«Невидимые старцы»

Николай Кокухин Невидимые старцы

После полудня, когда небо слегка посветлело, мы (я и мой друг Юра Соболев), вышли в путь. Тропинка, петляя, поднимается в гору. Юра идет впереди и палкой сбивает с кустов капли недавнего дождя, – чтобы не вымокнуть; вскоре тропинка стала пошире, и надобность в этой процедуре отпала. Идём спокойно, размеренно, чтобы не сбить дыхание. Примерно через полчаса оказываемся на вершине отрога; отсюда открывается прекрасный вид на мыс Акратос, который мы недавно покинули; скит Продром издалека выглядит детской игрушкой; остроконечные зеленые кипарисы похожи на баллистические ракеты, готовые в любую секунду устремиться вверх; справа видна пещера святого Афанасия Афонского, вернее, светлая гигантская скала, где эта пещера находится (вчера мы там были и усердно молились).

Сейчас мы пойдем по южной кромке Афона, по его «подошве» – в пещеру святого Нила Мироточивого, а оттуда, ближе к вечеру, – в скит Кавсокаливия, где, если Бог даст, и заночуем.

Погода пасмурная; тяжёлые, темные тучи окружили пик Святой Горы, над морем они редеют.

По ровной, гладкой тропинке идти легко. Ноги сами собой убыстряют ход. Стоп! Развилка: одна тропинка уходит правее и выше, а вторая, щадя путника, сбегает под уклон. Куда же нам? На выручку приходят указатели; на левом читаю: агиос Нилос. Это то, что нам нужно!

Вниз летим, как на крыльях! Теперь уж точно не заблудимся, придём туда, куда нужно: нас ведет сам Нил Мироточивый. Тропинка чистая, без камней, а вот кусочек – ну, прямо как в Подмосковье – утоптанная земля, а по краям – травка. Слева – пологий, заросший густой растительностью склон, у самой воды – голый, темно-розовый камень, белые языки прибоя лижут его шершавую поверхность. Море (чем дальше от берега, тем светлее) убегает к горизонту. Легкий, приятный ветерок; тишина, какой нет ни в одном монастыре; тропинка теряется в зарослях самшита и можжевельника; впереди долгий, но интересный путь.

Юра, верный своей привычке всё увидеть и до всего дотронуться, скрылся из моих глаз; через минуту он вернется и расскажет что-нибудь примечательное; я уже привык к его «методе», поэтому остановился на месте и терпеливо ожидаю его.

– Сюда! Быстрей! – вдруг раздался юрин голос.

Видно, что-то случилось, подумал я и, сойдя с тропинки и спустившись немного вниз, прошёл с десяток-другой шагов в обратном направлении; среди зарослей орешника я встретил Юру.

– Я только что видел человека, – сказал он взволнованно.

– Как он выглядел?

– Невысокого роста, в ветхой одежде, с длинной бородой.

– Что он делал?

– Собирал орехи. На плече у него сидела белочка.

– Ты ему что-нибудь сказал?

– Не успел: когда он меня увидел, сразу же скрылся.

– Где?

– В зарослях. – Юра показал рукой. – Пойдём, поищем.

– Не надо, – сказал я. – Если бы он захотел с тобой поговорить, то никуда бы не ушёл… А, может, тебе всё это померещилось?

– Да нет, какой померещилось – я его видел как тебя, только пощупать не удалось… Как ты думаешь, кто это был?

– Трудно сказать. Вполне возможно, что это один из сокровенных старцев.

– А кто они такие?

– Их двенадцать человек – по числу апостолов; они живут в ущельях, в расселинах, одним словом, в труднодоступных местах – они разных национальностей; если кто-то из них умирает, на его место призывается один из афонских монахов; старцы молятся обо всём мире; если бы не их молитвы…

– Что тогда?

– Мир, возможно, уже не существовал бы. Согласно святогорскому преданию, они совершат последнюю Литургию на земле.

– Почему они избегают людей?

– Чтобы не нарушать молитвы. Они ушли из мира, и он умер для них.

– Неужели никто с ними не разговаривал?

– Исключения бывают и здесь.

Мы присели на траву.

Схимонах Арсений, насельник Большой Лавры, до пострижения в монашество восемнадцать лет был капитаном сардаров (охранников Святой Горы), а затем несколько лет пас овец; поэтому он знал Афон как пять своих пальцев; лесные массивы, полянки, тропинки, укромные пещеры, гроты, деревья с дуплами – всё сохранялось в его памяти так же надежно, как в современном компьютере. Когда он стал монахом, его назначили лесничим. Большую часть своего времени он проводил в лесу, поэтому нет ничего удивительного, что он познакомился с одним отшельником.

Однажды лесничий шёл со своим другом – отцом Макарием – из молдавского скита в

Лавру. Отец Макарий поинтересовался, не знает ли он кого-нибудь из отшельников. Лесничий замялся: ему не хотелось открывать тайну и в то же время не хотелось огорчать друга.

– Если я увижу сокровенного старца, то первым делом скажу, что я во всём виноват, – пообещал отец Макарий.

– Ну, коли так…

Лесничий свернул с дороги в густой, дикий лес и повел друга к морю, ориентируясь по только ему знакомым приметам. Через некоторое время они вышли к берегу. Скалы отвесно уходили вниз, они образовали трехсторонний колодец. Отец Макарий заглянул вниз, и у него закружилась голова.

– Отшельник живет внизу. Полезешь? – спросил лесничий.

– А как?

– Ползком.

– Назвался груздем – полезай в кузов, – ответил отец Макарий, понимая, что отступать некуда.

Медленно, с большими предосторожностями он начал спуск. Позже он рассказывал: на вершине Афона, когда собираешь в скалах неувядаемые цветы, лазить очень трудно, на каждом шагу рискуешь жизнью, а здесь – в сотни раз труднее. Преодолев несколько метров, отец Макарий скинул башмаки вниз, потому что они ему мешали; через несколько минут он избавился и от подрясника. Сколько времени занял спуск – час или больше, – отец Макарий не знал; он вздохнул с облегчением лишь тогда, когда его ноги коснулись дна колодца.

Монах огляделся и обнаружил небольшую пещеру, которая служила жилищем отшельнику, а потом и самого хозяина; тот сидел неподалеку на камне. Увидев незваного гостя, отшельник перекрестился, плюнул, быстрым шагом вошёл в пещеру и закрыл за собой дверцу. Отец Макарий сотворил молитву и постучал в неё. Ответа не было.

– Ты, наверно, принял меня за беса, – сказал он. – Не бойся: во-первых, я христианин, а, во-вторых, такой же монах, как и ты.

– Что тебе нужно? – спросил отшельник на чистом русском языке (лесничий предупредил, что старец прекрасно владеет пятью языками).

– Я пришёл посмотреть на тебя.

– Кто тебя привёл сюда – Бог или бес?

– Бог, – ответил отец Макарий.

– Кто бы тебя ни привёл, уходи – я никого не принимаю.

– Я скорей умру, чем уйду отсюда – твердо сказал гость.

– Какой же ты упрямец! Уходи и не досаждай мне!

– Не уйду!

Наступило молчание.

– Я знаю, кто указал тебе это место, – сказал отшельник, – На нём больше греха, чем на тебе.

– Не ругай его, отче. Это я во всём виноват, – сокрушённо произнёс отец Макарий.

– Прочти «Богородице Дево», – попросил старец.

Гость выполнил его просьбу.

Дверца со скрипом открылась.

– Что ты от меня хочешь?

– Благослови, отче! – Отец Макарий упал старцу в ноги.

– Бог благословит, – сказал тот и, сев на пороге, пригласил сесть и гостя.

В молчании прошёл примерно час.

– Ну, ступай откуда пришёл, – вставая, сказал отшельник.

– Скажи, отче, хотя бы одно слово на пользу моей душе, – смиренно попросил гость.

– Ну что я тебе скажу? Я человек грешный – вот всё, что я знаю. Я, как змея, прячусь от людей в нору.

– Ну хоть одно слово, – не отступал отец Макарий.

– Где ты живёшь? – спросил старец.

– В пещере на Керасях.

– Кто твой духовник?

– Отец Нифонт из Кавсокаливии.

– Рукодельничаешь?

– Да, делаю ложки.

– Какие?

– Простые и с «благословением» (с вырезанной благословляющей рукой).

– Я тебе советую: не делай больше ложек с «благословением».

– Почему? Их хорошо берут в Руссике и в Серае.

– Всё равно не делай.

– Отец Иероним, духовник Руссика, не возражает против таких ложек.

– Он опытный духовник, я знаю, но насчёт ложек он не прав. На ложке с «благословением» два креста: один – в благословляющей руке, а другой – на поруче. Враги Христа – сектанты, еретики, сатанисты – могут надругаться над ними. Чтобы избежать этого печального искушения, лучше таких ложек не делать.

– Хорошо, отче, – согласился гость. Помолчав, он спросил:

– Ты русский?

– Нет, болгарин.

– А где научился говорить по-русски?

– Я долго жил с одним русским старцем. На Морфине.

– Где ещё жил?

– В скиту Святая Анна, в Кавсокаливии, на Провате – всех мест не перечислить; я тут уже более восьмидесяти лет.

– Сколько же тебе годков?

Старец на секунду задумался.

– Почти сто двадцать.

– Чем ты питаешься?

– У меня есть побратим (по постригу от одного старца); он живет на острове, недалеко от Афона; через каждые три месяца приезжает ко мне и доставляет всё необходимое.

– Позволь мне, отче, ещё раз прийти к тебе.

– Поступай, как знаешь, чадо, но меня ты больше не увидишь, – ответил старец.

На этом они расстались.

Через месяц отец Макарий решил снова навестить отшельника. Он долго блуждал по лесу, изодрал о колючки подрясник, сбил о камни башмаки, но заветного колодца так и не нашёл.

Прошёл год. Отец Макарий попросил лесничего показать ему потаённое место. Тот исполнил его просьбу. С великими трудностями спустился монах на дно каменного колодца.

– Отче! – радостно воскликнул он. – Я снова пришёл к тебе!

Редкие неторопливые волны забегали в маленькую бухточку и, увлажнив песок, откатывались назад. Неподалеку от пещеры отец Макарий увидел свежую могилку; на ней стоял деревянный крест. Он опустился на колени и помолился об упокоении души новопреставленного угодника Божия.

Это произошло в середине девятнадцатого века.

– Лесничий, наверно, знал и других сокровенных старцев? – сказал Юра.

– Скорей всего, да. Но он никому об этом не говорил. И правильно делал.

– Известно ли ещё о каких-нибудь встречах с сокровенными старцами?

– Да. Однажды (это было после изгнания турок с Афона) сардары ловили в горах диких коз. У подножия высокой неприступной скалы они увидели старца, который грелся на солнце – он был наг. Охотники подумали, что он убежит и спрячется, но он остался на месте, и они приблизились к нему.

– Благослови, отче, – сказали они.

– Бог благословит, – приветливо ответил старец.

– Как поживаешь?

– Благодарение Господу. – Отшельник перекрестился, а потом в свою очередь спросил: – Как пребывает Святая Гора?

– Благополучно – после поганых турок.

– Каких турок?

– Тех, которые поработили нас. Разве ты не знаешь, что мы, православные, десять лет проливали свою кровь, чтобы свергнуть турецкое иго?

– Нет, не знал.

– Блаженный человек.

– Монастыри живы?

– Здравствуют.

– Вера не пошатнулась?

– Наоборот, окрепла.

– Слава Богу.

– Ты здесь один?

– Нет, нас семеро.

– А где же остальные?

– Разговаривают с Богом.

– Сколько лет ты здесь прожил?

– Бог весть.

– Никуда не отлучался с этого места?

– Нет. Я не знаю, что делается в пяти метрах отсюда.

Попрощавшись, сардары отправились в скит святой Анны и рассказали монахам о встрече. Многие из них, позабыв о своих преклонных годах и телесной немощи, подвязав повыше мантии, побежали искать старца; долго блуждали по горам, но так никого и не нашли.

– При жизни отшельники избегают людей. А после смерти как? – спросил Юра.

И после смерти – так же. В этих местах жил известный духовник Неофит Караманлис. Он посещал отшельников, исповедовал и причащал их. Как-то, шагая по тропинке, иеромонах ощутил сильное благоухание. Он невольно остановился, оказавшись в центре как бы некоего облака. Ему захотелось отыскать место, откуда исходило это чудное благоухание. Он долго ходил вокруг, пока не остановился около груды камней.

«Наверно, здесь» – подумал Неофит и стал разбирать камни. Вскоре он обнаружил вход в пещеру. Когда отверстие оказалось достаточным для того, чтобы влезть в неё, монах услышал голос:

– Не беспокой нас, отче! Мы жили здесь втроём, как братья, здесь и погребены. Мы не хотим, чтобы кто-нибудь тревожил нас!

Неофит закрыл вход в пещеру камнями и удалился.

– Почему сокровенные старцы, живя в скалах и теснинах, не только не унывают, но и радуются? – спросил Юра.

– Я расскажу тебе одну историю. Молодой болгарин Иаков, не посоветовавшись с опытными монахами, поступил в услужение одному греку, который жил в скиту Кавсоколивия, чуть пониже соборного храма. Этот грек был суров, строптив и совершенно равнодушен к духовной жизни. Иаков же, наоборот, горел желанием духовно совершенствоваться и поэтому усердно молился и постился. Грек всячески препятствовал этому. Юноша спросил у своего духовника, как ему поступить.

Тот сказал, что если он будет и дальше пребывать в послушании у сурового старца, то получит большую духовную пользу. Ученик повиновался, но сомнения по-прежнему не оставляли его, о чем он и поведал на ближайшей исповеди духовнику.

– Изнемогаю, отче, – добавил он, – Благослови перейти к другому старцу.

– Ни в коем случае, – ответил духовник. – Усугуби свой пост и молитву, но делай это втайне, чтобы старец ничего не знал.

Иаков так и поступил, однако подвиг его не остался незамеченным, и грек стал заставлять его как можно больше есть и подольше спать.

Каждую ночь Иаков приходил к соборной церкви и, став в притворе на колени, изливал Господу свою душу. Однажды, едва начав молитву, он услышал чьи-то шаги. «Наверно, грек разыскивает меня, чтобы отправить спать», подумал юноша и проворно спрятался. В притвор вошёл старец с седою бородой и длинными, почти до пят волосами, которые служили ему вместо одежды. Он осенил церковные двери крестным знамением, и те открылись. Ночной гость вошёл в храм и стал молиться. Это продолжалось довольно долго. Закончив молитву и приложившись к иконам, старец вернулся в притвор, осенил двери крестным знамением, и те закрылись.

Угодник Божий стал подниматься в гору. Иаков последовал за ним. Через некоторое время они дошли до Керасей, и тут старец свернул на тропинку, которая вела к вершине Афона. Рассвет застал их у храма «Панагия».

– Куда держишь путь, чадо? – не оглядываясь, спросил старец (Иаков думал, что тот его не видит).

– Не знаю, отче, но мне хочется быть с тобой, – сказал юноша. – Не прогоняй меня.

– Возвращайся к своему греку и пребывай в его полном послушании, – сказал угодник Божий, – В этом твоё спасение. Не тужи, чадо: очень скоро Господь призовёт тебя к Себе, – Чуть помедлив, он добавил: – А здесь могут жить только те, кто стяжал сугубую божественную благодать.

Старец оказался прав: вскоре Иаков отошёл ко Господу. Через три года вскрыли его могилу; от костей исходило дивное благоухание, а череп был полон миром.

Мы помолчали.

– Предположим, Божия Матерь призвала какого-то монаха пополнить ряды сокровенных старцев, – сказал Юра. – Как ты думаешь, он уходит тайно или явно?

В наши дни на Афоне подвизался один старец-грек. Если не ошибаюсь, его звали Порфирий. У него было несколько учеников. Одному из них он рассказал о своих первых шагах на Святой Горе.

«Я находился в послушании у двух старцев; одного звали Иоанникий, а другого – Пантелеймон; они были очень добрыми, но строгими. Я ни минуты не сидел без дела. Утро, например, начиналось так. Отец Иоанникий говорил:

– Копай здесь яму.

Я не спрашивал, почему именно здесь надо копать яму и для какой цели она – я брал лопату и начинал работать. Вскоре ко мне подходил отец Пантелеймон.

– Почему здесь копаешь? – спрашивал он.

– Так велел отец Иоанникий.

– Здесь яма никому не нужна, её нужно копать около виноградника. Ступай туда.

Ни слова не говоря я шёл на новое место и начинал там копать яму. Через час-другой приходил отец Иоанникий.

– Ты что здесь делаешь?

– Копаю яму.

– Но разве здесь я поручил тебе копать?

– Нет. Отец Пантелеймон сказал, что там яма никому не нужна, и её нужно копать около виноградника.

– Отец Пантелеймон в этом деле совершенно не разбирается. Яма нужна как раз там для деревянного столба.

– Хорошо, я иду туда.

– Нет, оставайся пока здесь.

Многие послушники такой жизни не выдерживали и уходили. А я не уходил. Я был сильный и выносливый, мне нравилось работать. Но не это главное – я отдал себя в полное послушание старцам.

Однажды (дело было зимой) старцы послали меня за улитками. Шёл снег; холодный ветер пробирал до костей; скользкие острые камни ранили ноги (и летом, и зимой я ходил босиком); мешок наполнялся очень медленно; улитки как будто нарочно спрятались от меня; несколько раз мелькала мысль: уйти да и всё; однако я знал, как меня встретят старцы. Один спросит: «Почему не выполнил послушание?» А другой: «Почему проявил своеволие?» И я терпел. Снег падал на голову и таял; руки озябли; я согревал их дыханием. Так продолжалось несколько часов. Наконец мешок наполнился; он был мокрый и холодный; спины я не чувствовал, настолько она окоченела от этого мешка. В келлию я вернулся больным – у меня открылся плеврит.

С каждым днём мне становилось всё хуже и хуже. Лекарств у нас никаких не было. Я кашлял так, что меня было слышно, наверно, за несколько километров. Я сильно похудел – от меня остались кожа да кости.

Как-то пришёл брат из дальнего скита. Посмотрел на меня и говорит:

– Я буду тебя лечить.

Он наложил мне на спину вытяжной пластырь. Через неделю он надулся, как пузырь, вобрав в себя жидкость. Брат взял ножницы и отрезал пластырь вместе с кожей. Представляешь, какая это была боль!

– По множеству грехов моих… – вопил я что есть мочи.

Потом добровольный лекарь наложил мне на спину лейкопластырь, состоящий из воска и других натуральных лечебных веществ, – он вытягивал гной; его несколько раз меняли – опять дикие боли.

Когда мне стало получше и я смог вставать и ходить, меня послали в Афины; здесь была хорошая еда и хорошие условия; я быстро ожил. Что делать? Я вернулся на Афон. Но вскоре снова заболел. Меня опять отправили в Афины. На этот раз я пробыл здесь гораздо дольше. Возвратился на Святую Гору. Прошло какое-то время, и недуг снова скрутил меня. Старцы посоветовались и решили изгнать меня с Афона насовсем. Со многими слезами попрощался я с ними.

Добровольный лекарь проводил меня до катера.

– Не горюй, – сказал он. – Божия Матерь не оставит тебя.

– Верю, что Она исцелит меня, и я снова буду на Афоне, – обнимая брата, сказал я.

Прошёл год. От моей болезни не осталось и следа. Я чувствовал себя прекрасно, был полон сил и энергии. Я вручил себя в руки Царицы Небесной и прибыл к моим строгим, но добрым старцам. Они, конечно же, не прогнали меня, и я снова стал пить чудный нектар послушания.

Через некоторое время один из них отошёл ко Господу, а другой странным образом исчез. Его долго искали, но не нашли. Вызвали полицию, но и та не могла найти каких-либо следов старца.

– Куда он, по-твоему, делся? – спросил Юра.

– Об этом мы можем только догадываться, – сказал я. – Возможно, он пополнил ряды сокровенных старцев.

– Кого ты ещё знаешь из них?

Говорят, что на вершине Святой Горы подвизался старец Серафим. Он был родом из города Афины. В юности он пережил большое горе: сначала от тяжелой болезни умерла его мать, а через некоторое время и отец. Потеря глубоко обожаемых родителей заставила его задуматься о суетности этого мира. После некоторых размышлений и колебаний он раздал свое имущество бедным, оставил принадлежавший ему большой магазин продавцам, а сам удалился на Святую Гору.

В Новом ските юноша познакомился с отцом Неофитом. Последний много рассказывал ему об уделе Божией Матери и его подвижниках. Когда молодой человек услышал об отшельниках, живущих на вершине Горы Афон, ему захотелось подражать им.

– Это не так просто, – сказал отец Неофит.

– Чем труднее, тем лучше, – ответил юноша.

Всю оставшуюся жизнь он решил связать с Афоном. Он отсёк свою волю и пребывал в полном послушании у наставника. «Лучше я умру, чем дам волю своим страстям», – говорил юный подвижник. Он старался не произносить ни одного лишнего слова; ради этого он избегал встреч даже с монахами скита, в котором жил.

Через пять лет отец Неофит постриг юношу в Ангельский чин с именем Серафим и благословил его подвизаться на вершине Святой Горы.

– Ты не должен видеть ни одного человека, – сказал наставник.

– Хорошо, – ответил юноша.

Прошло три года. Однажды юный подвижник пришёл в скит по каким-то неотложным делам. Он рассказал монахам об искушениях, которые обрушились на него, словно снежная лавина, – бесы решили выжить его с вершины. Как-то ночью они отбросили от входа в пещеру лист железа, который защищал его от холодного ветра и дождя. Отец Серафим, не смутившись, сказал бесам: «Бог да простит вас; я и сам хотел выбросить эту железяку, так как она только портила вид моей пещеры».

В следующий раз угодник Божий навестил скит через пять лет. Наставник вручил ему сосуд со Святыми Дарами. Удалившись к месту своего подвижничества, отец Серафим больше уже никогда не появлялся.

– Расскажи ещё что-нибудь, – попросил Юра.

С удовольствием. Один новоначальный монах вышел из скита Кавсокаливия и направился в скит Святая Анна; вскоре он понял, что заблудился – тропинка вела вверх, а нужный ему скит находился внизу, у моря. Он повернул обратно, прося Божию Матерь помочь ему. Внезапно он увидел отшельника, лицо которого излучало неземной свет; ему было лет семьдесят; на нем был подрясник из парусины, весь выгоревший на солнце и изодранный до последней степени; дыры на подряснике были стянуты прутиками (обычно так скрепляют дырявые мешки крестьяне, когда у них нет под рукой иглы и толстой нитки); за плечами у него был кожаный мешок, тоже выцветший и в дырах, стянутых тонкими прутиками, а на шее – толстая цепь, на которой висела коробочка (видимо, в ней находилась какая-то святыня). Судя по всему, он никогда не общался с людьми.

Не успел путник и рта раскрыть от удивления, как отшельник сказал:

– Дитя моё, эта тропинка не в Святую Анну.

И показал ему нужную дорогу.

Не было никакого сомнения, что перед ним был святой.

Молодой монах спросил у пустынника:

– Где живешь, отче?

Тот ответил:

– Там, – и указал на вершину Афона.

– Какой сегодня день?

– Пятница, – не задумываясь, ответил старец.

Затем он достал маленький кожаный мешочек, вынул из него палочки с зарубками, посмотрел на них и добавил:

– Девятое сентября.

Путник взял благословение у старца и пошёл по указанной тропинке; она вывела его прямо к скиту Святая Анна.

– Может быть, это был отец Серафим? – спросил Юра.

– Вполне возможно, хотя ручаться за это, конечно, нельзя.

– Большинство сокровенных старцев, о которых ты рассказал, были очень смиренными…

– Совершенно верно. Поведаю тебе ещё об одном. Его мирское имя было Иоанн; он родился на полуострове Сифония, который находится рядом со Святой Горой; при пострижении в Ангельский чин он получил имя Георгий.

Афонский старец Паисий, который знал его, повествует о нём такими словами: «Он жил на Святой Горе, подобно птице небесной, под открытым небом, как под куполом дома Божия – у него не было своей келии, как у других отцов. Освободившись от суеты и поработив себя любви Божией, он странствовал по Афону, как «добрый бродяга» Христов. Всё его имущество составляла ветхая, потрепанная одежда, которую он носил и зимой, и летом. В то время как его душа всё больше соединялась с Богом, одежда всё сильнее рвалась; в конце концов она стала похожа на крылья, ибо старец имел благодать Божию; когда он сидел среди ежевичных кустов и лакомился ягодой, его можно было принять за большого орла.

Большую часть своего времени угодник Божий проводил в молитве, удаляясь в неприступные ущелья; острые камни ранили его ноги, они были в ссадинах, часто кровоточили, и он обматывал их тряпками (носков у него, конечно, не было).

Летом он кушал ягоды, инжир, гранаты, осенью – каштаны и орехи, а вот зимой ему приходилось туго, так как в пищу годились лишь желуди, да кое-какие коренья. Вареную пищу он ел очень редко – только на престольных праздниках в монастырях, расположенных в северо-восточной части Святой Горы. Обычно он приходил сюда накануне праздника, чтобы принять участие в его подготовке. Дел было очень много – и в храме, и в ризнице, и на кухне. То один брат звал: «Георгий, иди сюда!», то – другой: «Георгий, иди сюда!» Тот всегда с готовностью отвечал: «Благословите» – и бежал, куда его звали. Так продолжалось с раннего утра и до позднего вечера. Никто не обращался к нему: «Отец Георгий», а просто: «Георгий».

Вечером, несмотря на усталость, он шёл не в архондарик (гостиницу), чтобы немного отдохнуть, а к храму; ложился на паперть и скрещивал руки на груди – издали его можно было принять за мертвеца; иногда он быстро, словно по тревоге, вскакивал и начинал молиться, стоя неподвижно, будто статуя, в течение долгого времени. Утром, за Божественной Литургией, он причащался Святых Христовых Тайн, а потом выполнял различные послушания. На закате солнца он покидал обитель. То один, то другой монах предлагали ему взять с собой сухарей и брынзы, но он от всего отказывался.

– У меня нет карманов, – говорил он, – и мне некуда положить ваши дары.

Такого полного самоотречения я не встречал больше ни у кого из отцов.

Для многих людей поведение отца Георгия было странным и непонятным: он нёс, с их точки зрения, явную несуразицу. Встретившись с мирянами, которые догадывались о его подвижничестве, он произносил: «Еда – жизнь, пост – смерть; еда – жизнь, пост – смерть…» В трапезной он специально садился напротив них и начинал, чавкая, жадно и много есть; второе блюдо он ел только руками, вытирая их о свои волосы и одежду. После этого миряне говорили друг другу: «Теперь мы точно знаем, кто он такой: он чревоугодник, а не подвижник».

Как-то (это произошло в Дафни, главном порту Афона, при многочисленных свидетелях), он подошёл к полицейскому и сбил с него фуражку, а потом растоптал её ногами. Его немедленно отправили в сумасшедший дом. Врачи тщательно обследовали его, но никаких отклонений в психике не нашли и отпустили обратно на Афон. С тех пор ярлык сумасшедшего крепко прилип к отцу Георгию. А ему только это и было нужно – с таким ярлыком он чувствовал себя намного свободнее и безопаснее.

«Я познакомился с отцом Георгием в то время, когда был новоначальным монахом, – рассказывает отец Паисий, – Духовный опыт у меня был, мягко говоря, невелик, и поведение старца меня смущало. «Он какой-то ненормальный», – сказал я. Отец Герман, старейший и добродетельнейший монах обители, услышав эти слова, улыбнулся: «Если бы все люди были такими «ненормальными», как он, то на земле наступил бы рай. Хорошенько запомни, чадо, мои слова: отец Георгий – святой; он юродствует ради Христа».

Прошло какое-то время, и я, наблюдая за странным монахом, убедился в правоте слов моего собеседника и стал относиться к отцу Георгию с большим благоговением».

Более всех добродетелей старец ценил смирение и послушание. Несмотря на то, что его разум уже давно и надёжно был подчинен воле Божией, он считал, что его смирение и послушание всё ещё хромают. Чтобы исправить этот недостаток, он поступил послушником к одному монаху, у которого от менингита повредился рассудок. Приказания монаха были нелепы, желания – неестественны, просьбы – абсурдны, но отец Георгий безропотно нёс свой крест, выполняя любой его каприз. Чем старательнее он это делал, тем сильнее ругал его повредившийся монах. Отец Георгий считал, что получает большую духовную пользу. Так продолжалось довольно долго. Наконец, совершенное смирение послушника вывело монаха из себя, и он прогнал его. Отец Георгий снова ушёл в горы.

Все времена года были для него совершенно одинаковыми, потому что он жил уже в раю, и любовь Божия то согревала его, то давала прохладу. Он полностью предал себя в руки Божии и чувствовал себя в полной безопасности, где бы ни находился – в дикой пещере или на одинокой скале, в лесных дебрях или на берегу моря; его охранял Сам Христос; подвижника переполняла непередаваемая радость, и лицо его всегда светилось.

Внезапно старец исчез. Пробовали отыскать его следы, но все усилия оказались тщетными. Никто его больше не видел и никто о нём ничего не слышал. Может быть, он находится среди двенадцати сокровенных старцев…

На секунду выглянуло солнце, но тучи вновь плотно закрыли его. Со стороны моря доносились крики чаек. Пахло прошлогодней прелой хвоей. Мы поднялись, вернулись на тропинку и продолжили свой путь к пещере Нила Мироточивого.