«Мысли широко»

Мысли широко (fb2) - Мысли широко 998K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Бен Карсон

ВВЕДЕНИЕ

Слава от богатства или красоты скоротечна и изменчива; совершенство ума — вот имущество восхитительное и долговечное. Саллюстий (86-34 гг. до н. э.) Эта книга о том, как мыслить широко и отдавать людям луч-шее, что у нас есть, и особенно о том, как делать все, от нас зависящее, чтобы помогать другим. Это один из важнейших принципов моей жизни. Ее можно также назвать книгой о совершенстве. Или — о посвящении себя Богу. А еще это произведение о людях, которые отдают самое луч-шее и мыслят широко. Я выбрал эту тему, потому что мир обращает большое внимание на звезд эстрады, знаменитых спортсменов, политиков, то есть на известных людей, которые совершили что-то выдающееся, многого достигли и получили признание. Я цели-ком и полностью за достижения, и ничуть не меньше — за их высокую публичную оценку. Но как же насчет тех, которые отдают людям самое лучшее, но так и не удостаиваются признания? Или богатства? Или почета? Или славы? Моя жизнь богата и насыщенна. Бог благословил меня во многом. Моя первая книга «Золотые руки» стала очень популярной и сделала меня центром внимания. Множество

людей выразили мне признательность за то, что я старался делать. Старшеклассники писали мне, что книга бросила им вызов и изменила их жизнь. Преданные своему делу учителя раздавали ее экземпляры всем ученикам. Многие церковные общины приобрели большое количество экземпляров и раздали их студентам. Мне известны по меньшей мере два бизнесмена, которые купили по тысяче с лишним книг для своих подчиненных. И я очень благодарен всем этим людям. Мне приятно знать, что моя история вдохновила многих, и я говорю спасибо за каждое слово одобрения. Также хочу обратить ваше внимание на один из важнейших аспектов: я сделал все это не один. На протяжении всего пути я получал помощь. Знающие и посвященные люди полностью отдавали мне луч-шее, что только могли. Я часто слышал слова признательности, но теперь хочу сделать этих людей центром внимания хотя бы на минуту. Они того заслуживают. Кроме того, хочу поблагода-рить всех значимых для меня людей, которые помогли человеку по имени Бен Карсон к тридцатитрехлетнему возрасту подняться «со дна» пятого класса школы, где он был худшим учеником, до заведующего отделением детской нейрохирургии в клинике Джонса Хопкинса. Помимо того, что я самый молодой из всех, кто когда-либо занимал такую должность, ваш покорный слуга к тому же единственный чернокожий среди руководства в этом всемирно известном учреждении. Бог наделил меня способностями, но я никогда бы не осознал своего дара, никогда не смог бы воспользоваться им, если бы другие люди не потратили на меня время, если бы они не поделились со мной собственными дарами, отдавая лучшее, что имеют. Надеюсь, что сейчас вы вместе со мной сделаете еще один шаг вперед. Я хочу снова провести вас по моей жизни и рассказать о тех особенных, редких, одаренных людях, которые помогли моим талантам раскрыться. Эта книга о тех, кто часто творит подобные чудеса, даже не осознавая этого, просто отдавая ближним самое лучшее.

ЧАСТЫ ОТДАВАТЬ ЛУЧШЕЕ И МЫСЛИТЬ ШИРОКО Есть сердца верные, есть дух, полный отваги, есть души чистые и правдивые; так что отдавай миру лучшее из того, что имеешь, и взамен получишь лучшее, что имеет мир. Маделин Бриджес

ГЛАВА 1. ДЕЛАЙ ЭТО ЛУЧШЕ!

Как раз через книги мы получаем удовольствие общаться с умами более совершенными. В лучших книгах великие люди говорят с нами, дарят нам свои самые ценные мысли, изливают свои души в наши. Благодарение Богу за книги. Они — голоса недосягаемых или уже умерших — делают нас наследниками духовной жизни минувших веков. Книги поистине нелицеприятны. Всем, кто использует их правильно, они дают общество и духовное присутствие лучших и величайших представителей человеческой расы. Уильям Эллери Ченнинг — Бенджамин, это твой табель успеваемости? - спросила мама и взяла со стола сложенный пополам лист. — Гм, ага, — отозвался я, стараясь выглядеть равнодушным. Мне было слишком стыдно подать табель ей в руки, и я бросил его на стол в надежде, что она заметит его уже после того, как я лягу спать. Это был мой первый табель из начальной школы Хиггинс с того времени, как мы несколько месяцев назад вернулись из Бостона в Детройт.

Я не проучился в пятом классе и двух недель, а все одноклассники уже считали меня самым глупым и часто надо мной насмехались. Скоро и я стал чувствовать себя так, словно правда был самым глупым в классе. Моя мама часто говорила мне: «Ты умница, Бенни. Ты сможешь достичь всего, чего захочешь», но я ей не верил. Ведь никто во всей школе не счи-тал меня умницей. Теперь, внимательно просматривая мой та-бель, мама спросила: — Что это тут за оценка по чтению? По ее тону мне стало ясно, что я попал в переплет. Хотя мне было неловко, я не подавал виду. Мама и раньше знала, что я не очень-то успеваю по математике, но она понятия не имела, что по всем остальным предметам мои успехи были такими же жалкими. Пока она медленно читала табель, слово за словом, я поспешил в свою комнату и начал укладываться спать. Через несколько минут мама вошла в детскую. — Бенджамин, — сказала она, — это твои оценки? Она держала пресловутый табель прямо передо мной, как будто раньше я его не видел. — Ну, да… но это ничего не значит. — Нет, неправда, Бенни, это много значит. — Просто табель. — Это больше, чем просто табель. Я понял, что влип, и приготовился слушать. Но мне было не так уж интересно. Я очень не любил школу и не видел причины, почему мне следовало ее полюбить. Раз уж я самый тупой в классе, чего ожидать? Ребята смеялись и подшучивали надо мной каждый день. — Образование для тебя — единственная возможность спас-тись от бедности, — сказала мама. — Это единственная возможность продвинуться и стать успешным в жизни. Ты это понимаешь? — Да, мама, — промямлил я. — Если ты и дальше будешь получать такие оценки, ты про-ведешь остаток жизни в подворотне или, в лучшем случае, станешь мести полы на каком-нибудь заводе. Не такой жизни я для тебя хочу. И не такой жизни тебе желает Бог. Я повесил голову, мне по-настоящему стало стыдно. Мама воспитывала меня и моего старшего брата Куртиса одна. С тре-мя классами образования, она знала цену тому, чего у нее не было. Изо дня в день она внушала нам, что мы должны очень стараться и хорошо заниматься в школе. — Вы просто не используете все свои возможности, — говорила она. — У меня два необыкновенно умных мальчика, и я знаю, что они могут учиться гораздо лучше. Я делал все возможное, по крайней мере когда только при-шел в начальную школу Хиггинс. Как я мог успевать лучше, если не понимал ничего, что происходило в классе? В Бостоне мы посещали приходскую школу, но я не многому научился: преподаватель, казалось, больше интересовался разговорами с коллегой-учительницей, чем нашим обучением. Возможно, он не один был виноват. Может быть, мое эмоциональное состояние сделало меня неспособным полноценно усваивать материал. Мы с мамой и Куртисом приехали в Бостон, потому что родители развелись, и мы не могли больше оставаться в Детройте. Мне было тогда восемь лет. Я любил и мать, и отца, и их развод стал для меня настоящей трагедией. Многие месяцы я тешил себя надеждой, что родители помирятся, что папа бу-дет приходить домой, как раньше, и мы снова будем прежней семьей. Но он так никогда больше и не пришел. В Бостоне мы два года жили с тетей Джин и дядей Уильямом Авери в многоквартирном доме, пока мать не накопила денег, чтобы вернуться в Детройт. Мама продолжала трясти передо мной табелем, сидя на краю моей кровати. — Тебе придется поднапрячься. Ты должен начать пользоваться вот этим прекрасным мозгом, который Бог тебе дал, Бенни. Ты это понимаешь? — Да, мама.

Всякий раз, когда она делала паузу, я покорно повторял эти слова. — Я работаю среди богатых людей, у них хорошее образование, — говорила она. — Я наблюдаю, как они поступают, и знаю — они могут добиться всего, чего захотят. И ты тоже. Мама положила руку мне на плечо. — Бенни, ты можешь то же, что и они. Только ты можешь это лучше! Мама уже говорила эти слова. Говорила часто. В то время они для меня мало значили. Да и с какой стати? Я был убежден, что являюсь самым глупым в своем пятом классе, но, разумеется, никогда ей этого не сообщал. — Просто ума не приложу, что с вами делать, мальчики, - сказала она. — Я намерена поговорить с Богом о тебе и о Кур-тисе. Она помолчала, ее взгляд был устремлен в пространство. За-тем она произнесла (скорее для себя, чем для меня): — Мне нужно Божье водительство, чтобы знать, что де-лать. Ты больше просто не имеешь права приносить такие вот табели. Насколько я понял, тема успеваемости была исчерпана. Следующий день, как и все предыдущие, казался всего лишь еще одним неприятным днем в школе, еще одним днем, когда надо мной смеялись. Я не решил правильно ни единой задачи по арифметике и не написал ни слова без ошибок в диктан-те. Придя домой, я сразу же переоделся в спортивную одежду и выскочил на улицу. Большинство моих сверстников игра-ли или в футбол или в игру, которую я любил больше всего: «Сбей крышку». Мы резались в «Сбей крышку» так: крышку от бутылки кла-ли в трещину в тротуаре. Потом брали мяч — любой, который был достаточно прыгучим, — вставали в линию и по очереди бросали мяч в крышку, стараясь по ней попасть. Тот, кому это удавалось, получал два очка. Если кто-то ухитрялся сдвинуть крышку мячом на несколько дюймов, то выигрывал пять очков. Десять очков присваивалось тому, кто мячом подбрасы-вал крышку в воздух, а она приземлялась на противоположной стороне дороги. Когда становилось темно или когда мы уставали, я и Кур-тис шли наконец домой и смотрели телевизор. Смотрели мы его до тех пор, пока не отправлялись в постель. У мамы был ненормированный рабочий день, и она никогда не приходила домой раньше нашего «отбоя». Иногда я просыпался оттого, что слышал, как она поворачивает ключ в замке. Через два дня после истории с табелем мама вернулась за час до того, как мы собирались лечь спать. Я и Куртис, развалив-шись на полу, смотрели телевизор. Она пересекла комнату, решительно выключила его и повернулась к нам. — Мальчики, - заявила мама, — вы теряете слишком много времени, сидя перед телевизором. Так образования не получишь. Прежде чем мы успели возразить, она сообщила нам, что молилась о мудрости. — И Господь сказал мне, что надо делать, — продолжала она. - Поэтому с сегодняшнего дня вы не будете смотреть телевизор. Кроме двух программ в неделю. Мы выберем их заранее. — Только две программы? - я не верил, что она могла сказать такую ужасную вещь. — Но это же… — И только после того, как вы выполните домашнее задание. А еще никаких игр и гуляний после школы, пока уроки не бу-дут сделаны. — Но другие мальчики выходят на улицу сразу после занятий, — сказал я, не в силах думать ни о чем, кроме своих това-рищей, с которыми не смогу больше играть. — У меня и друзей не останется, если я буду все время сидеть дома… — Очень может быть, — ответила мама, — но другие дети не собираются преуспеть в жизни, а ты будешь успешным. — Но,мама…

— Вот так мы и поступим. Я просила Бога о мудрости и по-лучила такой ответ. Я попробовал привести еще несколько доводов, но мама была неумолима. Потом бросил взгляд на Куртиса, надеясь, что он меня поддержит, но брат не проронил ни слова. Он ле-жал на полу и разглядывал свои носки. — Пусть тебя не беспокоят «остальные». Мир полон «остальных», но лишь некоторые из них достигают чего-то значительного. Запрет на телевизор и на игры после школы - это огромная потеря. Я поднялся с пола, чувствуя, что все против меня. Мама не собиралась разрешать мне играть с друзьями, телевизора для меня больше не было — почти не было, но теперь уже все равно. Она отнимала у меня последние радости жизни. — И это еще не все, — добавила мама, — Бенни, вернись. Я обернулся, недоумевая, что еще она может сказать. — Кроме того, вдобавок к урокам вы должны будете читать по две книги в неделю из библиотеки. Каждую неделю. — Две книги? Две? Хотя я учился в пятом классе, в жизни не прочел до конца ни одной книги. — Совершенно верно, две. Когда закончишь читать, ты дол-жен будешь написать мне изложение, как вы это делаете в школе. Вы не используете своих возможностей. Теперь я буду следить за тем, чтобы вы реализовывали их в полной мере. Обычно Куртис, который на два года старше меня, не был таким послушным. Но на этот раз брат, казалось, осознал, что мама действительно говорит мудрые слова. Он молчал. Она перевела глаза на Куртиса. — Ты понимаешь? Он кивнул. — Бенни, тебе все ясно? — Да, мама. Я согласился делать так, как она сказала. Мне бы и в голову не пришло, что можно ослушаться. Но не нравилось мне все это. Мама была несправедлива и требовала от нас больше, чем другие родители от своих детей. На следующий день, в четверг, после школы мы с Куртисом отправились пешком в местный филиал библиотеки. Меня не очень-то это вдохновляло, но на самом деле я не знал, что та-кое — «проводить много времени в библиотеках». Мы бродили вдвоем по небольшому детскому отделу, не имея ни малейшего представления о том, как выбирать книги, и не зная,какие взять. Библиотекарь спросила, чем нам помочь. Мы ответили, что хотим взять по две книги каждый. — Какие книги вы предпочитаете? — уточнила она. Я подумал и сказал: — Про животных, что-нибудь про животных. — У нас есть несколько книг о животных. Уверена, что они тебе понравятся! Она подвела меня к нужному стеллажу, а затем вернулась к Куртису и проводила его в другое крыло библиотеки. Я копал-ся в книгах, пока не нашел достаточно легкие, чтобы я решился их прочитать. Одна из них - «Чип строит плотину» - стала первой книгой в моей жизни, которую я изучил от корки до корки, хотя на это мне потребовались две ночи. Потом я довольно неохотно признался маме, что читать о бобренке Чипе мне действительно понравилось. Через месяц я так ориентировался в детском отделе, словно ходил туда всю жизнь. К тому времени работники этой библиотеки уже знали и нас с Куртисом, и то, что мы полюбили читать. Они часто подсказывали, какие книги взять. До сих пор помню, как одна из библиотекарей предложила: — Вот просто восхитительная книжка о белочке. Пока она рассказывала мне начало истории, я старался выглядеть безразличным, но как только книга оказалась в моих руках, я сразу же углубился в чтение.

Самым замечательным было то, что мы стали любимцами библиотекарей. Когда приходили новые интересные кни-ги, они придерживали их для нас. Скоро я уже диву давался, как много на свете разных изданий и сколько разных тем они охватывают! После книги о бобре я выбирал другие — о самых разных зверях. Я читал все рассказы о животных, какие только попа-дали мне в руки: о волках, диких собаках, несколько историй о белках и о многих прочих живых существах, которые оби-тают в других странах. Когда я перечитал все книги о зверях, то начал читать о растениях, потом о минералах и, наконец, о камнях. Книги о камнях стали для меня источником знаний, из которых я впервые извлек пользу. Мы жили около железнодо-рожных путей. По дороге в школу приходилось пересекать рельсы. Я стал обращать внимание на щебень между шпалами, часто бродил по железной дороге, искал разные виды камней и старался их определить. Нередко я брал с собой книгу, чтобы проверить, не ошибся ли в названиях. — Агат! — говорил я, бросая камень. Куртиса утомляла моя привычка искать булыжники и определять их названия, но мне было все равно, ведь я постоянно находил все новые и но-вые экземпляры. Вскоре моим любимым развлечением стало ходить вдоль рельсов и называть камни, которые попадаются на пути. Я и не заметил, как за короткое время стал почти специалистом в этой области. Мир книг — это самое выдающееся изобретение человечества. Ничто другое из созданного людьми не живет так долго. Памятники рассыпаются, нации погибают, цивилизации стареют и вымирают. После темной эпохи новые народы создают другие цивилизации и памятники. Но в мире книг есть такие тома, которые продолжают жить и оставаться настолько актуальны-ми, словно они написаны сегодня. Они все еще рассказывают человеческим сердцам о людях, которые умерли столетия назад.

ДЕНЬ ПРОСВЕТЛЕНИЯ

Во втором полугодии пятого класса произошли два события, которые убедили меня в том, как важно читать книги. Наша учительница, миссис Уильямсон, каждую пятницу по-сле обеда проводила диктант. Мы снова прописывали все сло-ва, которые выучили за год. Иногда она даже диктовала то, что мы должны были запомнить в четвертом классе. Я ни разу не упустил возможности сделать ошибку в первом же слове. В одну из таких пятниц Бобби Фармер, которого все еди-нодушно признавали самым умным в нашем классе, должен был в заключение написать на доске «сельское хозяйство». Как только учительница продиктовала фразу, я понял, что могу написать ее без ошибок. Как раз накануне я запомнил, как она пишется, когда читал очередную книжку. Я написал «сельское хозяйство» в своей тетради и, затаив дыхание, посмотрел на доску. Бобби написал словосочетание так же, как и я! Если я смог написать без ошибки «сельское хозяйство», то готов биться об заклад, что запомню, как пишется любое сло-во в мире! Я мог поспорить, что научусь правописанию лучше, чем Бобби Фармер. Одного «сельского хозяйства» оказалось достаточно, чтобы дать мне надежду. На следующей неделе случилось второе событие, которое навсегда изменило мою жизнь. Когда мистер Джайк, учитель природоведения и естествознания, рассказывал о вулканах, он протянул руку и показал нам кусок камня, похожего на черное стекло. — Кто-нибудь знает, что это такое? Какое отношение это имеет к вулканам? Я тут же узнал камень, не зря же столько читал о минералах. Для порядка я подождал, но никто из класса не поднял руки. Я подумал, что это странно. Даже умники не нашли, что ответить. И тогда поднял руку сам. — Да, Бенджамин, — сказал мистер Джайк.

Я услышал вокруг себя смешки. Другие ребята, наверное, по-думали, что это шутка. Или что я собираюсь сморозить какую-нибудь глупость. — Обсидиан, — произнес я. — Совершенно верно! Учитель старался скрыть свое удивление, но было очевидно, что он не ожидал от меня правильного ответа. — Это обсидиан, — повторил я, — и он образуется при сверхохлаждении лавы, когда она отдает тепло воде. Как только я привлек внимание и понял, что владею информацией, которой нет ни у одного из учеников, то начал выкла-дывать все, что знал об обсидиане, лаве, сверхохлаждении и прессовании. Когда я наконец сделал паузу, чей-то голос сзади прошептал: «Это что, Бенни Карсон?» — Ты абсолютно прав! — сказал мистер Джейк, улыбаясь мне. Если бы он объявил, что я выиграл в лотерею миллион долларов, я бы не был более счастлив и взволнован. — Бенджамин, это абсолютно, абсолютно верно! — повторял он с восторгом. Учитель повернулся к остальным и сказал: — Потрясающе! Класс, Бенджамин только что поделился с нами великолепными знаниями. Я очень рад, что слышал это от него. Несколько мгновений я пробовал на вкус волнующую радость победы. Помню, что думал: «Вот это да! Глядите на них! Они смотрят на меня с восхищением. На меня — тупицу, которого все считали глупым. Они смотрят и не верят, что этс сказал я! Но больше всех в классе удивился я сам. Хотя я и читал пс две книги в неделю, потому что мама так велела, до этой мину-ты мне не довелось осознать, как много разных знаний накап-ливается в моей голове. Правда, я научился получать от чте-ния удовольствие, но не понимал, как это связано со школой, В тот день — впервые в своей жизни — я понял, что мама была права.

Чтение — прекрасная возможность убежать от невежества и добиться многого. Больше я не был тупицей и посмеши-щем для класса. Следующие несколько дней в школе я чувствовал себя геро-ем. Всякие шутки на мой счет прекратились. Ребята стали ко мне прислушиваться. И меня это очень радовало! Мои оценки по всем предметам улучшались, и я спрашивал себя: «Бен, есть ли какая-то причина, по которой ты не мо-жешь стать лучшим в классе? Если ты смог запомнить все про обсидиан, ты усвоишь и обществоведение, и географию, и ма-тематику, и естествознание, и все-все-все». Тот единственный миг триумфа вдохновил меня читать больше и больше. С тех самых пор я, казалось, не мог вдоволь начитаться. После школы меня всегда можно было найти в моей спальне. Там, удобно устроившись, я поглощал очередную книжку. Еще долгое время это было единственным, чего мне хотелось. Мне уже дела не было до пропущенных телепрограмм. Больше я не тосковал ни об игре в «Сбей крышку», ни о бейсболе и хотел только читать. Через полтора года я сумел стать-таки лучшим учеником в классе. К сожалению, мне недостаточно было просто читать и учиться. Мне казалось, что я обязан продемонстрировать все-му миру свои блестящие познания. Мое поведение было довольно надоедливым. Но я об этом не догадывался до самого девятого класса. Однажды я спросил парня, который всегда меня презирал, как бы я ни старался быть дружелюбным: — Почему ты так враждебно настроен? Почему ты меня не-навидишь? — Да потому что ты очень навязчивый, — ответил он. — По-тому что ты так много знаешь и делаешь все, чтобы другие это видели. Сейчас уже не помню, ответил ли я что-то или просто ото-шел, но его слова мне запомнились. В пятом классе все смеялись надо мной, потому что я не знал ничего; теперь одноклассники ненавидели меня за то, что я вел себя как всезнайка. Но мне казалось, что всем хочется услышать то новое, что я узнал, ведь знание было таким вдохновляющим, таким прекрасным и увлекательным. Я и не подозревал, что стал невыносим. Жесткий тон и суровые слова одноклассника отрезвили меня. Я понял, что нужно меняться. Но, к сожалению, со мной дол-жны были случиться еще несколько неприятностей, чтобы до меня наконец кое-что дошло. С тех пор как я стал известен как Бен Карсон — лучший уче-ник в своем классе и сыпал ответами при малейшей возможности, я не просто отвечал учителю, а принимался рассказывать одноклассникам больше, чем они хотели знать. Как я понял позднее, отчасти я хотел отомстить тем, кто смеялся надо мной в пятом классе. Они называли меня тупицей, и я продолжал вновь и вновь доказывать им, что они неправы. Думаю, к тому времени ребята и так все поняли, но я не мог остановиться. Это было так неправильно с моей стороны, но я все-таки это делал. Я, тот самый мальчик, который никогда не давал ни одного верного ответа в тестах по арифметике, изменил положение вещей на 180 градусов, когда класс начал изучать углубленный курс алгебры. Как-то в середине четверти у нас был провероч-ный тест. Учительница добавила два дополнительных вопроса повышенной сложности. Когда она проверила работы и раз-дала их классу, я увидел, что один из лучших учеников набрал 91 балл. После занятий я подошел к нему и спросил: — Привет, сколько у тебя баллов? -91. Секунду я ждал, что он спросит: «А у тебя?» Но он не спрашивал, и тогда я выпалил: — У меня 110, все правильно, включая два вопроса-бонуса. — Что ты говоришь? В самом деле? — сказал он и пошел прочь. — Ну, может, в следующий раз ты наберешь больше, — продолжал я.

— Ага, — отозвался он, не поворачивая головы. — Если нужна помощь, скажи мне! Он сделал вид, что не слышит.

*

К одиннадцатому классу я так увлекся достижениями ради достижений, что окружающим было неприятно даже находиться рядом со мной. Однажды по химии я получил 99. Это, конечно, тянуло на «А» (высший балл), но двое других зара-ботали по 100 баллов! Мне никто не сказал ни слова, но я был уверен, что те двое ликовали. Они превзошли мои результаты, чего не случалось последние четыре года. К тому времени я убедил себя, что должен стать умнейшим во всей школе. Если кто-нибудь в чем-то меня превосходил, это заставляло меня думать, что я — не лучший. А когда я не был лучшим, то воспринимал это как полный крах. Я снова и снова повторял себе, что действительно продул этот тест. Если бы я лучше учил материал или, может быть, чуть дольше подумал над ответами, то набрал бы 100. Весь оставшийся день я чувствовал себя ужасным неудачником. Мне вспомнился пятый класс и то, как со мной обращались. «Я никогда больше не провалюсь», — пообещал я себе, все еще не понимая своей настоящей проблемы. Но один случай помог мне увидеть себя со стороны. В одиннадцатом классе учитель повел нас на экскурсию в ис-торический музей. Когда мы рассматривали фотографии Детройта 1890 года, я прошептал стоящему со мной рядом Энтони Флауэрсу: — Вот было бы здорово оказаться в том времени, зная все, что я знаю сейчас! Я был бы там умнее всех. — Ты и так умнее всех, — сказал Энтони, — зачем тебе это надо? — Да так, повеселиться, — ответил я. Но про себя задумался: «Зачем же мне надо доказывать людям, что я умнее их?» 21

Простой вопрос Энтони заставил меня пристально посмотреть на Бенджамина Карсона. Это был момент истины, откровение: я понял, что мое желание быть умнее всех легко прочитывается остальными. Никто не ценил тот непрерывный поток информации, который я выдавал на-гора. Похоже, одноклассники не стали ко мне относиться лучше, когда обнаружили, что я поумнел. Мало того, некоторых я начал сильно раздражать. Затем еще одна мысль поразила меня: может, мне следует измениться? Что если просто быть уверенным в себе и не вы-пячиваться? Кто сказал, что я должен давить всех своей уче-ностью? Я сам могу пользоваться своими знаниями, разве не это главное? С того дня я изменился, потому что очень этого захотел. Оглядываясь назад и присматриваясь к интеллектуальному монстру, которым я стал, думаю, что это произошло отчасти потому, что меня подталкивали к этому. Мама не уставала на-поминать мне каждый день, что я «должен быть лучшим». Эта идея крепко во мне засела. Но все-таки мама не имела в виду, чтобы я хвастался или кичился своим превосходством. Не под-разумевала она и то, что мне следует выпячивать свои знания и выставлять их напоказ, доводя окружающих до бешенства. На то чтобы победить желание быть лучше всех, ушло много времени. Наконец мне стало понятно, что мама пыталась до меня донести: я должен стараться изо всех сил делать самое лучшее, на что только способен. Вот и все, чего она и люди ждут от меня. Часто она даже произносила именно эти слова, но у меня все-таки ушло много времени, чтобы связать все во-едино. События повернулись наилучшим образом и заставили меня глубже понять все вышесказанное, когда я поступил в Йель-ский университет. Я все еще искренне полагал, что был умнее кого бы то ни было. Но в университете встретил других студентов, которые в своих школах тоже были лучшими и знали гораздо больше, чем я. А некоторые из них оказались гениями. Они умели «учиться досконально». Я снова почувствовал себя отстающим. То, что я постоянно находился рядом с талантливыми студентами, заставило меня совсем по-другому оценить свои способности. В течение нескольких недель я вновь испытывал те же эмоции, что и в пятом классе. Я глубоко исследовал себя и молился. Самоанализ помог мне осознать, что да, я умен, но не умнее всех. У меня не было никакой причины ожидать от себя, что я опять стану лучше всех. Если я собираюсь достичь каких-то целей, мне следует настроиться на упорный труд, как это делают все вокруг. Я не прирожденный гений. Возможно, это был самый главный урок, который я усво-ил в первом семестре своей учебы в Йеле. Уверен, попади я & учебное заведение, где требования к студентам были бы чуть мягче, я продолжал бы скользить по поверхности и никогда в жизни не достиг бы ничего. * И еще одно событие сыграло важную роль. У меня всегда был дурной нрав, который я обрушивал на всякого, кто мне возражал. Однажды, в четырнадцатилетнем возрасте, я по-ссорился с другом. Его звали Боб. Вытащив походный нож, я ринулся на Боба. Стальное лезвие ударилось о металлическую пряжку его ремня и лязгнуло. Осознав, что чуть не убил друга, я бегом бросился домой, за-перся в ванной комнате и долго сидел на краю ванны. Меня мучил стыд, с раскаянием я долго молился, чтобы Бог избавил меня от моего взрывного характера. Наконец я выскользнул из ванной, чтобы взять Библию, от-крыл ее и стал читать Притчи. Стих, который поразил меня сильнее всего, звучит так: «Долготерпеливый лучше храброго, и владеющий собою лучше завоевателя города» (Притч. 16:32). За те два или три часа, которые я провел в ванной, Бог совершил в моей жизни чудо: Он освободил меня от бешеного нрава, и я могу честно сказать, что с тех пор гнев больше никогда меня не посещал. Я рассказываю эту историю, потому что тот день зародил во мне привычку, с которой я иду по жизни: это ежедневное чтение Книги Притчей. Теперь я почти каждый день читаю что-нибудь из этой книги. Долгое время я не обращал особого внимания на тексты о гордыне, но они, как и постоянные на-ставления мамы, в конце концов отложились в моем сознании. Слова из Притчей наконец пробились к моему сердцу и заставили многое в жизни пересмотреть. Особенно мне запомнилось: «Гордость человека унижает его, а смиренный духом приобретает честь» (Притч. 29:23). Чем больше я читал Книгу Притчей, тем больше понимал, как Бог ненавидит гордыню и высокомерие. Чем больше я читал о гордыне, тем яснее видел, что Господь не будет мной доволен, если я останусь высокомерным: «Страх Гос-подень — ненавидеть зло; гордость и высокомерие, и злой путь, и коварные уста я ненавижу» (Притч. 8:13), — писал Соломон. Освобождение не пришло ко мне назавтра, оно началось в тот самый день. С тех пор, когда кто-либо указывал мне, что я веду себя высокомерно, я как будто получал рез-кий удар в живот. Даже сейчас победа над гордостью — это всегда результат борьбы. Если человек делает что-то исключительно хоро-шо и люди признают это, ему приходится бороться с собой, чтобы не возгордиться. Для меня дело обстоит еще сложнее, поскольку родственники моих пациентов часто говорят что-нибудь вроде: «О, вы чудесный человек! Вы такой замечательный!» после каждой удачной операции, а затем продолжают: «Вы — чудо. Вы такой одаренный». Я знаю, что они не имеют в виду ничего плохого, но также знаю, что у меня не было бы успешных операций без помощи множества других одаренных людей. Более того, если бы Бог не наделил меня даром нейрохирурга, я не стал бы столь успешным.

Как большинство людей, я чувствую себя неудобно, когда слышу похвалу в свой адрес, это смущает меня. Я достиг многого и настроен достичь значительно большего, но всегда напоминаю себе, что не смог бы ничего добиться без помощи отличных медсестер и высококвалифицированных врачей, которые помогали мне ставить предоперационные диагнозы и планировать операции. Мне также необходимы отзывчи-вые люди, которые достаточно любят тяжелобольных пациентов, чтобы выхаживать их в течение трудного послеопера-ционного периода. И конечно, нельзя не отметить полное доверие Богу, Который устраивает обстоятельства и наделяет нас способностью выполнять нашу работу. Последние несколько лет я тружусь главным хирургом в клинике Джонса Хопкинса в команде, которая усовершен-ствовала гемисферэктомию1. Кроме того, в 1987 году вместе с другими семьюдесятью членами команды я впервые в истории медицины успешно разделил сиамских близнецов, сросшихся затылками. Успешно, потому что оба мальчика выжили. Лю-дям свойственно связывать успех с именем одного человека, даже если этот человек — далеко не единственный, кто заслуживает восхищения. Нас было семьдесят! С годами я осознал, что Бог одарил меня не только врожден-ными способностями к хирургии, но и наделил даром сочув-ствия к моим пациентам. Это, однако, не дает мне права хва-литься: я всего лишь использую дары, данные мне свыше. Зная это, я не могу не испытывать чувства благодарности Господу. * Когда я рос, мама много раз снова и снова говорила мне: «Бенни, ты можешь стать, кем захочешь! Только проси Бога о 1 Гемисферэктомия - операция по удалению части или целого полушария головного мозга пациента, которую проводят, чтобы избавить его от эпилепсии поддержке. И Всевышний поможет тебе, если ты делаешь все, что от тебя зависит». Говоря о богатых людях, она повторяла: «Бенни, ты можешь все, что и они, только ты можешь это лучше». Многочисленные уроки, преподанные мне мамой, я могу выразить одной фразой: всегда делай все самым лучшим образом. Размышляя об этом простом совете — всегда делать все са-мым наилучшим образом, я понял, что это и есть главный се-крет того, как такой выходец из неграмотных черных кварта-лов поднялся до своего высокого положения. Более того, хочу еще раз подчеркнуть — я никогда не добился бы этого в одиночку! В последующих главах хочу рассказать вам не только о том, как сам старался все делать безукоризненно и мыслить широ-ко, но и о других людях, которые, делая все самым лучшим образом, меняли и свою жизнь, и жизнь окружающих.

ГЛАВА 2. МОЯ МАТЬ СОНЯ КАРСОН

Мать — это не человек, от которого ты зависишь, а человек, который научит тебя ни от кого не зависеть! Дороти Кенфилд Фишер «Книга „Золотые руки” — не о Бене Карсоне, — сказала одна читательница моему соавтору. — Эта книга о матери и ее влия-нии. Мать присутствует даже в главах, где о ней не идет речь. Она присутствует во всем, что делает Бен». Эта читательница поняла все правильно. Каждый, кто со мной знаком лично или читал обо мне, знает, что характер ма-тери оказал на мою жизнь очень большое влияние. Поскольку эта книга о том, как мыслить широко и отдавать все самое луч-шее, чтобы помогать другим, я хочу прежде всего рассказать о том, как сильно повлияла на меня в детстве моя мама. В этой главе Соня Карсон сама поделится с вами воспоминаниями о том, как растила меня и брата. СОНЯ КАРСОН: Моя личная жизнь началась так, как обычно оканчиваются любовные романы. В тринадцать лет, с тремя классами начальной школы я вышла замуж за красавца-мужчину, который обещал сделать мою жизнь счастливой и увлекательной.

До того времени моя жизнь не была ни счастливой, ни увлекательной. Хотя я почти ничего не помню о своих родителях, в моей памяти живы переезды от одной приемной семьи в дру-гую, чужой храп, насмешки надо мной, потому что я не такая, как другие. До сего дня не знаю, сколько нас всего было у приемных родителей. Мне говорили, что двадцать четыре, но я не уверена. Сама я лично знакома с тринадцатью, и это, по-моему, немало. В детстве у меня совсем не было друзей, и даже среди братьев и сестер я всегда чувствовала себя не такой, как все, да и окружающие постоянно мне об этом напоминали. Я была кругло-щекой, а у моих волос был рыжеватый оттенок. Я картавила, и все смеялись над моим произношением. Мне хотелось быть частью своей семьи, но я никак не могла к ней приноровиться. Затем я встретила человека, который захотел избавить меня от страданий и бедности. Роберт Карсон, служитель небольшой церкви, казалось, был олицетворением всего, чего я хотела от жизни. Вначале мне даже казалось, что я поклонялась ему больше, чем Богу. В то время я не так много знала о христианстве, поэтому Роберт меня всему учил. Я ходила в церковь, делала все, что он мне говорил, и пыталась вести себя, как остальные. Я поклонялась своему мужу, но и он обращался со мной поч-ти так же. «Моя маленькая фарфоровая куколка», — обязательно говорил он. когда кому-нибудь представлял меня. Это почти не было преувеличением, потому что именно так ко мне и относился. С меня сошел детский жирок, и я обнаружила, что отличие от окружающих делало меня довольно привлека-тельной. Наступил день, когда я начала задавать себе вопрос: не женился ли он лишь затем, чтобы хвастаться мною? Многие годы я позволяла ему обращаться со мной, как с хрупкой игрушкой, которую он во мне видел. Мистер Карсон постоянно покупал мне новую одежду и старался сделать мою жизнь приятной и легкой. Всякий раз, когда я протестовала против лишней траты денег, он говорил одно и то же: «Я люб-лю покупать украшения, меха и все, что подчеркивает красоту моей прекрасной фарфоровой куколки». После того как мы прожили в браке пять лет, я наконец спросила: — Почему бы нам не завести детей? — Детей? — он рассмеялся. — Малышка, нам не нужны никакие дети! — Конечно, нужны! — сказала я. — Когда люди женятся, они как раз это и делают — создают семью. Вначале, когда я заговаривала о детях, он только отмахивал-ся. Но я была настойчива. Во время одного из таких разговоров он произнес: — Тебе не нужны дети. Не хочешь же ты испортить свою красивую фигуру родами. Мы можем хорошо веселиться и без детей. — О фигуре я не беспокоюсь, и я хочу детей. — Ты меня поняла, — ответил он. — Я - это все, что тебе нужно. А ты — это все, что нужно мне. Его ответы казались мне странными, ведь большинство муж-чин хотят детей. Прошло по меньшей мере еще десять лет, пре-жде чем я поняла, почему муж так себя вел. Мы жили с ком-фортом, может быть, даже с роскошью. Он любил ходить на вечеринки и использовал для этого малейший повод. Зачастую мы начинали в четверг и не останавливались до утра воскресенья. Много раз в воскресенье ему приходилось пить острый соус, чтобы прийти в себя после вечеринки. Это единственное, что могло взбодрить его перед выходом за кафедру двумя ча-сами позже. Не подозревая, что может быть иначе, я ходила с мужем в церковь по воскресеньям и на богослужения среди недели. Но кроме этого я мало что помню — только бесконечную вере-ницу праздников. Время веселья шло, и, хотя вечеринки были мне не интересны, я старалась быть хорошей женой и ходила с мужем.

В детстве я редко бывала в церкви и потому не понимала многого из того, что там происходило. Поэтому не спускала глаз с сестер по вере (большинство из которых годились мне в бабушки) и все за ними повторяла. Когда они начинали петь, музыка через несколько минут становилась быстрее и громче. Люди очень скоро начинали громко кричать и раскачиваться в такт музыке. Я делала почти все, что и остальные, только к крикам не при-соединялась (хотя, думаю, этого никто не замечал). Мне было непонятно, почему они кричат, и я не видела тому никакой причины. Такой я человек — мне на все нужна веская причина, поэтому я не могла прыгать и кричать просто потому, что все это делают. Но иногда я упрекала себя в том, что не могла испытывать то, что переживали они, и часто спрашивала себя: неужели это потому, что они знают Библию и могут ее читать, а я нет? Возможно, они просто хорошие христиане в отличие от меня? От-веты были мне неизвестны, а близкого друга в церкви, с которым я могла бы об этом поговорить, у меня никогда не было. Чем дольше я находилась в церкви, тем больше понимала: что-то здесь происходит не так. Мистер Карсон и другие служители принадлежали к ка-кой-то ассоциации и проводили много времени вместе. Однажды, когда мы были в собрании, один из проповедников (его все называли «чувак») начал разговор о нас с мистером Карсоном. Чувак был высок, красив, носил только лучшую одежду, и голос его был таким приятным! Подобные голоса людям нравятся. — Я бы хотел, чтобы твоя жена была моим секретарем, — сказал он мужу. — Конечно, — мистер Карсон ухмыльнулся так, словно предложение этого человека было самой лучшей новостью за последние пять лет. — Эй, послушайте, — возразила я, смеясь, — я и имя-то свое пишу с трудом, что я могу знать о работе секретаря?

— О, я уверен, вы прекрасно справитесь, — сказал проповедник, продолжая мне улыбаться. — С чего бы это вдруг вам захотелось выбрать меня своим секретарем? — спросила я. — Я не могу толком написать ни одного предложения. Я ожидала, что мой муж будет против этой идеи, но он не возражал. — Послушай, Соня, ты умная маленькая женщина. — Не настолько умная. — Я могу научить тебя всему, чего ты не знаешь. Он продолжал усмехаться, давая мне понять, что ему эта идея нравится. Так как муж согласился, я ответила: — Я по-прежнему чего-то не понимаю, но думаю, что буду вашим секретарем. Когда утреннее собрание закончилось, проповедник сказал: — Идемте со мной, Соня. Приступим к работе. Мы ушли из церкви, и он отвел меня в свой номер в мотеле. — Давай, садись, — произнес он, указывая на угол кровати. Не обращая внимания на кровать, я уселась на стул и выхва-тила из сумочки блокнот и карандаш, зная, что секретари ве-дут себя именно так. Я стала ждать, недоумевая, что же от меня потребуется дальше. — Убери это, — велел он, указывая на блокнот и карандаш. — Сейчас они нам не потребуются. В комнату вошел официант, неся поднос с двумя бокалами и бутылкой шампанского в ведерке со льдом. Проповедник дал официанту чаевые, и тот ушел. — Давай выпьем шампанского, — сказал служитель, напол-няя бокалы. — Большое спасибо, но я бы лучше поговорила о работе, которую вы хотите мне поручить. Я уже достаточно намучилась, старательно притворяясь, что мне нравятся вечеринки в обществе мужа, и не испытывала желания «тусоваться» еще и с этим человеком. Я была раздражена, но сдерживалась. Он совершенно не казался ни серь-езным, ни деловым, но я напомнила себе, что это служитель церкви, человек Божий. — Давай, Соня, выпей со мной. Он подошел и протянул мне бокал. Я покачала головой. — Я готова работать… — Да не беспокойся ты об этом, — он забрал у меня блокнот и бросил его на пол.— Мы с тобой прыгнем в кроватку. Несколько секунд я не моргая смотрела на него, пытаясь осознать, что он сказал. — Мы — что? Он повторил. — Вы просите меня прыгнуть с вами в постель? И вы — служитель? Я была так наивна, что подобные мысли мне и в голову не приходили. Наивна — да, но не тупица, именно это я ему и сказала. — Найдите себе другую пташку, потому что эта пташка туда не летает. — Не стоит так разговаривать, — нахмурился он, делая шаг ко мне. — Если вы подойдете хоть чуточку ближе, я закричу, а потом скажу, что вы ко мне пристаете! Уж если я начну вопить, меня услышат за два квартала. Очевидно, он не ожидал подобного ответа. Проповедник от-ступил назад и сконфуженно уставился на меня. — Ладно, ладно, — проговорил он, — не кричи. Послушай, дальше ничего не будет. Просто веди себя так, словно этого не было. Тебе не надо больше сюда приходить… И не рассказы-вай никому. Я подобрала блокнот и вышла из комнаты. Когда мы вернулись в собрание, проповедник стал отводить людей в сторону и говорить им: «Не общайтесь с Соней. Эта девочка не знает, что происходит». 32

Он хотел, чтобы меня считали бестолковой и не обращали на меня внимания. С этого времени и до конца служения остальные женщины избегали меня. Меня ранило их отношение, и я чувствовала себя одиноко, но ничего не сказала: в конце кон-цов, в приемных семьях со мной и похуже обращались. То ужасное происшествие открыло мне глаза. Я продолжала ходить в церковь, посещала вечеринки и делала то. о чем меня просил муж. но я чувствовала во всем этом фальшь, несмотря на то. что я даже не знала, как облечь свои переживания в сло-ва. Это была опасная игра. Моя жизнь с Робертом Карсоном начала трещать по швам. Я не задавала много вопросов и внимательно наблюдала за происходящим. Я знала о христианстве мало, но люди, с которыми мне приходилось иметь дело, не соответствовали даже тому немногому, что я знала. * Мне все еще хотелось стать матерью и домохозяйкой. До того, как мы поженились, я много работала, несмотря на свои 13 лет. Я всегда делала все возможное, чтобы помочь остальным членам нашей семьи. Когда мистер Карсон женился на мне, он пожелал, чтобы все было иначе. «Думай теперь о себе. — повторял он. — Я же обещал, что буду оберегать тебя и как следует о тебе заботиться, не так ли?» Он даже нанял горничную, чтобы она каждую неделю убирала наш дом. Когда я запротестовала, он ответил своей стандартной фразой: «Я же не могу позволить моей фарфоровой куколке уставать до изнеможения, не так ли?» Для него это была весомая причина. Для меня — смертная тоска. Друзей нет. заняться нечем. Когда мы поженились, муж представил меня сотням людей. Я знала их по именам, но никогда не чувствовала себя одной из них. Так же. как и в детстве, я не подходила, не соответствовала. Я часто думала о том. что. если бы у нас были дети, как в настоящей семье, я стала бы частью их жизни, принадлежала ззбы им. Муж и дети любили бы меня, и вместе нам было бы хо-рошо. И я не успокоилась, пока муж наконец не сдался. Куртис родился в 1949 году, а спустя два года появился Бен. Следующие девять лет оказались самыми счастливыми го-дами моей жизни. Если честно, это было единственное счаст-ливое время. Я любила моих мальчиков и чувствовала себя состоявшейся. Теперь у меня появилась цель — жить дальше. Последнее время я не была счастлива с мистером Карсоном. И дело не только в вечеринках и запоях. Что беспокоило меня больше всего, так это его расточительность. В его руки приходили большие деньги, но он избавлялся от них почти мгновенно. Например, муж часто наведывался в деловой центр Детройта. Если там в магазине он видел что-то, по его мнению, до-стойное меня, он это обязательно покупал, не глядя на цену. Однажды он купил ожерелье, которое стоило восемьсот долларов — немалые деньги по тем временам. Насколько я знаю, я была единственной в округе женщиной, которая имела нор-ковую шубу. Причем мне эта шуба практически была не нуж-на. Мне вообще не нужны эти причудливые вещи и ювелир-ные украшения. Дом, сыновья и муж — вот все, что мне нужно было для счастья, и если бы мистер Карсон изменился, жизнь была бы идеальной, повторяла я себе. После рождения Бена казалось, что муж начал остепенять-ся. Он любил мальчиков и играл с ними, как обычный отец. Кроме того, что муж был проповедником, он еще работал на одном из заводов «Кадиллак». Как же дети любили своего отца! В три года Бен начал меня спрашивать: «Папе уже пора прийти домой?» Мне постоянно приходилось отвечать: «Еще нет». Когда время приближалось к четырем, я говорила: «Теперь почти пора». Бен выбегал из дома, садился на крыльце и ждал. Обычно отец приезжал на автобусе и от остановки шел к дому по аллее. Как только Бен замечал его, он мчался к отцу с рас-кинутыми в стороны руками. Минуту спустя оба входили в дом, смеясь и радуясь тому, что они вместе. 34

К сожалению, перемены к лучшему не продлились долго. Когда Куртис пошел в школу, мистер Карсон начал себя ве-сти так, словно мальчики были помехой в его жизни. Он стал приходить домой очень поздно. Больше у него не находилось времени играть с детьми, он «очень уставал». На свет стали вылезать новые подробности о моем муже. Ему часто звонили, и я бы не обратила на это внимания, если бы он не начинал говорить шепотом, что делало его обман очевидным. Время от времени ко мне заходила поболтать сестра мужа. Она злилась на него. Изливая потоки слов, она прямо его не обвиняла, но давала понять, что знает, чем он занимается. Я не хотела ничего видеть, но вскоре мне пришлось посмотреть фактам в лицо: у него было много денег, потому что мистер Карсон занимался нелегальной продажей виски. Я не могу сказать наверняка, но, возможно, он занимался и наркотиками. Одно я знала точно: у него было гораздо больше денег, чем он мог в самом лучшем случае заработать проповедями и работой на заводе. Затем раскрылась большая тайна, которая перевернула мою жизнь: у мистера Карсона, оказывается, была еще одна жена и дети. Он женился задолго до того, как мы встретились, и так и не развелся. Мне было сложно поверить в это, но от правды никуда не денешься. Я потребовала от мужа объяснений. Несколько раз он все отрицал, но потом сознался. Когда же я стала спрашивать про вторую семью, он начал так лгать, что лучше было прекратить этот разговор. Что мне теперь делать? Две недели я задавала себе этот во-прос. У нас два прекрасных мальчика. Их благополучие пре-выше всего. Мне надо было найти самое лучшее решение из всех возможных. Куртису восемь, Бену шесть, и мальчикам нужен отец. Я решила, что ради них мне нельзя уходить от мужа, к тому же я понятия не имела, куда идти, что делать и как мне содержать себя и детей.

Я пыталась жить, как раньше, но с каждым днем мне становилось все тяжелее. Мистер Карсон бывал дома все реже и реже, а когда он все-таки появлялся, то снова с кем-то шептал-ся по телефону. Мальчикам я никогда не говорила ничего плохого об отце. И не знала никого, с кем могла бы обсудить свое положение. Я перестала ходить в церковь, где проповедовал муж. К тому времени мое здоровье пошатнулось, а нервы оказались на грани срыва. Затем меня начала мучить бессонница. Бывали ночи, когда я спала не больше часа или двух. В конце концов я отправилась к доктору. Он прописал лекарство, но оно не очень-то помогло. В одно из моих посещений доктор сказал: — Миссис Карсон, давайте поговорим. Скажите мне, в чем дело, что с вами происходит? — Я вам уже сказала. Я просто не могу спать. Лекарство, которое вы дали… — Ваша болезнь не физическая. Она гораздо глубже. Думаю, дело в семейной жизни. Ваш муж? — Да, — я не стала рассказывать подробности, но упомянула, что наш брак не был безоблачным. — Мой муж нечасто бывает дома, и он очень быстро тратит все деньги, — добавила я. — Вам нужно поговорить с психологом, — сказал доктор. — Я не могу этого сделать. — Вы хотите, чтобы вам стало лучше? Вам нужна помощь? Я ничего не ответила, но доктор сам договорился с психологом. И я пошла на прием. Психолог оказался очень проницательным: — Совершенно очевидно, что у вас серьезные проблемы. Вам необходимо кому-то их излить. Вы можете рассказать все мне, так как я не знаком ни с вашими соседями, ни с вашими друзьями. Никто не узнает об этом, даже ваш муж. Было очень нелегко, но я открылась. Наконец-то у меня был кто-то, кто хотел меня выслушать. Я рассказала все, что знала,и поделилась подозрениями о причастности мужа к торговле наркотиками. — Вы не обязаны с этим мириться, — сказал он. — Более того, вам нельзя с этим мириться! Вам нужно думать о будущем мальчиков. — Я просто не знаю, что делать, — сказала я. Психолог, консультируясь с моим доктором, взялся за меня как следует и сдвинул дело с мертвой точки. «Вы не можете дальше жить в подобных условиях», — к такому выводу они пришли. Разумеется, врачи были правы. Я больше не могла оставаться с мужем, но мне было страшно, я оказалась в тупике. Как я могла прокормить себя и двоих детей? Мне нужен был чей-то совет. Мой доктор и психолог помогли мне связаться с юристом, который сказал, что все должно быть обговорено с мистером Карсоном. Если он согласится сотрудничать, все решится достаточно быстро — так предположил адвокат. Но муж отказался. И снова оба доктора предложили мне уйти от него. «В противном случае, — сказал мой лечащий врач, - мы просто будем пичкать вас лекарствами». «Нагрузка на нервы не станет меньше», — добавил психолог. Врачи были правы, и я это знала. Я позвонила в Бостон род-ной сестре, Джин Авери, и спросила, нельзя ли нам с мальчиками пожить немного у нее, пока я не определюсь, что делать дальше. «Конечно», — ответила Джин. Ее муж Уильям тоже пригласил нас приехать. Очень сложно на это решиться, но я собрала вещи и ушла с двумя детьми. Этот шаг был одним из самых трудных в моей жизни. Пока мы жили вдали от Детройта, мистер Карсон вернулся к своей первой жене. Она начала подписываться моим име-нем на чеках и очень быстро растратила все, что мне удалось положить на счет, включая деньги, которые я берегла на обучение сыновей. 37

Я не обольщалась надеждой, что наш брак выживет. Все сомнения рассеялись. Я настроилась на развод. «Собираюсь ра-стить своих замечательных мальчиков одна», — решительно сказала я сестре. Однако в сердце решительности было гораздо меньше, чем в словах. Но когда я еще раз все взвесила, то сказала себе вслух: «Что я могу? У меня нет образования. Нет опыта. Я ничего не умею и ничего не знаю». И сразу же ко мне пришла ясная мысль, словно чей-то голос произнес: «Может, это и так, но я могу научиться». И я точно знала, что могу! Следующие два года принесли мне и удачи, и огорчения. По-рой нагрузка становилась просто невыносимой, и я больше не могла бороться. Когда такое случалось, у меня хватало здраво-го смысла признаться себе, что нужна помощь специалистов. Я ложилась в психиатрические клиники, оставляя мальчиков с сестрой. Она не рассказывала им, где я. Говорила только, что мама уехала на несколько дней. А однажды я была так подавлена, что решила: больше я не смогу жить, мне уже ничто не поможет. Я находилаcь в такой депрессии, что не сомневалась — никому нет дела, останусь я жить дальше или умру. Если умру, убеждала я себя, мальчики ни в чем не будут нуждаться в приемной семье или с Джин и Уильямом, ведь у них нет своих детей. Мне было так плохо физически и эмоционально, что я не хотела больше бороться. Однажды утром я взяла пузырек с прописанными мне сно-творными таблетками, вытряхнула их и пересчитала: «Двадцать четыре. Этого должно хватить», — сказала я. Приняв их, я погрузилась в мирный сон, не собираясь больше просыпаться. Если бы в спальню не вошла моя сестра, не заметила бы пу-стую бутылочку из-под лекарства и немедленно не позвонила бы в больницу, я бы не проснулась. На следующий день, когда я приходила в себя после промывания желудка, меня навестила Мэри Томас. Она представилась и сказала: Бог любит вас. Я уставилась на эту странную женщину. У нее была самая сияющая улыбка, какую только мне приходилось видеть. — Иисус Христос умер за вас. — Не говорите мне о Боге, — сказала я. Горло болело от тру-бок, которые используют для промывания. — Я не желаю слушать этот бред. Бог — такая же фальшивка, как и все остальное. Я не хочу иметь к этому никакого отношения. — Но Бог действительно любит вас, — снова сказала она тихо. И опять улыбнулась так открыто, ясно, искренне. Я перестала с ней разговаривать, но она не ушла. Мэри Томас осталась сидеть у моей посели. Своим мягким голосом она продолжала рассказывать мне, что Бог не отказался от меня и никогда этого не сделает. — Вам хочется поговорить? — спросила я наконец. — Тогда расскажите мне что-нибудь другое. Мы, наверное, сможем найти общий язык, беседуя на другую тему, но только не на эту. От Бога нет никакого толку. Я это знаю, потому что я была замужем за служителем. — Не знаю ничего о вашем муже. Но о Боге я кое-что знаю, — сказала она. Негромко Мэри Томас говорила о Господе и рассказывала наизусть библейские тексты. Эта женщина была совсем дру-гая, не такая, как те христиане, которых я встречала раньше. Мне пришлось это признать. Как бы я ни сердилась, как бы грубо ни реагировала, она не ругалась со мной и ни разу не обиделась. Мэри продолжала приходить ко мне. Медленно до меня ста-ло доходить, что ей не безразлична моя судьба. Она говорила и говорила о Боге. Иногда Мэри открывала свою большую Библию и читала несколько стихов. Однажды она протянула Библию мне: — Вот, почитайте сами. Я покачала головой: — Я не очень-то умею читать.— Тогда я помогу. Вы только попытайтесь. Я пыталась читать, а она помогала мне в трудных словах и именах. Когда я выписывалась, она подарила мне Библию. — Это тебе, Соня, — сказала Мэри. — Мне? Но почему? — Я хочу, чтобы она у тебя была. Это подарок. Принимая книгу, я удивлялась, что Мэри настолько заинте-ресована во мне. Это был особый подарок. — Надеюсь, ты будешь ее читать. Я не ответила. Думаю, что расплакалась бы, если б попыта-лась заговорить. Прямо там и прямо тогда я решила, что научусь читать Библию. Если другие умеют, я тоже смогу. Затем мне в голову пришла еще одна мысль: если все остальные могут это делать, я смогу, и даже лучше них. Меня не беспокоило, насколько это на тот момент было реально, учи-тывая мой уровень грамотности. Мое отношение к жизни изменилось. Я смогу сделать все, что захочу. Во мне проснулась железная воля. С тех самых пор я решила, что смогу научиться всему, что могут другие. Эта вдохновляющая мысль стала для меня такой важной, что я не смогла ее забыть. Снова и снова я повторяла своим сыновьям, когда они росли: «Мальчики, если кто-то это мо-жет, вы сможете сделать это лучше». Я сама так верила и хотела, чтобы они верили тоже. Джин и Уильям Авери стали адвентистами седьмого дня. Я тоже начала ходить в эту церковь, где все больше и больше слышала о любящем Боге, об Иисусе Христе, Который умер за нас. По мере того как я постепенно училась читать Библию, моя вера возрастала. Однако новые трудности заставляли меня опять думать о са-моубийстве. Но я помнила, что говорил пастор: «Есть на небесах Бог — Бог, Которому не все равно. Этот Бог может совершить для вас великие чудеса». Он говорил и многое другое, но я помнила только это.

«Боже, Ты должен мне помочь, — сказала я. — Я даже не знаю, правильно ли молюсь, но знаю, что нуждаюсь в Твоей помощи». Ничего не изменилось в тот миг, но я поняла, что Бог услышал меня, появилась внутренняя уверенность, что Он со мной и обязательно мне поможет. Однажды я сказала: «Господь, если Ты мог сотворить из ни-чего целый мир, Ты можешь взять мою жизнь и привести ее в порядок ради моих мальчиков. О себе я не очень беспокоюсь, но моим детям нужна помощь. Они заслужили, чтобы у них был шанс на „лучшую жизнь”». С того самого дня Бог начал совершать чудеса в моей жизни. Когда я молилась о Его водительстве, Он отвечал мне. Это не был голос свыше, скорее уверенность, чувство, которое указы-вало, что нужно говорить и делать. Каждый день снова и снова я молилась о том, чтобы Бог дал мне мудрости, как побуждать сыновей к учебе и труду, но не ломать их. Мне не хотелось ни к чему принуждать моих детей. Я желала только любить их и доброй волей привести к правильным поступкам. У меня не было проблем с поиском работы, я была согласна взяться за любую. Трудилась я прилежно, следуя своему принципу: «я очень постараюсь и сделаю это лучше, чем кто-либо». Когда мыла пол, то не прекращала, пока он не становился са-мым чистым и сияющим, который человеческий глаз когда-либо видел. Ни на одной работе мне не платили много, но меня это не беспокоило. Я трудилась и обеспечивала своих мальчиков. Помню, что тогда сказала Богу: «У меня нет друзей. Мне не к кому обратиться. Боже, Ты будешь моим другом, моим лучшим другом. И Тебе придется учить меня, как жить и поступать. Тебе придется давать мне мудрость, потому что я не знаю, что делать». Примерно в это время я услышала рекламу по телевидению или по радио: «Вы делаете все, что можете, а мы делаем остальное». Именно так я относилась к Господу. Я была намерена делать все возможное со своей стороны, а остальное предоставляла Богу. Я часто молилась так: «Боже, Тебе придется вступиться за меня. Я — пустой сосуд, стою перед великим источником. Ты должен наполнить меня. И научить меня». В те годы я начала по-настоящему доверять Богу. Мы стали друзьями и партнерами. В Детройте мои сыновья, как мне казалось, хорошо успе-вали в школе, но теперь в Бостоне они сильно сдали в учебе. Частично из-за разлуки с отцом, частично из-за окружения. В Бостоне мы жили в многоквартирном доме, и мои мальчики ходили в школу с ребятами, которым, похоже, не очень-то хотелось учиться. Я трудилась на двух работах, экономила на всем, вплоть до мелочей, копила и наконец смогла перевезти сыновей обратно в Детройт. «Мы справимся, - сказала я им, - потому что Бог будет нам помогать». К счастью, я умела шить, и мальчики всегда были хорошо одеты. Может быть, это и не такая одежда, о какой они мечтали, но, по крайней мере, она смотрелась неплохо. Однажды я сказала сыновьям: «У нас будет семейный ал-тарь». Именно так это называется в адвентистской Церкви. Это означало, что мы все втроем будем молиться и читать Библию. Было трудно выкроить время, но мы все равно собирались у семейного алтаря каждое утро. Часто я уходила, когда сыновья еще спали. Накануне вечером я заводила будильник: «Мальчики, вы проснетесь, когда я уже уйду. Помолитесь за себя и попросите Бога направлять вас и дать вам сил. Попросите Его послать святых ангелов, чтобы они охраняли вас и помогали вам учиться как можно лучше». Все эти годы, пока мальчики росли, я трудилась на двух, а то и на трех работах. Я знала, что могу обратиться за социальной помощью, но не хотела идти этим путем, потому что виде-ла слишком много матерей, которые совсем опустили руки и перестали бороться. Было время, когда мы получали талоны на питание, но только несколько месяцев. Я стремилась стать независимой и платежеспособной. По решению суда после развода мистер Карсон должен был платить алименты, но он присылал совсем небольшие деньги. «Я сделаю все, что смогу, Господь, — повторяла я каждое утро, выходя из дома, — но Ты сделай остальное». Бен уже рассказал вам историю о своем ужасном табеле в пятом классе. Когда я увидела его плохие оценки, у меня обо-рвалось сердце. И Куртис учился не лучше. Я не могла сидеть дома и помогать им. Даже если бы я оставалась дома, от меня не было бы никакого толку. Бен в пятом классе уже читал луч-ше меня. В то время я училась читать вслух, и делала успехи. Постепенно чтение стало для меня важным. Но я понимала, что еще важнее приучить к нему своих сыновей. Если бы они заинтере-совались книгами, то могли бы научиться всему, чему захотят. «Боже, Ты мой компаньон и мой друг, — молилась я. — Я не знаю, что мне делать с Куртисом и Беном. Они оба забросили все предметы. Мальчики должны исправиться. Прежде всего, они должны полюбить чтение». Пока я молилась, ко мне при-шла мысль — мне нужно записать их в библиотеку. «Учитесь делать все, что от вас зависит, — неустанно повторяла я, — и Бог совершит остальное. Что бы вы ни выбрали в жизни, вы это можете! Я не собираюсь навязывать вам свое мнение, но думаю, вы можете быть президентами, пилотами или лучшими врачами в мире. Или лучшими плотниками на свете. На чем бы вы ни остановили свой выбор, делайте это так хорошо, как только можете». Временами то Куртису, то Бену становилось трудно, и они хотели сдаться. Но я не собиралась им этого позволять. «Куртис, ты достаточно умен, чтобы сделать это задание. Кто-то его придумал, а раз он его придумал, то знал на него ответ. Ты тоже это можешь». Их оценки стали лучше, когда они начали читать по две кни-ги в неделю. Я не требовала, чтобы сыновья стали отличника-ми, но велела подтянуться по всем предметам. Когда один из них заметно отставал, я сосредотачивала на нем всю любовь и внимание, на какие была способна. «Твой следующий табель будет намного лучше», — говорила я. В пятом классе самой большой трудностью для Бена была математика. Когда мы с ними об этом говорили, я обнаружила, что он не знает таблицу умножения. — Ты должен ее выучить, — сказала я ему. — Бен, если ты выучишь таблицу умножения, математика будет тебе даваться легче. Он посмотрел на меня сконфуженно. Потом протянул мне книжку и показал таблицу. — Вот она — от двух до двенадцати2. Что мне с ними делать? Их так много! — Ты должен их запомнить. — Все-все? На это год уйдет! — Послушай, Бен, у тебя на это не уйдет год. Может, у некоторых мальчиков на это и уходит год, но они и вполовину не такие умные, как ты. Начинай прямо сейчас. Просто возь-мись за нее как следует. Дважды два - четыре. Дважды три — шесть. Не прекращай, пока не запомнишь всю. — Никто их все не знает, эти столбики. — Бенни, я не училась дальше третьего класса, но таблицу умножения знаю. Я стала рассказывать ему столбик умножения на девять. Когда он убедился, что я знаю таблицу наизусть до послед-него двенадцатого столбика, до него дошло, что я не отстану, пока он ее не выучит. 2 В США таблица умножения состоит из столбцов от 2 до 12. - Прим. ред. — Мам, ты самая противная мама в мире. Ну зачем ты за-ставляешь меня все это учить? Это же ужас как трудно! — Трудная работа тебе не повредит, — ответила я. — К тому же я думаю, что ты самый умный мальчик в мире. Ты будешь записывать то, что учишь. Я разговаривала спокойно, старалась никогда не повышать голос. И все-таки Бенни знал, что есть только один способ отделаться от меня — выучить таблицу. Я немного позанималась с ним, и у него неплохо стало по-лучаться, но Бенни очень любил играть, и ему не терпелось улизнуть во двор. «Хорошо, ты не пойдешь гулять, пока не выучишь таблицу умножения. Всю, до двенадцатого столбика». И он стал торопливо ее зубрить. За всю жизнь мне не пришлось пороть кого-то из них больше одного-двух раз. Сама я отчетливо помнила собственное дет-ство и то, как меня постоянно лупили. Мне не хотелось, чтобы у Куртиса и Бена были подобные воспоминания. Я решила, что если буду говорить с ними, то смогу и без ремня научить их поступать правильно. «Вы это можете, — повторяла я им. — Попытайтесь прямо сейчас. И увидим, насколько хорошо у вас это получится». Они слушались меня. Правда, у них не всегда и не все выхо-дило, но они старались, как могли. В такие минуты я говорила: «В следующий раз ты сможешь еще лучше». Бывало, что мальчики не выполняли своих обязанностей. Однажды Куртис сказал: «Бен не хотел, чтобы я это делал, я и не сделал». «Неважно, чего хочет от тебя Бен. Важно, чего ты сам для себя хочешь. Никто не может помешать тебе делать твои дела, если ты твердо поставил для себя цель. При желании всегда можно найти крючок, чтобы повесить на него оправдания. Но это — всего лишь оправдания. Винить некого, кроме самого себя. Никто не может заставить тебя проиграть».

Через несколько дней мимо дома проходил торговец книгами. Я купила одну книгу, так как мне там понравилось стихо-творение. Я выучила его наизусть, и часто рассказывала мальчикам, так как в нем выражалось то, во что я действительно верю. Вот часть этого стихотворения: Если плохи дела, И стыдно перед собой, Только ты виноват, А не кто-то другой. Ноги бегут ко злу, Бесчестие - результат. Не надо винить других, Только ты виноват. Что б ни постигло нас, Мы говорим: «Если б не… То я бы… То мы бы… Да! - Как в самом красивом сне!» Но ты растерял друзей. Хочешь один совет? В себе поищи вину, Других виноватых нет. Ты - жизни своей капитан. Придется тебе признать, Что если идешь ко дну, Надо в себе искать Ошибки или вину3. 3 Мэйми Уайт Миллер «Вини себя».

*

Когда Куртису исполнилось одиннадцать, а Бену — девять, я заметила, что они почти каждый день ссорятся. Они спорили о том, кто будет мыть посуду, а кто вытирать. Они умудрялись поднимать шум по поводу любой домашней работы. Когда я вмешивалась, оба сердились на меня. — Вечно ты командуешь, что нам делать. Словно мы ничего не делаем, пока ты нам пятьдесят раз не прикажешь, — выпа-ливал Бен. — Ага, — соглашался Куртис. Я ничего не отвечала, да и не знала, что отвечать. Следующие два дня я молилась: «Боже, мне опять нужна помощь. Мне ну-жен план, как научить их быть ответственными за самих себя. Дай мне мудрости, чтобы они не восставали против меня». И мне пришла мысль. В тот вечер я позвала мальчиков к столу и сказала Куртису: — Знаю, что тебе не нравится, когда я вами командую. Так что мы кое-что изменим. Я стараюсь, как могу, привести в порядок нашу жизнь, но у меня много других обязанностей. Уверена, ты мог бы все спланировать лучше меня. Как думаешь? Куртис не ответил, но просиял, когда понял, что я говорю серьезно. Потом кивнул. Я продолжила: — Придумай и запиши правила, по которым ты хотел бы жить. Запиши, что сам хотел бы делать по дому, и это будут твои обязанности. И вручай себе сколько хочешь наград в виде звезд за хорошую работу. — Ладно, — сказал он. — А как насчет того, — предложила я, — чтобы получать се-ребряные звезды, если выполните свои обязанности лучше, чем обычно? И золотые — если сделаете это самым наилучшим образом. — Мне нравится, — сказал Бен. — И это еще не все, — добавила я. — Я даю вам карманные деньги. Но впредь их количество будет зависеть от того,

насколько хорошо вы будете выполнять свои домашние обязанности. Мальчики посовещались и согласились. Куртис принялся составлять наши домашние правила. К моему удивлению, в список вошли даже те дела, которые я бы им не поручила. Настоящие трудные дела. По памяти привожу некоторые из написанных Куртисом правил. — Мы будем стричь газон. — Мы будем мыть посуду, и полы будут вымыты к твоему возвращению с работы. — Мы будем собирать грязное белье и снимать с веревок чи-стое, когда оно уже высохло (стирала я, и мальчики не вызва-лись добровольцами вместо меня). Они указали время, к которому каждое дело будет сделано. — Теперь не говори нам, чтобы мы это делали, — сказал Куртис. — Не буду, - согласилась я. Они действительно выполняли все, что пообещали. Более того, даже помогали друг другу. Я так гордилась ими, что через несколько недель сказала: «Раз вы так хорошо трудитесь, вот что мы теперь сделаем. Одну неделю в месяц вы будете говорить мне, что делать. А три недели я буду говорить вам, что делать». Это великолепно сработало. Они были ко мне так добры, что я хотела отдать в их распоряжение и остальные три недели. Но я им этого не сказала. Мальчики стали мыть холодильник и планировать меню. И, наконец, они решили следить, чтобы наша пища была хорошо приготовлена. Может быть, у них не очень это получалось, но они, несомненно, старались. Однако спустя еще несколько недель Бен сказал: — Знаешь, мне больше нравилось, когда ты говорила нам, что делать. — А тебе, Куртис? — спросила я. — Тебе тоже больше нравилось мое руководство? Он кивнул.

— Хорошо. Значит, в конце концов, вы решили, что я не та-кая уж плохая мама? — Ты хорошая мама, - сказал Куртис. — Лучшая мама в мире, — добавил Бенни. После мы никогда не спорили о том, кто что должен делать.

*

Если какая-то мысль засела в голове, никто ее у нас не отнимет. Я не признавала никаких оправданий для поражения. В частности, я никогда не позволяла сыновьям оправдываться расовыми предрассудками. Я встречалась с подобным отношением на работе, но мне необязательно было принимать то, что люди говорили о чернокожих или любых других расах и национальностях. После того как Бог стал моим партнером и другом, я твердо знала, что Он не предназначил ни одну расу или националь-ность ни для господства, ни для унижения. Мы черные, но это не значит, что мы тупые и заранее обречены на провал. Бог любит всех, и Он желает нам только добра. Мне хотелось, что-бы моих детей вдохновляла мысль: что Бог делает для одного, Он готов сделать для любого другого. Я часто говорила Бену и Куртису: «Бог создал разные национальности, чтобы посмотреть, как мы будем уживаться друг с другом. Может быть, это мерило нашей любви: как мы будем любить того, кто не похож на нас». В Библии записано: «Кто говорит: „я люблю Бога”, а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога лю-бил и брата своего» (1 Ин. 4:20,21). Мои мальчики усвоили простой, но очень важный урок: Бог любит нас всех, и все мы равны в Его глазах.

*

Еще мы договорились: если сыновья задерживаются, они должны позвонить мне на работу. Я позаботилась о том, что-бы у них были номера моих рабочих телефонов. «Так мы все будем знать, где кто находится». Теперь дома все было прекрасно, а в школе — отлично. Но у меня возникли проблемы с соседями. Они узнали о наших домашних правилах и стали говорить, что им не нравится, как я воспитываю сыновей. Одна женщина особенно любила учить меня. Когда она узнала, что мальчики помогают мне готовить, сказала: «Ты делаешь неженок из своих сыновей, и они никогда ничего не добьются». «Говорите что хотите, но мои мальчики станут настоящи-ми людьми. Они научатся быть самостоятельными, любить ближних и помогать им. И неважно, кем они станут — они бу-дут лучшими в своем деле», — ответила я и пошла прочь. В то время я не знала, что значит слово «неженка», но соседка произнесла это слово так, что я почувствовала: тут что-то плохое. Я заглянула в словарь. Конечно, мне было больно, что мои соседи говорят непри-ятные слова, но я старалась не обращать на это внимания. У меня был план. Мои мальчики обязательно будут жить хо-рошо, потому что они проложат себе путь с Божьей помощью. Моя задача — подготовить их. И я обращалась к Богу за помощью, совершая каждый шаг своего пути. С тех пор, готовая принять Божью волю, я выучилась и по-лучила аттестат о среднем образовании. Потом поступила в колледж и стала дизайнером по реставрации мебели и керами-ки. Учась в колледже, я еще давала уроки шитья. Так я получи-ла образование и специальность. 50

ГЛАВА 3. НАСТАВНИКИ, ВДОХНОВИТЕЛИ И ЛЮДИ, КОТОРЫЕ НА МЕНЯ ПОВЛИЯЛИ

Учитель влияет на вечность. Он никогда не знает, где прекратится его влияние. Генри Бруки Адаме Нет такого человека, который сам создал бы себя как личность. Возможно, кто-то станет это опровергать, но мои дово-ды основаны на собственном опыте. Верно, я вышел из бедной неполной семьи, и моя мать работала от десяти до четырнадцати часов каждый день, чтобы у нас были деньги (хотя было время, когда мы зависели от талонов на питание). К пятому классу я прочно обосновался на самом последнем месте по успеваемости. Как мы потом узнали, мое зрение сильно сдало. Однако я и понятия не имел, насколько плохо вижу, пока меня не проверили и не выписали очки. Список минусов можно продолжить, но, думаю, вы поняли, что я хочу сказать о своем жизненном старте. Как вы уже прочитали в предыдущих главах и в моей книге «Золотые руки», у меня был долгий путь. Но я прошел его не один.

На протяжении всей жизни одаренные люди участвовали в моей судьбе и помогали мне возрастать из самых отстающих учеников до лучшего специалиста. Я бы ничего не смог без этих особенных людей. Эта глава об уникальных людях — о моих наставниках. Они сумели разглядеть во мне способности, о которых я сам и не догадывался. Также эта глава о людях, которые вдохновляли меня идти дальше, даже сами того не осознавая. Все они на-правляли меня на жизненном пути. Начну с Уильяма Джайка, моего учителя. Кроме того, что это был поистине замечательный человек, он первым из учителей признал мои умственные способности. Насколько я по-мню, мама всегда твердила мне: «Бен, ты умный мальчик». Но когда учитель сказал: «Это прекрасно!» и перед всем классом подчеркнул, что я ответил блестяще, это стало сильным толч-ком к переменам во мне. С той самой минуты на уроке естествознания, когда я рассказал про обсидиан, Уильям Джайк стал обращать на меня внимание. Возможно, он рассмотрел во мне искру таланта. Хотя я не уверен, что точно знаю причину, но он явно заин-тересовался мною. Я — мальчик без отца — пытался поднять свою успеваемость с самого низкого уровня и, наверное, охот-но отозвался бы на участие кого угодно. Мистер Джайк — мужчина внушительных размеров с таким же мощным, как он сам, голосом. Этот голос настойчиво вдохновлял и увлекал изучать природу. Чтобы сделать уроки более выразительными, мистер Джайк не просто показывал картин-ки. В его кабинете был почти зоопарк. Помню, в разное время я видел там и опоссума, и ласку, и мышей, и морских свинок, и разных птиц. Как-то раз он принес рыжего бельчонка, которого бросили хозяева. Мы назвали малыша Мейнардом и с удовольствием заботились о нем. Мистер Джайк водил нас на экскурсии. Однажды мы ходили на пруд неподалеку от школы и наблюдали за утками и рыба-ми. В другой раз рассматривали деревья и цветы в поле.

Особенно мне запомнилось, как весь пятый класс отправился на выставку цветов в центр Детройта. На том судьбоносном уроке он не только заметил меня и позаботился, чтобы весь класс оценил мое достижение, он сделал нечто большее, чего я никогда не забуду и за что я до сих пор ему благодарен. Прежде чем продолжать вести урок, он самым обыденным тоном сказал мне: «Почему бы тебе, Бенджамин, не заглянуть ко мне в класс после школы? Поговорим о кол-лекции камней». Уверен, что он понятия не имел, как повлияют на мою жизнь эти слова. С его помощью я начал собирать коллекцию кам-ней. Кроме того, он разрешил мне заниматься его животными и рыбками. (С особым удовольствием я вспоминаю, как играл с его раком.) Каждый раз он пробуждал мой интерес тем, что рассказывал что-нибудь новое. Скоро мистер Джайк позволил мне рассма-тривать в микроскоп простейшие организмы и микроскопиче-ские растения. Он любил науку и преподавал так, что его лю-бовь передалась и мне. Укрепилась моя любовь к науке благодаря Фрэнку Мак-Коттеру, учителю биологии в старших классах. Он — мой вто-рой наставник. Это был человек в очках среднего телосложе-ния. Наша первая встреча состоялась в девятом классе. Мистер Мак-Коттер вел биологию у моего брата Куртиса, и Куртис был выдающимся учеником. Поскольку брат был старше, шел впереди меня и учился на «отлично», я подумал, что теперь преподаватели будут ожидать от меня таких же успехов. Не могу сказать точно обо всех учителях, но достоверно знаю, что мистер Мак-Коттер твердо верил в мои большие природные способности. До самого окончания школы Куртис работал полдня лаборантом в школьной лаборатории. Когда я перешел в один-надцатый класс, в школе появилась вакансия, и мистер Мак-Коттер предложил мне работу Куртиса. Два следующих года я тоже был лаборантом в школьной научной лаборатории.

Я особенно благодарен мистеру Мак-Коттеру за то, что он относился ко мне так, словно мое мнение было для него важ-ным. Он также поощрял мой интерес к науке, без давления и ухищрений. Например, однажды он спросил меня: «Какую тему ты хотел бы разработать к ярмарке научных проектов учащихся?» Я не мог выбрать, и тогда он сказал: «Слушай, я подкину тебе несколько идей. Поразмысли над ними. Поработай с ними немного. Тогда тебе станет ясно, что ты хотел бы исследовать». Мне очень понравился его подход. Само изложение вопроса предполагало, что он не сомневался — я могу написать что-то выдающееся. Для него было само собой разумеющееся, что я захочу сделать эту работу. И он предложил свое научное руководство. Мистер Мак-Коттер очень много сделал для роста моей самооценки. Учитель верил в мои способности, и потому я тоже поверил в них. Мистер Мак-Коттер стремился обеспечить меня необходи-мой литературой, первоисточниками и справочниками и даже был готов оказать физическую помощь, чтобы довести мои разработки до конца. Понаблюдав за тем, как я тружусь над предложенными про-ектами, очень скоро мистер Мак-Коттер вовлек меня в разра-ботку экспериментов для других учащихся. Но и на этом он не остановился. Через некоторое время он отвел меня к учителям физики и химии и сказал обоим: «Вы должны знать о Бене. Он может помочь в постановке опытов. Стоит однажды сказать ему, чего вы от него хотите, и все будет готово». По его рекомендации я начал трудиться и в других лабора-ториях. Доверие учителя, его одобрение и похвала помогли мне ощутить в себе силы и талант к наукам. Я стал более уверенным в себе и своих способностях. Фрэнк Мак-Коттер подарил мне эту уверенность! Я подчеркиваю значение мистера Мак-Коттера как моего наставника, потому что очень важно и приятно чувствовать

себя особенным. Именно так чувствует себя школьник, когда преподаватель ему говорит: «Ты талантлив. Ты необыкновен-ный. Мне так повезло, что ты учишься в моем классе!» Только очень хороший наставник может сделать это для сво-его воспитанника. И вот еще что: большинство учителей преподает многим ученикам, и в высшей степени сложно иметь личные отношения с каждым. Но я знаю, что это возможно, и мистер Мак-Коттер - яркий тому пример. Именно благодаря его уверенности во мне я узнал, что у меня действительно есть талант. Кроме этого, он обладал еще одним ценным качеством. У него всегда находилось время, чтобы выслушать меня, даже если для этого ему приходилось менять собственные планы. Я мог обсудить с ним свои беды или проблемы любого характера. Никто из взрослых до него никогда не проявлял такого глубокого внимания ко мне, и за это я благодарен ему. Мой третий наставник — Лемюэль Доукс, руководитель оркестра. Я играл в оркестре с начальной школы. Мистер Доукс пришел работать в школу, когда я был уже в десятом классе. Он был моим первым черным учителем. Его средний рост и спортивное телосложение делало его похожим на культуриста. Я мог бы долго перечислять его замечательные качества, но прежде всего он нравился мне тем, что был таким простым человеком. Незаурядное чувство юмора нисколько не мешало ему на репетициях отрабатывать каждую музыкальную пар-тию и доводить нашу игру до совершенства. Этому вообще ни-что и никогда не могло помешать! Наряду с пылким усердием мистер Доукс был прекрасным знатоком музыки. Он разбирался в ее истории, композиторах и мог играть на многих инструментах. Выдающийся, талантливый учитель и музыкант, он знал, как вдохновить и нас. Почти без слов он заставлял нас думать. «Эй, я могу это сделать! А раз могу я, то и вы можете». Если я и видел людей, которые живут по принципу: «Стремись к совершенству во всем, что делаешь», то это был Лемюэль Доукс.

Когда мистер Доукс пришел в нашу школу, наш школьный духовой оркестр был средним и ничем не выделяющимся кружком, особенно когда речь заходила о хореографических перестройках на парадах. Но мистер Доукс не отчаялся. «Мне все равно, какими вы были или какими вы не были, — сказал он. — Но вот чем вы у меня станете — лучшим марширующим оркестром в Детройте. Лучшим в штате Мичиган. Может быть, лучшим в США!» Не знаю, как другие, но я поверил: мы можем быть лучшими. Нет! Мы обязательно будем лучшими! Лемюэль Доукс взял абсолютно неорганизованный марширующий оркестр и в течение одного учебного года сделал из нас первоклассную хо-реографическую труппу. Вскоре мы стали одним из лучших оркестров города. Когда я был в одиннадцатом классе, нас выбрали для марша по цен-тральным улицам на параде в День памяти4, и это стало для нас большой честью. С тех пор в жизни было много моментов, которыми я гордился, но ни один из них не был таким счастливым! Лемюэль Доукс сделал из нас нечто стоящее, потому что он не позволял нам работать «неплохо» или «нормально». «Вы — лучшие, — много раз повторял он. — Вот почему я так хочу, чтобы вы стали частью этого оркестра. Вы здесь, потому что всегда выкладываетесь в полную силу. У всех у вас настоящий талант, и я намерен помочь вам развить его. Я вижу, на что вы способны. И я буду с вами до тех пор, пока вы не осо-знаете, какие вы замечательные. А когда вы это поймете, это поймут все». Простая попытка дирижера поднять дух музыкантов? Мо-жет быть. И все же это больше, чем слова обычной моральной поддержки. Благодаря тому, как он говорил, мы понимали, что он искренне верит в нас. Каким-то чудом он внушил нам, 4 День памяти (Memorial Day) - национальный праздник США, отмечающийся ежегодно в последний понедельник мая. Этот день посвящен памяти американских военнослужащих, погибших во всех войнах и вооруженных конфликтах, в которых США когда-либо участвовали. - Прим. ред.

что каждый следующий раз мы можем сыграть чуть-чуть луч-ше. Он не винил нас и не жаловался, когда мы были далеки от совершенства. А мистер Доукс неустанно убеждал нас прило-жить еще немного усилий. И мне это нравилось. Когда у меня не получалось, мистер Доукс кивал мне, иногда даже с улыбкой: «Ты сможешь, Бен. У тебя уже хорошо получается. Ты совсем близко. Просто продолжай стараться». Любой мальчишка, слыша подобные слова, сделал бы все на свете для мистера Доукса. Мне хотелось бежать домой и часа-ми репетировать. Меня сильно впечатляло, сколь многого он смог достичь, работая со мной и с другими ребятами. Я был убежден, что он в буквальном смысле самый лучший руководитель оркестра в мире. Лемюэль Доукс сделал для меня нечто такое, за что я всегда буду ему благодарен. В начальной школе я учился играть на кларнете, потому что у Куртиса уже был кларнет. Затем я пе-реключился на корнет. Когда пришел мистер Доукс, он сказал: «Бен, почему бы тебе не попытаться освоить баритон?5 Я ду-маю, у тебя прекрасно получится». Разумеется, я так и сделал. Он был прав, баритон мне давался легко. Затем он предлагал мне осваивать все новые и новые инструменты. И всякий раз, когда он что-то мне говорил, для меня это было приказом. Я прекрасно справлялся, и моя само-оценка поднималась еще на одну ступень, и я в очередной раз испытывал необыкновенное чувство победы над собой. Но не все думали, как я. Однажды, когда нам пришлось повторять опять и опять один и тот же музыкальный отрывок, барабанщик сказал: — Мы уже, наверное, сотню раз сыграли этот кусок. — Он гоняет нас, как рабов, — сказал мой друг. — Точно, разве он не знает, что Линкольн освободил ра-бов? — заявил второй трубач. 5 Медный духовой музыкальный инструмент среднего регистра и тембра. Прим. ред.

Даже когда я не хотел идти против других, я все равно не мог заставить себя сказать плохо про мистера Доукса. Не мог даже добродушно подшутить над ним. Обычно все жаловались, разумеется, когда мистер Доукс не слышал. Он, наверное, знал, что говорили ученики; возможно, даже ожидал этого. Но он не переставал нас гонять. «Вы можете сделать это лучше, — постоянно говорил он. — И вы непременно сделаете это идеально». Однажды, после того как мы (как нам показалось) несколько часов бились над каким-то маршем, один из моих друзей сказал: «У нас довольно хорошо получилось, правда?» Мистер Доукс долго-долго смотрел на него, прежде чем произнес: «Довольно хорошо - это не идеально. Следовательно, раз это не идеально, значит, недостаточно хорошо. Играем снова!» Мистер Доукс признавал, что у меня был незаурядный та-лант к музыке, и часто вдохновлял меня на большее. И все же, несмотря на его стремление к совершенству, он никогда не позволял мне или кому-либо еще репетировать в ущерб на-шей успеваемости. Лемюэль Доукс не только побуждал меня и остальных ребят хорошо учиться, он и сам продолжал свое академическое образование, пока не получил степень доктора философии. Перед самым парадом в День памяти я попал в переплет. Я взялся за научную работу, которая требовала огромного ко-личества времени, и никак не мог решить, то ли мне заниматься проектом, то ли больше репетировать. Не помню, говорил ли я об этом мистеру Доуксу или тот сам обо всем догадался, но он сказал: «Бен, на сегодня ты достаточно репетировал. Иди, поработай над другими предметами». Это поразило меня, но его следующий поступок впечатлил меня куда больше. В Мичигане есть музыкальная образовательная программа для одаренных детей. Чтобы стать ее учеником, нужно получить рекомендацию своего учителя музыки, довольно высокий балл по предмету и уметь профессионально играть на

каком-нибудь инструменте. Затем талантливые дети соревнуются, и по-бедители едут в престижный музыкальный лагерь на все лето. После интенсивного курса обучения эти одаренные юные музыканты путешествуют по стране и играют под руководством знаменитых дирижеров. Разумеется, такие успехи воспитанников отражаются самым благоприятным образом на учителях, чьи воспитанники стали участниками программы. Когда я был в одиннадцатом классе, мистер Доукс поговорил об этом со всем оркестром. Он рассказал, насколько важна эта программа и какую бесценную подготовку получают там студенты. После объяснения пра-вил отбора он сказал: «Здесь, в старшей школе Юго-Западного округа, могут быть отобраны четверо. Это…». Он устроил це-лое событие, когда называл наши имена. Каждое имя сопрово-ждалось громкими аплодисментами. Я был очень горд, что мистер Доукс счел меня достаточно одаренным, и сгорал от нетерпения испытать свои силы. После собрания оркестра я попросил его рассказать мне подробнее о программе. Все, что он поведал, взволновало меня и увлекло. — И вы думаете, я подхожу? И могу победить? — Да, Бен, — сказал он, — я думаю, ты победишь. У меня нет сомнений. (Кстати, Канди, моя жена, когда училась в старшей школе, по-лучила летнюю путевку в Интерлохен, она играла на скрипке.) — Значит, вы дадите мне рекомендацию? Он медленно покачал головой, прежде чем сказал: — Я не могу. Это было бы неправильно. — Но вы же только что сказали… — Бен, ты хорошо успеваешь по академическим дисципли-нам. Я совершенно случайно узнал, что ты первый в классе по всем предметам. Ты сам говорил мне, что хочешь быть вра-чом. Ведь ты именно этого хочешь, не так ли? — Абсолютно верно… — Тогда эта путевка — не для тебя, — сказал он. — Ты дол-жен выбрать либо одно, либо другое.

Я смотрел на него, не хотел верить его словам. — Послушайте, мистер Доукс, разрешите мне попытаться. Может быть, я смогу делать и то, и другое — упорно учиться и так же усердно репетировать. Он ответил очень мудро: — Нет, Бен, в этом лагере серьезная программа. Она отнимет все твое время и все твои силы. Тебе придется сделать выбор в пользу чего-то одного. Я думаю, что твоя карьера связана с наукой или медициной и что тебе действительно следует заниматься именно этим, вместо того чтобы сосредотачиваться на музыке. — Спасибо, мистер Доукс. Уверен, что вы правы, — сказал я, стирая разочарование с лица. Я очень хотел получить эту путевку. Но был вынужден признать, что он прав. Неизбежно приближался час, когда пришлось бы выбирать. И мистер Доукс помог мне сделать этот выбор. Разочарование уступило место искреннему счастью: мой учитель, он думает обо мне, моя судьба ему небезразлична. Он заинтересован во мне и ему важно, что будет со мной проис-ходить. Я был совершенно наивен, мне было только шестнадцать, и не думаю, что понял и оценил, насколько бескорыстно поступил мистер Доукс. Кроме мамы, никто не был более заинтересован во мне, чем в своих личных успехах. До сего дня я благодарен этому бескорыстному человеку с огромным сердцем за то, что он сказал мне «нет», несмотря на то, что он сам не получил признания за подготовку учеников. В Йельском университете у меня подобных наставников не было. Среди десяти тысяч одаренных студентов было нелегко оставаться па плаву. Во время моей учебы в Йеле, особенно в первый год„ церковь давала мне то укрепляющее влияние, в котором я так нуждался. Каждую неделю я посещал церковь адвентистов седьмого дня «Гора Сион». Впервые я жил вдали от дома и нашел настоящих братьев и сестер в этом собрании

внимательных и заботливых христиан. Почти каждую субботу после служения меня и моего товарища по комнате Лэрри Хар-риса непременно приглашали на обед. И я чувствовал, словно вдали от дома у меня есть семья. Это было очень важно. Я начал петь в церковном хоре. Репетиции проходили вече-рами по пятницам. Я с большой радостью туда ходил. Никогда раньше у меня не было опыта подобных братских отношений и такого чувства товарищества. Мы шутили, подбадривали друг друга, когда пародировали популярных певцов. Кто-ни- будь притворялся, что он — Карузо, или кто-то другой смешил нас, затянув фальцетом. Но сколько бы мы ни веселились, мы и работали, потому что Обри Томпкинс, наш регент, обожал утонченную музыку. Он постоянно заставлял нас разучивать трудные, но прекрасные хоралы, которые любил сам. Принимая в хор непрофессионалов и работая с ними, он не только прививал любовь к высокой музыке, но и учил ее исполнять. Обри Томпкинс занял важное место в моей жизни. Он практически заменил мне отца, наставника и учителя духовных ценностей. И что более важно, он очень доверял мне. Ни у меня, ни у моего товарища не было машины. Обри возил нас на репетиции хора и обратно. Нередко, когда все расходились, Обри садился за фортепиано или орган и играл только для нас с Лэрри. Мы подпевали. Мы ничего не планировали заранее, но одно только чувство, что мы ему дороги и он готов провести с нами еще немного времени, имело для нас огромное значение. Иногда приятная пожилая леди по имени Лавина Харрис (все обращались к ней «сестра Харрис») задерживалась и играла для нас на фортепиано. Было очень забавно и здорово слушать эту милую женщину. Даже когда она исполняла классические пьесы, она умудрялась добавлять туда немного «джаза-бибоп». Я не помню случая, чтобы мы сразу отправились домой. Ча-сто мы шли к Обри и слушали его новые записи, и у него были для нас мороженое и торт.

Я включил Обри Томпкинса в число моих наставников, по-тому что он был заинтересован во мне и всегда был готов выслушать меня. Хотя он преданно любил музыку, но люди были для него намного важнее. Эти первые наставники в моей жизни — четверо мужчин, четверо учителей — повлияли на само направление моей судьбы. Как я сказал в начале главы, ни один человек не создает себя сам. Сегодня я — немного мистер Джайк и мистер Мак-Коттер, немного мистер Доукс и мистер Томпкинс. Это те люди, которых Бог послал в мою жизнь, люди, которые отдали мне самое лучшее и научили меня делать то же самое.

ГЛАВА 4. НАСТАВНИКИ В МЕДИЦИНЕ

Разум — не сосуд, который нужно наполнить, он — огонь, который нужно зажечь. Плутарх Многие наставники требовали от меня серьезных усилий и учили меня исполнять работу идеально. Возможно, это не совсем верно — называть наставниками тех, которые, скорее всего, и понятия не имеют, как глубоко повлияли на направление моей жизни. Зато в полной уверенности я могу назвать своими наставниками и даже покровителями тех, кто обучал меня медицине. Некоторые делали это «подсознательно». Это люди, для которых было совершенно естественно отдавать людям большую и лучшую часть себя. Их пример, наряду с их словами (а иногда и без слов), вдохновлял меня. Первым я хочу назвать (хотя формально этот человек и не был моим наставником) нейрохирурга, декана медицинской школы при Мичиганском университете доктора Джеймса Та-рена. Его яркие объяснения процессов, происходящих при различных неврологических заболеваниях, которые звучали на консилиумах, вызывали во мне благоговение. Именно на его мастер-классах я понял, что может сделать для пациента нейрохирург. Более того, мне открылось, что могу сделать лично я.

Наверное, тогда ему было чуть больше сорока. Стройный, с рыжевато-каштановыми волосами, он одевался по последней моде и водил «Ягуар». «Делоникс царский»6 - вот лучшее сравнение, которое я могу подобрать, чтобы описать этого человека. Однажды во время презентации он рассказал о женщине, которая страдала заболеванием опорно-двигательной системы и не могла двигаться. Состояние ее ухудшалось, и доктор Тарен решил провести опасную по тем временам и спорную стереотак-сическую операцию, в которой используется особой разновид-ности рама, прямо как из фильма про Франкенштейна. Она дает хирургу возможность работать с высокой точностью на пора-женных участках мозга, почти не беспокоя прилежащие ткани. После этой презентации кто-то сказал: «Но это же было опасно, не так ли? Пациентка могла умереть». «Безусловно, такая операция опасна, — сказал он, — но взгляните на альтернативу, подумайте что будет, если мы ни-чего не сделаем». Эти слова запомнились мне, хотя в то время я не догадывался о силе их влияния. Они часто вспоминались мне потом. Особенно когда я начал делать операции по удалению одного полушария. Родителей приходилось предупреждать, что во время хирургического вмешательства ребенок может умереть. Но затем я ловил себя на мысли, что повторяю слова доктора Тарена: «Взгляните на альтернативу — что будет, если мы ничего не сделаем?» Если мы не примем решительные меры, тогда ребенок точно умрет». Родители всегда соглашались. * Хотя я с восьми лет знал, что буду врачом, я не мог решить, в какой области специализироваться. То хотел стать психиа-6 Растение с ажурной листвой. Цветки крупные, ярко-красные, с пучком длинных тычинок. Цветение в природе пышное и продолжительное: все дерево бывает бую ально усыпано цвет-

тром, то терапевтом, то еще кем-то… Но как только я попал под влияние Джеймса Тарена, вопрос решился. Доктор Тарен никогда не убеждал меня стать нейрохирургом, но он вдохновил меня своей работой и своими презен-тациями. Последние два года моего обучения в медицинской школе он стал моим консультантом. Не то чтобы я чувствовал между нами какую-то особую бли-зость, скорее, я ее не чувствовал. В действительности, я был в таком восторге от мастера, что считал для себя честью уже то, что ему вообще известно, как меня зовут. Он обо мне знал не больше, чем любой другой сотрудник нейрохирургии: что я с отличием окончил два курса в этой области. Как правило, все изучают только один курс. Я проводил долгие часы, читая книги по специальности, задавал вопросы, расширял свои знания в нейрохирургии, старался узнать как можно больше. Казалось, я произвел впечатление на Тарена и остальных преподавателей. Несколько раз их слова «отличная работа» или «вы прекрасно справились!» ободряли меня. Я внес Джеймса Тарена в список моих наставников, но ду-маю, что сам он даже не подозревает, как высоко я его ценю. Для меня Джеймс Тарен — воплощение идеального мастера нейрохирургии, который знает все в нейроанатомии. И при этом не чувствовалось, чтобы он старался на кого-либо произвести впечатление. Он просто был самим собой. Даже если бы Тарен не выбрал нейрохирургию, он все равно стал бы мастером, на которого все смотрят снизу вверх. Я все еще восхищаюсь этим энергичным, трудолюбивым и очень одаренным человеком. Есть люди, которые излучают уверенность. Тарен — один из них. Находясь с ним рядом, я видел, как он полностью от-дается своей работе. Его манера держаться и его отношение к делу ясно давали понять: он ждет того же от своих студентов. Находиться в его присутствии, слушать его лекции, быть ря-дом в операционной означало для меня отдавать людям самое

лучшее. Вот почему я так восхищался доктором Тареном. И до сих пор восхищаюсь. Джордж Удварели. Когда мы встретились, он возглавлял учебную программу по нейрохирургии в клинике Джонса Хопкинса. Сейчас — профессор нейрохирургии на пенсии, отвечает за культурные контакты в медицинском центре. Доктор Удварели проводил со мной собеседование перед ин-тернатурой в клинике Джонса Хопкинса, именно он рекомен-довал меня и ввел в программу (позже я узнал, что в год отби-рали только двух студентов из ста двадцати пяти кандидатов). Между Джорджем и мной зародились особые отношения с той самой минуты, когда я вошел в его кабинет. Я сразу же почувствовал себя легко. Возможно, потому, что кабинет был оформлен с большим вкусом. Или же причиной была царив-шая там атмосфера: я видел человека, который искренне хотел услышать то, что я собираюсь сказать. Наблюдая за тем, как он работает, я заметил в нем чудесное качество: доктор внимателен не только к болезни своего пациента, ему интересен и сам человек. Во время моей интернатуры на обходах Джордж всегда ждал, когда мы соберемся вокруг него, и спрашивал со своим мягким венгерским акцентом: «Жто вы знаетэ о пациентэ?» Первый раз, когда он задал этот вопрос, никто толком не по-нял, чего он от нас хочет. Мы назвали ему диагноз. — Нет, нет, не то! — прервал он. — Жто этот чэловэк делаэт? Как зарабатываэт на жизн? Такие вопросы оставили впечатление надолго. Тот, кто ле-жит перед нами в постели, не «всего лишь пациент», а человек с именем и жизнью там, вне больничных стен. Этот выдающийся врач постоянно подчеркивал гумани-тарный взгляд на медицину. Он стремился, чтобы пациентам в больнице было так удобно, как только возможно, и всегда знал, что происходит. Мало того, он предоставлял больному право голоса, когда принимались важные решения. Иногда случалось, что, когда он разговаривал со стажерами,

кто-нибудь говорил: «Мне пора уходить», имея в виду, что часы его дежурства закончились. «Жто вы имеэтэ в виду — пора ухо-дит?» — спрашивал он задиристо. — Жто это — «уходит»? Волной в беде. Никаких «уходит». Вы должны быт радом с ним. Этто важнеэ фсево. Ну что мы могли на это сказать? Джордж имел в виду именно то, что говорил, и не хотел, чтобы мы об этом забывали. Он немедленно начинал энергично читать нам лекцию о том, что мы находимся в больнице ради блага больных и неважно, подходит ли их лечение под наш жизненный график. «Вы здесь, чтобы служить пациентам. Никогда этого не забывайте!» Однажды Джордж разразился особенно длинной тирадой. Объектом на этот раз стал был студент-стажер, который уже долго дежурил, и было видно, что он очень устал. Студент скрестил на груди руки и несколько раз кивнул, пока сыпались слова. В конце концов он поднял свою папку с зажимом до уровня груди и бросил ее. Она громко шлепнулась на пол. «С меня хватит», — сказал он и вышел. Позже он вернулся. Как бы я ни восхищался Джорджем Удварели, некоторым стажерам он действовал на нервы, потому что был требовате-лен и принимал от нас только полную самоотдачу. Отчасти и поэтому я считаю его восхитительным человеком — он не позволял нам небрежности в лечении пациентов даже в мелочах. Есть один принцип, который Джордж Удварели воспитал во мне и который я никогда не забуду: посвящение врачебному делу требует посвящения всего себя. Я врач не тогда, когда мне это удобно; я должен дать обет быть к услугам пациентов все-гда, когда они во мне нуждаются. «В противном случае идите в патологоанатомы, — повторял он, — станьте кем-нибудь, кто не имеет дела с живыми существами». Я и тогда думал, и сейчас считаю, что он абсолютно прав! Во время обходов Джордж Удварели часто касался фило-софских тем. Неожиданно в середине осмотра он вдруг делал

паузу, как будто мысль только что посетила его. «Жто Аристотель имел сказать о подобной ситуации?» Чаще всего мы, стажеры, смотрели на носки своих ботинок или переглядывались. «Ну-у, тогда немножка подумайтэ». Он произносил несколько наводящих слов. Наконец один из нас связывал его слова в единое целое. Если мы ничего не могли сказать, он сам заканчивал фразу философа. Но на этом дело не кончалось. Он внимательно рассматривал наши лица и за-тем спрашивал: «Ну-у, жто тепер происходдит? Вы согласны с Аристотелем?» И ждал нашего ответа. Очевидно, что Джордж хотел заставить каждого из нас думать глубоко о любом своем пациенте. Хорошее медикаментозное лечение было лишь частью нашей задачи. Более, чем какой-ли- бо другой врач, Джордж Удварели настойчиво учил нас не рас-сматривать пациента как заболевание или недомогание. Однажды, когда мы обсуждали типы эпилептических припадков и их лечение, он сказал: «Та-ак, кто первым оперировал эпилептические припадки? Какую карту мозга он потом составил?» Прозвучал ответ: «Уилдер Пенфилд, прославленный нейрохирург». «А теперь скажите, какую карту мозга составил Пенфилд? Что он думал о мозге? Считал ли он, что у человека есть душа?» Когда один из нас ответил «да», он кивнул и снова задал во-прос: «А! Но как Пенфилд пришел к мнению, что существует душа?» Следующие десять минут он направлял наши рассуждения. В конце я почувствовал себя весьма обогащенным потому, что у него все становилось уроком — в исторических и фило-софских подробностях. Никто другой так не учил. Он хотел, чтобы мы знали, как великие хирурги и мыслители прошлого понимали заболевание и как изменялась медицина на протяжении многих веков, особенно в последние сто лет. Для меня метод Джорджа Удварели оказался бесценным. Хотя не все стажеры разделяли мое мнение.

— Он — настоящая зубная боль, — высказывались некоторые. Так я впервые услышал отрицательный отзыв о моем учителе. — В самом деле? Я нахожу его восхитительным, — сказал я. — Одно и то же, одно и то же, — сказал он. — Приходится изучать всю эту ерунду. — Я пришел сюда не ради дополнительных лекций, — под-держал другой стажер. - Не за этим нам даны практические занятия. Я просто хочу делать дело дальше. Их мнение не имело для меня значения. Доктор Удварели был ценнейшим учителем, особенным другом и наставником, каким он остается и до сего дня. * Не могу не упомянуть Джима Андерсона, доктора филосо-фии7 в области исследовательской радиологии, — человека, без которого у меня не было бы успешного лабораторного опыта. У Джима Андерсона я научился лабораторным техно-логиям. Несмотря на то, что я получил небольшой грант, он позволил мне совершенно бесплатно пользоваться его лабора-торией и помощью его секретаря. Мне ассистировали его тех-ники, когда я разрабатывал модель опухоли мозга животного, а также в работе с различными способами формирования изо-бражения и в обучении техническим методам. Всегда готовый помочь, Джим Андерсон сводил меня с необ-ходимыми людьми, как только мне становилось что-то нужно. Я высоко ценил его желание обеспечить меня всем, что необходимо для исследований. Он легко мог бы присоединиться к работе, активно помогать мне, а затем присвоить себе успех. В некоторых факультетских 7 Степень доктора философии (Doctor of Philosophy, сокр. Ph.D) в США присуждается как в области естественных, так и гуманитарных наук. Слово Philosophy не должно смущать, поскольку изначально оно имело более общее значение в английском языке «наука вообще», которое в данном случае и сохранилось до настоящего времени. Обладателем этой степени может быть, например, математик. — Прим. ред.

клиниках кое-кто сделал бы именно так. Джим Андерсон ви-дел, что результаты моих исследований должны оказаться зна-чительными, и мог бы без труда украсть их и приписать себе. Но вместо этого, помню, он сказал: «Бен. здесь ты напал на след. Я хочу, чтобы ты поговорил с Джоном Хилтоном, он открыл некоторые интересные методы разъединения тканей и поддержки их жизнеспособности. Затем я хочу, чтобы ты поговорил с Микаэлем Кольвином и Скипом Гроссманом, - продолжил он. — Собери у них информацию, пусть даже по мелочам. Учись одновременно исследовать много тем и не увязать в них». Главное, чему научил меня Джим Андерсон. — это рацио-нально и эффективно доводить работу до конца. Обычно ла-бораторные исследования над проектом проводятся не менее двух лет. Благодаря поддержке и помощи Джима, его персонала и его коллег я завершил работу за шесть месяцев — не-вероятное достижение, но со мной всегда рядом был Джим. Он направлял меня и подталкивал. Он всегда точно знал, что необходимо делать, и помогал мне принимать правильные решения. Месяцами я спрашивал себя, молился и размышлял, идти ли мне в частные практикующие врачи или остаться в академической медицине. Помощь Джима и его стремление сделать для меня доступным огромное количество источников помогла мне понять, насколько ценен опыт работы в больнице Джонса Хопкинса — факультетской клинике, где я имел возможность идти в ногу с самыми новыми достижениями в нейрохирургии. Оставшись здесь, я мог обращаться за помощью и быть частью команды, вместо того чтобы учиться делать все в одиночку. Я получал удовольствие от исследований, испытаний новых технологий, от того, что задействован в поиске. Делясь резуль-татами своей исследовательской работы, я также понял, что хочу преподавать и помогать будущему «цвету» медицины. В течение всех шести месяцев, когда я постоянно видел Джи-ма Андерсона, не помню, чтобы мы хоть раз обсуждали вопрос

моего будущего. Но, возможно, так и ведут себя покровители и наставники. Они просто работают, и то, как они это делают, оказывает очень сильное влияние на окружающих.

*

По мере того, как я продолжаю вспоминать всех, кто своим примером учил меня делать все с полной отдачей и мыслить благородно, я чувствую, что должен упомянуть врачей из Австралии, в частности, Брайанта Стоукса и Ричарда Вогана. Брайант Стоукс — пятидесятилетний стройный брюнет — был главным нейрохирургом в Перте, Западная Австралия. Он приехал в клинику Джонса Хопкинса в 1982 году вместе с другими выдающимися нейрохирургами мира на открытие научного центра нейрохирургии имени Джонса Хопкинса. Он мне сразу же понравился. Когда я увидел его в работе, то понял, что стою рядом с хирургом высочайшей квалификации. «Вам нужно приехать в Австралию, — часто говорил он мне. — Вы могли бы быть старшим ординатором, больше попрактиковаться». Нередко, слегка улыбаясь, он добавлял: «Мы бы, возможно, даже научили вас некоторым трюкам». Хотя возникли небольшие трудности, мне показалось правильным поучиться с годик в Австралии в больнице сэра Чарльза Гардинера при медицинском центре королевы Елиза-веты И. К июню 1983 года я окончил резидентуру. Мы с Канди ждали нашего первого ребенка. Мюррей родился уже в Австралии. Я подал документы и был принят в единственный круп-ный обучающий центр Западной Австралии, который имеет отношение к нейрохирургии. В какой-то мере Брайант Стоукс напомнил мне Джеймса Тарена. Такой же профессионал. И с такой же яркой вне-шностью. Этот пятидесятилетний доктор был стройным высоким брюнетом. Когда люди встречали его впервые, они зачастую видели в нем только строгого и серьезного человека. Но те, кому он позволял видеть более «легкую» сторону своей натуры, знали его как веселого парня с приятным и

тонким чувством юмора. Мне посчастливилось знать его с обеих сторон. Он всегда настаивал на безукоризненности и пунктуально-сти, и я его за это в высшей степени уважал. Например, когда врач-стажер должен был приходить на ра-боту в 7.00 утра, Брайант ожидал, что он пожалует не позднее 7.00 утра. «У нас нет времени для извинений», — повторял он. Когда мы не делали что-то в точности так, как он хотел, он давал нам это понять. Он был из числа людей, которых нелегко, а порой и невозможно переносить. Однако Брайант Стоукс сам был настолько компетентен и технически подготовлен, что лично я приветствовал его строгость. Я хотел делать все безукоризненно и знал: коль скоро этот человек даже от само-го себя требует только совершенства, он не примет меньшего от своих подчиненных. Вскоре Брайант научил меня скреплять аневризм передней соединительной артерии — сложный тип аневризма — за два с половиной часа. Я привык, что на подобную операцию уходи-ло шесть часов. Он не только сам достиг такого мастерства, но и научил других. Я понял, что этот человек знает анатомию всего основания черепа настолько хорошо, что может сказать вполне буднично: «Я приложу вот такое давление к этой доле. Тогда ты ищи мембрану и режь. Помни, тянуть ее нельзя, иначе разорвешь». Он компетентный и требовательный. Работа бок о бок с ним в больнице Гардинера оказалась бесценной для роста моей квалификации как нейрохирурга. — Старику ты сильно нравишься, знаешь? — спросил меня один врач. — Брайант многому научил меня, — ответил я, не совсем понимая, что он имеет в виду. — Я им безмерно восхищаюсь. — О, здесь гораздо больше, чем учительство. Неужели ты не понимаешь, что он дал тебе особые возможности? Я похлопал глазами.

— Почему он позволяет тебе делать операции, к которым и близко не подпускает никого? — В самом деле? — Он же собственник по отношению к своим пациентам. Ты — первый стажер, которому, как я слышал, старина разре-шает резать. Я ничего такого не знал. Я не подозревал об этом целых три месяца, которые уже провел в Австралии. Делал три краниото-мии в день (открывал черепа пациентов, чтобы удалять оттуда свернувшуюся кровь и опухоли и «чинить» сосуды). В американской больнице не видать бы мне такого объема работы. Еще одна значительная фигура среди австралийских вра-чей — Ричард Воган. Это тоже ведущий коллега из больницы сэра Чарльза Гардинера, один из приятнейших и невероятно тактичных людей. Он никогда никого не потревожит и не рас-строит. Ни единого раза я не слышал, чтобы он кричал или просто повысил голос. И внутренне, и внешне Ричард Воган — противоположность Брайанта Стоукса. Невысокий, в свои пятьдесят три года — лысый, с редеющими каштановыми волосами на макушке и добродушным лицом. У него был сильнейший австралийский акцент, который мне только доводилось слышать. Среди многих качеств, которыми я восхищался в Ричарде Вогане, была его готовность браться за невероятно сложные случаи, которые многие называли безнадежными. Не трубя направо и налево о таких пациентах, он лечил их, и каким-то образом они шли на поправку. «Воган — самый везучий парень», — часто слышал я от персонала, и особенно часто так говорили те, кому недоставало его мастерства и отваги. «Он такой везунчик, ума не приложу, как ему удается вытаскивать всех этих людей!» За те месяцы, что я проработал бок о бок с Ричардом Вога-ном, я бы не заметил, что ему везло больше других. Но у него,

несомненно, был дар свыше. Я часто думал о том, что Бог дал ему чутье, что следует делать и чего делать не стоит. Некоторые хирурги имеют эту выдающуюся способность. Они просто знают, скорее, у них есть интуиция, и они не могут объяснить, почему они делают именно то, что делают. Они идут на операцию, потому что чувствуют, что нужно предпринять в данное конкретное время. Воган, возможно, не смог бы объяснить свои решения и действия так, как это делал Стоукс, но результат был не хуже. Оба эти человека позволяли мне много оперировать, и это стало ценным опытом. За один год в клинике сэра Чарльза Гардинера я получил опыт, равный пяти годам работы в американской больнице. Я до сих пор благодарен за возможность научиться большему и отточить мои навыки. * Не хотел бы обойти вниманием Уэйна Томаса и Майкла Ли. Этих врачей я также встретил в Австралии. Особенно я обязан Майклу Ли: он научил меня обращаться с височными долями мозга. У Уэйна Томаса, молодого коллеги, который оперировал всего несколько лет, я многому научился в определении локализации желудочков мозга. Не имея возможности ниче-го видеть точно, он без усилий и безошибочно проводил иглу куда следует. Томас щедро поделился со мной этим своим мастерством. Мой список переносит меня обратно в клинику Хопкинса, к Донлину (Дону) Лонгу, руководителю нейрохирургического отделения клиники, человеку, который был истинным наставником в полном смысле этого слова. Я вернулся из Австралии летом 1984 года. Через несколько месяцев уволился главный врач детского нейрохирургического отделения, и по рекомендации Дона Лонга я стал новым главой этого отделения.

Черный цвет кожи и только тридцать три года от роду — мою кандидатуру легко могли бы отклонить. Но Дон Лонг ясно дал всем понять, насколько твердо он верит, что я справлюсь с этой работой. Он понимал: на моем пути могут встать человеческие предрассудки. Поэтому настоял: если пациент откажется лечиться у меня, то клиника откажется от такого пациента. У него не было времени уговаривать того, кто считает цвет кожи препятствием для мастерства. Ему так нравилась собственная свобода от предрассудков, что он подшутил над темнокожим Рэгги Дэвисом по поводу его неверия в десегрегацию8: «Рэгги, после всего, что Бен сде-лал здесь, у тебя нет шанса втиснуться в программу». Затем он рассмеялся. Только человек, полностью свободный от предрассудков, мог так себя вести. Дон помогал мне не из-за моей расовой принадлежности, и уж тем более не чинил мне препятствий по этой причине. Он просто был таким человеком. Его поддержка и острое чувство справедливости укрепляли мою уверенность в себе. Когда я впервые встретился с Доном Лонгом, то ясно увидел принцип, на который он опирается: если мы знаем и понимаем анатомию человека и достаточно умны, то сможем разгадать любую тайну. Он принимает это как аксиому. Я буду всегда помнить, что доктор Лонг сказал, когда мы по-знакомились: «Всякий, кто не может учиться на ошибках дру-гих, просто не способен учиться. Есть ценность в том, чтобы делать что-то неправильно. Сведения, полученные в результате ошибок, пополняют наши знания». Он также настойчиво утверждал: «Человек всегда должен иметь разумное обоснование того, что он делает». Его не волновало, что другие говорили за или против операции. Если мы могли предъявить прочное обоснование, он поддерживал нашу веру, независимо от того, одобряет это кто-то еще или нет. Довольно смелая позиция. Это был еще один способ 8 Десегрегация — отказ от политики сегрегации и принятия законов, разделяющих населе-ние по расовому признаку. - Прим. ред.

сказать: «Учитесь всему, чему только можно, но думайте все-гда сами». Спустя многие годы я принял участие в нескольких смелых (и потому спорных) операциях. И всякий раз я шел к Дону и объяснял ему, что я хочу сделать и почему. Ни разу он не остановил меня. Наверное, самым значительным был случай с женщиной, беременной близнецами. У одного из малышей развилась гид-роцефалия9. Я собирался вживить в голову больного ребенка шунт, пока малыш еще в утробе матери. Это было дерзкое предложение. Тем более, что незадолго до этого журнал «New England Journal of Medicine» опубликовал статью, в которой автор высказывался против подобных экспериментов. И Дон знал об этой статье. Когда я объяснил, как собираюсь делать операцию, он сказал: «Для меня все это звучит достаточно разумно. Я думаю, сработает. Вот тебе мое благословение — сде-лай это». Сказать по правде, я и не сомневался в его поддержке, пото-му что мое обоснование было веским. Кроме того, я знал, что Дон — человек, который стремится испытывать новые возможности, даже если все вокруг против. Благословляя меня, Дон сказал: «Бен, если понадобится медицинская или юридическая защита, мы ее предоставим». Я ни на миг не усомнился в его словах. Дон — невероятно занятой человек. Он член, должно быть, полудюжины важнейших комиссий по нейрохирургии, к тому же, он принимает пациентов и много оперирует. И все же для меня у него всегда находится время. (Не думаю, что это касается лишь меня одного. Дон вообще выделяет время для людей.) Когда я будучи еще стажером заходил в его кабинет, он от-кладывал свои дела, чем бы в это время ни занимался. Такое отношение я видел впервые, и оно произвело на меня огромное впечатление. 9 Избыточное накопление жидкости, содержащейся в полостях головного мозга и спинномозго-вом канале.

«Что у тебя на уме?» — спрашивал он настолько дружелюб-но, словно говорил: «У меня для тебя есть время. О чем ты хо-чешь поговорить?» Большинство руководителей отделений я не назвал бы даже приветливыми, хотя по уровню квалификации многие из них гораздо ниже Дона Лонга. От Дона я усвоил важный принцип — один из тех уроков, которые воспринял через наблюдение, а не из лекции: будь любезным с людьми. Со всеми людьми, даже когда кажется, что это необязательно. Каждый человек важен (выделено автором). «Дону Лонгу не обязательно быть любезным, — сказал я недавно другу, — и все-таки он любезен. Такова его натура — быть добрым». Конечно, люди признательны ему за его теп-лоту. Даже когда дело касается технических знаний или хирургических навыков, он не зазнаётся. А между тем у него есть основания, чтобы демонстрировать свое превосходство. Случай с близнецами Биндерами, наверное, лучше всего показывает его человеческие качества. В феврале 1987 года в Ульме, в Западной Германии, Тереза Биндер родила двоих сиамских близнецов. У мальчиков были сросшиеся затылки. Родителям пришлось учиться, как правильно держать детей, чтобы обоим сыновьям было удобно. Так как лица мальчиков были обращены в разные стороны, миссис Биндер поддержи-вала братьев подушкой и кормила их, держа в каждой руке по бутылочке молока. У близнецов не было общих жизненно важных органов, но часть черепа, кожные ткани и крупная вена принадлежали обоим одновременно. На тот момент не было известно ни одного случая успешного разделения такого типа близнецов, после которого выжили бы оба ребенка. Когда с нашей клиникой связался немецкий врач, я изучил всю информацию, поговорил с несколькими коллегами, и дольше всего — с Марком Роджерсом, Крэгом Дюфрешом, Дэвидом Николсом, и особенно подробно с Доном Лонгом.

Если делать операцию, понадобится не один доктор. Я колебался, зная, что это будет очень рискованно, потребует напряжения и высочайшего мастерства. Но вероятность успеха была не-маленькая. Мы могли дать шанс обоим мальчикам жить нор-мальной жизнью. Многие высокопоставленные личности, с которыми мне приходилось иметь дело, ведут себя так, словно ждут не до-ждутся, когда я закрою рот, чтобы наконец-то сказать самим. Дон не из их числа. Он ловил каждое мое слово. Когда я закончил, Дон улыбнулся: «Это твой случай, Бен. Тебе и решать, как ты хочешь оперировать. А я буду тебе помогать». Дон Лонг добровольно вызвался ассистировать мне! Хотя как глава отделения мог взять эту операцию на себя. (Это случается повсеместно!) Он имел право сказать: «В силу серьезно-сти ситуации я буду сам делать операцию, а ты сможешь мне ассистировать». И слава досталась бы ему. Он мог бы так поступить, но тогда он не был бы Доном Лонгом! Об этом человеке я мог бы писать бесконечно. Я перечислил своих наставников — тех людей, которые сильно повлияли на меня. Это необыкновенные люди, которые по-своему вложили в меня одну и ту же идею: «Отдавай ближним самое лучшее, Бен Карсон. Не соглашайся на мень-шее — только на то, чтобы делать все самым наилучшим образом для себя и для других».

ГЛАВА 5. ДРУГИЕ ЗНАЧИТЕЛЬНЫЕ ЛЮДИ

Все бремя науки неся, как цветок. Альфред Теннисом — Разумеется, мне это интересно, — сказал я, шокированный и польщенный, — но я не слишком опытен в этой области. — Дон говорит, у тебя есть необходимые навыки, чтобы оперировать на переднем основании черепа, — сказал Майк Джоунс. — Не беспокойся. На первой операции я буду рядом с тобой. Затем он дал мне статьи, написанные им на эту тему. — Перевари их. Когда я вернулся в клинику Хопкинса в 1984 году, Майк Джоунс — брюнет среднего роста с приятнейшим голосом — был профессором и руководителем отделения отоларинголо-гии (где проводились операции на голове и шее). Он захотел найти нейрохирурга, который сможет специализироваться на переднем основании черепа. И его познакоми-ли со мной. В Университете Вирджинии Майк провел немало инновационных исследований в этой области. Например, он участвовал в создании искусственной гортани, которая ныне широко используется. Он разработал новые методики для оперирования переднего основания черепа.

Поскольку в клинике Хопкинса работал не кто иной, как Дон Лонг, который может все и специализируется на основании черепа, Майк решил, что я буду хорошим кандидатом. Майк Джоунс был довольно молодым, но уже имел за плечами длинный список достижений. Он, несомненно, один из тех, кому я хотел подражать. Иногда я сравниваю Майка с бульдогом. Если только он ухватится за идею, то не выпускает ее, пока не воплотит. Кро-ме того, он делает свою работу очень быстро — это одно из качеств, благодаря которому он стал деканом Медицинской школы Хопкинса, когда ему не было еще и сорока. Это неверо-ятное достижение, почти неслыханное. Хирург стал деканом престижной медицинской школы! (Обычно деканы выбира-ются из терапевтов или психиатров, так как их больше, чем хирургов.) Всего через несколько дней после нашего разговора я начал ходить на его операции. Помню, как подумал: «Насколько же он хороший хирург, действительно хороший хирург!», когда наблюдал за его грациозными движениями. Прошло не так много времени, и я перенял его приемы и методы. Затем я приступил к операциям на основании черепа, оперируя совместно со всеми отоларингологами. В течение двух последующих лет это стало значительной частью моей профессиональной деятельности. Майк — новатор. Он был профессором и руководителем отделения, когда я еще оставался молодым специалистом. Но, несмотря на это, с нашей первой встречи он обращался со мной как с равным. Например, он добился, чтобы мне были предоставлены такие же права выражать свое мнение, когда мы с ним вместе писали работу. Я восхищаюсь его благород-ством! Лишь потом я узнал, что он тоже из Детройта, выходец из семьи ливанских эмигрантов. Майк вырос в бедности, сам поступил в колледж и проложил себе дорогу в жизнь через Университет Мичигана, совсем как я несколькими годами позже.

У тех, кто знал Майка, его быстрое продвижение по академической лестнице не вызывало большого удивления. В конце концов, он всегда широко мыслит, всегда делает все наилучшим образом и продолжает искать, как выполнять свою рабо-ту все лучше и лучше. * Еще один человек, который произвел на меня впечатление в то время, когда я был молодым стажером, это Марк Роджерс, руководитель отделения анестезиологии. Когда я впервые появился в клинике Хопкинса, он был старшим преподавателем, ответственным за учебное педиатрическое отделение интенсивной терапии. Сразу бросалось в глаза то, что Марк знает все в своей области. Даже в должности старшего преподавателя он ходил с нами на обходы (единственный, кто так поступал), потому что не хотел упустить ни одной возможности узнать что-то новое в своей области. Когда мы задавали ему вопрос, он пускался в подробнейшие объяснения, стараясь сделать все возможное, чтобы мы поняли ответ. Кроме знания истории и всего, что было сделано в прошлом, он располагает самой современной информацией из медицинской литературы. Еще Марк — человек чрезвычайно плодо-творный, он может написать о чем угодно. К тому времени ему было едва за тридцать, и его назначили главой очень большого отделения. Марк — чудесный органи-затор и лидер. Он был одним из основателей и вдохновителей программы Хопкинса-Данбера. Старшая школа Данбера, расположенная по соседству с медицинскими учреждениями Джонса Хопкинса, разработала программу поддержки одаренных школьников. Основной целью было вовлечь их в клиническую, ад-министративную и исследовательскую деятельность клиники Хопкинса. Это должно было их заинтересовать и в конце кон-цов привить интерес к медицинской профессии.

Марк вложил в создание программы не только огромную часть своего времени и сил, но даже собственные деньги. Поступая так, он ничего не выигрывал в материальном отношении, им двигала только щедрость сердца.

*

Хотя люди воспринимают именно меня как хирурга, который оперировал близнецов Биндеров, Марк Роджерс проделал много важной организационной работы. Он устроил для нас поездку в Германию, чтобы мы могли проанализировать ситуацию. Это был последний шаг перед решением, хотим ли мы за это браться. Марк организовал перевозку близнецов из Германии в Америку и обратно, и все прошло гладко. Обладая тонким ана-литическим умом, он руководил каждым шагом подготовки команды хирургов и ассистентов. Он позаботился о комфорте, продумал все до мелочей, включая питание и места для отдыха во время нашего 24-часового испытания. Более того, Марк взял на себя роль пресс-секретаря и отвечал на многие вопросы журналистов. Вот это человек! Какой пример того, что значит делать все самым лучшим образом! На мой взгляд, в этой главе я должен упомянуть еще о некоторых людях. Это люди, которых уже нет в живых. Их смерть я перенес очень болезненно. Дженифер было меньше года. Через несколько дней после своего рождения она начала страдать от ужасных припадков. Мы удалили правое полушарие головного мозга, и, казалось, девочка пошла на поправку. Не знаю почему, но я очень при-вязался к этому ребенку. Но вдруг вечером у нее остановилось сердце. Я бросился в больницу. Когда добрался туда, команда все еще пыталась ре-анимировать малышку. Я присоединился к ним, и мы

продолжали делать все, чтобы вернуть ее. «Боже, пожалуйста, пожалуйста, не дай ей умереть. Пожалуйста», — шептал я тогда. Через полтора часа я посмотрел на медсестру, и ее глаза сказали мне то, что я уже знал. «Она не возвращается», — произнес я. Потребовалось немало силы воли, чтобы не разрыдаться над потерянным ребенком. Я поспешил в комнату, где ждали ее родители. Их испуганные глаза встретились с моими. «Мне очень жаль», — сказал я и не смог продолжать. Впервые в сво-ей взрослой жизни я заплакал у всех на глазах. Мне было так жалко родителей. Они прошли через длинную череду взлетов и падений: беспокойство, вера, отчаяние, надежда и скорбь за одиннадцать месяцев жизни маленькой Дженифер!10 Особое место в моем сердце занимает Арт Уонг. Когда я думаю о правиле «делать все самым лучшим образом», я неизбежно должен указать на него как на один из луч-ших примеров следования этому убеждению. Это один из непревзойденных врачей-стажеров, каких мне только доводилось видеть. В рамках нашей программы мы воспитали нескольких замечательных стажеров. Это врачи высокого класса. Но Арта Уонга я ставлю выше всех. Он был приятным парнем, который жадно учился всему, даже когда был младшим стажером. Восточного происхождения, коренастый, на его детском лице всегда была легкая улыбка. Всякий раз, когда я вспоминаю Арта, я как будто все еще слышу его слова: «Да, я это могу». Выражение его лица было уверенным, но он не был дерзко-самонадеянным. Этот человек искренне полагал, что мог почти все. И ведь он действительно мог! Даже будучи младшим стажером, он технически умел делать многое из того, чего не умели старшие стажеры. Ко времени, когда Арт Уонг стал ведущим стажером, он был лучшим, и это не обсуждалось. Думаю, что он оказался 10 Карсон Б. Золотые руки. Заокский, Источник жизни, 2012. С. 151 - 153.

бы им, даже если бы его сравнили с членами факультетов по всей стране. Он был очень одарен. Когда мы работали вместе, я видел, что Арт на пути к тому, чтобы стать одним из лучших нейрохирургов мира. Однако больше всего мне нравилось в Арте то, что с ним было весело. Иногда, когда мы шли в операционную и работали вместе над шунтированием, мне доставался живот, а ему — голова, или наоборот. «Сделать это быстрее тебя? — спрашивал он, и его веселые глаза сияли. — Знаешь, ведь я могу». Мы работали наперегонки — конечно же, мы были осторож-ны, чтобы не выйти за рамки безопасности. Ни один из нас не расточал движения, но он в процессе работы делал легкие не-принужденные комментарии. В такие моменты было просто удивительно — качественно установить совершенно новый шунт меньше чем за пятнадцать минут. Для стажера это было невероятно. Большая часть персонала клиники Хопкинса зна-ла о техническом мастерстве и навыках Арта Уонга. Когда я оперировал Крега Уорника11, его жена Сьюзен, которая также работала медсестрой в клинике Хопкинса, спросила меня: «Ничего, если тебе будет ассистировать Арт Уонг?» У Крега была болезнь Гиппеля — Линдау. У людей, страдаю-щих этой редкой болезнью, обычно наследственной, образу-ются множественные опухоли мозга и опухоли сетчатки. «Конечно», — сказал я, тронутый тем, что она хочет пригласить Арта. Хотя я согласился без колебаний, в медицине довольно редко просят пригласить ассистентом конкретного стажера. Эта просьба подчеркнула, как высоко его уважают. Арт Уонг без усилий внушал людям любовь к себе. Он отдавал часть себя и делал это так тепло и тактично, что многие любили просто находиться рядом с ним. После того, как Арт окончил резидентуру, он сохранил связь с клиникой Хопкинса, отправившись в институт Барроу в Ари-1 ‘ Его история подробно рассказана в книге «Золотые руки», с 174 - 189.

зоне для дополнительного обучения на нейроваскулярного специалиста. Он позвонил из Аризоны, и мы с ним разгова-ривали о материале, который публиковали в соавторстве. Ему были необходимы еще некоторые детали, прежде чем работа примет свой окончательный вид. Два дня спустя меня вызвали в офис Дона Лонга. Он закрыл дверь, когда я вошел. — Садись, Бен, — сказал он. По выражению его лица, несмотря на то, что он старался не показывать эмоций, я понял, что что-то не в порядке. Его под-бородок слегка задрожал, прежде чем он сказал: — Бен, у меня плохие новости. Помню, как я не мигая смотрел на него, а в голове проноси-лись сотни разных вариантов. — Арт Уонг, — сказал Дон мягко. Имя, казалось, повисло в воздухе, прежде чем он добавил: — Он утонул вчера. — Арт? Этого не может быть. Он отличный пловец! — я не хотел этому верить. Хотя какая-то часть меня знала, что Дон говорит правду, я не хотел это принимать. Только не Арт Уонг, этот сердечный и талантливый человек! - Здесь, должно быть, какая-то ошибка. — Никакой

ошибки, Бен, — сказал он. Дону сообщил один из наших стажеров, также проводивших летние исследования в Барроу. Я тут же позвонил доктору Шпитцлеру, главе нейрохирургического отделения в Барроу. — Только что узнал об Арте Уонге. Это не может быть правдой… — Боюсь, что так и есть, — сказал он. Шпитцлер продолжал что-то говорить, но я не мог воспринимать дальнейшую информацию. «Только не Арт Уонг, - продолжал думать я, — этот чудесный и счастливый человек». Прежде чем повесить трубку, Шпитцлер посоветовал позвонить шерифу и спросить его о подробностях. Я записал номер и поблагодарил. Все еще оцепеневший, я долго смотрел на

телефон. Я хотел знать, что произошло, но звонить не хотел. Узнать, что именно случилось, означало признать смерть мо-его друга. Но все-таки я позвонил шерифу. — Единственное, что мы знаем, — сказал он, — мистер Уонг плавал и… — Но он был отличным пловцом, мне это известно… — Да, но, очевидно, у него не было опыта правильно выби-раться из воронки. Он объяснил, что когда человека затягивает воронка, не следует с ней бороться. — Смысл в том, чтобы задержать дыхание как можно доль-ше, и она выбросит вас куда-нибудь. — Он добавил еще несколько подробностей и сказал: — Во всяком случае, мы дума-ем, это произошло так. Перед тем как повесить трубку, он выразил соболезнование. «Это просто не может быть правдой», — говорил я, сидя у себя в офисе. И все-таки знал, что это правда, и мне нужно было принять действительность. Иногда я слышал, как люди говорят: «У меня земля уходит из-под ног». Я чувствовал себя именно так и не переставая тихо спрашивал: «Боже, как это может быть? Почему такое случается?» Мне необходимо было побыть одному, чтобы поговорить с Богом об Арте и о том, что я чувствую. «Господь, Арт был лучшим во всем. Какая это огромная по-теря для всех! Какая огромная утрата для всего мира! Просто глупый несчастный случай. Как такое может быть?» У меня ушло время на борьбу с неверием. По мере того, как я начал принимать действительность, оцепенение превратилось в боль, глубокую и мучительную. Я не мог подобрать слова, что-бы описать ее. Я не знал, что можно мучиться так безутешно. В отделении все уже знали. Арт был дорог нам всем. Мы были очень заняты, но потребовалось какое-то время, чтобы поговорить об Арте.

«Помнишь, когда?..» Я услышал эти слова по меньшей мере раз десять. В тех или иных выражениях каждый из нас упомянул, каким чудесным парнем был Арт. Те, кто работал с Артом, были так подавлены горем, что отменили все операции, кроме срочных. Это был единственный раз, когда я не смог остаться профессионалом. Боль была слишком глубокой. Редкая душа. — Он теперь часть красоты, которую когда-то соделал прекрасной12. Третьей была потеря близкого друга по имени Эл Джонсон. Я говорил с ним по телефону вечером, накануне его смерти. Эл, чернокожий предприниматель, был полон жизни. Это был человек фонтанирующий идеями и энергией — в то время он готовился торговать арахисовым мороженым. Я исполнял роль консультанта-диетолога, помогая ему создать вкусный продукт и полезное лакомство. На следующий день Эл Джонсон вместе с женой и сыном по-гибли в автокатастрофе. «Какая утрата!» — сказал я Канди. Слово «утрата» выражает кроме всего прочего глубокую боль, которую я испытывал. Потеря для меня. Да. Но и потеря для мира, потому что эта семья так много могла предложить ему. Она и предлагала — самих себя, без меры, до самой своей смерти. У малышки Дженифер не было возможности жить нормаль-ной жизнью, и я скорбел об этой утрате. Что же касается Арта и Эла, эти жизнелюбивые люди отдавали себя другим людям и доводили до совершенства все, за что брались. Жизнь — это всегда череда расставаний. Чарльз Диккенс «Большие ожидания». 12 Перси Биши Шелли . «Адонис». Перси Биши Шелли — один из величайших английских поэтов XIX в. Утонул в Средиземном море.

ГЛАВА 6. СОЗИДАЮЩИЕ ДЛЯ ВЕЧНОСТИ

Разве не странно: Король и князь, И клоун, что весело Падает в грязь, И люди простые, Как мы с тобой, Вечность строят Своей судьбой? Каждому дан Инструментов мешок, Книга Законов И жизни кусок. Творим мы из камня С названием «жизнь» Надгробья плиту Или лестницу ввысь. Р.Л.Шарп Джорджия Симпсон спокойно направилась к сильно раздра-женной женщине. «Мне очень жаль, что доктор С. опаздывает. Но вам не стоит беспокоиться, мы о вас не забыли». Она в нескольких фразах объяснилась с женщиной и добавила: «У нас сегодня несколько неотложных случаев, но, я вас уверяю,

доктор С. заслуживает того, чтобы его ждать. Даже если бы вам пришлось ждать три дня, поверьте, оно того стоит». И пациентка успокоилась, улыбнулась и поблагодарила Джорджию два или три раза. «Я понимаю, о, я прекрасно понимаю. Конечно, если случаи неотложные…» Возможно, запись этого разговора на бумаге не передает ощущения, что произошло нечто необыкновенное, но Джорджия Симпсон явно делает больше, чем просто произносит слова: она дает понять, что нам небезразличны люди, которые к нам приходят. Джорджия — из тех людей, кого в клинике Джонса Хопкинса часто недооценивают. Я же хочу подчеркнуть, что не каждому нужно быть талантливым нейрохирургом, чтобы внести свой вклад в успех, который здесь достигается. Большой частью своего успеха я обязан другим людям, особенно незаменимому младшему медицинскому персоналу. Я мог бы не умолкая рассказывать о прекрасных людях, с которыми вместе работаю в клинике Джонса Хопкинса. Но несколько необыкновенных человек очень выделяются. Когда посетители впервые приходят в наше неврологиче-ское отделение, первый человек, с которым они говорят, это регистратор по имени Джорджия Симпсон, добрая женщина с каштановыми и чуть седыми волосами. Человек, входящий в клинику, может умирать от самой страшной в мире болезни, но Джорджия заставит его улыбаться уже через несколько ми-нут. Не то чтобы она прирожденный комик. И анекдотов им она тоже не рассказывает. Просто она очень нежная и внима-тельная. Эта женщина отдает все лучшее, что в ней есть, она всегда к услугам пациентов. В моем понимании, Джорджия — лучший образец сострадания. Она не просто работник регист-ратуры, но пример безупречности во всем. У Джорджии сверхъестественная способность помогать лю-дям сосредоточиться на положительной стороне дела. Она не хитрит, нет у нее и психологических уловок, заготовленных 89

БЕН КАРСОН заранее. Ее слова и поведение идут от сердца. Джорджия — глубоко посвященный работник. Не так давно некий хирург задержался на операции, которая оказалась гораздо сложнее, чем он предполагал. Его дожида-лись женщина с сыном. Мать вышла из себя и начала отпу-скать язвительные замечания, обращаясь к людям, сидевшим вокруг. «Нам было назначено время, — сказала она достаточно громко, — ну и что толку? А если бы мы сейчас умирали?» Джорджия подошла и спокойно сказала: «Мне следовало объяснить раньше». Она стояла ко мне спиной, и потому я не мог расслышать, что еще она говорила сердитой матери, но я увидел, как у той изменилось выражение лица. «Спасибо, что объяснили, — сказала женщина перед тем, как Джорджия вернулась на свое место. — Думаю, я разнервнича-лась из-за того, что долго тут сижу. Сейчас мне гораздо луч-ше. Еще раз спасибо. Я так рада, что вы со мной поговорили». Я был безмерно благодарен Джорджии. А вот другой случай. Не так давно в одной больнице я слы-шал, как некий мужчина выкрикивал неприличные выражения женщине-регистратору. Закончил он такими словами: «Не знаю, с какой стати они заставляют людей ждать, наше время тоже важно!» «Согласна с вами, — ответила регистратор. — Некоторые из них этого, кажется, не понимают, правда?» Я просто проходил мимо и поэтому не слышал продолжения разговора. Потребовалось бы не так много воображения, что-бы вычислить, что она еще сказала. Выражая согласие с по-сетителем, она, вероятно, думала, что так успокоит его, но, к сожалению, она не обладала уникальной способностью, столь естественной для Джорджии. Когда я прохожу через комнату ожидания, царящая в ней атмосфера всегда производит на меня сильное впечатление. Честно говоря, когда дежурит Джорджия, входить в больницу — настоящее удовольствие. Регистратор в многолюдной клинике — это знаковая фигура. На ней пациенты и их семьи

вымещают свой гнев, потому что, если что-то идет не так, регистратор — единственный человек, до которого они могут добраться. Джорджия умеет погасить их враждебность, не принимать их гнев лично и не напрягаться, пытаясь защитить лечебное учреждение. «Джорджия, — сказал я ей однажды, — если ты когда-ни- будь уйдешь от нас, ума не приложу, что мы будем делать». Она просияла, — но, надо сказать, она всегда сияет: «Я обещаю остаться здесь навсегда». Надеюсь, это правда. До нее никто не задерживался в реги-стратуре дольше, чем на год. Джорджия, которая мыслит ши-роко, каждый день отдает самое лучшее людям, и результаты очевидны. Один из моих важнейших секретов успеха заключается в том, что за мной стоят самые лучшие люди. Это личности, на которых не указывают, их не осыпают благодарностями, они почти никогда не бывают центром внимания, но благодаря их усилиям каждый день в больнице проходит гладко. Это не-заменимые сотрудники, отдача которых максимальна — она превышает и зарплату, и любые премии. Могу только сказать, что эти невоспетые герои и героини проявляют посвящен-ность, которая простирается далеко за пределы их должност-ных инструкций. Пэт Брадерс начинала в должности моего секретаря, но с тех пор она выросла до старшего администратора, и мы приняли другого секретаря, Хуаниту Фостер. Я впервые встретил Пэт, когда был ассистентом. Она работала секретарем доктора Эпштейна, возглавлявшего в то время детское нейрохирургическое отделение. Почти с самой первой минуты, как мне представили Пэт, я обратил внимание на ее работоспособность. Ей тогда было около двадцати пяти. Ро-стом она около 175 сантиметров, с короткими волосами; она выглядит и движется, как Грейс Джоунс. У Пэт выдающаяся

способность выполнять любое порученное задание, не взирая ни на какие препятствия, которые ей встретятся. Пэт была настолько необыкновенной, что я не мог ее не за-метить. Особенно когда сам стал остро нуждаться в хорошем секретаре. С тех пор как я стал работать в больнице, у меня сменилось много секретарей. Прослышав, что доктор Эпштейн уходит, я бегом пустился к Пэт. Она подтвердила дошедшие до меня слухи, и я сказал: — Пэт, когда доктор Эпштейн уйдет, я хочу, чтобы вы пере-велись ко мне. Пожалуйста. Я уже настроился умолять ее. Она удивилась: — Но у вас уже есть секретарь! — Нет, — сказал я, не желая плохо отзываться о моей се-кретарше, но давая понять Пэт, как срочно мне нужна ее по-мощь. — Пэт, у меня сейчас есть человек, но я не в восторге от того, как она работает. Не знаю, как мы ее сможем уволить, но мне нужны вы. Мне нужны ваши особые способности. Вы переведетесь к нам? — Хорошо, — сказала она. — Посмотрим, что мы сможем сделать. Я покинул ее кабинет в приподнятом настроении. Она была именно тем помощником, который мне необходим, потому что я намеревался сосредоточиться на собственной работе. Между тем мне было нужно что-то делать с прежним секретарем, которая не могла справляться с работой, да еще и мно-го пила. Я никому не говорил об этом, но знал: надо что-то менять. «Что мне делать? Женщина по-настоящему нуждалась в по-мощи. Увольнение может стать еще одной катастрофой в ее жизни. Но я не могу терпеть подобную безграмотность и не-умение работать, — думал я. — В то же время у меня мягкое сердце. Мне всегда больно, когда я вынужден сделать что-то неприятное, даже если это очень необходимо. И особенно трудно для меня уволить кого-либо». Я был сам не свой и не знал, как правильно поступить.

Вернувшись в свой кабинет, я закрыл дверь и тихо помолился: «Господи, как мне разрешить эту дилемму, не причинив никому боли? Я хочу быть добрым к ней, но не могу позволить, чтобы все так продолжалось». Я не получил немедленного ответа, но на сердце стало немного легче. Через две недели в понедельник утром она не появилась на работе. Мы звонили ей домой, но никто не ответил. Четыре дня мы искали ее, даже звонили в больницы, но безуспешно. Мы так и не узнали, что с ней случилось. Она просто исчезла. Я сожалею, что не помог этой несчастной женщине справиться с ее бедой, что не хватило у меня времени, любви. Но я благодарен Богу за то, что мне не пришлось ее уволь-нять. Теперь, когда должность освободилась, Пэт принялась за работу. И сразу же кабинет и приемная Бена Карсона стали образцом порядка благодаря Пэт Брадерс. Пэт пережила в жизни несколько суровых испытаний, но не сдалась. После крайне неудачного брака она одна воспитывает двоих детей. Необычайно умная, Пэт не имела возможности завершить свое высшее образование, но сделала л^шее, что могла, для того, чтобы обеспечить своих детей. Она не опу-стила руки, а устроилась на работу, делая при этом все самым лучшим образом. Пэт не только очень умна — она принадлежит к числу тех редких людей, которые могут все, за что бы ни взялись. Она решает сложнейшие задачи и вникает в суть дела. Пэт разобралась в том, чем я занимаюсь, до такой степени, что теперь знает ход операции при удалении полушария мозга. Однажды, войдя в кабинет, я застал ее за разговором с роди-телем больного ребенка. Она объясняла ему суть гемисферэктомии. — Правильно, вот теперь вы поняли главное, — сказала она очень профессиональным тоном. — Стволовая часть мозга — словно кабель, по которому поступает электрический ток из генератора.

Медленно и тщательно, не используя при этом профессиональных терминов, Пэт провела человека через каждую фазу хирургической операции. Думаю, что она даже позвала бы Кэ-рол Джеймс, мою ассистенку, если бы сама не знала ответов на вопросы обеспокоенного родителя. Я улыбнулся ей, помахал рукой и продолжил свой путь. Она не нуждалась в моей помощи. «Дорогой Господь, — подумал я, — как я благодарен Тебе за Пэт! Как я вообще без нее справлялся?» Когда она говорит с людьми, мне почти не приходится подходить к телефону и кому-то что-то объяснять. Сейчас мой кабинет один из самых посещаемых, Пэт Брадерс выдержива-ет бомбардировку с пятидесяти разных направлений и сохраняет самообладание. И последнее. Пэт очень верная. Мне нечего беспокоиться о том, что и кому она говорит, или следить за каждым словом, опасаясь, что она кому-то передаст мои слова. Работать с верным секретарем чрезвычайно приятно. Я счи-таю, что верность — выдающаяся черта характера, которая необходима каждому, кто намерен отдавать себя людям.

*

Кэрол Джеймс. Она проработала в клинике Хопкинса более двадцати лет. Эта хорошенькая, невысокая длинноволосая блондинка — самый скромный человек, которого я знаю. Кэрол Джеймс — одна из трех моих ассистенток, хотя во всем нейрохирургическом отделении она — старший ассистент. Другие две ассистентки, Ким Клейн и Дана Фоер, еще нович-ки, но и они быстро осваивают дело и работают отлично. Они молоды, талантливы, обе хорошенькие, и поэтому некоторые к ним относятся как к «ангелочкам Бена», вспоминая старое телешоу «Ангелочки Чарли». Кэрол Джеймс знает меня лучше, чем кто-либо другой в мире (конечно, кроме мамы и жены). И это понятно, ведь она проводит со мной больше времени, чем любой другой. Кэрол понимает ход моих мыслей. Когда я занят в операционной в

течение двенадцати часов или мне нужно уехать, или больному стало хуже, она точно знает, что делать. Честно говоря, она знает, как бы я отреагировал и как бы поступил в различных обстоятельствах. Когда мы вместе, например, разговариваем с пациентом, ча-сто происходит так: Бен: Возможно, причина в том, что не была принята во внимание… гм… Кэрол: Не была учтена обстановка в семье. Или когда мы оба выходим из кабинета, она может сказать: «Не говорите, я и так точно знаю, что у вас на уме». Несколько раз я проверял ее: «Тогда скажи, что». Она и правда знала. Теперь я ей верю, когда она так говорит. Кэрол — человек, сосредоточенный на других людях, она находит время, чтобы поговорить с каждым пациентом. У меня нет возможности проводить много времени со своими больными, разъяснять последствия и результаты сложных операций, предупреждать о риске. Кэрол же будет бесконечно сидеть с семьями, объясняя все за и против, укрепляя их уверенность, отвечая на все вопросы. Она чувствует, как обращаться с каж-дым конкретным человеком. Иногда она рисует диаграммы или приносит кукол, чтобы что-то растолковать наглядно, или показывает настоящий шунт, чтобы они поняли, как он действует. К тому же, Кэрол читает мою электронную почту. Я доверяю ей написание ответов на большинство писем, потому что она в любом случае знает, что я бы ответил. Хотя я читаю приказы, которые она приносит мне на подпись, мне редко приходится вносить в них даже малейшие изменения. Она, не задумыва-ясь, без запинки отвечает на звонки пациентов; самостоятельно решает, соответствуют ли их случаи нашему профилю или кто-то другой должен заняться ими. Она исследует ткани, опи-сывает рентгеновские снимки, затем все это показывает мне со своим видением и рекомендациями. А что бы я делал без Кэрол Джеймс в операционной?! Если мне приходится выйти, она сохраняет порядок среди стажеров

и следит, чтобы они не сделали ничего неуместного, потому что знает в совершенстве, как и что я делаю. Доходит до того, что (и мне это очень нравится!) люди, которым что-то от меня нужно, идут прямо к Кэрол, так как она чаще бывает на месте. Это высвобождает мое время для вещей, связанных непосред-ственно с операциями. Когда в детскую нейрохирургию приходят стажеры, она сра-зу же и без труда завоевывает их уважение. Кэрол так хорошо управляется со стажерами, что они ее любят. Она печется о них, как мать, несмотря на то, что не проходит на эту роль по возрасту. В определенном смысле Кэрол — наставница для других моих помощников. Благодаря ей за последние два года должность помощника врача стала известна общественности и об-рела более высокий статус. Она также активно участвует в различных программах и конференциях. Когда мне приходится писать статью, Кэрол собирает и исследует материал. В 1989 году под моим руководством пять студентов выполнили клинические проекты. По сути, эти студенты были ее. Она показывала им, как найти информацию в библиотеке и в отделе медицинских записей, и отсылала к зна-чимым изданиям и исследованиям, которые имели отношение к их проектам. Именно благодаря Кэрол я делаю вдвое больше, чем мог бы. И она так трудится, не жалуясь и не ворча. Этот верный сво-ему делу человек приходит на работу каждое утро примерно к семи часам. Она задерживается каждый вечер на столько, на сколько задерживаюсь я, как бы долго это ни было. Я редко ухожу раньше семи вечера, а иногда работаю до 11 ночи, и она тоже работает. Нет сомнений в том, что я не смог бы обойтись без нее. Я чувствую Божье благословение в том, что такой человек, как Кэрол, трудится со мной. Как я уже упоминал, я человек мягкосердечный, и людям ни-чего не стоит мной воспользоваться. Кэрол не позволяет этого делать. Она называет себя «противной женщиной», хотя на самом деле она не противная. Просто Кэрол практичнее меня

Поясняя важность роли Кэрол Джеймс, скажу, что она — еще один выдающийся пример того, как быть посвященным своему делу и трудиться наилучшим образом.

*

Когда я был младшим стажером, в клинику Хопкинса устроилась младшая медицинская сестра Мэри Кей Коновер. (Младшие медицинские сестры вышли за пределы своей учебной программы и берут дополнительные медицинские курсы. Они могут назначать лекарства, что ставит их где-то между врачом и медсестрой, примерно на ступень помощника врача.) Только что окончив школу медицинских сестер, Мэри Кей жадно училась всему. И оставшуюся часть жизни она плани-ровала работать именно в области нейрохирургии. Она жадно ищет знаний и впитывает их, как губка. Мэри Кей пришла, когда у нас было до сотни пациентов одновременно. Через несколько недель она полностью овладела ролью, которую мы ей поручили. Бывали дни, когда в больничных палатах никого из персонала, кроме Мэри Кей и меня, не было. Тем не менее мы достигли такой производительности и научились так слаженно работать, что к полудню вся «чер-новая» работа была уже сделана (такая как выписка анализов, работа в лаборатории, подготовка больных к операции на следующий день). Она до сих пор по-прежнему усердно трудится у нас, все еще подавая пример совершенства. Мэри Кей — бесценный человек для нашего отделения! Однажды меня срочно вызвали в операционную, и я оставался там несколько часов. Я не мог выполнять «черновую» работу, которая накопилась за день. Меня это очень волновало. Был поздний вечер, когда я вышел из операционной. Но я зря беспокоился: Мэри Кей не только все сделала, но даже сообщила вновь поступившим пациентам, с которыми нужно было работать, что я буду поздно. Несмотря на то, что дома у нее тоже есть дела, она не покидала клинику, пока

невыполнила все до мелочей. И я мог быть полностью уверен, что. когда выйду из операционной, на меня не свалится не-подъемная недоделанная работа. И еще: в тот день. зная, что у меня не будет времени поесть, она оставила для меня шоко-ладный батончик, чтобы я перекусил на бегу. Разве такая предусмотрительность не есть самоотдача? Кэролин Чилдс в 1987 году была старшей операционной сестрой. Тогда мы оперировали сиамских близнецов Биндеров. Мало кто из людей, напрямую не связанных с этим историче-ским событием, понимает всю ценность работы Кэролин. Она из тех высокоорганизованных людей, которые всегда пытаются предвидеть, что нам может понадобиться как для самых рутинных случаев, так и для самых необычных. Когда клиника Хопкинса согласилась разделить близнецов Биндеров, наша команда из семидесяти человек готовилась к этой операции пять месяцев. Среди прочих своих обязанностей Кэролин отвечала за составление инструкций для опери-рующего персонала. Каждый точно знал, что именно будет де-лать в ходе операции и какой инструмент должен у него быть наготове. Чтобы привести пример таланта и посвященности этой женщины, вот краткое изложение одного нашего разговора. — Бен, — сказала она, — мне нужно знать, какие инструменты тебе понадобятся. Затем Кэролин начала быстро без остановки задавать вопросы о том, что ей необходимо знать о приближающейся 24-ча- совой операции. Я не был в состоянии охватить весь список за три минуты; но мне не пришлось беспокоиться, потому что она справилась сама. — Никто не знает точно, как готовиться, но мы же не собираемся быть застигнутыми врасплох. — сказала Кэролин. — Раз уж это никогда не делалось, нам все придется разрабатывать самим. Бен, мы с тобой должны продумать весь процесс.

Я внутренне застонал, не понимая ее. — Вот как я бы хотела это сделать. Бен, ты ляжешь, закро-ешь глаза, расслабишься и мысленно прокрутишь всю операцию. По мере продвижения ты будешь говорить мне, что тебе понадобится. Мы назначили время для этой «визуализации» через несколько дней. Кэролин сидела на стуле в противоположной части комнаты с ручкой и блокнотом в руке с таким видом, с каким, наверное, психиатры проводят свои сеансы. Так я тогда подумал. — Хорошо, — подсказала она, — сейчас мы все вошли в операционную, и… — И головы подготовлены, а операционное поле обложено простыней, — сказал я. — Скальпель. Биполярный. Распатор. По мере того, как я представлял себе каждый этап операции, я описывал ее. В течение следующих двух или трех часов я называл различные инструменты, которые были мне нужны в ходе операции. — Костные кусачки. Ножницы Метценбаума. Кюретка. Отсос. Это упражнение помогло мне более ли менее успокоиться по поводу предстоящей операции, и я смог назвать ей все, что нам должно было понадобиться. Кэролин Чилдс не ограничивает себя операционной, потому что она просто неоценима и в отделении интенсивной терапии, и в больничных палатах, и в поликлинике. Профессионалы, подобные Кэролин Чилдс, — это люди, которые находятся на передовой, но их часто не замечают. Ино-гда я называю медицинских сестер «пехотой», потому что без них мы не смогли бы вести войну с болезнями. В сущности, все мои коллеги — это виртуозы в своей специальности, иначе они бы не удержались на своих местах. Это «не-заметные» люди, которых далеко не все и далеко не так высоко ценят, как они того заслуживают. Это такое содружество людей, которое сделало возможной мою работу в клинике Хопкинса. 99

ГЛАВА 7. РОДИТЕЛИ И ПАЦИЕНТЫ

Имейте веру Божию, ибо… если кто скажет горе сей: „поднимись и ввергнись в море”, и не усомнит-ся в сердце своем, но поверит, что сбудется по сло-вам его, — будет ему, что ни скажет… Всё, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите. (Мк. 11:23,24) Иногда мне приходилось разговаривать с людьми, которые считают, что врачи только и делают, что отдают себя и никогда ничего не получают от других. Это совершенно не так. Чем дольше я работаю, тем больше понимаю, как много я получаю от тех, кому помогаю. Сам процесс ухода за больными, готовность выслушать их переживания связывает врачей и пациентов и преподает ценные уроки. Сразу мне вспоминаются две семьи. Во-первых, семья Тхомья из Таиланда, чья история больше касается матери, чем пациента. У почти годовалой Буа была аномалия сосудистой системы, которая охватила большую часть мозга от затылка к передней части и распространилась даже на лицо. Постоянные носовые кровотечения могли привести к серьезной потере крови и даже смерти.

После того как попытки тайских хирургов помочь Буа провалились, в 1987 году Таня Тхомья решила привезти своего ребенка в Соединенные Штаты. Один из тайских врачей, который лечил Буа, прошел курс анестезиологии в клинике Хопкинса и, конечно, знал, что мы проводили множество довольно смелых операций. Благодаря своему знакомству с Марком Роджерсом (напомню — главным анестезиологом нашей клиники) он помог семье поместить в нашу больницу Буа. Мы немедленно установили степень этой невероятной сосудистой аномалии. И потратили немало времени на поиски решения, которое позволило бы поправить состояние девочки. Я планировал «прямую атаку». Но во время операции, как только я сделал трепанационное отверстие в черепе, открылось такое ужасное кровотечение, я даже не знал, смогу ли его остановить. Наконец мне это удалось, но стало совершенно ясно, что следовать первоначальному плану невозможно: девочка истечет кровью, прежде чем я проведу какую-либо коррекцию. Доктор Джерард Дебрун, известный нейрорадиолог-изобре- татель, к тому времени уже разработал несколько технологий блокирования и исправления сосудистых аномалий с помощью баллонов, клея и других веществ, которые вводятся в артерии. Используя результаты его передовой технологии, наша команда разработала план. Мы введем в аномалию маленькие вызывающие образование сгустков колечки с металлическим налетом. Они заставят тромбоциты прилипнуть друг к другу и образовать кровяные сгустки. Мы рассудили, что, если достаточное количество таких тромбообразующих колец попадет в нужный участок аномалии, вся она блокируется сгустками. Мы работали шесть часов. В ходе операции мы ввели более сотни колец. Насколько я мог видеть, они сделали свою рабо-ту. Носовые кровотечения у Буа прекратились. Миссис Тхомья отвезла свою малышку обратно в Таиланд. Более года дела у Буа шли хорошо, она нормально развива-лась. Но потом кровотечения начались опять.

Мать срочно обратилась в клинику Хопкинса, и мы снова обследовали маленькую Буа. Ужасное вернулось, образуя но-вые каналы аномальных сосудов. «Сделаем все, что сможем», — сказал я встревоженной матери. Она не стала много говорить, но облегчение на ее лице сказа-ло мне, как сильно она боялась услышать от меня: «Мне очень жаль, но мы больше ничего не можем сделать». В общей сложности мы сделали Буа четыре операции, все они были направлены на блокировку больных сосудов. Во время последней операции я добрался до самого крупного ка-нала, который надо было «заклеить». Выйдя взглянуть, как там миссис Тхомья, я сказал ей: «Мы не можем быть уверены, но похоже, что на этот раз мы победим». Миссис Тхомья терпеливо оставалась в больнице рядом с дочерью в течение суток, посвящая каждую минуту своему ребенку. Несмотря на крайнюю усталость, которая читалась в ее глазах, она улыбнулась. И прошептала: «Спасибо». В соответствии с обычной схемой лечения Буа отправилась в бокс интенсивной терапии. Лишь через несколько часов у Буа случился приступ, за которым последовал другой, а затем еще и еще. Некоторое время у нее сохранялось кислородное голо-дание. После такой серии приступов Буа уже не восстановилась. Она была жива, но всего лишь тихо лежала и водила глазами. Для всей клиники это стало одним из печальных поражений. Мы были подавлены несколько дней. Я решился рассказать эту историю ради матери Буа. За мно-гие годы я встречал очень и очень посвященных родителей, но ни один не сравнится с этой женщиной. Мать не отходила от ребенка на протяжении всего испытания. Она отдала дочери все самое лучшее — всю себя. Превосходя то, что мы называем явным посвящением, она установила какое-то подсознательное единство с маленькой Буа, чего я больше никогда не видел ни в одном родителе. Миссис Тхомья досконально знала свою дочь. Это

невозможно понять даже приблизительно. Словно у них была внутренняя мистическая связь. Например, она точно знала, когда у ее девочки должна была открыться рвота, когда она чувствовала себя хорошо, а когда плохо. Когда миссис Тхомья привезла дочь в Америку во второй раз, Буа жила в больнице шесть месяцев. Мать все время оставалась у ее постели. «Это мой ребенок», — говорила она твер-до. Для нее это было тем самым единственным мотивом, которого было достаточно. Они были из Таиланда и не имели медицинской страховки в США. Это означало, что они оплачивали огромные счета из собственного кармана. Семья Тхомья была состоятельной, пока у Буа не начались проблемы. Они стали бедняками к тому времени, когда ее лечение было окончено. Несмотря на это, миссис Тхомья отказывалась сдаваться. И ее муж, и она сама были готовы потратить все свои сбережения ради ребенка. Что касается посвященности, не думаю, что когда-либо ви-дел менее эгоистичную или более внимательную мать. Она находилась вдали от мужа, вдали от остальных своих детей и своего большого дома. Однажды она сказала о других своих детях, по которым сильно скучала: «У них есть отец, дедушки и бабушки. У Буа здесь нет никого, кроме меня. Я должна быть с ней». Месяц за месяцем, что бы ни потребовалось, миссис Тхомья делала все без малейшего колебания или жалобы. Я чувствовал глубокую боль за эту женщину и ее семью, видя, что их средства заканчиваются. Много раз я думал о том, как бы хотелось поддержать их финансово. Хотя и я помогал им сколько мог, и больница оплатила некоторые расходы, стоимость жизни в Америке, дорогое обору-дование, лекарства и операционные материалы сделали окончательный счет астрономическим. Но, снова и снова повторю, любовь миссис Тхомья к своему ребенку — ребенку, который скорее всего не выживет, а если выживет, будет очень сущест-венно отставать в развитии, — никогда не ослабевала.

Когда казалось, что все идет хорошо, я был в восторге; когда неважно, я чувствовал себя опустошенным. Однако на протяжении всех полных переживаний месяцев миссис Тхомья оставалась приветливой и сохраняла оптимизм. «Единственное, что мы можем — стараться изо всех сил, — сказала она мне. — Это все. чего Бог хочет от нас. не так ли?» Даже сейчас миссис Тхомья поддерживает со мной связь. В начале 1990 года она прислала фотографию своего новоро-жденного малыша. Эта необыкновенная женщина продолжает жить и отдавать себя семье и Буа. Мать будет заботиться о сво-ем отстающем в развитии ребенке до самой смерти. Никто не может дать детям больше, чем дала миссис Тхомья. Вторая семья, которую я вспоминаю, это Пиланты. Нейл и Кэрол Пилант хотели сына больше всего на свете. Будучи посвященными христианами, они неотступно молились Богу, чтобы Он послал им ребенка. Наконец Господь благословил их сыном, и они дали ему имя Кристофер. С раннего детства Кристофер любил истории об Иисусе и других библейских героях. С того времени, как мальчик научился складывать слова в предложения, он цитировал на па-мять библейские тексты. Казалось, это история про идеаль-ную семью, но так продлилось не долго. Пришла беда. Когда Кристоферу было четыре, он начал качаться и споты-каться при ходьбе. Потом его родители заметили другие от-клонения: начались проблемы с выделениями, дошло до пено-образования изо рта. Развилось двойное зрение. Его впервые обследовали доктора в Атланте, где жил Кристофер. Они сочли, что у него, вероятно, энцефалит или другая форма воспаления мозга. После подробного обследования родители обратились в больницу при университете в Эмори, где специалисты пришли к заключению, что у Кристофера злокачественная опухоль стволовой части мозга. Я говорю «пришли к заключению», потому что, хотя врачи и провели компьютерную аксиальную томографию, они даже не смогли увидеть мозговой ствол. Было видно только ужасное

патологическое изменение, которое выглядело как злокачест-венное новообразование. — Состояние неоперабельное, — сказал один из врачей Ней-лу и Кэрол Пилант. — Что вы хотите этим сказать? — спросил Нейл, хотя ответ, вероятно, уже знал. — Мой вам совет: забирайте сына домой. Создайте ему мак-симальный комфорт и ждите. — Ждать? Ждать, когда он умрет? — Боюсь, что так. — Нет! — сказал Нейл Пилант. — Бог может исцелить нашего сына. — Вы не понимаете, — настаивал доктор. — Он, ну… он не может прожить дольше… — Мне дела нет до диагноза, — твердо сказал Нейл. — Этого ребенка нам дал Бог. Я готов поверить, что Он его исцелит. После Эмори Пиланты возили маленького Кристофера в несколько медицинских центров, и везде ставили тот же самый диагноз. «Просто сделайте для него все самое лучшее, — сове-товали они. — Пусть мальчик умрет в домашней обстановке». Кэрол и Нейл не желали принимать этот приговор. Они свя-зывались с религиозными деятелями, практикующими исце-ления. Всякому, о ком они слышали как о христианском цели-теле, они писали, звонили или встречались с ним. Между тем Кристофер продолжал таять. В клинику Хопкинса они приехали в конце 1984 года. — Я чувствую, что меня к вам направили свыше, — сказал мне Нейл с мягким южным акцентом. — Мы молились, чтобы Бог показал нам нейрохирурга-христианина, который поможет нашему мальчику. (Раньше они обо мне ничего не слышали.) Кристофер лежал на носилках, едва дыша, и малейшие движения давались ему с трудом. Он был бледным светловолосым ребенком, худеньким, словно скелет; его глаза косили. Он выглядел так жалко.

— Вот рентгеновские снимки, — сказал Нейл, подавая мне конверт. — Мы привезли их с собой. Я взял снимки, посмотрел их на свет и сказал: — Выглядит, как диффузная опухоль мозгового ствола. — Я сделал долгую паузу, чтобы посмотреть на родителей. — При диффузной опухоли мозга операция бесполезна. Мне очень жаль, но здесь я не могу вам помочь. — Доктор Карсон, — сказал Нейл, - мы знаем, что Господь обязательно исцелит нашего сына. Мы приехали в клинику Хопкинса после многих молитв, потому что почувствовали: если приедем сюда с сыном, то найдем здесь христианина — хирурга, который поможет Кристоферу. И когда мы узнали, что вы христианин, то поняли, что приехали правильно. — Мы верим — исцеление обязательно произойдет, — добавила Кэрол, которая, как я успел понять, говорила мало. Ее не-громкий голос только подчеркнул силу ее убежденности. Говоря откровенно, их отношение меня поразило. Ни до, ни после я не встречал родителей, которые были бы так искренне уверены в исцелении своего ребенка. И хотя я не мог дать им ни единого лучика надежды, мне захотелось что-нибудь для них сделать. Наконец я сказал: — Вот как мы поступим. Я как минимум покажу снимки ра-диологам. Может быть, они увидят что-то, чего я не вижу. — Что угодно, доктор Карсон, — ответил Нейл. — Я знаю, что Бог будет вас использовать. Радиологи изучили снимки и сказали: «Выглядит, как диффузная опухоль ствола мозга». — Я вот думаю, нельзя ли еще сделать сканирование. Может, магнитно-резонансное обследование? Чтобы выяснить, не мо-жет ли это быть что-то другое, не диффузная опухоль. Коллега пожал плечами. — Ладно. Почему бы и нет? Мы обследовали Кристофера на магнитно-резонансном то-мографе. Но и тогда снимки не показали ничего, что бы

выглядело иначе, чем диффузная опухоль ствола головного мозга. И я это однозначно сказал родителям. — Но, доктор Карсон, Господь намерен исцелить его, и Он хочет использовать вас в этом деле. — Не представляю, как Бог собирается это сделать, — ска-зал я, стараясь быть честным, но не причинить родителям еще большей боли. — Я не нахожу ничего, что мог бы вам предложить. Пожалуйста, постарайтесь принять то, что подтверждает каждый проведенный нами тест: опухоль неоперабельна. — Пожалуйста, доктор, вы можете сделать что-то еще, — настаивал Нейл. — Я уверен, что Бог через вас исцелит моего сына. Не могу вспомнить остальную часть нашего разговора, но я чувствовал все большее давление и все меньшую уверенность. — Восхищаюсь вашей верой, но ничего не могу сделать. — Бог исцелит нашего ребенка. У нас нет в этом сомнений. Это произойдет, мы знаем. Никакой притворной бравады, никакого крика. Нейл Пи-лант говорил тихо и с непоколебимой убежденностью. — Ладно! — сказал я. — Дайте подумать. Отчасти я начал уступать Нейлу Пиланту, но нечто большее подтолкнуло меня решиться на это дело. И это «что-то» я уви-дел в непоколебимой вере матери и отца. — Вот что я вам ска-жу. Вы проделали такой долгий путь. Я сделаю биопсию этого пораженного участка. Мы точно установим тип опухоли. По-сле этого мы, возможно, назначим радиолечение или химиотерапию, чтобы продлить жизнь вашему сыну. — Просто делайте то, что сочтете нужным… — Пожалуйста, поймите следующее: если Кристофер прой-дет через операцию, он будет жить, однако это не будет та жизнь, которую я называю качественной. Но, кажется, вам хочется хоть какого-то существования для вашего сына. Вы именно это имеете в виду? Чего вы ему желаете? Будь что бу-дет, лишь бы он оставался физически с вами?

— Да. Мы хотим, чтобы вы попробовали все, что можете, — сказал Нейл. — Потому что знаем, как только вы отвезете Кри-са в операционную, Господь Сам исцелит его через вас. — Что ж, в таком случае, коль скоро вы понимаете, каков мо-жет быть худший из возможных исходов, я возьму биопсию. Я ни на что не надеялся. Просто хотел, чтобы они поскорее отправились обратно домой, и на этом успокоиться. Примерно через день я отвез Кристофера в операционную. Когда отодви-нул мозжечок, чтобы добраться до ствола мозга, я увидел не что иное, как ужасное серое поражение, похожее на злокачественную опухоль. Я взял образец — мы его называем «замороженный срез» — и послал его в лабораторию. Уже через несколько минут патолог передал предварительный отчет: чистой воды астроци-тома (в высшей степени злокачественная опухоль мозга). — Раз уж мы все равно здесь, — сказал я, — давайте уберем ее, насколько сможем. Постараемся убрать как можно больше. Я начал удалять опухоль. Через некоторое время показались жизненно важные структуры, краниальные нервы и крупные кровеносные сосуды. «Пора остановиться», — сказал я. Опасность заключалась в том, что если бы я продолжил, я бы мог задеть здоровые волокна ствола мозга, что еще больше повредило бы Кристоферу, а не хотел добавлять ему проблем. Закрыв рану, я немедленно отправился к Пилантам. Мне было и грустно, и неловко. Я повторил уже ранее сказанное, потому что не знал, что еще можно добавить. Они были так уверены, что я смогу удалить эту опухоль. После того как я объяснил, что обнаружил, я сказал: — Послушайте, я не знаю, почему у вашего сына эта страшная опухоль. Ее нельзя удалить. Возможно, ваш сын уже выполнил свою миссию. Только Бог знает начало и конец. Может быть, вам не следует задаваться вопросом о причинах. — Благодарю вас, доктор Карсон. Я знаю — вы искренни, — сказал Нейл. — Но Бог исцелит нашего сына, я просто это знаю. — Ваша вера достойна восхищения, — произнес я, не дове-ряя им. Ни тени сомнения не было на их лицах.

«Религиозные фанатики, — подумал я, уходя. — Они упор-но не хотят понять правды, но, думаю, скоро они с ней столк-нутся». Я действительно думал, что Кристофер будет и дальше угасать и, вероятно, умрет в больнице. Однако Крису стало лучше, и никто не удивлялся этому больше, чем я. Он оживился, оба глаза стали фокусировать-ся и смотреть в одном направлении, проблемы с выделениями исчезли. Ребенок стал больше двигаться в кроватке. — Что происходит? — спрашивал я себя, будучи не в силах поверить в то, какие огромные изменения произошли у мальчика. Я повернулся к медсестре и сказал: «Давайте сделаем еще одно сканирование». Мы сделали компьютерную аксиальную и магнитно-резонансную томографии. Я все еще видел большую массу ужасной опухоли в области мозгового ствола. Однако, рассмотрев снимки внимательно, я разглядел тонкую ленточку здоровой ткани в одном из уг-лов. Может ли быть так, что опухоль находится вне мозгового ствола? И что она выдавливает его вверх? До операции опухоли было так много, что я даже не мог ви-деть ствола мозга. Возможно, опухоль начала разрушаться, и теперь ствол стал виден? Я знал только один способ выяснить это. — Вскроем еще раз, — сказал я родителям. — Слава Богу, — произнес Нейл так тихо, что я едва это услышал. Глаза Кэрол наполнились слезами. — О, спасибо вам, спасибо, — сказала она. В операционной, вдохновленный уверенностью, которую вселила в меня та самая полоска ткани мозгового ствола, я начал отсасывать опухолевую ткань. Я обнаружил огромное множество карманов этой массы. Она втиснулась во все возможные щели и изгибы. Наконец я увидел мозговой ствол. — Вот он! — сказал я вслух. К моему восторгу, я обнаружил, что это оказался действительно он. И он был невредим! Он выглядел почти плоским, но как только я удалил опухоль,

он встал на место. Продолжая работать, я не верил тому, что видел. В течение следующих пяти недель мальчик поправлялся. Между тем нейроонкологи и радиологи-терапевты, разумеется, тоже получили отчет патолога об этой астроцитоме. Вполне понятно, что они относились к ней как к крайне зло-качественной опухоли. «Ясно, что нам нужно назначить это-му пациенту радиолечение или химиотерапию. Или то и дру-гое», — сказали они мне. Я все объяснил Нейлу и Кэрол. — Это обычная медицинская процедура. — Нет, — сказал Нейл. — Я против, - произнесла Кэрол. — Господь исцелил нашего сына! Кристофер здоров и не нуждается ни в химиотерапии, ни в радиолечении. — Готов вас слушать, — сказал я. — Как вам хорошо известно, я никогда не зашел бы так далеко, если бы вы не настаивали. — Требовали, — поправил Нейл с улыбкой. Через несколько дней Кристофер покинул больницу. Он сам шагал к машине почти так же, как ходит любой ребенок в че-тыре года. Несколько месяцев спустя один из нейроонкологов сказал мне: — Ты, может быть, не поймешь, что со мной произошло, Бен. Знаешь, я долго был атеистом. Или, возможно, просто не видел необходимости в Боге. Но случай с Кристофером Пи-лантом изменил мое мышление. Вера этих людей и ее последствия сильно на меня повлияли. Его слова тронули меня так же сильно, как и его честность, с которой он в этом признался. — Не понимаю, в чем заключалось это глубокое влияние? — сказал я. — В религии что-то есть, — ответил он. — Нечто большее, чем мы представляем. Если честно, этот случай превратил меня в верующего человека. но

*

Кроме моего коллеги, который открыл для себя Бога, был еще один человек, глубоко тронутый этой особенной историей Кристофера Пиланта. Это я. До того случая я считал себя хри-стианским врачом. Я молился и постоянно ходил в церковь. Бог присутствовал в моей жизни, без сомнения. Но я был отлично подготовлен, достаточно умен и знал, что имею особые способности. Все вместе означало, что я в глубине души верил: если кто-то и может что-то, так это я. Разве мама не повторяла мне много раз: «Бенни, ты можешь все, что могут они, но мо-жешь это лучше»? Из-за этих слов, которые я слышал с детства, и из-за моего образования и подготовленности я чувствовал себя слишком уверенно, может быть, даже немного самонадеянно. Было так, словно я молился Богу о помощи, но либо не ожидал ее и не це-нил, когда получал, либо подсознательно отрицал Божествен-ное вмешательство. Однако после случая с семьей Пилантов я стал смотреть на вещи иначе. Я понимал, что я способный и квалифицированный, но признал, что Бог играет огромную роль в моей жизни. С тех самых пор и впредь у меня сохраняется всепоглощающее чувство, что, если я позволю Богу, Он сыграет важную роль и в моей карьере. Хотя, возможно, подобный опыт будет многим непонятен, для меня это стало откровением. Сегодня, шесть лет спустя, Кристофер здоров. Большинство удивительных случаев, которые я описываю в книге «Золотые руки», произошли уже после истории с Пилантами. ш

ГЛАВА 8. НЕ БОЙСЯ РИСКОВАТЬ!

Пусть не задохнутся молодые души, Прежде чем успеют совершить Необычайные дела и презрят свою гордыню… Вэчел Линдсей Иногда самоотдача и способность мыслить широко требуют риска. Это, разумеется, справедливо и в сфере моей деятельности. Думаю, риск — это готовность делать то, что на мой взгляд верно, даже если результат не гарантирован. Я часто, как многие считают, иду на неоправданный риск. И делаю это, чтобы дать умирающему человеку возможность остаться в живых. В этой главе я хочу рассказать о трех людях, чьи ситуации были в высшей степени рискованными. Мнения насчет того, что следовало с ними делать, были очень противоречивыми. Но мы все равно их оперировали. Во-первых, это младенец по имени Дасти Филипс. Дасти приехал к нам в 1985 году из Западной Вирджинии с примитивной нейроэктодермальной опухолью. Это опухоль с высокой степенью злокачественности. Она образо-валась на одном из полушарий мозга мальчика. Подобные опухоли растут крайне быстро и обычно смертельны для больного.

Нейрохирурги Западной Вирджинии взяли биопсию, затем пролечили ребенка несколькими курсами химиотерапии, и все-таки опухоль продолжала увеличиваться. Когда биопсия или частичное иссечение сделаны и опухоль определена как агрессивная и злокачественная, врачи лечат ее химиотерапией. Если опухоль не уменьшается, докторам, как правило, приходится сообщать родственникам: «Мы сделали все, что возможно. Теперь просто создайте пациенту хорошие условия». «Создайте пациенту хорошие условия», конечно, означает, что врачи ожидают его скорой смерти. Они исчерпали все из-вестные им средства, но ничто не привело к улучшению. Последний совет, который они дали родителям Дасти. не особо их обнадеживая, звучал так: «Попробуйте обратиться в клинику Джонса Хопкинса. Если есть еще возможность что-то сделать, там именно те люди, которые смогут. Они делают кое-какие новые операции». Это были слова надежды, столь нужные этой семье. Родители привезли младенца в нашу клинику. Обследуя Дасти Фи-липса, я полностью согласился с диагнозом, поставленным врачами Западной Вирджинии. — Однако. — сказал я родителям. — у вашего сына есть небольшая надежда. Совсем небольшая, но все-таки… — Пожалуйста, доктор Карсон, — сказал отец мальчика. Пи-тер Филипс. — Если вы можете хоть что-то сделать, чтобы по-мочь ему, пожалуйста, попытайтесь. Я долго тихо беседовал с родителями, не желая давать лож-ных надежд. Когда я объяснял, что могу сделать, то хотел, что-бы они поняли: мы идем на серьезный риск. — Можно попробовать сделать большую резекцию части опухоли. — Дасти тогда было около года. — Чем дольше мы ждем, тем выше риск. Прежде чем они решились, я сказал им: — Велика вероятность большого и даже смертельного кровотечения. Кроме того, организм сильно ослаблен

химиотерапией и не может успешно бороться с инфекцией. Возможны и неврологические осложнения. — Что это значит? — спросила миссис Филипс. — Паралич. Высока вероятность частичного или даже полного паралича. И есть опасность сенсорных изменений. Понимаете, это может привести к потере зрения или изменениям личности. Он даже может впасть в кому. — Мы хотим сделать все, что возможно, — сказал отец, встревоженный, озадаченный, но желающий своему ребенку лучшего. Миссис Филипс посмотрела мне прямо в глаза и спросила: — А что произойдет, если вы не сделаете операцию? Если вы не рискнете? Когда она это говорила, я ясно вспомнил слова доктора Та-рена. Я почти услышал его голос: «Несомненно, это опасная операция. Но взгляните на альтернативу, если мы ничего не предпримем». Глядя на женщину, я повторил эти слова. Муж медленно кивнул. Жена сказала: «Тогда сделайте это». Обширная патология Дасти захватила большую часть полушария. К тому времени я уже сделал несколько операций по удалению полушария и считал, что нам следует сделать суб-тотальную гемисферэктомию (удалить чуть меньше половины головного мозга). Очень немногие хирурги решаются на такие эксперименты. Я знал это, но на тот момент у меня уже были успешные операции такого характера. Я сделал лишь несколько, но не потерпел ни одной неудачи. Теперь я собирался удалить все части мозга, задетые опухолью. Это мы и сделали, включая удаление твердой мозговой обо-лочки. Затем онкологи пролечили ребенка еще одним курсом химиотерапии, используя сочетание медикаментов, которое разработала наша группа. Опухоль никогда больше не вернулась. С Дасти мы пошли на риск, который я заранее объяснил его родителям. Мы старались изо всех сил. Результаты настолько нас вдохновили, что в следующий раз, когда к нам поступил ребенок с такой же болезнью, мы согласились на операцию уже

без колебаний. Мы были уверены, что сможем применить знания и опыт, которые приобрели в ходе радикальной резекции мозга Дасти.

*

Следующая история — о Дэвиде Трутмане. Я включил сюда его случай, потому что медицинский персонал не хотел сдаваться в борьбе за него. Это яркий пример проявления способности широко мыслить и отдавать самое лучшее. Все, кто участвовал в борьбе, готовы были пойти на любой риск. Хи-рург, который первым оперировал Дэвида, и нейроонколог продолжали пробовать все. Мы трое знали, что у мальчика самый плохой прогноз. Состояние Дэвида ухудшалось, но он тоже был твердо намерен бороться за свою жизнь. У него диа-гностировали первичную опухоль мозгового ствола. Другой нейрохирург клиники Хопкинса назначил Дэвиду курс лучевой терапии. Поскольку опухоль продолжала расти, через два года он перевел мальчика на химиотерапию. Он надеялся, что по крайней мере это поставит опухоль под контроль. В 1988 году Дэвиду стало так плохо, что нам приходилось постоянно увеличивать ему дозу лекарств. Но опухоль все-таки росла. Я вряд ли найду слова, чтобы описать, как выглядел Дэ-вид Трутман, когда я увидел его в 1988 году. Ему был 21 год. В прошлом — активный человек, работал механиком. Но все изменилось, когда в 1984 году ему поставили диагноз. Из-за лекарств и химиотерапии его тело было слабым и обрюзгшим, и передвигался он только в инвалидном кресле. Мы с его врачом и другими нейроонкологами пришли к вы-воду, что патология, которую мы много раз рассматривали на магнитно-резонансных томограммах, явно прорастала в ствол головного мозга13. 13 Можно проиллюстрировать опухоль мозгового ствола смешиванием красного песка с го-лубым. Когда они смешиваются, цвет становится расплывчатым, теряя свои границы. Так и опухоль проникает в мозговой сгвол. Но наше сканирование показало, что «песок не сме-шался», опухоль не стала расплывчатой. Мы видели четкие «границы» или «области». Когда такая четкость границ сохраняется, иногда стоит попытаться прооперировать больного.

— Почему бы не забраться туда вслед за ней? — спросил я после того, как мы завершили все анализы и тесты. — У тебя уже были успешные операции на мозговом ство-ле, — сказал мой коллега. — Пациенты выжили. Так что я согласен. — По крайней мере, есть надежда вытащить опухоль оттуда без полного разрушения мозга пациента, — сказал кто-то еще. Так что мы решили вступить в борьбу. Как я и ожидал, операция оказалась трудной. Было непросто добраться до мозгового ствола Дэвида. Годы рубцевания после предыдущей операции, химиотерапия и лу-чевая терапия изменили состав тканей, превратили их в твер-дые и кровоточащие. Мы чувствовали отчетливые границы и поля тканей, ощущали, как они менялись от одной плоскости к другой. Это было похоже на попытку вкопаться в глубь огромной корзины с песком в поисках крошечной капсулы с ни-троглицерином. Вам нельзя раздраженно лопатить ее, потому что вы можете ударить по капсуле, и это приведет к взрыву и необратимым повреждениям. Наконец я извлек опухолевую ткань из мозгового ствола. Дэвид получил ударный послеоперационный курс терапии — ударный, потому что у него началось воспаление лег-ких, возникли сложности с пищеварительными органами, вспыхнула возвратная лихорадка, и даже появились осложнения с шунтом, который мы ввели. Но Дэвид не сдавался. Его мужество вдохновляло меня и всю команду. Помню, как доктор другого профиля приходил осмотреть мальчика, когда он был чуть ли не в самом тяжелом состоянии. Возможно, стараясь быть полезным и не возбуждать в Дэвиде ложных надежд, коллега сказал: — Ты никогда не сможешь снова глотать. Смирись с тем, что тебя придется всегда кормить через зонд. — Ну, вы ошибаетесь, — сказал Дэвид своим уже слабеющим голосом, но так убежденно, как только мог. — Я непременно буду снова глотать. Я буду делать все, что захочу.

Где Дэвид черпал мужество, я не знаю. Но он никогда не переставал верить в свое выздоровление. Его уверенность и нас двигала вперед. Мы знали, что не имели права сдаваться, пока Дэвид продолжает бороться. Он находился в больнице четыре месяца. Счастлив вам со-общить, что он не только может глотать, но сейчас уже ходит. Рыхлость и раздутость его тела, которые были вызваны химиотерапией, прошли. Он говорит твердым голосом. И в це-лом дела его идут неплохо. - Я не собираюсь сдаваться, — несколько раз повторял он. И я знаю - так оно и есть. История Дэвида Трутмана подтверждает мое жизненное убеждение: мыслить широко и делать как можно лучше. Пока человек имеет надежду жить полноценной жизнью, но теряет силы, стоит делать все возможное, чтобы помочь ему. В подобных случаях я верю, что риск будет оправдан, даже если это очень опасно. В конце концов, я напоминаю себе альтернативу: длительное истощение и в итоге — смерть. Конечно, в случае с Дэвидом было бы легче признать поражение, но я не мог отступить. Не мог этого сделать и его терапевт, и второй нейрохирург. — Мы обязаны попытаться, — сказал один из нас. И это предложение выразило наши общие чувства. Когда Дэвид поступил в клинику Хопкинса, он умирал. По-мочь ему было делом чести. Пока остается надежда, пусть даже самая маленькая, тогда-то (я в это верю) мы должны рискнуть и сделать все, что в наших силах, чтобы вернуть человека к полноценной жизни.

*

Третья история — о девочке по имени Амбер Кайл. Я хочу рассказать эту историю подробнее. Мне позвонили летом 1986 года. «Бен, — сказал Фил Гольдштейн, акушер из Балтимора, — мне очень нужен твой совет в одном деле. Мы наблюдаем пациентку, которая ждет девочек-близнецов. Ультра-

звуковое обследование показало, что у одной из них быстро увеличивается голова. Гидроцефалия». По словам Фила Гольдштейна, голова расширялась так стремительно, что он и его коллеги боялись преждевременных ро-дов раньше, чем малышки будут способны существовать вне утробы. «Что бы ты предложил? — спросил он. — Вмешать-ся?» «Да, — ответил я, — это единственная возможность пред-отвратить преждевременные роды. Нужно сделать операцию по облегчению состояния гидроцефалии, пока малышки еще в матке». Трудность заключалась в том, что никто прежде не делал таких операций. Но я верил, что она возможна. И Фил со мной согласился. Чтобы получить больше информации, мы поговорили с еще одним нейрохирургом, Робертом Броднером, который тогда практиковал во Флориде. Мы с Филом знали, что Броднер проводил исследования в этой области, когда жил в Филадельфии. Он изобрел особый тип шунта, который вживлял в ягнят и других животных, когда они находились в материн-ской утробе. Хотя это успешно работало, он еще никогда не применял этот метод на людях. Мы с Филом Гольдштейном полетели во Флориду и встретились с Бобом Броднером. Вместе мы разработали технологию, которую собирались испытать. Сначала я подумывал сделать это у себя в клинике Хопкинса. Однако, поскольку такая операция все-таки считалась экспериментальной, нам бы пришлось долго ждать разрешения. Времени на это у нас в данном случае не было. К счастью, сам Фил уже некоторое время работал с комитетом по этике, еще с одним комитетом на Синайском полуострове и с больницей в Балтиморе. — Мы можем сделать это? — спросил я. — Почему нет? — ответил Фил. — Уже все решено. Проведение операции в Израиле означало, что мне необходимо специальное разрешение на одну операцию и чтобы клиника Хопкинса меня подстраховала. Я поговорил с Доном

Лонгом, что сделал бы. впрочем, в любом случае. Он отреагировал точно так, как я и ожидал. — Каково твое обоснование? — задал он, можно сказать, ри-торический вопрос. Но я был подготовлен. — Если мы ничего не предпримем. — просто ответил я. — существует возможность потерять обеих девочек. Если мы что-нибудь попытаемся сделать, худшим результатом будет потеря девочки, страдающей гидроцефалией, чью головку мы и собираемся проколоть в утробе. Это означает, что, скорее всего, вторая девочка будет спасена. Вот так просто я все сказал. Если мы с Филом ничего не сделаем, обе девочки наверняка погибнут. Применив шунт, мы дадим шанс как минимум одной из них. В глубине души я, конечно, надеялся спасти обеих. — Я всегда с тобой. Считаю, это будет проявлением сострадания. Очень разумный шаг. — сказал Дон. хотя и знал, что мы сильно рискуем. (Многие искренне полагали, что неэтич-но проводить экспериментальные операции на людях. А она была именно экспериментальной.) Все мы, кто готовился спасти обеих малышек, договорились помалкивать о том. что собираемся сделать. Мы не хотели давления со стороны журналистов, которые тут же налетели бы, если бы только узнали о нашем намерении. Мои коллеги и я приступили к подготовке, а затем и к самой операции втайне. Фил Гольдштейн ввел большую полую трубку, примерно такую же, какая используется при амниоцентезе (проверке околоплодных вод). Затем он ввел другую, с целым рядом еще меньших трубок, в мозговой желудочек ребенка, страдающего гидроцефалией. Используя ультразвук, мы могли видеть все наши действия на экране. А затем все на какое-то время замерли. Эти несколько се-кунд тянулись вечно, прежде чем Фил издал глубокий вздох. Мы кивнули друг другу. На экране монитора было ясно видно, как сокращалась в размерах голова. — Это работает! - сказал я Филу. — Работает.

Из-за хирургической маски я мог видеть только его радост-ные глаза. Хотя мы были очень воодушевлены и взволнованы, но продолжали хранить молчание. Необходимо убедиться, что все обошлось без осложнений. Мать не испытывала никаких неприятных ощущений ни во время операции, ни после нее. Спустя три недели мы решили, что легкие обеих девочек уже созрели, и достали малюток че-рез кесарево сечение. Нормально двигался не только здоро-вый ребенок, но и девочка с гидроцефалией в неврологиче-ском отношении выглядела довольно хорошо. Я немедленно ввел стандартный шунт в голову прооперированной близняш-ки, которую назвали Амбер. В этот день Фил и я разрешили сделать операцию достоя-нием гласности. Израильская клиника созвала пресс-конфе- ренцию. Зал заполонило огромное число газетчиков, радио-и тележурналистов. По правде сказать, моя жена Канди была приятно удивлена, когда увидела часть этого интервью в ве-черних новостях Си-би-эс. К сожалению, успех операции осчастливил не всех. На следующий день после выхода новостей в прессе появились об-винения в наш адрес. Хотя обе крошки выжили, большинству людей подробности не были известны. Критиканы обвинили нас в том, что мы провели опасный хирургический эксперимент. Несмотря на наши попытки напомнить, что смерть угро-жала обоим близнецам, а худший результат операции мог привести к потере только одной девочки, нас слушали не все. К тому же, незадолго до этого издание «New England Journal of Medicine» выступило против такого рода операций, называя их «слишком экспериментальными». В статье говорилось, что большинство подобных опытов — провальные и наша медицина находится пока не на той ступени развития, чтобы проводить такие эксперименты.

К тому времени я уже сделал как минимум шесть гемисфер-эктомий. Нам и тогда говорили, что мы авантюристы, в то вре-мя как мы считали, что спасаем жизни. От коллег из клиники Хопкинса не прозвучало ни слова осу-ждения. Несколько месяцев спустя, когда стало ясно, что у обеих малышек дела идут блестяще, критики изменили свое мнение. «В тех обстоятельствах, - заявили они, — это было единственно верное решение». Один из наших критиков даже произнес: «Несомненно, я на вашем месте сделал бы то же самое». Конечно, мне приятно, что нас «реабилитировали». Но, го-воря откровенно, их мнение для меня не много значило. Мы и так знали, что поступаем правильно. Это — самая важная часть всей истории. Мы не только сделали лучшее, что могли, — Фил, Боб, я и остальные члены команды. Но мы делали то, что считали правильным. Поступать правильно, когда твой выбор не вызывает всеобщего одобрения, нелегко. Но я убежден, что если мы действительно думаем о других, то возьмем на себя этот риск, что бы там ни было. До сих пор обе девочки живут просто замечательно. Нам пришлось в дальнейшем еще оперировать Амбер (мы дважды инспектировали шунт). У нее была очень большая голова, и нам пришлось уменьшать ее размер и корректировать ее фор-му (это называется «краниопластика»). Сейчас Амбер — кра-сивая четырехлетняя девочка, и при этом здоровая, хотя у нее случаются редкие приступы. 121

ГЛАВА 9. НЕДОСТАТОЧНО

Если я выстрелю в солнце, я могу повредить светило. П. Т. Варнум Трудная десятичасовая операция прошла успешно. В тот ве-чер я вернулся домой выжатый как лимон. Около двух часов ночи зазвонил телефон. — Прессман чихнул, — сказал стажер. — О, нет! — простонал я, вешая трубку, и стал одеваться. Случай с Робертом Прессманом (имя изменено), медбратом-онкологом клиники Хопкинса, обернулся для меня бесценным опытом, но совсем не таким, как я мог бы вообразить. Роберт узнал, что у него злокачественная опухоль придаточ-ных носовых пазух, которая распространилась вверх, к осно-ванию мозга. Талантливый хирург-отоларинголог, специалист нашей клиники Джон Прайс вместе со мной делал ему операцию — черепно-лицевую резекцию. Такая операция обычно занимает от 8 до 12 часов. Нам пришлось вскрыть лицо и голову, чтобы добраться до опухоли, расположенной глубоко в голове, вдоль основания черепа. Эту операцию я называю «люстроподобной». Она происходит следующим образом. Представьте, будто я вошел в старый дом, чтобы убрать большую старинную люст-ру; во-первых, я должен точно знать, что на первом этаже есть

люди, готовые ее принять. Над самой люстрой я должен сделать надрезы — чтобы отсоединить ее. Затем мне будут нужны люди на втором этаже — помочь сделать отверстие вокруг ме-ста крепления люстры к потолку, чтобы опустить ее вниз, на первый этаж. Доктор «на первом этаже» отделяет опухоль, нейрохирург на «втором» приподнимает мозг и тоже отделяет опухоль. За-тем ее можно извлечь через лицо. После того как Роб Прессман чихнул, его состояние покати-лось под гору. На рентгене мы увидели, что в черепе скопилось огромное количество воздуха, где его быть не должно. Мы пришли к вы-воду, что, когда Роб чихнул, воздух попал в полость черепа. Воздух не просто занял там место, но, похоже, ворвался туда с силой. Поэтому он давил на мозг. К тому же произошли повреждения мозга в момент чихания. Это привело к контузии. Роб угасал. Мы попытались снизить внутричерепное давление и сокра-тить количество воздуха в его голове. С каждым днем ему становилось все хуже, и он совсем перестал отзываться на вне-шнюю среду. Нам пришлось ввести ему дыхательную трубку. Зрачки не реагировали на свет, и он утратил симптом ку-кольных глаз. (Когда мы меняем положение головы больного, его глаза должны двигаться. Если они остаются неподвижны-ми — это тревожный признак. Мы называем это «кукольные глаза».) По мере того как он терял рефлексы, многие из нас приходили к мысли, что для него наступает печальный конец. Я обсудил это с его женой, которая тоже работала в нашей клинике медицинской сестрой. В силу своего образования и опыта в интенсивной терапии нейрохирургического отделения Долорес не узнала от меня ничего нового. Она тихо выслушала меня. Затем несколько секунд помолчала. Потом сказала:

— Я понимаю. — Мне жаль… — Несколько дней назад я сама поняла, что он уже не попра-вится. Это тупик, я вижу. Будучи профессионалом, она не позволила себе проявить чувства. Мы продолжали разговаривать. Боль сквозила в каж-дом ее слове. Как объяснить эту трагедию своим троим детям? Они были примерно того же возраста, что и мои трое. Разговаривая, я задавал себе вопрос, как бы Канди поступила на ее месте? — Как ты думаешь, — спросила Долорес, прерывая мои раз-мышления, — следует ли привести детей в больницу, чтобы они увидели отца в этом состоянии? Или лучше, чтобы они его помнили таким, каким он всегда был? Как сказать детям, что он уже не вернется домой? Вопросы возникали один за другим, и мы долго беседовали. Она не затем спрашивала, чтобы я все решил за нее. Думаю, ей просто надо было выговориться. Наконец Долорес решила не приводить детей в реанимацию. В целом она вела себя достойно. Она поговорила со всеми специалистами и приняла самые мудрые решения. Было вид-но, что она напряжена, но Долорес — сильная женщина. В отличие от нее мне было очень трудно владеть своими чув-ствами, хотя не думаю, что это кто-то заметил. Во-первых, хотя я не знал Роба хорошо, он всегда мне нравился. Для меня его смерть была бы личной потерей. Даже бо-лее того, я осознал, что начал ставить себя на место этого пар-ня. Мы с ними были одного возраста, и у каждого трое детей. Его старшему исполнилось восемь, всего на два года старше моего старшего сына. Во-вторых, грядущая смерть Роба заставила меня думать о себе и своей семье. Она также навеяла детские воспоминания, и боль захлестнула меня. Мне тоже было восемь лет, когда я потерял отца. Я вспомнил, что почувствовал, когда осознал, что больше папа не

придет домой. Никогда уже я не буду радостно бежать по ули-це, встречая его с работы. Никогда не буду сидеть рядом с ним в машине и путешествовать по улицам Детройта. Я снова испытал свое детское одиночество, одиночество мальчишки без отца. Потом я спросил себя, что почувствовали бы мои мальчики, если бы им кто-то сказал, что их папа больше не придет домой, не сможет поиграть, погулять или почитать с ними? Я представлял себя на месте Роба и не мог отделаться от это-го. Хотя никто из сотрудников не знал, что творится у меня внутри, коллеги оказались достаточно чуткими, чтобы понять, как сильно меня затронуло это дело. Они всячески старались поддержать меня. В тот день я справился с делами довольно быстро. Я хотел вернуться домой засветло. Мне было просто необходимо уйти из клиники и разобраться в собственных чувствах. Когда я шел к парковке, меня угнетала мысль о том, какой потерей бу-дет смерть Роба для этих трех маленьких детей. Я сел за руль и направился домой, едва обращая внимание на дорогу: «Господь, может быть, у Тебя есть еще одно чудо для этого случая? Бедные дети! И Долорес. Боже, о Боже, пожалуйста, сделай что-нибудь!» Выехав из Балтимора, я смотрел на чудесный пейзаж и вспоминал, как всего лишь месяц назад Роб и Долорес были радостно взволнованы и строили планы. Они как раз купили красивый участок земли, и когда Робу поставили зловещий диагноз, у них все было готово к началу строительства собственного дома. Теперь все рухнуло. Я продолжал свой путь, думая, что не могу себе представить, как эти дети будут брести по жизни без отца. А как же Долорес? Неужели ей придется, как моей матери, сражаться за кусок хлеба на нескольких работах одновременно? Неужели ее дети постоянно будут видеть усталое и изможденное лицо матери, когда она будет возвращаться домой поздно ночью? «Пожалуйста, пожалуйста, Боже, не дай случиться этой трагедии!»

Это было так неестественно, что вызывало еще больший протест — нам же удалось убрать полностью всю опухоль! С хирургической точки зрения операция была успешной. Если бы только он не чихнул… — Нет, — сказал я вслух, — он все-таки чихнул. И ему… ко-нец. Я ненавидел это слово. На следующий день я собирался в Атланту, чтобы поздра-вить коллегу из Медицинской школы Морхауза с присвоением ученой степени. Как я ни пытался сосредоточиться на последних приготовлениях к своей речи, Роб, Долорес и их дети не покидали моих отяжелевших мыслей. Помню, что я молился: «Господь, мне нужен горячий сто-ронник. Ты мог бы совершить чудо по моей вере прямо сей-час? Как-нибудь вытащи Роба». Я не помню, верил ли, что Бог примет мою просьбу. Я только знал, что надо просить. Прямо перед тем, как я ушел из больницы, мне позвонила медсестра. «Бен, вы не могли бы поговорить с дедушкой и ба-бушкой Роба? Они хотят вас видеть». — Не могу, — сказал я. — Мне надо успеть на самолет. Если задержусь на пять минут, я на него опоздаю». Это была правда. Но также я и думать не мог о том, чтобы смотреть им в глаза и говорить о Робе. Эмоционально я был так измотан, что, скорее, это им пришлось бы меня поддерживать и утешать. Им нужны были слова надежды, но у меня не было этих слов, и слава Богу, что не нашлось времени. Фактически даже сам звонок задержал меня, и я вышел на несколько минут позже, чем планировал. Мне пришлось спешить, чтобы не опоздать на самолет. Мчась на большой скорости в аэропорт, я пытался справиться с болезненным чувством вины, которое нахлынуло на меня. Как-то я смог пережить выходные, произнести речь и сделать все остальное. Когда я вернулся в Балтимор, то сразу поспешил в реанимационную палату. Я вошел в бокс и увидел,

что за это время Роб никак не изменился. Дыхательный аппарат был все еще подключен. Роб лежал без движения, с закры-тыми глазами. С упавшим сердцем я стал осматривать его. Дотронулся до его грудной клетки. И тогда его рука поднялась и коснулась моей. Я уставился на эту руку. — Это — целенаправленное движение, — сказал я медсестре, которая стояла позади меня. Мой голос был спокоен, но серд-це заколотилось. Я с трудом мог в это поверить. Я схватил фонарик, поднял его веки и посветил в глаза. Зрач-ки реагировали. — Что это? — спросил я. — Вы это видели? Моя ладонь легко коснулась Роба, и опять его рука двину-лась по направлению к моей. Только тогда я повернулся и уви-дел, что окружен доброй половиной персонала реанимацион-ного отделения. — Он двигается, сам движет рукой! Медсестра, которая больше не могла скрывать свой восторг, улыбнулась. — Я знаю. Он начал приходить в себя прошлой ночью. — Вы серьезно? Никто мне не сообщил… — Мы знали, как вы заняты, — сказала она. — Теперь, когда вы вошли, все сбежались посмотреть на вашу реакцию. Он начал выздоравливать. Через два дня Роба сняли с ды-хательного аппарата. Скоро он уже говорил и ходил. Дети пришли его проведать, и я искренне радовался, видя, как он общается с ними. Для отца нет ничего лучше, чем общение со своими малышами. Роб полностью поправился. Несколько дней спустя одна из сестер подошла ко мне. — Доктор Карсон, есть еще один пациент, который находится в тяжелом состоянии. Вы бы не согласились помолиться и за него? Дальше было еще интереснее. С тех пор как я ступил на медицинское поприще, видел много врачей, которым трудно

даются встречи с необъяснимым. Зачастую они делают такой вывод: «Ну, объяснение существует, мы просто его не знаем». Один невролог, человек весьма одаренный, но не верящий в Бога, несколько дней обдумывал случай с Робом. Он задавал мне вопрос за вопросом, настойчиво пытаясь найти приемле-мое для самого себя объяснение. Ни один из нас не мог дать материального обоснования выздоровлению Роба. — Такого объяснения нет, — говорил я. — Знаю, но думаю, что все-таки я его нашел, — сказал он. — В самом деле? — Конечно. Все просто. Оно — в митохондриях, которые жи-вут на субклеточном уровне и могут впадать в шок. (То есть некоторые части клеток центральной нервной системы, которые производят энергию, просто снова начали нормально работать. Это как если бы свет на какое-то время приглушили, но не выключили полностью.) Я дослушал его, а потом спросил: — Скажите, вы когда-нибудь раньше видели подобное? — Вообще-то нет, но… — Это чудо, — сказал я. — Почему бы это просто не принять? Чудеса не происходят в данном случае более очевидно, чем это. Роб умирал, а сейчас он с нами. Это первый случай в моей практике, когда мозг взрослого человека был так сильно поврежден, а затем восстановился. Нет нужды объяснять чудеса. Нам всего лишь нужно их принимать. История Роба Прессмана сильно на меня повлияла и вы-светила еще одну грань полной самоотдачи. Мы все очень постарались, чтобы помочь Робу. Как бы тщательно я снова ни обдумывал этот случай, я не могу найти ни в ком вины, не могу поймать никого ни на одном упущении. Мы все сделали правильно.

Делая все наилучшим образом, мы должны усвоить, что нам все-таки необходимо полагаться на Бога. Нашего «самого лучшего», как бы оно ни было замечательно, недостаточно, если мы хотим справиться без Творца. По сей день я не нахожу объяснения выздоровлению Роба. Я молился, чтобы Господь открыл мне эту тайну, но ответа не получил. Другие тоже молились о Робе. Мы просто знаем, что наша самоотдача не помогла бы ему. Господь является единственным источником помощи. Благодарение Богу за то, что Он почтил наши усилия и по-слал нам чудо.

ЧАСТЬ 2 ТЫ МОЖЕШЬ БЫТЬ СОВЕРШЕННЫМ И МЫСЛИТЬ ШИРОКО Быть полезным миру - это единственный путь к счастью. Ганс Христиан Андерсен

ГЛАВА 10. ШИРОТА МЫСЛИ

Образование — лучший способ обеспечить себе старость. Аристотель «Мыслите положительно». «Верьте». «Вы являетесь тем, о чем думаете». «Я сделал это. Значит, вы тоже так можете». Мы слышим эти призывы много лет подряд и уже почти не обращаем на них внимания, а зря. Врачи все чаще приходят к выводу, что наше выздоровление больше зависит от поло-жительного настроя, чем от физического состояния или про-гнозов врачей. Оптимистичный взгляд влияет на множество переменных величин. И Тони — самое лучшее тому подтверждение. Юноша жил в Нью-Йорке и имел итальянские корни. В 1985 году ему удалили злокачественную опухоль мозга. Че-рез год рак вернулся. Семья привезла Тони в клинику Хопкинса. Я провел радикальную операцию и удалил большую часть вновь выросшей опухоли. Дела у Тони шли хорошо, но затем началась периодически повторяющаяся инфекция. И мне пришлось удалять не только оставшуюся опухоль, но и часть кост-ных трансплантатов. К нашему удивлению, Тони справлялся прекрасно. Он очень быстро выписался и скоро восстановился.

Юноша даже начал снова водить машину. Мы, врачи клиники Хопкинса, следили за состоянием Тони. Нам не удалось точно установить причину, почему он так хорошо себя чувствовал. Он намного опережал все законы выздоровления. Но мы обратили внимание на его сильную уверенность и положительную установку. Он часто говорил: «Я намерен победить эту штуку, знаете ли». Проходя через все трудности, Тони продолжал общаться со своей девушкой, которая так и льнула к нему. Они собирались пожениться. Я не знаю причины, но примерно через год де-вушка с ним порвала. Он впал в депрессию. В течение нескольких недель опухоль выросла снова. И Тони умер. Я рассказываю это, чтобы подчеркнуть, какую огромную роль наш настрой играет в борьбе с болезнями. Уже мало кто сомневается, что наше эмоциональное состояние влияет и на гормональный фон. Гормоны сильно действуют на белые кровяные тельца и способность бороться с недугом. Это значит, что теперь у нас есть научное объяснение тому, почему люди, которые впадают в глубокую депрессию, не могут восстано-виться от болезни. Как говорит Книга Притчей, «каковы мысли в душе его, таков и он» (Притч. 23:7). Еще она говорит: «Веселое серд-це благотворно, как врачевство, а унылый дух сушит кости» (Притч. 17:22). Когда мы имеем позитивное настроение, то действительно можем влиять на свое здоровье, на образ мыс-лей, на отношения с окружающими. Я ни в коем случае не предлагаю все время бегать с улыбками на лицах и повторять по сто раз в день: «У меня положитель-ные мысли». Но, по-моему, правильное мышление развивается по мере того, как мы взрослеем духовно. Если мы позволим себе останавливаться на негативном, на обидах, на дурном об-ращении, то всегда будем «негативистами» в мыслях. Нам выбирать, как мыслить. Когда люди возражают против позитивного мышления, я говорю: «Тогда мыслите масштабно!»

Мыслить широко — значит раздвинуть наши горизонты, достигать новых возможностей в жизни, открываясь тому, что Бог приготовил для нас. Масштабное мышление — это еще один способ подтвердить любимую фразу моей мамы: ««Ты можешь все, что и другие, только ты должен сделать это луч-ше!» Вот что значит — мыслить широко». В течение многих лет я убеждаю людей отдавать окружающим лучшее, добиваться непревзойденного мастерства и мыслить широко. Однажды я обдумывал эти два слова (МЫСЛИ ШИРОКО — THINK BIG) и сочинил акростих14. Хотя эти несколько букв не выражают всех моих мыслей, но это еще один неплохой спо-соб, как лучше рассказать об успехе в моей жизни. И о том, как отдавать себя на служение людям. Т = TALENT (талант) Н = HONESTY (честность) I = INSIGHT (проницательность) N = NICE (любезность) К = KNOWLEDGE (знание) В = BOOKS (книги) I = IN-DEPTH KNOWLEDGE (доскональное знание) G = GOD (Бог) Буква Т в выражении «THINK BIG» означает «TALENT» (талант). * — У кого? У меня? — часто слышу я. — О, нет! В этом Бог прошел мимо меня. Это неправда. У каждого из нас есть талант, часто неразви-тый. В то время, когда его надо было взращивать, талант не заметили. Зачастую позже человек неосознанно начинает 14 Стихотворение, в котором начальные буквы каждой строки при чтении текста сверху вниз образуют слово или фразу. - Прим. ред.

пользоваться своим талантом, не понимая, что это — Божий подарок. Недостаточно просто иметь способности. Мы должны обна-руживать их и правильно их применять. Т = TALENT (талант) Если вы распознали свой талант, выберите поле деятельности и применяйте его по назначению. Тогда вы принесете наи-лучшие плоды. Значит ли это, что вы обязательно станете выдающимся хирургом? Юристом? Артистом эстрады? Нет, разумеется. Есть такой принцип: Господь наделяет каждого из нас способностями. Если мы используем их во благо, то можем стать превос-ходными специалистами своего дела. Например, Ширли — литературный редактор, у нее ред-кая способность замечать малейшие ошибки, даже такие, которые пропускают другие редакторы и читатели. Я хочу сказать, что быть успешным — значит бороться за совершенство, неважно, в какой работе. Ширли получает удовольствие, редактируя текст, исправляя грамматические и стили-стические ошибки. Поскольку она лучшая, ее несколько раз хотели повысить. «Нет! — сказала Ширли. — Редактирование текста — это то, что я делаю лучше всего. Именно этим я и хочу заниматься». Еще я вспоминаю доктора наук Билла Косби. Хотя я не зна-ком с ним лично, считаю его человеком с невероятным чувством юмора. У него талант тонко подмечать смешные ситуации. Хотя Билл Косби получил серьезное образование, похоже, он решил: «Это так здорово у меня получается, что на этом я и сделаю карьеру — на юморе!» Я думаю, все согласятся с тем, что он стал одним из лучших комиков в Америке. Я восхищаюсь тем, что в зените своей славы Косби не забыл о людях. Он подчеркивает необходимость образования, участвует в нескольких образовательных программах, жертвует

свое время и деньги на то, чтобы поддерживать и вдохновлять молодых людей. Он не убеждает их становиться эстрадными артистами, но побуждает их умственно развиваться. А сейчас я обращаюсь к другим известным артистам, а так-же к известным спортсменам: вы совершенно не рекламируете образование и интеллектуальное развитие! Я слышал интервью многих из вас. Смысл примерно таков: «Я сделал это вот так, и вы тоже сможете». Или иногда слышишь хвастливые слова: «Если бы вы были так же хороши, как я, тоже стали знамениты». К сожалению, это неправда. Если внимательнее присмо-треться к человеку, который стал звездой баскетбола, то… мы видим остатки — семь молодых людей из по меньшей мере миллиона парней, которые стремились стать звездами баскетбола. Даже когда они этого достигают, мы по-прежнему смотрим на людей, чья карьера в среднем продлится от двух до четырех лет. Это нормально для любого вида профессионального спорта. Мне грустно видеть, как молодежь день и ночь скачет и бро-сает мяч в корзину, чтобы прорваться в Национальную бас-кетбольную ассоциацию (НБА). Чего звезды НБА никогда не скажут, так это: «Да, у меня большой талант, но кроме того я оказался в нужное время в нужном месте. Как-то мне удалось наладить связи с нужными людьми, и мне невероятно повезло. Почти все из того, что произошло со мной и привело меня к известности, не имеет отношения к моему таланту». Многие могли бы играть в НБА, если бы у них случились подобные полосы «везения». Но кто может гарантировать «удачу» всем и каждому? И все-таки мы должны сделать что-то значимое и положительное для самих себя, в первую очередь — развивать свои умственные способности и данные Богом таланты. Это один из способов организовывать себе «везение». Несколько месяцев назад я прочел автобиографическую книгу «Власть зеленых» восьмидесятилетнего Артура Гастона

из Бирмингема, штат Алабама. Он распознал в себе талант к бизнесу, когда был совсем молодым человеком. В 20-х годах Гастон основал похоронную страховую компанию для чер-ных, владельцами которой были черные. Он видел слишком много бедных афроамериканцев, с которыми обращались несправедливо. Дело, начатое практически без гроша, выросло и сделало Гастона американским мультимиллионером. Когда я встретил Артура Гастона, то задал ему вопрос: «Как вы стали настолько богатым человеком? Особенно, если учесть, что вы — черный и жили далеко на Юге во времена, ко-гда быть черным означало не иметь никаких возможностей». «Кое-какие возможности все-таки были, — ответил он. — Это — часть моей философии. Во-первых, я видел необходимость. Люди были обеспокоены тем, как будут похоронены их близкие, да и они сами. Я задумался над этим и решил что-ни- будь предпринять». Гастон пообещал людям, что, если они подпишут с ним договор и согласятся выплачивать ему 25 центов в неделю, в случае их смерти об их похоронах будет кому позаботиться. Четверть доллара в неделю — это немного. И хотя некоторые умерли, не успев выплатить достаточную сумму, но, как и следовало ожидать, другие выплатили больше. Тогда Гастон использовал прибыль для развития бизнеса. В конечном итоге Гастон понял, что им нужен банк в Бир-мингеме, который бы предоставлял ссуды черным, так как ни один другой банк не давал деньги без ростовщических процен-тов. Используя ту же философию: «Я увидел нужду и воспол-нил ее», он занялся этим делом и, получив некоторую финан-совую поддержку от других черных бизнесменов, открыл банк. Этот черный человек из Дикси жил в предвзятом обществе, которое ничего не позволяло меньшинствам и не помогало их росту. Но он доказал, что талант добивается своего. В сфере власти зеленых банкнот Гастон скопил огромные суммы, даю-щие ему возможность делать почти все, что ему захочется, и ездить путешествовать по всему миру.

Поскольку Гастон распознал в себе способность делать день-ги, он сказал мне: «Здесь дело не в силе белых или силе чер-ных, все дело в силе «зеленых»». Этим он хотел сказать, что воспользовался талантом, данным Богом. Перед ним открылось еще больше дверей и возможностей. Я рассказываю историю Гастона по нескольким причинам: 1. Он никогда не искал себе отговорок. Как многие молодые люди, он мог бы начать жалеть себя, сдаться или отправиться работать на угольные шахты. Вместо этого он отказался усту-пить обстоятельствам и искать извинения своему поражению. 2. Гастон увидел свой талант и использовал его. У него была врожденная способность копить состояние, и он сказал себе, что никакой человек и никакие препятствия не остановят его. 3. Он развивал свой талант и одновременно помогал другим людям. И хотя я назвал это обстоятельство третьим в списке, на самом деле оно решающее. Копя богатство, Гастон думал не об одном себе. Он начал движение вперед, когда понял нужды людей вокруг себя. Всякий раз, когда Гастон наблюдал за беспринципными дельцами, которые наживались на бедных и невежественных черных жителях Алабамы, это не только сердило его, но и по-буждало помогать беднякам: «Я видел нужды и восполнял их». Если бы больше людей так относились к жизни, кто знает, чего бы мы достигли! Когда я общаюсь с молодежью, говорю о таланте. Всякий раз, когда у меня появляется возможность говорить с человеком с глазу на глаз или с небольшой группой молодежи, я спрашиваю: «Какой у вас талант?» Я так часто это делал, что сейчас могу довольно точно пред-сказать, как молодые люди ответят. Их ответы чаще всего были такими: — Я могу петь. — Я умею играть в баскетбол.

Я хороший спортсмен. — Я играю на таком-то инструменте. Они мыслят категориями эстрады, поп-музыки, спортивных игр с мячом. Очень редко я слышу: «У меня хорошо идет математика», или «я — прекрасный читатель». Ни один еще не ска-зал мне: «Я могу извлекать сложные мысли из написанного», или: «Мне легко дается компьютерная наука». А тем временем это - таланты, дары, которыми владеет далеко не каждый. Эти самые таланты каждого делают уникальным, и они помогают видеть нужды людей и восполнять их. Я слышу массу отговорок, когда говорю о талантах и жела-ниях. Это происходит оттого, что люди не задумываются, для чего Господь дал каждому из нас более четырнадцати миллиардов клеток и соединений в мозге. Зачем Богу нужно было создавать в нас такой сложный орган, если бы Он не ожидал, что мы будем им пользоваться? Хотя я достиг многого в жизни, но остался тем же человеком, с тем же мозгом, какой имел в пятом классе, когда находился на самом низком уровне по успеваемости. Никто не делал мне пересадку головного мозга, чтобы в седьмом классе я выбрал-ся в первые ученики. Никакие великие достижения сами по себе не пришли ко мне. В чем же заключалась разница между мной в пятом классе и тем же самым мной, но в седьмом классе? Моя мама положила начало моему восхождению. Она сказала мне: — Бен, ты умный мальчик. Я хочу видеть, как ты пользуешь-ся своим умом. Сын, ты можешь стать кем захочешь в этой жизни, если будешь готов потрудиться. Я работаю у богатых людей, людей с хорошим образованием. Я наблюдаю за тем, как они живут и работают, и знаю — ты можешь все, что могут они. Бенни, ты все это можешь, только ты можешь лучше! Может быть, не каждый «сделает это лучше», но здесь не-уместна конкуренция. Самое важное — признание своих осо-бых способностей и затем их развитие.

Большинство из нас богато одарены талантами. Когда мы это понимаем, то начинаем открывать в себе способности. Нет человека, который бы мог и умел все. Не каждый может стать нейрохирургом. Человек, у которого нет точнейшей коорди-нации, даже если он, например, очень умен, не будет хорошим нейрохирургом. Некоторым людям надо все дотошно объяснять, они не улавливают принципы и не могут отличать оттенки и тонкие различия. Такие люди не смогут стать хорошими радиолога-ми, поскольку радиолог должен замечать едва уловимые перемены. Я знаю людей, неспособных четко сформулировать мысль. Они знают, что хотят сказать, но не могут облечь это в нуж-ные слова. Если они упорно пытаются и наконец выражают то, что хотят сказать, у них на это уходит масса времени и рас-ходуется много энергии. Но они могут быть одарены в чем-то другом: в электронике, например. Им не подойдет карьера адвоката, но они будут фантастическими мастерами по ремонту компьютеров. Когда я оцениваю себя и свои таланты, то понимаю, что на-делен таким особым даром, как координация между зрением и движением рук в сочетании со способностью мыслить трех-мерно. Эти дары и мой интерес к мозгу позволили мне сказать: «Я должен быть нейрохирургом». Возможно, я мог бы стать юристом или инженером, но не думаю, что достиг бы столько в этих областях, сколько в нейрохирургии. Я не смог бы воспользоваться своими лучшими талантами. Другими словами, к примеру, любой человек с нормальным мозгом имеет способности заниматься почти всем, чем угодно, но если у кого-то есть особые дары или таланты (а они есть у всех) и этот человек ими пользуется и развивает их, он, скорее всего, преуспеет. Например, Иоганн Себастьян Бах мог бы, вероятно, стать врачом, но если бы он это сделал, то он не воспользовался бы своим ярким талантом к музыке и не был бы широко известен сегодня. Все мы нуждаемся в том,

чтобы открыть для себя область деятельности, в которой мож-но максимально использовать собственные способности. Вот простой способ, который я предлагаю, чтобы узнать свою умственную одаренность. Он подойдет для человека лю-бого возраста. Найдите тихое место, где вам не помешают, где можно сосредоточенно поразмышлять несколько минут. Затем выполните следующее упражнение. УПРАЖНЕНИЕ: 1. Задайте себе приведенные ниже вопросы. Ответы полезно будет записать. Заучите их, и вы сможете обдумывать их в любое время. 2. Отвечая, будьте честны и великодушны. Делать что-то хо-рошо — необязательно делать идеально. Это значит, что у вас это получается хорошо и есть результаты. Даже те, кто учится хуже всех в классе, должен подойти к этому вопросу серьезно. Каждый из нас что-то может делать хорошо. а. В чем у меня было больше всего успехов? б. Какой школьный предмет шел у меня лучше других? в. Почему я любил именно эти предметы? г. Что мне нравится делать и за что окружающие хвалят меня? д. Чем я занимаюсь с удовольствием, хотя друзья полагают, что это трудное или скучное занятие? 3. Исследуйте себя. Насколько вы на это способны, анали-зируйте то, что вас касается, самостоятельно. Не полагайтесь на тесты и советы окружающих. Я знаю, что у некоторых не очень хорошо получается размышлять о себе и они гораздо легче общаются с окружающими. (Между прочим, частью таланта человека, сосредоточенного на других, является способность с легкостью с ними общаться.)

Если вы нашли ответы, обсудите их с кем-нибудь, найдите человека, с чьим мнением вы считаетесь. Например, мама или папа. Или учитель. Или пастор. Взрослый друг семьи. Или ваш лучший друг. 5. Запишите все, что вам скажут люди, которых вы уважаете. 6. Сравните их мысли с тем, что вы сами написали. Что вы теперь видите в себе, чего не видели прежде? Четыре или пять дней проводите некоторое время наедине с собой, осмысливая ответы. ¦ Люди не останавливаются на своих путях, чтобы это досконально изучить. Некоторые даже не знают, как это правильно делается. (Тот, кто когда-либо потрудился проанализировать самого себя, вероятно, нуждался в человеке, которому можно доверять; такой человек нужен, чтобы помочь справиться с этой задачей.) Позвольте указать на одну большую ошибку, которую я заметил в семьях с растущим уровнем дохода или с уровнем, уже превысившим средний. Родители, которые сами ничего не достигли, пытаются завладеть жизнью своих детей и решить за них их будущее. Это же относится к семьям, которые тол-кают своих детей в ту область, где они сами достигли успеха. Они твердо уверены, что отпрыски должны следовать по их стопам. В обоих случаях родители навязывают им свою волю и пытаются направить детей в те сферы, в которых они не одарены. Нелегко выдерживать подобное давление. Я вспоминаю своего друга Моисея Гамильтона Третьего. Мы называем его Щепка Моисей. Его прадед, дед и отец — все были юристами, все получили образование в Гарварде. Вполне естественно, что семья ожидала от Щепки того же. Щепка действительно поступил в Гарвард, но воспротивился семейной традиции. Вме-сто права он избрал медицину, и семья была не рада такому решению.

Этот человек, противоставший семье и ее ожиданиям, сегодня — высокоодаренный врач. Он «случайно» занимает должность вице-президента клиники Джонса Хопкинса. Щепка достиг высот в медицине, потому что понял, что его таланты принадлежат науке. Щепка Моисей открыто заявляет: «Я никогда не дам себя ни-куда толкать — ни истории, ни семье. Я сам знаю свои таланты и буду применять их соответственно». Именно так должны поступать люди, невзирая на свое социально-экономическое происхождение. Чтобы сделать собственную жизнь наиболее плодотворной, каждому нужно остановиться, подумать (изучить себя) и решить правильно использовать таланты, которыми наделил Господь. Как только мы делаем свою жизнь богаче и материально, и духовно, у нас появляется больше возможностей отдавать лю-дям лучшее и помогать окружающим достигать максимума. Весной 1990 года меня попросили выступить перед учениками средней школы (7—9-е классы) в штате Вашингтон. Многие индейцы, которые учились в этой школе, жили в резервации. Другие происходили из семей рабочих мигрантов, эти семьи там же, в резервации, собирали урожай. Учителя обрадовались, что я приехал, но предупредили меня: — Доктор Карсон, у нас в школе много наркоманов. — В других школах то же самое, так что… — Но у нас также много преступности и насилия. — Я понимаю, — сказал я. — Не обижайтесь и не сердитесь, если вас примут не так, как вы ожидали, — сказал директор. — С их происхождением мно-гим, скорее всего, будет неинтересно вас слушать. Они могут нагрубить… или… — Хуже того, — прервал другой учитель. — Они могут начать швырять в вас вещи.

— И, я надеюсь, вы слышали о недавнем убийстве. — Да, — ответил я. — Кто-то прислал мне по почте газетную вырезку об этом. — Тогда вы знаете, что это было не просто убийство. Убийцы расчленили тела. — Да, — сказал я. — Знаю. Они не настраивали меня на радостную встречу с их учениками, они старались подготовить меня к худшему. Я учел это. Я проследовал за директором школы в спортивный зал. Вся школа, крича и толкаясь, ворвалась в помещение. Странно, но, наблюдая за подростками, я не чувствовал ничего, кроме спо-койной уверенности, вероятно, потому что молился, прежде чем принять приглашение. И что еще более важно, я знал: что мне есть чем поделиться с этими ребятами. После того, как директор меня представил, я встал и двинулся по направлению к деревянному помосту, на котором стояла трибуна для выступ-ления. Ребята сильно шумели. Несколько раз мне пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным. Затем я начал рассказывать им историю своей жизни. «К пятому классу я находился на самом последнем месте по успеваемости, и у меня не было в этом соперников. Никто не считал меня интеллектуальным гигантом. И я был с ними согласен. Я всегда получал самые низкие оценки. Я знал заранее, что выйду из игры первым, если класс играл в конкурс „Гра-мотная пчелка“15. Думал, что никогда не запомню, у какого штата какая столица, тем более какая там природа». Я сделал паузу, так как на мою аудиторию снизошла тишина. Потом улыбнулся ребятам и вспомнил случай с математикой: «Однажды я получил „П“16 по математике. И знаете, что случилось? Моя учительница похвалила меня! „О, Бенни, — сказала она. — Это такое продвижение вперед!” Поясню на всякий случай, вдруг вы не знаете. „П” не означает „прекрасно”. Это означает „посредственно”. Но я был таким 15 От англ. Spelling Bee - популярный конкурс среди школьников США на правописание. 16 Аналог нашей «тройки». — Прим. ред

плохим учеником, что для меня это было все равно, что „прекрасно” рядом с „неудами”, которые я получал всегда. В конце четверти, когда составляются табели успеваемости, мне пришлось показать маме длинный список оценок с единственной тройкой, которая была самой высокой отметкой в моем табеле. Моя мама, женщина необразованная, знала, что ей не справиться с этим горем. Но она знала Того, Кто может помочь. Она молилась. Она говорила с Богом и просила мудрости». Несмотря на предостережения школьной администрации, у меня никогда не было более внимательных слушателей. Я смотрел в их лица и видел, что ребята меня понимают. Особенно когда рассказывал о том, как мне было неловко и как я ненавидел себя за то, что тащился в самом хвосте класса. «Я даже не представлял, что для меня может быть что-то лучшее». Их сосредоточенное внимание говорило мне, что сердца учеников отзывались: «Эй, это почти про меня». Они продолжали слушать, и когда я рассказывал, как моей маме пришлось силой заставить меня читать по две книжки в неделю, как школа купила для меня очки, чтобы я мог нормально видеть, и как я «за одну ночь» совершил скачок из последних учеников в лучшие. Затем я поведал им о моем образовании и о том, что теперь я хирург. Было очевидно, что они изумлены, когда я начал рассказывать об удалении полушария головного мозга, разделе-нии сиамских близнецов Биндеров и о нескольких операциях по удалению опухолей мозга. Когда речь зашла об отчаянии тех, кто обращается в нашу клинику, многие ребята вытянули шеи и подались вперед. Я говорил: «Как прекрасно, когда у тебя есть возможность помогать людям и восстанавливать их здоровье. Я не просто чего-то стою, я могу делиться». Я рассказал в общих чертах о мозге и привел примеры сложных функций, которые выполняет человеческий мозг с поразительной точностью. И снова отразилось на их лицах изум-ление.

Закончив выступление, я развернулся, чтобы уйти. Несколько старших мальчиков на верхнем ряду поднялись и начали аплодировать. А затем вся эта некогда грубая, шумная и строп-тивая ребячья толпа встала и наградила меня овацией. Потом директор распустил их, и ученики окружили меня, задавали вопросы, просили автографы, хотели вместе сфото-графироваться. Учителя были сильно удивлены. Когда я вспоминаю этот опыт, у меня возникает чувство, что большинство из этих учеников при их социальном про-исхождении и среде смирились со своей бедностью и своим суровым будущим. Из предостережений учителей (которые, несомненно, хотели, как лучше) я понял, что они не ободряли, не обнадеживали и не поддерживали своих школьников. Преподаватели полагали, что дети не добьются большего, чем их родители. Мне хочется верить, что я ошибся. Я очень надеюсь, что ру-ководители школы видели возможности своих учеников и да-вали им надежду. Для меня неважно, с какой именно группой людей я разгова-риваю. Я знаю, что каждый хочет услышать слова надежды и остро нуждается именно в таких словах. Каждому из нас важ-но, чтобы кто-то нам сказал: «Ты можешь это сделать. Тебе это по силам». Когда я вспоминаю свой пятый класс, могу сказать, что я не вел себя как человек, который стремится к достижениям. Большинство моих одноклассников, наверное, думали, что мне все равно. Как они ошибались! Если человек иногда ведет себя так, словно ему все безраз-лично, или если он кажется агрессивным, причина коренится, скорее всего, в его страхе: что будет, если попробовать. Он бо-ится провала. Возможность успеха он не рассматривает. «Чего мне ожидать?» — молча спрашивает он. Мне думается, такое кажущееся безразличие - это прикрытие настоящих чувств. По крайней мере, так делал я.

Часто я напоминаю себе и другим, что мы отвечаем за эти молодые души. Мы должны взять их под крыло, помочь им осознать, что у них есть чудесный мозг, которым они должны пользоваться. Происхождение из этнического меньшинства или более низкого социального слоя не имеет никакого отношения к нашим врожденным способностям. Есть одаренные люди без всякого образования, которые живут в индейских резервациях и лагерях мигрантов, и они ничуть не менее талантливы, чем те, кто здравствует в Беверли-Хиллз и Гайд-парке. Иногда молодые люди пытаются выглядеть «крутыми» вме-сто того, чтобы обратиться к интеллектуальным достижениям. Им легче вести себя как Рембо или Терминатор, потому что они видят их постоянно и потому что это требует меньше умственных усилий, чем подражание таким людям, как Курт Шмок (мэр Балтимора), или Энрико Ферми (прославленный физик), или Колин Пауэлл (государственный секретарь США с 2001 по 2004 годы). За годы моей практики в клинике Хопкинса мне довелось трудиться со многими стажерами. Большинство из них — вполне неплохие ребята. Несколько — чрезвычайно одаренные, как Арт Уонг, которого я упоминал выше. В настоящее время у нас есть необыкновенно одаренный врач-стажер по имени Рафаэль Тамарго. Парень-латиноаме- риканец, да к тому же происходит из национальных меньшинств, которые слабо представлены в медицине. Невысокий парень, стройный, с сильным испанским акцентом, не только прекрасный человек, но очень и очень умен! Он окончил медицинскую школу при Пресвитерианской больнице Колумбийского университета в Нью-Йорке. Еще студентом провел выдающуюся исследовательскую работу, и мы приняли его в нашу программу. В течение трех лет Рафаэль трудился в лаборатории, получал гранты от Американской ассоциации исследований опухолей мозга и завоевывал награды за свои исследования.

Теперь, когда работа Рафаэля вышла за рамки лаборатории, он стал любимцем врачей и медсестер, потому что невероятно добросовестно делает все, за что берется. Некоторые считают его нудным, потому что он настаивает на том, чтобы все и все-гда делалось правильно. Если кто-то отдает все лучшее дру-гим, так это Рафаэль. Я не сомневаюсь в том, что он останется трудиться на поприще академической нейрохирургии. Он внес значительный вклад в эту область и уже доказал свой талант. Я горжусь тем, что работаю с этим человеком, который происходит из национальных и расовых меньшинств. Почти все думают, что малые народы не способны внести интеллектуальный вклад в развитие нейрохирургии. Рафаэль доказал, что способны! Сделаем вывод. Если мы осознаем свои таланты, правильно их используем и выбираем такую сферу деятельности, где они востребованы, то достигнем вершины в том, чем занимаемся.

ГЛАВА 11. ЧЕСТНОСТЬ ПОКАЖЕТ

Честный человек — это самое благородное творение Божье. Роберт Берне Один из моих одноклассников на подготовительных медицинских курсах в Йеле выпустился с отличием, что немало для любой школы лиги Плюща17. Однако я заметил, что он не был честным человеком. Парень вопиющим образом не уважал правила и положения, которые как студент он обещал соблю-дать. Он часто нарушал комендантский час и нередко приводил в комнату женщин на ночь, хотя это запрещалось. Многие наши экзаменаторы требовали, чтобы книги при на-писании контрольных работ были закрыты. Такие экзамены основаны на кодексе чести. Профессора раздавали экзамена-ционные листы и могли выходить из аудитории. Во время подобных экзаменов я видел, как он открывал книги. И, похоже, нимало не беспокоился, что кто-то из преподавателей заметит. Плохо, что он вел себя таким образом, но что еще более при-скорбно — ему не было ни капельки стыдно и держался он так, словно все это было некой игрой. 17 Ассоциация восьми частных американских университетов, расположенных в семи штатах на северо-востоке США. Это название происходит от побегов плюща, обвивающих старые здания этих университетов. Считается, что члены лиги отличаются высоким качеством образования.

Однако день воздаяния настал. Из всех известных мне студентов, которые окончили подготовительные курсы в Йеле, он оказался единственным, кого не приняли в медицинскую школу университета. Это странное поведение - когда люди обманывают самих себя, думая, что никто не разоблачит их и они смогут скрыться в толпе. Я же убежден, нам ничто не сходит с рук. Не уверен, что каждому воздается в этой жизни за всякий нечестный поступок, но знаю точно, что мы все пожинаем плоды своих дел. Вот еще одна точка зрения: «Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет. Сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную. Делая добро, да не унываем, ибо в свое время пожнем, если не осла-беем» (Гал. 6:7-9). Мы все ошибаемся, мы не совершенны, но мой одноклассник считал, что сможет прикрыть, спрятать свои недостатки и никто этого не заметит. Он думал, что никогда не будет отвечать за эту ложь. Он заблуждался. Мы знали, что он за человек. К его удивлению, профессора тоже это знали. Нужно помнить: если мы постоянно обманы-ваем ближних, эта ложь в конце концов опустошит нас самих. И наоборот, в моей жизни есть замечательный пример, ко-гда честность обогащает. Здесь я имею в виду моего дядюшку Уильяма Авери — самого порядочного и бесхитростного человека из всех, кого я знаю. Скрупулезно честный и правдивый, дядюшка Уильям считал, что должен говорить правду всегда. (Иногда его восприятие правды могло быть несколько иска-женным, так как он нигде не учился.) Мой дядя совсем простой человек, но я глубоко восхищаюсь его редкой честностью. Когда он впервые занялся бизнесом, то начал с того, что просто покупал и перепродавал товары. Здесь его правдивость иногда оказывала ему плохую услугу. Когда потенциальный покупатель спрашивал: «Сколько вы за это заплатили?», он

всегда отвечал честно. Естественно, тот говорил: «Если вы сами за это заплатили столько, почему с меня вы хотите взять больше?» Дядюшка Уильям отвечал: «Думаю, вы правы». В данном случае правдивость приносила ему убытки, порой ему не хватало рассудительности. Но он посвятил себя полной и абсолютной правдивости. Я также замечу, что для человека без образования и с небольши-ми изначальными доходами он построил очень красивый дом, добился благосостояния и создал хороший бизнес. К тому же, он очень заботится о своем нетрудоспособном больном брате. Я убежден: все благословения дядя Уильям получил потому, что жил честно. Честность — необходимая и существенная часть характера, если мы намерены жить под девизом: «Мысли широко». Н = HONESTY (честность) Я постоянно встречаю людей, которые полагают, что им может сойти с рук «маленькая» несдержанность. Но «маленькая» ведет к большой. А «немножко» приводит ко «многому». Подумайте о национальных скандалах в Америке за последние двадцать лет. Если бы все участники этих разборок были честными, возможно, это наложило бы отпечаток и на другие качества их характера. Ричард Никсон вошел в историю как единственный амери-канский президент, который ушел в отставку раньше окончания своего срока. Джимми Беккер стал известным телевизионным проповедником, но был приговорен к сорока годам тюремного заклю-чения за мошенничество. Эти личности с поспешностью перемещались из города в го-род. Однажды темной ночью скелеты, которые они тщательно прятали глубоко в шкафах, вылезли, схватили их за горло и задушили. Бесспорно, названные люди были бесчестными.

Если мы осознанно решаем с самого начала быть честными, порядочными, чистыми и не засовывать скелеты в свои шка-фы, тогда мы можем сосредотачиваться на том, чем занимаемся. Нам не придется беспокоиться, что однажды посреди ночи к нам в дверь постучат, или зазвонит телефон, или состоится пресс-конференция, и все наши непотребные поступки выйдут наружу. Когда я общаюсь с молодыми людьми, то убеждаю их: «Говорите правду. Если вы будете это делать всегда, вам не придется через три месяца думать о том, что же вы сказали тогда, три месяца назад? Правда всегда остается правдой. Не нужно усложнять свою жизнь попытками спрятать ее». Я вывел для себя четыре правила. 1. Когда мы поступаем нечестно, мы одурачиваем сами себя. Мой одноклассник из Йеля сделал это открытие. По крайней мере, я надеюсь, что сделал. 2. Когда мы бесчестны, мы не сможем это долго скрывать. Поразительно, но большинство из нас имеет удивительную способность распознавать обманщиков. Мы, может быть, не сумеем это доказать, но чувствуем, что они неискренни. Неважно, насколько влиятельными, известными или силь-ными вы станете, вы все равно можете разрушить себя собственной ложью. 3. С нечестными людьми поступают нечестно. Возможно, существует вселенский закон, который гласит: если мы обманы-ваем других, то сами будем обмануты лживыми людьми. «Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф. 7:12). 4. Честные личности могут мыслить широко. У лживых ограниченный ум. Их ложь может принимать форму великих идей, они способны поднимать народы на восстания, устраи-вать революции, войны и в конце концов начинают считать себя центром мироздания. Быть честным с самим собой и с ближними значит неизбежно развивать широкое мышление.

Потому что в таком случае мы желаем добра не только себе, но и окружающим людям. Говоря о честности, я вспоминаю супругов Клиффа и Фред-ди Гаррис из Калифорнии, которые организовали миссионер-скую программу под названием DAP (программа «Альтерна-тивы наркотикам»). Но это было после. А в юные годы своей жизни Клифф увлекался наркотиками и попал за решетку за торговлю кокаином и героином. После нескольких лет в камере он честно взглянул на свою жестокую, полную преступлений жизнь. Он стал честен с со-бой и с обществом. Сейчас Клифф старается помочь другим жить достойной и открытой жизнью. Он и его жена Фредди на основании своего опыта объясняют молодежи, как пуста и разрушительна мо-жет быть жизнь, и особенно — как безнадежна и болезненна она в среде, зараженной наркотиками. Меня впечатляет их абсолютная честность. Некоторые мо-гут назвать это слабостью или чрезмерной открытостью. Но Клифф говорит, что ему нечего скрывать. Он рассказывает, что наркотики и преступления сделали с его жизнью. Он помогает другим избежать ошибок, которые сам совершил. Тем, кто уже в тупике, кто зависим от наркотиков, он указывает выход. «Люди попросту не хотят честно смотреть на свои трудности и признавать, что эти трудности у них есть», — сказал мне однажды Клифф. Однажды на программе Гаррисов я услышал свидетельство одной супружеской пары: «Каждую неделю мы ходили в церковь. Мы участвовали во всех мероприятиях. Но как только приходили домой, спешили в спальню и разгонялись по пол-ной новой дозой». Они рассказывали, как наркотики разрушали их жизнь, и особенно как они сказались на отношениях с их дочерью-под- ростком. То, что когда-то начиналось как нежелание смотреть в лицо проблеме, как самообман, превратилось в демониче-ского монстра, который контролировал их жизнь.

К счастью, супруги попали на программу Гаррисов. Сначала ведущим пришлось немного нажать на них, чтобы те призна-лись, что у них есть проблемы и они не могут с ними справиться сами. Те проблемы, которые они маскировали наркотиками. — Это не было всего лишь временной трудностью. Наркотики буквально контролировали нашу жизнь, — сказала жена. — Наконец мы оба стали участниками программы «Альтернати-ва наркотикам» и постепенно смогли бросить свое пагубное пристрастие и восстановить семью. Как только муж и жена высказались, их рыдающая дочь вы-шла на сцену. Она поведала, что когда поняла, насколько лицемерный образ жизни ведут ее родители, принимая наркотики, она потеряла к ним всякое уважение. Девушка чувствовала себя настолько покинутой, словно была сиротой. Затем она улыбнулась и сказала: «Я так счастлива, что мама и папа ко мне вернулись». Мир в семье был восстановлен, потому что родители чест-но взглянули на себя и приняли верные решения. Хотя мы все спотыкаемся, настоящие трудности начинаются тогда, когда, вместо того чтобы учиться на ошибках, мы прикрываем их. Нам необходимо честно признавать свои проступки. Когда неудачи восстают против нас, мы должны оставить их позади и продолжать жить. Н = HONESTY (честность) Если мы стремимся быть честными и признаем свои недостатки, то сможем достичь многого. 155

ГЛАВА 12. ПРОНИКНОВЕНИЕ В СУТЬ

Никто не может заставить нас чувствовать себя посредственностью, если мы этого не позволим. Элеонора Рузвельт Как я уже сообщал вам по секрету, когда я рос, моя мама работала в нескольких богатых домах, иногда в трех или четырех одновременно. Так как у нее не было никакого образования, она работала или горничной, или няней. Это даже нельзя назвать в полном смысле «работой». Однако каждую возможность получить рабочее место мама рассматривала даже больше, чем работу. Она решила, что, где бы она ни трудилась, о ней будут говорить: «Соня Карсон де-лает это лучше, чем кто-либо до нее». Отдавая богатым людям свои силы, мама постоянно пыталась понять, как они пришли к успеху. Она также хотела знать, как они жили теперь, когда добились успеха. Мама задавала им вопросы, замечала, что они читали, как проводили свободное время, с кем дружили, чем любили заниматься. Через некоторое время она поняла, что отличало богатых людей, у которых она работала, от бедных людей, среди которых она ж. да. То, что быстро заметила мама, — это их отношение к теле! идению. Хотя у них были прекрасные телевизоры, и не один, а иногда даже пять, они редко их смотрели. Зато проводили мн »го времени за чтением и анализом прочитанного.

Мама также придавала значение тому, как они одевались. У нее ушло немного времени, чтобы понять: они выбирали одежду по качеству, а не под влиянием моды. — Ты получаешь то, за что платишь, — говорила она мне несколько раз. Она слышала эти слова от своих работодателей и поняла, что они говорили серьезно. Как правило, они покупали дорогую одежду, не такую, в которой ходят бедняки. Но материал служил им гораздо дольше. Мама это поняла, особенно в первые годы после нашего возвращения в Детройт. Она не могла себе позволить много новой одежды, но это не мешало ей приобретать то, что прослужило долго. Мама не стеснялась одеваться в секонд-хендах, хотя мне было стыдно, когда она брала меня с собой. Я боялся, что кто-нибудь из моих школьных друзей увидит меня там. Мама научилась выбирать одежду, которая была качественной. Иногда она перешивала покупки, и такая одежда выглядела лучше и дороже, чем у соседей. На Дикон-стрит, где мы жили, знакомые покупали дорогую одежду в дорогих магазинах, но она не всегда была качественной и быстро изнашивалась. Благодаря маминой способности смотреть глубже мы мог-ли прожить на деньги, которых другим едва хватало, чтобы свести концы с концами. Никто в нашем округе не знал, насколько мы были бедны, потому что мама не говорила им ни-чего о наших доходах. «Люди могут воображать себе все, что угодно», — говорила она и делала так, что вещь выглядела по меньшей мере в два раза дороже, чем она за нее заплатила, в то время как вокруг нас процветала расточительность. Такая мамина бережливость имела и обратную сторону: некоторые семьи сплетничали и были уверены, что мама торгует своим телом или наркотиками. «Как иначе они умудряются так хорошо жить? — много раз слышал я случайно. — Эта женщина в чем-то замешана, може-те мне поверить».

Через пять лет после нашего возвращения в Детройт мама купила новую машину. И при этом она по-прежнему была «всего лишь» домработницей. «Как тебе это удалось?» — спросила соседка, любуясь мами-ным «крайслером». Мама — далеко не тот человек, который позволит себя запу-гать — дала свой обычный сдержанный ответ: «Легко! Я про-сто пошла прямо в выставочный зал и заплатила наличными. И они продали мне машину». «Это что, еще одно новое платье?» — спросила маму другая женщина в другой раз. «Несомненно», — ответила мама, не останавливаясь. Потом повернулась ко мне и добавила, чуть смеясь: «Для меня оно, конечно, новое». Она купила его в секонд-хенде и почти це-лый вечер перешивала. Я так подробно это описываю, потому что восхищаюсь своей мамой. У нее не было возможности окончить даже начальную школу, затем — неудачный брак, чужой город… Но мама не позволила ничему и никому задерживать ее движение вперед. Она просто использовала способности, которыми Бог наделил ее, наблюдала за людьми, задавала вопросы и обдумывала ответы.

*

Еще один пример маминой способности проникать в суть ве-щей связан с порядком. Когда я перешел в десятый класс, то попал под влияние, скорее даже давление, сверстников. Дела в школе пошли по наклонной, и я «просто обязан был иметь» такую одежду, какую носили мои друзья. В те дни популярным был итальянский стиль, особенно итальянские трикотажные сорочки, кожаные жакеты и шляпы с узкими полями. Из-за того, что все подростки имели такие вещи, я тоже «должен» был их носить. — Пожалуйста, мама, — помню, умолял я ее, — пожалуйста, купи мне только один комплект. Мне не нравится, что я отличаюсь от друзей.

— Если они твои настоящие друзья, им не будет важно, как ты одет. — Но, мама, ты не понимаешь! Все так одеваются. Дальше я перечислил пятерых друзей из семей еще более бедных, чем мы. Хотя ответы ее на мою просьбу звучали по-разному, они означали одно: «У нас нет на это денег». — Но мне обязательно нужна такая итальянская сорочка, как у всех! — Мы — не все. — Но мне эти вещи нужнее всего на свете! — настаивал я. — Я же не прошу их кучу. Только несколько. Только один комплект. Рассерженная, мама велела мне замолчать. Я знал, что ни-чего хорошего не получится, если буду настаивать. Я немного подулся, а назавтра снова приступил к ней с тем же. Ко времени этой моей прихоти мои оценки снизились с пятерок до четверок, и я быстро скатывался на уровень посредственного ученика. Школа перестала для меня что-то значить. Классная одежда, тусовки с приятелями и баскетбол заняли место учебы. Однажды я был особенно неотступен, выпрашивая «хотя бы одну итальянскую сорочку». Мама глубоко вздохнула и сказала: — Бенджамин, вот что я тебе скажу. Я намерена передать семейный бюджет в твои руки. Ты будешь покупать продукты, платить по всем счетам… Можешь взять себе то, что останется. Я буду приносить домой каждую копейку и отдавать тебе. — Отлично! Теперь ты дело говоришь. — Но сначала ты должен оплачивать счета, — сказала она. — Считай всю наличность, которую получишь от меня, и распре-дели деньги на все наши основные нужды. Раскладывай день-ги на столе кучками и помечай, какая кучка на что. Понял? — Когда начать? Я готов приступить сейчас. — Начнешь в понедельник утром. Запомни, после того как оплатишь все счета, все, что останется, можешь забирать,

ехать в центр и покупать все итальянские сорочки, какие тебе понравятся. Наконец-то я победил! Больше никакого нытья. Больше не надо выпрашивать ни сорочку, ни кожаный жакет. Я смогу ку-пить их сам. В понедельник утром мама, как и обещала, вручила мне все деньги, которые заработала на предыдущей неделе. Она также передала мне список расходов на продукты, бензин для маши-ны и коммунальные счета. Я старательно трудился, распреде-ляя доход. И, конечно, средства кончились задолго до того, как пришла очередь одежды. — Денег больше не осталось, — сказал я, глядя на нее снизу вверх. Я чувствовал себя по-настоящему подавленным, а нуж-но еще было найти финансы на завтраки и на оплату телефон-ного счета. — Правильно, Бенни. А ведь ты знаешь — я ничего не при-держала у себя. Это вся сумма, которую я приношу каждую неделю. — Знаю, — сказал я. Глядя на маму, я впервые почувствовал угрызения совести за свою настойчивость с этими сорочка-ми. — Но… как же тебе удается? — Только с Божьей помощью, — ответила она. Эта минута стала для меня моментом прозрения. Впервые в жизни я понял, как велики были трудности моей матери. Сколько бы я ни сравнивал наш доход и расходы, я не переставал восхищаться тем, что мама сумела обеспечить нас с Куртисом. И сделала она это так хорошо, что все наши соседи были уверены — мы состоятельные люди. — Ты, должно быть, творишь чудеса с финансами, — сказал я. — Если учесть, что Сам Бог дает мне советы, — несомненно! Больше я никогда не просил себе итальянскую сорочку. Мамина способность видеть суть впечатлила меня. Когда до меня дошло, как много мама смогла сделать, имея так мало, я стал обдумывать и другие ее слова: «Если она смогла

справиться с таким бюджетом, может, и все остальное, что она говорит, правда?» Проявляя уважение к опыту моей матери, замечу, что проникать в суть вещей она училась через наблюдение того мира, в котором работала. Применяя свою проницательность практически, она приобретала мудрость. Это я знаю точно. Мудрость мамы спасла нас с братом от беды и нищеты. Когда я размышляю о проницательности, мне хочется упомянуть моего друга Вальтера Ломакса, терапевта из Филадельфии. Вальтер — миллионер с огромным списком достижений. Но начинал он с нуля. Сейчас он владеет и управляет семью клиниками. Пятеро его детей, которых он научил ответственности и честности, теперь тоже возглавляют клиники. Ему нет необходимости беспокоиться об обмане, мелких кражах и растратах. Поддержка сыновей — одна из причин, благодаря которым он смог так высоко и быстро подняться. Кроме прекрасной работы, которую он совершает в своих клиниках, Вальтер поразительно проницателен и в деловой сфере. Он — консультант многих государственных и частных агентств. Вальтер, кажется, знает все, что необходимо для привлечения людей в бизнес, знает, как обращаться с клиентами и заставить их почувствовать свою значимость. Он также достиг таких успехов в частной практике, каких немногие добиваются. В Вальтере сочетаются высокая одаренность и трудолюбие, хотя некоторые считают, что у него просто хорошее чутье. Так и есть, чутье тоже нужно для того, чтобы отдавать людям луч-шее. I = INSIGHT (проницательность) Один из способов объяснить роль проницательности — рассказать о работе Германа Гельмгольца. Сто лет назад этот

немецкий физиолог поведал, что, совершая научные открытия, он проходит три ступени. 1. Накопление. Он проводил исследование, выясняя все, что возможно, о предмете, который он изучал. 2. Инкубирование. Это время размышлений и всестороннего обдумывания того, что было выяснено в ходе накопления. 3. Озарение. Гельмгольц честно сосредотачивал свои силы на накоплении данных и их обдумывании. Затем, по его словам, он приходил к неожиданным выводам. Годы спустя французский математик Генри Пуанкаре добавил к этому списку четвертую ступень, которую он назвал ве-рификацией. То есть проверкой выводов. Проницательность взращивается по-разному. Прозрение не приходит мгновенно, в один прекрасный миг. Это качество, которое нужно воспитывать и развивать. Некоторые люди подсознательно полагаются на свою проницательность, хотя даже не знают, насколько они проницательны. Проницательность срабатывает на этапе, когда мы воскли-цаем: «Ага!» или «Эврика!», «Нашел!» Проницательность вхо-дит множеством «дверей», например, когда мы: — слушаем тех, кто уже чего-то добился, и думаем, что мо-жем быть такими же, как они; — понимаем, что достижения и успех не предназначены только для избранного меньшинства; — используем любую возможность учиться; — учимся на ошибках других, так же как и на их достижениях. В предыдущей главе я убеждал читателей посмотреть на себя, вспомнить свои успехи в прошлом, подумать, что нравится делать. Все это — части «накопления» и «инкубирования», из которых возникают «озарение» и «проницательность».

Случай с сиамскими близнецами — хороший пример того, как приходит озарение. Я еще ничего не знал о Биндерах, но много читал о попытках разделить сиамских близнецов, сросшихся затылками. Рассматривая прошлые опыты такого разделения (все они провалились), я ясно увидел, что главной причиной их провала была смертельная потеря крови. Я побеседовал с кардио-хирургами и почитал о некоторых их методах, таких как гипо-термическая задержка (тело охлаждается до остановки сердца, и кровь откачивается), я воскликнул одно из своих «ага!». Меня посетило озарение: мы можем использовать этот метод наряду со сложной черепно-лицевой хирургией и сосудистой реконструкцией. Это устранит или значительно снизит риск смертельного кровотечения во время самых сложных этапов такого разделения. Тогда я еще ничего не знал о близнецах Биндерах, но это прозрение, очевидно, сыграло главную роль в моей карьере, когда представилась возможность разделить этих близнецов. Но самый важный и постоянный источник моих прозре-ний — Книга Притчей. Любой, кто знаком с историей жизни Соломона, знает, что этот мудрый царь совершил много оши-бок. Но он хотел открыть свои ошибки другим и написал множество притч. Вникая всем сердцем в его слова, мы можем избежать тех же ловушек. Хотя я верю в советы мудрых, опытных людей и считаю, что у них можно поучиться, простой совет не может заменить личной подготовки. По моему мнению, основа личной подготовки — это чтение. То, что некоторые люди не любят много читать, на самом деле не оправдание. Чем больше мы читаем, чем лучше мы читаем, тем больше удовольствия получаем от этого. Мы не можем читать «чересчур много», а большинство из нас читают крайне мало.

Важнейшее значение для меня имеет, как я постоянно подчеркиваю, Книга Притчей. Я предлагаю читать и перечиты-вать ее наряду со всей Библией и другими хорошими книгами. После чтения наступает решающий этап — размышление. Теперь мы должны обдумать то, что прочитали. Обдумать ка-кой выбор совершаем, как поступаем, потому что любой, кто желает улучшить качество своей жизни, в силах это сделать. Мы можем отправиться к человеку, которого считаем успешным, к тому, кто уже добился целей, к которым мы сами стремимся. И что особенно важно — этот человек должен быть выходцем из одного с нами социального слоя. Мы можем спросить его: — Что помогло вам взойти туда, где вы сейчас находитесь? — Кто вам более всего помог? — Кто или что вам более всего мешало? — Сделали ли вы что-нибудь, о чем сейчас сожалеете? Мы также должны признать, что наш разум ничем не хуже разума тех, кого мы считаем успешными. Некоторые идеи, которые озарили преуспевающих людей, заключаются в следующем: — Они твердо решили (возможно, без предварительного обдумывания), что будут использовать все свои возможности и данный им ум для достижения успеха. — Они наблюдали и задавали вопросы. — Они учились, как действовать более разумно, разрабаты-вали эффективные методы, искали лучшие пути и прекращали бесполезные действия. Мы все можем учиться у окружающих. Если не чему-то ве-ликому, то, по крайней мере, тому как и каких ошибок избежать. Люди, которые добиваются малого — это чаще всего те, кто совершают все возможные ошибки и затем тратят массу времени, вытаскивая самих себя из проблем. В результате у них не хватает энергии, знаний и приемов, чтобы двигаться вперед. Великое преимущество — учиться полезному, опира-ясь на опыт других.

В своей медицинской практике, особенно в таких рискован-ных случаях, как разделение близнецов Биндеров, я развил привычку делать четыре важные вещи. 1. Задавать себе вопросы о реальности, важности и необходимости очередного нового дела. Я должен точно знать, что дело стоит того времени и тех усилий, которых потребует. 2. Подробно обсуждать все с более опытными нейрохирургами. Доктор Дон Лонг — один из тех, с кем я часто советуюсь. Я иду к нему не только потому, что он мой непосредственный начальник, но и потому, что он опытный и высококвалифици-рованный нейрохирург. 3. Просматривать отчеты об успешных и неудачных нейро-хирургических новшествах. То есть читать журналы и собирать новейшую информацию о современных исследованиях. 4. Оценивать свое собственное видение собранной информации, чтобы принимать верные решения. Я мог бы вести себя по-другому и сказать тем, кто хочет по-мочь: «Оставьте меня в покое и дайте мне сделать достаточное число операций, пока я не научусь на своих ошибках. После этого я буду знать, что должен делать и чего мне следует из-бегать». К сожалению, пострадали бы многие пациенты, возможно, даже умерли бы, от такого метода проб и ошибок. И еще: в таком случае я бы не продвинулся вперед так бы-стро, потому что не учел бы опыт тех, кто начал раньше меня. И это применимо к любой деятельности, не только к медицине. Я знаю много людей, которые подсознательно учились у окружающих и приобретали видение, проницательность и понимание. Они постигли, что и почему приводит к успеху и ка-ким образом. И наоборот, есть люди, которые только кажутся знающими. Мы все встречали таких всезнаек, они сами себя назначают «непогрешимыми знатоками», но они в действительности знают очень мало. Джим Смит — человек озарения и мудрости, хозяин двух телепрограмм в Филадельфии. Когда в 1985 году он приезжал в Балтимор, Вашингтон, он видел мое интервью по

телевидению, где я объяснял, что такое гемисферэктомия. К тому времени мы сделали только пять подобных операций, и все были успешными. Как Джим рассказал мне позже, он был впечатлен тем, что услышал и увидел, и восхищен самой идеей удалить половину мозга, чтобы освободить человека от эпилептических припадков. Для Джима эта операция бь^а «уму непостижимой». Он пригласил меня в Филадельфию и взял интервью. Мы сделали вместе две передачи, но наши отношения на этом не закончились. Джим устроил мне встречу со служащими системы образования в Филадельфии, а также со студентами, чтобы я вдохновил их мыслить широко. Мы стали добрыми друзьями. Человек с ненасытным любопытством, Джим Смит обладает поразительной проницательностью и распознает, что принесет пользу людям. Затем он делает добытую информацию до-стоянием общественности. Для Джима мои операции были не только интересными историями о людях. Он сразу же понял, что они могут спасти много жизней и приведут к еще более выдающимся открытиям. И Джим всеми доступными ему путями распространил информацию об этом медицинском прорыве — гемисферэктомии. Джим Смит стал проницательным, потому что правильно подходит к своему делу. Он разговаривает со специалистами (в данном случае им оказался я), исследует, узнает все, что можно узнать по данной проблеме, и использует полученную информацию, доводя до зрителей то, что происходит, скажем, в области новых медицинских технологий. Использовав свои связи, Джим помог мне посетить несколько образовательных учреждений, познакомил с влиятельными людьми, и я получил возможность делиться со студентами своими взглядами. * Большинство известных мне успешных людей или от приро-ды очень наблюдательны, или развили в себе эту способность.

Если они что-то исследуют, то знают, за чем надо следить особенно тщательно. Они размышляют, задают себе вопросы и пытаются вычислить, что может произойти дальше. Независимо от рода своей деятельности все люди, мыслящие широко, очень наблюдательны. Они замечают все, происходя-щее вокруг них, и неважно, работают они с людьми, с техни-кой или бумагами. На самом деле это и называется научным методом, основан-ным на наблюдении. Вначале люди могут не знать ничего, но они исследуют. Они тщательно рассматривают предмет снова и снова, пока не начинают замечать появляющиеся связи. Постепенно они понимают, что эти связи развиваются и, возможно, где-то здесь и кроется ответ. Каждая йота научного знания становится строительным кирпичиком в основе более деталь-ного видения и более совершенного познания. Мы можем начать исследования с наблюдения за единственной клеткой или компонентом такой клетки. Если мы не отступаем и продолжаем наблюдать достаточно долго, то догадаемся, как ученые пришли к пониманию ДНК и всей ге-нетической структуры. Все имеющиеся концепции и теории были построены вокруг «осмысленных наблюдений», которые в конечном итоге привели к озарению. Я не имею в виду, что каждый должен стать ученым, но подчеркиваю, что, когда мы стремимся приобрести нужные «строительные блоки» и обдумываем то, что наблюдаем, к нам приходит прозрение. Моя мама и моя ассистентка Кэрол Джеймс — самые про-ницательные из известных мне людей. Когда они сталкивают-ся с трудностями, то быстро извлекают из них самое важное. И превосходно справляются с проблемами. Хотя, возможно, они даже не осознают, что причастны к научным изысканиям - «осмысленному наблюдению», они уже многие годы успешно пользуются этим научным методом. Мама и Кэрол не раскладывают процесс прозрения на четы-ре составляющие, они просто наблюдают за поведением и ре-акциями людей, быстро и точно распознают их настроение.

Иногда настроение легко читается, например, когда человек кричит или плачет, но они ухватывают и более тонкие оттенки поведения. Например, моя мама сходу выявляет жуликов. Однажды к нам пожаловал продавец пылесосов. Хотя маме нравился этот бренд, цена, которую запросил продавец, была возмутительна. Он настаивал на том, что «это самый мощный пылесос данного класса». Он продолжал сыпать не относящи-мися к делу фразами о том, какой у него выдающийся товар. — Очень интересно, — сказала мама. — Но если это лучший пылесос данного класса, то какие пылесосы того же класса вы можете назвать? — Ну, — сказал он, сияя улыбкой и осторожно потирая свою «машину», — на самом деле, других пылесосов такого класса нет… Вот этот самый пылесос уникален, и… — То есть вы хотите сказать, что на рынке нет ничего, равно-го вашему пылесосу? Ничего даже приблизительно похожего? — Нет, существуют, конечно, другие пылесосы… — Насколько же этот отличен от них? Разве все они не дела-ют приблизительно одно и то же? — Ну, в значительной степени — да, но… Мама заставила продавца говорить, отвечать на вопросы, делать уступки и признавать ее слова правильными. Наконец она прямо спросила: — Разве неправда, что пылесосы других марок делают то же самое? Закончилось тем, что она купила тот самый пылесос, но по очень выгодной цене. Благодаря своей способности наблюдать, обдумывать и за-тем действовать мама заставляет человека раскрыться и сказать ей правду. Кэрол Джеймс, в свою очередь, может распознать в человеке раздражение, даже если оно тщательно скрывается. Я слышал, как она говорила людям, которые внешне казались спокойны-ми, но внутри буквально кипели: «Я знаю, вы, должно быть,

расстроены. У вас есть право сердиться». Это помогало им успокоиться. Способность Кэрол воистину бесценна, когда она объясняет пациентам или их семьям медицинскую терминологию и ход операции. Когда я объясняю (хотя стараюсь, как могу), они не все понимают, но делают вид, что поняли. «О, да, теперь ясно», — говорят они и даже кивают. Кэрол знает, когда они стесняются сказать: «Я сбит с толку и ничего не понял». После того как я заканчиваю ту часть, которую считаю ясной и доступной, она возвращается к той же се-мье и проводит с ними еще час. После этого они действительно имеют представление о том, что я хотел им сказать, потому что Кэрол может изложить все понятным языком. Не все наблюдают за людьми так, как Кэрол, не все любят отслеживать научные данные, как она. Но у каждого есть таланты и имитации талантов. Нам не нужно сравнивать себя с другими и думать, что, коль скоро мы являемся медсестрами, адвокатами или мусорщиками, мы лучше или хуже торговцев, техников или библиотекарей. Нам следует сказать себе следующее: «У меня такая-то про-фессия, и как профессионал я буду делать свое дело в высшей степени прилежно. Я хорошо умею делать то, чем занимаюсь. И жизнь окружающих становится лучше благодаря моей ра-боте». Такое отношение определяет, будем ли мы успешными. Не количество денег, не престиж и не погоня за должностями! Еще один не менее важный в моей жизни человек — мой друг Роджер Беннет. В свои тридцать с небольшим он уже старший партнер в одной из крупных юридических компаний в Балтиморе. Его честность сделала нас друзьями. Роджер имеет дело со всеми возможными правовыми вопросами — от законов бизнеса до травм, полученных на производстве, от налогов и до проблем собственности. И решает он их замечательно. Роджер восхищает меня своей редкой проницательностью, потрясающим мастерством в анализе человеческих

намерений. Много раз, видя результаты его молниеносных ответов, я делал вывод, что это очень проницательный человек, который тонко чувствует и понимает людей. Не раз я говорил с ним о людях и рисках, связанных с теми или иными решениями. Роджер слушал меня, а затем отвечал, как бы извлекая ответ из воздуха: «Вот это на самом деле нуж-но тем людям. И причина, почему они представляют все дело таким образом, вот такая». Или он рассматривал какое-то предложение и заявлял: «Это неплохое дело. Я думаю, это честная компания, и программа, которую они представляют, по-настоящему хорошая. Вос-пользуйся этим». Знать людей с такой глубинной проницательностью — бесценный талант. Роджер вырос в бедном еврейском квартале в Бруклине. Ему пришлось научиться работать с людьми и по-нять, как мыслят другие, и в этом главная причина того, по-чему он смог подняться из пораженной бедностью среды до старшего партнера крупной юридической фирмы. Знакомя вас со своей собственной историей и с Роджером Беннетом, я хочу убедить вас: родиться в бедноте не означает навсегда остаться жить по этому неудачному адресу. Дело не в том, откуда мы пришли, а в том, куда мы идем! Используя свои таланты, оставаясь честными и проница-тельными, мы можем посвятить себя любой профессии и при этом проникать в суть и мыслить широко! I = INSIGHT (проницательность) Если мы наблюдаем, осмысливаем и посвящаем себя како-му-то делу, мы взойдем на вершину. 170

ГЛАВА 13. ХОРОШИЕ ПАРНИ ИДУТ ДО КОНЦА

Так много богов, так много вероисповеданий, так много извилистых троп, в то время как искусство быть добрым - это все, что нужно этому миру. Элла Уилер Уилкокс «Хорошие парни идут до конца», — гласит старая поговорка. Особенно часто она используется в мире бизнеса. Это еще один циничный способ убедить в том, что каждый из нас сам заботится о себе, забывая об остальных. Я же не согласен с та-кой мыслью. В моем акростихе, расшифровывающем выражение «Think Big», N = NICE (любезность). Говоря, что человек «хороший», я использую данное слово как зонтик, под которым скрывается много других слов: мыслящий, приятный, вежливый, тактичный, милый,

близкий по духу, предупредительный, благородный, заботливый. Мне довелось знать много хороших людей, которые весьма преуспели в жизни. Некоторых из них я уже упомянул: доктор Дон Лонг, доктор Майк Джоунс и доктор Вальтер Ломаке. У мамы я научился быть любезным с другими людьми, несмотря на то, кто они и чего достигли (или не достигли). Мама часто говорила: «Будь вежлив со всеми. Ты встретишь тех же людей, когда будешь пробиваться наверх или спускаться». Хотя я слышал это давно, суть дошла до меня, когда я работал стажером в клинике Хопкинса. В те месяцы я проводил сто двадцать часов в неделю в больнице — некоторые из них, разумеется, как волонтер. Чаще всего во время ночных дежурств единственные люди, с которыми можно было поговорить, оказывались уборщики, администраторы, медсестры и санитары. Кроме того, что мы просто болтали о том о сем, я понял, что у многих из них жизнь куда более интересная, чем моя (я практически жил в больнице). Один из сторожей играл в лиге по софтболу, и у него была бесконечная череда захватывающих историй о ежегодных чемпионатах. У этих людей, которым никто не аплодирует, были семьи, дети и сильные чувства к ним. Я был уверен, что так будет и у меня, когда родятся мои дети. Однажды ночью после приятной беседы с тем самым сторожем, уборщицей и двумя санитарками я стал размышлять. То, что я работаю врачом в клинике Хопкинса, не делает меня в глазах Бога лучше тех людей, у кого не было возможности получить такое образование, но которые тем не менее усердно трудятся. Возможно, это не такое большое открытие, но оно произвело на меня впечатление, которое, надеюсь, я никогда не забуду. Конечно, я приобрел это видение дома, от мамы, женщины абсолютной честности в сочетании с огромной

целеустремленностью и сильно развитым чувством собственного достоинства. В ту ночь после беседы с работниками клиники я задал себе вопрос: как другие люди отреагировали бы на мою мать, если бы увидели ее, но не знали, кто она? Мне стало интересно: если бы она работала уборщицей в больнице, сколько человек остановилось бы, чтобы сказать ей: «Какая вы замечательна женщина!» Или все прошли бы мимо? Я наблюдал, как посетители относятся к официантам, секре-тарям, регистраторам. Их считают невидимками, безымянны-ми существами (хотя на них всегда есть таблички с именами), людьми, которые не стоят внимания. Я рад, что меня научили другому. Мама воспитывала Куртиса и меня, уча нас не оценивать окружающих, пока мы не узнаем их. Мама подчеркивала необходимость обращаться с каждым тепло, относиться с уважением к каждому. Если мы как хирурги не будем считать всех остальных работников больницы настолько ценными и достойными, чтобы хорошо их знать, то мы лицеприятны, против чего Библия вы-ражается жестко и однозначно. Братья и сестры, если вы на самом деле думаете, что вы пуп земли, действительно ли вы верите в нашего славного Господа Иисуса Христа? «Ибо, если в собрание ваше войдет человек с золотым перстнем, в богатой одежде, войдет же и бедный в скудной одежде, и вы, смотря на одетого в богатую одежду, скажете ему: „тебе хорошо сесть здесь”, а бедному скажете: „ты стань там” или „садись здесь, у ног моих”, то не пересуживаете ли вы в себе и не становитесь ли судьями с худыми мыслями?» (Иак. 2:2-4). Почему сторож не может знать больше в определенных случаях, чем нейрохирург? Работник физического труда, без сомнения, может быть так же умен, как и тот, кто сидит за сто-лом с бумагами. Быть хорошим человеком — значит ценить каждого. Меня тревожит то, что многие все еще полагают, будто о некоторых

людях и беспокоиться не стоит только в силу их принадлежности к социальному классу, должности или национальности. Каждый имеет ценность. Как гласит популярная поговорка из моего детства: «Господь не творит хлама». Эти недооцененные люди могут научить нас, поддержать и даже стать нашими драгоценными друзьями и союзниками. За долгие годы я узнал множество таких людей, и мы часто об-щаемся. Когда я нахожусь в окружении врачей и какой-нибудь рабочий подходит поздороваться, мне важно, чтобы с этим человеком обошлись точно так же, как с исполнительным директором огромной компании, обратившимся за врачебной помощью. Больные уборщицы и дворники ничуть не менее достойны уважения, чем больные миллионеры. У всех есть ну-жда в медицинском обслуживании, и здесь мы можем помочь. К сожалению, значительная часть системы здравоохранения в США — это классовая система: те, у кого нет денег, обычно не получают хорошего обслуживания. Одна из самых приятных женщин и врачей австралийка док-тор Линн Бехренз начинала как педиатр, доросла до декана медицинской школы и в настоящее время является президентом Университета Лома-Линда. Она — самый славный и разумный человек из всех, кого я знаю. Ей едва за сорок. Одна из причин ее стремительного профессионального взлета — искренняя теплая забота об окружающих. Ее муж, Дейв Басараба, не менее приятный человек. Он тоже довольно быстро преуспел в образовательной сфере и как гла-ва семьи не испытывает нужды отнять у своей популярной супруги «прожектора» ее славы. Меня приводят в восхищение встречи с такими скромными и смиренными людьми. Они достигли невероятно многого за короткое время и служат живым опровержением мнения: что-бы добиться успеха, необходимо быть злым человеком.

Я впервые встретил Линн у себя в церкви, когда она приез-жала к нам с большой группой представителей Университета Лома-Линда и Медицинской школы при университете. Единственным знакомым мне человеком среди них был заведующий хирургическим отделением. После богослужения мы пригласили всю группу к себе на обед. Там была и Линн. Она свободно общалась с остальными. За обедом прошло некоторое время, прежде чем эта славная скромная женщина прого-ворилась, что она врач. (То, что Линн — декан медицинской школы, я узнал из слов одного из гостей; он вскользь упомянул это почти перед концом трапезы.) Манера Линн держаться не указывала на то, что она занимает столь престижную должность. Мы провели целый день в ее обществе и не догадались о ее профессиональных достижениях. Из-за огромного числа пациентов я постоянно обдумываю какие-нибудь задачи, которые мне в клинике нужно решить. Чтобы сделать это эффективно, необходимо сотрудничество со многими другими людьми и службами. Я полагаю, что если бы не был из года в год любезен с этими людьми (тогда, когда и не нуждался в их помощи), они не стали бы делать все возможное и невозможное, помогая мне. Любезность и доброе отношение всегда в конце концов воз-вращаются к нам как воздаяние. Когда я стал интерном и молодым стажером, то осознал, что восхожу на новую ступень жизни. К этому времени рядом с моим именем уже стала впе-чатляющая ученая степень, на которую я работал годы. В течение тех лет я наблюдал нескольких человек, рядом с именами которых стояли степени магистров и докторов философии. Они держались так, будто вознесены и причислены к божест-венной категории «высших существ». Помню, на первом курсе медицинского университета у нас был профессор психологии, который заявлял,

что принадлежит к тысяче умнейших людей планеты. Он считал, что среди смертных есть «высшие» человеческие существа и он — один из них. Вел себя крайне пренебрежительно, особенно по отношению к студентам из национальных меньшинств, и, хотя профессор называл себя великим человеком, мы смотрели на него как на шута. Он к тому же был никуда не годным преподавателем. К сожалению, иногда одни люди превозносятся над другими, словно сами они — немного больше, чем просто люди. Я заметил, что особенно часто это происходит с теми, к чьим именам добавлены степени «доктор философии» или «магистр». Они позволяют себе думать, будто степени или титулы поднима-ют их над другими. Однако неважно, насколько известны они стали или чего они достигли, неплохо бы помнить, что они по-прежнему те же люди, какими были и раньше. Получив степень магистра, я не изменился. Сейчас я при-знанный нейрохирург, но все еще тот же парень, каким был в старших классах школы. Парень, который растерялся, когда поступил в университет… Я мало чем отличаюсь от того себя, хотя и имею шесть почетных докторских степеней. Ни одна из них не превратила меня в высшее существо, выше того мальчишки, который рос в Детройте и Бостоне; или того человека, который зарабатывает на жизнь, укладывая тротуарную плит-ку; или той женщины, которая день за днем печатает письма. Если бы обстоятельства моей жизни сложились иначе, я бы занимался чем-то совсем другим. Припоминаю случай, который произошел прямо перед на-шим с Канди отъездом в Австралию. Я не знал, что две медсестры собирались пригласить меня на прощальный обед, чтобы «повеселиться» со мной. Я бы никогда не предполагал, что они замышляют, если бы не еще одна медсестра, которая, случайно подслушав их

разговор, пришла ко мне. «Бен, — сказала она, — я думаю, вам нужно знать, что они намерены сделать». Естественно, когда две подруги подошли ко мне с приглаше-нием, я нашел причину отказаться. Если бы я был груб с той сестрой, ей бы не было никакого дела до того, во что меня хотят втянуть. Но она не осталась равнодушна, потому что для меня эта женщина не была «всего лишь» еще одним незаметным безликим работником. * Даже теперь, при моем положении директора педиатриче-ского нейрохирургического отделения, я до сих пор принимаю полезные советы и надеюсь, что подчиненные всегда будут свободно говорить со мной и вносить свои предложения. Прежде всего, я не знаю, что делал бы я без сострадатель-ных нянечек и медсестер, которые интуитивно чувствуют состояние своих пациентов. Те, кто находятся на их попечении, стали для них особенными. Часто медсестры предчувствуют рецидивы и осложнения, облегчая мне работу, а пациентам — выздоровление. Еще одно яркое воспоминание о заботливых медсестрах. Это случай с женщиной, которая привезла в клинику своего ребенка, страдающего гидроцефалией. У мальчика было и множество других недугов. Мы изучили историю болезни, и я назначил время для личного осмотра ребенка. — Бен, — сказала одна из сестер, отзывая меня в сторону. — Я обратила внимание на то, кто ваш следующий пациент. Вы не возражаете, если я кое-что расскажу вам о его матери? — Скажите мне все, что может помочь делу, — попросил я. Эта медсестра только недавно пришла в клинику Хопкинса из другой крупной больницы, куда, по ее словам, эта мать также приводила своего мальчика. — Я знаю ее, хотя она, скорее всего, никогда не обращала на меня внимания. Не думаю, что вам захочется иметь с ней дело.

Удивленный, я спросил, почему. Хотя ей не хотелось говорить много, она все же сказала: — Для начала, эта женщина — страшная расистка. Вы, может быть, справились бы с этим. Но где бы она ни была, она вызы-вала бесконечную череду проблем. А была она практически во всех окружающих лечебных учреждениях. Сегодня утром она говорила другим семьям, что намерена столкнуть могуществен-ного Бена Карсона с его кресла на небесах и опустить на землю. Я уже почти решил, что не буду пересекаться с той женщиной, и последние слова сестры стерли всякие сомнения. — Независимо от результата она намерена начать против вас судебный процесс. Я поблагодарил сестру. А этой матери сказал: — Думаю, будет лучше, если я передам заботу о вашем ребенке кому-нибудь другому. В настоящее время ничем не могу помочь вашему сыну. — Вы слишком хороши, чтобы осмотреть моего сына? Вам нужен случай, который обеспечит вам многочисленные теле-интервью? — пошла она в наступление. — Или, может быть, это потому, что у нас немного денег? Женщина продолжала и продолжала нападать. Когда она сделала паузу, я сказал довольно спокойно: — Я не могу предложить вашему ребенку помощь, так как у меня уже много тяжелобольных. Думаю, вам лучше найти другого нейрохирурга, который начнет лечить вашего мальчика немедленно. — А, так вы все-таки считаете, что слишком хороши для нас, не так ли? Вы считаете себя лучше меня. Вы не хотите позаботиться о моем сыне, но заставили нас сидеть здесь и ждать вас! Мы, по-вашему, недостаточно важные персоны, мы можем си-деть сколько угодно, пока вы не соизволите найти время вый-ти и сказать, что вам не интересен наш случай! Не могу вспомнить, сколько времени она на меня набрасы-валась, но стало абсолютно ясно, что медсестра правильно меня предупреждала.

Наконец мать и ребенок ушли. Уходя, она кричала во весь голос о том, какой я ужасный и что она сама, в любом случае, не хотела со мной иметь дела. Эти оскорбления не слишком меня расстроили. Я был бесконечно благодарен медсестре за предупреждение, благодаря которому я избежал серьезных последствий. Подобные дебоширы могут разрушить всю вашу карьеру. Нечасто, но иногда такие нарушители спокойствия попадаются на пути. Неважно, как сильно вы стараетесь быть им полез-ными — вы никогда не угодите им. Конечно, это печально. Но когда рядом люди, которые пере-живают за меня и стараются выручить — это снова укрепляет «принцип любезности». В акростихе для фразы «Think Big» я расшифровал букву N как NICE (любезность). Я хочу сделать больше, чем просто сказать «будьте любезны». Вот несколько причин, почему нам следует взращивать в себе любезность и дарить ее людям, которых мы встречаем каждый день. 1. Каждый человек в мире достоин уважения. Потому что Бог никогда не творит второстепенных человеческих существ. Каждый заслуживает внимательного и вежливого отношения. 2. Мы получаем от жизни то, что вкладываем в нее. То, как мы обращаемся с окружающими, оборачивается тем, как будут обращаться с нами. Когда я еще был мальчишкой, я слышал поговорку: «Красив тот, кто красиво поступает». Я бы хотел перефразировать ее и сказать: «Хороший человек — тот, кто любезен со всеми». 3. Мы ничего не теряем, будучи доброжелательными и веж-ливыми. Один старик как-то сказал: «Когда я любезен с людь-ми, когда я проявляю к ним любовь, я возвращаю мой долг Богу за оказанную милость жить на этой планете». Даже несмотря на то, что некоторые будут злоупотреблять вашей добротой и могут порой счесть ее слабостью, все равно в конце она восторжествует.

В Первом послании к Коринфянам, в 13-й главе, записан знаменитый текст о любви. Быть любезным означает «лю-бить». Мои друзья, которые хорошо знают теологию, говорят мне, что библейская любовь (от греческого «агапе») — это отношение, волевой акт, форма поведения, а не чувство. Поэтому, если перефразировать 1 Кор. 13:1—3, заменяя «любовь» на «любезность», это будет звучать так: «Если я говорю языка-ми человеческими и ангельскими, но я не любезен, то я — медь звенящая или кимвал звучащий; если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, но я не любезен, — то я ничто; и если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, но я не любезен, нет мне в том никакой пользы». N-NICE (любезность) Если мы любезны с другими, они отвечают нам тем же, и мы сможем отдать лучшее в себе друг другу.

ГЛАВА 14. ЗНАНИЕ — ВАЖНО

Знание — сила. Фрэнсис Бэкон «О, это несовременно». «Мне нет необходимости знать это». «Ты перегружаешь свой мозг ненужной информацией». «Что дадут мне алгебра, химия и история, если я работаю в торговле?» Я слышал все возможные доводы против учебы. Большинство из них сводятся к следующим: 1. Слишком много учения перенапрягает мозг. 2. Определенные знания не имеют отношения к современ-ности или конкретной деятельности. Первый довод ложный. Второй ошибочно утверждает, что мы должны знать только то, что можем применить на работе. Ни один из них не обоснован. Прежде чем я их опровергну, хочу подчеркнуть, что в моем акростихе для фразы «Think Big» я расшифровываю К = KNOWLEDGE (знание). Эта тема дорога моему сердцу, по-тому что знанием слишком часто пренебрегают, особенно школьники. Итак, я опровергаю общие тезисы против учения следующи-ми фактами.

Во-первых, мы не можем перегрузить мозг человека. Этот сотворенный Богом орган имеет 14 миллиардов клеток. Если его использовать на полную мощность, то живой компьютер в наших головах мог бы содержать все накопленные человеком знания от начала мира до настоящего времени, и в нем все еще оставалось бы «свободное место». Во-вторых, мы не можем перегрузить наш мозг, потому что он вмещает и сохраняет все. Я часто повторяю, что мозг копит и сохраняет все, с чем мы встречаемся. Трудностью является не помещение знаний в мозг, а извлечение их оттуда. Иногда мы накапливаем информацию бессистемно или привязываем важные знания к знаниям меньшей важности, и это сбивает нас с толку. Все знание важно. Некоторые люди не хотят об этом слышать. Чудесно то, что знания не только «перетекают» из одной области в другую, но и ведут к пониманию вещей и проникно-вению в их суть. Например, ученики часто жалуются на то, что курс общест-воведения в школьной программе неуместен. Они не понимают, как этот предмет расширяет их горизонты. История помогает понять прошлое — как мы стали такими, каковы есть. География объясняет многие обычаи и явления в разных странах. Я убежден, что знание — сила: чтобы победить прошлое, чтобы изменить настоящее, чтобы преодолеть новые препятствия, чтобы принимать лучшие решения. Более того, знание делает людей особенными. Дункан (Фред) Мак-Клири — педиатр нашего сына. В прошлом Фред был учителем начальных классов. После тридцати он решил, что хочет стать врачом, поэтому подал документы и был при-нят в медицинскую школу. Потерял ли Дункан напрасно время, когда осваивал профессию учителя? Некоторые могут подумать, что да.

Однако как родитель я убежден, что именно благодаря «учительской» любви к детям Фред перенес свои навыки и знания в новую для него профессию педиатра. И мы — родители и пациенты — только выиграли от его обширных знаний. Я часто говорил с Фредом, наблюдал за его отношением к детям и родителям. Во-первых, без преувеличения скажу, что его знания в области педиатрии очевидны. Он знает свое дело. Во-вторых, доказывая тем самым свое образование, Фред крайне практичен. Когда рядом с Фредом дети, в нем прояв-ляется заботливый педагог, который тесно связан со знаниями врача. Несмотря на то, что для Фреда работа педиатра не основная (он работает в центре, куда пациенты приходят по направлению), его клинические навыки определенно равны навыкам известных мне академических врачей. Всякий раз, когда я провожу беседы с группами, особенно с группами учащихся, я стараюсь подчеркнуть ценность знаний и нередко ссылаюсь на свое прошлое. В частности, я делаю ударение на ценность моих знаний в области классической музыки. Одна из телепрограмм, которые я любил смотреть, называлась «Кубок колледжей». Мне очень нравилась эта телевикторина, где студентам колледжей задавали вопросы по географии и истории, естествознанию и математике. Ко времени, когда я перешел в десятый класс, я мог бы сказать: «Я знаю все эти ответы, могу поступать в колледж и буду там неплохо учиться». Затем я начал мечтать о том, чтобы поступить в колледж и поучаствовать в состязании на шоу «Кубок колледжей». Почему бы и нет? Я продолжал себя спрашивать, так ли умен, как участники передачи. Я могу узнать все, что они уже знают. Однако в программе «Кубок колледжей» были две категории, в которых я терялся, это изобразительное искусство и классическая музыка. В конце концов, что мог понимать бед-ный черный мальчуган из низшего экономического сословия Детройта в этих двух областях?

В шоу часто показывали картины Ван Гога и Ренуара и просили студентов узнать их. Или проигрывали пьесы Рахмани-нова и Шуберта, говоря: «Назовите произведение и композитора». И я решил узнать об искусстве столько, сколько знали все те студенты — участники «Кубка колледжей». Я начал ходить в центр города, в Институт искусств Детройта, бродить по гале-реям, выясняя для себя, какие картины там есть. Затем я стал читать о художниках, узнавая, когда они творили, как назы-вались периоды их творчества, когда художники родились и умерли и какими искусствоведческими терминами можно описать их творения. Несомненно, это был труд, но также и удовольствие, потому что я не только приобретал знания об искусстве, но и учился понимать и ценить его. Затем я с усердием принялся за классическую музыку. У нас была радиостанция, которая все время передавала классику (называя произведения и авторов). Я ухитрился купить тран-зисторный приемник и оставлял его постоянно настроенным на эту станцию. Мои друзья думали, что я спятил. Зачем чер-ный мальчишка из Мотауна стал так упорно слушать Моцарта? Не заботясь о том, что они думают, я знал, что делал: так я готовил себя к колледжу. Со временем я уже мог узнать большинство классических пьес, которые проигрывались на шоу-викторине. И, что еще больше меня радовало, я узнавал их гораздо быстрее, чем ее участники. Когда я рассказываю об этом отрезке моей жизни, я чаще всего слышу вопрос: «Да, но зачем МНЕ нужно знать классическую музыку?» «Нужно не просто знать классическую музыку, но и все музыкальные формы, — отвечаю я. — Также хорошо знать историю искусств. Ты должен знать свое наследие. Затем разбе-рись, как оно вписывается в историю мира в целом». Разумеется, это еще не весь ответ. Затем я добавляю: «То, что вам надо знать, зависит от того, на какой слой людей вы намерены оказывать влияние».

— Если вы хотите влиять только на тех, кто живет в вашем собственном доме, то вам нужно знать только то, что важно для них. — Если вы хотите влиять на соседей, то вам следует расширить круг своих знаний. — Если вы намерены внести перемены в жизнь вашего горо-да, как вы сможете этого добиться, если не будете знать, что в нем происходит? — Если вы мечтаете оказать влияние на нацию или весь мир, вам потребуется еще больше знаний о том, что является важ-ным для нации и мира. Людям необходимо признать, что есть множество при-чин гордиться своим этническим наследием и на самом деле нет такого понятия, как «низшая раса» или «низшая народ-ность». Им также следует осознать, что, независимо от их происхождения, каждый — часть человеческой семьи. Если мы хотим, чтобы наша жизнь послужила благу человеческой семьи, то должны завоевывать каждый «кусочек» доступно-го нам знания. Еще мне кажется, что если бы мы по-настоящему посвятили себя обретению знаний, это бы положило конец возмущен-ным высказываниям: «Они не дают мне двигаться вперед»; «Система работает против таких людей, как я»; «Разве у меня есть какие-то шансы?» Основная часть моей жизненной философии заключается в том, что никакое знание для меня не напрасно. Само по себе знание обогащает жизнь. Оно делает нас лучше, расширяет понимание мира. Если кому-то эти слова кажутся высокопарной похвальбой, лучший способ подчеркнуть важность всестороннего развития — это довести до конца рассказ о классической музыке. Во-первых, я так никогда и не попал на эту программу, она закрылась в тот самый год, когда я поступил в колледж. Но несколько значительных и практически важных событий произошли со мной благодаря моей охоте за знаниями.

Как я подробно рассказал в моей предыдущей книге, по-сле окончания медицинской школы я отправился в клинику Джонса Хопкинса для собеседования. Школа при этой клинике возглавляла мой список, так как я очень хотел прой-ти интерн-программу именно там. Я бы, наверное, лишился смелости и присутствия духа, если бы знал, что ежегодно они получают сто двадцать пять заявлений от соискателей на два места в нейрохирургической программе. Во время собеседования доктор Джордж Удварели, глава учебной программы по нейрохирургии, упомянул, что накануне вечером слушал концерт. — Я тоже его слышал, — сказал я. — В самом деле? Даже если бы я не уловил ноток удивления в его голосе, то увидел бы удивление на его лице. Мы обсудили концерт, перешли к беседе о классической му-зыке в целом, и время, отпущенное для собеседования, очень быстро истекло. Я был одним из двух интернов, принятых для прохождения стажерской программы по нейрохирургии. Годы спустя Джордж Удварели сказал мне, что моя манера держаться на собеседовании произвела на него сильное впечатление. Я убежден, что мои знания в области классической музыки и способность ценить ее послужили мне хорошей ре-комендацией. Еще одна причина, по которой я благодарен Богу за то, что знаю классику, это Ласена Растин, студентка из Детройта, которую я встретил как раз перед третьим курсом в Йеле. Чрезвычайно одаренная, она выбрала два образования — курсы для поступления в медицинскую школу и музыку. Благодаря ее музыкальной одаренности и моему интересу к классике, а также моему умению играть на нескольких инструментах мы начали общаться. Чем больше мы общались, тем больше она мне нравилась, и мне хотелось говорить с ней не переставая.

Четыре года спустя я женился на Ласене, которую все назы-вают Канди.

*

Однажды старшеклассник спросил меня: «Доктор Карсон, с какой это стати мне нужно знать о заряде частицы при ее про-хождении через электрическое поле? Это не имеет ко мне никакого отношения». — Откуда ты знаешь? Разве тебе известно, чем ты будешь заниматься через пятнадцать лет? Ты можешь понять позже, что знание способов рассчитывать силу поля в определенной области распахнет перед тобой двери, которые в противном случае ты никогда не смог бы открыть. Нельзя знать заранее, насколько может оказаться полезно даже незначительное на первый взгляд знание. Если оставить в стороне вопрос важности кругозора, знания делают нас ценными. Когда мы владеем знаниями, которых не имеют другие, в нас нуждаются, и неважно, как мы выглядим или откуда происходим. Позвольте рассказать вам о таком человеке. В начале 1991 года я познакомился с молодой черной женщиной, из администрации компании «Fortune 500» на северо-востоке. Она располагала огромными знаниями о компании, в которой работала. Ее очень ценили из-за высокой работоспособности и широких познаний в деловой сфере. Затем она вышла замуж за профессора университета с юга. Она уведомила исполнительного директора компании, что намерена уволиться. — Но вы нужны нам, — сказал он. — Мне очень жаль, — произнесла она, — мне нравилось работать здесь. Вы знаете это. Но я люблю своего мужа, а у него бессрочный контракт… — Дайте нам возможность это обдумать, — сказал исполнительный директор, — и мы увидим, что получится.

Она и не предполагала, что придумает корпорация! Ее муж преподавал во Флориде, это далеко от Филадельфии. Несколько дней спустя исполнительный директор этой большой корпорации снова заговорил с ней: — Если вы останетесь с нами, мы купим вам еще один дом. Вы и ваш муж сможете иметь дом во Флориде и второй - в Филадельфии. И мы обеспечим вам транспорт за счет компании всякий раз, когда в этом будет необходимость, чтобы вы могли видеться и общаться. Ясно, что компания не сделала бы такое предложение тому, в ком не нуждалась. И было неважно, что она — женщина и — чернокожая. Единственное, что имело значение — это знания, благодаря которым ее так высоко ценили, что компания про-сто не могла без нее обойтись. Я не утверждаю, что в обществе нет несправедливости или расизма, или половой дискриминации. Я только хочу сказать, что если бы люди, которых притесняют, обладали бы ценными знаниями, они, несомненно, имели бы значительные преимущества, когда дело касается выбора при «равных» возмож-ностях. «Знания - это единственное оружие, которое способно разрушить расовые предрассудки». Эта мысль сильно впечатляет учеников из национальных меньшинств. Я говорю им: «Знания помогут вам осознать, что вы ничем не хуже других». Я также подчеркиваю, что учеба разрушает расовые предрассудки, потому что с ее помощью мы можем больше предложить обществу. Никому не нужен неуч, никто не нуждается в невежде. Классовые и расовые предрассудки существуют и всегда бу-дут существовать, пока люди различаются физически, социально и экономически. Мы не сможем искоренить ложные взгляды, но можем избавиться хотя бы от некоторых из них и ослабить их власть. Моя мать однажды сказала мне кое-что, чего я никогда не забуду: «Если тебе придется войти в зал, полный расистов,

это не твои трудности. Это их трудности, потому что именно они обеспокоены, где ты сядешь. Они боятся, что ты сядешь ря-дом с ними. Ты же можешь сесть, где тебе угодно». Эта простая мудрость освободила меня от предрассудков. Я часто думал о словах Иисуса: «И познаете истину, и истина сделает вас сво-бодными» (Ин. 8:32). Еще мама говорила мне, что когда исти-на освободит меня, у других по-прежнему останутся проблемы, и я не властен покончить с их глупостью, но меня это не должно задевать. «Я приобрел знание, — сказал я однажды на встрече со школьниками, — развил свои таланты и чего-то достиг в медицине. Когда другие больны и страдают, я могу позаботиться о них». Я твердо верю, что большинство людей не рождаются способными и умными, но меняются под воздействием социальной среды и образования. Иногда все дело только в том, чтобы поместить людей в другие условия и переучить их. Это похоже на старые сказки о превращении тыквы в карету или лягушки в принцессу. Мы сами можем играть роль своего рода чудотворцев, освобождая себя от невежества и помогая возрастать ближним.

*

Но хочу предостеречь. Знание может и навредить. В посла-ниях к Коринфянам Павел писал о трудностях в Церкви. Это было время, когда люди приносили жертвы идолам. После та-кой религиозной церемонии мясо могло быть продано кому угодно. Некоторые христиане в Коринфе покупали это мясо, потому что оно было самого высокого качества, а стоило не-дорого. Те, кто покупали такое мясо, делали это «по знанию»: они понимали, что берут идоложертвенное, и знали, что идо-лы — это миф. Но другие, однако, имели более «чуткую» со-весть. Они говорили: «Эта пища предназначалась ложным бо-гам. Если мы вкусим ее, то поклонимся идолам».

И так они спорили, пока не вмешался Павел: «О идоложерт-венных яствах мы знаем, потому что мы все имеем знание; но знание надмевает, а любовь назидает» (1 Кор. 8:1). Павел, духовный отец церкви в Коринфе, с такими знатоками говорил довольно жестко и отмечал, что иметь знания прекрасно, но не следует бить других по голове этими знаниями. В заключение он сказал: «И потому, если пища соблазняет брата моего, не буду есть мяса вовек, чтобы не соблазнить бра-та моего» (1 Кор. 8:13). Иногда наши знания имеют обратное действие, если мы становимся надменными и нетерпимыми, то не к такому знанию я здесь призываю. Могу поведать из собственного опыта, как ужасно такое поведение. Как я уже говорил выше, в пятом классе у меня не было достойного соперника по самым низким оценкам. Тогда мама заставила меня читать и прекратить без разбору смотреть телевизор. В моей жизни произошел поворот. Я резко переместился вверх и стал лучшим учеником в классе. Возможно, я хотел покрасоваться, «вернуть» насмешки тем, кому «задолжал», или просто не придумал ничего лучше, чем два года подряд доказывать всем и каждому, какой я молодец. Вместо того чтобы благоговеть передо мной и поклоняться мне, мои одноклассники считали меня несносным и властолю-бивым. К сожалению, они были правы. И наоборот, часто мы встречаем людей, которые знают, что говорят и делают, не потому, что они хвастливы, и не потому, что они выпячивают свой ум. Их интеллект становится очевидным, когда люди видят их поступки. Знания дают им вну-треннюю уверенность. В их присутствии и остальные чувствуют себя более уверенно. Такое знание не показывает себя нарочито, не ведет себя вы-зывающе, самонадеянно, нагло, как это делал я. Оно просто есть. И лучший пример — это Дон Лонг, руководитель отделения нейрохирургии в клинике Хопкинса. Хотя он никогда не

пытался никого впечатлить своим опытом и огромными знаниями, он действительно похож на человека, который знает все о нейрохирургии. За многие годы практики этот талантливый ученый приобрел глубокое видение вещей, основываясь на знаниях, добытых ранее другими специалистами. Он учился на их ошибках и успехах и совершенствовал свою работу в клинике. Когда Дон Лонг говорит о чем-то своим глубоким голосом, становится абсолютно понятно, что он не ищущий популяр-ности шарлатан. Он точно знает то, о чем говорит, и мы все слушаем его с уважением. Он надежен, и нам нравится, что он не стремится произвести на нас впечатление своими залежами полезной информации. Иногда я говорю ученикам: «Знания — это ключ, который открывает все двери. Вы можете иметь хоть зеленую кожу в желтый горошек и быть родом с Марса, но если у вас есть зна-ния, которые нужны людям, то вместо того, чтобы побить вас, они проторят тропу к вашему дому». * В старших классах я читал журналы, такие как «Psychology Today», а в колледже я специализировался в психологии. За многие годы я убедился, что наши реакции и действия осно-вываются на накопленном нами опыте и знаниях, неважно, признаем мы это или нет. Следовательно, приобретение зна-ний — любых знаний — лучше подготавливает нас к правиль-ной реакции на трудности в будущем. Люди говорят и делают вещи, которые, как им кажется, правильны. Иногда они не осознают, что их слова или действия основаны на знаниях, которые они приобрели много лет на-зад. Я подчеркиваю снова и снова: мозг сохраняет все, с чем встречается. Когда мы смотрим телевизионную программу, наш мозг полностью записывает ее. Если мы слушаем симфо-нию, опять же мозг вбирает в себя всю ее, точно так же, когда мы слушаем и рок-н-ролл.

В одной из следующих глав я расскажу историю Мэтью Томпсона. Мы смогли изменить его жизнь только благодаря знанию, которое я получил и сохранил тринадцатью годами раньше. Важная истина о знаниях заключается в том, что мозг работает наиболее эффективно с сознательно удерживаемой информацией. Впоследствии мы гораздо легче вспоминаем то, что хотим вспомнить. Когда мы питаем наши 14 миллиардов клеток мозга знаниями, которые обогатят нас и помогут дру-гим, мы воистину учимся мыслить широко. К = KNOWLEDGE (знание) Если мы изо всех сил пополняем наши знания, чтобы использовать их для блага людей, они изменят и нас самих, и мир, в котором мы живем.

ГЛАВА 15. КНИГИ НАПИСАНЫ, ЧТОБЫ ИХ ЧИТАЛИ

Всякий, кто знает, как следует читать, имеет власть стать сильнее, расширить границы своего существования, сделать свою жизнь полной, значительной и интересной. Олдос Леонард Хаксли — Сколько лет было Бену Карсону, когда он переехал в Бо-стон? Какие правила установила его мать для него и его брата Куртиса? — Сколько лет было доктору Карсону, когда он возглавил детское отделение нейрохирургии в клинике Джонса Хопкинса? Представляете, как я себя чувствовал, когда шестеро учащихся вышли на сцену и начали наизусть рассказывать события моей жизни и мои достижения. Когда они закончили, другие школьники забросали их вопросами, включая приведенные выше. Никто не предупредил меня об этом сюрпризе. Я смутился, но в то же самое время воодушевился. Учащиеся средней шко-лы «Old Court» в Балтиморе прочитали каждую статью о моей жизни, какую только смогли найти. Это было в 1988 году, поч-ти за два года до выхода моей автобиографии «Золотые руки».

Потом они еще раз удивили меня. — Доктор Карсон, — сказала девочка, читая с листа, над которым она усердно потрудилась. — Здесь, в средней школе «Old Court Middle School» мы организовали клуб любителей чтения имени Бена Карсона. Нас так вдохновил ваш пример — то, что вы читали две книги в неделю и не смотрели больше двух телепрограмм в неделю, — что мы учредили клуб в вашу честь. Каждый член клуба дал обещание следовать вашему примеру. Она зачитала имена членов клуба. Их количество меня приятно удивило. Меня многое впечатлило: во-первых, они столько обо мне знали! Во-вторых, они сочли меня достойным, чтобы собрать обо мне столько сведений! В-третьих (и это затронуло меня глубже всего), они смотрели на меня как на образец для подражания. Я не знал, что сказать. Я и представить себе не мог, что так повлиял на их жизнь. Еще одним приятным «шоком» было то, что ребята мысли-ли о человеке, преуспевшем на интеллектуальном поприще, в том же духе, в каком они обычно поклоняются спортсменам или звездам эстрады. Я думаю, что эти школьники МОГУТ сделать что-то важное в своей жизни. Они сосредоточены на умственном развитии, вместо того чтобы зацикливаться на звездах рок-музыки и футбола. Такие подростки могут далеко пойти. Они движутся в вер-ном направлении, потому что узнали важный секрет, который в наши дни знают столь немногие: они читают, а чтение книг открывает миры знаний и возможностей. Мне они оказали честь, что назвали клуб моим именем. Я был рад во время моих многочисленных путешествий узнать, что школьники организовывают клубы имени Бена Карсона (в Филадельфии, Техасе, Калифорнии), но речь не о том, что они носят мое имя. Важно убедить молодых людей читать и этим развивать неве-роятный мозг, который Бог дал им при рождении. Чтобы быть членом такого клуба, необходимо пообещать: 1. Читать две книги в неделю.

Представлять доклад по каждой прочитанной книге клубу. 3. Ограничить время у телевизора. Некоторые клубы действительно довольно успешны. Они работают почти как общества анонимных алкоголиков. Участники поддерживают и ободряют друг друга, помогая освобо-диться от телезависимости, советуют, как получать больше пользы от чтения. Понимая ценность самообразования, они порывают с легкомысленными развлечениями, ставят перед собой цель и сосредоточенно добывают знания. — Доктор Карсон, я кое-что узнал о самом себе, — сказал один из членов клуба. —Никогда не думал, что могу запомнить так много за такое короткое время. — Знаете что? Я такая же умная, как все остальные, — сказала восьмиклассница. — Я не читала как следует и поэтому считала себя тупицей. Сейчас я знаю себя лучше. Кроме того, что мне пишут члены нескольких клубов любителей чтения из разных частей страны, — из газетных вы-резок, школьных объявлений и писем я узнал, что учреждено несколько программ со стипендиями имени Бена Карсона. Самая заметная из них — программа Университета штата Массачусетс, Бостон Кампус. Меня приглашали в этот университет на посвящение и чествование программы, которая платит стипендии и покрывает все расходы студентов из национальных меньшинств и малоимущих семей. Каждый год несколько студентов выдвигаются на получение этих стипен-дий. При этом все они должны доказать свои знания, чтобы быть принятыми в Университет Массачусетса. Эта уникальная программа не только обеспечивает финан-совую помощь, но также предлагает консультирование и со-циальное обеспечение, гарантируя, что каждый студент завершит свое образование. Мне сказали, что стипендия была названа моим именем, а не кого-нибудь давно умершего, чтобы вдохновить студентов и

помочь им осознать, как целеустремленность, усердие и вера в себя помогут преодолеть любые препятствия. Мне оказали большую честь, в частности, потому, что учредили стипендию в том самом городе, где мы когда-то жили в жуткой бедности. Бостон — это также город, где мама поняла, что сможет выжить самостоятельно и не стать жертвой нище-ты и предрассудков. Я получил письмо от одной семьи в Арканзасе, в котором говорилось, что они прочитали мою книгу и она вдохновила их. Мать, которую поддерживали социальные службы и по-собия, снова пошла учиться и сейчас получает юридическое образование. Оба сына были посредственными учениками, но теперь вместо своих обычных «удовлетворительно-неудовле- творительно» получают «хорошо-отлично». Оба планируют заняться медициной. Несчетное количество молодых людей и взрослых пишут мне или говорят при встрече, что моя история повлияла на их жизнь. Это доставляет мне не меньшую радость, чем успешная операция. Я горжусь этими людьми, так как они смогли начать все сначала. Они выработали уверенность в себе и теперь знают, что перед ними может открыться любая дверь, в которую они захотят войти. В основном именно через книги мы можем взаимодейство-вать с умами, которые выше нашего собственного. Со страниц лучших книг великие говорят с нами, делятся самыми драгоценными мыслями, изливая нам свою душу. Благодарение Богу за книги! «Это голоса далеких или давно умерших людей, их труды де-лают нас наследниками духовной жизни прошлых веков. Речь не идет о дешевых детективах, романах-однодневках. Мы говорим о научно-познавательной, классической литературе. Книги поистине делают нас равными. Они дарят всем, кто верно

использует их, и всему обществу духовное присутствие лучших и величайших представителей человеческой расы». Уильям Эллери Чарминг В моем акростихе для фразы «Think Big» букву В я расшифровываю как BOOKS (книги). Хотя мы можем учиться многими путями и способами, я убежден, что книги — лучший источник знаний. 1. Чтение «включает» ум и тренирует его. 2. Чтение заставляет ум стать дисциплинированным. С само-го начала читателю приходится распознавать буквы, напеча-танные на странице, складывать их в слова, слова — в предложения, а предложения — в мысли. 3. Чтение задействует наше воображение и делает нас более способными к творчеству. Оно тренирует ум так же, как мы тренируем мышцы, когда поднимаем тяжести. Чем больше работает наш ра-зум, тем он живее, а значит, больше способен на творчество и но-вые мысли. Как заметил один мудрец, ум, однажды расширенный идеей, никогда не возвращается в первоначальное положение. Детские психологи подсчитали, что 98% младенцев рождаются со способностями к творчеству. И действительно, чем еще может заниматься малыш, кроме как лежать в кроватке и давать волю воображению? С первых мгновений жизни ма-лыши вынуждены творчески подходить к объяснению своих нужд родителям — через движения и звуки. Те же психологи подсчитали, что менее 5% из нас остаются по-прежнему творческими личностями к восемнадцати годам. «Творческий» в устах психологов означает «использующий воображение и вырабатывающий новые идеи, или способный находить новые решения старых проблем». Мне кажется, младенцы не ограничены в своем воображении. Никто не вбивал в их головы, что, суча ножками или пинаясь, они смогут передать родителям определенный сигнал. Я восхищаюсь тем, как творчески маленькие дети находят способ со-общить о своих основных нуждах — в пище или комфорте.

Через пятнадцать лет после появления на свет, однако, многие из этих смышленых и творческих детей, теперь уже подростков, большую часть времени проводят, уставившись в телевизор. У них перед глазами образы и звуки, уже упако-ванные и готовые к употреблению по первому нажатию кноп-ки. Такая жизнь приводит к тому, что воображение почти не используется. Почему? Потому что для них все уже сделано и решено, как одеваться, думать и вести себя. И, как следствие, у них не вырабатывается привычка мыслить самостоятельно. Все, что им нужно — это следовать штампу. Даже когда мы говорим о так называемых интеллектуальных программах по телевидению, мы можем задать вопрос: действительно ли они развивают мозг? У меня есть серьезные сомнения. Мы можем смотреть пресс-конференцию президента, даже не понимая, о чем она, не пытаясь ее проанализировать. Ин-тернет-новости «переварят» ее вместо нас и предоставят нам ее подробный разбор. Потом один комментатор дает слово второму комментатору, и тот выступает со своим анализом. У нас нет нужды исследовать что бы то ни было самостоятельно, глубоко осмысливать идеи, творчески применять свой ум и воображение. Это дорого нам обходится. Если внимательно вглядеться в упадок науки в Америке, мы увидим, что безразличие к творческому использованию мозга в дальнейшем будет стоить еще больше. Из учеников развитых стран мира в настоящее время школьники США находятся на самом последнем месте по естествознанию и математике. Частично это происходит потому, что мы начинаем учить их этим предметам довольно поздно и поверхностно. Наши школы устроены так, что мы не даем серьезного научного материала по этим предметам вплоть до старших классов. К этому времени чаще всего интересы детей уже сформировались в других (обычно ничтожных) областях. Наша не меньшая вина заключается в том, что мы позволя-ем преподавать эти предметы в скучной форме, когда ученики практически ни в чем не задействованы. Мы вкладываем

слишком мало денег в настоящее образование, предпочитая тратить все большие и большие суммы на футбол и баскетбол. Любимые всеми нехудожественные телевизионные центры распространяют программы, такие как «Стиль жизни», «Богатые и знаменитые», «Самые смешные в Америке домашние видеоролики» вместо «Nova», «Jeopardy» или «Nature». Мы ничего не берем от программ, которые стремятся сделать нашу жизнь лучше при помощи удивительных изобретений, побуждают стремиться к долгой и здоровой жизни, пополнить наши знания. Я не противник развлечений. Я взываю к равновесию. Я бы хотел видеть, как власти и успешные люди призывают: «Читайте! Читайте! Читайте!» Мечтаю, чтобы они взяли в обе руки книги и подняли голос: «Вот сокровищница мира — общест-венная библиотека и книжный магазин!» На известных людях лежит ответственность за то, чтобы сделать общество лучше. Они прекрасно понимают, как нуж-но развиваться, чтобы достичь наибольшего успеха. Здоровые доскональные знания — вот сила, которая продвигает к успеху, вот на чем нужно делать ударение. «Звезды» должны чувствовать свою ответственность за это. Поступать наоборот не только эгоистично и безответственно, но и неблагоразумно, так как если они позволят обществу деградировать, то их по-томки тоже пострадают. Я об этом очень переживаю и решительно заявляю: если бы мы тратили на образование хотя бы половину тех денег, которые расходуем на спорт и развлечения, мы могли бы обеспечить бесплатное образование каждому студенту США. Прибыль, которую бы мы получили через несколько лет, была бы феноменальна. Америка быстро бы поднялась и ста-ла бы самой умной нацией. Мы бы превратились в страну, на которую хотел бы походить весь остальной мир как на страну людей творческих и богатых. Путешествуя по Соединенным Штатам, встречаясь с лиде-рами страны и другими успешными людьми, я заметил, что

все они много читают сейчас и много читали в школе. Подозреваю, что существует соотношение «один к одному» между «жадным» чтением и интеллектуальными достижениями. Когда я объясняю эту часть моего акростиха для фразы «Think Big» (мысли широко) — В = Books (книги), то часто ду-маю о молодом человеке по имени Курт, которого я встретил в Йеле. Хотя он опережал меня на два курса, я заметил его почти с того самого времени, когда впервые пришел в колледж. У нас повсюду были блестящие студенты, но Курт выделялся из всех. Помню, как я однажды сказал Лэрри, моему товарищу по комнате: «Обрати на него внимание. Однажды он будет успешным политиком». Курт был невысоким черным парнем, несколько приземи-стым, всегда чисто выбритым и невероятно умным. Он носил маленькие очки, как у Бена Франклина, был отличным футбо-листом и вообще делал отлично все, за что брался. После Йеля Курт поступил в Оксфорд и получал там стипендию имени Родеса. Затем он окончил юридическую школу при Гарварде и стал работать в Белом Доме. У Курта всегда были друзья и соратники, куда бы он ни пошел. Люди восхищались всем, что он делал. После того как Курт окончил Йель, я сосредоточился на собственной карьере и потерял его из виду. Несколько лет назад он вернулся в свой родной город, Балтимор, и в возрасте тридцати шести лет стал прокурором штата. Между прочим, сейчас Курт Шмок — мэр Балтимора, и я ду-маю, что на этом он не остановится. Я восхищаюсь Куртом чрезвычайно, точно так же, как восхищался им двадцать лет назад. Он, вероятно, один из немно-гих мэров крупных городов США, кто имеет такие выдающиеся дипломы об образовании. Курт Шмок обладает еще одним чудесным качеством. Он — ненасытный читатель и человек действительно выдающихся

интеллектуальных достижений. Одно из обращений, с которым Курт идет к молодежи, звучит так: «Читайте. Читайте книги. Так можно обрести место в жизни». Он заставил город-ской совет принять девиз: Балтимор — читающий город. Курт является могучим живым утверждением этого принципа, правительственным чиновником, который побуждает и умоляет больше читать. Прежде чем я закончу писать о «В = Books», я хочу рассказать вам о Харвее и Кейтрин Уочсмен и их семье. Иногда я участвую в судебных процессах в качестве медицинского эксперта. В одном из процессов мне довелось защи-щать другого нейрохирурга из округа Мэриленд. Это было крупное судебное разбирательство. Доктор Харвей Уочсмен выступал обвинителем. Он является президентом организа-ции «Американская профессиональная ответственность» ассоциации адвокатов. По мере того как он задавал свои вопросы, стало ясно, что этот человек чрезвычайно умен, эрудирован и сообразителен. Свидетельствовать, давать показания на таких процессах увлекательно. Я всегда придерживался принципа говорить только правду. После того как я сказал правду, меня не беспокоит, что оппоненты будут копать себе могилу, прежде чем я подниму голос и поправлю их. Это была моя первая возможность увидеть Харвея Уочсмена в деле. Как я с тех пор усвоил, он зачастую подходит к делу подобным образом. То есть он позволяет свидетелям зайти да-леко по неверному пути, прежде чем указать им на их ошибки или противоречия, которые их дискредитируют. На процессе нам обоим стало ясно, что делает другой, и мы развлекались, обходя ловушки друг друга и состязаясь в остро-умии. После судебного разбирательства мы начали общаться и обнаружили, что у нас много общих интересов. Впоследствии наши семьи подружились.

Некоторые могут спросить: «Как нейрохирург и адвокат мо-гут быть друзьями?» Когда я узнал этого человека ближе, то выяснил, что он не берется за процессы, где подсудимый не заслуживает наказания. Он тратит уйму времени и энергии, преследуя несправедливость, которая не связана с медицинской практикой. Я также узнал, что он был активистом движения за социальные права и участвовал в некоторых движениях в Южной Африке. Несмотря на то, что многие недовольны его деятель-ностью, он в высшей степени достойный человек. Что еще больше впечатлило меня, так это его огромная до-машняя библиотека. Харвей читает жадно и знает практически все об истории. Его жена Кейтрин, которая тоже юрист, читает очень разнообразные книги. Оба невероятно эрудированны. Это я обнаружил, когда мы впервые играли в «Trivial Pursuit»18, мою любимую игру. Если Харвей играет в нашей команде, мы непобедимы. Этот ненасытный читатель, особенно исторических трудов, никогда не позволяет поставить себя в тупик. Та же жажда знаний передалась их пятерым детям, самым эрудированным ребятам, которых мне доводилось встречать. Дэвиду только семь, но он такой же большой любитель чте-ния, как и его родители. Однажды мы с Дэвидом говорили о том, чем он намерен заняться в жизни. Он сказал: «Я хочу быть бейсболистом, юристом, нейрохирургом, президентом США и писателем. Имен-но в таком порядке». Думаю, этот мальчик сможет достичь всего перечисленного. И именно в таком порядке. Почему нет? В семь лет Дэвид уже знает географию, историю и естествознание лучше, чем средний ученик старших классов. Он владеет компьютерной грамотой. Летом и в выходные Дэвид часто засиживается допоздна над книгой. Меня восхищает то, чего может достичь ребенок, если его вдохновить! И его никто не 18 Разновидность игр-викторин. - Прим. ред.

подталкивает. Для Дэвида учиться — удовольствие, и он на-слаждается каждой минутой учебы. Достаточно буднично он сказал мне: «Если бы мне это не нравилось, я бы, наверное, этого не делал». Родители Дэвида вдохновляют меня и многих других. Хар-вей Уочсмен начинал свою жизнь с низших ступеней социальной лестницы. Хотя сейчас Харвей — мультимиллионер, вырос он в Bedford-Stuyvesant, одном из беднейших районов Нью-Йорка. Я никогда не слышал о семье Уочсмен, прежде чем Харвей допросил меня на судебном слушании как медицинского эксперта, поэтому удивился, когда узнал, что они самостоятельно приняли программу чтения, похожую на ту, которую моя мама поставила передо мной в пятом классе. Они редко разрешают своим детям смотреть телевизор. Пре-жде чем эти родители вообще услышали обо мне, они состави-ли для своих детей на программу — читать две книги в неделю и отчитываться. Нет предела тому, чего могут достичь люди, когда они развивают свой ум и используют книги для обретения знаний. В = BOOKS (книги) Если мы посвятим себя чтению и будем наращивать свои знания, только Бог сможет ограничить то, как высоко мы под-нимемся в этом мире.

ГЛАВА 16. ДОСКОНАЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ

Все, что может рука твоя делать, по силам делай. Екклесиаст Двухлетний Сеймур упал дома со ступенек. Он ударился об пол и потерял сознание. Обезумевшие от горя родители принесли маленького сына в педиатрическое отделение интенсивной терапии клиники Джонса Хопкинса. Компьютерная аксиальная томография показала гематомы глубоко в средних частях передних лобных долей мозга и в правой височной доле. Врач, который первым осматривал Сеймура, посчитал, что гематомы появились потому, что мальчик упал и стукнулся головой — естественное предположение. Используя свои знания и опыт, врач назначил медикаментозное лечение. Когда на следующий день я рассмотрел сканы, то проком-ментировал их так: «Странные места для гематом травмати-ческого происхождения. Сдается мне, они должны были бы находиться ближе». Два других присутствовавших хирурга не согласились со мной. Один сказал: «Мы считаем, что местонахождение гематом вполне соответствует травматическому инсульту». Этот диагноз мог бы оказаться окончательным, если бы у меня не было других замечаний. Хотя я не мог бы указать точ-но, в каком медицинском тексте я это читал, но что-то, что я

когда-то узнал, беспокоило меня. Сохранялось довольно сильное предчувствие, что беда Сеймура не сведется к двум анев-ризмам, как бы серьезны они ни были. Я не мог отделаться от этого чувства: — Я считаю, что этому ребенку нужно сделать ангиографию и проверить сосуды мозга. — Вы действительно так думаете? — спросил один из врачей. — Не удивлюсь, если мы обнаружим, что у ребенка глубокая сосудистая аномалия, которая вызывает кровотечение. — Вы хотите сказать, что, скорее, что-то спровоцировало падение, и падение привело к кровотечению? Я кивнул: — Не могу сказать почему, но мне так кажется. После некоторого обсуждения они согласились с тем, что мое предположение может оказаться верным. Я попросил их сделать ангиографию. Одну гигантскую аневризму мы обнаружили у переднего основания черепа, где был один из сгустков. Вторую аневризму увидели в области височной доли (мы называем такую патологию «артериовенозный свищ»). Мне удалось прооперировать мальчика и сшить аневризмы. Сейчас ему пять лет, и он совершенно здоров. Я настаивал на его обследовании, потому что знал, где дол-жны образовываться травматические гематомы. Это знание давало мне уверенность и заставляло меня настаивать, несмотря на противодействие. Если бы я не настоял, гематомы, возможно, рассосались бы, и мальчик отправился бы домой до образования новых аневризмов. Случись это во второй раз, вряд ли ему повезло бы. Я не намекаю на то, что я умнее или проницательнее дру-гих докторов. Но эта история — пример того, как стремление к доскональному знанию вознаградило меня. С первого года учебы в Йельском университете я посвятил себя глубокому изучению программы. В медицинской школе я решил узнать о человеческом теле как можно больше, и, независимо от того,

какую часть организма мы изучали, я старался запомнить как можно больше. В акростихе для «Think Big» я расшифровываю I = IN-DEPTH LEARNING (доскональное изучение). Это означает узнавать о предмете все возможное. Учиться ради знания и понимания. А не ради того, чтобы сдать тест или экзамен на высокую оценку и произвести впечатление. Со мной училось много неглупых студентов, которые не могли получить хорошей оценки, потому что, как правило, не изучали материал глубоко. Они останавливались на легком обзоре и говорили: «А, я это все уже знаю!» Они не углубля-лись в предметы, не спрашивали: «Действительно ли я изучил этот материал?» или: «Как мне лучше всего учиться?» Мы все учимся по-разному. Например, одни прекрасно усваивают информацию через уши, другие — через глаза. Некоторые находят, что лучше всего усваивают, когда об-суждают тему с кем-то еще. Диалог оттачивает ум, заставляет размышлять, дает возможность услышать другие точки зрения. Третьи старательно учатся, запоминая механически, многократно повторяя и выполняя упражнения. У меня есть друзья, которые при изучении материала дол-жны выполнять какие-то действия, подтверждающие теорию. Сегодня мы называем это практическим обучением. Разумеется, наиболее дисциплинированные комбинируют все способы познания. Иногда я спрашиваю студентов: «Как вам лучше всего учиться? Какой прием для вас наиболее эффективен?» Обычно они этого не знают. Если это и про вас, вот некоторые советы. Вспомните, что вам давалось легче всего: — проведение научного эксперимента; — решение замысловатой задачи по алгебре; — нахождение главного в вопросе о холодной войне; — игра сложных пьес на фортепиано?

Спросите себя: «Какие я при этом использовал методы?» Когда вы ответите, начните учиться, исходя из своих силь-ных сторон, а не из своих слабостей. Например, если вы хорошо усваиваете материал через его многократное повторение, то не будете пытаться запомнить костную систему тела, слушая лекцию. Вместо этого вы, вероятно, воспользуетесь карточками с текстом и картинкой. Если же вы хороший читатель, то сможете представить то, о чем читаете. Механическое запоминание многим может казаться скуч-ным в качестве главного учебного приема. И все же подумайте, сколько людей смогло запомнить слова гимна «Amazing Grace» («Как дивна благодать Твоя»), просто повторяя их снова и снова. Мое главное правило для досконального постижения гла-сит: «Начинай с приемов, которые тебе подходят. Используй их для своих главных учебных проектов. Затем укрепляй свои познавательные навыки, обращаясь к другим методам». Когда я поступил в Йель, мне пришлось узнать о себе два важных обстоятельства. Во-первых, хотя я и мог считать себя достаточно умным человеком, все же не был настолько ум-ным, насколько воображал. Во-вторых, я понятия не имел, как учиться досконально. В школе мой способ познания заключался в том, чтобы от-ложить учебу до времени экзаменов, усиленно сосредоточиться в течение одного-двух дней, проскользнуть тесты — и затем половину забыть. Но когда я поступил в Йель и затем в медицинскую школу, мне пришлось внести изменения в свои методы. Почти завалив химию на подготовительных медицинских курсах в Йеле (предмет был обязательным, чтобы продолжать учиться медицине), я стал относиться к учебе гораздо серьез-нее. Хотя я экспериментировал и попробовал несколько

подходов, ко времени поступления в медицинскую школу у меня уже был выработан четкий план. «Когда мы открываем книгу, то обнаруживаем, что у нас есть крылья», — пишет Хелен Хейес. Я сразу понял, что мне лучше всего учиться в одиночестве и через книги. Прослушивание лекций оказалось в самом конце моего списка. За первые два года в медицинской школе университета в Мичигане я значительно урезал посещения лек-ций, чтобы оставаться у себя в комнате и заниматься, я хотел, чтобы никто меня не беспокоил. Я читал постоянно и с жад-ностью. Мое чтение начиналось с необходимого по программе материала, затем я дополнял список книгами по той же теме. Чтобы получить глубокое понимание предмета, мне хотелось познакомиться с видением более чем одного автора. Если мы изучали нервную систему, я пользовался тремя различными учебниками — все были хорошими, но каждый делал акцент на своем. Почти каждый день я читал с шести утра до одиннадцати ночи, штудируя все учебники и сопутствующий материал, ка-кой мне удавалось найти. Другие студенты обеспечивали меня записями лекций и копировали для меня весь раздаточный материал. Прошло немного времени, прежде чем я узнал, что выбрал для себя правильный способ. Во-первых, я был счастлив, го-воря себе: я прекрасно знаю нервную систему и понимаю, как она работает. Когда я получил за экзамен 180 баллов, то по-нял, что мне удалось стать студентом, который учится досконально. Я упорно изучал не только ответы на экзаменацион-ные вопросы, но также хотел знать все по предмету. Когда мне на экзамене попался вопрос: «Какой гормональный дисбаланс развивается при болезни Кушинга?», я не только знал ответ, которого от меня ожидали, но и понимал глубинный механизм гормонального дисбаланса. Ни один профессор не собирался меня спрашивать об этом на экзамене

в медицинской школе, но я жаждал знать все подробности, чтобы иметь более широкое понимание работы человеческого тела. Чем усерднее я учился, тем сильнее ощущал, что буду хорошим врачом. Нет, это сказано не совсем точно: я хотел стать самым лучшим врачом, насколько мне это по силам. Чтобы отдавать самое лучшее людям, мне тоже нужно было всегда стараться быть лучшим. Позже, когда я писал работу по неврологии на третьем курсе медицинской школы Мичиганского университета, у меня был очень придирчивый руководитель — врач, проходящий резидентуру. Он часто задавал студентам вопросы о глубинных ме-ханизмах болезненных процессов. Как я уже упоминал выше, два первых года медицинской школы я очень много читал, так как этот способ мне подходит больше всего для крепкого усвоения материала. Я читал, например, об эндокринной системе человеческого тела — предмете, который я изучил очень тщательно. В частности, я сосредоточил внимание на гипофизе, расположенном у основания мозга, и на том, как он контролирует эндокринные функции вместе с гипоталамусом, который является частью мозга. Однажды мы осматривали пациента с синдромом Кушинга (это заболевание обычно связано с гинофизарно-гипоталами- ческими припадками), и я оказался единственным, кто смог вникнуть в детали механизма этого болезненного процесса. Как мне это удалось? Только благодаря тому, что я штудиро-вал книги. Мой руководитель долго, не мигая, смотрел на меня, почти так же открыв рот, как мой учитель естествознания, когда я рассказал классу про обсидиан. Затем он улыбнулся и начал кивать. И кивал долго. Он был так впечатлен, что стал проводить со мной допол-нительное время, побуждая меня продолжать учиться в том же духе. У меня было чувство, что наши отношения стали особенными. «Прекрасная работа», — говорил он. Или улыбался:

«Так держать». Он много сделал, чтобы я занялся неврологией как наукой. Если мы будем обладать доскональными знаниями, это от-разится на наших делах и нас заметят! Например, если человек действительно хорошо и успешно продает страховые полисы, он прекрасно знает все услуги сво-ей компании и может перечислить их, не моргнув глазом. Если же я спрошу у менее подготовленного продавца, например, ка-кие факты стоят за актуарными таблицами (таблицы расчета ставок), он не будет знать, что ответить. Вместо того чтобы признать свою некомпетентность: «Я это выясню и свяжусь с вами», эти горе-продавцы ставят себя в еще более неудобное положение, пытаясь напустить туману или вообще сменить тему. Такое поведение распространяется и на компьютерных опе-раторов, и на автомехаников, и на медработников, и на про-давцов бакалейного магазина. Некоторые любители хватать вершки учились со мной в старшей школе, в колледже и в медицинской школе. Они учи-ли только то, что нужно было знать, чтобы переходить с курса на курс. Когда было необходимо освоить больше материала, они прибегали к избитому приему, кивая на то, что это лиш-няя информация, не связанная с предметом. «Мне все равно эта ерунда никогда не пригодится», — говорят эти люди так уверенно, что я недоумеваю, откуда они мо-гут это знать. Двадцать лет назад мой старший брат Куртис часто ворчал по поводу домашних заданий по геометрии, потому что они казались ему слишком трудными и ненужными. Хотя мой брат прекрасно успевал по математике, он не особо любил геометрию и геометрические чертежи. К счастью, мама приняла меры, чтобы Куртис продолжал учиться, несмотря на его про-тесты. «Выучи ее лучше всех в классе», — сказала она ему. Куртис, который никогда не попадал под давление сверстников, как это было со мной, сидел над геометрией, получал

высшие баллы за четверть, хорошо усваивал курс и не думал, что эти достижения сильно повлияют на его будущую жизнь. Сейчас Куртис - преуспевающий инженер, он разрабатыва-ет авиатормоза в крупной инженерной компании. Его работа требует огромных, глубоких знаний геометрических формул и аналитических навыков. Уча геометрию в школе и затем поступая в Университет штата Мичиган, Куртис понятия не имел, что эти навыки и знания ему будут необходимы, чтобы попасть на авиационный факультет. То, что сейчас делает мой брат, поражает меня. И теперь он первым признает, что учеба не всегда дается легко, не всегда это удовольствие, но она необходима. Хотя Куртис не предполагал в старших классах, что в конце концов станет инженером, он все равно упорно занимался геометрией. Он не только заучивал, что было написано в учебнике или рассказано учителем на уроке, но находил дополнительную информацию. Так что однажды он извлек свои знания на свет, и они помогли ему изменить свою жизнь. Куртис — это специалист в «доскональном изучении». Лю-бой школьный предмет может стать для нас прочным основа-нием и дверью к профессиональному успеху. И пока мы не выучим предмет досконально, мы так никогда и не узнаем, есть ли у нас талант к нему или нет. Мы не можем судить о какой-то дисциплине по чьим-то предвзятым высказываниям или по тому, что она трудно нам дается. Я вспоминаю Эрика из моей школы. Он хорошо играл в фут-бол, и поэтому большинство из нас смотрели на него как на «Эрика, мачо-атлета». Никто не считал его особо одаренным в учебе, но некоторые замечали, что у него склонность к математике. Эрик, правда, обладал невероятной сноровкой в понимании математики и получал от этого удовольствие. Если дело касалось уравнений, Эрик ловко их решал. Он не был особо успешен в других предметах, но нашел ту область, в которой был одарен, и развивал ее.

Некоторые другие игроки футбольной команды упорно поддерживали образ «тупых парней» и высмеивали всякого, кто проявлял хотя бы намек на интерес к учебе. К счастью для самого себя, Эрик не слушал сверстников. Если бы он обращал на них внимание, то никогда бы не от-крыл в себе такой важный талант, который дал ему Бог. Последнее, что я слышал об Эрике, была приятная новость: он выиграл математическую стипендию в Университете штата Мичиган. Не знаю, чем он сейчас занимается, но не думаю, что он бегает по краю футбольного поля. Мне кажется, что при та-ком таланте он выполняет какую-нибудь выдающуюся работу. Возможно, нам придется немного позаниматься исследова-ниями, чтобы открыть, в чем заключаются наши таланты. Нам нужно обогатиться глубокими доскональными знаниями, что-бы стать более опытными в работе и достижении целей. Поскольку клиника Джонса Хопкинса известна как перво-классный международный обучающий центр, мы часто видим детей не только из Соединенных Штатов, но и со всего света. У наших пациентов, как правило, тяжелые заболевания. Вначале детей пытаются лечить доктора на местах, и многие дела-ют отлично свою работу. Но если болезнь выходит за рамки возможностей этих врачей и больниц, пациентов направляют в нашу клинику. К счастью, мне удалось найти решения для многих. Не думаю, что я был умнее других или «круче» тех, кто направил к нам своих пациентов. Скорее, дело в том, что у нас в клинике есть преимущества: она учебная, кроме этого, в ней проводятся серьезные научные исследования, которые идут в ногу с последними достижениями в медицине. Обычно, прежде чем приезжают пациенты, Кэрол Джеймс тщательно изучает истории их болезней. Время от времени я советуюсь с другими врачами клиники, отдающими лучшее работе, чье профессиональное мнение уважаю.

Нередко успех кроется в умении внимательно выслушать пациента и родителей. Когда я их слушаю, другая часть меня вспоминает похожие медицинские случаи. Всякий раз из огромной кладовой знаний и опыта я извлекаю нужное, пытаясь сопоставить все факторы болезни. В сложных случаях я беру время для усвоения услышанно-го и размышляю, обращаюсь к прошлому опыту, чтобы найти необходимое решение. Частью размышлений я делаю молитву, в которой прошу Бога дать мне глубокое понимание, по-мочь мне ухватить важные моменты и не уйти в сторону. Я убежден, что в моей области — и подозреваю, это можно отнести почти ко всем областям человеческой деятельности — мне нужна полная ясность для каждого нового сложного слу-чая. Имея твердое основание, т. е. знания, я обретаю ясность для работы. Как бы глубоко я ни верил в Бога, я никогда не говорю: «Господь даст мне все ответы». Он направляет, Он поддерживает и вдохновляет. Но мне нравится одна поговорка: «Бог помогает тем, кто помогает себе». Господь оказывает помощь, побуждая нас пользоваться умом, убеждая учиться, вдохновляя приобретать навыки и знания, которые нужны нам для плодотворной работы. Помните: I = IN-DEPTH KNOWLEDGE (доскональное знание) Если мы добьемся таких знаний, они сделают нас способными трудиться самым лучшим образом, отдавая себя окружающим и делая мир прекраснее. 213

ГЛАВА 17. ПРЕДУПРЕЖДАЮ: БОГ РАБОТАЕТ!

Гораздо большее творит молитва, чем этот мир мечтает. Альфред Теннисок «Остановка сердца!» — крикнул анестезиолог. До этого операция Кристин шла хорошо. Я частично удалил опухоль, которая пробиралась к стволу мозга этой четырехлетней девочки. И вдруг без каких-либо тревожных предвестников у нее остановилось сердце. Все засуетились. Нам необходимо было обеспечить доступ воздуха либо искусственным дыханием рот в рот, либо вве-дением дыхательной трубки в трахею девочки. Требовалось срочно пустить в ход дефибриллятор, чтобы восстановить нормальный сердечный ритм. Нельзя было терять ни секун-ды, и мы закрепили клипсы на ее коже. Обычно мы вводим множество препаратов, чтобы помочь сердцебиению возобно-виться и нейтрализовать химический дисбаланс в крови, вы-званный остановкой сердца, но сейчас времени на ожидание действия этих препаратов не было. «О, нет, — думал я. — Мы ее потеряем». В течение нескольких секунд, которые нам показались вечно-стью, мы были в смятении. Дефибриллятор не сработал. Одна из сестер позвонила по интеркому и вызвала еще анестезиологов.

Мои руки быстро двигались, сам же я молча молился: «Господь, я не знаю, что происходит и почему. Поправь все это, Боже, пожалуйста». Затем мои руки крепко сжали хрупкое тельце Кристин. Мне было необходимо перевернуть ее лицом вверх, чтобы сделать закрытый массаж сердца (сзади это сделать невозможно, не повредив позвоночник). Я на мгновение замер… и так и не перевернул ее. В этот самый миг сердце заработало. «Спасибо, Господи! — сказал я вслух. — Я не знаю, что случилось, но ясно одно — Ты вмешался и все исправил». Мы продолжили и благополучно закончили операцию. Никто так и не понял, что тогда произошло, да это и неважно. Важно другое: я убежден, что Бог услышал мою молитву и вступился за маленькую Кристин. И я здесь не притягиваю за уши чудо. Я уверен, что Бог заботится о нашей жизни, и Он хочет, чтобы мы обращались к Нему за помощью. Абсолютно обязательно взывать к Богу о вмешательстве в нашу жизнь, особенно когда мы беспомощны. Поскольку я понимаю важность Божьего присутствия в моей жизни, по-следнюю букву акростиха для «Think Big» я расшифровываю словом GOD (Бог). G = GOD (Бог) Правда, есть люди, которые вообще не испытывают никакой нужды в Боге. Возможно, потому что они горды собой и сво-ими способностями и думают, что им больше ничего не требуется. Когда я уже был врачом и проходил резидентуру, один из хирургов, с которыми я столкнулся, имел в высшей степени претенциозное мнение о своих способностях. Многие нехи-рурги тоже полагали, что только он один способен провести определенные операции без значительных осложнений. Его самодовольство, казалось, говорило: «Люди, угождайте мне и почитайте меня».

Когда что-то делалось не так, как он желал, он разражался гневом. К тому времени, когда он покидал операционную, медсестры и ассистенты или тряслись, или были в слезах. Похоже, ему доставляло удовольствие терроризиро-вать стажеров, словно это для них был лучший способ чему-то научиться. По мере того как я набирался опыта, я понимал, что операции, которые он проводил, легко могли повторить и другие, только гораздо быстрее, с тем же низким (если не ниже) коли-чеством осложнений и с меньшей летальностью. Мне кажется, что частично его поведение объяснялось низ-кой самооценкой и страхом, что его рано или поздно раскусят. Я заметил: чем больше человек уверен в своих способностях, тем меньше рассказывает о своих достижениях. Мне необходима именно такая уверенность, чтобы достойно встречать профессиональную ревность тех, кто узнает, сколько мне было лет, когда я сделал карьеру и достиг известности в нейрохирургии. Если ты снискал известность, непременно появляются люди, готовые обвинить тебя в том, что ты увел их пациентов, что гонишься за славой, или даже в том, что ты шарлатан. Я получил только одно недоброжелательное пись-мо от коллеги, но мои друзья слышали недобрые и даже гру-бые комментарии в мой адрес от других врачей. Рано или поздно всех настигает жало незаслуженной критики. Тогда мы можем сказать: «Боже, я делаю все что могу. Дай мне мир». И Бог всегда пребудет с нами. К счастью, я получил намного больше положительных и вдохновляющих писем от коллег. Кажется, люди, уверенные в себе, рады видеть мой успех, в то время как те, у кого поч-ва уходит из-под ног, склонны к недовольству. Поскольку я верю, что мой труд служит обществу и облегчает жизнь моих пациентов, меня не слишком беспокоит глупая критика. Когда некоторые люди в какой-то степени в чем-либо успешны, они становятся чересчур уверены в своих способностях. Они ведут себя так, словно никто другой в мире не может того, что делают они.

Другими словами, у них появляется преувеличенное чувство собственной важности, они раздуваются от гордости, и окружающим с ними очень трудно работать. Эти самодовольные типы обычно перестают учиться. С ка-кой стати? Разве они еще чего-то не знают? Несмотря на их талант, они становятся бесполезны. Такие люди мало делают, но много о себе мнят. Вместо гимна «Как Ты велик» они гото-вы петь «Как я велик». Интересно, сражался ли Соломон с самовозвеличиванием своего блестящего ума? Возможно, именно поэтому он так много говорит в Притчах о гордыне, предостерегая, чтобы нас не раздуло от нее. «Погибели предшествует гордость, и падению — надменность» (Притч. 16:18). «Придет гордость, придет и посрамление; но со смиренными — мудрость» (Притч. 11:2). «Гордость человека унижает его, а смиренный духом приобретает честь» (Притч. 29:23). «Гордость очей и надменность сердца, отличающие нечести-вых, — грех» (Притч. 21:4). Книга Притчей еще говорит о смирении, предостерегая нас от переоценки самих себя. Смирение — это не унижение сво-его достоинства, не рыдание о том, как мы ничтожны. Это знание того, кто мы на самом деле, и понимание того, что Бог делает и сделал для нас. Я разработал простую формулу для понятия «смирение». ЕСЛИ МЫ ПРИЗНАЕМ, ЧТО:

1. Бог создал Вселенную, включая и нас.

2. Бог показывает, что Он превосходит нас могуществом и делами.

3. Бог наделяет каждого из нас способностями, которыми мы сами себя наделить не можем и ценность которых не мо-жем понять без Него.

ТОГДА МЫ БУДЕМ СМИРЕННЫ. Простое понимание того, кто мы есть по отношению к Богу, делает нас способными видеть реальное положение вещей…

Если мы усвоили и осознали, что Бог — это могущественная и любящая сила, мы станем более внимательны к людям, усвоим необходимость обращаться с другими человеческими существами так, как хотим, чтобы обращались с нами. Когда я встречаю смиренных людей, я приравниваю их смирение к набожности. За свою жизнь я встретил немало таких личностей, и они произвели на меня сильное впечатление. Вот трое хорошо известных людей, о которых я вспоминаю как об образцах ува-жительного отношения к людям. УИНТЛИ ФИППС Он возглавляет мой список. Это певец-евангелист, который исполнял гимны на закрытии двух последних национальных демократических съездов. Глубокий мелодичный бас Уинтли украшал многие телепрограммы. Его очень уважают другие музыканты. Например, он пел на свадьбе такой знаменитости, как Дайана Росс. Имея возможность получать огромные день-ги при своем таланте, он говорит: «В моей жизни не деньги на первом месте. Первый для меня — Бог. И я никогда не посту-паюсь своими принципами». Уинтли доказывает это песнями, которые он выбирает для исполнения: он поет только то, что отвечает его взглядам. Большая часть денег, которые он зарабатывает своими записями в стиле госпел, возвращается в церковь. На доходы от записей и концертов, например, Уинтли помог отреставриро-вать знаменитую церковь в Вашингтоне. Несмотря на все, что я о нем слышал, подлинное влияние его жизни на себе я испытал, когда пообщался с ним лично. Даже просто находясь рядом с Уинтли, я убедился, что он постоянно думает о своих отношениях с Богом. ДЖОРДЖ ВАНДЕМАН Еще одна выдающаяся личность, которая произвела на меня впечатление. Джордж Вандеман имеет очень близкие отношения с Богом.

Более сорока лет Джордж проповедует по радио и телевидению. Его программа называется «Так говорит Библия». Ее смотрят не только в Америке, но и в Европе. Он выступал в странах Восточного блока задолго до гласности. Теперь его слушают в Китае. И все же, при всех его достижениях — а их немало — он смиренный человек. Джордж знает, откуда происходят его способности, и делает все тихо, без фанфар. У него мягкая речь, он очень тактичный, никого не осуждает. Это один из самых приятных людей, которых я когда-либо встречал. РОБЕРТ ШУЛЛЕР Третья знаменитость, которая произвела на меня сильное впечатление, — Роберт Шуллер. Он пригласил меня выступить в соборе «Crystal Cathedral» на День отцов в 1989 году. Роберт широко известен благодаря телевидению и своим кни-гам-бестселлерам. Это по-настоящему дружелюбный человек, разумный и практичный. Кажется, у него есть время для всех. Доктор Шуллер так же, как и я, считает, что положительное мышление помогает многого достичь. Кое-кто цепляется к неким высказываниям доктора Шуллера, извращая их так, словно он утверждает: если человек не добился высоких ре-зультатов в жизни, он ничего не значит. Каждый ценен, так как нас сотворил Бог. Наша задача — во-плотить талант, которым мы располагаем. Причем талант мо-жет оказаться самым неожиданным. Почему бы не быть превосходным сторожем? Или перво-классным поваром в кафе? В моей жизни Бог имеет важнейшее значение. В какой-то степени потому, что мама постоянно водила меня в церковь. Церковь была не одним из способов провести выходной, а ча-стью жизни нашей семьи. И она по-прежнему остается ей. Когда я рос, рядом со мной было не много мужчин, с которых я мог брать пример.

Мои родители развелись, когда мне было всего восемь лет. Так что герои Библии стали моими героями еще в детстве.

Я узнал об Иисусе Христе, Который отдал Себя людям, причем о том, как Он чувствовал людскую боль и нес ее на Себе. Я часто размышлял о Данииле и трех еврейских юношах, которые верили в Бога и не отказались от своей веры, даже когда царь попытался казнить их. Человек, о котором я чаще всего размышлял, это Иосиф из Ветхого Завета. Возможно, я сравнивал себя с ним. Он остался один на один с целым миром, потому что его завистливые бра-тья продали его в рабство. Я думал о том, как он был одинок в египетской тюрьме. В какой-то миг — еще в детстве, и я уверен, что это было уже во время моих школьных достижений, - я искренне поверил, что Бог может спасти любого человека от любых обстоятельств и совершить чудо в его жизни. Иосиф был рабом, но в конце концов стал премьер-министром Египта. Неплохой пример для подражания, не так ли? Неважно, откуда мы происходим или как выглядим. Если мы добросовестно учимся и используем знания, чтобы помогать другим, для нас всегда найдется место в мире. Каждое утро я начинаю с молитвы и чтения Библии, как правило, Книги Притчей. Я также молюсь и читаю Слово Бо-жье каждый вечер. В течение дня я часто прошу Бога дать мне мудрости использовать мои знания и ниспослать мне разуме-ние и дальновидность, особенно в сложных обстоятельствах. Бог дает мне мудрость и уверенность. И эта уверенность за-разительна.

*

Хочу рассказать историю Мэтью Томпсона из Эстес-Парк, Колорадо. Когда ему исполнилось одиннадцать лет, врачи поставили диагноз — карцинома хороидного сплетения, крайне редкая разновидность опухоли мозга.

Поскольку она захватила множество кровеносных сосудов, хирурги смогли удалить ровно столько, сколько было необходимо для биопсии. Затем мальчик начал сражаться с параличом одной стороны тела и множеством других неврологических проблем. Позже Мэтью лечили облучением и химиотерапией. Мы думали, что он проживет не больше года. Но Мэтью уди-вил специалистов. Девять лет он сражался с болезнью. Мно-го раз его врачи говорили, что больше ничего нельзя сделать. «Будем только наблюдать, контролировать рост опухоли. Дальнейшие операции только разнесут рак по организму или повредят мозг». Продолжая бороться, семья отправилась в Грецию для осо-бой противораковой терапии, невозможной в Соединенных Штатах. На какое-то время Мэтью стало лучше. Но затем опухоль снова начала расти. Нейрохирурги больше не хотели рисковать и оперировать, так как последняя операция была очень сложной. Семья начала искать возможности по всей стране. Именно тогда они связались с Кэрол Джеймс. Затем они переслали нам рентгеновские снимки и медицинскую карту. Другие доктора сделали заключение, что опухоль была злокачественная, неоперабельная и находилась там, где до нее крайне трудно добраться. После тщательного изучения рентгеновских снимков я увидел, что у Мэтью есть надежда. Я показал снимки Дону Лонгу. «Думаю, существует неплохой шанс. Мы можем использовать путь, оставленный предыдущей операцией, чтобы добраться до опухоли». Дон подтвердил мое мнение. Если воспользоваться микро-скопической технологией и лазером, то мы могли бы удалить патологию, я был в этом уверен. Более того, я чувствовал, что человеку поставили неверный диагноз. С такой болезнью девять лет не живут. На тот момент Мэтью было двадцать. Его родителям, Курту и Пэт Томпсо-нам, по телефону я объяснил: — Да, я считаю, можно атаковать эту опухоль хирургически. Даже думаю, что есть возможность вообще удалить ее.

— А что же… что же потом? — Я полагаю, потенциально он может выжить с минималь-ными неврологическими расстройствами. — Вы имеете в виду вылечиться? Быть нормальным? — спросил Курт. — Не могу дать вам такого обещания, но есть шанс, что Мэ-тью сможет жить обычной жизнью. Эти люди уже неоднократно переживали крушение надежд. Они несколько раз верили, что Мэтью выздоровел, но опухоль снова возвращалась. После поездки в Грецию они были уверены, что их сын совсем здоров. Но опухоль опять начала расти. — О, благодарю вас, — сказала Пэт Томпсон. — После всех этих предсказаний, что все так плохо… — Если есть надежда, мы хотим, чтобы вы попытались, — произнес Курт. — Бог поможет. Томпсоны были посвященными христианами и настойчиво молились за сына. — Мы верим: в Балтимор нас привел Господь, — сказала Пэт, — и направил прямо к вам, чтобы эта операция состоялась. В ходе девятичасовой операции, которая оказалась невероятно сложной, мы удалили всю опухоль. Мэтью начал поправ-ляться. Но позже у него развились многочисленные осложнения, включая менингит, тремор, лихорадку, дезориентацию, галлюцинации и нестабильность кровяного давления. Много-кратные консилиумы не смогли прояснить причины ухудше-ния его состояния. В конце концов врачи пришли к мнению, что он умирает. Это было вдвойне трагично. Ведь нам удалось удалить опухоль! И мы были этим так воодушевлены, мы так надеялись. Я молился, так как сами мы не могли понять, что происходит. Озарение не приходило. Однажды на выходных, когда я уже собрался поехать за город, у меня возникло сильное предчувствие, что Мэтью не будет в живых, когда я вернусь.

Неожиданно я вспомнил, что тринадцать лет назад сталкивался с похожей ситуацией. Она возникла после того, как одному старику удалили простату. Ему стало не хватать стероидов, и его организм вел себя так же, как организм Мэтта. Я тут же заказал для юноши большую дозу стероидов и прописал на выходные непрерывное введение этого гормона. Ко-гда я вернулся из поездки, Мэтью выглядел гораздо лучше. Он сидел на кровати и болтал с родителями. В дальнейшем он полностью выздоровел. Примерно через год после операции Мэтью устроился на работу и начал совершенно новую жизнь. Если бы я побоялся обидеть других нейрохирургов или ис-пугался бы неудачи, или не просил бы Божьего водительства (я уверен, что Господь помог мне вспомнить тот случай, который произошел тринадцать лет назад), жизнь Мэтью закон-чилась бы в те самые выходные. Я нисколько не сомневаюсь, что если мы действуем уверенно, то, скорее всего, достигнем успеха. Если бейсболист стоит на игре и думает: «Меня всегда вы-бивают, у меня нет никаких шансов», он точно не попадет по мячу. Но если он говорит себе: «Я могу отбить любые подачи», то у него, скорее всего, получится. Что касается моей веры в Бога, я хочу поделиться несколькими очень важными для меня мыслями, которые могут по-казаться упрощенными или даже неуважительными. По мере развития моих отношений с Богом я обнаружил, что Он достоин доверия. Признаюсь, что некогда в детстве я думал, будто Бог — это суровое существо, которое деловито записывает в свою книгу каждую нашу ошибку, чтобы в день суда отчитать нас: «Ты почему это сделал? Я знаю, ты это сделал!», а затем обнародовать все наши поступки. Когда я повзрослел, то понял, как Господь помогает мне. В трудных обстоятельствах мне приходилось не раз обращаться за помощью к Богу.

Я пришел к пониманию того, что Он не ищет возможности нас наказать, а, скорее, желает сделать со-вершенной нашу жизнь. Бог создал нас, любит каждого и хо-чет помочь нам осознать наши возможности, чтобы мы могли быть полезны ближним. Характер отношений, которые Бог хочет установить со мной, стал мне особенно понятен после того, как у нас с Канди родились дети. Я осознал, как сильно люблю моих сыновей и как многого я им желаю. Конечно, я хочу, чтобы они стали успешными людьми, и стремлюсь дать им все, что только могу, чтобы сделать их счастливыми. И я понимаю, что Бог любит меня даже больше, чем я люблю моих детей. Я не могу предоставить моим детям все на свете, но я устраи-ваю их жизнь так, чтобы они научились твердо стоять на но-гах, уважать других и стали ценными гражданами. Если я обрушу на них изобилие, они никогда не достигнут этого. Мои дети знают, что я люблю их, всегда буду рядом и сделаю все, что в моих силах, чтобы они стали успешными. Их уверенность в моей любви будет расти, и они поймут, что я хочу им добра. Обдумывая отношения с сыновьями, я начинаю ясно видеть отношения, которые Бог желает иметь со мной и со всеми Сво-ими детьми. Когда мы полагаемся на Бога, это делает нас более талантливыми. Я призываю жить по простому правилу: делай все, что можешь, и позволь Богу сделать остальное. Позвольте поделиться с вами еще двумя случаями. Однажды, когда я оперировал глубоко в мозге, в области, которую я не мог видеть, порвалась артерия. Началось сильное кровотечение. Мы не могли видеть, откуда льется кровь, и думали, что потеряем пациента. Где-то в сердце я начал просить Бога помочь нам. В таких экстренных случаях я научился делать это интуитивно.

И тогда я сделал нечто абсурдное. Я поместил биполярные хирургические инструменты в скопление крови, туда, откуда, вероятнее всего, она и лилась. Они начали отсасывать кровь. Я умолял: «Боже, Ты должен остановить это кровотечение. Пожалуйста, Господь, я не могу им управлять». Странно, но именно в тот миг кровотечение прекратилось, и я так и не смог понять его происхождение. Позже больной полностью поправился. В другой раз у нас был пациент с Бермудских островов. Он страдал невралгией тройничного нерва (очень болезненное состояние лица, вызванное раздражением пятого черепно-мозгового нерва). Прежде чем появились способы лечения этой болезни, многие пациенты покончили с собой от посто-янной боли. Необходимо было ввести иглу в исключительно маленькое отверстие у основания черепа и продвинуть ее вверх на уровень ганглия. Этот процесс требует хорошего навыка, которым я овладел еще в студенчестве. В тот самый день, однако, что бы я ни делал, никак не мог попасть иглой в отверстие. Я бился над этим почти два часа, прежде чем мне пришла мысль, что, наверное, нужно сдаться. И тут я наконец помолился: «Господи, я не могу ввести иглу. У меня никак не получается. Собираюсь попробовать ввести ее еще один раз. Я хочу, чтобы Ты направил ее, потому что, похоже, сам я не смогу этого сделать». Я взял иглу, надавил на нее, и она вошла как раз через отверстие, так словно сама этого хотела. Можете себе представить, как я был благодарен Господу! Чувствую, что рассказывать такие истории рискованно, и почти что слышу, как скептики говорят: «Брось, Бен, это же смешно. Зачем ты вообще это говоришь?» И все же для меня это не абсурдно; мне известно, чего ожидать. Говоря с другими хирургами-христианами, я узнал, что некоторые из них сами испытали подобные чувства, когда Бог направлял их руки.

Если мы налаживаем и развиваем отношения с Господом, верим, что Он работает через нас, то, когда мы оказываемся в тупике, Творец спешит нам помочь. Так происходит, когда мы делаем все, что можем, но этого в определенных случаях оказывается недостаточно. Готовые сдаться, мы взываем вслух или про себя: «Я больше ничего не могу, Господи, Ты мне ну-жен!» В такие мгновения мы предоставляем Богу возможность ответить. В самом деле, «крайняя нужда человека — это возможность для Бога». G = GOD (Бог) Если мы признаем нашу нужду в Боге, Он поможет.

ГЛАВА 18. СТРЕМИСЬ К УСПЕХУ

Любовь к себе, мой господин, не столь великий грех, сколь небрежение к себе. Уильям Шекспир Мариан была талантливой скрипачкой и довольно профессионально играла на фортепиано и органе. Она обратилась к нам с сильным болевым синдромом лица. Мы полагали, что нашли у нее патологию в определенной области черепа. Она располагалась в труднодоступном участке, мы решили, что, вероятно, это и было причиной ее болей. Я оперировал ее вме-сте с Доном Лонгом. После операции у Мариан появилось значительное разбухание правой височной доли (в правой части мозга) — в области, тесно связанной с артистическими способностями. Оно распространилось на теменную долю, отвечаю-щую за музыкальные способности. В ту же ночь мне пришлось вернуться и сделать височную лобэктомию — операцию, в которой часть или вся височная доля мозга удаляется. Не зная, выживет ли Мариан, я был глубоко обеспокоен ее состоянием. Когда мы поняли, что она останется в живых, то с облегче-нием вздохнули. Но я еще переживал за ее речь и моторные функции. Постепенно они к ней вернулись.

Она хорошо шла на поправку, и осталось только одно, что меня беспокоило, — ее музыкальные способности. Поскольку мы удалили часть правой стороны мозга, мы с Доном Лонгом спрашивали друг друга: «Ослабит ли это ее способность к му-зыке?» Все говорило о том, что у нее больше не будет таких навыков. «Я понимаю», — сказал ее муж Боб, когда услышал наш прогноз. Боб — пастор, и все члены его семьи верующие. «Мы молились об этом, — сказал он, касаясь руки жены, и улыбнулся ей. — Мы оба убеждены, что в конце концов она восстановит все свои способности, включая музыкальные». Я изложил им мое медицинское мнение и не стал говорить больше. Не хотел отнимать у них надежду. Помню, Боб сказал: «Бен, если Бог хочет, чтобы музыкальные способности вернулись, то неважно, что было удалено ради спасения жизни». Скоро Мариан отправилась домой. Несколько месяцев она восстанавливалась и, к моему удивлению, снова вернулась к музыке. Восстановились не только ее выдающиеся скрипич-ные навыки — она играла на фортепиано и органе так же хоро-шо, как и раньше. И чтобы чудо было «еще более чудесным», скажу, что ее боли ушли. История Мариан напоминает мне другой случай. Маленькая Бет из Коннектикута страдала невыносимыми эпилептически-ми припадками. В 1987 году мы удалили ей левое полушарие. Без операции она бы в конце концов умерла или была бы по-мещена в психиатрическую клинику. Так как левое полушарие мозга отвечает за математические способности, мы беспокои-лись, что теперь математика будет недоступна для девочки. — Нам придется подождать, и все станет ясно, — сказал я родителям. - Она жива и хорошо себя чувствует, - ответила мать. — Это уже больше, чем мы ожидали, когда привезли ее сюда. Последние новости, которые я получил от родителей Бет че-рез три года после операции, очень порадовали меня. Девочка стала первой в классе по математике.

Две успешных операции и два успешных выздоровления во-преки всем медицинским прогнозам! Я счастлив и бесконечно благодарен! Но для меня успех начинается не с удачных операций. Успех зародился гораздо раньше, еще в школе, когда я на-чал понимать, что могу вытащить самого себя из пораженной бедностью среды. Я верил, что смогу совершить в жизни все, что мне захочется. Поскольку с восьмилетнего возраста я меч-тал стать доктором, то надеялся, что буду успешным врачом. В те дни мама иногда возила на машине нас с Куртисом в Блюмленд-Хиллз и Гросс-Пойнт, штат Мичиган, где живут богатые люди. Проезжая мимо их особняков, я повторял: «Ко-гда-нибудь я тоже буду жить в таком же доме. У меня будет хорошая машина, я буду ездить в отпуск в хорошие места, и у меня будет прекрасная работа. Я знаю, так и будет». Эти слова не были плодом смутного желания или, наоборот, решимости, от которой сводит челюсти. Я говорил, потому что был уверен, глубоко убежден. Мама научила нас такому отношению, и я искренно верил в так называемую американскую мечту. И до сих пор верю. В тринадцать лет я уже не сомневался, что мы можем сами строить собственную жизнь. И незачем становиться жертвами обстоятельств. Хотя я был настроен на успех, мне и в голову не приходило, что я возглавлю детское нейрохирургическое отделение в крупной учебной клинике. Я понятия не имел, что моя жизнь привлечет столько внимания. Я и не помышлял, что буду столь влиятельным во многих областях и мой успех будет связан с инновационной хирургией. Говоря по правде, эту часть моей жизни особенно созидал Бог. Господь убедил меня остаться в академической медицине (в штате учебной больницы). Долгое время я считал, что непременно займусь только частной практикой.

Но, когда я столкнулся с необычными заболеваниями, понял, что могу быть здесь полезным, и разглядел возможность продвинуть вперед нейрохирургию, я стал задумываться о том, чтобы остаться в клинике Хопкинса. И до сего дня чрезвычайно счастлив, что имею эту работу. Бог заставил все работать на мой успех. Он дал мне талант хирурга — способность мыслить в трех измерениях и оперировать. По мере моего продвижения по американской лестнице ус-пеха моя благодарность Богу стала глубже. Потому что нищий черный мальчик из распавшейся семьи, с плохими оценками в школе, с нежеланием учиться в конце концов смог осущест-вить все свои мечты только благодаря Божьему водительству. Я хочу сказать всем: Господь и сегодня по-прежнему активно участвует в нашей жизни. Остаться жертвой обстоятельств — это выбор, который позволяет нам: — винить окружающих, — винить обстоятельства, — уклоняться от ответственности за собственную жизнь, — жалеть себя и гарантирует, что мы останемся жертвой. Никому из нас нет необходимости быть жертвой! Решив написать книгу «Мысли широко», я хотел обсудить понимание успеха. Слово «успех», к сожалению, часто используется ошибочно. Для некоторых успех — это взобраться на самую верхнюю ступеньку благосостояния, и неважно, что для этого придется сделать. Эти люди измеряют успех тем, что им удалось накопить и сколько миллионов долларов они стоят. Откровенно говоря, меня печалит, когда ученики на встре-чах спрашивают: «В каком доме вы живете?» «Сколько у вас кредитных карт?» «А у вас есть свой бассейн?» Что касается меня, я нахожу сами деньги и то, что на них по-купают, несущественным.

У успешных людей все это в любом случае будет. Что гораздо важнее, что я действительно считаю успехом — это вклад в общество. Есть люди, для которых успех — отдавать больше, чем получать. Успех — это когда вы превосходите себя и помогаете людям. Это так же, как стать хорошим отцом, который вдохновляет своих детей научиться как можно большему, или матерью, которая помогает детям обрести веру в Бога и уверенность в своих силах. Или стать лучшим в своем деле. Мне нравятся слова Павла в Послании к Колоссянам. Он рассказывает женам, мужьям, детям, отцам и рабам, как жить и отдавать друг другу лучшее в себе, и в конце говорит: «И всё, что вы делаете, словом или делом, всё делайте во имя Господа Иисуса Христа, благодаря через Него Бога и Отца» (3:17). В современном обществе больше, чем когда-либо, работаю-щих женщин. Некоторые сейчас смотрят сверху вниз на тех, кто не работает и посвятили себя мужьям и детям. Благодаря положительному влиянию мамы я вдвойне рад, что моя жена Канди может радоваться своему успеху в семье как состояв-шаяся жена и мать. Когда три наших сына станут взрослыми, я надеюсь, они осознают мое положительное влияние, и особенно влияние их матери, которая проводит с ними гораздо больше времени, чем я. Лично я знаю, как сильно может повлиять мать. Хотя мне уже за сорок, я все еще помню мамины слова. Необычайно по-следовательная, она не только постоянно пыталась донести до нас одну и ту же мысль, но находила для этого разнообразные пути. И, хотели мы это признавать или нет, все, что она говорила, имело смысл. Могу вспомнить много способов, которыми она подталки-вала нас узнавать вещи, наиболее полезные для нас. Часто она брала учебник и говорила: «Какое это издание?» Я рассматривал книгу и говорил, например: «Третье». «Ты знаешь, что это значит, Бенни? Это значит, что писатели дважды вносили в нее изменения. Они узнали больше о предмете и добавили новую информацию в книгу.

Почему бы тебе не прочесть ее серьезно? Тогда, возможно, следующее издание ты составишь сам». Ее любимым выражением «всех времен» было: «Если это может кто-то, то это можешь и ты. Только ты можешь еще лучше». Она говорила это так часто, что я ей поверил. Позже мы поняли: мама не имела в виду, что Куртис и я должны быть первыми во всем. Она только хотела, чтобы мы старались изо всех сил во всем, что делаем. «Нет никакой причины не прилагать максимум усилий», — говорила она. Много раз я убеждался, что, даже усердно трудясь и не от-ступая, я вовсе необязательно становился «номером один». «Кто-то, может, и умнее, но зато они не стараются так мно-го, — говаривала она. — Если ты будешь делать все, что мо-жешь, ты обязательно выиграешь». Вот еще некоторые мысли об успехе, которые я никогда не забывал и которые мама внушила нам в детстве: «Ты получаешь удовлетворение от того, что сделал все, что мог, и это единственное, что от тебя требуется». «Лучший способ порадовать себя — это знать, что ты сделал для себя лучшее, что только мог». «Одежда неважна. Дома, машины, счета в банках — ничто из этих вещей не имеет значения. Знаешь, что важно? Знание и трудолюбие — способы, которые позволяют тебе все это иметь». «Ты хочешь понять, что важно в жизни? Позволь кому-ни- будь забрать у тебя все — деньги, машины, дома. Их могут забрать, но ты снова будешь их иметь, если ты владеешь знанием и умеешь правильно его использовать. Но забери у тебя знание и желание усердно трудиться — и ты автоматически те-ряешь все, что важно, и уже не получишь обратно». Мама давала советы и о друзьях, с которыми я проводил вре-мя. Мне часто не нравилось, что она говорила, но обычно она была права.

«Бенни, посмотри как следует на этого мальчика. Ты хочешь на него походить?» — спросила она об одном из моих друзей, который бросил школу и постоянно попадал в неприятности. «Нет, — ответил я, — но мы просто друзья». «Мы становимся похожи на тех, с кем проводим время, — сказала мама. — Нужно быть осмотрительным при выборе друзей. Порой мы думаем, что сможем общаться с определенной группой людей и не стать, как они. Нам кажется, что у нас иммунитет против дурного влияния. Но мы только дурачим себя. Через некоторое время мы начинаем поступать так же, как и наши друзья, перенимаем черты их характера, даже не замечая этого. И совсем скоро становимся такими же, как и вся компания». Это один из уроков, которые я усвоил в старших классах. В десятом классе моими друзьями были ребята, которые лю-били только играть и носить красивую одежду. Чем больше я проводил с ними времени, тем больше хотел быть, как они. Тот год был для меня трудным, но я понял, как сильно другие люди на нас влияют. Сегодня я советую всем: «Общайтесь с людьми, на которых хотите быть похожими. Неважно, ученики мы, или люди среднего возраста, или уже в годах. Все способны к росту, пока живы». Если мы хотим, чтобы наша жизнь была успешной, мирной и счастливой, мы должны потрудиться. И я не знаю лучшего способа, чем находиться среди тех, на кого мы хотим походить. Это также держит нас на расстоянии от опасных лю-дей, которые знают, что они неудачники, но ничего не пред-принимают, чтобы это изменить. Люди, не достигшие успеха, зачастую прилагают огромные усилия, чтобы помочь проиграть другим. Они уговаривают, презирают, критикуют и спорят. В школе у них обычно длинный список одноклассников, которым они дают клички: «учи-тельский любимчик», «зануда», «умник», «ботаник». Когда ребята, которые стали такой мишенью, рассказывают мне о том, что их высмеивают, я предлагаю им отвечать так своим обидчикам: «Давай посмотрим, чем я буду заниматься через двадцать лет и чем будешь заниматься ты. Тогда и узна-ем, кто сделал правильный выбор». Именно так сделал я, когда покинул свою разрушительную группу в десятом классе. Двумя годами позже они проголосо-вали за меня как за «человека, который, вероятно, преуспеет в жизни». Возможно, им не нравилось, что я делаю, но подозреваю, что они завидовали мне и хотели бы поступать так же. В школе Куртис и я были объектами постоянных нападок. А нашей маме доставалось от соседей. — Ты не понимаешь, что делаешь с мальчиками? - слышал я, как соседка отчитывала маму. — Конечно, понимаю. Я правильно их воспитываю. — Правильно воспитываешь? Ха! Они возненавидят тебя, когда вырастут, за то, что ты такая строгая и противная. — Могут ненавидеть, сколько захотят, — отвечала мама, — но сначала они станут успешными людьми! Вот так моя мать разговаривала с нами и с окружающими.

*

Некоторые люди жалуются на несправедливость в нашем обществе. Они не могут преуспеть, потому что все против них. Я нередко слышал, как люди говорили, что они в два раза луч-ше любого другого. Но из-за их этнического или социального происхождения или языка они чувствуют, что если не сделают что-то в два раза лучше, чем другие, то не получат равных возможностей. Так оно или нет, не в этом суть. Я верю, что Бог ожидает от нас максимум усилий во всем, за что мы беремся. Если мы все-гда делаем все, что можем, и верим в водительство Господа, тогда ведем свои дела лучше, чем те, кто не имеет такого. Нам необязательно сравнивать наши достижения с достижениями других. Нам следует задать себе всего один вопрос: приложил ли я все мое старание?

Прочитав эту книгу о масштабном мышлении, применяйте ее идеи на практике. Запомните все буквы акростиха, и напо-минайте себе, что вы можете мыслить широко.

*

Думая широко, мы можем преобразовать мир.

THINK BIG Если мы признаем свои таланты, правильно их используем и выбираем то поле деятельности, где нам пригодятся наши таланты, мы достигнем высот в своем деле. Н = HONESTY (честность) Если мы живем по правилу «будь честен» и честно признаем свои недостатки, то можем многого достичь. I = INSIGHT (проницательность) Если мы наблюдаем и размышляем и при этом прикладыва-ем все возможные усилия, то достигнем вершины. N = NICE (любезность) Если мы любезны с окружающими, они отвечают нам тем же, и мы дарим друг другу лучшее, что есть в нас. К = KNOWLEDGE (знания) Если мы стараемся изо всех сил умножить наши знания, что-бы использовать их для блага людей, это преобразует и нас, и мир вокруг нас. В = BOOKS (книги) Если мы посвятим себя чтению, приумножая наши знания, только Бог сможет положить предел тому, как далеко мы про-двинемся в этом мире. I = IN-DEPTH KNOWLEDGE (доскональное знание) Если мы будем практиковать доскональное изучение, оно даст нам способность больше отдавать другим и делать мир лучше. G = GOD (Бог) Если мы признаем нашу нужду в Боге, Он поможет нам.

Бен Карсон Мысли широко Ответственный редактор А. А. Евграфов Редактор О. Корнеева, А. Н. Мальцева Перевод Л. В. Гуртуева Технический редактор С. Н. Сибир Дизайнер обложки Д. А. Лобода Корректоры М. В. Рягузова, Н. И. Беляускайте Подписано в печать 02.11.2012. Формат 60x84/16. Бумага офсетная. Гарнитура Octava 10.5 pt. Печать офсетная. Усл. печ. л. 14,88. Уч.-изд. л. 9,17. Тираж 5 000. (2-й завод: 5 001 - 10 000 экз.). Изд № К-530. Заказ № 4364. Издательство «Источник жизни» 301000 Тульская обл., п. Заокский, ул. Восточная, 9 Тел. (48734) 2-01-01,2-01-02 Тел. горячей линии: 8 800-100-54-12 (звонок бесплатный) Факс (48734) 2-01-00 E-mail: solph@lifesource.ru Книга-почтой: books@lifesource.ru Типография издательства «Источник жизни» Benjamin Carson. Think big

БЕН КАРСОН МЫСЛИ ШИРОКО «Я ничего не добьюсь?» - думаете вы. Это НЕПРАВДА. Если у вас нет мечты, то эта книга для вас. Она для вас, если вы смирились с мыслью, что никогда ничего не добьетесь. Ваша жизнь гораздо больше, чем вы себе представляете. Эта книга - ключ к потенциалу вашей жизни. Вы обретете жизнь, которая вас вознаградит, будет значимой и более плодотворной. Автору книги известны трудности. Он вырос в бедном районе, его мать была безграмотной, а отец оставил семью. Одноклассники считали Бена тупицей, у него были проблемы с характером, на него давили обстоятельства, и казалось, что его будущее безнадежно. Но произошло совсем другое. Применяя принципы, описанные в этой книге, Бен поднялся из трущоб на высоты, которые вызывают восхищение, и получил международное признание. Вы тоже можете это сделать. Все изменится, пусть и не в одну ночь. Ваша жизнь может превратиться в такую, о которой вы даже и не мечтали. Бен Карсон - доктор медицинских наук, профессор, заведующий отделением детской нейрохирургии в клинике при Университете Джонса Хопкинса, автор многих книг, ставших бестселлерами. Он давно стал образцом для подражания у детворы из городских трущоб, и при этом охотно делится своими идеями с президентами транснаци-ональных корпораций. В 2008 году Бен Карсон был награж-ден Президентской медалью свободы - высшей граждан-ской наградой США. Вместе с женой Канди и тремя сыновьями он живет в пригороде Уэст-Френдшип, штат Мэриленд. ISBN: 47fi-5-fit.fi47-7fi4-3 IZONDERVAN источник жизни 785868”477843”

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg