«Вера и упование»

Хазон Иш

Вера и упование

 (Эмуна увитахон)

Автор перевода — р. Пинхас Перлов

Душа жаждет проникнуть в тайну свою и корни свои познать, — но заперты ворота…

Часть I

1

Душевное качество, именуемое верой, — это тонкая склонность, свойство утонченной и изысканной души. (Вообще, к вере как к таковой способны самые разные люди; автор говорит здесь о душевных качествах, которые являются предпосылкой к вере наиболее возвышенной, совершенной, питаемой опытом глубоких внутренних переживаний. Прим. перев.) Если человек обладает нежной и чувствительной душой, и в покое — наслаждение его, и не терзает его голод вожделений, и глаз его любуется зрелищем выси небес и бездн земли, — тогда он потрясен и взволнован, — ибо мир предстает перед ним как сокрытая волшебная тайна. Тайна эта окутывает его сердце и мозг, и вот — он почти лишается чувств, и духа жизни в нем не остается… Лишь к тайне той устремлены все помыслы его, — душа тоскует разгадать ее, и он готов идти за то в огонь и в воду… Ибо что ему вся его жизнь, если она со всем своим очарованием ускользает совершенно от него, и душа его, кружа в печали, жаждет проникнуть в тайну свою и корни свои познать, — но заперты ворота…

И тот, в ком утонченная, чувствительная душа, весь он — открытая рана. Ибо многое узрело сердце его из виденного им под солнцем, из всех явленных ему ясных картин, что мир пред ним выстроен по плану и изначальному расчету, — как будто некий мудрый инженер вычерчивал план мира прежде его сотворения, встречая преграды на каждом шагу, и тогда необоримая воля к творению, владевшая им, устраняла все преграды, одну за другой. И сколь же великолепно зрелище, и сколь чудесно устройство человека! Увидел замысливший его, что не сможет человек, — венец творенья из всего, что есть под солнцем, — жить, не зная во всех деталях, чем наполнен мир вокруг него, будь то неживая природа, растения и все прочие предметы, и без этого знания не сможет существовать сложнейшая «машина», называемая человеком. И изобрел тогда Творец особое устройство, такое, что посредством света отображаются в нем все предметы, наполняющие мир, каждый своим особенным образом. И определил Творец таким двум устройствам место на лице человеческом, одному — с правой стороны, а другому — с левой, и мы называем их «правый глаз» и «левый глаз».

И сколько мудрости заложено в строении глаза — не насытится глаз наш созерцать ее, а ухо — слышать! И поколение за поколением прибавлять будут мудрые к знанию, а разумеющие — к пониманию сокровищниц мудрости, сокрытых в устройстве глаза, но до конца никогда не дойдут…

2

Н о какой смысл видеть мир, если творение это, называемое человеком, лишено будет силы движения, и не сможет сдвинуть никакую вещь с ее места? Обратил на то Творец внимание свое, и сделал человеку две руки — правую и левую, и разделил каждую руку на части посредством многих суставов, и каждая часть вращается в своем суставе, способная к движениям легким и быстрым, и оканчивается каждая рука пятью пальцами, поделенными на суставы и обладающими чувством осязания, способным различать холодное и горячее, сухое и влажное, мягкое и твердое, — все соответственно потребности обеспечить нужды жизни в этом мире.

Но зачем человеку все, о чем сказано, — даже если даны уже ему глаза видеть и руки — ощупывать, если сам он не может сдвинуться с места? И дал ему его Творец пару ног, чтобы ходить ими по земле, и все он сделал наилучшим образом, с мудростью и пониманием, знанием и разумом.

Но чем помогут человеку глаза его, руки и ноги, пока они мертвы и нет в них души? И вдохнул Творец ему в нос дух жизни, неуловимый и таинственный для нас; но — свидетели мы, сыны человеческие, что он есть — живой и сущий, и если он есть — есть и мы, из бытия его — и наше бытие; и мы его зовем «нефеш», «руах», «нешама» (различные уровни и аспекты понятия «душа». Прим. перев). И все, что относится к душе, мы ощущаем как бы издали, интуитивно, но нет у нас знания сути подобных вещей.

И многое еще есть в теле человека такого, что пленяет глаз и приводит в восторг сердце, из органов его и всех его частей, предназначенных, чтобы удержать дух жизни в материальном теле: взаиморасположение костей и мышц, течение крови в артериях, — и вместе все это составляет жизнь; а кровь — это «нефеш» (нижний уровень души). Но с момента сотворения человека непрочно его существование, ибо жизнь его зависит от постоянного питания, обновляющего в нем кровь. И потому предусмотрела Высшая мудрость при сотворении мира, что будет в мире хлеб, виноградный плод и оливковое масло, плод земли и дерево плодоносное — неисчислимых видов. И все они полны живительных сил, способных питать человека, нести ему здоровье, укреплять его кости и оживлять его душу на этой земле. И удостоился человек узреть истинные чудеса мудрости в строении растений разных видов, свидетельствующие о Творце их и о его непостижимом разумении.

3

И вот перед нами зрелище, потрясающее каждого мудрого сердцем, — как устроено все внутри человека, чтобы принять еду, и переварить ее, и разложить на простые химические основания , и разослать их всех, чтобы попало каждое в назначенное ему место. И познаем мы устройство всех органов посредством мудрости, которой наделил Творец человека, — устройство брюшной полости и желудка, печени и желчного пузыря, селезенки и почек, тонкого кишечника и мочевого пузыря, сердца и мозга… И каждый орган исполняет свою особую функцию, и все они работают дружно и с чудесной сноровкой, и все вместе поддерживают должный состав крови, этап за этапом изымая и внося в нее необходимое, балансируя состав красных и белых частей ее, как это необходимо для существования машины, называемой человеком, и регулируют количество сахара в крови, и все другие вещи, нуждающиеся в тончайшем регулировании… А человек со своим сердцем, глупым и бесчувственным, даже и не осознает, сколь многочисленное войско стоит на страже его и трудится неустанно, чтобы оживлять его всечасно и поддерживать его существование среди живых.

И одно из великих наслаждений мудростью, зримой в Творении, — вглядываться в связь между жизнью и воздухом, наполняющим наш мир, с элементами, его составляющими, — кислородом и углеродом. И для посредничества между человеком и атмосферой предназначено легкое, состоящее из семи долей. И дана ему сила дыхания, черпать из воздуха кислород — орошать сад и поле жизни, плоть и кровь, кости и жилы, — и роль его почетна в строю всех прочих воинов, ведущих бой за жизнь человека. 4

Увидел Творец, что невозможно течение жизни как должно без общения человека с ближним своим, и мир, в котором все глухи и немы, лишен всякого смысла, и хаос всемирный лучше его, — и сделал человеку особый механизм для извлечения разнообразных звуков, и мы называем его ртом; и соответственно ему сделал Творец другой механизм, чувствительный к тончайшим звукам, и он называется ухом. И посредством рта и уха создался язык — средство разговора и общения людей, и стал человек душой живою, душой говорящею.

Но в чем же преимущество человека под солнцем, даже наделенного речью и чутким ухом, пока он лишен сознания и разумения, подобно скотине, быку, жующему траву? А ведь желанием Творца мира было создать его наделенным мудростью и поставить главой над всеми творениями! И насадил Творец корень мудрости в мозгу и ростки разума в сердце человека, чтобы мог он уразуметь все, что происходит под солнцем. И всякий, кто обладает острым, проникающим умом и может вырваться на время из потока событий материальной жизни, и приподняться в мышлении, чтобы взглянуть сверху на жизнь мира, что внизу, — он увидит мудрость, как она облеклась и соединилась с телом человека, вылепленным из материи, и узрит в том одну из самых потрясающих загадок, и душа его замрет в страстном желании познать свою тайну, — но далека она от понимания ее… Еще чудеснее зрелище превращений, которые претерпевает разум — столь неопределимый в терминах тела, и нет у него размеров, длины и ширины, и нет у него детства и старости, — как обретает он обиталище свое в материи, и пока человек еще младенец — разум его соответствует этой стадии, а по мере роста ребенка разум его растет вместе с ним, — и сколь чудесны пути разума, и сколь неуловимы тропы мудрости, явившие собой основу человека как венца Творения! 5

И вот перед нами еще одна хорошо разработанная «программа», украшенная бриллиантами высшего разумения и свидетельствующая о такой способности к действию и осуществлению себя, какая превосходит все силы человеческого постижения и все возможности человека воздать хвалу и возвеличить Творца за все то, что видит человек перед собой. И это — программа и замысел сочетания полов, — соединения мужчины и женщины, для того, чтобы гарантировать вечность мира; чудеса устройства органов каждого пола, и влечение, необходимое для исполнения каждым своей роли в общем замысле… И только из-за привычки и кажущейся обыденности не ощущают сыны человеческие трепета перед величием Творения, — как основано и приуготовлено все к бытию вечному!

И еще одна из вещей неуловимых, пленяющих глаз и потрясающих сердце ощущением чуда, — это зачатие человека в чреве его матери, и то, как он живет там в течение девяти месяцев жизнью счастливой и упорядоченной, растет и развивается, а когда приходит время — разбивает все запоры и выходит… И все это заложено и предусмотрено в тайне Творения: чудесное и согласованное сложение сил, согласное вращение колес судьбы, и все, кому положено, стоят на страже, старательны и расторопны, пока не входит в этот мир ребенок, живой, обновленный и чистый. И действие это, последнее в исполнении, было первым по замыслу в сердце Творца всего сотворенного.

И по выходе его в мир встречают его сотворенные специально для него груди матери, — чтобы питать и поить его молоком; и впечатал Творец в сердце матери чудесное стремление к непрерывной заботе о нем, и мы зовем это чувство материнской любовью. Также и в ребенке, едва только рожденном, заложена уже потребность и способность сосать грудь матери и наслаждаться ее молоком. 6

Но даже после того, как сотворен уже человек со всеми его органами, доведенными до верха совершенства, и органами чувств, чуткими и тонко действующими, и с разумной душой — дочерью Небес, и с обеспечением преемственности и продолжения себя в цепи будущих поколений посредством великой мудрости сочетания полов, — до сих пор еще не все приготовлено ему, что нужно, чтобы жить в этом мире, из-за возможных болезней, тяжких и опасных, бытующих в мире и непрерывно обновляющихся, — также и это не ускользнуло от Мудрого в сокрытом, Изыскующего все сущее, и обратил Он свое внимание, чтобы найти повязку и бальзам для любой раны и язвы, чтобы излечивать человека излечением полным и верным, и возвращать его на место обитания его в стране живых. Сила и способность к излечению у человека — в строю всех прочих сил тела его, ибо при всяком поражении, в любом месте тела, когда разрезана плоть его и сочится кровь, — моментально шлют свою помощь все органы, артерии и жилы его… Жир затягивает края раны и задерживает истечение крови, побуждает разрезанные мышцы к заживлению, склеивает разрез и помогает образованию свежей корки. И созданы также лагеря защитников против вредоносных бацилл; и есть также в теле человека целая армия живых существ, приспособленных к составу его плоти и крови, и они постоянно пребывают в полной готовности изгонять, убивать и уничтожать микробы, опасные для жизни человека. А на случай серьезной нужды, когда оказывается недостаточно одних только защитных способностей тела, чтобы победить жестокого врага, и требуется ему помощь извне, — в предвиденьи своем создал Творец собрание великое целебных трав, и разных видов зелени, плодов земли, плодов дерева, целебных жидкостей и твердых минералов многих видов на нашей Земле, и наделил их многими лечебными свойствами. А мудрому сердцу дана способность и сила исследовать эти свойства и овладевать мудростью исцеления с использованием каждого из них по назначению; так возникли все привычные нам практические методы лечения болезней тела, которыми пользуются врачи. 7

Животные подобны человеку строением своего тела, разными его аспектами и свойствами. Тело их составлено из плоти и крови, жил, костей и пленок; и есть у них животная душа, и чувства, как у человека. И питаются они подобно людям, и так же разделены на два пола — мужской и женский; и все различие между животным и человеком — в мудрости и речи. Животные обслуживают нужды человека, как, например, бык предназначен для ярма, а осел — для перевозки грузов. И дают они человеку пищу — молоко и яйца; некоторые дают человеку шерсть для одежды, а другие сами служат пищей. И все они сотворены во множестве разных типов и видов, и все питаются по-разному, и есть такие, что человек не извлекает из них прямой пользы, как например, хищники, змеи и разные ползающие твари, но тем не менее есть в них нужда и полезность, невидимые простым глазом: иногда человек наказуем посредством их, а иногда учится, глядя на них, морали и мудрости. И во всяком случае привыкли мы к тому, что они есть, и ощущали бы без них наш мир неполным; и не будет мир прекрасным и совершенным, если не будет в нем также и хищников.

Лишь сила долгой привычки мешает нам испытывать то удивление и восхищение, которого достойно само по себе каждое живое существо. С другой стороны, мы склонны к этим чувствам, когда видим животных особенных, не очень часто встречаемых, таких, как слон или обезьяна… Человеку свойственно также испытывать чувство потрясения при виде существ странных, с теми или иными отклонениями, например, карликовых или гигантских. Подобные чувства имеют в своей основе воображение, но не разум. 8

Сила воображения — это порождение разума. Однако воображение поверхностно, оно не идет в глубь вещей, и природа его — убедить человека, опутать его сердце, чтобы воспрепятствовать ему думать в направлении, отличном от того, что подсказывает воображение. Разум же, со своей стороны, — извечный противник воображения, и человек понимает в глубине души, что на воображение нельзя полагаться, но иногда оно все-таки берет верх своей мощью и напором.

События жизни и все, что свершается в мире, учат мудрого многому на путях его, и на летописи прошлого основывает он столпы мудрости своей. Но из-за того, что человек любит добавлять что-то новое от себя и выступать перед многолюдным собранием, много лжи накопилось в сочинениях по истории. Ибо по самой природе человека нет у него ненависти к заблуждению и обману, а многие даже его любят, водят с ним дружбу и развлекаются им. И потому обязанность мудрого человека — перебрать вышеупомянутые сочинения «по зернышку», отделить правду, отсеять ложь и обман, и здесь открывается широкое поле деятельности для воображения, поскольку в природе воображения — бежать вперед и выносить второпях свой приговор, прежде, чем разум взвесит на своих точных весах все обстоятельства дела; воображение же принимает свое решение моментально, будь оно верным и справедливым или нет. 9

Когда человек удостаивается узреть истинность бытия Всевышнего, будь Он благословен, его охватывает ощущение безграничной радости и счастья, и душа его полна светом, и воображение примиряется с разумом, чтобы созерцать вместе с ним сияние света Его; и все удовольствия плоти исчезают, как тень, и душа его, утонченная и возвышенная, окутывается святостью; она будто отделяется от этого грубого тела и парит в просторах небес… В такие мгновения, когда возносится человек в сферы святости, открывается ему новый мир. Ибо и в этой земной жизни возможно для человека уподобиться ангелу на мгновение, и насладиться сиянием святости… и все удовольствия материального мира — абсолютный нуль в сравнении с наслаждением от единения со своим Творцом, будь благословенно Его имя!

Подобная скрытая в глубине человеческой души сила — одна из многих скрытых сил, которые вложил туда Создатель, и она свидетельствует о связи человека с Творцом всего сущего и о том, что создан он ради служения Творцу и единения с Ним. 10

Хотя все люди и принадлежат к одной и той же разновидности живых существ, тем не менее невозможно найти двух совершенно одинаковых людей, и каждый человек — единственный в своем роде среди подобных себе. Интеллектуальные способности каждого человека непохожи на способности другого, и точно так же отличаются люди свойствами души; вследствие всего этого случается иногда видеть столь сильное превосходство в чем-либо одного человека над другим, что кажется, будто эти два человека даже не принадлежат к одному и тому же виду живых существ.

Различия в душевных свойствах людей, казалось бы, никак не связаны с таким качеством каждого из них, как мудрость, и испорченность нисколько не убавляет от мудрости, ибо та зависит от особых способностей, сильного интеллекта и понимающего сердца… И какой ущерб приобретению мудрости может произойти от того, что человек жесток, безжалостен, или одержим гордостью и гонится за почестями, или же обладает прочими предосудительными качествами? Однако в действительности дело обстоит не так. Отсутствие благородства и возвышенности души, красивых и правильных качеств порождает также и неудачу в приобретении мудрости, ибо посевы чувств прекрасных и благородных — в самой основе ее. 11

Есть люди, стремящиеся делать добро ближнему. Встреча с ним радует им сердце; такой человек всегда встречает ближнего с приветливым выражением лица, всегда опасается, не сделал ли чего-то неугодного ближнему, не сказал ли чего-либо не так, как нужно, ибо самая большая сердечная боль для него — задеть чем-нибудь честь товарища. Он опасается, не упустил ли случай воздать ближнему добром, и никогда не обижается, ибо сердце его, полное любви, прощает и покрывает всякий грех других людей, и он заранее готов принять с любовью раны, наносимые ближним, и его упреки, ибо он знает, что большинство людей не обладают благородными и возвышенными душевными качествами, и невозможно требовать от них много. И тем не менее он ценит и уважает людей, и нет у него в душе пренебрежения к ним или иных недобрых чувств, ибо благородство его собственной души побуждает его, во имя идеалов добра во всей их полноте, находить наивысшее духовное наслаждение на двух полюсах: с одной стороны, обвинять себя, находя малейший изъян в том духовном совершенстве, которого он требует от самого себя, а с другой стороны — полностью оправдывать ближнего, даже когда велик и тяжек его грех.

Человек, о котором идет здесь речь, уже не должен требовать от себя подвигов сдержанности и собирать все свои силы, чтобы справиться с естественной раздражительностью, гневом и болью, причиняемой унижением… Ибо душа его вычищена до блеска, к ней уже не пристают грязь и пятна, и она наполнена всегда радостью, счастьем и красотой. 12

Тонкая грань отделяет мудрость от глупости и не дает человеку войти в чертоги мудрости, но утонченность и душевная радость уничтожают препятствие и превращают страну мудрости в гладкую равнину перед вступающим в нее. Однако человек, достойный сравнения с диким осленком, заключенный в оковы вожделений в зрелости, как в день своего рождения, преследуемый желаниями, жаждущий наслаждений этого мира, вечно сердитый и недовольный, преисполненный гордости, — даже если душа его одарена способностью к мудрости по самой природе своей, и наделен он с Небес даром понимания многократно в сравнении с другими, — не преуспеет он, невзирая на это, в своей учебе, ибо низкие и постыдные качества души его, «необрезанное сердце» и «закупоренный мозг» закрывают двери мудрости и запирают врата понимания. Ибо тайна мудрости сплетена из тончайших нитей, тонки и нежны ее пружины, и не подвластны они грубому взгляду, но лишь глазу утонченному и возвышенному, и такому же сердцу.

Мудрец готовит в своем сердце и душе как бы «трубы», которые будут для него «проводниками мудрости» из Высшего источника, и чтобы поток ее мог течь по ним свободно, нужны радость и душевный подъем, жажда мудрости и стремление к пониманию, — и все эти качества являются для благородной и возвышенной души хорошим инструментом и средством, чтобы приготовить должную основу для принятия Высшей мудрости.

13

Основа исправления человеком своих душевных качеств — исполнение сказанного в Писании: «Отдаляйся от зла…» (Теилим 34:15). Обычно бывает легче исполнить следующее за этим повеление «…и твори добро» (там же), первое же дается значительно труднее. Есть люди, готовые преданно помогать другим из последних своих сил, одному человеку или многим, но они вдруг оказываются крайне обидчивыми и мстительными, стоит лишь только задеть их словом; они тут же взрываются необузданным гневом, с легкостью пускают в ход руки, и горе тому, кто имел неосторожность их задеть! Трудно питать уважение к подобного рода «общественному деятелю», никогда не трудившемуся над исправлением своих качеств! Все хорошее и красивое, что от него исходит, — это следствие заложенных в нем от природы свойств, и сделанное им дорого ему… Как правило, ему доставляет удовольствие уважение и почтение, которое он видит со стороны знающих его, — и он действительно полезен людям, уважаем и превозносим, как того заслуживает человек особых достоинств, и он действительно представляет собой ценность для общества, — однако истинного восхваления достоин не просто человек умный за свой ум, а только мудрец, тяжело трудившийся над собой, чтобы позволить своей высшей разумной душе управлять естественными порывами, — а не тот, кто, будучи ими увлекаем, просто следовал за этими порывами (даже благородными).

Рассказывают об одном праведном человеке, который пригласил к себе гостя на субботнюю трапезу, и весь его дом готовил гостю торжественную встречу, ибо домочадцы его тоже любили принимать гостей. Случилось, однако, так, что человек, ответственный в этой общине за прием гостей, не знал о приглашении и направил гостя к кому-то другому, и герой нашей истории, не найдя гостя после вечерней молитвы, пришел домой один. Когда его домашние узнали, что гость не придет, они очень опечалились, но он сказал им: гость — это не партия товара, с которой можно сделать выгодную сделку. Единственное, что меня заботит, — чтобы у него было все необходимое, в том числе субботняя трапеза, и мне безразлично, получит ли он все это от меня или от кого-то другого.

Человек не столь выдающейся праведности, увы, рассуждает обычно иначе. Даже если он сам любит делать добро, он не может избежать зависти и оставаться спокойным, видя, как его любимое дело делает кто-то другой.

14

Две силы заложены Творцом в душу человека: любовь и ненависть. Однако отношение человека к ближнему никогда не определяется одновременным и совместным действием этих сил. Во всякий момент действует лишь одна из них, другая же устраняется перед ней, ибо они являют собой полную противоположность друг другу. То, какая из них выйдет победителем, «кому жить и кому умереть», в большинстве случаев определяется делами человека, из которых одни ведут к любви, в соответствии с природой человека, а другие — к ненависти. Однако помимо этих, связанных с делами человека причин, есть еще другие, скрытые в глубинах наших душ, побуждающие к любви и благорасположению даже по отношению к человеку, которого мы видим первый раз и никогда не знали прежде, и любовь, зародившаяся подобным образом, продолжает расти дальше… И подобно этому есть в глубинах человеческой души силы, побуждающие к такой же ненависти, не связанной ни с чем, что было прежде, а только с тем, что один человек «не понравился» другому, и ненависть, раз начавшись, продолжает расти. Такое случается особенно часто у людей с сильным интеллектом и яркими, обостренными чертами характера.

Как страшно видеть человека, готового без колебаний отдать жизнь за свой народ или за одного человека из своего народа, но, с другой стороны, в определенной ситуации он точно так же готов наброситься с побоями на того, кого не любит, и ничто его не остановит. Однако все, что он делает, — это не более, чем игра чистых сил природы, властвующих в душе его в своем первозданном виде, ибо заложены в душу его силы всех прочих живых тварей, что под солнцем. Но у человека назначен над ними всеми мудрый командир — разум, и один корень у него — в мозгу, а другой — в высших сферах мудрости, чтобы командовать и управлять всей армией душевных сил и качеств, шлифовать, исправлять и направлять их путями прямыми.

15

И насколько же достоин восхваления тот, кто постоянным трудом, ценой неотступных усилий сумел надеть узду на свой буйный нрав, — и нет больше гнева и раздражения; нет ни ненависти, ни вражды; ни мстительности, ни злопамятства; нет ни стремления к почестям, ни тяги к суетным пустым делам и развлечениям!

И так же, как разум человека благородного и возвышенного надежен и верен, а мнения и суждения истинны, — так же и воображение его подчинено истине, и реальность бытия Всевышнего принимаема им к сердцу без малейших колебаний и сомнений, — ибо сердце его постоянно созерцает сияние, подобное молниям, чей источник — за пределами этого мира, и в познании Творца своего найдет он разгадку Тайны Мироздания, терзавшую его прежде беспрестанно.

Из 13 принципов веры Рамбама

1. Я безоговорочно верю в то, что Творец, благословенно Его Имя, и только Он один — руководитель и Творец всего сотворенного, и Он один — Тот, кто вершил, вершит и будет свершать все дела.

2. Я безоговорочно верю в то, что Творец, благословенно Его Имя, един, и нет единства, подобного Его единству, и что лишь Он один — Б-г наш, в прошлом, настоящем и в будущем.

3. Я безоговорочно верю в то, что Творец, благословенно Его Имя, бестелесен, и Его нельзя познать, как познают материю, и Его невозможно представить нашим воображением.

 4. Я безоговорочно верю в то, что Творец, будь благословенно Его Имя, Он — Первый (то есть начало всего), и Он — Последний (конец всего).

  Часть 2 1

Старая ошибка укоренилась во многих сердцах в вопросе о том, что такое упование на Всевышнего. Понятие это, означающее душевное качество, столь важное и столь восхваляемое среди праведников, в устах других людей превратилось просто в обязанность верить, что все будет хорошо… Всякий раз, когда какая-то ситуация ставит человека перед неизвестным будущим, и перед ним две дороги, одна из которых — хорошая, а другая — нет, он якобы должен верить, что непременно будет хорошо, а если он опасается, что будет иначе, — значит, ему недостает упомянутого качества упования… Но это неверно! Всегда, когда нет у нас пророчества на будущее, оно остается для нас неопределенным, ибо кто знает суды Всевышнего и кому ведомо, как воздает Он за наши дела? Если это так, то что есть упование, и во что же следует верить? В то, что ничто в мире не происходит случайно, и все, что делается под солнцем, — объявлено о том заранее из уст Всевышнего, будь Он благословен! И в том, как воздействует эта вера на ход жизни человека и пути его, мы находим общие закономерности с воздействием на его жизнь других качеств, таких, например, как скромность, милосердие и т. п., которые нельзя сравнивать с вещами, облеченными в материальную оболочку. Само существование предметов материального мира связано с установленными для них размерами, весом и т. п., и нарушение их равносильно порче и разбиению; разбитый сосуд — это уже не сосуд, а черепок. Однако свойства человеческой души могут существовать и проявлять себя на многих ступенях, и у каждого порядочного человека есть в той или иной мере скромность и милосердие, но нет людей, одинаковых в этом, и в каждом деле один превосходит другого. Все сказанное относится также и к качеству веры; есть много ступеней, и люди со слабой верой все-таки тоже относятся к категории тех, кто верит, а не к «безбожникам» и вероотступникам. И тем не менее, у человека со слабой верой она не властвует над ним безраздельно, а только помогает ему воздержаться от наиболее явных грехов, которых остерегаются все; у людей же с более крепкой верой воздействие ее на жизнь более заметно. Также и в сообществе праведников, проявляющих свою веру в жизни, есть тем не менее у каждого своя личная ступень.

И когда человек сталкивается с ситуацией, которая обычно воспринимается людьми как опасная, то для него естественно испытывать страх перед этой природной опасностью, и душевная тревога не позволяет ему вспомнить, что не случай — господин над нами, и никто не может помешать Всевышнему спасти нас и воспрепятствовать Ему подготовить естественные причины, которые изменят ситуацию и устранят опасность! И в этот трудный час сдержанность и самообладание должны помочь человеку внедрить в себя, в свое сердце известную истину, что все, что происходит с ним — не злой произвол случая, но все — только от Всевышнего, будь Он благословен, будь то к добру или (как нам кажется) нет. И вера эта, укореняясь, изгоняет страх и дает крепость и силы верить в спасение, верить, что в переживаемой трудной ситуации наклонность ко злу не больше и не сильнее, чем к добру! И подобная вера называется упованием на Всевышнего.

Упование это проявляет человек также и тогда, когда он видит, что ему, возможно, предстоят тяжкие испытания и мучения, и укрепляется в вере, что не случайно его постигает беда, ибо нет в мире случая, и все — только от Всевышнего, будь Он благословен. Пример тому мы видим в Талмуде. Злодей Туръянус хотел убить двух еврейских праведников, Лулъяноса и Папоса, и сказал им: если вы — из того же народа, что и Ханания, Мишаэль и Азария (которых Всевышний спас из огненной печи во времена Навуходнецера), то пусть ваш Б-г так же спасет вас от моей руки! Они ответили ему: мы достойны смерти за наши грехи (перед Всевышним), и если даже ты не убьешь нас, есть у Него много посланцев — львов, медведей и т. п., — которые исполнят приговор! (Таанит 18б).

Человек, уповающий на Всевышнего, проявляет это и в том, какого рода усилия он прилагает для своего спасения. Всем людям свойственно стараться что-то предпринять в тяжелой ситуации, но такой человек, вместо того, чтобы бегать за влиятельными людьми и изыскивать всякие другие средства, которые не принесут пользы, тщательно проверяет свои дела и обращает свое сердце к раскаянию и возвращению ко Всевышнему, к молитве и благотворительности, чтобы отвратить от себя злое предопределение. 2

Из всего сказанного следует, что вера и упование — это очень близкие понятия, только вера — это общий взгляд на мир, а упование — взгляд человека, обладающего верой, на самого себя; вера — это закон, а упование находится уже в аспекте конкретного действия. Легко быть «уповающим» тогда, когда не пришло еще время действительно проявлять это качество, — но очень тяжело, когда этот час наступает! Легко источать упование устами, пока оно пребывает в теории, но не дошло еще до практики, пока оно остается услаждающей игрой воображения, излучающей сияние и радость, и многолетняя привычка к тому вводит человека в заблуждение — его самого и других, побуждая думать, что он действительно превзошел других людей в этом качестве. Но на самом деле использует он его только для того, чтобы лелеять сладкие мечты о сокрытом будущем…

Но чем же будет испытан человек, действительно ли у него одно и то же на устах и на сердце, истинно ли его упование, — или же он привык только разглагольствовать о нем, но в сердце его это качество не нашло себе пристанища? Он будет испытан, когда встретится с ситуацией, которая потребует действительного проявления этого качества; с ситуацией, когда упование должно вести человека вперед, укреплять и излечивать его… Обратится ли человек в этот тяжкий час к упованию и будет полагаться только на Всевышнего, — или же именно в этот час поступит иначе, и пойдет к высокомерным и сильным, к тем, кто станет ему ложной опорой; обратится к средствам негодным и бесполезным… 3

Ичто же действительно видим мы иногда в жизни? Вот, к примеру, Реувен, — человек высокой морали; упование на Всевышнего — постоянно на устах его, и всегда он осуждает чрезмерную суетную заботу о пропитании… При этом он, однако, — человек преуспевающий, в магазине у него никогда нет недостатка в клиентах, и не нужно ему тяжело трудиться ради пропитания. Упование — любимая его тема. Любимая — все время, пока судьба улыбается ему…

И вдруг мы видим нашего героя, любителя рассуждать об уповании, как он перешептывается со своими служащими и доверенными людьми, о том, как бы расстроить замыслы кого-то, кто решил открыть такой же магазин, как у него… И вот он полон печали; и если вначале он еще прячет свои чувства и не открывается больше, чем нужно, стыдясь перед теми, кто знает его, то в дальнейшем он теряет стыд и предпринимает открытые усилия, чтобы отвратить соперника от его замысла, и так продвигается мало-помалу на своих непрямых путях, и чувство стыда испаряется постепенно из его сердца… И он уже делает открыто самые низкие дела, а вражда его с соперником получила уже широкую рекламу и у всех на устах, и он придумывает уже любую ложь для оправдания своих дел, и умудряется неустанно сочинять все новые и новые объяснения, доказывая, что все, что он предпринимает против своего соперника, — во имя Небес и в строгом соответствии с моралью, и обманывает самого себя, веря, что это так, и вводит в заблуждение других — людей не очень умных и любителей всякого рода скандалов и конфликтов… И, как правило, собирается вокруг него компания охочих до ссор и любителей сплетен, и сам сатана водворяет мир между ними, и выстраивается их руками здание, прочное и долговременное, — настоящая крепость ссор и скандалов, злоязычия, сплетен, лжи, напрасной ненависти, — и все это на долгие годы… И, увы, нельзя исключать возможности встретиться с чем-либо подобным, по воле злой судьбы, также и в сфере деятельности чисто духовной, где это находит свое выражение в своих особых формах, во всякого рода неясных ситуациях, и конфликт на всех его этапах подчинен также и здесь должному своему порядку и правилам. 4

На что мы рассчитываем, вынося на страницы этой книги подобные вещи? Мы надеемся, что обсуждение этих жгучих, актуальных тем со всеми неприглядными сторонами, им сопутствующими, убедит нас воочию в негодности и постыдности фальшивого упования.

И хотя полное отсутствие упования — это, несомненно, большой недостаток, представляющий собой почти полное отрицание связи с еврейством, есть, однако, нечто еще худшее, и это — фальшивое упование. Ибо фальсификация равносильна полному отрицанию, и у обладателя фальшивки нет никакого преимущества над тем, у кого нет ничего; напротив, фальсификация несет с собой такую профанацию и разрушение, каких не может быть от простого отсутствия качества упования, ибо тот, у кого его нет, виноват только в том, что у него его нет, в то время как фальсификатор виноват и в отсутствии данного качества, и в его фальсификации. Тот, у кого нет ничего, не имеет учеников, в то время как «мастер фальсификации» оставляет после себя учеников, обученных этому «мастерству». Тот, у кого ничего нет, не приводит своими делами к поношению и осквернению Имени Всевышнего, не дай Б-г, но с фальсификатором это случается, когда дела его предстают перед всеми «во всей своей красе», и раскрывается низость его происков против ближнего, и люди говорят: такой-то учил всех морали, — и посмотрите, сколь безобразны и отвратительны его дела! 5

Однако в действительности упование на Всевышнего — это приобретение, хранимое в сердце, скрываемое тем, кто им обладает, от чужих глаз, и не услышишь из его уст: я — уповающий! И даже в сердце своем он сокрушается постоянно о том, насколько он еще далек в этом качестве от совершенства, и только в делах своих будет обнаруживать его. Такой человек не испугается, что кто-то собирается открыть такой же магазин, как у него; напротив, он постарается даже помочь ближнему, хорошим советом и всем другим, что понадобится… И сколько же святости прибавится в мире от этого зрелища — как помогает человек тому, кто должен стать ему конкурентом, и сколько прибавится тем к славе и чести боящихся Б-га! Счастлив человек этот, и счастливо его поколение!

И подобно преимуществу света над тьмой, и истины над ложью, — подобно тому преимущество истинного упования над ложным! 6

Хотя упование на Всевышнего — это обязанность, относящаяся к сердцу человека, и из нее вытекают практические заповеди, такие, например, как необходимость воздерживаться от действий, направленных против другого человека, — тем не менее обязанность упования содержит в себе еще аспекты, налагающие ограничения также и на усилия, которые разрешены человеку в материальной сфере, иногда запрещая эти усилия или определенные средства в рамках этих усилий. Мы обязаны продумывать заранее все наши действия, — согласуются они с упованием на Всевышнего или нет. Сказали благословенной памяти наши мудрецы (мидраш Берешит раба, гл. Микец), что, когда Йосеф попросил начальника виночерпиев, чтобы тот вспомнил о нем, выйдя из тюрьмы (Берешит 40:14), то было похоже, будто Йосеф пренебрег упованием на Всевышнего. Говорит далее мидраш: «Счастлив муж, сделавший Г-спода упованием своим…» (Теилим 40:5), — это Йосеф, а то, что сказано далее в стихе: «…и к надменным не обращался…», — говорит о том, что из-за своей просьбы, обращенной к начальнику виночерпиев, провел Йосеф еще два дополнительных года в тюрьме. Другими словами, Йосеф знал, что спасение из тюрьмы не зависит от его усилий, но исключительно от одного Всевышнего; однако он знал также, что человек, когда ему что-либо нужно, обязан предпринимать усилия и не полагаться на чудеса, и потому счел себя обязанным воспользоваться предоставившейся возможностью — и обратиться с просьбой к начальнику виночерпиев. Проблема, однако, в том, что людям гордым и высокомерным, подобным тому египтянину, несвойственно помнить просьбы и помогать, и потому прибегать к его помощи было бесполезно, и только отчаявшийся человек способен на это, ибо такой человек делает все, что может, даже вещи заведомо бесполезные… Однако тому, кто уповает на Всевышнего, поступать подобным образом не к лицу; нет на то ни малейшей обязанности; и неуместная эта просьба сокрыла лишь, подобно облаку пыли, сияющий ореол веры и упования… И, поскольку в упомянутом действии не было обязанности, оно было запретным. Надо помнить при этом, что наши мудрецы имели в виду само действие, но не ставили под сомнение, не дай Б-г, качество упования Йосефа, который, конечно же, знал, что нет никакой помощи от человека, но только лишь от руки Всевышнего; но решение Йосефа, что он обязан обратиться к начальнику виночерпиев, не было верным, по мнению наших мудрецов, ибо тот египтянин был из числа гордых и надменных. 7

И еще следует отметить, говоря о качестве упования на Всевышнего, что обладатель этого качества удостаивается духа святости, и также сопровождает его дух мощи и мужества, оповещающий его, что он действительно удостоится Б-жественной помощи, как сказал об этом царь Давид, да пребудет мир с ним: «Если встанет против меня лагерь (вражеский), не убоится сердце мое; если пойдет на меня (враг) войной — и тут уповаю я (на Г-спода)» (Теилим 27:3). Как и в какой мере может удостоиться этого человек, — зависит от его духовной ступени и достигнутой им степени святости. Часть 3 1

Моральные нормы и обязанности иногда представляют собой одно целое с постановлениями по алахе (еврейскому закону), и тогда алаха определяет, что является запретным и что — разрешенным в сфере морали. Пример тому мы находим в Талмуде. Сказали наши мудрецы (Бава батра 21б), что учитель, обучающий Торе маленьких детей, не имеет права выдвигать по отношению к другому учителю, пришедшему искать заработка в том же месте, претензию, что тот лишает его источника существования.

В какой-то город, где есть свои учителя, вдруг пришли новые, из других мест. Горожане, которым свойственно, как и всем людям, тяготиться старым и набрасываться на все новое, стали дружно нанимать новых учителей, и прежние учителя пострадали. Обиженные преисполнились ненависти в сердцах на своих новых гонителей, и ненависть эта побудила их искать поводов для всяких вздорных обвинений, и приучили языки свои злословить на врагов, и так, переходя шаг за шагом от одного злого дела к другому, выступили с ложными обвинениями, пытаясь возбудить жалость горожан к себе из-за жестокости пришельцев, и умножили скандалы и ссоры, мстя своим врагам по мере сил.

Между тем, если бы только в нашей ситуации алаха была бы на стороне «обиженных», и они имели бы право в соответствии с законом воспрепятствовать пришельцам, то в их действиях не было бы греха. Напротив, в роли грешников, восстающих против закона, полученного нашим учителем Моше на горе Синай, оказались бы новопришедшие, и во всех действиях против них не не было бы запрета на спор, злоязычие, напрасную ненависть, — а была бы только заповеданная война с целью водворить закон и порядок.

Но на самом деле, поскольку алаха постановила, что «соперничество мудрецов (Торы) умножит мудрость», и этот принцип приоритетней, чем защита источников пропитания частных лиц, то оказывается, что новопришедшие действовали по закону, а те, кто поднялись на борьбу с ними, проливают невинную кровь, и тем, что ненавидят невиновных, преступают запрет ненавидеть брата своего, а когда говорят о них плохое, преступают запрет злоязычия… Когда собирают против них собрание — преступают запрет поступать как Корах, а когда мстят им и воздерживаются от того, чтобы делать им добро, — преступают запрет мщения…

И когда постановили наши мудрецы в Талмуде в соответствии со сказанным (там же): «согласился рав Уна, что учителю, обучающему Торе маленьких детей, нельзя препятствовать (когда он приходит туда, где уже есть учителя)», — то это постановление включает в себя еще много других законов и правил морали, которые из него вытекают. 2

Требования морали обязывают каждого человека насадить и взрастить в своем сердце привычку следовать важнейшему принципу: всегда, когда сталкивает нас с этим жизнь, взвешивать на точных весах алахи, кто в данном случае преследуемый, и кто — преследователь. Известно, что мораль Торы приучает нас любить и жалеть преследуемого и сурово осуждать преследователя; и если это так, то сколь же велика и страшна опасность — быть среди тех, кто путает и подменяет преследователя преследуемым, а преследуемого преследователем! И найти истину мы можем только в книгах авторитетов по алахе, — наследии наших мудрецов, благословенна их память. 3

Но если кто-то не утвердил в своем сердце этой основы — взвешивать каждую ситуацию на точных весах алахи, то не помогут ему долгие годы учебы и великие усилия по совершенствованию нравственных качеств, ибо при встрече его со всякой сложной, задевающей за живое жизненной ситуацией, при столкновении с ближним, он наверняка рассудит дело в соответствии со своими природными склонностями; и даже если они сами по себе уже совершенны и исправлены, тем не менее во многих случаях они не будут соответствовать установлениям алахи, данным с Небес… И если основы суждений его по этому делу будут искажены, то также и все результаты этих суждений неизбежно будут вредоносными и чуждыми истине. И когда упомянутый выше учитель, пострадавший от нашествия пришельцев, возвысит свой голос в горькой жалобе перед Всевышним: «спаси меня от гонителей моих, обо сильны они!», то ответит ему голос с Небес: «ты подобен тому, кто делает дела Зимри, а просит награду Пинхаса! (О поступке Пинхаса см. Бемидбар 25:6—15). Разве не ты сам — преследователь? Это ты трактуешь Тору произвольно! Разве не установлено уже в (устной) Торе, что, когда приходит новый учитель, ему нельзя препятствовать?»

  4

Побуждение к злу — ецер а-ра — наиболее усиливается в человеке, когда грех не является явным и открытым, и дело нуждается в обсуждении и прояснении. В сердце человека заложена определенная сила, побуждающая его чувствовать отвращение ко злу и всяческой порче, — сила, всегда приходящая на помощь тому, кто ищет добра, ведя войну со своими телесными вожделениями. Однако сила эта темна и неясна, когда речь идет о неясном законе, и нет у нее должной мощи и напора, необходимых, чтобы представить перед человеком результаты извращенного суда во всей их неприглядности. Ибо упомянутая сила «не ощущает» алаху и не заронит в сердце человека сомнение: «а вдруг я неправильно сужу все это дело?» И потому не столь уж удивительно, что даже среди людей, душевные качества которых исправлены в известной мере, видим мы иногда, хотя и не столь часто, как важный человек вступает в конфликт с ближним, и не желает прислушиваться к наставляющим его, и не пытается расследовать свой спор с точки зрения алахи, и берется со всей энергией за эту войну и связанные с ней ссоры и скандалы, и вся интеллигентность его и утонченность исчезают, будто их и не было…

  5

Подчинение себя закону Торы — это великое и возвышенное духовное приобретение, и оно включает в себя две части: приучение и изучение. Как известно, одна только вера в узком смысле этого слова не может воспрепятствовать человеку делать зло, ибо он преследуем своими естественными стремлениями, затопляющими его своим бурным потоком, и чтобы достичь совершенства, при котором дела человека и его вера уже не будут противоречить друг другу, он должен терпеливо приучать себя и постоянно учиться, и в помощь всему этому написано много книг и высказано много мнений и идей многими мудрыми людьми. И все согласны с тем, что исправление душевных качеств человека состоит, с одной стороны, в том, чтобы сурово осуждать следование за своими естественными наклонностями, а с другой стороны — побуждать к исполнению великой обязанности подчиняться законам Торы и к осуждению за великий грех, совершаемый попирающими волю Г-спода, выраженную в Его святой Торе. И когда обучается человек распознавать зло и ощущать отвратительность его, а с другой стороны — осознает свою обязанность хранить добро, то все это вместе ставит человека на верный путь, которым он может следовать во все дни своей жизни.

  6

Итак, для исправления человеческого сердца существует только один путь и одно средство: это добрые и правильные дела, которые совершаются вначале с принуждением (по отношению к самому себе), хотя и с предварительным согласием (на это принуждение). Затем, с умножением добрых дел, совершаемых в подлинной войне и с большим усилием, направленным на подавление стихийных самопроизвольных желаний, происходит переворот: желания сердца отвращаются от зла и устремляются к добру. Таким путем свершается приобретение добра — посредством приобретаемого навыка преодолевать раз за разом свои вожделения, относящиеся к сфере материального, и наклонности своей души, и поступать в соответствии с указаниями разума и обязанностями, налагаемыми Торой; и мало-помалу склонность к добру закрепляется у человека уже в его свободных, стихийных порывах и импульсах… Все это — прямой и верный путь приобретения добра силой привычки. Но также и приобретение добра на путях учебы свершается вначале на путях войны, чтобы смирить и обуздать вольную стихию вожделений, ибо немного найдется таких людей, что сразу готовы штудировать книги, осуждающие стремление к удовольствиям и проповедующие скромность и отрешенность, и обуздывающие юношеское легкомыслие и шалость… И поневоле придется для изучения такой книги прибегнуть к принуждению, основанному на предварительном согласии, — чтобы покорить природу с ее наклонностью к иллюзорному.

  7

Писали ученые наши, мудрые в Б-го-боязненности, о влиянии, которое оказывают на человека два различных вида учебы. Первый вид — это изучение обязанности исполнять закон, идти путями Торы и пробуждать свою душу ко всему, что достойно этого, осознавая, кто повелевает нам все это — Г-сподь Б-г наш, будь Он благословен, Господин всей земли, Создатель всех творений; осознавать тяжесть греха того, кто закрывает глаза на бытие Творца, и строгость наказания за это. Второй вид учебы — это изучение правил и законов алахи во всех их деталях. Изучение Торы очищает душу, делает человека утонченным и возвышенным, взращивает в душе ни с чем не сравнимое ощущение чистоты и святости, и в то же время насаждает глубоко в сердце отвращение к глупому легкомысленному веселью и пустым развлечениям. И кроме всего этого, благодаря усердному изучению Торы человек удостаивается того, что исполняет заповеди во всех их деталях с величайшей любовью и преданностью, после того, как тяжело трудился над их изучением, и внутренний голос, исходящий из тайников чистой души, подсказывает, что для этого он и был сотворен (как говорил об этом раби Йоханан бен Закай, см. Пиркей авот 2:8. Прим. перев). 8

В действительности, хотя интенсивная учеба в сфере алахи воспитывает любовь к закону прежде всего именно в той области, которая была предметом изучения, она также прививает любовь к исследованию закона вообще, во всех областях алахи, ибо вера в истинность закона во всех его деталях в аспекте чувств и эмоций, пробуждаемых при встрече с законом в душе человека, приобретается лишь ценой определенных усилий. Причина состоит в том, что эта вера не является для человека чем-то естественным; напротив, первоначальное поверхностное ознакомление с законом только отдаляет ее. Трудно принять, к примеру, что вытряхивание одежды в субботу — это действие, за которое нужно приносить жертву хатат (при неумышленном нарушении; другими словами, это действие при определенных условиях является прямым нарушением запрета Торы, см. подробнее в соответствующей литературе млехет мелабен. Прим. перев), в то время как колка дров — это швут (нарушает только запрет мудрецов), и т. д.; или же поверить и принять, что посуда, проданная нееврею накануне праздника Песах, после праздника нуждается в окунании в микве… Но еще труднее принять истинность законов в имущественной сфере в ситуации, когда человек втянут в конфликт с ближним по поводу имущества, и все его душевные силы и качества мобилизованы в такой ситуации против соперника, и он нигде и ни в чем не видит своей неправоты, и ецер а-ра (дурное побуждение) разрастается в нем и может склонить его в любую сторону, чтобы ослепить его глаза, заткнуть уши и смести все препятствия с его пути… И тогда должно смириться его сердце, чтобы признать суд и закон и увидеть, где и в чем он неправ в этом споре, — после того, как он сам провел многие дни и ночи в изучении и исследовании закона над книгами комментаторов и авторитетов по алахе, проложивших нам верные пути в широком море Устной Торы. И все тяжкие труды его должны стать ему щитом против естественной склонности к конфликтам и к присвоению чужого, и привить вместо того любовь к закону и тягу к справедливости, которая будет ему дороже всех богатств в мире. 9

И сколь же важны для нас драгоценные слова истины, которые мы находим в послании на эту тему раби Исраэля Салантера, будь благословенна память этого праведника! Вот что он писал: «Даже если в таких законах Торы, как запрет некашерного мяса или смешивания мясного с молочным, человека берегут его обычные привычки, он сам отстраняется от нарушения закона и ецер а-ра не может победить его, то в противоположность этому во взаимоотношениях между человеком и его ближним человек с легкостью преступает закон, сердце его не испытывает страха, и даже когда товарищ потребует его к суду, он испробует все возможные приемы и средства, чтобы уклониться… Но разве запрет присвоения чужого имущества не строже и не тяжелее, чем запрет некашерного мяса, так, что даже Йом кипур (День Искупления) не искупает этот грех? И хотя всегда, когда человек владеет чем-то, что не принадлежит ему строго по закону, он преступает запрет присвоения чужого, — тем не менее, из-за отсутствия у человека твердой привычки остерегаться нарушения, душа его лишается важного приобретения — любви к закону и страха перед ним». И говорит далее раби Исраэль, что даже люди, которых из долга уважения к их добрым делам принято называть Б-гобоязненными, случалось, спотыкались в этом, уклоняясь от пунктуального исполнения закона в сфере отношений между человеком и его ближним.

И главное средство лечения подобных «болезней души» — это глубокое изучение алахи, входящее в тончайшие детали всех разделов закона, способное навсегда укоренить в душе любовь к нему.

Важный вывод, который мы делаем из слов раби Исраэля, состоит в том, что во всех своих усилиях обрести страх перед Всевышним человек так и не сделает главного, и оно так и останется недостающим в его душе, если он не потрудится хорошо над детальным и глубоким изучением Хошен мишпат (раздел Шульхан аруха, посвященный имущественным законам); быстрое же и поверхностное изучение не приводит к желаемому — любви к закону и преданности ему.

Глубокое изучение законов до полного их прояснения во всех их разветвлениях — это многолетний труд, требующий величайшего усердия, и исключительность его связана с исключительностью и уникальностью поставленной цели — знания всей Торы, и благословенной памяти наши мудрецы не жалели слов на эту тему, поясняя, что указанной великой цели не достичь усилиями непостоянными и незначительными, и говорили, что приобретение Торы включает в себя 48 отдельных приобретений (см. Пиркей авот 6:6), и каждое из них — это выход за рамки естественного, за рамки всех привычек обычной человеческой личности. Чтобы достичь этого, необходимо вступить на путь совершенства, так, чтобы природа и естество человека уже не были помехой его усилиям в учебе и преданности ей; и ради этого не даст он сна глазам своим и дремы — векам. 10

Благословенной памяти наши мудрецы превозносили важность правосудия Торы. Так, в Талмуде сказано: когда судья творит истинный и справедливый суд (между человеком и его ближним), то, даже если он занимается этим короткое время, ставит это ему Тора в заслугу так, как будто он был соучастником Всевышнего в деле Творения мира (Шабат 10а). Ибо справедливый суд является условием существования всего мира, как сказано в Пиркей авот (1:18): «Рабан Шимон бен Гамлиэль говорил: на трех вещах держится мир: на правосудии, истине и мире». Писал Тур (Хошен мишпат 1): «Когда благословенной памяти наши мудрецы сказали, что судье, творящему истинный и справедливый суд, Тора ставит в заслугу и т. д., они имели в виду, что Святой, будь Он благословен, сотворил мир для того, чтобы он существовал, а злодеи, грабя и присваивая чужое, своими делами разрушают его, — как это было в поколении потопа, приговор которому был подписан в конечном счете не за что иное, как за грабеж (хотя были и другие грехи); из этого следует, что судья, хватающий грабителя за руку и возвращающий награбленное законным хозяевам, поддерживает этим существование всего мира и способствует исполнению желания Творца, который сотворил мир для того, чтобы он существовал, и этим судья как бы делается соучастником Святого, будь Он благословен, в творении мира. И с Авраамом, нашим отцом, да пребудет мир с ним, сблизился Г-сподь и назвал его любимым своим только за то, что тот шел дорогой правосудия и наставлял тому своих сыновей. И наш учитель Моше, мир ему, отец всех пророков, принял совет Итро о назначении судей, чтобы они предостерегали еврейский народ и наставляли его в правосудии, и Всевышний согласился с этим. И Йеошуа, заключив союз с Израилем, завершил свои слова наставлением в правосудии, как сказано: “И заключил Йеошуа союз с народом в тот день, и учил его закону и правосудию в Шхеме” (Йеошуа 24:25). И все это потому, что закон и правосудие — важнейшая основа в служении Г-споду». (И далее продолжает там Тур на ту же тему).

Все это написал Тур, да будет благословенна память об этом нашем великом мудреце и учителе, в начале свода имущественных законов Хошен мишпат, с целью научить нас, что законы, определяющие, что такое грабеж и отнятие чужого имущества, не устанавливаются и не трактуются по суждению и мнению людей, но только по законам Торы, и все, что делается не по закону, — это грабеж, даже если с эмоциональной стороны люди не понимают этих законов и не соглашаются с ними. А с другой стороны, все, что делается по закону, — это осуществление правосудия, даже если это противоречит человеческим взглядам и суждениям, и, как писал в своем послании благословенной памяти раби Исраэль Салантер, все, чем владеет человек не в соответствии с законом, — это награбленное, и от этого предостерегает Тора. 11

Люди, которые достигли совершенства душевных качеств, ибо над этим они трудились с юности, изучая посвященные тому книги, однако не изучавшие законов имущественных отношений, по которым надлежит вершить правосудие, и потому сердце их еще не удостоилось обрести любовь к суду и правосудию, более склонны стать жертвой болезни искривления суда, чем простые люди, не изучавшие книг о Б-го-боязненности и исправлении душевных качеств. Так происходит, ибо обычай ецер а-ра — вносить гордыню в сердце человека, движущегося к совершенству, сообщать ему уверенность в своих взглядах и напористость. Такой человек начинает смотреть на простых людей сверху, как будто он сам вознесся над ними высоко-высоко, и все, что он делает, в его глазах — образец совершенства. И если будут подозревать его, что он грабит и вершит неправый суд, то это покажется ему смешным в его глазах. Он скажет самому себе: «Ведь во всех моих делах я всегда делаю больше требуемого по букве закона, и все они честны, прямы и исполнены стремления ко благу ближнего! Не обо мне сказано: “остерегайтесь в строгом исполнении закона”! Это предостережение относится к людям, которые любят себя, и дела их далеки от совершенства, и устремления их корыстны, однако никак не относится к людям Б-гобоязненным, достигшим совершенства!» Более того, — всякого, кто его подозревает, он будет считать человеком, позорящим мудреца Торы и оскверняющим имя Всевышнего, не дай Б-г. 12

Открыл нам в своем послании благословенной памяти раби Исраэль Салантер, что, хотя намерения подобных людей чисты и желанны Всевышнему, дела их испорчены от начала до конца, ибо тот, кто не трудился тяжело над изучением алахи, во всей ее глубине и деталях, тот не знает цены ей, и ускользают от него пути ее, и во всем его служении Г-споду, будь Он благословен, отсутствует главное, Им заповеданное, — строго соблюдать все разделы алахи и любить ее, и если законы, по которым судят в сфере имущественных отношений — это то, чего человеку недостает, — то что же он приобрел? И так же, как невозможно соблюдать субботу, не зная ее законов, и так же, как невозможно устеречь себя от запрещенной еды, не зная, что можно и чего нельзя, — точно так же нельзя предохранить себя от нарушения запрета грабежа и присвоения чужого без изучения законов, регулирующих отношения между человеком и его ближним, и нет ни малейшего сомнения, что тот, кто не учил закон и не исследовал его, грабит и присваивает чужое на каждом шагу, даже не ведая того! И чем поможет ему совершенство душевных качеств, которым он так гордится, когда руки его полны награбленного… 13

К числу главных приобретений, цель которых — обрести любовь к суду и правосудию, принадлежит изучение Талмуда с комментариями Раши и Тосафот, — того, что относится ко всем законам Торы в целом, и к законам, регулирующим отношения между человеком и его ближним, — в частности, как писал об этом благословенной памяти раби Исраэль Салантер. Это более всего поможет пустить глубокие корни в учебе, и даже тот, кто не является еще знатоком и специалистом во всех законах, удостаивается уже важных духовных приобретений. Он склоняет и смиряет себя перед судом, осознает, чтоалаха — это основа служения Всевышнему, и что необходимо спрашивать совета у мудреца во всем, что касается отношений с ближним.

И тому, кто ревностно изучает Тору, Гемару с комментариями Раши и Тосафот, алаху, книги о Б-гобоязненности и о совершенствовании душевных качеств, духовное совершенство гарантировано, а честность и прямота его путей надежно охраняемы. С другой стороны, тот, кто забрасывает алаху и не трудится во имя того, чтобы знать ее, — он, несомненно, чужд любви к правосудию и страху перед ним, и нет никакой уверенности, что своими делами не нанесет он ущерба ближнему, даже не замечая того сам. 14

В комментарии Питхей тшува, п. 17 на Хошен мишпат 156 приводится выдержка из книги Яд Шауль (Йоре деа245), где описывается случай, когда в один город пришли преподаватели из других мест, и местные преподаватели хотели заставить их уйти, обратившись за помощью к правителю города, и ссылались при этом на сказанное у Рамо. Автор Яд Шауль написал об этом пламенные слова: «То, что говорят, что к мудрецам Торы и преподавателям (Мишны и Талмуда) не относится все это… и что слова “ревность книжников умножит мудрость” относятся только к учителям маленьких детей, но не к преподавателям Мишны и Талмуда, — все это неверно… И то, что рассказывают, что благословенной памяти гаон хасид (Моаро, глава суда Торы Амстердама, в период пребывания его в общине города Брод), дал подобное указание — изгнать новоприбывших преподавателей, — я настаиваю, что нельзя говорить этого, и не дай Б-г гаону давать подобное указание!»

Из этой истории мы видим, как распространялось установление закона в Израиле. Если закон Торы — не на стороне новых преподавателей, то разрешается изгнать их при помощи правителя, и подобное изгнание — это исполнение заповеди Торы, и даже если это делается руками нееврея. И нет в этом доноса властям, нет никакой низости и предательства (выдачи еврея в руки неевреев), — но, напротив, исполнение заповеди воцарения закона Торы. Но если закон — на стороне новоприбывших и разрешает им преподавать, то изгоняющий их (при помощи властей) — доносчик, и он исключает себя из еврейского народа… И глаза всего еврейского народа устремлены на Шульхан Aрух и на руководителей поколения в ожидании их решения. Благословенной памяти гаон раби Йосеф-Шауль а-Леви Натанзон (автор книги Шоэль умешив), известный своей преданностью закону и правосудию, обличал местных преподавателей суровыми словами, говоря, что нет здесь места претензии «вы лишаете нас средств к существованию», и все имеют право распространять знания Торы! И все подчинились его словам, и воцарились любовь к закону и мир. И чем же удостоился этот праведник того, что любовь и ревность к закону и правосудию так прочно вошли в его сердце? Тем лишь, что ограничивал свой сон и не относящиеся к Торе беседы, чтобы проводить ночи в углубленных занятиях законом. 15

В действительности ремесленник из числа жителей города, который имеет право воспрепятствовать новоприбывшему (ремесленнику той же специальности) и заявляющий, что тот лишает его средств к существованию, наделен этим правом по закону Торы не потому, что действительно такова реальность и его лишают чего-то, а только потому, что удаление новоприбывшего — это часть его обязанностей прикладывать усилия, добывая себе пропитание. В действительности же все, что он получит для своего пропитания (в будущем году), устанавливается и предопределяется для него в период со дня Новолетия до дня Искупления, и от установленного не убудет, если здесь появится ремесленник из другого города, и не прибавится, если его здесь не будет, а только, поскольку у него есть право удалить чужого, это становится частью его обязанности трудиться ради своего пропитания, и обязанности предотвращать вред, который может быть ему нанесен другим человеком. Но если он не имеет права удалить чужого, то тогда это уже не является частью его обязанности трудиться ради пропитания, и новоприбывший уже не является «вредителем», — ведь Всевышний, дающий пропитание всем Своим созданиям, безусловно даст и ему столько, сколько необходимо, а вся его погоня за ложными причинами, выдумками его сердца и блудливых глаз — в действительности грех и бессмыслица.

И, действительно, когда кто-либо делает ближнего мишенью для стрел своего гнева и разочарования, и связывает с ним все свои неудачи, в то время как ближний чист перед ним по суду Торы, он тем самым грешит слабостью веры в непрерывное прямое участие Всевышнего в жизни каждого сотворенного, ибо одна из основ Б-гобоязненности — это вера, что нет никого в мире, в чьих силах было бы причинить какой-либо вред или пользу без того, чтобы было на это постановление Всевышнего, будь Он благословен. И хотя, если один человек причиняет зло другому противоправно, в нарушение законов Торы, то это может быть тот случай, о котором сказано: «долг взыскивается посредством того, кто сам виновен», и нарушитель закона делается как бы посыльным с Небес для наказания потерпевшего по приговору Небес, — однако, если тот, кто якобы причиняет ущерб, действует в согласии с законами Торы, то нет в этом никакого «посланничества с целью причинения зла», и никто не покушается на то, что приуготовлено ближнему, и нет никакого реального ущерба со стороны того, кто действует по закону. 16

По целому ряду причин принятие решения суда — дело нелегкое для судящихся сторон. Прежде всего, окончательное решение принимается не по первому взгляду и не является простым; напротив, оно появляется лишь как плод больших усилий судей по углубленному изучению предмета судебного разбирательства… И дело суда предано сердцам судей, живущих в наше время, а книги по вопросам правосудия, имеющиеся в нашем распоряжении, не в состоянии научить нас всему и разъяснить каждому, каким должно быть решение по каждому конкретному делу, и представить его настолько наглядно, чтобы никакой упрямец не смог уклониться и решить это дело иначе. И только судьи, всецело предающие душу свою и сердце поиску истины, — найдут ее, ценой больших усилий и предельного углубления, так что судья и суд сливаются как бы в одно целое… Все сказанное объясняет, почему сатана получает здесь такой простор для своих маневров в попытке свернуть сердца судящихся с правильного пути, поддержать их в претензиях против судебного решения и судей, которые его вынесли, побудить проигравшего в суде искренне считать себя обиженным, заявляя, что «судьи, вынося свое решение, были настроены в пользу соперника и не поняли до конца сути дела… Хотя правота, вне всякого сомнения, была на моей стороне, судьи в своем расследовании не добрались до нее, не поняли в должной мере моего состояния и моих побуждений, и весь их суд — плод фантазии и прочих человеческих побуждений и слабостей… Мыслимо ли, чтобы я счел себя обязанным подчиняться решениям столь искривленного и извращенного суда?» 17

И более всего сатан подстрекает к бунту против суда и правосудия людей больших, активно занимающихся воспитанием в себе Б-гобоязненности и исправлением душевных качеств. Он подстрекает таких людей поставить себя выше судей, пробуждая в памяти картины всей их праведной жизни — от юности и доныне, напоминая о величии их Б-гобоязненности, об изобилии свершенных ими добрых дел, и выстраивая перед ними, словно войско, с честью выдержанные ими испытания… И они чувствуют себя ущемленными и обиженными тем, что должны подчиняться решению обыкновенного судьи, лишенного каких-либо исключительных достоинств.

При этом, однако, временная, случайная ошибка не похожа на постоянную, сопровождающую человека с юности, и, как сказано выше, тот, кто не трудился упорно над алахой, не имеет удела в мудрости. Сказано вАвот дераби Натан разд. 29, что тот, кто учил мидраш, но не учил алаху, не познал вкус мудрости, а тот, кто учил алаху, но не учил мидраш, не познал вкус страха перед грехом. Он говорил: тот, кто учил мидраш, но не учил алаху, — это богатырь без оружия, а тот, кто учил алаху, но не учил мидраш, — это слабый, но с оружием в руках; тот же, кто учил и то, и другое, — это богатырь с оружием. И наш Талмуд полон как алахой, так и рассказами и мидрашами, а в Тосафот Кидушин 30а (начальные слова Ло, цриха) сказано, что Вавилонский Талмуд составлен из всего, что есть в Торе. И тот, кто в юности своей оставил упорное и настойчивое изучение алахи, остался без оружия, и вкуса мудрости так и не познал, — чем же ему гордиться и из-за чего возноситься его сердцу? Ибо, если не приобрел он мудрости, то что же он приобрел? 18

Наш долг — не жалеть слов, говоря об обязанности изучать алаху, — особенно велик и важен сегодня из-за уменьшения числа учащихся в нашем поколении. Остались немногие, в то время как остальных разметали во все стороны ветры сумасбродной нашей эпохи, и прилепились они к делам пустым и никчемным. И тем более заслуживают любви и бережного отношения немногие, что еще остались… Вкладывать в них труд и заботу, чтобы не потерять ни одного из них… Однако вдобавок ко всем естественным трудностям, что стоят на пути приобретения Торы, приходит теперь новое препятствие, изнутри самого Дома учения, побуждающее к ослаблению глубокого изучения алахи во всех ее деталях, чтобы проводить вместо этого время в обсуждении разного рода идей и фантазий, и делать открытия, в которых нет ничего общего с тем, что было передано Моше на горе Синай. И даже если темой рассуждений является страх перед Всевышним и исправление качеств души, или же поверхностный разбор алахи, — все это далеко от того, что является истинной целью человека в этом мире, а таковым может быть только учение, сопровождаемое точным знанием закона, как говорилось об этом выше. Но те, кто основывают свою мудрость в Торе на нравственных беседах и поверхностном обсуждении алахи, терпят неудачу, веря, что именно в этом и состоит истинная цель человека в мире. Они считают, что соответственно этому вели себя танаим (мудрецы эпохи Мишны) и амораим(мудрецы эпохи Гемары), и углубленное изучение алахи составляло непостоянную, второстепенную часть их учебы… Очень тяжело устранить это застарелое и глубоко укоренившееся заблуждение, которое представляет собой, между тем, совершеннейшую ложь. И если один из упомянутых любителей «нравственных бесед» отзывается о ком-то, что тот — «большой человек», то нет никакого сомнения, что на него произвели впечатление красивые речи того человека и его рассуждения, способные притягивать сердца. Но эту ли черту имел в виду Рава, отзываясь перед раби Нахманом о раби Аха бар Яаков, говоря, что он — «большой человек»? (Бава кама 40а) Будь это так, раби Нахману, который хотел проверить, насколько тот соответствует подобному отзыву, следовало бы спросить у него при встрече что-нибудь из мидраша илиагады, но, когда р. Аха бар Яаков предстал перед раби Нахманом, тот спросил его алаху! Из этого мы учим, что «большой человек» производит впечатление на других прежде всего своими познаниями в алахе! Другой пример из Талмуда связан с обычаем того времени «закрывать рынок» ради мудреца Торы: когда тот появлялся на рынке со своим товаром, другие продавцы, у которых был такой же товар, прекращали его продавать, пока мудрец Торы не распродаст свой. Когда потребовалось проверить однажды одного человека, имеет ли он право на эту льготу, ему задали вопрос по алахе, и когда он не смог ответить, решили, что он — не мудрец Торы (Бава батра 22а). А когда умирал раби Элиэзер а-гадоль, (Авот де-раби Натан 25), его спрашивали перед смертью о законах ритуальной чистоты, нечистоты и миквы, и еще он говорил тогда много о наказании, постигающем за нерадивость и недостаточное рвение в изучении алахи.

И когда во времена Храма существовал Сангедрин — важнейшее собрание мудрецов, заседавший в лишкат а-газит (особом помещении, примыкавшем к Храму), и он был центром Торы по слову самой Торы, и мудрец, который оспаривал его решения, подлежал смерти, и по слову его выходили на войну и ставили царя, — что же требовалось от мудрецов, входивших в это собрание? Быть знатоками алахи: законов о запрещенном и разрешенном, имущественных и всех остальных законов (Рамбам Илхот сангедрин 4:8). 19

Талмуд рассказывает, что когда Уна, сын раби Нахмана, ответил на вопрос рава Папа, разрешив при этом трудную алахическую проблему — вправе ли первосвященник, который не может совершать свое служение из-за нега цараат, взять в жены вдову (которая обычно запрещена первосвященнику; нега цараат — особого вида язва, см. Ваикра гл. 13—14, поражавшая людей, одежду и дома за злоязычие и другие прегрешения. Прим. перев), то рав Папа был так взволнован и растроган, что он встал, поцеловал Уну и пообещал ему в жены свою дочь (Орайот 12б). Постановили в Талмуде мудрецы, что все пути нашей учебы являются составной частью той Торы, что получил Моше на горе Синай, и рассказали нам о святости души рава Папы, которая составляла одно целое с Торой. Любовь к Торе привела его в величайшее волнение даже из-за одной-единственной алахи и выплеснулась наружу в такой форме, что он поцеловал Уну и пообещал дать ему в жены свою дочь… Нет никакого сомнения, что такое не могло бы произойти, если бы рав Папа был знатоком в сфере Б-гобоязненности, а не алахи, ибо тогда зачем он стал бы отдавать Уне свою дочь? Ведь он полагал бы тогда, что величие всякого мудреца — в умении вести нравственные беседы и влиять тем на других людей, и какую ценность имели бы тогда в его глазах способности и напористость валахе? Все сказанное, все, чему научил нас здесь рав Папа, находится в явном противоречии с делами тех, кто лишил душу свою важнейшего приобретения — любви к алахе, и не завершил своего духовного строительства как раз в этом месте, хотя именно здесь оно — самое важное и наиболее любимо Всевышним. Об этой основе духовного строительства много говорил раби Хаим из Воложина, будь благословенна память этого праведника. И он сказал: все молитвы, сказанные мною в течение всей моей жизни, я отдал бы за одно-единственное открытие в законе из Талмуда. И хотя на самом деле наши добрые дела и поступки не являются «товаром», пригодным для торговли и обмена, тем не менее подобное высказывание может научить нас той преданности и самоотдаче, которые требуются от нас для углубленного изучения алахи и прояснения приводимых в Талмуде законов, ибо именно это — самое любимое служение, которого ждет от нас Всевышний, и оно выше молитвы (см. об этом также Шабат 10а). 20

Рассказывается в Талмуде (Менахот 18а) от имени Раби (р. Йеуда а-наси), как он пришел однажды навестить р. Элазара бен Шамуа, чтобы проверить результаты своей учебы и задать нужные вопросы. Он застал у него Йосефа-вавилонянина, которого тот очень любил. Они обсуждали разные алахические вопросы, пока не дошли до одного. Спросил Йосеф раби Элазара: раби, когда режут жертвенное животное, намереваясь при этом оставить часть его крови назавтра (то есть позже дозволенного для этого времени), что будет с жертвой? Ответил тот: кашерна (пригодна); это было вечером. Йосеф повторил свой вопрос утром и получил тот же ответ, и то же самое — в полдень. Под вечер (когда было время молитвы минха) раби Элазар ответил на тот же вопрос чуть иначе: жертва кашерна, но раби Элиэзер сказал — негодна. Лицо Йосефа-вавилонянина засияло от радости… Он сказал: «раби Йеуда (не Раби, а другой, из старшего поколения мудрецов Мишны) учил меня, что жертва негодна! Я спрашивал после этого всех его учеников, но ни один не сказал, что он слышал от р. Йеуды то же, что и я! Теперь… (когда ты разрешил мое сомнение, ибо я боялся, что забыл алаху), ты вернул мне мою потерю!» Глаза раби Элазара бен Шамуа наполнились слезами, и он сказал: «Счастливы мудрецы Торы, что слова ее для них дороже всего на свете! О таких людях сказало Писание: “Сколь сильно Твою Тору я люблю, весь день она — предмет моей беседы!”» (Теилим 119:97). Слова благословенной памяти наших мудрецов — словно доброе масло; проникают они до самых костей, воспламеняя сердца, побуждая их возлюбить Тору и найти отраду в сиянии ее красы… И душа Йосефа-вавилонянина истаяла в тоске из-за одной алахи, забытой им, и засияло радостью его лицо, когда вновь обрел он потерянное… А раби Элазар был потрясен и растроган любовью своего ученика к Торе, и полились из его глаз слезы счастья при виде красоты души его. Тот же, кто лишает свою душу глубокого и кропотливого изучения алахи, и этим отнимает у нее возможность отведать вкуса мудрости, — тем он лишает себя не чего-то одного, — но всего себя теряет, все бытие свое сведя к нулю… И в чем же преимущество глупца под этим солнцем? Бредет во тьме, и нет ему сиянья света; как ребенок неразумный, проводит в шалостях все дни свои, не ведая болезни и беды, и боль не ощущая… Уста изрекают высокие слова, а сердце, пораженное гордыней, подобно монете, громко звенящей в пустом кувшине; возвеличиваются в его глазах младенческие качества его, и сыт он внешним блеском; и уснет он в гордыне своей великой, скромности не познав и по мудрости голода не изведав, как сказано нашими мудрецами: «безумный не ведает стыда». 21

Сказано в Талмуде (о том, кто обручается с невестой): «Если сказал он ей: “ты посвящена мне при условии, что я — ученик (изучающий Тору)”, то не говорят о нем, что он (для того, чтобы было выполнено это условие) должен быть по своим достоинствам подобен Шимону бен Азай… а если сказал ей: “…при условии, что я — мудрец (Торы)”, — то не говорят, что он должен быть подобен мудрецам Явне (город, бывший в свое время местом средоточия лучших мудрецов Торы), или раби Акиве и его товарищам…» (Кидушин 49б). Мы видим из этого, что в памяти наших мудрецов запечатлелись рядом в славе и великолепии своем два имени: бен Азая и раби Акивы. (В комментарии Раши на это место в Талмуде сказано, что бен Азай и Шимон бен Зома были молодыми учениками и не получили еще смиху [смиха — «возложение рук», которого удостаивались от выдающихся мудрецов достойнейшие из их учеников, см. Бемидбар 28:23 и Раши там], но не было в их дни равных им в Торе, как сказано: когда умер бен Азай, не стало усердствующих в Торе (Сота 49а). Прим. перев). В трех местах в Талмуде мы видим, как величайшие мудрецы Торы провозглашают: «вот я, как бен Азай» (Эрувин 29а; Сота 45а; Кидушин 20а), и всякий раз ученики используют этот момент, когда их учитель пребывает в состоянии особого духовного подъема и просветления, чтобы задать ему вопросы из алахи. Учим мы из этого, что всюду, где говорится о величии бен Азая, не раскрывая, в чем оно, речь идет о его величии валахе. В первом из трех указанных мест в Талмуде Рава, сравнивая себя с Бен Азаем, заявляет о себе как о специалисте по законам эрува («смешения владений» — из постановлений мудрецов, обеспечивающих возможность переноса вещей между владениями в субботу), и его спросили о яблоках (сколько их нужно взять в качестве еды для трапезы, хранящейся в одном из владений в соответствии с этими законами); а во втором из указанных мест Абайе заявляет о себе как о специалисте по законам эгла аруфа («телица с переломленным затылком», см. Дварим гл. 21), и его спросили о случае, когда найдены двое убитых, лежащих один поверх другого. Наконец, в трактате Бхорот 58а в связи со спором в Мишне о дате Нового года для отделения десятины скота, когда бен Азай предлагает практическое решение вопроса, удовлетворяющее мнению обеих сторон в споре, Гемара спрашивает: почему же бен Азай не присоединяется ни к одной из этих сторон? Невозможно допустить, что он не был в состоянии постичь доводы каждой из спорящих сторон, чтобы установить алаху согласно одной из них, ведь он сам заявил о себе: «все мудрецы Израиля против меня подобны чесночной шелухе, кроме того лысого» (Раши доказывает, что бен Азай имел в виду раби Акиву; Тосафот оспаривают это мнение). Из самого вопроса Гемары следует, что бен Азай понимал под мудростью Торы знание алахи, и это обязывало его самого знать законы отделения десятины скота.

(Надо иметь в виду также, что в атмосфере любви и братства, царившей между мудрецами Торы, подобные высказывания не являлись, не дай Б-г, выражением гордости или намерения кого-либо обидеть. Так, Шира а-кадош в комментарии на трактат Швуот объясняет, что бен Азай сравнивает себя с чесноком, а не с каким-либо другим плодом, из-за своего качества харифут — «остроты»; кожуре, с которой он сравнивает остальных мудрецов, острота не свойственна, зато она защищает и сохраняет плод, и без нее он ничего не стоит. Рама (р. Менахем-Азария) из Пано пишет, что бен Азай намекает этим сравнением, что так же, как кожура защищает плод от вредителей, мудрецы защищают Тору от цдуким и других отступников; что же касается р. Акивы (Рама из Пано считает, как и Раши, что именно его имел в виду бен Азай), то он назван «лысым», ибо сила его Торы столь велика, что не нуждается в «кожуре» для своей защиты. Прим. перев)

Талмуд рассказывает о величии и мудрости раби Акивы. Когда наш учитель Моше поднялся на гору Синай получать Тору, он увидел, что Святой, будь Он благословен, добавляет коронки к буквам Торы. И в ответ на вопрос Моше, для чего нужны эти коронки, он ответил: «Есть у Меня один человек, который будет жить через много поколений, по имени Акива бен Йосеф, и он будет выводить из каждой детали, из каждой черточки множество алахот» (Менахот 29б). А в другом месте Талмуда наши мудрецы связали величие и мудрость раби Акивы с его обширными познаниями в области строгих и важных законов негаим (см. выше) и оалот(нечистоты в шатре). Когда раби Акива вмешался в дискуссию по агаде, ему сказали: ступай и толкуй законынегаим и оалот, и объясняет там Раши: в этих важных и строгих законах ты — большой специалист, но вагаде ты не столь велик (Сангедрин 67б). 22

Духовные высоты и добрые дела, когда они соединяются в одном человеке, то они взамен прежнего имени (или прозвища), говорящего о его занятиях, наделяют его особым званием, —цадик, хасид (праведник), хахам (мудрец), и это звание свидетельствует о великом его постоянстве в добрых делах. Оно свидетельствует, что всю свою энергию, все устремления этот человек сосредотачивает на том, чтобы беречь и охранять добро и бежать от зла, и делает свое служение Всевышнему целью жизни и высшим своим желанием на все свои дни.

И известно нам из Торы, Пророков, Писаний, а также из того, что говорили наши мудрецы, благословенна их память, что звания цадик, хасид, хахам удостаивается человек высочайших достоинств, любимый своим Творцом, избранный представитель рода человеческого; и если мы сумеем вглядеться и понять, за какие именно из своих достоинств удостоился он своего высокого звания, доставляющего радость Творцу, то тогда мы узнаем, какие пути любимы перед Всевышним, чтобы идти ими всем нам.

И вот мы находим в Талмуде рассказ о том, как Шимон Амсуни (в другой версии — Нехемия Амсуни) трактовал все слова эт, какие есть в Торе (эт — на языке Торы служебное слово, без которого также можно вполне понять текст, а согласно традиции все, что выходит в Торе за рамки строго необходимого для понимания, сообщает нам что-то новое и потому нуждается в толковании). Когда он дошел до стиха: «Г-спода, Б-га твоего бойся…» (Дварим 6:13), начинающегося со слова эт, и не знал, как трактовать его в этом случае, то он отказался от всего, что учил раньше (поскольку даже одно исключение отвергает правило) (Бава кама 41б). После него пришел раби Акива и объяснил: в данном стихе «лишнее» слово эт «прибавляет» мудрецов Торы, которых тоже следует бояться, как и самого Г-спода.

Таким образом, учит нас Тора, что наиболее возвышен и любим Всевышним из всех людей тот, кто достоин звания мудреца Торы; он — возвышен и драгоценен настолько, что раби Акива позволил себе приравнять почтение и страх, которые надлежит испытывать перед ним, с почтением и страхом перед самим Всевышним, будь Он благословен, и вывести это указанным путем из стиха Торы. И если это так, то мы можем, познав пути, которыми приобретается звание мудреца Торы, понять из этого, какие из дел наших особо любимы Им, чтобы делать их на этой земле во все дни нашей жизни. 23

Перед нами возникает вопрос: каким должен быть мудрец Торы, и к чему обязывает это высокое звание? В чем его суть, и в чем его сила? Рамо, будь благословенна память о нем, сумел в немногих словах дать нам живое и яркое, сияющее светом Торы описание (Йоре дэа 243:2): мудрец Торы умеет углубленно изучать и обсуждать законы Торы, самостоятельно разбираться в большинстве мест Талмуда, в комментариях на них и в связанных с ними постановлениях гаонов. Ясно из этого, что мудрец Торы — это большой знаток алахи, умеющий углубленно изучать и обсуждать ее по правилам, получаемым по традиции из поколения в поколение, и изучивший уже большую часть Талмуда. Если же он не таков, то, даже если он изучал агаду и книги о нравственности и страхе перед Всевышним, он не достоин звания мудреца Торы, и не пользуется льготами, установленными алахой для мудрецов Торы (хотя Тора и является главным его занятием и специальностью), пока не будет способен к упомянутому глубокому изучению алахи в большинстве мест Талмуда в согласии с алахическими авторитетами, как пишет об этом Рамо.

И также царя Шломо назвал Всевышний мудрецом, когда тот учредил эрув (см. выше) и постановил делатьнетилат ядаим (омовение рук), и тем добавил к мудрости Торы ту мудрость, что содержится в законах этих двух заповедей. И сказали наши мудрецы, что в тот час, когда учредил царь Шломо эрув и нетилат ядаим, вышел голос с Неба и провозгласил: «Сын мой, если мудро твое сердце, то радо этому и мое» (Эрувин 21б).

И еще сказали наши мудрецы: Что означают слова «…ибо ласки твои лучше вина» (Шир а-ширим 1:2)? …Сказал рав Дими: «Сказал еврейский народ перед Всевышним: Владыка Мира! Слаще для меня любовные беседы с Тобой, чем вино Торы!» (Авода зара 35а). Объясняет там Раши: «любовные беседы» — это слова мудрецов, а «вино Торы» — это Тора письменная. Наши мудрецы ввели множество постановлений, исполнение которых базируется на многих тонких и глубоких законах, требующих для своего понимания острого, изощренного ума, и еврейский народ гордится тем, что сладостны ему слова мудрецов. 24

Совершенно справедливо, что все похвалы в адрес того, кто обладает мудростью, оправданны только при условии, что мудрости его предшествует Б-гобояз-ненность, и не воцарится мудрость в глухом и бесчувственном сердце. Ибо ощутить вкус ее способна лишь утонченная душа, вознесшаяся высоко над обыкновенными желаниями и устремлениями простого смертного и странствующая в высших мирах, где познает она вкус тоски по источнику мудрости и вожделение к нему; душа, возжаждавшая понимания бесконечного, нашедшая усладу в лоне мудрости, ибо больна любовью к ней…

И не приходит мудрость Торы, пока не сольются вместе мощь глубокого ума и страх перед грехом; чаша, где смешаны эти две вещи, станет уделом мудреца на все его дни, и это — вино возлияния его навеки. Действительно, Тора и трепет перед Всевышним — это как материя и форма, которые образуют совместно всякую вещь в этом мире, и тот, кто не обрел этого трепета в должной мере, даже если одарен он от природы острым и отточенным умом, не удостоится Торы в полноте ее и совершенстве, и весь путь его будет извилист, обилен препятствиями, отступлениями от истины и ситуациями, о которых сказано на языке Талмуда: «не смог понять предмет (обсуждения) должным образом» (как это требуется, чтобы правильно вывести закон). И тот внутренний свет, который должен сопутствовать свету разума, чтобы устранять все препятствия с дороги и, проникая внутрь, дойти до самой точки истины, столь утонченной и неуловимой, — это страх перед Б-гом, чистый и возвышенный, и у кого нет его, у того нет чувствительности, которой наделяет человека утонченная душа, и недоступно ему сияние мудрости — дочери Небес. Разум его лишен силы различать между истиной и ложью, и мудрость его изменяет ему на каждом шагу.

И об этом сказано: «Начало мудрости — трепет перед Б-гом…» (Теилим 111:10), ибо страх этот наделяет сердце глубиной, способной ощутить сладость сияния мудрости и наслаждение, которое приносит понимание, и во всяком углубленном изучении и исследовании алахи участвует и этот страх, сливаясь с рассудком и пониманием, чтобы проверить, «прощупать» и «очистить» их, увидеть все вещи в правильном свете, полюбить справедливость, истину и их неповторимый свет, преодолеть трудности и избежать ошибок.

Сказали наши мудрецы (Евамот 109б): если кто-то говорит: есть у меня только Тора… (Раши: изучает Тору, чтобы получить за это награду, но не соблюдает заповедей), то даже Торы нет у него (Раши: не получает награды даже за изучение). Почему? Сказал рав Папа: «Говорит Писание: “…слушай, Израиль, уставы и законы… изучите их и старайтесь исполнять их” (Дварим 5:1). В тех заповедях, которые человек соблюдает, он получает награду также и за их изучение, а в тех, что не соблюдает, — за изучение их тоже не получает награды.» А вот что говорит об этом Шульхан арух (Йоре дэа 243:3): «Знаток Торы, пренебрегающий заповедями, и нет у него страха перед Б-гом, подобен самым малым и презренным в общине». Речь идет здесь о человеке, лишь внешне похожем на мудреца Торы; и хотя он много учился и общался с настоящими мудрецами, нет сомнения, что выученное им в Торе лишено ясного и четкого понимания, и в полученных им выводах нет истины, ибо недостает ему главного приобретения — страха перед Всевышним.

Написано в Талмуде (Шабат 31а): «Сказал Рава: когда предстает человек перед Высшим Судом (после своей смерти), его спрашивают: вел ли ты все свои дела честно (заслуживающим доверия образом)? Устанавливал ли себе время для изучения Торы? Занимался ли исполнением заповеди “плодитесь и размножайтесь”? Ждал ли окончательного избавления? Участвовал ли в мудрых спорах (но не в спорах о пустом)? Способен ли понять одну вещь из другой? И если даже своими ответами он засвидетельствовал успех во всем этом в своей земной жизни, тем не менее, — если “трепет перед Б-гом — сокровище его” (Йешаяу 33:6), то все вышеназванное будет ему в заслугу, а если нет, — то нет».

И еще сказали (там же): «Тот, у кого есть Тора, но нет страха перед Всевышним, похож на казначея, которому вручили ключ от внутренней двери, но ключей от внешней двери не дали: как же он войдет?»

И рассказывается еще в Талмуде (Шабат:31б) о том, как р. Симон и р. Элазар сидели однажды в Доме учения. Когда проходил мимо них р. Яаков бар Аха, сказал один из них: «Освободите место для человека, боящегося греха!» Другой сказал: «Освободите место для мудреца Торы!» Ответил ему первый: «После того, как я уже сказал, что он — человек, боящийся греха, ты говоришь, что он — мудрец Торы?» (Раши: твое восхваление меньше, чем то, которого он достоин). Талмуд приходит к выводу, что тот, кто говорил, что р. Яаков — человек, боящийся греха, — это р. Элазар, ибо сказал р. Йоханан от имени р. Элазара: нет для Святого, будь Он благословен, ничего важнее в Его мире, чем страх перед Ним, как сказано: «А теперь, Израиль, чего Г-сподь, Б-г твой, требует от тебя? Только того, чтобы ты боялся Г-спода, Б-га твоего…» (Дварим 10:12), и еще находим: «И сказал Он человеку: Вот, страх перед Г-сподом — он и есть мудрость» (Йов 28:28).

И еще находим мы в Талмуде (Таанит 7а) слова Равы о сказанном в Торе: «Польется (яароф) как дождь учение мое…», и далее в том же стихе — «…закаплет (тизаль) как роса речение мое…» (Дварим 32:2). Сказал Рава: если мудрец Торы таков, как подобает ему быть, то к нему относится «закаплет как роса» (из второй части стиха), а если он не таков — то к нему относятся слова «убьет его дождь» (из первой части стиха, в соответствии с другим значением слова яароф, как объясняет Раши в Талмуде). И далее продолжает Талмуд: раби Бана говорил: для всякого, кто занимается Торой во имя ее самой (объясняет Раши: потому, что ее заповедал Г-сподь, мой Б-г, а не для того, чтобы называться «раби»), делается она эликсиром жизни, как сказано: «древо жизни она для всех, кто держится за нее…» (Мишлей 3:18), но для всякого, кто занимается ею не во имя ее самой, делается она смертельным ядом, как сказано: «польется (яароф) как дождь учение мое», и яароф — значит «убьет», как сказано: «…и переломят (веарфу) там шею телице…» (Дварим 21:4). И далее приводит Талмуд слова раби Йоханана, спросившего, о чем говорят слова Писания: «…разве дерево полевое — это человек, чтобы уйти от тебя в крепость?» (Дварим 20:19). Разве подобны друг другу дерево и человек? Однако сказано (в том же стихе): «Если осаждать будешь город… то не порти деревьев его… потому что от него ты ешь, и его не руби…», а далее сказано (о неплодовом дереве): «…его можешь портить и рубить» (Дварим 20:20). Так и мудрец Торы: если он достоин своего звания, то о нем сказано: «…от него ты ешь (Раши: учи у него Тору), и его не руби»; а если недостоин — то о нем сказано: «его можешь портить и рубить» (Раши: отстранись от него). 25

И точно так же, как не жалели наши мудрецы слов, объясняя нам, что значит Тора без страха перед Всевышним, не пожалели они слов, объясняя, что значит Б-гобоязненность без Торы. Говорит Мишна: «Сказал Илель: невежда не боится греха, а несведущий в Торе (ам а-арец, буквально — “народ земли”), не может быть праведен…» (Пиркей авот 2:6). И находим в Талмуде (Шабат 63а): «Сказал рав Аба от имени раби Шимона бен Лакиша: если мудрец Торы мстит и помнит зло, подобно змее, препояшись им, словно поясом» (Раши: прилепись к нему, ибо в свой час ты многому у него научишься).

[И подобно этому находим в трактате Йома 22б: «Сказал р. Йоханан от имени р. Шимона бен Йеоцедек: мудрец Торы, который не мстит и не помнит зла, как змея, — это не мудрец Торы». Спрашивают там: разве не сказано в Торе: «не мсти и не злопамятствуй…» (Ваикра 19:18)? После обсуждения Талмуд приходит к выводу, что вся «месть» мудреца Торы сводится тому, что он помнит причиненную обиду и ждет, пока обидчик попросит у него прощения, чтобы сразу же простить его. Добавляет к этому благословенной памяти рав гаон Цви Гирш Хают в своих примечаниях на указанное выше место в трактате Шабат: мудрец помнит обиду (пока обидчик не попросит у него прощения) только во имя чести Торы, а не ради себя самого, и этим он подобен змее, о которой сказано (Таанит 8а): «Спросили змею: почему ты жалишь людей, ты ведь не получаешь от этого удовольствия?» (ибо всякая еда имеет для нее вкус земли, см. Йома 75а). Прим. перев.]

И далее сказал рав Аба от имени р. Шимона бен Лакиша (там же): с праведником-ам а-арец не живи по соседству (Раши: ибо он не знает деталей заповедей, и праведность его неполна; ты же в конце концов начнешь у него учиться). По поводу того, кого следует считать ам а-арец, Талмуд приводит спор танаим(мудрецов Мишны), и приходит к следующему выводу: даже если человек изучал и письменную Тору, и Мишну, но не учился должным образом у мудрецов Торы (такую учебу называют в Талмуде шимуш талмидей хахамим), он остался ам а-арец (Брахот 47б). [Раши объясняет там, что шимуш талмидей хахамим — это учеба, опирающаяся на логику Гемары, которая зиждется на сварот (объяснениях) амораим — авторов Гемары, собиравшихся для совместных обсуждений и толкования слов Мишны. Прим. перев].

Благословенной памяти рав гаон Исраэль Салантер писал в одном из своих посланий, что в нашу эпохушимуш талмидей хахамим — это глубокое изучение алахических дискуссий наших величайших мудрецов, — учеба, приемы и принципы которой получены нами по традиции от мужей Великого собрания, а теми — от старейшин и пророков, и таким путем доходит до нас все, что получил наш учитель Моше на горе Синай.

А тот, кто не трудился над Талмудом, и не вкладывал сил в изучение методов ришоним («первые»; так называют мудрецов эпохи с 11-го века по 16-й, начиная с Раши и Тосафот, труды которых стали основополагающими для дальнейшего изучения Талмуда) в свои молодые годы достаточно, чтобы обрести высшее постижение, позволяющее понять пути исследования и анализа, примером которых являются в Талмуде многочисленные дискуссии Абайе и Рава, — тот лишил себя права именоваться почетным именемхавер (на языке Талмуда — мудрец Торы), и благословенной памяти наши мудрецы, желая побудить человека к усердию в Торе, не пощадили подобного лентяя, нарекли его малопочтенным званием ам а-арец и лишили его всех привилегий, положенных мудрецу. И вполне возможно, что именно подобного человека имели в виду, говоря: «ам а-арец не может быть праведен» (Пиркей авот 2:6). 26

Привычно для всех почитать важнейшим делом основание ешив, в которых наши сыновья будут воспитываться и готовиться к вступлению на путь Торы, и считать «производство мудрецов Торы» первейшей ценностью, чем-то стоящим у основ мироздания, и от чего зависит судьба всего поколения. Однако, когда дело доходит до поиска «душ», способных стать исходным материалом для этого «производства», подобный подход диктует по отношению к ученику известные возрастные границы. Нужны только молодые… Ну, а тот, кто уже повзрослел, вступил в зрелый возраст и не учился в детстве, — такой, в глазах многих, уже не годится в ученики. Кажется им, что мудрость уже недоступна ему, да и сам он не чувствует на себе обязанности войти в Дом учения, чтобы обрести свою долю в Торе… Он признает обязанность установить себе постоянные часы учебы, — но только чтобы учиться, оставаясь в сфере уже известного и знакомого ему, однако он далек от осознания обязанности духовно расти и подниматься, и пребывает в спячке, отчаявшись от самого себя. Подобный подход к себе, однако, противоречит Торе, ибо обязанность человека в этом мире все время, пока он жив и дышит, — стремиться к тому, чтобы продвигаться вперед и расти. Верно, что когда ученик стар, его учение похоже на писание чернилами на стертом пергаменте (см. Пиркей авот 4:20), однако мудрость столь драгоценна, что чернилам ее даже на стертом листе нет цены.

И сколь же велика потеря тех, что находятся в середине своего жизненного пути, и не удостоились в детстве этого переживания — постижения того, что сказали в Гемаре Абайе и Рава, однако дано им было понять, что пребывание в Доме учения во все дни жизни — это единственная настоящая жизнь, какая есть под солнцем, и они со всей энергией и настойчивостью сумели добиться для себя места в Доме учения, — но уже там, внутри Дома учения, проводят свое время впустую и растрачивают силы зря, не понимают обязанности человека идти дорогой истины, и оставляют тяжкий труд изучения алахи, и не обязывают себя к нему… И так, перешагивая с одной ступени зла на другую, выказывают пренебрежение изучением закона, иной раз только в сердце, а иной раз — и устами; а после, защищая собственную честь, чтобы не чувствовать стыда за то, что нет у них удела валахе, начнут выискивать изъяны у мудрецов Торы, и по малости разумения кажется им, что и действительно мудрецы эти — у подножия, в то время как сами они — на вершине… Ибо природа гордыни — почивать в лоне глупости, и покой ее там сладок, — да и чего можно требовать от человека, за всю свою жизнь не изведавшего вкуса мудрости? И потому обязан человек собраться со всеми своими силами, чтобы превозмочь врага, укрепить себя в изучении алахи и не впустить в свое сердце отчаяние — жестокий наш враг и губитель. 27

Нельзя исключать, однако, что в какой-то момент порыв свежего ветра вдруг обвеет его сердце, и пробудит его от глубокого сна, и коснется его своими крылами мысль, витающая в просторах нашего мира, — «может быть, еще не поздно? Может быть, возможно еще обрести мудрость? Ведь немало великих людей из мира Торы посвятили себя учению уже в зрелые годы! Я тоже — при большом усердии и постоянной упорной работе — смогу удостоиться знания Торы и высшего разумения…» Но, увы, чувство стыда утяжелит для него благословенный шаг от размышлений к действию, и поспешит он отрешиться от добрых мыслей и намерений и вернуться к вещам, покуда более приятным для него, — и остается он там, где был, и это о нем сказано: «стыдливый не может учиться» (Пиркей авот 2:5).

Стыдливость — это одно из драгоценнейших качеств души, которое мусар (учение о морали и нравственности) стремится воспитать у всех изучающих его, и наши мудрецы не жалели слов, описывая уродство тех, в ком нет стыда, чтобы отдалить нас от таких людей, ибо качество, обратное стыду, — это наглость, нечто отвратительное, свойственное злодеям… И вдруг такое замечательное и драгоценное качество, как стыдливость, оказывается «сводником греха» (отвращая человека от настоящей серьезной учебы), — и только потому, что проявляется не там, где нужно.

И если дурное качество в человеке — это беда, то хорошее качество не на своем месте — двойная беда. О дурных качествах написано много, и авторы книг по мусару не жалели слов, клеймя и осуждая их; искали пути исправления и предлагали средства к излечению болезни… Но насколько же больнее, когда источником неудачи оказывается качество прекрасное и драгоценное, только сбившееся с пути и оказавшееся не там, где нужно; когда скромность и стыдливость парализуют волю и закрывают дорогу к мудрости… И сколь был бы счастлив такой человек, если бы в этот решающий час он вооружился упорством и дерзостью, — в час угрызений совести за неудачу в жизни, за оставление Торы — источника живой воды, когда он чувствует: еще чуть-чуть — и пролетели лучшие годы жизни, еще чуть-чуть — и все пропало навеки… И порожденные его воображением удивленные взгляды, которые якобы бросили на него господин такой-то и господин такой-то из числа его знакомых, ввергают его в стыд, — и не собрал он сил, чтоб совладать с пустой игрой воображения… Чуть-чуть дерзости и упорства — и он увидел бы реальность, понял бы, что фантазии смертного — как сон пустой, развеивающийся без следа… Зачем же поддаваться обману зрения, и почему вместо того не содрогнуться от страха вечного позора, грозящего тому, кто так и остался пустым? Пришедшему в ничто, рожденному для тщеты… Укрепись, человек, собери силы и облекись мужеством, вооружись энергией, упорством и примись с усердием за изучение алахи!

  (Главы 28 и 29 в оригинале отсутствуют. Прим. перев.)

  30

Есть еще одна злая болезнь — средство, к которому прибегает ецер а-ра, чтобы подорвать в сердце человека доверие к нашим мудрецам, и это — претензия, что мудрецами Торы может руководить личный интерес, подобный неверной гире. Тот, кто учит Тору, должен верить, что никакой интерес в мире не властен над мудрецом Торы и не может склонить его сердце и заставить исказить суд, ибо мудрец стремится очистить свою душу, и выпачкать ее в каком-нибудь грехе ему больнее всякой раны! И возможно ли, чтобы ради денежной выгоды или желания кому-либо угодить он изранил свою душу извращением суда? И кроме того, истина для мудреца Торы — это свойство души его и корень бытия, и малейшая частица лжи чужда ему совершенно. И то же самое становится уделом и верой многих честных людей — учеников и последователей мудрецов Торы, впитывающих мудрость у их ног.

Однако ецер а-ра прорыл подкоп под фундаментом здания этой веры, чтобы улавливать души, склонные к ложному мудрствованию, и развертывает перед ними целую теорию, выведенную якобы из Талмуда, будто личный интерес — это необоримая сила, способная одолеть больших и малых в равной мере, и покоряются ей даже самые разумные, праведники и те, кто известен добрыми делами… И нет якобы в этом ничего предосудительного для мудрецов, ибо таков закон, запечатленный в человеческой природе… И не понимают те, кто это проповедуют, что таким образом они оставляют свое поколение сиротой, лишая его наставников… И нет на земле судьи, и можно распустить все суды… Ибо, даже если и согласится человек признать великую мудрость мудреца или судьи, он не будет считать себя обязанным выполнять его решения всякий раз, когда сможет связать это решение с тем или иным личным интересом мудреца, и это сумеет сделать всякий, кто недоволен тем или иным его решением. И так встанет поколение, которое судит своих судей, и всякий человек то, что хорошо и прямо в его глазах, творить будет… И вот, при всяком важном решении мудреца Торы перешептываются мудрствующие сплетники, что такой-то и такой-то личный интерес склонил его сердце, и даже если речь идет о величайшем человеке поколения… И вот уже весь город, а то и вся страна наполняется сплетнями, спором и раздорами, и нет на них управы, когда нет веры в мудрецов…

В качестве основы для подобных неверных взглядов приводят то, что сказано в Талмуде (Сангедрин 18б): не назначают царя и первосвященника (коэн гадоль) в состав суда, решающего вопрос об объявлении високосного года (то есть о добавлении дополнительного тринадцатого месяца в истекающем году): царя — из-за того, что от этого решения зависит выплата денежного вознаграждения его войску, а первосвященника — из-за того, что добавление дополнительного месяца отодвигает Йом кипур (День искупления) следующего года на более позднее осеннее время, когда становится холоднее (а первосвященник, как напоминает здесь Раши, совершает в Йом кипур пять погружений в микве и десять омовений рук и ног). Закон этот имеет в виду даже праведнейшего из царей и первосвященника такого, как Шимон а-цадик… И еще мы находим в Талмуде (Ктубот 105б) рассказ о том, что у р. Ишмаэля бар раби Йосе был арендатор, который был обязан доставлять ему перед субботой корзину фруктов. Однажды он привез ее в четверг и объяснил, что у него есть дело в том суде, где р. Ишмаэль бар раби Йосе был судьей (суды заседали в те времена по понедельникам и четвергам — рыночным дням, когда также читали Тору в синагогах, и в города съезжалось много людей), и раз уж пришлось ехать в город, он решил заодно доставить арендную плату, хотя это и было немного раньше установленного срока. Р. Ишмаэль бар раби Йосе не принял у него фруктов и сказал, что теперь он не сможет быть судьей в этом деле. И по его признанию, после этого он, наблюдая за разбором дела в суде, действительно ощущал внутреннее побуждение изыскивать доводы в пользу своего арендатора (и если бы был там судьей, то не мог бы судить беспристрастно). И он сказал (см. Раши там): «да испустят дух те, кто берет взятки! Я не взял ничего, а если бы даже и взял, то свое (то, что так или иначе полагалось мне получить позднее); и если я не мог судить беспристрастно, то тем более они!» И подобный этому рассказ приводится там далее о раби Ишмаэле бар Элиша.

И действительно, взятка представляет собой особое явление, чрезвычайно предосудительное и отвратительное с точки зрения Торы, и такова тайна устройства человеческой души, что взятка ослепляет глаза мудрых и искривляет суд. И поскольку, как говорят, Святой, будь Он благословен, смотрел в Тору и творил мир, сама Тора вызвала к жизни эту реальность, — что будет взятка иметь силу ослеплять и искривлять, ибо так написано в Торе: «И мзды не принимай, ибо мзда ослепляет зрячих и извращает слова правых» (Шмот 23:8), и потому приказала Тора остерегаться взятки и бежать от нее. И вот оказывается, что вдобавок к такой силе, как личный интерес, естественно присутствующей в нашем мире в соответствии с человеческой природой, вызвана к жизни дополнительная сила из числа сил нечистоты, способная делать сердце бесчувственным, погружать в дремоту разум и услащать судье оправдание подкупившего его. И, поскольку Тора сделала такого судью негодным для судейства в деле между давшим взятку и его противником, — с судьи снимается в данном случае защитный покров мудрости, обещанный ему Торой, чтобы уберечь его от греха (неверного судейства), если он пренебрежет предупреждением Торы и сядет в судейское кресло вопреки заповеди Торы.

Предупреждение о взятке относится к категории хуким — непостижимых человеческим разумом законов Торы, а не мишпатим — тех, которые в той или иной мере доступны нашему разумению. Тора не запрещает человеку принимать алахические решения для самого себя, например, по поводу трефного или кашерного мяса, даже если он очень беден и от этого мяса зависит многое в его жизни, или по поводу квасного, находившегося в его владении в дни праздника песах, и даже на очень большую сумму; и если он разрешает то или другое к употреблению, и какой-то интриган станет вдруг подвергать сомнению его решение, говоря, что оно было продиктовано материальными соображениями, то этим он преступает запрет оспаривать решения своего рава (если речь идет о раве). Мы уверены в наших мудрецах и верим, что они выше подобных слабостей, и подозревать их могут только люди неумные, неспособные понять возвышенную, озаренную разумом душу.

Также и в том, что касается суда между человеком и его ближним, Тора отстранила от судейства только судью, получившего взятку в период суда. Что же касается людей, с которыми судью связывают отношения любви или ненависти, то из любящих запрещены только шушвин (человек, с которым возникли близкие отношения на свадьбе) в дни свадебного пира, а из ненавидящих — только тот, с кем не разговаривал из-за вражды три дня (последнее — по мнению некоторых алахических авторитетов, приводимому Рамо в Хошен мишпат 7:7). И хотя существует у человека совершенно очевидная естественная склонность действовать в пользу тех, кого он любит, и в ущерб тем, кого ненавидит, — нет здесь особых сил нечистоты, связанных со взяткой, и в таких случаях Тора оказывает полное доверие судье — мудрецу Торы и ждет от него, что он сумеет свершить справедливый суд, и не склонится его сердце вслед за его естественными побуждениями, ибо стремление к истине стало уже его второй природой, а истина — путеводной звездой, и праведность его будет залогом справедливого суда.

Более того; сказали наши мудрецы, что в случаях, когда промедление грозит материальным ущербом, человек может взять исполнение закона в свои руки, и не опасались в этой ситуации «искривления суда» с его стороны. И еще сказали в Талмуде (Бава батра 58б): судья, которого самого вызывают в суд по имущественной тяжбе и судебным решением изымают у него спорное имущество, — это не судья (считая, по-видимому, что он сам должен был принять верное решение и уступить не свое без суда; Раши даже называет его там «грабителем», который из-за своей любви к имуществу, возможно, однажды возьмет взятку. Прим. перев), и этого судью не оправдывают тем, что им двигала естественная личная заинтересованность…

Правда, выше мы отмечали, что царь и первосвященник отстранены от принятия решения о добавлении месяца к истекающему году, и процесс обсуждения и принятия такого решения тоже называется судом, как это мы находим в Талмуде (Рош а-шана 25б) (хотя в Торе говорится только об освящении месяца судом, когда решается вопрос о добавлении к истекающему месяцу одного дня, но те же законы относятся и к удлинению года). Эти предосторожности — часть того, что мы делаем во имя исполнения заповеди остерегаться взятки; сюда же относятся запреты мудрецов и запреты со стороны мидат хасидут (дополнительные ограничения дляхасидим, как называют на языке Мишны и Талмуда людей, ведущих себя по особо строгим законам высшей праведности). А то, что говорили р. Ишмаэль бар раби Йосе и р. Ишмаэль бар Элиша, что они ощущали внутреннее сближение с «дарителем», то это — естественное чувство сближения, проистекающее из личного интереса. И у людей, великих в Торе, природные их черты тоже выражены сильнее, чем у других, соответственно их могучему интеллекту, чтобы утяжелить для них испытания и восстановить равновесие на весах свободы выбора, ибо в постоянном и неизменном сохранении этой свободы состоит тайна сотворения человека. И возможно, что сама мидат хасидут тоже подвластна этой тайне творения, и если дана обыкновенной взятке сила ослеплять, то такая же сила дана и взятке, получаемой в нарушение ограничений из области мидат хасидут, — сила ослеплять хасида.

Однако самая большая беда, самая густая тьма — это когда дается разрешение выражать подозрение в адрес людей, которым доверяет Тора, в ситуациях, когда она позволяет им судить и давать указания в сфере алахи; сказанное относится ко многим вещам, с которыми мы сталкиваемся повседневно. Учение об этике относится с величайшей строгостью ко всякой порче в сфере нравственности и душевных качеств, и призывает оберегаться как от огня, чтобы не впасть в грех опорочивания ближнего, — даже в мыслях, и тем более на словах, и даже, если речь идет об истинных вещах, не говоря уже о лжи… И если жертвой опорочивания становится мудрец Торы, то тот, кто его позорит, именуется апикойрес (человек, оставивший веру и позорящий Тору). А причиной всему этому — ошибка в алахе, когда человек рассуждает: «поскольку, мол, установлен закон, что никакой мудрец Торы не может устоять перед искушением, связанным с личным интересом, — в чем же будет грех, если я скажу, что такой-то мудрец может исказить суд из-за своего личного интереса? Ведь это — закон природы, и в чем здесь может быть ущерб для чести мудреца?» Однако сказавший так похож на того, кто вылил вино и сохранил сосуд из-под него…

Для большей наглядности приведем в качестве примера ту борьбу, которой сопровождается избрание рава и руководителя общины, когда каждый предлагает свою кандидатуру и отвергает кандидатов, предлагаемых другими. Было бы разумным в такой ситуации, чтобы все согласились передать решение вопроса самым большим мудрецам поколения. И если оказывается, что решение мудреца не имеет силы, достаточной, чтобы поставить вещи на свои места, из-за упрямства людей, несведущих в Торе, то о них можно сказать, что их грех, хоть и осознанный, вытекает из ошибки. И даже если они осознают этот грех, они не приучены подчинять свои желания велениям разума. И в чем еще являет себя миру это великое разрушение? В изощренности тех людей, что видят себя образцом честности и добродетели, и считают себя теми, кем движет лишь побуждение к добру, и суд их несет на себе печать высшего разумения, как будто бы судили и рядили в нем без спешки и с величайшей серьезностью, и вынесли в конце его категорическое решение, — что не следует считаться в данном деле с мнением упомянутого выше мудреца, ибо он не больший мудрец, чем были р. Ишмаэль бар раби Йосе или р. Ишмаэль бар Элиша, — а рассматриваемое дело касается его лично; он заинтересован в данной кандидатуре по такой-то и такой-то причине… И это — пример того, как посредством шутовского мудрствования невежда отметает и отвергает сотню суровых поучений и предупреждений, и так «служат идолам, оставаясь праведными в собственных глазах», и делают из Торы посмешище…

И все это — потому, что упомянутые выше «мудрецы» не поставили свою мораль на прочное основаниеалахи… И алахические авторитеты усмотрели некоторую проблему в том, что, как сказано в Талмуде, р. Ишмаэль бар раби Йосе и р. Ишмаэль бар Элиша в приведенных выше историях назначили вместо себя другого судью, хотя, казалось бы, им не следовало этого делать по той самой причине, по которой они не могли быть судьями сами, ибо очень часто судящимся небезразлично, кто будет судьей, и возможно, что выбор будет в пользу одного из них и не в пользу другого, и тому, у кого есть какой-то интерес в деле, казалось бы, лучше устраниться от назначения судей. Но из всего того, что произошло в действительности, нашими мудрецами был сделан вывод, что наличие личного интереса не является препятствием для назначения судей, и так мы видим у Рамо (Хошен мишпат 7:7), и тем более мудрец поколения не может быть отстранен от избрания рава и главы общины по причине личного интереса, и это — часть его обязанностей как руководителя поколения… Те же, что ему перечат, впадают в тяжкий грех, отрицая свою вину и говоря: «мы не согрешили!» И тем разрушают они основы Торы, и естественным образом выдумывают и такой «личные интерес», которого не было никогда в сердце того, кого они оклеветали… И хоть и говорили мы выше, что причина их греха — ошибка в алахе, — тем не менее, согласно известному правилу, неумышленный грех, проистекающий из плохой учебы Торы, приравнивается к умышленному. Часть 4 1

Наши мудрецы, писавшие о морали и Б-гобоязненности, выделили учение о качествах человеческой души в отдельный раздел, относящийся к теме цельности и совершенства в служении Всевышнему. Они потрудились также и над тем, чтобы разбить этот раздел соответственно многим отдельным качествам, таким, как гнев, гордость, вожделение, любовь к почестям, стремление к победе над ближним, месть, зависть и т. п. У многих людей закрепилось в сердце представление, что цельность складывается из отдельных частей; это действительно верно, когда речь идет о каких-то болезненных проявлениях тех или иных душевных свойств и борьбе с их вредными последствиями, однако в корне всех свойств, там, где все начинается, мы находим только один источник добра и один источник зла. И этот источник зла — забрасывание на произвол судьбы самого себя, когда человек предоставляет естественным процессам в своей душе идти своим естественным путем; и если он не будет работать над собой, то обзаведется всеми плохими качествами без исключения, и будет образцово гневливым, и образцово мстительным, отменным гордецом и т. д., — и из всех плохих качеств, которые перечисляли наши мудрецы, не упустит ни одного.

Упомянутый же выше источник добра — это искреннее намерение и согласие поставить моральное чувство и побуждение выше всего того, что приходит со стороны вожделений, и с этой исходной позиции человек ведет войну против всех своих дурных качеств, вместе взятых. И невозможно, чтобы упомянутое согласие было наполовину; невозможно, чтобы этот человек, которого пробудили свет разума и чистота необыкновенной его души, и обратили его к избранию добра, и он в свой светлый час стремится к добру без границ и не может насытить свою душу никаким добром, сколько бы ни творил его, и он видит мир вечный и беспредельный, — и вдруг осквернит себя всем, что есть дурного, разом… 2

И действительно, если мы с вами видим иногда человека, у которого различные душевные качества проявляются и действуют не с одной и той же силой, — видим, например, что сластолюбие неспособно сбить его с пути, а вот стремление к почестям способно, и то же самое относительно других качеств, — то причина этого не в корне, не в источнике зла, о котором шла речь выше, и не в изначальном частичном согласии «дать свободу» одному из дурных качеств, но не давать ее другим… Причина в том, что упомянутая война против дурных качеств очень тяжела, и полный успех в ней не гарантирован, и человек бежит от нее во все дни своей жизни, и не способен он на нынешней своей ступени на большие победы в этой войне, и все, что ему удается, — это выстоять в каких-то небольших легких испытаниях, но не в больших и серьезных. И все это мы наблюдаем в разных вариациях у людей одного возраста, стоящих примерно на одной ступени. Тот, в ком природная склонность к гневу больше, чем к вожделениям, преуспевает больше в отдалении себя от вожделений, чем от гнева, и наоборот, и так же со всеми прочими природными качествами. И в большинстве своем подобные люди не из числа усердствующих в должной мере в борьбе за свое духовное совершенство, и есть у них только лишь некоторый запас природного добра, проявляющего себя в том, что легко и удобно для них; все же прочее — заброшено на произвол грешной человеческой природы, о которой сказано: «(подобным) дикому осленку рождается (человек)» (Йов 11:12). 3

И также во всем, что пишут и говорят об исцелении дурных качеств души, принято представлять их главным образом по отдельности, ибо так легче и проще — найти сильное и выразительное слово в осуждение каждого из плохих качеств, после того как оно отделено, обособлено, определено и охарактеризовано в качестве самостоятельного объекта. Однако общий разговор об исцелении души, без разделения на многие частные темы, приводит к более сжатому и лаконичному изложению, сокращает рассуждения, в то время как врач, «целитель душ», хотел бы «вливать» в сердце воспитуемых свою мораль и видение мира широким потоком, во имя добра и исправления. И также со стороны «больного» есть острая нужда в упомянутом разделении и детальном объяснении, чем же порочно и уродливо каждое из дурных качеств само по себе, и как искать и находить приемы борьбы против каждого из них с учетом взглядов людей и природы их чувств.

И действительно, поскольку у всех дурных качеств — один общий источник, так же, как и у хороших, излечение одного из них имеет целительный эффект для всех. Благодаря выздоровлению одного органа укрепляется все тело, и это возвышает то неделимое и цельное добро, которое включает в себя все частные добрые качества человека. 4

И возможно, что к сказанному относится спор мудрецов Мишны (Пиркей авот2:10): «Сказал он (р. Йоханан бен Закай) им (своим пяти ученикам, см. предыдущую мишну): идите и узнайте, каков тот верный путь, которым следует идти человеку? (Объясняет в своем комментарии рабейну Йона: какое из всех хороших душевных качеств следует приобрести вначале и достичь в нем совершенства? Ибо лучше для человека достичь совершенства в одном качестве и потом на этой основе приобрести все остальные, чем обладать несколькими достоинствами, не достигнув совершенства ни в одном из них. Прим. перев). Раби Элиэзер сказал: добрый глаз. Раби Йеошуа сказал: хороший товарищ. Раби Йосе сказал: хороший сосед. Раби Шимон сказал: умение увидеть всякую вещь в ее зарождении. Раби Элазар сказал: доброе сердце. Сказал он (р. Йоханан бен Закай): понравились мне слова раби Элазара бен Арах больше всех, ибо в том, что сказал он, содержится все, что сказали вы.»

Действительно, все согласны с тем, что доброе сердце — это то самое неделимое добро, которое составляют, объединяясь между собой, все прочие добрые качества души, чтобы стать единым целым, и все обсуждение, по сути, сводится только к средствам приобрести его; и сказали, что само по себе избрание этого пути (в упомянутой мишне) еще ничего не говорит о средствах достичь желаемого приобретения.

Ибо так же как переменчивы и разнообразны болезненные проявления тех или иных душевных свойств в соответствии с переменчивостью и разнообразием натуры разных людей, дано подобное многообразие также и сердцам мудрецов, и своя, личная и неповторимая одаренность каждому из них. И из всего обилия «лечебных средств», произведенных ими по мере мудрости каждого из них, находит каждый человек целительный бальзам для ран своих — дурных свойств и качеств. И когда мудрецы обсуждали вопрос: «каков тот верный путь, которым следует идти человеку», то это не значит, что предметом обсуждения и спора был «сухой закон», предписывающий человеку «делай так-то»; требовалось представить болезнь верным образом во всей панораме ее, и предложить против нее лекарство — рецепт надежный и исчерпывающий. И именно с такой исходной точки должен мудрец разработать свое учение о морали и нравственности, изложить и сформулировать его основы, разбить, как должно, на части и разделы, и после того — выпустить его в свет для всех, чтобы трудились над ним, учили и повторяли, пока не найдут в том себе исцеление… И каждый из мудрецов (учеников р. Йоханана бен Закай из упомянутой выше мишны) нашел в себе особые, личные свои силы и способности прийти на помощь людям в исправлении душевных качеств, каждый из мудрецов — своим особым образом, и обязал себя составить свое учение о морали и нравственности с такой позиции, чтобы польза и эффект были гарантированы, если не для всех, то для тысяч и десятков тысяч людей, болезнь которых излечима именно этими средствами, и которые найдут лекарство для ран своих в том учении. И уделил Всевышний от мудрости своей боящимся Его, и каждый обретает свою долю. И когда сказал р. Йоханан бен Закай своим ученикам: «Идите и узнайте…», это означало приказ составить книгу об исправлении душевных качеств.

Раби Элазар бен Арах увидел свое предназначение в том, чтобы обратиться к людям с призывом приобрести себе доброе сердце. Это означает, что он обратился к обществу с целым учением об исправлении сердца, чтобы воспламенить людей, побуждая их искать свет истины, чтобы полюбить жизнь вечную, а не скоротечную земную жизнь, и чтобы таким образом приобрести цельное и нераздельное добро — собрание всех добрых свойств, без нужды расчленять и разделять его на части… И р. Йоханан бен Закай сказал своим ученикам: «нравятся мне (буквально — вижу я) слова раби Элазара бен Арах…», и упомянутое им видение — это углубленное проникновение сердца в глубочайшие пласты мысли, понимание Торы в сфере законов нравственности, и удел р. Йоханана бен Закай в этом был такой же, как и раби Элазара бен Арах в его прямом подходе к исправлению сердца. 5

Существует представление о том, что исправление душевных качеств относится к заповедям из сферы отношений между человеком и его ближним, в то время как обязанность Б-гобоязненности — к сфере отношений между Б-гом и человеком. Из этого проистекает мнение о том, что есть люди, безупречные в этой последней сфере, но небезупречные в исправлении своих качеств, и потому они нехороши в своих отношениях с другими людьми. Но более внимательный взгляд показывает, что это не так, ибо человек, душевные качества которого таковы же, какими они были при его сотворении, и не были исправлены согласно законам нравственности и разума, и он сам находится во власти своего ецер а-ра, но не ецер а-ра — в его власти, — невозможно, чтобы подобный человек был безупречен в исполнении заповедей в сфере отношений между Б-гом и человеком, и если он выполняет эти заповеди в известной мере, то потому лишь, что не встречает при этом сопротивления со стороны своих дурных качеств. Но если встретит он подобное сопротивление, то не устоит перед ним его «богобоязненность», и примеры тому мы видим постоянно. Такой человек не выйдет, например, к Торе, если, по его мнению, отрывок, к которому его вызывают, не соответствует его достоинству согласно «расценкам почета», принятым в данной общине, и не испугает его, что, по словам наших мудрецов, Писание называет таких людей «оставившие Меня», как сказано: «…и оставившие Г-спода исчезнут» (Йешаяу 1:28). Это говорит о том, что подобный человек испорчен в корне, иецер а-ра — верховный судья во всех его делах, а исполняемые им заповеди — лишь плод привычки, и они пребывают в гармонии с удовлетворением его потребностей в почете, удовольствиях и с естественным ходом его жизни, — но стоит только, упаси Б-же, в чем-либо задеть его, и он покажет себя совершенно с другой стороны…

И вот, поскольку дурные качества дают знать о себе в отношениях между людьми очень часто, в то время как их сопротивление таким вещам, как трехразовая ежедневная молитва или чтение Шма, Исраэль и т. д. — явление куда более редкое, то окружающим кажется, что перед нами человек «Б-гобо-язненный наполовину», как будто некая «перегородка» отделяет в нем одни заповеди от других… Однако истина состоит в том, что нет в нем страха перед Б-гом ни в том, ни в этом. 6

Рассказывают историю об одном «богобоязненном» человеке подобного сорта. Однажды в его город прибыл очень уважаемый гость, и этот человек пригласил его в свой дом. Тот обещал навестить его в субботний вечер. Хозяин очень обрадовался обещанию, видя в этом для себя большую честь и удовольствие. Но… что же сделал сатан? Заставил хозяина забыть добавить в лампу керосин, и тот зажег ее с тем небольшим остатком, что был в ней с предыдущей ночи. И вот… субботняя зимняя ночь, злополучная лампа еще чуть-чуть — и погаснет… И, не в силах перенести предстоящий позор, когда придет важный гость и найдет его в темноте, «богобоязненный» хозяин, невзирая на субботу, доливает в лампу керосин… Подобное событие — не из единичных происшествий, примеров неудачи и слабости того или иного человека, а постоянное явление среди такого рода людей, качества которых никогда не подвергались проверке в горниле серьезных испытаний, и заповеди их — из разряда привычно исполняемых… 7

После того, как мы пришли к выводу, что исправление душевных качеств — это фундамент, необходимый для исполнения всех заповедей — хуким и мишпатим (то есть как недоступных, так и относительно доступных нашему разуму; здесь, по-видимому, автор имеет в виду заповеди, относящиеся соответственно к отношениям человека с Б-гом и к его отношениям с другими людьми. Прим. перев), оказывается, что практическим средством этого исправления может стать точное исполнение алахи. Ибо, если даже действительно практические заповеди легки для исполнения при поверхностном их понимании и отношении к ним, обычном для большинства простых людей, — они, однако, очень и очень трудны для тех, кому известны все строгости закона, и в сердце его обитает любовь к нему. Ибо законы подобны горам, висящим на волоске (то есть нередко большие и важные законы (суббота, хагига — вид жертвоприношений,меила — запрещенное использование посвященного Храму) опираются лишь на лаконичные намеки в письменной Торе, см. Хагига 10а), и по слову наших мудрецов, толковавших эти намеки, взвешиваются на точнейших весах запреты и разрешения, пригодность к использованию разных вещей и их негодность… И наши мудрецы и учителя накрыли нам четыре стола (четыре части главного руководства по алахе — Шульхан арух), и расположили там алахот в строгом порядке по разделам и пунктам; нам же надлежит остерегаться, исполнять всякую заповедь во всех ее тонких деталях и уметь устоять перед лицом всех тяжелых и разнообразных испытаний. И найти для себя, тяжело потрудившись для этого, тфилин, удовлетворяющие всем строгим требованиям, и такой же этрог, и цицит, — и после всего этого вдруг обнаружить что-то сомнительное в одном из этих предметов, вопрос, который не открывался раньше, — и пропали прежние труды… И вот тогда-то придется вести войну со своими естественными качествами, — иногда с ленью и усталостью, которая накопилась сверх всякой меры, иногда же дело бывает связано со стыдом перед людьми или с материальными потерями, а иногда с претензиями и недовольством родных, и еще с тысячью подобных вещей… И, как правило, служение Всевышнему человека, который берет на себя исполнение заповедей во всех их тонких деталях, отягчается его одиночеством, и ему нужна немалая смелость, чтобы противостоять окружению. 8

Когда человек привыкает к точному исполнению закона вопреки своим естественным качествам и врожденным склонностям, это приучает его как бы вручать жезл правителя разумению и узду — интеллекту, и усиливает в его сердце постоянную готовность подчинять себя внутреннему чувству и возвышенным требованиям своей совести, готовит быть человеком духа и бесконечно удаляет от бесчувственности и грубости.

И если пунктуальность в исполнении закона и соблюдение всего написанного в кодексе Шульхан арух — это наиболее удобное и действенное средство для исправления всех душевных качеств в целом, то это же самое средство может стать лекарством и для исправления каждого из дурных качеств по отдельности, как, например, приучение себя к терпению — лекарство против гневливости и обидчивости, приучение себя к расторопности — лекарство против лени и равнодушия, а приучение себя к принятию от других людей стыда — лекарство против жажды почета и погони за ним, ибо тот, кто тщательно следит за всеми своими поступками, совершает тем великое приобретение — вечную любовь к пунктуальному и тщательному исполнению, и во имя этой великой любви он презрит все то, что стоит против нее, и даже то, что он любил смолоду, — всю эту нечистую братию своих дурных качеств, что была ему когда-то отрадой. 9

И почти наверняка можно сказать, что пунктуальное исполнение законов — это единственный путь исправления душевных качеств, ибо на прочих путях это чревато испытаниями, в то время как человек обязан их избегать, и не следует искать их даже во имя упомянутого исправления. Напротив, нравственный долг человека — не идти ни в какое место, где его могут ждать испытания, так же, как не следует находиться там, где есть физическая опасность, как сказано об этом в Талмуде (Шабат 32а); и если так сказано о физической опасности, то тем более это верно в отношении опасности духовной. То же самое верно и в области дерех эрец (буквально — «путь земли»; так называют совокупность норм и правил поведения в повседневной жизни, главным образом в отношениях между людьми, многие из которых продиктованы человеческим разумом и здравым смыслом. Прим. перев): не следует вступать в разного рода предприятия, когда шансы на успех и неудачу примерно равноценны, но при этом неудача несет с собой невозвратимую потерю, даже если удача сулит большую выгоду и успех.

Рассказывается в Талмуде (Авода зара 17а), как р. Ханина и р. Йонатан шли по дороге, которая разделилась на две тропинки. Одна проходила мимо дома идолослужения, а другая — мимо дома блудниц, и из-за отсутствия другой дороги путники должны были пройти мимо того или другого. Один из них предложил избрать дорогу мимо дома идолослужения, поскольку ецер а-ра к идолослужению ослаблен (по молитве мудрецов Великого собрания, см. Сангедрин 64а). Другой счел за лучшее выбрать второй путь и победить свой ецер а-ра, который неизбежно будет подстерегать на этом пути, и получить за это награду. Тосафот (там, в начале страницы 17б) приходят из его слов к выводу, что следует отдаляться от входа в дом идолослужения, насколько только возможно. Хотя тот, кто предложил второй путь, и приводит в качестве причины награду, которую можно получить, выдержав испытание (полагаясь в этом на заслугу занятий Торой, которой они будут непрерывно заниматься на всем пути, как пишет Раши), тем не менее для мудрецов — авторов Тосафот совершенно очевидно, что если бы не особый запрет проходить мимо входа в дом идолослужения, то не было бы разрешения проходить мимо дома блудниц и подвергать себя испытанию, даже полагаясь на заслугу Торы. (Указанный особый запрет, как отмечают здесь Тосафот, следует из стиха Писания «…и не приближайся ко входу в дом ее» (Мишлей 5:8), где речь идет о доме идолослужения. Прим. перев)

И также назир (человек, принявший на себя по закону Торы ряд запретов, см. Бемидбар гл. 6) не имеет права входить в виноградник и пробуждать в себе вожделение к винограду, который ему запрещен, даже если он делает это с целью победить свой ецер а-ра и достичь новой ступени совершенства, выдержав испытание вожделением, как сказано об этом в Талмуде: «Обойди, обойди, говорят назиру, и к винограднику не приближайся!» (Псахим 40б), — и приближение к опасному месту — само по себе грех. И еще находим в Талмуде (Моэд катан 5а): «Сказал рав Аши: сказано в Торе: “И охраняйте доверенное Мною (для охраны)” (Ваикра 18:30); это значит — делайте ограду вокруг моих оград». Обо всем этом сказали наши мудрецы: «никогда не должен человек навлекать на себя испытаний» (Сангедрин 107а), — даже для того, чтобы приучить себя к испытаниям и таким путем подняться на более высокий уровень в своем служении Всевышнему.

И если это так, то где же проходить человеку «школу испытаний»? Только лишь в особых обстоятельствах, в достаточно редких случаях, когда сама судьба «подстраивает случай» согрешить; но ясно, что подобные нечастые случаи не могут служить в достаточной мере для человека «испытательным полигоном»; однако тот, кто принял на себя пунктуальное и точное соблюдение закона, не испытывает недостатка в испытаниях! Война непрестанна, и она постоянно открывает перед тем, кто ее ведет, удобную возможность раззадоривать свое «доброе побуждение» против ецер а-ра; всегда есть на чем проверить себя; и этим обеспечен каждому духовный рост и исправление.

10

И если пунктуальное и точное соблюдение законов относится к тем вещам, которые помогают исправлению душевных качеств, то пренебрежение законом, напротив, наносит ущерб исправлению, ибо, когда человек исполняет повелительную заповедь или же воздерживается от нарушения запрета, действуя по-привычному и не вникая в детали, то в большинстве случаев от него все же не укрывается, что в том, что он делает, есть много деталей и частных правил, и тем не менее он воздерживается от того, чтобы пойти к раву и спросить о них. И нет никакого сомнения, что качества, удерживающие его от того, чтобы идти, укореняются в нем и сопровождают его далее. Привычка уступать своим естественным склонностям, примиряться с ними вопреки требованиям морали укрепляет темные силы в его душе, и оказывается, что вместо работы над собой с использованием средств исправления своих качеств человек постоянно приводит в действие средства, которые их портят! Да и чем помогут первые, даже если он усердно старается использовать их с целью исправления, если он в то же самое время, как сказано выше, приводит против них в действие средства порчи, и вторые сильнее первых, ибо силы отрицания и разрушения предшествуют созиданию, суть которого — обновление…

И легкомысленное, несерьезное отношение к пунктуальному исполнению заповедей, помимо упомянутого выше вреда, причиняет еще больший вред, когда идет речь о человеке, который представляет себя перед другими людьми знаменосцем Б-гобоязненности, и поле его деятельности — преподнесение морали и проповедь нравственного совершенствования. Он изредка приходит к раву, чтобы спросить его о выполнении какой-то заповеди, или о том, как избежать нарушения того или иного запрета, однако не может заставить себя подчинить всю свою жизнь пунктуальному исполнению закона, потому что он привык смотреть на самого себя как на большого рава и не хочет терять этого. Ибо такой человек, как правило, не трудился тяжело, стараясь постичь, что сказали (в том или ином месте Талмуда) Рава и Абайе, не потел над алахой, и того, над чем не трудился, — нет у него… А ведь без всего этого, и также из-за того, что не приучил себя к пунктуальному исполнению закона, душевные качества его не прошли ни должной проверки, ни исправления. В то же время в соответствии с его природными человеческими наклонностями желание видеть в себе большого рава и воображаемый почет составляют для него основу жизни и суть всех его устремлений, и он не в состоянии стерпеть ни малейшего прикосновения к своей чести. И в душе его постепенно формируется, незаметно для него самого, путь мышления и восприятия, на котором алаха не удостаивается большого почета и уважения, ибо нет у него доли в ней. И это мешает ему приблизиться к истинному мудрецу, почувствовать к нему преданность и уважение и постоянно спрашивать его обо всех своих сомнениях… В конечном итоге отсутствие настоящей учебы порождает пренебрежение точным исполнением заповедей, как повелительных, так и запретов, и это следствие становится в свою очередь причиной для новой, добавочной порчи и разрушения в сфере душевных качеств, и затем следствие вновь становится причиной, и образуется порочный круг… (См. Раши на Ваикра 26:14—15. Прим. перев.)

(Все сказанное выше верно с точки зрения алахи в рамках учения о душевных качествах, об обязанностях при исполнении заповедей, о чистом и истинном служении. Однако какого-то конкретного человека, который сформировался таким, каким мы его видим сегодня, в результате воспитания, полученного в юности, и сердце его не видит никакого иного пути, следует судить иначе, как человека, которого вынудили быть таким обстоятельства его жизни, и грех его — по ошибке, а не по злому умыслу. Следует любить его и уважать за то хорошее, что есть в нем, за его веру, преданность Торе и за то, что он растит в духе Торы своих сыновей, и за остальные его добрые качества).

11

Пунктуальность и тщательность в соблюдении заповедей можно увидеть иногда и у такого человека, который не трудился над изучением Торы как должно, а был приучен к этому с юных лет у своих родителей или учителей, и был также приучен обращаться к раву с вопросами обо всех своих делах. Привычки эти стали в его душе прочным приобретением, побуждающим его бояться всякого нарушения закона. В действительности есть у этого доброго приобретения «отец» — мудрец Торы, которым был либо отец того человека, либо его учитель, либо учитель учителя; и сила Торы этого мудреца, отца или учителя, пустила свои корни в душе ученика (или сына) — быть преданным точному исполнению законов, хотя он сам и не удостоился трудиться достаточно над изучением алахи. Из этого следует, что заслуга Торы становится защитой и помощью как тому мудрецу, что трудился над ее изучением, так и людям последующих поколений, которые ищут укрытия под его крылом.

Духовная ступень подобных людей (учеников или сыновей) очень высока, и они принадлежат к собранию избранных, как безукоризненным соблюдением заповедей, так духовным своим совершенством; но их очень и очень немного, ибо, как правило, совершенство качеств должно достаться им в дар с рождения, — однако люди с натурой более грубой и тяжелой безусловно нуждаются в тяжелом труде над изучением Торы, который мог бы их исправить.

12

Из всего сказанного мы можем сделать вывод, что хотя в действительности сами понятия душевных качеств (и соответственно их названия) с неизбежностью вытекают из самого понятия служения Всевышнему в его полноте и совершенстве, и в книгах о морали и Б-гобоязненности выделяют их в отдельную главу, на самом деле они не являются какой-то отдельной, самостоятельной сущностью. И поскольку в основе своей человек составлен из тела и души, и естественные склонности их обратные друг по отношению к другу, ибо тело стремится к услаждению себя, а разумная душа гнушается этого, приняли наши мудрецы в качестве названий для душевных качеств естественные склонности тела. И поскольку эти качества можно подразделить на множество частных видов, можно с большей легкостью и большим успехом найти средства для ведения войны за их исправление — более специализированные средства на более узком направлении: наклонность к вожделениям излечивать одними лекарствами, гневливость — другими, зависть — третьими, любовь к почету — четвертыми… Однако в основе своей у всех дурных наклонностей — один общий корень, так же как один корень и у всех тех, что украшают душу человека.

И очень часто книги о нравственности и Б-гобоязненности ставят целью разжечь своими святыми словами в душе человека очистительное пламя, несущее исцеление всем дурным человеческим наклонностям разом. И можно увидеть, что также и частичная «терапия», направленная на какое-то одно из всех качеств, не имеет силы ослабить прямым путем соответствующую естественную склонность, а может только разжечь это пламя, и обязательным следствием этого будет уже ослабление упомянутой склонности. И когда человек с воодушевлением и сердечным волнением учит мишну: «Четыре типа темперамента: легко гневающийся, но и легко оставляющий свой гнев…» (Авот 5:11), то он как бы шлифует в сердце своем зеркало и пробуждает в душе блаженство, которое превосходит все доступное человеку из плоти и крови, и душа его обретает свою славу в отходчивости от гнева и гнушается гневливости.

Сказанное помогает понять причину поразительных различий в действенности мусара при изучении его разными учениками. Временами эффект бывает быстр и очевиден, а в других случаях природные склонности так и остаются на своих местах. Причина этого — в силе света, столь различающейся у разных людей. У одних это ясный и сильный свет, способный облагородить и возвысить душу, а у других — слабый и неясный, далекий от того сияния и блеска…

Обязанность воспитателя — глубоко познать каждого из своих питомцев, понять его корни, ибо лекарство, которое не помогает, — вредит. И это касается также учения о душевных качествах: если оно не волнует изучающего и не задевает его души, то оно попросту превращается в оружие против ближнего и помогает видеть в других недостатки и пороки; себя же — самым чистым и безвинным из всех окружающих…

Свойство души, проявляющееся в том, что свет ее слаб и неясен, было названо «низостью» (то есть грубостью) души. Подобное качество подобно плотно закрытой двери; оно не оставляет места восприятию нравственного учения. С тем, кто ест посреди улицы, не занимаются вещами тонкими и возвышенными, а тому, в чьем обычае ездить по городу верхом, не дано будет взойти на небесные высоты…

Упомянутое свойство имеет свою основу в самой душе, а не в делах человека, и «низкие» дела являются порождением этого свойства. Дела эти свидетельствуют о нем и могут быть весьма разнообразны; среди них как грубо материальные, такие, как еда на улице или езда по городу верхом на лошади, так и менее бросающиеся в глаза, как, например, сквернословие и использование грубых выражений в разговоре, склонность бранить и проклинать других людей, отсутствие стыда, наглость в речи, привычка не задумываясь отпираться и лгать, отсутствие всякой ответственности за свои слова… Подобные люди не готовы к изучению мусара, оперирующего тонкими и возвышенными понятиями, и они не найдут для себя в этом никакой помощи в исцелении своих пороков.

Свойство «низости» и грубости души не несет в себе ничего содержательного, но только пустоту и отрицание, отсутствие упомянутого очистительного пламени. Излечение подобной души — в тяжелом труде над изучением Торы; свет ее возвращает жизнь.

В целом же следует сказать, что тому, кто сам ощущает в своей душе подобное свойство, следует много заниматься Торой, пока это не заострит его ум и ослабит влияние тела; и после серьезного изучения и приобретения Торы уйдет «низость» из его души, и наступит исцеление, и тогда-то сможет он извлечь урок из книг по мусару, чтобы подняться к вершинам мудрости. 13

Следует характеризовать речь человека как достойную и правильную или же как испорченную и недостойную в соответствии с мерой ее правдивости, ибо наши благословенной памяти мудрецы были чрезвычайно строги в этом. Порча подобного рода очень распространена, и вред от нее огромен. Всякое изменение в нашей речи, являющее собой отступление от истины, называется ложью, и предосудительность ее не только в том обмане, который несет в себе эта ложь, и посредством которого лгущий намеревается извлечь выгоду из своего ближнего. Даже такое изменение, которое не служит никакому обману, и даже когда речь идет о вещах малозначительных, также называется ложью, и это — тот же грех лжи. И хотя наши мудрецы разрешили вносить изменения, отвечая на три рода вопросов (Бава мециа 23б), во всех этих случаях на то имеются серьезные причины (см. Раши там): на вопрос, знаешь ли ты такой-то трактат Талмуда, можно ответить, что нет, даже если знаешь, из скромности; на вопрос, касающийся супружеских отношений, можно не отвечать правду из стыдливости; на вопрос, хорошо ли тебя приняли в таком-то доме, следует отвечать, что не очень хорошо, даже если в действительности приняли хорошо, если есть опасение, что вследствие положительного отзыва дом подвергнется нашествию многочисленных незваных и недостойных гостей, которые проедят достояние хозяина. Относительно же всего остального, даже когда речь идет о вещах маловажных и ложь не вводит других людей в заблуждение, она остается грехом.

О тяжести этого греха можно судить по рассказу, приведенному в Талмуде (Сангедрин 97а). Сказал один из мудрецов, что даже за все сокровища в мире он не отступит от истины в своих словах. Однажды он попал

в некое место, под названием Кушта (что на арамейском языке означает «истина»), где люди никогда не лгали, и потому не умирали раньше времени. Там он взял в жены одну из местных женщин, и она родила ему двух сыновей. Однажды, когда его жена мыла голову, в дверь постучала соседка. Он счел неприличным говорить соседке, чем сейчас занята жена, и сказал, что ее нет дома. Оба его сына умерли; такова была расплата за «небольшую» ложь… (Продолжает там Талмуд: жители этого места стали расспрашивать, что произошло, ведь раньше у них никогда не бывало такого. Когда он рассказал им, сказали: покинь нас. Поэтому теперь он не согласен отступить от истины ни за какие сокровища. Прим. перев).

И сказали наши мудрецы (Сангедрин 92а): каждый, кто отступает от истины в своих словах, как будто служит идолам. Сказано в Торе (Берешит 27:12): «…и буду в его глазах обманщиком…» (буквально — «вводящим в заблуждение»; так говорит Яаков, когда Ривка, его мать, заставляет его идти к отцу под видом своего брата Эсава, чтобы получить вместо него благословения); и сказано: «Они (идолы) — тщета, плод заблуждения…» (Ирмияу 10:15). Следует отсюда, что слова нашего праотца Яакова (когда он выдает себя перед Ицхаком, своим отцом, за Эсава), если бы только они не были дозволены Б-жественным Вдохновением, которое ощущала тогда Ривка, были бы тяжким грехом, который наши мудрецы приравняли к идолопоклонству.

Рассказывается в книге Млахим-а (гл. 22) об Ахаве, нечестивом царе Израильского царства, собиравшемся на войну против арамейского царя. Сказал ему пророк Михайау: «…видел я Г-спода… и все воинство небесное при нем. И сказал Г-сподь: кто бы уговорил Ахава, чтобы он поднялся (на войну) и пал в Рамоте Гиладском (в наказание за свои грехи)?.. И выступил дух…: я уговорю!.. Выйду и стану духом лжи в устах всех его пророков! Сказал (Г-сподь): выйди и сделай это!..» Спросили в Талмуде (Сангедрин 102б): что значит «выйди»? Сказал Равина: это значит — покинь меня, ибо сказано: «изрекающий ложь не будет обитать перед глазами моими!» (Теилим 101:7).

А в ситуациях, описанных в Талмуде, в которых мудрецы сочли нужным внести изменения в свои слова, это происходило в одном из трех случаев, о которых шла речь выше. Сказал Ула от имени раби Элазара, что долг может быть взыскан с рабов должника (путем их продажи или передачи в счет долга заимодавцу; Бава кама11б). Спросил его р. Нахман: сказал ли р. Элазар, что взыскивают даже с сирот (если должник умер, — взыскивают ли, продавая или передавая заимодавцу рабов, полученных сиротами в наследство)? Ответил Ула: нет, (только) с самого должника! Когда р. Нахман вышел, Ула сказал (Раши: обращаясь к сидящим перед ним): так сказал р. Элазар: взыскивают даже с сирот! (Возможность взыскания с сирот означает, что рабы в отношении законов взыскания долга уподобляются земле, с которой всегда взыскивают, даже если она продана третьему лицу или перешла к наследникам; Ула полагал, что рабы в этом отношении подобны земле, а р. Нахман считал, что они подобны движимому имуществу, с которого нельзя взыскать в подобной ситуации. Прим. пер.) Узнав о происшедшем, р. Нахман сказал: Ула уклонился от спора со мной! Действительно, Ула и другие находившиеся с ним в Доме Учения не считали возможным с точки зрения дерех эрец перечить р. Нахману, опасаясь задеть и обидеть его, и из-за этого Ула счел необходимым внести изменения, передавая точку зрения р. Элазара в присутствии р. Нахмана. Иначе мы никак не можем понять того, что произошло, и какое право имел Ула уклоняться от спора, ведь долг мудреца Торы — добавлять еще и еще к ее мудрости (в том числе и путем спора), и нельзя препятствовать этому! Однако в данном случае возможность обидеть р. Нахмана навлекала на Улу испытание, от которого он счел нужным уклониться ради воспитания в себе качества осторожности; и если можно во имя этого отказаться от талмудического спора, то можно также и вносить изменения в свои слова.

И если столь ненавистна «легкая» ложь, никак не задевающая ближнего, то вдвойне отвратителен обман, язык, изостренный для лжи, — хитрости и козни, приуготовленные ближнему, чтобы ввести его в заблуждение; и приравняли благословенной памяти наши мудрецы это скверное явление к краже, назвав его гниват даат(гнива — «кража»; даат — «разум, понимание»). И сказано в Талмуде (Хулин 94а), что запрещено вводить людей в заблуждение, и даже идолопокленников, и продолжают там далее наши мудрецы на ту же тему, объясняя детали этого закона. Также и Рамбан в своем комментарии на стих Торы: «И отвечали сыновья Яакова Шхему и Хамору, отцу его, с лукавством; и говорили так потому, что он (Шхем) осквернил Дину, сестру их» (Берешит 34:13) писал, что жители города Шхем заслуживали смерти по суду Торы за то, что не соблюдали семь заповедей сыновей Ноаха и не установили для себя законов, и вот схватили Дину и насиловали ее (хотя это сделал лишь один из них, ответственны все — за то, что не судили его. Прим. перев), — и тем не менее Яаков не согласился с действиями своих сыновей, которые воспользовались обманом, в то время как жители Шхема были уверены в правдивости сыновей Яакова и в том, что им не причинят зла.

И сколь же велик грех мошенника, с превеликой старательностью копирующего мудреца Торы, — одеждой своей, речью, движениями, — чтобы вкрасться в сердца жителей своего города, приобрести их доверие, и под прикрытием этого вести свои дела, распространяя ложь для своей выгоды, и множить обман, наполняя свои карманы… И прикрывает он гладкими речами все свои дела, выставляя себя невинным и никаких людских хитростей не ведающим, как будто все его пути прямы и уста вещают правду…

И если предосудительны дурные качества, даже проявляемые время от времени, то сколь же вредоносны они, становясь постоянными! Постоянство в проявлении качеств прочерчивает в душе глубокий и прочный след, определяющий в дальнейшем постоянство добрых и дурных дел. Человек, солгавший один раз, сохраняет человеческий образ, хотя и грех на нем; но если он лжет постоянно, то и выглядит лжецом, и личность его исчезает, растворяется… И как примет он наставление и мусар, основа которого — истина, и печать которого — истина? Ведь даже в нем будет он блуждать, путаясь во лжи, этой болезни рода человеческого… даже того сам не ощущая. 14

Лекарства для излечения душевных качеств не материальны; так же, как болезнь не телесна, так и средства для ее излечения не из мира материальных предметов. Так же, как болезнь лежит в сфере чувств, так и ее излечение находится там же. Книга о душевных качествах, которую создал мудрец в мудрости своей, — вот средство, и чтение ее — излечение души, и в постоянном углублении в нее — исправление душевных качеств. И хотя в действительности чтение книг по мусару не обещает исцеления наверняка, так же как нет стопроцентного исцеления для телесных болезней и исход там зависит от тяжести болезни и степени поражения тела, — так же и в болезнях души и испорченности ее свойств нет стопроцентных средств лечения, ибо также и здесь результат зависит от тяжести болезни.

Однако тяжелейшая из болезней — это низость (грубость) души, и страшному этому качеству нет исцеления в наставлении и словах мусара… Здесь требуется оздоровление души в основе и корне ее, чтобы поднять ее из трясины, и все исправление здесь — в обретении мудрости, ибо в душе каждого человека построены и приготовлены для того бесчисленные кладовые, хранилища, свободные для восприятия мудрости и знания, разума и понимания, и всякая живая душа жаждет их наполнить… И хотя в действительности после телесных вожделений обращается душа к другим устремлениям, которые не оставят в ней и следа от стремления к мудрости, однако сам процесс слушания во время учебы и впитывания слов знания и мудрости наверняка побеждают телесные вожделения и чуждые влечения. Хотя исправление качеств и не отнимает у человека любви к самому себе, ибо само по себе наличие у человека влечений к почету и наслаждению — это положительный фактор и важный компонент в «живой машине», называемой человеком, и отрицание этих влечений — это не строительство в человеческой душе, а ее разрушение, и мусар говорит человеку: люби себя и приобретай уважение других, — но он говорит при этом: знай, в чем твое счастье на земле, и в чем твой почет, — нет почета, кроме Торы, и нет почета, помимо скромности… И нет более истинного почета, чем оставление почета (погони за ним), и нет более истинного счастья, чем освобождение себя от естественных влечений, с тем, чтобы подчинить себя Всевышнему и Его Торе, — и в этом состоит цель жизни как в этом мире, так и в будущем. 15

И когда прибавится у человека мудрости, потеряет в его глазах ценность все то, что толкает его на погоню за ложным почетом, на гнев и потакание прочим естественным влечениям, ибо мудрость даст тому, кто ею владеет, новую жизнь — жизнь, озаренную светом и душевным подъемом, жизнь поистине небесную, и поможет отбросить все низкое; все это — закономерное следствие приобретения мудрости.

И помимо того, что Тора исправляет свойства души тяжелым трудом по ее изучению и приобретением мудрости в силу действия закона, впечатанного в человеческих душах, есть еще в Торе, помимо этого, особое свойство — свет, непостижимый человеческим умом, и этот особый свет освещает и очищает душу человека, позволяя ему узреть сияние добра, познать смысл его и ощутить наслаждение им, и тогда человек полюбит скромность по самой природе своей и возненавидит гордыню в силу самой природы своей, полюбит щедрость и милосердие естественным образом и возненавидит жестокость, полюбит кротость и терпение и возненавидит гнев… И это потому, что все стремление и упование мудреца — исправить себя, а собственные дурные качества и склонности для него — источник высших страданий, и нет для него большей боли, чем споткнуться на чем-то позорном и недостойном для себя, и нет большей радости, чем в чем-то исправить себя… Рассказывают об одном праведнике, который лежал на палубе в дальнем углу корабля и не рассердился на кого-то, кто вдруг облил его грязной водой; и велика была его радость оттого, что не рассердился. 16

Среди всех тех, кто способен принести наибольший вред большому числу людей, — тот, кто учит многих, но сам не достиг совершенства душевных качеств. Вред от подобного воспитателя двойной. С одной стороны, он не знает учения мусара и соответственно не понимает, в чем следует быть строгим и требовательным со своими воспитанниками; и после того, как он, сам того не замечая, показал им дурной пример своими поступками, неверными и неприемлемыми с точки зрения мусара, то, даже когда он говорит что-то хорошее и правильное, это не входит в уши воспитанников, видящих, что внутри он не таков, каков снаружи… И они больше выучат для себя из его дел, чем из его поучений. В своих отношениях с учениками рав должен проявлять самые возвышенные достоинства и совершенство душевных качеств; и если он порицает своего ученика за дурной поступок сердитым криком, в грубых выражениях, то в самом подобном «воспитании» перемешано добро со злом. И если даже ученик извлечет из него пользу, раскается и примет решение больше не повторять содеянного, очевидный вред состоит в том, что ученик привыкает к грубости и придирчивости, видя, как рав пользуется этими неприемлемыми средствами в своей воспитательной деятельности, и сила примера больше, чем нравоучений, так как ученик всегда копирует своих воспитателей… Да и само подобное «нравоучение», сопровождаемое проявлением отрицательных качеств воспитателя, как правило, ущербно. И чем больше и чаще будет стоять воспитанник перед подобным «воспитателем», который сам не достиг совершенства, тем больше будет перенимать его скверные черты. И, поскольку сам воспитатель считает себя образцом совершенства и собранием всех добрых качеств, и все свои скверные дела совершает с гордостью и презрением к другим людям, то и воспитанник его свыкается со всеми его заблуждениями и методами — творить мерзости, преподнося их как образец святости и чистоты. И воспитатель этот наплодит себе множество учеников по образу своему и подобию. И поскольку нет в нем мудрости Торы, приобретаемой тяжелым трудом по углубленному изучению алахи, то он сам запятнан грехом неподчинения мудрецам Торы и передает его в наследие своим воспитанникам. 17

Душа человека — широка как море, полна бесчисленных светлых огней, бурлит безостановочным движением мысли… И, однако, хотя многие из сил ее остаются невостребованными к действию из-за непреодолимых препятствий, связанных в самой основе своей с пребыванием души в материальном теле, и нет человека под солнцем, который исполнил бы до конца свой долг в этом мире — использовать целиком и полностью все силы, сокрытые в его душе, — тем не менее, нет человека, которого его внутренняя энергия не побуждала бы к какому-то действию. Есть среди них люди огромной, кипучей энергии, которым не даст она ни покоя, ни дрёмы; и тем из подобных людей, против которых согрешили их воспитатели и не вырастили их в приучении к тяжкому труду над Торой, — неуёмная их энергия непременно измыслит интеллектуальные забавы и игрища для утоления естественной жажды души, влекомой к знанию и наслаждению работой мысли. И из-за того, что интеллект их силен, а мудрости Торы нет в них, изобретут в неустанных умствованиях своих новую Тору и новые заповеди, и будут полагать, что это и есть истинные заповеди и истинная Тора… И рады будут вдвойне, что удостоились озарения истинным светом Торы, — однако в действительности истинный свет Торы не постигается игрой и фантазией мысли, — но лишь тому, кто трудится в ней, и пробует сладость ее, знаком вкус ее — вкус отборного меда! И насколько велик человек дарованиями своими и способностями, настолько же велик и ущерб от того, что он остается снаружи Дома Учения, ибо нет ничего в мире выше, чем быть там. Ибо не только себя он лишает мудрости, разумения и знания, но и поколение свое лишает мудреца и человека, одаренного пониманием, и вместо того продолжает вносить в этот мир глупость, выдумки и фальшивое мудрствование. И готовит себе учеников — забывать и дальше Тору и оставлять ее прямые пути. 18

И в действительности они со всей присущей им кипучей энергией свершат многие дела и многое построят — с талантом и совершенством, и наделят самих себя и своих учеников важными средствами склонять сердца молодых людей к возвышенному страху перед Всевышним, чтобы разжечь в них пламя Торы и превратить их в воинов, гордо шагающих под знаменем Торы… И, однако, все это — выдумки и измышления сердца, и не из источников Торы почерпнуты, и потому неудача их предрешена, а потеря — всеобъемлюща и неотвратима. Ибо служение, угодное Всевышнему, не в одной лишь преданности сердца, — этого недостаточно! Оно может выражаться лишь в точном исполнении Его приказов, — каждой заповеди, по всем ее законам и правилам, которые были сообщены нашему учителю Моше, будь благословенна его память, в Устной Торе, и он передал ее Йеошуа, а тот — старейшинам, пока не удостоились ее мы, в нашем поколении, чтобы изучать ее и исполнять. И сколь же велика вина того, кто полон любви и сердечного стремления к служению, но в то же самое время оставляет сердце свое равнодушным к поиску путей исполнения заповедей во всех их деталях и тонкостях, — тех самых заповедей, что вышли из уст Всевышнего, чтобы обязать каждого человека в Израиле соблюдать их во всей полноте и совершенстве, во всех деталях и тонкостях, и если не выполнил какого-то одного из условий, относящихся к этим тонкостям, то не исполнил заповеди. И тот, кто возложил на головутфилин, в котором тексты на пергаментных свитках не написаны по всем правилам, — как будто вообще не накладывал тфилин! И так — во всех заповедях, в том числе и в запретительных. Даже если человек соблюдал какую-то заповедь в целом, это все еще не называется истинным соблюдением, пока он не потрудится над изучением ее правил во всех их разветвлениях, а без этого — наверняка будет нарушать ее, нарушать грубо и с великой легкостью. И так он нарушает субботу под звуки прекрасных песен в честь его святости; и совершает омовение рук через открытое окно на улицу (нарушение правил переноса из владения во владение в субботу), или же — через открытое окно в палисадник (нарушение запрета поливать растения в субботу), плюет через открытое окно на улицу, и выбирает рыбные кости из миски с рыбой (нарушение запрета на отделение нужного от ненужного в субботу), и носит вещи в субботу, следуя примеру тех, кто говорит, что городской эрув в порядке, хотя в большинстве случаев в нем бывает много проблем… И подобным же образом многие из законов субботы ускользают от него, и он топчет их своими пятами (считая эти законы легкими и малозначительными; см. Раши начало гл. Экев (Дварим 7:12). Прим. перев). И точно так же преступает он прочие заповеди, касающиеся запрещенной еды, запрета мести и злопамятства, ненависти к ближнему, ссор и конфликтов, воровства и грабежа… 19

И подобный стиль служения Всевышнему, соединяющий в себе, с одной стороны, постоянное стремление приблизиться, прильнуть к Нему, а с другой стороны — забрасывание и небрежение в изучении алахи, создает свою своеобразную систему, которая приходится по вкусу многим и как бы провозглашает от имени своих сторонников: мы принимаем на себя власть Небесного

Царства, но без обязанности точного исполнения законов (упаси Б-г). Подобное заявление — это серьезнейшее отклонение от путей Торы, и делающий его становится сообщником того, кто вообще свергает с себя ее бремя. Ибо то, что «принято» подобным образом, относится к разряду фальшивок, в которые подмешаны ядовитые зерна строптивости и ослушания, — подмешаны сознательно, со смыслом и расчетом. Глава 5 1

Воображение склоняет свою голову перед богатством, а иногда — перед богачом; оно покоряется силе, а иногда — тому, кто силен; оно капитулирует перед красотой, изяществом, палатами, украшенными слоновой костью, царскими дворцами, перед великими деяниями, перед находками и новыми изобретениями… Оно заключает союз с глазами и идет рука об руку с современностью.

А разум, его постоянный соперник, питает привязанность к интеллектуальной стороне действительности; он любит взвешивать и сопоставлять на своих весах; его влекут законы и правила рассуждений, расчетов и выкладок, исследований и розыска…

По природе своей человек любит соревнование. Человек соревнуется со своим ближним, община — с другой общиной, и даже поколения — жившие прежде соревнуются с последними. Схватка поколений очаровывает, притягивает сердца; она приятна глазу, который ее видит, и сладостна уху слышащему. Уверяют нас жившие прежде, что они превосходят нас в мудрости, ибо с ходом времени поколения мельчают, и если сердца у прежних поколений — как распахнутый вход во дворец, то у последних — как игольное ушко… А те отвечают им с насмешкой: разве не лентяями были вы, прежние? Не было тогда связи между странами, и жившие в разных частях света ничего не знали друг о друге! Вся пища их была естественной, а одежда — из шерсти, настриженной с овец! И воевали они мечами и копьями, луком со стрелами и камнеметательными машинами! Мы же покрыли весь шар земной железными дорогами, изобрели телеграф, телефон и радио, и все человечество сделали одной семьей, и все мудрецы мира совещаются вместе, и весь мир перед нами — как один большой город! Также и башни, витающие в воздухе, создали мы, и сделались легче небесных орлов! Заводов и фабрик построили мы во множестве для производства самых разных нужных нам изделий… даже вообразить того не могли наши предки! И оружие невиданное изобрели мы, бомбы, разрушающие целые миры, убивающие врага тысячами и десятками тысяч… И нет нам никакой чести в том, чтобы соревноваться с прежними поколениями, у которых всего этого не было… Да разве и станет соревноваться великан с карликом? 2

Воображение с интересом прислушивается к этим двум спорщикам, и со своей привычкой к быстрому суду оно пишет и скрепляет печатью приговор: «Отправляйтесь-ка вы, прежние поколения, на покой, вы и вся когорта ваших мудрецов; вот, мы уже пришли, поколение изощренное во всех сферах и ремеслах, молодое и умудренное…»

И, действительно, разум садится в судейское кресло, судит и изыскует, и после углубленных размышлений постановляет, что все преимущество мудрости — в способности к учению, и нет никакой причины принимать во внимание практические ее приложения и класть их на чашу весов. Ибо вся прелесть мудрости — в изощренном хитроумии ее, а то, что люди применяют ее для улучшения и совершенствования материальных атрибутов бытия нашего в этом мире, не добавляет ничуть к ее славе, к превознесенности и величию увенчанной мудростью души — обитательницы Небес… И хотя, действительно, последние поколения и приумножили применение мудрости для удовлетворения человеческих нужд, преобразили лицо этого мира и невиданно обогатили его, — все это не дает нам права приуменьшать вклад прежних поколений, которые целиком отдавали себя приобретению мудрости и разумения, и не имели ни малейших намерений воспользоваться всем этим для всякого рода изобретений в материальной сфере, и даже более того, уклонялись от этого сознательно, из опасения, что эти изобретения попадут в недостойные руки и будут использованы для идолослужения и кровопролития. Пример тому мы находим в Талмуде (Йома 38а). Семейство Гарму владело искусством выпечки лехем а-паним (хлеба особой сложной формы, который выставлялся на специальном столе у северной стены в отделении кодеш в Храме), и никому не хотело передавать секретов этого искусства. Точно так же семейство Автинас не хотело никого обучать искусству добавления в смесь для воскурений, изготовляемую для Храма, особой травы — маале ашан («поднимающая дым»), благодаря которой дым от воскурений всегда поднимался прямо вверх. И те, и другие объясняли свой отказ одинаковым образом: согласно их семейному преданию Храм в будущем будет разрушен, и они опасаются, что их умение попадет в недостойные руки и будет использовано для целей идолопоклонства.

Помимо всего этого, говоря о мудрости прежних поколений, следует иметь в виду, что человеку свойственно не только изобретать многое, но и многое забывать, и нет у нас представления о том, сколь многое забыто и утеряно! Сказал мудрейший из людей: «Бывает, скажут о чем-то: гляди, это новое!, — а оно уже было в веках прошедших. Нет памяти о прежних (поколениях), и о последующих, которым предстоит быть, не останется памяти у тех, что будут после» (Коэлет 1:10-11). Вот перед нами, к примеру, сохранившиеся до наших дней мумии — плод мудрости древних египтян, и не могут мудрецы последних поколений разгадать их тайну… Сказано (о бальзамировании Яакова после его смерти в Египте): «И исполнились ему сорок дней, ибо так исполняется срок бальзамированным…» (Берешит 50:3). Мы видим из этого, что у древних египтян существовала сложная техника бальзамирования с применением разных химических веществ; и также в Африке и в Риме мы находим здания дивной красоты, — хранилища скрытых познаний и мудрости.

Да и сама по себе мудрость последних поколений воздвигнута была на основе достигнутого прежними, которые открыли, к примеру, углекислотную и кислородную составляющие воздуха и способы их выделения; упомянем также исследования относительно рудников и карьеров, где добывали из земных глубин золото, серебро и железо, и существовавших тогда способов извлечения этих металлов… И к основаниям мудрости, созданным и развитым прежними поколениями, их преемники добавили опыт многочисленных экспериментов, — но сколь же велика хвала, которой достойны первооткрыватели, в руках у которых еще не было ключа традиции, и только широтой своих сердец и великими своими способностями распахнули они ворота мудрости! Не так было с последними поколениями, вступившими в уже открытые ворота, и множество изобретений нового времени сделаны были обычными людьми благодаря их энергии и наклонностям к экспериментированию, и не учились они мудрости в высших школах своего поколения. 3

Одна из известных и часто упоминаемых в Талмуде хирургических операций — извлечение плода через стенку живота матери (называемая сегодня обычно «кесаревым сечением». Прим. перев), после выздоровления от которой мать может вновь забеременеть и родить. И хотя Рамбам в своем комментарии на мишну (Бхорот гл. 8) выражает сомнение в такой возможности, в Талмуде (Бхорот 47б) рассматривается (в связи с законами о первенцах) случай, когда первый плод был извлечен при помощи описанной операции, а второй родился обычным путем. Но, может быть, речь идет о близнецах (и тогда нет свидетельства из данного места в Талмуде, что возможна новая беременность после указанной операции)? Сказано там: «второй не является первенцем в наследовании (то есть не получает двойной доли наследства), ибо для этого требуется, чтобы он был “начатком силы” (то есть был зачат от первой капли семени отца)». О близнецах же сказано в другом месте (Нида 27а), что они зачинаются от одной капли, которая разделилась, и тогда второй тоже будет «начатком силы»; значит, в нашем случае, поскольку второй плод не таков, речь идет о следующей после операции беременности. В наше время эта операция получила развитие, и мать может вновь беременеть и рожать после излечения, но вполне возможно, что уже во времена Мишны врачи умели ее делать.

Другое свидетельство умения делать хирургические операции находим мы в трактате Сангедрин 33а. Сказал врач Тодус: ни одна корова или самка свиньи не покидает Александрию, что в Египте, прежде, чем ей удалят матку. Из этого мы видим, что были тогда в наличии столь хорошие специалисты по этой операции, что можно было ввести ее повсеместно для всех животных, покидающих пределы страны, в качестве постоянной меры по защите экономики, чтобы соседние страны и далее нуждались в поставках животных на мясо и не пробовали начать разводить их у себя.

И также находим мы в Талмуде свидетельство тому, что в предыдущих поколениях были врачи-специалисты, умевшие удалять селезенку у человека, что сообщает тому, кто прошел эту операцию, большую легкость в движениях. Сказано (об Адонийа, сыне царя Давида, который замыслил воцариться вместо отца и стал окружать себя почестями и знаками царской власти): «…и завел у себя колесницы и всадников, и пятьдесят скороходов, бегущих перед ним» (Млахим-а 1:5). Говорит там Талмуд о скороходах, что это были люди с удаленной селезенкой и прооперированными ступнями ног (Авода зара 44а). Объясняет Раши, что селезенка отягощает тело человека, а операция на ступнях ног производилась таким образом, чтобы человек не чувствовал на бегу колючек и т. п. Ясно, что это тоже очень сложная операция, и у врачей были разные снадобья и средства для заживления ног, ибо без этого подобная операция их только испортит и затруднит бег. 4

В своем комментарии к стиху Торы: «И сделал Моше змея медного, и поместил его на шест; и было, если змей жалил человека, то (укушенный) глядел на медного змея и оставался жив» (Бемидбар 21:9) Рамбан писал: «Известно из медицины, что людям, укушенным животными, опасно смотреть на этих животных или на их изображение; укушенный же бешеной собакой или другим бешеным животным, глядя на воду, видит там отражение собаки или другого вредителя и умирает, и так написано в Сефер а-рфуот». В Талмуде в трактатеЙома упоминается о том, что врач должен оберегать укушенного от того, чтобы при нем не упоминалось укусившее животное, ибо мысль об этом пристанет к больному и не оставит, пока не убьет его. Известен также и такой проверенный удивительный факт, что если взять мочу человека, укушенного бешеной собакой и уже заболевшего, и вылить ее в стеклянный сосуд, то можно увидеть там изображение как бы маленьких щенят, а если процедить мочу через тряпку, то этого уже не будет; но если вылить ее снова в стеклянный сосуд и дать постоять в нем с час, упомянутое изображение снова появится… И все это — истина, примеры чудес, являемых силами, действующими в душе человека. 5

Рассказывается в Талмуде (Бава меция 85б), что Шмуэль Ярхина был врачом, лечившим Раби (р. Йеуду а-наси). Однажды, когда Раби страдал из-за болезни глаз, Шмуэль Ярхина предложил ему положить лечебную мазь в глаза. Раби сказал, не может (перенести эту процедуру). Тот предложил положить мазь на глаза снаружи, но Раби вновь отказался. Тогда он поместил лечебное средство в полую трубочку и положил ее Раби в изголовье, и тот излечился. Сила снадобья проникала через кости черепа, мозг и достигала глаз…

А в трактате Хулин 57б мы находим такое свидетельство: «…была одна овца в наших местах, у которой был вырван кусок дыхательного горла, и закрыли ей это место, и она жила».

И там же мы находим еще одно свидетельство: «у раби Шимона бен Халафта была курица, у которой бедренная кость сошла со своего места; ей сделали “протез” из полой трубки, и она жила».

А в трактате Псахим 56а говорится о том, как была изъята из употребления и сокрыта Сефер а-рфуот (Книга об исцелении). Раши поясняет, что это было сделано потому, что сердца людей не смирялись из-за болезни, поскольку они сразу же излечивались (при помощи этой книги). Рамбам в своем комментарии на Мишну приводит слышанное им объяснение этого места в Талмуде, согласно которому упомянутую книгу написал царь Шломо с тем, чтобы каждый человек, заболев, мог бы обратиться к ней, выполнить сказанное в ней и излечиться; и когда царь Хизкияу увидел, что люди не полагаются на Всевышнего (полагаясь вместо этого на книгу), он изъял ее и скрыл. Однако Рамбам оспаривает это объяснение, считая, что непозволительно отнимать у людей средства к излечению, так же, как непозволительно отнимать у них средства к пропитанию. Однако представляется, что это оспариваемое им объяснение — именно то, что передавалось от учителя к ученику по цепи поколений, тогда как то, что предлагает вместо него сам Рамбам, трудно принять. Согласно Рамбаму, в Талмуде следовало упомянуть не просто «книгу об исцелении», а «то, что было в ней запретного или вредного» (что именно это было изъято из книги и скрыто). Вопрос же о том, что Рамбам считает непозволительным лишать людей средств к излечению, приравнивая его к пропитанию, заслуживает особого рассмотрения. Находим в Талмуде (Бава кама 85а): «Написано в Торе (о том, кто нанес другому человеку телесное повреждение): “…ударивший… заплатит (пострадавшему) за остановку в работе и совершенно вылечит его” (Шмот 21:19; Раши (там же) поясняет: “совершенно вылечит” — заплатит врачу за его труд). Сказали от имени учеников р. Ишмаэля: это означает, что дано врачу (с Небес) разрешение лечить.» Раши (в Талмуде, там же) объясняет: это означает, что мы не должны говорить: «Всевышний сжалится (над больным), и он выздоровеет» (а лечить не нужно). И еще находим (Брахот 60а): «Сказал рав Аха: не дело человека — лечить, но тем не менее принято (лечить)». Объясняет там Раши: не следовало бы людям заниматься лечением, а следовало бы только просить (для больного) милосердия. Абайе (там же далее) возражает раву Ахе: не следует говорить так, ибо дано врачу разрешение лечить (и ссылается на тот же стих Торы). Из всего этого мы видим, что нельзя сравнивать лечение с пропитанием, ведь поиск пропитания не нуждается в особом разрешении, которое мы учили бы из того или иного стиха Торы, поскольку потребность человека в пище — это не наказание, а еда — это служение перед Всевышним, будь Он благословен, ибо стол праведника подобен жертвеннику, как мы учим об этом в Мишне (Пиркей авот 3:3): «Сказал р. Шимон: …трое, которые ели за одним столом и говорили за ним слова Торы, как будто ели за столом Всевышнего…» В то же время болезнь — это наказание, и больному следует укрепиться в своей решимости раскаяться, исправиться и просить для себя милосердия; и тем не менее разрешено лечиться, поскольку лишь немногие достигают достаточно высокой духовной ступени (такой, чтобы можно было не лечиться). Но не таким было поколение во времена царя Хизкияу, о котором сказано (Сангедрин 94б): «Искали от Дана (на севере страны) до Беер-Шевы (на юге), и не нашли человека, невежественного в Торе; от Гвата до Антифраса (Раши: названия пограничных мест) и не нашли ни мальчика, ни девочки, ни мужчины, ни женщины, которые не разбирались бы в законах ритуальной чистоты и нечистоты» (одни из сложнейших законов Торы). И еще сказали (Сангедрин20а): «Обманчива прелесть…» (Мишлей 31:30) — это поколение Моше; «…и суетна красота…» (там же, далее) — это поколение Йеошуа; «…жена, боящаяся Г-спода, прославлена» (там же, далее), — это поколение царя Хизкияу; и этому поколению (превзошедшему все остальные, как это следует из сказанного в Талмуде) следовало бы встать во весь свой богатырский рост, укрепиться в вере и уповании на Всевышнего и не пользоваться услугами врачей. И действительно, Рамбан в своем комментарии на Тору в главе Бехукотайписал, что немногие оставшиеся еще, ревностные и усердные в освящении себя для служения Г-споду не пользуются услугами врачей; но это — ступень, которой достигают очень немногие, подобные раби Шимону бар Йохай и его товарищам.

Сказано о царе Шломо: «И мудрость Шломо была больше мудрости всех сынов Востока и всей мудрости Египта» (Млахим-а 5:10). И далее сказано: «И говорил он о деревьях, — от кедра, что на Леваноне, до мха, растущего на стене; и говорил о животных, и о птицах, и о пресмыкающихся, и о рыбах» (там 5:13). Объясняет Раши: он говорил о лечебных свойствах каждого из них; и о каждом дереве — для какого вида строений оно наиболее подходит, и на какой почве его лучше всего сажать; и подобно тому — о животных, каковы их лечебные свойства, и главное относительно их выращивания и кормления.

Рамбан в начале своего комментария на Тору пишет, что он видел книгу (переведенную с другого языка) под название «Великая мудрость Шломо», и там сказано: «…ибо не из чего-либо пустого и незначительного выйдет что-то важное и дорогое для царя или правителя, ибо одинаково все люди входят в этот мир и выходят из него, — и потому молился я, и дал мне (Всевышний) дух мудрости; и призывал я, и явился ко мне дух знания, и избрал я их себе уделом более, чем царский жезл и трон». И еще сказано там: «(только) Б-г — тот, кто дает (верное) знание, без лжи, чтобы знать, как появился этот мир, и природу созвездий, начало, середину и конец времен, и алахсонот а-знавот (каббалистическое понятие), и как свершается во временах круговращение небес и установление звезд по местам их, природу влажных соков в животных и горячий жар зверей, мощь ветров и мысли сынов человеческих, родословие деревьев и силу их корней, — всякую вещь скрытую и открытую познал я.»

И еще сказано: «И все сосуды для питья у царя Шломо были золотые… Ибо Таршишские корабли были у царя на море вместе с кораблями Хирама (царя Цорского), и один раз в три года приезжали корабли Таршишские, нагруженные золотом…» (Млахим-а 10:21—22), и Тиргум Йонатан переводит: «…один раз в три года приезжали корабли из Африки, нагруженные золотом…» И сегодня нам известны в Африке золотые копи царя Шломо, где добывалось золото, и также в нашу эпоху требуется много практических знаний, чтобы добывать золото в Африке. ГЛАВА 6 1

Истина, составляющая тайну бытия нашего мира, состоит в том, что Б-же-ственное присутствие заполняет весь мир, и из истинности Б-жественного бытия вытекает само существование мира, и Творец, будь Он благословен, дарует ему существование каждое мгновение. И все материальное, что только есть под солнцем и над солнцем, только потому и существует, что есть на то воля Всевышнего, и воля эта — причина бытия всех вещей; и все дела, свершаемые в мире, все, что происходит с неживыми предметами, и с растениями, с животными и людьми, — все лишь с Его ведома, по желанию Его и согласию… И одна из тайн, открытых людям, — в том, что есть у человека сила возвысить и сделать утонченнее душу свою и просветлить ум познанием Творца своего, будь Он благословен, пока не сойдет на него дух с высот Его и ощущения возвышенные и благородные; и тогда распространит на него Творец влияние Свое, — такого рода связь между ними, что будет человек достоин услышать приказания из Высших Уст, как слышит человек близкого друга своего; подобную ступень мы называем пророчеством. Нам неизвестна природа того голоса, который слышен пророку, однако в своем воображении мы рисуем тот, что привычен нашему уху, либо известен нам из Писания.

В действительности, конечно же, Творцу не свойственна речь, подобная речи людей, но лишь сотворение звука в данный момент, чтобы смогло ощутить его ухо пророка; иногда же приходит пророчество в сердце человека, и тогда вырисовывается в нем все то, к чему желал пробудить Творец его душу, — сделать то, что повелел Он тому человеку, или говорить кому-то другому, кому приказано передать пророчество. 2

Пророческая связь между Творцом и сотворенным — это одна из основ творения мира; таков был изначальный Б-жественный замысел: создав человека, дать ему мудрость, знание и разумение, чтобы был он способен слышать речения Творца, будь Он благословен, слухом пророческим. Ибо в том и состоит цель создания человека и желание его Творца, чтобы он, сотворенный с двумя побуждениями, добрым и дурным, — другими словами, с природной склонностью к услаждению себя в тот срок, что отведен ему на земле (дурное побуждение), и с другой стороны — с силой разума, пробуждающей к мудрости, помощи ближнему и прочим добрым делам, — гнушался зла и избирал добро. Но не дано человеку познать полностью, что же есть добро, лишь силой и средствами разума; этими средствами он может лишь избрать добро, пока не станет достойным пророчества, — и лишь тогда оповестит его Г-сподь повелениями своими о запрещенном, от которого надлежит отстраняться, и о добрых делах, которые будет он обязан совершать.

И когда сотворен был Адам, первый человек, то был он уже при создании своем наделен даром пророчества, и посредством этого дара сообщены ему были заповеди: семь запретов для отстранения от зла, и одна заповедь повелительная. [В тексте Торы упоминается только один явный запрет, данный первому человеку: «А от дерева познания добра и зла — не ешь от него…» (Берешит 2:17). Однако в Талмуде (Сангедрин 56б) мы находим также и то, что сказал р. Йоханан относительно предыдущего стиха: «И заповедал Г-сподь Б-г человеку, сказав: от всякого дерева сада можешь есть», — что слова этого стиха содержат намеки (р. Йоханан подтверждает это ссылками на разные места в Писании), указывающие еще на семь заповедей, шесть запретительных и одну повелительную. И это — «семь заповедей сыновей Ноаха», обязательных для всех людей на земле во все времена. Прим. перев.] И открыл Творец человеку сокрытую тайну бытия этого мира, — о том, что есть Тот, кто измыслил все, но сам неуловим; и истинностью бытия Своего вызвавший к жизни этот мир, — землю и все воинство сущего на ней, и небеса со всем их войском; и попечительство Его над сотворенным непрерывно и неотступно; и повелел Он остерегаться и не принимать на ум никоих объяснений и идей, помимо истины, и не выдумывать себе служений чуждых, — войску небесному и прочим всем силам заблуждения и обмана; и также повелел о практических заповедях; и остерег от грабежа и кровопролития, разврата и о запрете в пищу части от живого животного. [Речь идет здесь о вышеупомянутых заповедях сыновей Ноаха. В указанном выше месте Талмуда Тосафот объясняют, что, хотя разрешение убивать животных для еды люди получили только после потопа, до того они могли есть тех животных, что умерли сами, но часть от живого была запрещена всегда. Прим. перев.] 3

И человек тот, сотворенный первым, был совершенен во всей возможной полноте совершенства человеческой личности, и слышал он речения Г-спода посредством своей пророческой силы по поводу всех дел своих. Также и Каин, сын его, хоть и испачкал руки свои кровью убитого брата, но все еще не утерял чистоты души, позволяющей внимать речам с высот небесных, и услышало ухо его разносившиеся громом слова: «Где Эвель, брат твой?!» Десять поколений от Адама до Ноаха были эпохой падения в бездну; но вновь засияло солнце над землей в поколении Ноаха. Ибо человек, венец творения, из всех сотворенных избранный и созданный, чтобы познавать Творца своего, будь Он благословен, — попятился назад и обратился к пустому, и блуждал без пути и цели десять поколений (до Ноаха), — и вот он, как богатырь, препоясался силой (Ноах — как представитель всего человечества), чтобы подняться из бездонной ямы в горнюю обитель; и свершено это было силой праведника цельного и чистого, связавшего душу свою с Создателем познанием Его — Творца, спасающего праведника от всякой беды.

Но вот миновало поколение Ноаха, и следующие за ним позабыли все его уроки, лишились понимания, и растеряли ум, и уподобились скоту; и это — десять поколений от Ноаха до Авраама, что приходили одно за другим гневить Творца… Не исполняли они долг человека в этом мире, и сделался весь мир подобным пустому сосуду, бесполезным, никому не нужным, обреченным вернуться к первозданному хаосу… И было так, пока не пришел наш отец Авраам, мир ему, и озарил Восток, и омыл чистой водой лицо своего поколения, и сорвал с него терновник и колючки, и сделал его прекрасным и светлым, излучающим мудрость, — поколением, в котором всем открыта тайна мироздания, тайна души человеческой, сотворенной по образу и подобию Б-жественному… И были они (ученики Авраама в его поколении) людьми, оставляющими обычные человеческие удовольствия и радости, и вместо того наслаждающимися сиянием мудрости; и изучали они четыреста глав трактата Авода зара (упоминаемых в Талмуде (Авода зара 14б) и не дошедших до нас), которые уделил им Авраам из мудрости своей… Авраам приводил к служению Всевышнему мужчин, а Сара — женщин [см. комментарий Раши на слова Торы: «…и душу, которую сделали в Харане…» (Берешит 12:5)].

И с тех пор ешива — учебное заведение, где изучают Тору, — сопровождает еврейский народ на протяжении всей его истории. Авраам передал дело учения Ицхаку, а Ицхак — Яакову. Яаков учил Тору в течение четырнадцати лет в ешиве Шема и Эвера и передал ее своим сыновьям, а затем все они сошли в Египет, иШхина — вместе с ними (см. Мегила 29а); другими словами, еврейский народ удостоился раскрытия Шхины(то есть удостоился лицезреть открытое Б-жественное присутствие), чтобы подняться духовно, и, разорвав пелену привычного, будничного восприятия мира, насладиться невыразимой красотой Б-жественности…