организовать сценическую площадку, на которой молодые специалисты могли бы создавать новый театр. «Когда я говорю, что в Украине я невостребован, мои зарубежные коллеги мне не верят»; «В Париже я давно был бы миллионером»; «Министр культуры и директоры театров должны за мной гоняться, лишь бы я сделал что-то, а я за два года получаю от 450 театров аж два предложения» — вот некоторые высказывания авангардного режиссера.

Раньше, чем в Украине, Жолдака признали в России. В Петербурге он поставил «Тараса Бульбу». Зрители на спектакле сидели в специальных кабинках, вокруг деревянного помоста — сцены. Во время действия на сцену выливалось 40 ведер молока, высыпались тонны картошки. Как всегда, к оригинальному произведению Гоголя это никакого отношения не имело, и, как всегда, все было очень энергично, шокирующе, наполнено символами и шифрами, вызывало массу противоречивых отзывов и аншлаги. После этого Жолдак-Тобилевич IV был приглашен в Москву, где поставил «Опыт освоения пьесы "Чайка"» системой Станиславского». На сцене появлялись кучи консервных банок. Испытание системы Станиславского стало в прямом смысле слова физическим испытанием для актеров (среди которых было немало звезд, в том числе Дмитрий Харатьян). Им заклеивали рты, завязывали глаза и заставляли играть, неподвижно сидя на табуретках. Они прыгали, бегали, забирались наверх под колосники или скользили по полу, лежа ничком на скейтбордах. Режиссер с казацким чубом на бритой голове на время стал главным персонажем в жизни столичной богемы.

В Украине Жолдак бывал уже совсем редко. И вот в 2002 году все изменилось. Андрей Валерьевич появился в Харькове. Директор Харьковского государственного драматического театра им. Т. Г. Шевченко Вера Погорелова предложила Жолдаку поговорить с губернатором Харьковской области Евгением Кушнаревым, сказала, что губернатор молодой и должен понять и принять скандального режиссера. Разговор, действительно, оказался плодотворным. «Кушнарев — смелый человек, — утверждает Жолдак. — Это единственный губернатор, который сказал мне: «Я хочу, чтобы ты работал в нашем городе, чтобы сделать что-нибудь интересное». Для начала Жолдаку было предложено сделать один проект. Им стал знаменитый теперь спектакль «Гамлет. Сны». Главные роли исполняли известный певец Андрей El Кравчук, киевская актриса Виктория Спесивцева, народный артист Украины Владимир Маляр и актриса Харьковского театра имени Шевченко Оксана Стеценко. Естественно, шок, бурное обсуждение в прессе и в театральных кругах. Гамлет в стриптизерских трусиках оставил неизгладимый след в памяти харьковского зрителя. Жолдак утверждает, что это и есть главное в современном театре. «Театр должен быть живым. Зритель посмотрит мой спектакль и не забудет никогда». В ноябре 2002 года Жолдак заключил контракт на два года, согласно которому становился директором и художественным руководителем театра. «Это очень интересно для меня. Я буду работать в театре, которым руководил сам Курбас. Здесь есть, по крайней мере, 12 актеров, с которыми можно уже сейчас выезжать в Европу. Я хочу, чтобы здесь был создан театральный центр, не уступающий западным городам». Но при этом режиссер утверждает, что приехал не ради Харькова, а ради театра, ради себя, в конце концов.

Жолдак, действительно, преобразил харьковский «Березиль». Был проведен ремонт, налажено отопление. Взвились цены на билеты (на премьеры — до 50 долларов), актеры стали получать неплохие деньги. О новых постановках писали. Андрей Валерьевич не переставал шокировать журналистов: «Таких, как я, единицы»; «На Украине уничтожили самых красивых, умных людей, и теперь, когда рождается красивое дитя, выродки стремятся задавить его» (это о своих недавних проблемах с работой); «В Харькове лишь 2 % населения — это интеллектуалы, способные понимать искусство». Жолдак поставил в Харькове несколько нашумевших спектаклей: «Один день Ивана Денисовича», «Месяц любви» (по тургеневскому «Месяц в деревне»), «Гольдони. Венеция» (по «Слуге двух господ»), «Четыре с половиной» (третий акт той же пьесы Гольдони). С этими спектаклями труппа харьковского театра выступала на крупных международных фестивалях в Вене, Бохуме, Сибиу (Румыния), Москве. На Западе был потрясающий успех. Жолдак был гвоздем программы. В Вене труппа посетила дом, в котором когда-то жил Лесь Курбас, харьковские артисты принесли синие и желтые астры. Режиссер говорит, что им удалось снять проклятие, которое, по преданию, наложила на Харьковский театр вдова Курбаса Валентина Чистякова.

В Москве не обошлось без скандала (впрочем, это, наверное, и хорошо — новый театр Жолдака без него невозможен). Александр Исаевич Солженицын гневно отозвался о постановке «Одного дня», созданной без его согласия. Жолдак же обратился к писателю, который для него «всегда был образцом нравственности», с открытым письмом, в котором попросил у него «милостивейшего прощения». Кончилось тем, что нобелевский лауреат «благословил» спектакль. В «Одном дне Ивана Денисовича» зрители сидят на грубых деревянных табуретках, изготовленных в украинских колониях заключенными, актеры съедают около 500 вареных яиц, другие яйца летят в этих артистов, один из героев прикрывает срам лишь медным тазиком. За границей постановку Жолдака назвали потрясающей, а материал Солженицына сложным и непонятным. Остается только поражаться, где театральные критики нашли Солженицына в этом спектакле? Неужели непонятно само название — действительно принадлежащее выдающемуся русскому писателю?

Исследователи творчества Андрея Валерьевича говорят, что литературный текст — это то, от чего лишь отталкивается, получив определенный импульс, режиссер. Это больше похоже на правду. Вот некоторые принципы, которыми руководствуется Жолдак.

Харьковский режиссер уверяет, что владеет искусством реалистического театра, но ему это скучно. («Я могу дать правильный психологический разбор, но важнее не это»). Жолдак исследует театр будущего, а в нем, по его глубокому убеждению, не будет сюжета, будет энергия, форма, «чистое искусство». Это самое искусство существует само по себе, это особая субстанция, которая не должна учить чему-то. «Я люблю играться с формой, — говорит Жолдак-Тобилевич. — Театральная форма — это показатель степени свободы». Короче говоря, важно не что показывать, а как. Хотя при этом Жолдак говорит о том, что его постановки наполнены шифрами: «Я шифрую каждую сценическую минуту, каждый метр. Зритель должен самостоятельно и много думать над тем, что ему показали». Вот в таком духе. Думать на спектаклях Жолдака действительно приходится много. Многие из тех, кому не удалось додуматься, даже уверяют, что «король-то голый». Вот, например, что писал после «Одного дня Ивана Денисовича» известный актер Александр Калягин: «Я не отношу себя к «суперталантливым людям», к каковым себя причисляет господин Жолдак-Тобилевич IV, поэтому мне нескучно, как ему, на спектаклях, «где есть сюжет и просто хорошие артисты», а скучно как раз было в его «театре будущего»: признаюсь, в его «лабиринтах» и «слоях» я подлейшим образом заблудился».

Дальше еще резче: «…энергия Жолдака подтачивает наш театр. Происходит отмирание нравственного начала, что невосполнимо для искусства. И тогда возникают жестокость вместо сострадания, секс вместо любви, хаотическое сознание вместо правды бытия. Мы долго называли наш театр храмом, верили, что когда запретили церковь, в театре можно было постичь христианские истины. Теперь строятся храмы, а театр впадает в духовную апатию. И становится возможным появление Жолдаков с их грубым, бессмысленным, но энергичным натиском».

А вот слова поклонника творчества Андрея Жолдака немецкого продюсера Томаса Петца: «Я считаю, что театр должен думать о том, действительно ли он знает, что он хочет донести до зрителя, и знает ли он, как это сделать. Он не должен думать о том, будет ли это принято зрителями, одобрят ли это политики, еще кто-нибудь. Прежде всего, он должен ставить перед собой цель. Но нужны конфликты. Потому что только конфликты порождают что-то новое».

Известный французский театральный критик Жорж Баню, журнал «Альтернативные театры»: «Он не ставит спектакль в общепринятом понимании, он создает последовательность картин, мотивация которых часто остается загадкой, но сила их замысла поражает».

И наконец сам Жолдак: «Мой зритель — очень умный, тонкий, красивый, нежный и такой, который ищет смысла. Мой спектакль сложный, и я счастлив, что благодаря этому спектаклю мой зритель сможет сказать: „Я начинаю тоже играть с Жолдаком в его игру“».

Отношение Андрея Валерьевича к актерам — это продолжение его театральной доктрины вообще. Театр становится бессюжетным, главной становится форма, и актеры должны воплощать задумки режиссера в полной мере, быть послушными, пластичными, абсолютно свободными от традиционных предрассудков орудиями в руках Жолдака. Такие актеры становятся «сверхмарионетками». Харьковскими артистами в этом смысле Андрей Жолдак уже вполне доволен, он воспитал абсолютно преданных, понимающих его людей: «Если я завтра скажу им, что для спектакля нужно, чтобы они вошли в клетку с крысами, они войдут». В какой-то момент в Европе Андрей Валерьевич организовал мастер-классы с многозначительным названием «Как убить артиста». Жолдак гордится тем, что знает для этого 33 способа.

«Хвастун и забияка», «большое дитя со скверным характером» (так называет его пресса), Жолдак и сам имеет двух детей, Адама и Яна, от брака с любимой актрисой — Викторией Спесивцевой. Еще он говорит о том, что и до этого супружества имел сына, но совершенно оторван сейчас от него. Вообще он предпочитает не подпускать близко к себе слишком многих — жена, Гришинин, мать, маленькие сыновья — вот и весь ближний круг. Да еще, пожалуй, любимый лабрадор Фанни.

Недавно Евгений Кушнарев заявил, что контракт с Жолдаком будет продлен, независимо от результатов выборов. И это несмотря на то (а может, и благодаря тому), что Андрей Валерьевич всячески открещивается от любой политики, «отшивает» многочисленных деятелей с соответствующими предложениями. «Национализмом» режиссер, по его словам, уже переболел, считает себя европейцем, хочет, чтобы Украина вошла в Евросоюз — так будет легче работать. У Андрея Жолдака много проектов, он полон сил, творческой энергии. На сцене Харьковского театра репетируют новый спектакль — «Ромео и Джульетта», в ролях настоящие проститутки…

Жордания Вахтанг Георгиевич

(род. в 1942 г.)

Известный дирижер, организатор Международного конкурса дирижеров в Харькове.

Блестящий дирижер Вахтанг Георгиевич Жордания приходил в Харьков два раза, и оба раза он существенно обогащал культурную жизнь города. Очень многие харьковчане вынуждены были в свое время покинуть и город, и страну, многие из них так и остались после этого москвичами и петербуржцами, американцами и немцами. Но все это не о Жордания — он гражданин мира, и его участие в делах Харькова и сейчас не ограничивается случайными гастролями и словами любви.

Вахтанг Георгиевич с детства отлично знал, чем именно он будет заниматься. Он родился в 1942 году в Тбилиси в известной дирижерской семье и не стал нарушать традицию. Окончил Тбилисскую консерваторию по классу фортепиано и продолжил обучение в Ленинграде. Здесь Жордания занимался в классе Грикурова на факультете симфонического и оперного дирижирования Ленинградской консерватории и окончил ее в 1969 году с отличием. Затем два года стажировался в Ленинградской филармонии у выдающегося советского дирижера Мравинского.

В 1971 году Вахтанг Георгиевич получил звание лауреата конкурса дирижеров Герберта фон Караяна в Западном Берлине и после этого на очень долгое время стал «невыездным». Сам дирижер не знает, чем это объяснить, — его профессиональный уровень не подвергался сомнениям, но, вероятно, «органы» не были уверены в его моральной стойкости. Кстати, патриотизма от этого у Жордания не стало больше. Он хотел работать так, как хочет, выступать там, где хочет, и, в конце концов, осуществил свою мечту.

После удачного выступления на конкурсе Караяна Жордания был назначен руководителем оркестра Ленинградского радио. Следующим местом работы стала Саратовская филармония. Новый дирижер вдохнул жизнь в музыкальную жизнь города, предлагал и осуществил множество проектов. Просветительская работа в области музыки всегда привлекала этого человека. Он очень хотел, чтобы музыку знали и любили простые, не слишком искушенные в классике соотечественники. В городе на Волге с подачи Жордания проводились декады музыки ленинградских композиторов. В 1977 году Вахтанг Георгиевич занял пост главного дирижера и художественного руководителя Харьковской филармонии. Сейчас сами сотрудники филармонии называют Жордания вторым «эпохальным» для этого учреждения человеком после Израиля Гусмана, который руководил филармонией в 40-50-х годах. Как и при Гусмане, опять наполнились филармонические залы, фамилия Жордания стала хорошо известна в городе. Сейчас фигуру Жордания для Харькова 70-80-х годов называют модным словом «культовая».

Уже в 1978 году Вахтанг Георгиевич смог добиться выступления своего оркестра в Москве. Там, в Большом зале консерватории был дан концерт по поводу 30-летия Харьковской филармонии. В этом же году Жордания дирижировал концертами лауреатов Международного конкурса им. П. И. Чайковского. Вскоре харьковский оркестр начал активно гастролировать по стране, зазвучал на Всесоюзном радио. Сам же Жордания справедливо был признан одним из лучших дирижеров СССР. Он записывается на «Мелодии», дирижирует оркестрами, исполняющими музыку для фильмов «Соломенная шляпка», «Звезда пленительного счастья», «Дерсу Узала».

В то же время приглашения от иностранных организаций, филармоний, театров оседают в Министерстве культуры. На запросы чиновники отвечают, что дирижер Жордания сейчас занят, болен и т. п. «Добила» Вахтанга Жордания история с его несостоявшейся поездкой в Монреаль. Он явился в министерство с уже купленным билетом в Канаду и приглашением принять участие в жюри конкурса. Но в министерстве ему отказали в выдаче загранпаспорта. Дирижер принял твердое решение покинуть страну. Вскоре подвернулся и случай. Все-таки неосторожно повели себя власти. В 1983 году Жордания и молодую скрипачку Викторию Муллову отпустили концертировать в Финляндию. С Финляндией у СССР была договоренность о выдаче беженцев. После одного из концертов в городке поблизости финскошведской границы Жордания взял такси и рванул в Швецию. Через два часа он уже был за пределами Финляндии, просил политического убежища у американцев, был перевезен в США. В Харькове был произведен разнос всех, кто отвечал за поездку. Еле удержался на своем месте тогдашний директор филармонии. Естественно, Вахтанг Георгиевич надолго оказался персоной нон грата.

Дирижер рассказывает, что положение его в Америке было не из простых. Языка он не знал, не имел и каких-то серьезных связей. «Все мог решить только талант и везение», — говорит Жордания. Было и то, и другое. Заболел дирижер оркестра Карнеги-холла, и заменить его предложили именно советскому эмигранту. Дебют состоялся вполне успешно. «New York Times» писала об «уверенном и энергичном выступлении, симпатии публики были брошены к ногам музыкантов». Вскоре Жордания уже прочно становится на ноги. Гастролирует в Австрии, Бельгии, Франции, Голландии, Японии, Корее. После Нью-Йорка он занимает должность музыкального директора симфонического оркестра и оперы города Чаттануга (штат Теннесси), затем руководит симфоническим оркестром в городе Спокан, штат Вашингтон, становится постоянно приглашенным дирижером Корейского симфонического оркестра радиовещания в Сеуле.

Музыкальные критики хвалят Жордания, говорят о том, что этот дирижер «наполняет все вокруг своей музыкой». Он показал себя самобытным, ищущим дирижером, который умеет своим пониманием музыки убедить и увлечь и исполнителей, и слушателей. Хотя некоторые и недовольны его необычным подбором репертуара — он совмещает, казалось бы, несовместимые вещи. При этом в репертуаре оркестров Жордания очень многие композиторы — практически все, кто составил славу классической музыке. С оркестром Вахтанга Георгиевича постоянно выступают музыканты разных стран. Дирижер считает совершенно незазорным играть и музыку, которую считают популярной, развлекательной, легкой. «Эти мелодии поднимают настроение, — говорит Жордания, — ведь именно их напевают и насвистывают». Жордания признается, что ему не всегда хочется, чтобы слушатель переживал трагедии монументальных симфонических произведений — драм хватает и в повседневной жизни. Дирижер советует составлять репертуар в зависимости от того, к какой публике едет оркестр, призывает не чуждаться шоу-акций, активного сотрудничества со спонсорами. Сам он в США делал все от него зависящее, чтобы привлечь инвестиции — даже продавал место за пультом (желающие должны были пройти мастер-классы за 10–15 тысяч долларов). И праздник пива, по мнению Жордания, можно использовать на благо оркестра. Чем больше будут получать музыканты, тем лучших исполнителей можно привлечь в оркестр, тем выше авторитет коллектива.

В обычной, личной жизни Жордания так же жизнерадостен и энергичен, как и в работе. Он женат третьим браком, воспитывает дочь.

Его хобби — верховая езда и вождение автомобиля, любит собак и кошек. Сейчас дирижер живет в городе Фейрфакс, штат Виргиния.

В июне 1998 года Вахтанг Жордания впервые выступил в Лондоне с оркестром Королевской филармонии в Барбикан-холле. А еще до этого он стал снова посещать Россию и Украину. Теперь его встречали, конечно, не как предателя родины. В 1994 году он возглавил Русский федеральный симфонический оркестр. В Москву для работы с этим коллективом он прилетает из США постоянно. Он не только руководит оркестром, но и организует музыкальные фестивали в Москве и Петербурге.

Не остался в стороне и Харьков. Жордания вернулся к оркестру, стал его почетным руководителем, устроил для харьковских музыкантов запись компакт-дисков (маэстро является художественным руководителем фирмы «Энджелок Рекордс»), зарубежные гастроли. Главным же его делом в украинском городе стала организация Международного конкурса дирижеров. Первый такой конкурс был проведен в 2001 году. Победители получают довольно скромные вознаграждения, зато им предоставляется возможность гастролей, записей с оркестром, что, несомненно, очень важно для карьерного роста молодых артистов. О конкурсе стали уже много говорить и в зарубежном музыкальном мире, под свою эгиду его взяла ЮНЕСКО. Первые подобные мероприятия проходили при непосредственном личном участии Жордания, он был судьей, ведущим, проводил мастер-классы. Но затем он отказался входить в жюри, не хотел давить авторитетом. «Моя цель сделать так, чтобы конкурс жил и без меня», — заявляет его организатор. В оркестре Харьковской филармонии Жордания уверен.

Говорит, что он значительно слабее, чем в былые времена, но остается на уровне международных стандартов. Впрочем, главное — обеспечить оркестру достойную финансовую поддержку, об этом долго беседовал Жордания с мэром Харькова. В 2004 году финал конкурса проходил под открытым небом на площади Свободы. Самого маэстро в этом году не было — врачи запретили ему перелет через океан. Но конкурс все равно называют конкурсом Жордания.

Калинин Константин Алексеевич

(род. в 1887 (1889) г. — ум. в 1938 г.)

Авиаконструктор, сыгравший огромную роль в развитии советской авиации. Один из основателей Харьковского авиационного завода, создатель самолетов марки «К».

Наряду с театром, музыкой, физикой и математикой есть еще одна область человеческой деятельности, которой может гордиться Харьков. В свое время здесь была создана база для развития советской авиации, включавшая в первую очередь авиационный завод и авиационный институт. Имена людей, которые работали в этих учреждениях, известны во всем мире. Один из основателей и завода, и института был выдающийся советский авиаконструктор Константин Алексеевич Калинин. Его имя находится в тени таких корифеев авиации СССР, как Туполев, Антонов, Яковлев. Возможно, потому, что Калинин слишком рано ушел из жизни, ушел не по своей воле.

Биографы авиаконструктора расходятся во мнении о месте и дате его рождения. Называется или 24 января (5 февраля) 1887 года или 17 (29) декабря 1889 года. В первом случае родным городом Калинина считают Варшаву, во втором — село Валуйки (сейчас в Белгородской области). Отцом его называют некоего Алексея Калинина — вахмистра, выходца из крестьян, дослужившегося до титулярного советника. Впрочем, умер он, когда Костя был еще очень мал. Так что воспитывала мальчика мать. Благодаря ей он получил неплохое образование — вначале «домашнее», затем реальное училище, учительская семинария. Вероятно, анкету в сторону меньшей именитости своей семьи Калинин изменил уже в советское время, дабы не вносить еще одну черную страницу в свою и без того неблагополучную биографию.

Мать Калинина умерла в 1907 году, а сам он в этом же году поступил в 184-й Варшавский пехотный полк. В 1909 году он сдал экзамены в Одесское военное училище, которое окончил в августе 1912 года по первому разряду в чине подпоручика. Константин Алексеевич получил назначение во Владивосток, вскоре стал офицером 3-й Сибирской стрелково-артиллерийской бригады. Через год Калинин женился на учительнице французского языка Софье. Несмотря на основную специальность артиллериста, Константин Алексеевич еще в Одессе заинтересовался воздухоплаванием. (Что и неудивительно, учитывая, какой была популярность в городе знаменитого Уточкина.) На одном из островов поблизости Владивостока была расположена часть, в состав которой входил авиаотряд. Калинин перевелся на остров, изучал там авиационную литературу, принял даже участие в полетах.

С началом войны будущего авиаконструктора перевели в Кронштадт, оттуда в артиллерийскую часть. В августе 1915 года за участие в боях под Двинском поручик Калинин был награжден орденом Св. Станислава. В марте следующего года Константин Алексеевич начинает осуществлять свою основную мечту — летать. Он поступает в Гатчинскую военную авиашколу, проходит теоретические курсы в Петроградском политехникуме и на авиазаводе Лебедева (в то время там строились «Вуазоны»). В октябре Калинин направляется в качестве военного летчика в 26-й авиаотряд 9-й армии на Румынский фронт. В декабре того же года он стал командиром отряда. Калинин успел провести немало успешных операций, лично разбомбил мост через Быстрицу, был контужен. За отвагу он был награжден орденом Св. Анны. В личном деле Калинина написано: «Отличный офицер. Достоин быть командиром авиаотряда вне очереди», «Выдающийся летчик», «Характер уравновешенный, спокойный, решительный, благородный. Отличные умственные способности, быстро схватывает и усваивает все новое. Умеет оценить обстановку и быстро выбрать правильное решение. В своих решениях тверд, последователен и логичен. Хорошо подготовлен теоретически и практически к службе в авиации, которой предан и которую знает и любит».

Октябрь 1917 года застал Калинина врасплох. Он не знал, на чьей стороне должен сражаться. Летное дело увлекало его гораздо больше, чем политика. Но отряд свой он отвел на восток. А вскоре присоединился к Директории. Руководители Украинской Народной Республики (собственно, Петлюра) назначили Константина Калинина командиром дивизиона и присвоили звание капитана. С января 1919 года Калинин исполнял обязанности инспектора Киевского района УНР. Когда с Директорией было уже все ясно, Калинин добровольно переходит на сторону красных, а те не возражают против участия в войне на их стороне столь опытного человека. В Киеве Константин Алексеевич встретился с авиаконструкторами братьями Касьяненко, которые предложили ему продолжить карьеру в качестве самолетостроителя, и по их рекомендации он едет в Москву, откуда направляется в Петроград. Во время переездов заболевает и умирает его жена Софья Калинина.

В 1920 году Калинин поступает в Институт инженеров Красного Воздушного Флота. В 1922 г. институт был преобразован в Военновоздушную академию имени Н. Е. Жуковского, а Константин Алексеевич был исключен как неблагонадежная личность. До диплома ему оставалось меньше года. Калинин переезжает в Киев, где продолжает образование на 4-м курсе в Политехническом институте. (В это время ему было уже 35 лет.) А в 1923 году его, уже более чем образованного авиатора, назначают заведующим конструкторским бюро Киевского завода «Ремвоздух-6», где он начинает работу над собственным проектом. Результатом работы становится самолет К-1. Это был четырехместный (три пассажира) пассажирский самолет, подкосный высокоплан с двигателем «Сальмсон» в 170 лошадиных сил. Фюзеляж был первый в Союзе ферменный, без проволочных растяжек, сварен из стальных труб. Обшивка самолета до конца пассажирской кабины алюминиевая, дальше — полотняная. Оригинальным решением для того времени была закрытая кабина летчика. Крыло самолета имело эллиптическую форму. В инициативную группу Калинина входили также Томашевич, Грацианский, Руденко. Летом 1925 года К-1 прошел испытания, а в сентябре на нем был совершен перелет в Москву. Самолет был признан пригодным для службы в Гражданском воздушном флоте.

Впоследствии Калинин выпустил 16 типов самолетов различных модификаций под марками от К-1 до К-13. Все самолеты Константина Калинина имели много общего в схемах и конструкциях. Это были монопланы подкосные и свободнонесущие, обычно с крылом и горизонтальным оперением эллиптического очертания. Калинин пошел на усложнение технологического процесса (производство эллиптического, а не прямоугольного, крыла), ради улучшения летных качеств, и это решение, в целом, себя оправдало. Эллиптическое крыло стало узнаваемым во всех самолетах марки К. В 1929 году английский журнал «Флайт» писал: «Эллиптическое крыло самолетов Калинина — самый большой вклад русских в передовые позиции мировой авиации». (Биографы часто прямо называют Калинина отцом «летающего крыла».)

Конструкция калининских самолетов обычно была смешанной — каркас фюзеляжа с вертикальным оперением был сваренный из стальных труб, крыло обычно деревянное (хотя были и исключения), обшивка — полотняная. Многие деревянные детали в последующих самолетах Калинина могли полностью заменяться металлическими. Недефицитные материалы, легкая ремонтируемость, заменяемость деталей делали самолеты Константина Алексеевича экономичными, а спрос на самолеты в СССР вскоре начал резко расти — импортная техника была слишком дорогой. Это, с одной стороны, помогло Калинину сделать неплохую карьеру, с другой, наверное, и погубило его. Денег выделяли немного, приходилось изобретать все новые способы сэкономить, экспериментировать с советскими двигателями, дешевыми материалами, «залатывать» дыры в срочном порядке, поскольку требовалось сдать новый самолет к назначенной дате.

Многие решения авиаконструктора явно опережали свое время, были использованы за рубежом через много лет.

В связи с успехом К-1 было решено перевести Калинина на новую производственную базу в столичный Харьков. Константин Алексеевич со второй женой и сыном перебрался сюда в январе 1926 года. В свое распоряжение он получил мастерские Укрвоздухпути (ранее принадлежавшие производственному объединению «Дорнье»). База через некоторое время получила название «Гражданское опытное самолетостроение» (ГРОС). 17 сентября 1926 года на базе мастерских был создан знаменитый ныне Харьковский авиационный завод. Его первым директором стал Константин Алексеевич Калинин. (Авиаконструктор был директором всего лишь до декабря этого же года, но затем еще дважды занимал эту должность.)

К маю 1926 года КБ под руководством Калинина разработало проект самолета К-2. Новый самолет был без деревянных элементов. Остов фюзеляжа выполняли из тонких стальных труб с помощью газовой сварки. Как и в предыдущей машине, крыло имело в плане правильную эллиптическую форму. Более мощный двигатель БМВ-IV позволил увеличить грузоподъемность и довести число пассажиров до четырех. 12 мая 1927 года на харьковском аэродроме состоялся первый полет нового самолета. Испытания подтвердили надежность машины. В то же время Калинину стало ясно, что цельнометаллическая конструкция оказалась сравнительно тяжелой и нетехнологичной, а главное — дорогой. В дальнейшем она не повторялась. А К-2 с успехом применялся для аэрофотосъемки и картографирования многих районов страны. В этом же году был выпущен первый специализированный советский санитарный самолет — К-3, в котором особое внимание было уделено салону, мебели, расположению дверей, подогреву — всему тому, что необходимо для нормальной транспортировки и оказания помощи пострадавшим. Самолет был значительно легче предыдущего, что позволило увеличить его скороподъемность, машина могла садиться и взлетать на местности, далекой от идеальной.

Работая над новыми проектами, Калинину приходилось одновременно вести борьбу с представителями руководства УВП. Они считали необходимым больше внимания уделять обслуживанию самолетов старых, проверенных импортных образцов, под главного конструктора активно «копали» недоброжелатели, в дело вмешались партийные инстанции. В конце концов в июле 1928 года на посту руководителя УВП закрепился И. Касьяненко, что для Константина Алексеевича означало упрочение и собственных позиций.

В июле поднялся в небо санитарный и пассажирский шестиместный самолет К-4. Работа над этой машиной велась по заказу Российского Общества Красного Креста и предусматривала постройку самолетов К-3 в улучшенном варианте, однако вышел практически новый самолет. Многие детали были заимствованы у «старших братьев», но вместе с тем имелся и ряд существенных изменений. В самолете можно было устанавливать моторы близких типов, использовать как цельную металлическую, так и смешанную конструкцию. К-4 можно было использовать не только в санитарных, но и в пассажирских, аэрофотографических целях. Осенью 1928 года санитарный вариант нового самолета был представлен на международной авиационной выставке в Берлине. Для того чтобы К-4 стал полностью советским, на него вместо БМВ установили мотор М-6 в 300 л. с. К-4 получил золотую медаль. В последующие годы санитарные К-4 широко использовались для оказания медицинской помощи в различных районах СССР. Нашли они и боевое применение. Во время советско-финской войны эти самолеты участвовали в эвакуации раненых с Карельского перешейка в Ленинград. Полеты осуществлялись в условиях суровой зимы, при минимальной видимости и сильных морозах, которые порой доходили до 45 °C, однако К-4 работали надежно.

Самолеты этой марки участвовали в «рекордных перелетах» на территории СССР, работали на Кавказе и в Средней Азии. Они интенсивно использовались для пассажирских перевозок, доставки необходимых приборов топографам и геодезистам, оказания срочной помощи чабанам и геологам, обеспечения строительства Турксиба. В Средней Азии летчики при эксплуатации К-4 сталкивались с большими проблемами. Советские самолеты в отличие от «юнкерсов» не могли и в жару, и в холод находиться под открытым небом, наладить же замену деревянных крыльев металлическими (как это изначально предусматривалось Калининым) так и не удалось. Проблемы на Кавказе оказались еще более серьезными, хотя, вероятно, они и не были связаны с конструктивными недостатками самолетов. За одно лето под Сухуми, а затем под Сочи произошло две аварии К-4. При этом во втором случае погиб командующий Кавказской Краснознаменной армией Фабрициус. Комиссия установила, что имела место ошибка пилота, но над КБ Калинина нависла реальная угроза. Самолет удалось реабилитировать с помощью сверхдальнего перелета Харьков-Иркутск. Однако для Калинина проблемы повышения надежности его машины актуальности не потеряли. Из отчетов линейных летчиков он знал, что у К-4 есть серьезные недостатки. Летчики критиковали машину за отсутствие двойного управления, указывали на низкую надежность бензосистемы, затрудненный доступ к мотору, плохой обзор из кабины, недостаточный уровень комфорта в пассажирском салоне. Летчик В. В. Карпов в одном из отчетов писал: «К-4 уступает немецкому «меркуру» и в скорости, и грузоподъемности, и старте, и если по некоторым случайным полетам прошлого года и проводилась между ними параллель (например, одновременный полет Москва- Харьков), то это явления рекламного порядка». Особое внимание пилот уделил некомфортабельности салона К-4. «Мне известен случай (думаю, он был не один), — продолжает Карпов, — когда при одновременном рейсе двух самолетов среди пассажиров получился конфликт, так как никто не хотел лететь в К-4, а стремились попасть на «дорнье-меркур». Многие из проблем конструктор просто не мог решить в условиях постоянного цейтнота, завышенных планов, нереальных сроков сдачи проектов, требований «сверху» использовать те или иные детали (советские, имеющиеся в наличии и т. д. и т. п.)

Калинин занимался не только конструкторскими разработками. Он — один из создателей и первых преподавателей Харьковского авиационного института, который дал стране немало специалистов самой высокой квалификации. Многие из них еще студентами активно привлекались к работе на заводе. Под руководством Калинина работали талантливые молодые конструкторы: И. Г. Неман (он, кстати, непосредственно руководил доводкой К-4), З. И. Ицкович, А. Я. Щербаков, В. Я. Крылов и другие. Институт был создан в 1930 году, а уже вскоре его выпускники начали конкурировать с самим Калининым. Под руководством Немана в свое свободное время молодые рабочие завода в 1932 году выпустили суперскоростной самолет ХАИ-1, который летал быстрее, чем какой-либо самолет в Европе.

Калинин же продолжал работать над своими не столь скоростными гражданскими машинами. В 1929 году появился К-5 — ставший одним из наиболее популярных в советской авиации пассажирских самолетов 30-х годов. Этому способствовали его дешевизна и экономичность. При двигателе в 450 л. с. самолет перевозил восемь пассажиров на расстояние 800 км со скоростью 150–160 км/ч. Через год Калинин выпустил почтовый самолет К-6.

Наконец настала очередь печально известного К-7 — чуда советской авиации. Константин Алексеевич Калинин был в это время одним из авторитетнейших конструкторов в СССР. В Харькове его всячески ободряли члены украинского правительства и партийного руководства — Петровский, Чубарь. В начале 30-х КБ Калинина начало проектировать невиданный дотоле самолет-гигант, который должен был стать гордостью советской авиации. К-7 обладал семью двигателями, предусматривалась перевозка до 120 пассажиров. По основному же назначению это был тяжелый бомбардировщик. «Летающая крепость» могла взять на борт бомбы общим весом до 10 тонн. 29 июня 1933 года самолет был выведен на аэродром, где продолжалась его доводка. При запуске двигателей обнаружились вибрации различных крупных и мелких частей в самолете, в том числе хвостовых балок. Ряд мест пришлось усиливать. 9 августа была первая рулежка, 11 августа — первый полет по прямой, 21-го — первый полет по кругу. Затем в течение двух месяцев было выполнено еще семь полетов, прошедших, в общем, благополучно, но выявивших ряд производственных дефектов.

Очередной полет состоялся 21 ноября 1933 года и закончился катастрофой. На высоте 100 м во время испытания на скорость на мерном километре самолет с разворота перешел в крутое планирование, упал на землю и сгорел. Погибли прославленный летчик-испытатель М. А. Снегирев, 13 человек экипажа и один пассажир. Лишь пять человек из двадцати остались живы. Непосредственной причиной этой тяжелой катастрофы стало разрушение нижнего пояса одной из хвостовых балок. Двухбалочная схема самолета с трехгранными балками не обеспечивала жесткой установки хвостового оперения. По распространенному мнению, для К-7 требовались четырехгранные балки, а без этого никакие усиления не помогали. Вообще сварная конструкция была неплохой для малых и средних самолетов, но не столь надежна для гигантов. Есть и другое мнение — испытания проводились поспешно, конструкторы лихорадочно усиливали и усиливали отдельные позиции, а руководство требовало закончить работу как можно скорее, центральные газеты уже печатали сообщение о скором очередном успехе советской промышленности.

Для Константина Калинина эта катастрофа, конечно, стала личной трагедией. Он надолго заболел. Но поначалу никаких санкций не последовало. Стране были нужны самолеты, и харьковский авиаконструктор продолжил работать. Появились К-8, К-9, К-10. Но неплохие самолеты не удалось пустить в серию. Начались проблемы с руководством ГРОСа, не выдержал Калинин и закулисной борьбы с главами других КБ (в том числе и с Туполевым). В 1934 году Константина Алексеевича переводят в Воронеж на новый авиазавод. Уже здесь КБ Калинина выпускает первый в мире бомбардировщик, построенный по «бесхвостовой» схеме, — самолет ВС-2 (он же К-12). Впоследствии английский журнал «Эйр пикториелз» писал, что схема самолета К-12 явилась прототипом всех современных сверхзвуковых самолетов. Был построен и испытан К-13, бомбардировщик, схему которого использовали Туполев и Петляков при создании Ту-2 и Пе-2.

В стране начинались репрессии. Не избежал их и Калинин. Тем более, что ему было что предъявить: вспомнили и родной город Варшаву, и петлюровскую авиацию, а еще приписали шпионаж и вредительство (вылившееся якобы в катастрофу К-7). 1 апреля 1938 года Константин Алексеевич был арестован, после семи месяцев тюремного заключения, допросов и пыток сначала в Бутырке, а затем в воронежской тюрьме Калинин был расстрелян 22 октября 1938 года. Утверждают, что он наотрез отказался кого-либо оговаривать.

Сравнительно недавно в одной американской радиопередаче прозвучали такие слова о выдающемся жителе Харькова: «Авиаконструктор мирового класса, много сделавший для становления советской авиации и обладавший гигантским творческим потенциалом, автор принципиально новых конструкций самолетостроения, вдохновенный труженик, благородный и бескомпромиссный человек». В 1990 году Международный планетный центр утвердил для вновь открытой малой планеты № 3347 название «Константин» — в честь Калинина.

Каразин Василий Назарович

(род. в 1773 г. — ум. в 1842 г.)

Общественный деятель, ученый. Основатель Харьковского университета.

Василий Назарович Каразин — один из наиболее уважаемых в Харькове исторических деятелей. Кроме того, что он считается основателем Харьковского университета (действительно ставшего не просто символом города, а учреждением, без которого, возможно, город никогда не достиг бы своего высокого статуса среди российских, советских, украинских «собратьев»), Каразину приписывается масса других выдающихся достижений. Достижения эти касаются общественного развития, науки и просвещения. В то же время трудно найти в нашей истории человека столь неоднозначного. До сих пор не совсем ясно, что же это был за человек, что он делал, а чего нет, какие его начинания были благом для «милого его сердцу полуденного края», а какие — обыкновенной авантюрой. Темная биография у Василия Назаровича. Торжественно-юбилейные издания, желание приписать земляку как можно большие заслуги перед наукой и человечеством вообще, секретный режим ведения дел российских властей и полиции в частности, официальная пропаганда, некоторое время работавшая над дискредитацией личности Каразина, а затем, наоборот, поднявшая его на вершину исторического Олимпа… Все это делает реальный жизненный путь лидера слобожанского дворянства все более скрытым от глаз наших современников.

Первая проблема, с которой сталкивается исследователь жизни и деятельности основателя Харьковского университета, это национальность, происхождение Каразина. Слишком часто он называл себя то греком, то болгарином, то даже сербом. Официальная же точка зрения историков такова. «Видимую» родословную Каразиных открывает прадед Василия Назаровича архиепископ Софийский Григорий Караджи, пересекший границу России в 1713 году. В то время православные священники со славянских земель, находившихся под властью Турции, частенько вынуждены были искать политического убежища на территории Российской империи. Одно можно сказать точно — Каразин южных, балканских кровей. Это, кстати, видно и по сохранившимся портретам просветителя, и по данным о буйном, взрывном темпераменте Каразина.

Сын архиепископа Александр поступил на службу в царскую армию, и тогда же его фамилия преобразовалась в более привычное русскому уху Каразин. Уйдя в отставку, Александр Каразин поселился на земле одного из слободских полков. Его сын — Назар также служил в русской армии, дослужился до полковника, отличился в русско-турецкой войне. По легендам, подвиг Назара Каразина заключался в том, что он, прекрасно владея болгарским языком, переоделся монахом и провел разведрейд по находящимся в тылу у турок селам. Более того — привел с собой повстанцев, горящих желанием помочь русским в борьбе против ненавистных оккупантов. Императрица Екатерина Великая пожаловала храброму полковнику село Кручик и деревню Основинцы Краснокутского комиссариатства Слободско-Украинской губернии (сейчас Богодуховский район Харьковской области). Здесь Назар Александрович поселился в 1771 году, женился на дочери полкового есаула Якова Ковалевского — Варваре. Первенца Каразины назвали Василием. Он появился на свет в Кручике 30 января (10 февраля) 1773 года. Через семь лет родился еще один сын — Иван. Он тоже оставил на Харьковской земле добрую славу о себе.

Отец Василия и Ивана умер, когда старшему сыну было десять лет. Вдова Каразина через некоторое время второй раз вышла замуж за своего родственника — Андрея Ивановича Ковалевского и поселилась с детьми в имении мужа Пан-Ивановке.

Василий Назарович получил определенное домашнее образование. Много времени он проводил среди крестьянских детей, с молоком матери впитал уважение и любовь к украинской истории и культуре. Именитые казацкие роды (среди которых был и род Варвары Яковлевны) в том веке были едва ли не единственными представителями такого немногочисленного слоя, как украинская интеллигенция, которая хранила самобытные интеллектуальные малороссийские традиции. Любопытно, например, что мать Каразина была хорошо знакома со Сковородой. Историк Дмитрий Багалей утверждает, что странствующий философ вообще сторонился всех женщин, кроме Варвары Яковлевны.

Образование Василий Назарович получал в частных пансионах Кременчуга и Харькова. Затем пошел по проторенному пути военного, был принят на службу в гвардейский Семеновский полк в Петербурге. Впрочем, оказалось, что у молодого человека душа совсем не лежит к военной службе. Гораздо больше времени он проводил в библиотеках, посещал занятия в престижном учебном заведении — Горном корпусе. После длительного путешествия по России в 1795 году он оставил службу и вернулся в Кручик, женился на крепостной (горничной своей матери) и начал вести жизнь помещика.

Необычная и неспокойная это была жизнь. Василий Назарович не умел и не хотел долго сидеть на одном месте. Жажда знаний и жажда применения этих знаний всю жизнь мучила его. Все он принимал близко к сердцу, много читал и писал какие-то заметки, ставил опыты, думал над судьбами России и свое имение рассматривал как полигон не только для научных опытов, но и для социальных экспериментов. От одного дела Каразин бросался к другому, многие проекты так и не довел до конца. Деньги не задерживались в руках Каразина, из-за этого его впоследствии обвиняли в мотовстве, растратах… О многих его начинаниях расскажем дальше, а пока вернемся в конец XVIII века.

В то время у власти был один из наиболее любопытных российских императоров, взбалмошный, романтичный и непостоянный Павел. Его искреннее желание изменить Россию и даже облегчить жизнь народа сочеталось с диким самодурством по отношению к дворянам, привыкшим к вольностям Екатерининской эпохи. Все это закончилось для него очень плохо, но в конце века правление Павла было в расцвете.

Жесткий режим всеобъемлющего контроля за жизнью и нравами дворянства, уничтожение ряда привилегий вызвали в душе молодого Каразина протест. Он решил выехать за границу. Однако в паспорте Василию Назаровичу было отказано. Тогда Каразин попытался пересечь границу на реке Неман нелегально. Его поймали и посадили в Виленскую крепость. Пробыл он там, однако, недолго — был выпущен самим Павлом. (Хотя некоторые источники утверждают, что амнистии он дождался лишь от сына последнего.) Император посчитал, что сей молодой человек для императорского престола не опасен, и Каразин был определен на службу в Департамент финансов (точнее — в медицинскую коллегию, входившую в этот департамент). Вскоре Василий Назарович получил доступ к архивам Москвы и Петербурга и принялся за новые проекты. За время своей службы он успел составить два объемных сочинения — одно о состоянии и перспективах российской медицины, другое — о падении курса рубля. Наибольшую же пользу просветителю оказало другое его сочинение, а именно — письмо, посланное им новому императору Александру I. В нем он открывал перед, казалось, либеральным властителем захватывающие картины будущего благополучной России при проведении ряда либеральных реформ относительно самодержавия, крестьянства, дворянства. Идеалом Василий Назарович считал конституционную монархию, в которой власть свою царь направлял на просвещение и улучшение благосостояния всех сословий. Власть эту должен был частично ограничивать Совет из лучших представителей дворянства. В то время Каразин еще активно защищал ту точку зрения, что крестьяне должны быть в конечном счете освобождены от крепостного гнета. В то же время Василий Каразин был убежден в том, что монархия родилась из отношений патриархата, царь является настоящим отцом для своих подданных, так же, как и помещик — для своих крестьян.

Александр в первые годы своего правления окружал себя как раз такими либерально настроенными людьми. Он принял Каразина, осыпал милостями и, в частности, поручил ему работать над организацией новой системы образования российского народа [36]. По инициативе Каразина было впервые в Европе создано Министерство народного просвещения. Каразин предполагал всю страну разделить на учебные округа, в центрах которых должны были располагаться университеты, а в самих округах целая сеть училищ, гимназий, сельских школ. Не оставлял без своего внимания Василий Назарович и задачу истинно народного образования — крестьян, разночинцев, отдельно строил планы по улучшению образования женщин. При этом Каразин всегда подчеркивал необходимость получения народом знаний именно практических, связанных с их профессиональной деятельностью. Россию он справедливо называл сельскохозяйственной страной и настаивал на том, что имеющиеся ресурсы используются нерационально, по старинке, а просвещение поможет крестьянам и помещикам перейти к передовым технологиям в земледелии и животноводстве.

Некоторое время Василий Назарович был в фаворе, ни одно дело, касающееся просвещения, не проходило мимо него. Тогда же он и поставил перед собой задачу основать в провинциальном Харькове университет.

В то время Харьков был далеко не первым городом всего региона по многим показателям. Конечно, это был крупный торговый центр (здесь проводилось четыре ежегодные ярмарки), здесь работал коллегиум, но жителей в Харькове насчитывалось меньше, чем, например, в Екатеринославе или Таганроге. Да и в «матери городов русских» Киеве никакого университета еще не было. Так что инициатива Василия Каразина была несколько неожиданной, впрочем, как и большинство его проектов. Все-таки Василий Назарович многим казался авантюристом. Однако его влияние при дворе сыграло свою роль. Речи о необходимости учреждения крупного учебного заведения в Харькове Каразин произносил в августе и сентябре 1802 года на различных дворянских собраниях. Он сразу решил, что организацию университета профинансирует не правительство, а общественность. В первую очередь, конечно, дворянство и купечество, которому просветитель и сулил большие выгоды от такого дела. Хотя в то же время в своих проектах он подчеркивал, что в университете должны будут получать образование люди, независимо от их происхождения. Начался сбор денег. Шел он крайне медленно, несмотря на видимую поддержку большинства аристократии региона и небывалую энергию устроителя всего дела. Каразин ездил в Петербург, добивался аудиенции у царя и министров, подавал многочисленные ходатайства. В это время император явно охладел к своему недавнему фавориту, что тормозило осуществление проекта. Василию Назаровичу чудом удалось-таки добиться одобрительного постановления его величества. За собственные средства он отправил в Харьков три десятка семей ремесленников, добился пожертвования от населения города земель вдоль Сумской дороги, затеял переписку с будущими преподавателями, собирал библиотеку, закупал пособия. Каразин вникал в каждую мелочь. Не раз ему приходилось сталкиваться с обвинениями в нерациональной трате средств. (Собственно, есть мнение, что так он деньги и тратил.) Однако можно сказать, что без его активности университет в Харькове вряд ли бы появился в то время.

За год до открытия университета Василия Назаровича полностью отстранили от его организации. Более того, 17 января 1805 года на торжественной церемонии открытия Каразина не было в числе приглашенных. Этот день он встретил в своем имении в Кручике. Говорят, многие гости недоумевали по поводу отсутствия главного двигателя всего дела, хотели поблагодарить. А ученый совет новообразованного учреждения даже не решился тогда сделать Каразина своим почетным членом — слишком очевидна была опала. Лишь в 1811 году Каразин был удостоен этой чести.

Харьковский университет действительно стал гордостью города и остается ею до сих пор. Половина всех героев данной книги так или иначе связана с этим учебным заведением. (В том числе с отделившимся впоследствии от университета медицинским институтом.)

Каразину же оставалось опять приступить к своим разнообразным экспериментам. Сейчас Василию Назаровичу приписывают едва ли меньшее количество изобретений и находок, чем знаменитому Эдисону. Действительно, это был совершенно неугомонный человек. Деятельность же его была направлена только и исключительно на практику — без нее он не мыслил себе науки. Опыты Каразина были связаны в первую очередь с сельским хозяйством — он настаивал на широком распространении картофеля, открыл способ производства из него спирта, способствовал внедрению на украинские поля новых сортов пшеницы, научился очищать конопляное масло, получил жидкость, с помощью которой можно было быстро коптить мясо, нашел способ рациональной высушки дров на пару, занимался вопросами шелководства и т. д. и т. п. Многочисленные сельскохозяйственные нововведения были задачей основанного Каразиным Филотехнического общества, просуществовавшего семь лет. Таким образом, Василий Назарович стремился вовлечь и помещиков, и крестьян в рынок, в новые капиталистические отношения с более прогрессивными способами производства, продвинутыми социально-экономическими отношениями между субъектами сельскохозяйственного производства.

Но и это было не все. Каразина называют пионером в деле консервации овощей и фруктов (свои концентраты он даже отсылал в ставку верховного командования русской армией во время кампании 1812–1814 годов), изготовлении искусственных алмазов, производстве красителей. Ему же приписывают изобретение системы парового отопления, нахождение способа производства селитры с помощью электричества. Электрические силы особенно интересовали любознательного помещика, он даже готовил для Академии наук специальный доклад о возможности применения электричества для нужд человека. Более всего его увлекала идея «добывания» атмосферного электричества. Другим делом всей жизни Каразина было устройство метеорологической службы. Он настаивал на необходимости создания сети подобных учреждений по всей России, но удалось ему устроить службу погоды лишь в своем имении. Также Василий Назарович якобы предсказал изобретение парового двигателя.

Интересны суждения Каразина относительно роли лесов для всей Земли и ее населения. Он строил практически верные теории о том, что сейчас называется экосистемами, сетовал на массовую вырубку лесов, что негативно сказывается на природе в целом. В области же экономики очень любопытны размышления харьковского помещика о деньгах, все том же сельском хозяйстве, об отношениях работник-работодатель.

Подавляющее большинство идей Каразина не находили никакого отклика в верхах. Он беспрестанно слал свои статьи, некоторые из них публиковались, но ни один проект не был осуществлен с высочайшего позволения и в сколько-нибудь значительных масштабах. Конечно, многое из того, что предлагал Каразин, было просто неосуществимо, выглядело как авантюра. Но далеко не все. Это подтверждается хотя бы тем, что через несколько лет независимо от Каразина эти идеи внедрялись в жизнь в странах Западной Европы. С другой стороны, следует отметить, что в харьковской историографии наблюдается, вероятно, переоценка вклада Василия Назаровича в мировую науку. Сколько бы идей не высказал «украинский Ломоносов», о вкладе можно говорить только, если идеи эти осуществляются с подачи их автора. Если же этого не происходит, автору остается только посочувствовать…

Василия Назаровича интересовали и гуманитарные науки. Кроме того, что он был членом многих естественно-научных обществ, он состоял и в Вольном обществе российской словесности, интересовался языком и историей, в том числе и Украины.

Не оставлял Каразин своих попыток убедить власть реформировать российское общество. За одну из его смелых записок, посланную в Петербург в 1808 году, император в гневе приказал бывшего придворного посадить на несколько суток на харьковскую гауптвахту. В 20-х годах Василий Каразин стал опять регулярно наведываться в столицу, близко сошелся с либерально настроенными литераторами, будущими декабристами. Его все еще одолевают идеи реформы сверху. Наполеоновская реакция во Франции окончательно отвернула Каразина от революционной патетики, в революции просветитель видел лишь одно кровопролитие и все надежды возлагал на власть, которая должна сама себя ограничить. В 1820 году деятельность Каразина в Петербурге закончилась очередной катастрофой. Для начала он был вовлечен в неприятную и некрасивую историю с доносом. Косвенные данные свидетельствуют о том, что Василий Назарович сдал полиции вольнодумцев Рылеева, Пушкина, Глинку… Великий поэт оказался после этого в ссылке. Другие документы указывают на то, что на прямые вопросы о словах тех или иных знакомых Каразин не отвечал. Он беспокоился о том, как бы власть не дождалась социального взрыва, намекал на имеющие место в Петербурге настроения, предлагал основать специальный статистический департамент — чьи данные, полученные тайно, в первую очередь использовались властью для решения насущных проблем, а не наказания инакомыслящих. Или Василий Назарович был очень наивен, или… Кстати, некоторые мемуаристы прямо говорят, что Каразина отличала странная черта — с одной стороны, он так или иначе доносил, с другой — говорил министрам и царю столь нелицеприятные вещи, что сам подвергался репрессиям.

Тот год для Каразина закончился очередным арестом и последующей ссылкой. Дело в том, что он предупреждал царя о возможном бунте в Семеновском полку. Затем бунт произошел, а вскоре в казарме Преображенского полка нашли воззвание к солдатам, которые должны были прийти на помощь арестованным братьям. В авторстве заподозрили Василия Назаровича.

Теперь он оказался в Кручике под строгим полицейским надзором. Здесь Василий Назарович провел довольно масштабные преобразования. Он попытался смоделировать подходящее, по его мнению, для России государственное устройство — организовал сельскую думу с собой во главе, которая решала некоторые вопросы местного самоуправления: рекрутского надзора, опеки над сиротами и больными. Каразин организовал в своем имении сельскую школу (исключительно редкое для того времени явление). В отношениях с крепостными крестьянами владелец Кручика попытался перейти на полухозяйственные отношения, выплачивая небольшие суммы за работу на помещика, выделяя всем жителям определенные наделы. Он даже разрешил крестьянам выходить на волю за обязательство за определенный срок выплатить сумму, соответствующую двумстам дням работы на барщине.

Василию Назаровичу вновь позволили выезжать из Кручика в 1826 году. Но когда он появился в Петербурге, власть забеспокоилась, возобновила полицейский надзор, отправила помещика обратно в имение. Лишь в 1839 году полиция приняла решение, что Каразин по летам своим уже не может наделать много вреда. Впрочем, Петербург и Москва остались закрытыми для престарелого активиста.

После первого неудачного брака Василий Каразин в 1805 году женился на именитой девушке — Александре Васильевне Мухиной (дед ее, Иван Голиков, был довольно известным историком в Екатерининские времена), получив в приданое подмосковную деревню Анашкино. У четы Каразиных было семеро детей — шесть сыновей и одна дочь. Осенью 1842 года Василий Назарович отправился к одному из сыновей — Филадельфу, который работал в штабе Черноморского флота и жил в Николаеве. В этом городе Василий Назарович и скончался 4 (16) ноября. Здесь же был похоронен. Над его могилой на средства харьковской научной общественности был сооружен мавзолей.

К столетию Харьковского университета в городе был сооружен памятник выдающемуся просветителю, на пьедестале выбиты слова Каразина: «Блажен уже стократно, ежели случай поставил меня в возможность сделать малейшее добро любезнейшей моей Украине…» Университет, который в советские времена носил имя Горького, после распада СССР переименовали в университет им. В. Н. Каразина. Одна из улиц города также носит это славное имя. В университете учреждена премия имени Каразина, проводятся конференции, посвященные его памяти.

Квитка-Основьяненко Григорий Федорович

(род. в 1778 г. — ум. в 1843 г.)

Писатель, драматург, общественный деятель, крупный помещик, основатель Харьковского театра.

Есть люди, без которых Харьков просто немыслим. Не только потому, что все знают о них как о харьковчанах, но потому, что они действительно помогли городу стать на ноги, сделаться одним из крупнейших городов России, центром культурной, торговой, промышленной жизни Украины. Такими людьми для Харькова были Квитки. Недаром в старой части города невозможно шагу ступить, чтобы не наткнуться на свидетельство их рода и их труда.

Квитки — одна из самых старых помещичьих фамилий в городе.

Наиболее известным представителем рода был казачий полковник, соратник Петра Великого Григорий Семенович Квитка. Ему пришлось руководить боями, которые велись непосредственно за Харьков. Дело в том, что казаки, бежавшие после Полтавской битвы, под руководством преемника Мазепы Пилипа Орлика вынашивали планы переманить на свою сторону жителей Слободской Украины. Харьков они справедливо рассматривали как центр российского влияния в регионе, потому вместе с татарами совершали набеги на город. В 1718 и 1719 годах запорожцы грабили слободы харьковского казачьего полка. Однако харьковчане под командованием полковника Григория Квитки выстояли и не дали сжечь и уничтожить наш город. Преданная служба царю укрепила позиции Квиток. Им были дарованы обширные угодья, крестьяне. Им принадлежали значительные территории как в самом Харькове, так и в окрестностях. В частности, в их владении находилась большая усадьба на Основе (здесь теперь аэропорт), так называемая Аравия в Захарьковской части города, усадьба за речкой Лопань (сейчас здесь расположен парк имени Квитки-Основьяненко).

Через много лет после описанных событий 18 (29) ноября 1778 года в селе Основа появился на свет очередной продолжатель рода — Григорий Федорович Квитка.

Было похоже на то, что Григорий Федорович не сможет прославиться, как его предки — казаки, на военном поприще. Рос он болезненным. Более того, ребенок был практически слеп. Легенда рассказывает, что излечился он с помощью чуда. Мать водила его в Куряжский монастырь (настоятелем тут был дядя молодого Квитки), где с сыном молилась прославленной иконе Озерянской Божьей Матери. И вот, когда Грицю было пять лет, после очередной молитвы и омовения из святого Онуфриевского источника он прозрел. Трудно сказать, что именно произошло с глазами будущего писателя. Так или иначе, Квитка истово веровал в чудотворность иконы и вообще в молодости был крайне набожен.

Образование Григорий Федорович получил домашнее и довольно скудное. Единственным учителем был монах того самого Куряжского монастыря. После недолгого пребывания в армии, в 1801 году Григорий Федорович решил и сам стать послушником. Он прожил в Куряже около четырех лет, но оказалось, что молодого помещика слишком уж интересует светская жизнь. В 1805 году открывается Харьковский университет, что вносит большое оживление в культурную жизнь города. (Кстати, место, где сейчас находится университет, и территория сада Шевченко были подарены городу Квитками.) Включается в эту жизнь и Григорий Федорович.

В 1806–1807 годах Квитка служит комиссаром народного ополчения. Судя по всему, это было некой синекурой, потому что большую часть времени Квитка проводит в своем поместье в Основе, ведя по привычке полумонашеский образ жизни, играя, правда, в домашнем театре и занимаясь хозяйством. Но затем он с головой окунается в мир литературы, театра, в общественную деятельность. В 1812 году по его инициативе Харьков обзаводится своим постоянным театром. Григорий Федорович в дальнейшем становится отцом-покровителем этого заведения — он и директор (с 1812 по 1816 год), и актер, и драматург, и историк театра. В том же году Квитка организует благотворительное общество. И опять же в 1812 году стараниями энергичного общественного деятеля в Харькове открывается институт благородных девиц, на содержание которого и сам Квитка жертвует немало денег, и он же добивается ежегодных взносов от дворян и купцов. В 1833 году открывается Харьковская губернская библиотека, право называться ее основателем — опять за Квиткой. Деятельность Григория Федоровича не ограничивается родным городом. В Полтаве он создает кадетский корпус. В Харькове Квитка становится одним из самых влиятельных лиц — столь велики его заслуги как человека, способствующего превращению Харькова в крупный центр культуры. (Тем более, что это удивительно совпадает с тем, что дано от рождения, — богатством, фамилией.) Он становится уездным предводителем дворянства (1817–1828 гг.), «совестным» судьей, главой палаты уголовного суда, членом-корреспондентом статистического отдела Министерства внутренних дел. Василий Каразин написал такую эпиграмму на своего земляка:

Не надивлюся я, создатель, Какой у нас мудреный век: Актер, поэт и заседатель Один и тот же человек.

В Украине же Григория Квитку знают, в первую очередь, по его литературной деятельности. Уже в 1816 году он поместил первые свои рассказы и стихи на русском языке в «Украинском вестнике» и «Вестнике Европы». (А самая первая публикация состоялась еще в 1812 году.) Сочинения эти, по признанию литературоведов, были еще несовершенными. В 1827 году Квитка пишет первую пьесу «Приезжий из столицы, или Суматоха в уездном городе». Опубликована она была только в 1840 году, и с ней связана довольно любопытная история. Дело в том, что сюжет произведения уж очень напоминает гоголевского «Ревизора», который увидел свет в 1836 году. Некоторые исследователи (например Г. Данилевский) со всей ответственностью утверждают, что это Николай Васильевич позаимствовал сюжет. Свою пьесу Квитка отправил в Москву Аксакову на рецензию, тот ее показал другу — Гоголю. Гениальный писатель увидел здесь материал для работы, изложил сюжет по-своему, а затем издал, благо связи у него были хорошие. Сам Гоголь, как известно, утверждал, что сюжет был ему подсказан Пушкиным.

За «Приезжим из столицы» последовали и другие пьесы, продолжающие традиции русской сатирической драматургии, — «Дворянские выборы», «Дворянские выборы, часть вторая, или Выбор исправника».

Но по-настоящему талант Григория Квитки раскрылся в начале 30-х, когда он стал писать сочинения на украинском языке. Найти себя в литературе, по свидетельству современников, писателю помогла жена — классная дама института благородных девиц Анна Григорьевна. Она поддерживала мужа на писательском поприще, была первым критиком его произведений. Так вот, оказалось, что Григорий Федорович прекрасно знает быт и нравы слобожан, в том числе представителей нижних слоев — крестьян, солдат и т. д., и запросто может рассказывать свои истории на столь подходящем для них «малороссийском наречии». Произведения писателя проникнуты любовью к землякам, юмором, написаны «вкусным» языком. Знавшие Квитку лично заверяют, что писатель был убежден в том, что идеальные герои встречаются в жизни. Он говорил, что в Харькове, а особенно на околицах, например в Гончаровке, живут самые лучшие женщины во всем белом свете, мужчины — рыцари, люди добронравные, мягкие и нежные.

Две книги «Малороссийских повестей, рассказываемых Грыцьком Основьяненком» вышли на украинском языке в 1834 и 1837 годах. Грыцько Основьяненко — лишь один из псевдонимов. Кроме него, Квитка подписывался и такими именами, как Земляк ваш Основьяненко, Аверьян Любопытный, Фалалей Повинухин, штаб-лекарь Пампушкин. В историю украинской литературы он вошел как Григорий Квитка-Основьяненко.

Успех имели повести «Маруся», «Солдатский патрет», «Сердешная Оксана», «Мертвецкий Великдень», «Козырь-дивка» и т. д. Обличая ограниченность и тупость казацкой старшины, выступая против пьянства, обжорства и других пороков, Квитка-Основьяненко с глубокой симпатией изобразил простых людей, раскрыл тяжелые условия их жизни. Еще большая известность, чем повести, суждена была пьесам писателя. «Шельменко-денщик» и «Сватанье на Гончаровке» остаются визитными карточками украинского театра вообще и Харьковского театра в частности и по сей день. Пьесы и повести Основьяненко проникнуты гуманизмом, сочувствием к людям. Недаром Иван Франко назвал Квитку одним из первых европейских писателей, который стал автором «человеческой повести». Точное описание жизни простых украинцев позволяет назвать Квитку-Основьяненко этнографом, сделавшим немало для будущего развития науки о населении Малороссии в те времена.

Произведения Квитки-Основьяненко в 30-40-х годах XIX века были переведены самим автором и изданы и на русском. При переводе Квитка-Основьяненко старался сохранить языковую сочность оригинала — ведь уже было очевидно, что именно в этом сила его произведений, хотя писатель продолжал творить и на «великом, могучем». Так, на русском был написан большой историко-бытовой роман «Пан Халявский», в котором немало иронии и гротеска в изображении старой жизни.

Активно занимался Григорий Федорович и журналистикой. С 1816 года под его редакцией издавался «Украинский вестник» — первый харьковский журнал. Кроме того, Квитка был инициатором издания литературных альманахов «Утренняя звезда» и «Молодик». С харьковским писателем переписывался Тарас Шевченко, который уже после смерти Квитки писал, что без Основьяненко он был бы другим. Произведения харьковчанина высоко оценили многие российские литераторы, в частности В. Белинский.

Григорий Федорович умер в той же Основе 8 (20) августа 1843 года. Хоронили его чуть ли не всем городом на Холодногорском кладбище. Выдающийся ученый-филолог И. Срезневский сказал на похоронах: «Помни, Украина, эту могилу: тут погребен тот, кто, оживленный любовью к тебе, твоему благоденствию и славе, и защищая твой обычай и язык, учил тебя твоим языком».

В 30-е годы церковь на кладбище снесли, а на территории кладбища построили стадион «Трудовые резервы». Надгробный камень с могилы писателя перенесли в Покровский собор, а через несколько десятилетий — на 2-е городское кладбище. Чей прах покоится под этим камнем сейчас — неизвестно.

В Харькове именем выдающегося его жителя названа улица в центре города, на ней установлена мемориальная доска. Его же имя носит упомянутый уже парк, одна из средних школ. Долгое время собирались власти установить памятник Квитке-Основьяненко, но дело это все время откладывалось. Памятник появился лишь в 1993 году. Автор — скульптор Семен Якубович утверждает, что делалось все в спешке, а потому монумент может развалиться в любую минуту. Учреждена в городе премия имени Квитки-Основьяненко в области театральной критики. В театре им. Шевченко расположен музей драматурга. В 2003 году в городе торжественно отметили 225-летие выдающегося харьковчанина.

Клочкова Яна Александровна

(род. в 1982 г.)

Четырехкратная олимпийская чемпионка в комплексном плавании. Неоднократная чемпионка мира и Европы.

В один из дней осенью 2000 года автомобиль с открытым верхом медленно двигался по улице Сумской в Харькове. Прохожих приветствовала высокая улыбающаяся девушка. Люди останавливались, улыбались ей в ответ, хлопали, кричали. Здесь не было специально «организованных» выгнанных для встречи именитой гостьи. Ее восторженно встречали без подсказки. Ведь это была двукратная чемпионка, всенародная любимица, гордость Харькова и страны Яна Клочкова.

Супруги Александр и Елена Клочковы рано оформили свои отношения. Они тоже могли бы серьезно заниматься спортом, но началась семейная жизнь. Пришлось Александру Васильевичу устраиваться на стройку. Впоследствии он брался за самую тяжелую работу, часто уезжал из своего родного Симферополя, работал в строительных бригадах в Монголии, Болгарии… Забот молодой чете добавило рождение первой дочери — Яны. Она родилась 7 августа 1982 года. Семья в то время жила в бывших татарских конюшнях с еще десятком семей. Удобства были во дворе. Затем отец Елены оборудовал маленький сарайчик под комнату. Отапливалось небольшое помещение масляным камином.

А Клочковых стало уже четверо — вторую дочь назвали Аней. Воды, которая станет для обеих девочек дорогой к успеху, не хватало. Особенно теплой. Поэтому отец в теплое время года утром выставлял на улицу металлическую ванну, а вечером дети плескались в ней.

Яна родилась крепкой, смуглой, ее часто дразнили «шоколадкой». При родах девочке сломали ключицу, но, к счастью для миллионов украинцев, хрящик быстро зажил. Природную спортивность в девочке поддерживали родители. Отец качал с Яной пресс, бегал на стадионе. Вся семья участвовала и побеждала в конкурсах «Мама, папа, я — спортивная семья». В первый раз на море Яну повезли в два года, и ее невозможно было вытащить из воды. Она и сейчас любит отдыхать в Крыму, в пору ее детства Клочковы ездили туда дважды в год.

В четыре года родители решили отдать девочку в секцию спортивной гимнастики. Дома устроили турник, а в секции девочка показывала определенные успехи, но секцию закрыли (а потом стало ясно, что заниматься гимнастикой девочка все равно не могла бы из-за высокого роста [37]). Яну повели на художественную гимнастику, но там сказали, что у нее слишком развита мускулатура на ногах. И вот в семь лет произошел главный пока что поворот в биографии Клочковой. На улице ее заметили супруги Кожух, Нина Федоровна и Александр Емельянович, опытные тренеры по плаванию. Они обратили внимание на девочку, которая была, по их мнению, идеально сложена для плавания, и пригласили ее на тренировки в бассейн. Вскоре этот вид спорта стал занимать основное место в жизни будущей чемпионки.

По словам Нины Кожух, в секции были дети гораздо способнее Яны. «Поэтому не надо говорить, что Кожухам повезло, нашли талантливого ребенка и греются в лучах его славы». Клочкова отличалась от своих сверстниц большой старательностью, исполнительностью. Ни тогда, ни сейчас между Яной и ее тренерами нет никаких конфликтов, Клочкова и не думает о том, чтобы спорить с наставниками, считает их не только прекрасными спортивными специалистами, но и личными психологами. Уже 22-летнюю спортсменку Александр Емельянович и Нина Федоровна продолжают поучать как ребенка. Любимого, конечно.

В школе Яне больше всего нравилась биология и русский язык. (Она даже пыталась писать небольшие рассказы на манер сценариев латиноамериканских сериалов.) Хотя видели ее одноклассники не так уж и часто. Кроме постоянных тренировок, до и после уроков были еще сборы, соревнования и т. п. Хотя Яна не жалуется. Говорит, что довольна своим детствам. «Два раза в год мы выезжали в лагерь на море, в 11 лет я впервые попала за границу, часто бывала с семьей, много путешествовала, — не у всех детей есть такая возможность». Добавим, что сама по себе тренировка действительно любимая работа спортсменки. Сравнительно недавно она призналась, что на отдыхе в Турции ей было сильно не по себе, «не могу не тренироваться». Впрочем, Клочкова с обычной своей скромностью и жизнерадостным взглядом на мир все же немного кокетничает. Ведь жизнь спортсмена ее уровня лишена многого — в первую очередь того, что называют личной жизнью. До недавнего времени у нее не было времени даже интересоваться модой. Но за свой труд Яна Клочкова была вознаграждена.

Школу Яна закончила с хорошим аттестатом, а в 1997 году талантливая спортсменка вместе с семьей и тренерами переехала в Харьков, где возможностей для дальнейшего роста было больше. Яна поступила в физкультурное училище, тренировки продолжились в бассейне «Спартак». К этому времени у супругов Кожух не было уже никаких сомнений насчет славного будущего их воспитанницы. В 1996 году в Дании на чемпионате Европы среди юниоров Клочкова стала серебряным призером в комплексном плавании [38] на дистанции 400 м. В следующем году на аналогичном соревновании в Глазго Яна взяла первые места в комплексном плавании на 400 и 200 м. В том же году приняла участие в чемпионате мира в Севилье, где стала второй на 400-метровке и третьей на 200-метровке. Комплексное плавание у Яны выходило особенно хорошо. Оказалось, что она спортсменка разносторонних дарований — поэтому-то обходила своих соперниц, когда надо было плыть поочередно разными стилями. Кроме того, у нее был прекрасный вольный стиль. На чемпионате Европы среди юниоров, который проходил в 1998 году в Антверпене, Клочкова опять взяла два золота в комплексе. В 1999 году — те же два золота, но уже на чемпионате Европы среди взрослых спортсменов, плюс золото на дистанции 400 и серебро на 200 метрах на чемпионате мира в Гонконге. Добавила Яна в свою копилку и три первых места (в том числе на дистанции 800 м вольным стилем) на чемпионате Европы в 25-метровом бассейне (тот же 1999 год). О Яне уже много говорили в Украине и любители спорта всего мира. Стало очевидно, что молодая украинская спортсменка на рубеже столетий является, пожалуй, сильнейшей «комплексной» пловчихой мира.

2000 год убедил в этом даже скептиков. Чемпионат мира на короткой воде в Афинах — два золота (уже можно и догадаться, в чем и на каких дистанциях, достаточно посмотреть предыдущий список) и серебро на 400 м вольным стилем. Чемпионат Европы в Хельсинки в 50-метровом бассейне — два традиционных золота в традиционных видах. Предолимпийские успехи показали, что Клочкова просто обязана побеждать в Сиднее.

Олимпиада в Австралии сложилась для Украины крайне неудачно. После девяти золотых медалей в Атланте всего три медали высшей пробы. Одну из них неожиданно получил украинский стрелок. Две другие ждали с нетерпением все украинцы. Клочкова не дала усомниться в своем превосходстве над соперницами. 200 и 400 метров комплексом она выиграла настолько легко, что землякам даже не пришлось чутьчуть поволноваться. Каждый день украинские каналы показывали золотые заплывы «золотой рыбки». «І Яна вже попереду», — эти слова грели душу спортивным болельщикам. «Вже» — это еще задолго до конца заплыва. Преимущество 18-летней Клочковой над соперницами впечатляло. В каждом стиле есть спортсменки, для которых он коронный, то одна, то другая начинает рваться вперед. Но уже на третьем стиле впереди на лидерской средней дорожке видна довольно мощная фигура Яны Клочковой, в том, какой отрыв обнаруживается у стабильно идущей Яны, есть какая-то магия. А уж на последнем вольном стиле отыграть у нее что-либо просто невозможно.

Комплексом дело не ограничилось. Как бы подчеркивая свой олимпийский успех, украинская спортсменка взяла в Сиднее еще и серебро на дистанции 800 м вольным стилем.

По окончании Олимпиады успех Клочковой стал еще более очевиден. Шутка ли — две золотых награды из трех на страну. (Кстати, на Сиднейских олимпийских играх Украину представляло 239 спортсменов.) Так что на родине Яну ждал заслуженный триумф. Харьков же просто стоял, что называется, на ушах. Ей подарили «сузуки» с именным номером ЯНА (Клочкова еще долго не получала права, да и потом водила редко), дали квартиру и т. д. и т. п. Она стала постоянным героем телепередач, участвовала во всевозможных праздниках и церемониях. Тогда-то и узнали многие, что Клочкова исключительно приветливый, дружелюбный человек. Пресса не раз отмечала ее уважительное отношение к корреспондентам. Характер Яны выдает ее неизменная и искренняя улыбка, что называется, во все 32 зуба. «Я не собираюсь свешивать ноги с Олимпа!» — говорила она (и ведь правду говорила).

В 2001 году Яна окончила Харьковское училище физической культуры. А вскоре после Олимпиады-2002 покинула наш город. Не смогли здесь обеспечить прославленной спортсменке достойные условия для тренировок, да и с жильем было, судя по всему, не все в порядке. В интервью газете «Факты» родители Клочковой пожаловались, что квартиру возле Конного рынка им дали вовсе не такую уж прекрасную. Да и обшарпанный, грязный подъезд не совсем соответствовал традиционным представлениям о доме, где живет всемирно известная спортсменка. Так что Первая столица лишилась своего сокровища, уступив его просто столице. В Киеве Клочкова стала студенткой Национального университета физического воспитания и спорта Украины, но главное было — продолжение тренировок. Приходилось слышать, как Нина Федоровна Кожух выражает свое недовольство и столичными бассейнами — не хватает, например, оснащения, необходимого для контроля за техникой плавания. Но переезжать за границу Яна пока не хочет. Английский она знает слабо. «Да и вообще, чужие мы там будем всегда», — рассуждает о «больших западных возможностях» украинка.

В следующие за летними Олимпийскими играми в Сиднее годы Яна просто не знала себе равных. Как в свое время Сергей Бубка казался единственным человеком, который вообще способен к такому виду спорта, как прыжки с шестом, так и молодая пловчиха выглядела пришелицей с другой планеты, плавая комплексом. За 2001–2004 годы она пять раз выигрывала чемпионат мира в различных бассейнах на дистанциях 400 и 200 метров, постоянно получала титул чемпионки Европы, ставила мировые рекорды. Были победы и в вольном стиле.

В Афинах от Клочковой ждали только две золотых. Любой другой результат был бы воспринят как всеукраинская трагедия. Яна признается, что это оказывало на нее сильное психологическое давление. Хорошо, что застенчивая, совершенно неагрессивная в жизни, Клочкова в воде, по ее собственным словам, превращается в настоящую львицу. Никогда поклонникам Клочковой не забыть ее олимпийский заплыв 2004 года на коронной дистанции 400 метров комплексом. Впервые, пожалуй, за Яну пришлось так сильно переживать. Все складывалось нормально, Клочкова уже вскоре после старта была первой, но как-то не настолько, не так, как было привычно поклонникам. Вот последний поворот, остается 50 метров вольным стилем, и украинцы с ужасом видят, что Клочкову опережает американка Кэйтлин Сэндэно. А ведь она перегнала Яну как раз по ходу вольного стиля, так что Клочкова потом признавалась, что следила за тем, как идет ее основная соперница из Венгрии, и просто не заметила, что к ней приблизилась представительница США. Увидев впереди Сэндэно, Клочкова подумала: «Умру, но не отдам». И это, наверное, почувствовали все ее земляки у телеэкранов. Яна добавила — было видно, как непросто ей это далось. Где-то за 25 метров до финиша она вышла вперед, а еще через несколько секунд явно изнуренная Клочкова была уже трехкратной олимпийской чемпионкой. Заплыв так утомил ее, что она не нашла в себе силы традиционно помахать рукой своим родным. Тогда Александр Клочков в одном из интервью сказал, что надеется, от Яны не ждут обязательного золота и на 200 м. Все-таки не одна она выступает за Украину на Олимпиаде, пусть остальные подтягиваются. Да уж, легкой победы больше не ждали.

Как оказалось, зря. На 200-метровке Яна пришла первой с привычным отрывом. Плыть отдельную дистанцию вольным стилем на этой Олимпиаде не стала.

В Украине популярность Клочковой сравнима с популярностью Андрея Шевченко. Она — Герой Украины. МВД присвоило ей звание капитана (Клочкова выступает за общество «Динамо».) Кроме того, она кавалер орденов Княгини Ольги, Креста Славы МВД, ордена «За заслуги»; мастер спорта международного класса.

На будущей Олимпиаде «золотая рыбка» предполагает, что будет старовата для 400 м, а вот для 200 — в самый раз. Так что продолжает соблюдать строгий режим. «Это в игровых видах спорта можно позволить себе немного расслабиться, — говорит Яна, — в плавании, где все решают сотые доли секунды, каждое отступление от режима таит в себе опасность». А Кожухи утверждают, что постоянно приходится ловить Клочкову на единственной сладости, от которой она не может отказаться, — мороженом.

Чем будет заниматься после ухода с дорожек, Яна не знает, но уверена, что останется в спорте. В последнее время ей активно предлагают сниматься в качестве модели для обложек популярных журналов у нас и на Западе.

Клочкова любит читать легкие детективы и любовные романы, играть в компьютерные игры, разгадывать кроссворды. Много времени уделяет Интернету, общается в чатах. (Правда, там не верят, что за выбранным именем скрывается действительно Клочкова.) Недавно у Яны появился собственный сайт, на котором размещены сделанные ею же цифровые фотографии (еще одно хобби). Прославленная спортсменка без ума от мягких игрушек, которыми уже заполнила всю комнату, собирает стеклянные фигурки дельфинов. Она очень домашний человек, идеальный день для нее — это день, проведенный дома. Переживает за свою сестру Аню, которая также занимается плаванием, правда, не на таком высоком уровне. Ведь, как пишут зарубежные газеты, «Клочкова — феноменальная спортсменка. Такие рождаются раз в сто лет».

Сейчас в Харькове многие молодые люди искренне уверены в том, что старинная улица Клочковская, на которой расположен бассейн «Спартак», названа так в честь нашего бесценного национального достояния — «королевы голубых дорожек».

Кнорозов Юрий Валентинович

(род. в 1922 г. — ум. в 1999 г.)

Историк, этнограф, расшифровал письмена древних майя.

Статья, напечатанная в американском журнале «Археология» осенью 1991 года, называлась «Триумф духа». Ее написал видный ученый Майкл Ко. А посвятил он ее одному из гениальных своих коллег Юрию Кнорозову. Вот что он писал: «Этот великий эпиграфист, которому до недавнего времени был запрещен выезд из Советского Союза в Мезоамерику, который никогда не видел воочию надписи майя, разгадал фонетический код системы письма майя, сидя в своем кабинете в Ленинграде. Благодаря Кнорозову мы можем читать древние иероглифы майя». Майкл Ко, как и большинство исследователей индейцев-майя, отдает русскому специалисту безусловное первенство в деле расшифровки загадочных росписей, которые оставили на манускриптах, камнях, статуэтках совершенно непостижимые создатели мощнейшей цивилизации в Америке. Его имя стоит в одном ряду с прославленным Шампольоном, открывшим для человечества секрет египетских иероглифов.

Юрий Валентинович родился под Харьковом 19 ноября 1922 года в интеллигентной русской семье. Впоследствии Кнорозов утверждал, что его настоящий день рождения 31 августа, а 19 ноября — ошибка паспортного стола. Бабушка его была первой народной артисткой Армении, выступала под псевдонимом Мари Забель. Утверждают, что армянская кровь отразилась в чертах лица ученого, он был похож на знаменитого певца Шарля Азнавура (как известно, армянина).

Отец Юрия был инженером, но его сын отдавал предпочтение наукам о человеке, искусству. Он играл на скрипке, рисовал, сочинял стихи и, конечно, много читал. Своим сотрудникам Кнорозов рассказывал, что успевающим учеником в школе он никогда не был, что его якобы хотели отчислить не то за плохие оценки, не то за хулиганство.

В 1939 году Юрий Валентинович поступил на исторический факультет Харьковского университета. Но уже в следующем году он переехал в Москву, где также сдал экзамены на исторический факультет МГУ. Более всего ученого интересовали древние цивилизации, древние ритуалы, шаманские обычаи. Долго заниматься всем этим Кнорозову не пришлось, началась война. Мать Юрия осталась в оккупации в Харькове, что потом стало «негативным» фактом его биографии.

В 1943 году Кнорозов оказался на фронте в качестве связиста, связистом он встретил и День Победы. С окончанием войны связана легенда, которую безуспешно пытался опровергнуть сам ученый. Якобы при освобождении Берлина в его руки попали чудом уцелевшие при пожаре библиотеки манускрипты — «Сообщение о делах в Юкатане» францисканского монаха Диего де Ланда и «Кодексы майя» в гватемальской публикации братьев Вильякорта. Кнорозов не участвовал во взятии столицы рейха, говорил, что книги вытащили из ящиков немецкой библиотеки какие-то советские офицеры, но как они попали к нему, Кнорозов так и не рассказал.

В 1946 году Юрий Валентинович вернулся в МГУ на кафедру этнографии, продолжил обучение, причем майя в тот момент вовсе не входили в круг его интересов. Он всерьез занялся древнекитайской письменностью, египтологией, японской и арабской средневековой литературой, шаманскими практиками среднеазиатских народов, помогал в работе заведующему кафедрой и своему научному руководителю Толстову, специалисту по Хорезму. На практике в Казахстане Кнорозов лично участвовал в обряде, во время которого шаман впадал в экстатическое состояние. Там же в Казахстане Юрий Валентинович знакомился с содержанием научных журналов, и ему на глаза попалась статья немецкого специалиста Шелльхаса «Дешифровка письма майя — неразрешимая проблема». Это-то и изменило всю судьбу Кнорозова, тезис Шелльхаса он воспринял как вызов. «Все, что создано человеческим разумом, может быть и разгадано человеческим разумом», — заявлял он.

Новое увлечение привело к разрыву с Толстовым, видевшим в способном студенте своего будущего соратника и преемника. Дошло до того, что заведующий кафедрой даже отказался подписать Кнорозову рекомендацию в аспирантуру. Так бы и остался Юрий Валентинович школьным учителем, если бы в дело не вмешался другой корифей этнографии профессор Токарев. Он находился во вражде с Толстовым и в пику ему поддержал молодого ученого, хотя в расшифровку письменности майя не верил. Впрочем, Кнорозову все равно объявили, что в аспирантуру он поступить не может из-за «плохой» анкеты.

По рекомендации Токарева Кнорозова приняли на работу в Ленинградский музей этнографии народов СССР. Юрий Валентинович поселился прямо в здании музея в длинной, пустой комнате. Говорят, уже тогда он довольно много пил, эта пагубная привычка принесла ему немало неприятностей. Еще он очень много курил — те же папиросы, что и «отец народов» — «Герцеговина Флор». А еще он очень много работал. Расшифровка древней письменности была работой рутинной, 99 путей из ста приводили в тупик. Не было ни билингв (надписей, сделанных одновременно на разных языках), ни сохранившихся похожих языков. Но с задачей своей Юрий Валентинович, тем не менее, справился.

Немного об истории проблемы. Народ майя обитал на территории современной Мексики, на полуострове Юкатан. Здесь в начале нашей эры им была создана развитая цивилизация, затем разрушенная другими индейскими пришельцами. В конце концов народы майя вошли в империю, созданную ацтеками, которая в свою очередь была уничтожена европейцами. Майя обладали довольно точными знаниями в области астрономии, медицины, математики и др. Ими была создана и своеобразная письменность. Большинство всех манускриптов были сожжены по приказу упоминавшегося уже Диего де Ланда, однако он же сохранил для нас некоторые сведения о письме индейцев в своем «Сообщении». В нем, в частности, был приведен некий алфавит из 29 знаков, названный алфавитом майя. Целенаправленные исследования письменности загадочного народа (образцы которой остались на единицах манускриптов, керамических изделиях, каменных столбах и плитах) начались лишь в XIX веке. Долгое время среди ученых царило мнение, что письменность эта ни в какой степени не является фонетической, т. е. не передает звуков. Таким образом, мистификацией назывался и алфавит францисканского монаха. Корифеем в деле изучения майя считался американец Эрик Томпсон, который со временем стал просто «давить» всех, кто выражал точку зрения, отличную от его собственной.

Кнорозов первым делом перевел со староиспанского «Сообщение о делах в Юкатане», после чего взял в качестве основной идеи своей работы мнение об аутентичности, т. е. достоверности ландовского алфавита. После этого он применил стандартную процедуру — позиционную статистику знака, которая помогает установить и изучить закономерности употребления знаков в письме и соотнести их с закономерностями языка, на котором написаны тексты. Второй важнейшей идеей Кнорозова было то, что многие слова в текстах майя записываются в разных местах разными способами, что заставило его прибегнуть к методике «перекрестного чтения» текстов. При всем этом Юрий Валентинович считал, что расшифровка невозможна без привлечения всех имеющихся сведений о культуре майя — только исходя из знаний реальной жизни народа можно понять их знаки и символы. Кропотливая работа увенчалась блестящим успехом. Кнорозову удалось расшифровать ряд текстов майя. Но еще важнее было то, что он смог доказать сначала самому себе, а потом научной общественности, что он находится на верном пути.

Первая публикация Кнорозова о результатах дешифровки «Древняя письменность Центральной Америки» вышла в 1952 году. Вскоре Токарев вместе с Толстовым добились для Юрия Валентиновича назначения на работу в Кунсткамеру (музей антропологии и этнографии народов мира). На очереди была защита кандидатской диссертации. Темой ее было «"Сообщение о делах в Юкатане" Диего де Ланда как этноисторический источник». Осторожность в таких делах была необходима. Под нейтрально звучащими словами скрывалось доказательство существования государства у майя и фонемного письма у этого же народа. Эти тезисы шли несколько вразрез с идеями, высказывавшимися самим Ф. Энгельсом. По теории немецкого классика марксизма, в доколумбовой Америке не было государств, а фонетическое письмо могло существовать только при возникновении классовых государственных образований. Так что защита диссертации могла обернуться для молодого ученого травлей в лучших советских традициях.

Защита проходила в Москве 29 марта 1955 года. По свидетельствам очевидцев, она продолжалась лишь три с половиной минуты и вызвала фурор. Юрию Валентиновичу тут же дали не кандидатскую, а докторскую степень — случай совершенно беспрецедентный. В следующем году Кнорозов был направлен на Международный конгресс американистов в Копенгагене. Больше до 1990 года историк никуда не выезжал. Причины этого не совсем ясны — то ли вспомнили родственников в оккупации, то ли были не уверены в моральном облике дешифровщика, которого многие справедливо считали чудаком.

В личной жизни ученый добился кое-каких успехов. Кнорозов женился, ему дали удобную квартиру в Ленинграде на улице Гранитной, вокруг собирался коллектив учеников и соратников. Вот только не давали ездить за границу — в ту же Мексику. А тем временем зарубежные коллеги с восторгом открыли для себя новое имя в мировой науке и обнаружили, что Юрий Кнорозов решил проблему, над которой они бились годами. В СССР полетели приглашения на многочисленные конференции, но их даже не передавали ученому, сам же Кнорозов злорадно говорил, что по его поводу собираются тысячи комиссий, члены которых сами были в Мексике уже не раз. Западным коллегам он говорил, что кабинетному ученому не обязательно лазать по пирамидам — достаточно работать с текстами. Эти коллеги сами приезжали в Союз, чтобы поговорить с дешифровщиком. Среди первых были крупнейший лингвист Дэвид Келли и археолог Майкл Ко. Крупнейшие американские майянисты — такие, как, например, Татьяна Проскурякова, — считали за честь присылать ему свои публикации. С особой гордостью Юрий Валентинович любил рассказывать о том, как в разгар холодной войны американская школа признала фонетизм письма майя и предложенный им принцип дешифровки.

Круг научных интересов Кнорозова был очень широк. Он занимался дешифровкой древних систем письма — майя, протоиндийской, народов острова Пасхи, лингвистикой и семиотикой [39], археоастрономией, шаманизмом, арабской литературой, эволюцией мозга и теорией коллектива. Кнорозов щедро раздавал научные идеи в надежде, что кто-нибудь завершит их разработку. «Я же не осьминог», — часто повторял он. Часто он отправлялся в экспедицию на Курилы, где исследовал остатки айнской культуры и доайнской культуры. На Курильские острова его манила и близость этих мест к Берингову проливу — он был страстным сторонником теории переселения народов Азии в Америку через этот перешеек, теории, которую сейчас можно назвать вполне доказанной.

Конечно, особенно велики заслуги ленинградского ученого в истории Мезоамерики, истории майя. В 1963 и 1975 годах вышли две монографии: «Письменность индейцев майя» и «Иероглифические рукописи майя», которые сами по себе являются выдающимися событиями в развитии майянистики. Кнорозов, как уже было сказано, определил письменность майя как иероглифическую, подобно шумерской, древнеегипетской или минойской, и приложил к ней те же правила дешифровки, что и для других иероглифических систем. Ученый выявил сам механизм создания иероглифики. Он изложил основные положения, связанные с процессом дешифровки, опубликовал каталог графем, обосновал фонетическое чтение основных знаков письма майя, правила орфографии и каллиграфии, порядок фонетических переходов, подробно рассмотрел систему письма.

Дешифровка дала возможность приступить к серьезным филологическим и семиотическим исследованиям языка и культуры древних майя, к составлению морфемно-этимологического словаря древнего языка, переводу источников. В 60-80-х годах Кнорозов ввел в научный оборот важнейшие письменные источники, содержащие богатейший материал по культуре майя: им дешифрованы и переведены не только иероглифические рукописи XII–XIV веков (своего рода энциклопедия, охватывающая все стороны жизни древних майя), но и многие десятки надписей на монументах, поминальных сосудах, статуэтках и других предметах мелкой пластики, исторические хроники, мифологические, пророческие и ритуальные тексты.

Особое внимание Кнорозов уделял религии, мифологии и обрядности. В работах, посвященных дешифровке и исследованию семантики имен богов, их иконографии и функций, реконструкции структуры пантеона, календарной обрядности и космографических представлений у древних майя, ритуал и образы божеств превращены Кнорозовым в инструмент для исследования религии, хозяйственных, политических и исторических традиций майя. Кнорозов показал, как религиозные концепции создавались и использовались по ходу политической борьбы за власть.

Благодаря переводам Юрия Валентиновича были получены уникальные сведения о структуре подземного пантеона, титулах и функциях его богов, представлениях о душах, обрядах прорицания под действием наркотиков, ритуалах отправления посланников к богам (человеческих жертвоприношениях), инициационных обрядах, поминальных пирах, новогодних церемониях, первые сведения о храмовом землевладении у майя, о структуре власти, жреческой и военной организации, имена и титулатура правителей и военачальников.

Кнорозов доказывал (опираясь на серьезную документальную базу) генетическое родство ольмеков (во многом загадочных пришельцев с юго-запада США) и майя; государства ольмеков считал главным источником культурных заимствований для майя.

Далеко не все удачно складывалось в жизни для Юрия Валентиновича. Помимо «невыезда» были и другие проблемы, личные — тяжелая болезнь жены после рождения дочери, продолжающаяся борьба с пагубным пристрастием к алкоголю. На это накладывались и рабочие казусы. В 60-х годах его трудами воспользовалась группа программистов из Новосибирска, опубликовавшая псевдонаучную книгу по компьютерной дешифровке письменности майя. Этот труд, несмотря на то, что вскоре вышла упомянутая монография «Письменность индейцев майя», сослужил плохую службу ученому, вызвал справедливые сомнения в серьезности показанных им результатов, как в Союзе, так и за рубежом.

Кстати, особенно был раздражен работами советского коллеги Томпсон. В самых резких выражениях американский ученый обвинял других майянистов в том, что они стали «ведьмами, летающими верхом на диких нотах по полночному небу по приказу Юрия», убеждал, что идеи Кнорозова несостоятельны. В своем письме Майклу Ко Томпсон писал: «И потому у меня больше не повышается давление, как это было после прочтения последних откровений Юрия "Я спокойно воспринимаю все это, пока продолжается работа с моим каталогом иероглифов майя, который, я уверен, еще долго будет служить и для Юрия, и для многих других? Хорошо, Майк, ты доживешь до 2000 года… и рассуди потом, был ли я прав"». В 2000 году Ко заявил: «Томпсон был не прав. Прав оказался Кнорозов, и теперь мы все, занимающиеся майя, являемся кнорозовистами».

Юрий Валентинович получил Государственную премию лишь в 1975 году после опубликования второй своей монографии.

Сотрудники Кнорозова вспоминают его как человека в высшей степени неординарного и непростого. За глаза они называли его «шеф», он же вообще половину своих знакомых награждал какими-то прозвищами. Друга Владимира Кузьмищева звал «Кузь». Мексиканку Тиахогу Руге, снявшую о нем великолепный фильм, он именовал не иначе как «Бешеная Дакотка», Майкл Ко был «Мишкой», Ельцин «кот Базилио». Многие считали его нелюдимым человеком, сам же он относился к своим подчиненным с крайней подозрительностью — больше всего не любил, когда между ними завязывались дружеские отношения, поэтому, бывало, специально стравливал людей. Но работать с ним было одно удовольствие. Он садился за стол, клал перед собой лист и лихо заявлял: «Ну, в атаку», мгновенно заражая рабочим азартом всех сотрудников. Об истории самых древних, самых загадочных государств он рассказывал за чашкой кофе и сигаретой, как о событиях, которые видел сам, и рассказывал исключительно занимательно, с какой-то кинематографической точностью. Кнорозов много читал, знал, казалось, всю литературу — от античной до современных детективов, к которым относился особенно хорошо. Наизусть цитировал стихи и прозу, например, любимого им Грэма Грина.

В 1990 году Юрию Валентиновичу наконец разрешили посетить Гватемалу по приглашению президента этой страны. Кнорозов побывал в тех местах, которые так хорошо знал заочно, поднялся пешком на знаменитую пирамиду Тикаля и долго стоял наверху, курил, смотрел на небо. Правительство Гватемалы наградило его Большой золотой медалью. В следующем году Юрий Валентинович уже был в Мексике, и здесь его встречали с большими почестями.

Новые поездки в Мексику состоялись в 1995 году. Кнорозову выдалась возможность пожить некоторое время среди индейцев на берегу Карибского моря, затем его пустили в США, где ученый смог лично посетить те места, откуда, по его мнению, пришли в Юкатан ольмеки. В посольстве Мексики в Москве Кнорозов получил орден серебряного Ацтекского Орла за заслуги перед мексиканским народом.

А на родине ученого попросту забыли. Последние годы жизни он провел в совершенном одиночестве в холодной квартире, в окружении кошек, которых он называл своими соавторами. В марте 1999 года у него случился инсульт, в плохо отапливаемой больнице, где ученого поместили в коридоре, у него начала развиваться пневмония, и 30 марта 1999 года Кнорозов умер. Кунсткамера отказалась предоставить свой зал для похоронной церемонии, так что прощаться с ученым его преемники пришли в морг, а похоронили его на окраине города.

В 2000 году в Мексике был издан трехтомник сочинений Кнорозова об индейцах майя, снят фильм о выдающемся исследователе майя. В России же при содействии этой страны был открыт Центр Мезоамериканских исследований имени Кнорозова при Российском государственном университете. Лишь недавно в северной столице на кладбище появился памятник человеку, который расшифровал письмена майя.

Костомаров Николай Иванович

(род. в 1817 г. — ум. в 1885 г.)

Классик украинской историографии. Один из основателей Кирилло-Мефодиевского общества.

Среди российских и украинских историков Николай Иванович Костомаров занимает совершенно особое место. Этот человек был влюблен в историю, относился к ней, наверное, даже не как к науке, а как к искусству. Прошлое Николай Иванович не воспринимал отрешенно, со стороны. Возможно, специалисты скажут, что это не лучшая черта для ученого. Но именно увлеченность, влюбленность, азарт, воображение делали Костомарова столь привлекательной для соотечественников фигурой. Именно благодаря его неравнодушному, его субъективному отношению к истории она вызвала интерес у россиян и украинцев. Заслуга Николая Ивановича перед российской, а особенно украинской исторической наукой исключительно велика. В отличие от многих современников Костомаров настаивал на самостоятельном значении украинской истории, языка и культуры. Он заразил многих людей своей любовью к героическому и романтическому прошлому Малороссии, ее народу, ее традициям. Василий Ключевский так писал о своем коллеге: «Все, что было драматичного в нашей истории, особенно в истории нашей юго-западной окраины, все это рассказано Костомаровым, и рассказано с непосредственным мастерством рассказчика, испытывающего глубокое удовольствие от собственного рассказа».

Николай Иванович Костомаров не впитал с детства какую-то особую любовь к Малороссии, хотя мать его и была украинкой, ребенок воспитывался в русле русской культуры. Николай родился 4 (16) мая 1817 года в селе Юрасовка (ныне Ольховатского района Воронежской области). Отец его, отставной капитан Иван Петрович Костомаров был помещиком. В свое время ему приглянулась одна из крепостных девушек — Татьяна Петровна. Иван отправил ее учиться в Петербург, а по возвращении взял в жены. Официально брак был зарегистрирован уже после рождения Коли, и отец так и не успел усыновить мальчика.

Отец Николая был человеком образованным, особенно восхищался французскими просветителями, но в то же время с дворней своей был жесток. Судьба Ивана Костомарова сложилась трагически. Взбунтовавшиеся крестьяне убили барина, ограбили его дом. Это произошло, когда Николаю было 11 лет. Так что заботы о нем взяла на себя Татьяна Петровна. Николай был отдан в воронежский пансион, затем перешел в воронежскую гимназию. Биографы расходятся во мнениях, почему будущему историку не сиделось на месте. Судя по всему, исключали его за шалости. Но вел он себя плохо, в частности, потому, что способности его требовали более серьезного уровня преподавания. В московском пансионе, где Костомаров некоторое время находился еще при жизни отца, талантливого мальчика окрестили enfant miraculeux (волшебный ребенок).

В 16 лет Николай Костомаров отправился в ближайший к его родным местам университет — Харьковский. Он поступил на историкофилологический факультет. Учился Костомаров поначалу ни шатко ни валко. Преподаватели не производили на него большого впечатления, он метался от темы к теме, изучал античность, совершенствовал языки, изучал итальянский. Затем он близко сошелся с двумя педагогами, влияние которых определило его судьбу. Одним из них был описанный в данной книге Измаил Срезневский — пионер украинской этнографии, издатель романтической «Запорожской старины». Костомаров с восторгом отзывался о работе этого ученого, сам был заражен любовью к малороссийской культуре. На него также повлияло личное знакомство с другими корифеями новой украинской культуры — Квиткой, Метлинским.

Большое влияние на Костомарова оказал М. Лунин, начавший преподавать историю Николаю и его однокашникам на третьем курсе. Через некоторое время Николай Иванович уже вполне определился со своими научными пристрастиями, он влюбился в историю.

Формируется кредо Костомарова как историка. Он задался знаковым для себя и всей отечественной историографии вопросом:

«Отчего это во всех историях толкуют о выдающихся государственных деятелях, иногда о законах и учреждениях, но как будто пренебрегают жизнью народной массы? Бедный мужик, земледелец, труженик, как будто не существует для истории».

Мысль об истории народа и его духовной жизни, в противоположность истории государства, сделалась основной идеей Костомарова. В тесной связи с этой идеей ученый предлагает новый подход к изучению прошлого:

«Скоро я пришел к убеждению, что историю нужно изучать не только по мертвым летописям и запискам, а и в живом народе. Не может быть, чтобы века прошедшей жизни не отпечатывались в жизни и воспоминаниях потомков; нужно только приняться, поискать, и верно найдется многое, что до сих пор упущено наукой. Но с чего начать? Конечно, с изучения своего русского народа, а так как я жил тогда в Малороссии, то и начать с малорусской ветви».

Ученый начинает собственные не только архивные, но и в первую очередь этнографические изыски — ходит по деревням, записывает сказания, изучает язык и обычаи украинцев. (Не обходилось и без казусов. На одной из «вечорниць», где с блокнотом сновал и молодой студент, его чуть было не избили местные парни.) Постепенно романтически настроенного юношу захватывают картины героического прошлого — казачества, борьбы с поляками и татарами. Особенно историка привлекало в Запорожском периоде истории Украины общественное устройство Сечи. Костомаров уже стоял на довольно крепких демократически-республиканских позициях, так что выборность власти, ответственность ее перед простым народом не могла не импонировать Николаю Ивановичу. Так формируется его несколько восторженное отношение к украинскому народу как к носителю демократических идеалов.

В 1836 году Костомаров на «отлично» сдает выпускные экзамены [40], уезжает домой и там узнает, что лишен кандидатской степени за то, что еще на первом курсе имел оценку «хорошо» по богословию — пришлось пересдавать этот и некоторые другие предметы. В конце 1837 года Николай Иванович все-таки получил кандидатское свидетельство.

Биография Николая Костомарова пестрит неожиданными поворотами судьбы, какой-то неопределенностью стремлений ученого. Так, например, по окончании университета он решил поступить на службу в армию, некоторое время был юнкером в Кинбурнском драгунском полку. Там начальство очень быстро выяснило, что новичок категорически не годится для военной службы — гораздо больше, чем выполнение прямых обязанностей, Николая Ивановича интересовал богатый местный архив в Острогожске, он написал исследование по истории Острогожского казачьего полка, мечтал о составлении «Истории Слободской Украины». Прослужил он меньше года, начальство по-дружески посоветовало ему оставить военное поприще…

Весну 1838 года Костомаров провел в Москве, где слушал лекции Шевырева. Они еще более поддержали в нем романтическое настроение по отношению к простому народу. Николай Иванович начал писать на украинском языке литературные произведения, пользовался псевдонимами Иеремия Галка и Иван Богучаров. В 1838 году вышла его драма «Сава Чалый», в 1839 и 1840 годах — стихотворные сборники «Украинские баллады» и «Ветка»; в 1841 — драма «Переяславська нiч». Герои Костомарова — казачество, гайдамаки; одна из важнейших тем — борьба с польскими угнетателями. В основу некоторых произведений были положены украинские легенды, народные песни.

В 1841 году Николай Иванович подал на факультет свою магистерскую диссертацию «О причинах и характере унии в Западной России» (речь шла о Брестской церковной унии 1596 года). Через год эта работа была принята к защите, но так и не принесла Костомарову новой степени. Дело в том, что категорически против подобного исследования высказалась церковь и цензура, и в конечном итоге лично министр просвещения Уваров приказал уничтожить все экземпляры первой диссертации Костомарова. В работе было описано слишком много фактов, касающихся безнравственности духовенства, тяжелых поборов с населения, восстаний казаков и крестьян. Пришлось историку обратиться к нейтральной теме. Диссертация «Об историческом значении русской народной поэзии» не вызвала столь резкой реакции, и в 1844 году Костомаров благополучно стал магистром исторических наук. Это была первая в Украине диссертация этнографической тематики.

Уже в Харькове вокруг молодого историка собирается кружок молодых малороссов (Корсун, Кореницкий, Бецкий и другие), которые мечтают о возрождении малорусской литературы, много говорят о судьбах славянского мира, особенностях народной истории Украины. Темой же следующего научного исследования Костомарова становится жизнь и деятельность Богдана Хмельницкого. В частности, для того чтобы побывать в местах, где происходили связанные с этой могучей фигурой украинской истории события, Николай Иванович определяется учителем в Ровенскую гимназию. Затем, в 1845 году, он поступает на работу уже в одну из киевских гимназий.

В следующем году Костомаров становится преподавателем русской истории в Киевском университете, его лекции неизменно вызывают большой интерес. Читал он не только историю, но и славянскую мифологию. Как и в Харькове, на новом месте собирается кружок прогрессивно настроенных украинских интеллигентов, лелеющих мечту о развитии самобытной украинской культуры, совмещая эти национальные стремления с некоторыми политическими — освобождением народа от крепостного, национального, религиозного гнета; изменением строя в сторону республиканского, созданием панславянской федерации [41], в которой Украине будет отведено одно из первых мест. Кружок получил название «Кирилло-Мефодиевское общество». Костомаров играл в нем одну из первых скрипок. Николай Иванович — главный автор программного произведения общества — «Книги бытия украинского народа». Среди других членов — П. Кулиш, А. Маркевич, Н. Гулак, В. Белозерский, Т. Шевченко. Если последний придерживался довольно радикальных взглядов, то Костомарова обычно называют умеренным, либеральным кирилло-мефодиевцем, он подчеркивал необходимость мирного пути преобразования государства и общества. С возрастом его требования стали еще менее радикальны, ограничивались просветительскими идеями.

По доносу студента Петрова «Кирилло-Мефодиевское общество» было разгромлено в 1847 году. Естественно, ни о каком продолжении работы историка в университете и речи быть не могло. Костомарова отправили в Петропавловскую крепость. Там он отсидел год, после чего был направлен в административную ссылку в Саратов, где прожил до 1852 года. В Киеве Костомаров оставил невесту — Алину Крагельскую. Она была выпускницей пансиона госпожи Де Мельян, где Николай Иванович некоторое время преподавал. Крагельская была талантливой пианисткой, ее приглашал в Венскую консерваторию сам Ференц Лист. Несмотря на протесты родителей, которые считали, что Костомаров ей не ровня, Алина твердо решила выйти замуж за историка. Тот снял деревянный особняк возле знаменитой Андреевской церкви. Там-то его и взяла полиция 29 марта 1847 года, накануне свадьбы. (Кстати, Тарас Григорьевич Шевченко тоже в тот момент очутился в Киеве именно по поводу предстоящей свадьбы своего друга — Костомарова.)

В Саратове Костомаров трудился в уголовном столе и статистическом комитете. Он свел тесное знакомство с Пыпиным и Чернышевским. Одновременно не прекращал работать над сочинением исторических произведений, хотя на издание их и существовал запрет, снятый лишь во второй половине 50-х годов.

Любопытно отношение Н. И. Костомарова к задачам историка, к методам его работы. С одной стороны, Николай Иванович подчеркивал, что труды должны иметь целью «строгую, неумолимую истину» и не потакать «застарелым предубеждениям национального чванства». С другой стороны, Костомарова, как мало кого еще, упрекают в недостаточном владении фактическим материалом. Нет, безусловно, он много работал в архивах, обладал потрясающей памятью. Но слишком часто полагался только на память, отчего допускал многочисленные неточности и просто ошибки. Более того, относительно замечаний в его адрес о свободном обращении с источниками и сочинительстве истории, то именно в этом ученый видел призвание историка, ибо «сочинять» историю, по его понятию, значит «уразумевать» смысл событий, давать им разумную связь и стройный вид, не ограничиваясь переписыванием документов. Вот типичное рассуждение Костомарова: «Если бы до нас не дошло никакого известия о том, что на Переяславской раде читались условия, на которых Малороссия приступила к соединению с Московским государством, то я и тогда был бы убежден, что они там читались. Как же могло быть иначе?» Такие идеи не всегда поддерживаются серьезными историками, зато Костомаров, пользуясь «здравым смыслом», выстраивал стройную картину происшедшего, и не поэтому ли исторические труды его всегда красочны, интересны, захватывают читателя, что, собственно, служит делу популяризации исторических знаний, подталкивает дальнейшее развитие науки (раз уж она вызывает любопытство читающей публики).

Уже было сказано, что Николай Костомаров особое внимание уделял народной истории в противовес военно-административному направлению в этой науке. Он искал ту «сквозную идею», которая соединяет прошлое, настоящее и будущее, дает событиям «разумную связь и стройный вид». Костомаров углублялся в историческое бытие человека, подчас делая это иррационально, пытался осознать ментальность народа. «Дух народа» мыслился этим ученым как реальная первооснова исторического процесса, глубинный смысл народной жизни. Все это привело к тому, что некоторые исследователи упрекают Николая Ивановича в определенном мистицизме.

Основная идея Костомарова насчет украинского народа заключается в подчеркивании его отличий от народности русской [42]. Историк полагал, что украинскому народу присущ демократизм, он сохраняет и тяготеет к удельно-вечевому началу, которое в ходе истории было на Руси побеждено началом «единодержавия», выразителем которых является народ русский. Сам Костомаров, естественно, больше симпатизирует удельно-вечевому укладу. Его продолжение он видит в казацкой республике, период гетманата в Украине представляется ему наиболее светлым, величественным в истории Украины. В то же время к постоянному стремлению Москвы объединить, подчинить воле одного человека огромные территории и массы людей Николай Костомаров относится крайне негативно, описывает таких деятелей, как Иван Грозный, в самых мрачных тонах, осуждает действия Екатерины Великой по ликвидации запорожской вольницы. Помимо Юго-Западной Руси, долго хранившей традиции федеративности, другим идеалом Костомарова являются вечевые республики Новгород и Псков [43].

Явно переоценивая политическое влияние народа в обоих городах, Николай Иванович выводит историю этих политических образований из Юго-Западной Руси. Якобы выходцы именно с юга Руси внедрили в северных купеческих республиках свои демократические порядки — теория, которая никак не подтверждается современными данными истории и археологии Новгорода и Пскова. Свои воззрения по данному поводу Костомаров подробно изложил в работах «Новгород», «Псков», «Северорусские народоуправства».

Костомаров в Саратове продолжал писать своего «Богдана Хмельницкого», начал новую работу о внутреннем быте Московского государства XVI–XVII веков, совершал этнографические экскурсии, собирал песни и предания, знакомился с раскольниками и сектантами, писал историю саратовского края (краеведение — один из коньков историка. Где бы он ни находился — в Харькове, на Волыни, на Волге, — он неизменно самым внимательным образом изучал историю и обычаи местного населения). В 1855 году ученому дозволен был отпуск в Петербург, которым он воспользовался для окончания своего труда о Хмельницком. В 1856 году был отменен запрет на публикацию его сочинений и снят с него полицейский надзор. Совершив поездку за границу, Костомаров опять поселился в Саратове, где написал «Бунт Стеньки Разина» и принимал участие в качестве делопроизводителя губернского комитета по улучшению быта крестьян, в подготовке крестьянской реформы. Весной 1859 года он был приглашен Петербургским университетом на кафедру русской истории. Запрет на педагогическую деятельность был снят по ходатайству министра Е. П. Ковалевского, и в ноябре 1859 года Костомаров приступил к чтению лекций в университете. Это было время наиболее интенсивной работы в жизни Костомарова и наибольшей его популярности.

Лекции Николая Костомарова (курс назывался «История Южной, Западной, Северной и Восточной Руси в удельный период»), как всегда, прекрасно воспринимались прогрессивно настроенной молодежью. Историю Московского государства в допетровское время он характеризовал гораздо резче, нежели его коллеги, что объективно способствовало большей правдивости в оценках. Костомаров в полном соответствии со своим научным кредо представлял историю в виде жизни простых людей, истории настроений, стремлений, культуры отдельных народов огромного Российского государства, уделяя особое внимание Малороссии. Вскоре после начала работы в университете Николай Иванович был избран членом археографической комиссии, редактировал многотомное издание «Актов, относящихся к истории Южной и Западной России». Найденными документами он пользовался при написании новых монографий, с помощью которых хотел дать новую полную историю Украины со времен Хмельницкого. В «Русском слове» и «Современнике» постоянно появлялись отрывки лекций Костомарова, его исторические статьи. С 1865 года вместе с М. Стасюлевичем он издавал литературно-исторический журнал «Вестник Европы».

Костомаров стал одним из организаторов и авторов основанного в Петербурге украинского журнала «Основа». В журнале работы историка занимали одно из центральных мест. В них Николай Иванович отстаивал самостоятельное значение малорусского племени, полемизировал с отрицавшими это польскими и русскими авторами. Он даже лично беседовал с министром Валуевым после того, как последний издал свой знаменитый циркуляр о запрещении издания книг на украинском языке. Убедить высокопоставленного сановника в необходимости смягчения правил не удалось. Впрочем, Костомаров уже растерял значительную долю своего былого радикализма, экономические вопросы — столь интересные другим демократам — его волновали крайне слабо. Он вообще, к неудовольствию революционеров, доказывал «бесклассовость» и «безбуржуазность» украинского народа. К любым резким протестам Костомаров относился отрицательно.

В 1861 году в связи со студенческими беспорядками временно был закрыт Петербургский университет. Несколько профессоров, и в их числе Костомаров, организовали чтение публичных лекций при городской думе (Вольный университет). После одной из таких лекций профессор Павлов был выслан из столицы, и в знак протеста многие коллеги приняли решение не выходить на кафедры. Но среди этих «протестантов» не было Николая Ивановича. Он не присоединился к акции и 8 марта 1862 года попытался прочитать очередную лекцию. Слушатели освистали его, лекция так и не началась. Костомаров вышел из состава профессоров Петербургского университета. В течение следующих семи лет его приглашали к себе дважды Киевский и один раз Харьковский университеты, но Николай Иванович отказывался — по некоторым данным, по прямому указанию министерства народного просвещения. Ему пришлось полностью уйти в архивную и сочинительскую деятельность.

В 60-е годы из-под пера историка выходят такие работы, как «Мысли о федеративном начале в Древней Руси», «Черты народной южнорусской истории», «Куликовская битва», «Украйна». В 1866 году в «Вестнике Европы» появилось «Смутное время Московского государства», позднее там же печатались «Последние годы Речи Посполитой». В начале 70-х годов Костомаров начал работу «Об историческом значении русского песенного народного творчества». Вызванный ослаблением зрения перерыв в архивных занятиях в 1872 году был использован Костомаровым для составления «Русской истории в жизнеописаниях главнейших ее деятелей». Это одна из главнейших работ историка. В трех томах приведены яркие биографии князей, царей, советников, митрополитов, конечно, гетманов [44], но также и народных лидеров — Минина, Разина, Матвея Башкина.

В 1875 году Костомаров перенес тяжелую болезнь, которая, собственно, не оставила его до конца жизни. И в том же году он женился на той самой Алине Крагельской, с которой расстался подобно Эдмону Дантесу много лет назад. К этому времени Алина уже носила фамилию Кисель, имела трех детей от покойного мужа — Марка Киселя.

Историк продолжал писать художественную прозу, в том числе на исторические темы — роман «Кудеяр», повести «Сын», «Черниговка», «Холуй». В 1880 году Костомаров написал удивительный очерк «Скотский бунт», который не только по названию, но и по тематике предшествовал знаменитой антиутопии Оруэлла. В очерке в аллегорической форме осуждались революционные программы народовольцев.

Взгляды Костомарова на историю вообще и историю Малороссии в частности в конце жизни несколько изменились. Все чаще он сухо пересказывал найденные факты. Вероятно, он несколько разочаровался и в героях прошлого Украины. (А в свое время даже так называемую Руину [45] называл героическим периодом.) Хотя, может быть, историк просто устал бороться с официальной точкой зрения. Но в работе «Украинофильство», напечатанной в «Русской старине» в 1881 году, Костомаров продолжал с прежней убежденностью выступать в защиту украинского языка и литературы. При этом историк всячески открещивался от идей политического сепаратизма.

7(19) апреля 1885 года после долгой и мучительной болезни Николай Иванович скончался.

Кошкин Михаил Ильич

(род. в 1898 г. — ум. в 1940 г.)

Конструктор лучшего танка Второй мировой войны — Т-34.

Всего три года провел Михаил Кошкин в Харькове. Но именно здесь суждено было ему сделать то, что обессмертило его имя. Танк Т-34, лучший танк Второй мировой, «кошмар вермахта». Об этой машине слагают легенды, ей ставят памятники, о ней снимают фильмы. Михаил Ильич получил за этот танк две посмертные награды. Причем одну из них через 50 лет после своей кончины. Так велика была признательность народа выдающемуся конструктору.

Михаил Ильич — типичный воспитанник нового режима, своеобразное доказательство правильности нового советского отношения к образованию. Он родился 21 ноября (3 декабря) 1898 года в селе Брынчаги Ярославской губернии. Отец его умер на лесозаготовках, когда Мише было всего семь лет, так что матери пришлось батрачить, чтобы прокормить троих детей. Михаил окончил трехлетнюю сельскую школу, а в возрасте 14 лет поехал в Москву, где нанялся работать в карамельный цех на кондитерскую фабрику. С началом Первой мировой войны он оказался на фронте, а в 1917-м — в рядах Красной Армии. Участвовал в боях под Царицыном и Архангельском (в том числе в составе экипажей бронепоездов), был ранен. В 1921 году он, как один из наиболее сознательных и способных бойцов, был отправлен на учебу в Коммунистический университет им. Свердлова, который окончил в 1924 году. Молодого партийного работника назначили директором кондитерской фабрики в Вятке. Кстати, Кошкин был настоящим сладкоежкой, до конца жизни клал в чашку чая пять кусков сахара, обожал варить варенье и никому в своей семье не доверял этого важного дела.

Но на партийной работе Михаил Ильич не задержался. В 1929 году он поступил в Ленинградский политехнический институт на кафедру «Автомобили и тракторы». Именно здесь на самом деле готовили специалистов по танкостроению. Еще в студенческие годы Михаила Кошкина привлекли к работе на Ленинградском заводе опытного машиностроения. Здесь танки строили с начала 30-х годов. На заводе были изготовлены и разработаны колесно-гусеничные и гусеничные танки Т-43, Т-46, Т-29. Институт Кошкин окончил в 1935 году. Свой диплом уже зрелый выпускник Политеха выполнял уже по секретному заказу завода, он касался танковой трансмиссии. Вероятно, Кошкин неплохо себя зарекомендовал как организатор производства, поскольку вскоре он уже был заместителем главного конструктора Ленинградского завода № 185. За участие в создании первого отечественного «толстобронного» среднего танка Т-46-5 он был награжден орденом Красной Звезды. С наркомом тяжелой промышленности Орджоникидзе Михаила Ильича связывали дружеские отношения. Дружили домами. Михаил был женат, имел двух дочерей — Елизавету и Тамару, третья — Татьяна — появилась на свет в 1939 году. Дочери Михаила Кошкина после войны разъехались по разным городам. В Харькове живет и работает в университете Татьяна Шихова — младшая дочь конструктора. О своем отце сестры вспоминают, что был он человек жизнерадостный — очень любил футбол, кино, никогда не повышал голос на жену и детей, очень много курил. Свою жену он в свое время, вероятно, спас от репрессий — она работала в Смольном в аппарате Кирова, и после его убийства муж срочно договорился о ее переводе на «Ленфильм». А в декабре 1936 года приказом Орджоникидзе Кошкин назначается главным конструктором Харьковского завода № 183.

Необходимо остановиться вкратце на истории танкостроения в нашей стране. Во время Гражданской войны на вооружении в Красной Армии появились трофейные танки, в основном французские «рено». Ряд заводов, в том числе и в Харькове, ремонтировали эти машины. В 20-е годы на советских заводах изготавливались легкие танки «русский рено». Новые задачи были поставлены перед оборонной промышленностью СССР в 1929 году. С этого времени начинается усиленная работа над проектированием и выпуском более современных танков. За рубежом были закуплены легкие английские танки «виккерс» и американские быстроходные колесно-гусеничные «кристи». Эти-то последние особенно полюбились организаторам советского танкостроения. Идея танков заключалась в том, что по шоссе танки двигались на колесах, а по бездорожью шли с одетыми гусеницами. В то время основной военной доктриной была доктрина наступательной войны, глубоких рейдов и окружения врага. Для этих целей, казалось, танки БТ, разработанные на основе «кристи», подходили прекрасно. Они развивали большую скорость, буквально прыгали через препятствия, обладая при этом не очень мощной броней и орудиями. Танкисты по всей стране устраивали своеобразные соревнования — кто больше пролетит на БТ. Вскоре, правда, оказалось, что в танках исключительно слабая трансмиссия, в песке машина вязнет. Война в Испании показала плохую приспособленность танков БТ к условиям современного боя. В других странах больше внимания уделяли броне и орудиям. БТ же совершенно не обладали противоснарядной защитой и сами не могли серьезно поразить машины противника. Все эти недостатки (вместе с общей обстановкой в стране) привели к массовым репрессиям среди танкостроителей.

В Харькове создавался мощный центр танкостроения на базе паровозостроительного завода. Сначала здесь ремонтировали трофейные машины, работы по разработке новых советских танков начались в 1926 году. Было создано конструкторское бюро, участок сборки танков в тракторном цехе. В 30-х годах на ХПЗ был налажен выпуск «бэтэшек». В 1936 году Харьковский паровозостроительный завод им. Коминтерна стал заводом № 183 (ныне Завод им. Малышева). К моменту прихода Кошкина на завод здесь был налажен серийный выпуск БТ-5 и БТ-7, имелись наработки танков Т-12, Т-24. Главным конструктором долгое время был А. Фирсов, но его отстранили как раз в связи с выявленными в БТ-7 серьезными недостатками. Фирсов продолжал работать рядовым конструктором вплоть до своего ареста.

Говорят, что Михаил Ильич легко влился в коллектив, быстро завоевал авторитет как знающий и внимательный начальник. «Он был прост в общении и деловит, не любил многословия, — вспоминают подчиненные Кошкина. — Как конструктор быстро входил в суть конструкции, прикидывая ее надежность, технологичность, возможности массового изготовления».

Для начала была предпринята модернизация танка БТ-7 с установкой на нем дизеля В-2. (Постановление ЦК ВКП(б) и Совнаркома «Об установлении дизелей на автомобили и тракторы», принятое в 1930 году, сыграло в развитии танковой промышленности СССР выдающуюся роль. Дизельные двигатели стали гордостью и несомненным преимуществом советских танков. Усовершенствованный БТ-7М был первым в мире танком с дизельным двигателем. Надо отметить, что В-2 был лучшим дизельным двигателем в СССР). Однако необходимо было делать конструктивно новый танк.

В сентябре 1937 года Автобронетанковое управление РККА дало задание на разработку нового маневренного колесно-гусеничного танка. КБ Кошкина в краткие сроки выполнило проект танка А-20. Но в это же время те же харьковские конструкторы по своей инициативе решили выполнить и другой проект — чисто гусеничного танка А-32. По мнению харьковчан, увеличить броневую и огневую мощь танка без отказа от колесного привода было невозможно. Работа велась бесплатно, так сказать, «на досуге» и могла грозить Кошкину большими неприятностями. До сих пор не совсем ясно, какая конкретно роль принадлежит Михаилу Ильичу в конструировании, «придумывании» танка. Ведь над новой машиной работал целый ряд прекрасных специалистов. Корпусом машины занялся М. И. Таршинов, башней и вооружением — А. А. Молоштанов и М. А. Набутовский. Трансмиссию поручили Я. И. Барану, ходовую часть В. Г. Матюхину, систему управления П. П. Васильеву. Общее руководство осуществлял А. А. Морозов (он же заместитель главного конструктора). Готовил будущую машину к производству Н. А. Кучеренко. Однако, наверное, не стоит отрицать организаторскую роль Михаила Ильича. Морозов впоследствии утверждал, что ему принадлежит, несомненно, главная роль в конструировании «тридцатьчетверки».

Директору завода удалось добиться того, чтобы на Высшем военном совете в Москве были рассмотрены оба проекта — А-20 и А-32. Сталин предложил изготовить два образца и затем параллельно их испытать. Эти образцы были изготовлены в середине 1939 года, прошли испытания в Харькове. Борьба за выпуск гусеничных танков была долгой и жестокой. Против таких машин выступали видные чины в армии и многие руководители страны. Главным среди них был заместитель наркома обороны маршал Кулик, его поддерживал, например, генерал Павлов. Все новые и новые препоны ставились перед конструкторами и до и после смерти Кошкина. То увеличивались нормы необходимого испытательного пробега, то просили усилить броню, то просто давали указание работу над выпуском прекратить. По ходу подготовки танков к серийному производству в них было сделано более 200 конструктивных изменений. Многое решил личный приказ Ворошилова, положивший, по сути, конец придиркам и охаиванию боевых качеств танка, который 19 декабря 1939 года переименовали в Т-34.

Помимо новаторских идей, связанных с гусеничным ходом, конструкторы Т-34 заботились об усилении бронезащиты, совершенствовании огня, маневренности. Броня была равномерно доведена до 45 мм, установлена 76-мм пушка. Впоследствии эти параметры были изменены в модернизированном Т-34-85 до 90-мм брони и 85-мм пушки. Войсковые испытания февраля-марта 1940 года, с одной стороны, подтвердили высокие качества танка — проходимость, маневренность, с другой — выявили еще много недостатков. Главной же проблемой перед окончательной сдачей танков был малый контрольный пробег. Было принято радикальное решение — следовать на сдачу в Москву своим ходом.

5 марта 1940 года два танка Т-34 вышли с завода и направились в столицу СССР. Колонну возглавлял лично Михаил Кошкин. Он выезжал, уже будучи простуженным. В это время стояли еще сильные морозы, на дорогах были снежные заносы, танки же двигались в ночное время (все-таки секретные машины) и с открытыми люками. Болезнь Кошкина усилилась. 17 марта 1940 года два Т-34 въехали на Ивановскую площадь Кремля. Сталин одобрил «тридцатьчетверки», их испытания продолжились на подмосковном полигоне и Карельском перешейке, а в обратную дорогу они двинулись в апреле. По дороге один из танков опрокинулся в воду, весь экипаж кинулся в воду спасать машину. Михаил Ильич не пожелал наблюдать за этим со стороны. Он вообще гордился своим здоровьем, на заводе часто мог сам взять в руки кувалду. Вот и здесь, будучи уже серьезно болен, он провел часы в холодной воде, вытаскивая многотонный танк.

В Харькове Кошкин был немедленно госпитализирован с двусторонним воспалением легких и гнойным плевритом, но из больницы продолжал руководить доводкой танка. Московский хирург прооперировал конструктора, ему было удалено легкое. 26 сентября 1940 года Михаил Ильич скончался в санатории «Занки» под Харьковом. Главным конструктором был назначен А. Морозов. Он продолжил дело своего предшественника, проводя доводку поставленного на серийное производство Т-34.

Танк Т-34 прекрасно проявил себя в военные годы и был назван лучшим танком Второй мировой войны. Интересно, что по многим показателям он уступал другим машинам. Он обладал не самой большой скоростью (до 55 км/ч), не самой сильной броней, не самым сильным орудием. Был и ряд других серьезных недостатков — ужасная эргономика (в машине было тесно, плохо продумано рабочее место водителя), плохая оптика и обзор и т. д. и т. п. Но достоинства танка перекрыли его недостатки. Т-34 был исключительно прост в изготовлении, ремонтопригоден, в нем были заложены возможности для постоянных усовершенствований. Уже во время войны конструкторы смогли уменьшить количество необходимых деталей более чем на 700! В 1942 году на танк установили орудие с более длинным стволом и увеличили боеукладку с 77 до 100 снарядов. Впоследствии, в 1943 году, модернизация была более серьезной, и новой машине даже присвоили новый индекс: Т-34—85. Башню, которая была крайне трудоемка, заменили на литую. Благодаря установке командирской башенки был серьезно улучшен обзор — он стал круговым. Переход на более совершенную конструкцию главного фрикциона и замена четырехступенчатой коробки передач пятиступенчатой облегчили переключение скоростей и уменьшили износ. Важную роль играл и дизельный двигатель — остались свидетельства, как танкисты сбивали огонь с машины, в то время как противник был практически обречен при загорании танка с бензиновым двигателем.

Удивительная простота схемы и сборки позволили за войну выпустить более 34 тысяч этих боевых машин. Маневренность, простота управления, ремонтопригодность и постоянное усовершенствование без особого ущерба для производства — вот те качества Т-34, которые обеспечили ему превосходство на полях сражений.

В 1942 году Михаил Ильич Кошкин посмертно был удостоен Сталинской премии, в 1990 году ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

В Харькове в мае 1985 года Михаилу Кошкину был поставлен памятник недалеко от проходной Завода им. Малышева, и по всему бывшему Союзу стоят многочисленные памятники среднему танку Т-34 — одному из символов Великой Победы.

Крайнев Владимир Всеволодович

(род. в 1944 г.)

Знаменитый пианист, организатор Международного конкурса юных пианистов в Харькове.

«Любовью к театру я обязан Юрскому, любовью к балету я обязан Барышникову, любовью к классической музыке я обязан Володе Крайневу», — эти слова принадлежат Михаилу Жванецкому. Вообще, обязаны Крайневу многие — талантливые дети, которые нашли себя на его конкурсе, многочисленные ученики, наконец любители музыки едва ли не во всех странах мира. Сам Владимир Всеволодович отзывается о своей активной деятельности на благо культуры с иронией. «Мне просто трудно кому-нибудь отказать», — говорит этот непосредственный и не очень практичный человек. Он не боится показаться смешным. «Я, между прочим, «суперстар», — продолжает Крайнев, и это чистая правда.

Владимиру Крайневу самой судьбой было предназначено быть легким, веселым человеком — он родился 1 апреля. Произошло это в 1944 году в Красноярске, а вскоре он с матерью оказался в Харькове. Рахиль Моисеевна всю свою жизнь посвятила сыну. По образованию она была медиком, работала хирургом на фронте, а потом в Харькове трудилась в поте лица, чтобы одеть и накормить Володю, нашла возможность купить для него рояль. Жили Крайневы на Сумской в коммунальной квартире, где кроме них еще было добрых три десятка человек. Жили очень скромно, это было время послевоенной разрухи.

Уже в пять лет мать отдала мальчика в специализированную музыкальную школу. То, что у ребенка необычайный музыкальный талант, сомнений не вызывало. Уже в семь лет он играл концерты Гайдна и Бетховена вместе с оркестром Харьковской филармонии.

Одновременно Владимир профессионально занимался теннисом. В 1958 году даже выступал на детском чемпионате СССР за сборную города. В 1959 году Крайневы переезжают в Москву — мать делала все для сына, семья уехала для того, чтобы талантливый мальчик мог продолжить музыкальное образование у лучших педагогов страны. В Москве Владимир поступил в Центральную музыкальную школу при Московской консерватории, в класс к Анаиде Степановне Сумбатян. Эта женщина воспитала не только Крайнева, среди ее учеников был Владимир Ашкенази, Оксана Яблонская, Нелли Акопян.

Свое детство Крайнев называет обычным — веселым, драчливым, влюбчивым… Говорит, что был хулиганом, спорил с учителями, играл в футбол, дрался со шпаной, которая считала воспитанников ЦМШ «буржуями». По окончании школы Анаида Степановна привела Крайнева к знаменитому пианисту Генриху Нейгаузу. Владимир сыграл Прокофьева, сыграл неважно, но старый музыкант согласился заниматься с юношей. Уже позже, когда на приемных экзаменах в консерваторию Крайнев исполнил «Детский уголок» Дебюсси, Нейгауз пришел в восторг, и Крайнев стал его последним в жизни любимцем. Московскую консерваторию Владимир Всеволодович окончил без каких-либо проблем, потом учился в аспирантуре уже у сына старшего Нейгауза — Станислава.

Впервые Крайнев громко заявил о себе на Международном конкурсе в Лидсе в 1963 году, где он получил главную премию, затем была премия конкурса в Лиссабоне в 1964 году, пианист получил приглашение на гастроли в США. В 1970 году молодой, но уже известный пианист, Владимир Крайнев взял первую премию на самом престижном в мире классической музыки Международном конкурсе имени П. И. Чайковского в Москве. За четыре года до этого он стал солистом Московской филармонии. Началась долгая и, к счастью, продолжающаяся до сих пор активная творческая и концертная деятельность. Крайнев выступал почти во всех крупных концертных залах мира, сотрудничал с мировыми знаменитостями — Джулиани, Кремером, Светлановым, Рождественским, Мазуром, Темиркановым, Спиваковым. У него очень богатый фортепианный репертуар: Моцарт, Бетховен, Шопен, Шуберт, Прокофьев, Равель, Чайковский, Рахманинов, Шнитке (который, кстати, посвятил пианисту один из своих концертов). Владимира Всеволодовича считают прекрасным интерпретатором, достойным хранителем лучших традиций русской пианистики. В составлении программы (как и во многом другом) Крайнев, по его собственному признанию, максималист, поступает согласно своей фамилии. Например, он давал в свое время по 130 больших концертов за сезон, выступал с программой из всех концертов Моцарта. Своих учеников, как и себя, пианист тоже стремится довести до пика возможностей. Концерты Крайнева проходят с неизменным успехом. Актер Николай Караченцов, друг музыканта, говорил, что Крайневу удается захватить зал, не прибегая к шоу-эффектам, одной лишь энергией, силой игры. Владимир Всеволодович уверен, что классика и сама по себе без «вульгаризации» всегда найдет своего почитателя, переживет любые модные веяния.

Со своей супругой музыкант познакомился в 1978 году, и ее никак нельзя назвать лишь «верной подругой, соратницей, женой выдающегося пианиста Владимира Крайнева». Она и сама по себе личность примечательная и всем известная. Ведь это сама Татьяна Тарасова — выдающийся тренер многочисленных советских фигуристов — олимпийских чемпионов, чемпионов мира и прочая и прочая… Учениками ее школы является чуть ли не половина всех участников любого крупного соревнования по фигурному катанию. Татьяна Анатольевна, естественно, очень много внимания уделяет подбору музыки для своих воспитанников. Вообще, фигурное катание настолько же искусство, насколько и спорт, так что у супругов здесь полное взаимопонимание и пересечение интересов. В свое время Крайнев записал четырехминутную композицию из Рахманинова, под которую очередные медали выиграли Бестемьянова и Букин, выбирал он музыку и для олимпийского выступления другой блестящей пары — Грищук — Платов. Кстати, идея создания знаменитого театра на льду «Все звезды» принадлежит именно мужу Татьяны Тарасовой.

Владимир Всеволодович Крайнев стал в 70-80-е годы одним из любимцев московской богемы. Музыкант остроумен, всегда является душой компании, умеет весело проводить время. Среди ближайших друзей Крайнева и Тарасовой актеры Юрский и Неелова, сатирик Жванецкий [46], журналист Юрий Рост, режиссер Галина Волчек, конечно, фигуристы и пианисты. Двери гостеприимной квартиры звездной четы были всегда открыты для друзей, знакомых, учеников… Невысокий («мэтр в кепке»), худой и подвижный Крайнев легко сходился с людьми, быстро переходил на «ты», вообще, по выражению Роста, этот доброжелательный человек «не держит дистанцию». А Юрий Башмет называет коллегу банально, но верно «вулканом эмоций». «Вулкан» до сих пор увлекается спортом, обожает кино, называет себя телевизионным маньяком — не может жить без новостей, много читает, поздно ложится спать. Долгое время Крайнев курил, но пришлось ограничить себя в этом после серьезной операции на легких.

В 1986 году Крайнев получил Государственную премию СССР, а в 1990 году стал одним из последних народных артистов СССР. Пианист утверждает, что у него, в отличие от многих коллег, никогда не было никакой «крыши», всем, что он получал, он обязан исключительно таланту. В высокие кабинеты дверь открывал ногой, но не потому, что был в фаворе или имел звание народного артиста, а просто «из природной наглости». «Я всегда шел своим «крайневым» путем, никому не делая гадости, не вступая ни в какие коалиции», — гордо заявляет музыкант.

Новые времена Владимир Всеволодович встретил неоднозначно. С одной стороны, он был убежден, что культура при коммунистах выжила, «невзирая» на идеологический пресс. С другой — пианист увидел, что идеологический пресс заменили экономическим, который так же уверенно выдавливал из России лучших людей. Крайнев рассказывает, что в начале 90-х годов ему стало просто физически страшно жить в обстановке роста бандитизма, постоянных политических кризисов. Да и финансово предложить ему могли немного. С 1987 года он был профессором Московской консерватории. Платили очень мало, а с наступлением рынка зарплата стала выглядеть вовсе ничтожной. Крайнев переводил ее в счет студенческого буфета, чтобы молодые музыканты могли хоть что-то поесть. «Если бы я остался в Москве, — шутит пианист, — вместо фонда помощи молодым музыкантам Крайнева пришлось бы создавать фонд помощи Крайневу».

Взвесив «за» и «против», Владимир Всеволодович с женой и матерью в 1994 году переехал в немецкий Ганновер. Здесь ему сразу же было предложено место профессора Высшей школы музыки и театра. Сейчас в его классе учится 29 учеников из разных стран мира. Многие из них зарекомендовали себя как прекрасные музыканты на престижных конкурсах. Еще в 1992 году Владимир Всеволодович и сам организовал Международный конкурс юных пианистов. Он проходит раз в два года в Харькове, где Крайнев делал первые шаги в музыке. Конкурс находится под патронатом Президента Украины. Владимир Всеволодович утверждает, что никогда бы не взялся за столь тяжелую работу, но увидел горящие глаза энтузиастов, да и Татьяна Анатольевна пришла в восторг от идеи.

Крайнев может справедливо гордиться этим своим детищем. Здесь дети получают довольно высокие гран-при (их платит лично Крайнев, одновременно награждая и педагогов), лучшие конкурсанты получают возможность продолжить обучение в Ганновере. Сразу после конкурса лучшие его участники дают большой концерт в Киеве, как правило, при полном аншлаге. Конкурс стал первым в СНГ, который вошел в Европейскую ассоциацию детских музыкальных конкурсов. Среди победителей есть имена, уже во весь голос заявившие о себе в современной классической музыке. Это Игорь Четуев, Илья Рашковский, Саша Романовский. Между прочим, в Ганновере лауреаты живут в доме Крайнева, едят то, что готовят жена и мать пианиста. Многие отмечают особое, родственное отношение Владимира Крайнева к своим воспитанникам.

Владимир Крайнев создал Международный фонд помощи молодым пианистам. Фонд Крайнева организует многочисленные музыкальные мероприятия: Международные музыкальные фестивали в Украине, Казахстане и Киргизии. Кроме того, на счету Фонда фестиваль «Южный берег Крыма» в Симферополе и Ялте, концерты в Санкт-Петербургской филармонии, в Днепропетровске, Киеве, Харькове, Тюмени, Перми, Ижевске, Самаре, Екатеринбурге, Ярославле, Тольятти, Бишкеке, а также в Чехии, Словакии, Словении, Турции, Австрии, Франции, Германии, Болгарии, Израиле, США, Италии. В октябре 1996 года Фонд Крайнева стал одним из создателей музыкального фестиваля детского творчества в городе Славутич. Фонд принимал участие в организации Международных конкурсов имени С. С. Прокофьева в Санкт-Петербурге. Абсолютно логично выглядело награждение пианиста в 1997 году российским орденом «За заслуги перед Отечеством IV степени». (Кстати, Крайнев собрал неплохую коллекцию наград, но еще большую коллекцию сувенирных роялей.)

Владимиру Всеволодовичу, как и его супруге, не сидится на месте. Он постоянно бывает в Москве, в своем любимом Большом зале Московской консерватории проводит ежегодные концерты «Владимир Крайнев приглашает». В них кроме самого маэстро принимают участие лауреаты Харьковского конкурса, студенты Крайнева из Ганновера, именитые друзья знаменитого пианиста. Журналисты говорят об особой уютной, домашней атмосфере на этих концертах, а Сергей Юрский как-то сказал: «Крайневские концерты с учениками — уникальное явление, гармоническое равновесие двух крыльев его таланта — его исполнительского и педагогического искусства».

Крамер Даниил Борисович

(род. в 1960 г.)

Звезда мирового джаза. Виртуозный пианист, композитор, импровизатор, популяризатор джазовой музыки.

В 2004 году родившийся и учившийся в Харькове Даниил Крамер — всемирно известный музыкант совершенно необыкновенного дарования — давал свой первый сольный концерт в родном городе. В это время ему было 44 года. По окончании концерта вызванный очередной раз на «бис» Даниил Борисович сказал, что публика должна быть голодной. Странно, разве можно насытиться игрой Крамера?

Даниил Борисович Крамер родился в Харькове 21 марта 1960 года. С самого раннего детства (то ли с трех с половиной, то ли с четырех лет) он, как и положено будущим профессиональным пианистам, занимался музыкой. Учился Даниил в Харьковской средней специальной музыкальной школе, и, конечно, его учили как музыканта академического направления. В его способностях сомневаться не приходилось. В 15 лет Крамер уже был победителем республиканского конкурса как пианист и серебряным призером как композитор. О джазе Даниил знал лишь понаслышке. Как-то ему в возрасте 12 лет попалась в руки пластинка японского джаз-оркестра «Шарпс энд флэтс». На обложке диска, выпущенного фирмой «Мелодия», было написано: «Джаз-оркестр играет джазовую музыку». Действительно, там исполнялись известные джазовые мелодии типа «Воздушной кукурузы», но в эстрадированном варианте. Даниил Борисович вспоминает, что тогда подумал, что под такую музыку можно потанцевать с красивой девушкой, можно попить кофейку, но серьезно заниматься ею наравне с Чайковским, Шопеном, Бетховеном, наверное, не стоит. Это его мнение только подтвердила чуть более поздняя встреча с полуподпольными харьковскими джазистами. «Я не понимал тогда, — вспоминает музыкант, — что эти люди настоящие герои, пробивающиеся к «Голосу Америки», копирующие нотка за ноткой настоящий джаз». У подвального ансамбля, который наблюдал Крамер, были разбитые инструменты, и любительский уровень их игры настроил будущего выдающегося джазиста на скептический лад.

В 1978 году Даниил Борисович уехал в Москву и поступил в Государственный музыкально-педагогический институт имени Гнесиных, в класс Евгения Либермана, ученика знаменитого пианиста Генриха Нейгауза. На вопрос, чему его научил Либерман, Крамер отвечает: «Великолепной классике! В результате я стал обладателем многих секретов фортепьянной техники и психологии игры на фортепьяно: как узнать инструмент, как договориться с ним, как завоевать его, даже когда он не хочет с тобой разговаривать… Как играть на плохих инструментах. Как играть там, где у тебя не хватает техники. Как сделать так, чтобы никто этого никогда не узнал и не заметил. Ведь у Генриха Густавовича были маленькие, слабые руки, очень плохой аппарат. И один из самых главных секретов школы Нейгауза — это секрет, как маленькими, слабыми руками играть так же, как играл Рахманинов, как играли музыканты, обладавшие гениальным, мощным аппаратом».

Здесь есть два очень важных для характеристики Даниила Борисовича момента. Первый — его уважение к классической музыке. Для него она всегда оставалась волшебным миром. А второй — истоки его потрясающего умения общаться с инструментом. На концерте Крамера ловишь себя на мысли, что пианист владеет инструментом так, как будто он сам и есть рояль, — что хочет, то и говорит, то и играет.

А на первом курсе талантливого пианиста-классика однокурсница повела на концерт его земляка, Леонида Чижика, теперь уже мэтра отечественного джаза. Спасибо этой однокурснице огромное от всех поклонников творчества Даниила Крамера. Он говорит, что этот концерт и открыл для него джаз. Друзья по институту показали ему записи мэтров мирового джаза — Кейта Джаррета, Чика Кореа, Оскара Питерсона. Больше расстаться с этим стилем Крамер уже не мог. А Леонид Аркадьевич Чижик стал его учителем. С подачи Чижика Крамер стал участником первого в своей жизни джазового фестиваля в Витебске. Эксперты тогда сказали, прослушав классико-джазовые композиции в исполнении Даниила: «Этот мальчик никогда не будет играть джаз». Впоследствии Леонид Аркадьевич уехал в Германию и, по мнению многих, уступил место первого отечественного джазиста Даниилу Крамеру.

На окончательный выбор Даниила Борисовича повлияло несколько факторов. Кроме увлеченности джазом, было и еще кое-что. Музыкант проходил отбор на Международный конкурс имени Чайковского — самый престижный для молодых классических музыкантов. Крамер с возмущением вспоминает фарс, происходивший во время этого отбора. Бесконечный пересчет баллов помогал жюри проталкивать своих людей. При первом пересчете Крамер был первым, а при третьем — тринадцатым. Багровый от стыда и возмущения, Либерман покинул комиссию, бросив на ходу своему ученику: «Я не смог тебя защитить!» А Даниил решил, что, может, оно и к лучшему, и сделал резкий разворот в сторону джаза.

В 1982 году его пригласили на Всесоюзный конкурс фортепьянных джазовых импровизаторов в Вильнюсе. И здесь не обошлось без закулисных интриг. Декан факультета отдала именное приглашение Крамера кому-то из своих людей. А Даниилу она объяснила, что его поведение не позволяет ему быть участником конкурса. Крамер плюнул и поехал самостоятельно, нарушив правила Гнесинки. А на конкурсе он занял первое место. По возвращении его вызывал к себе ректор и грозил отчислением из института (это студента пятого курса). Числились к этому времени за Крамером и другие грехи. Так, в день смерти Брежнева руководители музыкально-педагогического института потребовали от студентов и преподавателей, чтобы они сегодня «знали, что играть». Крамер сидел в классе и наигрывал ля-минорную гамму с пониженной пятой ступенью. Влетевший преподаватель не с фортепьянного отделения кричал, что завтра студент будет сидеть в тюрьме, поскольку позволил себе джаз в «такой» день. Крамер искренне удивился, поскольку эту же пониженную пятую ступень активно использовал, например, Шостакович — уж никак не джазист. Прорабатывали Крамера и за джазовые импровизации на тему «Рапсодии» Листа.

Впрочем, Крамеру дали окончить институт. Более того, в 1983 году он стал преподавать в Гнесинке, в том же году стал солистом Московской государственной филармонии. С 1986 года Крамер — солист Москонцерта. В 1984 году началась активная гастрольно-концертная деятельность музыканта. Уже с этого времени он стал постоянным участником множества джазовых фестивалей. С 1988 года его начали пускать на концерты за границу. Его сольные концерты и выступления с различными отечественными и зарубежными музыкантами проходили во многих странах — в Испании, Франции, США, Финляндии, Чехословакии, Италии, Германии, Швеции, Венгрии, Польше, Австрии, Австралии, Китае, в странах Африки и Центральной Америки. Даниил Борисович участвует во многих крупных международных джазовых фестивалях, таких как Munchner Klavier sommer (Германия), Manly Jazz Festival (Австралия), European Jazz Festival (Испания), Baltic Jazz (Финляндия), Foire de Paris (Франция) и т. д. Он становится почетным членом Сиднейского профессионального джаз-клуба (Professional Musicians Club), членом джаз-клуба г. Хаппаранда (Швеция).

Игра Крамера — это нечто совершенно невероятное. Как только не называла его пресса Франции, Германии, Англии, России: «русский корифей», «циркач на клавишах», «виртуоз классики и джаза», «колдун клавиатуры», «неистовый джазмен», «человек-оркестр», «бог импровизации». Так отражен характер исполнения музыки российским пианистом. Совмещение классики и джаза стало для Даниила Борисовича основным делом всей жизни. В исполняемых им композициях органично сочетаются хорошо всем известные темы Моцарта, Баха с джазовыми фразами. Причем сам музыкант говорит, что его интересует не форма, а содержание получающейся музыки. Ему хочется верить, что он развивает «третье течение», которое дает современной музыке новый толчок к развитию. Выступая с симфоническими оркестрами и струнными квартетами, Крамер доказывает, что музыка едина — если это хорошая музыка. Да, классических музыкантов и джазовых учат по-разному. Классические для начала узнают, как играли другие, и учатся по известным нормам, а джазовые, наоборот, сначала ощущают ритм, играют свое, а потом доходят до чьих-то произведений. Но если музыканту удастся пройти оба пути, открываются волшебные перспективы — слушая Крамера, начинаешь в это верить. Кстати, кроме классики (которую он иногда исполняет полностью академично — от начала до конца) и джаза Даниил Борисович может играть и рок, и еще много чего.

«Я занимаюсь тем, что с помощью джазовой, классической музыки, word музыки, авангарда, композиционной музыки я рисую картины с определенным сюжетом, с определенной историей. Я, в общем-то, совсем не возражаю, когда мне говорят: «Но ведь это совсем не джаз!»

Импровизация — конек Крамера. Здесь ему трудно найти равных. Вообще, склонность к импровизации и отличает, по словам музыканта, джазиста от классика. Кстати, Крамер отмечает, что в свое время и классика отличалась тем же. Послушаем самого пианиста:

«Еще триста лет тому назад трудно было себе представить музыканта, который бы не импровизировал. И даже более. Собственно, до сих пор величайшие композиторы в истории классической музыки были величайшими импровизаторами, включая Листа, Шопена, Шостаковича, Прокофьева. То, что в классике это утеряно, просто связано с гигантским усложнением самой классической музыки в процессе ее развития. В джазе импровизация просто составляет на сегодняшний день суть существования джаза».

Так что понятно, почему на вопрос, не стыдно ли ему так обращаться с Моцартом, Крамер весело отвечает, что он делает только то, что делал бы и сам Моцарт — «известный хулиган».

В 1994 году в Московской государственной консерватории Крамер открыл первый в истории этого учебного заведения класс джазовой импровизации, сейчас пишет учебник по джазовой импровизации. (Методологические разработки Крамера были в свое время изданы соответствующим отделом Министерства культуры СССР.) Кроме того, Даниил Борисович преподает в Джазовом колледже на Ордынке и ведет курс джазовой эстетики для артистов в Российской академии театрального искусства.

Концерты Крамера — это настоящий праздник. Ведь Крамер не просто виртуозно играет (просто невозможно уследить за его пальцами). Он строит сюжеты, пишет истории как в рамках отдельных композиций, так и в рамках всего концерта, он рассказывает притчи, вспоминает о встречах с известными музыкантами, шутит. Шутит он и за роялем, неожиданно меняя темы, ударяя по клавишам иной раз так, с таким выражением лица, что зал начинает хохотать. Он дергает всеми частями тела, а еще не то подпевает, не то подвывает в такт своей музыке, что совершенно не портит впечатления от игры. Концерт Крамера надо не только слышать, но и видеть.

Даниил Крамер развивает сумасшедшую активность на поприще популяризации джаза и музыки в целом, воспитания талантливой молодежи. Так, например, с 1994 года он сотрудничает с Международным благотворительным фондом «Новые имена», помогающим высокоодаренным детям. Крамер является куратором классико-джазового направления этой организации, работает с талантливыми детьми, занимающимися классической музыкой, развивая в них также знание и понимание джаза, умение исполнять джаз. Цель этого сотрудничества — добиться появления в России плеяды музыкантов, которые способны будут сделать джазовую музыку составной частью своего репертуара, исполняя джаз так же профессионально, как академическую музыку. Как результат этой работы, в 2001 году совместно с «Новыми именами» создан детский квинтет «Классика и джаз». Даниил Борисович — частый гость на российских телеканалах, он вел цикл телевизионных программ «Уроки джаза». Крамер — редактор серии аудиокассет «Современный джаз России». Некоторое время пианист входил в Комитет по культуре при президенте Ельцине.

Важная составляющая популяризаторской деятельности Крамера — его концерты. Он автор таких проектов, как «Вечера джаза с Даниилом Крамером» в Концертном зале им. Чайковского, «Джазовая музыка в академических залах» в Большом зале Московской консерватории, в Малом зале Московской консерватории, в Овальном зале антрепризы Московского Союза музыкантов. Им воплощена идея создания джазовых концертных абонементов во многих филармонических залах городов России. Он организатор и артдиректор семи джазовых фестивалей. Музыкант мечтает вывести джаз из заведений общепита. Крамер посетил с концертами немало городов на периферии, зачастую даже отказываясь от гонорара. Ему нужно, чтобы джаз любили и знали все, чтобы к нему стали относиться серьезнее, а подобающая его статусу звезды мировой величины цена на билеты отпугнет массового зрителя.

С Крамером почитают за честь выступать выдающиеся музыканты — французский классический скрипач Дидье Локвуд; крупнейший российский джаз-пианист и учитель Крамера, ныне мюнхенец Леонид Чижик; гитарист Алексей Кузнецов, валторнист Аркадий Шилклопер; российский квартет имени Глинки, симфонические оркестры разных стран и многие, многие другие.

В 1997 году Крамеру было присвоено звание заслуженного артиста России. В 2000 году он стал первым среди джазовых музыкантов обладателем престижной чешской музыкальной премии имени Малера.

На концерте в Харькове в 2004 году большой зал оперного театра был заполнен наполовину. В том же зале на выступлениях Киркорова и Задорнова свободных мест не остается. Ведущий перед началом концерта Крамера гордо подчеркнул, что Харьков, безусловно, город с высоко развитой музыкальной культурой. На это же надеется и сам музыкант — блистательно отыграв два часа без антракта, он выразил уверенность в том, что в следующий раз «зал обязательно будет заполнен к чертовой бабушке». А тому, кто не услышит и не увидит Даниила Крамера, остается только посочувствовать.

Крушельницкий Марьян Михайлович

(род. в 18970 г. — ум. в 1963 г.)

Актер и режиссер, многолетний руководитель Театра им. Шевченко.

«Луч прожектора останавливается на Крушельницком, и непонятно, кто кого освещает, — то ли прожектор Крушельницкого, то ли Крушельницкий — прожектор», — так писал о выдающемся украинском актере ОстапВишня. В то время Марьян Михайлович был ведущим актером знаменитого «Березиля», одним из ближайших соратников и единомышленников великого Курбаса. Судьба Крушельницкого сложилась трагически — как и у многих актеров новаторского театра. Он вынужден был предать своего учителя, более того — занять его место. Марьян Михайлович пытался сохранить традиции «Березиля» и в то же время выступал с уничтожающими «курбасовщину» статьями. Уже вконце жизни он признавался студентам Киевского театрального института: «Беда в том, что в нас — курбасовских актерах, умер Курбас. Вот если бы он не умер, мы бы сейчас имели совсем другие дела…»

Родители Марьяна Михайловича принадлежали к тому немногочисленному в то время сословию жителей Западной Украины, которое принято называть украинской интеллигенцией. Более того, людьми они были не только образованными, но и творческими, так что Крушельницкий с детства усвоил многие вещи, которые другим людям приходится учить в консерваториях и театральных вузах. Михаил Антонович Крушельницкий был просветителем по натуре. Он знал нотную грамоту, играл на фисгармонии и фортепиано, учился на дирижерских курсах при Львовской консерватории. Работал Михаил Крушельницкий и почтальоном, и писарем, и страховым агентом, и бухгалтером, и землемером. Он часто переезжал с места на место, организовывал драматические кружки и избы-читальни, расписывал хаты, толковал местным жителям правительственные указы. К моменту рождения сына Михаил Антонович был псаломщиком.

Мать актера — Мария Иосифовна — была учительницей пения и польского языка. Пишут, что, если бы ее судьба сложилась несколько более удачно, мир бы узнал вторую певицу Крушельницкую. (Знаменитое сопрано — Соломея Крушельницкая — принадлежит к этому же роду.)

Сын этой четы — Марьян — появился на свет 18 апреля 1897 года. В то время семья жила в селе Пилява Станиславской [47] епархии, входившей в состав Австро-Венгрии. (Сейчас село Пилява Бучачского района Тернопольской области.) Согласно семейному преданию, деревенский дурачок по традиции наклонился к очень слабенькому младенцу, чтобы нагадать ему будущее, и с некоторым смущением сообщил родителям, что Марьян станет музыкантом.

Вскоре Крушельницкие переехали в село Глещаву неподалеку от старинного города Теребовля (сейчас Тернопольская область). Его-то и привык считать родным Марьян Крушельницкий. Здесь отец и мать опять развернули бурную культурно-массовую деятельность. Мария Иосифовна организовала в Глещаве хор, а Михаил Антонович — драматический кружок и избу-читальню. Здесь они и прожили до смерти Марии от туберкулеза в 1928 году. После этого Михаил Антонович женился второй раз, имел еще двух сыновей и умер всего за четыре года до смерти Марьяна.

Марьян Крушельницкий рос подвижным, веселым ребенком. С раннего возраста он очень увлекался музыкой — ноты научился читать раньше, чем буквы. У матери сын научился петь, причем тонким женским голосом, так что впоследствии в гимназических спектаклях ему приходилось исполнять женские партии и играть женские роли — тем более что был он очень небольшого роста, с розовыми пухлыми щечками и миловидной ямочкой на подбородке. У многих людей Марьян Крушельницкий до вполне зрелого возраста вызывал мгновенную симпатию из-за одного своего внешнего вида. Его называли в молодости Малючка, потом Марьянчик, Круш.

Любительский театр Михаила Крушельницкого ставил в Глещаве украинские водевили, новеллы Стефаника и некоторые другие спектакли. Однажды старший Крушельницкий задействовал в представлении и сына. Пятилетний Марьянчик должен был сыграть чертенка. Его вымазали сажей, нарядили. Но, не дождавшись начала спектакля, Марьян Крушельницкий забрался на какие-то мешки за кулисами и там благополучно проспал весь спектакль. Пришлось отложить дебют на сцене до лучших времен. Вообще любые представления очень нравились молодому Крушельницкому. Он часто убегал на праздники и ярмарки в Теребовлю, где глазел на традиционные народные театральные представления, лирников. Однажды, в возрасте семи лет, он попытался убежать с цыганами. В то же время мальчик, несмотря на живость характера, много читал (в том числе на русском и польском языках), занимался игрой на скрипке.

Окончив начальную школу, Марьян поступил во Львовскую классическую гимназию. Здесь он продолжил и музыкальное образование, пел в хоре, занимался скрипкой в музыкальном кружке. К языкам, которыми владел Крушельницкий, добавился немецкий. В 1910 году он перешел в Тернопольскую украинскую гимназию. Легче всего Марьяну давались гуманитарные науки — у него была отличная память. Крушельницкий вступил в литературно-историческую секцию ученического научного кружка. Но более чем этими своими интересами Марьян был известен как заводила и затейник, организатор и активный участник концертов, маскарадов, сочинитель стихов и песен. Любил он и декламировать. Более всего — Франко и поэта Вороного (за это и получил свой первый театральный псевдоним Ворон).

При гимназии был создан любительский театр, где Крушельницкий, естественно, стал одним из ведущих актеров и… актрис. Однажды после «Тартюфа», который гимназисты показывали уважаемым актерам из львовского театра «Руська бесiда», руководитель этого театра Василь Юрчак попросил показать ему ту девочку, которая исполнила роль Валера. Этой девочкой и был Марьян Крушельницкий. Юрчак провел всю вторую половину дня с гимназистом, рассказывая ему о сложностях, но и о достоинствах актерской профессии.

Первая мировая война началась, когда Крушельницкий был в восьмом классе. Он вернулся к родителям в Глещаву. Театральная жизнь региона на время замерла. Весной же 1915 года Лесь Курбас организовал товарищество «Тернопольские театральные вечера», объединив вокруг себя бежавших из Львова актеров «Руської бесiди» и других актеров, среди которых были местные любители-гимназисты. Среди других здесь были и мать и сын Лопатинские (Фауст Лопатинский стал ближайшим соратником Леся Курбаса, работал в «Березиле»), Я. Бортник, Т. Демчук. Официально театр был открыт лишь в октябре 1915 года. За два сезона здесь было осуществлено около пятидесяти постановок. Летом же 1917 года после оккупации Тернополя австрийцами театр прекратил свое существование.

Марьян Крушельницкий появился в «Тернопольских театральных вечерах» весной 1916 года, когда Курбас уже отбыл в Киев по приглашению Садовского. Актеры вспоминали, что Крушельницкого сразу хорошо приняли. Он был остроумен, энергично, заразительно смеялся, но одновременно «полон какой-то нежной печали». Для начала Малючку поставили в хор, кроме того, он танцевал в балете, играл эпизодические роли, был второй скрипкой в театральном оркестре. К тому времени руководителем театра был М. Бенцаль. Крушельницкий говорил, что именно Бенцаль пробудил в нем интерес к трагикомическому, к «маленькому человеку». В то же время ведущим актером театра был Иван Рубчак, блестящий импровизатор. У него Марьян Михайлович научился щедрости жизни на сцене, умению обращаться к зрителю.

Именно Рубчак предложил давать Крушельницкому серьезные роли. Ими стали Омелько в «Мартыне Боруле» Карпенко-Карого, Мыкола в «Наталке Полтавке» Котляревского, Стецько в «Сватанье на Гончаровке» Квитки и другие. Крушельницкий быстро выдвинулся в первые актеры «Тернопольских театральных вечеров». Музыкальные способности актера сделали его незаменимым в концертных сценах разных спектаклей — он танцевал, пел, играл на музыкальных инструментах. Эксцентрика становилась коньком Марьяна Михайловича.

Но театральная карьера была прервана австрийскими властями. Крушельницкого и ряд других актеров мобилизовали в армию, в музыкантскую команду, совершавшую рейды по частям с целью подбодрить солдат. Ефрейтор Крушельницкий играл на маленьком барабане. Чего только не пытался придумать Марьян, чтобы избавиться от постылой службы, — симулировал перелом руки, обращался с просьбами от имени актеров-военнослужащих. Но только после образования в ноябре 1918 года Западно-Украинской Республики группа актеров, включавшая и Крушельницкого, добилась увольнения.

Бенцаль, Демчук и Крушельницкий создали в Тернополе «Украинский театр». Репертуар состоял в основном из пьес, шедших на сцене «вечеров». Особого зрительского интереса спектакли нового театра не вызвали. В 1919 году в Тернополь приехали Бучма и Калин, и вместе с ними тернопольские актеры преобразовали свой «Украинский театр» в товарищество Новый Львовский театр. В его уставе было записано, что целью учредителей является «создание театра и актерства украинского молодого поколения». «Новый Львовский театр» стал заметным явлением в переживавшем серьезные изменения украинском искусстве. Были гастроли в Каменец-Подольском, Проскурове, затем работа в Виннице. Актеры заняли активную гражданскую позицию. В частности, сам Крушельницкий был постоянным участником манифестаций против национальных ограничений, полицейского произвола, инициировал проведения концертов, сборы с которых шли на политические нужды.

Вместе с друзьями Марьян Михайлович мечтал о новом театре идей. Члены труппы изучали драматургию Шекспира, Мольера, Шиллера, Бомарше, Гальбе, Гауптмана. Были организованы чтения лучших западных пьес. В этом же театре Крушельницкий повстречал свою первую любовь. Ею стала его партнерша по спектаклю «Молодость» Гальбе Катерина Рубчакова. Рубчакову называли «Галицкой Заньковецкой», прочили большое будущее. К несчастью, она скоропостижно скончалась в Каменец-Подольском во время гастролей.

В Новом Львовском театре Марьян Крушельницкий сыграл Мыколу Стругу в «Зимнем вечере» Старицкого, Максима в «Невольнике» Кропивницкого, Куксу в «Остались в дураках» того же автора. (Эту роль он затем играл и в «Березиле». Здесь же Крушельницкий исполнил эту роль по-опереточному ярко, музыкально, стремительно.) Исполняя Ивана в «Бесталанной» по Карпенко-Карому, Марьян Михайлович уже сделал шаг по направлению к трагикомедийности, ставшей в будущем его любимым жанром. Зритель, наблюдая за Иваном, шел вместе с Крушельницким от смеха к слезам.

В феврале 1920 года в Виннице появилась одна из групп распавшегося незадолго до этого Киевского Молодежного театра Курбаса, которой руководил Гнат Юра. Объединившись с находившимся тут же Новым Львовским театром, она образовала Театр им. И. Франко. Ставили Винниченко, Гауптмана, Бомарше, ездили на гастроли, проходившие в ужасных условиях, — ночевали в сараях, оплату получали натурой. Марьян Михайлович недолго оставался в труппе этого театра. В одной из польских газет появилось сообщение о том, что его и Бучму расстреляли большевики. Мать Крушельницкого от такого известия слегла, и актер бросился в Глещаву. Вскоре Галицкий ревком мобилизовал его для работы в отделе народного образования. Летом 1920 года Крушельницкий организовывал сельские школы, участвовал в написании учебников по украинскому языку. Когда же в Тернополь вернулись бывшие члены «Театральных вечеров», Марьян Михайлович вместе с ними создал товарищество «Драматический театр».

В нем Крушельницкий дебютировал в качестве режиссера — без особого успеха.

Захват города поляками привел к тому, что театр, в конце концов, был закрыт, а Марьян Крушельницкий по приглашению «Руської бесiди» отправился во Львов. Работать театру под гнетом польской цензуры было довольно сложно. Польские власти поощряли постановку для украинцев лишь пьес развлекательных, серьезные же вещи должны были идти только на польской сцене. Однако руководителю «Руської бесiди» Загарову удалось внедрить ряд принципов, привитых ему в Московском Художественном театре Станиславским и Немировичем-Данченко. Для Крушельницкого это была прекрасная школа актерской игры с учетом психологической системы московских корифеев. Во время работы во Львове Крушельницкий не перестает активно заниматься общественно-политической деятельностью. Он был избран секретарем Союза работников театра Галиции, вел постоянную переписку с цензорами, пробивал утверждение афиш и репертуара. Не все роли удавались Крушельницкому. Его быстро признали как исполнителя комических ролей, но каждая его попытка сыграть других персонажей встречалась зрителями прохладно. Зато гротеск, трагикомедия удавались Марьяну Михайловичу прекрасно. Он стал более сосредоточен, сдержан на сцене. Крушельницкий был широко известен по всей Украине, да и в Польше. Не раз ему предлагали перейти в польский театр. Одновременно Марьян Михайлович обучался в подпольном украинском университете во Львове, в частности занимался философией, глубоким знанием которой впоследствии не раз поражал своих коллег и студентов. В 1923 году он стал уже председателем Союза театральных работников Галиции. Участие в демонстрациях, смелые импровизации на злободневные темы во время спектаклей, активная общественная работа постоянно сталкивала Крушельницкого с полицией, его арестовывали, обыскивали, ему угрожали. В конце концов театр закрыли. Загаров уехал в Чехословакию. 12 октября 1924 года был проведен «речитативно-вокальный вечер артиста Марьяна Михайловича Крушельницкого». Это были, по сути дела, проводы актера. Крушельницкий собирался перебраться «на Большую Украину», где бурно развивалось украинское театральное искусство. Марьян Михайлович много слышал об экспериментах Леся Курбаса в Киеве, ему очень хотелось принять участие в создании новой украинской культуры. Актер уезжает в Прагу, затем на немецком пароходе прибывает в Ленинград, а оттуда уже едет в Киев.

К моменту прихода Крушельницкого в театр Курбаса «Березиль» был уже вполне сложившимся и известным в Украине культурным центром. Уже были поставлены пьесы «Гайдамаки» по Шевченко, «Джимми Хиггинс» по Синклеру, «Макбет» по Шекспиру, сыгравшие огромную роль в истории украинского театра. Но Марьян Михайлович вовсе не стал лишним в ансамбле, созданном Лесем Курбасом. Еще до его приезда Лесь Степанович с восторгом рассказывал своим соратникам, что на его приглашения откликнулся Крушельницкий — «настоящий европейский комик». В «Березиле» уже работали хорошо знавшие Марьяна Бучма и Бортник. Вообще, на труппу произвели впечатление изысканные манеры и элегантная одежда прибывшего мастера галицкой сцены. Крушельницкий активно включился в работу театра, настойчиво стал овладевать приемами и принципами, которым учил Курбас.

Он дебютировал в роли все того же Куксы в водевиле «Остались в дураках». Пьеса эта в исполнении «березильцев» была разоблачением старого бытового украинского театра. В пьесе актеры раскачивались на качелях и трапециях, так что Марьяна Крушельницкого поначалу даже в некоторых эпизодах заменял Гирняк, который уже был достаточно подготовлен к исполнению подобных трюков. Потом Марьян Михайлович как прирожденный эксцентрик и сам обогатил свои выступления разнообразными репризами и трюками, так что выдающегося комика даже справедливо стали называть одним из отцов украинского цирка. Так, например, именно в клоунской манере Крушельницкий сыграл бухгалтера в пьесе «Шпана» В. Ярошенко. А после еще двух ролей — аббата Гонория в «Жакерии» Мериме и Победоносцева в «Накануне» Поповского — зрители стали ходить уже и «на Крушельницкого». В сезоне 1925/1926 года Марьян Михайлович был зачислен в режиссерский штаб Творческого объединения «Березиль» — мозговой центр театра и всех его отделений.

В 1926 году «Березиль» переехал в Харьков. Актерам поначалу дали одно общежитие, в котором в отдельной большой комнате поселились уже супруги — Марьян Крушельницкий и артистка Евгения Алексеевна Петрова. Актеры сами шили себе костюмы, делали оформление, обедали коммуной по ночам, потому что днем не хватало времени. Вскоре «Березиль» уже прочно занял свое место в культурной жизни украинской столицы. Крушельницкий же играл едва ли не во всех постановках театра. В 1930 году Марьян Михайлович самостоятельно поставил «Запорожца за Дунаем» в Харьковской музкомедии. Текст и музыка были осовременены. Спектакль был хорошо встречен и зрителем, и критиками, которые писали о рождении советской музыкальной драмы. Впрочем, дальше этого режиссер Крушельницкий пока не пошел. Зато как актер он достиг больших высот. Вехой в его биографии стала роль Малахия в пьесе «Народный Малахий», поставленной Лесем Курбасом по пьесе Мыколы Кулиша. Драматург Кулиш и режиссер Курбас составили совершенно уникальный театральный дуэт, каждое детище которого становилось настоящим событием, знаменовавшим новое достижение молодого, новаторского украинского искусства.

В роли «голубого реформатора» Малахия Крушельницкому удалось сыграть и мягкую кротость персонажа, и грозное упрямство, и философскую осененность, вдохновенную патетику, и мировую скорбь. Многие интонации, жесты, мимика, использованные Марьяном Михайловичем в этой трагикомической роли, стали классикой актерского мастерства, их же впоследствии стали применять другие актеры. Пьеса вызвала бурную дискуссию в критике (ведь в ней отсутствовал героический советский пафос), но все единодушно признали, что Крушельницкий в главной роли — несомненная удача. В другой постановке по драме Кулиша — «Мине Мазайло» Марьян Михайлович опять же сыграл одну из главных ролей — дядька Тараса, где ему в большой степени позволительно было смешить зрителя. В Харькове о Крушельницком уже ходили легенды, появились неизвестные даже ему самому подробности его биографии и личной жизни, его узнавали на улице. Последней пьесой Кулиша на сцене харьковского театра в 30-е годы стала «Маклена Граса», которая по количеству актерских удач считается лучшей постановкой «Березиля». Марьян Михайлович сыграл в «Маклене Грасе» трогательного и глубокого персонажа — Падура. Одновременно, как и другие его коллеги, Крушельницкий снимался и в кино, в частности он исполнил одну из ролей в «Ягодке любви» Александра Довженко.

В октябре 1933 года Лесь Курбас был обвинен в национализме и массе других грехов, а на его место был назначен Марьян Крушельницкий. Оторопевшего актера поздравили с назначением прямо на том же заседании, которое только что покинул после гневной тирады Курбас и выскочивший вслед за ним Иосиф Гирняк. На первом собрании в театре многие женщины плакали. Перед Марьяном Михайловичем стояла сложнейшая задача — сохранить театр (вскоре он был переименован в Харьковский драматический театр им. Т. Г. Шевченко), по возможности не уронить планку, но отказаться при этом от ряда пьес (в первую очередь Кулиша) и методов в работе. Главное было избежать обвинений в «экспрессивном реализме», а под это определение в первую очередь подгоняли попытку введения в спектакль аллегории, гротеска, символичности… Но ведь школа «Березиля» строилась на таких вещах. Курбасовское знаменитое «пересоздание» [48] без этих элементов было невозможно. Лесь Курбас учил своих актеров, а впоследствии и сам Крушельницкий — своих студентов тщательности подхода ко всем деталям на сцене, продумыванию ее глубины, вниманию к игре света и цвета, особому значению мизансцены. Но любой отход от бытового правдоподобия в новые времена мог вызвать обвинения в формализме, увлечение символами было опасно.

Как уже было сказано, до начала пятидесятых годов Марьян Михайлович не раз резко выступал, критикуя творческие принципы Леся Курбаса, но когда наступила «оттепель», не скрывал своего преклонения перед учителем, читая студентам лекции, давал им материал о Курбасе и «Березиле», который невозможно было достать в библиотеке, о Хвылевом, Зерове, Мейерхольде. Он же помог восстановить текст «Маклены Грасы», который считался утерянным.

Тогда же, в тридцатые, театр объективно уже не мог находиться на прежнем высоком уровне. Столица переехала в Киев, давление на культуру усиливалось, Курбас был расстрелян. Да и сам Крушельницкий вовсе не был выдающимся режиссером, в чем не раз признавался. «Я актер, — говорил он в конце жизни, — и преподаю режиссуру только потому, что понимаю, как необходимо нам иметь новые режиссерские кадры». Из театра ушли ведущие актеры — Наталья Ужвий, Амвросий Бучма, Иосиф Гирняк. Примой стала вместо супруги Курбаса Чистяковой (которая, впрочем, осталась в театре) Евгения Петрова. Первым спектаклем «Березиля» после ухода его основателя стала остросоциальная «Гибель эскадры» ставшего главным советским драматургом Корнейчука. (Справедливости ради следует сказать, что постановку эту готовил еще Курбас.) Крушельницкий начал сам ставить спектакли лишь через два года после своего назначения руководителем харьковского театра. Среди его актерских работ успешными были Мартын Боруля и Бублик из корнейчуковского «Платона Кречета». Марьян Михайлович искал новую программную пьесу, и ею стала поставленная им «Дай серцю волю, заведе в неволю» по Кропивницкому. В спектакле сам режиссер сыграл роль бедняка и балагура Ивана Непокрытого. Премьера спектакля прошла в Ленинграде в сентябре 1936 года. Крушельницкий довольно дерзко обошелся с текстом пьесы. Центральная любовная коллизия, мелодраматичность пьесы отошла на второй план. Главным героем стал персонаж Марьяна Михайловича, уходивший в солдаты вместо собиравшегося жениться друга. В спектакле была широко использована украинская народная символика, танцы и песни, причем не как развлекательное сопровождение для национального колорита, а как средство оказания необходимого психологического воздействия на зрителя. Танцы и песни органично выражали чувства, мысли, характер героев. Философским смыслом наполнено было и общение человека с вещами. Так Крушельницкий старался создать «украинский поэтический театр», о котором не раз мечтал вслух.

Еще две роли Марьяна Михайловича стали заметным явлением в отечественном театре. Он оригинально исполнил роль Аркашки Счастливцева в «Лесе» Островского (его называли самым жизнерадостным Счастливцевым русской сцены, на самом деле это была очередная трагикомическая вершина Крушельницкого) и Тевье-молочника. Рассказывают, что на гастролях в Москве Михоэлс — исполнитель той же роли — отменил свой спектакль и приказал всей труппе идти смотреть постановку харьковских коллег. После третьего акта Соломон Михоэлс с группой сотрудников зашел за кулисы, поднял руки вверх и сказал «Сдаюсь!» А еще рассказывают, что в конце 40-х в Харькове во время этого спектакля кто-то в зале прокричал что-то антисемитское. В стране разворачивалась борьба с «безродными антисемитами», но Крушельницкий немедленно отреагировал. Актеры прекратили играть, а Крушельницкий обратился к залу: «Пока не выведут негодяя, мы продолжать не будем!»

Во время войны театр находился в эвакуации. Сначала актеры труппы были приглашены Александром Довженко в Ашхабад, где работала Киевская киностудия, потом театр давал представления в Воронеже, Свердловске, Нижнем Тагиле, Фергане. В Харьков Театр им. Шевченко вернулся в январе 1944 года. Вскоре спектакль «Генерал Ватутин» с Крушельницким в главной роли был отмечен Государственной премией, в 1947 году театр получил звание академического. Свой пятидесятилетний юбилей Марьян Михайлович отпраздновал постановкой эпического «Ярослава Мудрого» (несколько в античном стиле). Среди его новых удачных ролей — Егор Булычев. Затем последовала откровенно неудачная режиссерская работа «Навеки вместе». Крушельницкий перегрузил спектакль изобразительными деталями, постановка вышла слишком декоративной, напыщенной. Впоследствии Марьян Крушельницкий пришел к мнению, что, очевидно, монументализм вообще противопоказан театральному искусству.

В 1952 году актер и режиссер переехал в Киев. Его одолевало желание омолодить украинский театр, вернуть живость постановкам, дух творчества в театральные мастерские. Но все его хождения по инстанциям с предложением открыть второй киевский театр были напрасны. Так что в 1954 году Марьян Михайлович согласился стать главным режиссером первого театра — Театра им. Франко. Сейчас биографы откровенно говорят о том, что это решение было большой бедой для Крушельницкого. Художественным руководителем театра оставался Гнат Юра. Мнения двух корифеев украинской сцены постоянно и практически во всем расходились, в театре несколько лет продолжалась борьба и двоевластие, актеры разбились на два лагеря. Группа Крушельницкого была моложе и мобильнее, но объективно Юра и Крушельницкий вместе разрушали, убивали театр. Вот один из рассказов очевидцев этого губительного соперничества: «Вот, например, выбирается актриса на роль главной героини. Гнат Петрович говорит: «Это, мне кажется, Олечка Кусенко. Как Вы, Марьян Михайлович?». Крушельницкий отвечает так ласково-ласково: «А Вы видели руки Кусенко? Она большая актриса, но руки у нее мужицкие. А то ж интеллигентка. Нет, я не согласен». В общем, не сошлись во мнениях. Пару дней прошло — снова собираемся. Снова начинает Гнат Петрович: «Марьян Михайлович, я тут подумал и согласен. Действительно, Олечка большая актриса, но это не ее роль». А Крушельницкий отвечает: «А я как раз тоже подумал. Черт с ними, с руками, пусть играет… У нее же душа!» Опять, значит, ничего не вышло».

Последняя крупная роль Марьяна Михайловича — король Лир. Зрители были поражены и удивлены, увидев маленького, кругленького Крушельницкого в роли этого знаменитого классического персонажа. Нетривиально Марьян Михайлович и играл, сделав Лира отчасти смешным. Но, как отмечали лояльные критики, все претензии к Крушельницкому начинались уже после спектакля, а во время самого представления зрители, затаив дыхание, следили за игрой мастера.

В Киеве Марьян Михайлович с головой окунулся в воспитание молодежи. Еще в Харькове он вел занятия в театральном институте, стал в 1947 году профессором. В Киеве же он руководил студией при Театре им. Франко, выпускал актерские и режиссерские курсы в столичном театральном институте, принимал живое участие в создании и работе Молодежного театра, ставившего спектакли в Октябрьском дворце культуры. Заниматься у него было очень трудно, отсев был колоссальный. Крушельницкий настаивал на том, чтобы на режиссерское отделение принимали только людей с высшим образованием, он требовал от студентов самых глубоких знаний по философии, теории и истории искусства. Интересно, что люди, которые не могли с ним спорить, которые не стремились иметь свое мнение и создавать что-то свое, не интересовали Марьяна Михайловича. Он не раз подчеркивал, что каждый режиссер должен создавать не только спектакль, но и свой театр, говорил, что театр — это не место для прокручивания драматических пластинок, а потому только интеллектуальный, творческий подход может возродить и обновить превратившуюся в провинциальную украинскую сцену.

Несмотря на строгость, студенты любили Крушельницкого. Он начинал разбор учебных постановок с разговора об их достоинстве, он с удовольствием принимал молодежь у себя дома, сохранил способность по-детски удивляться новому и восторгаться интересным. Среди учеников Марьяна Крушельницкого масса людей, которые стали двигателями новой шестидесятнической творческой культуры в Украине.

В начале 1963 года Марьян Михайлович уже практически решил вопрос со строительством в Дарнице нового театра. Был утвержден репертуар на три года вперед. Но болезнь не дала ему продолжить это дело. В последние годы актер страдал от головных болей. Врачи обнаружили «доброкачественную» мозговую опухоль. Говорят, Марьян Крушельницкий уже не всегда отдавал себе отчет в своих словах и действиях. Цитата из воспоминаний известного театрального режиссера Оглоблина: «Однажды встретился с ним возле Оперного театра. Присели мы на скамеечку, и стал он мне рассказывать, как новый спектакль решает — он тогда в Оперном «Хованщину» ставил. Описывает мне мизансцену: «Тут виходять люди, люди, а потiм пiшли секретарi i… Микита Сергiйович». Я оторопел. «Что?» — спрашиваю. А он смутился: «Ой, ви знаете, на мене нiби находить». И заплакал». Умер Марьян Михайлович 5 апреля 1963 года после тяжелой операции в Киевском институте нейрохирургии. Перед смертью актеру привиделся страшный суд, на котором судьи обвинили его в том, что он предал Галичину.

При жизни Крушельницкий был отмечен высокими наградами: двумя Государственными премиями, двумя орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени и медалями. Сейчас его именем названа одна из театральных премий. В Харькове на здании Театра им. Шевченко установлена мемориальная доска, напоминающая о работавшем здесь большом актере.

Кузнец Саймон

(род. в 1901 г. — ум. в 1985 г.)

Выдающийся экономист, лауреат Нобелевской премии. Внес огромный вклад в развитие экономической статистики, разработал методы подсчета национального дохода и ВНП, исследовал проблемы экономического роста.

Вероятно, мало кто в Харькове знает об этом человеке. Что особенно интересно, учитывая его известность в мировой науке. Не так уж много харьковчан получили Нобелевскую премию, не правда ли? Илья Мечников здесь родился, учился, его не забыли. Лев Ландау провел в Харькове всего несколько, но очень плодотворных лет своей жизни, — и его называют знаменитым харьковчанином. Саймон Кузнец здесь учился и работал? А кто такой Саймон Кузнец? Всегонавсего четвертый в мире лауреат Нобелевской премии по экономике, человек, который научил США, а с ними и полмира правильно высчитывать ВНП, величайший статистик?

Интересно, что по поводу места рождения Кузнеца в литературе существует два мнения. Точно известно, что выдающийся экономист родился 17 (30) апреля 1901 года и был средним сыном в семье торговца мехами Абрама Кузнеца и Полины Кузнец (всего сыновей было трое). Семья Кузнецов долгое время жила в Пинске, поэтому белорусские авторы уверяют, что и Саймон (а тогда Семен или Шимон) родился именно здесь. Другие исследователи все же указывают на Харьков. Как бы то ни было, харьковчане могут быть спокойны — Семена Кузнеца связывают с Харьковом не только сомнительные подробности его рождения. В Харькове Кузнец учился — сначала в начальной школе, а затем в реальном училище. В училище ему уже преподавали какой-то околоэкономический предмет. По окончании училища Кузнец поступил на юридический факультет Харьковского университета — экономические дисциплины тогда преподавали именно там. Уже после двух лет учебы способный юноша был привлечен к работе в статистическом отделе Центрального совета профсоюзов при правительстве Советской Украины (не забудем, что Харьков был тогда столицей республики), а затем Семен Абрамович был назначен руководителем одной из секций бюро статистики труда. Появилась и его первая научная статья «Денежная заработная плата рабочих и служащих фабрично-заводской промышленности г. Харькова в 1920 г.» Она была напечатана в 1921 году в сборнике «Материалы по статистике труда на Украине». Через год советский период биографии Кузнеца закончился. Еще в 1907 году его отец эмигрировал в США. Долгое время он не мог позвать за собой семью. А в 1921 году по Рижскому миру белорусский Пинск отошел Польше, Семен уехал из Харькова к родным, получил польское гражданство, а в 1922 году он и его старший брат Соломон перебрались за океан, где в Нью-Йорке воссоединились с Абрамом Кузнецом.

Полгода братья настойчиво овладевали английским, и уже вскоре Семен, сменивший имя на Саймон, поступил в престижный Колумбийский университет. Фамилию, в отличие от отца, который стал Смитом, наш герой оставил прежнюю. Карьера экономиста развивалась стремительно. Через год после поступления в университет Кузнец получил степень бакалавра, в 1924 году он стал магистром, в 1926 — доктором наук, защитив диссертацию под названием «Циклические колебания: розничная и оптовая торговля. Соединенные Штаты, 1919–1925». (Здесь Саймон Кузнец уже обратился к одной из излюбленных своих тем — анализу долговременных экономических изменений на основе богатого статистического материала.) В университете учителем Саймона был видный экономист Уэсли Митчелл. Этот ученый стремился изучать экономику не спекулятивно, а основываясь на эмпирическом материале. Эту свою «приземленность» он привил и ученику, долгое время оставаясь его наставником и после окончания Кузнецом университета. Вслед за Митчеллом Саймон стал проповедовать новый подход, «новую правду» по отношению к экономике. Кузнецу принадлежит большая заслуга в том, что современная экономика из науки чистых моделей и абстракций превратилась в практическую дисциплину, тесно связанную с реальной жизнью. Кузнец всегда работал с огромными массивами статистических материалов, классифицировал, анализировал их. Он едва ли не крупнейший статистик XX века. Естественно, в области статистики (в первую очередь экономической) ему принадлежит ряд серьезных новаций. Законы развития экономики Саймон Кузнец выводил, а точнее, со всей очевидностью показывал с помощью накопленного им материала.

В течение полутора лет Кузнец работал в Совете по исследованиям в области социальных наук. В 1930 году по итогам работы он опубликовал книгу «Столетняя динамика производства и цен». В этой книге, исследуя долговременные тенденции в динамике производства и цен многих категорий товаров по данным шести стран за длительный исторический период (по ряду с 1810 года), Кузнец пришел к выводу о наличии циклической составляющей в динамике выпуска товаров и цен, период которой превышал продолжительность обычного экономического цикла в 6-10 лет, но был короче так называемых «длинных волн» продолжительностью в 50 лет, открытых в 20-е годы русским экономистом Н. Д. Кондратьевым и называемых в мировой экономической литературе «длинными волнами Кондратьева». Средняя продолжительность таких, по определению Кузнеца, «вторичных вековых колебаний» темпов технического прогресса, населения и национального дохода составляла примерно 20 лет. Впоследствии Кузнец назвал их «длинными колебаниями», другие исследователи определили данное явление как «цикл Кузнеца» (термин введен английским экономистом, нобелевским лауреатом 1979 года Льюисом).

В 1927 году Митчелл убедил своего воспитанника войти в штат Национального бюро экономических исследований (НБЭИ). Там Кузнец возглавил программу по исследованию национального дохода. (И работал в НБЭИ над этими проблемами до 1961 года.) Эти исследования и подсчеты уже обеспечили ученому почетное место в истории экономической науки. Методы определения национального дохода, которые разработал Кузнец, вскоре стали общепринятыми. Первый его отчет по национальному доходу США «Национальный доход, 1929–1932» был опубликован министерством торговли в 1934 году. Затем последовали публикации НБЭИ, постепенно разъясняющие и развивающие взгляды экономиста на избранную им тему: «Национальный доход и формирование капитала, 1919–1935», «Товарный поток и формирование капитала», «Национальный доход и его структура, 1919–1938», «Национальный доход: краткие выводы».

Методы подсчета ученым национального дохода основывались на концепции взаимозависимости между вычисленным объемом национального выпуска продукции в каком-либо году и определенным уровнем благосостояния, соответствующим этому объему. Национальный доход Кузнец измерял с двух позиций: вначале вычислялся совокупный спрос (сумма затрат на потребительские товары и услуги, инвестиции и государственные расходы); затем вычислялся показатель общего дохода со стороны предложения: сумма заработной платы, прибыли и ренты. Занимаясь этими подсчетами, Кузнец сталкивался с массой сопутствующих проблем, решение которых стало в его исполнении тоже классикой экономической науки. Так, он внес ясность в основные общие представления о валовом и чистом продукте страны, разработал методы их подсчета; изучал вклад в доход видов деятельности, находящихся за пределами рынка, изменение объема выпуска различной продукции, еще не получившей стоимостной оценки. Саймон Кузнец создал четкую, последовательную картину производства и дохода. Многие справедливо полагают, что Кузнец внес большой вклад в решение проблемы выхода США из экономического кризиса 1929–1933 годов.

В НБЭИ Кузнец приобрел не только известность как пионер в области исследования национального дохода. Здесь он нашел и жену. В 1929 году он сочетался браком с Эдит Хандлер. У них родились сын Пол (он тоже стал экономистом) и дочь Юдит. Все знакомые мистера и миссис Кузнец отмечали их необычайную скромность. Среди семейных увлечений была страстная любовь к классической музыке.

В 1931 году Саймон Кузнец стал профессором экономики и статистики в Пенсильванском университете, впоследствии он также преподавал политэкономию в Университете Джона Хопкинса, экономику в Гарварде. Его называют блестящим лектором и педагогом, который умел заразить студентов и аспирантов страстью к исследованиям. В годы войны Кузнец был заместителем директора Бюро планирования и статистики при Министерстве военной промышленности.

В 40-е годы ученый все чаще обращается к вопросам долговременных изменений в экономике. Ретроспективный анализ таких изменений был коньком выдающегося статистика. В работе «Национальный продукт с 1869 года» он опубликовал исторические данные по росту национального дохода за 70-летний период. В тесной связи с такими ретроспективами находилось исследование механизмов, причин, особенностей экономического роста разных стран. В 1949 году Кузнец стал директором Комитета по экономическому росту в Совете по исследованиям в области социальных наук. Результаты исследований были опубликованы серией из 10 статей под общим заголовком «Количественные аспекты экономического роста наций» в 1956–1967 годах. В этой своей работе Саймон Кузнец раскрылся как ученый обширного кругозора, с масштабной постановкой задач и способностью охватывать и анализировать совокупность колоссального количества факторов, влияющих на экономические изменения во всем мире в большие промежутки времени. Кузнец стремился выявить влияние на экономический рост факторов, которыми занимаются политология, социология, демография, психология, антропология. Экономику Саймон Кузнец двинул навстречу другим наукам о человеке и обществе, сам стал «интердисциплинарным ученым».

Обобщающие работы ученого «Современный экономический рост» (1966) и «Экономический рост наций» (1971) имели большой успех в экономических кругах.

Именно исследования экономического роста стали основным поводом для вручения Саймону Кузнецу Нобелевской премии по экономике. Он получил ее «за эмпирически обоснованное толкование экономического роста, которое привело к новому, более глубокому пониманию как экономической и социальной структуры, так и процесса развития». Один из членов Шведской академии наук сказал об американском экономисте: «Он оперировал поистине огромным статистическим материалом, который подвергался настолько глубокому и тщательному анализу, что этот материал искрился мыслью и проливал совершенно новый свет на проблему экономического роста».

Изучая экономический рост, Кузнец также внес особый вклад в решение ряда проблем экономической науки. Так, он самым подробным образом исследовал роль в экономическом росте накопления и инвестиций, капитала и технологических изменений. Он показал, что роль «человеческого капитала» в росте национального производства является решающей, в отличие от роли просто капитала. Кузнец писал: «Самым большим капиталом страны являются ее люди с их мастерством, опытом и побуждениями к полезной экономической деятельности».

Исследуя взаимосвязь экономического роста и распределения доходов, Кузнец сформулировал закон (названный его именем) для экономики развивающихся стран: в первые 10 лет развития неравенство в распределении доходов резко возрастает, затем появляются тенденции к выравниванию. Это ученый наглядно продемонстрировал на примере Тайваня в классической работе «Рост и структурные изменения». (Будем надеяться, что закон Кузнеца в полной мере сработает и в нашей стране — 10 лет уже прошли.) Проследив возникновение «современной экономики» в различных странах, Кузнец выделил три показателя, определяющие принадлежность той или иной страны к современной экономике: темп прироста дохода на душу населения; распределение рабочей силы по отраслям и размещение населения по территории.

Работы Саймона Кузнеца по национальному доходу и национальному продукту были написаны столь четко и ясно, что стали ориентирами в этой области. Он более точно, чем его предшественники, оценил выпуск конечного продукта, формирование капитала и сбережений, распределение дохода между различными слоями населения. Его работа заложила основу для оценки ВНП и его составных частей правительством США, оказала влияние на дальнейшие исследования экономического роста, позволила выработать единую методику расчета национального дохода и ВНП для всех стран мира.

Выдающийся экономист избирался президентом Американской статистической ассоциации в 1949 году и Американской экономической ассоциации в 1954 году; имел почетные ученые степени профессора Гарвардского, Принстонского, Колумбийского, Пенсильванского и Еврейского университетов. В качестве крупного авторитета в области проблем экономического развития он неоднократно привлекался к международным исследовательским проектам. Так, в 1953–1963 годах Кузнец являлся председателем Проекта Фалька по экономическому развитию Израиля, с 1963 года — почетным председателем Института экономических исследований Мориса Фалька (Израиль), в 1961–1970 годах — председателем Комитета по экономике Китая (!) в рамках Совета по исследованиям в области социальных наук.

Саймон Кузнец умер в Кембридже, штат Массачусетс, 10 июля 1985 года.

Кульчицкий Михаил Валентинович

(род. в 1919 г. — ум. в 1943 г.)

Представитель «молодой» советской поэзии 30-х годов. Погиб под Сталинградом в 1943 году в 23-летнем возрасте.

В 30-е годы в Москве училась и работала новая плеяда талантливых русских поэтов. Вслед за Блоком, Маяковским, Есениным они уже были не только русскими, но советскими и, пожалуй, коммунистическими стихотворцами. «Советскими» и «коммунистическими» в хорошем смысле этих слов — этот хороший смысл благодаря таким людям, как Кульчицкий, Коган, Ширман, Слуцкий, и появлялся. Они были искренни, романтичны, порывисты и безумно талантливы… Многие из них не вернулись с войны.

Мишу Кульчицкого считали преемником Маяковского, хотя многое отличало этого поэта от классика футуризма. Давид Самойлов писал: «Кульчицкий много перенимал от Маяковского в стихах и в манере поведения. Но талант он был другого типа, менее способный к насилию над собой, над стихом, над строкой». Так же, как Владимир Владимирович, Кульчицкий был резок, неожиданен, отчетлив. Но Михаил, в отличие от молодого Маяковского, меньше увлекался стилем, формой, не так стремился удивить и шокировать. Молодому поэту было важно донести именно содержание, передать свои надежды и мечты читателю, сказать все самое важное. Иногда создается впечатление, что Кульчицкий чувствовал, что его ждет короткий век, и он спешил высказаться. Того литературного наследия, которое он после себя оставил, уже хватает, чтобы говорить о нем как о явлении в русской, советской поэзии, как о зрелом, вдумчивом, состоявшемся мастере.

Михаил родился в Харькове в самый разгар Гражданской войны — в 1919 году. Отец его — Валентин Кульчицкий был в свое время офицером русской армии, затем юристом и, наконец, литератором. Так что будущего поэта с детства окружала профессиональная литература, книги, стихи, проза новой эпохи. Не говоря уже обо всем культурном облике страны в первые годы советской власти. Новаторство в театре и кино, в живописи и музыке, сумасшедшие идеи, футуризм в разных видах, смелые лозунги — вот обстановка, в которой развивался художественный талант Кульчицкого.

Поэзия увлекала его еще в самом юном возрасте — кумирами были Маяковский и Есенин. Среди харьковских друзей Кульчицкого был и Борис Слуцкий, с которым они часто наперегонки читали друг другу наизусть стихи, в том числе и первые свои произведения. Кульчицкий окончил десятилетнюю школу, затем некоторое время работал плотником, чертежником на Харьковском тракторном заводе. После этого Михаил поступил на филологический факультет Харьковского университета.

Проучился он там недолго — всего год. Борис Слуцкий, который уже переехал в Москву, учился там в юридическом институте, а затем одновременно и в литературном, буквально вытащил Кульчицкого в Москву, заставил поступить на второй курс Литинститута. Борис же познакомил Михаила со своими столичными друзьями, членами новой молодой литературной группы «Кружка друзей».

Кульчицкий не стал лидером кружка (не было в нем этой жилки), но среди них всегда почитался как один из наиболее талантливых поэтов, надежда советской литературы. В состав группы входили Павел Коган, Елена Ширман, Михаил Львовский, Сергей Наровчатов, Борис Слуцкий, Давид Самойлов. Часто они собирались на квартире у Елены Ржевской, читали и обсуждали стихи, говорили и на серьезные политические темы, причем не во всем и не всегда одобряя советскую власть, хотя и свято веря в светлое будущее — коммунизм.

И вот опять в туманах сизых Составы тайные идут, И коммунизм опять так близок, Как в девятнадцатом году.

Эти стихи любили цитировать советские биографы Кульчицкого. А вот эти: «А это трудно — идти полузная, а это трудно — любить страну» из стихотворения «Разговор со Сталиным» — не любили.

Удивительно, но судя по всему, в «Кружке» не оказалось стукачей. А ведь шли самые страшные годы сталинских репрессий.

Многие молодые поэты посещали семинары выдающегося поэта Игоря Сельвинского. В свое время он в Политехническом институте выиграл конкурс на звание «короля поэтов» у самого Маяковского, а тот впоследствии писал, что ему «жаль Европу, ведь они не знают стихов Сельвинского». Семинары дали молодым людям очень многое, они были значительным явлением в московской, да и во всей советской культуре. (Семинары Сельвинского посещал даже будущий глава КГБ, а затем и СССР Юрий Андропов.)

Одновременно с учебой Кульчицкий преподавал язык и литературу в одной из московских школ. Он рано начал печататься. Первое стихотворение Кульчицкого было опубликовано в журнале «Пионер» в 1935 году. Педагоги института видели в своем студенте уже вполне самостоятельного поэта.

Особенно теплые отношения связывали Михаила и знаменитую Лилю Брик. Лиля Юрьевна тогда часто принимала у себя молодых поэтов, была первой читательницей и первым же критиком их произведений, поддерживала в них стремление к совершенствованию, к напряженной литературной деятельности. Она верно угадывала талант и перспективы. Кульчицкого же Лиля Брик видела наследником Маяковского (чье мнение по этому поводу могло быть более важным). Мишу у Бриков подкармливали, подбрасывали одежду… Именно он привел сюда многих своих друзей — поэтов. Здесь он мог держать себя фаворитом. К своей покровительнице он обращался в стихах:

Л. Ю. Брик, которая Меня открыла. Долой кума Ча! Да здр. крик Опосля зарождения крылий!

В первый же день войны вернувшийся из дома отдыха Михаил Кульчицкий явился в военкомат с заявлением. Представить себя вне этой войны он не мог. Он даже заранее постригся наголо, но на фронт его не направили, пришлось вернуться в Литинститут. Вскоре в Москве был сформирован Истребительный батальон, Кульчицкий вошел в его состав, охранял Центральный телеграф. В начале октября батальон был распущен. Поэт снова приступил к занятиям, но ненадолго. С четвертого, последнего курса он уезжает во фронтовую газету, затем поступает в Московское пулеметно-минометное училище в Хлебникове. 26 декабря 1942 года Кульчицкий в последний раз побывал у Лили Юрьевны, принес ей стихи, которые многие считают лучшими в творчестве поэта.

Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник! Что? Пули в каску безопасней капель? И всадники проносятся со свистом вертящихся пропеллерами сабель. Я раньше думал: «лейтенант» звучит вот так: «Налейте нам!» И, зная топографию, он топает по гравию. Война — совсем не фейерверк, а просто — трудная работа, когда, черна от пота, вверх скользит по пахоте пехота. Марш! И глина в чавкающем топоте до мозга костей промерзших ног наворачивается на чеботы весом хлеба в месячный паек. На бойцах и пуговицы вроде чешуи тяжелых орденов. Не до ордена. Была бы Родина с ежедневными Бородино.

Кульчицкий блестяще владел звукописью. Так, приведенная строчка «скользит по пахоте пехота» долгое время вызывала зависть у отечественных стихотворцев. Поразительно, но редакторы сборников Михаила Валентиновича зачем-то переделали оригинальную строчку, которая еще сильнее, — «спешит по пахоте пехота»! И это не единственная редакторская вольность. Первая тоненькая книжка стихов Кульчицкого была издана в Харькове в 1966 году. Называлась она «Самое такое». Затем последовал сборник «Рубеж» (Москва, 1974). Потом стихотворение Кульчицкого «Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!» кочевало из хрестоматии в хрестоматию. Некоторые стихи поэта публиковали в антологиях, посвященных, в первую очередь, военной поэзии. В 1991 году в Харькове вышла книга «Вместо счастья. Стихотворения. Поэмы. Воспоминания о поэте». Практически в каждом советском сборнике вносились правки в оригинальные стихотворения. То убирали строфу о созвучии лейтенанта с «налейте нам», то такую строфу из стихотворения «Кресты»:

Рвать шнурок на шее, если понял, Никогда не поздно. И верней. Немец, издеваясь над погоном, Скажет немцу: «Я — в душе еврей!» Потом меняли слова в таких строках: Как могильщики, Шла в капюшонах застава. Он ее повстречал, как велит устав. Четырьмя гранатами, На себя не оставив, — На четыре стороны перекрестя.

Естественно, не понравилось слово «перекрестя». Изменили на «перехлестав». «Фантастов Грина, Верна, Маркса» изменили на «Фантаста и провидца Маркса» и т. д. и т. п. Михаил Кульчицкий писал правдиво, как чувствовал, сильно, размашисто — оттого и появлялись среди его истинно коммунистических, «монументальных» стихов этакие занозы, которые мешали жить и издавать его стихи даже после его смерти. Вот пример правдивого, ясного описания окружавшей поэта в детстве действительности:

Но в бурой папахе, Бурей подбитой, на углу между пальцев людей пропускал милиционер, который бандита уже почти что совсем не напоминал.

«Почти»! И ведь это была правда, и Кульчицкий ничего против милиционера этого не имел. Но разве мог пропустить советский редактор такое сравнение в печать?

Поэт в полной мере успел ощутить давление цензуры и при жизни. Для чтения стихотворения «Разговор со Сталиным» долгое время литературоведам нужен был спецдопуск, убирали имена Пятакова и Скрыпника. Но Кульчицкий, как и его друзья, был уверен, что прорвется к читателю. Это происходит только сейчас.

Итак, 26 декабря 1942 года Михаил в последний раз встречался с Лилей Брик. Стихи, которые он ей принес, тоже стали последними. Он договорился прийти встречать Новый год, но вскоре выпускников его училища сняли и отправили под Сталинград. Там последние дни доживала армия Паулюса. И там же оборвалась жизнь Михаила Кульчицкого. Он погиб 19 января 1943 года. Его имя высечено на братской могиле знаменитого Мамаева кургана. Его отец погиб в 1942 году в немецких застенках.

Многие поэты не вернулись с войны. В том числе автор популярной «Бригантины» Павел Коган, Елена Ширман и другие. Борис Слуцкий был ранен, всю жизнь страдал от головных болей и болей в спине. Для него гибель Кульчицкого, которого он едва не боготворил, стала личной драмой. Он добивался издания сборника погибшего друга, посвятил ему несколько стихов. Например, такие:

Писатели в писатели, А ты ни во что не вышел. Зато в могиле, в печати ли Ты всех нас лучше и выше. А ты ни во что не вышел, Ты просто пророс травою. И я, как собака, вою Над бедной твоей головою.

Кульчицкий был настолько любим, что долгое время его друзья не хотели верить в его гибель. То говорили, что он взят в плен, то якобы слышали его фамилию из вагона с проезжающими к местам лишения свободы политическими заключенными. Слуцкий даже запрашивал прокуратуру о судьбе Михаила. Но информация лишь подтверждалась — младший лейтенант Михаил Валентинович Кульчицкий погиб. «Сколько великих стихов он мог бы еще написать!» — восклицает в предисловии к книге «Вместо счастья» Евгений Евтушенко. Но он и с тем, что сделал, останется в истории русской поэзии навсегда.

Курбас Лесь (Александр Степанович)

(род. в 1887 г. — ум. в 1937 г.)

Выдающийся украинский театральный деятель-новатор — режиссер, актер, теоретик театра. Руководитель театра «Березиль», с 1926 по 1933 год работал в Харькове.

Лесь Курбас как-то сказал, что объем таланта определяется количеством ассоциаций, возникающих у художника в связи с тем или иным явлением. В конце перестройки у харьковчан стали снова возникать ассоциации с Лесем Курбасом в связи с местным украинским драматическим театром. Однако еще очень далеко до того, чтобы Курбас занял свое достойное место рядом со Станиславским и Брехтом в багаже отечественных эрудитов.

Александр Степанович Курбас родился 12 сентября (по другим данным — 25 февраля) 1887 года в селе Старый Скалат в семье известного галицкого актера Степана Яновича. Украина в те годы испытывала острый недостаток в национальной интеллигенции. Тонкая прослойка украинских интеллигентов существовала лишь в Западной Украине, где выходили немногочисленные национальные периодические и литературные издания, действовали отдельные гимназии и факультеты в вузах для украинцев. Курбас стал образцом нового украинского интеллигента. С детства он был влюблен в украинский театр и литературу, но имел возможность знакомиться и с достижениями мировой культуры. Александр закончил Тернопольскую гимназию, затем получал историко-филологическое образование во Львовском и Венском университетах. Свободное время Курбас посвящал театру, философии, музыке, языкам. К последним у будущего гениального режиссера были потрясающие способности. Он знал восемь языков и многие пьесы зарубежных авторов перевел сам. Добавим сюда умение играть на рояле, широкие познания в теории мирового и отечественного искусства, хорошее знакомство с творчеством самых разных литераторов всего мира — от Софокла до Рабиндраната Тагора, — и мы получим человека многогранного, подлинного интеллектуала. Очевидцы вспоминают, например, совершенно удивительную библиотеку Курбаса — стены его комнаты были доверху заставлены стеллажами с книгами, книги лежали стопками на столе и стульях, на подоконнике и на полу.

Александр Степанович не ограничивался теорией. К 30 годам он уже имел опыт актерской и режиссерской работы во львовском театре «Руська бесіда», в Гуцульском театре Гната Хоткевича; Курбас основал общество украинских актеров «Тернопольские театральные вечера».

В начале 1916 года сторонники создания нового украинского театра в Киеве узнали, что знаменитый Н. К. Садовский пригласил в свою труппу молодого актера из Галичины. Александр Курбас должен был заменить не менее знаменитого И. А. Марьяненко, который собирался оставить театр. Исполнение новым актером ролей Збигнева в «Мазепе» и Хлестакова в «Ревизоре» было признано экспертами безукоризненным. Прошел слух и о необычайной театральной эрудиции Курбаса. Вскоре он был приглашен на заседание так называемой «двенадцатки», в которую входили студенты и выпускники музыкально-драматической школы Н. В. Лысенко, жаждавшие нового театра. Первая встреча состоялась 16 мая 1916 года, и Курбас очень скоро стал признанным лидером движения.

Нового товарища студийцы называли Лесь. Под этим именем он и вошел в историю украинской и мировой культуры. Молодые режиссеры и актеры создавали свой новый театр. Шла работа над пьесой Софокла «Царь Эдип» в переводе И. Франко, студийцы посещали музеи и выставки, съездили они и в Канев на могилу Кобзаря. В 1917 году членам кружка пришлось задуматься о заработках. Так появился «Молодой театр». Удалось снять в аренду здание театра «Бергонье» и начать представления. Одной из первых пьес, поставленных в «Молодом театре», стало произведение видного общественно-политического деятеля того времени В. К. Винниченко «Черная пантера и Белый медведь». Спектакль этот имел значительный финансовый успех. Последовали и другие пьесы, режиссером некоторых был Курбас, других — Гнат Юра. Актеры учились выстраивать пластические черты образа, настойчиво работать над ритмом стиха, музыкальностью речи.

Начало 1918 года выдалось для театра таким же неясным, как и для всей Украины. Лишь с приходом к власти гетмана Скоропадского появилась определенная стабильность. 21 мая 1918 года был принят устав Общества на доверии «Молодой театр в Киеве». (До того времени такого устава не имел ни один из украинских театров.) Через газету труппа обратилась за поддержкой к общественности и на собранные средства сумела арендовать трехэтажное здание на улице Прорезной. В здании был затеян ремонт, а труппа отправилась в Одессу готовить репертуар.

Следующий период «Молодого театра» можно назвать «одесской коммуной». Жили под одной крышей, питались из одного котла. Готовили одновременно несколько пьес: «В пуще» Леси Украинки, «Затонувший колокол» Г. Гауптмана, «Горе лжецу» Ф. Грильпарцера и др. В Киев труппа вернулась в конце августа 1918 года. Немцы, хозяйничавшие в городе при Скоропадском, попытались было отобрать отремонтированное здание под главную комендатуру, но тут у них на родине случилась революция, и здание осталось за «Молодым театром».

В тот момент, когда в Украине происходит очередная болезненная смена власти (гетманат, Директория, Советы, Деникин…), театр Курбаса развивает самую активную деятельность. В октябре 1918 года был объявлен набор молодежи в «Независимую студию при «Молодом театре». Сезон начался постановкой «Царя Эдипа», где главным героем, по замыслу Леся Курбаса, стал коллективный персонаж — Хор, поражавший зрителя богатством пластично-пространственных и ритмично-декламационных форм. С восторгом публика приняла и «Горе лжецу». Курбас-режиссер вел в этой комедии диалог со зрителем на языке неприкрытой театральности, карнавала, использовал и романтику, и гротеск, и буффонаду. Даже те из актеров, кто не был занят в спектакле, не пропускали ни одной репетиции, участвуя в рождении нового театра.

Спектакль «Рождественский вертеп» продолжал и развивал традиции «Горя лжецу». Для постановки, как видно и из названия, были использованы принципы старинного украинского народного кукольного театра — вертепа. Художник Петрицкий создал для спектакля настоящую «вертепную хоромину», костюмы актеров были изготовлены из марли и бумаги, они разговаривали механически-монотонно, как куклы, за исключением персонажей-людей, окружавших вертеп.

В театре создалась совершенно особая приподнятая атмосфера радостного коллективного творчества. Вместе члены труппы выезжали на танцы и спортивные состязания, отмечали дни рождения, устраивали бенефис Курбаса. При встрече желали друг другу «доброй работы». Появился клуб «Молодого театра» под названием «Мистецький льох».

В апреле 1919 года «Молодой театр» был объединен с первым театром Украинской Советской республики им. Т. Г. Шевченко. Главным режиссером нового театра стал Лесь Курбас. Полного слияния тогда не получилось — слишком разных принципов придерживались труппы двух театров — каждый коллектив продолжал работать со своим репертуаром. В то время Курбас пробует себя и в оперном искусстве — для создаваемого театра музыкальной драмы он ставит оперы «Тарас Бульба» Н. В. Лысенко и «Галька» С. Монюшко. 30 августа — в день, когда на город одновременно с двух сторон наступали деникинцы и петлюровцы, — зажигательный снаряд уничтожил помещение объединенного театра.

В конце года, когда Киев стал опять советским, театралы снова берутся за работу на Прорезной улице. Теперь уже труппы двух театров работают слаженно. Курбас берется за постановку одного из своих лучших спектаклей — «Гайдамаки». Мечта поставить спектакль по мотивам произведений Шевченко не оставляла режиссера с момента создания «Молодого театра». «Гайдамаки» же подходили к создавшейся исторической обстановке.

Для постановки Курбас использовал элементы античной трагедии. В ней важное место играет Хор, а в «Гайдамаков» режиссер ввел «Десять слов поэта». В одном месте хор выражал боль народа, в другом — надежду того же народа и т. д. Курбас использовал синтез света, музыки, скульптурных композиций и слова. В спектакле визуальные национальные признаки практически отсутствуют. Главная декорация — серое полотно, лишь на заднем плане отблески огня. Курбас создал контрастный спектакль. Так, в сцене оплакивания Гонтой своих детей фоном является веселая музыка гайдамацкого разгула. Саксаганский считал эту сцену грубой. Другие же зрители нашли в этой сцене страшный образ Украины 20-х годов. Впервые пьеса была сыграна 10 марта 1920 года. Марьяненко назвал «Гайдамаков» лучшим произведением нового украинского советского театра.

Летом 1920 года Лесь Курбас с рядом ведущих актеров создал «Киевский драматический театр» — «Кийдрамте», труппа начала турне по городам Киевщины. Сначала довольно долго театр находился в Белой Церкви, затем в Умани. «Кийдрамте», чтобы выжить, вынужден был давать спектакли каждую неделю.

В 1922 году Курбас осуществляет новый проект. Создается МОБ — Мистецьке об’єднання «Березіль» [49]. Театр продолжает экспериментировать. Лесь Курбас реформирует театральный язык. В 1923 году он первым среди советских режиссеров получает золотую театральную медаль в Париже. В 1925 году становится самым молодым народным артистом республики. В тот же период Курбас пробует себя и в роли кинорежиссера, работает над фильмами «Вендетта» и «Арсенальцы». Александр Степанович разрабатывает свою режиссерскую методологию, основанную на понятии «образных пересозданий».

В 1926 году театр Курбаса был переведен в Харьков — получил статус столичного. «Березиль» занял помещение бывшего театра Синельникова. Здание было отремонтировано и усовершенствовано. В труппу вошли прекрасные актеры, и слава некоторых из них (после дальнейших трагических событий) даже превзошла славу самого создателя нового театра: Н. Ужвий, А. Бучма, М. Крушельницкий, И. Гирняк, Л. Гаккебуш и др. Ведущей актрисой театра стала и Валентина Чистякова — жена мастера. Курбас был старше ее на 13 лет, а познакомился с ней еще в Киеве. Чистякова занималась в его студии на Прорезной. Сама Валентина так рассказывала о встрече с будущим мужем:

«Я подошла к главному событию всей моей жизни — встрече с Александром Степановичем Курбасом в Киеве 1918 года. Эта встреча решила мою судьбу — и личную жизнь, и творческую. Могло ли быть иначе?.. Личность Александра Степановича — гениального режиссера-новатора, его образованность, исключительное трудолюбие, удивительный талант и в то же время его принципиальность, целеустремленность, не говоря уже о его неотразимом обаянии, не могли не покорить меня, недавнюю московскую гимназистку, с детства мечтавшую о жизни в искусстве».

Самое непосредственное отношение к работе театра в Харькове имели представители столичной культурной элиты: П. Тычина, М. Бажан, О. Вишня, М. Кулиш, Ю. Яновский. Своим учителем называл Леся Курбаса знаменитый Александр Довженко.

Одним из главных принципов «Березиля» было отрицание украинского бытового театра. Ему противопоставлялась метафоричность, философская направленность. Курбас любил некую карнавальную условность, но настаивал на психологической достоверности актерского исполнения. Спектакли «Березиля» были ярки и изобретательны. От условно-психологических «Гайдамаков» Курбас движется к созданию пьес философских. Руководитель «Березиля» утверждал, что творчество актера и режиссера должно строиться не на голой интуиции, а на сознательном отношении к изображаемым событиям, на глубокомпонимании их внутреннего смысла. Курбас предлагал актеру прежде всего сосредоточиться на содержании своей роли и спектакля в целом, осмыслить и вчувствоваться во внутренний мир изображаемого героя, вжиться в ту систему отношений и обстоятельств, в которойгерою предстоит действовать. Вместе с тем он считал необходимым развить у актера способность расслабиться, снять мышечную напряженность, избавиться от власти штампов, традиционных «орудийных средств актера» — все для того, чтобы актер действовал не как актер, а как сама изображавшая личность.

Постоянным автором театра стал М. П. Кулиш. Его пьесы «Мина Мазайло», «Маклена Граса», «Народный Малахий» стали визитной карточкой «Березиля».

На сцене театра шли пьесы и зарубежных авторов. Многие постановки Курбаса в связи с их новаторским обликом вызывали бурные споры как среди культурной элиты, так и в высоких кабинетах. Долгое время Курбас находился под покровительством наркома просвещения Украины Н. Скрыпника. Но в начале 30-х годов общественно-политическая обстановка в стране накаляется. Нарастает вал репрессий, начинается борьба с «национальным уклоном». Сгущаются тучи и надхарьковской богемой. Скрыпник покончил с собой. Дошла очередь и до Курбаса. 5 октября 1933 года после очередного показа спектакля «Маклена Граса» состоялось заседание коллегии Народного комиссариата просвещения УССР по делу Леся Курбаса. Бухгалтер «Березиля» Сахаров вел стенограмму заседания. Благодаря этому, а также воспоминаниям И. Гирняка [50] мы довольно хорошо знакомы с тем, что происходило на заседании. Впрочем, сцена травли художника мало чем отличается от уже известных нам многочисленных осуждений ученых, писателей, политиков. Курбас был обвинен в «украинском национализме» и отстранен от руководства театром. Было также отмечено, что «театр "Березиль"» не смог занять соответствующее место в создании украинского советского искусства». В защиту мастера выступили лишь трое молодых актеров: Б. Балабан, Р. Черкашин и И. Гирняк, а также опытный И. Марьяненко. Сам Лесь Курбас вел себя более чем дерзко. В своем выступлении он дал краткую и сочную характеристику всем высокопоставленным членам коллегии и высказал удивление, что таким людям поручено разбираться в делах культуры. По своему поводу режиссер сказал следующее: «Значит, завтра я должен прийти и начать работать по-новому? Я так не умею». Затем он демонстративно покинул заседание. Среди оставшихся воцарилось молчание. Гирняк вышел вслед за Курбасом. Тот обратился к нему: «Знаешь, с чем ты меня можешь поздравить? С тем, что я последний раз находился в этом крематории».

На следующий день в театре на художественном совете было зачитано постановление об отстранении Курбаса. Женщины плакали.

Главой театра стал Крушельницкий. Надо сказать, что он пытался сохранить некоторые традиции «Березиля». В 1935 году театр стал называться Харьковским украинским драматическим театром им. Т. Г. Шевченко.

Курбас уехал из Харькова в Москву, где его приютил С. Михоэлс. Он дал Курбасу возможность работать над постановкой «Короля Лира». Но уже 25 декабря 1933 года Курбас был арестован. В начале марта следующего года его привезли в Харьков и поместили в тюрьму на Екатеринославской улице (ныне ул. Полтавский шлях). Валентина Чистякова носила ему передачи, но пыталась скрыть это от березильцев. Затем он пропал из поля зрения.

Сейчас нам известно, что Курбас прошел через карельские лагеря, сидел в Соловецком лагере Особого назначения. Там Курбасу поручили работать в знаменитом Соловецком театре. Но режиссеру не хотелось развлекать палачей. Рассказывают, что его постановки были скучны — песни под балалайку да плохая декламация стихов. В конце концов украинского режиссера отстранили от такой работы и перевели на работу лесным сторожем. Впоследствии Курбас работал в другом театре, находившемся в столице Беломорско-Балтийского лагеря Медвежьей Горе. Здесь условия работы были получше, но Курбаса тоже сняли без объяснения причин. «Я все больше убеждаюсь в том, что нас решили медленно, но планово физически уничтожить», — говорил режиссер товарищам по несчастью.

В 1957 году актриса театра им. Шевченко Валентина Николаевна Чистякова получила извещение о том, что ее муж Александр Степанович Курбас признан невиновным. Через четыре года пришла похоронка, сообщавшая, что Курбас умер 15 ноября 1942 года в возрасте 55 лет от кровоизлияния в мозг. Эта дата вошла во многие справочники. Однако сейчас известно, что это неправда. Узник Соловецкого лагеря Лесь Курбас был расстрелян в карельском урочище Сандармох согласно постановлению Особой тройки 3 ноября 1937 года.

Только в конце 80-х годов украинской культуре стали возвращать Курбаса. В 1989 году на здании Харьковского театра им. Т. Г. Шевченко была установлена мемориальная доска. В том же году создан Международный центр Леся Курбаса. В 1994 году по распоряжению правительства Украины создан Государственный центр театрального искусства им. Леся Курбаса. В Киеве установлен памятник выдающемуся режиссеру. Регулярно проводится фестиваль «Березиля». Недавно была издана книга «Философия театра», в которой собраны лекции Курбаса, протоколы заседаний в «Кийдрамте» и «Березиле», приводится стенограмма заседания, на котором режиссер был отстранен от работы, ряд статей о жизни и творчестве художника.

В Харьковском драматическом театре им. Т. Г. Шевченко создана «Малая сцена», получившая название «Березиль». В репертуаре театра пьесы, шедшие еще при Курбасе. На одном из харьковских кладбищ создан Курбасовский мемориал.

Кушнарев Евгений Петрович

(род. в 1951 г.)

Мэр Харькова (1991–1996), губернатор Харьковской области (2000–2004).

В тот момент, когда пишутся эти строки, этот известный харьковский политик вызывает у местного населения разные эмоции. Президентские выборы 2004 года разделили харьковчан, как и жителей всей страны, даже не на два лагеря. Ведь кроме главных фигурантов — двух основных кандидатов на президентское кресло, свое слово, и довольно громкое, успели сказать и другие представители истеблишмента. Одним из ярких персонажей предвыборной и «межвыборной» кампании оказался и харьковский губернатор, известность которого вышла за рамки Слобожанщины.

Впрочем, не будем разбираться в правильности его позиции и поступков. Просто констатируем, что Евгений Петрович действительно один из самых известных харьковчан в стране. Таких харьковчан, «порт приписки» которых ни у кого не вызывает сомнений.

Евгений Кушнарев родился 29 января 1951 года в Харькове. Учился в Харьковском инженерно-строительном институте по специальности «инженер-механик». Институт окончил в 1973 году, после чего поступил на работу инженером-конструктором на завод железобетонных конструкций № 1. Здесь Евгений Петрович «дослужился» до начальника цеха, заместителя начальника конструкторского отдела, а одновременно продвинулся и по партийной линии — в июне 1981 года он становится инструктором Орджоникидзевского райкома КПУ г. Харькова. Так что, как и у многих современных политиков, путь экс-губернатора Харьковской области начинался с работы в компартийных организациях. В том же Орджоникидзевском райкоме Кушнарев последовательно занимал посты заместителя заведующего отделом пропаганды и агитации, заведующего кабинетом политпросвещения. Дальше — повышение. В перестроечные годы Евгения Петровича переводят на работу в городской комитет КПУ, где он заведует орготделом. Вскоре Кушнарева в Харькове уже знали как молодого лидера демократического движения в местной партийной организации. В 1990 году он становится одним из инициаторов создания демократической платформы в Коммунистической партии Украины [51]. 25 февраля новообразованные организации Харькова провели на огромной площади Дзержинского (сейчас Свободы) массовый митинг в рамках всесоюзной акции «Гражданское согласие». Евгений Петрович призвал 80-тысячную аудиторию на ближайших выборах «подписать приговор старой командно-административной системе». В том же году, в апреле, он был избран председателем совета народных депутатов Харькова. В 90-м же году по Салтовскому избирательному округу Кушнарев проходит в Верховный Совет УССР.

Когда 19 августа 1991 года страна узнала о перевороте и образовании ГКЧП, харьковчане не остались в стороне. Протест был не менее сильным, чем во время недавней «оранжевой» революции. Харьковский горсовет под руководством Кушнарева резко осудил путчистов, в то время как область, да и республиканское начальство предпочитали отмалчиваться. Кушнарев же стал местным символом перемен вовласти. Сразу скажем, что он, пожалуй, один из немногих «демократических лидеров» того времени, которым до последнего времени удавалось сохранить свое политическое влияние в уже некоммунистической Украине.

Первые годы независимости карьера харьковского мэра Кушнарева неуклонно развивается в лучшую для него сторону. И это несмотря нато, что любовь населения он, естественно, подрастерял. Иначе в то тяжелое время и быть не могло. Страна продолжала переживать тяжелейший экономический кризис, многие люди уже переделали соответствующим образом слово «демократы» и тянулись к «хозяйственникам» старого образца. Таким, как, к примеру, областной руководитель Александр Масельский. Говорят, отношения между двумя главными лицами Харьковщины складывались не самые лучшие. Консервативное окружение Масельского не испытывало особой симпатии к недавнему борцу против коммунизма. С другой стороны, говорить о войне между областным и городским начальством не приходится.

Значительную часть времени мэра занимали вопросы приватизации коммунального имущества, приходилось быстро овладевать законами рыночной экономики, что Евгению Кушнареву вполне удалось — он даже стал кандидатом экономических наук. Кроме того, в деятельности Кушнарева всегда очень большое место занимали самые различные проекты, направленные на развитие своеобразного «городского самосознания» харьковчан. Отсюда множество культурных проектов в виде учреждения и поддержки конкурсов музыкантов, учителей, студентов (особенно тех, кто пишет работы на региональную тематику), издание книг (например, знаменитой «Истории Харькова» Багалея и Миллера) и т. д. В частности, за 1990–1996 годы был создан Фонд юных талантов, муниципальная галерея, Дом Нюрнберга, музей Шульженко, Чичибабин-центр и т. д. и т. п. Возрождена традиция присуждения звания «Почетный житель Харькова», в 1995 году создан всемирный клуб харьковчан «Земляки».

Много говорилось об особом статусе, который должен иметь город Харьков. В период постоянных проблем в энергетике тема дружбы с Россией в русскоязычном городе становится особенно актуальной. Одновременно Кушнарев активно продвигает «региональные» идеи и по всей Украине. В 1994 году именно он становится президентом Ассоциации городов Украины и руководит этой организацией до 1997 года. Это был не первый и не последний его политический проект. С июля 1995 года он является председателем народно-демократического объединения «Новая Украина», которое пыталось активно влиять на формирование власти в стране, организовывать большие блоки партий центристского характера. В какой-то момент в этом своеобразном политическом клубе взял верх курс на монопартизацию — создание «партии власти». В результате появилась Народно-демократическая партия [52], и в феврале 1996 года Евгений Петрович стал заместителем главы НДП — вскоре главной провластной партии, которой руководил премьер-министр В. Пустовойтенко и членами которой быстро оказалось значительное число чиновников страны. Харьков был одним из оплотов НДП, партия стала политической основой «Новой Украины», а Кушнарев превратился в политика всеукраинского масштаба. Вообще, публичная политика всегда пользовалась особой любовью Евгения Петровича. Недаром в конце 2004 года, снова выйдя на митинги и занявшись партийным строительством, он говорил, что соскучился по ней.

В апреле 1996 года умер Александр Степанович Масельский и на его место был назначен соратник Кушнарева по партии Олег Демин. В отличие от Евгения Петровича, Демин был не так активен в работе над собственным имиджем. Далеко не сразу он начал менять областное руководство, а вот в отношениях с мэром некоторые разногласия были. Долго, однако, рука об руку Кушнарев и Демин не проработали. Конец 1996 года — очередная ступенька в карьере первого из них. Пока что самая высокая в жизни Евгения Кушнарева. Достаточно неожиданно для многих обитателей украинского политического Олимпа харьковский мэр становится главой Администрации Президента Украины. Пребывая на этой должности, одновременно он был председателем Комиссии по государственным наградам Украины, заместителем председателя Государственной комиссии по проведению в Украине административной реформы, членом Совета национальной безопасности и обороны Украины.

Тогда об особой роли главы президентской Администрации еще не так много говорили, но Евгений Петрович часто появлялся перед камерами, охотно делал различные заявления. В роли одного из ближайших советников президента Кушнарев активно поддерживал идею реформы избирательной системы — он последовательный сторонник формирования четкой партийной системы в стране. О партиях, блоках, объединениях бывший харьковский губернатор может говорить долго и достаточно компетентно. Это его конек.

Судя по всему, политическая элита харьковчанина приняла не слишком охотно. Президенту, похоже, не нравились амбиции и активность нового помощника, депутаты обвиняли Кушнарева в том, что он усугубил противостояние между Радой и Президентом, говорили и о том, что Евгений Петрович продолжает рассматривать Харьков как главную столицу Украины, что не нравилось киевским коллегам. В общем, в 1998 году Кушнарев был снят со своей должности, и его политическое будущее выглядело туманным. Правда, в НДП он даже повысился — стал первым заместителем главы партии, а в 1999 году был координатором предвыборного блока «Наш выбор — Леонид Кучма». Но сама партия стремительно теряла политический вес.

В октябре 2000 года последовало опять достаточно неожиданное назначение — Кушнарев вернулся в Харьков в качестве губернатора, что открыло новую страницу в деятельности героя статьи. С тех пор до совсем недавнего времени жители Харькова воспринимали Кушнарева как данность, один из неотъемлемых «атрибутов» города. В деятельности Евгения Петровича находят и отрицательные и положительные моменты. Надо сказать, что за последние годы, если можно так выразиться, дыхание города стало более ровным. Как-то урегулировались отношения между руководящими организациями, бизнесменами, районами и областью… В этот же период несколько стабилизировалось экономическое положение в стране, реже стали звучать слова «не хватает средств», «не выплатили зарплату»… Трудно сказать, кому можно приписать эти достижения — правительствам, губернатору или, может, самим украинцам, сумевшим наладить работу, приспособиться к новым условиям существования. Сам Евгений Петрович довольно убедительно в интервью рассказывает о постоянном повышении за время его правления экономических показателей в области, улучшении психологического климата. Не только область, но и город Харьков до недавнего времени воспринимал именно Кушнарева как главного местного руководителя.

Стоит отметить, что губернатор опять проявил себя как человек, стремящийся быть на виду. Особенно хорошо это было заметно на примере различных культурных мероприятий. Многие представители театра, литературы, музыки искренне считают Кушнарева гибким, современно мыслящим, продвинутым региональным руководителем. (Среди таких его поклонников, например, Андрей Жолдак.) Кушнарев любит привлекать к работе молодежь, оперирует современными экономическими, психологическими, компьютерными понятиями, пользуется данными социологических исследований, имеет свой очень неплохой сайт, недавно издал книгу о знаменитых людях Харькова.

За различные свои достижения Евгений Петрович не раз награждался как в Украине, так и за ее пределами: он кавалер ордена Ярослава Мудрого V степени (1998 год), ордена Святого князя Владимира II степени (1995 год), ордена Почетного легиона (Франция, 1997 год).

События конца 2004 года, конечно, серьезно повлияли на положение в обществе Евгения Петровича. Губернатор открыто встал на сторону Виктора Януковича, в какой-то момент областной совет передал ему в руки чрезвычайные полномочия и пост главы облсовета. Через некоторое время Кушнарев уже был на съезде представителей советов городов Востока и Юга Украины в Северодонецке, а затем организовал и провел подобный съезд в самом Харькове. Оппоненты обвинили главу Харьковской обладминистрации в «сепаратизме». Новый президент, естественно, назначил нового губернатора. В Харькове суд и облсовет лишили Кушнарева поста председателя облсовета. Экс-губернатору осталось заниматься политической деятельностью. Оперативно была создана партия «Новая демократия», готовящаяся к парламентским выборам 2006 года, одна из стратегических целей этой партии — федерализация Украины. Под эгидой Кушнарева начало действовать и молодежное объединение «Вместе вперед!»

Евгений Петрович женат, имеет взрослых сына и дочь (они, кстати, родились с разницей в двадцать минут). Лидер «Новой демократии» любит охоту, футбол и рыбалку, много читает. Но даже вынужденная отставка, похоже, не дала ему повода расслабиться. Так что мы наверняка еще увидим и услышим Евгения Кушнарева — знаменитого харьковчанина постсоветской эпохи.

Ландау Лев Давидович

(род. в 1908 г. — ум. в 1968 г.)

Гениальный физик-теоретик. Нобелевский лауреат по физике 1962 года.

Лев Ландау был человеком совершенно поразительным. Как часто его биографы говорят о том, что он будто спустился с другой планеты! Дело не только в удивительном даровании ученого, Дау вообще к жизни, к людям относился так, как никто вокруг. В первую очередь — очень искренне. Его Правда шокировала родных и коллег. Он не бравировал оригинальностью — он таким и был. Мещанство, общепринятые нормы поведения, карьеризм, эгоизм — это лишь небольшой перечень антонимов к имени «Ландау».

Незаурядность Льва Давидовича выяснилась в самом раннем детстве. Ландау был вундеркиндом (да и остался им, по крайней мере, до трагической автокатастрофы в 1962 году). Родился ученый 22 января 1908 года в Баку. Отец его был довольно известным в соответствующих кругах инженером-нефтяником, мать — Любовь Вениаминовна — работала врачом. (Она не только практиковала, но и занималась медицинской наукой, опубликовала немало специальных работ.) Лев был младшим ребенком, старшей была Софья. О своем отце впоследствии выдающийся физик отзывался как о «зануде». Давид Ландау воспитывал мальчика поначалу в сугубо гуманитарном духе. Усадил его в пять лет за рояль. Но музыка оказалась как раз тем предметом, который Ландау никак не давался. Лев Давидович поражал своих коллег знаниями в области истории и искусства, очень любил драматический театр, но музыку, в том числе балет и оперу, не понимал. Поэтому, будучи маленьким, Лева всячески избегал скучных занятий — гораздо больше ему нравилось читать и решать задачки. Не стоит удивляться тому, что уже в шесть лет Ландау, якобы на стене сарая, записывал какие-то математические выражения — ведь уже через семь лет он окончил среднюю школу с отличием…

С маленьким Ландау было нелегко справиться, его считали трудным ребенком, «мальчиком наоборот». Он категорически отказывался быть послушным, более всего стремился к свободе. В десять лет Лева заявил, что стричься — это занятие, недостойное мужчины. Отец попытался сделать сыну внушение, но тут в дело вмешалась мать. «Давид, Левушка — добрый и умный мальчик, — сказала Любовь Ландау, — вовсе не сумасшедший психопат. Насилие — это не метод воспитания. Он только очень трудный ребенок, его воспитание я беру на себя, а ты займись Сонечкой».

В 13 лет, как уже было сказано, Лев уже закончил школу. Сразу в университет ему поступить не дали не то родители, не то ошеломленные таким юным возрастом абитуриента профессора. Так что год Лев Давидович провел в Бакинском экономическом техникуме. Но в следующем году (1922-м) Ландау все-таки поступил в Азербайджанский государственный университет. Приемная комиссия ничего не могла поделать: мальчик знал едва ли не больше, чем сами ее члены. Юный Ландау занимался сразу на двух факультетах — физико-математическом и химическом. Через два года после поступления Лев перевелся на физический факультет Ленинградского университета — поближе к центру молодой советской физики под руководством Иоффе. В 1927 году (в 19 лет) Ландау окончил университет и поступил в аспирантуру Ленинградского физико-технического института. К этому времени «золотой мальчик» опубликовал уже четыре научных работы.

Естественно, одаренному физику, как и многим его молодым коллегам, дали возможность пройти стажировку за границей. Лев Давидович быстро освоился в Европе, поскольку немецкий и французский языки знал с детства, а английский выучил на вполне пристойном уровне за месяц работы с учебниками перед поездкой. (По возвращении в Союз он уже, конечно, совершенно спокойно разговаривал по-английски.) Командировка длилась с 1929 по 1931 год. Ландау работал и учился в Германии, Англии, Швейцарии, Дании, Нидерландах. Наиболее значимыми были его встречи с основателями квантовой механики — гигантами физики XX века — Паули, Гейзенбергом, Бором. Последнего Ландау всегда называл своим учителем, отзывался о нем с исключительным почтением. За границей Лев Давидович провел исследования в области свободных электронов и релятивистской квантовой механики.

В январе 1930 года у Паули в Цюрихе Ландау заинтересовало квантовое движение электронов в постоянном магнитном поле. Решил он эту задачу весной в Кембридже у Резерфорда, создав теорию электронного диамагнетизма металлов («диамагнетизм Ландау»). Эта работа сделала 22-летнего Ландау одним из известнейших физиков-теоретиков мира.

Льву Ландау предлагали остаться в Англии, США или другой стране — его ждала отличная зарплата, роскошное жилье и другие радости жизни. Но советский физик отказался наотрез, он хотел «делать первоклассную физику для мировой науки и первоклассных физиков для советской страны». Надо сказать, что ученый еще в юношеском возрасте увлекся марксизмом — изучил «Капитал», по памяти цитировал Энгельса и Ленина. Советские идеалы и в то время, и даже позже — в годы сталинских репрессий и всех многочисленных перекосов в советской политике, идеологии и т. п. — Ландау полностью признавал и принимал. Но он так и не стал ни комсомольцем, ни партийным. Говорил, что слишком часто за работой забывает о собраниях. Кроме того, принимая марксизм, Ландау категорически не хотел принимать лжи конкретных государственных деятелей и институтов, назойливой пропаганды, штампов и лозунгов, для него всегда важно было сохранить свое мнение, а не подчиниться большинству. Возвращаясь к вопросу о работе на Западе, следует отметить, что Лев Давидович чуть не основной причиной своего нежелания там работать называл тот факт, что в капиталистических странах слишком большое влияние имеет религия. Ее Ландау считал несовместимой с настоящей наукой, тем более естественной. «Вы, конечно, можете верить в Бога, — говорил он зарубежным коллегам, — но при чем же здесь физика?».

В 1931 году Лев Ландау вернулся в Ленинград, а вскоре переехал в Харьков, где создавался гигант советской науки — Украинский физико-технический институт. С Первой столицей Советской Украины связано очень многое и в научной биографии, и в личной жизни выдающегося отечественного физика.

Совсем еще юный Ландау занял должность заведующего теоретическим отделом УФТИ. Практически одновременно он возглавил кафедру теоретической физики в Харьковском инженерно-механическом институте и в Харьковском университете. Ландау быстро стал центральной фигурой в харьковской (а на тот момент, следовательно, и в советской) науке. Главным его коньком была теоретическая физика. Лев Давидович виртуозно владел математическим аппаратом и обладал широчайшей физической эрудицией, что позволяло ему быстро, четко и прозрачно объяснять самые сложные эксперименты, самые разные явления. Его интересовало в физике практически все, поэтому его называли «последним физиком-универсалом». Поразительно, но для своих вычислений Ландау не пользовался, как правило, ни логарифмической линейкой, ни справочниками. Обладая ясной головой и уникальной памятью, Ландау и «в уме» мог проделать сложнейшие операции, а главное — сразу найти ключ к пониманию тех или иных процессов, определить правильное направление для решения важных теоретических задач. Многие коллеги сравнивали его мозг с мощной логической машиной — настолько велика была уверенность в том, что Ландау может разобраться во всем, что его выводы верны.

В Харькове Ландау публикует работы на такие различные темы, как происхождение энергии звезд [53], дисперсия звука, передача энергии при столкновениях, рассеяние света, магнитные свойства материалов [54], сверхпроводимость, фазовые переходы веществ из одной формы в другую и движение потоков электрически заряженных частиц. В 1934 году Лев Давидович получил из рук Академии наук СССР докторскую степень без защиты диссертации (напомним, что было ему в тот момент 26 лет).

Очень важное место в работе Ландау всегда занимало преподавание. Подготовке кадров ученый придавал особое значение, создав в СССР свою школу физиков. Начало этой работе было положено как раз в Харькове. Ландау был очень недоволен уровнем знаний студентов физических факультетов, поэтому принялся самостоятельно разрабатывать новые требования к молодым ученым. Лев Давидович составил очень суровую программу подготовки — «теоретический минимум». Те, кому удавалось сдать «теорминимум», допускались к участию в семинарах Ландау. За тридцать лет активной педагогической деятельности ученого «минимум» покорился четырем десяткам человек. Почти все они стали академиками.

Другим важнейшим делом Дау на ниве преподавания стал знаменитый многотомный курс теоретической физики. Его Лев Давидович писал вместе с другим харьковчанином — Евгением Михайловичем Лифшицем. Начиная с 1935 года, работа продолжалась еще двадцать лет, некоторые тома были изданы уже после катастрофы 1962 года без Льва Давидовича. За свою работу авторы получили Ленинскую премию в 1962 году. Сейчас «Ландафшицем» пользуются сотни тысяч студентов не только в постсоветских странах, но и во всем остальном мире.

О соавторстве и содружестве Ландау-Лифшиц ходит очень много разговоров и легенд. Еще в 30-е годы ученые и студенты-физики достаточно ясно говорили, что в учебнике нет ни одной строчки, которую написал Ландау, и нет ни одной идеи Лифшица. Дело в том, что Лев Давидович, виртуозно владея устной речью, совершенно не хотел и не умел последовательно и тщательно излагать свои мысли на бумаге. Многие (если не большинство) статей писали за него другие люди — хотя идеи давал Ландау, зачастую он просто надиктовывал своим «соавторам» текст. Сам ученый своего ближайшего друга Женьку (т. е. Евгения Лифшица) в кругу родных достаточно откровенно называл человеком, обладающим умом и способностями добросовестного клерка, как ученого Ландау своего соратника совершенно не воспринимал, хотя и уважал за практическую жилку и житейскую мудрость. По мнению жены Ландау, эта житейская мудрость выражалась в патологической жадности, доходящей до скупердяйства, в карьеризме, паразитизме «на Ландау». Евгений Михайлович действительно очень обязан своему более талантливому товарищу. В науке его имя было бы, вероятно, просто неизвестно без учебника. Финансовое благополучие тоже напрямую зависело от работы с Дау. Лифшиц с женой даже жили довольно долгое время в Москве на квартире четы Ландау. Впрочем, крайне неприглядный образ старшего брата Лифшица [55], нарисованный Корой Ландау, вероятно, не совсем верен.

В Харькове Лев нашел не только интересную работу, но и любовь. Ею стала одна из первых харьковских красавиц — Конкордия Терентьевна Дробанцева, или просто Кора. Ко времени ее встречи с молодым ученым у нее уже была позади насыщенная разнообразными драматическими событиями жизнь. Конкордия бежала из Киева, где ее преследовал вооруженный поклонник, один раз она была замужем. Лев же к своим 27 годам еще ни разу не целовался с женщиной. Познакомился он с будущей супругой на выпускном вечере химиков Харьковского университета. Химический факультет окончила и Кора, на следующий день она поступила на работу технологом в шоколадный цех. По вечерам ее поджидал у проходной Ландау. Ухаживал он красиво и оригинально — приносил охапки роз, говорил шокирующие, но приятные комплименты, стоял под окнами квартиры, прибегал по ночам. Себя Ландау относил к «красивистам», особенно же трепетно относился к женской красоте. Он разработал собственную систему оценки женщин по четырехбалльной шкале и, идя по улице, мог показывать спутнику несколько пальцев, имея в виду оценку той или иной «девице». Кору, естественно, оценивал очень высоко, но, когда зашел разговор о женитьбе, замахал руками. «Хорошее дело браком не назовут», — кричал темпераментный Ландау. Супружеский союз ученый называл мелким кооперативчиком. «Так ты просто хочешь, чтобы я была твоей любовницей», — возмущалась Кора. «Именно! — отвечал пылкий влюбленный. — Я не просто хочу, я мечтаю об этом! Подумай, какое прекрасное это слово — любовница!» Кора не устояла перед напором кавалера. Пришлось жить с ним в гражданском браке. Возлюбленная должна была взять в свои руки быт ученого — только тогда он начал одеваться опрятней, в более дорогие и модные вещи. Благо, зарабатывал Лев Давидович уже тогда очень неплохо — вот только не знал толком, куда девать деньги. К сервизам, люстрам, мебели и т. п. Дау всегда относился совершенно равнодушно. Да и внешним видом интересовался очень мало до того, как стал академиком. Рассказывают, что недоброжелатели в свое время даже подавали жалобу университетскому начальству на внешний вид вечно встрепанного и мятого молодого профессора.

Ближайшими друзьями Ландау в Харькове была чета Шубниковых — Лев и Ольга (Трапезникова). У них рассеянный и непрактичный Дау проводил очень много времени, «кормился» до того, как окончательно сошелся с Корой. Вместе с ними ездил отдыхать. По возвращении из очередной курортной поездки и произошло то, что вынудило Льва Давидовича срочно покинуть Харьков. «Черный ворон» взял Шубникова [56]. Дау был подавлен этим известием. Скоро начались нападки на него самого, Ландау обвиняли в чтении физики с буржуазных позиций. Кора быстро разобралась в ситуации, собрала Льва и отправила его в Москву. Там Ландау принял на работу в Институт физических проблем Петр Леонидович Капица. Шел 1937 год.

Лев Давидович не переносил подлости и вранья, но по наивности своей напоминал ребенка. Острый на язык Ландау часто очень резко отзывался о работах корифеев советской и не только советской науки. Известна легенда о том, как Дау громко пошутил на лекции, которую читал в Харькове знаменитый Поль Дирак, — «Дирак-Дурак». Бор в свое время отмечал несдержанный характер ученика: «Дау, не кричать, а критиковать», — часто говорил датский ученый своему молодому коллеге. Среди советских академиков Ландау быстро нажил себе немало врагов — до них доходили отзывы Льва Давидовича. Вот один из «невинных» розыгрышей Ландау. Он попросил Нильса Бора (тоже любившего пошутить) прислать телеграмму на имя одного из сотрудников Льва Давидовича, в которой бы сообщалось о выдвижении того на Нобелевскую премию. Пришли и другие «официальные запросы», в которых жертве розыгрыша предлагалось срочно составить машинописный список работ в нескольких экземплярах. «Будущий лауреат» все сделал очень быстро и в положенный день появился в институте со всеми документами. «С 1-м апреля!» — приветствовал его Лев Ландау.

Прямолинейность, бескомпромиссность Ландау подчеркивают все знавшие его современники. Он открыто (и до, и после ареста) высказывал самые крамольные мысли о существующем советском строе. Вообще, жизнь Дау спасла его гениальность именно как ученого-физика. Любой артист, писатель, общественный деятель, биолог или врач были бы, несомненно, изолированы от общества, а скорее всего, лишились бы жизни, имей они такие убеждения, высказываемые вслух. В 1937 году Ландау подготовил к изданию и распространению листовку, в которой говорилось о предательстве сталинским руководством дела революции. Итак, не самого благонадежного физика немедленно арестовали, начались допросы. В тюрьме Лев Давидович провел около года, когда выходил, еле стоял на ногах. (У Дау и так при росте 182 см в нормальное время было весу меньше 60 кг.) Но о тюрьме отзывался с юмором — в камере он написал четыре научные работы, а еще «мог спокойно ругать Сталина и не бояться, что завтра арестуют». Помог же ему выбраться из лап Берии Капица. Необходимость отпустить выдающегося физика он обосновывал целесообразностью, сказал, что ни о каком атомном проекте без Ландау Советский Союз может и не думать. (Были, вероятно, у Капицы и другие соображения. Он как раз осуществил эксперимент с гелием при низкой температуре. Результаты оказались неожиданными, а теоретически объяснить их, по мнению Петра Леонидовича, мог только один человек — тот, что находился в Бутырке.) При разговоре с высокопоставленным просителем Лаврентий Павлович показал ему показания против него самого, которые дал на допросе Ландау, что, однако, совершенно не смутило прекрасно знающего о методах таких допросов Капицу. Письмо в защиту Ландау направил Советскому правительству и Нильс Бор.

Итак, Дау оказался на свободе. Капицу он отблагодарил сполна. В 1940–1941 годах он создал теорию сверхтекучести гелия II, которая объяснила все известные тогда его свойства и предсказала ряд новых явлений, в частности существование в гелии второго звука. В основу своей теории Ландау положил представление о возбужденных состояниях квантовой системы как совокупности квазичастиц с определенным энергетическим спектром. Эти исследования положили начало физике квантовых жидкостей. В 1956 году Ландау развил теорию таких жидкостей (теорию ферми-жидкостей).

Выйдя из тюрьмы, Лев Давидович вызвал к себе в Москву Кору и все же женился на ней. Только перед заключением брака он заключил с ней «Брачный пакт», согласно которому супругам разрешалось «крутить романы» на стороне. Ландау был совершенно убежден, что ревность — самое ужасное человеческое чувство, этот неординарный человек абсолютно не признавал никакого ограничения человеческой свободы. И он пошел гораздо дальше многочисленных теоретиков свободной любви. Дау действительно верил в нее и действовал сообразно своим убеждениям. Долгие годы его занимала только Кора. Он признавался жене, что и рад бы найти любовницу, но они все некрасивые, Коре и в подметки не годятся. Но в 1946 году она родила сына Игоря. Когда она была еще беременной, Лев Давидович наконец-то нашел себе подходящих «девиц». Со своими любовницами он приходил домой и просил жену посидеть тихо. С детской непосредственностью он рассказывал супруге о своих похождениях, но убеждал, что любит только ее. И, похоже, это была абсолютная правда. Одновременно Ландау очень беспокоился и о личной жизни Коры — сам сводил ее с какими-то потенциальными любовниками, старался ускользнуть из дома, чтобы жена могла развлечься с гостем. Кора утверждает, что пыталась подыгрывать, но ничего не получалось.

Свою теорию «Как правильно мужчина должен строить свою жизнь» Ландау охотно сообщал друзьям, родным и коллегам. Его дача и квартира всегда были к услугам всех знакомых, искавших уединения со своими «нелегализованными» возлюбленными. В среднем ящике стола Дау держал большую сумму денег, которую называл «Фондом помощи подкаблучникам». («Подкаблучники» — это все верные мужья.) Из этого фонда друзья Ландау получали деньги на поездки в Крым, рестораны и т. п. Кстати, Дау не держал денег на сберкнижке, больше половины всех зарплат, премий и многочисленных книжных гонораров отдавал Коре — «на содержание дома и мужа», а оставшуюся часть оставлял себе «на карманные расходы» и упомянутый фонд. Помогал он деньгами не только подкаблучникам, но и просто нуждающимся в помощи близким и не очень людям. В том числе сестре Соне и ее дочери Элле, Лифшицам и многим-многим другим. В частности, семьям физиков, репрессированных в то же время, что и Ландау, но в отличие от него не амнистированных.

Во время войны Ландау были эвакуированы в Казань. Лев Давидович был привлечен к решению военных задач, имел определенное отношение к разработке первого ракетного оружия, занимался теорией взрывом. За свою работу во время войны он получил первый свой орден — «Знак Почета», которым гордился больше, чем какой-либо другой своей наградой.

Затем Лев Ландау вынужден был заниматься атомной бомбой. «Нельзя позволить, чтобы такое страшное оружие принадлежало только американцам», — говорил ученый. Но в то же время он совсем не хотел посвятить свою жизнь работе «на оборонку». Курчатову Ландау поставил условие: «Бомбу я рассчитаю, сделаю все, но приезжать к вам на заседания буду в крайне необходимых случаях. Все мои материалы по расчету будет к вам привозить доктор наук Зельдович, подписывать мои расчеты будет также Зельдович. Это — техника, а мое призвание — наука». За участие в атомном проекте Ландау получил Звезду Героя Соцтруда в 1953 году. Трижды после войны Лев Давидович получал Государственную премию СССР.

После войны Ландау жили на территории Института физических проблем, в доме и квартирах, построенных по английскому образцу под личным контролем Капицы. Кора говорила, что ее радует близкое соседство квартиры с институтом, поскольку ее муж выходил из дому без теплой одежды, часто задерживался на работе, забывая об обеде и ужине, — приходилось вызванивать, требовать подойти домой поесть. Иногда Ландау даже удивлялся: «А я разве сегодня еще не ел?» От кабинета в институте ученый отказался — важные научные разговоры вел в коридорах, прогуливаясь в парке института. Исключительно интересно проходили семинары, на которых выступали с докладами ученики Дау. Они утверждают, что их любимый учитель не знакомился лично с иностранной литературой — о последних достижениях узнавал из их выступлений, но тут же схватывал основную суть, делал лаконичные, но поразительно меткие замечания, часто сам хватался обсчитывать то, что уже считали его коллеги за рубежом, и приходил к самостоятельным серьезным выводам. Со своими знакомыми он походя, щедро делился сотнями и тысячами идей. Так что его многочисленные соавторы были вознаграждены за свой совместный труд с Дау, они жадно ловили каждое его слово. Часто во время разговора взгляд Ландау сосредоточивался на одной точке, он переставал слушать собеседника — это означало, что его мозг опять схватился за нечто новое, сулящее большие перспективы. Больше всего Дау любил работать дома на тахте. Он лежал, обложившись подушками, и быстро исписывал попавшиеся под руку листки бумаги, потом по своему обыкновению бежал куда-то, потом кричал, что нигде не может найти очень важного «такого маленького измятого листочка», который искал вместе с женой во всех углах своей комнаты и находил в кармане халата.

Справочники пишут, что научные работы Ландау посвящены самым разным проблемам теоретической физики, но основными (даже забавное в данном контексте слово) разделами, в которые он внес значительный вклад, «следует считать квантовую механику, физику твердого тела, теорию фазовых переходов второго рода, теорию ферми-жидкости и теорию сверхтекучей жидкости, теорию космических лучей, гидродинамику и физическую кинетику, квантовую теорию поля, физику элементарных частиц и физику плазмы». Помимо собственных важнейших исследований в данных областях, значительных успехов достигли и ученики Ландау, которыми себя с гордостью называли и называют И. Лифшиц, А. Ахиезер, А. Мигдал, А. Халатников, В. Гинзбург, А. Абрикосов. Последние двое своей Нобелевской премией, врученной в 2003 году, обязаны работе по сверхпроводникам, которую они делали вместе с Ландау. В 1946 году, минуя статус члена-корреспондента, Ландау был принят в действительные члены Академии наук СССР. Выдвигавший его С. Вавилов в своем выступлении сказал: «Я не знаю, как вам, а мне стыдно, что я академик, а Ландау — еще нет».

Величайшим грехом человека Ландау называл скуку. Не только работа позволяла ему избавиться от нее, но и легендарное чувство юмора. Собственно, Дау — это классический советский физик-юморист — образ, эксплуатируемый всеми, кто хочет рассказать о том, как весело жили молодые советские ученые в 50-60-х годах, человек, который и принес, наверное, в научную среду столь необходимую самым серьезным людям легкость в общении, острый ум, умение развлекаться. Еще в Харькове на двери кабинета Ландау было написано «Осторожно, кусается!», когда в УФТИ ввели пропускную систему, свой документ Лев Давидович прикреплял чуть ниже спины, его парадоксы, вскользь брошенные фразы стали крылатыми. И после ареста Ландау остался таким же остроумным, веселым человеком. Когда в 1958 году отмечался его пятидесятилетний юбилей, ученики и коллеги учли характер Дау и устроили настоящий капустник без напыщенных монологов и церемоний. У входа гостей мероприятий ожидала надпись «Поздравительные адреса оставлять на вешалке», со сцены было зачитано, что каждый, употребивший слова «выдающийся вклад в науку», «трудно переоценить» и т. д., будет подвергнут штрафу [57]. Ландау подарили львиный хвост, который он тут же прикрепил к ремню; скрижали, на которых вместо заповедей были вырезаны 10 основных научных результатов, достигнутых физиком. Была зачитана телеграмма от Ю. Харитона: «Дау, не огорчайтесь! Кому теперь нет пятидесяти, разве какому-нибудь мальчишке?».

7 января 1962 года случилась беда. В этот день Лев Ландау отправился из Москвы в Дубну, где он намеревался решать семейные проблемы своей племянницы Эллы. Ехал он в машине со знакомой семейной парой. На скользкой дороге водитель не справился с управлением, врезался в самосвал. Удар пришелся как раз в то крыло, к которому был прижат Лев Ландау. Никто из пассажиров кроме него не пострадал, у него же были серьезнейшие повреждения внутренних органов, прорыв легких, перелом костей таза, тяжелая черепно-мозговая травма. Ландау без сознания (оно вернулось к нему лишь через несколько недель) был направлен в больницу, вокруг собрались светила советской медицинской науки, постоянно проводились консилиумы, в Москву срочно прибыли ведущие специалисты из Канады, Франции и Чехословакии. Диагноз был неутешительный. Доктора не верили в то, что жизнь выдающегося ученого удастся спасти. Весь научный мир был потрясен известием о катастрофе. Московские же физики организовали постоянное дежурство в больнице, двор был полон машин и людей, на дверях институтов вывешивались сводки о состоянии здоровья Льва Ландау, был организован сбор средств, уникальные препараты передавали западные коллеги. И чудо свершилось — Дау вытянули с того света. В 1962 году из Стокгольма ему привезли к постели Нобелевскую премию «за основополагающие теории конденсированной материи, в особенности жидкого гелия».

Однако оказалось, что физик больше не может заниматься наукой. Он не сразу стал узнавать людей, восстановилась дальняя память, но то, что происходило вчера, час назад и т. д., Ландау вспоминал с большим трудом. Пропало чувство юмора, свободолюбие — теперь Дау полностью подчинялся Коре и, судя по всему, не всегда понимал, что происходит вокруг. Коллеги пошли на беспрецедентный шаг — сохранили за неработоспособным Ландау должность завтеоротделом Института физических проблем. Для того чтобы получать зарплату, он должен был лишь являться на заседания научного совета. Он приходил, опираясь на медсестру, и смотрел на часы. Говорил соседям: «Кора сказала, что, когда минутная стрелка укажет на шесть, я смогу уйти». Уже в конце жизни физик говорил о том, что происходило до 1962 года: «Это было еще при мне». Лев Давидович Ландау умер 1 апреля 1968 года в больнице, куда он попал из-за непроходимости кишечника.

Именем выдающегося ученого был назван новый Институт теоретической физики. Было издано множество книг воспоминаний — благо, Ландау оставил «богатый материал». К сожалению, еще у постели больного ученого разгорелась нешуточная «грызня» (иначе и не назовешь) между Корой, супругами Лифшиц, Эллой, последней пассией Ландау [58] … Кора обвиняла Лифшица в том, что он сам побоялся везти Дау в Дубну по гололеду, в том, что он, якобы, украл какие-то вещи мужа; Элла пишет, что Кора ни разу не посетила больницы, где лежал без сознания Ландау, не дала денег на его лечение; та, в свою очередь, не отрицает, что долгое время не была в клинике, но объясняет это присутствием там любовницы (именно поэтому Кору, якобы, останавливали физики еще при входе)… Лев Ландау свято верил в свои идеалы дружбы, любви, свободы, верил и в то, что сумел увлечь ими близких, дорогих ему людей. Кажется, это не совсем так.

Зато ему удалось сделать для своих учеников, для науки, Земли, всего человечества столько, что облик его видится чистым, несмотря ни на что.

Либерман Евсей Григорьевич

(род. в 1897 г. — ум. в 1981 г.)

Экономист. Опубликовал в 1962 году сенсационную статью, в которой резко критиковал советскую экономику. Для спасения экономики предлагал использовать рыночную модель. Считается одним из отцов «Косыгинской» экономической реформы.

«В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань» — эти поэтические строки, по мнению многих, как нельзя лучше подходят к идеям, которые проповедовал Евсей Либерман. Однако, с другой стороны, любое упоминание рыночных категорий в Советском Союзе уже несло в себе какую-то надежду на исправление ситуации. Тем более, что это упоминание состоялось при поддержке властей. Недаром статья Либермана обеспечила ему широкую известность не только в Украине (где его с тех пор в учебниках называют самым видным отечественным экономистом), не только в СССР, но и во всем мире, увидевшем в харьковском профессоре вестника больших перемен. Рано радовались.

Вся жизнь Евсея Григорьевича до 1962 года (как и после него) находится в тени той самой статьи. Откуда взялся этот экономист, что с ним стало потом — многие даже не задаются этим вопросом.

Родился Евсей Григорьевич 20 октября 1897 года в Западной Украине, учился в Киеве. В Харьков Либерман приехал в 1920 году. Здесь он и работал до конца жизни. Работал и учился в институте труда, потом перевелся в Харьковский инженерно-экономический институт, ездил в Германию, где общался с зарубежными коллегами. В конце 20-х в одной из своих статей он предсказал, какую роль в экономике будет играть механизация (а по-нашему — компьютеризация учета).

Поездка за границу обернулась для Либермана поводом для ареста. (Впрочем, нашли бы грешки и без того.) В 1937 году экономист был арестован. В тюрьме он находился чуть менее двух лет и, попав под амнистию по случаю 60-летия Сталина, был освобожден.

Ко времени ареста Евсей Григорьевич уже был женат на Регине Горовиц — сестре знаменитого пианиста, который в то время уже жил за границей. Впоследствии харьковский экономист довольно долго находился как бы в тени своей супруги — ту знали как прекрасную музыкантшу, она часто выступала с концертами. А Либерман спокойно дослужился до должности профессора в инжэке. Конечно, его уважали в институте как одного из ведущих специалистов, его лекции были остроумны и интересны. Студенты вспоминают афоризмы Либермана, например такой: «Все политики врут, но это не имеет значения, потому что им все равно никто не верит».

Печатался он в основном в специальных изданиях — вроде «Вопросов экономики», было несколько брошюр методического характера, а единственной отдельно изданной большой работой стала в 1950 году двухсотстраничная монография «Хозрасчет машиностроительного завода». Вопросы хозрасчета были коньком Евсея Григорьевича — в нем он видел спасение для советского предприятия, задавленного грузом плана, командно-административной системой. А в 1962 году об идеях Либермана узнала вся страна.

9 сентября 1962 года в центральном советском органе печати — газете «Правда» появилась статья харьковского профессора Евсея Либермана под названием «План, прибыль и премия». То, что излагал беспартийный, мало кому известный экономист (да еще и еврей) на страницах партийного рупора, было сюрпризом, сенсацией. Харьковский экономист обстоятельно доказывал, что СССР остро нуждается в реформе механизмов планирования и стимулирования промышленного производства, иначе неминуемы застой и отставание от капиталистических стран. Предприятия повсеместно «перевыполняют» планы, выпуская некачественную и невостребованную продукцию, которая, тем не менее, засчитывается в валовых показателях.

Излишняя зарегулированность промышленного комплекса исключает возможность прямых договорных отношений между предприятиями, их руководители безынициативны, а работники мало заинтересованы в результатах своего труда.

Либерман предлагал учитывать в планах не валовые показатели, а стоимость реализованной продукции, предоставить директорам более высокую степень самостоятельности в отношениях с партнерами и в распоряжении оборотными средствами. А часть полученной прибыли рекомендовалось оставлять на счетах предприятий для расширения производства и создания премиальных фондов, которые подтолкнут рабочих к трудовым подвигам эффективнее, чем лозунги, социалистическое соревнование и спущенные из Москвы завышенные планы.

В предложенной Евсеем Григорьевичем системе материальной мотивации предприятий и их работников явственно просматривались черты буржуазных рыночных моделей. Впервые в плановой экономике, пусть и в завуалированной форме, допускалась конкуренция между отдельными предприятиями, а в стимулировании производительности труда ставка делалась не на трудовой энтузиазм, а на материальный интерес.

Сейчас приходится читать восторженно-вопрошающее «Уму непостижимо, как такая статья могла появиться в самой «Правде»? Ответ, вероятно, прост. Конечно, представить себе, что Либерман отправил в редакцию статью, а там решили ее напечатать, поскольку находились под большим впечатлением от идей Евсея Григорьевича, трудно. Такая статья могла появиться в печати только с одобрения самых высокопоставленных чиновников. Более того, очень возможно, что «добро» дал сам Никита Сергеевич Хрущев. Дело в том, что дискуссия о проблемах в советской экономике отвечала духу времени и тем экономическим и административным преобразованиям, которые и так давно происходили по инициативе главы государства. Сверхцентрализованные министерства упразднялись — их заменяли территориальные органы — советы народного хозяйства; стало больше внимания уделяться экономическим методам управления, от принуждения переходили к учету материальных интересов трудящихся (вообще наблюдался отказ от чрезмерного аскетизма, пропагандируемого в сталинские времена). Так что идеи Либермана легли на благодатную почву.

За рубежом восторгались новыми веяниями. Там быстро придумали термин «либерманизация» и называли так процесс, который, вероятно, должен был начаться в СССР. Харьковскому экономисту стали приходить многочисленные письма от заграничных коллег, приглашения на лекции.

В советском же руководстве идеи Евсея Григорьевича разделял лично Хрущев. А вот председатель Госплана Косыгин дал статье резко негативную оценку. Тогда Никита Сергеевич создал параллельную Госплану структуру — Государственный экономический совет во главе с заместителем председателя Совета министров Засядько. В новый орган потянулись представители либерально настроенных экономических кругов из Академии наук, государственных и партийных структур — они видели спасение в «рыночном социализме». Правда, просуществовал совет лишь до 1963 года — Алексею Косыгину удалось прикрыть оппозиционный орган. Однако разработка программы все же была завершена. Группа экономистов Академии наук и Госкомитета по науке и технике разработала проекты постановлений «Об улучшении планирования и стимулирования производственной экономики» и «О государственном производственном предприятии при социализме». В начале осени 1964 года документы были одобрены первым секретарем ЦК и представлены на утверждение Совета министров, а менее чем через два месяца состоялся пленум ЦК, который отстранил Хрущева от власти.

Эта отставка была непосредственно связана с экономическими и административными реформами Хрущева. Военные были возмущены секвестром затрат на оборону и новой доктриной ядерной безопасности, которая предполагала сокращение численности обычных вооруженных сил. В КГБ не одобряли расчленения структуры комитета в соответствии с «производственным» принципом на промышленные и сельские отделы, а также возмущались попытками первого секретаря ликвидировать воинские звания в КГБ и установить над ним контроль через отдел административных органов ЦК. В связи с реорганизацией органов управления сотни столичных номенклатурных чиновников лишились должностей, другие были вынуждены отправиться в провинцию, чтобы бороться с местными администраторами за места в аппаратах совнархозов. Реформа Либермана должна была стать следующим шагом в создании квазирыночных механизмов в советской промышленности, однако центральное руководство считало слишком высокой платой за экономические успехи признание собственной деструктивной роли и отказ от регулирующих полномочий в пользу «номенклатуры второго сорта» — местных руководителей и директоров предприятий.

Алексей Косыгин, принимавший участие в антихрущевском заговоре, после октябрьского пленума возглавил Совет министров. Бывший главный противник «рыночных идей» проект «либерманизации» однако же не похоронил, а взялся за его переработку, пытаясь примирить его с идеологическими догмами, экономическими традициями и интересами партийных каст. В 1965 году после долгих дискуссий ЦК одобрил введение в систему планирования оценки рентабельности предприятий по доходу от реализованной продукции, правда, только в качестве одного из показателей наряду с традиционными валовыми. А год спустя в порядке эксперимента была разрешена выплата премий лучшим работникам, но лишь в размере 8 % от заработной платы и только на 43 предприятиях страны. Также предприятиям было позволено заключать друг с другом прямые договоры поставок — не дожидаясь разрешения центральных министерств. Сейчас реформу Косыгина часто связывают и с именем Либермана — человека, чьи публично высказанные идеи послужили знаком нового времени.

Впрочем, в 70-х экономические преобразования пошли на убыль. Половинчатые решения не могли решить общих проблем советского хозяйства — оставался план, не было ответственных за нарушение договоров, не закрывались нерентабельные предприятия и т. д. и т. п. К тому же СССР получил возможность зарабатывать деньги без интенсификации народного хозяйства — в мире разразился энергетический кризис, и в экономику СССР, как когда-то в Испанию награбленное золото, потекли нефтедоллары.

Евсей Григорьевич Либерман продолжал работать на том же месте, сейчас говорят о созданной им школе экономистов. Вошел харьковский экономист и в «Большой энциклопедический словарь». В 1981 году он умер. После развала Союза в Украине о нем начали восторженно писать историки. Он стал одним из символов «оттепели». В Харькове чтят память всемирно известного ученого. На базе Соломонова университета проводятся Либермановские экономические чтения (здесь работает внучка Евсея Григорьевича Ольга Дольберг), снят фильм о жизни экономиста.

В литературе не существует единого мнения о ценности идей Либермана. Тот «рынок», который развернулся на постсоветском пространстве, очень многих заставил резко отзываться о любых «рыночных моделях». Впрочем, и в 60-е многие скептически относились к «либерманизации». Один журналист приводит слова, которые слышал от таких скептиков: «Представьте себе радиоприемник, у которого почти нет обратной связи и очень высок уровень шума. Настраивать такой приемник бесполезно: его надо просто выбросить и заменить другим. Вот то же самое и наша система: нет настоящих экономических связей, полный разрыв между производителем и потребителем, а бюрократического шума хоть отбавляй. У Либермана наверняка самые лучшие намерения, но он хочет настроить негодный аппарат».

Лимонов Эдуард Вениаминович

Настоящая фамилия — Савенко (род. в 1943 г.)

Знаменитый писатель, нонконформист, лидер партии национал-большевиков России.

Для того чтобы вызвать обвинения в намеренной скандальности от самого Владимира Вольфовича Жириновского, нужно обладать воистину большим талантом. Эпатаж для одного из самых известных ныне уроженцев Харькова Эдуарда Вениаминовича Савенко стал профессией. Большинству жителей Украины и России плохо известен Лимонов-писатель, чуть лучше Лимонов-политик, но более всего Лимонов — герой скандала. Дело тут не в убеждениях Эдуарда Лимонова — его национализме, большевизме или анархизме. Нонконформизм — вот что действительно является главным кредо этого деятеля. Он Эдичка, он сам по себе, и он должен быть в центре внимания.

Эдуард Лимонов родился 22 февраля 1943 года в городе Дзержинске Горьковской области. (Сейчас этот город называется Черноречье.) Его отец — Вениамин Иванович Савенко был офицером Красной Армии, а затем служил в органах внутренних дел. Мать — Раиса Федоровна Зыбина не работала. После войны семья Савенко переехала в Харьков, где прошла молодость авангардиста. В Харькове Эдуард Савенко окончил восьмилетнюю школу. Страна жила идеями «оттепели», так что становление Эдика как личности происходило в атмосфере относительной свободы в культуре, появились художники-авангардисты, самостоятельно мыслящие поэты, писатели-интеллектуалы; были напечатаны произведения западных классиков XX века. Оттепель вызвала к жизни не только явления, одобренные наверху, но и инакомыслие. Но и это не все. Наряду с диссидентами появились и более энергичные подпольщики — те, кто создал культуру андеграунда. Предоставление определенных свобод неминуемо вызывало желание получить все [59]. Это желание одолевало и Эдуарда Савенко. В 1958 году он начал писать более чем смелые стихи; вскоре он сблизился с литературной богемой, авангардистами всех мастей, постоянно участвовал в самых эксцентричных выходках (вроде купания в Зеркальной струе и т. п.). Кстати, в том же 1958 году он ограбил магазин, и, говорят, это не единичный случай. (Недаром герой Достоевского говорил: «Если Бога нет, то все позволено?» Желание быть свободным частенько подвигает людей на криминал.) То, что Савенко — не диссидент-шестидесятник, он подтвердит и сам через много лет: «Вся диссидентская литература на…лась вместе с «Совком». Она ведь вся была зависима от «совка» и в свою очередь полемизировала с ним. Совка не стало, и диссидентская литература просто исчезла. Аксенов сейчас пишет «Роман-кубик», туда ему и дорога. Евтушенко просто слаборазвитый идиот».

Эдуард нигде не учился после школы, но сменил множество специальностей. Он работал сталеваром, монтажником-высотником, портным, книготорговцем, принимал участие в забастовке против снижения расценок. А в 1966 году Лимонов (так Савенко стал подписывать свои произведения) приехал покорять Москву. Здесь он также сблизился с литературной элитой, но ни о каких публикациях, конечно, не было и речи. Пришлось искать другие пути к существованию. Оказалось, что Лимонов хороший портной — он шьет брюки для сотрудников «Смены» и «Литературной газеты». (По словам Эдуарда Вениаминовича, даже для Окуджавы и Неизвестного.) Однако, даже имея такой заработок, он похудел на 11 килограммов и вынужден был вернуться к родителям в Харьков.

Впрочем, ненадолго. В 1967 году Лимонов опять в Москве и теперь уже вплотную общается со столичным андеграундом: Арсением Тарковским, Венедиктом Ерофеевым, Леонидом Губановым, Игорем Ворошиловым, Владимиром Батшевым, Николаем Мишиным, Евгением Бачуриным, Евгением Сабуровым. Своим учителем в тот период Лимонов считал художника и поэта Евгения Крапивницкого. Эдуард Вениаминович до сих пор очень гордится тем, что среди сыновей известных родителей в московской богеме он — выходец из низов — был человеком уникальным.

В следующие два года он пишет ряд авангардных рассказов и печатает целых пять своих сборников в самиздате. Судя по всему, Эдуард Лимонов, будучи членом литературного подполья, не мог и не хотел оставаться незаметным, поэтому быстро попал на заметку в органы. В 1973 году происходит темная история с Комитетом государственной безопасности. Лимонов рассказывает, что его пригласили в КГБ и предложили стать осведомителем. После отказа ему было предложено выехать за границу либо уехать из Москвы. Он предпочел покинуть страну, что и сделал в 1974 году. Остается не совсем понятным, почему с Лимоновым поступили так же, как с известным на весь мир Солженицыным, а не так, как с тысячами других известных людей, попавших на зону или в психушку.

Новым местом жительства писателя-нонконформиста стал Нью-Йорк. Для Лимонова, впрочем, было все равно, против кого бороться. Через некоторое время он вошел в конфликт и с местными властями. В 1975–1976 годах он работал корректором в газете «Новое русское слово». В этом же году сблизился с местными троцкистами — значительно более «пламенными революционерами», чем те, что захватили власть в России еще в 20-х годах. Вообще за несколько лет он сменил 13 профессий, в том числе был гувернером и мажордомом. В США он написал вещи, которые затем приобрели мировую известность. Но сначала он безуспешно пытался напечатать их чуть ли не во всех журналах и издательствах Америки. В мае 1976-го Лимонов пикетирует здание «New York Times», требуя публикации, и в том же году первая его книга увидела свет. Это самое знаменитое его творение «Это я, Эдичка» (в первом французском издании она вышла под названием «Русский поэт предпочитает больших негров»). Стало понятно, почему издатели не хотели принимать книгу. В ней Лимонов, которому дали политическое убежище, резко критиковал западный мир, а в особенности — Америку. Кроме того, роман был насыщен натуралистическими описаниями гомосексуальных сцен. Впоследствии Эдуарду Вениаминовичу не раз приписывали нетрадиционную сексуальную ориентацию. Он это отрицает. Вообще, он не любит слово «секс».

«Есть нормальная человеческая активность, — говорит Лимонов, — которой люди занимаются со времен Адама и Евы… Я стремлюсь показать человека во все моменты его жизни…»

Первый же свой роман Лимонов и сам называл «квинтэссенцией того времени, эпохи ужасного индивидуализма, самых невероятных опытов с драгз (наркотиками), сексом, желания испробовать все, дойти до последнего». Зато писатель гордится тем, что в отличие от многих эмигрантов из стран соцлагеря он писал «не о советских танках в Праге», а о Западе.

За «Эдичкой» последовали сборник стихов «Русское» (1979), «История его слуги», «Дневник неудачника» (1982), «Подросток Савенко» (1983), «Молодой негодяй» (1986) и др. В своих произведениях (многие считают, что очень талантливых) Лимонов выводит главного своего персонажа — героя-одиночку, отброшенного социумом; героя, живущего «вопреки».

В начале 80-х годов Лимонову пришлось покинуть и Соединенные Штаты. Он перебрался в более демократично настроенную Францию и в 1987 году стал ее гражданином. Здесь он уже был влиятельным, известным литератором, членом редколлегии еженедельника «L´Idiot International». Активно печатался и печатается в крайне правом журнале «Шок дю муа». В 1992 году Эдуард Вениаминович получил премию владельцев и руководителей крупнейших издательств Франции «Jean Freustie» за роман «Иностранец в родном городе», выпущенном издательством «Ramsay», — о своем первом после эмиграции посещении Москвы и Харькова.

Лимонова не зря позвали работать правые. Оказалось, что он стоит на националистических позициях, его радикализм вполне отвечал идеям группировок, которых часто обвиняют в неофашизме. С этими взглядами он и вернулся в Россию тогда, когда она радушно встречала всех обиженных советской властью. Вот только доктрина Лимонова, как выяснилось, была совсем не антисоветской. Наоборот, его национализм был густо замешан на мечте восстановить мощь Советского Союза (крайне негативно отзывался он, например, о выводе советского контингента из Германии), военно-революционной романтике. С этим парадоксально совмещалось требование свободного развития культуры «как дикого дерева». «Мы не будем подрезать культуру», — говорит Лимонов, и тут же: «Телевидение мы, конечно, будем контролировать». Беду советского общества он видел не в идеологии коммунизма, а в идеологии обывательского цинизма. Система управления в СССР, по мнению Лимонова, создавала некоторые неудобства для людей искусства и интеллигенции, зато пролетариат и крестьянство были в привилегированном положении, не осознавая этого. Он резко критикует отцов и творцов перестройки.

Лимонов был восстановлен в советском гражданстве. (Что, вероятно, было важно лишь для него самого, поскольку Союз тут же распался.) В новом государстве он примкнул к радикально-правой оппозиции. Эдуард органично вписался в эпатажную картину окружения Жириновского и был представлен последним в качестве министра безопасности теневого кабинета министров. Регулярно появляются статьи Лимонова и в печати — газетах «День», «Завтра» и «Советской России» (где Лимонову выделили отдельную колонку. Не будем забывать, что именно эта газета напечатала скандально известную статью твердокаменной коммунистки Нины Андреевой).

Осенью 1993 года ЛДПР отказалась поддержать кандидатуру Лимонова на выборах в Госдуму, и писатель покинул ряды партии, окончательно рассорившись с ее лидером. (Об отношениях с Владимиром Вольфовичем он впоследствии написал статью «Лимонов против Жириновского».)

В июне 1994 года вместе с лидером рок-группы «Гражданская оборона» Егором Летовым Эдуард Вениаминович выступил инициатором совместного заявления об объединении радикальных правых и левых экстремистов (в этом весь Лимонов — правые, левые — все одно. Главное — борьба, несогласие, нонконформизм). Предполагалось, что заявление подпишут Виктор Анпилов, Александр Баркашов и представители анархических группировок. Лимонов рассчитывал войти в руководство объединенной организации.

Осенью того же года Эдуард Лимонов приступил к созданию Национал-большевистской партии, начал издавать партийную газету «Лимонка». К работе в партии удалось привлечь крупные фигуры молодежной контркультуры: композитора-авангардиста Сергея Курехина и коммуниста Егора Летова. Символика новой партии откровенно напоминала фашистскую, как и идеи, высказываемые Лимоновым на страницах своего печатного органа. Часто писатель повторял, что он создал партию бедных студентов, которых, «как Мао во времена культурной революции», он собирался «бросить на чиновников».

Имя писателя и политика все чаще упоминается в связи с различными скандалами. Хотя Лимонов отвергает утверждение, что он скандалист: «Ни я, ни партия не ищем скандала, но мы впереди времени, наши воззрения шокируют массы, которые позади времени». В сентябре 1994 года он был выслан из Крыма за «нарушение паспортного режима». В январе 1995 года Лимонов активно поддерживает ввод войск в Чечню и предлагает Борису Ельцину «в целях оздоровления жизни страны» опереться на поддержку Национал-большевистской партии.

Осенью 1995 года Лимонов вновь пытается стать депутатом Думы. При этом он официально протестует против того, чтобы его фамилией в бюллетене была Савенко. «Тогда пусть Ролан Быков будет Михаилом Храпиновичем, а Жириновский — Эйдельштейном», — требует лидер нацболов. Лимонов хотел заставить своих сторонников маршировать в колоннах, но этого тогда сделать не удалось. Зато в московской штаб-квартире НБП прошло открытие галереи «Лимонов» и выставки «Экстремизм и эротика».

С треском проиграв выборы, Лимонов некоторое время находился в запое, а потом принялся с новой силой за политическую деятельность, которая вскоре показалась властям вовсе не невинной игрой.

Эдуард Вениаминович заявил журналистам, что собирается организовать тренировочный лагерь в Приднестровье, для возможной партизанской войны в Крыму. В конце февраля в Киеве состоялся Координационный совет радикальных националистических партий России, Украины и Белоруссии. От Национал-большевистской партии декларацию по итогам встречи подписал Эдуард Лимонов. Национал-большевики выпускают плакаты, на которых корчатся в их могучих руках обритые бывшие «волосатые тусовщики», «Лимонка» пестрит резкими заявлениями. Лимонов и сам берет в руки оружие. В 1993 году он принимает участие в боях в Югославии — естественно, на стороне сербов. Затем, работая журналистом в Чечне, тоже на время становится солдатом. Члены его партии находятся в рядах вооруженных формирований, обстреливающих пограничников в Таджикистане.

На новых президентских выборах 1996 года НБП вначале активно поддерживает кандидатуру Юрия Власова. Знаменитый штангист воспользовался поддержкой нацболов при сборе подписей, но затем резко прекратил с их лидером какие-либо контакты. Решив, что «национализм Власова слишком консервативен и архаичен», Эдуард Лимонов опять переходит на сторону Ельцина. (Хотя администрация и предвыборный штаб действующего президента в ужасе шарахаются от такого союзника.) В это время происходит разрыв с Егором Летовым, чей кандидат — Зюганов.

Наконец весной 1996 года начинается расследование по делу «Лимонки». Статьи лидера НБП «Лимонка в хорватов» и «Черный список народов», в которых говорилось о коллективной вине таких народов, как чеченцы, хорваты и латыши, признаны разжигающими межнациональную рознь, заведено уголовное дело. В мае 1996 года Лимонову отказано во въездной визе в Эстонию. В ответ он пообещал приехать в Таллинн на «первом же русском танке» и провести там свой литературный вечер. Осенью 1996 года пресса сообщает о том, что Эдуард Лимонов избит неизвестными, затем подвергается нападению один из его сотрудников, кто-то взрывает офис НБП.

В своих обращениях и призывах Лимонов как бы соревнуется со своим бывшим союзником Жириновским по части шокирования публики категоричными и зачастую агрессивными позициями. Он призывает запретить аборты; арестовать журналистов, осуждающих действия российских властей в Чечне; бойкотировать иностранные товары. В своих интервью он предсказывает появление тотального государства от Владивостока до Гибралтара, в котором все народы объединяются вокруг русских.

В личной жизни и внешнем облике Эдуард Вениаминович также старается «соответствовать». Говорит, что его любимый запах — запах казармы, машинного масла и солдатских сапог, что его любимые животные — черви. Долгое время любимой одеждой Лимонова была черная кожаная куртка а-ля большевики в первые годы советской власти.

Лидер нацболов как-то сказал, что в женщинах он больше всего ценит тело, а в мужчинах — глупость, ибо «так с ними легче общаться». Эдуард Лимонов связывал свою жизнь с разными женщинами. Первой (гражданской) его женой была Анна Моисеевна Рубинштейн — художница. Она повесилась на ремне от дамской сумочки в 1990 году. Первой официальной супругой была Елена Щапова, с которой Лимонов обвенчался в 1973 году. Она написала книгу «Это я — Леночка». После развода с Эдуардом вышла замуж за итальянского графа де Карли, а вскоре стала уже его вдовой. Очень долго Лимонов состоял в браке с певицей и писательницей Натальей Георгиевной Медведевой — также довольно эксцентричной женщиной. С ней Эдуард Вениаминович познакомился в США, вместе эмигрировал во Францию. (Здесь он расходился с Натальей в 1985 году, чтобы опять сойтись в 1986.) Медведева печаталась в «Лимонке». С Эдуардом рассталась в 1995 году, а сейчас ее можно увидеть на гастролях с группой «Коррозия металла». Четвертая (опять гражданская) жена Лимонова Елизавета Блезе младше писателя на 30 лет. У Эдуарда Вениаминовича нет законных детей, но он утверждает, что у него их «приблизительно двое» внебрачных.

В 1999 году Эдуарду Лимонову было отказано во въезде в Украину. (В частности, за опасную позицию по отношению к Крыму. Кроме того, он активно выступал за присоединение к России русскоязычных городов — Харькова, Луганска и пр.) А в 2001 году состоялся судебный процесс в Саратове. Лимонова обвиняли в незаконном хранении оружия. До 2003 года Эдуард Лимонов находился в местах лишения свободы. За это время он написал восемь книг.

Выйдя на свободу, Лимонов не прекратил общественной деятельности — он регулярно появляется на телеэкранах, о нем пишут. Его книги печатаются сотнями тысяч экземпляров. В 2004 году он призвал бойкотировать президентские выборы в связи с их неизбежной фальсификацией. «Мы, Национал-большевистская партия, как ни одна другая партия в России, знаем, о чем мы говорим. В стране подавлены личные и политические свободы. За четыре года правления Путина в Россииоколо шестидесяти членов Национал-большевистской партии оказались за решеткой или сейчас находятся за решеткой», — писал Лимонов, призывая объединяться против режима личной власти Путина самым разным партиям левого и правого толка.

Летом 2003 года украинские пограничники не позволили Лимонову проехать в Украину, где он хотел повидаться в Харькове с родителями. Пришлось друзьям недавно освобожденного Эдуарда привезти Раису Федоровну в Белгород. А в марте 2004 года умер отец Лимонова, и на этот раз МИД позволил писателю посетить родной город.

Лимонова многие воспринимают как героя, настоящего борца. Вот только борется он не «за», а против, а его борьба напоминает спектакль. Художник Михаил Шемякин так отозвался о выдающемся нонконформисте: «Мне кажется, что Лимонову все до фени. Кроме себя. Он очень талантлив. Внутри очень одинок. Он проник в гущу интереснейших событий. Не завидую никому, кто попадет в поле его зрения: тот будет выведен в его романе со всей подноготной. То, что он напишет, будет пользоваться на Западе бешеным успехом. Но я мало верю в то, что Лимонов — приверженец какой-либо политической идеи. Разумный, циничный, саркастичный человек…»

Лифшиц Илья Михайлович

(род. в 1917 г. — ум. в 1982 г.)

Физик-теоретик, ученик и продолжатель дела Ландау в Харькове. Создатель прославленной «Школы физиков-теоретиков Лифшица».

«Есть одна наука — физика! Все остальное — коллекционирование марок», — так говорил лидер ученой общественности Харькова Илья Михайлович Лифшиц. Впрочем, это было едва ли не единственное его высказывание, претендующее хоть на какую-то резкость. В остальном Лифшица вспоминают как человека с исключительным чувством такта, скромного и мягкого. Вспоминают не только физики. Илья Михайлович интересовался естественными науками вообще, находя в задачах, которые стоят перед химиками и биологами, те общие физические проблемы, которые ему приходилось решать по основной своей специальности — физика-теоретика.

Илья Лифшиц появился на свет вместе с Новым, 1917 годом. (Это по старому стилю, а по новому дата его рождения — 13 января 1917 года.)

Предпосылки у него для того, чтобы стать лидером харьковской интеллигенции, были самые лучшие. Отец Ильи Михайловича был прекрасным врачом, профессором медицинского института. Двух своих сыновей, Евгения и Илью, даже в революционные годы Михаилу Лифшицу удалось воспитать в полном соответствии со всеми требованиями «приличного», элитного образования, оградить их от превратностей смутного времени. Во дворе укутанных и ухоженных Лифшицев дети прозвали «куклами». Женя и Лёля (так близкие называли Илью Михайловича до его смерти) с раннего детства изучали несколько иностранных языков, занимались игрой на фортепиано. Евгений Лифшиц лучше, чем младший брат, овладел языками, зато Илья стал хорошим пианистом.

В 1931 году Илья Михайлович окончил семилетнюю среднюю школу, через два года — рабфак. Профессиональный выбор младшего Лифшица соответствовал выбору старшего брата. Тогда в Харькове стремительно развивалась физика. УФТИ стал гордостью города, о достижениях местных ученых писали всесоюзные газеты. Здесь работал талантливый и совсем еще юный Ландау — кумир интеллигентной молодежи. Так что Илья Лифшиц стал студентом физико-механического факультета Харьковского механико-машиностроительного института (позже ХПИ). Кстати, он отказался от учебы в консерватории, куда тоже успешно сдал экзамены. Всем окружающим было очевидно, что Лёля обладает уникальными способностями к точным наукам. Причем к математике не меньше, чем к физике. Для того чтобы получить соответствующую базу и в этой области, в 1935 году Илья параллельно с физикой стал заниматься математикой на математическом отделении физико-математического факультета Харьковского государственного университета. Курс этого отделения он прошел за год. Виртуозное владение математическим аппаратом всегда отличало Илью Михайловича от многих других вполне приличных физиков. Более того, первые самостоятельные работы его касались именно математических проблем.

В 1938 году Лифшиц окончил физико-механический факультет, а за год до этого он уже стал научным сотрудником УФТИ. К тому времени он, а тем более — его брат были уже прекрасно знакомы с Дау. Вместе с Евгением Лев Давидович начал писать свой знаменитый курс теоретической физики. Но при этом будущий нобелевский лауреат достаточно откровенно признавался своей жене, что «Женька умен, жизненно умен, но совершенно не способен к творческому мышлению. А вот Илья дурак дураком, всю жизнь на поводу у Женьки, марки собирает… Но физик талантливейший!» Дураком Илья Михайлович, конечно, не был. Лев Ландау имел в виду, вероятно, лишь практическую смекалку, жизненную мудрость. Действительно, Илья Лифшиц отличался некоторой рассеянностью, был, по мнению его сотрудников, «антикарьеристом» — не умел и не хотел добиваться высоких званий и большой зарплаты ни для себя, ни для своих соратников и учеников. Марки же он в самом деле собирал с большим увлечением — был одним из виднейших филателистов всего Союза.

В 1939 году Ильмех (еще одно прозвище ученого, данное ему, вероятно, за его учебу на физико-механическом факультете) защитил кандидатскую диссертацию на тему «К теории твердых растворов». В 1941 году Илья Михайлович возглавил теоретический отдел УФТИ (так же, как и до него Ландау). В том же году (всего через два года после кандидатской) Илья Михайлович получил докторскую степень. Диссертация его называлась «Оптическое поведение неидеальных кристаллов в инфракрасной области».

За работы, проводившиеся в УФТИ под непосредственным руководством Ильи Лифшица во время войны, он был награжден медалью. В 1944 году Ильмех возглавил кафедру статистической физики и термодинамики ХГУ, которой руководил до 1967 года. Кафедру эту, впрочем, чаще называли просто «кафедра теоретической физики». Надо прямо сказать, что преподавательская деятельность в ХГУ для Лифшица так и не стала главным делом. Гораздо больше времени он проводил в своем отделе в Физико-техническом институте. Говорят, что в 40-х его еще нельзя было назвать искусным лектором, но со временем он резко повысил свое мастерство публичного преподавателя. К лекциям он готовился, намечая основные пути развития мысли, конкретных расчетов заранее не проводил, потому что был совершенно уверен (и справедливо) в своем знании математики. Часто лекции превращались в блестящую импровизацию, когда Лифшица увлекала неожиданная мысль, новая идея. Он быстро писал на доске, часто допускал неточности и тут же их сам исправлял. Вот как описывает его работу профессор Ульянов: «Стараясь поправить дело, он смущенно приговаривал, сосокая, «ссясссяс» («сейчас-сейчас»). Мы волновались в эти мгновения за него, сочувствовали, но он всегда быстро обнаруживал, в чем дело, с честью выходя из неловкой ситуации». Иногда Илья Михайлович по рассеянности клал в карман пиджака тряпку для стирания с доски. Интересно, что при этом профессор был всегда опрятен и чисто выбрит, следил за модой, хотя одевался неброско. Даже дома принимал любых посетителей при полном параде. Тот же профессор Ульянов утверждает, что Лифшиц напоминал французского актера Луи де Фюнеса — и живостью улыбки, и ростом, и подвижностью.

Практических занятий Лифшиц не вел, да и на экзамены приходил с большим опозданием, оставляя основную работу своим ассистентам. Пришедшему, в конце концов, «мэтру» доставались последние сдающие (как правило, отстающие). У них Илье Михайловичу принимать экзамен было едва ли не интереснее, чем у успевающих студентов. Он хохотал до слез, когда слышал несуразицы из уст незадачливых молодых физиков. Некоторые даже специально говорили ерунду, чтобы привести Ильмеха в благожелательное расположение духа. Вообще, студенты очень уважали Лифшица, но не боялись его. Да и не с чего было бояться. Илья Михайлович никогда не повышал голос, не ругался (говорят, самыми резкими его словами были «чушь» и «мура»), не переходил на личности. Этим он сильно отличался от того же Ландау. Собеседника Илья Лифшиц выслушивал с предельным вниманием, критикуя те или иные выводы, делал это так, что не обижал коллегу — пусть даже и молодого. В теоротделе УФТИ, как и везде вокруг Лифшица, царила доброжелательная атмосфера, любой сотрудник в любой момент мог спокойно зайти в кабинет к начальнику, не опасаясь его гнева.

Казалось бы, несколько отвлеченное отношение Ильмеха к ХГУ (в конце концов, его заведование кафедрой превратилось в номинальное, «почетное») не помешало ему собрать вокруг себя способных учеников, аспирантов, соратников. В Харькове сформировалась школа Лифшица. Ей противостояла школа другого выдающегося физика — Александра Ильича Ахиезера. Илья Михайлович вел городские семинары физиков в Доме ученых (в том же духе, что и до него делал это Лев Ландау). Это увлекало его гораздо больше, чем преподавание, здесь создавалась уникальная атмосфера советской физики, здесь формировались и обе указанные школы. Выступления Ильи Лифшица всегда воспринимались с огромным интересом. И потом, в Москве, и на других конференциях, в том числе и за границей, Лифшиц вечно нарушал регламент, ему действительно было важно донести до слушателей свою мысль, он не выступал для галочки. А проблемы он ставил самые широкие, перспективные. Рассказывают такой типичный случай. Лифшиц заметил, что сильно перебрал время, смутился, стал комкать концовку. И сам Петр Леонидович Капица, обычно очень строго следящий за регламентом, подбодрил коллегу: «Не волнуйтесь, Илья Михайлович, продолжайте, нам интересно».

Еще в 1948 году младший Лифшиц был избран членом-корреспондентом АН УССР. Через четыре года ему была присуждена премия им. Л. Мандельштама за цикл работ по динамической теории реальных кристаллов. С 1956 года до своей кончины Лифшиц был членом редколлегии журнала «Физика твердого тела». В 1960 году, очень поздно на самом деле, Илья Михайлович стал членом-корреспондентом АН СССР. Буквально тянул его все тот же Ландау. После заседания, посвященного этому назначению, один из ученых подошел к Льву Давидовичу и спросил: «Я так понимаю, что в следующем году мы будем принимать в членкоры старшего брата Лифшица», на что Ландау ответил: «Нет! Вот старшего Лифшица мы никогда в членкоры принимать не будем».

В 1962 году Илья Михайлович стал почетным членом Тринитиколледжа Кембриджского университета, тогда же получил премию им. Саймона Английского физического общества за работы по электронной теории металлов. Некоторое время Ильмех заведовал физикоматематической секцией общества «Знание», с 1967 года работал над изданием «Журнала экспериментальной и теоретической физики». Кроме того, Лифшиц входил в редколлегии нескольких иностранных физических изданий. В 1967 году уже действительному члену АН УССР была присуждена Ленинская премия за исследование электронного энергетического спектра металлов.

Много раз Лифшица приглашали в Москву, и очень долго он не соглашался. В Харькове он чувствовал себя уютно. Ландау как-то сказал, что Харьков — это удельное княжество, где правит «всемогущий Ильмех». Но после страшной катастрофы, в которую попал Лев Давидович, Илье Михайловичу пришлось заново взглянуть на проблему переезда. Он решился уже после смерти старшего друга и учителя. В Москве Лифшиц, как и в свое время в Харькове, занял место Дау — возглавил теоретический отдел Института физических проблем Академии наук СССР, стал вместе с Халатниковым вести теорфизический семинар. На физическом факультете МГУ Илья Михайлович организовал новую специальность «Теория твердого тела», которой заведовал до конца жизни. Лифшиц не раз читал и популярные лекции, писал научнопопулярные работы. (Одна из лучших была написана в соавторстве с М. Кагановым — «Квазичастицы в современной физике».)

В очередной раз нам придется хотя бы попытаться вникнуть в сущность работы крупного ученого. Это не так просто — физика в прошлом веке уже находилась на таком уровне, который не позволяет обывателю достаточно хорошо разобраться во всех выдающихся в этой области достижениях. Но без перечня таких достижений биография Ильи Михайловича Лифшица просто невозможна.

Для начала еще раз отметим, что Лифшиц был именно физиком-теоретиком. Не стоит представлять его себе возле каких-нибудь сложных устройств. Очевидцы утверждают, что в университетской физической лаборатории боялись случайного прихода Лифшица, одно присутствие которого могло вывести из строя тот или иной аппарат. Но в теоретической физике Ильмех был признанным корифеем.

Итак, одним из основных направлений деятельности этого ученого была физика твердого тела, хотя, как уже было сказано, Илья Михайлович не удовлетворялся таким определением и в своих работах предпочитал говорить о физике конденсированного состояния. Таким образом, он подчеркивал, что данное направление имеет дело в том числе с квантовыми жидкостями, жидкими и квантовыми кристаллами, смолами, стеклами и другими объектами, имеющими промежуточные свойства между истинно твердыми телами, кристаллами и жидкостями. Таким образом, Илья Михайлович Лифшиц постоянно обращал внимание на то, что твердые тела и конденсированное вещество, в сущности, подчиняется одним и тем же законам. При этом, выявляя эти общие законы, Лифшиц категорически возражал против того, чтобы фундаментальным направлением считали лишь физику элементарных частиц. Казалось бы, действительно, исследование мельчайших кирпичиков Вселенной, их свойств, законов их поведения имеет более фундаментальное значение для понимания законов природы. Но Илья Михайлович настаивал на том, что и исследование макроскопических объектов не менее фундаментально. Сейчас утверждение, что большие системы и объекты имеют свои законы и свойства, далеко не всегда непосредственно вытекающие из свойств отдельных частиц, стало общим местом в физике [60].

Научное наследие Ильи Михайловича можно разделить на следующие темы: неупорядоченные системы, реальные (неидеальные) кристаллы, металлы, квантовые жидкости и квантовые кристаллы, полимеры и биополимеры, общие вопросы статистической физики. Одна из этих проблем, вероятно, может считаться для ученого Лифшица основной. Неупорядоченными системами Илья Михайлович занимался, в общем, всю жизнь. Неупорядоченные системы — это конденсированные среды, в которых расположение атомов не характеризуется пространственной периодичностью. Теория таких систем получила мощный толчок к развитию при непосредственном влиянии Лифшица. Ему принадлежит открытие локальных и квазилокальных состояний в неупорядоченных твердых телах, им введена классификация беспорядка (еще одно понятие, ставшее через некоторое время более чем актуальным для современной естественной науки). Работы Лифшица в этой области, кстати, послужили источником идей и для математиков. (Ведь Илья Михайлович, как всегда, сам же разрабатывал нетривиальные математические методы для поддержки своих физических теорий. Многие книги Лифшица могут удивить своей кажущейся математической абстрактностью, хотя специалисты видят за этими длинными вычислениями строгую и ясную именно физическую концепцию, видят конечную цель, которую преследовал автор.)

Уже было сказано о том, как был отмечен вклад Ильи Лифшица в развитие электронной теории металлов. Геометрическая терминология, используемая в работах специалистов по физике металлов, целиком заимствована из работ Лифшица и его харьковских учеников. Илья Михайлович, работая в этой области, сумел в значительной степени ликвидировать противоречия между теоретическими предпосылками, которые до середины прошлого века основывались на построении идеальных моделей «абстрактного» металла, и накопившейся совокупностью конкретных экспериментальных данных. Свойства металлов значительно отличались в связи с различиями в свойствах самих электронов этих металлов. (К примеру, сопротивление одних металлов при низких температурах во много раз возрастает с увеличением магнитного поля, других — изменяется сравнительно немного). В знаковой статье Лифшица и его ученика Косевича «К теории эффекта де-Гааза-ван-Альфена для частиц с произвольным законом дисперсии» (1954) показано, что можно, не прибегая к конкретизации, получить вполне определенные предсказания о поведении наблюдаемых физических величин (их зависимости от температуры, магнитного поля и т. п.); впервые была сформулирована задача об определении электронного энергетического спектра по экспериментальным данным.

В 1969 году вышла статья И. М. Лифшица и А. Ф. Андреева «Квантовая теория дефектов в кристаллах». Благодаря ей стал популярен в науке термин «квантовый кристалл». Согласно авторам статьи, эти кристаллы вполне могут рассчитывать на право называться новым агрегатным состоянием вещества. Диффузия примесей в этих кристаллах не прекращается при падении температуры. Примесные атомы, благодаря делокализации, превращаются в квазичастицы, свободно движущиеся через кристалл с постоянной скоростью. Впоследствии многие предсказания теории квантовых кристаллов были подтверждены экспериментально.

Уже в последнее десятилетие жизни Илья Михайлович в очередной раз показал широту своего физического мышления, обратившись к актуальной тогда теме биологических полимеров. После работ Уотсона и Крика исследования в данной области захватили всю научную общественность и не отпускают до сих пор. Лифшица же, как и в любой области естествознания, интересовала в первую очередь физическая суть явлений и вещей. Он занялся физическим описанием длинных макромолекул полимеров, применяя свои познания в области физики твердого тела, термодинамики. В частности, он построил теорию фазовых переходов в полимерных цепях (переходы типа клубок-глобула). Илья Михайлович предложил также математический аппарат для решения задач статистической физики макромолекул. При физическом факультете МГУ был организован специальный семинар по теории полимеров и биополимеров.

Действительным членом АН СССР Лифшиц стал лишь в 1970 году. Через пять лет ему был вручен орден Трудового Красного Знамени. И в Москве Илье Михайловичу удалось оставаться всеобщим любимцем.

Умер Илья Михайлович Лифшиц 23 сентября 1982 года. Говорят, до последнего дня своей жизни, уже в больнице, он работал с какими-то бумагами. Через четыре года Лифшицу была посмертно присуждена Государственная премия УССР в области науки и техники 1985 года за монографию «Введение в теорию неупорядоченных систем» (совместно с Гредескулом и Пастуром), опубликованную в 1982 году. В Харькове Лифшица продолжают чтить как одного из выдающихся харьковских ученых, создателя своей школы и, собственно, славы Первой столицы, как столицы отечественной физической науки.

Лысенко Николай Витальевич

(род. в 1842 г. — ум. в 1912 г.)

Выдающийся музыкальный деятель, пропагандист украинской народной музыкальной культуры, заложил основы профессиональной украинской хоровой, фортепианной, оперной музыки и фольклористики.

В Древней Греции было три человека, которых соотечественники стали называть не по имени, а «по специальности». Если говорили Оратор — было ясно, что речь идет о Демосфене; слова Философ было вполне достаточно для Аристотеля, Поэт — для Гомера. Практически в каждой стране есть свои герои, которые становятся не только символом, но и синонимом национального искусства. В Украине словом Поэт с большой буквы можно называть Тараса Шевченко, а слово Музыкант или Композитор лучше всего подходит для Николая Витальевича Лысенко. Без него украинскую музыку представить себе невозможно.

Представители рода Лысенко были хорошо известны на Украине задолго до рождения Николая Витальевича. Один из его предков — Яков служил якобы в войсках Богдана Хмельницкого. И впоследствии Лысенки входили в казацкую старшину. Прапрадед композитора в середине XVIII столетия был генеральным судьей. Отец Николая Виталий Романович — полковник кирасирского полка. Человек он был образованный, сочувствовал декабристскому движению. Хорошее образование получила и мать, Ольга Еремеевна Луценко, представительница полтавского помещичьего рода. Она окончила Смольный институт.

Николай родился 10 (22) марта 1842 года в селе Гриньки (сейчас Глобинский район Полтавской области). Его образованием занималась в первую очередь мать, и воспитывала она сына на аристократический лад. Так, Ольга Лысенко говорила практически только пофранцузски, в этом же духе учила и Николая. Обучать будущего музыканта русскому взялся офицер того же кирасирского полка знаменитый поэт Александр Фет. Маленький Николай постоянно выпрашивал у офицеров карандаши для записей на уроках Фета, за что был прозван Карандашиком.

Любовь же к украинской культуре — языку, песням, сказкам — Николаю Витальевичу прививали его двоюродные бабушка и дедушка, относившиеся к нему как к родному внуку.

Особое внимание Ольга Еремеевна уделяла музыкальному воспитанию. Сама она была неплохой пианисткой и вскоре заметила у сына большой интерес к этому же занятию. К тому же он мог часами подбирать какие-то мотивы. Так что с пяти лет к нему уже была приглашена учительница музыки. К гимназии Лысенко готовился в частных пансионах Киева, продолжая заниматься и музыкой. Уже в девять лет он сочинил польку, которая была напечатана в украинской столице.

В 1855 году Николая отдали в престижную 2-ю Харьковскую гимназию. В Харькове частные уроки музыки ему давали Дмитриев и Вильчек. Гимназист Лысенко стал довольно известным пианистом в харьковских салонах, его специально приглашали на балы исполнять пьесы и танцы. Особо отметим, что у Николая Витальевича прекрасно выходили вариации на темы украинских народных мелодий. Часто он посещал театр, где не только прислушивался к музыкальному оформлению, но внимательно следил за всеми компонентами театра как такового, смотрел постановки на украинские темы, которые его особенно увлекали.

В 1859 году Лысенко окончил с медалью гимназию и поступил в Харьковский университет на естественно-научный факультет. Одновременно с ним туда же поступил и двоюродный брат Николая Витальевича Михаил Старицкий — будущий известный драматург, один из пропагандистов национального возрождения Украины и, кстати, биограф Лысенко. В Харькове Николай Витальевич проучился всего год. В некоторых изданиях высказывают версию о том, что он оказался замешан в деятельности каких-то либеральных студенческих кружков, которая пристально рассматривалась полицией как раз в 1860 году. Мол, именно поэтому ему пришлось срочно уехать из Харькова. Другие говорят, наоборот, о том, что Киевский университет был прогрессивнее Харьковского. Так или иначе, в 1860 году Николай Лысенко переводится на физико-математический факультет Киевского университета. На этом можно было бы закрыть харьковскую страницу биографии композитора, но это было бы не совсем правильным. Дело в том, что творчество Николая Лысенко впоследствии было исключительно тесно связано с Харьковом. Здесь музыкальная культура находилась на исключительно высоком уровне, работал оперный театр, так бы сказать, всероссийского значения, приезжали самые маститые музыканты. Именно поэтому многие лучшие произведения Лысенко впервые были представлены именно в Харькове и были восторженно встречены публикой. История творчества Николая Витальевича неотделима от Харькова и его оперного театра.

Наступали либеральные времена. Реформы Александра Освободителя взбудоражили общество, и особенно студентов. Ликвидация крепостного строя, другие преобразования подвигли многих прогрессивно настроенных украинцев задуматься и над вопросами национального возрождения. Лысенко же начинает активно агитировать за это возрождение. Оно станет делом всей его жизни. Своим друзьям он доказывал, что не только с народом, но и между собой необходимо говорить по-украински, сделать этот язык культурным. Как пишет Старицкий, «Николай меньше занимался этюдами, зато больше создавал в украинском духе». Уже тогда Лысенко создавал студенческие хоры и руководил ими. Он, конечно, стремился быть в курсе всех музыкальных новинок России и Запада, писал музыку к мелодраме Старицкого, собирал народные песни. Так, в 1861 году он побывал на Полтавщине у своего студенческого товарища Павла Чубинского (автора музыки современного украинского гимна) и вернулся в Киев с большой коллекцией песен. Этим собирательством народного мелоса Лысенко занимался всю жизнь, путешествовал по селам, принимал корреспонденцию со всех концов Украины, лично выслушивал бандуристов и кобзарей. Николай Витальевич оставил бесценный материал для фольклористики и этнографии Украины.

Университет Лысенко окончил в 1864 году, через год стал кандидатом естественных наук. На этом с науками было, собственно, покончено. Лысенко полностью посвящает себя музыке. На семейном совете было решено, что продолжать музыкальное образование лучше всего в Лейпцигской консерватории, куда он и поступил в 1867 году. Тогда в Лейпциге работали видные музыканты. Учителем композиции был Рихтер, фортепиано — Мошелес и Венцель, теории — Паперитц. Лысенко был признан ими одним из наиболее одаренных учеников, он усиленно осваивал классические основы музыки, преобразовывал в правильные классические композиции все те же украинские мелодии.

Летом 1868 года Николай Лысенко женился на Ольге О'Коннор. Осенью был напечатан первый выпуск обработок сорока украинских песен. (Это количество Лысенко сделал обычным для своих выпусков.) В этом же году по заказу западно-украинских меценатов композитор создал музыку к Шевченковому «Заповіту». Творчество Тараса Григорьевича вообще всегда вдохновляло отца новой украинской музыки — иначе и быть не могло. Так что «Заповіт» лишь начал цикл под названием «Музыка к Кобзарю», в который вошло более 80 вокально-инструментальных произведений. Последняя, седьмая серия цикла появилась в 1901 году.

Свое обучение в Лейпциге Николай Витальевич окончил с большим успехом в 1869 году. В Лейпциге кроме указанных произведений он создал увертюру на тему песни «Ой, запил, казак, запил», первую часть «Юношеской» симфонии, квартет и трио для струнных. Кстати, именно в Лейпциге появилось после Второй мировой войны первое полное собрание сочинений Николая Витальевича.

В Киеве Лысенко уже становится безусловным лидером музыкального мира Украины, которым и останется до самой смерти. Он с головой погружается в работу — пишет музыку и преподает, занимается общественной деятельностью. Говорят, что Лысенко оставил бы гораздо больше произведений, если бы меньше времени посвящал ученикам, организации различных обществ, хоров, учебных заведений, собирательству, да и семейным делам. Однажды сам композитор признался, что приходится сочинять только по ночам. С другой стороны, то, что он сделал для развития музыкального искусства в Украине, может быть, и даже наверняка, не менее ценно, чем произведения сами по себе.

Итак, с 1869 по 1874 год Лысенко живет и работает в Киеве, в 1872–1873 годах Николай Витальевич входит в состав дирекции Русского музыкального общества, принимает участие в его концертах, в 1872 году в Киеве создается по его инициативе любительское хоровое общество, хором при нем руководит Лысенко. В том же году вместе с рядом украинских деятелей (среди которых и верный соратник — Старицкий) Лысенко добивается разрешения на постановку украинских пьес. Он пишет оперетты «Черноморцы» и «Рождественская ночь» (позже она стала оперой). Так начинался украинский национальный музыкальный театр.

В 1873 году издана музыковедческая работа Николая Лысенко, в которой он анализирует думы и песни, исполняемые кобзарем Вересаем, тогда же пишется много фортепианных вещей, симфоническая фантазия «Казак-Шумка».

При этом Николай Витальевич был несколько недоволен своим музыкальным образованием. Он в 1874 году поступает в Петербургскую консерваторию в класс Римского-Корсакова. Своей задачей украинский композитор видел усовершенствование мастерства в области симфонической инструментовки. В столице Николай Витальевич близко знакомится с членами «Могучей кучки», подвижнические идеи которых, их стремление к демократизации музыки близки украинцу по духу, полностью им поддерживаются. Лысенко в Петербурге предлагали хорошую работу — капельмейстера в частной опере с перспективой работы на императорской сцене. Вообще, Николая Витальевича считали одним из самых талантливых пианистов страны, предлагали ему продолжить карьеру именно в этом направлении, но его не прельщало простое концертирование. Он сам устраивает концерты хоров с исполнением украинских песен, сочиняет произведения в ставшем традиционным народном духе.

В Киев композитор вернулся в 1876 году, активно участвует в концертах, сам устраивает «Славянские концерты». Он пишет фортепианные произведения крупной формы, организует хоры из семинаристов и студентов. Однако в 1876 году появляется Эмский указ, запрещавший использование украинского языка на публике, так что украинские песни хоры Лысенко исполняли на других языках.

В 1878 году Николай Витальевич занял должность преподавателя фортепиано в институте благородных девиц, впоследствии работал и в других музыкальных школах, давал частные уроки. Тогда же, в 1878-м он женится во второй раз — на Ольге Липской. От этого брака у Лысенко было пятеро детей. Во время последних родов в 1900 году супруга композитора умерла, и воспитанием детей он занимался самостоятельно. Это отнимало у талантливого музыканта массу времени, нервов, денег…

В 1880 году Лысенко начинает работать над монументальной оперой «Тарас Бульба». Она была завершена через десять лет и считается вершиной творчества композитора. После премьеры Лысенко был удостоен похвалы самого Чайковского. Кроме этой оперы, в 80-е годы были написаны и другие известные теперь произведения: опера «Утопленница» (по Гоголю), кантата «Радуйся, нива неполитая» (на стихи Шевченко), пьесы для фортепиано. Третья редакция «Рождественской ночи» с большим успехом ставится в Харькове. Николай Витальевич создает целый ряд детских опер — «Коза-Дереза», «Пан Коцький», совершенствует и оркеструет музыку к опере «Наталка Полтавка».

С 1892 по 1902 год Лысенко несколько раз устраивает «хоровые путешествия» по Украине. Среди помощников композитора в этих гастролях был и А. Кошиц, который в будущем организовал уже гастроли капеллы «Думка» за границей, продолжив, таким образом, дело своего учителя. (Лысенко и сам мечтал познакомить с украинской музыкой Европу.)

В 1903 году Украина широко отмечала 35-летие творческой деятельности Лысенко. Мероприятия были масштабные, до этого ничего подобного здесь не было. Друзья организовали сбор средств для издания произведений композитора и покупки ему дачи, но все собранные деньги Николай Витальевич потратил на организацию Музыкально-драматической школы, ставшей первым украинским учебным заведением, работавшим по программе консерватории (с 1918 года — Высший музыкально-драматический институт имени Н. Лысенко). Впрочем, статус консерватории для этой школы Лысенко выбить так и не удалось. В школе преподавали на украинском языке, был введен курс украинской драмы и впервые — класс игры на бандуре. Таким образом, композитор стал основоположником национального музыкального образования.

В революционном 1905 году Николай Витальевич основал хоровое общество «Боян». Вскоре на стихи Франко композитор пишет гимн «Вечный революционер». (Лысенко создал вообще довольно много романсов на стихи Франко, Леси Украинки, Старицкого, а также Гейне и Мицкевича). В 1908 году Лысенко возглавил общество «Украинский клуб», проводившее значительную общественно-просветительскую деятельность (оно было закрыто властями в 1912 году), организовывал литературные и музыкальные вечера, устраивал курсы для народных учителей, создал комитет по содействию сооружению памятника Т. Шевченко. Мероприятия, связанные с юбилеем поэта, по политическим соображениям пришлось перенести из Киева в Москву. В 1911 году в Киеве была поставлена опера «Энеида», содержащая явную сатиру на самодержавие. За свою жизнь украинский музыкальный деятель, активный пропагандист Украинского Возрождения, естественно, не раз привлекал к себе внимание полиции. В 1907 году, когда в стране началась постреволюционная реакция, это внимание вылилось даже во временный арест Николая Витальевича. (За решеткой композитор, правда, провел лишь один день.)

В конце жизни Лысенко все больше внимания уделяет церковной музыке, часто бывает в монастыре в находящемся под Киевом Китаеве. Вообще, Николай Лысенко старался «правильно» отмечать все церковные праздники, согласно и церковным и народным обычаям.

Летом 1912 года, уже серьезно больной (беспокоило сердце), он продолжает работу над новыми сочинениями, находит новых учеников. 24 октября (6 ноября) 1912 года выдающегося композитора не стало. Похороны Лысенко собрали десятки тысяч человек из разных регионов Украины.

В украинских городах немало мест и учреждений, хранящих память о главном украинском музыканте. В Харькове в его честь назван театр оперы и балета и одна из музыкальных школ. В Киеве работает дирижер — праправнук Лысенко — тоже Николай Витальевич.

Ляпунов Александр Михайлович

(род. в 1857 г. — ум. в 1918 г.)

Выдающийся математик, выполнивший ряд фундаментальных исследований в области гидростатики, теории вероятностей, математической физики.

Доктор Ватсон как-то поспорил с Холмсом насчет возможности передачи талантов по наследству (тогда еще генетика не поднялась на такую высоту, как в наше время). Великий сыщик утверждал, что возможность эта есть — более того, так и происходит. А в качестве примера он привел своего брата, у которого дедуктивные способности были выражены еще ярче, чем у Шерлока Холмса. Не исключено, что противник детектива профессор Мориарти мог привести ему еще один яркий пример, вспомнив о своем коллеге из России — Александре Ляпунове. Этот человек полностью оправдал надежды своих талантливых родителей, как и его два брата. Впрочем, здесь помимо наследственности была и родительская забота, и долгий труд. Лишь 10 % успеха приходится на природные способности, 90 % — это работа.

За два года до рождения Александра Михаил Васильевич Ляпунов уволился с должности преподавателя астрономии в Казанском университете. Это произошло вскоре после ухода с поста ректора знаменитого математика Лобачевского. Со своей женой Софьей Александровной Шилиповой Михаил Ляпунов переехал в Ярославль, где стал директором Демидовского лицея. В этом городе и появился на свет 6 июня 1857 года Александр. Кроме него у четы Ляпуновых — Шилиповых было еще два сына. Борис впоследствии стал видным филологом, академиком, он изучал славянские языки. Сергей стал довольно известным композитором.

В 1864 году Михаил Ляпунов совсем оставил службу и поселился с семьей в имении в Симбирской губернии, посвятив себя воспитанию сыновей. Он охотно и подолгу занимался со старшими Сергеем и Александром, учил их писать, быстро считать (у самого Михаила Васильевича были потрясающие способности к устному счету), ориентироваться на карте (для этого отец играл с детьми в «путешествия по странам»). В доме была богатая библиотека: сочинения на русском, немецком и французском языках по математике, астрономии, естественным наукам, философии, истории, этнографии, политической экономии, литературе. Михаил Васильевич Ляпунов умер в 1868 году. После этого обучением мальчика занимался его дядя Рафаил Сеченов (брат выдающегося физиолога). Одновременно здесь же училась и дочь Сеченова Наталья, двоюродная сестра Александра. (Через много лет кузены станут супругами.) Семья Ляпуновых переехала в Нижний Новгород, где в 1870 году Александра приняли сразу в третий класс гимназии. Успевая, в общем, по всем предметам, Александр особое внимание уделял точным наукам. Он окончил гимназию с золотой медалью в 1876 году. Прекрасное образование Ляпунова отмечали все, кто был с ним знаком. Кроме латинского и древнегреческого, он свободно владел французским, знал немецкий и английский языки, хорошо ориентировался в истории, географии, философии.

По совету своего школьного друга и тоже будущего известного математика Маркова Ляпунов поступает на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета. В это время лекции на факультете читали известные ученые Чебышев, Менделеев, Бобылев, Коркин, Золотарев и другие. Уже через месяц, находясь под впечатлением от лекций Чебышева, Ляпунов переводится на математическое отделение. Пафнутий Львович Чебышев сыграет огромную роль в жизни Александра Ляпунова как математика. В частности, он повлияет на выбор Ляпуновым темы для дальнейшей работы. Чебышева справедливо называют создателем математической школы. Ляпунов — один из виднейших представителей этой школы.

На четвертом курсе Александр Михайлович выполняет работу на поставленную факультетом тему «О равновесии тяжелых тел в тяжелых жидкостях», получает за нее золотую медаль. Вопросы гидростатики становятся одной из основных сфер интересов ученого. Следующую задачу ему ставит сам Пафнутий Львович. «Известно, — говорилось в этой задаче, — что при определенной угловой скорости эллипсоидальные формы прекращают быть формами равновесия вращающейся жидкости.

В этом случае не меняются ли они на некие новые формы равновесия, которые отличаются немного от эллипсоидов при небольших увеличениях угловой скорости?».

Задача исследования эллипсоидальных форм равновесия была очень сложной. До Ляпунова эти формы пытался исследовать и сам Чебышев, он ставил такую задачу Ковалевской и Золотареву. Как писал Стеклов, «Чебышев уже тогда усматривал из ряда вон выходящие силы в молодом человеке, если рискнул возложить на его плечи такой непосильный труд». Два года Александр Михайлович трудился над предложенной темой. Хотя его магистерская диссертация, которую он защитил в 1885 году в Петербургском университете, не отвечала на данный вопрос, однако поставленная проблема была тесно связана с темой работы. «После нескольких неудачных попыток, — писал Ляпунов, — я должен был отложить решение вопроса на неопределенное время. Но вопрос этот навел меня на другой, именно на вопрос об устойчивости эллипсоидальных форм равновесия». Таким образом, работа «Об устойчивости эллипсоидальных форм равновесия вращающейся жидкости» стала первой большой работой. Диссертация молодого ученого обратила на себя внимание математиков, механиков, физиков во всем мире. Особый интерес тема исследования представляла для астрономов, ведь речь шла, по сути, о форме небесных тел. В год получения магистерской степени по прикладной математике молодой ученый был утвержден в качестве приват-доцента и получил предложение занять кафедру механики в Харьковском университете, освободившуюся после избрания Имшенецкого в члены Академии наук.

Вот как вспоминает о первой встрече с Александром Михайловичем Ляпуновым его, вероятно, самый способный ученик, будущий глава кафедры и также гордость харьковской математической школы Владимир Андреевич Стеклов:

«В аудиторию вместе со старым деканом профессором Леваковским… вошел красавец-мужчина, почти ровесник некоторых наших товарищей, и, после того как ушел декан, начал дрожащим от волнения голосом читать вместо курса динамики систем курс динамики точки, который мы уже прослушали у профессора Деларю… С самого начала лекции я услышал то, чего раньше не слышал и не встречал ни в одном из известных мне пособий. И вся недружелюбность курса разлетелась прахом. Силой своего таланта, волшебству которого в большинстве случаев неосознанно поддается молодежь, Александр Михайлович, сам не зная того, покорил за один час враждебно настроенную аудиторию. С этого же дня Александр Михайлович занял особое место в глазах студентов: к нему стали относиться с исключительным уважением. Большинство, которым не были чужими интересы науки, стали напрягать все силы, чтобы хоть немного приблизиться к той высоте, к которой вел Александр Михайлович своих слушателей. Появился особый стыд перед ним за свое незнание, большинство не решались даже начать говорить с ним только из боязни показать перед ним свое незнание».

Вообще, Ляпунов был человеком довольно замкнутым, охотно общался лишь с близкими друзьями и родственниками, так что Стеклов верно подметил — он не располагал к живой открытой беседе. Обычно ученый работал до 4–5 часов утра. Раз или два в год появлялся в театре или на концерте.

Довольно быстро на ученого легла львиная доля всей кафедральной нагрузки. В Харьковском университете Ляпунов читал различные общие и специальные курсы теоретической механики, интегрирования дифференциальных уравнений, теории вероятностей. По механике Ляпунов прочитал шесть курсов: кинематику, динамику материальной точки, динамику систем материальных точек, теорию притяжения, теорию деформированных тел и гидростатику. Кроме Харьковского университета, ученый читал аналитическую механику в Харьковском технологическом институте. Но он не прекращал и научной работы. Начиная с 1888 года Ляпунов опубликовал ряд работ, посвященных устойчивости движения механических систем с конечным числом степеней свободы. (В 1892 году математик защитил на эту тему докторскую диссертацию.) Проблема устойчивости движения принадлежит к категории труднейших задач естествознания. Ее исследовали многие выдающиеся математики от Лагранжа до Пуанкаре. В работе «Общая задача об устойчивости движения» (1892) Ляпунов предложил новые общие строгие методы решения задач об устойчивости движения. До него вопросы устойчивости решались в рамках первого приближения, т. е. путем отбрасывания всех нелинейных членов уравнений. Ляпунов дал строгое определение понятий теории устойчивости, указал случаи, когда линейные уравнения дают адекватные решения, провел детальное исследование некоторых важных случаев, когда первое приближение слишком грубо.

Один из методов, основывающийся на понятии так называемой функции Ляпунова, позволил ему получить важные по своим применениям критерии устойчивости решения. Созданные Ляпуновым методы исследования успешно применяют и в других разделах теории дифференциальных уравнений.

К харьковскому периоду жизни математика относятся также его исследования по теории потенциала и по движению твердого тела в жидкости, которые тесно переплетаются с исследованиями его ученика, а в дальнейшем соратника Стеклова. В 1899–1902 годах Александр Михайлович был главой Харьковского математического общества, редактором его «Сообщений». Его работы этого периода посвящены в основном теории вероятностей и теории потенциала. Труд «О некоторых вопросах, связанных с задачей Дирихле» (1898) содержит исследование свойств потенциала от зарядов и диполей, непрерывно распределенных по некоторой поверхности. В теории же вероятностей он доказал центральную предельную теорему при гораздо более широких условиях, чем его предшественники (в том числе Чебышев и Марков). Теперь эту теорему называют иногда теоремой Ляпунова. При доказательстве он предложил использовать характеристические функции, что само по себе является также большим вкладом в развитие математической науки.

В 1900 году Ляпунов был избран членом-корреспондентом Академии наук, а через год стал ординарным академиком по кафедре прикладной математики. (Эта должность была вакантной семь лет после смерти Чебышева.) В 1902 году Ляпунов покинул Харьков, переселился в столицу и полностью прекратил преподавание, отдавая свое время только науке. Первая работа петербургского периода деятельности Ляпунова была посвящена лапласовской и лежандровской гидростатической теории фигур планет. В 1905 году он снова начинает заниматься проблемами фигур равновесия однородной жидкости, которые образуются под влиянием равномерного вращения ее вокруг некоторой неизменной оси и частицы которой притягиваются в соответствии с законом всемирного тяготения. В частности, Ляпунов доказал неустойчивость так называемых грушевидных фигур и тем самым опроверг противоположное ошибочное утверждение английского астронома Дарвина. Работы Ляпунова занимают центральное место во всей теории фигур равновесия.

Имя Александра Михайловича Ляпунова к тому времени уже знали во всем мире. В 1908 году он принял участие в Международном математическом конгрессе в Риме. Ляпунов активно участвовал в издании полного собрания сочинений Эйлера. Он состоял членом Математического общества Палермо, членом Академии наук Деи Линчеи в Риме, членом-корреспондентом Парижской академии наук, почетным членом Харьковского и Петербургского университетов.

Последние годы работы выдающегося ученого пришлись на трудное, трагическое время — Первая мировая война, две революции. Всеобщая неустроенность и растерянность… На это накладывались и личные проблемы. Жена — Наталья Рафаиловна заболела туберкулезом и постепенно угасала, сам Александр Михайлович не справлялся с наступающей слепотой. В надежде поправить здоровье супруги Ляпунов в июне 1917 года отправился в Одессу к брату Борису. Вскоре здесь он занял должность преподавателя Новороссийского университета. Несмотря на это, материальное положение математика ухудшалось. Он получил известие о том, что сгорело его имение с богатейшей библиотекой, а потом связь со столицей пропала вообще. Ляпунов пребывал в самом мрачном расположении духа.

В сентябре 1918 года математик согласился начать чтение курса «О форме небесных тел». А 31 октября Наталья Рафаиловна скончалась. В тот же день, вечером Александр Михайлович выстрелил в себя и через три дня (3 ноября), не приходя в сознание, умер в больнице.

В Харькове одна из улиц носит имя этого выдающегося ученого.

Макаренко Антон Семенович

(род. в 1888 г. — ум. в 1939 г.)

Выдающийся советский педагог, разработавший систему воспитания трудных детей в колониях. В основе системы — коллективная ответственность, коммерчески выгодный труд, воспитание коллективом.

Антон Семенович Макаренко — одна из спорных фигур советской истории. Одни ставят советского педагога в один ряд с наиболее выдающимися воспитателями Европы и всего мира — Коменским, Песталоцци, Ушинским. Другие настаивают на том, что культ Макаренко чудовищно раздут сталинской пропагандистской машиной, что опыт его, если и подходит для практического применения, то только при работе с трудными детьми. Собственно, большие споры вызывала деятельность Антона Семеновича и при его жизни.

Антон Макаренко появился на свет в городе Белополье Сумского уезда Харьковской губернии 1 (по новому стилю — 13) марта 1888 года. Отец его — Семен Григорьевич — был маляром железнодорожных мастерских, мать — Татьяна Михайловна — занималась домашним хозяйством и подрабатывала, где могла. Семья была очень небогатой, но, по рассказам самого Антона Семеновича, родители его были людьми веселыми, жизнерадостными. В доме часто бывали гости. Татьяна Михайловна и Семен Григорьевич были людьми малограмотными, но Тосе (так они называли своего сына) они твердо решили дать образование и в семь лет отдали его в Белопольскую школу. Мальчик отличался от большинства своих одноклассников любознательностью, хорошей памятью, добросовестным отношением к занятиям. Вскоре стала очевидна и необычная для такого возраста начитанность Антона. В 1901 году молодой Макаренко поступил в четырехклассное училище в Кременчуге, которое в 1904 году закончил с одними пятерками. По окончании училища Макаренко поступил в том же Кременчуге на годичные учительские курсы. После них Антон Семенович имел свидетельство, которое удостоверяло его звание учителя начальных училищ с правом преподавания в сельских двуклассных училищах Министерства народного просвещения.

До 1914 года Макаренко преподавал в железнодорожных училищах рисование, русский язык, черчение. А в год начала Первой мировой войны поступил (пройдя нешуточный конкурс) в открывшийся в Полтаве учительский институт. Учебу в нем Макаренко прервал в 1916 году, когда его призвали в армию. Там он, правда, не задержался, и уже в марте 1917 года был уволен в запас в связи с близорукостью. Антон Семенович вернулся в институт и закончил его в том же году с золотой медалью. Выпускное сочинение Антона Макаренко носило название «Кризис современной педагогики». Молодой педагог уже тогда очень интересовался научной, теоретической стороной воспитания, но избрал он путь все же практической педагогики. Революцию Макаренко встретил в железнодорожном училище города Крюков Посад Херсонской губернии. Мать его к тому времени овдовела, а в класс к Макаренко пришел его брат — Виталий. Впоследствии Виталий находился под угрозой ареста чекистами (за то, что был офицером царской армии и имел связи с белыми), бежал из города, участвовал в боях с войсками Советской России, эмигрировал.

В 1920 году Макаренко ждало назначение, которое изменило его жизнь, а в конечном счете сделало его знаменитым. Антон Семенович стал заведующим Полтавской колонией для малолетних правонарушителей. Проблема беспризорщины стояла перед советской властью более чем остро. Доходило до того, что ведущие деятели нового государства предлагали уничтожать малолетних бандитов. Осиротевшие и огрубевшие во время долгой беспризорной жизни дети практически не поддавались перевоспитанию — они продолжали красть, хулиганить, убегать из-под надзора. Здесь для начала была нужна твердая рука. Но одной жесткости было мало. Это и понял Макаренко после первых неудач на новом педагогическом поприще. Начала рождаться знаменитая Макаренковская система — максимум требовательности, но максимум уважения к человеку. Долгие годы было принято говорить, что Антон Семенович стал на путь «воспитания настоящего советского человека», однако сам педагог очень не любил традиционные советские лозунги о «настоящем коммунисте», «коммунистической личности». Он справедливо полагал, что эти термины не имеют определенного, конкретного содержания, а потому не могут быть основой практического воспитания. Он сам разрабатывал понятие о настоящей, достойной личности. (Здесь помогала большая начитанность Макаренко — ведь кроме трудов Ленина, он читал немецких философов, знаменитых педагогов, наконец русских писателей, из которых наибольшее влияние на Макаренко оказал Максим Горький.) Антон Семенович уделял особое внимание «собственно воспитанию», а не обучению. По его мнению, главное воспитательное воздействие на формирующуюся личность оказывает коллектив, который по достижении определенного уровня может перейти на практически полное самоуправление. Огромную роль в поддержании жизнедеятельности такого коллектива и, соответственно, в воспитании его членов играет производительный труд. В колонии Макаренко создает совершенно особую модель человеческого общества, построенную на истинно коммунарских началах. Воспитанники пользуются большими правами по определению собственного житья-бытья, вместе трудятся, вместе решают жизненные проблемы, следят за моральным обликом своих товарищей (речь в данном случае не идет о банальных доносах или сплетнях). Антон Семенович резко ограничивает свое вмешательство в решение этих проблем. С другой стороны, в коммуне устанавливается строжайшая дисциплина, и сам коллектив тщательно следит за тем, чтобы ее придерживались все без исключения.

Для того чтобы в коллективе не создавалась своеобразная правящая элита, Макаренко практикует постоянную ротацию командиров во главе отдельных бригад. Все отряды разновозрастные, в них не может быть менее 7 и более 15 человек (все эти законы Макаренко выводит эмпирически). Отдельно существует должность командиров сводных отрядов (направляемых на временные работы) и дежурного по санитарной части (с чуть ли не диктаторскими полномочиями). В коммуне не существует замков и запоров (что, учитывая уголовное прошлое воспитанников, является очень смелым экспериментом), действует ряд мелких и на первый взгляд странных правил — вроде того, что нельзя держаться за перила, но малышам можно по ним съезжать. (Эти мелочи в сумме позволяют вырабатываться чувству корпоративности, своеобразного патриотизма по отношению к своей коммуне.) Действует школьный парламент — общее собрание, на котором голос каждого ученика стоит не меньше, чем голос самого заведующего.

Что касается учебы, то Антон Семенович полагал, что не стоит пичкать воспитанника знаниями, которые совершенно не нужны ему для будущей профессии, Макаренко пытается как можно раньше выяснить, к чему лежит душа того или иного ребенка, и заставляет его сосредоточиться на освоении тех наук, тех умений, которые ему пригодятся в будущем.

Конечно, в колонии не обходится без коммунистической риторики, характерной для всей общественной и просветительской деятельности того времени. Но то, что одни исследователи полагают примером сталинского мировоззрения Макаренко, другие считают лишь прикрытием, необходимым педагогу для нормального продолжения работы.

Первая колония Макаренко получает имя М. Горького и вскоре превращается в образцовую. В 1926 году колония перемещается под столичный Харьков — в Куряж, где объединяется с другим подобным учреждением, славящимся подбором наиболее трудных детей во всей Украине. Однако, опираясь на уже подкованных воспитанников из Полтавы, Макаренко быстро наводит порядок. В 1928 году колонию посетил сам Горький и отметил: «Огромнейшего значения и поразительно удачный педагогический эксперимент Ваш имеет мировое значение».

Горький же помогает Макаренко на его литературной стезе. Первые статьи Антона Семеновича о жизни колонистов появились в 1923 году в полтавской газете «Голос труда» и в журнале «Новими стежками». В 1927 году появились первые главы «Педагогической поэмы». Горькому Макаренко еще в 1914 году направил на рецензию свой первый рассказ «Глупый день», с 1925 года педагог уже состоял в постоянной переписке со своим литературным кумиром. Алексей Максимович впоследствии не раз помогал Макаренко издавать его произведения (судя по всему, не особо занимаясь их редактированием).

Уже значительный свой опыт педагогической деятельности в колониях Макаренко в 1927 году пытался предложить для использования во всех детских колониях Харьковской губернии, о чем подал записку в местные органы власти. Однако уже в следующем году началась и стала постоянной атака на педагогическую систему Антона Семеновича. Основой этой атаки была, возможно, обыкновенная зависть со стороны менее удачливых коллег, большая самостоятельность Макаренко в управлении своим учреждением, его склонность к экспериментам. В 1928 году Наркомпрос Украины объявил Макаренковскую систему «несоветской».

Антона Семеновича спасло покровительство со стороны ОГПУ республики. Еще в декабре 1927 года ему было поручено организовать образцово-показательную колонию имени Ф. Э. Дзержинского, для чего на окраине Харькова было выделено просторное здание с помещениями для спален, классов, мастерских и т. д. Новая колония должна была стать своеобразным памятником покойному главе ВЧК. Чекисты, которые сами с большим трудом работали с беспризорниками, хорошо понимали, какими удивительными способностями надо обладать, чтобы превратить малолетних преступников в слаженный трудовой коллектив дисциплинированных учеников. Привлекала в коммуне Макаренко и несколько военизированная организация (впрочем, эта дань времени сохранилась и во многих обычных школах и после смерти Сталина.)

Макаренко принял колонию еще до того, как ушел с поста заведующего Куряжской колонией, а в 1928 году полностью переключился на работу с ФЭДовцами. Здесь трудовая система Макаренко достигла своего логического завершения.

Сначала колонию поддерживали сами чекисты, отчислявшие от своей зарплаты на содержание колонии определенный процент, но Макаренко этого было мало. Он создавал трудовой коллектив. Многие постулаты его производственной теории, откровенно говоря, очень напоминали главные принципы рыночной экономики. Воспитанники Антона Семеновича получали живые деньги за свой труд, их благосостояние — летний отдых, одежда, питание — напрямую зависело от заработанных денег. При этом колония отчисляла деньги и в государственный бюджет. Макаренко считал, что трудиться дети должны не в устаревших, бессмысленных сапожных или столярных мастерских, а на современном квалифицированном производстве. (До ФЭДа в колонии им. Горького воспитанники Макаренко работали на своей животноводческой ферме.) Организовывал такое производство в колонии им. Дзержинского талантливый менеджер старой закалки Соломон Коган. Соломон Борисович говорил: «Когда человек получает жалованье, так у него появляется столько идей, что их некуда девать. А когда у него нет денег, так у него одна идея: у кого бы занять?» Колония получила австрийскую лицензию на производство электросверлилок и германскую — на производство фотоаппаратов — знаменитых ФЭДов. Товар для советского рынка был дефицитным и сулил немалые прибыли. Были приглашены на колонистское производство квалифицированные рабочие, бухгалтеры, а через некоторое время в производственном, коммерческом, чертежном отделах появились и дети. Скоро колония стала давать госбюджету несколько миллионов рублей в год! Многие полагают, что успехи Макаренко могли быть возможны только при создании особых «тепличных» условий со стороны того же могущественного НКВД, однако так или иначе — колония представляла собой совершенно беспрецедентное для страны и даже для мира учреждение, а руководитель ее должен был обладать действительно незаурядными педагогическими способностями.

Помимо производства в колонии был организован оркестр (Макаренко, кстати, очень любил музыку и в свободное время играл на скрипке), масса кружков по интересам. Макаренко продолжал настойчиво готовить детей к их будущей профессиональной деятельности. Колония выделяла деньги на поступление и учебу своих воспитанников в самые различные вузы, зачастую продолжала платить им стипендию, большую, чем мог предложить сам институт.

Продолжалась литературная деятельность Макаренко. В 1932 году он опубликовал первое большое художественное произведение «Марш 30 года». Свою работу в колонии им. Дзержинского Макаренко изложил в повести «ФД-1» (уцелевшая часть рукописи была напечатана лишь в 1950 году). При активной помощи Горького в 1933–1935 годах была издана «Педагогическая поэма». В 1933 году шефом колонии стал Харьковский театр русской драмы. Антона Семеновича захватывает драматургия, он пытается привить вкус к театру своим воспитанникам, а сам под псевдонимом Андрей Гальченко пишет пьесу «Мажор». Затем последовала производственная пьеса о работе оптиков «Ньютоновы кольца».

В своих книгах Антон Семенович, конечно, идеализировал деятельность колонии и свою личную. Это, вероятно, и стало поводом для критики Макаренко в постсоветское время. Слишком очевидны преувеличения, слишком «правильными» выходят бывшие уголовники в книгах педагога, слишком разумно действует сам заведующий колониями в своих произведениях. Антон Семенович, похоже, сам хорошо понимал всю «художественность» своих творений. Недаром он в штыки принял знаменитую «Республику ШКИД», которая явно превосходит макаренковские сочинения и в художественном плане, и в плане правдивости. Макаренко же по поводу книги Белых и Пантелеева написал: «Это добросовестно описанная картина педагогической неудачи». Надо отметить, что сами бывшие колонисты гневно отзывались на любую критику их педагога в печати. Многие из бывших беспризорников на самом деле стали достойными людьми, представителями самых разных профессий.

В 1935 году Антон Макаренко был переведен в Киев на должность помощника начальника отдела трудовых колоний НКВД Украины. А в сентябре 1936 года на него из коммуны им. Дзержинского пришел донос, в котором Макаренко обвинялся в критике Сталина, в поддержке украинских оппортунистов. Впрочем, и без него новая должность тяготила педагога. Он признавался в том, что в чиновничьей работе он приносит очень мало пользы, просил перевести его на такую должность, которая, по крайней мере, позволит ему завершить ряд литературных проектов. И Макаренко пошли навстречу. Он был назначен на должность старшего инспектора-консультанта по учебно-воспитательной работе. После непродолжительной работы в колонии в Броварах Антон Семенович переехал в Москву, где сосредоточился на сочинении книг. Из-под его пера появилась «Книга для родителей» (он написал ее в соавторстве с женой Галиной Макаренко), затем отчасти автобиографическая повесть «Честь» и «Флаги на башнях» (эта книга настолько мало отражала трудности воспитания, так много внимания в ней уделено описанию блестящих успехов, что вызвала критику даже в то время — в конце 30-х годов). Несмотря на это, Макаренко в 1939 году был удостоен ордена Трудового Красного Знамени за литературную деятельность. Еще раньше, в 1934 году он стал членом Союза писателей СССР.

Последние месяцы своей жизни Антон Семенович провел в Подмосковье. 1 апреля 1939 года он сел в электричку, держа в руках проверенный им сценарий художественного фильма «Флаги на башнях». В поезде ему стало плохо, и он скоропостижно скончался от сердечного приступа. Последними его словами были: «Я писатель Макаренко».

Антона Семеновича Макаренко все знают, конечно, в первую очередь как педагога. Его система в СССР вскоре была возведена в ранг идеальной, совершенной. Говорили о том, что он изменил всю мировую педагогику. Впрочем, его работа изучалась не только в Советском Союзе, но и в странах несоциалистического лагеря. В 1988 году 100-летний юбилей Макаренко отмечался ЮНЕСКО. Была создана Международная макаренковедческая ассоциация. В Харькове открыт бюст педагога, в Куряже до сих пор находится колония и музей Макаренко.

После развала Союза Антона Семеновича подвергли жестокой критике. Однако свергнуть Макаренко с пьедестала не удалось.

Судя по всему, никто после Макаренко не смог повторить его достижения. Вероятно, для этого надо иметь столь же мощную поддержку со стороны властей? Но надо иметь и потрясающий педагогический талант, которым, несомненно, обладал Антон Семенович.

Малая Любовь Трофимовна

(род. в 1919 г. — ум. в 2003 г.)

Выдающийся отечественный кардиолог.

Биографию человека всегда хочется украсить подробностями из личной жизни, рассказать о хобби, проблемах в семье. Это интересно, это привлекает читателя, «очеловечивает» образ героя. С биографией выдающегося кардиолога, легендарного харьковского доктора Любови Трофимовны Малой в этом смысле есть некоторые трудности. Какое может быть хобби, вы только посмотрите, сколько успела сделать эта женщина!

Любовь Трофимовна родилась 13 января 1919 года в простой крестьянской семье в селе Копани Ореховского района Запорожской области. Ее жизнь, казалось бы, текла обычно. Мечтала стать врачом, поехала в Харьков, где уже тогда была отличная медицинская школа с богатыми традициями. Поступила в Харьковский медицинский институт, лечебный факультет которого с блеском окончила в 1938 году. Малая видела себя только практикующим врачом, поэтому ухватилась за первую же возможность приступить к непосредственному лечению больных. Так Любовь Трофимовна оказалась в селе Петровеньки Ивановского района Ворошиловградской (сейчас Луганской) области. Работала и в амбулатории, и в больнице. Значительно позже, уже став светилом медицинской науки, академик Малая не забывала первую больницу, консультировала врачей, принимала от них сложных больных.

Крутой поворот в биографии Любови Трофимовны был связан с начавшейся войной. В июне 1941 года она уже начинает работать в госпиталях. Очень скоро ее организаторский талант, энергичность, высокий профессионализм стал очевиден начальству. Малая работает на самых ответственных участках. Она служит на должности заместителя начальника крупных сортировочных эвакогоспиталей и помощника начальника эвакопункта, затем в штабе Харьковского военного округа, где она была помощником начальника лечебного отдела, поочередно находится в составе войск Южного, Северо-Кавказского, Закавказского фронтов. За боевую деятельность награждена медалями «За боевые заслуги», «За участие в героической обороне Кавказа», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне».

В 1946 году Малая демобилизуется, приходит работать в Харьковский медицинский институт и уже окончательно связывает свою жизнь с этим городом. С 1946 по 1949 год Малая — клинический ординатор кафедры госпитальной терапии, затем ассистент этой же кафедры.

В 1950 году она защищает кандидатскую диссертацию «Туберкулино-диагностика в клинике внутренних заболеваний», а уже через четыре года — докторскую диссертацию «Об изменениях в сердечно-сосудистой системе при туберкулезе». В 1955 году Малой было присвоено звание профессора, в том же году она стала заведующей кафедрой факультетско-госпитальной терапии (с 1961 года — кафедра госпитальной терапии и клинической фармакологии лечебного факультета). С тех пор она была бессменной руководительницей этого подразделения, кафедра стала лучшей среди подобных в Украине.

Уже в первых работах Любовь Трофимовна обозначила круг своих специальных интересов в медицине. Более всего ее интересовала кардиология. Ни для кого не секрет, что сердечно-сосудистые заболевания — «лидер» среди причин смерти человека. Борьба с ними — это реальная борьба за продление жизни людей. Любовь Трофимовна своими исследованиями, масштабными мероприятиями по профилактике и лечению таких заболеваний дарила тысячам людей годы и годы жизни. Малая любила повторять: «Главное — быть хорошим врачом; если хотя бы одна мать не потеряет сына или один отец или муж вернется в семью после болезни — то мы работаем не напрасно». Не напрасно, ох не напрасно работала академик Малая — воспитывала учеников, организовывала лечебные учреждения, исследовала человеческое сердце…

Вклад Малой как ученого в развитие кардиологии бесценен. Она была пионером во многих исследованиях. Всего выдающемуся доктору принадлежит около 20 монографий, среди которых широчайшую известность получили «Микроциркуляция в кардиологии», «Ишемическая болезнь сердца у молодых», «Инфаркт миокарда», «Лечение болезней сердца и сосудов», «Ритмы сердца», «Хроническая недостаточность кровообращения», «Сердечные гликозиды», «Неотложная помощь в кардиологии», «Эндотелиальная дисфункция при патологии сердечно-сосудистой системы» (эта последняя работа была опубликована в 2000 году, когда неутомимой Любови Трофимовне было уже за 80). Самих по себе этих фундаментальных трудов было бы достаточно для того, чтобы стать виднейшим представителем медицины XX века. Но Любовь Малая совмещала в себе блестящего теоретика, исследователя, ученого с деятельным практиком, организатором исследовательской работы в больших масштабах, конкретной помощи населению. (А как еще может поступать настоящий врач?) Малая всю жизнь боролась за то, чтобы создать целую систему мероприятий, направленных на профилактику и этапное лечение сердечников.

Впервые в Украине на базе 27-й харьковской городской больницы она открыла специализированное отделение с блоком интенсивной терапии для лечения больных инфарктом миокарда. Она же, по сути, создала образцовую систему этапного лечения и реабилитации кардиологических больных. Организация проблемных лабораторий, специализированных кардиологических отделений с блоками реанимации и интенсивной терапии, реабилитационных отделений, пригородного кардиологического санатория, профилактической поликлиники для больных ишемической болезнью сердца, школы участкового и цехового терапевта… Большое развитие благодаря Малой и ее ученикам получили проблемы клиники, связанные с изучением и разработкой методов коррекции агрегатного состояния крови, центральной гемодинамики и микроциркуляции, современной инструментальной диагностики, включая компьютерную эхокардиографию, гаммасцинтиграфию, тепловидение, магнитокардиографию и другие. Гипертоническая болезнь, атеросклероз, ишемическая болезнь сердца, инфаркт миокарда, стенокардия — все это находилось в центре медицинской деятельности Любови Трофимовны.

В 1981 году благодаря настойчивости Малой в Харькове был открыт филиал Киевского научно-исследовательского института кардиологии им. Н. Д. Стражеско, а через пять лет он был реорганизован в Институт терапии, который в 1993 году вошел в состав Академии медицинских наук Украины. Основанный и возглавляемый Любовью Трофимовной Институт за короткое время превратился в мощный научный и лечебный комплекс: основное внимание в деятельности Института уделялось координации терапевтической службы всей Украины. Ключевым подходом в проводимых под ее руководством научных исследованиях Любовь Трофимовна считала изучение систем нейрогуморальной регуляции организма при наиболее часто встречающихся заболеваниях внутренних органов в кардиологии.

Сегодня в Институте ежегодно лечатся около 10 тысяч пациентов, получают активную помощь более 27 тысяч человек. В апреле 2004 года ему было присвоено имя академика Малой.

В 60-х годах Малая уже была признана одним из ведущих медиков страны. В 1967 году она стала членом-корреспондентом, а в 1974 году — действительным членом АМН СССР. В 1992 году — Любовь Малая была избрана действительным членом Национальной Академии наук Украины. Любовь Трофимовна стала одним из основателей Академии медицинских наук Украины.

Научные интересы Малой вовсе не ограничивались одной кардиологией. Она была ученым с широким кругозором, большой медицинской эрудицией. Любовь Трофимовна умела правильно оценить проблему в целом, связать вопросы кардиологии с деятельностью других систем человеческого организма. Ей принадлежат серьезные достижения в исследовании болезней легких, эндокринной системы, почек, желудочно-кишечного тракта. И здесь она не останавливалась на фундаментальной науке. Много внимания Малая уделяла профилактике, медикаментозному и немедикаментозному лечению основных неинфекционных заболеваний внутренних органов. На этой почве она организовала сотрудничество между ее Институтом терапии и Всемирной организацией охраны здоровья. В Украине по инициативе академика действовала терапевтическая программа «CINDI-Украина». Долгие годы Малая была главным редактором «Украинского терапевтического журнала» (всего же состояла в редколлегии десятка периодических изданий), председателем старейшего в Украине Харьковского областного научного медицинского общества терапевтов.

Столь активную организаторскую и научную работу Малая совмещала с преподаванием и конкретной врачебной практикой. Под ее руководством защитилось более 30 докторов и около 200 кандидатов наук. Малая была председателем специализированного ученого совета. Обходы же больных с последующими разборами клинических особенностей заболевания были настоящей школой для практикующих врачей, каждый поставленный ею диагноз всегда был результатом вдумчивого изучения состояния больного. Ее ученики рассказывают: «Она учила молодых коллег не только профессиональному мастерству, но и жизни: внимательному отношению к людям, доброжелательности, умению сопереживать и чувствовать чужую боль, считая, что «в жизни и в работе никогда не бывает мелочей».

А еще была активная общественная работа. Много лет Любовь Малая была членом Комитета советских женщин, ездила на Всемирные женские конгрессы. В 1999 году Любовь Трофимовна была полномочным представителем кандидата в президенты Леонида Кучмы.

Авторитет украинского кардиолога был признан научной общественностью всего мира. Малая 39 раз выступала с научными докладами на европейских и международных конгрессах интернистов и кардиологов (Любовь Трофимовна владела английским языком), принимала активное участие в работе 62 международных и европейских конгрессов и симпозиумов, стала членом многочисленных международных научных обществ: Международной ассоциации терапевтов, Международной ассоциации по кардиоваскулярной фармакотерапии, Международного общества по артериальной гипертонии, заместителем Генерального директора Международного биографического центра (Кембридж, Великобритания). Именно этот центр включил ее в книгу «2000 выдающихся ученых XX столетия». Американский же биографический центр в 1996 году назвал Любовь Трофимовну «Человеком года».

Естественно, не обошлось и без наград и званий у себя в стране. В 1968 году Малой было присвоено звание заслуженного деятеля науки и техники Украины. В 1980 году она была удостоена Государственной премии СССР за разработку и внедрение в медицинскую практику современных методов диагностики начальных стадий сердечной недостаточности, механизмов ее развития, профилактики и лечения. В 1989 году Любовь Трофимовне была вручена премия им. Вавилова. Дважды, в 1983 и 1998 годах, она становилась лауреатом премии им. Стражеско.

Малая награждена орденами: Трудового Красного Знамени (1960), Богдана Хмельницкого III степени (1995), Ярослава Мудрого V степени (1998); орденом Государства и Золотой медалью Польской академии медицинских наук (1999); удостоена звания Героя Социалистического Труда и Золотой медали «Серп и Молот» (1979); Героя Украины с вручением «Ордена Державы» (1999). Уже в 2003 году Любовь Трофимовне посмертно была присуждена Государственная премия Украины за цикл научных работ «Исследования фундаментальных механизмов действия оксида азота на сердечно-сосудистую систему как основы патогенетического лечения этих заболеваний». В 1999 году Любовь Трофимовна стала первым почетным жителем Харькова с тех пор, как было восстановлено это звание.

Умерла выдающаяся харьковчанка 14 апреля 2003 года. Похоронена на 2-м городском кладбище. Перед входом в Харьковский медицинский университет мемориальная доска с портретом Малой соседствует с портретами выдающихся медиков Палладина и Воробьева. В 2004 году в Харькове прошли первые «Терапевтические чтения имени академика Любови Малой». Недавно сотрудники Института терапии им. Л. Т. Малой предложили назвать именем человека, спасшего тысячи жизней, одну из строящихся станций третьей линии метро.

Владимир Семиноженко сказал по поводу смерти Любови Трофимовны: «С ее именем уходит в прошлое целое поколение врачей, которые были гордостью советской и украинской науки».

Масельский Александр Степанович

(род. в 1936 г. — ум. в 1996 г.)

Глава Харьковской областной исполнительной власти в 1983–1996 годах.

«Хозяин» области все еще дожидается объективной оценки своей роли в истории Харьковщины. Мы не претендуем на то, что станем пионерами в этом деле. Очень сложно писать о руководителе, который умер лишь несколько лет назад, деятельность которого воочию наблюдала и обсуждала вся харьковская общественность. Иногда создается впечатление, что и друзья, и недруги Александра Степановича правы. Был ли он представителем старой советской номенклатуры? Да, конечно! Сторонником ручного, административного управления экономикой? Несомненно! Но при этом умелым организатором и хозяйственником? Безусловно! Гибким политиком, отдавшим немало сил для поддержания стабильности в годы кризиса? По всей видимости, именно так. В любом случае, Александр Масельский заслужил прозвище, с которого начинается эта статья. А еще его называли «батьком», «танком». Когда губернатора области не стало, даже его многолетние соперники признавали, что человека, лучше разбирающегося в харьковских проблемах, просто нет и альтернативы ему не предвидится.

Биография Масельского, его восхождение по карьерной лестнице будто написаны для воображаемого учебного пособия «Как в СССР можно было стать большим начальником». Родился Александр Степанович в 1936 году в селе Хмелево Кировоградской области в простой и довольно бедной крестьянской семье. С детства любил землю, степь… Рано начал работать в поле. Особенно же любил коней и страсть эту сохранил до конца жизни. Пишут, что губернатору Харьковской области принадлежала собственная коллекция породистых лошадей.

Высокий, красивый мальчик с роскошным чубом верховодил в компании сверстников, имел непререкаемый авторитет. Профессиональную трудовую деятельность начал в местном колхозе. Затем пошел в армию, служил в авиачастях. Демобилизовавшись, поступил в Уманский сельскохозяйственный институт, а потом нашел работу в колхозе «Коммунист» Краснолиманского района Донецкой области. Здесь он был рядовым колхозником, бригадиром и, наконец, главным агрономом с 1954 по 1966 год, после чего стал аспирантом Киевского НИИ земледелия (параллельно Александр Степанович работал в селе Чабаны Киевской области). Аспирантуру Масельский окончил в 1969 году, но вопреки принятой традиции не стал защищать диссертацию, а занялся поисками работы по специальности. Проработал буквально пару месяцев в Славянском районе Донецкой области и был назначен директором большого опытного хозяйства «Червоний Жовтень» в Балаклейском районе Харьковской области. Харьковщину он так и не покинул до конца жизни.

Масельский не случайно оказался именно на этом предприятии. Он был квалифицированным специалистом, а «Червоний Жовтень» курировал Центральный научно-исследовательский институт растениеводства, селекции и генетики им. Юрьева. Так что Масельскому было где развернуться. Александр Степанович всегда очень интересовался новыми технологиями в сельском хозяйстве, занимался собственными разработками. Его компетентность, помноженная на любовь к земле, давала прекрасные результаты. И впоследствии работники колхозов поражались тому, насколько глава области глубоко понимает их проблемы, какие точные указания он может дать, лишь поверхностно ознакомившись с ситуацией. Любил Александр Степанович и лично показать, как именно надо убирать свеклу или удобрять землю, пересев в кабину трактора из служебной «Волги».

В 1973 году Масельский успешно защитил кандидатскую диссертацию о повышении урожайности кукурузы и ее зависимости от площади питания и удобрения на орошаемых землях. К этому моменту он уже зарекомендовал себя и как хороший организатор, так что ему прочили большое будущее в кабинетах районного и областного начальства. Тогда власть была неразрывно связана с понятием партии. Так что и Масельский продвигался параллельно по двум линиям — партийной и советской.

В том же 1973 году он становится вторым секретарем Балаклейского райкома КПУ, но на этом посту надолго не задержался. С одной стороны, первый секретарь искал повод освободиться от молодого и деятельного претендента на его место, с другой — освободилось место в Валковском районе. Здесь секретарю райкома КПУ удалось интригами добиться увольнения председателя Валковского райисполкома (дальнего родственника бывшего главы Харьковского обкома Ващенко). На его-то место и был назначен Масельский, который, казалось, устраивал всех авторитетных руководителей. Скоро, правда, валковский секретарь райкома понял свою ошибку. На место руководителя райисполкома пришел «опасный» человек. Глава райкома стал давать ему самые сложные участки работы, перекладывать всю ответственность. Любые же просчеты и мелкие недостатки в работе Масельского тут же доводились до областного начальства. Но на сей раз номер не прошел. Областное начальство учло мнение большинства руководителей хозяйств в Валковском районе, которые горой стояли за нового исключительно работоспособного председателя райисполкома. Да и Масельский не отмалчивался, а сам активно жаловался на партийное начальство. Так что в 1974 году Александр Степанович занял место секретаря Валковского райкома партии.

Вскоре район вошел в пятерку лучших в области. Прокладывались дороги, улучшались показатели. Уже тогда всех поражала удивительная работоспособность Масельского. Он рано приходил на работу, уходил же позже всех. Он все хотел увидеть «собственными глазами». Привычку эту Масельский сохранил и на всех своих будущих постах. Жена Александра Степановича Софья Григорьевна и его дочь Ирина жаловались на постоянную занятость главы семьи: Масельский любил быть в самых горячих точках, в самой гуще событий.

К концу 70-х годов обозначились новые перспективы служебного роста. Тогдашний председатель обкома Иван Сахнюк убедил украинское начальство в том, что снижение темпов производства — результат деятельности облисполкома и его многолетнего руководителя Бездетко. Вот только он не смог договориться с вышестоящими руководителями насчет того, кто же займет место Бездетко. По предложению заместителя председателя Совета министров Украины Ващенко было решено назначить к Бездетко молодого конкурента с перспективой занять место своего босса. Таким молодым и более или менее всех устраивающим кандидатом был Александр Степанович. В 1979 году он стал заместителем председателя Харьковского облисполкома по агропромышленному комплексу.

Это была едва ли не самая горячая должность в аппарате областной советской власти. На зама по АПК возлагалась ответственность за обеспечение в первую очередь продовольственными товарами населения области. Ничто так не волновало людей, как своевременная и достаточная поставка в магазины мяса, молока, яиц, масла. А была и еще тысяча наименований, необходимых для питания, одевания, обувания и т. п. харьковчан, купянчан, лозовчан и других жителей области. Масельский поселился в Харькове на улице Гиршмана, и теперь он ходил к семи утра на работу в Госпром, проводил совещания, оправдывался перед постоянно вмешивающимся в работу советов партийным руководством и колесил по области, лично «разруливая» самые сложные проблемы. Александр Степанович был виртуозом ручного управления экономикой. Нормально развиваться сельское хозяйство в стране не могло по объективным причинам — системным недостаткам всей политики и экономики страны: самой ущербности идеи коллективных хозяйств; массовому бегству крестьян из неустроенного села в город — к цивилизации, большим зарплатам; отсутствию материальных стимулов; приказам политического характера, не учитывавшим рыночные интересы, экономическую конъюнктуру. Исправить их руководитель советского органа (а эти органы были лишь «приводным ремнем» при партийных комитетах) был не в силах. Но приказы от тех же партийных органов «Давай! Давай!» поступали исправно, а за любые проблемы в первую очередь отвечали ущемленные в правах исполкомы. Так что приходилось крутиться как белка в колесе, перебрасывать технику, требовать, находить неординарные решения. Ситуация осложнялась тем, что Харьковская область вовсе не была благополучной, а главное — стабильной, по своим климатическим условиям. Здесь вполне на Новый год мог идти дождь, сменяющийся через неделю сильным морозом. Как следствие — ледяная корка на озимых, дефицит хлеба весной и т. п. Или, скажем, первый снег в середине октября, что ставило под угрозу срыва всю уборочную кампанию сахарной свеклы и поздних овощей. Вот тут-то и надо было проявлять жесткость, умение опередить, перебросить, подсуетиться, ликвидировать опасность. Каждый такой подвиг — это исправление чужой или своей же халатности, «ручное», административное вмешательство напоминало перешивание изначально плохо скроенного костюма… Но активный, быстрый, находчивый и твердый человек, каким и был Масельский, мог удержать ситуацию в отдельном регионе, избежать катастрофы.

В марте 1983 года Александр Степанович занял кабинет в Госпроме на третьем этаже как председатель облисполкома. Начался 12-летний период его «хозяйствования» в области. Конечно, до 1991 года власть его была сильно ограничена партийной организацией, но и в этих условиях Масельский пользовался огромным авторитетом среди руководителей разных уровней, да и среди значительной части населения области. Продолжались постоянные выезды предоблисполкома на места, организовывались общеобластные семинары, на которых разбирались наиболее запущенные хозяйства. Затем в практику были введены неожиданные «наезды» представителей одного региона в другой, чтобы затем рассказать об увиденном «собственными глазами». (Интересно, что Масельский через некоторое время специально запретил проводить для таких коллег «обеды».) Александра Степановича вспоминают как одновременно очень откровенного человека, постоянно готового к общению и помощи, обладающего особым украинским юмором, и жесткого, требовательного начальника, которому трудно было вешать лапшу на уши. Он заставлял свою свиту работать столько же, сколько работал он сам (а это было не просто), проявлять инициативу по проверке курируемых объектов до того, как на них придется обратить внимание самому Масельскому. Александр Степанович внимательно относился к вопросам «обратной связи» с народом. Перед 8-м подъездом Госпрома его всегда ждали просители, которым он уделял несколько минут. Он лично следил за работой людей в аппарате, занимающихся почтой. Сохранилась тысяча и одна история о том, как Масельский личным вмешательством помог тому или иному человеку в момент, когда, казалось, помощи ждать неоткуда. (Справедливости ради отметим, что демократизм у советских чиновников вообще был в моде.)

Под руководством Масельского проводилась постоянная работа по организации и улучшению специализированных хозяйств (были достигнуты, например, большие успехи в развитии таких хозяйств, производящих высококачественную свинину и говядину), в области воплощалась прогрессивная программа химизации. Александра Степановича очень беспокоили и вопросы утечки сельского населения в города. В связи с этим были развернуты широкомасштабные работы по капитальному сельскому строительству. В селах появились целые улицы новостроек, Масельский интересовался и занимался газификацией сельской местности и в этом добился больших успехов, и до и после 1991 года. Заслугой главы исполнительной власти в области считают то, что в 1984 году Харьковщина наконец вышла на самообеспечение продуктами сельского хозяйства. Впрочем, об успехах трудно рассказывать харьковчанам, испытывавшим, как и большая часть населения СССР, постоянную нехватку этих самых продуктов. Помнится, овощи, фрукты, мясо и т. п. из государственного магазина не пользовались большой популярностью… Была ли здесь вина Масельского? Трудно сказать. Он продукт самой системы и действовал в ее рамках.

Помимо вопросов сельского хозяйства в ведении Александра Степановича оказались и вопросы промышленности, здравоохранения, культуры, образования, местного бюджета. Но стоит отметить, что если во главе харьковской советской власти обычно становился представитель аграриев, то промышленные группы обычно представлял секретарь обкома КПУ. По-настоящему управлять всеми этими вопросами Масельскому пришлось уже после ликвидации Коммунистической партии.

Большая часть деятельности Александра Степановича Масельского пришлась на довольно смутное время в истории нашей страны. Сначала это была «перестройка», потом нелегкие первые годы независимости Украины. С развитием демократических процессов в СССР под ударом оказались не только руководители, откровенно противостоявшие новым тенденциям, воплощавшие все самое косное в старом режиме, но и те, кто пытался остаться в стороне от политики (а именно такого кредо придерживался герой данной статьи). Под окнами Госпрома появились люди с плакатами «Геть Масельського!». В декабре 1989 года на сессии областного совета его впервые попытались снять с должности.

В конце этого года написал заявление об уходе на пенсию первый секретарь Харьковского обкома Мысниченко. Предполагалось, что Масельский будет бороться за это кресло. Он имел огромную поддержку в районах области. Однако Александр Степанович проявил политическую дальновидность и взял самоотвод. Так он подтверждал свой выгодный имидж не партийца или политика, а хозяйственника.

В марте 1990 года Масельский был избран в облсовет, на выборах же на должность председателя облсовета он неожиданно проиграл — слишком велико было желание депутатов видеть на этом посту новое лицо. Но уже в мае этого года Масельский на безальтернативной основе был избран председателем облисполкома. Безальтернативность в данном случае отражает не только и не столько недемократичность процедуры, сколько реальную оценку даже новоявленными демократами профессиональных возможностей любых других претендентов. А вскоре последовал указ Верховного Совета о совмещении должностей главы законодательной и исполнительной властей в области. И тут уже Масельский выиграл с подавляющим преимуществом. (Кстати, очевидцы отмечают, что облсовет после этого стал работать значительно оперативнее, конструктивнее и четче).

Неоднозначной была позиция Александра Степановича в дни августовского путча. Так же, как и Кравчук, он не решился прямо стать на ту или иную сторону, призвал к спокойному созерцанию, но официальные областные печатные органы без комментариев помещали все указания ГКЧП, что демократическая общественность, вероятно справедливо, расценила как фактическую поддержку путчистов. Запланированная на 20 августа сессия областного совета состоялась лишь 10 сентября. На ней большинство депутатов осудили выжидательную позицию своего руководства. Положение Масельского выглядело тем более шатким, что глава Харьковского городского совета Кушнарев, наоборот, занял в дни переворота антипутчевую позицию. (Многие именно этими расхождениями объясняют последующие напряженные отношения между мэром города и губернатором области.) На третий день сессии Александр Степанович выступил с заявлением: «Не только я, но и вся моя семья не спала всю ночь и решила просить сессию областного совета освободить меня с должности председателя облисполкома, поскольку работать в таких условиях стало невозможно. Я не держусь за кресло. Если кто-нибудь думает, что это сладкое место, то пусть попробует». Но его опять не сняли. Никто не был готов к тому, чтобы заняться его вопросами, тем более в такое тяжелое для экономики время. Так Масельский и остался во главе региона. Более того, вскоре его власть стала гораздо больше, ведь партия перестала существовать, а Масельскому удалось получить поддержку у обоих украинских президентов.

В марте 1992-го при введении института представителей президента именно Масельский стал таким представителем в Харьковской области. Затем в 1994 году Александр Степанович выиграл выборы на должность председателя облсовета, что опять одновременно означало и пост главы облисполкома. С 1995 года облисполком был снова преобразован в облгосадминистрацию, которую возглавил всеми признанный «хозяин» области.

В сложных условиях всеобъемлющего экономического кризиса Масельскому приписывают большие заслуги по поддержанию относительной стабильности в регионе — как политической, так и экономической. Он достаточно уверенно победил представителей национальных движений, но с другой стороны, сумел занять сильную позицию и при разговорах с российским истеблишментом. Говорят, посол России в Украине Смоляков остался очень недоволен своим разговором с харьковским губернатором. В то же время Масельский раньше, чем руководители страны, пошел на подписание отдельных договоров о сотрудничестве с российскими регионами. Отношениями с соседними областями северного соседа Украины в Харьковской обладминистрации занимался специальный отдел. Но тот же Масельский подписал договор о сотрудничестве с губернатором Львовской области. При любых политических перипетиях в стране Масельский занимал выверенную, относительно независимую позицию, высказывался крайне осторожно и, вообще, избегал разговоров о политике.

Александр Степанович старался не давать расслабиться руководителям районных администраций и отдельных хозяйств. Еженедельно проводились селекторные совещания с участием всех этих лиц одновременно. Рука Масельского простиралась все так же надо всей областью. Журналисты не успевали перемещаться за губернатором. Так, однажды он решил, что пресс-конференцию лучше провести в Сахновщине, и за две недели до назначенной встречи со СМИ перенес свой рабочий кабинет в этот районный центр. В другой раз брифинг прошел в богом забытом селе Волчанского района. Проблемы сельского хозяйства продолжали мучить руководителя области. Теперь Масельский активно отстаивал идею поиска настоящего хозяина для земли, которого, судя по всему, нельзя видеть в государственном колхозе. (А в свое время Александру Степановичу была присуща гигантомания в деле укрупнения хозяйств.) Опыт распаивания земли был применен без особых санкций центральной власти в колхозе «Россия» Балаклейского района. Проведенной акцией выдачи сертификатов местным крестьянам Масельский был очень доволен. Не стоит забывать, что именно Александр Степанович долго удерживал в области низкие цены на хлеб.

Вообще же, проблемы решались очень тяжело. Не хватало денег, страна переживала серьезный энергетический кризис. Во время его кульминации Масельский, как мог, оттягивал момент отключения тепла, электроэнергии и т. п., изыскивал резервы. Недаром он инициировал активизацию разработки Шебелинкского и Юлиевского месторождения газа. Среди достижений губернатора постройка жилья на Северной Салтовке, проложение в этом же районе 10 километров тепломагистралей. Обязательно упоминают биографы и реконструкцию Харьковского аэропорта, что позволило воздушным воротам города получить статус международных, и удивительно быстрое окончание строительства первого участка третьей линии метрополитена. Говорят, если бы не Масельский с его цепкой хваткой и неумолимостью в достижении поставленной цели, третья линия метро не начала бы работу и на 350-летие Харькова. А ведь в 1995 году с финансами было значительно хуже. Вообще, губернатору приходилось опять применять все свои способности администратора, чтобы как-то распутывать узлы всех возникающих проблем. Александр Степанович редко забывал о чем-то. Если он давал обещание, то можно было быть уверенным, что он добьется своего — позвонит, проконтролирует, побеспокоится, будь то закупка паркета для Дворца культуры или обеспечение специальным автобусом студентов, живущих в Рогани. Вот только жилось харьковчанам по-прежнему неважно, так что Масельского любимцем публики назвать трудно.

Губернатору области принадлежит несомненная заслуга в деле ликвидации последствий регионально известной на весь мир аварии на Диканевских очистительных сооружениях, поставивших город на грань экологической катастрофы летом 1995 года. Тогда Александр Степанович перенес свой кабинет в вагончик на территории самих сооружений. Харьков вошел в нормальный ритм работы через сорок дней после кратковременного, но мощного июньского дождя. Тогда действия Масельского вызвали одобрение даже у постоянных критиков губернатора.

Эксперты утверждают, что Масельский стал истинным лидером чиновничье-промышленного синдиката Харькова. Хотя клана (как говорят о днепропетровских или донецких бизнесменах и политиках) в Первой столице не было создано. Местные предприниматели стремились заниматься тем, что приносит быстрый оборотный капитал, — финансами, торгово-посреднической деятельностью. По-видимому, харьковчанам действительно свойственен некий индивидуализм. По крайней мере, судя по всему, им также свойственно более терпимое отношение к конкурентам. Кто знает, почему Харьков избежал крупных криминальных разборок. Вероятно, и здесь Масельский, уважаемый всеми субъектами новой предпринимательской деятельности, сыграл свою роль. Кстати, говорят, что при этом губернатор ревностно следил за тем, чтобы в харьковский бизнес не проникли представители других регионов Украины или России. Но сказать, что он полностью остался в стороне от бизнеса и ограничился ролью третейского судьи, пожалуй, нельзя. Зять Масельского — Александр Ярославский стал директором крупнейшего банка — «Укрсиббанк», чьи интересы сейчас простираются далеко за пределы Харьковской области. По всем основным показателям он входит в десятку крупнейших банков Украины. Банк является оператором ряда стратегически важных платежных операций, в частности расчетов «Энергоатома» с российским концерном «ТВЭЛ» за ядерное топливо. «Укрсиб» управляет государственными пакетами акций на Северном горно-обогатительном комбинате и Днепровском металлургическом заводе (Днепропетровская область). Ему принадлежит также часть акций ООО «Украинский алюминий», который приобрел пакет акций Николаевского глиноземного завода. По некоторым данным, команду менеджеров для мужа своей дочери «хозяин» подбирал сам.

Александра Степановича как одного из авторитетнейших областных руководителей несколько раз пытались привлечь к делам общегосударственным. Он был членом Конституционной комиссии, где, в частности, отстаивал интересы регионов. Также он был привлечен к разработке программы развития сельского хозяйства страны. Однажды Масельский даже был назначен и утвержден Верховным Советом в качестве вице-премьера. Но проработал в Киеве лишь несколько недель, после чего по собственному желанию вернулся в Харьков к своим обязанностям губернатора. Объяснял он это тем, что не может привыкнуть к размеренно-ленивой деятельности в здании Кабинета министров в ожидании каких-то указаний.

Родные вспоминают Александра Степановича как любящего, внимательного человека. Говорят и о его эрудиции. С юных лет он любил стихи Шевченко, Сосюры, Тычины, обожал классическую музыку. В его рабочем кабинете даже стоял проигрыватель, чтобы снимать напряжение в конце дня. Любимцем Масельского был его внук — тоже Александр.

С 1995 года Масельский все чаще оказывался на больничной койке, беспокоило сердце. С марта же 1996 года у губернатора будто открылось второе дыхание. 12 апреля 1996 года он провел сессию областного совета, выслушав на ней немало упреков в свой адрес. Пожелал всем депутатом простить своих врагов накануне Пасхи. Затем дал интервью журналистке АТВК, зашел в кабинет, просмотрел почту, вызвал машину и отправился в Лозовской район. По дороге обратно губернатор умер. Известие привело Харьков в шок. Ведь многие уже и не мыслили себе другого руководителя области. Да и было ему всего 59 лет. В прошлое уходила эпоха в истории Харькова.

Огромная площадь Свободы в день похорон Масельского была заполнена толпой пришедших проститься с губернатором. (Гроб был установлен в здании Харьковского военного университета.) Присутствовали и первые лица страны во главе с Леонидом Кучмой. К 60-летию Масельского было установлено две мемориальные доски — одна на Госпроме, другая на стене дома № 17 по улице Гиршмана. Софья Григорьевна Масельская получила специальную пенсию и право пользоваться служебным автомобилем. Недавно именем губернатора была названа станция метро (бывшая «Индустриальная»).

Межлаук Валерий Иванович

(род. в 1893 г. — ум. в 1938 г.)

Крупный советский партийный и хозяйственный деятель, один из главных теоретиков и практиков индустриализации.

Среди сотен представителей советской власти, которые так или иначе связаны с Харьковом, Валерий Межлаук заслуживает отдельного упоминания по той простой причине, что он не только жил и работал, но и родился в этом городе. Как и о многих репрессированных членах коммунистического руководства страны, о Валерии Ивановиче трудно найти достоверную информацию. Биография таких людей при их жизни никого особенно не интересовала, затем само их имя необходимо было забыть, в учебниках появлялись вырезанные фотографии, в редакционных коллегиях газет и книг замарывались фамилии. Наконец, некоторые из них были реабилитированы, но теперь указывались лишь основные вехи служебной и партийной карьеры, все были «верными ленинцами». В последние же лет пятнадцать особое внимание обращали лишь на самые крупные фигуры, с которыми расправился Сталин, — Бухарин, Троцкий, Каменев. Межлаук же по окончании Гражданской войны быстро превратился из политика в хозяйственника, рабочую лошадку. Как и многие специалисты сталинской эпохи, он отличался старательностью, деловитостью, последовательностью в выполнении действительно необходимых стране задач и одновременно не мог что-либо противопоставить разворачиванию командно-административной системы, более того, судя по всему, в экономике именно Межлаук и был чуть ли не главным механиком этой самой машины. Ведь нередко важнейшим недостатком всей советской народнохозяйственной системы называют погоню за плановыми показателями, зачастую надуманными, чрезмерными. Валерий же Иванович Межлаук возглавлял работу по составлению этих планов.

Будущий глава Госплана родился в Харькове 7 февраля 1893 года. По национальности он был латыш. Отец Валерия — Иван Мартынович преподавал иностранные языки. Образование старший Межлаук получил в Лейпцигском университете, где и познакомился со своей будущей женой Розой Шиллер. Как часто бывало с представителями национальных меньшинств, Межлауки были крайне недовольны внутренней политикой российских властей, настроены радикально. (Несмотря на сравнительно неплохой достаток — семье принадлежал дом на ул. Максимилиановской [61], а по некоторым источникам, не один, а два.) Так что не стоит удивляться тому, что все пять сыновей Ивана Мартыновича — Иван, Валерий, Мартын, Валентин и Корнелий — стали революционерами.

Валерий окончил историко-филологический факультет Харьковского университета, затем — юридический факультет того же вуза, преподавал в харьковских гимназиях. В революционном движении он участвовал с 1907 года: работал в подпольной типографии, распространял запрещенную литературу, был организатором нелегальных рабочих кружков. Вступив в РСДРП, он придерживался меньшевистской платформы. В марте-июне 1917 года Валерий Иванович был сторонником Юлия Мартова — т. е. меньшевиком-интернационалистом. (Представители этого течения среди российских социал-демократов выступали против участия России в войне, но были не согласны с тем, что в стране возможно в скором времени превращение буржуазной революции в социалистическую.) Впрочем, среди всех меньшевиков интернационалисты были самым левым крылом. В июне 1917 года Валерий Межлаук уже перешел на сторону большевиков, вскоре стал депутатом Харьковского Совета, в октябре того же года вошел в состав военно-революционного комитета и штаба по борьбе с контрреволюцией. Харьков был городом, практически сразу признавшим новую большевистскую власть в Петербурге. Здесь позиции национально-демократической Центральной Рады были не очень сильны. Уже 10 ноября 1917 года Харьковский Совет под председательством Валерия Межлаука провозгласил советскую власть в городе. Вскоре именно сюда бросились не нашедшие поддержки в Киеве представители большевиков. Харьков был провозглашен столицей Советской Украины. Отсюда началось и наступление советских войск на Киев.

Брестский мир внес свои коррективы в работу украинских коммунистов. Отныне Советская Россия не могла открыто поддерживать их, но снабжала инструкциями и, собственно, управляла всем советским подпольем, направлявшим свои акции против гетманата и поддерживавших его немецких оккупантов. Одним из активных борцов стал и Межлаук. В феврале-марте 1918 года он исполнял обязанности наркома финансов Донецко-Криворожской Республики (в состав которой входил и Харьков). Красная Армия оставила территорию этого государственного образования, а Межлаук выполнил задание, которое сделало его одним из наиболее ценимых лично Лениным работников. Валерий Иванович организовал «эвакуацию» из-под носа у занимающих города немцев запасов металла, продовольствия, оборудования в Россию. (Что, учитывая договоренности Бреста, было, между прочим, не очень законно.) Самой же дерзкой акцией Межлаука был вывоз ценностей Харьковского отделения Госбанка Украины [62]. Гетманская газета «Киевская мысль» считала это самым обычным бандитизмом и даже помещала объявления о расстреле Межлаука.

А Межлаук, тем временем, был жив-здоров и активно включился в защиту советской власти от многочисленных внутренних и внешних врагов в России. Историк и юрист оказался хорошим организатором армии и был востребован в самых жарких местах. В конце 1918 года Межлаук входит в Реввоенсоветы 5-й и 10-й армий, в январе-июне 1919-го исполняет обязанности наркома и заместителя наркома по военным делам Украины, позже — член Реввоенсоветов различных армий, член РВС Тульского укрепрайона; с января 1920 года — член РВС 2-й Трудовой железнодорожной армии в Воронеже, с того же года — комиссар разных железных дорог. В боях Валерий Межлаук не раз был ранен. За участие в различных операциях он был награжден орденом Красного Знамени.

Вот как вспоминает встречавшийся с Межлауком в тот период Луначарский: «Межлаук был веселый человек. Каждый час мог принести известие о наступлении врага, о прорыве фронта, о колебаниях внутри наших частей, но это не мешало тогда еще совсем молодому и свежему Межлауку сверкать победоносным юношеским смехом… Мне иногда казалось, что он как будто торопится насытиться жизнью…» Валерия Ивановича многие вспоминают как человека интеллигентного, активного и веселого. Если о Радеке говорят как о главном анекдотисте советской власти, то Межлаук был знатным скетчистом. Сохранилось немало карикатур на наркомов и других сильных мира сего, которые рисовал на заседаниях Валерий Иванович. Многие из них даже проходили личную цензуру «Хозяина». На них сохранились пометки Сталина с требованием, например, «показать всем членам Политбюро». Кстати, подписи Межлаука сделаны не только на русском языке, но и на латыни и древнегреческим. Вообще, широкая эрудиция интеллигента с партбилетом позволяла ему отвечать в ВСНХ за вопросы внешнеэкономических сношений, ездить в долгосрочные командировки за границу (это учли в 37-м году), курировать научно-исследовательские работы Совнархоза и «шефствовать» над известными учеными, например П. Л. Капицей. (Петра Леонидовича советская власть после очередного его приезда в Россию отказалась снова отпустить в Англию, в его Кембриджскую лабораторию.)

Работа на железной дороге открыла в Валерии Ивановиче новые способности — хозяйственника. В 1921–1922 годах он — заместитель главного комиссара путей сообщения, в 1922–1924 годах член коллегии Наркомата путей сообщения РСФСР и СССР. Межлаук становится одним из основных помощников Феликса Дзержинского, возглавлявшего этот наркомат. Одновременно он участвует в работе комиссии Политбюро ЦК по топливу, металлу, размещению займа, является одним из учредителей и членом Совета Промбанка. С 1924 года способности Валерия Ивановича советская власть использовала на ответственнейшем участке работы — восстановлении и создании новой металлургической базы, без которой ни о каком развитии страны нечего было и думать. Являясь заместителем председателя, а затем и лично возглавляя Главметалл ВСНХ (с 1926 года), Межлаук органично вписался в команду, готовившую страну к масштабной индустриализации — к первым пятилеткам. Он стал и первым замом Куйбышева, который развил на посту руководителя Совета народного хозяйства большую деятельность. Планы по развитию советской промышленности, составленные под руководством предыдущего руководителя ВСНХ (все того же Дзержинского), пересматривались в сторону приоритета тяжелой промышленности. Кроме того, Куйбышев, как и его верный помощник Межлаук, были сторонниками концентрации производства и управления.

В ходе подготовки планов первой пятилетки Межлаук высказал немало ценных идей, многие работы проходили под его непосредственным руководством. Валерий Иванович ратовал за тщательный разбор ситуации по всем отраслям народного хозяйства, за синтетический подход, за то, чтобы каждый наркомат охватывал весь спектр проблем, не сосредоточиваясь только на ведомственных интересах. Он резко выступил против так называемой «левой оппозиции», которая предлагала обеспечить развитие промышленности за счет села. Межлаук справедливо отмечал, что советская власть не должна ссориться с середняками, отнимать у них все. Он предлагал искать резервы за счет снижения себестоимости промышленного строительства, усовершенствования орудий производства, совершенствования кредитной системы, строжайшей экономии средств. Все это было во многом правильно. Вообще, вряд ли стоит сомневаться в компетенции Валерия Межлаука. Его познания в экономике были довольно широки, кроме того, он не был чужд и творческого, инициативного подхода. Другое дело, что скоро главной оппозицией стали «правоуклонисты», и сторонники Сталина вынуждены были менять свои представления.

Еще до столкновения с «правой оппозицией» Валерий Иванович вошел в комиссию по пересмотру планов в сторону увеличения темпов и повышения показателей. Он резко критиковал предыдущий «минимализм». Результатом работы комиссии стали «Контрольные цифры пятилетнего плана развития промышленности СССР на 1927/28-1931/32 годы». А в 1929 году власть пошла еще дальше, приняв максимальный вариант пятилетнего плана, показатели которого на 20 % превышали аналогичные показатели минимального плана, за который ратовали правые оппозиционеры во главе с Бухариным. Это был год Великого перелома. Межлаук был на стороне Куйбышева и, соответственно, Сталина.

За счет чего была проведена «сверхиндустриализация», хорошо известно, и как сохранили добрые отношения с крестьянами в годы первых пятилеток, отлично знает тот, кто изучал историю Украины начала 30-х годов [63].

В 1931 году Валерий Иванович стал заместителем Куйбышева в новом учреждении — Госплане СССР. Межлаук показал себя как убежденный сторонник директивного метода ведения хозяйства, планы охватили всю экономику Советского Союза. Любопытно, что в убеждениях одного из руководителей Госплана идеи о необходимости как можно более точного планирования переплетались с идеей о широком распространении хозрасчета, необходимости рекламы и т. п.

Планы второй и третьей пятилеток составлялись уже под непосредственным руководством Межлаука. Таким образом, Валерия Ивановича справедливо называют главным теоретиком советской индустриализации. Период этот в развитии страны был столь же героическим, сколько и трагическим. Технический уровень, на который поднялся Союз за несколько лет, поражал воображение всего мира, но досталось это дорогой ценой. Политически же страна была ввергнута в пропасть тоталитаризма и жестокой диктатуры.

С 1934 года по февраль 1937-го Валерий Иванович возглавлял Госплан. В те же годы он был заместителем председателя Совета труда и обороны. С февраля 1937 года Межлаук возглавлял Наркомат тяжелой промышленности, на которую и делалась основная ставка во время индустриализации. В ведении этого наркомата, кстати, были не только собственно промышленность, но и ряд научных, образовательных объектов. Например, знаменитый УФТИ. В августе-сентябре того же 1937-го Межлаук был наркомом машиностроения, осенью — опять главой Госплана. С 1934 года Валерий Иванович был и членом ЦК ВКП(б).

1 декабря 1937 года пришла очередь Межлаука. Он был арестован, обвинен в контрреволюционной деятельности в пользу Германии, участии в антисоветской латышской организации и прочая, и прочая и расстрелян 29 июля 1938 года. Вместе с Валерием Межлауком в застенки НКВД попали его жена и старший брат Иван, работавший председателем Всесоюзного комитета по высшей школе. Вскоре застрелился Валентин, руководивший постройкой электростанции в Ростове. Корнелий Межлаук, работавший в Казахстане, написал заявление в партком, в котором сообщил, что для него братьев больше не существует.

Реабилитирован Валерий Иванович был в 1956 году. В тюрьме Межлаук написал свою последнюю статью «О плановой работе и мерах ее улучшения», в которой совершенно верно отметил, что система выпуска приказов, «насчитывавшихся тысячами и отменявших, по существу, только что утвержденный план, является следствием того, что важнейшие задачи или не были совсем учтены, или же решение не было всесторонне обеспечено в плане». Добавим, что, действительно, постоянный пересмотр планов мешал нормальному ведению хозяйства. Дело было не только в том, что чего-то не учли плановые органы, но и в том, что развивалась гигантомания власти, ее аппетиты, непомерная любовь к «хорошей статистике». Поэтому и менялись требуемые показатели по ходу выполнения первоначального плана, поэтому и «выполнялась» пятилетка в три года. И ко всему этому Межлаук имел самое непосредственное отношение. И сам стал орудием командно-административной системы, извратившей экономику страны.

Мечников Илья Ильич

(род. в 1845 г. — ум. в 1916 г.)

Русский биолог и патолог. Один из основоположников сравнительной патологии, эволюционной эмбриологии, иммунологии. Открыл явление фагоцитоза. Нобелевский лауреат в области физиологии и медицины.

Илья Ильич Мечников родился 15 мая 1845 года в деревне Ивановка под Харьковом. Отец его — Илья Иванович был офицером царской охраны в Санкт-Петербурге, а мать — Эмилия Невахович — дочерью еврейского писателя Льва Неваховича. Илья Иванович любил жить на широкую ногу. Большую часть приданого своей жены он проиграл в карты. Тем сильнее было желание Эмилии дать младшему, пятому, ребенку хорошее образование, сделать из него солидного человека, ученого. Для этого у маленького Ильи были все данные — цепкая память, любознательность. Больше всего Илья Ильич интересовался историей естествознания. Еще в своем имении он ловил лягушек, читал своеобразные лекции о животных и растенияхсвоим братьям и другим сверстникам. В 16-летнем возрасте Мечников написал критическую статью об учебнике геологии, которая была напечатана в одном из московских журналов.

Закончив с золотой медалью 2-ю Харьковскую гимназию, Илья Мечников решает посвятить дальнейшую деятельность изучению строения клетки, для чего в 1862 году направляется в Вюрцбургский университет. Однако в Германии юноша оказался за шесть недель до начала учебного года. Растерявшись, не знавший немецкого языка Мечников возвращается на родину в Харьков, где поступает на естественное отделение физико-математического факультета Харьковского университета. С собой в родной город Мечников привозит недавно изданный русский перевод знаменитой книги Чарлза Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора». С тех пор Мечников был преданным сторонником дарвиновской теории.

Талантливый и трудолюбивый молодой человек за два года проходит курс, рассчитанный на четыре, и едет работать в Европу. Первый объект его тщательных исследований — эмбриология беспозвоночных животных. Мечников находит общие черты развития зародышей низкоорганизованных и высокоорганизованных животных (в полном соответствии с основами дарвинизма). Работает молодой ученый сначала на острове Гельголанд в Северном море, затем под руководством Рудольфа Лойкарта в Гессене (Германия), в Геттингенском и Мюнхенском университетах. В Неаполе Мечников сотрудничает с русским зоологом Александром Ковалевским. Их общая работа по эмбриологии была отмечена премией фон Баэра, когда Илье Ильичу было всего 22 года.

В 1867 году Илья Мечников защищает диссертацию об эмбриональном развитии рыб и ракообразных, получает докторскую степень Санкт-Петербургского университета. В столице он преподает зоологию и сравнительную анатомию. В круг его интересов входит и антропология — Мечников занимается исследованием расовых особенностей калмыков. Следующим местом жизни и работы Ильи Ильича становится Одесса и ее Новороссийский университет.

После убийства Александра II в стране нарастает волна реакции, недовольный Мечников покидает Россию и переезжает в Мессину. Здесь Мечников и подходит к важнейшему открытию своей жизни — фагоцитарной теории иммунитета.

Мечников занимался все той же сравнительной эмбриологией. Для одного из наблюдений ученый избрал личинки морской звезды. Было это в 20-х числах декабря 1882 года. Илья Ильич поставил простой эксперимент: вставил в личинки небольшие растительные колючки (взял он их с рождественской елки). На следующее утро экспериментатор обнаружил, что вокруг колючек собрались подвижные клетки, стремившиеся уничтожить инородное тело. Мечников всерьез задумался над особенностями защитной реакции организма, пример которой ему удалось заметить. В другой раз ученый рассматривал через микроскоп водяную блоху, дафнию, пресноводное животное из подотряда ветвистоусых рачков. Он заметил, как в тело дафнии проникает бактерия в виде длинной палочки и как подвижные клетки опять немедленно окружили бактерию и поглотили ее. Теперь Мечников стал вести уже систематические наблюдения и зафиксировал, что, если бактерия не оказывается поглощенной подвижными клетками, дафния начинает болеть и умирает. Таким образом, Илья Мечников проник в тайну борьбы, которая постоянно идет в живом организме. Он доказал, что в организме людей и млекопитающих роль подвижных клеток играют белые кровяные тельца, обладающие способностью проникать через стенки капиллярных сосудов и пожирать бактерии. Мечников показал, какими защитными силами обладает организм и почему не всякое заражение бактериями заканчивается заболеванием. Венский коллега Ильи Мечникова Клаусс посоветовал назвать эти тельца фагоцитами (от греческого слова, означающего в переводе — «есть, поглощать»). Само же явление, описанное российским ученым, получило название фагоцитоз. Работа Мечникова дала мощный толчок развитию иммунологии.

Мечников был не первым ученым, обнаружившим, что лейкоциты у животных пожирают вторгшиеся организмы. Но до него считалось, что процесс поглощения служит главным образом для распространения чужеродного вещества по всему телу через кровеносную систему. Илья Ильич же отметил, что подвижные фагоциты у морских звезд не только поглощают инородные тела, но и разрушают ненужные организму ткани. А как опытный эмбриолог (и последовательный дарвинист) Мечников знал, что лейкоциты человека и подвижные фагоциты морской звезды имеют сходное происхождение. Отсюда ученый сделал вывод, что лейкоциты, подобно фагоцитам, на самом деле выполняют защитную, санитарную функцию.

В 1883 году на съезде русских естествоиспытателей и врачей Илья Ильич Мечников прочел свой знаменитый доклад «О защитных силах организма», в котором изложил основные положения фагоцитарной теории.

Но до окончательного признания было еще далеко. Приходилось выдерживать жестокую борьбу со сторонниками так называемой гуморальной теории иммунитета, считавшими, что центральную роль в уничтожении «пришельцев» играют определенные вещества крови, а не содержащиеся в крови лейкоциты. Илья Ильич вернулся в Одессу в 1886 году и возглавил здесь основанную совместно с Ф. Гамалеей Бактериологическую станцию. Он изучает действие фагоцитов собаки, кролика и обезьяны на микробы, вызывающие рожистое воспаление и возвратный тиф, разрабатывает вакцины против холеры кур и сибирской язвы овец. Но уже через год ученый вынужден снова покинуть Россию. Мечников не выдерживает давления со стороны менее талантливых коллег-врачей, которые упрекают его в отсутствии медицинского образования.

Впрочем, этот «недостаток» совершенно не волнует выдающегося ученого Луи Пастера. Он охотно принимает Мечникова в свой институт в качестве заведующего специально созданной для россиянина новой лабораторией. Там наш земляк и проработал до конца жизни. Здесь он издал в 1901 году один из главных своих трудов «Невосприимчивость в инфекционных болезнях».

Парижские исследования Мечникова внесли огромный вклад в развитие науки о природе иммунных реакций. Под руководством русского ученого работала целая плеяда талантливых ученых, была создана школа иммунологов. Так, один из учеников Мечникова Ж. Борде показал, какую роль играет комплемент (вещество, найденное в крови, которое активизировалось при появлении инородного тела) в уничтожении микробов. (Комплемент как бы «подготавливает» микроб к поглощению фагоцитами, делая работу последних более успешной.)

Мечников занимался не только фагоцитарной теорией. В начале XX века Илью Ильича очень занимает проблема старения и смерти. В 1903 году он опубликовал книгу «Этюды о природе человека», где говорит о необходимости правильно питаться. Задолго до издания этого труда Мечников обратил внимание на одну из областей Болгарии, где, по данным статистики и этнографических наблюдений, многие люди доживали до 100-летнего возраста. Илья Ильич считал, что все дело в том, что местные жители постоянно употребляют в пищу кисло-молочные продукты, заквашенные с помощью особой болгарской палочки. Старость же, по мнению выдающегося ученого, наступает вследствие действия бактерий, вырабатываемых толстой кишкой. Эти-то бактерии и убивает болгарская палочка. Идеи Мечникова получили широкое распространение. Целебные йогурты и кефиры стали основой питания многих приверженцев диеты «по Мечникову». (И сейчас многие сторонники здорового образа жизни отдают особую дань уважения кисло-молочным продуктам.)

В 1908 году Мечников совместно с Паулем Эрлихом был удостоен Нобелевской премии в области физиологии и медицины «за труды по иммунитету». Профессор Каролинского университета в своей речи отметил:

«После открытий Эдварда Дженнера, Луи Пастера и Роберта Коха [64] оставался невыясненным основной вопрос иммунологии: каким образом организму удается победить болезнетворных микробов, которые, атаковав его, смогли закрепиться и начали развиваться? Пытаясь найти ответ на этот вопрос, Мечников положил начало современным исследованиям по иммунологии и оказал глубокое влияние на весь ход ее развития».

К концу жизни признанный во всем мире ученый имел медаль Копли Лондонского королевского общества, степень почетного доктора Кембриджского университета, был членом Французской академии медицины и Шведского медицинского общества.

Нелегко складывалась личная жизнь Ильи Мечникова. Со времен работы в Неаполе ученый страдал от сильных болей в глазах, которые мешали ему работать с микроскопом. Кроме того, у Мечникова была явно расстроена психика. Есть данные о том, что он нюхал кокаин, был подвержен припадкам меланхолии, беспричинного пессимизма. Впрочем, не всегда беспричинного?

Первый раз Илья Ильич женился в 1869 году на Людмиле Федорович. Людмила болела туберкулезом и была настолько больна, что во время обряда венчания в церкви она сидела на стуле. Уже через четыре года жена Мечникова умерла, и тогда ученый в первый раз решил покончить с собой. Он принял изрядную долю морфия, но остался жив. В 1876 году в Одессе Мечников женился второй раз — на сей раз на своей 16-летней студентке Ольге Белокопытовой. Вторая жена тоже заболела — брюшным тифом. Мечников в отчаянии сделал себе инъекцию возвратного тифа, но не умер. Как и жена. Кстати, переболев тифом, Илья Ильич стал более жизнерадостным. Более того, у него улучшилось зрение! От второй жены, как и от Федорович, у Мечникова не было детей, но после смерти родителей Белокопытовой супруги Мечниковы взяли под свое опекунство двух братьев и трех сестер Ольги.

О Мечникове очевидцы парижского периода его деятельности вспоминают, что он был рассеян, несколько неряшлив, со всклокоченной бородой, карманами, вечно набитыми бумагами, в одной и той же в течение многих лет шляпе, на которую он то и дело садился, если бывал в возбужденном состоянии.

За последние годы своей жизни Илья Ильич Мечников съел тонны йогурта, но это не спасло его от скорбной участи любого смертного. В 1913 году ученый пережил первый инфаркт миокарда. После нескольких инфарктов Мечников умер. Это произошло 15 июля 1916 года, в возрасте 71 года в Париже. Урна с его прахом находится в библиотеке Пастеровского института. Последней книгой нобелевского лауреата стали «Этюды оптимизма». Незадолго до смерти Илья Ильич писал: «Безумная война, которая как снег на голову упала вследствие неумения или нежелания людей, поставленных для охранения мира, повлечет за собой продолжительный период спокойствия… беспримерная бойня надолго отобьет охоту воевать и драться». Мечников рекомендовал направить воинственный пыл «не на войну против людей, а против врагов в виде большого количества видимых и невидимых микробов».

В Харькове именем выдающегося российского ученого назван НИИ микробиологии и иммунологии. В Одессе его имя носит Национальный университет.

Мещанинов Александр Иванович

(род. в 1879 г. — ум. в 1965 г.)

Хирург. Во время фашистской оккупации Харькова лечил и спасал советских солдат и офицеров.

Джордж Бернард Шоу как-то сказал, что врач, неспособный искренне лгать, выбрал не ту профессию. Писатель говорил об оптимистической лжи о состоянии здоровья пациента, а знаменитому харьковскому хирургу Александру Мещанинову довелось использовать еще один вид неправды — воистину лжи во спасение. И вряд ли даже самые отъявленные моралисты решатся обвинить его в этом.

Биография Александра Ивановича давно свелась в популярной историографии лишь к двум годам его жизни, когда хирургу уже было за шестьдесят. В этом нет ничего странного, но мы не обойдем вниманием и всю остальную жизнь этого замечательного врача.

Александр Иванович родился 16 августа 1879 года в городе Путивле Курской губернии. Отец его умер через несколько дней после рождения сына, оставив семью из пяти человек практически без средств к существованию. Вдове, Любови Гавриловне, приходилось очень много работать, чтобы вывести в люди своих детей. Сашу ей удалось отдать на попечение своего брата в Киев. Тот устроил племянника в гимназию и вообще заменил ему отца. Александр с ранних лет увлекался чтением. В официальных советских биографиях, конечно, указывали соответствующий набор писателей: Белинский, Добролюбов, Герцен. Да и сам Мещанинов утверждал, что книгу Чернышевского «Что делать?» он перечитал несколько раз. Будущий хирург стремился быть как можно самостоятельнее. Гимназист давал частные уроки, готовил младших учеников к экзаменам. Часть небольшой суммы, которую ему удавалось заработать таким образом, Александр обязательно пересылал матери. В 1899 году он закончил гимназию. К этому моменту Мещанинов определился с будущей профессией. В своем дневнике он написал: «Всю свою жизнь, силы и энергию я отдам вам, люди!» Звучит немного наивно и восторженно, не правда ли? Правда, но именно так Александр Иванович и поступил — отдал людям все, что мог.

Медицине Александр Мещанинов учился в Киевском университете. Среди его учителей были довольно крупные специалисты: В. Образцов, В. Высокович, Н. Стражеско, Н. Валкович и др.

Времена были смутные, и очень быстро он оказался среди неблагонадежных студентов. Наказание тогда заключалось, в частности, в отправке провинившихся и ненадежных в действующую армию. Мог там оказаться и Александр Иванович. Однако студенты Киевского университета устроили забастовку в знак протеста против отправки товарищей на открывшийся русско-японский фронт и заставили руководство прекратить эту практику. Весной 1904 года Мещанинов успешно сдал экзамены и получил диплом об окончании медицинского факультета. Еще на пятом курсе во время эпидемии сыпного тифа ему приходилось работать в селе Саксагань Екатеринославской губернии. Возможно, именно тогда Мещанинов решил не искать теплого места в Киеве или другом крупном городе, а быть поближе к людям, работать в небольших поселках, где так не хватало представителей его благородной профессии. По окончании университета Александр Иванович устраивается ординатором в земскую больницу небольшого городка Смелы (сейчас Черкасская область).

Впрочем, долго пробыть здесь ему не удалось. Мещанинов все же был призван в действующую армию и отправился в далекую Маньчжурию. Молодой хирург работал в теплушечном вагоне, обслуживая раненых на Мукденском фронте. Затем его перевели на должность младшего врача 7-го вьючного полутранспорта Кавказской дивизии. Война стала для врача отменной школой напряженной практики в тяжелых условиях. Сколько еще придется ему делать операций в отсутствии материалов, под выстрелы за окном, в условиях цейтнота!

Вернувшись после окончания Русско-японской войны в Киев, Мещанинов прослушал курс патанатомии у Высоковича, после чего устроился ординатором в Елисаветградскую больницу [65]. Александр Иванович трудился в этой больнице три года, став универсальным врачом, способным оказать помощь практически при любой болезни. Конечно, главной его специальностью оставалась хирургия.

После Елисаветграда Мещанинов становится земским врачом в селе Петрово Александрийского уезда Херсонской губернии, оттуда был переведен на должность заведующего хирургическим отделением небольшой уездной земской больницы в Александрию. Как и всю свою жизнь в любой больнице, Александр Иванович быстро завоевывал уважение местных жителей. Все отмечали его доброту, безотказность, трудолюбие, внимательное отношение к каждому пациенту, в том числе и после его выздоровления. (На улице доктор всегда останавливался поговорить с бывшим больным, поинтересоваться, все ли нормально, все ли зажило.) Сохранились рассказы о типичных диалогах Мещанинова в операционной.

Больной трясется.

— Доктор, я умру?

— Нет, что вы! Мы еще с вами на рыбалку сходим! Вы умеете раков ловить? Нет? Я вас научу, это очень интересно. Берете вы, значит, этого рака… Сестрица, у вас там все готово?

Надо сказать, что Мещанинов был не просто добрым доктором, он был очень хорошим хирургом, оперировал четко и красиво — как и положено классному специалисту. Многое он сделал для развития хирургии. Но об этом чуть позже.

Три года Александр Иванович пробыл в Александрии, а затем переехал в Сумы, где ему предложили должность главного врача и хирурга в уездной земской больнице. Кроме того, что Мещанинов работал здесь непосредственно лечащим врачом, он проводил и серьезные организационные мероприятия. Так, его очень занимали вопросы санитарно-профилактической пропаганды среди местного населения. Для выполнения этой работы он добился учреждения новой должности санитарного врача, на которую предложил одного местного специалиста. Однако земство утвердило другую кандидатуру — родственника предводителя дворянства. Мещанинов был возмущен и с рядом других сотрудников подал заявление об уходе. Он вернулся в Александрийское земство, работал в селе Новая Прага.

С началом Первой мировой войны талантливый хирург был снова призван в армию, стал начальником Сумского хирургического госпиталя Красного Креста. Опять пришлось много оперировать с максимальной нагрузкой и на других участках работы. При госпитале Мещанинов организовал обучение среднего медицинского персонала, чтобы хоть как-то разгрузить квалифицированных врачей.

В новую революционную эпоху в биографии врача появляются (с нашей точки зрения, конечно) белые пятна. Советские книги говорят, что Александр Иванович сотрудничал с советской властью, а потому «красный доктор» был брошен в тюрьму петлюровцами. В других местах приходится читать, что Александр Иванович активно включился в городское самоуправление, а в камере оказался уже при гетманской администрации [66]. Выйдя из тюрьмы, Мещанинов переезжает в Харьков, где становится заведующим госпиталем Земского союза. (Тоже еще вопрос — кого лечил госпиталь. Харьков несколько раз переходил из рук в руки.)

В 1919 году Александр Иванович выигрывает конкурс на замещение должности главврача Холодногорской больницы. На момент этого назначения больнице было всего девять лет. Здесь было три отделения, работало два (!) штатных врача и несколько фельдшеров, сбивавшихся с ног, обслуживая и лежащих в больнице, и приходивших на прием, и стучавших ночью в окно квартиры харьковчан. Мещанинов проработал на посту главврача этого учреждения 35 лет, ему принадлежит большая заслуга в превращении его в большой медицинский центр. Больница была реорганизована в 9-ю городскую, значительно расширилась и пополнилась кадрами. В 1922 году амбулатория больницы была выделена в отдельную 7-ю поликлинику. В 1926 году на базе 9-й больницы развернулась кафедра хирургии и гинекологии Харьковского института усовершенствования врачей. Под руководством Мещанинова здесь было подготовлено немало специалистов, ведь Александр Иванович уже на момент организации кафедры был известен далеко за пределами Харькова не только как прекрасный практикующий хирург, но и как ученый.

Еще будучи врачом Елисаветградской больницы, Мещанинов принимал участие в съездах российских хирургов, посещал клиники Москвы, Петербурга и Киева, в советское же время он только увеличил свою активность на поприще организации и участия в различного уровня хирургических форумах. Статьи Александра Ивановича регулярно появлялись в специализированных изданиях. Это были работы по методике лечения гнойных ран, пневмококковому перитониту, воспалительным опухолям брюшной полости, антисептике. Под руководством Мещанинова была проведена большая работа по изучению барбитуратов в качестве внутривенного метода обезболивания, способам борьбы со спонтанной гангреной. Хирург лично обследовал около четырех тысяч больных с такой гангреной и лишь в четырех случаях решил прибегнуть к ампутации. Остальных вылечил иначе. Много сделал Александр Иванович и для развития ранней диагностики рака, практики переливания крови, тканевой терапии и пересадки органов [67]. Всего доктору принадлежит более 80 научных работ. С ним были хорошо знакомы виднейшие советские врачи. Кстати, один из них самым непосредственным образом повлиял на жизнь Александра Ивановича. Мещанинов, надо сказать, был заядлым охотником и рыболовом. И вот однажды (было это в 1927 году) доктор чистил после охоты ружье. Там оказался патрон, и ружье выпалило прямо в глаза охотнику. Левый глаз Мещанинов потерял, правый тоже был в опасности, как и сама жизнь доктора. Немедленно в Харьков прибыл знаменитый окулист Филатов. Он спас коллеге правый глаз, а с ним и возможность работать.

В 1935 году Мещанинову было присвоено звание профессора, а через год без защиты диссертации он получил научную степень доктора медицинских наук. Казалось бы, через несколько лет «народный врач» мог спокойно уходить на пенсию с сознанием полностью выполненного перед своими соотечественниками долга. Однако самая яркая страница его биографии была впереди. Началась очередная в жизни хирурга война.

В октябре 1941 года немцы заняли Харьков. Как здесь остался Мещанинов, не совсем понятно. Он к этому моменту руководил военным госпиталем, оперировал каждый день раненых солдат. Вроде бы эвакуация была назначена на последний момент, но холодногорский мост оказался разрушен, и коллектив госпиталя (развернувшегося на базе 9-й больницы) остался в городе. Александр Иванович собрал подчиненных и объявил, что немцев непременно из Харькова выставят, а пока задача врачей исполнять свой долг.

Вскоре на территории больницы появились первые представители «нового порядка». Доктора сумели убедить их, что на территории больницы находятся только гражданские лица. Более того — многие из них больны сыпным тифом, а потому лучше бы здесь никому не появляться. Через некоторое время Мещанинову удалось договориться с немецкой администрацией о том, что его лечебница останется официальной городской гражданской больницей. Начался героический период полулегального положения больницы Мещанинова. Здесь хирург и его коллектив стали тайно лечить попадавших к ним бойцов Красной Армии, в то время как за такие вещи полагался расстрел. (О чем сообщали объявления на всех столбах.) Немцы время от времени появлялись в палатах, спрашивали о том или ином больном. Врачи и сестры прибегали к самым разным ухищрениям, чтобы скрыть военную принадлежность пациентов, например, бинтовали головы наголо остриженным солдатам.

Большие трудности больница испытывала с продовольствием, одеждой, матрацами. В один из дней пожилой главврач надел поверх пальто халат с красным крестом, выкатил тачку и пошел на местный базар. Он просил людей пожертвовать немного еды для больных. Мещанинова в районе очень хорошо знали, многим он помог в мирное время, и теперь они помогали больнице. Такие выходы продолжались каждый базарный день, а потом жители окрестностей стали сами приходить и приносить еду и одежду. Вокруг больницы образовался женский кружок, который возглавила жена хирурга — Наталья Александровна. Они ходили по домам, просили о поддержке, перешивали и чинили старые вещи, готовили. Дочери же Александра Ивановича Елизавета (Вета) и Мария (Мара) работали в больнице, Вета — заведующей лабораторией (по профессии она была биологом), Мара — врачом (ее основная медицинская специальность — травматология). Навсегда вписали свои имена в историю города сотрудники 9-й больницы: Центилович, Радионова, Делевский, Никитинская, Обухов, Воротынцев.

Александр Иванович в своей подпольной деятельности пошел еще дальше. Неподалеку от его больницы немцы устроили большой концентрационный лагерь. Люди здесь содержались в нечеловеческих условиях, каждый день из лагеря вывозили более ста трупов. Мещанинов с дочерью Елизаветой, которая знала немецкий язык, отправился к начальнику лагеря и выразил свой протест против нарушения в лагере всех возможных международных конвенций. Он попросил отправлять к нему больных заключенных. Начальник согласился. Скорее всего, конечно, не благодаря «авторитету всемирно известного ученого», а по своим сугубо практическим соображениям. Во-первых, кто знает, какими именно путями в нацистской Германии можно было восходить по карьерной лестнице. Одни пытались восхитить начальство беспримерным рвением, выражавшимся в жестокости. Другие хотели проявить себя как люди, умеющие договариваться с местным, покоренным населением, а к тому же — проявить практическую сметку. Не зря же Мещанинов намекнул немцу на то, что вылеченные заключенные смогут лучше работать на рейх.

Вскоре в больницу прибыла первая партия больных из концлагеря, а с ними и назначенный начальником лагерного медпункта красноармеец Константин Седов. Вот с ним-то вместе Александр Иванович и наладил механизм спасения военнопленных. На базе 7-й поликлиники было развернуто новое отделение на 150 коек. Очень многие больные из лагеря стали «умирать» у Мещанинова. Документы об этом шли к немцам, а сами бойцы снабжались фальшивыми паспортами (помог харьковчанин, работавший в городской канцелярии), гражданской одеждой и тайно выводились из больницы. Многие из них вернулись в свои части. Дело дошло до того, что немцы, наконец, перевели госпиталь для военнопленных в другое здание, огородили его колючей проволокой, а самого Мещанинова не допустили к работе. (Остается только гадать, как и почему он остался жив. Пишут, опять же, о том, что немцы не посмели расправиться со знаменитым хирургом.) Но и в новом помещении побеги продолжались — помогала одна из сотрудниц Мещанинова, оказавшаяся на новом месте, В. Никитинская. В конце концов один из врачей был расстрелян прямо в ординаторской.

Врачи же 9-й больницы из пожертвованных им вещей и еды стали выделять часть для поддержки старых, нуждающихся жителей Холодной горы. Александр Иванович спас несколько человек от вывоза на работу в Германию — ставил им «безнадежный диагноз» и клал «на операцию».

Всего за годы войны группа Мещанинова помогла спастись бегством более двумстам человек. Излечилось же в стенах больницы за время фашистской оккупации около двух тысяч человек [68]. После войны харьковский хирург получил тысячи писем от благодарных солдат и их семей, многие люди считали его святым. 11 июля 1945 года Александр Мещанинов был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Через двадцать лет медали и ордена получил ряд его сотрудников, в том числе обе дочери и жена хирурга.

После войны Мещанинов еще довольно долго, учитывая возраст, аккуратно три раза в неделю появлялся в операционной, где делал сложнейшие операции; он принимал экзамены и зачеты, осуществлял научное руководство, читал научно-популярные лекции, писал и публиковал статьи, принимал больных у себя дома. В 1954 году широко отмечался полувековой юбилей его профессиональной деятельности. К этому моменту выдающийся хирург провел, по меньшей мере, 15 тысяч операций.

В Харькове Александр Иванович был известен не только как главврач 9-й больницы. Он был почетным председателем Харьковского хирургического общества (а также почетным членом правления Украинского общества хирургов), депутатом горсовета. Мещанинов стал инициатором создания в Харькове мичуринского общества (садоводством серьезно увлекалась его жена), не раз выступал за озеленение города. Когда 1 января 1965 года Александра Ивановича не стало, его провожали в последний путь тысячи харьковчан. Именем хирурга в Харькове названа одна из улиц и 4-я больница неотложной помощи.

Мирошниченко Евгения Семеновна

(род. в 1931 г.)

Ведущая оперная певица.

Есть такая теория, что культура, как и вся история человечества, развивается по спирали. Время от времени она достигает своих вершин — причем имеются в виду не вершины художественного мастерства сами по себе (это все-таки дело вкуса), а рост оптимизма, монументальности в искусстве. Естественно, он наблюдается в первую очередь при сильном и достаточно жестком государственном режиме — например тоталитарном. В Советском Союзе не зря особое значение имели опера и балет — оптимистические, масштабные представления. На классических концертах обязательно присутствовали члены правительства и сам вождь. Артисты оперы и балета были своеобразной визитной карточкой государства. Да и на эстраде поощрялось «оперное» исполнение, «широкие» песни. Евгения Семеновна Мирошниченко, что называется, попала в обойму. Она стала одной из любимых певиц советского руководства. Надо отметить, что бездари среди таких любимцев попадались крайне редко, отбор был жесточайший. Так что Мирошниченко действительно являлась оперной певицей мировой величины.

Евгения Семеновна родилась 12 июня 1931 года в селе Первое Советское Волчанского района Харьковской области. Когда-то это село носило другое название — Графское. Здесь и в начале прошлого века проживали потомки того графа, которому Екатерина Великая пожаловала имение. Графы были люди, увлеченные культурой, держали свой театр. А мать Евгении как раз пела в этом театре. Так что музыкальный дар она получила по наследству. Еще когда обе дочери, Женя и Люся, были маленькими, их «выпрашивали» у матери старшие девочки, чтобы сестры «выводили» на вечеринках. Люся и Женя обладали красивыми высокими голосами и всегда солировали. Сейчас в селе стоит стела, напоминающая о том, что именно здесь родилась Евгения Семеновна Мирошниченко. Сама же певица утверждает, что скучает по селу, жалеет, что нет денег, чтобы отстроить здесь церквушку, настаивает на том, что селу должно быть возвращено название Графское.

Потом была война. Отец Семен Мирошниченко погиб на войне, семья страшно бедствовала и после войны. Евгению удалось устроить в Харьковское ремесленное училище связи. Жила она при училище в комнате на девятерых. До сих пор с любовью вспоминает улицу Мельникова, на которой находилось это училище. (Кстати, тут же учился и другой известный певец Юрий Богатиков.) После училища ей еще пришлось некоторое время проработать на радиозаводе, на ХЭМЗе и даже в пожарной охране.

Интересно, что больше, чем петь, Евгении хотелось танцевать. В мечтах она видела себя балериной. Но в танцевальный кружок ее не взяли, а руководитель хора при училище Зиновий Давидович Заграничный спас Мирошниченко для сцены. Она не хотела петь, устраивала скандалы, но Заграничный настоял. Вскоре хор училища стал выступать на смотрах художественной самодеятельности. Сначала молодые и талантливые «трудовые резервы» выступали в Киеве, а затем последовал и смотр в Большом театре в Москве. Такие концерты очень любил сам Сталин. Было это в 1947 году. Мирошниченко вспоминает, что на выступлении так волновалась, что спела все куплеты задом наперед, начав с последнего. За кулисами Зиновия Давидовича уже приводили в чувство. Но все обошлось — текст, вероятно, никто внимательно не слушал, а вот удивительный «соловьиный» голос Мирошниченко (у нее лирико-колоратурное сопрано) произвел впечатление, и ее уже не забыли. Кроме голоса, певица обладала яркой внешностью. Успех был обеспечен. Она стала постоянной участницей самых престижных правительственных концертов.

Евгения Семеновна с большой теплотой вспоминает о советском времени. Говорит, что с ней всегда возились, как ни с кем: «Эта девочка должна петь». Руководители республики и государства помогали решать все жизненные проблемы. Среди тех, с кем общалась певица, и сам Сталин, и Брежнев, и многие другие. В Киевскую консерваторию ее приняли в 1951 году без экзаменов исключительно за певческое дарование. А занималась она не блестяще. Отставала по многим предметам и, в первую очередь, по диамату, политэкономии, истмату. Трижды певицу хотели отчислить. Наконец, однажды после того, как один из преподавателей сказал, что диплом ей все равно не выдадут из-за отсутствия у нее аттестата о среднем образовании, она сама повернулась и ушла из консерватории. А затем об этом узнал Председатель Верховного Совета УССР Гречуха. «Иди обратно, никто тебя ни о чем не спросит», — сказал он Мирошниченко. И никто не спросил. Правда, диплом Евгения Семеновна получила уже, когда была народной артисткой.

В 1957 году Мирошниченко стала ведущей певицей Киевского оперного театра и, несмотря ни на какие предложения, не покинула этот театр до конца своей певческой карьеры. «Я благодарю Бога, — сказала певица на своем юбилее в 2001 году, — что у меня хватило ума не покинуть Украину». Она записывалась для радио, выступала по телевидению. Постоянно участвуя в самых ответственных концертах, певица все же считала Большой театр, где ее всегда готовы были взять на ставку, каким-то неуютным.

«Золотой украинский соловей», она неоднократно отмечалась высшими правительственными наградами. В 1958 году Евгения Мирошниченко получила вторую премию на Международном конкурсе в Тулузе. Затем были Государственная премия СССР и Государственная премия УССР им. Т. Г. Шевченко. В 1965 году певице было присвоено звание народной артистки СССР, она была награждена орденом Ленина. После распада Союза украинское руководство вручило ей и орден Ярослава Мудрого. В Харькове же Мирошниченко стала почетной жительницей.

Певице посвящены статьи в советских и постсоветских энциклопедиях, где справедливо отмечено, что она «обладает легким и подвижным голосом, свободно достигающим высоких нот в верхнем регистре». Но разве эти слова могут передать те чувства, которые вызывал голос неподражаемой примадонны Киевского оперного у миллионов любителей музыки? Среди лучших партий Евгении Семеновны Виолетта из «Травиаты», Розина из «Севильского цирюльника», множество других партий.

Евгения Семеновна всегда отличалась экспрессивностью, и с этим связано немало историй. Рассказывают, что однажды она ущипнула разозлившего ее партнера непосредственно за… Во время репетиций она могла «приложить» оппонента словами, совершенно неожиданными для оперного «сопрано». Сейчас Мирошниченко преподает и в буквальном смысле лупит своих воспитанниц по «одному интересному месту», — как говорит сама прима. А рука у нее тяжелая.

Темперамент певицы сказался и на личной жизни. У нее было три мужа, родилось два сына. Целых десять лет ее жизни связано с румынским баритоном Николаем Херля. Руководство смотрело сквозь пальцы на то, что, приезжая в Румынию, Мирошниченко жила не в гостинице, а на квартире у возлюбленного. Но жениться им не дали. Расположения Евгении Семеновны вообще добивались самые разные, в том числе и высокопоставленные, мужчины. Одним из них был Фидель Кастро. Мирошниченко рассказывает, что так испугалась, что на приглашение на Кубу на гастроли не откликнулась и, пока вся труппа готовилась к поездке, пряталась в больнице у своего тогдашнего мужа — хирурга.

Несмотря на свое более чем лояльное отношение к советской власти, Евгения Семеновна верующая. Крестилась она уже после 1991 года, но и в былые времена истово молилась перед выходом на сцену. Однажды она пела в платье с декольте, оператор взял ее крупным планом, и на груди у Мирошниченко обнаружился маленький крестик. После этого надолго украинская прима была отстранена от больших концертов. Приходили письма от «возмущенной общественности», объявляли выговор партийные органы. Но через два года (в 1979 году) на торжественный концерт, посвященный 325-летию воссоединения Украины с Россией, Евгению Семеновну все же позвали. Мирошниченко боялась выйти на сцену, подкашивались ноги, опасалась, что публика «начнет кричать». Но спела она в результате так, что весь зал взорвался овациями. А певица за кулисами потеряла сознание.

В новой независимой Украине певица продолжала энергично заниматься любимым делом. Но во второй половине 90-х она сознательно прекратила петь. Голос у нее сохранился, но она не хотела пропустить тот момент, когда надо уходить. «Во-первых, надо дать дорогу молодым, — говорит Евгения Семеновна, — во-вторых, я не хочу, чтобы слушатели говорили «Эээ… Мирошниченко уже не та!» Окончив певческую карьеру, Мирошниченко с головой окунулась в преподавание. Сейчас она профессор Киевской консерватории. За своих воспитанниц переживает, как за родных. Едва ли не единственным (зато каким!) учеником Евгении Семеновны является известный оперный певец Михаил Дидык. Дает певица и частные уроки. Кроме того, Евгения Мирошниченко организовала фонд помощи молодым певцам, но вообще сокрушается по поводу недостатка спонсорской поддержки талантливых артистов оперы.

Мирошниченко продолжает удивлять всех, кто ее знает, своей энергией. Она отлично выглядит, сама придумывает свои наряды, лихо водит «Жигули» и даже курит! Говорит, что курила, и когда активно пела, — но только на отдыхе. Своим же ученицам категорически не позволяет этого: «Пусть сначала станут Евгениями Мирошниченко!» — бодро заявляет строгая наставница.

Юбилей певицы в 2001 году, по свидетельству журналистов, собрал больше народа, чем концерт Стинга. В конце вечера Мирошниченко с присущей ей непосредственностью сказала: «Я так устала, идите уже домой».

Никодим (Руснак Николай Степанович)

(род. в 1921 г.)

Бессменный глава Харьковской епархии с 1989 года. Один из лидеров Украинской Православной Церкви Московского патриархата.

После распада Советского Союза, казалось бы, для Церкви наступило благодатное время. Заговорили о забытых духовных ценностях, возрождении религиозного чувства, вера больше не являлась чем-то постыдным и опасным для жителей постсоветского пространства. Но одновременно сложно представить себе более трудное время для духовных пастырей. Сама по себе задача восстановления церковной структуры, возобновление активной деятельности вызывает массу проблем, в том числе банально хозяйственного характера, не говоря уже о восстановлении авторитета, работы над идеологией и т. д. Но кроме того, церквям пришлось вступить в жестокую конкуренцию за растерянную, но тянущуюся к религии паству. Помимо больших, традиционных церквей подняли голову, хлынули в Россию и Украину многочисленные представители западных религиозных организаций — настойчивые, вооруженные всеми современными методами ведения работы с населением, знающие законы рынка. Тем замечательнее и занимательнее фигура человека, который, будучи уже в преклонном возрасте, именно в первое бурное постсоветское десятилетие добился признания своего безусловного религиозного лидерства в таком не очень, если откровенно, верующем регионе, как Харьков. Митрополит Никодим известен и уважаем в широких слоях общества, занимает видное место в жизни Харьковщины. Но его хорошо знают и в других епархиях Украины и России. Собственно, Никодим сыграл одну из решающих ролей в становлении Украинской Православной Церкви Московского патриархата.

Будущий владыка родился 18 апреля 1921 года в селе Давидовцы Черновицкой области в семье крестьянина Степана Руснака. Родители Николая (в миру его звали именно так) были очень набожны, мать Параскева в конце жизни приняла постриг. Хорошее образование в тех местах можно было получить, в первую очередь, церковное, это и определило жизненный путь Николая Степановича. В 1938 году он окончил среднюю школу и поступил послушником в Свято-Иоанно-Богословский мужской монастырь Заставнянского района Черновицкой области. В том же монастыре Николай Руснак в 1945 году принял постриг с именем Никодим, вскоре после этого он был рукоположен в иеродиакона, а затем и в иеромонаха. В 1950–1955 годах Никодим был настоятелем этого монастыря.

Всю жизнь Никодим стремился к новым знаниям, изучал языки, читал религиозную литературу, стал в конце концов одним из крупнейших специалистов по вопросам богословия, отдельным проблемам церковной истории. Своей должностью и своим образованием он не был удовлетворен, и в середине 50-х решает продолжить учебу в Московской духовной семинарии, затем — академии. Последнюю он окончил со степенью кандидата богословия, защитив работу на тему «Административная и проповедническая деятельность святого Иоанна Златоустого на Константинопольской кафедре». Способности Никодима были очевидны церковному руководству РПЦ, да и от светских властей они не укрылись. В 1958 году начинается «внешнеполитическая» деятельность Никодима. Он назначается сотрудником Русской духовной миссии в Иерусалиме и вскоре становится ее начальником. В то время работа на Ближнем Востоке, в Палестине, а тем более — в Иерусалиме, городе, с которым связывали свои чаяния все мировые религии и многие державы, была одной из наиболее сложных. Между арабами и евреями, а в конечном счете — между СССР и Западом велась постоянная борьба в этом регионе и за этот регион. От представителя интересов Русской Православной Церкви (а в значительной мере и, собственно, Советского Союза) требовались незаурядные дипломатические способности, политическое чутье. На столь ответственном посту Никодим оставался до 9 февраля 1961 года. 5 июля того же года Никодим получил хиротонию, стал епископом Костромским и Галицким. На Костромской кафедре пастырь находился до апреля 1964 года. Затем Православной Церкви опять понадобился дипломатический, политический опыт Никодима. Его новым местом работы стала Южная Америка.

Никодим был назначен епископом Аргентинским и Южно-американским, в 1968 году — архиепископом, экзархом Центральной и Южной Америки, включая Мексику. Регион, надо сказать, тоже непростой. Постоянные военные перевороты, область непосредственных интересов США, Великобритании, Испании, Португалии, СССР, Кубы, Франции. И значительное число в Аргентине и Бразилии эмигрантов из славянских стран (в частности из Украины). Никодим хорошо владел испанским языком, и поэтому не только много работал над становлением Духовных миссий РПЦ, но мог непосредственно общаться с властями. Занимался он и богословской деятельностью. Он перевел на испанский тексты Божественных литургий Василия Великого, Иоанна Златоуста и Григория Двоеслова. За это архиепископ был награжден специальными грамотами правительств Аргентины и Чили. В 1968 году он участвовал в ассамблее Всемирного Совета Церквей. В конце 60-х Никодим неоднократно обращается к церковному руководству с просьбой освободить его от обязанностей главного православного священника Южной Америки. Эта просьба была удовлетворена лишь в 1970 году. Но и после этого он был назначен временно исполняющим обязанности экзарха, несколько раз посещал Аргентину. Полностью от этих обязанностей его освободили только в 1977 году. За свою усердную и полезную церковную деятельность в Южной Америке Никодим был награжден орденом Святого равноапостольного князя Владимира I степени.

В 1970 году Никодим становится архиепископом Харьковским и Богодуховским и остается им до 1983 года. В то же время он постоянно привлекался РПЦ для работы на внешнеполитическом поприще, неоднократно ездил в Иерусалим, бывал в Японии, Бельгии, Канаде, Испании, Греции. Никодим справедливо считался одним из экспертов Церкви в отношениях с другими странами, являлся членом таких обществ дружбы, как Канада-СССР, Бельгия-СССР, участвовал в работе Всеафриканского церковного Конгресса, впоследствии был награжден орденом Дружбы народов.

В 1983 году Никодим был назначен архиепископом Львовским и Тернопольским, а через два года был возведен в сан митрополита. В сентябре 1989 года Никодим решением Св. Синода был освобожден от управления Львовской епархией и назначен митрополитом Харьковским и Богодуховским. Скоро его узнали все харьковчане, религия выходила из своего полуподпольного положения, ее пастыри, наконец, могли сосредоточиться на делах, связанных непосредственно с православием. В 1991 году Никодим как крупный специалист по богословской литературе был назначен председателем комиссии Русской Православной Церкви по богослужебным текстам. Но, возможно, кульминационные события в деятельности этого человека произошли в 1992 году.

Параллельно с борьбой части населения Украины за независимость началась и нешуточная борьба среди украинских православных священников. Часть из них, отчасти справедливо, обвиняло официальное руководство церкви в соглашательстве с советской властью, в неподобающем пастырям малодушии, работе «на органы». Как и в политике, движение это использовали и те священники, которые и сами не отличались какой-то особой принципиальностью при советской власти, зазвучали лозунги об отделении Украинской Православной Церкви от Московского патриархата. Движение возглавил митрополит Киевский Филарет. Новейшая история борьбы двух течений в украинском православии включает в себя немало просто кровавых страниц, зачастую недостойных столь солидных организаций, которые должны нести в массы идеалы терпимости и добра.

«Московскую» партию возглавил Владимир (Сабодан). Никодим же сыграл далеко не последнюю роль в сохранении позиций УПЦ-МП. Именно он организовал знаменитый Харьковский архиерейский собор в 1992 году. Этот форум состоялся в Свято-Покровском монастыре, председателем как старший по хиротонии был Никодим (он и сейчас остается старейшим из украинских иерархов). Собор решительно осудил раскольнические действия Филарета и его сторонников. Позже Филарет был предан анафеме. Таким образом, было зафиксировано образование двух украинских православных церквей — Московского и Киевского патриархата. Само по себе сохранение авторитета церкви, зависимой от Москвы в том или ином виде (а в данном случае — просто непосредственно), шло несколько вразрез с официальным настроением властей. Но Харьков все же город русскоязычный, к России здесь не стали относиться как к потенциальному врагу, общественного движения против Никодима здесь не наблюдалось, и он остался во главе местной епархии, причем наиболее влиятельным среди своих коллег из других конфессий.

Об этой услуге, оказанной Церкви, не забыл ни митрополит Киевский Владимир, ни патриарх РПЦ Алексий, ни президент России, а затем при изменении политики государства, угасании национализма, и руководство Украины. Никодим получил грамоту от Путина, орден «За заслуги» от Кучмы, всевозможные награды от Православной Церкви разных стран: все высшие ордена Иерусалимской Православной Церкви, ордена Антиохийской, Русской, Польской, Кипрской, Украинской Православных Церквей. В 1993 году Вселенским Патриархом Варфоломеем Никодим был удостоен права ношения двух панагий.

В Харькове Никодим стал заметной общественной, публичной фигурой. Во-первых, ему пришлось активно заниматься вопросами возвращения храмов, их ремонта, основания духовно-образовательных учреждений, монастырей. При нынешнем митрополите было возобновлено издание сразу нескольких православных периодических изданий, которые не выходили с 1917 года (это, в первую очередь, «Харьковские епархиальные ведомости»), сам митрополит несколько лет проповедовал на телевидении. Продолжалась деятельность на богословском поприще. В 1994 году Никодим стал председателем комиссии по канонизации новоправославленных святых при Синоде Украинской Православной Церкви, он является постоянным членом Священного Синода Украинской Православной Церкви Московского патриархата. Кстати, Никодим поддерживает не только теологические, богословские занятия, он активно участвует в организации и работе многих мероприятий, связанных с общим развитием культуры и науки Харькова. (Здесь интересы Никодима касаются, естественно, истории края.) Никодим является почетным профессором нескольких высших учебных заведений — в том числе Киевской духовной академии, Харьковского госуниверситета, Харьковского института искусств.

Никодим широко сотрудничает с представителями других традиционных конфессий. Небезызвестный барон Ходос, в свое время один из лидеров еврейской религиозной общины города, прямо говорил о своих теплых отношениях с православным митрополитом. Никодим резонно замечает, что обеспечение мирного сосуществования со всеми организациями региона — одна из задач его собственной организации. Кстати, не всем нравится такая позиция. Сравнительно недавно разразился конфликт с братией Свято-Покровского монастыря — они предъявили иерарху обвинение в том, что он якобы освятил купол нового храма армянской церкви. Братия покинула монастырь, а митрополит сурово осудил их позицию.

Недавно увидело свет трехтомное собрание сочинений харьковского митрополита. Среди его произведений есть и автобиографическое «Жребий, брошенный Богом», и ряд стихотворений, сочинения богословского и публицистического характера (например, статья о необходимости восстановления войскового священничества по примеру западных стран). Отдельными изданиями увидели свет его сборники служб и акафистов.

В 2001 году был широко отмечен 80-летний юбилей почтенного иерарха. Он стал почетным жителем города, Божественную литургию в Благовещенском соборе отслужил Киевский митрополит, были новые награды. Леонид Кучма подписал указ о награждении управляющего Харьковской и Богодуховской епархии Орденом Ярослава Мудрого V степени. В тексте документа о присвоении высокой награды говорится, что Никодим отмечен за «значительный личный вклад в возрождение духовности, утверждение идей милосердия и согласия в обществе, активную миротворческую и благотворительную деятельность».

Остроградский Михаил Васильевич

(род. в 1801 г. — ум. в 1861/62 г.)

Выдающийся российский математик.

В 50-х годах XIX столетия жители Санкт-Петербурга часто могли видеть на берегу Невы массивную фигуру коротко стриженного пожилого человека. Без зонтика и калош он стоял под проливным дождем, устремив взгляд в темную воду реки. Многие знали, что это знаменитый профессор Михаил Васильевич Остроградский. Можно было подумать, что ученый на старости лет философски размышляет над пройденным жизненным путем. Вряд ли… Скорее всего, он решал очередную математическую проблему. От этого он отвлекаться не любил, а дождь был ему нипочем.

Василий Остроградский, отец математика, происходил из казацкого рода, как и его жена Ирина, в чьей родословной даже упоминался гетман Данила Апостол. Однако семья была не так уж и богата.

Василий работал копиистом, затем канцеляристом на почтамте. Михаил появился на свет в родовом имении Остроградских, селе Пашенном Кобелякского уезда 12 (24) сентября 1801 года. Рос мальчик крепким, здоровым. Среди его детских увлечений было одно, которое наводит на мысль о рано проявившемся таланте математика, — он любил измерять глубину ям и колодцев, а кроме того — наблюдать за работой водяных мельниц. Впрочем, родители это не очень поощряли, да может, оно ничего и не значило.

Мальчика отдали учиться в пансион при Полтавской гимназии. Жил он в доме для бедных дворян. Пансионом в то время заведовал Иван Котляревский. Однако, судя по всему, образование там давали довольно слабое (о чем писал Василию полтавский опекун братьев Михаила и Осипа Остроградских). В частности, это касалось и арифметики, которую «на словах, вроде, знали», а если копнуть, оказывалось, что еле умеют считать. Да и сам Михаил, похоже, не отличался тягой к знаниям, хотя в характеристике и было написано, что ум у мальчика острый. Еще мальчиком отец устроил Михаила на ни к чему не обязывающую должность в канцелярию полтавского гражданского губернатора. Естественно, юный Остроградский никаких обязанностей не выполнял, но по традиции «солдат спал, служба шла». В 12 лет Михаил «дослужился» до чина коллежского регистратора, что впоследствии пригодилось ему при поселении в Петербурге.

В стране только что отгремела война 1812 года, и мальчик больше, чем измерениями, занимался изучением военной истории, мечтал стать гусаром. Отец, идя навстречу пожеланиям сына, повез его в Петербург для определения на военную службу. Но не довез. По дороге им встретился брат Ирины Остроградской — Иван Сахно-Устимович. Он стал горячо убеждать Василия в необходимости фундаментального образования для сына, предлагал отдать его в сравнительно недавно открывшийся Харьковский университет. К неудовольствию Михаила отец согласился. Так в 1816 году Остроградский стал студентом физико-математического отделения Харьковского университета. Подготовительное отделение он закончил быстро, его успехи отметили и перевели в действительные студенты. Но и это не было еще решающим фактором в определении будущего Михаила Васильевича. Решающим стал переезд на квартиру преподавателя математики Андрея Павловского. Тот не был выдающимся ученым, но был начитан и влюблен в свою специальность. Вдохновенно беседуя и занимаясь со своим квартирантом, он и ему внушил любовь к точным наукам. Вскоре обнаружилось, что ученик схватывает на лету то, что ему, Павловскому, не давалось годами, да еще и отмечает логические неувязки, промахи в обучении. Павловский открыто объявил Остроградскому, что у него впереди большое будущее.

В то время ректором университета был видный ученый Тимофей Федорович Осиповский. Сам он читал курсы по математическому анализу, механике и астрономии. Его отношение к математике и физике сказалось на судьбе талантливого студента, поддерживало его на выбранном пути. Михаил Васильевич получил студенческий аттестат и был представлен Осиповским на получение кандидатского диплома. Кандидатский экзамен по математике Остроградский сдал успешно, но тут на сцену вышел преподаватель философии и богословия некто Дудрович. Он давно враждовал с ректором и потребовал, чтобы молодой ученый сдал и экзамен по философии. Однако сам он отказался принимать этот экзамен. Осиповский был в ярости, а Дудрович отправил жалобу на имя попечителя учебного округа Карнеева. В нем Дудрович, в частности, писал: «Явная ко мне ненависть господина ректора Харьковского университета Осиповского доходит уже до крайности. За мой отказ экзаменовать студента Остроградского из философии он самым непристойным образом изливал на меня досаду, кричал "что я сумасшедший, записался в мистики"» Далее Дудрович говорит, что, несомненно, под мистиками понимают и самого Карнеева, и министра духовных дел и народного просвещения Голицына, о котором, дескать, Осиповский не раз говорил, что тот невежда и ничего, кроме Библии, в жизни не читал. Стоит напомнить, что в то время в стране поднималась волна реакции, царь был настроен действительно более чем религиозно. Министр Голицын был известен как мракобес и завоевал на поприще «воспитания» России в православном духе славу не меньшую, чем Аракчеев на поприще гражданском и военном. А Осиповский действительно был настроен оппозиционно, не скрывал и своих материалистических воззрений. Так что Дудрович сделал верную ставку, заканчивая письмо так: «Сейто рассудок г. ректора является причиною, что ни один почти из обучающихся по части математики студентов, коих он глава, почитающий все за вздор и сумасшествие, что не подлежит его математическим выкладкам, не ходит ни на богопознание и христианское учение, ни на лекции по части философии…» Осиповского вскоре уволили, математическая школа в Харькове надолго пришла в упадок. А дело Остроградского Карнеев передал Голицыну. Из его канцелярии ответили, что Остроградский должен еще раз, во избежание неразберихи, сдать экзамены для получения аттестата, а затем уже в должном порядке заниматься кандидатской степенью. Решение было совершенно несправедливым, и Остроградский публично попросил вычеркнуть его из списков выпускников. А диплом у него отобрали еще по ходу разбирательства. Так что будущий академик свидетельства об университетском или, по-нашему, — высшем образовании не имел.

Его это, правда, не очень расстроило. Михаила Васильевича интересовала сама наука, а не ее атрибуты. Он попросил отца отправить его в Париж. В то время там работали такие светила мировой математической, технической науки, как Коши, Лаплас, Лагранж, Пуассон, Фурье. Именно во Франции формировался математический аппарат теории упругости, теории распространения тепла, математической теории электричества, магнетизма, теории распространения волн. Все это хорошо совпадало с научными интересами Остроградского, который всю жизнь тяготел к прикладной математике.

Отец, воспользовавшись финансовой помощью все того же Устимовича, нашел средства для поездки Михаила. В 1822 году он выехал из Полтавской губернии. Но в первый раз до Парижа (и вообще до границы) не добрался. Случайный попутчик обокрал наивного юношу. Василий Остроградский почесал в затылке, но наскреб еще раз нужную сумму. Вскоре Михаил Васильевич уже был во французской столице. Приняли его там хорошо. Остроградский слушал лекции в Сорбонне и Коллеж де Франс. Свел знакомство с теми, кто уже заочно был его кумиром, обедал у Коши. Способности российского молодого ученого не укрылись от его коллег. Они с одобрением читали приносимые им результаты вычислений. В 1825 году Огюстен Коши писал в одной из своих работ: «Наконец, молодой русский, одаренный большою проницательностью и весьма сведущий в анализе бесконечно малых, г-н Остроградский, воспользовавшись этими интегралами и их преобразованием в обыкновенные, дал новые доказательства формул, о которых я упоминаю» . Михаил обаял французских мэтров и живым своим характером, остроумием, неприхотливостью. Жил он в холодной мансарде, отец высылал деньги нерегулярно, и в 1826 году Остроградский угодил в долговую тюрьму Клиши, поскольку не смог расплатиться за «харч и постой». В камере он написал и отправил в Парижскую академию наук «Мемумар о распространении волн в цилиндрическом бассейне». Статья была встречена очень хорошо. Ее прочитал и Коши. Он же и выкупил из тюрьмы талантливого коллегу. Коши и Лаплас дали рекомендацию Остроградскому, с помощью которой он устроился надзирателем в учебную коллегию Генриха IV, где им остались весьма довольны.

В 1828 году, так и не получив (поскольку и не собирался) свидетельства об окончании какого-либо учебного заведения, Остроградский направился в Россию. Ему опять «повезло» наткнуться на воров — он был ограблен под Франкфуртом и дальнейший свой путь продолжал «автостопом», на телегах и пешком. Весной 1828 года босой и оборванный Михаил Остроградский вышел к городу Дерпту (ныне Тарту в Эстонии), где назвался учеником Лапласа и Коши и попросил помощи у местных студентов. Студент Дерптского университета, а впоследствии знаменитый поэт Николай Языков пишет родным: «Дней пять тому назад явился ко мне неизвестный русский пешеход от Франкфурта — ему мы тоже помогли: вымыли, обули, одели, покормили и доставили средства кормиться и дорогой до Петербурга. Ему прозвание — Остроградский; он пришел в Дерпт почти голым: возле Франкфурта его обокрали, а он ехал из Парижа… к брату в Петербург».

Запросив и получив от отца патент на чин коллежского регистратора (в конце жизни он уже был тайным советником), Остроградский поселяется в столице, останавливается он у брата Осипа. За подозрительным пришельцем установлено полицейское наблюдение. Остроградский же времени зря не теряет. Он быстро свел знакомство с местной научной элитой и легко убедил их в том, что перед ними действительно серьезный ученый, математик с опытом работы за границей. В том же 1828 году он был избран адъюнктом Академии наук, через два года стал экстраординарным и в 1831-м — ординарным академиком. Впоследствии он был принят в ряды Римской, Американской, Парижской и Туринской академий.

Перед математиком открываются двери салонов. Колоритный ученый, он, человек высокий, большой физической силы, общавшийся с самыми видными представителями мировой науки, пользуется большим успехом. «Платье сидело на нем мешком, а ноги напоминали слоновьи. Широкое лицо было освещено одним глазом, но зато умным и проницательным, даже лукавым…» [69]

Он прекрасно танцевал, был остер на язык, бегло говорил по-французски. Украинский акцент, от которого Остроградский не избавился до конца жизни, умение ввернуть малороссийскую прибаутку добавляли ему шарма и любопытства в глазах сливок общества. Дамы были в восторге от неординарного, хотя и ординарного академика.

Практически сразу по приезде в Петербург Остроградский начал преподавать в Морском кадетском корпусе. Вскоре он стал читать лекции и в Институте корпуса инженеров путей сообщения, с 1832 года был профессором Главного педагогического института (который и основан был не без его участия), с 1840 года Остроградский (в дополнение ко всему) — профессор Главного инженерного училища, с 1841 — Главного артиллерийского училища. Ученый читал лекции по математике, механике, небесной механике.

В 1847 году император назначил Михаила Остроградского главным наблюдателем за преподаванием математических наук в военно-учебных заведениях. Остроградский обязан был отвечать за программы и учебные планы, инспектировать кадетские учебные корпуса, проводить совещания преподавателей, руководить составлением учебных пособий, присутствовать на выпускных и приемных экзаменах, следить за пополнением библиотек, руководить комиссиями по испытанию кандидатов на преподавательские должности и т. д. и т. п. Во времена правления Николая I математическим наукам уделяли особое внимание, а Михаила Васильевича вскоре стали называть первым математиком России. Император доверял ему и преподавание цесаревичам. В военных учебных заведениях усилиями Остроградского математика стала читаться, пожалуй, лучше, чем в университетах России.

Недаром некоторые биографы утверждают, что Остроградский мог бы сделать гораздо больше для развития математической науки, если бы не читал столько лекций, не выполнял столько государственных поручений. Ведь Михаила Васильевича регулярно привлекали к участию в самых различных комитетах и комиссиях. То он занимался кассами для помощи увольняющимся из флота матросам и офицерам, то участвовал в проектировании водопровода в северной столице, определял астрономическое положение населенных пунктов Российской империи. Основными же заказчиками были Генеральный штаб и Морское ведомство — ученый занимался исследованием применения электромагнитной силы к движению судов, написал немало трудов по внешней баллистике.

Была еще и работа в Академии наук. Здесь Остроградскому удавалось оставаться в стороне от традиционных разборок немецкой и русской партий. (Обе группировки считали его своим.) Он был постоянным участником различных академических комиссий, сделал за свою жизнь более 80 докладов в Академии, писал отзывы. Один из таких отзывов стал пятном на репутации Остроградского как ученого. В 1832 году он получил работу казанского математика Лобачевского «О началах геометрии». Идеи гениального ученого оказались столь смелы, а слог его труда столь сложен [70], что любящий во всем четкость и ясность Михаил Остроградский отозвался о геометрии Лобачевского резко отрицательно. Так же плохо он встретил и другую работу казанского профессора — «О сходимости рядов».

Работа Остроградского в качестве университетского преподавателя стала легендой. О ней оставлено немало воспоминаний, многие студенты вспоминали Михаила Васильевича самыми теплыми словами. Но есть и такие, кто в целом Остроградским остался недоволен.

Михаил Васильевич более всего ценил в ученом (и студенте) умение внятно и ясно пояснить свою мысль, изложить основы, вникнуть в суть проблемы. Многочисленные свидетельства говорят о том, что лекции Остроградского были незаурядны, интересны, открывали восторженным слушателям мир науки.

«Он был выдающийся ученый и вместе с тем обладал удивительным даром мастерского изложения в самой увлекательной и живой форме не только отвлеченных, но, казалось бы, даже сухих математических понятий».

Однако другие ученики именитого ученого утверждают, что лекции Остроградского были интересны только наиболее способным студентам, которые умели схватывать на лету. Курс же в среднем знал математику хуже, чем у других профессоров.

И никто не отрицает, что Михаил Васильевич действительно всегда специально выделял на курсе наиболее талантливых, их он лелеял, называл «геометрами», иногда давал клички — Пифагор, Ньютон, Лейбниц. Эти самые «геометры» часто бывали у него дома, он охотно с ними беседовал. За время своей преподавательской деятельности он вырастил целую плеяду крупных ученых — в первую очередь в области прикладной математики. Наверное, стоит назвать Вышнеградского — основоположника теории автоматического регулирования, Петрова — создателя теории гидродинамической смазки.

Остальных «негеометров» ученый называл по-разному — в Главном инженерном училище «гусары» и «уланы», в Главном педагогическом институте — «землемеры», в Артиллерийском училище — «конная артиллерия», на которую он вообще не обращал никакого внимания. Если для способных студентов он был кумир, то остальные боялись его как огня. На экзамене Остроградский проверял в первую очередь сообразительность, общий уровень усвоения материала, а следовательно, просто вызубрить не было никакой возможности. А нрав у академика был крутой, да и голос зычный. «Вы, душенька, если попадете на войну, не бойтесь, что вас в лоб ранят, потому что он у вас медный!» Так что молодые офицеры заранее ложились в лазарет, чтобы иметь оправдание своей неявки. Кстати, этот крутой нрав куда-то исчезал у грозного профессора при виде начальства, особенно представителей генералитета. Анекдоты утверждают, что Михаил Васильевич на приемах и светских раутах даже не подходил к столу, где сидел генерал, — боялся. Когда в аудиторию заходили инспекторы, профессор начинал спотыкаться и мямлить.

Кстати, он вообще курс читал хоть и интересно, но неровно. Практически никогда не вычитывал программу. Михаил Васильевич читал громко и быстро. Мог обходиться без записи на доске (в том числе и в лекции, содержащей сложные формулы, — вероятно, это приводило студентов в восторг), но уж если начинал писать, то покрывал крупными буквами всю доску, а затем бросался к столу. Его черная клеенка тоже шла в ход, а затем профессор поднимал тяжелый стол, переворачивал и показывал студентам. После этого жадно пил воду.

Для лекции Остроградскому обычно приносили два стула, на которые он усаживал свою массивную фигуру, два графина с водой, два стакана. Из одного он пил, в другой макал палец, чтобы смахивать вечную слезу, выступающую из-под очков. Забываясь, в ходе лекции Остроградский начинал макать в какой-нибудь из стаканов губку для вытирания мела, потом ею же вытирал глаз.

Зачастую Михаил Васильевич совсем не хотел читать лекцию. Тогда он начинал живо рассказывать о великих полководцах, умело чертить на доске планы военных сражений — о военной истории он знал все [71]. Он вообще неплохо знал историю, очень неплохо литературу, цитировал (в том числе и на занятиях) на память стихи Сумарокова, Пушкина. Любимым же его поэтом был Тарас Шевченко, с которым он был дружен. После возвращения из многолетней ссылки Тарас Григорьевич записал в дневнике: «Великий математик принял меня с распростертыми объятиями, как земляка и как надолго отлучившегося куда-то своего семьянина. Спасибо ему». Цитирование Кобзаря в стенах высших учебных заведениях Петербурга было делом опасным, но Остроградскому власти прощали все. Любил Остроградский и рассказать анекдот, а иногда с этого и начинал лекцию — просил «уланов», «землемеров» и т. д. рассказать что-нибудь веселенькое. Если анекдот был достаточно свеж и смешон, счастливчик получал хорошую оценку, если нет — плохую.

Иногда Остроградский мог и не прийти на лекцию. Это бывало в то время, когда он с упоением работал над решением какой-нибудь научной проблемы. Он запирался в своем кабинете, жену прогонял. Могло ученого посетить озарение и в совершенно неожиданном месте. Рассказывают, что однажды он прямо на улице остановился и стал лихорадочно что-то записывать мелом на задке экипажа. Когда кучер тронул, Остроградский побежал за ним. Писал математик очень плохо, брат, получая его письма, иногда просто не вскрывал их, зная, что каракули Михаила все равно разобрать не сможет. «Маленькі люди погано пишуть», — говорил математик.

Женился Остроградский в 1831 году втайне от родителей на курляндской дворянке Марии Васильевне фон Люцау, воспитаннице Купферов, в доме которых (академик Купфер был коллегой Михаила Васильевича) Остроградский и познакомился с будущей супругой. Мария Васильевна была женщиной яркой — музицировала, пела, писала стихи. В 1833 году родился первенец Виктор, за ним дочери — Мария и Ольга. Жизнь в браке не была счастливой. Жена ушла от чудаковатого ученого к соседу по имению — помещику Козловскому. А супруга последнего вскоре поселилась у Остроградского.

Блестящая карьера Михаила Васильевича сделала его примером для украинской молодежи. Направляя свое чадо в институт, родители благословляли его словами: «Становись Остроградским!» Математик был одной из самых занимательных личностей России того времени. Конечно, его хорошо знали и те, кто не разбирался в математике. Но бессмертие ему обеспечили не разнообразные странности, а научные труды. Золотыми страницами имя воспитанника Харьковского университета записано в книгу истории мировой науки.

Запаситесь терпением, список будет внушительным. Остроградскому принадлежат труды по математическому анализу, математической физике, теории теплоты, аналитической и небесной механике, гидромеханике, теории упругости, геометрии, статистике и прочее, и прочее. В частности, он сформулировал общий вариационный принцип для неконсервативных систем; принцип наименьшего действия Гамильтона-Остроградского — ученые работали над одним и тем же независимо друг от друга; методы исследования распространения тепла в жидкости и твердых телах; разработал общую теорию удара и теорию волн на поверхности тяжелой идеальной жидкости. Остроградский вывел правило преобразования переменных под знаком кратного интеграла, которое теперь излагается во всех учебниках математического анализа, зачастую без указания авторства (что только подчеркивает гениальность автора). Вывел ученый и знаменитую формулу (названную впоследствии формулой Остроградского-Грина), преобразующую интеграл по объему в интеграл по поверхности; формулу приведения кратного интеграла к интегралу меньшей кратности. Имя Остроградского носит метод выделения рациональной части неопределенного интеграла, позволяющий алгебраическим путем представить его в виде суммы слагаемых, причем второе слагаемое рациональной части не содержит. Задолго до Римана Михаил Остроградский высказал принцип локализации в теории сходимости тригонометрических рядов.

Знаменитый математик Чебышев утверждает, что Михаил Васильевич сделал бы в два раза больше, если бы его не засосало «болото» постоянного преподавания.

После кончины матери Михаил Васильевич, который всегда гордился тем, что он атеист и материалист, становится религиозен, в доме горят лампады, сам он регулярно ходит в храм. Но обладающий железным здоровьем Остроградский вовсе не ждал смерти. Тем неожиданнее для всех оборвалась жизнь выдающегося ученого.

Михаил Васильевич с большой нежностью относился к родной земле. Он любил проводить свой отдых в Украине, любил ее природу и язык. Даже в Петербурге служанка готовила ему борщ и вареники. (В отличие от многих земляков, вина Остроградский не пил. Зато нюхал табак.) Летом 1861 года математик отправился в свое имение. Там много купался, играл с крестьянскими детьми. Домочадцы заметили у него на спине нарыв. Тот быстро назревал, и Михаил Васильевич в ноябре поехал показаться врачу в Полтаву. Чувствовал он себя уже неважно. В декабре его состояние резко ухудшилось. В петербургских газетах публиковали бюллетени о здоровье академика. 20 декабря (1 января 1862 года по новому стилю) около полуночи заволновавшийся вдруг больной крикнул двоюродному брату, чтобы тот записал новую мысль, и… умер. Он был похоронен в своем имении в фамильном склепе Остроградских.

Пильчиков Николай Дмитриевич

(род. в 1857 г. — ум. в 1908 г.)

Физик, химик, электротехник, изобретатель. Исследователь Курской магнитной аномалии, основоположник российской радиотелемеханики.

Одна из статей, посвященных Николаю Дмитриевичу Пильчикову, называется «Украинский Эдисон». Даже понимая, что здесь имеет место некоторое преувеличение, совершенно ясно, почему харьковского профессора можно сравнивать с выдающимся американским изобретателем. Подвижный ум, страсть к поиску новых возможностей использования техники, широкий круг интересов. Среди тех технических открытий, которые совершил или предвосхитил своей работой Пильчиков, — радиоуправляемые мины, разработка железных руд под Курском, фонография, фотогальванография, скафандр и т. д. и т. п.

Отец Николая — Дмитрий Павлович Пильчиков был педагогом-подвижником, заботился о развитии народного образования. Николай Дмитриевич родился 21 мая 1857 года в Полтаве. Здесь же он учился в гимназии. С детства увлекался техникой, физикой, химией, ставил эксперименты. Мальчик вообще был одаренный — любил музыку, сам играл на скрипке, отлично рисовал, хорошо знал историю, писал стихи. В 1876 году Пильчиков поступил в Харьковский университет. Уже в 1878 году студент Пильчиков изобрел электрический фонавтограф — прибор для записи звука (Эдисон сконструировал свой фонограф значительно позже).

После окончания учебы в 1880 году Николая Дмитриевича оставили на кафедре физики для подготовки к профессорскому званию. За 1881–1887 годы Пильчиков написал 18 научных работ, сконструировал девять собственных физических и физико-химических приборов, в том числе рефрактометр. Круг интересов ученого был исключительно широк, а исследования, как правило, имели хорошую перспективу, прикладное значение. Он занимался оптикой, электротехникой, электрохимией, метеорологией, магнетизмом. Именно исследования магнетизма позволили Пильчикову стать магистром. В 1883 году он провел геофизические исследования в районе Курской магнитной аномалии.

Курская магнитная аномалия является самой мощной в мире. Ее залежи оцениваются в 200–210 млрд тонн, что составляет около 50 % железорудных запасов планеты. Впервые гипотезу о наличии железных руд в Курской губернии высказал академик Иноходцев в 1783 году. Почти 100 лет об этом предположении не вспоминали. Лишь в конце XIX века была проведена экспедиция, которая подтвердила наличие магнитной аномалии. Причину данного природного явления объясняли по-разному. Пильчиков открыл новые пункты и установил территориальные границы распространения аномалии. За эти исследования он был награжден серебряной медалью Российского географического общества. В 1888 году на собранном материале Николай Дмитриевич защитил магистерскую диссертацию, в которой заложил основы теории геомагнетизма и впервые обосновал наличие в районе Курской магнитной аномалии богатейших залежей железной руды.

В том же году Пильчиков был отправлен в традиционную для перспективных российских ученых заграничную командировку, где работал в лабораториях Липпмана, Корю, Маскара, познакомился с супругами Кюри, выступал на съездах метеорологов и электриков, был избран членом Французского физического общества и Международного общества электриков.

По возвращении Пильчиков становится профессором, читает курсы в Харьковском университете по метеорологии и физике. Метеорология занимала значительное место во всей научной деятельности ученого. Он основал при университете магнитно-метеорологическое отделение и метеостанцию. Разрабатывал теорию изучения верхних слоев атмосферы при помощи стратостатов, именно для изучения атмосферы он сконструировал особую герметичную кабину — прообраз современных скафандров. На метеостанции ученый занимался кроме всего прочего исследованиями ионизации атмосферы и поляризации света.

Изучая особенности геотектоники, Пильчиков сделал очередной важнейший прибор — однониточный сейсмограф.

В 1894 году Пильчиков перевелся из Харькова в Новороссийский университет в Одессу. Здесь при университете он открыл физический институт — единственное подобное учреждение в Российской империи — и богатейшую измерительную лабораторию.

Познакомившись с работами Кюри, Николай Дмитриевич загорелся интересом к рентгеновским лучам, стал пионером в России в этой области, обосновывал возможность применения свойств лучей на практике, сам открыл немало новых свойств рентгеновского излучения. В 1899–1900 годах он плодотворно занимался изучением радиоактивности.

В 1896 году Пильчиков установил возможность фиксировать изображение предметов наращиванием рельефа на металлических пластинках. Так была открыта фотогальванография (электронное фотографирование).

Здесь же в Одессе начались знаменитые эксперименты Пильчикова с радиосвязью. Он нашел способ руководить механизмами на расстоянии с помощью радиоволн. Для осуществления проекта Николай Дмитриевич сконструировал устройство «протектор» — своеобразный фильтр, «отсеивающий» нужные сигналы. В 1898 году 5 апреля он впервые продемонстрировал возможности радиоуправления. (Буквально одновременно со знаменитым экспериментом с лодочкой, поставленным в Америке Тесла.) Исследования в данной области заинтересовали Морское министерство, и уже после возвращения Пильчикова в Харьков (в 1902 году) оно выделило ему на продолжение опытов по радиотелемеханике определенные (и немалые) суммы. С 31 августа по 4 сентября 1903 года в районе Херсонского мыса проходили испытания устройств Николая Дмитриевича. Радиосигналами обменивались корабль «Днестр» и Херсонский маяк. Маяк удалось «включить» с корабля.

В Харькове Пильчиков занял должность профессора в Технологическом институте, здесь он тоже основал физическую лабораторию, которая была оборудована лучше, чем какая-либо другая в стране. Впоследствии Пильчиков хотел преобразовать ее в физический институт, сам спроектировал для него трехэтажное здание. При Технологическом институте ученым была также открыта первая в Украине радиостанция, организовано издание журнала «Известия Харьковского технологического института», редактором которого, естественно, стал Николай Дмитриевич.

Пильчиков прекрасно понимал и подчеркивал военное значение исследований по радиотелемеханике. Так, он провел эксперимент, взорвав брикет с динамитом с помощью радиосигнала, обосновал таким образом возможность широкого применения радиоминирования. Но на то время ему удалось, наоборот, осуществить организацию радиоуправляемой противоминной защиты. Этой работой он занимался на Дальнем Востоке во время Русско-японской войны, за что заслужил особую благодарность командования Тихоокеанского флота России. Кроме того, в 1903 году радиопротекторы были установлены на некоторые боевые корабли Черноморского флота.

К концу жизни Николай Дмитриевич Пильчиков был уже довольно состоятельным человеком, деньги он получал не только с основного места работы, но, судя по всему, и «секретно», от морского министерства на продолжение разработок. Он был уже избран членом многих научных обществ и членом Тулузской академии наук. Поддерживал тесные отношения с Менделеевым, Столетовым, Поповым. Помимо своих исследований, Пильчиков активно занимался и общественно-культурной деятельностью. Когда в 1905 году режим в стране качнулся в сторону либерализма, Николай Дмитриевич горячо поддержал создание Научного общества им. Т. Г. Шевченко, сам был его активным участником. Он оказывал помощь распространению украинской литературы и возрождению языка. Когда же в России началась очередная волна реакции (связанной, прежде всего, с гонениями на революционно настроенных граждан), Пильчиков стал ярым защитником студентов своего института, имел немало стычек с консервативно настроенными чиновниками.

Возможно, именно это подорвало силы ученого. В 1908 году он ложится в клинику Платонова для душевнобольных. Надо сказать, что врачи не обнаружили никаких особых отклонений, констатировав лишь усталость. 6 мая 1908 года Николай Дмитриевич был найден мертвым на своей больничной койке. На столике, довольно далеко от кровати лежал револьвер. Выстрел был произведен в сердце. Уже тогда харьковская пресса отреагировала на это событие заголовком одной из публикаций: «Таинственная смерть профессора Пильчикова». И до сих пор многие биографы ученого недоумевают, как ему удалось совершить самоубийство, после чего подойти к койке и лечь на нее. Конкретных указаний на возможных убийц нет, но совершенно очевидно, что их можно было бы искать в тех кругах, которые не были заинтересованы в развитии радиотелемеханики в русской армии. Смерть Пильчикова выглядит еще более подозрительной, если учесть такой факт: обнаружили, что многие записи и чертежи Пильчикова бесследно исчезли. Впрочем, это уже могли сделать и специальные органы самой России. Исследования-то были секретными.

Официальной версией осталось самоубийство. В одном из некрологов, подписанном прогрессивными деятелями, говорилось, что своим поступком Пильчиков выразил свой протест «против тьмы, виселиц и произвола обмундированных дикарей». Сердце Николая Дмитриевича до сих пор хранится в Харьковском медицинском университете.

Наследие Пильчикова составляет около 100 работ, более 25 оригинальных приборов и установок, несколько новых экспериментальных методов исследований. Его идеи о радиоуправляемой взрывчатке нашли свое применение уже в годы Второй мировой войны. Харьков мог убедиться в гениальности догадок своего земляка воочию. В 1943 году был совершен радиоуправляемый взрыв дома на Мироносицкой улице, в котором находился штаб коменданта города немецкого генерала фон Брауна. Мину «включили» в Воронеже.

Погорелко Александр Константинович

(род. в 1848 г. — ум. в 1912 г.)

Городской голова в 1900–1912 годах. При нем был пущен трамвай, организована работа водопровода и канализации, учреждено множество начальных училищ, Художественное училище, создан крытый рынок на Благовещенском базаре и пр.

Достижения Александра Константиновича Погорелко на виду у всех харьковчан, но самого этого человека знают очень плохо. А ведь когда-то местные жители не мыслили себе другого руководителя города. Его 12-летнее нахождение на посту городского головы называют «эпохой Погорелко», а иногда и «золотым веком Харькова». В стране, тем временем, происходили бурные события. Быстрое развитие науки и техники, экономический кризис начала XX века, революция 1905 года, изменение политического строя, либерализация общества, реакция, последовавшая вслед за революцией, предвоенное напряженное время, ожесточенная борьба различных людей, кланов, партий за влияние на общество. В таких условиях приходилось работать Александру Константиновичу и другим гласным городской думы. И в это время деятельность харьковского головы стала примером для многих его коллег в России. Здесь, в Харькове, Погорелко осуществил или добивался осуществления проектов, которые и сейчас ставятся на повестку дня. Самоотверженным трудом на благо соотечественников Погорелко, безусловно, заслужил уважение харьковчан, благодарность многих поколений горожан.

Александр Константинович родился в Петербурге в 1848 году в семье обедневшего помещика. В семье было четверо детей. Саша недолго учился в одной из столичных гимназий, семья перебралась в Харьков. Здесь Александр продолжил учебу в 3-й Харьковской гимназии. Мать Александра открыла частный пансион для гимназистов, а еще юный сын помогал ей вести хозяйство. Он проявлял способности к естественным наукам, поэтому по окончании гимназии в возрасте 18 лет поступил на физико-математический факультет Харьковского университета. Здесь преподаватели тоже быстро заметили в нем большие способности. Когда Погорелко окончил университет (было это в 1870 году), он был оставлен на факультете для подготовки к профессорскому званию. В 1873-м он получил должность приват-доцента кафедры физики. Погорелко читал лекции по физической оптике.

Через четыре года Александр Константинович защитил магистерскую диссертацию «Исследование некоторых отдельных случаев движения жидкостей». Вскоре, по традиции, университет отправил его стажироваться за границу. В Германии Погорелко работал в лаборатории, которой руководил знаменитый Гельмгольц. Вскоре результаты исследований русского ученого были опубликованы в престижном научном журнале «Анналы».

По возвращении в Харьков Погорелко продолжил читать лекции, давал он и частные уроки физики. В одном из аристократических домов он познакомился с Софьей Павловной Голоперовой. Она была на 17 лет моложе, но согласилась выйти замуж за Александра Константиновича. У четы Погорелко было восемь детей. (Старшая Ксения родилась в 1884 году.) Сначала супруги ютились в небольшой пристройке для преподавателей при Технологическом институте, затем переехали в доставшийся Софье от ее семьи большой дом на углу Чернышевской улицы и Сорокинского переулка (сейчас улица Гиршмана).

После убийства царя-реформатора Александра II в стране наступила реакция, увольняли многих неблагонадежных профессоров и доцентов. Оказался вне штата и Погорелко. Вообще, надо сказать, идеи реформаторской эпохи правления Александра Освободителя оказали большое влияние на Александра Константиновича. Его молодость прошла во время либерализации общества, освобождения крестьян, судебной, земской, городской реформ. Дело не только в том, что учреждения и институты, впервые появившиеся в стране в 60-70-х годах, стали впоследствии местом работы и заботы ученого, но и в том, какие чаяния охватывали в те годы молодую интеллигенцию. Эти чаяния никуда не исчезли, и в начале следующего века эта интеллигенция в массе своей выбрала путь дальнейшей либерализации, их жизненные, политические, социальные приоритеты были определены еще в юности.

В 1885 году был открыт Харьковский технологический институт (ныне политехнический университет). Погорелко был приглашен в новое учебное заведение на должность адъюнкт-профессора. Он читал лекции по общей физике, механической теории теплоты, теории динамоэлектрических машин, теории электричества. В институте развернулся и хозяйственный, организаторский талант ученого. Он не раз избирался в хозяйственный комитет института, доставал новые приборы, учебный инвентарь. Он первый продемонстрировал харьковским врачам возможности рентгеновских лучей, пациентов стали отправлять к нему на кафедру. При кафедре по инициативе Александра Константиновича был основан фотокабинет, при институте — метеостанция.

С 1891 по 1903 год Александр Константинович избирался вице-президентом Харьковского отделения Российского общества опытных наук, принимал участие в работе съездов исследователей природы. В декабре 1897 года Погорелко впервые был выбран гласным городской думы. Его главной заботой в то время было обеспечение города электроэнергией. Погорелко был в этом деле большим специалистом, знающим инженером. Он мог разобраться во всех тонкостях проектов и сам организовать работу. Пришлось вникать и в финансовые, хозяйственные вопросы. Со своей работой ученый справлялся хорошо. В том, что в Харькове появилось электрическое освещение, есть большая заслуга Погорелко, впоследствии он посвятил проблеме освещения города отдельную печатную работу.

Во второй половине 90-х годов XIX века по инициативе городского головы Голенищева-Кутузова и при активном участии Погорелко была пущена муниципальная электростанция. Уже в 1901 году она стала прибыльной. Интересно, что в начале работы над проектом Александр Константинович категорически отказывался верить в то, что станция станет доходным предприятием. Проницательней же оказался тогдашний городской голова. Погорелко очень хорошо усвоил этот урок и в будущем гораздо оптимистичнее и реалистичней смотрел на подобные вещи.

15 сентября 1900 года Александр Константинович Погорелко был избран городским головой. Новая должность стала неожиданностью не только для многочисленных горожан, но, вероятно, и для самого Погорелко. Дело же было в том, что Харьков пережил настоящий политический кризис. Одновременно подали в отставку Голенищев-Кутузов и его «заступающий» представитель дворянства Щелков. Вот тут-то и оказалось, что Александр Погорелко — человек, который более или менее удовлетворяет все руководящие круги, все уже наметившиеся политические группировки и при этом имеет довольно большой опыт работы в городском самоуправлении. Между его назначением и уходом со своего поста предыдущих руководителей прошло полгода безвластия в Харькове.

Полномочия городского головы были довольно широкие. Он председательствовал и в думе, и в управе (исполнительная власть в городе), заседал в губернских присутствиях, следил за всеми отраслями городского хозяйства. Предложения в думе выносились только после предварительного обсуждения с головой, а голос головы при равном распределении других голосов считался решающим.

Работать сразу пришлось в очень тяжелых условиях. Во-первых — экономических. Страна в начале прошлого века переживала экономический кризис, разорялись крупнейшие харьковские банки, промышленная продукция не находила сбыта, росла безработица. В большинстве возникавших проблем городская дума и управа были вовсе не повинны, но решать возникающие в связи с развитием кризиса социальные и хозяйственные проблемы нужно было именно им. Надо было обеспечить нормальное существование городского хозяйства, помочь людям. Удачные действия городского управления во главе с Александром Погорелко позволили устоять в условиях обвала ценных бумаг городскому Купеческому банку, который в результате стал гордостью харьковского самоуправления, не раз позволял городскому руководству изыскивать средства для осуществления различных проектов.

Погорелко без устали трудился над изучением отечественной и, главное, зарубежной литературы о муниципальных делах, буквально через год после своего назначения он уже был вполне квалифицированным специалистом в этом отношении — более, чем кто-либо до него на этом посту. Погорелко подходил к новым проблемам как ученый. Если он убеждался в пользе тех или иных нововведений (убеждался самостоятельно, знакомясь с доказательствами авторов книг, доводами сторонников различных решений, статистикой и пр.), он настойчиво добивался их утверждения. Харьков Погорелко старался развивать по европейскому образцу.

Без кардинального изменения законодательства, улучшения финансового положения города, повышения роли муниципальных органов удовлетворять потребности жителей было невозможно. Городской голова очень хорошо понимал это и до конца жизни был последовательным сторонником реформы городского самоуправления в России.

Погорелко последовательно выступал за увеличение городского бюджета. Для этого он предлагал активно использовать муниципальный кредит, муниципализацию городского хозяйства, развитие собственной предпринимательской деятельности городского самоуправления, расширение городской собственности. Многое в этом смысле ему удалось осуществить, но, конечно, не все и не сразу. В конце концов Александр Константинович добился выпуска муниципальных облигационных займов, которые размещались преимущественно за границей. Он всегда активно выступал за вложение средств из городского бюджета в доходные предприятия и поэтому так и не смог осуществить достаточно широкое финансирование, например, ремонта дорог — вечной проблемы не только всей России, но и в особенности — Харькова, славящегося своей непроходимой грязью прямо в центре города. Александр Константинович не раз подчеркивал необходимость сначала заработать деньги на рентабельных, прибыльных предприятиях, после чего уже за полученные средства заниматься по возможности «благолепием города».

Погорелко считал необходимым передавать в муниципальную собственность наиболее крупные предприятия вроде водопровода или трамвая, но и не считал нужным полностью отказываться от предоставления концессий частным предпринимателям. Вообще, в этом вопросе приходилось быть очень осторожным. Концессионеры имели большое влияние не только на губернские власти, но и на самые верхи руководства империи. Вот некоторые основные достижения городского головы.

Во-первых, это, конечно, знаменитый трамвайный вопрос. Долгое время его справедливо называли вечным и проклятым — так тяжела была борьба за харьковский трамвай. Дело в том, что концессия на развитие железнодорожных путей в городе принадлежала бельгийцам (как и в очень многих городах империи). В их ведении находилась конка, работа которой была совершенно неудовлетворительной. Многие же прогрессивно настроенные гласные выступали за строительство за муниципальные средства электрической трамвайной линии. По этому пути после долгих и ожесточенных споров, поездок Погорелко в столицу, заседаний сначала одной, а потом и сразу двух комиссий и пошло городское самоуправление. Интересно, что Александр Константинович, как он часто делал, занял двойственную, но, судя по всему, очень мудрую позицию. Он дал указание продолжать переговоры с бельгийцами, но в то же время продолжать строительство первой трамвайной линии (она прошла по Петинской, ныне Плехановской, улице). В конце концов концессионеры были поставлены перед фактом, что развитие трамвая преспокойно может продолжаться и без них, дальнейший разговор велся уже только о выкупе прав. Шесть трамвайных линий (это все дореволюционные) Харькова были проложены при Погорелко.

Вторым важным вопросом, который решался городским головой, было строительство водопровода. Договор с иностранными предпринимателями об устройстве в городе водоснабжения был заключен городской думой в 1878 году и оказался крайне неудачным с юридической точки зрения. Следствием концессии стал многолетний судебный процесс. Мощности водопровода были недостаточными, качество воды не соответствовало санитарным нормам, система не расширялась. С целью выкупа водопровода городская дума выпустила муниципальный облигационный заем в 1,5 млн руб. Концессионеры получили 1250 тыс. руб., и с 1 марта 1904 года водопровод перешел в собственность города. За первые шесть лет после этого его мощность выросла с 2800 м3 до 3590 м3 в сутки, произошла техническая модернизация водопровода. Дума также однозначно постановила строить канализацию хозяйственным способом, но к разработке проекта канализации городская управа приступила лишь в 1907 году. И водопровод, и канализация, впрочем, были серьезно улучшены, до многих домов они дошли именно при Погорелко.

Третьим большим делом, осуществленным по инициативе городского головы, было устройство крытого рынка на Благовещенском базаре, с электроосвещением, холодильниками и т. д. Все это позволяло улучшить обслуживание потребителей, усилить санитарный контроль за продуктами, контроль над ценами. Александр Константинович вел постоянную борьбу с «героями рынка» — спекулянтами и перекупщиками. Для того чтобы малоимущие жители Харькова могли покупать продукты по низкой цене, Погорелко заботился об устройстве муниципальных пекарен, скотобоен и пр. Продукция этих предприятий продавалась по ценам, близким к себестоимости.

Это один из фактов, свидетельствующий о том, что прагматический, хозяйственный подход к управлению Александр Погорелко совмещал с твердыми социально-либеральными принципами. Он всегда активно выступал за увеличение по возможности статей расходов на образование, здравоохранение, «общественное призрение». Причем городского голову беспокоили именно самые широкие слои народа, он мечтал о том, чтобы каждый житель города, независимо от его социального статуса, имел возможность учиться, лечиться, получать материальную помощь от государства в кризисных для себя ситуациях.

В 1902 году вблизи Южного вокзала было открыто в собственном здании «сложное» начальное училище им. А. С. Пушкина. В нем одновременно обучались около 900 человек, был свой врач и библиотека. Количество начальных училищ, содержавшихся Харьковским городским общественным управлением, в 1901–1905 годах увеличилось с 14 до 19. Эта работа продолжалась и впоследствии. Последним делом Погорелко на этом поприще было открытие Харьковского художественного училища. Александр Константинович много лет добивался учреждения в Харькове Народного университета.

Велики заслуги головы и в организации здравоохранения. Еще в 1900 году была открыта Николаевская больница, Александр Погорелко постоянно заботился о расширении и улучшении работы Александровской (сейчас 1-я городская) больницы. Именно этот городской голова настоял на выделении средств для открытия новой клиники Гиршмана (взамен университетской). (Для этого он даже обращался в Министерство внутренних дел, поскольку в Харьковской губернии натолкнулся на жесткое противостояние со стороны властей.) Во время Русско-японской войны он заботился о койко-местах в городе для раненых, город оказывал помощь частям Харьковского гарнизона, за что лично Погорелко удостоился благодарности военного командования русской армии.

Александр Константинович считал себя человеком русской культуры, но всегда с большим уважением и пониманием относился к культурным потребностям и традициям украинцев. При нем в Харькове были открыты памятники Пушкину и Гоголю, и он же возглавлял харьковскую делегацию на открытии в 1903 году памятника Котляревскому в Полтаве. Дума постановила ежегодно делать взнос на строительство памятника Шевченко в Киеве, в Харьковском историко-филологическом обществе была учреждена премия им. Шевченко, Погорелко занимался организацией различных мероприятий по случаю 50-летия смерти Кобзаря (тогда-то в Харькове одна из улиц и получила имя Тараса Григорьевича).

В своей работе городскому голове приходилось постоянно конфликтовать с губернатором Харькова, земством [72], полицией, центральным руководством. Он практически все время находился в опале, хотя требования свои облекал в более чем вежливую форму. «Харьковские губернские ведомости» непрерывно печатали разгромные статьи, но Погорелко так и не потерял расположение избирателей. Четыре раза Александр Константинович выигрывал выборы. В 1905 году он примкнул к партии октябристов, но, по сути дела, всегда находился вне партий. Есть неопровержимые свидетельства его личной честности и беспристрастности и в ходе выборов, и в ходе дальнейшей работы.

Голова испытывал давление сразу с нескольких сторон. Слева давили кадеты, социал-демократы, справа — монархисты, черносотенцы. С кадетами в результате удалось примириться, была образована партия «прогрессистов», с блеском выигравшая выборы в городскую думу в 1910 году. Именно тогда дума начала действовать наиболее эффективно, Погорелко больше не надо было лавировать, искать компромиссов с крайне правым меньшинством. В период с 1910 по 1913 год бюджет Харькова (и доходная, и расходная части) вырос на 62 %, в то время как в Киеве — на 28 %, Петербурге — 29 %, Москве — 40 %. Наконец-то начали реализовываться в значительно большей мере, чем раньше, масштабные планы Александра Константиновича. Успешно использовался долгосрочный муниципальный кредит, привлекались средства и вкладывались в те отрасли городского хозяйства, которые могли не только окупать вложения, но и приносить прибыль, — прежде всего в муниципальные предприятия.

С крайне левыми пришлось иметь дело в революционные 1905 и 1906 годы. В это время Погорелко не удалось удержать ситуацию под контролем. В городе от него мало что зависело, он пытался выполнять посредническую роль между взявшимися за оружие рабочими и студентами и полицией. (Вообще, Погорелко не раз призывал к тому, чтобы некоторые правоохранительные функции и функции поддержания порядка выполняла специально организованная муниципальная полиция, но это ни к чему не привело.) И впоследствии Погорелко был обвинен в том, что допустил кровопролитие. Погорелко пытался организовать круглый стол для представителей всех политических течений, но во время этого совещания не смог вставить ни слова — митинговали только экстремисты всех мастей. На заседании думы дошло до того, что делегаты от неких неведомых «общественных организаций» буквально изгоняли гласных из помещения, принимали собственные решения от имени городского самоуправления. Александр Константинович и другие гласные смогли вернуться к нормальной работе лишь при наступлении реакции.

Вскоре последовал очередной конфликт с губернскими властями, которые были недовольны излишне либеральной позицией думы, управы и их руководителя во время революции. Новую думу попытались разогнать, обвинить в незаконных собраниях (это избранных горожанами гласных!). Но тут у правых ничего не вышло. В суде ответчиков защищали, собственно, сами гласные, в основном из кадетов — т. е. одни из лучших юристов страны. За процессом следила вся страна. Победа городской власти над губернской, а следовательно над центральной, очень много значила для развития политического мышления общества. Погорелко же для многих городских политических деятелей был примером человека, ведущего успешную борьбу за права города. Александр Константинович еще в 1902 году выступал за расширение этих прав. «…Обширность наших обязанностей не соответствует ограниченности наших прав», — говорил он после вторичного избрания на пост головы. А вот другая фраза из статьи Погорелко, написанной в ответ на критику в «Харьковских губернских ведомостях»: «Позиция "Харьковских губернских ведомостей" есть: вот придет барин, он нас и рассудит. Для того, чтобы городское управление… подчинилось приговору «барина», необходимо, чтобы и ему было присвоено холопское состояние, чего, конечно, никогда не будет». Требования широкого городского самоуправления тесным образом увязывались с необходимостью либерализации общества в целом. Александр Погорелко был одним из инициаторов и руководителей совещания городских деятелей в июне 1905 года. Резолюция, которую выработало совещание, предлагала царю провести ряд решительных политических реформ, включавших, в частности, принятие Конституции, введение основных прав и свобод человека. Либеральное настроение городского головы, вероятно, и приводило к кажущимся подчас необъяснимыми отказам министерств в ходатайствах, аналогичные которым спокойно принимались от других городов. В частности, Харьковской управе было запрещено взимать попудный сбор с ввозимых и вывозимых из Харькова по железной дороге товаров. Городовое положение 1892 года такую возможность для Харькова предусматривало. В 1912 году это право было подтверждено для 81 города Российской империи, но не для Харькова. Конечно, кроме личности Погорелко, на исход дела могло повлиять и то, что суммы, получаемые при таких сборах именно в Харькове, были бы значительно больше, нежели в Киеве или Тифлисе.

За свою жизнь городской голова написал и издал несколько работ, посвященных управлению городом. Например, «Обеспечение городских служащих», «Регулирование цен на предметы потребления и причины их повышения», «К вопросу о реформе городской полиции», наконец «Городское благоустройство». Эти исследования человека, знакомого с городом и его проблемами не понаслышке, и сейчас должны быть интересны не только историкам, но и муниципальным служащим.

Александр Константинович Погорелко никогда не отличался богатырским здоровьем, еще до своего первого назначения на пост руководителя города он ездил для лечения сердца в Карлсбад. Последующие события здоровья ему не прибавили. В последний раз Александр Константинович вел заседание думы 9 февраля 1912 года. 11 октября он сообщил о своей вынужденной отставке. 23 октября 1912 года харьковская городская дума постановила: поместить портрет Погорелко в присутствии городской управы и в тех городских учреждениях, которые возникли при нем и благодаря его инициативе; учредить в Харьковском университете, Харьковском технологическом и в Харьковском ветеринарном институтах премию им. А. К. Погорелко за студенческие работы по вопросам муниципального хозяйства; учредить в городской больнице им. Ж. Гельферих одну койку им. А. К. Погорелко для семей беднейших служащих городского управления; признать необходимым назначить бывшему городскому голове ежегодное пособие.

Эти постановления резко контрастировали со статьями в губернской прессе. 12-летняя деятельность головы подвергалась всяческому осуждению (благо, нерешенных проблем оставалось много), напоминали о случаях обнаруженных хищений [73]. Когда Погорелко выехал зимой в Кисловодск, писали о том, что он спасается от полицейских допросов по случаю каких-то злоупотреблений. А он действительно был очень плох, ехал лечиться. 24 декабря 1912 года Александр Константинович Погорелко скончался в Кисловодске. Вечером 27 числа тело бывшего городского головы было доставлено в Харьков. Город устроил Погорелко грандиозное прощание, в траурном шествии участвовало множество народу от самых разных организаций и предприятий (когда Погорелко отпевали в Успенском соборе, две соседние площади были полностью заполнены людьми), были поданы декорированные трауром вагоны электрического трамвая, на Екатеринославской улице горели все фонари. Александр Константинович был похоронен на фамильном месте Погорелко-Голоперовых на городском кладбище (позже могила была перенесена на кладбище № 13). Вдове гласные определили ежегодную пенсию, учащиеся дети Погорелко получили специальное пособие.

Через 90 с лишним лет 19, августа 2004 года в Харькове появилась мемориальная доска в память Александра Погорелко.

Погорелов Алексей Васильевич

(род. в 1919 г. — ум. в 2002 г.)

Крупнейший геометр XX столетия.

В 1900 году на Международном математическом конгрессе знаменитый математик Гильберт поставил несколько основных проблем, которые, по его мнению, должны быть решены учеными грядущего века. Четвертая проблема из этого ряда была решена человеком, который почти всю свою жизнь провел в Харькове. Здесь учился, работал, писал свои книги. Это Алексей Васильевич Погорелов.

Помимо проблемы Гильберта Погорелов совершил настоящий прорыв в ряде других вопросов, связанных с геометрией. В книге Американского математического общества из серии «Великие математики» Погорелов назван «величайшим геометром XX века». Любопытно, что в отличие от многих своих коллег Алексей Васильевич стал известен не только математикам, но и миллионам обычных людей — кто же не знает школьного учебника Погорелова по геометрии?

Воистину любопытно листать страницы биографии этого крупнейшего ученого, интеллигентнейшего человека. Он родился 3 марта 1919 года в селе Короча на Белгородщине. Не в родовом имении, а в обычном крестьянском доме. Родители Василий Степанович и Екатерина Ивановна происходили не из какого-нибудь дворянского, казацкого или «хотя бы» мещанского рода. Да и крестьянское их хозяйство зажиточным нельзя было назвать — корова да лошадь. Но несмотря на это, Василий Степанович все-таки попал под раскулачивание. В колхоз он вступить не пожелал и вскоре был вынужден покинуть родное село, переселился в Харьков. В то время как раз строился гигант первой пятилетки — Харьковский тракторный. Старший Погорелов устроился на стройку, затем стал кузнецом в цеху.

Семья Погореловых жила в тесном холодном бараке. Тесно было до такой степени, что отец работал по ночам, а спал днем, чтобы ночью могли выспаться жена, сын и дочь. Алексей пошел в первую созданную в заводском районе школу — ныне № 80. Он проявлял большой интерес к учебе, прилежание и природные способности явно выделяли его из числа сверстников. Поражала и целеустремленность мальчика. Например, еще в детстве он дал себе обещание прочитать всю Большую Советскую Энциклопедию. В старших классах стали очевидны удивительные математические способности Погорелова. Одноклассники дали ему прозвище Паскаль. Он выиграл одну из первых харьковских математических олимпиад. Учитель познакомил своего талантливого воспитанника с Наумом Ахиезером, и тот предложил Алексею поступать в Харьковский университет на физико-математический факультет. Хотя все могло сложиться и иначе в судьбе Погорелова. Он хорошо рисовал, и родители сомневались, не отдать ли его учиться на художника.

В ХГУ Погорелов быстро обратил на себя внимание преподавателей. Но занятия прервала война. В 1941 году Алексей Васильевич был призван в армию, но попал не на фронт, а в числе наиболее способных студентов был направлен на учебу в Военно-воздушную академию имени Н. Е. Жуковского, где математическим наклонностям Погорелова придали прикладной характер. После окончания академии Алексей Васильевич некоторое время находился в действующей армии в качестве специалиста по авиационным двигателям. В 1945 году Погорелов переводится на конструкторскую работу в Центральный аэрогидродинамический институт. Здесь занимаются разработкой первых советских боевых ракет, а консультируют конструкторов немецкие специалисты, хорошо знающие устройство знаменитых ракет ФАУ-2. Страсть к инженерии, к технике осталась у Погорелова на всю жизнь. Он удивительным образом совмещал чистую математику с конкретным ее использованием.

Алексей Погорелов хотел получить полноценное образование в области привлекавшей его геометрии. У декана механико-математического факультета Московского университета Петровского Погорелов знакомится с А. Д. Александровым, известным советским математиком, основателем нерегулярной выпуклой геометрии. Этих двух геометров надолго связало самое тесное научное сотрудничество. Погорелов называл Александрова своим учителем, тот в свою очередь говорил уже на исходе прошлого века: «Едва ли можно сегодня назвать второго математика, который обогатил бы науку таким количеством сильных глубоких конкретных результатов в области геометрии».

Во время первой же короткой встречи с Погореловым Александров поставил перед ним проблему, связанную с выпуклой поверхностью, а через год молодой ученый решил эту проблему. Алексея Васильевича принимают в заочную аспирантуру МГУ к профессору М. В. Ефимову. Так возник своеобразный научный триумвират, просуществовавший много лет, — Александров в Ленинграде, Ефимов в Москве и Погорелов в Харькове. Они постоянно обменивались письмами, вместе работали над научными проблемами.

С подачи Александрова Погорелов стал заниматься геометрией общих выпуклых поверхностей. На этом поприще он и сделал свои наиболее выдающиеся открытия. Несведущему читателю трудно разобраться в деталях исследований выдающегося геометра, понять всю значимость его работ для развития мировой науки. Перечислим коротко, чем занимался и что сделал Погорелов.

Уже первое глубокое исследование Алексея Васильевича — решение восходящей к Коши, Гильберту и Кон-Фоссену трудной проблемы однозначной определенности общих выпуклых поверхностей их метрикой — выдвинуло его в число ведущих представителей мировой науки. Это научное достижение вызвало качественный подъем в теории нерегулярных поверхностей, начала которой незадолго до этого были заложены А. Д. Александровым. Оно определило приоритеты этой теории на десятилетия вперед. В дальнейшем Погореловым были решены и другие сложные проблемы геометрии «в целом», в частности, проблема регулярности выпуклой поверхности с регулярной метрикой, проблема Вейля о реализуемости выпуклой метрики для римановых пространств, проблема бесконечно малых изгибаний выпуклых поверхностей. Им было также получено полное решение четвертой проблемы Гильберта и регулярное решение многомерной проблемы Минковского. Эти работы стимулировали создание нового обширного раздела математических исследований — внешней геометрии выпуклых поверхностей, логически завершившего и дополнившего теорию Александрова — внутреннюю геометрию выпуклых поверхностей. Они утвердили теорию выпуклых поверхностей как раздел классической дифференциальной геометрии. Харьковским ученым построена теория поверхностей ограниченной внешней кривизны, разработана общая геометрическая теория уравнений Монжа-Ампера для трехмерного и многомерного случаев, существенно расширена теория G-пространств Г. Буземана.

Полагаем, никакие сноски не помогут с ходу разобраться в этой для большинства «китайской грамоте». Но вклад Погорелова и неискушенным людям очевиден при взгляде на награды и титулы ученого, о которых будет сказано чуть дальше. Вот что пишет о потрясающих возможностях аналитического ума Погорелова один из биографов: «Его целеустремленный высочайший интеллект можно было бы сравнить с отбойным молотком. Или иначе: трудная, десятки лет не решаемая задача — словно стена. А Погорелов проламывал ее своей мыслительной силой. Как танк».

В 1947 году Алексей Васильевич уже защитил докторскую диссертацию, демобилизовался и переехал в Харьков, где стал преподавателем мехмата университета. Вскоре он и возглавил кафедру геометрии. Погорелова вспоминают как прекрасного педагога, рассказывают немало забавных историй. Например, такая. Как-то Погорелов шел принимать зачет. Из-под двери аудитории, где готовились отвечать студенты, был передан листок с заданием, и желающий помочь другу молодой человек подскочил к Погорелову: «Можешь решить?» Алексей Васильевич решил, юноша передал листок с ответом обратно, а Погорелов перед изумленным «помощником» вошел в аудиторию и сел принимать зачет.

Говорят, на лекциях Погорелов часто увлекался решением новых геометрических проблем, путался и заглядывал в учебник: «А что у нас пишет по этому поводу автор?» Автором учебника по дифференциальной геометрии был сам Алексей Васильевич. Другой его учебник был принят во все школы Советского Союза в 1972 году. По учебнику геометрии Погорелова до сих пор учатся во многих школах на постсоветском пространстве. Отношение к нему неоднозначное. Одни его хвалят, утверждают, что этот учебник геометрии впервые построен на строгой и прозрачной системе аксиом, другие говорят, что крупный ученый не был достаточно хорошо знаком со школьной методикой и особенностями обучения детей. Так или иначе, учебник этот готовился Погореловым в тесном сотрудничестве с харьковскими учителями, долго «обкатывался» педагогами-добровольцами в своих классах. Да и однозначно лучшего учебника, чем этот, пожалуй, нет и до сих пор.

В 1950 году Погорелов подготовил к изданию свою монографию по теме докторской (в которой решена была проблема «однозначная определенность замкнутых выпуклых поверхностей») [74]. За это исследование в том же году он становится лауреатом Сталинской премии. В 1962 году он получает Ленинскую премию, в 1959-м — Международную премию им. Н. Лобачевского, в 1973-м — Государственную премию Украины, в 1987 — премию имени Н. Крылова украинской Академии наук. Было и еще множество орденов и медалей. С 1961 года Погорелов был академиком АН УССР, в 1976 стал и академиком АН СССР. Одно время Алексей Васильевич даже был депутатом Верховного Совета УССР.

Академия наук Украины уже после приобретения страной независимости вручила виднейшему геометру премию имени Боголюбова. (Кстати, эту премию Погорелов получил не за прошлые заслуги, а за новые крупные успехи в геометрии уже в постсоветское время. Незадолго до своего 80-летия он, например, решил одну из сложнейших проблем геометрии, поставленных Александровым еще в 30-е годы [75].)

Алексея Васильевича не раз приглашали переехать в другие города — Ленинград, Москву, Новосибирск. Целый год (1955–1956) по приглашению Александрова он работал в Ленинградском университете. Уральская секция АН предлагала ученому выдвигаться в академики от нее. Но тогда надо было уехать из Харькова, а этого Погорелов не хотел категорически, так что и стал академиком АН СССР «обычным порядком» в свое время.

В 1960 году в Харькове организуется Физико-технический институт низких температур. Погорелова пригласил лично директор ФТИНТа Борис Веркин, и ученый согласился. Он возглавил отдел геометрии в математическом отделении института. Теперь Алексей Васильевич мог совмещать две своих страсти — чистую математику и технические исследования. Годы работы во ФТИНТе академик называл счастливейшими в своей жизни. Здесь он создает новое направление в механике и геометрии — геометрическую теорию устойчивости тонких упругих оболочек. И именно технические возможности института позволили Погорелову на практике проверить свои математические выводы. Погорелов занимался разработкой уникальных криотурбогенераторов и сверхпроводящих двигателей, сотрудничал Алексей Васильевич и с УФТИ, где решил одну техническую проблему, связанную с созданием ядерного оружия.

Погорелов с женой Тамарой Ивановной воспитал сына, который впоследствии переехал в Москву. Среди увлечений ученого была рыбная ловля и охота. Кстати, Погорелов и на досуге ломал голову над техническими проблемами — ловя рыбу, изобрел безынерционную спиннинговую катушку; любил цветную фотографию и запатентовал изобретение зеркального цветокорректора. На свою Сталинскую премию 1950 года Погорелов купил «Победу» и не расставался с ней, как с любимой игрушкой, три десятка лет, копался в моторе, усовершенствовал конструкцию. Вопреки мнению скептиков смог приспособить на свою старую машину двигатель «Волги». Погорелов вообще был человек в быту довольно консервативный, долго не мог отказаться от привычек. Так, он забавлял прохожих своими калошами, когда о них уже забыли в советских обувных магазинах.

Харьков был одной из таких привычек ученого. Но в 2000 году умерла супруга, и Погорелов все же решился переехать в столицу России — к сыну и четырем внукам. За год до этого в честь юбилея ученого Борис Ельцин по просьбе ученых из Института математики им. Стеклова подписал указ о присвоении Погорелову российского гражданства. В Харькове уезжающего ученого успели объявить почетным жителем города.

20 декабря 2002 года выдающегося геометра современности не стало. Он не надолго пережил свое столетие, но и в новом веке надолго определил направления развития математической науки.

Постышев Павел Петрович

(род. в 1887 г. — ум. в 1939 г.)

Партийный деятель, руководитель Компартии Украины (1934–1937) и Харьковской парторганизации (1933–1934). Организатор массовых репрессий.

В первое десятилетие советской власти Харьков переживал свой расцвет. Гражданская война резонно показала, что пролетарский, русскоязычный город легче сделать оплотом большевиков, чем Киев. Так Харьков стал столицей. Именно благодаря этому факту с городом были связаны партийные деятели, мастера культуры, ученые. Невозможно привести на этих страницах биографии всех руководителей республики, которые долго работали в Харькове. Чубарь, Раковский, Петровский, Любченко, Косиор, Артем и т. д. и т. п. Биографии большинства из них похожи одна на другую. Большевики прошли путь от секретарей небольших ячеек на заводах до руководителей партии… Как правило, репрессированы. Мы выбрали из всего списка человека, который наиболее полно как бы воплощал все стороны советской власти. Человека, которого одни называют несчастной жертвой сталинской машины, светлой личностью, рачительным хозяином, заботившимся о людях, а другие справедливо отмечают, что его уничтожила машина, которую он сам и запускал.

Павел Петрович Постышев родился в Иваново-Вознесенске в семье ткача 6 сентября 1887 года и сам еще в совсем юном возрасте стал работать «в легкой промышленности». Вообще, в городе работников и работниц было много, и нет ничего удивительного в том, что Иваново-Вознесенск стал одним из центров распространения марксизма в России. А Постышев стоял у истоков. Он примкнул к революционному рабочему движению уже в 1901 году, т. е. в 14 лет. Через три года вступил в РСДРП и занял большевистские позиции. В 1906 году человек, которому не было и двадцати, оказался в правлении профсоюза ситцепечатников, стал членом Ивановского городского комитета РСДРП. Образование Постышев получал самостоятельно в полном соответствии с законами жанра — биографией простого коммуниста.

В апреле 1908 года Павел Петрович был арестован, брошен «в казематы», а через четыре года выслан на поселение в Иркутскую губернию. Здесь он не прекращал своей политической деятельности, тем более, что и «трудового народа» и, что еще важнее, ссыльных в городе и окрестностях хватало. Постышев был избран членом Иркутского бюро РСДРП. По-настоящему же представилась возможность развернуться, когда свершились две революции 1917 года. Уже после первой, февральской, Павел Петрович стал заместителем председателя Иркутского Совета (тогда в него входили представители ряда политических партий левого характера), а в декабре, когда к власти пришли единомышленники Постышева, он стал членом военно-революционного комитета Иркутска, а вскоре и председателем Центрального бюро профсоюзов здесь же. В это время Постышев получил партийную кличку Ермак. Вскоре этот человек действительно покорил Сибирь и действовал при этом не менее жестоко, чем его тезка, вот только тот жил, по сути, в Средние века, а этот в начале XX века.

Всю Гражданскую войну Постышев провел в Сибири и на Дальнем Востоке, и деятельность его в эти годы довольно примечательна. С 1918 года он был председателем Ревтрибунала, членом Центросибири и ее представителем при правительстве Дальневосточной республики. Павел Петрович уже постоянно выполнял непосредственные поручения руководителей государства, в 1920 году Постышев был уполномоченным ЦК РКП(б) по Хабаровскому краю, в 1921–1922 — уполномоченным правительства ДВР по Прибайкальской области, в октябре-декабре 1921 года — членом Военного совета Приамурского военного округа, в декабре 1921 — феврале 1922 — членом Военного совета Восточного фронта ДВР, затем председателем Прибайкальского губисполкома, с апреля 1922 года областным комиссаром ДВР в Верхнеудинске… Как видим, Ермак сменил множество должностей, но четко просматривается его роль в организации борьбы с противниками советской власти. При этом Постышев, конечно, не был полководцем, он был идеологом новой власти, комиссаром, членом военных советов, организатором партийной работы. Сейчас уже хорошо известно, какую печальную роль сыграли такие люди в организации «красного террора». Так вот, Павел Постышев отличался своей жестокостью даже среди большевиков, в Сибири и на Дальнем Востоке он не жалел ни взрослых, ни детей, ни стариков. Он был постоянным членом военно-полевых судов, жестоко подавлял любое сопротивление в селе или в городе. Говорят, что его любили красноармейцы за то, что он держал себя просто, ходил в той же одежде, что и они, ел то, что и все…

В 1923 году отличившегося на довольно сложном участке работы Постышева партия переводит в Украину, здесь он становится заведующим организационно-инструкторским отделом Киевского губкома. Дальнейшая его карьера развивается стремительно. С 1925 года он кандидат, а с 1927 года — член ЦК ВКП(б), с ноября 1926 года — секретарь ЦК КП(б) Украины. С 13 июля 1930 по 26 января 1934 года — секретарь ЦК ВКП(б) и член Оргбюро ЦК. С 1930 по 1933 год Постышев руководил отделом пропаганды и агитации и организационным отделом ЦК ВКП(б). Он становится одним из ближайших соратников Сталина.

О Постышеве рассказывают разные вещи. Часто повторяют, что он был одним из немногих, кто мог открыто спорить, возражать Сталину. (В этой связи вспоминается, что единственным, кто продолжал называть Сталина Кобой, был тот, кто его страшно боялся, — Ворошилов.) Лев Давидович Троцкий, наоборот, писал, что Постышев «карьерист, один из самых раболепных из всех лакеев Сталина».

Вот, например, что рассказывал о характере Павла Петровича в своих мемуарах Никита Хрущев, который хорошо знал и дружил с Постышевым: «Однажды я участвовал в работе одной из комиссий, где председателем был Постышев. Мы обсуждали выпуск ширпотреба. Ктото из хозяйственников ссылался при этом на трудности технические, материальные и производственные. Постышев слушал, слушал (а он был человек резкий, порывистый), а потом как стукнет кулаком по столу да и говорит: «Душа из тебя вон! Что мне твои рассуждения? Давай план, и все». На меня это произвело несколько нехорошее впечатление, потому что докладчик был уважаемым человеком. Ну, с этим мирились, потому что все знали, что Постышев был добрым человеком, хотя действительно иной раз допускал повышение тона, нежелательную и, я бы сказал, недопустимую грубость».

Можно себе представить, что было сказано вместо «душа из тебя вон» и в чем заключалась резкость Постышева. Конечно, с ним мирились, ведь он был тогда одним из крупнейших сталинских деятелей. И в частности, именно Постышеву принадлежит сомнительная заслуга в проведении репрессий в государстве. Они начались в декабре 1934 года после убийства Кирова.

Для Украины же они начались еще раньше. И здесь многие украинские историки имя Постышев произносят как ругательство. Да и по делу.

В 1932–1933 годах сталинское руководство искусственно вызвало на Украине страшный голод. События эти уже известны всему миру. По некоторым оценкам, в годы голодомора в республике погибло 4–5 миллионов человек. В мирное время, в богатейшей сельскохозяйственными ресурсами стране. Партия стремилась с помощью хлебозаготовок наказать неблагонадежных украинских крестьян, которые неохотно шли в колхозы, неохотно боролись с кулаками. Нет прощения партийцам, которые не только приказывали сверху, но и тем, кто воплощал требования в жизнь. В это время КП(б)У руководил Станислав Косиор. Говорят, Сталин называл его «Главголом» (главным по голоду). А в январе 1933 года ему на помощь направляют Павла Постышева в роли второго секретаря Компартии Украины. В его задачу, в частности, входило «безусловно выполнить план хлебозаготовок». Роль Павла Петровича в организации голодомора до сих пор не совсем ясна. Его очень часто называют «комиссаром голода», именно с ним связывают все ужасы тех страшных лет. Однако существует и другое, достаточно резонное мнение. Хлебозаготовки практически завершились с приездом Постышева. Вряд ли это можно связать непосредственно с какими-то активными действиями и моральными убеждениями верного сталинца. Скорее дело было в изменении самой партийной политики. Дальнейшее продолжение хлебозаготовок было не нужно, а перегибы, масштабы катастрофы были очевидны и в Москве, и в Харькове. Так что именно с приходом Постышева начинается некоторый откат. Более того, советское руководство предпринимает кое-какие действия для стабилизации обстановки. В Украину передается определенное количество посевного материала, хлеб частично возвращают в села. Кое-где даже судят и расстреливают руководителей, отличавшихся особой жестокостью при заготовках. Понятно, почему некоторые апологеты Постышева называют его «спасителем Украины», хотя это уж очень сильно сказано. В прессе же тех лет прямо писали, что «лишь приезд бригады ЦК ВКП(б) во главе с товарищем Постышевым приостановил разорение колхозников». Отметим, что если бы Павел Петрович оказался на своем посту в 1931–1932 гг., не стоило сомневаться в его рвении в организации голода.

Косиора Постышев сразу отодвинул на второй план. Реально всеми делами в Украине руководил именно он. Постышев гордился, что со всеми просьбами и отчетами обращается непосредственно к Сталину через голову своих непосредственных начальников. Одновременно с января 1933 по июнь 1934 года он был и первым секретарем Харьковского обкома партии. В феврале 1934 года Постышев стал и кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б).

Сейчас практически очевидно, что главной задачей Постышева был вовсе не голод, а борьба с «украинским национализмом». Как известно, в 20-е годы руководство страны приступило к политике так называемой «коренизации», которая в Украине называлась «украинизацией». Большевики справедливо рассчитывали на то, что, развивая национальную культуру, давая больше возможностей национальным кадрам, они легче привлекут на свою сторону местное население. Наркому просвещения Украины Скрыпнику в конечном счете был дан своеобразный картбланш на развитие украинской культуры. Все это вылилось в процесс настоящего возрождения, небывалого расцвета украинской культуры во всех смыслах. Эпоха украинизации выдвинула таких корифеев национального искусства, как Хоткевич, Курбас, Довженко, Хвылевой… Многие из них трудились в столичном Харькове. Поддерживалось привлечение национальных кадров на управленческие должности, издание учебников на украинском языке. В тесной связи с этим находилась и политика в отношении нацменьшинств Украины — евреев, армян, греков… А в начале 30-х Сталин решает свернуть свободы своих украинских коллег: слишком самостоятельны, слишком много говорят о национальном, традиционном, вместо общего, стандартного, советского… (Иначе и быть не могло. Национализм немыслим без традиций.) Наступление на ставший «буржуазным» национализм призван был осуществить именно Павел Постышев — один из наиболее решительных борцов со всяческой «контрой» и многочисленными «врагами». К тому же совершенно русский и совершенно свой в классовом отношении. Одним из первых решений постышевского Политбюро было мартовское постановление «О учебниках», началась ускоренная унификация украинских программ и учебников с российскими. В ноябре 1933 года был созван объединенный Пленум ЦК и ЦКК КП(б)У, на котором была принята резолюция об украинском национализме как основной опасности в национальном вопросе.

Особый цинизм наступавших репрессий был в том, что их пытались связать в народном сознании именно с действиями тех, кто был репрессирован. То там, то тут на съездах проскакивало сообщение о голоде в связи с именами попавших в опалу партийных деятелей. Постышев устроил беспрецедентную чистку партийных рядов, он лично входил в тройки, выносившие смертные приговоры, были арестованы все секретари обкомов и большинство секретарей райкомов, репрессированы и уничтожены сотни тысяч людей. Одним из наиболее «модных» обвинений стало обвинение в национализме. Николай Скрыпник был обвинен в том, что именно за его широкой спиной прятались «разные гады» и враги народа. Наркома спасло от ареста только самоубийство. Постышева он якобы успел перед смертью назвать садистом.

Практически все видные деятели украинской культуры так или иначе подверглись репрессиям. Многие были в результате расстреляны. Кроме Постышева вторым «отцом» этой политики был председатель ГПУ республики Балицкий. Рассказывают, что однажды Постышев на заседании заметил, что Балицкий клюет носом. «Да вот, — отвечал глава ГПУ, — ночью брали врагов из „Слова“ [76]». «Опять? Уж лучше, наверное, просто решетки на дом поставить, чем каждый раз ездить», — мило пошутил палач Украинского Возрождения Павел Петрович Постышев.

Самое интересное, что рассказы об искренней любви многих харьковчан к Постышеву, вероятно, тоже чистая правда. У секретаря был свой стиль поведения — демократичный. Высокого, пожалуй, даже костлявого человека с глухим голосом знал весь рабочий Харьков. Он запросто общался с рабочими, стремился вникнуть во все их проблемы — бытовые, жилищные, медицинские, часто бывал в квартирах харьковчан, беседовал с ними на улицах и предприятиях, обедал в заводских столовых. Немало сделал Постышев для благоустройства города — его заботой был и городской сад, и зоопарк, и состояние тротуаров, и работа транспорта. Многое было сделано Постышевым для развития промышленности и строительства. В стране шла индустриализация, и крупному украинскому городу в этом смысле уделялось особое внимание.

Павел Петрович очень любил детей. У самого Постышева было три сына, он часто рассказывал им о своих делах, даже советовался по тому или иному поводу, внимательно выслушивал их рассуждения. По-своему он заботился и о других харьковских ребятишках, настаивал на выделении средств на ясли и школы, улучшении медицинского обслуживания детей. Переезжая в Киев, Постышев передал здание ЦК КП(б)У школьникам, где был открыт первый в СССР Дворец пионеров. Газеты писали, что пионеры устраивали заставы, не желая отпускать доброго дядю Павла, когда он уезжал в новую столицу.

Хорошо известно, что именно Постышеву принадлежит инициатива по возвращению обычая наряжать елку на Новый год. Письмо Павла Петровича Постышева по этому поводу было опубликовано в газете «Правда» 28 декабря 1935 года. Он писал, что в свое время до революции дети бедных рабочих с завистью смотрели на своих богатых сверстников, которые веселились у рождественского дерева, и теперь не стоит лишать советских ребятишек такого праздника. Введенный ранее термин «буржуазный предрассудок» по отношению к елке Постышев назвал левым перегибом. Предложение Павла Петровича было поддержано, и елки опять стали украшать, только не на Рождество, как до советской власти, а на Новый год.

Типичный пример советской политики — жестоко расправившись с одними людьми за национализм, а с другими — за пособничество национальному уклону, сталинское руководство опять вернулось к украинизации. Постышев ходил в украинской вышитой сорочке и соломенной шляпе, проявлял интерес к украинской истории и культуре. Летом 1934 года столицей Украины стал Киев. В июле Павел Петрович занял пост секретаря Киевского обкома партии. Постышев в своем докладе отмечал, что Киев — исторический центр украинской земли, к тому же он находится на Правобережье, а следовательно ближе к крестьянам Украины. В столице и в Харькове появились памятники Шевченко, в 1935 году Павел Петрович даже выступил за продолжение украинизации в республиканской партийной организации.

А репрессии под его руководством продолжались. Вскоре полетели головы бывших соратников Постышева. Наступил мрачный 1937 год. Павел Петрович был избран депутатом Верховного Совета СССР. И в это же время его постепенно отдаляют от Сталина, портятся отношения с вождем. «Отец народов» уничтожал старых большевиков, тех, кто еще недавно был его преданным соратником. Настала очередь и Постышева.

В марте 1937 года он был назначен секретарем Куйбышевского обкома ВКП(б). Здесь Постышев изо всех сил старался доказать свою преданность режиму. По Самарской земле прокатилась волна арестов, были «взяты» едва ли не все секретари райкомов, и при этом 10 июня 1937 года на Куйбышевской партконференции Постышев, анализируя методы вредительской работы «врагов народа», отметил бездеятельность многих партийных органов. Мол, в области уже после проверки вскрыто и разоблачено большое количество врагов партии… «Чтобы изгнать врага, надо неизмеримо повысить бдительность», — заявил глава областной парторганизации. То же обвинение было предъявлено и ему самому. В одном из разговоров Сталин грубо оборвал своего недавнего любимца и сказал: «Врагов народа у себя под носом не видишь». На Пленуме ЦК в январе 1938 года Постышев был выведен из состава Политбюро ЦК, через месяц исключен из партии, арестован. 26 февраля 1939 года бывший соратник Сталина был приговорен к смертной казни, и в тот же день приговор был приведен в исполнение. Через некоторое время были расстреляны супруга Павла Петровича, Т. С. Постоловская, и один из сыновей.

Видный партийный деятель был реабилитирован в 1956 году.

В Харькове в честь Постышева назван Дворец пионеров и проспект.

Потебня Александр Афанасьевич

(род. в 1835 г. — ум. в 1891 г.)

Крупнейший русский и украинский языковед, основоположник психологической лингвистики.

Студентам по крайней мере трех факультетов Харьковского университета хорошо известно имя одного из выдающихся харьковских ученых — Александра Афанасьевича Потебни.

Хотя его известность, безусловно, выходит за рамки города. Русские и украинские филологи, психологи, историки признают большую роль, сыгранную в их науках первым отечественным теоретиком лингвистики, человеком, понимавшим сущность человеческого языка, возможно, так, как мало кто в его время.

Александр Потебня родился 10 сентября 1835 года в селе Гавриловка Роменского уезда Полтавской губернии (сейчас с. Гришино Роменского района Сумской области). Как сказано в энциклопедии Брокгауза и Ефрона, он был «малороссом по происхождению и личным симпатиям». Отец Александра — Афанасий Потебня был сначала офицером, потом мелким чиновником. Кроме Александра у него был еще один сын — Андрей (1838 года рождения). Младший брат Александра выбрал для себя военную карьеру по примеру отца. Он примкнул к демократически настроенным польским сослуживцам и погиб во время польского восстания в 1863 году.

Александра же больше интересовала литература. С детства он много читал, интересовался украинским и русским фольклором, пословицами, баснями, песнями, былинами. Получив неплохое домашнее образование, которое было дополнено обучением в Радомской гимназии, Потебня поступает в Харьковский университет на юридический факультет. Вскоре он понимает, что не юриспруденция его призвание и через год переводится на историко-филологический факультет. С этим факультетом и этой наукой связана вся дальнейшая жизнь Александра Афанасьевича.

Потебня окончил факультет в 1856 году. Некоторое время он работал преподавателем русской словесности в харьковской гимназии, но затем в 1861 году защитил магистерскую диссертацию и вернулся в университет. (Первая научная работа Потебни «Первые годы войны Хмельницкого» осталась ненапечатанной.) Диссертация его называлась «О некоторых символах в славянской и народной поэзии». Здесь уже отразился круг интересов Потебни, его взгляды на язык. Александр Афанасьевич тщательно занимался философско-психологической теорией языка. При этом ученый находился под большим влиянием идей немецких ученых — прежде всего В. фон Гумбольдта, кроме того, Штейнталя, психологов Гербарта и Лотце, классиков философии — Канта, Фихте, Шеллинга.

В 1862 году публикуется одна из наиболее программных и известных книг Потебни «Мысль и язык». Тогда же ученого направляют в командировку в Германию для занятий санскритом. В Харьков Александр Афанасьевич вернулся через год и занял должность доцента на кафедре славянского языковедения. В 1874 году Потебня защитил докторскую диссертацию «Из записок по русской грамматике». За нее ученый был удостоен Ломоносовской премии. В этой великолепной работе шла речь не только о русском языке, но и о многих восточнославянских языках, их связи с другими языками. Важным было то, что язык рассматривался в непосредственной связи с историей народа. Эта теория зависимости языка от истории нации — одна из основных во всем научном мировоззрении Потебни.

В 1875 году доктор Потебня стал профессором кафедры русского языка и литературы Харьковского университета. Здесь он и работал до конца жизни. В 1874 году он стал членом-корреспондентом Российской академии наук, долгое время был руководителем Харьковского историко-филологического общества. В 1865 году стал членом Московского археологического общества.

Александр Афанасьевич умер 29 октября 1891 года в Харькове. Его сын Александр Потебня был довольно известным электротехником, одним из разработчиков плана ГОЭЛРО для Украины.

Вот, казалось бы, и все. Обычная карьера обычного ученого, без особых треволнений и драм. Но далеко не всякий ученый оставляет после себя столь богатое наследие, так сильно влияет на развитие своей науки, как это сделал Александр Афанасьевич. Его исследования в области лингвистики, психологии творчества и языка можно совершенно уверенно называть настоящим прорывом в этих гуманитарных дисциплинах.

Свою научную работу Потебня начал с исследования вопросов связи между языком и мыслью. Приведем несколько основных моментов, характеризующих взгляды ученого на эту проблему. Итак, по мнению Александра Потебни, язык и мышление неразрывно связаны. Причем слово, язык не просто отражает мысль, но сам образует мысль, формирует понимание человеком того, что этот человек видит, слышит и т. д. Язык передает этот процесс осмысления человеком окружающей реальности. Таким образом, отношение человека к внешним предметам обусловлено тем способом, которым эти предметы представляются ему в языке. Это особое, трепетное отношение к языку не просто как к способу выражения мысли, стало характерным, между прочим, для литературы, психологии, философии того времени.

Поскольку понимание, как считал ученый, является активным творческим процессом, формирующим духовный облик индивида, Потебня стремился сравнить язык с искусством, находил в обоих видах деятельности общие черты, а именно то, что и за словами языка, и за произведениями творчества обязательно скрывается некая многозначность. И слова, и произведения искусства предполагают, что слушатель, зритель выделяет из них то значение, которое было ему ближе. Все дело в том, что многие слова, как и произведения искусства, содержат в себе несколько смыслов. Согласно теории Потебни, в слове следует различать: 1) содержание, 2) внешнюю форму — членораздельный звук, 3) внутреннюю форму. Эта внутренняя форма — термин, который прочно вошел в словарь русского языковедения. Под внутренней формой Александр Афанасьевич понимал связь между внешней формой и содержанием, «ближайшее» этимологическое значение слова, осознаваемое носителями языка. Например, у слова стол сохраняется образная связь со стлать. Внутренняя форма показывает, как представляется человеку его собственная мысль.

Способность одного и того же слова связываться через внутреннюю форму с разными вещами, принимать новое значение Потебня назвал символистичностью слова, а символистичность напрямую связывал с поэтичностью языка. По мнению Александра Афанасьевича, прозаичность языка — это не более чем забвение внутренней формы слова, практическое совпадение внешней формы и конкретного содержания. Нет многозначности, нет подтекста, есть только конкретика и прямое название — значит, нет искусства, нет поэзии. Так в общих чертах можно описать выводы из данной теории Потебни. (Заметим, что многие поэты в результате протестовали против такого понимания поэтичности языка, замечая, что не менее важную роль играет размер, звук сам по себе, рифма, в конце концов. Они едко замечали, что вполне прозаические слова «любовь», «я», «вас», «еще» Пушкин все же связал в одном гениальном и именно поэтическом произведении.)

Потебня создал психологию восприятия и толкования художественных произведений, ему принадлежит развернутая теория творческого процесса, исследование роли воображения в нем, характера воплощения замысла в определенном материале и т. д. В результате своих психологически-лингвистических размышлений Потебня пришел к выводу, достойному появившейся позже в Европе феноменологии и многих других литературно-философских теорий. А именно, что один литературный текст существует одновременно в нескольких видах — в том, как его понимает писатель, в том, как его понимает читатель, и т. д., иными словами, у произведения искусства существует множество интерпретаций. Все дело, опять же, в многозначности слова, в его влиянии на мышление, в образах, которые оно вызывает благодаря внутренней своей форме.

Другим важным достижением Александра Афанасьевича стала упомянутая уже теория о тесной связи истории народа, истории национальной мысли с историей слова. Рассматривая отдельные слова в их развитии — формальном и содержательном, Потебня раскрывал особенности развития всей нации, особенности изменения отношения людей друг к другу, миру вокруг, развития абстрактных идей.

Кроме этих основных проблем, Потебню занимала и масса других языковедческих вопросов. Он переводил на украинский Гомера; исследовал «Слово о полку Игореве»; анализировал творчество Толстого, Одоевского, Тютчева; изучал малороссийское наречие и фольклор (у ученого есть, к примеру, работы «О малороссийском наречии» и «Объяснение малорусских и сродных песен» [77]; еще будучи студентом, под влиянием профессора Метлинского и студента Неговского Потебня занимался сбором украинских песен и преданий; занимался этнографией.

Он принимал участие во многих проектах — в частности, в издании произведений Квитки и Гулака-Артемовского. После смерти ученого оказалось, что у него в рукописном виде были практически готовы довольно объемистые исследования на самые различные темы. Некоторые из них были подготовлены к печати. Это в первую очередь «Из лекций по теории словесности. Басня, пословица, поговорка»; большая философская статья «Язык и народность». Академия наук предлагала наследникам издать и другие рукописи, но этого так и не было сделано.

Вокруг Александра Афанасьевича собралось немало талантливых учеников. Считается, что Потебня создал харьковскую лингвистическую школу. Среди наиболее преданных его учеников — Овсяннико-Куликовский, Сумцов. Именем Александра Афанасьевича назван Институт языковедения Академии наук Украины.

Поярков Юрий Михайлович

(род. в 1937 г.)

Украинский волейболист. Двукратный олимпийский чемпион.

«В 1968 году на XIX Олимпийских играх в Мехико подопечные известного тренера Юрия Клещева второй раз подряд завоевали золотые олимпийские медали». Эту фразу можно встретить во многих советских изданиях, посвященных волейболу и Олимпийским играм. Фраза как фраза, казалось бы, ничего необычного.

Да, сборная СССР в 1968 году стала победителем Олимпиады. И действительно, руководил командой тренер Юрий Клещев. И все же были в той победе моменты, о которых официальные источники, по понятным причинам, предпочитали умалчивать. Тогда в волейбольной сборной СССР сложилась парадоксальная ситуация: при живом и здоровом тренере командой фактически руководил капитан, игрок харьковского клуба «Локомотив» Юрий Поярков.

Партия сказала посадить кукурузу в каждом дворе — колхозники ответили «есть!», партия сказала запустить человека в космос — Королев и Гагарин ответили «есть!», партия сказала выиграть второй раз подряд «золото» на Олимпиаде — волейболисты ответили «есть!» А куда деваться, не сделаете — мало не покажется. Времена, конечно, были уже не сталинские, но тем не менее. Перед Олимпиадой в Мехико председатель Госкомспорта СССР Павлов так и сказал волейболистам: «Если не будет золотых медалей — с волейболом можете попрощаться.»

В первой встрече советские волейболисты играли с далеко не самой сильной американской командой. После трех партий счет был 2:1 в пользу нашей сборной. И тут тренер решил, что победа уже обеспечена и в этой ситуации можно выпустить на площадку игроков второго состава. Эксперимент оказался провальным — американцам удалось перехватить инициативу и вырвать победу. А ведь дальше предстояла встреча с гораздо более сильным и опасным соперником — сборной ГДР до Олимпиады в Мехико советские волейболисты проиграли пять раз. Игра проходила в воскресенье, жители Мехико отправлялись на отдых, и в центре города возникли сумасшедшие пробки. Обычно путь до стадиона занимал минут 30, а в тот раз получилось часа полтора. Переодевшиеся еще в автобусе советские волейболисты вбежали в зал университетского стадиона, где проходили игры, когда главный судья матча уже дал свисток и был готов засчитать сборной СССР техническое поражение за неявку. Можно себе представить состояние игроков в такой ситуации. Игра началась очень нервно и неудачно — после трех партий немцы были впереди со счетом 2:1. Проигрыш еще одной партии фактически означал крушение всех надежд на золотые медали. В перерыве в раздевалку зашел вице-президент Международной федерации волейбола Владимир Иванович Саввин и сказал: «Поярков, разбирайся сам?»

Поярков и без подсказок прекрасно понимал, что он больше чем кто-либо другой отвечает за эту команду и за результат. Во-первых, он был капитаном. Во-вторых — связующим. А как говорил сам Юрий Михайлович: «связующий — это тот человек, который понимает игру и может ее вести. Когда подлетает мяч, тут же решаешь обилие задач и находишь оптимальное решение. Для связующего мяч — это приближающийся сгусток мысли. Нужно, безусловно, опыт иметь, знать своих игроков, знать, как их обслужить. И самое главное — знать, как перебороть противника. За счет чего. Так как ты ведешь игру. Ты отдаешь пас. Тренер сидит. Может только крикнуть и все. А начинается победа со связующего». А в-третьих, именно он настаивал на том, чтобы сформировать сборную команду не на основе московского ЦСКА. Руководство Федерации волейбола СССР в конце концов согласилось на этот эксперимент, но Пояркову было сказано: «Ты идеолог этой команды — тебе, в случае чего, и отвечать.»

Все закончилось благополучно. Тренер Клещев понял, что лучше не вмешиваться. Поярков взял на себя тренерские функции, выяснил, кто из игроков нервничает, а кого можно выпустить на площадку, и провел несколько замен. В результате сборная СССР взяла игру в свои руки и выиграла со счетом 3:2. Но чего это стоило? «Я там поседел, и не один я, — вспоминал Юрий Михайлович в интервью газете «Зеркало недели». — Но мы выиграли. Капитан в каждой ситуации должен иметь трезвую голову и определить, где команда делает провал. Он должен изменить ход игры, увести команду от проигрышного состояния, оставаясь в то же время лидером. Это не воспитание окружающих, это творчество».

Выдающийся волейболист Юрий Михайлович Поярков, имя которого занесено в Книгу рекордов Гиннесса, родился 10 февраля 1937 года. Вся его жизнь неразрывно связана с родным городом — здесь он учился в школе и в Педагогическом институте, здесь впервые начал играть в волейбол.

В 1959 году харьковский волейбольный клуб «Буревестник», в составе которого играл молодой и талантливый разыгрывающий Юрий Поярков, стал победителем чемпионата СССР. Достижение для тех лет невероятное, ведь тогда в советском волейболе полностью доминировало московское ЦСКА, и победа другой команды казалась просто невозможной. Секрет успеха московской команды был достаточно прост и эффективен. В те времена каждый молодой человек должен был отслужить в армии, и никаких исключений для спортсменов, пускай самых выдающихся и перспективных, не делалось. Естественно, что спортсмены, в том числе и волейболисты, «проходили службу», играя за различные армейские клубы. В 1959 году пришло время «отдать свой долг Родине» и Юрию Пояркову.

История несостоявшегося перехода Пояркова из «Буревестника» в ЦСКА напоминает шпионский детектив. Вот как сам Юрий Михайлович рассказал об этом в интервью газете «Киевские ведомости»: «В 1959 году я собрался было перейти в ЦСКА. Мне как раз пришло время проходить срочную службу. Свою роль сыграло и то, что в Белокаменной мне обещали сразу же предоставить квартиру на Ленинградском проспекте. В Харькове о подобной роскоши можно было лишь мечтать. Однако моему переходу категорически воспротивился один из руководителей городской парторганизации Александр Голованев. Он забрал мои документы, а меня распорядился поселить в гостинице под чужим именем. Из Москвы в харьковский военкомат пришел запрос командировать Пояркова в столицу. Однако военкомат с заданием «не справился», после чего дело было передано КГБ. И вот однажды, в три часа ночи, в нашем номере появляется бравый капитан: «Кто здесь Поярков? На выход!» Живший со мной товарищ попытался было меня «заменить», но я его остановил — дело было нешутейное. Гэбисты по всем правилам блокировали коридор, еще пара человек дежурила у входа в гостиницу. Я попросил пять минут на сборы, а сам набрал домашний номер Голованева. Он потребовал к трубке контрразведчика, который, выслушав монолог Александра Анатольевича, мгновенно ретировался. И все бы ничего, да накануне эта же «бригада» побывала дома у моей мамы, после чего у нее случился инфаркт. В те времена "соответствующие органы" ни перед чем не останавливались». С тех пор Юрий Поярков не видел своих документов ни в военкомате, ни где-либо еще, а военный билет получил только через двадцать лет.

В том же 1959 году Пояркова пригласили в главную команду страны. Через год эта команда завоевала главный на тот момент титул в волейболе — победила на прошедшем в Рио-де-Жанейро чемпионате мира. Кстати, на том чемпионате к Юрию Пояркову «приклеилось» его знаменитое прозвище «человек-катапульта». Своеобразным «крестным отцом» Юрия Михайловича стал бразильский миллионер, сын выходцев из Харькова, владевший практически всеми фабриками по производству синтетического волокна в Южной Америке. Большой любитель волейбола и поклонник советской команды темпераментно болел за нашу сборную. В матче против сильной сборной Венгрии Юрий Поярков в одной из партий набрал со своей знаменитой подачи 13 (!) очков из 15 возможных. Восторженный миллионер воскликнул: «Да это же человек-катапульта!» Находившиеся рядом журналисты подхватили этот возглас и на следующий день в газетах Юрия иначе как «человек-катапульта» не называли. Подача Пояркова была действительно страшным оружием. До 1962 года прием мяча снизу двумя руками судьи трактовали как двойной удар, и чтобы принять летящий с огромной скоростью мяч сверху, волейболистам порой приходилось совершать невероятные акробатические прыжки. И все же против подачи Пояркова большинство команд ничего не могли сделать. А что тут сделаешь, когда мяч летит низко над сеткой в точно рассчитанное место, да к тому же по силе подача Пояркова практически не уступала атакующему удару от сетки. В конце концов Международной федерации волейбола пришлось пойти на изменение правил и разрешить прием мяча снизу.

Кто знает, может, был бы Юрий Поярков трехкратным олимпийским чемпионом, если бы волейбол стал олимпийским видом спорта на Олимпиаде 1960 года в Риме. Но волейболу и волейболистам долго не везло. Еще в 1924 году в рамках VIII Олимпийских игр в Париже прошли показательные соревнования по волейболу, а представители Соединенных Штатов выступили с предложением включить этот вид спорта в официальную олимпийскую программу. Это решение было принято только в 1957 году, однако в Риме волейбол зрители так и не увидели. И лишь благодаря правилу, по которому хозяева Олимпиады могли включить в программу игр два новых вида спорта на свое усмотрение (японцы очень надеялись на победу своей женской сборной и поэтому-то и выбрали волейбол), популярная во всем мире игра дебютировала в 1964 году в качестве полноправного олимпийского вида спорта.

Волейбол, как известно, бесконтактный вид спорта, но и у волейболистов случаются травмы. Не избежал этой участи и Юрий Поярков. Понятно, когда спортсмен травмируется на площадке, в игре, пытаясь, например, достать в прыжке безнадежный мяч. Но может ли повлиять на готовность лучшего разыгрывающего советского волейбола бутылка минеральной воды «Боржоми»? Оказывается, может. Однажды Юрий забыл в гостиничном номере открывалку для воды и решил открыть бутылку «Боржоми» рукой. В результате серьезно поранил пальцы. Травма очень неприятная для любого волейболиста, а особенно для разыгрывающего, ведь пас отдается именно пальцами. Пришлось играть с забинтованной рукой. Но, несмотря на эти неприятности, Поярков не подвел команду. Тот чемпионат выиграла сборная СССР, а Юрий Поярков стал двукратным чемпионом мира.

После чемпионата мира настал черед Олимпиад, которых в карьере Пояркова было три. Система розыгрыша на олимпийском турнире была очень простой: десять команд-участниц волейбольного турнира играли между собой по круговой системе. Кто набрал больше всех очков, тот и победил. Сборная СССР легко, со счетом 3:0, переиграла команды Румынии, Нидерландов, Южной Кореи, Венгрии, США, Болгарии и Бразилии. Серьезное сопротивление оказала чехословацкая команда, которую сборная СССР смогла переиграть только в пятой решающей партии. А самым трудным был матч с японцами, проигранный сборной СССР со счетом 1:3. И все же, несмотря на одно поражение, советская команда стала первой в истории победительницей Олимпийских игр. Вторыми стали чехословацкие волейболисты, а третье место заняли хозяева игр японцы. Сборные СССР, Японии и Чехословакии разыграли между собой медали и в 1968 году в Мехико. Японцы поменялись местами с чехами, а сборная СССР второй раз подряд завоевала золотые медали. Последней для Юрия Пояркова стала Олимпиада в Мюнхене, где советская команда заняла третье место. После завершения карьеры игрока Юрий Михайлович работал главным тренером волейбольного клуба «Локомотив», молодежной сборной Украины, а затем — национальной сборной Египта. Под его руководством в 1996 году египетская команда впервые пробилась в финальную часть олимпийского волейбольного турнира.

Сейчас почетный гражданин города, профессор Юрий Поярков возглавляет кафедру спортивных игр Харьковского государственного педагогического университета, является президентом теннисного клуба «Уникорт», членом исполкома Украинской федерации волейбола, заместителем Харьковского областного олимпийского комитета. В силу своего положения он является одной из самых значительных и ключевых фигур украинского и харьковского спорта. Блистательный игрок и опытный наставник Юрий Поярков навсегда вошел в историю мирового волейбола.

Проскура Георгий Федорович

(род. в 1876 г. — ум. в 1958 г.)

Инженер, педагог, ученый в области прикладной аэрогидромеханики. Один из пионеров авиации в Украине.

Лишь в прошлом веке сбылась извечная мечта человека — взлететь. Наконец человек подчинил себе все стихии — огонь, воду и воздух, а главным героем-покорителем стал инженер, который точно знал, как нужно летать, плавать, ездить, как поставить себе на службу пар, реку, ветер. Горит лампочка, вонзается в небо ракета, ползет трактор. Уже не все точно себе представляют, как это все происходит, что для этого нужно, какие механизмы все это обеспечивают. Георгий Федорович Проскура хорошо понимал, что к чему — он не только знал технику, он ее создавал.

Георгий Федорович появился на свет в семье мещанина Федора Андреевича Проскуры 28 апреля (по новому стилю) 1876 года. Произошло это событие в маленьком городке Смела Черкасского уезда Киевской губернии (сейчас Черкасская область). В семье Федора Андреевича было много детей, и для всех них он был не просто отцом, а настоящим главой семьи — хозяином. Очень крупный человек, с густыми усами и низким голосом производил впечатление, умел настоять на своем. Детям он твердо решил дать хорошее образование, и это ему удалось. Самым способным оказался Георгий. В 1895 году он окончил Елисаветградское реальное училище, после чего отправился в Москву, где был принят в Московское высшее техническое училище. К технике он с детства питал слабость, быстро разбирался в сложных механизмах, копался в деталях.

Уже в студенческие годы Проскура был склонен к научной работе. Вместе с другом, известным впоследствии теплотехником К. Киршем, Георгий стал членом студенческого кружка, который записывал, обрабатывал и издавал лекции профессора В. Гриневецкого, читавшего курс «Паровые машины». Принимали студенты и участие в исследованиях перегретого пара, проводившихся тем же ученым. Вообще в престижном училище было немало маститых преподавателей. Так, механику Проскуре и его однокашникам читал Н. Е. Жуковский — «отец русской авиации», а практические занятия по этому курсу вел С. А. Чаплыгин. Николая Егоровича Жуковского Георгий Федорович не раз потом вспоминал в Харькове, общаясь уже со своими студентами, рассказывал массу любопытных историй об этом выдающемся человеке.

В 1901 году Георгий Проскура окончил училище с дипломом инженера-механика. Ректор Харьковского технологического института [78] Зернов уже знал о способном молодом специалисте и пригласил его на работу. Вначале Проскура проводил лабораторные занятия по сопротивлению материалов, а с января 1902 года он был зачислен стипендиатом для подготовки к профессорскому званию.

Более всего Георгий Федорович интересовался теорией водных двигателей, которая базировалась на механике жидкости и газа. По его просьбе летом 1902 года он был отправлен в командировку в Ригу на заводы Мантеля и Перлица, где в то время производились гидравлические турбины. В сентябре того же года Проскура уехал в Швейцарию на целых два года. (В то время изучить машиностроение на российских заводах было довольно сложно.) В Цюрихском политехническом институте Георгий Федорович слушал лекции Ф. Пражеля по гидродинамике, теории гидравлических турбин. На заводе Эшер-Висс русский инженер изучал производство гидротурбин. В 1904 году он продолжил преподавание в ХТИ. Однако его пребывание здесь было прервано из-за так называемого «шиллеровского инцидента», произошедшего 2 марта 1904 года. Ректор Шиллер вызвал полицию, чтобы разогнать студенческую сходку, участники которой выражали солидарность со студентами Харьковского университета, протестующими против увольнения одного из преподавателей. Несколько студентов Технологического института были арестованы. В ответ на это 4 марта группа профессоров и преподавателей обратилась в учебный комитет института с письменным протестом. Среди подписавшихся был и ассистент кафедры механики Георгий Проскура. Вскоре в знак протеста ряд преподавателей, в том числе и Проскура, оставили институт.

Георгий Федорович направился в Санкт-Петербург, где в декабре 1904 года начал работать инженером-конструктором на франко-российском судостроительном заводе, занимался он созданием новейших судовых паровых машин.

Некоторая либерализация высшей школы, наступившая в связи с первой русской революцией, позволила Проскуре вернуться в Харьков, в ХТИ в конце 1906 года. Он стал ассистентом кафедры теоретической механики, преподавателем черчения, руководителем курсовых проектов, в которых поднимались вопросы конструкции гидромашин, грузоподъемных кранов, паровых машин и водяных турбин. В 1908 году вышли первые печатные работы харьковского специалиста — «Курс водяных турбин» и «Регулирование хода машин двигателей». Через год появилась и монография «Гидродинамика водяных турбин в связи с расчетом и исследованием их». Этот труд стал единственной в то время книгой на русском языке, в которой рабочий процесс водяных турбин исследовался с помощью общих уравнений гидродинамики. Впоследствии она переиздавалась, на ее основе Проскура читал курс «Водяные турбины». Уже в ранних работах Проскуры есть вещи, которые не устарели до сих пор. Например, автор ввел простой и наглядный метод составления чертежей лопастей турбин, которым пользуются и поныне.

Георгий Федорович быстро стал одним из главных экспертов страны по вопросам турбин. В 1910 году ректор Московского высшего технического училища приглашал своего выпускника читать лекции по водяным турбинам и деталям машин, но Проскура, несмотря на то, что вопрос обсуждался с ректором ХТИ и тот дал согласие, отказался покидать Харьков. В 1911 году Георгий Федорович был назначен адъюнкт-профессором ХТИ при кафедре прикладной механики и теории построения машин. В этом же году были напечатаны его «Лекции по гидравлике», «Теория паровых машин», затем последовательно в 1912–1914 годах вышли в свет «Гидравлика», «Водяные турбины», «Гидравлика вместе с гидростатикой и гидродинамикой». Нет ничего удивительного в том, что Проскура в числе других лучших харьковских ученых принял участие в составлении «Народной энциклопедии научных и прикладных знаний», издававшейся Харьковским обществом по распространению в народе грамотности.

16 января 1914 года, когда учебный комитет поручил Георгию Проскуре заведование гидравлической лабораторией, сейчас считается датой основания кафедры гидравлических машин. Ею Проскура бессменно руководил 44 года. В первые же два года его нахождения на этом посту в лаборатории были проведены значительные работы: появился гидротурбинный стенд открытого типа, ряд насосных приспособлений, канал для измерения скорости потока и т. п.

Со студенческих лет Георгия Федоровича не покидала мысль о том, что общность законов движения воды и воздуха открывает перспективы полетов. Николай Жуковский на своих лекциях, конечно, часто касался авиации. Еще в 1877 году он привез из Парижа летающие модели и демонстрировал их студентам. В Харькове Проскура разворачивает широкую деятельность по пропаганде воздухоплавания, начинает заниматься вопросами аэродинамики. В 1909 году в «Известиях Южнорусского общества технологов» появляется статья Форрейтера «Критика аэроплана». Редактором статьи выступил Георгий Проскура, он скорректировал данные автора, указав, что на Реймсском конкурсе Фраман пролетел уже более 180 километров, а Латман поднялся на высоту более 150 метров. Таким образом, Проскура был одним из немногих людей в Харькове того времени, который был хорошо знаком со всеми достижениями молодой авиации. С первых дней работы в ХТИ Георгий Федорович включился в деятельность студенческого научно-технического общества института, а в 1910 году при обществе была основана аэросекция под его руководством. Аэросекция сыграла важнейшую роль в будущем превращении Харькова в центр не только украинской, но и советской авиации. Для того чтобы осознать, что это значит для города, назовем только два учреждения, слава которых вышла далеко за пределы страны, — Харьковский авиационный институт и Харьковский авиазавод. Лучшие кадры, высокие технологии, элита отечественной технической науки. А начиналось все с нескольких студентов, которые под руководством Георгия Федоровича строили модели, изучали азы воздухоплавания, собирали материалы обо всех имевшихся на то время самолетах. Одной же из первых работ аэросекции было сооружение аэродинамической трубы закрытого типа. В России таких труб, предназначенных для изучения взаимодействия воздуха с твердым телом, было тогда всего две. Одну построил в Калуге Константин Циолковский еще в 1887 году. Другую — в Москве в 1902 году Николай Жуковский. В один ряд с этими глыбами стал и харьковский инженер Проскура. Труба была размещена в большом зале, где помимо этого находился музей с моделями самолетов. В том же 1910 году Георгий Федорович начал читать в ХТИ факультативный курс по воздухоплаванию. При ХТИ издается несколько номеров журнала «Тяжелее воздуха».

Революцию Проскура встретил спокойно. Для развития техники новая власть, как вскоре оказалось, могла и хотела сделать больше, чем предыдущая. Проскура некоторое время работал проректором ХТИ, был и деканом механического факультета. В 1929 году пятидесятилетний ученый становится академиком АН УССР.

В 1922 году кафедра, которой он руководил, была реорганизована в кафедру гидромеханики и авиации, началось строительство аэродинамической лаборатории. В то время имя Георгия Федоровича часто соседствует со словами «первый», «впервые». Появляется статья Проскуры по теории пропеллерных турбин — первая по этой теме во всей мировой научной литературе. Вскоре в гидравлической лаборатории ХТИ был сконструирован первый в СССР пропеллерный насос. Позже, в 1932 году харьковский ученый предложил именно такие насосы для канала Москва-Волга, где нужны были мощные насосы для перекачивания волжской воды в шлюзы. Его оппоненты предлагали использовать центробежные насосы, говорили, что страна не готова к использованию, а тем более изготовлению предлагаемых Проскурой машин. За границей же их тоже не производили. Однако Георгий Федорович настоял на том, что это возможно, спроектировал и организовал выпуск опытных пропеллерных насосов на заводе «Борец». Пропеллерные насосы на канале им. Москвы полностью подтвердили правоту ученого.

Проскура первым в стране организует подготовку инженеров по специальности «гидромашиностроение». Пять человек, выпущенные в 1925 году, сдавали экзамены по четырем предметам: насосы, гидравлические турбины, теория автоматического регулирования гидравлических турбин и гидротехнические сооружения. Лекции по первым трем дисциплинам читал сам Проскура. Впоследствии он разработал и читал курс гидродинамики гидромашин.

Работы, которые выполнял Георгий Федорович, совершенно очевидно имели непосредственную связь с задачами, стоящими перед промышленностью. Так, насосостроение было необходимо для угольной и нефтяной промышленности, электростанций и коммунального хозяйства. Естественно, совершенно необходимы были и турбины — хотя бы для электроэнергетики. По предложению Проскуры в Харькове был создан Институт энергетики АН УССР, сам академик возглавлял в нем отдел гидродинамики.

Одновременно с большой работой по «научному обеспечению» советской промышленности Георгий Проскура не уменьшает своей активности на ниве авиации. Он выступает с докладами, реорганизует кафедру, организует авиационную секцию ХТИ. В 1922 году в Харькове было создано Общество авиации и воздухоплавания Украины и Крыма. Одним из его организаторов и членом правления стал, конечно, известный всем подвижник этого дела Георгий Проскура. Он становится научным редактором журнала «Воздушный флот», активно пропагандирует планеризм. В ноябре 1923 года Проскура с группой своих студентов побывал на знаменитых первых Всесоюзных планерных соревнованиях в Коктебеле. По итогам этой поездки ученый написал две работы: «Планеры Феодосийских соревнований» и «Определение выгодной формы планера». Вместе с харьковскими воспитанниками он решил на следующий год обязательно выступить со своими аппаратами. Под руководством Проскуры была осуществлена постройка трех планеров — два на ХЭМЗе и в авиаремонтных мастерских и третий — в институте при мастерских авиасекции. Планеры имели успех на осенних соревнованиях в Коктебеле в 1924 году.

В начале того же года авиасекция ХТИ издала лекции Георгия Федоровича по первой части курса «Теоретические основы авиации и воздухоплавания», где был проведен анализ динамической схожести, даны основы теории течения вязкой жидкости и газа, рассмотрено сопротивление различных тел, частей самолетов и дирижаблей. Большое внимание в курсе было уделено теории крыла, анализу составляющих его сопротивления: формы трения и индуктивного сопротивления, связанного с величиной подъемной силы крыла. Во второй части курса, который Проскура читал с весны 1926 года, была построена строгая вихревая теория крыла, уделено внимание сложным крыльям биплана и триплана, проведен анализ органов управления. Книга, несмотря на довольно большой тираж, быстро разошлась по всему Союзу. Она имела строгую практическую направленность, основывалась на богатом экспериментальном материале (автор ее вообще не давал никакой теории, если она не подтверждалась в ходе лабораторных, стендовых испытаний), была снабжена многими таблицами. Через год вышла новая книга Проскуры — «Воздушные винты». В 1934 году издана монография Проскуры «Гидродинамика турбомашин», в ней впервые была изложена общая теория турбомашин. Эта книга вошла в «джентльменский набор» инженеров соответствующих специальностей. В начале 30-х годов Георгий Федорович издает курсы: «Центробежные насосы», «Вихревая теория центробежных насосов», «Центробежные и пропеллерные насосы». Последняя книга стала особенно популярна. Более двух десятилетий она служила пособием для студентов и была настольной книгой конструкторов на заводах.

С начала 20-х годов Георгий Федорович исследовал возможность использования энергии ветра. Один из его учеников, А. Борисенко, изготовил проект опытной ветросиловой станции ХТИ. Ее построили в 1926 году, но демонтировали в 41-м, с началом войны. В 1933 году по заданию Проскуры другой его воспитанник, Алексапольский, спроектировал еще одну ветросиловую станцию. Ее собирались установить на горе Ай-Петри в Крыму, но война опять же не дала осуществиться этому замыслу.

В июле 1930 года из ХТИ выделился ряд новых институтов, в том числе авиационный, в организации которого самое непосредственное участие принял и академик Проскура. Для некоторых новых вузов были выбраны для прописки другие города, но ХАИ решили оставить в Харькове, поскольку здесь уже существовала аэрогидродинамическая лаборатория, моторная лаборатория, а главное — коллектив, увлеченный работой и знающий авиационное дело. Георгий Федорович, естественно, стал одним из главных лекторов нового втуза. На его лекциях по экспериментальной аэродинамике всегда была полная аудитория (и не только студентов), их отличала ясность и доступность изложения, чувствовалось, что Проскура сам увлечен читаемым им предметом. От студентов академик никогда не требовал механического запоминания, но хотел, чтобы они научились думать, вникать в суть предмета. Часто Георгий Федорович бывал в студенческом общежитии, интересовался бытовыми проблемами, очень любил занятия в кружках с молодежью.

В 1931–1932 годах группа студентов ХАИ выполняла интересную дипломную работу — проектировала самолеты ХАИ-1 и ХАИ-2. Работами этими руководил Н. Неман, а консультировал молодых самолетостроителей Георгий Проскура. ХАИ-1 пошел в серию, а выполнение этих проектов положило начало научно-конструкторскому бюро при ХАИ.

В начале 30-х внимание Проскуры привлекло и реактивное движение, он не раз выступал с докладами о работе Циолковского, изучал движение газа с большой скоростью, в ХАИ под его руководством была создана группа преподавателей, инженеров и студентов для изучения реактивного движения. В сентябре 1940 года в авиационном институте прошла научная конференция по ракетной технике, в рамках сопутствующих мероприятий возле села Черкасская Лозовая студенты запустили ракету с пороховым зарядом.

В 1925 году впервые в СССР Георгий Проскура начал работать теоретически, а затем и экспериментально над вопросами кавитации в гидромашинах. Явление кавитации заключается в том, что при протекании воды через рабочее колесо турбины создаются паровоздушные пузырьки, которые потом на периферийных частях лопастей закрываются. При этом на лопастях возникают микроскопические трещины, которые впоследствии приводят к их разрушению. По этой причине время от времени приходится останавливать турбину и наваривать металл на разрушенных частях. Вот с этим Георгий Федорович работал до конца жизни. По его просьбе была организована специальная кавитационная лаборатория. После войны Георгий Федорович разработал методику изучения кавитации с помощью ультразвука (легко проходящего через спокойный поток, но тяжело через поток с пузырьками), для кавитационных стендов изготавливались специальные модели турбин из оргстекла, чтобы видеть точно движение и поведение воды на каждом этапе. Казалось бы, ничтожные пузырьки наносили огромный вред мощнейшим машинам, и Георгий Проскура, как человек педантичный, искал эти пузырьки и боролся с ними. Высокие кавитационные показатели гидромашин экономили миллионы рублей.

Во время Великой Отечественной войны Институт энергетики был эвакуирован на Урал, и с ним остался Георгий Проскура. Его отдел в 1943 году был преобразован в Лабораторию быстроходных машин и механизмов. После войны институт был разделен на академические Институт теплоэнергетики и Институт электротехники. Оба они разместились в Киеве, здесь же оказался академик Проскура. Но он не оставлял надежды перебраться в ставший родным Харьков. Здесь был создан филиал Института теплоэнергетики, который в результате был объединен с Лабораторией быстроходных машин и механизмов. (Она вернулась в Харьков как в центр турбомашиностроения в 1947 году.) Георгий Федорович опять начал работу в Харькове. В 1955 году Лаборатория была реорганизована в Лабораторию гидравлических машин.

Сотрудники Георгия Федоровича решали важные для народного хозяйства страны проблемы, занимались большими гидротурбинами для энергетики, газовыми турбинами, небольшими двигателями для сельского хозяйства, насосами, малыми гидроэлектростанциями, гидродинамическими передачами (например, гидромуфтами для тракторов и грузовых автомобилей) и т. п. В первые послевоенные годы и позже к Георгию Проскуре часто обращались за помощью многие промышленные предприятия Харьковщины. Кому-то нужна была квалифицированная конструкторская разработка, кому-то правильно и быстро проведенные расчеты, кому-то просто техническая консультация. Было известно, что Проскура человек удивительной технической эрудиции и интуиции, его часто видели на заводах. Говорят, он умел внимательно выслушать собеседника, задать наводящие вопросы и так незаметно повернуть беседу, что необходимый вывод делал якобы не он, а тот, кто обращался к нему со своими проблемами.

Академик обладал и большой проницательностью, мог предсказать направления развития техники. Так, он активно поддержал идею турбин с горизонтальными валами, поставил задачу разработать проекты оборотных гидромашин, выполняющих функции и турбины, и насоса. В то время внедрение таких машин могло состояться только теоретически, но идея оказалась провидческой. В начале 60-х годов в Лаборатории, возглавляемой Георгием Проскурой, одной из первых в Харькове, началось использование электронно-вычислительных машин.

Ученый после войны не оставил и преподавание. В ХАИ он создал кафедру по новым типам двигателей для летательных аппаратов, продолжал читать лекции и руководить кафедрой в ХПИ. Академик Проскура создал настоящую школу в направлении разработок гидропередач и гидротурбин.

Георгий Федорович был удостоен Государственной премии, ордена Трудового Красного Знамени за участие в восстановлении Харькова и Харьковской области, двух орденов Ленина. До последних дней он занимался работой. Его не стало 30 октября 1958 года. Когда в 1976 году отмечался его столетний юбилей, власти приняли решение увековечить память пионера авиации и гидравлики в нашей стране.

Была учреждена премия им. Г. Ф. Проскуры. В Харькове в честь академика назвали одну из улиц. Был установлен барельеф на здании Института проблем машиностроения, который является прямым наследником Лаборатории гидравлических машин. Кафедре гидромашин в ХПИ присвоили имя Георгия Федоровича.

Раевская-Иванова Мария Дмитриевна

(род. в 1840 г. — ум. в 1912 г.)

Основательница первой художественной школы в Харькове, на основе которой было впоследствии создано художественное училище и еще позже художественно-промышленный институт. Первая в России женщина, получившая диплом художника.

Чиновник канцелярии Петербургской Академии художеств протянул стоящей перед ним молодой женщине документ о присвоении ей звания художника. «Какие права это мне дает?» — поинтересовалась посетительница. «Носить мундир», — по привычке ответил канцелярист [79].

На самом деле Мария Дмитриевна Иванова (а это была именно она) отлично знала, зачем ей диплом Академии. Она собиралась открыть в Харькове частную художественную школу. Уникальное учебное заведение стало одним из авторитетных культурных центров города, в его работе так или иначе принимали участие практически все художники, скульпторы, архитекторы Харькова второй половины XIX века — а это внушительный список корифеев жанра. Фамилия Раевской-Ивановой упоминается в биографиях Васильковского и Бекетова, Бесперчего и Багалея. Школа превратилась в училище, училище — в институт, всем известный Худпром. Традиции живописи, заложенные Марией Дмитриевной, были поддержаны ее учениками, и через много лет «без потери преемственности» харьковское искусство развивают и обогащают наследники первых местных «школяров Раевской-Ивановой».

Мария Дмитриевна родилась в 1840 году в селе Гавриловка (сейчас Барвенковский район) в зажиточной дворянской семье. Известно, что ее дядя, М. Антонов, был Изюмским предводителем дворянства, другим же родственником художницы якобы был известный писатель Г. Данилевский. Мать Марии Дмитриевны с детства приучала дочь к хорошей литературе, и в первую очередь — русской. Это сейчас произведения Тургенева и Толстого стали непременной частью школьной программы, тогда же в учебных заведениях штудировали другие книги, многие из которых заслуженно забыты. Вообще, семья Ивановых была настроена вполне прогрессивно. К примеру, выписывался журнал «Современник», и Мария в раннем возрасте познакомилась с творчеством Н. Добролюбова. Помимо литературы, Иванова путем домашнего образования получила ряд других необходимых познаний. Особенно же она увлекалась рисованием. Профессионально заняться этим видом искусства мешало общепринятое правило — женщины художницами не становились.

К счастью, семья могла обеспечить дочери обучение за границей. Там-то и оказалась молодая женщина в 1863 году. Иванова изучала немецкий язык и литературу в Дрездене, лингвистику, историю, зоологию и геологию при Миланской академии наук, слушала лекции в Сорбонне и Праге. Конечно, образование Марии Дмитриевны оказалось значительно более высоким, чем у подавляющего большинства ее соотечественниц, принадлежащих даже к тому же сословию. Но главной целью Иванова считала обучение живописи. В Дрездене она долго занималась живописью в мастерской профессора Эргардта. В том же городе скульптор Кирхгод давал уроки лепки, которые посещала и Иванова, у профессора Дитриха русская художница училась живописи «аль-фреско». Когда в 1868 году Мария Дмитриевна возвращалась в Россию, она прекрасно знала основы теории и практики живописного искусства. Уже тогда сформировалась мечта художницы — открыть собственную школу живописи, в которой жители Харькова и окрестностей могли бы получать начальные художественные знания. Первые ее шаги направлял известный писатель и пионер широкого художественного образования Д. В. Григорович. На выставке в Париже он познакомил Иванову с требованиями, предъявляемыми к рисовальной школе, и с лучшими рисовальными школами Европы, с современными требованиями ко всему изобразительному искусству. Ряд ценных идей подсказал художнице профессор Нюрнбергской школы Крелинг.

Но Марии Дмитриевне мешал один важный факт — у нее не было диплома художницы, без него осуществить такое мероприятие, как открытие школы, было невозможно.

В 1868 году она отправилась в столицу империи, где явилась в Академию художеств и выразила желание экстерном сдать экзамены для получения необходимого диплома. В качестве дипломной работы Мария Дмитриевна готова была представить реалистическую картину «Смерть крестьянина в Малороссии». Первая реакция принимающих у нее документы была не то чтобы негативной, но эмоциональной.

Устав не запрещал сдавать экзамены и получать соответствующий диплом женщинам, но до Марии Ивановой ни одной представительнице прекрасного пола это в голову не приходило. Впрочем, собравшаяся экзаменационная комиссия после устного экзамена по теории и осмотра дипломной работы вынуждена была признать, что воспитанница немецких профессоров разбирается в живописи достаточно хорошо. Так 15 сентября 1868 года Мария Дмитриевна Иванова стала первой в России женщиной-художником.

Возвратившись в Харьков, Мария Дмитриевна вместе с матерью начала обход потенциальных меценатов и власть предержащих с целью добиться права на открытие нового учебного заведения. Губернатор Дурново не сразу согласился с доводами энергичной дамы, он отсылал ее к попечителю, а тот — обратно к губернатору, но в конце зимы 1869 года «Харьковские ведомости» все-таки поместили объявление о том, что начала работать частная «Школа рисования и живописи» М. Д. Ивановой. Датой открытия считается 21 февраля. Первые несколько учеников появились лишь через пару недель после публикации этой веховой для всего харьковского искусства заметки.

Большую помощь новому заведению оказали и оказывали в дальнейшем крупные российские мастера. Это была помощь художественными произведениями, учебными пособиями от И. Шишкина, В. Стасова, Г. Семирадского, Г. Мясоедова, от Строгановского училища и Общества поощрения художников. В организации работы Марии Дмитриевне помогал также ряд общественных деятелей города, среди которых был и сотрудник Харьковского университета С. А. Раевский. Он стал одним из первых преподавателей школы, а в 1870 году женился на ее руководительнице.

Цель новой школы не была узко специализированной. Одних здесь готовили к поступлению в Академию художеств и другие высшие художественные школы; других — к профессионально-художественной деятельности (иконописцев, декораторов, литографов, ретушеров, преподавателей рисования и черчения в гимназии, граверов и т. д.); третьи получали познания по рисованию, необходимые для занятий естественными и техническими науками. Прикладная направленность школы была, пожалуй, ее главной особенностью. Выпускники могли поднять промышленность и ремесло на новый эстетический уровень, оформлять квартиры, иллюстрировать книги, возрождать древние промыслы (вроде росписи посуды или выжигания по дереву). В этом Раевская-Иванова видела просветительскую цель своего учебного заведения. Надо сказать, что во всей России школа была лишь третьим заведением художественно-промышленной направленности. Кроме нее можно назвать только Строгановское центральное училище технического рисования в Москве и школу Общества поощрения художников в Петербурге, которой руководил Григорович. При этом Иванова не отказывалась от мысли готовить и «классических» специалистов по станковой живописи. «Не буду всех учить писать мадонн, — сообщала она Григоровичу, — но не буду также тех, чье сердце стремится к мадонне, учить рисовать стулья». Всего четыре процента учеников школы поступили в Академию, но среди них были известные художники, именно они составили ядро художественной интеллигенции, которая оказала большое влияние на развитие искусства и художественного образования в городе.

Методика работы школы была тщательно разработана Марией Раевской-Ивановой. Впоследствии ей приписывали особую склонность к американской системе образования. Но нужно отметить, что она разделяла и положения виднейших российских педагогов — Крамского и Чистякова. Как и они, главным способом познания действительности Мария Дмитриевна считала рисунок с натуры. Учебный рисунок, по убеждению Раевской, был первоосновой художественного образования.

Занятия в школе проводились три раза в неделю в две смены. Главными предметами были рисование и живопись. Рисование начиналось с изображения геометрических фигур и тел для более развитых учеников или с плоских орнаментов для детей. Разные по стилю и «национальной принадлежности» орнаменты играли большую роль во всем образовательном процессе. При школе была собрана богатая коллекция эстампов, образцов. (Многие из них были переданы основательнице известным искусствоведом В. Стасовым.) Их не только выдавали в школьной библиотеке, но и развешивали на стенах, чтобы ученики запоминали характерные для того или иного стиля узоры. С них, как мы видим, начиналось обучение. Это было особенно важно для осуществления одной из главных целей — выпуска специалистов по художественному оформлению предметов, создателей декораций и книжных рисунков и т. д. Следует особо отметить, что Мария Дмитриевна настаивала на том, что Малороссия имеет свои национальные мотивы, свои традиции в изобразительном искусстве: «Ее вышивки, ткани, гончарные изделия заслуживают не меньшего внимания, чем ее песни». Таким образом, воспитанники школы подробно знакомились и с украинскими узорами. Летом же школа перемещалась на свежий воздух — обычно в сад, где каждый ученик выбирал себе натуру — дерево, листок, цветок. Такое отношение к национальному искусству и местной природе отразилось на развитии местной художественной культуры. В декоративной пластике Харькова рубежа XIX и XX веков, настенных росписях, решетках, оградах преобладают элементы местной цветочной флоры (ромашки, колокольчики, барвинок).

Обучение рисованию завершалось изображением человеческой фигуры (натурой служили статуи из гипса — для рисования с живой обнаженной натуры у школы не было специального помещения). Ученики рисовали преимущественно карандашом, пользовались также углем, тушью.

Живопись начиналась с теоретического ознакомления с основными, составными и дополнительными цветами. Потом проводились занятия по расцвечиванию акварелями плоских орнаментов, затем — к живописи с мертвой и живой натуры. Для этого использовали, как правило, масло, но по желанию можно было живописать и акварелью.

В 1870 году было введено преподавание черчения. В 1886 году отдельно стали преподавать лепку из глины. Раевская-Иванова справедливо полагала, что предмет этот необходим для развития у художников объемного видения. Но и на этом подвижница не остановилась. В 1889 году в школе было введено преподавание пластической анатомии, теории перспективы. С 1889 по 1892 год читалась история искусств.

Для лиц, желавших поступить в Академию художеств, но не получивших при этом необходимого образования, было организовано преподавание общеобразовательных предметов. В школе велось еще множество факультативных курсов по прикладному изобразительному искусству — росписи по фарфору, бархату, атласу, кафелю, выжигание по дереву, тиснение по коже. Такие курсы позволяли многим представителям неимущих слоев общества (а таких в школе становилось со временем все больше, некоторых учеников вообще брали сюда бесплатно) получить возможность для более или менее стабильного заработка.

Раз в месяц-полтора собирались специальные педсоветы, на которых рассматривались все работы, сделанные в школе за прошедший период. Ученикам позволяли присутствовать на этих собраниях, чтобы они могли выслушать мнение преподавателей. Сама Раевская-Иванова никогда не исправляла с ходу ошибок, сделанных ее воспитанниками, пыталась подвести их самих к выявлению всех недостатков.

Сначала живопись и рисование в школе преподавала сама Мария Дмитриевна, с 1889 года рисование в младших классах взял на себя П. Крюков, после того как Раевская-Иванова отошла от преподавательской деятельности, ее работу взяли на себя М. Пестриков и выпускница школы А. Романенко (кстати, известная в Восточной Украине своими росписями фарфоровых изделий). Первым учителем черчения в школе Раевской-Ивановой был ее муж. Преподаватели черчения занимались с воспитанниками и теорией перспективы. Лепку вели известные харьковские скульпторы С. Бабский, И. Якобс, Ф. Натани, анатомию — доктора Павлов и Знаменский. Теорию искусств читал выпускник школы знаменитый архитектор А. Н. Бекетов. Если кто-нибудь из преподавателей заболевал, его работу по просьбе Марии Дмитриевны выполняли харьковские художники. И это несмотря на то, что материальное положение школы так и оставалось плачевным, зарплата преподавателям иногда снижалась до полутора рублей за двухчасовое занятие. Сама основательница работала бесплатно. Меценатов Раевская-Иванова не нашла, а плату с учеников принципиально удерживала на низком уровне. Только с 1880 года город определил школе субсидию в 200 рублей в год. Первое время занятия проводились на арендованных квартирах, только в 1878 году школа переместилась в дом Раевских по улице Чернышевской, 6. (Кстати, в одной из квартир этого дома еще долго в советское время жила племянница Марии Дмитриевны. Здесь же жил до глубокой старости муж художницы. Он умер в 1940 году).

Школа быстро стала самым оживленным центром художественной жизни Харькова. Здесь постоянно бывали посетители — местные скульпторы, художники, архитекторы, выпускники школы разных лет, заезжие специалисты. Они договаривались с Раевской-Ивановой о выставках, обменивались новостями и идеями, пользовались школьной библиотекой, давали советы ученикам. Среди выпускников школы были такие известные художники, как С. Васильковский [80] и П. Левченко, уже упомянутый академик архитектуры А. Бекетов, член Общества передвижников К. Первухин, М. Ткаченко, А. Выезжев, народный художник РСФСР П. Кончаловский и др. Многие из них открывали свои классы, продолжали дело народного просвещения.

Уже весной 1869 года Иванова провела первую выставку своих работ. Затем деятельность по организации выставок была одним из главных дел художницы и не прекращалась никогда. Один-два раза в год Раевская-Иванова организовывала художественные вечера, сборы с которых шли на различные благотворительные цели (не только на школу). Так, например, сохранилось письмо, в котором дочь Льва Толстого благодарит Раевскую-Иванову за помощь, оказанную голодающим Поволжья. Школа не раз участвовала в конкурсах, проводимых Академией художеств (1872, 1875, 1878, 1882 годы), в выставках при съездах по техническому и профессиональному образованию. Ежегодно в Харькове проходили выставки-экзамены всех сделанных за сезон работ учеников и преподавателей. В 1872 году созданная по инициативе Крамского академическая комиссия, которая рассматривала работы рисовальных школ, инициировала избрание Раевской-Ивановой почетным вольным общником Академии. Методика преподавания в ее школе была названа самой лучшей, художница получила высшую награду в виде 500 рублей, из которых 300 немедленно пошли на развитие школы. На Всероссийской выставке в Москве в 1882 году школе Раевской-Ивановой был присужден диплом второго разряда, который соответствовал серебряной медали и денежной премии в размере 1000 рублей. (Кстати, Строгановское училище на этой же выставке было удостоено бронзовой медали.)

Мария Дмитриевна была одной из активных общественных деятельниц Харькова. Ее интересовали не только проблемы собственной школы. Уже было сказано о благотворительных выставках школы. Добавим, что каждую весну Раевская-Иванова участвовала в организации выставок местных художников в помощь летним колониям Общества по распространению в народе грамотности. В этом обществе большую роль играл муж художницы С. Раевский, естественно, супруга не оставалась в стороне. При Народном доме Общества был основан небольшой художественный музей. В 1898 году при Обществе начала действовать первая в стране декоративно-рисовальная школа, программа которой была разработана Марией Дмитриевной. Она принимала живое участие и в организации в Харькове большого художественно-промышленного музея. (Хотя здесь больше труда вложил, конечно, С. А. Раевский, добившийся того, чтобы музей был не просто художественным, а именно художественно-промышленным). Большое значение для развития образования имели научно-методические работы Раевской-Ивановой: «Азбука рисования для семьи и школы», «Прописи элементов орнамента», «Методика преподавания рисования в Харьковской частной школе рисования и живописи», «Очерк программ по преподаванию рисования в воскресных классах для ремесленников» и др.

Раевская-Иванова, кажется, знала все о картинах, которые находятся на территории Харькова и Харьковщины. Она много сил отдала тому, чтобы владельцы богатых коллекций не распродавали свои шедевры куда попало и негласно. К сожалению, именно такая судьба постигла большинство картин самой художницы. Известно, что ее кисти принадлежат такие работы, как «Смерть крестьянина в Малороссии», «Крестьянская семья на отдыхе», «Саксонская девочка», «Девочка возле плетня». Где находятся эти полотна, неизвестно. Сохранился в Харькове «Автопортрет» художницы и портрет Н. Бекетова, который хранится в Харьковском историческом музее.

В середине 90-х в жизни Марии Дмитриевны происходит настоящая трагедия. В связи с профессиональным переутомлением художница практически теряет зрение. С преподавательской деятельностью пришлось расстаться. К тому времени школа уже выпустила около 900 учеников. К счастью, заботу о необходимом Харькову учебном заведении взял на себя город. С начала 1896/97 учебного года частная школа Раевской-Ивановой была преобразована в Городскую школу рисования и живописи. Дума определила ей ежегодное пособие в 1000 рублей и 300 рублей — единовременно. Школа была переведена на второй этаж здания художественно-промышленного музея в т. н.

Ново-Сергиевские ряды на Сергиевской (ныне Пролетарская) площади. Мария Дмитриевна была назначена почетной попечительницей Городской школы. Все учебные пособия и библиотеку Раевская-Иванова безвозмездно передала новому заведению.

Мария Дмитриевна уже после того, как ослепла, много лет добивалась, чтобы на базе Городской школы было создано училище как государственное учебное заведение, подчиненное Академии художеств. Школа была преобразована в такое училище в сентябре 1912 года (оно разместилось в новом здании по улице Каплуновской [81]), а в декабре того же года Марии Дмитриевны Раевской-Ивановой не стало. Она была похоронена в родной Гавриловке. На базе художественного училища в 1921 году был создан техникум, а затем и Художественный институт.

В 1967 году вышла в свет книга «Русская художественная школа», в которой успехи школы Раевской-Ивановой были названы «формально благополучными», потому что здесь, мол, готовили «салонных художников». К счастью, эта точка зрения в отечественной науке не возобладала.

Савинков Борис Викторович

(род. в 1879 г. — ум. в 1925 г.)

Один из руководителей террористической боевой организации партии эсеров, причастен к убийству Плеве, великого князя Сергея Александровича.

После Октябрьской революции — ярый контрреволюционер, организатор диверсионных антисоветских рейдов с территории Польши.

Писатель.

Бориса Викторовича Савинкова с Харьковом, по сути, связывает только рождение. Может быть, следует сказать — «Ну и слава богу, что только это»? Со многими другими городами Российской империи Бориса Викторовича связывает смерть и кровь. Он считал, что смерть эта во благо, что это необходимая плата за очищение общества от грязи, закостенелости, тупости. Но кровопускание многие и тогда не считали панацеей от всех болезней.

Итак, Борис Савинков родился в Харькове 19 января 1879 года в дворянской семье. Его отец был преуспевающим юристом, мать — сестра художника-передвижника Ярошенко, довольно известная писательница (писала под псевдонимом Шевиль). Семья Савинкова, как и положено интеллигенции, была настроена оппозиционно по отношению к правящему режиму. Особенно же активно осуждалась политика царизма после прихода к власти реакционера Александра III. Так что Борис с детства был неплохо подготовлен к революционной деятельности. Мальчик обладал резким, неуступчивым характером, будучи при этом неисправимым романтиком, — самая взрывоопасная смесь. Вскоре после рождения Бориса семья переехала в Варшаву, где отец получил должность судьи. В польской столице Савинков окончил гимназию, после чего поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета.

Еще в Варшаве Борис Савинков попал в поле зрения российских жандармов, поскольку принимал участие в деятельности марксистских кружков. Социал-демократы экономисты стали первыми друзьями молодого революционера. В Петербурге Савинков участвовал в деятельности социал-демократического кружка «Рабочее знамя», проводил агитаторскую деятельность, печатал статьи в газете «Рабочая мысль». (Одна из них вызвала положительный отклик у В. И. Ленина.) Политическая деятельность Савинкова не укрылась от глаз полиции. В 1899 году за участие в студенческих беспорядках Савинков отчисляется из университета, затем некоторое время он учился в Берлине и Гейдельберге, но вернулся в Россию, где и был арестован в 1901 году. В 1902 году Борис Викторович ссылается в Вологду. До этого в ссылку в Якутию попал не менее радикально настроенный старший брат Бориса, покончивший там самоубийством. Аресты молодых Савинковых самым худшим образом повлияли на Савинкова-отца — он сошел с ума. (До этого он, кстати, был уволен за либеральные взгляды.)

В ссылке Савинков сидел с такими известными людьми, как будущий народный комиссар просвещения СССР Луначарский, будущий известный писатель Ремизов, философ Бердяев. Познакомился в Вологде Савинков и с эсеркой Брешковской. Постепенно он разочаровывается в марксизме и переходит на сторону более решительных тогда эсеров. Среди ссыльных он находит и нового товарища — Ивана Каляева.

Савинков бежал из ссылки, перебрался за границу, попал в Женеву. Через некоторое время он становится заместителем знаменитого Евно Азефа — главы боевой организации партии социалистов-революционеров. Начинается та глава жизни Бориса Савинкова, которая и выделила его среди массы других русских революционеров. Наряду с основателем боевой эсеровской организации Гиршуни и его преемником Азефом, Савинков становится одним из главных творцов русского террора. Под его непосредственным руководством разрабатывается и в июле 1904 года осуществляется убийство министра внутренних дел России Плеве. В одной связке с Савинковым работают Каляев, Сазонов, Дора Бриллиант и другие. Деятельность боевой организации практически не подлежала контролю со стороны партийного руководства. Ее устав, предусматривающий такую независимость, писал как раз Савинков. Боевики сами разрабатывали планы покушений, имели свою конспиративную и агентурную сеть. Романтически настроенные соратники Савинкова уделяли большое внимание «этике террора», различным его аспектам. Например, террористы решали проблему «ухода с акта», выражавшуюся в том, стоит ли оставаться на месте преступления, чтобы на суде донести до общественности свою идею. В своих воспоминаниях Савинков писал: «Психологический настрой некоторых членов партии социалистов-революционеров был таким, что не позволял им довольствоваться только нелегальной работой по агитации и пропаганде, их страстные натуры требовали чего-то большего. Великая мечта и истовая жажда страдания и подвига заставляла их искать немедленного выхода той давящей и сверхчеловеческой силе, которая и привела их в Революцию. Такие люди искали даже в экстремизме своего экстремума, своей крайности. И они находили свое призвание…»

В качестве жертв боевики выбирали лиц, убийство которых было бы молчаливо одобрено общественностью. Плеве действительно был ненавистен прогрессивно настроенной части российского общества. То же можно сказать и о жертве другого крупнейшего теракта — московском губернаторе князе Сергее Александровиче. Этот акт в феврале 1905 года совершил Иван Платонович Каляев, а московская публика шутила, что наконец-то князь «пораскинул мозгами».

Боевая организация совершила убийство провокатора Татарова в Варшаве. Савинков готовил покушение на министра внутренних дел Дурново. В его планы входили самые экзотические действия. Например, Борис Викторович мечтал ворваться с ящиком динамита в Зимний дворец. Во Франции друг Савинкова талантливый инженер Сергей Бухало разрабатывал проект самолета, приспособленного для совершения террористических действий.

Но на поиски опасного революционера уже были брошены лучшие полицейские силы России. В 1906 году Савинкова опять арестовали. На этот раз в Севастополе, где Савинков готовил покушение на командующего Черноморским флотом адмирала Чухнина. Одному из главных боевиков страны грозила виселица. Однако при помощи соратников Савинков совершил дерзкий побег, укрылся в Румынии, а затем переправился еще западнее.

Разоблачение провокатора Азефа нанесло тяжелый удар по Савинкову. Евно он безгранично доверял. Савинков становится главой боевой организации, но под его руководством она не добилась каких либо значительных успехов.

С началом Первой мировой войны Савинков становится на позиции «оборончества», не поддерживая большевистскую идею о необходимости мира. Он считает, что Россия не должна выходить из войны. Савинков работает журналистом русской газеты «День» при французской армии. Вскоре после Февральской революции Борис Викторович становится одним из наиболее влиятельных политиков России. Как и Ленин, он прибывает в Россию в апреле 1917 года, когда намечается «полевение» правительства. Эсеры начинают играть значительную роль в управлении государством. Первая должность Савинкова — комиссар Временного правительства в 8-й армии, затем комиссар Юго-Западного фронта. Надо сказать, что Борис Викторович был сторонником сохранения в армии жесткой дисциплины, он активно выступал против большевистской деятельности в вооруженных силах, полагал, что большевики разлагают армию. Сам Савинков был за продолжение войны до победного конца. 19 июля он становится товарищем (заместителем) военного министра — Керенского.

Один из наиболее ярких эпизодов в межреволюционной деятельности Бориса Савинкова — его участие в «деле Корнилова». Лавра Георгиевича Савинков уважал как человека твердых убеждений, приверженца строгой армейской дисциплины. Борис Викторович, в частности, поддержал решение Корнилова ввести смертную казнь на Юго-Западном фронте. Знаменитый генерал Деникин писал, что Савинков отличается от других комиссаров: «Сильный, жестокий, чуждый каких бы то ни было сдерживающих начал «условной морали»: презирающий и Временное правительство и Керенского: в интересах целесообразности, по-своему понимаемых, поддерживающий правительство, но готовый каждую минуту смести его, — он видел в Корнилове лишь орудие борьбы для достижения сильной революционной власти, в которой ему должно было принадлежать первенствующее значение».

По многочисленным свидетельствам, именно Савинкову принадлежит ведущая роль в достижении предварительных договоренностей между рвущимся к диктаторству генералом и Александром Керенским. В начале августа Борис Савинков принял непосредственное участие в разработке корниловской программы мероприятий на фронте и в тылу в целях прекращения разрухи, налаживания снабжения армии и дисциплины в ней, милитаризации транспорта и оборонной промышленности и т. д. 17 августа после долгих колебаний Керенский в принципе принял эту программу. 20 августа Керенский уже был готов на объявление Петрограда и его окрестностей на военном положении и на прибытие в столицу военного корпуса для осуществления этого положения. Савинков же был отправлен в Ставку для переговоров с Корниловым о достижении договоренности между последним и Керенским.

27 августа в Петрограде было объявлено военное положение, а Савинков был назначен военным губернатором столицы. Через некоторое время стало ясно, что Корнилов не может и не хочет договариваться о разделении власти с Керенским и другими членами Временного правительства. Поэтому Савинков резко выступает против недавнего союзника. Выступление Корнилова провалилось. А через некоторое время был отстранен от должности и Савинков. В октябре 1917 года Савинков отказался давать объяснения по «корниловскому делу» в ЦК партии социалистов-революционеров, сказав: «ЦК ПСР не имеет в моих глазах ни морального, ни политического авторитета». В связи с этим бывший главный эсеровский боевик был исключен из ПСР. Теперь Савинков нашел союзников в лице казаков. На Демократическом совещании в октябре 1917 года он был избран в Предпарламент в качестве депутатов от Кубанской области.

Октябрьскую революцию Савинков встретил враждебно. Приходится встречать довольно интересные объяснения того, почему Борис Викторович плохо относился к большевикам. Во-первых, Савинков был русским националистом, поэтому большевистский интернационализм был ему чужд. Во-вторых, как эсер (хоть и бывший) Борис Савинков считал первоочередной задачей освобождение крестьянства и не мог принять доктрину о диктатуре пролетариата; в-третьих, онвсегда подчеркивал роль русского Сверхчеловека, а большевики больше интересовались массами, чем индивидуумом. Так или иначе, Борис Савинков сотрудничал с противниками большевиков, более того, весь межреволюционный период активно боролся с большевистским влиянием в стране в целом и в армии в частности. Как только в Петрограде происходит переворот, Савинков пытается подбить казаков на штурм и освобождение Зимнего, но те отказываются участвовать в вооруженной атаке, и Борис Викторович бежит в Гатчину к стоящим там войскам Краснова, где уже находится и Керенский. После провала наступления Краснова на Петроград Савинков бежит на Дон и присоединяется к формирующейся здесь Добровольческой армии.

В феврале 1918 года бывший террорист и опытный заговорщик Савинков организует в Москве подпольный «Союз защиты Родины и Свободы», членами которого являются бывшие гвардейские офицеры. Заговор был раскрыт в мае того же года, многие члены Союза были арестованы, но руководителю удалось скрыться. Затем он участвует в организации антисоветских выступлений в Муроме, Ярославле, Рыбинске, готовит покушения на Ленина и Троцкого.

Некоторое время Савинков находился в белом отряде Каппеля, затем подался в Уфу. Глава Директории Авксентьев направил его с военной миссией во Францию. Там Савинков возглавил колчаковское бюро печати «Унион», пытался добиться от французов оказания материальной помощи сначала Колчаку, а затем и Деникину. В это время Борис Савинков встречается с главными противниками Советской России в западной политике.

Во время советско-польской войны Савинков является председателем «Русского политического комитета», участвует в подготовке на территории Польши антисоветских военных отрядов под командованием С. Н. Булак-Блаховича. Эти отряды совершали рейды на советскую территорию. Савинков издает газету «За Свободу». Чем дальше, тем меньше верил Борис Викторович в успех белого движения, в антисоветской эмиграции Савинков был разочарован. Он писал: «Всякая борьба против советской власти сейчас не только бесплодна, но и вредна». Но сам продолжает заниматься организацией контрреволюционных заговоров, шпионской сети в России. Теперь он ориентируется не на белое, а на крестьянское «зеленое» движение. Материальную поддержку Савинков получает от российского посла в США Бахметева.

В 1921 году по требованию Советской России польские власти предложили Савинкову уехать из страны. Он опять живет во Франции. В августе 1924 года сотрудники российского ОГПУ проводят операцию под кодовым названием «Синдикат-2». В России организуется подставная антисоветская организация, для руководства которой из-за границы приглашается Савинков. Он клюнул на удочку, и в августе 1924 года был арестован в Минске. На суде Борис Савинков полностью признал свои ошибки по отношению к советской власти: «После тяжкой и долгой кровавой борьбы с вами, борьбы, в которой я сделал, может быть, больше, чем многие другие, я вам говорю: я прихожу сюда и заявляю без принуждения, свободно, не потому, что стоят с винтовкой за спиной: я признаю безоговорочно советскую власть и никакой другой».

Ввиду раскаяния смертный приговор для Бориса Викторовича был изменен на 10 лет тюрьмы. Для выдающегося террориста был организован довольно мягкий режим. В камере лежал ковер, разрешались постоянные свидания с женой. Однако в следующем 1925 году 7 мая Борис Савинков покончил с собой — он выбросился из окна. По другой версии, активным сторонником которой является, например, Александр Солженицын, Савинкова вытолкнули сами чекисты.

О Борисе Викторовиче Савинкове осталось немало свидетельств, в которых он описывается как человек многогранный и интересный. Невысокого роста, ладно сложенный, он не был красавцем. Не был он и выдающимся оратором. Однако в личном разговоре мог очаровать практически любого собеседника. (Недаром В. Чернов в свое время называл Савинкова «главноуговаривающим Юго-Западного фронта».) Вероятно, этим он покорил сердце своей супруги Веры Глебовны — дочери известного русского писателя-демократа Г. И. Успенского (вероятно, через жену Савинков сблизился с народниками и перенял многие их идеи). Но покорил он не только жену. Черчилль включил портрет Савинкова в свою книгу «Великие современники». С большим уважением о Борисе Савинкове отзывался английский писатель и разведчик Сомерсет Моэм, польский диктатор Пилсудский и другие.

Борис Савинков оставил довольно обширное литературное, публицистическое наследие. Среди наиболее известных его произведений — «Воспоминания террориста» (1909), «Конь бледный» (1909; в этой книге Савинков уже отрицательно отзывается о практике террора), «То, чего не было» (1912–1913). Здесь критикуется вся партия эсеров). Написанную им в 1923 году повесть «Конь вороной» справедливо называют панихидой белому движению. Литературной наставницей Савинкова была знаменитая Зинаида Гиппиус. Несмотря на то что книги Бориса Викторовича по большому счету являются беллетристикой, они дают богатейший материал по истории русской революции и контрреволюции.

Свистун Пантелеймон Иванович

(род. в 1890 г. — ум. в 1938 г.)

Первый директор ХТЗ.

С некоторых пор слова «красный директор» в нашей стране стали едва ли не ругательством, и для этого есть свои основания.

Вот уже четырнадцать лет, как развалился Союз, но, похоже, устоял советский строй.

В том числе, а может, и в первую очередь, в манере руководства крупными промышленными предприятиями. Возможно, иначе и быть не может, ведь гиганты первых пятилеток — плоть от плоти, кровь от крови социалистической экономики. Их бы без «красных директоров» и не построили в такие невероятно фантастические сроки. К примеру, для того чтобы за год в голой степи выросло такое колоссальное предприятие, как Харьковский тракторный завод, нужен был сильный руководитель, энтузиаст, искренне уверенный в правоте и необходимости своего дела. В общем, настоящий «красный директор». Им и был Пантелеймон Иванович Свистун — человек, о котором с благодарностью говорят в Орджоникидзевском районе Харькова и до сих пор.

Биография Свистуна — это биография того самого «красного» управленческого состава 20-30-х годов XX века. Все в ней четко, прозрачно и по-своему образцово. Из бедной крестьянской семьи, практически без образования, но с большим рабочим и почти таким же партийным стажем, подпольная работа в годы Гражданской войны, партийная — после нее. В общем, свой парень с умением убеждать и несгибаемым характером. Но обо всем по порядку.

Родился Пантелеймон Иванович, или как его называли в детстве, а потом жена — Пантюша, в 1890 году в семье крестьянина Ивана Павловича Свистуна на хуторе Колошники Градижского уезда Полтавской губернии. Свистуны были, вероятно, потомками запорожцев, поселившихся в этих местах после ликвидации Сечи. Всего в семье было тринадцать детей (вместе с умершими в детстве), причем старшего звали так же, как и младшего, — Иваном, настолько велика была разница в возрасте. Все Свистуны, конечно, рано шли на заработки. Пантелеймон перед началом активной трудовой деятельности успел окончить церковно-приходское училище в селе Кобелячек Кременчугского уезда. Уже в пятнадцать лет дядя Онуфрий привел его в Крюковские вагонные мастерские. Образование Пантелеймон Иванович продолжил самостоятельно, быстро попав под большое влияние сильного в Крюкове социал-демократического кружка. Руководил здесь рабочим движением известный и в Харькове Иван Федорович Котлов, приезжал и депутат Государственной думы большевик Петровский. Пантелеймон Свистун вступил в партию в 1909 году. Среди товарищей по подполью он был одним из самых активных, проявил организаторские способности и талант агитатора. Естественно, спокойная жизнь и работа на одном месте оказались не для него. Скрываясь от полиции, Свистун переезжает в Харьков, где также работает в вагонных мастерских — на станции Основа. Здесь его и арестовали, затем выслали из крупного промышленного и революционного центра в Полтаву, где Пантелеймон Иванович некоторое время трудился механиком на чулочной фабрике.

К 1917 году Пантелеймон Свистун уже вполне определился со своими пристрастиями в рядах самой РСДРП, являясь сторонником Ленина и, соответственно, большевиков. Революционный год он встречает в качестве руководителя губернского союза металлистов, становится председателем рабочей секции Полтавского Совета. В анкете Пантелеймона Ивановича значится, что он участвовал в Гражданской войне. Советская власть использовала опытного большевика-пролетария на самых разных участках работы в самых разных регионах. Он успел побывать председателем Губсовнархоза в Полтаве, секретарем Кременчугского губкома партии, председателем Киевского губисполкома, возглавлял Николаевский окрисполком и Сумской окружком партии. В переездах его сопровождала жена Мария Израилевна и родившаяся в 1921 году дочь Лида. Супруга Пантелеймона Ивановича рассказывала, что муж совершенно не умел заботиться о себе, работая по многу часов в сутки. Так, в послевоенном голодном 1921 году он вызвал семью из Харькова к себе в Кременчуг, написал: «Все готово». Мария Свистун нашла главу местной партийной организации в неотапливаемой квартире, из еды же был кусок черного хлеба и два леденца. Воспитанием дочери он тоже занимался своеобразно. Дело в том, что Свистун очень хотел мальчика, поэтому и попытался воспитывать Лиду в мужском духе. Однажды, пока супруга лежала в больнице, он купил девочке новую одежду — мальчиковое пальто, кепку. Реакция матери была такой, что на подобные эксперименты отец больше не решался. Зато в свое время купил дочери верстак и, несмотря ни на какие протесты Марии Израилевны, оставил его в комнате дочери: «Человек должен уметь делать все, а она человек!».

К 1929 году Пантелеймон Иванович уже занимал высокую должность первого заместителя председателя ВСНХ УССР, он был также членом ЦК КП(б)У, членом ЦИК СССР и ВУЦИК. Жил в столичном Харькове. Свистун лично принимал участие в разработке пятилетнего плана Украины, отвечал за все промышленное строительство и, по мнению председателя ВСНХ, был незаменимым работником.

В планах первой пятилетки находилось и строительство в Харькове тракторного гиганта. Страна требовала сотни тысяч машин для села. Большинство строителей были вчерашними крестьянами, от силы — сезонными «заробітчанами». С новой техникой, вроде иностранных бетономешалок, были незнакомы, а сроки планировались самые сжатые. Требовалось большое напряжение, к тому же за небольшие деньги, плохую еду, худую крышу над головой. (В тракторном поселке люди жили в деревянных бараках.) Чтобы заставить их не просто работать с полной отдачей, а «штурмовать», нужна была железная хватка, мгновенная реакция, талант психолога. В общем, для опытного большевика — то, что нужно. В ноябре 1930 года Пантелеймон Свистун по личной просьбе назначается начальником строительства тракторного завода. Многие его коллеги и знакомые недоумевали — ведь Свистун, по сути, тормозил свою партийную карьеру. На это Пантелеймон Иванович отвечал: «Мы же на съезде все говорили — НАМ нужен тракторный завод, МЫ должны. МЫ — значит и я. Завод надо строить не на бумаге». Так или иначе, но председатель ВСНХ УССР Сухомлин был очень недоволен решением своего зама, и еще полгода Свистун вынужден был совмещать две должности, каждая из которых требовала полной отдачи.

К моменту прихода Свистуна на Тракторострой ситуация там складывалась тревожная. Да, были бригады бетонщиков, каменщиков, которые совершали настоящие трудовые подвиги, работая сверхурочно, ставя рекорды. Но на самом деле казалось, что построить тракторный завод к концу следующего года просто нереально. Не так думал Пантелеймон Иванович. Большой авторитет среди власть предержащих в Украине, твердый характер, умение заразить своей идеей массы рабочих позволили Свистуну значительно ускорить работы. Нельзя не отметить, что темпов строительству добавила Харьковская дивизия [82], но не только солдаты обеспечили штурм. Тракторострой стал одним из первых примеров круглогодичного строительства. Пантелеймон Иванович убедил и рабочих, и органы власти в необходимости и возможности продолжения работ зимой. На заводе было развернуто стахановское движение. Так, всей стране были известны этапы борьбы харьковских бетономешальщиков за повышение количества замесов. Довольно долго не удавалось получить указанную в технической документации к бетономешалке цифру — 240 замесов, а к концу строительства из нее выжимали 1200! Свистуна узнали и полюбили все работники Тракторостроя, ведь он не только давал указания — увеличить, ускорить, выжать, но этого лысого, высокого человека постоянно видели на стройке, он разговаривал с самыми незначительными фигурами в строительной иерархии, вникал в проблемы питания, гигиены и т. п., часто оставался ночевать в своем кабинете. Узнали начальника и жители северного поселка. Пантелеймон Иванович старался вникать и в их проблемы. Мог, к примеру, провести осмотр новых квартир на предмет поддержания в них порядка, а затем провести беседу с нерадивыми домохозяйками. Строительство школы, фабрики-кухни, больших жилых домов и асфальтирование дорог, озеленение района — все это, конечно, находилось в непосредственной связи с самим Тракторостроем, фактически тоже было Тракторостроем. Кстати, на наш взгляд, район ХТЗ, по крайней мере еще недавно, выгодно отличался от центра города обилием зелени, уютом, аккуратными улицами и тротуарами (как их расположением, так и покрытием), удобным расположением всех необходимых человеку учреждений — магазинов, детских садов, поликлиник, спортивных сооружений и т. п.

Завод был открыт уже 1 октября 1931 года. Это было вполне современное и уж точно мощнейшее предприятие, в котором даже интерьеры цехов и внешний вид дворов указывали на тщательность строительства и заботу руководства. Первый колесный трактор вывела из цеха Маруся Бугаева, первым пассажиром был «всеукраинский староста» Григорий Петровский. Пантелеймон Свистун, конечно, был героем дня. Все признавали за ним огромную заслугу в том, что завод начал работу. Пантелеймон Иванович стал первым его директором. Теперь перед ним стояла новая задача — наладить нормальный выпуск тракторов. Конвейер был запущен, в кабинете директора появилась кнопка, которая гасла, если конвейер почему-либо останавливался. Свистун сделал, наверное, все от него зависящее, чтобы этого не происходило. Он не обладал достаточными техническими познаниями, но умело подбирал кадры и работал с ними, умел признавать свои ошибки, но не давал спуска бракоделам. Железный человек требовал такого же упорства от всех замов, мастеров, инженеров и простых рабочих, не забывая, как и всегда, о проблемах отдыха, ухода за маленькими детьми, о душевых и краске для стен и станков…

Уже в апреле 1932 года ХТЗ выпускал 100 колесных тракторов в сутки. В октябре директор завода вместе с рядом других руководителей предприятия был награжден орденом Ленина, а через месяц его перевели на работу в Москву, на должность начальника Главного управления автотракторной промышленности и члена коллегии Наркомата тяжелой промышленности. Так нарком Орджоникидзе приблизил к себе, по его давнему убеждению, одного из самых ценных советских промышленных управленцев. Вот только проработал «в верхах» Пантелеймон Иванович очень недолго. Чуть ли не каждый свой доклад товарищу Серго он заканчивал просьбой вернуть его к живой работе с людьми. Ко всеобщему удивлению, Свистун весной 1934 года возвращается на пост директора ХТЗ. Опять ему задавали вопросы о причинах такого понижения, и опять приходилось отвечать, что не понижение это, а работа по призванию.

Еще 22 сентября 1933 года завод вышел на проектную мощность в 145 машин в сутки. Стотысячный трактор был выпущен 3 апреля 1935 года. К пятилетнему юбилею директор завода отчитался в выпуске уже 160 тысяч машин. По инициативе Свистуна на заводе был организован выпуск холодильников. ХТЗ выполнял и военные заказы (в первую очередь для бронетанковых войск.) 17 сентября 1937 года с конвейера сошли первые гусеничные тракторы.

В это время Пантелеймон Иванович уже отчетливо ощущал начавшееся на него давление. Новый секретарь заводского парткома Копьев развернул бурную деятельность по выявлению врагов, пособников врагов, укрывателей врагов и т. п. Среди них оказались и довольно крупные начальники, которых Свистун отлично знал еще со времен строительства. Он попытался заступиться за них, обвинил Копьева в том, что тот разваливает завод. На одном из собраний секретарь повел атаку уже на самого директора, назвав его троцкистом. В защиту Пантелеймона Ивановича выступили его заместитель, главный конструктор и другие. Сам директор произнес только, что может поклясться дочерью, что никаких отступлений от генеральной линии партии не допускал. 25 мая 1938 года Свистун был в срочном порядке вызван в Москву, якобы на коллегию Наркомтяжпрома. В столице он был арестован, обвинен в украинском буржуазном национализме и вскоре расстрелян.

Пантелеймон Иванович был реабилитирован в 1955 году. Только в 1996 году Президент России Б. Ельцин подписал указ о передаче родным первого директора ХТЗ его ордена Ленина. В декабре 2000 года сессия горсовета приняла решение о переименовании улицы Северной Орджоникидзевского района в улицу Пантелеймона Свистуна. Недавно Государственный секретарь Украины Зинченко сообщил, что Харьковский тракторный завод, бывший в 1930-е годы «визиткой», образцовым предприятием советской промышленности, сейчас работает на 10 процентов своей мощности.

Семиноженко Владимир Петрович

(род. в 1950 г.)

Известный украинский политик и ученый.

В политической элите Украины из харьковчан в последнее десятилетие видное место занимает Владимир Петрович Семиноженко.

При всем уважении к его научной работе следует признать, что, вероятно, он не был бы столь известен, если бы не его активность на политическом поприще. Наделенный самыми разнообразными талантами и необыкновенной природной энергией, Владимир Петрович не захотел провести всю жизнь в лаборатории и за научными расчетами. Семиноженко из тех людей, кто постоянно ищет возможность улучшить саму окружающую его жизнь. Он не хочет лишь жаловаться на тяжелую долю отечественного ученого, не хочет вести разговоры об экономике страны на собственной кухне. И это здоровое желание вмешаться вело его в политику, в самые высокие кабинеты.

Владимир Петрович родился 9 июня 1950 года в Киеве в семье военнослужащего. В Харьков семья переехала в 1961 году. Здесь Владимир поступил в престижную и сейчас известную по всему бывшему Союзу 27-ю физматшколу. Учеников этой школы, как правило, без каких-либо проблем принимают на факультеты точных наук в Харьковском университете. Одни выбирают себе профессию математика, другие — физика. К последним относится и Владимир Семиноженко.

Он поступил на едва ли не самый престижный для молодых ученых того времени физико-технический факультет Харьковского государственного университета и окончил его с отличием в 1972 году. А уже через два года Владимир Петрович стал кандидатом наук.

Своей научной деятельностью он тогда занимался под руководством одного из крупнейших отечественных физиков академика Барьяхтара. Семиноженко работал над теорией релаксации в сверхпроводниках. Он получил ряд важных теоретических результатов в области кинетики неравновесных явлений в конденсированных средах в сильных внешних полях. Во второй половине 1980-х годов Владимир Петрович работал в области экспериментальных и теоретических исследований высокотемпературных сверхпроводниковых материалов. Как самостоятельный ученый и как руководитель института и технопарка Семиноженко сделал серьезный вклад в развитие радиационного приборостроения. В общем, список научных достижений Владимира Петровича внушителен, но непосвященному читателю мало о чем скажет.

В его активе около полутысячи научных работ и изобретений.

В 1984 году Владимир Петрович получил степень доктора физико-технических наук. В 1988 году он стал профессором, а в 1992 году — академиком Национальной Академии наук и главой Северо-Восточного научного центра НАН Украины. К тому времени он уже успел зарекомендовать себя и как способный руководитель, администратор. С 1985 года Семиноженко работал генеральным директором Всесоюзного научно-производственного объединения «Монокристалл-реактив». Административная работа вышла на первый план. Владимиру Петровичу пришлось познакомиться чуть ли не со всеми членами Политбюро, каждую неделю бывать в Москве. Говорит, что ему даже предлагали стать первым секретарем Харьковского обкома компартии.

В 1995 году по инициативе Семиноженко объединение было преобразовано в первый академический научно-технологический концерн «Институт монокристаллов» НАН Украины. Владимир Петрович до сих пор остается руководителем этого учреждения, заботится о его процветании, занимается не только наукой, но и заключением международных договоров, в этом смысле «Монокристалл» — лидер отечественной науки, пример того, что и в тяжелых экономических условиях, в условиях постоянной утечки мозгов Украина может реализовывать свой богатейший научный потенциал, быть лидером научно-технического прогресса во всем мире. При этом Семиноженко настаивает на том, что он прилагает все усилия, дабы никто из зарубежных партнеров института не получал эксклюзивных прав на использование интеллектуальных достижений последнего.

В 1994 году герой нашего очерка был избран народным депутатом Украины в Дзержинском районе Харькова. В Верховной Раде Семиноженко как законодатель более всего занимался вопросами социальной защиты, науки и образования, очень быстро стал авторитетом всеукраинского уровня в последних двух областях. Конечно, Владимир Петрович оказался в самой гуще работы по разработке и принятию Конституции Украины, которая была принята 28 июня 1996 года. В том же году в Украине было создано Министерство по делам науки и технологий, первым руководителем которого стал Владимир Петрович. В 1998 году он опять был избран народным депутатом.

С августа по декабрь 1999 года Семиноженко был уже вице-премьер-министром Украины. Он стал одним из инициаторов пенсионной реформы и реформы системы медицинского страхования. После окончания полномочий правительства Валерия Пустовойтенко Семиноженко оказался опять в Раде, где занимался любимой проблематикой — возглавил парламентский Комитет по вопросам науки и образования.

Владимира Петровича снова привлекли к правительственной работе в кабинете Анатолия Кинаха. С июня 2001 по ноябрь 2002 года Семиноженко находился на посту вице-премьера. Он работал над вопросами системы социальной защиты населения, реализации тех самых пенсионных и медицинских реформ. Особое внимание вице-премьера привлекала разработка инновационных принципов развития национальной науки и производства. Инновации — излюбленная тема Владимира Семиноженко. Им посвящен ряд его книг и статей по экономике, науке и другим областям. Одна из структур инновационного типа — технологические парки, в организации деятельности которых в Украине огромная заслуга Семиноженко. Сам он стал руководителем технологического парка «Институт монокристаллов» (организован в 2000 г.) и много времени посвятил распространению так называемой «харьковской модели инновационного развития». В тот же период правительственной деятельности Семиноженко возглавлял наблюдательный совет Украинского фонда борьбы со СПИДом, Национальный координационный совет борьбы с наркоманией и другие организации.

Под руководством Семиноженко Северо-Восточный центр НАН Украины предложил ряд региональных научно-технических программ. Руководство страны приняло предложенную Владимиром Петровичем новую модель управления наукой — был создан Совет по вопросам науки и научно-технической политики при Президенте Украины, сеть научно-координационных советов при облгосадминистрациях. Постоянные поиски новых решений привели Семиноженко и в другую организацию — он возглавил фонд «Новые имена Украины». С ноября 2003 года Владимир Петрович занимал должность советника Президента Украины. По выражению вице-президента Национальной Академии наук Украины Ивана Кураса, Семиноженко способен обгонять время и заглядывать в будущее.

Желание академика найти эффективные решения различных проблем с помощью региональных программ нашли отражение не только в научных проектах, но и в общеполитической ориентации. Недаром он стал одним из организаторов Партии регионов и возглавлял ее до апреля 2003 года, когда на посту руководителя его сменил Виктор Янукович. Во время бурных событий выборов-2004 Владимир Петрович опубликовал статью, в которой говорил о «третьей силе» и о том, что он «не за оранжевых и не за бело-синих, а за триколор». 14 февраля 2005 года Семиноженко подал заявление о своем выходе из Партии регионов.

Владимир Петрович — лауреат большого количества премий и наград: дважды лауреат Государственной премии Украины в области науки и техники, лауреат Международной премии в области ядерной физики, он также награжден орденами «За заслуги» I, II и III степени.

Помимо науки и политики у Владимира Петровича огромный круг интересов. Всем известно его пристрастие к живописи. Семиноженко пишет пейзажи, часто возвращаясь к одной и той же теме. Он является членом Национального союза художников и почетным академиком Академии искусств Украины. Жалуется на то, что в последние годы ему редко удавалось посвящать достаточно времени этому увлечению. Еще одно хобби — фотокартины. Кроме полотен и рисунков на стенах, знакомые и не очень Владимиру Петровичу люди могут похвастаться записями его песен. В юности Семиноженко пел в довольно известном не только в Харькове ВИА «Аэлита». К живописи и музыке надо добавить спорт — Владимир Петрович играет в теннис и в свое время был даже первой ракеткой сборной Украины!

Владимир Семиноженко женат, имеет трех сыновей. Само собой, семья видит своего главу не так часто, как хотелось бы, но он очень старается проводить свой отдых именно в кругу родных. Отдых — отдельная тема. Владимир Петрович не оставляет тренажеров и велосипеда, любит баню, рыбалку, гоняет на мотоцикле по бездорожью и… сажает картошку.

Семирадский Генрих Ипполитович

(род. в 1843 г. — ум. в 1902 г.)

Автор живописных работ на исторические темы, яркий представитель позднего академизма.

«Шарлатан в рисунке, шарлатан в колерах…» — так отзывался о Генрихе Ипполитовиче Семирадском его коллега Илья Репин, который, однако же, всю жизнь сохранял дружеские отношения со своим земляком.

Семирадского обвиняли в заносчивости, высокомерии, архаизме. Особенно на этом поприще отличались представители модного в конце XIX столетия реализма. И в то же время они признавали его несомненный талант, который только усугублял, по их мнению, вину живописца. А публика от картин Семирадского была в восторге, власть имущие стремились за любые деньги приобрести полотна мастера. Отношение к Генриху Ипполитовичу в советское время было достаточно определенным — «холодный салонный стиль», «искусство, далекое от интересов трудящихся». Только после распада Советского Союза имя выдающегося художника стало в один ряд с другими видными представителями русского изобразительного искусства. Теперь каждый может решать сам для себя — нравится ему творчество Семирадского или нет.

В любом случае, свое место в истории живописи яркий представитель академической школы заработал.

В 40-е годы XIX века в городке Новобелгород (сейчас пос. Печенеги Харьковской области) был расквартирован драгунский полк, генералом в котором был поляк Ипполит Семирадский. Жена его также была полька — Михалина Прушинская. 24 октября 1843 года у них родился сын Генрих Гектор. Естественно, Генрих был воспитан как поляк, им себя и ощущал всю свою жизнь (это касалось и языка, и католической религии, и любви к истории Польши). Впрочем, юность художника прошла большей частью не на территории Польши. В Харькове Семирадский поступил во 2-ю гимназию, где проявил способности в естественных науках, истории и особенно рисовании. Рисованием с Генрихом занимался ученик Брюллова Д. Бесперчий. Однако отец не поощрял этих занятий. По крайней мере, не считал возможной специальностью для сына живопись. Поэтому по окончании гимназии Семирадский поступил в Харьковский университет на физико-математический факультет, не прекратив при этом заниматься рисованием с Бесперчим.

Физико-математический факультет тогда давал знания гораздо разнообразнее, чем сейчас. Так что не стоит удивляться теме выпускной работы Генриха Ипполитовича — «Об инстинктах насекомых». Ее Семирадский выполнил с присущим ему прилежанием и успешно окончил университет в 1864 году. После этого Генрих Ипполитович все же решил выучиться на художника. Он отправился в Санкт-Петербург и определился вольнослушателем в Академию художеств. Уже в 1866 году ему удалось перевестись в полноправные академисты. Это стало возможным благодаря его удачным эскизам и картинам. Еще в качестве вольнослушателя он успел получить две серебряные медали, в частности за картину «Ангел смерти избивает всех первенцев Египта».

Генрих Ипполитович занимался у Виллевадье и Венига. Особенных успехов молодой художник добился в композиции, создании эскизов. Соученики Семирадского отмечали, кстати, его обширные и точные познания в естественных науках (что понятно, учитывая его первую специальность), истории искусства и истории древнего мира. Эта историческая эрудиция сказалась на направлении, которое выбрал живописец, основной теме его полотен. Ежегодно работы Семирадского отмечались наградами Академии. За время учебы он получил шесть серебряных и три золотые медали. Преподавателям, в частности, льстило абсолютно точное усвоение им всех классических правил, они видели в Семирадском почтительного и талантливого продолжателя традиций академической живописи. Его картины отличались точностью воспроизведения натуры, красочностью.

Семирадский окончил учебу в Академии в 1870 году, получив звание классного художника первой степени. В этом же году ему была присуждена Большая золотая медаль за картину «Доверие Александра Македонского своему врачу Филиппу». Эта медаль позволила Семирадскому стать пансионером Академии, получить разрешение на заграничную стажировку. Для своей командировки он выбрал два крупных центра европейской живописи — Мюнхен и давно манящий к себе его, большого любителя античности, Рим.

В год окончания учебы Семирадский посетил Харьков. Ему нужно было заняться хозяйственными делами, связанными с переездом семьи в Варшаву. В этот свой последний, к слову, приезд на родину Генрих Ипполитович подарил начальнице художественной школы, небезызвестной в городе Раевской-Ивановой, свою картину «Лавка гробовщика». Эксперты до сих пор не могут прийти к единому мнению — принадлежит ли эта картина, написанная в совершенно не характерном для Семирадского духе критического реализма, кисти этого художника. Нет вопросов по поводу второго полотна Семирадского, хранящегося в Харьковском художественном музее (больше картин мастера в Харькове нет) «Исаврийские пираты продают свою добычу». Эта картина имеет также другое название — «Корсары». В 2000 году ее специально возили показывать жителям Печенег.

После продажи своего поместья в Новобелгороде Семирадский направился, как и собирался, в Мюнхен. Здесь он уже по большей части работает самостоятельно. Влияние на него жившего в баварской столице корифея исторической живописи Карла Пилоти, вероятно, сильно преувеличено. В Мюнхене Генрих Семирадский очень быстро написал многофигурную (впервые в своем творчестве) картину «Римская оргия времен цезаризма», которую в 1872 году отправил на академическую выставку в Петербург. Эта его работа имела большой успех, в результате была продана за хорошие деньги наследнику престола Александру Александровичу (будущему Александру III). В работе над «Римской оргией» художник уже показал свои основные пристрастия, характерные черты своего творчества. Во-первых, следует отметить, что и впоследствии Семирадский работал над картинами очень быстро, что не отражалось на их качестве. Поскольку он выбрал для себя академическое направление (в литературе направление, представленное Семирадским, часто называют поздним европейским академизмом), ему совершенно необходимо было придерживаться довольно строгих классических правил, которые он усвоил на «отлично», — отсюда, вероятно, и скорость письма.

Во-вторых, излюбленной темой Семирадского были сюжеты из античной истории, и в меньшей степени — истории остальной. Другой темой стали сюжеты библейские. (Позже будет сказано о некотором изменении привязанностей Генриха Ипполитовича в конце века.) Персонажей современных на своих картинах Семирадский выводил редко. Большую известность приобрело лишь полотно «Шопен на вечере у Радзивиллов», на котором кроме великого композитора, перед которым преклонялся Семирадский, и Радзивиллов изображен Александр Гумбольдт.

Античная история казалась художнику наиболее подходящей для проявления искусства композиции, показа красоты и колорита живописи. В духе деятелей Возрождения Семирадский высоко ценил красоту материального мира. Его влекли блеск и роскошь. Величественная архитектура на картине «Римская оргия» погружена во мрак; в центре, освещенные языками факелов, неистово танцуют вакханки, а вокруг расположились пирующие танцовщицы в ярких костюмах. Здесь наметился интерес художника и к эффектам освещения. Игра светотенью стала коньком Семирадского. Как и цветовые решения, блики света в исполнении Генриха Ипполитовича со всей очевидностью выдают его авторство — так считают специалисты. Семирадский как-то даже поделился секретом таких бликов: «Сразу за первым, точно выбранным мазком, следует наносить на полотно второй. Затем все это вскрывать лаком, и так повторять множество раз, но самое главное — вовремя остановиться».

Таким образом, живописец стремился решать картину в основном пластическими средствами. Психология же Семирадского не интересовала, как и актуальные социальные проблемы. Поэтому-то его и не любили передвижники, обвиняли работы художника в поверхностности, легковесности, салонности. А он гневно отвечал на обвинения Стасову: «Все эти факты с тенденцией, которых вы требуете от художников, с живописью ничего общего не имеют! Это скука, это рассудочная проза!»

Из Германии Семирадский направился в Рим. Город оправдал его наилучшие ожидания. Генрих Ипполитович твердо решил жить и работать именно здесь. Он поселился в центре города, квартале художников и упивался городскими пейзажами, южной природой, колоритными типажами римлян. Он искренне полагал, что они очень похожи на древних римлян. А специально принаряжавшиеся для «ловли на живца» многочисленных иностранных скульпторов и живописцев профессиональные натурщики восхищали Семирадского. Он был большим любителем всяческого театра, особенно оперного, с его некоторой вычурностью и обязательной роскошью. В 1873 году по заказу великого князя Владимира Александровича Семирадский пишет картину «Грешница» на сюжет чрезвычайно популярной в то время поэмы Алексея Толстого. Генрих Ипполитович сначала собирался сделать небольшую картину, но в результате остановился на монументальном полотне. Оно принесло ему известность в России и приличный доход.

В этой своей картине Семирадский большое внимание уделил передаче стихии палящего солнечного дня. Мастерски написан южный пейзаж с игрой света и тени, рефлексами неба и зелени на мраморе домов и земле. Прекрасный рисунок, эффектный колорит, четкая композиция производили сильное впечатление на зрителя. Стасов писал, что картина привлекла публику «франтовскими красочными пятнами, блестящим колоритом». Репин также похвалил работу за светотень, краски, но назвал ее «альбомной, легковесной вещью».

Впрочем, недостатки в разработке типажей не помешали цесаревичу приобрести полотно за рекордную сумму, а Семирадскому получить кроме денег звание академика. Еще больший успех ждал следующую монументальную его работу. В 1876 году художник пишет картину на антично-христианскую тему — иллюстрацию к сюжету, изложенному Светонием, о том, как император Нерон осветил улицы города горящими христианами. Огромная картина получила название «Светочи Нерона». И здесь наличествовала монументальность, блеск, колорит, композиция при некотором недостатке внимания к собственно переживаниям людей. Но даже противники Генриха Ипполитовича не могли не признать, что картина производит впечатление, поскольку в полной мере отражает достоинства Семирадского как художника. «Светочи Нерона» были продемонстрированы римской публике, затем выставлены в столице России, после чего на Парижской выставке. Эта картина завершала пансионерство Семирадского, в 1877 году Петербургской Академией художеств ему было присвоено звание профессора. В том же году устроители Парижской выставки наградили его золотой медалью и орденом Почетного легиона. Академии изящных искусств Парижа, Берлина, Стокгольма и Рима избрали Семирадского своим членом, а галерея Уффици предложила мастеру прислать свой автопортрет для зала выдающихся художников в этом знаменитом флорентийском музее.

За «Светочей Нерона» художник запросил настолько большую цену, что долго не мог продать полотно и в результате подарил его Краковскому музею. Лучше дело обстояло с другими картинами. Семирадский превратился в очень состоятельного человека, как и мечтал, поселился в Риме. Он выстроил себе роскошный двухэтажный мраморный дворец в античном стиле. В Польше он приобрел имение Стршалково и проводил «на исторической родине» каждое лето. В 1873 году Генрих Ипполитович женился на своей двоюродной сестре Марине Прушиньской, с которой уже более не расставался.

Интересна работа, которую Семирадский выполнял по заказу Священного Синода России. Как и многие его предшественники, Генрих Ипполитович выполнял росписи для российского долгостроя — храма Христа Спасителя. В его задачу входила роспись хоров придела северного крыла храма на сюжеты из жития святого Александра Невского, а также три композиции: запрестольный образ «Тайная вечеря», «Крещение Господне» и «Въезд Иисуса Христа в Иерусалим» над окнами хоров храма. Одновременная работа над росписями и «Светочами Нерона» несколько пошатнула здоровье художника и его уверенность в скорости своей работы. Росписи вышли прекрасные. Особенно это касалось трех последних композиций. (Изображая сцены из жизни Александра Невского, живописец несколько увлекся исторически точным воссозданием деталей, которое отличало большинство его картин, а в результате пропала необходимая для произведений такого жанра монументальность, духовность.) К сожалению, уже в конце 90-х годов XIX века выполненная маслом на штукатурке «Тайная вечеря» стала разрушаться. Семирадский вызвался перерисовать картину на металлическом изображении, но не успел этого сделать. А в 1931 году храм был взорван. Семирадский занимался росписями не только в этом храме, часто он работал в костелах Польши, росписи его можно было увидеть и в Харьковском костеле.

Другой работой по заказу было создание полотен для Русского исторического музея. Семирадского просили выполнить два полотна для «Зала металлического периода». Пользуясь византийскими и арабскими письменными источниками, Генрих Ипполитович создал две монументальные картины — «Похороны древнего руса в Булгаре» и «Тризна дружинников Святослава при осаде Доростола» (она же «Ночные жертвоприношения»).

Чтобы завершить тему нестанковой живописи, необходимо упомянуть и росписи театральных занавесов в Кракове (1894) и Львове (1900), декоративное панно в Варшавской филармонии (1901). Роскошная живопись Семирадского здесь была исключительно уместна и создавала необходимую празднично-торжественную атмосферу в театрах. Семирадский вообще сделал многое для развития изобразительного искусства в Польше. В частности, он является основателем Национального музея искусств.

Художник исключительно активно работал в 80-е годы. Среди наиболее известных его картин — «Фрина на празднике Посейдона в Элевзисе» (полотно еще большее по размерам, чем «Светочи»), упомянутые уже «Исаврийские пираты», «Христос у Марфы и Марии», «Христос и самаритянка» (эта картина, написанная в 1890 году, стала последней в творчестве художника на библейскую тематику). Семирадский продолжает любоваться красотой человека, природы, избегая сцен накала страстей. Среди монументальных полотен появляется и немало жанровых, камерных произведений. Все большее внимание уделяет он пейзажу — в первую очередь южному, конечно. Он рисует итальянское море, деревья, солнце. Сюжет уходит на второй план. Среди его работ такого рода — «По примеру богов», «Танец среди мечей», «Погоня за мотыльком», «Римская идиллия». При этом картины, как правило, все же изображают античность.

В конце 80-х годов картины Семирадского занимают центральные места на академических выставках. Он явно «побеждает» передвижников, которые были очень сильно обеспокоены таким очевидным проявлением симпатий публики к форме, а не содержанию. Но сам Генрих Ипполитович вскоре вынужден был сойти со сцены. В последние годы жизни он стал быстро утомляться, часто болел. Он был болен раком языка и умер в мучениях. Произошло это в Стршалково в 1902 году. Поначалу живописец был похоронен в Варшаве рядом с родителями, но через год было решено перенести останки художника в некрополь Краковского костела, где были похоронены многие великие жители города. На торжественной церемонии перезахоронения звучала музыка Шопена.

В Харькове долгое время имя Генриха Ипполитовича носила улица Семирадская, которая со временем превратилась в улицу Семиградскую. В Печенегах в честь художника названа средняя школа. В 2002 году в Харькове прошла научно-практическая конференция, посвященная столетию со дня смерти одного из крупнейших отечественных живописцев, в которой приняли участие украинские, российские и польские специалисты.

Сергеев Владимир Григорьевич

(род. в 1914 г.)

Один из главных создателей советского ракетно-ядерного потенциала. Крупнейший специалист по созданию систем управления ракет, ракет-носителей и космических аппаратов, долгие годы руководитель НПО «Электроприбор» (позже «Хартрон»).

Сколько удивительных, талантливых, а подчас и гениальных ученых и инженеров работало в Советском Союзе «на войну»! Они обеспечивались практически всем необходимым, в том числе и высокими окладами, но были лишены славы. Лишь в конце 80-х советские люди стали постепенно узнавать фамилии людей, которые создавали мощнейший военный потенциал страны. Впрочем, сами «засекреченные» конструкторы утверждают, и не без оснований, что их труд как раз позволяет ликвидировать опасность третьей мировой. И это не так парадоксально, как выглядит на первый взгляд. Ведь своевременная разработка нового оружия быласвязана и с необходимостью сохранения баланса сил. Именно поэтому одного из нескольких главных ракетных конструкторов страны Владимира Сергеева называют человеком, который положил конецхолодной войне. Сам Сергеев гордится своей долгой, самоотверженной работой на благо Родины. Да и по праву.

Владимир Григорьевич Сергеев родился 5 марта 1914 года в Москве. Отец его — Григорий Ксенофонтович был слесарем-водопроводчиком, заведовал обозными мастерскими Красной Армии во время Гражданской войны. Мать — Анна Ефимовна работала белошвеей. Григорий Сергеев умер, когда Владимиру было лишь 12 лет, а младшему сыну Анатолию — 10. Так что Сергеев рано узнал, что такое нужда. Хлеб, чай, масло — вот три продукта, которые месяцами составляли рацион будущего конструктора. Он сам искал заработков, подносил бабушкам сумки с базара. Сергеев твердо решил, что будет учиться на инженера и вот когда им станет, то будет есть, наверное, только мясо.

Учился он, впрочем, долгое время довольно плохо. Намекает на хулиганскую жизнь, говорит, что за ним и братом никто не присматривал. В школе следовала двойка за двойкой. Заставила подростка учиться преподавательница математики, дала сложное задание по тригонометрии, срок три дня, можно сказать «взяла на «слабо». Сергеев подготовился и впервые получил «отлично», и это изменило его отношение к учебе. Поступив по окончании семилетки в 1930 году в школу ФЗУ при электрозаводе, он уже подолгу корпел над книгами, бегал в свободное от производственных занятий время в Ленинскую библиотеку. За это однокашники прозвали его профессором.

С февраля 1932 года Сергеев работал слесарем на фабрике «Москвашвей», а в сентябре 1934 года он поступил в Московский институт инженеров связи, который окончил в августе 1940 года. Уже находясь на последнем курсе, в сентябре-ноябре 1939 года Владимир Сергеев проходил службу в армии командиром взвода связи, в ноябре 1939 — августе 1940 года работал старшим техником «Проектсвязьстроя» Дворца Советов, с сентября 1940 по июнь 1941 года — инженер конторы связи в городе Бологое.

Владимир Сергеев был снова призван в армию в июне 41-го и прошел всю войну, дойдя до Кенигсберга, а затем отправился на дальневосточный фронт. Служил командиром и заместителем командира различных подразделений связи. Приходилось бывать в очень жарких переделках. Начальники ценили Сергеева за организаторские способности, прекрасную инженерную квалификацию и, кроме того, за смекалку, творческий подход к делу.

Брат Анатолий погиб под Смоленском. Но война принесла не только трагедию. В 1945-м перед самой отправкой на Дальний Восток в военной комендатуре Владимир встретил красавицу сибирячку Машу, которую офицеры за неприступность называли Королевой. А вот Сергеев уговорил всего за сорок минут Марию Васильевну, которая была младше его на 12 лет, выйти за него замуж. (Супруга конструктора спорит с этим — говорит, что за два часа.)

Командира линейного батальона связи Владимира Сергеева демобилизовали в марте 1947 года, а в июне того же года талантливый инженер поступил в НИИ-885 Министерства промышленности средств связи, где работал сначала младшим научным сотрудником. НИИ с номером и без названия занималось, конечно, оружием. Причем самым перспективным на тот момент — ракетами. Здесь Сергеев быстро продвигался по служебной лестнице, стал старшим инженером, руководителем группы, начальником лаборатории, заместителем начальника отдела, начальником лаборатории. Узнать подробно о его работе нелегко — все-таки государственная тайна, но кое о чем рассказывать все же можно.

Так, известно, что в тот момент, когда среди ракетчиков появился Сергеев, велась ожесточенная борьба между «радистами» и «автономщиками». Спор был о способе управления ракетами стратегического назначения. Владимир Григорьевич был уверен в бесперспективности управления ракетами с помощью радиолуча, выступал за создание автономных систем управления. Ракета, летящая по заранее заданной программе, работающая автономно, не зависит от возможных внешних помех. В конце концов Сергеев добился разрешения на однуединственную попытку — если с первого раза его автономная система не сработала бы, ему было бы отказано в продолжении работ в этом направлении. Но система сработала безупречно. Утверждают, что именно этот момент стал переломным, и в дальнейшем ракетостроение развивалось по пути, предсказанному автономщиками. Сам же Сергеев с тех пор занимался системами управления стратегических ракет все более высокой степени совершенства.

К концу 50-х годов Владимир Григорьевич был уже хорошо известен (тем, кто вообще имел право знать о нем) как один из лучших советских конструкторов и как организатор работы крупных научных инженерных подразделений. В 1957 году как один из основных участников работы над первым искусственным спутником Земли Сергеев получил Ленинскую премию. В 1960-м Владимир Григорьевич и Мария Васильевна получили новую хорошую квартиру в Москве. В это время Сергеевых в семье было уже четверо — старший сын Анатолий родился в 1948 году, младший Виктор — в 1954-м. На следующий день после новоселья Сергеева вызвали в ЦК и сказали: «Поезжайте в Харьков».

В 1960 году при испытании ракеты Р16 произошла страшная катастрофа, погибло более 120 человек. В том числе главный конструктор ОКБ-692 Борис Коноплев. Новым начальником и стал Владимир Григорьевич Сергеев. Ехать он не хотел, но разговаривать на эту тему с начальством было бесполезно. Приехав в Харьков, Владимир Григорьевич бросил вещи в комнате, оставив разбираться жену и детей, и сразу помчался на новое место работы. Первая же задача была исключительно сложной. Необходимо было доработать Р16 и продолжить ее испытания. Уже через полгода ракета с успехом прошла все испытания. За эти же полгода Владимир Сергеев полностью поседел.

Отчасти за это, отчасти за возраст (новый главный конструктор был старше большинства сотрудников), отчасти за характер Сергеева сразу же прозвали Дедом. О своих сотрудниках он действительно заботился, как о родных, хотя и требовал тоже много. Когда приходилось сидеть ночами, чтобы уложиться с проектом в сроки, Сергеев сам приносил подчиненным хлеб и колбасу, выделял транспорт, чтобы развезти по домам. Его люди всегда неплохо зарабатывали (зарплата, премии, полигонный коэффициент, командировочные), сам конструктор имел служебный автомобиль и даже собственный самолет — иногда за одни сутки надо было побывать и в Днепропетровске, и в Москве, и на Байконуре. Задержек, проволочек в деле создания межконтинентальных баллистических ракет быть не могло. С другой стороны, недавно на вопрос журналиста: «Почему шаттл (возвращающийся космический корабль) первыми создали все-таки американцы?» — Сергеев неожиданно резко ответил: «Не надо было посылать квалифицированных инженеров на стройки и уборку Белгородского шоссе!» Конструкторское бюро электроприборостроения, которым руководил Сергеев, в 1978 году получило название НПО «Электроприбор», а позже — «Хартрон». Если в начале трудовой деятельности конструктора в Харькове под его началом находилось 600 человек, то в конце — 13 тысяч специалистов высокого уровня.

Владимир Сергеев всегда много внимания уделял работе с многочисленными производственными предприятиями, которые работали по его документации, во все вникал: элементную базу, схемные решения и конструкции, освоение новых технологий, программное обеспечение, подготовку кадров, эксплуатацию и т. д. «Мы делаем оружие, и оно должно быть надежным», — часто повторял конструктор. Поэтому и не оставлял без внимания любые просьбы и уточнения исполнителей, постоянно занимался доработкой, вступал в конфликты из-за этого с высокопоставленными заказчиками. Он следил за своим изделием на всем протяжении производственного цикла — от разработки до запуска. Ведь неудача, скажем, Киевского радиозавода при изготовлении отдельных блоков могла ударить в результате по его КБ.

8 октября 1960 года США произвели успешное испытание МБР «Атлас» на рекордную дальность 14 с половиной тысяч километров. СССР бросился вдогонку. Необходимо было создать межконтинентальную ракету с автономной системой управления, пригодную к длительному стоянию в шахте в режиме боевого дежурства, с дальностью стрельбы до 12 тысяч километров. Созданием таких ракет и занимались Янгель и Сергеев, а затем Челомей и Сергеев и возглавляемые ими коллективы ОКБ-586, ОКБ-52 и ОКБ-692. Собственно, задачей Сергеева оставались системы управления создаваемых Янгелем и Челомеем ракет. Созданные ракетные комплексы составили основу советских ракетно-ядерных сил стратегического назначения. В 60-80-х годах были созданы системы управления для ракет Янгеля: комплекс Р16 с дальностью стрельбы до 12 тысяч километров, комплекс Р36 с двумя типами боевого оснащения: легкой головной части с дальностью стрельбы до 14 тысяч километров и тяжелой — до 12 тысяч километров. Созданные системы управления обеспечили требуемые характеристики: по точности стрельбы (ракеты последних модификаций обеспечивали попадание в цель размером с современный стадион на предельной дальности); боеготовность комплекса в заданное время; автономную и дистанционную проверку состояния систем ракеты и ее пуск; высокую эксплуатационную надежность, простоту в обслуживании, защиту от случайных и несанкционированных пусков; дистанционное и автоматическое введение полетного задания и переприцеливание; индивидуальное наведение боевых блоков разделяющихся головных частей на отдельные цели и прикрытие (защита) боевых блоков ложными целями; сохранение работоспособности и точного наведения на цель при сейсмическом воздействии на стартовую позицию при ядерных взрывах в районе старта.

Ракета Р36 стала высочайшим достижением советского ракетостроения. Вклад же Сергеева в разработку этого оружия трудно переоценить. Глобальная ракета Р36 обеспечивала дальность стрельбы в пределах одного витка искусственного спутника Земли и возможность подхода к цели с двух диаметрально противоположных направлений; была оснащена системой управления для управляемых на атмосферном участке траектории боеголовок, обеспечивающей преодоление противоракетной обороны, наведение на цель по рельефу местности или радиолокационным картам. Владимир Григорьевич говорит: «Американцы думали, что они неуязвимы, спрятав свои пусковые установки глубоко в горах, а оказалось, мы их и там можем достать». Р36 на Западе стали называть SS-18 или «Satan» (Сатана). Это оружие ужаснуло потенциальных противников. Многие политэксперты утверждают, что именно создание ракеты «Сатана», начиненной «харьковскими мозгами», заставило Америку пойти навстречу Союзу, впервые заговорить о «разрядке» в 70-х годах. Сейчас Р36 продолжают нести боевую вахту в России, о чем в свое время уведомил весь мир Владимир Путин.

На базе глобальной ракеты Р36 при минимальной доработке был создан носитель с полностью автоматизированной стартовой позицией, этот носитель нашел широкое применение для запуска искусственных спутников Земли в интересах ВМФ. С помощью этого носителя запускались управляемые спутники и спутники-истребители.

Неверно было бы думать, что конструкторы Сергеева оставили след только в истории военной промышленности, велики достижения и в развитии космической техники, использовавшейся не только для военных целей. Были разработаны системы управления ракет-носителей искусственных спутников Земли. Так, на базе ракеты малой дальности Р12 был создан носитель, с помощью которого было запущено в космос около 800 искусственных спутников Земли самого различного научного и народно-хозяйственного назначения, серий «Космос» и «Интеркосмос». На базе ракеты средней дальности Р14 воплощен носитель с уникальной возможностью повторного запуска в полете двигателя второй ступени, что обеспечивало имитацию входа в плотные слои атмосферы со второй космической скоростью, исследование аэродинамики входа возвращаемых аппаратов, наконец аэродинамики корабля «Буран».

В начале 70-х годов велись масштабные работы по созданию системы управления транспортного корабля снабжения и возвращаемого аппарата многоцелевой космической системы «Алмаз», создаваемой под руководством Челомея. Впервые в СССР в системе управления была применена бортовая вычислительная машина, позволившая кораблю выполнять в автоматическом режиме весь спектр режимов управления, включая сближение и стыковку с кооперируемым объектом. Автоматические стыковки транспортного корабля снабжения с космическими станциями «Салют-6» и «Салют-7», выполненные после многодневных полетов по заранее введенной программе без вмешательства операторов центра управления, были очередным триумфом идей, рожденных в бюро Сергеева.

Создание системы управления ракеты-носителя многоразовой космической системы «Энергия-Буран» стало последней крупной работой, проводившейся под непосредственным руководством Сергеева. К сожалению, по причинам, о которых он сам не хочет распространяться, Владимир Григорьевич покинул свой пост до окончания работ, но в это время оставалась только доработка — принципиально задача была решена. Первый запуск носителя «Энергия» состоялся в мае 1987 года, а в ноябре 1988 года был уже запуск носителя вместе с кораблем «Буран». Сергеев же с 1986 года работал научным консультантом АО «Хартрон». Незадолго до своего перехода на новое место работы Сергеев буквально спас для Харькова свое предприятие. Его хотели перевести в Москву, но Владимир Григорьевич занял бескомпромиссную позицию, поскольку боялся, что объединение таким образом потеряет многих квалифицированных специалистов.

В 1961 году Владимир Григорьевич был удостоен звания Героя Социалистического Труда. Второе такое же звание он получил в 1976 году. Помимо уже упомянутой Ленинской премии, он был удостоен Государственной премии СССР (1967) и УССР (1979). Генеральный конструктор Харьковского ОКБ был награжден пятью (!) орденами Ленина, орденами Октябрьской Революции, Отечественнойвойны I степени и тремя орденами Отечественной войны II степени, орденом Красной Звезды, Трудового Красного Знамени, Богдана Хмельницкого, «За заслуги» III степени (в 1999 году). Сергеев — членНациональной Академии наук Украины, некоторое время был депутатом Верховного Совета УССР.

Сейчас Владимир Григорьевич Сергеев живет вместе с Марией Васильевной в Харькове. Он почетный житель города, широко отмечались его юбилеи в 1994 и 2004 годах.

Синельников Кирилл Дмитриевич

(род. в 1901 г. — ум. в 1965 г.)

Физик-ядерщик, директор Харьковского физико-технического института в 1944–1965 годах, руководитель эксперимента по расщеплению ядра атома в 1932 году.

ФТИ… Здесь, в стенах этого учреждения работало столько выдающихся людей, что их хватило бы на все главы о харьковчанах. Вот где создавалась настоящая, мировая слава города! Мы выбрали для этой книги лишь нескольких ученых — Вальтера, Шубникова, Ландау. И, конечно, Кирилла Синельникова, с которым связано не только знаменитое расщепление ядра в 1932 году, но и возрождение института после войны; включение УФТИ в советский «Урановый проект» на правах одного из ведущих учреждений; развитие ряда современных научных направлений, в первую очередь ядерной физики, физики плазмы; создание образцовой системы образования советских физиков — людей, которым предстояло долгое время находиться на переднем крае мировой науки, элиты советского общества.

Кирилла Синельникова в первую очередь вспоминают как выдающегося земляка жители небольшого городка Павлограда в Днепропетровской области. Именно здесь 29 мая 1901 года в семье земского врача Дмитрия Ивановича Синельникова и его жены Павлы Николаевны появился четвертый, последний ребенок. Назвали его Кирой, Кириллом. Младшего сына, как это часто бывает, баловали. Впрочем, это его не сильно испортило. Рос он смышленым ребенком, много читал, занимался музыкой, изучал иностранные языки. (Впоследствии это очень помогло его научной карьере, Синельников знал, по крайней мере, три иностранных языка.) Начальное образование Кирилл получил дома, а затем окончил Павлоградскую мужскую гимназию (в ней он учился с 11 лет). По мере взросления мальчик все больше увлекался физическими опытами, стол его постоянно был завален катушками, магнитами, проводами, линзами. Еще в гимназии Синельников освоил фотографию.

В 1919 году семья перебралась в Крым, а вскоре умерли сначала отец, а потом и мать Кирилла Дмитриевича. Произошло это в течение одного года. В 1920 году Кирилл Синельников поступает на физико-математический факультет Крымского (Таврического) университета в Симферополе. Учебу Синельников совмещал с работой на кафедре физики университета в качестве лаборанта и механика. По вечерам же молодой ученый еще и подрабатывал тапером в кинотеатре. В университете его наставником стал профессор электротехник Усатый, который самым серьезным образом повлиял на судьбу молодого подопечного, позволил ему обрести уверенность в правильности выбранного пути. Произошла в стенах Таврического университета и другая судьбоносная встреча. Однокурсником Синельникова был Игорь Курчатов — впоследствии главный физик страны, создатель советского атомного оружия, руководитель всего «Уранового проекта». С Кириллом Дмитриевичем Игоря Васильевича всю жизнь связывали крепкие дружеские отношения. Более того, Курчатов женился на сестре друга — Марине. В будущем дружба двух ученых позволит сохранить Харьковский физико-технический институт.

Но вернемся в 1920-е годы, когда в Харькове не было еще никакого института. По окончании университета Синельников уезжает вслед за своим учителем Усатым в Баку, где преподает физику в Азербайджанском государственном университете. В Баку Синельников выполнил свои первые работы по электролизу твердых тел. В 1924 году состоялся V Всесоюзный съезд физиков, на котором с докладом по этим работам выступил и Кирилл Дмитриевич. На доклад молодого ученого из Азербайджана обратил внимание Иоффе. «Отец» советских физиков пригласил одаренного молодого ученого в Ленинград, в свой знаменитый физико-технический институт.

Вслед за Синельниковым в северную столицу перебрался и Курчатов. Вместе с шурином Игорь Васильевич занимался физикой диэлектриков, с 1926 года последним членом этого научного триумвирата стал Антон Вальтер. С последним Кирилл Дмитриевич опубликовал работу «Природа диэлектрических потерь». Через два года Иоффе отправил Синельникова за границу, учиться физике, набираться опыта.

Местом новой работы Синельникова стала знаменитая Кавендишская лаборатория в Кембридже, которой руководил Эрнст Резерфорд. К тому моменту как лаборатория приняла нового сотрудника из Советской России, здесь уже работали Обреимов, Капица, Гамов. Руководитель лаборатории создал совершенно уникальную рабочую атмосферу, лично интересовался работой всех своих сотрудников. Резерфорд считал себя хорошим физиономистом. Поэтому, когда Иоффе предложил ему принять Синельникова, английский ученый попросил дать ему не документы или список работ советского физика, а показать лишь фотографию. На карточке был изображен Кирилл Синельников в кожаной куртке, лихо сдвинутой кепке и папиросой в зубах. Резерфорд дал добро.

В Кембридже Кирилл Дмитриевич продолжал заниматься физикой твердого тела, здесь же он создал вакуумный электромотор на три тысячи оборотов в секунду. В «конторе» Резерфорда Синельников увлекся и новой для себя проблематикой — ядерной физикой, — вскоре она стала основным полем его деятельности. Среди сотрудников Кавендишской лаборатории Кирилл Дмитриевич не затерялся, его часто приглашали на вечера, где с удовольствием слушали его игру на рояле — он мог играть и легкую музыку, и классику (в том числе молодых советских авторов — Прокофьева, Скрябина). В Кембридже Синельников познакомился с преподавательницей домоведения Эдной Купер, которая стала его женой.

К маю 1930 года Кирилл Дмитриевич подготовил диссертацию на соискание степени доктора философии «Влияние магнитного поля на электропроводность монокристаллов кадмия». Правда, защищаться (и на степень кандидата, а не доктора) пришлось уже в Союзе. В 1930 году Синельников вернулся в Ленинград. Как оказалось, очень ненадолго. За два года до этого по предложению Иоффе в Харькове был открыт физико-технический институт, и в городе высадился мощный десант ленинградских питомцев Абрама Федоровича. Обреимов, первый директор УФТИ, настойчиво зазывал к себе и Кирилла Дмитриевича. Так в Харькове появился еще один гигант — Синельников.

В институте Кирилл Синельников возглавил отдел физики ядра, которым заведовал до 1942 года. В октябре 1932 года высоковольтная бригада, которой руководил Синельников, впервые в Союзе расщепила ядро лития искусственно ускоренными протонами [83]. Успех харьковских ученых был широко разрекламирован, и хотя этот прославленный эксперимент представлял сомнительную научную ценность, он, безусловно, поспособствовал развитию ядерной физики в СССР, поскольку вызвал большой интерес молодежи, студентов-физиков к ядерным исследованиям, и интерес государства, и, как следствие, финансирование дальнейших работ.

Для продолжения исследований потребовались новые мощные ускорители заряженных частиц, работу по развитию ускорительной техники в Харькове возглавляли Синельников и Вальтер. Для откачки мощнейшего электростатического генератора Ван де Граафа потребовались высоковакуумные насосы. Так Харьков становится и колыбелью вакуумной физики и техники СССР. И этой работой также руководит Кирилл Дмитриевич. Вакуумная техника очень пригодилась во время Великой Отечественной войны — с ее помощью наносилось антирефлексное покрытие на артиллерийскую оптику. В дальнейшем, уже в послевоенное время, вовсю развернулись исследования в направлении вакуумной металлургии, что было необходимо для разработки материалов реакторостроения.

Как и Ландау, Синельников большое внимание уделял преподаванию. Создание системы отечественного физического образования, воспитание кадров, которые могли бы решать сверхсовременные задачи, работать со сложнейшими приборами и установками, — было не менее важной задачей, чем, собственно, научные исследования. Поэтому в Харькове ведущие физики УФТИ и преподаватели вузов создают такую систему; возникают новые кафедры, факультеты, разрабатываются новые курсы, пишутся учебники. Начиная с 1930 года, Кирилл Дмитриевич совмещал научную работу в УФТИ с преподавательской сначала в Харьковском механико-машиностроительном институте, а с 1935 года его преподавательская деятельность была неразрывно связана с ХГУ. Уже на следующий год после начала работы в этом университете Кирилл Дмитриевич стал профессором. За тридцать лет работы здесь Синельников возглавлял кафедры электронных и ионных процессов, экспериментальной физики, ускорителей; он способствовал организации новых специализаций, на основе которых позже были созданы кафедры физической оптики и физики плазмы. Кирилл Дмитриевич считается одним из организаторов ядерного отделения на физико-математическом факультете ХГУ, ставшим в послевоенные годы кузницей кадров не только для физико-технического института, но и для многих ядерных центров СССР. И наконец, по его инициативе на базе ядерного отделения в ноябре 1962 года был открыт физико-технический факультет Харьковского государственного университета. Кирилл Дмитриевич широко привлекал к работе со студентами (в том числе чтению лекций) сотрудников ХФТИ. Совместная подготовка специалистов силами высших учебных заведений и научно-исследовательского института позже стала называться «физтеховской системой образования» и получила широкое распространение.

Кирилла Дмитриевича обошла стороной волна репрессий, уничтожившая, в частности, немало талантливых харьковских ученых. Удар, нанесенный харьковской науке, был столь силен, что дальнейшая судьба УФТИ казалась самой плачевной. Был расстрелян Шубников, посажен в «шарашку» Ланге, посажен и отпущен, но уже в Москве, Ландау.

Война разбросала и тех, кто остался. Переживший бомбардировку, оккупацию, несколько попыток советских войск освободить город, Харьков в 1943 году нуждался в огромных восстановительных работах. В этих условиях власти решили не возрождать деятельность бывшего крупнейшего научного центра Европы, а объединить его с Киевским институтом физики Академии наук УССР. Новый физический институт должен был располагаться в Киеве. Соответствующее решение было принято на высоком уровне.

В 1943 году в Москву приезжает Синельников. Во время войны он работал в Алма-Ате, решал со своими сотрудниками, конечно, прикладные, оборонные задачи. (Здесь физика постигло большое горе — умер его маленький сын Патрик.) Сообщение о готовящемся объединении потрясло ученого. Он настаивал на том, что ситуация с приборами и кадрами поправима, что нельзя бросать уже созданный комплекс, в который входили здания, оборудование, образовательные учреждения. Здесь-то и помог Кириллу Дмитриевичу Игорь Курчатов. В то время перед советскими учеными была поставлена важнейшая задача — во что бы то ни стало, как можно быстрее создать советское атомное оружие. Для страны, которая пережила страшную войну, потеряла десятки миллионов рабочих рук, страны, города которой лежали в развалинах, осуществление такого проекта казалось нереальным. Но задача была решена, и заслуга в этом лично Курчатова исключительно велика. Академик получил фактически карт-бланш, его люди получали все в первую очередь, сам Курчатов решал вопросы на самом высоком уровне и в кратчайшие сроки, звонил министрам и партийным руководителям, поднимал среди ночи директоров заводов и институтов… Одного слова руководителя «Уранового проекта» становилось достаточно для того, чтобы были найдены и деньги, и время, и люди… Игорь Васильевич твердо решил защитить Харьковский физико-технический институт. В рамках именно этого учреждения была создана Лаборатория № 1, включенная в «Урановый проект». Сам же Курчатов возглавил Лабораторию № 2.

В 1944 году директором института был назначен Кирилл Синельников, а с 1946 года он стал, естественно, и руководителем Лаборатории № 1.

Кирилл Дмитриевич как-то сказал: «Двадцатый век создал новую профессию для ученого-физика — профессию организатора науки. Это моя профессия». Действительно, Синельников проявил себя не только как ученый, но и как хозяйственник, руководитель, педагог. В апреле 1944 года была осуществлена реэвакуация института в Харьков, восстанавливалось оборудование. Был произведен монтаж компрессов и ожижающих машин криогенной лаборатории, восстановлен высоковольтный генератор, начались измерения ядерных констант материалов, входящих в состав топлива. Синельников на одном из выступлений перед сотрудниками физико-технического института указывал на новые задачи, стоящие перед советской наукой, говорил, что время ученых-отшельников, решающих отвлеченные теоретические задачи, прошло. Теперь наука должна быть поставлена на службу государству и обществу. «Надо сделать так, — говорил директор института, — чтобы наука сделалась неотъемлемой частью нашего государства, необходимой стране, как воздух, как солнечный свет.» Кстати, свои выступления Синельников всегда произносил, не заглядывая в записи, хотя заранее и готовил тезисы. Ученые старшего поколения вспоминают его речь — то размеренную, то убыстряющуюся, то тихую, то громкую, взволнованную, эмоциональную и всегда глубоко аргументированную.

Пользуясь всемерной поддержкой своего высокопоставленного друга и тем расположением к физической науке, которую всячески демонстрировали власти, Кирилл Дмитриевич сделал очень многое для того, чтобы его подчиненные чувствовали себя привилегированными членами советского общества. Сотрудники Лаборатории № 1 получали очень неплохие зарплаты, создавалась сеть сопутствующих учреждений — санаториев, пионерлагерей для детей физиков. В пригороде Харькова Пятихатках выросли новые корпуса, был создан физический городок. Там же разместился и физико-технический факультет Харьковского государственного университета. Работа в лабораториях ХФТИ стала неотъемлемой частью учебы. Физико-технический институт стал «родителем» нескольких новых НИИ. Так, возник ФТИНТ, ИРЭ, ДонФТИ. Посодействовал Кирилл Синельников и созданию Института монокристаллов.

В 1948 году Кирилл Дмитриевич стал академиком АН УССР, в 1951 году директору ФТИ было присвоено звание заслуженного деятеля науки УССР.

С конца 40-х институт вплотную занялся проблемой материалов для ядерных реакторов. Началось изучение механических, теплофизических, структурных свойств урана, бериллия, графита; исследования смачиваемости различных материалов жидкими металлами (возможными теплоносителями); разработка различных типов оболочек твэлов — из различных материалов, с различными покрытиями, с разными способами герметизации; отработка вакуумных технологий получения и обработки реакторных материалов, получения жаропрочных, жаростойких, коррозиеустойчивых покрытий на них и т. д. Всю координацию этой деятельности осуществлял лично Синельников. По субботам в директорском кабинете, примыкавшем тогда непосредственно к его квартире (одно из крыльев сохранившегося высоковольтного корпуса было отдано под квартиры сотрудников), собирались начальники и ведущие сотрудники лабораторий, которым были поручены эти разработки. КД (так называли за глаза шефа его подчиненные) стремительно вбегал в кабинет, здоровался с присутствующими, и начиналось глубокое всестороннее обсуждение хода работ, научных результатов, трудностей, связанных с инженерным и материальным обеспечением. Тогда-то и была создана специальная лаборатория, вскоре развернувшаяся в отдел вакуумной металлургии, а потом и в отделение физического материаловедения, включающее в себя отделы реакторных материалов, сверхчистых металлов, вакуумных покрытий, радиационного материаловедения.

В 1956 году Синельников принимается за создание и развитие еще одного научного направления — физики плазмы и управляемого термоядерного синтеза. Управляемый термоядерный синтез до сих пор остается одной из важнейших проблем физики. Реакции слияния, синтеза легких ядер с образованием ядер более тяжелых приводят к выделению энергии. Реакции проходят при очень высокой температуре, отсюда их название «термоядерные». «Горючее» находится в состоянии плазмы, ионизированного газа изотопов водорода (дейтерия, трития). Такая реакция в 1953 году была осуществлена в СССР в виде сверхмощного взрыва термоядерной («водородной») бомбы. Дальнейшая разработка проблемы сулила обеспечение человечества энергией на практически неограниченное время. Таким образом, физика плазмы сразу была увязана с термоядерными проблемами. Посодействовал такому акценту в работе харьковских физиков под руководством Синельникова опять же Курчатов.

В соответствии со стратегической целью физики плазмы — созданием управляемых термоядерных реакторов развернулись широкие исследования по изучению необычных свойств вещества в плазменном состоянии, своеобразной физике «сверхвысоких температур». Разрабатывались различные способы создания и нагрева плазмы до температуры в десятки миллионов градусов, изучалось взаимодействие плазмы с электрическими и магнитными полями, создавались методы измерения параметров плазмы.

Синельников развернул массовое обучение ученых, которые должны были быстро освоить все то, что было накоплено мировой наукой по данной проблематике. КД лично отбирал сотрудников для новой работы. Были это в большинстве своем молодые выпускники специального ядерного отделения физмата Харьковского госуниверситета, уже проявившие себя в работе, в частности на ускорителях. Во ФТИ под руководством Синельникова началась интенсивная учеба. Учиться приходилось в основном по статьям в иностранных журналах, в силу необходимости совершенствуя знания английского языка. Еженедельно проводились семинары во всех пяти лабораториях отдела, ежегодно — итоговые конференции. Конференции Кирилл Дмитриевич проводил всегда сам. Он поражал своей увлеченностью, что, видимо, и давало ему силы вести заседания. Никогда не отличавшийся крепким здоровьем, Синельников умудрялся быть активнее, чем его молодые коллеги. Часто вскакивал со своего места, отбирал у докладчика мел, излагал на доске свои соображения.

В это же время шла подготовка физиков-плазмистов в Харьковском госуниверситете. Курс лекций, которые Синельников читал с 1957 года, вскоре был издан как учебник (совместно с Б. Н. Руткевичем). Впоследствии Кирилл Дмитриевич основал в ХГУ первую в стране кафедру физики плазмы. (Она официально была открыта в 1962 году.)

В январе 1960 года Харьковский физико-технический институт посетил Игорь Курчатов с супругой. Остановились они, конечно, у Синельниковых. Игорь Васильевич подолгу беседовал с сотрудниками института, сам обшарил все уголки. И, наконец, объявил харьковским коллегам об основной цели своего визита. Оказывается, он уже получил принципиальное согласие Хрущева и ряда других крупных руководителей на строительство в Харькове уникальной установки — стелларатора «Украина» — оригинальной магнитной системы для удержания высокотемпературной плазмы. Работа над стеллараторами уже велась в США и обещала большие успехи в термоядерном деле. Через несколько дней после знакового заявления в Харькове Курчатов уже в Москве деятельно занимался подготовкой вместе с харьковскими специалистами соответствующей документации, вел переговоры с другими задействованными в проекте предприятиями, общался с высокопоставленными чиновниками. Сторонникам стеллараторов предстояло выдержать тяжелый бой со сторонниками других установок, предназначенных для удержания плазмы, — токамаками. А 7 февраля харьковских физиков поразило неожиданное известие — Игорь Васильевич Курчатов скончался. Рассказывают, что на Кирилла Дмитриевича это известие произвело ужасное впечатление и, не исключено, сократило ему жизнь на добрых десять лет. Узнав о смерти друга и родственника, Синельников заявил сотрудникам: «Готовьтесь работать сами. Теперь меня ненадолго хватит».

Стелларатор в том виде, как его задумывал Курчатов, построить так и не удалось. После его смерти харьковчане обнаружили, что поставщики, смежники и кураторы проекта резко потеряли значительную часть своего интереса и рвения к работе, которые они испытывали под влиянием Игоря Васильевича. Но все же в 1967 году была создана уникальная установка «Ураган», результаты работы которой по удержанию горячей плазмы поразили весь научный мир. Достижения советских ученых подтолкнули к развитию стеллараторных проектов физиков Германии и Японии.

В последние годы жизни Кирилл Синельников работал через силу, ходил с палкой. Выдающийся советский физик умер 16 октября 1965 года. Идеи директора ХФТИ оказали самое серьезное влияние на развитие таких основных направлений исследований в харьковской физике, как физическое материаловедение, ядерная физика, физика плазмы. Ученики Кирилла Дмитриевича и их собственные ученики продолжают определять лицо отечественной, да во многом и мировой науки. Через три года после его смерти Харьковский физико-технический институт был награжден орденом Ленина. Биографы Кирилла Дмитриевича справедливо отмечают, что основная заслуга в получении этой награды принадлежит как раз Синельникову, который, надо сказать, и сам был награжден тремя орденами Ленина при жизни. В 1975 году Академия наук УССР учредила премию им. К. Д. Синельникова за выдающиеся достижения в области физики.

В Харькове недавно появился памятник членам высоковольтной бригады, расщепившей ядро атома лития. 100-летие академика Синельникова широко отмечалось научной общественностью, была выпущена книга воспоминаний о директоре ХФТИ.

Ситенко Михаил Иванович

(род. в 1885 г. — ум. в 1940 г.)

Выдающийся ортопед и травматолог.

В плеяде выдающихся харьковских медиков одно из почетных мест занимает человек, которого можно с полным основанием называть отцом украинской ортопедии. Михаил Иванович Ситенко заставил своих земляков навсегда забыть неуважительное слово «костоправ», тысячам людей он вернул возможность полноценно жить и работать. Сотням, тысячам помогли его ученики, в том числе сотрудники известнейшего харьковского института — Института имени Ситенко.

Михаил Иванович родился 30 октября (12 ноября) 1885 года в селе Рябушки Лебединского уезда, сейчас Сумской области. Он учился в Сумской гимназии, которую окончил в 1904 году и тогда же поступил на медицинский факультет Харьковского университета — главный образовательный медицинский центр всей Малороссии.

Ситенко был одним из лучших студентов своего потока. По вечерам в свободное от занятий время его можно было увидеть в анатомическом музее, где будущий ортопед препарировал трупы. Тогда же кроме научных способностей у Михаила Ивановича проявился и организаторский талант, он был неизменным членом старостата факультета, участвовал в решении самых различных проблем своих однокурсников. В 1909/10 году на последнем курсе Ситенко одновременно успешно заменял врача в земской больнице Лебединского уезда, где ему довелось уже проводить сложные полостные операции, заниматься глазной хирургией и принимать роды. Опытные врачи сразу отметили исключительно серьезное отношение молодого коллеги к операциям. Он не принимался даже ассистировать, пока предварительно не провел операцию на трупе, не изучил досконально расположение органов в данном месте. В отличие от многих западных врачей Ситенко придерживался мнения, что топографическая анатомия хирургу просто необходима, недостаточно лишь представлять себе «внешний вид внутренностей». Михаил Иванович рано проявил себя как незаурядный техник. Но позже Ситенко не раз повторял коллегам: «Вправлять вывихи нужно не руками или ногами, а мозгами».

После окончания (с отличием, разумеется) университета Ситенко был оставлен при кафедре оперативной хирургии и топографической анатомии. Одновременно ему поручили выполнять часть работ в факультетской хирургической клинике, а позже — в Харьковской губернской земской больнице. Особенный интерес Михаил Иванович проявлял к лечению переломов длинных трубчатых костей, много внимания уделял технике наложения гипсовых повязок. В Харькове рождался талантливейший травматолог и ортопед.

В 1911 году Михаила Ситенко пригласили в Харьковский женский медицинский институт. Занятия здесь проводились по новейшей методе, с большим вниманием к практике, с введением ряда актуальных предметов. В институте работали лучшие медики не только Харькова, но и, возможно, всего Юга России, многие из которых по разным причинам (зачастую политического характера) не смогли найти себе место в университетах. Ситенко стал здесь старшим ассистентом кафедры оперативной хирургии и топографической анатомии. Распорядок дня молодого доктора стал еще более напряженным. С раннего утра он находился на рабочем месте в хирургической клинике, потом занимался топографической анатомией со студентками (и проявил себя как хороший педагог, умевший увлекать слушателей), после семи вечера и до глубокой ночи продолжал исследования в анатомическом музее. Вскоре Михаила Ивановича уже неплохо знало население Харькова, он зарекомендовал себя как большой специалист по лечению повреждений органов опоры и движения.

Нельзя сказать, что уже тогда Ситенко полностью отдался ортопедии. Круг его интересов включал самые разные хирургические, анатомические, а иногда и терапевтические проблемы. Так, в том же 1911 году он был мобилизован в Старобельск для борьбы с сыпнотифозной инфекцией. В 1911–1912 годах Ситенко серьезно занимался вопросами аномалии почек. В своей статье по этому поводу автор не только поместил подробный анатомический анализ вопроса, но и дал разбор тактики хирурга в подобных случаях.

В 1913 году Михаил Иванович блестяще сдал докторантский экзамен и в целом был готов для защиты диссертации, но защиту пришлось отложить. Началась Мировая война, и специалист по «починке» людей немедленно был отправлен на фронт.

Во время войны Ситенко был полковым врачом и развил на этом поприще активную организаторскую деятельность. С переломами Михаил Иванович имел здесь дело постоянно. Работать было трудно: большой наплыв «пациентов», полевые условия. Ситенко решил трудиться ударно, позже сказали бы — «по-стахановски». Знаменитый шахтер добился освобождения себя от подсобных работ и сосредоточился исключительно на добывании угля; Михаил Иванович тоже решил, что без помощников ему не обойтись. Им специально были обучены два солдата, которые теперь могли самостоятельно накладывать гипсовые повязки. Ситенко настаивал на том, что так же должны поступить начальники всех военных медпунктов. Впоследствии похожие мероприятия под руководством доктора проводились и в мирное время, например в его институте. Обучению младшего медицинского, санитарного состава Ситенко всегда уделял огромное внимание. На фронте Михаил Иванович активно добивался строгого соблюдения ряда правил при работе с солдатами, получившими огнестрельные переломы. Ситенко справедливо утверждал, что правильно оказанная первая помощь в таких случаях — залог дальнейшего успеха при лечении. Именно поэтому он проводил постоянные занятия по обучению личного состава, требовал репозиции [84] еще до транспортировки больного. В госпиталях он добивался того, чтобы врачи шире применяли анестезию. Сам Ситенко «лечил» не покладая рук. Он использовал в качестве шин самые неожиданные предметы. От раненых солдат, переведенных в тыл, он требовал писем о состоянии здоровья и, в частности, о процессе восстановления двигательных способностей.

Врача уважало полковое командование, заметив, что он лично осматривает место боя с тем, чтобы правильно разместить свои санитарные пункты, руководит выносом раненых, штабисты стали привлекать Михаила Ивановича к планированию операций. Однажды, когда и командир полка, и начальник штаба оказались ранены, Ситенко сам руководил военными действиями.

В 1916 году Михаил Иванович был переведен в госпиталь в Одессу. В условиях эвакогоспиталя он настаивал на применении вытяжений вместо гипсовых повязок и шин, которые вели к изменениям в мышцах и суставах, а кроме того, гипсовые повязки мешали проводить раннее лечение суставов, ограничивали их движение. Ситенко же подчеркивал, что лучшим способом восстановительного лечения является именно активное движение. Так Михаил Иванович уже проявлял себя как представитель новой, функциональной школы в отечественной ортопедии, которая окончательно оформилась под его руководством уже в Харькове. Сюда врач вернулся в 1918 году. Опыту этого относительно молодого врача, как специалиста по опорно-двигательному аппарату, могли позавидовать многие корифеи тогдашней медицинской науки. Естественно, он обратил на себя внимание директора Медико-механического института, крупного специалиста по травматологии и восстановительной хирургии профессора Вегнера. В начале 1921 года Михаил Иванович был назначен главврачом этого института, с этих-то пор и начинается кипучая деятельность Ситенко в специализированном ортопедо-травматическом учреждении.

Медико-механический институт был создан Съездом горнопромышленников Юга России в 1907 году. Горнопромышленники Юга были крупнейшими капиталистами во всей империи. Их предприятия размещались в десяти губерниях, здесь около двухсот пятидесяти тысяч человек добывали уголь, руду и соль, производили огнеупорные материалы. Естественно, горнодобывающие предприятия были на первом месте по количеству несчастных случаев. С развитием рабочего страхования промышленники обнаружили, что лечить своих рабочих в своих клиниках дешевле, чем платить им компенсации. Вот тогда-то и появился в Харькове ММИ. Сначала он занимал небольшое помещение на Екатеринославской улице (сейчас улица Полтавский шлях), потом нижний этаж здания самого Съезда (на улице Сумской), здание на Вознесенской площади (сейчас площадь Фейербаха) — здесь он пробыл три года, и, наконец, в июле 1911 года институт разместился на улице Пушкинской в доме, где его преемник — институт им. Ситенко находится до сих пор. Институтская больница долгое время была очень невелика. Главной задачей сотрудников учреждения, по мнению его основателей, было определение процента потери трудоспособности работников. Лишь 2–3 % больных рабочих получали здесь помощь при свежих травмах. Однако коллектив под руководством профессора Вегнера все же внес большой вклад в развитие травматологии. Так, Вегнер, к примеру, применял новаторские методики: скелетные вытяжения при переломах длинных трубчатых костей, манжеточные вытяжения, массаж и лечебную физкультуру.

При советской власти, а конкретно — после прихода в институт Михаила Ситенко жизнь здесь стала гораздо активнее. Рабочие превратились в привилегированный класс, их надо было лечить качественно. Медицина и образование — едва ли не главные достижения большевиков в России, так что не стоит удивляться тому, что социалистически ориентированные власти дали институту больше, чем богатейшие люди России до революции.

В 1925 году ММИ был преобразован во Всеукраинский государственный клинический НИИ ортопедии и травматологии [85]. Энергичным реформатором ортопедического, травматологического, протезного дела стал Михаил Иванович Ситенко. Вскоре после его прихода он раскрылся как талантливый администратор и хирург. Операции он проводил быстро, чисто, красиво. В 1924 году он защитил докторскую диссертацию на тему «О свободной костной аутопластике при ложных суставах». Вегнер быстро понял, что молодой хирург может занять его место. Он даже пытался интриговать, противиться нововведениям, но из этого ничего не вышло, и в 1926 году Вегнер вынужден был покинуть свой пост, а Ситенко стал директором института.

Михаил Иванович был сторонником оперативных методов в ортопедии (в противовес методам консервативного лечения). Он смело брался за самые сложные операции, проводил в операционной много времени. От ассистентов Ситенко требовал точного знания как теоретической, так и практической стороны дела. При институте было организовано обучение медицинских сестер и санитаров. Руководитель института хотел, чтобы даже самый младший по рангу человек, находящийся в операционной, был профессионально подготовлен для выполнения своих обязанностей. В операционной неукоснительно соблюдалась абсолютная чистота, Ситенко требовал пунктуальности и дисциплинированности сотрудников и сам подавал им пример. Михаил Иванович щадил чувства и психику больного. Уже было сказано о его требовании широко применять обезболивающее. Во время же операции Ситенко много разговаривал с больным, внимательнейшим образом следил за ним, чтобы вовремя понять, когда тому становится больно, и не сделать еще больнее. Рассказывают, что, когда выдающийся ортопед сам попал на операционный стол, он сказал хирургам: «Ну вот, теперь-то я понимаю, что чувствует больной». Любопытно также, что Ситенко наотрез отказывался ассистировать своим ученикам, не желая давить на них, невольно ограничивая их инициативу, заставляя нервничать.

Больница института значительно расширилась: появилась амбулатория, была налажена система повторных осмотров больных, лечившихся в клинике, создан научный архив и библиотека, открыт кабинет оперативной хирургии и топографической анатомии и организовано в нем обучение молодых медиков. Впоследствии на базе института разместилась кафедра ортопедии и травматологии Харьковского института усовершенствования врачей. В своем институте Михаил Иванович организовал четкую работу, направленную на постоянное совершенствование мастерства и расширение кругозора сотрудников. Она включала в себя еженедельные обходы самим директором палат больницы, клинические разборы, на которых доктора одного из отделений представляли и разбирали случай конкретного больного. Директор принимал в разборах самое активное участие и, как правило, оказывался не только прав, но и прозорлив. По выражению одного из его учеников, «Ситенко просто сеял вокруг себя мысли». Создавалась новая школа ортопедии и травматологии, которую с полным основанием можно называть школой Ситенко. Среди его учеников — крупные отечественные ученые-медики Новаченко, Маркс и другие. Михаил Иванович разработал более пятнадцати новых оперативных методов. Среди них, например, лечение крестообразных связок коленного сустава с помощью замены связки лоскутом фасции с бедра больного [86]. Он же вместе с В. Марксом разработал способ диагностики переломов нижнего отдела плечевой кости и в области локтевого сустава без рентгеновского снимка.

Вообще, то, что сделал для развития теории и практики лечения опорно-двигательного аппарата Михаил Иванович Ситенко, — это колоссальный шаг вперед всей отечественной медицины, это значительные качественные изменения в жизни людей. Ниже приведен лишь перечень наиболее заметных «добрых дел» доктора Ситенко.

Во-первых, это организация сети научно-опорных пунктов на производствах, создание последовательной схемы работы с пострадавшими: сначала само— и взаимопомощь (для чего сотрудниками института были организованы широкая пропагандистская работа, обучение, лекции и т. п.), потом передача больных в цеховые или подземные (на шахтах) медпункты, после этого больной передавался в травматологические отделения поликлиник и больниц [87]. Эта система была узаконена по всему Союзу в 1948 году, а тогда — в 20-30-х Михаил Иванович приложил массу усилий, чтобы доказать в Наркомздраве УССР необходимость подобных мероприятий.

Особое внимание Ситенко уделял детской ортопедии и травматологии. Так, он искал способы борьбы с некоторыми врожденными детскими проблемами — вывих бедра, косолапость, кривошея. Ситенко разработал метод лечения вывиха бедра у младенцев еще до того, как тот начинал ходить. Метод получил имя Ситенко. По инициативе Михаила Ивановича с конца 20-х годов во всех городских роддомах врачи начали проводить обязательное ортопедическое обследование новорожденных. В результате к 1939 году на улицах практически не стало детей младшего возраста с вывихом бедра — самое убедительное свидетельство успехов врачей-ортопедов. По инициативе главного ортопеда республики был создан первый в своем роде детский ортопедический профилакторий. Врачи профилактория проводили работу с коллегами из детских садов, школ и т. д. При институте появилось специальное детское отделение.

Ситенко исследовал вопросы, связанные с лечением костного туберкулеза, и добился открытия соответствующего санатория. Особое внимание Михаила Ивановича привлекали вопросы возможности травмированного человека трудоустроиться. При институте открылась опытная станция восстановительного лечения, переквалификации и трудоустройства инвалидов. «Присматривайтесь к приспособившимся инвалидам», — просил своих ассистентов Ситенко. Он сам ездил на заводы и следил за действиями, которые необходимо совершать на рабочем месте фрезеровщику или шлифовальщику. Все это было нужно, в частности, для изготовления подходящих протезов. Михаил Иванович лично сконструировал немало протезов, как, кстати, и других механизмов и инструментов, необходимых для лечения разного рода травм, помощи больному при восстановлении функций конечностей: костылей, шин, скоб и т. п.

В Славянске Донецкой области Ситенко в 1934 году создал Институт восстановления трудоспособности травматиков (на базе рапогрязевого курорта), ставший филиалом харьковского института и принимавший людей с тяжелыми травмами позвоночника. Михаил Иванович в самом начале работы Славянского филиала лично принял группу больных с параличом нижних конечностей, которые по единодушному мнению специалистов обречены были навсегда остаться в инвалидном кресле. 25 человек он поставил на ноги в том же году. Весть о «докторе Ситенко» и его волшебных способностях быстро облетела всю страну, к нему потянулись больные из самых отдаленных уголков.

Среди заслуг Михаила Ивановича также начало издания «Ортопедии и травматологии», ставшего одним из наиболее авторитетных медицинских журналов в стране. Любопытно, что именно Ситенко буквально заставил учеников другого харьковского врача — Михаила Зеленина — издать труды своего учителя. Михаил Герасимович работал в детском диспансере при горздравотделе и был последовательным сторонником консервативных методов лечения. Несмотря на расхождение во взглядах, Ситенко и Зеленин были большими друзьями — их часто можно было видеть гуляющими вместе.

Сам Ситенко тоже немало публиковался и в 1930-х годах был уже хорошо известен как крупный специалист не только в СССР. Не раз он отправлялся в заграничные командировки и поездки по Союзу. Неудивительно, что Первый Всеукраинский съезд ортопедов, травматологов и работников протезного дела прошел в 1936 году именно в Харькове.

Съезд был приурочен к юбилею возглавляемого Ситенко института, что совпало с 25-летием его личной активной врачебной, научной и педагогической деятельности. На нем выдающийся советский врач был награжден легковым автомобилем, ему было присвоено звание заслуженного деятеля науки. Михаил Иванович был признанным лидером, многие участники съезда были его непосредственными учениками, еще больше врачей работало по его методе, регулярно обращались за советами, изучали его статьи.

Вскоре после съезда Ситенко тяжело заболел, но после операции вошел в Оргбюро готовящегося Второго съезда ортопедов. Летом 1939 года он лично открыл этот форум уже в Киеве и руководил всей его работой, а уже осенью Михаил Иванович опять слег. 13 января 1940 года доктора Ситенко не стало. Институту ортопедии и травматологии в Харькове было присвоено его имя. Он и до сих пор является уникальным научно-медицинским центром Украины.

Сковорода Григорий Савввич

(род. в 1722 г. — ум. в 1794 г.)

Выдающийся украинский мыслитель, литератор, педагог. Считается отцом и ярчайшим представителем украинской философии.

Человек, которого называют отцом украинской философии, принадлежит всей Украине. Но особенно почитают его на Слобожанщине. Хотя Григорий Саввич вряд ли согласился бы с тем, чтобы его причисляли к какой-либо нации, какой-либо стране. На то он и «странствующий философ».

Григорий Саввич родился в семье малоземельного представителя казацкого сословия Саввы Сковороды 22 (3 декабря) ноября 1722 года в селе Чернухи Лубенского полка. (Сейчас это поселок городского типа в Полтавской области.) Мать Григория Саввича происходила из древнего казацкого рода. Сызмала Григорий проявлял особую склонность к «богочтению», музыке, различным наукам, отличался усердием и сосредоточенностью. Кроме того, что он много читал, он также играл на свирели, пел в церкви. С 1730 года маленький Григорий посещал сельскую школу, где местный дьяк преподавал на украинском языке. Уже через четыре года родители отправляют способного ребенка в одно из немногих, пожалуй, на то время приличное украинское учебное заведение, где сохранялись традиции воспитания национальных образованных кадров, — в Киево-Могилянскую академию. Академия продолжала оставаться заведением высокого уровня. Здесь обучали грамматике, поэтике, риторике, музыке, теологии. Григорий Саввич был одним из лучших на курсе, однако на втором году класса философии вынужден был прервать обучение в связи с зачислением певчим в Придворный хор императрицы Елизаветы Петровны в Санкт-Петербурге. (Хор этот для многих не очень родовитых малороссов стал настоящим трамплином в их политической карьере. Взять хотя бы знаменитого Разумовского.)

В августе 1744 года в чине «придворного уставщика» (дирижера) Сковорода возвратился в академию, а вскоре как певец церкви в составе Токайской комиссии по заготовке вин к царскому двору выехал к Венгрию. (Помогли связи, полученные во время пребывания в Петербурге.) Затем Григорий Саввич осуществил при содействии председателя комиссии генерал-майора Вишневского поездки в Вену, Пресбург, Прагу, Братиславу и другие города. Особое значение имело путешествие в Галле, тогдашний центр так называемой поэтической философии, знакомство с представителями которой оказало большое влияние на формирование собственной философской позиции Сковороды. Биографы предполагали, что бывал украинский философ и в Италии. Так или иначе, к тем языкам, которые Григорий выучил в академии (древнегреческий, латынь, древнееврейский), можно добавить немецкий, венгерский, итальянский, знания философов того времени и античных мыслителей, отцов восточной церкви и т. п., с которыми он мог знакомиться и не выезжая за пределы Киева.

Возвратившись из-за границы в октябре 1750 года, Сковорода стал преподавателем поэтики в Переяславском коллегиуме. Здесь он начал на практике использовать свою педагогическую систему, основанную на сложившихся философско-этических представлениях о природе и целях человека — внимание каждому конкретному ученику, выявление его особых наклонностей. Здесь же он написал «Рассуждение о поэзии и руководство к искусству оной». Долго проработать не удалось, консерваторы во главе с епископом Никодимом Стрибницким были недовольны преобразованиями Сковороды, и за нетрадиционный подход к преподаванию он был уволен с должности. Осенью 1751 года Григорий Саввич вернулся в Киево-Могилянскую академию, где продолжил учебу в классе богословия, изучение древнееврейского, греческого, латыни. Тем не менее, полного курса он снова не окончил. Его как лучшего студента митрополит Киевский, Галицкий и всей Малой России Щербацкий, покровитель академии, рекомендовал домашним учителем помещику Томаре в селе Коврай Переяславского полка (сейчас с. Коврай Золотоношского района Черкасской области). Сковорода пошел сюда с неохотой, но противиться могущественному митрополиту не стал. Тем более, что и помещик отличался добродушным нравом.

В Коврае Сковорода с 1753 по 1759 год с небольшим перерывом учил сына Томары Василия (ставшего в результате большим почитателем украинского философа) разным наукам, применил свою оригинальную педагогическую концепцию «воспитания сердца». Как пишет Ковалинский, «Сковорода начал больше лелеять сердце молодого своего воспитанника и, рассматривая естественные его наклонности, помогать лишь природе в выращивании направления легким … а не преждевременно обременять его ум науками, — и воспитанник привязался к нему внутренней любовью». Угодья помещика стали местом постоянных прогулок философа, он регулярно вел беседы с простыми жителями украинских сел, вникал в их жизнь.

В конце 1759 года по приглашению епископа Белгородского и Оболонского Миткевича Григорий Саввич стал преподавателем поэтики, а со временем и греческого языка в Харьковском коллегиуме, где работал с перерывами до 1764 года. Здесь он познакомился с воспитанником Харьковского коллегиума М. Ковалинским, ставшим его последователем и ближайшим другом на всю жизнь, а после смерти Сковороды — первым биографом и издателем произведений выдающегося украинского мыслителя и писателя. В 1764 году Сковорода вместе с Ковалинским осуществил поездку в Киев, посетили Киево-Печерскую лавру. Григорию Саввичу предлагали принять постриг, стать одним из руководителей монастырской организации, но не об этом мечтал Сковорода. В 1768 году по просьбе харьковского губернатора Щербинина, который глубоко уважал талант и ум Сковороды, последний ненадолго вернулся к преподаванию в Харьковском коллегиуме, но уже в следующем году, на этот раз навсегда, покинул службу. С этого момента начался важнейший период жизни Григория Саввича — жизнь странствующего философа, которым он оставался до своей смерти.

Истории о дальнейшей судьбе Григория Сковороды во многом легендарны, носят характер притч. Он ходил по городам и селам, общался с разными людьми и прежде всего с бедняками. (Как-то раз он сказал: «А мой жребий с голяками».) За плечами философ носил неизменную котомку с книгами и записями, у пояса висела флейта-сопилка. (Кроме того, Сковорода умел играть на гуслях, бандуре и скрипке.) Вот как описывает образ жизни своего учителя Ковалинский:

«Одевался он пристойно, но просто; пищу имел, что состояла из трав, плодов и молочных приправ, потреблял ее вечером, после захода солнца; мяса и рыбы не ел не из-за суеверия, а по своей внутренней потребности; для сна выделял времени не больше четырех часов в сутки; если позволяла погода, всегда ходил пешком, гулял на чистом воздухе и в садах; всегда веселый, бодрый, легкий, подвижный, сдержанный, добродетельный, всем довольный, добродушный, охочий до слова, где не говорил, из всего выводил мораль, почтительный к людям любого сословия, посещал больных, утешал печальных, делил последнее с неимущими, выбирал и любил друзей за их сердце, имел набожность без суеверия, ученость без зазнайства, обращение без лести».

Сковорода продолжал разрабатывать свою философскую систему, сочинял стихи и музыку (его песни в свое время распевали многие бродячие исполнители), собирал народные предания. Мечта Сковороды стать «украинским Сократом» сбылась, по крайней мере, в том, что, как и греческий мыслитель, он не издал при жизни никаких своих сочинений. Их собирали и издавали уже после смерти странника его последователи — в первую очередь Ковалинский. В 1884 году к столетию Григория Саввича собрание его сочинений подготовил к изданию историк Дмитрий Багалей. Среди изданных произведений есть философские (как правило, в форме диалогов — сказалось влияние Платона): «Асхань», «Наркисс», «Беседа, нареченная двое», «Разглагол о древнем мире», «Разговор пяти путников о истинном щастии в жизни», «Кольцо»; литературные «Благодарный Еродий», «Харьковские басни»; сочинения на библейскую тему: «Израильский змий» (1776), «Жена Лотова», «Потоп змиин». Большая часть поэтических произведений Сковороды составляют сборник «Сад божественных песен». Курс этики, прочтенный Григорием Саввичем в Харьковском коллегиуме, был законспектирован и издан впоследствии под названием: «Входные двери в христианское благонравие». Занимался мыслитель и переводами стихов и философских трактатов с древних языков.

Басни рассказывали и о самом Сковороде. Согласно одной из них губернатор Щербинин как-то спросил у Григория Саввича, отчего тот не занят каким-нибудь делом. Сковорода смиренно ответил, что выбрал себе роль по душе — роль человека простого и бесполезного, и нисколько не жалеет. «Что такое жизнь? Это странствие: прокладывать себе дорогу, не зная, куда идти, зачем идти? Я презираю Крезов, не завидую Юлиям, равнодушен к Демосфенам, жалею богатых: пусть приобретают себе, что хотят! Я же, если у меня имеются друзья, чувствую себя не только счастливым, но и счастливейшим». Генерал-губернатор, выслушав ответ Сковороды, воскликнул: «Вот умный человек! Если бы все мыслили, как он, меньше было бы неудачников и недовольных…» Надо сказать, что эта притча имеет в своем основании вполне реальные принципы Григория Саввича, которые можно найти в изданных посмертно произведениях философа. Там достаточно ясно сказано, что для истинно счастливой жизни нужно знание и мудрость; счастье состоит в душевном мире и сердечном веселии, для достижения его нужно отдаться на волю Божию, что значит жить согласно с природой.

По другой легенде, Екатерина Великая при въезде в Харьков заметила сидящего на пригорке философа и тоже задала ему ряд вопросов. Например, почему он такой черный. На что получила ответ: «Высокопочтенная матушка, разве ж ты видела, чтоб сковорода белою была?»

Странствующий любомудр был популярен еще при жизни. В украинских домах можно было встретить его портрет. Путешествия его в основном ограничивались Слобожанщиной, хотя есть свидетельства, что и в этот период своей жизни бывал он и на правом берегу Днепра. В Харьковской области сохранилось место, которое якобы было излюбленным местом отдыха Сковороды. Находится оно в Бабаевском лесу, возле источника. В 1970-е годы оно было отмечено специальной мемориальной доской.

Умер философ в селе Пан-Ивановка (сейчас Сковородиновка Харьковской области) 29 октября 1794 года. На своей могиле он попросил написать: «Мир ловил меня, но не поймал». В этой эпитафии отражена не только очевидная приверженность Сковороды к свободной жизни странника, нежелание приспосабливаться к требованиям каких-то контролирующих, властных органов, но и основная идея его философии.

Свои философские идеи Сковорода во многом унаследовал от античных мыслителей. Его кумирами были Сенека, Аврелий, но более всех на него повлиял Платон. В произведениях этих авторов можно искать основы стоицизма Сковороды, главные принципы его этики и онтологии.

Мир, по Сковороде, условно можно разделить на три части — конечно, взаимодействующие между собой, влияющие друг на друга: макрокосм (вселенная), микрокосм (человек, его сознание) и символический мир (являющийся неким посредником). При этом каждый космос вполне в соответствии с идеями Платона также можно разделить на две части — видимую и невидимую, материю и идею, «тварь» и «Бога». Главное для человека — найти идею, скрытую за видимой материей, узнать ее в ее отражении, коим является весь материальный мир. «Если хочешь что-либо узнать в истине, усмотри сначала во плоти, т. е. в наружности, и увидишь в ней следы Божии, обличающие безвестную и тайную премудрость». Собственно, идеальное, Бога можно познать через познание каждым человеком самого себя — гдето внутри, в сердце и кроется истина. «Познать себя и уразуметь Бога — один труд». Подвиг самопознания — основное призвание человека — так считал выдающийся украинский философ. Этому Сковорода пытался научить и студентов, а затем и случайных слушателей. Его справедливо называют философом-моралистом.

Сердце — центральное понятие сковородиновской философии. (Так называемый кардиоцентризм стал одной из характерных черт всей украинской философии.) Как трудно вырвать его из клейкой стихийности мира, но надо. Ведь в нем кроется душа, дух — главный инструмент познания. (Григорий Саввич не любит слова разум, избегает его. Дух — вот что должно заменить холодный ум.) В поисках истины, в прислушивании к своему сердцу (а в конечном итоге — и к сердцу мира) человек находит свое призвание в этом мире, находит свою «сродность» (это уже центральное понятие сковородиновской этики и, как следствие, педагогики). Сродность к какому-то делу, каким-то предметам. Для достижения личного счастья человека и общественного блага Сковорода советовал: не входить в «несродную стать», не несть должность, природе противную, не обучаться, к чему не рожден; все это носит у Сковороды название «несродности».

Под явным влиянием Платона у Григория Саввича появляется и обоснование им роли эроса в эстетических переживаниях человека и в том, что сама любовь предполагает определенную «сродность» с ее предметом — изначальную, метафизическую предрасположенность сердца.

Особое внимание Сковорода уделял и вопросам символического мира. Этот раскрывающий человеку глаза «посредник» заключен в слове Божьем, собственно — в Библии. Сковорода много занимается текстом Священного Писания, духовная, истинная составляющая символического мира раскрывается им через аллегорическое толкование библейских сюжетов (это уже традиция отцов восточной церкви и их предшественников — мыслителей Александрийской школы). В религии Сковорода вел борьбу против бездушной обрядности и внешности; он протестовал против узкого понимания православия и христианства. Мыслитель не признавал необходимости чудес, так как для познания Бога достаточно естественных источников, в которых он открывает себя обильно и очевидно.

Многие русские, а тем более украинские писатели и философы самым лестным образом отзывались о его идеях и образе жизни: Франко, Шевченко, Лев Толстой, Лесков. Видный историк философии Лосев называл Сковороду одним из отцов русской философии. Говорят, что другой выдающийся отечественный мыслитель Соловьев даже был родственником Сковороды по материнской линии. Приходилось читать, что украинский мыслитель был прототипом булгаковского Мастера. (Он, например, тоже сжег одну из своих книг.)

В Харькове Григорий Саввич справедливо считается одним из выдающихся жителей города. Его именем назван педагогический университет, поставлен здесь и памятник отцу украинской философии.

Скрыпник Николай Алексеевич

(род. в 1872 г. — ум. в 1933 г.)

Крупный партийный деятель УССР. Нарком просвещения, последовательно и настойчиво проводивший политику украинизации.

В Харькове есть несколько монументов, которые все время находятся под угрозой сноса. В основном это памятники видным деятелям коммунистической партии — Ленин, Постышев. Но бюсту народного комиссара просвещения УССР пока ничего не угрожает. После провозглашения независимости Николай Скрыпник стал своеобразным национальным героем. Для украинских националистов, культурологов, историков он главный борец за развитие украинской культуры, своеобразный антагонист Постышева, Балицкого и прочих палачей Украинского Возрождения. Деятельность Николая Скрыпника в украинском правительстве непосредственно связана со столичным Харьковом. С ним же связана трагедия этого наркома. Биография же его, как и у любого партийного руководителя, на самом деле неоднозначна.

Николай Алексеевич родился 13 (25) января 1872 года в семье железнодорожного служащего в поселке Ясиноватая Бахмутского уезда Екатеринославской губернии (сейчас в Донецкой области). Семья была не очень богата, Николай с детства много трудился. Учился он сначала в двуклассной сельской школе, затем в Изюмской реальной школе.

Еще в совсем юном возрасте Скрыпник принялся за пропаганду революционных идей. Железнодорожники вообще были одним из наиболее «продвинутых» в революционном отношении пролетарским классом страны. Именно у них быстрее развивалось профсоюзное движение, в свое время железнодорожники без колебаний пошли за радикально настроенными политиками и общественными деятелями, организовывали стачки. Так что Николай Алексеевич с детства находился в атмосфере развивающейся политической и экономической борьбы рабочих. Из реальной школы в Изюме он был исключен за пропаганду революционных идей среди крестьян.

Николай Алексеевич был среди первых членов Российской социал-демократической рабочей партии (еще с 1897 года). Естественно, был лично знаком с Лениным. Но в отличие от лидера партии и многих его соратников, которые впоследствии возглавили переворот и новое советское государство, Скрыпник не был блестящим оратором, особо острым политическим мыслителем, публицистом. Все-таки сильно не хватало образования. Он действительно непосредственно работал с «титульным классом» своей партии — с рабочими.

Сдав экстерном экзамены за курс реального училища в Курске, Скрыпник переехал в Петербург, где поступил в 1900 году в технологический институт. Долго проучиться не удалось — помешала, опять же, излишняя активность на политическом поприще. За революционную деятельность в составе группы «Рабочее знамя» Николай Алексеевич был отчислен из института через год после поступления. Работал конторщиком, рабочим, счетоводом. В 1905–1907 годах принимал активное участие в революционных событиях, был делегатом III съезда РСДРП в 1905 году (после раскола партии за два года до этого он уверенно принял сторону большевиков).

За организацию вооруженного восстания в Риге Николай Скрыпник был заочно приговорен к смертной казни, вынужден был скрываться под чужой фамилией. Вообще за свою жизнь он неоднократно арестовывался, ссылался (15 раз его арестовывали, семь раз ссылали). Этого человека отличала большая личная храбрость. Скрыпник смело брался за самые опасные дела, выходя на волю, тут же окунался в политику, вел революционную деятельность в Екатеринославе, Одессе, Самаре, Царицыне, Красноярске. Побеги Николая Алексеевича стали легендой и в полиции, и в партии. Однажды он бежал и из Холодногорской тюрьмы в Харькове — через дымоход.

В 1913–1914 годах Николай Скрыпник был членом редакций журнала «Вопросы страхования», газеты «Правда». В 1914 году он был сослан в Тамбовскую губернию. В феврале 1917 года был в Моршанске, затем в Тамбове, в конце мая появился в Петрограде, где его участком работы стали организующиеся фабзавкомы. Он лично руководил этими организациями, помогал им сотрудничать с профессиональными союзами, настаивал на контроле рабочих над производством, широком их участии в управлении предприятиями. Тогда в стране на местах царило двоевластие (кое-где переходящее в многовластие). Параллельно действовали органы Временного правительства, советы, профсоюзы, национальные организации. Большевики же с лета 1917 года играли не последнюю роль в борьбе за влияние на массы (тогда, как и к моменту Февральской революции 1917 года, их партия была далеко не самой авторитетной и многими даже не рассматривалась как реальный претендент на власть). Скрыпник борется за большевизацию профсоюзов и фабзавкомов.

Во время мятежа Корнилова Николай Алексеевич проявляет себя уже как практик вооруженной борьбы — организует отряды Красной гвардии, занимается вооружением большевистских боевых организаций. Скрыпник участвует в Демократическом совещании в сентябре, входит в Предпарламент (один из немногих ленинцев в этой организации), выдвигается в качестве кандидата в Учредительное собрание от Тамбовской организации, но выборы проигрывает (уже в январе 1918 года это стало совершенно неважно, собрание было разогнано «уставшим караулом»).

Наряду с ведущими руководителями большевистской партии Николай Скрыпник, как «главный специалист по рабочим столицы», был посвящен в подробности предстоящего Октябрьского переворота. Он активно критиковал позицию Каменева и Зиновьева, возражавших против готовящегося восстания. Скрыпник — один из депутатов проходящего одновременно с революцией в Петрограде 2-го Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов. Опыт организации вооруженных отрядов пригодился ему почти сразу же после совершения переворота — Николай Алексеевич участвует в бою под Пулковом против войск Керенского и Краснова. Николая Алексеевича называют одним из творцов Красной Армии.

Но победившей партии Скрыпник был нужен и как человек, разбирающийся в промышленности. Он становится членом комиссии Совнаркома по организации Высшего Совета Народного Хозяйства (ВСНХ). В декабре же 1917 года Николай Алексеевич отправляется на родную Украину, способствовать установлению советской власти в республике. С Украиной тесно связана вся его дальнейшая биография.

В Украине тогда складывалась исключительно напряженная ситуация. Весть об Октябрьской революции заставила национал-политиков всерьез задуматься над новыми возможностями для их страны. Центральная Рада провозглашает 3-й Универсал, в котором объявляется о создании автономной Украинской Народной Республики. Однако национальное правительство столкнулось с рядом трудно разрешимых проблем. Во-первых, большое количество других претендентов на власть. Украинские партии в большинстве своем готовы были работать над созданием самостоятельного государства, но не собирались сдаваться противники большевистского переворота самых разных политических убеждений — российские эсеры, меньшевики, другие сторонники Временного правительства. Не были уверены в необходимости сотрудничать с Радой коммунисты — как российские, так и украинские. На западных границах Украины продолжалась война. Неоднозначно отнесся к порывам Центральной Рады и украинский народ, на востоке же страны поддержка была и вовсе слабой. Рада была не совсем готова к осуществлению декларированных вслед за большевиками в Петрограде социальных реформ, ибо не имела системы учреждений на местах, да и боялась вызвать протест буржуазии и крупных землевладельцев.

Новое большевистское руководство России также не сразу выработало определенную точку зрения на происходящее в Украине. Все решил тот факт, что Центральная Рада пропускала через Украину формирующиеся белые части. Советское правительство предъявило ультиматум, затем красные войска вошли на территорию УНР, Центральная Рада провозгласила полную независимость Украины. Украинские же большевики окончательно разругались с членами Рады, переехали в Харьков, провели здесь альтернативный съезд Советов и образовали свое правительство. О зависимости Советской Украины от Советской России пока речь не шла, но действиями украинских коллег, конечно, управлял Петроград. В организации советского украинского правительства уже самое непосредственное участие принимал и Николай Алексеевич Скрыпник. Он стал народным секретарем (министром) труда, торговли и промышленности Украины. Харьков дал Красной Армии немало бойцов, в конце концов она заняла Киев.

Во время Гражданской войны Харьков не раз переходил из рук в руки, но большевики всегда рассчитывали, и не зря, на поддержку этого пролетарского и русскоязычного города. Именно поэтому он был объявлен столицей Советской Украины. После заключения Брестского мира Харьков заняли войска Скоропадского, активно поддерживаемые немцами. Большевики лишь формально покинули Украину, на самом деле, якобы совершенно независимо от РКП(б), действовало большевистское подполье, советское правительство Украины (которое некоторое время находилось в столице России). В марте 1918 года Скрыпник стал главой этого правительства, совместив этот пост с постом народного секретаря иностранных дел Украины. Он же один из создателей Коммунистической партии большевиков Украины. В то время, по всей видимости, складывается определенное представление Николая Алексеевича о судьбе Украины в составе союза братских советских республик, в будущей федерации. Большевикам было выгодно подчеркивать независимость политической борьбы именно украинского народа за коммунистические идеалы. Отсюда и определенная самостоятельность новообразованной коммунистической партии большевиков, и долгое время лояльное отношение к родственным партиям — боротьбистам, укепистам (членам украинской коммунистической партии УКП), и целый ряд соответствующих лозунгов. Проводником этой политики стал Скрыпник, это было его партийное задание, которое он, вероятно, хотя бы отчасти принимал за чистую монету. Он критиковал шовинистические настроения в РКП(б), сравнивал их с царской великорусской доктриной, утверждал, что Украина должна быть не русской, а советской, в этом суть происходящих в ней процессов, тесно связывал политическую борьбу с национально-освободительной. Этим украинские коммунисты, конечно, выбивали почву из-под ног их противников из Центральной Рады, правительства Скоропадского, Директории.

С июля 1918 года Николай Алексеевич являлся членом коллегии ВЧК, начальником отдела по борьбе с контрреволюцией, затем — секретно-политического отдела. Не хотелось бы обидеть тех, кто восторгается бесстрашием, принципиальностью Николая Скрыпника, но надо отметить, что это был очень непростой отдел. А проще говоря — самое страшное подразделение ЧК. Таким образом, Скрыпник является одним из главных организаторов красного террора на Украине, он лично разрабатывал планы и участвовал в проведении чекистских провокаций. «Мы отрицаем какое-либо право буржуазии, — говорил отважный партиец, — на моральный протест против расстрелов, которые проводит ЧК».

С января 1919 года Скрыпник являлся наркомом госконтроля Советской Украины и в то же время был начальником Особых отделов ЮгоВосточного и Кавказского фронтов. С июля 1921 года Николай Скрыпник был народным комиссаром внутренних дел Украины, развернул непримиримую борьбу против членов некоммунистических партий. В 1922–1927 годах Скрыпник — нарком юстиции и первый генеральный прокурор Украины. Николай Алексеевич лично организовывал гонения на сторонников Троцкого, затем «новой оппозиции». В то время «обвинить» Николая Скрыпника в каких-либо отклонениях от «генеральной линии партии и правительства» было очень трудно. Недаром в одном из своих произведений Троцкий назвал его «верным сталинцем».

В 1927 году Николай Скрыпник становится народным комиссаром просвещения Украины. Именно на эту страницу его биографии чаще всего обращают внимание украинские историки. И она действительно примечательна. Николай Алексеевич стал главным двигателем политики украинизации, за что в результате и пострадал.

По окончании Гражданской войны большевики не отказались от политики привлечения к советскому строительству как можно более широких масс населения, в том числе и за счет развития национальной культуры, противопоставляя советский подход к национальной политике дореволюционному. В апреле 1923 года XII съезд РКП(б) объявил «коренизацию» официальным курсом партии в национальном вопросе. Тогда же VII конференция КП(б)У заявила о политике «украинизации», что украинские ЦИК и Совнарком сразу же оформили декретами. Было принято решение об украинизации госструктур и предприятий, которую планировалось закончить до 1 января 1926 года. Однако тогдашнее руководство УССР не проявило особого рвения, в апреле 1925 года. Эммануил Квиринг был смещен с поста первого секретаря ЦК КПУ, а на его место назначен Лазарь Каганович. Началась форсированная украинизация. Каганович назначил наркомом просвещения УССР бывшего украинского эсера Александра Шумского. Новый нарком фанатично проводил решения партии и правительства в жизнь. Чиновники, хозяйственники, руководители различных учреждений сдавали экзамены по украинскому языку, в партию охотно принимали и продвигали затем по иерархической лестнице коренных украинцев. Школы переводились на украинский язык обучения, заставляли преподавать на украинском и преподавателей в вузах, развивалось книгопечатание на украинском, открывались украинские газеты и журналы, поощрялась украинская культура — музыка, театр, кино. Кстати, политика эта была увязана с аналогичной для самых разных нацменьшинств Украины — евреев, греков, новоассирийцев и др.

Через некоторое время оказалось, что командно-административные методы Шумского явно приводят к перегибам в политике — излишнему давлению на русскоязычное население, например. Поэтому его и заменили на Скрыпника. Но задача его осталась прежней. При наркоме украинская культура того времени достигла своего расцвета. Он покровительствовал лучшим представителям литературы, театра, музыкального искусства Украины, которые в большинстве своем были связаны с Харьковом. В 1928 году было разработано и утверждено новое украинское правописание, авторы которого (как, впрочем, и нынешние «творцы» украинского языка) стремились ликвидировать «кальки» с русского языка, ориентировались на европейские языки. Новое правописание называли «скрыпниковским». Николай Алексеевич произносил пламенные речи об Украине в Коминтерне (членом Исполкома которого он был). Он мог защищать свою политику и в ЦК ВКП(б), в который Скрыпник вошел в 1927 году. В этом же году Николай Алексеевич стал председателем Совета национальностей ЦИК СССР. Украину приводили в пример, как республику, где «коренизация» проводится образцово.

Принципы, которых придерживался Николай Алексеевич в проводимой им же политике, хорошо видны по таким его словам в интервью парижским «Українським вістям»:

«Украина является самостоятельным членом Союза Советских Республик. Украинизация проводилась и будет проводиться самыми решительными мерами… Тот, кто это не понимает или не хочет понимать, не может не рассматриваться правительством как контрреволюционер и сознательный либо несознательный враг советской власти».

Скрыпник настаивал на самостоятельном значении украинского языка, позволял печатать находившихся за границей украинских писателей, предлагал присоединить к Украине области с преобладающим украинским населением, говорил о не меньших традициях и значении украинской культуры по сравнению с русской.

Для наркома все изменилось в 1932 году. Тогда сталинское руководство повело планомерное наступление на украинский народ. Здесь теснейшим образом была увязана политика и экономика. Действительная необходимость в хлебе существовала наряду с желанием центра приручить и проучить украинских крестьян, менее охотно сотрудничавших с советской властью, пассивно сопротивлявшихся коллективизации. Масштабные хлебозаготовки привели к страшному голоду 1932–1933 годов. Катастрофу же в сельском хозяйстве решили увязать с «национализмом» и его представителями среди руководителей Украины, нужно было сделать их виноватыми. Таким образом, решалось несколько задач. Вопервых, сворачивалась сама политика украинизации, которая, по мнению советского руководства, привела к расцвету слишком независимой культуры. (Один лозунг Миколы Хвылевого «Геть вiд Москви!» чего стоил.) Во-вторых, начиналась чистка партии, переросшая затем в чистку всей страны — уничтожались же в первую очередь самые опытные, авторитетные партийные деятели с дореволюционным стажем, прекрасно помнившие те времена, когда Сталин был фигурой незначительной, рядовой, знавшие всю подоплеку партийной борьбы 20-х годов. Скрыпник как раз был именно таким человеком. В-третьих, руководство страны, само ошеломленное катастрофой голодомора, пыталось уйти от ответственности, свалив все на очередных «врагов».

С целью провести соответствующие мероприятия в Харьков прибыл Павел Постышев. Он-то и стал главным обвинителем еще недавно находившегося в фаворе Скрыпника. 23 февраля 1933 года Политбюро ЦК КП(б)У приняло решение о назначении Николая Скрыпника председателем Госплана и заместителем председателя Совнаркома УССР. Наркомом же просвещения стал Владимир Затонский. В газете «Червоний шлях» появились такие слова Николая Попова (человека из команды Постышева): «Когда мы теперь говорим об отставании Украины в области сельского хозяйства, о разгроме остатков классового врага, который пролез в наши организации, то это задание нельзя решить без решительного исправления ошибок, допущенных в национальном вопросе». 4 марта 1933 года Политбюро ЦК КП(б)У постановило считать нецелосообразным выпуск брошюры товарища Скрыпника «Нариси підсумків (стенограма промови на засіданні Колеґії НКОсвіти 14.02.33 р.)». (Имелись в виду выводы по украинизации.) Вскоре журнал «Большевик» напечатал статью заместителя нового наркома просвещения, в которой шла речь о необходимости пересмотреть украинское правописание, составлявшееся «во многом с буржуазно-националистических позиций». Затонский в своих речах заговорил о явных перегибах в политике украинизации, о классово враждебных, националистических элементах в партии, которые: «Тот участок, которым до недавних пор руководил тов. Скрыпник… оказался наиболее засорен вредительскими, контрреволюционными, националистическими элементами… Про это надо было вам, тов. Скрыпник, рассказать».

Вскоре Политбюро ЦК КП(б)У принялось рассматривать варианты документа, в котором Николай Алексеевич должен был говорить о своих ошибках и раскаиваться. Вот еще одна цитата из Постышева: «Враг пытается спрятаться за спину товарища Скрыпника и в его литературных трудах по национальному вопросу и культурному строительству, и в его практической работе по управлению системой просвещения в Украине. Теперь сам товарищ Скрыпник трет свою спину жесткой мочалкой, но не очень сильно нажимает. Придется ему помочь немного».

Помогли. 7 июля, в тот день, когда проходило очередное заседание Политбюро по его вопросу, Николай Алексеевич зашел к себе в кабинет в 5-м подъезде Госпрома [88] и застрелился. Рассказывают, что он был еще жив, когда в кабинет прибежали люди, в том числе и озабоченный Постышев. «Уходи отсюда, сволочь! — якобы произнес Скрыпник. — Это ты привел к такому! Садист паскудный!»

Самоубийство спасло Николая Алексеевича от неизбежного ареста и, вероятно, расстрела с последующим забвением его имени лет этак на 20. Партия, конечно, осудила его поступок. В заявлении КП(б)У 8 июля 1933 года говорилось:

«7 июля 1933 года покончил жизнь самоубийством член ЦК и Политбюро ЦК КП(б)У тов. Николай Алексеевич Скрыпник. Будучи старым революционером и большевиком, имевшим большие заслуги перед революцией и рабочим классом, т. Скрыпник совершил акт малодушия, недостойный всякого коммуниста и тем более члена ЦК. Причиной этого недопустимого акта является то, что за последние годы т. Скрыпник, запутавшись в своих связях с украинскими буржуазно-националистическими элементами, имевшими партбилет в кармане, и не имея больше сил выбраться из этой паутины, стал жертвой этих контрреволюционных элементов и пошел на самоубийство ».

Однако Николая Алексеевича похоронили с почестями на элитном кладбище возле ипподрома (впоследствии оно было снесено со всеми могилами). Его именем назвали бывший Сердюковский переулок (теперь улица). Позже на улице Пушкинской был установлен упомянутый уже памятник.

Слатин Илья Ильич

(род. в 1845 г. — ум. в 1931 г.)

Выдающийся подвижник музыкального искусства. Основатель Харьковского музыкального училища, преобразованного впоследствии в консерваторию.

«Харьков мне вообще симпатичен», — сообщал в одном из писем Чайковский. Великому композитору нравилась более спокойная, чем в столице, жизнь губернского города, нравилось, что его не узнают и не останавливают на улице, нравилось бродить по зеленым, порою вовсе и не городским по виду улицам. Однако Петр Ильич обнаружил не только это. Оказалось, что в Харькове неплохой оперный театр, достаточно «продвинутая» в музыкальном отношении публика и очень неплохой симфонический оркестр, который однажды дал концерт и под руководством самого Чайковского. Композитор был в восторге, валторнисту он даже сообщил, что тот единственный пока музыкант, который полностью проник в замысел написанной для него партии. Для провинциального во многих отношениях города музыкальное состояние Харькова было на высоте.

На самом деле Чайковский, как и большинство русских композиторов и музыкантов, хорошо знал, в чем, а вернее, в ком тут секрет. Когда-то в город с особой миссией прибыл прекрасный дирижер Илья Ильич Слатин. Он должен был выяснить, каково состояние и каковы перспективы музыкального дела в губернском центре. И если даже перспективы были удручающие, мы об этом, наверное, уже и не узнаем, потому что Илья Ильич инспекторством своим не ограничился. По меткому выражению ведущих «календарной передачи» на радио «Эхо Москвы», Илья Ильич — полный тезка Обломова, но полная ему противоположность. Он отличался целеустремленностью, потрясающей трудоспособностью, талантом к созиданию. Именно это позволило ему в Харькове создать и поддерживать «на неестественно высоком для тогдашней России уровне» систему музыкального образования.

Как и герой Гончарова, Илья Ильич принадлежал к дворянскому сословию. Родился он 7 (19) июля 1845 года в Белгороде, где получил начальное образование. Здесь он начал обучаться и музыке — у некой «бывшей крепостной крестьянки». С 10 лет Слатин жил и учился в Харькове — в пансионе Сливицкого. Здесь он продолжил обучение игре на фортепиано. Правда, сам музыкант говорил, что не встретил в то время толкового учителя музыки и потому критически оценивал годы, проведенные в частном пансионе. Но желание заниматься музыкой у Слатина только окрепло, в чем большое влияние на Илью Ильича оказал приехавший на гастроли в Харьков пианист-виртуоз А. Дрейшок. Слатин твердо заявил родственникам, что собирается поступать в Петербургскую консерваторию. И впоследствии он сам выбирал свою дорогу, упрямо двигался к намеченной цели.

Природная одаренность помогла Илье Ильичу успешно сдать вступительные экзамены в столичную консерваторию, он опять настоял на том, чтобы его определили в фортепианный класс обожаемого им Дрейшока. Шесть лет Слатин учился в этом заведении, но за два месяца до выпускных экзаменов Дрейшок умер, а Илья Ильич был так огорчен его смертью, что ушел из консерватории, не дождавшись диплома.

Однако музыкальное образование (если не считать свидетельством его документ российского учебного заведения) Илья Слатин все-таки получил, и неплохое. В 1869 году он отправляется в Берлин, где два года штудирует музыкальную теорию у профессора Вюрста и совершенствует свою игру на фортепиано у Куллака. В то время музыкант постепенно приходит к мысли отказаться от карьеры пианиста в пользу работы дирижером. Закончить свое пребывание в Германии он решает довольно смелым концертом — программа его должна была полностью состоять из произведений русских композиторов, все еще плохо известных европейскому ценителю музыки. Идею горячо поддержал знакомый Слатина музыкальный критик Серов, с которым Илья Ильич познакомился в Вене в 1870 году. 9 марта 1871 года в Дрездене был организован симфонический концерт, в котором оркестр под управлением Ильи Ильича исполнил произведения Глинки, Даргомыжского, А. Рубинштейна. Концерт, как и сам дирижер, получила прекрасную прессу. Отныне в Европе имя Слатина стало известно в музыкальных кругах.

А вскоре Слатин вернулся в Петербург, но надолго там не задержался. В то время активно проводило свою культурно-просветительскую деятельность основанное в 1859 году братьями Рубинштейнами Русское музыкальное общество. Энергичный Илья Ильич с его идеями широкой пропаганды музыкального искусства, в первую очередь — русского, организации музыкального образования, оркестров и т. п. как нельзя лучше подходил на роль члена этой организации. Поэтому А. Рубинштейн отправляет Слатина в Харьков с исследованием перспективы открытия в этом городе отделения Русского музыкального общества.

Слатин нашел это возможным. Немалую роль сыграла поддержка, которую оказала идее княгиня Ольга Александровна Кропоткина, с помощью Ильи Слатина убедив в необходимости организации Харьковского филиала Общества крупных городских купцов и промышленников. Таким образом, открытие Харьковского отделения Русского музыкального общества состоялось всего через три месяца после дрезденского концерта — 31 мая 1871 года. Задачей общества было всемерное способствование развитию музыкальной культуры города, создание музыкального образовательного учреждения, объединение музыкальных сил Харькова в рамках больших концертов и т. д. и т. п.

Председателем Харьковского отделения стала княгиня Кропоткина, а одним из директоров (а также ответственным за музыкальную часть и на самом деле руководителем всей деятельности) был Илья Ильич. Вообще, среди членов Общества оказалось немало видных деятелей. В первую очередь их задачей было финансирование мероприятий. Действительные члены (их поначалу было двадцать человек) должны были вносить по 100 рублей в год, «члены-просветители» (137 человек) — по десять рублей в год. Слатин поселился в небольшом доме на улице Немецкой (ныне Пушкинской) и остался жить в Харькове навсегда.

1 октября 1871 года были открыты музыкальные классы, директором которых стал, конечно, Илья Ильич. Первоначально классы располагались в снятой квартире на Рыбной улице (сейчас улица Кооперативная) [89], через два года они переехали в более просторное помещение на верхнем этаже дома по улице Рымарской. Были открыты классы практически по всем специальностям инструментальной музыки, хорового и вокального пения. В основном для преподавания были привлечены местные педагогические силы, а для класса сольного пения по рекомендации Н. Рубинштейна из Петербурга прибыла известная артистка К. Прохорова-Маурели. Благодаря финансовой поддержке Летуновского, Залесской, Иванова и Рубинштейна (не знаменитого музыкального деятеля, а харьковского мецената), которые захотели иметь в заведении собственных стипендиатов, удалось открыть класс духовых инструментов. Кстати, историк Д. Багалей пишет, что класс деревянных духовых инструментов вообще был гордостью харьковских музыкальных классов. До этого в российские оркестры для игры на этих деревянных духовых приглашали, как правило, иностранцев.

В первый год обучения через классы прошло 254 человека. Количество учеников было, конечно, ограничено финансовыми возможностями родителей. Не все соглашались на полный курс обучения, оставляя лишь самые необходимые предметы. Сам же Слатин как директор и одновременно заведующий фортепианным классом в первый год работал вообще бесплатно. Учителем он был суровым и требовательным, но одновременно — человеком мягким в повседневном общении.

Открытие музыкальных классов было важнейшим, но не единственным делом Ильи Ильича в качестве нового лидера музыкальной жизни Харькова. Уже 8 ноября 1871 года им был проведен первый камерный концерт, а 4 декабря — первый симфонический концерт. Для участия в этих акциях Слатин привлек практически всех видных музыкантов, все разрозненные небольшие коллективы, существовавшие в Харькове до этого. Главную роль играли преподаватели, а позднее и воспитанники музыкальных классов. Музыкальная деятельность города чрезвычайно оживилась. Только в 1871 году под руководством Ильи Ильича прошло пять симфонических собраний. При отделении впоследствии был создан свой симфонический оркестр. Концерты проводились постоянно, Слатин дирижировал, отбирал репертуар — в том числе вещи, дотоле не звучавшие на харьковской сцене, произведения ведущих русских композиторов того времени — А. Рубинштейна, С. Танеева, П. Чайковского. Симфонию композитора Сокальского он исполнил вообще впервые. Харьковчане знали и гордились «своим» дирижером. О его манере работать говорили, что в первую очередь Илью Ильича за пультом отличает неутомимость. Неудивительно!

8 сентября 1883 года музыкальные классы были реорганизованы в музыкальное училище. Так была воплощена в жизнь идея, возникшая в Харьковском отделении Русского музыкального общества уже через два года после прибытия Слатина в Харьков. Реорганизация вызвала немало споров в местной прессе, но Илья Ильич настоял на своем. Несмотря на скромные средства, кроме музыкально-художественных классов были открыты общеобразовательные — с четырехлетним прогимназическим курсом. О средствах надо сказать особо. Хотя на первых порах власти и проявили определенный энтузиазм, вскоре их перестали столь живо интересовать дела и проблемы отделения и классов. Илье Ильичу приходилось постоянно бегать по присутственным местам и приемным от одного высокопоставленного чиновника к другому, доказывать необходимость дотаций на развитие музыкального искусства в Харькове.

Определенные деньги поступали из главной дирекции Русского музыкального общества. Часть давала городская казна. (Особенно эта помощь оказалась кстати в годы русско-турецкой войны 1877–1878 годов.) Ежегодное пособие от Харьковской городской думы отделению составляло тысячу рублей, в 1896 году оно было увеличено до трех тысяч рублей. Когда классы были преобразованы в училище, пособие в размере 5000 рублей Харьковскому отделению было назначено и Министерством внутренних дел. Значительная помощь приходила от меценатов. Среди наиболее крупных жертвователей были сахарозаводчики Харитоненко. Крупные суммы вносили М. Гельферих, А. Киреев. За средства Харитоненко и Киреева в начале 90-х годов XIX столетия было приобретено новое большое здание музыкального училища на пересечении Екатеринославской (ныне Полтавский шлях) и Ярославской улиц. Наконец были членские взносы участников Отделения и плата за обучение от учащихся. Слатин, добывавший деньги, стал притчей во языцех, он проявил недюжинный административный талант и настоящую гибкость дипломата.

Немало выпускниками Харьковского музыкального училища стали выдающимися музыкантами. Только среди тех, кто учился еще в позапрошлом веке, пианист Винклер, профессоры Берлинской консерватории Луценко и Гинзбург, известный музыкальный критик Энгель и многие другие. В 1910 году Слатин лично экзаменовал и принимал решение о зачислении в училище опоздавшего к началу учебного года юношу из маленькой Лохвицы — Исаака Дунаевского. Главный советский композитор получал диплом уже после того, как училище стало консерваторией.

Не раз Слатин организовывал концерты крупных российских музыкантов в Харькове. Многие из них были личными его друзьями, бывали, а то и просто останавливались у него дома. Это Танеев, Чайковский, позже Рахманинов, Ипполитов-Иванов. Зачастую маститые музыканты и композиторы концертировали бесплатно, а сборы шли в пользу Харьковского отделения РМО. Запомнился харьковчанам концерт Чайковского, на котором сам маэстро руководил увеличенным Слатиным по такому случаю с сорока до семидесяти человек симфоническим оркестром. Это знаменательное событие произошло в 1893 году. Петр Ильич был очень доволен приемом, но еще больше были довольны харьковчане. «Ура великому композитору!», «Слава!» — гремело в здании Дворянского собрания на Николаевской площади (ныне площадь Конституции). По окончании концерта Чайковского посадили в кресло и пронесли на руках по залу.

Илья Ильич и сам был хорошо известен в других городах — в первую очередь как организатор музыкальной жизни, крупный педагог. В 1887 году Слатин стал почетным членом Петербургского отделения Русского музыкального общества, членом жюри первого в мире конкурса пианистов. На 25-летний юбилей творческой и педагогической деятельности Илья Ильич получил сотни поздравительных писем и телеграмм, в том числе от Римского-Корсакова, Глазунова, Кюи и других. Неоднократно Слатину предлагали оставить Харьков ради более хлебного и спокойного места. Так, в 1895 году, когда он проездом оказался в Варшаве, генерал-губернатор Шувалов предложил ему место директора Варшавского музыкального института. Илья Ильич отказался.

В 1917 году музыкальное училище было преобразовано в консерваторию, а позднее — в Музыкально-драматический институт. На основе оркестра в 1919 году был создан симфонический оркестр Харьковской филармонии. Слатин отошел от непосредственного руководства музыкальным образованием и концертной деятельностью города. К новым порядкам в Муздрамине он относился крайне скептически. Впрочем, советская власть оценила роль Ильи Ильича в культурной жизни города на протяжении нескольких десятилетий по заслугам. Дом по Пушкинской, 55, был специальным постановлением правительства закреплен за ним пожизненно. Здесь Илья Ильич давал частные уроки музыки [90]. Его ученики с большой теплотой вспоминают в высшей степени интеллигентную семью Слатиных — самого музыканта и его жену — Серафиму Васильевну, многие годы прожившую с мужем душа в душу. У нее некоторые ученики Слатина получали уроки английского языка. У четы было три сына — Илья (1888 года рождения), Владимир (1889) и Александр (1891). Все они стали музыкантами, заканчивали столичные консерватории. После революции все трое эмигрировали и в Харькове больше не появлялись.

Илья Ильич умер 13 апреля 1931 года. На доме, где он жил шестьдесят лет, 31 октября 1989 года появилась мемориальная доска. Недавно студенты Харьковского университета искусств положили начало новой традиции — отмечать поступление в вуз приходом к дому творца музыкального престижа Харькова.

Слуцкий Борис Абрамович

(род. в 1919 г. — ум. в 1986 г.)

Известный русский поэт XX века.

Бориса Абрамовича Слуцкого называют одним из самых правдивых, а то и прямолинейных поэтов. Не примитивных, а именно — прямолинейных. Его поэзия цельная, неподдельная, невычурная. Но сама фигура Слуцкого при этом цельной не выходит. С одной стороны — признанный государством и влиятельный стихотворец, с другой — автор самиздата, много писавший «в стол». С одной стороны — фронтовик, который прошел всю войну, был тяжело ранен; с другой — политрук, занимавшийся, в частности, таким скользким делом, как установление просоветских режимов. С одной стороны — честный поэт, с другой — один из тех, кто стал участником травли Бориса Пастернака. Слуцкий всю жизнь старался поступать по совести, но однажды не получилось.

Борис Абрамович Слуцкий родился в городе Славянске на Донбассе 7 мая 1919 года. Отец его был служащим, мать — учительницей музыки. Уже в 1922 году семья Слуцких переезжает в Харьков, который Борис Абрамович всегда называл своим родным городом. Здесь он провел 15 лет. Жили Слуцкие в рабочем районе возле Конного рынка, что нашло отражение и в стихах поэта. Он писал: «Я вырос на большом базаре». Жить было тяжело — последствия Гражданской войны, всеобщая неустроенность, жилищные проблемы, вечная нехватка денег:

Я на медные деньги учился стихам, На тяжелую гулкую медь…

Уже в школьные годы Слуцкий увлекся поэзией. На букинистическом развале ему удалось приобрести толстый альманах русской поэзии XIX века, и он поражал друзей и знакомых чтением наизусть множества стихотворений. Борис на почве увлечения поэзией сдружился с другим талантливым поэтом Кульчицким и вместе с ним в 1937 году отправился в Москву. (Слуцкого толкнул на такой шаг и отъезд его любимой девушки, с которой он учился в одном классе.)

В столице Слуцкий поступил в юридический институт. В 1939 году, не прекращая учебы в юридическом институте, Борис по совету поэта Антокольского поступил в Литературный институт, который окончил через два года. В это время Борис Абрамович уже пишет стихи, входит в кружок молодых поэтов, где кроме него были Глазков, Коган, Кульчицкий, Самойлов. Впервые стихи Слуцкого были напечатаны в подборке «Стихи студентов Москвы» в 1941 году в мартовской книжке журнала «Октябрь». Потом началась война.

Война стала не просто одной из страниц биографии Бориса Абрамовича — она определила его творчество, да и, вероятно, всю дальнейшую судьбу. Войну Слуцкий прошел, что называется, от звонка до звонка. Воевал на Западном, Юго-Западном, Степном и 3-м Украинском фронтах, в Белоруссии, под Москвой, в Украине (участвовал и в освобождении Харькова), в Румынии, Югославии, Венгрии, Австрии. Был тяжело ранен и контужен. «На войне, — рассказывал Слуцкий, — я почти не писал по самой простой и уважительной причине — был занят войной». После контузии Слуцкий стал политруком. Не раз ходил в разведку за линию фронта, поскольку знал немецкий язык. Борис Абрамович участвовал в организации правительств Венгрии, Южной Штирии (область в Австрии). Закончил войну Слуцкий в Австрии в чине майора. Ранение самым серьезным образом отразилось на здоровье поэта. Он перенес две трепанации черепа и несколько других операций. Тяжелые головные боли преследовали Слуцкого и после войны. (Серьезные проблемы у Слуцкого были связаны с осколком в спине.) Первые же три послевоенных года ситуация была вообще довольно критическая. Борис Абрамович получил в дополнение к званиям и наградам еще один «чин» — инвалид Отечественной войны II группы.

Лишь в 1948 году Слуцкий снова начал сочинять стихи. Как он сам писал: «Путем полного напряжения я за месяц сочинил четыре стихотворных строки, рифмованных». Но даже такой результат стал неплохим показателем, вскоре поэт писал уже очень много. Еще долго Слуцкий не мог найти себе подходящей работы, перебивался случайными заработками, сочинял радиокомпозиции для детей. Но три десятка написанных им стихов стали известны столичным поэтам и тем, кто интересовался поэзией. (Кстати, фраза «Широко известен в узких кругах», хорошо подходящая к данному случаю, была, вероятно, выдумана именно Слуцким — он так сказал о Давиде Самойлове.) Недаром впоследствии Слуцкий отмечал, что его поэтическая известность была первой поэтической известностью нового типа. «До меня, — говорил поэт, — все лавры бросались сверху, а мои лавры люди вырастили сами на приусадебных участках». В 1953 году в «Литературной газете» появляется стихотворение Бориса Абрамовича «Памятник». В 1954 году на одном поэтическом сборище, где маститые стихотворцы заслушали и Слуцкого, Михаил Светлов сказал: «Ну что ж, надеюсь, все понимают, что пришел поэт лучше нас». В 1955 году в «Литературке» появилась знаменитая статья Ильи Эренбурга, в которой он хвалил Слуцкого, приводил в пример его ненапечатанные до того стихи. Статья вызвала не только положительные отзывы. Еще совсем недавно в стране велась «борьба с космополитизмом», а тут еврей выдвигал еврея. Впрочем, в творческой среде всегда так — появляется новое имя, и его изо всех сил пытаются столкнуть с Парнаса те, кто считает его уже своей собственностью. А пришел поэт, который очевидным образом был выше очень многих признанных его коллег. Когда в 1957 году вышел первый сборник Слуцкого, ему было уже 38 лет. Большинству вдумчивых и зрячих читателей было ясно, что в литературу пришел человек, за плечами которого большой выстраданный жизненный опыт, и сложившийся поэт со зрелым взглядом на мир, с определившимися эстетическими симпатиями и антипатиями, с самобытной поэтикой. Фронтовой стаж лишь усугублял это впечатление. За первым сборником последовали и другие: «Время» (1959), «Сегодня и вчера» (1961), «Работа» (1964), «Современные истории» (1969), «Годовая стрелка» (1971), «Доброта дня» (1973), «Продленный полдень» (1975), «Неоконченные споры» (1978). Довольно быстро (хоть и в два захода) Бориса Абрамовича приняли в Союз писателей.

В своей вышеупомянутой статье Эренбург уже отметил многие характерные черты творчества Слуцкого: «Конечно, стих Слуцкого помечен нашим временем — после Блока, после Маяковского, но если бы меня спросили, чью музу вспоминаешь, читая стихи Слуцкого, я бы, не колеблясь, ответил — музу Некрасова». Слуцкого роднило с Некрасовым многое: проза, выраженная стихами, острая гражданская направленность поэзии; будничный язык; умение находить поэтическое в самых обыденных предметах и явлениях.

Борис Абрамович использовал перебои ритма, недосказанную, оборванную или намеренно нескладную фразу, повторение какого-нибудь характерного словечка. В его стихах есть и канцеляризмы, военные команды. Однако угловатость стихов Слуцкого обманчива. В них есть энергия, взрывающая гладкость классического стиля, но производящая большое впечатление, усиливающая эффект от содержания.

Как к медсестринской гимнастерке брошка, Метафора к моей строке нейдет. Любитель порезвиться понарошку Особого профиту не найдет. Но все-таки высказываю кое-что, Чем отличались наши времена В моем стихе, как на больничной коечке, К примеру, долго корчилась война.

Темой стихов Слуцкого становились самые обычные люди — посетители бани, соседи по коммунальной квартире, но, как отмечалось многими исследователями, Борис Абрамович при этом смотрит на любую ситуацию через призму эпохи. Он мыслит большими временными категориями, рассматривает только что прошедшие события как через перевернутый бинокль — большое-то видится на расстоянии, а маленького для Слуцкого не существует. У Бориса Абрамовича особое чувство времени — обратите внимание, какие названия носят сборники его стихов.

Великая Отечественная война, естественно, заняла в творчестве Слуцкого совершенно особое место. Константин Симонов искренне восхищался тем, что Слуцкий умеет сказать то, что хотят выразить многие военные литераторы, но у них не хватает слов. Во всем своем облике Борис Абрамович сохранил облик офицера. Высокий, прямой, с седыми, аккуратно постриженными усами — поэт часто ходил в полувоенном френче, застегнутом на все пуговицы. Стихи он не читал, а рубил, особо акцентируя главную мысль. Редко кто видел Слуцкого смеющимся, его суждения были категоричны.

Еще одна тема, которая не могла обойти стороной Бориса Абрамовича Слуцкого стороной, — его еврейство. Поэт активно высказывался против антисемитизма, не выносил дурацких намеков и шуток.

Евреи хлеба не сеют, Евреи в лавках торгуют, Евреи раньше лысеют, Евреи больше воруют. Евреи — люди лихие, Они солдаты плохие: Иван воюет в окопе, Абрам торгует в рабкопе. Я это слышал с детства, Скоро совсем постарею, Но все никуда не деться От крика: «Евреи, евреи!» Не торговавши ни разу, Не воровавши ни разу, Ношу в себе, как заразу, Проклятую эту расу. Пуля меня миновала, Чтоб говорилось нелживо: «Евреев не убивало! Все воротились живы!»

Тесно связан с характером поэта, его поэтическим стилем тот факт, что долгое время у него не было никаких стихов на любовную тему, а пейзажных стихотворений он вообще не писал.

Солдатская наша порода Здесь как на ладони видна. Солдату нужна не природа. Солдату погода нужна.

Прочно войдя в когорту ведущих советских поэтов, Слуцкий, однако, остался и «непечатным автором». Очень, очень многие его стихотворения не могли быть опубликованы ни при Сталине, ни при Хрущеве, ни при Брежневе. Еще до XX съезда партии в рукописях ходили стихи Слуцкого о Сталине.

Мы все ходили под богом, У бога под самым боком. Он жил не в небесной дали, Его иногда видали, Стоя на мавзолее. Он был умнее, злее Того — иного, другого, Которого он низринул?

Да и после находились темы, которые не принято было поднимать. Даже, пожалуй, не темы, а способ их изложения, некоторые детали. Это касалось и мирного времени, и, тем более, войны. А Слуцкий писал, как правило, честно, прямо, неудобно.

Ежели увижу — опишу то, что вижу, так, как вижу. То, что не увижу, — опущу. Домалевыванья ненавижу.

Вот он и описывал. И складывал в стол? Печатали его стихи и в самиздате, и в «тамиздате». Большой резонанс и долгую дискуссию по всей стране приобрели стихи Слуцкого о физиках и лириках. Его слова «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне» стали крылатыми.

Для того чтобы иметь постоянный заработок, приходилось заниматься переводами — с немецкого, польского (тут переводы Тувима, Ружевича, Словацкого были очень достойными), английского и даже других вовсе неизвестных поэту языков. (Для этого использовались подстрочники. Таким образом зарабатывали многие советские поэты.) Было и много других дел — например, работа с молодежью. Слуцкий любил покровительствовать. Он охотно раздавал рекомендации, подолгу беседовал (в том числе по телефону), советовал. Более того, частенько молодые коллеги просили Слуцкого оказать им материальную помощь, и он не отказывал. Среди поэтов, на которых так или иначе повлиял Слуцкий, Окуджава, Евтушенко, Рубцов, Рейн, наконец Бродский. Нобелевский лауреат называл Слуцкого Барухом и признавал его «самым значительным из ныне живущих русских поэтов». Евтушенко после смерти Бориса Абрамовича также сказал: «Теперь можно сказать то, что почему-то не принято говорить при жизни. Да, я убежден: Слуцкий был одним из великих поэтов нашего времени».

Один из самых трагических эпизодов в жизни Слуцкого произошел в 1959 году. Именно в том году в Союзе писателей на заседании в Доме кино был поставлен на повестку дня вопрос об авторе «Доктора Живаго» — Борисе Пастернаке. А вернее «О действиях Б. Пастернака, не совместимых со званием советского писателя». Выдающегося литератора исключали из Союза. И в этот самый момент Слуцкий послушно поднял руку, стал участником позорного спектакля. В нем участвовали и другие известные поэты и писатели: Шкловский, Мартынов, Тихонов, Панова, Баруздин. Но, пожалуй, только Борис Абрамович так сильно и так быстро ощутил весь ужас своего нравственного падения. До сих пор именно Слуцкому многие не могут простить Пастернака, настолько неожиданно он оказался среди гонителей. Он сам уже через три дня после заседания пытался что-то объяснить, просил прощения у друзей?

Где-то струсил. И этот случай, Как его там ни назови, Солью самою злой, колючей Оседает в твоей крови.

Многие знакомые поэта рассказывают, что Слуцкий мучался, переживал тот день до конца жизни. Когда Борису Слуцкому было уже за 40, он женился на молодой женщине — Татьяне Дашковской. Жену он очень любил, хотя не в период ухаживания, недолгое время потом не любил открыто выражать своих чувств. Рассказывают, что когда еще до брака Татьяна приходила к нему, он провожал ее, уже почти ночью, только до входной двери. Он посвятил Тане сборник «Работа», но любовную поэзию не чествовал. Жена, однако же, стала действительно боевой и надежной подругой Слуцкого, печатала на машинке, утешала в случае неудач. А в середине 70-х у нее обнаружился рак лимфатических желез. Борис Абрамович делал все, что мог, — доставал какие-то лекарства, водил к врачам, наконец нашел способ отправить ее в парижскую клинику. Все без толку. Татьяна умерла в феврале 1977 года, а Слуцкий был совершенно разбит горем. Вот тут-то он и начал писать любовную лирику. Буквально за три месяца после смерти жены поэт написал 80 лирических стихотворений, как бы стремясь высказать Тане все, что не успел, стеснялся сказать при жизни.

Я был кругом виноват, а Таня мне все же нежно сказала: Прости! — почти в последней точке скитания по долгому мучающему пути. Преодолевая страшную связь больничной койки и бедного тела, она мучительно приподнялась — прощенья попросить захотела. А я ничего не видел кругом — слеза горела, не перегорала, поскольку был виноват кругом, и я был жив, а она умирала.

А затем он писать перестал. Совсем. Биографы говорят о тяжелейшей депрессии поэта. (Хотя приходилось читать и о просто помешательстве. Сам Слуцкий, кстати, отмечал в одном из писем: «Написал двести стихотворений и сошел с ума».) Он долго лежал в больнице, затем переехал в Тулу к брату. Психическое расстройство поэта только усугублялось, он категорически отказывался общаться со старыми друзьями и коллегами, пытался броситься под трамвай.

В Туле Слуцкий и умер 22 февраля 1986 года. За два года до смерти был издан последний прижизненный сборник его стихов — «Сроки».

Свое литературное наследие Борис Абрамович завещал своему другу критику Юрию Болдыреву. И тот проявил совершенно поразительную энергию в поисках, собирании, расшифровке многочисленных записей Слуцкого. Началась перестройка, и печататься стало легче — много лет подряд после смерти Бориса Абрамовича в газетах и журналах появлялись все новые и новые его стихи, до того не появлявшиеся в печати. Организовал Болдырев и издание трехтомника произведений Слуцкого. Когда Болдырева в 1993 году не стало, он был похоронен в одной ограде с поэтом, которого он заново открыл читателям.

Харьковскому периоду жизни Слуцкого посвящено несколько его стихотворений: «Я на медные деньги учился стихам», «Я рос в тиши завода», «Муз. школа им. Бетховена в Харькове», «Харьковский Иов». В Харькове учреждена литературная премия имени Бориса Слуцкого. Как завещание всем сочинителям стихов звучат строки Слуцкого, в которых весь поэт — с его желанием все видеть и на все откликаться и силой его поэзии:

«Где-то на перекрестке между музыкой и наукой, поэт, ищи поэзию, выкликай, аукай! Если этот поиск тобой серьезно начат, следующее правило следует заучить: стих не только звучит. Обязательно — значит.

Стих не только значит. Необходимо — звучит».

Срезневский Измаил Иванович

(род. в 1812 г. — ум. в 1880 г.)

Один из основоположников российской и украинской славистики. Издатель и исследователь памятников древнерусской письменности и славянского фольклора.

Измаил Иванович Срезневский в истории такой науки, как славистика, занимает особое место. Его наследие огромно, как и его личный вклад в организацию изучения славянских древностей, языков, обычаев… Перечень работ Измаила Ивановича может занять все место, отведенное для данной статьи. Полжизни Срезневского при этом теснейшим образом связано с Харьковом, местным университетом.

Отца Измаила Срезневского — Ивана Евсеевича называли «рязанским Ломоносовым». Как и знаменитый холмогорец, Иван Евсеевич, выходец из простой семьи, в свое время пешком пришел из рязанского села Срезнева к порогу духовной семинарии учиться. Оттуда направился в Московский университет. Иван Срезневский выбрал в качестве своей специальности филологию. Он стал первым профессором российского красноречия, основал лицей в Ярославле. В этом городе и появился на свет 1 июня 1812 года Измаил Срезневский. Когда ему было еще лишь несколько недель, его отец, очевидно, спасаясь от наполеоновских войск, переехал в Харьков, где стал профессором Харьковского университета.

Отца своего Измаил Иванович толком не помнил, поскольку тот умер, когда сыну было лишь 7 лет. Так что воспитанием будущего слависта занималась его мать. Мальчик рано проявил свои способности — сочинял стихи уже в 8 лет, в 16 лет был уверен в том, что его призвание — наука. Начальное и среднее образование Измаил Срезневский получил дома, а затем поступил в Харьковский университет на факультет этико-политических наук. Через три года он защитил диплом по теме «Об обиде». Срезневский говорил, что особое влияние на формирование его общественно-политических и научных взглядов оказал профессор Данилович, читавший уголовное право. По окончании университета Измаил Иванович некоторое время служил в Харьковском дворянском депутатском собрании, Харьковском совестном суде. Одновременно он преподавал в пансионе и частных домах. Уже в начале 30-х годов он начинает заниматься литературной деятельностью, совместно с местными писателями в 1831 году Срезневский издает «Украинский альманах», где помещает и собственные стихи. (Подражание народному стилю уже тогда удавалось Срезневскому, вскоре он, к неудовольствию ученых, с успехом продемонстрировал это свое умение еще раз.) Однако историей и этнографией Малороссии в то время Срезневский занимался как любитель. Но, несмотря на это, издание «Запорожская старина», которое выходило под его редакцией в 1833–1838 годах, сразу приобрело популярность и до сих пор считается одним из важнейших историографических источников по истории Украины. В предисловии к «Старине» Срезневский утверждает, что материалы к ней он собирал семь лет. Он действительно часто ездил по Харьковской, Полтавской, Екатеринославской губерниях, знакомился с бытом, нравами, фольклором украинского народа. Одновременно он собирал и фольклор других славянских народов. Так, в 1832 году он издал «Словацкие песни». Среди сборников различных преданий, которыми восхищался Срезневский, были и явные подделки. На волне романтического отношения к старине такие подделки создавались действительно талантливыми поэтами в разных странах. Их ряды, судя по всему, пополнил и Измаил Иванович. Сейчас уже установлено, что в его «Запорожской старине» значительное число дум, песен и т. п. написано самим ученым и его единомышленниками. Так что историки теперь относятся к этому альманаху с большой осторожностью. Однако совершенно очевидно, что «Запорожская старина» способствовала росту интереса к украинской и, в частности, запорожской истории, к национальной культуре. Сборник хорошо встретили и одобрили Пушкин и Гоголь.

С возрастом у Срезневского поубавилось романтики, зато пришло более сухое, тщательное отношение к истории. Свои дальнейшие изыскания Срезневский осуществлял только на основе точных материально-документальных источников.

В 1837 году Измаил Иванович защитил магистерскую диссертацию «Опыт о сущности и содержании теории в науках политических» и в том же году получил место профессора в Харьковском университете на кафедре политэкономии и статистики на философском факультете. Рассказывают, что уже тогда лекции Срезневского привлекали многочисленных слушателей, отличались оригинальностью и новизной взглядов. Он использовал в своей работе и иностранные материалы. В 1839 году уже была готова и докторская работа «Опыт о предмете и элементах статистики и политической экономии», однако независимость взглядов ее автора привела к тому, что недоброжелатели Срезневского добились ее негативной оценки.

К счастью, эта неудача не очень-то и сильно повлияла на дальнейшую карьеру ученого. Еще раньше он начал склоняться к тому, чтобы больше времени уделять славистике. От министерства просвещения он получил предложение отправиться в славянские земли для подготовки к званию профессора славянской филологии. В 1839 году Измаил Иванович выехал за границу. Его путешествия по Европе заняли около трех лет. Где только ни побывал Срезневский! В первую очередь его интересовали славянские древности, и он посетил Моравию, Чехию, Силезию, Лужицы, Штирию, Фриули, Далмацию, Хорватию, Сербию, Черногорию, Галицию, Венгрию… Он общался с местным населением, изучал говоры, собирал предания и песни, работал в архивах. Срезневский составил новую карту расселения славян, открыв для науки целый ряд малоизвестных и неизвестных дотоле поселений. Материал, собранный и записанный Срезневским в эти годы, воистину бесценен. Путешествие оказало самое серьезное влияние на формирование взглядов Срезневского. Свои заметки он, еще будучи за рубежом, начал печатать в ведущих научных журналах России.

В 1842 году ученый занял кафедру славистики в Харьковском университете, которая была создана специально «под него». На лекциях Срезневского опять наблюдался аншлаг. Он печатает статьи о книгопечатании в Болгарии, о серболужицкой литературе, о языческих обрядах у древних славян. Теперь (в 1846 году) он уже с блеском защищает докторскую диссертацию «Святилища и обряды языческого богослужения древних славян по свидетельствам современным и преданиям». Таким образом, он стал первым в стране доктором наук по славяно-русской филологии. Вокруг Измаила Ивановича, как это обычно происходило, формируется кружок увлеченных идеями ученого, зараженных его любовью к изучению славянских древностей, языка, культуры.

Измаил Иванович отстаивает необходимость всестороннего изучения родного языка в полной связи с историей народа — носителя этого языка, с его обычаями, традициями. В его взглядах явно прослеживается панславизм. Он подчеркивает генетическую связь между всеми славянскими народами, находит общие черты в лексике, фольклоре, культуре, призывает гордиться ролью славянских наций в истории Европы. В свой харьковский период Срезневский еще считает малороссийский язык отдельным языком, выделившимся из старорусского наряду с русским. Однако когда он переезжает в Петербург, он меняет свою точку зрения, говоря уже о малороссийском наречии как об «областной» разновидности русского языка, общего восточнославянского языкового континуума.

В 1847 году Срезневский переезжает в столицу империи, начинает работать здесь в университете. В этом городе и прошла вторая половина его жизни. В это время в обществе растет интерес к истории Древней Руси, к славянским древностям, активно пропагандируются славянофильские идеи Аксакова, Каткова, публикуются древние рукописи. Естественно, Измаил Иванович был вовлечен в это течение и, более того, стал одним из его лидером. В 1849 году он прочитал знаковый цикл лекций «Мысли об истории русского языка», который называют важнейшей вехой в истории филологии в России. Срезневский заложил основы университетского преподавания истории русского языка. Он был деканом историко-филологического факультета столичного университета, а в 1861–1863 годах и ректором этого учебного заведения.

Снова вокруг слависта собрались талантливые ученики, принесшие в результате славу научной школе Срезневского: Ламанский, Пыпин, Стоюнин, Макушев, Мордовцев. Среди учеников Срезневского были также Чернышевский, Писарев. Измаил Иванович быстро становится одним из наиболее уважаемых ученых России. У него дома на «субботах» бывают Майков, Полонский, Добролюбов. Кстати, интересная деталь биографии — три года филолог проработал цензором. Но больше времени, конечно, уделяется науке, преподаванию, издательской деятельности. В 1854 году Срезневский — уже ординарный академик (всего же он был избран членом более 30 академий мира). С 1850 года ученый был членом Археологического общества, которое тогда занималось не только раскопками, но и древностями в более широком понимании этого слова — рукописями, другими древними документами, изучением народных обычаев.

По инициативе Срезневского Академия наук начинает издавать «Известия Императорской Академии наук по отделению «Русского языка и словесности». «Известия» печатали не только научные статьи самого Измаила Ивановича и его коллег, но и (что сейчас гораздо важнее) памятники народной словесности славянских народов. Срезневский также принимал участие в издании академического «Опыта областного словаря». В начале 50-х годов ученый задумал грандиозный проект — создание древнерусского словаря. Эту работу до конца жизни он так и не закончил. К печати полностью были им подготовлены лишь две буквы. Однако материалы, собранные Срезневским, смогли использовать его последователи — дочь Срезневского, затем Бычков и Шахматов. Через тринадцать лет после смерти ученого начали издаваться отдельные части «Материалов для словаря древнерусского языка по письменным памятникам». Издание этих материалов продолжалось до 1912 года. Этот выдающийся труд и сейчас используют историки и филологи.

Держа в уме этот словарь, Срезневский поручает своим ученикам составление словарей к отдельным памятникам — Ипатьевской, Новгородской, Лаврентьевской, Псковской летописям. Эта работа сама по себе — неоценимый вклад в изучение старорусских летописей.

С середины 50-х годов основное направление деятельности ученого — выявление, классификация, анализ, подготовка к печати и, собственно, издание старославянских и древнерусских памятников, т. е. занятие палеографией [91]. Повторимся, опубликование древних документов для современных историков не менее, а может, и более важная часть наследия Срезневского. Главные труды Измаила Ивановича в области палеографии касаются анализа глаголичных памятников, памятников греческого письма, письма и языка юго-западных славян и др. Наиболее обобщающей в этой области является работа «Славяно-русская палеография XI–XIV вв.». Срезневский опубликовал такие шедевры древнерусской литературы, как «Повесть о Царьграде», «Хождение за три моря», «Задонщина», «Сказание о Борисе и Глебе». А еще была масса критических отзывов, библиографических заметок и рецензий, небольших статей по этнографии, географии, истории, славянской филологии, археологии и истории быта, письменности и литературе славян в разных журналах и научных изданиях.

Измаил Иванович умер в Петербурге 9 февраля 1880 года. Он завещал похоронить себя на родине предков — Рязанщине. Здесь в селе Срезнево создан мемориальный комплекс, в школах Рязани введен факультативный курс о Срезневском, ученики заносят в специальные «Словарики Срезневского» старорусские слова. В Харьковском университете он упоминается среди наиболее выдающихся ученых, когда-либо здесь работавших.

Стеклов Владимир Андреевич

(род. в 1863/64 г. — ум. в 1926 г.)

Математик. Основатель школы математической физики. Вице-президент АН СССР.

«Наука — величайший двигатель и нравственный образователь человечества! Она заставляет забывать многое дурное человеческое, ставит человека выше обыкновенного положения, заставляет смотреть на все мелочи, как достойно человеку, напоминая ему своей высотой, своей прелестью, своей грандиозностью о высоком его человеческом достоинстве…» Эти слова принадлежат выдающемуся математику, создателю отечественной школы математической физики академику Владимиру Андреевичу Стеклову. Читая страницы биографии этого человека, убеждаешься, что слова эти хоть и много значили для Стеклова, но ему так и не удалось достичь того самого «забытия», отвлеченного отношения к «дурному в человеке». Ну, никак не мог Владимир Андреевич смириться с глупостью, карьеризмом, косностью режима. Поэтому в историю отечественной науки он вошел не только как большой ученый, но и как великий борец за права университетов и ученых, талантливый организатор и администратор. Когда Стеклов занимал очередную должность, его друг и учитель Ляпунов в письме поздравлял его жену, но самому математику неизменно писал: «Вас не поздравляю, ибо понимаю, что Вы приносите себя в жертву…»

Владимир Андреевич оставил потомкам не только богатое научное, но и интересное и объемное литературное наследие. Издана его переписка с выдающимися учеными России, в своих дневниках он много лет подряд тщательно записывал события каждого дня — от того момента, когда он встал (с указанием температуры, времени восхода солнца и т. д.), до того, как ложился спать. Изданы и автобиографические воспоминания Стеклова. Письма и мемуары в достаточной мере передают некоторые особенности характера математика. Человеком он был ярким — остроумным, чувствительным, жестким в споре, принципиальным. Большое влияние на формирование взглядов Стеклова, его характера оказали родственники математика — люди сами в высшей степени примечательные.

В семье Владимира Андреевича считалось, что прапрадедом его по отцу был некий крестьянин по прозвищу «поп Рогожа», занимавшийся не то грабежом в робингудовском стиле, не то просто оказывавший огромное влияние на жизнь нескольких уездов в Поволжье как человек сильного характера и большого ума. Сын его, прадед математика, стал сельским священником. Он намного пережил своего сына, умершего от холеры в сорокалетнем возрасте. На руках у слепого старика Ивана Стеклова и его невестки остались малолетние дети, среди которых был и отец Владимира Андреевича.

Интересна судьба отца ученого — Андрея Ивановича Стеклова. Мать твердо решила дать ему образование, но денег, естественно, не хватало. Она повезла маленького Андрюшу в Нижний Новгород, посадила на крыльце Духовной семинарии и оставила там, наказав никуда не уходить. Сама же убыла в село. Вскоре Андрей начал реветь, вышел директор семинарии… Мощный голос подкидыша произвел на попа самое благоприятное впечатление, так Андрей был зачислен в семинаристы. Учился он неплохо, но к богословию относился довольно скептически, поэтому, когда его перевели в Казанскую академию, решил уйти в местный университет. Для этого Андрей Иванович даже написал крамольное сочинение, в котором делал выводы о том, что Бога нет, а миром управляют силы природы. Вопреки ожиданиям, его не отчислили, а сделали выговор. Так отец ученого и остался священником. Он вернулся в Нижний, здесь, в конце концов, стал ректором Духовной семинарии. Он женился на Екатерине Александровне Добролюбовой — сестре знаменитого литературного критика.

Владимир Стеклов родился в Нижнем Новгороде 28 декабря 1863 года (9 января 1864 г.). Владимир Андреевич вспоминает, что его окружали люди, несомненно, прогрессивных взглядов, привившие и ему свободомыслие, любовь к естественным наукам и т. д. Отец категорически не хотел, чтобы его сын стал священником, брат отца «дядя Иван», даром что дьякон, увлекался механикой, химией и физикой — он устраивал лаборатории, поташные производства, консультировал организаторов заводов на Волге, интересовался электрическими машинами. Любовь к механике Иван Иванович привил и племяннику, он дарил ему книги по естествознанию, вместе Иван и Владимир ставили опыты. Математикой и инженерным делом занимались и дядья Владимира Андреевича по матери. Редкий для того времени случай — младшие братья Добролюбовы эмигрировали в Америку, где устроились на крупные заводы инженерами — потом не раз приезжали в Россию по делам фирмы. В доме Владимир постоянно слышал имена «дяди Коли» (Н. А. Добролюбова) и Николая Чернышевского. Стекловы сочувствовали обоим, разделяли многие самые передовые взгляды на государственное устройство, социальные отношения, историю.

Кроме радикального образа мыслей, математик унаследовал по отцовской линии крепкое телосложение, прекрасный голос и буйный нрав. Что касается физического здоровья, то оно было укреплено регулярными занятиями спортом — коньками, плаванием (дело-то на Волге было), потом гимнастикой (которую математик не оставлял до конца жизни). Пел Стеклов настолько хорошо, что довольно долго не мог выбрать, кем стать в будущем — певцом или математиком. Он поражал всех своих друзей умением исполнять сложнейшие оперные партии. (Один из друзей математика однажды на вопрос о том, почему он не ходит в театр, ответил: «А зачем? Мне Владимир Андреевич все споет, а в театре то же самое — только хуже».) Нрав же был таков, что уже о профессоре Стеклове ходила такая шутка: «Если бы у этого зверя была легкая голова, он давно бы болтался на виселице!» В раннем детстве Владимир чуть не убил горничную кочергой за то, что она позволила себе поцеловать его. В Нижегородском Александровском институте (тут он получал среднее образование) Стеклов учился неважно, пропадал на Волге, где с ребятами добирался до отдаленных островов, прыгал через бревна под крышей Нижегородского Кремля, обожал бегать на пожары. Там он подружился с брандмейстером и научился азам пожарного дела. (Впоследствии в Харькове он на одном из пожаров, в тушении которого участвовал наравне с пожарными, раздробил себе ногу и чудом избежал ампутации.)

Одним из немногих предметов, по которым Володя имел хорошую оценку, была математика. (Была еще литература — русская и зарубежная, — но ее в институте преподавали не в том объеме, в котором ее знала молодая русская интеллигенция.) Да и то, вероятно, потому, что учитель отдавал предпочтение очным формам обучения и мало задавал на дом. У Стеклова была репутация ученика посредственного, к тому же хулиганистого и ленивого. Вот сестры Владимира учились очень хорошо, и на сына родители смотрели крайне неодобрительно. Однажды Андрей Иванович за завтраком с презрительной усмешкой произнес: «Я думал, ты лентяй, а ты, оказывается, неспособный…» Вот этого Владимир не стерпел. Тогда он как раз с горем пополам перевелся в пятый класс гимназии. Он взялся за учебу, за два месяца прошел всю программу за год, вскоре сделался первым учеником в классе. В шестом классе у Стеклова были уже только отличные отметки. В 1882 году подошло время окончания института, и будущему академику опять удалось отличиться. Он написал экзаменационное сочинение о Екатерине Второй, в котором рассказал об императрице и ее правлении все, что говорили дома. С точки зрения словесности, его сочинение было лучшим в классе, с точки зрения официальной идеологии — худшим. После долгих споров учителя решили оценку поставить отличную, но золотой медали Стеклову не давать. Так он и оказался — со всеми высшими баллами и серебряной медалью.

Поступать Владимир решил на физико-математический факультет. Отец его в то время перевелся в Таврическо-Симферопольскую духовную семинарию ректором, он слезно упросил сына поступать не в Петербург, а в Москву, справедливо полагая, что в продвинуто-революционном Петербурге Владимир непременно «влипнет» в какую-нибудь историю. Впрочем, и в Москве нормальной учебы не вышло. Впервые оторвавшись надолго от родителей, Стеклов вместе с другими студентами гулял «на полную катушку», вспоминал он потом этот год смутно — какие-то дебоши, девицы «либерального поведения». Экзамены по физике и математике Владимиру Андреевичу сдать удалось все же на «пять». Засыпался, причем курьезно, на физической географии. После успешного ответа по билету Стеклову задали вопрос: «Какой день самый длинный в году в Москве?». Владимир растерялся от такой постановки вопроса — «Почему именно в Москве?». После нескольких секунд недоуменного молчания студента экзаменатор закричал: «Какое невежество!», и поставил неудовлетворительную оценку. Это еще не означало автоматического изгнания из вуза, но Владимир Андреевич страшно обиделся и твердо решил бросить Московский университет. Решил сделаться медиком, для чего разослал во все университеты России свое заявление. Ответа не получил и осенью решил перебраться в Харьков — поближе к своей возлюбленной (с ней он познакомился летом у родителей в Крыму). Время для переводов уже закончилось, но ректор Харьковского университета сжалился и зачислил Стеклова на физико-математический факультет (на медицинском мест не было). Так Владимир Андреевич вернулся на путь математика, чему даже обрадовался.

В Харьковском университете Стеклов занимался уже гораздо более прилежно, наука заинтересовала его всерьез. Тем более что в университете появился прекрасный преподаватель и большой ученый — Александр Михайлович Ляпунов, заметивший способного студента и всячески способствовавший его научной карьере. По окончании учебы в 1887 году Ляпунов оставил Стеклова при университете для подготовки к профессорскому званию. В 1889 году Стеклов напечатал статью «Об интерполировании некоторых произведений», осенью 1890 года сдал магистерские экзамены и с января 1891 года начал чтение университетского курса теории упругости во внештатной должности приват-доцента.

Постепенно отходила в прошлое бурная молодость. Бывшей своей пассии Стеклов объявил, что любви больше нет (она, кстати, судя по всему, так и не вышла замуж, на всю жизнь сохранив в сердце только Владимира Андреевича). Была еще одна романтическая история. На своих однокашников Стеклов всегда оказывал самое большое влияние: выступил за то, чтобы больше заниматься, — все стали усиленно заниматься; пропагандирует революционные преобразования в быту, просветительские идеи — все немедленно становятся ревностными сторонниками этих идей. Старшекурсники и молодые специалисты математики и физики, в том числе и Стеклов, в конце 80-х часто ездили к одной молодой семейной паре в Белгород, там жили этакой коммуной, пытались распространять грамотность и развивать политическое чувство у местных крестьян. В конце концов во Владимира влюбилась жена хозяина дома. Стеклов рассказал ему об этом и уехал в Харьков, решив больше не приезжать. Вскоре в город прибыла и несчастная влюбленная, пала перед Стекловым на колени, но он выпроводил ее. Женщина в результате оказалась в руках психиатров, но вроде поправилась, и потом даже супруги дружили семьями с семьей Стекловых.

Супругой Владимира Андреевича стала другая женщина, которая была старше его на три года, — учительница музыки в Епархиальной школе Ольга Николаевна Дракина. Она была сестрой университетского товарища Стеклова, уже много лет хорошо знала Владимира со всеми его достоинствами и недостатками, принимала живое участие во всей вышеописанной истории. Предложение Стеклова несколько шокировало ее, но, подумав, Ольга Николаевна согласилась. Свадьба состоялась в 1890 году, и супруги счастливо прожили вместе 31 год. Все знакомые ученого очень уважительно относились к его жене, видели в ней сильную личность. Ольга Николаевна с трудом переносила безделье; когда муж смог полноценно обеспечивать семью, она продолжила работать в «Обществе трудящихся женщин Харькова». У четы в 1891 году родилась дочь — Ольга. К несчастью, в десятилетнем возрасте она умерла, вероятно, от заражения крови. После этого трагического события Стеклов около полугода практически не занимался наукой.

Материальное положение Стекловых вначале было довольно сложным. Владимиру Андреевичу приходилось кроме университета работать в реальном училище, читать там элементарную математику. Положение чуть поправилось, когда удалось устроиться читать лекции по теоретической механике в Технологическом институте. В 1893 году Стеклов защитил магистерскую диссертацию «О движении твердого тела в жидкости», а через три года был утвержден экстраординарным профессором по кафедре теоретической механики Харьковского университета. Непосредственно перед этим назначением математика приглашали в Одессу на такую же должность, но Совет Харьковского университета по настоянию Ляпунова категорически отказался отпускать талантливого ученого.

Стеклов проявил себя отличным педагогом. Сохранился его литографированный курс лекций «Теоретическая механика», в котором помимо прекрасного изложения сведений по механике давались некоторые дополнительные разделы по математике, не входившие в принятые тогда программы, но необходимые для глубокого изучения механических процессов: элементы векторной алгебры и векторного анализа, сведения о криволинейных интегралах и др. По предложению математика вместо так называемых «репетиций» — промежуточных экзаменов — в ХТИ были введены практические занятия (впервые в России), на которых решались задачи, способствующие развитию интереса к изучаемому предмету.

В 1902 году Стеклов защитил докторскую диссертацию «Общие методы решения основных задач математической физики». В том же году Александр Михайлович Ляпунов уехал в Петербург, оставив управление кафедрой на своего ученика. Тогда же Владимир Андреевич стал председателем основанного в 1879 году Харьковского математического общества. Во время его пребывания во главе Общества оно развило большую деятельность. «Сообщения Харьковского математического общества» завоевали большой авторитет во всем мире, Владимир Андреевич активно работал над установлением прочных международных связей. (Вообще, ученый неоднократно бывал за границей, и отдыхал, и работал — в Англии, во Франции, в Германии, Австрии, Италии и т. д. Был знаком со многими виднейшими учеными.)

Стеклов зарекомендовал себя в Харьковском университете как один из самых принципиальных преподавателей и самых энергичных участников разнообразных проектов. Математик постоянно и неустанно боролся за права университетов, выступал против различных пунктов реакционного университетского устава 1884 года, на заседаниях университетского Совета в протоколах постоянно появлялось особое мнение профессора Стеклова. Он неоднократно стыдил своих коллег за трусость и «страусиное поведение» (причем среди них были и некоторые герои статей данной книги). Владимир Андреевич был среди тех профессоров-судей, которые подписали протест против действий ректора, исключившего без ведома суда ряд студентов. В Технологическом же институте Стеклов принял участие в протесте преподавателей против действий ректора Шиллера, в связи с чем вынужден был уйти из института [92]. При этом харьковский математик был постоянным членом разнообразных, в том числе и правительственных, комиссий по разработке новых научных и образовательных законов, общественных комитетов и т. п. Когда власти позволили преподавателям самим выбирать деканов и ректоров, Стеклов был единодушно избран деканом физико-математического факультета. Его же считали главным фаворитом в борьбе за ректорское кресло, однако он, ко всеобщему неудовольствию, отказался совмещать две должности. Правда, есть многочисленные свидетельства того, что в последние пару лет пребывания в Харькове именно Стеклов и управлял университетом на самом деле.

Революционные события 1905 года коснулись Харькова самым непосредственным образом, и Стеклов опять был в гуще событий. Особенно яркую роль он сыграл в начале октября 1905 года, когда студенты забаррикадировали Университетскую улицу, а власти были в шаге от того, чтобы применить оружие. Владимир Андреевич с несколькими профессорами пробрался в здание по лестнице, приставленной к окну, переговорил с главарями акции. Потом бросился к губернатору, к городскому голове, опять к губернатору. Стеклов убедил его, а потом и нового военного коменданта в необходимости мирно решить вопрос. Об этом же он договорился с «революционерами». По взаимной договоренности студенты покинули баррикады, сложили оружие, прошествовали под охраной войск и рабочей милиции на Скобелевскую площадь [93], где устроили митинг, после чего разошлись по домам. Заслуги Владимира Андреевича были настолько очевидны, что без его ведома он был избран в Комитет общественной безопасности при городской думе. Впрочем, их «болтовня» ученого интересовала мало.

После манифеста 17 октября Владимир Андреевич в отличие от многих своих «прогрессивных» и восторженных коллег не занялся политикой, не вошел в ряды кадетской партии. Кадетов он вообще презирал, зачастую справедливо обвинял в «быстром перекрашивании», любви к «говорильне» и «напыщенности», называл их «слюнявыми книжниками» и пройдохами. Это чувство только усиливалось в нем по мере развития событий от 1905 до октября 1917 года. Стеклова интересовала наука, ее нормальное существование, непрерывность учебного процесса, исключительная академичность, аполитичность университета — за это он и боролся.

В 1903 году Владимир Андреевич стал членом-корреспондентом Петербургской академии наук, а в 1912 году — ординарным (действительным) ее членом. В 1906 году Стеклов был избран ординарным профессором Петербургского университета вместо оставившего кафедру выдающегося математика А. Маркова. Переехав в столицу из Харькова, Владимир Андреевич читал лекции по теории дифференциальных уравнений. Гражданская позиция, принципиальность в научных вопросах и педагогические таланты Стеклова привлекли на физико-математический факультет университета многих талантливых студентов. Среди наиболее способных своих учеников этого периода Владимир Андреевич называл известных математиков Фридмана, Смирнова, Тамаркина.

Февральскую революцию Владимир Андреевич принял с чувством глубокого удовлетворения, одобряя падение ненавистного царского режима. Вскоре он стал резко критиковать кадетское, а затем и левое коалиционное правительство. Керенского Стеклов считал шутом, Корнилова бездарью. Большевистские лозунги тоже не были близки математику, но к ним он относился лояльнее, чем многие его коллеги. Говорил: «Они пошли в народ с извечными лозунгами Стеньки Разина, но они хотя бы умеют действовать и знают как». После Октябрьской революции Владимир Андреевич с головой окунулся в работу по спасению фундаментальной науки и, в первую очередь, — Академии наук. Он убедил Петербургский университет в необходимости продолжать работать, ни в коем случае не протестовать по примеру московских коллег. Действия большевиков он чаще оправдывал исторической необходимостью, а ответственность за разруху во многом возлагал на тех, кто бастует и противится, сам, таким образом, толкая новую власть к террору. Такую же деятельность Стеклов вел и в Академии наук, в результате заработав себе немало врагов, которые обвиняли Стеклова в том, что его деятельность разрушительна, что он противится всем правильным начинаниям. Эти «правильные начинания», по мнению Владимира Стеклова, были оторванными от жизни мечтами, маниловскими утопиями, заранее неприемлемыми для властей проектами, и Стеклов беспощадно громил их на собраниях.

Научная и организаторская деятельность академика разворачивалась на фоне трагических событий в стране и в его личной жизни. В Петрограде был голод и холод, крупные ученые часами простаивали в очередях за скудной пайкой хлеба, мыла и спичек, их жены возились на выделенных горожанам небольших огородах. Заболела Ольга Николаевна — налицо были признаки истощения, какой-то инфекции и чуть ли не цинги. Стеклов попытался вывезти жену в Кисловодск к ее родным. Санитарный поезд шел туда несколько недель, часами простаивая на запасных путях. Пришлось пересаживаться в другой поезд с разбитыми окнами. В Кисловодске обнаружилось, что у жены Стеклова крупозное воспаление легких, и через четыре дня после приезда она умерла. Это произошло 11 сентября 1920 года.

Несмотря на нелюбовь многих академиков, Владимир Андреевич в 1919 году был практически единогласно избран вице-президентом АН. В его руках сосредоточилась значительная часть всех вопросов, в том числе хозяйственных, новой организации. На этом посту Стеклов пробыл до конца жизни. Он добился от советской власти уважения к Академии, объяснял виднейшим руководителям — Рыкову, Красину, Каменеву, Дзержинскому необходимость поддержания с помощью Академии престижа молодого государства. Академикам были увеличены пайки, Академия вышла из-под контроля Наркомпроса, заработали академические институты, были закуплены иностранные приборы. Стеклов лично занимался восстановлением сети сейсмических станций, разведкой Курской магнитной аномалии, делами печатных изданий Академии, загранкомандировками, квартирами и т. д. и т. п. Ему же принадлежит инициатива организации при Академии нового Физико-математического института. В 1926 году институту было присвоено имя Стеклова. В 1934 году институт этот разделился, и Математический институт АН СССР сохранил имя В. А. Стеклова.

Рассказ о большом ученом не может быть полным без описания его научной деятельности. Конечно, описывать ее не так и просто. Многие читатели, вероятно, все равно не поймут, о чем идет речь. (Говорят, все, что сейчас мы проходим по математике в школе, было известно ученым еще в XVIII веке). Но без этого нельзя.

Итак, основные направления научного творчества Стеклова — приложения математических методов к вопросам естествознания. Вообще, он всегда критиковал ученых, чьи исследования не могут быть применены на практике. Большая часть работ Владимира Андреевича относится к математической физике, он, как было сказано, является одним из основателей этой науки в нашей стране. Стеклов получил ряд существенных результатов, касающихся основных задач теории потенциала. Многие работы математика посвящены вопросам разложения функций в ряды по заранее заданным ортогональным системам функций (обычно к таким системам приводят краевые задачи математической физики). В основе этих исследований лежит введенное Стекловым понятие замкнутости системы ортогональных функций. Стеклов вплотную подошел к понятию гильбертова пространства. Владимир Андреевич ввел особый метод сглаживания функций, который затем получил большое развитие. Кроме того, Стеклов — автор ряда работ по математическому анализу, в частности по теории квадратурных формул, а также по теории упругости и гидромеханике. Известен он и как историк математики, философ и писатель. Ему принадлежат книги научно-биографического характера о Ломоносове и Галилее, очерки и статьи о жизни и деятельности Чебышева, Лобачевского, Остроградского, Ляпунова, Маркова, Пуанкаре, работа по философии «Математика и ее значение для человечества» (1923), а также книга «В Америку и обратно. Впечатления» (1925).

Вице-президент Академии наук придерживался строгого распорядка дня. С 10 утра до 17 или 18.00 занимался административно-хозяйственной деятельности в Академии. Затем обедал и около 19.00 ложился спать. Спал до 21.30 или 22.00, пил чай и садился за научную работу. Работа эта продолжалась до 5 часов утра, после чего академик ложился спать. «Вот уже 40 лет, — писал Стеклов в начале 1920-х годов, — веду я такой образ жизни и нахожу его донельзя целесообразным и полезным для дела… Слава создателю, дожил до 60 лет… Пусть такой образ жизни и сокращает мою жизнь лет хоть на пять. Велика беда, я зато за этот сокращенный срок сделаю больше, чем при другом режиме… Если бы мне предложили на выбор прожить 100 лет и сделать половину того, что я сделал и могу сделать, или 10 лет с условием, что я в это время выполню все, на что способен, я немедля принял бы второе предложение».

В сентябре 1925 года отмечался 200-летний юбилей Академии наук в Москве и Ленинграде, одним из главных организаторов которого был Стеклов. Во время экскурсии с иностранными учеными по Московскому Кремлю Стеклов промок под дождем, но простуду перенес на ногах, причем вскоре отправился за границу. После возвращения в Россию он в феврале 1926 года побывал в Казани на праздновании 100-летия неевклидовой геометрии Лобачевского, обратно ехал в холодном вагоне и снова простудился. Состояние здоровья становилось все хуже, но он продолжал заниматься делами Академии наук. Только в середине мая Стеклов согласился поехать в санаторий в Гаспре (Крым). Воспаление легких отягчилось сердечной недостаточностью, от которой 30 мая 1926 года Владимир Андреевич скончался.

Струве Отто Людвигович

(род. в 1897 г. — ум. в 1963 г.)

Один из ведущих астрофизиков XX века, был директором нескольких крупнейших обсерваторий в США, президентом Международного астрономического союза.

В 1793 году в Альтоне близ Гамбурга появился на свет Фридрих Георг Вильгельм Струве. В 16 лет не желающий вступать в ряды наполеоновской армии юноша бежал в Россию. Эта страна стала для него второй родиной. Он окончил Дерптский университет, а всю последующую жизнь посвятил занятию, которое, как и многие мальчишки, любил с детства, — изучению звезд. Звезды он уже не просто рассматривал, как в детстве. То, чем в основном занимался Струве, было традиционной для того времени позиционной астрономией, или астрометрией, иными словами, выяснением положения звезд. Но это далеко не полностью описывает сферу его интересов. Василий Яковлевич (так стали называть его в России) первым определил расстояние до звезды, установил ничтожно малую плотность вещества в голове кометы Галлея (положив начало астрофизическим исследованиям комет); оценил протяженность солнечной короны; установил наличие поглощения света в межзвездном пространстве. Он исследовал двойные звезды, измерял меридианы, составлял новые каталоги. Именно Струве создал и возглавил Пулковскую обсерваторию. Василий Яковлевич был одним из наиболее выдающихся астрономов своего времени. Он стал состоятельным человеком, получил дворянский титул.

На посту директора Пулковской обсерватории в 1862 году его сменил сын — Отто Васильевич. Не будем описывать всех его достижений. Он был главой обсерватории 27 лет, при нем появился здесь крупнейший для того времени телескоп-рефрактор. Его сыновья — Герман Оттович и Людвиг Оттович пошли по стопам отца и деда.

Герман в 1895 году стал директором Кенигсбергской обсерватории, а с 1904 года до своей смерти в 1920 году он руководил аналогичным учреждением в Берлине.

Младший брат Германа Людвиг Оттович стажировался у многих европейских астрономов, после чего занял должность профессора Харьковского университета и директора его астрономической обсерватории. В 1897 году на свет появился Отто Людвигович Струве. Кем он должен был стать?

Итак, Отто родился 12 августа 1897 года в Харькове в семье потомственного астронома харьковского профессора Людвига Струве. С детства все Струве, начиная с Отто Васильевича, учились одновременно немецкому и русскому языку. Не было проблем и с другими отраслями знаний. До 12 лет Отто Людвигович учился дома, затем поступил в 1-ю харьковскую гимназию. С юных лет он вместе с отцом смотрел в телескоп на звезды, с 10 лет уже делал самостоятельные наблюдения. От матери Отто унаследовал математические способности — Елизавета Струве была из знаменитого рода Бернулли.

Отто Струве, закончив гимназию, поступил в Харьковский университет, но его занятия прервала Первая мировая война. В сложившихся обстоятельствах Отто решил невозможным продолжать обычную учебу и отправился в Петроград, где поступил в артиллерийское училище. После него Струве был направлен на турецкий фронт. В Харьков он смог вернуться лишь в 1918 году после заключения Брест-Литовского мира. (Его семья резко не одобряла большевиков.) В 1919 году Струве окончил Харьковский университет и тут же был мобилизован армией Деникина. Отто Людвигович воевал на стороне белых вплоть до взятия войсками Фрунзе Перекопа, после чего он вынужден был отчалить к берегам Турции на одном из переполненных кораблей врангелевской эвакуации.

Так молодой человек оказался вдали от дома и в довольно бедственном положении. Вести из России поступали самые неутешительные. Брат Отто, который также воевал на стороне белогвардейцев, умер от туберкулеза, маленькая сестра утонула, отец скончался от сердечного приступа. Самому Отто приходилось жить в палатке в военном лагере, затем искать любую, самую грязную работу в Стамбуле. Помогли родственники. В Германии жила вдова его дяди Германа. Она обратилась к преемнику своего покойного мужа в Берлинской обсерватории П. Гутнику, который в свою очередь обратился за помощью к директору Йеркской обсерватории при Чикагском университете Фросту. Названная фамилия была Фросту хорошо знакома, и он решил уважить коллегу.

Отто Струве смог отправиться в США не сразу, пришлось копить деньги, работая грузчиком в Гамбурге, но наконец в 1921 году он отправился в Новый Свет. Там к нему присоединилась его мать.

Отто был назначен на скромную должность ассистента по звездной спектроскопии с очень небольшим окладом. На большее он и не рассчитывал — образование, которое он успел получить в Харькове, при всем уважении к традициям его семьи не удовлетворяло требованиям астрономии нового века. Теперь на первом плане была астрофизика, а на ее переднем крае — спектральный анализ. Именно по линиям спектра астрономы делали наиболее значительные выводы о строении, движении, массе небесных тел и, в первую очередь, звезд. Пришлось молодому ученому усиленно «догонять», «восполнять пробелы». Подналег он и на английский (которого, в отличие от ряда других языков, как раз не знал). До конца жизни Струве говорил по-английски с акцентом, но совершенно правильно.

Йеркская обсерватория переживала тогда нелегкие времена. Она явно уступала другим центрам американской астрономии, расположенным как на восточном (Гарвард, Принстон), так и на западном (Калифорния) побережье. Молодой, способный ученый пришелся очень кстати.

То, что способный, стало ясно очень быстро. Ведь уже в 1923 году он с блеском защитил докторскую диссертацию «Изучение короткопериодических спектрально-двойных звезд». Через два года он женился на певице Марии Марте Лэннинг. К сожалению, супруги не могли иметь детей, так что американская ветвь династии Струве так и не получила продолжения.

Отто Людвигович Струве был исключительно энергичным и, как следствие, плодовитым ученым. Неутомимый астроном работал и днем, и, естественно, ночью. (Он даже выработал в себе умение смотреть одним глазом в объектив, а другим на шкалу изменений, в связи с чем довольно сильно окосел — спасали линзы очков.) Его библиография насчитывает около 900 научных и научно-популярных работ. (Наиболее общие среди них — «Эволюция звезд» и «Вселенная».)

Тщательное изучение звездных спектров, полученных в разные периоды при многократных возвращениях к изучению тех же объектов, позволило Струве выделить едва уловимые изменения тончайших деталей спектров — расширение и смещение линий, искажения их контуров, усиление и ослабление интенсивности линий, внезапные появления ярких линий среди привычных линий и полос поглощения. Сравнение этих изменений в спектрах с выполненными им предварительными теоретическими расчетами привело астронома к интереснейшим открытиям. Так, он обнаружил и доказал вращение одиночных звезд. Занимаясь вращением звезд, он установил зависимость между скоростью осевого вращения и массой звезды, обосновав тезис, что потеря массы играет ведущую роль в эволюции звезд. Он первым обратил внимание на различие в химическом составе звезд как другого важного эволюционного фактора. Он открыл, что быстро вращающиеся звезды находятся в нестабильном состоянии и эволюционируют путем выброса кольца газового вещества, сходного с оболочками новых, или путем раздвоения. Он обнаружил расширение верхних слоев атмосфер у ряда звезд и турбулентность в атмосферах звезд-сверхгигантов, исследовал влияние электромагнитных полей, дал теорию звездных атмосфер.

Одним из первых Струве начал изучать диффузное вещество в Галактике. Он получил важные данные по составу и свойствам диффузной межзвездной среды (в частности «нашел» там водород), заново оценил расстояние до центра Галактики. Совместно с Герасимовичем Струве оценил плотность межзвездного вещества и установил, что оно принимает участие во вращении Галактики. Отто Людвигович также продолжил семейную традицию изучения двойных звезд.

Находя перспективную тему, Струве часто работал над ней лишь недолго, давал первые приблизительные количественные оценки, первые общие объяснения и прогнозы, после чего спокойно передавал тему в дальнейшую разработку своим сподвижникам. Щедрость Отто Людвиговича привела к тому, что многие фундаментальные открытия в астрофизике, к которым он имеет непосредственное отношение, не связывают с его именем. Так, в первые годы в обсерватории он сделал очень много работ, которые выходили в свет за подписями, среди которых первой была фамилия Фрост, а последней Струве. Впрочем, к счастью, это не помешало Отто Людвиговичу стать всемирно известным ученым. Его сделанные как будто наспех первые выводы со временем оказывались совершенно правильными. Статьи в различных журналах очень скоро выдвинули молодого эмигранта на передний край астрономической науки США, а затем и всего мира.

В 1932 году с поста директора ушел Фрост. Президент Чикагского университета, несмотря на роптание старой гвардии, назначил руководителем обсерватории сравнительно молодого (да еще и русско-немецкого) астронома. Струве оправдал ожидания своего начальника сполна, раскрылся как прекрасный организатор, лидер научной школы. Для начала он довольно жестко повел линию на чистку рядов сотрудников. Были уволены за мелкие провинности, вроде опозданий, те кадры, которых Струве (вероятно, справедливо) считал недостаточно способными. На освобожденные места он принялся набирать новых людей. С этим Отто Людвигович справился блестяще. Среди сотрудников обсерватории появились Койпер, Стремгрен, Чандрасекар, Морган. После войны все они стали светилами мировой астрономии. Но тогда Струве приходилось выдерживать нешуточную борьбу с консерваторами в университете, которые упрекали его в подборе иностранцев сомнительных политических взглядов. Помогал все тот же президент университета, который говорил, что единственным критерием при отборе может служить только профессиональная пригодность человека. Показательна в этом смысле история с Субрахманьяном Чандрасекаром. Талантливого индийца подозревали в коммунистических взглядах. Струве потратил немало сил и времени, чтобы затащить к себе этого ученого. В 1983 году Чандрасекар стал лауреатом Нобелевской премии по физике за работы в области астрофизики.

Вскоре Йеркская обсерватория стала объектом интереса ведущих астрономов мира, здесь постоянно бывали гости из самых разных научных центров Голландии, СССР, Дании, Германии, Аргентины и т. д.

Помимо Йеркской обсерватории Струве стал директором еще одной обсерватории — МакДоналд в Техасе. Здесь условия для наблюдений были значительно лучше, управляли обсерваторией сразу два университета — Техасский и Чикагский (решение, которого, кстати, тоже добился Отто Струве, пустив в ход все свои недюжинные дипломатические способности). Конечно, совмещение двух директорских постов давалось нелегко, соратники и подчиненные астронома рассказывали просто удивительные вещи о режиме дня своего лидера. «Он уезжал утром на машине из Вильямс Бэй (место, где была расположена Йеркская осерватория) в Чикаго, затем из Чикаго летел в Биг Спринг, затем опять на машине в МакДоналд (более 200 миль) и был готов всю ночь работать на 82-дюймовом телескопе». А ведь с 1947 года на нем еще лежали обязанности главы кафедры астрономии в Чикагском университете и редактора «Астрофизического журнала»!

После войны Отто Струве посодействовал возобновлению деятельности Международного астрономического союза, президентом которого он стал в 1952 году. Таким образом, на этом посту в годы холодной войны Америку представлял человек, которого и США (с их антикоммунистической «охотой на ведьм»), и СССР (комментарии излишни) могли считать неблагонадежным. И все же ему удалось поставить себя так, что с обеих сторон не было никаких возражений или претензий.

Наоборот, советские ученые признавали, что американский ученый справедливо и внимательно относится к их просьбам. Импонировало им и то, что в своих работах Отто Струве благожелательно отзывался о советских исследованиях, печатал в американской прессе подробные обзоры соответствующих советских изданий. Но вот посетить Советский Союз выдающийся астрофизик отказывался наотрез.

В конце 40-х годов отношения ученого со своими подчиненными в Йеркской обсерватории стали ухудшаться. Уже выросшие и именитые астрономы не хотели мириться с его явным лидерством, обвиняли в диктаторских замашках, хотели большей самостоятельности. Струве искал новую работу. В 1950 году он переехал в Калифорнийский университет (Беркли), где в его распоряжение были отданы телескопы Лейшнеровской обсерватории и обсерватории Маунт-Вилсон.

Именитый ученый исключительно успешно работал по привлечению различных государственных и частных инвестиций в развитие астрофизики в Беркли и вписал славную страницу в историю этой науки в данном учебном заведении.

В 1959 году Отто Струве принял неожиданное для многих решение возглавить недавно созданную Национальную радиоастрономическую обсерваторию в Западной Вирджинии. Работа с радиотелескопами требовала новых подходов, особой квалификации. Струве уже не мог быть лидером и здесь. Ему было 60 лет, а тяжелая молодость отразилась на здоровье, ученый страдал от гепатита. В целом он был недоволен своей новой работой и уволился в 1962 году. В этом же году совместно с Вельтой Зебергс написал книгу «Астрономия XX века», продолжал работу в Принстонском институте перспективных исследований. Выдающийся астроном XX века умер в больнице Беркли 6 апреля 1963 года.

Тайманов Марк Евгеньевич

(род. в 1926 г.)

Видный советский шахматист, музыкант и журналист.

Чемпион СССР, Европы, олимпийский чемпион, участник двух турниров претендентов на шахматную корону.

Крупный шахматный теоретик, аналитик и педагог.

«Родиться — это уже великая удача, и использовать ее нужно с радостью», — говорит Марк Евгеньевич Тайманов — шахматист, музыкант и журналист. Свои таланты он не закапывал в землю, и то, что было дано ему от рождения, использовал и использует до сих пор сполна. Мы же воспользуемся еще одной подробностью рождения Тайманова — тем, что родился он в Харькове, и расскажем об этом удивительном человеке.

Итак, Марк Евгеньевич Тайманов родился в Харькове 7 февраля 1926 года. Вскоре его семья покинула Украину и переехала в Ленинград, где прошла вся жизнь Марка Евгеньевича. С детства он проявлял большие музыкальные способности, что было отмечено его родителями, и уже в возрасте 6 лет Марк стал серьезно заниматься музыкой — в первую очередь игрой на фортепиано. Музыкой занималась и его сестра Ирина. (Она потом окончила консерваторию и долгие годы проработала на Ленинградском телевидении.)

Уже в 10 лет Тайманов был участником престижных конкурсов молодых дарований. Мальчик отличался живым характером, любопытством, а еще буйной шевелюрой, которая сыграла в его жизни не последнюю роль. Однажды учеников музыкальной школы, в которой учился Тайманов, просматривал съемочный коллектив фильма «Концерт Бетховена». Нужен был исполнитель главной роли — одаренного маленького скрипача. Приглянулся режиссеру колоритный Марк Тайманов. Следующие полгода Тайманов учился артистично держать в руках скрипку. (Все произведения в фильме, естественно, исполнял за кадром профессиональный музыкант.) Марк блестяще справился со своей ролью. Фильм шел в кинотеатрах не только СССР, но и за границей. (И собрал, по некоторым сведениям, больше валюты, чем знаменитый «Чапаев».) Интересно, что эмигранты — родственники Тайманова увидели своего маленького племянника впервые именно на киноэкране. Тайманов, конечно, стал знаменитостью среди своих ленинградских сверстников. Именно его в 1937 году пригласили на открытие Ленинградского Дворца пионеров для торжественного поднятия флага. И там же произошел еще один эпизод, определивший судьбу одаренного мальчика. Директор Дворца предложил Марку выбрать, в каком кружке он хотел бы заниматься. И Тайманов заявил, что хочет ходить в шахматную секцию. Сам гроссмейстер признается, что решил ходить на шахматы, потому что во Дворце помещение для занятий этой игрой было самым тихим. Правда, шахматами очень увлекался и отец Тайманова — инженер по профессии, со строгим логическим складом ума. Евгений Тайманов и умер от инсульта за шахматной доской. Один из его сыновей Роальд в большей степени, чем Марк, унаследовал тягу отца к точным наукам — он стал крупным ученым.

Впечатлил 11-летнего музыканта портрет Михаила Ботвинника возле входа в шахматный кабинет. Именитый гроссмейстер был шефом шахматной секции Дворца пионеров.

Вскоре оказалось, что Тайманов так же дружен с Каиссой, как и с Евтерпой. Его первыми учителями были мастер А. П. Сокольский и гроссмейстер Г. Я. Левинфиш. Уже в 13 лет Тайманов становится кандидатом в мастера спорта. Группу наиболее способных шахматистов Дворца берет к себе Михаил Моисеевич Ботвинник. Тайманов с благодарностью вспоминает своего наставника. Ботвинник не пичкал воспитанников знаниями, он задавал домашние работы, а затем внимательно слушал подготовленные доклады и тактично поправлял выступавших. Иногда Михаил Моисеевич проводил для учеников сеансы одновременной игры на 5–6 досках. Как-то раз Марк Тайманов увидел на страницах шахматного журнала «64» разбор партии, которую он выиграл у своего учителя во время одного из таких сеансов.

Ботвинник позже вспоминал о Марке: «Мальчик соображал молниеносно и блестяще считал варианты».

Параллельно делал Тайманов и музыкальную карьеру. После школы он поступил в Ленинградскую консерваторию, где его главным учителем стал Самарий Ильич Савшинский — талантливый педагог и музыкант. Марк Евгеньевич был одним из лучших учеников. Именно здесь Савшинский предложил Марку не просто играть на фортепиано, а попробовать себя в фортепианном дуэте. В качестве напарника Тайманову Савшинский подобрал другую свою воспитанницу — Любовь Брук. Практика показала, что Самарий Ильич не ошибся. Дуэт прекрасно сыгрался, а вскоре кроме музыкального стал и семейным. Тайманов наиграл за свою жизнь на 12 долгоиграющих пластинок, а произведения, исполненные дуэтом Тайманов-Брук, вошли в сборник «Великие пианисты XX века», выпущенный сравнительно недавно фирмой «Филипс». Музыкой занялся и сын Тайманова от этого брака Игорь и внучка Кира.

В шахматах были свои успехи. В 1952 году на турнире в Стокгольме Марк Евгеньевич выполнил гроссмейстерскую норму. Вскоре он был включен в сборную команду СССР, направлявшуюся на чемпионат в Англию. Здесь Тайманов стал чемпионом мира среди студентов. Говорят, что командировку Тайманова подписывал сам Сталин. Марк Евгеньевич до сих пор говорит, что его отношение к Сталину неоднозначно. С одной стороны, многие его родственники были репрессированы — мамина сестра, папин брат. (Сын маминой сестры Юрий воспитывался в семье Таймановых.) Как-то раз (уже в 60-е годы) Марк Тайманов демонстративно отказался поддержать тост «За Сталина» высокопоставленного грузинского коммуниста. С другой стороны, Тайманов благодарен Сталину за то, что тот дал возможность пойти «шахматам в массы», раскрыться множеству талантливых советских шахматистов.

Молодой Тайманов стал постоянным участником чемпионатов СССР. В 1949 году он поделил 3–4 места. В 1952 году дошел до самого конца и столкнулся со своим наставником — Михаилом Ботвинником. Здесь произошла история, о которой Тайманов не любит вспоминать. Во время одной из партий молодой гроссмейстер предложил своему именитому сопернику ничью. Однако тот ответил, что по правилам данного турнира предлагать ничью можно не ранее 30-го хода с обязательным обращением к главному арбитру. Тайманов согласился и тут же сделал очень сильный ход. А еще через некоторое время Ботвинник сказал, что он действительно, пожалуй, согласен на ничейный исход. И без всякого арбитра! Но Тайманов видел, что теперь ситуация на доске совершенно иная. Поэтому предложил все же спросить у судьи. Тот же справедливо отказал Ботвиннику. Весь матч в результате выиграл Михаил Моисеевич, но на Тайманова он еще долго обижался.

Марк Тайманов выиграл чемпионат СССР только один раз (в 1956 году), зато несколько раз был чемпионом Ленинграда, а участвовал в чемпионатах СССР 23 раза — рекорд, который уже никто не сможет побить, — СССР больше не существует.

В середине 50-х Марка Евгеньевича стали постоянно включать в состав советской сборной. С ней он стал четырехкратным чемпионом Европы и олимпийским чемпионом 1956 года. Говорят, что для «выездных» советских шахматистов большое значение имел один разговор Хрущева с Таймановым. Никита Сергеевич спросил, получают ли что-нибудь от организаторов советские гроссмейстеры — участники престижных заграничных турниров. Тайманов ответил, что сражаются его соратники и он сам лишь за честь советского флага. «А здесь вы получаете деньги?» — спрашивал дальше Хрущев. «С этого и живем», — ответил Марк Тайманов. Никита Сергеевич тогда сказал, что получается нехорошо — у проклятых капиталистов денег куры не клюют, а мы от них ничего не получаем. И вскоре был подписан соответствующий указ — доходы отечественных шахматистов значительно увеличились за счет заграничных гонораров.

Всего за свою жизнь Тайманов побывал в более чем 60 странах, принял участие в бесчисленном количестве турниров, часто становился победителем или призером. Наиболее памятны победы в турнирах в Ленинграде (1960), Дортмунде (1961), Мар-дель-Плате (1967), Вейк-ан-Зее (1970); участие в матчах претендентов на шахматную корону в 1953 и 1971 годах; матч сборной СССР со сборной мира в Белграде в 1970 году. Свои воспоминания о встречах с мировыми знаменитостями Марк Евгеньевич опубликовал в книге «Вспоминая самых-самых» (1993 год). Здесь и Че Гевара, и Уинстон Черчилль, и упомянутый Хрущев, и многие-многие другие. Дело в том, что Тайманов всегда был человеком общительным, жизнерадостным или, по определению Ботвинника, «слишком богемным». Настоящий интеллигент, эрудит, музыкант, записной тамада. С чем были проблемы — так это с режимом. Тайманов любил шахматы за остроумные комбинации, неожиданные решения, часто импровизировал, играл вдохновенно. Бывало, что ночь гроссмейстер проводил за шумным и небезалкогольным столом, а утром перемещался за шахматную доску. И нередко выигрывал. Были, конечно, и неудачи.

Главным поражением всей жизни для Марка Тайманова стала игра в четвертьфинале турнира претендентов на шахматный престол. Было это в 1971 году. 45-летний Тайманов играл с молодым и агрессивным Фишером. Марк Евгеньевич более чем серьезно готовился к турниру. Помогал ему в этом и Ботвинник, у которого на Бобби было обширное досье. Однако матч показал полное превосходство американца. Тайманов не раз по ходу игры оказывался в более выгодном положении, но все это совершенно не смущало Фишера. «Он был как будто заколдован», — говорит Тайманов. Финальный счет был неутешительным — 6:0 в пользу американского шахматиста! Полный разгром.

Поражение советского спортсмена от американца в Спорткомитете восприняли чуть ли не как «антисоветскую деятельность», саботаж со стороны Тайманова. До этого случая Марка Евгеньевича считали этаким баловнем судьбы. Теперь же ему нельзя было позавидовать. Началась травля «опозорившегося» шахматиста. Вскоре был найден предлог для штрафных санкций. Советские таможенники нашли в багаже Тайманова книгу опального Солженицына «В круге первом». Более того, при нем были гульдены — гонорар за публикации в голландской прессе, которые просил его передать одному своему коллеге Макс Эйве. Тайманова лишили звания заслуженного мастера спорта, перестали допускать к радио и телевидению, запретили выезжать за границу, даже концертировать.

Многие друзья Марка Евгеньевича были возмущены подобными санкциями. Тем более, что Фишер очень скоро не менее убедительно выиграл следующий матч уже у датчанина Ларсена и, вообще, стремительно продвигался к титулу чемпиона мира. Это был феноменальный, гениальный шахматист. Не только Тайманов, но и никто в мире не мог тогда остановить Роберта Фишера. По мере его продвижения на вершину позиция властей по отношению к Тайманову смягчалась. Но еще долго в артистических, литературных, спортивных кругах ходила шутка, брошенная Мстиславом Ростроповичем: «У Солженицына при въезде в США американские таможенники обнаружили книгу Тайманова «Защита Нимцовича», и теперь у писателя там большие проблемы».

Упомянутая «Защита Нимцовича» — это только одна из почти 20 мемуарных и аналитических книг Марка Тайманова. В качестве аналитика он внес огромный вклад в шахматную теорию — в частности в теорию сицилианской защиты, испанской партии. «Защита Нимцовича» — настольная книга многих шахматистов. Кроме того, Тайманов регулярно привлекался и привлекается для комментария крупнейших шахматных событий, разбора игр в прессе и на телевидении. Журналистика стала третьим призванием Тайманова после музыки и шахмат. Одну из своих книг он подарил Фишеру. Называется она «Я был жертвой Фишера».

Марк Тайманов показывает пример удивительного творческого (и не только) долголетия. Он продолжает активно играть в шахматы, является дважды чемпионом мира среди так называемых «сеньоров» — тех, кому за 60. Гроссмейстер пишет книги, концертирует, выпускает свои компакт-диски, водит машину. Его заслуги теперь уже признаны всеми. По требованию тележурналиста Кирилла Набутова российский спорткомитет вернул Марку Евгеньевичу звание заслуженного мастера спорта. Кирсан Илюмжинов дал Тайманову именную шахматную пенсию. Другой источник доходов — игры за немецкий шахматный клуб. Гроссмейстер и музыкант награжден орденом «Знак Почета», медалью «За трудовое отличие».

Тайманов женат второй раз. Когда Марку Евгеньевичу было 78 лет, жена Надя родила ему двойняшек — Диму и Марию.

Ужвий Наталья Михайловна

(род. в 1898 г. — ум. в 1986 г.)

Актриса театра «Березиль», позже прима Киевского театра им. Франко, народная артистка СССР.

Настоящим символом Харькова стал памятник Тарасу Григорьевичу Шевченко, который к самому городу имеет лишь косвенное отношение. Но памятник хорош. Скульптор Матвей Манизер создал едва ли не лучший скульптурный портрет великого Кобзаря. Но вместе с ним он запечатлел для Харькова образы людей, создавших и приумноживших театральную славу города: Леся Сердюка, Амвросия Бучму, Ивана Марьяненко, Наталью Ужвий. Всю жизнь Наталья Михайловна мечтала сыграть шевченковскую Катерину, но исполнила ее роль лишь в мастерской Матвея Генриховича. На сцене же ее ждали другие роли. За свою жизнь Наталья Ужвий воплотила более двухсот женских образов, став, по мнению многих, примой украинского театра, наследницей великой Заньковецкой.

Уникальна биография людей, создававших новую украинскую культуру в 20-е годы прошлого столетия. Свежим воздухом новаторства, творческой независимости веяло от молодой советской поэзии, прозы, драмы, кино, музыки и живописи. Но не успели творцы отечественного Возрождения стать на ноги, заложить прочный фундамент для будущего развития искусств в Украине. Лесь Курбас, Мыкола Хвылевой, Гнат Хоткевич были расстреляны, их живое, европейское творчество сменили убогие идеи советской провинции, культура которой настойчиво превращалась в еще более серое зрелище, нежели русская культура. Корифеями же коленопреклоненного украинского искусства стали люди, бывшие еще недавно соратниками своих трагически погибших лидеров. Они вынуждены были сначала осуждать, а затем и забывать вместе «со всей общественностью» принципы новаторства, свободы поиска. В дисциплинированных служителей музы советской идеологии превратились бывшие авангардисты и романтики. Быть может, биография этих людей не менее трагична, чем тех, кто безвестно погиб в Карелии и Мордовии.

Наталья Михайловна Ужвий родилась на Волыни в городе Любомле 27 августа (8 сентября) 1898 года. Она была первым ребенком в семье (вслед за ней родилось еще семеро). С ранних лет девочку называли «артисткой», она любила петь, танцевать, любила наряжаться и изображать знакомых взрослых. Отец Натальи, когда ей было еще совсем немного лет, нанялся на работу на Привислянскую железную дорогу, так что семья Ужвий поселилась неподалеку от Варшавы в рабочем поселке Брудно. Здесь Наталья и получила образование — сначала в железнодорожном, а затем в городском дворянском училище. До конца жизни Ужвий не упускала случая поговорить с кем-нибудь по-польски. Учебу, впрочем, девушке закончить не удалось из-за тяжелого материального положения в семье. Она устроилась работать швеей, но продолжала заниматься самообразованием. В 1914 году ей удалось сдать учительские экзамены, некоторое время Наталья Михайловна преподавала в сельской школе в городе Клевань.

Началась Первая мировая война, оставаться практически на линии фронта было небезопасно. Поэтому семья переезжает в город Золотоноша (сейчас в Черкасской области). Здесь и определилась дальнейшая судьба Натальи Ужвий. В городе давал постоянные представления любительский театр, куда приняли и ее. Вскоре Ужвий стала ведущей актрисой Золотоношского театра. Первой ее большой ролью была София из пьесы Карпенко-Карого «Безталанна». Всего же за время работы в театре Ужвий сыграла более 70 ролей. Когда власть в регионе окончательно перешла в руки советской власти, театр приписали к Наркомату просвещения, начались гастрольные поездки с агитбригадами, в том числе и на фронт. По окончании же Гражданской войны уже твердо решившая связать свою судьбу с театром Наталья Михайловна отправилась в Киев, учиться на актрису. Рекомендацию ей составил писатель Иван Мойся (известный под псевдонимом Иван Ле).

В один прекрасный день зимой 1922 года Наталья Ужвий вошла в помещение Первого украинского драматического театра им. Т. Г. Шевченко, где прямо в фойе наткнулась на художественного руководителя — знаменитого Марьяненко. Здесь же он согласился прослушать ее и через полчаса принял молодую, красивую, а кроме того — очевидно талантливую девушку во вспомогательный состав труппы театра. Не за горами был и основной состав. За четыре года в Первом украинском театре им. Шевченко Наталья Ужвий сыграла 26 ролей. Затем один сезон работала в Одесской драме и уже оттуда в 1926 году была приглашена в знаменитый «Березиль» Курбаса, расположившийся в Харькове.

В «Березиле» Ужвий провела десять лет, став одной из ведущих актрис театра. Лесь Курбас учил своих подопечных особому, вдумчивому подходу к любой роли, умению найти тонкий психологический подтекст образа и показать его зрителю. Режиссер уделял особое внимание филигранной форме, он требовал от актера четкости, эмоциональной сдержанности (задача для темпераментной Ужвий не из простых). Каждая мизансцена подчеркивала внутреннее состояние образа, каждая интонация должна была быть гибкой и музыкальной. На всю жизнь в творческом арсенале актрисы осталась столь любимая Курбасом практика «превращений». Наталья Михайловна должна была полностью пережить, прожить жизнь своей героини, проникнуться ее мыслями и чувствами. Репетиция для нее не заканчивалась ни на работе, ни дома.

Впоследствии, когда Гнат Юра собрал в Киеве многих харьковских актеров, он во многом полагался на «фирменное» «березолевское» чутье исполнителя. Он говорил, что Наталья Ужвий принадлежит к тем актерам, которые не требуют механической правки. Им нужно только понять философское направление, основную идею роли, а дальше они сыграют сами, им можно давать зеленый свет.

В Харькове Наталья Ужвий сыграла немало ролей, завоевала любовь зрителя. Немало произошло событий и в ее личной жизни. Кроме понятной драмы с устранением самого Курбаса, были и переживания другого рода. Здесь Наталья Ужвий познакомилась с поэтом Михаилом Семенко, который стал ее первым мужем. Он также был репрессирован, а у актрисы остался от него сын [94]. Это с ним она изображена на памятнике Шевченко.

С 1936 года Наталья Михайловна снова в Киеве — в театре им. Ивана Франко. Здесь она была примой долгие годы. Среди лучших ролей, сыгранных Натальей Ужвий, Анна в «Украденном счастье», Беатриче в «Много шума из ничего», Кручинина в «Без вины виноватые», Оксана в «Гибели эскадры», Наталья Ковшик в «Калиновой роще».

Последние две пьесы принадлежат перу Александра Корнейчука — штатного украинского советского драматурга. Он не раз говорил, что Наталья Ужвий — его актриса, некоторых героинь он писал специально «для Наташи». Впрочем, именно это позволяло новому поколению театралов шестидесятников скептически относиться к творчеству Ужвий. С «корнейчуковским театром» примитивного социалистического реализма новое поколение собиралось нещадно бороться. А Наталья Ужвий боролась с борцами. Рассказывают, что в театре им. Франко в послевоенные годы «старики» довольно сильно прижимали молодежь, отстаивали свои роли до последнего. Сама Наталья Михайловна была, по выражению Леся Танюка, представителем «генералитета от театра», когда шла атака на Клуб творческой молодежи и Второй украинский драматический театр, созданный недавними выпускниками театрального института. Борьба, между тем, велась с переменным успехом. Было в свое время и достаточно нелепое постановление ЦК, согласно которому из театра были уволены старые актеры. Среди них и Наталья Ужвий. Многие из них не вернулись, но Наталья Михайловна не могла долго оставаться без театра. Возвращение признанной примы было триумфальным.

В Киеве Наталья Михайловна вышла замуж за актера Евгения Пономаренко, с которым она уже не разлучалась до конца жизни, сыграла во многих спектаклях. (Так, уже в завершении карьеры «мастодонты украинской сцены» сыграли главные роли в спектакле «Ретро», имевшем грандиозный успех.) Во время войны Наталья Ужвий играла в эвакуации — в Тамбове, Семипалатинске, Ташкенте. Естественно, участвовала во фронтовых концертах.

Особо следует сказать о съемках Натальи Ужвий в кино. Первую свою кинороль актриса сыграла еще в 1926 году в фильме «ПКП», затем были ленты «Тарас Трясило», «Прометей». В этом фильме Ужвий сыграла характерную роль хозяйки веселого дома. Она в старости сокрушалась, что больше ее так никто и не рискнул использовать на характерных ролях, а эксплуатировал только (если это слово здесь уместно) как актрису интеллектуальную, истинно драматическую. Настоящим открытием для ценителей кино всего Союза стала игра Ужвий в фильме «Выборгская сторона» (1938), где она исполнила роль солдатки Евдокии. Другим несомненным успехом стал фильм «Радуга». Его снимали во время войны в Ашхабаде. Наталья Ужвий сыграла в «Радуге» Олену Костюк. Образ матери Ужвий снова удался. Да так, что вскоре после выхода фильма на экран (было это в 1943 году) к ней полетели тысячи благодарственных писем от солдат. «Радугу» в Белом доме смотрел Президент США Рузвельт и пообещал, что американский зритель обязательно увидит эту ленту. Вскоре фильм был удостоен премии «Оскар», а Наталья Михайловна в 1944 году стала народной артисткой СССР. В 1946 году за эту же работу Наталья Ужвий получила Государственную премию СССР. Затем эта премия доставалась ей еще дважды — в 1949 и 1951 годах. Соответствующую же премию УССР прима театра Франко получила лишь однажды — в 1984 году. Кроме того, Ужвий в 1973 году стала Героем Социалистического Труда.

Если одни актеры активно не любили Наталью Ужвий, то другие вспоминают о ней с теплотой. С 1954 года Наталья Михайловна была председателем Украинского театрального общества, выбивала для ветеранов сцены жилье и пенсии, защищала, пользуясь своим авторитетом и широкими связями. В театре ее немного боялись и друзья и недруги, но все вспоминают ее потрясающую работоспособность даже в очень пожилом возрасте. Ужвий не только никогда не опаздывала на репетиции, но приходила в театр в день спектакля за полтора часа до его начала. До самой старости актриса сохраняла удивительный женский шарм, заботилась о внешности, кокетничала, конечно. Актеры вспоминают, что Наталья Ужвий была прекрасной рассказчицей, подолгу могла удерживать возле себя открывшую рот молодежь, если была «в доброму гуморi». «В буфете, под коньячок, могла вспоминать бесконечно, и не было ощущения, что она мэтресса, а мы — пацаны, все были на равных».

Говорят, что ни одну свою роль Ужвий не исполнила «на голом мастерстве», все продумывала, прорабатывала, в чем ей помогали интеллект и глубокая духовная культура. Молчание или истерика ее героини в равной степени потрясали зал. Когда Наталью Михайловну постиг страшный удар — преждевременная смерть сына, она через десять дней вышла на сцену, играла Кручинину Островского. По сценарию ее героиня сражена горем — смертью маленького сына Гриши. Играя этот эпизод, актриса с шепота перешла на крик, и зал рыдал, скорбя вместе с двумя матерями.

Наталья Михайловна умерла 22 июля 1986 года. В Харькове одна их улиц названа именем актрисы.

Фатеева Наталья Николаевна

(род. в 1934 г.)

Актриса театра и кино.

Большинство статей о Наталье Фатеевой концентрируют особое внимание на ее многочисленных супружествах и романах. Браков действительно было несколько, романов тоже хватало, а слухов было больше, чем того и другого, вместе взятого. Все дело в уникальной красоте уроженки Харькова. Недавно, когда Харьков праздновал свой 350-летний юбилей, актриса была в родном городе. Ей была вручена особая премия за ее многолетний труд на радость нашим соотечественникам. Не будем скрывать — она не выглядела, как девушка… Но и назвать ее бабушкой тоже язык не поворачивается.

Может, это такое свойство женщин-артисток из Харькова — выглядеть моложе своего возраста? Гурченко, Яковлева, Фатеева…

Наталья Фатеева родилась в Харькове 23 декабря 1934 года. О своей родне актриса пишет, что по материнской линии семья была из зажиточных крестьян. Мать работала директором модного ателье, может, оттуда и любовь Фатеевой к красивым нарядам. В свое время она станет законодательницей мод в столице, среди бомонда. Она всегда первой перенимала все стильные новинки Запада. «А вот по линии отца, — пишет Наталья Николаевна, — была склонность к лицедейству. Папа мог подобрать любую мелодию на фортепьяно, вообще был натурой артистической, сестры его пели в церковном хоре. Меня тоже Бог слухом и голосом не обидел. В детстве и юности не вылезала из оперного театра, все арии знала наизусть. Помню, за две пары сапог выменял для меня отец пианино, стала я заниматься музыкой, вокалом. Но с педагогами ни в музыкальной школе, ни позже, в Харьковском театральном институте, не повезло…» Кроме музыки, Наталья Фатеева серьезно занималась спортом — прыжками в воду, легкой атлетикой, лыжами. Занятия эти она не оставила до сих пор и этим, в частности, объясняет отличную нынешнюю форму. Она с детства была лучшей — «спортсменка, комсомолка, наконец, просто красавица». Под одной из своих школьных фотографий собственной рукой сделала подпись «Великое будущее».

После школы Наталья поступила в Харьковский театральный институт. Она, кстати, была единственной, кто сдал вступительные экзамены на одни пятерки. Не хуже дела шли в самом институте. Тут она познакомилась с актером Леонидом Тарабариновым. Поселились у матери Фатеевой, но та не одобряла такого союза, пришлось искать отдельное жилье, а вскоре после ряда скандалов расстаться. Какая-то неприятная история произошла и в институте, и Наталья отправилась искать счастья во ВГИК. К тому времени харьковчане успели увидеть ее на экранах. Фатееву как одну из самых способных и уж точно самую красивую студентку института взяли работать диктором на только что появившемся харьковском телевидении. Прошло немного времени, и лицо одной из первых красавиц советского кинематографа стало известно всей стране.

Во ВГИК Фатеева поступила без особых проблем, в 1953 году, попала в ту же мастерскую, что и ее землячка Гурченко, — к Герасимову и Макаровой. Окончила она его в 1958 году, имея в творческом активе несколько ролей в кино. Первой лентой стала «Есть такой парень», затем «Капитан «Старой черепахи»» и, наконец, «Случай на шахте восемь». Режиссером последней был начинающий Владимир Басов. Фатееву он снимал уже в качестве ее мужа. Об этом браке известно довольно много, да и трудно было не заметить союз столь ярких в отечественном кино людей. Наталья Николаевна говорит, что очень любила Владимира, носила термосы на съемки, радовалась его творческой одержимости. В 1959 году у них родился сын, которого тоже назвали Володей. Но вскоре все пошло наперекосяк. Басов очень ревновал супругу (да и было к кому), даже говорил в пылу очередной ссоры: «Когда же ты постареешь, когда тебе станет тридцать лет». Фатеева же обвиняет супруга в том, что он много пил, возложил все хозяйство и ребенка на хрупкие плечи женщины. В то же время Наталья много играла — в Театре-студии киноактера, затем по договорам в театре им. Ермоловой (в частности, исполнила роль Патриции в «Трех товарищах» по Ремарку, Дашу в «Двух упрямцах» Н. Хикмета). Фатееву приглашали в штат театра Ермоловой, но она отказалась, объясняет это тем, что не хотела участвовать в традиционных театральных интригах, была целиком занята семейными проблемами, не хотела идти на какие-то курсы марксизма-ленинизма. Она вообще всю жизнь старалась быть подальше от политики, тем более, партийных собраний. Говорит, что поэтому и не получала ролей. Она на всю жизнь осталась шестидесятницей — читала и подсовывала еще юному сыну самиздат, ловила «Голос Америки». У Владимира Басова-младшего были большие проблемы в школе из-за его откровенно скептического отношения к советским лозунгам и традициям. Это он перенял у матери, поскольку после ее развода с Басовым-старшим последний не очень стремился видеться с сыном.

Вознести Наталью Фатееву на волну зрительского успеха мог бы, наверное, фильм «Битва в пути», но этого не произошло. Режиссером картины после смерти Аграненко был назначен все тот же Басов. Было это как раз в момент бракоразводного процесса, что не могло не отразиться на взаимоотношениях режиссера и актрисы, а следовательно, и на качестве ленты. Кроме того, выход фильма был приурочен к XXII съезду КПСС, из него постоянно что-то вырезали, переделывали. Кончилось тем, что от второй части фильма практически ничего не осталось, у Фатеевой в ней был лишь один монолог, который она четыре раза переозвучивала — каждый раз с новым текстом. Кстати, значительная часть эпизодов фильма была снята в Харькове, на Тракторном заводе. Очевидцы рассказывают, что Фатеева вела себя не как кинозвезда, с большим удовольствием общалась с одноклассниками и просто земляками.

Однако успех все-таки пришел. Сначала был фильм Ивана Пырьева «Наш общий друг», где актриса сыграла роль второго плана, но остаться незамеченной для зрителя не могла. А вскоре пришло всенародное признание. Фатеева утверждает, что у нее не было пика популярности, что «в моде был серый цвет», лица с улицы, и это не дало ей с ее внешностью раскрыться в советском кино. Позволим себе не согласиться. Если вышедший на экраны в 1963 году фильм режиссера Оганесяна «Три плюс два» не сделал актрису популярной, то что такое популярность? Фатеева и Кустинская были по-западному эффектны, впрочем, как и мужчины — Нилов, Миронов и Жариков. (Кстати, Андрей Миронов именно тогда был открыт любителями советской комедии.) Псевдомилиционерша Зоя — это и есть самая известная роль Натальи Николаевны. До сих пор фильм знают и любят зрители от мала до велика.

Молодой Миронов влюбился в Фатееву не только по сценарию, но и в жизни. Отдыхавшая тогда же в Крыму Лариса Голубкина вспоминает, как трогательно, но энергично 24-летний Андрей ухаживал за опытной тридцатилетней женщиной. Фатеевой нравился интеллигентный, остроумный актер, но ответное чувство у нее не возникало. Впрочем, позже Миронов добился своего. Артисты уже были в шаге от свадьбы, но что-то не получилось. Говорят, что браку воспротивилась мать Андрея, знаменитая Мария Миронова. Впоследствии Голубкина сдружилась с Фатеевой, и та, узнав, что у молодой и уже известной в Союзе по роли Шурочки Азаровой актрисы нет парня, загорелась идеей познакомить ее со своим бывшим поклонником. Дальнейшая история известна. Лариса Голубкина стала женой Андрея Миронова.

В конце 60-х Наталья Фатеева в очередной раз вышла замуж. Теперь это был космонавт Борис Егоров. В этом браке Фатеева родила второго ребенка — дочь Наташу. Но сам союз опять долго не продержался. Актриса утверждает, что Егоров ухаживал красиво, а вот говорил только о своем. Еще дважды Фатеева играла свадьбу, но оба раза неудачно. По ее словам, каждый брак у нее проходил одинаково: «Три года люблю, два года терплю… а потом все летело со страшной силой». Людская молва — когда справедливо, а когда и нет, связывала Фатееву не только с мужьями. Среди тех, кто был покорен ослепительной красотой советской киноактрисы, румынский актер Спатару (роман с ним, который, возможно, состоялся у Фатеевой на съемках «Песен моря» в Бухаресте, и стал для Бориса Егорова поводом для разрыва отношений.) Какое-то время Наталья Николаевна близко общалась с кинооператором Павлом Арсеновым, дипломатом и разведчиком Михаилом Любимовым. (Не было только тесных отношений с партийными шишками, министрами и другими сильными мира сего. Понятно, не потому, что не было предложений.) Может быть, больше, чем мужчин, Наталья Фатеева любит животных. Сотрудники домов отдыха, где часто появляется актриса, знают, что скоро в ее комнате поселится несколько собак, и ничего с этим не сделаешь.

После «Три плюс два» Наталья Фатеева снялась еще во многих фильмах. Удачной считается картина «Дети Дон Кихота» (1965), телефильм «С вечера до полудня» (1981). Лучшей же своей работой в кино сама актриса называет роль Люси в фильме Ф. Довлатяна «Здравствуй, это я!», снятом в 1965 году. Всего картин с участием харьковчанки насчитывается около шестидесяти, но во многих из них («Джентльмены удачи», «Место встречи изменить нельзя») были лишь эпизодические роли. «Мне приходилось постоянно доказывать, — говорит актриса, — что я не только красива, но что я еще и что-то собой представляю… Я всегда много работала. Не было больших ролей — бралась за маленькие, возникала пауза между съемками — ехала с концертами, выступлениями на Урал, в Сибирь, Казахстан…» В 1980 году Наталье Николаевне было присвоено звание заслуженной артистки РСФСР.

В 90-е годы Фатеева, как и многие люди ее поколения, не смогла сразу приспособиться к новым условиям работы, оплаты, отношений с работодателем. Еще хуже были форма и содержание предлагаемых ей фильмов. Впрочем, список фильмов, снятых в 90-е годы, в которых снималась и Наталья Фатеева, довольно велик. Следует отметить, например, фильмы «Анна Карамазофф» Р. Хамдамова и «Осенние соблазны» В. Грамматикова. Театр-студия киноактера прекратил свое существование, но Наталья Николаевна принимает участие в отдельных постановках в других театральных центрах. В 2000 году она была награждена орденом «Знак Почета».

Сын актрисы женился еще в 18-летнем возрасте. Надо сказать, что мать не сразу смирилась с этим браком, так что Басову-младшему пришлось (как в свое время самой Фатеевой) искать отдельную квартиру. Его брак не распался, сам он стал, как и отец, кинорежиссером. В 1992 году Владимир Владимирович снял первую свою картину «Бездна. Круг седьмой». (Первый же его опыт в кино — съемки в фантастическом советском фильме «Москва-Кассиопея», а затем в его продолжении — «Отроки во Вселенной».) Дочь до недавнего времени жила с мамой, она работает в инофирме.

На вопрос, как ей удается так выглядеть, недавняя юбилярша отвечает, что она всегда следила за собой — бегала, ходила в бассейн, занималась йогой, не пила и не курила, не ела мяса, пользовалась кремами, которые ей изготавливали по ее заказу, а еще — исповедовала действенное добро и оптимизм.

Фельдман Александр Борисович

(род. в 1960 г.)

Известный харьковский бизнесмен, меценат, политик.

Селфмейдмен — человек, сделавший сам себя. Именно это выражение наиболее точно характеризует Александра Фельдмана, человека, без которого уже невозможно представить себе сегодняшнюю жизнь Харькова.

Успешный бизнесмен, влиятельный политик, известный общественный деятель, меценат Александр Фельдман начинал свою карьеру практически «с нуля». У него не было ни стартового капитала, ни влиятельных друзей в «верхах», ничего, кроме всепоглощающей энергии, умения добиваться поставленной цели, желания проявить себя и доказать, что он чего-то в этом мире стоит.

А начиналось все в маленьком домике в районе Левады, куда Борис и Ида Фельдманы привезли своего первенца — маленького Сашу (он родился в 1960 г.). Условия жизни были спартанскими — воду приходилось носить из колонки, а печку, которая стояла в прихожей, топили углем. Позже семья Фельдман переехала в двухкомнатную квартиру в новом доме, и Александр начал учиться в расположенной неподалеку 31-й средней школе. После уроков занимался музыкой, спортом, помогал родителям воспитывать младшую сестру. А в восьмом классе пошел работать, после занятий в школе Александр вместе с друзьями разгружал железнодорожные вагоны на станции Левада. Для родителей это стало полной неожиданностью, они были против, но решения своего Александр Фельдман не изменил. Именно это желание — самому строить собственную жизнь и стало определяющим в его судьбе.

Потом была армия и служба в войсках ПВО подо Львовом. Отслужив, Фельдман не стал поступать в вуз, а пошел работать. Этому были две причины. Во-первых, Александр не мог себе представить, что он — молодой, здоровый мужчина, будет сидеть «на шее» у родителей. А вовторых, негласная национальная политика, которая проводилась в СССР, не позволяла ему поступить на экономику — ту специальность, которой он хотел посвятить свою жизнь. И только потому, что он еврей. Так что экономику ему пришлось изучать, как говорится, «на практике». А диплом о высшем образовании Александр Фельдман получил в Харьковском национальном университете лишь в 2002 году, уже будучи президентом АО «Концерн АВЭК и К°».

В первые же годы после армии кем только ни приходилось ему работать: таксистом, кочегаром, охранником, обойщиком мебели. Работать приходилось на двух-трех работах одновременно, ведь надо было обеспечивать семью — жену и маленького сына.

Все изменилось с началом перестройки. Тогда отец и сын, Борис и Александр Фельдманы, основали один из первых в Харькове кооперативов — «Монтажник». Борис Фельдман проектировал, а Александр устанавливал оконные рамы и балконные козырьки. Потом был открыт еще один кооператив, а в 1991 году была зарегистрирована фирма «Автокспрессконструкция», которая через несколько лет была преобразована в акционерное общество «Концерн АВЭК и К°». Его президентом стал Александр Борисович Фельдман. Сегодня АО «Концерн АВЭК и К°» является одним из самых мощных и стабильных предприятий Восточной Украины, многопрофильной структурой, объединяющей фирмы с миллионными годовыми оборотами.

Самые известные из них — это крупнейший в стране Торговый центр «Барабашово». Он был организован на заболоченном участке земли в районе станции метро «Академика Барабашова», считавшемся неперспективным для застройки. Никто тогда не мог предположить, что небольшой рынок вскоре превратится в огромный торговый центр, где поток покупателей из всех регионов Украины и стран ближнего зарубежья ежедневно будет превышать 100 тысяч человек, а работу смогут получить более 20 тысяч харьковчан. Это торговая марка «Сыры Бурлука», продукция которой благодаря своему высокому качеству заслуженно завоевала популярность потребителей. Это газета «Время» — самое тиражное общественно-политическое издание региона.

Налоги, которые дает «АВЭК», составляют значительную часть бюджета Харькова. Кроме этого, на благотворительные цели Концерн «АВЭК» отчисляет 15 % своей прибыли.

Благотворительность является одним из приоритетных направлений деятельности Александра Фельдмана. По его инициативе был организован Харьковский благотворительный фонд «АВЭК», который начал свою работу в феврале 1997 года. Кредо фонда можно выразить следующей фразой: «Благотворительность, по сути своей, есть не слово, а дело». И дел этих — множество! Фонд реализует социальные проекты, направленные на развитие Харькова, поддержку социально незащищенных слоев населения и заботу о подрастающем поколении: «Защитим детство» [95], «Турнир 1000 команд» [96], «Народное признание» [97], «Галерея искусств», «Жизнь без наркотиков», «Кардис». Оказывает материальную помощь как отдельным гражданам, так и учреждениям здравоохранения, культуры, образования, науки, спорта, общественным организациям.

Широко известны подарки «АВЭКа» Харькову. Это скульптурная композиция «Скрипач на крыше», слоненок Тенди, купленный городскому зоопарку на радость всем маленьким харьковчанам. Фонд выделил значительные средства на строительство в Харькове Музея афганской войны, возведение Мемориала жертвам Холокоста в Дробицком яру и строительство часовни в Институте танковых войск. Всего за годы существования фонда адресную помощь получили более 25,5 тыс. человек и 2,2 тыс. организаций.

Следующий этап своей жизни в одном из интервью Александр Фельдман описывает так: «Переход к общественно-политической деятельности произошел у меня абсолютно естественно. Будучи, с одной стороны, президентом крупной компании, а с другой стороны, ведя активную работу через благотворительный фонд «АВЭК», я знал реальные проблемы не только бизнесменов, но и простых харьковчан, и зачастую недоумевал, не видя решения многих из них. Ведь я понимал, что эти решения лежат просто на поверхности и не требуют каких-то огромных затрат! Кроме этого, у меня были предложения не только по решению конкретных насущных вопросов, я предлагал свои идеи по комплексному развитию Харькова, многие из которых работают до сих пор. А главное «я был не один, за мной стояли сотни людей» и коллег по работе, и тех, кому наш фонд регулярно оказывает помощь, и команда единомышленников».

Так Александр Борисович стал депутатом Харьковского городского совета, где проработал 4 года. А в 2002 году он получил подтверждение, что его идеи верны и что он работал в правильном направлении — Александр Фельдман был избран народным депутатом Украины по 174 избирательному округу. В Верховной Раде Украины он работает в Комитете по делам пенсионеров, ветеранов и инвалидов, продолжая заниматься решением проблем защиты самых социально незащищенных слоев общества. От него никогда не услышишь скандального заявления, он никогда не вступает в перебранку с оппонентами. Он — человек дела, и в парламенте его интересует конкретная работа, принятие законов, а не зарабатывание подобного рода политического капитала.

Однако решением вопросов в социальной сфере, построением эффективной экономики нельзя решить всех проблем страны — уверен Александр Фельдман. Любой народ, не знающий своей истории, не имеющий собственного лица, обречен на неудачу.

Еврейский фонд Украины, который возглавляет Александр Фельдман, способствует процессу возрождения еврейской религиозной, общинной и культурной жизни. Фонд заботится о еврейском образовании, проводит лекции и семинары, поддерживает исследования в области истории, искусства, национальной традиции еврейского народа, организует фестивали и выставки. Фонд сотрудничает со многими дипломатическими представительствами, министерствами иностранных дел и миссиями различных стран мира. Всего ЕФУ поддерживает контакты с дипломатическими представительствами 32 государств — это способствует популяризации его деятельности в мире, развитию новых связей и возможностей.

В тесной связи с фондом работает и Харьковская объединенная еврейская община, возглавляемая Александром Борисовичем. Общиной ведется кропотливая целенаправленная работа по объединению еврейских организаций города и области в единую, сплоченную, гармонично развивающуюся семью. И эта работа приносит свои плоды, сегодня Харьковская областная объединенная еврейская община насчитывает уже более 10.000 человек. В планах ХООЕО расширение числа реализуемых программ, проведение новых акций, привлечение как можно большего количества людей, их национальная идентификация путем участия в жизни общины.

Проблемы на почве межнациональных отношений, вопросы межнационального согласия стоят в Украине еще достаточно остро. Для решения этих проблем была создана Ассоциация национально-культурных объединений Украины, которую в 1999 году возглавил Александр Фельдман. Сегодня АНКОУ является объединением более 200 всеукраинских и региональных организаций, представляющих наиболее многочисленные этнические группы населения. В своей работе АНКОУ старается охватить практически все, что касается жизни национальных меньшинств, проживающих в нашей стране. Это, прежде всего, сохранение национальных традиций, культур, языка. Ассоциация старается сделать все возможное для максимальной реализации прав национальных меньшинств в информационной сфере и сфере образования. Подтверждением этому являются многочисленные мероприятия, проведенные по инициативе Ассоциации при непосредственном участии национально-культурных обществ и всех ветвей власти. С 2002 года в Харькове реализуется совместный проект с Управлением Верховного комиссара ООН по делам беженцев «Центр социальной адаптации беженцев».

За активную общественную и благотворительную деятельность Александр Фельдман отмечен высокими наградами: Золотым орденом Николая Чудотворца «За приумножение добра на земле», орденами Украинской Православной Церкви «Рождество Христово 2000» и «Преподобного Нестора Летописца», медалью Французской Республики «За преданность делу защиты прав человека», орденом «За заслуги» II и III степеней.

Хвылевой Мыкола Григорьевич

(род. в 1893 г. — ум. в 1933 г.)

Писатель, поэт, публицист. Настаивал на необходимости развития новой украинской культуры как части культуры европейской. Связывал это с ликвидацией зависимости от российской культуры.

Наряду с Винниченко, Скоропадским и Коновальцем свое место в украинской историографии после распада Советского Союза занял и поэт Хвылевой. Именно место исторического деятеля. На фоне одного его лозунга «Геть вiд Москви!» и совершенного по принципиальным соображениям самоубийства как-то меркнет большая часть его поэтической, прозаической, публицистической деятельности. Хвылевого долго изучали на уроках истории, а не литературы. А ведь его справедливо считали лидером украинских интеллектуалов-писателей в годы расцвета украинской культуры 20-х годов прошлого века.

Надеемся, читатель простит нас за то, что имя Хвылевого мы будем писать как в украинском языке — Мыкола. Ну, не вяжется с образом этого человека «Николай» (так же, как, на наш взгляд, не стоит именем Мыкола называть Гоголя).

Мыкола Григорьевич Фитилев родился 13 декабря 1893 года в поселке Тростянец. (Сейчас это Сумская область, а тогда — Харьковская губерния). Отец его был учителем, мать — Елизавета Тарасенко — дочерью бухгалтера Кенига — владельца ряда рудников. У Мыколы был брат Александр и три сестры. Учился будущий писатель в начальной школе в селе Калантаево. В 1904 году родители Фитилева развелись, он остался с матерью. После школы поступил в Богодуховскую гимназию, из шестого класса которой был исключен за участие в деятельности революционного кружка, но Фитилеву все же удалось сдать экзамены за полный курс обучения экстерном.

Молодой Фитилев был человеком романтичным и энергичным, в происходящих в стране событиях он видел перспективы «идеального будущего». Впоследствии переживания романтика и революционера, так и не дождавшегося наступления светлых времен, отразились в его новеллах. Но до первых публикаций было еще далеко. Пока же, после получения диплома о среднем образовании, Мыкола Фитилев работал мелким чиновником в разных селах, некоторое время просто бродяжничал. В 1916 году он оказался на фронте, где быстро примкнул к ярым противников войны, среди которых ведущее место занимали большевики. Фитилев легко воспринял понятные и приятные ему идеи справедливости, социальных и политических перемен. В конце 1918 года он возглавил отряд, который самостоятельно боролся с гетманцами, а затем — петлюровцами, в 1919 году вступил в коммунистическую партию, влился в ряды Красной Армии.

В 1921 году Мыкола Григорьевич оказался в столичном Харькове, где начал работать слесарем на одном из заводов. Призванием его, впрочем, стала литература. В начале 20-х Фитилев приступает к изданию своих стихов под псевдонимом Мыкола Хвылевой. Первые сборники его поэзий назывались «Молодiсть» (1921) и «Досвiтнi симфонiї» (1922). Как пишут специалисты, стихи Хвылевого не затерялись среди многочисленных украинских произведений того времени. Хвылевого-поэта причисляют к представителям неоромантизма. Этому направлению Мыкола Григорьевич остался верен и при переходе к прозаическому творчеству. Стихосложение он, по сути дела, отбросил, сосредоточившись на малых прозаических формах — новеллах.

В 1923 году увидел свет сборник новелл Хвылевого «Синие этюды». Они имели большой резонанс, скоро Мыколу Хвылевого уже открыто называли основоположником новой украинской советской прозы. Не меньший успех имел и сборник «Осень», изданный в следующем году.

В своих новеллах писатель в полной мере проявил себя как представитель «модерного» литературного лирического импрессионизма. Совершенно новой была форма изложения. Ярко, отрывисто были отражены отдельные мимолетные впечатления автора, мир мечты и реальность причудливо переплелись на страницах книг Хвылевого, его герои постоянно находились между миром идей и обычной жизнью, контуры идеального будущего и воспоминания об идеальном прошлом занимали большое место в рефлексии героев Мыколы Хвылевого. Бессюжетность, элементы «потока сознания», хронологическая чересполосица, ритмическая проза, хаотичная композиция, мгновенные впечатления — все это позволяло сравнивать харьковского автора с передовыми авторами Запада. Примитивизм, последовательное повествование, острая социальная направленность, конъюнктурность — все это не для и не о Хвылевом. Он интересовался литературой самой по себе, полагал, что делать ее нужно профессионально, не хотел обслуживать политические заказы, не хотел ориентироваться на массовые запросы и массового читателя.

Свободомыслие писателя Хвылевого проявлялось во многих его произведениях. Выше указаны некоторые его принципы, никак не укладывающиеся в рамки социалистического реализма (впрочем, в 1920-е годы, он еще не стал единственно возможной формой литературных произведений). В новеллах Хвылевого — психологизм, встречаются религиозные мотивы, описываются искания и страдания носителей революционной идеологии, романтиков, которые разочаровываются в своих идеалах. В одном из лучших рассказов Хвылевого «Я (Романтика)» главный герой (от имени которого и ведется рассказ), чекист, должен расстрелять собственную мать. На примере его собственных размышлений показывается дегенерация революционного фанатизма, когда он побеждает гуманизм. Этот рассказ вызвал уничтожающую критику со стороны ЦК ВКП(б). В другом рассказе, «Арабески», герой во сне бьет крысу, которая от этого становится только больше. Так писатель показал свое отношение к возможности победы зла насилием. Интеллектуальный путь, который прошел бывший бравый боец, был, вероятно, нелегким. Впрочем, будет неверно утверждать, что в произведениях Хвылевого он только то и делал, что в аллегорической форме осуждал действительность, новую советскую идеологию, террор и репрессии. Творчество писателя Мыколы Хвылевого было гораздо глубже и профессиональнее, чем просто актуальная публицистика. Импрессионизм, экспрессионизм, элементы сюрреализма — вот термины, которыми пользуются литературные критики, когда пишут о Мыколе Григорьевиче. К более конкретно-реалистическим формам повествования Хвылевой обратился уже в последние пять лет своей жизни — тогда появился ряд его актуально сатирических произведений. Связано это было, в частности, и с давлением со стороны властей.

Однако власть никак не могла согласиться с идеями Хвылевого о политической незаангажированности литераторов, поэтому культурологические идеи Мыколе Григорьевичу приходилось отстаивать, переходя от отвлеченных доводов к непосредственно идеологическим. В рамках этой борьбы в 1925 году Хвылевой с соратниками основал организацию ВАПЛИТЕ (Вольная академия пролетарской литературы).

Президентом ВАПЛИТЕ стал близкий друг Хвылевого Михаил Яловой, в академии, для ее журнала работал и Кулиш. Вообще вокруг Мыколы Хвылевого в Харькове «крутилось» очень много деятелей культуры. Кроме перечисленных — Владимир Сосюра, Александр Довженко, Марк Йогансен, Юрий Яновский. Вскоре после создания ВАПЛИТЕ в Украине развернулась оживленная литературная дискуссия о массовости или профессионализации культуры (Хвылевой, естественно, отстаивал вторую точку зрения), о возможности обслуживания литературой политики. Хвылевого поддержали не только его коллеги писатели и поэты, но и Украинская академия наук, ряд руководящих деятелей КПУ (в том числе секретарь ЦК Шумский). В то время украинским литераторам и партийцам было еще невдомек, что украинизацию Москва больше поддерживать не намерена, они еще не видели впереди тех массовых репрессий, которые обрушились на республику в конце 20-х — начале 30-х годов. Хвылевой кроме ВАПЛИТЕ поучаствовал в создании других организаций — Пролитфронта и «Гарта».

В рамках идейного соревнования Мыкола Григорьевич издал ряд полемических памфлетов о месте украинской культуры в современном ему мире. Среди них «Камо грядеши», «Апологеты писаризма», «Мысли против течения», «Украина или Малороссия» [98]. В них Хвылевой обосновал и развил свою культурологическую теорию, которую позже назвали «хвылевизмом». Именно о ней чаще всего вспоминали украинские историки в 90-е годы. Опираясь на теорию циклического развития цивилизаций Шпенглера, Хвылевой выделил несколько этапов культурного строительства в истории. По его глубокому убеждению, подходил к концу этап Европейского приоритета в культурном строительстве, следующей должна была стать эра «Азиатского ренессанса», народы Азии, «накопившие» пассионарность, готовы были к великим свершениям духа. При этом Украина могла стать «оазисом» этого ренессанса. Но, пожалуй, не это должно нас особенно интересовать. Центральное место в теории Хвылевого занимало два противопоставления: «Европа-Просвита» и «Европа-Москва». Наше внимание постоянно обращали на второй конфликт, но еще интереснее конфликт первый.

Дело в том, что настоящее культурное строительство, вливание украинской культуры в культуру европейскую и мировую Хвылевой связывал с новыми условиями работы украинских деятелей культуры, возможностями, которые дала им революция, и четко противопоставлял его «провинциальности, хуторянству, эпигонству». Такие явления Хвылевой презрительно называл «культурной просвитой», «шароварной культурой», уступкой массам. Как актуально это звучит в наше время телевизионных «Вечорниць», сведе́ния украинской культуры к фольклорно-мифологическим и казацким элементам! (Немаловажно, что Хвылевой видел возможности для культурного рывка не в селе, а в индустриальных городах.)

Мыкола Григорьевич считал одной из причин «просвитянских» тенденций в украинской культуре и в том, что украинские писатели, композиторы, художники постоянно оглядываются на культуру русскую, старательно копируют их достижения, искренне считают гениев золотого века русской литературы (да и серебряного века заодно) старшими братьями. Такой путь для местной культуры бесперспективен, он не дает развиться культуре оригинальной, душит творчество. «Справа в тому, що російська література тяжить над нами в віках як господар становища, який привчав нашу психіку до рабського наслідування…» В этом-то и заключается повод для выдвижения лозунга «Геть вiд Москви!»

Естественно, такой лозунг партийное руководство страны обозвало «украинским национализмом». В своем письме к Кагановичу Сталин сетовал на то, что украинский коммунист Хвылевой требует отвернуться от Москвы в то время, как весь прогрессивный пролетариат Запада, наоборот, в восторге от достижений русских рабочих. Требование же украинского писателя отделить культуру от политики Сталин назвал смешным. В украинской прессе с подачи нового руководителя КПУ Кагановича началась обвинительная кампания, клеймившая «хвылевизм». Вскоре Мыколу Хвылевого перестали печатать, третья часть романа «Вальдшнепы» не была издана — все номера журнала, где она была напечатана, пустили под нож. Журнал «ВАПЛИТЕ», как и сама организация, прекратил свое существование. Москва планомерно наступала на украинизацию.

«Предателем» Мыкола Григорьевич был назван в тот момент, когда он находился за границей. Но писатель не пожелал остаться на Западе, а написал извинительное письмо. Более того, через некоторое время он и сам стал выступать обличителем некоторых футуристов, «чрезмерно оторванных от потребностей широких слоев населения». Но на нем уже стояла несмываемая печать врага.

В 1933 году Мыкола Хвылевой совершил поездку по украинским селам. Вернулся в угнетенном расположении духа. Говорил, что «власть нашла новый способ социального строительства — голод». По приезде в Харьков писатель узнал, что арестован Михаил Яловой. Это известие потрясло его. Хвылевой начал ходить по инстанциям, писать письма в ЦК. Конечно, он не получил никакого ответа, ничего не добился, вот тогда он и решил привлечь внимание к проблеме другим образом.

Всю ночь с 12 на 13 мая 1933 года Мыкола Хвылевой не спал. Утром позавтракал с семьей. (Жил он с женой, обожаемой дочерью Любой и старой матерью.) Был весел, сказал, чтобы готовились к встрече гостей — Хвылевой собирает друзей, чтобы прочитать им новое произведение. Затем начал обзванивать коллег. Вечером подтянулись Кулиш, Досвитний и другие. Вспоминают, что Хвылевой был в приподнятом настроении, шутил, играл на гитаре. Наконец кто-то напомнил ему о новом произведении. «Ах, да! — воскликнул писатель. — Сегодня я вас действительно удивлю. Мне так трудно было писать это произведение. Но я понял, каким должен быть писатель в сталинскую эпоху. И поэтому у меня появилось вдохновение. Возможно, сегодня я научу вас, как надо писать в наше время». С этими словами он вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. А через несколько минут прозвучал револьверный выстрел. Друзья нашли Хвылевого с простреленной головой, вокруг в крови валялись обрывки романа «Комсомольцы». В предсмертной записке, которую оставил писатель, были такие слова:

«Арест Ялового убедил меня, что начинается преследование украинских писателей. Кровью моей могу засвидетельствовать, что Яловой ни в чем не виноват. Арест Ялового — это расстрел целой генерации. За что? За то, что мы были самыми искренними коммунистами? Ничего не понимаю, за генерацию Ялового отвечаю в первую очередь я, Мыкола Хвылевой». «Отже», как говорит Семенко… Ясно! Сегодня прекрасный солнечный день. Как я люблю жизнь — вы и не представляете. Сегодня 13-е. Помните, как я был влюблен в это число? Страшно больно. Пусть живет коммунизм! Пусть живет социалистическое строительство! Пусть живет коммунистическая партия!

P.S. Все, в том числе и авторские права, передаю Любе Уманцевой. Очень прошу товарищей помочь ей и моей матери».

Так начинались события, вошедшие в украинскую историю, как «расстрелянное Возрождение».

Хоткевич Гнат Мартынович

(род. в 1877 г. — ум. в 1938 г.)

Писатель, музыкант, актер, режиссер. Организатор народных театров, возродил искусство игры на бандуре.

Когда вспоминаешь такую видную фигуру украинской истории, как Гнат Мартынович Хоткевич, почему-то не связываешь его с Харьковом. Восточно-украинский город как-то не вяжется с гуцульским театром, возрождением искусства бандуристов. Но подвижник этого дела Хоткевич родился именно в Харькове, здесь прожил значительную часть своей жизни вплоть до трагического ареста в 1938 году. Более того, он здесь и учился, причем учился в Технологическом институте на инженера. Так что Хоткевич — коллега Станиславского дважды — и как технарь, и как основоположник новой театральной культуры. Впрочем, талант Хоткевича выходил далеко за рамки драматического.

Гнат Мартынович любил говорить, что он прямой потомок литовских гетманов Ходкевичей. Подтвердить это, конечно, невозможно.

Тем более что отец Хоткевича, якобы граф, по словам его сына, до такой степени обеднел, что работал поваром, а мать, тоже «графиня», по некоторым данным, вышла из крепостных… Каждому творческому человеку хочется видеть себя незаурядным во всех отношениях. Не будем строго судить Гната Хоткевича, его труд на благо украинской культуры принес ему заслуженную славу человека неординарного.

Родился Гнат Хоткевич в Харькове 19 (31) декабря 1877 года. Правда, впоследствии в его документах можно было найти и другой год рождения — 1876-й. Объяснял это Хоткевич тем, что при поступлении в институт специально приписал себе один год. В самом раннем возрасте Гнат уже увлекался украинской культурой, особенно — музыкой и театром. В 17 лет он выучился игре на бандуре и стал настоящим виртуозом. Впервые старинный инструмент Хоткевич услышал в Дергачах, где на нем играл слепой кобзарь Павло. В 1895 году талантливый скрипач и бандурист Арсентий Остапенко (Мова) изготовил бандуру для Гната, и тот начал концертную деятельность под псевдонимом Гнат Галайда.

Однако окончил Хоткевич не музыкальную школу, а реальное училище и поступил, как уже было сказано, в Технологический институт. Студентом Хоткевич активно включился в культурно-просветительскую, а затем и в политическую жизнь региона. Он руководил студенческим хором, вместе с А. Матюшенко, будущим организатором восстания на броненосце «Потемкин», Гнат Мартынович устраивал представления, ездил по местам казацкой славы. Встав на путь так называемых «малых дел», Хоткевич на самом деле совершал дело большое, он стал одним из главных проводников украинского культурного возрождения, которое органично совпало по времени с нарастанием революционной ситуации в стране, а затем и с самой революцией, серьезными изменениями в Российской империи. От отдельных представлений и гастролей Гнат Хоткевич перешел к организации более или менее постоянных театров для беднейших слоев населения. Он основал драматический кружок в Дергачах, затем крестьянский театр в Печенегах, наконец в 1901 году Рабочий театр в самом Харькове. Все эти начинания были едва ли не первыми в своем роде.

В 1899 году Хоткевич вошел в контакты с украинскими социал-демократами. В том году в Харькове состоялись студенческие выступления, в которых принял участие и Гнат Мартынович. За это он был временно исключен из института, но восстановился и в 1900 году все-таки окончил ХТИ. В период вынужденного «простоя» Хоткевич успел побывать в Киеве, где добился встречи с композитором Лысенко. Тому очень понравилась игра харьковчанина на бандуре, Николай Витальевич предложил Хоткевичу место бандуриста в оркестре на 60 рублей в месяц.

Вернувшись в Харьков, Хоткевич некоторое время занимался книгоиздательским делом, организовал выпуск популярных книжек для народа «Всi гуртом». Сам был и редактором, и корректором, и продавцом. Важной вехой в биографии Хоткевича стал 12-й Археологический съезд, проводившийся в Харькове в 1902 году. Съезд рассматривал не только вопросы, которые мы сейчас стойко ассоциируем с такой наукой, как археология. В то время речь шла скорее об «изучении древностей» в самом широком смысле слова «древность». Сюда, безусловно, относили и памятники народного творчества, в том числе и фольклорные, песенные, эпос… Таким образом, археологические съезды в Украине объективно способствовали повышению интереса к самобытной украинской истории и культуре, работали в противовес постоянным попыткам российских властей объявить малороссийскую культуру и язык лишь частным случаем русской культуры. На упомянутом съезде в Харькове Хоткевич выступил с организованным им ансамблем кобзарей-лирников. Музыкантов, хранивших традиции, казалось бы, забытой культуры, Гнат Мартынович разыскивал по всей Украине, да и сам буквально воскресил инструментальную украинскую музыку, пользуясь книжными источниками. Особенно большой интерес вызывала у Хоткевича бандура — истинно украинский музыкальный инструмент, который подвижник украинской музыки не только пропагандировал, но и реконструировал. На том же съезде Гнат Мартынович предложил создать постоянный ансамбль бандуристов. Идея эта была реализована лишь в 1918 году в Киеве, где появилась капелла под управлением Василия Емца. Вторая украинская капелла бандуристов появилась в 1925 году в Полтаве, ею руководил Владимир Кабачко. В 1930-е годы большинство членов капеллы были репрессированы, оказались в лагерях, после войны эмигрировали в США, где возникла новая капелла, с успехом выступающая и до сих пор, хранящая и приумножающая традиции украинского музыкального искусства. До сих пор бандуристы исполняют произведения Хоткевича.

В 1905 году Хоткевич опять был активным участником революционных событий. Он руководил организованными выступлениями харьковских железнодорожников, представлял их на Всероссийском съезде. Так что вскоре Гнат Мартынович подвергся гонениям, и ему пришлось спешно покинуть родной город и поселиться на Галичине. Прикарпатский период жизни Гната Мартыновича стал не менее плодовитым, чем харьковский. Этот человек обладал уникальной способностью улавливать и понимать самые тонкие нюансы народной культуры, быстро «расшифровывать» национальную ментальность. Вероятно, попади он, скажем, в Белоруссию, то и там много бы сделал для местной культуры, выучил бы язык, нашел бы и дал новую жизнь забытым словам местных наречий, возродил бы музыкальное искусство… Но Хоткевич попал в Прикарпатье, и уже очень скоро он стал чуть ли не лучшим знатоком культуры гуцульской.

В Прикарпатье (а именно в селе Криворивня) Хоткевич жил в 1906–1912 годах. В 1909 году в Краснополье (сейчас Ивано-Франковская область) он создал драматический кружок, который вскоре превратился в театр. Выступления уникального гуцульского театра видели и высоко оценили Станиславский с Немировичем-Данченко. Хоткевич много времени уделял и литературной деятельности. Он писал не только для своего гуцульского театра (например, одноактные пьесы «Гуцульський рік», «Непросте»), но и занимался крупными литературными формами. Из-под пера разностороннего «Прометея украинской культуры» вышли повести «Каменная душа», историческая повесть «Довбуш» (о вожде движения опришков), драматическая тетралогия «Богдан Хмельницкий» и роман «Берестечко». Хоткевич составил сборники «Гуцульские рассказы» и «Горные акварели», в которых отразил величественную красоту карпатской природы, жизнь, борьбу, заветные мечты гуцулов. Гнат Мартынович занимался научными исследованиями творчества Сковороды, Шевченко, Кобылянской, переводил произведения зарубежных классиков. Кроме литературы, театра и музыки интересовала его и живопись, он автор около трех сотен пейзажных рисунков.

По возвращении в Харьков Гнат Хоткевич опять включился в политическую и просветительскую деятельность. Гнат Мартынович привез в город большую группу гуцульских музыкантов, организовал мастерскую по изготовлению изделий гуцульского искусства. Первый концерт гуцулы Хоткевича дали в марте 1914 года в общественной библиотеке. На паровозостроительном заводе Гнат Мартынович организовал танцевальный кружок. Регулярно он давал концерты в железнодорожных клубах.

На учительском съезде 1917 года Хоткевич разъяснял преподавателям, что украинская культура и язык нуждаются в не зависимом от России развитии, но это никоим образом не означает отрицания революционных перемен в стране, — идеи, близкие к теории Хвылевого. В 1918 году под руководством неутомимого пропагандиста украинской культуры начинает работать Харьковский национальный хор. Он дает «стилевые» концерты-картины. В библиотеке, саду «Тиволи», драматическом театре и окрестных селах представляется двенадцать программ из цикла «История украинской музыки». В 22-м Гнат Хоткевич уже возглавляет художественно-вокальный театр, который представляет слушателям концерты «Украинский анонимный романс XIX века», «Старинная западно-европейская опера», «Вечер И. Франко», «Песни лемков» и др. Через два года организуется вокальное общество «Митус». А еще был этнографический инструментальный квартет села Борки, квартет бандуристов при 23-м артиллерийском полку, капелла бандуристов при 25-й стрелковой Чапаевской дивизии, женский хор села Казачья Лопань…

С 1917 по 1936 год Хоткевич работал в кооперативной школе, зоотехническом техникуме, сельскохозяйственном, биологическом институтах. С 1925 года двенадцать лет он был преподавателем в Муздрамине. Гнат Мартынович организовал класс бандуры, восстановленный потом лишь в середине 80-х годов прошлого века. Для подобных классов в музыкальных учебных заведениях Хоткевич написал несколько учебных пособий.

В начале 30-х годов началось планомерное наступление на воспрянувшую было украинскую культуру и видных ее деятелей. Попал под машину сталинских репрессий и Гнат Мартынович Хоткевич. Его обвиняют в национализме, не публикуют произведений (после издания восьмитомного собрания сочинений, осуществленного в 1928–1932 годах), шельмуют в прессе. Писатель обращался лично в письмах к руководителям самых разных инстанций — харьковских властей, Академии наук Украины, к самому Сталину. В этих отчаянных посланиях он писал: «Как мне дальше жить? Меня лишили работы и хлебных карточек. Мы голодаем. Я могу купить лишь одну кружку фасоли в день, из которой мы варим на всех юшку… На двоих детей у нас только одна пара сапог, а им же надо ходить в школу. У нас нечем топить… Вода в хате замерзает…» [99] Одну проблему семье Хоткевичей «помогли» решить кардинально. Ее главу можно было исключить из числа едоков. 23 февраля 1938 года был выписан ордер на арест Гната Мартыновича Хоткевича за участие в украинской националистической организации. В ходе следствия «обнаружили», что Гнат Хоткевич еще и агент немецкой разведки. 29 сентября Особая тройка УНКВД по Харьковской области вынесла решение о расстреле обвиняемого. Этот приговор был исполнен 8 октября того же года. Через 18 лет Хоткевич был реабилитирован.

В Харькове регулярно проводится Международный конкурс исполнителей на украинских народных инструментах имени Гната Хоткевича. О славном уроженце города напоминает и мемориальная комната, открытая в поселке Высоком, где много лет жил писатель, музыкант, актер и режиссер. Открывала ее дочь Гната Мартыновича. Галина Хоткевич живет во Франции и в годы независимости Украины уже не раз посещала Харьков.

Чиграков Сергей Николаевич (Чиж)

(род. в 1961 г.)

Рок-музыкант, автор многих популярных песен.

Старшее поколение наших соотечественников, вероятно, будет возмущено таким сравнением, но факт остается фактом. Те, кто сейчас продолжает традицию «бардовского» пения под гитару, помимо Окуджавы, Визбора, Городницкого, имеют и своих кумиров — Чижа, например. Лучшие образцы его творчества, пошедшие в народ, были созданы, собственно, довольно давно. Многие молодые люди уже воспринимают Чигракова как легенду, едва ли не столь же далекую, как вышеупомянутые классики. Ведь эти почитатели только родились, когда Чиж был уже широко известен. И известен в Харькове более, чем где бы то ни было.

Сергей Николаевич Чиграков родился 6 февраля 1961 года в небольшом городке Дзержинск в Горьковской (ныне Нижегородской) области. Отец его был электриком, мать — бухгалтером. Николай Чиграков обладал хорошим слухом, любил петь. Его способности, вероятно, и передались двум сыновьям — Андрею и Сергею. Андрей, старший сын, увлекался рок-музыкой. Прозвище Андрею — Чиж — было дано, скорее всего, просто за фамилию — обычное сокращение.

Сережку старший брат приводил на репетиции, и его называли Чижом-младшим.

Сергея в раннем детстве отдали в музыкальную школу. Учиться нравилось, Чиграков не жалуется на «потерянное детство». Школу он закончил по классу аккордеона, затем по тому же классу окончил музыкальное училище. Работал концертмейстером по разным Дворцам культуры, некоторое время преподавал пение. Отслужил в армии.

Выглядит вполне логичным, что получивший «правильное» музыкальное образование Чиграков вовсе не относится к серьезной музыке с каким-то иногда присущим рокерам скепсисом; впоследствии, уже переехав в Питер, он окончил там институт культуры (дирижерское отделение), джазовую студию при консерватории (как ударник).

Чиж любит классику — Шостаковича, к примеру; музыку ему сочинить и запомнить значительно легче, чем стихи.

Многие песни Чижа вполне отражают его музыкальные способности, они легко запоминаются, мелодичны. Среди своих кумиров он называет «Машину времени», Майка Науменко, «Beatles». Гребенщикова очень уважает, но считает несколько претенциозным.

Лет в 13–14 Чиграков уже активно участвовал в рок-жизни города и области, играл вместе с братом в разных группах. Наиболее интересным проектом музыкант называет коллектив под названием «Группа продленного дня». Ребята играли «хард», Чиж сам написал ряд песен, в основном баллады, близкие к битловскому творчеству. Иногда приходилось специально «утяжелять» музыку, чтобы побаловать публику модным «хэви мэтл». «ГПД» появилась в Горьком в 1986 или 1987 году. Выступали не только для городской публики, но и на рок-фестивалях. На одном из них познакомились с коллективом с точно таким же названием. Этой харьковской «Группой продленного дня» руководил талантливый музыкант Александр Чернецкий.

Чиграков еще полгода проработал в Нижнем. Группа распалась, Сергей играл в новой «Пол-ГПД» вместе с Алексеем Хрыновым (Полковником). А затем по приглашению «тезок» отправился в Харьков. Было это в 1989 году.

«Группа продленного дня», вскоре изменившая название на теперь уже всем известное «Разные люди», стала большим явлением в музыкальной жизни Харькова. Чернецкого знает рок-тусовка всего бывшего Союза, узнали и Чижа. Его взяли в группу клавишником, автором музыки и песен. Вскоре появился альбом «Буги-Харьков», полностью состоящий из песен Чижа. Среди них знаменитые «Ассоль», «Хочу чаю». В «Разных людях» Чиграков стал солистом, в связи с болезнью Чернецкого. (На лечение талантливого музыканта собирали деньги по всему СНГ.)

Рассказывать о жизни рок-музыкантов можно очень долго, но в общих чертах ее, вероятно, представляют себе уже все. Тем более, что некоторые вещи уверенно описаны самим Чижом в его песнях. Было очень много концертов, квартирников, вечеринок, шумных компаний, друзей, знакомых, совсем едва знакомых… Чиграков признается, что имел проблемы с алкоголем, бросил уже в Петербурге, потому что уходил в запои и, бывало, не помнил, что происходило вчера, как он в этом месте оказался.

Что же касается музыки, то о Чиже узнала широкая рок-общественность. Но появлялись творческие разногласия с Чернецким, специалисты говорят, что оба музыканта действительно очень разные люди, сильно отличаются их музыка, их стихи, их стиль, отношение к року. Как оказалось, несколько отличается и отношение к коммерческой стороне искусства. В Харькове у музыкантов (и не только у них) в первой половине 90-х были большие проблемы, упиравшиеся в деньги, не было сцен, аппаратуры, просто денег на нормальную жизнь. А Чигракову, между тем, уже было за 30. В 1993 году он получил предложение от питерцев Игоря Березовца и Андрея Бурлаки записать собственную пластинку. Серьезную моральную поддержку оказал Борис Гребенщиков, и Чиж приезжает в северную столицу, где записывает сольный альбом «Чиж». В записи харьковскому певцу и композитору помогали музыканты групп «Санкт-Петербург» и «ДДТ». Звукорежиссером стал Юрий Морозов. В следующем году Чиграков решается на окончательный переезд в Санкт-Петербург. Он хорошо запомнил точную дату переезда — 1 мая 1994 года.

Сергей Чиграков создал свою собственную новую группу, названную просто «Чиж & Со». В нее вошли музыканты: бас-гитарист Алексей Романюк, гитарист Михаил Владимиров, барабанщик Владимир Ханутин. Группа сразу начинает активно концертировать. Летом 1994 года записывается альбом «Перекресток». Песни Чигракова («Перекресток», «Дополнительный 38-й», «Если», «Мне не хватает свободы» и др.) мгновенно стали известными, они звучали на всех радиостанциях бывшего Союза. Вскоре они вошли в репертуар подавляющего числа молодых людей, умеющих играть на гитаре. На фестивале «Поколение-94» группа была награждена специальным призом.

Очень скоро началась быстрая раскрутка, Чиж стал шоуменом, он давал много концертов, гастролировал, много записывал, появлялся на телевидении, не боялся и «попсы». После «Перекрестка» появился альбом «О любви», в котором большинство песен представляли собой версии песен менее известных, нежели Чиж, авторов: А. Селюнина, О. Тарасова, В. Демидова, А. Хрынова (Полковника), И. Ганькевича, Е. Варвы, С. Кочерги. Здесь прозвучала народная «Вот пуля просвистела», песня «ОК» самого Чижа и не менее популярная «О любви» О. Тарасова. В том же 1995 году дошла очередь и до сборника «Greatest Hits» (лучших хитов).

1996 год стал годом постоянных поездок, сольных и сборных концертов, записей. Вышли альбомы «Эрогенная зона» (песни «Фантом», «Вечная молодость», «Руссо матросо», «Снова поезд») и «Полонез». Все больше становилось перепевок старых произведений, Чиж явно менял свое отношение к музыке и жизни. Вскоре его старые харьковские знакомые уже не могли спокойно пригласить Чижа к себе, не могли добиться встречи с ним и в Питере, жаловались, что Чиграков стал недоступен. На самом деле, он просто не в состоянии был бурно общаться со всеми поклонниками, а особенно — с поклонницами. Они то устраивали наблюдение за его квартирой с крыши противоположного дома, то обрывали телефон…

В том же 1996 году Чиж принял участие в записи двух альбомов «Митьковские песни» вместе с Шевчуком, Бутусовым, Скляром, спевшими по-новому старые советские песни. Была масса и других проектов, в частности съемка клипа на песню «Полонез» (в России и США), сольные проекты отдельных музыкантов группы. В 1997 году Чиж снова делает ретро. Старые и иногда забытые песни для альбома «Бомбардировщики» отбирались из трехстраничного машинописного списка. Сам альбом музыканты посвятили своим родителям. Был переиздан «Буги-Харьков» теперь уже под именем «Чиж и Разные люди». Журнал «Рок-фузз» объявил «Чиж & Со» группой года.

В последующие годы музыканты побывали на студии ВВС, в Израиле и США, на крупном рок-фестивале в Горноалтайске и сотнях других концертов. Новые песни, исполняемые группой, не столь популярны. Помимо «старых песен о главном» музыкант пишет и исполняет блюзы, баллады. За это многие называют его главным блюзменом страны, с чем он, впрочем, не согласен — например потому, что не знает английского. «Биографы» группы утверждают, что лучшим ее альбомом является «Нечего терять», записанный в 1999 году. Вышел и второй (если считать «Чижа») сольный альбом Сергея Чигракова — «Гайдном буду». В нем музыкант сам играет на всех инструментах, он попытался воссоздать атмосферу кухонных концертов и полагает, что с задачей справился. Выбрать из всех своих хитов свою программную песню Чиж затрудняется:

«О-ой… Ну, «Hoochie-Coochie Man», может быть. И то не уверен. Вот вчера у меня был «Hoochie-Coochie Man», сегодня — «Я Подобно Собаке…», исходя из того, что вчера был «Hoochie-Coochie Man».

Чиграков сейчас вполне семейный человек, со своей женой Олей он уже давно вместе. У Сергея трое детей — старший сын от первого брака живет в Дзержинске, средний, внебрачный, тоже занимается музыкой, и отцу очень нравится его группа. Оля же родила Чигракову дочь Дашу, которая сейчас учится в средней школе; говорят, талантливая девочка, учит английский язык, занимается в театральном кружке. В ответ на вопросы журналистов о деньгах музыкант неизменно отвечает: «Семью кормить надо». Вообще же, с представителями СМИ Сергей общается с неохотой. Зато активно общается в Интернете на собственной гостевой странице. Близкие друзья утверждают, что у Чигракова вовсе нет никакой звездной болезни. Друзей он принимает дома; в клубах, как правило, не появляется.

Чиграков после переезда из Харькова быстро набирал вес — в буквальном смысле слова, но сейчас вроде, ограничив себя в пиве, стал худеть. Длинные волосы остались, осталась и любовь к татуировкам. Их у него еще недавно было шесть. В том числе первая — стилизованные буквы РЛ (Разные люди). На плече надпись «Блюз», есть логотип группы «Чиж & Co», а также пивная кружка с надписью «Тормоза придумали трусы».

На своих концертах Сергей Чиграков играет на гитаре, рояле, губной гармошке, ударных. Как всегда, регулярно забывает слова, и, как всегда, дружно помогает весь зал. Песни-то давно уже народные, и те, что действительно народные, и те, что написал лет десять назад Чиж. Ему уже 43…

Чичибабин Борис Алексеевич

(род. в 1923 г. — ум. в 1994 г.)

Выдающийся русский поэт XX века.

Знакомясь с биографиями известных людей, приходится разбираться в истинных мотивах их поступков. Часто люди преследуют определенную цель, которую нежелательно выставлять напоказ; как правило, есть скрытая подоплека их поступков. Читая же о Борисе Чичибабине, ловишь себя на мысли, что поэт тем и отличался от других, что говорил и писал то, что думал.

Борис Алексеевич Чичибабин родился 9 января 1923 года в Кременчуге, в доме родителей матери Натальи Николаевны Чичибабиной. С мужем, отцом ребенка, который оставался в Харькове, она, узнав о его неверности, вскоре рассталась. Вторично Н.Н. вышла замуж за военнослужащего летной части Алексея Ефимовича Полушина. Он усыновил полуторагодовалого мальчика и дал ему свою фамилию. До 1930 года семья жила в Кировограде, затем переехала в поселок Рогань Харьковской области. Здесь Борис пошел в школу. Уже тогда он проявлял особый интерес к литературе, начал писать стихи. Когда мальчику было 12 лет, Полушины-Чичибабины переехали в Чугуев, где Алексей Ефимович получил должность начальника штаба эскадрильи летного училища. Борис учился в Чугуевской 1-й школе с 5-го по 10-й класс. Здесь он посещал литературный кружок, публиковал свои стихи в школьной и даже городской газете под псевдонимом Борис-Рифмач. Борис Полушин отличался целеустремленностью, был яростным спорщиком. Больше всего его интересовали книги. В письмах к родителям — будь то пионерский лагерь или в дальнейшем ГУЛАГ, — он все время просил книги, которые ему нужно прислать. Любовь эту Борис сохранил на всю жизнь. Друзья Чичибабина вспоминают, что первое, что делал поэт, когда приходил в дом, — устремлялся к книжному шкафу, уходя — всегда брал с собой что-то почитать. При этом книги он, казалось, лишь пролистывал, но впоследствии мог довольно точно воспроизвести прочитанное. Он всегда легко сдавал любые экзамены.

По окончании школы Борис Полушин поступил на исторический факультет Харьковского университета. Но война прервала его учебу. По настоянию семьи он перебрался в г. Батайск — место нового назначения Алексея Ефимовича, а затем вместе с авиаучилищем в г. Евлах Азербайджанской ССР. Именно здесь Борис узнал, что Полушин — ему не родной отец. Хотя это было потрясением для него, но на отношения с отчимом это не повлияло: Борис всю жизнь называл Алексея Ефимовича папой.

В ноябре 1942 г. Полушин был призван в армию, служил солдатом 35-го запасного стрелкового полка Грузинской ССР. В начале следующего года поступил в школу авиаспециалистов в городе Гомбори. С июля 1943 года до самой Победы проработал механиком по авиаприборам в разных частях Закавказского военного округа. Несколько месяцев после Победы он занимал аналогичную должность в Чугуевском авиаучилище, затем был демобилизован по болезни (варикозное расширение вен с трофическими язвами).

Борис решил продолжать учебу в Харьковском университете, по наиболее близкой ему специальности филолога. После первого курса готовился сдавать экзамены сразу за два года, но ему было не суждено получить высшее образование. Дело в том, что он продолжал писать стихи — и во время воинской службы, и в университете. Написанное — «издавал»: складывал пополам школьные тетради, превращая их в книжечки, и давал читать многим студентам. Тогда-то Полушин и стал подписываться фамилией матери — Чичибабин. Поэзия молодого поэта отличалась вольнолюбивым характером, в ней проявлялось столь свойственное ему бунтарство. В июне 1946 года Чичибабин был арестован и осужден за антисоветскую агитацию сроком на 5 лет. После почти двухлетнего (с июня 1946 по март 1948 г.) заключения в тюрьмах (Лубянка, Бутырская и Лефортовская) он был отправлен по этапу в Вятлаг Кировской области. Надо отметить, что Борис Алексеевич никогда не ставил себе в заслугу лагерное прошлое, ссылаясь на малый срок («пять лет давали ни за что»), и считал, что самое трудное для него время наступило после лагеря, из которого он вернулся с клеймом политзаключенного, а сталинщина еще вовсю лютовала в стране. Но очевидно, что именно лагерь сделал из способного, но наивного молодого стихотворца того нравственно-сильного, острого, чувствительного к любой гражданской или человеческой несправедливости поэта, каким считают Бориса Чичибабина.

До гроба страсти не избуду. В края чужие не поеду. Я не был сроду и не буду, каким пристало быть поэту. Не в игрищах литературных, не на пирах, не в дачных рощах, — мой дух возращивался в тюрьмах этапных, следственных и прочих.

(«До гроба страсти не избуду…»)

В Харьков Борис Чичибабин вернулся в июне 1951 года со своей лагерной подругой Клавой Поздеевой, но она вскоре покинула город. Долгое время поэт был разнорабочим. Около года он проработал в Харьковском русском драматическом театре в качестве рабочего сцены, а затем окончил бухгалтерские курсы, которые были самым быстрым и доступным способом получить специальность. В 1953 году Борис Алексеевич начал трудовую деятельность в качестве бухгалтера домоуправления. Там он познакомился с паспортисткой Матильдой Федоровной Якубовской, которая стала его женой.

В это время в стране начинаются большие перемены. Не за горами разоблачение Сталина (Чичибабин будет реабилитирован после судьбоносного XX съезда партии), а пока постепенно прекращается вал репрессий, потихоньку оживает культурная жизнь страны. Чичибабин заводит в Харькове ряд знакомств с представителями местной интеллигенции, в том числе — литературной. Среди его друзей филолог, поэт Марк Богославский; поэт Марлена Рахлина; актриса-чтица Александра Лесникова; актер, художник Леонид Пугачев; филолог Александр Басюк и другие. С 1956 по 1962 год Борис Алексеевич все еще работает бухгалтером в грузовом автотаксомоторном парке. В тот же период он знакомится с поэтами, бывшими харьковчанами Борисом Слуцким, Григорием Левиным, переписывается с другими советскими поэтами. Стихи Чичибабина производят сильное впечатление на его новых знакомых. В 1958 году появляется первая публикация в журнале «Знамя» (под фамилией Полушин). В Харькове в маленькой чердачной комнатушке на ул. Рымарской, 1, у Чичибабина собираются любители поэзии, образуется что-то вроде литературных «сред». То, как Борис Алексеевич читал свои стихи, стало уже легендой. Большинство своих произведений он знал наизусть (возможно, потому что их не печатали, и значительную часть своей жизни ему приходилось читать их неоднократно в разных домах, куда его приглашали).

Он закрывал глаза и читал — сильно, вдохновенно, даже для одного гостя. Было в этом длинном, сутулом, рыжебородом (тогда), порывистом и одновременно мягком, наивном человеке что-то очень притягательное. «Глухая, гулкая, истовая, надсадно-торжественная», — так пишет о чичибабинской интонации один из бывших его студийцев писатель Юрий Милославский. Среди знакомых Чичибабина — Маршак, Эренбург, Шкловский. В начале 60-х годов харьковский поэт несколько месяцев живет в Москве на квартире Юлия Даниэля и Ларисы Богораз, готовит к печати свой первый сборник, выступает в литературном объединении «Магистраль». В это время его стихи публикуются в «Новом мире», харьковских и киевских изданиях.

В 1963 году увидели свет два первых сборника стихов Чичибабина. В Москве издается «Молодость», а в харьковском издательстве «Прапор», чуть раньше — «Мороз и солнце». Следующие два сборника — «Гармония» (1965) и «Плывет Аврора» (1967) — вышли в Харькове. В них, к сожалению, немало литературных поделок, а лучшие стихи изуродованы цензурой, главные же произведения вообще отсутствовали. Чичибабин никогда не умел бороться с редакторами и цензорами, но, остро переживая за содержание сборников, писал:

При желтизне вечернего огня Как страшно жить и плакать втихомолку. Четыре книжки вышло у меня. А толку? Я сам себе растлитель и злодей, и стыд и боль как должное приемлю…

(«Уходит в ночь мой траурный трамвай…»)

В августе 1964 года Чичибабину поручают руководство литературной студией при ДК работников связи. Работа чичибабинской студии стала ярким эпизодом в культурной жизни Харькова, вкладом города в «шестидесятничество». Занятия, чтения, которые вел Борис Чичибабин, навсегда запомнились их участникам. Сам поэт часто читал здесь свои стихи, затевал интересные споры. Застенчивый по натуре человек, Чичибабин мог до хрипоты отстаивать свою точку зрения. Характерная деталь: на чтениях он приветливо относился к любому пришедшему на них стихотворцу — даже если это был заурядный и не слишком способный сочинитель. Из-за этой своей позиции у Бориса Алексеевича постоянно возникали жаркие споры с молодыми талантливыми студийцами, которые высмеивали того или иного незадачливого новичка. Он вообще относился к поэзии — как к деятельности религиозной, считал, что человек очищается через творчество. В стихотворении, посвященном Пастернаку, Чичибабин писал:

И меришь, и вяжешь навек веселым обетом: — Не может быть злой человек хорошим поэтом.

(Пастернаку)

Свои стихи, особенно на гражданские темы, Чичибабин стремился прочитать как можно большему числу слушателей. Это и подводило харьковского правдоискателя. В 1966 году по негласному требованию КГБ Чичибабина отстранили от руководства студией. Сама студия была распущена. По официальной версии — за занятие, посвященное Цветаевой и Пастернаку. На самом деле, у Чичибабина и без того было достаточно грехов, с точки зрения советских идеологов.

В жизни поэта начинается тяжелый период. К проблемам в литературной судьбе добавляются семейные неурядицы. О его душевном кризисе свидетельствуют такие стихотворения, как «Сними с меня усталость, матерь Смерть», «Уходит в ночь мой траурный трамвай».

Но случается непредвиденное: осенью 1967 года он встречает бывшую студийку, почитательницу его таланта — Лилию Карась. Их встреча в корне изменила судьбу Бориса Алексеевича. С 1968 г. начинается их совместная жизнь. Это стало для него настоящим спасением. Он посвятил ей впоследствии множество стихотворений.

В том страшном сне, минутная, как милость, чуть видно ты, неведомая, снилась. Я оживал, в других твой свет любя. И сам воскрес, и душу вынес к полдню, и все забыл, и ничего не помню. Не спрашивай, что было до тебя.

(«Не спрашивай, что было до тебя…») С этого времени Борис Чичибабин решает, что будет писать только так, как ему диктует совесть. Совесть и поэзия Чичибабина — вообще понятия неразрывно связанные. Его поэзия отразила трагический путь советского и постсоветского общества, она несет отпечаток внутренней свободы, нравственного поиска и ответственности человека перед Богом. Ответственность — один из основных лейтмотивов всего творчества Чичибабина:

Немея от нынешних бедствий и в бегстве от будущих битв, кому ж быть в ответе за век свой? А надо ж кому-нибудь быть…

(«Клубится кладбищенский сумрак…»)

В поэзии Чичибабина переплетена философская, гражданская, любовная и пейзажная лирика. Исследователи творчества поэта говорят о его совершенно особом чувстве звукового равновесия, о неподверженности моде, поэтическим клише. Чичибабина называют самым простодушным, искренним и одновременно мудрым и умелым поэтом.

Борис Алексеевич с Лилей вели очень активную жизнь — они посетили многие города, встречались с десятками людей, заводили новые знакомства. Среди хороших знакомых поэта — Александр Галич, Феликс Кривин, супруги-писатели Шаровы, Мыкола Руденко. Чичибабин в течение многих лет состоял в переписке с философом Григорием Померанцем и поэтом Зинаидой Миркиной. В этих письмах обсуждались самые серьезные проблемы нравственного, социального, философского характера. Если в широких кругах Чичибабин был неизвестен, то среди т. н. инакомыслящих — тех, кто читал самиздатовские книги, ловил «Голос Америки», листал «Хронику текущих событий», — он был известен достаточно хорошо. В 1972 году в самиздате появился сборник стихов Бориса Алексеевича под редакцией известного литературоведа Леонида Ефимовича Пинского. Кроме того, по рукам ходили магнитофонные записи с квартирных чтений поэта, переписанные и перепечатанные отдельные листы с его стихотворениями. В 1974 году Чичибабина вызывали в КГБ. Там ему пришлось подписать документ о том, что, если он будет продолжать распространять самиздатовскую литературу и читать стихи антисоветского содержания, то он будет привлекаться к ответственности.

Еще в 1966 году Борис Алексеевич был принят в Союз писателей. (Одну из рекомендаций дал ему С. Я. Маршак.) Печататься, правда, удавалось на рубеже 60-70-х уже с трудом. Упомянутый же самиздатовский сборник привел к тому, что Чичибабина исключили из Союза писателей. Интересно, что для начала от него потребовали принести стихотворения, которые он читал на вечере, посвященном его 50-летию, в Харьковском отделении Союза писателей. Друзья советовали Чичибабину переслать наиболее невинные стихи, но Борис Алексеевич так делать не умел и отослал самые острые — такие, как «Тебе, моя Русь» и «Памяти А. Твардовского». В последнем были, например, такие слова:

И если жив еще народ, то почему его не слышно? И почему во лжи облыжной молчит, дерьма набравши в рот?

(Памяти А. Твардовского)

Наступила пора пятнадцатилетнего замалчивания имени поэта. Все это время (с закрытия литературной студии в январе 1966 г. и до марта 1989 г.) он работал старшим мастером материально-заготовительной службы Харьковского трамвайно-троллейбусного управления. Публикации, очень редкие, появлялись только за рубежом. Наиболее полная появилась в русском сборнике «Глагол» в 1977 г. (США, издательство «Ардис») стараниями Л. Е. Пинского и Льва Копелева.

Настоящая известность пришла к Борису Алексеевичу лишь во время перестройки, когда поэт уже не чаял увидеть свои стихи напечатанными. Помогли почитатели. Москвич Владимир Нузов, любивший поэзию Бориса Алексеевича, берет на себя роль рассыльного стихов поэта во все престижные московские журналы и газеты. Лиля перепечатывала стихи и посылала их из Харькова в Москву. Борис Алексеевич страшно раздражался по поводу всей этой деятельности. «Оставь меня в покое вместе с Нузовым!», «У меня есть мой Бог, и больше мне ничего не надо!», «Я знаю, что такое редакторы!» Но Нузов продолжал настаивать. Он говорил, что имя Чичибабина на слуху, многие журналы охотно берут подборки его стихотворений. Впрочем, принимать стихи принимали, а вот печатать не спешили.

Тем временем харьковского поэта начинают приглашать на творческие встречи. Два таких вечера проходят в библиотеке им. Некрасова в Москве. Если на первом Чичибабин был одним из нескольких выступавших, то для второго раза ему устроили уже «сольный концерт». Слушатели были потрясены открытием для себя столь мощного поэта. На вечере присутствовала Лидия Корнеевна Чуковская, поздравившая его. В сентябре 1987 г. стихи Бориса Алексеевича появляются в журнале «Огонек» и «Литературной газете». В «Огоньке» рядом со стихами врезка с представлением автора, написанная Беллой Ахмадулиной. Последовали и другие публикации. Не обошлось и без ненавистной поэту редактуры и цензуры. Некоторые стихи все еще казались редакторам неуместными. Например, строку «Как непристойно Крыму без татар» (в «Судакской элегии») пришлось заменить на нейтральную «Я шел тропою горестей и кар». Зато ухватились за другое стихотворение, созвучное идеям перестройки:

Покамест есть охота, Покуда есть друзья Давайте делать что-то, Иначе жить нельзя.

(«Покамест есть охота…»)

13 декабря 1987 года Чичибабин впервые выступает в московском Центральном Доме литераторов. Успех колоссальный. Зал дважды встает, аплодируя. Со сцены звучит то, что незадолго до этого (да многими и в момент выступления) воспринималось как крамола. Звучит и «Клянусь на знамени веселом?» со знаменитым рефреном «Не умер Сталин»:

А в нас самих, труслив и хищен, Не дух ли сталинский таится, Когда мы истины не ищем, А только нового боимся?

И «Крымские прогулки», где опять разговор идет о татарах:

Умершим не подняться, Не добудиться умерших, Но чтоб целую нацию — Это ж надо додуматься.

В следующие годы выступления и публикации потекли рекой. Чичибабина открыли для себя многие люди, жадно ловящие свидетельства наступления новых времен, меняющегося на глазах советского государства. В Харькове большой вечер проходит 5 марта 1988 года в Клубе железнодорожников — бывшем ДК им. Сталина, что само по себе символично.

Популярность Чичибабина в Харькове быстро возросла. Рассказывает Евгений Евтушенко:

«Во время предвыборной кампании я выступал в Харькове около памятника Пушкину. Народ затопил площадь. Мне шепнули на ухо: «Чичибабин здесь…». Я оглянулся и увидел в толпе этого человека, зажатого со всех сторон,? высокого, худого, похожего то ли на иконописца рублевских времен, то ли на одного из тех мастеровых, которые почти вывелись на Руси. Из-под густых бровей полыхали синевой, упасенной от всех ядовитых дымов, глаза гусляра, витязя, монаха, подпоясанного, однако, мечом? Я попросил Чичибабина прочесть стихи, и пока харьковчане аплодировали, радуясь его появлению, он неловко вытискивался из толпы и шел по краю клумбы возле памятника, стараясь не повредить цветов, держа в руках хозяйственную кошелку, выдававшую то, что он вовсе не собирался выступать. Но, знаете, и с этой кошелкой, и с этой неуклюжей застенчивой походкой он был совершенно естественен возле Пушкина».

В харьковскую писательскую организацию полетели телеграммы, подписанные, в частности, Окуджавой, редколлегией «Нового мира», с требованиями восстановить Чичибабина в Союзе писателей. Наконец состоялось заседание, на котором практически те же люди, которые изгоняли своего коллегу из Союза в 1973-м, в 1987 г. с одобрением принимают его обратно. Говорят, что Чичибабин чувствовал себя очень неловко и выглядел на этом заседании чуть ли не виноватым. Кстати, только один человек — известный прозаик Владимир Добровольский попросил прощения за свой поступок пятнадцатилетней давности.

Осенью 1988 года Харьков посещает съемочная группа с московского ТВ «Останкино», и в начале 1989-го по Центральному телевидению показывают документальный фильм «О Борисе Чичибабине». В том же году фирма «Мелодия» выпустила пластинку «Колокол» с записями-выступлений поэта. В Харьков — на адрес поэта, в трамвайное управление, в писательскую организацию приходили многочисленные письма от людей, для которых Борис Чичибабин стал неожиданным и оглушительным открытием. Было среди них, например, и письмо с адресом: «Харьков — Украина. Народному поэту Борису Чичибабину».

За период с 1987 по 1989 год появляется 26 публикаций сочинений Чичибабина в центральной прессе и восемь в Украине. В конце 1989 года издается сборник «Колокол». Книга была издана «за свой счет». (Все материальные расходы взял на себя все тот же Владимир Нузов). Еще до выхода в свет этого сборника русская секция при Киевской писательской организации выдвигает Чичибабина на получение Государственной премии СССР. Когда оттуда позвонили в Харьков, Лилия Карась-Чичибабина с недоумением спросила, что может связывать Чичибабина и Государственную премию. Такое же отношение было у самого Бориса Алексеевича. Конкурс он выиграл, но, когда подошло время вручения, — колебался: стоит ли получать премию из рук власти, которая в это же время давит людей танками на улицах Вильнюса?..

А впереди еще было множество поездок и выступлений — вечера памяти Мандельштама, Паустовского, Пастернака, Ахматовой, поездки в Италию, Германию, Израиль. В последнем Чичибабина встретили очень тепло. Оказалось, что эмигранты прекрасно знают его стихи. После этой поездки он изменил свое отношение к отъезжающим. Раньше он не то что осуждал их, но и не одобрял отъезд, хотя в национализме его никто не мог упрекнуть. Множество стихотворений посвятил он разным народам — евреям, украинцам, татарам, армянам, а о самом себе написал так:

С Украиной в крови я живу на земле Украины, и хоть русским зовусь, потому что по-русски пишу, на лугах доброты, что ее тополями хранимы, место есть моему шалашу.

(«С Украиной в крови я живу на земле Украины…»)

Развал Союза Чичибабин воспринял очень болезненно. Больше всего он был обеспокоен разрывом культурного пространства. Рыночную утопию, а вернее, ее проявления на деле поэт воспринял в штыки.

С тех пор, как мы от царства отказались, а до свободы разум не дорос, взамен мечты царят корысть и зависть, и воздух ждет кровопролитных гроз. Уже убийству есть цена и спрос. Не духу мы, а брюху обязались и в нищете тоскуем, обазарясь, что ни одной надежды не сбылось.

(«С тех пор, как мы от царства отказались…»)

Стихотворение Бориса Алексеевича «Плач по утраченной родине» сторонники украинской самостийности принять не могли. Многим очевидцам запомнилось возмущение Лины Костенко по поводу стихотворения «Россия, будь!», высказанное ею Чичибабину на вечере, посвященном 70-летию поэта, который она открывала добрыми словами о его творчестве в целом. Глубоко уважаемая Борисом Алексеевичем Лина Васильевна говорила о многовековом давлении на украинскую культуру со стороны великороссийских шовинистов, на что Чичибабин отвечал, что поэзия Лермонтова и Пушкина в этом не виновата.

Где ж просвет? Империи-то нет, хлебушек-то дорог… Лина, Лина, Вы ж таки поэт, а не идеолог. Разве, Лина, разных мы кровей? Вам на губы перст мой. Наша Русь природней и первей царской да имперской.

(Лине Костенко)

В 1993 году группа киевских кинодокументалистов во главе с режиссером Нахмановичем в последний раз снимает Бориса Чичибабина. Фильм назвали «Исповедь». Поэт уже не успел посмотреть эту ленту. В том же году литературно-общественное движение «Апрель» наградило Бориса Алексеевича премией имени А. Д. Сахарова «За гражданское мужество писателя».

Последние два года жизни Чичибабин все чаще болел. Ноги, легкие (сказалось многолетнее курение), стенокардия. Последнее выступление поэта состоялось в Москве в киноконцертном зале «Октябрь» на вечере «Литературной газеты» — «Автограф», 12 ноября 1994 года (на этом вечере он был единственный не москвич). В эти же дни Кирилл Ковальджи, главный редактор издательства «Московский рабочий», вручил ему сигнальные экземпляры сборника «Цветение картошки». А через месяц в Харькове дома поздно вечером ему стало плохо. Он потерял сознание и только успел произнести, что ему надо помолиться. На другой день, уже в реанимации, когда Борис Алексеевич был в безнадежном состоянии, жена в волнении прокричала ему:

«Боря, ты меня слышишь?» — «Слышу», — последние слова поэта. Он умер 15 декабря 1994 года.

Чичибабин успел подготовить к печати книгу «В стихах и прозе», как бы свое «избранное», изданную в Харькове в конце 1995 — начале 1996 г.

В Харькове помнят своего выдающегося земляка. Его именем названа улица, на одном из домов которой можно увидеть скульптурный портрет поэта. В 1998 году в издательстве «Фолио» вышла в свет книга статей и воспоминаний о Чичибабине и переиздание книги, собранной им самим: «В стихах и прозе». В 2002 году был издан трехтомник его сочинений, в котором можно найти не только стихотворные, но и прозаические произведения Бориса Алексеевича, его письма, интервью и даже стенограммы заседаний исключения и восстановления поэта в Союзе писателей. Друзьями и вдовой поэта составлены и увидели свет небольшие сборники Чичибабина: «Экскурсия в Лицей», «Когда я был счастливый» и «Стихотворения». В 2004 г., к 350-летию Харькова фирма аудиозаписи выпустила комплект из пяти компакт-дисков, на которых записаны выступления поэта.

История подтверждает слова, сказанные некогда Борисом Алексеевичем:

И я не рожден в девятьсот двадцать третьем, а вечно живу на земле. Я выменял память о дате и годе на звон в поднебесной листве. Не дяди и тети, а Данте и Гете со мной в непробудном родстве.

(«Куда мне бежать от бурлацких замашек?..»)

Шубников Лев Васильевич

(род. в 1901 г. — ум. в 1937 г.)

«Отец» советской физики низких температур, выдающийся физик-экспериментатор.

Сталинские репрессии уничтожили немало лучших представителей отечественной культуры, науки, общественной мысли. Одна из самых страшных вещей, о которых приходится задумываться по этому поводу, — трагедия неиспользованного потенциала — не сделанных открытий, не написанных книг. Мы не сомневаемся, что, если бы остался жив Курбас, он бы поставил еще множество выдающихся спектаклей, Мандельштам сочинил строки, которые стали бы крылатыми… А ведь было еще множество детей — в том числе детей наверняка талантливых, возможных гениев. (Хотя бы потому, что они росли в таких семьях, где поколениями рождались и воспитывались профессора, артисты, врачи.) Мы лишь можем подозревать, какой вклад в развитие физики и всего человечества внес бы один из наиболее одаренных советских физиков Лев Шубников. Ведь он был расстрелян в возрасте 36 лет.

Вклад в науку Льва Васильевича Шубникова и так очень велик. Он основоположник физики низких температур в нашей стране, выдающийся экспериментатор, первопроходец в таких областях, как антиферромагнетизм, ядерная физика, сверхпроводимость и т. д. Но обо всем по порядку.

Родился Лев Шубников в Санкт-Петербурге 29 сентября 1901 года. Отец его — Василий Васильевич служил бухгалтером, мать — Любовь Сергеевна — вела дом. По окончании гимназии М. А. Лентовской Лев в 1918 году поступил в Петроградский университет на физико-математический факультет. В тот смутный год он стал единственным студентом своего возраста, поэтому поначалу слушал лекции вместе с ребятами на год его старше, а потом — наоборот, на год младше. Среди последних была и Ольга Николаевна Трапезникова, ставшая впоследствии (в 1925 году) женой и верной соратницей Шубникова.

Уже через год после поступления Лев Шубников начал работать в мастерских Государственного оптического института. В то время молодой физик увлекался парусным спортом, и с этим хобби связана загадочная страница в его биографии. Однажды, совершая путешествие по Финскому заливу, Лев, как бы случайно, оказался в Финляндии, оттуда был выслан в Германию. Вернулся в Советскую Россию он лишь в 1922 году. Этот эпизод даже не вспомнили в 1937 году, на следствии, хотя, безусловно, могли.

Вернувшись, Лев Васильевич стал уже студентом физико-механического факультета Политехнического института, был взят «на заметку» людьми Иоффе. Тот как раз создавал советскую физическую школу, организовал знаменитый Физико-технический университет. Там-то в лаборатории Обреимова и начал практиковаться студент Шубников. Обреимов занимался кристаллами, в 1924 году совместно со своим практикантом он опубликовал в немецком журнале статью о способе выращивания крупных совершенных монокристаллов ряда металлов. Еще через два года Шубников защитил диплом об оптическом методе изучения деформаций в кристаллах.

В то время советские ученые еще могли более или менее свободно общаться с зарубежными коллегами, ездить в довольно продолжительные командировки. Более того, это считалось (и совершенно резонно) полезным для молодых физиков. Планы таких командировок составлял лично Иоффе. По его рекомендации осенью 1926 года Лев Васильевич отправился в Голландию, в знаменитую Лейденскую лабораторию. В Лейдене работали виднейшие мировые ученые, здесь на семинарах можно было встретить Эйнштейна, Дирака, Паули, Бора. В Лейдене, между прочим, был жидкий гелий, который невозможно было найти ни в одной лаборатории мира.

Лабораторией руководил нидерландский ученый В. де Хааз. Именно под его руководством работал здесь и советский ученый. Результатом этого сотрудничества было открытие нового явления, названного эффектом Шубникова-де Хааза. Ученые смогли выявить изменения в сопротивлении висмута в зависимости от магнитного поля при низких температурах.

Как указывал в будущем Ландау, Шубников мог остаться работать в благополучных Нидерландах, но вернулся поднимать физику в Союз. Он принял приглашение занять должность старшего научного сотрудника созданного в 1928 году по инициативе того же Иоффе Физикотехнического института в Харькове. Сюда он и был принят на работу в 1931 году.

В УФТИ собралось целое созвездие имен. Мы не раз на страницах нашей книги уже вспоминали об ученых, работавших тогда в этом прославленном на весь мир институте. Ландау, Синельников, Вальтер. В других главах здесь же называется имя Шубникова и его жены Ольги Трапезниковой. В УФТИ он возглавил первую в СССР криогенную лабораторию, собрал вокруг себя талантливых молодых ученых — как советских, так и зарубежных. Шубников, собственно, основал свою школу физики низких температур. Некоторое время он возглавлял кафедру физики твердого тела в ХГУ, первым стал проводить криогенный практикум для студентов. По его инициативе была создана Опытная станция глубокого охлаждения. Многие материалы и оборудование для лаборатории Льва Васильевича передавал тот же де Хааз, многое было создано «на месте». Лев Шубников был гением экспериментов, в ходе которых им в 1935–1937 годах были сделаны открытия, которые, по единодушному признанию всех ведущих физиков нашей страны, могли бы принести ему Нобелевскую премию. Крупным достижением техники низкотемпературного эксперимента явилось измерение Шубниковым с Трапезниковой и Милютиным теплоемкости метана под давлением. Уровень точности измерений теплоемкости в их работе не уступал современному.

Уже осенью 1931 года был запущен водородный ожижитель Хука, через два года в УФТИ был свой жидкий гелий. Первую в СССР работу, посвященную свойствам жидкого гелия, написал Шубников вместе с Кикоиным.

Шубников изучал магнитные свойства сверхпроводников и сплавов, температурный ход теплоемкостей при низких температурах. В исследовании магнитных свойств сплавов, по признанию физика Курта Мендельсона, Харьковская лаборатория опередила Лейденскую и Оксфордскую. Большой цикл работ лаборатории Льва Васильевича посвящен исследованию тепловых и магнитных свойств хлоридов переходных металлов, что привело, как считается, к экспериментальному открытию явления антиферромагнетизма. Совместно с Борисом Лазаревым Шубников измерил магнитный момент протона и открыл явление ядерного парамагнетизма твердого водорода. Также ученый первым исследовал сверхпроводники второго рода.

Лев Васильевич и Ольга Трапезникова наряду с Ландау стали ключевыми фигурами в жизни института. Они жили в знаменитом доме физиков на улице Чайковского, где бывали мировые знаменитости. Ландау и Шубникова связывали очень близкие дружеские отношения. Их в шутку называли «Львом тонким» и «Львом толстым» (толстым был сам Лев Васильевич). Дау признавался, что его в УФТИ и привлек тот факт, что здесь работал Шубников. А кроме того, знаменитый своей непрактичностью будущий нобелевский лауреат, по его собственным словам, «был на полном пансионе у Олечки Шубниковой», здесь его кормили… Ландау и его жена Кора вместе с Ольгой и Львом Шубниковыми ездили в отпуск.

В середине 1930-х в институте началась нешуточная борьба между директором, которого поддерживали органы НКВД и партийная организация области, и рядом ученых во главе с Ландау. Вроде бы физики не хотели заниматься спускаемыми сверху военными заказами, а может, и просто — пришла их очередь… Сначала в 1935 году благодаря заступничеству Пятакова и Бухарина физикам удалось победить своего директора, тот был уволен. Но вскоре все началось по новой. Многие сотрудники УФТИ были обвинены в участии в троцкистских, антисоветских организациях. В том числе и иностранцы, которые спасались в Союзе от фашистского режима в своих странах, искренне сочувствовали делу социализма. Попали в застенки НКВД и сотрудники Шубникова и Ландау. Впоследствии многих из них удалось освободить, кого-то депортировали, за кого-то заступились видные ученые — Капица, Бор и другие. Но не все спаслись. Не удалось этого сделать и Шубникову.

6 августа вернувшегося с юга Льва Васильевича арестовали и увезли на допрос. Уже через день он признался во всех смертных грехах, назвал фамилии всех своих коллег. Ольга была тогда на последнем месяце беременности. Она рассказывает, что позже мужа привозили на «черном воронке» в роддом, показывали новорожденного сына. Не исключено, что именно так из Льва Шубникова выбили необходимые признания. Затем он был переведен в Москву, а 10 ноября вместе с проходившими по тому же делу физиками из УФТИ Розенкевичем и Горским Лев Васильевич Шубников был расстрелян.

Как было тогда заведено, друзья и жена погибшего не знали о расстреле. Сына ученого регистрировать отказались, предложили определить в детский дом, но Ольге Николаевне удалось, оставив квартиру и работу, перебраться вместе с ребенком в Питер.

Ландау через некоторое время тоже был арестован. Письмо в его защиту написал Петр Капица. Выйдя из тюрьмы в 1939 году, Лев Давидович обратился к своему заступнику: «Петр Леонидович, умоляю Вас, спасите Шубникова! Только Вам это под силу!» Кора Ландау пишет, что знаменитый физик отказался это сделать, поскольку тогда ему бы пришлось взять Шубникова в свой институт. Супруга Льва Давидовича утверждает, что Капица завидовал Льву Васильевичу, поскольку тот мог поставить эксперимент лучше самого Петра Леонидовича. Так или иначе, в 1939 году, как мы теперь знаем, было слишком поздно.

В 1956 году Шубников был реабилитирован. Зная о готовящемся пересмотре дела, Ландау писал военному прокурору: «Лев Васильевич Шубников, несомненно, был один из крупнейших физиков, работавших в области низких температур не только у нас в Союзе, но и в мировом масштабе.

Многие его работы до настоящего времени являются классическими. Говорить о его вредительской деятельности в области физики низких температур совершенно абсурдно, учитывая, что он как раз являлся одним из создателей этой области у нас. Его горячий патриотизм подчеркивается тем, что он добровольно бросил работу в Голландии для работы на Родине. Ущерб, нанесенный отечественной науке безвременной гибелью Л. В. Шубникова трудно переоценить».

Ольге Николаевне сообщили, что ее муж умер в 1945 году. Эта дата и стоит во многих биографиях Шубникова. О том, что на самом деле произошло с ее мужем, Трапезникова узнала лишь в 1991 году. А через шесть лет умерла и она.

Шульженко Клавдия Ивановна

(род. в 1906 г. — ум. в 1984 г.)

Одна из самых популярных советских эстрадных певиц. Исполнительница многочисленных военных, бытовых, сюжетных шлягеров.

Когда в 1971 году Клавдии Ивановне, наконец, дали звание народной артистки СССР, она скептически отнеслась к этому событию.

«Я и без всяких бумаг — народная», — сказала она и была абсолютно права. Певицу знали и любили во всем Союзе. У харьковчан же был особый повод для любви и гордости за Клавдию Шульженко — свою землячку.

Родилась Клавдия Шульженко в Харькове 11 (24) марта 1906 года. Семья жила на Владимирской улице, что на Москалевке. Отец — Иван Иванович Шульженко работал бухгалтером в Управлении железной дороги, мать — Вера Александровна вела домашнее хозяйство. Девочка росла просто на загляденье — с румяными пухлыми щечками, губками бантиком, стройная — ей суждено было стать одной из первых красавиц советской эстрады. С детства она любила петь, в основном это были «мещанские» песни городских окраин — о несчастной любви, юморные, цыганские и городские романсы, украинские народные. Когда Клаве было шестнадцать лет, она решила попробовать свои силы в театре и пришла в русский драматический театр, которым руководил видный театральный деятель Николай Синельников.

«Что вы умеете?» — спросил мэтр. «Все! Петь, танцевать. Декламировать!» — ответила бойкая девушка. «Хорошо, спойте нам что-нибудь!» — попросил Синельников. Аккомпанировал начинающей певице работавший в театре молодой Исаак Дунаевский. Шульженко исполнила песню «Розпрягайте хлопці коней», трагический романс «Шелковый шнурок», русскую народную «По старой калужской дороге» и «Эти платочки» из репертуара эмигрировавшей с белогвардейцами звезды Изы Кремер. Песни были не очень актуальны в 1923 году, Синельников усмехнулся, но в Шульженко способности рассмотрел, а потому зачислил Клавдию в массовку. Драматических ролей она играла немного, зато Синельников начал вставлять в постановки специальные музыкальные номера для песен Шульженко. (Она дебютировала как певица с песней «Звезды на небе» в спектакле «Казнь».) Он же устроил для молодой актрисы уроки вокала с профессором консерватории Чемизовым, который избавил Шульженко от характерного харьковского гэканья с придыханием.

В 1925 году Клавдия Ивановна перешла на работу в Краснозаводский театр. Параллельно с работой в театре Шульженко начала выступать в рабочих клубах, на летних эстрадных площадках. В этот период в ее репертуар входят первые образцы современной бытовой песни — «Шахта № 3» и «Песня о кирпичном заводе» — попросту говоря «Кирпичики». Интересна история этой песни. Ее написал специально для Шульженко киевский поэт Павел Герман, уже известный как автор слов «Авиамарша». На музыку популярного вальсочка «Две собачки» он положил сюжет о парне, девушке и кирпичном заводе. Вскоре после того как Клавдия исполнила эту песенку, ее распевали во всех дворах и пивных Харькова, а затем песня разлетелась по всей стране. Уникальный случай — по сюжету песни «Кирпичики» сняли одноименный художественный фильм. Критика же встретила песню в штыки, называла ее «мещанством» и «похабщиной». Произведения, исполнявшиеся Шульженко, и впоследствии часто находились под ураганным огнем советских «акул пера». Клавдия Ивановна пела обычные, озорные, печальные, бытовые песни, работала в легком жанре, не любила и не хотела включать в репертуар торжественно-патриотические произведения. И естественно, самые знаменитые, самые любимые народом песни назывались в газетах «пошлятиной», «примитивизмом».

В 1927 году композитор Юрий Мейтус пишет специально для харьковской певицы несколько новых произведений — «Красный мак», «Гренада», которые также становятся популярными. В Харькове судьба сводит Шульженко с коренной ленинградкой Елизаветой Резниковой. Елизавета Анисимовна становится аккомпаниатором и на долгие годы верным другом, своеобразным агентом певицы. Именно она убеждает 22-летнюю Шульженко показать себя в столице — вместе Елизавета Анисимовна и Клавдия едут весной 1928 года в Ленинград, где Резниковой с помощью своих связей в артистическом мире города удается устроить дебют Шульженко перед избалованной питерской публикой. Клавдия Ивановна пела на концерте, посвященном Дню печати, в Мариинском театре. Публика провожала харьковчанку со сцены овациями.

Теперь стал возможен и выход в столичный свет. Зимой подруги и соратницы направляются в Москву. В поезде Шульженко знакомится с одесситом, уже опытным артистом эстрады Владимиром Филипповичем Коралли (настоящая фамилия — Кемпер). Заочно они уже были знакомы. Коралли выступал в Харькове, и Клавдия с восторгом смотрела на блестящего чечеточника, хохмача, куплетиста и т. д. и т. п. В момент их встречи между двумя российскими столицами Шульженко уже была помолвлена. Ее женихом был харьковчанин Иван Григорьев — человек без определенного рода занятий, картежник. Клава то переезжала к нему на квартиру, то опять возвращалась к родителям, то сам Григорьев вдруг пропадал на какой-то стройке. Коралли с уверенностью сказал, что приедет в Харьков на свадьбу Шульженко, но в качестве жениха, а не гостя. Так и вышло. Рассказывают, что в Харькове Коралли встретил пару Шульженко-Григорьев, затеял драку с соперником, пригрозил ему пистолетом. Клавдия стала его женой в 1930 году. В мае 1932 года у них родился сын Игорь.

Но сначала было выступление в Москве. В январе 1929 года на сцене мюзик-холла Шульженко с успехом выступила в программе «100 минут репортера». После этого она была приглашена в труппу Ленинградского мюзик-холла, где тогда королем был Леонид Утесов со своим джазом. Артисты быстро нашли общий язык, они оставались друзьями до конца жизни. В репертуаре певицы появились песни «Никогда», «Негритянская колыбельная». В 1929 году Шульженко гастролирует в Киеве, Нижнем Новгороде, принимает участие в программе «Аттракционы в действии». Как и многих ее ленинградских коллег и друзей, ее резко критикуют члены Репертуарного комитета, пришлось делать новую программу с упором на русские и украинские народные песни.

В 1931 году Клавдия Ивановна исполняет одну из главных ролей в пьесе Ленинградского мюзик-холла «Условно убитый», через три года играет в картине «Кто твой друг?» (вместе с мужем, который и пробил для себя и жены эти роли). Правда, фильм был немой, так что Шульженко появилась на экране, но не сделала того, благодаря чему и стала знаменитой. Могла Клавдия Шульженко сняться в фильме «Веселые ребята». По крайней мере, на этом настаивал Утесов, но Александров был непреклонен — страна увидела в роли Анюты Любовь Орлову. Зато в 1936 году Клавдия Шульженко выпустила первую пластинку. К этому моменту помимо всего прочего она уже исполняла танго Ежи Петербургского «Утомленное солнце», песню Поля Марселя (Павла Русакова) «Дружба» («Когда простым и нежным взором») Вскоре последовали песни, написанные влюбленным в Шульженко ленинградским композитором Ильей Жаком, — «Андрюша», «Дядя Ваня». Песни Клавдии Ивановны звучали из сотен дворовых патефонов, на танцах и в ресторанах — они стали символом тех времен. От многих иных артистов Шульженко резко отличала особая, ни с чем не сравнимая душевность исполнения; временами казалось, что она не поет, а говорит — доверительно, вполголоса, как очень близкому другу.

Репрессии 1930-х годов обошли чету Шульженко-Коралли стороной. Кстати, биографы отмечают, что Клавдия Ивановна ни тогда, ни после ни разу не участвовала в коллективной травле тех, кто попадал в опалу, не подписывала резолюций, писем и т. д. и т. п.

В 1937 году Клавдия Шульженко становится солисткой джаз-оркестра под руководством Скоморовского. В репертуаре песни «От края до края», джазовая обработка «Тачанки», «Если Волга разольется», затем «Руки», «Записка», «Челита». Шульженко стремится исполнять сюжетные песни, она «играет песню». Недаром в 1939 году уже широко известная певица приняла участие во Всесоюзном конкурсе артистов эстрады, на котором разделила третью премию с Марией Мироновой.

В январе 1940 года Шульженко организует в Ленинграде уже собственный джаз-оркестр. Выступление нового коллектива решено было сделать театрализованным. В первой программе «Скорая помощь» обыгрывались эпизоды, связанные с организациями, призванными оказывать «скорую помощь» в быту. Вторая целиком строилась на «радиоконферансе». Появилось много шуточных песен: «Курносый», «О любви не говори», «Упрямый медведь», «Нюра».

Война в жизни Клавдии Шульженко — совершенно особый период, наверное, пик творческой биографии. Ее оркестр был преобразован во Фронтовой джаз-оркестр, и начались беспрерывные концерты. Ей удалось чудом увезти из разбомбленного Харькова сына и старого отца. (Вскоре Иван Иванович умер от дистрофии.) Семья ютилась в подвале Дома Красной Армии, отсюда едва ли не каждый день Шульженко отправлялась на работу — давать концерты для солдат. Только за первый год войны Шульженко дала около 500 концертов, она сильно похудела, но артистический паек позволял как-то выживать.

Солдаты же в Шульженко души не чаяли. Под «Давай закурим» плакали самые опытные бойцы. (После концерта они предлагали ей папиросы и страшно удивлялись тому, что певица, оказывается, не курит и не пьет.) А в конце 1941 года в репертуаре Клавдии Ивановны появился знаменитый «Синий платочек». (Певица долго отказывалась исполнять написанный до войны вальсок Ежи Петербургского, пока на одном из концертов какой-то солдат не протянул ей листок с новым текстом. «А музыку Вы, наверное, знаете», — застенчиво произнес молодой поэт.) Песня с новыми словами составила конкуренцию «Катюше» в качестве окопного гимна советских солдат.

Перед бойцами Шульженко поначалу выступала в гимнастерке и пилотке. Но однажды после концерта один офицер попросил ее одеваться в платье: «Бойцам надо отвлечься от войны». С тех пор Шульженко появлялась только в вечернем платье. Ей это было только приятно — она всегда оставалась женщиной до мозга костей. Даже на кухне (когда она позже жила в коммуналке) она не появлялась в халате. Любила флирт, говорят, что изменяла мужу (впрочем, как и он ей). Приобретала только французскую косметику. Главным увлечением певицы было собирание антиквариата, дом был заставлен зеркалами, столиками. Еду предпочитала покупать на рынке, в частности потому, что не хотела получать в магазине что-либо из-под прилавка. Платья для нее шила лучшая московская портниха — от моделей, предлагаемых Москонцертом, она отказывалась с ужасом. С таким же ужасом и порой раздражением воспринимала она свое старение.

В феврале 1942 года певица снялась в фильме «Концерт-фронту», 12 июля 1942 года ей вручили медаль «За оборону Ленинграда». В 1943 году Клавдия Ивановна переехала в Москву, вскоре последовала премьера программы «Города-герои», посвященной 25-летию Красной Армии. Шульженко продолжала давать фронтовые концерты до конца войны. 9 мая 1945 года ей был вручен один из самых престижных боевых орденов — орден Красной Звезды, а в сентябре того же года Шульженко стала заслуженной артисткой РСФСР.

Фронтовой оркестр был расформирован, а сама Клавдия Ивановна испытывала, вероятно, некоторый творческий кризис. Военные песни были не совсем актуальны (она продолжила эту тему в вокальной сюите Соловьева-Седого «Возвращение солдата» в 1947 году), многие песни уже поднадоели, о чем даже печатались эпиграммы в журналах. Возраст опять же. Рассказывают, что в 1952 году Шульженко раздраженно отказалась участвовать в новогоднем концерте, а приглашение исходило от самого Сталина.

Никуда, как оказалось, не делось и давнее противостояние с советской «высокоидейной» критикой. «Темную ночь» критиковали за кабацкие, а «Летят перелетные птицы» — за цыганские мотивы. Впрочем, в 1954 году появилась первая долгоиграющая пластинка, в том же году Шульженко снялась в фильме «Веселые звезды», активно сотрудничала певица с Дунаевским. Вскоре певица отказалась от значительной части репертуара, от песен, которые не подходили ей по возрасту. Опять начала исполнять песни военных лет.

В 1956 году Клавдия Ивановна развелась с Владимиром Коралли. Сын Игорь объясняет это усталостью друг от друга. (Вообще, ссоры у супругов происходили довольно часто. Коралли ревновал, обладая бешеным темпераментом, мог опрокидывать мебель, кричать. Да и Шульженко не отличалась ангельским характером.) После развода в просторную четырехкомнатную квартиру певицы вселилась еще одна семья из четырех человек. Певица пыталась выбить себе новую жилплощадь, обратилась к Фурцевой, но не смогла перебороть себя — прождав час в приемной министра культуры, она встала и попросила передать чиновнице, что та плохо воспитана.

Впрочем, Шульженко оказалась в фаворе при Брежневе, который давно был поклонником ее таланта. В 1965 году Клавдия Ивановна приняла участие в Первом фестивале советской эстрадной песни, продолжила регулярные выступления на самых престижных мероприятиях. В январе 1971 года Шульженко дала четыре сольных концерта в Ленинградском концертном зале. В мае того же года ей было присвоено звание народной артистки СССР. По этому поводу журналист эмигрантской газеты «Новое русское слово» написал: «Это больше не ей надо, а званию. Она удостоила, а не звание — ее. Героическая актриса: она ни одной песни не спела «про них», а только про любовь».

В это время у Шульженко появился новый и последний возлюбленный — кинооператор Георгий Епифанов. Он был младше певицы на 12 лет, а влюбился в нее, когда был еще мальчишкой, как только увидел на сцене. Долгие годы на каждое восьмое марта Клавдия Ивановна получала открытку с загадочной подписью Г. Е. Теперь они познакомились и съехались. Именно Епифанов помог Клавдии Ивановне переехать в отдельную кооперативную квартиру. Прожили они вместе восемь лет.

В 1976 году в Колонном зале Дома союзов состоялся последний большой сольный концерт Клавдии Шульженко. Он был посвящен ее семидесятилетию. Певица очень напряженно готовилась к своему последнему выходу, без устали репетировала. (Репетициям она всегда уделяла много внимания, даже в предсмертном бреду она кричала «К роялю!») И был настоящий триумф. Только появившись на сцене с высоко поднятым вверх синим платком, она сорвала бешеные аплодисменты. А после последней песни на стихи Евтушенко, в котором совсем не старческим голосом Шульженко спела: «А снег повалится, повалится, и я прочту в его канве, что моя молодость повадится опять заглядывать ко мне…», зал плакал. А певица с удивительной для ее возраста грацией поклонилась привычно — до земли. В том же году Клавдию Шульженко наградили орденом Ленина.

Это был еще не конец. Была еще одна долгоиграющая пластинка «Портрет» (1980), книга мемуаров «Когда вы спросите меня…», съемки в телевизионном фильме «Вас приглашает Клавдия Шульженко» (декабрь 1983 года).

17 июня 1984 года выдающейся эстрадной певицы не стало. Она была похоронена на Новодевичьем кладбище. В 1996 году рядом с ней похоронили Владимира Коралли (сын исполнил просьбу отца).

Кто-то постоянно кладет на могилу певицы синий платок.

Шульженко в Харькове не забыли. Ежегодно проводится международный фестиваль эстрадной песни имени Клавдии Ивановны.

Открыт музей Шульженко, установлено несколько мемориальных досок — на доме по улице Владимирской, на ДК ХЭМЗ, где выступала певица, на здании музыкальной школы № 12.

Шумилкин Владимир Андреевич

(род. в 1959 г.)

Мэр Харькова.

В 2004 году Харьков с размахом отметил свое 350-летие. Юбилей выразился не только в торжественных мероприятиях вроде концертов или праздничных шествий. Город похорошел, появились новые памятники, заработали новые станции метро, были отремонтированы некоторые улицы, фасады домов. До полного благополучия Харькову, конечно, далеко, но и то, что сделано, позволяет с оптимизмом смотреть в будущее.

Тем более что нынешний городской глава Владимир Шумилкин излучает уверенность в том, что преобразования, ставшие столь заметными во время недавних торжеств, не станут лишь эпизодом.

Как и в случае с Арсеном Борисовичем Аваковым, мы не можем сказать, что нынешний мэр города уже несомненно заслужил титул «знаменитого харьковчанина». Но Владимир Андреевич немало потрудился на благо Харькова, и можно надеяться, что его дальнейшая деятельность на данном посту не только принесет ему вышеупомянутый титул, но поможет другим харьковчанам — музыкантам, бизнесменам, спортсменам с его помощью войти в пантеон славы Первой столицы.

Владимир Шумилкин не коренной харьковчанин, хотя он уже не раз признавался в том, что считает Харьков родным городом, не представляет себя вне его. Он родился в селе Малые Ичалки в Мордовии 12 мая 1959 года. Отец его, Андрей Матвеевич, был военнослужащим.

Он умер, когда младшему сыну Володе (которого в шутку называли в семье поскребышем) было лишь 12 лет. Детство Владимир провел уже в Украине, а именно в селе Золотое Поле Кировского района в Крыму. Как единственному мужчине в семье, Володе пришлось рано повзрослеть, он помогал матери на виноградниках, выдавал замуж двух старших сестер. Мать — Анна Ефимовна тоже трудилась не покладая рук. В общем, Владимир Андреевич с юных лет привык к самостоятельности, к тяжелой работе. По примеру отца он выбрал себе военную стезю. В 1976 году Шумилкин поступил в Харьковское высшее командно-инженерное училище имени Крылова. Владимир Андреевич рассказывал, что Харьков сразу произвел на него огромное впечатление, он полюбил и город, и его жителей. Здесь он встретил и свою будущую жену Ирину, которая родила ему двух сыновей.

Владимир быстро завоевал авторитет среди сокурсников благодаря ярко выраженным лидерским качествам, а также отличной учебе и спорту. Он был начальником боевого расчета, секретарем комитета комсомола факультета. После выпуска (в 1981 году) остался в училище в качестве адъюнкта. Владимир Андреевич постепенно продвигался и по военной и по научной части. Он дослужился до звания полковника, в 1988 году стал кандидатом технических наук. Его специализация — системы управления; в этой области Шумилкин имеет более 100 научных работ и 15 изобретений. Кроме того, мэр Харькова является членомкорреспондентом Академии прикладной радиоэлектроники. Уже будучи облачен властью, Владимир Андреевич продолжил свое образование. В 1997 году он окончил Национальную юридическую академию, учился и в Академии государственного управления.

Владимир Шумилкин пришел в политику незадолго до распада Советского Союза. В перестроечные времена многие инициативные люди независимо от профессии почувствовали реальную возможность проявить себя на властных постах того или иного уровня. Причем это касалось всех слоев населения — от священников до военных. В 1990 году Владимир Андреевич был избран депутатом Дзержинского районного совета. Любопытно, что сделал он это, по разным источникам, не согласовав свое решение с военным начальством. Вскоре после выборов Шумилкин был избран председателем районного совета. С 15 января 1991 года он совмещал эту должность с должностью председателя райисполкома и еще дважды избирался на оба поста: в 1994 и 1998 году.

Глава Дзержинского района в Харькове — должность заметная. Престижные дома, центральные культурные, лечебные учреждения. Здесь все должно быть на наиболее высоком уровне. Так что многие харьковчане в 1990-х знали фамилии двух глав райсоветов: своего и Шумилкина. Владимир Андреевич же зарекомендовал себя как хороший хозяйственник, но одновременно и публичный человек, которому не чужда некоторая непредсказуемость и острота взглядов и заявлений. Сам Шумилкин вспоминает, что приходилось очень тяжело. Еще бы! Большая часть 90-х — это тяжелый экономический кризис, вину за который обыватели привыкли возлагать и на представителей местной власти. Владимир Андреевич говорит, что делал все, что было в его силах, чтобы хоть как-то смягчить общее тяжелое положение на районном уровне. Интересный факт: в Дзержинском районе была установлена самая низкая плата за регистрацию предпринимателей, что, естественно, обеспечило их приток именно сюда.

В 2000 году последовала новая ступенька служебной карьеры: Владимир Шумилкин стал заместителем председателя областной госадминистрации. Одной из его важных функций было курирование работы с политическими партиями. В сентябре того же года он был избран главой областной организации НДП — главной на тот момент провластной партии. Вскоре в областной администрации сменился начальник. Вместо Олега Демина им стал Евгений Кушнарев. Шумилкин стал единственным замом губернатора, которого не отправили на понижение. С тех пор Владимира Андреевича стали считать человеком из команды Кушнарева. Это впечатление только усилилось, когда 31 марта 2002 года при активной поддержке губернатора Шумилкин был избран мэром города — в свое время этот пост занимал сам Евгений Петрович.

Поначалу, надо признаться, у большинства харьковчан была мысль, что мэр Шумилкин так и останется всего лишь заместителем хозяина области. Новый городской голова окунулся в хозяйственную деятельность, о нем не говорили, как об олигархе, не особо муссировались темы о его бизнесовых интересах (в отличие от того же губернатора). Но постепенно именно кажущаяся аполитичность и заинтересованность в экономическом развитии города повысила рейтинг мэра. Владимир Андреевич занимался вопросами строительства, дорог, аренды, вывоза мусора, и т. д. и т. п. Очень выгодно в глазах горожан выглядел 350-летний юбилей Харькова, когда роль Шумилкина была очевидна и сам он был на виду.

Во время предвыборной кампании 2004 года Владимир Шумилкин, в отличие от массы других чиновников разного ранга, не бросился поддерживать действующего премьера (представить же себе мэра восточно-украинского города, который бы тогда, до выборов, открыто поддерживал кандидата от оппозиции, согласитесь, довольно тяжело). Наоборот, он был недоволен, когда его подчиненные из городской власти временно уходили работать в предвыборные штабы. «Городскому чиновнику и без политики есть чем заняться», — говорил тогда Шумилкин. Во время «оранжевой» революции авторитет Владимира Андреевича в городе резко возрос. Это напрямую связано с его взвешенной позицией. Сразу после решения облсовета о сосредоточении власти в руках Евгения Кушнарева, прекращении отчислений денег в государственный бюджет, запрете трансляций оппозиционных каналов горсовет принял свое решение о том, что на территории Харькова все это действовать не может. Политические приоритеты Шумилкина стали, конечно, ясны, его отношения с Кушнаревым были очевидным образом испорчены, но, с другой стороны, мэр старался быть сдержанным в определении своих политических симпатий.

После прихода к власти Ющенко говорили, что теперь Владимир Шумилкин — один из главных кандидатов на пост харьковского губернатора. Однако мэр открыто поддержал другого претендента — своего давнего друга, одного из крупнейших местных бизнесменов Арсена Авакова. Приходилось читать, что с помощью СМИ Аваков уже давно создавал положительный имидж своего высокопоставленного партнера. Имидж, так сказать, местного Путина — жесткого (Полковник — не только звание, но и одно из прозвищ мэра), образованного, энергичного — умницы, в общем. Теперь же между мэром и губернатором самые теплые отношения; это действительно одна команда.

Владимир Андреевич в последнее время не снизил своей активности, а, пожалуй, наоборот. Были найдены деньги на продолжение строительства метро, с помпой прошла презентация нового муниципального займа и, как утверждают СМИ, реализация облигаций идет более чем успешно. Шумилкин много говорит о своем желании создать в Харькове благоприятный климат для развития бизнеса, полагает, что необходимо снижать давление на представителей этого рода деятельности, упрощать систему взаимоотношений государства и предпринимателей. Много внимания городские власти уделяют, естественно, и привлечению инвестиций. Широкое освещение в прессе получило создание по инициативе мэра специальной комиссии по вопросам застройки различных территорий — эти застройки вызывали массу нареканий и судебных разбирательств, и городской голова, по всей видимости, проявил в этом случае необходимую гибкость.

Мэр Харькова уже завоевал авторитет и среди своих коллег в других городах. Он вице-президент Ассоциации городов и общин Украины и вице-президент Международной ассоциации «Породненные города».

Щепкин Михаил Семенович

(род. в 1788 г. — ум. в 1863 г.)

Великий русский актер, основоположник реализма в русском сценическом искусстве.

По большому счету, Щепкина справедливо считают своим земляком лишь куряне. Но и в Харькове его трудно назвать «гостем города». Выдающийся актер играл в харьковском театре с 1816 по 1818 год, здесь оттачивался его талант комического актера, сам Михаил Семенович оставил немало сведений о харьковском периоде своей биографии. Пройти мимо такого человека, плодотворно работавшего в Харькове, мы не могли.

Ведь для того чтобы считаться великим актером после смерти при отсутствии каких-либо способов записи театральных постановок, нужно быть действительно великим.

«Я родился в Курской губернии Обоянского уезда в селе Красном, что на речке Пенке [100], в 1788 году ноября 6 числа», — эту фразу написал не Щепкин, а Пушкин. Великий русский поэт, как и многие другие знакомые актера, не переставал удивляться и восхищаться рассказам Михаила Семеновича о его столь насыщенной жизни. Поэтому Пушкин и убедил Щепкина вести тетрадь с записками. А для того чтобы актер не отлынивал, Александр Сергеевич сам начал этот дневник. Щепкин послушно продолжил его, и в результате мы имеем богатый материал не только о биографии актера, но и о нравах России того времени, которую Щепкин знал «от Дворца до лакейской». Тому причиной реальная биография Михаила Семеновича, его путь от крепостного до российской элиты.

Итак, он родился в семье крепостного Семена Щепкина, который находился при своем помещике, графе Волькенштейне, на привилегированном положении, был управляющим всеми имениями барина. Поэтому он смог дать своему сыну какое-то начальное образование. Уже в совсем юном возрасте Миша поражал всех своей памятью, умением читать наизусть стихи, петь песни, обучился он и игре на гуслях. В семь лет он увидел в домашнем театре Волькенштейна оперу «Новое семейство» и с тех пор был влюблен в сцену, сам играл в том же дворовом театре. Грамоте Михаила учил сначала ключник, затем отец отправил сына в народное училище в Судже. Здесь тоже был свой театрик, и Щепкин исполнил в постановке по пьесе Сумарокова «Вздорщица» слугу Розмарина. Местные дворяне и мещане были в восторге от игры мальчика. Премьера имела шумный успех, ее повторили на свадьбе дочери губернатора.

Свое обучение Щепкин продолжал в Белгороде, где местный священник обучал его Закону Божьему и латинскому языку. В 13 лет Щепкин поступил в третий класс губернского училища в Курске, а вскоре лучший ученик был переведен в четвертый, последний класс. Большое влияние на тогдашнее воспитание юноши оказывал знаменитый в то время писатель Ипполит Богданович, автор поэмы «Душенька». Он допустил Щепкина в свою библиотеку. В свободное от учебы время Михаил бежал в Курский театр братьев Барсовых. В 1803 году они позволили ему исполнить роль в пьесе Княжнина «Несчастье от кареты», затем он работал суфлером. Волькенштейн же видел Михаила своим землемером, поручил ему работать по размежеванию своих угодий. Работал молодой Щепкин и графским секретарем, и официантом, но вскоре Волькенштейну стало ясно, что путь у его крепостного иной.

Михаил Семенович на «отлично» сдал выпускные экзамены, а вскоре после выпуска по приказанию помещика произнес приветственную речь попечителю Харьковского университета, приехавшему открывать гимназию, преобразованную из губернского училища. Щепкин произвел такое впечатление на приезжих, что Волькенштейн «позволил ему заниматься, чем хочет».

Хотел Михаил Семенович лишь одного — играть в театре. Его тут же принимают на постоянную работу Барсовы. В Курском театре Щепкин работал с 1805 по 1816 год. Дебютом в качестве штатного актера для него явилась роль Андрея-почтаря в драме Луи Себастьена Мерсье «Зоа», в которой он заменил запившего артиста. С этого вечера, принесшего ему огромный успех, Миша завоевал положение лидера труппы.

Когда актеру было 22 года, в его отношении к актерской игре происходит перелом, который и сделал его основателем новой школы игры — школы, основанной на принципах реализма. В 1810 году Щепкин присутствовал на любительском спектакле в доме князя Голицына в селе Юнакевке, что в 20 километрах от Суджи. Ставили «Приданое с обманом» Сумарокова. Главную роль исполнял актер-любитель, князь Мещерский, и его игра поразила Михаила Семеновича. «Все, что я приобрел впоследствии, все, что из меня вышло, всем этим я обязан ему, потому что он первый посеял во мне верное понятие об искусстве и показал мне, что это настолько высоко, насколько близко к природе».

Близко к природе — вот основной принцип, усвоенный Михаилом Щепкиным и развитый им в ходе своей творческой биографии. Щепкин проявил огромную наблюдательность, удивительную работоспособность, серьезно изучал теорию и практику сценического искусства. К природному таланту он добавил свое понимание задачи актера, полагал, что тот должен нести определенную гражданскую, нравственнопросветительскую функцию. Это было возможно, только основываясь на правде, на реализме, классиком которого на русской сцене и считается Щепкин. Противник зависимости от случайного вдохновения, он стремился найти объективные законы искусства актера, разработал метод сценического творчества, основанный на обобщении широких жизненных наблюдений. Указывая на необходимость всестороннего осмысления исполнителем творческих задач, подчинения всего творческого процесса «общей идее», Михаил Семенович говорил, что актер должен не копировать, а вникать в «душу роли», влезать «…так сказать, в кожу действующего лица…». Реалистическая манера Щепкина сделала его, по словам Герцена, первым «нетеатральным актером русского театра».

Переворот, который совершил Щепкин, свершился, конечно, не сразу. Нужно было пройти через массу театров, ролей, жизненных коллизий. Поэтому-то расцветом его деятельности называют 30-50-е годы XIX века, когда актер был уже пожилым человеком. Но вернемся ко времени, когда он еще не был известен всем и каждому.

В 1807 году в жизни Михаила Семеновича произошло одно знаменательное событие. В Курском имении генерала Чаликова он увидел «экзотическую девушку», украшение гостиной. Это была Елена Дмитриевна. История ее совершенно незаурядна. В 1791 году русские солдаты, бравшие приступом турецкую Анапу, нашли в развалинах брошенного маленького ребенка. Генерал Чаликов сжалился над сиротой и взял ее в свою семью на воспитание, крестил, назвал Еленой. В доме княгини Чаликовой и прожила около 16 лет Елена, пока не встретила крепостного актера Михаила Щепкина. Молодые люди полюбили друг друга и решили пожениться. Опекуны Елены отговаривали ее от такого поступка, ведь Михаил оставался крепостным, а значит, и его жена становилась собственностью Волькенштейна, но она была непреклонна: «Я все буду сносить с терпением, ибо столько его люблю… Все равно не переживу, когда за него не выйду». Михаил и Елена обвенчались в 1812 году и прожили счастливо и неразлучно 47 лет. Черноокая, гостеприимная хозяйка щепкинского дома стала в свое время известна всей Москве, Тропинин написал ее портрет. Сам же актер души не чаял в супруге, называл ее Алешенькой, делился всеми радостями и горестями. У четы Щепкиных было семеро детей: сыновья Александр, Дмитрий, Николай, Петр, дочери Александра, Вера и Фекла. Александра — старшая из детей актера стала также актрисой. Николай был известным в Москве общественным деятелем, гласным городской думы, мировым судьей. Основным же его занятием было издательское дело, он был на короткой ноге со многими очень известными представителями российской интеллигенции, распространял издания Герцена и Огарева.

В 1816 году театр в Курске был закрыт, и Михаил Семенович был приглашен в считавшийся лучшим на юге России театр Ивана Штейна в Харькове. Щепкин с восторгом принял приглашение. Он полагал, что публика в большом и культурном городе (все-таки университет) лучше понимает театр, обладает хорошим вкусом. Однако он был несколько разочарован по прибытии в город. «Подходя к театру, я совсем разочаровался: я представлял себе, что в таком городе, как Харьков, театр — красивое здание, а вместо этого увидел какой-то бревенчатый балаган?» Впрочем, публика приняла Щепкина с восторгом, его слава вскоре достигла разных уголков юга Российской империи. Он с блеском исполнял комические роли, драматические, даже женские. Театр Штейна в лице Щепкина приобрел действительно великого актера, что было ясно всем, кто сколько-нибудь любил театр. О пребывании в Харькове Михаил Семенович рассказывал в своих записках, а также снабжал сюжетами известных литераторов. Известен рассказ, написанный Соллогубом об одном случае из харьковского периода биографии актера со слов самого Щепкина. Рассказ этот о собачке, принадлежавшей актрисе, и о жене городничего, которая возжелала, чтобы собачка была ей преподнесена в качестве подарка. В сентиментальном произведении все указывает на Харьков и харьковчан. В том числе фамилии руководителей театра — Шрейн и Поченовский (в реальности партнером Штейна был Калиновский).

Дальнейшему развитию драматического искусства в Харькове (и не только в Харькове) Щепкиным, входившим в пору расцвета своего таланта, был дан мощный толчок. В 1818 году в Полтаве Михаил Семенович основал «Вольный театр». По инициативе князя Репнина поклонники таланта актера в Полтаве, Харькове и других городах стали собирать деньги на его выкуп у Волькенштейна, но сумма была очень большой. Лишь в 1822 году сумма, значительную часть которой внес сам актер, была передана графу, и на свободе оказались сам Щепкин, его жена и две дочери. В том же году Михаил Семенович переехал в Тулу, но там он долго не задержался. Актера ждала Москва.

Кто-то из чиновников Императорских театров узнал, что в Туле играет замечательный артист. Туда специально приехал популярный в те годы драматург Михаил Николаевич Загоскин и вскоре сообщил, что видел «актера — чудо-юдо». Дебют Щепкина в Москве состоялся в сентябре 1822 года: он сыграл главную роль в пьесе Загоскина «Богатонов, или Провинциал в столице» и в этот же вечер выступил в водевиле. В 1823 году актера пригласили в Московский театр (с 1824 — Малый театр), где он и прослужил до конца жизни.

На сцене Малого театра Щепкин стал действительно великим актером. Для начала, правда, обнаружилось, что у актера отчетливый южно-русский говор. Смущал и щепкинский голос, сам артист называл его «козлетоном». Но через несколько лет Щепкин говорил по-московски безукоризненно. Комплекция артиста тоже казалась неподходящей для целого ряда ролей. Щепкин шутливо подписывал некоторые свои письма товарищу: «Квадратная фигура» или «Твоя толстая щепка». Немало пришлось Михаилу Семеновичу потрудиться, чтобы обрести пластичность и выразительность движений. Наконец, предстояло восполнить пробелы в своем провинциальном образовании. Здесь Щепкину помогло знакомство со столичной элитой (как в Москве, так и Петербурге). Актер, поражавший современников своей правдивой, новой игрой, близко сошелся с виднейшими представителями русской и украинской культуры: Пушкиным, Гоголем, Аксаковым, Грановским, Белинским, Чернышевским, Некрасовым, Котляревским. Кто только не бывал у актера и у кого только не бывал он. Его ценили как рассказчика, мудрого, вдумчивого, доброго человека. И, конечно, как гения русской сцены. Гоголю он подкидывал сюжеты, с Белинским путешествовал по Черноземью, Пушкин начал его дневник, Грановский неоднократно отдыхал у него в усадьбе. Особо теплые отношения связывали бывшего крепостного с другим своим собратом по несчастью Тарасом Шевченко. Именно Михаил Семенович был единственным человеком, который приехал навестить Кобзаря в Нижнем Новгороде, когда поэт не имел возможности проживать в столице. В то время Щепкину было уже 70 лет.

Дом Щепкиных в Москве всегда был полон [101]. Тут одновременно проживало до 25 человек. Сюда актер перевез родителей, брата и сестер. Кроме своих детей Щепкины воспитывали нескольких сирот, содержали бедных старух. Здесь же проводили и литературные вечера.

На сцене Щепкин запомнился современникам рядом блестяще исполненных ролей. Во-первых, конечно, Фамусова в «Горе от ума» (постановкой которой на русской сцене автор пьесы вообще обязан Михаилу Семеновичу, активно добивавшемуся разрешения), Сквозник-Дмухановского (городничего) в «Ревизоре», Кочкарева в «Женитьбе», Барона в «Скупом рыцаре». Неподражаем был его матрос Симон в пьесе Соважа и Делурье «Матрос». Актер показал простого человека, способного пожертвовать своим счастьем ради счастья дорогих и близких ему людей. Публика ревела в три ручья, уходя из театра. Щепкин был первым, кто показал российскому зрителю настоящую живую Малороссию, сыграв Чупруна в «Москале-чаривнике» и Макогоненко в «Наталке Полтавке». Зрители полагали, что мольеровские старики у Щепкина выходят лучше, чем у французских актеров, с удивительной точностью был показан Шейлок из шекспировского «Венецианского купца». Актер мог жить, только работая. Он бесконечно репетировал, искал оттенки, новые интонации, проникал в психологию персонажей. Неоднократно видели, как Щепкин заходил в театр совершенно больным, но со сцены спускался уже здоровым. Он играл через день, а иногда и каждый день, и все время в новых ролях.

В 1855 году было торжественно отмечено 50-летие творческой деятельности актера. Через четыре года умерла его супруга, сам Михаил Семенович в то время тоже часто болел. В июне 1863 года он, по совету врачей, поехал в Крым. По дороге он останавливался в различных городах, по просьбе общественности давал представления. Хотя великий актер уже забывал слова, его неизменно встречали и провожали овациями. (Кстати, Щепкин сетовал на то, что публика встречает его неизменно хорошо во всех, даже неудачных, пьесах. «Лучше бы меня ошикивали», — говорил он. Щепкин надеялся на то, что публика станет умнее и не будет радоваться лишь имени актера.) 11 августа 1863 года Михаил Семенович Щепкин умер в Ялте на руках своего слуги Алмазова. Тело его перевезли и похоронили в Москве на Пятницком кладбище.

Эфрос Анатолий Васильевич

(род. в 1925 г. — ум. в 1987 г.)

Режиссер, один из корифеев советского театра. Работал в Центральном Детском театре, театре Ленинского комсомола, театре на Малой Бронной, театре на Таганке.

Один из признанных классиков советского театра Анатолий Эфрос — во многом трагическая фигура отечественного искусства. Когда-то Анатолий Васильевич писал, что догадался, отчего укорачивается наша жизнь. Не из-за неприятностей в семье и на работе, не из-за интриг, а из-за шума. Его собственная смерть стала громким событием, но погубил его, наверное, все же не шум, а банальные интриги, преследовавшие его всю жизнь.

Анатолий Эфрос родился в Харькове 3 июля 1925 года. Как это часто случается с советскими евреями, Анатолий Васильевич — не настоящее его имя и отчество. Назван был мальчик Натаном, а отца звали Исаем. Семья Эфросов была далека от театра. Отец работал на Харьковском авиационном заводе конструктором двигателей, мать по профессии была техническим переводчиком. Даже когда город посещали знаменитые московские театры, Эфросы не спешили посетить спектакль. Тем интереснее увлечение театральным искусством, которое в конце концов захватило Анатолия. Еще в детстве он ругал Качалова, читающего литературные произведения на радио. (Зато впоследствии он стал считать Станиславского и все его окружение кумирами.)

Отцу Эфроса пришлось переехать в Москву. По семейному преданию, его предупредили о возможности ареста. В столице молодой Эфрос уже регулярно посещал спектакли, а вскоре стал учеником в студии при театре Моссовета. После окончания школы выбор пал и на соответствующий институт — ГИТИС. Его педагогами были представители старой школы — Петров, Попов и ученица самого Станиславского Кнебель. ГИТИС Анатолий Васильевич окончил в 1950 году.

Первым театром, в котором Анатолий Эфрос начал работать в качестве режиссера, стал Центральный Детский театр (Эфрос возглавил его в 1954 году). Захолустный ЦДТ, хоть и находящийся в самом центре Москвы, буквально на глазах у изумленной публики стал превращаться в самый интересный столичный театр, где одна за другой выходили блестящие постановки: «В добрый час», «Друг мой, Колька», «В поисках радости»…

В постановках Эфроса артисты практически не гримировались, декорации были минимальны, чтобы не отвлекать зрителей от сюжета и персонажей, а говорили артисты на сцене нормальными голосами с нормальными интонациями. Причем и тогда, и впоследствии Эфрос не особенно заботился, о чем говорят герои пьес. Он показывал, что происходит между ними, какие истинные мотивы (не слова) движут персонажами. Отсюда возникала отмечаемая многими необыкновенная психологическая глубина эфросовских постановок. В стране была «оттепель», и это помогало Анатолию Васильевичу отходить от принятых традиций, творить достаточно свободно. Эфрос был просто не способен поставить тот или иной спектакль так, как ставили раньше: «Я могу поставить лишь так, как сегодня чувствую сам». Зачастую он противоречил себе вчерашнему, что приводило к конфликтам с исполнителями ролей.

Успех Центрального Детского театра привел к тому, что в начале 60-х Эфроса переводят в театр Ленинского комсомола. Здесь он поставил несколько спектаклей, сделавших его одним из лучших режиссеров страны: «В день свадьбы» Розова, «104 страницы про любовь» и «Снимается кино» Радзинского, впервые серьезно взялся за классику: «Чайку» Чехова и «Мольера» Булгакова… (Надо особо отметить, что проблема отношения художника и государства, художника и общества, художника и власти очень занимала Эфроса, а обстоятельства его личного творческого пути лишь усугубляли его интерес к данной теме.)

Во времена работы Анатолия Васильевича в Ленкоме в стране начинается новое давление на деятелей искусства. Театры находятся под постоянным присмотром цензурных органов. В то время как «Современник» и театр на Таганке активно борются с цензурой, зарабатывают славу инакомыслящих, оппозиционных, Эфрос продолжает работать спокойно и в политику пытается не вмешиваться. С одной стороны, артисты театра говорят, что он де играет с огнем — открыто всем рассказывает, что вот пройдет очередной юбилей, а потом развернемся — поставим, что хотим. С другой — один театральный критик отозвался о Анатолии Васильевиче так: «Кто-то славословит большевиков, кто-то критикует. А Эфрос большевиков просто не замечает».

Но эта аполитичность также ставилась в вину режиссеру, и из театра Ленинского комсомола его изгнали — перевели на должность даже не главного, а очередного режиссера в театр на Малой Бронной. Очень показательно для Эфроса, что когда его убрали из Ленкома, лишили театра, он не паниковал, позволял себе посмеиваться над влиятельными режиссерами, поднявшимися на его защиту, не желал испытывать необходимость в защите.

Все это происходило в 1967 году. Эфросу позволили взять с собой десять актеров. Сын Анатолия Васильевича вспоминает, что это был чуть ли не единственный раз, когда к ним на квартиру пришло много людей. Эфрос отобрал десятку любимцев, среди которых были и всем известные сегодня Ширвиндт, Збруев, Дуров. Лев Дуров вообще вскоре стал ведущим актером нового театра, многие его лучшие роли были сыграны в спектаклях по постановкам Эфроса, а самого Анатолия Васильевича Дуров считает Пушкиным в драматическом искусстве.

Театр на Малой Бронной теперь уже навсегда связан с именем Эфроса. Так же, как Таганка — с Любимовым, а Ленком — с Захаровым. Здесь Анатолий Васильевич реализовал множество своих идей, создал классику советского театрального искусства. Правда, и здесь не обошлось без проблем с цензурой. Так, один из первых же спектаклей — «Три сестры» — был снят «за искажение классики». С этой традиционной формулировкой Эфрос сталкивался еще не раз. Причем поразительно было то, что режиссер не был самым остросоциальным художником. Он не стремился обязательно модернизировать классические пьесы, не занимался публицистикой со сцены. Просто он работал так, как считал нужным, и не отличался идеологической подкованностью, а это-то и не приветствовали контролирующие органы. После «Трех сестер» был запрещен другой спектакль на Малой Бронной — «Обольститель Колобашкин» по пьесе Радзинского.

В творческой манере Эфроса условность внешних решений, развитое игровое начало, поэтическая легкость ритмов и мизансцен соединялись с глубокой психологической разработкой ролей. (Лев Дуров называет психологический разбор коронным приемом Эфроса.) Восторженно были приняты публикой спектакли «Ромео и Джульетта», «Отелло» Шекспира, «Дон Жуан» Мольера, «Месяц в деревне» Тургенева, «Женитьба» Гоголя… Ставил он и современные пьесы: «Счастливые дни несчастливого человека» Арбузова, «Человек со стороны» Дворецкого, «Эшелон» Рощина… В 1976 году Эфрос получил звание заслуженного деятеля искусств РСФСР.

Над своими спектаклями Эфрос работал много и кропотливо. Так, «Ромео и Джульетта» готовился пять лет [102]. Репетиция была наиболее приятным времяпрепровождением для режиссера. Дома его видели редко. Против всех жизненных коллизий он находил одно лекарство — работа. На репетициях Эфрос вел себя не как деспот. Актриса Ольга Михайловна Яковлева вспоминала, что, если тот же Любимов мог раздавить актера, превратить его в своего раба, то Эфрос был не таков: «Когда пришел Анатолий Васильевич и заговорил своим языком, странно шмыгая носом, причесываясь двумя пальцами, то театр стал очень ясным и очень веселым занятием». К сожалению, очень многие люди принимали его интеллигентность за аморфность (чему способствовала и не слишком активная гражданская позиция). Часто он мог спокойно, не прерывая, слушать собеседника часами. «Моя система отношений, — говорил режиссер, — не на кнуте, а на человеческом контакте. Самое плохое, когда начинают гулять нервы. Надо всеми силами создавать покой». Вот только переубедить его все равно было тяжело. Критику спектаклей Эфрос переносил довольно плохо. И не только критику, а и неверную интерпретацию своих постановок. Он зачастую вообще предпочитал не спрашивать у знакомых, понравился ли тот или иной его спектакль.

Судя по всему, с актерами Анатолий Васильевич не был на короткой, дружеской ноге. Дома у него, как уже говорилось, его коллеги бывали редко. Не создал Эфрос и какой-либо своей школы.

Жена Анатолия Васильевича — театральный критик Наталья Антоновна Крымова первой узнавала от мужа все его замыслы. Проблемы Эфрос также нес домой. По нему всегда можно было определить его нынешнее настроение. Со своей стороны, и режиссер вникал в проблемы своей жены, которая вела на телевидении свою театральную программу.

Эфрос работал не только в своем театре на Малой Бронной. Он ставил спектакли и в театре им. Моссовета, и во МХАТе, и за границей. Приглашал его к себе и Юрий Петрович Любимов. Тогда они были в дружеских отношениях, и Эфрос ставил в театре на Таганке «Вишневый сад» с Высоцким в роли Лопахина. Любимов и Эфрос были людьми с совершенно разным подходом к театру, разными этическими и эстетическими установками. Поэтому спектакль был принят актерами на Таганке недоброжелательно. Более того, сам Любимов в ярости написал бумагу в Министерство культуры, в которой называл «Вишневый сад» Эфроса «искажением классики». Отношения между двумя корифеями советского театра безнадежно испортились.

Не все было радужно и на Малой Бронной. В конце семидесятых Анатолий Васильевич стал испытывать сильное давление со стороны актеров театра, в том числе и тех, которых сам «вывел в люди». Не сработался он с Далем, ушел из театра Любшин, произошел конфликт с Леонидом Броневым. Режиссер, в частности, был недоволен киношными занятиями последнего. (Как-то Анатолий Васильевич сказал Тарковскому по поводу актеров-киноактеров: «Не могу я работать с теми, кто душой не вкладывается в работу. Мне нужны люди, которые соучаствуют в творческом процессе…») Вообще, отношение Эфроса к кино и телевидению было непростым, хотя он и сам немного работал в этой сфере — снял телефильмы «Борис Годунов», «Всего несколько слов в честь господина де Мольера», «Страницы журнала Печорина», художественный фильм «В четверг и больше никогда». Но одного из своих любимых артистов Льва Дурова он спрашивал: «Левка, зачем тебе все это дерьмо?». На что Дуров немедленно ответил: «В метро босиком не пускают».

Все чаще у практически лишенного дипломатической гибкости Эфроса происходили конфликты на почве распределения ролей. Казалось бы, это удел всех театральных режиссеров, однако для Анатолия Васильевича проблема приобретала особую остроту. Дело все в том же «неумении быть тираном». Так, например, к Товстоногову актеры подходить со своими претензиями просто боялись.

Многие женщины обвиняли Анатолия Васильевича в том, что он делает спектакли под стареющую актрису. (Под ней подразумевалась Ольга Михайловна Яковлева, к таланту которой Эфрос действительно был неравнодушен.) Наконец, были испорчены отношения и со Львом Дуровым. Тот в определенный момент решил сам заняться режиссурой и добился назначения себя на эту должность. Эфрос был очень недоволен: «Я понимаю, зачем в Вахтанговском театре ставит спектакли Михаил Ульянов — его не устраивает режиссура главного, а зачем Левочке это надо? Его что — не устраивает моя режиссура?» [103].

В 1983 году произошел вообще довольно серьезный разрыв. Эфрос, как уже говорилось, был не главным режиссером, а очередным. Главным же работал Дунаев, который, правда, по свидетельствам актеров, понимал свое место в жизни и разницу между собой и своим «очередным». Но однажды они объединили свои усилия и подали жалобу в Московское управление культуры на директора — Когана, обвиняя его в том, что он мешает им работать. Когана уже собирались снять, но он предложил представителям управления самим прийти в театр и спросить у актеров. На заседании, устроенном в августе 1983 года, была выплеснута значительная часть желчи, накопившейся у капризных и интригующих сотрудников театра на Малой Бронной. Там было озвучено то, что до тех пор втихаря обсуждалось в коридорах: «В театре есть главный режиссер, а есть талантливый. Что их может объединять? Почему они выступают вместе?». Эфроса ругали поменьше, чем Дунаева, но даром для его отношений с актерами это заседание не прошло. Припомнили ему и то, что он не задействует в своих спектаклях всех (или хотя бы большинство актеров труппы). Вмешалась партийная организация театра, с которой у режиссера сложились натянутые отношения. Заведующий художественно-постановочной части театра прославлял Когана, говорил о том, как директор твердо вел себя за границей. Когда же Анатолий Васильевич попытался сказать, что это отношения к делу не имеет, то был грубо оборван: «Вы не коммунист! Вам этого не понять!».

Вскоре Эфрос понял, что работать в этой атмосфере больше не может. Нашлась и новая работа. В страну не вернулся, был лишен гражданства и облит грязью в прессе и официальных постановлениях Юрий Петрович Любимов, и власти предложили должность главного режиссера более лояльному Эфросу. Приход в театр на Таганке в 1984 году стал трагической, последней страницей биографии Анатолия Васильевича. В театре его приняли не очень доброжелательно, а некоторые — просто в штыки. Уже на первом же собрании Вениамин Смехов заявил: «Есть Моцарт, а есть Сальери. Есть Пушкин, а есть Дантес. Есть Христос, а есть — Иуда», и выразительно посмотрел на Эфроса.

«Иногда мне кажется, что искусством нужно заниматься, только шутя», — писал Эфрос в своей последней книге «Продолжение театрального рассказа», а шутя работать на Таганке не получалось. Актеры стремились продолжать бороться (или, по выражению Дмитрия Крымова, «хотя бы маячить») на баррикадах. Эфрос этого не хотел понять и принять. Для него нормальная работа была единственным выходом из любой ситуации. Эфрос пытался сохранить стиль «бригады артельщиков», как он называл артистов Таганки. Здесь Анатолий Васильевич поставил еще несколько хороших спектаклей: «На дне», «Мизантроп», «Прекрасное воскресение для пикника».

В труппе же произошел раскол. Если одни актеры продолжали нормально трудиться, то со стороны других был организован настоящий бойкот Эфросу. Ушли из театра Хмельницкий, Шаповалов и Филатов.

Впоследствии ушел и Смехов. Масла в огонь подлил и сам Любимов, гневно называвший в своих заграничных интервью поведение своего коллеги «штрейкбрехерством». Вскоре Анатолий Васильевич столкнулся уже и с более радикальным поведением своих противников. Зрители кричали на спектаклях. Последовали и просто хулиганские выходки — «Жигулям» нового главного режиссера прокололи шины, кто-то написал на спине дубленки «жид», кто-то писал на дверях его квартиры. Все это не добавляло здоровья Эфросу, у которого и без того было больное сердце (первый сердечный приступ с ним случился еще во времена гонений конца 60-х). Он все острее ощущал себя чужим. Эта тема давно волновала режиссера. Вспоминается эпизод из его постановки «Отелло». Спектакль начинался такой сценой — на скамейке сидели Отелло и Дездемона. Появлялся Яго, указывал пальцем на мавра и говорил, обращаясь к зрительному залу: «Ненавижу!». Эту главную мысль — чувство одиночества, «чужести», которую испытывает Отелло, — Эфрос провел через весь спектакль. (Он вообще говорил, что режиссер не должен «погрязать» во всем обилии страстей шекспировских пьес, а должен выбрать и донести до зрителя одну главную идею.) Вероятно, таким же чужим ощущал себя Анатолий Васильевич.

Он умер 13 января 1987 года от инфаркта. Наталья Крымова тут же дала понять, как она намерена относиться к тем, кто, по ее мнению, довел Эфроса до смерти. Льва Дурова она попросила удалиться от гроба режиссера в театре на Таганке (актер пытался занять место в почетном карауле). На поминках она произнесла часовую речь, в конце которой назвала нескольких людей сволочами. Наталья Антоновна умерла в 2002 году, а ее сын — художник Дмитрий Крымов — не возобновил общение с этими людьми. Не подает им руки и Ольга Яковлева.

Юрьев Василий Яковлевич

(род. в 1879 г. — ум. в 1962 г.)

Селекционер. Автор многих популярных сортов зерновых культур.

Слово «хлеб» у нашего народа занимает, вероятно, такое же место, как и «солнце», «мать». Хлеб — это не просто еда, — это символ жизни, это труд, благополучие, граничащее со счастьем. Счастьем небольшим, но уютным, своим, необходимым. Тысячи лет прошли с тех пор, как люди научились выращивать и печь его, и с тех пор в науке о выращивании этого необходимого продукта многое изменилось. Человек вынужден постоянно «догонять» и обманывать природу, улучшать сорта, перестать зависеть от неурожайных годов и плохой погоды, делать землю плодородной там, где она таковой не является, выращивать колосья там, где они расти не могут, не должны. Это не проще, чем построить реактор или добыть уголь, это такая работа… Нужная и важная работа.

Имя Василия Яковлевича Юрьева хорошо известно не только в Украине, но и далеко за ее пределами. Всю свою жизнь он посвятил развитию селекции и семеноводства. В Харькове «народный ученый» работал более полувека, этот город он считал своей родиной.

Родился будущий селекционер 21 февраля 1879 года в селе Ивановская Вирга Нижнеломовского уезда Пензенской губернии. Родители его были столбовыми дворянами, но довольно бедными, и поэтому трудовую жизнь Василий начал еще в совсем юном возрасте. Юрьев учился в Мариинском земледельческом училище Саратовской губернии. После его окончания работал в Поволжье, естественно, по специальности — агрономом. Проявив себя с наилучшей стороны, а кроме того, все-таки воспользовавшись своим дворянством, Юрьев добился стипендии земства и смог поступить в Новоалександрийский институт сельского хозяйства и лесоводства (сейчас Харьковский аграрный университет им. Докучаева) [104].

Для финансово необеспеченного Юрьева другого выхода, кроме настойчивого овладения необходимыми знаниями, не было. Кроме того, агрономия действительно увлекала молодого человека. Постепенно он понимал, насколько слабо по сравнению с Западом в стране развита наука земледелия, как много теряет сельское хозяйство России от халатности, «авося», привычки работать по старинке, от невнимательности к новинкам, сортоведению, технике. Все это Юрьев наблюдал, к примеру, в том же Поволжье, где продолжал для заработка работать на каникулах на почвенных исследованиях.

В 1901 году Василий Яковлевич был отчислен из института за участие в студенческой забастовке, и только в 1903 году он смог вернуться к учебе. Через два года, в революционном 1905-м Юрьев окончил институт. Первые годы после этого он работал уездным агрономом в Пензенской губернии, в Харьков приехал в 1909 году.

Здесь он начал работу на организовавшейся в то время Харьковской селекционной станции. В связи с отсутствием разработанной методики селекции в России и небольшим опытом зарубежной практики Василий Яковлевич начинает работу с методических вопросов. Прежде всего, возник вопрос о структуре опытно-селекционных учреждений, их организации, зависящих от поставленных целей (практическая селекция, сортоизучение, разрешение вопросов методических), а также от почвенно-климатических условий и размера обслуживаемого района. Наряду с этим Юрьев также ставит вопрос о подборе сельскохозяйственных растений, с которыми необходимо вести работу в первую очередь. Эти основные тезисы Юрьев доложил на I Всероссийском съезде деятелей по селекции сельскохозяйственных растений и семеноводству в 1911 году.

Для зоны обслуживания Харьковской станции следовало обратить внимание на озимую рожь, озимую и яровую пшеницу, ячмень, овес, кукурузу, просо, а также на травы (вику, люцерну и др.). Характерно, что с первых лет работы селекционер сосредоточил основное внимание на культурах, которые занимали небольшие площади, но имели большое значение. Ими были, прежде всего, озимая пшеница и кукуруза. В первые же годы работы под руководством Юрьева был собран материал по главным сельскохозяйственным культурам и определено соотношение их площадей к динамике. Это позволило не только правильно подойти к выбору объекта и дать ценный исходный материал для селекции, но и сыграло значительную роль в историческом изучении сортового и разновидного состава растений лесостепной Украины.

Василий Яковлевич занялся организацией посева в рамках работы селекционной станции. Он настоял на том, чтобы опытные сорта высеивались не только на территории станции, но и в так называемых опорных пунктах — разных по своему экологическому характеру местах региона.

В эти же годы Юрьевым уже были выделены чистые линии озимой пшеницы, которые легли в основу сортов Альбидум 676 (Юрьевка), Ферругинеум 1239 и Эритроспермум 917. Два последние сорта получили широкое распространение и сыграли значительную роль в продвижении озимой пшеницы на север России. Когда в 1979 году отмечался столетний юбилей ученого, докладчики отмечали, что Эритроспермум 917 вообще на то время являлся единственным сортом озимой пшеницы, который был районирован, например, в Томской области. Это означало свежий хлеб на столах миллионов людей.

В действующую армию Василий Яковлевич был призван еще в 1913 году, за год до начала Первой мировой, и вернулся к работе только после революции. До 1918 года его исследования, в частности озимой пшеницы, продолжала Е. Юрьева.

Еще до организации Государственного сортоиспытания харьковский селекционер поставил вопрос о необходимости проведения коллективных опытов по оценке главных сортов сельскохозяйственных культур. Большое внимание он уделял методике сортоиспытания, в связи с чем были правильно оценены первые же из выведенных сортов озимой пшеницы (уже упоминавшиеся Ферругинеум 1239 и Эритроспермум 917), ячменя (Европеум 353/1330) и других. Результаты этих сортоиспытаний на станции за ряд лет были сведены в отчеты, и эти сборники стали настоящим учебным пособием в постановке и математической обработке соответствующих опытов. Надо отметить, что Василий Юрьев сочетал научный азарт, с юности возникшее желание вырастить два колоса на том месте, где раньше рос один, со спокойным прагматизмом человека, хорошо разбирающегося в хозяйстве, понимающего свою ответственность за результат. Именно поэтому Василий Яковлевич убеждал, что нельзя из чистосортности делать фетиш, исходил в своей работе не из красоты поля. Он писал, что погоня за потрясающими результатами приводит к тому, что селекционные опытные станции отрываются от реальных потребностей людей в хлебе. Юрьев настаивал на том, что при сортировании селекционная станция не должна стремиться к получению «исключительно крупного или тяжелого зерна, необходимо отделить лишь все примеси и самое мелкое недоразвитое зерно. Слишком усердное сортирование может дать плохие результаты и не повысить урожай, а понизить его».

С 1925 года наряду с индивидуальным отбором Юрьев использовал как внутри-, так и межвидовую гибридизацию. Отборы по гибридизации Василий Яковлевич сочетал с широким применением провокационных фонов для отбора зимостойких форм и устойчивых к болезням и вредителям. Метод Юрьева — промораживание гибридных растений, высеянных в ящики, — широко использовался еще много лет. Проводил Василий Яковлевич и отдаленную гибридизацию. Терпение для селекционера — одно из основных качеств. Опыты по отдаленной гибридизации принесли свои плоды только в последнее десятилетие жизни Юрьева, а начаты они были в первые годы советской власти.

Гибридные сорта озимой (Лютесценс 266) и яровой (Отечественная) пшеницы, выведенные при участии В. Я. Юрьева, сочетали устойчивость к неблагоприятным климатическим условиям с высоким урожаем и хорошим его качеством. Основные площади посевов озимой ржи долгое время занимали «юрьевские сорта» Харьковская 55 и Харьковская 60. Сорт твердой яровой пшеницы Харьковская 46 был получен учениками Юрьева Кучумовым и Ватулей способом ступенчатой гибридизации и до сих пор является одним из лучших. Всего Василий Яковлевич вывел 21 сорт зерновых культур, занимавших еще при жизни ученого 2,3 миллиона гектаров.

В годы войны Василий Яковлевич работал на Челябинской государственной селекционной станции. Премии, полученные в это время за выведенные им сорта, он передал в фонд обороны страны. После освобождения Харькова ученый возглавил селекционную станцию (1944 год), руководил восстановлением семеноводства (даже промышленные объекты властям не удалось эвакуировать полностью — что уж говорить о семенном фонде). В 1946 году он организовал и возглавил Институт генетики и селекции АН УССР. В 1956 году на базе этого института и селекционной станции возник Украинский научно-исследовательский институт растениеводства, селекции и генетики.

25 лет Юрьев был профессором Харьковского сельскохозяйственного института им. Докучаева, возглавлял кафедру селекции. Под его руководством сформировалась целая школа селекционеров: П. Лукьяненко, В. Пустовойт и др. В короткий срок с коллективом авторов им был написан учебник «Общая селекция и семеноводство полевых культур». В этой книге обобщены имевшиеся на тот момент данные по генетике, селекции, физиологии растений, фитопатологии, технологии и др. При жизни ученого учебник выдержал три издания. Всего же перу Юрьева принадлежит более 100 научных работ.

В 1945 году Василия Яковлевича избирают академиком АН УССР, с 1949 года он заслуженный деятель науки УССР, с 1956 — почетный академик ВАСХНИЛ [105]. Харьковский ученый был также почетным членом Шведского общества семеноводов. Среди наград Василия Юрьева пять (!) орденов Ленина, два ордена Трудового Красного Знамени, орден «Знак Почета». Дважды Юрьев удостаивался звания Героя Социалистического Труда. С этим связан еще один занимательный факт биографии ученого. Как дважды Герою Соцтруда ему должен был быть установлен бюст на родине — т. е. в Пензенской области. Однако Василий Яковлевич попросил в виде исключения поставить памятник в Харькове, где он проработал большую часть своей жизни. Эта просьба была удовлетворена. Памятник Юрьеву установлен в Коминтерновском районе Харькова, на зеленой магистрали, носящей сейчас название Бульвар им. Юрьева.

Умер выдающийся селекционер 8 февраля 1962 года. Институт, который он возглавлял, теперь носит имя Юрьева. Именем селекционера названа премия, вручаемая раз в три года ученым, обогатившим науку в области генетики, создания новых методов акклиматизации, селекции и гибридизации растений.

Яворницкий Дмитрий Иванович

(род. в 1855 г. — ум. в 1940 г.)

Корифей украинской исторической науки. Исследователь Запорожской Сечи.

Жители Днепропетровска справедливо считают, что Яворницкий — это достояние их города. Здесь выдающийся историк провел чуть менее 40 лет своей жизни, здесь находится музей его имени, поставлен памятник. Однако и харьковчане резонно полагают, что Дмитрий Иванович — их земляк. Он родился в Харьковской губернии, учился и работал в Харькове. На самом деле, Яворницким может гордиться вся Украина.

Его работа выходит за рамки какого-либо города. Он фигура большего масштаба.

Дмитрий Иванович родился в семье обедневшего шляхтича, сельского псаломщика Ивана Акимовича Яворницкого 25 октября (6 ноября по новому стилю) 1855 года. Мать будущего историка была простой крестьянкой. Жила семья Яворницких в селе Солнцевка под Дергачами (сейчас с. Борисовка Дергачевского района Харьковской области). Вероятно, Дмитрий Яворницкий не представлял бы для истории Украины никакого особого интереса, если бы не случай. Отправленный в Харьков учиться сын хозяина местной экономии наотрез отказался расставаться со своим другом, так что первую плату за обучение Дмитрия внесли люди почти посторонние. Дмитрий Яворницкий поступил в Харьковское уездное училище. По окончании этого учебного заведения Яворницкий поступил в Харьковскую духовную семинарию, но быстро отказался от мысли стать священнослужителем. Его больше интересовала реальная, а не вымышленная история. Ему удается поступить на историко-филологический факультет Харьковского университета. (Кстати, при поступлении его фамилия была написана как Эварницкий — так он и фигурирует во многих документах.) Здесь он слушал лекции отличавшихся свободомыслием профессоров Сумцова и Потебни (выдающегося слависта, исследователя фольклора, историка). Под их влиянием Яворницкий увлекся историей и литературой родного края. Он окончил университет в 1881 году, и способного выпускника оставили готовиться к получению профессорского звания при кафедре истории России. Одновременно Яворницкий начал преподавать историю в 3-й харьковской гимназии.

Руководство университета предлагало Дмитрию Ивановичу работать над изучением всеобщей истории, но он интересовался в первую очередь Украиной. Уже в 1881–1882 годах вышла его первая работа — «Возникновение и структура Запорожского коша». Тема Запорожской Сечи останется ведущей во всей деятельности Яворницкого. Непревзойденный исследователь истории запорожского казачества опубликовал около 200 работ (не только строго научных). Среди них трехтомная «История запорожских казаков», «Очерки по истории запорожских казаков и Новороссийского края», «Вольности запорожских казаков», «Иван Дмитриевич Сирко, славный кошевой атаман войска запорожского низовых казаков», «По следам запорожцев», «Запорожцы в поэзии Т. Г. Шевченко», «К истории степной Украины» и др.

Строптивого аспиранта лишили стипендии, но из университета не выгнали, и он продолжил свои исследования. В отличие от многих своих предшественников Яворницкий отказывается быть «кабинетным ученым». Он отправляется в экспедицию по казаческим местам. В дальнейшем Яворницкий принимал участие в множестве таких научных экспедиций, ходил пешком, плавал по Днепру, собирал фольклор и предметы быта. Свои исследования Яворницкий стремился подтверждать всесторонним комплексным изучением любых исторических источников — этнографических, документальных и археологических, участвовал и руководил раскопками. В конечном счете он стал, пожалуй, лучшим специалистом по запорожским древностям. Коллеги Яворницкого вспоминают, что он мог интуитивно определить назначение любого предмета из быта запорожцев, который попадал ему в руки.

Те, кто имел дело с Дмитрием Яворницким, утверждают, что в своих экспедициях он не останавливался ни перед чем, все ему надо было облазить, лично пройти всеми тропа, ми взобраться на все вершины. В одной из первых экспедиций он переплыл Днепр, как делали в старину те, кого принимали в казаки. Он много раз ломал руки и ноги, простужался. Леся Украинка, встречавшаяся с историком в Египте, называла его «неугомонным дедом».

Многие биографы называют Дмитрия Ивановича ученым нового, современного типа. Его не интересовали выдумки, он не был вдохновенным фантазером, как многие историки до него. Вот только тема его занятий вызывала большое беспокойство сначала у российских, а затем и у советских властей. Запорожское казачество великодержавные правители стремились изобразить как разбойничью шайку, обреченную на погибель. По крайней мере, из их деятельности надо было всячески убирать национальные мотивы.

Весной 1884 года Дмитрий Иванович начал читать серию публичных лекций «О запорожских казаках». (В то время это была популярная форма народного просвещения. Лекции читались в университетах, а аудитория состояла из всех желающих, среди которых были жители города разных возрастов и профессий.) Лекции молодого ученого вызывают в Харькове огромный интерес, студенты носят Яворницкого чуть ли не на руках, а от экстатических, влюбленных студенток Дмитрий Иванович не знает, как и отбиться. Он читает с большим воодушевлением, с кафедры звучат даже народные песни в его исполнении. В это же время вместе с Потебней, Багалеем, Ефименко Яворницкий участвует в работе историко-филологического общества. Вся эта бурная деятельность продолжалась меньше года. За сепаратизм и украинофильство Яворницкого увольняют из университета.

В связи с этим в 1885 году историк переезжает в Петербург. Северная Пальмира оставила неизгладимый след на облике историка. По приезде он заболел воспалением мозга и полностью поседел.

В Петербурге Яворницкий работал на педагогических курсах, преподавал в одной из гимназий. В столице империи украинская диаспора была едва ли не активнее, чем в Украине. Яворницкий знакомится с Репиным, Сластьоном, Микешиным. Он пишет цикл статей по истории Запорожья, предисловие к поэме «Гайдамаки», в котором отстаивает шевченковский взгляд на гайдамацкое движение как на движение национально-освободительное. Вскоре Дмитрий Иванович организует субботние вечера для встреч с земляками — художниками, писателями, студентами. Илье Ефимовичу Репину Яворницкий помогает собирать материал для знаменитой теперь картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Художник консультируется у историка, пишет с него центральную фигуру полотна — хитроватого писаря. Композитору Лысенко Дмитрий Иванович внушает мысль о написании оперы «Тарас Бульба». Терпение властей лопнуло, историка опять лишают права преподавания. Однако остается научная работа. В 1888 году опубликован двухтомник «Запорожье в остатках старины и пересказах народа» и «Сборник материалов по истории запорожских казаков».

В 1891 году Яворницкий побывал в Харькове в поисках работы и, не найдя, вернулся в Петербург. Весной 1892 года увидел свет первый том наиболее серьезной работы ученого «История запорожских казаков», и вскоре неблагонадежного историка отправляют с глаз долой — в Среднюю Азию. Официально это называлось командировкой, но по сути было ссылкой. Здесь Яворницкий работает младшим чиновником по особым поручениям при туркестанском генерал-губернаторе в Самарканде. За время ссылки Яворницкий как профессиональный историк успел собрать и опубликовать «Путеводитель по Средней Азии в археологическом и историческом отношении». В 1895 году он отправился в Варшаву, планируя сдать в местном университете государственный экзамен на степень магистра — Польша и в составе Российской империи отличалась большей свободой слова, печати и т. д. Здесь он написал магистерскую диссертацию. Через два года власти разрешили Яворницкому жить в Москве, где он стал работать приват-доцентом в Московском университете. Еще через несколько лет в Казанском университете Яворницкий, наконец, получил степень магистра. К этому времени уже вышел и второй, и третий том «Истории запорожских казаков» (кстати, первый том этого фундаментального труда явился одним из главных факторов для вручения Дмитрию Ивановичу магистерского диплома). В 1902 году Яворницкий переезжает в Екатеринослав, где с головой окунается в свою любимую историю Украины.

Дмитрий Иванович был назначен директором Музея древностей Екатеринославской губернии. Он развивает бешеную энергию, ищет средства, инвентарь, набирает сотрудников. Он активно работает и над теорией хранения экспонатов, их классификации, что позволяет назвать его одним из родоначальников музейного дела в Украине. Естественно, лично Яворницкий участвует и в сборе экспонатов в деревнях, на раскопках, в архивах. Однако исследователи отмечают снижение активности научно-исторической деятельности Яворницкого в 1910-е годы. Вероятно, это было связано с довольно жесткой критикой его трудов, опубликованных ранее. Дмитрий Иванович тяжело переживал, сомневался в себе как в серьезном ученом.

Велики заслуги Яворницкого в развитии украинской этнографии и фольклористики. Сборник записанных им в экспедициях 1878–1905 годов «Малороссийских народных песен» называли лучшей среди подобных работ тогдашней России. Дмитрий Иванович проявлял большой интерес к народному искусству — например к вышивке и писанкам. Он исследовал обычай украшения хат узорами и чуть не впервые сделал эти узоры предметом научного исследования. Именно Яворницкий открыл не только для Украины, но и для всего мира Петриковскую роспись. Историк лично нашел и «вывел в люди» талантливых рассказчиков-кобзарей Пасюгу, Кучугуру-Кучеренко и др. Пропаганда украинской культуры — дело всей жизни ученого. Когда в 1910 году в селе Мануйловка под Екатеринославом была открыта местная «Просвита», Яворницкий стал одной из центральных фигур в ее деятельности.

Дмитрий Яворницкий — исследователь и популяризатор творчества Тараса Григорьевича Шевченко. В 1914 году по всей Украине было запрещено праздновать столетие великого поэта. Но в своей Екатеринославской губернии авторитетный ученый сумел добиться разрешения на проведения торжественных мероприятий. Вообще историк и сам пробовал себя на литературной стезе. Отдельные его новеллы, стихи, очерки были напечатаны в екатеринославской периодике. Были также опубликованы поэтический сборник «Вечерние зори», роман «За чужой грех», повесть «Где люди — там и горе».

Во время революции и Гражданской войны Яворницкий не стремился высказывать свои гражданские позиции, работа в музее, наука были для него своеобразным «домиком», куда он пытался не пустить шум наступившего лихолетья. Конечно, это было нелегко. Однажды к музею подъехали представители анархистского войска Нестора Махно и потребовали от «буржуя» ключи от музея. Тот отказался наотрез, лично встретился с батькой и неизвестно как вытребовал от него охранную грамоту и деньги на отопление здания! От гуляйпольских вояк историк откупился бутылкой самогона, откопанного якобы в древнем кургане.

После установления советской власти Яворницкий остается директором музея, участвует в работе возглавляемой Грушевским исторической секции при Академии наук. С 1920 по 1933 год Дмитрий Иванович работает в Екатеринославском институте народного образования, в 1925–1929 годах заведует кафедрой украиноведения. В 1929 году Яворницкий становится действительным членом Академии наук УССР.

Уже старого ученого занимает лексикография. Он собирает материалы для Словаря украинского языка. Первый том ему удается издать в 1920 году (буквы. — ????). Материалы для последующих томов бесследно исчезли в годы Великой Отечественной войны. Там было около 50 000 слов, в том числе народных, региональных, вероятно, навсегда теперь забытых.

Последнее серьезное дело Дмитрия Ивановича связано с крупнейшей стройкой первых пятилеток — возведением Днепрогэса. Понимая, что символ украинской борьбы за национальное освобождение — днепровские пороги скоро перестанут существовать, Яворницкий предпринимает путешествие по реке на лодке. И именно Дмитрия Ивановича ставят во главе археологической группы, занимающейся раскопками на месте строительства электростанции. Стоит ли говорить, что более богатые памятниками казацкой старины места трудно найти в Украине. И это счастье для украинской истории, что возглавлял работу именно Дмитрий Яворницкий.

Историк руководил своим музеем в Днепропетровске (нынешнее название Екатеринослава) до 1933 года, когда его сняли по знакомой ему причине — сепаратизм, национализм. Но до конца жизни Яворницкий придерживался высказанного им как-то жизненного кредо: «Работай, работай, не всматриваясь вперед, не оглядываясь назад. Работай, не ожидая ниоткуда, ни от кого награды или благодарности. Работай, пока служат тебе руки, пока бьется живое сердце в твоей груди, работай на пользу своему народу, своей Родине.»

Умер Дмитрий Иванович 5 августа 1940 года. Его похоронили на городском кладбище, но в 1961 году его останки были перенесены на территорию сада при историческом музее, который сейчас носит его имя. В ноябре 1995 года на могиле Яворницкого был открыт памятник.

Яковлева Елена Алексеевна

(род. в 1961 г.)

Популярная российская театральная актриса и киноактриса, телеведущая.

«Харькову я обязана, наверное, всем», — призналась как-то одна из самых популярных отечественных (в широком смысле слова Отечество), актриса. Елена Яковлева часто бывает в городе, здесь живут ее родители, у которых регулярно гостит сын актрисы. Задают Яковлевой и такой вопрос: что бы она делала, если бы ей не удалось в Москве поступить в ГИТИС? «У меня была бы обыкновенная судьба обыкновенной русской женщины, вышла бы замуж, родила троих детей», — отвечает любимица зрителей самых разных возрастов и пристрастий, для которых сама мысль о том, что Елена Яковлева не смогла бы стать актрисой, кажется кощунственной.

Елена Алексеевна родилась в городе Новоград-Волынском Житомирской области 5 марта 1961 года. Отец Елены, Алексей Николаевич — профессиональный военный, поэтому Яковлевым пришлось немало поездить по стране. Мать — Валерия Павловна вышла замуж за Алексея, тогда адъютанта какого-то генерала, не успев получить образование, только потом она выучилась на машинистку, работала секретарем-референтом. В Харьков семья Яковлевых приехала из Сибири и осталась здесь уже навсегда (конечно, не считая дочери). Елена Яковлева закончила одну из харьковских школ в 1978 году. На выпускном вечере ее одноклассники развлекались тем, что бросали записки с пожеланиями в бутылку из-под шампанского. Первой бросила Лена. Она написала: «Хочу стать знаменитой артисткой». Но, казалось, это было не более чем пожеланием — таким же, как у многих девочек всех стран.

После школы Елена перепробовала много специальностей — работала комплектовщицей на радиозаводе, техником-картографом, библиотекарем, готовилась на бухгалтера в институт общепита… А затем всетаки решила, что за мечту надо бороться, и поехала в Москву поступать в ГИТИС. Но и это еще не выделило Елену из толпы молодых особ, стремящихся завоевать столицу, начать артистическую карьеру. Выделили ее экзамены. Интересна такая подробность. Для вступительного экзамена Яковлева выбрала монолог Кати Масловой из «Воскресения» Толстого. Так что роль интердевочки была уже предопределена.

В ГИТИСе Яковлева уже считалась хорошей, перспективной актрисой. Трудно поверить, но тогда Елена Алексеевна была полновата, и ей прочили славу второй Натальи Гундаревой. Роднило ее с прославленной актрисой и умение сыграть простую, душевную русскую женщину. В кино Яковлева снялась, еще будучи студенткой, в 1983 году в фильме Юнгвальда-Хилькевича «Двое под одним зонтом». А в следующем году Елена Яковлева пришла в театр «Современник». Сыграв несколько ролей, она перешла в театр им. Ермоловой, где сыграла в спектаклях «Костюмер» Харвуда и «Снег недалеко от тюрьмы» Климонтовича. Но в 1988 году Яковлева вернулась и вскоре прочно заняла место одной из основных актрис «Современника». Для Галины Борисовны Волчек Яковлева стала столь же незаменимой, как и Неелова. Правда, зрители не сразу приняли новую актрису, некоторое время ей даже кричали: «Убирайся со сцены!».

Второй приход в «Современник» состоялся уже после целого ряда киноработ. Елену Яковлеву уже неплохо знали зрители не только столицы. В 1987 году Елена снялась в довольно известном и сейчас фильме Абдрашитова «Плюмбум, или Опасная игра». Режиссер предлагал Яковлевой сменить фамилию, дабы не затеряться среди многочисленных однофамильцев в советском кино и на сцене, но Елена Алексеевна отказалась наотрез. (Теперь по популярности с ней может поспорить лишь один однофамилец — Юрий Яковлев, да и то. Времена меняются.) Последовали и другие киноработы: «Время летать», «Два берега», «Верными останемся», «Гнев отца», «Полет птицы», «Шаг».

Но кто сейчас помнит эти фильмы? То ли дело картина Петра Тодоровского, ставшая знаковой лентой советского кинематографа того времени. Интердевочка — так еще долго называли Елену Яковлеву после выхода на экраны одноименного фильма. (Кстати, роль могла сыграть и Татьяна Догилева, которая сознательно уступила ее своей коллеге.) Невиданная дотоле роль валютной проститутки, с блеском исполненная Яковлевой, принесла ей всесоюзную славу. Сейчас актриса уже назначила приз тому журналисту, который ни разу не спросит ее об интердевочке. Но Петр Ефимович Тодоровский остается для Елены Алексеевны любимым кинорежиссером. Вместо «классической русской женщины» Елена в конце 80-х стала секс-символом, что, кстати, подчеркивает актерский талант Яковлевой — особо броской, яркой внешностью она никогда не обладала.

Тогда на съемках происходило немало забавных историй. На пробы Елена попыталась пойти в коротенькой юбке и обильно накрашенной, по дороге ее дважды ущипнули, предлагали «пройти» — в панике она побежала домой переодеваться. Затем, уже в разгар съемочного процесса, актрисы, игравшие путан — Яковлева, Розанова, Немоляева, — вырядились вечером соответствующим образом и зашли в ресторан, где завели оживленную беседу. Через некоторое время местные проститутки потребовали от своих «коллег» убираться из «чужого курятника». Вообще актриса не отрицает, что «в молодости шалила». До сих пор Интернет предлагает ссылки на страницы с «голой Еленой Яковлевой».

Яковлева очень благодарна Галине Волчек за то, что она не пошла на поводу у кино и общественного мнения, а предлагала и предлагает актрисе самые разноплановые роли, не зацикливаясь на красотках, любовницах и т. п. Елена Алексеевна сыграла в театре немало самых разных ролей. Наиболее известные Элиза Дулитл в «Пигмалионе» Бернарда Шоу, Мария Стюарт в пьесе «Играем Шиллера!», Ольга в «Мурлин Мурло», Зина в «Мы едем, едем, едем…»

Елена Яковлева не переставала сниматься в кино. За «Интердевочку» она получила в 1989 году премию «Ника» в номинации «Лучшая актриса», затем были роли в фильмах «Лестница», «Шальная баба», «Дело Сухово-Кобылина», «Русская рулетка», «Воспитание жестокости у женщин и собак». В 1992 году актриса получила еще одну премию за лучшую роль второго плана в фильме «Анкор, еще анкор!»

Совмещение двух работ — в театре и в кино — требовало от Яковлевой большого напряжения сил. Тем более, что есть и семья. Елена Яковлева замужем второй раз. Первый раз сочеталась браком еще во время учебы в ГИТИСе. А потом познакомилась в театре и «зароманилась» (собственное выражение Елены Алексеевны) с актером Валерием Шальных. Он не был женат, но во время романа с Яковлевой другая женщина ждала от него ребенка.

Период ухаживания продолжался очень долго. Яковлева признается, что очень ей нравится увертюра — свидания, цветы. Но пришлось все же жениться. В 1992 году на свет появился Денис. Жизнь стала еще более напряженной. Актриса рассказывает, что в воспитании сына она придерживалась японской традиции — мальчику позволялось все, и мать утверждает, что период шалостей и капризов быстро закончился. Денис увлекается палеонтологией, театр и кино не любит (!) — наверное, потому, что слишком много времени уделяли им мама и папа.

Елена Яковлева снималась в фильмах «Черный квадрат», «Эта женщина в окне», «Какая чудная игра», «Петербургские тайны». В конце девяностых годов появилась возможность сняться в роли, которая должна была «перебить» известность Тани-интердевочки. Роль Анастасии Каменской, майора милиции из знаменитых детективов Марининой. Сериал снимался на студии «Беларусь-фильм», и жизнь Яковлевой стала просто сумасшедшей. «Современник», поезд Москва-Минск, съемки сериала [106]. А ведь была еще и телепрограмма. Вот уже несколько лет не сходит с экранов ток-шоу на РТР «Что хочет женщина?», в которой одной из ведущих является Елена Яковлева. Продюсеры правильно рассмотрели в актрисе присущую ей душевность, умение сочувствовать, вникать в обстоятельства чужой жизни. (Когда-то слушательница радио спросила у гостьи студии — не слишком ли та отдается своим ролям. «Я видела вас на поклоне, вас же всю трясло!») Когда нужно было подшутить над гостем ток-шоу, «дать шпильку», авторы выпускали Клару Новикову, а когда надо было пожалеть — Елену Яковлеву. Актриса очень серьезно относится к этой своей работе, резко реагирует на обвинения в «неинтеллектуальности» шоу, в наигранности, искусственности всей создаваемой ситуации. «Я с самого начала потребовала от создателей программы, чтобы в ток-шоу не было «подсадных уток», — утверждает Елена Алексеевна.

Сериал «Каменская» и его продолжения имели большой успех у зрителей. Даже те, кто скептически относился к самим произведениям Марининой, признавались в том, что Яковлева в роли Каменской вызывает симпатию. Актриса сама прочитала все детективы об Анастасии Павловне и несколько наивно говорит, что сериал должен возродить хоть какую-то надежду на российские правоохранительные органы. «Людям должно быть легче оттого, что где-то работает человек, похожий на Каменскую». Но Анастасия Каменская вскоре стала для актрисы такой же тяжелой темой, как и ранее интердевочка. Да и сама роль приелась. Яковлева рассказывает, что когда снимали «Каменскую-4», и она, и Гармаш, и Никоненко были уверены, что ничего нового они добавить в смысле актерской игры уже не смогут. Актриса даже признается в том, что предлагала Марининой убить Каменскую или дать ей родить. «Каменская может рожать только дела», — ответила писательница. Для того чтобы раскрутить фильм, Елена Яковлева и Дмитрий Нагиев даже намеренно разыграли публично скандальную сцену. Яковлева назвала Нагиева «клоуном», а тот ее «пожилой актрисой».

В жизни Елена Яковлева во многом похожа на свою героиню. Она тоже любит кофе и сигареты (причем кофе ей подает муж в постель). Не любит готовить (хотя может приготовить свое любимое блюдо — сациви). Любит собак — дома у нее кокер-спаниель и хаски — ими тоже занимается Валерий. Среди любимых писателей — Бунин, Набоков, Булгаков. Отношения с Интернетом сложные, пытается оттянуть момент подключения дома, чтобы не портить сына.

Яковлева не любит ходить в магазины — ей не нравится, что продавщицы вечно расхваливают вещи, которые ей на самом деле не подходят. Предпочитает ходить в простой одежде — свитерах, джинсах. Решение об изменении внешнего вида принимает спонтанно — «порой накатит», забежит в ближайшую парикмахерскую, но «резких телодвижений», как правило, не препринимает. Правда, один раз актриса Яковлева решилась и на более кардинальную процедуру — пластическую операцию, убрала мешки под глазами. Объясняет это тем, что работа в театре быстро портит внешность — толстый грим, поздние показы, необходимые потоки слез. Вот и решила вернуть то, что по праву имеет от природы.

По свидетельству многих журналистов, ведет себя Яковлева очень искренне и совсем «незвездно». Актрисе не очень нравится, когда ее узнают на улице и «вторгаются в личное пространство».

Елена Яковлева водит машину, и дважды ее автомобили угоняли. В первый раз сами угонщики ночью вернули машину, во второй раз преступников нашла почти родная для Яковлевой милиция. Елена Алексеевна катается не только на авто, но и на лошадях, и на роликах — ее мечта научиться делать на роликах сальто. Но по большей части о своих мечтах она предпочитает не говорить, боится сглазить. А еще друзья знают Яковлеву как увлеченного цветовода. Теперь, когда они с мужем купили новый загородный дом поближе к Москве, ей есть где развернуться. На предыдущем дачном участке она выращивала сто видов цветов, особенно любила флоксы. На новой земле Елена намеревается перекрыть рекорд и довести число видов до полутораста.

В 2001 году Яковлева была удостоена Государственной премии за роль Марии Стюарт. В том же году ей было присвоено звание народной артистки России. Среди последних крупных ролей Елены Яковлевой в театре — роль хромоножки Лебядкиной в «Бесах» и Кабанихи в «Грозе». Кстати, впервые на роль матери Кабановой взята не пожилая актриса внушительных габаритов, а актриса возраста и комплекции Елены Алексеевны. Ее игра вызвала самые положительные отзывы даже у тех, кому спектакль в целом не понравился. Актрису приглашали сниматься на Запад, в Штаты, но она отказалась. Во-первых, недостаточно хорошо знает английский, а во-вторых, отношение у Яковлевой к американскому образу жизни скептическое: «В жизни по их нормам — идиотскому стремлению к здоровому образу жизни, когда все резко начинают худеть или пить много воды, чтобы моча была прозрачной, — ничего хорошего нет. Массовый идиотизм отрицает индивидуальность».

Как уже было сказано, родители Елены Яковлевой и ее брат живут в Харькове, и она часто посещает Первую столицу. Была она и на праздновании 350-летия города, в очередной раз призналась в любви к нему, сказала, что Харьков стал больше и чище, вспомнила о первой любви, первых свиданиях. На Салтовке, где актриса провела свою юность, она посадила дерево на местной «аллее звезд». Кстати, когда-то на концерте в Харькове Елена Яковлева пообещала, что каждый харьковчанин сможет пройти в «Современник» на постановки с ее участием бесплатно. Впрочем, если будут просить деньги — платите, жалеть, скорее всего, не придется.

Примечания

1

«Я позорно бежал в Россию, потому что я чувствовал себя плохо среди непонятной мне европейской культуры. И чувствовал себя в своей стихии в сравнительно варварской России», — так он писал о своем возвращении на Родину.

(обратно)

2

Любопытно, что при отступлении Красной Армии Артем убедил рабочих не затоплять шахты. На этом основании некоторые исследователи даже подозревают его в тесных связях с Германией. Зато, когда советская власть окончательно утвердилась в регионе, Артем лично очень много сделал для того, чтобы все предприятия Донбасса заработали на всю возможную мощность. Другой известный эпизод, связанный с отступлением Советов из ДКР, — Артем, вооруженный пистолетом, прекращает панику среди красноармейцев на Харьковском вокзале.

(обратно)

3

За эту работу Ахиезер был удостоен премии АН СССР им. Л. Мандельштама.

(обратно)

4

После войны построение ускорителей было главной задачей, стоявшей перед ХФТИ. Теоретики также были включены в ее решение. На этой почве у АИ с рядом его первых аспирантов даже возник серьезный конфликт, они взбунтовались и хотели заниматься высокой теорией. Ахиезеру удалось их убедить, что все успеется.

(обратно)

5

С 1951 по 1964 год Ахиезер также преподавал в Артиллерийской радиотехнической академии им. Л. Говорова.

(обратно)

6

К примеру, положительно отзываясь о какой-нибудь работе, он часто говорил: «А вы не такой уж…, и ваша работа не такое уж…, как я думал».

(обратно)

7

Ласло Тисса рассказывал, что, когда Померанчук и Ахиезер отдали свою рукопись машинистке, она воскликнула: «До чего же додумались!»

(обратно)

8

Считается, что Харьков был основан в 1654 году.

(обратно)

9

Статья о нем есть и в данной книге.

(обратно)

10

Изначально название курса было несколько иным, само слово «физикохимия» в названии появилось в 1865 году.

(обратно)

11

Впервые приглашение в Академию наук пришло Бекетову за несколько лет до этого, он, казалось бы, ухватился за такую возможность. Говорил, что это дело для него материальное, а не касающееся самолюбия, но в конце концов отказался, зная, что другой кандидат — Менделеев. Кстати, Дмитрия Ивановича тогда (и вообще никогда) не избрали членом Академии.

(обратно)

12

В 1917 году Василий почти целый год провел в Чернигове.

(обратно)

13

Кстати, именно Василий Михайлович первым повел разговор о необходимости переезда «Березиля» в Харьков.

(обратно)

14

С этой коллекцией в свое время была связана одна темная история. Ее однажды украли, а затем вернули, и утверждают, что ворам заплатила сама Галина Брежнева. Впрочем, Ирина Бугримова это категорически отрицала и говорила, что Брежневу к этой истории приплел «выдумщик» Рой Медведев.

(обратно)

15

Дом построен кооперативом «Слово», членами которого были писатели, художники, театральные деятели. Главой кооператива был избран Остап Вишня, проявивший в деле добывания средств и материалов большую находчивость.

(обратно)

16

Профессор М. Фабрикант вспоминал, что в 1900 году он проходил курс топографической анатомии в Вене у Делароза. Когда последний узнал, что Фабрикант из Харькова, то страшно удивился и спросил, зачем же было из столь развитого центра анатомии ехать в Австрию.

(обратно)

17

В источниках встречается и написание «Гельферих-Заде».

(обратно)

18

Этот завод был построен по Корсиковской улице, 13 (сейчас Московский проспект, 183) в 1896 году. Вот его-то рабочие были постоянными инициаторами и участниками всех харьковских «заварушек».

(обратно)

19

Позже — 2-я совбольница на Московском проспекте в районе ХЭМЗа.

(обратно)

20

А приглашали его и Метрополитен, и Ла-Скала, и Гранд-опера. Да и Большой театр принял бы с распростертыми объятиями. Но покидать Украину Борис Романович не хотел.

(обратно)

21

Приходилось читать, что общий тираж всех изданных в мире пластинок с записями Гмыри достигает миллиарда.

(обратно)

22

Звание подполковника она получила в начале войны, а в 1943 году стала полковником.

(обратно)

23

По поводу украинского языка Гулака-Артемовского существуют самые противоположные мнения. Некоторые специалисты считают, что этот писатель знал украинский «еще лучше, чем Квитка» и что именно Петр Петрович посоветовал своему прославленному коллеге писать на «малороссийском наречии». С другой стороны, пишут, что Квитка спорил с Гулаком-Артемовским, доказывал ему, что на украинском можно писать и глубокие, трогательные, умные произведения, а не только байки и стихи. Гулак, якобы, не верил в это.

(обратно)

24

Мордвиновский переулок (ныне это ул. Кравцова) — один из тех, что примыкал к улице Рымарской. Там, в частности, находится Планетарий.

(обратно)

25

До него был еще один муж — писатель. Его имени Людмила Марковна предпочитает не называть.

(обратно)

26

Эта картина, к сожалению, надолго оказалась на полке. А между тем, роль Марии Плещеевой специалисты называют одной из самых пронзительных в исполнении Гурченко.

(обратно)

27

Гурченко перевезла родителей в Москву как раз в этом, 1969, году.

(обратно)

28

Никита Михалков как-то сказал: «Она может за хорошую роль поджечь свой дом, сама принесет керосин, потом будет раскаяние, суд, но роль она сыграет».

(обратно)

29

Это далеко не единственный псевдоним писателя. Так, один из его псевдонимов — Е. Сарафанова.

(обратно)

30

Изначально роман назывался «Царский узник». Он был посвящен истории убийства свергнутого императора Ивана Антоновича. Цензура буквально в последний момент вырезала роман из уже набранного номера журнала «Вестник Европы». Спасла роман для читателя императрица, которая нашла его занимательным. Но название пришлось изменить.

(обратно)

31

Недаром период после смерти Богдана Хмельницкого принято называть Руиной.

(обратно)

32

Построен как самый южный оборонительный пункт России в конце XVI века по приказу Бориса Годунова. Сейчас с. Красный Оскол Изюмского района.

(обратно)

33

Что, кстати, говорит о том, что в старшины выбрался не просто умелый вояка, но и довольно состоятельный человек.

(обратно)

34

Это одно и то же учебное заведение, по ходу учебы Дунаевского училище повысило свой статус.

(обратно)

35

Иван Поддубный — знаменитый русский борец, цирковой артист.

(обратно)

36

Есть и гораздо более прагматичное объяснение неожиданного расположения императора к мечтателю. Василий Назарович, по мнению некоторых историков, работая в Москве, прилежно снабжал «царскую администрацию» сведениями обо всех неблагонадежных жителях древней столицы. Наверное, именно поэтому Гаврила Романович Державин так отозвался о Каразине: «…Каразин… человек умный и расторопный, хотя, впрочем, не весьма завидной честности, имел доступ к царю».

(обратно)

37

Рост Клочковой 182 см, а весит она сейчас 70 кг.

(обратно)

38

Комплексное плавание включает в себя плавание четырьмя стилями: баттерфляй, на спине, брасс и вольный стиль.

(обратно)

39

Семиотика — наука, исследующая свойства знаков и знаковых систем в человеческом обществе.

(обратно)

40

Любопытно, что долгое время перед экзаменами Костомаров болел оспой, был сочтен умершим и несколько удивил приемную комиссию, явившись на сдачу.

(обратно)

41

Эти идеи были тесно связаны с идеями Срезневского.

(обратно)

42

Эти идеи изложены во многих работах Костомарова, в частности в программной вещи «О двух русских народностях».

(обратно)

43

Рассказывают, что, когда Костомарова везли из Петербурга в Саратов, завидев вдали Новгород, он столь бурно стал выражать свой восторг, что жандарм был вынужден пригрозить ему возвращением в Третье отделение.

(обратно)

44

В том числе Мазепы.

(обратно)

45

См. сноску № 1 на с. 140.

(обратно)

46

Жванецкий рассказывает, что в период, когда его не пускали на сцену, он свои вещи читал у Крайнева, где собиралась благодарная, «голодная» публика.

(обратно)

47

Станислав — прежнее название Ивано-Франковска.

(обратно)

48

«Образное пересоздание» по Курбасу — это знак, с помощью которого режиссер умеет вскрыть смысл действия, не показывая самого действия. Например, в «Народном Малахие» главный герой видит сон, в котором фантастическая машина сортирует людей на плохих и хороших, что отражает главную идею его реформаторства.

(обратно)

49

Березіль — старорусское название марта.

(обратно)

50

Гирняк эмигрировал в Америку, где создал свой театр и издал свои «Воспоминания».

(обратно)

51

В Харькове платформу представлял городской партийный клуб. Евгений Кушнарев был одним из основателей и сопредседателей клуба.

(обратно)

52

Кроме «Новой Украины» новую партию организовывали Партия демократического возрождения Украины и Трудовой конгресс Украины.

(обратно)

53

Кстати, Ландау высказал пророческие идеи о существовании и природе нейтронных звезд, которые нашли свое подтверждение уже в 80-е годы XX века.

(обратно)

54

Именно он первым ввел в 1933 году понятие антиферромагнетизма, как особой фазы магнетика, он же разработал теорию доменной структуры ферромагнетика и предсказал явление ферромагнитного резонанса.

(обратно)

55

Младший — Илья Михайлович — тоже прославленный харьковский физик. Его-то как раз Ландау очень уважал как ученого.

(обратно)

56

Об этом см. статью «Шубников».

(обратно)

57

Впрочем, сам Ландау, отвечая на вопрос: «Кого вы считаете лучшим советским физиком», говорил: «Тамм — второй».

(обратно)

58

Это было лишь продолжение постоянной борьбы, которая велась в течение многих лет.

(обратно)

59

Пример этого можно найти и на Западе. Создается впечатление, что, когда там стали позволять некоторые вольности, в течение каких-то двух десятков лет появилось все самое скандальное, что только мог придумать воспаленный человеческий мозг. Генри Миллер со своими тропиками творил одновременно с Хемингуэем; откровенный секс на экране, изображение всего самого порочного, извращенного, отвратительного и шокирующего — все это не изобретения нашего времени.

(обратно)

60

В свое время Илья Михайлович опубликовал обширную статью в газете «Правда», в которой отстаивал фундаментальность физики твердого тела, большие перспективы, открывающиеся не только перед модной атомной физикой, но и этими исследованиями. Будущее показало, насколько был прав харьковский физик. Не зря он в свое время заперся дома, никуда не выходил, писал, зачеркивал, переписывал эту свою резонансную статью.

(обратно)

61

Максимилиановская — нынешняя улица Ольминского.

(обратно)

62

Биографы рассказывают о какой-то детективной истории с нападением на поезд с этими ценностями, которым руководил лично Межлаук.

(обратно)

63

Среди основных источников финансов для индустриализации по Сталинскому образцу, который был принят в 1929 году, были: резкое повышение налогов с крестьянства и всего частного, нэпманского сектора; перекачивание средств из легкой промышленности на развитие тяжелой; выкачивание средств и сбережений у населения путем обязательной подписки на госзаем; доходы от монополии внешней торговли колхозным и совхозным зерном, золотом, лесом, пушниной, частично другими товарами (на вырученную валюту в страну ввозилось новейшее технологическое оборудование для строящихся заводов). Важную роль сыграли также пропаганда соцсоревнования, повышенных обязательств, бытового аскетизма. В то же время ответственность за неполадки, досрочный пуск негодных объектов, естественные проблемы, возникающие при гонке за показателями, возлагалась на мифических вредителей во всех отраслях хозяйства. Репрессии 30-х годов начинались с производственных процессов.

(обратно)

64

Дженнер — основоположник оспопрививания, Кох — автор классических трудов об инфекционных болезнях, первооткрыватель туберкулезной палочки.

(обратно)

65

Елисаветград — сейчас Кировоград.

(обратно)

66

Для советского читателя гетман Скоропадский и Симон Петлюра, может, и были «близнецами-братьями», но сейчас-то всем известно, что они представляли совершенно разные политические силы. Нам кажется более логичной вторая из приведенных версий о заключении Мещанинова. Городское самоуправление в Сумах, вероятно, было подчинено или сочувствовало Центральной Раде. В таком случае администрация свергнувшего власть Рады и склонного к диктаторству Скоропадского могла быть действительно недовольна хирургом (как и всеми позывами населения к самоуправлению).

(обратно)

67

Мещанинов поставил ряд уникальных экспериментов по гетеропересадке тестикулярных желез.

(обратно)

68

Двести — число, указанное в книге «В боях за Харьковщину». Там же написано, что всего излечилось две тысячи человек. Авторы же других книг почему-то оценивают в две тысячи количество именно сбежавших солдат и офицеров, а двести — это, мол, добравшиеся до партизанских отрядов. В любом случае, подвиг Александра Ивановича и его сотрудников от конкретного числа, пожалуй, не зависит.

(обратно)

69

В 1830 году он обжег глаз фосфорной спичкой, вовремя не начал лечить, простудил и на всю жизнь остался зрячим лишь на один глаз — второй был слеп и постоянно слезился.

(обратно)

70

Этот недостаток трудов Лобачевского отмечал и принявший его идеи с восторгом великий Гаусс, сравнивавший работы российского коллеги с запутанным лесом, через который нельзя найти дороги, не изучив предварительно каждое дерево.

(обратно)

71

Широко известна история о том, как на экзамене Остроградский поставил высший балл молодому Цезарю Кюи — будущему фортификатору и члену «Могучей кучки». «Благодарите вашего папеньку, что дал вам такое имя», — объяснил ошарашенному студенту именитый ученый.

(обратно)

72

Надо сказать, что городской думе удалось добиться признания губернским присутствием того, что «город является лишь пассивным плательщиком земского сбора, не получая от земства ничего на свои нужды», после чего присутствие приняло сторону городской думы. Дума неоднократно просила перевести город Харьков на положение самостоятельной земской единицы, но это было сделано лишь в 1917 году Временным правительством.

(обратно)

73

Расхитителем был бухгалтер. Он был разоблачен самой думой, а не губернской ревизией, но для Погорелко этот факт стал довольно тяжелым ударом.

(обратно)

74

Всего за свою жизнь Алексей Васильевич написал более 40 монографий. Наиболее значимой многие называют «Внешнюю геометрию выпуклых поверхностей» (1969).

(обратно)

75

Для тех, кому любопытно, — эта проблема заключалась в доказательстве равенства дважды дифференцируемых замкнутых выпуклых поверхностей с положительной гауссовой кривизной, второй дифференциал разности опорных функций которых есть знакопеременная форма или тождественно равняется нулю.

(обратно)

76

Так назывался дом в Харькове, в котором проживал ряд украинских деятелей культуры.

(обратно)

77

Первый том посвящен веснянкам, второй — колядкам.

(обратно)

78

С 1930 года — Харьковский механико-машиностроительный институт, с 1950-го — Харьковский политехнический институт.

(обратно)

79

История эта рассказана М. Гавриловой — автором статей о М. Д. Раевской-Ивановой. Вполне возможно, что она выдумана самой Гавриловой.

(обратно)

80

См. о нем отдельную статью.

(обратно)

81

Сейчас Краснознаменная.

(обратно)

82

С 1944 года — 71-я Краснознаменная Витебская гвардейская стрелковая дивизия.

(обратно)

83

Об этом рассказывается и в статье данной книги об Антоне Карловиче Вальтере.

(обратно)

84

Репозиция — сопоставление обломков кости.

(обратно)

85

Михаил Иванович доказал необходимость включения задач травматологии опорно-двигательного аппарата в компетенцию ортопедов.

(обратно)

86

«Реконструктивная операция восстановления крестообразных связок по методу проф. М. И. Ситенко».

(обратно)

87

Врачи этих отделений массово отправлялись для повышения квалификации в командировку в Харьков, приезжали ситенковские «агитбригады» и на места.

(обратно)

88

Когда он был наркомом, его кабинет находился на ул. Артема, в помещении нынешнего педагогического университета.

(обратно)

89

По другим данным — в Вознесенском переулке.

(обратно)

90

Любопытно, что авторитет Ильи Ильича был так высок, что он мог выдать ученику справку о том, что тот занимается частным образом со Слатиным, а следовательно, стоящий у ученика дома рояль реквизировать нельзя. И действовало!

(обратно)

91

Палеография — наука о памятниках древней письменности.

(обратно)

92

О «шиллеровском инциденте» см. статью о Г. Проскуре.

(обратно)

93

Ныне площадь Руднева.

(обратно)

94

По поводу этих двух драм не можем не привести слова известного театрального режиссера, работавшего и в Харьковском театре им. Шевченко, В. Оглоблина: «У Курбаса было две актрисы — Ужвий и Чистякова. Последняя, к тому же, еще женой была и актрисой — от Бога. А Ужвий он делал. Но как только его арестовали, она его сразу же предала, как предала и своего мужа, известного украинского поэта-футуриста Михаила Семенко». Становится ли трагедия человека от этого меньшей? Пожалуй, наоборот…

(обратно)

95

В рамках проекта ежегодно 1 июня проводятся областные праздники, посвященные Международному дню защиты детей.

(обратно)

96

В рамках проекта проводятся крупнейшие в Европе региональные детские соревнования по футболу, в которых участвуют школьники 10–12 лет всех школ Харьковской области.

(обратно)

97

В рамках проекта учреждена одноименная премия, которая ежегодно присуждается деятелям искусства, творческие успехи которых получили заслуженное признание как в самом Харькове, так и за его пределами.

(обратно)

98

Этот памфлет был напечатан лишь в 1990 году.

(обратно)

99

Несмотря на хромоту, у Гната Хоткевича не было недостатка в романах. Две первые жены ушли от «одержимого» просветителя, оставив ему детей. Верной мужу осталась только третья супруга — Платонида.

(обратно)

100

Ныне в Яковлевском районе Белгородской области.

(обратно)

101

Сравнительно недавно этот один из старейших деревянных домов в Москве был отреставрирован, здесь открыт дом-музей Щепкина.

(обратно)

102

Эдвард Радзинский вспоминает: «Спектакль «Ромео и Джульетта» долго не принимали. За пессимизм. Ну, не веселила начальство история погибших влюбленных. На обсуждении кто-то робко заметил, что де там написано «Нет повести печальнее на свете…». Отвечали — «демагогия» и велели работать над оптимизмом…»

(обратно)

103

Еще одним просчетом Эфроса в общении с актерами было объявление прямо на собрании труппы, что он сейчас находится в творческом тупике (сказывался вечный поиск новых решений). Актеры ухватились за эту формулировку и продолжали говорить о тупике еще очень долго (особенно, если их не ставили в спектакль).

(обратно)

104

Любопытна история института. Основан он был еще в 1816 году в Маримонте близ Варшавы, в 1840 году к нему присоединили Варшавскую лесную школу, а через 13 лет перевели в Ново-Александрию (сейчас Пуланы) Люблинской губернии в той же Польше. Институт готовил специалистов для Юга России. В Харьков это учебное заведение перевели лишь во время Первой мировой войны.

(обратно)

105

ВАСХНИЛ — Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина.

(обратно)

106

За роль Каменской в сериале «Каменская-3» Яковлева получила премию Российской телеакадемии «Тэффи».

(обратно)

Оглавление

От автора

Аваков Арсен Борисович

Алчевский Алексей Кириллович, Алчевская Христина Даниловна

Артем

Ахиезер Александр Ильич

Багалей Дмитрий Иванович

Барабашов Николай Павлович

Бахчанян Вагрич Акопович

Бекетов Алексей Николаевич

Бекетов Николай Николаевич

Бернес Марк Наумович

Бессонов Владимир Васильевич

Блакитный-Эллан Василий Михайлович

Бугримова Ирина Николаевна

Быков Леонид Федорович

Вальтер Антон Карлович

Васильковский Сергей Иванович

Вернадский Владимир Иванович

Виленкин Александр Владимирович

Вишня Остап

Воробьев Владимир Петрович

Гельферих Максимилиан Христианович

Гиршман Леонард Леопольдович

Гмыря Борис Романович

Гризодубова Валентина Степановна

Гулак-Артемовский Петр Петрович

Гурченко Людмила Марковна

Данилевский Василий Яковлевич

Данилевский Григорий Петрович

Донец-Захаржевский Григорий Ерофеевич

Дунаевский Исаак Осипович

Жаботинский Леонид Иванович

Жолдак Андрей Валерьевич

Жордания Вахтанг Георгиевич

Калинин Константин Алексеевич

Каразин Василий Назарович

Квитка-Основьяненко Григорий Федорович

Клочкова Яна Александровна

Кнорозов Юрий Валентинович

Костомаров Николай Иванович

Кошкин Михаил Ильич

Крайнев Владимир Всеволодович

Крамер Даниил Борисович

Крушельницкий Марьян Михайлович

Кузнец Саймон

Кульчицкий Михаил Валентинович

Курбас Лесь (Александр Степанович)

Кушнарев Евгений Петрович

Ландау Лев Давидович

Либерман Евсей Григорьевич

Лимонов Эдуард Вениаминович

Лифшиц Илья Михайлович

Лысенко Николай Витальевич

Ляпунов Александр Михайлович

Макаренко Антон Семенович

Малая Любовь Трофимовна

Масельский Александр Степанович

Межлаук Валерий Иванович

Мечников Илья Ильич

Мещанинов Александр Иванович

Мирошниченко Евгения Семеновна

Никодим (Руснак Николай Степанович)

Остроградский Михаил Васильевич

Пильчиков Николай Дмитриевич

Погорелко Александр Константинович

Погорелов Алексей Васильевич

Постышев Павел Петрович

Потебня Александр Афанасьевич

Поярков Юрий Михайлович

Проскура Георгий Федорович

Раевская-Иванова Мария Дмитриевна

Савинков Борис Викторович

Свистун Пантелеймон Иванович

Семиноженко Владимир Петрович

Семирадский Генрих Ипполитович

Сергеев Владимир Григорьевич

Синельников Кирилл Дмитриевич

Ситенко Михаил Иванович

Сковорода Григорий Савввич

Скрыпник Николай Алексеевич

Слатин Илья Ильич

Слуцкий Борис Абрамович

Срезневский Измаил Иванович

Стеклов Владимир Андреевич

Струве Отто Людвигович

Тайманов Марк Евгеньевич

Ужвий Наталья Михайловна

Фатеева Наталья Николаевна

Фельдман Александр Борисович

Хвылевой Мыкола Григорьевич

Хоткевич Гнат Мартынович

Чиграков Сергей Николаевич (Чиж)

Чичибабин Борис Алексеевич

Шубников Лев Васильевич

Шульженко Клавдия Ивановна

Шумилкин Владимир Андреевич

Щепкин Михаил Семенович

Эфрос Анатолий Васильевич

Юрьев Василий Яковлевич

Яворницкий Дмитрий Иванович

Яковлева Елена Алексеевна Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg