«Прощение. Как примириться с собой и другими»

Прощение. Как примириться с собой и другими (fb2) - Прощение. Как примириться с собой и другими [litres] (Становление личности) 959K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Марина Вениаминовна Архипова - Марина Валентиновна Михайлова

Марина Архипова, Марина Михайлова Прощение. Как примириться с собой и другими

Рекомендовано к публикации Издательским советом Русской Православной Церкви ИС Р17-704-0147

От авторов

Прощение необходимо всем. Мы не знаем людей, которые не нуждались бы в том, чтобы простить кого-нибудь или быть прощенными. И мы не знаем людей, которым прощение давалось бы легко, без усилий. Прощение – долгая дорога.

Мысль написать эту книгу появилась у нас после передачи, посвященной прощению, на радио «Град Петров», где одна из нас была гостьей, другая – ведущей. Разговор не уместился в сорок пять минут прямого эфира и вызвал множество откликов слушателей. Мы продолжали обсуждать эту тему при встречах (мы работаем в одном учебном заведении, в Российской христианской гуманитарной академии, и дружим довольно давно, изредка вместе путешествуем и частенько пьем чай после занятий). Вскоре нам стало понятно, что хорошо бы наши беседы как-то записать. Что мы и сделали.

В книге два голоса, она написана людьми разных профессий. Марина Архипова – психолог, ведущая тренингов и мастер-классов, практикующий консультант. В главах, написанных ею, она использует выдержки из двух дипломных работ, которые были защищены на психологическом факультете РХГА, и приводит дословные ответы участников исследований. Эти живые высказывания открывают мир реальных человеческих переживаний. Иллюстративным материалом послужили также фрагменты аудиодневников учителей, записанных во время работы над другим исследовательским проектом. Таким образом, кроме голосов двух авторов, в повествовании звучат голоса многих наших соотечественников, которые комментируют, высказывают свое мнение, делятся наблюдениями.

Марина Михайлова – философ и филолог, автор программ на радио «Град Петров», катехизатор и ведущая евангельской группы в одном из православных приходов Санкт-Петербурга. Она часто цитирует философские и богословские источники, с удовольствием пересказывает классическую литературу и делится историями из жизни своих друзей, родственников и знакомых. Все эти истории подлинные, хотя имена и обстоятельства изменены.

Мы вовсе не являемся какими-то особенными специалистами по прощению. Напротив. В начале работы над этой книгой мы чуть не поссорились. Обсуждали рабочие вопросы, возникли разногласия, атмосфера накалилась, было сказано немало горьких слов… Положив трубку, одна Марина подумала: «Ничего себе, книжка о прощении… Ладно, сейчас выпью чашку чаю, успокоюсь и позвоню Марине опять». В этот момент зазвонил телефон, и другая Марина сказала: «Послушай, тебе не кажется смешным, что люди ссорятся из-за книги о прощении?»

Работая над этой темой, мы сами учились прощению и думали о нем, потому что в жизни каждой из нас постоянно возникали ситуации, требующие этого шага.

Мы считаем наше двухголосие важным, поскольку оно позволяет подойти к прощению с разных точек зрения: и как к психологическому феномену, и как к философскому концепту. Однако главная цель нашей работы не теоретическая, а практическая. Мы надеемся, что мысли, цитаты, жизненные истории и фрагменты психологических исследований, приведенные в этой книге, помогут нашим читателям продвинуться на пути прощения.

Глава 1 Зачем нужно прощение

Необходимость прощения излишне доказывать, каждый из нас знает по своему опыту его освобождающую радость, избавляющую от мук обиды и вины. Тем не менее приведем доказательство от противного: расскажем о том, как разрушительно непрощение для человеческой жизни.

Классическая история о непримиримости и мести – «Орестея» древнегреческого драматурга Эсхила[1]. В основе этой трагической трилогии лежит миф о проклятии рода Атридов, остающийся за рамками повествования Эсхила, но хорошо известный всем грекам.

Герой Пелопс хотел жениться на дочери царя Эномая. Эномаю было предсказано, что он умрет от руки мужа дочери, поэтому он решил не выдавать ее замуж. Чтобы избавиться от женихов, царь, не имевший себе равных в управлении колесницей, предложил соревноваться с ним в гонках и поставил условие: если первым приходит жених, ему дают в жены царевну, а если побеждает Эномай, то жених должен умереть. Так полегло множество претендентов. Пелопс решил добиться победы хитростью и вступил в сговор с Миртилом, возничим царя, пообещав ему полцарства за то, что тот испортит колесницу Эномая. Гонки начались, Эномай разбился насмерть, и Пелопс взял в жены царевну. Когда же Миртил потребовал у него обещанные полцарства, Пелопс обманом сбросил его с высокой скалы в море. Падая, Миртил успел проклясть вероломного Пелопса и все его потомство.

Сыновья Пелопса Атрей и Фиест соперничали за трон в Микенах. Царем Микен должен был стать обладатель златорунного овна, а именно Атрей. Фиест соблазнил жену Атрея и выкрал у брата золотое руно, но стать царем ему не удалось: Зевс небесными знамениями показал, что Фиест обманщик, и народ не признал его. Тогда Фиест выкрал сына Атрея, воспитал его как своего, привил ему ненависть к Атрею и подтолкнул к поединку с ним, надеясь, что сын убьет отца. Но получилось наоборот. Атрей, узнав, что стал убийцей собственного сына, решил отомстить Фиесту. Он убил его детей и велел зажарить их, потом пригласил Фиеста в гости, накормил этой ужасной едой, а затем рассказал ему, что это была за трапеза. Узнав об этом, Фиест в ужасе бежал в пустыню.

Ненависть и вражда продолжились в следующем поколении. У Атрея был сын Агамемнон, предводитель троянского похода, у Фиеста – сын Эгисф. Когда Агамемнон отправился завоевывать Трою, Эгисф, желая отомстить за отца и братьев, соблазнил его жену Клитемнестру и подговорил ее убить Агамемнона, если он вернется с войны. У Клитемнестры были свои основания ненавидеть мужа: для того чтобы наполнить ветром паруса греческих кораблей, он принес в жертву свою дочь Ифигению, и она не могла ему этого простить.

В этой точке и начинается трилогия Эсхила. Он крупным планом показывает нам один из пунктов развития ужасной семейной истории. Первая часть цикла называется «Агамемнон». Но главная героиня трагедии – Клитемнестра. Перед ней два пути: отомстить мужу за смерть дочери или простить его. Она выбирает путь мести и приводит убедительные аргументы: Агамемнон убил невинное дитя ради того, чтобы начать войну, несущую народу страдания и смерть, на нем кровь многих погибших, а потому он должен умереть. Казалось бы, все справедливо. Но в тот момент, когда кровь Агамемнона проливается на ступени дворца, Клитемнестра из праведной мстительницы становится мужеубийцей. На нее обрушивается ненависть ее детей.

В центре второй трагедии цикла, «Хоэфоры», находятся дети Агамемнона и Клитемнестры, Орест и Электра. Хоэфоры – по-гречески значит «приносящие жертвы над гробом». Действие начинается с того, что Электра в сопровождении подруг приходит на могилу отца совершить поминовение. Там она встречает Ореста, который скрывался от матери и Эгисфа, а потому провел много лет в чужих краях. Электра укрепляет Ореста в ненависти к матери и желании отомстить за отца. Орест уже готов убить Клитемнестру, заносит меч, и в этот момент мать открывает грудь со словами: «Пронзи грудь, что тебя вскормила!» Орест довершает свое дело и тут же из мстителя за отца становится убийцей матери. Его начинают преследовать эринии, богини мщения.

В третьей части обезумевший Орест, терзаемый эриниями, приходит в Афины. Там Афина Паллада решает его судьбу на суде, в котором участвуют боги и люди. Орест оправдан, а эринии разгневаны: у них отнято законное право мести. Афина обещает им, что, если они прекратят преследовать Ореста, их будут почитать под именем эвменид – милостивых. Поэтому последняя трагедия цикла так и называется – «Эвмениды».

Рассказывая древний миф, Эсхил подчеркивает в нем нравственно важные моменты. Во-первых, он показывает тяжесть вины: преступление одного человека ложится проклятием на множество поколений, грех порождает грех. Во-вторых, поэт доказывает неэффективность мести. И Клитемнестра, и Орест, совершая акты мести, руководствуются сильными нравственными аргументами, исходят из неприемлемости убийства и предательства. Но в тот момент, когда проливается новая кровь, убийца превращается в жертву, а мститель – в убийцу. В-третьих, Эсхил показывает единственный возможный выход из порочного круга ненависти и мщения. Это милость, прощение, возвращающее разум и человеческое достоинство несчастному Оресту и навсегда прекращающее цепь преступлений.

К счастью, семейные истории из реальной жизни, как правило, не столь мрачны и ужасны, как античный миф. Но в них действуют те же открытые древними греками механизмы судьбы: поступки, совершенные людьми, имеют влияние на следующие поколения, непримиримость умножает зло, а прощение дает освобождение.

Вспомним, например, историю семьи поэта Михаила Лермонтова.

Бабушка Лермонтова по матери, Елизавета Алексеевна Столыпина, в браке Арсеньева, не отличалась красотой. Современники описывали ее как несколько неуклюжую женщину очень высокого роста. Зато она была умна и практична, отличалась суровым и твердым характером, превосходя силой воли и разумом своего мужа Михаила Васильевича, который принадлежал к уважаемому дворянскому роду и был хорош собой, чем его достоинства, похоже, и исчерпывались.

Отношения в семье усложнились, когда после рождения единственной дочери Марии у Елизаветы Алексеевны развилось женское нездоровье и она перестала уделять супружеское внимание своему мужу. Тот сошелся с их соседкой по имению, молодой женщиной, супруг которой находился в действующей армии. Эта связь длилась несколько лет, а когда Михаил Васильевич узнал о возвращении мужа своей возлюбленной, он после рождественской елки принял яд и умер. Елизавета Алексеевна сказала: «Собаке собачья смерть» – и уехала на несколько дней вместе с дочерью, чтобы не присутствовать на похоронах.

Когда их дочери Марии Михайловне исполнилось семнадцать лет, она вышла замуж за соседа-помещика Юрия Петровича Лермонтова. Как и ее отец, он был родом из хорошей семьи и справедливо считался красавцем. Как и ее мать, после рождения единственного сына Михаила (названного по настоянию бабушки в честь покойного деда, а не в родню по отцу) она заболела женской болезнью. Юрий Петрович заводил романы, оскорбленная Мария Михайловна ссорилась с ним. Однажды взбешенный упреками раздражительный муж ударил ее по лицу. Впечатлительная и нервная Мария Михайловна заболела и вскоре умерла.

Двухлетнего Михаила стала воспитывать бабушка. Она страстно любила внука, но при этом ненавидела его отца и запрещала им встречаться. Мальчик видел жестокий конфликт в семье и страдал от этого. Несмотря на то что бабушка не жалела средств на уроки, развлечения, путешествия, игрушки и забавы, детство Лермонтова было несчастным и одиноким.

Когда юноша учился в Москве в университетском пансионе, отношения с отцом возобновились, стали теплыми и дружескими, но тут снова вмешалась бабушка. Она взывала к чувству благодарности внука, которому отдала всю свою жизнь, жаловалась на болезни и страх одинокой старости, обличала отца и грозила лишить наследства. Отцу и сыну пришлось расстаться. «Дух мой погас и состарился», – писал шестнадцатилетний Лермонтов.

Нельзя сказать, что трагизм его творчества обусловлен только семейной враждой, но и отрицать ее мрачное травматическое воздействие на душевный мир поэта невозможно. Мы видим, как дух непримиримости и непрощения переходит от отцов к детям и разрушает жизнь внуков.

В любой семье найдутся столь же драматичные истории. Если взглянуть на них внимательно с высоты птичьего полета, мы увидим: то, что казалось индивидуальным, частным, затрагивающим только одного-двух людей, неожиданно обнаруживает корни в прошлых поколениях и откликается последствиями в будущих.

Неразрешенная обида и непримиримость могут стать причиной тяжелых событий не только в жизни непосредственных участников конфликта, но и позже, отзываясь в судьбах других людей.

Что же такое прощение? Почему серьезные обиды так разрушительно действуют на нас? Как сказываются в нашей жизни, как откликаются последствия обид и непримиримости? Как простить себя и других, глубоко и взросло, открыто глядя на все несправедливости, которые таковыми являются или только кажутся? Где источник прощения, в чем его опора? Почему оно так благодетельно и сильно? Ответ на все эти вопросы мы ищем в этой книге.

Глава 2 Что такое прощение?

Начиная размышлять о чем-то важном для нас, полезно внимательно вглядеться в само слово, именующее тему. Философы и поэты недаром утверждают, что в языке сказывается, открывается мир. Чтобы познать истину вещей, от нас требуется не столько изобретательность и хитроумие, сколько слушание и послушание, чистый слух и чистое око. Недаром греческое слово теория означает созерцание, напоминая нам о том, что всякое познание, и житейское, и научное, и богословское, состоит прежде всего в доверительном и внимательном вглядывании в вещи мира, вслушивании в язык, поскольку в нем звучат их собственные голоса.

Попробуем вслушаться в то, как некоторые европейские языки говорят нам о прощении, рассмотрим форму именующих его слов, их происхождение, синонимы и антонимы, а также общеизвестные высказывания о прощении.

Прощение как простота

Современное русское слово прощение, простить происходит от древнего славянского корня prostъ. Тот же корень находим в словах простой, простота. Чтобы приблизиться к пониманию прощения, подумаем сначала, что такое простота.

Простота – одно из качеств, не слишком ценимых современной цивилизацией. «Простая задача, всякий дурак такую решит!» – так говорят, предполагая, что достойны уважения и внимания сложные задачи, которые не каждому умному человеку по плечу. Простое воспринимается как слишком легкое, примитивное.

Подростки обсуждают одноклассника: «У него не айфон, а простой телефон», то есть дешевый, не «статусный». Или другая фраза из обыденной речи: «Этот фильм (магазин, ресторан…) не для простых людей». Предполагается, что есть какие-то особенные люди, располагающие яркими талантами, высоким общественным положением или большими деньгами, а есть простые, обыкновенные, незначительные. Или совсем грубое, осуждающее и ироничное: «Она такая простая!» Имеется в виду, что она глупенькая и наивная, нет у нее хитрости, ловкости и смекалки.

Получается, что наш современник простоту оценивает скорее негативно, воспринимает ее как глупость, примитивность, незначительность. Впрочем, не только современник: вспомним довольно старую пословицу «Простота хуже воровства», согласно которой воровство (намеренно совершаемое зло) приносит меньше вреда, чем простота (глуповатость).

Иначе понимали простоту древнерусские люди. Этимологические словари открывают в понятии простоты такие смыслы, как прямота, открытость и свобода. Они устанавливают связь славянского слова простой с греческим ὀρθός, «правильный», а сопоставление с балтийскими языками обнаруживает в нем значение изобилия и щедрости.

Понимающие люди и сегодня ценят простоту и стремятся к ней. Протопресвитер Александр Шмеман[2], священник с большим пастырским и жизненным опытом, глубокой культурой и прекрасным образованием, говорит в своем дневнике о лживой «сложности» («он такой сложный человек, его нужно понять…»), чаще всего скрывающей нежелание расстаться с грехом, и заключает: «Настоящая вера есть всегда возврат к простоте – радостной, целостной и освобождающей»[3].

С этим утверждением перекликается свидетельство Сергея Аверинцева[4]. Он рассказывал, что, когда уже взрослым человеком принял крещение, самой прекрасной и удивительной вещью для него оказалась именно простота. Будучи филологом, историком и философом, он воспринимал мир как сложный текст, который весь пронизан цитатами, рифмами, отсылками, в котором ничто не имеет однозначного смысла. И вдруг этот мир, сохранив свою сложность, обнаружил простоту и целостность. Оказалось, что в нем возможно простое слово и простой поступок, исходящий из опыта Бога.

Поэту и филологу Ольге Седаковой[5] однажды задали вопрос: «Вы ученый человек, а как вам удалось сохранить простоту?» Она ответила: «Я ее не сохранила, а понемногу ее приобретаю, и для этого надо много учиться».

Действительно, чтобы обрести простоту, необходима школа мысли, школа культуры. Простота – цельность, верность истине вещей, поэтому она сродни честности и благородству и весьма далека от упрощения, равно как и от усложнения.

Упрощение опасно, потому что оно заменяет восприятие вещи в ее реальности, целостности и богатстве какой-то идеей, представлением или – еще хуже – мнением о вещи[6]. Упрощая, мы ленимся и гордимся: ленимся, потому что не хотим созерцать вещь в полноте ее присутствия, гордимся, потому что считаем возможным возводить в ранг истины свое частное мнение, в лучшем случае основанное на сравнительно небольшом жизненном опыте.

Яркий пример пагубности нравственного упрощения находим в античном сюжете о царице Федре[7].

Главная героиня, супруга афинского царя Тезея, тяжко болеет и страдает оттого, что тайно и безуспешно борется с любовью к своему пасынку Ипполиту, сыну Тезея и царицы амазонок, прекрасному юноше, обладающему всеми достоинствами отца и свободному от его недостатков (Тезей – античный Дон Жуан, а Ипполит хранит чистоту и девственность). Федру разрывает внутренняя война между простым и достоверным чувством любви и столь же простым и убедительным чувством чести и долга. Когда ее кормилица узнает причину мучений царицы, она смеется: «И только?» Она призывает Федру не подавлять свое чувство, а открыться Ипполиту. «Умудренная жизнью» кормилица утверждает, что все люди подвластны Афродите, это закон природы, все жены втихаря изменяют своим мужьям, а значит, не стоит усложнять естественный порядок вещей представлениями о достоинстве и верности. Кажущаяся простота и убедительность речей кормилицы вкупе с другими причинами подталкивают Федру к тому, чтобы рассказать Ипполиту о своей любви, что в финале трагедии приводит к гибели всех троих: Тезея, Федры и Ипполита.

В усложнении кроется свое лукавство. Когда мы важно и глубокомысленно утверждаем, что «все не так-то просто», за этим часто стоит хитрость, стремление найти лазейку и ускользнуть от исполнения долга, нежелание следовать нравственному правилу.

В другой своей трагедии – «Медея» – Еврипид убедительно показывает зло этического усложнения.

Конфликт разворачивается вокруг судьбы героя Ясона, покрывшего себя славой во время похода аргонавтов в Колхиду. Добыть золотое руно ему помогла царевна Медея, ставшая его женой. К моменту начала действия трагедии с тех пор прошло уже много лет, супруги со своими детьми живут в Коринфе. Стать царем в родном городе Иолке Ясону так и не удалось, и тут ему улыбнулась судьба: его полюбила дочь коринфского царя. Он с легкостью оставляет семью и начинает готовиться к браку с царевной.

Когда Медея горько обвиняет мужа в предательстве, напоминая ему и о том, что он совершил свой главный подвиг благодаря ее помощи, и о том, что она покинула отца и родину из любви к нему, и о том, что она мать его детей, Ясон отвечает: «Все не так-то просто». Затем он объясняет, что если и должен быть кому-то благодарен за золотое руно, то вовсе не Медее, а Афродите, ведь именно она, богиня, внушила Медее пламенную любовь к нему. То, что жена оставила ради него свою страну и семью, и вовсе не стоит благодарности, напротив, брак с чужестранкой осложнил его жизнь и доставил ему множество неприятностей. А что касается детей, так ведь он только о них и думает: вступив в брак с царевной Коринфа, он сможет как нельзя лучше позаботиться об их воспитании, образовании и достатке…

Медея на мгновение теряет дар речи, а затем обращается к Зевсу: «Отец, ты научил нас отличать фальшивое золото от настоящего – о, если б ты дал нам мудрость так же твердо отличать подлинных людей от поддельных!»

Настоящая простота свободна от ловушек упрощения и усложнения. Она позволяет человеку прямо и честно смотреть на жизнь и на самого себя. Простота предполагает открытость и исключает лукавство, двоемыслие, тщеславие и корысть. Поскольку простота основана на природе самих вещей, она связана с правильностью (соответствием законам естества и нравственности) и со свободой – опять же по той причине, что простота не является результатом интеллектуальных хитросплетений или психологических манипуляций, она исходит из устройства самого бытия.

Сказанное позволяет с уверенностью предположить, что прощение – это восстановление простоты в межличностных отношениях, приведение их в соответствие нравственной норме и закону человеческой природы.

Прощение как прямота

Во многих славянских языках простой значит прямой. Когда поляки говорят: «Idź prosto», они вовсе не призывают нас обратить внимание на свою походку и сделать ее попроще, поскромнее. Это значит «Иди прямо».

Сближение понятий простого и прямого приводит к мысли о том, что прощение – это выпрямление того, что было искривлено, искажено. Как если бы мы сбились с пути, долго блуждали по каким-то заросшим и заболоченным окольным тропинкам – и вдруг вышли на прямую твердую дорогу, которая ведет ровно туда, куда надо. Прощение выпрямляет, делает простыми наши запутанные (по большей части нами же самими) отношения с людьми и жизнью.

Прощение предполагает прямое принятие своих чувств, их осознание. Нередко бывает, что мы не хотим замечать свои негативные чувства, связанные с другими людьми (обиду, гнев, раздражение), поскольку тем самым нам придется признать собственное несовершенство, допустить, что у нас есть слабости и пороки. Вместо того чтобы дать себе отчет в своих недостатках и дальше работать с ними, мы склонны отрицать их, прятать от самих себя. В результате мы обманываемся и отдаляемся от человека, вызывающего в нас «недопустимые» эмоции. Отношения распадаются.

Аня и Даша дружили в школьные годы, потом поступили в университет: одна на исторический факультет, другая – на психологический. Виделись постоянно, у них были общие друзья, они вместе проводили выходные и каникулы. Потом Даша вышла замуж за однокурсника, вместе с мужем переехала в новую квартиру, с удовольствием обустраивала свой дом. Супруги часто приглашали Аню в гости, всегда предлагали вместе пойти в театр или на концерт. Но она стала уклоняться от приглашений, ссылаясь то на учебные дела, то на необходимость побыть с родителями, и сама верила в то, что хотела бы встретиться с подругой, но занята. Они виделись все реже. Когда у Даши родился сын, Аня послала ей смс «Поздравляю!», но не пошла ее навестить: времени совсем не было, близились вступительные экзамены в аспирантуру. Прошло еще несколько месяцев, и подруги случайно встретились у метро. Даша обрадовалась, предложила зайти в кафе, немного поговорить. Однако обе они чувствовали себя скованно, разговор не складывался. Чтобы прервать неловкое молчание, Даша показала фотографии своего малыша. И только тогда, глядя на смеющегося ребенка на руках у счастливого отца и обнимающую их обоих Дашу, Аня вдруг поняла, что причина отдаления от подруги вовсе не занятость, а зависть к ее семейному счастью.

Когда мы честно и прямо называем вещи своими именами, возникает возможность вступать с собой и другими в отношения прощения. К сожалению, чаще мы предпочитаем «не копаться в себе», «не выяснять отношения», «быть выше этого».

У Андрея и Ирины появились новые соседи – молодая семейная пара с ребенком. По пятницам дед с бабушкой забирали к себе их малыша, и у них начинался праздник. Ночами Андрей и Ира слушали, как звенят чашки в буфете от соседской музыки и плясок, и тихо злились. Когда Андрей порывался пойти к соседям и попросить сделать музыку потише, Ира останавливала его: «Бесполезно. Если люди не соблюдают элементарных правил поведения, незачем и объяснять». Через некоторое время соседи завели щенка. По будням песик нередко скулил, скучая в отсутствие хозяев. Однажды вечером Андрей поднимался в лифте с веселыми собаководами, и соседка, дружелюбно улыбнувшись, вежливо спросила: «Вам собачка наша не мешает? Он воет иногда в одиночестве, бедный. Но вы, вероятно, этого не слышите?» В этот момент Андрей вдруг с удивлением понял, что соседи действительно не предполагали, что их вечеринки слышны за стенами. Он прямо ответил: «Нет, собака не мешает, а вот ваши гости в выходные иногда очень мешают». Соседи извинились, музыка с тех пор стала намного тише и умолкала значительно раньше.

Иногда отнестись прямо и просто к человеческим отношениям и жизненным ситуациям нам мешает ложно истолкованная добродетель терпения.

После свадьбы Олег и Татьяна стали жить вместе с матерью мужа. Свекровь постоянно делала Тане замечания, контролировала все ее действия до мелочей, а потом рассказывала по телефону своим подругам (из своей комнаты, конечно, но не понижая голоса), какая неряха и неумеха ее невестка. Таня любила Олега, не хотела огорчать его, а потому не обсуждала с ним поведение его матери и не ссорилась с ней. Однако молодой женщине было нелегко. Она пришла посоветоваться со священником. Тот сказал ей: «Терпи. Молчи и терпи. Ты же православная». Татьяна последовала этому совету, но внутри накапливалось напряжение и раздражение, вся жизнь ее окрасилась в мрачные тона унижения и подавляемой злости. Однажды во время семейного ужина свекровь в очередной раз сказала что-то ироничное по поводу Таниного пирога, та взорвалась и наговорила ей – а заодно и мужу – кучу грубостей. Олег удивленно сказал: «Так вот ты, оказывается, какая…» Отношения супругов дали трещину, конфликты нарастали как снежный ком, и вскоре они расстались.

Очевидно, что терпение – важнейшая христианская практика, но всегда ли надо терпеть? Может быть, лучше решиться на прямой разговор? Конечно, есть опасность, что прямота превратится в обвинение и осуждение других. Чтобы избежать этого, психологи советуют говорить не о ближнем, а о себе: не стоит обличать его пороки и ошибки, но всегда уместно рассказать о своих чувствах и реакциях, о том, как мы переживаем те или иные его действия. Даже если это и не приведет к разрешению трудной ситуации, вряд ли вызовет ее ухудшение, а шанс быть услышанным есть всегда. Иногда результат такого прямого разговора следует не сразу, а через определенное время – здесь-то и нужно терпение. Люди редко меняются мгновенно, для осознания и изменения привычек и поведения требуется значительное время.

Яна и Миша – музыканты, они и познакомились в оркестре музыкального училища. Однажды, когда они уже немало лет прожили вместе и родили двоих детей, их навестила бывшая однокурсница. Миша был на работе, женщины сели пить чай, и Яна пожаловалась подруге: «Галка, ну как же так? Он утром встает в десятом часу, пьет кофе, берет скрипку, на бегу чмокает малышей в щечки – и улетает: „Солнышко, я на репетицию, вечером спектакль, вернусь поздно!“ Прекрасно, он музыкант, у него театр, квартет, репетиции, концерты, а я? Я-то кто? Гуляю с детьми, играю с ними, на занятия всякие вожу, не говоря уже о том, что с утра до вечера убираю, готовлю, а он только мимоходом замечает: „Как хорошо у нас дома!“ Дома и вправду хорошо, но я, между прочим, устала, мне грустно и обидно». Галя спросила: «А ты с ним об этом говорила?» Яна возмущенно ответила: «Он сам должен это понимать!» Галя улыбнулась: «Нет. Мужчины начинают что-то про нас понимать только в том случае, если мы им про это просто, доступно и многократно рассказали». Галя интересовалась психологией и прочитала немало хороших книжек, поэтому у подруг состоялся неспешный разговор об особенностях мужской и женской психологии, о семейных историях Михаила (Миша был единственным ребенком в семье, отец, известный дирижер, хорошо зарабатывал, а мама самозабвенно ухаживала за мужем, сыном и домом) и Яны (вместе с братом и сестрой она выросла семье инженеров, певцов-гитаристов, туристов-альпинистов, и ее родители легко относились к быту), об отличиях добрачного периода отношений и жизни в браке. Через некоторое время Яна выбрала удобный момент и поговорила все-таки с мужем о своем состоянии. Первой его реакцией было раздражение и недоумение: «Чего тебе не хватает? Я же все делаю для вас!» Они чуть не поссорились, но, к счастью, проснулась дочка, и скандал не состоялся. Прошло некоторое время, супруги не возвращались к неприятному разговору. Хотя Яне казалось, что муж ее не услышал, ей все равно стало легче оттого, что она открыто рассказала ему о своих чувствах. Однажды Миша сказал: «Янка, прости меня. Все-таки ты неплохо играешь на скрипочке. Давай подумаем, что с этим всем можно сделать». И они действительно нашли выход: Миша несколько сократил профессиональную активность и стал больше времени проводить с детьми, что оказалось весьма увлекательно, а Яна с не меньшим увлечением начала преподавать в музыкальной школе. Дети в это время оставались или с бабушкой, или с соседкой-пенсионеркой, которая с удовольствием согласилась немного поработать няней «в такой симпатичной творческой семье».

Прощение предполагает прямоту и в смысле принятия реальной ситуации, прямого контакта с настоящим. Бывает, что мы очень хотим простить кого-то, но чем больше думаем об этом, чем сильнее наше желание примириться с этим человеком, тем труднее нам это сделать.

В таком случае тоже приходится совершенствоваться в терпении, на этот раз по отношению к самому себе. Мне хотелось бы быть лучше, но на сегодняшний день я таков, каков есть. Можно осуждать и подталкивать себя, но лучше верить в себя и подождать, пусть поработает наша душа (которая, конечно, таинственнее и пространнее, чем разум и воля) и сделает свое дело время. У нас нет волшебных переключателей, с помощью которых можно управлять своими чувствами и духовными состояниями. Прощение, как и любой плод духа, должно созреть.

А пока это время течет, мы можем последовать совету известного английского богослова и писателя Клайва Льюиса[8]. В своей книге «Любовь» он отвечает на трудный вопрос: мы все знаем, что любовь – это закон христианской жизни, но что делать, если я никак не могу полюбить какого-то значимого в моей жизни человека? Льюис говорит, что в этом случае мы можем начать вести себя так, как будто мы его уже полюбили: заботиться о нем, делать для него что-то хорошее, молиться за него.

Так и с прощением: даже если в моем сердце еще нет простоты, если боль, обида, гнев пока не пережиты, я могу тем не менее не причинять зла тому человеку, на которого сержусь, и поступать с ним по-доброму. Это трудно, но возможно.

Итак, прощение – прямое, правдивое отношение к себе, другим людям, жизненной ситуации. Оно предполагает честность взгляда и открытость высказывания, что вовсе не исключает такта и деликатности, скорее предполагает их: вряд ли можно назвать прямым взгляд, искаженный осуждением или злобой.

Прощение как освобождение

В чешском языке слово prostit означает освободить. Этот же смысл прощения как освобождения несут в себе английский глагол to forgive и французский pardonner, сходные по своей структуре. To give, как и donner, значит давать, а приставка for- (par-) обладает значением полноты, завершенности, это высшая степень исполнения действия.

Другое английское слово со значением прощать, to apologize, восходит к греческому απολύω– отпускать, оставлять, освобождать. Именно этот глагол употребляется в Евангелии, когда речь идет о прощении, например, в молитве «Отче наш». В славянском переводе этот смысл передан словом оставлять: «И остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим».

Получается, что прощение понимается в этих языковых картинах мира как предоставление полной свободы, как полнота дара. Простить – значит оставить человека в покое, отпустить его на волю. Это слово могло использоваться как в юридическом контексте (простить долг или ущерб), так и в нравственном (простить причиненное зло).

Отсюда вытекает другая важная тема: прощение всегда связано с виной, нарушением, преступлением. Это преступление может быть реальным: ближний разрушил мой дом. Оно может быть мнимым: ближний разбивает яйцо с тупого конца, а ведь всякому нормальному человеку ясно, что разбивать яйца следует только с острого конца, с острого, вам говорят!

В любом случае необходимость простить возникает только тогда, когда есть некая вина, когда задеты наши чувства, нанесен ущерб, совершено зло, мы видим угрозу нашим жизненным интересам. На это указывает и синоним извинить – избавить от вины. Так же построен латинский глагол eхcusare (к нему восходят английский глагол eхcuse, французский eхcuser, итальянский scusare): causa означает не только причину, но и долг, вину, бремя, а приставка eх-, как и русская из-, означает исключение, выведение, выход.

Прощение – акт свободного дара: человек мне должен, а я его освобождаю от этого долга, дарю ему не заслуженную им свободу. Красота прощения коренится именно в щедрости дара. Интересно, что здесь разные языки обнаруживают смысловое сходство: мы уже говорили, что некоторые ученые, анализируя праславянский корень prostъ, усматривают среди его значений щедрость и изобилие.

Связь прощения и свободы весьма существенна, и мы к ней еще вернемся. Пока отметим, что, прощая, мы даем свободу и другому человеку, и самим себе. Прощая кого-то, мы освобождаем его от гнета нашего осуждения и его собственного тягостного чувства вины.

Катя собирала вещи: завтра они всей семьей должны были отправиться на курорт. Позвонила ее подруга Ольга и сообщила, что у нее трудности, потеряла работу. Она тревожилась об их с дочкой будущем, а затем сказала, что хорошие знакомые предложили ей войти в их маленький, но надежный бизнес, однако для этого нужны деньги. За этим последовала просьба одолжить нужную сумму, довольно значительную. Деньги в семье Кати были, но их предполагалось потратить на путешествие, о чем Катя и сказала подруге. Ольга сухо ответила: «Ну что ж, спасибо» – и прекратила разговор. Отпуск был испорчен. Глядя на море и на детей, Катя постоянно вспоминала разговор с Олей, одновременно чувствуя себя виноватой в том, что отказала в просьбе («Господь же сказал, просящему у тебя дай, по совести так и надо, а я что сделала?»), и обвиняя ее («Зачем она меня поставила в такое положение? Ведь знает, что мы скромно живем…»). Мысли неслись по кругу, и чем больше Катя старалась выбросить все из головы и наслаждаться жизнью, тем хуже это у нее получалось. Так прошло несколько дней, а потом Катя позвонила подруге: «Оля, ты прости меня, так нехорошо получилось, обошлись бы мы, наверное, без аквапарка, изысков национальной кухни и осмотра культурных памятников…» – «Ну что ты, Катя, это ты меня прости, напрасно я к тебе с этой просьбой обратилась. Я на тебя совершенно не обижаюсь, а деньги мне одолжил коллега по бывшей работе, ему это оказалось нетрудно, так что все в порядке, Катюша!» Катя посмотрела на море и увидела, что оно синее, песок золотой, а дети ее такие веселые и жизнь хороша.

Прощение освобождает другого, но оно же является и ключом к нашей внутренней свободе: человек, который не прощает и не просит прощения, находится внутри тяжелых связывающих отношений, в ситуации зависимости. Все знают, как бывает, когда нам нанесена обида или оскорбление, пусть даже мелкое: мыслями мы постоянно возвращаемся к случившемуся, не можем забыть. Прощение дает нам свободу не ходить по этому кругу, не подсчитывать долги, оставить позади негативные эмоции.

Сергей, военный летчик, больше десяти лет после окончания училища служил в дальних краях, женился, родились дети, но он всегда мечтал вернуться в любимую Москву, в дом на Пречистенке, где прошло его детство и юность. Наконец появилась возможность перевода по службе, правда, без предоставления квартиры. Сергей не сомневался, что мать (отец к этому времени уже умер) будет рада возвращению единственного сына, он уже мечтал о том, как они будут все вместе по вечерам уютно пить чай за разговором. Однако его мама, которая так тепло принимала семью сына, когда они приезжали на пару недель в отпуск, через несколько дней после их возвращения сказала: «Сережа, пойми, у меня уже здоровье не то, мне нужен покой, а вы и сами молодые, и дети ваши очень активные… Вы, конечно, можете немного пожить у меня, места хватает, но позаботься о съемной квартире, дорогой, а там тебе как-нибудь дадут жилье, ты же военный». Сергей не стал возражать, но горечь осталась. Как он ни уговаривал себя, что никто никому ничего не должен, все равно чувствовал себя отвергнутым и обманутым: ему всегда казалось, что он – самый дорогой человек для мамы, а на деле выяснилось, что она по-настоящему ценит только собственный комфорт. Внешне отношения с матерью оставались ровными и дружелюбными, но боль в душе не стихала. Телефонные разговоры и встречи тяготили его, ему все время казалось, что ее мягкие интонации и милые слова – только лицемерие. В начале Рождественского поста жена позвала его в церковь, он неожиданно для себя согласился. Так Сергей впервые в жизни попал на исповедь. Серьезный немолодой священник, выслушав его рассказ об обиде на мать, сказал: «Вам необходимо ее простить». – «Понимаю, стараюсь. Не получается». – «Не старайтесь. Просто молитесь за нее постоянно, но без эмоций». Сергей стал читать каждый день утром и вечером «Отче наш», а потом прибавлял: «Господи, помилуй рабу Твою Наталью». Первого января они всей семьей отправились поздравить бабушку с Новым годом. Сидя за праздничным столом, он вдруг с удивлением понял, что никакого следа обиды и напряжения не осталось, что он общается с матерью с той же простотой и теплотой, какая была прежде.

Прощение – освобождение от вины, переход от отношений долга к отношениям дара. Силой прощения мы прекращаем подсчитывать взаимные вины и поднимаемся на уровень милости: вне зависимости от того, насколько и в чем ты передо мной виноват, я своей свободной волей прощаю тебя, освобождаю от прежнего долга.

Прощение как исцеление

Слово простити в древнерусском языке означало не только извинить, но и исцелить. Наши предки одним словом именовали, а значит, и соединяли по смыслу, извинение (отмену какой-то вины или долга) и исцеление (обретение целостности, здоровья, прекращение болезни).

Исцелить – значит сделать целым, простым, прямым, открытым, без изъянов. По-видимому, простота для древних славян была связана со здоровьем и целостностью. Историки языка говорят, что в русских словах целый и тело один корень. Действительно, быть целым – значит представлять собой единое тело, сложный связный объект, а быть телом – значит являть собой целостность, единство органов, систем, функций.

Прощение действительно исцеляет, возвращает целостность нарушенным человеческим отношениям. Разделяющие людей негативные чувства в прощении преодолеваются, восстанавливается полнота общения.

Другой аспект исцеления – обновление и исправление внутренней жизни. Духовная работа прощения позволяет обрести душевный мир, а поскольку человек целостен, это влияет и на состояние его тела. Фредерика де Грааф[9], духовная дочь владыки Антония Сурожского[10], много лет посвятившая сопровождению неизлечимо больных и умирающих людей, свидетельствует: «Владыка как никто понимал, опираясь на свой опыт врача и священника, насколько тесна связь между телом и душой: насколько все отрицательные чувства, эмоции, переживания, такие как зависть, гнев, страх, непрощение, отнимают наши жизненные силы»[11]. В подтверждение она рассказывает историю из пастырского опыта митрополита Антония.

В приходе владыки был Александр, сильный, деятельный человек. Он жаловался иногда, что у него нет времени на осмысление своей жизни. Когда он серьезно заболел, владыка сказал: «Что ж, теперь у тебя появилось время подумать». Они стали встречаться и говорить о жизни Александра. Во время этих бесед он вспомнил всю свою историю с самого детства, проанализировал множество событий, провел большую работу прощения и примирения. Незадолго перед смертью он сказал: «Я сейчас физически очень слаб, но никогда в жизни не ощущал себя таким живым»[12].

Связь прощения с исцелением приводит к мысли о том, что необходимость прощения вызвана не столько внешним моральным императивом («Надо прощать, потому что это правильно, добродетельно и нравственно»), сколько самой логикой устройства человека и общества. Прощение выступает и как основа внутреннего покоя, и как фундамент межличностных отношений, и как непременное условие мира в обществе. Отказ от прощения всегда приводит к борьбе, войне, разрушению.

Прощение – исцеление, излечение души и человеческих отношений. В процессе прощения негативные чувства (зависть, обида, гнев, страх) уходят, а их место занимают позитивные (сочувствие, жалость, нежность, благодарность). В результате и сам человек, и жизнь вокруг него меняются к лучшему.

Непрощение, непримиримость, возмездие

Прощению противостоят непрощение, непримиримость, мстительность. В словарях к глаголу прощать приводятся антонимы взыскивать, мстить.

Взыскание – понятие, связанное со справедливостью и правосудием. Логика взыскания основана на том, что человек должен нести ответственность за свои поступки. Если его действия нанесли ущерб другому, причиненный вред следует адекватно возместить. Взыскание полезно не только для потерпевшего, но и для нарушителя, поскольку оно способно облегчить моральную тяжесть вины и помочь в будущем удержаться от причинения зла другому.

Отказываясь от прощения и совершая выбор в пользу взыскания, люди чаще всего руководствуются соображениями справедливости. В нашем языке есть уничижительное словцо всепрощенчество, обличающее прощение как слабость нравственного суждения, трусливый отказ от борьбы с человеческими пороками и общественным злом.

Сторонники непримиримости убедительно доказывают, что активная гражданская и нравственная позиция предполагает борьбу за справедливость. Поскольку мы живем в мире, поврежденном грехом, надо стоять на страже добра. Чтобы жизнь стала лучше, необходимо быть бдительными, пресекать дурные деяния, наказывать злодеев и заставлять их возмещать ущерб обиженным. Если мы будем прощать жуликов, воров и убийц, это даст им зеленый свет. Тогда наглое и агрессивное зло захватит мир и задушит слабые проявления добра.

Такая логика понятна и, казалось бы, неоспорима, но что-то в ней есть скучное и неприятное. Кроме того, в этих рассуждениях настораживает их несоответствие жизненному и историческому опыту, который показывает, что в борьбе за справедливость и нравственность люди слишком легко совершают несправедливые и безнравственные поступки. За примерами далеко ходить не надо, достаточно вспомнить великие революции, которые начинались с борьбы за светлые идеалы и заканчивались чудовищными преступлениями.

Тем не менее желание взыскивать и мстить имеет глубокие корни в человеческой душе. Многие поколения подростков и молодых людей с упоением читали и читают роман Александра Дюма «Граф Монте-Кристо».

Молодой моряк Эдмон Дантес счастлив и уверен в своем будущем. Однако у него есть недоброжелатели: один из них влюблен в невесту Эдмона, красавицу Мерседес, второй боится разоблачения, так как предполагает, что Эдмон знает о его нечестности, а третий попросту завистлив. Они составляют заговор и клевещут на Дантеса. В день свадьбы Эдмона арестовывают. В тюрьме он знакомится с удивительным человеком, аббатом Фариа, который не только становится учителем и наставником Эдмона, но и завещает ему клад. После смерти аббата Дантес бежит из заключения, становится владельцем огромного богатства, принимает имя графа Монте-Кристо и начинает восстанавливать справедливость. Сначала он воздает благодарность своим друзьям, а затем мстит врагам. Однако в определенный момент герой осознает, что его действия, продиктованные желанием справедливости, нанесли тяжкий вред многим невиновным людям. Тогда он отказывается отмщения и отплывает в дальние края с любимой подругой.

Неугасающий интерес к этой книге связан не только с ярко прописанными характерами и динамичным сюжетом, но и с тем, что читатель испытывает эмоциональное сродство с главным героем. Мы радуемся и торжествуем, когда Эдмон Дантес, некогда оболганный и униженный, становится могущественным графом Монте-Кристо и начинает твердо, умно и безжалостно расправляться со своими врагами.

Очарование этой истории определяется тем, что она созвучна стремлению к правде, которое неотъемлемо от человеческого сердца и имеет глубокие психологические основания. Хорватский богослов Мирослав Вольф[13], переживший вместе со своими соотечественниками распад Югославии и Балканскую войну, а потому имеющий большой опыт ран, вины и прощения, отмечает: «Жажда мести отнюдь не безумная страсть больной неустойчивой психики. Ее пробуждает к жизни потребность восстановить утраченное – ощущение физической и эмоциональной целостности, нарушенной насилием»[14].

Другое дело, что для благородного человека радость мщения и торжество при виде поверженного врага имеют отчетливый привкус ничтожества и мелочности. Это не радость, а злорадство, именно поэтому в финале романа Александр Дюма приводит своего графа Монте-Кристо к отказу от мести. Однако прежде он все-таки дает возможность читателю вместе с героем вполне вкусить сладость праведного мщения.

Другой пример литературного воплощения жажды мести – Псалтирь. Достаточно вспомнить 108-й псалом с впечатляющим потоком проклятий, призываемых на врагов. Можно, конечно, истолковывать мотивы возмездия в псалмах чисто аллегорически, но стоит признать еще величие царя Давида, который честно и в правде, и в неправде своей стоит перед Богом и не стремится лицемерно скрыть свой гнев.

Признаем, что люди, совершенно свободные от мстительности, редки. Почти каждому из нас в ситуации жесткого конфликта, обиды, унижения случилось хоть раз в жизни подумать: «Ну, погоди, еще посмотрим, как жизнь повернется…»

Иван, заглянув как-то в школьный дневник своего десятилетнего сына, увидел там пять двоек по русскому за неделю. Отец решил расспросить, что за учительница ведет этот предмет, какие у них отношения (очевидно, что пять ярко-красных двоек подряд много говорят не только о качестве знаний ученика, но и об эмоциональном состоянии учителя). Вовка стал рассказывать, как проходят уроки. Картина складывалась впечатляющая, она вызывала в памяти анекдоты про яркое противостояние Вовочки и Марьи Ивановны. Отец спросил: «Вов, а ты случайно не сердишься на учителя?» – «Как тебе сказать, папа… Нет, не сержусь, но иногда представляю себе: вот начался Страшный суд, Господь говорит и мне, и другим ребятам, и учителям: „Идите в Мое Царство“. И все идут, один за другим проходят в ворота золотые, а когда приближается наша русичка, Христос говорит ей: „А вас, Влада Федоровна, я попрошу остаться! Вам туда“ – и прямо на черную дверь в ад ей покажет…» Потребовалась долгая богословская беседа на тему «Прощайте, и будете прощены», но и по ее завершении Иван вовсе не был уверен в том, что упоительные картины Судного дня поблекли в воображении сына.

Помимо любви к справедливости, есть и другое распространенное обоснование непрощения – стремление к нравственной чистоте. В этом случае речь идет скорее не о возмещении, а о непримиримости: сторона, считающая себя оскорбленной, прерывает отношения.

Евгения Николаевна узнала, что ее незамужняя тридцатилетняя дочь Людмила беременна. Для матери, уважаемой православной женщины, это оказалось большим ударом, особенно если учесть, что ее старшая дочь Зоя создала образцовую семью, и Евгения Николаевна ждала, что и у умницы и красавицы Люды все в жизни сложится так же замечательно. Мать попыталась выяснить, кто отец ребенка и каковы перспективы бракосочетания. Люда ответила, что отец не входит в круг общих знакомых, создавать с ним семью она не планирует, а ребенка будет воспитывать самостоятельно. Мать была возмущена цинизмом и легкомыслием дочери, дочь – задета черствостью и фарисейством матери. В порыве негодования Евгения Николаевна сказала: «Ты позоришь нашу семью!» Людмила побросала в сумку кое-какие вещи и ушла, хлопнув дверью. Евгения Николаевна не стала ее останавливать. Она была уверена, что дочь поразмыслит о своем поведении, вернется, извинится, а потом они вместе подумают, как жить дальше. Но Люда не вернулась. Поскольку она общалась с Зоей, Евгения Николаевна знала, что дочь жива-здорова, но сама не делала попыток наладить контакт. Когда Зоя заговаривала с матерью о примирении, Евгения Николаевна отвечала: «Пусть Людмила сама придет ко мне и попросит прощения. Тогда будет видно». Она никому не рассказывала о семейных трудностях. Сознание своей правоты и греховности Люды помогало ей сохранять спокойствие. Она горячо молилась, чтобы Господь вразумил ее блудную дочь. Однажды она пришла навестить дальнюю родственницу, та спросила про девочек. Евгении Николаевне захотелось поделиться своей тяготой, она все рассказала Татьяне Сергеевне, женщине церковной, благочестивой и добропорядочной. Она ожидала, что Татьяна разделит ее возмущение и стыд за поведение дочери, но услышала другое: «Женя, не хочу судить, нравственно или безнравственно поведение Люды, но точно знаю, что любить ребеночка и заботиться о нем – дело Божье». На следующий день Евгения Николаевна позвонила Людмиле и сказала, что ждет ее дома. А через пять с небольшим лет на дне рождения своего любимого внука Коли Евгения Николаевна за праздничным столом со слезами попросила прощения у собравшейся семьи.

Когда мы разрушаем человеческие отношения, стремясь к сохранению моральной чистоты, мы забываем слова Христа: …ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит из него, то оскверняет человека (Мк. 7: 15). Забываем и о том, что Господь пришел в мир не ради здоровых и праведных, а ради больных и грешных. Нам кажется, что чистоту можно сохранить, отделившись от греховного мира, от оскверненного человека, но, отстраняясь от ближнего, мы обнаруживаем тьму и неправду собственного сердца.

Непрощение может доставлять некоторое мрачное удовольствие, но за ним всегда стоит неисцеленная рана, разрушенные отношения, искаженная жизнь. Фредерика де Грааф с ее многолетним опытом сопровождения умирающих людей свидетельствует о том, что на пороге смерти ничто не приносит человеку столько страданий, как непрощенные обиды. Страшно видеть, как эти жгучие раны мешают человеку достойно совершить переход в вечность.

У Вадима Петровича был рак, последняя стадия. Прежде он был деятельным человеком, а теперь уже не мог ни ходить на работу, ни заниматься дачей. Характер его, и до болезни непростой, от этого не улучшился. Его дочь Светлана однажды принесла ему толстую тетрадку и предложила написать воспоминания: «Мы все тебе будем благодарны, папа». Вадим Петрович стал писать, со временем ему потребовалась и вторая тетрадка. После смерти отца Светлана нашла исписанные тетради в ящике стола. Чтение привело ее в ужас. Страницы были заполнены обвинениями и обличениями. Родители, братья, жена, дети, товарищи по работе, знакомые и родственники – обо всех Вадим Петрович написал зло и ядовито. Света горько плакала, представляя себе, как страдала и страдает душа ее отца, отягощенная таким осуждением и нелюбовью. Она молится об отце постоянно.

Непрощение, непримиримость и месть не только эмоционально тяжелы, но и рационально небезупречны. Сомнительность этих практик определяется тем, что справедливость в человеческом мире всегда неполна, относительна, а потому недостижима.

Рассуждая о справедливости, мы неизбежно пристрастны, и дело не в том, что мы глупые или нечестные люди, а в том, что каждый из нас размышляет как мужчина или женщина, родитель или ребенок, русский или украинец, начальник или подчиненный, пешеход или водитель и т. д. Мы судим из определенной точки, и то, что справедливо для меня, легко может оказаться несправедливым для другого. Если же мы стремимся нашу частную справедливость сделать мерилом всех человеческих отношений, это всегда неразумно, а иногда и очень опасно.

Другой аргумент, ставящий под сомнение стратегии непрощения, заключается в том, что они не достигают своей цели. Мы уже говорили о том, что их нравственное обоснование – борьба со злом. На деле же происходит не прекращение, а умножение зла. Об этом за шесть веков до проповеди Иисуса уже говорил своим ученикам Будда. Он утверждал, что ненавистью не прекращается ненависть, это становится возможным лишь при ее отсутствии.

Действительно, акты мести и непримиримости ставят своей целью остановить зло, они совершаются как адекватный ответ на первоначальное преступление. Однако вместо того, чтобы положить конец первому злодеянию, они рождают следующее. Возникает устрашающий механизм бесконечного зла: в момент мщения мститель из борца за правду становится преступником, а преступник превращается в жертву, кровь жертвы снова взывает к отмщению, на сцену должен подняться следующий борец за правду, который тоже станет злодеем, как только свершится его месть. Мы уже вспоминали трагедию «Орестея» Эсхила, в которой эта машина справедливости, производящая насилие, показана с большой убедительностью и поэтической силой.

Этот автоматизм зла исследовала в ХХ веке Ханна Арендт[15], философ, испытывавший особый интерес к вопросам истории и общественной жизни. Она говорит, что месть как «реакция на исходный ошибочный поступок <…> загоняет в такое будущее, в котором все участники, словно скованные цепью одного-единственного деяния, уже только реагируют, не способные к свободному действию». Месть, железно обусловленная прошлым, жестко определяет и будущее: «долг памяти» обязывает видеть в каждом Атриде (мусульманине, немце, коммунисте…) врага, и это повлечет за собой вражду будущих поколений. Напротив, прощение «является новым началом <…>. Прощение <…> неожиданно и потому, хоть оно и тоже реакция, само есть деяние, равноценное исходному поступку».

Поскольку прощение – свободное деяние, «оно способно освобождать oт последствий прошлого и того, кто прощает, и того, кому прощено. Свобода, возвещаемая учением Иисуса в его прощайте друг другу, есть освобождение от мести, которая там, где она действительно определяет поступки, привязывает действующих к автоматизму одного-единственного, однократно запущенного процесса действия, который сам по себе может никогда не прийти к концу»[16].

Ханна Арендт говорит: прощение – новое начало. Действительно, риск поступка, ужас прошлого заключается в том, что случившееся неотменимо. Наши деяния необратимы. Однажды совершенное зло пребывает вовек, и никакие возмещения и компенсации не могут сделать его небывшим. Даже прощение не может отменить или исправить прошлое, но оно обладает удивительной силой – дать новое начало. Забегая вперед, скажем, что в тот момент, когда человек свободно отказывается от мести и избирает прощение, он участвует в деле Бога: се, творю все новое (Откр. 21: 5).

Слова Арендт особенно прекрасны, если иметь в виду ее биографию: еврейка, родившаяся в Германии, побывавшая в гестапо и в лагере, имела все основания в 1958 году размышлять о виновности, мести и прощении совершенно иначе. Тем не менее она предпочитает говорить о прощении как новом начале, опираясь при этом на учение Иисуса Христа.

Для христианина отказ от практик непрощения в конечном счете определяется даже не аргументами опыта и ума, а попросту тем, что Бог их не благословляет. Вспомним библейский рассказ о первом убийстве, историю Каиновой печати.

…Каин принес от плодов земли дар Господу, и Авель также принес от первородных стада своего и от тука их. И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лице его. И сказал Господь Каину: «Почему ты огорчился? И отчего поникло лице твое? Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним». И сказал Каин Авелю, брату своему: пойдем в поле. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его. И сказал Господь Каину: «Где Авель, брат твой?» Он сказал: «Не знаю; разве я сторож брату моему?» И сказал: «Что ты сделал? Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли; и ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей; когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле». И сказал Каин Господу: «Наказание мое больше, нежели снести можно; вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня». И сказал ему Господь: «За то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро». И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его. И пошел Каин от лица Господня и поселился в земле Нод, на восток от Едема (Быт. 4: 3–16).

Господь предостерегает Каина до убийства Авеля, затем осуждает его преступление, но, когда жизнь самого убийцы оказывается под угрозой, Бог по Своей милости ограждает его печатью, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его. Несмотря на то что Каин пошел от лица Господня, то есть отвернулся и удалился от Бога, Господь не лишает его защиты.

В истории потомков Каина представлена и человеческая логика умножения мести: если за Каина отмстится всемеро, то сын его Ламех хвалится совершенными убийствами и заявляет, что за него отмстится в семьдесят раз всемеро (Быт. 4: 24). Вероятно, поэтому Иисус на вопрос Петра, сколько раз нужно прощать согрешающему брату, отвечает: до седмижды семидесяти раз (Мф. 18: 22). Тем самым мстительность, присущая падшему человеку, смывается божественной заповедью прощения.

Итак, прощению противостоят месть и непримиримость, логика которых столь же очевидна, сколь небезупречна: стратегии непрощения противоречат самим себе, поскольку ставят целью уничтожение зла, а на практике его умножают.

«Понять – значит простить»

Пословица «Понять – значит простить» восходит к латинской сентенции «Cognoscere – ignoscere», буквально «Узнать – не захотеть знать». Оба глагола происходят от noscere, познавать. Соgnoscere – узнавать, изучать, признавать. Ignoscere – не знать, быть невежественным. Отсюда и игнорировать, отказываться знать что-то. Смысл этого выражения в том, что знание приводит к незнанию: когда мы что-то хорошо понимаем, нам легко об этом забыть. Если мы внимательно рассмотрели обстоятельства и внутренние мотивы какого-то поступка, мы способны простить его.

Латинская пословица восходит к комедии Теренция «Самоистязатель» (II в. до Р. Х.), а затем эту мысль повторяют на разных языках разные авторы, в том числе и такие знаменитые, как Жермена де Сталь, Гете, Лев Толстой. С тем, что понимание, внимание, сочувствие помогают быть снисходительным и облегчают прощение, не поспоришь. Однако встает вопрос: а как тогда быть с непростительными вещами? С тем черным, которое, как его ни понимай, не станет белым? Разве мало на свете поступков, которые не имеют никакого объяснения и оправдания?

На этот вопрос убедительно отвечает Ханна Арендт. Она говорит о том, что прощение всегда носит личный характер, совершается в отношениях личностей, а потому оно может быть «объективно неправым»: «В извинении хотя и прощают вину, однако эта вина не стоит, так сказать, в средоточии действия; в центре стоит сам виновный, ради которого извиняющий прощает. Прощение относится лишь к личности и никогда к предмету. <…> Когда извиняют несправедливость, то извиняют тому, кто ее совершил, что, естественно, ничего не меняет в том, что несправедливость была несправедливой. Если выражение все понять значит все простить вообще имеет какой-то смысл, то это правило – которое вовсе не обязательно должно тут вступать в игру – относится не к содеянному, а к совершившей проступок личности»[17].

Ханна Арендт говорит здесь о том парадоксе прощения, который является и в христианском правиле разделения греха и грешника. Несправедливость, грех, преступление, зло непростительны. Как бы мы ни входили в трудные обстоятельства и психологические тонкости, у нас никогда не появится твердых разумных и нравственных оснований для оправдания убийства, изнасилования, клеветы или воровства. Но всегда существует возможность простить (принять) того человека, который совершил непростительное (неприемлемое) действие.

Каковы бы ни были оттенки понимания пословицы «Понять – значит простить», мы можем быть ей благодарны уже за то, что она указывает нам на связь понимания и прощения: прощение предполагает работу ума и сердца, направленную на понимание человека, причинившего нам зло.

«Простить – значит забыть»

Это изречение столь же распространено, сколь спорно. Выбор между памятью и забвением в ситуации вины и обиды стоит очень остро. Как можно забыть о предательстве, разрушившем жизнь человека? Или о врачебной ошибке, которая убила ребенка? Или о преступлениях, оставивших страшный след в истории и генетической памяти целых народов? Не будет ли забвение в этом случае новым преступлением?

Об этом убедительно говорил Эли Визель, побывавший в Освенциме и Бухенвальде, выживший и много потрудившийся ради сохранения исторической памяти о холокосте. Он утверждал, что правосудие без памяти становится несправедливым, ложным, и уравнивал по степени безнравственности забвение прошлого с преступлениями, совершенными в Освенциме. С точки зрения Эли Визеля, забвение – окончательная победа врага.

Или другая ситуация, не столь масштабная и трагичная. Предположим, что речь идет только обо мне и я очень хочу простить кого-то, не желаю ему никакого зла, даже, наоборот, молюсь за него и прошу Господа о его спасении, но все же не могу забыть травматические события, связанные с этим человеком. Означает ли это, что я живу в непрощении?

В поисках ответа на такие вопросы мы придем к мысли, что прощение – это процесс, протекающий во времени, обладающий своей логикой и лишь отчасти зависящий от нашей воли. Психолог Марина Филоник выделяет следующие этапы и/или условия прощения[18].

• Честность и осознанность. Правда в том, что я обижаюсь.

• Желание простить. Я не помойка. Помойка у меня внутри, и я не хочу ее иметь.

• Попытка понять другого. Увидеть дальше своего носа.

• Прощение в контексте вечности. «Не осуди его, Господи!»

• Попытка посмотреть на человека глазами Бога. Встреча с Любовью.

Нам процесс прощения видится несколько иначе. Нисколько не подвергая сомнению ценность и необходимость богословских условий прощения (четвертого и пятого), мы считаем, что для христианина они строят горизонт прощения на всех его стадиях, от первой болевой реакции на обиду и до полного примирения, а для нехристианина эти аргументы просто не звучат. Тем не менее по непостижимой милости Божьей даже для людей, не знакомых с Евангелием и далеких от Церкви, опыт прощения возможен и реален.

Нам видится, что человек, совершающий работу прощения, должен пройти следующие стадии:

• Признать свои чувства: осознать свои негативные эмоции и дать им выход.

• Назвать вещи своими именами: понимание, размышление, анализ.

• Отпустить: прощение в узком смысле, отказ от обиды и обвинения.

• Жить на расстоянии: успокоение, исцеление памяти.

• Примириться: восстановить общение, забыть вину.

Процесс прощения начинается с признания своей раны и своих негативных чувств. Если мне хочется сохранить идеальный образ себя («Я – настоящая христианка, а христиане не обижаются, значит, и я должна быть выше этого. Я не обижаюсь. Просто уж очень она противная, эта NN, но такая она есть…»), у меня нет возможности работать над освобождением от разрушительных эмоций, которые от того, что мы их не признаем, не исчезают. Мы уже говорили о том, что Псалмы возмездия – это удивительный пример честности и смирения: человек, испытывающий гнев, ярость, обиду, злость, искренне изливает их перед Богом. Бога обмануть нельзя, скрыть от него нашу нечистоту не получится. Освобождение от греха начинается с его признания, а стяжание духа прощения – с осознания обиды и гнева.

Второй шаг – назвать вещи своими именами. Совершить переход от привычного и безответственного «он меня раздражает» к «я раздражаюсь», от «она меня обижает» к «я обижаюсь» нелегко, это потребует осознания и внутренней работы.

Нина, мать троих взрослеющих детей, сильно страдала, когда сын и дочки поздно возвращались от друзей или с прогулок, не сообщали по телефону о перемене своих планов и т. п. Провожая их в школу или в университет, она всегда спрашивала: «Когда ты будешь? В котором часу тебя ждать?» Если дети задерживались, ожидая их возвращения, она вспоминала факты криминальной хроники, тревожилась, не находила себе места от беспокойства. Когда они возвращались, напряжение часто разрешалось упреками, перерастающими в конфликты. Однажды на материнские «Неужели так трудно позвонить? Почему ты со мной совсем не считаешься? Откуда такая жестокость? Ведь я же беспокоюсь за вас!» сын ответил: «Мама, твоя тревога – это твоя проблема. Ее можешь решить только ты сама». Возмущению Нины не было пределов. Через некоторое время она решила обратиться к психологу, чтобы разрядить напряженность в семье. Во время работы наступил момент, когда Нина поняла, что в словах сына, показавшихся ей такими грубыми и безжалостными, была правда: можно создавать идеальные условия и стремиться устранить все внешние поводы для беспокойства, но, если не работать с тревожностью, она все равно будет проявляться.

На втором этапе работы прощения происходит размышление, оценка ситуации, и здесь вступают в силу справедливость, достоверность, нравственные критерии, трезвое рассмотрение событий во всех подробностях и с разных точек зрения. Если мы не поймем, что именно произошло, что конкретно мы прощаем, прощение вряд ли состоится.

Третий этап – собственно прощение. Вполне может быть, что мы еще чувствуем боль, еще не свободны от обиды и гнева. Но мы при этом не хотим мстить и взыскивать, не желаем зла тому, кто ранил нас. Напротив, перед лицом Бога (или перед лицом жизни, смерти, вечности – это зависит от нашей веры) мы прощаем его, отпускаем на волю, хотим ему добра. Если рана еще открыта, мы не готовы возобновить общение, но уже готовы признать право обидчика продолжать жизнь. Судьба его не в нашей власти, но мы хотим (или хотим хотеть), чтобы этот человек не мучился, не страдал под тяжестью своей вины, а жил, даже если мы в этой жизни никак не можем и не хотим участвовать. Совершается освобождение, отделение виновника и обиженного друг от друга. Мучительные узы обиды и вины разрешаются, мы постепенно обретаем свободу.

Четвертая стадия проходит на безопасном расстоянии друг от друга. Имеется в виду прежде всего внутренняя дистанция: если речь идет о товарищах по работе или членах одной семьи, расстаться физически, находиться в разных местах не всегда возможно. В любом случае проведение границ, сохранение дистанции может стать большим благом. На расстоянии можно успокоиться, залечить раны, вернуть душевное равновесие. Тишина и отсутствие вражды позволяют нам лучше понять прошлые события, увидеть в них то, что раньше, ослепленные болью и гневом, мы различить не могли. Иногда люди остаются на этом этапе навсегда: конфликтов и обид уже нет, но и полноценные отношения не восстанавливаются.

Вершина прощения – примирение, полное восстановление общения. Для тех, кто склонен к перфекционизму и формализму, скажем, что, если процесс прощения не вступил в эту стадию, оно все равно «считается». Святой Иоанн Златоуст говорит, что Господь и дела приемлет, и намерения целует. Значит, прощение с первого шага, когда я признаю его необходимость, и до последнего момента, когда мы с бывшим врагом радостно обнимаем друг друга, является настоящим и подлинным.

Прощение лишь отчасти зависит от нас. Тайна и риск прощения состоят в том, что в нем участвуют и Другой, и Бог, а мое желание и воля здесь определяют далеко не все. Смирение и трезвение – необходимые спутники на пути прощения. Если Бог даст, мы достигнем пятой ступени – примирения.

Здесь, в примирении, и расцветает то новое начало, о котором говорила Ханна Арендт. Сохраняя разумную дистанцию, я тем самым даю понять своему обидчику, что очень хорошо понимаю, на что он способен, и связываться с ним не хочу, побаиваюсь. Дистанция предполагает, во-первых, неверие в человека: я сомневаюсь в том, что он способен делать нравственные выводы и меняться. Во-вторых, она предполагает наличие у меня страха: память о перенесенной боли заставляет меня бояться новых ран.

Примирение, напротив, происходит из веры и бесстрашия. Делая шаг навстречу бывшему врагу, протягивая ему руку, я действительно полагаю новое начало. Я забываю старое и творю новые отношения доверия, дружбы, любви. Это безрассудный и рискованный шаг, но для достижения подлинного мира он необходим.

Вернемся снова к тому же больному вопросу: как забыть тяжкие преступления против человечества? Как забыть братьев наших, погибших в мировых войнах, в ГУЛаге и Освенциме? Разве не велит нам долг памяти знать о них, помнить и не молчать? Да, это так, но «только те, кто готов забыть о прошлом, смогут запомнить его правильно»[19]. К чистой памяти способен только тот, кто свободен от помрачающей взор ненависти, кто ищет и желает мира, радости, жизни.

В начале девяностых годов прошлого века Екатерина, многодетная мать из Москвы, участвовала в проекте по оказанию гуманитарной помощи, который назывался «От дома к дому». Он напрямую соединял нуждавшиеся в поддержке русские семьи с немецкими, готовыми ее оказать. Катя стала регулярно получать из Германии письма и посылки с разными полезными и хорошими вещами от человека по имени Ханс. В очередном письме Ханс написал, что участвовал во Второй мировой войне и стоял в оцеплении под Ленинградом. Катя похолодела: вся семья ее мамы погибла во время блокады. Она почувствовала, что не может больше принимать помощь от этого человека, но и не знала, как ему отказать. Решила посоветоваться с матерью. Катина мама сказала: «Напиши ему все как есть». Екатерина отправила письмо с благодарностью за сделанное, отказом от дальнейшей помощи и объяснением причин. Вскоре пришел ответ. Ханс писал, что его забрали на фронт восемнадцатилетним мальчишкой, и он тогда не понимал, что происходит, а если бы даже и понимал, уклониться от мобилизации было невозможно. Он рассказал, как стыдно и горько ему было, когда он узнал правду о войне, и закончил послание такими словами: «Я понимаю Вас и с уважением приму Ваш отказ продолжать со мной отношения. И все же я прошу Вас и Вашу маму: простите меня и разрешите помогать Вашей семье». Катя принесла это письмо матери, та внимательно прочла его, помолчала и сказала: «Я сама ему отвечу». Подарки от Ханса приходили еще некоторое время, а затем он написал, что стал плохо видеть и с трудом передвигается, поэтому присылать помощь больше не сможет, но распорядился ежемесячно отправлять в Россию денежные переводы. И прибавил: «Когда вы перестанете получать деньги, это будет означать, что я умер». Через несколько лет переводы прекратились.

Парадоксальным образом мы призваны помнить, забывая, и забывать, сохраняя память. Делая выбор в пользу одного забвения, мы предаем прошлое, заново хороним братьев своих, чья жизнь была уничтожена злом. Делая выбор в пользу одной только памяти, мы предаем будущее: «Яркое или смутное, воспоминание об акте исключения – это тоже форма исключения, разумеется, защитная, но не меняющая при этом своей сути. В моих воспоминаниях о грехах Другого он заперт как в темнице и лишен надежды на искупление; мы неразрывно связаны друг с другом, но наши отношения никогда не придут к примирению. Память о нанесенной обиде препятствует моему собственному искуплению. Пока о прошлом помнят, оно не уходит в прошлое, но остается частью настоящего. Рана, о которой помнят, не заживает»[20].

Следует учесть также, что с «долгом памяти» связано множество злоупотреблений. В общественной жизни политики конструируют определенные формы памяти, чтобы создавать выгодные им настроения и социальные ситуации. В частной жизни искажения памяти (например, упоение гореванием) разрушительно действуют на межличностные отношения.

Для христианина сильным аргументом в пользу забвения является то, что Сам Бог подает нам в этом пример, забывая наши грехи: …вложу законы Мои в сердца их, и в мыслях их напишу их, и грехов их и беззаконий их не воспомяну более (Евр. 10: 16–17). Это богословие божественного забвения нашло свое отражение в «Божественной комедии» Данте. Автор помещает на вершине горы Чистилища, «там, где душа восходит к омовенью, когда вина забытая спадет», Лету, мифологическую реку забвения. Прежде чем взлететь к небесам Рая, душа, заплатившая «оброк раскаянья, обильного слезами», принимает свыше дар забвения. Погрузившись в воды Леты, герой Данте забывает о своих винах и грехах, и тогда, свободный и готовый принять божественный свет, восходит в Рай.

Посмотрим на саму форму слова забыть: за-быть. Как закрасить или загладить: долго красил – и закрасил. Обида забыта, рана зажила. Старое прошло, теперь все новое.

У Ивана Бунина есть чудное стихотворение о прощении-забвении:

Мы встретились случайно, на углу. Я быстро шел – и вдруг как свет зарницы Вечернюю прорезал полумглу Сквозь черные лучистые ресницы. На ней был креп, прозрачный легкий газ Весенний ветер взвеял на мгновенье, Но на лице и в ярком свете глаз Я уловил былое оживленье. И ласково кивнула мне она, Слегка лицо от ветра наклонила И скрылась за углом… Была весна… Она меня простила – и забыла.

Что значит «забыла»? Ведь она увидела, узнала его, ласково поздоровалась с ним. Она помнит его, но забыла боль утраченной любви, страдания от разрыва отношений. Встреча их случилась на углу, на пересечении путей, каждый идет своей дорогой, они свободны от прошлого. Они встретились весной, и, хотя она одета в траур, светом и жизнью лучатся ее глаза и ее лицо. Веет весенний ветер, жизнь продолжается во всей полноте, и из этой полноты возможна ласка, возможен привет, тепло, легкий жест принятия и прощения.

Помнить (видеть, признавать, принимать) человека и забыть причиненное им зло – таков смысл прощения как забвения.

Глава 3 Просить прощения

Правила и нормы общества

После долгой зимы семья наконец-то приехала на дачу. Вокруг коробки, сумки, мама открывает окна, папа в гараже возится с инструментами. Пятилетний Сережа упоенно бегает по дому, находит небольшой мячик под кроватью, бросает его в стенку, мяч отлетает, мальчик радостно скачет на одной ноге, лавируя между сумками и пакетами, ловит мяч. Мама, не отрываясь от дел, говорит сыну: «Сережа, иди на улицу! Дома не играют с мячом!» Мальчик подбрасывает мяч под потолок, ловит его. Мама, чувствуя, что сын не слышит ее, повторяет: «Дома нельзя играть в мяч! Иди на улицу!» Сережа прицеливается и запускает мячик в светлое пятно на стене, мяч ударяется об угол шкафа, отскакивает и прямиком попадает в любимую мамину вазочку. Звон разбитого стекла… Мальчик на мгновение застывает, затем бросается к матери, обнимает ее ноги: «Мамочка, прости меня! Прости меня! Прости! Мамочка, прости меня!»

О чем просит этот мальчик, чего он хочет? Что им движет, какая эмоция, какое побуждение? Испытывает ли он чувство раскаяния? Можем предположить, что движут им стыд и страх. В свои пять лет он уже знает, что в помещении нельзя играть в мяч, что подвижные спортивные игры – занятие для улицы. Кроме того, мама напомнила ему об этом, а он сделал вид, будто не слышит. Так было нарушено два правила: не играть дома в мяч и слушаться маму. Вдобавок к этому Сережа случайно разбил тем самым мячом любимую мамину вазочку, то есть нанес ущерб любимому человеку, с которым он тесно связан и который, с его точки зрения, будет чрезвычайно огорчен потерей. Обычно нарушение правил и норм, принятых в обществе, и нанесение ущерба близким людям порождают у нас чувства страха, стыда и вины.

Девочка Ксюша четырех лет пришла домой с бабушкой после прогулки. Ура, дома гости: любимая тетя со своими двумя дочками. Ксюша снимает в прихожей курточку, радостно бежит в большую комнату, где на ковре сидит ее младшая двоюродная сестра Наташа, и – о ужас! – видит, что она в отсутствие хозяйки взяла ее новенькие игрушечные фигурки, бережно расставленные на столе сегодня утром в специальном порядке, и возится с ними на полу… Ксюша быстро бежит к Наташе, резко выхватывает у нее из рук одну фигурку, другую поднимает с ковра и отскакивает в угол комнаты. Наташа, испугавшись резкости кузины и лишившись игрушек, начинает плакать. Случайным свидетелем этой сцены оказалась мама Ксюши, зашедшая в комнату за посудой, чтобы накрыть на стол. Мама немедленно обращается к Ксюше: «Так нельзя делать. Видишь, ты обидела Наташу. Извинись. Попроси прощения. Наташа поиграет в игрушки и вернет тебе. Извинись!» – «Но это мои фигурки! Она взяла, не спросила!» – «Она еще маленькая, не понимает, а ты уже большая. Это твои игрушки, но дай ей поиграть на время. Она уйдет, и ты будешь делать что захочешь». Ксюша подходит к Наташе, протягивает игрушки: «На, поиграй на время! Потом я буду играть». Мама подсказывает Ксюше следующую фразу: «Наташа, прости меня, я не хотела тебя обидеть». Ксюша повторяет.

Судя по всему, Ксюша не чувствует никакой вины. Почему же она просит прощения? Ситуация для нее не очень понятна: Наташа схватила ее игрушки, она попробовала вернуть их себе, сестра расстроилась, расплакалась. Мама подсказывает, что надо делать, чтобы все успокоились: отдать фигурки «на время» и попросить прощения. Ксюша делает, как говорит мама, и ситуация устраивается, в доме снова воцаряется мир.

Эта история показывает, что для мамы, взрослого человека, очевидна необходимость попросить прощения, когда ты задел интересы другого человека – например, нарушил эмоциональный покой (Наташа же плачет!). Ксюше это пока непонятно, но, когда она следует совету мамы, она узнает это правило. Если внимательно присмотреться к нашей повседневности, мы увидим, что в основе всех наших взаимодействий с другими людьми лежит некий каркас определенных законов, которые в социальной психологии принято называть нормами и правилами.

Нормы – это декларируемые законы. Например, в общественном транспорте надо уступать место людям старшего возраста и беременным женщинам; в детском саду и в школе нельзя обижать младших; мужчинам нельзя нецензурно выражаться в присутствии детей и женщин.

К сожалению, нормы не всегда и не всеми выполняются, в любом обществе существует зазор между тем, что декларируется, и реальным поведением людей. Если этот зазор слишком велик (говорится одно, а делается всегда противоположное), такое общество тяготеет к развалу, распаду. Если разрыв между нормами и реальным поведением людей небольшой, то в обществе появляется большая цельность и слаженность, а его члены чувствуют удовлетворение своей жизнью.

С правилами немного сложнее, чем с нормами, потому что часть принятых правил мы осознаем, а другую – нет. Правила не формулируются и не декларируются как нормы, они как будто находятся внутри нас и руководят нашим поведением. Мы живем, общаемся с другими людьми, опираясь на укоренившиеся в нашем сознании правила. Они основываются на распространенных убеждениях и установках, «которые определяют, какое поведение разрешено, не разрешено и обязательно. <…> Правило существует, если большинство людей замечает и не одобряет его нарушения»[21]. Согласно этому постулату, мы обнаруживаем существование правила, если замечаем, что присутствующие люди не одобряют нарушение порядка, и это означает, что здесь проходит невидимая социальная граница, охраняемая правилом.

Девушка на лекции в вузе ищет нужные ей вещи в полиэтиленовом пакете, громкое шуршание которого нарушает тишину аудитории. Многие (но не все!) окружающие ее однокурсники несколько раздраженно поворачиваются к ней. По выражениям их лиц ясно, что они недовольны издаваемыми пакетом звуками. Девушка увлеченно продолжает заниматься своим делом, не замечая повышенного внимания к себе. Кто-то шепотом произносит: «Мы на лекции! Тише!» Девушка оглядывается, понимает, в чем дело, и откладывает пакет в сторону.

Подобные ситуации помогают нам обнаруживать наличие правила. Конечно, в вузах существуют нормы поведения на лекциях (к слову, лекция – строго регламентированная ситуация), где в то время, когда говорит лектор, все в аудитории должны молчать. Норма эта вполне оправдана, потому что иначе говорящего не будет слышно. Но ведь не существует нормы относительно того, с какими сумками и пакетами студенты должны приходить на занятия, как они должны обращаться со своими вещами, вынимать и убирать из сумок предметы, искать их, что, в каком количестве и как до́лжно раскладывать на столах. Все это регламентируется принятыми правилами, и если мы незнакомы с ними, то окружающие своими реакциями подскажут нам, в чем мы не правы. Человек, чувствительный к тому, что происходит вокруг него, быстро научается принятым правилам, в противном случае он будет часто попадать впросак.

Мы приходим в этот мир, не владея ни социальными умениями, ни культурными знаниями, не зная норм и правил, существующих в обществе, не обладая нравственными ценностями. Все эти ориентиры, необходимые для жизни, начинают формироваться с момента рождения благодаря общению с другими людьми. Не станем утверждать, что человек рождается как чистый лист, потому что в современной науке нет определенного мнения по этому вопросу. Однако несомненно, что, вырастая вне культуры, вне отношений с другими людьми, человек оказывается неспособным к полноценному общению, овладению языком, представлениями и навыками, принятыми в обществе, мыслительными операциями, культурным наследием. История знает немало примеров «детей-Маугли», росших вне социума с раннего детства, и никто из них так и не смог полноценно войти в общество, несмотря на то что в некоторых случаях доброжелатели и специалисты прикладывали к этому серьезные усилия.

Из аудиодневника воспитательницы группы продленного дня начальной школы:«Олечка – не очень организованный человек, но очаровательное существо. Иногда она может чему-нибудь поучить. Например, когда мы шли в столовую, Слава обидел Евгению Слободчикову. Женя обиделась и ушла вперед расстроенная. Слава не хотел ее обидеть, но обидел. Оля идет чинно и говорит: „Ну, раз обидел, Слава, так пошел бы, попросил бы прощения, сказал бы: „Евгения, извини, не хотел“, и она тебя простит». И Слава пошел и попросил прощения. И очень приятно, что это исходило не от нас с Надеждой Васильевной, а от Олечки».

Из общения с окружающими людьми и в первую очередь с родителями появляется, подобно физическому рождению, человеческая личность c определенной системой ценностей, установок, языком и умением взаимодействовать с другими людьми, владеющая принятыми нормами и правилами. Становление человека в обществе психологи называют социализацией. В основе социализации лежит общение между поколениями, между старшими и младшими. В психологической литературе любят цитировать французского психолога А. Пьерона[22], который как-то сказал, что если бы человечество вдруг лишилось взрослых людей, то оно потеряло бы все культурное наследие, потому что литература, живопись, технические устройства и другие культурные ценности оказались бы непознаваемыми для последующих поколений.

Когда речь идет о социализации, то психологи в первую очередь имеют в виду возраст от рождения до начала периода взрослости, потому что именно в это время человек осваивает схемы поведения, формирует основу системы ценностей.

Но современная психология рассматривает человека как динамическое существо, способное к изменениям на протяжении всей своей жизни, и сегодня специалисты говорят о том, что социализация завершается только с его уходом из этого мира. Ведь чтобы полноценно освоить культурное и социальное пространство, научиться свободно в нем ориентироваться, понимать и чувствовать взаимодействия с окружающими, принятые нормы и правила, человеку необходим большой опыт разнопланового общения с людьми всех возрастов. Проходя через разные ситуации, он обретает себя как личность. Социализация выполняет две основные задачи: формирование личности и передачу культуры от одного поколения другому. Так человек осваивает или присваивает нормы и правила, принятые в обществе.

Однако чувство вины – этот первый шаг на пути прощения, с которого мы начали наш рассказ, – может возникать и тогда, когда мы не нарушаем общепринятые нормы и правила. Все мы так или иначе задеваем интересы другого, неизбежно вторгаемся на его территорию, причиняем ему боль или неудобство. Как говорил Достоевский, все друг перед другом виноваты, а значит, все нуждаются в прощении.

Вина, стыд, страх, обида

Всем нам знакомы выражения типа: «Извините, я забыла сказать, что…», «Простите, но это никуда не годится!». Или такая ситуация: на Аничковом мосту в Петербурге молодые люди останавливают прохожего вопросом: «Простите, подскажите, где находится Малая Садовая? Мы что-то потерялись, никак не можем сообразить…»

Слова «простите», «извините» в этих обращениях являются простой формой вежливости, языковым клише. Как правило, ими сопровождаются просьбы, когда одна сторона занимает более слабую позицию, нуждается в помощи, зависит от доброй воли и «пожертвования» от другой (пожертвования временем, терпением, знаниями, комфортом и др.). Просьба о прощении всегда, даже в случае формальной вежливости, несет в себе хотя бы намек на признание своей слабости по отношению к Другому. Это признание является одним из барьеров к тому, чтобы просить прощения: мы испытываем страх оказаться во власти Другого, который может отказать, посмеяться и еще больше принизить просящего.

Обычно просьбу о прощении связывают с чувством вины. И само чувство вины, и просьба о прощении как возможность освобождения от него воспитываются, формируются за время социализации.

Относительно природы вины у психологов нет единого мнения: одни считают, что она имеет биологическую, генетическую основу, другие видят в ней продукт воспитания и культуры.

Нет единого мнения и о том, в каком возрасте она возникает. Например, психолог М. Кляйн полагает, что чувство вины появляется уже у младенца на основе смешанных чувств к матери в самые первые месяцы жизни[23]. Некоторые исследователи ведут начало формирования чувства вины от первой ситуации, когда взрослые говорят ребенку о необходимости попросить прощения за свой проступок. Обычно поначалу человек еще не только не испытывает чувства вины, но и считает себя правым, не понимает, почему он должен просить прощения. Часто в этих случаях ребенку предлагают встать на место другого. Ему сообщают о том, что он сделал что-то неправильно: «Извинись, потому что бабушка расстроилась», «Проси прощения, видишь, из-за тебя Миша плачет!», «Ты меня стукнул, мне больно. Попроси прощения, скажи, что больше так не будешь».

Итак, ребенок делает по отношению к другим людям что-то такое, чего, по их мнению, он делать не должен. Родители или другие взрослые говорят ему об этом. В зависимости от поступка, от особенностей семейных установок, характеров взрослых это послание ребенку, которое можно условно назвать «Ты виноват!», будет обладать разной степенью мягкости/строгости.

Таким образом, в основе чувства вины лежат реальные или воображаемые ожидания окружающих человека людей. Если человек знаком с этими ожиданиями и понимает, что нарушил их, то в детстве он скорее будет испытывать стыд или страх, а во взрослом возрасте, как правило, более глубокое нравственное чувство – чувство вины.

Из аудиодневника учительницы 5-го класса:«Вчера у нас было маленькое ЧП: в класс с физкультуры прибежала Лариса и стала плакать навзрыд. У меня никак не получалось выяснить, что случилось. Я ей сказала: „Успокаивайся, одевайся, мой руки, а потом расскажешь“. Когда она успокоилась и уже села делать уроки, я подошла к ней: „Лариса, может быть, расскажешь, что произошло?“ Она опять начала плакать, от нее ничего нельзя было добиться. Однако я выяснила, что Лариса обиделась на Катю. На уроке физкультуры Федор Денисович предложил классу разделиться на команды. Лариса должна была попасть в ту, где была Катя. Катя решила, что Лариса со своими слабыми физическими данными испортит картину соревнований, и стала ее выгонять. Ларису это обидело до глубины души, и она убежала. Не хочется, чтобы после этого случая Лариса отказалась ходить на физкультуру. Я поговорила с ее мамой, попросила, чтобы она сгладила ситуацию. Потом поговорила с Катей, но она своей вины не чувствовала, поэтому я попросила ее папу, чтобы он рассказал все маме, а мама поговорила бы с Катей о том, что нельзя ранить других людей».

Переживание чувства вины связано с развитием личности человека, с формированием моральных установок и норм поведения. Психолог Д. Осьюбел выдвинул три предпосылки формирования чувства вины: признание принятых моральных ценностей, их освоение и способность к самокритике, развитая настолько, чтобы уловить противоречия между этими усвоенными ценностями и реальным поведением[24].

Вина помогает нам внимательнее относиться к положению других людей, избегать нанесения ущерба окружающим. Ее избыток превращается в комплекс вины – переживание, разрушающее своего носителя. Такой человек чувствует вину даже в тех ситуациях, к которым не имеет никакого отношения. Ощущение виновности становится устойчивым состоянием или даже чертой личности. Как правило, раскаяние, просьба о прощении приносят ему лишь временное облегчение, после которого наступает новый виток самообвинений.

Из аудиодневника учительницы 2-го класса:«Катя пришла в нашу школу в этом году. Меня поражает ее закрытость. Она боится поднять глаза, не может смотреть прямо в глаза. Она все время чувствует себя виноватой, словно что-то сделала неправильно, что-то сказала не так, не так села. В ней видна зажатость и неуверенность в себе. И несамостоятельность. Катя все делает по образцу. Она понимает материал, но может подать его только тогда, когда я держу ее за руку. Самостоятельность ее пугает. Когда нужно выбрать самой, она отказывается: „Я не знаю!“».

Некоторые психологи считают, что в основе чувства вины лежит страх перед наказанием. Если человека часто порицали или наказывали в детстве, со временем у него появятся установки и представления, даже мысленное нарушение которых вызывает чувство вины.

Например, такие искаженные представления наблюдаются у обладателей «комплекса отличника». Для таких учащихся главное – получить самую высокую отметку по предмету.

Одна женщина вспоминала: она всегда знала, что должна учиться только на «отлично», потому что однажды, еще в начальной школе, когда она получила четверку и мама за обедом сообщила об этом отцу, он на нее так посмотрел, что она была готова «провалиться от стыда под землю». В тот момент моя собеседница поняла, что никакие другие отметки, кроме пятерок, домой приносить нельзя.

Другая яркая история, связанная с комплексом отличника. На заочном отделении факультета психологии РХГА училась молодая женщина, она получала второе высшее образование. В ее арсенале уже имелись два красных диплома – школьный и вузовский. Она исправно посещала лекции и хорошо готовилась к семинарским занятиям.

На третьем курсе по одному из предметов она неожиданно выбрала минимальный объем заданий, который не мог быть оценен выше чем «удовлетворительно». Свой выбор она объяснила так: ей захотелось получить хотя бы одну тройку в жизни. Она рассказала, что раньше думала, что отметка – это самое главное в учебе, а те, кто не учится на «отлично» – глупые, недоразвитые люди. Внезапно она открыла для себя, что в ее нынешней группе много умных, глубоких людей, которые рассуждают иначе, чем она, и в учебе стремятся не к получению пятерок, а к чему-то другому. Первую тройку в своей жизни наша героиня обрела как отказ от сложившихся установок.

Промежуточным звеном, предтечей чувства вины является стыд. В отличие от вины стыд ориентирован на мнение окружающих. Стыдно бывает перед другими людьми, а вину мы чувствуем перед собой. Поэтому иногда вину называют «внутренним стыдом», а стыд – тревогой за свою репутацию. Психолог Е. П. Ильин определяет стыд как «реакцию на оценку себя глазами других»[25], которая сопровождается переживанием смущения. Стыд и вина соседствуют друг с другом, и часто бывает сложно отделить одно от другого.

Из аудиодневника учительницы 2-го класса:«Аня раньше выкрикивала на уроках, перебивала товарищей, сейчас делает это значительно реже… Я часто говорила ей: „Стыдно перебивать“. Она краснела, улыбалась виновато. Было видно, что не со зла, не специально, не хотела обидеть».

Случай из исследования Н. Менх[26] (рассказывает взрослый мужчина): «В детстве я каждое лето ездил к бабушке в деревню, и мы с ребятами часто ходили купаться на озеро. Мне было тогда лет десять, но плавать я не умел, да и до сих пор не умею. Моя соседка хорошо плавала, и я решил как-то увязаться за ней. На полпути стал тонуть. Девочка схватила меня и дотянула до берега. Дома я побоялся рассказать об этом родителям. Девочку не поблагодарил. Мне было стыдно. Лето прошло, я уехал, больше мы не виделись. До сих пор чувствую свою вину перед ней».

Обида – еще одно чувство, рука об руку с которым идет вина. Психологи считают, что невыраженная обида может переходить в вину, и иногда обида появляется как защитная реакция на неосознанное чувство вины. Два эти чувства – вина и обида – нередко дополняют друг друга и приносят страдания человеку, в душе которого они поселились.

Из аудиодневника учительницы 6-го класса: «У Оли появилась страшная обида на мальчиков. Мы выступали у первоклашек с баснями, а ее партнеры, которых она сама выбрала, Гриша и Миша, не выучили слова. Оля знала свой текст и осталась не у дел. Я сказала: „Знаешь, это не только вина мальчиков, но и твоя вина как диспетчера: ты не собрала их, не организовала“. Думаю, в следующий раз они или не будут объединяться вместе или выступят лучше всех».

Интересно, что в этом отрывке дневника учительница рассказывает, как заменила обиду девочки чувством вины, переключив ее внимание с того, что не сделали мальчики, на то, чего не сделала она сама.

Рядом с обидой всегда присутствует чувство вины, хотя оно может быть в разной степени осознанным, выраженным и по-разному направленным. Именно поэтому, когда мы стараемся освободиться от одного из этих чувств, приходит освобождение и от другого.

Итак, как мы поняли, в нашей культуре установлена норма и правило, помогающее исправить ситуацию в том случае, если люди осознанно или неосознанно наносят друг другу ущерб и отношения между сторонами грозят ухудшиться или уже испортились, – это просьба о прощении.

Как и почему мы просим прощения

Мотивы просьбы о прощении могут быть разными: искреннее раскаяние или желание избавиться от чувства вины, стыда или страха. Кроме того, просьба о прощении может быть никак не связана с чувствами, то есть просящий, предполагая (или зная), что другому человеку нанесен ущерб, может попросить прощения, чтобы сохранить добрые отношения.

Просьба о прощении может сопровождаться объяснением мотивов поступка, но необязательно. Все зависит от особенностей ситуации, от того, какими качествами обладают и в каких отношениях состоят люди, в ней участвующие.

Участникам исследовательского проекта был задан вопрос: «Для того чтобы простить обидчика, важны ли вам объяснения мотивов его поступка? Почему?»[27]

50 % опрошенных ответили: иногда. Оказалось, что им это важно по разным причинам.

• Чтобы понять, почему человек так поступил.

• Я должен знать, за что прощаю. Я не могу простить то, в чем он не виноват предо мной.

• Порой, когда человек объяснит свое поведение, я понимаю, что сама спровоцировала его, или ставлю себя на его место и понимаю, что, возможно, поступила бы так же.

• Чтобы сравнить его объяснения со своим пониманием его поведения.

• Может быть, он не мог поступить иначе, и я быстрее прощу.

• Чтобы в будущем такого не случилось.

• Чтобы понять, почему ему пришлось обидеть меня.

• Хочу разобраться в ситуации, почему человек нанес мне обиду, может быть, я когда-то обидела его и не попросила прощения.

• Если не объяснит, найду объяснение его поступку сама.

• Чтобы быстрее понять и простить.

25 % ответили: всегда.

• Чтобы мне стало ясно, можно ли было поступить иначе или ничего изменить нельзя.

• Хочется узнать мотивы его поступка, тогда мне будет легче его простить.

• Все проблемы из-за незнания…

• Потому, что этот человек не прав.

• Без объяснений не понять, почему он так поступил.

• Иначе человек не осознает, что поступил бесчинно и будет считать, что так и должно быть.

• Чтобы он понял, что обидел меня.

25 % ответили: никогда.

• Не люблю оправданий.

• Если Бог открыл ситуацию, то зачем мне становиться судьей и следователем?

• Зачем мне это?

• Для меня это неважно.

• Простили и забыли, не нужно заново проживать обидный поступок.

• Человек может сказать неправду, смысла нет.

• Это его проблемы, он сам себе должен ответить.

Ответы на вопросы анкеты разделили участников исследования на три группы.

Вариант «иногда» чаще всего выбирали те люди, кому важно понять обидчика, чтобы простить, и в дополнение поразмышлять над своей ролью в сложившейся ситуации.

«Никогда» отвечали те, для кого акт прощения является ценностью сам по себе, эти люди предоставляют другому человеку полную меру свободы и ответственности за свои поступки.

«Всегда» выбрали либо те, для кого важно знать, что движет обидчиком, либо люди, в чьих ответах присутствует нотка «справедливого возмездия».

Объяснение совершенного поступка часто бывает значимо для получения прощения, но не менее важно, чтобы объяснение не выглядело оправданием. Лучше честно признать: «В свое оправдание могу лишь сказать, что…»

Нет точных рекомендаций относительно того, сколько времени должно пройти с момента происшествия до просьбы о прощении, чтобы она повлияла на ситуацию наилучшим образом, исправила ее. Считается, что просьбу о прощении не стоит откладывать больше трех дней, особенно если инцидент вызвал неприятные чувства: они обычно нарастают, и чем дальше откладывается объяснение, тем сложнее прощающему человеку будет избавиться от этих чувств. Однако это правило иногда работает и в обратном порядке: слишком сильным чувствам лучше дать успокоиться, прежде чем обращаться с просьбой о прощении.

Нельзя допускать, чтобы в просьбе о прощении звучали требования и обвинения. Если ситуация нуждается в дальнейшем обсуждении и каких-то изменениях, лучше отложить этот разговор на некоторое время, то есть отделить просьбу и возможное получение прощения от выяснения отношений. Почему это важно? Потому что, во-первых, требования и обвинения перечеркивают просьбу о прощении, а признание неправоты (вины) перетекает в демонстрацию обиды. Во-вторых, прощение часто требует времени, особенно если были задеты чувства участников ситуации. Если просьба о прощении не была принята, то в случае тактичного и искреннего обращения прощение может прийти через какое-то время, то есть к началу нового обсуждения проблемы оно уже будет получено.

Фразы, позволяющие выразить просьбу о прощении:

– Мне очень жаль…

– Я сожалению о произошедшем…

– Сожалею о случившемся…

– Я был(а) не прав(а)…

– Пожалуйста, простите меня.

– Как я могу загладить свою вину?

– Что я могу сделать, чтобы исправить положение?

– Могу ли я что-нибудь сделать, чтобы выправить ситуацию?

Считается, что правильно сложенная просьба о прощении должна содержать в себе: во-первых, однозначно выраженное сожаление о происшедшем; во-вторых, признание тех моментов, которые требуется простить; в-третьих, в случае, если другая сторона испытывает неприятные чувства (гнев, уныние, злость, обиду и др.), признание этих чувств; в-четвертых, собственно просьбу о прощении и, наконец, вопрос или предложение о возмещении ущерба.

Из аудиодневника воспитательницы группы продленного дня начальной школы:«Сегодня я обнаружила еще одного фантазера и опять попалась на своей доверчивости. Смешная история. Немного чувствую свою вину. Когда мы разбирали успехи ребят, пришла мама Пети и стала сетовать, что он плохо знает английский язык. Я ее успокоила, сказала, что мы все обеспокоены уровнем английского у Пети и работаем в этом направлении. А потом, чтобы привлечь мальчика к нашему разговору, я сказала: „Петя, что же ты английский не учишь? Ты же хотел два языка за один год выучить: английский и иврит“. Мама: „А зачем ему иврит?“ – „Как же, Петя сказал, что через год вы уедете в Израиль. Он нам с Надеждой Андреевной так говорил“. Вижу, лицо мамы изменилось: вытянулось, глаза расширились. „Вы никуда не уезжаете?“ Она отвечает: „В первый раз слышу. Петя, ты куда уезжаешь? С кем?“ На что Петя отвечает ангельским голоском: „С тобой, мамочка“. Я говорю: „Он даже сказал, что, когда вырастет, пригласит нас с Надеждой Андреевной в гости“. Потом они ушли, но Петя за чем-то вернулся в класс. Мне было неудобно перед ним. Я говорю: „Петя, ты прости меня, пожалуйста, за то, что я выдала тебя маме, я не знала, что это секрет“. На что Петя ответил: „Да ладно, Мария Сергеевна!“ Типа что с вас взять, язык у вас длинный, вы такая болтливая, я вам доверил, а вы меня подвели».

Просьба о прощении – это принятая в обществе практика, позволяющая признать и исправить нарушение норм и правил, восстановить мир и добрые отношения. Просить прощения мы научаемся, оказываясь в неловких ситуациях. Есть люди, которые легко и свободно просят прощения, и есть те, для кого этот шаг представляет трудность. Встречаются даже такие, которые говорят: «Я никогда не прошу прощения! Это глупо, и я не вижу в этом нужды».

Исследования в этой области показывают, что мужчины чаще, чем женщины, испытывают сложности в обращении с просьбой о прощении. А если внимательно присмотреться к людям разных возрастов, то мы увидим, что дети часто просто не умеют просить прощения, а подростки однозначно связывают такую просьбу со своим внутренним состоянием и зачастую отказываются это делать, если не считают себя виноватыми, не испытывают чувства вины: «Ну и что, что она плачет?! Я-то здесь при чем?»

Почему же иногда нам бывает так трудно попросить прощения?

Первая причина связана с тем, что некоторые люди просто не научены этой практике. Они теряются в ситуациях вины, потому что абсолютно не владеют ими. Бывает и так, что принятые в семье формы просьб о прощении не соответствуют практикам, распространенным в обществе, и тогда, оказавшись за границами привычного пространства, человек как бы лишается знакомого ему инструмента, а другими техниками не владеет. Например, встречаются семьи, в которых просьба о прощении всегда выражается без слов, и в сложной ситуации, когда кто-то оказывается виноват и требуется признание вины, жест, поступок заменяют словесные формулировки, все всё понимают, и мир в семье торжествует. Таким людям будет сложно просить прощения, если его потребуется оформить в слова.

Вторая причина заключается в том, что просящий всегда ставит того, к кому он обращается, в более высокое положение по сравнению с собой. Для некоторых людей просить прощения означает унизить себя, признать свою слабость.

Третья причина связана со страхом быть непонятным или опасением возможной огласки. Ведь просьба о прощении – всегда публичное действие, даже если публику составляет всего один человек. Кого-то страшит признание ответственности за проступок. Кого-то пугает то, что другая сторона может начать упрекать и использовать в своих интересах признанную виновность. Шаг к прощению часто означает преодоление барьера, и для этого надо набраться храбрости.

Просьба о прощении – великое оружие, исцеляющее наши отношения с другими людьми. Как и любое оружие, оно требует аккуратного использования, то есть мы должны применять его в тех ситуациях, которым оно соответствует. Человек, испытывающий комплекс вины, просит о прощении на каждом шагу, вызывая неловкость и напряженность у тех, с кем общается. Другую крайность представляют люди, которые никогда не обращаются с такой просьбой, даже в тех случаях, когда это необходимо.

Признавать свою вину перед собой и другими может только зрелая личность. Ведь в этот момент мы берем на себя ответственность за случившееся, признаем себя свободным человеком, который влияет на свою жизнь, признаем жизнетворчество в своей судьбе. Постыдное событие произошло не случайно («так получилось», «обстоятельства так сложились», «жизнь меня подставила»), а благодаря моим действиям, моему авторству, моему вкладу: «Предъявить обвинение можно лишь относительно поступков, вмененных тому или иному субъекту, признающему себя их подлинным автором»[28].

Итак, просьба о прощении позволяет сглаживать или полностью изменять ситуацию, в которой был нанесен ущерб и возникло нарушение, искривление отношений. Этот ущерб мог быть объективным или мнимым, но, если он сопровождался тяжелыми чувствами, акт прощения необходим.

Просьба о прощении – это обращение провинившейся стороны с признанием своей неправоты, сожалением о ней и предложением о восстановлении отношений. Она важна для того, кто понес ущерб, потому что облегчает прощение: если обидчик попросил о нем, то простить его будет гораздо проще. Она очень ценна и для обидчика, потому что позволяет исправить положение, которое вольно или невольно им было нарушено, позволяет избавиться от чувств вины и стыда, открывает перспективу роста благодаря возможности признания своего несовершенства и надежде на изменение.

Глава 4 Простить себя

Зачем нужно прощать себя?

Участникам исследовательского проекта был задан вопрос: «Что вы чувствуете, если не прощаете самого себя?» Результаты показали такую картину: вину (99 % опрошенных), злость (80 %), печаль (77 %), тоску (71 %), раздражение (66 %), разочарование (62 %), подавленность (58 %), грусть (53 %), депрессию (53 %), раскаяние (42 %), пустоту (42 %), душевную боль (34 %), сожаление (34 %), гнев (34 %), ненависть (29 %), смущение (17 %), обиду (14 %), безразличие (1,4 %), вспыльчивость (1,4 %)

Следующий вопрос: «О чем вы думаете, когда не прощаете самого/саму себя? Какие мысли вас посещают?»

• Выпить бы рюмочку водочки.

• Страшные мысли, чувство безысходности.

• Стараюсь не думать.

• Я никчемна, не приспособлена, безынициативна.

• Почему я не могла тогда просто промолчать?!

• Делаю выводы.

• Эх! Надо было бы поступить по-другому. Но что теперь сделаешь?

• Самое острое в этот момент – чувство вины, с которым тяжелее всего бороться.

• Как изменить ситуацию?

• Какой я идиот!

• Все можно было сделать иначе…

• Надо исправляться.

• Прокручиваю в голове ситуацию, чтобы найти свои ошибки, исправить и не повторять.

• Хочется плакать и прижать к себе того, кого обидела, все вернуть назад.

• Нужно помолиться.

• Зачем я так поступила, ведь они меня любят?

• Сожалею, что поступила неправильно.

• Что можно сделать, чтобы изменить ситуацию?

• Думаю, что нужно как-то извиниться перед человеком.

Православные люди в ответ на рассуждения о необходимости прощать себя чаще всего задают два вопроса. Первый: «Зачем прощать себя? Ведь мы грешим на каждом шагу, и единственное, что мы можем сделать, это осознать свои грехи и каяться, каяться, каяться… Наша природа искажена, и как мы можем избавиться от чувства вины, если грех является частью нашей жизни?» Второй вопрос: «Как можно избавиться от чувства вины, когда я совершил такое?! То, что я сделал, ужасно. Это невозможно простить. И жить с этим невозможно».

Пожалуй, последние слова «жить с этим невозможно» являются ключевыми в этом тихом крике боли. Ответ прост, хотя дорога может оказаться долгой: простить себя необходимо для того, чтобы жить дальше, жить полноценной жизнью, дарованной нам Господом.

Итак, зачем же прощать себя? Этот вопрос можно поставить иначе: почему мы не прощаем себя? Что нам дает непрощение? Для чего оно нам нужно? Какую психологическую задачу выполняет непрощение? Что мы получаем, сохраняя, взращивая и укрепляя в себе чувство вины? Честный ответ на эти вопросы может стать неожиданным.

Молодая симпатичная женщина 28 лет пришла на консультацию к психологу с такой проблемой: она хотела бы выйти замуж, создать семью, но у нее никак не получается – отношения с мужчинами не складываются. В разговоре выясняется, что она испытывает сильное чувство вины, считает себя прелюбодейкой из-за того, что ее иногда посещают мысли о близких отношениях. Одновременно она злится на мужчин и избегает их. Все эти чувства наша героиня признает, называет своими именами и точно описывает свое состояние. Почему же оно возникло? Несколько воспоминаний позволили найти его причину. Один из самых ярких случаев произошел два года назад во время весенней корпоративной поездки за город. Собрались всем рабочим коллективом, жарили шашлычки на костре, пели песни, шутили, играли в спортивные игры. Туда и обратно ехали на заказном автобусе – подарок администрации фирмы. На обратном пути к нашей героине подсел коллега, с которым у нее были приятельские отношения, обнял за талию. Когда она попыталась отстраниться, он прошептал: «Я просто руки погрею». Так они и ехали более часа, крепко обнявшись в вечерней полутьме автобуса.

Этот случай породил у нашей героини жесточайшее чувство вины. Коллега женат, у него маленький ребенок. Почему она разрешила себе и ему так себя вести?! Батюшка отреагировал на ее рассказ о случившемся шумно: «Палками, палками его гони! Никогда больше не подпускай к себе!» Ее собственные размышления были еще более неутешительными: «Это же я ему позволила, значит, я и виновата!»

После этой истории она начала избегать дружеского общения с коллегами-мужчинами, опасаясь дать повод темным мыслям. Мужчины стали вызывать у нее злость, раздражение и одновременно страх. Отношения с коллегой, ставшим причиной смуты, совершенно расстроились, стали напряженными, наша героиня начала избегать его. При этом она была обижена и раздражена на то, что ему «хоть бы хны», он уже забыл тот случай, тогда как она постоянно мучается.

На уточняющие вопросы и комментарии психолога она отвечала: «Это же грех! Как же иначе? Как можно простить это себе? Почему я вызвала у него такое желание, почему я не остановила его, почему позволила? Из-за чего мужчины иногда бросают на меня похотливые взгляды? Это я виновата, я что-то делаю не так, веду себя нескромно, во мне есть порок, который необходимо искоренить! Я попускаю и провоцирую такое поведение мужчин. Я виновата!»

Мы уже говорили о том, что чувство вины часто сопровождается целым набором страхов. Их появление связано с переживаниями вины в детстве. Это чувство появляется у ребенка, когда мама или другой взрослый ругают, наказывают, как бы отталкивают малыша в нежелательных ситуациях. Поэтому чувство вины в его душе сопровождается страхом быть покинутым, поруганным. И если в детстве человек сначала пугается, а потом чувствует себя виноватым, то во взрослой жизни часто случается наоборот: сначала появляется чувство вины, которое пробуждает страхи. Сохраняя в себе эту виновность, мы часто поддерживаем их и умножаем.

В приведенной истории страх общения с мужчинами, как и множество других социальных страхов, усилился у нашей героини с укреплением разрушительного (специалисты скажут – невротического) чувства вины. У нее появились злость и раздражение, направленные на мужчин, что тоже понятно, поскольку чувство вины обычно блокирует или искажает общение с тем, по отношению к кому мы его испытываем. Ответственность за ситуацию женщина перекладывает на судьбу или на значимого Другого: «Почему в моей жизни так происходит? Это мама виновата, что у меня не складываются отношения с людьми! И отец виноват, потому что он ушел от нас, бросил и никогда по-настоящему мной не интересовался!»

Наша героиня искренне ответила на вопрос, почему она не хочет простить себя. Во-первых, сохранение чувства вины поддерживает уверенность в том, что она «настоящий православный человек, имеющий твердую моральную позицию». Во-вторых, это чувство позволяет держаться подальше от мужчин, не вступать с ними в сомнительные светские отношения, которые неизвестно куда могут завести. В-третьих, вина помогает держать «в узде» помыслы, которые, с ее точки зрения, греховны. Иначе говоря, чувство вины создает иллюзию контроля внешней и внутренней жизни, а еще – подпитывает болезненную религиозность. Ведь если рассматривать ситуацию с христианской точки зрения, встает вопрос: есть ли место для Бога в жизненной ситуации человека, целиком находящегося под колпаком чувства вины?

Выходом из этого тупика для нашей героини будет работа со своими чувствами. Во-первых, ей нужно простить себя, освободиться от чувства вины. Поскольку любая ситуация может быть воспринята нами как опыт жизненного научения, этот урок – нежелательность тесных телесных контактов с посторонним мужчиной – можно просто взять в дальнейшем на вооружение. Есть в этой ситуации и момент, вселяющий оптимизм: эта молодая женщина нравится мужчинам, а значит, ее шансы выйти замуж и создать семью высоки. Во-вторых, другим важным направлением работы с чувствами будет осторожное высвобождение, признание подавленных негативных эмоций по отношению к мужчинам. Возможно, они связаны с неоправдавшимися ожиданиями. Целительно будет осознать происхождение этих чувств. Еще один ресурс преодоления сложившейся ситуации заключен в работе этой женщины с собственными ожиданиями – от самой себя и своей жизни.

Вот история другого человека, который пришел на консультацию к психологу.

Пятидесятилетняя женщина обратилась с проблемой, появившейся в отношениях с детьми. Но во время консультации обозначилась еще одна важная для обсуждения тема. Женщина рассказала, что часто впадает в состояние уныния, вспоминая о том, что она натворила в жизни: на протяжении восьми лет она работала медсестрой в больнице и помогала делать аборты. Позже она пришла к вере, воцерковилась и, конечно, уволилась. С тех пор прошло более пятнадцати лет. Конечно, она много раз каялась в содеянном, ездила по святым местам, разговаривала со священниками. Иногда после таких бесед она чувствовала умиротворение, радость, чувство вины ослабевало, но потом возвращалось. Она снова вспоминала постыдное прошлое, представлявшееся ей большим грехом, который забывать нельзя. У нее часто случаются депрессии, она постоянно чувствует упадок сил и думает о том, как она могла совершать такие злодеяния, почему Господь ей попустил: «Это невозможно себе простить! И жить с этим невозможно. Вот я и мучаюсь».

Мучается эта женщина, ее дети и муж. Найдутся люди, которые в этом море негатива узрят «Божий промысел наказания за содеянное». Но ведь христианство – это религия радости и Божьей благодати, живущей в сердце человека, и хранить в своем сердце важно именно эту радость о Господе. Однако вместо этого наша героиня погружается в безысходное состояние уныния и печали, она как бы находится на цепи у содеянного в прошлом зла. Или она сама не хочет себя отпустить?

Что можно сделать в ситуации, когда жизнь человека омрачена памятью о тяжком грехе? Несомненно, против неизбывного непреходящего чувства вины найдется и лекарство – дело, которое во славу Господню поможет освободиться от тяжелых переживаний, принесет радость и удовлетворение от того, что наступило время, когда все делается как надо, и можно жить в ладу с Господом, с самим собой и другими людьми.

Главные герои романа отца Александра Торика «Флавиан» Алексей и его жена Ирина пять раз делали аборты. В конце истории в их семье – пятеро усыновленных детей. Кто-то из раскаявшихся идет в женскую консультацию отговаривать женщин от неверного шага, кто-то помогает молодым мамам, оказавшимся в сложной жизненной ситуации, кто-то работает в хосписе, кто-то служит волонтером в детском доме или тюрьме, кто-то помогает семьям с особенными детьми или поддерживает уже взрослых людей, имеющих инвалидность. Служений много.

Если человек не может освободиться от гнетущего чувства вины, от тоски и уныния, можно задать себе вопрос: что я могу сделать, чтобы искупить содеянное? Честный ответ поможет найти решение. Страждущих много. Что я могу делать, чтобы приносить радость другим людям и самой жить радостно и свободно?

К служению людям и – шире – к альтруизму нас приводят разные мотивы, и болезненное, разрушающее чувство вины – один из самых распространенных. Обычно в психологической литературе этот мотив оценивается как низкий. Предполагается, что люди, движимые им, не сумели решить свою проблему, а значит, они личностно незрелы. Но мы знаем немало примеров из жизни, когда человек начинает заниматься служением, не осознавая свое чувство вины, и через какое-то время начинает чувствовать его, освобождается от этого груза, а затем делает сознательный выбор, продолжать ли ему заниматься безвозмездной, часто неблагодарной работой. Осознанность принятия решения, понимание собственных мотивов говорят как раз о зрелости личности. Но и в том случае, если выбор был сделан под влиянием налегающего чувства вины, путь служения тоже часто оказывается целительным.

Чем же различаются служащие, освободившиеся от болезненной вины, и те, кто еще находится под ее бременем? Кто свободен от этого чувства, тот более жизнерадостен, менее склонен вязнуть в негативных эмоциях других людей, более трезво рассчитывает свои силы и возможности и в то же время быстрее отзывается на призывы о помощи, взвешивая и предлагая конструктивные решения.

И снова – несколько интересных наблюдений, сделанных по результатам исследовательского проекта, о котором мы уже упоминали. На вопрос «Когда вы прощаете самого себя, становитесь ли вы морально сильнее или слабее?» 74 процента респондентов выбрали ответ: «Сильнее». Поясняя свой выбор, они написали следующее:

• На ошибках мы учимся.

• Я чище смотрю на мир.

• Меня не терзают тяжелые мысли.

• Для кого-то «колючки» на дороге жизни важны, а для меня нет.

• Я становлюсь мудрее.

• Реально осознаешь свои силы и возможности, свои перспективы.

• Суть самого прощения – сила, поэтому, прощая, я становлюсь только сильнее.

• Чтобы простить, нужна сила духа.

• Отрицательный опыт – тоже опыт.

• Я не забываю причины. И если прощаю себя, то прощаю, «отработав» вину многократно. А потом учусь не делать того, за что мне будет стыдно.

• Расту духовно.

• Прощение самого себя дает мне новые силы, волю, характер.

• Прежде чем простить себя, переступаешь через преграды и тем самым становишься сильнее.

• Я смогла преодолеть свою ошибку и смогла ее же исправить.

• Простить себя сложнее, чем другого человека.

• Веришь, что в тебе много доброго и хорошего.

• Трудности в жизни человека делают его сильнее.

• Нашла в себе силы убрать лишнее и не уподобляться этому.

• Преодоление себя, победа над унынием дает человеку внутреннюю силу.

• Прощаешь себя, значит, можешь понять и простить других.

• Перехожу на новую ступень развития.

• Пройдя через испытание, человек будет более подготовлен к новым, он становится сильнее. И к людям он становиться более снисходительным.

• Свобода делает меня сильнее.

Замечательной иллюстрацией к разговору об освобождающей силе прощения себя является история еще одной героини.

Сорокалетняя замужняя женщина, мать двоих детей, по образованию дефектолог, работает с особенными детьми в детском доме. Во время консультации она неожиданно вспомнила давно забытую историю о том, как в школьные годы серьезно обидела одноклассницу, девочку-инвалида, и не стала просить прощения, хотя взрослые настаивали на этом. Воспоминание было ярким, подробным. Переживание и проживание воспоминания продолжалось несколько недель. В результате женщина смогла простить себя и пришла к выводу, что выбирала профессию под давлением бессознательного чувства вины, связанного с этим школьным случаем. Внезапно она ощутила, что свободна от «обязательств» перед своей работой. Какое-то время она жила в состоянии открывшихся новых возможностей, но потом сделала выбор остаться на прежнем месте. И это уже был шаг личностно и эмоционально зрелого человека. Теперь она несколько иначе стала представлять свою роль в отношениях с брошенными родителями детьми. У нее появилось более трезвое видение ситуаций, и, когда речь заходила об устройстве детских жизней, ее действия стали более разумными и конструктивными. Позже она рассказывала, что стала острее ощущать милосердие и сочувствие, сохраняя при этом чувство такта, тогда как раньше ее захлестывали сильные неуправляемые эмоции. Она стала больше времени уделять своей семье, мужу, ценить время, проведенное вместе.

Итак, гнет вины замыкает нас на переживании собственной виновности и разрушает отношения с людьми. Прощая себя, мы приобретаем внутреннюю свободу и радость жизни. Тогда мы сможем осознанно делиться добрыми чувствами с другими людьми во искупление своих проступков.

Типы вины

Виной психологи называют чувство, эмоцию или психическое состояние, в котором оказывается человек, нарушивший нравственные нормы и правила. Здоровое чувство вины связано с совестью, оно пробуждает ее «голос». Однако существуют и искривленные формы вины, направленные не на пробуждение совести, а на поддержание болезненных, разрушительных состояний.

Самая распространенная классификация включает три типа вины: настоящая (истинная), комплекс вины (эти переживания называют еще невротическими, разрушительными) и вина жизнетворчества или экзистенциальная вина. Рассмотрим каждый из них.

Истинная вина

Из исследования Н. Менх (рассказывает взрослый мужчина):«Когда моя жена была беременна вторым ребенком, я очень хотел мальчика, а родилась девочка. Я так разозлился, что, пока жена лежала в роддоме, ни разу ее не навестил. Теперь виню себя за это. А дочь выросла прекрасная».

Истинная, настоящая вина – здоровое и естественное переживание, которое возникает, когда поступки человека не соответствуют его принципам. Это переживание является сигналом о том, что мы что-то делаем не так, как нужно. Вина всегда обращена в прошлое, потому что связана с минувшими событиями. Истинная вина мотивирует человека исправить, загладить свое прегрешение, утешить пострадавшего, возместить нанесенный ущерб и помогает перевести взор в будущее. Переживание истинной вины и раскаяние приводят к осознанию своих внутренних установок, формируют зрелое самопожертвование, самоотдачу, альтруизм. Такая вина ведет к восстановлению справедливости, укрепляет чувство личной ответственности, поддерживает соблюдение принятых норм и правил.

Если ситуацию невозможно исправить – например, в силу того, что человек, по отношению к кому переживается вина, ушел из жизни, – истинная вина дает возможность раскаяться, принять ситуацию как часть своего прошлого и простить себя. Она учит ответственности, которая проявляется в признании себя как активного участника случившегося и готовности возместить ущерб, понести наказание. Любая ситуация нашей жизни является бесценным опытом, и мы всегда можем спросить себя: что я могу сделать, чтобы случившееся не повторилось; как я поступлю, если окажусь в таких же обстоятельствах?

Истинная вина позволяет нам глубже понять и оценить приобретенный опыт, сделать из него выводы, исправить свои ошибки и продолжить путь более уверенно и свободно, зная, что нравственные приоритеты расставлены правильно. Человек, переживший истинную вину, обращен в будущее и в вечность.

Разрушительная вина

Из исследования Н. Менх (рассказывает взрослая женщина):«Мы с мужем мечтали о ребенке, но детей нам, как говорится, Бог не дал. Мы взяли мальчика из детского дома. Он до сих пор об этом не знает. Всё старались делать для него. Но сейчас, когда он стал взрослым, позволяет себе кричать на нас, относится к нам неуважительно. Мы с мужем постоянно чувствуем себя виноватыми в том, что чего-то недодали ему, как-то не так воспитали».

Между виной истинной и разрушительной, которую специалисты назовут невротической или комплексом вины, есть большие различия.

Во-первых, разрушительная вина часто переживается даже тогда, когда человек не совершил в реальности ничего, что могло бы вызвать это чувство.

Во-вторых, покаяние приносит в этом случае лишь временное облегчение, затем опять наваливается тоска, безысходность, ощущение виновности, следует новое покаяние, которое опять-таки не дает полноценного освобождения. У верующих людей это переживание часто проявляется в синдроме навязчивой исповеди. Человек оказывается в капкане у этого чувства: хочет вырваться и не может. Поскольку реальный поступок, к которому может быть отнесена вина, отсутствует, иллюзорное навязчивое чувство «приклеивается» к другим событиям прошлого, заряжая их болезненностью.

В-третьих, переживание разрушительной вины приводит к тому, что человек будет обращен преимущественно в прошлое, которое он воспринимает раздробленным, наполненным неудачными поступками и собственной несостоятельностью.

В-четвертых, разрушительная вина сопровождается постоянным беспокойством и тревогой. Человек стремится все время быть хорошим в глазах окружающих, волнуется, правильно ли его поняли, боится кого-то обидеть и что-то сделать не так, стремится что-то загладить, исправить, спасти положение… Люди, находящиеся во власти комплекса вины, в близком общении обычно многое недоговаривают и скрывают из страха обидеть, расстроить, рассердить другого человека. Они часто переживают уныние, недовольство собой и окружающими.

Молодая женщина тридцати с небольшим лет пришла на консультацию к психологу. Рассказывая о своих сложных чувствах по отношению к коллегам, она упомянула, что слишком остро воспринимает любую чужую пропажу или нечестность, переживает, как будто она виновата. Наша героиня начинает оправдываться, и поначалу подозрение падает именно на нее, и только затем ее алиби подтверждается или обнаруживается истинный виновник произошедшего. Почему это происходит? Почему она всегда испытывает вину, как будто чужая беда – дело ее рук? Она же не имеет никакого отношения к случившемуся! Почему другие люди не встревожены и не считают себя виноватыми?

Поиск источника этих переживаний привел к подростковым временам, к воспоминанию об отдыхе в лагере. В одной палате жили двенадцать девочек-подростков, и в самом начале смены у них стали пропадать мелкие вещицы. Подозрение сразу пало на нашу героиню, потому что она любила иногда оставаться в одиночестве, читать или заниматься другими своими делами. Когда все шли в кино или на пляж, она могла задержаться в палате. Ее соседки, очевидно, были девочками справедливыми и не хотели обвинять невиновного, поэтому прямо и вслух проблему не обсуждали. Они следили и собирали информацию. Наша героиня в силу повышенной чувствительности, свойственной подросткам, поняла это в самом начале смены и жила в напряжении, ловила на себе подозрительные взгляды и ощущала недоверие со стороны подруг. В конце смены ситуация разрешилась: виновницей оказалась девочка из другой палаты. Подростки объяснились, открыто рассказали о своих подозрениях, о поисках виновного, извинились за ошибку, но тревожное состояние, копившееся на протяжении месяца, сохранилось и «выстрелило» уже во взрослой жизни. Вернувшись к этому воспоминанию и осознав, что чужие пропажи и нечестность не имеют к ней отношения, наша героиня почувствовала себя гораздо лучше.

Психологи выделают четыре типа разрушительной вины[29]: вина выжившего (ее обычно чувствуют родные и близкие умерших); вина отделения (она сопровождает разрыв слишком тесных отношений с родителями), вина гиперответственности (с ней сталкиваются люди, которые уверены, что «отвечают за всё и за всех»), вина ненависти к себе. Не будем подробно останавливаться на этих типах, отметим лишь, что, если человеку свойственны переживания разрушительной вины, к какому бы типу она ни относилась и какую бы силу ни имела, исцеление всегда необходимо, и единственный известный путь освобождения от этого тяжелого груза – прощение самого себя.

В каких случаях извинения излишни?

Из исследования Н. Менх (рассказывает взрослый мужчина): «К нам домой часто приходят проповедники. Я считаю, что вера – это дело личное, а они появляются и начинают учить, навязывают свои взгляды, зовут к себе. Получается, что я их всегда выгоняю, говорю, что мне некогда, а они все равно продолжают приходить. Чувствую вину перед ними, они же стараются, тратят свое время, а я раздражаюсь на них».

Разрушительная вина часто проявляется в том, что человек приносит извинения там, где в них нет никакой надобности. Ниже следует перечень случаев, когда извинения излишни. Прочтите его и подумайте, часто ли в подобных случаях вы просите прощения? Если это случается иногда, то, скорее всего, болезненное чувство вины вам не свойственно. В противном случае стоит задуматься о том, чтобы обратиться за помощью.

• Просите ли вы о прощении за другого человека, берете ли чужую вину на себя?

Этот шаг будет пагубным как для того человека, от имени которого излагается просьба, потому что не даст ему возможности осознать содеянное, так и для того, кто ее приносит, так как невинный взваливает на себя чужую ношу.

Конечно, из каждого правила есть исключения. Например, сын извиняется за умершего отца перед его первой женой, оставленной им в сложной ситуации с маленьким ребенком.

В этой истории сын, во-первых, честно признал, что в жизни его отца был такой трагический эпизод, во-вторых, он простил его за это, в-третьих, захотел в память о нем наладить отношения со своим братом и его матерью, в-четвертых, не принял вину отца на себя, а принес извинения, понимая, что это может быть важно для обиженной женщины.

• Извиняетесь ли вы за заботу о себе?

У каждого человека есть право уделять себе время и тратить на себя свои деньги.

• Просите ли вы прощение за отказ кому-то помочь?

• В случае отказа извинение и объяснение его причины часто бывают излишними.

• Извиняетесь ли вы за то, что ваши приоритеты, мечты, ценности идут вразрез с ситуацией, в которой вы оказались?

Если эти ценности не приносят вреда другим людям, просить прощения необходимости нет.

• Лишними будут и извинения за свое несовершенство в любых областях, ведь мы не обязаны быть идеальными.

Вина жизнетворчества

Это переживание, которое психологи называют экзистенциальной виной, свойственно всем людям. Можно сказать, что мы чувствуем ответственность перед самими собой за прожитую нами жизнь. Оно считается признаком душевного и духовного здоровья. Однако вкупе с разрушительной виной может вызывать у человека тяжелые чувства. Поскольку условия, с которыми связана эта вина, невозможно контролировать и наша судьба не поддается управлению, человек не может полностью сбросить с себя эти волнения.

Существуют три проблемы, вызывающие экзистенциальную вину: потеря связи с Богом; нехватка взаимопонимания в отношениях с близкими и родными; пустая трата времени, неполная реализация своих способностей – даров, данных нам Господом.

Переживания, связанные с первой проблемой – потерей связи с Богом, – в крайних случаях могут приводить к утрате всякого смысла жизни. Но и глубоко верующие люди ощущают свою связь с Господом в разные периоды жизни по-разному, и постоянный поиск этой связи сопровождается этапами, которые воспринимаются многими людьми как богооставленность: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мк. 15: 34).

Переживания второй проблемы становятся острее, когда умирает кто-то из близких. Как бы мы ни заботились о них при жизни, всегда найдется место для уколов вины: не оказались рядом в тот момент, когда в нас нуждались; не поняли, о чем нас просили; не догадались, что требовалось принести; не рассказали о том, как они нам дороги и любимы; не поделились, не позвали, не показали… И поскольку мы никогда не можем полностью понять, прочувствовать другого человека, поскольку почти всегда у нас находятся примеры упущенных нами возможностей, досада на собственную слепоту, нерасторопность, эгоизм будет терзать нас более или менее сильно.

Третья проблема – вина за свою нереализованность – тоже далеко не всегда реальна, как и многие наши человеческие умозаключения. Она никак не связана с действительным положением дел, с нашими конкретными достижениями. Да и кто из людей мог бы сказать, что полностью осуществил заложенное в нем? Несколько лет назад вместе с заинтересованной студенткой мы провели небольшой опрос среди знакомых: считают ли они себя ленивыми людьми. Это свое свойство предлагалось оценить по шкале от 0 до 10. К нашему удивлению, самые деятельные из опрошенных ставили себе отметку в 8–9 баллов. А на недоуменные вопросы отвечали: «О! Вы даже не представляете, сколько бы я мог сделать, если бы не ленился! Я очень ленивый человек!»

Как простить себя

Приведем еще несколько полезных выдержек из исследования, посвященного чувству вины. Вопрос: «Если это возможно, опишите, пожалуйста, за что вам сложно (у вас не получилось, или вы не хотите) себя простить». Вот ответы участников:

• Я был невнимателен к маме, папе, бабушке, не проявлял открытой любви к ним, а они ко мне (у нас в семье это было не принято), теперь их нет…

• Было пару-тройку раз. Один раз струсил, другой раз ударил невинного человека, третий раз не устоял перед соблазном.

• За нерешительность.

• Не исполнились мои детские мечты, а мне так хотелось их осуществить. Я шел на поводу у других людей, поступал вопреки своим желаниям.

• Когда племяннику было девять месяцев, он оперся о дверь, и я прищемила ему пальчик.

• Невнимание к людям, которое потом уже невозможно восполнить.

• Когда тебе кто-то испортил настроение и ты портишь настроение тому, кто не виноват.

• За обиду, нанесенную близким.

• Не могу настроить свою жизнь.

• Когда малодушничаю или когда иду против своих убеждений.

• За невыполненные обещания, данные самой себе.

• За грубые слова в адрес родителей.

• За предательство.

• Когда незаслуженно обидела и накричала на родного человека.

• За попытку украсть вещи.

• Если я понимаю, что кого-то обидела очень сильно.

• Причинила сильную боль и страдание своим близким.

• Обещаю и не исполняю; не могу сдержаться, чтобы не разгневаться.

• За тот поступок, когда уже ничего не вернуть и не исправить.

• За глупость, за излишнюю доверчивость.

• Нельзя находиться в ссоре с собой.

• За измену.

• Не могу себе простить, что не приехала послушать бабушку, а теперь она ушла в другой мир.

• Я – большая самоедка.

• Обидела подругу детства, не задумываясь о последствиях.

• Раньше многое не могла себе простить, но сейчас попросишь у Бога прощения и прощаешь, потому что Он меня простил.

• За свои поступки в молодости.

• За смерть родителей, я ничем не смогла им помочь.

• Не отзываюсь иногда на свою интуицию – совершаю ошибки.

• Трачу впустую время, когда могла бы заняться чем-то важным.

• Не уверена в себе.

• Не могу понять своих желаний в жизни (работе).

Когда человек переживает истинную или экзистенциальную вину, не стоит пытаться ускорить или прекратить этот процесс. Ведь чувство вины помогает нам иначе расставить приоритеты, лучше понять себя и свою жизнь, обдумать незавершенные вопросы, осознать или сделать многое такое, что мы не всегда можем себе представить, независимо от того, о ком идет речь, о нас самих или других людях.

Но как мы уже говорили, если вина становится разрушительной, освободиться от нее и простить себя необходимо. Это сложный путь, который часто требует больших усилий и помощи психолога.

Вот как отвечали на вопрос «В каких случаях вы простили себя и как это произошло?» участники исследования:

• Я отказала в дружбе молодому человеку, и он обиделся на меня. Только когда мой бывший друг женился и у него родился сын, я простила себя, так как не смогла бы дать ему той любви, которую он получил от другой женщины.

• Если я простила, значит, я забыла!

• Не надо есть других людей, и самого себя тоже.

• Простил себя за измену первой жене и взял часть вины за развал семьи.

• Однажды, когда я была уже верующей, я согрешила. Чувство вины не оставляло меня очень долго, хотя я исповедалась. И когда я вслух стала прощать саму себя, ко мне вернулся мир.

• Я ругалась с отчимом, но позже простила себя.

• Я простила себя только со временем, когда посчитала, что искупила свою вину троекратно.

• Когда признал, что это я сам наделал дел и надо раскаиваться в своих действиях.

• После того, как реабилитировал себя.

• Когда осознала, что и как случилось, поняла, что могу изменить.

• После ссоры с мамой я извинялась, делала для нее что-нибудь приятное и прощала себя за то, что обижала ее.

• Процесс был долгим, он занял больше года.

• По прошествии времени впечатления сглаживаются и обида на себя становится не такой сильной.

• Когда ушла бабушка, долго не могла простить себе, что не попрощалась с ней. Вспомнила, что она очень меня любила, и смирилась.

• После того, как находила в себе мужество признаться в своей неправоте.

• Просила у Бога прощения.

• Просто не думала и старалась не вспоминать.

• Прощаю себя за ошибки, за свои неадекватные реакции, когда знаю, что устала эмоционально, физически и голодна; когда мысленно кого-то осудила; когда опускаюсь до сплетен; когда злюсь на кого-то или себя. Напоминаю себе, что имею право на свое мнение, даже если это кому-то не нравится. Прощение себя – это постоянная работа.

Человеку верующему на протяжении всей психологической работы важно молиться Господу с просьбой об освобождении от чувства вины, о том, чтобы к нему пришло прощение себя. Любое прощение – Божий дар, поэтому нам необходимо о нем просить. Если мы твердо решили двигаться по пути преодоления вины, Господь поможет нам в этой нелегкой работе. А так как чувство вины связано со страхами, о чем говорилось выше, одновременно нам нужно молиться и об избавлении от них.

Обращение к Господу, как и в любом другом деле, не означает собственного безделья, мы не перекладываем всю ответственность на Всевышнего, и нам необходимо проявлять свою волю и старания. Разрушительное чувство вины чаще всего возникает в детстве, и к тому времени, когда мы решаем от него избавиться, оно уже довольно прочно входит в нашу жизнь, поэтому процесс освобождения от него занимает несколько месяцев, а иногда и лет. Слишком резкие перемены могут разрушительно повлиять на жизнь человека. Главное – постоянно держаться намеченного курса, двигаться вперед, не выпуская из поля зрения цель, и тогда удивительные изменения в восприятии жизни обязательно появятся. Человек постепенно становится более радостным, свободным, открытым, начинает делать то, о чем раньше только мечтал.

До или после молитвы хорошо напоминать себе о заданном векторе движения, четко обращаясь к себе: «Я разрешаю себе жить без этого чувства вины. Я разрешаю себе жить без страха». Эти слова нужно повторять и тогда, когда на нас вдруг снова навалится неясное гнетущее состояние вины. Позволив себе освободиться от разрушительных чувств, важно время от времени подтверждать это волевое решение, потому что образование новой внутренней установки вместо прежней потребует усилий, и здесь важно запастись терпением.

Прощение – процесс пошаговый, поэтому давайте посмотрим, какой может быть последовательность наших действий. Каждый этап в этом списке может занимать несколько дней, иногда – недель. Не спешите переходить к следующему пункту, не завершив предыдущий, но и не застревайте долго на одном месте.

1. Простить можно за какой-то конкретный случай. Сначала определите, за что именно вы хотите себя простить. Если таких ситуаций много, составьте полный список, затем выберите тот пункт, с которого вы хотите начать путь освобождения. Кто-то выбирает первую ситуацию в списке, кто-то – первую по хронологии событий, а некоторые начинают с самого тяжелого, сложного эпизода.

2. Простить, освободиться от чувства вины, человек может только тогда, когда у него есть желание это сделать. Поэтому сначала подумайте, действительно ли вы хотите простить себя?

3. Если у вас есть сомнение в том, имеет ли смысл прощать себя, возьмите листок бумаги и разделите на две части (две колонки). Первую можно озаглавить «Что приносит в мою жизнь непрощение себя? Какую роль играет непрощение себя?» Другая часть может быть озаглавлена «Что даст прощение себя? Что появится в моей жизни? От чего придется отказаться?»

4. Если во второй колонке появились веские причины для того, чтобы простить себя, держите их перед глазами на протяжении всего времени работы.

5. Если у вас остались сомнения в необходимости этого шага, решить задачу прощения, скорее всего, не удастся, и в этом случае лучше отложить ее до других времен.

6. Вспомните самое проблемное событие и всех его участников. Не занимайтесь самооправданием или самообвинением. Выразите сожаление о том, что это случилось (мысленно или вслух, если позволяет ситуация и рядом нет посторонних слушателей). Обратитесь к Господу с просьбой о том, чтобы Он простил вас. Признайте, что вы – не идеал, не совершенство, как и любой другой человек, поэтому вам свойственно совершать преднамеренные или непреднамеренные ошибки или дурные поступки. Попросите Господа помочь вам принять себя таким, каков вы есть, ведь в своем несовершенстве вы остаетесь его творением, как и любой другой человек. Поблагодарите Господа за то, что вы есть.

7. Поразмышляйте о том, принес ли этот опыт что-то хорошее в вашу жизнь. Возможно, он научил чему-то важному, предостерег от нежелательных событий, действий, помог лучше понять других людей и себя или открыл позже новые перспективы в жизни? Иногда поиск ответов на эти вопросы занимает несколько дней или даже недель. Можете ли вы поблагодарить Господа за то, что эта ситуация была в вашей жизни? Сделайте это.

8. Попросите прощения у участников событий – это самый прямой и правильный путь. Сделайте это, если возможно. Или обратитесь к ним со словами сожаления о произошедшем мысленно или вслух (если рядом нет посторонних слушателей). Расскажите им о том, что вы прощаете себя за случившееся.

9. Когда мы ищем слова, чтобы выразить свои мысли, переживания, описываем произошедшую ситуацию, выражаем сожаление о случившемся, мы заново осмысляем и осознаем произошедшее, что часто дает целебный эффект. В психологии этот подход «через рассказывание» называют нарративной практикой.

Возможно, вы захотите написать письмо с просьбой о прощении, обращенное к тем, кого вы обидели. Пишите, не подвергая свои мысли цензуре, не останавливайтесь, старайтесь искренне выразить свои чувства. Напишите и о том, что вы можете сделать, чтобы загладить причиненный вред. Через некоторое время это письмо можно разорвать или сжечь. А можно отнести его, добавив молитвенную просьбу о помощи, к иконе любимого святого. Например, у стен часовни святой Блаженной Ксении Петербуржской на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге есть ящичек для записок страждущих.

10. Мысленно поблагодарите Господа и каждого участника ситуации за то, что этот случай был в вашей жизни.

Как мы можем понять, что простили себя? Улучшается настроение, появляется радость, легкость в теле, чувство освобождения, открытости миру, как будто гора свалилась с плеч.

Освободившись от какой-то одной ситуации, можно приступать к следующей. Если через какое-то время обнаружится, что эпизод, с которым уже вы поработали, не отпускает (а часто первым делом мы стремимся разобраться с самыми тяжелыми случаями), вернитесь к нему после того, как отработаете весь список.

Когда участников исследования спросили: «Какие чувства и эмоции вы испытывали, простив себя?», они отвечали так: радость (74 %), облегчение (48 %), удовлетворение (37 %), умиротворение (25 %), успокоение (23 %), легкость (21 %), спокойствие (17 %), уверенность (14 %), свободу (5 %), покой и мир с Богом (1.4 %), мир и радость (1,4 %), полное понимание ситуации (1,4 %), полет души (1,4 %), избавление от тяжести на сердце (1,4 %), свободу дыхания (1,4 %), примирение с собой (1,4 %).

«А что изменилось в вашем мироощущении после того, как вы простили себя?»

• Появилось твердое желание не повторять ошибок.

• Я стала меньше думать о том, кого обидела, я радуюсь за него, я перестала себя винить.

• Чище смотрю на мир.

• Я становлюсь мудрее.

• Я – не всемогущий, а обычный человек, мне свойственны ошибки и падения. Стараюсь извлечь уроки.

• Смотрю на мир глазами свободного человека, а не через призму комплекса неполноценности.

• Все вокруг становится светлым, доброжелательным, ведь я сама меняюсь.

• Легче дышится.

• Добавляется позитив.

• Чувствую мир, меня наполняет гармония.

• Приходит покой и радость.

• Я меняю себя, совершенствую, становлюсь лучше.

• Появляется смысл жизни.

• Начинаешь еще больше ценить отношения с близкими.

• Я учусь на своих ошибках, чтобы не повторять их снова.

• Чувствую, что камень с груди упал.

• Совесть не грызет.

• Меняется отношение к самой себе.

• Стараюсь быть более внимательной.

• Приходит чувство освобождения, мир.

• Чувствую, что я – не самый плохой человек и есть надежда на будущее.

• Все вокруг кажется намного лучше.

• Приходит опыт, мудрость, чувство реальности.

• Уходит чувство безысходности.

• Стараюсь теперь не обижать людей напрасно.

• Чувствую, что жить хорошо и жизнь прекрасна.

• Начал ходить в храм, стал верить в Бога.

• Мир становится красочным, птицы поют.

Прощение себя – целительная практика. Она требует немалого внутреннего труда, но результат того стоит – это чувство освобождения, прилив жизненных сил, открытие новых горизонтов собственного роста и развития.

Глава 5 Простить Другого

Итак, мы примирились с собой – вернее, вступили на этот путь, ведь, пока мы живем, перед нами будут возникать все новые и новые ситуации выбора, мы будем совершать новые поступки, а иногда делать ошибки, которые, возможно, потребуют от нас заново выстраивать доверие и уважение к себе.

Вступив на путь примирения с собой, мы неизбежно открываем, что необходимым условием нашего внутреннего мира является прощение других. Даже если они не просят у нас прощения, не подозревают о том, что причинили нам боль, уехали на другой конец света или давно умерли – все равно непрощенные обиды продолжают негативно влиять на нашу жизнь. Даже если нам кажется, что мы об этом не думаем и не помним, эти раны существуют и нуждаются в исцелении прощением.

От принятия себя к принятию Другого

Итак, ради заботы о себе, сохранения мира в душе необходимо простить и принять Другого. Столь же верно и обратное: чтобы принять Другого, нужно хорошо относиться к самому себе. Иисус говорит: Возлюби ближнего как самого себя (Мф. 22: 39). Размышляя о том, что означает эта заповедь, важно помнить контекст.

Фарисеи, узнав, что Он посрамил саддукеев, собрались вокруг Него, и один из них, законник, испытывая Его, спросил: «Учитель! Какая заповедь в законе самая главная?» Он же сказал ему: «Возлюби Господа Бога своего всем сердцем своим, и всею душою своею, и всем разумом своим. Это главнейшая и первая заповедь. Вторая же подобна ей: возлюби ближнего своего как самого себя. На этих двух заповедях утверждаются и весь закон, и писания пророков (Мф. 22: 34–40).

Законник и фарисей ставит вопрос о самой главной заповеди в законе. Ему интересна иерархия заповедей: что важно, что не очень, а что важнее всего. Это формальный подход: есть неподвижные вечные заповеди, и их, как драгоценные камни, можно раскладывать в разном порядке, сортировать по размеру, чистоте, качеству огранки…

Отвечая законнику, Господь обращает внимание на другое – на абсолютные основания, вызывающие к жизни закон и дающие смысл каждой заповеди. Если принять этот порождающий принцип и довериться ему, заповеди можно и не заучивать: кто любит, никогда не станет убивать, предавать, лгать и красть. Напротив, если не принимать закон любви, знание и соблюдение заповедей будет бессмысленным, любая из них превратится в «убивающую букву»[30], о которой говорил апостол Павел.

Внутри этой тройственной формулы («Возлюби Бога всем сердцем своим и ближнего как самого себя») в центре стоит любовь к Богу как полнота личного отношения к Нему: Возлюби Господа Бога своего всем сердцем своим, и всею душою своею, и всем разумом своим (Мф. 22: 37). Вторая же заповедь подобна первой, строится по ее образцу, но и значительно отличается от нее: ближнего нам заповедано возлюбить как самого себя, а не как Бога.

Логика открывается примерно такая: согласно первой заповеди, я сам обращаюсь к Богу в стремлении возлюбить Его, создаю с Ним глубоко личные отношения. То же я предполагаю и в ближнем. Возлюбить ближнего как самого себя в этом контексте означает увидеть в нем того, у кого тоже есть личные отношения с Богом, кто не чужд Ему. Если я заслуживаю уважения и любви, поскольку Бог меня видит («Твое созданье я, Создатель, Твоей премудрости я тварь», как говорит Державин в своей удивительной оде «Бог»), то и ближний именно по этой причине достоин как минимум моего внимания, а в пределе – любви. Господь предлагает нам мыслить любовь к Богу, ближнему и самому себе как единое событие. Мы отныне уже не можем говорить о любви к Богу, не имея в виду особого отношения к ближнему и особого самосознания. Общение с ближним будет определяться пониманием Бога, явленного во Христе, и самоуважением. Наконец, верно относиться к самому себе для христианина возможно лишь в перспективе богообщения и диалога с Другим.

Философия XX века в качестве синонима библейскому слову «ближний» использует термин «Другой». Знаменательно, что в русском для выражения этого понятия, означающего человеческую личность, иную по отношению к «Я», но столь же полноправно существующую в мире, используется слово с корнем друг.

Люди вокруг нас вовсе не обязательно друзья, они могут быть и врагами, и посторонними, но сила языка открывает перед нами горизонт, ставит цель, к которой можно стремиться. В Другом можно открыть друга – того, кто драгоценен и любим именно потому, что он не такой, как я, и именно потому, что он от меня отличается, в отношениях с ним мне открывается, кем являюсь я сам[31].

Для создания правильных и плодотворных отношений с Другим фундаментально, во-первых, признание его абсолютной необходимости для моего собственного бытия и мышления. Философ и поэт Вячеслав Иванов[32] утверждал, что истина оправдывается, будучи созерцаемой в Другом. Неожиданным образом о значимости Другого говорил Маркс[33], философ, от которого ничего хорошего мы – во всяком случае старшее поколение, прошедшее суровую школу принудительного изучения марксистско-ленинской философии, – не ждем: «Человек сначала смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь относясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к себе как к человеку»[34].

Действительно, начиная с античности человек мыслится как существо, которое не рождается человеком, а становится им. Античное понятие пайдейи (воспитание, образование, взращивание) предполагает, что, прежде чем человеческий детеныш станет настоящим человеком, требуется множество культурных воздействий. Эти воздействия возможны только в общении с Другим: родителем, братом, другом, учителем, любимым, ребенком… Именно отношения с Другим лежат в основе социализации, о важности которой мы уже говорили.

Во-вторых, чтобы верно общаться с Другим, я должен признать его радикальное отличие от меня самого. На этом, похоже, и погорели Марксовы Петр и Павел: когда Петр посмотрел в Павла, как в зеркало, он не увидел там Павла во всей уникальности и тайне его прекрасной жизни, корень которой сокрыт со Христом в Боге. Он увидел абстрактного человека и решил, что его можно объяснить, а потом и сделать счастливым через анализ товарно-денежных отношений, базиса-надстройки, классовой борьбы и прочих «замечательных» вещей, к живому Павлу никакого отношения не имеющих.

Поскольку Другой существует в своем мире, отличающемся от моего собственного, будет трудно переубедить его, установить справедливость, договориться с ним. Мы столкнемся с глубокой разностью понятий, нам придется постоянно выяснять, что он подразумевает под простейшими словами, и, скорее всего, окажется, что мы все понимаем по-разному.

Виктор Франкл[35], замечательный врач, психолог и философ, прошедший через концлагеря, вспоминает, как однажды он хотел поддержать оступившегося друга и получил окрик и удар дубинкой от конвоира. «А ведь несколько минут назад тот же конвоир презрительно разглагольствовал о том, что у нас, свиней, нет духа товарищества…»[36] Этот случай поразителен тем, что и заключенный, и конвоир имеют представления о товариществе, но эти представления совершенно не совпадают.

Конечно, это крайний случай, но и повседневная жизнь постоянно убеждает нас в том, что картина мира в целом и наполнение конкретных понятий настолько отличаются у разных людей, что прийти к разумному согласию возможно далеко не всегда. Необходимость в прощении возникает именно тогда, когда доводы разума бессильны, а вся ситуация в целом попирает обыденную логику, не укладывается в систему привычных понятий. Если я не могу исправить положение вещей, остается только простить – принять, честно осознать, что я нахожусь именно в этой ситуации, и отпустить, довериться судьбе (верующий человек скажет – Богу).

Так обстоит дело в трудных случаях, например, когда необходимо строить отношения с человеком с алкогольной или наркотической зависимостью, психически больным, умирающим или «временно безумным» (такими бывают подростки). Объяснить, доказать, донести что-то до Другого не удастся. Можно только смириться перед грозной свободой, живущей в каждом из нас. Прощение в таких случаях позволяет разорвать порочный круг созависимости, признать (может быть, и со слезами и болью сердца) право Другого на собственный путь и начать строить свою внутреннюю жизнь.

О непостижимой и реальной другости Другого рассказывает притча древнекитайского философа Чжуан-цзы – история про императора и морскую птицу.

Однажды во дворец китайского императора прилетела морская птица. Он обрадовался и принял ее как самого дорогого и высокого гостя. Птицу поселили в лучших покоях. Она спала на подушке из золотой парчи, расшитой красным и зеленым шелком. Ее кормили самыми изысканными блюдами с императорского стола. Каждый день искусные музыканты исполняли для нее древнюю мелодию «Восход солнца». Но морская птица сидела, нахохлившись, и через три дня умерла.

Чжуан-цзы спрашивает: почему умерла птица? Ведь император так любил ее, заботился о ней, давал ей самое лучшее. И отвечает: так получилось оттого, что он заботился не о птице, а о себе. Если бы он действительно любил ее, он дал бы ей жить так, как ей хочется. Морская птица любит летать вдоль берега, спать в тростниках, есть рыбу и слушать шум волн. И дальше (для тех, кто, может, еще не совсем понял) Чжуан-цзы прибавляет еще один пример: рыба, находясь в воде, живет в свое удовольствие, а человек, попавший под воду, погибает. Поэтому, добавляет он, мудрецы древности никогда не думали, что у всех людей одинаковые способности, и не давали им одинаковых заданий.

Открытость и дружелюбие по отношению к Другому существенным образом связаны с хорошим отношением к себе. Возможно, император потому и не смог дать птице счастливую жизнь, что он был китайским императором. Известно, что самые несвободные люди – это царственные особы, особенно в стране традиций, ритуалов и священных правил, каким был Древний Китай.

Несвободный человек не может дать Другому свободу, которой у него самого нет. Если кто-то склонен унижать людей и жестоко к ним относиться, чаще всего он не любит, не принимает самого себя. Если мы ненавидим и боимся себя, это будет выражаться в дурном отношении к Другому.

Вера, студентка первого курса, ехала однажды на дачу после очередного экзамена летней сессии. Было жарко, девушка была в сарафане с открытыми плечами. В электричке она села у окна, положила ногу на ногу и открыла книжку. На следующей станции в вагон вошла немолодая супружеская пара и устроилась напротив нее.

Следующие полчаса стали для Веры суровым испытанием. Пожилая дама громко возмущалась: «Что за молодежь пошла! Ведь голая, совершенно голая по улице ходит! А ногу, ногу-то как задрала! Ни стыда ни совести!» Муж робко пытался успокоить и урезонить негодующую супругу, но это только подливало масла в огонь: «Помолчи! Тебе бы только на девчонок глазеть!»

Люди в переполненном вагоне, понимая, что случай тяжелый, не вмешивались. Покрасневшая Вера оцепенела, сквозь слезы глядя в книжку и не понимая ни одного слова. Когда наконец блюстительница нравов и ее пришибленный муж поднялись и пошли к выходу, Вера наконец подняла глаза и разглядела даму. Несмотря на солидный возраст и пышные формы, она была одета в декольтированное облегающее платье до колен, губы и брови были ярко подведены. Вера быстро успокоилась.

Она поняла, что и с сарафанчиком все в порядке, и сидит она не вульгарно. Женщина унизила ее потому, что боится своего возраста, старение вызывает у нее тревогу и протест, а потому на молодость и свежесть она реагирует яростью и отвержением.

Отношение к Другому тесно связано с нашим отношением к самим себе. Отвержение Другого выявляет наши страхи, грехи и слабости. Равным образом принятие Другого дает нам свободу, расширяет наш внутренний опыт и помогает осознать сильные стороны собственной личности.

Простить родителей

Первые Другие, которых мы встречаем в своей жизни, это наши родители. Бывают, вероятно, счастливые люди, не испытывающие к родителям ничего, кроме светлой благодарности, но это редкий случай. Чаще отношения с ними, как и все близкие человеческие отношения, непросты. Они омрачаются трудностями, непониманием, ссорами и обидами, а потому прощение играет важную роль в построении отношений родителей и детей[37].

Прощать родителей трудно. Даже если оставить в стороне патологические ситуации (побои, сексуальное насилие, преднамеренное жестокое унижение и т. п.), любые эксцессы родительской власти могут переживаться детьми очень болезненно просто потому, что ребенок всегда слабее.

Когда мы видим на улице, как усталая молодая мать несет в одной руке тяжеленный пакет с продуктами, а другой тащит ребенка и при этом громко ругает его, мы можем понять, как несладко этой женщине, но малыш вызывает еще большее сочувствие. Мать – взрослый человек, у нее все-таки есть возможности отвлечься и утешиться, а ребенок, у которого, кроме этой издерганной матери, может быть, никого больше нет, совершенно не защищен. Взрослые часто не придают большого значения вспышкам дурного настроения и легко забывают о них, а дети с болью помнят много лет.

Ксения, благополучная в личной жизни и профессионально успешная молодя женщина, никогда не говорила о своем отце. Ее муж Саша знал только, что родители Ксаны в разводе. Однажды Саша попросил ее рассказать что-нибудь об отце. Жена немного помолчала и ответила: «Хорошо, рассказываю. Мне было семь лет, и у меня была любимая кукла Маша, бабушка на день рождения подарила. Один раз отец пришел домой пьяный, увидел, что посуда не вымыта. Разъярился. Ему, как напьется, необходимо было скандал устроить, неважно, по какому поводу. Вбежал в комнату, а я как раз Машу спать укладывала, выхватил у меня куклу, швырнул в стенку, потом разломал на куски и выбросил в мусоропровод. Все это с руганью матерной. Еще что-нибудь рассказать?» Саша молча обнял плачущую жену и об отце ее больше никогда не расспрашивал.

Обиды, нанесенные родителями, глубоки не только потому, что это всегда жестокость большого по отношению к маленькому. Другая причина их болезненности состоит в том, что в раннем детстве ребенок, еще не умеющий выстраивать границы между собственной личностью и окружающим миром, в силу своего естественного эгоцентризма склонен видеть в самом себе причину любых событий. Когда родители ссорятся, горюют, расстаются, ему кажется, что это происходит из-за него. Если конфликты разгораются, когда ребенок становится постарше, возникает другая опасность: нередко родители, особенно матери, ищут поддержки у детей, обсуждают с ними подробности своей личной жизни, что рождает тревогу и ненависть к отцу.

Про Елену и ее маму Лидию Сергеевну часто говорили: «Да вы прямо как подружки!» Действительно, у них были теплые и доверительные отношения. Лена с детства делилась с мамой всеми подробностями своей жизни, а Лидия всегда была откровенна с дочкой. В частности, они постоянно обсуждали поведение отца, который был человеком открытым и веселым, и нередко его встречи с товарищами заканчивались выпивкой.

Лена маму жалела, а на отца сердилась и остро стыдилась его пьянства. Дома часто вспыхивали ссоры, и дочь всегда принимала сторону матери, вместе с ней отчитывала отца и взывала к его совести.

Годы шли, Лена уже окончила институт, она была хороша собой и общительна, но ей все не удавалось построить серьезные отношения и выйти замуж. Когда Елене было почти тридцать, у ее отца случился инфаркт. Он бросил пить, изменил образ жизни, отношения с дочерью стали укрепляться. Лена стала замечать достоинства папы и трудные черты характера мамы, теперь реже откровенничала с ней и подружилась с отцом. Через некоторое время Лена счастливо вышла замуж.

Обида и вина, сплетаясь друг с другом, глубоко проникают в сердце человека, становятся частью его внутренней жизни. Взрослея, он может пойти по одному из двух путей. Первый: постараться отодвинуть, вытеснить эти мучительные чувства. Мы не хотим признавать, что у нас есть «нехорошие чувства», ведь нам известно, что хорошие люди должны почитать, уважать и благодарить своих родителей. Поэтому обиды или враждебность по отношению к ним иногда бывает трудно осознать. Другой путь – открытый бунт, который особенно ярко проявляется в подростковом возрасте: «Я не просил вас меня рожать! Это из-за вас я такой! Вы во всем виноваты!» Эта позиция может привести к тому, что отношения взрослых детей с родителями становятся формальными и далекими или вовсе прекращаются.

Прощение родителей, как и всякий путь прощения, начинается с признания своих чувств и с желания от них освободиться. Да, грехи, недостатки и ошибки родителей ложатся на нас тяжким грузом, который сильно влияет на нашу взрослую жизнь. Но если я хочу стать по-настоящему взрослым, самостоятельным и свободным человеком, мне придется признать, что, даже если родители и впрямь виноваты в моих проблемах, на сегодняшний день эти проблемы мои, они мешают жить мне. Значит, именно я и должен с этим что-то делать, поскольку волшебника, который одним мановением руки может изменить мою жизнь, на горизонте не видно.

Следующий шаг – посмотреть на родителей открытыми глазами, понять их особенности, попробовать представить себе их жизнь.

Рита заметила, что в моменты сильной усталости или плохого самочувствия ее сильно раздражает быт и поведение ближних, что приводит к семейным конфликтам. Она задумалась: а что мешает ей в трудный день забиться в уголок с книжкой, чашкой чая и пледом и не обращать внимания на разбросанные игрушки и грязную посуду? Рита вспомнила, что ее мама тоже часто впадала в тоску и уныние и видела причину своего состояния в несовершенстве мужа и детей, которые вечно все портят и пачкают и никогда не помогают ей в хозяйственных делах.

Вспоминая, она снова пережила то смешанное чувство вины и раздражения, что испытывала в детстве, слушая обличения неустанно трудившейся по дому матери и хватаясь за ненавистный пылесос, чтобы хоть как-то смягчить ситуацию. Но теперь, будучи уже взрослой женщиной, она поняла, как трудно было маме справляться с большой усталостью. Она простила мать за то, что омрачало ее детство, простила себя за свое несовершенство. В результате домашних ссор стало значительно меньше (чего, к сожалению, нельзя сказать о немытой посуде).

Важный момент на пути прощения родителей наступает, когда мы осознаем, что отец или мать – тоже люди. У них есть своя история, и их детство, скорее всего, тоже не было безоблачно счастливым. Возможно, они тогда не получили любви, а потому и оказались не способны дать ее своим детям. Возможно, они пережили в своем прошлом какую-то тяжелую душевную травму, которая наложила отпечаток на их характер. Да и сегодня они тоже уязвимы и хрупки перед лицом болезней, старости, смерти.

Родители Андрея расстались, когда он был совсем маленьким, его детство прошло без отца. Только в студенческие годы Андрей стал изредка с ним встречаться. Свидания эти не приносили ему радости: отец, успешный журналист, потягивая коньяк, говорил только о себе, о своей интересной работе, многочисленных путешествиях, встречах со знаменитыми людьми…

Однажды осенним вечером после такой пустой встречи отец проводил его до остановки. Сев в автобус, Андрей подошел к заднему окну и увидел отца. Тот, уже не очень трезвый, нетвердыми шагами удалялся в темноту. Андрей смотрел на его худую высокую фигуру в плаще и вдруг представил себе, как отец сейчас, медленно огибая лужи, подойдет к дому, как он откроет дверь темной пустой квартиры и останется один – стареющий, не слишком здоровый и по существу очень одинокий человек… Андрей с удивлением почувствовал, что вместо гнева на отца и жалости к себе, которые только что наполняли его душу, он испытывает острую жалость к отцу. Нельзя сказать, что в это мгновение Андрей вполне простил тому его холодность и равнодушие. Но что-то навсегда изменилось, работа прощения началась.

Чтобы простить родителей, требуется много времени, это нелегко, но, если мы хотим освободиться от обид и осуждения, мы можем делать шаги в этом направлении. И поможет нам наша память. На первый взгляд это звучит странно: мы ведь помним унижения, обиды, боль. Это так, но ведь можно задать себе вопрос: за что я благодарен моим родителям? Чаще всего в глубинах памяти найдутся какие-то радостные картины, где отец или мать хороши, добры, веселы, где мы вместе – и это правда, это тоже правда, наравне с тяжелыми воспоминаниями.

Настроившись на сочувствие и благодарность, мы можем попробовать поговорить с родителями. Можно рассказать им о своих переживаниях (не в режиме выяснения отношений, а просто объяснить, что мы чувствуем), или расспросить отца или мать об их жизни, о детстве, о важных событиях, или вместе вспомнить что-то из нашего детства.

Этот разговор, возможно, не сразу приведет к примирению и любви, иногда такие беседы, напротив, обнаруживают новые раны, но это тоже шаги по пути прощения, даже если сразу после встречи их и не будет видно. В любом случае не стоит пренебрегать возможностью общения, пока мы живы.

Фредерика де Грааф рассказывала, что к владыке Антонию однажды пришел человек, который в молодости случайно застрелил любимую женщину и потом всю жизнь мучился. Ни молитва, ни исповедь, ни добрые дела не помогли ему освободиться от страшного чувства вины. Владыка сказал ему: «Вы верите, что есть жизнь после смерти? Да? Тогда обратитесь прямо к ней. Если она простила вас, пусть она попросит для вас у Бога душевного покоя».

Этот человек так и сделал: обратился к своей любимой, говорил прямо с ней, прося у нее прощения и защиты, и обрел душевный мир.

Рассказав эту историю, Фредерика добавляет: «Мы можем после смерти дорогих нам людей обращаться к ним, просить прощения, примиряться с ними. Но чаще всего это дается очень непросто – муками, молитвами, молчанием перед любимым и перед Богом. Из этого становится ясно, как важно, пока человек еще жив, делать все, что возможно, чтобы простить и примириться. Если это не сделано при жизни, останутся крепкие узы непрощения, мешающие отпустить умирающего с миром»[38].

Простить родителей становится легче, когда мы сами становимся родителями. Выстраивая отношения со своими детьми, мы начинаем понимать те трудности, с которыми встретились наши собственные отцы и матери. Мы совершаем ошибки, и это помогает стать более снисходительными к тем промахам, которые когда-то так осложнили и испортили нам жизнь. Некоторым людям удается совершить удивительный освобождающий шаг – стать отцом или матерью для своих родителей.

Сказать, что у Олега были сложные отношения с мамой, значит ничего не сказать. Мать была требовательной, нервной и раздражительной. Она воспитывала сына одна и считала, что имеет на него все права. Когда он учился в художественной школе, она запросто могла среди каникул, цветущим летом запереть его дома на несколько дней, пока он не выполнит установленную норму набросков. Ей ничего не стоило устроить скандал с криками и рукоприкладством, если он приходил вечером домой на десять минут позже обещанного.

Отношения окончательно разладились, когда Олег учился в Академии художеств. Матери показалось, что сын попал в опасную диссидентскую компанию, и она решила, что армия – лучшее место для избавления от антисоветского образа мыслей. Она сходила в военкомат, и через несколько дней Олега забрали в ряды Вооруженных сил. После учебного отряда он оказался в Афганистане. За эти два года он ни разу не написал матери, а вернувшись в Ленинград, не поехал домой. Он строил свою жизнь сам.

Его дети никогда не видели свою бабушку по отцу. О смерти матери он узнал через несколько недель после ее похорон и не сильно опечалился: он уже давно пережил разрыв и разлуку.

Однако наступило время, когда Олег стал читать Евангелие, пришел в церковь. Он стал молиться за мать, думать о ней, о ее жизни. Он написал несколько ее портретов, рассказал детям, какой была их бабушка, не скрывая трудностей ее характера, но воздавая должное ее добрым качествам. Он почувствовал, что его память и благодарность к матери делают его в определенном смысле родителем по отношению к ней: она не знала Бога и была далека от Него, поэтому теперь только по его, Олега, молитвам к Господу и Божьей Матери для нее возможен вход в жизнь вечную.

Прощение родителей – долгий и трудный процесс, поскольку переживания детства глубоко входят в нашу душу, и работать с ними нелегко. Тем не менее осознать сложности отношений с родителями, увидеть в них людей, заслуживающих сочувствия, мало-помалу развернуться от обвинения к благодарности возможно. Надо только верить в себя и не ждать скорых и легких результатов.

Простить детей

Лучшая история о прощении детей, которую мы знаем, это евангельская притча о блудном сыне.

…У некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мнечасть имения. И отецразделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка и заколите, станем есть и веселиться! ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться. Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Он же сказал ему: сын мой! ты всегда со мною, и все мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся (Лк. 15: 11–32).

Как правило, читая эту историю, мы ставим себя на место блудного сына. Действительно, по отношению к Господу каждый из нас – блудный сын, бездарно растративший драгоценное отцовское наследство в чужой стране. Но, когда мы становимся родителями, многие из нас оказываются на месте отца, поскольку дети нередко поступают с нами, как герой притчи. Пренебрегая нашей любовью, они грубо поворачиваются к нам спиной и уходят в какие-нибудь гиблые места, без слова благодарности унося с собой наши дары. Что нам тогда делать? Как это пережить?

В начале 15-й главы Евангелия от Луки фарисеи недовольны тем, что Господь принимает грешников и ест с ними (Лк. 15: 2). В ответ Иисус рассказывает три притчи: о пропавшей овце, потерянной драхме и о блудном сыне. Эти истории объединяет то, что речь в них идет о чем-то не слишком хорошем (и овца непослушная, и монетка мелкая, и сын непутевый), но своем.

Ценность утраченного и радость от его возвращения определяются не какой-то особенной его полезностью или высокой стоимостью, а просто тем, что оно наше. Господь не отвергает грешников, а преломляет с ними хлеб именно потому, что человек, творение Божье, несмотря на свои грехи и пороки, никогда не становится абсолютно чужим Богу. Он считает нас своими даже тогда, когда мы это яростно отрицаем или – еще хуже – вовсе о Нем не думаем. Возможность прощать детей тоже основана на осознании того обстоятельства, что это наши дети, между нами существует нерасторжимая связь.

Младший сын предлагает отцу разделить имение между ним и братом. Мог ли отец отказать ему? Да, и это было бы самым очевидным решением. В древних обществах сыновья находились в полном повиновении у отца и входили в права собственности только после его смерти. Поэтому в просьбе сына есть не только дерзость, но и жестокость: он ведет себя так, как если бы отец уже умер, он как бы говорит: «Ты мешаешь мне, я хочу жить без тебя». Так что отказ был бы вполне обоснован. Да и по нашим временам отец был бы абсолютно прав, если бы проявил свою власть и отказался потворствовать глупостям сына. Мы часто так и поступаем, руководствуясь желанием оградить детей от опасностей окружающего мира: не пускаем, не разрешаем, контролируем и сопровождаем. Отец в притче поступает иначе: он соглашается с предложением сына, потому что уважает его свободу.

Жан Ванье[39], основатель распространившейся по всему миру христианской общины «Ковчег» и движения «Вера и Свет», рассказывает, что во время Второй мировой войны он, еще подросток, решил отправиться из Канады, где жила его семья, в Англию, чтобы поступить в военно-морскую школу.

Отец принял трудное решение отпустить его, несмотря на то что путешествие в Британию в военные годы было нелегким и опасным. Жан считает, что именно благодаря доверию отца он обрел веру в себя, которая потом много раз помогала ему в жизни.

Отец из евангельской притчи не препятствует уходу сына в дальнюю страну. Он дает ему возможность идти избранным путем и во всей полноте пережить последствия своего выбора. Это тяжело, но необходимо. Иногда человеку надо упасть для того, чтобы научиться крепко держаться на ногах. «Прийти в себя»[40] можно после того, как ты самостоятельно столкнешься с большими неприятностями. Если бы отец стал присматривать за сыном и исправлять его ошибки, ему удалось бы освободить его от временных трудностей (от тяжкой унизительной работы и голода), но зато сын никогда не научился бы выбирать и нести ответственность, то есть не стал бы свободным.

В четверг старшеклассник Денис сказал родителям, что в конце недели собирается в ночной клуб праздновать день рождения приятеля. Родители сильно встревожились: клуб этот имел дурную репутацию места, где легко доступны наркотики, да и компания приятеля казалась им весьма сомнительной. Увидев их настрой, сын сказал, что все равно пойдет на день рождения и не позволит обращаться с собой как с малым дитем. Назревала крупная ссора. Родители предложили перенести разговор. Посоветовавшись и помолившись, они рассказали сыну обо всех своих опасениях, о том, что может ожидать его на этой вечеринке (первая доза в атмосфере оглушительного веселья) и каковы могут быть последствия (есть люди, у которых наркотическая зависимость формируется с первого случая употребления, и никто не может быть уверен, что он не таков). Затем отец добавил: «Ты понимаешь, что нам с матерью очень не хотелось бы, чтобы ты туда шел. Но, конечно, выбирать тебе. Решай сам». В итоге Денис остался дома.

В этой истории родителям повезло: сын принял решение, согласное с их желаниями. В притче о блудном сыне все тоже кончилось хорошо: оказавшись на дне, сын пришел в себя и отправился к отцу. Но бывает и по-другому. Обольщения дальней страны сильны, и у сына могло не хватить сил или ума для того, чтобы вернуться домой.

Есть и другая опасность: что, если по возвращении домой блудный сын отдохнет, окрепнет и снова потребует какую-нибудь часть имения, чтобы отправиться еще куда-то? Сколько раз потребуется отцу прощать? Действительно, от родителей иногда требуется огромное терпение и доверие, и в этом состоит риск и достоинство отцовства и материнства.

Когда мы даем жизнь своим детям, никто не может нам гарантировать, что нас ждут одни лишь радости. Мы соглашаемся на то, что через нас в мир приходит новый человек, который будет располагать полной свободой, в том числе и свободой отвергать нас и разрушать свою жизнь. Так Бог в начале мира сотворил человека, зная, что Ему придется умереть за него на Кресте. Простить детей помогает осознание того, что, хотя это наши дети, они не принадлежат нам, они вполне свободны.

В ситуации обиды на детей часто присутствуют одновременно две противоположные психологические установки. С одной стороны, отрицание связи: родители говорят о своих детях как о чужих и неприятных людях, возникает впечатление, что это какие-то засланные враги или высадившиеся инопланетяне, а не дети, которых мы же родили и воспитали. С другой стороны, звучит претензия на власть: родителям кажется, что дети – именно потому, что мы их родили и воспитали, – должны соответствовать нашим требованиям и ожиданиям. Возникает странная логика: ты мой ребенок, принадлежишь мне, следовательно, ты должен быть таким, как я хочу («Родители плохому не научат», «Мы же тебе добра желаем», «Поверь моему жизненному опыту»), а если ты отказываешься, я тебя знать не хочу, ты не мой. Мудрый отец из евангельской притчи свободен от обеих ложных посылок: он всегда признает сына своим, родным и никогда не претендует на него как на свою собственность.

Прощение отца в истории о блудном сыне опережающее и полное. Завидев сына издалека, он бежит к нему навстречу и обнимает его. Сын сначала оказывается в объятиях отца и уже потом просит у него прощения. Чтобы простить, для отца достаточно попросту того, что сын вернулся домой. Поскольку их отношения были основаны не на договоре, а на родстве, они не зависели изначально от нравственности поступков и не могли быть разрушены их безнравственностью.

Вероятно, именно потому, что прощение явлено в полноте отцовской нежностью, сын и не произносит заготовленной просьбы принять его в число наемников: это было бы недостойно отцовской любви. Он просто признает, что виноват перед небом и перед отцом и уже недостоин называться сыном. На это отец отвечает полным признанием его сыновства: велит одеть его в подобающие одежды и устраивает пир в его честь. При этом старшему сыну на его упреки отец отвечает: Ты всегда со мною, и все мое твое (Лк. 15: 31).

Это можно понять так, что прощение младшего сына не повлечет за собой передела имущества. То, что принадлежит старшему, за ним и останется, он никак не будет обижен, а младший брат не извлечет из прощения никакой практической пользы, не получит никакой новой доли имения. Таким образом, милость и радость прощения не отменяют ответственности за свободно совершенные поступки, родительская любовь обнаруживает связь с уважением к детям.

Понятно, что евангельская притча являет совершенный образец, соответствовать которому удается далеко не всегда. Тем не менее эта история показывает основания, на которых строятся здоровые отношения родителей и детей в целом и прощение в частности: мы признаем, что это наш ребенок, между нами существует нерасторжимая связь любви, и в то же время видим в нем независимого самостоятельного свободного человека, способного совершать выбор и нести за него полную ответственность.

Простить супруга

Идеальный образ супружества – это совершенная любовь, которая делает прекрасными даже недостатки любимого. Не станем отрицать возможность таких «высоких отношений», но опыт показывает, что устойчивый брак – не только дар судьбы, но и результат умственного и душевного труда, так же как и красота музыкального дуэта рождается после трудоемких репетиций.

Когда Гийом Аполлинер оказался на фронте во время Первой мировой войны, у него был роман с Луизой де Колиньи-Шатийон. Он написал ей несколько замечательных стихотворений, в которых острота и мощь любовного чувства усиливаются близостью смерти. Известны и его «Письма к Лу», нежные, страстные и философические. Размышляя о природе любви, Аполлинер говорит Лу: «Любовь – тоже произведение искусства, и чрезвычайно важно, чтобы ее вело вдохновение, т. е. сама жизнь; это гораздо существеннее, чем просто доставлять приятное, только приятное»[41].

Действительно, любые человеческие отношения, сколь бы прекрасны они ни были, могут разрушиться, если не вкладывать в них творческие усилия. Как и художественное произведение, любовь следует строить и совершенствовать. Поэтому супружество можно рассматривать как творческую жизненную задачу. Выстраивая семейные отношения, приходится сопрягать высокое и обыденное, идеальное и повседневное, и при этом требуется гибкость и веселое смирение того рода, какое показывает Герман Гессе в романе «Степной волк».

Главный герой романа Гарри Галлер в результате сложных приключений оказывается ближе к финалу в магическом театре и попадает наконец в комнату, где Моцарт налаживает радиоприемник и предлагает послушать кончерто гроссо Генделя. Гарри приходит в ужас от несовершенной трансляции, искажающей прекрасную музыку. Моцарт на это отвечает: «Не надо пафоса, соседушка!» Затем он объясняет, что радио – это символ мироустройства: как прибор одновременно и передает музыку, и портит ее, так и в жизни в целом происходит «вечная борьба между идеей и ее проявленьем, между вечностью и временем, между Божественным и человеческим». Поэтому лучшее, что мы можем сделать – научиться слушать жизнь, отличать то, что заслуживает внимания, от всего остального и к первому относиться серьезно, а над вторым смеяться: «Вы должны жить и должны научиться смеяться. Вы должны научиться слушать проклятую радиомузыку жизни, должны чтить скрытый за нею дух, должны научиться смеяться над ее суматошностью. Вот и все, большего от вас не требуют».

Это умение чтить вечное и легко относиться к временному имеет прямое отношение к прощению. Даже если в основе брака лежит самая пламенная любовь, необходимость в прощении возникает в семейной жизни чуть ли не каждодневно, особенно в первое время. Когда два человека с разными характерами, привычками и историями начинают жить вместе, они неизбежно задевают друг друга.

По субботам Вика и Антон ездят в супермаркет. Вика составляет длинный список покупок. В магазине она планомерно движется от отдела к отделу, а Антон тащится за ней с тележкой. Через пять минут он начинает торопить ее: «Давай же скорее! Что ты ходишь, как в музее? Ну сколько можно выбирать эти фрукты?» и т. д. Поначалу Вика возмущалась его нетерпением, объясняла, что это необходимо, потому что на неделе у нее нет времени и сил на походы за продуктами. На каждый ее аргумент у Антона находились возражения, градус обсуждения повышался, и они часто ссорились. Постепенно Вика стала относиться к ворчанию Антона как к части ритуала. В конце концов, он не отказывается совершать поездки в ненавистный супермаркет, готов помочь ей – разве этого мало? Поэтому в магазине она молчит, а по приезде домой готовит что-нибудь приятное.

Муж или жена – это единственный человек из близких родственников, которого мы выбираем. Нередко бывает так, что при этом имеется в виду некая идеальная конструкция, на супруга возлагаются определенные надежды. Когда эти ожидания не оправдываются, возникают обиды.

Была такая старая песенка: «Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу». Немного найдется желающих ответить на этот романтический призыв, и это вполне понятно. Здесь мы снова возвращаемся к другости Другого: супруг не должен становиться частью моего мира, он сам – мир, и в браке из двух дружественных миров вырастает третий, новый. Сотворению этого нового мира препятствуют эгоизм и властолюбие, в той или иной мере всем нам присущие, мы совершаем ошибки, а значит, нуждаемся в умении прощать и просить прощения.

Повседневные мелочи прощать нетрудно, распрощаться со своими стереотипами и принять супруга как Другого сложнее, но возможно. Много труднее простить тяжелые обиды, например супружескую измену.

Насте всегда казалось, что у них с Юрой хоть и бывают конфликты (а с кем не случается?), но в целом их брак счастливый и семья у них крепкая. Муж всегда был заботлив и внимателен к ней и к детям, поэтому, когда она случайно узнала, что у Юры уже несколько лет длится служебный роман с молодой сотрудницей, эта новость стала для нее большим ударом. Кто с искренним сочувствием, кто со скрытым злорадством, знакомые и друзья рассказывали ей все новые и новые подробности, и Настя только удивлялась, как это ей удалось так долго ничего не замечать.

Она потребовала, чтобы муж ушел из дома, и подала на развод. Юра переселился к своей подруге, но время от времени приходил повидать детей. Настя старалась при этих встречах не присутствовать, уходила или занималась своими делами: и так-то было тяжко, а уж при виде мужа горечь и обида зашкаливали. Так прошло несколько месяцев. В день шестнадцатилетия дочери они засиделись допоздна, и Юра попросил разрешения остаться переночевать. Настя постелила ему на диване в гостиной. Утром она заглянула в комнату и увидела его руку поверх одеяла. Рука была исхудавшая, на ней резко выделялась лучевая кость. Настя почувствовала жалость и нежность, сравнимые с тем, что она испытывала к детям, когда они были маленькие и болели. Когда через некоторое время Юра сказал, что хотел бы вернуться домой, Настя согласилась.

Восстановить отношения удается не всегда, но и в случае разрыва простить бывшего супруга необходимо, даже если он не просит прощения и может не узнать о том, что оно состоялось.

Маша с Алексеем замечательно прожили вместе несколько лет, а потом он ушел: «встретил настоящую любовь». Детей у них не было, и Маше казалось, что она сможет легко пережить расставание. У нее была интересная работа, большой круг друзей, любящие и понимающие родители, она много путешествовала. Маша пробовала встречаться с другими мужчинами, но эти отношения казались ей тягостными и быстро прекращались.

Жизнь утратила вкус. Маша прекрасно понимала, что причина этому – разрыв с мужем, понимала и то, что вернуть прошлое не удастся, у Алексея своя жизнь, в которой ей больше нет места. Тогда она решила написать ему письмо – просто затем, чтобы с ним поговорить. Маша открыла тетрадь и стала писать все, что приходило в голову. В первый день она написала восемь страниц, во второй – еще двенадцать. Иногда она плакала, иногда улыбалась. С каждым днем ей становилось легче, днем на работе ей хотелось скорее вернуться домой и продолжить. Она закончила письмо через неделю и перечитала его. В начале письма были жалобы и обвинения, затем – попытки понять причины разрыва, затем воспоминания об их общей жизни, а в конце она благодарила Алексея и желала ему счастья. Закрыв тетрадку, Маша испытала невероятную свободу и спокойствие.

Супружеское прощение трудно. Поскольку с мужем или женой нас связывают близкие, значимые и многогранные отношения, всякое нарушение этих отношений, а тем более разрыв в высшей степени болезненны и глубоки.

Чтобы прощение все же состоялось, необходимо видеть в супруге Другого, чья любовь и согласие на общую жизнь не дает нам никаких особых прав. Уважая в нем свободного человека, мы признаем за ним всю полноту выбора, вплоть до возможности строить свою жизнь без нас.

Простить друга

Дружба – вольный дар, с друзьями нас не связывают обязательства кровного родства или брака. Почитать родителей, заботиться о детях и выполнять условия супружества мы все-таки должны. В дружбе нет долженствования такого рода.

Друг – тот, с кем радуется мое сердце, кого свободно избирает моя душа потому, что с ним интересно, хорошо, спокойно, с ним я становлюсь собой. Может быть, именно поэтому нередко случается, что по дружбе мы готовы сделать для человека больше, чем по родственной обязанности, да и мера откровенности с другом может быть больше, чем с членами семьи. Дружба связана с доверием, потому и уязвима.

Надя, уезжая на праздники, оставила ключи от квартиры своей подружке и однокурснице Марине, попросила кормить кота. Марина спросила: «А можно я у тебя поживу? Чтобы не ездить специально к Марсику». Надя согласилась.

Когда Надя вернулась, Марсик не вышел ее встречать, как обычно. Она стала его звать, кот с жалобным мяуканьем вылез из-под шкафа. Выяснилось, что в Надино отсутствие Марина пригласила к ней домой друзей и подружек и устроила феерическую вечеринку. Апогеем праздника стала драка, соседи звонили Надиной маме, потом вызвали полицию, затем прибыла «скорая помощь»… Наде пришлось извиняться перед соседями, состоялось и неприятное объяснение с родителями. На этом фоне кое-какие испорченные вещи и разбитая посуда выглядели как досадные мелочи. Больше всего Наде было жалко страдальца-кота.

В университете Марина встретила Надю как ни в чем не бывало, отдала ключи. Надя попыталась выразить свое возмущение. Марина пожала плечами: «Но я же все убрала! Ну, почти. Да ладно тебе, дело житейское. Можно подумать, ты бы на моем месте не воспользовалась такой возможностью». Несколько дней девушки почти не разговаривали, постепенно отношения восстановились, хотя прежней доверительности уже не было.

Надя смогла простить Марину, даже несмотря на то, что та и не просила прощения, но их отношения приняли другое качество: вместо дружеских они стали приятельскими. Такое тоже возможно, ведь прощение предполагает свободу. И Другой имеет право быть таким, каков он есть, и я могу выбирать меру теплоты и близости, которая соответствует желанию моего сердца. Однако бывает, что дружба выдерживает жестокие испытания и сохраняется благодаря прощению.

Семен, Борис и Люба были друзьями и одноклассниками. Сеня с Любой встречались с девятого класса. Перед уходом в армию он подарил ей золотое колечко: «Вернусь – поженимся».

Люба приезжала к нему на присягу, часто писала, и вдруг письма прекратились. Через несколько недель он получил письмо от Бориса: «Сенька, я свинья, но будет еще большим свинством от тебя скрывать. Мы с Любой подали заявление в ЗАГС. Она беременна. Она ни в чем не виновата, так получилось. Прости, брат». Вскоре пришло письмо и от Любы. Семен вложил его, не раскрывая, в новый конвертик и отправил обратно. За долгие месяцы монотонной и тяжелой военной службы гнев, боль, обида постепенно стали стихать.

Вскоре после возвращения домой Семен встретил Борю с Любой. Они гуляли с коляской. Увидев его, остановились. Поздоровались. Помолчали. Потом Семен сказал: «Ну дайте, что ли, на ребенка поглядеть. Кто там у вас?» С тех пор прошло уже много лет. Семен женился, у него двое детей. Они с Борей работают в одной строительной фирме и дружат семьями.

Похоже, что ситуации, требующие прощения, выявляют качество дружбы. Сохранится ли она или перейдет в более далекие отношения, в любом случае прощение позволяет удержать внутреннюю свободу и уважение к Другому – даже если он оказался не тем человеком, с которым нам хотелось бы разделять свою жизнь.

Простить врага

Враг – тот, кто сознательно и направленно причиняет мне зло. Как можно его простить, если он стремится разрушить мою жизнь? И вообще, нужно ли его прощать? Мы уже говорили о несостоятельности стратегий мести и непрощения. В конечном счете, обида и злость разрушительны прежде всего для души того, кто их испытывает. Мы прощаем не только ради Другого, чтобы освободить его от вины, возмездия, кары, но и ради себя, чтобы снова обрести покой.

Чтобы простить врага, для начала надо задуматься о мотивах его поступков, даже если эти поступки чудовищны, отвратительны и на первый взгляд не имеют никакого оправдания.

Александр Блок с раннего детства проводил лето в подмосковном имении Шахматово, которое принадлежало его деду, химику, ректору Санкт-Петербургского университета Андрею Николаевичу Бекетову. Профессор Бекетов не был угнетателем трудового народа. О нем рассказывали, что, когда он во время прогулки встречал мужика, несущего на плече березку, он подходил к нему со словами: «Дай-ка, братец, я тебе помогу», при этом ему и в голову не приходило, что березка, скорее всего, украдена в его же лесу. Семья Бекетовых делала немало добра, учила и лечила крестьян.

Вскоре после революции 1917 года шахматовский дом был разграблен и сожжен теми же крестьянами. Блоку было очень жаль дом своего детства, особенно библиотеку, и в то же время как умный и честный человек он видел, что в революции есть своя правда, о чем и сказал с определенностью, например, в статье «Интеллигенция и революция»: «Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? – Потому, что там насиловали и пороли девок: не у того барина, так у соседа. Почему валят столетние парки? – Потому, что сто лет под их развесистыми липами и кленами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему – мошной, а дураку – образованностью».

Действительно, «на расстоянии может показаться, что мир четко делится на виновных преступников и невинных жертв. Но по мере приближения граница между виновными и невиновными стирается, открывая нашему взору непреодолимый лабиринт серьезных и незначительных проявлений ненависти, обмана, манипуляции и жестокости, каждое из которых усиливает другое»[42]. Отказываясь от представлений о своей несомненной правоте и несомненной преступности врага, мы открываем себе путь прощения.

Тем не менее есть в жизни и непростительные вещи. Простить срубленное дерево или сожженную библиотеку трудно, но можно. А как простить смерть близкого человека?

Когда террорист Иван Каляев метнул бомбу в московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, великая княгиня Елизавета Федоровна своими руками собрала то, что осталось от ее мужа. Ужас этого политического убийства прошел через ее сердце. Однако именно она просила императора Николая II помиловать Каляева. Более того, она посетила убийцу в тюрьме, принесла ему Евангелие и сказала, что прощает его и передает ему прощение Сергея Александровича.

Елизавета Федоровна была принципиальной противницей терроризма и призывала государя твердо пресекать все его проявления. Это не помешало ей просить о помиловании Каляева. Можно иметь определенное этическое суждение о поступке человека и при этом стараться не держать на него зла. Когда Елизавета Федоровна несет Каляеву Евангелие, это не значит, что она оправдывает терроризм. Это значит, что она, оставаясь на своих нравственных позициях, прощает конкретного человека. Она отпускает ему то зло, которое он причинил ей и ее семье, не желает ему вечной гибели.

По мнению Мирослава Вольфа, «в условиях всепроникающей греховности труд примирения должен вестись с мыслью о том, что, хотя действия человека можно осудить как достойные порицания, даже совершаемые по наущению дьявола, никто не должен быть отлучен от стремления к принятию»[43]. Боль, которую мы испытываем, мешает нам вглядеться в лицо врага и различить в нем человека неоднозначного, способного к изменениям.

Казалось бы, офицер СС, начальник концлагеря – по определению исчадие ада. Но Виктор Франкл рассказывает о человеке, который, будучи начальником лагеря, втайне помогал заключенным, в частности, покупал много лекарств для лагерной больницы. Когда пришли американцы, заключенные-евреи спрятали его и передали военным только после того, как получили гарантии его личной безопасности. Франкл говорит: «Человеческое – это сплав добра и зла. Рубеж, разделяющий добро и зло, проходит через все человеческое и достигает самых глубин человеческой души. Он различим даже в бездне концлагеря. Мы изучили человека так, как его, вероятно, не изучило ни одно предшествующее поколение. Так что же такое человек? Это существо, которое всегда решает, кто он»[44].

«Человек – существо, которое всегда решает, кто он» – эти слова Франкла перекликаются с известным святоотеческим определением: «Человек – это животное, которое призвано стать Богом». Свобода наша велика и неотъемлема, и христианская надежда состоит в том, чтобы ни одного врага не исключать из сообщества живых, вопреки очевидности верить в то, что каждый человек способен к покаянию, к свободному выбору добра. Мы также можем свободно выбирать, как мы будем переживать страдания, причиненные врагом.

Мирослав Вольф рассказывает историю младенца Джихада. Его мать, хорватка-мусульманка, была учительницей литературы. Во время гражданской войны соседи и коллеги избивали ее и издевались над ней. Мальчишка, ее ученик, мочился ей в лицо, а взрослые мужчины хохотали и кричали: «Так тебе и надо, вонючая мусульманка!» Она осталась в живых, уехала, и, когда у нее родился сын, назвала его Джихадом, чтобы он с материнским молоком впитал память о ее страданиях, унижениях и боли. Нимало не оправдывая мучителей этой женщины, Вольф задумывается о судьбе ее сына. Если мать не сможет простить своих врагов, он будет обречен на ненависть. Не исключено, что он станет причиной таких же страданий другой женщины: «Жертвы зачастую не могут помешать ненависти пробудиться к жизни, но ради себя самих они могут и должны отказаться ее подпитывать, стремясь полностью искоренить ее в своей душе. Если сегодня жертвы не совершат покаяние, завтра они станут преступниками, которые, обманывая самих себя, попытаются оправдать свои злодеяния пережитыми страданиями»[45].

Когда мы сталкиваемся со злом, причиняемым врагом, мы не можем не испытывать гнев, ярость, желание отомстить. Эти чувства законны и понятны. Другое дело, как быть с ними дальше. Если мы продолжаем питать их в сердце, они будут пожирать нас и разрушать мир вокруг. Если же мы, несмотря на всю остроту своего страдания, все-таки попытаемся выйти за их пределы, станет возможным увидеть в себе не невинную жертву, а человека, который тоже грешен (пусть не столь чудовищно, как враг), а потому нуждается в прощении. С другой стороны, и в своем враге мы можем увидеть человека, пусть и совершившего зло. Это двойное открытие собственной греховности и человечности врага совершается с трудом, но именно оно позволяет нам сделать выбор в пользу прощения.

Простить Бога

На первый взгляд сама формула «простить Бога» кажется странной и абсурдной. Мы просим прощения и оставления грехов у Бога. Обычно мы считаем себя виновной стороной, Его – прощающей. Мы – ответчики, Бог – Судья. Как же мы можем Его простить?

Семья Лени была нецерковной, но «сочувствующей». Родители его не были верующими, но и не утверждали, что Бога нет, к Церкви относились с уважением. Поэтому, когда серьезно заболел друг их семьи, которого Леня очень любил, мальчик отправился в храм, купил свечку и горячо попросил Бога об исцелении. Пока Николай Петрович был жив, Леня каждую неделю приходил в храм и молился перед иконами. Иногда он разговаривал со свечницей Ольгой Ивановной. После смерти друга Леня в церкви больше не появлялся. Однажды он встретил на улице Ольгу Ивановну. «Здравствуй, Леня, давно не видно тебя». – «А я больше и не приду. Умер Николай Петрович. И скажу вам: или Бога вашего вовсе нет, а если Он есть, я с ним ничего общего иметь не хочу. Как Он допустил смерть такого хорошего, доброго человека?»

Вряд ли есть люди, которые никогда, ни разу в жизни не испытывали похожее состояние горькой обиды на Бога (жизнь, судьбу). Нам трудно принять собственные болезни, неудачи, одиночество, еще труднее смириться со страданиями близких, особенно детей. Слова Ивана Карамазова о том, что единственная слезинка невинного ребенка – это достаточное основание для того, чтоб почтительнейше возвратить Богу билет в Царство Небесное, нам очень понятны. Дело осложняется еще и тем, что, когда речь идет об обиде на человека, можно попытаться убежать от него, можно скрыть свою обиду и сделать вид, что все хорошо. От Бога (от жизни, от судьбы) не скроешься, и обмануть Его невозможно.

Так вопрос о прощении Бога, о примирении с жизнью становится вопросом о страдании. Если Бог благ, если жизнь прекрасна, для чего тогда существует страдание в самых грубых, грязных и унизительных его формах? На этот вопрос существует множество философских, богословских, культурных ответов, и ни один из них не избавляет от боли, когда мы прямо сталкиваемся с абсурдом страдания в собственной жизни.

Всякий раз нам приходится снова и снова совершать, если угодно, подвиг утешения. Чтобы не поддаться отчаянию, не впасть в ропот и хулу против Бога и жизни, нам необходимо делать внутреннее усилие, устремляя ум и сердце к небу. Тем не менее, хотя ответы на вопрос о смысле страдания и не являются магической пилюлей, освобождающей нас от необходимости душевного труда, они и не бесполезны, поскольку дают некую опору для этой работы, задают направление работе утешения.

Главная ветхозаветная история о смысле страдания – книга Иова. Когда герой теряет все, его больше всего мучает непонимание смысла происходящего. Друзья истолковывают его бедствия как наказание за грехи, но Иова это объяснение не устраивает. Он склонен видеть в своих бедах встречу с непостижимым Богом: «Ты гонишься за мною, как лев, и снова нападаешь на меня, и чудным являешься во мне» (Иов 10: 16). Как скажет потом апостол Павел, «страшно впасть в руки Бога Живого» (Евр. 10: 31). Иов в своем безмерном страдании стоит перед лицом Божьим, поэтому только от Него и ждет ответа. Он открывает перед Богом свою боль, обиду, растерянность и страх. Откровенность Иова становится почти кощунственной, когда он проклинает ту ночь, когда он был зачат, и тот день, когда он появился на свет. Он яростно отвергает благочестивые увещевания друзей, призывающих его покаяться, даже если он и не видит за собой никакой вины. Наконец «слова Иова кончились» (Иов 31: 40). И тогда Господь спрашивает его: «…где был ты, когда Я полагал основания Земли?» (Иов 38: 4). За этим следует череда вопросов Бога к Иову, в которых раскрывается вся красота и стройность мироздания, восходящего от стихий и минералов к богатству животного мира. Это очень странный ответ. Зачем нищему, осиротевшему, чуть живому Иову знать про источники снега, пропитание молодых львов и сроки беременности ланей? И однако Иов, выслушав слова Бога, смиряется: «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя…» (Иов 42: 5). Он обретает радость и мир.

Как нам понять ответ, полученный Иовом? Здесь возможны две главные линии размышлений. Во-первых, та картина мира как грандиозного и мудро устроенного единства, которая раскрывается в речи Бога, дает возможность надеяться на небессмысленность и нашей собственной судьбы. Тот, Кто создал небо и землю, горы и море, льва и бегемота, верно, подумал и о нас, даже если Его замысел нам пока непонятен. Как это ни удивительно, красота сама по себе является утешением. Люди, прошедшие через ГУЛаг и Освенцим, свидетельствуют, что истощенные, больные и униженные зэки все-таки смотрели на звездное небо, на закат, на прилетевшую птичку и цветущие луга за колючей проволокой. Через красоту сама жизнь прикасается к нам, дает знать о себе даже тогда, когда мы умираем, раздавленные физическим и нравственным страданием. Красота обещает нам, что ужас и страдание каким-то таинственным образом могут быть преодолены, что есть полнота радости, пока недоступная нам, но от этого не менее реальная. Услышим ли мы эту таинственную весть о силе жизни или отвергнем ее, во многом зависит от нашего расположения.

Во-вторых, в истории Иова невероятно важен сам факт личной встречи. Раньше Иов только слышал чужие речи о Боге. В ситуации страдания он увидел его лицом к лицу. Конечно, не каждый человек может воспринять страдание как встречу с Богом, но, если на это способны хотя бы немногие, это означает, что и для нас такая возможность существует. Войти через страдание в глубокое богообщение сегодня нам даже легче, чем было когда-то Иову, поскольку в ветхозаветные времена людям часто казалось, что Бог праведных награждает, а грешников наказывает (впрочем, и сегодня такое «богословие» распространено), а сейчас мы знаем, что во Христе Бог явил нам Себя как умирающего на Кресте ради того, чтобы дать жизнь миру.

Виктор Франкл рассказывает, как однажды серым холодным утром он долбил мерзлую землю в канаве. Вокруг все было серое, и в этом тумане он в тысячный раз посылал жалобы небесам и задавал все тот же вопрос: есть ли смысл в этом мучительном медленном умирании? И вдруг из какой-то глубины его духа пришел ответ: «Да!» И в этот момент в окошке деревенского дома, виднеющегося вдали, зажегся свет. Он сразу вспомнил слова из Евангелия от Иоанна: «И Свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1: 5). Франкл утверждает: «Коль скоро судьба возложила на человека страдания, он должен увидеть в этих страданиях, в способности перенести их свою неповторимую задачу. Он должен осознать уникальность своего страдания – ведь во всей Вселенной нет ничего подобного, никто не может лишить его этих страданий, никто не может испытать их за него. Однако в том, как тот, кому дана эта судьба, вынесет свое страдание, заключается уникальная возможность неповторимого подвига»[46].

Можно жить в постоянной обиде на Бога, отвергая испытания, которые нам приходится проходить. От этого судьба наша станет еще тяжелее, потому что к страданиям прибавится еще ожесточенность и зависть к тем, чья жизнь нам кажется более легкой и благополучной, чем у нас.

У Светланы Петровны случилась тяжелая травма позвоночника. Она долго лежала в больнице, ее дважды оперировали. Все это время дети и внуки старались окружить ее вниманием и заботой.

Наконец наступил период восстановительного лечения. Светлане Петровне было больно вставать и ходить, необходимые упражнения казались ей слишком тяжелыми. Ей хотелось бы вернуться к обычной жизни, но она была не готова постоянно заставлять себя трудиться ради этого. Когда близкие пытались ее к этому подталкивать, Светлана Петровна обижалась, обвиняла их в жестокости и невнимании к умирающему человеку и говорила, что Бог их за это непременно накажет. Уже несколько лет Светлана Петровна проводит свою жизнь на диване перед телевизором, не выходя из своей комнаты. Она часто говорит о том, как тяжело сложилась ее судьба, как несправедлива к ней жизнь. Близкие делают для нее все необходимое, но в комнате бабушки надолго не задерживаются.

Страдание, соединенное с обидой, разрушительно и для самого человека, и для его окружения. Но можно принять страдание как собственный путь и как соучастие в тайне Креста, тогда оно может стать источником света.

Лидия Александровна Лелянова, дочь состоятельного купца, в шестнадцатилетнем возрасте заболела энцефалитом. Осложнением стала болезнь Паркинсона. Ум и речь у девушки сохранились, но тело ее стало быстро разрушаться. Выпускные экзамены в гимназии она сдавала, сидя в инвалидном кресле, а через некоторое время после этого оказалась полностью обездвиженной. При этом тело ее сохранило чувствительность, и каждое прикосновение причиняло ей сильную боль. Несмотря на тяжелую болезнь, Лидия Александровна отличалась удивительной кротостью, молитвенностью, веселостью и доброжелательностью. Вокруг нее в Гатчине в 1921 году возник Иоанновский кружок, названный так в честь отца Иоанна Кронштадтского. На собраниях читали Евангелие, молились, изучали творения отцов Церкви. В 1922 году Лидия Александровна была пострижена в монахини с именем Мария. У матушки Марии был удивительный дар утешения. Не только миряне, но и священники искали у нее поддержки и духовной помощи. После бесед с ней люди уходили ободренными и умиротворенными.

Мать Мария Гатчинская была арестована и умерла в тюремной больнице в 1932 году, но и до сегодняшнего дня ее молитвами многие люди избавляются от тревоги, депрессии, уныния.

Итак, по отношению к Богу прощение означает принятие Его воли, согласие с той жизнью, которую Он дает. Примирение с Богом и жизнью не избавляет от страданий, но открывает перед нами возможность сделать страдание источником личностного роста.

Глава 6 Простить историю

Каждый из нас проживает свою собственную жизнь, но при этом все мы включены еще и в историю своего народа, своей страны. Поэтому кроме разнообразных ситуаций прощения, возникающих по мере развития наших отношений с другими людьми, существует еще потребность в примирении с нашей историей.

В ХХ веке Россия пережила множество трагических событий: войны, революции, ГУЛаг, социальные потрясения и экономические катастрофы. Вероятно, поэтому немногим из нас сегодня известна наша родословная на несколько поколений: открывать для себя жизнь своих предков зачастую было и остается страшно, стыдно, опасно. Травматичность нашей истории усугубляется тем, что нам трудно назвать какого-то внешнего врага. Мы – народ, который уничтожал сам себя. В истории каждой семьи найдутся жертвы и палачи, святые и злодеи.

Время от времени раздаются голоса, призывающие к всенародному покаянию. Им раздраженно отвечают другие, утверждающие, что мы – великий народ, окруженный врагами, и каяться нам не в чем. Кто-то яростно обличает «совок». Кто-то с такой же страстью требует наказывать за неуважение к великому советскому прошлому, например к священной победе. В СМИ каждый день вспыхивают дебаты на разные актуальные темы. На Красной площади, как знак непогребенного и непережитого прошлого, лежит Ленин – или то, что его изображает, ведь тело вождя за прошедшие десятилетия уже давно исчезло, его заместили продукты химических технологий. И становится все яснее, что глухой груз неосознанного, неоплаканного, нераскаянного прошлого мешает стране жить и дышать. Этот груз – не теоретическая проблема, а личная задача для каждого из нас. Ведь примирение с историей – это мои отношения с предками, это послание, которое я передаю своим потомкам. Прощение истории – это освобождение от вины, страха, унижения и обреченности, о которых пронзительно писала Ахматова:

Как мы жили в смертельном страхе, Как рожали детей для плахи, Для застенка и для тюрьмы[47].

Понятно, что никакие официально организованные всенародные мероприятия не помогут нам избавиться от груза прошлого. Можно надеяться только на личную волю, на собственный умственный и сердечный труд прощения.

Равнодушие

Авторы предвидят, что найдутся люди, которые отнесутся к нашему предложению простить историю с некоторым раздражением. Они скажут: «Да сколько же можно? Ну да, были разные там репрессии и войны. Мы в курсе, читали. Но не пора ли уже все эти ужасы прошлого забыть?» Только возможно ли это?

Кирилл никогда не видел деда и бабушку по отцу. Он знал, что они умерли до его рождения, и как-то о них не задумывался. Когда ему было уже далеко за тридцать, он поехал в гости к родственникам, жившим в другом городе. Только тогда он узнал, что родители отца были репрессированы, деда расстреляли, а бабушка умерла в лагере.

Вернувшись домой, Кирилл спросил отца: «Папа, почему ты мне никогда об этом не рассказывал?» Отец стал говорить о том, что хотел уберечь его от гнетущих подробностей, что не считал нужным омрачать его любовь к Родине знанием тяжелых страниц семейной истории… Кирилл слушал отца и видел в его глазах страх. Он понял, что этот страх, несмотря на то, что времена изменились, никуда не исчез, он живет в отце и может проявиться в нем самом.

Можно понять человека, который провел детство и юность с позорным клеймом «сын врагов народа» и не хочет об этом вспоминать. Но приходится признать, что им движут страх, стыд и обида – чувства разрушительные, порабощающие, негативно влияющие на жизнь следующих поколений. Отказываясь помнить о тяжелых страницах нашей истории, мы тем самым разрываем связь со своими родными, которая нужна и нам, и им. Нам – потому, что многие поколения предков желали своим потомкам добра, и эта сила любви, передающаяся из рода в род, может нас поддерживать. Им – потому, что предки наши были несовершенны и нуждаются в наших молитвах, а как молиться за тех, чьих имен и жизни мы не знаем?

Народ – это единство, а не механическое скопление единиц. Даже если мы не участвовали в тех или иных трагических событиях лично, нельзя сказать, что они не имеют к нам отношения. В социальной философии проводится различение личной и коллективной политической виновности. Действия чиновников и военных, совершивших преступления, подлежат рассмотрению в судах и уголовному преследованию, как это было, например, с нацистами. Но есть еще коллективная политическая ответственность, обусловленная «фактической принадлежностью граждан к государству, от имени которого были совершены преступления. <…> Такого рода виновность распространяется на членов политического сообщества независимо от их индивидуальных действий или от степени их согласия с политикой государства. Тот, кто пользовался благами общественного состояния, должен так или иначе отвечать за зло, совершенное государством, часть которого он составляет»[48].

Такая постановка вопроса часто вызывает напряжение и протест: почему на людей, которые не причастны к действиям, санкционированным правительством их страны, и не согласны с этими действиями, а может быть, и вовсе родились позже травматических событий, ложится ответственность за них? Мы не хотим чувствовать себя виноватыми за то, в чем лично не участвовали. Однако отрицание ответственности не освободит нас от нее.

Группа молодых католиков из Европы приехала в Петербург погостить в православной общине. Однажды заговорили о чешских событиях 1968 года и кто-то из русских ребят пошутил по поводу злопамятства европейцев: больше сорока лет прошло, а нас все корят этими танками в Праге… Чешка Злата заплакала. Молодой человек извинился.

Злата была грустна и во время катания на кораблике, и вечером в театре. Было видно, что она старается вести себя, как будто ничего особенного не произошло, но ей тяжело. На следующий день вместо прогулки по городу состоялся стихийный круглый стол, на котором речь шла об исторической памяти, ответственности, прощении и примирении.

Признание своего личного участия в коллективной ответственности за зло, совершенное от имени твоей страны, не предполагает искусственного возгревания в себе чувства вины или демонстративных актов покаяния. Речь идет скорее о трезвом знании исторических событий, разрушивших жизнь многих людей, об уважении к ранам, которые напоминают о себе долгое время и проявляются в конкретных человеческих судьбах, и о верности своему народу. Если мы с гордостью сознаем себя русскими, когда речь идет о великих деяниях, почему мы отделяем себя от ошибок и преступлений, совершенных нашим государством? Чтобы освободиться от тяжкого прошлого через прощение, надо сначала признать вину.

Хотя признание такой ответственности не грозит нам наказанием, принять ее нелегко. П. Рикер[49], крупный французский философ, глубоко верующий христианин, прошедший Вторую мировую войну, утверждает, что именно в ситуациях исторической вины, когда надо прощать и просить прощения, «разворачиваются во всю ширь стратегии оправдания, находящие опору в словесных уловках того, кто всегда хочет быть правым. Нигде так не требуются интеллектуальная честность и стремление хорошо разбираться в собственном „я“, как на этом уровне сложных мотиваций. Здесь мы сталкиваемся с желанием ничего не знать, со стремлением найти укрытие в безразличии и с тактикой дремотного забвения»[50].

Равнодушие и умолчание по отношению к истории опасны, поскольку они разрывают связь поколений, не позволяют исцелить раны, нанесенные трагическими событиями прошлого, – раны, которые дают о себе знать на протяжении жизни нескольких поколений.

Непримиримость

Другой опасной крайностью, противостоящей равнодушию, является непримиримость. Равнодушие ничего не хочет знать – непримиримость неутомимо умножает знание о винах, обидах и преступлениях. Равнодушие стремится к забвению – непримиримости свойственна жгучая память: «Не забудем, не простим!»

Виктор Франкл, три года проведший в нацистских концлагерях, рассказывал о заключенном, который после освобождения размахивал правой рукой у него перед носом и кричал: «Пусть мне отсекут эту самую руку, если они все не будут у меня кровью харкать!» Франкл с удивлением вспоминал, что этот человек вовсе не отличался патологической жестокостью, он был неплохим парнем, хорошим товарищем.

С другим бывшим заключенным Франкл шел через поля. Когда они подошли к участку с молодыми всходами, Виктор стал его обходить, но спутник злобно схватил его за руку и потащил прямо по посевам с криком: «Да они всю жизнь нашу растоптали, а ты боишься повредить несколько колосков!»

Пережитая боль вызывает у жертв ответную агрессию. Люди долго терпели насилие и после освобождения готовы применять насилие к тем, кто был прямым виновником их страданий, и к белому свету вообще: растения никак не могут быть ответственны за страдания узников концлагеря, но в помраченных болью глазах потерпевшего каждый, кто не испытал таких же мучений, как он, уже этим виноват и заслуживает наказания. В непримиримости немало правды, поскольку она вызвана подлинным человеческим страданием, но в ней есть и неправда, поскольку она отвечает на зло злом, отвержением, обличением.

Непримиримости бывает свойственно то, что Рикер назвал «бесстыдным самобичеванием». Когда рокер, гастролирующий на Украине, начинает свои концерты с того, что от имени русского народа просит прощения у народа украинского, кроме недоумения по поводу того, на каком основании этот человек считает возможным говорить от имени русского народа, возникает еще неприятное ощущение политического шоу.

Прощение – личностный процесс, и театральные жесты вряд ли помогут делу. Даже когда речь идет о коллективной ответственности, прощение совершается в отношениях человека с человеком. Если мы превратим его в публичную официальную церемонию, оно рискует утратить смысл нового начала, невозможной радости и станет ходом в политической игре – пусть даже и совершающимся с самыми лучшими намерениями. К сожалению, лицемерие, цинизм и расчет способны опустошить любую нравственную реальность: память, скорбь, прощение, вину…

Нет сомнений в том, что память – наш священный долг перед братьями, принявшими страдания и смерть. Но несомненно и то, что прошлое подлежит прощению, иначе будущие поколения не смогут свободно дышать. Можем ли мы прощать от лица наших пострадавших родственников? Неизвестно. Это большой вопрос. Мы помним, что великая княгиня Елизавета Федоровна передала террористу Каляеву прощение своего убитого мужа Сергея Александровича. Не всякий может так поступить, не у каждого есть такое молитвенное дерзновение и христианское мужество, какое было у Елизаветы Федоровны. Но если мы сомневаемся в том, насколько мы вправе прощать за наших предков, то и быть обвинителями от имени жертв мы тоже вряд ли можем.

Когда мы принимаем на себя роль «совести нации» и становимся обличителями (или приносим «всенародное покаяние», что парадоксальным образом одно и то же), в этом есть немалая гордыня. Получается, что мы отделяем себя и от «нечистых» злодеев, и от пассивного большинства соотечественников и современников и занимаем особую высоконравственную позицию: мы, благородные и совестливые, обличаем и каемся за всех, потому что те, равнодушные и тупые, на такую высоту никогда не поднимутся.

Слабые места непримиримости и обличения связаны с тем, что позиция непримиримости умножает зло, отвечая на отвержение отвержением, и несет в себе зерно гордыни.

Мы рассмотрели равнодушие и непримиримость как два психологических препятствия к прощению истории. В случае равнодушия прощение не может состояться, поскольку нет осознания вины: «зачем нам копаться в прошлом», «сколько уже можно про это говорить», «а мы ничего и не знали», «и вообще, при чем тут я, если меня тогда еще и на свете не было». В случае непримиримости прощение блокируется на стадии понимания вины: мы сосредоточиваемся на виновности, становимся кающимися судьями, поддаемся духу разделения и вражды.

Другие два препятствия к прощению истории связаны с тем образом народа и истории, который мы принимаем за истину. Мы обозначили их как триумфализм и критицизм.

Триумфализм

Триумфализм строит идеальный образ своей страны: мы великий народ (крепко православные добавят еще – «народ-богоносец», «удел Пресвятой Богородицы»), у нас великая история, все наши беды вызваны вражескими происками, но мы уже одержали над врагами великие победы, а кого еще не победили, сокрушим в недалеком будущем, потому что мы лучше, духовнее, умнее и сильнее всех.

Истоки триумфалистской схемы понятны: тело народа несет незакрывшиеся раны, в нашей генетической памяти живы унижение, стыд и вина, поэтому возникает потребность глушить боль, и лучшим анестетиком представляется миф о нашем неимоверном величии. В «триумфалистский проект» вовлекается и религия: русскость отождествляется с православием (отстаиваемым нами, опять же, в борьбе с разными коварными врагами). Очевидно, что триумфализм делает невозможным прощение истории, поскольку отрицает саму вину: наше величие делает нас совершенными, нам не за что просить прощения, мы можем только гордиться и побеждать.

Уязвимость триумфализма определяется прежде всего тем, что это не терапия, а анестезия. Триумфализм способен обезболивать, но он не исцеляет раны и не устраняет их причину. Дух вражды и исключения продолжает действовать. Что толку в том, что мы хорошие, а все остальные плохие? Когда вражда достигает стадии войны, льется кровь и хороших, и плохих, а триумфализм никогда не ведет к миру.

Кроме того, приходится признать, что он несовместим с Евангелием. Если мыслить честно, придется выбирать между верой в Бога, открывшегося в Иисусе Христе, и обожествлением своей церкви и своего народа. Протопресвитер Александр Шмеман с горечью говорит о том, насколько люди подвержены «самоутверждению и обличению чужой неправоты. Мы живем в шизофрении: христианская мораль, в ту меру, в какую она вообще была воспринята, воспринята была только как мораль индивидуальная. Но в отношении своего народа, своей церкви и т. д. христиане первые (после евреев) живут самоутверждением, гордыней и „экспансией“. Откуда же взяться „раскаянию“ и „самоограничению“? „Я“, может быть, и уступлю, „мы“ никогда не уступим, потому что мы правы, всегда правы, не могли бы секунды прожить без своей правоты. <…> Тогда как смысл христианства в том, чтобы быть правым и уступить и в этом дать засиять победе: Христос на кресте – и „воистину Человек сей Сын Божий…“»[51].

Отец Александр точно указывает здесь на распространенный конфликт сознания: едва ли человек, считающий себя христианином, станет отрицать ценность смирения, терпения и кротости в межличностных отношениях. В наших контактах с отдельными людьми мы еще как-то соглашаемся смиряться и ставить себя на второе место. Однако когда речь идет о сообществе, тот же самый человек отвергает смирение и терпение и делается воинственным и жестким.

Митрополит Антоний Сурожский рассказывал об одном епископе Зарубежной церкви, который в беседе с ним высказывался о некоторых общих знакомых священнослужителях с яростным осуждением. Владыка Антоний терпел сколько мог, а потом все-таки сказал: «Но ведь Господь заповедал нам любить наших врагов…» На это последовал ответ: «А я и люблю своих врагов. Но я ненавижу врагов Христовых!»

Это уловка разума: я готов любить своих врагов, но ненавижу врагов Христовых – или врагов Церкви, Родины, народа и т. д. Чтобы сообщить религиозное оправдание своей ненависти, мы совершаем нехитрую умственную манипуляцию: объявляем тех, кто нам противится, врагами Бога (Родины, истины…), после чего уже можно ненавидеть всласть и при этом чувствовать себя правыми перед Богом. При этом мы забываем, что Сам Господь действовал совершенно иначе. Смирившись до смерти, и даже до смерти Крестной, отказавшись от вооруженного, да и от всякого сопротивления, претерпев до конца, Он одержал свою победу. Как говорит отец Александр Шмеман, победа Христова воссияла тогда, когда Он был прав и уступил.

Неправда триумфализма связана с тем, что он увлекает на путь кумиротворчества, превращая национальную традицию в предмет поклонения и тем самым закрывая путь к прощению и исцелению истории.

Быть христианином – значит сменить гражданство, сделаться подданным Великого Царя. Оставаясь внутри своего народа и своей страны, сохраняя с ними живую кровную связь, христиане, в то же время и прежде всего, принадлежат Христу и Его Царству.

Богослов Мирослав Вольф поясняет это через историю Авраама, который последовал за Богом и оставил землю своих отцов: «Именно благодаря своей преданности богу всех культур и Христу, сделавшему свое тело домом для всех народов, христианские потомки Авраама могут выйти из своей культуры, не покидая ее (в отличие от Авраама, которому пришлось оставить и землю, и родство). Выход в путь перестал быть пространственной категорией; он происходит в рамках культурного пространства, в котором мы живем»[52]. Эта двойственная позиция принадлежности к своему народу и абсолютной верности Богу, Творцу всех людей и всех народов, и позволяет нам войти в отношения прощения с историей: в свете Евангелия мы становимся способны признать в своем народе несовершенство и вину, а в других народах увидеть Другого, а не врага.

Критицизм

Легко проследить существенную связь триумфализма и равнодушия: триумфалистская схема позволяет не знать, не помнить все то, что омрачает образ великого народа. Впасть в сон забвения и окрасить его в тона избранности и величия – такова логика этой иллюзии. В свою очередь, непримиримость связана с критицизмом – созданием резко негативного образа истории.

Георгий прочел книгу Петра Вайля[53] о поэзии. Она показалась ему замечательной. Автор приводит в ней несколько своих любимых стихотворений, рассказывает о биографических обстоятельствах, связанных с каждым из них, а затем разворачивает размышление о жизненных реальностях: первой любви, смерти друга, разлуке…

Георгий дал почитать эту книгу своему приятелю Дмитрию. Через некоторое время Митя вернул книгу и сказал: «Спасибо, книга очень хорошая, но одно место мне решительно не понравилось – то, где Вайль пишет об эмиграции: „Мы уезжали с выжженной земли…“ Ничего себе – выжженная земля. Мы жили в Петербурге, еще не испорченном пошлой рекламой и бездарными постройками (пусть он и назывался Ленинградом). Слушали лучший в мире оркестр Мравинского. Ходили на лекции Лотмана и Аверинцева. Это все называется выжженной землей? Уехал ты – твое право, но незачем передергивать!»

Позиция радикального критицизма развивает непримиримость и питается ею. Иногда критицизм ставит пределы, например, говорится о том, что до 1917 года мы жили в прекрасной стране, а в советский период она превратилась в империю зла, где не было ничего хорошего, один лишь беспросветный и бездарный «совок». В других случаях речь идет о том, что и вообще в нашей истории нет светлых пятен, всевозможные злоупотребления и попрание человечности были и остаются доминантой русской жизни.

В любом случае критицизм, как, впрочем, и триумфализм, обнаруживает монотонность мысли и неспособность к объемному видению. Радикальный критик, как и последовательный триумфалист, видит в истории только то, что укладывается в его концепцию. Разница между ними лишь в направленности: один избирает позитивные факты (или дает позитивную оценку фактам неоднозначным), а другой концентрируется на негативном (или негативно оценивает сложные явления).

Критицизм приводит к тому, что мы впадаем, говоря словами Поля Рикера, в «высокомерный гиперморализм», с легкостью осуждая и отбрасывая целые исторические периоды. В такой позиции есть серьезное внутреннее противоречие: если действительно, как утверждают гиперморалисты, мы дети палачей, жившие в империи зла на выжженной земле, тогда откуда в нас различение добра и зла, красоты и безобразия, истины и лжи? Значит, все-таки были у нас родители, учителя, старшие друзья, которые смогли нам это передать? А если такие люди были, получается, что прошлое не вполне бездарно и пусто, несмотря на то, что тогдашняя государственная и политическая система не способствовала свободе и нравственности.

Читая биографию великого виолончелиста Даниила Шафрана[54], студент консерватории Женя обратил внимание на то, что первый большой успех пришел к юному музыканту в 1937 году. В это страшное время четырнадцатилетний мальчик Даня Шафран живет только музыкой и литературой, играет Генделя, Бетховена и Чайковского, читает Пушкина, Лермонтова и Толстого. Женя впервые подумал о том, что в любые времена, даже самые темные и грязные, у человека есть выбор, есть возможность строить свою жизнь на твердых основаниях добра и красоты.

Слабость и неправда критицизма определяются тем, что он переносит осуждение определенного политического строя на целый период народной жизни, чем отвергает те проявления человечности, благодаря которым мы сегодня существуем.

Принцип Эдипа: знание

Мы постарались показать те предустановки сознания, что препятствуют работе прощения истории. Теперь подумаем о том, как можно эту работу совершить. Прощение может состояться, когда я понимаю, что это необходимо лично мне, поскольку моя жизнь строится не только моими собственными поступками и выборами, но и народной, родовой, семейной памятью, которая в значительной мере влияет на меня, даже если я этого и не осознаю. Примирение с историей является личной потребностью, поскольку это шаг к восстановлению собственного достоинства и к освобождению от страха.

Чтобы простить, надо знать, что прощать. Чтобы быть прощенным, надо знать, за что просить прощения. Поэтому в работе прощения важно знание и открытый взгляд на историю. О бесстрашной воле к знанию рассказывает история Эдипа.

Софокл[55] в трагедии «Царь Эдип» показывает день, когда Эдип узнает правду о самом себе и своей семье. Его подталкивает к этому суровая необходимость: в городе, где он царствует, свирепствует смертоносная чума. Эдип уже отправил послов спросить оракула о причинах бедствия. Возвратившись, они сообщают, что чума – наказание за то, что безнаказанным остался убийца прежнего царя Лая. Эдип обещает найти преступника и наказать его, кем бы он ни был. Для этого он призывает мудрого прорицателя Тиресия, но Тиресий отказывается открыть ему правду и говорит суровые слова: «Сегодня ты родишься и умрешь».

Действительно, мы видим, как Эдип рождается в этот день: он бесстрашно расследует преступление, опрашивает свидетелей и узнает правду о своей жизни. Но он и умирает, потому что эта правда состоит в том, что он – убийца отца и муж собственной матери. Эдип – царь, отец семейства, мудрец, уважаемый согражданами и любимый близкими, – гибнет на наших глазах. Но сверх исполнения прорицания Тиресия Софокл показывает еще и третий шаг становления героя: да, Эдип умер, утратил царство, семью и само право смотреть на белый свет, но через эту смерть он воскрес для новой жизни. Когда Эдип узнает правду, судит и наказывает самого себя, он освобождается от вины, переходит из преступного состояния к праведности. Из существа, подвластного темному року, он становится свободным человеком, осуществляющим нравственный выбор.

В истории Эдипа есть нечто устрашающее и утешительное. Благодарение Богу, редко кому выпадает участь быть виновным в тех преступлениях, что невольно совершил Эдип, но все мы существуем в мире в определенном смысле вслепую. Мы не слишком хорошо знаем, кто мы, каков наш род и след, оставленный в бытии нашими предками. Мы мало знаем своих близких, нам неведомы последствия наших поступков и «не дано предугадать, как слово наше отзовется».

Над всеми этими вещами мы не властны. Нам приходится жить и действовать в мире, который мы не понимаем и не можем контролировать. Механизм трагедии в принципе основан на том, что спокойное течение повседневности вдруг раздирается, как тонкий покров, и под ним обнаруживается пугающая бездна: преступление, предательство, страдание, смерть…

Культуролог Андре Боннар[56], размышляя о греческой трагедии, приводит такой образ. Представьте, что вы идете по лесной дорожке, солнце светит, цветы благоухают, бабочки порхают – и вдруг вы оборачиваетесь и видите, что в нескольких метрах от вас огромный танк, который вас сейчас раздавит, а бежать вам некуда, и хуже всего то, что вы понимаете: именно вы своими неосторожными действиями и страстями привели страшную машину в движение.

Мы избегаем знания о себе, своем роде и истории своей страны именно потому, что боимся, что это открытие может оказаться ужасным, постыдным, сопряженным с неподъемным грузом вины. Воля к знанию, свойственная Эдипу, сопряжена с мужеством, достоинством и благородством, ведь благороден не тот, у кого в роду были исключительно высоконравственные добропорядочные люди (таких семей попросту не существует), а тот, кто благодарен своему роду и желает ему добра – а для этого необходимо знать о своих предках всю правду, и хорошее, и дурное.

Но в истории Эдипа есть и утешение. Во-первых, ему известно, что узнать правду необходимо для того, чтобы прекратилась чума. Для Софокла и его современников еще была очевидна связь физики и метафизики, они понимали, что материальное и социальное состояние народа неотделимо от уровня его нравственности. Для нас эта идея уже не является непреложной истиной. В конце восьмидесятых годов прошлого века священник Александр Мень[57] говорил о том, что мы сетуем на трудности жизни, отсутствие необходимых продуктов, непомерные очереди и т. п., но почему мы решили, что народ, на совести которого столько зла, совершенного против своих же соотечественников, должен жить хорошо, сыто и благополучно? В логике и библейской, и античной осознание правды и принятие на себя вины необходимо для того, чтобы открылось будущее.

Во-вторых, знать правду необходимо для того, чтобы обрести свободу. Когда Эдип узнает, что убил своего отца и родил детей в браке с матерью, перед ним открываются две возможности. Он может или возложить ответственность на судьбу, которая заставила его делать то, чего он не хотел, и проклясть богов, или принять ответственность на себя: «Человек отвечает не только за то, что он хотел, но и за то, что ему случилось совершить в свете вызванных его действиями последствий, хотя бы у него не было и малейшей возможности предугадать эти последствия и тем более их предотвратить»[58]. Но мы можем утешиться, вспомнив, что существует все-таки та сфера свободы, в которой никто и ничто не может лишить человека его достоинства. Судьба может загнать нас в угол: в концлагерь, в смертельную болезнь, в невыносимые и безысходные семейные обстоятельства, но, как сказал Виктор Франкл, «человек – это существо, которое всегда решает, кто он».

В фильме режиссера Тенгиза Абуладзе[59] «Покаяние» главная героиня Кетеван Баратели совершает странный поступок, положивший начало трагическим событиям. После торжественных похорон ветерана партии Варлама Аравидзе она выкапывает его труп и помещает его в саду у дома, где он жил. Родственники партийного деятеля потихоньку зарывают его обратно в могилу, но на следующее утро снова обнаруживают труп на том же месте.

Через несколько дней Кетеван ловят и предают суду, и тогда она объясняет, что Варлам во времена репрессий отправил на смерть ее родителей, художника Сандро Баратели и его жену Нино, и еще многих невинных людей, а потому она не может допустить, чтобы его тело было мирно предано земле, тогда как неизвестно, где и как похоронены его жертвы.

Героиня фильма Абуладзе совершает архаическое символическое действие. Вырыть труп врага в этой логике означает воспротивиться забвению и лжи, сказать правду, воззвать к справедливости. Дело не в компенсации ущерба и наказании всех виновных, а в уважении и любви к жертвам.

Но здесь встает еще один важный вопрос: насколько в принципе возможно восстановление исторической истины? Может ли кто-то утверждать, что ему известно, как все было «на самом деле»? Насколько обоснованы претензии на историческую объективность? Мы склонны согласиться с Мирославом Вольфом, который утверждает, что «воссоздать прошлое в том виде, в каком оно действительно имело место, независимо от каких-то воззрений, невозможно. Предполагать обратное не только наивно, но и очень опасно. Ибо претензии на универсальную истину зачастую служат узакониванию весьма специфических частных интересов»[60]. В этой ситуации несостоятельности претензий на объективную истину особое значение приобретает фигура свидетеля.

Свидетельства достовернее больших исторических повествований. Автор серьезного труда – всегда идеолог, у него есть какое-то собственное представление об истории в целом, и он стремится передать его читателю. Вольно или невольно, с низкими или благими целями, идеология всегда хочет завоевать аудиторию, вовлечь слушателей в свои ряды. Свидетель не будет создавать свою концепцию и доказывать ее истинность. Он попросту рассказывает о том, что произошло лично с ним, рассказывает так, как он это пережил и понял.

Ценность свидетельства определяется, с одной стороны, его абсолютной достоверностью и искренностью, с другой стороны – его скромностью и непритязательностью. Свидетельство убедительно ровно настолько, насколько мы доверяем самому свидетелю. Конечно, и свидетель не свободен от предустановок своего сознания и опыта, от идеологических влияний и желания убедить читателя в своей правде. И тем не менее свидетель скромен, он не претендует на полное описание и объяснение исторической ситуации, а передает нам только события своей жизни. Именно поэтому в его рассказе внимательному слушателю или читателю может открыться не сконструированная и умышленная схема, а настоящая правда об эпохе или событии. Эта правда окажется невыразимой, неформулируемой, ее нельзя будет уложить в рамки определения или концепции. Зато такая правда окажется полезной для примирения с историей. Рассказ свидетеля вызывает смех и слезы, негодование и жалость, и через это формируется живая связь с прошлым, которая позволяет понять его и отпустить.

В прощении истории важную роль играет знание, которое становится доступно благодаря свидетельствам – рассказам людей о том, как они жили. Знать историю, в том числе ее темные страницы, необходимо, поскольку через знание открывается возможность прощения, а через прощение – личная свобода и общее будущее.

Принцип Антигоны: оплакивание

Мы вспомнили о том, как героиня фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние» выкапывает из могилы труп человека, ставшего причиной безвинной гибели многих людей. В основе этого поступка – осознание символической и культурной важности погребения. Отказывая Варламу Аравидзе в праве покоиться в земле, Кетеван Баратели выступает как своего рода анти-Антигона.

В трагедии «Антигона» Софокл рассказывает историю детей царя Эдипа. После того как Эдип ослепил себя и отправился в изгнание, в Фивах воцарился его дядя Креонт.

Когда сыновья Эдипа выросли, они повели себя по-разному. Полиник, заручившись поддержкой семи эллинских царей, пошел войной против родного города, чтобы вернуть себе отцовский престол (об этом рассказывается в трагедии Эсхила «Семеро против Фив»).

Его брат Этеокл, напротив, сражался на стороне фиванцев. Во время боя братья вступили в поединок и нанесли друг другу смертельные раны. После победы царь Креонт велел похоронить Этеокла с почестями, как героя, а Полиника бросить в чистом поле на растерзание диким зверям и птицам.

Вопреки воле царя сестра Полиника Антигона тайно предает земле тело брата. Когда ее арестовывают и приводят к царю, она объясняет свой поступок тем, что есть законы, которым послушны даже боги, и они важнее законов политических. Один из таких божественных законов – уважение к мертвым. Враг является врагом лишь при жизни, а после смерти он становится только братом, заслуживающим жалости, оплакивания и достойным погребения.

Удивительным образом задолго до христианской проповеди Софокл утверждает евангельский принцип безусловной любви к человеку, которая все покрывает. Каковы бы ни были деяния, совершенные нами, все мы равно заслуживаем любви, слез, молитвы. Признавая, что ценность человека в глазах Божьих не разрушима его грехами и преступлениями, мы получаем возможность, по словам Поля Рикера, «перейти от бесконечного экзорцизма[61] к работе памяти, которая – о чем не следует забывать – является также работой скорби»[62]. Рикер говорит о работе скорби (о жалости и оплакивании), когда размышляет о том, как французы проживают свою историю времен Второй мировой войны, в которой было немало постыдных и тяжелых страниц. Заметим, что Антигона не говорит, что умереть за Отечество и привести врагов к стенам родного города – это нравственно равноценные поступки. Она утверждает другое: сердцу сестры дороги и брат-герой, и брат-предатель, потому что и тот, и другой – братья, она не может отвергнуть и забыть ни одного из них, и, может быть, любовь к преступному брату становится еще сильнее оттого, что Антигона ужасается его поступкам и горько сожалеет о них. Речь идет, конечно же, не об оправдании преступления, а о сострадании к преступнику, о признании в нем человеческой ценности, попранной и оскорбленной его же собственными деяниями.

Работа скорби, как и работа знания, совершается на личном уровне. Трудно представить себе коллективные акты оплакивания, которые были бы совершенно свободны от театрализации, излишнего пафоса и граничащей с неискренностью искусственно возгреваемой эмоциональности. При этом каждый из нас, зная историю своей семьи, может молиться за своих родственников, воздавая им честь за их достойные поступки, испрашивая прощения за их преступления и оплакивая перед Богом их страдания.

В конце 1980-х на волне общего интереса к истории Светлана стала расспрашивать старших родственников об истории своего рода. Ей рассказали, что в семье ее матери многие стали жертвами сталинского террора, а родной брат ее деда по отцу в те же годы служил в НКВД и погиб при невыясненных обстоятельствах, не то был застрелен, не то застрелился сам. Светлана испытала стыд и ужас. Ей казалось, что история ее семьи позорна и чудовищна, что на ней самой лежит тень преступлений и страданий ее предков. Однажды в дружеском кругу зашел разговор об историческом прошлом, и одна женщина сказала, что недавно после смерти своей бабушки разбирала ее документы и узнала, что та работала машинисткой в НКВД: «Представляете, может быть, она печатала смертные приговоры другим нашим родственникам, которые погибли в те годы…» Света спросила: «И как же теперь со всем этим ты будешь жить?» Подруга спокойно ответила: «Так же, как раньше – любить их всех и молиться за них. А разве Господь учил чему-то другому?» На следующий день Светлана впервые в жизни пришла в церковь, разыскала священника и спросила, как надо поминать умерших. Она начала молиться за своих предков и дома, и в храме (именно с этого потрясения началось ее движение к Богу). Постепенно тяжелое чувство вины и ужаса ушло, на смену ему пришла глубокая жалость и нежность к умершим, а затем – ровный покой и благодарность.

Работа оплакивания, совершаемая в церковной молитве и семейной памяти, позволяет примирить в нашей собственной жизни тех предков, которые, возможно, были врагами друг другу. Тем самым мы освобождаемся от гнета вины и ненависти, открываем путь к примирению и исцелению памяти, к самоуважению и надежде на лучшее будущее.

Прощение и обещание

Смысл исторической памяти и прощения прошлого раскрывается в отношении к настоящему и будущему. Мое самоощущение, мое положение в мире неотделимо от того, как я отношусь к прошлому: своей семье, роду, истории своего сообщества и народа. Мы уже говорили о том, к каким искажениям личности человека ведет неправое переживание истории, переход в крайности триумфализма и критицизма, равнодушия и непримиримости. Напротив, работа знания и оплакивания помогает нам выстроить верные отношения с историческим прошлым.

Да ведают потомки православных Земли родной минувшую судьбу, Своих царей великих поминают За их труды, за славу, за добро — А за грехи, за темные деянья, Спасителя смиренно умоляют.

Так пушкинский летописец отец Пимен в «Борисе Годунове» определяет достойное отношение к истории: знать о судьбе родной земли необходимо для того, чтобы благодарно поминать труды и добрые дела предков и в то же время смиренно молиться Спасителю о прощении их грехов и темных деяний.

Объемное и уравновешенное видение прошлого позволяет принимать историю в ее правде, не заниматься приукрашиванием и мифотворчеством и не отвергать тотально то, что было сделано предыдущими поколениями, но различать свет и тьму, нравственно ответственно относиться к разным сторонам исторической реальности. Двигаясь этим путем, мы сможем воспитать людей, способных строить справедливое общество.

Нередко христиане устраняются от социальной ответственности. Нам приходилось слышать от уважаемых людей, что христиане и мирские люди не должны смешиваться, как не соединяются вода и масло. В этом случае мы предоставляем порочному миру возможность идти своим гибельным путем и создаем собственное замкнутое пространство. Но совместимо ли это обособление с любовью Божьей к миру, которая столь велика, что Он отдает Сына Своего Единородного за жизнь мира?

Гораздо более убедительной и верной духу Евангелия представляется другая метафора, услышанная нами от протоиерея Льва Большакова[63]. Однажды в разговоре, посвященном переживанию исторического прошлого, он сравнил христиан с живыми клетками, которые начинают расти внутри раны. Здоровые клеточки малы, поначалу их и вовсе не видно, но именно таким путем, постепенно наращивая, восстанавливая живую ткань, организм исцеляет свои раны. Нам кажется убедительным и красивым этот образ нового, которое прорастает внутри старого, не противопоставляя себя ему, но и не смешиваясь с ним. Прощение и примирение мало-помалу начинаются в гуще жизни, в измерении нашей личной свободы и ответственности. Они, «не будучи проявлением покорности господствующему порядку, <…> создают оазис нового Божьего мира в пустыне старого, делая возможным преображение последнего»[64].

Совершаясь здесь и сейчас, прощение истории с силой обращено в будущее. Ханна Арендт писала о неотменимости наших поступков и о том, что единственным средством уврачевать эту необратимость совершенного зла является прощение. Продолжая свои размышления, она указывает на то, что каждый поступок может стать началом необозримого и непредсказуемого процесса, который будет простираться далеко в будущее. Затем она связывает прощение и обещание как действия, направленные на исцеление прошлого и будущего: «Спасительное средство против неотменимости и необозримости начатых процессов приходит не от какой-то другой и потенциально более высокой способности, но из возможностей самого поступка. Спасительное средство против неотменимости – против того, что содеянное невозможно вернуть назад, хотя человек не знал и не мог знать что делал, – заключено в человеческой способности прощать. А спасительное средство против необозримости – а тем самым против хаотической недостоверности всего будущего – заложено в способности давать и сдерживать обещания. Обе эти способности взаимосвязаны, поскольку одна относится к прошлому и делает не бывшим нечто совершенное, „грех“, который, подобно Дамоклову мечу, нависал бы над каждым новым поколением и в конечном счете погребал его под собой; тогда как другая устанавливает нечто как указатель на будущее, где без обязывающих обещаний, которые люди бросают в грозное море неизвестности, словно островки безопасности, не была бы возможна никакая преемственность человеческих отношений, не говоря уж о постоянстве и верности»[65].

Связь прощения и обещания состоит не только в том, что они создают возможности разумного и нравственного влияния на прошлое и будущее. Дело еще и в том, что способность давать обещания во многом обусловлена опытом прощения: именно тогда, когда какие-то негативные события пережиты и осознаны нами непосредственно или через свидетельства других, мы можем желать того, чтобы этот опыт никогда не повторился в будущем, и даем такое обещание.

Так честная и милостивая встреча с прошлым оказывается прочным фундаментом для будущего. Об этом замечательно говорит Жан Ванье, для которого тема мира и миротворчества является одной из центральных в жизни: «Для человека, для общины или для нации всегда хорошо вспоминать, что нынешняя реальность рождена многими тысячами проявлений любви или ненависти, которые предшествовали нам. Это обязывает помнить, что община завтрашнего дня рождается сегодня в нашей верности. Все мы маленькие звенья в нескончаемой цепи поколений, составляющих человечество. Мы существа, которые будут жить только недолгое время по сравнению с историей человечества, с прошлым и будущим. <…> Мы одновременно и что-то очень маленькое, и что-то очень большое, потому что каждый из наших жестов по-своему подготовляет человечество завтрашнего дня: это маленький камешек в создании обширного и славного окончательного человечества»[66].

Способность прощать, направленная в прошлое, связана с другой важнейшей человеческой способностью, обращенной в будущее, – с обещанием, залогом верности. Нравственно верное отношение к прошлому, в котором соединены благодарность и покаяние, становится основанием для лучшего будущего.

Глава 7 Трудности прощения

Прощение – важнейшая часть нашей жизни, каждый день по много раз мы прощаем несерьезные, а иногда и серьезные прегрешения и нестыковки нашим родным и близким, друзьям и коллегам. Семейная жизнь невозможна без прощения. И, несмотря на столь богатую практику, почти у каждого человека есть непрощенные ситуации и люди, примириться с которыми не удается. У кого-то этот груз – маленький и почти незаметный, затерявшийся в глубинах жизненной истории; у другого – тяжелейшее бремя, которое искажает его отношения с окружающими, отягощает прошлое, настоящее и будущее. Бывают случаи, когда человек понимает, что прощение необходимо, и не может его обрести. Эта глава как раз и посвящена трудностям прощения. Мы не будем рассматривать духовную сторону вопроса, а остановимся лишь на психологических барьерах, которые могут появляться на нашем пути.

Эти препятствия можно преодолеть с помощью психологической практики, иногда даже своими силами, а иногда при содействии близких людей.

Вопрос участникам исследования: «Бывает ли, что вы не прощаете другого человека? Почему?»

• Человек, обидевший беспомощных людей, не может быть прощен.

• Если он не прав и понял это, но не извинился.

• Человек, обидевший беспомощных людей, не может быть прощен.

• Безумием было бы прощать маньяка-убийцу, подвергая опасности здоровье и жизнь других людей.

• Иногда кажется, что я бы простила, но что-то мешает. Может быть, мы иногда не можем до конца простить, и остается осадок.

• Если при встрече с обидчиком у меня все внутри поднимается, значит, я недостаточно поработала с собой. Иногда хочется потешить свое Я, пожалеть себя. Хотя потом будет кошмар, я это знаю.

• Трудно прощать, если ситуация – слишком болезненная для меня.

• Если человек неадекватен с моей точки зрения, а именно проявляет агрессивность, ненависть, садистские наклонности и т. п., и это приносит вред, боль, смерть другим людям.

• Не получается, по крайней мере сразу…

• Трудно из-за злости.

• Если человек совершает проступки, причиняющие мне боль и вред, неоднократно.

• Зависит от поступка.

• В ситуации, когда, сколько бы я ни делал добра человеку, получал взамен только зло.

• Если человек не раскаялся, не извинился.

• Близких людей мало, а прощаю я только их.

• Зависит от того, чем меня обидели.

• Прощение и непрощение зависят от ситуации.

• Если человек недостоин моего прощения.

• Некоторые поступки не прощаются.

• Не получается простить, и все.

• Если не могу простить, то отношения как минимум прекращаются.

• Предательство человека в отношении меня.

• Иногда простить человека получается спустя долгое время.

• Если человек оскорбил меня прилюдно.

• Просто не хочу прощать.

• Если меня сильно обидели или в ситуации, когда общаться мы все равно больше не будем.

• Не вижу смысла тратить время на некоторых людей.

• Если меня обижают без причины и не хотят это признать.

• Когда бывает очень больно.

Возраст, пол и культура

Легкость или трудность прощения зависит от возраста, пола и культурных особенностей человека. Некоторые ситуации легче прощать в юности, другие – в более зрелом возрасте. Например, подростки могут шумно предъявлять незначительные претензии своим родителям, а в зрелом возрасте будут способны простить им куда более тяжелые проступки.

Существуют культуры, в которых ценностью является твердое поддержание правил через наказание тех, кто их преступил; в других возможно милосердие и прощение. Есть культуры, предписывающие тотальное прощение «близких» и невозможность прощения «дальних». Одно и то же действие в разных культурах может вызвать разную реакцию.

Например, незнакомый мужчина на улице решает помочь женщине, которая несет тяжелую ношу. Этот жест может быть принят ею как культурная норма, не требующая благодарности; иногда отсутствие предложения о помощи даже вызывает обиду: «Мог бы и помочь! Мужчина все-таки!» А однажды автор этих строк наблюдала, как резко отреагировала иностранка из Европы на такой жест мужчины в России: «Не надо! Я не инвалид!» – она явно восприняла его желание помочь как оскорбление. Еще есть культуры, в которых подобное предложение может вызвать возмущение из-за того, что будет воспринято как флирт, бестактное вторжение в чужое пространство.

Соответственно, существуют и «культурные трудности» прощения. Одна русская женщина, живущая в счастливом браке со своим мужем-чеченцем, на вопрос о том, что ей труднее всего дается в браке с человеком другой культуры, ответила: визит родственников мужа. У них сложились хорошие отношения, она научилась их понимать и ценить, но ей трудно принять их манеру неожиданно приезжать в гости. Каждый раз она вынуждена в срочном порядке менять свои планы и планы детей. Попросить их предупреждать о своем визите заранее невозможно, поскольку такой порядок в культуре мужа считается показателем близости между родственниками. И она знает, что муж не сможет ее простить, если она обидит его родственников.

Особенности семейного воспитания

Личностная незрелость

Общаться с людьми, просить прощение, приносить извинения мы учимся в детстве у людей, в окружении которых растем. Постепенно мы осваиваем все новые навыки решения сложных ситуаций. Личностная незрелость проявляется в том, что человек ведет себя не по возрасту, поступает так, как это свойственно младшим. Например, обидевшись, женщина плачет, она не в состоянии справиться с горькими чувствами другими способами. Но ведь слезы – это реакция беспомощности, присущая детям. Взрослые люди плачут в том случае, если слишком сильно ранены произошедшим.

Другой пример: мужчина от обиды пускает в ход кулаки. Неумение выразить свои переживания словами, рассказать о них, проанализировать обычно свидетельствует о несоответствии психологического возраста паспортному.

В школьные годы мы обычно приобретаем большой опыт общения с одноклассниками и людьми разных возрастов: возникают дружба и разочарования, симпатии и привязанности, в которых иногда складываются неоднозначные ситуации. Мы научаемся ориентироваться в этом мире людей, либо прощая и преступая обиды, принимая других такими, какие они есть, либо ограничивая свой мир, замыкаясь на себе, не в силах преодолеть свою незрелость. Последняя проблема, кстати, почти не встречается в многодетных семьях, члены которых много и плотно общаются друг с другом.

Обидчивость как черта характера

Реагировать на обиду можно по-разному. Некоторые люди с детства склонны копить ее, и в результате болезненная чувствительность становится характером. Тогда даже незначительные и естественные противоречия воспринимаются ими как целенаправленные злонамеренные акты. Такой человек не знает, как общаться с мнимым обидчиком, и не умеет разрешать конфликтные ситуации. Исправить эту особенность поможет освоение разных способов выражения обиды и поведения в сложных ситуациях.

К психологу обратилась молодая женщина тридцати двух лет с просьбой помочь ей понять, почему у нее не складываются отношения с мужчинами. Когда кто-то начинает за ней ухаживать, она сначала принимает его знаки внимания, а через некоторое время резко порывает с ним.

Другая проблема, о которой она рассказала, – невозможность долго задерживаться на одном месте работы. Ее максимум – чуть менее двух лет, хотя обычно она остается в организации около года. И если поначалу все складывается хорошо, затем возникают конфликты, которые приводят к полному разрыву отношений.

Наша героиня выросла в благополучной семье, которая и по сей день живет в родном городе в собственном доме. Ее рассказ о своем детстве, помимо прочего, включал такую историю. В доме вместе с родителями, старшим братом и бабушкой (со стороны мамы) жил дядя отца. Этот пожилой мужчина, двоюродный дед, фактически воспитал отца нашей героини, заменив ему родителей, которых тот лишился в детстве. Собственная семейная жизнь у дяди не задалась, он был дважды женат, детей у него не было.

Это был умный эрудированный человек. Но взгляд на мир и людей у него был пессимистический, он часто говорил окружающим обидные слова. Взрослые относились к нему снисходительно, списывая его замечания на трудный характер и тяжелую жизнь. Впрочем, он «не перегибал палку» по отношению к маме и к бабушке. Больше всех от дяди доставалось нашей героине, потому что ее брат был старше и свободное время проводил вне дома. Девочке часто доводилось слышать обидные слова, иногда со слезами она бежала к взрослым, те успокаивали ее и объясняли ситуацию очередным недоразумением.

Часто девочка уходила к бабушке, как бы ища у нее защиту, зная, что дядя не будет говорить что-то едкое в ее присутствии. Так у нее появился стереотип поведения: в случае обиды уйти от обидчика, изолироваться, спрятаться, прекратить с ним всякое общение.

Установки, принятые в семье

Существуют установки, которые блокируют прощение. Под установками подразумеваются умственные постановления, которые направляют наше поведение. Например, некоторые мужчины считают, что «прощение – это слабость, расслабленность». Проявлять их не положено, из чего следует, что прощение – удел рохлей. В этом случае к изменению поведения приведет перемена установки.

Вот примеры еще нескольких таких «постановлений», которые довольно распространены:

• Прощение – не для сильных людей.

• Прощение ведет к потере принципов, их нарушение нельзя «спускать».

• Прощение влечет за собой безнаказанность обидчика; прощая, люди умножают вседозволенность.

Последствия психологической травмы

Иногда непрощение бывает связано с перенесенной психологической травмой.

Молодая семья отправилась в отпуск на море. Супругов связывали нежные и, казалось, надежные отношения, они растили двоих детей-дошкольников – мальчика и девочку. В середине отпуска муж неожиданно встретил свою первую любовь, бросил семью и без предупреждения уехал неизвестно куда. Растерянная молодая женщина осталась одна с детьми.

Когда через некоторое время выяснилось, что ее муж жив-здоров, «просто загулял», она испытала сильнейшее унижение и обиду. Вернувшись из отпуска в родной город, она пережила еще один стресс – от общения со своими родителями и родителями мужа: в отпуск уехала семья, а вернулась «безмужняя жена».

Тяжесть шока была связана для нее с неожиданностью произошедшего: семья до момента распада была дружной, муж – заботливым и любящим; восемь лет совместной жизни прошли почти безоблачно, казалось, ничто не предвещало краха. Первые дни после исчезновения мужа были настолько тяжелыми, что женщина даже не могла вспоминать о них. Сначала она переживала его смерть (потому что в первый день после его бегства другие версии и в голову не приходили), а потом – осознание предательства и унижения, насмешливые взгляды и фразы от малознакомых людей – отпускников или служащих отеля, невольно оказавшихся свидетелями происшедшего.

В итоге, пытаясь преодолеть травму, женщина полностью «вычеркнула» из своей жизни и жизни детей бывшего мужа и его родителей.

Человеку, столкнувшемуся на пути прощения с психологической травмой, лучше обратиться к специалисту, потому что попытки реконструировать воспоминания о печальном событии могут ранить его снова. Один из участников исследования, результаты которого мы уже не раз приводили, на вопрос «Что вспоминается о случае, когда вы не простили?» – ответил: «Боль, депрессия, болезнь. Мир видится искаженно».

Бывает, что рана, нанесенная травмой, затягивается, а «шрам остается». Например, иногда, пережив супружескую измену, муж и жена решают сохранить семью, и вроде все в их жизни возвращается «на круги своя», но один из супругов, простивший произошедшее, обычно признается, что «такого доверия, как прежде, уже нет».

Страхи

Есть страхи, которые мешают нам прощать. Самые распространенные – боязнь признать свою неправоту; опасение, что ситуация может повториться; страх показать свою слабость, которой может воспользоваться другая сторона.

Первый из этих страхов – боязнь признать свою неправоту – коренится в том, что в любой ситуации участвуют две стороны, и обе являются активными действующими силами. Отпустив обиду, один из супругов может обнаружить, что она была искусственной, и бывший пострадавший может превратиться в виновного.

Другой страх – боязнь повторения ситуации – часто появляется после кражи или супружеской измены. В этом случае обида выступает как регулятор, позволяющий «держать на расстоянии» человека, более близкие отношения с которым могут повлечь за собой опасные последствия. В основе этого страха – неумение очерчивать и держать свои границы.

Еще один страх – боязнь продемонстрировать слабость – испытывают и женщины и мужчины. В первом случае это опасение может быть основано опять-таки на неумении поддерживать личные границы («муж будет влиять на ребенка, даже может и увести за собой, он – сильнее»), а во втором – этот страх часто связан со стереотипами относительно того, что делает мужчину мужчиной, принятыми в обществе.

Непрощение как наказание (месть)

Непрощение может стать местью. Это превращение характерно для тех случаев, когда нанесенный ущерб становится уголовным преступлением. И тогда прощение рискует повлечь за собой послабление или даже полное освобождение от наказания. Ущемленная сторона может нагнетать, усиливать обиду, злость, гнев с тем, чтобы кара стала максимально суровой и обидчик «испил ту же чашу горя сполна».

Непрощение как манипуляция

Обида и вина – взаимосвязанные чувства, когда одна сторона испытывает обиду, другая, как правило, – вину. Это происходит даже в тех случаях, когда реальная причина обиды отсутствует, потому что тот факт, что какое-то действие явилось основанием (вольным или невольным) для обиды, часто бессознательно вызывает чувство вины. А тот, кто испытывает его, стремится от него избавиться. Простейший способ избавления – компенсировать ущерб. Так возникает иллюзия, что после выполнения требуемого человек будет прощен. Однако в случае манипуляции напоминание об обиде повторяется или на ее месте быстро появляется новая.

Семья из четырех человек жила в двухкомнатной квартире. И вот появилась возможность поменять ее на трехкомнатную в том же доме. Что для этого надо сделать? Взять небольшой кредит и оформить документы на обмен. Прежде чем начать действовать, муж несколько дней обсуждал проблему, пытаясь все взвесить и «вычислить риски». Затем стал оформлять документы, однако скоро выяснилось, что квартиру приобрела другая семья по той же схеме.

Его жена очень расстроилась. С тех пор эта история стала рычагом, на который женщина «нажимает» каждый раз, когда хочет чего-то добиться от мужа. Он чувствует себя виноватым и часто идет навстречу там, где и не собирался, потому что, действительно, из-за его нерасторопности семья не получила хорошее жилье на очень выгодных условиях.

Прекратить эту манипулятивную игру и обидчику, и «обвиняемому» поможет только осознание ее механизмов.

Так что же нам мешает прощать?

Попробуем подвести итог размышлениям о том, с какими трудностями мы сталкиваемся на пути прощения. Слово – участникам исследования. «Допускаете ли вы ситуацию, что не простите провинившегося человека ни при каких обстоятельствах? Если вы выбрали ответ „да“, опишите эти ситуации. Если вы выбрали ответ „нет“, напишите почему».

Пояснения участников, выбравших ответ «да, допускаю»:

• Я искренне считаю, что есть предел прощению.

• Если поведение человека подвергает опасности жизнь и спасение других людей.

• Не могу представить, как можно простить того, кто убил самого близкого тебе человека (брата, ребенка, родителя).

• Я бы не назвала этого человека «провинившимся». Преступником без страха и совести, вне человеческого обличья – да. Или предателем, который оскверняет самое дорогое не в силу сложившихся обстоятельств, а из корыстных соображений.

• Не прощу за подлость.

• Не прощу измену, предательство.

• За денежный долг.

• Если человек обижает меня не в первый раз.

• Если сильно обидят моего ребенка, маму или еще кого-то очень близкого.

• Не прощу, чтобы не оказаться в такой же ситуации вновь.

• Если человек лишает меня выбора.

Пояснения участников исследования, выбравших ответ «нет, не допускаю»:

• Если сам человек будет просить прощения – он будет прощен мной и Богом.

• Господь простил всех, кто такая я, чтобы упорствовать?

• Обязательно надо простить – это Божья заповедь и ее надо выполнять! Мне же хуже будет, да и другому человеку прощение – это наука или помощь.

• Если я не прощу, то уйду в ад.

• Я понимаю, как это разрушительно для меня, поэтому все равно буду стараться простить.

• Человек сам за себя ответит – я ему не судья.

• Михаил Лермонтов писал: «Но есть и Божий суд, наперсники разврата! Есть грозный суд: он ждет; Он не доступен звону злата, И мысли, и дела он знает наперед».

• Ситуации бывают разные, и надо всегда оставаться человеком.

• Потому что Бог прощает нам все.

• Всегда нужно находить силы прощать, не надо держать в себе обиду, она не принесет никакой пользы ни тебе, ни другим. Прости и будь счастлив.

• Нужно уметь прощать.

• Есть родители, которые прощают убийц своих детей, значит, это возможно, выбор – за человеком, хочет он простить или нет. Сейчас я хочу прощать, поэтому у меня получается. Когда-то сразу, когда-то со временем. Хочу надеяться, что желание простить будет всегда.

• Время лечит.

• Все равно попытаюсь его понять.

• Не вижу такого, за что нельзя простить.

• В сердце, в разуме больше Бога, чем ненависти.

• Я глубоко верующий человек.

• Иногда для прощения нужно время.

• Бог учит прощать.

• Мне приходилось прощать и тех, кого уже нет в живых, так что никогда не поздно, но лучше успеть сделать это при жизни.

Глава 8 Практика прощения

Источник прощения

На группе чтения Евангелия одна участница рассказала историю из своей жизни. Ее мама жила в многолетней, затянувшейся на несколько десятилетий, ссоре со своей сестрой. Обида была такой, что женщина говорила дочке: «Не вздумай звать ее на мои похороны! Не хочу, чтобы она приходила!» В этой семье мать не воцерковлена, а дочь ходит в храм. Однажды девушка уговорила ее сходить на службу в Прощеное воскресенье перед Великим постом. Во время службы случилось удивительное: мать заплакала, слезы градом потекли из ее глаз. После службы она сказала, что простила сестру и хочет с ней помириться.

Безусловно, прощение – это Божий дар. Иногда, как в этой истории, он дается неожиданно, и тогда человек всецело и сразу прощает такую обиду, которую, казалось, в могилу с собой унесет, настолько невозможным представлялось справиться с ней. Чаще прощение приходит медленно, шаг за шагом человек продвигается по пути преодоления обиды, освобождаясь от нее. И тогда нужно прикладывать усилия, проявляя свою волю в этом движении к целостности, опираясь на знания и опыт, чтобы наконец избавиться от пагубного состояния и восстановить мир.

Бог есть прощение. Прощение и Господь – синонимы, говорит духовник одного из авторов этой книги. Приближаясь к Нему, мы неизменно прощаем всех: окружающих людей, себя, судьбу. Самое главное для человека, идущего к Богу, – впустить прощение в свое сердце, чтобы обрести мир, радость, уверенность, восстановить разрушенные отношения.

Этой цели и должны быть подчинены любые техники, практики, алгоритмы, которые помогают преодолеть обиду, вину, стыд, разочарование, досаду. Все методики, направленные на приближение к примирению, можно считать полезными. В этом смысле слова о прощении, сказанные обидчику, – это значительный, важный шаг, но дорога будет пройдена до конца только тогда, когда примирение восстановится в сердце. Если сравнивать, что важнее: сказать о прощении и не простить всецело или промолчать, но в душе своей совершенно простить обидчика, – конечно, второе окажется важнее и для духовного, и для психологического здоровья. Слова о прощении иногда бывают первым, иногда – заключительным шагом на этом пути.

Если мы посмотрим на ситуацию с этой точки зрения, окажется, что для акта прощения вовсе необязательно присутствие рядом обидчика. Если он умер или просто исчез с горизонта жизни, можно мысленно обратиться к нему со словами прощения, возрождая мир, восстанавливая простоту и прямоту отношений.

Иногда прощение приходит сразу, иногда оно требует длительной целенаправленной работы. Прощение – это Дар, в стремлении к которому должна проявиться воля человека.

Выбор стратегии и тактики прощения

Вопрос участникам исследования: «Если у вас есть возможность простить человека, причинившего вам боль, какой стратегии вы скорее будете придерживаться? Почему?»

«Стараюсь сразу простить». Пояснение выбора:

• Так будет лучше для меня и для него.

• Тяжело держать обиду.

• Потому что непрощение – это не то, чему учит меня Бог! Он простил и меня учит прощать!

• Прошу Бога помочь простить обидчика и защитить от зла, которое может случиться с ним из-за меня.

• Чем раньше избавишься от тяжести на душе, тем лучше.

• Чтобы открыть доступ к Богу в молитве и чтобы не болеть.

• Чтобы не мучиться от непрощения.

• Сначала придержу обидчика, но ненадолго, чтобы задумался и не повторял сделанного.

• Если есть возможность помириться, я ее использую. Если не прощаю, значит, возможности простить не вижу или время не подошло, а «греть» в себе злость, ненависть – лишняя трата сил, взгляд назад. Предпочитаю идти вперед, считаю себя сильным человеком.

• Долгое непрощение тяготит и не дает спокойно жить.

• Прощаю, чтобы не портить отношения.

• Чтобы меньше думать об этом и не заморачиваться.

• Чтобы не мучить другого человека.

• Нельзя долго пребывать в негативных переживаниях.

• Чтобы ушла боль и грусть из сердца, чтобы не причинять боль своим отказом тому, кто просит прощения.

• Если человек кого-то обидел, ему и так все вернется, зачем же себя утруждать?

• Чтобы непрощение не лишило меня состояния покоя и мира в душе.

• Людям надо верить, каждому свойственно ошибаться.

• Я тоже не ангел, и, если меня будут прощать, буду очень рада.

• Не умею долго злиться, держать зло на человека.

• Чем быстрее простишь, тем лучше, чтобы не копить отрицательные эмоции.

• Зачем откладывать?

• Чтобы обидчик не держал на меня зло.

«Откладываю до более удобного случая». Пояснение выбора:

• Мне нужно обдумать ситуацию в одиночестве.

• Если я еще не готов простить или человек не принимает мое прощение, мне надо переварить свой гнев.

• Не могу решиться сделать первый шаг, жду, когда человек сам подойдет.

• Сразу простить не могу, мне необходима временная пауза.

• Чтобы человек понял, к каким последствиям приводят его поступки.

• Из-за того, что мне больно.

• Потому что думаю, отомстить или нет.

• Чтобы проверить, искренен ли человек и достоин ли он прощения, ведь все предают друг друга.

• Время покажет, достоин этот человек прощения или нет.

• Сразу не всегда получается, а со временем обида уходит, забывается.

• Не торопиться – это мой принцип.

• Я не злопамятна, но долго помню обиду.

• Сразу не получается, лезут всякие мысли в голову.

• Подожду, когда на сердце и в душе станет светло, тепло и радостно.

Заниматься работой прощения мы можем самостоятельно или опираясь на помощь профессионалов. Получить молитвенную поддержку, возможность обсудить духовные стороны прощения, а иной раз и проверенные опытом практические рекомендации можно у священника. Если прощение не приходит, нужно снова и снова обращаться за помощью, постепенно как бы размягчая и расшатывая обиду, подготавливать почву к тому, чтобы полностью отказаться от нее.

Помощь психолога будет особенно нужна в таких случаях:

• если человек испробовал разные пути преодоления обиды и достичь результата не получилось;

• если он считает, что обидчивость – черта его личности, что он часто обижается, долго отходит и ему хочется смягчить эту свою особенность или избавиться от нее;

• если ситуация, в которой возникла обида, так тяжела, что даже вспоминать и думать о ней практически невозможно.

Другой важный вопрос: когда лучше и легче прощать, сразу после печального события или по прошествии времени? Если есть возможность простить сразу, не стоит откладывать этот шаг. Бытовые недоразумения, которые случаются практически каждый день, лучше прояснять и прощать, не теряя времени, потому что обиды имеют свойство накапливаться. Мелкая непрощенная обида может обрести форму, усилиться или присвоить себе какую-нибудь важную задачу, не позволяя человеку реализовать ее иначе, здоровым способом. Как и любые негативные эмоции, своей первой вспышкой проявления обиды полезны, они несут в себе важный сигнал о том, что наши отношения с окружающими людьми требуют коррекции. Но если обида сохраняется долгое время, она может поработить человека.

В каких случаях можно и даже нужно отложить прощение? Когда тяжелые эмоции слишком сильны. Отрезок времени, на который стоит перенести прощение, будет соответствовать силе эмоционального потрясения ущемленной стороны: чем сильнее боль, обида, тем более солидный срок потребуется обиженному, чтобы принять реальность и затем простить. Если человек получил психологическую травму, работа с прощением может начаться через два-три месяца после печального события.

Способы прощения

Снова дадим слово участникам исследования. «Что вы делаете для того, чтобы простить другого человека, как вы прощаете?»

• Говорю с ним о прощении. Своим отношением стараюсь показать, что он прощен. Помогаю в трудные периоды жизни.

• «Выпускаю пар» в словах, а потом первая иду на контакт.

• Забываю об обиде. Пытаюсь перевести случившееся в категорию недоразумения.

• Стараюсь поговорить по душам или забыть, просто не общаюсь с человеком.

• Всегда ставлю себя на место моего обидчика. Анализирую его и свои поступки. Начинаю жалеть этого человека.

• Бог допустил это событие, поэтому хочется, чтобы с Небес тебя простили.

• Вспоминаю, каким хорошим был мой обидчик в других ситуациях. Вспоминаю, что в Библии сказано, что ненавидящий брата своего – человекоубийца. Молюсь за этого человека и благодарю.

• Вспоминаю правило бабушки Александры: «Не ищи в селе, ищи в себе».

• Говорю человеку, что простил его. Стараюсь с ним больше общаться, чтобы он понял, что я не помню обиду.

• Стараюсь забыть, выпиваю и анализирую: что за человек мой обидчик, понял ли он, что сделал, влиятельная ли он фигура в моей судьбе, какой ущерб я понес по его вине.

• Вслух говорю, что простила. Сама прошу прощения у своего обидчика. Делаю ему подарки.

• Пытаюсь выяснить причины произошедшего. Стараюсь поставить себя на место моего оппонента. Иногда понимаю, что будет лучше с ним не общаться или делать это реже.

• Ищу причину конфликта. Анализирую, что я сделала не так. Первая прошу прощения, даже если не виновата.

• Сама разрешаю проблему или пускаю ситуацию на самотек.

• Обдумываю случившееся, ищу причины поведения человека, которого должна простить. Если я вижу, что он раскаялся, чувствует свою вину, подавлен, и знаю, что эти переживания не напускные, принимаю решение простить. Стараюсь поговорить с обидчиком, объяснить свою позицию. Четко формулирую, что меня задело. Если мой собеседник принимает мои аргументы, расцениваю это как наличие контакта между нами, а когда складывается диалог, считаю, что мы оба встали на путь «выздоровления».

• Стараюсь объясниться. Принимаю точку зрения оппонента. Молчу.

• Молюсь. Ищу положительные стороны в обидчике, настраиваю себя на прощение.

• Все взвешиваю, решаю, надо ли мне прощать. Позлюсь, обдумаю ситуацию, снова обдумаю, а потом прощаю.

• Спустя какое-то время звоню обидчику узнать, как дела.

• Сначала не прощаю, делаю вид, что обида сильна, говорю, что не хочу прощать, и человек начинает извиняться.

• Иду на компромисс и стараюсь решить ситуацию мирным путем.

• Думаю: пусть ему в жизни будет так же плохо, как мне, когда меня обижают другие. Начинаю мстить.

• Никогда не делаю первый шаг.

• Завожу с обидчиком разговор, спрашиваю о чем-нибудь, улыбаюсь, смотрю в глаза, чтобы дать ему понять, что я хочу все простить.

• Жду, пока моя память вытеснит эти воспоминания. Много обид забывается со временем. Стараюсь не думать об обидчике, не общаюсь, заполняю мозг положительными впечатлениями, воспоминаниями об этом человеке и его добрых поступках.

• Уединяюсь в комнате и молюсь. Мысленно сажаю человека на стул и высказываю ему все, что о нем думаю. Говорю, что он обидел меня, и прошу его так больше не делать.

• Выслушиваю и даю один шанс признаться и сказать мне правду. Разбираю причину его поступка (почему, зачем и как?) и прошу дать мне обещание, что такое больше не повторится.

• Делаю вид, что ничего не случилось.

• Вспоминаю, кого и как я сама ранила. Высказываю Богу свою злость на обидчика. Прошу, чтобы Он был милостив ко мне, грешной, и к моему оппоненту, благословляю сначала себя, потом его. Думаю, а как бы я поступила в этой ситуации? Начинаю радоваться тому хорошему, что у меня есть. Стараюсь понять и простить этого человека, найти то, за что его можно пожалеть, и прощение часто приходит само.

• Мысленно привязываю обидчика к воздушному шарику и отпускаю. Посылаю ему поток розовых лучей.

• Сама прошу прощения.

• Стараюсь побыстрее выйти из этой бури, потом долго размышляю. Способ примирения всегда рядом, только его надо увидеть. Читаю Псалтирь.

• Делаю вид, что не помню обиды. В разговоре напоминаю о разногласиях.

• Не ставлю обидное в вину, освобождаю человека от этого чувства, отношусь с пониманием.

• Общаюсь с обидчиком, иду к нему в гости.

• Молитва – подготовка к прощению. Рассказываю кому-либо о случившемся, анализирую ситуацию.

Существует множество способов, методик прощения. В добавление к уже известным постоянно появляются все новые и новые приемы. Многие люди создают свои собственные уникальные подходы, и такое творчество можно только приветствовать, потому что поддержание психологического благополучия во многом находится в руках самого человека и определяется его волей и желанием.

Из всего многообразия способов прощения познакомим читателя с теми, которые хорошо себя зарекомендовали. Выберите из этих практик самую подходящую для вас или вашего конкретного случая.

Способ 1

Христианские отношения

Подумайте, кого и за что вы хотели бы простить. Выберите для начала один эпизод. Помолитесь о том, чтобы Господь помог вам в этом начинании. Договоритесь о встрече с обидчиком и прямо поговорите с ним о том, что случилось между вами. Этот разговор должен быть честным, открытым, доброжелательным, милосердным. Важно, чтобы в нем отсутствовали обвинение, гнев, злость и другие негативные эмоции. Избегайте оценивать собеседника и его действия. Расскажите о том, как эта ситуация выглядит с вашей точки зрения, почему она доставила вам боль. После разговора сделайте жест примирения: обнимитесь, пожмите руки, поцелуйтесь или сходите вместе в кафе, на выставку, на концерт.

Способ 2

Работа с ожиданиями

Поскольку обиды возникают из-за наших неоправданных ожиданий, очень важно осознать их и изменить, а в идеале и вовсе отказаться, принимая реальность такой, какой она нам дается, какой она складывается вокруг нас, а людей – такими, какие они есть.

Вспомните какую-то обидную ситуацию. Это может быть один эпизод или история взаимоотношений с человеком, на которого вы обижены в целом. Чаще всего такой фигурой выступает один из родителей. Восстановите в памяти обидную ситуацию, слова, действия (или их отсутствие) во всех подробностях.

Возьмите чистые листы бумаги и письменно ответьте на вопрос: как должен был вести себя человек, который меня обидел, чтобы обиды не возникло, чтобы между нами царили мир и полное понимание? Постарайтесь, чтобы этот список был максимально полным. Иногда на составление такого перечня уходит несколько дней. За это время часто приходит осознание, что часть наших требований являются абсолютно абсурдными, и это открытие иногда вызывает шок и блокирует дальнейшую работу. В таком случае дайте себе время немного отдохнуть, переключитесь на какое-то приятное занятие, а через некоторое время (возможно, через несколько дней) продолжите и завершите начатое дело. Постарайтесь честно, подробно и точно описать все действия, слова, проявления другого человека, которых вы от него ожидаете.

После составления списка ответьте себе на несколько вопросов: насколько перечисленные ожидания реальны? насколько они соответствуют реальному человеку и реальным обстоятельствам? Оцените каждое ожидание по 10-балльной шкале, где 0 – абсолютно нереальное ожидание, 5 – ожидание, которое может проявиться в поведении другого человека, а может и не проявиться, в зависимости от обстоятельств; 10 – абсолютно реальное ожидание, которое соответствует человеку, а потому реализуется в его поведении, в том числе и в той ситуации, над которой вы работаете.

Хорошо бы честно ответить себе и на такие вопросы: откуда появились мои нереальные ожидания? когда они сформировались? почему они имеют для меня ценность? что они для меня означают? почему несоответствие этим ожиданиям вызывает у меня обиду?

Честные ответы на поставленные вопросы могут вызвать чувство вины, и тогда стоит еще раз прочесть тот раздел нашей книги, который посвящен этой теме. Обида, вина и страх – чувства, образующие единый клубок, зацепишь одно – и за ним потянется другое. Будем держаться нашей цели – очищения, освобождения от этих разрушительных переживаний. Иногда на этом пути случаются перепады настроения, возникает желание отдалиться от неприятных воспоминаний. В этом случае отложите работу, займитесь чем-то, что приносит радость и успокаивает. Через какое-то время продолжите работу.

Способ 3

Работа с ситуацией[67]

Этот способ подходит тем, для кого сама ситуация нанесения обиды представляется тяжелой, может быть даже унизительной. Иногда для того, чтобы простить, важно переосмыслить случившееся, посмотреть на него другими глазами. Но состояние обиды может помешать это сделать, оно, как железный обруч, сковывает наше мышление, не допуская иного понимания произошедшего.

Задание 1. Его можно выполнять устно в одиночестве или письменно, а еще – в беседе с другом. Если вы решите писать, постарайтесь, чтобы ваши записи были спонтанны, искренни и не попали потом в чужие руки.

1. В течение 10–15 минут поразмышляйте о ситуации, восстановите ее в памяти. Затем подумайте о том, что, независимо от случившегося, в этот период вашей жизни было хорошего. Вспомните все, чему вы радовались в то время, что вызывает теплые воспоминания, что вас веселило, удивляло, приносило удовлетворение.

2. В течение 10–15 минут поразмышляйте, что хорошего появилось в вашей жизни благодаря этому опыту. Возможно, вы начали глубже понимать других людей и себя? Научились ли вы чему-нибудь значимому? Может быть, благодаря этой ситуации удалось избежать большего страдания?

Задание 2. Как и предыдущее, его можно выполнять и письменно, и устно. Важно выдерживать время, отведенное для каждого этапа, добавляя, в случае необходимости, не больше двух минут и не сокращая установленный правилами интервал. Если окажется, что вы уже выполнили задание, а время еще осталось, посидите спокойно и подумайте о том, что сделали. Иногда в такие моменты в голову приходят интересные и важные мысли.

1. Задание посвящено переключению с одной точки зрения на другую. Упражнение рассчитано на 20 минут, по 5 минут на каждый этап. Выберите одну ситуацию обиды, которая пока еще не разрешилась полноценным прощением.

2. За 5 минут восстановите детали и последовательность развития события, опишите его участников и изложите все, что вспомнили, письменно или устно. Расскажите и о том, что происходит между вами сейчас. Какой была ваша реакция и реакция других людей на происшедшее? Влияет ли эта история на ее участников сейчас? Каким образом?

3. За 5 минут опишите событие со своей точки зрения. Что вы делали, о чем думали, что чувствовали? Затронуло ли ваше поведение других людей и каким образом? Что бы вы хотели рассказать людям о том, чем этот случай был и стал для вас?

4. Теперь в течение 5 минут сосредоточьтесь на том, чем этот случай был для других участников? О чем они думали в тот момент? Что они думают о событии сейчас? Как вы считаете, что им хотелось бы рассказать о том, чем эта ситуация была для них?

5. Последние 5 минут поразмышляйте над тем, получилось ли у вас быть честным с самим собой? Оцените свою искренность по шкале от 0 до 10 баллов. Снова вернитесь к проблемному событию в своей памяти, поместив его в более широкий контекст жизни. Чему вы и другие люди могут научиться благодаря этому опыту? Какую пользу могут извлечь для себя?

Закончив это упражнение, подумайте над тем, о чем оно заставило вас задуматься, что нового появилось в вашем понимании ситуации, к каким последствиям может привести этот опыт.

Способ 4

Пошаговая работа

Пошаговая работа с обидой напоминает работу с чувством вины. Верующему человеку на протяжении всех ее этапов важно молиться Господу с просьбой об освобождении от обиды и даровании прощения.

До или после молитвы хорошо бы мысленно напоминать себе о заданном векторе движения: «Я разрешаю себе жить без этого чувства обиды». Эти слова стоит адресовать себе и в тех случаях, когда возникает желание обидеться. Ведь свое волевое решение нужно время от времени подтверждать. Так формируется внутренняя установка на достижение цели – избавления от чувства обиды и обидчивости как свойства личности.

Как мы уже говорили, прощение – процесс пошаговый, и в этой работе нам нужно придерживаться определенной последовательности действий. Подробно мы уже описывали их в главе Как простить себя.

Как мы поймем, что нам удалось простить? Простить – не значит забыть или попустительствовать. Если вы извлекли урок из случившегося, значит, вы измените (во многом или отчасти) свое поведение по отношению к бывшему обидчику. Возможно, границы между вами были очерчены неверно и теперь они будут определены правильно?

Если через некоторое время обнаружится, что ситуация, с которой уже вы поработали, не отпускает, вернитесь к ней и пройдите все обозначенные шаги снова. Некоторые обиды могут покалывать, но уже не будут серьезно беспокоить вас и определять вашу жизнь. Освобождение придет, если вы проработаете весь перечень обид.

Глава 9 Бог-Любовь, Бог-Прощение

Священник Александр Шмеман записал в дневнике: «Вчера – Прощеное воскресенье. Соответствующие службы, соответствующие проповеди. Но как трудно сквозь привычные слова пробиться к подлинной сущности, например, прощения. Прощения как „события“ Божественного, творческого. Что значит: „Бог простит…“? В Церкви все время к чему-то главному, „последнему“ прикасаешься или, вернее, это главное тебя „объемлет“. Но тут же, увы, и выключаешься…»[68]

Действительно, мы редко даем себе труд сосредоточиться на главном, очевидном, прислушаться к нему. Попробуем сделать это сейчаc.

Закон и благодать: этика долга и этика дара

В Евангелии разница между Ветхим и Новым Заветом определяется через понятия закона и благодати: Закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа (Ин. 1: 17). Различение закона и благодати развивается в посланиях апостола Павла.

Ветхозаветная этика была построена на законе, а значит, на долге и справедливости: человек должен исполнять данный Богом закон, Бог взвесит и измерит соблюдение заповедей, после чего каждый получит справедливое воздаяние: праведник – спасение, грешник – осуждение.

Новый Завет во Христе радикально меняет наши отношения с Богом. Их основанием становится уже не закон, а благодать, то есть дар и милость. Иисус говорит: Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5: 48). Таким образом, мерой исполнения нравственного закона, дающей право на вступление в Царство, становится божественное совершенство – а это, очевидно, выше человеческих сил. Поэтому новозаветная этика строится на понятии благодати: спасение – не результат наших трудов, а дар Господа, проявление Его милости. По справедливости никто из нас не заработал спасения, мы получаем его только по любви Божьей, только даром: Благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, чтобы никто не хвалился (Еф. 2: 8–9).

Не следует думать, что благодать отбрасывает закон и ведет к беззаконию. Только тот, кого коснулась благодать, способен возлюбить Закон Божий и с радостью прилагать усилия к его исполнению. И наоборот, как сказал лютеранский праведник Дитрих Бонхеффер[69], «лишь тогда, когда возьмешь на себя бремя Закона, можно позволить себе говорить о божественной милости»[70].

Закон и благодать связаны, и все-таки жизнь, в которой доминирует закон, и та, где господствует благодать, являют две разные картины мира. Если в основании нашего миропонимания лежит закон, мы начинаем смотреть на мир как на место адекватного обмена, как на рынок. Если же мы признаем главным принципом мироустройства благодать и стараемся жить в соответствии с ней, то мир предстает как сообщество праздника, как пир.

Рынок – место равных возможностей: там все доступно, ты на все имеешь право, если можешь за это заплатить, но ничто не достанется тебе просто так, даром. Даже если к товару прилагается «подарок», мы понимаем, что это маркетинговый ход, цель которого – приобрести покупателя, а вовсе не сделать лично для нас что-то хорошее. Стратегии рынка просты и понятны, но они связаны, как показал отец Александр Шмеман, с «игрой на понижение»[71], «инфляцией»[72], «мелочностью»[73]. На рынке есть справедливость, но зато все разменивается на мелкие, исчислимые вещи.

Маша – молодая мать и студентка последнего курса. Ее мама – тоже еще сравнительно молодая работающая женщина. Они живут недалеко друг от друга. Маше нужно освободить вечер для работы над дипломом, и она просит маму забрать внука из садика и погулять с ним. Мама отвечает: «Хорошо, но тогда ты покормишь меня ужином».

Другой пример: семья садиться за стол, а хлеба нет. Мать просит одиннадцатилетнего Петю сбегать за хлебом в булочную. Он соглашается: «Да, схожу, но только можно я на сдачу куплю мороженое?»

На первый взгляд, в этих историях все правильно: если бабушка тратит время на прогулку с малышом, будет честно, если она не станет заниматься приготовлением ужина. Если сын откликается на просьбу матери, пусть она тоже пойдет ему навстречу и даст денег на мороженое. Все справедливо, но как-то мелочно, уныло, и встает грустный вопрос: а если мне нечего будет тебе дать, будешь ли ты любить меня, помогать мне?

Мы вовсе не утверждаем, что справедливость – это плохо. В ней, без сомнения, есть своя правда. В некоторых сферах жизни необходимы договоры, правила и адекватный обмен, иначе деловые, коммерческие и трудовые связи разрушатся. Рыночная модель сама по себе неплоха, но вряд ли следует распространять ее на все области жизни. Для межличностных отношений разрушительно стремиться к справедливости и постоянно подсчитывать, кто из нас кому что должен.

Лучше смотреть на мир как на дом пира, на человечество – как на сообщество приглашенных, где каждому предложен особый дар и для каждого предусмотрено свое место. Хозяин дома не обязан звать гостей, он делает это по своему желанию, сам определяет, как их принимать и куда усаживать, поэтому равных возможностей на пиру не существует и никаких прав, за которые можно бороться, у гостей нет.

Тем не менее между нами, присутствующими на пиру жизни, существует особое равенство: мы все удостоены приглашения, нас «призвали всеблагие как собеседников на пир»[74], говоря словами Тютчева, каждый из нас – «высоких зрелищ зритель», «допущенный в совет» божественный, призванный к участию в мире. Однако формы этого участия не нами определяются: может, я хотел, подобно другому русскому поэту, быть Председателем земного шара, а Господь судил мне стать скромным работником архива или кондуктором трамвая.

Даже если хозяин дома бесконечно расположен к гостю и приготовил для него прекрасное место, от приглашенного ожидается вежливость, учтивость и скромность по отношению к хозяину и другим гостям, поскольку он занимает это место не по справедливости, а по милости. Быть гостем в доме – качественно иная ситуация, чем прийти на рынок с деньгами, за которые имеешь право приобрести товары и услуги. В этом, пожалуй, и состоит главная причина привлекательности рыночного мировоззрения: в глубине души нам свойственно сомневаться в том, что мы достойны приглашения на пир. Мы похожи на Буратино в своей надежде насобирать много золотых и уж тогда прикупить и азбуку, и куртку для папы Карло, и много других вещей, которые позволят нам наконец начать ценить себя и стать счастливыми. Нас пугает избирательность и иерархичность, присущая пиршественной картине мира: а вдруг нас посадят на самую плохонькую табуретку где-нибудь у самого выхода? Другое дело рынок, где места в зале продаются…

Но если мы думаем, что в мире есть плохие и хорошие места, мы тем самым изменяем Евангелию. «Бог вочеловечился, чтобы человек обожился», – говорят отцы Церкви[75]. С момента Боговоплощения очевидно, что мир выстроен вертикально и открыт в небо в каждой своей точке. Христианство предполагает, что судьба каждого человека вне зависимости от того, каково его положение в обществе, может развертываться как история отношений с Богом, а это означает, что личность абсолютно ценна и не имеет нужды вступать в отношения адекватного обмена, чтобы обрести свою относительную ценность на мировом рынке. Одна из книг Жана Ванье так и называется – «Каждый человек – священная история»[76].

На рынке актуальна этика долга, а на пиру – этика дара. Этика долга предполагает, что за подобное надо платить подобным: за добро – добром, за зло – злом. Именно здесь корень обиды и вины. Мы обижаемся, потому что предполагаем, что нам что-то должны: уважение, заботу, внимание… Мы чувствуем вину, потому что уверены, что мы что-то должны: соответствовать ожиданиям окружающих, выполнять их просьбы, быть высоконравственными…

Система долгов сильно усложняет нашу жизнь и вносит в нее колоссальную несвободу. Другое дело, когда мы что-то даем не в долг, а в дар и воспринимаем любое даяние не как должное, а как подарок. Если мы даем в дар, то у нас нет должников, потому что дар существует без всяких условий, и тогда нам не на кого обижаться и некого обвинять. Если мы воспринимаем жесты других людей как подарки, то мы ничего не требуем от других и ни к чему их не обязываем. Отношения дара создают свободу, ведут к душевному миру и открывают возможность личностного роста.

У Чехова есть рассказ «Нищий». К адвокату Скворцову приходит оборванный нетрезвый человек и пытается обманом выпросить у него деньги. Скворцов обличает лгуна, стыдит его и предлагает не попрошайничать, а поработать – расколоть дрова для кухни. Нищий соглашается и поступает в распоряжение кухарки Ольги. Кухарка с сердитым видом и ворчаньем уводит пьянчужку на двор. Через некоторое время она возвращается и докладывает хозяину, что дрова расколоты. Попрошайка получает деньги и разрешение прийти еще раз поработать.

Он появляется время от времени у адвоката, выполняет простую работу по хозяйству и мало-помалу возвращает себе человеческий облик настолько, что Скворцов даже решает узнать его имя (зовут его Лушков) и пристраивает его на скромную канцелярскую должность.

Через два года они случайно встречаются у кассы театра, бывший нищий теперь уже выглядит вполне достойно. Довольный собой Скворцов напоминает Лушкову, как он наставил его на истинный путь. Лушков на это отвечает: «Да, я вам благодарен, но спасли меня все-таки не вы, а ваша кухарка Ольга, добрая благородная женщина». Выясняется, что ни одного полена он во дворе Скворцова не расколол, это Ольга ругала его ругательски, плакала о его безобразии и колола за него дрова, что и пробудило совесть в пропащем человеке.

Чехов с большим тактом, без морализаторства показывает превосходство дара над долгом. Когда Скворцов (неслучайно Чехов делает его присяжным поверенным, юристом, человеком закона) вразумляет Лушкова, он прибегает к аргументам разума и справедливости, но не они возвращают к жизни беднягу, а милость Ольги, которая делает за него всю работу, да еще и оплакивает его несчастную жизнь.

Почему же нам трудно принять освобождающую и умиротворяющую этику дара? Вероятно, дело в том, что этика долга нам привычнее, она соответствует знакомому нам ходу обыденной жизни, тогда как дар – божественная реальность. Справедливость и милость, долг и дар противостоят друг другу, как логика мира сего и закон Царства Небесного: «Не говори, что Бог справедлив. Он не справедлив – он милосерд», – сказал Исаак Сирин[77].

Прощение – не обмен, а дар. Оно нарушает привычную для нас этику справедливости, поэтому дается с трудом. Оно принадлежит божественному порядку милости, а потому целительно и благодатно.

Боговоплощение как прощение

Рождество Христово, таинство Боговоплощения – это прощение и дар в чистом виде. Ангел говорит пастухам: …не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь… (Лк. 2: 10–11). Младенец рождается для нас, для великой радости всех людей, хотя мы этого ничем не заслужили.

Сын Божий приходит в мир в полноте смирения и доверия, хотя предыдущая история отношений Бога и человека – это ряд нарушенных заветов. Господь забывает обо всех человеческих изменах и ошибках и полагает новое начало, открывая Себя в бесконечном доверии к нам: «Пришествие в мир Бога в образе „Отроча Младо“ не только „кенозис“, но и самое „адекватное“ Богоявление. Поэтому-то в нем так очевидна, так божественна – ненужность силы, славы, правоты, прав, самоутверждения, авторитета, власти, всего того, что нужно только там, где нет истины, и что поэтому не нужно Богу»[78].

Когда Бог рождается как Сын Человеческий, отказываясь от Своего величия и принимая бедность нашей жизни, забывая о прошлых наших изменах и начиная новую историю, Он являет нам прощение, вполне и безусловно доверяясь людям.

Крест и Воскресение как прощение

Каждый год в Пасхальную ночь мы слышим слова Святого Иоанна Златоуста: «Никто пусть не жалуется на бедность, ибо открылось общее Царство. Никто пусть не плачет о грехах, ибо из гроба воссияло прощение. Никто пусть не боится смерти, ибо смерть Спасителя освободила нас».

Пасхальная радость – Царство, прощение, свобода. Божье прощение освобождает нас и открывает нам вход в Царство. Об этом поется и в стихирах Пасхи: «Воскресения день, и просветимся торжеством, и друг друга обымем, рцем „братие“ и ненавидящим нас, простим всех воскресением». Свет и торжество Воскресения Христова дает нам силу назвать братьями, обнять и простить всех, включая и врагов.

Крестом и Воскресением Бог упраздняет вражду и утверждает прощение для всех, и принять это нам трудно. Стихотворение Бориса Пастернака «Магдалина» завершается так:

Брошусь на землю у ног распятья, Обомру и закушу уста. Слишком многим руки для объятья Ты раскинешь по концам креста. Для кого на свете столько шири, Столько муки и такая мощь? Есть ли столько душ и жизней в мире? Столько поселений, рек и рощ? Но пройдут такие трое суток И столкнут в такую пустоту, Что за этот страшный промежуток Я до воскресенья дорасту.

Бог, распятый на Кресте, раскрывает свои объятия всем, и нам кажется, это слишком: разве достойны мир и человечество такой любви? Разве не должны быть наказаны грехи, пороки и преступления? Но, если мы так думаем, если мы отказываем кому-то в праве на божественное милосердие, мы не доросли еще до Воскресения.

Тот, Кто родился для радости всем людям, был ими отвергнут и убит. Люди снова предали доверие Бога, стали Ему врагами, но Его это не испугало и не смутило. Иисус на Кресте молится за распинающих Его: Отче, прости им, ибо не знают, что делают (Лк. 23: 34). Протестантский богослов Юрген Мольтман размышляет: «Эта молитва Христа победила универсальную религию мести и отменила всеобщий закон возмездия. Во имя Распятого с того дня в мире должно царить прощение. Христианство, которое вправе называться его именем, – это религия примирения. Простить того, кто причинил боль, – акт высшей независимости и величайшей внутренней свободы. Прощение и примирение ставит жертв выше преступников, освобождая их от непреодолимого желания творить зло»[79].

Прощение, возвещенное с Креста, не может быть легким и безболезненным. Радость примирения в нем неотделима от страданий. Прощая, мы смиряемся, терпим, отказываемся от справедливого возмездия, добровольно ограничиваем свои права. Это тяжело, и такой трудный путь можно избрать только в одном случае – если мы хотим следовать за Христом. Поскольку сам Бог раскрывает крестные объятия людям, враждебным к нему, и прощает их, и мы призваны строить отношения с другими именно так.

Созерцание Креста и Воскресения позволяет нам понять, что прощение вовсе не является проявлением слабости и ничтожества. Напротив, прощая своих врагов, Иисус открывает «вражду против вражды», по выражению Мирослава Вольфа. Отказ от насилия – это действие, направленное на прекращение насилия. Когда мы вслед за Христом прощаем совершенное против нас зло, мы побеждаем, потому что утверждаем свою свободу от зла, не впускаем его в себя, отказываемся умножать его.

Крест Христов разрывает порочный круг насилия и показывает нам путь прощения, ведущий к радости Воскресения, полноте жизни в Царстве Божьем.

Суд Божий и прощение

Едва ли найдется человек, который бы всерьез думал о Страшном суде и не чувствовал при этом, что суд этот предстоит лично ему и отвечать придется за многое. Честно исследуя свою душу, каждый из нас открывает горькую правду о том, что нет такого греха, который не имел бы к нам никакого отношения.

В начале «Божественной комедии» Данте описывает нисхождение в Ад. Проходя его круги, герой испытывает великое сострадание к грешникам, поскольку, глядя на них и беседуя с ними, понимает, что нет такого греха, от которого он сам был бы совершенно свободен.

Лишь однажды вместо сострадания он чувствует отвращение и презрение – в последнем круге, в ледяной Джудекке, где в трех пастях Люцифера терзаются предатели божественного и человеческого величия – предавший Христа Иуда и предательски убившие Цезаря Брут и Кассий.

Поскольку путешествие по Аду вызвало в сердце героя глубокое покаяние, перед подъемом на гору Чистилища ангел пишет у него на лбу семь латинских букв P (peccatum – грех) в знак того, что он не свободен от семи смертных грехов, но видит свою вину и искренне просит за них прощения у Бога.

По мере прохождения семи кругов Чистилища эти знаки изглаживаются, герой постепенно освобождается от своих грехов и вступает в земной Рай, где встречает Беатриче. Она сурово обличает Данте в том, что он забыл ее, предал свою любовь. Так выясняется, что напрасно он презирал предателей и считал себя непричастным к этому греху. Герой плачет, и так исполняется его покаяние.

Пока суета и мелкие заботы туманят наш ум, мы еще можем считать себя «вполне приличными людьми». Но если наша жизнь выходит за рамки тягучей рутины, о которой Блаженный Августин[80] говорил, что непонятно, что это такое – мертвая жизнь или живая смерть, если с нами происходит какое-то прекрасное или страшное событие, мы ясно видим, что никто из людей не свободен от греха.

Об этом говорит в своей «Балладе Редингской тюрьмы» Оскар Уайльд[81], которого никак нельзя было назвать праведником, пока, оказавшись в заключении, он не пережил встречу с Христом. Глядя на человека, отбывающего срок за убийство любимой женщины, Уайльд понимает, что такое же преступление лежит на каждом из нас:

Пускай до Страшного суда Лежит спокойно Он, Пусть не ворвется скорбный стон, В его последний сон, — Убил возлюбленную Он, И потому казнен. Но каждый, кто на свете жил, Любимых убивал, Один – жестокостью, другой — Отравою похвал, Трус – поцелуем, тот, кто смел, — Кинжалом наповал.

Нет человека, который не нуждался бы в Божественном прощении. Нет человека, которого Бог не может простить. Поскольку Бог есть Любовь, для Него нет ничего непростительного. Его прощение безусловно и безгранично: …Я прощу беззакония их и грехов их уже не воспомяну более (Иер. 31: 34).

Эти богословские тезисы представляются нам вполне бесспорными до тех пор, пока мы сами не оказываемся жертвами насилия. Поскольку насилие совершается на земле каждый день, среди нас всегда найдутся люди глубоко раненные и оскорбленные. Им трудно отказаться от надежды на то, что если не в этом мире, то уж хотя бы в мире ином те, кто стал причиной их страданий, понесут наказание: «Нельзя даже представить себе будущее искупление, в котором преступники – даже осужденные и преображенные – облекутся в белые одежды. Все в нас восстает против этого образа. Но все, что мы знаем о распятом Боге, призывает нас задуматься именно о нем»[82].

Когда речь идет о тяжких преступлениях и больших страданиях, часто звучит мысль о том, что прощать и забывать в этом случае безнравственно, нужно помнить для того, чтобы ужас не повторился. Это верно для нашей земной жизни, и в главе, посвященной прощению истории, мы говорили о двойной работе знания и оплакивания. Но так ли будет в жизни будущего века? Напомним известную мысль Святого Силуана Афонского: «Есть люди, которые желают своим врагам или врагам Церкви погибели и мук в адском огне. Так мыслят они потому, что не научились любви Божией от Духа Святого, ибо тот, кто научился, будет проливать слезы за весь мир. Ты говоришь, что он злодей, и пусть горит в адском огне. Но спрошу тебя: если Бог даст тебе хорошее место в раю, но ты будешь видеть в огне того, кому ты желал огня мучений, неужели и тогда тебе не будет жалко его, кто бы он ни был, хотя бы враг Церкви? Или у тебя сердце железное? Но в раю железо не нужно. Там нужны смирение и любовь Христова, которой всех жалко»[83].

Любви Христовой всех жалко, прощение простирается на всех. Более того, и память о злодеяниях в раю изгладится: «Если говорить прямо, перед нами стоит выбор: или рай, или память о пережитых ужасах. Либо в раю ничто не будет напоминать нам об этих ужасах, либо он будет больше похож на ад, чем нам хотелось бы думать. Ведь если рай не сможет исправить последствий Освенцима, то память об Освенциме должна разрушить жизнь в раю. Искупление может стать окончательным, только когда сотворение всего нового будет сопровождаться перемещением всего прошлого в двойное ничто небытия и забвения»[84].

Поскольку судить нас будет сама Любовь, нам обещаны не вечные муки, а полнота прощения и утешения: И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое (Откр. 21: 4–5).

Вершина божественного утешения – радость и веселие: …прежние скорби будут забыты и сокрыты от очей Моих. Ибо вот, Я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце. А вы будете веселиться и радоваться вовеки о том, что Я творю: ибо вот, Я творю Иерусалим веселием и народ его радостью. И буду радоваться о Иерусалиме и веселиться о народе Моем; и не услышится в нем более голос плача и голос вопля (Ис. 65: 16–19).

Единственное препятствие, которое может помешать нам войти в радость Божьего прощения, – наш свободный выбор. Ни радость, ни прощение, ни любое другое благо не могут быть нам предписаны насильственно. Бог прощает нас, объятия Отца открыты всегда, но мы остаемся свободными. Владыка Антоний Сурожский однажды сказал, что свобода сохраняется за человеком навсегда, но можно ли представить, что кто-то увидел за пределами этой жизни Христа во всей Его славе и красоте – и отвернулся от него? Пока мы проходим свою земную жизнь, мы никогда не узнаем ответа на этот вопрос. Нам остается только надежда на милость Бога и вера в Его победу над злом, полную и окончательную.

В словах Священного Писания, посвященных жизни будущего века, сильно и свежо звучит мысль о новом начале. Собственно говоря, прощение Божье и Царство Небесное – это одно и то же. Сколь бы ни были велики наши страдания и обиды, все забудется, когда мы войдем в полноту богообщения, и новая жизнь в прощении начинается для нас уже сейчас: Вот, Я делаю новое; ныне же оно явится; неужели вы и этого не хотите знать? (Ис. 43: 19).

Перед судом Божьим никто не оправдается, все грешны. Мы все нуждаемся в прощении, и Бог-Любовь дает нам его в полноте. От нас требуется только свободное согласие принять от Бога этот дар.

«Отче наш»: прощение как условие богообщения

Когда ученики просят Иисуса научить их молиться, Он дает им молитву «Отче наш». Главное прошение в ней – «и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». Господь придает ему особенное значение, потому что после дарования молитвы повторяет: Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших (Мф. 6: 14–15). Получается, что прощение – входной билет в Царство Небесное.

Над этим стоит задуматься. Мы много говорили о безусловном характере прощения, о христианской этике дара – и вдруг в этом тексте мы встречаемся с ясно сформулированным условием: вы будете прощены Отцом Небесным, если будете прощать людей. Почему Бог ставит нам это условие? Неужели Он не может простить нас просто так? Разве Отец наш Небесный обидчив, или злопамятен, или обладает еще какими-то трудностями характера?

Очевидно, что дело не в Его обидчивости, Он уже всех нас заранее простил навсегда. Условие это относится не к Богу, а к нам. Человек, не научившийся прощению, не прост, не прям и не свободен. Бог готов его простить и принять, но есть опасность, что он сам станет таким, что не сможет войти в прощение от Господа. Получается, что ад – дело наших рук. Господь готов меня принять, но я сам внутри так запутался в своих счетах, обидах, размышлениях о том, кто перед кем сколько виноват, что не способен войти в Царство.

Строгость и определенность, с которыми Иисус заповедует нам прощение, указывают на то, что истинное богообщение невозможно в немирном состоянии духа. Кто чужд прощению, тот чужд Богу.

В фильме Павла Павликовского[85] «Ида» есть такая сцена. Девушки-послушницы готовятся принять обеты. Накануне решающего дня они читают вечернее правило и доходят до слов молитвы «Отче наш» о прощении. В следующем кадре утро, торжественная служба, и Ида не идет вместе с другими сестрами принимать монашеские обеты.

Она понимает, что не простила. Перед постригом героиня узнала, что она – еврейка и ее родители были убиты во время войны. Она разыскала убийцу, нашла останки родных и перенесла их на семейное кладбище. И теперь в ее сердце нет прощения по отношению к людям, которые разрушили ее семью, и героиня понимает, что в таком внутреннем состоянии принятие монашества будет ложью. Не может всецело посвятить себя Богу человек, который не исполнил главную заповедь – не простил своего врага.

Молитва «Отче наш» показывает, что прощение – основа правильных отношений с Господом и условие входа в вечную жизнь.

Нагорная проповедь: прощение как божественное совершенство

Прощение необходимо, но оно настолько превосходит наши силы, сокрушает разум, противоречит справедливости, что мы с трудом решаемся прощать. Нам легче принять ветхозаветный честный принцип «око за око». Даже если мы решились пойти путем прощения, оно не будет легким, оно дается кровью сердца. Прощение невозможно, но именно это и доказывает его божественность и необходимость для нас этого Божьего дара. Если иногда нам удается прощать, это означает, что Господь прикоснулся к нашей душе. Именно в прощении человек превосходит собственные границы и приобщается к божественной жизни.

Поль Рикер в своей книге о прощении показывает, что с точки зрения светской этики неоспорим тезис о том, что есть поступки, которым нет прощения. Вина неуничтожима: что было, то остается навсегда. Можно попытаться возместить ущерб, можно смягчить терзания по поводу вины, но изгладить ее, сделать бывшее небывшим нельзя.

Если мы хотим построить этику без богословия, нам придется признать, что полное и безусловное прощение (а оно не может быть другим) невозможно. И тем не менее опыт показывает, что прощение есть: «Голос прощения, утверждающий „есть“, делает это по-своему. Вот почему я буду говорить об этом голосе как о голосе свыше. Он является голосом свыше, потому что признание вины происходит из беспредельной глубины самости. Это безмолвный, но не немой голос. Безмолвный – поскольку не является негодованием, подобно крику ярости, и не немой, поскольку он не бессловесный. В действительности его речь – это посвящение, гимн. Речь восхваления и прославления. <…> Есть прощение, как есть радость, есть мудрость, безрассудство, любовь. Именно любовь. Прощение относится к той же категории»[86].

По существу Рикер утверждает, что прощение, как и радость, мудрость, отвага и любовь, суть проявления Царства Небесного на земле. Эти чудесные вещи столь же реальны, сколь невыводимы из привычного порядка вещей. Они возможны только в силу того, что Бог не оставляет сотворенный им мир. Прощение – благодарственный гимн. Прощая, мы не только улучшаем человеческие отношения. Мы возносим славу и хвалу Богу, мы входим в общение с Ним.

В Нагорной проповеди Господь говорит, что прощение и милость – свойства божественного совершенства, к которому призывает каждого из нас Отец Небесный: Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5: 43–48).

В этих словах заключено единственное и главное обоснование прощения, которое состоит в том, что прощение прекрасно, как прекрасен сам Бог. Чудесная картина потоков дождя и солнечного света, милости и прощения, сходящих с небес на всех людей без исключения, может вдохновить нас последовать путем прощения. Божественное совершенство раскрывается здесь не как всемогущество и чудотворство, а как безграничная милость, объемлющая всех подобно небесам, откуда светит солнце и изливаются дожди. Призыв к совершенству – приглашение открыться для этих потоков божественной жизни: Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой (Ин. 7: 38).

Прощение ставит нас в особые и глубокие отношения с Богом, поскольку человек прощающий осуществляет замысел Божий о мире, отдает себя для того, чтобы через него изливалась в мир Божья Любовь.

Заповеди блаженства: Христос – Царь Мира

Одна из Заповедей блаженства говорит: Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими (Мф. 5: 9). Мир рождается из прощения. Быть миротворцем – значит прощать и принимать. В этих словах звучит та же самая мысль, что и в заповеди совершенства из Нагорной проповеди, и в молитве «Отче наш».

Быть своими Богу, Его сынами можно только через соединение с Единородным Сыном Божьим. Христос – Царь Мира, Его дела и Его слова несут мир и прощение. Получается, что быть христианином – значит решиться на ненасилие и миротворчество принять прощение как правило жизни из послушания Христу, из желания следовать Ему.

В начале этой главы мы цитировали отрывок из дневников отца Александра Шмемана, в котором он называет прощение божественным творческим событием. Оно действительно таково, поскольку через труд прощения человек приобщается к божественной жизни, творчески раскрывает в себе образ Божий.

Прощение как совершенное и полное принятие другого стоит в центре проповеди Господа, оно составляет сердцевину божественной жизни, насколько мы можем ее понять из Писания и опыта Церкви. Бог-Троица, Бог-Любовь таков, что каждое из Лиц отдает Себя Другому и принимает в Себя Другое. Отцы Церкви называли это перихорезисом – присутствием божественных ипостасей друг в друге без слияния и смешения. Встреча, диалог, общение – в самой природе Бога. Насколько мы можем уподобиться этой открытости, милости, прощению, настолько мы и являемся христианами.

Прощение и миротворчество находятся в центре христианской веры и являются главным правилом жизни христианина. Прощение в Евангелии раскрывается не как моральное предписание, а как таинственная красота самого Бога, явленного во Христе. Ценность прощения для нас, таким образом, обусловлена тем, что это верный путь приближения к Богу.

Глава 10 Человек прощающий, человек прощенный: плоды прощения

В предыдущей главе мы говорили о том, как прощает и учит нас прощению Бог. Весть о примирении находится в центре Евангелия. Божественная Любовь неотделима от прощения, именно в нем она себя являет. Источник всякого человеческого прощения, даже если человек считает себя неверующим, находится в Боге, поскольку прощение превосходит меру нашего понимания и сил, разрывает привычный порядок вещей, являя непостижимую и таинственную реальность Любви и Милости. Каким становится человек, открывающий себя божественной силе прощения? Каковы плоды прощения в жизни христианина?

Прощение как принятие жизни и Бога

Нередко бывает, что у религиозных людей благочестие сочетается с осуждением. Морализирующая нетерпимость по отношению к внешним считается чуть ли не доблестью, доказательством истинной веры. Отец Александр Шмеман отмечал «мучительное „раздражение“, с которым „церковные“ христиане, и в первую очередь духовенство, относятся к миру. Он им так очевидно мешает, и они решительно не знают, что с ним делать. Если бы его не было, как упоительно можно было бы погрузиться в „церковные дела“»[87]. Источник этой раздраженной нетерпимости в том, что мы легкомысленно присваиваем себе право судить, которое принадлежит только Богу.

Прежде чем нести в мир христианскую истину, неплохо задать себе вопрос, насколько мои нравственные качества позволяют мне быть ее носителем. То, что в Евангелии истина и жизнь явлены во всей полноте, для нас несомненно. Однако, как замечает Мирослав Вольф, «вопрос в том, могут ли христиане, желающие утвердить универсальную Божью справедливость, вершить суд над различными культурами с божественной непогрешимостью. Ответ – нет. <…> Мы должны провести различие между нашим представлением о Божьей справедливости и самой Божьей справедливостью»[88].

Правда Божья найдет себе путь, в этом можно не сомневаться. Желание биться за правду, сражаться с врагами Церкви, напротив, имеет сомнительный источник. Слишком велика здесь опасность гордыни, самоутверждения, упоения не Божьей правдой, а собственной правотой. Не будем забывать, что Господь явился нам как Царь Мира, Который трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит (Мф. 12: 20). Если мы хотим быть Его учениками, нам придется научиться у Него смирению.

Вера – человек воцерковленный, преподает в воскресной школе, а ее свекор Анатолий Петрович – убежденный агностик. Каждый визит к родителям мужа проходит по одному сценарию: сначала все мирно беседуют, потом пропустивший рюмочку свекор начинает задавать Вере разные вопросы «про Бога». Она старается находить аргументированные и убедительные ответы, свекор ставит новые вопросы и иронизирует, мало-помалу атмосфера накаляется. Наконец Вера говорит раздраженно и сокрушенно: «Анатолий Петрович, ну с вами же невозможно разговаривать! Вы же ничего и слышать не хотите!» – и собирается уходить.

По дороге домой муж просит Веру: «Будь со стариком помягче, он ведь так любит внуков, так нам помогает». Она возражает: «Да ведь это богохульство, то, что он говорит. Как можно это терпеть?»

Когда мы вступаем в общение с неверующими или иначе, чем мы, верующими людьми, мирность, способность слушать, открытость будут более убедительной проповедью христианства, чем верные слова, сказанные в духе борьбы и непримиримости.

Проповедь апостола Павла состоялась во многом благодаря его смирению и умению вести диалог с другим: …будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобрести: для иудеев я был как иудей, чтобы приобрести иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона – как чуждый закона, – не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, – чтобы приобрести чуждых закона; для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых. Сие же делаю для Евангелия, чтобы быть соучастником его (1 Кор. 9: 19–23).

Широта апостола Павла – вовсе не уловка, которую он использует для распространения христианского учения. Когда он говорит, что идет навстречу всем ради того, чтобы быть соучастником Евангелия, имеется в виду мирное расположение сердца, вводящее человека в общение с Иисусом, Царем Мира, и через это общение позволяющее любить других.

Священник Александр Мень составил такую короткую молитву: «Люблю Тебя, Господи, люблю Тебя более всего на свете, ибо Ты – истинная радость, душа моя. Ради Тебя, Господи, люблю ближнего моего, как самого себя». Принятие других – лучшая проповедь Евангелия: прощая и принимая другого ради Христа, мы свидетельствуем о том, что Бог есть Прощение и Любовь.

Вера не предполагает жесткости и упрямства. Человек, причастный свободе и радости Христа, обретает широту души. Сердце наше расширено (2 Кор. 6: 11), – говорит апостол Павел. Принятие становится естественным для такого человека. Он преодолевает собственную ограниченность и прямолинейность и начинает с доверием воспринимать многообразие жизни: «Христианство помещает нас в одно и то же время в целый ряд различных измерений; мы, если можно так выразиться, вмещаем в себя Бога и весь мир»[89].

Будучи чуждым вражде и осуждению, принятие не имеет ничего общего и с теплохладной толерантностью, тотальным равнодушием к миру и людям. Настоящее принятие – это встреча: «В сущности это мы, люди, мешаем друг другу быть „хорошими“, то есть жить тем „добро зело“, которое заложено в каждом. Мешаем недоверием, равнодушием, быстрым и злорадным установлением „дурного“, судом и расправой. Но тут недостаточно одного „благожелательства“, то есть все того же равнодушия. Нужна встреча, пускай даже внешне ни в чем не выраженная…»[90] Встреча предполагает создание личных отношений с другим, тогда как толерантность – абстрактный принцип, распространяющийся на абстрактные категории людей.

Смиренное принятие скрывает в себе силу и победу. Об этом говорил владыка Антоний Сурожский: «Прощение начинается в момент, когда я еще чувствую рану и могу сказать: „Хорошо, я этого человека принимаю, какой он есть, сколько бы он мне боли ни причинил, я его приму, как Христос меня принимает, и я буду нести его, если нужно, либо как пропавшую овцу (если он дается), либо как крест, на котором я должен умереть, чтобы он жил“; потому что у креста я смогу сказать: „Прости ему, Господи, он не знал, что творит“. Потому что жертва всегда получает божественную власть отпустить грехи»[91]. То, что с точки зрения мира сего выглядит как слабость и поражение, становится победой и источником жизни с точки зрения Христа.

Прощение – сильная позиция. Оно дает нам возможность принимать мир и людей, быть открытыми, способными к встрече и диалогу с ними.

Прощение как вера и доверие

Мы уже говорили о том, что заповедь прощения трудна даже для верующих людей и часто вызывает возражения, состоящие в том, что всепрощенчество ведет к безнаказанности и расцвету зла. Действительно, всегда есть опасность, что прощение будет воспринято нравственно незрелыми людьми как слабость и повлечет за собой новые злоупотребления. Доверие, с которым сопряжено прощение, является Божьим даром.

Решиться на доверие к человеку – значит довериться Богу: «Только с таким доверием, которое всегда – риск, но риск, с радостью принимаемый, действительно можно жить и работать. Мы знаем, что сеять или поощрять недоверие в высшей степени предосудительно и что, напротив, доверие, где только возможно, следует поддерживать и укреплять. Доверие всегда останется для нас одним из величайших, редкостных и окрыляющих даров, которые несет с собой жизнь среди людей, но рождается оно всегда лишь на темном фоне необходимого недоверия. Мы научились ни в чем не отдавать себя на произвол подлости, но в руки, достойные доверия, мы предаем себя без остатка»[92].

В этом размышлении Дитриха Бонхеффера важна трезвая оговорка о том, что христианину не следует поддаваться манипуляциям подлости. Тезис о необходимом недоверии напоминает нам, что в любой жизненной ситуации стоит руководствоваться сердцем и умом, а не буквой закона, даже если это формально воспринятый закон Евангелия.

При этом доверие остается фундаментом отношений с Богом и людьми. «Там, где недостает любви, не может быть и совершенной справедливости», сказал богослов Рейнгольд Нибур[93], учитель Бонхеффера и автор знаменитой молитвы о душевном покое:

Боже, даруй нам милость: спокойствие, чтобы принимать то, что нельзя изменить, мужество, чтобы изменять то, что должно изменить, и мудрость, чтобы отличать одно от другого. Проживая день за днем, радуясь мгновению за мгновением, признавая трудности как путь к покою, принимая, вслед за Иисусом, этот греховный мир таким, каков он есть, а не таким, каким мне бы хотелось, веря, что Ты устроишь все правильно, если я подчинюсь Твоей воле, – так я смогу быть относительно счастливым в этой жизни и совершенно счастливым с Тобой навеки в жизни будущей. Аминь.

Когда нам удается довериться Богу, нас наполняют спокойствие и радость. Дитрих Бонхеффер, находясь в тюрьме, в своих письмах к друзьям развивает удивительное богословие, полное веры в человечество. Казалось бы, вокруг идет мировая война, рушатся традиционные ценности, людьми овладевает безумие, сам он в камере ждет приговора – откуда у человека такая простота, покой, незлобие?

Источник его внутреннего мира – вера в прощение Божье: «Я настолько уверен в Промысле, в том, что пребываю в руках Божиих, что надеюсь всегда сохранять эту уверенность. Ты не должен сомневаться в том, что я с радостью и благодарностью иду путем, который мне указан. Моя прошлая жизнь преизбыточествовала свидетельствами Божией доброты, вину перекрывает всепрощающая любовь Распятого. Больше всего благодарности я ощущаю к тем людям, которых я повстречал, и мне бы хотелось только, чтобы они не печалились обо мне, а всегда были бы уверены в доброте и всепрощении Бога и благодарили за это»[94].

То же непостижимое радостное спокойствие находим в предсмертном письме Святого Вениамина Петроградского[95]: «Времена переменились, открывается возможность терпеть ради Христа от своих и чужих. Трудно, тяжело страдать, но по мере наших страданий избыточествует и утешение от Бога. Трудно переступить этот рубикон, границу и всецело предаться воле Божией. Когда это совершится, тогда человек избыточествует утешением. <…> Теперь, кажется, пришлось пережить почти все: тюрьму, суд, общественное заплевание, обречение и требование этой смерти, якобы народные аплодисменты, людскую неблагодарность, продажность, непостоянство и тому подобное, беспокойство и ответственность за других людей и даже за самую Церковь. Страдания достигли своего апогея, но увеличилось и утешение. Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее иметь надо нам, пастырям. Забыть свои самонадеянность, ум, ученость и силы и дать место благодати Божией»[96].

Владыка Вениамин не произносит слово «прощение», но дух прощения и доверия дышит в его словах. Уверенность в Божественном прощении и любви позволяет ему сохранять спокойствие и радость в тяжелейших жизненных обстоятельствах.

Кто знает о прощении Божьем, тот способен прощать и быть мирным даже в трудных обстоятельствах. Прощение рождается из доверия к Богу и рождает доверие к миру.

Прощение как свобода

Доверие и принятие жизни, сопряженные с прощением, ведут нас к внутренней свободе. Речь уже не идет только о межличностных отношениях. Прощение расширяется до принятия бытия в целом, до свободного согласия с той жизнью, которую нам дает Бог, даже если она не соответствует нашим планам.

Мы чувствуем себя связанными и угнетенными до тех пор, пока ощущаем окружающий мир враждебным. Нам кажется, что обстоятельства давят на нас, а люди желают нам зла или в лучшем случае безразличны к нашему существованию. Прощение не ждать от них ничего сверх того, что они дают нам.

Когда нам это удается, жизнь преображается: «Древнее библейское провозвестие говорит нам о том, что мы можем совершить внутренний переворот и сказать бытию – да, довериться тому, что кажется страшным и грозным. И тогда через хаос, через абсурдность, через чудовищность жизни, как солнце через тучи, глянет око Божье. Бога, который имеет личность – и личность, отображенную в каждой человеческой личности»[97].

Эти вдохновенные и утешительные слова отец Александр Мень произнес в своей последней лекции, прочитанной 8 сентября 1990 года, накануне своей смерти. Они свидетельствуют о том, сколь велика была его готовность к встрече с Богом, какова была зрелость его сердца, расширенного настолько, чтобы с доверием принимать весь мир, зная его ужас и абсурдность. Примирение дает нам силы достойно жить и умирать.

Владыка Антоний Сурожский напоминал о том, что без прощения мы не обретем ту безболезненную, непостыдную и мирную кончину, о которой молимся за каждой Литургией: «Необходимо готовиться к смерти через суровый, но освобождающий нас процесс примирения со всеми, с самим собой, с собственной совестью, с обстоятельствами, с настоящим, с прошлым, с событиями и с людьми, и даже с будущим, с самой грядущей смертью… Невозможно войти в вечность связанным, опутанным ненавистью, в немирном состоянии»[98].

Прощение является условием внутреннего освобождения, необходимого, чтобы жить осмысленной радостной жизнью в этом мире и радостно перейти в жизнь вечную.

Прощение как мир

Принятие, доверие, освобождение – грани того состояния сердца, которое можно назвать мирным. Обретая внутренний мир как дар милостивого и прощающего Бога, христианин принимает на себя, по слову апостола Павла, служение примирения: Все же от Бога, Иисусом Христом примирившего нас с Собою и давшего нам служение примирения, потому что Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их, и дал нам слово примирения. Итак мы – посланники от имени Христова, и как бы Сам Бог увещевает через нас, от имени Христова просим: примиритесь с Богом (2 Кор. 5: 18–20). Господь посылает своих учеников в мир, возлагая на них обязанность быть миротворцами, словами и делами своими служить примирению.

Таким образом, прощение – не только личное дело и условие душевного комфорта. Это задание от Бога, участие в Его деле спасения мира. Христиане призваны к слушанию и диалогу, к тому, чтобы свидетельствовать своей мирностью и открытостью истину Христову, по свободной воле совершать дела милосердия.

Прощение становится самим Присутствием Христа в мире, которое совершается через Его учеников: «Уверенные в Божьей справедливости и препоясанные Божьим присутствием, они должны разорвать порочный круг насилия и мести. Они не станут отрицать возможные трагические последствия: возлюбив своих врагов, они могут в конечном итоге тоже оказаться на кресте. Тем не менее очень часто дорогостоящий акт отказа от мести становится семенем, из которого произрастает слабый плод мира Пятидесятницы – мира между людьми, принадлежащими разным культурам, но собравшимся в одном месте. <…> Некоторым христианам трудно справиться с искушением найти религиозное оправдание вполне понятной потребности взять в руки оружие. Если они все же поддаются искушению, не стоит тогда и отмежевывать свою версию христианской веры от соучастия в разжигании насилия. Конечно, они могут сказать, что религиозные символы должны использоваться для оправдания только справедливых войн и вдохновения только на правые войны. Но покажите мне хоть одну из воюющих сторон, кто не думает, что его война – справедливая! Простая логика подсказывает нам, что по крайней мере одна из них должна быть неправа. Но, опять же, логика вряд ли может существовать в хаосе военных баталий, и тогда все будут правы, а значит, не будет прав никто, а значит, миром будет править насилие – во имя богов, которых уже невозможно отличить от бесов»[99].

Это предостережение Мирослава Вольфа относится не только к религиозным войнам, которые, к сожалению, продолжаются по сей день. Мирного духа недостает и нашей внутрицерковной жизни, полной конфликтов, борьбы и взаимного непонимания.

Об этом с горечью писал отец Александр Шмеман: «На стяжание смирения направлена или должна быть направлена вся „духовная жизнь“. Признаки смирения: радость. Гордыня исключает радость. Далее: простота, то есть отсутствие „оборота на себя“. И, наконец, доверие – как основная установка в жизни, по отношению ко всему (это – „чистота сердца“, в которой человек „узрит Бога“). Признаки гордыни, соответственно, – безрадостность, сложность и страх… Все это можно проверить ежедневно, ежечасно – и следя за собой, и вглядываясь в окружающую нас жизнь. И страшно думать, что в каком-то смысле гордыней по-настоящему живет и Церковь: „права Церквей“, „права Вселенского Престола“, „достоинство“ Русской Церкви и т. д. и разлив безрадостной, усложненной и страхом пронизанной „духовности“. И вот это постоянное „саморазрушение“. Мы все защищаем какую-то „истину“, все боремся с чем-то и за что-то, не понимая, что Истина является и побеждает только там, где живет: „Смири себя, зрак раба приим…“ (Флп. 2: 7), где есть освобождающие радость и простота, где сияет Божественной красотой смирение, в котором являет нам Себя Бог: и в творении, и в спасении… Как этим самому жить? Как в этом других убедить?»[100] Сказанные сорок лет назад, и сегодня эти слова звучат как задача: обрести смирение, а в нем – радость, простоту, доверие.

Сказанное не означает, что нам нужно сомкнуть ряды, создать миротворческие войска и развернуть знамя борьбы за мир. Напротив. Служение примирения – внутреннее делание сродни тому стяжанию Духа Святого, о котором святой Серафим Саровский рассказывал Николаю Мотовилову.

Прожить мирно, никого не осуждая и не огорчая, один день – простая и скромная задача. На первый взгляд кажется, что такая малость никак не изменит лицо земли. Но мы не знаем, что окажется тяжелее на Божественных весах – многословие и активизм, опасно граничащие с гордыней и кричащие о себе, или мирно прожитый день, укрепляющий гармонию мира.

Возможно, именно эта молитвенная мирность обыкновенной жизни и является той немощью, где совершается сила Божья: «Чтобы разрушить стены, разделяющие людей, нам не нужно биться в эти стены, нам нужно начинать с подножия. <…> Бог хочет, чтобы я был там, где я есть, и таким, какой я есть, плюс смиренным»[101].

Прощение и смирение – не только личные добродетели. В них осуществляется служение примирения, возложенное на нас Христом. В мире, страдающем от разделений и вражды, христианин стремится жить мирно и просто, с радостью и доверием.

Благодарность – полнота прощения

Прощение сильно воздействует на мир, но остается прежде всего внутренней реальностью. Мы не можем быть уверены в том, что, прощая, увидим окончательную победу над злом в этой земной жизни.

Если бы прощение всегда немедленно и очевидно приносило осязаемый результат, в нем не было бы места дерзновению, доверию и подвигу, это была бы просто эффективная практика моделирования действительности.

Прощение не всегда меняет наши жизненные обстоятельства, но оно всегда изменяет сердце. Не устраняя неудачи и страдания, прощение создает в нас такое расположение духа, при котором действительно ничто не может отделить нас от любви Божьей и ответом на любые события жизни становится благодарность: «Все уходит, остается только одно, в конечном итоге живое сердце, которое никто не может сделать мертвым, кроме нас самих, если мы его закроем, окаменим – да, оно будет лежать камнем у нас в груди. Но если мы его откроем, если в течение всей своей жизни с готовностью будем принимать всякую радость и каждое страдание, каждую скорбь, каждую боль, только не заглохло бы сердце, только бы оно не окаменело <…> тогда наше сердце будет вспахано, оно станет любить безоговорочно. И тогда, по мере того как эта чуткость сердца будет расти, будет расти в нас и изумление перед Богом и жизнью, и благодарность за все без остатка»[102].

Поэтический эквивалент этому богословскому свидетельству владыки Антония Сурожского находим у Иосифа Бродского[103]. Стихотворение, написанное в день сорокалетия и представляющее собой перечень событий его жизни, Бродский заканчивает так:

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной. Только с горем я чувствую солидарность, и пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность[104].

Благодарность – достойный ответ на все, не только на радости и удачи, но и на тюрьму, изгнание, болезнь. Той же энергией благодарения построена последняя из его «Римских элегий»:

Наклонись, я шепну Тебе на ухо что-то: я благодарен за все; за куриный хрящик и за стрекот ножниц, уже кроящих, мне пустоту, раз она – Твоя. Ничего, что черна. Ничего, что в ней ни руки, ни лица, ни его овала. Чем незримей вещь, тем оно верней, что она когда-то существовала на земле, и тем больше она – везде. Ты был первым, с кем это случилось, правда? Только то и держится на гвозде, что не делится без остатка на два. Я был в Риме. Был залит светом. Так, как только может мечтать обломок! На сетчатке моей – золотой пятак. Хватит на всю длину потемок.

Благодарственное принятие всего без исключения в жизни, включая незначащие мелочи вроде куриного хрящика и самой тьмы смертной пустоты, происходит из доверия: от Тебя все готов принять и за все Тебе благодарен. Безусловность и безграничность этого принятия вводят человека в Евхаристическое измерение.

Таинство Евхаристии по существу может быть понято именно как исполнение прощения. Мы благодарим Бога за все, что знаем и что не знаем, явленные и неявленные благодеяния, совершенные для нас, но прежде всего – за Его спасительные страдания и воскресение, которыми Он и даровал нам Свое будущее Царство[105].

Если мы сознательно и ответственно участвуем в Литургии, воспоминание о прощении, которое дает нам Бог, рождает в нас стремление нести прощение в мир: «Вкушая хлеб и вино, мы вспоминаем тело, ломимое за нас, врагов Бога, и кровь нового завета, заключенного с нами, нарушившими завет. Но было бы большим заблуждением трактовать Евхаристию исключительно как таинство Божьих объятий, в которых нам посчастливилось оказаться. Благодать Божью может принять лишь тот, кто готов быть ее посланником; то, что происходит с нами, должно совершаться и нашими руками. Побывав в объятиях Бога, мы должны впустить в себя Других – в том числе и своих врагов»[106].

Прощение производит в человеческом сердце способность благодарить за все, что происходит в жизни, входить в Евхаристическое измерение мира и через это – в глубокое и подлинное общение с Богом.

Творческая сила прощения

Плоды прощения – принятие, доверие, свобода, смирение, благодарность. Можно сказать, что прощение творит нового человека. В событии прощения происходит преображение личности, а не только восстановление справедливости.

Размышляя о сочинении Блаженного Августина «Исповедь», известный философ Жак Деррида[107] отмечает разницу между признанием факта и признанием вины: «Когда я прошу о прощении, когда я признаю вину, я не сообщаю о фактах. Я могу кого-то убить, я могу захватить самолет и сообщить об этом; это не признание. Оно становится признанием, только когда я прошу прощения и, согласно традиции, когда я обещаю раскаяться, то есть улучшиться, любить, превратить свою ненависть в любовь и сделать это из любви. Это не вопрос о знании. Дело не в том, как сделать так, чтобы другие люди узнали о том, что случилось. Дело в том, чтобы изменить себя, преобразовать, трансформировать себя. Именно это Августин, возможно, и называет „творить истину“. Не сообщать истину, не информировать, но творить, производить истину»[108].

Творить истину – значит открывать себя самого любви. Это творчество начинается личным усилием и достигает полноты в Церкви. В таинстве Евхаристии, причащаясь Телу и Крови Господа, мы становимся соборной личностью, существуем уже не отдельно друг от друга, но едино во Христе. Церковь – начало нового творения, заря Царства Небесного. В Литургии мы учимся жизни будущего века и узнаем, что Бог хочет, чтобы мы вполне отдавали себя Ему и Другому и с доверием принимали Его и Другого, что невозможно вне практики прощения.

Прощение – реальность будущего века, нового неба и новой земли. Оно творит нового человека и новую жизнь внутри ветхого мира.

Прощение – жизнь в Царстве

Когда мы говорим о Царстве Небесном, нам вспоминается дивная картина из последних глав Апокалипсиса: Небесный Иерусалим, пронизанный светом город, где растет древо жизни и текут реки воды живой. При этом мы понимаем, что это лишь один из образов Царства. Царство Божье повсюду, где Бог царствует. Оно может открываться уже на земле, в самых неожиданных местах.

Фильм Стивена Фрирза[109] «Филомена» основан на подлинной истории, даже имена главных героев там сохранены. Филомена разыскивает своего сына, которого родила пятьдесят лет назад в монастырском приюте. Мальчика отдали в приемную семью, и она ничего не знает о его судьбе. Филомене помогает журналист Мартин.

В финале фильма выясняется, что монахини обманывали женщину и скрывали от нее правду о ребенке. Мартин, человек неверующий, носитель светской этики, гневно обличает их, тогда как христианка Филомена прощает тех, кто лишил ее возможности встретиться с сыном. В этот момент мы видим, как торжествует правда Божья внутри обычной жизни, полной несовершенства и греха. Фрирз не случайно называет фильм именем главной героини: Филомена – греческое имя, образованное от слов φιλέω(любить) и μένος (сила).

Прощение позволяет нам, оставаясь в мире, быть подданными Царства. Дар прощения – возможность прямых и простых отношений с Богом, не разрушимых никакими жизненными обстоятельствами.

Этти Хилессум[110], голландская учительница, христианка, во время нацистской оккупации работала добровольцем в пересыльном лагере Вестерборк. Затем она и ее семья были арестованы. Вместе с другими евреями она погибла в Освенциме в 1943 году.

В 1941–1942 годах Этти вела дневник, в котором она часто прямо обращается к Богу. Глядя на реалии концлагеря, она ясно понимает, что сегодня Бога изгоняют из мира. Можно просить Его о помощи, но гестаповцы, собаки, колючая проволока никуда не исчезнут. И она делает удивительный вывод. Если Богу нет места в этом мире, надо дать Ему место в своем сердце: «Я помогу Тебе, Господи, не угаснуть во мне. Сейчас мне предельно ясно одно: это мы должны помогать Тебе, а не Ты нам, и таким образом мы поможем сами себе. Единственное, что мы можем спасти в это время и что действительно имеет значение, – это маленький кусочек Тебя в нас самих, мой Бог».

Этти понимает спасение Бога в себе как взращивание прощения и смирения: «Единственное нравственное обязательство – это вспахивать в себе просторные поляны внутреннего мира и постепенно расширять их, пока эта мирность не перекинется и на других. Чем больше мира будет в людях, тем больше будет его и в этом взбудораженном мире».

Прощение – возможность предоставить место Богу в своем сердце. Поэтому оно особенно важно в те времена, когда Он изгоняется и вытесняется из мира.

Послесловие

Мы хотим завершить наш разговор о прощении коротким стихотворением и небольшим комментарием к нему.

Иосиф Бродский

На столетие Анны Ахматовой

Страницу и огонь, зерно и жернова, секиры острие и усеченный волос — Бог сохраняет все, особенно – слова прощенья и любви, как собственный свой голос. В них бьется рваный пульс, в них слышен костный хруст, и заступ в них стучит; ровны и глуховаты, затем что жизнь – одна, они из смертных уст, звучат отчетливей, чем из надмирной ваты. Великая душа, поклон через моря, за то, что их нашла, – тебе и части тленной, что спит в родной земле, тебе благодаря, обретшей речи дар в глухонемой вселенной.

У Бродского было немало оснований быть благодарным Ахматовой, но в юбилейном стихотворении он избирает одну тему – благодарит за слова прощения и любви. Он говорит о словах, звучащих из грубого и предельного страдания, вплоть до костного хруста и могильной ямы, о словах, которые возвратили дар речи немотствующей родной земле. Основываясь на этом, можно предположить, что он имеет в виду «Реквием», поминальную поэму в честь жертв террора, среди которых были друзья и близкие Ахматовой.

«Бог сохраняет все», «Deus conservat omnia» – это девиз рода Шереметевых, написанный на их гербе. Ахматова многие годы прожила в одном из флигелей Фонтанного дома в Петербурге и умерла в больнице имени Склифосовского в Москве, бывшем шереметевском странноприимном доме. Оба здания были отмечены гербом с этими словами.

Бог сохраняет все, и в Его памяти сохранены и страдающие, и их мучители, но это не означает, что они уравнены. В мире, исполненном страданий и вражды, есть те, через кого звучит голос Божий, – люди, способные к прощению и любви. Они становятся пророками Бога Живого.

Право быть Божьим голосом и произносить слова прощения и любви приобретается страданием смертного человека. «Надмирная вата» стерильных нравоучений – совсем не то же самое, что речь того, у кого сердце рвется, кому ломают кости, кто слышит стук лопаты, роющей ему могилу.

Подлинность прощения и любви проверяется как раз тогда, когда человек выбит из привычной колеи спокойного существования и поставлен на край. Легко благодушествовать в комфорте, а попробуй сказать слова прощения, когда кости твои трещат. Блаженна душа, которая смогла найти эти слова. Она спасает себя, оправдывает свою землю, дает в мире место Богу.

Литература

Ампелонов И. В. Психологические аспекты прощения: Дипломная работа / Факультет психологии и философии человека. Русская христианская гуманитарная академия. Науч. рук. Архипова М. В. СПб., 2012 / На правах рукописи хранится в библиотеке Русской христианской гуманитарной академии.

Антоний, митр. Сурожский. Жизнь. Болезнь. Смерть. М.: Фонд «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского», 2010.

Антоний, митр. Сурожский. Пути христианской жизни: Беседы. Киев: Дух i Лiтера, 2001.

Антоний, митр. Сурожский. Человек перед Богом. М.: Фонд «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского», 2010.

Арендт Х. Vita activa, или О деятельной жизни. СПб.: Алетейя, 2000.

Архипова М. В., Орлова А. В. Педагогическое взаимодействие: ситуационный анализ: На материале аудиодневников учителей: Учебно-метод. пособие. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006.

Бонхеффер Д. Сопротивление и покорность. М.: Прогресс, 1994.

Ванье Ж., Хауэрвас С. Жить мирно посреди насилия: Пророческое свидетельство слабости. Киев: Дух i Лiтера; М.: МХК «Осанна», 2015.

Ванье Ж. Каждый человек – священная история. М.: Вера и Свет, 2008.

Ванье Ж. Община – место прощения и праздника. Новосибирск: ЦЭРИС, 2000.

Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014.

Галкин А. К., Бовкало А. А. Избранник Божий и народа. Жизнеописание священномученика Вениамина, митрополита Петроградского и Гдовского. СПб., 2006.

Де Грааф Ф. Разлуки не будет: Как пережить смерть и страдания близких. М.: Никея, 2016.

Изард К. Э. Психология эмоций / Пер. с англ. СПб.: Питер, 2000. (Мастера психологии).

Ильин Е. П. Психология совести: вина, стыд, раскаяние. СПб.: Питер, 2016.

Ильин Е. П. Эмоции и чувства. СПб: Питер, 2001. (Мастера психологии).

Инина Н. Испытание детством. М.: Никея, 2015.

Менх Н. А. Исследование взаимосвязи стратегий избавления от чувства вины с некоторыми характеристиками личности: Дипломная работа / Факультет психологии и философии человека. Русская христианская гуманитарная академия. Науч. рук. Архипова М. В. Санкт-Петербург, 2012 / На правах рукописи хранится в библиотеке Русской христианской гуманитарной академии.

Мень А., прот. Любить Бога и любить человека. М.: Жизнь с Богом, 2012.

Мень А., прот. О Христе и Церкви: Домашние беседы. М.: Жизнь с Богом, 2010.

Орлов Ю. М. Обида. Вина / Сост. А. В. Ребенок. Серия: Исцеление размышлением, кн. 1. 5-е изд., испр. М.: Слайдинг, 2004.

Рикер П. Память, история, забвение. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2006. С. 655.

Седакова О. А. Moralia. М.: Университет Дмитрия Пожарского, 2010.

Софроний (Сахаров), арх. Преподобный Силуан Афонский. М.: Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2010.

Филоник М. Простить – не значит забыть // URL: -mogu-prostit-chto-delat/

Франкл В. Сказать жизни «ДА!»: Психолог в концлагере. М.: Альпина нон-фикшн, 2009.

Хендерсон М. Прощение: разрывая оковы ненависти / Пер. с англ. 2-е изд. М.: Библейско-богословский институт св. Апостола Андрея, 2007. (Услышать человека).

Хиллесум Э. Я никогда и нигде не умру: Дневник 1941–1943 гг. Харьков: Книжный клуб «КСД», 2016.

Шмеман А., прот. Дневники: 1973–1983. М.: Русский путь, 2005.

Derrida J. Composing «Circumfession» // Augustine and Postmodernism: Confessions and Circumfession. Bloomington, Indianapolis: Indiana University Press, 2005.

Об авторах

Архипова Марина Вениаминовна

Родилась в 1963 году в Ленинграде.

В 1990 году окончила психологический факультет ЛГУ.

С 1990 по 1997 год была организатором психолого-педагогических семинаров, круглых столов и конференций для учителей, администрации школ, родителей. Работала как психолог-тренер.

С 1994 по 1999 год работала психологом в средней общеобразовательной частной школе.

Преподавала психологию в вузах Санкт-Петербурга: НИЯиК (1997–1999), БИЭПП (1999–2014), СПбГУКИ (2007–2011).

С 1998 года преподает в РХГА, является заместителем директора Института психологического консультирования и психотерапии РХГА, автором и куратором обучающих и практических программ.

Cовместно с протоиереем Григорием Григорьевым, доктором богословия, доктором медицинских наук, профессором, ведет проект «Психологические мастерские» РХГА.

Является психологом-консультантом психологической службы храма Благовещения Пресвятой Богородицы на Васильевском острове Санкт-Петербурга.

Автор более 40 научных и научно-методических работ.

Сфера профессиональных интересов: христианская психология, психология личности, психология повседневности, этническая психология.

Направления практической деятельности: психологическая диагностика, индивидуальное консультирование, семейное консультирование, групповая работа (тренинги, семинары, мастер-классы, мастерские).

Увлекается художественной фотографией, победитель фотоконкурсов. Персональные выставки проходили в Российской академии художеств им. И. Е. Репина и др.

Михайлова Марина Валентиновна

Родилась в 1963 году в Норильске.

В 1984 году окончила русское отделение филологического факультета ЛГУ. Работала в литературной секции Ленинградского городского бюро экскурсий. В РГПУ им. А. И. Герцена защитила кандидатскую (1999, «Молчание как форма духовного опыта: эстетико-культурологический аспект») и докторскую (2012, «Эстетика классического текста») диссертацию по философии. Преподавала в СПбГИКиТ (1999–2012), с 2013-го – профессор РХГА.

С 1997 по 2015 год работала в православном приходе церкви Рождества св. Иоанна Предтечи, читала курс введения в богословие для взрослых, вела занятия с детьми и родителями в воскресной школе и семейном клубе.

С 2002 года работает на радио Санкт-Петербургской митрополии «Град Петров» в качестве автора и ведущей программ «Беседы о Символе веры», «Бог и человек в мировой литературе», «Словарь», «Культурная реакция» и др.

Автор более 80 научных публикаций, в том числе монографий «Эстетика молчания» (1-е изд. – СПб., 2009; 2-е изд – М., 2011) и «Эстетика классического текста» (СПб., 2012).

Сфера научных интересов – практическая философия, исследование языковых и жизненных практик.

Тексты, аудио- и видеозаписи лекций и передач доступны на сайтах «Антропология» (), «Град Петров» (-petrov.ru), «Русский журнал» (), «Философская Самара» (), и др.

Участник движения «Вера и Свет» (община «Солнечная Горка»).

Замужем, мать троих сыновей.

Об издательстве

Живи и верь

Для нас православное христианство – это жизнь во всем ее многообразии. Это уникальная возможность не пропустить себя, сделав маленький шаг навстречу своей душе, стать ближе к Богу. Именно для этого мы издаем книги.

В мире суеты и вечной погони за счастьем человек мечется в поисках чуда. А самое прекрасное, светлое чудо – это изменение человеческой души. От зла – к добру! От бессмысленности – к Смыслу и Истине! Это и есть настоящее счастье!

Мы работаем для того, чтобы помочь вам жить по вере в многосложном современном мире, ощущая достоинство и глубину собственной жизни.

Надеемся, что наши книги принесут вам пользу и радость, помогут найти главное в своей жизни!

Присоединяйтесь к нам в социальных сетях!

Интересные события, участие в жизни издательства, возможность личного общения, новые друзья!

facebook.com/nikeabooks

vk.com/nikeabooks

Примечания

1

Эсхил (525–456 до н. э.) – древнегреческий поэт. Его называют отцом трагедии, поскольку именно его произведения возвысили трагедию до уровня всенародного действа, наполненного нравственным и мистическим значением.

(обратно)

2

Александр Дмитриевич Шмеман, протопресвитер (1921–1983) – священник и богослов. Преподавал в Свято-Владимирской духовной семинарии в США, около тридцати лет проповедовал на радио «Свобода».

(обратно)

3

Шмеман А., прот. Дневники: 1973–1983. М.: Русский путь, 2005. С. 31.

(обратно)

4

Сергей Сергеевич Аверинцев (1937–2004) – филолог, философ, библеист, поэт и переводчик. Он обладал энциклопедической образованностью и имел большие способности к изучению языков. Автор более 800 научных работ. Переводил библейские тексты, писал духовные стихи.

(обратно)

5

Ольга Александровна Седакова (р. 1949) – поэт, переводчик, филолог, богослов. Ее поэзия соединяет простоту и отчетливость взгляда с насыщенностью культурными ассоциациями.

(обратно)

6

Запомнилось, как одна студентка на зачете по истории религии стала пересказывать евангельские события по Дэну Брауну. Когда ей было указано, что при сдаче учебной дисциплины следует держаться авторитетных источников, девушка возмутилась: «Но я же имею право на свое мнение!» Пришлось объяснять, что это право может быть реализовано в ток-шоу или на лавочке возле дома, а в университете другие правила.

(обратно)

7

Его литературные версии дали Еврипид в трагедии «Ипполит», а позже, в XVII веке – Расин в «Федре».

(обратно)

8

Клайв Стейплз Льюис (1898–1963) – британский писатель, богослов, филолог. Его трактаты «Просто христианство», «Страдание», «Любовь», «Чудо» и др., его радиопередачи помогли многим людям прийти к Богу, а повесть «Хроники Нарнии» по сей день остается одним из лучших катехизисов для детей.

(обратно)

9

Фредерика де Грааф (р. 1949) – голландский филолог-славист, психолог, врач-рефлексотерапевт. Крещена в православие в 1977 году. Более десяти лет живет в России, работает в Первом московском хосписе.

(обратно)

10

Антоний Сурожский (Андрей Борисович Блум, 1914–2003) – священник и богослов. Его проповеди и радиопередачи, переведенные на многие языки, содержат христианское свидетельство большой силы, простоты и убедительности.

(обратно)

11

Де Грааф Ф. Разлуки не будет: Как пережить смерть и страдания близких. М.: Никея, 2016. С. 43.

(обратно)

12

Там же. С. 44.

(обратно)

13

Мирослав Вольф (р. 1956) – хорватский протестантский богослов. Учился в Германии, работает в США. Его книга «Exclision and Embrace» (в рус. пер. «Презрение и принятие») имела большой общественный резонанс в Европе и США.

(обратно)

14

Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014. С. 138.

(обратно)

15

Ханна Арендт (1906–1975) – немецкий философ еврейского происхождения. Училась у знаменитых философов М. Хайдеггера и К. Ясперса, богослова Р. Бультмана. После прихода к власти нацистов была арестована, бежала во Францию, оттуда в США.

(обратно)

16

Арендт Х. Vita activa, или О деятельной жизни. СПб.: Алетейя, 2000. С. 318–319.

(обратно)

17

Там же. С. 320.

(обратно)

18

Филоник М. Простить – не значит забыть. URL: -mogu-prostit-chto-delat/

(обратно)

19

Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014. С. 148.

(обратно)

20

Там же. С. 149.

(обратно)

21

Argule M., Furnham A., Graham J. A. Social situations. L.: Cambridge Univ Press. 1981. Цит. по: Архипова М. В., Орлова А. В. Педагогическое взаимодействие: ситуационный анализ: На материале аудиодневников учителей: Учебно-метод. пособие. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. С. 27.

(обратно)

22

Анри Пьерон (1881–1964) – психолог, один из основоположников французской экспериментальной психологии. Разрабатывал систему психологии на основе анализа естественно-научных данных. Отстаивал принцип изучения психики лишь на основании поведения человека.

(обратно)

23

Ильин Е. П. Психология совести: вина, стыд, раскаяние. СПб: Питер, 2016. С. 103.

(обратно)

24

Там же. С. 102.

(обратно)

25

Там же. С. 122.

(обратно)

26

Менх Н. А. Исследование взаимосвязи стратегий избавления от чувства вины с характеристиками личности. Дипломная работа. Науч. руководитель Архипова М. В. РХГА, Санкт-Петербург, 2012 год.

(обратно)

27

Ампелонов И. В. Психологические аспекты прощения. Дипломная работа. Науч. руководитель Архипова М. В. РХГА, Санкт-Петербург, 2012 год.

(обратно)

28

Рикер П. Память, история, забвение. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2006. С. 636.

(обратно)

29

Ильин Е. П. Психология совести: вина, стыд, раскаяние. СПб: Питер, 2016. С. 105.

(обратно)

30

См. 2 Кор. 3: 6.

(обратно)

31

О философии дружбы см. работы О. А. Седаковой «Европейская традиция дружбы» и «Голос друга. Голос Европы» // Седакова О. А. Moralia. М.: Университет Дмитрия Пожарского, 2010.

(обратно)

32

Вячеслав Иванович Иванов (1866–1949) – поэт, философ, филолог, переводчик. Один из крупнейших теоретиков русского символизма, раскрывающий в своих работах религиозное понимание искусства. Знаток античности, хозяин знаменитого петербургского салона «Башня».

(обратно)

33

Карл Маркс (1818–1883) – немецкий философ и экономист. Оказал сильное влияние на социалистическое и коммунистическое движение.

(обратно)

34

Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 23. М.: Гос. изд-во политической литературы, 1960. С. 62.

(обратно)

35

Виктор Франкл (1905–1977) – австрийский психиатр и психолог, создатель метода логотерапии. Узник нацистских концлагерей. В своих работах подчеркивает целительность и освобождающую силу осмысленного проживания жизни.

(обратно)

36

Франкл В. Сказать жизни «ДА!»: Психолог в концлагере. М.: Альпина нон-фикшн, 2009. С. 57.

(обратно)

37

См.: Инина Н. Испытание детством. М.: Никея, 2015.

(обратно)

38

Де Грааф Ф. Разлуки не будет: Как пережить смерть и страдания близких. М.: Никея, 2016. С. 131.

(обратно)

39

Жан Ванье (р. 1928) – канадский философ, богослов, психолог. В центре основанных им общин находятся умственно отсталые люди, но целью «Ковчега» является не столько забота об особом человеке, сколько опыт евангельских отношений в принципе: милость, принятие, прощение. Его книги переведены на многие языки, в том числе на русский. Общины «Вера и Свет» существуют в Москве, Подмосковье и Петербурге.

(обратно)

40

См. Лк. 15: 17.

(обратно)

41

Аполлинер Г. Лирика. Письма к любимой. М.: Эксмо-Пресс, 1999. С. 385.

(обратно)

42

Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014. С. 84–85.

(обратно)

43

Там же. С. 89.

(обратно)

44

Франкл В. Сказать жизни «ДА!»: Психолог в концлагере. М.: Альпина нон-фикшн, 2009. С. 164–165.

(обратно)

45

Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014. С. 130.

(обратно)

46

Франкл В. Сказать жизни «ДА!»: Психолог в концлагере. М.: Альпина нон-фикшн, 2009. С. 150.

(обратно)

47

Ахматова А. Поэма без героя. URL: http://e-libra.ru/read/170919-poyema-bez-geroya.html

(обратно)

48

Рикер П. Память, история, забвение. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2006. С. 655.

(обратно)

49

Поль Рикёр (1913–2005) – французский философ, один из ведущих представителей философской герменевтики – науки о понимании. Был воспитан в протестантской семье и до конца своей жизни оставался христианином, дружил с папой Иоанном-Павлом II и посещал общину Тэзе.

(обратно)

50

Рикер П. Память, история, забвение. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2006. С. 656.

(обратно)

51

Шмеман А., прот. Дневники: 1973–1983. М.: Русский путь, 2005. С. 128–129.

(обратно)

52

Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014. С. 45.

(обратно)

53

Петр Львович Вайль (1949–2009) – журналист, эссеист. В 1977 году эмигрировал в США. Главный редактор Русской редакции радио «Свобода». Составитель нескольких сборников стихов Иосифа Бродского.

(обратно)

54

Даниил Борисович Шафран (1923–1997) – виолончелист. Один из лучших исполнителей мирового виолончельного репертуара. Начал концертировать в 14 лет. Был председателем жюри многих международных конкурсов виолончелистов.

(обратно)

55

Софокл (495–406 до Р. Х.) – греческий трагический поэт. Его произведения отличаются совершенством слога, точным построением формы, яркостью и убедительностью характеров, глубиной и значительностью нравственной проблематики.

(обратно)

56

Андре Боннар (1888–1959) – швейцарский филолог-эллинист и общественный деятель. Профессор Лозаннского университета. Член Всемирного совета мира (с 1950). Лауреат Международной Сталинской премии «За укрепление мира между народами» 1954 года.

(обратно)

57

Александр Вольфович Мень, протоиерей (1935–1990) – священник, богослов, библеист. Создал общину, которая дала начало значительному числу существующих сегодня православных приходов и движений. Его книги и проповеди оказали влияние на общество и привели многих людей к Христу.

(обратно)

58

Боннар А. Греческая цивилизация. Ростов-на-Дону: Феникс, 1994. Кн. 1. С. 338.

(обратно)

59

Тенгиз Евгеньевич Абуладзе (1924–1994) – грузинский кинорежиссер, автор знаменитых фильмов «Я, бабушка, Илико и Илларион», «Ожерелье для моей любимой», «Мольба», «Древо желания», «Покаяние». Его творчество отличается богатством и сложностью мысли и киноязыка.

(обратно)

60

Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014. С. 290.

(обратно)

61

Экзорци́зм (exorcism, греч. ἐξορκισμός, «запрещение бесам», «хуление бесов») – изгнание бесов от (из) человека.

(обратно)

62

Рикер П. Память, история, забвение. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2006. С. 620.

(обратно)

63

Лев Николаевич Большаков, протоиерей (р. 1945) – священник, настоятель Успенской церкви в г. Кондопога (Карелия). Один из основателей благотворительного Братства св. Анастасии Узорешительницы (Санкт-Петербург).

(обратно)

64

Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014. С. 129.

(обратно)

65

Арендт Х. Vita activa, или О деятельной жизни. СПб.: Алетейя, 2000. С. 313–314.

(обратно)

66

Ванье Ж. Община – место прощения и праздника // Благотворительный фонд Предание. ру. URL: / (дата обращения 26.09.2016).

(обратно)

67

Задания способа 3 основываются на методике Дж. Пеннейбейкера в переводе и адаптации Дарьи Кутузовой.

(обратно)

68

Шмеман А., прот. Дневники: 1973–1983. М.: Русский путь, 2005. С. 614–615.

(обратно)

69

Дитрих Бонхеффер (1906–1945) – немецкий лютеранский пастор, теолог, участник антинацистского заговора, за участие в котором он был казнен.

(обратно)

70

Бонхеффер Д. Сопротивление и покорность. М.: Прогресс, 1994. С. 130.

(обратно)

71

Это выражение Б. П. Вышеславцева Шмеман использует для характеристики общественной жизни США. В той же записи говорится: «Система, в которой каждый все время должен хвалить и рекламировать самого себя… Конечно, все это лучше, чем что бы то ни было остальное в мире, и все же – печаль „падшести“ даже лучшего, от отсутствия в нем подлинности, вздоха, глубины» (Шмеман А., прот. Дневники. 1973–1983. М., 2005. С. 296).

(обратно)

72

«Вечером – речь президента о борьбе с инфляцией. Чего, однако, никто не говорит и, очевидно, не понимает, что „инфляция“ – это, прежде всего, состояние духовное, психологическое, форма сознания. Весь мир стал „инфляцией“: слов, переживаний, самого отношения к жизни. Инфляция – это состояние лягушки, начинающей пыжиться. <…> И когда сам воздух, которым мы дышим, наполнен, становится инфляцией, то – жизнь разрушается. <…> И потому начинать нужно не с экономической, а с духовной борьбы с инфляцией как состоянием души и сознания…» (Там же. С. 114).

(обратно)

73

«Мелочность – души, отношений, интересов, „забот“ – не только мешает Богу в душе, она и есть сущность демонического. Падший мир – это, прежде всего, мир „мелочный“, мир, в котором не звучит высокое» (Там же. С. 98. – Курсив автора).

(обратно)

74

Тютчев Ф. «Цицерон»

(обратно)

75

Речение это в его афористическом отточенном виде принадлежит святому Афанасию Великому, но выражает основную идею всей святоотеческой антропологии.

(обратно)

76

Ванье Жан. Каждый человек – священная история / Пер. М. Завалова. М.: Вера и Свет, 2008.

(обратно)

77

Святой Исаак Сирин (VII в.) – священник, монах, христианский писатель. Его произведения, посвященные молитве, созерцанию, аскетической практике, оказали сильное влияние на многие поколения монашествующих и мирян.

(обратно)

78

Шмеман А., прот. Дневники: 1973–1983. М.: Русский путь, 2005. С. 129.

(обратно)

79

Цит. по: Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014. С. 136.

(обратно)

80

Аврелий Августин Гиппонский (354–430) – богослов, философ, священнослужитель, один из Отцов церкви. Его труды заложили фундамент христианского богословия. «Исповедь» Августина – одно из первых произведений в жанре автобиографии, свидетельствующее о пути души к Богу.

(обратно)

81

Оскар Уайльд (1854–1900) – британский писатель, поэт, философ. Его произведения до сегодняшнего дня вызывают большой интерес, а при жизни он был не только знаменитым автором, но и законодателем моды. Был осужден за «непристойное поведение» и провел два года в тюрьме, где обратился к Христу.

(обратно)

82

Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014. С. 155.

(обратно)

83

Старец Силуан Афонский. URL: -saharov-arhimandrit/book/69621-starec-siluan-afonskiy/

(обратно)

84

Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014. С. 153.

(обратно)

85

Павел Павликовский (р. 1957) – польский кинорежиссер. Его фильм «Ида» (2013), получивший широкое международное признание, по словам самого режиссера, снят о христианском прощении.

(обратно)

86

Рикер П. Память, история, забвение. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2006. С. 644.

(обратно)

87

Шмеман А., прот. Дневники: 1973–1983. М.: Русский путь, 2005. С. 615.

(обратно)

88

Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014. С. 231.

(обратно)

89

Бонхеффер Д. Сопротивление и покорность. М.: Прогресс, 1994. С. 231.

(обратно)

90

Шмеман А., прот. Дневники: 1973–1983. М.: Русский путь, 2005. С. 525.

(обратно)

91

Антоний, митр. Сурожский. О молитве Господней // Антоний, митр. Сурожский. Человек перед Богом. М.: Фонд «Духовное наследие Митрополита Антония Сурожского», 2010. URL: http://

(обратно)

92

Бонхеффер Д. Сопротивление и покорность. М.: Прогресс, 1994. С. 40.

(обратно)

93

Карл Пауль Рейнгольд Нибур (1882–1971) – американский протестантский пастор и богослов немецкого происхождения. Преподавал в Нью-Йоркской богословской семинарии, где был учителем Д. Бонхеффера. В центре его внимания были проблемы христианской этики в современном мире.

(обратно)

94

Бонхеффер Д. Сопротивление и покорность. М.: Прогресс, 1994. С. 40.

(обратно)

95

Святой Вениамин Петроградский (Василий Павлович Казанский, 1873–1922) – митрополит Петроградский и Гдовский. Известен как просветитель, создатель христианских общин и движений. Был избран на Петроградскую кафедру свободным голосованием клириков и мирян в 1917 году. Расстрелян в 1922 году.

(обратно)

96

Цит. по: Жизнеописание Святителя Вениамина, митрополита Петроградского и Гдовского (1873–1922). URL:

(обратно)

97

Мень А., прот. Христианство. URL:

(обратно)

98

Антоний, митр. Сурожский. Смерть // Антоний, митр. Сурожский. Жизнь. Болезнь. Смерть. М.: Фонд «Духовное наследие Митрополита Антония Сурожского», 2010. URL: http://

(обратно)

99

Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014. С. 366–367.

(обратно)

100

Шмеман А., прот. Дневники: 1973–1983. М.: Русский путь, 2005. С. 365.

(обратно)

101

Ванье Ж., Хауэрвас С. Жить мирно посреди насилия: Пророческое свидетельство слабости. Киев – М., 2015. С. 91.

(обратно)

102

Антоний, митр. Сурожский. Последнее содержание жизни // Антоний, митр. Сурожский. Пути христианской жизни: Беседы. Киев: Дух i Лiтера, 2001. URL: http://

(обратно)

103

Иосиф Александрович Бродский (1940–1996) – поэт, эссеист, переводчик. Один из самых ярких русских поэтов ХХ века. Каждый год писал рождественские стихи, объясняя это тем, что хотел бы принести дар Тому, Кто родился.

(обратно)

104

Бродский И. «Я входил вместо дикого зверя в клетку».

(обратно)

105

Из молитв Евхаристического канона, который читается во время совершения Литургии.

(обратно)

106

Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014. С. 145.

(обратно)

107

Жак Деррида (1930–2004) – французский философ и теоретик литературы. Один из самых влиятельных философов конца ХХ века. Ряд его работ посвящен рассмотрению религиозно-этических вопросов: дару, прощению, негативной теологии и др.

(обратно)

108

Derrida J. Composing «Circumfession» // Augustine and Postmodernism. Confessions and Circumfession. Bloomington, Indianapolis: Indiana University Press, 2005. C. 23.

(обратно)

109

Стивен Фрирз (р. 1941) – британский кинорежиссер, лауреат нескольких кинофестивалей. Некоторые его работы посвящены острым нравственным проблемам.

(обратно)

110

Этти Хилессум (1914–1943) – голландская учительница еврейского происхождения. Ее дневник и письма времен Второй мировой войны представляют собой сильное свидетельство о реалиях той поры. Погибла в Освенциме.

(обратно)

Оглавление

От авторов

Глава 1 Зачем нужно прощение

Глава 2 Что такое прощение?

  Прощение как простота

  Прощение как прямота

  Прощение как освобождение

  Прощение как исцеление

  Непрощение, непримиримость, возмездие

  «Понять – значит простить»

  «Простить – значит забыть»

Глава 3 Просить прощения

  Правила и нормы общества

  Вина, стыд, страх, обида

  Как и почему мы просим прощения

Глава 4 Простить себя

  Зачем нужно прощать себя?

  Типы вины

  Как простить себя

Глава 5 Простить Другого

  От принятия себя к принятию Другого

  Простить родителей

  Простить детей

  Простить супруга

  Простить друга

  Простить врага

  Простить Бога

Глава 6 Простить историю

  Равнодушие

  Непримиримость

  Триумфализм

  Критицизм

  Принцип Эдипа: знание

  Принцип Антигоны: оплакивание

  Прощение и обещание

Глава 7 Трудности прощения

  Возраст, пол и культура

  Особенности семейного воспитания

  Последствия психологической травмы

  Так что же нам мешает прощать?

Глава 8 Практика прощения

  Источник прощения

  Способы прощения

Глава 9 Бог-Любовь, Бог-Прощение

  Закон и благодать: этика долга и этика дара

  Боговоплощение как прощение

  Крест и Воскресение как прощение

  Суд Божий и прощение

  «Отче наш»: прощение как условие богообщения

  Нагорная проповедь: прощение как божественное совершенство

  Заповеди блаженства: Христос – Царь Мира

Глава 10 Человек прощающий, человек прощенный: плоды прощения

  Прощение как принятие жизни и Бога

  Прощение как вера и доверие

  Прощение как свобода

  Прощение как мир

  Благодарность – полнота прощения

  Творческая сила прощения

  Прощение – жизнь в Царстве

Послесловие

Литература

Об авторах

Об издательстве Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg