«История русской церкви (Том 1)»

 Митрополит Макарий История русской церкви. Том 1. Состояние Русской Церкви от ее первого митрополита святого Михаила до избрания митрополита Илариона (988-1051)

История Русской Церкви в период совершенной зависимости ее от Константинопольского патриарха (988-1240)

Предисловие

Русская Церковь есть только часть Церкви Восточной, православно-кафолической. С этою последнею она всегда имела со времени происхождения своего самое полное внутреннее единение, содержа одну и ту же православную веру, одни и те же существенные священнодействия, одни и те же основные каноны и постановления. Но, рассматриваемая во внешнем своем отношении к Церкви восточно-кафолической. Русская Церковь в продолжение веков представляется в трех различных видах: сначала — как Церковь, находящаяся в совершенной зависимости от Церкви Константинопольской, одной из самостоятельных отраслей Церкви Вселенской, потом — как Церковь, постепенно приобретающая с согласия Константинопольского патриарха самостоятельность, наконец — как самостоятельная отрасль Церкви Вселенской в ряду других православных патриархатов. Соответственно этому в истории отечественной Церкви мы различаем три периода: первый — период совершенной зависимости ее от Константинопольского патриарха (988-1240), второй период постепенного перехода ее от этой зависимости к самостоятельности (1240-1589), третий — период ее самостоятельности (1589-1867*). Русская Церковь, как и всякая другая, по существу своему есть общество верующих в Господа Иисуса Христа, состоящее из богоучрежденной иерархии и паствы, но только существующее в России. Это общество всегда пользовалось богодарованными средствами для достижения своей цели: учением, богослужением и управлением, а вместе разными правами и преимуществами, какие получало от гражданской отечественной власти. Это общество всегда имело свою цель — воспитание людей в вере и благочестии и приготовление их к вечной жизни. Наконец, это общество, как Церковь частная и православная, могло иметь и имело отношения к другим Церквам и религиозным обществам, православным и не православным. А потому Русская Церковь во все продолжение ее существования может быть рассматриваема с четырех сторон: со стороны лиц, ее составлявших, т. е. ее иерархии и паствы; со стороны средств, какими она пользовалась, т. е. ее учения, богослужения и управления, равно как ее прав и преимуществ; со стороны ее цели, т. е. веры и нравственности ее чад; наконец, со стороны ее отношений к другим Церквам и обществам религиозным. С этих сторон будем рассматривать отечественную Церковь и мы в каждый из периодов ее исторической жизни.

*) 1968 г. — год выхода в свет 2-го издания 1-3 томов «Истории Русской Церкви» преосвещенного Макария. — Ред.

Общий взгляд на этот период и его отделы

В первый период своей жизни Русская Церковь была как бы одною из греческих митрополий, подчиненных Константинопольскому патриарху, и находилась точно в такой же зависимости от него, как и все эти митрополии. Патриарх сам с состоящим при нем Собором без всякого участия со стороны русских князей и иерархов и избирал, и поставлял для России митрополитов, управляя чрез них Русскою Церковию, и притом избирал и поставлял исключительно из греков и, может быть, из южных славян, так что в числе 22 наших тогдашних первосвятителей мы не знаем ни одного, несомненно русского, который бы был поставлен самим патриархом [*1]. Во весь этот период, продолжавшийся около двух с половиною веков, было в Русской Церкви только два случая самостоятельного избрания митрополитов: первый — во дни великого князя Ярослава, когда по воле его Собором русских епископов избран и поставлен был для России митрополит Иларион, родом русский; второй случай, еще более замечательный, — во дни великого князя Изяслава, когда точно таким же образом избран и поставлен был для России митрополитом другой россиянин по имени Климент Смолятич. Эти-то два случая, бывшие как бы провозвестниками будущей самостоятельности Русской Церкви, и можно положить гранями для разделения настоящего периода на частные отделы, которых, следовательно, будет три: отдел первый — от первого нашего митрополита святого Михаила до избрания митрополита Илариона (988-1051); отдел второй от митрополита Илариона до избрания митрополита Климента Смолятича (1051-1147); отдел третий — от митрополита Климента Смолятича до начала второго периода, или до митрополита Кирилла II (1147-1240).

Том 1. Состояние Русской Церкви от ее первого митрополита святого Михаила до избрания митрополита Илариона (988-1051)

Великим благодеянием Божиим для России было уже самое обращение к христианству великого князя Владимира. Он принял святую веру не прежде, как предварительно испытав разные веры и глубоко убедившись в превосходстве ее пред всеми другими; принял не иначе, как после неоднократного совещания с представителями своего народа и по их единодушному согласию; принял именно с Востока — от Церкви Греческой, которая одна только сохраняла тогда во всей чистоте православие и древнее благочестие, одна только могла сообщить нам слово Божие на нашем родном языке, одна могла передать нам и остатки древнего христианского просвещения, находившегося в ней, по крайней мере, на высшей степени, нежели во всех других странах Европы [*2]. Каких плодов нельзя было ожидать от столь счастливого обращения!

Тем более мы должны благодарить Господа за то, что Он, предызбрав и приготовив великого князя нашего Владимира быть просветителем России, продолжил жизнь его на много лет († 1015) и дал ему возможность оправдать свое высокое призвание, что преемником ему предназначил быть мудрому и ревностно-благочестивому сыну его Ярославу, которого также благословил долговременною жизнию  († 1054), и что эти два царствования, обнимающие собою более полустолетия, послужили самым благоприятным временем для прочного насаждения у нас веры Христовой. В то и другое царствование по особенному устроению Промысла Россия вся почти непрерывно находилась под властию одного государя, хотя еще с самого начала в нее введена была так называемая система уделов. Оба эти монарха пользовались величайшим уважением в глазах своих подданных и имели на них сильное нравственное влияние. Внутреннее состояние России и внешние отношения ее к другим государствам были тогда гораздо лучше, нежели во весь последующий период ее древней истории. Римские первосвященники, хотя пытались уже насадить в России свое исповедание, но не достигали ни малейшего успеха, встречая пламенное противодействие со стороны греческих проповедников, призванных по желанию самого князя и народа, и со стороны русских, показывавших явное сочувствие к проповеди православия.

Посреди таких-то обстоятельств положено, в собственном смысле, основание Русской Церкви, основание твердое и глубокое, остающееся непоколебимым доныне.

Глава I. Первоначальные пределы Русской Церкви и ее первая иерархи

Нет сомнения, что еще во дни равноапостольного князя Владимира святая вера Христова соделалась господствующею на всем пространстве тогдашней России и юная Церковь Русская считала уже чад своих во всех пределах юного Русского царства. «Он заповедал, — пишет пресвитер, впоследствии митрополит Иларион, — по всей земле своей креститься во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, чтобы открыто и громогласно славилось во всех городах имя святой Троицы и все были христианами: малые и великие, рабы и свободные, юные и старые, бояре и простые, богатые и убогие. И ни один человек не противился его благочестивому повелению; крестились, если кто и не по любви, то из страха к повелевшему, так как благоверие в нем соединено было со властию. И в одно время вся земля наша стала славить Христа со Отцом и Святым Духом... Он обратил от заблуждения идолопоклонства не одного человека, не десять городов, но всю область свою» [*3]. Точно так же и другой из ближайших к тому времени свидетелей неоднократно повторяет, что святой князь «крестил всю землю Русскую от конца и до конца... всю землю Русскую исторг из уст дьявола и привел к Богу... всю землю Русскую и все грады ее украсил святыми церквами... и всюду раскопал идольские храмы и требища, всюду сокрушил идолов» [*4]. Чтобы понять возможность всего этого, заметим, что просветитель России действовал на своем поприще не два или три года, а около 28 лет, и действовал со всею апостольскою ревностию, что Россия была тогда далеко не так обширна, как теперь, и не имела ни столько городов, ни тем более столько жителей, сколько имеет ныне.

Другие писатели, повторяя ту же мысль об обращении всей земли Русской еще при святом Владимире [*5], сообщают и некоторые подробности: называют сподручников нашего равноапостола, содействовавших ему в великом деле, обозначают меры действования и дают возможность определить самые места, по крайней мере главные, где насаждена была тогда у нас вера Христова.

Окончательное просвещение России святою верою началось с матери градов русских — Киева и здесь — с семейства самого великого князя. Двенадцать малолетних сынов его были крещены в одном источнике, который доселе известен в Киеве под именем Крещатика. Вместе с ними крестились и многие бояре, которые давно уже были расположены к православной вере греческой, как показали они в своих ответах Владимиру при его избрании вер [*6]. Между тем великий князь дал приказание истреблять памятники язычества, дотоле господствовавшего в Киеве. Те самые истуканы, которые еще так недавно воздвиг он для всеобщего благоговейного чествования, подверглись теперь по воле его всеобщему бесчестию. Все они были ниспровергнуты со своих мест, и одни изрублены, другие преданы огню, а главнейший между ними — Перун, более всех пользовавшийся уважением язычников, будучи привязан к конскому хвосту, с крайним поруганием влеком был со священной высоты своей к Днепру. Здесь ввергли мнимого громовержца в шумящие волны и двенадцать нарочито приставленных воинов длинными шестами постоянно отталкивали его от берегов, пока не проплыл он днепровских порогов. Некоторые из язычников киевских, провожая его глазами, плакали о судьбе своего поруганного бога, но это самое уничижение и совершенное бесчестие, в каком явился он пред их взорами в первый раз, разумеется, крайне поколебали их веру в него и предрасположили их к принятию христианства. За ниспровержением идолов последовало оглашение народа евангельскою проповедию. Пастыри Церкви обходили стогны Киева, на которые собираем был народ, посещали жилища киевлян и наставляли их в главнейших истинах Евангелия, показывали язычникам суетность идолопоклонства и убеждали их к принятию спасительной веры. Не все, однако ж, оглашаемые равно изъявляли согласие переменить веру: некоторые упорствовали или колебались и отлагали день за днем [*7]. Это-то, может быть, и расположило великого князя Владимира назначить наконец определенный день и объявить по всему городу: «Аще кто не обрящется заутра на реце, богат ли или убог, или нищ, или работен, противен мне да будет». Слова глубоко уважаемого монарха произвели полное действие. Киевляне с радостию текли к назначенному месту крещения, рассуждая между собою, что если бы не хорош был новый закон, то князь и бояре не приняли бы его, и не осталось во всем городе ни одного человека, который бы воспротивился воле князя [*8]. Наутро равноапостольный венценосец, сопугствуемый Собором пастырей, явился на берегу реки Почайны, где собралось уже бесчисленное множество народа. Тогда открылось торжественнейшее зрелище, какое редко повторяется на земле: все эти массы народа — мужи и жены, старцы, юноши и дети — по данному знаку благоговейно вступили в реку: одни по шею, другие по перси, третьи по колена, многие родители с младенцами в руках, а служители Бога вышнего, стоя на берегу, совершали над ними величайшее таинство. В сии священнейшие минуты, повторим слова благочестивого летописца, поистине радовались земля и небо толикому множеству спасаемых! Радовались крестившиеся, радовались крестившие, радовались все свидетели величественного зрелища, но более всех других возрадовался духом главнейший виновник этого торжества, который по окончании священнодействия, возведши очи свои горе, от глубины души воззвал к Богу-благодетелю своему: «Боже великий, сотворивый небо и землю! Призри на новыя люди сия и дажь им. Господи, уведети Тобе, истиннаго Бога, якоже уведеша страны хрестьянския, и утверди в них веру праву и несовратну, и мне помози. Господи, на супротивнаго врага, да надеяся на Тя и на Твою державу, побежю козни его». Вслед за тем повелел Владимир ставить в Киеве церкви там, где прежде стояли кумиры [*9]. Кто был крестителем киевлян? Преподобный Нестор упоминает при этом только о попах корсунских и царицыных, т.е. пришедших с царевною Анною из Царьграда, но современный Владимиру писатель свидетельствует, что тогда пришел в Россию именно епископ греческий и обратил к христианству самую средину страны [*10]. Польские историки прибавляют, что это был епископ Корсунский, тот самый, который крестил прежде и Владимира: дело очень возможное, хотя и неизвестно, откуда заимствовано сказание о нем [*11]. Арабский писатель ал-Макин (1223-1302) говорит вообще, что император греческий Василий прислал ко Владимиру епископов, которые наставили в христианской вере и его самого, и весь его народ, а следовательно и киевлян; известие тем более вероятное, что о епископах при Владимире упоминают и преподобный Нестор, и Иларион [*12]. Наконец, наши домашние свидетельства, начиная с XIII в., прямо называют главным действователем при Крещении всей России митрополита Михаила [*13].

В Новгород для проповеди евангельской приходил сам митрополит Михаил с шестью епископами в сопровождении Добрыни, дяди Владимирова, и Анастаса Корсунянина. Это случилось в 990 г.; значит, весь 989 г. пастыри сии занимались благовестием в других странах России, и, всего вероятнее, ближайших к Киеву. В Новгороде повторилось то же самое, что видели мы в Киеве. Сначала ниспровергнуты идолы, и главнейший из них — Перун — с крайним поруганием влачим был по земле и ввергнут в Волхов. После чего приступили к оглашению людей Евангелием, и притом не в одном только Новгороде, но и во всех его окрестностях. Естественно думать, что для скорейшего успеха митрополит и епископы не вместе обтекали разные поселения, а порознь, имея при себе каждый по нескольку священников. Следствием их благовестия было то, что многие (только многие, а не все) крестились и что «до градовом и по селом новгородскаго предела» воздвигнуты были церкви, поставлены пастыри. Окончивши святое дело, первосвятитль созвал к себе всех этих пастырей, преподал им святительское наставление внимать себе и всему стаду, в котором поставил их Дух Святой, и свято хранить православную веру и христианскую любовь; в заключение благословил каждого из них и со спутниками своими возвратился в Киев [*14]. Окончательно же утвердить в Новгороде святую веру суждено было Промыслом первому Новгородскому епископу Иоакиму, который, прибыв на свою паству, ниспроверг остальных идолов и целые тридцать восемь лет подвизался в деле своего пастырского служения [*15].

После Новгорода святитель Михаил посетил (в 991 г.) со своею проповедию область Ростовскую, сопровождаемый четырьмя епископами, Добрынею и Анастасом. Ревностные благовестники крестили здесь бесчисленное множество людей, воздвигли многие церкви, рукоположили пресвитеров и диаконов, устроили клир, но не искоренили язычества [*16]. В самом Ростове, куда в следующем году поставлен был особый епископ Феодор, многие еще не принимали крещения и были столько упорны и неприязненны к архипастырю, что он, изнемогши в борьбе с их злобою, нашелся вынужденным покинуть Ростов и скончался, вероятно, в Суздале, где доселе почивают его святые мощи. Преемник Феодора Иларион, прибывший из Константинополя, также после напрасных усилий покорить упорных вере оставил кафедру и возвратился в отечество [*17]. С некоторою вероятностию можно допустить, что в это же время явился в Ростове с проповедию святой Авраамий Ростовский. В житии его, которое встречается в разных списках, ясно говорится, что он действовал в Ростове во дни ростовского князя Бориса, когда в Ростове были еще какие-то низшие князи, как бывало и в других городах при начале Русского государства [*18]; действовал при первом Ростовском епископе Феодоре и преемнике его Иларионе и имел сношение с самим равноапостольным князем Владимиром; говорится также, что, когда Авраамий поселился близ Ростова, там еще целый конец Чудский поклонялся каменному идолу Белеса, и что преподобный с помощию явившегося ему Иоанна Богослова сокрушил этого идола, и хотя много потерпел от неверных, но своими молитвами, наставлениями, терпением и благоразумием мало-помалу привлек всех их ко Христу от мала до велика [*19]. Правда, в настоящем житии Авраамия встречаются значительные несообразности, которые и расположили некоторых относить время подвигов его то к 1-й, то даже ко 2-й половине XII в. [*20]: представляется, например, будто во дни Авраамия Ростов был уже Владимирскою областию, будто Авраамий, оклеветанный пред великим князем Владимиром, имел с ним сношение во Владимире на Клязьме; будто, когда Авраамий оправдался, святой князь устроил монастырь его своим монастырем, сделав его высшим всех обителей ростовских, даровал ему многие имения, и будто Авраамий за труды свои удостоился получить имя архимандрита, которое становится известным в нашей Церкви не прежде XII в. Но нетрудно понять, как могли вкрасться в житие Авраамия все такие несообразности. Оно составлено, судя по содержанию его, отнюдь не прежде, как после прославления преподобного, т. е. после открытия мощей его, которое последовало уже во дни великого князя владимирского Всеволода Юрьевича, внука Мономахова (1176-1212) [*21]. Удивительно ли, если чрез два столетия или даже и более составитель жития, не довольно образованный, имея под руками, может быть, самые краткие письменные известия о святом Авраамий и руководствуясь преимущественно устными о нем преданиями, смешал различие времен и вообразил по простоте своей, что город Владимир Кляземский, который в XIII в. был уже действительно столицею великих князей и заключал в своей области Ростов, имел такое же значение и во дни святого Владимира и что Авраамиев монастырь, считавшийся уже в XIII в. высшим всех ростовских обителей и архимандриею, сделался таким монастырем еще при самом Авраамии? Примеры подобного смешения времен у нас очень известны: летописцы, жившие при архиепископах Новгородских, называли архиепископами и самых первых епископов Новгородских [*22]. Что касается, в частности, до наименования Авраамия архимандритом, нет ничего невозможного, чтобы он возведен был в этот сан епископом Иларионом. Пусть будет правда, что в нашей отечественной Церкви до XII в. имя архимандрита не употреблялось, хотя преподобный Нестор в житии преподобного Феодосия Печерского, по некоторым спискам, и называет его этим именем [*23]; оно, несомненно, употреблялось в Церкви Греческой, а Иларион был грек. Прибавим общее замечание: если в известном ныне житии преподобного Авраамия Ростовского встречаются двоякого рода показания, из которых по одним, совершенно ясным, он действовал в царствование святого Владимира и сына его Бориса, при первых Ростовских епископах Феодоре и Иларионе, а по другим, только по умозаключению, должен быть относим уже к XII столетию, то почему же отдадим предпочтение не первым показаниям, но последним, когда эти последние легко могли вкрасться в житие по простоте и малообразованности сочинителя? Впрочем, считая только более вероятным, а отнюдь не несомненным, что Авраамий жил при самом начале у нас христианства, мы должны допустить, что или он обратил к святой вере не всех жителей Ростова, или многие из них вскоре снова впали в язычество, потому что, как увидим, во второй половине XI в. третьему Ростовскому епископу Леонтию пришлось еще много бороться здесь с закоренелыми язычниками.

Одновременно с Ростовскою областию услышала проповедь Евангелия и страна Суздальская, входившая тогда в состав области Ростовской. Обитателям этой страны принес слово спасения сам равноапостольный князь Владимир, сопутствуемый двумя епископами, и имел радость видеть, что все они, подобно киевлянам, охотно принимали из уст его благовестие и крестились. Восхищенный успехом, святой князь, прибавляют поздние летописцы, в память своего пребывания здесь заложил на берегу Клязьмы город, назвал его по имени своему Владимиром и построил в нем деревянную церковь Успения Пресвятой Богородицы. Это случилось в 990 или 992 г. [*24] В подтверждение того, что святой Владимир точно посетил землю Суздальскую по делам веры, указывают некоторые памятники пребывания его здесь, сохранившиеся до позднейшего времени [*25]. А сказание о заложении им города Владимира на Клязьме, следовательно и о построении им Успенской церкви во Владимире, признается ныне несправедливым, хотя, быть может, без достаточных оснований [*26].

Можно думать, что святая вера насаждена еще при святом Владимире во всех тех городах и областях, которые он роздал детям своим в уделы, и следовательно, кроме Новгорода и Ростова, в Полоцке, Турове, земле древлянской, Владимире Волынском, Смоленске, Пскове, Луцке, Тмутаракани и в пределах муромских [*27]. Это разделение России на уделы, от чего бы оно ни зависело, по замечанию некоторых летописей, было вместе мерою христианского благоразумия: равноапостольный князь, отправляя детей своих под руководством мудрых пестунов в разные области государства, завещавал каждому из них заботиться об искоренении там язычества и утверждении христианства. И князья-христиане необходимо должны были иметь при себе христианских пастырей и соорудить для себя храмы, каждый в своей резиденции. А достигнув лет зрелых, могли удобнее наблюдать за ходом евангельской проповеди в своих небольших уделах, сильнее действовать на язычников собственным примером и кроме ревности по вере стараться о просвещении ею своих подданных уже и потому, чтобы теснее с ними сблизиться [*28]. Исторические предания действительно и подтверждают, что святой Борис содействовал утверждению христианства в Ростове, Мстислав — в Тмутаракани, Судислав — в Пскове, Изяслав — в Полоцке и что святой Глеб, как только прибыл в назначенный ему удел, несколько раз пытался просветить муромцев святою верою, хотя без успеха, а потому и поселился вне Мурома, где прожил два года [*29].

Сохранилось несомненное свидетельство о насаждении тогда святой веры в Курске и его окрестностях. Древнейший наш летописец повествует в житии преподобного Феодосия Печерского, что по переселении родителей его из Василева в Курск (в 1-й половине XI в.) Феодосии, еще будучи отроком, «хождаше в церковь Божию по вся дни» и вскоре «нача пещи просфоры и продаяти», чем и занимался более двух лет. Потом, когда мать благочестивого отрока хотела отклонить его от любимого занятия, он тайно «иде во ин град недалече сущи, и обита у прозвутера, и делаше по обычаю дело свое». Отысканный материю и возвращенный в Курск, снова начал во все дни ходить в церковь Божию и своим смирением и покорностию заслужил любовь властелина града, так что этот властелин «повеле ему, яко да пребывает у его церкви». Значит, христианство уже существовало тогда и в Курске, и в его пределах, а в самом Курске была даже не одна церковь: правитель города имел для себя свою особую [*30].

Апостольская ревность просветителя России простиралась и на новые города, которые основал он по рекам Десне, Остеру, Трубежу, Суле и Стугне. Населяя эти города новгородскими славянами, кривичами, чудью, вотяками, святой князь старался утвердить между ними христианство [*31].

О других каких-либо городах и областях русских, где распространилась тогда святая вера, подробных сведений не сохранилось. Но можем ли сомневаться, чтобы в продолжение многолетней деятельности нашего равноапостола осталось хотя одно место в России, куда бы не проникала евангельская проповедь, когда известно, что он посылал проповедника даже к болгарам волжским и обратил ко Христу некоторых из них, а также четырех князей их, принявших крещение в Киеве [*32], что он старался насадить христианство даже в глубине севера, в Биармии, на берегах Двины [*33]? Можем ли сомневаться, когда те же летописи уверяют нас, что святой Владимир повелел приводить на крещение людей по всем градам и селам и что первосвятитель Михаил, предпринимавший путешествие с другими святителями сперва в Новгород, потом Ростов, в то же время обтекал с проповедаю и всю землю Русскую [*34]? Только об одних муромцах известно с некоторою вероятностию, что они вовсе не приняли тогда христианства, но это было их дело, а святой Борис неоднократно пытался просветить упорных. Указывают еще на вятичей, которые даже во дай преподобного Нестора держались некоторых обычаев языческих. Но вятичи в царствование святого Владимира еще не входили совершенно в состав Русской державы: они только платили дань нашим князьям, а в течение всего XI в. продолжали управляться собственными князьями. Это и могло служить препятствием для русского духовенства к распространению между ними христианской веры. С другой стороны, из слов летописца строго не следует, будто вятичи все, даже в его время, оставались совершенными язычниками и им дотоле не было возвещено Евангелие, потому что, и приняв святую веру, многие из них по грубости могли сохранять древние свои суеверия, как нередко поступали и другие новообращенные христиане. Равным образом и выражение святого Симона, епископа Владимирского, что преподобный Кукша «вятичи крести» уже в XII в., не значит того, будто Кукша крестил тогда всех вятичей, и прежде между ними вовсе не было христиан. Нет, можем справедливо повторять слова пресвитера Илариона, что в России еще при святом Владимире «труба апостольская и гром евангельский огласили все города и вся земля наша в одно время стала славить Христа со Отцом и Святым Духом» [*35].

Сыну и преемнику Владимира Ярославу оставалось только утвердить и докончить то, что начато было отцом. Ярослав так действительно и поступал, и на дела его так смотрели сами современники. «Весьма добрым и верным свидетелем твоего благоверия, — говорит пресвитер Иларион, обращаясь к равноапостольному князю, — служит сын твой Георгий (Ярослав), которого сотворил Господь преемником по тебе на престоле: он не нарушает твоих уставов, но утверждает; не уменьшает учреждений твоего благоверия, но еще распространяет; не искажает, но приводит в порядок; он недоконченное тобою окончил, как Соломон предприятия Давидовы». В чем же состояла деятельность Ярослава на пользу Церкви, объясняет преподобный Нестор: тогда как святой Владимир главным образом заботился о распространении во всех пределах своих веры Христовой, Ярослав преимущественно занимался тем, чтобы увеличивать везде число храмов, умножать пресвитеров и клир, устроять монастыри, распространять книги и просвещение. Вследствие этих-то мер и начала при нем вера христианская, по выражению летописца, плодиться и расширяться, и умножились христианские люди [*36].

Впрочем, чтобы правильнее понимать повсемественное распространение христианства в России еще во дни святого Владимира и Ярослава, необходимо сделать некоторые замечания.

Святая вера действительно распространилась тогда у нас везде, но везде почти оставалось еще и язычество, только в одних местах более, в других менее, как видно из представленных примеров. В России, можно сказать, повторялось тогда то же, что в большем размере было в пределах Римской империи, когда император Константин Великий объявил христианскую веру господствующею в своем государстве. С тех пор христианство сделалось торжествующим во всей Римской вселенной и не раз издаваемы были указы истреблять остатки язычества, и, однако ж, не только в IV, но и в V, даже в VI в. оставались еще по местам язычники, которые имели собственные храмы и открыто отправляли свои празднества [*37]. Явление совершенно естественное и неизбежное: невозможно, чтобы в каком-либо народе вдруг могли искорениться религиозные верования, которые существовали, может быть, целые века и тысячелетия, чтобы все люди легко отказались от тех сердечных убеждений, которые всосали они с млеком матерним, на которые привыкли смотреть, как на самые священные и драгоценные. Было это явление повсюду при введении христианской веры; неудивительно, если оно повторилось и у нас.

Если обратим внимание на места, где распространилась тогда святая вера в нашем отечестве, то должны будем сказать, что она распространилась более на юге России, чем на северо-востоке. И это очень естественно. На юге у нас издавна были более знакомы с христианством, нежели на севере: там происходили постоянные сношения с христианскою Грециею и с греческими поселениями на берегах Черного моря; в Киеве еще во дни Аскольда и Дира многие жители сами приняли святую веру, а при Игоре была уже соборная церковь святого Илии; в Киеве постоянно жила и действовала равноапостольная княгиня Ольга, тогда как другие места своего государства, особенно дальние, посещала только на время [*38]. И во дни святого Владимира Киев был средоточием государственной жизни, а юг — главным поприщем ее развития, откуда уже она разливалась в прочие страны России. Сам равноапостол жил и действовал преимущественно здесь, и власть его была здесь гораздо сильнее и обязательнее для жителей, нежели, например, в стране вятичей, плативших ему дань, но имевших собственного князя, а тем более в других, более отдаленных областях к востоку и северу. К этому присоединилось еще одно важное обстоятельство: на юге России жители были почти исключительно славяне, на северо-востоке — многие неславяне. Первым легко было передать евангельскую проповедь, потому что давно уже существовало на славянском языке слово Божие и совершалось богослужение и многие из славян болгарских, с детства воспитанных в вере Христовой, могли явиться здесь лучшими ее проповедниками. Но народы неславянского племени, обитавшие на северо-востоке России, каковы: весь — в Ростове, мурома — в Муроме, трудно было наставить в истинах христианства: кто мог найтись для них проповедником? А между тем на язык их не были переведены ни книги Святого Писания, ни книги богослужебные.

Не все, принявшие тогда у нас святую веру, приняли ее по любви, некоторые — только по страху к повелевшему (т. е. великому князю Владимиру), как свидетельствует Иларион; не все крестились охотно, некоторые — неохотно. Впрочем, какого-либо упорного сопротивления евангельской проповеди, за исключением только двух городов: частию Ростова и особенно Мурома, у нас тогда не было. Тем более не было и не могло быть открытых гонений на христиан, какие происходили в пределах Римской империи в три первые века и повторились во многих других странах мира при первоначальном насаждении христианства. Ибо у нас сам великий князь и все окружающие его действовали в пользу святой веры и вооружаться на христиан значило восставать против правительства.

Не все, обращавшиеся тогда у нас ко Христу, понимали важность той перемены, на которую решались; не все понимали достоинство новой веры. Напротив, весьма многие этого не понимали и крестились, как известно из примера киевлян, только потому, что велено было креститься, потому что сам великий князь и бояре его еще прежде крестились... И это явление совершенно неизбежно при обращении к христианской вере целых народов, особенно находящихся на низшей степени образования. Так случалось прежде [*39], так случается и ныне при обращении дикарей американских и многих язычников и магометан в пределах нашего отечества. Оттого неудивительно, если многие, крестившиеся у нас во дни святого Владимира, носили, может быть, только имя христиан, а в душе оставались язычниками, исполняли внешние обряды святой Церкви, но сохраняли вместе суеверия и обычаи своих отцов. Неудивительно, если некоторые из подобных христиан могли с течением времени по каким-либо обстоятельствам даже вовсе отпасть от Церкви, снова сделаться язычниками, как мы заметили уже касательно жителей Ростова. Только мало-помалу при распространении истинного просвещения между этими новообратившимися христианами могли искореняться в них языческие суеверия и утверждаться верования христианские.

Теперь от паствы обратимся к пастырям, или иерархии. Надобно сознаться, что история нашей первой иерархии довольно темна и неопределенна. Показания летописей и других исторических памятников в настоящем случае возбуждают только разные недоумения и вопросы.

Самый главный из этих вопросов состоит в следующем: с какого времени явились у нас митрополиты? Со времени ли обращения к христианству Владимира и Крещения всей земли Русской или уже во дни Ярослава? Древнейший наш летописец не упоминает о митрополитах русских до времен Ярослава и в первый раз говорит о митрополите Феопемпте под 1039 г. Из последующих летописей и памятников истории одни выражаются, что Ярослав митрополию уставил [*40], и даже начинают ряд митрополитов русских с Феопемпта [*41], а другие, напротив, свидетельствуют, что митрополит поставлен для России еще в 988 г., вдруг после Крещения России при Владимире [*42], и передают самые имена наших первых митрополитов: Михаила, Леонтия и Иоанна, бывших до Феопемпта [*43]. Несмотря, однако ж, на разноречие всех этих показаний, ныне не может более подлежать сомнению, что митрополиты явились у нас еще при святом Владимире с самого основания отечественной Церкви. Это подтверждается свидетельствами не только XV, но и XIII, и даже XI в. [*44], и притом свидетельствами как отечественными, так и иностранными. Мних Иаков, писавший прежде Нестора, замечает о святом Владимире, что он светло праздновал праздники Господские и поставлял в эти дни три трапезы: первую — митрополиту и епископам с прочим духовенством, вторую — нищим и убогим, третью — себе и боярам своим [*45]. Дитмар, современник Владимиров, повествует, что когда Болеслав, король польский овладел в 1018 г. Киевом, этого победителя торжественно встречал здесь Киевский архиепископ [*46]: имя, которым действительно, как скоро увидим, назывались тогда у нас митрополиты. В частности, о Михаиле как первом Киевском митрополите упоминает церковный устав Владимиров в списке XIII в. [*47]; о митрополите Леонтии свидетельствуют его собственное сочинение, сохранившееся в списке XIII — XIV вв., а также церковный устав Владимиров в списке XIII в. [*48]; наконец, о митрополите Иоанне ясно говорят под 1020 г. сам преподобный Нестор в житии Бориса и Глеба и другой, более древний, сочинитель такого же жития святых мучеников — мних Иаков. Из этих-то двух житий и узнаем, что митрополит наш безразлично назывался и митрополитом, и архиепископом [*49]. Что же касается до молчания преподобного Нестора о трех первых наших митрополитах, это молчание ничего не доказывает. Он умолчал и о других лицах и событиях, которые, однако ж, несомненно были [*50]. Притом Нестор упоминает во дни великого князя Владимира о епископах, которые, собравшись однажды, предлагали ему совет казнить злодеев, а под именем епископов в подобном случае Нестор разумел иногда не одних епископов в строгом смысле, но вместе с ними и митрополита [*51]. Что касается до выражения некоторых летописей: «Ярослав митрополию устави», оно вовсе не значит, будто Ярослав установил, основал в Русской Церкви митрополию, дотоле не существовавшую. Это выражение употребили Софийский временник и третья Новгородская летопись под 1037 г., а между тем еще при введении в Россию христианства сказали о русском митрополите Леонтии; употребил также составитель Никоновой летописи под тем же годом, сказавши гораздо прежде о всех митрополитах, бывших со времени основания Русской Церкви, т. е. Михаиле, Леонтии и Иоанне [*52]. Слово «митрополия» у летописцев означает в настоящем случае митрополитскую кафедральную церковь святой Софии и при ней митрополитский дом, а слово «устави» значит «заложил, основал», как видно из слов древнейшего нашего летописца об атом самом событии [*53]. Если, наконец, в одной из летописей и в одном каталоге наших митрополитов ряд их начинается с Феопемпта, то очень понятно почему. Составители каталога и летописи, верно, основывались только на показаниях преподобного Нестора, а он не упоминает ни об одном русском митрополите до Феопемпта.

Новое недоумение то, кто был первым нашим митрополитом: Михаил или Леонтий? Одни летописи и памятники истории называют первым Михаила [*54], другие — Леонтия, а о Михаиле или совсем не упоминают, или даже поставляют его вторым [*55]. Если смотреть на эти свидетельства как на свидетельства противоречащие и исключающие себя взаимно и судить о достоинстве их по их относительной древности, то предложенного вопроса решить нельзя, потому что и о Михаиле как первом русском митрополите древнейшее сказание относится к XIII в., и о Леонтии — к тому же самому веку [*56]. Но дело в том, что означенные свидетельства вовсе нет нужды считать исключающими себя взаимно: их удобно примирить. Справедливы и те, которые называют первым русским митрополитом Михаила, потому что он был первый в ряду главных иерархов, прибывших к нам из Греции еще при святом Владимире, и как епископ Киева, митрополии (матери градов) русской, мог носить имя митрополита, хотя властию митрополита не пользовался, ибо подчиненных ему епископий в России еще не существовало. Справедливы и другие, называющие первым русским митрополитом Леонтия, потому что он первый разделил Русскую Церковь на епархии и таким образом явился в ней первым митрополитом по власти [*57]. Показание же одной росписи русских первосвятителей, упоминающей сначала о Леонтии как о первом митрополите, а потом уже о Михаиле и относящейся к концу XV или началу XVI в., не заслуживает внимания, потому что эта роспись вообще не отличается ни хронологическою точностию, ни полнотою, ни достоверностию: одних митрополитов ставит прежде их предшественников, других вовсе опускает, третьих, чужих или неизвестных, присовокупляет к несомненно русским [*58]. Должно присовокупить, что наиболее точные сведения о митрополите Михаиле могли сохраниться в Киеве, где он и преимущественно действовал, и скончался. А потому мы должны уважить свидетельство церковных синодиков киевских, которые, хотя дошли до нас в поздних списках, но, без всякого сомнения, были преемственно списываемы с древнейших и все до одного начинают ряд наших митрополитов именем Михаила, иногда называя его первоначальным [*59]. Тем более должны уважить предание Киево-Печерской лавры, что известные, покоящиеся в главном храме ее святые мощи, суть мощи первого митрополита Киевского Михаила. Предание это могло сохраниться в продолжение веков даже устно между благочестивыми иноками знаменитой обители, а еще удобнее — в той надписи, которая, по всей вероятности, от лет древних постоянно находилась над ракою святителя для отличия ее от всех прочих. Из этой-то надписи узнаем, что первосвятитель скончался в 992 г. и погребен был в Десятинной церкви; потом около 1103 г., при печерском игумене Феоктисте мощи его, обретенные нетленными, перенесены в Антониеву пещеру, а отсюда уже в 1730 г. по высочайшему указу перенесены в главную церковь Киевской лавры [*60].

Третий вопрос — о лице того Константинопольского патриарха, от которого рукоположены были в Россию первые два митрополита, начавшие собою ряд наших первосвятителей. Известно, что некоторые списки церковного устава Владимирова и почти все наши летописи, какие только упоминают об этих митрополитах, приводят их к нам от патриарха Фотия, тогда как Фотий скончался за целое столетие до крещения великого князя Владимира [*61]. Как смотреть на такое показание? Есть мнение, будто Фотий принимается в настоящем случае как лицо типическое: Фотий был первым и самым жарким защитником православия Церкви против нововведений христианского Запада и, в то же время, удержал в православии юную Церковь Болгарскую, вытеснив из Болгарии епископов папы. А потому имя Фотия в IX, Х и XI вв. сделалось на Востоке, и особенно между славянами, как бы нарицательным для означения того духовенства, которое строго последовало Фотию в деле веры. И, значит, когда летописи наши говорят, что святой Владимир принял первого митрополита для России от патриарха Фотия, они выражают этим только то, что наш князь принял из Греции митрополита православного от такого патриарха или из среды того духовенства, которые твердо держались мыслей Фотия, знаменитого защитника православия, и продолжали сопротивляться всем незаконным нововведениям Римской Церкви [*62]. Но это мнение совершенно произвольно. При самом поверхностном чтении рассказа наших летописей, особенно Никоновой, о прибытии к нам первых митрополитов от патриарха Фотия, легко убедиться, что имя Фотия они принимают не как имя нарицательное, а как имя собственное [*63]. И, если бы точно летописцы наши принимали это имя за нарицательное, если бы, употребляя его, они хотели только сказать, что первые митрополиты прибыли к нам от патриарха православного, в таком случае им надлежало бы не Михаила только или Леонтия, но и всех последующих митрополитов наших считать присланными от того же патриарха Фотия, чему, однако ж, видим противное [*64]. Притом мысль о прибытии к нам при святом Владимире первого митрополита от патриарха Фотия встречается, по нашим памятникам, не в XI и даже не в XII в., когда, по изложенному предположению, имя этого патриарха считалось на Востоке как бы нарицательным для православных пастырей, а в первый раз к концу XIII в. и потом уже в XV и XVI столетиях. Нет, сознаемся, что имя Фотия внесено здесь в наши летописи по одной ошибке, без всякого намерения. И ошибка эта самым незаметным образом могла произойти от того, что кто-нибудь смешал по неосмотрительности два крещения россиян: первое, бывшее во дни Аскольда и Дира (866), когда точно прислан был к нам епископ, а может быть, и архиепископ или митрополит от Константинопольского патриарха Фотия [*65], и другое крещение, последовавшее при Владимире (988), когда также прислан к нам митрополит от Константинопольского патриарха, только не Фотия. А довольно было допустить эту ошибку одному писателю XIII или XII вв., чтобы потом ее повторили все составители наших летописей последующего времени, переписывавшие обыкновенно целиком прежние известия и не принимавшие на себя труда проверять их по другим источникам. Ныне можно уже безошибочно утверждать, что отнюдь не Фотий патриарх, как ни достопочтенно для нас его имя, а патриарх Николай Хрисоверг был основателем нашей иерархии во дни равноапостольного князя Владимира и прислал к нам первых двух митрополитов — Михаила и за ним Леонтия [*66].

Где находилась кафедра первых наших митрополитов? Некоторые летописи и списки церковного устава Владимирова ясно выражаются, что святой князь принял из Царьграда митрополита Киеву [*67], между тем второй наш митрополит Леонтий назван в надписи его сочинения митрополитом Переяславля Русского и сам преподобный Нестор под 1089 г. замечает, что действительно «бе прежде в Переяславли митрополья» [*68]. Что же это значит? Всего вероятнее, дело было так: митрополиты наши как главные иерархи Русской Церкви естественно предназначались для столицы (митрополии) Русского царства и присылаемы были из Царьграда в Киев. Но так как с самого начала не нашлось им в Киеве приличного помещения, а в Переяславле неподалеку от Киева (в 82 верстах) существовал уже готовый дом, и, может быть, весьма удобный для такой цели, то великий князь и отдал им этот дом для жительства. Оттого, по словам Никоновой летописи, «живяху множае тамо (в Переяславле) митрополиты Киевские и всея России, и епископы поставляху тамо» [*69], посещая, разумеется, Киев всякий раз, что по близости было весьма легко, как только требовали обязанности архипастырского служения. И это продолжалось до тех пор, пока великий князь Ярослав не построил в Киеве Софийского кафедрального собора и при нем митрополитского дома, куда и переселились наши первосвятители. В сем-то смысле Ярослав действительно, как выражаются некоторые летописи, митрополию устави, т. е. уставил в Киеве, тогда как прежде она находилась в Переяславле.

На сколько епархий разделена была Церковь Русская с самого начала? Обыкновенно отвечают: на шесть — и ссылаются на свидетельство Никоновой летописи и Степенной книги [*70], что не совсем справедливо. Обе эти летописи действительно говорят, что в 992 г. второй митрополит Киевский Леонтий поставил епископов прежде всего в Новгород, потом в Чернигов, Ростов, Владимир на Волыни, наконец в Белгород, находившийся близ Киева [*71], и, следовательно, насчитывают по имени со включением Киевской точно шесть епархий, но непосредственно же присовокупляют, что вместе с тем митрополит Леонтий «и по иным многим градом епископы постави» [*72]. На каком же основании мы будем принимать одну половину свидетельства и отвергать другую? Скажем ли, что первая половина свидетельства этих поздних летописей подтверждается летописью древнейшею, а последняя нет? Но мы знаем, что они обе равно не подтверждаются древнею летописью. Или сошлемся на то, что имена епископов не названных здесь епархий вовсе нам не известны, а названных известны? Но по древней летописи так же неизвестны имена епископов и этих последних епархии, за исключением Новгородской. Если так и мы, однако ж, решаемся довольствоваться в своих известиях о первых наших епархиях показаниями одних поздних летописей, Никоновой и Степенной, то по справедливости мы должны принимать эти показания сполна и, следовательно, обязаны согласиться, что не в шести только поименованных, но и в некоторых других городах основаны тогда у нас епархии. В каких же именно? Автор Степенной книги отчасти объясняет это дело. Он говорит, что разделение Русской Церкви на епархии происходило совместно с разделением Русского государства между сынами Владимира, рассказывает, что равноапостольный князь «совещал предварительно благий совет с митрополитом Леонтием, еже бы разделити ему землю Русскую в наследие сыновом своим и устроити во градех епископы во исполнение благочестия», и что потом, посылая каждого из сынов своих в назначенный ему удел, заповедал им более всего заботиться об утверждении христианской веры и в этом деле «советовати со епископы» [*73]. Итак, не в каждом ли уделе у нас открыта была тогда епархия? По крайней мере, о трех уделах: Новгороде, Ростове и Владимире Волынском, как мы видели, ясно говорится, что в них учреждены епископские кафедры. Касательно трех других уделов: Тмутаракани, Полоцка и Турова — можем заключать то же самое с вероятностию, ибо в Тмутаракани упоминается как уже существующая епархия в последней четверти XI в. [*74], в Полоцке — в 1105 г. [*75], в Турове в 1114 г. и, вероятно, даже в начале XI в. при самом великом князе Владимире [*76]. Да и возможно ли допустить, чтобы такие князья, каковы, например, Мстислав тмутараканский, Изяслав и потом Брячислав полоцкие, не имели в своих резиденциях епископов, когда какой-нибудь Белгород и Чернигов имели их?.. В остальных уделах предполагавшиеся епископские кафедры могли не утвердиться по разным обстоятельствам: в одних — вследствие сопротивления жителей принять христианство, как в Муроме; в других вследствие соединения известного удела в церковном отношении с соседственным, как Пскова с Новгородом [*77]; в третьих — вследствие вскоре последовавшей кончины князей и уничтожения самых уделов, как в Смоленске, Луцке и земле древлянской [*78]. С другой стороны, если обратим внимание и на географическое положение известных нам по имени епархий, открытых при святом Владимире, то опять придем к мысли, что тогда, наверно, основаны были и другие епархии, по крайней мере во дни Ярослава, который действительно повсюду умножал духовенство, стараясь, чтобы в земле Русской более и более святая вера умножалась и расширялась [*79]. Вокруг Киева на небольшом пространстве видим четыре епархии: Киевскую, Черниговскую, Белгородскую и Владимирскую на Волыни, а на всем севере России одну Новгородскую, на всем востоке — тоже одну — Ростовскую и в такой обширной стране, какова Русь Червонная, или Галицкая, не видим даже ни одной. Вероятно ли это? Скажем ли, что вблизи Киева основано столько епархий с целию особенною, именно с тою, чтобы епископам их удобнее было собираться в Киев по воле митрополита или великого князя [*80]? Могло быть. Но если для подобной цели учреждено тогда у нас на известном пространстве более епархий, нежели сколько требовалось, то могли ли не учредить их для цели более важной и существенной: для того, чтобы не оставить целой какой-либо страны, только что просвещенной верою, без верховного пастыря? Потому естественно согласиться с преданием, что если не во дни Владимира, то во дни Ярослава основаны были и в Руси Червонной две епархии: Галицкая и Перемышльская, хотя известия о них наши летописи не сообщают [*81]. Правда, все сказанное нами не более, как одни догадки, но догадки, не чуждые оснований, и то, по крайней мере, достоверно, что не в шести только, прямо названных летописями, но и в других городах поставлены были у нас вначале епископы.

Что касается, наконец, собственно до лиц наших первых иерархов, то сведения об них самые скудные. Из митрополитов Михаил священноначальствовал в Русской Церкви четыре года, хотя при нем она только что устроялась (988 992); Леонтий — шестнадцать лет (992-1008); Иоанн — двадцать восемь (1008-1035); Феопемпт — около пятнадцати (1035-1049). Первый был родом сирианин, а по другим — грек, отличался мудростию и высоким благочестием; второй — грек и также пастырь образованный и мудрый, как показывает его сочинение, написанное по-гречески; о третьем и четвертом ничего не известно из летописей, хотя и выдаются они обыкновенно за греков [*82]. Михаил и Леонтий присланы были к нам, судя по современности, от Константинопольского патриарха Николая Хрисоверга; Иоанн — от патриарха Сергия; Феопемпт — от патриарха Алексия Студита. Из числа епископов наших того времени немногие известны даже по имени. Новгородские известны оба: Иоаким Корсунянин (992-1030) и Лука Жидята (1035-1059) [*83]; из Ростовских — только два: Феодор (поставленный в 992 г.) и Иларион, бывший его преемником еще при святом Владимире и вскоре оставивший свою паству; из Черниговских — только один: Неофит (992) [*84]; из Владимирских на Волыни — также один: Стефан (992) и из Белгородских — один: Никита (992). Кто были родом все эти архипастыри? О первых епископах, присланных к нам при святом Владимире, в так называемой Иоакимовской летописи замечено, будто они были из славян болгарских [*85] дело очень возможное! Прислать к нам таких епископов для первоначального насаждения веры требовало христианское благоразумие; найти для этого способных людей между болгарами было нетрудно, потому что в Болгарии значительно процветали уже тогда и христианская вера, и христианское просвещение. Но признать за достоверное сказание летописи сомнительной не можем. Ростовский епископ Иларион избран был из цареградского клира и вскоре возвратился в Царьград, следовательно, по всей вероятности, был грек. Новгородский Лука Жидята — вот первый русский, удостоившийся святительского сана по воле великого князя Ярослава!

Прочие духовные: священники, диаконы и причетники — были у нас с самого начала из греков и, вероятно, из болгар, и одни назывались царицыными, потому что пришли с царевною Анною из Греции, другие корсунскими, как прибывшие из Корсуня [*86]. Но чрез несколько лет, без сомнения, начали появляться на этих церковных степенях и русские: особенно умножились пресвитеры и попы при великом князе Ярославе. При некоторых церквах было по нескольку священников под настоятельством старейшего: Десятинную церковь, бывшую сначала самою главною в Киеве, святой Владимир поручил Анастасу Корсунянину, который называется иногда в летописях протоиереем, и «попы корсунские пристави служити в ней». В Вышгороде при деревянной церкви святых мучеников Бориса и Глеба митрополит Иоанн «постави попы и диаконы» и, повелев им ежедневно совершать все церковные службы, «постави им старейшину». Даже в селе Берестове при церкви святых апостолов были «попы многи» и между ними пресвитер (πρεσβύτερος — старейший) Иларион. При вышгородской церкви во имя святого Василия, где первоначально погребен был святой мученик Борис, упоминается пономарь, по оплошности которого она и сгорела [*87].

Глава II. Первые храмы в России и состояние богослужения. 

Как только крестились киевляне, великий князь повелел рубить в Киеве церкви и ставить их по местам, где прежде стояли кумиры [*88] — мера истинно благоразумная! Язычники, без сомнения, привыкли считать эти места для себя священными, привыкли собираться на них для поклонения своим истуканам; теперь, приходя на те же места по прежней привычке, киевляне должны были встречать уже христианские храмы и естественно научались, забывая прежних богов, поклоняться Богу истинному. Вслед за распространением святой веры из Киева по всей России русский равноапостол спешил устроять храмы Божии и по другим градам и селам [*89]. Из числа этих созданных тогда в нашем отечестве храмов древнейшие сказания упоминают по имени только о четырех.

Первая церковь, построенная святым Владимиром тотчас после крещения киевлян, была церковь святого Василия. Она замечательна уже и потому, что построена была самим великим князем и во имя его ангела; построена на том самом холме, где прежде во дни своего язычества тот же великий князь поставил Перуна и других богатых истуканов и куда приходил вместе со своими подданными для совершения идольских треб. Она находилась близ двора теремного великокняжеского к востоку и, следовательно, по всей вероятности, служила вначале церковию придворною, в которой молился сам русский равноапостол, а может быть, считалась потому между церквами Киева и главною, или соборною, пока для этой цели не был построен особый храм. Судя по обстоятельствам времени и образу речи преподобного летописца, можно полагать, что церковь святого Василия была первоначально деревянная, но вскоре, как не без основания догадываются, и едва ли не самим же Владимиром построена из камня, потому что сохранившиеся остатки этой последней свидетельствуют, что она и по материалам, и по способу построения своего совершенно сходна с другими каменными церквами, воздвигнутыми Владимиром и Ярославом. По объему своему церковь святого Василия была очень невелика (25 аршин в длину и 16 аршин с 10 вершками в ширину). Ныне на древнем остатке ее существует церковь Трехсвятительская, в которой кроме основания и нижней части стен сохранилось от первоначальной церкви одно только узкое окно к северу в алтарном притворе [*90].

Другую, и уже не деревянную, а каменную и великолепную церковь воздвиг Владимир во имя Пресвятой Богородицы. Место для новой церкви он избрал также вблизи своего двора теремного к юго-западу и именно место, орошенное кровию первых двух христианских мучеников на Руси — варягов Феодора и Иоанна, вкусивших смерть во дни Владимирова язычества. Основанная в 989 г. с благословения митрополита Михаила, церковь эта строилась в продолжение семи лет мастерами, нарочно вызванными из Греции, которые, вероятно, тогда же перестроили, по воле великого князя, и церковь Васильевскую [*91]. В 996 г., когда храм Пресвятой Богородицы был окончен и освящен, царственный храмоздатель торжественно вознес в нем, подобно Соломону (3 Цар. 8. 22 и след.), молитву к Богу, сказав: «Господи Боже! Призри с небеси и виждь, и посети виноград свой, и утверди то, что насадила десница Твоя, — этих новых людей, которых сердца обратил Ты к познанию Тебя, Бога истиннаго. Призри и на церковь Твою сию, которую создал я, недостойный раб Твой, во имя родшия Тя Матери, Приснодевы Богородицы, и, если кто помолится в церкви сей, услышь молитву его, молитвы ради Пречистой Богородицы» [*92]. Вслед за тем Владимир в присутствии митрополита Леонтия, епископов греческих и всех русских, в присутствии бояр и бесчисленного народа изрек: «Даю церкви сей святой Богородицы от именья моего и от град моих десятую часть» — и, написав клятву, положил свое завещание в самой церкви, которая и начала называться Десятинною — по десятине, определенной на содержание ее. Для служения в церкви, сделавшейся соборною в Киеве и как бы кафедральною для митрополита, приставил князь знатнейшее тогда духовенство — корсунское, а смотрение за самою церковию и за десятиною поручил Анастасу Корсунянину, подчинив его митрополиту. В тот же достопамятный день — день освящения Десятинного храма — Владимир сотворил великий праздник для митрополита с епископами, бояр и старцев людских и раздал много имения убогим [*93]. Этот великолепный храм — красноречивый памятник веры и благочестия нашего равноапостола, доселе сохранившийся в своих развалинах, далеко превосходил по величине и богатству церковь святого Василия. Длина храма простиралась до 24 сажен, а ширина была в 16 сажен. Его своды и полати, или хоры, по местам поддерживались толстыми мраморными колоннами, как можно заключать из остатков самих колонн, баз и капителей. Пол в церкви был выстлан красным шифером в виде больших осьмиугольников, в которых помещались квадраты; пред алтарем и в алтаре вокруг престола пол был мозаический, расположенный четвероугольниками изящной работы из разноцветных мраморов, яшм и стекол; в боковых притворах алтаря — жертвеннике и диаконнике, или ризничей палате, пол состоял из плит муравленых наподобие кафеля. Престол был, вероятно, один. Место престола было устлано тесаными плитами. Стены храма были расписаны, как догадываются, стенною живописью по сырой штукатуре (ал-фреско), а в алтаре украшены мозаическими изображениями [*94]. Кроме того, эту церковь святой Богородицы великий князь Владимир, по выражению древнего жития его, удивил, или украсил, серебром и золотом [*95]. В память светлого торжества, бывшего по случаю освящения Десятинного храма, установлено тогда церковною властию, конечно по желанию великого князя, праздновать этот день ежегодно 11 или 12 мая, подобно тому как праздновались дни освящения знаменитейших храмов в Греции, и это был, сколько известно, первый праздник собственно в Русской Церкви [*96].

Третий храм, построенный Владимиром, замечателен только по случаю самого построения. Вскоре после того, как великий князь отпраздновал освящение Десятинной церкви, он услышал о внезапном набеге печенегов на город Василев, находившийся неподалеку от Киева, и поспешил с малою дружиною для защиты города. Но при столкновении со врагами не в силах был устоять против них и, спасаясь бегством, едва укрылся от преследовавших под мостом. Среди такой опасности Владимир дал Богу обет, если опасность минует, создать в Василеве церковь. Молитва благочестивого князя была услышана, и он в чувствах радости и признательности к Господу тогда же исполнил свой обет, поставил в Василеве церковь во имя Преображения Господня, так как в тот самый праздник и произошла неудачная сеча с печенегами и избавление от них. Эта церковь представляет собою первый опыт построения церквей так называемых обыденных, умножившихся у нас впоследствии: она несомненно воздвигнута была в один день или в самое короткое время, потому что по сооружении ее, говорит летописец, князь праздновал в Василеве восемь дней со своими боярами, посадниками, старейшинами из всех окрестных городов и множеством народа, раздав и убогим 300 гривен, а на день Успения возвратился уже в Киев, где также сотворил великий праздник для бесчисленного множества народа. Но с Преображения до Успения, т. е. с 6-го по 15-е августа, всего девять дней. Если так, то церковь, построенная Владимиром в Василеве, была первоначально деревянная и весьма небольшая. Потом на месте этой деревянной церкви, воздвигнутой по обстоятельствам наскоро, Владимир мог в память столь близкого для него события соорудить и каменный храм Преображения Господня, как свидетельствуют позднейшие сказания [*97].

Наконец, преподобный Нестор и мних Иаков, повествуя о мученической кончине двух братьев — страстотерпцев Бориса и Глеба, мимоходом говорят, что тела их были первоначально (1015-1019) погребены в Вышгороде у церкви святого Василия. Эта церковь, по преданию, подобно киевской Васильевской была поставлена самим равноапостольным князем во имя его ангела и около 1020 г. сгорела [*98].

Писатели последующего времени упоминают и о некоторых других храмах, воздвигнутых или самим Владимиром, или, по крайней мере, при Владимире. Так, самому Владимиру усвояют: а) церковь святого Георгия Победоносца в Киеве, построенную вслед за Васильевской и в том же году, и называют эту Георгиевскую церковь первою, без сомнения в отличие от второй церкви святого Георгия, сооруженной Ярославом [*99]; б) церковь во имя Преображения Господня, каменную, в селе Берестове, любимом местопребывании Владимира, которая действительно, судя по остаткам ее, и по материалу, и по способу сооружения, совершенно сходна с церквами Васильевскою и Десятинною; от Спасской берестовской церкви, разрушенной во время нашествия татарского и возобновленной около 1638 г., сохранилась доныне, как полагают, середина во всю ширину с приделами; расположение ее крестообразное, величина в длину без паперти — 6 сажен 2 аршина [*100]; в) церковь во имя Преображения Господня в Белгороде, другом любимом месте Владимира [*101]; г) церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы в Суздале [*102]. В тот же период времени митрополит Иоанн воздвиг (1008) две каменные церкви: одну в Киеве — во имя святых апостолов Петра и Павла на Берестове, а другую — в Переяславле, где имели тогда местопребывание наши митрополиты, во имя Воздвижения Честного Креста Господня [*103]. Первый Новгородский епископ Иоаким построил также две церкви в Новгороде (989): деревянную дубовую во имя святой Софии, имевшую 13 верхов, или глав (сгорела в 1045 г.), и каменную во имя Богоотец Иоакима и Анны, служившую долгое время кафедральною для местных архипастырей [*104]. Первый Ростовский епископ Феодор соорудил деревянную дубовую церковь в Ростове — соборную, во имя Успения Пресвятой Богородицы (992 или 995), простоявшую около 165 лет (до 1160 г.), — церковь дивную и великую, о которой говорили, что и прежде не было такой церкви, и после не будет [*105].

Не можем пройти молчанием вопроса о церкви, которая поставлена была на самом месте крещения киевлян, по мнению некоторых, будто бы еще во дни Владимира [*106]. Показания об имени этой церкви различны, но они не исключают одно другого и в точности не определяют времени ее построения. В Степенной книге читаем: «На месте же, идеже снидостася киевстии людие креститися, и ту поставлена бысть церковь во имя св. мученика Турова, и оттоле наречеся место оно святое место». Но когда и кем поставлена, вдруг ли после крещения киевлян или впоследствии, ясно не сказано. Впрочем, касательно действительности и древности этой церкви, хотя имени святого мученика Турова мы не знаем, нет причины сомневаться, потому что и древнейшая летопись, еще под 1146 г., случайно упоминает в Киеве о Туровой божнице, или церкви [*107]. А если справедливо предположение, что она так названа в просторечии по имени истукана Тура, стоявшего прежде на том самом месте, где она построена, то очень вероятным представляется сооружение ее еще во дни святого Владимира вдруг же, как только этот истукан был ниспровергнут, хотя нельзя отвергать, что церковь могла быть названа Туровою или по урочищу Тур, как действительно иногда назывались у нас урочища, или по мирскому имени строителя своего, какого-нибудь Тура, также употреблявшемуся у нас в то время [*108]. Другое показание находится в рукописном Прологе XIV в., в житии святого Владимира, следующее: «И оттоле наречеся место то (где крестились киевляне) святое, идеже и ныне церкы Петрова». Но словом и ныне, очевидно, выражается только, какая церковь стояла на означенном месте во дни составителя или списателя жития (в XIV в.), и прямо даже предполагается, что на святом месте существовала церковь и прежде [*109]. Наконец, в печатном Прологе, где с небольшими изменениями помещено то же житие Владимирове, говорится: «И оттоле наречеся место то свято, идеже ныне церковь есть св. мучеников Бориса и Глеба». Ныне, т. е. когда или переписан был с древнего список жития, напечатанный в Прологе, или печатался самый Пролог. А этим также не отвергается существование на означенном месте церквей прежних [*110].

Как бы то ни было, впрочем, хотя мы не имеем возможности определить с точностию и поименовать храмов, построенных во дни благоверного князя Владимира, но то несомненно, что их построено тогда у нас весьма много. Иларион говорит о равноапостоле, что он «по всей этой (Русской) земле воздвиг церкви Христу и поставил Ему служителей». Мних Иаков также пишет: «Всю землю Русскую и грады вся украси святыми церквами». А современник Владимиров Дитмар, писавший, впрочем, о России только по рассказам других, свидетельствует, что тогда в одном Киеве существовало уже более четырехсот храмов, — известие, конечно, или преувеличенное, подобно известиям о том же польского историка Меховиты, возводящего число церквей до трехсот с лишком, и нашей Никоновой летописи, простирающей это число до семисот, или искаженное переписчиками [*111]. Чтобы понять возможность такого множества церквей в Киеве (положим даже вместо 400 только 40), надобно помнить, что Киев, по свидетельству Дитмара, был тогда весьма велик и имел восемь торговых площадей, что эти церкви большею частию, если не все, были деревянные и весьма небольшие, может быть подобные той, какую в один день поставил Владимир в Василеве, что тогда не возбранялось и частным знатнейшим лицам иметь свои, т. е. домовые, церкви, как видно из примера курского властелина, наконец, что обычай к построению и умножению церквей был тогда господствующим на всем Востоке [*112].

Примеру благоверного князя Владимира старались подражать и его дети. Это, по крайней мере, известно о двух из них: Мстиславе и особенно Ярославе. Первый, когда был еще князем в Тмутаракани, пошел однажды (ок. 1022 г.) войною на соседственных касогов, или нынешних черкесов. Услышав о том, касожский князь Редедя выступил против него со своими воинами и велел сказать Мстиславу: «Зачем губить нам дружину? Лучше порешим дело единоборством. Если ты одолеешь, возьми мое имение, мою жену и детей и мою землю, а если одолею я, возьму все твое». Мстислав согласился. И началась между ними борьба упорная и продолжительная; Мстислав стал ослабевать, потому что Редедя был велик и силен. Тогда набожный русский князь мысленно воззвал к Пресвятой Деве: «О Пречистая Богородице! Помоги мне. Если я одолею, то созижду церковь в Твое имя». Сказав это, он сильно ударил Редедю о землю, вонзил в него нож и лишил его жизни, затем вступил в его землю, взял все имение его, жену и детей и наложил дань на касогов. По возвращении в Тмутаракань торжествующий князь спешил исполнить свой обет, заложил и соорудил во имя Пресвятой Богородицы каменный храм, который стоял еще во дни преподобного летописца [*113].

Чрез несколько лет Мстислав, будучи уже князем черниговским (с 1026 г.), заложил каменную же церковь в новой своей столице во имя Преображения Господня. Но этой церкви он не успел окончить сам, скончавшись в 1036 г. и едва возведши ее до двух, если не менее, сажен: она достроена уже племянником его, а сыном Ярослава Владимировича Святославом I, князем черниговским. Несмотря на разорение от татар (в 1240 г.), на запустение в продолжение четырех с лишком веков (до 1675 г.), на страшный пожар (в 1750 г.), когда обрушились самые верхи ее, на неоднократные исправления и поновления (в 1770 и 1790-1798 гг.), церковь эта сохранилась доселе и сохранила немало от своего первоначального вида. Стены ее состоят из дикого кремнистого камня, смазанного в швах своих крепким цементом красноватого вида. К западной стороне ее, также к северной и южной, непосредственно от западной до половины церкви устроены были хоры, или полати, опиравшиеся на осьми серого мрамора колоннах, стоявших вдоль церкви, а на хорах находились другие мраморные же колонны четырехгранные, подпиравшие свод церкви до среднего купола. Сколько было в ней первоначально престолов — с точностию неизвестно, но с вероятностию полагают, что один. Куполов на церкви было, как и ныне устроено, пять. Высота ее от пола до главного купола 15 сажен. Замечательно, что и эта церковь, сделавшаяся с самого начала своего соборною в Чернигове, поставлена была на том самом месте, где прежде стояли языческие кумиры: так свято исполнялось повеление святого Владимира! [*114]

Другой достойный сын его, Ярослав, ознаменовал свое многолетнее царствование сооружением многих храмов. Важнейший из них — храм Клево-Софийский. В 1036 г., когда великий князь находился в Новгороде, он получил известие, что печенеги обступили Киев. Собрав многих воинов из варягов и новгородцев, Ярослав поспешил в свою столицу и здесь, присоединив к ним еще дружину киевскую, выступил против врагов, которых было несметное число. Злая сеча продолжалась целый день, и едва к вечеру Ярослав одолел. Преследуемые печенеги побежали в разные стороны, и одни из них потонули в реках, другие рассеялись, так что с того времени уже не беспокоили Россию. В память столько важной и благодетельной для отечества победы Ярослав и заложил великолепный каменный храм во имя святой Софии, или Ипостасной Премудрости Божией Господа Иисуса, на том самом поле, где происходила битва, решившись распространить Киев гораздо далее прежней его черты [*115. Этот храм, заложенный в 1037 г., но неизвестно когда оконченный и освященный, был построен по образцу знаменитого храма Софийского в Константинополе, только в гораздо меньшем размере и с некоторыми другими значительными отличиями [*116]. Внутри Киево-Софийская церковь была точно так же крестообразная, как и константинопольская, с галереями с трех сторон: западной, северной и южной, только в константинопольской верхние галереи были в два яруса, а у нас — в один. Восточная сторона нашего храма имела пять полукружий, а константинопольского — одно большое. Своды нашего храма и полати, или хоры, поддерживались колоннами, большею частию сложенными из кирпича и только двумя мраморными при западном входе, тогда как в константинопольской церкви колонны все были мраморные. Наш собор имел, кажется, два боковых придела и, следовательно, три престола, а константинопольский — только один. Куполов на нашем соборе было тринадцать, тогда как на константинопольском — один купол дивной величины. При нашем соборе, как и константинопольском, находились крещальня и колокольня. Будучи, таким образом, подобием константинопольского Софийского храма по самому своему устройству, Киево-Софийская церковь подражала ему и в украшениях.

Алтарь весь сверху донизу одет был мозаическими по золотому полю картинами и изображениями, из которых верхняя часть до половины сохранилась доселе. В самой церкви как купол, так и все дуги и столпы под куполом были покрыты точно такими же изображениями. Все стены храма не только внизу, но и на хорах и даже в двух галереях, ведущих на хоры, все четвероугольные колонны храма и куполы самих портиков, окружающих его, были украшены греческими фресками. Пол церкви устлан был плитами из белого мрамора и красного лещедника, как можно догадываться по сохранившимся остаткам. На церковных полатях уцелели небольшие мраморные колонны и перила из гранита и лещедника с вырезанными на них обронною работою орлами и другими изображениями. Киево-Софийский храм, как только был окончен, сделался митрополичьею кафедральною церковию и иерархическим собором. При нем построен был митрополичий дом, в котором первосвятители русские начали иметь постоянное свое местопребывание. Достопамятны слова об этом соборе пресвитера Илариона, который сам видел его в первые годы его существования и, обращаясь с похвалою к равноапостольному Владимиру, так свидетельствовал об Ярославе: «Он неконченное тобою окончил, как Соломон предприятия Давидовы, создал дом Божий, великий и святой, в честь Его Премудрости на освящение твоему граду и украсил его всякими украшениями: золотом, серебром, драгоценными камнями, дорогими сосудами, так что церковь сия заслужила удивление и славу у всех окружных народов и не найдется подобной ей во всей полунощной стране от востока до запада» [*117]. Достоверно, что и день освящения Клево-Софийского собора как главнейшего во всей России по желанию князя-храмоздателя установлено было праздновать у нас ежегодно, так как день этот значился в древних Прологах под 4-м числом ноября [*118].

Вслед за Софийским собором Ярослав воздвиг каменную церковь на Золотых воротах, находившихся на западе от собора в земляном валу, которым в том же 1037 г. начал князь ограждать свою расширенную столицу. Эта церковь, поставленная на главных городских воротах, посвящена была Благовещению Пресвятой Богородицы с тою мыслию, как замечает летописец, да «радость всегда будет граду тому святым Благовещением Господним и молитвами святой Богородицы и архангела Гавриила». Или, как изображает это Иларион в том же самом обращении к святому Владимиру, говоря об Ярославе: «Он и славный город твой Киев обложил величием, как венцем, и предал народ твой и город святой всеславной скорой Помощнице христиан Богородице, Которой создал и церковь на великих вратах в честь первого праздника Господня — святого Благовещения, так что приветствие архангела Деве можно приложить и к сему городу. Деве сказано было: Радуйся, благодатная. Господь с Тобою (Лк. 1. 28). А граду можно сказать: «Радуйся, благоверный граде, Господь с тобою» [*119].

После Благовещенской церкви Ярослав соорудил еще две каменные церкви (а при них и монастыри) неподалеку от Софийского собора: одну — на западе от него, по направлению к Золотым воротам, во имя своего ангела — святого Георгия Победоносца, другую — на юг от собора, во имя ангела своей супруги — святой Ирины. От Георгиевской церкви не уцелело до настоящего времени никаких остатков, но о самом сооружении ее сохранилось следующее древнее сказание: «Когда ее начали строить, то немного было делателей. Увидев это, Ярослав призвал тиуна и спросил: «Почему мало трудящихся у церкви?» Тиун отвечал: «Так как дело властельское (т. е. сооружается на собственный счет князя), то люди боятся, чтобы за труд они не были лишены платы». Тогда князь сказал: «Если так, я сотворю вот что» — и повелел возить куны на телегах под своды Золотых ворот и объявить на торгу людям, чтобы каждый брал себе за труд по ногате (по 12/2 копеек серебром) на день. И явилось множество делателей, и церковь вскоре была окончена. Освящение ее совершено в 26-й день ноября митрополитом Иларионом (следовательно, не прежде 1051 г.), и сотворил в ней великий князь настолование новопоставляемым епископам [*120], а день освящения ее заповедал во всей России праздновать ежегодно в честь святого великомученика Георгия Победоносца» [*121]. От церкви Ирининской доселе сохранились развалины, в которых высота уцелевших стен восходит до полутора аршина. Материалы, употребленные для построения этой церкви, совершенно сходны с теми, из каких сооружены Киево-Софийский собор и Золотые ворота. В алтаре на горнем месте близ восточной стены найдено двенадцать камней, положенных, вероятно, по числу двенадцати апостолов, а ближе к престолу — еще четыре камня, может быть по числу четырех евангелистов. Самый престол по древнему обычаю был каменный. Пол в средине церкви найден частию мозаический, частию — поливной горшечной работы, составленный из четвероугольных плиточек. На стенах церковных сохранились по местам мозаика и живопись ал-фреско. Все это свидетельствует, что храм святой Ирины если и не равнялся Киево-Софийскому по великолепию и богатству, однако ж был ему подобен [*122].

Не перечисляя других церквей, построенных Ярославом, преподобный летописец делает общее замечание: «И ины церкви ставляше по градом и по местам... и радовашеся Ярослав, видя множество церквий...» Кроме сооружения новых храмов он заботился о возобновлении и прежних. В 1039 г., говорит летопись, освящена была митрополитом Феопемптом церковь святой Богородицы, Десятинная, которую создал отец Ярослава Владимир. Это значит, что Десятинная церковь много пострадала, вероятно, во время страшного пожара киевского в 1017 г. и потом по воле великого князя была исправлена очень значительно, так что ее надлежало вновь освятить [*123].

Из церквей, построенных в царствование Ярослава вне Киева, замечательнейшая есть Софийский собор новгородский, заложенный сыном великого князя Владимиром в 1045 г. и освященный в 14-й день сентября 1052 г. (по друг. — 1050) Новгородским епископом Лукою. Этот храм, сохранившийся доселе, отличается не столько богатством и изяществом киевских церквей того времени, сколько прочностию и простотою. Тяжелые полукруглые своды опираются на десяти очень толстых, в два ряда расставленных вдоль церкви четырехгранных столбах. С трех сторон, кроме восточной, устроены хоры, или полати, которые поддерживаются сводами, укрепленными между столбами. Окна, узкие и редкие, расположены без соблюдения симметрии. Купол и стены вовсе не имеют мозаики, а расписаны только живописью, для чего вызваны были художники из Греции; на одном горнем месте в алтаре стена имеет украшение, или обкладку, из стеклянных дощечек, квадратных и треугольных, разного цвета. Престолов с самого начала было два, по крайней мере не менее: главный — во имя святой Софии и другой — во имя святых Иоакима и Анны в южном приделе, который образовался из древней, созданной еще епископом Иоакимом каменной церкви, вошедшей в состав собора при его построении. Над собором возвышаются пять глав и, кроме того, шестая на юго-западном углу над лестницею, которая ведет на хоры. Длина церкви 15 сажен, ширина 17 и высота 18. Подобно киевской Софийской церкви, и новгородская, как только была освящена, сделалась кафедральною церковию местных епископов и соборною [*124].

Таким образом, известны даже по имени более двадцати храмов, построенных у нас в первые шестьдесят лет существования отечественной Церкви, и между этими храмами до четырнадцати каменных. Три из числа последних — соборы: киевский Софийский, черниговский Спасский и новгородский Софийский, хотя с большими изменениями, особенно два первые, уцелели доныне и служат живыми свидетелями благочестия наших древних князей; еще четыре сохранились или в значительных остатках, вошедших в состав других церквей, доныне существующих (Васильевская и Спасо-Берестовская в Киеве), или в одних развалинах (Десятинная и Ирининская в Киеве же). Архитектура этих церквей византийская. План представляет почти всегда четвероугольник, более или менее прямой, иногда, впрочем, за исключением алтарной части, как в церкви Ирининской. Длина и ширина даже значительнейших из них не очень велика, а высота вообще незначительна. Стены клались толстые и прочные из разновидных кирпичей, которые связывались весьма вязким и толстым раствором и по местам перекладывались рядами отесанных крупных камней [*125]. В больших церквах к западной стороне, а иногда и к северной и южной, устроялись полати (хоры) и для поддержания их, равно как сводов храма, ставились каменные или кирпичные колонны. Алтарная часть разделялась почти во всех церквах на три отделения, из которых среднее, более продолговатое и выпуклое, составляло собственно алтарь, а два другие назначены были: северное — для жертвенника, южное — для ризницы, или диаконника. Престолов также в большей части церквей было по одному. Окна устроялись узкие, продолговатые и не в большом количестве, отчего, особенно при толстоте стен и колонн и при существовании полатей, слабо освещали храмы. В богатых церквах полы были из разнородных камней или кафельные; стены, преимущественно в алтаре, украшались мозаикою, а в прочих местах расписывались живописью ал-фреско. Число глав на храмах известно не одинаковое: например, Софийский в Киеве и деревянный Софийский в Новгороде имели их по тринадцати, а каменный Софийский новгородский и черниговский Спасский имели по пяти. Первое число знаменовало Господа Иисуса Христа, Главу Церкви, и с Ним двенадцать апостолов, второе — также Господа Иисуса и с Ним четырех евангелистов.

Если любопытны и драгоценны для нас сведения о тех первоначальных храмах, в которых молились предки наши, только что принявшие святую веру, то не менее должны быть драгоценны известия о тех иконах и вообще священных изображениях, пред которыми они молились.

Первые иконы принесены к нам из Херсона, откуда принесена и самая вера, и ими-то украсил равноапостольный свою любимую церковь Десятинную [*126]. К сожалению, ни одна из этих святынь не сохранилась до нашего времени и даже не отмечена летописями. Известны только пять или шесть икон, принесенных к нам тогда из Херсона и Цареграда. Именно: а) икона Всемилостивого Спаса, представляющая на одной стороне Нерукотворенный лик Спасителя, а на другой — Божию Матерь; б) икона Божией Матери с изображением на обратной стороне Спасителя благословляющего; в) икона Иерусалимской Богородицы, по древнему преданию написанная святыми апостолами в пятнадцатое лето по Вознесении Господнем в Гефсимании. Со времен святого Владимира все эти иконы находились в Новгороде, потом царем Иоанном Васильевичем взяты в Москву, где две первые стоят доселе в Успенском соборе за престолом под именем Корсунских, а последняя существует только в верной древней копии, потому что подлинник похищен во время нашествия французов в 1812 г. [*127] Такова же г) икона святых апостолов Петра и Павла, находящаяся доныне в новгородском Софийском соборе, по выражению летописи, Цареградская [*128]. Справедливость требует, однако ж, заметить, что перенесение к нам исчисленных икон будто бы еще во дни равноапостольного Владимира подтверждается только преданием и что как две первые, так и последняя поновлены. К ним можно присовокупить еще: д) образ Нерукотворенного Спаса в суздальском Рождественском соборе, писанный на полотне и принесенный, по преданию, из Греции первым Ростовским епископом Феодором [*129]; е) образ святого Василия Великого, находящийся во Владимире Волынском, в церкви святого Василия, которая основана, по преданию, еще равноапостольным Владимиром [*130]; ж) икону Божией Матери, находящуюся в Нижегородском Благовещенском монастыре и слывущую в народе под именем Корсунской, это единственная из наших древнейших икон, на которой означены и год написания ее (993) и имя иконописца [*131]. Но когда принесена она в Россию из Греции и от кого поступила в монастырь, основанный уже в 1370 г., точных сведений не сохранилось.

В Спасской церкви на Берестове, созданной святым Владимиром и отчасти уцелевшей, есть изображения стенной живописи, относимые к его времени, но они, как свидетельствуют подписи, возобновлены в XVII в. митрополитом Петром Могилою, хотя и по древним чертам. Есть также в иконостасе иконы, обличающие древнее греческое письмо, но Владимирова ли времени или последующего, определить нельзя [*132].

В Киево-Софийском соборе сохранились по стенам многие мозаические и живописные изображения от лет первоначальных. Из мозаических важнейшие находятся в алтаре над горним местом. Они разделены на три яруса. В самом верхнем, почти на своде алтаря, представлена Божия Матерь в исполинском росте с воздетыми руками; это изображение издавна называется в народе «Нерушимою Стеною», может быть потому, что среди всех опустошений города и храма в течение осьми веков осталось невредимым. В среднем ярусе, отделенном от верхнего широкою мозаическою полосою, представлена Тайная вечеря: посредине стоит трапеза под сенью, у задних углов трапезы — два ангела, держащие над нею рипиды, у переднего угла с правой стороны Спаситель, обеими руками преподающий Святое Тело Свое шести апостолам, которые подходят к Нему один за другим с распростертыми дланьми, у переднего угла с левой стороны — также Спаситель, преподающий Свою Святую Кровь другим шести апостолам, подходящим к Нему в таком же порядке. Наконец, в нижнем ярусе, отделенном широкою мозаическою полосою, представлены с правой стороны от горнего места — архидиакон Стефан, Николай Чудотворец, Григорий Богослов, Климент, папа Римский, и святой Епифаний, а с левой — архидиакон Лаврентий, Василий Великий, Иоанн Златоуст, Григорий Нисский и Григорий Чудотворец. Другие мозаические изображения уцелели а) на ближайшей арке к иконостасу — три Деисуса в кругах, т. е. три иконы, представляющие Спасителя, у которого с правой стороны — Божия Матерь, а с левой — Иоанн Предтеча; б) на восточной дуге выше иконостаса — образ Спасителя; в) с правой стороны от царских врат над одною колонною немного выше иконостаса — образ Пресвятой Девы с веретеном в руке, а с левой стороны — образ благовествующего архангела Гавриила; г) под куполом в церкви — лик евангелиста Марка и до половины сохранившийся лик евангелиста Иоанна Богослова; д) наконец, на дугах под куполом — до пятнадцати изображений святых мучеников в отдельных кругах. Живописные изображения ал-фреско, открытые недавно в Киево-Софийском соборе и покрывающие как стены, так и некоторые другие части храма, разделяются на многоличные и одноличные: первые суть целые сложные картины, заимствованные из Священной, преимущественно евангельской, истории; последние (числом более 300) представляют отдельные лики: ангелов, пророков, апостолов, святителей, мучеников, бессребреников, преподобных мужей и жен и проч. Одни из этих ликов писаны во весь рост, в полуисполинском виде, другие — поясные и помещены в кругах. Что касается до храмовой иконы Киево-Софийского собора, представляющей многосложное символическое изображение святой Софии, или Премудрости Божией, то, несмотря на греческий стиль этой иконы и на греческие на ней надписи, относить ее ко временам великого князя Ярослава или считать ее копиею с цареградской таковой же иконы, бывшей в храме Юстиниановом и вовсе нам неизвестной, нет никаких оснований. Могла ли первоначальная икона святой Софии сохраниться в Киево-Софийском соборе при опустошении его пожаром в 1180 г., при неоднократном разграблении его не только сторонними врагами, но и князьями русскими, например в 1203 г., при совершенном опустошении и разорении церквей киевских татарами? Не возобновлена ли или даже не написана ли вновь эта икона при митрополите Киприане (1376-1390), которому приписывается первое возобновление Киево-Софийского собора после разгрома татарского? Не возобновлена ли или не написана ли вновь при митрополите Киевском Петре Могиле, втором возобновителе Софийской церкви в Киеве? Вопросы, на которые нет ответа [*133].

В новгородском Софийском соборе есть также священные изображения, которые восходят ко времени самого основания собора. Первое место занимает между ними храмовый образ святой Софии, Премудрости Божией, отличный от киевского и гораздо менее сложный. Об этой новгородской иконе, по крайней мере, сохранилось местное предание, что она списана с цареградского подлинника греческими изографами во дни самого храмоздателя Владимира Ярославича. В 1554 г. знаменитый Сильвестр — священник, родом новгородец в своей челобитной Собору русских святителей между прочим писал: «Великий князь Владимир Ярославич повелел поставити в Новгороде церковь каменну, святую Софию, Премудрость Божию, по цареградскому обычаю; икона Софии, Премудрости Божией, тогдыж написана — греческий перевод» — и вслед за тем: «Церкви ставили великие князья и по иконописцев посылали по греческих церкви подписывати и святые иконы писати» [*134]. Но так как несомненно известно, что и новгородский Софийский собор, и самые иконы в нем были поновляемы неоднократно [*135], так как на новгородской иконе святой Софии видны ныне русские подписи, в которых буквы едва ли можно отнести к XVI в., то надобно допустить, что в настоящее время эта икона уже не в первобытном виде. Из стенных изображений в новгородском соборе наиболее обращает на себя внимание образ Христа Спасителя, написанный, как и в цареградском Софийском соборе, под самым куполом храма. Об этом образе сохранилось в местных летописях следующее любопытное предание: «Когда он был кончен греческими иконописцами, Спаситель был изображен на нем с благословляющею рукою, но на другой день епископ Новгородский Лука увидел Спасителя не с благословляющею рукою. Иконописцы исправили по-прежнему, но на следующее утро опять заметили перемену, исправили в другой раз и в третий — опять повторялось то же самое. Наконец на четвертое утро они услышали от образа глас: «Не пишите Меня с благословляющею рукою, а напишите с рукою сжатою, в энаменование того, что Я в руке Моей держу Великий Новоград. А когда эта рука Моя раскроется, тогда будет скончание городу». Спаситель изображен на образе в исполинском виде (в 3 1/2 сажени), и для написания этого образа художники употребили более года. Тогда же написаны ими по стенам архангелы и херувимы под окнами купола, а пророки — между окон, те и другие во весь рост. Но, зная неоднократные, бывшие впоследствии, поновления как собора новгородского, так и находящихся в нем икон, мы не можем сказать, чтобы и стенные в нем изображения уцелели доныне без каких-либо поправок, хотя и по древним чертам [*136].

Из всего этого следует, что в строгом смысле один только Киево-Софийский собор сохранил в себе до настоящего времени образцы того первоначального иконописания, которое сообщила нам православная Греция вместе с верою. И подлинно их можно назвать в некотором отношении образцами. Смотря внимательно на эти византийские фрески и мозаические иконы, покрывающие стены Киево-Софийского храма, невольно чувствуешь, что это какая-то особая живопись, отличная от живописи обыкновенной, светской, живопись истинно церковная, что она изображает пред нами мир горний, к которому мы должны стремиться, а не мир земной с его суетными удовольствиями и соблазнами, представляет в телесных формах небожителей, пред которыми мы должны поклоняться, а не людей обыкновенных, посреди которых мы живем, с их слабостями и страстями, что она имеет целию пробуждать и воспитывать в нас чувства веры и благочестия, а не пробуждать какие-нибудь нечистые помыслы, не услаждать только наше эстетическое чувство. Эти лики не поражают телесною красотою или отпечатком сильных внутренних движений, а сияют, как и следует, небесным величием и спокойствием, запечатлены кротостию и смирением, показывают полное преобладание духа над телом. Плоть угодников Божиих начертана какою-то утонченною и большею частию изможденною, так как они и действительно распинали плоть свою со страстьми и похотьми (Гал. 5. 24), изнуряли ее постом, трудами, лишениями и часто страданиями за имя Христово. Главы святых все окружены венцами в знаменование того, что святые получили уже на небеси венец правды, который уготовал Бог всем, любящим Его. В положении угодников Божиих и их членов видны совершенное благоговение и соответствие достоинству или служению каждого. У одних очи молитвенно обращены горе, другие изображены с воздетыми руками, у третьих руки расположены крестообразно на персях. Евангелисты представлены со свитками в руках, святители — с благословляющею рукою, а некоторые — с Евангелием, диаконы с кадильницами, мученики и мученицы — с крестами. В самых одеждах отпечатлеваются благоприличие, простота, целомудренность, не дозволявшая оставлять непокровенными каких-либо членов тела, и, наконец, историческая верность: например, древние святители изображены не в саккосах и митрах, которые вошли в употребление впоследствии, а в священнических фелонях и омофорах, с непокровейными главами. Не говорим, чтобы Киево-Софийские фрески и мозаические изображения могли служить образцами даже в технической части по отношению к искусству, нет, искусство может быть выше и совершеннее [*137]. Мы рассматриваем их только по отношению к их духу и характеру, который нельзя не назвать истинно церковным. Можно допустить, особенно судя по исторической верности изображений в Киево-Софийском храме, что писавшие их византийские изографы руководствовались какими-либо подлинниками, в которых содержатся правила иконописания, а иногда и самые изображения святых и которые тогда уже существовали в Греческой Церкви [*138].

Вместе со святыми иконами равноапостольный Владимир принес из Херсона и потом отдал в свою Десятинную церковь честные кресты. Но из числа этих, равно как и всех других, крестов, употреблявшихся тогда в наших храмах, ни один не уцелел, потому что крест, найденный в развалинах Десятинной церкви, мог относиться и к последующему времени [*139]. Одно только достоверно, что тогда употреблялся у нас по преимуществу крест четвероконечный. На монетах самого великого князя Владимира он изображен иногда в короне, увенчанной четвероконечным крестом и с таким же крестом в правой руке [*140]; на одной из двух краснокаменных (шиферных) гробниц, открытых внутри Десятинного храма, в которой, вероятно, покоились останки или самого святого Владимира, или супруги его Анны, начертаны восемь крестов, и все четвероконечные. Все кресты на мраморной гробнице Ярославовой также четвероконечные. Крест, поставленный посредине трапезы на мозаической картине, изображающей Тайную вечерю, в Киево-Софийском соборе — четвероконечный; большая часть крестов в руках Богоматери, мучеников и мучениц на фресках и мозаических изображениях того же собора — четвероконечные. Большая часть, но не все, потому что в руках некоторых угодников Божиих на тех же фресках встречаем кресты пятиконечные, шестиконечные и осьмиконечные; и медный крест от жезла, которым, по преданию, святой Авраамий Ростовский поразил идола Велеса, шестиконечный: знак, что тогда православные чтили крест и в таких видах! [*141]

При этом не можем не заметить, что древние изображения Киево-Софийского собора сохранили нам ясные примеры и того, какое перстосложение употреблялось у нас с самого начала для крестного знамения или, частнее, для преподания благословения. Здесь видим не только на фресках, но и на мозаических иконах не подверженных изменению святителей, благословляющих чрез перстосложение так называемое именословное или весьма близко подходящее к именословному. Иначе и не могло быть, потому что и на мозаических иконах константинопольского Софийского собора, послужившего для нашего образцом, которые ныне сделались известными в верных копиях, одни пророки, апостолы, святители (святой пророк Аввакум, святой апостол Павел, святой Дионисий Ареопагит, святой Анфим, святой Григорий, просветитель Армении, и святой Николай Чудотворец) — изображены с перстосложением строго именословным, а другие — немногие (пророки Иеремия и Иона и святой Григорий Богослов) — с перстосложением, близко подходящим к именословному, и нет ни одного, у которого бы большой палец был соединен с двумя последними так, как хотят того наши мнимые старообрядцы [*142].

Третья святыня, которую принес великий князь Владимир из Херсона «на благословение себе» и на освящение всем людям своим и которую отдал потом в церковь святой Богородицы Десятинную, были мощи святого Климента, папы Римского, и ученика его Фива. Мощи святого Климента перенесены к нам, без сомнения, не в целом своем составе, потому что часть их еще в 866 г. отнесена была в Рим славянскими первоучителями — святыми Кириллом и Мефодием, из которых первый и содействовал открытию их во время своего пребывания в Херсоне [*143]. Впрочем, эта часть была, вероятно, самая незначительная, а все почти тело и глава священномученика находились у нас. В XII — XIII вв. один из наших проповедников в Слове по случаю обновления Десятинной церкви, обращаясь к раке святого Климента, взывал: «Тобою рустии князии хвалятся, святители ликуют, иереи веселятся, мниси радуются, людие добродушьствуют, приходяще теплою верою к твоим христоносным костем, святыню почерьпающе... Тем же поистине всех град — славне, имея всечестное твое тело, и весело играет, хвально воспевая: якоже бо небо другое на земли истинно показася Владычня Матере церкви Божественная, в нейже поистине честное твое тело лежа, аки солнце просвещает вселенную». А о главе святого Климента упоминают летописи под 1147 г., когда Собор русских епископов поставил ею в митрополита Климента Смолятича [*144]. Где девались эти священные останки во время нашествия татарского на Киев (1240), сокрыты ли верующими под церковию или перенесены в другое место, неизвестно [*145]. Вместе с мощами святого Климента и Фива Владимир взял с собою из Херсона, по свидетельству Иакова черноризца, мощи и иных святых: это, по всей вероятности, частицы мощей, которые присланы были нашему князю с другими дарами от греческих императоров, когда он находился еще в Херсоне по крещении своем, и в то же время присланы ему от Римского папы, может быть, с приветствием по случаю обращения к христианству. Современник Владимиров Дитмар упоминает, что в 1018 г. Киевский архиепископ встречал польского короля Болеслава в монастыре святой Софии с мощами, или останками, святых [*146].

Но кроме этих святынь, принесенных к нам из других стран. Промыслу угодно было обрадовать и утешить юную Церковь Русскую открытием святых мощей в ее собственных недрах, прославить нетлением ее собственных чад. Разумеем мощи равноапостольной княгини Ольги и святых братьев-страстотерпцев Бориса и Глеба.

Открытие первых совершилось во дни самого великого князя Владимира. По сооружении им Десятинной церкви, которую он так украсил и обогатил всякою святынею греческою. Господь внушил ему мысль перенести в эту славную церковь и тело приснопамятной бабки его Ольги, так как она была «первою проповедницею непорочной веры в России, первою предтечею русским людям к Богу и основанием благочестию». Благодатную мысль великий князь открыл тогдашнему митрополиту Киевскому Леонтию, и оба они по надлежащем совещании и рассуждении, подвизаемые Богом, решились исполнить ее с подобающим благолепием. Избран был день, совершено общественное молебствие во храме, и тогда-то великий князь и первосвятитель со всем освященным Собором, сопутствуемые боярами, старейшинами и множеством народа с иконами, крестами и свещами, при каждении фимиамом и пении псалмов, сотворили торжественное шествие к тому месту, где находилась могила блаженной Ольги. Пришедши, велели раскопать землю, открыли гроб и увидели тело святой совершенно целое, неповрежденное и нимало не изменившееся вместе с одеждою. Пораженные чудом, обливаясь слезами живейшей радости, князь и первосвятитель и многие другие спешили облобызать святые мощи, прославляли Бога, так дивно прославляющего угодников Своих. Мощи переложены были в новую раку и с величайшим торжеством при пении священных песней перенесены в церковь святой Богородицы, где положены в гроб каменный и поставлены на уготованном месте. И была в тот день радость сугубая во всех людях, и сотворили празднество преславное с учреждением светлым, и веселились душевно вместе и телесно. Это драгоценное повествование, заимствованное нами из Степенной книги, неоспоримо подтверждается в главных своих чертах известиями древнейшими. Преподобный Нестор довольно ясно выражает мысль, что нетленные мощи святой Ольги открыто почивали в его время, и дает намек, что они перенесены именно во святую Богородицу (т. е. в церковь Ее имени) в 1007 г., следовательно при святом Владимире [*147]. А черноризец Иаков не только со всею ясностию говорит: «И есть во гробе тело ея (Ольги) честное, и неразрушимо пребывает и до сих дней», но столько же ясно свидетельствует, что оно покоилось в церкви Десятинной, построенной великим князем Владимиром, в гробе малом каменном, и присовокупляет еще частное сказание, повторенное потом и в Степенной книге, что наверху этого гроба сделано было оконце, которое отверзалось само собою для всех, притекавших с верою, и давало им возможность видеть нетленное тело блаженной княгини, как бы спавшее, но не отверзалось для приходивших без веры и потому неудостоивавшихся видеть самое тело, а только гроб [*148]. То же самое читаем в двух кратких житиях святой Ольги, которые, по всей вероятности, составлены до разрушения Киева монголами, потому что оба они говорят о мощах ее как открыто еще почивающих в Десятинной церкви и видимых всеми русскими людьми [*149]. Время открытия святых мощей великой княгини Ольги Степенная книга означает приблизительно, говоря, что они по преставлении ее пребывали в земле лет яко 30 (969-1000) и потом перенесены в Десятинную церковь при митрополите Леонтии (992-1008). Но намек Нестора об этом событии заставляет относить его с точностию к 1007 г. Во время нашествия татарского на Киев мощи святой Ольги были сокрыты под спудом в самой церкви, а потом, как гласит предание, вновь открыты митрополитом Петром Могилою при сооружении им на развалинах Десятинной новой небольшой церкви, где и почивали до начала XVIII в., когда вследствие несчастных обстоятельств вновь сокрыты в неизвестном месте [*150]. Естественно думать, что со времени торжественного открытия и перенесения мощей равноапостольной Ольги при великом князе Владимире установлено и праздновать память ее 11 июля, т. е. в день ее кончины [*151].

Мощи святых страстотерпцев Бориса и Глеба открыты в царствование Ярослава. Это были два брата единоутробные [*152], прекраснейшие и благочестивейшие из всех детей святого Владимира, посреди которых сияли они, по выражению преподобного Нестора, как две светлые звезды посреди мрака [*153]. Оставаясь по малолетству еще довольно долго при отце своем, тогда как прочие братья отправлены были на свои уделы, Борис и Глеб более и более навыкали подражать его высокому примеру и укреплялись в страхе Божием. Борис был правдив, тих, щедр, кроток, смирен, милосерд, любил читать святые книги, и особенно жития святых и мучеников, молясь Господу, чтобы сподобил его ходить по стопам их и достигнуть их жребия. Глеб, юнейший, неотлучно находился при брате, слушал чтение его день и нощь и творил многую милостыню нищим, вдовицам и сиротам [*154]. Потому-то преимущественно и любил отец этих двух детей своих, видя на них благодать Божию, и, не желая, вероятно, надолго разлучать их, связанных братскою и христианскою любовию, дал им соседственные уделы — Ростов и Муром [*155]. Но чем более любил Владимир Бориса и Глеба, тем более ненавидел их брат Святополк, не любимый отцом. Едва скончался равноапостольный князь, как Святополк, случившийся в то время в Киеве, поспешил погубить обоих этих братьев, готовя ту же участь и прочим. Посланные им из Вышгорода убийцы встретили Бориса на берегах Альты близ Переяславля, когда возвращался он с похода против печенегов, предпринятого еще по повелению отца. Была ночь под воскресенье. Борис, предуведомленный уже о приближении убийц, приказал поставить шатер свой, вошел в него и начал слезно молиться Богу и читать святые книги; потом велел пресвитеру служить заутреню, сам пел, между тем как убийцы находились уже вокруг шатра и не дерзали напасть на праведника; по окончании заутрени приобщился Святых Христовых Тайн, простился со всеми при нем бывшими слугами и возлег на одр свой. Тогда присланные от Святополка устремились в шатер, пронзили несчастного князя, избили многих отроков его, и блаженный мученик, моляся за своих убийц, после новых ударов в самое сердце предал дух свой Богу июля в 24-й день, т. е. спустя восемь дней по смерти отца. Тело Бориса тогда же было привезено в Вышгород и погребено у церкви святого Василия. Немедленно отправил Святополк клевретов своих для погубления и другого брата — Глеба. Его встретили на устье реки Смядыни близ Смоленска и, овладев судном, на котором плыл князь, принудили страшными угрозами собственного повара его зарезать своего господина. Юный Глеб, как агнец безгласный, не противился и, подобно брату Борису, моляся за убийц своих, был заклан в 5-й день сентября, в понедельник. Тело святого страстотерпца было брошено убийцами в пустыне между двумя колодами и в совершенном пренебрежении оставались до тех пор, пока Ярослав, ведший почти непрерывную брань с братоубийцею Святополком, окончательно не победил его и не начал спокойно княжить в Киеве (1019). Одним из первых дел великого князя было тогда собрать сведения, где находятся тела его избиенных братьев, и, услышав, что тело Глебово остается поверженным в пустыне, он повелел искать его. Долго искали, но не находили, и не прежде как через год (следовательно, в 1020 г.) оно найдено ловцами совершенно целым [*156], нимало не изменившимся и не поврежденным ни от плотоядных зверей, ни от влияния стихий, хотя около пяти лет лежало без всякой защиты. С подобающею церковною честию, с крестами, свещами и курением фимиама оно было перенесено на судно, привезено в Вышгород и погребено вместе с телом Бориса у церкви святого Василия [*157].

Вскоре у могилы страстотерпцев начали совершаться знамения и чудеса [*158]. И когда церковь святого Василия по неосторожности пономаря сгорела [*159], то старейшина града, доводя о том до сведения великого князя Ярослава, сообщил ему вместе и об этих знамениях. Ярослав немедленно пригласил к себе митрополита Иоанна, который по совещанию с великим князем сделал чрез несколько времени торжественный церковный ход из Киева в Вышгород к могиле святых. Велели раскопать могилу и изнести гробы их на поверхность земли; и, когда митрополит с пресвитерами открыл эти гробы, увидели мощи угодников Божиих совершенно нетленными [*160]. Тогда же перенесли их в особо устроенную клетку, или часовню, поставили на десной стране и совершили над ними святую службу (всенощную). Новые два чуда — исцеление хромого и слепого, совершившиеся при гробах святых братьев, еще более убедили всех в прославлении их от Господа. И тогда митрополит подал великому князю совет построить в Вышгороде церковь во имя святых страстотерпцев и установить день священного торжества в память их. Князь с радостию последовал доброму совету. Немедленно в зимнее время было приготовлено дерево для церкви, а как только настало лето, она была сооружена над тою самою клеткою, в которой находились раки святых мучеников. Великий князь воздвиг церковь великую о пяти верхах, украсил ее иконами, и иными письмены, и всякими красотами, повелел написать в ней на иконе и святых мучеников Бориса и Глеба, чтобы верные, взирая на них с верою и любовию, поклонялись им и лобызали их лики [*161]. По сооружении церкви митрополит с собором духовенства в присутствии великого князя и при стечении многочисленного народа торжественно освятил ее 24 июля, в день умерщвления Борисова, поставил в ней мощи новоявленных чудотворцев на десной стране и установил ежегодно праздновать этот день в память их совокупно. По окончании литургии, во время которой новое внезапное исцеление хромого при мощах святых мучеников поразило и обрадовало всех присутствовавших во храме, как очевидцев чуда, торжествующий Ярослав сотворил великое угощение для митрополита, духовенства и всякого звания людей, богатых и убогих. Затем праздновал еще восемь дней, раздал от имения своего множество милостыни нищим, сиротам и вдовицам и, повелев властелину града давать для содержания Борисоглебской церкви десятую часть от дани, возвратился в Киев. Митрополит, оставшись еще в Вышгороде, служил несколько раз сряду в новоосвященной церкви, рукоположил для нее пресвитеров и диаконов и, поставив над ними старейшину, возвратился также в Киев [*162]. Вслед за тем начались новые чудеса от новоявленных чудотворцев, и когда христолюбеи, Ярослав услышал о первом из этих чудес, как в некоем граде святые страстотерпцы явились ночью к заключенным в темнице (в погребе) и внезапно освободили их и от оков, и из темницы, то повелел сравнять место то и «создати на нем церковь во имя святою» [*163]. Когда происходило все это: открыты мощи святых благоверных князей Бориса и Глеба, нареченных в крещении Романа и Давида, сооружена во имя их первая церковь в Вышгороде и установлен в честь их общий праздник с точностию неизвестно. Но из самого хода повествования Нестерова и Иакова черноризца об этих событиях можно догадываться, что они совершились вскоре после 1020 г., когда тело святого Глеба было погребено в Вышгороде вместе с телом Бориса [*164]. Да и построенная во имя их Ярославом церковь найдена в 1072 г. при Изяславе уже ветхою [*165].

Очень вероятно, что в царствование же Ярослава начали у нас праздновать и память святого равноапостольного князя Владимира в день его кончины — 15 июля [*166], потому что, несомненно, тогда признавали уже Владимира в лике святых. Пресвитер Иларион, впоследствии митрополит, еще до 1050 г. говорил ему похвальное Слово, и в этом Слове несколько раз со всею уверенностию выражается, что Бог удостоил просветителя России славы и почестей небесных, называет его блаженным, апостолом и другими подобными именами и наконец обращается к нему с молитвою: «За благия дела ныне получив возмездие на небесах — блага, яже уготова Бог вам, любящим Его (1 Кор. 3. 9), и наслаждаясь Его лицезрением, помолися Господу о земле своей и людях, над которыми ты благоверно владычествовал... наипаче же помолись о сыне твоем благоверном кагане нашем Георгии...» — и проч. Такое молитвенное обращение к Владимиру естественно предполагает, что святость его была уже тогда признана Церковию. Но, с другой стороны, несомненно, что не только при Ярославе, но и впоследствии мощи святого Владимира не были открыты и прославлены нетлением, ибо Господь по премудрым целям Своим определяет это не для всех, а только для некоторых праведников. Черноризец Иаков, хотя также называет Владимира наследником рая, почившим в Царствии Небесном со всеми святыми, и обращается к нему с молитвою как к угоднику Божию, но в то же время считает нужным успокаивать своих читателей или слушателей: «Не будем дивиться, возлюблении, если он по смерти не творит чудес: многие праведники не сотворили чудес, однако ж святы» — и вслед за тем приводит слова святого Златоуста, что святые люди познаются не от чудес, а от дел и что Бог не всегда прославляет праведников чудотворениями. Равным образом тот же Иаков и преподобный Нестор ставили в укор сынам России, что они не с должным усердием молили Бога о прославлении, т.е. об открытии мощей своего просветителя, присовокупляя, что если бы русские христиане с большим усердием молились об этом в день преставления его, то Бог прославил бы его [*167]. Впрочем, мощи равноапостольного князя хотя пребывали под спудом, но тем не менее были чтимы Церковию, как отчасти можно заключать уже из обращения к ним в Слове пресвитера Илариона [*168]. До нашествия татар они покоились в мраморном (точнее, шиферном) гробе в самой церкви Десятинной. В это несчастное время гроб сокрыт в земле под развалинами церкви вместе с другими гробницами. И уже в XVII в. (1635) обретен вновь и узнан по существовавшей на нем надписи. Тогда-то взяты из гроба некоторые останки просветителя России в память будущим родам, известные доныне, каковы: а) глава благоверного князя, покоящаяся в Великой церкви Киево-Печерской лавры; б) одна челюсть сей главы, находящаяся в московском большом Успенском соборе; в) ручная кость — в Киево-Софийском соборе и г) другие малые частицы, находящиеся в разных странах России [*169].

Доселе мы упомянули только о тех праздниках, которые появились собственно в Церкви Русской (о трех в память освящения замечательнейших киевских храмов и еще трех в честь русских святых), хотя, быть может, тогда же были установлены у нас и некоторые другие [*170]. Но само собою разумеется, что вместе с верою перешли к нам и праздники Церкви Восточной. Живым свидетельством тому служат святцы при Остромировом Евангелии, переписанные в 1056-1057 гг., конечно, с другого, более древнего, списка. Из рассматривания их открывается, что Церковь наша с самого начала своего приняла: а) все главные праздники Господские, Богородичные и святых, установленные издревле и доселе содержимые во всей православной Церкви; б) многие частные праздники Греческой Церкви и даже местные — некоторых областей и городов Греческой империи, преимущественно Византии, впоследствии уже по большей части исключенные из наших месяцесловов, и в) наконец, два праздника Церквей славянских: в честь святого Кирилла Философа, первоучителя славянского народа (февраль, 14), и в память обретения честных мощей святого Климента, папы Римского (январь, 30) [*171]. Последний праздник тем более, без сомнения, был близок нашим предкам, что они имели счастие и видеть, и лобызать самые мощи угодника Божия в киевском Десятинном храме. И надобно заметить, что предки наши не только приняли, но и благоговейно соблюдали тогда священные времена. О святом Владимире замечено в древнем его житии: «Памяти святых в церквах творяше пением и молитвами, ипраздноваше светло праздники Господские»; о сыне его Ярославе: «И бе Ярослав любя церковныя уставы»; о всех христианах русских того времени: «И так просвещени людие праздноваху светло Воскресение Господне, и праздники святыя, и посты» [*172].

О священнодействиях, совершавшихся у нас в то время, и о принадлежностях священнодействий можем судить на основании немногих отрывочных известий и уцелевших памятников. Святой Борис, как мы уже упоминали, в ночь пред своею смертию повелел пресвитеру отслужить заутреню, во время которой читаны были шестопсалмие, кафисмы. Евангелие и пет канон [*173]. Митрополит Иоанн, после того как мощи святых мучеников Бориса и Глеба были вырыты и поставлены в часовне, отслужил над ними всенощную, а по перенесении мощей в новую церковь, созданную Ярославом, совершил в ней литургию. Тот же митрополит, поставив для этой церкви священников и диаконов, повелел им служить вечерню, и утреню, и литургию по вся дни [*174]. Преподобный Феодосии еще в детстве своем, когда жил в Курске (ок. 1020 г.), ходил в церковь по вся дни, слушая там со всем вниманием Божественных писаний [*175. Епископ Новгородский Лука Жидята внушал своим пасомым, чтобы они не ленились ходить в церкви и на заутреню, и на обедню, и на вечерню [*176]. Из всего этого очевидно, что весь круг дневных служб церковных совершался у нас с самого начала и, по крайней мере, в некоторых храмах совершался ежедневно. Необходимые для того книги: Евангелие, Апостол, Служебник, Часослов, Псалтирь и Октоих, переведенные еще святыми Кириллом и Мефодием на славянский язык, без сомнения, перешли к нам от южных славян и употреблялись в славянском переводе. А так как во дни великих князей Владимира и Ярослава у нас любили светло праздновать и праздники, для которых, хотя не для всех, существовали уже тогда особые службы, тоже переведенные на славянский язык святым Мефодием [*177], то можно предположить, что в Церкви Русской со времени основания ее были отправляемы на славянском языке и службы праздничные. Из богослужебных книг, употреблявшихся тогда в России, до нас не дошла ни одна. Разве только с вероятностию можно относить к тому времени Минею месячную за май, которая несомненно переписана с болгарского в XI в., может быть даже в первой его половине, каким-то русским по имени Путята. Эта драгоценная рукопись Новгородской Софийской библиотеки содержит в себе службы на все дни месяца (впрочем, от службы на 21-е число мученику Фалалею осталось только начало, а от службы на 22-е число святому царю Константину только окончание, потому что одна тетрадь затеряна) и, имея весьма великое сходство с нынешнею майскою Минеею, представляет и некоторые любопытные особенности [*178].

Были ли сочинены тогда у нас новые чинопоследования для праздников, установленных собственно в честь отечественных святых: равноапостольной княгини Ольги, равноапостольного князя Владимира и святых страстотерпцев Бориса и Глеба? Служба святым мученикам Борису и Глебу встречается в рукописях XII в. и в одной из них надписана так: «Творение Иоанна, митрополита руськаго» [*179]. Это был, по всей вероятности, не Иоанн II (1080-1089), живший уже после перенесения святых мучеников в новую церковь в 1072 г., а митрополит Иоанн I, который и подал Ярославу совет открыть их мощи, построить над ими церковь, и сам установил в честь их праздник 24 июля. Ибо а) составить службу в честь новоявленных угодников Божиих требовали от митрополита Иоанна I самые обстоятельства, и трудно представить, чтобы в течение шестидесяти лет до Иоанна II Церковь наша обходилась без такой службы, совершая ежегодно память святых Бориса и Глеба; б) в самой службе упоминаются только чудеса, совершившиеся пред открытием мощей их и вскоре после открытия, как-то: чудо над варягом, исцеление слепого и двух хромых, освобождение заключенных из темницы, но не упоминаются новые чудеса, последовавшие при перенесении мощей в 1072 г., не упоминается вовсе и об этом перенесении, чего не могло бы быть если бы службу составлял Иоанн II; в) митрополит Иоанн II был грек, по крайней мере писал по-гречески (послание к папе Клименту), а по-славянски выражался весьма плохо и крайне невразумительно, как свидетельствует его послание к Иакову черноризцу [*180]; между тем служба святым Борису и Глебу написана чисто по-славянски и общевразумительно, и митрополит Иоанн I, о происхождении которого ничего не говорят летописи, если бы даже не был славянином, мог в совершенстве изучить славянский язык в продолжение своего двадцативосьмилетнего пребывания в России. По всем этим причинам мы не колеблемся признать службу на 24 июля в честь святых мучеников Бориса и Глеба самым первым и древнейшим литературным произведением в нашей отечественной Церкви, явившимся около 1021 г. [*181] Служба равноапостольному Владимиру встречается в рукописях XIII — XIV вв. и сохраняет в себе явное указание на свое древнейшее происхождение [*182]: не написана ли и она тем же митрополитом Иоанном? Даже служба святой Ольге, приписываемая писателю XV в. Пахомию Логофету, вероятно, имела в основании своем некоторые древние стихиры, существовавшие в честь равноапостольной, потому что некоторыми песнями указывает на домонгольский период Русской Церкви [*183]. А написать подобные стихиры было кому у Нас в то время, когда пресвитер Иларион действительно писал «молитвы за князя и за все православие», долгое время употреблявшиеся в Церкви, и любитель церковных уставов Ярослав содержал при себе писцы многи, т. е. людей грамотных и довольно образованных [*184].

Без всякого сомнения, у нас совершались тогда, подобно Евхаристии, и все прочие таинства и вообще требы церковные по тем чинам, которые были переведены на славянский язык еще святым Мефодием. В древнейших повествованиях мимоходом упоминается о крещении у нас в то время различных лиц, о рукоположении пресвитеров и диаконов, о венчании браков, об освящении церквей, о крестных ходах и под [*185]. Замечательны, в особенности касательно крещения, следующие известия. Родители преподобного Феодосия, говорится в древнем житии его, в осьмой день по рождении его принесли младенца к иерею Божию, «якоже есть обычай крестьяном, да имя детищю нарекут», а когда минуло ему сорок дней, «крещением того освятиша». Это показывает, что в Церкви нашей действительно существовал тогда такой обычай, хотя, быть может, и не всеобщий [*186]. С того же времени начался у нас и другой обычай, сохранявшийся очень долго и имевший пример в христианской древности: что наши князья, принимая при крещении новые христианские имена, удерживали и свои прежние, бывшие в язычестве народные названия [*187]. Сам просветитель России Владимир и все дети его: Ярослав, Святополк, Вышеслав, Мстислав, Борис, Глеб и прочие, все дети Ярослава: Владимир, Святослав, Всеволод, Изяслав и другие — известны были преимущественно под именами их не христианскими, а мирскими или народными. Не служили ли эти последние имена вместо фамилий или прозваний для князей, для различия их между собою? В царствование великого князя Ярослава произошел в нашей Церкви необычайный случай крещения мертвых, не повторявшийся уже впоследствии: в 1044 г. выкопали из могил кости двух дядей Ярославовых — Олега и Ярополка, умерших в язычестве, крестили эти кости и положили их в церкви святой Богородицы Десятинной, сооруженной Владимиром [*188]. Допустить такое событие, которое справедливо и тогда еще некоторые не одобряли [*189], Ярослав мог по двум причинам: с одной стороны, не знал ли он с достоверностию, что Олег и Ярополк, воспитанные под руководством равноапостольной Ольги, веровали во Христа и не крестились при жизни только по тесноте обстоятельств или потому, что скончались неожиданною, напрасною смертию [*190]. А с другой — какие-нибудь пришельцы с Востока, ученые греки могли убедить благочестивого князя, последуя издревле существовавшему ложному толкованию слов апостола (1 Кор. 15. 29), что позволительно крестить и мертвых, хотя такое крещение ясно запрещено еще Собором Карфагенским [*191].

Священные сосуды и вообще церковная утварь употреблялись у нас с самого начала те же самые, какие употребляются доныне. На мозаическом изображении Тайной вечери в Киево-Софийском соборе видим в руках Спасителя потир, или чашу, из которой Он приобщает апостолов Своей Крови, и на самой трапезе, к правой стороне — дискос с раздробленным Телом Господним, к левой — развернутую и стоящую звездицу и при ней копие с рукояткою; в руках ангелов — рипиды, простертые над трапезою; в правых руках архидиаконов Стефана и Лаврентия — кадильницы и в левой у последнего — ладонницу [*192]. Не так давно найдены в Киеве а) серебряная чаша на подножке, низкая, с изображениями по сторонам в выпуклых кругах Спасителя, Божией Матери, святого Иоанна Предтечи, святого Иоанна Златоустого и с греческою надписью по краям: Пиите от Нея ecu... и б) серебряный дискос, состоящий из одной тарелочки без подножки, с изображением Божией Матери на средине и с греческою надписью по краям: Приимите, ядите... Судя по тому, что и почерк, и порядок греческих букв в надписях на чаше и дискосе сходен с тем, каким сделаны такие же надписи на мозаике в Киево-Софийском соборе, и вообще с начертанием греческих букв Х и XI вв. по Монфоконовой палеографии, не без основания относят эти священные сосуды к начальному времени нашей Церкви [*193]. В развалинах Ирининской церкви в Киеве найдены между прочим несколько медных обломков от паникадил и колокола, а в развалинах Десятинной — два разбитые колокола особой формы [*194]; кроме того, если эти вещи и нельзя с решительностию относить ко временам Владимира и Ярослава, по самой летописи известно, что в новгородском Софийском соборе, построенном в 1045-1051 гг. существовали и паникадила, и колокола, разумеется по примеру знатнейших церквей киевских [*195]. Что касается до священных облачений, то диаконы на мозаике Киево-Софийского собора изображены в стихарях с орарем чрез левое плечо, а святители — и на мозаике, и на фресках того же собора, и на серебряной чаше, найденной в Киеве, представлены с непокрытыми главами в подризниках, епитрахилях, набедренниках, фелонях и омофорах поверх фелоней [*196]: знак, что тогда как в Греции, так и у нас епископы не носили еще ни саккосов, ни митр и отличались от священников в своих облачениях только омофором. Есть, впрочем, основание думать, что собственно митрополит русский по примеру Константинопольского патриарха и по праву, от него и от всего Константинопольского Собора данному еще в самом начале, облачался в саккос при богослужении, в отличие от подвластных ему епископов, и то не всегда, а только в некоторые самые великие праздники [*197].

Заметим, наконец, что при церквах по древнему обыкновению у нас погребали умерших и князья любили находить для себя и для близких сердцу последний приют по смерти в тех храмах, которые сами же воздвигли при жизни. Так, в Десятинной церкви, сооруженной святым Владимиром, погребены сам Владимир и еще прежде — первосвятитель Михаил, царица Анна — супруга Владимира, а потом окрещенные кости братьев его Олега и Ярополка; вокруг же церкви — многие другие лица, как свидетельствуют множество костей мертвых и при них различных крестиков, найденных при раскапывании этой церкви [*198]. В черниговском Спасском соборе, который заложен князем Мстиславом, а окончен князем Святославом черниговским, погребены оба эти князя и потом дети последнего: Глеб, Олег и другие. В Клево-Софийском погребены храмоздатель Ярослав и впоследствии два сына его — Изяслав и Всеволод — и два внука Ростислав и Владимир Мономах. При раскапывании Ирининской церкви найдены в разных местах, вокруг и внутри ее, равно как и в двух палатках, пристроенных с обеих сторон к алтарю, многие гробницы из красного шифера, вероятно княжеские; кроме того, в самой церкви близ того места, где надлежало быть правому крылосу, открыта так называемая усыпальница для погребения умерших [*199]. В новгородском Софийском соборе погребены основатель его князь Владимир Ярославич, мать его Ирина и другие [*200].

Глава III. Первые училища в России и памятники духовного просвещения и учения.

Равноапостольный князь, как только крестились киевляне, повелевая приводить на крещение людей по всем градам и селам и всюду устроять церкви, вместе с тем повелел «поимати у нарочитое чади дети и даяти на ученье книжное». Здесь, как и в просвещении своего народа святою верою, он начал с собственного семейства, ибо известно, что, например, Ярослав, Мстислав, Изяслав и Борис были научены грамоте и сами любили читать книги [*201] Главным советником и содействователем в этом деле для великого князя Владимира был первосвятитель Михаил. Он, если верить Степенной книге, призывал к себе учителей и наставлял их учить детей не только грамоте, но и православной вере и благонравию, действовать на них не гневом и не жестокостию, а ласковостию и страхом, растворенным любовию, и благоразумно приспособляться в своих уроках к силам и понятиям каждого [*202]

Сколько у нас явилось тогда училищ, т. е. первоначальных школ, и где именно, преподобный Нестор не определяет. Но несправедливо было бы выводить из слов его, будто такие училища открыты тогда в одном Киеве. Напротив, по ходу Несторовой речи видно, что наказ великого князя касательно обучения детей относился вообще к тем местам, где повелел он приводить людей на крещение, а в одной из древнейших наших летописей сказание Нестора читается так: «И послав (Владимир) по всем градом своего царства и по странам и повеле дети отъимати у нарочитых людий и учити грамате» [*203]. Равно и другой наш писатель XI в. передает это известие следующим образом: «И повеле (Владимир) попом по градом и по селом люди ко крещению приводити и дети учити грамате». Значит, воля Владимира была та, чтобы в каждом приходе при церкви находилась школа, в которой местное духовенство занималось бы обучением детей. Притом из свидетельства самого Нестора известно, что в Курске (в 1-й половине XI в.) существовало несколько учителей, из которых каждый принимал к себе детей на ученье, и что к одному из этих людей, имевшему у себя немало учеников, отдан был отрок Феодосии, впоследствии знаменитый игумен киево-печерский [*204]. Если же в таком городе, как Курск, было уже тогда несколько частных, положим даже весьма небольших, домашних школ, то возможно ли, чтобы они не существовали в городах более важных, например в тех, где открыты были епископские кафедры или имели свое местопребывание князья удельные, дети Владимира? А потому нельзя считать невероятными и слова последующих летописей, что тогда заведено у нас множество училищ книжных, хотя, разумеется, не вдруг, а постепенно, и училищ только приходских, первоначальных [*205].

По примеру равноапостольного Владимира, который «любил словеса книжная», и великий князь Ярослав до того был предан книгам, что часто сам читал их днем и ночью и не менее отца своего заботился о просвещении своих подданных. С этою целию он, во-первых, поставляя по градам и селам священнослужителей, нарочито определял им из имения своего урок (жалованье), чтоб они чаще собирали народ в церкви и ревностнее учили его вере, как поручено им от Бога. Во-вторых, составил вокруг себя целое общество людей, довольно образованных, которые перевели, по его поручению, многие книги с греческого языка на славянский, а другие, вероятно, прежде в Болгарии или России переведенные, списали, и предлагал эти книги для чтения всем верным. В-третьих, собрав много книг, положил их при Киево-Софийском соборе и таким образом основал первую в нашем отечестве библиотеку [*206]. В-четвертых, посетивши в 1030 г. Новгород, сам завел там весьма значительное по тому времени училище, в котором с первого раза начали обучаться триста детей старост и пресвитеров, хотя этим отнюдь не отвергается, что и прежде в Новгороде могли быть частные небольшие училища, как в Курске [*207]. Судя по таким опытам, естественно думать, что Ярослав старался и в других местах заводить или по крайней мере поддерживать школы для образования народа и приготовления пастырей Церкви. Летописец не сообщает об этом известий, но зато делает общее замечание, что, тогда как Владимир только взорал и умягчил землю Русскую святым Крещением, Ярослав «насеял книжными словесы сердца верных людей» и что даже к концу XI и в начале XII в. сыны России только пожинали посеянное этим достойным князем [*208].

Чему обучали в наших первоначальных училищах? Без всякого сомнения, славянской грамоте и письму, как требовало самое назначение этих училищ для образования русских. И преподобный Нестор пишет о преподобном Феодосии, что когда в детстве он отдан был родителями своими «на учение Божественных книг», то «вскоре извыче вся граматикиа, якоже всем чудитися о премудрости и разуме детища и о скорем его учении». Если допустить, что одною из главнейших целей при заведении у нас училищ было приготовлять в них соответственно вопиющим потребностям того времени священников и причетников для приходских церквей, то необходимо согласиться, что в некоторых школах обучали и церковному пению. А в некоторых могли обучать и языку греческому, который столько был нужен нашим пастырям по делам веры. По крайней мере, польские летописцы об этом говорят ясно, и то неоспоримо, что во дни Ярослава у нас находились уже люди, которые достаточно знали оба языка греческий и русский, переводя с первого на последний разные книги по воле великого князя, хотя лица эти могли быть и из греков или из славян южных [*209].

Какие же книги тогда переведены у нас, какие списаны с прежних переводов и какие приобретены готовые нашими великими князьями [*210]? Решительного об этом сказать почти ничего нельзя. Можно только, по некоторым данным, предполагать, что в юной Церкви Русской существовали уже на славянском языке книги Священного Писания. Не упоминаем здесь о полном экземпляре книг ветхозаветных, который будто бы был написан еще при самом великом князе Владимире и в конце XVI в. доставлен царем Иоанном Васильевичем Грозным острожскому князю Константину, как свидетельствует последний в предисловии к изданной им Библии [*211], потому что при ближайшем рассмотрении этого списка оказывается, что он восходил отнюдь не далее XV в. [*212] Но экземпляр Четвероевангелия, написанный в 1056-1057 гг. для новгородского посадника Остромира и дошедший в целости до настоящего времени, конечно, списан был с другого экземпляра времен Ярослава I или даже святого Владимира. Пресвитер Иларион в одном из сочинений своих, явившемся прежде половины XI в., начертал следующие замечательные слова: «Излагать в сем писании проповедь пророков о Христе и учение апостолов о будущем веке было бы излишне и клонилось бы к тщеславию, ибо что писано в других книгах и вам уже известно, о том предлагать здесь было бы признаком дерзости и славолюбия». Значит, книги пророков и апостолов, разумеется на славянском языке, были уже доступны слушателям или читателям Илариона. В то же время сам он привел в своих небольших сочинениях места из книг ветхозаветных: Бытия, Судей, Псалмов, Исаии, Иеремии, Даниила, Осии, Малахии, Иисуса, сына Сирахова, — и новозаветных: Евангелий — от Матфея, Марка, Луки, Иоанна, и Посланий — Иакова и Павла к римлянам, первого к коринфянам, галатам, ефесеям, второго — к Тимофею и к Титу [*213]. В 1047 г. для новгородского князя Владимира Ярославича написаны были книги шестнадцати пророков с краткими толкованиями на них из разных отцов и учителей Церкви, сохранившиеся в копиях XV в. [*214] Переписывались ли тогда в России еще какие-либо библейские книги с толкованиями на них или без толкований; только ли переписывались готовые, переведенные еще святым Мефодием в Болгарии, или некоторые переведены вновь в самой России при Ярославе, ничего не знаем и не утверждаем.

Кроме книг Священного Писания существовали тогда у нас на славянском языке и жития святых. Преподобный Нестор говорит о святом Борисе, что он, будучи исполнен благодати Божией, часто «взимаше книгы и чтяше житья и мучения святых», а мних Иаков свидетельствует, что святой Борис пред своею кончиною воспоминал именно страдания святого Никиты, святого Вячеслава, князя чешского, и святой великомученицы Варвары, которые, следовательно, были ему известны [*215]. О других книгах славянских, сохранившихся в списках XI в., скажем в следующем отделе нашей истории, потому что нельзя доказать, чтобы они относились к первой половине этого столетия, а не к последней. Здесь же ограничимся общим замечанием, что благочестивых книг тогда находилось у нас уже довольно. Ярослав, по словам летописца, собрал и списал «книгы многы», так что из них составилась Киево-Софийская библиотека, и ими поучались не только князья или пастыри, но и вообще «вернии людье». И пресвитер Иларион, который сам получил образование в то время, в одном из своих слов выразился: «Мы пишем не для незнающих, а для насыщающихся с избытком книжною мудростию» [*216]. Вот каких людей можно уже было встречать тогда между русскими!

Памятников духовного просвещения и учения, относящихся непосредственно к отечественной нашей Церкви того времени, сохранилось весьма мало. Но тем-то более они и драгоценны для нас и привлекают на себя наше внимание.

Первую драгоценность представляет собою довольно обширный Символ веры, преподанный в пояснение и дополнение краткого Никео-Цареградского Символа великому князю Владимиру вдруг после крещения его в Херсоне. Этот Символ представляет собою буквальный перевод с небольшими по местам пропусками греческого исповедания веры, написанного Михаилом Синкеллом (†ок. 835) [*217]. И мы думаем, что Символ переведен точно для нашего князя крестившими его греками, а преподобным Нестором, который мог еще видеть перевод если не в первоначальном списке, то в копиях, внесен в летопись без всякой перемены. Ибо, во-первых, этот перевод очень неточен и показывает, что переводчики мало были знакомы с богословскою терминологиею на славянском языке и вовсе не знали, что исповедание Михаила Синкелла уже давно и с большею точностию переведено было на славянский язык для болгарского царя Симеона (889-927) в Сборнике, впоследствии переписанном для нашего великого князя Святослава [*218]. А во-вторых, в этом переводе православное, строго догматическое выражение о Сыне Божием и Святом Духе ομοούσιος — единосущный — заменено полуарианским термином подобносущный — ομοιούσιος. Но известно, что не только во дни преподобного Нестора, а еще при митрополите Иларионе у нас употребляли о Сыне Божием слово единосущный и что даже гораздо прежде в переводе Синкеллова же исповедания веры для болгарского царя Симеона употреблено это самое слово [*219]. Возможно ли, чтобы такое еретическое выражение (подобносущный) о Сыне Божием, и притом в Символе, преподанном просветителю России, мог допустить наш просвещенный летописец, если бы он сам перевел этот Символ или если бы он позволил делать какие-либо перемены в прежнем переводе, внося его в свою летопись? Обращаясь к содержанию Символа, находим здесь в кратких словах все главнейшие догматы православия, какие передала издревле православная Церковь Греческая юной дщери своей Церкви Русской в лице ее равноапостола.

Догмат о Пресвятой Троице: «Верую во единого Бога Отца нерожденного, во единого Сына рожденного, во единого Святого Духа исходящего — три Лица (Собьства) совершенные, разумные, разделяемые числом и ипостасными свойствами, а не по Божеству, ибо Они разделяются нераздельно и соединяются несмесно. Бог Отец, присносый, пребывает в отечестве, нерожден, безначален, начало и вина всем, и единою нерожденностию отличается от Сына и Духа; от Отца рождается Сын прежде всех век и исходит Дух Святой безвременно и бестелесно. Где Отец, там и Сын, там и Дух Святой: Сын единосущен Отцу, различаясь от Отца и Духа только рождением; Пресвятой Дух Отцу и Сыну единосущен и соприсносущен. Отцу (свойственно) отчество, Сыну — сыновство, а Святому Духу — исхождение. Ни Отец не прелагается в Сына или в Духа, ни Сын в Отца или в Духа, ни Дух в Сына или во Отца, ибо непреложны свойства. Не три Бога, но един Бог, потому что едино Божество в трех Лицах».

Догмат о воплощении: «По хотению Отца и Духа (Сын Божий), не оставляя отеческих недр, сошел спасти Свою тварь, вошел в девические ложесна пречистые, как семя Божие, и, приняв плоть, одушевленную душою словесною и разумною, исшел Богом воплощенным, родившимся неизреченно и сохранившим девство Матери. Не потерпел ни смешения, ни слияния, ни изменения, но пребыл, чем был, и стал, чем не был, приняв зрак раба истиною, а не привиденьем, и соделавшись подобным нам по всему, кроме греха...»

Догматы о крестной Смерти, Воскресении, Вознесении на небеса и Втором пришествии Спасителя: «Распялся же и Смерть вкусил, безгрешный; воскрес в своей плоти, не видев тления; на небеса возшел и седе одесную Отца; приидет же паки со славою судить живых и мертвых. Как восшел с своею плотию, так и снидет...»

Догмат о святых таинствах Церкви: «Кроме того, исповедую едино крещение водою и Духом; приступаю к Пречистым Тайнам, веруя, что оне суть воистину Тело и Кровь...»

Догмат о церковных преданиях, и в частности о поклонении иконам, кресту, мощам святых и священным сосудам: «Приемлю церковные предания, поклоняюся честным иконам, поклоняюся древу Честного Креста и всякому начертанию креста, святым мощам и святым сосудам».

К этим частным догматам, по изложении которых в подлинном Символе веры Михаила Синкелла следует заключение, присовокуплены в переводе для великого князя Владимира еще два общие и весьма важные наставления. Первое — о том, какого начала должно держаться, чтобы быть истинно православным: «Веруй и седьми Соборам св. отец, из коих первый был в Никее на Ария... второй — в Константинополе на Македония... третий — в Ефесе на Нестория...» — и так далее перечислены все семь Вселенских Соборов с обозначением, сколько отцов присутствовало на каждом Соборе и против кого каждый был направлен. Другое наставление — о том, чего надлежало, особенно в то время, остерегаться русским, чтобы не потерять православия: «Не принимай же учения от латинян, коих учение развращено». Вслед за этим указаны некоторые отступления латинян, замечено, что прежде и они были православны и принимали участие во всех семи Вселенских Соборах, пока не совратились, и, наконец, повторен завет: «Блюдися их учения... Бог да сохранит тебя от сего». Мы полагаем, что и это последнее наставление, направленное против латинян, точно преподано великому князю Владимиру крестившими его греками, а не выдумано самим летописцем. Ибо в наставлении между прочим сказано о западном духовенстве: «Ови попове единою женою оженевся служать, а друзии до семые жены поимачи служать». Такой упрек латинянам могли делать на Востоке разве еще в конце Х и в начале XI в., т. е. до папы Григория VII, который отлучил от Церкви всех женатых священнослужителей, а отнюдь не во второй половине XI и начале XII столетия, когда жил преподобный Нестор и когда действительно ни преподобный Феодосий Печерский, ни другие наши обличители латинян не делали им этого упрека.

Вторая драгоценность нашей духовной литературы того времени и вместе самое древнее сочинение, появившееся собственно в нашей Церкви, какое доселе известно, есть Служба святым мученикам Борису и Глебу, написанная около 1021 г. нашим третьим митрополитом Иоанном I, о которой мы уже высказали свои мысли несколько прежде [*220].

Третью драгоценность той же литературы составляет Поучение к братии Новгородского епископа Луки Жидяты. Поучение это важно для нас не по одной своей древности, нет, а особенно потому, что оно составлено человеком, который первый из наших соотечественников удостоился степени архипастырства, потому что оно, сколько доныне известно, есть первое собственно русское церковное Слово, которое, судя по содержанию его и тону, святитель Новгородский произнес едва ли не при самом вступлении на свою паству (1035). Не отличается это поучение ни искусственным красноречием, ни глубиною и плодовитостию мыслей; напротив, дышит совершенною простотою и кратко излагает самые общие первоначальные наставления в истинах веры и нравственности. Но зато оно вполне соответствовало настоятельным потребностям времени и места, вполне приспособлено было к понятиям тех младенцев по вере, к которым было направлено.

«Первое всего, братие, — говорит проповедник, — вот какую заповедь все мы, христиане, должны содержать несомненно: веровать во единого Бога, в Троице славимого, во Отца и Сына и Святого Духа, как научили апостолы и утвердили святые отцы: «Верую во единого Бога...» — до конца. Веруйте также воскресению, и жизни вечной, и вечной муке (уготованной) грешникам. Не ленитесь ходить в церкви и на заутреню, и на обедню, и на вечерню; и в клети своей, отходя ко сну, прежде помолись Богу и тогда возлегай на постелю. В церкви предстойте со страхом Божиим; не говори ничего и ни о чем не мысли, но всею мыслию моли Бога, да отпустит тебе Бог грехи».

Указав, таким образом, главные обязанности христианина по отношению к Богу, проповедник начинает преподавать своим слушателям христианские обязанности и к ближним: «Любовь имейте со всяким человеком, а особенно с братиею, и да не будет иное на сердце, а иное на устах. Не рой ямы пред братом, да не ввергнет тебя Бог еще в большую, но будь так правдив, чтобы ради правды и закона Божия быть готовым положить свою главу, да сочтет тебя Бог со святыми. Прощайте брат брату и всякому человеку, а не воздавайте злом за зло; похвалите друг друга, да и Бог вас похвалит. Не смущай, да не наречешься сыном дьявола, но примиряй, да будешь сыном Богу. Не осуди брата даже мыслию, поминая грехи свои, да и тебя Бог не осудит. Помните и милуйте странных, и убогих, и заключенных в темницах и будьте милостивы к своим сиротам...»

После сего проповедни обращает внимание своих слушателей преимущественно на самих себя и наставляет, как они должны вести себя по-христиански: «Неприлично вам, братие, иметь лицемерие, произносить срамные слова и гневаться на всяк день. Не злобствуй, не смейся ни над кем; в напасти терпи, возлагая упование на Бога. Не имейте дерзости, ни гордости, не прилепляйтесь к чему-либо иному подобному, памятуя, яко заутра мы будем смрад, и гной, и червие. Будьте смиренны и кротки, да и послушницы будьте и творцы Божиим заповедям, ибо в сердце гордого обитает дьявол и слово Божие не может утвердиться в нем».

Наконец, проповедник изрекает еще несколько общих наставлений касательно обязанностей христианина в отношении к Богу, к ближним и к самому себе, особенно в быту семейном, гражданском и церковном, и тем заключает свое поучение. «Чтите старого человека и родителей своих; не клянитеся именем Божиим, ни иного заклинайте, ни проклинайте. Судите по правде, мзды не емлите, не отдавайте в лихву. Бога бойтеся, князя чтите: мы рабы, во-первых. Бога, а потом государя. Чтите от всего сердца иерея Божия, чтите и слуги церковные. Не убий, не укради, не солжи, не будь доверчив лжи; не ненавиди, не завиди, не клевещи; не твори блуда ни с рабою и ни с кем; не пей безвременно, но пей в меру, а не до пьянства. Не будь гневлив и дерзок; с радующимися радуйся, с печальными будь печален. Не ядите скверного; святые дни чтите. Бог же мира со всеми вами! Аминь» [*221].

Повторяем: просто это Поучение и безыскусственно, но оно показывает в авторе пастыря мудрого, ясно понимавшего, какою пищею ему надлежало питать свое духовное стадо, пастыря ревностного и попечительного, который, казалось, хотел напутствовать своими наставлениями вверенных его водительству во всех разнообразных обстоятельствах жизни; пастыря кроткого и любвеобильного, умевшего говорить с духовными чадами голосом убеждения и сердца. Одно уже это объясняет нам, почему Ярослав, несмотря на преобладающее в то время влияние греческого духовенства в нашей Церкви, решился избрать на Новгородскую кафедру русского — Луку Жидяту и предпочел его ученику прежнего Новгородского епископа Иоакима Ефрему, тогда как последний по завещанию своего учителя уже пять лет отправлял обязанности его учительства.

Четвертая драгоценность и, можно сказать, перл всей нашей духовной литературы первого периода есть Слово пресвитера Илариона, бывшего в селе Берестове, впоследствии митрополита Киевского. Мы уже несколько раз приводили краткие отрывки из этого превосходного Слова как свидетельства исторические. Теперь взглянем на него во всей его целости, чтобы составить о нем надлежащее понятие. Нельзя не удивляться зрелости ума, глубине чувства, обилию богословских сведений и тому ораторскому одушевлению и искусству, какими запечатлено это образцовое Слово, написанное Иларионом еще в сане пресвитера. Оно состоит из трех частей, которые, по-видимому, разнородны между собою, но имеют тесную внутреннюю связь и составляют одно художественное целое. В первой части вития показывает превосходство закона евангельского, т. е. веры Христовой, пред законом Моисеевым и распространение ее между всеми народами, и в особенности в земле Русской; во второй — восхваляет равноапостольного Владимира, просветившего землю Русскую этою спасительною верою, столько превосходящею закон Моисеев; в третьей — обращается с молитвою к Богу от лица всей новопросвещенной земли Русской, так что первая часть служит самою твердою основою для второй, а вторая естественно приводит к третьей и заключается ею. Все эти три части означены в самом заглавии Слова: «О законе, Моисеем данном, и о благодати и истине, Иисус Христом бывшим, и како закон отъиде, благодать же и истина всю землю исполни и вера во вся языки простреся и до нашего языка русскаго; и похвала кагану нашему Владимиру, от негоже крещени быхом; и молитва к Богу от веса земля наша».

«Благословен Господь Бог Израилев, Бог христианский, — так начинается первая часть Слова, — яко посети и сотвори избавление людем своим. (Лк. 1. 68), не презрел твари Своей до конца и не попустил ей быть одержимою мраком идолопоклонства и бесовским служением, но оправдал сперва племя Авраамово чрез скрижали и закон, а после чрез Сына Своего спас все народы Евангелием и крещением, вводя их в обновление пакибытия, в жизнь вечную. Итак, восхвалим и прославим Его, непрестанно хвалимого от ангелов; поклонимся Ему, Которому непрестанно кланяются херувимы и серафимы, ибо Он призрел на людей Своих, и не ходатай, ниже ангел, но Сам спас нас (Ис. 63. 9), пришед на землю не привидением, но истинно, пострадав за нас плотию до Гроба и воскресив нас с Собою. Облекшись плотию, пришел Он к живущим на земле человекам, а быв распят и положен во Гробе, сошел к находящимся во аде, дабы те и другие, живые и мертвые, познали посещение и пришествие к ним Божества и уразумели, что Бог имеет власть и силу над живыми и мертвыми. Ибо кто так велик, как Бог наш? Он един творит чудеса. Он положил закон для приготовления людей к принятию истины и благодати, чтобы человеческое естество при руководстве закона, уклоняясь от идольского многобожия, приучилось веровать в единого Бога, чтобы человечество, как сосуд оскверненный, быв омыто законом и обрезанием, как водою, могло принять млеко благодати и крещения. Закон был предтечею и служителем благодати и истины; истина же и благодать служат веку будущему, жизни бессмертной. Ибо закон приводил подзаконных к благодатному крещению; крещение же препровождает сынов своих в вечную жизнь. Моисей и пророки проповедали о пришествии Христовом, а Христос и Его апостолы — о воскресении и будущем веке».

После этой общей мысли о законе и благодати, составляющей как бы вступление к первой части, вития подробно рассматривает их взаимное отношение под символическими образами сперва Агари и Сарры, потом Манассии и Ефрема и раскрывает преимущественно две истины: во-первых, ту, что закон дан был только на время, служил только приготовлением к благодати, сению грядущих благ и должен был прейти, когда воссияла благодать и начала приводить людей к вечной жизни; а во-вторых, ту, что закон дан был одним иудеям и не простирался на другие народы, тогда как благодать и вера христианская дарована для всех людей, распространилась на множество языков, наполнила всю землю, покрыла ее, как вода морская, и спасает всех.

При созерцании такого превосходства благодати пред законом вития снова возносится к самому виновнику благодати Господу Иисусу и восклицает: «Итак, кто не прославит, кто не восхвалит Его, кто не поклонится величию славы Его? Кто не удивится неизмеримому человеколюбию Его? Рожденный прежде веков от Отца, единый сопрестольный Отцу, единосущный Ему, как свет солнцу, сошел на землю; не отлучаясь от Отца, посетил людей своих, воплотился от чистой, безмужной и непорочной Девы, вошел (в утробу Ее), как Сам ведает, принял плоть и исшел, как вошел, един сый от Троицы в двух естествах: Божеском и человеческом, совершенный человек по вочеловечению, а не в привидении и совершенный Бог по Божеству, а не простой человек. На земле Он явил (свойства и дела) Божеские и человеческие: как человек возрастал в утробе матерней, а как Бог исшел, не нарушив девства; как человек питался матерним млеком и как Бог повелел ангелам с пастырями воспевать: Слава в вышних Богу, как человек повит был пеленами и как Бог путеводствовал волхвов звездою; как человек возлег в яслях и как Бог принял от волхвов дары и поклонение; как человек бежал во Египет, но как Богу поклонились Ему рукотворенная египетская (Ис. 19. 1); как человек пришел креститься, но как Бога, убоявшись, Иордан возвратился вспять; как человек, обнажившись, вошел в воду и как Бог принял свидетельство от Отца: Сей есть Сын мой возлюбленный, как человек постился сорок дней и взалкал и как Бог победил искусителя; как человек вошел на брак в Кану Галилейскую и как Бог преложил воду в вино; как человек спал на корабле и как Бог запретил ветрам и морю, и они послушались Его; как человек прослезился о Лазаре и как Бог воскресил его из мертвых; как человек всел на осла, но как Богу Ему взывали: Благословен грядый во имя Господне, как человек был распят и как Бог по своей власти ввел в рай распятого с Ним; как человек вкусил оцта и испустил дух и как Бог помрачил солнце и потряс землю; как человек положен был во Гробе и как Бог разрушил ад и освободил души; как человек запечатан был во Гробе и как Бог исшел, сохранив печати в целости; иудеи старались утаить Его Воскресение как человека, подкупая стражу, но как Бога Его познали все концы земли. Поистине, кто Бог велий, яко Бог наш? Той есть Бог, творяй чудеса. Крестом и страданиями на лобном месте Он соделал спасение посреде земли (Пс. 73. 12), вкусив оцта и желчи, чтобы горьким вкушением уничтожить преступление и грехи, порожденные сладким Адамовым вкушением от древа».

«Но, — продолжает оратор, — сотворившие с Ним сие сами преткнулись, как бы о камень, и сокрушились» — и показывает, почему и как иудеи не приняли Спасителя и сами за то были отвергнуты, и закон, как вечерняя заря, погас; почему и как благодать распространилась между новыми народами и достигла народа русского. Остановившись особенно на последнем событии, русский пресвитер говорит: «Вот уже и мы со всеми христианами славим Святую Троицу, а Иудея молчит; Христос прославляется, а иудеи проклинаются, язычники приведены, а иудеи отринуты... Уже не идолослужителями именуемся мы, а христианами; мы уже не без упования (Еф. 2. 12), но уповаем на жизнь вечную. Уже не капища строим, но созидаем церкви Христовы; не закалаем друг друга бесам, но Христос за нас закалается и раздробляется в Жертву Богу и Отцу. Уже не кровь жертв вкушаем и погибаем, но вкушаем Пречистую Кровь Христову и спасаемся. Все народы помиловал благой Бог и нас не презрел; восхотел — и спас нас, и привел в познание истины. Пуста была земля наша и иссохла; зной идолослужения иссушил ее, но внезапно потек источник Евангелия и напоил всю землю нашу... Так, веруя в Него и содержа предание святых отцов седми Соборов, молим Бога, да поспешит нам еще и еще и направит нас на путь заповедей Своих» и проч.

Если хороша первая часть рассматриваемого нами Слова, то еще лучше, вдохновеннее и красноречивее вторая. Здесь прежде всего оратор призывает соотечественников восхвалить своего равноапостола и начертывает картину, как он насадил святую веру в земле Русской: «Славит похвалами Римская страна Петра и Павла, чрез которых уверовала во Иисуса Христа, Сына Божия; Асия, Ефес и Патмос — Иоанна Богослова; Индия — Фому; Египет — Марка; каждая страна, город и народ чтут и славят своих наставников, которые научили их православной вере. Прославим и мы по силе нашей, хотя малыми похвалами, совершившего великие и чудные дела, нашего учителя и наставника, великого кагана земли нашей Владимира... Когда жил он и землю свою управлял с правдою, мужеством и смыслом, пришло на него посещение Вышнего, призрело на него всемилостивое око благого Бога и воссиял в сердце его разум; он уразумел суету идольского заблуждения и взыскал единого Бога, сотворившего все видимое и невидимое. А особенно он всегда слышал о православной, христолюбивой и сильной верою земле Греческой, как чтут там единого Бога в Троице и покланяются Ему, как творятся там силы, чудеса и знамения, как церкви там полны людей, как в селениях и городах благоверных все прилежат к молитве, все предстоят Богу. Слыша все сие, возгорелся он духом и возжелал сердцем быть христианином и обратить всю землю в христианство. По благоволению и любви Божией к роду человеческому это и исполнилось. Совлекся каган наш одежды, а с нею и ветхого человека, сложил одежду тленную, отряс прах неверия и, вошедши в святую купель, возродился от Духа и воды. Во Христа крестившись, в Христа облекся и вышел из купели убеленный; стал сыном нетления, сыном воскресения; принял имя вечное и славное в роды и роды — Василий, по которому и написан в книге живота, в вышнем граде, в нетленном Иерусалиме. Впрочем, на этом еще не остановился он в подвиге благоверия и не в этом только явил свою любовь к Богу, но простерся далее и повелел всему народу своему креститься во имя Отца и Сына и Святого Духа, чтобы открыто и громогласно славилось во всех городах имя Святой Троицы и все были христианами: малые и великие, рабы и свободные, юные и старые, бояре и простые, богатые и убогие. И ни один человек не противился его благочестивому повелению: крестились если кто не по любви, то по страху к повелевшему, поелику благоверие в нем соединено было со властию. Таким образом, вся земля наша в одно время стала славить Христа с Отцом и Святым Духом. Тогда мрак идольский начал от нас удаляться и появилась заря благоверия. Тогда тьма служения бесовского исчезла и осветило нашу землю солнце Евангелия; капища разрушены, и церкви воздвигаются, идолы низвергаются, и явились иконы святых; бесы убежали, крест освятил города; пастыри словесных овец Христовых — епископы, пресвитеры и диаконы стали возносить бескровную Жертву, и клир украсил и облек в благолепие святые церкви. Труба апостольская и гром евангельский огласил все города; фимиам, возносимый Богу, освятил воздух. Поставлены на горах монастыри; явились черноризцы; мужи и жены, малые и великие — все люди наполнили святые церкви, прославили Господа».

Затем начинается самая похвала: «Тебя же как восхвалим, досточтимый и славный отец наш, премужественный между владыками земными Василий? Как можем надивиться твоей доблести, крепости и силе? Какую воздадим благодарность за то, что чрез тебя познали мы Господа и избавились заблуждения идольского, что по твоему повелению по всей земле нашей славится Христос?.. Не видел ты Христа и не ходил по Нем: как же стал ты учеником Его? Другие, видев Его, не веровали, а ты, не видев, уверовал... Знавшие закон и пророков распяли Христа, а ты, не читав ни закона, ни пророков, Распятому поклонился. Как разверзлось сердце твое? Как вошел в тебя страх Божий? Не видел ты апостола, который бы, пришел в землю твою, своею нищетою и наготою, гладом и жаждою, преклонил твое сердце к смирению. Не видел, как изгоняли бесов именем Христовым, возвращали здравие больным, как прелагался огонь в холод, воскресали мертвые. Не видев всего этого, как же ты уверовал? Дивное чудо! Другие цари и властители, видя, как все это совершилось святыми мужами, не веровали, но еще самих их предавали страданиям и мучениям. Но ты, блаженный, без всего этого притек ко Христу; руководствуясь только своим добрым смыслом и острым умом, ты постигнул, что един есть Бог, Творец невидимого и видимого, небесного и земного, и что послал Он в мир для спасения людей Своего возлюбленного Сына. И с сими помыслами вступил ты в светлую купель».

После этого проповедник прославляет щедроты и милостыни Владимира и доказывает на основании слова Божия, что за свои милостыни и за свой великий подвиг обращения бесчисленных грешников от идолопоклонства и насаждения благоверия во всей стране своей он, без сомнения, подобно Константину Великому, удостоится славы на небесах: «Подражатель Великого Константина, равный ему умом, равный любовию ко Христу и почитанием служителей Его! Тот, со святыми отцами Никейского Собора, положил закон людям, а ты, часто собираясь с новыми отцами, нашими епископами, с великим смирением советовался с ними, как уставить закон сей среди людей, недавно познавших Господа. Тот покорил Богу царство Еллинское и Римское, а ты, блаженный, то же сделал в России, ибо как у тех, так и у нас уже Христос именуется Царем. Тот с материю своею Еленою утвердил веру, когда принес крест из Иерусалима и разослал части его по всему миру своему, а ты утвердил веру с бабкою твоею Ольгою, принесши крест из нового Иерусалима, града Константинова, и поставив его на земле своей. И, как подобного Константину, Бог соделал тебя участником единой с ним славы и чести на небесах за благоверие, которое имел ты в этой жизни».

Как на свидетелей благоверия равноапостольного князя вития указывает на Десятинный храм, созданный Владимиром, где покоилось и честное тело его, и на сына его Ярослава — продолжателя его благочестивых дел, и при этом в порыве ораторского воодушевления восклицает: «Встань от гроба твоего, честная главо, встань, отряси сон! Ты не умер, но спишь до общего всем восстания. Встань! Ты не умер. Не свойственно умереть тебе, когда уверовал ты во Христа, Жизнь всего мира. Отряси сон, возведи очи и посмотри, как Господь, сподобив тебя почестей небесных, не оставил тебя без памяти и на земле в сыне твоем. Встань, посмотри на сына своего Георгия, посмотри на кровного своего, посмотри на своего возлюбленного, посмотри на того, которого извел Господь от чресл твоих, посмотри на украшающего престол земли твоей и возрадуйся, возвеселись! Посмотри и на благоверную сноху твою Ирину; посмотри и на внуков, и правнуков твоих, как они живут, как Господь хранит их, как содержат они благоверие, тобою преданное, как часто посещают святые храмы, как славят Христа, как поклоняются Его имени. Посмотри и на город, сияющий величием; посмотри на процветающие церкви, посмотри на возрастающее христианство; посмотри на город, освящаемый и блистающий иконами святых, благоухающий фимиамом и оглашаемый хвалами святыми и Божественными песнопениями. И, видев все сие, возрадуйся, возвеселись и восхвали благого Бога, строящего все сие».

Наконец Иларион обращается ко Владимиру, как уже прославленному на небесах, с хвалебными восклицаниями «Радуйся» и с молитвою, чтобы он, получив за свои добрые дела в Царстве Небесном возмездие, помолился Господу о земле своей и о людях, над которыми благоверно владычествовал, и в особенности о сыне своем — кагане Георгии (Ярославе).

После этой краткой молитвы к равноапостольному Владимиру следует обширная молитва к Богу, составляющая третью часть и как бы общее заключение всего Слова. В ней служитель Церкви от лица всей земли Русской взывает: «Ты же, Владыко, Царю и Боже наш, высокий и славный! Человеколюбец, воздающий по трудам славу и честь и творящий причастниками Твоего царства! Помяни как благий и нас, убогих Твоих, яко имя Тебе человеколюбец. Хотя и не имеем мы добрых дел, но спаси нас по великой Твоей милости. Мы бо людие Твои и овцы пажити Твоея, мы стадо, которое недавно Ты начал пасти, исторгши из пагубного идолослужения. Пастырю добрый, положивший душу Свою за овцы! Не оставь нас, хотя мы и доселе блуждаем, не отвергни нас, хотя мы и доселе согрешаем пред Тобою, как рабы новокупленные, ни в чем не умеющие угодить господину своему... Каемся о злых делах своих; просим, да послешь страх Твой в сердца наши; молим, да помилуешь нас на Страшном суде... Ты Бог наш, и мы люди Твои, Твоя часть, Твое достояние. Не воздеваем рук наших к богу чуждому, не последуем какому-либо пророку, не держимся учения еретического, но призываем Тебя, Бога истинного... Доколе стоит мир сей, не наводи на нас напасти и искушения и не предай нас в руки иноплеменников, да не назовется град Твой градом плененным и стадо Твое — пришельцами в земле несвоей; да не скажут вопреки нам народы: «Где есть Бог их?» Не попускай на нас скорби, глада, внезапной смерти, огня, потопления, чтобы не отпали от веры нетвердые в вере. Не много накажи, но много помилуй; не сильно порази, но милостиво исцели; не надолго оскорби, но вскоре утешь... Продли милость Твою на людях Твоих, врагов прогони; мир утверди; народы укроти; голод вознагради изобилием. Государей наших сделай грозными народам; боляр умудри; города распространи; Церковь Твою возрасти; достояние Твое соблюди; мужей, жен и детей спаси; находящихся в рабстве, в пленении, в заточении, в путешествии, в плавании, в темницах, в алчбе, жажде и наготе, всех помилуй, всех утешь, всех обрадуй, подавая им радость телесную и душевную» и проч. В доказательство того, как высоко ценили предки наши эту молитву, довольно припомнить, что она принята была в церковное употребление и еще в XVI в. возглашалась при общественных службах [*222].

Когда написано Иларионом разобранное нами Слово, мы уже сказали. В слове упоминаются две церкви, созданные в Киеве Ярославом: Софийская и потом Благовещенская; следовательно, оно написано гораздо после 1037 г., когда Софийская церковь была только что заложена. Упоминается также в живых супруга великого князя Ярослава Ирина, скончавшаяся в 1050 г.; следовательно. Слово написано прежде, нежели Иларион избран был в сан митрополита. Было ли оно произнесено в храме? Кажется, было, судя по одному обращению витии к слушателям в конце приступа: «Излагать в сем писании проповедь пророков о Христе и учение апостолов о будущем веке было бы излишне и клонилось бы к тщеславию. Ибо что писано в других книгах и вам уже известно, о том предлагать здесь было бы признаком дерзости и славолюбия». В каком же храме и когда Слово произнесено? Всего вероятнее в Десятинном храме, где покоилось самое тело Владимира, и в день памяти равноапостольного князя. Нет сомнения, что благочестивый Ярослав ежегодно совершал вместе со всеми киевлянами память по отце своем в день его кончины (15 июля) у его гроба. Если когда, то особенно в этот торжественный день в присутствии самого князя с семейством и при многочисленном стечении народа прилично было возгласить похвальное Слово просветителю России. Если где, то особенно у гроба его естественно было воскликнуть: «Встань от гроба твоего, честная главо! Встань, отряси сон... встань, посмотри на сына твоего Георгия, посмотри на кровного своего, посмотри на возлюбленного своего!..» Во всяком другом храме такое обращение к святому князю было бы не столько уместно. Мы еще будем говорить о сочинениях Илариона уже в сане митрополита в своем месте [*223], а теперь спросим только: достоин ли был этот смиренный пресвитер по образованию той высокой иерархической степени, на которую вскоре был поставлен?

Наконец, сохранился и еще один весьма важный памятник русской духовной литературы времен Владимира святого, хотя и писанный по-гречески. Разумеем сочинение Киевского митрополита Леонтия об опресноках: памятник тем более замечательный, что представляет собою самый первый опыт в полемическом роде, написанный собственно в Церкви Русской против латинян, и вообще один из первых опытов в том же роде на всем Востоке как по древности, так и по внутреннему достоинству. А потому считаем неизлишним познакомиться короче с этим произведением и проследить его от начала до конца.

Сочинение надписано: «Об опресноках», но направлено вместе и против некоторых других отступлений Римской Церкви от истины православия, только об опресноках рассуждает гораздо подробнее и обширнее, нежели о прочих предметах.

Начинается общим вступлением. «Мужи римские, внемлите! Светильник ногама моима закон Твой, и свет стезям моим, — говорит Божественное Писание (Пс. 118. 105), и весьма справедливо. Притом заповедь закона есть жизнь и свет: зане свет повеления Твоя на земли (Ис. 26. 9). Итак, если заповеди Божии суть жизнь и свет всякому ходящему в них и если нарушение одной заповеди причинило смерть всему роду человеческому, то, значит, смерть и мрак или погибель не ходить в заповедях Божиих; не ходящий во свете, по слову Господа, не весть, камо идет (Ин. 12. 35). Посмотрим же, по Богу ли хождения наши и в заповедях ли Его мы или нет. Но так как хождение по Богу двояко: одно — верою, а другое — жизнию и делами, так как и хождение верою и хождение жизнию тоже двояко: одно правое, а другое неправое, одно благое, а другое злое, то прежде всего обратим внимание, каково хождение наше верою, которая есть основание всей жизни по Боге. Ибо, хотя и вера без дела мертва есть и дела без веры, вера, однако ж, должна предшествовать делам: она есть основание их и на ней зиждутся дела и соблюдаются ею. Посему о вере прежде и рассудим, а потом, когда положено будет прочное основание, пусть каждый зиждет на нем и дела свои».

После этого общего вступления автор, в частности, переходит к исследованию об опресноках: «Слышу, что вы употребляете опресноки при Божественном Тайнодействии, а мы, напротив, употребляем хлеб квасной. Но, как ваше обыкновение в упомянутом деле есть следствие вашего верования, так точно и наше. Потому рассмотрим на основании Писания, что должно употреблять при совершении Евхаристии: опресноки или хлеб квасной».

В самом исследовании автор представляет целый ряд доказательств рассматриваемой им истины, стараясь вместе опровергать возражения латинян. Доказательства эти, если мы выразим их кратко словами самого автора, опуская подробности, состоят в следующем:

а) «Христос Спаситель есть иерей во век по чину Мельхиседекову (Пс. 109. 4), а не по чину Ааронову. Но Мельхиседек принес хлеб и вино, а Аарон приносил кровавые жертвы, и опресноки, и горькое зелие. Что же после этого должно совершать нам: то ли, что принес Мельхиседек, или то, что приносил Аарон? То, что принес Мельхиседек, ибо по его чину есть Иерей Христос, а не по чину Ааронову...

б) Христос Спаситель, взяв хлеб и преломив, предал ученикам своим с произнесением слов: Приимите, ядите: cue есть Тело Мое (1 Кор. 11. 24), хлеб квасной — живой, а не мертвые опресноки, хлеб квасной в воспоминание Его самого, который есть Живот мира, а не опресноки, которые учреждены были только как образ в воспоминание злостраданий и в знамение умерщвления греха прародительского. Аз есмь хлеб животный, сшедый с небесе, — говорит Господь, — и ядый Мою плоть жив будет во век: зане Аз живу, и вы живи будете (Ин. 6. 51; 14. 19)...

в) Христос Спаситель учредил Новый Завет, а кто учредил Новый, тот этим самым упразднил Ветхий, в котором были опресноки. Одно из закона (ветхого) исполняющий весь закон должен исполнять, и Христос ему ничтоже пользует, как говорит Божественный апостол (Гал. 5.2)...

г) Христос Спаситель в тринадцатый день преподал наше таинство, когда еще не время было опресноков, а в четырнадцатый пострадал Сам, следовательно в то самое время, когда и агнец во образ Его был закалаем и снедаем и изъемлемо было из домов квасное. Евангелист говорит: И тии не внидоша в претор, да не осквернятся, но да ядят пасху (Ин. 18. 28); еще: Иудее же, понеже пяток бе, да не останут кресте телеса в субботу, бе бо велик день тоя субботы (Ин. 19. 31). Итак, если агнец в четырнадцатый день был закалаем, когда и Господь пострадал, а опресноки были ядомы после агнца, то ясно, что Господь, преподавши наше таинство в тринадцатый день, преподал квасной хлеб, а не опреснок, ибо еще не время было опресноков. Но что Он преподал, то и должны мы благочестно блюсти...

д) Христос Спаситель употребил на вечери при установлении таинства Евхаристии αρτος [хлеб (греч.)]. Но нигде нельзя найти в Писании, чтоб под словом αρτος без прибавления к нему αξυμος [неквашенный (греч.)] разумелся опреснок; везде, напротив, под именем αρτος, если не прибавлено к нему αξυμος, разумеется хлеб квасной. Даже слово αρτος, хотя бы то в соединении с αξυμος, почти и не употребляется, когда хотят означить опреснок, а если и употребляется, что, впрочем, случается редко, то не иначе как с прибавлением αξυμος. Хлеб, говорится, опресночный (Чис. 6.19)...

е) Господь говорит в Евангелии: Блюдитеся от кваса фарисейска и саддукейска, а ученики помышляли в себе: «Это значит, что мы хлебов не взяли». Уразумев же Иисус помышления их, сказал им: «Как же вы не разумеете, что Я не о закваске хлебной сказал вам (Мф. 16. 6 — 11)?» Итак, вот и ученики, услышавши о закваске, тотчас вообразили, что речь о хлебе (αρτος), и Учитель их дает разуметь, что с понятием хлеба (αρτος) естественно соединяется понятие закваски: Тогда разумеша, яко не рече хранитися от кваса хлебнаго, но от учения фарисейска и саддукейска (Мф. 16. 12)...

ж) Совершать опресноки повелено было иудеям только в Иерусалиме, где находился знаменитый храм. А отсюда мы заключаем, что вы (римляне), кроме несоблюдения Евангелия, нарушаете и ветхий закон, во всякое время и во всяком месте совершая опресноки, которые совершаемы были некогда иудеями только в Иерусалиме и в продолжение седми дней. Заключаем также, что по разрушении Иерусалима и храма его должно разрушиться и все, образно в нем некогда совершавшееся, следовательно и опресноки, и что по прошествии сени во всем мире должно воссиять Солнце правды и его благовестие...

з) Хотя Евангелие говорит: «В первый день опресночный приступили ко Иисусу ученики Его, говоря Ему: «Господи, где велишь приготовить нам Тебе пасху?» (Мф. 26. 17), но первым опресночным днем евангелист называет здесь день, предшествовавший времени ядения опресноков, как полагает и великий Златоуст. И этот день есть именно десятый месяца, ибо в десятый день приготовляема была законная пасха, т. е. отделяем был по закону агнец на заклание во образ Господа и соблюдаем был даже до четырнадцатого дня, а в 14-й был закалаем к вечеру и после него ядомы были опресноки, так что если бы не был предварительно отделяем агнец, то не был бы закалаем; если бы не был закалаем агнец, то не были бы снедаемы и опресноки. Посему справедливо евангелист назвал первым опресночным днем сей приготовительный день, ибо он был началом и как бы причиною и снедения опресноков. Мы также согласно с преобразованием Великий Понедельник называем первым великим днем святых страстей не потому, чтобы в этот день заклан был Христос, равно как и агнец не был закалаем в десятый день месяца, но потому, что начиная с сего дня Христос коварно был уловляем к смерти, равно как и агнец отделяем был для заклания...»

После обстоятельного исследования об опресноках, из которого мы привели только главные мысли, первосвятитель наш делает замечания и против других отступлений Римской Церкви, Хотя самые краткие (которые также представим в сокращении), как-то:

а) Против лощения в субботу. «В 64 правиле святых апостол пишется: «Аще кто из клира усмотрен будет постящимся в день Господень или субботу, кроме единыя, да будет извержен. Аще же мирянин, да будет отлучен». А какая это единая, они не сказывают нам. В 24-й гл. 7-й книги апостольских постановлений написано: «Субботу и неделю празднуйте, в ту воспоминаем сотворение мира, а в сию — Воскресение Господа; но одну субботу в году должны вы блюсти: субботу погребения Господня; в оную подобает поститься, а не праздновать ее: ибо, как в сию субботу Господь сокрылся от лица земли, то плачь о Нем сильнее радости о сотворении мира». Если это так, мужи римские, то горе нам, когда мы не ходим в заповедях Господа и проповедников Его, а уклоняемся в предания ложные.

б) Против ежедневного совершения литургии во святую Четыредесятницу. «На каком основании во святую Великую Четыредесятницу ежедневно совершаете вы литургию, чего не должно быть, исключая субботы и воскресенья? Не ясно ли Собор Лаодикийский в 48 правиле говорит: «Не подобает в Четыредесятницу приносить Святый Хлеб (освящать Даров), разве токмо в субботу и в день воскресный» — и в 51: «Не подобает в Четыредесятницу дни рождения мучеников праздновати, но совершати память святых мучеников в субботы и в дни воскресные»? Приведенные нами здесь церковные правила суть писанные, дабы мы решительно не имели никакого оправдания в случае нарушения их...»

в) Против разрушения законных браков клириков. «Кто также научил вас из учителей Церкви, мужи римские, разрушать законные браки клириков? Не ясно ли говорят первоверховные из апостолов в 5 правиле своем: «Пресвитер или диакон да не изгонит жены своей под видом благоговения; аще же изгонит, да будет отлучен от общения церковного; а оставаясь непреклонным, да будет извержен от священнаго чина»? И Павел, сей сосуд избранный, пиша к Титу, говорит: Сего ради оставих тя в Крите, да недокончанная исправиши и устроиши по всем градом пресвитеры, якоже тебе аз повелех. Аще кто есть непорочен, единыя жены муж (Тит. 1. 5). И бесчисленное множество других подобной важности свидетельств можно бы привести против вас...»

г) Против обычая есть удавленину. «Откуда также у вас обычай есть удавленину? Не от смешения ли с варварами? Иаков, брат Господень, ясно говорит в Деяниях апостольских: «Что касается уверовавших из язычников, мы не имеем нужды возлагать на выю их такое иго, которого не могли понести отцы наши: довольно для них удерживаться от идоложертвенного, отудавленины, крови и блуда» (Деян. 15. 13, 19, 20). Если и в то время, когда много было такого, что могло быть возбранено, апостолы возбранили только означенные предметы, как несовместные с верою, а прочее разрешили, то как избежим суда мы, делая бесстрашно возбраненное ими?»

д) Наконец, против учения об исхождении Святого Духа и от Сына. «Откуда также у вас учение об исхождении Духа Святого от Отца и Сына? Если вы утверждаете, что Дух Святой исходит от Отца и вместе от Сына, как из двух неких источников, подобно тому, как из двух источников вытекает одна река, то, во-первых. Дух является, таким образом, чем-то большим Отца и Сына, что ложно; а во-вторых, в Троице будут два начала, а не одно, что невозможно. Единородное Слово Отца, сущее в лоне Его, единосущное Отцу и Всесвятому Духу, и совечное, и собезначальное, отнюдь не может быть представляемо началом Того, Который исходит от Отца. Мы так научены от святых и Божественных отцов и так поем: Иже от Отца, а не от Сына исходящаго. Ибо одно начало всего и всех — Отец: одних по естеству, т. е. Сына и Духа, а других — по сотворению, т. е. всех тварей. И тот, кто несходно с сим мыслит и верует, не избегнет суда и осуждения в будущем веке: «Хулящему на Духа Святого, — говорит Господь, — не отпустится ни в сем, ни в будущем веке» (Мф. 12. 31). А Христос, Который есть истина, не может солгати. Тому слава со безначальным Отцом и Всесвятым Духом во веки. Аминь» [*224].

Подлинность изложенного нами сочинения была отчасти заподозрена, но без всяких оснований. Ныне оно известно по четырем спискам: два присланы в Россию от Иерусалимского патриарха Досифея († в начале XVIII в.)и хранятся в Московской Синодальной библиотеке; один упоминается у Льва Алляция, бывшего библиотекарем при Ватиканской библиотеке, и еще один значится по каталогу библиотеки Венецианской [*225]. Предположить, не приписал ли намеренно нашему митрополиту этого сочинения патриарх Досифей, когда посылал его в Россию, нельзя: иначе как же оно приписывается нашему же митрополиту в двух других списках — Алляциевом и Венецианском? Думать, что это сочинение, хотя действительно принадлежит Льву митрополиту или архиепископу, но только не русскому, а Льву Болгарскому, который точно в XI в. писал против латинян об опресноках, также было бы несправедливо: Лев Болгарский был и именовался архиепископом Охридским, а здесь Лев назван митрополитом Переяславля, что в России, притом сочинения Льва Болгарского об опресноках известны другие [*226]. Правда, были и в Болгарии два Переяславля, или две Преславы: Большая, называвшаяся по-гречески Мегалополем, и Малая, называвшаяся Марцианополем [*227]. Но а) неизвестно, чтобы в каком-либо из этих городов имел кафедру митрополит или архиепископ; б) как бы нарочно в отличие от этих Переяславлей болгарских в рассматриваемом сочинении Лев назван митрополитом Переяславля, что в России; в) если бы это сочинение писал иерарх какого-либо Переяславля болгарского, то, без сомнения, как грек, и в сочинении, написанном по-гречески, он назвал бы себя митрополитом не Переяславля (по-славянски), а или Мегалополя, или Марцианополя (по-гречески). Из того, что сочинение это дошло до нас в списках XIII — XIV вв. (впрочем, какого века списки Алляциев и Венецианский, неизвестно) не следует, будто и самое сочинение явилось не прежде. Еще одно недоумение: мог ли наш митрополит Леонтий, живший в конце Х и в первые годы XI в., написать сочинение об опресноках, когда стали обличать в этом латинян уже с половины XI в., со времен Цареградского патриарха Михаила Керуллария? Мог, потому что начало употребления латинянами опресноков ученые полагают еще между 860 и 1048 г., а некоторые — и гораздо прежде; со времени же Михаила Керуллария обличения в этом латинян сделались только открытее и сильнее. Признавая, таким образом, подлинным сочинение нашего второго митрополита [*228], мы должны сознаться, что этот митрополит, как видно из сочинения его, наделен был от природы умом светлым и рассудительным, обладал разнообразными богословскими познаниями и имел образование классическое; должны сознаться, что он был пастырь, глубоко проникнутый ревностию по вере православной и горевший пламенным желанием вразумить и обратить к ней заблудших. Вместе с тем становится очевидным, каких достойных первосвятителей присылали в Россию Константинопольские патриархи при первоначальном насаждении и устроении нашей Церкви.

Глава IV. Первоначальное церковное законоположение в России и преимущества русского духовенства.

Это время, когда великий князь Владимир принял святую веру из Греции, там существовал уже полный свод церковного законоположения. Существовал и оставался еще в употреблении Номоканон, составленный в VI в. патриархом Цареградским Иоанном Схоластиком (565-578); существовал и находился уже во всей силе Номоканон и другого знаменитого Цареградского патриарха — Фотия, явившийся к концу IX в. (в 883 г.). Тот и другой Номоканоны состояли из двух частей: из свода законов собственно церковных, называвшихся правилами или канонами (?????) (первый содержал именно правила святых апостолов, четырех Вселенских и шести Поместных Соборов и святого Василия Великого; последний обнимал уже, вместе с правилами святых апостолов, правила всех седми Вселенских и девяти Поместных Соборов и правила святых отцов, принятые Вселенскою Церковию), а во-вторых, из свода законов гражданских по делам церковным, дарованных православными греческими императорами, преимущественно великим Юстинианом, и называвшихся указами или узаконениями (?????) [*229].

Излишне было бы спрашивать, принял ли вместе со святою верою великий князь Владимир законы первого рода, вошедшие в состав Номоканонов, иначе Кормчей [*230]. Эти законы, завещанные Церкви святыми апостолами или составленные и одобренные самою Церковию по власти, данной ей от Господа Иисуса Христа, и касающиеся ее собственных дел, составляют неотъемлемое достояние Церкви. Проистекая из самой сущности ее, они всегда и везде необходимы для ее внутреннего управления, для ее благоустройства, для ее бытия. Утвержденные Соборами Вселенскими при соизволении Духа Святого, они запечатлены характером всеобщности и неизменяемости и обязательны для всех христиан. А потому, как скоро где-либо насаждаема была православная Церковь, она непременно приносила с собою и свои древневселенские правила. И великий князь Владимир, принимая святую веру для себя и для всей России, тем самым уже обязывался принять и существенные церковные каноны, даже не мог не принять их, потому что одно с другим связано нераздельно. Так смотрели на это и крестившие нашего князя пастыри Восточной Церкви; передавая и излагая ему для всегдашнего руководства Символ православной веры, они заповедали ему вместе: «Веруй же и семи Сбор святых отец», т. е. принимай постановления и седми Вселенских Соборов, и значит нераздельно правила святых апостолов, святых девяти Поместных Соборов и святых отцов, утвержденные правилами Соборов Вселенских.

Следовательно, не должно подлежать ни малейшему сомнению, что первая, наибольшая часть Кормчей, обнимающая собою законы собственно церковные, вошла в Россию с самого основания Русской Церкви. Пастыри-греки, приходившие к нам из Византии при святом Владимире и Ярославе, конечно, приносили для руководства себе Номоканон Фотиев в подлиннике, как имевший уже самое обширное употребление по всему Востоку [*231]. Но тогда же для русских мог перейти к нам из Болгарии вместе с прочими церковными книгами и Номоканон Иоанна Схоластика, переведенный на славянский язык еще святым Мефодием и дополненный из других древних греческих сборников (синодиков), существовавших до Фотия; доказательством тому может служить древнейший рукописный памятник церковного канона в России, по письму относимый к XIII столетию, но по содержанию, составу и языку южнославянскому, несомненно восходящий к самому началу не только Русской, но и Болгарской Церкви (IX-Х вв.) [*232]. Существование же церковных правил на славянском языке во дни великого князя Ярослава подтверждается прямым свидетельством новгородского инока Зиновия (XVI в.), который сам видел и читал списки этих правил того времени и называет их «правилами древняго перевода, переписанными при Ярославе князе, Владимирове сыне, и при епископе Иоакиме в начале Крещения нашея земли», также «правилами первых переводчиков, которыя прописаны быша в лето великаго Ярослава, сына Владимирова». Да и невероятно, чтобы Ярослав, который, по свидетельству преподобного Нестора, любя церковные уставы, «собра писцы многи и прекладаше от грек на славенское письмо, и списа книги многи, и списка», не позаботился о списании или даже о переводе с греческого церковных правил, необходимых для руководства верующим. По Фотиеву ли Номоканону или Схоластикову были переведены эти древнейшие правила, виденные Зиновием, из слов его определить нельзя [*233]. Таким образом, первым основным церковным законоположением в России с самого начала русской Церкви послужил тот самый священный канон, которым издревле управлялась Церковь православно-кафолическая и который доселе остается и навсегда пребудет главным основанием для внутреннего управления ее во всех странах мира.

Совсем другого рода вопрос: принял ли равноапостольный просветитель России вместе с церковными правилами и те гражданские постановления греческих государей на пользу Церкви, которые заимствованы преимущественно из закона Юстинианова и составляли вторую часть Номоканонов Схоластикова и Фотиева? Эти постановления можно подразделить на два класса: одни даны были только для подтверждения со стороны светской власти, охранения и применения к частнейшим случаям жизни канонов церковных и утверждали право внутреннего управления Церкви и суда над духовенством и вообще в ее собственной области; другие касались внешних отношений Церкви к государству и применительно к духу самой Церкви и потребностям граждан предоставляли ей некоторые новые права, не определенные ее канонами, распростирали ее власть в известных случаях и на мирских людей, подчиняя ее наблюдению и суду некоторые дела всех членов общества [*234]. Без сомнения, все эти законы правительства греческого, хотя утверждались как бы на одном и том же основании с канонами Церкви и выводились из самого духа ее, не могли быть обязательными для великого князя русского; он вправе был принять их и не принять, а заменить своими подобными, принять все или только некоторые. Но, во всяком случае, Владимиру необходимо было сказать что-нибудь определенное касательно настоящего предмета. Необходимо это было и для духовенства, для тех иерархов, которые, приходя к нам из Греции, должны же были знать, пользоваться ли им здесь своими прежними преимуществами, какие предоставлены были им законодательством греко-римским, и заведовать ли теми самыми делами и в России, какими заведовали они в Греции. Не менее необходимо это было и для судей наших гражданских, чтобы они научились, как смотреть на вновь явившееся в России сословие служителей веры Христовой, и не вмешивались в круг действий, принадлежавших новому ведомству церковному. Равноапостольный Владимир сам сознавал эту потребность и часто, по свидетельству почти современника, собираясь с епископами, советовался с ними, как установить закон среди людей, недавно познавших Бога [*235]. Мудрые советники, надобно полагать, объяснили князю, что греко-римские законы на пользу Церкви как примененные к состоянию совсем другого общества было бы бесполезно принять во всей целости для России, а что лучше на основании Номоканона сделать из них только извлечение и отчасти дополнить это извлечение соответственно потребностям вновь просвещенного святою верою народа русского. Так Владимир и поступил. На основании Номоканона по примеру греческих императоров он дал для Русской Церкви собственный устав, который можно назвать, с одной стороны, первым приложением к условиям жизни русской общего церковного, и в частности византийского законоположения, а с другой — первым опытом местного, самобытного церковного законодательства в России. Чтобы познакомиться ближе с этим драгоценным памятником священной старины, мы скажем I) предварительно о разных списках и содержании церковного устава Владимирова, II) потом о подлинности устава и III) наконец о значении его по отношению к древнему церковно-византийскому законодательству и к русской жизни [*236].

I. Церковный устав Владимиров дошел до нас в многочисленных списках, которые, начинаясь с XIII, продолжаются до XVIII в. и весьма разнообразны, так что нельзя почти указать двух совершенно сходных между собою. Впрочем, при всем разнообразии этих списков, обращать внимание на самое существо устава, определяющее большее или меньшее пространство церковной власти и преимуществ, а не на предисловия, послесловия и вообще мысли вносные, все списки можно разделить на три фамилии, или редакции: краткую, среднюю и обширную.

Краткой нам известны три списка: № 1 по летописи, составленной, как догадываются, в начале XIII в.; № 2 по Кормчей 1493 г.; № 3 по Кормчей XV или XVI в. Все эти три списка имеют между собою небольшое различие [*237].

Средней известны четыре списка: № 1 по Кормчей, скопированной с Кормчей XIII в. (1286); № 2 по приписке, сделанной к той же Кормчей в XVI в.: оба сходны между собою, кроме некоторых выражений и того, что в последнем недостает нескольких начальных строк [*238]; № 3 по Кормчей XV или XVI в.; № 4 по Кормчей XVI или XVII в.: довольно различаясь от двух первых, сходны между собою почти до буквы [*239].

Наконец, обширной редакции известны семь списков: № 1 по Кормчей XIII в. (ок. 1280 г.) [*240]; № 2 по Кормчей XVI в. [*241]; № 3 по летописи XV в.; №4 по Сборнику XVI в.; №5 по Кормчей XVI в.; № 6 и № 7 по Кормчим XVII в. [*242] Все эти списки различаются между собою небольшими разноречиями, кроме второго.

Известен, правда, еще один список, который составляет собою четвертую, обширнейшую редакцию устава Владимирова, но так как этот список, по свидетельству его слога и содержания, несомненно составлен вновь в XVII в. при патриархах и есть не более как произвольное, витиеватое и по местам уродливое распространение того, что содержится в списках обширной редакции [*243], то, не останавливаясь на нем, мы ограничимся рассмотрением только трех первых редакций, из которых каждая, по крайней мере одним из списков своих, восходит к XIII столетию, и покажем их общий состав и содержание, потом их особенности и отличия, наконец выразим свое мнение об их относительном достоинстве.

По всем трем редакциям устав Владимиров состоит из трех существенных частей: первая определяет княжеское жалованье для (соборной) церкви, вторая — пространство церковного суда по отношению ко всем христианам, третья круг церковного ведомства, или церковных людей. В первой части великий князь Владимир говорит, что он создал церковь святой Богородицы в Киеве и дал этой церкви десятину по всей земле Русской («от всего княжа суда десятую векшю, из торгу десятую неделю, из домов на всяко лето от всякаго стада и от всякаго жита») [*244]. Во второй продолжает, что он на основании Номоканона «сгадал с своею княгинею Анною и с детьми, яко не подобает ни князю, ни боярам, ни судиям, ни детям его, ни всему роду судити судов церковных и вступатися в церковныя люди», что он «дал те суды митрополиту и епископу по всей земле Русской, где ни суть христиане», и действительно исчисляет самые суды церковные, или те преступления, в которых суду Церкви должны подлежать все христиане земли Русской. К таким преступлениям отнесены дела двоякого рода: 1) дела против веры и православной Церкви, именно: еретичество, волшебство и колдовство или уреканье (укоризна) в них [*245]; 2) дела семейные в обширном смысле, противные чистоте нравов: похищение жен [*246], вступление в брак в запрещенных степенях родства и свойства, драка между мужем и женою об имении, обличенное прелюбодеяние, развод, укушение и побои родителям от детей и тяжбы о наследстве между детьми или братьями умершего [*247]. Наконец, в третьей части великий князь исчисляет церковных людей, составляющих круг церковного ведомства. Тут поименованы: 1) лица, служащие Церкви и принадлежащие к духовному сословию: игумен, поп, диакон, попадья и кто в клиросе (т. е. дьячок и пономарь), попович, чернец, черница (монастыри) и просвирница [*248]; 2) лица, предоставленные только покровительству Церкви или получающие от нее содержание: слепец, хромец (больницы), задушный человек, т. е. раб, отпущенный господином на волю по духовному завещанию, и сторонник (гостиницы, странноприимницы) [*249]. Об этих церковных людях замечено, что они во всех своих винах подлежат только суду митрополита или епископа. Вот общая, так сказать, основа всех известных списков устава Владимирова, то, в чем все они сходны между собою!

Обращаясь к особенностям каждой редакции, составляющим как бы отступления их от этой общей основы, мы должны сказать, что в списках краткой редакции главная особенность есть предисловие, помещенное в начале устава. Здесь после слов: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа» — великий князь говорит, что он, Владимир, нареченный в святом крещении Василий, сын Святославль, внук Игорев и блаженной Ольги, принял крещение от греков — от Фотия патриарха и царей Константина и Василия, что дали ему первого митрополита в Киев Михаила (по списку № 2 — Леона), который крестил всю землю Русскую, и что уже по прошествии многих лет создал он (князь) церковь святой Богородицы в Киеве... и проч. Затем в первой части устава особенности нет никакой; во второй — также нет, кроме замечания (по списку № 1): «Дал есмь (церковные суды) по тому же, яко и в Цариграде, митрополиту Михаилу и всем епископом», хотя митрополит Михаил скончался еще до создания Десятинной церкви и издания Владимирова устава. Наконец, в третьей части особенность та, что в числе лиц, призреваемых Церковию, помещены вдова, калека и прикладень, или прикладник [*250]. Переходов от одной части к другой или вносных мыслей и послесловия в списках краткой редакции нет.

В списках средней редакции в одних (№ 3 и 4) предисловия вовсе нет, а в других (№ 1 и 2) есть, и очень обширное. В нем после слов: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа» — великий князь излагает, что он отправлял послов во все страны для испытания вер, рассматривал разные законы вместе со своими боярами, обрел единую веру правдивую — христианскую, во время крещения своего внезапно исцелился от болезни, взял первого митрополита Михаила от патриарха (без имени) и от всего Собора, получил от этого митрополита подробное наставление в вере и благословение создать Десятинную церковь в Киеве. В первой части устава по одним спискам (№ 3 и 4) особенностей также нет, а по другим (№ 1 и2) есть: подробнее исчисляются виды десятины вместе с другими пожертвованиями великого князя Владимира на церкви и излагается вносная мысль о назначении десятин или вообще церковного богатства для нищих, больных, странников, вдовиц и проч. [*251] Во второй части уже по всем спискам есть особенности, и одни и те же: а) между преступлениями против веры и Церкви упоминаются еще святотатство, ограбление мертвых тел, повреждение могил, повреждение стен церковных, введение или внесение животных в церковь без большой нужды и другие неподобные дела в церкви; б) между преступлениями против семейных отношений и чистоты нравов: укоризна или обвинение в незаконном сожительстве,— и в) вся эта часть оканчивается словами Владимира: «Тии вси суди церкви дани суть; князю, и бояром, и судиам во те суды не уступатись: то все дал есмь по первых царех ряжению, по Вселенских великих святых седми Събор великих святитель; аще кто преобидит наш устав, какож уставиша святыи отцы, таковым непрощенем быта от закона Божиа, горе собе наследуют». Непосредственно после сего, как бы при переходе от второй части устава к третьей, по всем спискам предоставляется ведомству Церкви новый, особый род дел в следующих словах: «Еже искони уставлено ест и поручено ест святым епископом: городскии торговыи веси и всякиа мерила (№ 3 и 4: и спуды, и свесы, и ставила),— от Бога искони тако уставлено ест, епископу блюсти без пакости, ни умножити, ни умалити; за все то дати ему ответ в день суда, яко и о душах человеческих». Вслед за тем в третьей части а) в числе людей церковных стоят лечец, или врач, и прощеник [*252], и б) после слов, что все эти люди подлежат в своих делах суду митрополита или епископа, прибавлено: «Аже будет обида (№3 и 4: речь) иному человеку с ним, то обчий суд», т. е., если церковные люди будут по какому-либо делу судиться с мирскими, то суд должен быть общий, совместный у начальства духовного и гражданского.

Наконец, списки обширной редакции имеют особенности или прибавления к общей основе устава и в предисловии, и в составных частях, и в послесловии. Особенности предисловия в этих списках почти те же самые, что и в списках краткой редакции, только вместо Михаила первым русским митрополитом называется здесь Леон, или Леонт, за исключением одного списка (№2). В первой части выражается мысль, что десятина пожалована великим князем Владимиром из всего княжения не на одну только церковь Десятинную в Киеве, но и вообще на соборные церкви по всей земле Русской [*253. Во второй а) пред подробным исчислением церковных судов сделано замечание: «И своим тиуном приказываю церковнаго суда не обидити, ни судити без владычня наместника» [*254], и б) при исчислении самых судов к тем особенностям, какие мы видели в списках средней редакции, прибавлены еще другие, именно: аа) между делами против веры и Церкви подробнее означены виды волшебства и вновь помещены разные виды отправления языческих богослужебных обрядов [*255]; бб) между делами против семейных отношений и чистоты нравов поименованы: нанесение побоев снохою свекрови [*256], защита мужа женою во время драки его с другим человеком, сопровождающаяся причинением вреда последнему, покинутие материю незаконнорожденного своего дитяти, противоестественные пороки [*257]; в) в заключении этой части не только повторено сказанное в списках средней редакции, но и присовокуплено: «А своим тиуном приказываю суда церковнаго не обидети и с суда давати 9 части князю, а десятая святей Церкви» [*258] — и подробно изображена за обиду суда церковного ответственность и в сей жизни, и в будущей [*259]. На переходе от второй части к третьей и здесь стоит статья о мерах и весах, поручаемых наблюдению епископов, как в списках средней редакции, выраженная почти теми же словами. В третьей части повторяются особенности средней редакции при исчислении людей церковных и отчасти краткой [*260]; отнесен только к ним здесь еще паломник (странник для богомолья) [*261]; повторяется также замечание о суде общем, или сместном [*262]. Наконец, после третьей части в списках обширной редакции помещено еще следующее общее заключение устава: «Кто приступит си правила, якоже есмы управили по святых отец правилом и по первых царев управленью, кто имет переступити правила си, или дети мои, или правнучата, или в котором городе наместник, или тиун, или судья, а пообидят суд церковный, или кто иный, да будут проклята в сий век и в будущий семию Зборов святых отец Вселенских» [*263].

Если сравним теперь между собою списки всех трех редакций по их особенностям, то окажется, что краткая редакция имеет сходство только с обширною в предисловии и в третьей части, а с среднею не имеет никакого; средняя, отличаясь совершенно от краткой, имеет сходство с обширною в составных частях устава; наконец, обширная, сходствуя в разных отношениях и с краткою, и с среднею, отличается, однако ж, от них и в предисловии, и в составных частях, и по своему общему заключению. Если сравним между собою самые особенности, то их можно разделить на два класса: на существенные и несущественные. Существенные — те, которые касаются самого существа или составных частей устава о церковных судах и людях и прибавляют к общей основе нечто новое, чего не могло быть из нее выведено посредством умозаключения, расширяют пространство церковного ведомства и суда. Таковы в списках краткой редакции и в некоторых — обширной: а) причисление к церковным людям вдовицы и прикладника; в списках средней и обширной — б) целый ряд дел против Церкви: святотатство, ограбление мертвых тел, повреждение могил, повреждение стен церковных, введение животных в церковь и под.; в) статья о мерах и весах; г) закон о суде общем, или сместном; в списках одной обширной редакции: д) подчинение суду церковному тайного языческого богослужения; е) дела о неблагопристойной защите мужа женою, о покинутии материю незаконнорожденного младенца, о противоестественных пороках; ж) приказ тиунам давать с суда девять частей князю, а десятую святой Церкви и з) причисление к церковным людям паломника. Несущественными особенностями можно назвать те, которые не касаются самих составных частей устава, не расширяют пределов церковного суда, не прибавляют к общей основе этих частей ничего нового, а только а) подробнее развивают то, что в ней находится, например подробнее исчисляют дела волшебства, виды семейных преступлений, людей церковных, принадлежащих к духовному сословию, и б) касаются предисловия устава, приложений или примечаний после той или другой части и заключения. Все такого рода особенности могли быть помещаемы или опускаемы в разных списках устава без всякого ущерба для самого устава как законодательного акта.

Что же сказать наконец об относительном достоинстве рассмотренных нами редакций церковного устава Владимирова? Без всякого сомнения, ни одна из них не представляет этого устава во всей целости и в том подлинном виде, в каком он вышел из рук законодателя; все это только копии, в которых переписчики частию по собственному мудрованию (например, в предисловии), а более по требованию обстоятельств, места и времени позволяли себе изменять слова и обороты речи и делать прибавления или сокращения как в несущественных, так и в существенных частях: к такому заключению невольно приводит крайнее разнообразие списков между собою, даже трех древнейших. Какую же из редакции должно признать, по крайней мере, наиболее приближающеюся к подлиннику, до нас не дошедшему?.. Конечно, можно представлять так, что древнейшею редакциею была короткая; потом к ней с течением времени делались прибавления более и более, и образовались редакции средняя и обширная, хотя этой мысли подтвердить ничем положительным нельзя [*264]. Но можно и, наоборот, представлять древнейшею или ближайшею к подлиннику редакцию обширную, в которой мало-помалу сделаны сокращения, послужившие основанием для остальных редакций. И, во-первых, древний список обширной редакции несомненно относится к XIII в., сохранившись в рукописи этого века, тогда как древние списки краткой и средней редакции дошли до нас уже в рукописях XV и XVI столетий, только переписанных с подлинников XIII в.: кто поручится, что при этой переписке не потерпели означенные списки никакой перемены? Притом древний список краткой редакции находится в такой летописи, которая вообще есть не что иное, как сокращение древнего временника Киевского, и составитель которой, несомненно, позволял себе сокращать древние документы [*265]. Во-вторых, особенности, отличающие обширную редакцию от средней и краткой или от одной какой-либо из них, совершенно сообразны со временем происхождения устава Владимирова и гораздо естественнее и удобнее могли быть опущены в позднейших списках, нежели привнесены в них. Например, в обширной редакции подчиняется суду церковному тот, кто молится под овином, или в рощении, или у воды и подробно исчисляются потвори (колдовство), чародеяния, волхвования, чего нет в обеих других редакциях: если в какое время, то особенно при начале у нас христианства, когда еще весьма свежи были в народе языческие суеверия, когда даже открыто позволяли себе действовать волхвы и многие новообращенные христиане, не понимая сущности новой веры, по привычке обращались иногда к обрядам своего прежнего богослужения, все такие дела и очень прилично и вместе необходимо было поручать внимательному наблюдению духовенства. Но, когда по прошествии нескольких веков эти языческие суеверия мало-помалу ослабели в народе, или потеряли свой прежний смысл, или даже вовсе искоренились, не гораздо ли приличнее было (например, в XVI в.) не упоминать о них и в церковном уставе? Помещен также в обширной редакции приказ великого князя тиунам давать с суда десятую часть святой Церкви, не находящийся в двух других редакциях; сколько, с одной стороны, естественна такая статья в подлинном уставе Владимира, при котором только что был дан и действительно имел силу закон о десятине, столько же с другой — естественно опущение ее в списках устава, написанных в позднейшее время, когда закон о десятине уже не действовал. Равным образом и закон о городских мерах и весах, предоставленных по обширной и средней редакциям устава наблюдению духовенства и на самом деле имевший силу у нас еще в XII-XIII вв. [*266], мог быть исключен в краткой редакции устава в XV или XVI в., когда закон этот уже не действовал и наблюдение за весами и мерами поручено было светскому начальству [*267]. Вообще, снимая в разные времена для руководства себе копии устава Владимирова, наши духовные удобно могли и без стеснения своей совести, и без опасения со стороны светского начальства делать сокращения в уставе, опуская в нем законы, уже не действовавшие и отмененные правительством, но привносить по произволу новые постановления в устав равноапостольного, предоставлять его именем себе новые права не могло наше духовенство без стеснения своей совести, а также и без опасения со стороны светских властей, которые имели возможность обличить подлог на основании древних документов. В-третьих, наконец, самое заключение, которое находится только в списках обширной редакции и содержит в себе проклятие на нарушителей устава и обидчиков суда церковного, очень было прилично и уместно в подлинном уставе Владимира, который действительно, по свидетельству преподобного Нестора, и в другом своем постановлении собственно о десятине (если только оно, как увидим, не тождественно с настоящим) «написав клятву и положив ее в Десятинной церкви, рек: «Аще кто сего посудит, да будет проклят». Нельзя не заметить, что подобные клятвы находятся и во всех наших древних грамотах, жалованных духовенству [*268].

Впрочем, отдавая преимущество обширной редакции устава Владимирова, как, вероятно, древнейшей и ближайшей к подлиннику, мы тем не думаем отнимать всякое значение у двух остальных редакций; напротив, полагаем: то, в чем все они согласны между собою, что составляет их общую основу, то несомненно можно считать принадлежавшим подлинному уставу святого Владимира, а особенности обширной редакции существенные (о несущественных не говорим), отличающие ее от средней, или краткой, или от обеих вместе, можно приписывать этому подлинному уставу только с вероятностию.

II. Но точно ли этот подлинный устав Владимиров существовал? Точно ли равноапостол русский дал основанной им Церкви особое законоположение, которого списки, хотя не совсем верные, дошли до нас? Подлинность каждого исторического памятника подтверждается двоякого рода свидетельствами: внешними и внутренними. Имеет ли устав, приписываемый святому Владимиру, те и другие?

В XIII в. этот устав несомненно существовал и был признаваем за Владимиров: от XIII в. дошли до нас три списка устава, где он прямо и усвояется просветителю России; и в конце того же столетия один из наших святителей в послании своем к князю владимирскому, говоря о судах церковных, перечисляет их точными словами этого устава, замечая в заключение: «То все суды церковный даны законом Божиим, прежними цари и великими нашими князьми, князю, и бояром, и судиям в те суды нелзе въступатися» [*269]. Необходимо допустить, что устав существовал и до XIII в., а не теперь только кем-либо измышлен и подложен [*270], потому что в этом столетии он а) является уже в трех или даже в четырех (если присовокупим и список, каким пользовался Владимирский епископ в означенном выше послании к князю) очень несходных между собою списках — свидетельство, что устав долго уже употреблялся и успел оразнообразиться; б) является распространенным по всей России, так как один список писан в Новгороде, другой — во Владимире на Волыни, третий — в Переяславле Суздальском, четвертый находился тогда во Владимире на Клязьме [*271]; в) является внесенным в кодекс законов церковных: в Кормчие и в одну из летописей; и г) несомненно действовавшим в Церкви, потому что на суды, предоставленные в нем духовенству, один из иерархов смело указывал владимирскому князю как на действительно принадлежащие церковной власти. Если предположить, что устав подложен в XIII в., то надобно допустить, что он подложен не в одном, а разом в трех или в четырех видах, подложен в трех или четырех разных местах России и, не утвержденный никакою властию, вопреки всякой вероятности мог получить важность закона для Церкви и государства.

Есть указания, хотя уже не столь ясные, на существование устава Владимирова и в XII в. В 1150 г. смоленский князь Ростислав Мстиславич в уставной своей грамоте, данной Смоленской епископии по случаю учреждения ее, перечислив десятины и другие дани, которые он назначал для содержания епископа и соборной церкви, продолжает: «А тяж епископских не судити никому же, судит их сам епископ: первая тяжа роспуст...» Спрашивается: с чего это вздумалось князю при исчислении тяж (судов) епископских первою назвать роспуст? Не прямое ли здесь указание на существовавший уже устав Владимиров, в котором точно по всем его спискам при исчислении судов церковных на первом месте стоит роспуст?.. И, вообще, с чего вздумалось удельному князю смоленскому дать новоучрежденной своей епископии уставную грамоту о десятинах и судах церковных, и дать, заметим, по согласию и утверждению митрополита Киевского Михаила, если бы чего-нибудь подобного не существовало уже в Русской Церкви? Устав о десятинах Владимиров действительно существовал и соблюдался; и, без сомнения, по примеру этого-то устава Ростислав Мстиславич даровал своей Смоленской епископии собственное постановление о десятинах, составляющее первую половину его грамоты; не так же ли точно он даровал в последней половине грамоты собственное постановление и о судах церковных для Смоленской епископии, последуя прежде бывшему и действовавшему в Русской Церкви уставу об этих судах? Правда, Ростислав в своей грамоте не ссылается на устав Владимиров о судах церковных и самые суды исчисляет несколько иначе, подчиняя ведомству епископскому менее предметов. Но он не ссылается также и на устав Владимира о десятинах, бесспорно существовавший... А исчисление судов в другом виде означает только, что удельный князь хотел сделать частное приложение в своей области общего устава о церковных судах, предоставить своему епископу несколько менее предметов для ведомства точно так же, как он сделал частное приложение и устава о десятинах, исчислив и определив их в грамоте по своему усмотрению с величайшею подробностию [*272]. Еще за несколько лет прежде новгородский князь Всеволод-Гавриил Мстиславич (1117-1136) дал такой же частный устав для Новгородской епархии, который уже очевидно составлен по образцу устава Владимирова, прямо ссылается на пример святого Владимира, давшего десятину киевской Десятинной церкви, исчисляет те же самые суды церковные, какие поименованы в уставе Владимировом по его обширной редакции, очень сходно с ним говорит о мерилах и людях церковных, буквально повторяет наказ тиунам суда церковного не обидети, давать десятую часть с суда святой церкви — новгородской Софийской, повторяет те же угрозы на нарушение устава и проклятие на обидчиков церковного суда, хотя имеет и свои особенности как частные применения общего устава к условиям Новгородской области [*273]. Предположить, что этот частный устав Всеволодов, равно как и устав Ростиславов Смоленской епископии, — подложны, нет никакого основания, хотя они и дошли до нас в поздних списках и, может быть, имеют немалые перемены против своих подлинников: нельзя объяснить, почему бы в каком-нибудь XIV, XV или XVI в. местное духовенство решилось измыслить означенные уставы и приписать их этим именно князьям, когда уже ни имя первого для новгородцев, ни имя последнего для смолян не могли иметь особенного значения и обязывать их к исполнению уставов?

Думаем, наконец, что устав Владимиров о церковных судах существовал и в XI в. и действительно дан самим равноапостолом, только дан, по всей вероятности, нераздельно с тою заповедию (клятвою) о десятине, которую, по свидетельству преподобного Нестора, Владимир, написав, положи в Десятинной церкви. Правда, летописец прямо этого не выражает и, сказав сообразно со своею частною целию о десятые (так как повествует о Десятинной церкви), не упоминает о прочем содержании грамоты, но приведенные им из нее заключительные слова Владимировы: «Аще кто сего посудит, да будет проклят» — кажутся заимствованными из известного устава Владимирова о судах церковных [*274]. А кроме того, весьма замечательно, что и новгородский князь Всеволод, и смоленский Ростислав, давая своим местным епископам грамоты о десятинах, без сомнения по примеру грамоты Владимировой о том же предмете, неоспоримо существовавшей, помещают в этих своих грамотах и уставы о церковных судах и людях... Не без причины также составители летописи Никоновой и Степенной книги представляют устав святого Владимира о десятинах и о церковных судах за один и тот же устав, положенный в Десятинной церкви [*275]. Не без причины во всех доселе известных списках устава Владимирова о церковных судах в самом начале его помещен устав о десятине. И, вникая в сущность того и другого устава, невольно приходишь к мысли, что один из них неизбежно вызван был другим и оба должны были составить одно целое. Когда святой Владимир, построив Десятинную церковь в Киеве, повелел давать для содержания ее десятину от всего имения княжеского и, следовательно, в частности, от всякого княжа суда по всей земле Русской, ему необходимо было для ясности и удобоприложимости этого узаконения тогда же определить: а) какие же суды не суть княжи, в которые не подобает вступатися ни князю, ни тиунам его и с которых, следовательно, не должно собирать десятины, т. е. суды церковные, б) какие люди по всей земле Русской не должны подлежать суду княжеских тиунов и взносить десятину, т. е. люди церковные. Так дело и представляется в известном ныне церковном уставе Владимировом: «Я, — говорит великий князь, — создал церковь Десятинную в Киеве, дал ей для содержания десятину по всей земле Русской из княжения, именно от всего княжа суда десятую векшу, а из торгу десятую неделю... и проч. Потом на основании Номоканона, сгадав с своею княгинею и с детьми, что не подобает ни князю, ни тиуном его судити следующих судов... как принадлежащих Церкви, равно и следующих людей церковных... дал те суды митрополиту и епископам». По крайней мере, должно допустить, что, если святой Владимир несомненно дал закон о десятине, ему необходимо было дать закон и о судах церковных, когда приложение первого как не вполне определенного начало встречать неизбежные препятствия, и что оба эти постановления, столько соприкосновенные и близкие между собою, весьма естественно было князю изложить потом в одном письменном уставе.

Имеет ли церковный устав Владимиров и внутренние признаки своей подлинности? Т. е. все ли в нем сообразно с обстоятельствами и места, и времени его происхождения, и первоначального существования? Припомнив предварительно, что все дошедшие до нас списки устава Владимирова суть только копии его, допустившие в себе с течением времени более или менее важные изменения, что к подлиннику можно относить с несомненностию одно то, в чем списки разных редакций сходны между собою, и только с вероятностию то, что составляет существенные особенности редакции обширной, мы, не обинуясь, отвечаем на предложенный вопрос утвердительно. Язык устава по всем редакциям носит на себе печать глубокой древности и несомненно мог принадлежать времени Владимира: два-три слова, кажущиеся не столь древними, могли быть внесены в устав переписчиками XIII в. без ущерба для существа устава [*276]. В содержании его предоставляются ведомству церковному известные суды, в которые запрещено вмешиваться судиям гражданским, и в близком к тому времени гражданском уставе, известном под именем Русской Правды, действительно эти суды опущены. Несогласие оказывается одно: тяжбы детей и братьев о наследстве в церковном уставе подчинены суду духовенства, а по Русской Правде их судит князь чрез своих отроков. Но это означает только или отмену прежнего закона в последующем законодательстве, или то, что наследственные дела по желанию тяжущихся или по существу и обстоятельствам самих дел могли быть судимы и духовным судом, и светским [*277]. Далее в церковном уставе исчисляются люди, подведомые митрополиту и епископам, вместе с некоторыми заведениями — и одни из этих людей и заведений несомненно уже существовали во дни святого Владимира, другие могли существовать, по крайней мере, к концу его царствования. Были тогда у нас, как мы видели, и митрополит, и епископы, и священники, и диаконы, и весь клир, по неоспоримым свидетельствам. Были, как увидим, монастыри и, следовательно, чернецы и черницы, игумены и игуменьи. Были паломники [*278] и, без сомнения, странники, слепцы, хромцы и врачи. Могли быть, как и всегда в христианстве, люди, чудесно исцеленные, также рабы, отпущенные господами на волю по духовным завещаниям. Могли быть для больных, вдов, сирот и пришельцев больницы и гостиницы, хоть немногие, особенно если припомним, каким милосердием к нищим отличался святой Владимир, княживший еще 28 лет после своего крещения. Что касается до хронологической и исторической несообразности, встречающейся в самом начале устава, будто великий князь Владимир принял от Цареградского патриарха Фотия первого митрополита Киеву Леона, то она, как известно, находится только в некоторых списках, относится к особенностям их несущественным и потому не может быть вменяема списку первоначальному. Другая историческая несообразность устава, подчиняющего волхвования и чародеяния суду церковному, тогда как история представляет у нас в начале действующими против волхвов князя и его чиновников, не есть несообразность. Великий князь Ярослав в 1024 г. и чиновник княжеский Ян в 1071 г. преследуют и казнят волхвов, собственно, как возмутителей общественного спокойствия, как злодеев, невинно умертвивших множество жен и требовавших немедленного наказания без всякого нарочитого разбирательства самого их учения. А вот когда в то же время явился волхв в Новгороде и начал проповедовать прямо против веры христианской и прельстил многих, здесь мы видим уже действующим всенародно и рассуждающим о вере епископа; князь Глеб обнажил свой меч против волхва уже вслед за тем, когда последний произвел великий мятеж в народе [*279]. Наконец, выражения, встречающиеся в средине и конце устава, что святой Владимир предоставил известные дела церковному ведомству на основании Номоканона, «по первых царей уряженью и по Вселенских святых семи Зборов великих святитель», мы не имеем права принимать в таком строгом смысле, будто наш равноапостол буквально позаимствовал из означенных источников все свои церковные узаконения. Довольно, если одни из них, действительно, взяты из Номоканона и тех законов Моисеевых, которые обыкновенно входили в состав Кормчих, а другие дарованы, по крайней мере, согласно с духом Номоканона, т. е. с общим духом и смыслом правил церковных и гражданских постановлений, данных древними христианскими государями в пользу Церкви.

III. Церковный устав Владимиров точно и есть таков. Он представляет, с одной стороны, извлечение из греческого Номоканона и входивших в состав его законов Моисеевых, а с другой — опыт русского самостоятельного законодательства, согласного с духом Номоканона. В этом уставе излагается двоякий суд Церкви: суд, так сказать, частный, простирающийся на одних людей церковных, и суд общий, простирающийся на всех мирян, и, кроме того, излагаются два особые постановления о десятине и торговых мерах и весах.

В отношении к людям церковным устав говорит, что они во всех своих делах должны подлежать ведомству и суду только своего духовного начальства — митрополита и епископов и не подчинены начальствам светским. Это узаконение, усвояющее такое важное преимущество Церкви, действительно заимствовано из Номоканона — из правил соборных и постановлений греческих государей [*280]. Но у нас оно отчасти расширено и отчасти изменено. Расширено потому, что к людям церковным, которые освобождаются от подсудности гражданской власти, кроме собственно духовенства, белого и монашествующего, пользовавшегося этим правом издревле, относит еще лица, принятые только Церковию под ее покровительство или получающие от нее содержание, каковы слепец, хромец, лечец, прощенник, задушный человек, сторонник, паломник, также больницы, гостиницы, странноприимницы, чего по греко-римским законам не видим. Такое расширение закона могло быть выведено из тех постановлений, которыми ведомству епископов в Греции были подчинены богоугодные заведения, устроенные под покровом Церкви для содержания больных, престарелых, нищих, для приема странников и под. [*281], а следовательно, подчинялись некоторым образом и самые лица, поступавшие в эти заведения. Изменено потому, что по всем делам и тяжбам между людьми церковными и посторонними повелевает учреждать суд общий, т. е. состоящий из судей церковных и светских, кто бы ни был ответчик — лицо духовное или мирянин, тогда как по греческим законам такие дела были судимы одним тем начальством, которому подведем был ответчик: духовным — если он был духовного звания, светским — если был мирянин. Впрочем, и эта перемена могла быть основана на законах византийских, по которым, с одной стороны, епископ имел право пересматривать приговоры светских властей по делам, касавшимся лиц духовного звания, а с другой — местное гражданское начальство обязывалось утверждать решение епископа по делам между мирянином и духовным, если оба тяжущиеся были довольны этим решением, а если нет, то пересматривать тяжбу вновь [*282].

Определяя круг дел, в которых суду Церкви подчиняются не одни уже люди церковные, но и все миряне или все вообще христиане, устав Владимиров перечисляет, в частности: 1) преступления против веры и Церкви: отправление языческих обрядов, еретичество, волшебство, святотатство, ограбление мертвых тел, введение или внесение в церковь животных без нужды — это согласно с греческим Номоканоном [*283]; 2) дела брачные, семейные и находящиеся в связи с ними преступления против чистоты нравов: вступление в брак в запрещенных степенях родства и свойства, похищение женщин, разводы, блуд, прелюбодеяние, оставление материю незаконнорожденного своего дитяти, противоестественные пороки — также согласно с Номоканоном [*284]. Но устав Владимиров имеет и здесь свои особенности. Он, во-первых, при исчислении того или другого класса дел, подлежащих суду церковному, указывает на некоторые частные случаи, на некоторые виды преступлений, вовсе не упоминаемые в законодательстве византийском. Таковы именно: между делами против веры и Церкви — повреждение храмов и могил, а между делами семейными — неблагопристойная защита мужа женою и нанесение побоев снохою свекрови, хотя этим указанием частные случаи только разъясняется содержание закона, а не привносится ничего нового [*285]. Во-вторых, подчиняет суду церковному некоторые дела, которые по греко-римским законам подлежали разбору и преследованию не духовного, а гражданского начальства. Разумеем преступления против святости власти родительской и тяжбы между детьми и братьями умершего о наследстве [*286]. Оба означенные постановления, несогласные с гражданскими законами Византии, устав наш мог заимствовать из законов Моисеевых, входивших в состав Кормчих [*287], и таким образом остаться согласным с греческим Номоканоном. Наконец, что всего важнее, перечислив суды церковные, устав Владимиров присовокупляет: «Князю, и боярам, и судьям их в те суды нельзе вступатися», тогда как в Греции было иначе. Там известные дела, предоставленные суду Церкви, могли подлежать и суду гражданскому. Церковь судила их с церковной стороны как дела совести, определяла их нравственное значение, полагала за них епитимий, употребляла и другие свойственные ей меры для вразумления и обращения согрешивших; мирская власть могла рассматривать те же самые дела со стороны гражданской как преступления общественные и часто для наказания их и пресечения употребляла свои меры. Можно, впрочем, думать, что устав Владимиров, вообще не отличающийся как первый опыт в своем роде точностию и отчетливостию выражений, запрещает гражданским начальствам вмешиваться в суды церковные, собственно поколику они суть церковные с той их стороны, с какой они должны подлежать ведомству единственно духовенства, а о другой, гражданской, их стороне только умалчивает. Это тем вероятнее, что дела, например о волхвовании и волхвах, подчиненные в уставе суду церковному, с гражданской стороны были судимы у нас, по свидетельству истории, и преследуемы мирскою властию еще при Ярославе и его детях [*288]. Странно только, что суды, предоставленные в уставе Владимировом духовенству, в Русской Правде или гражданском законодательстве того почти времени вовсе не упомянуты, кроме судов о наследстве, хотя это и можно объяснять только неполнотою означенного законодательства.

Статья о церковной десятине, изложенная в уставе Владимировом, могла быть заимствована из постановлений Моисеевых (Лев. 27. 30), хотя и не из тех, которые входили в состав Кормчих. Впрочем, и сам князь не выдает ее (и ее только одну) заимствованною из греческого Номоканона и в этом отношении она может быть названа самостоятельною статьею русского устава, потому что предоставляла русскому духовенству пользоваться таким правом, которого греческое духовенство никогда не получало от своего правительства.

Наконец, статья о торговых мерах и весах прямо основывается в уставе Владимировом на законе Божием и действительно заимствована из тех постановлений Моисеевых, которые входили в состав Кормчих. А с другой стороны, имела опору и в узаконениях греческих государей [*289.

Таким образом оказывается, что наибольшую часть узаконении, и самых главных, церковный устав нашего равноапостола позаимствовал из греческого Номоканона, хотя, надобно заметить, не исчерпал всего источника, так как ведомству греческой иерархии подчинены были еще некоторые другие предметы, вовсе не упомянутые в нашем уставе [*290]. И если, с другой стороны, на все эти узаконения он положил собственную печать, если даже дополнил их, предоставив духовенству в России новые права, каких в Греции оно не имело, то все это сделал согласно с духом Номоканона или на основании законов Моисеевых, входивших (кроме статьи о десятине) в состав Номоканона. А потому несправедливо было бы утверждать, вопреки ясных слов самого устава об его источниках, будто некоторые статьи его (например, о десятинах, о делах по наследству, о причислении к людям церковным больных, странников, паломников и богоугодных заведений) позаимствованы из Польши и других стран Западной Европы, потому только, что там действительно все эти предметы и лица подлежали суду церковному во дни святого Владимира, хотя мы не отвергаем, что нашему великому князю и его советникам могли быть известными установления Западной Церкви, действовавшие в соседственной Польше [*291].

Приспособленный к потребностям жизни русской, церковный устав Владимиров должен был иметь на нее самое благодетельное влияние. Одни из постановлений этого устава — против волхвований, чародеяний, молений под овином, или в роще, или у колодца прямо направлены были к искоренению в России всех остатков язычества и к утверждению православной веры и Церкви. Другие, определявшие в подробностях отношения семейные, которые прежде для русского язычника были почти вовсе неопределены, и преследовавшие преступления против чистоты нравов, которые прежде едва ли и считались преступлениями и вовсе не преследовались судом, также поручавшие наблюдению духовенства торговые меры и весы, имели целию пересоздать в России семейство, а вместе очистить, возвысить и утвердить все общество, весь государственный быт на новых, христианских началах. Третьи, поручавшие покровительству и попечению Церкви больных, нищих, странников, паломников и предоставлявшие духовенству десятину, между прочим, для содержания больниц, гостиниц, странноприимниц, служили первым началом к учреждению в России богоугодных заведений общественной благотворительности, которые прежде у нас совершенно были неизвестны. Нельзя после этого не сознаться, с какою мудростию при всей кажущейся безыскусственности и простоте составлен первый опыт нашего церковного законодательства. Он с первого раза указывал новоучрежденной Церкви Русской такое положение, в котором она могла действовать с наибольшею пользою и для себя — для своих высоких целей, и для юного, только что установившегося государства, проникать в самую внутреннюю его жизнь, освятить и воссоздать самые основы этой жизни, влить в нее новые стихии.

С церковным уставом святого Владимира снесем теперь некоторые другие свидетельства о тех преимуществах, какими пользовалось наше духовенство вначале. Равноапостольный князь равнялся Константину Великому почитанием служителей Христовых [*292] и не только часто советовался с ними, как уставить закон Божий посреди недавно просвещенного народа, но и позволял им давать совещательный голос в делах гражданских. Летописец рассказывает замечательный случай.

Однажды, когда в России умножились разбои, епископы пришли к Владимиру и сказали ему: «Вот умножились разбойники, зачем ты не казнишь их?» Он отвечал: «Боюсь греха». Епископы заметили: «Ты поставлен от Бога на казнь злым, а на милость добрым; тебе следует казнить разбойников, только с испытанием». И Владимир решился отменить древний народный обычай, по которому за разбой взимаема была только вира, или плата, и начал согласно греческим законам [*293] казнить злодеев смертию за смертоубийства. Вскоре, однако ж, когда по причине умножившейся рати со врагами потребовались средства для покрытия издержек войны, епископы вместе со старейшинами снова пришли к князю и предложили ему восстановить виры, с тем чтобы они шли на оружие и на коней. Владимир и теперь согласился, сказав: «Да будет так», и стал жить по устроенью отца своего и деда. Нельзя сомневаться, что подобное же значение имело русское духовенство и во дни Ярослава, о котором летописец заметил: «Попы любяше по велику, излиха же черноризцы» [*294].

Важные преимущества получило русское духовенство от первых князей в самых способах содержания. Святой Владимир, построив в Киеве церковь Десятинную, которую называет в уставе соборною, назначил для нее десятину право, каким в Греции ни один собор, ни даже кафедры патриархов не пользовались. В назначении этой десятины наш князь, не подражая грекам, не подражал и Западной Европе. Там подать десятинная была повсеместная, назначалась для всех церквей, даже приходских, и собираема была со всех мирян, со всех подданных того или другого государя, отчего происходили иногда немалые затруднения и беспокойства. Наш князь назначил десятину только для одной главной, соборной церкви киевской и назначил, нимало не обременяя своих подданных, только из своего княжеского имения и из собственных доходов: «Се даю, — сказал он, — от имения моего и от град моих десятую часть», т. е., вероятно, от тех град, которые (вместе с селами) составляли собственно область его великого княжения [*295] и с которых шли великому князю разные дани и доходы, а не с тех градов и областей, которые раздал он детям своим и которые должны были доставлять содержание и подать своим местным князьям, уделявшим из нее отцу своему только известную долю [*296]. В уставе своем святой Владимир означил самые статьи доходов, какими пользовался он в своем великом княжении и с которых десятину пожаловал на Десятинную церковь. Я дал ей, говорит он: а) от всего княжа суда десятую векшу, так как по тогдашним обычаям и законам у нас во время производства судов с виновных взимаемы были в наказание денежные пени (называвшиеся вирами и продажами), шедшие преимущественно в казну княжескую [*297]; б) из торгу десятую неделю, потому что за право торговли собираемы были, и вероятно еженедельно, определенные пошлины с продававшихся товаров, которые также шли в пользу князя [*298]; в) из домов на всяко лето от всякого прибытка, и от лова княжа, и от стад, и от жит десятину, это указывает на тогдашние наши ежегодные подати, которые собирались с домов, или дымов, и платились князю не деньгами, а, как говорится, натурою, т. е. теми произведениями земли или промыслами, какими кто из жителей занимался, хлебом, скотом, медом, шкурами разных зверей, убитых на ловле: белок, горностаев, соболей и проч. [*299] Не знаем, как велики были доходы великого князя киевского по всем означенным статьям, но, без сомнения, они были весьма значительны. А следовательно, и десятина с них, шедшая для Десятинной церкви, была немалая. Ее с избытком могло доставать для содержания и самой церкви, и всего причта ее, и митрополита Киевского [*300]. А потому благочестивый и вместе мудрый князь, назначая десятину, имел в виду, как ясно значится в одном из древнейших списков его устава, и другую высокую цель: ему хотелось, чтобы жертвуемое им по доброй воле из собственных доходов на пользу соборной церкви было употребляемо духовенством и на пользу общественную — для призрения нищих, сирых, дряхлых и немощных, для принятия странников, для вспомоществования девам, вдовицам, потерпевшим от пожара или наводнения, для искупления пленных, для оказания помощи во время глада и для других подобных дел [*301]. Назначил ли равноапостольный князь десятину и для прочих соборов и епископских кафедр в России, как утверждают некоторые поздние летописи? [*302] Очень вероятно, хотя древний летописец и молчит об этом. Ибо а) в некоторых списках церковного устава святого Владимира ясно говорится, что как дал он десятину для киевской Десятинной церкви из всего своего княжения, также дал и по всей земле Русской из княжения в соборную церковь от всего княжа суда десятую векшу, из торгу — десятую неделю, из домов на всяко лето от всякого стада и от всякого жита — чудному Спасу и чудней Богородице; б) в Русской Правде, имела ли она первоначально употребление только в Новгороде или и в других странах России, определены были куны, следовавшие в десятину, в) Супрасльская летопись говорит, что первый Новгородский епископ Иоаким «уради себе монастырь десятинный» [*303]; г) новгородский князь Всеволод свидетельствует, что Софийский собор в Киеве и Софийский в Новгороде пользовались десятиною с самого начала [*304]; д) другой новгородский князь Святослав в 1137 г. сказал вообще: «Устав, бывший прежде нас в Руси от прадед и от дед наших, — имати пискупом десятину от даний, и от вир, и от продаж, что входит в княж двор всего»; е) наконец, сохранилось сказание, что святой Владимир завещал десятину и для епископии Туровской из всего (Туровского) княжения [*305]. С другой стороны, несомненно известно, что великий князь Ярослав и на одну из приходских церквей, построенную им в Вышгороде во имя святых мучеников Бориса и Глеба, повелел властелину града давать десятую часть от дани — той, конечно, которая шла чрез этого властелина князю [*306].

Другим источником для содержания нашего митрополита и епископов могли служить судные пошлины: не с судов только гражданских, с которых, как мы видели, отделяема была для Церкви одна лишь десятина, и притом из части собственно княжеской, но с судов церковных, предоставленных уставом исключительно ведомству иерархов. Эту мысль можно признать более, нежели за вероятную, хотя она прямо и не выражена в уставе, если мы вспомним, что у нас тогда вообще господствовала в судопроизводстве система выкупов, по которой виновный обыкновенно выкупал пред судом свою вину известною платою, или система денежных взысканий за преступления, судя по роду их и степени [*307]]. Да и что значат слова самого устава: «Своим тиуном приказываю суда церковнаго не обидети, из судов из градских давати девять частий князю, а десятая святей Церкви; а кто пообидит суд церковный, платити ему собою»? Не внушается ли этим тиунам, чтобы они не только не обижали судов, точнее доходов за суды, церковных, но из судов гражданских уделяли Церкви десятину и что обидевший церковные доходы должен сам заплатить за них?.. В церковном уставе Ярославовом, о котором у нас речь впереди, даже прямо назначаются известные пошлины за церковные суды в пользу митрополита и епископов [*308].

Третьим источником для содержания духовенства, собственно приходского, было жалованье от князя, по крайней мере со времен Ярослава, который, по свидетельству летописца, поставляя по градам и по местам церкви и попы, давал им от имения своего урок [*309]. В чем состоял этот урок, не знаем, но замечательно, что и Ярослав, благочестивый подобно отцу своему, жертвовал для церкви и служителей ее именно из своего имения.

Очень вероятно, что еще при первых христианских князьях наших духовенство наше начало мало-помалу пользоваться и добровольными приношениями своих прихожан за исправление треб церковных, как это издревле и постоянно велось в Церкви Восточной [*310].

Глава V. Первые монастыри в России и состояние веры и нравственности.

При окончательном насаждении христианства в России монастыри имели высокое значение в Церкви Восточной, давно уже приобретенное ими. Кроме того, что в святых обителях находили себе приют и руководство все стремившиеся к подвижнической жизни для спасения души своей, здесь же приготовлялись лица для занятия высших степеней церковной иерархии; здесь воспитывались ревнители веры и благочестия, которые, будучи свободны от уз семейных, по первому гласу Церкви шли для проповеди слова Божия в странах неверных или для защиты православия посреди ересей и расколов и вообще готовы были жертвовать всем для спасения ближних; наконец, монастыри по духу своих строгих правил, по своим благоговейным ежедневным службам и по образу жизни благочестивых иноков давно уже соделались лучшими училищами для нравственного воспитания народа.

Очень естественно потому, если вслед за Крещением земли Русской, как свидетельствует Иларион, у нас «монастыреве на горах сташя, черноризцы явишася» [*311] — они явились, без сомнения, вместе с первыми пастырями, пришедшими к нам из Греции. И предание говорит, что первый наш митрополит Михаил основал на одной из гор киевских монастырь и церковь (деревянную) во имя своего ангела, архистратига Михаила, неподалеку от того места, где прежде стоял Перун [*312], а иноки, прибывшие с этим митрополитом, основали монастырь Спасский близ Вышгорода на высокой горе, доселе называемой по бывшему монастырю Белой Спас или Спащина [*313]. Супрасльская летопись свидетельствует, будто сам святой Владимир в 996 г. создал вместе с Десятинною церковию и монастырь при ней во имя Пресвятой Богородицы [*314]. Дитмар упоминает о бывшем в Киеве монастыре святой Софии, который сгорел в 1017 г. и, следовательно, устроен был, по крайней мере, к концу жизни святого Владимира, если не прежде [*315]. В царствование Ярослава, который любил черноризцев до излиха, они еще более начали умножаться, а с ними и монастыри [*316]. В последние годы своей жизни, уже по сооружении Киево-Софийского собора, Ярослав создал сам два монастыря в Киеве: один мужской во имя своего ангела — Георгия, другой — женский во имя ангела своей супруги — Ирины, и это, сколько известно, были первые собственно княжеские монастыри (если исключить Десятинный, устроенный будто бы святым Владимиром), которые впоследствии у нас так умножились [*317].

Кто жил и подвизался в первоначальных киевских монастырях, сведений не сохранилось, но, вероятно, жили не одни греки, а вместе и русские, судя уже по количеству монастырей. Равным образом есть известия, что не в одном Киеве, а и в других областях России были основаны тогда обители, хотя известия самые скудные и неопределенные.

Так, о первом Новгородском епископе Иоакиме Супрасльская летопись говорит, что он «уради собе монастырь десятинный», но что это был за монастырь и где находился, не определяет. Другое предание гласит, что вскоре после крещения новгородцев, вслед за тем, как свергнут был истукан Перуна, стоявший на холме при истоке Волхова из Ильменского озера, основан на этом самом месте мужской монастырь с храмом Рождества Богородицы, прослывший в народе под именем Перыня или Перынскаго — название монастыря действительно показывает, что он получил свое начало, по всей вероятности, тогда, когда еще очень свежа была память о свергнутом Перуне, и трудно представить, чтобы в то время, как по приказанию равноапостольного Владимира и христианскому благоразумию у нас повсюду на местах прежних идольских капищ заботились устроять храмы, не был поставлен храм или монастырь на месте главного кумира новгородского [*318]. Существует сказание и о третьем Новгородском монастыре, находящемся неподалеку от Перынского, у самого истока Волхова из озера Ильменя — Юрьевском, или Георгиевском, что он основан во дни великого князя киевского Георгия — Ярослава около 1030 г., хотя это сказание не без труда может быть примиряемо с летописью [*319].

Но, между тем как в Киеве и Новгороде монастыри были созидаемы то князьями, то иерархами, в некоторых других местах основателями обителей явились частные лица — подвижники.

Разумеем прежде всего преподобных Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев. Кто были они и когда основали на Валааме (одном из северо-западных островов Ладожского озера) обитель, письменных известий не сохранилось по причине частых опустошений обители от шведов и даже неоднократного ее совершенного запустения. Местное предание, будто еще святой апостол Андрей, когда был в Новгороде, приходил оттуда на Валаам и водрузил на нем крест и будто святой Сергий был один из учеников апостольских, который, крестив здесь многих язычников, обратил ко Христу и некоего Мунга, названного потом Германом, и положил вместе с ним начало Валаамской обители, — это предание произвольно и невероятно. Если бы и действительно апостол Андрей был в Новгороде, как гласит древняя летопись [*320], отсюда еще не следует, чтобы он нарочно отправлялся из Новгорода на пустынный Валаам с целию водрузить только там святой крест; а если точно преподобные Сергий и Герман подвизались тогда на Валааме, все же признать их основателями монастыря в такое время, когда монастыри были еще неизвестны в Церкви Христовой, только что зарождавшейся, решительно невозможно. Не менее невероятно и другое местное предание, которое относит этих преподобных ко времени равноапостольной княгини Ольги и считает их греческими выходцами, искавшими просветить Север: зачем было им идти из Греции в такую даль земли Русской, когда она еще вся была покрыта мраком идолопоклонства и когда проповедники Евангелия и на юге, и в средней полосе ее могли встретить на каждом шагу обширнейшее поприще для своей благочестивой деятельности? А главное, откуда взялось это предание и основывается ли оно на чем-либо, решительно неизвестно. Третье мнение представляется более вероятным: оно гласит, что преподобные Сергий и Герман могли быть из числа тех проповедников, чрез которых святой Владимир хотел распространить Евангелие во глубине Карелии, принадлежавшей тогда России, и что для успешнейшего хода своей проповеди вокруг Ладожского озера они могли основать на Валааме обитель иноков [*321]. В подтверждение этого мнения, кроме возможности самого события и сообразности его с обстоятельствами времени, можно указать, по крайней мере, некоторые основания: а) в житии преподобного Авраамия Ростовского говорится, что он принял пострижение в Валаамской обители еще во дни святого Владимира от игумена Феогноста [*322]; б) в одном из поздних списков Софийской летописи замечено, что в 1163 г. обретены уже были мощи преподобных Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев, и перенесены (может быть, по случаю нападения шведов на эту страну, которое действительно и случилось в 1164 г.) в Новгород при архиепископе Иоанне [*323]; а в одной из рукописей XVI — XVII вв. содержится сказание о возвратном перенесении мощей новоявленных Валаамских чудотворцев из Новгорода на Валаам при том же Новгородском святителе Иоанне [*324]. Правда, всем представленным свидетельствам нельзя приписывать большой важности, но не находим причины и отвергать их как чистые выдумки. Напрасно указывают на свидетельство двух шведских писателей, что прежде договора, заключенного новгородцами с шведским королем Магнусом II в 1348 г., ни Ладожское озеро, ни берег Карелии, близ которого лежит остров Валаам, не принадлежали России и что, следовательно, на Валааме не могло быть русского монастыря; а с другой стороны — на свидетельство записок, из которых одна, найденная на деке древней Кормчей Новгородской Софийской библиотеки, гласит: «В лето 6837 (1329) нача жити на острове на Валаамском озере Ладожском старец Сергий», а в других замечено, что к этому старцу пришел в сожительство преподобный Герман в лето 7901 (1393) [*325]. Тут прежде всего бросается в глаза явная несообразность: по одному свидетельству, до 1348 г. Валаам не принадлежал России и там не могло быть русской обители, а по другому — старец Сергий стал подвизаться на Валааме еще в 1329 г.; по одной записке — Сергий был уже старец в 1329 г., а по другим — к этому старцу прибыл в сожительство преподобный Герман в 1393 г., т. е. чрез 64 года, каких же лет был тогда Сергий?

Во-вторых, свидетельство шведских писателей, будто Ладожское озеро с Валаамом не принадлежало России до 1348 г., несправедливо. Из подлинного Ореховского договора новгородцев с шведским королем Магнусом Смеком 10 сентября 1323 г. видно, что русские уступили тогда шведам часть западной Карелии, нынешнего Выборгского и Яскисского округа, лежащую по правую сторону реки Сестры, удержав за собою восточную Карелию с Кексгольмом, следовательно, и Ладожское озеро. А наши летописи замечают, что этот договор заключен с шведами по старой пошлине (т. е. по прежним условиям) и, следовательно, выражают мысль, что вся восточная Карелия с Ладожским озером издавна принадлежала России [*326]. Кроме того, известно, что во дни святого Владимира вся Карелия принадлежала русским и еще до Владимира неподалеку от Ладожского озера существовал город Ладога, принадлежавший новгородцам; что только с половины XII в. шведы покорили себе юго-западную часть Финляндии при короле своем Эрике IX (1156 - 1157) и только с половины XIII в. начали строить здесь свои города: Тавастгус (1256), Карелу, или Кексгольм (1295), и Выборг (1293) и что еще с 1042 г. русские в XII, XIII и XIV вв. не раз проникали в самую глубину Финляндии, защищая свои карельские пределы, покоряли себе Емь, разрушали в Финляндии шведские города и однажды в XIII в. обратили было почти всю Карелию к православной вере [*327]. В-третьих, если к старцу Сергию прибыл в сожительство на Валаам преподобный Герман в 1393 г., то они могли основать обитель только в конце XIV в. Между тем, из жития преподобного Арсения Коневского видно, что он около 1395 г. нашел на Валааме уже многолюдную обитель, что потом, когда он для большего уединения удалился на другой остров Ладожского озера — Коневец, то в течение двух лет был приглашаем возвратиться на Валаам тамошним иноком Лаврентием по поручению игумена Силы и что в 1398 г. Арсений основал уже свою обитель на Коневце [*328]. Наконец, спрашиваем: на каком основании должно предпочесть две случайные заметки или записки неизвестного о поселении преподобных Сергия и Германа на Валаамском острове будто бы в XIV в. свидетельству Софийской летописи об открытии мощей их еще в XII в. и свидетельству жития Авраамия Ростовского о пострижении его в Валаамской обители еще при святом Владимире?..

Рассматривая внимательно содержание этого жития, как мы уже заметили в своем месте, можем, по крайней мере с некоторою вероятностию, допускать издавна господствующее у нас мнение, что святой Авраамий действительно начал свои подвиги при самом начале отечественной Церкви и тогда же основал свою обитель. Он родился, повествует житие, в городе Чухломе (нынешней Костромской губернии) неподалеку от Галича, когда вся страна та находилась в язычестве, от родителей богатых, но не просвещенных святою верою, и получил имя Иверк. До восемнадцати лет пролежал в великом расслаблении, и когда однажды услышал беседу некоторых благочестивых новгородцев, случившихся в дому отца его, о вере в Господа Иисуса и о чудесах, совершающихся в христианстве, то начал размышлять в себе: «Вот у отца моего много богов, а ни один мне не поможет, а у новгородцев — один Бог, и многим подает исцеление. Если бы и мне даровал Он здравие, я стал бы веровать в Него и служить ему вечно и пошел бы в страну их». В таких мыслях больной начал призывать к себе на помощь Господа Иисуса и, действительно получив от Него исцеление, решился немедленно исполнить обет свой: тайно удалился из дому родителей и, направляя путь свой к западу, после многих дней нашел наконец верующих во Христа, от которых и получил наставление в законе христианском и навык книжному учению [*329]. Спустя несколько времени достиг он Новгорода, возрадовался духом при виде христианских храмов и благочестия, но, ища себе уединения, отправился рекою Волховом к Ладожскому озеру в Валаамскую обитель, о которой уже слышал. Со слезами умолил здесь братию принять его к себе и открылся, что он еще не крещен. Игумен Феогност принял его в монастырь, крестил и назвал Аверкием, а по истечении некоторого времени по усильной просьбе Аверкия постриг его и дал ему имя Авраамия. С величайшею ревностию предался новый инок трудам подвижническим и, подвизаясь на Валааме лета довольна, обратил на себя общее внимание, так что братия стали оказывать ему особенное почтение и чествование. Тогда, избегая хвалы человеческой, Авраамий удалился из Валаамской обители и по устроению Божию пришел к граду Ростову, где не все еще обратились к христианству, напротив, весь Чудский конец поклонялся идолу Велесу [*330]. Здесь у озера Неро поставил себе преподобный убогую хижину и начал принимать приходивших к нему христиан и поучать их закону Божию, а вместе начал молить Господа, чтобы помог ему сокрушить идола Велеса и привести остальных ростовцев к истинной вере. Скорбя об этом всею душою, благочестивый старец вскоре удостоился видения святого евангелиста Иоанна Богослова, который вручил ему жезл для сокрушения идола. Идол немедленно был сокрушен, и святой Авраамий поведал о всем случившемся тогдашнему епископу Ростовскому Феодору, который «бе первый присланный с мучеником Борисом от князя Владимера, крестившаго всю Русскую землю». По благословению епископа преподобный поставил на том месте, где явился ему святой Иоанн Богослов, церковь во имя этого евангелиста, а там, где стоял прежде Велес, возградил церковь малую во имя Богоявления и при ней кельи и общежительную обитель [*331]. Много терпела юная обитель от окрестных иноверцев, которые не раз покушались разорить ее и предать пламени. Но при помощи Божией Авраамий мало-помалу привел их всех ко Христу благоразумием и крестил от мала и до велика. С умножением числа иноков Авраамий, вспомоществуемый князьями и руководимый советами епископа Феодора, построил новую великую церковь и постоянно благоустроял обитель. Когда за удалением Феодора из Ростова прибыл сюда другой епископ — Иларион, он нашел ее уже в таком состоянии, что держал совет с великим князем Владимиром и с князем Борисом, «дабы сотворити архимандритию ту обитель». Возведенный в сан архимандрита преподобный Авраамий еще более начал подвизаться и, прилагая труды к трудам, потерпев великие искушения от дьявола, оклеветавшего его однажды пред великим князем, в глубоких сединах отошел к Богу, Которого измлада возлюбил, и погребен учениками своими в основанной им ростовской Авраамиевой обители [*332]. О некоторых несообразностях этого жития и как смотреть на них, было сказано нами прежде.

Остается упомянуть еще об одной обители, несомненно основанной у нас в то время. Преподобный Ефрем, Новоторжский чудотворец, был родом из Венгрии (угрин) и вместе с братьями своими Георгием и Моисеем служил при князе ростовском Борисе, занимая должность главного конюшего [*333]. Когда этот святой князь был умерщвлен, а с ним и любимый отрок его Георгий, которому убийцы отрубили голову, чтобы воспользоваться златою гривною, возложенною на него Борисом, тогда Ефрем пришел (может быть из Ростова, где оставался в отсутствие князя) на берега Альты, желая найти здесь тело своего убитого брата [*334]. Но при всех усилиях не мог отыскать его, а обрел только главу, которую узнал по некоторому бывшему на ней признаку. В неутешной скорби взял Ефрем эту братнюю главу, как сокровище, с собою, оставил мир и, приняв (неизвестно где) иноческий образ, удалился в одно уединенное место неподалеку от города Торжка. Здесь сначала он построил на свое достояние странноприимный дом, а спустя несколько на правом берегу реки Тверцы создал каменную церковь во имя святых мучеников Бориса и Глеба и при ней монастырь, что произошло, без сомнения, не прежде, как уже по открытии мощей святых страстотерпцев [*335]. Подвизаясь день и ночь, особенно с достойным учеником своим Аркадием, преподобный Ефрем успел собрать иноков, утвердить их в правилах монашеского жития и скончался в глубокой старости (в 1053 г.), завещав положить вместе с собою во гроб главу брата своего Георгия, которую хранил дотоле тайно [*336]. Обитель преподобного подвергалась многократным разорениям и опустошениям; но созданный им храм во имя святых мучеников оставался цел среди всех бурь и переворотов и, перестроенный в 1781 г., существует доселе. Мощи преподобного Ефрема открыты в 1572 г. (января 28), когда основанная им обитель считалась уже архимандриею и окружена была поселением, называвшимся Новый Торжок. А потому неудивительно, если и основателю этой обители присвоили с того времени наименование архимандрита и Новоторжского чудотворца.

Вместе с тем как начали у нас появляться святые обители, эти пристанища для душ, стремящихся к высшим духовным подвигам, мало-помалу начинали обнаруживаться благотворные действия христианства и вообще в нравственном состоянии наших предков. Правда, то было еще переходное время. Язычество пало в России окончательно, его истуканы были ниспровергнуты; но языческие предания, суеверия, нравы и обычаи, господствовавшие в народе русском целые века, не могли искорениться в течение каких-нибудь 50 — 60 лет. Церковь Христова сделалась господствующею в России и на местах прежних языческих капищ воздвигла свои храмы, но истины спасительной веры не успели еще в такой период быть вполне усвоены всеми новообращенными христианами и вытеснить в них прежние верования. И очень естественно, если, быть может, многие, нося имя христиан, продолжали жить по-язычески, тайно молились своим прежним богам под овином, или в роще, или у воды, на что намекает церковный устав Владимиров. Очень естественно, если чернь была еще столько суеверна, что, когда в 1021 г. по случаю голода явились в Суздали волхвы и стали проповедовать, будто причина неурожая — старые женщины и они держат в себе жито, многие верили обманщикам и убивали несчастных старух, пока не приспел туда великий князь Ярослав, не расточил и не казнил дерзких возмутителей, не образумил невежественной толпы. Припомним также рассказ летописца о разбойниках, которые до того было умножились при святом Владимире, что епископы для прекращения зла молили князя казнить злодеев смертию; рассказы о несогласиях и даже бранях между детьми самого Владимира, о непокорности новгородского князя Ярослава отцу своему, о Святополке, умертвившем трех братьев своих и готовившем ту же участь остальным братьям [*337]. Все это — мрачная сторона картины... Но есть в ней и сторона светлая.

Первое и самое видное место занимает здесь сам русский равноапостол. Сделавшись христианином, он сделался совсем другим человеком. Прежде Владимир был до крайности предан чувственности, имел несколько жен и множество наложниц [*338] — теперь он отпустил всех этих жен и наложниц и оставался верным единой жене своей, греческой царевне Анне, с которою сочетался христианским браком [*339]. Прежде мы видим Владимира жестоким, мстительным, кровожадным, даже братоубийцею — теперь сердце князя сделалось столько кротким и мягким, что он боялся наказывать и злодеев, считая это грехом, и если поднимал оружие, то единственно для защиты своих владений от врагов [*340]. Всего же более восхваляют древнейшие наши писатели милосердие и щедроты благоверного князя — живой плод его христианской любви к ближним. Он повелел всякому нищему и убогому приходить на княжеский двор и брать себе, что только нужно: пищу, питие и деньги; повелел также развозить по всему городу хлеб, мясо, рыбу, разные овощи, мед и квас и раздавать все это тем несчастным, которые по немощи не могли сами приходить на княжеский двор и брать себе милостыню. Вместе с тем Владимир одевал нагих, посылал всякого рода утешения больным, искупал должников, освобождал содержимых в рабстве [*341]. Если прежде он и предавался нечистой похоти, замечает вообще летописец, если сотворил и многие другие грехи — зато после он все эти грехи рассыпал прилежным покаянием и милостынями. Не упоминаем уже о той пламенной ревности по славе Божией, с какою подвизался русский равноапостол в распространении Евангелия и в построении храмов; о тех великих, незабвенных заслугах, какие оказал он всему народу своему, изведши его однажды навсегда из тьмы язычества в чудный свет Христов [*342].

По следам благочестивого отца своего шли достойные дети: Борис, Глеб, Ярослав. Первые два скончались преждевременною насильственною смертию, но оба они, как мы видели, успели в краткий период земной жизни приготовиться для жизни вечной: оба с самых ранних лет были исполнены страха Божия, оба любили поучаться в чтении Божественных книг и житий святых, ревнуя подражать им; оба были смиренны, кротки, целомудренны и отличались делами христианской любви и милосердия к ближним; оба, умирая мученическою смертию, молились за своих врагов. Юные страстотерпцы представили в себе первый пример на Руси истинно благочестивого, христианского воспитания детей и вместе первый образец взаимной братской любви. Ярославу судил Господь долговременную жизнь, и он, занимая престол отца своего, умел продолжить и докончить начатое им для славы Божией и спасения ближних. Христолюбец, как часто называет Ярослава преподобный Нестор, употреблял все средства к утверждению в стране своей веры Христовой, которая действительно начала при нем плодитися и расширяти, к распространению между подданными своими священных и назидательных книг, которые повелевал писцам своим списывать и предлагать для чтения всем желавшим поучаться; созидал обители и храмы, для которых нередко не щадил никаких издержек; любил церковные уставы; весьма любил духовный и чернеческий чин; сам часто с прилежанием читал днем и ночью священные книги и заботился вкоренить христианское благочестие в собственном семействе. «Встань, — говорил современный Ярославу первосвятитель русский Иларион, обращаясь к равноапостольному Владимиру, — посмотри на сына своего Георгия, посмотри на кровного своего, посмотри на возлюбленного своего, посмотри на того, которого извел Господь от чресл твоих, посмотри на украшающего престол земли твоей — и возрадуйся, возвеселись! Посмотри и на благоверную сноху твою Ирину; посмотри и на внуков и правнуков твоих, как они живут, как Господь хранит их, как содержат они благоверие, тобою преданное, как часто посещают святые храмы, как славят Христа, как поклоняются Его имени» [*343]. И ныне еще, входя в новгородский Софийский собор, видим в нем две древние гробницы, современные началу самого храма, из которых в одной открыто почивают мощи святого благоверного князя новгородского Владимира, сына Ярославова, скончавшегося 32-х лет, а в другой — мощи святой благоверной матери его Ирины, которая первая из русских княгинь приняла пред смертию иноческий образ с именем Анны [*344], — два живые свидетельства того благочестия, которое господствовало в благословенном семействе великого князя Ярослава!

Пастыри Церкви, действовавшие у нас в то время, подавали и со своей стороны благой пример для пасомых. Доселе еще в стенах Киево-Печерской лавры сыны православной России имеют счастие поклоняться святым мощам первосвятителя русского Михаила, разделявшего первые труды апостольства с равноапостольным князем и за свою веру и благочестие прославленного Господом. Доселе в Новгороде местно чтится память двух первых Новгородских епископов и благовестников — Иоакима Корсунянина и Луки Жидяты. Доселе в суздальском соборном храме нетленно почивают останки угодника Божия Феодора, бывшего первым епископом Ростовским.

Для насаждения святой веры и благочестия христианского в народе употребляемы были все средства. С этою, между прочим, целию святыми Владимиром и Ярославом заведены были училища; с этою целию по воле последнего были приобретены, списаны и даже вновь переведены книги многы, которыми поучались верные люди; с этою целию умножаемо было число храмов и Ярослав обязывал священников, давая им от имения своего урок, чтобы они как можно чаще приходили в церкви, собирали народ и учили его истинам христианства. С этою целию все преступления против веры: волхвования, чародеяния, моления под овином, или в роще, или у воды, все преступления семейные и противные чистоте нравов предоставлены были ведомству и суду церковному, так что духовенство христианское наблюдало за нравственным поведением каждого из верующих, входило непосредственно в самый быт семейный и, искореняя в нем остатки прежней языческой жизни, преобразовывало его по началам христианским. Наконец, с этою же целию оба великих князя — Владимир и Ярослав — любили светло торжествовать праздники христианские, созывали на них из всех градов бесчисленное множество народа, предлагали ему здесь после назидания духовного от священнодействий Церкви и телесное утешение, раздавали великую милостыню бедным и несчастным и, нередко торжествуя подобным образом по нескольку дней сряду, приучали своих подданных мало-помалу забывать прежние языческие празднества и привязываться духом к светлым праздникам христианства. И не напрасны были все такие меры. По словам преподобного летописца, еще сам святой Владимир радовался душею и телом, видя люди хрестьяны суща, радовался потом и Ярослав, видя множество церквей и люди хрестьяны зело [*345].

Глава VI. Первоначальное отношение Русской Церкви к другим Церквам и обществам христианским.

К концу Х и в 1-й половине XI в. христианский Восток и Запад, по-видимому, сохраняли еще единение между собою. По крайней мере, хоть изредка Восточные первосвятители сносились еще с Римским, и даже его имя, как бывало и прежде, поминалось иногда в Церквах Восточных наравне с именами прочих патриархов. Но внутреннего единства между христианским Востоком и Западом уже не существовало. Незаконные притязания пап на всемирное владычество в Церкви и разные другие нововведения их, догматические и обрядовые, осужденные патриархом Фотием еще за столетие пред тем, не только не уменьшались, но более и более усиливались. Это невольно заставляло восточных христиан смотреть с подозрением на западных как на уклонившихся от истины, невольно вынуждало первосвятителей Восточных при всем желании церковного мира и любви снова возвышать обличительный голос против заблуждений римских и даже самое имя папы исключать из памятников церковных [*346]. Оставался один последний шаг к окончательному отделению Запада от православного Востока.

Основанная и утвержденная в это самое время иерархами восточными Церковь Русская, естественно, должна была стать в общение и единение с Церквами Восточными и хотя по временам входила в некоторое соприкосновение с Церковию Западною, но не имела и не могла иметь единения с нею.

Во главе всех Церквей Восточных и по обширности своих пределов, и по внутреннему благосостоянию, и по власти своих первосвятителей находилась Церковь Цареградская. С нею-то первою и суждено было юной Церкви Русской войти в ближайшее и неразрывное соотношение, потому что с самого начала своего Русская Церковь сделалась одною из митрополий, подведомых Константинопольскому патриарху. Власть этого первосвятителя по отношению к Русской Церкви, по толкованию греческих канонистов, основывалась будто бы на 28-м правиле Четвертого Вселенского Собора, которым предоставлено было Цареградскому патриарху право не только рукополагать митрополитов для трех областей греческих — Азийской, Понтийской и Фракийской, но и поставлять епископов для иноплеменных народов, получивших оседлость в трех означенных областях или к ним прилежавших, а Русь хотели считать прилежащею или, по крайней мере, довольно близкою к области Фракийской [*347]. Но справедливее власть Византийского патриаршего престола над Русскою Церковию можно назвать прямым следствием того, что из Византии принесена была к нам святая вера, из Византии пришла первая наша иерархия, от Византийского патриарха начался ряд наших первосвятителей и Церковь Русская вообще была дщерию Церкви Константинопольской; дочери и естественно, и необходимо было питаться от сосцов своей матери и находиться под ее руководством, пока сама не возросла и не укрепилась в силах.

В чем же состояли права Константинопольского патриарха по отношению к подведомым ему митрополиям, а следовательно и митрополии русской? Мы коснемся здесь этих прав, как имевших более или менее влияния на нашу Церковь в продолжение столетий и отразившихся в ее истории. Все патриархи по каноническим и государственным греческим постановлениям имели следующие главные права, каждый в своем округе: а) поставлять или утверждать митрополитов и давать им от себя настольные грамоты [*348]; б) созывать окружные Соборы из подведомых митрополитов и епископов [*349]; в) обнародовать законы церковные и гражданские, касавшиеся Церкви [*350]; г) иметь верховный надзор за всеми церковными делами в округе, а вместе — за всеми митрополитами и епископами [*351]; д) производить верховный суд над митрополитами и епископами [*352]; е) принимать апелляции после суда епископского, митрополичьего, даже соборного [*353]; ж) подвергать исправительным наказаниям митрополитов и епископов, обличенных в проступках [*354]; з) право ставропигии, т. е. право чрез водружение собственного патриаршего креста (σταυροπήγιον) при основании какой-либо церкви или монастыря во всех пределах округа поставлять эти церкви и монастыри в своем непосредственном ведении и вне зависимости от местных епископов или митрополитов [*355]. Впрочем, патриархи а) были ограничены по власти окружным Собором и самодержавною волею императоров [*356]; б) не имели права самовластно, без областного Собора, избирать и поставлять митрополитов для своего округа [*357]; в) не могли без Собора и отрешать или низлагать митрополитов и даже епископов [*358]. Не упоминаем о некоторых особенных правах патриарха Константинопольского, возвышавших его над всеми прочими патриархами Востока, но не имевших непосредственного отношения к нашей Церкви, каковы: право именоваться Вселенским (οικουμενικтς), усвоенное этому патриарху Константинопольскими Соборами и императорами [*359]; право принимать апелляции даже из округов прочих патриархов [*360]; право быть как бы судиею дел между самими патриархами и право ставропигии не в своем только округе, но и во всех областях Востока [*361].

Из общих патриарших прав патриарха Цареградского по отношению к Церкви Русской в рассматриваемый нами период времени успело проявить себя по всей ясности одно первое, по крайней мере сколько это известно из истории: все наши первые четыре митрополита — Михаил, Леонтий, Иоанн и Феопемпт — даны нам из Цареграда. Можно бы даже подумать, что патриархи Цареградские позволяли себе в этом случае несколько более, нежели сколько следовало: им предоставлено было Соборами только поставлять или утверждать митрополитов для подведомых митрополий, а избирать митрополита по церковным правилам должны были собственно епископы той области, для которой он предназначался [*362], между тем первые наши митрополиты не только были утверждены, но и избраны в Константинополе без участия наших епископов. Но это отчасти объясняется тогдашними обстоятельствами. Первый наш митрополит — Михаил, присланный из Цареграда, и не мог быть избран у нас, потому что некому еще было избирать: не было русских епископов. Второй — Леонтий также не мог быть избран у нас, потому что пришедшие с Михаилом в Россию епископы занимались пока проповеданием слова Божия в разных местах, не имели у себя епархий и не могли сказать, епископы ли они новой Русской Церкви, только что возникавшей, или еще Греческой [*363]. А с другой стороны, известно, что право избрания митрополитов, предоставленное древними канонами областным или местным Соборам епископов, мало-помалу незаметно перешло в Константинопольском патриархате от областных Соборов к Собору патриаршему, который обыкновенно составлялся при патриархе из всех святителей, проживавших или случайно находившихся в Царьграде. Этот-то Собор в X, XI и в последующие века избирал митрополитов для всех митрополий Константинопольского патриархата без участия Поместных Соборов тех областей, в которые митрополиты предназначались; очень естественно, что общее правило прилагаемо было и к Церкви Русской [*364].

Вторая Церковь, с которою юная Церковь Русская имела близкие и непосредственные сношения, была Церковь Болгарская. Основанная (ок. 863 г.) более нежели за столетие до окончательного введения христианства в Россию, Церковь эта при содействии своих благочестивых царей и ревностных пастырей быстро достигла довольно цветущего состояния, обогатилась славянскими переводами священных, богослужебных и других назидательных книг, соделалась с 927 г. независимою от Константинопольского престола под управлением собственного архиепископа, избиравшегося из природных болгар, заключала в себе в начале XI в. уже более тридцати епархий [*365], и хотя с падением царства Болгарского под власть Греческой империи в 1018 г. неизбежно подчинилась церковному влиянию Византии, но, кажется, до самого 1056 г. пользовалась правом избирать себе архиепископа из болгар [*366]. О сношениях Церкви Русской с Церковию Болгарскою лучше всяких слов свидетельствуют самые события. Откуда, если не из Болгарии, могли быть принесены к нам вначале славянские богослужебные книги, и притом в таком количестве, в каком тогда требовались? Откуда могли прийти первые пастыри, которые способны были преподавать нашему народу христианские истины на понятном ему языке, первые учителя, которые начали учить русских славянской грамоте и письму в новозаведенных училищах? Откуда собрались к Ярославу те писцы многи, которые переводили с греческого языка на славянский и списали многие книги? Потому нельзя не назвать вероятным сказания, что не только первые шесть епископов, пришедшие к нам, были родом из болгар, но тогда же присланы к нам и «многи иереи, диаконы и демественники от славян... и книги довольны» [*367]. На близкие сношения русских с болгарами указывает и тот случай, что сам святой Владимир в 1000 г. находился в Переяславле болгарском (на Дунае), когда половцы под предводительством Володаря сделали нападение на Киев [*368]. Но эти сношения с Болгариею, столько нужные и полезные для новоустроенной Церкви Русской, обошлись было и не без худых последствий. В Болгарию незадолго пред тем (ок. 971 г.) проникла секта павликиан — единственная еретическая секта, остававшаяся еще тогда на Востоке, которая, отвергая все внешнее в христианстве, таинства, обряды, иерархию, ниспровергала вместе догматы о Боге как Творце мира и о Сыне Божием как Искупителе мира [*369]. Быстро усилившись в Болгарии под именем богомилов и утвердивши в ней как бы главное свое средоточие, еретики не могли не воспользоваться случаем посеять гибельные семена свои на свежей почве Церкви Русской. В 1004 г. явился в Киеве некто инок Адриан Скопец, которого не без основания считают принадлежавшим к этой секте, потому что он, видимо, держался ее начал, восставая против всех церковных уставов и порицая епископов, пресвитеров и иноков. Лжеучение его было столь дерзко, опасно и упорно, что митрополит Леонтий нашел нужным обличить еретика соборне и даже отлучить его от Церкви. Когда и это не подействовало, Адриан заключен был в темницу, где, к счастию, вскоре пришел в истинное раскаяние и отрекся от своих заблуждений [*370].

Новою связию для Церкви Русской с Церквами Константинопольскою и Болгарскою послужила святая гора Афонская, которая считалась тогда главнейшим училищем подвижничества для всего христианского Востока и, находясь на пределах мира греческо-византийского и болгаро-славянского, равно привлекала к себе и греков, и славян. Очень естественно, если весть о чудной горе, об ее многочисленных обителях (которых в Х в. было до 180) и высоких подвижниках быстро пронеслась по всей России вслед за распространением в ней христианства и если русские весьма рано начали предпринимать туда благочестивые путешествия, каков был некто Антипа, житель города Любеча (местечко нынешней Черниговской губернии), ходивший на Афон в 1-й половине XI в., принявший там пострижение с новым именем Антония и принесший благословение Святой горы на горы киевские [*371]. Столько же естественно, с другой стороны, если и некоторые из подвижников афонских, ревнуя о спасении ближних, приходили по временам в новопросвещенную страну для утверждения в ней благочестия — каков был инок, неизвестный по имени, тайно постригший (ок. 1030 г.) Моисея Угрина, когда он, взятый в плен польским королем Болеславом (в 1018 г.), находился в рабстве у одной знатной ляхины [*372]. Сохранилось даже предание на Афоне, что еще первые наши христианские князья — святые Владимир и Ярослав положили там основание для русского монастыря в честь Успения Пресвятой Богородицы, местно называвшегося Богородица Ксилургу, к которому потом присоединен другой монастырь — святого Пантелеймона, доселе известный под именем Русского или Русика. Это предание, хотя не может быть оправдано никакими свидетельствами древности, принимаемо было за достоверное и в нашем отечестве, по крайней мере в XV в. [*373]

С другими православными Церквами или патриархатами, существовавшими на Востоке, именно: Александрийским, Антиохийским и Иерусалимским, Церковь наша не могла иметь таких близких сношений, как с Церковию Константинопольскою, частию по самой их отдаленности, а вместе и потому, что все эти патриархаты страдали тогда под владычеством магометан. Впрочем, есть сказание в летописях, хотя и поздних, что сам святой Владимир (в 1001 г.) посылал послов в Египет, Иерусалим и другие благочестивые христианские страны, «да и тамо увесть богоугодных мужей пребывание и церковное благолепие, да отсюда пользу преобрящет» [*374]. В древнем жизнеописании преподобного Феодосия упоминается, что у нас находились тогда какие-то странники из Иерусалима, которые на возвратном пути своем в отечество взяли было с собою отрока Феодосия для поклонения святым местам [*375]; может быть, странники эти приходили к нам, спасаясь от страшного гонения на христиан, свирепствовавшего тогда в Египте, Сирии и других странах Востока, или для собирания пожертвований в пользу церквей и монастырей, ограбленных и разрушенных магометанами [*376]. В преданиях нашего народа о славном царствовании великого князя Владимира сохранилась память «о сорока каликах со каликою», как назывались у нас странствовавшие к святым местам для богомолья [*377]. И быть не может, чтобы в то время, когда мысль о близкой кончине мира, глубоко укоренившаяся в умах христианских, влекла на Восток целые толпы поклонников даже из стран далекого Запада, одни русские не сочувствовали этому общему стремлению христиан к святым местам и не принимали в нем никакого участия; отрок Феодосии, конечно, не первый и не сам собою пришел к желанию идти для поклонения иерусалимской святыне; он слышал о святых местах и, верно, о том, что другие ходят туда для богомолья [*378].

Обращаясь к отношениям Церкви Русской к Западному и Римскому патриархату, считаем необходимым со всею обстоятельностию рассмотреть мысль, уже около трех веков повторяемую ревнителями папства, будто русские во дни святого Владимира крестились в римскую веру и вначале были римскими католиками [*379]. На чем основывают эту мысль?

Прежде всего на том, будто Константинопольские патриархи Николай Хрисоверг, Сисиний и другие до самого Михаила Керуллария, при которых последовало окончательное крещение России, находились в общении и единомыслии с папою [*380]. Но в каком общении? Требуется знать, точно ли эти патриархи признавали папу главою Церкви и подчинялись ему? Точно ли принимали они те западные нововведения, которые осудил еще патриарх Фотий, и отвергали самого Фотия как схизматика, многократно отлученного папами? Известно, что со времени возвышения Византии на степень императорской столицы архипастыри Церкви, желая почтить и епископскую кафедру Византии, еще на Втором Вселенском Соборе (в 381 г.) постановили: «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по Римском епископе, потому что град оный есть новый Рим» (правило 3); затем на Четвертом Вселенском Соборе (в 451 г.), заметив, что «престолу ветхого Рима отцы прилично дали преимущества, поелику то был царствующий град», предоставили «равные преимущества святейшему престолу нового Рима, праведно рассудив, да град, получивший честь быти градом царя и сигклита и имеющий равные преимущества с ветхим царственным Римом, и в церковных делах возвеличен будет подобно тому и будет второй по нем» (правило 28); наконец, на Шестом Вселенском Соборе, Трульском (в 691 г.), снова утвердили: «Да имеет престол Константинопольский равные преимущества с престолом древнего Рима, и, якоже сей, да возвеличивается в делах церковных, будучи вторым по нем» (правило 36). Папы ни за что не соглашались принять эти правила, потому что в них от лица Церкви Вселенской ясно выражались две горестные для пап истины: первая, что преимущества Римского епископа отнюдь не суть следствия его мнимого преемства от апостола Петра, мнимого князя апостолов, а дарованы этому епископу отцами и собственно ради царствующего града; вторая, что по той же самой причине равные преимущества даруются и Константинопольскому епископу и, следовательно, папа не есть глава Церкви. Известно также, что в VI в., имея в виду еще сильнее противустать римскому преобладанию, заметно уже начинавшему обнаруживаться в Церкви, Восточные Соборы и императоры предоставили Константинопольскому патриарху право называться титлом Вселенского (οικουμενικтς) на Востоке, как на Западе назывался уже папа [*381]; тем более не могли Римские епископы признать за Цареградским этого нового права, которым совершенно ниспровергалась мысль об их главенстве, и всеми средствами старались вынудить Константинопольских патриархов отказаться от опасного для пап титла [*382]. Что же, пользовались ли Цареградские патриархи — Николай Хрисоверг, Сисиний и другие до Михаила Керуллария — теми преимуществами, какие предоставлены были их кафедре Соборами и благочестивыми императорами?

Пользовались, несомненно, точно так же, как пользовался этими преимуществами Фотий, как пользовались ими предшественники и все преемники Фотия, потому что на Востоке постоянно были принимаемы и соблюдаемы правила Вселенских Соборов, которыми предоставлено Константинопольскому престолу равночестие с Римским, и сам папа Лев IX в письме своем к патриарху Михаилу Керулларию (1049), укоряя Цареградских патриархов в гордости и властолюбии, засвидетельствовал, что начиная с Иоанна Постника даже доныне все преемники его не страшились и называться, и подписываться патриархами Вселенскими [*383]. Если же Николай Хрисоверг, Сисиний, Сергий, как и другие Цареградские первосвятители вопреки всем настояниям и прещениям со стороны Римского епископа усвояли себе равночестие с ним и именовали себя вселенскими, то, очевидно, они не подчинялись папе, не признавали его главою Церкви и верховным владыкою. В частности, о патриархе Николае Хрисоверге известно, что во дни его при императорах Василии и Константине был в Константинополе Собор, на котором окончательно прекращены волнения, продолжавшиеся в восточном клире целые девяносто лет по случаю четвертого брака императора Льва Мудрого. По окончании этого Собора отцы воскликнули между прочим: «Многая лета Николаю, Святейшему и Вселенскому патриарху»; далее: «Вечная память Игнатию, Фотию, Стефану, Антонию... патриархам православным...» [*384]. Значит, во дни Николая Хрисоверга на Востоке не только не признавали папу главою Церкви и не подчинялись ему, но явно отвергали все Соборы и определения папские, бывшие на Фотия, торжественно выражали свое единомыслие с Фотием как православным и, следовательно, разделяли мысли его против всех западных нововведений, какие осудил он. Преемник Николая Хрисоверга Сисиний (996 — 999) составил в 1001 г. соборное определение о беззаконных браках, и это определение начинается словами: «Сисиний, Божиею милостию, архиепископ Константинополя — нового Рима и Вселенский патриарх» [*385]. А кроме того, с именем Сисиния найдено известное Окружное послание Фотиево ко всем Восточным первосвятителям, которое, вероятно, этот патриарх нашел нужным снова огласить в предохранение православных от нововведений западных [*386]. Преемник Сисиния Сергий (999-1019), сродник Фотиев, пошел еще далее. Он писал к папе, убеждал его оставить нововведения, и особенно незаконное прибавление к Символу, и когда папа не согласился, то созвал в Константинополе Собор, на котором подтвердил все осуждения Фотия на латинян и самое имя папы исключил из церковных диптихов [*387]. Преемник Сергия Евстафий (1019-1025) с согласия императора Василия посылал в Рим послов и просил папу, чтобы он признал Константинопольского патриарха Вселенским на Востоке, т.е. просил, чтобы папа торжественно признался, что он не есть глава Церкви, а что есть и другой равночестньш ему святитель: папа, разумеется, на это не согласился, как не соглашались и все его предшественники [*388]. Наконец, от патриарха Алексия (1025-1043) преемника Евстафиева и предшественника Михаила Керуллария сохранилось несколько соборных определений. Одно из них начинается словами: «Алексий, Божиею милостию архиепископ Константинополя — нового Рима и Вселенский патриарх». В другом его называет Вселенским составитель соборного деяния [*389].

Итак, в чем же состояло общение и единомыслие с папою тех Цареградских патриархов, при которых окончательно насаждена в России святая вера? В доказательство этого указывают только на два обстоятельства: на свидетельство Антиохийского патриарха Петра в письме к патриарху Михаилу Керулларию от 1054 г., что он, Петр, за сорок пять лет пред тем сам был в Константинополе во дни патриарха Сергия и слышал, как имя папы возносилось на литургии вместе с именами прочих патриархов, а во-вторых — на упомянутое выше посольство Константинопольского патриарха Евстафия к папе с просьбою о титле Вселенского [*390]. Но свидетельство Петра Антиохийского гласит только, что около 1009 г. имя папы находилось в константинопольских диптихах при патриархе Сергии, а отнюдь не отвергает, что оно исключено Сергием из этих диптихов впоследствии, да и сам Петр далее говорит: «А каким образом и почему имя папы изглаждено, не знаю» [*391]. Посольство же Евстафия к папе, как мы уже заметили, имело в основании своем мысль, весьма неблагоприятную папству, и, хотя папа не согласился на желание патриарха, вот мы видим, что и преемник Евстафия, подобно всем своим предшественникам, назывался Вселенским. Вообще, если Константинопольские патриархи по временам сносились еще с папою и даже имя его иногда дозволяли возносить на литургии с именами прочих патриархов, несмотря на то, что не признавали его главою Церкви, не подчинялись ему и осуждали все западные нововведения, обличенные Фотием, это показывает только, что внешнее общение Цареградских святителей с Римским по временам еще возобновлялось даже после Фотия, хотя внутреннего единения и единомыслия в делах веры и Церкви уже не существовало. Каким же образом патриархи Цареградские — Николай Хрисоверг, Сисиний, Сергий и другие могли обратить русских в римскую веру?

Сознавая, вероятно, слабость этого своего доказательства, самого, однако ж, главного, некоторые ревнители папства старались утверждать, будто русские обращены при Владимире к вере не греческими проповедниками, присланными из Константинополя, а римскими, посланными от папы, именно епископом Бруно и архиепископом Вонифатием.

О Бруно вот что говорит один из таких ревнителей: «Святой Бруно епископ, получив в 985 г. благословение папы Иоанна XIV, отправился чрез Польшу, где с великою почестию был принят Болеславом, на проповедь Евангелия пруссам, но, не видя там успеха, пошел в Русь, где апостольски трудился около двадцати лет и наконец был русскими умерщвлен с осьмнадцатью своими сотрудниками 6 календ. Март. 1008 года. О том пишут Дитмар, Мариан...» [*392]. Здесь совершенное искажение истины, и притом намеренное, потому что защитник папства ссылается на Дитмара, который действительно оставил о Бруно достоверные сведения как его родственник, сверстник, даже совоспитанник, и который, однако ж, свидетельствует совсем другое. Дитмар пишет, во-первых, что Бруно отправился к папе за благословением уже по смерти императора Оттона III (1002) в царствование Генриха II (1002 1024), следовательно не в 985 г., а после 1002 г., и потому, если бы и прямо пошел из Рима на проповедь в Россию, никак не мог бы проповедовать в ней около двадцати лет, скончавшись в 1008 г. [*393] Затем Дитмар повествует, что Бруно, возведенный по повелению папы в сан епископа и предавшись строгой жизни, пришел в Польшу к королю Болеславу и, будучи щедро одарен от него, роздал все это на церкви, нищим и сродникам, а сам отправился на проповедь Евангелия в Пруссию, но, не видя здесь никакого успеха, решился проповедовать в стране, сопредельной Пруссии и России, т. е. находившейся между ними, где вскоре и умерщвлен жителями вместе со своими 18 сотрудниками [*394]. Из письма самого Бруно к императору Генриху II видно, что он начал свой подвиг с Венгрии, пробыл там год, но понапрасну. Из Венгрии предположил идти к печенегам и пошел к ним (в 1006 г.) чрез землю Русскую, тогда уже просвещенную светом Евангелия. Государь русский (Владимир) удержал его на месяц, уговаривая отложить намерение как очень опасное и бесполезное. Но Бруно настоял на своем, отправился к печенегам, пробыл у них пять месяцев, обратил к святой вере около тридцати человек, утвердил с печенегами мир от имени русского князя и по возвращении в Россию уговорил Владимира послать к ним заложником будто бы своего сына и вместе одного из латинян, рукоположенного во епископа. Затем Бруно отправился в Польшу, откуда и писал настоящее письмо, собираясь идти к пруссам. Во всем этом письме нет ни слова, чтобы Бруно проповедовал русским или чтобы он убеждал Владимира подчиниться папе [*395].

О Вонифатии, которого Церковь Римская доселе величает русским апостолом (в своих месяцесловах и житиях святых), тот же ревнитель папства говорит: «Чрез год после Бруно (т.е. в 986 г.) Вонифатии, получив благословение папы Иоанна XV, отправился на проповедь тому же народу русскому. Смело возвещая Христа не только простому народу, но и царю Владимиру, услышал он от последнего такие слова: «Хочешь ли, чтобы я верил твоему учению? Я повелю возжечь пламя, сквозь которое ты должен пройти. Если огонь произведет на тебя свое действие, я совсем сожгу тебя; если же ты выйдешь цел и невредим, я сделаю все, чего ты пожелаешь». Вонифатий согласился и в полном епископском облачении пошел в огонь, в котором не потерял ни одного волоса на голове, не повредил нисколько риз своих. Увидев это, царь упал к его ногам и со всем своим семейством уверовал и крестился в 990 г. Так как большая часть подданных Владимира были христиане греческих обрядов, потомки обращенных еще Мефодием, Кириллом и Ольгою, то и сам Владимир принял обряды греческие, тем более что ему угодно было иметь женою сестру кесарей константинопольских. Святой Вонифатий охотно дозволил это... По просьбе послов Владимира, когда к нему отправлена была в супружество Анна, или Елена, дочь императора Романа, вместе с нею прибыл и епископ Михаил, которому Владимир поручил основанную им Киевскую митрополию. Между тем царь помышлял уже передать царство своему сыну и поселиться при святом Вонифатии, но прежде хотел обратить к святой вере своих братьев и народ. Когда один из его братьев не соглашался принять веру Христову, то в отсутствие святого Вонифатия был умерщвлен. Третий брат, желая отметить за смерть убитого, приказал схватить святого Вонифатия и обезглавить... Это случилось в 1008 году» [*396].

Но и в этом рассказе, как в предыдущем, почти одно, и притом намеренное искажение истины: составитель рассказа ссылается на Петра Дамиани, жившего в XI в. и описавшего вкоротке деяния Вонифатия в житии Ромуальда. А Дамиани свидетельствует: а) что Вонифатий еще до поступления в монашество довольно времени находился при дворе императора Оттона III (983 - 1002) как его родственник и самый любимый человек [*397], что потом, сделавшись монахом, он долгое время упражнялся в пустынных подвигах, прежде нежели отправился к папе за благословением [*398], и что выступил на проповедь славянам-язычникам уже по смерти Адальберта, другого бывшего у них проповедника и убитого ими в 997 г. [*399] Следовательно, Вонифатий не мог явиться на проповедь русским в 986 г., не мог крестить царя русского в 990 г. Дамиани б) вовсе не называет русского царя, которого будто бы посредством чуда обратил Вонифатий, Владимиром или как-нибудь по имени, и издатели сочинения Дамиани в XVII в., сами римские монахи, нарочито заметили, что это не мог быть Владимир, крестившийся гораздо прежде, а был царь или князь, вероятно, какого-либо другого скифского или русского народа [*400]. Дамиани в) не говорит, чтобы большая часть подданных русского царя, обращенного Вонифатием, была уже крещена прежде и держалась греческих обрядов, чтобы этот царь по обращении своем пожелал иметь супругою сестру греческих кесарей, и что будто бы потому Вонифатий позволил царю принять греческие обряды и митрополита Михаила из Константинополя; это, очевидно, позаимствовано большею частию из жития нашего равноапостола с целию привязать к нему рассказ Дамиани о Вонифатии. Наконец, г) рассматривая повествование Вонифатия о желании обращенного им русского царя уступить престол сыну, о двух братьях этого царя, не хотевших креститься, из которых один потому был сам убит, а другой умертвил Вонифатия, не находим ничего подобного в истории нашего равноапостола. Какого же, спрашивается, царя руссов мог обратить Вонифатий после 997 г.? Какого бы ни обратил, только не нашего святого Владимира или другого какого-либо царя в нашей собственно России, потому что у нас тогда во всей земле Русской не было царя, кроме Владимира и детей его, получивших крещение еще при нем в Киеве. Следовательно, Вонифатий несправедливо называется русским апостолом. По всей вероятности, он обратил, если только обратил, какого-либо князя или начальника ругийцев, обитавших по Балтийскому взморью в стране, которая называлась нередко Русью (Russia) [*401], потому что вступил на проповедь славянам, по словам Дамиани, в ту самую страну, где прежде проповедовал и был умерщвлен Адальберт [*402]. А последний проповедовал и умерщвлен, несомненно, в стране между реками Эльбою, Эйдером и Пеною к западу от Одера, там, где обитали славяне-ругийцы [*403]. Вообще, известия о двух мнимых апостолах русских — Бруно и Вонифатий так сбивчивы и неопределенны, что некоторые римские писатели считают оба эти лица за одно и повествуют, что Бруно, иначе называвшийся Вонифатием, только касался пределов России, где и умерщвлен, отнюдь не утверждая, чтобы он насадил у нас святую веру [*404].

Как на последнее доказательство мысли, будто русские во дни святых Владимира и Ярослава держались римского вероисповедания, указывают на родственные союзы наших князей с государями этого исповедания. Так, за Святополком, сыном Владимира, находилась в замужестве дочь польского короля Болеслава I, имевшая при себе Кольбергского епископа Рейнберна, который якобы окончательно насадил святую веру в России [*405]; за Ярославом — дочь норвежского короля Олофа, по имени Ингигерда, причтенная впоследствии Русскою Церковию к лику святых; сестра Ярослава — Мария выдана была за польского короля Казимира (в 1043 г.); одна из дочерей Ярослава, Анастасия, — за венгерского короля Андрея 1 (1046 - 1060); другая, Елисавета, — за норвежского короля Гаральда IV (в 1045 г.); третья, Анна, — за короля французского Генриха I (1031 - 1061) [*406].

Но надобно заметить вообще, что брачные союзы сами по себе не могут еще служить свидетельством о единстве вероисповедания брачующихся лиц, если при том не будет известно, что ни одно из этих лиц не было обязано переменить своей веры пред вступлением в брак или что оба они не заключили между собою условия оставаться каждому при своем прежнем исповедании. Итак, известно ли, чтобы не случалось ни того, ни другого при заключении родственных союзов великим князем Владимиром и Ярославом с иностранными государями? Напротив, достоверно известно, по крайней мере, о сестре Ярослава Марии, вышедшей за польского короля Казимира, что она должна была по настояниям римского духовенства переменить свою веру на латинскую, даже вторично крещена в Кракове и при крещении получила новое имя Ддоброгневы [*407], до такой степени, значит, само римское духовенство считало уже различным вероисповедание греков и русских от своего западного! Если же это несомненно, то, по всей вероятности, и три дочери Ярослава, вышедшие за государей римского исповедания, должны были переменить свою веру, ибо нет основания думать, чтобы для них римское духовенство отступало от своего правила, и, в частности, письмо папы Николая II (в 1059 г.) к Анне, королеве французской, похваляющего ее за набожность и усердие к Церкви, явно предполагает, что эта наша княжна держалась тогда латинского закона [*408]. С другой стороны, необходимо допустить, что если дочь норвежского короля Ингигерда, вышедшая за Ярослава, была прежде римского исповедания и если по понятию самих латинян это исповедание столько уже отличалось от православного, принятого нами с Востока, то и она при своем вступлении в брак переменила свою веру, ибо, по современному свидетельству митрополита Илариона, Ингигерда вместе с супругом и всеми детьми содержала у нас правоверие, преданное святым Владимиром и называлась уже новым именем Ирины, которое, может быть, получила вместе с тем, как приняла православие [*409]. Наконец, дочь польского короля Болеслава, бывшая за нашим князем Святополком, оставалась, вероятно по договору, при своем римском исповедании, иначе, если бы она приняла православие или прежде держалась того самого исповедания, которое господствовало в Киеве, зачем бы ей брать с собою и постоянно содержать при себе римско-католического епископа Рейнберна, когда в России были уже и свои епископы и пресвитеры? Что же касается, в частности, до мысли, будто бы Рейнберн окончательно утвердил у нас латинскую веру, то мысль эта ни на чем не основывается. Обыкновенно ссылаются для подтверждения ее на слова Дитмара, но Дитмар говорит в них только, что Рейнберн, когда посажен был по повелению великого князя Владимира в темницу вместе с Святополком и его супругою, то «втайне, ревнуя о славе Божией, совершил то, чего не мог совершить открыто» [*410]. О чем здесь речь — неизвестно. Не обратил ли Рейнберн в темнице к римской вере Святополка, с ним находившегося? Только выводить из представленных слов Дитмара, якобы Рейнберн, сидя в темнице, распространил в России христианство, ни с чем несообразно.

Чтобы еще яснее видеть несправедливость позднейших ревнителей папства, утверждающих, будто русские при Владимире крестились в римскую веру, послушаем, что говорят об этом предмете наши отечественные летописи и что говорят даже сами римские, более древние, писатели.

В древнейшей нашей летописи, которая подробно излагает все обстоятельства обращения и крещения нашего князя пастырями греческими, встречаем следующие три, особенно замечательные для нашей цели, известия. Когда ко Владимиру, еще язычнику, начали приходить проповедники разных вер, то в числе других пришли и немцы, «послании от папежа». Владимир, выслушав в чем сущность их проповеди, отвечал: «Идете опять, яко отци наши сего не прияли суть». Когда вскоре прибыл проповедник греческий, то он, между прочим, сказал нашему князю: «Слышахом, яко приходиша от Рима поучить вас к вере своей, ихъже вера малом с нами разъвращена: служат бо опресноки, рекше оплатки, ихъже Бог не преда». Когда, наконец, крестившие Владимира греческие пастыри преподавали ему вслед за крещением подробное наставление в православной вере, то, между прочим, заповедали: «Не преимай же ученья от латын, ихъже ученье развращено» и, исчислив разные нововведения латынян, присовокупили: «Ихъже блюдися ученья... Бог да сохранит тя от сего» [*411]. Что же из всего этого следует (а не забудем, что это передает нам писатель XI в., имевший полную возможность знать описываемое им событие)? Следует, а) что Владимир, получивший первые понятия о христианстве еще в детстве от бабки своей Ольги, крестившейся в Константинополе, был уже предубежден против латинского исповедания прежде, нежели сделался христианином, и б) что греческие пастыри, крестившие Владимира, не только не находились в единомыслии с папою, не могли крестить нашего князя в римскую веру, но нарочито заповедали ему не принимать учения латынян, блюстися от него как от учения развращенного. Имел ли, однако ж, потом Владимир какие-либо сношения с Римским первосвященником? Имел, по крайней мере по свидетельству поздних наших летописей. Так, когда Владимир находился еще в Херсоне по крещении своем, к нему приходили, между прочим, послы от папы с мощами святых [*412], но о предмете и следствиях этого посольства ничего не известно. В 991 г. снова приходили от папы послы ко Владимиру и он принял их с любовию и честию и даже отправил своего посла в Рим, но, услышав об этом, патриарх Константинопольский писал к нашему князю и митрополиту Михаилу послание, в котором убеждал их не сноситься с папою, не приобщаться зловерию латынян, несмотря на все их коварное льщение, и напоминал, что вера римская не добра, потому что «они зло исповедуют о Духе Святом, постят субботы, хлеб пресный, а не квасный освящают, папу без греха быть верят» и проч. [*413] В 1000 г. еще раз приходили послы от папы в Киев вместе с послами от королей чешского и венгерского, но с какою целию — неизвестно [*414]. Наконец, летописи наши упоминают, что в 1001 г., когда Владимир отправил своих гостей и послов в разные страны соглядати обычаев их, то, между прочим, отправлены были послы и в Рим, но это посольство не имело религиозной цели [*415].

Из западных писателей довольно привести свидетельства:

1. Монаха Адемара, как современника Владимирова, который говорит, что «чрез несколько дней (вслед за проповедниками римскими) пришел в Россию греческий епископ, обратил всю средину страны и ввел там обычай греков...» [*416]

2. Самого папы Иннокентия III, который в 1207 г. писал ко всему русскому духовенству и мирянам: «Хотя вы доселе были удалены от сосцов вашей матери, как дети чуждые, но мы по врученной нам, недостойным, от Бога пастырской обязанности просвещать народ свой и движимые отеческими чувствами, не можем не заботиться о том, чтобы здравыми увещаниями и учениями соделать вас как члены, сообразными вашей главе, чтобы Ефрем обратился к Иуде и Самария — к Иерусалиму...» [*417]

3. Польских летописцев и историков, которые, как соседи русским, могли получить о России более достоверные сведения. Все эти писатели совершенно согласно с русскими летописями излагают обстоятельство крещения нашего князя и народа, говорят с большею или меньшею подробностию о проповедниках разных вер, приходивших к Владимиру, о послах его для испытания вер на месте, о совещаниях его по возвращении послов и заключают, что Владимир принял веру из Греции. Вот, например, слова а) Длугоша: «Таким образом Владимир склонился на мнение придворных и принял крещение по обряду греческому» [*418]; б) Кромера: «Итак, с того времени Русь упорно держится обрядов греческих» [*419]; в) Стрыйковского: «Итак, с того времени, т. е. с 6497 года от сотворения мира, по счислению всех русских и греческих летописей, а от Христа с 989-го, что составит в нынешнем 1579 году, когда это пишется, 599 лет, все русские народы Белой и Чермной, восточной, северной и южной России пребывают твердо и непоколебимо в вере христианской по обрядам и обычаям греческим, в верховной зависимости от патриарха Константинопольского» [*420]; г) Бельского: «Владимир был склоняем татарами к принятию их веры, но не хотел склониться; также и жидовской не хотел принять, и латинской также не захотел, а принял греческую» [*421]; д) Сарницкого: «По отправлении послов для узнания, какая вера в мире основывается на самых лучших началах, он (Владимир) принял учение христианское и обряды и обычаи Церкви Константинопольской, в каковом исповедании и доселе русский народ стоит твердо» [*422].

4. Путешественников или послов, приходивших из других стран в Россию и имевших возможность собрать сведения об ней на месте. Например, Герберштейн, описывая совершенно сходно с нашими летописями весь ход обращения русского народа, выражается, что Владимир «предпочел всем другим верам веру христианскую по обряду греческому и избрал ее», и что «Русь как начала, так и до сего дня пребывает в вере христианской по обряду греческому» [*423]. Павел Иовий писал: «Христианскую веру русские приняли в то время, когда греческое духовенство, не очень постоянное в своих мнениях, начало отделяться от латинской Церкви, оттого они с непоколебимою твердостию сохраняют и поныне учение и обряды, принятые ими от греческих наставников» [*424]. Гваньини говорит: «Все русские, после того как приняли однажды веру христианскую греческого исповедания... до сего дня единодушно и крепко держатся ее. Хотя некоторые бояре русские, подвластные польскому королю, следуют учению лютеранскому и Цвинглиеву, но весь народ и большая часть вельмож и дворян твердо содержат веру, издревле принятую по закону греческому. Таким же образом и все области России, называемой Белою и подвластной князю московскому, крепко и единодушно стоят в вере, принятой от греков» [*425]. Не приводим других писателей, повторяющих то же самое, хотя мы и могли бы продолжить число их [*426].

Вспомним, наконец, что кроме всех этих словесных свидетельств разных писателей о крещении русских при Владимире в веру православную — греческую, а не римскую, у нас сохранилось еще, так сказать, вещественное свидетельство о том, современное событию: послание второго нашего митрополита Леонтия к латынам об опресноках.

Приложения

1. Похвала равноапостольному князю Владимиру и житие его, сочинение мниха Иакова

(К прим.4)

I

Месяца июля в 15 день. Память и похвала князю рускому Володимеру, како крестися Володимерь, и дети своя крести и всю землю Рускую от коньца и до коньца, и како крестися баба Володимерова Олга преже Володимера. Списано Ииаковом мнихом. Господи, благослови, отче. [*427]

Паул, святый апостол, церковный учитель и светило всего мира, посылая к Тимофию писание, глаголаше: Чадо, Тимофию, еже слыша от мене многы послухы, то же предажь и верным человеком, иже довольно будуть и ины научити [*428]. И блаженный апостол Лука евангелист глаголеть, к Феофилу писаше, глаголя: Понеже мнози начашя повести деяти о известных вещех, бывших в нас, изволися и мне, ходившю исперва и по всех писати тебе, державный Феофиле, да разумееши о нихже начя (начат) Иисус творити же и учити [*429]. К тому Феофилу написа Деяния апостольска и Евангелие святый апостол Лука. Потом многих святых писати начяша житиа и мучения. Такоже и аз, худый мних Ииаков, слышав от многих о благовернем князе Володимери всея Рускыа земля, о сыну Святославле, и мало събрав от многых я (от многиа) добродетели его написах, и о сыну его, реку же святую и славную мученика Бориса и Глеба, — како просвети благодать Божиа сердце князю рускому Володимеру, сыну Святославлю и внуку Игореву, и възлюбивый (възлюби и) человеколюбивый Бог, хотяй спасти всякаго человека и в разум истинный прийти, и вжада святого крещениа. Якоже жадает елень на источникы водныя [*430], тако вжада благоверный князь Володимер святого крещениа, и Бог сътвори хотение его. Пишеть бо: Вълю боящихся его сътворить, и молитву их услышить, и спасеть я [*431]; и сам рече Господь: Просите и приимите, ищите и обрящете, толцете и отверзется вам; всяк просяй приметь (приемлеть), ищай обрящетъ, толкущему отверзается (отверзется) [*432]; и пакы рече: Иже веру иметь, крестится и спасен будеть, а иже веры не имать, не крестится, уже осужден будеть [*433].

Взыска спасениа, и прия от бабе (о бабе) своей Олзе, како шедши ко Царюгороду, и прияла бяше святое крещение, и пожи добре пред Богом, всеми добрыми делы украсившися, и почи с миром о Христе Иисусе и в вере блазе. То все слышав князь Владимер от бабе своей Олзе, нареченней в святом крещеньи Елена (Елене), тоя и житие подража (такоже и) святыя царица (свята царици) Елены (матере великаго царя Костянтина житию ревнуя всем и) блаженныя княгыни Олги, то слышав Владимер, разгарашется Святым Духом сердце его, хотя святого крещениа. Видя ж Бог хотение сердца его, провидя доброту его и призри (призре) с небесе милостию Своею и щедротами и (к — нет в другом списке) в Троици славимый (Бог, Отець и Сын и Святый Дух, на) князя Володимера, испытая сердца и утробы, Бог праведен, вся прежде ведый и просвети сердце князю Рускыя земля Володимеру приати святое крещение.

Крести же ся сам Володимер, и чада своя и весь дом свой святым крещением просвети, и свободи всяку душю, мужеск полк (пол) и женеск святого ради крещениа. И възрадовася, и възвеселися о Бозе давидьскый князь Володимер, и, акы святы (святый) пророк дивный Аввакум о Бозе Спасе (о Господе) веселяся и радуяся о Бозе Спасе своем. О блаженое время и день добрый, исполнен всего блага, в онже крестися Володимер князь! И наречен бысть во святом крещении Василей, и дар Божий осени его, благодать Святого Духа освети сердце его и навыче по заповеди Божий ходити и жиги до Бозе (жити добре о Бозе), и веру тверду удержа неподвижиму. Крести же и всю землю Рускую от коньца до коньца, и поганьскыя богы, паче жь и бесы, Перуна, и Хроса, и ины многы, попра, и съкруши идолы, и отверже всю безбожную лесть. И церковь созда каменну во имя Пресвятыя Богородица, прибежище и спасение душам верным, и десятину ей вда, тем попы набдети, и сироты, и вдовица, и нищая. И потом всю землю Рускую и грады вся украси святыми церквами, и отвержеся всея дьяволя льсти, и прииде от тмы дьяволя на свет, с чады своими прииде к Богу, крещение приим, и всю землю Рускую исторже из уст дьяволь, и к Богу приводе, и к свету истинному. Рече бо Господь пророком: Изводяй от нечестия нечестивого, акы уста Моя ecu [*434]; и бысть князь Володимер, акы уста Божиа, и человекы от льсти дьявола к Богу приведе [*435]. О, колика радость и веселие бысть на земли! И ангели възвеселишася, и архангели, и святых дуси възыграшася. Сам рече Господь, колика радость бывает на небесех о едином грешнице кающемся [*436]. Толико бещисла душь по всей земли Руской приведены к Богу святым крещением! Похвалы всякыя дело то достойно сътвори, и радости духовныя полно.

О блаженный и треблаженный княже Володимере, благоверне, и христолюбиво, и страннолюбче! Мьзда твоя многа зело пред Богом. То же блаженый Давыд глаголаше: Блажен человек, егоже Ты накажеши. Господи, от закона Твоего научиши и да укротиши от дний люд (лют) [*437]. Блаженый князь Володимер, уклонився от службы дьяволя, и прииде к Христу Богу, Владыце своему, и люди вся приведе и научи я служити Богу. Сам бо Господь рече: Иже сотворить и научить, сей велик наречется в Царствии Небесно [*438]. А ты, о блаженый княже Володимерю, бысть апостоль в князех, всю землю Рускую привед к Богу святым крещением, и научи люди своя (своя — нет) кланятися Богу, славити и пета Отца и Сына и Святаго Духа. И вси людие Рускыя земля познаша Бога тобою, Божественный княже Володимере! Възрадоваша же ся ангельстии чини, агници чистии (честнии) — ныне радуються вернии, и воспеша, и въсхвалиша. Акы младенци иеврейстии с ветвьми усретоша Христа, вопиюще: «Осана Христу Богу, победителю смерти» — тако и новоизбраннии людие Рускыя земля но (но — нет) въсхвалиша Владыку Христа с Отцем и с Святым Духом (и) к Богу приближившеся (святым) крещением, и дьявола отвергъшеся, и службы его поругашася, и поплеваша бесы, и познаша Бога истиннаго, Творца и Съдетеля всей твари, и поють по вся дни живота и на всяк час песнь чюдную, хвалу (хвалную) архангельскую: Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволени [*439]. И ты, блаженный княже Володимерю, подобно (дело) Костянтину Великому сътвори. Якоже он верою великою и любовию Божиею подвихся, утверди всю вселенную любовию и верою, и святым крещением просвети весь мир, и закон Божий по всей вселенней заповеда; и раздруши (разруши) храмы идольскыя со лжеименными быти и (богы), святыя же церкви по всей вселенней постави на хвалу Богу, в Троици славимому Отцю и Сыну и Святому Духу, (и) крест обрете, всего мира и (и — нет) спасение, с Божественною (блаженною) и богомудрою матерью своею святою Оленою; и с чяды (чады) многы приведе к Богу святым крещением бесщисленное множество, и требища бесовьская потреби, и храмы идольскьм раздруши, и церквами украси всю вселенную и град (грады), и заповеда в церквах памяти святых творити, пении и молитвами и праздникы праздновати на славу и на хвалу Богу; такоже и блажены (блаженный) князь Володимер сътвори с бабой своею Олгою.

Та бо [*440] блаженая княгыни руская Олга по смерти мужа своего Игоря, князя рускаго, освящена бывши Божиею благодатию и в сердци приимши Божию благодать. О, како похвалю блаженную княгыню Олгу, братие! Не веде. Телом жена сущи, мужеску мудрость имеющи, просвещена Духом Святым, разумевши Бога истиннаго, Творца небу и земли, въставьши иде в землю Греческую, в Царьград, идеже цари-крестьяны и крестьянство утвердися, и пришедши проси крещениа, и приимши святое крещение възвратися в землю Рускую, в дом свой, к людем своим, с радостию великою, освящена духом и телом, несущи знамение Честнаго Креста. И потом требища бесовьская съкруши, и начя жиги о Христе Иисусе, възлюбивши Бога всем сердцем и всею душею, и пойде вслед Господа Бога, всими добрыми делы осветившися, и милостынею украшьшися, нагыя одевающи, жадныя напаяющи, и странныя упокоющи, нищая, и вдовица, и сироты — вся милующи, и потребу дающи всяку с тихостию и любовию сердца, и молящи Бога день и нощь о спасении своем. И тако поживши, и добре славящи Бога в Троици, Отца и Сына и Святаго Духа, почи в блазе вере, скончя житие свое с миром о Христе Иисусе, Господе нашем. И Бог прослави тело своея си Олены, ей-же имя в святом крещении наречено блаженыя княгыни Олги, и есть в гробе тело ея честное, и нераздрушимо пребывает и до сих дней. Бог бо своя рабы славить; рече бо пророк: Славящая мя прославлю и укоряяй бесщести будеть [*441]. Блаженная бо княгыни Олга прослави Бога всеми делы своими добрыми, и Бог прослави ю. Ино чюдо [*442] слышите о ней: в гробе, идеже лежить блаженное и честное тело блаженныя княгыне Олгы [*443], гроб камень мал в церкви святыя Богородица, ту церковь създа блажены князь Володимер каменую в честь святей Богородици, и есть гроб блаженыя Олги, и на верху гроба оконце сътворено, и туда видети тело блаженыя Олгы, лежаще цело, да иже с верою придеть, отворится оконце, и видеть честное тело лежаще цело, и дивися чюду таковому, толико лет в гробе лежащу телу неразрушимуся. И человеци же вернии, видевше чудо толико, славять Бога, дивящеся милости Божией, юже имать на святых своих. О дивное и страшное чюдо, братие, и преславно! Достойно и похвалы всякоя тело то честное: в гробе цело, акы спя, почивает! Поистине дивен Бог во святых своих, Бог Израилев [*444]. То ведяще, вернии человеце прославить Бога, прославляющаго рабы своя. А другым, иже не с верою приходять, не отворится оконце гробное, и не видять тела того честнаго, но токмо гроб. Тако Бог прослави рабу свою Олгу, рускую княгыню, нареченную в святом крещении Елена! По святом же крещении си блаженная княгыни Олга живе лет 15, и угодив Богу добрыми делы своими, и успе месяца июля в 11 день в лето 6477, душю свою честную предавши в руце Владыце Христу Богу [*445]. Послушайте, възлюблении!

О [*446] (послушайте, возлюбленнии, еже о милостыни святаго князя Владимира) блаженый же князь [*447] Володимер внук Овжин (Олжин) крестився сам, и чяда своя и всю землю Рускую крести от конца и до конца; храмы идольскыя и требища всюду раскопа, и посече, и идолы съкруши; и всю землю Рускую, и грады, и честными иконами церкви украси; и памяти святых в церквах творяще пением и молитвами; и праздноваше светло праздникы Господьскыя, три трапезы поставляше: первую — митрополиту с епископы, и с черноризьце, и с попы, вторую — нищим и убогым, третьюю — собе, и бояром своим, и всем мужем своим. Подобяся царем святым, блаженый князь Володимер, пророку Давиду, царю Езекею (Иекею), и треблаженному Иосею, и Великому Костянтану, иже избраша, и изволиша Божий закон боле всего, и послужиша Богу всем сердцем, и получиша милость Божию, и наследиша рай, и приаша Царство Небесное, и почиша с всеми святыми, угожьшими Богу; такоже блаженый князь Володимер, послужив Богу всем сердцем и всею душею [*448]. Не дивимся, възлюбленеи (възлюблении), аще чюдес нетвореть по смерти: мнозе бо святей (святии), праведней (праведнии) не сътвориша чудес, но свята суть. Рече бо негде о том святыи Иоанн Златоуст: «От чего познаем и разумеем свята человека? От чудес ли или от дел?» И рече: «От дел позната, а не от чюдес». Много бо и волъсви чюдес сътвориша бесовьскым мечтанием; и бяху святей апостоле, и бяху лжии апостоле; беша святей пророце и бяху лжии пророце, слугыдьяволя; ино чюдо и {и — нет) сам сотона преображается в ангел светел. Но от дел разумета святаго, якоже апостол рече: Плод духовный есть любы (радость), терпение, благоверее (благоверно), благость, кротость и въздержание, на таковых несть закона [*449]. Блаженый же князь Володимер всем сердцем и всею душею Бога возлюби и заповеди Его взыска и съхрани. И вся страны бояхуся его и дары приношаху ему. И възвеселися, и възрадовася о Бозе и о святом крещеньи, и хваяше и славяше Бога о всем том князь Володимер, и сице в радости смрением сердца глаголаше: «Господи, Владыко благьш! Помянул мя оси и привел мя еси на свет, и познах Тя, всея твари Творца. Слава Ти, Боже всех, Отче Господа Бога нашего Иисуса Христа! Слава Ти с Сыном и Святым Духомь! Сице мя помиловав! Во тме бях, дьяволу служай (служа) и бесом; но тым (Ты мя) святым крещением просвети. Акы зверь бях, много зла творях в поганьстве и живях акы скоти наго (аки скотина, но) Ты мя укроти и наказа Своею благодатью. Слава Ти, Боже, в Троици славимый, Отце и Сыне и Святый Душе! Троице Святая! Помилуй мя, настави мя на путь Твой и научи мя творити волю Твою; яко Ты еси Бог мой» [*450]. Князь же Володимер поревьнова святых мужь делу и житию их, и възлюби Авраамово житие, и подража страннолюбие его, Ияковлю истину, Моисееву кротость, Давидово безлобие, Костянтина царя Великаго, перваго царя крестьянскаго, того подражая правоверие [*451]. Боле же всего бяше милостыню творя князь Володимер: иже немощнии и старей (немощныа и старыа) не можаху дойти княже (княжа) двора и потребу взята, то в двор (в домы) им посылаше; немощным и старым (этих слов нет) всяку потребу блаженый князь Володимер даяше. И не могу сказати многыя его милостыня, не токмо в дому своем милостыню творяше, но и по всему граду, не в Киеви едином, но и по всей земли Руской и в градех, и в селех, везде милостыню творяше, нагыя одевая, алчьныя кормя и жадныя напаяя, странный покояя милостию, и церковникы чтя, и любя, и милуя, подавая (подая) им требование; нищая, и сироты, и вдовица, и слепыя, и хромыя, и трудоватыя — вся милуя, и одевая, и накорьмя, и напаяя. Такоже пребывающ (пребывающу) князю Володимерю в добрых делех, благодать Божиа просвещаше сердце его, и рука Господня помогаше ему, и побежаше вся врагы своя, и бояхутся его все. Идеже идяше, одолевайте: радимице победи и дань на них положи, вятичи победи и дань на них положи на обоих (этого нет), и ятьвягы взя, и сребреныя болгары победи, и на казары шед победи я (я — нет) и дань на них положи. Умысли же и на гречьскый град Корсунь и сице моляшеся князь Володимир Богу: «Господи Боже, Владыко всех! Сего у Тебе прошю, даси ми град, да прииму и да приведу люди-крестьяны и попы на свою (всю) землю и да научать люди закону крестьяньскому» [*452]. И послуша Бог молитвы его, и прия град Корсунь. И взя сьсуды церковныя, и иконы, и мощи святаго священномученика Климента и иных святых. В ты дни беяста царя два в Цариграде — Костянтин и Василей. И посла к ним Володимер, прося у них сестры оженитися, да ся бы болма на крестьяньскый (крестианьскии) закон направил. И даста ему сестру свою, и дары многы прислаша к нему, и помощи (мощи) святых даста ему; положи и (этого нет). Тако добре поживе благоверный князь Володимер, и скончя житие свое в правоверней вере о Христе Иисусе Господе нашем и с благоверною Олгою: и та бо, шедши Царюграду, прияла бяше святое крещение, и много сътворив добра в житии сем пред Богом, и сконча житие свое в добрей вери, и почи с миром, в руце Божий душю предавши. И еще живу сущю Володимеру князю, рать бяше от печенег. Володимер же бяше болестию (болезнию) одержим, в той же болезни предасть душю свою в руце Божий.

Володимер князь [*453] отходя света сего, сице моляшеся, глаголя: «Господи Боже мой! Не познал Тебе бех (бяху); но помиловал мя еси и святым крещением просвятил мя еси; и познах Тя, Боже всех, святый Творче всея твари, Отець (Отче) Господа нашего Иисуса Христа! Слава Ти с Сыном и Святым Духом. Владыко Боже! Не помяни моей злобы (злобе): не познал есмь (есми) Тебе в поганьстве, ныне же Тя знаю и виде (веде). Господи Боже мой! Помилуй мя: аще мя хощеши казнити и мучити за грехы моя, казни Сам мя. Господи, бесом не предай же мене». И сице глаголя и моляся Богу, преда душу свою с миром ангелом Господним и успе (успе). Праведных бо душа в руце Божий суть, и мъзда им от Бога, и строение им от Вышняго; того ради приимуть венець красоты от рукы Господня. По святом же крещеньи поживе блаженный князь Володимерь 28 лет [*454]. На другое лето по крещении к порогом ходи, на третье лето Корсунь город взя [*455], на четвертое лето церковь камену святыя Богородица заложи, а на пятое лето Переяславль заложи, в девятое лето десятину блаженый (блаженный и) христолюбивый князь Володимер вда церкви (дав церкве) святей Богородици и от имениа своего [*456]. О том бо и сам Господь рече: Идеже есть съкровище ваше, ту и сердце ваше будеть [*457]. Блаженный князь Володимерь имяше съкровище свое на небесех, съкрыв милостынею и добрыми своими делы: тамо и сердце его бе — в Царствии Небесном. И Бог поможе ему, и седе в Киеве на месте отца своего Святьслава и деда своего Игоря. А (— нет) Святослава князя печенезе убиша; а Ярополък седяше в Кыеве на месте отца своего Святослава. И Олег идый с вой у Вручя гада (Олгь у Вруча града), мост ся обломи с вой (с вой идый с вой) и удавиша Олга в гребли, а Ярополка убиша в Кыеве мужи Володимерове. И седе в Кыеве князь Володимер в смое (осмое) лето по смерьти отца своего Святослава, месяца июня в 11 день, в лето 6486. Крести же ся князь Володимер в десятое лето по убиении брата своего Ярополка. Кляшется (и каяшеся) и плачетца (плакаше) блаженный князь Володимер всего того, елико сътвори в поганьстве, не зная Бога. Познав же Бога истиннаго. Творца небесе и земли, покаявся всего, и отвержеся дьявола, и бесов, и всея службы его, и послужи Богу добрыми делы своими и милостынею. Успе (и успе) с миром месяца июля в 15 день, в лето 6523 о Христе Иисусе Господе (нашем).

II. Житие блаженаго Володимера

(Испытание блаженаго князя Владимера)

Сице убо бысть малым (малом) преже сих лет, сущю самодержцю всея Рускыя земля Володимеру, вънуку же Иолъжину а правнуку Рюрикову; ходиша же слугы его в болъгары и в немци, и видеша скверная дела их; и оттоле идоша в Царьград и видеша украшениа церковная и чин Божественныя службы, изрядная архийерейская лепота, пенья же и ликы, и предстояния дьякон; и ту пребыша 8 дний [*458]. И (— нет) царь же Василей и Костянтин отьпустиша я с дары и с честию; они же приидоша в Русь. Володимер же созва (съзва) бояры своя и старцы, и рече им: «Се приидоша посланнии нами, да слышим от них бывшая». И рекоша слугы ходившая [*459], яко смотрихом, како поклоняются болгаре в ропате стояще без пояса, и покланився сядеть и глядить семо и овамо, акы бешен; и несть веселья в них, но печаль и смрад велик; и несть добр закон их. В немцех же многы видехом в храмех службы творяща, а красоты никоея (никоея же) не видехом в них. Приидохом же в грекы, в Царьград, и ведоша ны, идеже служать Богу своему, и не вемы на небесе (небеси) ли есми (есмя) быле, или на земли: несть нигдеже такова видения, ни красоты такия (таковая) недоумеем сказати; токмо то вемы, яко тамо Бог со человекы пребывает и есть служба их лучши всех стран. Мы убо не можем забыта красоты тоя: всяк бо человек аще вкусить сладка (сладко), последи не приметь горести; тако и мы, княже, не можем зде быти, но идем тамо. Бояре же рекоша: «Аще не бы был добр закон греческый, то не бы прияла Олга, баба твоя». Володимер же рече: «Воля Господня да будеть!» И умысли в собе: «Сице сътворю (сотворю)».

Минувшю же лету, иде с вой на Корсунь. Корсуняне же боряху крепко с града. Володимер же рече: «Аще ми ся не предаете, стояти имам (имамы) за три лета». Они же не послушаша, и стоя шесть месяць [*460]. Бе же в Корсуни мужь именем Анастас; сей написав на стрелу и пусти ю к Володимеру ко кладязю (к князю): «От въсточныя страны града в граде по трубам воды сведены; копав преиме (перейми) я». Князь же, се слышав, рече: «Господи Боже! Аще ми се сбудется, абие крещюся». И повеле копати въпреки трубам, и переяша воду. Людие же в гради изнеможаху жажею водьною, и предашася. Он же, взем град, посла к царем, к Василию и Костянтину, в Царьград, глаголя има: «Се град вашь славный взях; слышав же, яко имаета сестру девою, дайте ю (— нет) за мя; аще ли ми ея не даста, аз и Царюграду тако сътворю посему (яко сему)». Она же отвещаста: «Нам недостоить за некрещеныя давати, но крещение приимеши; аще ли сего не сътвориши, не дадем (дамы) сестры своея за тя». Володимер отвеща посланным: «Пришедше от вас крестят мя». И послаша царю (царя) Анну, сестру свою и с нею воеводы и прозвутеры (пресвитеры), и приидоша в Корсунь. А Володимер разболеся. Епископ же с попы корсуньскими и с попы царицины, огласивше, крестиша (и) в церкви святаго Иякова [*461] в Корсуне граде и нарекоша имя ему Василей. И бысть чюдо дивно и преславно: яко възложи руку на нь епископ, и абие цел бысть от язвы. Възрадовася сердцем, и мнози от бояр его в том часе крестишася; и постави церковь в Корсуне на горе святаго Василиа [*462].

И по семь поим царицю (и) Анастаса и попы корсуньския с мощми святаго Климента и Фива, ученика его, поймав же иконы изборныя (соборныя) и книгы. А град Корсунь вдасть царема за вено, сестры деля (— нет) ею. А сам в Киев вшед, повеле испроврещи и избита кумиры, овыи иссещи, а иныя ижжещи; а Волоса идола, егоже именоваху скотья бога, веле в Почайну реку въврещи [*463]; Перуна же повеле привязати к коневи, к хвосту и влещи с горы по Боричеву на ручей; а слугы пристави бита идолы жезлием. Се же не яко древу чюющю, но на поругание бесу, иже прелщаше ны сим (прелщеным си) образом. Плакаху же ся его невернии люде (люди); еще бо бяху не приала святаго крещения. И привлекше кумира Перуна, въвергоша и в Днепр реку, и проплы порогы, изверже и ветр на берег; и отьтоле прослу Перуня гора. И положи заповедь по всему граду, да утре вси обрящутся нареци, богат ли, или убог, или нищ, или работен. Да сеже людие слышавше радостно течяху, глаголюще: «Аще бы се не добро было, не бы сего князь и бояри прияли». На утрея же изыде Володимер с попы царицины и с корсуньскими (на Почайну реку) и снидеся бещисла народа, влезше в воду до шея а инии до Персии, младии же по брегу, а жены младенци держаще, а попы (попове) на брезе молитвоваху. И бысть радость велика крестившимся людемь и идоша кождо (каждый) в домы своя. Володимер же рад быв, яко позна Бога сам и людие все и помолися (рече): «Боже, сътворивый небо, и землю, и море, и вся яже в них! Призри на люди Твоя, и дай им познати Тебе (истинаго Бога), и утверди в них веру неблазнену, а мне помози на врагы, да побежю и». И повеле крестьяном ставити церкви по тем местом, идеже кумиры стояли; а сам постави церковь святаго Василья на холме, идеже стоял Перун идол. И повеле попом по градом и по селом люди ко крещению приводити и дети учити грамоте.

Минувшю же лету, умысли создати церковь святыя Богородица, послав приведе мастера от грек. Свершене же ей бывши, украси ю, и иконами удивив, и поручи ю Анастасу Корсунянину; и попы корсуньския пристави служити в ней; и вдасть все (дасть) им, еже бе взял в Корсуни, и кресты; и отьда от всего имениа десятую той церкви и от града (имения своего и от града десятны часть той церкви). Бе бо велми милостив, по словеси Господню, иже речеся (рече): Блажени милостивый, яко те помиловане будуть [*464]. Бяху же нищи приходяще на двор его по вся дни, и приимаху, кто чего требоваше; а недужным, не могущим ходити, повеле слугам, да в домы проносять им. И многы створи добродетели, (и) умре же на Берестовемь, и потаиша и, бе бо Святополк в Киеве. И нощию же межи клетьми приимавше (проимавше) помост, в ковре опрятавше, и ужи свесиша (свесивше) на землю; и положиша (возложше) на сани, везше, поставиша и в святей Богородици, юже бе сам создал. Се же уведавше людие, снидошася безщисла; и плакашася по нем, боляре акы заступника их земли, и убозеи яко и (— нет) кормителя. Оле чюдо! Яко вторый Иерусалим на земли явися Киев, и вторый Моисей Володимер явися. Он стенный (сенный) закон в Иерусалиме, отьлучяюще от идол; а се (сей) чистую (честную) веру и крещение святое въводящее в жизнь вечную. Он — ко единому Богу веляше в закон прийти; се (сии) ж верою и святым крещением просвети всю Рускую землю, и приведе (и) к Пресвятей Троици, к Отцу и Сыну и Святому Духу; и добродетелью получи жизнь вечную, и люди, тому ж научив, введе в Царство Небесное. Онамо к единемь апостолом рече Господь: Не бойся, малое Мое стадо, [*465] зде же ко всем то же речено. Онамо — 40 дний и 3 Моисей и закон давь преставися, и на горе погребен, се ж 30 лет и 3 быв во святом крещении, веру чистую съблюд (и) заповеди свершив Господня, преставися, в руце Божий душю свою предав [*466]. И тело же его честное вложиша в гроб мраморян, и съхраниша с плачем благовернаго князя.

И бысть вторый Костянтин в Руской земли Володимер, се есть новый Костянтин великого Рима, иже крестився сам, и люди своя крести; тако и се (сей) сътвори подобно ему. Аще бо бе и прежде в поганьстве на скверную похоть желая, но послеже прилежа к покаянию, якоже апостол вещеваеть (вещает): Идеже умножится грех, ту изобилуеть (изобилуется) благодать [*467]. Аще бо в невежьстве етера съгрешениа быша, после же раскаяшася (разсыпашася) покаянием и милостынями. Якоже глаголеть: «В чем тя застану, в том тя и сужю»; якоже пророк глаголеть: Живу Аз Аданаи Господь, яко не хощю смерти грешников, но обратитися им от пути вашего злого [*468]. Мнози бо праведнии, не творяше по правде (творяще зло и не по правде) живуще погибають [*469]. Дивно же есть се, колико добра сътворил Рустей земли, крестив ю. Мы же, крестьяне суще, не въздаемь почестья противу онаго възданию. Аще бо (бы) он не крестил бы нас, то ныне быле быхом в прельсти дьявола, яко и прародители наши погинуша (погибли). Да аще быхом имели потщание и молбу приносили Богу за нь, в день преставлениа его, вида (видя) бы Бог тщание наше к нему, прославил бы и. Нам бо достоить за нь Бога молити, понеже тем Бога познахом. Но даждь (ти) Господи (Господь) по сердцю твоему и вся прошениа твоя исполни (исполнить), иже желаше Царства Небеснаго, дажь ти Господи (Господь) венец с праведними, пищи райстей веселие и ликъствование с Аврамом и с прочими патриархи; якоже Соломон рече: Умершю мужю праведну, не погибаетъ упование [*470]. Сего бо в память держать рустии людие, поминающе святое крещение, и прославляють Бога в молитвах, и в песнях, и в псалмех, поюще Господеви новии людие просвящени (просвещении) Святым Духом, чающе надежи великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа въздати комуждо противу трудом неизреченную радость, юже буди улучити всем христьяном.

О святая царя Константине и Володимере! Помагайта на противныя сродником ваю (вашим), и люди избавляйта от всякыя беды, греческыя и рускыя, и о мне грешнемь помолитася к Богу, яко имуще дерзновение к Спасу, да спасуся ваю молитвами. Молюся и мило (милы) вас дею писаниемь грамотица (грамотице) сея малый, юже похваляю ваю, написах недостойным умом и худым и невежьственным смыслом. Вы же, святая, молящеся о нас, о людех своих, приимете (приимите) на молитву к Богу святую ваю сыну, Бориса и Глеба, да вси вкупе възможете Господа умолити, с помощью силы Креста Честнаго и с молитвами Пресвятыя Богородица, Госпожа нашея и с всеми святыми (угодившими Христу, Емуже подобаеть всякая слава) [*471].

2. О редакциях жития преподобного Авраамия Ростовского

(К прим.19)

Нам известны три редакции жития Авраамиева, которые, впрочем, разногласят между собою только касательно первоначальных лет преподобного до прибытия его к Ростову, а во всем прочем почти совершенно согласны и, видимо, составлены при пособии одних и тех же источников, хоть и не с одинаковою подробностию и обширностию.

Списки первой, кратчайшей, редакции, которые встречаются всего чаще (рукоп. моей библ. № 39. Л. 141 [26]; № 65. Л. 122; библ. СПб. Дух. Ак. № 270. Т. 1. Стат. 6 [59]; Новг. Соф. библ. № 503. Л. 344 [10]; Опис. рук. Рум. муз. С. 212, 598, 666 [88]; Опис. рук. Царек. С. 399, 428, 436, 607, 675 [289]), говорят с самого начала, что «преподобный отец наш Авраамий бе родителю благочестиву сын», оставил дом родительский с младых лет и бысть мних, потом — мнихом начальник и стал помышлять о просвещении верою Ростова, где «не у бе еще вси прияша святое крещение», и т. д. Вообще, списки этой редакции сходны с напечатанным в Прологе [234] и Чети-Минее [102] под 29 числом октября, при том только различии, что в некоторых списках названы по имени современные Авраамию Ростовские епископы Феодор и Иларион и князья Борис ростовский и святой Владимир, а в печатном имена их не упомянуты. Один из указанных нами списков (Опис. Рум. муз. 666 [88]), в котором, впрочем, имена этих епископов и князей не поименованы, издан Костомаровым в Памятн. старинной русск. литерат. 1. 221-224. СПб., 1860 [222].

В списках второй, более обширной, редакции (рукоп. библ. СПб. Дух. Ак. № 270. Т. 1. Стат. 3 [59]; Опис. рук. Рум. муз. С. 208 [88]), начинающихся словами: «Еже удивитися святых трудом добро», после краткого приступа читаем следующее: «Сии оубо преподобный отец наш Авраамий от предел галическых, от града нарицаемаго Чюхлома, бе родителю благочестиву сын, и от них книжному оучению наказан бысть и благочестию наоучен, и бе в страсе Божий от младых ноготе, ходя во всяком смирении и простоте, любя чистоту душевную вкупе и телесную. И еще юн сый возрастом, остави родителя своя и мирскый мятежь, и, вземь крест свой, последова Христу. Отсуду прочее: весь бо и себе представит хотя, изыде взыскати в честных и чюдотворных обителех жилище святых, помянув рекшаго: Добро опечалити родителя, а не Господа — ов бо созда и спасе, ови же множицею, ихже возлюбиша, и погубиша, и муце предаша. И тако обшед и соглядав места доволна, прииде в пресловущий великий Новъград, и тамо соглядав вся спасеная и чюдотворная места, многонародна суща и по Бозе живуща. Обаче восхоте, по пророку рекшему, и глагола он, помянув к великому оному, еже бегати от человек и спастися; тако и сии преподобный, оудалитися от человек и водворитися в пустыню, прииде к великому езеру Ладожскому и тамо обрете обитель, реченую Валам, вниде и обита; и виде место от града оудалено и не зело народно, восхоте пребывати ту, и приат бысть. Видев же о братии благое оустроение, начят молити пастыря обители тоя, да сподобит его ангельскому образу. Игумен же того искусив духовне, обрете сосуд чист Богови, повеле пострищи его, и дасть ему ангельскый образ, и причте его ко прочей братии. Преподобный же порадовася, яко бысть мних. И чистоте приятелище быв Святаго Духа. Покори оубо плотьская духови и, обладая страстьми душевными и телесными, жестокому пребыванию себе вдав, труды к трудом прилагая. И бысть искусен инок, и во всех тяжких службах. И пребысть ту лета доволна, и трудом многим себе истончив. И видеша игумен и братия преподобнаго Аврамия трудившася доволно, и искусна во всем, начаша почитати его и честь велию воздаяти ему, иным же яко и пастыря того нарицати. Преподобный же сего никако же восхоте слышати, ниже чести некыя взыскати. И абие отьиде в незнаемыя страны, и по благоволению Божию прииде близе града Ростова, и ту обита при езере, малу колибицу себе поткнув. Видевше же благоразумнии, богобоязневии человецы, начаша приходити к нему, инии же и сожительствовати с ним произволяюще. Преподобный же приимаше и оучяше когождо их от Божественнаго Писания, и советоваше комуждо полезная, и печашеся ими. Отселе и не хотя бысть иноком началник, и болшим трудом касаашеся, житие паче ангельское подражая, и чюдес обогати вся благодатию, яко всем приходящим исцеляти страсти неисцелныя. Преподобный же о сем паче оумилився, и течением слезным непрестано душу омывая. Видев же блаженный еще в то время прелесть идольскую, в нечестивых душях единаче растущу; не оубо бе и еще прияли вси в Ростове святое крещение, но Чюдцкыи конец единаче поклоняшеся идолу камену...» и проч. Далее сходно с первою редакциею. Нельзя здесь не заметить, что составители жития Авраамиева по обеим этим редакциям пользовались, вероятно, каким-либо древним житием преподобного, ибо, сказав о церкви, построенной еще самим Авраамием в память явившегося ему Иоанна Богослова, далее о грамотах, пожалованных Авраамию святым Владимиром, повторяют в тот и другой раз: «Иже суть и до сего дне». Или, быть может, составитель первой, кратчайшей, редакции сам жил довольно близко ко времени святого Авраамия — спустя два-три столетия.

Наконец, о прототипе третьей и, вероятно, обширнейшей редакции жития Авраамиева можем судить только по извлечению из этого жития, помещенному в рукописном уставе Валаамской обители (рукоп. библ. СПб. Дух. Акад. № 285. Л. 104-108 [62]). Предлагаем здесь это замечательное извлечение сполна: «Преподобный Аврамий Ростовский пострижен бысть в Валаамской обители. Выписано из полнаго жития его сице: родом бе от предел галицких, града Чухлова, богатых родителей, но непросвещенных; еще бо страна та в неверии тогда бысть; имя от рождения бе Иверк, и до осмнадесят лет бысть в разслаблении великом. Случися же быть из новогородцев благочестивых мужей во граде их и в доме отца его; и беседоваху о вере в Господа нашего Иисуса Христа и бываемых чудесах в христианской вере; отрок же, лежа на одре, внимаше беседе их, оудивляясь зело; и егда вси розыдошася, нача в себе помышляти, како оу отца моего много богов есть, а мне не помогут; а у новогородцев един Бог и многим исцеление дает. Если б мне оной Бог дал здравие, я бы стал Ему веровать и служить вечно и пошел бы в ту их страну. И в тех мыслях призывыше себе на помощь Господа нашего Иисуса Христа, недоумевая надолзе, еда ли поможет ему. И абие внезапу ощутив нашедшую свыше силу на него, нача превращатися на одре, рукама и ногама владети, и вскоре воста с одра своего, возрадовася зело. И виде, яко родителей его не бе в храмине, изыде в той же час из дому своего и пойде на запад; и многия дни шед, обрете наконец верующих в Господа нашего Иисуса Христа, от которых наставляем бысть к познанию Божию; и всему христианскому закону навык и книжному учению. И по некотором времени дойде и великаго Новаграда; возрадовася зело, виде храмы Божия и прочее благочестие. Ища же себе места уединеннаго, отьиде по реце Волхове и дошед Ладожскаго езера, где оуслыша о обители Живоначальныя Троицы Валаамской, достиже оной и, пришед ко игумену Феогносту, плачася зело и моли о принятии его в монастырь, сказывая о себе все подробну и что еще не крещен бысть. Игумен же, видя его благоразумна отрока, прият в монастырь и крести его, и нарече имя ему Аверкий. Он же поживе с братиею, и виде их трудолюбивую о Боэе жизнь, и умоли игумена постричь его во иноки. И пострижен бысть с наречением имени Аврамий. И тако преподобный провождаше жизнь свою по вся дни в трудах монастырских и великом воздержании, истончив плоть свою до зела, и бысть жилище Святаго Духа. Игумен же и братия, виде его в толиких трудах и смирении, начаша вельми почитати его. Он же печален бысть о том инеможаше хвалы человеческия терпети, изыде из обители Валаамской тайно, и по благоволению Божию достиже близ града Ростова, в неверии еще тогда бывшем, и постави себе хижину близ езера, нача жити ту и приходящих к нему жителей в недугах исцеляше благодатию Божиею. Народ же той поклоняшеся идолу Велесу, в котором злый бес живяше, мечты и страшилища творяще. Преподобный же Аврамий надолзе времени моляшеся Господу Богу, да подаст ему силу и благодать Святаго Духа разорити того идола и люди неверный обратити к познанию Божию. Како же преподобный, видя святаго Иоанна Богослова, и прият от него жезл, и тем сокруши идола Велеса, и тако люди неверныя обрати ко Господу, и обитель в Ростове оустрои святаго Богоявления Господня, и общежительство братии предаде, и о прочем всем писано подробну в Четий Минеи, месяца октоврия, 29 дня. Преподобный же Аврамий бысть в одъном столетии святаго князя Владимира, по свидетельству жития его из следованнаго Псалтиря». Прибавим, что помянутый устав Валаамской обители, в котором помещено известие о преподобных отцах, в ней живших, в частности и о преподобном Авраамии, был свидетельствован в 1711 г. местоблюстителем патриаршего престола Стефаном Яворским, а потом свидетельствован и утвержден митрополитами Новгородскими и Санкт-Петербургскими Гавриилом и Амвросием, как значится в предисловии и послесловии.

3. Заметка об основании города Владимира Кляземского

(К прим. 26)

Об основании города Владимира Кляземского еще святым Владимиром, кажется, можно заключать с некоторою вероятностию из слов владимирского же летописца, жившего в XII в. Рассказывая, что ростовцы и суздальцы по смерти Андрея Боголюбского (1174), который, как известно, почти создал вновь и возвысил на степень своей столицы город Владимир, не соглашались с владимирцами в избрании нового князя и, хвалясь своею древностию, говорили: «Сделаем так, как нам любо, — Володимер есть только пригород наш», летописец замечает, что это говорили они, «противящеся Богу и правде Божией (т.е. говорили несправедливо), слушающе злых человеков развратников, не хотящих нам добра, завистью граду сему и живущим в нем: постави бо прежде град сей Великий Володимер и потом князь Андрей». Не то ли хотел сказать летописец, что отнюдь не Андрей Боголюбский, а первоначально сам Владимир Великий поставил город Владимир, а потом-то уже Андрей и что, следовательно, довольно древен и этот город, а не так нов, как воображают, называя его пригородом? Если заключение справедливо, то основательно ли думать, будто здесь Владимиром Великим называется Владимир Мономах? Можно ли было в 1176 г. доказывать древность города Владимира тем, что он основан в 1116 г. (Полн. собр. рус. летоп. 1. 160 [228]. Снес.: Карамз. И. Г. Р. 1. Прим. [*463]; 3. Прим. 36 и 37 [148])? Свидетельство поздних летописей (XV-XVI вв.), будто «Мономах поставил град Володимер Залешьскый» (Карамз. 2. Прим. 238 [148]), не может иметь здесь силы, потому что другие летописи того самого же времени говорят, напротив, что именно святой Владимир был в земле Суздальской с евангельскою проповедию и основал в ней этот город (см. выше прим. 24). Притом выражение летописей, что Мономах поставил город Владимир Залешьский, можно понимать в таком же смысле, в каком и выражение их, что Андрей Боголюбский создал этот город (Ник. лет. 2. С. 176 [241]), т. е. не в смысле первоначального поставления и создания, а только в смысле дальнейшего устроения и обновления. Замечательно, что о создании Владимира на Клязьме Андреем Боголюбским говорит тот же летописец, который еще прежде сказал, что этот город заложил Владимир Великий в 992 г. (Ник. лет. 1. 104 [241]). Утверждать, что некоторые летописцы ошиблись, что равноапостольный князь путешествовал собственно на Волыни и там основал город по своему имени, а они, едва ли зная о существовании этого города, смешали его с Владимиром на Клязьме (Татищ. Ист. рос. 2. Прим. 196 [294]; Карамз. И. Г. Р. 1. Прим. [*466] [148]; Филар. И. Р. Ц. 1. Прим. 41 [317]), несправедливо. О путешествии святого князя в землю Суздальскую и основании им Владимира на Клязьме летописцы эти говорят уже в 990— 992 гг., упомянув еще под 988 г. о другом городе Владимире, который отдан был в удел князю Всеволоду, и в продолжение своего повествования не раз говорят о Владимире Волынском (напр.. Ник. летопись говорит: «Никита митрополит постави епископом Семиона в Володимер Волынский». 2. 54. Снес.: с. 72 и др. [241]). Следовательно, они знали последний город и умели отличить его от Владимира Кляземского. Да и по летописи преподобного Нестора Владимир Волынский представляется уже существующим в 988 г., прежде, нежели начал равноапостольный князь созидать города по рекам Десне, Остеру, Трубежу, Суле и Стугне (ПСРЛ. 1. С. 52 [228]). Следовательно, нет основания думать, будто Владимир Волынский построен этим князем, а не прежде. Не находя, таким образом, достаточных оснований считать совершенною баснею сказание о путешествии святого Владимира в землю Суздальскую с евангельскою проповедию и о заложении им здесь города Владимира, хотя, с другой стороны, не признавая этого сказания и совершенно достоверным, заметим в дополнение, а) что Владимир Кляземский в начале своем и даже до времени Андрея Боголюбского мог быть городком очень незначительным — вроде небольшой крепости — потому неудивительно, если до XII в. об нем не упоминается в летописях (Карамз. И. Г. Р. 1. Прим. [*466]; 2. Прим. 178 [148]); б) что святой князь как по расположенности к основанному им городку на прекрасном месте, так и еще более по любви к сыну своему Борису, княжившему в земле Ростовской и Суздальской, мог и впоследствии посетить эти места даже не раз, особенно в продолжение того долгого времени своей жизни (997-1015), о котором почти ничего не сохранили летописи, в) и что во время такого-то пребывания святого Владимира в стране Суздальской и мог иметь сношения с ним во Владимире на Клязьме святой Авраамий, подвизавшийся тогда в Ростове.

4. Что такое настолование епископов

(К прим.120)

На-столование, т.е. возведение на стол (inthromsatio) как справедливо объяснил еще митр. Евгений согласно с древностию (Оп. К.-Соф. соб С. 15 [115]), был обряд в древней Церкви, состоявший в следующем: по рукоположении кого-либо в сан епископа назначался особый день, когда во время литургии вслед за прочтением Апостола и Евангелия этот новопоставленный епископ был торжественно возводим посвятившими его иерархами на кафедру (на стол — ffpovog) среди церкви и приветствуем провозглашением его епархии и целованием (Bingham. Orig. Eccles. Lib. II. С. XI. 16 [339]). Об этом же обряде настолования, или посаждения на престол, подробно говорит и Симеон Солунский в Разговор, о святых священнодействиях и таинствах церковных. Гл. 186, 197 (русск. перевод в Хр. чт. 1856, за июль. Отд. 2. С. 276, 291 [256]). В помянутом (в прим. 121) Погодинском Прологе XIV в. [37] об этом настоловании, которое Ярослав установил совершать в Георгиевской церкви, читаем: «И святи ю Ларионом митрополитом месяца ноября в 26 день, и сотвори в ней настолование новоставимым епископом». Здесь и мысль ясна, и видимо различаются два действия: святи ю в 26 день ноября и вслед за тем сотвори в ней настолование новоставимым епископом. А потому чтение этого Пролога мы предпочитаем чтению другого, хотя столько же древнего Пролога, в котором написано: «И сътвори настолование новъставимым псалмом». Тут очевидная описка, совершенно низвращающая смысл речи или, лучше, не дающая никакого смысла: что такое новоставимый псалом? Равным образом не можем согласиться, будто под настолованием, которое сотворил Ярослав в Георгиевской церкви, разумеется освящение ее и собственно поставление в ней новой трапезы. Разве Ярослав двукратно освящал церковь — 26 ноября и вслед за тем? Или разве поставление новой трапезы в церкви бывает после освящения церкви и есть нечто отдельное от освящения? (Филар. Ист. Русск. Церкв. 1. 155. Прим. 264 [317]). Несомненно, что настолование епископов существовало и у нас с самого начала: «Аз... от благочестивых епископ священ и настолован»,говорит о себе митрополит Иларион в своем Исповедании (Приб. к Тв. св. отц. 2. 255 [133]).

5. Житие святой великой княгини Ольги

(К прим. 149)

Святая великая княиня Олга родися в Плесковской стране, в веси, зовомыя Выбуто. Отца имеаше неверна сущи, також и матерь некрещену от языка варяжска и от рода некняжска, ни от велмож, но от простых бяше человек. О имени ж отца и матере писание нигде ж изъяви. Образом бяше святая тиха, и кротка, и любима ко всем, и мудра зело. Посем князь руский Игоур поня ю за ся за премногую ея добродетель и добронравие. По времени ж родися сын има Святослав, еще бо в неверствии има сущи. Посем древяне убиша великаго князя Игоуря. Сыну ж его Святославу в то время еще младу сущу, оста отца своего и седе в Киеве. Святая же княиня Олга по смерти мужа своего Игоря просвещена бывши Божиею благодатию и иде в землю Греческую, в царствующий град взыскати веры Христовы, идеже християнъство утвердися. И паки пришед святая в царствующий град, и испроси от патриярха святаго крещениа. Посем царь въсхоте пояти святую за ся, понеже бо мудра бе и красна зело. И абие Божиею помощию упремудри царя и глагола: «Царю, не подобает християном поганых поимати». Посем царь же с патриархом сам крести, своима рукама, святую в имя Отца и Сына и Святаго Духа и нарекоша имя ей Елена. И паки поучив ю патриарх от Божественных Писаний. Посем святая даде патриярху блюдо злато з драгими камыки, иж женчюгом устроено, на послужение святому олтарю соборны церкви. И паки царь глагола святей: «Пойди за мя: сее уже крещена еси». Святая же глагола: «Царю, неподобно ти есть поняти, понеже породил мя еси в купели святаго крещениа». Царь же, помыслив, и патриярх, яко не подобает поняти ей, и даде святей дары многи, царь тако ж и патриярх; и отпустиша ю с великою честью в землю Рускую к людем своим. И посем святая нача требища и коумиры сокрушати по многим местом, и в тех место нача кресты Христовы поставляти, кресты же те Христовы знамениа и чюдеса творят и до сего дни, идеже святая поставила бяше. Посем же святая хожаше по градом и по местом, учаше веры Христово и уроки легкий и дани полагаше на людех. И паки прииде святая на место Плесковы реки и Великие и возлюби место вельми, бяху бо на месте том лес велик и дубровы многи. И ту виде лучю трисиятельнаго Божества, и на месте том крест постави, крест же той стоит и до сего дни в память Святыя. Святая же пророчески глагола бояром своим и рече: «На месте сем будет церковь Святыа Троицы; град же будет велик и славен зело и изобилиа в нем будете многа». И посем святая прииде к сыну своему Святославу и живяше с ним. И абие нача святая учити сына своего Святослава о вере Христове; сын же святыя нимало внят о сем, но хожаше в мнозе силы, и пленяше грады и языцы, и дани многи полажаше на них, и последи и сам Святослав в неверии убьен бысть от агарян. И посем святая посла много злата на Плескову реку, идеже виде лучю трисиятельнаго Божества, на поставление церькви Святыа Троица. И посем по крещении живяше лет 15 и угоди Богу, и с миром предав святую свою и честную душю в руце Христу Богу в лето 6477, месяца июля в 11 день. И посем, времени многу минувшу по преставлении святыа, внук же ея блаженный князь Владимер въспомяну о мощех святыа бабы своеа, и прииде на место сам с митрополитом и со всем священным Собором и с фимяном, и раскопавше землю, и обретоша честныа мощи святыя бабы своея княини Олги целы и нерушимы пребывають. Они же прославиша Бога, и въземъше мощи, и положиша в церкви святыа Богородица, в гробе каменее мале; и на верху гроба того честнаго оконце сътвориша, и туде видят блаженныа тело лежаше цело и тлению непричастно, но светяшеся яко солнце. А иже кто приидет с верою ко гробу святыя, и оконце оно, иже на гробе святыа, само о себе отверзется, и видят честное тело и мнози приемлют исцеление неоскудно; а другим, иже не с верою приходящим к честному ковчегу святыа, не отворится оконце гробное, и не видят святаго и честнаго ея тела, но токмо гроб видяху святыя (рук. Рум. муз. № 397. Л. 380 об. [53]; Восток. Опис. С. 601 [88]).

6. Поучение новгородского епископа Луки Жидяты

(К прим. 221)

Се, братие, сию заповедь пьрвее известно должни есмы вси крьстьяне дьржати — веровати в един Бог, в Троици славим, в Отца и Сына и Святаго Духа, якоже наоучили ны святии апостоли и отци оутвердили веру в единого Бога до конца... Веруйте въскресению, и жизни вечьнии, и [*472] грешником. Не ленитися к церкви ходити на заоутренюю, на литургию, на вечернюю; и в своей клети, хотяи спати. Богу поклонися, тоже и на ложи ляжии. А в церкви тоже стой с страхомь Божиимь; не молви рьчии, не помышли, но моли Бога всемь сердцемь, да отдяст та Бог грехы. Любовь имейте с всякымь человекомь, а боле с братиею. Не буди ино на сердци, а ино в оустех. И под братом ямы не рыи, да тебе Бог в горшая не вьрьжеть. Буди правдив и братив тако, акы не каяся, правды деля и закона Божия, и гробу прилежа, да счетаеть тя Бог с святыми своими. Претрьпите брат брату и всякомоу человеку, а не въздати зла за зло. А друг друга похвали, да и Бог вы похвалить. Не мози свадити, да не наречешися сын дияволоу, но смирися да наречешися сын Божий. Ни осуди брата ни речью, ни мыслию; поминай своя грехы, да тебе Бог не осудить. Помилуйте оубогыя, гладныя, темьничныя; своим сиротам милостиви боудите, то бо вельми милостив есть, иже домачняя своя бес скорби отворить. Смышление, людьское не лепо имети нам, ни молвити срамна слова, ни гневатися на всякого дни на всяк человек. Ни о христовании посмейся никомуже [*473], в напасти търпи и на Бога оупование имей; буест не имей, ни гордости и инех ся леплве твори. Поминай, яко оутро будеши смрад, гнои и червие. Боудете в смирении, кротци, не многоглаголеви, да и послушьници будете и творци Божиим заповедем, в гордаго бо сердци диявол живетъ, Божия слово не хощеть прилнути к нему. Чти стараго человека и родителя своя; не кленися Божиим именемь, ни иного заклинайте, ни проклинайте; судите суд по правде. Бога ся боитеся, а князя чтите. Раби будете пьрвое Божий, та же Господу чтите от всего сердца, ерея Божия чтите. Ни оубии, ни оукради, ни солжи, лжи послух не буди, не завиди, не оклевечи; блядня не створи с чюжими женами, не пии без года, но в меру, а не вь пияньство. Не буди гневлив, ни напраснив; с печалными ся печалуй, с радующими ся радуй и сквернена не ядите, святыя дни чтите. Буди же ми [*474] с всеми вами, амин.

7. Молитва митрополита Илариона

(К прим. 222)

Владыко Господи Боже нашь, высокий и славный человеколюбче, въздая противу трудом славу ж и честь и причастьники творя Своего Царства, помяни яко благ нас нищих Твоих; яко имя Тобе человеколюбец. Аще и добрых дел не имамы, ну многиа ради Своеа милости спаси ны; мы бо людие Твои, и овца паствины Твоея, и стадо, еже новоначат паствити, истрг от пагюбы идолослужениа. Пастырю добрый, положивый душу Свою за овца, не остави нас, аще и еще блудим; не отврьзи нас, аще и еще сьгрешихом Ти, акы новокуплени раби, в всем не угодяще господину своему. Не възгнушайся, аще мало стадо, ню реци к нам: Не бойся, малое Мое стадо; яко благоизволи Отец ваш небесный дати вам Царствие. Богатый милостию и благый щедротами, обещавыйся приимати кающихся, ожидая обращениа грешьных, не помяни многих грех наших, приими ны обращающихся к Тобе, заглади рукописание съблазн наших, укроти гнев, имже прогневахом Тя, человеколюбче; Ты бо ны еси Господь и власть или жити нам, или умрети. Утоли ж гнев, милостиве, егож достойни есмы по делом нашим, мимоведи искушение наше; яко прьсть есмы и прах, и не вънийди в суд с рабом Твоим. Мы людие Твои — Тебе ищем. Тебе мили ся деем, Тебе припадаем: съгрешихом, злая сътворихом, ни съблюдохом, ни сътворихом, якоже заповеда нам; земнии суще, к земли приклонихомся, и лукавая съдеяхом пред лицем славы Твоеа, на похоти телесныя предахомся, поработахомся грехови и печалем житейским, быхом бегуни своего владыкы, убози от добрых дел, окаянни злаго ради житиа. Плачемся, просим, и молим, и каемся своих злых дел — просим, да страх Твой послеши в сердца наша, молим, да на Страшнем суде помилуеши ны; ныне же спаси, ущедри, призри, посети, умилосердися, помилуй; Твое бо есмы създание. Твоею руку дела. Аще бо безакониа наша надзриши. Господи, Господи, кто постоит? Аще бо въздаси комуждо по делом его, то кто спасется? Яко от Тебе оцещение ест, от Тебе милость, избавление, и душа наша в руку Твоею, и дыхание наше в воли Твоей. Донеле ж бо благое призирание Твое на нас беаше, благо деньствовахом; а егда с яростию призре на ны, ищезохом, аки утрьняя роса, не постояхом, акы прах пред лицем ветру, и уж мали оставшеся милости просим. Помилуй ны, Боже, по велицей милости Твоей; въсе бо благо от Тебе к нам приходит; въсе бо неправедное от нас к Тебе; въси бо уклонихомся, несть от нас ни единого о небесных тьщашас и подвизающес, ню вси о печалех житейских; яко оскуде преподобный на земли, не Тебе оставляющу и презрящу нас, ну нам Тебе не взыскающих. Темже боимся, егда сътвориши на нас, яко на Иерусалиме, оставльшем Тя и не ходившим в пути Твоя. Ну потръпи на нас и еще, долготьрпе, устави гневный Твой пламень, рабы Твоя сам направляя на истину Твою, научаа ны творити волю Твою, яко Ты еси Бог наш, и мы людие Твои, Твоя часть. Твое достояние. Не въздеваем рук наших к богу чужему, ни последуем лжепророку, ни учениа еретического дръжим; ну к Тебе въпием истинному Богу и к Тебе, живущему на небесех очи възводим, к Тебе руки наша въздеваем: изми ны из напасти, помилуй ны, призываяй грешники на покаяние, и на Страшнем Ти суде деснаго стояниа не отлучи ны, ну благословенна праведных причасти нас. И донеле ж стоит мир, изми ны от руку чужих; и да не нарекутся людие Твои — людие пагубнии, и стадо Твое — пришельци в земли не своей; да не рекут страны: «Где есть Бог их?» И не попущай на ны скорби, и гладу, и напрасных сьмртий, огня, и потоплениа, да не отьаются малодушьнии милости Твоея. Мало показни, а много помилуй; мало уязви, а милостивно исцели; вмале оскрьби, а вьскоре обвесели, яко не тръпит наше естество дльго носити гнева Твоего, яко стеблие — огня. Ну укротися, умилосердися на люди Твоя: ратныя прожени, мир утврьди, а страны укроти, град угобзи, благовернаго князя нашего (имярек) языком огради [*475], боляры умудри, грады рассели, Церковь Твою възрасти, достояние Твое соблюди, мужа, и жены, и младенца спаси, сущая в работе, и в пленении, и в заточении, и на путех, и в плаваниих, в темницах, и в алкоте, в жажди, и в наготе — въся помилуй, въся утеши и обрадуй, радост творя им душевную и телесную, молитвами Пречистыа Ти Матере, и святых небесных сил, и Предтеча Твоего Крестителя Иоанна, апостол, и пророк, и мученик, и преподобных, и въсех святых. Умилосердися на ны, да, милостию Твоею пасоми в единении веры, въкупе и в веселии радостно славим Тя Господа нашего Иисуса Христа с Отцем и Пресвятым Духом, Троицю нераздельну, единобожествьну, царствующу на небеси и на земли,— ангелом и человеком, видимей и невидимей твари, ныне и присно и в векы веком. Амин.

8. Списки церковного устава святого Владимира

I. Список, краткой редакции

(К прим.237)

В имя Отца и Сына и Святаго Духа. Се аз, князь великий Василей, нарицаемый Володимер, сын Святославль, унук Игорев, блаженныя Ольги, усприал есмь крещение святое от греческих царей Константина и Василья и Фотея патриарха, узях перваго митрополита Михаила на Киев и на всю Русь, иже крести всю землю Рускую. И потом, летом минувшим, създах церковь святую Богородицу, и дах десятину к ней во всей земли Руской княжения от всего суда 10-й грош и с торгу 10-ю недилю, из домов на всякое лето 10-е всякаго стада и всякаго живота чюдной Матери Божий и чюдному Спасу. И потом воззрех в греческий Номоканун и обретох в нем, яже не подобает сих тяж и судов судити князю, ни бояром, ни судьям его; и сгадав аз с своею княгинею Анною и с своими детми, дал есмь святой Богородицы и митрополиту и всем епископом; а ты не ступают ни дети мои, ни унуци мои, ни род мой в люди церковныя и во все суды, и по всем городом дал есмь, и по погостом, и по свободам, где крестьяне суть; а кто уступит на мое дание, суд мне с тем пред Богом. Дал есмь: роспуты [*476], смилное заставание, умыкание, пошибание по-межи мужем и женою о животе, или о племени, или о сватовстве поимутся, ведство, урекание, узлы, зелье, еретичество, зубоядение, иже отца и матерь бьют, или сын и дочи бьется, иже истяжутся о задници. Митрополичи люди церковны: игумен, игумениа, поповичеве, чернец, черница, дьякон, дьякановая, проскурница, пономарь, вдовица, калика, сторонник, задшный [*477] человек, прикладник, хромец, слепец, дьяк и вси причетницы церковный. Аще кто их внидет в вину, судити тех митрополиту и епископом опричи мирян.

II. Список средней редакции

(К прим. 238)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Се аз, князь Владимир, наречен во святом крещении Василей, послав во вся страны испытати о всякой вере во каждом языци з великим прилежанием. И расмотрех со всеми бояры своими о законех по всем землях, и обрет едину правдиву веру христианскую, яко светлый и безценный бисер, пророческими проречении послушуствуему, и Христова пришествиа смотрением неизречено просвещающу всякаго человека, верующаго во Святую Троицу по евангельским проповеданием и по апостолским учением. Темьже и аз, прием святое крещение, просвещен бых душею и телом, и абие исцелев от одрьжащиа мя болезни, и прославих Бога, яко сподоби мя приати таковую благодать преосвященым митрополитом Михаилом, и взях его первого митрополита от патриарха и от всего Собора, почтенаго лампадою и саком, яко втораго патриарха, с нимьже крестах всю Рускую землю. Потом же сказа ми вся митрополить, еже о христианской вере и како снятии отцы утвердиша веру на всех Соборех. От великих святитель велико послушество (послушание) приах, поревновав темь великим царямь (святым отцем), помощию Святого Духа и (помощию) святыа Богородица. Благословение прием от Михаила, митрополита всеа Руси, создах церковь Десятиную святыа Богородица и дах ей десятину по всей Руской земли (в соборную церковь по всей земли десятину) во всем (своем) княжении десятую векшу, а у торгу десятую неделю, а из домов на всяко лето от всего прибытка, и от лова княжа, и от стад, и от жита десятину чудному Спасу и святей Богородици, городы и погосты, села и винограды, земли и борти, озера и реки, волости и дани со всеми прибытки десятое во всем царствии и княжении (моем) и княгини моа, всю безценую кузнь, порты, и злато, и камение драго, и великий женчугь, иконы и Евангелиа, трапезы, сосуды царскими (церкви) украсивши обогатих. И (а) церковное богатество — нищих богатество, возраста ради сирот, и старости, и немощи (сради) во недугь вопадших, нищим кормление, странным приложение, сиротам и убогим промышление, девам пособие, вдовицам потребы (пособие), во напастех поможение, во пожаре и во потопе, пленым искупление, во глад прекормление, церквам и монастырем подьятие, живым прибежище (и утешение), мертвым памят. Того рад церковную неделю дал есмь во своем имении. Потом же митрополит тем сказа ми 7 Собор греческих и Номоканон. И како велиции тии цари не восхотеша сами судити тех судов, ни велможам, ни бояром, ни судиам их, но предаша Церкви и святителем, також и аз, изгадав со своею княгинею и со своими детми, дал есми церкве святей Богородици, митрополиту всеа Руси и всим епископом по всей земли тыи суды, (а) не оуступатис ни детем моим, ни оунучатом, ни роду моему до века не оуступатис в церковный люди, ни в суды их. Дал есмь по всемь градом, и по погостом, и по слободам (свободам), где христиане сут (живут): роспусты, смирное (смильное) застание (застатие), оумыкание, пошибание промежи мужем и женою о животе, оу племени или во сватстве поймется (понятие), вдовство (ведмство), зеленичество, уреканиа три: бляднею, и зелий, еретичество, зубоед (зубоеж), отца или матере биет сынь или дщи, братиа или дети тяжутся о останки (о задницу, о останки або сладки), церковнаа татба, мертвеца сволочат (сволочет кто, то есть) гробный тать, крест посекует, или на стенах режут, или скоты, или пси, или птица без велики нужды, или что неподобно Церкви подеют. Тии вси суди Церкви дани сут. Князю, и бояром, и судиам во ты суды не оуступатис: то все дал есмь по первых царех ряжению, (по) Вселенских великих святых седми Соборь великих святитель. Аще кто преобидит нашь устав, како ж уставиша святыи отци, таковым непрощеном быта от закона Божиа, горе собе наследуют. Еж искони уставлено ест и поручено ест святым епископом: городский, торговый, веси и всякиа мерила — от Бога искони тако уставлено ест, епископу блюсти без пакости — ни умножити, ни умалити, за все то дата ему ответ во день (Великого) суда, яко и о душах человеческих. А се сут церковный людие: игумен, поп, дякон и кто во клиросе, чернец, черница (проскурница), попада, попович, лечец, прощеник, задушьный человек, манастыреве, больници (больнии), гостинници, страноприемници. То люд церковный, богадельный, митрополит или епископь, ведает межи ними суд или обида котораа (которую кольвек), задницал. Аже будет обида иному человеку с ним то обчий суд (будеть ему).

III. Список обширной редакции

(К прим. 241)

В имя Отца и Сына и Святого Духа. Се аз, князь Володимир, нареченый во святом крещении Василий, сын Святославль, внук Игорев, блаженыа княгини Олгы, принял есъми святое крещение от греческаго царя Константина и от Фотиа патриарха Царигородскаго. И приах от него перваго митрополита Михаила Киеву, иже крести всю Рускую землю святым крещением.

Потом, летом многым минувшим, създах церковь святыа Богородица Десятинную, и дах ей десятину изо всего своего княжениа, и такоже и по всей земли Руской ис княжениа в соборную церковь: от всего княжа суда десятую векшю, ис торгу десятую неделю, а из домовь на всякое лето от всякого стада и от всякого жита чюдному Спасу и чюдней Богородици.

Потом растворивше греческий Намаканон и обретохом в нем, оже не подобает сих судов и тяж князю судити, ни бояром его, ни тивуном. И аз, съгадав с своими детми, и с всеми князи, и с своими бояры, дал есми те суды церквам Божьим, митрополиту и всем епископом по Руской земли.

И посем не надобе уступатися ни детем моим, ни внучатом, ни всему роду моему до века, ни в люди церковныа, ни в вси суды их. То все дал есми Церкви Божий по всем городом, и по погостом, и по свободам — где ни суть хрестиане. И своим тивюном приказываю судов церковных не судити, и наших судов без судий митрополичьих не судити десятин деля.

Роспуск, смилное заставание, пошибание, умычкы, промежи мужем и женою о животе их, в племени или в сватовьстве поимутся, ведовьство, потвори, чяродеание, волхъвование, зеленничьство, уреканиа три: бляднею, и зелий, и еретичьством, зубояжа, или сын отца биеть, или матерь дочка биеть, или сноха свекровь, или кто уречется скверными словы и прилагая отца и матерь, или сестры, или дети, а любо племя, тяжутся о задници, церковнаа татба, мертвеци сволочать, крест посекут, или на стенах трескы емлють из креста, скот или псы, птици без велики нужда въведеть в церковь, или что неподобно церкви съдееть, или два друга иметася бита, единого жена другаго иметь за лоно и роздавить, или кого застануть с четвероножною, или кто под овином молится, или в ржи, или под рощением, или у воды, или девка дитя повръжеть.

Тыи вси суды церквам Божьим даны суть законом Божьим, по правилом святых отец христианьскыми цари и князи в всех христианьских людех.

Князю, и бояром, и судиам в ты суды нелзе въступатися: то все дал есми по прьвых царевь уряжению, и по вселенскых святых отець седми Събор Вселеньскых, святитель великых.

Князю, и бояром, и судиам не прощено от закона Божья вступатися в тыя суды.

Аще кто преобидит сии устав, таковым непрощенном быти от закона Божья, горе себе наследують.

И своим тивуном приказываю судовь церковьных не обидети и с судов городскых давати 9 частей князю, а десятая чясть святей Церкви.

Се же искони поручено Богом святителем и епископьам их: городскиа и торговыа, всякаа мерила и спуды, извесы, ставила, от Бога како искони уставленое, митрополиту блюсти бес пакосъти — ни умалити, ни увеличити, за все то въздати ему слово в день суда Великого, якоже о душах человеческых.

А се люди церъковни, предании митрополиту по правилом: игумень, игуменья, поп, диакон, попадьа, диаконица и дети их и кто в клиросе, чернець, черница, проскурница, пономарь, лечець, прощеник, баба вдовица, задушьный человек, прикладень, сторонникь, слепець, хромець, монастыреве, больницы, гостинници, странноприимци, а кто порты чернеческыа съвръжеть.

Те люди церковный, богадельныя, митрополит ведаеть промежи ими суд, или обида которая, или задница. Аще ли иному человеку будеть с ними суд, или обида которая, то обчий суд, а присуд и пересуд на полы.

Аще кто преступить сиа правила, якоже есмь управил по святых отець правилом и первых царь управлению, кто иметь преступати правила си: или дети мои князи, или правнуци, или в котором городе наместник, или судья, или тивун — а имуть обидети суды церковныа или отьимати, да будуть прокъляти в сии век и в будущий о седми Събор святых отець Вселеньскых.

Устав, бывши и преже нас в Руси от прадед и дед наших: имати митрополиту десятину от дани, и от виры, и от продаж, и от лова княжа — что уходить во двор княжь, от всего.

Примечания

[*1] 28-м правилом Халкидонского Собора, Четвертого Вселенского, Константинопольскому патриарху дано право только поставлять митрополитов для подвластных ему митрополий, а право избрания митрополитов оставлено за Собором епископов той области, для которой митрополит был избираем. Но впоследствии право избрания митрополитов незаметно перешло от областных или местных Соборов к Собору патриаршему [Собрание присутствующих (греч.)], который обыкновенно составлялся при Константинопольском патриархе из всех иерархов, проживавших или случайно находившихся в Константинополе. Этот Собор обыкновенно избирал и представлял патриарху трех кандидатов на вакантную митрополитскую кафедру, из которых патриарх выбирал одного и поставлял (Zоnar. Ad canon. XXVIII Concil. Chalcedon. [410]; Blastar. Synthagm. alphabet. L. E. C. XI, apud Bevereg. Pandect. Canonum. T. 2. Pars 2. P. 115. Oxon., 1672 [340]; Le Quien. Oriens Christian. 1. P. 27, 114. Paris, 1740 [371]). Соответственно этому-то и для России митрополит был избираем не Собором русских епископов, как следовало бы по 28-му правилу Халкидонского Собора, а Собором патриаршим в Константинополе.

[*2] Подробнее все эти мысли раскрыты нами прежде в книге: История христианства в России до равноапостольного князя Владимира как Введение в историю Русской Церкви. Ч. 2. Гл. 4 [179].

[*3] Сочинения Илариона (XI в.) напечатаны: а) в Прибавл. к Твор. св. отц., изд. в русск. перев. Ч. 2. С. 204-299 [133] и б) в Чтениях импер. Моск. общ. истор. и древн. росс. Год 3. № 7. Отд. 2. С. 21-41 [132].

[*4] Мних Иаков. Приписываемые ему три статьи: Похвала св. Владимиру, житие его и Сказание о убиении св. мучеников Бориса и Глеба — напечатаны нами в Хр. чтен. 1849. Ч. 2. С. 317-385 [298] с предварительными о них примечаниями (см. также об этом Иакове и его сочинениях нашей «Истории». Т. 2. Гл. 3). Последняя статья издана вновь по другому списку г. Срезневским в книге: Сказание о св. Борисе и Глебе, Сильвестровский список XIV в. СПб., 1860 [260]. А две первые статьи: Похвала св. Владимиру и житие его, на которые нам придется часто ссылаться, мы предлагаем здесь вновь в приложении 1.

[*5] Например, преподобный Нестор говорит: «И нача Владимир... люди на крещенье приводити по всем градом и селом» (Поли. собр. р. лет. 1. 51 [228]); Новгородские летописи: «И взя... митрополита Киеву Леона, а Новуграду епископа Иоакима Корсунянина, а по инем градом епископы, и попы, и диаконы, иже крестиша всю Русскую землю» (там же. 3. 181, 207 [228]; снес.: Соф. врем. 1. 38 [270]); Псковские: «Крестися вся Русская земля» (там же. 4. 175 [270]). См. также далее прим. 12 и 13.

[*6] Поли. собр. русск. летоп. 2. С. 256 [228]; Степен. книг. 1. С. 138 [156]; Татищева Истор. росс. 2. 74 [294].

[*7] Татиш,. Ист. росс. 2. С. 74 [294]; Степ. кн. 1.139 [156].

[*8] «Слышите чюдо,— говорит препод. Нестор,— исполнено благодати, како вчера заповеда всем требу принести идолом, а днесь повелевает креститися... Но и се чюднее: заповеди бо изшедши всем креститися, и всем грядущим ко крещению, ни бо единому сопротивящуся, ни вопрекы глаголющю; но яко издавна научени, тако течаху ра-дующеся к крещению». Нестор в житии св. Бориса и Глеба (известно: по списку XIV в., Сильвестровскому, издан. г.Срезневским. СПб., 1860 [260]; по списку XV в., напеч. в Правосл. собесед. 1858. 4. 578 [259] и по списку XVI в. Румян, муз. № 152. Л. 110 [39]).

[*9] Поли. собр. р. лет. 1. 50 [228]. В кратком житии святого Владимира по пергаменному списку XIII-XIV вв. читаем: «И пришед Кыеву, изби вся идолы: Перуна, Хорса, Дажь-бога, Мокошь и прочая кумиры. Посемь созва все множьство людий и заповеда им креститися, нарек, им день, рек: «Аще не обрящется кто на реце оутро, да будет противень мне». И сниде на Поцайну реку всь възраст мужь, и жен, и мла-денци; свершении же стояху в воде, ови до пояса, а друзии до выя, а инии брожаху; а прозвутери по брегу стояше, молитвы мольвляху, яже над крестимыми. И оттоле наречеся место то святое, идеже и ныне церкы Петрова» (Чтен. Моск. истор. общ. 1846. № 2. Отд. 1. С. 8 [74]). Река, в которой крестились киевляне, у летописца названа Днепром, а в харатейных Прологах XIV в.— Почайною (Карамз. 1. Прим. [*461] [148]). Но то и другое равно справедливо в известном отношении, и последнее даже справедливее. В Прологах прибавлено, что место крещения киевлян издревле называется местом святым, а святым местом доселе слывет в Киеве Крещатик, или источник, впадавший в Почайну, и здесь-то именно самая Почайна впадала в Днепр. Следовательно, киевляне крестились при слиянии Почайны с Днепром, а потому и можно было безразлично сказать, что они крестились в Почайне или в Днепре (Киевлянин на 1840. С. 8-10 [186]).

[*10] Адемар, приводимый Нарушевичем: «Post paucos dies Graecus episcopus in Russiam venit, et medietatem ejus provinciae conversit, et morem Graecum in barba cres-cenda et caeteris exemplis adduxit» [В скором времени на Русь явился греческий епископ и обратил в христианство среднюю область этой страны, введя там греческий обычай в отношении ращения бород и прочего (лат.)] (Нарушев. Hist. narodu polsk. 4. 263; 7. 43. Warszaw., 1780-1786 [388]).

[*11] Длугош: «Populus Ruthenorum... in numine Dniepr ab episcopo Corsinensi et praesbyteris, ex Graecia adductis, baptizatur» (Hist. Polon. 1. 113 в прим. 10. Francof., 1711 [352]); Меховита: «Per episcopum Korschimiensem...» (Chronic. Polon. P. 26. Cracow, 1521 [380]); Стрыйковсккй: «Od biscupa Korsunskiego...» [Народ ругенов (то есть русские.— Прим. перев.) были крещены в реке Днепре Корсунским епископом и священниками, приведенными из Греции (лат.); епископом Коршименским (лат.)... епископом Корсунским (польск.)] (Kronik. Polsk. 132. Warszaw., 1845 [403]).

[*12] Ал-Макин: «Duxitque rex Russorum sororem Basilii imperatoris Romanorum, postquam hie ab eo obtinuit, ut religionem Christianam amplecteretur. Misitque ad eum Basilius episcopo s, qui religione Christiana imbuerent turn ipsum, turn о m n e m p о p u 1 u m ejus... Sunt autem populus magnus, et ab eo tempore ad hoc usque о m n e s sunt Christiani [И царь руссов взял в жены сестру римского (то есть византийского.— Прим. перев.) императора Василия, после того как тот добился от него, чтобы он приня» христианскую веру. И Василий послал к нему епископов, которые наставили в вере христианской как его самого, так и весь его народ... Народ же этот велик, и с того самого времени и до сих пор все они — христиане» (лат.)] (Histor. Saracen. P. 251. Lugd. Batav., 1625 [374]). Снес.: Нестор, в ПСРЛ. 1. 54 [228]; Иларион. в Приб. к твор. св. отц. 2. 277 [133].

[*13] В Кормчей XVI в., списанной с Кормчей XIII в., которая сама была списана (в 1286 г.) с другой, прежней, святой Владимир представляется говорящим в своем церковном уставе: «Темьж и аэ прием святое крещение... и прославих Бога, яко сподоби мя приати таковую благодать преосвященым митрополитом Михаилом, и взях его первого митрополита от патриарха и от всего Собора, почтенаго лампадою и саком, яко втораго патриарха; с ним ж крестих всю Русскую землю» (Опис. рук. Рум. муз. С. 310,312, 313 [88]). Снес.: Никон, лет. 1. 92 [241]; Степей, кн. 1.134 [156].

[*14] Степен. кн. 1. 145 [156]; Никон, летоп. 1. 103 [241].

[*15] П. собр. р. лет. 3. 207 [228]; Соф. врем. 1. 88 [270]; Никон, лет. 1.105 [241]; Карамз. I. Прим. 463 [148].

[*16] Ник. лет. 1.103 [241]; Ст. кн. 1.146 [156].

[*17] В рукописном житии преподобного Авраамия Ростовского говорится: «Епископ Феодор изнеможе от граждан злобы их терпети и отьиде, в него же место прислан бе в Ростов другий епископ Иларион» (рукоп. библ. СПб. Дух. Ак. № 270. Т. 1. Стат. 3 [59]). В рукописном житии святого Леонтия Ростовского замечено: «Поставлен бысть епископом граду Ростову, иже ту бывшим преже его епископом, Феодор и Иларион, и избегоша, не терпяще неверия и многая досаждения от людий» (сборн. моей библ. № 39. Л. 170 об. [26]; сборы. Новгор. Соф. библ. № 410. Л. 411 [11]). А в списках того же жития Леонтиева по другой редакции читаем: «Феодора же епископа посла в Ростов со князем Борисом. Той бысть первый епископ Ростову Феодор. И крести Ростовскую землю и Суздальскую, и церковь постави в Ростове во имя Владычица нашея Богородица Приснодевица Мария, и оустрои ю чюдну вельми, и много поучив я вере християнстей; но не можаше их оуверити до конца; понеже искони злому их неверствию вкоренившуся. И изгнан бысть от них. Се же слышав патриарх, яко Феодор епископ многи люди крести, но не можаше их привести до конца в познание истиннаго Бога, но изгнан быв и избежа от них. Патриарх же паки въскоре избра от своего клироса Лариона именем, и сего святив епископом, пусти граду Ростову. Не стерпевшу же и тому пребыти в Ростове, но избежа и; еще бо окаменени неверст -вием и не имущи в сердцах своих влаги Святаго Духа. Возвратися паки и той не по мнозе времени вскоре к Царюграду, ничтоже оуспев, но токмо труд безоуспешен» (рукоп. моей библ. № 50. Л. 55 [28]. То же в рукоп. Новг. Соф. библ. № 503. Л, 363 [10] и в рукоп. Рум. муз. № 156. Л. 84 [41]; № 160. Л. 3 [40]). В Степенной же книге короче выражено; «Епископи Феодор и Иларион изгнаны быша из Ростова от неверных людей» (1. 153 [156]).

[*18]] Вспомним договоры с греками наших князей Олега и Игоря. П. собр. р. лет. 1. С. 19 и 20 [228].

[*19] См. приложен. 2.

[*20] Карамз. 1. Прим. 463 [148]; Филар. Ист. Р. Церк. 1. 33. Прим. 53 [317]; Русск. свят. Окт. 29-го [319].

[*21] Составитель жития восхваляет преподобного Авраамия как уже прославленного, обращается к нему с молитвою и говорит: «Память твою ублажающе, празднуем», и проч. А время открытия его святых мощей отмечено в местных монастырских записках (Ист. росс. иер. 3. 54 [67]).

[*22] П. собр. р. лет. 3.121, 207; 5.121 [228] и др.

[*23] «Аз, грешный Нестер... начаток слову писания положих, еже о житии преподобнаго отца нашего Феодосия, бывша игумена монастыря печерскаго сего св. Владычицы нашея Богородица, архимандрита всеа Руси и начальника». Так по многим известным нам спискам. Но в списке XII в. слов: архимандрита всеа Руси — нет (Чтен. Моск. ист. общ., 1858. 3. Отд. 3.1 [125]).

[*24] Воскрес, лет. 1. 153 [228]; Супрасл. лет. С. 10 [291]; Ник. лет. 1. 104 [241]; Степ. кн. 1.144 [156]; Русск. врем. 1. 43. Моск., 1790 [244]; Арханг. лет. 34. Моск., 1781 [175]; Соф. лет. 80. СПб., 1795 [238]; Соф. врем. 1. 87 [270]. Впрочем, Софийская и Супрасльская летописи выражаются здесь, что святой Владимир ходил в землю Словенскую и там основал город в свое имя, а Софийский временник пишет: в Смоленскую. Последнее можно считать за описку слова: Словенскую или еще вернее: Суздальскую, потому что в другом древнем списке того же временника действительно поправлено: Суздальскую (П. собр. р. лет. 5. 120 [228]). Но что разуметь под землею Словенскою? Волынь? Но ниоткуда не известно, чтобы она так называлась; напротив, Нестор говорит, что из всех славян по расселении их прозвались своим именем только те, которые поселились на севере России вокруг озера Ильменя (П. собр. р. лет. 1. 3 [228]). Не принять ли, что и Словенскую есть описка вместо Суздальскую?

[*25] Такими памятниками считались в Суздале еще около половины прошлого века двое дверей в соборной церкви — западные и полуденные входные, «на меди написанныя златом». На одних — праздники Господни и Богородичные, на других — истории из Библии «с надписаниями греческими и древнероссийскими». Об этих вратах как Владимировых значилось и в описи собора 1609 и 1630 гг. До 1750 г. они держались на дереве, а в этом году преосвященным Порфирием возобновлены и утверждены на железе (Анан. Федоров. Истор. собрание о граде Суждале, рукоп. Рум. муз. № 5. Гл. 4 [57]. Напеч. во Времен. Моск. истор. общ. Кн. 22. Отд. 2. С. 43 [310]).

[*26] См. прилож. 3.

[*27] По сказанию преподобного Нестора святой Владимир отдал Новгород сперва Вышеславу, а по смерти его — Ярославу, Ростов — сперва Ярославу, потом Борису, Полоцк — Изяславу, Туров — Святополку, землю древлянскую Святославу, Владимир Волынский — Всеволоду, Тмутаракань — Мстиславу, Муром — Глебу. Позднейшие летописи прибавляют, что Смоленск отдан Станиславу, Псков — Судиславу, Луцк — Позвизду. Эти уделы, без сомнения, розданы были не вдруг, но одним князьям — прежде, другим — после, и самые князья были тогда еще малолетни (П. собр. р. лет. 2. 259 [228]; Степ. кн. 1.157 [156]: Арцыб. Повеств. о России. Т. 1. Кн. 2. Прим. 5 [70]; Карамз. 1. Прим. 467 [148]).

[*28] Степ. кн. 1.151,153 [156]; Густин. лет. в П. собр. р. лет. 2. 259 [228]: «Посла с ними и священники, заповедая сыном своим, да кождо по области своей повелевает учити и крестити людей, и церкви ставити; еже и бысть».

[*29] Степ. кн. 1. 153, 171, 215 [156]; Ник. летЛ. Ill [241]; Евгения Истор. княж. Псковск. 2. 2 [111]; Stebelskiego Zywoty SS. Eufrozyny i Parascewii. 1. 57-59, w Wilnie 1781 [401]; Карамз. 3. Прим. 153 [148]. Впрочем, должно заметить, что известие о сопротивлении муромцев святому Глебу основывается только на рукописном житии благоверного князя муромского Константина, которое составлено уже в XVI в., содержит в себе немало несообразностей, отличается напыщенностию и преувеличениями. А потому, если и можно верить ему, то разве только вполовину (Карамз. 1. Прим. 214; 2. Прим. 178; 3. Прим. 153 [148]). В печатном житии того же князя Константина (Пролог. Мая 21 [234]), составленном также в XVI в., сказано: «Благоверный князь Глеб, сын благовернаго князя Владимира, емуже и поручен бысть во одержание град той (Муром), много покусився, не возможе одолети его и обратити во святое крещение, но пожив вдале его два поприща два лета, и от Святополка позван лестию ко отцу, и убиен бысть на пути».

[*30] Житие преподобного Феодосия, составленное Нестором, по списку XII в. напечатано в Чтен. Моск. историч. общ. 1858. Кн. 3 [125], а в переводе на русский язык — в Учен. записках II Отд. импер. Ак. наук. Кн. 2. Вып. 2. СПб., 1856 [122].

[*31] Степ. кн. 1. 144 [156].

[*32] «Нецы же ту от князь их и от прочих людей слышаше слово Божие, от уст философовых дивно сказуемо, радовахуся, имже Господь отверже сердце внимати глаголемым, иже последи приидоша в Киев и крестишася... Последи же приидоша в Киев ко блаженному Владимиру из болгар четыре князи, иже от срацынския веры, идеже посланный Владимиром философ проповеда слово Божие, и в Киеве прияша веру православную, и просветишася святым крещением. Христолюбивый же Владимир много любочествоваше их, и обильным дарованием удоволи». Степ. кн. 1. 149 [156]. Снес.: Ник. лет. 1. 95 [241].

[*33] Двин. лет. у Карамэ. 2. Прим. 64 [148]. Из того, что норвежцы еще во дни Ярослава нашли между жителями Двинской области жарких идолопоклонников, не следует, будто все эти жители были тогда язычниками; и значит, несправедливо отвергать показание местного летописца, что сам святой Владимир насадил там первые семена веры; она, может быть, была принята только немногими.

[*34] П. собр. р. лет. 1. 51 [228]; Степ. кн. 1.146 [156]; Ник. лет. 1.103 [241?].

[*35] Даже во дни Владимира Мономаха вятичи имели еще собственного князя Ходоту (П. собр. р. лет. 1. 6,103 [228]; Карана. 1. Прим. 463 [148]). О крещении вятичей — Карала. 2. Прим. 138 [148]. Слова м. Илариона — в Прибавл. к тв. св. отц. 2. 273, 274 [133].

[*36] П. собр. р. лет. 1. 65-66 [228]. Слова м. Илариона — в Прибавл. к тв. св. отц. 2. 279 [133].

[*37] Macrobii Saturnalia. Lib. II. P. 190, ed Gronovii [373]; Assemani. Bib-lioth. Orient. Vatic. T. 2. P. 85 [330].

[*38] См. подробнее в нашей Истории христианства в России до равноапостольного князя Владимира. Ч. 2. Гл. 2 и 3 [179].

[*39] Vid.apud Mosheim. Hist. Eccles. 208-209. Helmst., 1764 [385].

[*40] П. собр. р. лет. 3. 210 [228]; Соф. врем. 1. 153 [270]; Ник, лет. 1. 134 [241]; Воскр. лет. 1.185 [242].

[*41] Летоп. Новг., напечат. в Продолж. древней росс. вивлиоф. 2. 316 [202]; Синодик новг. Соф. собора в Опис. рук. Рум. муз. С. 572 [88].

[*42] П. собр. р. лет. 4. 175 [228]: «Крестися вся Русская земля и поставиша митрополита в Киеве».

[*43] Синодики в Оп. рук. Рум. муз. С. 572, 573, 581, 583 [88]; Соф. врем. 1. 87, 153 [270]; Ник. лет. 1.103,105,112 [241]; Ст. кн. 1.134,150,166 [156].

[*44] Пятнадцатого: Акт. истор. Т. 1. № 39. С. 72 [65]; Роспись русск. митроп. в On. рук. Рум. муз. С. 508-509 [88]; тринадцатого: Дополн. к Акт. истор. 1. № 1 [106] и в On. рук. Рум. муз. С. 310-313 [88].

[*45] Похвала святому Владимиру в приложен. 1.

[*46] «Archiepiscopus civitatis illius (Kitavae) cum reliquiis sanctorum et caeteris omati-bus diversis hos (Bolizlavum et Zentepulcum) advenientes honoravit in Sanctae monasterio Sophiae, quod in priori anno miserabiliter casu accidente combustum est [Архиепископ этого города (Китавы (т. е. Киева.— Прим.. перев.} с почетом встречал их (Болеслава и Сентепулка (Святополка.— Прим. Перев.)с мощами святых и прочим всевозможным благолепием в монастыре святой Софии, который по несчастливой случайности сгорел в предыдущем году» (лат.)]. Thietmari Cronic. Lib. VIII. №. 16 in Monum. German, hist., ed Pertz. T. 3. P. 870 [406].

[*47] См. выше прим. 13.

[*48] Сочинение Леонтия в двух списках хранится в Синод, библ. по катал. Маттея за № 353 и 355 [376]. Список устава Владимирова XIII в. см. в Дополн. к Акт. ист. 1. № 1 [106].

[*49] Опис. рук. Рум. муз. С. 200-203 [88]; Хр. чт. 1849. 2. 360 [298]: «Ярослав же князь, се слышав, славяше Бога и святую мученику, и призвав митрополита, с весельем сказаше ему вся. Архиепископ же, слышав, хвалу въздав Господу, и князю глаголаше съвет (совет) богоугоден, дабы съделал еси церковь прелепу и честьну. И годе бысть князю съвет его; и възгради церковь велику, имеющю верхов пять, исписав ю всю, и украсив ю красотою. И шед со кресты Иоан митрополит, и князь Ярослав, и поповьство все, и людие».

[*50] Например, о крещении руссов при Аскольде и Дире, о священнике Григории, сопутствовавшем великой княгине Ольге в Константинополь, и др.

[*51] Так, под 1089 г. Нестор говорит: «Священа бысть церкы святаго Михаила переяславьская Ефремом митрополитом тоя церкы; бе бо преже в Переяславле ми-трополья», а под 1091 г. пишет: «Собрашася епископы; Ефрем Переяславьскый, Стефан Володимерьскый, Иоан Черниговьскый, Марин Гургевьскый...»,— хотя, впрочем, здесь замену одного названия другим можно объяснять и иначе, как увидим в своем месте (П. собр. р. лет. 1. 89-90 [228]).

[*52] Соф. врем. 1. 87,153 [270]; П. собр. р. лет. 3. 207, 210 [228]; Ник. лет. 1. 92, 105,112,134 [241].

[*53] Под 1036 г. Нестор говорит: «И сступишася (печенеги) на месте, идеже стоит ныне святая Софья, митрополъя руськая», а под 1037 г. выражается: «Заложи Ярослав город великый Кыев... заложи же и церковь святыя Софья, митрополью» (ПСРЛ. 1. 65 [228]).

[*54] П. собр. р. лет. 2. 256 [228]; Ник. лет. 1. 92 [241]; Ст. кн. 1. 135 [156]; Татиш,. И. Р. 2. 73 [294]; списки устава Владимирова и синодики в Оп. рук. Рум. муз. С. 294-295, 310, 312, 571, 573, 577, 581, 583 [88].

[*55] Устав Владим. в Дополн. к Акт. истор. 1. № 1 [106]; П. собр. р. лет. 3. 179, 207 [228]; Соф. врем. 1. 87 [270]; Росп. русск. митроп. и синодик, в Опис. рук. Рум. муз. С. 509, 582 [88]. Не знаем, откуда Стрыйковский взял имя нашего первого митрополита, утверждая, будто это имя было Фаций — Facius albo Tacius [Фаций либо Таций (польск.)] (Kronik. Polsk. 1. 132, ed. cit. [403]).

[*56] Касательно митрополита Михаила можно было бы сказать, что свидетельство о нем относится к началу XI или даже к концу Х в., если бы известный отрывок летописи, приписываемый Иоакиму Корсунянину, первому Новгородскому епископу, действительно ему принадлежал. Ибо здесь ясно повествуется, что вдруг по крещении Владимира к нему прислан был из Царьграда митрополит Михаил, родом болгарин (Татищ. 1. 38 [294]).

[*57] Такое объяснение этих разногласий высказал еще преосвященный Платон в своей Кратк. церков. росс. истории (Ч. 1. С, 39. Моск., 1805 [220]), и потом преосвященный Евгений в Опис. Киево-Соф. собора (С. 64. Киев, 1825 [115]).

[*58] Например, митрополита Ефрема (1091-1096) ставит прежде Георгия (1072— 1079) и двух Иоаннов (1080-1090); Климента Смолятича (1147-1156) и Иосифа (1236-1240) опускает; каких-то неизвестных Афанасия, Гавриила, Дионисия присовокупляет (Опис. рук. Рум. муз. С. 509 [88]).

[*59] Опис. рук. Рум. муз. С. 571, 577, 581 [88].

[*60] Опис. Киево-Печер. лавры. С. 115. Киев, 1831 [114].

[*61] Дополн. к Акт. ист. 1. № 1 [106]; Опис. рук. Рум. муз. С. 294, 324 [88]; ПСРЛ. 3.179, 207 [228]; Соф. врем. 1. 87 [270]; Ник. лет. 1. 91,104 [241]; Ст. кн. 1.134 [156].

[*62] Евген. Прибавл. к Опис. Киево-Соф. соб. С. 7 [303]; Неволин. О простр. церк. суда в России до Петра Вел. С. 35. Прим. 69 [198]; Филар. Ист. Р. Церкви. 1. Прим. 124 [317].

[*63] Ст. кн. 1. 134 [156]: «Владимир посла в Царьград ко преосв. патриарху кир Фотию, прося у него благословения, вкупе же...» Ник. лет. 1. 91 [241]: «Посла в греки к пр. Фотию патриарху, и взя от него перваго митрополита Михаила»; 103: «Иде Михаил в Новгород с епископы Фотея патриарха; даде бо ему Фотий патриарх шесть епископов на помощь»; 104: «Взя Владимер у блаженнаго патриарха Фотия митрополита Киеву Леонта...»

[*64] Никон, летопись приводит обоих, т.е. и Михаила, и Леонтия, от патриарха Фотия, а Ст. книга — только одного Михаила, называя Леонтия присланным от патриарха Николая Хрисоверга (см. предыд. прим. и Ст. кн. 1. 150 [156]). Последующие же митрополиты и в Ст. кн., и в Ник. лет. приводятся вовсе не от Фотия.

[*65] См. нашу Историю христианства в России до равноапостольного князя Владимира. Ч. 2. Гл. 2 [179].

[*66] Ибо этот патриарх был современником святому Владимиру и управлял Церковию с 983 по 996 г. (Le Quien. Orienschrist. 1. Р. 256-257 [371]).

[*67] Они указаны выше, в прим. 61.

[*68] Послание надписано: [Леонта, митрополита Переяславля Русского» (греч.)]. П. собр. р. лет. 1. 89 [228].

[*69] Ник. лет. 1.191 [241].

[*70] Ист. росс. иерархии. 1. С. 5. Киев, 1827 [67]. Снес.: Филарет. И. Р. Ц. 1. 185 [317].

[*71] Впрочем, в некоторые из этих городов епископы могли быть отправлены и прежде 992 г., как действительно иногда и говорится о Новгородском Иоакиме и Ростовском Феодоре. Но в этом году они уже утверждены как епископы епархиальные.

[*72] Ник. лет. 1.105 [241]; Ст. кн. 1.152 [156]. Снес.: ПСРЛ. 3.179,207; 4.175 [228]; Соф. врем. 1. 88 [270].

[*73] Ст. кн. 1.153 [156].

[*74] В числе иноков киево-печерских, которые во дни игумена Никона (1078-1088) совокупными молитвами избавили от козней обольстителя преподобного Никиту затворника, упоминается Николай, иже бысть епископ Тмуторакану (Послан. Поликарпа к Акиндину в рукоп. Киево-Печер. Патериках ).

[*75] Полн. собр. р. лет. 1. 119 [228]. В рукописном житии святого Леонтия Ростовского читаем: «А тех четырех епископов Владимир посла по градом. Новъгород нарече архиепископию, посади в нем перваго епископа Иоакима. Другаго — Ростовоу, Федор нарицаемаго: посла его с сыном со князем Борисом. Той бысть первый епископ в Ростове, и крести Ростовьскую землю и Соуздальскую. Третиаго — в Чернигов. Четвертаго — в Волыньскую землю. И темже си четыре епископи первонастольници нарицаются; якоже и апостольская проповедь от кого преже была, Евангелие Божественьм проповеди, и от кого крещение приали, то суть первонастольницы: якоже и о сих нача множитися правоверная вера хрестианьская. И оттоле начата ставиги по иным градом епископы — в Новъгород, в Полтеск, в Волынскую землю» (сборн. Новг. Соф. библ. XVI в. № 503. Л. 363 [10]). То же самое житие святого Леонтия находится в сборн. Рум. муз. № 160. Л. 1 [40]. Соображения о древности Полоцкой епархии см. также т. 2 этой «Истории». Прим. 45.

[*76] П. собр. р. лет. 1. 27; 2. 19 [228]. В рукописном Киево-Печерском Патерике по редакции архимандрита Иосифа Тризны (1647-1656) была особая статья: «Туровской епископии завет блаженного Владимира (так называется в оглавлении Патерика св. Владимир) и о десятине, данней ей изо всего княжения» (Чтен. Моск. истор. общ. 1846. № 4. Отд. 4. С. 7 [300]). Ужели эта статья есть чистая выдумка?

[*77] В Никон, лет. именно говорится, что с самого начала поставлен был митрополитом Леонтием один епископ Новгороду Великому и Пскову (1. 105 [241]).

[*78] Древлянский князь Святослав убит в 1015 г. Святополком, а смоленский Станислав и луцкий Позвизд скончались, вероятно, еще прежде (Карамз. И. Г. Р. 2. 26 [148]).

[*79] П. собр. р. лет. 1. 65-66 [228].

[*80] Филар. Истор. Р. Церкв. 1.185 [317].

[*81] Зубрицк. Пов. о Черв. Руси. С. 66-68. М., 1845 [129].

[*82] Ник. лет. 1. 92,104,112,135 [241]; Степ. кн. 1. 135,150,166, 223 [156]; Татищ,. 2. 73, 79, 87 [294]. Никонова летопись и Степ. книга единогласно свидетельствуют о митрополите Михаиле: «Бысть же сей митрополит учителей зело, и премудр премного, и житием велик, и крепок зело, родом сирин: тих убо бе, и кроток, и смирен, и милостив премного; иногда же страшен и сверен, егда время требоваше». Но в каталоге Захарии Копыстенского (Палинод. Ч. 3. Разд. 2. Артик. 1 ) и некоторых других Михаил называется греком, как и его ближайшие преемники. Кстати заметим, что в списке Палинодии, которым мы пользовались, писанном диаконом Саввою Добранским в 1634 г. (след. спустя только 8 лет по смерти автора), книга эта названа так: «Оборона веры Церкве Восходной и патриархов». Книга разделена на четыре части, которые подразделены на 23 раздела и еще частнее — на 102 артикула. В каталоге Кульчинского (Specimen Eccl. Ruthenicae. 162. Rom., 1733 [368]) также все три первые наши митрополита (Иоанн не упомянут) названы греками; но в каталоге Лекёня (Oriens. Christian. 1. 1261-1281. Paris, 1740 [371]) Михаил назван сирином. Снес.: Ист. росс. иерарх. 1. 81-83. Изд. 2-е [67].

[*83] Иоаким, умирая, благословил было на свое место ученика своего Ефрема, который действительно и учил новопросвещенный народ истинам веры в продолжение пяти лет — с 1030 по 1035 г., но епископства не сподобился, так как в этом году великий князь Ярослав, прибыв в Новгород, избрал в преемники Иоакиму Луку Жидяту (ПСРЛ. 3.179, 210 [228]).

[*84] Ник. лет. 1.105 [241]; Ст. кн. 1.151,154 [156]. Снес.: прим. 17.

[*85] Татищ. Ист. росс. Кн. 1. Ч. 1. С. 38; Кн. 2. С. 39 [294].

[*86] П. собр. р. лет. 1. 50 [228]; Татищ. Кн. 1. Ч. 1. С. 38 [294]. Впрочем, должно заметить, что сами болгаре во дни нашего князя Владимира имели весьма мало досуга заботиться о просвещении нас, русских. То был едва ли не самый несчастный период для Болгарии — период покорения ее греками. Война упорная и ожесточенная длилась более сорока лет сряду (974-1019); Болгария напрягала все свои силы, чтобы спасти свою самостоятельность, и ежегодно, систематически, была опустошаема как греками, так и другими народами, которых нанимал греческий император Василий (подробнее см. в Русск. истор. сборн. Т. 6. С. 117-145 [320]).

[*87] О умножении пресвитеров при Ярославе — П. собр. р. лет. 1. 66 [228]. О церквах Десятинной и берестовской — там же. 1. 52, 67. О вышгородских церквах святого Василия и потом святых мучеников Бориса и Глеба — преподобный Нестор в рукописи, житии святых Бориса и Глеба (по списку XIV в., Сильвестровскому, и Румянц. муз. № 152. Л. 110 [39]). Анастас Корсунянин был несомненно лицо духовное (иначе ужели Владимир не мог бы указать своему любимцу другого поприща?) и, судя по его назначению, занимал при соборной Десятинной церкви место ключаря, эконома и старшего иерея, или протоиерея, как и называют его некоторые наши летописи (П. собр. р. лет. 5.121 [228]; Степ. кн. 1. 160 [156]; Гизел. Синопс. Л. 48 об. Киев, 1680 [134]). Т. е. Анастас сделался первым лицом в нашем белом духовенстве.

[*88] Полн. собр. р. лет. 1. 51 [228]. Но были ли тогда в Киеве и другие кумиры, кроме шести, стоявших на холме близ двора княжеского, на месте которых могла быть построена только одна церковь? (Солов. Истор. России. 1. Прим. 256 [269]). Были. Это можно видеть и из сказания летописца: «Повеле (Владимир) рубити церкви и поставляти по местом, идеже стояху кумири; и постави церковь св. Василья на холме, идеже стояше кумир Перун и прочий» (шесть). Если бы все кумиры киевские помещались только на холме, где могла быть построена одна церковь, и действительно построена самим князем, то зачем бы ему давать повеление рубить церкви и ставить их по местом, идеже стояху кумиры? А кроме того, в частности, известно, что был тогда в Киеве кумир Волоса, о котором пишет мних Иаков в житии святого Владимира: «А Волоса идола, егоже именоваху скотья бога, веле в Почайну реку въврещи» (см. приложен. № 1; то же повторяется и в Торжеств. Рум. муз. № 436 [56]. Описан. С. 697 [88]) и который, по преданию, находился вне города, на оболонье, где киевляне обыкновенно пасли свои стада (Максимов. Киевлян. 1. С. 10 [186]; Паломн. Киев. С. 106, 128. Изд. 2-е [130]). Вероятно, был в Киеве или близ Киева и кумир Тура, известного в русской мифологии (Времени. Москов. истор. общ. 9. Отд. 1. С. 29 [325]), на месте которого, может быть, и была поставлена киевлянами церковь, слывшая под именем Туровой божницы (П. собр. р. л. 2. С. 24 [228]): по крайней мере, так можно объяснять это странное название церкви, если припомним, что у народа нашего один из монастырей Новгородских назван Перынь монастырь потому именно, что поставлен был на месте прежде бывшего идола Перуна.

[*89] «И нача ставити по градом церкви и попы и люди на крещенье приводити по всем градом и селом» (П. собр. р. лет. 1. 51[228]).

[*90] П. собр. р. лет. 1. 34, 51 [228]; мних Иаков. Жиг. Владим. в приложен. 1. Нестор пишет: «Постави церковь св. Василья» — выражение, которое он обыкновенно употребляет о церквах деревянных, тогда как о каменных говорит: созда или заложи (Собр. лет. 1. 52, 54, 63, 65, 66, 67, 69 и др. [228]). М. Евгения. Опис. Киево-Соф. собора. С. 6-8. Прим. 18 [115]; Фундукл. Обозр. Киева в отнош. к древн. С. 30, 32-33. Киев, 1847 [211]; Максимов. Киевлян. 1. 15, 53. Киев, 1840 [186].

[*91] М. Иларион. Похв. Владим. в Приб. к Тв. св. отц. 2. 278 [133]; мних Иаков. Жиг. Владим. в приложен. 1; П. собр. р. лет. 1. 35, 52 [228]; Степ. кн. 1. С. 152 [156]. В древних списках летописи (не упоминаем о позднейших) год основания Десятинной церкви показан несколько различно: в одних — 989, в других — 991 (Собр. лет. 1. 52 [228]). Но мних Иаков говорит ясно: «Минувшю лету (после крещения киевлян), умысли создати церковь святыя Богородица, послав, приводе мастера от грек». В одном из древнейших списков церковного устава, восходящем к XIII в., святой Владимир говорит между прочим: «Благословение прием от Михаила митрополита всеа Руси, создах церковь Десятинную святыя Богородица» (Опис. Рум. муз. С. 310,313 [88]).

[*92] Так по древнейшим памятникам: Собр. р. лет. 1. 53 [228]; Лет. Переясл. Сузд. С. 33 [174]; пергам. Пролог, мая 11 (в Чт. Моск. истор. общ. 1846. № 2. Отд. 1. С. 22 [74]).

[*93] П. собр. р. лет. 1. 52, 53. 133 [228?]; Ник. лет. 1. 105-108 [241]; Ст. кн. 1. 157, 160 [156]. Соборною называется Десятинная церковь не только в Степ. кн. (1.157 [156]) и Ник. лет. (1. 105 [241]), но и в списке устава Владимирова XIII в. (Дополн. к Акт. истор. 1. С. 1 [106]).

[*94] Фундукл. Обозр. Киева в отнош. к древн. С. 27-30 [211]; Максютин. Очерк истор. зодчества в России. С. IV в книге «Русская старина». Тетр. 7, 9 [187]. Некоторые хотят называть пол, бывший в боковых притворах Десятинной церкви, ценинным, равно как бывший вокруг престола не мозаическим, а наборным (Записки Отд. русск. и слав. археол. Т. 1. Отд. 1. С. 69 [252]; Сахаров. Исслед. о русск. иконо-пис. 2. С. 56 [250]). Какое название лучше, предоставляем судить другим. А для объяснения Дитмара, назвавшего Десятинную церковь храмом святого Климента, папы Римского, вовсе нет нужды предполагать в Десятинной церкви особого придела во имя этого священномученика (Карамз. Ист. гос. Росс. 1. Прим. 488 [148]). Дит-мар мог назвать ее таким именем единственно потому, что в ней покоились мощи святого Климента, как и один из наших проповедников XII в. в слове при возобновлении Десятинной церкви, обращаясь к священномученику, говорил: «Церковь твою обновляя...» (Оболенск. О двух древн. святынях Киева. Киевлян. 2. С. 146 [212]).

[*95] В древнейшем списке этого жития, писанном на пергамене, говорится о святом Владимире: «Повеле людем ставити церкви по всем градом, и сам созда церковь святыа Богородицы, удивив,— пребыв же неколико лет, нача болети...» и проч. (Чтен. Моск. истор. общ. 1846. № 2. Отд. 1. С. 8 [74]). В другом списке того же самого жития XVI в. место это читается: «Повеле людем ставити церкви по всем градом, а сам создал церковь святыя Богородица и удивив ю» (сборн. Новг. Соф. библ. № 503. Л. 437 [10]). В третьем списке того же самого жития XVI в. вместо «удивив ю» сказано: «И сам созда церковь камену св. Богородица, украсив ю серебром и златом» (рук. Рум. муз. № 434. Л. 678 [55]; то же самое и в списке моей библиотеки № 2. Л. 166 [35]). Итак, вот что значит: «удивив»! А в печатном Прологе, где (июля 15 [234]) помещено то же самое житие святого Владимира, читается уже: «И сам созда церковь св. Богородицы удывов»!

[*96] 12 мая — по месяцеслову, помещенному в Обиходе XIII в. (Опис. Рум. муз. С. 405 [88]); 11 мая — по пергаменному Прологу, где между прочим говорится: «Месяца мая в 11 память бытью святаго и богохранимаго Костянтиня града...» И далее: «В от же день освящение церкви святыя Богородица, юже създа благоверный князь Василей, зовомый Володимирь I и князь земли Русьскыя, иже обнови, Божею помощью. Крещением. И видев церковь свершену, и въшед в ню помолися: «Господи Боже, призри с небесе и посети виноград Свой и сверши, иже насади десница Твоя, новыя люди, имже обратил еси сердца в разум познати Тя Бога истиннаго; и призри на церковь Свою, юже создах недостойный раб Твой во имя рожьшая Тя Матери Приснодевыя Богородица; и аще кто помолится в церкви сей, то услыши молитву его, молитвы ради Пресвятыя Богородица». И помолившюся ему, рек сице: «Се даю святей Богородици церкви сей от имения моего и от град моих десятую часть». И тако сверши праздник благолепен в лето 6504» (Чтен. Моск. ист. общ. 1846. № 2. Отд. 1. С. 22 [74]). Пролог не внес бы на свои страницы этого сказания, не включил бы в число других праздников дня освящения Десятинной церкви, если бы точно он не считался праздником. А когда же естественнее было установить этот праздник, если не вдруг по освящении Десятинной церкви? Установлять его спустя несколько и даже много времени после события было бы странно. 12 мая, как день освящения Десятинной церкви при святом Владимире, показано и в киевской следованной Псалтири. Изд. 1756 г. [235].

[*97] П. собр. р. лет. 1. 53-54 [228]; Ник. лет. 1.107 [241]; Ст. кн. 1.163 [156].

[*98] П. собр. р. лет. 1. 58 [228]; мних Иак. в приложен. 1; Фундукл. Обозр. Киева в отн. к древн. С. 32 [211].

[*99] Сказав о крещении киевлян, о построении Владимиром церкви святого Василия и о прочем. Софийская летопись продолжает: «Того же лета постави князь Володимер в Киеве первую церковь св. Георгия ноября в 26» (Собр. р. лет. 5.119,120 [228]. То же и Воскрес, лет. 1.153 [242], и Супрасльск. лет. С. 10 [291]). А повествуя далее о великом князе Ярославе, говорит: «Церкви постави на Златех вратех Благовещение и святаго Георгия» (с. 137 [228]). Следовательно, отнюдь не смешивает этих двух киевских церквей, построенных двумя князьями во имя одного и того же великомученика (Опис. Киево-Соф. собора. С. 6 [115]).

[*100] Гизел. Синопс. Л. 42 на обор. Киев, 1680 [134]; Фундукл. Обозр. Киева. С. 57-59 [211].

[*101] Ник. лет. 1. 107 [241]; Ст. кн. 1. 154 [156]. Да и представить трудно, чтобы святой Владимир в продолжение своего многолетнего христианского царствования не построил церквей в двух любимейших своих местопребываниях — в Берестове и Белгороде.

[*102] Анан. Федоров. Историч. собр. о граде Сузд. Гл. 4 во Времени. Моск. истор. общ. 22. Отд. 2. С. 43 [310].

[*103] Татищ. Ист. росс. 2. С. 89 [294]; Ник. лет. 1.112 [241].

[*104] П. собр. р. лет. 3. 2, 121 [228]. В третьей Новгородской летописи показано, будто деревянная церковь Софии сгорела не в 1045, а уже в 1049 г. (3. 208 [228]). Но это ошибка, потому что в том же 1045 г. новгородский князь Владимир заложил уже другую Софийскую церковь — каменную (211 [228]).

[*105] П. собр. р. лет. 1. 150; 2. 88 [228]; Лет. Переясл. Сузд. 74 [174]; Ст. кн. 1. 153 [156]. Степ. книга замечает, что церковь простояла 165 лет, а Воскр. летопись говорит, будто 168 лет (1. 155 [242]). Следовательно, церковь основана или в 992-м или в 995 г. Никонова же летопись (2. 191 [241]) приписывает основание этой церкви не епископу Феодору, а епископу Илариону.

[*106] Eezw. Опис. К.-Соф. соб. С. 5-6 [115]; Филар. Ист. Русск. Ц. 1. 95 [317].

[*107] Ст. кн. 1. 141 [156]; П. собр. р. лет. 2. 22 [228]. Автор Степ. книги, по всей вероятности, не поняв названия: Турова божница, вздумал выразиться яснее: «Церковь во имя св. мученика Турова», хотя такого мученика вовсе не существовало. А что под именем божницы у нас разумелась в древности церковь, или храм, это видно из самой же древней летописи (Собр. р. лет. 1. 138; 2. 34 и др. [228]) и еще яснее из известных ответов Новгородского епископа Нифонта Кирику, где читаем к концу: «А крест достоит целовати всем, кто влазить в божницу, или церковь, и Евангелие целует» (так в обоих списк. Рум. муз. № 231. Л. 316 и № 238. Л. 395 на обор. [42, 43]). Или, быть может, составитель Степенной книги имел под руками, но только исказил следующее выражение рукописи Пролога в Слове об успении блаженного великого князя Володимера (под 15 июля): «И оттоле наречеся место святое, идеже и ныне есть церькви святую мученику у Торова» (рукоп. Румянц. муз. № 321. Л. 360 на обор. [50]), т. е. где и ныне стоит церковь святых мучеников (Бориса и Глеба?) у Турова (урочища?). Снес.: прим. 110 и текст, к которому оно относится.

[*108] Снес.: прим. 88. Об урочище Тур — Калайдовича. Памяти, росс. слов. XII в. Предисл. С. XII [216]. Об имени Тур у Карамз. Т. 1. Прим. 467 и др. [148].

[*109] Чтен. Моск. истор. общ. 1846. № 2. Отд. 1. С. 8-9 [74]. Замечательно, что в Прологах XV и XVI вв. слово и ныне в означенном житии святого Владимира опущено (Опис. рукоп. Румянц. муз. С. 678, 687 [88]).

[*110] Прол. июля 15 [234]. Потому, кажется, несправедливо в рассмотренных нами известиях о трех церквах видеть только образчики невежества писцов {Филар. Ист. Р. Ц. 1. 94. Прим. 143 [317]).

[*111] Иларион. Приб. к Тв. св. отц. 2. 277 [133]; мних Иаков в приложен. 1; Дитмар: «Urbs autem Kitava nimis valida... In magna hac civitate, quae istius regni caput est, plus quam quadringentae habentur ecclesiae et mercatus 8 [Город же Китава (т. е. Киев.— Прим. перев.} весьма укреплен... В обширном этом городе, являющемся столицей того царства, имеется более четырехсот церквей и восемь рынков» (лат.)] (Chronic. Lib.VIII. N. 16 in Pertz. Monum. Germaniae histor. 3. 870-871. Hannov., 1839 [406]). Меховига говорит, что Болеслав «Obsessione et fame Kyow expugnavit, pro ilia tempestate, civitatem insignem et magnam, tricentas ecclesias et ultra habentem [взял Киев осадой и голодом, а был он в то время городом замечательным и великим, имевшим триста с лишним церквей» (лат.)] (Me chow. Chronic. Polonor. 2. С. 6. Р. 28, ed. Cracow., 1521 [380]). В Никон, летописи под 1017 г., когда, по свидетельству Нестора, погореша в Киеве церкви (Собр. р. лет. 1. 62 [228]), читаем: «И погоре град и церквей множество, яко до седмисот» (1. 124 [228]). Слово quadringentae, т.е. 400, переписчики очень легко могли написать вместо quadraginta, т. е. 40 (err. К rug. Beitrage zur Miinzkunde. S. 101 [367]).

[*112] Du Сangii Constantinop. Christ. 3. P. 23. Venet., 1729 [352].

[*113] П. собр. р. лет. 1. 63 [228].

[*114] «Бе бо въздано ея (церкви) при нем (Мстиславе) възвыше, яко на кони стояще досящи» (П. собр. р. лет. 1. 65 [228]). Марков. О достопам. Чернигова в Чт. Моск. истор. общ. год 3. № 1. Отд. 4. 14-16 [188]; Чернигов, губ. вед. 1846. Отд. 2. Часть неофиц. № 32, 33, 35, 36°; Северн, пчела. 1852. № 200. С. 798 [71]. Сохранилось предание, что в начале XVIII в., когда рыли землю для фундамента нынешней соборной колокольни в Чернигове, найдены были два серебряных идола, и недавно открытая надпись на царских вратах теплой соборной церкви удостоверяет, что они вылиты в 1702 г. из найденных тогда идолов.

[*115] Насчет времени основания киевского собора мы держимся древнейшего летописца, который именно говорит, что Ярослав имел дело с печенегами в 1036 г., вне града на месте, где было еще тогда поле, и что в 1037 г. на этом месте он только заложил церковь святой Софии, решившись включить его в черту города и обвести валом (Собр. р. лет. 1. 65 [228]). А потому, если признать справедливым показание и древней летописи Новгородской, что еще в 1017 г. заложена быстъ св. София в Киеве (там же. 3. С. 1 [228]), то это, без сомнения, была закладка другой Софийской церкви в самом городе, а не вне его, тем более что та же летопись чрез несколько строк под 1037 г. говорит: «Заложи Ярослав град Киев и церковь св. София» (там же). Значит, разумеет закладку уже другой церкви. Первую в 1017 г. Ярослав, может быть, только заложил, да по тесным обстоятельствам вовсе оставил без построения. Или не сгорела ли она, едва начатая, во время страшного пожара киевского, бывшего в том же году, когда точно погореша в Киеве церкви (Собр. р. лет. 1. 62 [228]; снес.: Карамз. Ист. гос. Росс. 2. Прим. 11 [148])? Что же касается до сказания позднейших летописей, будто Ярослав поразил при Киеве печенегов в 1017 г. и тогда же заложил Софийский собор, а окончил его в 1037 г. (Собр. р. лет. 3. 210 [228]; 5.132,137 [228]; Ник. лет. 1. 124, 134 [241]), то оно, как несогласное с древнейшими летописями, не заслуживает большого внимания

[*116] Судя по тому, что киевская Десятинная церковь строилась семь лет, новгородский Софийский собор — также семь лет, можем приблизительно полагать, что и Софийский собор в Киеве окончен около 1045 г. Константинопольский Софийский собор, воздвигнутый императором Юстинианом в VI в. (532-538), имел в длину более 38 сажен, в ширину около 34, в вышину 26 и в поперечнике купола около 15 сажен. А киевский Софийский — в длину 17, в ширину 25 /;, в вышину до карниза под куполом 10 сажен с аршином и в поперечнике купола 10 аршин. Подробнее об устройстве К.-Софийского собора, его украшениях и отличиях от константинопольского см.: Ев-ген. Опис. К.-Соф. соб. С. 25-31, 41-46 [115]; Фундукл. Обозр. Киева. С. 34-43 [211], и особенно Скворцов. Опис. К.-Соф. собора по обновлении его в 1843-1853 гг. С. 10-19, 36-52. Киев, 1854 [261].

[*117] П. собр. р. лет. 1. 65 [228]; Иларион. Приб. к Твор. св. отц. 2. 278 [133]. В том, что собор был посвящен Ипостасной Премудрости Божией Господу Иисусу, не может быть сомнения после ясного свидетельства м. Иларнона о Ярославе, что он «создал дом Богу великий и святый в честь Его Премудрости» (Приб. к Тв. св. отц. 2. 278 [133]), тем более что и Софийский храм в Цареграде, послуживший образцом для киевского, был посвящен Сыну Божию, Ипостасной Премудрости Божией, по сказанию самих византийцев (см.: славянок, печати. Кормч. Ч. 2. Л. 237 об. [157] и Евген. Опис. К.-Соф. соб. С. 16-18 [115]).

[*118] В пергаменном Прологе Новгор. Соф. библ. XIII-XIV вв., без №, на 132 листах , под 4-м числом ноября (л. 42 об.) читаем: «В тот же день священа бысть великая церковь святая София, иже в Руси, юже бе создал благоверный князь Ярослав и митрополию святой Софии створи» и проч. Вся статья напечатана в Извест. II Отд. Акад. наук. 6. 305 [166]; 10. 670-671 [277].

[*119] Сказав о заложении Софийской церкви, летописец выражается: «И посем церковь на Золотых воротех...» (П. собр. р. л. 1. 65 [228]). См. там же прим. под буквою т. Иларион в Приб. к Тв. св. отц. 2. 279 [133].

[*120] См. приложен. 4.

[*121] П. собр. р. лет. 1. 65 [228]. Представленное сказание о построении и освящении церкви святого Георгия сохранилось в Прологах, каковы: Погодинский XIV в., писанный на пергамене [37], и библиотеки СПб. Дух. Академии под № 271 бумажный XVI в. [60], и в других рукописных сборниках (моей библ. № 2. Л. 313 об. [35]). Из первого Пролога оно взято и напечатано сполна в Киевлянине (3. С. 66-67 [185]) под заглавием: «В тот же день (т. е. 26 ноября) священие церкви святаго Георгия в Киеве пред враты святыя Софии». Праздник святого Георгия под 26 ноября значится в наших месяцесловах XII-XIII вв. (в перг. Евангелии XII-XIII вв. Новг. Соф. библ., пис. попином Максимом . Снес.: Оп. рук. Рум. муз. С. 172 [88]). Этот же праздник святому Георгию 26 ноября существовал, как доселе существует, и в Греции по случаю освящения в честь его одной тамошней церкви. См. греческ. Синаксарий и Минею под 26 ч. ноября [404].

[*122] О древн. киев. церкви св. Ирины, в ЖМНП. 1846. № 12. Отд. 2. С. 423-453; Фундукл. Обозр. Киева. С. 48-51 [211].

[*123] П. собр. р. лет. 1. 66 [228].

[*124] П. собр. р. лет. 1. 67 [228]; 3. 2, 211-212; 5. 138; Метафраст. Опис. новг. Соф. соб. С. 15-21. Новгор., 1849 [190].

[*125] Например, толщина нижних стен Десятинной церкви в полтора аршина, а Киево-Софийского собора — около двух аршин, и раствор в стенах Десятинной церкви втрое толще против кирпича, из которого они сложены (Фундукл. Обозр. Киева. С. 29-30 [211]; Максютин. Очерк, истор. зодч. в России. С. IV, XII в Русск. старине, изд. Мартын. [187]).

[*126] Собр. р. лет. 1. 50, 52 [228].

[*127] Левшин. Историч. опис. моек. Успенск. соб. С. 23, 24. Москв., 1783 [172]; Снегирев. Памятник. Москов. древн. тетр. 2. Л. 15-16 [264]; Сахаров. Исслед. о русск. иконоп. 2. С. 27, 35. СПб., 1849 [250].

[*128] Софийск. времен. Ч. 2. С. 364 [270]; Метафраст. Опис. новгор. Соф. собора. С. 23 [190].

[*129] Тихонрав. Археолог, заметки о город. Суздале и Шуе. В Записк. Отдел. русск. и слав. археолог. Т. 1. Отд. 1. С. 90 [295].

[*130] Губерн. Волын. ведом. 1843. № 26 .

[*131] На лицевой стороне этой иконы внизу находится троякая подпись: славянская, под нею — греческая греческими буквами и еще ниже — такая же греческая полуславянскими буквами. Представим две первые: «Образ писан в лето 6501 (т. е. 993) Симеоном иеромонахом. Древнейшею представляется по буквам подпись средняя — греческая, а в верхней и нижней буквы кажутся очень недавними (Восток. Опис. Румянц. муз. С. 220 [88]; Макар. Свед. об иконе Х в. в нижегор. Благовещ. монаст., напеч. в Записк. Археол. общ. Т. 3. Засед. 6-8. Прилож. С. 73-74 [177]).

[*132] Фундукл. Обозр. Киева в отн. к древн. С. 57-59 [211].

[*133] Подробнее о мозаике, фресках и храмовой иконе Киево-Софийского собора см.: Евген. Опис. К.-Соф. соб. 19-21, 42-46 [115]; Фундукл. Обозр. Киева. С. 37-43 [211]; Сквори. Описан. К.-Соф. соб. по возобновлении его. С. 14-19, 36— 49 [261]; Крыжановск. Киевск. мозаики в Записк. Археолог, общ. Т. 8. С. 235-260 [162]; он же. Киево-Софийская стенопись в Северн, пчеле. 1853. № 147,148 [161].

[*134] Описание новгородского образа святой Софии см. в Опис. К.-Соф. собора. С. 21-22 [115]. А слова Сильвестра — в Акт. археогр. экспед. 1. С. 248 [65]; Москв. собор, на еретик. XVI в. С. 20. М., 1847 [193].

[*135] Например: «В лето 6849 (1341) архиепископ Новгородский Василий покры св. Софию свинцем, что была погорела, и иконы исписа, и кивот доспе» (Собр. р. лет. 3. 80 [228]). Или: «Лета 7214 (1706) повелением преосвященнаго Иова митрополита... в соборной церкви Премудрости Божий святыя образы, местные и в тяблех, и около столпов, и в приделех починили и олифили» (там же. С. 276).

[*136] П. собр. р. лет. 3. 211 [228]; Метафраст. Опис. новг. Соф. собора. С. 6-14, 28-31 [190].

[*137] О мозаических изображениях Киево-Софийского собора преосвящ. м. Евгений заметил, что «они доказывают терпеливость художников в подборе цветных стекол, но не доказывают вкуса в выборе рисунков и предметов» (Опис. К.-Соф. соб. С. 31 [115]). Но фрески этого собора по искусству стоят еще ниже мозаики.

[*138] Разумеем греческий месяцеслов, изданный по повелению императора Василия, с лицевыми изображениями святых (Menologium Graecorum... ed. Urbini, 1727 [378]), и другой греческий месяцеслов, составленный в Х столетии неизвестным, также с изображениями святых (Аllatius. De libr. Eccles. Graec. dissert. 1. 84 [328]).

[*139] П. собр. р. лет. 1. 52 [228]. Изображение креста, найденного в развалинах Десятинной церкви, можно видеть у Фундукл. в Обозр. Киева между с. 28 и 29 [211].

[*140] Описание и изображения этих монет см. у Сахар. Летоп. русск. нумиэм. 1. С. 30-31 и табл. 1, 2 [251]; также в Записк. СПб. археол. нумизмат, общ. Т. 1. С. 386-398. Табл. 18. № 1; 22. № 18 [249] и в статье Волошинск. Опис. древних русских монет, найденных близ Нежина в мае 1852 г. Изд. Киев, 1853 [82]. Снес.: Северн, пчел. 1852. № 194 [207]; Москвитян. 1852. № 17 [160].

[*141] Изображения гробниц Владимировой и Ярославовой, также мозаик и фресков К.-Соф. собора см. у Фундукл. в Обозр. Киева между с. 28-29, 36-37, 38-39, 40-41 [211] и еще ЖМНП. 1844. Кн. 1 [119] в конце — снимок трех киево-софийских фресков. А изображение креста преподобного Авраамия Ростовского приложено к статье гр. Толстова: Древн. святыни Ростова Вел., помещ. в Чтен. Моск. истор. общ. Год 3. № 2 [296].

[*142] Об изображениях на киевск. мозаике и фресках см. Беседы к глаголем, старообрядцу. С. 235-236. Изд. 3-е [316] и ЖМНП. 1844. № 1 [119]. А превосходные рисунки с мозаических икон константинопольского Софийского собора помещены в великолепном издании под заглавием «Alt-christliche Baudenkmale von Constantinopel von V bis XII Jahrhundert... von Sa1zenberg». Berlin, 1854 [398].

[*143] П. собр. р. лет. 1. 50, 52 [228]. О святых Кирилле и Мефодии — в Москвитян. 1843. Ч. 3. № 6. С. 422-423 [209].

[*144] Оболенск. О двух древн. святын. Киева — в Киевлян. 3. С. 145 [212];

П. собр. р. лет. 2. 30 [228].

[*145] Ныне можно встречать только частицы этих мощей. Например, в одном напрестольном серебряном позлащенном кресте святой Александре-Невской лавры, который устроен в 1688 г. и пожертвован в нее от ключаря Благовещенского собора монаха Иосифа (как значится в описи), находятся в числе многих других мощей и мощи Климента, папы Римского.

[*146] Мних Иаков — в приложен. 1; Ник. лет. 1. 92 [241]; Степ. кн. 1. 135 [156]. Дитмар: «Archiepiscopus civitatis illius cum reliquiis sanctorum et ceteris omatibus diversis hos advenientes honoravit [Архиепископ этого города встречал их с мощами святых и прочим всевозможным благолепием» (лат.)] (Chronicon. Lib. VIII. N. 16 in Pertz Monum. Germ. hist. 3. P. 870 [406]).

[*147] Степ. кн. 1. 39, 160 [156]; Нестор: «Се бо (т. e. Ольгу) вси человеци прославляют, видяще лежащи в теле на многа лета; рече бо пророк: Прославляющая мя прославлю» (П. собр. р. лет. 1. 29 [228]; Карамз. Ист. госуд. Росс. 1. Прим. 473 [148]). И далее: «В лето 6515 пренесени святии в святую Богородицю» (П. собр. р. лет. 1. 55 [228]). Речь, очевидно, о перенесении святых: чего же именно? Икон (Карамз. И. Г. Р. 1. С. 228. Изд. 2-е [148])? Но иконами Десятинная церковь была обогащена с самого начала, и откуда они могли быть перенесены? Или мощей? Но, сколько известно из других свидетельств, при Владимире перенесены в церковь святой Богородицы только мощи великой княгини Ольги (см. следующие прим. 148-149).

[*148] Ст. кн. 1. 40 [156]; мних Иаков — в приложен. 1.

[*149] В одном из названных житий, которое помещено в рукописном Прологе XV в. под 11 числом июля, читаем: «Но Бога должника себе сотвори, иже ю тако прослави нетлением, блажено тело венчав, иже и доныне есть всеми видимо верными рускыми сыньми...» И в конце: «И взем (Владимир) тело от земли бабы своея нетленно, и вложиша в раку древяну, и поставиша в церкви святыя Богородица» (рукоп. Румянц. муз. № 321. Л. 353-354 [50]). Это же житие помещено и в печатном Прологе под 11 июля [234]. Другое житие святой Ольги, встречающееся в рукописи XVI в., по некоторым находящимся в нем любопытным подробностям помещаем сполна в приложен. 5.

[*150] Ст. кн. 1. 34 [156]; П. собр. р. лет. 1. 55 [228]; Труды Общ. ист. и древн. росс. Ч. 3. Кн. 1. С. 166-167 [218].

[*151] Под 11 ч. июля значится память ее и в сербском Прологе XIII в. (Оп. рукоп. Румянц. муз. С. 452 [88]).

[*152] И по древнейшей летописи (П. собр. р. лет. 1. 34 [228]; Лет. Переясл. 35 [174]), и по Сказанию мниха Иакова (приложен. 1), и по Прологу XIII в. (Румянц. муз. С. 453 [88]), они были рождены от болгарыни:. свидетельства достоверные естественно предпочесть несогласному с ними свидетельству сомнительной летописи Иоакимовой, будто Борис и Глеб родились от греческой царевны Анны (Татиш,. Ист. росс. 1. 40; 2. Прим. 184 [294]). Разве согласиться, что Анна была только двоюродная сестра греческих императоров Василия и Константина и дочь болгарского царя Петра? Этим, действительно, удобно примиряются означенные разноречия (Лавровск. О летописи Якимовской, в Учен. записк. II Отд. Ак. наук. 2. Вып. 1. С. 153-155 [169]).

[*153] «Быша сынове мнози у Владимера, в нихже беста святая сия... тако светящися, аки две звезде светле посреде темных» (Нестор, в рукоп. житии св. Бориса и Глеба. Рум. муз. № 152 [39]).

[*154] Мних Иаков. Жит. св. Бориса и Глеба. Хр. чт. 1849. 2. 340 [298]. Преподобный Нестор в житии их (отрывки см. в Русск. истор. сборн. 4. С. 438-440 [110]) говорит а) о святом Борисе: «Много показа милосердие во области своей, не точию ж к убогим, но и ко всем людем, якоже всем чудитися милосердию его и кротости; бе бо блаженный кроток и смирен»; б) о святом Глебе: «Многу ж милостиню творя нищим, и вдовицам, и сиротам»; в) об обоих вместе: «Пребыста в поучении Божиих словес, милостиню творяща нищим, и убогим, и вдовам, яко не имети у себе ничто ж» (рук. Румянц. муз. № 152 [39]).

[*155] Известно, что между частными сказаниями преподобного Нестора о святых страстотерпцах, какие изложил он в житии их и потом в своей летописи, есть некоторые разноречия и одно даже противоречие (Кубарев. Нестор, в Русск. истор. сборн. 4. 409-413 [163]; Казачек, в Отеч. записк. 1851. Январь [143]). Но эти разногласия, которые, впрочем, более или менее удобно примиряются (Бутков. Разб. трех памяти, русск. дух. литер. Прим. 37. С. 99. СПб., 1852 [78]), не дают права отнимать у преподобного летописца какое-либо из означенных сочинений, а предполагают только, что и он, подобно всякому историческому писателю, мог исправлять в позднейшем своем сочинении ошибки или неточности, допущенные в прежнем, пользуясь новыми, достовернейшими известиями. Потому в случае невозможности примирить какое-либо из подобных разногласий справедливее следовать показанию летописи как сочинения, написанного Нестором после отдельных Слов о святых Борисе и Глебе и др.

[*156] «Повеле ж христолюбивый князь изыскати тела св. Глеба, егоже много искавше и не обреташа; по лете ж едином ходяще ловцы обретоша тело святаго лежаще цело...» (Нестор, в жит. Бор. и Глеб. Румянц. муз. № 152 [39]).

[*157] Все, доселе сказанное о святых мучениках, см. в Собр. р. лет. 1. 57-59 [228]; Лет. Переясл. Сузд. С. 35-41 [174]; Нестор. Жит. Бор. и Глеба (Рум. муз. № 152 [39]; Русск. истор. сборн. 4. С. 440-446 [110]); Иаков мних. Жит. Бор. и Глеба (Хр. чт. 1849. 2. 336-357 [298]; снес.: Опис. Рум. муз. С. 203 [88]); Ник. лет. 1. 117-122 [241]; Степ. кн. 1.184-201 [156].

[*158] «Многажды нощию,— говорит Нестор в житии их,— на месте том видяху, идеже лежаше тело святою страстотерпьцю Бориса и Глеба, овогда свеще, овогда столп огнен с небеси сущь»,— и рассказывает, что когда однажды иноземные варяги, переходя чрез Вышгород, остановились близ того места и один из варягов по неведению стал ногою на могилу святых мучеников, то из нее вышел огонь и опалил его ногу так, что он не мог ходить (рукоп. Румянц. муз. № 152 [39]).

[*159] Он забыл после заутрени потушить одну свечу, стоявшую на высоком месте, от которой и произошел пожар. Впрочем, сгорели только стены церкви, а все находившееся в ней успели вынести и спасти. Этот пожар, замечает преподобный Нестор, Бог попустил с тою целию, «дабы ина церкви паки возгражена была на том месте во имя святую и блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба, и тело же тою изнесено бысть любовию от ядр земных — якоже и бысть» (там же).

[*160] «И видеша тело блаженную ни но единого струпа от язв имуще на себе; и беста, аки снег, белеющеся; лице ж ею светяся, аки ангелома, якож на много час чюдитися архиепископу и всем людем» (там же).

[*161] «Таче потом властелин градный шед к христолюбивому Ярославу, то и повода ему все о святую; яже слышав, почюдися тому. Потом же, пришедшу к нему архиепископу Иоанну, исповеда ему христолюбец, како святая имущему суху ногу целу ство-риста и како очи слепому даста. Архиепископ же, то слышав, и ужасен сый бысть; и, свет же благый помыслив в уме, глаголя к христолюбцу: «Лепо ли бы нам, благоверный царю, церковь имя ею возградити, и уставити день, в онже празновати има». Той слышав христолюбивый княз от митрополита и рече ему: «Благ свет твой, отче, и якоже велиши, тако створим». Потом же повеле древоделям приготовити древо на согражение церкви, бе бо уже время зимно. Они же поведенное им от христолюбца приготоваша древо и, наставльшу лету, возградиша церковь в имя святую блаженную страстотрыщу Бориса и Глеба, о клетце, в нейже стояста раце святою. Христолюбивый ж княз украси церковь 5 верхов, и всякими красотами, иконами, и иными писме-ны; повеле же и на иконе святою написати, да входящей в церковь вернии людие, тии видяще ею образ написан и аки самою зряще, ти тако с верою и любовию покланяющися има и целующе образ ею» (там же).

[*162] «Таче потом христолюбец моли я, рече архиепископа, да шед освятить церковь, и святую службу створит в ней. Он же ту абие поим Попове, и диаконы, и весь причет церковный, и иде в предреченный град купно со христолюбивым Ярославом и с велможами. Пришедшим же им в град, и сотвори архиепископ обычное храму обновление, рекъше священие; раце же святую постави в церкви на десней стране, месяца июля в 24, в онже блаженный Борис убиен бысть. Устависта ж христолюбивый Ярослав и преподобный митрополит Иоан в день на всяко лето празник творити има, якож и ныне свершается. Таче потом, яко сконча святую литоргию, поят и благоверный княз Ярослав на обед со всеми обретшимися ту. Възвесели же ся христолюбец веселием духовным, яко тако благодати сподобистася святая его братия: уже не от инех слышал, но и самовидец бысть. И еще бо им всем сущим на святей литоргии, и человек хром и не могий ходити с трудом же великим прелезе к раце святою, моля-шеся припадая; и яко приблигкишася к ракама, ту абие утвердиста нозе его, и востав хожаше пред всеми, славя Бога и святою. Створи ж христолюбец пир велик празник святую, не токмо бояром, но и всем людем, паче же нищим, и всем вдовицам, и всем убогим; повеле же и от имения своего даяти им. Сотвори ж тако празнующе до 8 дне. Таче потом христолюбец в столный град повеле властелину града того даяти от даяния церкви святою десятую часть. Архиепископ же, остав, постави попы и дяконы, и повеле им пети в церкви святою вечернюю и заутреннюю, и святою литоргию по вся дни служити; и постави им старейшину. Чи тако отиде в свою кафолисскии икклисия» (Нестор. Жит. Бор. и Глеба. Там же [39]); Иаков мних. О чудесах Бор. и Глеба, в Хр. чт. 1849. 2. 359-361 [298]; снес.: Опис. Румянц. муз. С. 203 [88]; Пролог XIII в., в Опис. рук. Рум. муз. С. 453 [88]; Ст. кн. 1. 201-204 [156]. Праздник 24 июля в честь святых мучеников Бориса и Глеба встречается уже в месяцесловах XII и XIII вв. (Опис. Румянц. муз. С. 171,172,453 [88]).

[*163] «Иже и доныне есть»,— присовокупляет преподобный Нестор (жиг. Бориса и Глеба. Там же [39]).

[*164] Вслед за погребением Глеба вместе с Борисом последовали знамения и в особенности чудо над варягом; после чуда «по мале днии», говорит Иаков, сгорела церковь святого Василия и тела князей вырыты и поставлены в клетке. Зимою приготовлено было дерево для церкви над ними, а следующим летом она сооружена и освящена 24 июля. По всей вероятности, это случилось в 1021 г.

[*165] «Пришед же (Изяслав) в един день, видев церковь святую ветху сушу, призвав старейшину древоделей, повеле ему церковь возградити во имя святою» (Нестор, в том же житии [39]; Степ. кн. 1. 205 [156]).

[*166] Составитель Степенной книги выражает это довольно ясно, когда, обращаясь к святому Владимиру вместе с бабкою его святою Ольгою и чадами святыми Борисом и Глебом, говорит, что Церковь прияла праздновать память всех их в один и тот же месяц (именно: Ольги — 11 июля, Владимира — 15, Бориса и Глеба — 24): «Якоже купно, честно и купно время от Бога прославлени бысте» (Степ. кн. 1. 43 [156]). Снес.: Гизел. Синопс. Л. 46. Киев, 1680 [134]. В XIII в. память святого Владимира 15 июля несомненно чтилась (Собр. р. лет. 1. 205; 5. 177 [228]), подобно памяти святой Ольги и святых Бориса и Глеба, хотя в месяцесловах того времени, доселе известных, память эта еще не упоминается. Впрочем, касательно наших месяцесловов древних надобно заметить вообще, что в одних из них, писанных в XII и XIII стол., есть уже имена некоторых русских святых (Опис. Рум. муз. С. 171-175 [88]); зато в других даже XIV, XV и XVI вв. нет ни одного русского святого и праздника (там же. С. 177,180,184,187,188).

[*167] Иларион. в Прибавл. к Тв. св. отц. 2. 277, 278, 281 [133]; мних Иаков в приложен. 1; Нестор. П. собр. р. лет. 1. 57 [228].

[*168] «Встань от гроба твоего, честная глава! Встань, отряси сон! Ты не умер, но спишь до общего всем восстания... Отряси сон, возведи очи и посмотри, как Господь, сподобив тебя почестей небесных, не оставил тебя без памяти и на земле в сыне твоем» (Приб. к Тв. св. отц. 2. 279 [133]).

[*169] М. Евген. Опис. К-Печер. лавры. С. 112-114. Изд. 2-е [114]; Опис. К.-Соф. собора. С. 49 [115]; Левшин. Москов. Успен. собор. С. 37 [172]. Частицы мощей святого Владимира есть, например, в одном из напрестольных крестов святой Александро-Невской лавры, о котором мы упомянули в прим. 145.

[*170] Так не со времени ли еще святого Владимира начали у нас чтить память (июля 12) первых христианских мучеников на Руси — варягов Феодора и Иоанна, вкусивших смерть во дни язычества Владимирова? По крайней мере, и сам Владимир, и киевляне, участвовавшие прежде в невинной смерти страстотерпцев, а теперь просвещенные истинною верою, имели к тому особенные, сердечные побуждения. И построение Владимиром Десятинной церкви на месте, где жили и пострадали за Христа эти мученики, не указывает ли уже не некоторое чествование их в Киеве? Память их встречается в Прологе XV в. (Опис. Румянц. муз. С. 455 [88]).

[*171] Древн. русск. святцы при Остром. Еванг., Хр. чтен. 1852. 1. 485-517 [107].

[*172] Иаков мних. в приложен. 1; П. собр. р. лет. 1. 65 [228]; Лет. Переясл. Суздал. С. 32 [174].

[*173] П. собр. р. лет. 1. 58 [228]; Нестор. Рукоп. жит. Бориса и Глеба (в Русск. истор. сборн. 4. 441 [110]); Иаков мних. в Хр. чт. 1849. 2. 342 [298]; Лет. Переясл. Сузд. 37 [174].

[*174] Нестор. Жит. Бориса и Глеба (рукоп. Румянц. муз. № 152 [39]); Иаков Мних в Хр. чт. 1849. 2. 361 [298]; снес.: Опис. Рум. муз. С. 201, 203 [88].

[*175] «И хождаше по вся дни в церковь Божию и послушая Божественных писаний со всяцем вниманием...» (Нестор в рукоп. житии препод. Феодосия ).

[*176] Русск. достопамятн. 1. С. 7-8 [232].

[*177] Истор. христианства в России до св. Владимира. Ч. 2. Гл. 1 [179].

[*178] Описание этой Минеи сделано Востоковым (Уч. зап. II Отд. Ак. наук. Кн. 2. Вып. 2-й. С. 126-128 [85]). Припомним, что какой-то Путята, тысяцкий Владимиров, был, по Иоакимовской летописи, одним из главных действователей еще при крещении новгородцев и что другой Путята, брат известного старца Яна, был киевским тысяцким к концу XI и в начале XII в. при великом князе Святополке (Карамз. 1. Прим. 463 [148]; П. собр. р. лет. 1. 119; 2. 4 [228]). Особенности рассматриваемой нами Минеи XI в., сравнительно с нынешней, следующие: 1) в ней недостает служб — Акакию (7), Герману (12) и Феодоту (18); зато есть службы мученику Есперу (2) и апостолу Иуде (26), которых в нынешней майской Минее нет. 2) Под некоторыми числами записаны не те святые, что в нынешней, а, следовательно, помещены и службы другие: так, вместо службы Гликерии (13) положена служба мученика Александра, вместо Михаила Синадского (23) — Иоанна Психантянина, вместо мученика Ферапонта (27) — мученика Елладия. 3) Некоторые святые с их службами помещены под другими, чем ныне, числами: так, ныне Феодора Освященного 16 числа, там 15, ныне Феодосии — 29, там — 28. 4) Отсюда новое отличие, именно: там есть памяти и службы пророка Захарии (16) и мученика Евтихия (29), которых в нынешней Минее нет; зато нет нынешних служб Пахомия Великого (15) и Никиты (28). Самые службы обыкновенно состоят из одного канона (только Иоанну Богослову два канона), трех стихир (только Иоанну Богослову и пророку Захарии больше трех, а мученице Пелагее (5) даже двойные стихиры) и одного или двух седальнов. Почти все эти песни те же, что ныне, с теми же подобнами и ирмосами. Между стихирами есть отличные от нынешних в службах святому Кресту (7) и пророку Исаие (9) и совсем другие — Епифанию (12), Карпу (26) и Исаакию (30). Между канонами есть другие — святому Афанасию и Исаакию. Вообще же, количество песней ныне больше, особенно в службах праздничных. Выписки из этой Минеи напечатаны г. Срезневским в Изв. Ак. наук по II Отд. 10. 441-445 [277].

[*179] И именно в Минее месячной за июль XII в., принадлежащей Москов. Синодальной типограф, библ.(Изв. II Отд. Акад. наук. 7. 372 [245]). Кроме того, служба эта известна нам: а) по Обиходу церковному XII в., Новг. Соф. библ. № 12, пис. на 113 листах при Новгор. епископе Аркадии (1156-1166), как значится в приписке; б) по Обиходу XIII в. Рум. музеума. № 284 (Восток. Опис. 405 [88]); в) по июльской Минее XIII-XIV вв. Новг. Соф. библ. № 7 или 35°. Во всех этих рукописях служба одна и та же, что и ныне печатается, но есть разнословия и в иных прибавлены некоторые стихиры.

[*180] Об этих послан, см. нашей Истор. Русск. Церкви. Т. 2. Гл. 3 и там же приложен. 12.

[*181] Вся эта служба по Церковному Обиходу, или Стихирарю, XII в. Новгор. Соф. библ. (см. выше прим. 179) напечатана г. Срезневским в Изв. Ак. наук. 10. 501-509 [277].

[*182] Служба святому Владимиру известна нам: а) по Минее праздничной ХIII-XIV вв. Новг. Соф. библ. № 11 или 39, на 114 листах, и б) по Минее месячной за июль XV в. той же библ. № 6 или 36°.

[*183] Служба святой Ольге, приписываемая Пахомию, встречается в списках XVI в. (Опис. рук. Рум. муз. 597 [88]) и есть та самая, которая ныне печатается в Минее месячной за июль под 11-м числом [102]. Но в некоторых стихирах есть намеки на древнейшее их происхождение. Например: «Духовно возвеселитеся российстии концы, память чтуще Ольги богомудрыя: молится бо выну ко Христу с чудотворцами и мучениками, помощницу имущи святую Богородицу, избавитися от бед и печалей, верою поющым ю, и кланяющымся раце нетленного ея тела. Оумилосердися, Владыко, на новопросвеш,енныя люди твоя, не предаждь нас в руки поганых, за множество беззаконий наших, но молитвами наставницы нашея Ольги, избави ны от всякия напасти».

[*184] Акт. Археограф, комис. 1. С. 258 [65]; П. собр. р. лет. 1. 65 [228].

[*185] Нестор в житии святых Бориса и Глеба говорит о крещении Владимира, его вельмож и киевлян; о рукоположении священников и диаконов для вышгородской церкви; о бракосочетании святого Бориса по воле отца; об освящении вышгородской Борисоглебской церкви; о крестном ходе в Вышгород из Киева и проч. (рук. Рум. муз. № 152 [39]). Подобное и в П. собр. р. лет. 1. 50-51, 66 [228].

[*186] Нестор. Житие преп. Феодосия, в Русск. истор. сборн. 4. 447 [НО]. Об обычае крестить младенцев в сороковой день по рождении их в первый раз, сколько известно, упоминается в Арабском собрании правил Никейского Собора — прав. 10 (apud Labbe. Concil. T. 2 [397]).

[*187] Так, в 311 г. мученик Валсам на вопрос мучителя об нем отвечал: «Nomine pa-temo Balsamus dicor; spirituali vero nomine, quod in baptismo accepi, Petrus dicor [По отцу я зовусь Валсам; духовное же мое имя, которое я принял при крещении,— Петр» (лат.)] (Ruinart. Acta martyr, sincer. P. 502, ed. 2 [396]). М. Евгения — о личных собствен, именах у славяноруссов, в Труд. Общ. истор. и древн. росс. 3. Кн. 1. С. 65-77 [113].

[*188] В некоторых списках летописи сказано: «И крестиша кости ею и положиша я в церкви св. Богородица в Володимери» (Ипат. и Хлебник, в Собр. р. лет. 1. 67 прим. [228]) или даже: в Володимере (Собр. р. лет. 2. 268; 5. 138 [228]; Лет. Пере-ясл. Сузд. 44 [174]; Ник. лет. 1. 138 [241]). Но это, без сомнения, значит только, что кости князей положены были в церкви святой Богородицы Владимировой, или построенной Владимиром, а не то, будто они погребены по крещении во Владимире и были нарочито перенесены туда из Киева, где прежде лежали.

[*189] «Сие же необычное действо нецы, дивящеся, в зазор полагаху». Степ. кн. 1. 217 [156].

[*190] Степ. кн. 1. 32, 217 [156].

[*191] Стрыйковский именно говорит, хотя неизвестно, на каком основании, что «przyszli do Kijowa trzej archimendritowie cemcy, ludzie uczeni z Greciej i podniesli kos'ci dwu xiazat... [в Киев явились три архимандрита-чернеца, ученые мужи из Греции, и подняли [из могилы] кости двух князей...» (польск.)] (Kronik. 1. 163. Warszaw., 1845 [403]). См.: Карф. Соб. прав. 26 в новоизд. Книге правил [155], а разные толкования на означенные слова апостола — у Калмета в его коммент. на Св. Писание. Cfr. Bingham. Orig. ecclesiast. Lib. XI. С. 4. 3, 4 [339].

[*192] М. Евген. Оп. К.-Соф. соб. С. 42-43 [115]; Фундукл. Обозр. Киева. С. 37-39 [211].

[*193] М. Евген. о древн., найденных в Киеве. Труд. Общ. ист. и древн. росс. 3. Кн. 1. С. 153-160 [112]. Снес.: ЖМНП. 1836. Ч. 12. Отд. 2. С. 275-278 [210].

[*194] ЖМНП. Там же. С. 269 [210]; Фундукл. Обозр. Киева. С. 31 и 51 [211].

[*195] В 1066 г. полоцкий князь Всеслав, взяв Новгород, и колоколы съима у св. Софие, говорит древняя Новгородская летопись, и понекадила съима (Собр. р. лет. 3. 2 [228]).

[*196] Фундукл. Обозр. Киева. С. 38-41 [211]; ЖМНП. Ч. 41. Отд. 7, о киев. фреск. XI в. [119];Труд. Общ. ист. и древн. росс. 3. Кн. 1. С. 154 [112].

[*197] О Константинопольском патриархе — Balsamon. Ad Marcum Patriarch. Alexandrin. resp. XXXVII... [332] В одной из Кормчих XVI в., переписанной с Кормчей 1286 г., находится церковный устав Владимиров, где, как мы видели (прим. 13), великий князь говорит: «И прославих Бога, яко сподоби мя прията таковую благодать преосв. митрополитом Михаилом, и взях его первого митрополита от патриарха и от всего Собора почтенаго лампадою и саком, яко второго патриарха» (Опис. Рум. муз. С. 310; снес.: 312, 313 [88]). Впрочем, и сам патриарх даже в XII в. облачался в саккос только три раза в год: на Пасху, Пятидесятницу и Рождество Христово, как свидетельствует современник Валсамона Димитрий Хоматинский, архиепископ Болгарский (слова его приводятся apud Meursium in Glossario Graeco-barbaro [379]).

[*198] Фундукл. Обозр. Киева. С. 27-29 [211].

[*199] П. собр. р. лет. 1. 65, 85 и др. [228]. Опис. К.-Соф. соб. С. 55 [115]. Фундукл. Обозр. Киева. С. 49-50 [211].

[*200] П. собр. р. лет. 1. 69 [228]; Метафраст. Опис. Новгор. Соф. соб. С. 34-55 [190].

[*201] П. собр. р. лет. 1. 51, 65 [228]; Степ. кн. 1.171-172,185, 214 [156]; Ник. лет. 1, 3 [241]; Нестор. Рукоп. житие св. Бориса и Глеба. А Стрыйковский говорит вообще: «I dal (Widimierz) wszystkich przerzeczonych synow swoich i przy nich kilkoset synow bojarskich pisma greckiego i hiaholskiego (ktorego dzis Rus uzywa) uczyc przelozywszy nad nimi diaki i mtodzience cwiczone. [И отдал (Владимир) всех своих перечисленных сыновей, а с ними несколько сыновей боярских, в обучение греческому и глаголическому письму (которым и ныне пользуются на Руси), поставив над ними дьяков и [уже] обученных юношей» (польск.)] (Kronika Polska. 1. 132 [403]).

[*202] Степен. кн. 1. 143 [156].

[*203] Летоп. Переяславля Суэдал. С. 31 [174]; мних Иаков в житии блаж. Володимера, см. приложен. 1.

[*204] «К сим же и дати ся веля на учение Божественных книг единому от учитель, якоже и сотвори, и въскоре извыче вся граматикия, якоже всем чудитися о премудрости, и о разуме детища, и о скорем его учении. Покорение же его и повиновение кто исповесть, еже стяжа во учении своем, не токмо же ко учителю своему, но и к всем учащимъся. В то же время отец его житию конец прият, сущу же тогда блаженному Феодосию 13 лет...» (житие преподоб. Феодосия, в Чтен. Моск. истор. общ. 1858. 3. Отд. 3. Л. 2 об. [125]).

[*205] Ник. лет. 1. 94 [241]; Ст. кн. 1. 143 [156]. Обстоятельнее о наших тогдашних школах см. в рассужд. г. Лавровского о древлерусских училищах. Харьк., 1854 [168].

[*206] П. собр. р. лет. 1. 54, 65, 66 [228]. «Поставляя попы и дая им от именья своего урок, веля им учити люди, понеже тем есть поручено Богом, и приходити часто к церквам... И собра писце многы, и прекладаше от грек... Ярослав... любим бе книгам, многы написав, положи в церкви святой Софьи...»

[*207] П. собр. р. лет. 5.136 [228]; Ник. лет. 1.132 [241]; снес.: Карамз. 2. Прим. 54 [148]. Что новгородское училище основано Ярославом действительно в 1030 г., о том ясно свидетельствуют означенные летописи. При этом не можем не заметить странной ошибки, встречающейся в некоторых наших книгах (Истор. росс. иерарх. 1. 404. М., 1807 [67]; Филарет. Ист. Русск. Ц. 1. 48-49 [317]), будто в Ярославовом новгородском училище еще при жизни первого Новгородского епископа Иоакима был учителем ученик его Ефрем, между тем как летописи говорят совсем другое: говорят, что Ефрем благословен был учити уже по смерти Иоакима, и именно в его место, т. е. до избрания преемника Иоакиму; учити не детей, но вообще люди новопросве-щенныя, чтобы мужи и жены веру христианскую твердо держали, а поганския веры не держали и не имели б и что Ефрем действительно учил новгородцев в продолжение пяти лет, до времени избрания преемника Иоакиму Луки Жидяты, а сам святительству не сподобися (П. собр. р. лет. 3. 179, 210 [228]; Опис. рукоп. Рум. муз. 510 [88]; снес.: прим. 83).

[*208] П. собр. р. лет. 1. 65 [228].

[*209] Нестор в рукоп. житии пр. Феодосия; П. собр. р. лет. 1. 65 [228]. Польский летописец Меховита о святом Владимире: «Applicuit insuper pueros litteris Graecis, artifices ex Graecia conductos locavit et salariavit [Кроме того, обучил юношей греческой грамоте, а также нанял и оплатил вызванных из Греции мастеров» (лат.)] (Chronica Polon. Lib. II. Cap. 3. Р. 26. Cracow., 1521 [380]). А слова Стрыйковского см. выше в прим.201.

[*210] Эти три разряда книг при Ярославе различает сам преподобный Нестор, говоря: «И собра писце многы, и прекладаше от грек на словенское письмо, и списаша книги многы, и списка, имиже поучашеся вернии людье» (П.собр. р. лет. 1. 65 [228]). В древнем житии блаженного Володимера замечено, что он, еще когда возвращался из Херсона, взял с собою оттуда между прочим иконы изборные и книгы (приложен. 1).

[*211] См. в Опис. старопеч. книг гр. Толстого. С. 56-58. М., 1829 [288].

[*212] Опис. славянских рукописей Моск. Синодал. библиотеки. Отд. 1. Введ. С. VIII и в самом Опис. С. 20, 29,41, 52 и др. М., 1855 [91].

[*213] Прибавл. к Твор. св. отц. 2. 223, 293 [133].

[*214] Эти копии XV в. есть в библиотеках Троицкой Сергиевой лавры, Моск. Дух. Академии и других. Востоков. Предисл. к Остромир. Еванг. С. II-III [213]; Москвитянин. 1843. № 7 [227].

[*215] Нестор в рукоп. житии св. Бориса и Глеба; Восток. Опис. рукоп. Рум. муз. С. 693 [88]; Погодин. Исслед. о русск. истор. 3. 346 [226].

[*216] Приб. к Твор. св. отц. 2. С. 257-258 [133].

[*217] См.: Сухомлинова — О древней русской летописи. С. 65-68. СПб., 1856 [293]. Там напечатаны и сведены вместе и греческий текст Синкеллова Исповедания, и перевод, помещенный в нашей летописи (Полн. собр. русск. летоп. 1. 48 [228]).

[*218] И этот древнейший болгарский перевод Синкеллова Исповедания веры представлен там же у г. Сухомлинова параллельно с подлинным текстом и другим переводом, находящимся в нашей летописи. При сличении их оказывается, что болгарский перевод гораздо лучше помещенного в нашей летописи. Например, слова подлинника: [Верую... в три Ипостаси совершенные, разумные, различные числом и ипостасными особенностями, но не Божественностью» (греч.)] — переведены в болгарском переводе: «Верую в... трии Собьства съвьршена, разумна, разделяема числом и собьствьныими своиствы, нъ не Б[о]жством», а в летописи: «Верую в... три Собьства свершена, мыслена, разделяема числом и собьственным собьством, а не Божеством». Далее слова: [Ибо имеющий собственную ипостась Отец отличается от Сына лишь тем, что нерожден» (греч.)] — переданы в болгарском переводе: «О[ть]ц бо своесобьствьн собьствьне О[ть]ц... единем нерождением различии с С[ы]ном», а в летописи: «Отец бо — Бог Отец... единем нероженьем старей (?) сый Сына». Еще далее слова: [Дух же Святой исходит вне времени и бестелесно» (греч.)] — переданы в болгарском переводе: «Исходит же и С[вя]тый Д[у]х безвременьне и безплътьне», а в летописи: «...Без времене и без тела». Еще гораздо важнее слова: [Имеющий собственную Ипостась Сын единосущен Отцу... имеющий собственную Ипостась Дух — Дух Святой, единосущен и совечен Отцу и Сыну» (греч.)] — переведены в болгарском переводе: «Сын своесобьствьне Сын, единосущьн О[ть]цю... Д[у]х своесобьн С[вя]тый Д[у]х, О[т]цу и С[ы]ну единосуштън и сьприсносуштьн», а в летописи: «Сын подобосущен Отцю... Дух есть Пресвятый, Отцю и Сыну подобносущен и присносущен». То же можно видеть и далее.

[*219] См. в предыдущ. примечании, а Исповедание веры митрополита Илариона с словом единосущный — в Приб. к Тв. св. отц. 2. 253. Кстати заметим, что и в Никео-Цареградском Символе, по его древнейшим славянским переводам — болгарскому и употреблявшемуся в Церкви Русской, Сын Божий исповедуется единосущным Отцу (см.: Два древние Символа веры по рукоп. XIII в., в Хр. чт. 1853. 2. 217-223 [100]).

[*220] См. текст, к которому относятся прим. 179-181.

[*221] Поучение Луки Жидяты напечатано в Русск. достопамятн. 1. 1-16 [232] по двум спискам конца XVI в. Нам пришлось встретить это поучение, без имени, впрочем, автора, в рукописной «Зборнице разных св. отец» Новгор. Соф. библиотеки. XIV-XV вв. (пис. частию на пергамене, частию на бумаге на 125 листах, по стар. катал. № 94. Л. 29 об. [8]), под заглавием «Слово пооучение ер[усали]мьское». Здесь оказываются некоторые довольно важные варианты, и потому мы предлагаем это Слово сполна по новому списку в приложен. 6.

[*222] Акт. археогр. экспед. 1. С. 258 [65]. Кроме напечатанных списков Слова Иларионова в прибавлениях к Тв. св. отцов и в Чтениях Моск. истор. общества (см. прим. 3), мы встречали списки этого Слова и в рукописях, например в Чети-Минее за июль XVI в. Новгор. Соф. библ.; Кириллов, книгохран. № 313. Л. 73-90 [3]. Но виденные нами списки почти не представляют никаких разностей с напечатанными и оканчиваются согласно с напечатанным в Чтениях. Только Молитву Илариона мы нашли в Кормчей Румянц. музеума. № 233. Л. 314 [44] (Восток. Опис. С. 202 [88]) с некоторыми особенностями сравнительно с печатным текстом, которую потому и помещаем в приложен. 7.

[*223] См. нашей Истории т. 2. Гл. 3.

[*224] Русский перевод всего сочинения митрополита Леонтия об опресноках напечатан во Временнике Моск. истор. общ. Кн. 5. Отд. 2. С. 1-18 [171]. Мы, впрочем, имели под руками другой перевод.

[*225] Карамз. 1. Прим. 474 [148]; Mattaei. Accurata cod. Graecor. MSS. bibl. Mosqu. S. Synodi notitio et recensio. T. 1. № 353, 355. Lips., 1805 [376]; Allatii De Eccles. Occid. et Orient, perpetua consens. Lib. II. Cap. 18. 18. P. 872 [327]; Catalog, cod. graec. Nanian. P. 150 [381].

[*226] Он написал три послания об опресноках к латинянам (Fabric. I. P. 526, 527 [355]), и все они начинаются иначе, нежели послание нашего Льва митрополита, как видно из Маттеева же каталога рукописей Моск. Синод, библиотеки, в кодексе первом под № 16-19 и втором под № 25 [376].

[*227] Русск. Историч. сборн. изд. Общ. ист. и др. русск. Т. 6. С. 375. М., 1843 [320].

[*228] Пр. Иннок. Начерт. церк. истор. 2. С. 88. М., 1834 [135]; Кleе. Manuel de 1'hist. des dogmes chre't., trad. de 1'allemand par Mabire. T. 2. P. 301. Par., 1848 [363].

[*229] Вiener. De collect, canon, eccl. Graecae. P. 12-25. Berolin. 1827 [337]; Mortreuil. Hist. de droit Byzant. T. 1. P. 202. Paris, 1843 [384]; Розенкампф. Обозо. Кормч. книги. С. 37-43. М., 1829 [237].

[*230] Кормчею книгою назван свод церковных правил, потому что эти правила служат как бы кормилом, которым управляется Церковь, издревле уподобляемая кораблю (подробнее см. там же у Розенкампфа. С. 67-70 [237]).

[*231] Достойны замечания слова, находящиеся в церковном уставе новгородского князя Всеволода-Гавриила (1117-1136): «Аз всмотрех в Фотия, патриарха Цареградскаго, граматы, что принесл на Русь князь великий Владимир, нареченный во св. крещении Василий, сын Святославль... аже стоит в грамоте: торговая вся весы, мерила и... епископу блюсти без пакости...» (см. нашей «Истории» т. 2. Приложен. 14). Под грамотами Фотия здесь, конечно, разумеется Фотиев Номоканон.

[*232] Восток. Опис. рук. Румянц. муз. № 230. С. 283-289 [88]; Розенкампф. Обозр. Кормч. кн. С. 114-130 [237].

[*233] П. собр. р. лет. 1. 65 [288]; Розенкампф. Обозр. Кормчей кн. С. 51 [237].

[*234] См. в печати. Кормчей. Ч. 2. Гл. 42 [157]: От свитка (codex) новых заповедей благочестивого Иустиниана царя — и гл. 44: От различных граней Иустиниана царя новых заповедей (Novellae) главы избранны.

[*235] М. Иларион. Похв. кн. Владимиру в Прибавл. к Твор. св. отц. 2. 277 [133].

[*236] О церковном уставе Владимировом, в том или другом отношении, говорили уже многие из наших писателей и ученых, например: Карамзин (Ист. гос. Росс. 1. 238 и прим. 506. Изд. 2-е [148]); Митр. Евгений (Опис. К.-Соф. соб., в прибавл. № 2. С. 5-10 [303]); Погодин (Исслед. о русс. ист. 1. 263-272 [226]); Калачев (Исслед. о Русск. Правде. 1. 151-153 [146]; о Кормч. кн. в Чт. Моск. истор. общ. 1847. № 3. Отд. 1. С. 63-121; № 4. Отд. 1. С. 14, 15 [145]) и с особенною обстоятельностию Неволин (О простр. церк. суда в России до Петра В., напеч. в ЖМНП. 1847. № 8, а в отдельных оттиск. С. 28-69 [198]) и Мысовский (Прав. собесед. 1862. 2.139, 260 [196]). См. также Хр. чт. 1851. 2. 422-445 [309].

[*237] № 1 напечатан в Летоп. Переясл. Суздал., изд. кн. Оболенским. С. 34 [174]. Летопись эта, по свидетельству издателя, взята из сборника, писанного во 2-й половине XV в. с рукописи, переписанной в 1261 г. (Предисл. С. LIX). Соображения о времени составления летописи см. в том же Предисл. С. II-VI. Список № 2 напечатан в Прав. собеседн. 1861. 2. 426 [203]. Список № 3 издан И. Лепехиным вДневн. записках его путешествия. 4.3. С. 351-352. СПб., 1780 [173] и потом в Поли. собр. ученых путеш. по России. Т. 5. С. 336-337. СПб., 1822 [229]. По малодоступности этого последнего списка мы перепечатаем его сполна в прилож. 8.

[*238] Рук. Румянц. муз. № 235. Л. 136-137, также 269 на обор. и 270 [46]. Снес.: Востоков. Опис. Румянц. муз. С. 310, 312, 313 [88]. Этот список, как имеющий значительные особенности и никем еще не изданный, мы представляем по № 1, в приложен. II, показывая разности из № 2 в самом тексте между скобками.

[*239] № 3 в рук. Рум. муз. № 230. Л. 365 [42] (Опис. этих рукоп. С. 287 [88]); № 4 напечатан в Опис. К.-Соф. соб., прибавл. № 2. С. 8 [303]. Разность между обоими списками в одном слове — в первом списке сказано: «мертвецы сволочат», в последнем: «мертвецы волочат».

[*240] Напечатан в Ист. гос. Росс. Карамзина. Т. 1. Прим. 506 [148]; в Опис. К.-Соф. собора, прибавл. № 2. С. 5-7 [303]; в Дополн. к Акт. истор. Т. 1. № 1 [106].

[*241] Рукоп. Рум. муз. № 232. Л. 198 [47]; Восток. Опис. С. 294 [88]. Этот список, представляющий некоторые немаловажные особенности в ряду списков своей фамилии, см. в прилож. II.

[*242] № 3 напечатан в П. собр. р. лет. 6. 82 (снес.: 5. 77,134 [228]). № 4 в рукоп. сборн. Новг. Соф. в четв. № 452. Л. 412 об.-417 [13]. № 5 напеч. в Прод. древн. росс. вивлиоф. 3. С. 1-8. СПб., 1788 [308]. № 6 — в рукоп. Рум. муз. № 238. Л. 606-608 [43]; Восток. Опис. С. 324 [88]. № 7 напечатан в Прав. собес. 1861. 2. 429 [203]. Все четырнадцать списков устава Владимирова мы имели у себя под руками. Не упоминаем о других, известных по описаниям (см., например, Опис. рукоп. гр. Толстова. Отд. 1. № 132; Отд. 5. № 65 [288]; Опис. библиот. Моск. ист. общ. Отд. 1. № 188. С. 65 [287]).

[*243] Довольно прочитать этот устав (напеч. в Древн. росс. вивлиоф. 6. С. 1-9. Изд. 2-е [307]), чтобы убедиться во всем, о нем сказанном. Тут упоминается прямо о патриархе, а не о митрополите только и епископах, о десятине говорится двукратно — в начале и под конец устава, встречается ссылка: «Зри царской устав», и проч., и проч.

[*244] Впрочем, самое исчисление означенных десятин, хотя есть во всех трех редакциях, но не во всех списках каждой: его не достает в № 1 краткой редакции, в № 3 и 4 средней.

[*245] «Ведьство, зелийничество, уреканье...— зельи и еретичеством».

[*246] «Умычька» или «умыкание» есть во всех списках, кроме № 3 и 4 средней редакции.

[*247] «В племени или в сватьстве поимутся... пошибанье промежи мужем и женою о животе... смилное заставанье... роспуст... зубояжа, отца или матерь бьет сын или дчи... братья или дети тяжют о задницю...»

[*248] По краткой редакции: «Игумен, игумения, черноризци, черноризицы (№ 2 — чернец, черница), священник, попадия (№ 2 — поповичева), диакон, диаконица, пономарь, диак, проскурница». По средней: «Игумен, поп, попадия, попович, диакон и кто в клиросе, чернец, черница — монастыреве, проскурница». По обширной: «Игумен, игуменья, поп, попадья, диакон, дети их и кто в клиросе, чернец, черница — монастыри, проскурница».

[*249] По краткой редакции: «Слепец, хромец... задушьный человек... сторонник» (№ 2). По средней: «Больници... задушный человек... гостиницы, странноприимницы». По обширной: «Слепец, хромец — больницы... задушьный человек... сторонник — гостиницы, странноприимницы».

[*250] В уставной грамоте новгородского князя Всеволода Мстиславича (1117— 1136), перечисляющей церковных людей словами устава святого Владимира, слово «прикладень» заменено словом «изгойской». А под изгоями, как можно заключать из той же грамоты, разумелись вообще люди не приготовленные и не способные к своему званию, вышедшие из своего прежнего состояния, разорившиеся или обедневшие, осиротевшие или безродные (см. нашей «Истор.» т. 2. Прилож. 14), или, как объясняет один ученый, бобыли, водворенные вне города и села на выгонной земле (Русск. достопамятн. 2. 302 [215]). Не таких ли прикладной, т. е. людей приложенных, приписных к церкви, разумел и святой Владимир в своем уставе?

[*251] Если действительно № 1 этой редакции есть верная копия со списка устава Владимирова XIII в., в таком случае становится понятным, откуда заимствованы подобные же статьи о назначении церковного богатства в известное Послание Владимирского епископа к сыну святого Александра Невского (Восток. Опис. рукоп. Ру-мянц. муз. № 231. С. 281 [88]) и в известное Правило о церковных людех и о десятинах и проч. (там же. № 232. С. 294-295; П. собр. р. лет. 6. 83-84 {288]; снес.: Калачев. Исслед. о Русс. Правде. Ч. 1. С. 154-155 [146]), хотя, конечно, могло случиться, что еще в XIII в. в один из списков устава Владимирова внесены эти статьи из Правила о церковных людех или из другого подобного источника.

[*252] В грамоте Всеволода Мстиславича (см. прим. 250) слово «прощеник» заменено словом «пущеник», т. е., вероятно, человек, отпущенный своим господином из неволи на свободу. Может быть, и в уставе святого Владимира разумелся такой именно прощенник.

[*253] В № 1 это еще не так ясно: «Создах церковь св. Богородица Десятиньную и дах ей десятину — по всей земли Русьстей ис княжения в сборную церковь — от всего княжа суда десятую векшю...» В прочих списках гораздо яснее, именно в № 2: «И дах ей десятину изо всего своего княжениа, и такоже и по всей земли Руской и с княжения в соборную церковь — от всего княжа суда десятую векшу, ис торгу десятую неделю...» и проч.; в № 3, 4, 5, 6 и 7: «И дах ей десятину из всего своего княжения, такоже и по всей земли Руской из княжения в соборную церковь — от всего княжа суда десятую векшу...» и проч.

[*254] Несравненно яснее мысль выражена в № 2: «(И своим тивюном приказываю) судов церковных не судити и наших судов без судий митрополичих не судити десятин деля»; так же в № 3, 4, 5, 6 и 7: «Церковных судов не судити и наших судов без судии без владычня не судити десятин деля».

[*255] «Потвори, чародеяния, волхования...» Далее № 1: «Кто молиться под овином (№ 2, 3, 4, 5, 6, 7 — или в ржи), или в рощеньи (№ 2, 3, 4, 5, 6, 7 — под рощением), или у воды».

[*256] «Или сноха (бьет) свекровь». В списке под № 2 вслед за этим прибавлено еще к числу преступлений, подлежащих церковному суду, сквернословие: «Или кто уречется скверными словы и прилагая отца и матерь, или сестры, или дети».

[*257] «Или друга иметася бити, единого жена имет за лоно другаго и роздавит, или кого застанут с четвероножною, или девка детя повьржет».

[*258] В списках № 2, 3, 4, 5, 6, 7 и эта мысль выражена яснее: «(Приказываю) судов церковных не обидети и с судов городских (или из судов градских) давати 9 частий князю, а десятая часть святей церкви».

[*259] «А кто пообидит соуд церковный, платити емоу собою, а перед Богом тому же отвечати на Страшном соуде пред тмами ангел, идеже когождо дела не скрываться, благая или злая, идеже не поможет никтоже комоу, но токмо правда избавить от вторыя смерти, от вечныя моукы, от хрещения неспасенаго, от огня негасимаго. Господь рече: «В день месть въздам сдержащим неправдоу в разоуме; тех огнь не оугаснеть и червь их не оумреть». Створшим же благая в жизнь и в радость и неиэреченноую, а створшим злая в въскрешенье соуда, имже, рече, неизмолим соуд обрести». Впрочем, эта вставочная статья есть только в списках № 1, 3, 4, 5, 6 и 7, но не находится в списке № 2.

[*260] В списке под № 2 стоит: «прикладень»; в списках № 2, 3, 4, 5, 6 и 7: «вдовица».

[*261] А в списке № 2 и еще: «А кто порты чернеческыа сьвръжет».

[*262] Только в № 3, 4, 5, 6 и 7 прибавлено: «...То общий суд, а пересуд на полы», и в № 2: «...То обчии суд, а присуд и пересуд на полы».

[*263] В № 2, 3, 5, 6 и 7 вслед за этим еще читаем: «Устав, бывший и преже нас в Руси от прадед и дед наших имати митрополиту (№ 3, 5, 6 и 7 епископом) десятину от дани, и от виры, и от продаж, и от лова княжа, что входит во двор княжь от всего».

[*264] Неволин. О простр. церк. суда в России до Петра В. С. 66-67 [198].

[*265] Сократил, например, известный Символ веры, преподанный святому Владимиру по крещении его в Херсоне (Летоп. Переясл. Суздал. С. 30. Снес.: предисл. к этой летописи. С. IV [174]).

[*266] Это видно из уставной грамоты новгородского князя Всеволода Мстиславича, данной (1134-1135) церкви святого Иоанна Предтечи на Опоках (Дополн. к Акт. историч. 1. № 3 [106]), и из договоров смоленского князя Мстислава Давидовича с немецкими городами, заключенных в 1229 и 1230 гг. (Собр. госуд. грам., изд. Румянц. 2. С. 4 [266]; Карамз. Ист. госуд. Росс. 3. Прим. 248 [148]).

[*267] См. Дополн. к Акт. ист. 1. № 45 и 98 [106]; Акт. археолог, экспед. 1. № 334 [65].

[*268] П. собр. р. лет. 1. С. 53 [228]; Дополн. к Акт. истор. 1. № 2, 3, 4, 5 [106]; Русск. достопам. 1. С. 84 [306].

[*269] Восток. Опис. рук. Румянц. муз. № 231. С. 291 [88]. Самое исчисление церковных судов, которое в этом Описании не напечатано, по рукописи следующее: «Роспуст, смилное, умыкание, пошибание, заставание, промежю мужем и женою что будет, речь о животе, ведовьство, зелие, урекание бл... и зелие, еретичество, зубоежа, иже отца и матерь бьет сын или дщи, братия или дети тяжются о эадници, церковная татба — то все суды церковный...» Очевидно, что епископ Владимирский, писавший в XIII в., имел под руками еще особый список устава Владимирова, очень близкий к краткой редакции, но имеющий и свои отличия, хотя, быть может, святитель в своем послании к князю перечислил не все суды церковные, а только некоторые для примера, как не всех перечислил он и людей церковных в том же послании (см.: Опис. рук. Румянц. муз. С. 291 [88]).

[*270] Как полагал Карамзин (Ист. гос. Росс. 1. Прим. 506 [148]).

[*271] № 1 обширной редакции дошел до нас в Кормчей, писанной в 1280 г. по воле новгородского князя Димитрия для новгородской Софийской церкви [17]; № 1 средней — в Кормчей, переписанной в XVI в. с Кормчей, которая написана была в 1286 г. для Владимира Васильковича, княжившего во Владимире на Волыни [22]; № 1 краткой — в летописи, составленной в Переяславле Суздальском в начале XIII в. [174] (см. прим. 237, 238, 240).

[*272] Дополн. к Акт. историч. 1. № 4. С. 7 [106].

[*273] Устав князя Всеволода был напечатан в Повести о начале и построении Печерского (Псковского) монастыря (С. 99-105. Моск., 1807 и 98-104. Псков, 1849 [139]), но известен и по рукописям (Опис. рук. гр. Толстова. Отд. 2. № 279 [288]; снес.: Калач. о Русск. Правде. 1. С. 152 [146]).

[*274] Замечательно, что содержание своего церковного устава святой Владимир излагает исторически. «Я,— говорит он,— создах в Киеве церковь св. Богородицы ядах ей десятину... Потом на основании Номоканона, сгадав с своею княгинею и детьми, дал есмь суды церковные и церковные люди митрополиту и епископом... Суды эти следующие... и люди церковные следующие... Князю, и боярам, и судиям в те суды не вступатися... А если кто преобидит устав наш, да будет...» Отсюда можно заключать, что а) сначала закон о десятине и закон о судах церковных даны были великим князем устно и уже действовали прежде, Нежели после изложены были им письменно, б) что даны они были не вместе, а один после другого: сперва закон о десятине, потом закон о судах церковных, но письменно изложены со временем в одном и том же уставе. Этому, по-видимому, противоречит рассказ преподобного летописца: «Помолившюся ему (Владимиру в Десятинной церкви в самый день освящения ее), рек сице: «Даю церкви сей св. Богородици от... десятую часть», и положи, написав, клятву в церкви сей рек: «Аще кто сего посудит, да будет проклят»,— как будто великий князь написал клятву о десятине в тот же день и даже не выходя из церкви. Но известно, что преподобный Нестор нередко начало, средину и конец события записывает под одним годом, хотя между ними проходят многие годы (см., например, годы 989, 1037, 1051 и др.).

[*275] Ник. лет. 1.105-106 [241]; Степ. кн. 1.157-158 [156].

[*276] Карамз. Ист. Росс. гос. 1. Прим. 506 [148]; Неволин. О простр. цер. суда в России до Петра В. С. 56-57 [198].

[*277] М. Евгения Опис. К.-Соф. собора. Прибавл. № 2. С. 9 [303].

[*278] Припомним, например, проходивших через Курск еще во дни детства преподобного Феодосия, с которыми он хотел было идти во Иерусалим на богомолье; также странствование преподобного Антония Печерского еще до половины XI в. на Афон и в Константинополь: об этом, впрочем, речь будет после.

[*279] Снес.: Неволин. О простр. церков. суда в России до Петра В. С. 37, 60-61 [198] и П. собр. русск. лет. 1. 63-64. 75-78 [228].

[*280] Халкидон. Собор, прав. 8, 9. Снес Антиох. прав. 20; Карфаг. прав. 15, 28; I Константин. прав. 6 и др. [155]. Cod. Justin. Lib. I. Tit. 3. Const. 25, 39; Tit. 4. Const. 13, 29; Justin. Nov. 79. С. 1; Nov. 83 и др. [344].

[*281] Cod. Justin. I. 3. Const. 28,42, 46, 49 [344]; Basilic. 5, 3. С. 11,12, 13 [335].

[*282] Justin. Nov. 123. С. 8, 21, 22 [344]. Так же в печ. славянск. Кормч. Ч. 2: «От свитка новых зап. Иустиниана царя» — гл. 54. Л. 24-25 [157]. Cfr. Basilic. 3.1. С. 14 [335].

[*283] См. печати, славянск. Кормч. Ч. 2. Гл. 42, 44, 46 [157]; Фотия Номокан. по разным титлам (ed. Herveti [394]); Книгу правил св. апостол... по указателю [155].

[*284] См. там же. Cfr. Leunсlav. Jus Graecorom. T. 1. P. 124, 197, 204-206, 211-217, 230-232 и др. [372].

[*285] Статья о неблагопристойной защите мужа женою могла быть заимствована и из законов Моисеевых, входивших в состав Кормчей (см.: Втор. 25. 11, 12; Кормч. 2. Л. 68 на обор. [157]).

[*286] Eclog. sive Synops. Basilicorum. P. 315. Cfr. Вasilic. 31. 3 [335], также вообще греко-римские законы о тяжбах семейных по наследству.

[*287] Исх. 21. 15, 16; Лев. 20. 9 (снес.: Кормч. Ч. 2. Л. 64 на оборот. [157]); Числ. 27.1-11 (Кормч. 2. 65 [157]).

[*288] Собр. русск. лет. 1. 63-64, 75-78 [228].

[*289] Лев. 19. 35-36; Втор. 25.14-16 (Кормч. 2. Л. 65 [157]). Сократ. Церк. ист. 1. 18 [268]; Соаол. Ц. ист. 1. 8 [267]; Justin. Novell. 128. С. 15 [344]; Basilic. LVI. 18. C. 13 [335].

[*290] Епископам на Востоке предоставлено было, например: а) участвовать в выборе чиновников для городского управления (Nov. 128. С. 16 [344]); б) надзирать над тюрьмами и человеколюбивым в них содержанием заключенных (Cod. Theod. IX. 3. Const. 7 [345]; Cod. Justin. I. 4. Const. 9 [344]); в) заботиться о защите лиц, возвратившихся из плена (Cod. Justin. 1.4. Const. 11 [344]); г) назначать вместе с городским начальством опекунов и попечителей к малолетним и умалишенным (ibid. Const. 27, 30); д) наблюдать, чтобы купцы не производили торговли противозаконно к отягощению бедных (Cod. Theod. XIII. 1. Const. 5 [345]; Cod. Justin. 1.4. Const. 1 [344]) и проч. Вообще об этом см.: Cod. Justin. Lib. I. Tit. 4: «De Episcopal! audientia» [344].

[*291] Снес.: Неволин. О простр. церк. суда в России до Петра В. С. 54-55. Прим. 100 [198]; Филарет. Ист. Русской Церкви. 1. С. 192. Прим. 315 [317].

[*292] «Подражатель Великаго Константина, равный ему умом, равный любовию ко Христу и почитанием служителей Его» (м. Иларион. Похв. св. Владимиру, в Приб. к Тв. св. отц. 2. 277 [133]). «И церковникы чтя, и любя, и милуя, подавая им требование...» (мних Иаков в прилож. 1).

[*293] См.: Прохирон царя Василия Македонян., или Закон градский, гран. 39 в слав. печати. Кормч. Ч. 2. Л. 161 на обор. и далее [157].

[*294] П. собр. русск. лет. 1. 54, 65 [228]. Снес.: Розенкампф. О Кормч. кн. С. 103-104 и прим. 96. С. 88-97 [237].

[*295] В вероятности такого толкования убеждаемся из списков устава Владимирова а) средней редакции № 1: «И дах ей десятину по всей Руской земли во всем княжении»; № 2: «...По всей земли десетину во своем княжении...», и далее: «Десятое во всем княжении моем»; б) обширной редакции — № 1: «По всей земли Рустей из княжения», № 2: «Дах ей десятину изо всего своего княжения»; № 3, 4, 5, 6 и 7: «Дах ей десятину из всего своего княжения».

[*296] Как можно заключать из примера новгородского князя Ярослава. Собр. р. лет. 1. 56 [228]; Карамз. 1. 229 [148].

[*297] Калачев. о Русск. Правде. 1. С. 107, 126 [146]; Дета. О наказ., сущ. в России до ц. Алексея Михайловича. С. 41, 46, 49. СПб., 1848 [101].

[*298] Пошлины с товаров собираемы были у нас и в последующее время. Русск. достопам. 1. С. 78 [92]; Дополн. к Акт. истор. 1. № 3 и 95 [106].

[*299] Собр. русск. лет. 1. 8,10, 25, 35 [228]; Карамз. 1. 244. Прим. 518 [148].

[*300] Ник. лет. 1.108 [241]; Степ. кн. 1.159-160 [156].

[*301] См. в приложен. 8. То же подтверждает мних Иаков: «Десятину ей (церкви) вда, тем попы набдети, и сироты, и вдовица, и нищая» (прилож. 1).

[*302] Ник. лет. 1.108 [241]; Степ. кн. 1.157-158 [156].

[*303] См. выше прим. 253. Калачев. о Рус. Правде. 1. С. 78 [146]; Супрасл. лет. С. 11 [291].

[*304] «И даша ей (Десятинной церкви) десятину во всей Рускои земли... и святей Софеи киевской, и святей Софеи новгородской, и митрополитом Киевским, и архиепископом Новгородским, от всякаго княжа суда десятую векшу, а из торгу десятую неделю...» и проч. (см. прим. 273).

[*305] Русск. достопам. 1. С. 82-83 [306]. Иосиф Тризна, редактор Патерика Печерскаго — в Чтен. Моск. истор. общ. 1846. № 4. Отд. 4. С. 5-10 [300 ]. Одна из статей этого Патерика озаглавлена: «Туровской епископии завет блаж. Владимера и о десятине, данней ей изо всего княжения» (с. 7).

[*306] Нестор в рукоп. житии св. Бориса и Глеба.

[*307] См. выше прим. 297.

[*308] Напеч. в Опис. Киево-Соф. соб. Приб. № 3. С. 10-12 [115].

[*309] Собр. р. лет. 1. С. 66 [228]. Сюда же относится выражение летописца: «Боголюбивому князю Ярославу... попы многы набдящю...» (с. 67).

[*310] Прав. св. апостол. 4 [155].

[*311] Приб. к Тв. св. отц. 2. 241 [133].

[*312] «Поведают, яко первый при Владимире митрополит Михаил, посадивши иноков на горе недалече от того чертова (Перунова) беремища, на свое имя и церковь св. архистратига Михаила созда...» (Гизел. Киев. Синопс. Л. 42 обор. Киев, 1680 [134]). Некоторые полагали, ссылаясь на Синопсис, будто бы, по преданию, и монастырь Киево-Выдубицкий основан тем же митрополитом Михаилом (Максимов. Киевлян. 2. С. 9 [184]; Фундукл. Обозр. Киева. С. 79 [211]). Но в Синопсисе этого не сказано, а замечено только, что и на месте, где выдыбал, или приставал, к берегу плывший по Днепру идол Перунов, создана церковь чудеси того же святого архистратига Михаила (см.: Синопс. Там же). Как и когда создана — не видно.

[*313] В подтверждение этого сказания автор Истории российской иерархии ссылается на какие-то рукописные, записки, которые он имел под руками (Ист. росс. иерарх. Ч. 2. С. 624 [67]).

[*314] Супрасл. рукоп., изд. кн. Оболенским. С. 11 [291].

[*315] Киевский архиепископ, пишет Дитмар, в 1018 г. встречал Болеслава «in sancto monasterio Sophiae, quod in priori anno miserabiliter casu accidente combustuin est [в монастыре святой Софии, который по несчастливой случайности сгорел в предыдущем году» (лат.)] (Chronic. Lib. VIII. N. 16 [406]).

[*316] Из слов Лаврентиевской летописи под 1037 г.: «При сем (Ярославе) черноризци почаша множитися и монастыреве починаху быти» — не должно заключать, будто прежде монастырей у нас вовсе не было (Карамз. 2. Прим. 34 [148]). Кроме того что Дитмар как современник еще под 1018 г. упоминает о монастыре святой Софии в Киеве, сама же эта летопись выражается тут же: «Черноризци почаша множитися». Следовательно, они были у нас и прежде в меньшем числе, а если были черноризцы, то, конечно, были и монастыри, хоть немногие. Потому-то в других летописях означенное место читается так: «При сем... черноризци начаша множитися и монастыре многи начаша быти» (Собр. р. лет. 2. 267; снес.: 3. 210; 5.137 [228]).

[*317] В некоторых летописях вслед за сказанием о построении Ярославом церквей Георгиевской и Ирининской следуют слова: «И ины многи церкви постави и монастыри устрой» (Собр. р. лет. 3. 210; 5.137 [228]; Ник. лет. 1.134 [241]).

[*318] Супрасл. лет. С. 11 [291]; Истор. росс. иерарх. 4.5. С. 518 [67]; Herberstein in Rer. Moscowit. auctor. var. Francof., 1600. P. 55 [362].

[*319] Татищ. Росс. истор. 2. С. 222, 461 [294]; Ист. росс. иерар. 6. С. 735 [67]. В новгородских летописях говорится: «В лето 6627 (1119) заложи Кюрьяк игумен и князь Всеволод церковь камяну, монастырь святаго Георгия, Новегороде» (Собр. р. лет. 3. 5, 124; 4. 2 [228]). Но представленные слова можно разуметь так, что в это время заложена собственно каменная церковь в Юрьевском монастыре старанием его игумена и князя вместо прежней деревянной или что монастырь теперь восстановлен может быть после какого-нибудь несчастия и распространен (Собр. р. лет. 3. 214 [228]), а не так, будто теперь только он и основан: если существовал уже игумен, заботившийся о построении каменной церкви, то, вероятно, существовал и монастырь еще прежде этой церкви.

[*320] П. собр. р. лет. 1. 4 [228].

[*321] Преосвященный Платон, митрополит Московский, в своей Истории Русской Церкви (т. 1. С. 57. М., 1805 [220]) прямо относит начало Валаамской обители ко временам святого Владимира и Новгородского епископа Иоакима. Неизвестно, откуда позаимствовал автор такое сведение, но, без сомнения, не сам выдумал, когда, исчислив в предисловии к своей книге источники, которыми пользовался, сказал: «Что же я не означал в своей Истории самые те места, откуда что взято, в сем извиняюсь моими летами и болезненными припадками. Я сам от себя ничего не выдумывал» (с. V). О желании святого Владимира просветить карелов верою см.: Карамз. 2. 64 [148]; Бутков. Обор. лет. русск. С. 163, 339 [77]. А что Карелия находилась тогда во власти русских — Карамз. 1. 229. Прим. 485, 493; 2. Прим. 61 [148].

[*322] См. прил. 2.

[*323] О нападении шведов в 1164 г.— Собр. р. лет. 3. 13; 4. 11; 5. 142 [228]. Слова Софийского летописца следующие: «Лета 6671 (1163) обретены быша мощи и перенесены преп. отец наших Сергия и Германа Валаамских, Новгородских чудотворцев, при архиепископе Новгородском Иоанне» (изд. СПб., 1795. Ч. 1. С. 165 [238]). Автор Истории росс. иерархии находит в сказании Софийского летописца ту несообразность, что «он обретение и пронесение мощей преп. Сергия и Германа, случившееся якобы при архиепископе Иоанне I, поставил под годом 1163, когда Иоанн сей не был еще и епископом» (3. 484 [67]). Но 1) несообразности здесь нет, потому что Иоанн I точно поставлен был Новгородским епископом в 1163 г., а в 1165 г. сделан уже архиепископом (П. собр. р. лет. 3.125 и 215 [228]); 2) слова Софийского летописца можно понимать так, что он означил собственно год обретения святых мощей (1163), а о перенесении их заметил только, что оно случилось при Новгородском архиепископе Иоанне.

[*324] По каталогу рукописей Новгородской Софийской библиотеки за № 1071 в 8-ю значится: «Сказание о принесении мощей преп. отец Сергия и Германа, Валаамского монастыря начальников, древлеписьменное, ветхое». Здесь с самого начала читаем: «Месяца сентября в 11-й день принесение мошем преподобных отец наших Сергия и Германа, Валаамского монастыря начальников, из Великого Новаграда в Корельской уезд, в обитель Всемилостиваго Спаса на острове Валаме на озере Неве. И написан бысть образ их, Сергия и Германа, по благословению иже во святых отца нашего Иоанна, архиепископа Великаго Новограда, новаго чудотворца. И списав сим на утвержение и сьправление Божиим церквам и книгам, и утвержение православньм христианския веры сице чести на их памяти». Затем чрез несколько строк: «Послушаем сего, отцы и братия, со умилением и вниманием, благослови, отче»,— и следует длинное и многоглаголивое наставление инокам «повиноватися помазанному царю и великому избранному князю и благоверным князем русским», молиться за них и проч., равно как убеждение князьям, чтобы они не жаловали на монастыри крестьян и под. Отсюда можно с вероятностию заключать, что сказание составлено не прежде времен Иоанна III или IV.

[*325] Истор. росс. иерарх. 3. 482-485 [67]. Снес.: Опис. рук. Румянц. муз. С. 43 [88].

[*326] Карамз. 4.199. Прим. 255 [148]. На русском языке означенный договор, переведенный с подлинника, напечатан в Журн. мин. внутр. дел. 1837. Ч. 23. С. 325— 363 [79]. Снес.: П. собр. р. лет. 3. 73 [228].

[*327] Карамз. 1. 229. Прим. 485, 493; 2. Прим. 61 [148]; Далина Госуд. истор. Швеции. 2.133. СПб., 1805 [98]; П. собр. р. лет. 1. 66,191; 3. 2, 5,19, 42, 56, 69, 72; 4. 49 [228].

[*328] П. собр. р. лет. 3. 233; 4. 102 [228]; Историч. изображ. о начале Коневской обители. СПб., 1817 [191].

[*329] Все это по списку жития обширной редакции. По двум другим редакциям Авраамий «бе родителю благочестиву сын», и, по второй редакции, от них «книжному учению наказан бысть, и благочестию научен» (см. приложен. 2).

[*330] И о путешествии Авраамия в Новгород, и о пострижении на Валааме, и об отшествии в Ростов — по двум редакциям, средней и обширной. Отселе же остальное — по всем трем редакциям.

[*331] Основание этой обители нельзя относить к 990 г. (Истор. росс. иерарх. 3. 63 [67]), потому что оно последовало уже при епископе Ростовском Феодоре, который прислан был на епархию в 992 г. А если взять во внимание, что Авраамий прибыл из дому родительского в Новгород уже после того, как этот город сделался христианским, следовательно после 990 г., что из Новгорода Авраамий отправился на Валаам, там пострижен и провел лета довольна, то прибытие преподобного к Ростову и затем основание им обители едва ли можно отнести далее 1000 г.

[*332] «В глубоких сединах, в старости добре ко Господу отьиде — 6518, месяца октября в 29» — так замечено только в списках средней редакции жития Авраамиева и еще в записках, хранящихся в основанной им Ростовской обители (Истор. росс. иерарх. 3. 64 [67]). Но если преподобный Авраамий только осьмнадцати лет прибыл в Новгород после 990 г., потом подвизался на Валааме лета довольна, потом успел в Ростове искоренить язычество и устроить обитель и скончался в глубоких сединах, то означенный год кончины его никак не может быть принят. В таком случае Авраамий скончался бы не в глубоких сединах, а в возрасте мужеском, имея около сорока лет и едва ли бы успел с 990 г. совершить все то, что совершил. Не предположить ли здесь описки и не должно ли читать вместо (т. е. 1010), (т. е. 1045)? Тогда преподобный точно скончался бы в глубокой старости, имея около 75 лет.

[*333] Краткое житие преподобного Ефрема напечатано в Прологе [234] и Чети-Минее [102] под 28 числом января. Мы имели и другое — рукописное житие преподобного (рукоп. библ. СПб. Дух. Акад. № 270. Т. 1. Стат. 9 [59]), которое начинается словами: «Тайны царевы добро есть хранити», и хотя изложено довольно обширно, но небогато содержанием. Здесь рассказывается, что древнее житие преподобного Ефрема, хранившееся в новоторжской обители, было похищено из нее в 1372 г. при разорении города Торжка Михаилом Александровичем, князем тверским, и вскоре потом сгорело в Твери во время пожара, и что настоящее житие автор написал уже гораздо после этого несчастного события на основании слышанного им «от настоятеля обители тоя, и от древних старец, и от искусных людей града Торжка», и еще от какого-то «священноинока Иоасафа пречестныя обители Юрьева монастыря». Все эти лица, вероятно, читали древнее житие преподобного Ефрема, прежде нежели оно погибло, или слышали о нем от читавших.

[*334] Третья Новг. летопись под 1015 г. говорит также: «Преподобный отец наш Ефрем Новоторжский бе в сия времена» (Собр. р. лет. 3. 208 [228]).

[*335] «Постави храм на приятие странным» (рук. житие). Неизвестно, откуда заимствовано известие в Ист. росс. иерархии (3. 417 [67]), впрочем очень вероятное, будто этот монастырь основан именно в 1038 г. при великом князе Ярославе.

[*336] «Отьиде от нынишняго века в вечный покой лета 6561 (1053)» (рукоп. житие ). Но решительно нельзя допустить, будто преподобный Ефрем скончался в лето 6523 (1015), как показано в печатном его житии, потому что в этом году только что умерщвлен был князь Борис. О смерти преподобного Ефрема в 1053 г. см. также в Ист. росс. иерарх. 1. 527. Изд. 2-е [67].

[*337] П. собр. лет. 1. 54,64; снес.: 67 [228].

[*338] Нам, впрочем, кажутся весьма правдоподобными соображения отца протоиерея Сабинина о том, что древний наш летописец преувеличил число жен и наложниц Владимировых или еще прежде преувеличила это число молва народная, которою он воспользовался (Русс. истор. сборн. 4. С. 106-107 [286]).

[*339] Карамз. 1. Прим. 463 [148]; Собр. р. лет. 2. 258 [228].

[*340] Дитмар, как известно, говорит противное, утверждая, будто Владимир и по крещении своем продолжал предаваться прежним своим порокам (Chronic. Lib. VII. 52 [406]; Карамз. 1. 492 [148]). Но свидетельство Дитмара не заслуживает доверия: 1) он писал о Владимире только по слухам, и притом по слухам от таких людей, с которыми наш князь не раз вел войну и которые, естественно, смотрели на него неприязненно; 2) Дитмар порицает Владимира, увлекаясь и личным чувством неприязни к нему, как показывает весь состав его речи: будучи сам римско-католическим епископом, он приходит в негодование от того, что Владимир заключил в темницу такого же епископа Рейберна за его различные происки, где этот мнимый святой и скончался. Впрочем, 3) и Дитмар замечает, что Владимир очистился от своих грехов под конец своей жизни. Так смотрят на свидетельство Дитмара о нашем равноапостоле даже римские писатели (Stillingi Dissert, de convers. et fide Russorum. IV. № 43-46 in Act. SS. Septemb. T. 2. P. XI, XII [402]; Assemani. Kalend. eccles. univ. T. 4. Part. 1. Cap. 3. № 24. P. 53-55 [331]).

[*341] П. собр. р. лет. 1. 54 [228]; мних Иаков в прилож. 1; Иларион. в Приб. к Тв. св. отц. 2. 276 [133]. И далее: «Ты, честная главо, был одеждою нагим, ты был питателем алчущих, ты был прохладою для жаждущих, ты был помощником вдовицам, ты был успокоением странников, ты был покровом не имеющих крова, ты был заступником обижаемых, обогатителем убогих» (с. 280).

[*342] П. собр. р. лет. 1. 56 [228]. «Дивно есть се, колико добра створил Русьтей земли, крестив ю»,— восклицает летописец (1. 57). Снес.: Иларион. в Приб. к тв. св. отц. 2. 277, 280 [133].

[*343] П. собр. р. лет. 1. 65-66 [228]; Иларион. в Приб. к Твор. св. отц. 2. 279 [133].

[*344] Карамз. 2. Прим. 34 [148]; Востоков. Опис. рук. Рум. муз. 598 [88]. Впрочем, есть сказание, что еще прежде Ирины постриглась в инокини Рогнеда, одна из бывших жен Владимира (Собр. р. лет. 2. 258 [228]; Карамз. 1. Прим. 462 [148]; Щербатов. Истор. росс. 1. 273 [326]).

[*345] П. собр. р. лет. 1. 54, 56, 65-66; 3. 179 [228]; Летоп. Переясл. Сузд. С. 33 [174]; Соловьев. Истор. России. 1. С. 181-182 [269]. В Никоновой летописи (1. 112 [241]), Степенной книге (1. 167 [156]) и в отдельных рукописях (Опис. рукоп. графа Толстова. С. 595 [288]) сохранилось сказание о некоем славном разбойнике времен Владимировых, по имени Могуте, покаявшемся и спасшемся.

[*346] См. далее прим. 386, 387, 390.

[*347] В правиле это выражено так: [А еще — рукополагать епископов вышепоименованных варварских епархий» (греч.)] См. толкование Вальсамона и Зонары на 28 правило Халкид. Собора (apud Bevereg. Pandect, can. SS. apost. et Concil. T. 1. P. 145. Oxon., 1672 [335]).

[*348] IV Всел. Соб. прав. 28 [155]; Leunсlav. Jus Graeco-Rom. T. 1. Lib. VI. P. 426-433 [372]; Justin. Novel. CXXXI. С. 3 [344].

[*349] VI Всел. Соб. прав. 8 [155]; Justin. Novel. CXXXII. C. 9 [344].

[*350] Justin. Nov. CXXXVII. C. 5 [344].

[*351] Justin. Novel. V; Epilog. Novel. VI. C. 8 [344].

[*352] Justin. Nov. CXXIII. С. 22 [344]; Phot. Nomoc. Tit. IX. С. 6 [394]; Вasiliс. Lib. III. Tit. I. C. 38 [335]; Lib. imper. Leonis et Const. Tit. X. 6 [352].

[*353] IV Всел. Соб. пр. 9,17 [155]; Justin. Nov. CXX. C. 22 [344].

[*354] IV Всел. Соб. пр. 17 [155]; Justin. Nov. CXXXVII. C. 5 [344].

[*355] Lib. Leon. et Constant. Tit. III. 10 [352 ].

[*356] Justin. Nov. Ill [344]; Вasiliс. Lib. III. Tit. II [335]. Cfr. Вa1samоn. ad can. Antioch. 12 [332].

[*357] IV Всел. Соб. пр. 28 [155]; Вlastar. Syntagma alphabet. Litter. E. Cap. II, apud Bevereg. T. 2. Part. 2. P. 115 [340].

[*358] Св. Кирил. Алекс, пр. 1 [155].

[*359] Право это усвоено Константинопольским патриархам в VI в. Константинопольскими Соборами, бывшими в 518, 536 и в 586 гг., и утверждено законами императора Юстиниана (Justin. Nov. VII, XVI, XLII, LVII [344]). Cfr. Span-hemii Hist. Christ, saec. VI. C. 6. № 2. P. 1087-1089 [400].

[*360] IV Всел. Соб. пр. 9, 17 [155].

[*361] Leg. Compend. Leon. et Constan. Tit. III. 9, 10, apud Leunсlav [372].

[*362] I Всел. Соб. пр. 4; IV Всел. Соб. пр. 28; Антиох. Соб. пр. 9 [155].

[*363] Нельзя здесь не припомнить слов второго правила Второго Вселенского Собора: «Церкви Божий у иноплеменных народов долженствуют быти правимы по соблюдавшемуся доныне обыкновению отцов». Об этом обыкновении отцов вот что говорят толкователи соборных правил Зонара и Вальсамон: «Когда утверждались христ. Церкви у язычников, между которыми не могло еще обретаться достаточного числа людей, способных учить других, тогда делались исключения из общих правил об избрании епископов. Кто отличался мудростию слова и св. жизнию, того и посылали отцы епископом к иноплеменникам для утверждения новых воинов Христовых в вере и благочестии» (apud Bevereg. Pandect, canon. SS. apost. et Concil. T. 1. P. 87-89 [335 ]). На этом основании Константинопольский патриарх мог вначале, и совершенно законно, не только поставлять, но избирать сам для Русской Церкви как митрополита, так и епископов.

[*364] См. выше прим. 1. О Соборе иерархов, существовавшем при Константинопольском патриархе, упоминает к концу XI в. и наш митрополит Иоанн (1080-1088) в своем послании к папе Клименту (Учен. записк. II Отд. Акад. наук. 1. Отд. 3. С. 1— 20 [97]).

[*365] Asseman. Kalend. eccles. univ. T. 3. P. 146 [331]; Nil. Doxopatr. apud Allat. De Eccles. Occid. et Orient, cons. 1. C. 25. Р. 414-417 [327].

[*366] Об этом можно заключать из списка болгарских архиепископов, напечатанного у Дю Канжа (Familiae august. Byzant. C. 28 [352 ]) и у барона Розенкампфа (в Обозр. Кормч. кн. Прим. 73. С. 64-66 [237]).

[*367] Татищ. Ист. росс. 1. 38; 2. 79 [294].

[*368] Ник. лет. 1. 110 [241]; Степ. кн. 1. 168 [156]. У Татищева, впрочем, сказано, будто Владимир в это время ходил на болгар войною и, «взяв Переяславец, в оном пребывал, доколе мир учинил» (2. 87 [294]).

[*369] Евфим. Зигаб. [Полное догматическое снаряжение, гл. 27: Против богомилов (греч.)] [354]; Анна Комнен. т Alexiad. Lib. XIV. Р. 450. Asqu. [329].

[*370] Ник. лет. 1. 112 [241]; Степ. кн. 1. 166 [156]; Евген. Опис. Киево-Соф. соб. С. 65 [115].

[*371] О преподобном Антонии Печерском, который несомненно был на Афоне прежде половины XI в., подробнее скажем в следующем отделе Истории.

[*372] «В тыя же дни,— пишет черноризец Поликарп в послании к архимандриту Акиндину,— приде некто мних, попин, от Святыя горы, Богу наставлешю и, приде к блаженому, и остриг и, отьиде...» (жит. Моисея Угрина в рукоп. Патер. Новг. Соф. библ. XV в. № 578. Л. 164 [14]). И о преподобном Моисее Угрине подробнее речь будет в следующем отделе.

[*373] О русск. монаст. на св. Аф. горе, в Чтен. Моск. истор. общ. 1846. № 4. Отд. 4. С. 11-12 [301]. В летописях наших под 1497 г. читаем между прочим следующее: «Приидоша к великому князю игумен Паисея да 3 старцы из Св. горы милостыни ради, и великий князь милостынею изволил, и на иные монастыри послал, понеже бо из старины тот монастырь св. Пантелеймона на Св. горе строение бяше прежних великих князей русских от великого Володимера» (Карамз. Истор. Г. Р. Т. 6. Прим. 629. С. 165 [148]).

[*374] Ник. лет. 1. III [241]; Ст. кн. 1. 270 [156]; Татищ. Истор. росс. 2. 88 [294]. «И се приидоша странницы в град той... и въпроси их (Феодосии), откуда суть и камо градут; онем же рекшим, яко от святых мест есмы и, аще Богу волящу, воспять хощем ити...» (рук. жит. преп. Феодосия).

[*375] «И се приидоша странницы в град той... и въпроси их (Феодосии), откуда суть и камо градут; онем же рекшим, яко от святых мест есмы и, аще Богу волящу, воспять хощем ити...» (рук. жит. преп. Феодосия).

[*376] Особенно сильно было гонение на христиан калифа Гакема (996-1020), когда, по свидетельству магометанского историка Макрици, разрушено в Египте, Сирии и прилежащих странах более 30 000 церквей и монастырей (Мakrizi. Geschichte der Kopten. S. 66 [375]), и в числе других — славный храм Воскресения Христова в Иерусалиме (Sасi. Exposit. de la relig. des Druzes. T. 1. CCCXLI ).

[*377] Сахаров. Сказ. русск. народа. Т. 1. Кн. 4. С. 22 [254].

[*378] «Таче слышав паки о святых местех, идеже Господь наш плотию походи, и желаше тамо ити и поклонитися им...» (рукоп. жит. преп. Феодосия).

[*379] Эту мысль начали повторять ревнители папства со времени появления унии в западных областях нашего отечества, чтобы тем удобнее обольщать православных и склонять их к единению с Римскою Церковию. Более замечательные, относящиеся сюда, сочинения: 1) Papebroch. Praefat. ad Ephemeridas Graeco-Moscas (in Act. SS. Maii. T.I [393]); 2) Kulesz. Wiara prawoslawna... rok. 1704 [369]; 3) Kulczynski. Specimen ecclesiae Ruthenicae, cum S. sede Apostolica Romana semper unitae. Romae, 1733 [368]; 4) Stilling. Dissert, de convers. et fide Russorum (in Act. SS. Septembr. T. 2 [402]). Та же мысль более или менее подробно излагается в новейших сочинениях: 1) Вullег. Vies des Peres et des Martyres... Juillet 24. Lille, 1834 [341]; 2) Vicissit. de 1'Eglise Cathol. en Pologne et en Russie. Paris, 1843 [408]; 3) Rоhrbасhеr. Hist. de 1'Eglise Cathol. T. 13. P. 238. Paris, 1844 и др. [395].

[*380] См.: Stilling. Lib. cit. P. XIV-XVI [402]; Rohrbach.-P.238 [395]

[*381] См. выше прим. 359. Константинопольские же императоры называли Константинопольскую Церковь даже главою всех Церквей, так как Константинополь был главою всех городов и областей империи (Justin. Cod. Lib. I. Tit. 2. Lex. 24 [344]; Leon. et Const. Eclog. Tit. 3 [352]).

[*382] Известна по этому случаю переписка папы Григория Великого с Константинопольским патриархом Иоанном Постником и императором Маврикием (Flеurii Hist. Eccles. Lib. XXXVI. С. 52 [356]).

[*383] «...Eius contagii macula sic adhaesisset (successoribus loannis, patr. Const.), ut nunc quoque se ipsos oecumenicos patriarchas et apellare et scribere non timerent [Пятна этой заразы настолько пристали (к преемникам Иоанна, патриарха Константинопольского), что и ныне они нисколько не страшатся называть себя вселенскими патриархами и подписываться этим наименованием» (лат.)] (Epist. I. С. 9 [409]).

[*384] Эти соборные восклицания напечатаны у Леунклавия (Jus Graeco-Rom. T. 1. Lib. II. Р. 108 [372]) и Барония (Annal. eccles. ad an. 995, in Т. 10. Р. 885 [333]). Из содержания восклицаний видно, что они записаны современником и, может быть, очевидцем. А о действительности Собора, к которому они относятся, ясно свидетельствует Кедрин, писатель XI в. (Сеdrеn. Т. 2. Р. 449. Bonn, 1839 [342]). Здесь ответ Штилтингу, который старался заподозрить подлинность этого Собора и самих восклицаний (De convers. et fide Russ. № 55. P. XIV [402]).

[*385] Apud. Lеunсlav. Jus Graeco-Rom. Т. 1. Р. 197-203 [372]; слав. Кормч. кн. Ч. 2. Гл. 51. Л. 230-237 [157]).

[*386] Allat. De Eccles. Occid. et Orient, perpet. cons. Lib. II. Cap. 8. № 1. P. 606 [327]. Предполагать, будто кто-либо другой написал имя патриарха Сисиния в означенном послании, как предполагают некоторые римские писатели (Stilling. Ор. cit. № 57, 63. Р. XIV, XVI [402]), есть дело совершенно произвольное.

[*387] Латинские писатели стараются отвергнуть действительность и этого события (Stilling. Ibid. № 58, 64 [402]). Но это подтверждается единодушным свидетельством писателей греческих — Никиты Никейского (неизв. века), какого-то анонима, Иосифа Вриенния и других (слова их apud Allat. De Eccles. Occid. et Orient. perpet. cons. Lib. II. C. 8 [327]). Мелетий, митрополит Афинский, пользовавшийся при составлении своей церковной истории некоторыми и малоизвестными греческими источниками, признает это событие за несомненное « [»согласно историку-монаху Епифанию и прочим» (греч.)] Т. 2. 401, 1783 [377]). На славянском языке сохранилось также небольшое рукописное сочинение о том, «коего ради дела отлучишася от нас латина...», написанное, как можно догадываться из содержания, около половины XI в. и подтверждающее действительность рассматриваемого нами события (Кормч. Рум. муз. № 233. Л. 345 [44]; снес.: Востоков. Опис. этого муз. С. 307, 733 [88]).

[*388] Allat. Op. dt. Lib. II. С. 8. №4. Р. 612 [327]; Fleurii Hist. eccles. Lib. LIX. 4 [356].

[*389] Leunсlav. Jus Graeco-Rom. Т. 1. Р. 204,250 [372]; cл. Кормч. 2. Л. 141 [157].

[*390] Baron. Annal. eccles. ad an. 1054 [333]; Stilling. Op. cit. №59-62 [402]; Аllat. Op. cit. Lib. II. С. 9. № 1 [327]; Fleurii Hist. eccl. Lib. LX. 13 in T. 14. P. 622-626 [356].

[*391] «Quomodo vero papae commemoratio sublata sit et quanam de causa, ignoro [Мне неизвестно, каким образом и по какой причине было изъято упоминание папы» (лат.)] (lос. cit.).

[*392] Кulеsz. Wiara prawoslawna... P. 47, ed. 1704 [369].

[*393] «Is vero post mortem gloriosissimi imperatoris (Ottonis), regnante tune secundo, Domini gratia, Henrico... benedictionem cum licentia Domini papae episcopalem petiit... [Он же после смерти славнейшего императора (Отгона), уже в правление Божией милостью Генриха II, добился, с согласия папы, посвящения своего в епископа» (лат.)] (Ditmar. Chronic. Lib. VI, apud Baron. Annal. eccles. ad an. 1008 in 1.11. 30-31 [406]). Год кончины Бруно показывает Мариан Скот, живший также в XI в. (apud Baron. Loc. cit. [406]).

[*394] «Tune in соnfiniо praedictae regionis (Prussiae) et Russiae cum praedicaret, primo ab incolis prohibetur, et plus evangelizans, capitur, deindeque... decollatur cum suis decem et octo [Когда он проповедовал в области, смежной с указанной (Пруссией) и Русью, местные жители поначалу препятствовали ему; он же продолжал нести Благую Весть, был схвачен и затем обезглавлен с 18-ю своими людьми» (лат.)] (apud Baron. Loc. cit. [406]).

[*395] Это письмо Бруно, которое прежде известно было только из примечаний Лаппенберга к Хронике Дитмара (в Monument. German., изд. Перцем. 6. С. 812. Прим. 18 и с. 834. Прим. 30 [406]), недавно издано в подлинном тексте и русском переводе г. Гильфердингом (первоначально в 1-й кн. Русской беседы, а потом и в отдельных оттисках [89]) под заглавием «Неизданное свидетельство современника о Владимире святом и Болеславе Храбром». Москва, 1856 [89].

[*396] Кulesz. Wiara prawoslawna. P. 55-57 [369].

[*397] «...Regis fuerat consanguineus... cum in capella regia moraretur... et caet. [Был кровным родственником императора... когда пребывал членом королевской капеллы (т. e. придворного клира и канцелярии.Прим. перев.)... и проч.» (лат.)] (Dаmiani Vita Romualdi. С. VIII. № 40 in Act. SS. Februar. T. 2. P. 112 [350]).

[*398] «Deinde iam monachus factus — tanta se abstinentiae frugalitate constrixit, ut... Cum vero post diuturnam eremiticae conversationis vitam ad praedicandum iam ire disponeret, Romam primum pergere studuit... [Затем, уже сделавшись монахом, он смирял себя таким строгим воздержанием, что... Когда же, после долгих лет отшельнической жизни, он решил встать на путь проповедничества, то сперва возжелал отправиться в Рим...» (лат.)] (ibid. № 41, 42).

[*399] «...Post martyrium В. Adalberti... [после мученичества блаж. Адальберта» (лат.)] (ibid. № 44). А о времени кончины этого Адальберта см.: Baron. Annal. eccles. ad an. 997 in 1.10. P. 906 [333].

[*400] Vid. ibid. not. ad c. VIII sub littera «E». P. 113-114.

[*401] Des Deutschen Reichs-Archiv., Specileg. Eccles. Th. 1. Band. XVI. S. 10,14, 16, 18,19 [350]; Морошкин. Историко-критич. исслед. С. 49, 50,116 [192].

[*402] Damiani. Ор. cit. № 44. Р. 112-113 [350].

[*403] Hermani Cromeri Chronicon in Corp. histor. medii aevi. T. 2. P. 536 ;Шлецер. Нестор. 3. 446-453 [201].

[*404] Fleurii Hist. Eccles. Lib. LVIII. 26 in t. 14. P. 69 («Bruno, alio nomine Bonifacius...») [356]; Rоhrbасh. Hist. de l'Egl. cathol. T. 13. 395 [395].

[*405] Naruszewicz. Hist. narodu Polskiego. T. 4. 263; 7. 43 [388]. Заметим, что Рейнберн сделан епископом в 1000 г. (Ditmаr. Chronic, apud Рertz. 5. Р. 781 [406]; Barthold. Gesch. von Riigen und Pommem. P. 339. Harnb., 1839 [334]). Следовательно, не прежде мог прибыть и в Россию с польскою королевною.

[*406] Vicissitudes de l'Egl. cathol. en Pologne et en Russie. T. 1. P. 12-13. Paris, 1843 [408].

[*407] «Non solum ritum Graecorum, in quo educata nut, Maria regina Poloniae reliquit, sed de ritu catholicae Romanae ecclesiae et ejus puritate sufficienter ab ecclesiaticis viris edocta, ritum Graecorum exorsum habens, sacro baptismatis ronte, deinde in ecclesia Crakoviensi, in supplementum eorum defectuum, qui per Ruthenorum presbyteros cornmit-tuntur, abluta est... Doprognievaque extunc vocitari cepit [Мария, королева польская, не только отказалась от греческого обряда, в котором была воспитана, но, будучи в достаточной степени наставлена мужами церкви в обряде римской католической веры с его чистотой, она, пользовавшаяся поначалу греческим обрядом, была затем омыта в святом источнике крещения в краковской церкви во исправление тех ошибок, что совершаются пресвитерами рутенов (то есть русских.— Прим. перев.)... и с того времени стала зваться Доброгневой (лат.)] (Diugossi Hist. Polon. Lib. Ill, ad an. 1041. P. 218 [352]. Снес.: Карамз. И. Г. Р. 2. С. 33. Прим. 40 [148]).

[*408] Карамзин признает это за несомненное (т. 2. С. 36. Изд. 2-е [148]) и представляет самое содержание означенного письма папы Николая II (там же, прим. 42. С. 26). А об Анастасии, бывшей за королем венгерским, известно, что она носила уже в Венгрии новое имя — Агмунда (Карамз. Там же. Прим. 44 [148]).

[*409] Иларион. в Приб. к Тв. св. отц. 2. С. 279 [133].

[*410] «In qua (custodia) pater venerabilis, quod in aperto fieri non potuit, in secreto studiosus in divina laude peregit» (Chronic. Lib. VII. № 52, apud Pertz. T. 3. P. 859 [406]).

[*411] П. собр. р. лет. 1. 36, 37, 51, 52 [228].

[*412] Ник. лет. 1. 92 [241]; Ст. кн. 1.135 [156].

[*413] Татищ. Ист. росс. 2. С. 78 и прим. 195 [294]; Ник. лет. 1.104 [241].

[*414] Ник. лет. 1. С. 111 [241]. Может быть, по случаю совершившегося в этом году бракосочетания сына Владимирова Святополка с дочерью короля польского Болеслава, с которою прибыл в Россию и римско-католический епископ Рейнберн (см. выше прим. 405).

[*415] Татищев. 2. С. 88 [294]; Ник. лет. 1. 111 [241]; Ст. кн. 1.170 [156].

[*416] Apud Naruszewiсz. Hist. nar. Polsk. T. 4. 263; 7. 43 [388].

[*417] Histor. Russiae monum. Т. 1. № 3. Р. 3 [407].

[*418] Dlug. Hist. Polon. Lib. II. P. 109-112 [352].

[*419] Сrоmer. De reb. Polon. Lib. III. P. 57. Warszaw., 1767 [366].

[*420] Strуikоw. Kronik. Polsk. Lib. IV. P. 132. Warsz., 1766 [403].

[*421] Вielsс. Hist. Polon. Lib. I. P. 37. Warszaw., 1764 [336].

[*422] Sarnie. Annal. Polon. Lib. VI. C. 2 in Diugos. Hist. Polon. T. 2. P. 1043. Lips., 1712 [399]. To же самое излагает в своей истории и Матфей Меховита (Chronic. Polon. Lib. II. С. 3 [380]).

[*423] Rerum Moscovit. auctores varii. P. 5 и 19, ed. Francor., 1600 [362].

[*424] Павла Иовия книга о посольстве в. к. Василия Иоанновича к папе Клименту VII, в конце т. 1 в Библиот. иностр. писат. о России. С. 41. СПб., 1836 [138].

[*425] Guagnini. Sannatiae Europeae descriptio. P. 87. Spirae, 1581 [361]; или: De Russorum Moscowitarum et tartarorum religione, sacrificiis et caet., ex diversis scriptori-bus... P. 225. Spirae, 1582 [359].

[*426] Каков, например, Антоний Поссевин (vid. Supplem. ad Histor. Russiae monum. P. 112. Petropol., 1848 [407]).

[*427] Текст печатается по списку XVI в., а варианты помещаются в тексте между скобками по списку XVII в. (см.: Хр. чтен. 1849.2. С. 302, 317 [298]).

[*428] 2 Тим. 2. 1, 2. Вообще, текста в этом сочинении приведены по какому-то древнему, а не по нынешнему переводу.

[*429] Лк. 1.1-4.

[*430] Пс.41.2.

[*431] Пс.144.19.

[*432] Мф. 7. 7-8; Лк. 11. 9-10,

[*433] Мк.16. 16.

[*434] Иер.15.19.

[*435] Снес.: Степ. к. 1. С. 162 [156].

[*436] Лк.15.7,10.

[*437] Пс. 93.12.

[*438] Мф. 5.19.

[*439] Лк 2.14.

[*440] Пред этим в списке XVI в стоит особое надписание киноварью: «Похвала княгине Олге, како крестися и добре поживе по заповеди Господни», хотя далее без всякого нового оглавления опять продолжается речь о в. к. Владимире. А в списке XVII в. всей этой Похвалы св. Ольге нет.

[*441] 1 Цар 2. 30.

[*442] Снес. — Степ. кн. 1. С. 40 [156]

[*443] Здесь едва ли не пропущено какое-либо слово, недостающее для полноты смысла.

[*444] Пс.67.37.

[*445] Доселе продолжается пропуск в списке XVII в.

[*446] Эта большая буква «О», стоящая в начале нового отдела, написана в подлиннике киноварью.

[*447] С этих слов начинается настоящее сочинение в списке Румянц. Муэеума. См.: Опис. Этого муз. С. 677 [88].

[*448] Снес.: Степ. кн. 1. С. 162 [156].

[*449] Гал.5.25.

[*450] Снес.: Степ. кн. 1. С. 173 [156].

[*451] Снес.: Степ. кн. 1. С. 167 [156].

[*452] Снес.: Степ. кн. 1. С. 122 [156].

[*453] Пред этими словами в списке XVI в также стоит особое надписание киноварью: «Молитва князя Володимера», хотя кроме молитвы здесь изложено и многое другое.

[*454] Снес.: Степ. кн. 1. С. 174-175 [156].

[*455] У препод. летописца нет этого известия.

[*456] Здесь оканчивается список Румянц. муз. (Опис. С. 677 [88]).

[*457] Мф.6.21.

[*458] В подлиннике число дней означено буквою, которую можно принимать как за 8, так и за 50. Во всяком случае этого известия нет в летописи.

[*459] См. отселе: Лаврент. летоп. С. 46 и след. в П. с. русск. лет. Т. 1 [228].

[*460] Этого известия также нет у летописца.

[*461] У летописца: «В церкви святаго Василья». Можно теперь судить о справедливости догадки Карамзина (И. Г. Р. Т. 1. Прим. 155 [148]) касательно церкви Иакова.

[*462] В летописи не означено имя этой церкви.

[*463] В летописи нет этого известия о Волосе.

[*464] Мф. 5. 7.

[*465] Лк.12.23.

[*466] Вообще, всего этого сравнения Киева с Иерусалимом и Владимира с Моисеем нет в летописи

[*467] Рим.5. 20.

[*468] Иез. 33. 11. Текст приведен с опущением некоторых слов.

[*469] Здесь — пропуск (вероятно, происшедший от переписчика), судя по тому, как мысль эта изложена в летописи (ПСРЛ. Т 1. С. 56 [228]).

[*470] Притч. 16. 7.

[*471] Всего этого последнего отделения нет в летописи.

[*472] Здесь в результате опечатки или дефекта списка пропущено слово «муце», как в других рукописях — Ред.

[*473] Вместо этого непонятного места в других списках: «Не похритаися, ни посмейся никомуже».— Ред.

[*474] Мир — Ред.

[*475] В других списках: «огрози».— Ред.

[*476] Роспусты.— Ред.

[*477] Задушный.— Ред.

Оглавление

. .

Предисловие

Общий взгляд на этот период и его отделы

Том 1. Состояние Русской Церкви от ее первого митрополита святого Михаила до избрания митрополита Илариона (988-1051)

Глава I. . Первоначальные пределы Русской Церкви и ее первая иерархи

Глава II. . Первые храмы в России и состояние богослужения. 

Глава III. . Первые училища в России и памятники духовного просвещения и учения.

Глава IV. . Первоначальное церковное законоположение в России и преимущества русского духовенства.

Глава V. . Первые монастыри в России и состояние веры и нравственности.

Глава VI. . Первоначальное отношение Русской Церкви к другим Церквам и обществам христианским.

Приложения

  1. Похвала равноапостольному князю Владимиру и житие его, сочинение мниха Иакова

  2. О редакциях жития преподобного Авраамия Ростовского

  3. Заметка об основании города Владимира Кляземского

  4. Что такое настолование епископов

  5. Житие святой великой княгини Ольги

  6. Поучение новгородского епископа Луки Жидяты

  7. Молитва митрополита Илариона

  8. Списки церковного устава святого Владимира

Примечания

Реклама на сайте