«Звезды Тянь-Шань»

3720

Описание

Рассказ очевидца и участника чудес, феноменальных возможностей в закрытых монастырях и тайных местах Алтая, Тянь-Шаня, Тибета… Книга не только читается легко, в ней описываются методы, тренировки которым автор обучал сотрудников кафедры космонавтики Академии ВВС им. Ю.Гагарина, узкие элитные круги, а сейчас всех желающих в семи странах мира и регионах России. Международная Ассоциация Ученых и Интеллигенции «Созидание»



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Василий Ленский Звезды Тянь-Шань

Книга четвертая цикла «Система Талгар»

Глава 1 У истоков Сознания

Две рыже-мохнатые собаки отделились от юрты и яростно залаяли. В огромном ущелье их лай был ярким и убедительным. Абдыбай наклонился и взял камень. Эдик глазами искал палку. Я усмехнулся, так как знал, что сейчас выйдет хозяин и утихомирит своих стражей.

Седой старец негромко окликнул собак и они тут же успокоились.

В юрте было прохладно и уютно. Солнце догорало в дымке туч. Рядом с юртой казашка средних лет готовила еду. Она подбрасывала кизяк в печку и регулярно помешивала молоко. Большой казан был заполнен горячим молоком.

Мы не очень устали, хотя наше путешествие по горам отрога Тянь-Шань было затяжным и без тропинок.

Я подал старику пачку цейлонского чая. Он благожелательно покачал головой и с незначительным акцентом сказал:

— Редкие гости в этих горах. Геологи?

— Отдыхаем, — с усмешкой посмотрел Эдик в мою сторону.

Мы пили душистый с дымком чай, когда крепкий парень с молодой казашкой закрыли баранов в загоне и зашли в юрту.

Молоко приятно разошлось по телу истомой покоя.

— Далеко вы ушли в горы, — сказал Абдыбай.

— Горы здесь особые, — многозначительно сказал старец и погладил ладонью седую бороду.

Молодой парень и казашка тут же внимательно повернулись к нему.

— Давно это было. У меня был друг. Батыр, перед которым горы склоняли свои вершины, а заросли и густые ели были для него травой. Любил он девушку. Она жила в этих горах со старыми родителями. Он был из вон той долины, — старик показал в алое пространство, полыхающее от закатившегося солнца. Туда скатывалось ущелье.

Перед моими глазами пошли картины.

— Ты сегодня бледная, Айша, — обнял Батыр девушку за плечи.

— Опять Он, — многозначительно ответила она.

— А как твои родители? — в голосе юноши была тревога.

— Плохо.

Батыр сел на камень и задумался.

— Кто Он?

Девушка слабо пожала плечами.

— Расскажи, Айша.

Но она опустила глаза.

— Нечем. Нет таких слов, чтобы рассказать это. Он владеет горами и движется как тень. Он играет мрачными цветами света. Он заполняет головы различными видениями, а утром все тело вялое, тошнит и болит голова.

— Нет того, кого бы я не укротил, — вскочил Батыр.

— Идем.

Возле юрты сидел отец на очищенном от коры дереве. Его голова была опущена, но он слышал шаги идущих. Батыр сел рядом.

— Плохо, — поднял голову старик. — Надо уходить туда в долину. Теперь он убил овец.

Некоторые из овец лежали на боку, других шатало. Их головы были низко опущены к сухой земле на вытянувшихся шеях. Что-то тяжелое и зловещее присутствовало здесь.

— Его дух еще не ушел, — сказала Айша и поднесла воды лежащей матери.

— Я уничтожу Его, — хрустнул кулаками Батыр.

— Ты не имеешь таких способностей как Он, сынок. Он движется тенью и сразу скользит везде.

— Быть может это дым, газ, смерч?!

— Нет. Он имеет тело. Его тело ощущается. Оно тяжелое, но не имеет форму. Оно разливается и проникает насквозь в овец, в собак и в нас. Оно не совсем прозрачное, но скользит не так как дым. Он ползет по камням, в воздухе. У него тысячи ног и бесконечное число рук. Его пищей является Жизнь всего живого. Он не убивает ни овец, ни деревья, ни птиц. Он отпивает у них часть жизни так, что птицы перестают петь, а деревья смотрят себе под ноги. Цветы рассматривают землю и свои корни. Солнце не радует больше их. Барашки мои не отличают камни от травы и воду от песка. Айша слабнет, а у меня Он всякий раз забирает несколько лет жизни. Я много жил и видел многое. Я видел богатырей и кровожадных злодеев. Я пережил не одно землетрясение и не один ревущий поток селя. Валуны во много раз больше моей юрты как мячики летали над гремящим потоком воды и грязи. Но Это…

Батыр встал.

— Вы мудрый, отец. А мне дана сила. Должно же быть у Него логово. Есть его корни. Я вырву сердце его жизни.

Старик испуганно посмотрел на Батыра, а затем на Айшу. Он боялся за них.

— Уйдем в долину. Там людей много. Они что-нибудь придумают, — суетливо сказал он. Но глаза Батыра горели.

— Где его логово, отец?!

— Я сам не был. Не знаю, — обмяк окончательно он. — Но мой друг был там…

Тут рассказчик остановился, глянул удовлетворенно на наши полуоткрытые рты и оценивающе посмотрел: понимаем ли мы, что друг того старика и есть он. Мы понимали и нам эта «ревизия» ни к чему.

— Он многое знал, — продолжал отец Айши, — он многим владел. Не было ему равных среди джигитов двуречья и семиречья. Он много странствовал и знал тайны многих народов. Во время байги он опрокинул джигита вместе с конем одной рукой и на полном скаку. Однажды, когда в стаде разъярился бык, он убил его кулаком. Он мог прыгать по горным скалам как архар и ловить на бегу горных козлов. Шкуры барсов валялись на полу его юрты.

— Отец…

— Не спорь! Я не случайно тебе это рассказываю. Мой друг знал многие-многие тайны. Он владел мудростью и тайнами далеких народов. Он знал жизнь, как она есть и еще значительно больше, чем способны видеть глаза и слышать уши. Хунхузы обучили его врачевать и перемещаться со скоростью ветра так, что глаз не успевал. Дунгане обучили силе девяти богатырей, уйгуры научили читать тайные писания. В Кашгарии он научился многим мудростям. За горами Тянь-Шань его научили гореть обнаженным на трескучем морозе и быть холодным в пламени. Он знал язык, общий для всех животных и всех тварей. Он не спрашивал, где Тот. Он видел сквозь скалы и лишь посмеивался, когда я пытался его отговаривать.

— Все это — мое Сознание, — говорил друг, — и нет ничего, что не присуще Ему.

— Мудрый был даже в молодые годы, — заключил отец Айман. Это немного утихомирило Батыра, но ненадолго. Он весь сосредоточился, чтобы найти убедительные доказательства, но крепкая рука легла на его плечо и стала давить к земле. В голове поплыли цветные картины. Но безрадостные они были.

Батыр напрягся, но чем больше он прилагал сил, чем быстрее они источались. Кто-то радостно и мрачно пил его молодые усилия.

Одна картина стала сменять другую. Он, Батыр — не он. Он где-то уже далеко. Неведомая сила размазывала его в таинственной печали. Он погружался глубже и глубже…

* * *

Я проснулся от того, что чья-то заботливая рука меня укрывала. Становилось прохладно.

«Холодает к утру», — подумал я и заснул еще крепче.

Солнце радостно улыбалось на серых камнях ущелья. Овец уже не было в загоне. Птицы неугомонно и свободно-деловито пели. Трава отливала поблескивающей росой и изумрудной радостью. Пчелы мирно гудели в цветах. Седые великаны горной гряды помолодели белизной солнечных снегов. Дышалось легко и всей грудью.

У горного ручья плескался Эдик в ледяной воде. Он слегка охал и улыбался.

Вода искрилась. Пальцы обжигались ее струящимися ладонями.

— Давай искупаемся, — подошел сзади Абдыбай, — а то я сон какой-то страшный видел.

Он испытывающе посмотрел на меня. Сомневается. Сон ли это.

— Да, — отозвался Эдик. — Чертовщина какая-то. Горный дух, что ли?

— Значит это не сон, — обрадовался Абдыбай. — Я не помню, когда заснул.

— Я тоже, — сказал Эдик.

Я отвернулся от их вопросительных взглядов и сказал:

— Ночевать мы придем сюда. Не сон это. Это быль, да еще с приложением.

Мы решили выйти на ближайшую вершину и осмотреться. Сначала ущелье. Тесное, от отзеркаливающегося скалами солнца.

— Насколько я понял, рассказчик и есть тот джигит, который посетил Это, — прервал молчание Эдик. — Сколько же ему лет? И почему я не помню, когда уснул?

— Наш гостеприимный хозяин многое знает и еще больше умеет, — ответил я. — Жаль Батыра. Сила, горячее сердце, честность, душевные порывы нуждаются в мудрости. Безумству храбрых спето уже не мало песен, пора петь песни мудрым.

— Подожди, подожди, мы разговариваем так, словно это все было по-настоящему, — спохватился Эдик.

— Да это было. И, насколько я ориентируюсь, еще есть, — насколько можно осторожно произнес я. — Поэтому, братцы, предлагаю временно вожаком назначить меня. Стая у нас маленькая, думаю, что не зазнаюсь.

Но старался я зря. Абдыбай напрягся и искоса огляделся по сторонам. Эдик открыто огляделся и сказал:

— Мистики вы. И перестаньте, ты и дед, нас разыгрывать.

Тропа кончилась, но что-то наподобие дороги огибало темную скалу.

— Отдохнем, — сказал я и повернулся лицом в сторону долины.

— Ну, вождь. По моему мы еще не устали, — упрямо остановился Эдик.

— Вот, — показал я на рукотворный камень. — Здесь что-то интересное.

Камень оставался левее, если смотреть вниз по ущелью. Еще левее была красивая площадка. Такие места удобны для стоянок. В горах для юрты, загона, подачи воды не так часто встречаются удобные площадки. Эта же была идеальной.

Надпись на камне была не разборчива и мы сели на изрядно прогнивший ствол огромной ели. Тянь-Шаньские ели — особые и в прохладных местах долго не разлагаются. Но как мне показалось, эта лежала очень давно и не превратилась в труху. Ее поверхность отливала мертвым серебрящимся светом.

— Здесь было стойбище, — утвердительно сказал Абдыбай, — смотрите, вон загон для овец, а здесь стояла юрта.

Сохранившиеся колья загона отливали тем же светом, который не согласовался с чистым солнцем. Мне показалось, что и камни отливают серым холодом.

«Птицы не поют», — отметил я, как почувствовал, что что-то тяжелое навалилось мне на плечи и сдавило голову сильными пальцами. Ноги стали тяжелеть.

«Шалишь, дружочек», — мгновенно оценил ситуацию я и сделал Джаляндхара Бандху. Время потянулось медленно. В пространстве между бровей я «засветил» Глаз Шивы и картины радужнее сверкающих на солнце ледников вспыхнули в Сознании.

Я двигал энергетические потоки в этом могущественном и необъятном пространстве Космоса. Они оживлялись одухотворенными жизнерадостными картинами огромного простора. Небо, горы, долины, затуманенные дымкой и заполненные жизнью, солнце и стекающие в ущелья сверкающие голубизной реки — все охватилось Единым.

Нельзя было измерить глубину этой Реальности, но и нельзя было определить время.

— Абдыбай! Очнись! — вскочил я.

Эдик лежал лицом вниз. Абдыбай мягко свалился с бревна.

«Двоих я не унесу», — посмотрел я с надеждой на Абдыбая.

Эдик застонал и сел, обхватив голову руками. Он пытался встать, но не мог.

— Эдик! Сюда, в гору, — махнул я в сторону покатого спуска на юго-запад.

Абдыбай стал что-то бормотать.

Я перекинул его руку через шею и потянул вверх по склону. Я не оборачивался не Эдика: «Утащу одного, а потом помогу другому. Скорее!»

За свежими елями засверкала та жизненная долина, которая заливала меня своим простором. Я усадил Абдыбая и побежал вниз. Эдик обхватил сухой ствол ели. Его рвало. Он вяло махал руками и пытался устоять на «ватных» ногах.

Меня вновь сдавило свинцовыми объятиями и я сел в Сидхасану.

Джаляндхарой я вновь перекрыл все 16 опор и сделал Уддияну Бандху. Блеск тысячи огней зажегся в Сознании. Сущность Бессмертия залила Космос. Этим движущимся в своих качествах пламенем я сжигал все твердое, окаменелое, пока не ощутил свободу и бессмертие. Затем выпрямился и прижатым к нёбу языком стал «доить небесную корову». В тело полился нектар. Сок жизни заливал пламя и от этого появлялась жизненная сила и могущество.

Эдик стоял на коленях. Я подскочил к нему и как пушинку кинул себе на плечи.

Свежий воздух Сверкающей Долины омывал лицо. Седые снежные великаны с усмешкой и мудростью взирали не наше жизненное копошение.

«Долина Жизни», — посмотрел я вниз и увидел крохотное знакомое стойбище. — «Значит мы сделали крюк по ущелью».

Абдыбай лежал в траве и смотрел тусклыми глазами на это жизненное чудо. Я прислонил Эдика к камню и вытер с его лба крупные холодные капли.

«Теперь вниз за водой», — думал я, выливая остатки воды в сухие губы пострадавших.

Здесь пели птицы. Нежная вуаль зелени прикрывала говорливую речку. Ромашки росли на гальке и песке там, где река когда-то разливалась буйной весной.

Эдик с Абдыбаем сидели и наблюдали как я поднимаюсь к ним по травянистому склону.

— Очухались, — подошел я и протянул Эдику его фляжку, а Абдыбаю его.

— Да, — буркнул Эдик. — Врагу не пожелаешь.

— А ты как, мой юный друг? — посмотрел я на бледное лицо Абдыбая.

— Силы кто-то отнял, — вяло улыбнулся он. — А ты скачешь, как архар.

— Великая штука Йога, — пошутил я. — Индусы знали, что мне придется спасать вас. Хунхузы трудились, чтобы я владел Чи. Японцы научили таскать вас как бревна, которые они катают на пилораме.

— Молочка бы, — сказал Эдик.

— Это будет. Вон видите внизу овцы и коровы. Это пастбище тех, у кого мы ночевали. Коров я доить умею. Впрочем там, наверное тот юноша, что был в юрте.

Молча мы сидели долго. Я делал Пранайамы, а Эдик с Абдыбаем с безразличием наблюдали. Жизнь вливалась в их помятые тела и они сообщили, что можно двигаться.

К речке мы спустились быстро. Эдик разделся и окунул обмякшее тело в ледяную воду.

— Ух, — крякнул и фыркнул он и так плескался пока не вышел улыбающемся.

— Как в сказке, — сказал я. — Вошел в кипящий поток дряхлым стариком, а вышел добрым молодцем.

Абдыбай смачивал коротко стриженную голову, полоскал рот и горло.

— Могу дать совет, — обратился я к нему. — Брахманы полощут рот и горло до пупка, а шудры — только как ты. Попробуй пить, полоскать до самых пяток. Набери сладостно воду в рот. Держи эту свежую «сладость» до тех пор, пока вода не станет «пустой». «Пустую» воду выплюнь. Затем вновь набери воду и начни ее двигать в горле. Но двигай не воду, а эту жизненную влагу. Движения словно ты ее пьешь, но не глотай саму воду. Как только она станет «пустой» — выплюнь. Так «пей», выплевывая, пока не напьешься сока жизни до…

— Так, пить или не пить, — прервал меня Эдик.

— Пей с жадностью, с наслаждением, но… не воду, — «обрезал» его я.

Абдыбай в это время «пил». Свежесть и жизнь заструились в его теле. Вновь и вновь он выплевывал, как мне показалось, с отвращением воду. Вдруг он припал к воде и стал «пить» лицом, головой. Не снимая рубашку он пополз в воду руками, плечами. Когда он закончил это, не было и тени болезненности и опустошенности в его теле. Это был тот Абдыбай: жизнерадостный, сильный, веселый.

— Праной называется у индусов, Чи у китайцев, Ки у японцев, — прокомментировал я его радостный взгляд.

— Я читал Йогу, — сказал Эдик. — Прана — это энергия с использованием дыхания.

— Чушь, — прервал его я. — Прана конкретна в ощущении жизни, а не абстрактная, предполагаемая энергия. Дыши, пей, слушай, смотри, но так… Вот тебе пример, конкретный.

Абдыбай размашисто подошел ко мне и шутливо, весело пожал руку.

— В народных преданиях богатыри припадали к земле и пили всем своим существом жизнь. Пили, потому что жить хотели. Найдется такой же теоретик, который скажет: «Мать земля поила их силой».

— Какая же разница, — возразил Эдик.

— Представь себе, что Абдыбай плюхнулся бы в речку и ждал, когда она отдаст ему жизненную энергию. Закончилось бы это не жизнью, а насморком. Так глупо делают многие, когда ходят босиком по росе, дышат в сосновом бору, ждут от жизни судьбу.

— Ты хочешь сказать, что из жизненных или общественных дел тоже можно пить прану?! — удивился Абдыбай, но с верой после такого опыта, когда из немощного он в минуты стал жизненным.

— Да, — коротко ответил я, а потом добавил. —

— Только без: теорий, предполагательств, иждивенчества и конкретно. Посмотри, как ты начал. «Глоток», но с конкретным ощущением и выплюнул «пустоту». Если выходишь утром на улицу — «пей» ногами. Лучше на росе. Не жди. Все будет напрасно. «Пей» и «выплюнь». Разгоняй себя так, пока с головой не залезешь в землю, как только что в воду.

Эдик подошел к воде и стал вкушать ее. Он сделал несколько глотков и насытился.

— Не то, Эдик, — сказал я. — Нужно испытывать не насыщенность и жажду. Жить этим соком. Жадность, жажда, жизнь…

Пока я говорил Абдыбай уже стоял босиком на траве и поднимал то одну, то другую ногу.

— Ты гений, — вдруг закричал он. — Где то чудовище? Я убью его. Я растопчу его. Или ты, Василь, его уже кокнул?

Я с надеждой смотрел на Эдика. Он что-то вспомнил.

— Я читал, — сказал он, — что нужно дышать одной, а затем другой ноздрей.

— Брось ты это, — чуть не закричал я. — Знание — это яд. Оно убивает жизнь. О этот окаянный интеллект! Все знает и ничего не может.

— А разве не знание ты дал Абдыбаю? — возразил Эдик.

— Всему есть мера! Я оповещал его к его же состояниям. Действительным состояниям, а не пичкал его философствованием и баснями об энергиях. И еще есть один секрет, — я остановился.

Абдыбай с Эдиком ждали.

— Ложка дорога к обеду. Я вижу ваши состояния. Дармоеду и бездельнику прану не захватить. Это как птица счастья. Она появляется только тогда, когда вся Сущность жаждет. Запомните, не ум хочет, а Сущность рвется навстречу единственной надежде — Птице Пране. Смирившийся с безжизненностной волокитой или с праздным «развитием» идет в другую сторону.

— Вот ты, — повернулся я к Эдику. — Ты был бодр и жизнерадостен. А теперь, чуть-чуть насытился освежающей водой и как дармоед ждешь. Вспомни и пожелай того же состояния. Пожелай до корней волос. Не жуй свое знание. Желай!

Эдик весь напрягся и бросился на меня с криком:

— Ну комар, хоть кого доведешь!

Я уклонился и сказал спокойно:

— А вот это пример праны от социальных отношений. Можно идти пить молоко. Полчаса прошло, а вы уже… не мокрые курицы, но орлы.

Арман, так звали пастуха, с усмешкой смотрел как я пошел к корове. Я не пошел к полной, у которой вымя висело до земли. Я не пошел к подвижной, с упругим телом. Я приближался к лидеру и она ждала с напряжением. Но как только моя уверенная рука легла ей на спину, она мягко и доверительно успокоилась. Ее вымя стало опускаться и расслабляться. Теперь можно было доить. Крупный пес подбежал и сел рядом.

— О, — крикнул Арман. — Ее даже сестра боится доить.

Эдик с Абдыбаем были в форме. Они пили молоко размеренно и любовались пейзажем гор и долины.

— Что ты там сказал про левую и правую ноздрю? — обратился Абдыбай к Эдику.

— Это потом, — сказал Эдик и повернулся ко мне. — Что Это было? Почему нас «размыло»?

— А почему ты не спрашиваешь у самого себя? — задал я встречный вопрос.

— Меня куда-то повело. Какие- то видения и тошнотворность поплыли перед глазами.

— Почему? — настаивал я.

— Не валяй дурака, — вмешался Абдыбай. — Он же сказал, что стал терять сознание. А ты… Да, а почему ты был в норме?!

— Вот я вас и спрашиваю, «почему»? — настаивал я на своем. — Вы собрались менять Сознание, иначе зачем вам дышать левой и правой ноздрей? И в это же самое время вы боитесь измененного Сознания. Я вас не понимаю.

— Сознание то уплывать стало, — хихикнул Абдыбай.

— Почему? — вновь стал я «наступать».

— Что-то ты, брат, совсем разучился с людьми общаться, — решил поставить «точку» Эдик.

— Как раз, наоборот, я ищу действительный контакт с вами. Если я буду говорить на вами наработанном языке, то я просто попаду в ловушку его условий. Что в том толку? Вы останетесь теми же и будите вновь и вновь издыхать от любых измененных условий. А для того, чтобы разговор был для вас жизненным, я должен набрать в вас самих условий для контакта.

— Не мудри, не с глупцами имеешь дело, — заупрямился Эдик.

— Зачем вы меня спрашиваете, если уже имеете горделивое свое? Оно в вас есть, но на нем вы вновь будете издыхать, — я ждал отпускания в них. Не будет нового, если человек не отпустил свой опыт, свои знания и не раскрылся до беспредела. В ином случае он будет только подсматривать с позиций своего «правильного». — Я в такие беседы не игрок, — растянулся я на траве.

— А что же ты хочешь? — смягчился Эдик.

— Движения вашего Сознания, а не рассказ в пределах того, чему вы обучились. Если «в пределах», то нового я вам не скажу. Точнее, моя беседа будет бесполезной.

— Ладно, Василь, — вмешался Абдыбай, — я тебе верю. Ты что-то умеешь такое, чего нет у нас. Это убедительно, судя по питью «праны». В голову бы не пришло, что так все просто и в то же время потрясающе.

— Вы умеете жить в условиях такого своего Сознания, когда считаете его жизнью. Это ли только жизнь? Почему ваше Сознание «поплыло»? Почему вы этого испугались? Почему вам плохо? На эти вопросы с научных позиций: кислорода, полей земли, аномалий, цикла Крейса и прочего нет ответа. Вспомните, как рассказывал старый казах. Он не сказал: «Им стало душно, какие-то поля действовали на них». Он сказал: «Тяжелая рука легла на плечо». Почему? Думаете он менее грамотен чем вы? Не удивлюсь, если он окончил три университета. Вспомните, он владеет тайнами и мудростью многих народов. Не удивлюсь, если он разобьет скалу кулаком или надолго остановит свое тело. Вы уже заранее сравняли его с собой и тем самым остановили свое же движение «правильным» знанием.

— Мораль можешь опустить, — буркнул Эдик.

— Итак, Сознание. Оно у вас «уплыло». Значит измененные условия и его движение в них оказались не в пользу его же самого, а следовательно, не в пользу жизни. Теперь о питье «праны» и дыхание левой и правой ноздрей. Это же измененные условия Сознания. Они — не механический труд и не упражнения, как в спорте. Берите глубже, речь идет о новых качествах. Качества живые всегда. Цикл Крейса мертв, квадратное уравнение мертво, понятие о кислороде мертво. И вообще все конструкции интеллекта мертвы. Что ты взял из знания о йоге? — повернулся я к Эдику.

— Я пробова…

— Со старых понятий, привычек, правил, — закончил я за него. — И получил то же самое каким был. Те японцы, которые работают на кожзаводе говорят: «Дзен — это означает: совсем иначе посмотреть на свои ворота, свой дом, своего друга, на свою всю — всю жизнь».

— Ну, ты даешь! Я всегда смотрю иначе, — воскликнул Эдик. — Меняется погода, меняется настроение и все каждый раз выглядит иначе.

— Значит ты не понял, — спокойно остановил я его. — Менять нужно качества. Например, как только Сущность качеств Сознания у вас стала меняться, вы трухнули. Почему?

— Почему? — повторил Абдыбай.

— Прежнее, устойчивое, захомутавшее в вас изменениями одного и того же, Сознание, заголосило. В чем ты упражняешься? — обратился я к Абдыбаю. — В силе, а значит линейном нарастании, в логичности, а значит, в сохранении того же самого. Ну а теперь вспомни, как ты оживал, когда пил «прану». Чем ты ее пил? Лицом, руками, всем своим Сознанием. Какая здесь логика? Как ты это объяснишь научно? Химическим составом воды? Энергетическими полями? Какую силу ты взял в себя? Нет здесь объяснений! И не должно быть. Либо ты найдешь в себе это новое свойство жить, либо все остальное — болтология! Если ты вновь и вновь дыхнешь… нет, будешь жить левой ноздрей в новом качестве, если ты будешь его культивировать и наращивать так, что оно и только оно захлестнет все твое Сознание, то это новое и есть. Оно состоялось не в упражнениях и не в дыхании. Если ты сменишь это свойство на правую ноздрю, то ощутишь уже иное, но не менее потрясающее и жизненное. Если ты их соединишь в центре Единого, то получишь то, чему нет равных в этом Сознании. А дальше все просто: я сделал Джаляндхара Бандху и Его рука стала дружеской, т. е. жизненной. Ну как весенний ветерок. Батыр же, насколько я понимаю, шел через торжество силы, то есть через консервацию себя и своего во всем.

— Я так не понял, — сказал Эдик.

— Батыр — благородный человек, если загорелся отомстить злодею, — сказал Абдыбай.

Я махнул в знак безнадежности рукой и предложил прогуляться по горам.

— Сначала дослушаем аксакала, — успокоил я их. — Может быть вы что-нибудь осмыслите в себе. Мудрый он, хотя и скромный на вид.

* * *

Казан большой был заполнен молоком, а в маленьком варилось мясо. Нам предложили перед едой чай, как это принято у казахов. Женщина раскатывала тесто на беспармат. Старик смотрел не мигая на утопающее в дымку солнце. Девушка подбрасывала кизяк и хворост в огонь и любовалась языками пламени. Арман гремел ведром — поил овец. Прохлада сползала с гор.

Густо покраснели щеки седых склонов. Солнце густо мазало облака и даже воздух в красный цвет. Птицы гнездились в своем щебетании — не было того призывающего, как днем, пения. Изредка дымок извивался к лицам присутствующих и они щурили глаза. День заполнил пространство благополучным исходом. Все склонились в единстве и согласии отдыха к подошвам солнца. Оно благословляло на покой. А луна только затевала свою игру, тихую, но жизнерадостную по-своему. Пусть только зайдет солнце…

Я надеялся, что Эдик и Абдыбай обратят внимание на одухотворенность и одушевленность в повествовании старца.

После сочного беспармата мы пили чай с каймаком и кусали комковый сахар, как вдруг старец громко сказал:

— Батыр, очнись!

Мне показалось, что Абдыбай даже вздрогнул. Все повернулись к аксакалу и застыли в ожидании. Я сел удобнее…

У Батыра все плыло перед глазами. Голова была сжата, в горле пересохло. Он с трудом приходил в себя. Что-то зловещее хохотало на все ущелье. Оно тенью скользило по загону и овцы падали на передние ноги. Его руки скользили по скалам, а глаза проникали в самую душу. Пристальный взгляд вдруг остановился на глазах Батыра. Рука чудовища протянулась и легла на плечо.

— Батыр, очнись! — вновь услышал Батыр и почувствовал как затряслось плечо. Он собрался со слабыми силами и рванулся.

Склонившись к нему, стоял отец Айше и смотрел ему в глаза. Слабой рукой он тряс Батыра за плечо. Батыр огляделся. Где Он? Не мог он принять этот мягкий взгляд за те пронзительные глаза. И рука: та была могущественной. Ну вот, овцы действительно стояли, припав на передние ноги.

— Вставай сынок. Скорее. Пойдем туда вверх по склону. Айше со старухой уже ждут тебя там. Он боится жизни, а там жизнь предков и могучих гор. Он туда не пойдет.

Свежий ветер нежно трепал волосы Айше. На ее щеках загоралась жизнь. Батыр медленно набирался сил.

— Посиди, сынок, не спеши. Мы уже привыкли, а ты впервые, — вытирал ему лицо аксакал.

«Нет, не уговаривайте меня», — думал Батыр. — «Если я раньше еще сомневался, то теперь пусть я погибну, но сломаю хребет айдахару».

Он не стал спрашивать о логове. Родителей Айше он поселил у родственников в ауле. Айше захотела жить у подруг.

Никто не любил затрагивать эту тему. В ауле не очень-то верили. «Напугал кто-то стариков», — поговаривали за спиной. — «Да и пора им из глухих гор уходить. Дочка уже большая. Замуж пора. Красавица. Женихи глаз оторвать не могут, но Батыр не ровня им. Джигит, одним словом.» Говорили уже о свадьбе. Подруги смотрели с восторгом и скрытой завистью на счастливицу.

Но Батыр про себя решил: «Совесть у меня будет не чиста, если я женюсь и завалюсь на подушки. Айдахар терзает горы. Кто как не я».

С тревогой посматривал на него отец Айше. Поздно они ее родили. Единственная. Парень попался достойный, но… не пошел бы в горы.

«Как же узнать дорогу в логово?»- думал Батыр.

Вдруг ему пришло в голову:

«Птицы! Птицы не поют!»

Он живо встал и, сказав что пойдет в степь, стал собирать поклажу.

Не все сомневались в его намерениях и рано утром он сел на коня.

Айше знала — любила она его, но промолчала.

Свинцом налились горы, но Батыр твердо решил. До стойбища с опустелой юртой он добрался быстро. Ничто не указывало на опасность. Вот и солнце выглянуло. Пели птицы.

Осмотревшись, Батыр заметил видимость дороги, огибающей огромную скалу. Он спешился, привязал коня возле юрты и пошел пешком.

Все было спокойно. Еле наметанная, а точнее давно устаревшая дорога поворачивала за скалу и как дымка двигалась по стиснутому скалами ущелью.

В узком проходе скал Батыр почувствовал чье-то присутствие. Оно смотрело на него и было везде. Его тело было прозрачным и в то же время тяжелым. Оно перемещалось везде. Батыр сжал кулаки и пошел дальше. То, что открылось ему, когда распахнулись скалы, его потрясло. Тени разных оттенков бежали по склонам гор и заполняли воздух. Тяжело-красные, свинцово-синие, дымные и ядовито-зеленые. Что-то навалилось на него сразу всем телом и сдавило голову мясистыми, но проникающими вглубь пальцами. Ноги ослабели. Скалы отодвинулись и поплыли перед глазами в мертвенно-серебристом отливе. Упав на колени, Батыр еще видел странное солнце. Оно мерцало зловещими цветами и переливами!

«Птицы не поют», — пронеслось в Сознании. Силы утекали, но перед глазами вставали видения одно сущностнее другого и одно ярче другого. Потрясающая, мрачная бесконечность двигалась сущностями, неизвестными, но глубоко понятными своим содержанием. Мир с долинами, Айшей, овцами, скакунами, мир с великанами горами и бесконечным содержанием солнца превратился в песчинку. Там было время и какое-то содержание. Здесь было все. Взгляд Батыра опустился на дорогу и здесь, в каждой песчинке, он увидел огромный мир вселенных. Там не было времени. Там было безмолвное, но потрясающе знакомое содержание сущности. Таинственно и печально стало на душе. Он увидел изнутри свое тело с мириадами содержимого, движущегося и неподвижного. Оно было заполнено больше, чем вся его, Батыра жизнь. Все было здесь знакомым в его чувствах и каком-то странном восприятии. Батыр усмехнулся внутри себя той значимости, деловитости, правилам, знаниям, которыми заполнялась та маленькая, отодвинувшаяся жизнь. Его охватило озарение ничтожности перед этой Сущностью своего в себе и в то же время стороннего, ушедшего, утерянного, утраченного.

Здесь жизнь, вне пространства и вне времени, вне жалких знаний и правил. Здесь даже нет жизни. Здесь беспредельная, но глубоко насыщенная сущность. Нет ни малейших побуждений и желаний из прошлого. Нет — из того крохотного параллельного, того, что заполнялось делами, разговорами, шутками, отношениями родственными и чужими. Хотелось крикнуть: «Я во всем, я бессмертен, я был, есть и буду!» Но даже это побуждение показалось суетным, жалким, никчемным. Это — вне слов. Все понятно сразу без определений. В любом изменении состояний все тут и теперь. Все непосредственно ясно и неизмеряемо по глубине. Даже глубокая печаль была пронизывающе приятной. Она присутствовала в каждой частности и во всем сразу. Она была Единством. Она была тем Светом, которое единило все различия…

Неожиданно все начало меркнуть и Батыр испытал весь трагизм никчемного земного существования, мелкого, местного Тут. Сжатое время, сжатое пространство. Он увидел свое немощное распростертое тело со стороны. Не было к нему ни боли, ни печали. Было какое-то безразличие. Сознание стало гаснуть и он полетел к чему-то сущностному святящемуся вдали. Нет, это был не он. Тот остался там внизу. Лишь незримая нить, как шелкового кокона связывала его с тем. Это был не свет, там вдали. Это была Истина. Все было ясно в ней и жизнеутверждающе. Вне познавания и определений, светящееся и вся жизнь, без зримого и весь Свет.

Не было печали. Была спокойная радость и уверенность. Была святость, и не было тому слов и определений.

Он видел Землю сразу и в то же самое время долины, пастбища, моря, юрты и города. Он смотрел сверху, ощущая неописуемый восторг.

«Много различий, — прорезалось где-то в сознании. — Но все и каждое зримо только в Едином Свете».

Так просто! Цветы и снега горных вершин, моря и кривые изгибы берегов, континенты и лачуги, птицы и облака — все это потому и есть, что Единый Свет делает это зримым. Как можно дробить Единое? Как можно подменять Единое правилами и чем-то значимым. Оно есть! Как просто! Нет трудности, нет тяжести, нет философского бытия.

Сознание Батыра стало расти. Вспышка Света вне пространства, вне времени озарила его. Радостное ощущение Бессмертия над мелочностью «того», кем он был наполнило его Сознание. К бессмертию добавилось неописуемое ощущение, что эти огромные пространства, эти разные времена это его, Батыра суть. Он может их менять и пребывать, где хочет. Эти великие горы у подножия его Сущности. Солнце и Луна — его родное и частное. Он осмотрелся одним мигом. Все-все близкое на огромных расстояниях — это его могущество, его бессмертие. Это все он в торжественной радости, невозмутимости. Нет в том ни возвышения, ни иного. Все это он…

* * *

Эдик, как обычно, хлюпался в ледяной воде. Абдыбай ходил по еще мокрой траве-мураве и изредка восклицал:

— Ну, маг, ну, волшебник! Все знает!

Я смотрел на них из юрты укрытый одеялом.

«Батыр испытал сатори в смертельный момент», — проплывало в голове увиденное и пережитое вчера. Мне были знакомы эти состояния Сознания, но я управлял ими, исследуя себя, поэтому все протекало мягко. Здесь же была огромная примесь разрушительного. Сатори, в процессе ухода Сознания внутрь, такое же созидательное, но в иных качествах, чем Дхьяна.

«А вот второе переживание похоже на Дхьяну. Кроме того, сам переход из закрытого Космоса в открытый у Батыра прошел созидательно. Иначе — смерть.»

Я владел не только свойством видеть, как в кино, все то, что я читал или слышал, но и одновременно переживать в эмоциях и качествах состояния и события. Это было первое переживание Сознания, которое доставило мне много тяжелого и трудного.

Мне легко давалось любое состояние Сознания, которые Андо и Оцухи пережили или знали в Дзен. Я спорил с ними, утверждая, что сатори — это переживание Сознания в закрытии. Но они не владели Дхьяной и не понимали меня. Из Сатори Батыр перешел в Дхьяну. Из глубочайшего свойства Сознания в закрытии — к такому же потрясающему качеству в раскрытии.

«Нужно все осознать. Мне еще предстоит обучать других», — я уже не сомневался, что являюсь не «гадким утенком», но был еще слишком слаб в трансформации этого, лежащего за пределами ума свойства Сознания, на язык понятий.

— А ты что не пьешь прану, — улыбнулся в проход юрты Абдыбай. — Пойдем, я теперь богатырь и свалю тебя одной рукой.

— Все ты сводишь к силе, — ответил я так, чтобы Абдыбай почувствовал. — Батыр тоже рассчитывал на силу, а попал в другое.

Эдик поставил лицо нежному солнцу.

— В солнце тоже есть прана, — наслаждаясь сказал он.

— Прана есть в любой части Сознания: в траве, воде, воздухе, точке, камне, линии, в мысли, — начал я, но спохватился, заслышав у себя назидательные нотки.

Абдыбай посмотрел на меня непонимающе:

— Разве мы не берем энергию, прану?

— С позиций праны — нет. С позиций интеллектуального предположения — да. Прана не живет по привычным законам, то есть по законам интеллекта. Умом прану не разовьешь. Нужно изменить принцип Сознания. Восточная поговорка гласит: «Сколько не повторяй слово „халва“, во рту слаще не станет». Я бы сюда добавил: «Сколько не рассуждай о халве, во рту только пересохнет».

— Куда сегодня, вождь? — шутливо спросил Эдик. — Опять заведешь нас в чертовщину какую-нибудь?

— Как попросите, — в тон ему ответил я. — За горами дело не станет.

— Я хорошо знаю горы, — уже серьезно сказал Эдик. — Но такого…

— Горы сложнее степи. Они создают разделение. Они суммируют различие, то есть фокусируют разное в Единстве.

— Сложно заговорил, — боднул воздух головой Эдик.

— Пойдемте, — сказал я. — По пути и на примерах я вам это объясню.

Попив чай с каймаком, свежей лепешкой и сахаром вприкуску, мы пошли по ущелью, а затем перевалили в соседнее. Небольшое ущелье ответвлялось правее.

— Вот смотрю, левый склон густо зеленый, сочный и темноватый. Вы знаете, что там придется продираться сквозь кустарник и скользить по черноземной земле и скользкой траве. Это первое, что я вам хотел сказать.

— Мудрец, — саркастически ухмыльнулся Эдик.

— Не смейся, Эдик, — вмешался Абдыбай. — Чувствуешь себя резко по-разному на них.

— Теперь остается различить состояния организма точно в таких же состояниях. Но в отличие от китайских ян и инь свяжем с этим характер, психику, эмоции, настроения, побуждения. Итак, этот склон, — показал я на правый «зеленый», густой, влажный, склон и специфически нажал Эдику в солнечное сплетение.

С выдохом, у Эдика вырвалось ХУМ.

— Согласен, назовем ХУМ, — засмеялся я. — Это священный слог в Тибете.

— Левый назовем ТАО, — продолжал я.

— Почему? — удивился Абдыбай.

— Найди, — похлопал я его по плечу. — Но на вдохе. Устреми вдох в беспредел, как вырвавшуюся из клетки птицу на свободу.

— Тут еще есть звуки, — сказал Эдик. — Вот И, Э, Ы.

— Об этом потом. Это называлось в Индии Мантра-йога, но самых больших успехов в этом добились на Тибете, насколько мне известно.

— Зачем же Т в ТАО? Т стоит как камень.

— Это в том случае, когда выдох был слабым и упражнение начинается со вздоха, — ответил я и наблюдал за их экспериментированием. — Не спешите, не работайте, не дышите механически.

— Не налегай на мышцы и силу, Абдыбай, — продолжал я. — Разве прану ты пил силой, механически?!

— Есть варианты, — удовлетворенно сказал Эдик.

— Согласен, но надо же с чего-то начать, — кивнул я. — Итак, советую наблюдать за собой, а потом я буду подсказывать. Без опыта эти знания бесполезны. Они — дорога в новое, а не в имеющееся. Здесь «знаниям», то есть умом не продвинешься.

— Согласен, — сказал Эдик. — Но ориентир нужен.

— Ох, уж эти интеллектуалы! А если бы ты оказался в пустыне, где во что бы то ни стало нужно выжить, тут и теперь?

— Ты и представляешь пустыню, — философски ответил Эдик. — Ты преподносишь неизведанное и там будет не прежнее. Но там есть подсказка условиями: жара, сухость, ветер, верблюд. Так, что либо условиями, либо словами. Выбирай.

— Начнем с того, что термины инь и ян не охватывают все аспекты и слишком путаны с позиций внешнего и внутреннего…

— Нам это не грозит. Брось академический тон. И начинай с нуля, — прервал меня Эдик.

— Разберемся, — хихикнул Абдыбай.

— Закрытый человек все копает под себя и создает массу и условия жизни. Это ХУМ. Эдик посмотрел на правый склон и сказал:

— Неплохо начал. Согласен!

— Раскрытый человек светел и легок: в общениях, контактах с ситуациями, в характере. Эдик посмотрел на левый склон и сказал:

— Ветреный, радостный, но бедный.

— Да, ХУМ — это масса. ХУМ — кормилец, ХУМ — хранитель, ХУМ — создает условия для жизни: удобрения, чернозем, мясо, мебель, сервизы, стада овец, престижные места, значимость.

— Как по нотам! Только не много ли в одну кучу? — пошутил Эдик.

Не волнуйся, он тебе сейчас все завернет в крендель, — с видом знатока прокомментировал Абдыбай.

— Я вам сразу поставлю цель и вернемся к началу, то есть к горам. Без стимула вы никто! Итак, в Тибете есть понятие Шамбала. Это как вы теперь догадываетесь, сложная система состояний, создаваемая комплексом гор. Абдыбай меня поймет сразу, если представит, что он попал в хорошо оснащенный спортивный зал. Эдик меня поймет в другом примере. Представь себе ситуацию, где тебя смешат, радуют, ругают, хвалят одновременно.

— Нет, я такое представить не могу. Давай лучше другое, или спортивный зал, — уже серьезно ответил Эдик.

— Если вы не закрепленные, то сосредоточьтесь только на левом склоне и присутствуйте в том.

Мы посидели немного.

— Характерно, — сказал Эдик.

— ТАО, как видите, не нагружает организм массой. ТАО светлое и легкое. Если даже будет дождь или жара, то будут особенности, но не будет той тяжеловесности, какую создает ХУМ-характер.

— Характер гор? — спросил Абдыбай.

— И людей тоже. Разве мы говорим с позиции курицы? В горах, или в небе, или в лошади мы видим свой характер. Кстати, и свою физиологию. Например, на ТАО включается своя физиология, а на ХУМ своя. Кроме того, они не совместимы.

— Ну, а что там насчет Шамбалы? — решил идти дальше Эдик и поднялся.

— Если ты полностью разобрался в ТАО и ХУМ, то вперед, — засмеялся я, так как за этими двумя стоят судьбы, настроения, характеры, здоровье, счастье и несчастье.

— Разобрался, — вдруг твердо сказал он. — ХУМ уже имеет прототип и его называют ЭГО, только в ЭГО нет физиологии и его ругают, а ты говоришь: «ХУМ — кормилец, ХУМ — хранитель».

— Надо быть недалеким фанатиком линейных конструкций, чтобы ругать то, что тебя кормит. Кроме того, ЭГО базируется на равно необходимой физиологии. Выкинь-ка печень или сердце…Кстати, это органы ХУМ.

— Вот тебе на! А все призывают к сердечности и ругают ЭГО, — крякнул Абдыбай.

— Все это интеллектуальное недомогательство, за которым скрыта заинтересованность.

Я вел их, ориентируясь на изменение полей, точнее, по изменению состояний Сознания.

— Здесь ТАО и ХУМ дифференцируются, — остановил я их среди сложной конфигурации гор. — Представьте себе не свернутую, а развернутую пирамиду. Каждая гора не сама по себе. Она является результатом и создает результат, но со своей особенностью. А теперь посмотрите вон на то странное место.

Нежное озерко отливало всеми цветами. Все торжествовало здесь большим праздником. Но не везде.

— Хорошо как, — сощурился на солнце Эдик.

— Хорошо, — согласился я. — А кое-где даже слишком.

Начнем с большого. ТАО и ХУМ вам известны. Делайте так, как я вам буду говорить. Батыр попал в деструкцию. Мы будем благоразумнее. Научите себя отпускать тут и теперь.

Абдыбай бросил руки и стал дрыгать ногами, как это делают спортсмены.

— Нет. Это не подходит, — остановил его дерганье я. — Отпустить! Отпустить, а не размазывать и не расслаблять. Сели прямо. Бросили себя к солнцу вширь. Пьем нежно прану. Свобода, легкость, полет и никакой размазни! Запомните, нет релаксации! Нет размазанности! Нет напряжения! Вдох нежный, таинственный, счастливый! Вдох беспредельный! Вдох не ради вдоха, а ради праны. ТАО имеет условия и эти условия — Свобода.

Я радовался их проникновению в это.

— Абдыбай, здесь не лесоповал. Здесь нет труда. Свобода! Легкость! Вдох, как взлет Птицы Праны к Солнцу! Эдик, не гни спину. Как легкий цветок, как тростник, тянущийся к солнцу, к свободе.

Прошло около часа.

— Ну, а теперь пойдем. Но сперва два слова. Что бы нового не проскользнуло в вас, не пугайтесь. Что бы странного не ощутили вы, не пугайтесь. Во все необычное вливайте прану, радость, счастье, свободу. И неограниченный простор, широта. Огромный обзор. Так и поддерживайте свое сознание непрерывно. Шли мы не долго. Я увидел огромного муравья и усмехнулся. Этот — тренированный. Огромные ромашки на песчанике удивили Эдика. Вода струилась радужными каплями по камушкам.

— Пейте так как я вам объяснял. Этот напиток богатырей не для каждого, — обычным тоном сказал я им.

— О, — начал Абдыбай, но я тут же прервал его.

— Не говорить, не думать! Не поедайте состояние интеллектом.

Все шло хорошо. Я вывел их на чистую, но пустую полянку.

«Рисковать или нет? — думал я. — Опыта у них нет. А что, впрочем, им грозит? Деструкция? Абдыбай тренирован, но в мышечно-силовом варианте. Эдик занимался Джиу-джитсу, каратэ. Это лучше. Он знает энергию Чи. Но как? На каком уровне сами тренеры? Не заложили ли они в его рефлексию деструктивные ходы Чи?»

— Стой! — вслух сказал я. — Это не Шамбала, но сделаете пробу. Все, чему я вас научил, будет основным фоном, соком, в котором вы должны купаться. Остальное будет рисоваться само на месте Сознания. Не вмешивайтесь в это мыслью.

— Что это будет? — спросил Эдик.

— Вот видишь, опять ты как аксиомой считаешь, что все можно переложить на гармошку ума. Будет Большое ТАО, возможно Самадхи. Это неведомые обыденному человеку состояния Сознания.

Мы вошли в фокусированное пространство и я их посадил ровно и удобно. Убедившись, что внутренние органы у них расположились и перевели свои функции в режим раскрытия, я отошел в сторону и начал наблюдать.

«Деструкция возможна, — смотрел я на них и размышлял. — Эдик сильно интеллектуален. Это — ХУМ. Он теперь у него в рефлексии. Интеллект может завернуть энергетические поля на себя. Будет наложение ТАО на ХУМ. Это — деструкция. Абдыбай по характеру относится к активному ХУМ, да еще книг начитался о победе, приоритетности, выигрыше, о правильном, высшем, духовном. Это — упражнения в ХУМ. ХУМ коварен в своих разновидностях закрытия человека: речь, характер, тренировки, социальные отношения…»

Эдик стал двигаться во внутренних связях и вдруг лицо его просияло.

«Нашел согласие между внутренней и внешней мозаикой связей», — успокоился я и посмотрел на Абдыбая. Он стал оседать спиной, но держал лопатки и плечи в ТАО.

Я повел у него поляризацию по спине сверху вниз и на внешнюю сторону ног. Печень у него раскрылась. Тело стало набирать легкость. Почки сменили режим с ХУМ на ТАО, лимфатическая система переорганизовалась.

Абдыбай успешно стал преобразовывать себя внутри навстречу внешнему комплексу полей. Мозаика стала совпадать. Вдруг лицо его озарилось одухотворенным светом. Произошел миг полного соответствия. Миг Самадхи.

Эдик уже несколько минут сидел в этом неописуемом переживании Сознания. Я хорошо знал, что у него там, в Сознании сейчас нет ни пространства, ни времени. Он, его Сознание и Космос с его частями и общим находятся в Единстве. Он и есть Вселенная и нет ничего вне его, Эдика.

Абдыбай вошел в другое качество. Он зрил неописуемые переливы состояний. Поляризация его внутренних связей менялась с изменением внешних. Вот вмешалось облако на небе и организм тут же изменил «конструкцию» энергетических отношений.

Абдыбай зрил свое иное бытие.

«На первый раз хватит», — подумал я и начал быстро менять поляризацию связей внутреннего и внешнего тела.

«Это не облако, — усмехнулся я. — За таким нужно гоняться быстро».

Но Абдыбая словно где-то «заклинило».

— Абдыбай, очнись! — стал возвращать я его к обыденному, тряся за плечо.

«Труднее будет с Эдиком», — посмотрел я на его счастливое лицо.

Выйдя из Самадхи, Эдик был как в тумане. Ему казалось все отдаленным и незначительным. Он не хотел говорить. Абдыбай так «зацепился» за местную мозаику полей, что только сила прежних, глубоко врезавшихся в Сознание связей, помогла совершить переключение.

Возвращались мы молча. Так бывает когда возвращаются из кинотеатра под впечатлением только-что просмотренного фильма.

Солнце шло к закату, когда мы пришли на стойбище. Нас ждали. Ужин был почти готов, поэтому мы сели пить черный душистый чай. Все молчали.

Ужин закончился. Все ждали. Но аксакал размышлял. Не думаю, что он сомневался в том: понимаем ли мы его. Все повествование он вел осмысленно. — Я видел вас с горы в Долине Чудес, — обратился он ко мне. — Горы наполнены Жизнью и Смертью. Одно и то же одного может убить, а другого сделать несокрушимым. Здесь нельзя разделить на места жизни и места смерти. Только глупые люди считают, что есть зло отдельно от добра. Добром тоже можно покалечить человека, а злом можно оживить иного. Вы испытали уже два места.

— Что бы вы выбрали из этих двух? — повернулся он к Абдыбаю и Эдику.

— Конечно, сегодняшнее, — тут же ответил Эдик.

— Я тоже так считаю, — поддержал его Абдыбай.

— Ну, а ты? — обратился он ко мне.

— Вообще-то я не выбираю. Жизнь складывается из всего. Но раз поставлен вопрос, то он содержит ответ: кто отдаст предпочтение, тот рискует потерять все.

— Достойный ответ, — крякнул аксакал, погладил бороду и как-то лукаво глянул на меня. — Горы полны слухов. Один из них кажется был о тебе.

— Не всякий умеет доить корову, — многозначительно добавил он. — Батыр тоже прослыл в горах, когда я принял в его жизни участие…

Батыр безучастно смотрел на это дружелюбное лицо.

«Я и есть мир, — думал он под впечатлением того, что потрясло его до каждой клетки. — Что эта преходящая жизнь в сравнении с бессмертием?!»

— Вот твой конь, — сказал незнакомец. — Ты уже можешь садиться в седло.

Батыр встал, но ощутил себя совершенно иначе. Это был и он и не он. Не было той деловитости, что прежде, но и не было апатии. Он был тверд и уверен, но без гордости и самоуверенности. За спиной у него «стояло» Бессмертие. Жизнь от этого только усилилась, но в странном чувстве. Мудростью можно было назвать это состояние. Многие путают мудрость со знанием. Нет, мудрость знает непосредственно. Все слова мудрого человека истинны даже если он говорит ложь.

Так оно и произошло. Аксакалы стали относиться к Батыру с почтением. Он не спорил, не доказывал, не блистал своей ученостью. Он больше всего молчал, но когда доводилось, он говорил просто и в самое сердце. Он не беседовал часами с аксакалами и не сидел как они, подолгу вместе. Проезжая, или проходя мимо, он приветствовал их простым жестом. Но какой это был жест! В нем сливалось все: почтение и воля, простота и величие, скромность и глубина.

Грусть легла на глаза Айше. Она не жаловалась. Но это был другой Батыр. Гордость и задор ушли от него. Он стал еще проще, но беспредельно далекий. Она часами смотрела на яркую звезду в небе и ей казалось, что это Батыр: блистающий таинственный, но недосягаемый.

Нужно было решать. Батыр углубился в размышление. Он иначе смотрел на жизнь. С тревогой посматривали ближние и с любопытством другие.

Он решительно сел на коня и ускакал в степь. Где он? Говорят, что видели его у хунхузов, а иные говорят, что встречали его в Тянь — Шане. Один уверял, что он совершил хадж в Мекку, а затем направился в Кашмир.

Яркая звезда светила в проеме входа в юрту. Айше закрыла полог, но я не разочаровался, что звезда исчезла. Мне было все понятно.

* * *

Эдик с Абдыбаем притихли. Они соприкоснулись с иным миром. Тут же рядом с ними текла река более глубокой жизни. Она манила таинственностью.

Эдик плеснул еще раз сверкающую на солнце воду на тело и сказал:

— Но почему я ничего не знал, не читал, не слышал о таком? Никогда не поверил бы, если бы сам не пережил такое!

— Кто воспитывает и оповещает? — спросил я их в упор. — Неужели вы еще не поняли, что ваша информация течет от крикунов! Мутный ваш источник. Мудрые молчат. Пустые, как сороки, стрекочут без умолку. Кого вы слышите? Кто заполняет ваши уши словами? Кто заполняет ваши глаза гримасами удовольствия и неудовольствия? Кто заполняет ваше миропонимание «правильным» и «неправильным»? Кто стучит себя кулаком в грудь и призывает к правдоискательству?

— Да, сынок, — раздался за спиной голос аксакала. — Но в том испытание мудрому. В том закономерность роста. Кто пробьется через трясину пустого «знания», тот будет зрячим во всем.

Он подвел двух лошадей и сказал:

— Поедем со мной, а друзья пока подождут.

Мы въехали в более дикие места, но сияющее солнце и открытые лица гор подчеркивали чистоту.

«Здесь нет дикости. Здесь просто нет человеческого присутствия», — удовлетворенно отметил я.

Мы ехали долго. Избушка вынырнула неожиданно. Седой старец сидел рядом. Он не обратил на нас внимание и был глубоко погружен в себя. Трудно было разобраться в его национальности. Голову и лицо покрывали белые волосы. Аксакал сел рядом. Я продолжал почтительно стоять.

— Он слабо раскрыл свою Сущность, — сказал старец аксакалу. — Он заметен среди прочих, но тускло мерцает в Долине Ясного Света. Бутон не раскрылся, но кони обещают многое. Очень многое. Тропа, по которой он шагает, висит над пропастью. Или сейчас пусть уходит от людей, или они начнут уничтожать его. Его любит природа. Что больше этого?! Зачем ему люди? Что они могут?

Он замолчал и ушел в свои переживания. Мы ждали.

— Ты знаешь, что твой друг погибнет? — вдруг он поднял голову на меня и посмотрел такими глазами, что у меня обмякло тело.

— Да, — твердо сказал я. — Он насыщает свою сущность правильностями с такой скоростью и до такой силы, что я не могу смотреть в его будущее без содрогания.

Старец удовлетворенно посмотрел на меня. Тень усмешки скользнула по его лицу.

— Ты тоже увлекся этим. Хорошо, что тебя восполняет другое. Не перешагни через черту. Время наступает торжества сил. Сила в убеждениях, сила в правде, сила в мышцах, сила в знании. Всякая крупица любой силы несет в себе насилие. Сила правды несет угнетение. Сила убеждений стоит на фанатизме. Сила мышц жаждет побед. Сила знания искажает сущность.

Он вновь погрузился в себя. Мы ждали. Было тихо, как это бывает, когда солнце вступает в свои права. Мирно жужжали пчелы и копошились в цветах.

Где-то недалеко пасека. Небо покрыло голубым шатром солнечный простор.

— Предназначенное тебе ты выполнишь, — вновь открыл глаза старец. — Держись сущности Дао во всем. Учись даже у детей. Не отдавай ничему и никому предпочтение. Жизнь складывается из всего, а не из выбранных частей. Ты это знаешь и умеешь. Но ты избрал среду с перекошенным человеческим лицом. По мере твоего разворота они будут уничтожать тебя, твоих ближних, твою основу. Помни, яд пауков привлекателен его силой. Век силы — век насилий. Насилия обосновываются другим насилием — правильностью. Правильность обосновывается другой силой — фанатизмом, уверенностью и тем, что так думают все.

Скользит змея правил по лицу Земли и остановить ее ты способен своей Сущностью…

За деревьями раздался топот лошади. Крепкий и спокойный мужчина сидел на ней. Он подъехал и легко спрыгнул на землю.

— Познакомься, — сказал мне аксакал. — Это Батыр.

* * *

Эдик с Абдыбаем загорали на солнышке и о чем-то тихо переговаривались.

Мы подъехали к ним. Спешились. Батыр подошел к ним и протянул твердую и дружественную руку. Вряд ли Эдик с Абдыбаем догадались, что это и есть тот самый Батыр. Вряд ли они догадались, что женой аксакала стала Айше. Полный жизненной мудрости, он после долгих странствий остался в ауле. Батыр оставил Айшу и время решило по своему. Аксакала звали Наурыз, что в переводе означает весеннее время. Он действительно нес жизнь. У них с Айше выросло двое детей.

Батыр вернулся недавно. Он не распространялся относительно своих странствий и поселился далеко в горах у старца.

Никто не знает, откуда появился старец. Не понимал народ его, а оттого побаивался. Редкие смельчаки ездили к нему, или кого гнала нужда и горе. Но малопонятно говорил он. Как можно осуждать правду? Как можно не признавать справедливость и считать ее насилием? Святой он. Кто же спорит? Но какой странный. Видит каждого насквозь. Знает все наперед. Говорит, словно кол в землю вдавливает.

— Сейчас я объясню вам дорогу к дунганам. Это часть рода Ша. Многое они могут, — сказал Батыр. — Не бойтесь их, но и не задевайте за живое! Даже почтенный старец способен ударом ноги срубить дерево.

Батыр подробно объяснил нам дорогу.

— Я через несколько дней вернусь, — сказал он и сел на коня.

Мы отправились в путь тут же.

Горные тропы подчас проложены водой от тающих снегов, подчас животными, где-то людьми, а местами естественными облысениями в кустарнике и траве. Идти было не сложно. Ветер еще дул с низины. Солнце в горах особое. Оно не печет, но обгореть можно сильнее, чем за большое время в долине.

— Пора разобраться, — сказал Эдик. — Что это там за чертовщина приключилась с Батыром и нами. Я в Айдахара не верю: воспитание не то.

— Согласен, но из того, во что ты веришь, ты уже исчерпал все. Способен ли ты срубить дерево ногой? Нет! Как же так? Ты постоянно тренируешься и уделяешь этому много времени. В чем причина?

Я знал, что интеллектуалы мнят в виде само-собой, что все можно объяснить. Никто и не собирается осознать, что сам интеллект имеет меру. Эта мера заложена в его энергетических мозаиках. Но зато Сознание можно двигать.

— Если я скажу тебе, что вблизи стойбища родителей Айше были выбросы паров ртути, которые дают цвета и давят голову, то ты удовлетворишься и…останешься тем, кем был.

— Что изменится, если я отброшу науку? — удивленно спросил он, так как вера в единственность науки и ее непоколебимость насаждалась интеллектуалами.

— Многое. Во-первых, ты не удовлетворяешься. Какие-то сущности, пьющие жизнь мобилизуют твое Сознание и твой поиск.

— Хо! — выкрикнул он. — Но это и будет наука!

— Нет. В интеллекте наука имеет свою меру. Представь себе, что ты строишь город, но материал для строительства подают в виде больших, в твой рост, цилиндров, — сделал попытку я показать, что все в науке двухполярно, а следовательно, иного она не зрит.

— Какой же город ты выстроишь? — продолжал я. — Как бы ты не старался, но будешь сильно ограничен.

— Для науки все открыто и в ней нет ограничений, — упрямился Эдик.

— А для интеллекта есть. Можешь ли ты назвать хоть один трехполярный прибор? Электричество — двух полюсов: «плюс» и «минус». Магнит — двух полюсов. Электрохимия — «анодно-катодная». Электрические цепи — линейные, если даже ты их выложишь в круг. Математика — двухзначная, но во всяких вариациях. Логика — и тем более двухзначная.

— Допускаю, — стал горячиться Эдик. — Но разум человеческий неограничен!

— Не горячись. В споре никогда не родится нового Сознания. В споре оттачиваются варианты и пути защитить и сохранить старое, а точнее свое. Кто-то брякнул, что в споре рождается истина, а другие подхватили как попугаи.

Абдыбай рассмеялся. У нас уже много было бесед на эту тему. Он уже понял, что спорящий не истину ищет, а изыскивает пути навязать свое другому.

— Представь себе, что на Землю прилетели инопланетяне, — обратился я к Эдику. — Но мозги и Сущность у них трехполярные.

— Ну и что? — удивился Эдик. — Если бы ты сказал, что мозги у них бесконечные, тогда другое дело. А то всего трех!?

— У людей они тоже беспредельные, но на двойке, а у тех будут тоже беспредельные, но на тройке, то есть на тройственных энергетических связях. Как ты и люди будут общаться с ними?

Эдик засмеялся своему превосходству:

— Чудной ты! Братья по разуму общность всегда найдут!

— Получается, что как раз по разуму они не братья. Может быть у вас с Абдыбаем есть трехзначное мышление?

— Попробуем, — сказал Эдик. — У нас не получится — другие найдутся.

— Спешишь с выводом. Что вы с Абдыбаем, что все население Земли — это всего лишь один человек с двухполярными мозгами. Здесь количеством людей не возьмешь.

— Количество переходит в качество, — упрямствовал Эдик.

— В данном случае — нет, спокойно ответил я. — Да и сам этот закон для двухполярных мозгов. Инопланетяне его не признают. Они не признают ни один прибор, ни одно логическое построение, ни математику, ни наше понятие о Космосе и о Вселенной. У них будет иное мироздание. А у нас свое.

— Подожди, подожди, — выкрикнул Эдик. — О каких инопланетянах говоришь ты, мой брат? Более того, по какому праву ты говоришь их именем? Что, они глупее нас, что ли?

— Я говорю о контакте. Вон, — показал я на птицу, — найди общий язык хотя бы с этим «инопланетянином» или с этой елью.

— Не пойму, куда ты клонишь? — задумался он.

— Всякий из нас имеет дело только со своим собственным Сознанием. Какие бы черты ни приписывал он другому, это другое будет его собственное. Но… со временем Сознание рождает в себе и сливается с интеллектом. Сам же интеллект примитивный, я хочу сказать, двухполярный, но крутит и крутит свое в разных вариантах. Так человечество создало массу, огромную, глобальную, космическую, научную… примитива.

— Вот дает! — крякнул Абдыбай. — Но что дальше?

Я шутя провел жестом, словно погладил бородку как аксакал и сказал:

— Вопрос первый: как вынуть Сознание из этого пошлого чудовища? Вопрос второй: как способствовать тому, что окажется за пределами интеллекта? Вопрос третий: что делать с интеллектом?

— Ты что, интеллектом решил убрать интеллект? — пошутил Эдик.

— А теперь пора вспомнить о состояниях вашего Сознания, когда я таскал вас на плечах. А также на другой день. Вспомним о переживаниях Батыра. Был ли у вас там ум?

— Нет, — ответил Эдик. — Это неописуемо. Время словно исчезло, а мир разросся до…

— До того, что не было ни одной частички, которая не присутствовала тут же. И это в тоже самое время, когда пространство заполнилось беспредельностью, — закончил за него я.

— Да, — сказал Эдик. — Это-то и странно, что я был сразу везде, а чувства описать нельзя. Что это?

— Если использовать термины индусов, то ты испытал Самадхи. А точнее, ощутил состояние Атман. Это же испытал Батыр. Но он прошел два вида Самадхи, — ответил я. — Поэтому его ощущения были насыщеннее. Он ударился о скалу смерти, сначала. От этого Сознание стало делать сброс. Сброс всего наслоившегося, развитого у него шел во внутреннем и внешнем мире.

— С определенного возраста жизнь срастается с интеллектуальными понятиями и правилами. При сбросе этого органа жизнь кажется незначительной, отдаленной и ничтожной. При сбросе мира осязания ощущается полет. При сбросе мира слуха ощущается слышание всего Космоса сразу…

— Почему ты сказал: «Мира осязания»? — остановил меня Абдыбай.

— В клубке Сознания человека тесно переплелись миры. Посмотри на тот камень. Сколько он весит?

— Около тридцати, — ответил Абдыбай.

— Но разве зрением можно определить вес? — засмеялся я. — Твой ответ шел от мира осязания и от мира зрения. Глаза видят только форму и цвет. В них нет веса. Осязание ощущает массу. Оно не видит формы…

— Подожди, подожди, — прервал меня Эдик. — Вот я закрыл глаза и щупаю предмет. Я могу рассказать его форму.

— Здесь все равно опыт зрения, но в прошлом, — невозмутимо продолжал я. — Итак, вернемся к Сознанию. Предположим, что оно не развернуло еще себя полностью. Значит в нем есть новое, неожиданное, потрясающее.

— Почему? — удивился Эдик.

— Какое оно новое, — толкнул его в плечо Абдыбай, — если «ожидаемое» и «обычное»?! Но почему эта новизна такая потрясающая? — обратился он ко мне.

— Из-за внеконкурентности. Это состояние и есть все Сознание. Батыр ощутил ярчайшее Самадхи из-за катастрофичности ситуации. Сознание, которое «вынуло» себя из… себя, но в последующих своих движениях ощущает непосредственную свою Сущность. Свойство интеллекта увязывать, то есть совершать определение одного другим, сбрасывается вместе с интеллектом. Отсюда, нет опоры для определения состояний Самадхи.

— Но там было еще…, - начал Эдик, но я его прервал:

— Отсутствие времени! Ощущение времени — это свойство Сознания в его линейном движении…

— По-моему, время объективно, — вставил реплику Абдыбай.

— Что ты можешь воспринять такого, чего нет в свойстве твоего Сознания?! — пошел я в атаку. — Допусти, что ты смотришь через окошко. Видишь ли ты то, что у тебя над головой или сзади дома?

— Я могу выйти и посмотреть, — ответил он.

— Ну вот и договорились! Сознание должно выйти из прежних своих свойств и «посмотреть». Будет ли то же самое за домом, что ты видишь в окне?

— Маловероятно, — ответил за Абдыбая Эдик.

— Так вот, в прежнем Сознании присутствует, прежде всего, линейность: эволюция, прогресс, высшее, сила, победа, доказательство, логичность и все остальное. Но ему присуще и изменение. Это дает ощущение времени. Останови процесс! Прекрати изменение и ты получишь пребывание вне времени. Это тут же отметится блаженством и неописуемым кайфом.

— Почему!? Да ты прав, — восхитился полученным переживанием Эдик.

— Сознание развертывалось до того непрерывно и наплодило одно и то же, но много и в разных «лицах». Представим, что Абдыбай стал шахом. Много шансов у нас будет общаться с ним, когда на его плечи свалятся заботы страны?

— Вас я приму, — хихикнул Абдыбай.

— Вот видишь, так и Сознание «может быть примет», а может быть — нет. Стучатся в его двери все большее и большее число претендентов, а оно точечное: «тут и теперь».

— Так гаснут эмоции, — продолжил я, — то есть интенсивность и глубина проникновения в сущность каждого «посетителя». Эмоции гаснут, но вдруг толпу эту разогнали. Шах подойдет к окну и увидит, что там розы плывут в солнечном океане, что небо прикрыло их шелком своей голубизны… В Самадхи происходит подобное. Но я его разделяю на несколько типов…

— Откуда ты все это знаешь? Я раньше не замечал в тебе такого, — прервал Эдик.

Я засмеялся и он понял нелепость своего вопроса.

— Да, — сказал я, — если к вам подойти когда вы вошли в Самадхи, то никто бы ничего не заметил, Просто сидят два парня. И все же, проверяется все. Слепому не обмануть зрячего.

Мы не часто делали остановки. Батыр обещал, что уже завтра мы придем к дунганам. Еды хватало, а ночлег прекрасен под огромной елью не ее пушистых «лапах». Ночи в горах особые. Мягкий вечер сменяется к утру сильной прохладой. Зато звезды начищенные, как на праздник.

Устроив ночлег, мы развели костер.

— Да, силой такое не возьмешь, — сказал Абдыбай, глядя в костер. — И умом трудно. Но какие это прекрасные эмоции! Никогда еще в жизни не испытывал ничего подобного. Ты говоришь, что индусы назвали это Самадхи? — обратился он ко мне.

— Да, — ответил я. — Это общее название. Но оно нужно не для эмоций. Есть в Самадхи две крайности. Одна из них свершается, когда созреет первый оборот Сознания. Оно отделяется из самого себя и все, в чем оно до этого плавало в непосредственности, вдруг отдаляется. В этом отходе идет обозначение созревания ХУМ. Это созревание в себе имеет разные уровни. Например, Батыр не имел огромного интеллектуального багажа. У Батыра произошло то, что составляет стечение обстоятельств, то есть без внутреннего устремления к этому. Индусы назвали это хея-хету. Наурыз, судя по его точному изъяснению, пришел к этому поисками. Вспомните, где он только не бывал. Это — осмысленный путь.

— Выходит, что Самадхи не одинаковое? — удивился Эдик. — Как же такие счастливцы понимать друг друга будут?

— Прежде всего, — подбросил я еловые палки в костер, — давайте договоримся, что понять это означает привязать к тому, что уже накрутил в мозгах. К чему же привязывать то, что вышло на чистейший простор? Но из своего опыта и бесед я могу для наглядности сделать сравнение. Химические элементы — активные, но когда они набирают энергетические уровни до завершения, то становятся устойчивыми в себе. Их называют инертными газами. Однако, даже газы имеют различную массу. В качестве примера на другой тип Самадхи могу привести рождение ребенка. Это рождение еще при жизни назвали вторым рождением.

— Чем дальше в лес, тем больше дров, — буркнул Абдыбай, — как можно родиться еще при жизни второй раз?

— ХУМ имеет меру. ХУМ — это характер и свойства Сознания. ХУМ — это эмоции на защиту своего. ХУМ — это масса: тяжесть в походке, лишний вес, ожидание неприятностей и замечание неприятностей. Приятное же тогда, когда — «по-моему». Термин ЭГО слабо подходит, так как ХУМ базируется на конкретной физиологии. По степени нарастания ХУМ приближаются болезни и смерть. Как только ХУМ доходит до своей меры, то смертью совершается сброс. Этот сброс можно совершить при жизни. Для этого, уже осознанно, ХУМ следует переродить. Два качества укрощают ХУМ: полный набор до зрелости и второе рождение со сбросом. Это — мой опыт. В древних текстах этих различений я не нашел. Там говорится о состоянии Атман. В Бхагавад-Гите сказано: «Весь этот космос составляет частичку Меня».

— Ты что, дважды рожденный? — уставился на меня Абдыбай. — Когда это ты успел?

— Нет, мой случай иной. То к чему стремились постижением, мне дано от рождения в «готовом виде», — ответил я как можно осторожнее. — Я легко вывожу Сознание из обыденной жизни. Свойством движения оно переводится на любое качество и там я могу остановить его вне времени. Весь этот космос становится частичкой во мне. Я ощущаю бессмертие и неограниченность в мирах. Я знаю иные миры, о которых говорить нет даже смысла. Например, тройственный мир.

— Что же ты не обучаешь людей этому? — серьезно спросил Эдик. — Миллионы болеют, а другие страдают от психической неудовлетворенности, от страха, от неуверенности.

— Ищу язык контактности. Тот язык, которым пользуется наука, двухполярный. Он бесконечен в типовом примитиве. Он — язык ХУМ.

— Я реалист, — сказал Эдик. — То, что я ощутил в Самадхи, меня убедило. Я даже телом почувствовал себя здоровей, а это впечатляет. Научи нас.

— Да, — оживился Абдыбай.

— Я уже вас учу, но трудности, как видите, огромные из-за интеллекта. Его типовое продуктирование нужно остановить. Завтра начнем с понимания себя и окружающего в себе. А теперь пора спать.

* * *

Там где есть вершины, есть ручьи. То тихие, шепчущие в траве, то говорливые и сноровистые. Чай — хороший напиток, но горная вода незаменима. По внутренней информации энергетических связей она несет в себе не только ТАО и ХУМ. В ней бывает весь набор астрологии гор, их характеров.

Мы шли склоном горы. Я остановился и сказал:

— За этим поворотом будет медведь. Поэтому поднимемся выше.

Мы поднялись высоко. Широкая панорама ущелий, горных вершин и голубого воздуха предстала перед взором.

— Действительно, там медведь, — показал Абдыбай на копающегося в малиннике медведя. — Как ты его увидел?

— Это другое зрение. Оно не подобно глазам. Оно не подобно слуху или обонянию. Существует информационная связь между объектами внешнего тела. Во внешнем теле кажется большим расстояние. На деле, оно такое же малое и определяется энергетической информацией. В Сознании могут быть развиты подобные мозаики. Помните, я никогда не играл в прятки?

— Да, такая интересная игра для детей, а ты всегда уклонялся от нее, — сказал Эдик.

— Помнишь, я всегда оповещал маму, когда к нам кто-то намеревался ехать? Или видел, в каком месте у вас болит и по какой причине? Все это из области развернутого Сознания.

— Как всему этому обучиться? — сказал Абдыбай. — Ты вчера обещал.

— Постепенно! Вы должны научиться менять точки отсчета.

Некоторое время мы шли молча. Жарко не было, но солнце светило ярко.

«Близко горные снега», — отметил я.

— А что ты думаешь о себе? — после раздумий спросил Эдик.

— Есть несколько ответов, — уклончиво начал я. — Все зависит от точки отсчета Сознания.

— Ну, а конкретнее? — настаивал Эдик.

— С твоей, с Абдыбаевой или иной позиции я — некоторая часть. С моей позиции нет ничего, что не существовало бы вне меня. Ваше Сознание отметит в себе меня частью. То же самое мое Сознание отмечает по отношению к вам. Но если каждый из вас посмотрит через свое личное Сознание, то он удивится, что нет ничего вне Сознания. Все в Сознании части так, что даже Бог в нем часть.

Эдик сел на большой камень.

— Потрясающе! Я почувствовал это, когда следовал за твоими словами, — выдохнул он. — Но как же быть со Вселенной?

— Какой Вселенной? Есть ли еще какая-то другая кроме той, которая в твоем Сознании?

— Да, иного нет, — удовлетворенно сказал он.

— А если сейчас объявят, что открыты новые планеты? — сказал Абдыбай. — Или откроешь астрономию?

— Ровно настолько оно и прибудет в Сознании.

— Оригинально! — подпрыгнул Эдик. — Назови Василь это принципом присутствия.

— Получается, что вы скатились на субъективный идеализм? — засомневался Абдыбай.

— Бери глубже! — выпалил Эдик. — Это же потрясно! И субъективный идеализм и объективный идеализм — все это части моего Сознания.

— Бог ты, что ли? — настаивал Абдыбай. — А космос?

— Что ты пугаешь его? — спросил я Абдыбая.

— Как это «пугаю»? — удивился он. — И не собирался.

— По некоторой договоренности условились, что Космос огромный. Ну и что? А на самом деле? Пошарь там в своих мозгах. Думаю, что ты нащупаешь в них только это маленькое слово «Космос».

— Да каждая звезда больше нашей планеты, — начал горячиться он. — Сколько ты видишь звезд в небе?!

— Меньше, чем пока под моей подошвой, — спокойно ответил я. — Мы приняли разные точки отсчета: я со стороны Сознания, ты — с внешней стороны. Общего языка мы никогда не найдем. Все научные доказательства представлены частями в моем Сознании.

— А те, которые ты знаешь?!

— На нет и суда нет. Следовательно, есть от них тот представитель, который называется предположение, — держал я точку отсчета «Сознание». — Еще раз повторяю: мы не найдем общий язык. Ты принял некоторые законы ума за единственные и им же их средствами находишь доказательства. Я вынул себя из этих средств, так как они — сами части Сознания, и говорю, что вся продукция этих частей все равно не может быть больше Сознания. У тебя твое Сознание есть часть твоих конструкций и законов конструирования. У меня наоборот — все конструкции и принципы есть часть Сознания.

— Кто же прав? — спросил Эдик.

— Я отвечу вопросом. Можешь ли ты жить чужую жизнь?

Эдик широко раскрыл глаза.

— От тебя с ума сойти можно! Если я отвечу, что чужую жизнь жить не дано, то ты тут же скажешь, что все, что есть в Сознании, это и есть жизнь.

— Да, и в том будет правда, но… тогда придется признать внешний мир таким же своим телом, как это: с руками, ногами, головой.

Тут знаком руки я остановил их и тихо сказал:

— Внизу, возле речки я чувствую человека.

Эдик с Абдыбаем стали внимательно все просматривать, но ничего не увидели.

Знаком я показал, чтобы они следовали за мной. В глубине ущелья бормотала говорливая река.

Глава 2 Живые горы

Молодой, крепкий юноша неподвижно сидел. Хотя он сидел к нам спиной, я чувствовал, что глаза его закрыты. Он медитировал. Он слушал бормочущую реку и одновременно за пределами досягаемости слуха.

Мы были на предгорке, метрах в ста от него. Вдруг его сущность телесного и Сознания состояний стали менять себя на фокусировку: мы попали в поле внимания. Он не обернулся, но стал двигать энергию Чи в теле. Затем живо встал, подошел к берегу и с легким криком «срезал» тополь ногой.

— Нас заметил, — объяснил я спутникам. — Жаль тополь. Красавец был. Здоровый, радостный.

— За что он его так? — спросил Абдыбай.

— Нас предупреждает.

— Но он нас не видит, — удивился Эдик. — Он спиной сидит, да и мы за деревьями.

— Это то же самое «зрение», о котором мы говорили. Потом я постараюсь вам объяснить, а сейчас пойдем к нему, — направился я к парню.

Юноша не щелохнулся даже тогда, когда галька зашуршала под нашими ногами.

Я «перемахнул» на другую сторону реки с поворотом так, что оказался против его лица. Юноша смотрел на меня.

«Слепой на конкретное», — отметил я, так как тело его было в боевой готовности.

На мой жест приветствия он ответил кивком и встал.

— Василий, — представился я. — А это Абдыбай и мой брат Эдик.

— Мое имя трудное для русских, — ответил без акцента юноша. — Зовите меня Дун.

— Ты из рода Ша? — спросил я.

Он кивнул головой и посмотрел искоса в сторону сломанного тополя. Ему самому было неловко. Сколько раз он обещал себе не давать волю вспышке при кажущейся опасности. Наш дружелюбный вид был ему укором.

Я поднял огромный камень и кинул его на ту сторону реки. Юноша с восхищением посмотрел на такой «рекорд».

— Мы хотели бы остановиться в вашем селении, — обратился я к нему. — Мы интересуемся бытом народов. Кроме того, нам нужно пополнить провизию.

— Вы можете остановиться у нас, — сказал Дун. — Я только спрошу у дедушки.

Селение располагалось в складках ущелья. Горы были здесь пологие. Гладкая на глаз зелень покрывала склоны гор. Мест ХУМ было мало. Словно маленькое плоскогорье, место селения раскинулось на просторе ТАО. Радостно, легко, просторно глазу. Ощущение чистоты было здесь.

Дун повел нас к своему дому. Вдалеке парни о чем-то разговаривали. Один из них свистом разогнал лошадь, догнал ее на всем скаку и запрыгнул в затяжном полете. В седле он сидел лучше, чем на стуле. Парни стали обсуждать этот трюк. Юноша подскакал к ним и резко затормозил. Конь встал, как вкопанный, а юноша полетел через его голову, так что сделав сальто, оказался на ногах возле друзей. Дун удовлетворительно отметил, что я с восхищением смотрю на это.

В одном из двориков я увидел девушку, которая шла как-то странно. Плавность и мягкость ее походки непрерывно пунктировалась чуть заметными остановками. Это был не танец.

«Она пунктирует Чи!» — с восхищением смотрел я. Все ждали, пока я любовался.

«Это для меня новое, — размышлял я, когда мы двинулись дальше. — У Вэй тоже делает остановки в боевых движениях. Но там это скорее фиксация положения и мышц. Здесь же — настоящая речь, построенная языком Чи».

Я повел Чи по группе меридианов Радостного Яна и с удовольствием отметил, что знаки препинания в языке Чи мне даются легко.

Юноша еще раз удовлетворился, что я понимаю, что к чему. В его голову пришел дерзкий план. Он набрал большое Чи и вывел его на меня, так, словно мы договорились играть в баскетбол. Чи пришлось мне на группу меридианов Освежающий Инь. Это та группа, которая создает веселость и шутливость в настроении. Остановив ее только что подсмотренной у девушки пунктуацией в кольце горла, я перебросил Чи себе на группу Радостный Ян. Это произошло несколько раз. Энергия замыкалась на мне так долго, что Дун посмотрел удивленно на мое, раскрывающееся светом Чи, лицо. Весь этот огромный поток я обрушил на него. Тело его дернулось. и он, на удивление Эдика и Абдыбая, стал громко смеяться. Я выровнял у него Чи. Дун смотрел теперь на меня с почтением и не как на равного.

Во дворе, куда нас привел Дун, мыла медную посуду девушка. Ее смоляная коса была чуть ли не до земли. Глаза, как две стремительные птицы, скользнули по нам.

— Сестра, — без особых представлений, словно небрежно, бросил Дун и обратился к ней. — Приготовь нам чай. Зеленый.

Без вида послушания девушка тут же стала разжигать кизяком и хворостом печку, сложенную во дворе. Ее движения были так свободны, словно это она давно решила заварить душистый чай.

— Мы живем с дедушкой, — сказал Дун. — Родители живут у другого брата. Дедушка обучает нас.

Теперь я заметил легкую фигуру, сидящую на настиле в тени деревьев. На глаз воспринимался прозрачный старичок с белой длинной бородой. Узкое лицо было едино с бородой, такое же светлое и легкое. Наклоном головы и жестом рук он приветствовал нас. Дун подошел почтенно к нему и что-то горячо стал говорить. Старик усмехнулся и одобрительно махнул рукой. Он сидел в четкой позе Сидхасана так, что меня это удивило. Колени ровно касались земли, а таз словно был стулом для туловища. Позвоночник гибко двигался на этом основании. Грудная клетка и шея не прижимались ни внутренними органами, ни мышцами. Он был по-молодому здоров.

— Сколько лет дедушке?! — вырвалось у меня, когда Дун повел нас в тенистую беседку, украшенную виноградом и цветами.

— Говорит, что сто двадцать, — засмеялся он. — Но мы думаем, что больше. Молодым хочет быть.

В Азии древние старцы — не редкость. Но то — старцы. Этот же по легкости и здоровью был равен молодым. Он не уступал своим внукам и в Чи.

— И много у вас в селении таких «дедушек»? — со смехом спросил я Дуна.

— Много, — махнул он рукой. — Есть и старше. Они уважают Чи и Чи уважает их. Некоторые уже не помнят, когда родились, да на девушек посматривают.

Черноглазая принесла нам душистый чай в большом заварном чайнике. Затем она принесла лепешки и комковой сахар. Рядом поставила молоко.

«Как у казахов, — подумал я. — Только чай зеленый, а не черный».

— Ты хорошо говоришь по-русски, — сказал я Дуну.

— С русскими общались, а я учился еще.

Мне показалось, что дедушка присутствует здесь. Я оглянулся, но никого не было. Дун это заметил.

— Дедушка всегда там, где захочет, — невозмутимо сказал он. — Хотя долго сидит на одном месте. Он говорит, что так жить интереснее. Если он к вам расположится, то вечером многое расскажет, а возможно и покажет кое-что.

До вечера было еще далеко и Дун повел нас показать селение. Я сразу заметил вкопанные в землю каменные столбы и ямы рядом.

«Для тренировок молодежи», — подумал я.

Такие же движения с пунктуацией я увидел в нескольких дворах. Но были среди движущихся не только молодые, но и средних лет люди.

Дунган я видел в Алма-Ате, но эти отличались. В этих была та особенность, что они были «просвечены» и «пропитаны» энергией Чи. Культивирование ее, как на Западе культивируют речь, было заметно. Изучение себя и в себе Чи было здесь основой знания. Учились все от маленьких, которые подражали взрослым, до почтенных, которые подражали детям. Как у любителей цветов есть свои традиции, так и у местных семей были свои традиции. Чи искали, наблюдали, варьировали им, делились опытом. Мне не доводилось встречать такую массовость.

Нечто подобное я видел в Талгаре, где читали книги все и даже семьями. Здесь же «читали» книги Чи на страницах своего тела. Это были прекрасные «книги». Тема одна — жизнь. Предметными являются Космосы внутренний и внешний. Продолжая вести беседу, я непрерывно копировал в себе все, что видел. Дун это понимал. Он знал, что только это могло нас привести сюда. Он добросовестно все рассказывал и водил нас к множеству своих друзей, которые охотно демонстрировали зримое и незримое владение Чи.

Абдыбая они удивили своей силой, будучи стройными и умеренными в мышцах. Эдика восхитила их техника боя и неутомимость. Один весельчак у Абдыбая на глазах пробил доску пальцем. Абдыбай щупал качество доски и мерил ее толщину. Он никак не мог взять в толк, что здесь иные законы энергетических взаимодействий. Я ликовал. Меня восхищало все. Легкость и пронзительная сила, техничность и свобода владения Чи были у них нераздельны. Дун что-то сказал парням и они отрицательно покачали головой.

— Наш род имел свое название «Вишневое Дерево». Ударом руки или ноги в полдень предки могли «срубить» вишневое дерево.

«Это не мало! — посмотрел я на парней. — В полдень ствол вишни разогревается так, что его можно положить на землю. Это то же самое, что „срубить“ рукой тягучую резину».

Парни отказались, но показали в дальний конец селения.

«Уж не наш ли дедушка — мастер этого? — без шуток подумал я. — Энергией, чувствуется, он владеет мастерски».

Парни показали еще в несколько сторон, а сами заняли скромную позицию.

— А что мы им покажем? — забеспокоился Абдыбай.

— Подойди к перекладине и подтянись одной рукой, — сказал я ему.

Абдыбай охотно подошел к самодельной перекладине и, словно в стрессе, подтянулся восемь раз одной рукой. Парни одобрительно покачали головами. Я попросил Дуна принести двухпудовую гирю. В это время Абдыбай не так уверенно принялся подтягиваться левой рукой. Подтянулся всего три раза, но парни тоже одобрительно покачали головами. Когда же в его руках оказалась двухпудовая гиря, он их восхитил. Он перемещался с ней и играл ею также легко, как они играют с Чи.

— А что я буду являть? — с сомнением усмехнулся Эдик.

— Тебе придется держать бой, — посоветовал я. — Чи ты не владеешь как они, но у тебя большой вес и ты занимался тяжелой атлетикой. Бери напарника и бросай. Они тоже бросают друг друга, но твой вес позволяет бросать их убедительнее.

Напарник у Эдика был крепкий дунганин, но Эдик занимался джиу-джитсу, каратэ и самбо. Поединок был на равных, так как после каждого Эдикиного броска парень не сразу приходил в состояние Чи.

«Что же буду являть я? — размышлял я. — Буду показывать им цирк».

Когда все повернулись ко мне, я повернулся к пасущимся лошадям. Они вздрогнули, прекратили щипать траву, а затем во весь опор понеслись в направлении выбранного мной дерева.

Вслух я сказал:

— Разверну я их возле того дерева.

А про себя подумал: «Не пустить ли мне галопом коров? Привычно и легче». Но тут же стало жаль коров, так как я знал, что от беготни и тревог их удой резко падает. Коровы — животные с характером ХУМ. Они любят «комфорт», «благополучие», «спокойствие» и психические гарантии. В общем, как люди.

Возле намеченного дерева лошади резко осадили и с такой же скоростью помчались назад. Пока они скакали, я повернулся к Дуну и сказал:

— А теперь они будут мирно пастись.

Доскакав до исходного места, лошади опустили головы и стали щипать траву.

«Лошади имеют характер ТАО. Коровы сейчас в душе имели бы „претензию“. Они ждали гарантию на не беспокойство, — сравнивал я, пока парни оживленно обсуждали мой трюк. — Лошади ведут себя как дети. Надо, значит надо, и тут же переключаются. Лошадь никогда не обидится на человека, а корова — может. Лошади не обижаются друг на друга и терпеливо переносят ненастье. Коровы затаенно обижаются друг на друга и страдают от ненастий».

Парни прекратили обсуждение. Поединки я не любил и не хотел. Поэтому я попросил Дуна ударить меня ногой. Пропуская удар вблизи лица, я успел пощекотать ему подошву ноги. Все дружно рассмеялись, кроме Эдика с Абдыбаем. Эдик недоумевал, почему я веду бой при такой маневренности, а Абдыбай не понял, почему все смеются. Получилось что-то вроде маленького соревнования. Обе стороны были довольны собой и противником. Мы дружно расстались, наобещав всем, что придем к ним в гости, хотя очевидно было, что это не реально.

Дома густо дымила печь во дворе, наверное, кизяк был сырой. Готовился ужин. Сестра Дуна уже накрывала на низенький стол. Было очень много овощей, трав и различных приправ. Обычно дунгане едят мясо. Здесь же на стол был поставлен искусно приготовленный плов, такой же острый, как самса.

Дун рассказывал вполголоса дедушке о стихийном состязании, но чувствовалось, что он особо оттеняет мои фокусы. Дедушка добродушно кивал головой и посматривал в нашу сторону. Они говорили по-дунгански.

— Хорошо, — вдруг сказал дедушка по-русски и повернулся к нам, — завтра я поведу вас в ущелье Таинственных Скал, но сначала я расскажу вам их историю. В нашем роду Ша был юноша, очень талантливый в освоении энергии Чи…

Перед моими глазами вновь пошли живые картины:

Выходя утром на солнце, юноша получал Чи в каждой клетке своего тела и чувствовал, как Чи заливает все предметы внешнего тела: деревья, траву, птиц, солнце, и огромное небо. Он наблюдал непосредственно переливы Чи в телах, как солнце переливает цветами радуги.

Он, перемещая Чи в разных законах, изучил энергетический язык животных, деревьев. Он знал энергетический язык планет.

— Что ты делаешь, дедушка? — подбежал он к старцу, составляющему какие-то картинки.

— Это — великая и тайная наука. Она изучает язык тела и язык звезд.

Юноша удивился. До этого он думал, что тут нет места для знания. Все это так просто и непосредственно!

— Многие поколения мудрых заложены в науке о Космической Чи, — увлеченно и с надеждой, что у внука возникнет интерес, продолжал он. — Тело человека усеяно Звездами. Эти звезды не видны простым людям, но играют огромную роль в жизни внутренних планет. Эти планеты называют органами. Но не путай орган с планетой. Планета — это то, что образует узлы связей и существования Чи. Орган — это материальный объект, состоящий из воды, эемли, воздуха, огня, дерева.

— Да я это знаю, — сказал юноша, и дедушка удивленно поднял брови:

— В нашем роду только я изучил эту древнейшую науку. Откуда ты знаешь?

Юноша пожал плечами.

— Я вижу Чи, — ответил он. — Она течет и создает комплексные узлы в органах и самостоятельные, где органов нет. Она поднимается к поверхности тела, но в разной силе. На поверхности образуются Звезды. Внутренний мир чутко реагирует на зов звезд. Так меняются процессы в теле.

Дедушка уронил схему с активными точками меридианов на теле человека.

— Непостижимо! — воскликнул он. — То, что дается одним тысячелетиями, другой берет сразу вместе с материнским молоком! Но не разыгрываешь ли ты меня?

— Если зажечь эту, эту, эту и эту звезды, — юноша показывал пальцами на дедушке, — то орган дыхания станет активным. Если зажечь вот эти звезды, то орган дыхания останавливается.

Дедушка был потрясен. Его многолетняя тайна — такая же открытая, как небо в солнечный день.

— Уходи, — сказал он, — мне нужно подумать.

Вечером собрались мудрейшие и пригласили юношу. Он скромно вошел и тихо сел в углу.

— Пусть старший из нас начнет, — сказал древний старец и все повернулись к юноше.

Юноша сидел и ждал, но все смотрели, когда он начнет.

— Он очень скромный пока, — сказал дедушка. — Я задам ему несколько вопросов.

Юноша не мог взять в толк, что его старейшины считают старшим. Он так молод…

— Звезды на теле связывают внутренний мир. Звезды на небе связывают мир внешний?

— Да, это так. Телесные звезды связаны со звездами на небе.

— Как? — засуетился один из старцев, он занимался астрологией.

— Внешние звезды имеют органы для своих связей. Это — планеты. Но планеты энергии Чи нужно отличать от планет материальных. Между собой звезды связаны этими органами. Чи внешнего мира имеет свои законы и она влияет на здоровье людей, животных, растений. Здоров тот, кто соответствует внешним движениям Чи внутренними изменениями. Здоров тот, у кого внешнее Чи соответствует внутреннему Космосу…

Древний старец вздрогнул от последних слов.

— Ты можешь управлять Чи во внешнем мире? — спросил он.

— Да, — так же скромно ответил юноша.

— Докажи! Ты на многое претендуешь, состязаясь с Богом!

— Во дворе стоят лошади. Сейчас они помчатся во весь опор и через час взмыленные вернутся, — спокойно сказал юноша.

На дворе раздался топот, затрещал забор и радостное ржание лошадей огласило селение.

Женщины принесли чай. Они ничему уже не удивлялись, когда собирались старцы вместе.

— То, что лошади сломали мой забор уже немало, — сказал старец.

— Я завтра починю, — смутился юноша и это понравилось присутствующим.

Но старец был хмур.

— Что ты скажешь о Боге? — спросил он юношу. Юноша опустил голову. Он не знал как ответить. Бога в его душе нет. Все, что он видит, это части его своего Сознания. Наконец, он поднял голову и сказал:

— Я хорошо знаю Чи. Это не то знание, когда изучают. Я знаю его так же как глаз без обучения видит, а слух без обучения слышит мир. Все это течет в моем Сознании, но Бога я там не встречаю, кроме этих звуков «Бог».

Старейшины заерзали.

— Наш род издревле славится изучением и владением Чи, — сказал один из старейшин. — Но Бога мы чтим.

Старцы были недовольны и юноша опустил голову.

— Мы не уменьшаем твоего величия и мудрости в непосредственном знании, — сказал старейший. — Но что-то ты еще не постиг. Иди, но успей вернуться раньше, чем я покину этот мир.

Дедушка Дуна погладил свою шелковистую бороду и сказал:

— Ночи сейчас теплые. Вы можете лечь спать в беседке.

* * *

Рано утром, когда птицы только начинают свое щебетание, когда петухи еще собираются хороводить кур, дедушка поднял нас. Солнце еще не взошло, но его лучи уже легли свежим румянцем на щеки гор. Трава отдавала свою свежесть размытым за ночь ногам. Воздух вливался в каждую клетку жизненным соком. Жизнь просыпалась.

Чай был легким, но я предпочел парное молоко. Дедушка собрал небольшой провиант в простой мешочек, искусно его завязал и кинул через плечи.

Путь был не по асфальтированному тротуару, но дедушка шел с завидной легкостью. Каждое его движение предназначалось для переливов Чи. Прыгал ли он с камня на камень, шел ли ровно, или круто поднимался в гору, не было ни одного действия без Чи. Вот сейчас он прыгнет, а воздух уже всасывает Чи и тело удлиняется. На ровной тропе он раскрывает лицо, а тело расширяет: Созерцает красоту Чи гор. На крутом подъеме чередует Радостный Ян с Освежающим Инем, не отдает предпочтение ни тому, ни другому: тропа сложная. Тело вытянуто в длину и синхронно с дыханием меняет форму «вперед» на выдох и «назад» на вдох. Все это условия. Чи капризная! Нет условий — нет Чи. Нет Сознания — нет Чи. Чи не дается даром. Ее нужно изучать не по книгам, а в себе. Вот она под плечами сужает грудную клетку и вытягивает шею. Идет вдох. «Раскрываются» уши, обоняние, глаза, увеличивается осязание. Как можно оглохнуть или ослепнуть, когда Чи есть? Чи открывает ворота и окна, когда она в Радостном Яне. Чи запирает их, когда она в Солнечном Ине.

Только на недлительных стоянках дедушка обмякал: он закрывал все ставни слуха, зрения, обоняния, осязания, вкуса. Тело его расширялось. Он созерцал внутренний мир и двигался качествами в нем.

Эдик с Абдыбаем видели только внешнее. Они жаждали знать тайны этого старца, но Чи нельзя выучить. Ее можно только родить в себе, в своем Сознании.

Вдруг перед нами открылась таинственная панорама. Словно из фантастических повествований пришла картина гор. Живые?! Да, создавалось впечатление, что они не представляют собой скалы. Гиганты смотрели, жили, изучали. Абдыбай поежился. Эдик стоял с полуоткрытым ртом. Мы были на хребте горы, а эта долина живых камней раскрылась как на глубинном экране.

«Закатного солнца здесь не хватает. — подумал я. — Вид был бы не для слабонервных».

Дедушка хихикнул довольно, увидев наше впечатление на растерянных лицах. Но что-то его сдерживало. Он медлил. Посмотрев несколько раз с сомнением внутрь Абдыбая и Эдика, он сказал:

— Может быть вы останетесь здесь?

К моему удивлению Эдик с Абдыбаем охотно закивали головами.

Мы двинулись вглубь. В чем-то дедушка продолжал сомневаться.

«Идем в спортзал предков. — усмехнулся я про себя. — Сомневается во мне. Коров пустить вскачь — это не Шамбалу испытать во всем ее многообразии состояний».

Вдруг открылась картина таинственного поселения. Дома были чистые, а улицы ровные и убранные. Какая-то сила защищала поселение. Идти туда не хотелось до суеверного страха. Не было мочи преодолеть себя. Каждый шаг давался с огромным напряжением воли.

Дедушка шел легко и присутствовал свидетелем моих состояний.

«Что же это я рот раскрыл?! — промелькнуло четко в Сознании. — Энергия сильного Солнечного Иня, а я добавляю деструкцию пониманиями и действиями. Сам же объяснял, что энергетический ход назад создает в меридиане Сердца страх, беспокойство, сомнение, неуверенность. Предыдущей группой меридианов является Освежающий Инь. Эта группа — активного наблюдения, поиска и интеллектуального понимания. От группы Солнечного Иня, которой насыщены здесь поля, энергетический ход к Освежающему Иню равнозначен движению к осени после зимы.»

Думал я так, как мне присуще, то есть мгновенно, объемно и во всех вариациях. Для компенсации этих полей я стал переводить энергию с «зимы» на «весну». Стало легко и жизнерадостно. Только теперь я заметил, что дедушка также идет легко, юношеской походкой.

«Естественно защитное поле охраняет это селение, — окончательно понял я и свое состояние и охранную „зону“ селения. — Но почему нет нигде людей? Хотя по всем признакам здесь прикладываются человеческие руки.»

Мы уже подходили к первым домам, когда я услышал сзади мягкие шаги. Дедушка не оборачивался и мне было как-то неловко. Шаги были упругие и на слух объемные. Они стали приближаться ко мне, наконец я почувствовал их ближайшее движение в ногу с моими шагами.

«Шутник», — подумал я, но поскольку дедушка не реагировал, я сделал вид, что меня это не беспокоит. По мере приближения к домам число «шагающих» стало прибавляться. Я не выдержал и непринужденно повернулся к ним. Мое удивление было безгранично, когда я увидел… что никого там нет. Страха не было, так как я был насыщен полем Радостного Яна. Было любопытство, но я взглянул на спокойное лицо дедушки и сдержал себя от вопросов. На первой линии с домами опять резко сменилось поле. Это была Чи, соответствующая группе Радостного Яна. Теперь дома и дворики не казались больше таинственными. Жизнерадостное солнце заливало их радостным светом. Было такое ощущение, что жители где-то там в стороне собрались на светлый праздник и временно оставили свои дома. Дома тихо купались в чистоте и солнечных лучах. Мирно летали… я стал рассматривать, пчелы это такие огромные или осы? Пройдя все селение, кроме цветистых бабочек и пчел я не увидел больше никого, но во двориках росли цветы. Мы вышли за селение. Созерцание и прелесть этого восприятия закончилось. Стало слегка грустно в той приятной печали, когда уходит солнечное лето.

Теперь деструкции нет, отметил я, так как речь идет об энергетических полях, но вот эффект топота ног меня потряс уже в новом ощущении. Если при входе в селение топот был основан на полях страха, то здесь он приближался навстречу в какой-то смутной и глубокой грусти. Поскольку я знал, что за этим энергетическим состоянием по созидательному ходу Чи последует или апатия, или «утро», то я выбрал второе. Глянув мельком на дедушку, я понял, что он тоже выбрал такой же энергетический ход.

— Удивлен? — спросил он.

— По полям Чи и переходам не удивлен — селение расположено в естественной охранной зоне гор. Шумовой эффект с топотом ног меня удивил, но не более. Разберемся. Больше всего удивляет отсутствие в селении людей и животных.

— Может быть сейчас поймешь, — сказал дедушка, и мы свернули налево, где шумно бурлила горная река. Дедушка пошел сквозь кустарник, пока не привел к роднику. Родник не отличался ничем от многих здесь в горах. Вот только на песке пили воду огромные пчелы. Я зачерпнул воды и напился. Смена состояний волной пошла в сознании. Такой эффект знаком иным, когда им доводилось выпивать граненый стакан водки на голодный желудок. Правда, это только сравнение. Состояния были иные. Да и водки не было в роднике. Это была обыкновенная, сверкающая на солнце и просматриваемая в глубину до мелких камушков вода.

— Понял? — спросил у меня дедушка.

— Да, — ответил я, — мельчать стал народ. Губительным стал подобный богатырский напиток и сложнейшие поля Чи, которые окутали это селение. Но кто же ухаживает за домами? Кто-то надеется, что род еще вернется в богатырские места.

Дедушка молчал. Без его ответа я знал, что это дело рук тех самых старцев.

— Кто же обосновался здесь? — вновь спросил я, — таких мест в горах Тянь-Шань немало, но люди инстинктом избегают их. Губительные места славились в Тибете и назывались там Шамбалой. Правда, говорят, что в Шамбале живет таинственный люд, а здесь…

— Вечером узнаешь, — не без волнения сказал дедушка.

«Одно дело спортзал, — подумал я, — другое дело — вся жизнь в спортзале. Да и спортзал здесь для физиологических процессов, а не для мышц.»

Мы вновь вышли на суживающуюся дорогу. Боковая тропинка повела нас в горы. Она уже изрядно заросла, но кто-то изредка ходил по ней.

Вдруг я ощутил пустоту. Дедушка весь как-то изменился и посмотрел на меня с сомнением.

— Место тренировок, что-ли? — как можно непринужденнее спросил я его.

— Эти тренировки — на гране жизни и смерти, — очень серьезным и поэтическим тоном ответил он.

Перед нами высились крутые и какой-то странной грядой скалы. Узкая тропинка вползла в них. Растительности почти не было на скалах, что редко бывает в горах Тянь-Шань.

«Что только не создаст природа», — подумал я, а сам искоса наблюдал за дедушкой. Нет, я не смотрел на него. В энергии Чи есть то же состояние «подглядывания». Дедушка как-то изменился весь, он был очень серьезным и напряженным, что, как мне показалось, не очень личило ему. Мы простояли еще минут десять. Наконец он, не глядя на меня, сказал:

— Мы пойдем туда завтра.

Мы, как сговорившись, разом повернулись и пошли по тропе.

«Вот и отлично, — подумал я, — может быть Эдика с Абдыбаем позволено будет прихватить. Интересно все-таки. Тренировку получат не на гирях и не в интеллектуальных беседах.»

Эффект шагов сзади повторился.

— Это я не могу разгадать, — сказал я дедушке.

— Думай, — ответил он. — Это проще, чем гонять вскачь лошадей.

«Ну что ж, если легче, чем владение энергией Чи, тогда и думать не надо, — усмехнулся я про себя, — это что-нибудь из области физики. Возможно, объемное эхо.»

— Ты, наверное, думаешь — эхо, — сказал дедушка. — Все вы молодые так. Здесь тоже Чи, но свойства этого Чи создаются неживой природой. А как же ты собрался идти туда, что ты назвал спортзалом?

— Я много бывал в горах и знаю эффекты живой и неживой композиции Чи, но с таким эффектом преломления звука в живой объем я столкнулся впервые.

В это же самое время я внимательно изучал праздничные домики покинутого селения.

«Что же принудило людей уйти отсюда?» — изучал я местность.

Когда я повернулся к горам, мне многое стало понятно. Солнце не покидало это селение никогда. Если надвигались тучи, то они «цеплялись» за вершины гор. Там лил проливной дождь. Сюда, в долину, стекалась внутри гор насыщенная сложнейшей информацией вода и выходила на поверхность сверкающими родниками. Животворность родников очевидна по благоухающим растениям, пчелам.

С какой бы стороны не заходили тучи, а чаще всего они заходят с запада и юго-запада, они осаждались на вершинах гор.

Мы уже стали подниматься на хребет, где нас уже ожидали Эдик с Абдыбаем, как дедушка вдруг спросил:

— Ну что, нашел причину? С этой целью я пригласил тебя сюда. Твои друзья — слепые в этом вопросе. У них только любопытство, физическая сила и сила мысли.

— Конечно, — ответил я. — Слишком долго затянулся праздник у этого народа. Это праздник монотонного Чи, а Чи должно переливаться. Неизменное счастье также убийственно, как неизменное горе. Тот, кто привел сюда народ, отдавал предпочтение видам Чи. В Дзене говорится: «Кто отдает предпочтение, тот рискует потерять все».

Я исчерпывающе ответил дедушке, как видно было по его состоянию. Нечто подобное он и сам предполагал, но о законах изменяемой Чи услышал впервые.

«Не тот ли это юноша, которого совет старцев признал старейшим, несмотря на его молодой возраст? И не является ли этот дедушка тем самым юношей? По крайней мере, дедушка из самородков. Но что из себя может представлять врожденный талант в музыке или живописи, если он ни разу не держал в руках музыкальный инструмент или кисть?»

Эдик с Абдыбаем ждали нас, развалившись под деревом. Они удовлетворились нашим появлением, так как, по всей видимости, успели выспаться. По дороге домой они задавали вопросы дедушке, а он охотно задавал житейские вопросы им. Я слушал их беседу и одновременно осмыслял природу Чи в ее запредельных условиях:

«Глупцы мечтают о беспредельном счастье, о непрерывном везении, о блистании в обществе и победах во всем. Они даже не подозревают, что в том свершилась бы их деградация и неминуемая гибель. Постоянные неудачи, поражения, порицания общества также губительны, как проливные, нескончаемые дожди. И то и другое на равных. „Победа не лучше позора и поражения“, — говорит Лао Цзы. Жизнетворны только переливы Чи. Это можно сравнить с тем, что в полярных, беспредельных снегах зрение слепнет от постоянно белого цвета. Зрение слепнет и от постоянного черного цвета в темнице. Только радуга, цветистая радуга дает жизнь всему и нет там предпочтения только одному цвету. Без других цветов это было бы равносильно гибели.»

В это время Абдыбай рассказывал, как он постоянно занимается спортом, а Эдик — о том, что он очень много читает.

— Кто отдает предпочтение чему-либо, тот рискует потерять все, — теперь уже вслух сказал я с целью проверки реакции на сказанное их всех троих. Знаком ли дедушка с учением Лао Цзы? Судя по всему его род тесно соприкасался с китайцами. Четкой реакции дедушка не выразил, а Эдик сказал:

— Мы не против эрудиции.

Вечером мы с нетерпением ожидали, когда дедушка продолжит свое повествование. Дунганская лапша и вкусные, с многими приправами, блюда не дали обычного после еды эффекта сонливости. Мы уже пили чай, когда дедушка сказал:

— В нашем роду было принято старейшим считать того, кто лучше других видит сущность и проявление энергии Чи. Эта традиция началась еще когда род находился в районе Кунь-Лунь, перемещаясь в Синь-Цзяни. Мы испытывали огромные трудности. Выжить можно было нечеловеческими средствами. Обыденные люди должны были преобразиться в этих условиях или погибнуть. Род выжил и в роду появились новые свойства, новые традиции и новое знание. Истинным считается только знание, касающееся Чи. Чи делает более ясным ум, чем у обыденного человека. Чи делает его более здоровым. Человек лучше знает жизнь, когда знает Чи.

Он отпил несколько глотков чая. Помолчал немного и продолжил:

— Сун Лунь вышел из дома. Вначале он не знал, что ему делать, но прекрасное владение Чи давало ему ту уверенность, какая бывает у богатого человека в наступающем ненастье…

— Начну искать, — вслух сказал Сун Лунь. В движении будет меняться Чи тела и мира и уточняться этим самым знание. Сун Лунь долго путешествовал по горам. Он общался с разными народами, населявшими Тянь-Шань и ближайшие горы и степи, но по-прежнему был неудовлетворен. Не добавляли они к его знанию об условиях жизни ничего нового. Ему порой было смешно: пригревшись в благоприятном месте, народ мнил, что это их заслуга. Они сочиняли различные правила. Они мудрствовали. Они говорили умные слова, самонадеянно считая, что этим исчерпывают жизнь, но они слабо знали, еще меньше владели Чи. При малейших изменениях условий, всей их мудрости хватит лишь на один костер, чтобы согреть страдающее тело. Нет большей мудрости жизни, чем Чи. Но ее не запишешь на листах бумаги, потому что ею пишут на страницах самой жизни.

— Почему я решил, что человеческая среда меня может пополнить? — вдруг подумал он. — Я знаю тех, кто живет в Чи непосредственно. Я знаю тех, кого не сбивает с толку слепой и чванливый ум. Птицы, звери, трава и деревья — это лучшая книга, по которой можно читать и созерцать цвета Чи.

Он стал бродить в одиночестве, избегая болтливого людского общения.

— Что же я, собственно, ищу? — однажды подумал он. — Я здоров и моего знания хватит, чтобы прожить и в более сложных условиях. Что нужно роду? Что ждали от меня старцы?

Сун Лунь сел на камень и углубился в то мышление, которое мышлением не назовешь. Он слышал, что таким мышлением пользуются в далекой Индии и в китайских монастырях буддизма.

— Роду нужны условия для жизни, — простота этой мысли потрясла его. Он долго и непонятно зачем скитается в горах, долинах и степях, а все так просто. Он вспомнил благополучные селения, чванливые высказывания мудрецов, в меру их благополучия, резвящихся детей и цветущих женщин. Никто из них и не собирался как он скитаться в пустыне и жевать различные травы, чтобы утолить жажду и голод. Зачем им меняющееся Чи? В сложности ли Чи сущность жизни?

Эта задача была для него крайне легкой. Бродя по горам, он часто усмехался тому, что блуждал по безжизненным степям и горам. Кому это нужно? Он уже присмотрел несколько животворных мест в долинах Алтая и Тянь-Шаня, но ему хотелось обеспечить свой народ предельными возможностями для счастья. Много лишений выпало на их долю.

Однажды в горах Тянь-Шань он услышал сзади крадущиеся шаги. Он выждал подходящий момент, когда шаги были совсем рядом и резко обернулся. Каково же было его удивление, когда никого рядом не оказалось.

«Неуловимый, что-ли?» — подумал он и решил подпустить поближе. Когда шаги, нога в ногу, были вплотную, он сделал молниеносное движение, но никого рядом не оказалось.

Сун Лунь много видел на свете чудес и сам много знал тайн, но такое… Он даже хотел повернуть назад. Нет, не потому что испугался. Не подходящее такое бесовское место для жителей, но из любопытства он пошел дальше. Неожиданно шаги исчезли и солнечный свет залил душу. Все здесь радовало глаз и слух. Он смело напился воды из ближайшего родника и она живительной влагой заструилась по его телу.

«Наоборот, — подумал он. — Шаги будут защищать и отпугивать человека со злыми мыслями. Здесь будет солнечно и спокойно для моего народа.» Осталось решить вопрос относительно Бога.

Сун Лунь сел на камень. Думать не хотелось. Казалось, что солнце своей чистотой само решает все проблемы. Долго ли он сидел, но с закрытыми глазами он вдруг ясно увидел всю свою жизнь. Это не было воспоминанием. Здесь не было памяти. Видение было мгновенным. В одно и тоже время он ощутил, что не смотря на различные периоды возраста, не смотря на изменение его состояний все это ОДНО И ТО ЖЕ. И это ОДНО И ТО ЖЕ есть он, Сун Лунь. Нечего было искать другого ответа. Был ли он ребенком, юношей или теперь, каков он есть, все это он. Все, что изменилось в детских глазах, в юношеских восприятиях, все это он. Говорили ли ему о тайнах, об обыденных вещах или о боге, все это лишь частями изменяло его Единое состояние.

Сун Лунь встал, полный решимости. Он сразу же направился в селение и попросил своего дедушку собрать совет старцев. Старцы, как видно, не отказались от своего первого решения и место старейшего было свободным. Сун Лунь уверенно прошел на место старейшего рода и сел. Показалось, что старцы обрадовались его поступку, хотя их лица степенно не выражали ничего.

— Что скажешь ты о Всемогущем? — обратился к нему один из старцев.

— Есть два Всемогущих, — ответил он, — один из них это Я, другой Всемогущий — это чаяние измученного сознания. Кто не пришел к Всемогущему Я по слабости духа и тела, тот жаждет Всемогущего покровителя. Я нашел место в горах, где солнце и небо успокаивают силой Всемогущего. Народ не будет в тревогах и не будет мечтать о Боге. Народ будет свободен от ощущения угнетения и тревог. Не будет нужды обращаться с мольбой, как это делают подавленные. Каждый сможет постичь Всемогущее свое Я.

Совет старейшин верил словам Сун Луня. Сущность Чи знали все. Сущность бытия была непостижимой. Они несколько дней обсуждали и спорили и восхищались, но ясно было одно — народ пойдет за Сун Лунем.

Селение строилось жизнерадостно и с песнями. Пастбища и места для огородов обрамлялись горами, а смешное топание ног не пугало никого, тем более в сторону, где оно проявлялось, незачем было идти. Народ откровенно был счастлив. Все заметно подобрели, тела их стали вытягиваться, а головы подниматься высоко. Лица светились добротой и радостными стали речи из уст. Нигде не встретишь согбенной спины, даже у старцев. Все было прекрасно, что здесь только не произрастало. На удивление сочное и крупное. Вода сама струилась жизненными потоками по жилам.

Так шли годы. Ничто не предвещало беды, но незаметно люди стали слабнуть, а некоторые болеть. Сун Лунь и старцы еще раньше почувствовали неладное, но всякий раз, садясь на солнце и грея свои кости, они думали, что все образуется, что было значительно труднее.

Молодежь инстинктивно почувствовала измененные условия. Нравы стали меняться, появилась резкость, а порой и грубость. Вместо Чи юноши стали заниматься физической силой. Совет старцев вынужден был принять окончательное решение. Сун Лунь начал первым и сказал:

— Я привел вас сюда, но жизнь оказалась мудрее самого умного. Те, которых я видел в нужде и угнетении, живут и развиваются. Выходит, что нужда является составной частью жизни. Я предлагаю поселиться в очень плохое место. Пусть жизнь опрокинет кувшин с холодной водой на самодовольные лица наших людей.

Никто не ожидал услышать грубые и тяжелые слова от Сун Луня. Даже старцы так раздобрели в обеспеченности, благополучии, что слова правды, которые каждый мог сказать сам, резанули им слух.

Но Сун Лунь — старейшина и не случайно. В душе каждый понимал, что «слишком хорошо» обратилось в «плохо». Прежний старейшина рода сидел и думал:

«Неужели нужна беда для того, чтобы продолжалась жизнь? Когда мы, считающие себя мудрыми, ослепли? Неужели прежняя нужда принуждала нас как юных глупцов верить в неизменное счастье?» Вслух он сказал:

— Велика животворная сила солнца, но только после дождя все оживает. Не может в жизни быть одно только солнце. Оно испепеляет засухой. Я согласен с Сун Лунем, но считаю, что место это нужно сохранить. Его нужно тщательно изучить. В любом другом можно найти великую пользу.

Старцы дружно согласились. Тут много было чудного. Тут много было животворного.

— Как же насекомые, травы и деревья не пришли к захирению? — спросил дедушка Сун Луня на улице. — Здесь есть какая-то тайна.

— Я уже думал на эту тему, — ответил Сун Лунь. — Меня подвело то, что Чи я всегда считал всеобщим для живого и неживого, но человек оказался особенным и как видно не в лучшую сторону. Животные непосредственно знают Чи. Человек же где-то нарушает ее законы.

Дедушка Дуна допил чай и сказал, обращаясь ко мне:

— Остальное ты знаешь, но не все. Хотя я думаю, что ты догадываешься, о чем пойдет речь дальше. Мне кажется, что ты знаешь то, что не знал Сун Лунь, поэтому я решил показать тебе все. С тех пор то селение является своего рода местом тренировок, а подчас и оздоравливания для тех, кто пал духом. Догадался ли ты, что было причиной неполного знания Чи?

— Да, — ответил я.

Абдыбай с Эдиком с раскрытыми от удивления ртами смотрели на меня. Они не понимали, что свершается в этой беседе, хотя само повествование им показалось увлекательным.

— Свое я выскажу потом. Не будем спешить, — сказал я, — но завтра я прошу взять Эдика с Абдыбаем и лучших парней из селения с собой.

* * *

Утром мы встали рано. Я усмехнулся, увидев у калитки группу юношей и девушек. Дун, наверное, не спал всю ночь и оббегал все селение. Тут же были оседланные кони.

«О, кажется конкурсные экзамены придется устраивать. Желающих — больше, чем хотелось бы. Хотя мне что, пусть хоть все идут. Может быть обойдется.»

Однако дедушка смотрел на них встревоженными глазами.

«Отсутствие знания всегда ведет к перестраховкам», — посмотрел я на него. Я предложил идти всем желающим, но дедушка упрямствовал и сказал, чтобы я выбрал лучших с позиции Чи.

— Они все прекрасные! — воскликнул я и развел руками. — Скажите сколько человек нужно и пусть они решают сами.

Дедушка сказал, что достаточно четверых. Еще солнце не поднялось на вершины гор, а на околице села развернулись бурные соревнования. Я забыл про все проблемы и с восторгом смотрел на искусство езды и боя, на умение владеть любыми предметами. Еще больше я удивлялся тому, что девушки уступали парням разве что в физической силе. Но что сила для Чи…

Откуда-то набравшиеся зрители и старцы выбрали четверых. Дисциплина была четкой. Без споров остальные тут же отодвинулись. Мы вскоре двинулись в путь.

— Чем же отличать у них старых от молодых? — спросил Эдик. — Старцы у них такие же гибкие, здоровые, жизнерадостные. Здесь смазана возрастная картина.

Путь был далек и я решил дать полезные советы Абдыбаю и Эдику.

— В нашем населении наиболее наглядно выражаются типажи людей, их возрастные категории и характеры. Это происходит из-за того хаоса и по причине того знания, которое никому не нужно. Хаосный ветер Чи гуляет по телам, как ручка с чернилами по листу бумаги. По состояниям Чи, которые появляются так, каковы условия, можно читать все, из чего складывается жизнь любого человека. Например, есть два состояния удлиненных тел и два состояния расширенных, почкообразных. Удлиненные тела присущи активным ТАО и ХУМ. Когда утром человек потягивается, тело его из расширенного, расплывчатого состояния переформируется в удлиненное, соответствующее активному ТАО. Глаза при этом раскрываются, увеличиваются и удлиняются. Слух раскрывается, а уши прижимаются к голове. Человек раскрывается во внешний мир. На этом базисе есть люди со смещением в сторону активного ТАО. Само собой разумеется, что эта фаза очень присуща детям. Отсюда повышенное дружелюбие и контактность.

— А у кого торчат уши? — спросил Абдыбай и потрогал свои.

— Об этом потом, — ответил я.

К вытянутому сухощавому типу относится активный ХУМ. Эти слегка согнуты вперед, подвижны и «рыскающие». Характер у них другой. Они будут доказывать, обосновывать правильное. Они склонны к многознайству. Они склонны к закрытию, отрицанию. Физиология и психика удлиненных людей соответствует форме Чи, которая в них реализуется. У активного ТАО ведущим является «утро»: группа меридианов Радостного Яна. Поэтому шеи у них ровные, вытянутые, плечи широкие, живот не обвисает. Удлиненная шея будет и у активного ХУМ, но грудная клетка впалая, позвоночник в районе поясницы выпирает назад и, если такой человек сядет, то носки он свернет внутрь, а пятки поставит врозь.

— Соответственно пяткам и характер, наверное, — пошутил один.

— Соответственно пяткам лучше определить другой характер, наверное, — серьезно ответил я, — и соответственно ушам тоже. Это уширенные люди, но с характером ХУМ. Пятки у них будут врозь при ходьбе. Походка будет увалистая, как у медведя. Сопеть будут и глуховаты, малореактивны к внешнему миру. Уши же, конечно, «лопухами». Физиологические процессы у них построены так, что они легко полнеют. Грудная клетка опущена сверху вниз, поэтому поясница и зад отвисают, а животик выпячивается. Абдыбай хихикнул, его всегда смешили тучные люди с животами. Эдик тоже решил высказать свое мнение:

— По-моему, уже существует классификация типажей.

— Я им не конкурент. Моя классификация базируется на энергии Чи. Белый солнечный свет в красном стекле станет красным, а в голубом — голубым. Я писал «стекла». Чи выразится в них характерами, физиологическими состояниями, психическими реакциями и даже продолжительностью жизни, а пока я описал только коробки. Классификаций по энергии Чи нет. Нужна ли она? Вон, посмотрите на дедушку, со спины он похож на двадцатишестилетнего юношу. Не забывайте, что ему сто двадцать лет. Вы спросите, почему он молод?

— Да, действительно, почему? — спросил Эдик.

— Чтобы ответить на этот вопрос с пользой, для этого нужны исходные понимания, а современный научный язык для этого не подходит. Вы уже ознакомились с одним общим подразделением на ХУМ и ТАО. Как видите ХУМ расслаивается на два типа людей: «тонких» и «толстых»; активных и пассивных; рыскающих и потребляющих; доказывающих и верящих на слово, если все идет в пользу. ТАО также разделяется на два типа: «тонких» и «толстых». «Тонкие» — активные, контактные, жизнерадостные, не знающие ни преград, ни печалей. А уширенные — с поднятой грудной клеткой, отпущенным животом, мощными ногами и бедрами. Шея, как правило, у них толстая, уши ровные, прямые, скулы — в стороны, характер созерцающий. В общем, хоть кол на голове теши, не выведешь из себя. Достаточно дружелюбные и снисходительные. Эти в драку не полезут, пока окончательно не допечешь. За примером далеко не пойдем: Эдик относится к ним.

— А я? — спросил Абдыбай.

— Ты — уникум, — пошутил я. — О тебе речь позже. А теперь запомните. ТАО — открытый характер, дружелюбный, контактный — имеет две разновидности: удлиненный, назовем его АЛЛА…

— Почему? — удивился Эдик.

— Я сразу вас приучаю к мантре. АЛЛА делается на вдохе. Так создается условие для соответствующей группы меридианов.

Уширенную форму ТАО соответственно назовем ТОО. Это тоже для мантры. Если, как при толчке с трамплина, опереться на Т, а дальше взмыть в небо как при восхищении на О, то на втором О произойдет развертывание себя в беспредельное небо и в беспредельный восторг.

— Интересно, дунгане знают это? — спросил Абдыбай.

— Нет, — сказал я.

— Откуда ты знаешь? — удивился Эдик. — Ты что, спрашивал их?

— Зачем мне спрашивать, если мне все рассказывает язык Чи? — в свою очередь удивился я.

— Итак, вторая часть, то есть ХУМ, носит характер закрытый. В религии это называли Эго. Активный ХУМ назовем УНГ…

— Почему? — сразу же прервал меня Абдыбай.

— Начни энергично выдыхать и вжимать в себя У. Затем наступит время общего «узла». Замкнет этот выдох и все энергетическое движение Г. Остался уширенный ХУМ. Назовем его УММ. И сразу отвечаю почему. Если выдыхать до конца, но не очень энергично и замкнуть У возле горла звуком М, то выдыхать будет нечем. Однако, как в случае с О, второе М будет продолжать вас погружать в беспредел внутреннего мира.

— И все-таки, зачем ты нам рассказываешь это так подробно? — спросил Эдик.

— Для пользы, конечно, а не для теории. Например, на выдохе и УММ японцы и китайцы получают Сатори. Если не выполнить уширение ХУМ, то не получишь беспредельного блаженства.

— Японцы-то, хоть об этом знают? — засмеялся Эдик.

— Знают. У них Сатори получают в монастырях лишь большие посвященные, но без знания того, о чем я вам рассказываю, остальные в этих же монастырях, зря теряют время. И, наконец, если вас интересует молодость и здоровье дедушки, то это придется знать. Вы, наверное, догадались, что он смещен в сторону АЛЛА.

— Дедушка знает это? — серьезно спросил Эдик. — Или же он интуитик?

— Он не знает. Поэтому мы и идем гурьбой туда, где я рассказал бы сам один. Но есть где-то тренажерные средства. Мне нужно «вынюхать» их у дедушки. С наших западных позиций, за тренажерными средствами энергии Чи — перспектива.

— Как в спортзале, — сказал Абдыбай.

— Не только, — ответил я, — как в музыке, в искусстве, в институтах.

Мы уже приближались к селению. Молодежь почтительно замолкла. На топот целого стада «ног» Эдик с Абдыбаем среагировали необычно. Они сначала непрерывно озирались вокруг. Затем Абдыбай схватил меня за руку и шепотом спросил:

— Где они?

— На том свете, — шутливо ответил я. — Духи умерших баранов или тех, которых ты съел с беспарматом, бегут востребовать справедливость.

Эдик оказался сообразительнее. Видя, что у дунган нулевая реакция, он сделал вид, что его эта проблема не интересует.

Мы прошли через селение. Я догнал дедушку и поинтересовался, часто ли молодежь бывает здесь.

— Они здесь тренируются временами, — ответил он, но с удивлением, что я сам не догадался об этом.

Я догадывался об этом и о многом другом. Чи — это Великая книга! Мы пошли к таинственным скалам по тропе. В небольшом пространстве, обрамленном почти вертикальными скалами, был набор всего комплекса состояний Чи. Здесь их было двенадцать. Я попросил юношей и девушек, а также Абдыбая, Эдика и дедушку выбрать в непосредственном ощущении понравившиеся места. Все они расположились очень закономерно. Девушки ближе к активному ХУМ и Абдыбай туда же.

«Девушки, что ли, ему понравились?» — проскользнула мысль, хотя я наверняка знал, что Абдыбай по Чи относится именно к активному ХУМ. Парни и дедушка, все выбрали места активного ТАО и только Эдик сел комфортно в месте уширенного ТАО.

«Эдик скоро начнет полнеть, — отметил я. — Будет он полнеть даже от очень малого питания, но характер ТОО сохранит даже в невзгодах.»

Парни в активном ТАО, то есть в АЛЛА расположились неравномерно. Основная часть стала в место «Утро». Неудивительно, что у них легкие, стройные, подвижные тела.

Дедушка стал в месте перехода АЛЛА в ТОО, то есть недалеко от Эдика. Никто не расположился в пассивном, уширенном ХУМ, то есть в УММ. Никто не стал в место «мечтательности».

«На каком же языке и какими терминами я буду с ними разговаривать?» — подумал я.

— Ваших людей нужно тренировать там, где они не хотят.

Я показал на места УММ и сказал:

— Здесь три места. Они составляют треугольник. Астрологи называют это тригоном. Обычно человек выбирает событие жизни под себя. Так он иссушает свою жизнь. Таким приятным и оказалось селение Сун Лунь. Если вы хотите здоровой жизни вашему народу, то тренировать нужно равнозначно. Но теперь, после глубочайшего перекоса, необходимо сместить тренировки на тригон УММ.

— Я об этом догадывался, — ответил дедушка, — но я не знаю закономерностей, а молодежь еще не наблюдательная. Сам я…

Тут дедушка вдруг замолчал.

«Не хочет говорить о главном „спортзале“», — промелькнуло у меня в голове.

— Завтра, — уже вслух сказал я, — мы вновь придем сюда. Я размечу связи и переходы Чи. Молодежь оформит это и разукрасит. А Вас я прошу отвести меня в главное место.

Дедушка не сказал ничего. Он знал, что вопрос будет именно так и поставлен.

— Ловкие ваши парни и девушки, но я один мог бы их одолеть. У них слабое Чи по величине, хотя та, которая у них есть, используется ими искусно. При сильных невзгодах жизни любой из них сломается как сухой тростник на ветру. Объяснение я буду давать тут же. Поэтому, пусть кто-нибудь зарисовывает и записывает.

Мы уже собрались идти назад, как мне в голову пришла мысль: «А что будет в центре: Переднесрединный или Заднесрединный меридиан?» Оставив всех, я пошел в предполагаемый центр. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что центр помечен. Все было понятно и я повернул к ждущей меня группе.

В меру непонятности Эдик с Абдыбаем интересовались только эффектом топания ног. Молодежь с удивлением посматривала в мою сторону. В их взглядах была такая почтительность, словно я — дремучий старец. Мне это даже не понравилось, так как я был моложе некоторых из них. Но тут я вспомнил закон рода: «Кто лучше владеет и знает Чи, тот является старейшиной.»

Возвращались мы домой легко, только Эдика с Абдыбаем мучили некоторые вопросы. Они были взращены на материализме без всякой мистики. Значит всему должен быть трезвый, причинный ответ.

За мной уже числился должок по поводу Айдахара и Батыра, но я не спешил давать объяснения по той же причине: отсутствие средств и терминов. А термины и понятия существующего знания не подходят.

— Мог бы кое-чем и поделиться, — многозначительно намекнул Эдик.

— Почему сами не прикладываете усилий? — ответил я.

— В жизни столько много всякого, что на все не хватит времени, — ответил Эдик.

— Тогда почему вы не поделитесь со мной этим «всяким»? — без шуток сказал я и продолжил. — Однажды юноша в костюме, галстуке и белой рубашке выскочил на жару и побежал сломя голову по делам. Он и не заметил, как чуть не наступил на нищего.

Нищий упрекнул его:

— Вот так ты всегда спешишь и не то что не замечаешь обездоленного, но я еще должен тебя сторониться.

Юноше сначала смутился, а затем вдруг спросил нищего:

— Какая была вчера погода?

— Солнечно было, ясное небо, яблони начали цвести, — удивленно сказал нищий.

Юноше вдруг наклонился и выгреб все деньги из фуражки нищего.

— Что мне осталось от жизни?! Кто из нас нищий? Ты сидишь здесь и упиваешься жизнью. Ты видишь весну и слушаешь пение птиц. Ты заполнен ее светом и полнотой содержания. Что же осталось мне от жизни? Работа, работа и работа. Я уже забыл, что такое весна. Я бегу по улицам, не видя ни неба, ни лиц. Ты неплохо сел на шею таких нищих, как я. Интересно, на каком основании ты решил, что мы тебя должны лелеять, а ты нас…

— Да, действительно, на каком? — спросил Эдик.

— Характер ХУМ цепляется за договоренность и это делает законом. В христианстве есть понятие — сочувствие слабым. Разновидности характера ХУМ стали паразитировать на этой договоренности. Одни охают и ахают, ожидаючи в свою пользу, другие прикидываются обездоленными, третьи — немощными, хотя у всех есть руки и ноги, и кусок хлеба заработать — нет проблем.

— Ну, а к нам какое отношение имеет твоя притча? — спросил Эдик.

— А то же самое, — сказал я. — Вы тоже имеете основание развивать Чи. Но судя по вашим вопросам, вы решили нагрести Чи себе в карман, не приложив к тому труда.

— Я готов приложить труд, — сказал Абдыбай. — Мне эта штука нравится.

— Здесь не тот ломовой труд. Силой и механикой Чи не возьмешь. Чи — это очередной этап, — как можно убедительнее попытался сказать я.

— Они что же, из будущего? — кивнул Эдик шутливо на дунган.

— И из прошлого, — показал я глазами на дедушку.

Мы пришли домой к ужину. Дунган тут же обступила толпа друзей и подруг и начались оживленные разговоры. Мы прошли в дом. Сегодня Дун сам готовил пищу. Он не был призером на «экзаменах» и потому остался дома. Пищу он приготовил искусно. Те же самые продукты, та же самая приправа. Но какой вкус!

— Как ты это готовишь?! — вырвалось у меня. Дун пожал плечами и сказал:

— Зачем спрашиваешь? Сам знаешь.

Да, действительно, пищу детально не готовят. Здесь нужен такой дар, что, зная только общие правила и средства, можно вложить в нее целый комплекс гармоничного вкуса. Меня удивляло, когда в кулинарных книгах я читал рецепты в граммах и минутах. Мне достаточно было бегло посмотреть на содержание и цветную картинку блюда. Но добросовестность — дело нужное. Поэтому однажды я приготовил пищу в граммах и минутах, и тут же ее выплюнул.

Мы все ждали, не расскажет ли еще чего-нибудь интересное дедушка. Он это понимал, но в чем-то сомневался и размышлял.

— Сун Лунь стал обследовать окрестность, — решился он.

Сун Лунь шел по горам. Он был сосредоточен как всегда на главном проводнике — Чи. Вдруг Чи исчезло. Он упал на колени, сознание стало мутнеть. Он применял все методы, чтобы восстановить жизнь настолько, насколько хватало в сознании стержня жизни. Не имея сил встать и осмотреться вокруг, Сун Лунь упал набок и покатился. Солнце припекло ему левую щеку, когда он очнулся.

«Что бы это могло быть? Я умер. Живой ли я теперь?»

Он пробежался внутренним взором по телу. Затем ощупал внешнее тело. Все было в согласии. Жизнь продолжалась. Сун Лунь огляделся. Как мышечная система тренировками выводится на уровень Чи, так и зрение и слух могут быть энергетическими. Как он не заметил сразу, что место, где он упал на колени, было безжизненным. Его, Сун Луня, пониманием, там Чи уходило в никуда.

«Но я же выжил. Значит, в этом пустом месте жизнь может перейти на уровень самостоятельного органа в сознании».

Сун Лунь давно вынашивал крамольную мысль. Хотя, точнее, эта мысль появилась после того озарения сознания, когда он почувствовал, что сознание и есть бог. Эта мысль содержала в себе то, что сознание может родить в себе мир, не зависящий от тел внутреннего мира и внешнего. Этот новый мир и сознание будут одним и тем же, но живым.

«Прекрасное состояние, в котором я пребывал как бог, — думал он. — Но затем я проголодался и кто-то должен меня кормить. Сознание, ощутив себя богом, осталось рабом у своих же частных условий. Что если условия и сознание будут одним и тем же. Но не так, как, допустим, у пчел, а без конфликтных ограничений.»

С яркостью, равной озарению, он четко осознал, что это «пустое» место и есть то условие, где можно проверить подобную мысль. Он сел на камень и сосредоточился. Опыт для него предстоял небывалый. Вряд ли у кого-нибудь в мире случалось подобное. Чем гарантировать связь сознания с жизнью?

Скорее порывом, чем осмыслением Сун Лунь встал и пошел к пустому месту. С каждым шагом он старался больше и больше залить себя Чи. Он насыщал Чи горы и небо и накрепко связывал внутренне с внешним. Но как только он подошел к пустому месту, тело сначала стало каменным, он рухнул на землю и вдруг испытал огромную легкость в царстве тьмы. Маленькая ниточка жизни вдоль позвоночника тянулась к сознанию и была сознанием. Во внешнем теле было отражение этого.

Сколько времени пролежал он, неизвестно, но то, что он умер, он знал наверняка.

Вдруг сознание засветилось и стало разгораться. Ясная истина в непосредственности сияла в сознании. Она разрослась до размеров, когда жизнь стала полной. Но она продолжала расти и беспредельный свет озарил все его существо. Как долго он пробыл уже в этом состоянии, Сун Лунь не знает, не знает он и как очутился далеко в долине. Но помнил он все. Сун Лунь стал замкнутым, необщительным. Он все чаще и чаще стал ходить в горы и искать другие подобные места. Таких мест с разной силой воздействия он находил много. Но разобраться в них было трудно. Он помечал их особой меткой, высекаемой в граните так, чтобы ни дождь, ни ветер не стерли их.

Но как разобраться в Чи? Где искать ответ? В чем будет подсказка?

Я смотрел на дедушку и мне было также трудно понять, почему Сун Лунь не мог найти ответ на этот вопрос, который я считал пустяком, с позиций Чи.

Однако идея Сун Луня об автономности сознания была оригинальной. Утопическая, но сказочно привлекательная. Сознание не само по себе одно, а жизнь — другое. Сознание и жизнь с ее частностями — это одно и то же. Меняется ум и меняется сознание. Меняется возраст и меняется сознание. И если сознание способно переродиться, то оно не оттолкнет от себя «низшее», чужое, а снимет в себя его сущность. Поэтому, если автономия сознания произошла бы, то человек перестал бы дышать и есть, но свойства этих информационных изменений продолжались бы. Я думал на местами «сборки» состояний, которые находил Сун Лунь:

«Какие они? Комплексы ли состояний ТАО или комплексы ХУМ? А может быть та полнота, о которой я давно мечтал, найти ее во внешнем теле?»

— Мне будет несложно объяснить законы Чи, — уже вслух я обратился к дедушке. — Но там есть специфические названия. Не запутать бы Вас.

Я знал, что ошибки в Чи потянут за собой деструкции. Ошибки обычно возникают при контактной передаче опыта. Это как в переводе текста с санскритского языка. Переводов может быть сколько угодно. Все зависит от способностей в йоге и от степени владения Раджа-йогой переводчика. Поэтому я уже встречался со смехотворными переводами санскрита и волновался, как бы в данном случае не произошло то же самое.

«Кто будет переводчиком движений моего Чи? — смотрел я на Дуна и дедушку. — Здесь заколдованный круг. Не владея так как я Чи, они не скопируют точное знание. А если бы они владели как я или лучше, то им мое знание не нужно.»

Я углубился в медитативное размышление и вдруг четко увидел картину обучения.

«Йога Символов!» — вспыхнуло у меня в сознании. Одну йогу я уже сочинил и проверил с китайцами. Это — Йога Пульсирующего Космоса. Я проверил на себе работу «сердечного пульса» по меридианам, чакрам и предложил это Лао Гуну. Лао Гун был восхищен. Эффект от сердечного пульса был несравненно мощнее, чем от игл и прижиганий. Да, дело даже не в эффекте. Здесь было принципиальное различие. У того, кому втыкают иглы, сознание каким было, таким и остается. Здесь же сознание присутствует в месте сердечной пульсации, а, следовательно, видит и постигает внутренний мир. С позиций самого сознания, это и есть снятие энергетических процессов, о которых не подозревал Сун Лунь. Зрящий внутренний мир, зрит Чи вдвойне. Отныне о болезнях не может быть речи.

«Но как я буду обучать биоэнергетической астрологии их? У меня мало времени для контакта с этим народом.»

Я знал, что они с радостью бы согласились, если бы я предложил у них остаться. Но мое дело — не учительствовать, а постигать. Я решил дать им схемы биоэнергетической астрологии и стал их тут же разрабатывать в уме. Вскоре было все готово.

* * *

К восходу солнца все были в сборе.

— Надо бы взять побольше людей для легкости объяснения, — обратился я к дедушке.

— Сколько? — удивился дедушка.

— Двенадцать, — ответил я. — Шесть парней и шесть девушек. Нужно также шесть цветов бумаги, или ленточек, или лоскутков.

Дедушка молча повернулся к Дуну. Дун сиял: уж теперь он наверняка пойдет с нами.

— Каких цветов? — обратился ко мне Дун.

— Три цвета жизнерадостных и три цвета сентиментальных. Каждого из них по два экземпляра, — ответил я.

— Имеют ли значения расцветки? — уточнял Дун.

— Красный, зеленый, синий — составляют одну тройку. Желтый, пурпурный, голубой — другую.

На окраине села собралось много молодежи.

— Соревнований не будет, — сказал я дедушке, — мы подберем их сами.

Я подошел к Эдику с Абдыбаем.

— Как вы считаете, среди них есть ХУМ?

— Есть, — ответил Эдик. — Вон те трое склонны к печали, а вот те — слишком болтливые.

— Ну, а ТАО? — обратился я к Абдыбаю.

— Все парни из ТАО, и по-моему, вон те кызымки, — ответил он.

— Различишь ли ты парней на два вида: удлиненный и уширенный?

— Конечно, — ответил Абдыбай, — вот те трое — похожи на меня, а вот те трое — худощавые.

— Недурно для первого урока, — съязвил я на их результаты выбора, а про себя подумал:

«Нет, зрение не заменит видение Чи.»

Дуна я попросил подозвать из каждой группы по три человека, а ему самому вооружиться бумагой и цветными карандашами.

Солнце еще не взошло, как мы двинулись в путь. Все шли живо, и весело переговаривались.

«Не в моих правилах обучать словесно. Это — бестолковое и ничего не дающее для владения занятие. Как оповещение оно, конечно, для ищущих сойдет. Для тех, кто несомненно, будет искать в себе и развивать себя.»

Совсем незаметно мы пришли на место, хотя там, где был эффект незримых шагов, все притихли.

Полярные состояния выражались здесь очень четко и конфигурацией, и содержанием скал. ТАО и ХУМ здесь перемежались по всем правилам циклического Чи. Кажется, что такое место даже в Тянь-Шань встретишь не часто. Конечно, идеального круга не было. Были незначительные перекосы, но на этом этапе освоения Чи место было идеальное. Я расставил людей, а Дуна попросил зарисовать. Синий, красный, зеленый составляли ХУМ характеры, но каждый характер, а в данном случае каждый цвет, являл свою особенность. Голубой, желтый и пурпурный составляли ТАО характеры, каждый со своими особенностями.

Дун зарисовывал.

— Некоторые объяснения по характерам я тебе дам потом, а сейчас давай нарисуем схему, — сказал я ему.

Я помог Дуну и сказал:

— Пример тригона, то есть треугольника, ты видишь на рисунке. Это совместимые характеры. Здесь Чи одного рода. Она, конечно, имеет особенности в каждом, но свойства ее близкие по духу. На рисунке будет четыре тригона, то есть четыре группы характеров и физиологических свойств. Например, соедини GI, IG, TR линиями и ты получишь тригон.

— Ты наверное знаешь, что цвета красный, синий и зеленый дают белый, если это наложенные друг на друга лучи, и черное пятно, если это краски, — продолжал я. — Точно также: голубой, пурпурный, желтый. Итак, мы имеем два основных тригона: ХУМ и ТАО. Характер ХУМ закрывает себя и других от полноты внешнего мира. Характер ТАО открывает себя и других во внешний мир, но уводит от погружения в себя.

Я подозвал Эдика и Абдыбая. Дедушка уже давно подошел сам.

— Есть совместимость и несовместимость в этих характерах, — показал я на схему, а затем — на стоящую в указанных местах молодежь. Все что связано с тригонами — совместимо. Тригоны строятся под углом 60о. Это не моя выдумка. Это законы Чи.

Я сам нарисовал четыре совместимых по характеру, согласованных по физиологии и гармоничных по Чи группы.

— Названия я взял из китайско-японского календаря, — сказал я Дуну.

— Конфликт наибольший будет в противоположных по кругу рисунка 1, органах, функциях, характерах, видах Чи.

Я нарисовал шесть противоречивых пар.

— Кроме этих групповых и попарных несовместимостей есть еще закрывающее «дружную» пару.

Я нарисовал еще один рисунок.

Я нарисовал последний листок.

— Названия восточного календаря, — сказал дедушка. — Они изучали Чи. Знают ли они те схемы, которые нарисованы здесь?

— Нет, — ответил я. — Схемы они не знают. Это мое обобщение и дополнение из того разносортного и подчас хаотического знания, которое крупицами собиралось в разных народах.

— Почему помалу и крупицами? — задумался дедушка. — Вот Сун Лунь не нашел, как теперь получается, главного. А ведь думал, что знает все о Чи.

— Энергия Чи требует такого кропотливого изучения в самом себе как учат, например, иностранный язык. Но разница в том, что Чи должна рождаться в сознании, в собственном сознании, а не чужом. Этим отличается данный вид знаний. Это знание нельзя выучить, его надо пережить. Сун Лунь свои переживания Чи брал из удобного, приятного, «полезного». А это потрясающая ловушка. Новое всегда неприятно и болезненно, когда есть опыт за спиной. Новое приятное и восхитительное только у тех, кто на свет «народился». Иисус Христос говорит: «Блаженны нищие духом.» Сун Лунь не был нищим духом. За плечами у него был превосходящий всех опыт Чи. Знание Сун Лунь было обречено на кособокий опыт.

— Кстати, то же самое и с умом, — сказал Эдик. — Умников всегда кособочит так, что нового они уже не воспринимают.

Дун дернулся. Он побуждался спросить относительно меня, но не решился.

— По этим схемам, которые мы зарисовали, можно определять: болезни людей и к каким заболеваниям есть склонность; характер людей и к каким порокам либо добродетелям они склонны; эмоциональные особенности людей и на какие эмоции они не способны; психические состояния людей и где их ждет катастрофа либо озарение.

Абдыбай с Эдиком перегнулись к листам и слушали меня с удивлением.

— Где, где все то, что ты наговорил?! — воскликнул Абдыбай.

— А разве ты не видишь? Вот посмотри. Например, Вол, Змея и Петух не только прекрасно дополняют друг друга, но и стимулируют состояние весны. Вот другой пример. Вол не уживется с Овцой. Они — враги, но не злонамеренно, а по характеру. Вот еще пример. Вол с Тигром дают психике ощущение несокрушимости, но Крыса с Котом могут это состояние погасить чувством смеха.

— Но ты нигде не написал «смех», «слезы», «несокрушимость», — сказал Эдик.

— Эти эмоции есть сигналы в сознание. Сигналы идут обобщенные. Они оповещают о физиологическом функционировании и виде энергетических связей в организме.

— Хорошо бы это записать, — мягко сказал Дун.

— Попозже, — ответил я, — а то наши помощники как-то приуныли. Вот посмотрите на них. Вы их знаете по характеру. Посмотрите, как они встали.

Дедушка и Дун раскрыли схемы все сразу и стали изучать это «социальное», но на базе Чи, распределение. Они удовлетворенно закивали головами. Все оказались на своих местах и по уживчивости и по привязанности, и по неприязни.

— Ты можешь точно сказать, кто чем болеет, — поднял глаза на меня дедушка.

— Да, меридианы определяют предрасположенность к дисфункциям в «чужих» условиях. А теперь проверьте. Предложите им искренне собраться в группы по два и посмотрите на схемы.

Молодежь оживилась. Начала шумно и весело перемещаться, а дедушка и Дун непрерывно одобрительно качали головами.

— Предложите им вернуться на свои места и вновь собраться по трое, но так, чтобы им всем троим было уютно.

После этого «эксперимента» я предложил, чтобы молодежь разделилась пополам, то есть по шесть человек.

Дун с восторгом захлопал в ладоши. Все прошло четко по расчерченным схемам.

— Можем ли мы их именовать теперь этими словами: Тигр, Лошадь, Собака и так далее? — спросил Дун.

— Этими словами называются года. Поэтому у каждого из них может получиться сразу несколько имен. Это: так, как они теперь есть по характеру; название года, в котором они родились; название месяца, в котором они родились; название часа, в котором они родились.

— А какое же все-таки правильнее? — спросил Абдыбай.

— Ну, а ты как думаешь? — встречно спросил я его.

— Конечно, как оно есть тут и теперь, — ответил за Абдыбая Эдик.

— Да, теперешнее состояние человека — это результат всего. Человек мог родиться львом, а с возрастом и меняющимися условиями стать овцой, — добавил я.

Дедушка с Дуном довольно и энергично о чем-то говорили на своем языке. Затем дедушка подошел ко мне и попросил меня дополнить эти схемы.

— Это потом, — сказал я. — Сейчас все могут идти домой, а я хотел бы осмотреть таинственный Зал.

Видно было, что дедушка не сомневался во мне. Он кивнул головой и дал указания Дуну, чтобы он проводил всех и, в том числе, Эдика с Абдыбаем домой.

Мы пошли в горы. Природа причудливо менялась здесь. Да это и понятно. Поля Чи вихрились здесь в различных комбинациях. Их местом реализации были деревья, цветы, родники, горы. Все выглядело привлекательно и несколько особенно, как например, те же животные выглядят особенно и своеобразно в Австралии.

— О, воскликнул я, — да здесь и деструкция есть. Дедушка остановился, глядя с удивлением на меня. Я показал пальцем на корявые, словно пустившиеся в сатанинский пляс, березы.

Там, в стороне, ели не уступали им. Ель редко бывает коряво-пляшущей, но группа елей почти никогда. Это — Тянь-Шаньские ели, они стройные даже на безжизненных камнях и праздничные.

— Не удивлюсь, если увижу здесь бегающих на четырех ногах змей, — пошутил я.

У дедушки в лице мелькнула удовлетворенность: он нашел разгадку еще одному своему вопросу.

— А там? — показал он в сторону, где между скалами светилось второе солнце.

Это не было отражением того солнца, которое в небе. Это было самостоятельное солнце, которое светилось в расщелине между скалами.

«Значит, туда мы и пойдем», — подумал я, но ничего не ответил дедушке. В детстве я видел сразу три солнца на небе. Но то было другое. Тогда я владел свойством смотреть на себя с внешнего мира, то есть с другой стороны. Эту другую сторону, ту, которую все считают чужим, внешним, я воспринимал как свое собственное тело. Три солнца в моем внешнем теле были как явления непосредственно и без «почему». Теперь, это второе солнце было в определениях, иными словами, подлежало знанию.

Тропинка нырнула в пространство между скал, прикрывающих небо, а затем окончательно превратилась в узкий лаз, который повел кверху. Вскоре дедушка резко остановился. Солнце заливало своим светом пространство между скал. Я сразу догадался, что это то, второе солнце.

«Там шаги невесть откуда, здесь солнце непонятно кем зажженное», — подумал я, но с восхищением.

Дедушка как-то особо смотрел на меня и тут я понял, что мы висим над огромной пропастью. Это была выступающая скала почти в центр гигантского каменного шатра. Внизу зияла пропасть. Дедушка повернул и молча пошел назад. Я знал, что дальше «слово» за мной. Я пошел вперед по этому навесу и на конце его увидел хорошо выработанную в камне площадку.

Я не дошел до этой площадки. Сел на выступ в скале и подумал:

«Приехали. Надо задать программу Чи. Будет неожиданность. Если бы это было детство, я бы решил проблему своей непосредственностью. Теперь у меня к огромному счастью и к огромному сожалению опыт управляемого Чи. Я знаю, а это опасно. Может оказаться вариант как у Сун Луня, когда сам мнишь, что Чи высвечивает тебе любой тоннель жизни, а ход может оказаться в пропасть. Осязай бессмертную душу, но тропинку на всякий случай щупай.»

Я осмотрелся. Место, где я сидел было поляризовано слабо. Я посмотрел вниз. Не трудно было догадаться, что там внизу мощнейшая поляризация всех двенадцати видов, а в центре «черная дыра», то есть переднесрединный меридиан этого тела. Я посмотрел вверх на солнце и сообразил, что это «заднесрединный» меридиан того скалистого гиганта, в утробу которого мы с дедушкой забрались.

«Вот, пожалуйста, — удовлетворенно отметил я. — Это прообраз живого тела в неживой природе. Это маленькая модель того внешнего мира, который я знаю как свое внешнее тело. Здесь не форма человека, но содержание полей Чи копирует энергетические связи. Что же будет в центре?»

Ответ нужно было искать внутри себя. Внутренний космос мнится маленьким только для тех людей, у которых сознание однобокое. Эти люди воспринимают в частях только внешнее Единое. Внутренний Космос для них неразличим. Там нет частей и сознание внутрь поэтому у них отсутствует. Если разорвать внутренний мир сознанием на его части, то он окажется таким же огромным, а сознание таким же сущностным, как и внешнее. Эти два сознания различны, но они тождественны в Едином. Внутри нет неба, солнца, земли, но есть аналоги и есть такое же огромное пространство. Хорошо, что этого не знают верующие, иначе получится, что Бог и внутри и вовне, и все это одно и тоже. Так что придется молиться на свою фотографию. Я сосредоточился внутри, чтобы найти аналог этой площадки, которая мне предстояла. Сконцентрировавшись между переднесрединной и заднесрединной полярностями, я вдруг почувствовал, что площадка будет являть своеобразную копию Сушумны. Было все решено. Тут же возле скалы я сел в Падмасану и проверил готовность внутреннего Космоса. Я знал, что если сейчас во внутреннем Космосе окажется перекос в сторону ХУМ или ТАО, то меня «поведет». Такое несовпадение можно сравнить с тем, что когда человек глубоко погружен в себя и не готов ко внешним делам, то резким голосом или яркой вспышкой его потянет во внешний мир к чему он не готов. Меридиан Сердца при этом сигналит в сознание о не готовности. Эти сигналы и представляют собой эмоции страха, ужаса, сомнений, неуверенности.

Теперь я готов был идти в центр. Плавно и незакрепленно я скользнул на площадку и сразу же сел в позу Лотоса. Изменение состояний сознания протекало очень быстро и я своим знанием способствовал этому. Процессы в организме выровнялись и заняли нейтральное состояние адвайты, то есть недвойственности. Недвойственность, адвайта, имеет два решения. Одно из них — сброс на тождество, то есть на чистую двухполярность. Здесь сознанием воспринимаются в чистом виде, то есть в неконкретных объектах те энергетические связи, которые реализуют этот огромный двухполярный мир в его разновидностях.

Такими медитациями сброса я постиг еще раньше, что виды знания: науки, искусства, религии, эзотерики являются двойственными, двухполярными. В тех медитациях, а точнее озарениях, я изучил, что чистые энергетические законы, связи и разновидности Чи крайне примитивные и скудные. Это маленькое ядро двухполярных дхарм наплодило огромное тело техники, науки, философий, мозгов и разглагольствований, и все это одно и то же в разных вариациях. Дурной многоликостью назвал я это в сравнении с понятием дурной бесконечности у Гегеля.

Вторая реализация из адвайты будет в трехполярность. Там нет двойки и состояние сознания иное. Если в сбросе сущность осталась двойственной и там постигается Атман вне двойственности, а значит вне привязанности, вне страданий, вне радости, но в чистом блаженстве освободившись от противоречий двойственности, то в тройственности вспыхивает новый мир.

Все это не было рассуждением в обычном понимании. Это было вне пространства и времени, непосредственно и мгновенно. Тут и Теперь. Очень часто в Упанишадах, Бхагавад-Гите и даже в Йоге встречаешь ту путаницу, когда сброс в чистую, но безотносительную двухполярность путают со скачком в новое пространство и новый мир.

Я сначала произвел сброс и не смотря на то, что знание у меня за последние годы выросло несравненно, нового в двухполярных дхармах и чистых энергетических проявлениях я не увидел. Разворот из этого чистейшего состояния Атман пошел в тройственность через поляризацию, наполненную двойственностью. Мир засиял как на ладони. Внутренний Космос высветил все свои двухполярные связи и те звезды и планеты, которые называют активными точками и внутренними органами. Этот потрясающий по состоянию сознания взгляд сразу на все с одновременным видением каждой частности мне также был знаком. Я называл его озарением. Озарение перерождается в новый трехполярный мир. При отсутствии подготовленности тела озарение преобразуется только в сознании. Внутреннее и внешнее тело при этом отстает. Это означает, что не все части реализуются в новом качестве. При хорошей тренировке тело, ум и все части сущности реализуются в трехполярное пространство. В этом остановившемся времени и легко постижимом пространстве в любых его размерах процесс осмысления перерождения и реализации происходил мгновенно и в то же время в тысячелетний период.

Тело оторвалось от площадки и зависло в пространстве. Это мне тоже было известно. Антигравитации нет. Это выдумки двухполярных мозгов. Также как нет антимира с зеркальными свойствами. Но существуют две различающиеся двухполярные системы, в которых одна система взаимодействий Чи увязывает все в массу: земли, животных, деревьев, мыслей, философий, миропониманий, а другая система не является антимиром. Она разблокирует всю эту массу материи, ума и духа. «Блаженные нищие духом, их есть Царствие Небесное» говорит Иисус Христос с позиции разблокирующей массу системы. Он не сказал: «Блаженные богатые духом», так как массу создает система ХУМ, а разблокирует ее система ТАО. Это все касается двухполярности. В трехполярном пространстве нет двузначных отношений ни в наработке массы, ни в разблокировке ее. Там просто нет двухполярных связей, а это означает, что нет гравитации. С позиции левитации, я мог присутствовать в любой точке пространства потому, что перемещаться из точки в точку пространства — это обреченность двухполярного существования. Когда говорят о космических полетах в новые миры, когда фантасты сочиняют смехотворную новизну, то они даже не догадываются, что все их внеземные цивилизации копируют соседнюю деревню, только в некоторых метаморфозах ума.

Трехполярное пространство имеет «обратный» ход. Здесь сначала идут также энергетические связи в чистом виде, а затем будет следовать реализация мира, такая же как Бог сотворил землю по Библии, но, конечно же, в другом виде. «Кто постигнет пространственность, тот будет созидать миры.»- говорится в древнейших писаниях.

Левитация, то есть отрыв тела от земли является первой телесной реализацией. Это последние штрихи перехода из двухполярного в трехполярный мир. Время и линейное пространство даже если можно побежать на выбор в любую сторону, вырождается в трехполярном мире.

Дедушка видел левитацию, но оставался на месте. Как видно сам он не хотел рисковать, что-то его сдерживало. Кроме того дедушка владел в определенной степени Чи, а это лучшее из знаний. Оно как справочник дает ответ тут же на измененное состояние. Время для меня остановилось. В этом мире беспредельных миров я был везде. Я начал разворачивать трехполярность, сначала Йогой Символов. Эту Йогу я и создавал и постигал, и приводил действительное тут же. Теперь я мог присутствовать в любой точке этого скалистого тела, оставаясь на месте. Пространство — это свойство двухполярности. Более того, человек во внешнем мире является точкой и движется он также линейно, как и его мозги. При переходе к тройственности сначала идет расфокусировка. Нагарджуна неудачно назвал это шуньей, то есть пустотой. Расфокусировка создается качеством отпускания. На этом образуется видимость шуньи. Но это не то, что обыденный человек подразумевает под пустотой. Здесь создается предпосылка выйти из своей точечности и переродить линейное движение в пребывание. Пребывание в любой точке, а еще точнее сразу в нескольких точках пространства игнорирует время и пространство. Получается тот парадокс, что пространство есть, но раз пребывание единовременное в любых точках, то его нет. То же самое происходит и со временем.

Фантасты сочиняют машину времени сообразно своим двухполярным мозгам. Они движут линейно время вперед и время назад. Перерождение из двухполярности делает время «во все стороны». Для понимания — вперед, назад, Тут и Теперь — все это одновременно. Быть в пятитысячном году новой эры — это равнозначно быть и до новой эры и теперь. Для трехполярности здесь нет парадокса потому, что Сущность зрит себя непосредственно. Сущность двухполярного мира обрисовывается только в изменении, то есть в развитии.

Ясновидение, яснослышание, пророчество — эти таинственные и непостижимые свойства в двухполярном мире здесь являются обыденными.

Зондирование желаемых точек времени и пространства равносильно тому, как в двухполярном мире каждый скажет, что у него перед глазами.

«Если перевести в трехполярность все свое тело, — понимал я, — то тело превратится в свет и исчезнет.»

Мне не хотелось пугать дедушку и я из этого одновременного гигантского и микроскопического Я начал искать путь в двухполярность. Вновь вспыхнуло озарение. Я насквозь видел суетный и прекрасный мир в его Единстве и заботах, я увидел внутренний Космос в его Единстве и живых связях. Теперь предстояло убрать Единство различающихся половинок сознания. Я приглушил ту половину Сознания, которая воспринимает внутренний Космос.

Затем я убрал Единство в половине сознания, живущим внешним Космосом и очутился Тут и Теперь в полнейшем неведении и замутненности.

«Приземлились», — мелькнуло у меня. Я встал и быстро вышел из центрального поля.

Дедушка смотрел на меня широко раскрытыми глазами и, наконец, сказал:

— Ты сам светился и сиял, как это солнце.

— Значит, убавил в весе, — сказал я. — Произошла разблокировка части массы тела. Я и так весил слишком мало для моего роста и проблема набрать вес, соответствующий моим размерам, оставалась. Дедушка смотрел на меня вопросительно.

— Нет, — сказал я, — туда мы пойдем завтра. Нужно «переварить» опыт сотворения мира.

Дедушка опять посмотрел на меня удивленно и сказал:

— Разве ты Бог, чтобы творить миры?

— В данном случае, да, — засмеялся я и спросил этого мудрого человека. — Разве вы видите где-нибудь трехполярный мир существующим?

— Я вижу то, что я из себя представляю и чего нет в моем сознании, того не существует.

— Ну вот, теперь в вашем сознании появилась еще одна частичка, пока в виде слова «трехполярность», — сказал я, а про себя подумал: «Уж не тот ли самый Сун Лунь стоит передо мной. Сто двадцать лет время не малое. За это время сменилось два поколения.»

Домой мы пришли, когда солнце садилось. Я повернулся к дедушке и спросил:

— Светилось ли второе солнце ночью?

Дедушка сделал вид, что увлекся хозяйскими делами и вскоре исчез со двора. Он сказал Дуну, чтобы мы ужинали сами. Дун и его сестра тут же куда-то нырнули и вокруг образовалась целая толпа в таком количестве, что я засомневался, состоится ли ужин. Все чего-то ждали и поглядывали на нас терпеливо.

Завидев такие почести, Абдыбай сел на кошме важно как хан. Эдик, наоборот, притих в толпе. Я ждал вопросы.

— Откуда вы? — спросил рослый юноша.

Я пожал плечами, а затем сказал:

— С обыденных позиций, мы из Талгара, с позиций сущности, мы никогда не появлялись и никогда не исчезнем.

Молодежь переглянулась и стала тихо, но бурно что-то между собой обсуждать. По всей видимости, подобный ответ был им знаком.

«Уж не Чань-буддизм ли здесь прошелся, а может быть монастырь где-то рядом? — размышлял я. — И все ли племя здесь? Куда деваются те, кто тренируется в этих „прекрасных спортзалах“?»

Девушка спросила:

— Талгар — это что, монастырь? И у вас принято просветленным путешествовать?

«Так и есть, где-то оседает часть населения, а точнее переходят после соответствующих достижений в другое место. Значит Сун Лунь пошел своеобразным путем», — подумал я, а вслух ответил:

— Талгар — это такое же, как ваше, селение.

— А кто ваши учителя? — спросил парень, который подумал, что Талгар что-то наподобие монастыря.

— Учителя? — растерялся я, — небо, деревья, коровы, солнце, тучи, люди и все остальное. Кто может дать кому чужое?

Молодежь опять бурно, но тихо заговорила. Теперь я не сомневался, что они привыкли к подобным высказываниям.

Дедушка пришел чем-то недовольный. Все тут же разошлись. Мы сели в беседке пить чай, но он так и не сказал ничего, не смотря на мои ожидания.

«Ходил, наверное, на совет старейшин, — подумал я, — чтобы представить меня как игрушку».

— Откуда ты все этого набрался? — удивился Эдик. — Вместе росли. Ели одно и то же. Все было на глазах. Ну не замечал никогда ничего особенного. Были, правда, особые моменты, когда мама на полном серьезе у тебя спрашивала, что будет завтра или кто к нам приедет.

— Ели одно и то же, — хихикнул Абдыбай. — Может быть дышали по-разному. А может быть он твою порцию праны съедал.

— Во-первых, чем бы ты увидел, если не владеешь Чи? Японцы, вот, увидели, по какой причине слетают стрижи и неожиданно поворачиваются коровы. Они владеют Ки. Китайцы увидели как я двигаю энергию по меридианам. Они владеют Ци. Во-вторых, всеми этими зримыми и не зримыми делами я занимался втайне. Представляю лица и глаза односельчан, если бы они меня увидели в асанах. Ну из института турнули бы, это само-собой.

— Да, — протянул Эдик, — век материализма.

— Чушь все это заинтересованных людей, — сказал я, — к какому материализму ты отнесешь Чи? Если к материальному, то попробуй ее пощупай или увидь. Если к идеальному, то она двигает здоровьем и судьбами.

Тут ко мне подсел Дун и застенчиво сказал:

— Вы обещали…

— Да, — сказал я. — Речь пойдет о наполнении характеров. Группа ТАО — это группа предназначенная для восприятий внешнего мира. Их шесть. Вот они у тебя на рисунке 7. Группа ХУМ закрывает от человека внешний мир. Они на этом же рисунке. Посмотри, Вол, Змея и Петух составляют одну тройку. На рисунке 4 ты их видишь вместе. А Тигр, Лошадь и Собака составляют вторую тройку ТАО. Первые три характера стоят на фундаменте физиологии так, что для людей и для себя создают «утро».

— Как это понять? — спросил Эдик.

По настроениям, например. Вол легко тонизирует меридиан толстой кишки. И в психике создается ощущение легкости и жизнерадостности. Змея легко тонизирует меридиан тонкой кишки. В психике и в характере создается контактность, некритичность и огромный оптимизм. Петух склонен к легкой тонизации меридиана трех обогревателей. В характере создается море надежд и уверенности, что самое таинственное сбудется…

— Хрен редьки не слаще, — прервал Эдик. — Если смотреть на нашего рыжего петуха, то там этого не заметишь. А потом, кому понравится, что его обрадуют тем, что он Свинья.

— Календарь — восточный. А там иерархия, — спокойно ответил я. — Там, что Свинья, что генерал — все это равноправно. Что касается названий, то чем-то надо было называть. Они не пользовались иксами и игреками, и прочей абстракцией. Они говорили Мать, Сыны Неба, Тигр, Лошадь, Кузнечик, правда, добавляли еще одно-два слова, чтобы путаницы не было. Впрочем, ты можешь назвать по-нашему, иксами и игреками. Суть это не изменит, так как речь идет о физиологии, на которой базируется характер и психика.

— Но ты говоришь о меридианах, — сказал Абдыбай. — Почему Вол легче пользуется меридианом толстой кишки?

— Потому, что Вол не Овца, — ответил за меня Эдик с иронией.

— Но здесь же все люди?

— Свинья — тоже человек, — продолжал Эдик. — Ты что, не слышал, он же сказал, что назовут пауком, то ты должен радоваться.

— Не радоваться, — поправил я, — а отмечать без всякой надуманности свои свойства.

Дун заерзал. Ему давно был известен восточный язык и эта перепалка была малоинтересной. Я заметил это и продолжал:

— Свойство легкости тонизации дается от рождения и от всех слагающих условий. Я специально не затрагиваю знаки зодиака, чтобы не вносить никчемные предполагательства, а то ты сейчас полистаешь календари и решишь, что ты лев…

— А на деле окажешься овцой, — добавил Эдик.

— Совершенно верно, — сказал я. — Мы уже с вами решили, что действительный тот характер, который тут и теперь. А теперь рассмотрим вторую тройку ТАО. Тигр, Лошадь и Собака созерцают внешний мир. Точно также каждому от рождения легко дается тонизация своего меридиана. Это вы увидите на рисунке 1.

Абдыбай попросил у Дуна бумагу и ручку. Он старательно стал срисовывать все схемы.

— Пригодится, — сказал он. — Может быть, усмотрю у кого-нибудь характер Свиньи или Тигра.

— На схемах, — сказал я, — не указаны свойства. Меридиан желудка создает ощущение могущества и уверенности. Меридиан лошади…

— Нет такого меридиана, — поправил меня Эдик. — Есть меридиан мочевого пузыря.

— Этот меридиан создает ощущение созерцательности и восприятия внешнего мира в гармонии. Меридиан желчного пузыря создает ощущения таинственности, магичности, но доступных и наполняющих всякой всячиной этот мир. Этот тригон в характерах прекрасно согласуется как, впрочем, любой тригон. Есть вопросы по ТАО? — обратился я к ним.

— Никогда бы не подумал, что желчный пузырь создает ощущение созерцательности, — сказал Эдик.

— Желчный пузырь тут непричем. Можешь назвать это иксом. Это символическое обозначение некоторым образом связано с функциями мочевого пузыря.

— Точно, — сказал Абдыбай. — Спрячешься, бывало, в детстве за кучу кизяка, затаишься, вникая найдут тебя или не найдут, и тут же вдруг помочиться хочется.

— На это я и рассчитываю, что остальное, входящее в характер, вы развернете сами.

— Значит по характеру есть склонность к заболеваниям, — настала очередь Дуна.

— Да, — сказал я. — Лошадь легко загнать. Вот видишь, на рисунке 1, в противоположность ей по диаметру стоит меридиан легких. Самыми опасными для каждого характера являются противоположные меридианы. Например, Тигру грозит перикард, а Собаке — сердце. Змее грозит кроветворность, а Дракону — размазанность.

— Что есть меридиан размазанности? — спросил Эдик.

— Деревня ты, — вмешался Абдыбай, — даже я знаю, что желчь создает щелочную среду, а щелочная среда размазывает человека.

— Шесть характеров ХУМ вы найдете повсеместно. Время такое, — продолжал я, — а дальше, по времени, их будет еще больше. ХУМ будет повсеместным. ТАО будет как тлеющие угольки в затухающем костре. ХУМ будет гнездиться, основывать, доказывать, критиковать, требовать справедливости, правильности. Будет призывать к высшему, значимому. Это есть первый тригон активного ХУМ, который составляют Кот, Овца и Свинья. Кот ковырять будет шутя, Овца будет блеять о покое, а Свинья обосновывать правильное. Это первая фаза закрытия человека. Она обозначена на рисунке 3. Следующей за ней, в полном смысле слова, является тригон Дракона, Обезьяны, Крысы. Это — слуги глубокого внутреннего. Дракон, то есть меридиан сердца будет приковывать в глубине так, что попытка раскрыться будет вызывать чувство страха, ужаса, тоски. Обезьяна сковывает перикард. Это угнетает сердечно-сосудистую систему. Крыса сковывает легкие.

— Так что в социальном обществе тоже есть сердце, перикард, желудок? — спросил Эдик не без иронии.

— Здесь речь о характерах, а они есть даже у звезд на небе, — сказал я. — Западному Человеку будет трудно потому, что на все, что я вам сказал каждый будет смотреть через призму двухполярных мозгов, а там уже «незыблемые» конструкции и догматы. Вот, например, я считаю Землю живым телом, а мы на ней как вирусы. Я считаю также живыми звезды и планеты…

— Почему? — удивился Абдыбай.

— По функциям, — ответил я, — земля имеет функции, которых нет даже у человека. А связи между планетами такие, которые человеку даже не снились.

— И вопрос последний, маэстро, — сказал Эдик. — Откуда ты все это знаешь? Если ты скажешь, что изучил человека и своих коров, то по части Земли и Планет ты, похоже, перестарался.

— С планетами все просто. Если ты разовьешь у себя энергетические связи какие есть между планетами, то ты тут же узришь или как радиоприемник настроишься на точно такие связи во внешнем Космосе. А по части Земли, так это известно всем, кто владеет Чи. Земля, будучи Единой в себе, создает своими частями тождественных по функциям людей, животных, растений, микроорганизмов.

— Получается, что у петуха тоже есть меридианы? — спросил Абдыбай.

— Да, — сказал я. — Но также как и люди, каждый вид имеет свои особенности в меридианном смещении. Например, Вола не заставишь смеяться, а Свинью — плакать.

— Я надеюсь, что в следующий раз, ты нам преподнесешь распределение живых тварей на Земле по меридианной системе точно также, как людей по характерам, — сказал Эдик.

— Догадливый ты, — ответил я. — Не только живое, но и все наличествующее меняет свои законы и свои характеры. Например, Земля и ее определяющее внешнее входят в эпоху ХУМ. Что останется делать человеку? Чтобы уцелеть, будет вписываться в ХУМ соответствующим характером и физиологией. Но это тема астрологии, там есть циклы: суточный, годовой, двенадцатилетний, стосорокачетырехлетний и так далее. Человек тоже меняется. Тигр, например, имеет все одиннадцать черт характера и по ситуации он их реализует. Но все это будет происходить на общем фоне характера «Тигр». Каждый имеет в себе все. Но свой характер оттеняет смещение.

— Все хорошо, — сказал Абдыбай, — но по части животных что-то здесь не то. Змей я не люблю, а у тебя змея попала в «утро» или как ты говоришь, в раскрытие. Дракона я не знаю и ни разу не видел. Кот у тебя попал в веселые, а Овца — в задумчивые. Так ты никого ничему не научишь. Змея вводит людей в ужас, то есть закрывает, а, следовательно, это ХУМ. Любить змею людей ты не научишь. Так что думай. Востоку свое, а у нас здесь Тянь-Шань.

— Дельное замечание, — сказал Эдик. — Игры какие-то детские. Чи я признаю, а Свинью — нет. Ну что, не могли назвать Солнцем, Небом, Цветами?

— Это еще не все, — сказал я. — Есть гороскоп друидов. Там названо деревьями. Есть еще зодиакальный гороскоп. Там тебе и Лев и Дева, и безликий Козерог.

— Мы уже привыкли, — сказал Дун. — Но путаница есть. Да и пользы от этих названий никакой нет.

— Вам нужна польза? — задумался я. — Все это — слова. Значит польза может быть только в мантре. Например, шесть характеров дают раскрытие. Произносите ТАО на вдохе. Опорный будет Т. Шесть характеров на закрытие, напомнит вам и закроет вас ХУМ. Х — начало выдоха, М будет замком. Тройка «утра» хорошо согласуется со звуками АЛЛА на вдохе, здесь Л вытягивает тело в длину. Открываются глаза, уши, нос звучанием А. Другая тройка, ей противоположная в характере активного закрытия и поиска будет УНГ. У — выдох, Н — вжатие в себя и Г — окончательное вдавливание, замок. Это — на рисунке 2, 3, 4. Пассивную, уширенную часть создает день, с позиции мантры, это ТОО на вдохе, где О, в отличие от замка, уходит в беспредел раскрытия и пассивный ХУМ в тройке УММ, где второе М — это не замок, а падение внутрь с растаивающим выдохом и слабнущим телом.

— Это мы уже знаем, — сказал Абдыбай.

Дун вносил поправки в свои схемы. Эдик сидел и дыханием проверял мои рекомендации.

— Когда будешь идти по улице и, особенно, на подъем, — сказал я ему, — то на вдохе ставь не Т, а С; получится СО. Продолжительность О идет до окончания вдоха и дальше, а выдох держи на звучание НЫ и вжимай его между лопаток. Это не даст тебе закрыться даже на ринге. Грудная клетка и внутренние органы, такие как сердце и перикард, никогда не будут ущемляться.

— Но в каждом тригоне по три характера, — сказал Абдыбай, — то есть еще должно быть двенадцать мантр.

— Пятнадцать, — поправил его Эдик, — если учесть рисунок 6.

— Это потом, — сказал я. — Пока запомни то, что все это не байки, а тренирующие звучания дыхания и характеры. Например, если речь пойдет о характерах УНГ, то пусть вам звучание подскажет, что это тройка, поворачивающая характер человека на свое Я. Тогда вы поймете, что Овца, Свинья и Кот без конца действуют, доказывают, обосновывают, гнездятся, гребут под себя и строят непрерывно конструкции мироздания, сущностей, высшего и внеземного. Они ругают земное, низшее, незначительное. Отсюда у них будут и соответствующие болезни.

— Не означает ли это, что, если я буду все время повторять мантру УНГ с выдохом, то буду очень умным? — сказал Абдыбай.

— Ты и теперь в своем уме, — вмешался Эдик, — речь идет, насколько я понял, об управлении физиологическими процессами через аппарат речи.

— Да, — сказал я. — Это особенно широко применялось в Тибетской Йоге. Индусы как-то проскочили налегке данное свойство и заменили его молитвами, впрочем, как и русские.

Было заметно, что все утомлены этими подробностями без их применения. Так всегда бывает, когда человек знает и еще приобретает знание, но не владеет.

* * *

Мне удалось уговорить дедушку взять с собою Эдика с Абдыбаем для эксперимента. Дедушка подумал и разрешил Дуну идти с нами. Что-то его сдерживало.

«В совете старейшин, наверное, разногласие по поводу наших „гастролей“», — подумал я. Но меня это даже несколько радовало. Будучи не тщеславным, я никак не мог представить себя в роли старейшины.

Когда мы проходили селение, мне показалось, что я понял эффект миража шагов. Это была новая физика, такая еще и близко не зарождается. Существующими средствами можно добиться любого звучания, но не сопровождающегося насильственными эмоциональными переживаниями. Я посмотрел на Эдика с Абдыбаем, которые сдерживали себя кое-как, чтобы не кинуться со всех ног назад.

«Неплохой заслон, — подумал я. — И милиционеров ставить не надо. Хорошее средство от воров.»

Мы вышли в зону видимости второго солнца. Абдыбай остановился как вкопанный, а Эдик срочно стал искать обоснование в научном знании.

— Не трудитесь, — сказал я. — Это знание в Чи, а Чи выучить нельзя, им можно только владеть.

— В каком смысле? — спросил Эдик.

— В том, — ответил я, — что, если бы вы владели Чи, ответ вам пришел бы непосредственно и тут же.

Дун видел это тоже впервые, но сказалась выдержка. Слушая меня, он двигался в своих вариантах Чи, но такого комплекса энергетических связей не находил. А, следовательно, не находил ответа. Дедушка шел к этому путем Дзен, то есть принимал это как и есть, но так, чтобы из этого «есть» проистекала жизнь без всяких «почему».

Дзен — фантастический по своей жизненной адаптации. Там, где знающий «лезет на рога» и ломает себе и окружающим здоровье, Дзен мягко обтекает и, проиграв, всегда остается победителем. «Мягкое и гибкое развивается. Твердое и сильное разрушается», — говорил Лао Цзы.

Эксперимент мною планировался так, что я решил проверить, не я ли влияю на Абдыбая и Эдика, стимулирую у них изменения Чи? Гигантское каменное тело имеет то совершенство, которое не имеют даже люди. Лишь редким в истории человечества удавалось открыть Сушумну и этим изменять пространство и время. Я ставил себя в конструкцию Чи сущности Абдыбая и Эдика и сомневался, есть ли у них достаточные основания мозаик Чи, чтобы открыть Сушумну вне противоречий.

Дедушка посматривал на меня все в том же характере Дзен. А может быть, он верил моему владению Чи. Дун ждал что-то увлекательное и таинственное.

— Сейчас, когда мы пройдем по тоннелю, вы пойдете по скалистому навесу над пропастью. Да, смотрите, не свалитесь со страха вниз. Топанья там не будет, поэтому колени держите твердыми. Но на приятной площадке сядете по-казахски и даже чуть-чуть ровнее. Будете сидеть так пока я не вынесу вас, как раньше, на своем несчастном плече. Но, если испытаете нечто более яркое, я бы сказал потрясающее, чем там раньше, то сидите и вкушайте, не кричите и в пропасть не прыгайте.

— Почему это я должен прыгать в пропасть? — спросил Абдыбай.

— Потому что не всякому удается разумно пережить чувство своего бессмертия, да еще так, что ему пространство и время подвластны.

— Ну вот, — сказал Эдик. — Есть шанс и дом навестить и фараону руку пожать, раз появился шанс управлять временем.

— Я надеюсь, что до двухполярных мозгов там дело не дойдет, — сказал я. И мы пошли в узкую щель тоннеля.

У входа в открытое пространство все остановились.

— Эдик пойдет первым, — сказал я, — так как заметил, что Абдыбай с сомнением посматривает в зияющую пропасть.

Эдик как канатоходец пошел на площадку, хотя слева и справа могло проехать по телеге. Но сел он чинно: на зрителя.

«Лишь бы только не фокусничал, — подумал я. — Здесь нужно себя отпустить, довериться себе и не вмешиваться прошлым опытом и знанием.»

Эдик просидел минут десять, вдруг зевнул и заерзал от неудобства такого сидения.

— Абдыбай, принеси его сюда, а то он устал сидеть, — сказал я, довольный результатом эксперимента.

— А что с ним случилось? — спросил Абдыбай очень серьезно. — Он что, не может идти?

— Нет, я думаю он уснул, — сказал громко я. — А будить его как-то неловко.

— Не сплю я, — раздался голос Эдика. — Долго мне еще тут сидеть?

— Ну раз не спишь, то иди сюда, — сказал я и похлопал Абдыбая по плечу.

«Не столкнули бы друг друга в пропасть со страху. Места на две машины, но у страха пространство узкое.»

Действительно, проходя мимо друг друга, они притерлись так, словно находились на ниточке. Эдик подошел с независимым видом и сказал:

— Шутник. Разыграл посиделки. Лучше бы я пещеру осмотрел. Первый раз в таком месте.

— А вот это не советую, — вполне серьезно сказал я, — здесь тебя опять штормить будет. Там, на пятачке было компенсированное поле. Оно живое только для полного комплекса. В стороне, внизу, ты можешь наткнуться на то, что у тебя развито в свойствах Чи.

Дедушка смотрел на меня удивленно.

— У нас там зависают в воздухе, но не светятся, и только посвященные. Разве посвященные эти два парня?

— Это мой эксперимент, — ответил я. — Я смотрел, можно ли односторонним и дармовым образом открыть третий канал и еще я хотел узнать, достаточно ли односторонних, но полных условий, чтобы мгновенно осуществить перерождение человека.

Дедушка закивал головой. Эта тема ему была известна из Чань-Буддизма, где Шестой Патриарх настоял на том, что просветление должно совершиться мгновенно. Я был с этим не согласен, так как даже Шестой Патриарх, прежде чем получить свое просветление, в детстве ходил на горшок, ковырял в носу, а затем в юношестве носился по горам. Это все составляло ту жизнь, которая удачно всем комплексом сфокусировалась в просветление.

Абдыбай деловито сидел. Вскоре он начал ерзать, но не от скуки. Я заволновался.

«Сейчас возможна деструкция и коллапс.» Я быстро скользнул по скале. Метнул Абдыбая на плечо и вынес его к проходу. Сознание у Абдыбая было выключено.

Мы вышли из тоннеля. Вскоре Абдыбай пришел в себя не без моей помощи, конечно. Дедушка тоже помогал мне: нажимал на активные точки и как иглами «выравнивал» у Абдыбая Чи.

— А это почему? — спросил дедушка. — У нас такое тоже было.

— Я учил кое-чему Абдыбая, связанному с вариациями Чи. Чи откликнулось у него, но, как у музыканта с недоразвитым слухом, началось ее бормотание вместо гармоничной мелодии.

— Там было лучше, — сказал Абдыбай. — Ты нас привел в какое-то чертово логово.

— Одно и то же одного может возродить, а другого уничтожить — могу я ответить тебе в духе Востока. Тот, кто гармонично и в любых вариациях владеет Чи, тот даже в Аду будет процветать.

Дедушка посмотрел на меня с удивлением.

— Разве не существуют дурные дела для постигшего Чи? — спросил он.

— Я воспользуюсь в качестве ответа восточным изречением: «Если хороший человек пропагандирует ложное учение, то он несет истину. Если дурной человек пропагандирует истинное учение, то он несет ложь.» Такое высказывание имеет отношение только к знанию Чи.

Мы только что видели два случая. Первый случай с Эдиком показал, что Чи нуждается в условиях и содержании. У Абдыбая было содержание. Я его тренировал. Но условие, которое он создал, стало разворачивать Чи в деструктивном варианте.

Дедушка что-то обдумывал, а затем спросил:

— Всегда ли нужен учитель, который как ты взвалит ученика на свое плечо?

— Смотря что и кого называть учителем? Лучшим учителем я считаю собственное внутреннее зрение. С него и надо начинать. Тогда человек вовремя заметит деструктивное движение Чи.

— Но тогда он будет сам себе учитель, — сказал дедушка.

— Что касается моего мнения, то каждый получает свое, а, следовательно, сам себе учитель. Что касается обыденного мышления, то в предложенном мной случае учитель выполняет роль подсказчика возможных вариантов. Но только ученик найдет, какой из этих вариантов жизненный.

— А разве учитель не видит движение Чи у ученика? — спросил Дун.

— Видит, — сказал я, — но, что толку? Он видит себя в другом и очень редко кто может, хотя бы в основном, войти в другого человека.

— Что означает войти в другого человека? — вновь спросил Дун.

— Ты видел, как я точно расставил молодежь по полярным состояниям энергетической системы? У тебя не возник вопрос, откуда я их знаю?

— У меня такой вопрос возник еще у речки, когда мы впервые встретились, — ответил Дун. — Мне показалось, что ты видишь меня насквозь.

— Войти в другого человека — это означает принять формой Чи все виды связей и особенностей, которые есть в данном человеке. Сначала, прежде всего, это делается в себе самом. Перед этим идет распускание собственной формы. Во время развития Чи упражняется орган, который отслеживает все ее комбинации. Так появляется возможность, меняя Чи в себе, получить формы: ребенка, юноши, девушки, взрослого человека или старика. Вторым является то уточнение, которое происходит при сопоставлении своего тела с другим. Это равнозначно началу слияния тел. Когда я говорил о полном вхождении человека в животное или в растение, я имел в виду то абсолютное тождество, когда ты и другой человек это одно и то же. Например, я могу принять предположительно форму дедушки. Для этого будут ориентиром знание энергетических законов в том самом биоэнергетическом интеллекте, а также зрительные, слуховые и прочие обыденные восприятия. Но будет ли мне в то время сто двадцать лет я узнаю на втором этапе, когда начну совмещать мозаику Чи. Если она совпадет, то мы одно и то же. Если она не совпадет, то я делаю корректировку. Так появляется знание.

— Трудно ли этому обучиться? — спросил Дун.

— Я уже сказал, тот, кто повернет свой взор в себя и узрит там Чи, тот станет сам себе учителем. Дальше дело только за усердием. Мне было дадено видение себя изнутри с рождения. Но даже я учился у всех: китайцев, японцев, вот у вас теперь. Но это обучение не в обычном понятии. Вы все мои учителя, но никто из вас меня не учит.

Мы спускались в глубокое ущелье. Каменистая тропинка постоянно осыпалась и видно было, что по ней давно не ходили. Внизу две скалы сдвинулись так, что оставили в виде прохода узкую, глубокую щель.

— Я пойду туда один, — остановил я всех.

Дедушка смотрел на меня с тревогой.

— Это переживали только самые посвященные, — сказал он.

— Осталось только добавить, что я еще молод, — засмеялся я в ответ. — Но, по законам вашего рода, я глубокий старец. А потому измерению, что кто-то еще только приближается к таким возможностям и достигнет их только в двухтысячном году, я даже не ребенок. Я еще не родился.

Я похлопал Абдыбая по плечу и пошел в зияющую щель.

«С этим я надеюсь тоже справиться. Здесь будет глубочайший ХУМ, но все зависит от меня. Либо я получу нескончаемое блаженство и останусь там навеки, либо я пулей вылечу оттуда по воздуху и в нескончаемом восторге. Это место должно представлять собой Муладхару каменного гиганта. Если это так, то в центре будет нейтральная точка, наполненная потрясающей энергией. Ею можно управлять условиями, лишь бы мой формирующий энергию орган не подкачал.»

Щель оказалась очень удачной. Она вошла в пещеру со стороны меридиана Мочевого пузыря. Грудная клетка у меня развернулась. Дышать стало легко, появилась хорошая обозреваемость. Причудливыми были те объекты скал, которые моделировали энергетические процессы. Центр не был геометрическим, но его найти было легко по компенсации всех полей. Здесь в точке слились на равных все двенадцать видов полей. Я сел на этот пятачок в Падмасану, чтобы легко менять условие для Чи своим телом. Сильно выдохнув, я сделал Джаляндхара Бандху и стал погружаться в блаженство. Переднесрединный меридиан как бурная река заполнялся содержимым шести меридианов ТАО. Огромный Космос встал перед моим внутренним взором. Не было здесь ни начала, ни конца. Мириады звезд зажглись в нем. Я по-прежнему осознавал, что это восприятие копий внешнего мира. Здесь будут «планеты». Когда рассматривают внутренние органы человека, то они уже не внутренние, а некоторые внешние объекты и еще отражающиеся в законах солнечного света. Здесь свет иной. Там нет восприятия внутренних органов, как зрения, здесь — свое зрение. Впрочем, и сознание здесь свое.

Что же происходит с той первой, внешней половиной сознания? У обыкновенных людей эта половинка и является единственной, так как другой еще нет. Я переключил сознание и, образно говоря, ахнул. Обыденное сознание уменьшалось до маленького светящегося «пятна». Тоненькая струйка жизни связывала этот остаток мира, а точнее внешнего тела, с тем, что называется «я». Было понятно на языке интеллекта Чи, что жизнь в обыденном смысле на этом обрывается. Как долго может быть самостоятельная жизнь внутреннего Космоса? Вычислением обыденного времени это сказать невозможно. Все здесь бесконечно сущностно вне ощущений пространства и времени. Несравненное Блаженство, Тишина и Истина залили здесь все сознание непосредственного Единства.

Подобный опыт у меня уже был. Однажды я прочитал в секретном хранилище, что какой-то профессор умел останавливать собственное сердце. Я тут же это проверил. Далось легко. Но сознание внешнего мира уступило место погружению в таинственный, увлекательный внутренний мир. Такое погружение в Тибетской йоге используют для повторных рождений. Смерть — это полное исключение внешнего сознания. Это сознание служит для непроявленного внутреннего. Теперь, когда все становится наоборот, внешнее Единое уходит в точку и исчезает. Внутренний Космос служит этому непроявленному Единому своим разнообразием. Возможно, что тело для этого и не нужно, но так как внутренний Космос зеркален внешнему, в своей среде, то он дает переживание большого пространства и времени. При отсутствии опыта может показаться, что эти энергетические формы, которые проистекают теперь во внутреннем мире проходят там во внешнем мире.

Но того сознания, а, следовательно, и того мира уже нет. Он весь ушел со своими частями, а значит и с телом.

Переживания второго сознания видятся в знании непосредственной сущности. Здесь как на ладони результат деятельности во внешнем мире, но отраженной в энергетических связях.

Как и при вхождении в чужое тело, здесь меняется мозаика возможных энергетических вариантов исходных связей. Беспредельная Истина называется в Тибете Ясным Светом. Выбор варианта энергетических связей давало основание считать о выборе последующего рождения.

Я сделал попытку переключиться на внешнее сознание. Оно тлело «светящейся ниточкой» и готово было умеркнуть в точке. «Я выбираю свое собственное рождение,» — решил я в Истине Непосредственного внутреннего сознания. Эта воля была беспрекословной. Ниточка стала разгораться и я словно помчался в разгорающееся ярким светом Истины светящееся пятно. Здесь не было ни оценки, ни осмысления. Была только сущность и ее движение. Даже описание Бога выглядят скудно с этим ощущением. Сознание осветлялось все ярче и ярче, пока не восстановило полностью весь внешний мир.

С энергетических позиций того внутреннего Космоса, я мог развернуть возвращение во внешнее сознание в другом варианте. Это бы означало смерть прежнего тела и воплощение в новом варианте исходных условий. На этом простом свойстве энергии Чи, определяющей содержание сознания, сложились легенды о повторных рождениях. Но практикуется это до смешного дико, когда на деле все крайне просто.

Теперь уже во внешнем сознании я выключил внутренний Космос, приведя его в Единство, поднялся и пошел к проходу.

Все сидели встревоженные — солнце двигалось к закату. Я виновато улыбнулся и сказал:

— Я выбрал этот вариант жизни.

— Значит верно, — сказал дедушка и вдруг остановился.

Для Эдика с Абдыбаем это ничего не значило. Не было исходного опыта. Для Дуна это было манящей звездой таинственных рассказов о повторных рождениях и о жизни после смерти. Я понимал, что эти темы не для ума. Таков уж ум. Он все перекручивает на свои законы. Внешне похоже, что это тоже самое: думающий с понятием человек и что он знает теперь о повторных рождениях и о бессмертии. Но между теми, кто кушал дыню и теми, кто слышал о дыне такая же разница, как между Иисусом Христом и его иконой.

Домой мы вернулись, когда луна освещала дворы таинственным светом. Лаяли собаки и на селение опустилась ночь. Мы легко поужинали и дедушка сказал:

— С тобой согласились встретиться несколько членов Совета Старейшин. Если ты хочешь, то завтра.

«Узнаю ли я о тех, кто прошел путь энергии Чи до состояния Атман?» — размышлял я.

Дуну было интересно все, даже наше молчание. Эдик с Абдыбаем заметно утомились и легли на прохладной веранде. Я с удовольствием пил душистый зеленый чай и испытывал ощущение тишины в этой долине лунного света. Дуну не терпелось задавать вопросы, а дедушка был сдержан. Он тоже наслаждался луной, умиротворяющим стрекотанием цикад и говорливым шепотом арыка. Наконец, Дун спросил:

— Вы знаете свои рождения?

— А разве я умирал? — удивился я. — Впрочем, я и не рождался.

— Но, говорят, что существует круговорот жизней и смертей? — вновь спросил Дун.

— Это путанное определение и от него попахивает умом, — ответил я. — Я бы назвал это изменением состояний. Вот слушай. Предположим, ты разовьешь второе сознание…

— Как это? — спросил нетерпеливо Дун.

— Через внутреннее осязание, сначала, затем через восприятие сердечного пульса. Одновременно с этим будет разворачиваться второе сознание во внутреннем Космосе. После непосредственного восприятия, когда у тебя внутри будет высвечиваться то одно, то другое, а затем ты будешь зрить внутренний мир как само собой разумеющееся.

— Как дети, — с понимающим видом сказал Дун.

— Да, — ответил я. — Это и есть детство внутри.

— Но ведь мы знаем анатомию внутренних органов и физиологию, — сказал Дун.

— Разве ты не догадался, что то было по-прежнему внешнее знание? — удивился я. — Внутреннее знание еще не созрело. Там, сначала, непосредственное детское восприятие. Кто полезет внутрь с внешним знанием, тот ничего не получит. Наконец, ты получишь внутреннее наблюдение за энергетическими связями, сменой состояний, внутренними планетами и звездами. Так начнет формироваться биоэнергетический интеллект и совершенно иное знание. Оно не имеет общего с внешним знанием, поэтому у второго сознания рождаются соответствующие органы восприятия. Когда это знание созреет, то на уровне этой зрелости ты можешь действовать. Внутренний мир ты можешь готовить в любых состояниях энергетической связи. Если мозаику выбранных тобой энергетических связей развернуть во внешнем мире, то она непременно там найдет свое. С большим риском этот метод можно использовать и в одной жизни. Можно существовать одновременно в нескольких вариантах себя во внешнем мире.

— Как это? — удивился Дун.

— Это хоть и выглядит сказочно, но на деле чрезвычайно просто. Внешнее сознание и так уже имеет дело только со своим. Все в нем его части. Его частью является и небо, и олень, и человек, и все без исключения, что попадает в сознание. Если ты это понял, то скажешь: «Но каждая часть имеет свою самостоятельность.» Например, ты смотришь на меня и на дедушку, как на самостоятельные существа, то есть на части твоего сознания. Твое сознание еще раньше определило нас по нашим свойствам. Но давай сменим точку зрения. С позиций сознания в нас оно нашло свои собственные характеристики. Других оно не имеет. Но вот появилось второе сознание. У него есть внутренние связи, то есть второго Космоса. Их мозаика также реальна и она обязательно найдет себя в первом сознании, то есть во внешнем мире. Так можно пребывать в своем другом теле. Это теперь не части первого сознания, как было раньше, а заполненные части. Так я знаю свойства животных, то есть их язык, птиц, людей не по внешним отношениями проявлениям, а по внутренним. Это значительно вернее, так как обыденные люди сами не ведают, что творят и приписывают свои же непроявленные свойства то учителям, то Богу, то внеземным сущностям. Это позволяло мне играть со змеями, управлять коровами, птицами, деревьями, растениями. Здесь нет тайны. Все это, с одной стороны, части с их свойствами как и у всех, а, с другой стороны, заполненные части через второе сознание. Следовательно, каждый из этих объектов это вариант моего видоизмененного я.

Дун смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Такого он не слышал даже от посвященных. Но я говорил скорее для дедушки в надежде, что он мне укажет, где скрылись от человеческого глаза посвященные. Но дедушка был непоколебим. Было видно, что он верит мне, что он восхищается этим, что подобным мало кто владеет, а быть может, вообще никто. Но был дан, по всей видимости, обет.

Я ждал, когда Дун задаст еще один вопрос: «Почему я не управляю им, Дуном, или, скажем, дедушкой?» Это характерный вопрос для обыденного сознания. На этом вопросе спотыкались древнейшие и мудрейшие. Например, не понимая как это Бог-Кришна живет обыденную человеческую жизнь и в то же время управляет мирами? Как он, Бог, находится в течении обыденных, случайных событий? Как он живет обыденными, человеческими проявлениями? Долго, наверное, мучались и назвали это Играми Кришны. Точно также обращались фарисеи к Иисусу Христу. Они бы может быть и поверили, что он Бог, но он по всем свойствам — такой же как они: и слабнет от ударов, и колени подкашиваются под тяжестью креста. «Какой же он Бог? — говорят они. — Если сам себя спасти не может? А еще собрался спасать нас!»

Но Дун молчал. Для него были темы неприкосновенные благодаря укладу рода. Я же радовался тому, что для меня все темы открыты, а скрывать свои свойства я научился еще с детства. Мои страдания от того, что я не такой как все, научили меня многому. С одной стороны, я научился контактности такой, когда не как Я, а как тот, с кем я разговариваю. С другой стороны, я мечтал и меня тянуло к своему. Я его угнетал и всячески скрывал, но внутренняя сила побуждала к тому, чтобы удовлетворить любопытство: были ли на Земле такие же уродливые как я. Теперь настало время, когда я научился владеть тем, чем владеют другие и значительно лучше, чем они, я стал искать своих. Теперь я понимаю, что это крупицы как звезды на небе в общей истории человечества. Себя я считал никем. Все равно, как бы я себя не определял, это будет частное определение моего же сознания. Непоследовательность и энергетическую путаницу я видел во всех почти Учениях. Это еще больше разжигало у меня любопытство, потому что это так все просто.

* * *

Утро следующего дня встретило нас петухами, свежим ветерком и розовыми щеками снежных гор. В селе мычали коровы, стучали ведрами.

«Табун коров выгоняют на пастбища,» — подумал я, улыбаясь розовому восходу. Абдыбай уже топал по росе и восхищался приятностью того чувства, которое исходило из земли как он считал. На самом деле, эта энергетическая поляризация двухсторонняя. Будет условие в теле, будет энергия в земле. Будет тело заблокировано костлявостью и суетой или даже скепсисом, не будет энергии в земле. Эдик хорошо освежил себя ледяной водой из колодца и разминался в движениях боевых искусств. Движения он исполнял красиво и четко.

— Зря ты машешь впустую руками и дрыгаешь ногами, — сказал я ему. — Без энергии все это смехотворно.

— Ну синяк под глазом посажу с первого же удара, — ответил Эдик.

— У тебя впереди жизнь, большая жизнь, а не большая толпа нескончаемых врагов, — сказал я. — Если бы ты готовился к жизни, а не к случайной встрече с врагом, то бы думал не как синяк поставить, а как одним движением его убрать. Неужели тебя не убедило, что Чи — это жизнь. Владея Чи, ты выживешь в любых условиях. Почему ты решил, что трудные условия — это пьяный мужик с увесистыми кулаками?

— Для обучения древним искусствам и Чи нужен Учитель, — сказал Эдик.

Дун смотрел на него широко раскрытыми глазами, ничего не понимая. Он еще раз посмотрел на меня, а затем на Эдика и ушел.

Дедушка вышел как всегда бодрый, с легкой походкой. Он позвал нас завтракать. Внучка уже накрыла стол на свежем воздухе. Молоко отдавало парным ароматом, овощи были покрыты капельками воды и сияли свежестью. Завтрак закончился и мы решили погулять по селу, а может быть, пойти в горы. Мы прошли через речку на краю селения. Я любовался россыпью диких ромашек на речной гальке как вдруг что-то отслоилось от того берега и перелетело на этот. Я успел заметить, что это Дун, совершающий сальто в воздухе над речкой. Он приземлился на песок, подошел ко мне, поклонился и сказал:

— Я хочу быть Вашим учеником.

Я растерялся. А Эдик с Абдыбаем с удивлением смотрели на него. Затем я сказал:

— Я не готов быть учителем не потому, что мало знаю и не потому, что владею Чи хуже других. Во мне есть та избыточность, которую предстоит еще раскрыть. Ты, наверное, и сам заметил, что есть вещи, которые я бессилен объяснять другим, так как они к этому не готовы. Я должен найти людей или другие существа, для которых все это также просто как и для меня. Я должен найти людей, не обученных и тренированных, а с непосредственным знанием. Они мне нужны для того, чтобы я определил себя и исчерпал себя. Может быть тогда я кому-нибудь пригожусь. Судя по древним и святым писаниям, такие люди были. Но древние писания несут путаницу, либо я опять, но на другом уровне, оказался «гадким утенком».

— То, чем Вы владеете, у нас рассказывают только в легендах, да и это о древних просветленных, — опечалился Дун.

— Мы с тобой почти одногодки, а может быть, ты старше меня, — сказал я ему. — Если ты не окостенеешь на догматизме, то мы еще встретимся, когда я стану учителем.

— Каким это учителем он собрался быть? — спросил Эдик у Абдыбая. — И что за спектакль он тут гонит? Вообще-то, что произошло? Кони, испуганные оводом умчались и, конечно же, вернулись назад. Он приписал это себе. Дун культурный человек. Махнул ногой перед его носом так, что он с испугу корябнул ему пятку. Из-за этого получилось, что у него великое мастерство. Единственное, где надо отдать ему должное, так это там, перед селением. Колени у него не дрогнули, но этим он отличался с детства. Выдержка большая. В пещере сделал таинственный вид и я как старый дурак просидел на каменной плите так, что чуть не уснул. Он сделал вид таинственный и стал дурачить старого, почтенного человека. А чтобы для убедительности и окончательно пустить пыль в глаза, побежал и поволок вздремнувшего Абдыбая над пропастью. Хорошо, что не уронил от усердия.

— Меня, действительно, дернуло, — вступился было Абдыбай.

— Меня тоже дергает, когда я засыпаю. Всем это известно.

— Зря ты так Эдик, — упрямствовал Абдыбай.

— Я честный человек и хочу внести ясность, — несокрушимым тоном продолжал Эдик. — Внизу возле пещеры еще лучше номер отмочил. Оставил нас и старого почтенного человека и спрятался в пещере. я думал, у него совести хватит не томить нас ожиданием. Когда самому там сидеть противно стало, вышел оттуда с таинственным видом и опять напустил пыли в глаза. Не удивлюсь, если при таких талантах он станет вождем этого доверчивого племени. Не скрою, несколько фраз, приятных их слуху и уму он где-то вычитал. Тяга ко всяким таинствам и всякой писанине у него отмечалась давно. Владеет чуть-чуть гипнозом, даже мне пытался что-то показать то ли, что он по воздуху летает, то ли, что он воду бочками пьет, то какой-то треугольник на глазах у загипнотизированной публике по столу гонял. Таких иллюзионистов у нас в Союзе много, но все они при Москонцерте, а этот гастролирует сам по себе.

Абдыбай сел на камень и стал чесать затылок.

— Ну вы, братья, даете. И тот был прав, да так, что все казалось очень натурально. И этот прав с такой же натуральностью.

— Что, забыли про Батыра? — спросил я их.

— А там что особенного? — Сам же сказал, залежи ртутного месторождения. Надышались паров. Угорели. Сам, видать, затаил дыхание, когда был порыв ветра, а потом с таким же видом пустил нам пыль в глаза. Вот корову подоил искусно, да и то без кино не смог: пустил пыль в глаза казаху-пастуху.

— А как по-поводу состояний, которые вы никогда в жизни не испытывали? — спросил я его уже со смехом.

— Спора нет, — в тебе пропадает талант психиатра, — продолжал Эдик трезвые речи. — Вспомни, Абдыбай, как тонко он нас готовил к психологическому сеансу. Сначала плел о ТАО и ХУМ и тыкал нам на горы пальцем. Мы и без него, молча, могли увидеть, что одна часть горы светлая, а другая призелененая. Затем привел нас к прекрасному ручью и выбрал изумительное место. Я испытывал потрясающее ощущение, но я же сказал, что он хороший психолог. Лето, солнце, горный воздух, тишина, порхание бабочек… а, Абдыбай?

— Но ведь он меня многому научил, — сказал Абдыбай.

— Чему? — спросил Эдик. — По росе ходить. Да это тебе каждая бабка скажет. А гири ты и без него кидаешь хорошо. Вот стимулировать он умеет. Но у нас всякий тренер владеет этим качеством.

Дун недоумевающе смотрел на нас. Я повернулся к нему и сказал:

— Наш род, как видишь, отличается от вашего. Одно и то же можно истолковывать по-разному и даже, если ты пройдешь по воде, то у нас скажут, что это мираж. Мне легко в таком обществе. Я там обыкновенный студент, а до этого был обыкновенный пастух. Поэтому я в себе свободен и если я однажды, по-пьянке, проболтаюсь, что не нашел еще равного себе, то мне тут же заботливо приложат холодную тряпку ко лбу.

— Но ведь вы так никогда не будете развиваться, — сказал Дун. — У вас будут немощные старики, раздраженные взрослые и больные дети. Как в таком роду появились вы?

— Есть такая религия, называется Христианство. Учитель ее сказал: «К кому должен идти врач, к здоровым или к больным?»

— Мне трудно это понять, — сказал Дун, — но разве они не видят друг друга и того, кто перед ними?

— Не говори глупостей Дун. Каким зрением увидели меня?

— Зрением Чи, — ответил Дун.

— А теперь посмотри на Эдика. Он владеет зрением Чи?

— Нет, — сказал Дун.

— Вот ты сам и ответил на все вопросы. Теперь ты понимаешь, почему я ищу свою среду или должен создать свою среду.

— Молодежь уважает вас. Мы поговорим со старейшинами и вы можете остаться у нас в Совете Старейшин или Учителем. Здесь та самая среда и ее не нужно создавать.

— Я нахожусь и родился в своем теле обстоятельств и, пока в этом теле все занимает свое место как часть. Запад, как часть, имеет те преимущества, которых нет у вас. Вы, как часть, имеете те преимущества, которых нет у Запада. Поэтому пережить и то, и другое в Единстве кому-то предстоит. Как видно, начнем с меня. А сейчас иди домой и скажи дедушке, что после обеда я готов встретиться с членами Совета.

— И вы не хотите доказать вашим друзьям, что владеете сверхспособностями? — уже уходя, спросил Дун.

Я подошел к налитому жизнью тополю, погладил его нежную кору и сказал:

— И тебе не советую впредь убивать жизнь ради тщеславных доказательств. Зрячий увидит всегда, слепому бесполезно кричать о Свете громовым голосом. И, кроме того, я не сторонник чудес. Они балуют людей. Было чудом радио, но теперь это обыденность, был чудом железный конь, но теперь он только беспокоит.

Дун точно также совершил огромный прыжок через реку, сделав в воздухе сальто, и исчез в кустах.

Эдик с Абдыбаем были достаточно корректны в этой ситуации: мало ли что ни скрывается в таком диалоге.

До обеда мы гуляли по горам. Когда вернулись, дедушка уже поджидал меня. Он уже знал о моем согласии и мы пошли в дом, находящийся в центре селения. Дом был хорошо ухожен и там, как видно, собирались члены Совета. Они собрались на обширном помосте, украшенном вьющимися растениями. Мы сели там же и старший обратился ко мне:

— Нам рассказали о твоем знании. Но у нас есть свои традиции. Они тоже ведут к знанию Чи. Наше знание получило расхождение с твоим, но мы вынуждены верить результатам. Возможно, мы найдем общие точки соприкосновения.

— Я готов, — непосредственным тоном ответил я. Этот тон соответствовал моей сущностной готовности.

— Что скажешь ты об Истине на языке Чи? Я углубился внутрь, зная, что опыт с дедушкой Ю в китайском дворике был не очень обширный. Есть «левосторонние» и «правосторонние» композиции энергетических мозаик Чи. Западные люди, сами того не подозревая, через звуковые понятия и действия упражняют правостороннюю мозаику. Они говорят: «Благотворящий Истину — мудр; Уничтожающий ложь соответствует Истине; Утверждающий зло — против жизни; Отрицающий добро — против жизни.» Восточная мудрость вкладывается в Дао. Дао имеет левосторонний энергетический ход. Этот ход не согласуется и даже противоречит правостороннему. Они исключают друг друга и поэтому у человека переключается для функционирования то одна часть, то другая. На Востоке доминирует левосторонняя энергетическая мозаика. Ее нельзя выучить, ее можно считывать, вкладывая туда конкретные понятия. Поэтому я «включил» левостороннее энергетическое движение и начал говорить: «Истина утверждает ложь. Истина уничтожает истину. Истинный благодетель — насильник. Истинный злодей несет в себе истину. Отрицающий благую истину утверждает жизнь. Отрицает истину тот, кто отрицает тех, которые восхваляют зло. Отрицание — это то, что присутствует в благотворении истины. Блажен тот, кто освободился от истины. Блажен тот, кто сжег святые писания.»

Я замолчал. Старейшины смотрели на меня с удивлением.

— А что ты скажешь относительно зла?

— Настоящий злодей это тот, который боготворит правду и утверждает ее. Настоящий злодей это тот, кто ненавидит искореняющих зло также как ненавидит само зло. Уничтожать зло это тоже самое, что нести зло. Уничтожает ложное злодей и восхваляет истину тоже злодей…

Я заметил некоторые движения сомнения у одного из старцев и добавил:

— И тот, и другой несет рабство. Благословение зла злодеями это тоже самое, что уничтожение благословенными зла, — сделал я еще одну пробу. Дело в том, что это тройной ход энергетического движения. Как я успел заметить, старцы хорошо тренированы на левый энергетический ход. Правый энергетический ход создает массу.

— Как ты обучился этим высказываниям? — спросил меня один из них.

— Нет труда. И учиться было нечему. Это элементарное правило энергетической и материальной жизни человека. Правый энергетический ход закрывает человека внутрь и создает условие наращиванию массы. Это масса тела, мыслей, теорий, философий, миропониманий. Примером такого энергетического движения в словах может быть: «Мудрец тот, кто восхваляет истину. Праведный человек тот, кто борется со злом. Злодей тот, кто уничтожает добро. Злодей тот, кто восхваляет зло.» Эти высказывания я называю ядром. Потому, что например, первое можно изменить: «Святой человек тот, кто восхваляет Бога» или это же самое в другой вариации: «Чистый Духом тот, кто несет правду».

— Нам тоже известны такие энергетические движения, — сказал тот старец, который дернулся при левостороннем высказывании.

— Правосторонние высказывания отработаны западным населением до автоматизма и не прикосновенности. Это ядро усложнено до витиеватости и называется: нравственность, этика, эстетика, миропонимание. Но запад пошел еще дальше, накрутив на этом простеньком энергетическом ядре абстрактной науки: математику, логику, эзотерику. Самой большой вершиной Запад восхваляет то, что слепо находит это ядро в действительном: физика, химия, биология, техника.

Старцы удивленно смотрели на меня.

— Мы привыкли к тому, что энергетические свойства, о которых ты говоришь, присущи только человеку, — выразил общее мнение один из них.

— А так оно и есть, но в отличие от вас, владеющих тем же самым внутри, западный человек внутри слеп. Поэтому из-за этих же энергетических средств он создает свойства ядра во внешнем мире. Это называется наукой. Если вы эти энергетические вариации будите развивать во внешнем мире и в своем обществе, то станете: учеными, философами, поэтами, моралистами, политиками.

— Как видишь, мы не испытываем в этом необходимости, — засмеялся задавший вопрос.

— Конечно, вы не даете накрутится массе от правого ядра, так как упражняете левостороннее энергетическое движение. Оно разблокирует массу и открывает человека во внешний мир. Это ядро я использовал, когда отвечал на ваш вопрос. Я специально не стал использовал, когда отвечал на ваш вопрос. Я специально не стал использовать энергетическую мозаику правого движения. Но я хорошо владею и тем, и другим. Однако, в отличие от вас, я вынужден был развить сильные вариации левостороннего энергетического движения. Это вынужденный ход потому, что я обречен был глубоко погрузиться в западную правосторонность, то есть в науку, логику, философию, нравственность. Вот, только избегая политики, хотя она ничем не отличается по энергетическим конструкциям.

— А мог бы ты в лаконичных примерах сформулировать левостороннее ядро? — спросил меня дедушка. — Мы упражняемся на высказываниях мудрецов, но они разбросанные.

— Хорошо, — сказал я. «Мудрец тот, кто постиг зло. Мудрец тот, кто искоренил в себе правдивость. Злодей тот, кто превозносит праведность. Злодей тот, кто уничтожает злодеев». Варианты от ядра дадут первую ступень, например, «Святой тот, кто сжег святые писания…»

Старцы переглянулись и один из них сказал:

— Такое мы слышали только один раз от очень смелого и мудрого человека.

Я засмеялся и сказал:

— Но ведь это одно и то же, что и предыдущее первое высказывание. Тот, кто дрожит коленями перед подобными высказываниями, тот боится правостороннего ядра. Но я надеюсь, вы не давали обет неприкосновенности энергетическим свойствам правостороннего ядра.

Старцы засмеялись и сокрушенно покачали головой:

— Ты слишком хорошо думаешь о нас, — сказал дедушка, — жизнь, старость делают свое дело. Приходится прикладывать усилия, чтобы хотя бы не болеть и воспитывать молодежь в незамкнутом режиме.

— Когда я отвечал на ваши вопросы, я взял некоторые высказывания из других ступеней. Как правостороннее ядро развернуто даже до философий, так и левостороннее ядро можно развернуть в несколько ступеней. Например, если в правостороннем ядре будет двухступенчатое выражение: «Настоящий праведник — тот, кто поощряет уничтожающих зло», то в левостороннем это двухступенчатое высказывание станет: «Настоящий праведник — тот, кто восхваляет постижение зла.»

— Такой уровень в высказываниях нам знаком, правда, как ты заметил, в стихийном виде и с «дрожанием» колен, — сказал старший из них, — но, судя по-всему, на большее не способны, хотя этого уже достаточно для того, чтобы владеть Чи и растить полную жизненных соков молодежь.

— Та астрология, о которой мне рассказывали, из какого движения: правостороннего или левостороннего? — засуетился один из старцев, который, как видно, «заведовал» у них астрологией и прогнозами.

— Правосторонняя астрология присуща Западу и она определяется знаками Зодиака. Левосторонняя астрология имеет место в определениях Востока. Я же беру полноту потому, что сама жизнь не левосторонняя и не правосторонняя.

— Где ты обучался этой астрологии? — спросил тот же старец.

— Я считал ее с энергетических свойств жизни точно так же, как считал сущность правостороннего и левостороннего вариаций энергии Чи. Поэтому эта астрология «ни на этом берегу, ни на том берегу». Она есть энергия законов жизни. Я назову ее Астрология Тянь-Шань по той полноте, которую содержат горы и люди.

— Хотелось бы более подробно познакомиться с предначертанием звезд, — сказал астролог.

— Я готов, но здесь не однобокое предначертание звезд, а двухстороннее. Каков человек из себя Тут и Теперь, то он и получает от звезд, от Земли и от своих друзей. Нет ничего дармового, либо самостоятельного. Запад считает, что человек сам по себе, а обстоятельства и энергии сами по себе. Он даже не подозревает, что к энергиям и звездам нужно прежде всего подвести самого себя.

— Получается, что под астрологию Тянь-Шань нужны тренировки каждого человека, — сказал старейший из присутствующих.

— Это так, — ответил я, — но только для тех, кто не считает себя «готовой» личностью. «Готовым» гадают гадалки и гадают астрологи. Это смешно, но привлекательно. Для тех, чье сознание всегда молодо, нужно средство, чтобы все время соответствовать людям и звездам.

— Значит, астрология Тянь-Шань — это тренировочный комплекс? — спросил астролог.

— А как вы будите определять судьбу, скажем, Дуна, если он будет менять свои энергетические мозаики? — спросил я астролога.

— От рождения каждый имеет предрасположенность в этих мозаиках, затем они изменяются согласно изменению законов звезд, — ответил астролог.

— Это западный подход, — оценил ответ я, — обратите внимание на то, что человек здесь, словно ведомый изменяемым Космосом. Давайте поменяем все местами. Что будет, если я завтра натренирую Дуна в левосторонней системе и смещу все его процессы туда. Подойдет ли ему ваш гороскоп, который вы составите ему сегодня?

Астролог заерзал. Старейшины были очень довольны моим ответом. Я продолжал:

— На какой тогда срок вы составляете гороскоп? На какой характер вы составляете гороскоп, если я завтра изменю Дуну все его физиологические процессы?

Наконец, астролог собрался с духом:

— Но изменишь ты не на пустом месте. На каком фундаменте ты будешь менять его процессы?

Старейшие увлеклись. Чувствовалось, что им по вкусу такая беседа, которая может завершиться не пустословием, либо никчемными знаниями, а практическим подходом к жизнедеятельности рода. Это меня вдохновило и я сказал:

— Я отвечу на этот вопрос, но поставлю его значительно шире. Не только человек, но и характеры народов и стран стоят на конкретном базисе. Если считать их пассивными, то есть бездушными, а человека не осмысливающим самого себя, то тогда остается высчитывать. Но — у меня вопрос: по какой энергетической мозаике будет идти оценка характера?

— По той, какая есть у человека или народа, — ответил астролог.

— Тогда у меня еще один вопрос. Остается ли что-то неизменным?

— Безусловно, постоянного ничего нет.

— Вы ответили на мой вопрос, — сказал я; и старцы удовлетворенно закивали головами.

— Но я уточню свое вопрошание, — продолжал я. — Одно и то же воспринимается по-разному, даже в физиологических переключениях. Дети радуются дождю и скачут в жизненном ТАО под его струями, а взрослые наклоняют головы и сутулят плечи, даже если дождь ему приятен. Здесь мы имеем дело с разной физиологией внутри. Здесь мы имеем дело с разным характером вовне. У меня вопрос: ребенок и такой взрослый родились в одинаковых астрологических условиях. Будут ли одинаковые у них гороскопы?

Старцы переглянулись и оживленно стали переговариваться. Было заметно, что они втянулись в эту тему и она им приятна.

На удивление им я остановил беседу и попросил, чтобы принесли чай. Сделал я это специально, потому что видел, что энергетические процессы у всех присутствующих сместились в правостороние мозаики понимания.

Подчас кажется, что люди имеют противоположные мнения, а на деле при одних и тех же энергетических разворотах ядра, они принимают противоположные точки отсчета двух противостоящих сторон. Тоже самое произошло и здесь. Но мне не нужна была правота. Нужно было отойти от правоты, чтобы дать свободу любым энергетическим движениям. В них нет «правильного» или «ложного». Все они составляют содержание жизни. Я стал думать, как вывести беседу не по западному и не по восточному, а чтобы там были полные характеры людей. Но я сомневался, что мудрейшие знакомы с меридианной системой. Нужно было либо искать путь общения «на пальцах», либо составлять схему меридианов, но по характерам и «звездам».

«Попробую просто „на пальцах“. Сначала нужно определить их уровень понимания Чи в здоровье, в характере, психике.»

Немолодая женщина принесла чай с молоком. Чай немножко отвлек всех и снял некоторую горячность так как в споре рождается новый спор.

Астролог разгладил бороду и сказал с доброй улыбкой:

— Получается, что если принять твою точку зрения, то тогда и астрология не нужна.

— Смотря какая, — ответил я. — Если обыденный человек пришел к ясновидящему и тот ему сказал, что будет завтра, кому это нужно? Астролог заерзал, а члены Совета закивали головами. Астролог молчал.

— Тогда отвечу я, — при этом отпив глоток чая. — Если назавтра все совпадет, то кому нужны эти гадания? Все произошло бы и без них. А если не совпадет…

Все засмеялись.

— Поэтому я и спросил, кому и с какой целью нужны прорицательства, ясновидение и астрология? С другой стороны, нужно знать себя и характер других людей. Тут может помочь та астрология, о которой говорю я. Например, если человек раскрыт, то он на коварство не способен не потому, что он праведный, а потому, что все его физиологические процессы движут им. А в этом движении будет только открытость, радушие и контактность. Такой человек заинтересован в контакте и ему чужд даже малейший кусочек помехи. Дружелюбие, радушность, как видите, это не вызубренные правила, а естественные состояния.

Последние слова «естественные состояния» я подчеркнул особо.

— Итак, если не будет естественности, то будет наигранность, а это борьба с самим собой. Как же быть естественным, чтобы не болеть душою и телом? Возможно, вам встречались моралисты, которые кудахчут одно, а сущность у них другая. Видели ли вы среди них здоровых? Астрология Тянь-Шань позволяет держать себя все время в соответствии ситуации непосредственно.

— А как быть с врожденным характером, который может не подойти ситуации? — спросил один из присутствующих.

— Этот вопрос опять на неизменное и раз и навсегда даденное, — продолжал я. — Давайте посмотрим иначе. Нам известны исходные данные и мы знаем теперь условия, с которых можно делать энергетические изменения. Если человек тренирован, то он поймет, способен он или нет решать свои задачи в данных условиях.

— Да. Это не похоже на астрологию. А с другой стороны, без астрологии нет точности, — довольный моим ответом сказал астролог.

— Я тоже так думаю, — сказал дедушка. — Астрология нужна не для того, чтобы вещать о том, что и без нее может случиться, а для того, чтобы знать свои возможности.

Похоже было, что мы нашли общий язык.

— Становится понятным, что в такой астрологии без знания своих и чужих энергетических процессов не обойтись. В тестах, которые были мне предложены как биоэнергетические свойства высказываний заложен характер.

— С этим можно согласиться, — ответил старейший, — только в этих целях мы их и храним. Они хорошо меняют отношение человека к себе и к миру. За этим стоит его поведение.

— Так подразделяются характеры. Правостороннее энергетическое движение создает характер ХУМ. Это характер для себя. Он закрывает человека и стоит на шести свойствах, а точнее, на шести физиологических вариациях энергии Чи.

— Сколько будет всего характеров? — спросил астролог.

— Двенадцать, — ответил я, — потому что шесть вариантов энергии Чи для внешнего мира. Это характеры левостороннего энергетического движения. Будем называть их ТАО. Например, если характеру ХУМ сказать: «Добрый человек это тот, который борется со злом», то он это примет как правило к действию. Отсюда характер насилия, доказывания правоты, построение «правильных» теорий и стремление к «праведности». Но если характеру ХУМ сказать, что «порядочный человек это тот, который отрекся от того, чтобы быть праведным», то он это левостороннее высказывание примет за ересь. Если можно, то приложит силу, чтобы подобное не плодилось. И в том, и в другом случае, основой у ХУМ будут четко определенные физиологические процессы.

— Есть ли у ХУМ в физиологии процессы ТАО? — спросил дедушка.

Я не удивился, что дедушка знает элементы и само слово «физиология» И остался доволен, что собеседование будет достаточно конкретным.

— Да, есть, — ответил я, — но от астрологических исходных данных идет сильное смещение в сторону ХУМ. С возрастом ущемление процессов ТАО обернется болезнями и короткой жизнью. Вот почему нужно знать, а точнее владеть также энергетическими процессами ТАО.

— Существуют ли равновесные люди? — спросил астролог.

— Нет, — сказал я. — Вам, как астрологу, это понятно. Но у человека есть сознание, которым он может теперь решать задачу восполнения неприсущего.

— Шесть характеров ХУМ и шесть характеров ТАО, наверное, тоже дробятся? — задал вопрос старейший.

— Для энергетической ориентации этого достаточно. Будет ли человек негр или якут, или китаец, или дунганин, у каждого по пять пальцев на руках, по два глаза и по одной голове. И нет смысла говорить, что будет в основе человека, если у него будет на руке семь пальцев. Характеры ХУМ и ТАО подразделяются на четыре тригона: один активный для себя. Этот тригон рыскает, гнездится, обосновывает, доказывает. Назовем его УНГ. Второй тригон для себя, пассивный ХУМ. Он базируется на том, что насочинял, либо настроил УНГ и хранит это. Например, если вы скажете, что злодей это тот, кто насаждает справедливость, то пассивный ХУМ начнет жаловаться всем, чтобы вас остановили в этой ереси. Он будет оповещать всех, что вы сошли с ума и что вы составляете угрозу для общества.

Старцы довольно засмеялись, так как они сумели избавиться у себя от этой «старческой» черты характера.

Время подвигалось к вечеру. Все были удовлетворены встречей и мы решили, что я обучу несколько человек молодежи, которые будут делиться с астрологом своим владением. Он, в свою очередь, будет ориентировать астрологию Тянь-Шань на обычаи и уровень развития рода.

Глава 3 Звезды внутри нас

— Посмотри на небо, — сказал я Дуну. — Внутри нас точно такие же звезды, но они ждут своего часа.

— Как их увидеть внутри? — спросил Дун.

Он с радостью услышал сообщение дедушки о моем решении и решении Совета. Молодежь бурно что-то обсуждала. Они собирались кучами, расходились и затем что-то обсуждали вновь. Было видно, что упражняться желают все. По всей видимости в Совете Старейшин тоже возникли какие-то соображения и они позвали дедушку. Завтра утром дедушки поведет меня с Дуном куда-то. Так решил Совет. Я догадывался, что обучать мне придется других людей, которые основную часть своей жизни посвящают постижению Чи. Возможно, это и была та скрываемая часть, с которой связано селение. Народ этого селения очень много трудился в полях и в скотоводстве. Ему нужно было готовое знание в виде ритуалов, правил жизненных действий, отношений друг с другом, ориентации на мир.

Теперь мы стояли во дворике под куполом звездного южного неба.

— Тебе будет легче развить внутреннее зрение. Ты сразу должен знать, что человек это не микрокосмос. Это зеркальная часть Единого, в которой внутреннее тождественно внешнему. Каждый человек проходит этап первого созревания. На этом этапе он разворачивает сознание вовне. Внутри все покрыто мраком, а точнее восприятие изнутри отсутствует. Вторым этапом будет развитие второго сознания. Оно имеет свои законы и будет иметь свое содержание. Можно человека сравнить с ХУМ, а внешнее сознание с ТАО.

— Получится, что внутренний мир целиком ХУМ? — спросил Дун.

— Нет, — сказал я. — Внутри тоже есть ХУМ и ТАО. ХУМ соответствуют правосторонние процессы внутри, а ТАО — левосторонние. Но прежде всего внутренний Космос нужно осветить. Образно говоря, придется себе сказать: «Да будет свет!» и направить сознание внутрь. Это свойство не появится само по себе, но ты воспринимаешь Чи.

— Как я должен сделать Чи внутренним Светом?

— Ты должен воспринимать как оно движется по тебе. На первом этапе только наблюдение этих ощущений. Но сразу же Чи-ТАО и Чи-ХУМ ты должен четко разграничить. Запомнить легко. Когда ты утром потягиваешься с наслаждением, то это ощущение будет сигналить тебе о наличии Чи-ТАО. Его ты будешь двигать по телу с присутствием сознания. Когда ты смеешься, то это ощущение представляет собой Чи-ХУМ. Два ощущения Чи-ТАО и Чи-ХУМ, как видишь, различаются в сознании. Завтра утром ты будешь двигать у себя Чи-ТАО до тех пор, пока не загорится внутренний огонь. А теперь пора спать.

Эдик с Абдыбаем уже знали, что им придется возвращаться.

— Найдете дорогу? — спросил я.

— Нет труда, — ответил Абдыбай. — Пока ты здесь, я съезжу в Чунджу, чтобы заработать лес на постройку дома.

— Да и мне пора заняться делом, — сказал Эдик.

— Если появится возможность, ты всякий раз бери меня с собой, — сказал Абдыбай.

Эдик промолчал. Он не прочь был немножко размяться в горах, но он был верен западному «прогрессу». Критерии «развития человечества» были глубоко насаждены в обществе. Иное все было чушь, ересь или, по крайней мере, отсталые остатки прошлого. Языческие восприятия элементов природы: камней, скал, деревьев, солнца — все это было ушедшим прошлым. Даже методы тренировок в джиу-джитсу Эдик считал современными.

* * *

Утром, когда я поднялся, то я сразу заметил упражняющегося Дуна. Абдыбай сидел в стороне и внимательно наблюдал за ним. Эдик сидел на крылечке. В глубине сада занимался дедушка. В это время никто не имел права его отвлечь. Он делал движения Ци Гун плавно и глубоко. Я сразу заметил, что они неполные по вариациям Чи, кроме того отдавалось предпочтение «закрытому» стилю, то есть активному ХУМ. Этот характер УНГ тоже подвижный, но он не соответствует утру и кроме того, всецело базируется только на правосторонней системе Чи.

«Он живет сто двадцать лет, — с любопытством смотрел на него я. — И использует вариант ХУМ. Сколько будет жить человек, если возродит себя в ТАО? Двести, триста или девятьсот лет, как написано в Библии?»

Мне стало понятно, почему старцы испытали затруднения в усложненных движениях левосторонней системы ТАО.

Я стал наблюдать за Дуном. Он двигал Чи вида ТАО, а точнее доминировала группа весна — АЛЛА. Он двигал ее искусно по всем направлениям. От этого тело было стройным, гибким и спокойно изгибающимся в любых направлениях. Прыжки были мягкие и легкие. Я подошел к нему и сказал:

— Если соединить твой стиль со стилем дедушки, то получится необходимая полнота. Я уверен, что Чи ты внутри различаешь не по виду, а по месту пребывания.

Дун слушал внимательно. Он мне верил. ОН знал, что об энергии можно оповестить, можно, наконец, создать общее тело на двоих. Но главным все-таки будет условие. Условие создается у обыденных людей стихийно, у тренированных — со знанием.

— Начнем с нуля, — сказал я. — Сначала потянись, как это делает после сна даже кошка. А теперь ищи это ощущение на кистях рук, на руках до локтей и плечей, на лопатках и на лице. Дыши. Дыши с наслаждением, словно пьешь, и сливай с этим чувством потягивание. Вдох у тебя основной. На выдох не обращай внимания. Пей воздух всем: пальцами рук и глазами, лицом и ногами.

Я отошел в сторону и стал наблюдать. Абдыбай повторял то же самое.

— Нет, — остановил я его. — Чувством потягивания ты должен непрерывно контролировать энергию АЛЛА. Это — «утро». Оно вливается в тебя соками жизни. Двигайся всем телом. В незаученных движениях. Движения должны быть свободные, обширные и насыщающиеся. Добивайся легкости.

Дун и Абдыбай двигались с нарастающим чувством жизненной свободы и легкости. Внутренние органы переключались с функций прошедшей ночи.

«Как часто люди страдают из-за тяжести в ногах, теле, психике по такой пустяковой причине. Отучившись переключать себя с ночи, а также с „ночи“ жизненных ситуаций, они вместо жизни получают страдание, раздражение, утомляемость. Исчерпав быстро тот глоток энергии Чи-АЛЛА, они упрямо принуждают себя действовать глупыми понятиями „надо“, „сила воли“, „обязанности“. Вместо желаемой интересной, жизнь превращается в труд и каторгу», — эти мысли шли параллельно моему наблюдению.

Лица Дуна и Абдыбая светились. Я подошел к ним и сказал:

— А теперь энергию этого вида нужно пустить по закрытому типу. Чтобы она сменила свой вид, проконтролируйте ее преобразование чувством смеха. Для этого копчик — вниз. Позвоночник по всей длине подайте назад. Так, чтобы спина от него слева и справа сдвинулась вперед. Горло утопите в глубину. Затылок тоже отодвинется назад. Чувство смеха начните с левой и правой сторон нижней части живота.

Я отошел и продолжал наблюдать за ними. Дун быстро нашел это ощущение и я сказал ему:

— Не вдох, Дун, не вдох. Выдох теперь основной. Это энергия вида УНГ.

Абдыбай старался добросовестно, но он не получал приятности. Поэтому я подошел к ним и остановил обоих.

— Это энергия Чи второй своей окраски. Без этой окраски любой стиль боевого искусства или управления энергией, то есть Ци Гуна будет бессмысленным и смехотворным. Никаких надуманных или выученных движений не должно быть. Еще раз напоминаю: полярность энергии УНГ окрасит ощущение приятным и близким к смеху и удовольствию восприятием.

Я ушел и продолжал наблюдать. Эдик вместе со мной. У Дуна получалось хорошо. Он был счастлив этой своей находке.

— Когда мы теперь пойдем, ты должен во время движения ритмично переливать энергию. На вдохе будешь делать несколько шагов и пусть энергия в ощущении потягивания сливается с ногами. На выдохе желательно делать столько же шагов. В это время нужно успеть перебросить энергию с АЛЛА в УНГ. Всякий раз это должно сопровождаться соответствующими дыханием и ощущением. Еще раз напоминаю. На вдохе — ощущение потягивания сладостное и сливающееся по спине сверху вниз. На выдохе — ощущение удовольствия близкое к смеху, веселое, вжимающееся внутрь тела. Не спутайте направление: АЛЛА — от кистей к лопаткам и по спине к ногам до пяток. УНГ — снизу к верху по внутренней стороне ног, подмышки и по центральной линии к горлу. А теперь пройдитесь здесь по двору.

Дун пошел мягко, легкими широкими шагами. Свобода шагов у него пошла от движения сверху вниз на вдохе и ухода позвоночника назад на выдохе. Он успевал менять полярность ощущений АЛЛА на УНГ.

— Не тяни плечи кверху, Абдыбай, — переживал я за друга. — Видишь, тело при этом сковывается: ни шагнуть, ни прыгнуть.

«Так люди, сутулясь и накрывая себя сверху подтянутыми плечами, обрекают себя не только на скованность, но и на не восприятие внешнего мира. Они понимают только привычное свое и называют другим свое. Таких людей несмотря на их активность, разговорчивость, многознайство я называю неконтактными. Они слышат только себя и без умолку несут неопровержимые доказательства. Они кидаются в спор всякий раз, когда кто-то говорит и поступает не так как они. Это характер УНГ. Он навязывает миру только свое». - так размышлял я с надеждой, что Дун поймет, почему раздраженные люди сгибаются, хмурятся и линейные в своих понятиях и делах. А пока я преподносил им азы, без которых знать характер человека, каков он тут и теперь, невозможно. Дун понимал, что я его готовлю не для боевых дел, хотя он чувствовал, что от такого знания и в этом уровень его резко повысится.

— Теперь, я надеюсь, вы понимаете, что можете зрить, кто перед вами, — остановил я их. — Вот, например, твоя девушка, Дун имеет характер УНГ.

Дун смутился, но слушал меня внимательно.

— Она худощава, общительна, любит смеяться и шутить. У нее большие темные глаза, — продолжал я, — грудная клетка у нее отпущена вниз, а шею она слегка наклоняет вперед.

— Я не думал, что вы знаете ее, — сказал Дун.

— Я ее никогда не видел, — ответил я, — я ее «вычитал» по твоим энергетическим склонностям. Ее не было среди «экзаменующихся». Она ревнивая. Это тоже свойство УНГ. Характер АЛЛА любит с наслаждением одухотворенно и без притязаний на любимого человека. Характер УНГ ревнует и страдает. Причем ревновать может и без любви, а потому что предполагаемое мое может стать чужим.

Дун смотрел на меня с удивлением. Он не предполагал, что по свойствам энергии Чи можно читать как в раскрытой книге.

— Значит для вас не существует тайн, — сказал он.

— Для меня не существует самого слова «тайна». Но отсутствие ощущения таинственности ничуть не снижает устремление к жизни, так как это заменяет тот интерес, который вызывает раскрывающееся Чи. Таинственность существует в характерах людей не владеющих Чи. Поэтому на Востоке пять «цветов» Чи, а на Западе шесть. Это из астрологии Тянь-Шань. Нужно знать человека по его физиологии, характеру и психике сразу. Например, если предстоит единоборство, то спрашивать у противника, когда он родился и в какой год будет некогда. Если не зрить противника, то будет «галлюцинация», то есть действие не по-существу.

— Ты же сам говорил, что бой имеет малую вероятность в условиях жизни, — сказал Эдик.

— Теперь я о другом. Предположим, что ты беседуешь с человеком. Если ты не зришь его характер, его состояния здоровья, его уровень энергоемкости, то с кем ты беседуешь?

— Сам с собой, — раздался из-за моего плеча голос дедушки.

— А это галлюцинация, — добавил я, — так как перед тобой не конкретный человек, а предполагаемый объект.

Мы попрощались с Эдиком и Абдыбаем и, взяв немного провизии, погрузили ее и некоторые вещи на лошадь и двинулись в путь.

Очень скоро дорога превратилась в узкую каменистую тропинку. Она извивалась по крутым склонам гор и была совсем неприметной, особенно тогда, когда закончились пастбища.

По всей видимости, путь был размечен. Мы шли быстро и я понимал, что к вечеру мы будем на месте. Горный воздух освежал тело, хотя солнце проходило сквозь воздух безпрепятственно. Горное солнце особенно коварное для бледнокожих. В течение часа в прохладе можно так обгореть, как не обгоришь за целый день в городе. Дедушка шел уверенно. К обеду мы вышли на место ледников, спустившихся с гор. Мы шли по твердому насту, а слева и справа росли цветы, начиная от подснежников возле кромки снега и кончая летними цветами выше. Дедушка вдруг встревожился и посмотрел на меня. Увидев его взгляд, я отвлекся от созерцания гор и настроился на восприятие окружающего. Я уловил это состояние и сказал:

— Надо уйти с ледника на обочину.

Впрочем, дедушка уже повернул туда.

Вдруг мы поплыли вниз. Я совершил огромный прыжок и выбил Дуна к краю ледника. Лошадь мелькнула черным пятном и ушла в зияющую пропасть под рыхлый снег. Дедушка успел выскочить на обочину.

— Что же ты беспечный такой? — сказал я Дуну- Где твое ощущение внешнего тела?

Мы остались без провизии и запасной теплой, для ночлега в горах, одежды. Дальше пришлось идти по обочине ледника, но мне это нравилось больше. Когда ощущение опасной ситуации рассеялось, Дун спросил:

— Можно ли научиться чувствовать внешнее так же как и внутреннее?

— Внутреннее ты пока еще только начал различать. Тебя можно сравнить с Творцом, созидающим внутренний мир. Внешний мир ты некоторым образом уже имел в зрении, слухе, обонянии, осязании, вкусе. О каком восприятии ты говоришь? Разве ты не воспринимаешь внешний мир?

— Я хотел бы ощущать его…

Тут Дун запнулся.

— Как ощущать? — спросил я. — Может быть в законах энергетических связей?

— Да, — ответил Дун. — Вы же почувствовали с дедушкой опасность. Каким образом?

— Была некоторая стабильность. В ней все находилось в некоторых энергетических связях. Твое тело обязательно отражает их в себе. Остается пустяк. Чувствовать свое внешнее тело. Как только начнутся в нем энергетические подвижки, так тут же, а точнее, одновременно внутри тебя произойдет то же самое. Считывать эту информацию и представляет из себя знание особенностей и предстоящих событий внешнего тела.

— Дается ли такая способность от рождения? — спросил Дун.

Я смутился, но твердо ответил:

— Нет. Обыденное сознание разворачивается по своим правилам. Сначала оно воспринимает только внешний мир. Этими средствами оно открывает второе сознание во внутреннем мире. С этого момента человек рождает сам себя. Это второе рождение. Обучившись внутри воспринимать взаимосвязи и энергетические состояния, человек приобретает их и во внешнем мире.

— Можно ли внешними средствами развить эти свойства? — вновь спросил Дун.

— Нет, — ответил я, — разве ты видишь связи зрением? Зрением ты не видишь даже вес. Ты видишь только цвета и границы этих цветов. Это образует различные формы. На этом зрение заканчивается. Но когда ум неосознанно выносит свои законы изнутри во внешний мир, тогда ты скажешь: «Зрение имеет законы цвета: красный, синий и зеленый дают белый свет, а желтый, пурпурный и голубой также дают белый свет.» Разве эти законы или законы геометрии ты видишь зрением?

— Нет, — ответил Дун. — Получается, что изнутри человек уже имеет выход во внешний мир?

— Да, — ответил я, — и это, как видишь, вылилось в науку, технику, искусство. Все считают, что это присуще внешнему миру. На деле, это нахождение внутреннего вовне.

— Так просто! — воскликнул Дун, — значит, чем больше погружаться внутрь, тем больше свойств будет появляться вовне. Внешний мир стал заново рождаться тогда, когда появился ум. Но ум сделал первый маленький шажок. Он развил двухполярные законы энергетических связей в себе и теперь насаждает их везде. Это слабый росток двойственности: «положительное» и «отрицательное», «качество» и «количество», «добро» и «зло», «высшее» и «низшее», «плюс» и «минус». Кроме того, эти законы имеют только правостороннее движение Чи. Упражняй внутреннее разнообразие и ты получишь небывалое во внешнем мире.

— Ум не сознает себя, — сказал Дун.

— Да, — ответил я, — из-за того, что он пока единственный сам в себе. Для определения чего-то нужно другое.

— Может ли это «другое» пройти вне сознания?

— Может, но для этого нужно произвести катастрофические внутренние изменения, либо иметь врожденный дар самоизменяемости во внутреннем мире.

— Как тогда считывает опасную ситуацию или предстоящее событие человек? — у Дуна нарастало любопытство.

— Их называют ясновидящими, прорицателями, пророками, медиумами. Сложные изменения внутри проходят в первое сознание в виде каких-либо сигналов. У каждого эти сигналы свои. У одних предчувствия, у других восприятия зрительных аллегорий, у третьих слуховые непонятности. Набирая опыт, такие люди становятся специалистами.

— Могут ли они управлять событиями?

— Нет, — ответил я. — Они способны только считывать, да и то в иносказательном виде. Кроме того, внешнее сознание должно быть при этом приторможено. Поэтому такие люди словно «не в себе» в моменты прорицания. Они соединяются с внутренним миром и получают оттуда информацию, которую потом будут расшифровывать. Для создания миров и управления событиями нужно два осмысленных сознания. Это непременное условие.

— В месте, куда мы идем, есть маги, — сказал Дун. — Нас водили туда на обучение несколько раз. Чем отличаются маги от ясновидящих? Ведь они управляют событиями.

— Маг совершает тренировки. Внутри себя он задает программу и меняет там энергетические связи. Это уже осознание. Это уже тренировки.

— Там же есть женщины, которые утверждают, что свойства знахарства и магии даны им с рождения, — продолжал Дун.

— С рождения даны им не свойства магии, а прекрасное свойство соединять желаемое с изменениями во внутреннем Космосе. Представь себе, что тебе дано было бы пожелать, чтобы волосы на голове стали голубыми. Что произошло бы во внутреннем мире?

— Я думаю, что сначала был бы поиск, а затем сильные изменения всех энергетических процессов внутри.

— Прекрасно, — одобрил я. — Но внешний мир не оторван от внутреннего, следовательно, там тоже шел бы поиск, а затем соответствующие изменения.

Дун остановился и смотрел на меня широко открытыми от удивления глазами.

— Но тогда каждый бы творил во внешнем мире все, что хотел! — почти выкрикнул он.

— Не каждый, — с усмешкой ответил я. — Пожелай что-нибудь и я сомневаюсь, что это произойдет. Для того, чтобы свершалось, необходима либо сущностная зрелость, либо тренированность. К счастью, желают по закону ума, а ум — это недоразвитое дитя на поле энергии Чи.

Дедушка предложил передохнуть. Он тоже слышал наш разговор, я спустился к леднику, напрессовал руками снег и стал его с наслаждением сосать. Свежесть талого снега насыщала тело. Дун и дедушка сделали то же самое, так как родника поблизости не было. Насытившись талой водой, мы выбрались на мягкий пригорок и расположились под раскидистой елью. Синий шелк неба гармонично сливался с сединой Тянь-Шаньской ели. Величавые снега гор вошли в полуденную медитацию. Воздух словно остановился, а дуновение ветерка не принималось в расчет в море этого остановившегося часа созерцания.

— У меня был другой подход к магии, — сказал дедушка. — Я думал, магами рождаются, а знание Чи приобретают опытом и тренировками.

— Врожденные свойства являются предпосылкой, спора нет, — ответил я, — но представим себе яркий врожденный талант музыканта, руки которого никогда не коснутся музыкального инструмента. Впрочем, даже теперь я говорю не то. Нет магии без Чи. Вопрос будет только в том: если это будет управляемым и осознанным, то это не магия, а если это от яркого желания, но стихийно, тогда нужно силовое в энергетическом смысле и послушное желаниям тело. Я предпочитаю осознание.

— А мне показалось, что у тебя врожденного больше, чем приобретенного в знании, — заметил дедушка. — Вот у меня был непрестанный труд и нескончаемый поиск.

— Я рад тому, — засмеялся я, — значит искать буду и еще лет двести.

Отдохнув, мы пошли дальше. Когда Дун хотел задать очередной вопрос, я ему сказал:

— Иди в ритм. Так ты скорее приобретешь, чем через ум. На вдох тяни себя в длину и, чуть придержав, выбрасывай себя в бесконечное ТОО. Выдох — это ХУМ. Но, чтобы поддержать себя во внешнем мире, то есть не устать быстро, выдыхай коротко на звук ХЭ. Звучание должно быть не голосом, а воздухом.

Солнце вошло в туманную пелену заката, когда мы подходили к горному поселению. В отличие от того селения, оно располагалось на скалах и таинственные огоньки уличных печек светились вразброс по склону горы. Залаяли собаки, но дедушка шел уверенно и вскоре мы подошли к высокой каменной стене. Ворота были такие же высокие и массивные, словно здесь собирались выдерживать осаду.

«Традиция, наверное», — подумал я.

Нам открыл боковую дверку мужчина в черной накидке и, не говоря ни слова, предложил следовать за ним. Все постройки здесь были из камня. Мужчина провел нас внутрь каменных строений и по извилистому проулку привел в небольшую комнату. Комната была из камня, но чисто выбелена.

«Уж не в пещере ли мы?» — осматривал я тяжеловесные стены и потолок.

— Да, мы в пещере, — сказал мне дедушка. — Здесь многие комнаты в пещерах. Эта — обитель мудрейших. Они — хранители знаний. У вас есть библиотеки, а у нас знания хранят живые носители. От этого и знание живое. Можно считать, что здесь каждый человек это ни книга, а наука. Мудрость здесь исчисляется ни умом, а владением. Поэтому я и привел тебя сюда. Не знаю, что побудило старцев нашего Совета, но ты будешь первым из европейцев, который прибыл сюда. О нас здесь уже знают.

«Как? Откуда они узнали?» — чуть было не спросил я, но сдержался и в голове чуть промелькнуло: «Разберемся».

Нам принесли чай с пенкой, снятой с кипяченого молока и просяные лепешки. Тот же самый мужчина немножко постоял и ушел куда-то. Вернулся он со сливочным маслом, аккуратно положенным на деревянную тарелку. Он ушел. Лепешки были еще горячими и я подумал, что их испекли специально для нас. Масло таяло на лепешках, придавая им особый аромат.

— Вкусно, — сказал Дун.

— Здесь все вкусное, — многозначительно ответил дедушка.

В углу было постлано на небольшом возвышении из камня. Дедушка пошел и лег. Дун сел в углу возле масляного светильника и мечтательно устремил взгляд в потолок. Он, наверное, мечтал как разовьет до небывалого совершенства Чи и второе сознание и будет сразу и почитаемым магом и великим астрологом, и знатоком человеческих дум. Он будет видеть судьбы людей, их сущности. Но он не понимал, что все это мечты из того, что уже есть. Каждый день он видит солнце, небо, людей с их судьбами. Что еще надо? Но гонит вперед дхарма движения, которая присуща самому сознанию. Блажен тот, кто в иллюзии. Посочувствовать можно тому, в ком иллюзия угасла.

Я вышел на улицу. Горная луна повисла над долиной. Ее бледный свет заливал тайной горы и освещал небо. Звезды прорывались сквозь ее свет. Я усмехнулся:

«Когда заходит солнце, то тысячи звезд освобождаются из-под солнца. Каждая из них — солнце. Но вот появляется луна с ее холодным отражением и солнце освещает землю тусклым светом. А звезды еще пытаются мерцать своим величием.»

Горное, залитое лунным светом, селение готовилось ко сну. По-видимому, здесь ложились рано и поднимались тоже рано. Электричества здесь не было. Да и к чему оно там, где владение величайшими знаниями было непосредственным. Я долго любовался луной и таинственными стенами этого святилища. Уже собаки лаяли редко и вразбежку, так, на всякий случай, а я все сидел в созерцании мира и своеобразия гор. Что ум?! Трудно даже изобразить и страшно сопоставлять такие восприятия сознания. Ум сухой и ничтожный. Кажется, что здесь, в этих восприятиях вложено потрясающее значимое и бесконечное. Кажется, что стоит только нырнуть туда, в эти тайны и необъятные сущности, как сразу там потеряешься и утонешь навсегда. И все-таки сладостен этот бесконечный миф.

В комнату я вернулся наполненный лунным таинством и радостным ощущением чего-то необычного, многообещающего и праздничного. Огромное доверие охватило меня. Такое доверие бывает только у ребенка в объятиях матери. Дун уже спал. Я лег рядом и отпустил тело. Оно послушно исчезло и я завис в пространстве.

Теперь я мог воспринимать этот храм сверху, а точнее из внешнего мира. К моему удивлению я увидел домики за пределами каменной ограды. Сбоку в маленькой долине сверкала лунными отблесками речка, а за селением на горных террасах располагались сады и огороды. Вдалеке было маленькое пастбище на ровном мягком лугу. Там тоже стояла каменная избушка и в ней еще светился огонек. Повернувшись в бесконечный лунный простор, я вернулся назад в тело и заснул крепким, радостным сном.

* * *

— Здесь не говорят по-русски, — сказал дедушка, но помехи не будет. — Они сами почти не используют язык. Просветленные разговаривают только с селянами, теми, которые живут за оградой. Между собою они общаются на языке сущности. Трудно сказать почему, но они знали о том, что ты пришел в горы. Они знали, что мы придем сюда.

«Мудрость небольшая, но достойная, — подумал я. — Если они тренированы, то ощущают изменения в энергоинформационном поле своего сознания. А я там копошусь изрядно. Не заметить меня было бы просто удивительно. Впрочем, поживем — увидим. Эдика не хватает. Он бы сказал: „Небольшая кучка людей примостилась в горах и не без заинтересованности морочит людям головы. Правда, молчать — это уже большая заслуга, но зато выглядит молчание таинственно и мудро до тех пор, пока рот не откроют.“

Мы вышли во двор, солнечный и светлый. С правой стороны было нечто наподобие храма. Мы повернулись туда лицом, но нам уже вышли навстречу.

— Так как, будем говорить или молчать? — спросил я дедушку.

— Ради Дуна будем говорить. Будет и другая молодежь.

Нас жестом пригласили.

„Жесты все-таки используют“, — сказал бы Эдик. Но я знал, что нас ждут уже некоторое время. В просторный зал со светом падающим сверху мы вошли не сразу. Сначала был коридор с высоченными колоннами и несколько раз каменные ступеньки. Дверь была украшена резным орнаментом, выполненным в камне. В зале было много народу. Все сидели на полу. А там, в глубине, лицом к ним, сидел старший. Я посмотрел со спины на сидящих и понял, что это молодежь. Все они были в одинаковых халатах. Я удивился, увидев среди них девушек. Мусульмане женщин в мечеть не пускают. Буддисты женщин в общину берут, но их там не встретишь. По посадке здесь девушки сидели на равных.

„Попали на урок“, — подумал я, но тут же понял, что нам отведена другая роль.

Дедушка поклонился наставнику и сел поодаль от него сбоку. Дун сел среди молодежи, где было свободно. А я прошел и сел перед наставником.

„По крайней мере, это логично“, — подумал я, так как указаний на сей счет я от него не чувствовал.

Было видно, что присутствующие уже „размялись“. Никто не посмотрел на нас. Лишь сидящая рядом с Дуном „стрельнула“ на него глазами. Наставник что-то произнес на своем языке и за спиной я ощутил волну оживления, хотя все сидели неподвижно.

Наставник почти незаметно подал знак и все дружно нараспев стали произносить слова. Это были скорее перемежающиеся в песне звуки, но с очень своеобразным произношением их и своеобразной последовательностью.

„Звуковые это мантры или смысловые?“ — вникал в пение я. Только теперь я пожалел, что я не знаю этого языка. Мантра звукового языка здесь была очевидной. Этим я владел. Но существует еще мантра смысла. Этим славятся Псалмы в Библии и молитвы христиан. В них нет звуковой мантры, там только смысл. Некоторые языки настолько преобразовались со временем, что несут только смысл. Звуки в них „технические“ и не несут силу воздействия на человека».

Одновременно с этим размышлением я слушал песнопение. Было сразу заметно, что какой-либо из звуков становится на время главным. Остальные звуки создают ему ореол и как-бы всячески выделяют его с разных сторон. Эта поляризация звука была удивительна тем, что сами звуки как бы шли по кольцу.

«Нужно обязательно выяснить, есть ли языковый смысл в этом песнопении?» — думал я и вникал в песнопение. Оно было не случайным. Здесь был смысл, который почти сразу я охватил с самого начала. По всей видимости, песнопение носило смысл энергетических тренировок. Звук находится в совокупности других звуков. Их четко определенное число. Движение звуков идет по циклу. Но почему только десять основных?

Слева, на каменной хорошо обтесанной стенке, был красочный рисунок. Он был круглый и со всякими символами. Это не был буддийский круг, напоминающий о круговороте рождений и смертей. Число частей здесь было двенадцать. Справа был точно такой же круг с символами, но число частей там было десять. Было понятно, что эти круги имеют специальное значение.

«Левый круг скорее всего астрологический, — подумал я. — Но почему правый круг состоит только из десяти частей? Неужели эта древняя схема меридианов, где не было двух: меридиана перикарда и меридиана трех обогревателей.»

Круги были расцвечены. Однако расцветка их не соответствовала моей. Цвета в цветовой гамме были смещены в сторону ТАО.

Если они сместили все в сторону ТАО в зрении, то в слухе и тем более заметно смещение в эту сторону Энергетическое движение звуковых мантр было не только левосторонним, оно состояло как бы из локальных колец с разным числом. Западному музыканту нелегко было бы ориентироваться в мелодии этого песнопения. Эти энергетические переходы звуков я стал переводить в зрительные восприятия и у меня получались очень странные фигуры. Индийская цикличность АОУМ поблекла бы в этом языке. Если этот язык еще имеет смысл, то он идеальный, с энергетических позиций, только смещен в ТАО.

Народы Земного Шара в языках, когда они не переродились только в смысловые, носили энергетические обороты. Было не случайным восточное смещение на «А», древнерусское смещение на «О», северное смещение на «У». Много можно было найти замкнутых в закрытии языков. Например, англичанам не дается легко распахнутое «А», но язык у них обусловлен погодными и прочими составляющими жизни.

Песнопение стало менять свою ритмику. Сливаясь в единый гул, оно захватывало в свое присутствие тела, храм, небо и все, что есть в сознании. Здесь можно было даже не петь, а резонировать на пение. Песнопение двигалось энергетическими вариациями по телу и нужно было быть тренированным человеком, чтобы, войдя в резонанс, не повредить себе энергетические процессы. Скорость физиологических переключений обыденных людей замедленная и даже в стрессовых ситуациях она имеет свой предел. Но эти процессы также тренируются в переходах и в скорости перехода.

Впрочем, обыденным людям это не грозит. Чтобы резонировать на песнопение, нужно быть уже тренированным. Нужно уметь медитировать на звук и присутствовать в самом звуке. Когда небо, Вселенная, Земля, Тело и сознание, все плывут в данном звуке, а точнее они и есть этот звук. Это надо понимать так, что небо — это одна окраска звука, Вселенная — это другая окраска звука, а все воедино и создает сущность этого звука. Это можно сравнить с солнцем, которое определяется ни белым светом, а всем тем, что оно окрашивает и создает форму. Это и есть настоящее солнце. Это и есть его сущность, так как в абсолютно белом свете глаза слепнут. С другой стороны, в цветах и формах глаза проявляют свою сущность. Что касается мантр, то здесь великий смысл в том, чтобы поставить каждый звук солнцем. Звук звука станет не слышен, слух не воспримет его как глаз — нескончаемую белизну. Но звук, отраженный в различных частях тела и в объектах внешнего мира проявляется в своей непосредственной сущности. В этом смысл Мантра Йоги. Часть должна стать всем. В свою очередь, другая часть также должна стать всем. По замкнутому циклу свершается та Сущность, когда нет больше ничего вне Единого.

Песнопение закончилось. Я отметил, что полнота набрана не была. Здесь не было задач Мантра Йоги, хотя некоторые законы, слагающие Мантра Йогу, здесь формировались. Такое песнопение выполняло хорошо другие задачи: здоровье, жизнеутверждение и развитие. Оно несло в себе ту гармоничность, которая достаточна для удовлетворения согласованности внешнего и внутреннего существования. Все сидели неподвижно. Я встал, поклонился и вышел. Дун и дедушка последовали за мною.

— Ты догадался, что пение было для оценки тобою на энергетическое назначение содержания и непротиворечие, — сказал дедушка.

— Да, — сказал я, — и ответ у меня готов. Только я должен обдумать, а точнее еще раз совершить эти движения Чи с поиском возможных вариантов.

Дедушка с Дуном вернулись в храм, а я остался на его прекрасном дворике.

Теперь при солнечном свете все выглядело иначе, чем при лунном. Окраска лунным звуком всего мира была закрывающей. Солнечное звучание наполняло радостью.

Действительно, за забором было поселение. Вдалеке виднелся ровный аккуратный луг. Коровы паслись невдалеке от дома. На горных склонах были террасы с яблоневыми деревьями и огородными грядками. Чувствуется, немало труда было вложено здесь. Но чувствуется, была хорошая связь с долиной. Лепешки вчера были просяные, а просто высоко в горах не растет.

— Я и не думал, что здесь целое поселение, — сказал Дун, подойдя сзади. — Вчера вечером я не обратил на это внимание.

— Я видел это еще вчера, когда перед сном вылетел из своего тела. Луна была и все выглядело не так как теперь, а в таинственном свете.

— Как это? — удивленно смотрел на меня Дун.

— Информацию, причем более сущностную, можно получать непосредственно, минуя обыденные органы. В таких делах тело даже мешает. Для восприятия энергетической ситуации можно использовать любой из известных органов: слух, зрение, вкус, обоняние, осязание, ум. Но зрение привычнее, а ум всего лишь двухполярный.

— Как можно видеть, когда глаза не воспринимают? — продолжал Дун.

— Я тебе еще раньше говорил, что между любыми объектами существует информационная связь Чи. Но там я тебе говорил о считывании из внутреннего мира. Ее можно считывать из внешнего мира и даже использовать один из известных органов. Например, зрение. В этом случае зрение должно быть в сознании единственным, кроме того, анализатор зрения должен быть хорошо тренирован в восприятии энергии Чи. Он имеет теперь двойное свойство: следовать за световыми и энергией Чи видами.

Дун был удивлен. Он по-прежнему считал внешнее тело сторонним, а внутреннее своим. Он думал, что Чи можно развить только в мышцах и внутренних органах. Чувствовать Чи, в его понимании, это означает чувствовать его в теле.

— Дун, разве ты не чувствуешь внешнее тело? — спросил с иронией я.

— Нет, — чистосердечно признался Дун.

Я показал в сторону луга и спросил:

— А это что?

— Коровы, — ответил Дун.

— Откуда ты узнал, если ты не воспринимаешь внешнее тело?

— Корова не зависит от меня — отвечал Дун.

— Ты хочешь сказать, что печень зависит от тебя?

— Зависит, — ответил Дун, — если поем острого.

— А коровы, если ты их хлестнешь бичом?

Дун чувствовал, что я веду к чему-то другому.

— Следовательно, ты говоришь не о восприятии, а о принадлежности. Чему принадлежит это тело?

Дун словно впервые посмотрел на свое тело и сказал:

— Мне.

— А это тело? — широко обвел я руками горы, небо, долины.

— Тоже мне, — наконец выпалил Дун.

— Внутренний мир ты решил воспринимать в новых свойствах. А внешний? Кстати, тоже твое тело — только внешнее.

— Неужели это тоже управляется? — ахнул Дун.

— Ты меня удивляешь, Дун. Ты ногой срубаешь дерево, используя свойства, которыми не владеют обыденные люди и считаешь это тренируемым. Внешний же мир для тебя как каменная и раз навсегда данная статуя. Здесь точно также все связано Чи. Сюда тоже есть сознание.

— Как развивать Чи внутри, я знаю, а теперь, после вашего урока я различаю ее в двух видах. Но как различать и двигать Чи во внешнем мире?

— Тебе придется сначала осмыслить, что на тех понятиях, на которых ты переключаешь себя и ориентируешь, все будет так как уже есть. Новое ты не получишь. Каждая точка восприятия сознания имеет свои законы. Одну из них по отношению к миру внешнему и внутреннему ты уже имеешь. Ты уже исчерпал ее. Однако, упрямо пытаешься привязать к ней новые свойства. Пытаешься выжать из нее новое свойство. Пытаешься понять старыми средствами новое свойство. В этом ты обречен.

— Мне нужна подсказка.

— Я тебе подскажу, только не удивляйся. Тебе придется отречься от всего и отпустить все миром.

— Как это? — удивился Дун.

— Мы же уже договорились, что прежними своими умениями и понятиями ты новое не поймешь, не раскроешь, не постигнешь. У меня к тебе вопрос: зачем тебе тогда нужны прежние знания, прежние навыки и прежнее миропонимание?

— Получается, что не нужны, — облегченно ответил Дун.

— Тогда зачем ты цепляешься за них?

— Привычка, — засмеялся Дун.

— Вот только теперь я могу продолжать обучать тебя. Мне нужна была помощь от тебя и этой помощью стало твое осознание. Если бы этого не произошло, то ты каждый бы мой совет перекручивал бы старыми своими пониманиями так, что этот совет не имел бы ко мне никакого отношения, но создавалась бы видимость, что это я даю тебе советы. Результаты не получал бы ты, но создавалась бы видимость, что это я не могу тебя обучить.

— Разве так бывает? — спросил удивленно Дун.

— Все привыкли к тому, что понимают друг друга. Они правы потому, что все говорят одно и то же: старое, привычное, но в вариациях. Давай договоримся, что новое — это не вариации старого.

— Само собой, — уверенно ответил Дун.

— Тогда у меня к тебе вопрос: вот ты получил новое. Чем ты будешь его объяснять?

Дун оторопело смотрел на меня. Он напрягся не умом, а всем своим существом. Но ответа изнутри не получил.

— Раз оно новое, то и объяснять его нечем! — наконец почти выкрикнул он.

— Неплохо для начала. Отсюда обет первый: Чтобы старое не уничтожило новое, необходимо прекратить болтать. Глубоко ошибаются, когда говорят, что йога хранилась в тайне. Что ты скажешь на это?

— Ее результаты нечем было объяснять обыденным людям, — уверенно и с сияющим лицом сказал Дун.

— У меня к тебе еще вопрос: понял ли ты обет не болтливости как тайну?

— Нет, — засмеялся Дун. — Но зачем это говорить, когда это произойдет само собой?

— Подумай и ответь, — сказал я.

— Значит, я уже ученик? — спросил Дун.

— Нет, пока я тебя определяю. Должны быть определенные исходные способности. Без них от старого не уйдешь. Без этих свойств любое увлечение новым обречено на пустую трату времени. И так ты не ответил на мой вопрос.

— Тайны не будет для меня, но таинственным будет казаться для других из-за моего молчания. Но так как я буду владеть неизвестными для них свойствами, то все будут считать, что я скрываю от них секрет их получения.

— Ты ответил не полностью.

— Если я сделаю попытку объяснять, то я потащу новые свойства туда, где им не суждено было ни родиться, ни выражаться, ни объясняться.

— С первым обетом мы покончили. Какие из этого ты сделал выводы?

— Отказаться от всего, что мне привычно, — спокойно ответил Дун.

— Какое свойство ты при этом приобретешь?

— Ребенка, — легко и весело сказал Дун, словно он уже освободился от багажа прошлого опыта.

— Итак, мы начали с того, что нужно научиться отпускать. Помнишь, я тебе сказал, что я вылетел из тела. У меня к тебе вопрос: умеешь ли ты отпускать хотя бы тело?

— Расслабиться что ли?

— Нет, я же сказал отпускать. Расслабляться — это означает снять тонизацию. Обычно тело тут же переходит в другое свойство — расширение сосудов. Это останавливает дееспособность. Обыденный человек воспитан так, что остановка дееспособности считается ничегонеделанием. Так, например, считают, что спящий человек бездействует. Отдыхающий — бездействует. Расслабленный — бездействует. От этого одностороннего и линейного понимания ты должен отказаться. Спящий человек не бездействует. Он переключает внешнюю активность и становится активным внутри. Итак, запомни, если ты активен в внешнем мире и бодрствуешь, то внутри все становится пассивным. Если ты внешнее сделал пассивным, отдыхаешь или спишь, то внутри все раскрывается и начинается активнейшее движение. Чем активнее ты во внешнем мире, тем активнее ты будешь спать, то есть спать будешь крепко и с удовольствием. Мало активные или зауженно активные плохо спят, то есть слабоактивные в своем внутреннем мире. Это правило запомни: чтобы крепко спать и вставать жизнерадостным, нужно будоражить себя во все стороны в течение дня. Чтобы быть активным и жизнерадостным на следующий день, ты должен глубоко погрузить себя во внутренний мир. Я надеюсь, ты понял, что обыденные понятия отдыха и релаксации к вопросу отпускания не имеют отношения.

— Что же такое «отпустить», если не расслабиться? — удивленно спросил Дун. — Значит, мы не отпускали себя, а переключали, когда расслаблялись после тренировок.

— Да, во время тренировок, вы слали «привет» из внешнего мира во внутренний. Чтобы внутри было найдено соответствующее решение, внешнее нужно было снять, то есть совершить глубокую релаксацию.

Дун весь был во внимании. Он чувствовал, что ему не хватает каких-то свойств, а я пытаюсь обеспечить ему рождение новых качеств в нем.

— Так что же такое «отпустить»? — вновь спросил он.

— Надо вывести себя в предельное внешнее существование и продолжить его в бесконечность.

— Напрячься?

— Нет. Мышцы должны быть устранены, но не в режиме релаксации. Все должно восприниматься в свойствах радостного дня. Что ощущаешь ты, когда предстоит успех, либо что-то праздничное и желаемое, но ты еще не начал действия?

— Это особое чувство…

Я засмеялся.

— Вот и настал момент, когда тебе нечем объяснить состояние. Это состояние упражняется. Наступает момент, когда тело вообще исчезает и появляется присутствие только во внешнем мире. Обыденные люди не получают это идеальное состояние, потому что в старом качестве наличие такого побуждения вызывает у них действия и они переобразовывают это энергетическое качество в линейные действия. Во-вторых, если человек остановил себя в бездеятельности, то он тут же заснет. Ты понимаешь, почему?

— Да, он переключит себя в другое активное существование. Но это активное существование не будет попадать в сознание и человек будет считать, что он ничего не делал.

Было видно, что это Дун охватил со всех сторон.

— Теперь можно подходить к теме: «отпустить». Отпускание может быть в теле, то есть в осязании, в слухе, в обонянии, во вкусе, в мыслях, в зрении. Другого в сознании человека нет. Это тоже очень важно осознать. Уже принято считать, что всего так много, что и охватить невозможно. Как видишь, всего будет семь. Поскольку ты владеешь энергией Чи, то ты понимаешь, что и каждое из перечисленного конечное. Например, зрение по качествам не беспредельно. Оно имеет всего шесть полярных состояний, то есть цветов. Заднесрединным меридианом света является «белый» свет, переднесрединным меридианом — «черный» свет. Остальное все — вариации взаимоотношений качеств. Границы качеств создают линии, то есть геометрию. Вот и все. Не сложно, не правда ли? Но с позиций ума, зрение обладает свойством фокусироваться в сознании и расфокусироваться в сознании. Это же можно сказать и об остальных шести. Беспредельная фокусировка и есть отпускание. Теперь ответь на мой вопрос: как ты будешь отпускать внешний мир осязаемым?

Дун задумался. Его тянуло на правильное: релаксировать, расслабиться, отдыхать. Но первое правило он уяснил твердо. Нужно искать. Нужно погрузиться внутрь и перебрать все свои ощущения, тем более, что подсказку я сделал. Ощущений будет немного. Насколько он догадывался, что даже не двенадцать. Он вспомнил, что двенадцать ощущений можно лишь развить. Наконец он ответил:

— Я должен набрать ощущение Чи вида ТАО и разлить его по всему организму, пуская в беспредельное пространство.

— Да, для осязания, это будет «белый» свет. Ты станешь наподобие солнца. Ощущения веса не будет. Это тот белый лист состояния, на котором можно проявлять качества осязания. Если ты разовьешь двенадцать меридианов и будешь набирать этот «белый» свет, то ты будешь видеть телом. Как ты знаешь, ХУМ имеет тоже шесть цветов. Для того, чтобы получить чистый «черный» свет, необходимо повернуть себя внутрь, то есть совершить отпускание в режиме ХУМ. И то и другое не только прекрасно, но являет собой полноту. У меня к тебе вопрос: что произойдет с привычным сознанием, когда ты отпустишь себя во внутренний мир? Будем называть его первым сознанием, хотя у обыденных людей оно преобладает.

Дун ответил сразу:

— Оно сфокусируется и исчезнет.

— И еще один вопрос: что происходит с внешним сознанием, когда мы думаем?

— Оно начинает фокусироваться до точки, когда мы говорим или слушаем и исчезает, когда мы думаем.

— Может ли думать человек, который вывел себя целиком во внешний мир и отпустил внутренний?

— Нет, — ответил Дун. — Думает человек… во втором сознании.

Он был удивлен, что люди не различают этого, то есть не различают внутреннее от внешнего.

— Что будет происходить, когда человек отпустит второе сознание? — продолжал спрашивать я.

— Трудно вообразить, — напрягся Дун. — Если судить по прошлому опыту, то будет эмоциональное восприятие подобное празднику и детскому восторгу.

— Испытывает ли ребенок полное отпускание?

— Наверное, — вспоминал Дун, — но помехи закрытия родителями, друзьями, необходимостью, всегда затуманивали сознание.

— Вот этого я и добивался. Ты имеешь ориентир и можешь получить то, что на Востоке получали редчайшие люди, а на Западе получали только святые. Настраиваясь на высший мир, святые настраивали себя на беспредельное доверие к Богу и на беспредельное отпускание.

В том они находили Царствие Небесное. Теперь за тобой практика и приобретение этих свойств. Могу только добавить, что глубокое отпускание первого сознания, то есть отпускание во внутренний Космос не будет абсолютным мраком. Если ты сохранишь внимание, то процесс отпускания внешнего мира перейдет в блаженство. Это переживание тоже получали редчайшие люди и назвали его Сатори.

— В каком положении тела осуществлять упражнения? — спросил Дун.

— Начни лежа, но на ровной подстилке. Основным будет вдох. Отпускай все, что есть в первом сознании. Зрение будет воспринимать всем телом все вокруг конкретно и беспредельно. Слух должен слушать конкретно, но не присутствовать в звуках, как слушают речь или музыку, а отпустить все на самотек и вслушиваться в беспредел. Ты должен вслушиваться до огромной тонкости в нескончаемом беспределе. То же самое со зрением. То же самое с осязанием. Если получится беспредельный вдох, но не в себе, а во внешнем мире, беспредельный сок жизни, в котором нет тебя. Не должно быть никакого присутствия ума или его прообраза в виде труда и действий. Все это надо совершать, но не действовать. Нужно утопать в состоянии, а не вводить себя в него действием. Понял ли ты?

По всей видимости, Дун проникался всем тем, что я говорил.

— Значит, беспредельное доверие может тоже вызвать это состояние? — спросил он.

— Да, — ответил я. — Это воспевали в религиях. А на Востоке требовали беспредельное доверие Учителю.

— Имеешь ли ты какие-нибудь сомнения? Все ли ты понял?

— Всеми ли свойствами должен я действовать или одним только зрением, или только одним телом?

— Как получится, но о двух сознаниях я тебе говорил не случайно. Если ты будешь наблюдать изнутри, отпускается ли у тебя нога, то ты не отпускаешь второе сознание, а накладываешь его на первое. И вообще, запомни Дун, наложение внутреннего на внешнее, а внешнее на внутреннее приводит к болезням, к страданиям и пачкает вкус к жизни. Когда-нибудь ты узнаешь, что этому пустяку посвятили себя мудрейшие и святейшие, пророки и объявившие себя богами. Ощущение счастья человека и телесного здоровья прекращается тогда, когда человек из второго сознания выпускает языки мыслей, речей, пониманий. Этим он сужает первое сознание. На Востоке это называли затуманиванием чистого сознания, а теперь у меня к тебе вопрос: что произойдет с первым сознанием, если в него прибудет второе сознание?

Дун удивленно посмотрел на меня.

— Вы уже ответили на этот вопрос.

— Ответь в своем понимании.

— Внешнее сознание составляет жизнь, когда оно в полную меру. Уменьшение его вторым сознанием уменьшит жизнь, а это называется болезнями, страданиями…

— Плохо, Дун. Я жду от тебя ответ с позиций знания о существовании двух несовместимых сознаний.

Дун глубоко погрузился в себя.

— Вот видишь, ты спрашиваешь сам себя у второго сознания и общаемся мы с тобой на его же уровне, — подсказывал я.

— Если второе сознание маленькое, то оно сделает маленькой жизнь, — обрадованно сказал он. — Если второе сознание окажется равным первому, то человек и есть…

Тут Дун запнулся. Я за него закончил:

— То человек и есть Бог. Если отпускание второго сознания давало ощущение Единого там вовне, то у тех, кто имеет второе сознание развитым, отпускание внешнего мира даст ощущение Единого, то есть Бога внутри. А теперь у меня к тебе вопрос. Возьмем попроще: Оцени развитие человека с позиций двух сознаний. Как ты воспринимаешь людей теперь?

— У ребенка развивается только первое сознание, то есть он наблюдает и не вмешивается вторым сознанием, так как его у него нет. Незаметно, в юношестве начинает формироваться второе сознание, когда говорят: «Я понял», «Ты меня понял?». Так развиваются законы той части внутреннего сознания, которую называют умом. Ум — это сознание у обыденных людей. Второе сознание, то есть ум, все больше и больше выходит в первое сознание, то есть в жизнь. Поскольку ум, как вы говорите, всего лишь двухполярный, то внешний мир гасится умом и первое сознание затухает до уровня ума.

Требование от внешнего сознания прекращается и внутренние физиологические процессы выключаются. Это называется болезнями. Физиологические процессы остаются на уровне ума. Так человек теряет эмоции.

— Каков выход? Как возродить человека?

— Остановить деятельность ума, — ответил Дун.

— Чувствуется в тебе восточная кровь, — засмеялся я. — Этим самым будет возрождено непосредственное восприятие, но явление второго сознания будет искоренено. Ум — это голос изнутри, ум — это тот ребенок, которого родило второе сознание. Да, он не дотягивает до объема первого сознания, но подумай, стоит ли уничтожать зарождающееся второе сознание?

— Конечно, нет, — жизнерадостно ответил он.

— Опять спешишь. Ум гасит первое сознание и восточные мудрецы были правы, когда говорили: «Ограничивай деятельность ума». Это ты прочитаешь в Раджа-йоге, это ты прочитаешь в Упанишадах, где воспевается Атман — сознание освободившееся от ума. Что может быть прекраснее и точнее непосредственного восприятия?! А с другой стороны, ты прав. У меня к тебе вопрос: предполагаешь ли ты, что второе сознание может быть развито без зародыша в нем, то есть без ума?

— Думаю, что нет, — ответил Дун.

— Почему?

— Даже теперь мы собираемся ограничить ум умом. Наше общение идет на уровне ума, — ответил Дун. — Хотим мы или нет, но мы уже используем ум.

— Если ум будет все время в своих законах, то он из внутреннего Космоса слепит то же самое.

— Я думаю, что где-то должна быть граница.

— Либо…

Дун задумался. Похоже, что получался тупик.

— Разве одни «двери» у нас во внутренний мир? — подсказал я. — И разве через одни «двери» ум насаждает себя во внешнем мире?

Дун обрадовался этой подсказке и сказал:

— Зрение, слух, вкус, обоняние, осязание, тело, ум — все это можно использовать для рождения второго сознания.

— Вернемся к исходному вопросу. Что ты предлагаешь, чтобы люди не болели и не страдали от ограничений внешнего мира?

— Уметь отпускать внешний мир и вынимать из него ум и уметь отпускать второе сознание. И второе: развить второе сознание до…

Дун не знал, до какой степени развивать второе сознание. Он сообразил, что внутри того зрения, которым он видит горы и меня, не будет. И слуха того тоже не будет. Но ответить на вопрос развития второго сознания нужно хотя бы с точки зрения здоровья. Было очевидно, что там где ум, там гаснет непосредственное восприятие, и сознание служит понятиям ума, а точнее, законам ума.

— Я знаю, что теперь нужно развитие, а не размышление о развитии. Я буду пробовать и искать, — сказал Дун.

— Итак, как ты заметил, абсолютно все упрется в отпускание. Начни с отпускания тела. Лучше начинай с ног, пока все не исчезнет. Пока ты не зависнешь в воздухе. Тут тебе и зрение поможет. Выводи себя нескованным зрением в простор над помещением, в котором ты упражняешься. Затем, подобную расфокусировку осуществляй даже во время движений. Если ты освоишь это, ты уже встанешь на одну ступеньку с просветленными. Сейчас, когда мы пойдем назад, я расскажу тебе об упражнении левостороннего движения. Так ты будешь развивать пока маложизненный человеческий ум.

— Мы не пойдем сейчас назад. Я слышал, что здесь отнеслись серьезно к нашему пребыванию, — удивился Дун.

— Нет, Дун. Обстоятельства энергии Чи складываются так, что мне пора идти. Вернусь в пределах месяца. Хорошо мне здесь, но мое западное тело развивается по своим законам. Впрочем, ты можешь здесь оставаться, если тебе разрешат. Когда я вернусь, ты, возможно, будешь иметь подготовку. Я тебе оставлю листочки с мантровой астрологией. Надеюсь, те, которые мы составили раньше, ты прихватил.

Дун кивнул головой и по-прежнему с непонимающим видом смотрел на меня.

— Не удивляйся, Дун, — сказал я. — Сейчас меня позовут.

Я повернулся лицом к дверям храма и оттуда темная фигура мне подала знак. Мне показалось, что это женщина. Мы с Дуном пошли туда, но у дверей, которые разветвлялись в разные стороны, Дуна остановили. Я пошел за фигурой в темной одежде и уже не сомневался, что это женщина. Присутствующие здесь все ходят мягко, но эта скользила, словно не касалась пола. Можно было подумать, что она на коньках или летит по воздуху. Черная накидка выделяла талию. Мы двигались по очень узкой улочке. Слева и справа окон не было. Впрочем, разрыва в стенах тоже не было. Две длинные стены, освещенные чистым солнцем, двигались, создавая изгибы и ответвления наподобие лабиринта.

— О, да здесь не только стены и ворота крепкие, — отметил я, — здесь и заблудиться не мудрено.

Вскоре мы пришли в один из тупиков. В торце была беленая стена.

«Уж не заблудилась ли проводница», — мелькнуло в голове, но она вдруг исчезла.

Все происходило в мгновение. Я даже слегка притормозил движение.

«Там шаги невесть откуда, здесь люди исчезают», — пронеслось в сознании.

По инерции я продолжал идти и очутился, сделав несколько шагов, в красочном коридоре. Здесь не было темных тонов. Голубые, желтые, розовые цвета покрывали колонны и непонятные мне рисунки. Наверное это были символы в цветном изображении. Этими символами гармонично была украшена стена, а сбоку за колоннами был дворик с цветами. В конце колонн было две двери: прямо и налево. Я спохватился, что впереди меня никого нет и я иду сам по себе. В конце коридора был такой же коридор, повернутый направо. Я на секунду остановился, но дверь налево открылась и я вошел в нее. В причудливой комнате никого не было, но она была наполнена ощущением присутствия живых тел.

«Эдика бы сюда, — подумал я. — Интересно, почувствовал бы он теперь ощущение присутствия? С ощущением шагов он согласился.»

Впрочем, не мешало бы сюда и Абдыбая, у которого теперь будет крутой поворот судьбы. Но у каждого свое тело обстоятельств.

Ощущение присутствия было объемным и разнообразным.

— Ты должен возвращаться к себе, — но это был не голос, это было содержание без слов.

Такое бывает во сне или в медитировании, когда никто не говорит, но все, как в словах, понятно.

— Ты знаешь, что ждет твоего друга?

— Да, — точно также без слов сущностным содержанием ответил я.

Если бы здесь был Дун, то он бы понял, что ум, его аппарат — речь, можно заменить более емким свойством. Это свойство не последовательного мышления или оповещения, а знания сразу непосредственно и в полном объеме. Может быть, когда-нибудь люди научатся «разговаривать» сущностями.

— Что ты собираешься делать? — опять засветилось в голове.

— Все будет проистекать как должно в теле обстоятельств. В моем внешнем теле это опыт. Тело обстоятельств западного характера особое и его надо пережить.

Одновременно я воспринимал содержание комнаты. Зрительно здесь был потолок. Сущностно на восприятии все было так, что его нет. Небо над головой, гряда гор создавали уютную локальность. Было ощущение, что все есть вокруг, но здесь уют, гарантия неприкосновенности и полное доверие. Не часто бывает такое ощущение, оно случается, когда человек уходит далеко в безопасные горы и ощущает, что теперь он никому не нужен и никто его не побеспокоит. Такое случается, когда родители надолго уехали из дома, ребенок заперся. Предоставлен сам себе и чувствует себя хозяином.

В этой комнате не ощущалось даже наличие соседних комнат, а уж сторонних поселений и храма — и тем более.

«Один здесь человек носитель или группа?» — пронеслось у меня для себя, но тут же последовал ответ:

— Здесь нет различений. Мы одно различающееся.

— Я могу вернуться через месяц.

— Ты волен поступать как хочешь. Здесь время не исчисляется.

Я повернулся, так и не увидев комнаты в содержании, потому что все застилало ощущением восприятия свободного пространства. А может быть комнаты и не было, но входил я словно бы в нее. Я не удивился, когда перед собой не увидел дверь. Я сделал несколько шагов в сторону предполагаемого коридора и оказался на террасе. Сзади меня была закрытая дверь. По правую руку уже стояла фигура, облаченная в черное. Я повернулся и пошел к ней, а она повела меня вперед. Мы беспрепятственно вышли из солнечного лабиринта. Над головой было только небо и солнце. На площадке возле храма сидела молодежь. Среди них я увидел Дуна и дедушку. Теперь я видел лица молодежи и их фигуры. Сложно было определить их национальность. Но у всех были черные волосы, накоротко стриженые у мужчин и длинные косы у женщин. Восточный тип лица был своеобразным. Он больше подходил европейцу, чем монголу или китайцу. Ко мне подошел Дун и сказал:

— До вашего прихода мне разрешили остаться здесь. Дедушка вас проводит куда вам угодно. Тем более, что ему все равно возвращаться в селение. Там его ждут.

* * *

В Талгаре стояла чудная погода. Все было привычно и обыденно. День уже склонялся к вечеру. Я решил найти Абдыбая. Эдик уехал в Алма-Ату.

У Олега Тумакова мне сказали, что Абдыбай и он ушли куда-то, наверное на свадьбу.

«У кого же может быть свадьба?» — размышлял я, так как хорошо знал всех односельчан.

По дороге мне сказали, что свадьба у недавно приехавших.

Шумное застолье встретило меня радужно. Олег уже изрядно подвыпил и нараспев декламировал стихи Есенина. Есенин еще не был в моде, но Олег достал где-то трехтомник стихов и знал его наизусть. Стихи Есенина потешали народ. Они были заунывными, а люди были оптимистического характера. Только Олегу нравилась эта не понятная о чем печаль. Жил он в избытке на сопоставлении с другими и печалился он, но не они.

Абдыбая здесь не было. Олег махнул рукой и сказал:

— Приехал странный какой-то, а теперь у дяди, наверное.

Я решил встретиться с ним на следующий день, либо после свадьбы. Было уже поздно. Олег свалился на стол и я решил отвести его домой.

Через несколько сотен метров он окончательно обвис и я по темным улицам понес его на плечах. На темном участке дороги возле сада от деревьев отделились две фигуры. Несмотря на то, что была кромешная тьма, я узнал Петра Шутова и его зятя. В Талгаре они славились своими хулиганскими делами и издевательствами над молодежью. Однако в присутствии нас в общественных местах они вели себя прилично. Особенно Шутов боялся Эдика. Эдик в критических ситуациях не разговаривал. Он руководил обществом «Дзержинец» по борьбе с хулиганством, и мог любого, даже вооруженного, нокаутировать в несколько секунд.

Я хотел попросить Шутова помочь довести Олега, но на меня посыпался град ударов руками, предметами и ногами. Пока я смотрел, куда примостить Олега, удары шли по голове так, что тысячи искр вылетали из глаз. Ногами били в живот. Когда я, наконец, пристроил Олега к дереву, хулиганы развернулись и скрылись в темноте.

Чувствовалось, что операция была продумана и подготовлена. Меня ждали. Шутову нужен был разгул, так как среди некоторой части его хулиганский авторитет воспевался. Многие из них и сами были непрочь над кем-нибудь поиздеваться. Такое стало случаться чаще и чаще. Но у Шутова кто-то из родственников был в районном отделении милиции, или в каком-то другом отделе правоохранительных органов. Насилования и насилия покрывались кулаком и дядей. Единственным препятствием для шефского торжества были мы. На нас смотрели все с надеждой, но кризис назревал. И вот теперь, тщательно подготовившись, Шутов пошел «ва-банк».

Я поднял Олега. Глаза застилала кровь. В беседке я положил его и пошел смывать кровь в колонку. Умывшись, я решил незаметно проскользнуть домой, чтобы не волновать мать, а затем незаметно привести окровавленную одежду в порядок. На душе не было никаких эмоций, кроме беспокойства за Абдыбая. Нетрудно было предположить, что вторым будет он. Вскоре в дверь раздался стук. Я не удивился, когда увидел Абдыбая.

— Здорово тебя разукрасили, — невесело пошутил он. — Ну ладно, завтра поговорим, а пока отдыхай.

— Будь осторожен, Абдыбай, — сказал я, хотя знал, что Абдыбай прятаться не станет.

Он даже не спросил, кто напал на меня. Он знал.

* * *

На следующий день на улице ко мне подбежал мальчик и сказал:

— Вы ищете Абдыбая? Я все видел.

Не дожидаясь моих вопросов, он стал рассказывать.

В темноте, но не далеко от фонаря к Абдыбаю подошли двое мужчин.

— Напрасно ты распускаешь руки, Петя, — сказал Абдыбай, но эти двое достали ножи.

Было смешно угрожать Абдыбаю ножами. И он сказал:

— Если ты не спрячешь нож, я этим же ножом отрежу тебе правую руку, чтобы ты больше никогда не держал в страхе людей и не занимался насилованием девушек.

Петр ринулся молча на Абдыбая с ножом. Но вдруг он отлетел в сторону, согнувшись, и тут же со всех ног бросился бежать в сторону завода. Почти одновременно его зять кинулся сбоку на Абдыбая и тоже отлетел в сторону, дергаясь. Не обращая внимания на зятя, Абдыбай побежал за Шутовым. Инстинкт гнал того в охранное помещение завода. Он спасал себя, находясь в страхе. Абдыбай не успел его догнать, как он заскочил в проходную с собственным ножом в животе. Абдыбай не стал трогать зятя, у которого тоже торчал где-то собственный нож, и продолжил дорогу домой.

Мальчик говорил, что Абдыбай был очень спокойным и даже посмеивался. Но дома ему сказали, что дядя Шутова заведует Талгарской милицией. Уже тогда люди характера ХУМ начинали брать реванш близости «своего» к телу после всеобщего подъема периода всенародного энтузиазма Советской власти. Теперь к власти прорывались другие, в характерах которых было заложено по их сущности. Абдыбай понимал это. Он видел, как нарастает бесправие и как преступники делают вид, что занимаются правоохранением. В надежде на справедливость он сообщил в милицию. Сел на первую попавшуюся машину и уехал в Алма-Ату.

«Нужно будет переждать, пока Шутов выздоровеет и этого злодея привлекут к уголовной ответственности», — наивно думал Абдыбай. С его позиций, он защищался от запланированного злодейства. Тем более, что они были вооружены. Но он глубоко ошибался. Огромное число жалоб и писем от общественности на Шутова и компанию будет уничтожено в Талгарском РОВД и все будет представлено в совершенно ином свете. Суд затянется так, что ни одного свидетельского показания и ни одной жалобы не будет на нем. Дата заседания суда будет никому не известна и масса народа, избитых в свое время, изнасилованных, родственников через несколько дней с удивлением узнают, что суд состоялся. Абдыбая определили в тюремное заключение особого режима сроком на шесть лет.

«Это конец, — размышлял я. — Богатырь с характером непреклонной честности и правдивости будет сломлен машиной насилия, против которой была возмущена его душа даже в подсознании».

Я не сомневался, что вскоре погибнет и Шутов. Злодей был вычеркнут из моего сознания точно также, как была вычеркнута та собака, которая укусила меня. Когда мне сообщили о смерти Шутова, то я воспринял это как само собой разумеющееся. По понятным причинам он тут же уехал куда-то в Россию, но от своей сущности никуда не уйдешь. Мне без интереса был его зять. Только какое-то чувство брезгливости прошло по отношению к нему в моей душе. Сколоченная «стараниями» шефа компашка распалась. Так душевным порывом друга среди населения было установлено то равновесие, которое позволяет жить.

Индия, 1995 г.

Оглавление

  • Глава 1 У истоков Сознания
  • Глава 2 Живые горы
  • Глава 3 Звезды внутри нас X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня
  • Регистрация
  • Забыли пароль?

    Комментарии к книге «Звезды Тянь-Шань», Василий Васильевич Ленский

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства