«Тринадцать полнолуний»

Эра Рок Тринадцать полнолуний

Непознанное, тайное, сокрытое.

А может просто разумом забытое?

Задай вопрос Основам Мироздания,

Найдёшь ответ в глубинах Подсознания.

Новикова Елена

От автора

Уважаемый собеседник! Вы просмотрели мои картины и прочитали аннотации к ним. Ваше сознание уже подготовлено к восприятию книги, в которой я предлагаю Вам новую теорию о системе появления нас в земной жизни и малоизведанном мире, куда мы уходим после. Почему собеседник? Потому, что в процессе нашего с Вами заочного общения, у Вас будут возникать вопросы, так знакомые мне самой. Ответы, которые я получала в своих видениях, отображены в моих картинах таким образом, что бы Вам легче было их усвоить. Все изображенные жизненные ситуации и мои описания к ним, найдут в Вашей душе отклик, и надеюсь, великое понимание. А уже в книге я передала более сложные по смыслу формулы.

Убедительная просьба, если вдруг, в процессе чтения, Вы потеряете нить повествования, не поленитесь вернуться и найти потерю. Это будет только на пользу, потому что Вы будете более вдумчиво рассматривать каждый прочитанный эпизод. Ваше сознание откроется шире, что бы впитать, с моей подачи, информацию из Космоса. Прочитав первую главу моей книги, Вы скажете, что это очередная версия мироздания. Но если мы рассуждаем над каждой из известных, то почему моя не может иметь право на существование? Можно соглашаться с ней или нет, но, я больше чем уверена, просто убеждена, многим она придется по сердцу и по разуму. Только откройте свою душу, оставьте позади свои бытовые проблемы. Дайте шанс своему мозгу проанализировать все то, что я хотела Вам рассказать в своей книге.

Удобно устроившись в кресле, поджав под себя ноги, Она смотрела на огни вечернего города. Приход ночи всегда вызывал противоречивые чувства. Ведь сколько себя помнит, чаще всего ей снились страшные сны. Она постоянно боролась с какими-то тёмными силами, с чем-то неведомым, но очень страшным. Ей, в большинстве случаев, удавалось перебороть свои эмоции, и выйти победителем в этой борьбе. Но чаще всего это был страх, полностью овладевающий ее существом. Липкие щупальца ужаса, казалось, не только обвивали тело, но и проникали в мозг. Во сне, чаще всего, человек неадекватно реагирует на ситуации, которые рисует разум. Самые низменные человеческие чувства обостряются, и если в жизни мы можем их контролировать, то во сне они полностью владеют нашим поведением. Она так уставала от этого, ей приходилось весь день проживать сон заново. Почему-то Она верила в то, что если во сне ей удастся не потерять уважения к себе, то и в жизни получится справиться с любым делом. Переворошив кучу, литературы по интересующей ее теме, Она составила для себя определенную модель поведения и учения, которая, в последствии, принесла ощутимые результаты. Но об этом позже.

Вернемся к началу повествования. Еще ребенком, Она чувствовала, что на ее долю выпадет нечто, очень интересное, которое видят и знают далеко не все. Ее интересовало все необычное. Вы помните, как в детстве мы, собираясь в темных укромных местах, рассказывали друг другу всякие страшные истории. А уж Она их знала бесчисленное множество. Там, где ей было дано родиться, все поколения воспитывались на этом. Но то, что эти истории не могут быть просто вымыслом, Она знала наверняка. Внутреннее чувство подсказывало ей — большая часть услышанного имеет право на существование. Она решила для себя, что обязательно узнает как можно больше обо всех необычных вещах, происходящих с людьми.

Одна из историй, рассказанной ею подружкам, был сон, приснившийся несколько раз. Это было очень страшно. Вся ее детская душа замирала в ужасе. Маленькой девочке, подспудно знающей свое женское предназначение, снилась беременная женщина, бьющаяся в конвульсиях, с петлей на шее. Она никак не могла понять, откуда в ее сны могла прийти эта трагедия. Рожденная молодой девушкой, получив по генам здоровую психику, девочка была на грани отчаяния, пока не услышала разговор взрослых. Оказалось, что мать, нося ее в себе, стала свидетелем самоубийства молодой беременной женщины. Когда люди вытаскивали ту из петли, в животе еще долгое время, угасала жизнь не родившегося младенца. И в этом сне наша героиня была слушателем монолога погибающей детской души. Именно детской, потому что только на этом уровне тонких материй мог состояться этот разговор. Она запомнила очень мало, но, став взрослее и многому научившись, ей удалось воспроизвести весь монолог. Вы думаете, что это просто фантазии, но попробуйте вспомнить, что видела ваша мать, нося вас в утробе? Не удалось? А эта история, в последствии, получила подтверждение и продолжение. А пока Она просто слушала, дав возможность выговориться. Эта уходящая душа пыталась объяснить сложные истины благодарному слушателю. «Господи, как жаль! Как тяжело дышать! Ну почему же опять не получилось! Ведь я старался изо всех сил. Я разговаривал с ней при помощи снов. Какие красочные сны я ей рисовал! Я так старался убедить её в том, что должен родиться. Я шел в этот мир с таким огромным опытом! Как много я бы мог сделать и рассказать людям. Но её мозг мне не подвластен. Я так её любил, что не смог разглядеть её духовную слабость. Ты помнишь, откуда мы идем в этот мир? Я просил тех, кто управляет нашим рождением, отпустить меня на Землю. Но они отказали мне. Тогда я сбежал. Вот результат. Значит я не готов. Я хочу попытаться объяснить тебе порядок вещей, что бы ты поняла».

Она слушала его, не перебивая, дав время высказаться. «Откуда мы приходим в этот мир, я смог почерпнуть и запомнить очень много и хотел донести это знание людям. Я третий раз пытаюсь родиться. Я уже сбегал два раза, но меня возвращали обратно. И вот, третий раз, я уже думал — получилось! По всем земным параметрам, я дошёл до фазы рождения. И опять прокол. Почему Высшие Силы нас убрали? Надо было убрать только меня, а почему же погибла и она? Чем же она перед ними провинилась? Я не могу это понять! А может, я слишком многое узнал и люди не готовы принять это знание? Я хочу всё объяснить им. Или я знаю не все? Смогу ли я осознать свою ошибку? Где я был не прав? Или я просто слишком самолюбив?»

Она слушала, и ловила себя на мысли, что все эти рассуждения так ей знакомы. Только Она поняла всё гораздо раньше. И то, что пыталась объяснить ей эта душа, было давно пройденным этапом. Она прекрасно помнила изначальный мир, из которого создаётся всё видимое и невидимое. Тот тонкий мир, в реальность которого верят очень не многие (только удостоенные чести видеть и понимать его), создал определённую систему собственного появления в земную жизнь. В то, что это изначально Высшие сферы, Она убеждалась каждый раз, когда приходил её срок рождения на Земле. И каждый раз ей приходилось снова и снова преодолевать ступени определённой лестницы, ведущей на самый верх понимания всего. Как часто Она думала о том, почему нельзя узнать всё и сразу? Ей казалось, что все поняла и можно нести это знание людям. Просто она не знала, что когда-то, оченьочень давно, сказал Будда: «если я знаю всё, значит, я ровным счётом ничего не знаю».

Однажды Она попыталась задать вопрос о собственной великой, на её взгляд, осведомлённости обо всём тем, перед кем нужно отвечать как на экзамене. В ней было столько уверенности, что, казалось, ни кто и ни что не сможет застать её врасплох. Но вдруг вопросы посыпались один за другим, и хотя ей давали время подумать, Она испытала чувство колоссального стыда, потому что была не готова ответить. И тогда ей сказали, что человечество — большой ребёнок, которому нельзя сразу дать Высшую Книгу Понимания, если он ещё не знает элементарную азбуку. Сначала он должен пройти весь путь от «А» до «Я» и только потом научится читать. Кто-то может запомнить сразу несколько букв, а кто-то годами мучается над одной. Так весь процесс обучения человечества Высшим наукам мироздания можно сравнить с изучением школьных программ. И как ученики делятся на посредственность и феноменов, такое же разделение присутствует и в общечеловеческом смысле. Только феноменами просто так не рождаются, они сами формируют свою гениальность на протяжении всех своих рождений.

И все это Она хотела сказать этой, уходящей назад, душе, что бы успокоить и поддержать. У неё было много ответов на его вопросы, и все они были убедительными. Но только один, почему-то, словно пульс, стучал и стучал всё громче и громче «нельзя отказаться от прошлого, нужно платить по счетам, пока не кончится счёт». Почему именно эта фраза, за что должны были заплатить эти двое, она не понимала и хотела вместе с ним найти ответ, но опоздала. Она увидела, как от тела женщины отделилось лазурное свечение и устремилось вверх, к мерцающим в вечернем небе звёздам. Крики людей и вой сирены «скорой помощи» отвлекли её, но ощущение того, что эта встреча обязательно когда-то состоится, закрепилось в самом дальнем уголке. Она знала, что при рождении из её памяти сотрётся практически всё, что Она накопила за все свои предшествующие жизни. И только работая над собой снова, ей удастся вспомнить некоторые истины.

Полнолуние и призрачный свет звёзд, высветили сегодня из её памяти эти воспоминания. Когда-то в детстве, Она увидела странный сон. Очень старая женщина, в ярком, необычном костюме, сидя на корточках, делала руками движения по какой-то схеме. А потом, подняв голову, эта женщина так пронзительно посмотрела в её глаза, что даже во сне Она почувствовала, как мурашки пробежали по телу. И эта старуха, усмехнувшись, сказала ей: «Я дам тебе огромную силу. Ты сможешь лечить людей. В твоих снах тебе будут приходить ответы на все случаи жизни. Ты избрана, что бы нести людям Свет Понимания Великих истин. В твоей жизни будет много загадочного и удивительного, не удивляйся ни чему, так и должно быть». С этими словами, старуха поднялась во весь рост, за её спиной разлился цветной океан света, который слепил глаза. Она проснулась с переполняющим, необыкновенным чувством восторга и побежала рассказать сон матери. Хотя тогда Она ещё и не знала, что означают слова женщины, но почему-то очень им обрадовалась. Мать, выслушав её, присела на стул и сказала: «Я знала, что такое произойдет. Но думала, это случится гораздо позже, когда ты будешь взрослее. Ну, значит, время уже пришло.

Моему поколению выпало родиться в нелёгкое время, жить было тяжело, приходилось много работать, что бы как-то выживать. Тяготы нашей жизни были отголосками страшной войны, какую пережил наш народ. И порой такое отчаяние накатывало, что казалось, лучше бы завтра и не наступало. И однажды, когда это чувство стало просто не выносимым, что-то подтолкнуло меня пойти на кладбище. Мы жили в старинном русском городе Архангельске, там очень старое кладбище, и, бродя по нему, я споткнулась о могилу старой чукчи-шаманки. О ней ходила слава как о народной целительнице, которая вытаскивала людей почти с того света. К ней шли и стар и млад. Она творила просто чудеса. Упав на эту могилу, я порвала единственные чулки. Это было последней каплей. Я села рядом с могилой и разревелась.

Просидела так довольно долго, уже солнце стало клониться к закату, слезы высохли, а в душе, как — то сразу стало тепло и спокойно. В моей голове, сами собой, мысли стали выстраиваться по порядку. Я поняла, что надо просто жить и преодолевать трудности с честью. Как — будто чей-то голос успокаивал меня, убеждая в том, что всё будет хорошо. Что скоро в моей жизни наступит такой момент, когда „свет“ озарит мою жизнь.

Прошло не много времени, я встретила твоего отца. Ещё не много, я забеременела — и родилась ты. Твоё рождение вызвало удивление у всего персонала роддома, потому что ты родилась „в рубашке“ а такого они не видели ни когда. И тогда я вспомнила одно предсказание. Мне очень давно напророчили, что у меня родится необыкновенный ребёнок. У него будет блестящее будущее, о нем будет знать огромное число людей. Конечно, для меня, простой девчонки, это было удивительно. На время всё стёрлось из памяти до момента твоего появления на свет. Только в роддоме, услышав слова акушерки о „рубашке“, я очень ярко вспомнила всё. Это было первое определение твоей необычности. Теперь ты знаешь — в тебе заложены огромные таланты, которые даются далеко не каждому. Это просто единичные случаи, подрастёшь, всё поймёшь сама. С этого момента, всё зависит от тебя, над чем ты будешь размышлять, какие выводы делать, как будешь формировать свой духовный мир.

Первое имя, которое пришло мне на ум, что бы подчеркнуть твоё предназначение, было странное в ту пору имя — ЭРА. Но мне сказали, что это слишком необычно, нужно что-то попроще, будут над ребёнком смеяться. Я, молодая девчонка, да и время было такое, что выделяться из толпы, было не принято. Когда вырастешь, поймешь, что это означает. Я дала тебе другое имя, но все равно с подтекстом СВЕТЛАНА — „несущая свет“».

Эра слушала мать очень внимательно, но детский ум ещё не мог понять эти сложности человеческого общения. Тогда она дала себе обещание, что непременно научится всему и разгадает своё предназначение. Постепенно, этот разговор стёрся из памяти ребёнка. Детские заботы и проблемы вытеснили на второй план эту историю, пока Эра не достигла совершеннолетия. Тогда в её жизни произошли события, когда вся предыстория получила разгадку и продолжение.

Она привыкла доверять своим снам. Часто случалось, что сны предупреждали её и подсказывали решение проблем. Читатель может подумать — это просто уход от реальности. Но, прочитав эту книгу, вы убедитесь в ошибочности своего мнения. Эра выросла очень общительным человеком, не испытывающим недостатка в друзьях и знакомых. Как обычно, все девчонки, в определённом возрасте, начинают увлекаться гаданиями и всеми сопутствующими ритуалами, не миновало это и нашу героиню. Но как-то очень складно всё у неё получалось. Сбывалось всё, что Она предсказывала. Это было настолько правдиво, что просто не входило в обычные схемы юношеских забав. Слух о её таланте разошёлся не только среди близких знакомых, но и гораздо дальше. Восхищённые подружки водили к ней своих знакомых, те своих, и так цепочка набирала обороты. Уже просто так к ней попасть было просто не возможно, дни были рассчитаны до минуты. Она чувствовала, что эта волна захлёстывает её. Конечно, это было чертовски приятно, когда тебя узнают на улице. Купаясь в лучах этой славы, обычная, молодая девушка была бы просто счастлива. Но Эру подобное не устраивало. «Неужели я способна только на это? А как же сон про чукчу-шаманку? Когда же откроется эта сторона моей жизни?». Чем чаще Она об этом вспоминала, тем больше ей стало сниться интересных снов. И вот, наконецто, пришло то, что Она ждала.

Ей приснилась широкая дорога, уходящая далеко за горизонт. Белокаменная, обычная, на первый взгляд, автобусная остановка. По дороге, в разных направлениях, идут большие, комфортабельные автобусы. Она стояла на остановке. Перед ней появилось прозрачное облако, принимающее очертания женской фигуры. Первое определение, которое пришло ей на ум, не раз виденное в кинофильмах: «Фея». Что или кто это был, сгусток ли космической энергии или житель других миров, в то время осталось для неё загадкой. Но что бы ни залезать в, ненужные нам сейчас, дебри размышлений, давайте так и оставим определение «Фея». Эра, удивлённо оглянувшись по сторонам, заметила, что кроме их двоих на остановке находились ещё люди, но Фею ни кто, кроме неё, не видел. Фея протянула к Эре руку, на которой лежала удивительной красоты диадема, в виде лежащей ящерицы. Вспомните Корону Российской Империи, её великолепие и сверкание драгоценных камней, тогда вы сможете представить себе, но только на половину, фантастическую красоту этого украшения.

— Что это? — еле слышно прошептала Она.

— Это то, что ты просила, — сказала Фея, не раскрывая рта, просто её ответ прозвучал у Эры в голове. — Это Амулет Космической силы, — знак твоего отличия от всех.

Фея приблизилась к Эре и одела ей на голову это украшение. Оно было точно по размеру головы и не причиняло ни каких неудобств. Голова ящерицы была на лбу, передние лапки разместились на висках, задние лежали у основания позвоночника по обеим сторонам головы, а хвост проходил по самому позвоночнику. Эра повертела головой и не почувствовала, что бы ей что-то мешало.

— Но амулет, это же знак защиты от сглаза, порчи?

— Ты не подозреваешь о том, сколько в твоём окружении появиться завистников, когда твой дар наберёт силу. А они будут не слабее чем ты. Только их силы направлены на другое. Зная о том, какой огромный талант ты имеешь, они будут предпринимать всевозможные хитрости, что бы переманить тебя на свою сторону. То, что ты умеешь сейчас, детские игры по сравнению с тем, что уготовано тебе дальше. Тебе придётся защищать свой талант. А этот амулет, собирая на себе весь негатив и перерабатывая его, будет давать тебе силы для этого. Но это ещё не всё. С помощью этого Амулета ты сможешь постичь многие тайны, закрытые за семью печатями, и помочь очень многим. Но пока ещё не пришло время, что бы люди видели этот знак, да и ты ещё не совсем готова носить у всех на виду такую мощь. Ты должна укрепиться в своей вере, и научится контролировать свою силу.

С этими словами, Фея положила свою руку на голову Эры, и Амулет вошёл внутрь её головы. Он стал невидимым, но и, находясь внутри, не причинял неудобств. Повторяя очертания ящерицы, он был, как сгусток тёплой энергии внутри головы.

— А теперь наберись терпения и жди. Тебе скажут, когда ты будешь готова, — с этими словами Фея растаяла в воздухе. После этого сна, Эра почувствовала в себе прилив незнакомой доселе могучей силы. Казалось, что-то дремлющее до этих пор, наконец-то, проявилось.

Первые, осторожные попытки помочь людям снискали ей славу молодой ведуньи. Некоторые называли это колдовством и боялись её. Но для большинства людей Она и её слова стали лучом надежды, загорающимся в беспросветной темноте. Составив собственную программу, Она выстраивала схему разговора индивидуально для каждого. Те ощущения, которые испытывали люди, были потрясающе интересными. Они рассказывали, что такого с ними никогда не было. Радуясь своим успехам, Она часто вспоминала сон про Фею. «Значит, это правда и у меня, действительно есть дар!». Не смотря на свой юный возраст, у неё находились такие слова, что каждому, кто к ней обращался, становилось легче понять всё то, что с ним происходит. Почти каждую ночью, глядя на россыпь звёзд, Она обращалась к ночному светилу: «Почему я? Ответьте, дайте знак и объясните смысл всего!». И вот однажды ответ был получен. Он был удивительным, необычным и глубоким по смыслу.

В тот день её не покидало чувство, что сегодня ночью должно произойти что-то очень важное. Машинально занимаясь обычными делами, в голове Эра прокручивала всю свою жизнь. Те человеческие чувства, которые Она испытывала вместе с людьми, приходившими к ней, должны были обрести форму закономерности. Приближалась ночь, её душа была переполнена ожиданием. Ложась спать, Эра прочитала все молитвы, как делала это уже тысячи раз. Приснившийся в ту ночь сон расставил все по своим местам.

Это был даже не сон, а скорее видение, настолько были яркими и чувственными были ощущения, которые Она испытывала. Удивительный по красоте город предстал перед ней. Она видела много прекрасных мест, но таких красивых, как это, не было на её памяти. Потрясающие по красоте здания, сама атмосфера отношений, воздух обволакивали теплом, покоем и уютом. Казалось, вся эта нега просачивается в организм через поры в теле, создавая необычайную легкость не только тела, но и души. За мгновение, ей удалось прочувствовать эти ощущения и оглядеться вокруг. Она оказалась в большом холле, стены-витражи которого выходили на широкую площадь. По ней, видимо спеша по своим делам, шли люди, прогуливались пары.

Ощутив спиной чьё-то присутствие, Эра оглянулась. В кресле сидел молодой человек и смотрел на неё. Поймав удивленный взгляд Эры и как — будто прочитав её мысли, Он сказал:

— Здравствуй, не удивляйся и не бойся ни чего того, что увидишь и услышишь. Я твой ангел-хранитель, а это мой дом. Как у вас принято приглашать в дом гостей, так и я тебя пригласил, а ты любезно согласилась. И только Она хотела сказать, что ничего подобного и в мыслях у нее ни было, Он, предупреждая возражение, произнес:

— Неужели ты забыла, как просила объяснить всё то, что тебя интересует? Для этого ты здесь.

Он поднялся, подошёл к ней и, взяв за руку, подвел к окну. В этом прикосновении Она почувствовала такую добрую силу и испытала чувство собственной защищённости, какие не испытывала в земном мире. И тогда Она поняла, что ему можно довериться.

— Вот, смотри, — сказал Он, — ты видишь перед собой параллельный мир.

— Как, параллельный? Это же город, люди ходят, машины… — удивилась Она.

— Это не просто люди, — улыбнулся Он, — это ангелы, такие же, как я, и это наш город, в котором мы живём. В вашем представлении, мы сидим на облачках и смотрим на вас сверху. Ты видишь таких же ангелов, как я. Они работают, у каждого есть свой объект для наблюдения и заботы. Но я очень рад, что под моё наблюдение попала именно ты. С твоей тягой к познанию, у меня нет ни одной свободной минуты. Мне постоянно приходится штудировать наши учебники и пособия, что бы отвечать на твои вопросы.

Но это меня радует, потому что вместе с тобой растёт и мой уровень.

— А куда же тебе ещё расти, ведь ты — ангел! — её удивлённый взгляд скользнул по его лицу.

— Я знаю о гораздо больших высотах, но это тема для другого разговора. Вот, видишь парочку на скамейке? Их подопечные выбрали для себя политику ни во что не вмешиваться, нашли в земной жизни друг друга, и наслаждаются общением между собой. Им кажется, что кроме их двоих в этой жизни ни кто и ни что не существует. Это устраивает обоих, довольствуются малым и счастливы. Про таких, в ваших сказках, пишут: «они жили долго и счастливо и умерли в один день». Поэтому их ангелы тоже нашли друг друга и теперь ни над чем не работают и только прилагают усилия сохранить биологические тела своих подопечных до положенного им срока ухода из земной жизни.

Эра поймала себя на мысли, что верит во всё услышанное, хотя Знала — во снах, под прекрасной оболочкой и убедительными речами, может скрываться нечто иное, чем ангел. Будучи очень недоверчивым человеком, но глубоко верующим во всё светлое, Она почувствовала сердцем, что в данный момент надо внимательно слушать и запоминать всё. «Не может быть, что бы Высшие силы обманули меня» — думала Она.

— Да, ты права. Тебя не возможно обмануть. Но никто и не собирался этого делать. Ты, своим упорством и желанием, заслужила честного отношения к себе со стороны Высочайших инстанций. Такими примитивными мерами, как подставлять сущность другого мира, которых вы называете «дьявол», они пользуются только для проверки обычных людей. А ты уже не входишь в это число. Так что, не беспокойся, всё по-честному, и я, действительно, твой настоящий АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ.

«Да, как ни странно, но я ему верю. Но что-то у них не продумано, красиво, но слишком легко можно проникнуть в его дом». Она и посмотрела на стены— окна. Под её взглядом на этих огромных витражах появились решётки.

«Вот это да! Как у меня это получилось? Прямо волшебство какое-то! Чудеса!»

— Девочка моя, зачем эти усилия?

Она в недоумении посмотрела на него:

— Как, зачем? Ведь ты совсем не защищён, а мало ли каких лиходеев.

Теперь пришла очередь удивляться Ангелу:

— Каких лиходеев? Нам некого боятся, следовательно, и привычные для тебя средства безопасности не нужны. В нашем мире нет ни воров, ни убийц. Всё, о чём ты подумала, представляет опасность только для земной формы жизни. У нас совсем всё по-другому. Наши дома предназначены для отдыха, такого же, как и у вас. Но, отдыхая, мы знаем, что есть вы и даём понять, что есть мы. Ну, подумай сама, кто или что может причинить ангелу вред?

— А как же демоны? Ведь если есть ангелы, то есть добро, значит, есть демоны, зло.

— И опять, всё не так. Ваши представления ошибочны. Рай, ад и всё, что там происходит, люди придумали себе сами, что бы придерживаться определённых правил. Это, конечно, правильно, надо, во что-то верить. Но на самом деле всё выглядит несколько иначе.

Да, разница между нашим миром и миром демонов существует. Но это не «верх — низ», «белое — черное». Нет у Высших Инстанций таких определений. Наши измерения параллельны. Мы, в одно и тоже время, наблюдаем за каждым человеком в отдельности.

— Значит, у каждого человека есть свой демон и ангел, — на лице Эры блуждала улыбка самодовольства от осознания того, что это для неё это не новость.

— Да, ты права, — ответил Ангел.

— Но ты ничего нового мне не сказал. Все это я знала сама.

— Мне кажется, что сейчас в тебе говорит грех Гордыни — в голосе Ангела промелькнули жёсткие нотки.

— Нет — нет, подожди, я была не права, — опомнилась Эра, — слишком реальна наша встреча, как в жизни, поэтому я говорю с тобой как с человеком. Но ведь ты и выглядишь как человек.

— Да, наш внешний вид соответствует человеческому облику. — А демоны — это ужасные страшилища, как в кино? Ангел улыбнулся:

— Сейчас я не буду убеждать тебя ни в этом, ни обратном. Единственное, что я могу тебе сейчас сказать, что демоны выглядят так же, как мы.

— Ну, тогда как же вас различать и зачем вводить людей в заблуждение своей похожестью друг на друга.

— А ты думаешь, что мы ко всем приходим в своём истинном виде? Эти ужастики для простых людей. Подумай сама, как нормальный человек сможет распознать наши сущности? А ведь в наши обязанности входит предлагать вам сделать выбор, и если человек соглашается на предложение от явного жуткого монстра, значит, он делает свой выбор, его дальнейшая судьба предопределена. Высшие силы отбросят его к самому началу пути Знания.

— Но люди или, правильнее сказать, нелюди говорят, что это Демоны заставляют их делать то, что бросает в дрожь любого нормального человека.

— Вот именно нормального. Волна человеческого негодования от кровавых, на ваш взгляд, преступлений, докатывается и до нашего мира.

— А почему на «наш взгляд», разве это не правильный гнев?!

— А разве вы знаете, что правильно, а что нет?

— Ну, как же так! Погибают маленькие дети, молодые люди, — на глаза Эры навернулись слёзы — ведь у них должно было быть будущее. Они могли совершить что-нибудь хорошее, открыть какиенибудь новые тайны.

— А почему ты думаешь, что их открытия были бы нужны вам?

— Прекрати, перестань — в голосе Эры зазвучало отчаяние — Ты постоянно отвечаешь мне вопросом на вопрос. Я не могу понять одного, как же провести грань между хорошим и плохим!

— Да, это действительно сложно. Только сердцем и душой человек может это понять. А мы не вправе вмешиваться в ваш выбор.

— Ну вы же должны подсказывать нам, как правильно поступить, — негодование Эры так явственно проступило на лице и в жестах, что Ангелу пришлось взять её за руки.

— Успокойся, это всего лишь Закон мироздания, — Ангел обнял её — если бы всё было просто и понятно, то ваш мир давно бы прекратил своё существование. Ну, подумай сама, все бы были праведниками, переучивать ни кого не надо было бы, а в чём тогда смысл перерождения? Поэтому нет разрешения от Высших инстанций, показать истину всем. Мы, ангелы, не спешим показать свою работу сразу и слишком навязываясь. Пусть её увидит тот, кто сам этого хочет. А точнее можно сказать ещё так: «всякое открытие для души приходить тогда, когда она созрела и готова принять дар, сотворённый нами». Эра опустила голову, задумалась. За одну секунду мысли оформились в единую схему великого понимания разницы и гармонии другого, неизвестного мира. То, что творилось сейчас в её душе, не подходило ни к одному земному описанию человеческих чувств. Нежнейший трепет души, умиротворение и блаженный покой — вот слова, которыми хоть на минимум можно передать её ощущения, испытываемые сейчас.

— А ты покажешь мне истинный рай?

— Я смогу показать тебе рай, но попозже, у нас с тобой есть на это время. Но давай все по порядку. Сначала ты должна подготовиться к этому. Представь, что человеку, который не знает ни одной буквы, а тем более, не умеет читать, дали книгу. Так что, не будем торопиться, наберись терпения.

«Ну вот, сам говорил, что я заслуживаю, уважения и многому научилась, а теперь нашёл такое сравнение, просто обидно до слёз» Эра надула губки, и всем своим видом показала — расстроилась.

— Ой-ёй-ёй, какие мы гордые и обидчивые, — рассмеялся Ангел, — но я и люблю тебя за твою любознательность, стремление узнать всё и сразу. Давай присядем и поговорим без обид, не перебивая друг друга, ведь ты же не так часто встречаешься с ангелом.

Эра подошла к креслу походкой умелой обольстительницы, присела так, что бы было видно всю её фигурку, в которой не было ни одного изъяна. Да, в этом мире ей удалось выточить своё тело до максимума: мягкая волна шикарных, золотистых волос, спадающих на плечи; безупречные, словно нарисованные рукой великого художника, черты лица; как бы выточенное из мрамора, тело; длинные загорелые ноги. На ней было восхитительное воздушно-прозрачное платье из тончайшей материи.

«Ух, ты, какая умница! Вот это полёт фантазии! Молодец! — похвалила Она себя, — если бы проходили конкурсы красоты между галактиками, я бы заняла первое место».

Присев в кресло, Она почувствовала как в нём, по-домашнему, удобно. Эра положила руку на подлокотник и посмотрела на неё. Изящная рука с тонкими пальчиками, на указательном было кольцо. Необыкновенной красоты камень с таким переливом цветов, которых нет на Земле. Как часто Она представляла такое украшение и мечтала о нём. Радужные оттенки камня привлекали взор, но ей показалось, что в этой гамме цветов заложен какой-то определённый смысл, а не просто природная красота. «Ну вот, — подумала Она — я готова слушать». Ещё раз, придирчиво оглядев себя (ведь Она была просто земной женщиной), Эра посмотрела на Ангела. Он был прекрасен. Пропорциональное тело, красивые черты лица— мечта любой женщины. А главное, от него исходило такое тепло, такая сила, Она пыталась подобрать ещё слова определений тех чувств, которые были сейчас в её душе. Но, видимо, человеческий язык не совершенен. Ангел, следя за её душевными переживаниями, не мешал ей, а потом сказал:

— Ну что, готова слушать? Ты такая красивая сегодня. Я так рад твоим успехам. Эра кокетливо потупила взгляд, краска прилила к её щекам, по спине пробежали мурашки. Ей была приятна его похвала, чисто женское желание нравиться было удовлетворено.

— Нет, ты меня не поняла, — улыбнулся Он, — сегодня у тебя поразительно красивая душа. Она, как твой камень, переливается таким количеством красок, которые только доступны вашему взгляду. Вот, посмотри, — тут луч света упал на кольцо, — видишь семь цветов радуги, каждый даёт оттенок, а он, в свою очередь, даёт ещё семь и так бесконечно. Таких камней на Земле нет, ты права. Они собраны со всей Галактики. Так вот, красота — это твоя душа, спрятанная под платьем, так я называю земные тела. Ты же прекрасно знаешь, люди научились переделывать тело от макушки до пяток, но душу ни какая хирургия не выправит.

«Ну, вот — подумала Эра, — я так старалась, сделала все и фигурку и платье, тем более что тут такие возможности, просто потрясающие».

— Да, ты — талант, всё выглядит великолепно. Дизайн платья не снился ни одному земному кутюрье, а кольцо — все ювелиры, сам Фаберже, просто отдыхают. Сегодня прекрасна твоя душа, спрятанная под всеми платьями. На Земле её никто не видит, а здесь только она стоит во главе. Набор цветовой гаммы у каждого свой. Можно смотреть, как переливаются цвета, и о человеке всё будет понятно.

— Как жаль, что я сама не смогу это видеть на Земле, — печально сказала Эра.

— Не огорчайся, возможно, мне будет дано разрешение научить тебя этому. Всё зависит только от тебя.

«Только от меня, нет, что бы помочь. Ну что ему стоит», — подумала Она.

— Конечно, я тебе помогу.

— Послушай, ты всё время читаешь мой мысли. По-моему, это не совсем прилично — возмутилась Эра, — как это у тебя получается?

— Но я же Ангел и предупреждал, что бы ты ничему не удивлялась.

— Да я не удивляюсь. А на счет учения, ведь я и так очень стараюсь, на сколько это в моих силах.

— Да, действительно, за последние девять веков ты очень постаралась.

— Как это за девять веков? — изумлению Эры не было предела. — Да, представь себе, ты живёшь уже двадцать семь веков, но только за последние девять, ты так интенсивно взялась за своё обучение, что у меня совершенно не осталось времени на отдых. До этого я так уставал от твоих ошибок! Представляешь, в моей работе не было ни какого интереса.

— Ну, раз я под твоим присмотром, надо было мне помочь и подсказать.

— Я слышу в твоём голосе ехидные нотки. Но в самом начале, я уже говорил тебе, мы не имеем права тащить людей, как у вас говорят «за уши», если они не хотят узнать больше того, чего уже достигли. Вспомни все, что с тобой происходило, что ты делала, о чём думала. Я просто опустил руки, и отправил тебя по океану жизни самостоятельно, чуть-чуть, изредка помогая. Но потом, ты взялась за ум, твоя жажда знаний всколыхнула моё беззаботное бытиё. И я очень рад этому. Потому-то ты сегодня у меня в гостях, видишь и слышишь то, о чем спрашивала.

— Подожди, я должна всё осмыслить, ведь это же невероятно — 27 веков?! А сколько всего нам даётся?

— У каждого свой срок. Знать это не дано никому. И вообще, не перебивай меня, ведь мы же договорились, осмысливать будешь потом, у тебя будет на это время. А сейчас просто слушай. Твоя форма души была создана 27 веков назад.

— А откуда мы появляемся? Из чего рождается наша душа?

— Вот умница, за что я тебя и люблю. Это слишком тонкие материи, разговор о них у нас ещё впереди, поверь мне на слово и слушай, что происходит потом. Вы рождаетесь и умираете, потом снова рождаетесь. Во время земной жизни вы совершаете ошибки и исправляете их, накапливая определённый опыт, потом умираете. И снова рождаетесь уже с тем багажом, который вынесли из прошлых жизней.

— Вот это цепочка, ты меня просто запутал! Значит, если я не сдала главный экзамен, но хочу добиться хороших оценок, мне придется снова идти в первый класс?

— Совершенно верно, академик ты мой земной — улыбнулся Ангел, — Но учитесь вы не год и не два, и даже не десять лет, у кого как получается.

— Ну, а как же надо учиться? Почему же вы не подсказываете нам, как правильно поступать и что делать?

— Мы уже говорили с тобой, всё как в школе, есть домашнее задание и надо его выполнять самостоятельно, тогда лучше понимаешь и запоминаешь. У вас свобода во всём, вы вольны, делать что хотите, нет ни какой судьбы и кармы. Есть только вы и та дорога, которую каждый выбирает сам. В одной из ваших песен есть такие слова «каждый выбирает для себя, истину, религию, дорогу, дьяволу служить или пророку». Как у земной дороги, так и у дороги жизни есть свой закономерный конец. Представь себе, 6 млрд., дорог, но ни кто не может занять твою, пока ты жива.

— А я не могу перейти на другую дорогу, если, вдруг на моей станет неуютно? Или я почувствую, что она ведёт меня не туда. А я знаю, сердце мне обязательно подскажет.

— Ну почему же, можешь, если очень постараешься. Много примеров есть, когда люди, занимаясь неблаговидными делами, вдруг, останавливались и кардинально изменяли свою жизнь и наоборот, добродетель впадала во все тяжкие. Я достаточно понятно всё объясняю? Ты не устала, может, сделаем перерыв?

— Нет, я не устала, просто боюсь, что время кончится, и ты не успеешь мне всё объяснить.

— Да, действительно, времени у нас не много. Конечно же, я не смогу рассказать тебе столько истин, сколько ты хочешь узнать. Человеческому мозгу тяжело переработать большой объём информации, ведь надо не только слушать, но и запоминать, что бы потом всё осмыслить.

— Да, да, я обязательно постараюсь всё запомнить. Но ты говорил, что людям рано давать Книгу Знаний, тогда почему я удостоена такой чести? — в её голосе прозвучал скорее испуг, а не радость за избранность.

— Ты долго шла к этому, но смогла меня услышать не тогда, когда захотела этого, а тогда, когда стала к этому готова. В тебе ярко вспыхнули, стали отчётливо видны три искры, которые даны человеку богом: сила духа, сила разума и сила любви. Давая три этих искры, господь, устами пророка, сказал: «никогда не запирай в себе силу духа, никогда не искушай разум понапрасну, никогда не люби с оглядкой» и ты стала твёрдо следовать этому правилу. Вот поэтому и наш сегодняшний разговор стал возможен. Но мы отвлеклись от самого главного. Действительно, не каждому даются эти знания. Твои небесные родители, которые есть у каждого человека, отпуская в этот мир, возлагали на тебя большие надежды. Но ты, как присуще всем детям, не всегда была послушна и делала много ошибок. Поэтому, тебе дали свободу, что бы ты нашла саму себя и подумала. Тебя перестали баловать информацией во снах, и ты поняла, что-то не так. С каждым рождением ты становилась серьёзнее, твоё отношение к жизни переменилось. Внутри себя ты стала задавать много вопросов, и в Вышестоящих инстанциях к тебе стали относиться с уважением. «Я же всё-таки просто земная, и небесных академий не заканчивала, — подумала Эра и опомнилась, — ведь Он умеет читать мои мысли».

— Эра, ну почему, небесных?

— Вот, опять ты меня застукал. Такое ощущение, что я булочки в магазине ворую и меня поймали с поличным. Он рассмеялся:

— Не смущайся, ты же не на том уровне бытия, что бы скрывать свои мысли от собеседника, тем более, такого как я. Поверь, через очень маленький промежуток времени, тебе будет дано это умение. Но помни, «знание — это не полноправная власть и получивший их, не может считать себя полноправным хозяином». И этим знанием ты должна будешь поделиться.

— Значит, я скоро умру? — в её голосе прозвучали нотки печали.

— Ну почему же сразу «умру»?! Такой дар тебе пригодится ещё в этой жизни. Пойми, никто не хочет, что бы ты спотыкалась на ровном месте. Ведь из всех жизненных ситуаций складывается опыт. А тебя нужно просто поддержать. И кстати, что ты знаешь о смерти, и почему она тебя так пугает?

— Да не пугает. Ну, в смысле, вообще. Но сейчас я знаю и понимаю только такую смерть, которую вижу на каждом шагу, а каждому человеку на Земле свойственно её бояться. «Страшна не смерть, а мысль о ней».

— Ну, слава богу, я узнаю мою умную, смелую девочку, — Он улыбнулся, — так вот, ты видела смерть только биологического тела, а что происходит потом, вряд ли помнишь.

— Да, действительно, в книгах и кино, мы видим ужасные картины: горение в аду, черти, сковородки, кипящая смола, бр-р, ужас какой-то!

— Я видел ваши представления об обратной стороне. Это, и в самом деле, кошмар. Но всё совершенно не так. И ад не такой, и в раю не бродят бездельно по райскому саду, вкушая его плоды.

— Я давно подозревала, что это не так. Поэтому, давай без пре дисловий. Но только очень тебя прошу, не начинай с того, что мы называем жутковатым словом «ад».

— Вот, видишь, как прочно закрепилось в твоём разуме это понятие. Ты всегда спрашиваешь о многом, но почему-то, этот вопрос, принципиально, обходишь стороной. Но сейчас мне жаль тратить на это время. В твоей жизни будут потрясения, когда мы тебе всё объясним и покажем.

— Ты мне скажи только одно, моей душе будет очень больно в эти моменты?

— Всё зависит от того, сколько ты запомнишь сегодня, как подготовишь свою душу к тому моменту.

— Но я всё-таки, просто человек и не смогу сразу переключиться.

— Да, я понимаю, но когда я покажу тебе рай, ты изменишь, своё мнение и о другом уровне, который вы называете «ад». Ну что, готова?

— Да, но… — Неужели, ты всё ещё не доверяешь мне?

— Ну что ты, но всё это так не обычно, что-то из разряда фантастики, которой я зачитывалась в детстве.

— Хорошо, давай начнём с самого простого. Ты хочешь ощутить чувство полёта? Я покажу тебе это так, что и в жизни ты будешь его помнить. Подойди, прижмись ко мне, а то, не ощущая своего физического тела и в страхе за него, ты можешь потерять ту главную нить смысла, вложенного в наш разговор.

Он обнял её. В этом прикосновении было столько заботы, тепла, что бояться под его защитой ни здесь, ни на Земле было абсолютно нечего. Столько любви излучали его глаза! Но ни в коем случае, не плотской, а именно высоко духовной, неземной, чистой, которую ни с одним чувством на Земле нельзя сравнить. Нет-нет, дорогой читатель, не откладывайте с раздражением эту книгу в сторону! Это не просто очередной бульварный романчик для одноразового прочтения. Всё совсем не так. Ощущения и чувства Эры несравнимы с простым земным ощущением. Ни химические процессы, происходящие в наших организмах (как говорят учёные), ни обычная физиология, не подходят в этом случае. Просто человеческий язык, несмотря на всю его многогранность, не может выразить эту гамму чувств. Всё, что мы смогли Вам рассказать, лишь микроскопическая величина, испытываемая людьми в жизни. Эра подумала: «Ну почему же нам, в земной жизни, не дано испытывать нечто подобное»?

— Я готова, — сказала Эра и зажмурилась.

— Не бойся, — рассмеялся Ангел, — открой глаза, а то ничего не увидишь.

Секунду помедлив, Эра решилась. Её взору предстал безграничный, бездонный Космос. Она увидела такую красоту, которую не сможет передать ни один, даже самый дорогостоящий проект известных киностудий всего мира. Ни одна компьютерная графика не сможет передать грандиозность этого зрелища. И это только визуально, а представьте себя в этой бездне? Не почувствовав тверди под ногами, всё её существо сковал холод и ужас. Её показалось — сейчас начнётся бесконечное падение в никуда, и конца этому кошмару не будет.

Нежное прикосновение Ангела вернуло ей уверенность в том, что ничего подобного не произойдёт, пока ОН рядом. Трёхмерное виденье пространства, необыкновенная лёгкость и ощущение переполняющего счастья — вот что испытала Эра в эти мгновения. В мозге, в сердце, в ушах, в каждой клеточке своего тела, Она услышала музыку и для себя назвала её МУЗЫКОЙ ВЕЧНОСТИ. Он крепко держал её, и Эра почувствовала, как страх отступил. Она снова ощутила саму себя и постаралась запечатлеть в каждой клеточке своего мозга эти мгновенья. — Ты доверяешь мне? — спросил Ангел. — Мне очень важно, что бы ты мне верила.

— Да, я верю тебе, — сказала Она, и в её ответе прозвучала интонация, созданная ощущениями, владеющими сейчас её душой.

— Сейчас я дам тебе свободу для полёта, — сказал Он, — что бы ты убедилась, здесь нет ни пространства, ни времени, ни расстояния, ни величины, ни веса.

Он отпустил её руку. Да, Она почувствовала полёт. Наверное, такие ощущения знают только космонавты в невесомости, но как бы там ни было, все равно, они знают определённые физические параметры. А здесь этого не было! Кто-нибудь из вас летал во сне? Если кого-то посетило это чувство, тот сможет понять Эру и то, только до определённой степени.

— Запомни всё, что ты сейчас чувствуешь, — услышала Она голос Ангела, — это тебе пригодится потом. Так вот, ты спрашивала о рае, — продолжал Он, — в раю люди тоже живут. Они так же рождаются, взрослеют, стареют и умирают. Но это происходит совсем по-другому, чем на Земле. Ваш мир состоит из двенадцати параллелий, и как доказал древнегреческий учёный, они никогда не пересекаются. Каждая параллель, в свою очередь, делится на два уровня. Это как раз и есть то, что вы называете «РАЙ» и «Ад».

— Всё-таки «смерть» — факт очень грустный, если не сказать больше, страшный, — сказала Эра.

— Ну почему опять я слышу трагичные нотки в твоём голосе? Мы называем это иначе. Вы знаете и видите смерть физического тела. А о том, что дальше не знаете. Я объясню тебе всё сейчас. Из чего рождается человек? Из частичек Космической, солнечной, водяной, воздушной и земной энергий. Создаётся единая энергоструктура каждого человека, и после смерти тела, она не разбивается опять на разрозненные части, а остаётся единым целым. Всё, чем жил человек, все его мысли и поступки, создают информацию, как на компьютерном диске. Она сохраняется, и те, кто заведует вашим рождением, переводят её следующую параллель. Жизнь там совершенно отличается от жизни на Земле. Свобода передвижения и многие другие параметры доступны там, в большей степени, чем на земном уровне жизни.

— Так, постой-постой, ты хочешь сказать, что фантомы, призраки, НЛО — это гости из параллельных миров? — удивилась Эра.

— Не исключено, — загадочно улыбнулся Ангел.

— Но ты же говоришь, что им не доступно приходить в наш мир, на Землю? А они частенько заглядывают к нам, и даже иногда кое-что рассказывают и приносят с собой очень интересные вещи?

— Да, действительно. В определённое время, в атмосфере складывается такое положение, что получается некий коридор, по которому они могут пройти в ваш мир и кое-что вам показать и рассказать. Есть люди, которые, как радиоприёмники умеют настраиваться на этот коридор, на эту волну и принимать сигнал. Ну, на счёт вещей, ты немного преувеличиваешь.

— Ну, как же! Над очень многими непонятными фактами наши учёные ломают свои умные головы, но так и не выяснили их природу.

— Мы уже говорили с тобой на эту тему, потому-то и не выяснили, ведь даётся только часть информации и многих звеньев в этой цепочке не хватает.

— Так, понятно. Значит, наши талантливые люди, писателифантасты имеют такой дар, что могут выходить на эти волны? Ведь многое, что они описывают в своих книгах, потом становиться реальностью. Сначала им не верят и считают чудаками, только потом убеждаются в их правоте.

— Да, талантливыми не рождаются, а становятся. Этот дар не даётся просто так, они заслуживают его своим трудом. Можно даже предположить, что этому они удостоились на вершине своей жизни, не физической, а духовной.

— Ну, конечно, если с детства сочиняешь истории, то к старости обязательно напишешь шедевр.

— Не иронизируй, сейчас мы говорим не о земном возрасте.

— Господи, точно, ведь ты говорил о двадцати семи веках! Ну, надо же, я хвалилась, что всё запомню, а сама забыла самое главное, — Эра не скрывала своего огорчения.

— Не переживай, ты всё запомнишь, а я тебе в этом помогу.

— Значит, исходя из твоих слов, я уже старушка, раз ты мне это всё рассказываешь?

— Нет, совсем напротив, ты в самом расцвете сил.

— А чем же я заслужила такое счастье?

— Своим желанием знать, упорством в учении. Смотри, как тебе удалось доказать, что ты достойна.

Эра увидела себя со стороны, идущей по широкому мосту. Великолепная, далёкая от фантастики, природа, обычный пейзаж. Необычно было только то, что по мосту, в одном направлении шло большое количество людей. И хотя, Эра шла вместе с ними, но держалась особняком. Кто-то из людей шёл быстрее, кто-то медленнее. Не заметно для себя, Эра ушла далеко вперёд, и осталась одна. Вдруг, мост резко оборвался, но у него, на расстоянии большого прыжка, было продолжение. Эра сделала шаг назад и прыгнула на другую сторону.

— Ну и что же тут такого, что дальше?

— А теперь повернись, — услышала Она голос Ангела.

Эра оглянулась. Люди всё так же шли, и, не видя края, падали вниз, вставали, поднимались по склону и снова возвращались на мост. — Так-так-так, кажется, я поняла твою аллегорию, мост — это наша жизнь, ведь так?

— Умница, совершенно верно, — довольные интонации в голосе Ангела добавили Эре уверенности.

— Но я же вижу, что надо перепрыгнуть и можно идти дальше, а почему они не видят явного?

— В это-том и смысл. Не каждому дано видеть то, что видишь ты. Что-то в своих жизнях они делают не так, их падение — это очередная ошибка, закрывающая им пеленой глаза в тот момент, когда они должны быть максимально открыты.

— Значит, у меня со зрением всё в порядке? Ты не представляешь, как я рада этому. Мне всегда казалось, неужели я родилась только для того, что бы прожить, как все, обычную жизнь. Но значит, я иду по правильной дороге?

— Да, твой разум добился того, чтобы планировать свои действия во всех жизненных ситуациях. Мне кажется, у тебя, были примеры в этом убедиться.

— Ты меня совсем захвалил. Но ведь есть же ещё такие люди, которые тоже добились в этой жизни определённых высот?

— Ну, наконец-то, а я думал, что чувство самолюбования захлестнуло тебя целиком.

Эра почувствовал, как покраснели щёки, стало неловко за себя. Ангел посмотрел в её глаза:

— Не переживай, главное вовремя остановиться.

— Да-да, я поняла, буду скромнее. Вернёмся к самому главному. Ты обещал показать мне, что всё-таки происходит с нами после смерти.

— Ну что же, раз ты готова, смотри.

Эра оказалась в парке. Вековые дубы, огромные сосны, подстриженные газоны, цветники. По дорожкам парка прогуливались люди, обычный земной пейзаж. Эра оглянулась, поискала глазами Ангела и услышала его голос:

— Я здесь, рядом. Ты не в своей параллели, это первый из двенадцати уровней после Земли, та половина, которую вашим языком можно назвать раем.

— А земной уровень это ад?

— Не перебивай, разве можно назвать адом вашу колыбель и школу жизни? Нет, земной уровень — это трамплин для прыжка на ту или иную половину первой параллели. Только пройдя все жизни на Земле, по делам вашим, вас распределяют. Так вот, в раю так же рождаются, проходят свою школу жизни, умирают. Только, это не такое рождение и не такая смерть, как на Земле. Нет ни боли, ни страха, есть великое понимание происходящего. Там они, в любом возрасте уходя из жизни, готовы к этому, зная о необходимости такого факта. А на Земле вы чувствуете боль и душа, сжимаясь в комок, мечется в страхе, потому что не достигла совершенства. ТОЛЬКО ТЕ, которые прошли все земные рождения, уходят спокойно, ибо у них есть это знание. Именно эти души идут на Высший суд для распределения в первой параллели.

— Да, как же это всё сложно. Как определить правильность своих поступков, чтобы не допускать ненужных ошибок?

— А стоит ли? Может именно так, через тернии к звёздам, и надо идти? Подумай об этом.

— Наверное, ты прав. А куда же уходят совершенные души?

— Дойдя до последней параллели, они становятся частичкой огромнейшей силы, Великого Океана Энергии, из которой рождается всё. Но сроков, когда вы достигаете этого, даже я не знаю. Возможно, когда-нибудь, мне объяснят это.

— А как же в этом первичном раю живут?

— Смотри, слушай и запоминай.

Полнолуние первое Гарнидупс

Господь знает, кого метит,

бойтесь их.

Глава 1

Карпаты. Много таинственных и необыкновенных историй таит в своём фольклоре этот край, в прочем, как и многие другие. Во все времена, из уст в уста, из поколения в поколение, люди рассказывали загадочные истории, происходившие с ними или их знакомыми. Свидетельства очевидцев обрастали новыми подробностями, и рождалась легенда. По прошествии времени, уже никто не помнил, с чьего рассказа всё началось, но каждый приписывал себе право быть первоисточником. Что удивительно, место происходящего постоянно менялось, но его особые приметы оставались неизменными. И те люди, которых интересовали эти места, легко находили их.

Я хочу поведать вам одну из таких загадочных историй. Уже никто не помнит, когда это было. Но сама история живет и по сей день.

Есть в Закарпатье маленькая деревушка в окружении лесов. Живёт своей жизнью, своими маленькими бедами и радостями. Именно там произошли таинственные события, послужившие основой моего рассказа. В гуще леса, растущего не одно столетие, есть, скрытая от глаз, поляна. Кажется, сама природа спрятала её так, что бы никто больше не мог воспользоваться её силой. А когда-то, очень-очень давно, непроходимого леса не было, и жители этой деревни гоняли своих коров и лошадей на эту поляну. Уж больно высокая и сочная росла на ней трава. Место это было окутано туманом таинственности. Странная тишина царила вокруг. Здесь даже птицы не вили свои гнёзда. Люди рассказывают, что в какое-то определённое время, на этой поляне, происходят невероятные, загадочные события. Из земли, будто по мановению волшебной палочки, вырастают два камня — исполина. Им приписывают волшебные свойства, якобы они могут исполнять любые желания. Но не каждому удаётся увидеть эти чудо — камни. Что только люди не делали, что бы подкараулить тот момент, когда они появляются. Ни кому не удавалось. И вот однажды, это чудо произошло.

В каждой деревне есть свой деревенский изгой — юродивый. Был такой и в этой. Никто не помнил, откуда он появился, родился здесь или его подкинули. По крайней мере, никто его не называл ни сыном, ни внуком, ни братом. Маленький кричащий комочек обрёл приют в доме деда Демьяна Дед этот отличался великими странностями. Лечил он не только животину всякую, но и людям помогал избавиться от недугов телесных и душевных. Долго пришлось ему лечить найдёныша. Сколько раз был малец одной ногой на том свете.

Всего его искорёжили хвори да недуги. Но справился дед с болезнями, выходил ребёнка. Только, глядя на калечного малыша, сокрушённо качал седой головой, да печалился: «ох, и нелегко придётся тебе с людьми жить. Да потерпи, в один миг перевернётся судьба твоя, будешь ты счастлив, если только сможешь удержать счастье своё». Долго скрывал дед от всех своего воспитанника. Но век человеческий не долог, тем более, сколько лет старику ни кто не знал. И как пришёл смертный час деда Демьяна, так призвал он к себе соседку, тётку Тасю, и просил её не бросать дитя неразумное на волю судьбы. Плакала тетка Тася над дедом, как все плачут: «А как зовут хоть его, за кого Бога молить?». «Моли за раба божьего Зенека, и будет тебе и ему милость да благодать».

Была Тася женщиной доброй, погиб её муж, сгинул на войне, а детей своих было девять душ, их бы прокормить да одеть. Сиротинку она не бросила, но и воли ему было дано гораздо больше, чем родным детям. Народ удивлялся, что приняла Тася калеку безродного, но та улыбалась, да говорила, что просьбу покойного выполнить обязана. Люди всей деревней, помогали ей. Кто, чем Бог послал, подкармливал ребятёнка, кто, какую — никакую, одежонку давал. Вообщем, растили всем миром.

Никто конечно годов ему не считал, но собрали его всем селом в церковную школу, наукам обучаться. Только учителя сказали, не дано ему к грамоте таланта и отправили парнишку обратно в деревню. Так и рос он, кому дрова поколоть, где за скотиной навоз убрать. Детвора смеялась над ним, дразнила, подшучивала, всякие подлости придумывала, чтобы поиздеваться. Ведь всем известно, дети — самый жестокий народ. Взрослые осаждали их, ругали, мол, нельзя над убогим смеяться, но всё без толку. Отстанут дети от него не надолго, а потом опять за своё принимаются. Он обижался, досадливо махал руками, уходил в леса, и долго, когда до вечера, а когда и до самого утра, не появлялся в деревне. Но по приметам, когда дорос он до совершеннолетия, тогда и произошли с ним загадочные превращения.

Молодёжь деревенская, которая росла вместе с ним, уже заневестилась, заженихалась, свои посиделки да гулянки напридумывала. Собирались по вечерам, песни пели да танцы отплясывали. После, расходились, кто парочками, кто в одиночку. И долго ещё над селом был слышен девичий смех, да песни про любовь. С природой не поспоришь, и Зенек наш, как-то раз пришёл на гулянье. Но стеснялся он своего вида, ведь на посиделки одевали всё самое лучшее. А откуда у сироты наряды да одежды праздничные? Да и считали его всегда дурачком — недотёпой. И лицом он был неказист да телом нескладен. С годами горб, что в детстве был почти не виден, стал расти не по дням, а по часам. И вроде встал он в сторонке, чтобы не видел никто и тихонько стоял, смотря на веселье. И вдруг, первая красавица в деревне, молодайка Кася, подбежала к нему, схватила за руки и потащила в круг танцующих. Как — будто, тяжеленные гири приковали к его ногам, ни рукою, ни головою не мог пошевелить Зенек, а только смотрел на Касю, и глупо улыбался. А Касю это только подзадоривало.

— Ну что же ты, Зенеш, как пень стоишь? Давай потанцуем. Аль ты не умеешь? Ведь ты же у нас такой прыткий! Как за дивчинами на озере подглядывать, аж на дерево залез. А тут, посмотрите на него, стоит как вкопанный!

Хохотала Кася, кружась вокруг Зенека. И все засмеялись, вторя ей и отпуская в сторону Зенека колкости.

— Ну-ну, давай, давай. Посмотрим как ты в танцах мастак, может, невесту тебе подберём.

— Глянь, сколько у нас красавиц!

— Хлопцы, не знаю теперь, как нам быть. Не видать нам наших подруженек, всех Зенек уведёт! — смеясь, сказал высокий, статный Милош.

Он подхватил Касю и закружился с ней в танце. Ах, какой красивой парой они были! Оба молодые, высокие да пригожие.

Зенек почувствовал, как вспыхнули пурпуром его щёки и в голове зашумели колокола. Два дня назад, блуждая по лесу, он вышел на берег озера. Услышав девичий смех, спрятался за кустами и раздвинул ветки, что бы лучше видеть. Картина, представшая его взору, была восхитительна. Девушки всей деревни были на берегу. Как лесные нимфы, они плескались в воде, смеялись и пели песни. Их молодые, упругие, загорелые тела, в алмазном переливе водяных брызг, приковали взгляд Зенека. Особенно выделялась из всех красавица Кася. Самая высокая, чернобровая, с копной смоляно-чёрных, густых, волнистых волос, закрывающих всю спину до самых ягодиц, она стояла на берегу. Согнув в локтях руки, провела ими снизу до верху по своему телу. Погладила своё лицо, провела по волосам, подняла руки вверх и потянулась всем телом за ними. Казалось, что сейчас она, как птица, полетит в голубое небо, к солнцу и облакам. Запрокинув голову, она засмеялась:

— Ой, как же хорошо, дивчинки! Небо и солнышко улыбаются мне! Вчера Милош уж так целовал меня, так целовал. Называл коханою. Сказал, что к осени сватов зашлёт. Ой, ну какая же я счастливая! — и столько в её голосе было неподдельной радости, что все, кто был на берегу, переглянулись. — Да что ты? Неужто, так и сказал про сватов? — спросила одна из девушек.

— Нешто я обманывать буду?! Так прямо и сказал. Да вот и Гануся может подтвердить! Правда же?

— Так, что же вы на свиданье вместе с Ганной ходите? — засмеялись девчата.

Все оглянулись на светловолосую девушку, сидевшую чуть поодаль от них.

— Да что вы. Просто, оказалось, что Гануся следит за нами. Так, ведь подруженька? — Кася нахмурила брови и сердито посмотрела на Ганну, но в её голосе прозвучали нотки ни злости, а, скорее превосходства над подружкой.

— Мы с Милошем вышли к реке, знаете то дерево, что ветки свои в реке полощет? Сели мы на бережке, и только Милош стал мне на ушко слова ласковые шептать, как из кустов Ганночка вывалилась, да прямо нам под ноги. Уж так меня напугала, я думала, и сердце из груди выскочит. Ну, як, Гануся, услышала ты, какие слова нежные говорил мне Милош? — победно глянула Кася на девушку.

Зенек забрался на нижнюю ветку дерева, что бы лучше слышать и видеть происходящее. Все смотрели на Ганночку. Она сидела, обхватив руками согнутые в коленях ноги и опустив голову. Золотистые волосы полностью закрывали её худенькую фигурку. Во всей её позе чувствовалось, сколько горя испытывала сейчас она изза слов Каси. Она подняла, полные слёз глаза и посмотрела на неё.

— Смейся-смейся, разлучница. Не долго тебе радоваться. Всё равно мой будет Милош, только мой. И никто у меня его не отнимет! — слезы отчаяния и душевной боли брызнули из глаз Ганны.

Она вскочила, схватила своё платье и заметалась по берегу. Казалось, от горя и обиды, она забыла дорогу к деревне. Остановилась, посмотрела на всех мутными от слёз глазами и бросилась бежать в сторону дерева, на котором сидел Зенек. От неожиданности и страха быть замеченным, он оступился на ветке и, свалившись, выкатился кубарем на встречу Ганне. Девчата, с визгом, бросились кто куда: кто назад в воду, кто, схватив своё платье, быстрыми движениями, стал прикрывать своё тело. И только Кася стояла спокойно, совсем не стесняясь наготы. Казалось, она, будто нарочно, встала так, чтобы показаться во всей красе. Изящно выставив вперёд ногу, изогнувшись так, что стало видно её плоский живот и молодую упругую грудь, она собрала сзади волосы, подняла их к голове и, прищурившись, смотрела на происходящее. Её забавляла эта паника. Она нахмурила лоб, секунду подумала, а потом, улыбнувшись, громко сказала: — А вот и жених для нашей Гануси, Девочки, это же просто Зенек. Ах ты, негодник, иж что удумал, подглядывать за нами?! Ну, как, нравиться? А хочешь поближе посмотреть?

Тут она подбежала к лежащему на земле Зенеку и нагнулась к его лицу. От неожиданности, он вскочил на ноги, потеряв равновесие, снова упал, да так и остался сидеть, открыв рот. А Кася повернулась и спокойно пошла к своему платью, лежащему на траве возле воды. Все уже оделись и успокоились, и только Ганна стояла и плакала, не вытирая слёз. Они катились из её глаз, похожие на маленькие бриллианты.

— Ну что же ты всё плачешь, Гануся, смотри, какого я тебе жениха нашла, — засмеялась Кася, — подойди, обними да поцелуй его. И будет вам счастье.

От этих слов, Ганна расплакалась ещё сильнее и бросилась бежать в лес. Зенек, опомнившись, вскочил и кинулся в другую сторону. Девчата заулюлюкали, засвистели им вслед, а когда они пропали из виду, все рассмеялись, довольные Касиной придумкой.

— Ох, и злая ты, Кася, всё бы тебе над людьми подшучивать да насмехаться, — вздыхая, сказала одна из девушек, Марыля, она стояла чуть поодаль от всех и выжимала подол намокшей исподней рубашки, — вот зачем убогого обидела, ведь у него тоже душа есть, и болеть от обиды как у нас способна. А Ганночка? Разве ж она виновата, что любит да нелюбима. Нехорошо. С добром в сердце человек жить должен. Не зря старики говорят: «злой человек половину своего яда сам выпивает».

— Ой, отстань ты, глядите, правильная какая, всех-то тебе жалко. А я знаю, что себя надо любить да жалеть, тогда и счастлив будешь, вот так-то, — рассмеялась Кася.

Смех её, как звон колокольчиков поплыл над рекой.

Зенек бежал по лесу. Сейчас в его душе происходило что-то доселе незнакомое и странное. Перед глазами стояло улыбающееся лицо Каси и её нагое тело. Ни когда раньше не видел он обнажённую женщину. Как же прекрасно она была! Природа брала своё, и вдруг, в голове, в груди, в животе Зенека как вулкан какой-то взорвался. Он остановился от неожиданности, прислушиваясь к незнакомым ощущениям. «Что со мной? Что происходит? Боже-боже, что это?» Он поднял глаза к небу. Высоко, над его головой, шумели верхушки деревьев. Зенеку показалось, что в шелесте листьев он услышал слова: «Это любовь, любовь». «А что же это такое — любовь?». Но уже ответа на этот вопрос он не услышал.

Вернулся Зенек в деревню только поздно ночью. Ночевать пошёл в пустую избу деда Демьяна. Раньше ночевал где придётся: летом на чьём-нибудь сеновале, зимой его пускали в тёплые сени. Тётка Тася померла пять зим назад, младших детей забрала себе её старшая сестра из соседней деревни. А старшие разбрелись кто куда, кто в город, кто женился и свой дом выстроил, кто замуж вышел да к мужу в семью ушёл. В избе осталась только одна из дочерей, восемнадцатилетняя Марылька. Держала невеликое хозяйство, коровку да козу, да надеялась, что выпадет ей счастье, найдётся жених. Привечала Зенека по памяти детства, кормила да стирала его нехитрую одежонку, но не удерживала, когда он уходил бродить по селу. И, в общем-то, ни кому не было до Зенека дела, со своими бы проблемами разобраться. Так и ходил он от дома к дому, не находя приюта. Нет, его не гнали взашей, подкармливали за выполненную работу, но с облегчением вздыхали, когда он уходил. А последнее время его всё чаще тянуло в избу деда Демьяна. Там, лёжа на лавке, он вспоминал детство и деда. Думал о жизни своей. Дед научил его молитвам, и сегодня, молясь на единственную дедову икону, он плакал и просил: «Господи, силы небесные! Помогите мне, расскажите, как жить? Что делать? Почему, за что мне это несчастье? Почему я не такой как все?» Он не заметил, как заснул.

Проснувшись утром, почувствовал, как во всём теле разлилась нега. Душа пела на все лады. Ночью ему снилась Кася. Она обнимала его, говорила, что он самый хороший, самый лучший. И что любит она его и жить с ним будет всю жизнь, и ни на кого не променяет. Он в своём сне был, конечно, красив и пригож, как все молодые парни, которых знал с детства. Проснувшись, он долго не открывал глаза, вспоминая прекрасный сон. Ему так не хотелось, что бы он кончался!

Конечно, он вернулся из сна в реальную действительность, видел, что тело его осталось прежним, искореженным от болезней, какие только есть на белом свете. Но впечатление сна было настолько сильным, что не мог он сейчас быть один. Побежал в деревню, к людям, что бы хоть издалека посмотреть на свою любимую Касю. Подбежав к первому с краю дому, он остановился, отдышался и пошёл по улице. Вчерашнее происшествие на озере, конечно же, не прошло без следа. За Зенеком бежала детвора и, как всегда, подшучивала над ним. А когда он поравнялся с домом Ганны, дети в один голос закричали:

— Тили-тили тесто, жених и невеста. Ганночка, смотри твой жених идёт к тебе свататься. Выходи скорей, не заставляй своего любимого ждать.

Зенек остановился, вжав в плечи голову, стал махать на детей, что бы отстали. Но это их только сильней подзадорило.

— Ганночка, Ганночка, скорей, скорей. Ох, и красивый он у тебя. Нос крючком, уши торчком. Ножки кривеньки, ручки длинненьки. Как обнимет, да прижмёт, сразу сердце запоёт.

Зенек посмотрел во двор Ганны и увидел её, стоящей на крыльце. Натянутая как струна, она смотрела на него глазами, полными слёз и ненависти. Совладав со своими чувствами, спустилась с крыльца и подошла забору.

— Уходи отсюда, лучше бы ты сдох в детстве, — сквозь зубы сказала Ганна, и уже не выдержав, закричала, — Будь ты проклят!

Зенек вздрогнул, как от пощёчины. Слова, которые он мечтал сказать Касе, застряли комом в его горле. Слёзы обиды душили грудь. Но ведь он же не виноват! За что она так сказала?! И без того не слушающийся, не говорящий язык, сейчас, казалось, совсем задушит его. Он посмотрел на Ганну, в её, полные отвращения, глаза, повернулся и пошёл прочь от этой ненависти, от этих злых слов. Те чувства, с которыми он бежал в деревню, столкнувшись с яростью этой девушки, рассыпались в прах. Даже лицо любимой Каси, её образ, не смогли пересилить боль и отчаяние, обрушившиеся сейчас на Зенека.

Только один человек смотрел ему вслед с жалостью. Всю эту сцену видела Марылька. Она шла с коромыслом от колодца и, услышав шум, остановилась. Последние слова Ганны ошеломили её.

— Что же ты такое страшное говоришь, Ганнуся?! Разве ж так можно?! Ведь и так несчастный он.

— Вот и пожалей его, раз такая добренькая. И отстаньте от меня все, — голос Ганны сорвался на крик, — что собрались?! Уходите прочь! — она уже не могла сдержать слёз и убежала в дом.

А Марыля, смотря на уходящего Зенека, на его согнутую, как под неимоверной тяжестью, спину, думала про себя: «Ой, боженьки, боженьки. Да за что ж ему такая судьбина выпала? Кто ж ему сможет помочь? Не найдётся, видно, такого, знать так и будет маяться до смерти». И пошла, сокрушённо качая головой и думая о судьбе Зенека.

Долгое время ни кто в деревне не видел его. Сначала старики да бабы беспокоились. Спрашивали друг у друга, мол, видели, слышали, куда он подевался? Но потом, постепенно, все успокоились и про юродивого на время забыли.

Всё лето Зенек прожил в лесу, собирал ягоды да грибы. Не хотел он с людьми видится, и если кто приходил в лес по какой надобности, прятался так, чтобы не попасть никому на глаза. Только ночью, тайком, приходил он в хату деда. Вставал на колени перед иконой и истово молился Богу. В деревню ему идти не хотелось, что бы снова не столкнуться с Ганной, да и, впрочем, со всеми остальными. Но забеспокоились селяне, что в избе Демьяна нет-нет да огонёк светится. Ведь отличался дед странностями великими, да и дитё пригрел незнамо чьё. И хотя вся деревня дедовыми снадобьями от всех болезней излечивалась, призадумались все скопом: «А вдруг дед с нечистым знался? А малец вовсе и не болел, а просто дед на нём свои отвары проверял?» Собрались как-то вечером всем селом возле колодца, а в деревнях это первое место, где все проблемы обсуждают. Долго шумели да спорили, все доводы «за» и «против» перебрали. Вспоминали деда. Кто, кому он помог, добрым словом, а кто, по их мнению, только проблем да забот от него нажил (нашлись и такие). Есть в людях такое, вот живёт человек особняком, ни к кому не ходит и к себе не приглашает чарку, другую выпить да табачком угостить, значит, что-то на уме у него. Раз про табачок да выпивку заговорили, оказалось, что мужиков недовольных большинство. И хоть бабы кричали на перебой, что дед хороший был, да лекарил исправно, но кто бабу слушает? А про Зенека уже ни кто не вспоминал. На мужикову сторону встала и всем известная скандалистка Баська. Уж она на деда большую обиду таила. Как-то, поссорившись с соседкой из-за того, что соседкины козы её капусту попортили, пошла Бася к деду да попросила, чтобы он на соседку порчу наслал. Так дед выпроводил её с треском и сказал, что не будет он грех на душу брать. Конечно, сейчас о причине этой она ни кому не сказала, но кричала больше всех, что Демьян у нечистого в услужении был. Да показывала шрам на ноге, в детстве на сенокосе полученный, яко бы это он её искалечил, когда она его за ворожбой в лесу застукала. Происхождение её шрама никто не помнил, поэтому призадумались, хоть и знали, что Бася соврет — дорого не возьмёт. Но она божилась, да так истово крестом себя осеняла, что сомневающихся почти не осталось. Страсти накалялись, и перевес за поджог всё-таки пересилил. Так, с криками и пошли всем селом к Демьяновой хате. Услыхав гомон людей, вышла из своего дома Марылька. До неё донеслись обрывки разговора тех, кто шёл, не спеша, последними, не уверенные в том, что решение, принятое всем миром, правильное. Смутное подозрение закралось в душу Марыльки: «Ой, что-то недоброе люди задумали!» Заметалась она по двору, и увидя зарево, бросилась следом за односельчанами. Огонь уже полыхал вовсю силу, когда она подбежала.

— Ой, господи, люди! Что же вы делаете! Да что же вы такое удумали! — кричала она, бегая возле пламени, — А то, как Зенек вернётся, что ж ему, бедному и голову преклонить негде будет, ведь он вырос тут. Что ж вы его последнего крова лишаете?!

Все молча смотрели, как языки пламени лижут стены хаты, как выбились волосы из — под платка Марыльки, как мечется она и плачет, бормоча что-то. И каждый думал о своём. И тут из общего оцепенения всех вывела Марылька.

— Боже ж мой, ведь там икона чудотворная! Дедушка лечил ею, нельзя, ой нельзя, что бы она в огне сгинула! — и бросилась в горящую избу.

— Стой, куда, скаженная! — бросились за ней мужики и отпрянули назад. Держащая крышу балка с треском рухнула им под ноги.

— Ой-её-её, погибнет девка, сгорит ведь заживо, — заголосили бабы, — мужики, ну что ж вы встали, спасать её надо.

— Коли такие умные, так идите и спасайте. А она всегда ненормальной была. Значит, так ей на роду написано, — сказали мужики и отошли ещё дальше, жар был нестерпимым.

Все опять замолчали, потрясённые поступком девушки, и стояли, глядя на бушующий огонь. Бабы перекрестились, приговаривая «царствие небесно рабе божьей». И вдруг, среди полымя, как коридор появился, вроде кто-то раздвинул языки пламени. Все онемели, не зная, чего ожидать в следующую минуту. Кое-кто, испугавшись, бросился бежать назад, в деревню. И только самые смелые, а может, просто ноги не слушались, остались стоять. Изумлённому взгляду оставшихся предстала такая картина: из глубины, объятой пламенем, хаты, с иконой в руках, вышла целая и невредимая Марыля. Обгоревшее платье висело лохмотьями на её плечах. В руках она держала спасённую икону и счастливо улыбалась. Ни на кого не посмотрев, прижав икону к груди, Марыля, медленно пошла в деревню. Ничто не делает нас такими честными, сильными, бесстрашными и принципиальными, как чужое преступление.

В молчаливом единодушии, все кто остался, проводили её взглядами, полными суеверного страха и удивления от произошедшего. У большинства присутствующих уже возникло сомнения в правильности содеянного. Но слишком горячи и убедительны были споры, подтолкнувшие их на это шаг, что никто не хотел чувствовать себя виноватым. И потом, когда разошлись по домам, ещё долго, украдкой искали на себе порчу да изьяны, что, по их разумению, могли от дедовского лечения проявиться.

Так пришёл Зенек, в очередной раз, к пепелищу. Посидел возле и ушел в лес, в свой шалаш. Долго плакал от несправедливости да злобы людской. Да просил у деда прощения, что не уберёг хату от пожарища. А ещё просил Бога за селян, что бы вразумил их не творить больше зло, подобное этому.

Только однажды, когда стало совсем невыносимо быть одному, он пошёл в деревню. Но, постояв на пригорке, с которого было видно всё село, почувствовал себя ещё больше одиноким, чем в лесу, развернулся и пошёл обратно, в чащу леса.

Глава 2

Погнали как-то мужики деревенские своих лошадей в ночное. Для тех, кому незнакомо это выражение, объясняю. Это когда всю ночь, до зари, лошади щиплют на лугу траву, а пастухи, возле разожженного костра, рассказывают всякие небылицы. Проезжая по лесной дороге, за кустами, мужики увидели чью-то тень. Перепугавшись, а вдруг медведь, они остановили лошадей. Но как ни странно, лошади молчали, лишь вздрагивали их ноздри, улавливая запахи леса.

— Ну, значит не медведь, — сказал один из мужиков, Грицек.

— Может, кто заблудился. Аль с соседней деревни кто по ягоды ходит, — ответил ему другой, Михай, — Эй, мил человек, выходи, нас не трогай, да и мы тебя не обидим.

И тут вышел к ним худой и заросший Зенек. Лошади, было, шарахнулись от него, но потом успокоились. Мужики переглянулись.

— Гляди-ка, живой. А мы думали, помер уже, или медведь задрал. А ты, глянь-ка, выжил!

Зенек, молча, смотрел на них и, только улыбался, по — детски, открытой улыбкой. Объехав его, отправились мужики дальше, своей дорогой, но Зенек побрёл за ними. Сначала мужики оглядывались на него, да плечами пожимали, а потом заговорились да забыли. И вспомнили только тогда, когда приехали на поляну с высокой густой травой.

— Слушай, Михай, а ведь это то место, о котором старики говорили, помнишь, про камни? — озираясь по сторонам, сказал Грицек.

— Да нет, поляна как поляна, везде в лесу они одинаковые, — ответил ему Михай.

— Да нет же, — с горячностью в голосе, продолжил Грицек, — вот и деревья приметные. Глядите, четыре бука растут крестом, а посередине дуб, молнией посерёдке разрубленный, а вкруг него папоротник, вроде, как корни его прячет.

— Да брось ты, — сказал третий из пастухов, старый Василь, — я с детства в пастухах. Где только я стадо не пас, сколько лугов да полян видел, и эта самая обыкновенная. Всё, привал, распрягайте коней.

— Ох, мужики, не спокойно мне, чую я, что-то будет, — тихо сказал Грицек.

Они спешились с лошадей, сняли с них сёдла, стреножили и пошли в лес за хворостом для костра. А Грицек пошел к дубу, раздвинул папоротник.

— Мужики, я нашёл! Идите сюда! Вот, два камня, мхом поросшие, из земли выглядывают.

— Да отстань ты, погляди вокруг, сотню таких камушков вокруг найдёшь, — Василь с охапкой валежника вышел на поляну, — что ж ты неугомонный такой? — Так мне ещё моя прабабка рассказывала, что есть такое место, где камни до неба дорастают и желания выполняют. Но никто, на её памяти, это место не находил!

— Ну вот, значит, напутала твоя бабка или насочиняла по старости не бог весть что. Где это видано, что бы камни волшебством занимались. Так бы всем миром к ним бегали да просили, кто что хочет, — засмеялся Михай.

— Так то-то и оно ж, что никто их не видел, — с досадой ответил Грицек.

— Тогда хватит болтать. Давайте костер разжигать, да на ночлег устраиваться, ночь скоро, — сказал всегда рассудительный Василь, бросая на землю принесённый хворост.

Они сложили костер, разожгли его и стали доставать нехитрую снедь из сёдельных сумок. И тут на поляну вышел Зенек.

— Догнал всё-таки, и что увязался? Что-то опасаюсь я его мужики. Как знать, что у него на уме? Надо бы держать с ним ухо востро. А то, как задумал он что не доброе, — шёпотом сказал Михай.

Он помнил, что одним из первых кричал за то, что бы хату Демьяна спалить.

— А, помнит кошка, чьё мясо съела, — захихикал Грицек.

— Можно подумать, что ты без греха. Забыл, как сам под домину соломку подкладывал, да побольше, что бы лучше горело, — парировал ему Михай.

— Да уж, что греха таить, — сказал тоже шёпотом Василь, — все тогда отличились.

А Зенек и вправду был не похож на себя. Как помнили мужики, всегда тихий и молчаливый, был он, нынче, шумным и суетливым. Бегал по поляне, что-то мычал под нос, и вроде места себе не находил. Понять, что он говорит, никто не мог, да и никто никогда не слышал от него членораздельную речь. Мужики кричали на него, мол, уймись, не мешай. Но он не слушал ни кого, только, как заведённый, кружил по поляне, бормоча что-то. Мужики перестали обращать на него внимание. У них было чем занять да скоротать ночное время.

Солёное сальце, да огурчики с лучком располагали к беседе.

— Василь, глянь-ка, у нас уже всё готово, картошечка запеклась. Только тебя ждём, — потирая ладони, сказал Грицек, — али ты забыл взять с собой украшение нашего стола, подружку нашу ночную, собеседницу желанную?

— Да что вы, мужики. Как я мог, вот она красавица, — не громко, можно сказать с любовью, ответил Василь и достал из сумки четверть горилки.

Друзья заулыбались и начали усаживаться возле костра. — Ну, наливай, друже, — подставив под горлышко бутыли кружки, заторопили мужики Василя.

Выдохнули, выпили, смакуя каждый глоток, вздохнули с облегчением.

— Ох, Василь, и хороша же она у тебя. И из чего же твоя жинка её, голубушку, делает? Завсегда она у тебя как нектар божий!

— То великая тайна, даже я не знаю, — на лице Василя засветилась довольная улыбка.

— Мужики, надо Зенека пригласить, пусть отведает с нами Василёв нектар, — подмигнул Грицек.

— Да, что ты, только добро переведёт, а вот покормить не мешало бы. Эй, Зенек, иди к нам, поешь, что бог послал, — крикнул Василь.

Все оглянулись, но Зенека нигде не было видно.

— Вот тебе на, а куда же он подевался? Ой, мужики, опасаюсь я его, придётся поочереди спать, да друг дружку охранять, — взволнованным голосом сказал Грицек и подвинул к себе поближе толстую, корявую ветку.

Ночь была тихая и тёплая. Время подходило к полуночи. Бутыль опустела уже на половину, разговор журчал тихим ручейком. Легкий восточный ветерок ласково обдувал лица мужиков, раздувая огонёк костра. Шелест листьев навевал дремоту. На чёрно-синем небе мерцали миллиарды звёзд.

— Хорошо-то как мужики, гляньте, какая красота вокруг, — потянулся, лёжа на земле Михай.

— Да, по истине, места у нас красивые, — ответил ему Василь.

Затрещал валежник. Мужики повскакивали со своих мест, хмель как рукой сняло, схватили палки. Свет от костра освещал лишь место их привала. Оглядываясь по сторонам, испугавшиеся мужики встали спинами друг к другу. Когда глаза привыкли к ночной темноте, они увидели чью-то фигуру, идущую от леса в их сторону.

— Свят-свят, вот напугал, дурак. Это Зенек, мужики, — прерывающимся от страха голосом сказал Михай.

— Да уж, окаянный, всю истому да благодать испортил, — нервно хихикнул Грицек.

— Что ж ты, недоумок, людей пугаешь, — Василь, как самый старший, устыдился своего испуга, — иди к костру, да сиди спокойно, не мешай людям отдыхать.

Зенек подошел к костру, но не присел, а постоял, глядя на пламя, улыбаясь каким-то своим мыслям. А потом, как-то суетно, затеребил свою рубашку, отошел подальше и сел на землю.

— Вот, чудак человек, такую идиллию нашу нарушил. Давай мужики кружки, надо себя в порядок да спокой привести, — Василь откупорил бутыль и налил по полной кружке своим взволнованным товарищам. Выпили.

— Ну, давай, ещё по чуть-чуть, — вытирая подбородок рукавом, попросил Грицек, — и тогда полный порядок будет.

Ещё выпили, закусили, и почти уже успокоившись, улеглись. Кто солому под голову подложил, кто шапку свою. Долго ворочались да кряхтели, но усталость перехода со стадом да выпивка, сделали своё дело, захрапели на все лады, в два голоса Михай с Василём. Только Грицек делал вид, что спит крепко, а сам, одним глазом, наблюдал за Зенеком. А тот, посидев немного, вдруг, вскочил и забегал по поляне. Потом остановился, успокоился, сел на землю и застыл.

«Вот неугомонный, да что с него взять, дурак он и есть дурак», — подумал Грицек и вслух сказал:

— Угомонись, нехристь. Что за черти тебе покоя не дают. Спать ложись.

Но самому Грицеку то же не спалось. Лёжа на спине, он смотрел в ночное небо. Звёзд в эту ночь, вроде, было больше, чем всегда. Луна стояла точно по середине бездонного небосвода. Была она такой большой, казалось, пол неба занимала. Чувство было такое, что протяни руку, и можно до неё дотронуться. Веки Грицека стали наливаться свинцом сонной дремоты, когда на небе начали происходить странные чудеса. Из необъятной космической глубины, сквозь звёзды, начал нарастать яркий свет. В его излучении появились две яркие точки, которые увеличивались, приближаясь к земле. Грицек, борясь со сном, потёр кулаками глаза.

— Господи, боже ж мой! Мужики, глядите, — он сел и повернулся на товарищей. Василь и Михай крепко спали, повернув лица к костру.

— Да проснитесь же вы, посмотрите, что делается?! Уж не конец ли света грядёт?! Да просыпайтесь, лежебоки, беда! — он, не вставая с места, дотянулся до Василя, стал тормошить того за рубаху. От его крика мужики заворочались, забубнили.

— Да ты что, Грицек, отстань, нешто перепил, аль привиделось тебе чего, спи, давай, — сквозь сон пробормотал Михай и повернулся на другой бок.

Тем временем, свет с неба стал нестерпимо ярким, слепил глаза. Яркие точки стали уже похожи по величине на колесо от телеги и продолжали увеличиваться.

— Ой, страсти господни! Мужики, пришёл наш смертный час! Господи, спаси и сохрани нас, грешных, от смерти неминучей! Да вставайте же, бежать надо, бо раздавит нас да спалит заживо огонь с небес разверзнутых!

Истошные крики Грицека, наконец-то, разбудили мужиков. Повернувшись в ту сторону, куда, дрожащей рукой, указывал Грицек, они увидели причину его паники. Свет уже занимал всё небо, настоящей луны не было видно. Вместо неё, на матово-серебристом небосводе было два светила, которые, продолжали расти, приближаясь к земле. Нестерпимо сияющий свет ослепил всех троих. Они закрыли глаза руками, приготовившись к самому худшему. Страшный, по силе, удар содрогнул землю под ними.

Наступила звенящая тишина. Каждый услышал стук своего сердца и сердца товарища. Подождав секунду, другую они, сначала по одному, а потом все разом открыли глаза. Осторожно ощупывая каждый себя, а потом, оглядывая друг друга, мужики переглянулись.

— Боже, боже, вы видели, видели?! Мы уже померли или ещё нет?! Михай, Василь, как думаете, мы уже на том свете или ещё на этом?

— Да уж и не знаю, вроде на этом, — прошептал Михай.

— Да типун вам на язык, друже, живы мы, живы, только куда делся этот пламень? Вот вопрос, — тряхнув головой, сбрасывая оцепенение, сказал в полголоса Василь. Откинувшись навзничь, на землю, они лежали, обдумывая происшедшее. Разговаривать не хотелось.

Сколько прошло времени, никто не знал.

— А где Зенек? — вопрос Грица вывел всех из молчания.

Мужики привстали и увидели, что Зенек стоит на том месте, где ещё днём был разрубленный молнией дуб.

— Глядите, дураку и страх не ведом. Зенек, ты живой или то твоя статуя осталась? — крикнул Михай.

Зенек повернулся на голос. И мужики увидели, что на его лице не было страха, а было ярко выраженное ожидание. Его поза говорила о том, ничто не испугало, а вроде он ждал этого чуда всю свою жизнь. И только они успокоились, как началось нечто. Все почувствовали легкую дрожь, исходящую от земли. Заржали, забеспокоились лошади. В воздухе начало нарастать напряжение, и сам воздух стал вязким и тяжёлым. Каждый почувствовал, как страх сковал душу. Мужики переглянулись и хотели подняться со своих мест, но, будто сила какая-то, не давала шевельнуться. И только Зенек был спокоен и сосредоточен.

Над поляной разлился яркий свет. Но был он ни солнечным, ни лунным.

Источника света видно не было, да и искать его никто бы не смог, все были в странном оцепенении, только могли смотреть молча на происходящее. Земля посреди поля вдруг разверзлась и перед глазами напуганных людей из неё начали вырастать два огромных, гладких камня. Как выточенные рукой громадного человека, эти два столба из черного и белого гранита тянулись к звёздному небу. Камни перестали расти, но потом, никто из свидетелей, не смог точно сказать два, пять, двадцать или двадцать семь метров были они в высоту.

Зенек встал и медленно пошёл к этим исполинам. Казалось, камни тянули его к себе, как магнит. На глазах изумлённых людей они стали принимать очертания человеческих фигур. Из черного камня проявилась мужская, а из белого — женская. Прозрачные на просвет, их очертания только угадывались в мерцающем призрачносеребристом свечении.

Мужчина молчал, а женщина поманила Зенека к себе. Он, как послушное дитя, подошёл к ней довольно близко и остановился.

— Не бойся, подойди ещё ближе. Как ты живёшь? — спросила Она его, — не обижают тебя?

И тут мужики первый раз услышали, что их Зенек может говорить, как нормальный человек.

— Хорошо живу, никто не обижает. Но не знаю только, какого я рода-племени, чей я и откуда, есть ли у меня родные.

— Есть, мой хороший, есть. Только далеко они, да не знают, живой ли ты. Но скоро ты их обязательно увидишь.

— А они такие же страшные и неказистые, как я?

— Так страшно и неказисто лишь тело твоё, а душа-то светла и добра.

— Но ведь люди смотрят на лицо моё гадкое да от него и шарахаются, а до души им и дела нету! Как погляжу я на них, красивых да счастливых, так и сердце моё забьётся, яко птичка в силках. И думаю всё, за что же боженька наказал меня личиной этакой ужасной, чем прогневал я его, за какие грехи дано мне маяться всю жизнь мою.

А ведь я тоже хочу любить и быть любимым. Так ведь ни одна из наших девиц-красавиц на меня, этакого уродца, и не смотрит.

— А так ли уж сильно ты хочешь быть статным да лицом пригожим?

— Уж больно хочу. Да видно не дано мне сие счастье испытать, быть мне уродиной, чудищем треклятым до конца дней своих никчёмных.

С этими словами Зенек сел на землю и горько заплакал. Слёз своих он не стеснялся и не вытирал. Первый раз, за всю свою недолгую жизнь, он почувствовал, что его пожалели по настоящему. Деревенские тётки да старухи, смотря на него, конечно тоже жалели. Но жалость их была чисто женской, материнской. Украдкой смахивая слёзы, давая ему то пирожок, то хлеба кусочек, они, отворачиваясь, приговаривали: «Авось, боженька, видя мою доброту к убогому, и меня с детками пожалеет, да благодатью своей не оставит».

Очнувшись от своих мыслей, он поднял глаза. Уже не вызывала у него страха эта диковинная женщина. А чувствовал он доброту и истинную любовь, исходящую от неё. И только это, незнакомое доселе, тепло и доброта окутало всё его существо, как голос мужчины вернул его в реальность.

— Хорошо, мы дадим тебе то, что ты так истово желаешь. Ты будешь красив и удачлив. Деньги, слава и женщины будут доступны тебе, как никому другому. Все будут завидовать. Но сможешь ли ты противостоять этому? Сможешь ли устоять перед соблазном быть лучше всех?

— Да, я смогу, я выстою, я не поддамся. Только дайте мне возможность ощутить это счастье, быть лучшем из лучших, достойным из достойных. Уж так я намаялся, настрадался, что сил моих больше нет терпеть эту муку. А руки на себя наложить боязно, ведь грех это великий, Бог не простит. Но и жить таким уродом убогим да дурачком деревенским, больше не могу. От меня даже звери в лесу шарахаются. Думал, хоть медведь меня заломает да от жизни моей, бесполезной, избавит. Так нет, обходят меня они стороной, будто тоже пугаются. Если это в вашей власти, помогите, прошу вас, — и, обессилив от своей речи, он сел на землю и снова горько расплакался.

Мерцающие, призрачные люди-исполины молчали, как будто давая ему возможность выговориться. А потом женщина, протянув к нему руки, сказала:

— Успокойся, вставай и подойди ко мне.

Зенек, склонив голову, медленно пошёл к ней.

Она подняла руку к своей груди, достала из одежд, и протянула Зенеку светящийся серебристо-матовый шар.

— Мы дадим тебе красоту, как ты просишь, это в нашей власти. НО самое главное, дадим и огромную, тайную силу. Но двойная она. И только ты сам сможешь разобраться, как ею пользоваться. Само сердце должно выбрать путь. К какой половине ты потянешься и какую применять будешь, та и овладеет тобой.

С этими словами женщина посмотрела на своего спутника. Он тоже поднял руку к своей груди и на ней появился черный искрящийся шар.

— Мы дадим проводника и помощника, он с детства тебе знаком, — сказал мужчина, — только ты будешь его видеть и слышать. Он будет твоим советчиком, но подсказок от него не жди. Ему дано право только ставить тебя перед выбором. А оттого, в какую сторону ты сделаешь шаг и как поступишь, всё будет зависеть.

— Ну, что ты понял из того, что мы сказали?

— Да не очень много. Что за сила? Какой такой помощник, да ещё с детства знакомый? У меня, кроме деда Демьяна ни кого и не было, только он.

— Поймёшь, когда время придёт, — сказал мужчина.

— А пока, приготовься к тому, что красота телесная достанется тебе через боль и страдание великое. И пока тело твоё будет в муках нарождаться понову, душа отправиться с новыми мирами знакомиться и вспоминать.

— А что же она вспоминать сможет? Разве есть у неё память?

— Есть, мой хороший, есть. Да только спрятана её память далеко. А мы поможем ей открыться, — сказала женщина.

— Ну, что готов к испытаниям?

— Готов, — с горячностью в голосе сказал Зенеш.

— Ну, смотри, если что не так будет, тяжело тебе придётся, ещё хуже, чем сейчас ты знаешь, — голос мужчины зазвучал громко и жёстко.

— Всё вынесу, все испытания пройду, лишь бы счастье людское испытать, — Зенеш встал на колени перед людьми-исполинами и склонил голову, — только помогите мне.

— Подойди к нам, — сказал мужчина и протянул к нему руку, в которой, чёрно-синими искрами, светился шар.

Зенек встал с колен и подошёл к ним поближе. Мужчина и женщина, из призрачных, превратились в обычных людей. Женщина тоже протянула к Зенеку руку со своим, матово — серебристым шаром:

— Дай нам руки свои, если выдержишь боль нестерпимую, то, знать, и с остальным справишься.

Голос мужчины звучал, словно гром небесный. Зенек протянул к ним свои руки. Мужчина положил чёрный шар в левую руку Зенека, а женщина, серебристый, в его правую. В руках Зенека они превратились, сначала, в шипящие камни, черный и белый. А потом, вернулись в своё изначальное состояние, засветились, заискрились и как будто вошли в ладони Зенека. У него на лбу выступил испарина, рубашка на спине взмокла. Нечеловеческий крик боли вырвался из его горла.

— Господи, помоги! Я стерплю, всё выдержу!

Зенек держался из последних сил, боясь лишиться чувств. Боль была невыносимой. Сначала ему показалось, что от этой боли в голове наступила звенящая пустота. Лишь голос женщины, словно чарующая музыка проникавший во все уголки души, ещё держал его в сознании:

— Знай, чем больше силы внешней и внутренней, тем больше ответственности. Ты не один в этом земном мире обрёл силу сознательно управляемую, но единственный воин, которому под силу выиграть битву со злом. Используй дар, данный тебе, во благо. Характер человека определяется тем, как он может сносить удары судьбы. Тот, кто не согнулся под тяжестью бремени и не сломался от невзгод, кто упорно шёл и достиг поставленной перед собой цели, тот обязательно услышит триумфальную музыку, которая будет звучать с небес в его честь. Выше этой награды только личное благословение создателя. Не используй данный нами дар для обогащения, всё бренно. Ни какие дорогие одежды, даже церковные рясы не смогут сделать человека святым праведником, наделить добродетелью, мудростью и отзывчивостью. Одежда прикрывает тело, в котором находиться душа. Не вводи в заблуждение ни себя, ни других, приклоняясь тряпкам тленным и власти скоротечной. Перед судом Всевышнего все предстают нагими и ничто не сможет прикрыть душонку размером с уродливого карлика, как и огромную и светлую душу праведника.

Пустота от боли заполнилась, доселе незнакомым ощущением понимания чего-то такого, что раньше и вообще в голове не укладывалось. Осознать это он не мог, но понял, именно этого чувства ждал всю жизнь. Всё закружилось и поплыло перед глазами. Людиисполины стали снова призрачно-прозрачными и растворились в камнях. С оглушающим грохотом, камни начали оседать, входить обратно в землю. Тишина, на мгновение, повисла над поляной. Потом опять ослепительный свет, два яркосветящихся шара поднялись от земли, поплыли вверх, к звёздам, уменьшаясь до маленьких точек и пропали в бездонной глубине неба.

Мгла окутала восточную сторону леса. От земли поднялся туман и из него появилась фигура старца. Зенек вгляделся:

— Дедушка, родной мой, голубчик. Вот и дождался я. А то уже и надеяться перестал. Думал, ты просто сказку рассказывал, утешал меня.

— Нет, сынок, правда всё, как видишь. Теперь жизнь твоя измениться. НО помни, что людины тебе сказали, если будешь их дар во зло пускать, то вернётся всё обратно, да ещё тяжелее тебе будет.

— Запомню, дедушка, запомню, хоть и не понимаю их слов. А ты, если не прав буду, или поступлю негоже, подскажи да словом заветным напомни мне об обещании данном.

— Ну, вот и добре, сынок. Всё запомнишь и слова их поймёшь, когда время придёт.

Слова деда тихим шёпотом растворились в воздухе. Он исчез в туманной мгле. Тяжёлый вздох вырвался из груди Зенека. Как подкошенный, повалился он замертво наземь и затих.

Но мы забыли о свидетелях этого происшествия. Мужики, на чьих глазах произошли все эти чудеса, не были в беспамятстве, а видели всё. Долго не могли они прийти в себя, ни рукой, ни ногой не пошевелить. Только их глаза да умы были им подвластны. Сколько времени были они полном оцепенении, никто из них не знал. Но вот стали к ним чувства возвращаться. Первым очнулся Грицек. Как самый молодой, вскочил он на ноги и бросился к своим товарищам.

— Михай, Василь, вы видели, видели?! Вот так чудеса! Что за наваждение?

Зашевелился Михай, а следом и Василь поднял голову. — Сон это или явь? — заикаясь, прошептал Михай.

— Да, вроде на самом деле. А может, то дурман хмельной? Что моя Степанида в варево своё от недоумства подмешала? — пробормотал Василь не слушающимся языком.

— Да что ты, Василь, ведь, вроде, отрезвели мы, когда началось неведомое.

— Вот именно, что вроде. А может, и нет? Расскажи кому, так не поверят, да ещё чего доброго, на смех поднимут, скажут, перепились мы, да привиделось, не бог весть что, — к Михаю то же вернулся дар речи.

— Да как же так, вот и свидетельство, от такого жарища, на руках Зенеша следы должны остаться. Слышали, как кричал он от боли, — глаза у Грицека лихорадочно заблестели.

— Так лежит он, словно помер. Нешто, мы мертвяка в село потащим?

— Дык, надо посмотреть, жив он или нет. Михай, иди, глянь, — Василь, по старшинству, взял на себя командование.

— Иди сам, да глянь, командир нашёлся, а я, с детства мертвяков боюсь. Они мне потом снятся, да ужасами всякими пугают. Не пойду, хоть убейте, — тряхнул головой Михай.

— Да ладно, вам мужики, я пойду. Уж больно мне интересно, что там, с Зенеком произошло. Ведь сказали они, что красавцем он станет. Может, в друго рядь, я у них попрошу молодость да удалость вернуть, уж так мне жизнь моя да Баська дурна надоели, — казалось, всё это забавляло Грица.

Он встал и, медленно, всё-таки, с опаской, двинулся в сторону, где, распластавшись на земле, лежал Зенек. Не доходя трёх шагов, остановился и тихонько окликнул:

— Эй, ты живой али нет?

Зенек не подавал признаков жизни.

— Уж и не знаю, мужики, вроде помер.

— Так ближе подойди, да послушай, дышит или нет, смельчак, — хихикнул Михай.

— А ты не насмехайся, сам-то небось в штаны наложил от страха, — оборвал его Василь.

— Ничего не наложил, а просто не хочу покойнику в глаза смотреть.

Обидевшись на слова Василя, Михай отвернулся и стал ворошить угли потухшего костра и зашептал себе под нос:

— Глянь на них, какие смелые да умные. Пусть сами разбираются, а я, как дурачок, в сторонке посижу, да подожду, чем дело кончится. А то как, от Зенека кака болезнь заразная пышет, а я и остерегусь. — Ну и сиди. Грицек, подожди, иду я, вместе посмотрим, — Василь, кряхтя, поднялся и пошёл к Грицу.

Поравнявшись с ним, он глянул на Грица, перекрестился, и с выдохом, произнёс:

— Ну, с богом, пошли.

Зенек лежал на спине, глаза были открыты, дыхания слышно не было. Василь нагнулся к его лицу.

— Кажись, и в правду, мертвый. Надо ему глаза закрыть, негоже, покойник с открытыми очами, — и протянул руку к лицу Зенека, — погоди, да он дышит, вроде?! Гляди Гриц, кажется, грудь ворохается, аль, кажется мне, — он повернулся к Грицу.

Грицек тоже нагнулся к Зенеку, посмотрел, вглядываясь в его лицо. Секунду помедлив, встал на колени и приложил ухо к груди парня.

— Боженьки, точно дышит, слышу, сердце у него бьётся. Но тихо-тихо, с перерывами.

— Да что вы там над ним вымудриваете? Отойдёт скоро сам к праотцам, пойдёмте, выпьем за помин души новопреставленного, — подал голос от разведённого вновь костра Михай.

— Что ж ты его раньше времени схоронил, ведь дышит, значит живой ещё, — сказал Василь, — дождём утра, а там видно будет.

— Правильно говоришь, Василь, — согласился Грицек, — утро вечера мудренее. Если помрёт, значит, схороним его здесь, всё равно на могилку не кому будет ходить. А коль жил он, как дитя природы, пусть в неё и возвращается. Ну а если выживет, придётся его в деревню доставить.

— А куда ж его там девать, кому он из наших нужен? Оклемается, сам вернётся, — недовольно сказал Михай, не хотелось ему во всё это ввязываться.

— Не хорошо говоришь, Михай. Что мы звери что ли, человека в беспамятстве в лесу одного бросить. Правда, Василь? — Грицек повернулся к Василю, ища поддержки.

— Прав ты Гриц, так и сделаем, — Василь оглянулся вокруг, — тем более, что утра ждать не надо, пока мы судили да рядили, оно и наступило уже. Вон зарница над лесом поднимается.

Все оглянулись на восточную часть леса.

— Смотрите, и, правда. Как же так, не заметили, как ночь прошла? Вроде, только легли до полночи, а уже солнце поднимается?

— Это чудеса эти чудные время наше скоротали. Что ж делать-то будем, мужики? Расскажем в деревне, али нет, что видели? — спросил Гриц.

— Так что ж не рассказать, хай народ послушает да удивится, как мы, — проворчал Михай, — а ты Грицек, нашёл у Зенека на руках следы от огня? — Вот голова дырявая, забыл совсем, пойду, погляжу.

Гриц поднялся и пошёл к Зенеку. Нагнулся, поднял одну его руку, потом вторую, прислушался к дыханию. Выпрямился, покачал головой и вернулся к товарищам.

— Не знаю, мужики, что и делать. Нет следов-то ни каких, — в голосе Грицека звучали нотки озадаченности и удивления.

— Да как это нет? Не может быть? Ведь огнь какой держал?! — от удивления Василь привстал.

— Да вот так и нет.

— А может, ты не доглядел? — встал Михай, — пойду, сам погляжу, — и направился к Зенеку, — матерь божья, и правда, нет ничего! — Михай бегом вернулся к костру, — вот наваждение, да и сам он такой же, как был, корявый да неказистый.

— Да-а, дела, — Василь почесал затылок, — ну вот, всё само собой устроилось. Как хотите, мужики, а я себя на посмешище всей деревни выставлять и ни чего рассказывать не буду. Вот моё слово.

— А что ж тут рассказывать, ведь подтвердить нам слова наши нечем. Я, Василь, как ты, думаю, — согласился Михай.

— Подождите, мужики, а то как начнет он меняться, да красавцем станет? — возразил Грицек.

— Вот тогда и посмотрим, — Василь хлопнул себя по коленкам, — а пока так и порешим. Давайте скотину собирать, а то, небось, разбежалась по лесу от страха, что скажем, почему не уберегли. Да будем парня грузить, в деревню его надо, а там разберёмся, к кому его пристроить.

Мужики с криками пошли собирать своё стадо. Но на удивление, лошади и коровы ни куда не разбрелись, а все, кучкой, паслись неподалёку от поляны.

— Вот опять же непонятно, ведь напугаться должны, а они спокойны, вроде и не было ни чего, — опять удивились мужики.

— Слушайте, а может и правда, почудилось всё? — задал вопрос своим товарищам Михай.

— Не могло всем троим одно и то же привидеться, — Василь, как самый рассудительный, уже и сам призадумался, — ну, я вам своё слово сказал.

Каждый взвесил все «за» и «против», договорились о ночном происшествии молчать. Затушили костёр, собрали остатки еды, принесли Зенека и положили его на коня Грица. Конь запрядал ушами, заржал тихонько, чувствуя на себе чужака, но успокоился, стал щипать траву. Сборы закончились и все двинулись в обратный путь.

Глава 3

Возле колодца, как всегда, собрались деревенские кумушки. Обсуждали вчерашние танцы своей молодёжи.

— Вы видели, как Ганка вчера на Касю с Милошем таращилась? А Каська-то, Каська, бесстыдница, так и жмётся к парню, так и жмётся, — прищурила глаза тётка Бася.

— Ой, а сама то забыла как Грица своего окруживала, — посмотрела на неё самая старшая, Степанида, — всё это молодость, жаль, наша прошла так быстро, оглянуться не успели.

— Да ни чего я его не окруживала, сам прилип, да вот как двадцать пять годов уже живём. Всяко бывало: и дрались и любились.

— Да уж, про вашу любовь да драку всей деревней наслышались, — рассмеялись бабы.

— Ох, и злобы у вас! А то, забыли про горе моё горькое. Не дал бог нам с Грицем деток. А ведь это первое дело в семье, — на глаза Баси навернулись слёзы, — то и дрались, что каждый из нас проверял, кто виноватый в этом.

— Да помним, помним, как проверяли, как к мельнику бегала, а потом и к кузнецу повадилась, то косу поточить, то ведро залатать. Ладно, хоть кузнец вдовцом был, а вот как мельничиха тебя за волосы таскала, так то только слепой да глухой не видел, — Степанида поставила вёдра, приготовившись долгой беседе.

— Да уж, шум на всё село был, — ехидно улыбаясь, сказала Груня.

— Ну, а ты бы, вообще, помолчала, а то не знаю, как ты Грица моего, за околицей, в стогу дожидалась, а потом, порознь, в деревню приходили, — Бася подбоченилась, в голосе промелькнули гневные интонации.

Бабы, переглядываясь, расступились, приготовясь к привычному скандалу. Все знали, как встретятся Бася с Груней, так обязательно вспомнят давно минувшее, порой и да потасовки доходило.

— Ну, поди, жалко тебе, что ли? Чай, не убыло от него и тебе доставалось, да ещё в городе, вроде, осчастливил кого, — оглянулась на кумушек Груня, — моё бабье счастье короткое было. Степан мой только и успел мне двоих деток оставить, да пропал сам без вести. Так что не долюбила я, и греха за собой не ведаю.

— А что же сама к вдовому кузнецу не бегала, а на Грица моего глаз свой бесстыжий положила? — щёки Баси вспыхнули гневным румянцем старой обиды, сжала кулаки.

— Так, больно уж ласковый, твой Гриценька, — Груня погладила себя по бокам, словно провоцируя, — а кузнец что, ни слов ласковых не знал, ни обнять нежно не умел, только для тебя он и пригож был, — и расхохоталась в лицо Басе. — Ах ты, стерва бесстыжая, — захлебнулась ненавистью Бася, поддёрнула рукава, и, не мешкая, вцепилась Груне в платок.

Но это не было для Груни неожиданностью. Она была готова к этому повороту их перепалки. Успев отступить на шаг, она была в лучшей диспозиции. Так что Бася промахнулась, а вот Груня, ваккурат, ей в платок и вцепилась. Визги да крики полетели от колодца к деревне. Бабы бросились разнимать драчуний.

— Полно вам, хватит бабы, да что же вы как кошки драные, визжите да царапаетесь, — на силу растащили соседок.

— Тьфу, на тебя, потаскуха, что б тебя подняло да бросило, — брызгала слюной Бася.

— На себя посмотри, сама блудня гулящая, при живом муже, по мужикам шастала. Я хоть вдовая, меня бог простит.

Разгорячённая Груня поправила сбившиеся волосы. Подняв с земли платок, повязала его на голову, взяла ведра и, покачивая бедрами, пошла по улице, напевая какую-то песню.

— Вот гадина, совсем совести нет, — Бася всё ни как не могла успокоиться.

— Да хватит тебе, уймись, когда это было. Всё никак забыть не можешь, — Степанида подняла, перевёрнутое в драке, ведро и опустила в колодец.

— А как забудешь, ведь знаю я такое, чего ни кому не говорила.

— Да, вроде, эту историю все знают, — заинтересовались бабы.

— А вот всё да не всё вы знаете. А то что Грунька, в соседнее село, за сорок верст, к бабке-знахарке ходила, да дитё изводила, не знаете.

— Да что ты? Вот и что за дело такое тайное. Кто из нас такой грех на душу не брал. А то если бы, каждого ребёночка рожать, так и дыхнуть не чем было бы, — интерес в глазах кумушек пропал.

— Так дитё-то от Грица моего было. Знать, моя вина, меня бог бездетностью наказал, — в голосе Баси было столько неподдельного горя, что все повернулись к ней.

— Да господь с тобой, как же ты могла знать, — бабы переглянулись.

— Вот и узнала, высчитала и узнала. А потом, в городе, на ярмарке, кума с той деревни мне на ушко шепнула.

— Вот так чудеса. А что там Грунька про город обмолвилась, неужели и там твой Грицек, ветродуй, отличился? — ступила в разговор, молчавшая до сих пор, Таисья.

— Отличился, полоскун. Вот там точно знаю, есть у него сын. Поди, взрослый уже, самостоятельный, если живой. И Гриц знает о нём, да не виделись они никогда. Уехала его зазноба брюхатая, замуж вышла за большого человека, да уехала. Так что судьба их мне не ведома. — Да-а, дела. Вот так Гриц, наш пострел везде поспел. А может, врут, про городского, когда ж он успел? — Таисья покачала головой.

— Вот и успел, сам мне рассказывал, когда шумели да скандалили мы про жизнь нашу бездетную. На заработки в город отец его отправлял, там при доме и познакомился он с дочкой хозяйской. А потом, от позора, что на лоб ей полез уже, выдали её за человека, пожилого да состоятельного, а Грица выгнали взашей, и вернулся он в деревню. А тут родители наши уже сговорились нас поженить. Вот, с той поры, я с этой болью своей и живу.

Бася села на край колодца и горько расплакалась. Слёзы бежали по её впалым щекам, она вытирала их краешком платка.

Бабы помолчали. Это было для них новостью. Такую историю никто из них не слышал. К колодцу, с коромыслом, направлялась Марыля. Внимание кумушек с Баси переключилось на неё.

— Вот, жалко мне её. Хорошая дивчина, да нет у неё счастья. Одна-одинешенька, живёт. Из всех Тасиных деток, самая добрая да вежливая, — Степанида сложила руки на груди.

— А может, Тася согрешила где, раз дитё на остальных не похоже, — у Баси уже высохли слёзы, и в свойственной ей манере, она готова была переключиться от своих проблем на чужие.

— Ну, Бася, всё бы тебе в чужих судьбах копаться. Порядочная Тася была, тут уж у неё, покойницы, этого не отобрать, царствие ей небесное, — перекрестилась Степанида.

— Здравствуйте вам, — подошла Марыля и поставила вёдра, — ох и шум тут у вас был, в деревне слышно было.

— Да то Бася с Груней, как всегда, молодость вспоминали, — Таисья подняла свои вёдра и собралась уходить.

— Да что уж вспоминать да скандалить, простить надо да забыть, и так жизнь коротка, — Марыля наклонилась набирать вёдра.

Бабы переглянулись.

— Правильно говоришь, девонька. Всё думаю, откуда у тебя, такой молодой, разумение, так ладно ты всегда говоришь, вроде прожила долгую жизнь да повидала много, — собравшаяся уходить, Таисья остановилась и поставила вёдра.

— А и не знаю, только хочется мне, что бы все люди по-доброму жили, да друг друга не обижали, — Марыля вытащила из колодца ведро и одёрнула старенькую кофточку.

— Всё хотела у тебя спросить, Марылька, а что, помогают тебе сестра да брат городские, вроде не видела я, что бы приезжали, — Степанида нахмурила брови, как-будто пыталась вспомнить.

— Да у них самих и без меня забот хватает, а мне что, у меня всё есть, на огороде всё растёт, коровка умница, исправно молочком потчует. Так что грех жаловаться, много ли мне одной надо. — То-то и оно, что одной. Замуж надо тебе, пока молодость да красота не потускнели, — покачала головой Степанида.

Марыля улыбнулась, но ничего не ответила.

— Ты вот что, дитятко, приди ко мне, остались у меня платья да юбочки-кофточки какие-то, с молодости. Что перешьёшь, что так подойдёт, я ж тоже, когда-то, стройной была, это потом, дети да работа, вот и как на дрожжах распёрло. Дочьки-то у меня пока дорастут, попортится всё. А то смотрю, поизносилась ты, а жениха искать надо, на танцы да посиделки ходить.

— Спасибо, тетенька, — Марыля поклонилась Степаниде.

— И ко мне приходи, у меня тоже кое-что найдётся. А у меня, вообще, одни хлопцы. Так и приоденем тебя да замуж выдадим, — Таисья снова подняла вёдра и пошла по улице.

— Спасибо вам на добром слове, пусть прибудет с вами господь, — Марыля подцепила коромыслом вёдра и собралась идти. Крики детворы заставили всех повернуться в сторону, где сельская, утоптанная конями, тропинка уходила лесную чащу.

Бабы начали вглядываться, что там происходит. Таисья остановилась, все знали, что глаза у неё самые зоркие.

— Ну что там, Таисья? — Степанида тоже пригляделась.

— Это пастухи наши идут, — ответила та, потом прищурилась, вглядываясь, — ой, бабоньки, никак беда, на коне лежит, вроде, ктото.

— Да что же это! — Степанида поставила, поднятое коромысло, — уж не с Василём ли что приключилось?

— А может с Грицем, ой, лишенько! — Бася тоже всполошилась.

— Нет, все трое идут своими ногами, — Марыля отрицательно покачала головой.

— Бежим, бабы.

Степанида бросились бежать вниз по косогору. Все присутствующие последовали её примеру. Тем временем, процессия приближалась им на встречу. Уже отчётливо было видно, три пастуха идут сами, а на коне лежит кто-то четвёртый.

— Что же случилось? Кого нашли они в лесу? — на бегу обсуждали бабы.

Когда обе половины сошлись, Степанида с Басей кинулись к своим мужикам, не сдержав слёз.

— Слава богу, живые, — ощупывая своих мужей, радовались кумушки, — а кто же это, кого привезли?

— Не поверите, Зенека нашли. В лесу он жил да может, медведь его поломал, вот он к нам на поляну и вышел.

Василь с Грицем переглянулись, подмигивая друг другу. Михай ухмыльнулся, но нарушать договор о молчании не стал. Вездесущие мальчишки уже оповестили всех, на встречу пастухами бежали жители деревни.

— Да что такое, вот беда, — бабы сокрушённо качали головами.

Тем временем мужики сняли Зенека с коня и положили на землю.

Марыля нагнулась к нему, ощупала руки-ноги, открыла ему веки, встала на колени, послушала сердце.

— Живой он, люди, живой. Бедненький мой, да что ж за наказание тебе, — слёзы катились из её глаз и капали на рваную рубашку Зенека.

Все молча смотрели на эту картину.

— Глядите, вроде шевельнулся, — сказала Степанида, все стали присматриваться к неподвижно лежащему парню.

— Вроде глаза у него вздрогнули, — Марыля вытерла слёзы, — точно, точно, я заметила, — она взяла лицо Зенеша в свои ладони:

— Очнись, очнись, миленький.

И тут Зенек шевельнул рукой и приоткрыл глаза. Спёкшиеся губы тронула усталая улыбка:

— Марыленька, сестричка моя, как я рад тебя ви…, — и снова впал в забытьё.

— Узнал меня, узнал! Вы слышали? — она повернулась к людям, — мой золотой, мой хороший!

Она, сидя на земле, держала голову Зенека на коленях, и качалась из стороны в сторону, как качается мать, баюкая дитя.

— Ну, вроде все здесь. Давайте решать, кто его возьмёт да выхаживать будет, если господь не приберёт его, — сказал Василь.

— А что решать, ко мне его надо нести. Только помогите, сама я не донесу, мужик всё-таки, — с любовью в голосе, улыбаясь, сказала Марыля.

— Ох и мужик, так обрубок никчёмный, — подала голос Кася.

Девчата и парни деревенские стояли в сторонке да шёпотом обсуждали это событие.

— Замолчи, злыдня. Нормальный он, может, даже лучше, чем вы все, вместе взятые, — Марыля подняла на Касю глаза и первый раз все увидели, что в них мелькнули злобные искры.

— Вы поглядите только, как она меня глазищами-то полыхнула, ровно спалить хотела, — Кася, с поддельным испугом, закрыла лицо руками, — ой, боюсь, боюсь.

— И правда, хватит тебе, и откуда столько ехидства, вроде мать с отцом твои тебя в змеином клубке нашли, — Степанида покачала головой.

— А что ты моей дочке рот затыкаешь, уж и пошутить не может, вроде, девка, — подала голос мать Каси, хромая Василиса.

— Ну, завелись опять, всё бы вам, бабы, скандалить. Дело делать надо, — сказал Василь, — а ты, дочка, молодец, что решилась с хворым нянчится. Если что, приходи, поможем, — повернулся Василь к Марыльке.

Все радостно загалдели, нахваливая её. Каждый в душе был рад, что всё само собой разрешилось, ни кому не хотелось взваливать на себя ношу. Лишний рот в семье, да тем более, не помощник по хозяйству, был бы обузой. Все на перебой стали предлагать Марыле, в случае чего, приходить в любое время.

— Ну, разговоры разговорами, давайте парня на коня положим да отвезём, — обратился Василь к мужикам. Погрузили и всей толпой отправились в село, к Марыленой хате. Мальцы да бабы погнали стадо следом.

Заносили Зенека Василь и Гриц. Что бы ни удариться о притолоку, пришлось нагибаться, хоть и росту были оба не богатырского. Покосилась без мужского пригляда хата Марылькина.

— Ложите его сюда, на лавку пока, а я разом постелю на полатях, да туда его и определим, — и побежала собирать нехитрую деревенскую постель.

Уложили Зенека мужики и сели на лавку, покурить да отдохнуть. В дверях толпились те, кто успел дойти быстрее всех до хаты, а остальным, в основном детворе, пришлось наблюдать за происходящим в слюдяные окошки.

— Ну, так и порешим, девонька, приходи, чем сможем, тем поможем, — пуская дым через нос, сказал Василь, — было тебе и так не легко управляться, а теперь и вовсе.

— Ничего, дядька Василь, спасибо за слова ваши добрые, справлюсь, ведь, как родной он мне, росли, чай, вместе, — Марыля улыбнулась, — господь поможет, и от вашей помощи не отказываюсь.

— Ну и добре. Пойдём, Гриц, — мужики поднялись с лавки.

Народ от двери расступился и все вышли на улицу.

Уже там, отойдя от избы, ещё долго стояли и обсуждали этот случай. Но все разговоры, рано или поздно приходят к логическому завершению, решили, будут ждать, чем всё кончится и разошлись по домам. Детвора принесла от колодца, брошенные впопыхах, Марылькины вёдра к её дому и ещё посидели недолго возле, детским умом осмысливая всё, что видели. А вечером, на гулянке, Каська подтрунивала над Ганной.

— Вот и увела у тебя из под носа жениха чудная Марыля. Обиходит его да вылечит, если он богу душу не отдаст, и будут жить припеваючи.

Но Ганна молчала, первый раз не скандаля с Касей, и улыбалась, каким-то своим, потаённым мыслям.

Глава 4

Пролетело, как один день, лето. Деревенский день весь год кормит. Сено да корма для скотины заготовить, да на огородах, не разгибая спины, пахать, так и проходит жизнь от рассвета до заката. Марылю редко видели, возле колодца постоять да с бабами посудачить она уже не останавливалась. Спросит кто, как мол, твой подопечный, ответит она, ничего, без изменений, лежит, в себя не приходит. Возьмёт ведра да торопливой походкой восвояси. Бабы, кто муки, кто хлеба готового принесёт, кто картошки да огурчиков, грибков да ягод. Кто что от бабки слышал, какой травкой отпаивать, собирали в лесу коренья да траву лечебную, несли к Марыле. Она благодарила, но долго оставаться в хате никому не позволяла, показывая всем своим видом, что разговоры разговаривать ей некогда. Бабы, кто успевал краем глаза разглядеть лежащего Зенека, передавали последние новости по селу. А новостей совсем не было, как принесли Зенека без чувств, так он и лежал.

Так и осень прошла с её дождями да листопадом, наступила зима. Всё реже попадалась на глаза односельчанам Марыля. Однажды, собираясь в лес по дрова, детвора увидела, как Марыля вышла, шатаясь из дому и села на завалинке. Она смотрела отрешёнными глазами на столпившуюся возле неё детвору.

— Марылька, что с тобой? Не заболела ли сама, — младшая степанидина дочка, — Василёчек, беги к мамке, да скажи, вроде, она умом тронулась, глянь, какие у неё глаза пустые.

Прибежала, кряхтя да охая, Степанида. Подняла Марыльку, да под руки повела в избу.

— Да что ж ты, девонька, горишь вся, — захлопотала она над ней, — ложись, сейчас я тебе травки запарю, отопьёшь немного, да поспишь. Ты, Натуська, за водой сбегай, а ты, Василёчек, беги к папаньке, скажи пусть придёт, мёду принесёт, скажи, беда, Марыля захворала.

Дети бросились исполнять материнские указания, а за одно, по селу новость понесли. Люди набились в избу, да наперебой, советовали Степаниде как лечить Марылю. Девушка, в жару лихорадочном, металась на лавке, простирала руки куда-то и бредила. Степанида наклонилась, что бы послушать, да ничего не разобрала.

— Что говорит-то? — спросила её Таисья.

— Да не понять ничего, вроде как, зовёт кого, — нахмурилась Степанида.

— Не пойму, как будто, Тасю кличет, мать свою, — вездесущая Бася самая первая прибежала.

Марыля, зная её болтливый да длинный язык, как Зенек появился, вообще её в избу не пускала. — Ну-ка, расступись, бабы, дайте, я послушаю, — Василь зашёл, отмахивая дым от цыгарки, и наклонился к губам Марыли, постоял, прислушиваясь.

— Демьяна она поминает, да что-то говорит ему, не разобрать, — распрямил он спину, — надо бы побыть с ней. А хлопец как, смотрели? — и пошёл к полатям.

— Лежит, как лежал, она стрижёт его да бреет, видать, так бы зарос уже весь. А он ничего, ухоженный, только худой больно — Степанида тяжело села на лавку.

— Вот же, не прибирает господь, девку уморил до смерти, — завздыхала Бася.

— Про то нам не ведомо. Знать, у бога свои планы на этот счёт, — сказал Гриц, он тоже пришёл, да любопытства по поводу состояния Зенека не скрывал.

— Ты вот что, Степанида, побудь с ней немного, пока жар не спадёт, а может, попросит чего. А то, как бы не пришлось нам, всем селом, двоих хоронить, — Василь постоял ещё немного и вышел на улицу.

Там его ждали Гриц и Михай. Они, молча, переглянулись и отошли в сторонку, что бы, никто не услышал их разговор.

— Да-а, дела-то какие, заразу, своими руками в деревню принесли, — Михай досадливо посмотрел на товарищей, — как сердце моё чуяло, даже заходить туда опасаюсь.

— Да что ты, всё каркаешь-причитаешь, устала, просто, девка да прихворнула. Всё сама да сама, и за водой и в огороде, и в лес за дровами. Как никак, больного такого таскать да присматривать, тоже силы не мало надо, а откуда у такой пичуги силы, — Василь скрутил цыгарку, подкурил, с наслаждением выдохнул горьковатый дымок.

— А я верю, неспроста всё это, помяните моё слово, ждут нас ещё такие потрясения, что случай тот, на поляне, ещё эхом отзовётся, — Грицек, уверенный в своей правоте, посмотрел на товарищей.

— Ну, будем живы, проверим, — Василь поднялся, — пошёл я, мужики, надо по хозяйству управиться, а то Степанида на ночь тут останется приглядеть.

— Зря ты, Василь, Степанидой своей рискуешь, — Михай не уступал своих позиций.

Василь махнул рукой и пошел вниз по улице к своему дому. Гриц тоже встал:

— Да ну тебя, Михай, а просто доброту людскую куда деть? — повернулся и пошёл в другую сторону.

Михай остался один на один со своими думками. Пока суть да дело, солнце село и на деревню опустилась ночь. Дети принесли Степаниде работу, прялку и шерсти моток. Тихо шуршала в натруженных руках Степаниды нитка, проворачивалось со скрипом колесо старой, матушкиной прялки. Подопечные спали, Зенек тихо, а Марылька, тяжело дыша, всхрапывала и бормотала что-то в горячечном сне. Суматоха дня утомила Степаниду и она, в полудрёме, выронила намотанный клубок.

— Тётя Стеша, — послышался ей чей-то зов. Она оглянулась:

— Кто здесь?

— Это я, Марыля, вас зову.

— Вот и хорошо, девонька. Ну и перепугала ты нас всех. Думали — конец твой пришёл, — Степанида привстала, вглядываясь в лицо Марыльки, освещенное огнём печи.

— Да нет, хорошо всё, обойдётся, — спёкшимися от жара губами, тихо произнесла девушка, — идите домой спокойно, устали вы. Только дайте мне икону деда Демьяна, она в углу висит.

— Ну, что ты, я посижу, на-ка, выпей ещё отварчику, поспи, а я посижу тихонько, до утра.

Степанида наклонилась и поднесла к губам Марыли кружку с отваром. Та сделала несколько глотков, и в изнеможении упала на подушку.

— Нет, правда, идите, теперь всё образуется, только икону в руки мне дайте, и идите. Мне Зенек недавно говорил, что чудотворная она. Поможет мне её сила на ноги встать, завтра, к утру, я и поправлюсь.

— Да как же мог он тебе сказать, если жизнь в нём еле теплиться, — Степанида прислушалась к лежащей девушке.

— Да три дня назад сказал. А ещё сказал, дедушка похвалил меня, что икону вызволила. Идите-идите, спасибо вам, устала я шибко.

— Ну, смотри, твоя воля, — Степанида пошла к красному углу, сняла с полки икону и вложила в слабые руки Марыли, — пошла я, утром зайду.

— Я сама к вам завтра приду, — услышала она вслед шопот больной.

— Никак умом тронулась, девка, — пробормотала Степанида и вышла, осторожно прикрыв дверь.

На утро, у колодца, Степанида передала разговор, состоявшийся вечером в Марылькиной избе. И все согласились с ней, что от невзгод свихнулась девка. Но тут Груня оборвала их пересуды:

— Глядите, бабы, наша тронутая за водой идёт!

Все оглянулись. И правда, по улице, с коромыслом, твёрдой походкой к колодцу шла Марыля, на щёках горел здоровый румянец, а глаза светились счастьем.

— Здравствуйте, соседки, — стала набирать воду, — тётя Стеша, я же вам говорила, что икона поможет, а вы не поверили. Да и Зенек сегодня ночью в себя пришёл. Позвал меня, слова заветные сказал. Только не поняла я ничегошеньки, уж больно язык не понятный да диковинный был. А потом, по-нашему сказал, что скоро хорошо всё будет, — она улыбнулась, подцепила коромыслом вёдра, — ну, доброго здоровьица всем, пошла я. Надо Зенека помыть да обед сготовить, праздник у нас нынче, — и пошла вниз по улице.

— Ну, точно свихнулась, — Бася покачала головой.

— А я вам что говорила, — Степанида вздохнула.

— А какая разница, был один дурачок, а теперь парочка будет, если Зенек оклемается, — засмеялась Груня.

Все, кто был возле колодца, не одобряя высказывание Груни, зашикали на неё, а то, как Марыля услышит, ведь недалеко ушла? Груня махнула на них рукой, мол, шуток не понимаете, подхватила вёдра. Постояли бабы у колодца, поговорили немного, да пошли по домам готовить родным угощение. Ведь и в правду, праздник ко всем пришёл. Сегодня был Сочельник.

Марыля зашла в избу, поставила вёдра и повернулась в дверях, что бы выйти за дровами. Потом вернулась, подошла к Зенеку, постояла недолго, вглядываясь в его лицо.

— Ну что же ты никак в себя не приходишь? Такой праздник сегодня, Сочельник. Все радуются, к Рождеству готовятся, а ты всё хворь свою побороть не можешь, — вытерла набежавшие слёзы, — пойду я, печь растоплю да пирогов напеку, с ягодами, как ты любишь.

Ей показалось, что губы Зенеша тронула улыбка. Пригляделась и, отогнав от себя наваждение, пошла за дровами. За хлопотами не заметила, как ночь пришла, накрыла нехитрый праздничный стол и села под дедовой иконой вечерять.

— Ну, здравствуй, Марыленька, — нарушил её молчаливое одиночество голос.

— Кто это? — удивилась она.

— Это я, душа моя.

Она медленно, не веря своим ушам, повернулась к полатям. Зенек сидел на своей постели и улыбался.

— Боже мой, услышал господь мои молитвы! Вот радость-то, очнулся, хороший мой. Верила я, всегда верила, что придёт этот час, родной мой, миленький, — она бросилась к Зенеку, припала ему на грудь.

Плакала, но то были слёзы радости и счастья. Он нежно гладил её голову.

— Ничего, ничего, милая, не плачь, всё у нас теперь хорошо будет. Теперь поправлюсь я, помогать тебе буду, намаялась ты со мной за семь месяцев, устала. Теперь всю работу сам буду делать, — он взял в ладони её лицо и смотрел в родные, знакомые с детства, глаза. — Да что ты, какая это маята была. Только бога молила, что бы вылечил тебя.

— Да видел я всё, как тяжело тебе было, как ручки твои, маленькие, опускались, порой. Слышал, как плакала ты по ночам, да до утра, на коленях, возле дедушкиной иконы стояла. Всё видел, всё знаю.

— Да как же, ты видеть мог, если лежал, еле дышал?

— То тело моё не подвижно было, а душа-то не спала, а возле тебя находилась.

И тут Марыля отодвинулась от Зенека.

— Да как же это, я и не поняла сразу, так радость меня окутала. Ведь разговариваешь ты, и голос твой такой красивый, как ручеёк горный журчит и речи, чистые да нежные, прямо в душу ко мне льются.

— Это ещё не все изменения, что со мной произойдут, только время должно пройти ещё не много, два месяца и ещё чуть-чуть подождём, и к празднику сорока святых совсем поправлюсь я да крепко на ноги встану. И заживём мы с тобой, другим на зависть, — он протянул к ней руки.

Она снова склонила ему на грудь свою голову. Счастье, блаженство и чудная нега разлилась по её телу. Незнакомые чувства волновали кровь, казалось, душа была готова вырваться из тела и полететь над землёй, что бы поделиться своей радостью со всем миром. Так сидели они, молча обнявшись. Марыле просто не верилось, даже мечтать не смела, что выпадет на её долю ощутить в жизни такое счастье. Конечно, надеялась, да во снах девичьих, часто снилось ей, идёт она, по лугу, где трава не кошена, рука об руку, с молодым, пригожим хлопцем.

Только никогда лица она его не видела, но запомнила, как легко, радостно и надёжно было рядом с ним. И сейчас, обняв Зенека и, чувствуя его объятья, она поняла, что именно так всё было в том сне. Она отстранилась от Зенека, посмотрела в его глаза. Они были завораживающей красоты. Большие, карие, с золотисто-огненными прожилками, казалось, они заглядывают в самую глубину души Марыли. Густые, длинные ресницы, брови, как крылья птицы в полёте. Губы, цвета лепестков алой розы, припухлые, ярко очерченные, звали к поцелую. Марыля, испугавшись своих мыслей, покраснела и закрыла глаза.

— Хорошая, что с тобой? — она почувствовала тревогу в голосе Зенеша.

— Ничего, так я, — справившись с волнением, Марыля взяла его руку, — смотрю на тебя, вроде ты и не ты, изменился, но душу твою, добрую да нежную, я всегда такой и представляла. Чувствую, хоть лицо твоё изменилось, но она прежней осталась. Хорошо это, ой как хорошо. Так мне на душе радостно, покойно и чувство такое, что в прошлом осталось всё плохое, а впереди светлая, радостная жизнь ждёт. Ох, сердце как птаха бьётся, словно выскочить из груди пытается.

— Я тоже такие же чувства испытываю, моё сердце, как и твоё волнуется, вот, послушай, — он взял руку Марыли и приложил к своей груди.

Она почувствовала под своей рукой, как бугрились мышцы на его груди, как часто билось его сердце. Сильные, крепкие руки, широкие мужские плечи, ком в горле застрял, такой красивый не про её честь. Вот поправится и уйдёт в город, а там влюбиться, сколько красавиц вокруг него будет, богатых да знатных. Но погнала она эти мысли прочь. То потом будет, а сейчас хоть немного счастья на её долю выпало и проживёт она так, что бы ни одной минутки его не упустить.

— Мы всегда будем вместе, я тоже этого хочу, — будто прочитал её потаённые мысли Зенек.

Марыля покраснела и, смущаясь, отошла к печке, где стоял горшочек с травяным отваром. Набрала полную кружку и принесла ему.

— Надо выпить, Зенек, эта трава сил тебе прибавит, — поднесла к его губам, — никак понять не могу, что же произошло, как ты так изменился, что за чудо чудное! Столько времени прошло, а я перемен в тебе и не замечала.

Зенек выпил несколько глотков и взял Марилю за руку:

— Спасибо, родная, присядь. Что произошло, я расскажу тебе, потом. А сейчас, ты должна мне помочь и выполнить мою просьбу. Пойди к дедовой избе.

— Но, ведь нет её, сгорела она.

— Я помню. И как ты икону спасла мне тоже известно. Но дуб, что рос рядом, уцелел и по сей день там стоит. У самого корня большое дупло, так вот, обойди дуб с восточной стороны, залезь в дупло, там листва старая, развороши её, под ней растёт чудо-трава, светлооранжевого цвета. Кустики маленькие, размером с палец. Дед Демьян сказал, огромную, чудотворную силу она имеет, сорви девять кустиков и домой принеси, а остальные опять листвой закрой. А дальше дедушка подскажет, что с ней делать.

— Да полно тебе, Зенек, ведь дедушка умер давно, как же он подсказать может, — Марыля удивлённо посмотрела на него.

— А я вижу его и разговариваем мы. Он и сейчас здесь, с нами, говорит, что торопиться тебе надо, за разговорами нашими много время прошло, а тебе до восхода надо успеть. С первыми лучами солнца исчезнет трава.

— Пугаешь ты меня, Зенек, невозможно это всё. — Хочешь проверить? Подойди туда, где икона стоит, протяни руку ладошкой вверх, дед тебе знак подаст, — и, видя её нерешительность, подтолкнул, — иди, не бойся.

Марыля пошла к иконе и сделала, как он сказал. Ничего не происходило, она хотела повернуться и спросить Зенеша, зачем он над ней подшучивает, и почувствовала, как по ладошке пробежал, сначала, холодок, а потом сделалось сильно жарко и ладошку, словно иголочками покалывать стало. Она повернула голову и Зенек, увидел, как от удивления расширились её глаза, и на губах заиграла улыбка.

— Вот так чудеса?!

— Ну, поверила теперь? Придёт время, и ты сможешь его увидеть. А теперь, торопись, время кончается, скоро солнце взойдёт.

Она взяла фитилёк и начала торопливо одеваться.

Вся деревня гуляла, празднуя Рождество, пели песни. Детвора, не смотря на ночь, бегала по улице, играя в снежки. Молодёжь, с визгом и криками радости, распиравшими грудь, каталась с горки. Всеобщее ликование охватило всех. Мало в деревни праздников, а Рождество, один из самых радостных.

Марыля остановилась на минутку, глядя на гулянье: «Вот счастье-то, какие все весёлые, и у меня счастье. Так бы и рассказать всем, что бы разделили мою радость. Но торопиться надо, Зенек сказал, время мало осталось» И побежала огородами к Демьяновой хате.

Всё сделала, как было сказано. И правда, в дупле дерева, возле корней, нашла она ту траву заветную. Чудная эта трава была. Когда Марыля раздвинула залежалую листву, свет ударил в глаза. То светились эти кустики. Нежные, тоненькие стрелки-листики светлозелёного цвета с оранжевыми прожилками. Сорвала, положила за пазуху и побежала домой.

Гулянье в деревне было в самом разгаре. Но не до него было Марыле, домой спешила. Забежала в избу. Зенек стоял по середине хаты, в красивой одежде. Рубаха ни бархат, ни щёлк, а материя незнакомая, манжеты и воротничок, как на городских богачах видела. Жилетка с карманами, из дорогой кожи сшитая. Стол был накрыт дорогой скатертью. Яства диковинные, каких раньше она и не видывала.

— Боженьки, Зенек, откуда это всё? Что за одежды на тебе роскошные? Что за волшебство чудное, как в сказке, прямо!

— Я принёс всё это оттуда, куда смогу и тебя пригласить. Но надо время выждать. А ты ждать умеешь, терпения и веры у тебя не отнять. Хорошая ты и добрая, как те, кем мы были на свет рождены да в этот мир отданы. Всё, что на нашу долю выпало и дальше будет, то испытания нам даны, что бы проверить нас. Нелегко будет, но уверен, справимся мы. — Не пойму я тебя, говоришь непонятное, кем рождены? Я знаю, Тася была матерью моей, и братья да сёстры у меня есть.

— Не так всё, как тебе известно. Но про это позже. А сейчас дело надо сделать важное, а после я тебе всё покажу и объясню. А пока, сходи на родник за водой, тот родник, что за околицей.

Марыля бежала по улице, к роднику. Старики да дети по домам разошлись, только молодёжь ещё не угомонилась, шли по селу и песни пели. Все нарядные, с раскрасневшимися от мороза да веселья щеками, хохотали на всю улицу. Поравнялась Марыля с ними, Кася и Милош перегородили ей дорогу.

— Куда ты бежишь, торопишься? Праздник такой, пойдём с нами гулять-веселиться, что ты всё одна, от нас бегаешь да общества нашего чураешься. Мы к Касе гадать идём, пойдём с нами. Авось в зеркале и своего суженного увидишь.

— Спасибо вам за слова добрые, за приглашение, — поклонилась Марыля, — но знаю я своего суженного уже, и другого мне не надо, — сделала шаг в сторону, что бы обойти их.

— Уж не Зенека ли, хворого, ты полюбила? Какой же прок от него, убогого? — Кася округлила глаза, повернулась, подмигнула своим друзьям.

— А хоть бы и его, не всегда же он болеть будет. Вот выздоровеет, тогда и видно будет. Тороплюсь я, — и побежала дальше.

— Вот точно, с ума сошла от одиночества, не зря бабы говорили, — покачал головой Милош.

— Да ну её, ненормальную. Ты смотри на меня, моя голова тоже не здорова, да то от любви к тебе, — Кася прильнула к Милошу, заглядывая ему в глаза, — меня береги, зазнобу свою, а до других тебе не должно и дела быть.

— Да только ты у меня в голове, ни на кого не променяю, желанная моя, — Милош прильнул к её губам.

— Ну, хватит вам, любиться да нежиться, обещали свадьбу к осени, а сами.

Ганна смотрела на них, казалось, что она уже смирилась, но подружки увидели в её глазах искры ненависти к их счастью. Только Кася не видела, искрящихся злобой, глаз Ганны, она любовалась своим милым.

— И правда, дождаться не могу. И что твоему отцу в голову пришло, не дал благословения, — с досадой в голосе сказал Милош.

— А я почём знаю, сказал до следующей осени ждать надо. Ты думаешь, мне легко? Не меньше твоего мучаюсь, ничего, люба моя, подождём — Милош прижал девушку и впился в губы жарким поцелуем. Все, подмигивая и, еле сдерживая смех, рвущийся наружу, обошли их кругом, держась за руки. Захороводили вокруг целующихся:

— Милош с Касей голубки, поцелуи их крепки. Позабыли про друзей, не стесняются людей. Догоняйте, — и всей гурьбой побежали по улице.

Кася с Милошем, наконец-то, нашли в себе силы, оторваться друг от друга и устремились вдогонку за своими друзьями.

Пока мы били свидетелями этой сцены, Марыля уже добежала к роднику, набрала студёной воды и побежала обратно. На этот раз ни кто её не препятствовал, улица опустела.

Зенек ждал её за нетронутым столом.

— Ох, управилась, запыхалась. Вот водица, что дальше-то делать?

— Пока ты ходила, дедушка мне всё рассказал, — Зенек встал, — дай мне крынку глиняную, запри дверь да закрой окна, что бы никто, не дай бог, не высмотрел, что у нас происходить будет. Садись и отдыхай. Теперь моя работа.

Она недоверчиво посмотрела на него, но крынку дала.

— Я вижу, ты всё сомневаешься, подожди, скоро твои сомнения улетучатся.

Он забормотал что-то, налил в крынку воду, развернул тряпицу, в которой Марыля принесла травку. Свет озарил горницу. То был свет от пучка травы в руках Зенеша. Не переставая бормотать, он положил траву в крынку и поднял над ней свои ладони. Марыля прислушалась, но слов разобрать не смогла. На каком-то незнакомом языке произносил Зенек то ли молитву, то ли заговор. Вдруг она увидела, что от воды пошёл пар. В крынке забурлило, заклокотало, и сама крынка стала прозрачной, словно стекло. Травинки, убыстряя движение, поднялись со дна и растворились в воде без остатка. Крынка стала такой, как обычно. Зенек замолчал, и устало, сел на лавку. На лбу выступили большие капли пота, руки дрожали. «Господи, да что же это такое? — Марыля затихла, завороженная этим зрелищем, — силы небесные, чудеса прямо, да и только». Она подошла к Зенеку, села перед ним на корточки и взяла за руки. Его всего лихорадило, губы пересохли и потрескались, на шее вздулись вены, глаза были закрыты.

— Милый мой, да что же ты над собой так издеваешься, ведь слаб ещё, но откуда сила такая?

Он открыл глаза.

Марыля увидела, что подёрнулись они поволокой мутной от усталости.

— Ничего-ничего, родная, сейчас настоится отвар, выпью, и легче станет. Давай две кружки, тебе тоже надо выпить его выпить. — А мне-то зачем?

— Что бы смогла увидеть то, что я тебе должен показать.

— Боязно мне, — сказала Марыля.

Но сама не поверила в свои слова. Доверила она Зенеку полностью и тело, и разум, и душу.

— Ну, тогда, с богом, — Зенек тяжело поднялся, налил в кружки отвар и одну протянул Марыле, — пей, не бойся.

Первым выпил. Марыля посмотрела на варево. Кружка тоже стала прозрачной, а напиток в ней был чистым, и словно, радуга была в нём растворённая. Все цвета, что доступны нашему взгляду, были в этом отваре.

«Ну, будь что будет» — подумала Марыля, зажмурилась и выпила. На вкус это было сладковато-приторное, мятное, с горчинкой и что-то ещё, незнакомое.

— А теперь, дай руку и доверься мне, — Зенеш протянул ей руку и посмотрел в глаза.

Марыля, секунду помедлив, вложила свою ладонь в его. Краем глаза заметила, что из печки выскочил уголёк, и, искрясь, полетел на пол.

«Надо поднять, а то до беды не далеко» — успела подумать Марыля, но тут всё поплыло перед глазами, голова закружилась, тело стало лёгким и невесомым.

Очнулась она на поляне. Увидела деда Демьяна, собирающего что-то. Вдруг всё потемнело, с неба на землю, со свистом, упали два огненных шара. Дед не испугался, повернулся посмотреть, что произошло, и пошёл к тому месту, где упали огни. Марыля, чувствуя руку Зенека, сжала её и оказалась рядом с дедом.

— Дедушка, — позвала она.

— Он не слышит тебя, мы в прошлом, — услышала Марыля голос Зенека, — смотри дальше, все вопросы потом.

Она повернулась опять в сторону деда. Увидела, как Демьян нагнулся, будто разглядывал что-то на земле и поднял младенца, завёрнутого в тёмно-синюю ткань. Потом опять нагнулся, прислушался и поднял ещё одного ребёнка, но уже в серебристо-матовой материи. Покачал головой и, держа обоих детей на руках, ушёл в лес.

Марыля с Зенеком оказались в демьяновой хате. Дети лежали на столе. Дед развернул их покрывала. В иссиня-чёрной материи с золотистой каймой был мальчик, а в серебристо-матовой с серебряной каймой девочка. Мальчик по виду был немного старше, чем девочка. У каждого из них на груди, на тонких цепочках висели медальоны. Они были похожи на две половинки одного целого. Дед снял с детей медальоны, сложил их друг к другу и получился один круглый, большой, плоский. Что на нём было изображено, Марыля не разглядела, кто-то постучал в дверь хаты. Демьян пошёл в угол избы, к иконе, открыл сзади потаённую стенку и положил туда медальон, а детей отнёс за занавеску, на полати. В дверь вошла тётка Тася.

— Мама! — крикнула Марыля, но вспомнила, что её никто не слышит.

У Таси на руках был ребёнок, завёрнутый в её исподнюю юбку. Тася плакала и говорила Демьяну, мол, родила её на закате, но девочка не дышит и грудь не берёт. Дед взял ребёнка, положил на лавку, распеленал. Осмотрел, послушал сердечко и сказал, что мертвых оживлять, ему бог таланта не дал. Тася разрыдалась, дед завернул мертвую девочку, почитал над ней молитву и сказал Тасе, что сам её похоронит. А Тася плакала, не в силах успокоиться, и столько материнского горя было в этом плаче, что Марыля сама почувствовала, как полились слёзы из её глаз. Дав Тасе выплакаться, дед присел на лавку и сказал, что поможет ей излить свою любовь на другое дитя, найденное им сегодня в лесу. Тася, вытирая слёзы, посетовала, что за нелюди дитя в лесу бросили, но дед не сказал при каких обстоятельствах нашёл ребёнка. Пошёл к печке и принёс девочку. Тася развернула младенца, удивилась, что покрывальце необычное, ткань дорогая да не похожая на те, что ей знакомы. Предположила, может дитё богачей каких, но как в лесу, далеко от города оказалось, уж не беда ли какая приключилась с её родителями. Сокрушённо покачала головой, что маленькая, как новорожденная. Белокурый ребёнок с голубыми глазами, улыбался, тянул ручонки к Тасе. Демьян ответил ей, что следов трагедии в лесу не видел, и что произошло ему тоже неведомо. Так и порешили, возьмёт Тася найдёныша, да за своего ребёнка представит. И то будет их тайной от односельчан. Тася завернула ребёнка, попрощалась с дедом и вышла за дверь. Так у деда остался мальчик.

Марыля, чувствуя присутствие Зенека, повернулась к нему и спросила:

— Так этот мальчик — ты, а девочка, значит, я?

Зенек, молча, кивнул. Перед глазами Марыли промелькнула вся жизнь Зенека у деда, как болел он, как лечил его дед всякими снадобьями да отварами. Как помер Демьян, а что дальше с Зенеком было, то Марыля сама помнила.

Зенек всё ещё держал её за руку. Они снова оказались на той поляне, где Демьян нашёл младенцев. Она увидела Василя, Михая и Грица. Была ночь, но светло как днём. Мужики лежали возле костра и смотрели, разинув рты, как из земли вырастают два гладких, огромных камня. Как Зенек, прежний, подходит к камням, как из них выходят мужчина и женщина и что-то говорят ему. Слов она не услышала и повернулась к Зенеку. Он, предугадав её немой вопрос, поднёс палец к губам, давая понять, что бы ни о чём не спрашивала, а просто смотрела. Вся сцена на поляне прошла перед её глазами.

— Теперь ты всё видела. Нам пора, — Зенек прижал девушкук себе.

Они снова стояли по среди Марыленой избы. В её голове была мысль о том, что уголёк из печи упадёт на пол и до беды не далеко. Её взгляд упал на печку и, к своему удивлению, она заметила, что уголёк был в самом начале своего падения. Искрясь и потрескивая, он упал на пол, ярко вспыхнул и погас, подёрнувшись пеплом. «Как же так, а куда время подевалось, ведь столько я увидела?» она посмотрела на Зенека. Он улыбнулся и сказал:

— Теперь время и расстояние нам подвластны, — Зенек подошёл к иконе, достал из задней стенки медальон, разделил его на две половинки, как было на тех детях, одну половину одел на шею Марыле, а другую себе.

— Ну вот, это пока всё, что я могу тебе показать. Эти дети — мы с тобой, ты правильно догадалась. Обо всём остальном, пока сама думать будешь, а я устал сильно, мне ещё два месяца придётся сил набираться. Буду лежать в покое, как эти семь месяцев, разговаривать не смогу, но слышать тебя буду. А как день сорока святых придёт, тогда и встану я. А если в себе изменения находить будешь, не пугайся, так и должно быть. Теперь пойду лягу, силы на исходе, упаду ещё и придётся меня тащить, а надо тебя поберечь, голубку мою, — слабеющими руками Зенек обнял Марылю, и еле передвигая ноги, пошёл к полатям.

Марыля подхватила его, помогла лечь. Он вытянулся, улыбнулся ей, взял за руку:

— Ничего, милая моя, потерпи, чуть-чуть осталось и будем мы…

Его рука ослабела окончательно. Он глубоко вздохнул, закрыл глаза и выпустил руку Марыли. Она подоткнула ему одеяло, посмотрела на его изменившееся, но такое родное и близкое лицо и присела в ногах. Взяла медальон, что Зенек ей на шею повесил, разглядывала долго диковенную вещицу, а потом опять на спящего парня посмотрела.

«Господи, глазам не верю, что же это? Словно сон какой-то. А может, это и был лишь сон, отваром дедовым навеянный? Спросить у дяди Василя о том, что они на поляне видели или не надо? А вдруг они не помнят ничего да ещё за полоумную меня посчитают? Ведь просто волшебство, не иначе. Какого мы роду-племени? Откуда свалились? Что же всё это значит? А Зенек опять в беспамятство впал. Дождусь, пока в себя придёт, обещал же разъяснить мне всё. Так и решу, ждать надо. Как же он прекрасен, ладный да пригожий, а я? Обычная серая птаха, не то что барышни городские. Руки от работы как у старухи и глаза блёклые да выцветшие. Вот поправится, надоест ему жизнь деревенская и уйдёт от меня в город. Ну, будь что будет».

Глава 5

Эти два месяца тянулись невообразимо долго. Каждый день Марыля, делая обычные дела по хозяйству, по несколько раз подходила к Зенеку, но он лежал всё так же неподвижно, дыхание было еле уловимым. Он продолжал меняться, волосы стали совсем густые, чёрные и волнистые и в росте он заметно прибавил, ведь горб-то совсем пропал, уже и на полатях не помещался. Помня, говорил он, чтобы никто не заходил, да его не разглядывал, пришлось Марыле самой сколотить лежанку для него. Еле перетащила, таким он стал высоким да крепким. «Настоящий мужик уже, красивее да ладнее, чем наши парни. Вот бы мужа такого, да где уж мне, — смотрела она на Зенека и вздыхала с сожалением, — но ничего не поделаешь, а уйдёт если, то пусть будет счастлив, лишь бы ему хорошо было. Настрадался, намучился за жизнь свою, как никто другой счастья заслуживает».

Но однажды, штопая старенькую кофточку, глянула на свои руки и увидела, что стали они мягкими да гладкими. Вспомнила она про старенькое, потрескавшееся зеркальце, ещё отец, покойный из города привозил. Дорогой подарок он матери сделал, сказал, чудом выторговал на ярмарке у старика одного. А старик тот сказал, что когданибудь принесёт это зеркальце счастье. «Когда-нибудь посмотрит твоя дочка в него и увидит красоту свою, от всех скрытую». Мать подивилась диковинной штуке и сказала, что ей смотреться некогда, да мол, старая она уже. Пусть девчата перед зеркалом крутятся, у них вся жизнь впереди. Но сёстры Марылины сколько не смотрелись, себя такими же как в жизни видели и слова старика позабылись. А перед тем, как отцу помереть, лопнуло то зеркало на две половины. Одна вдребезги рассыпалась, а другая целым кусочком осталась. Мать сильно горевала, говорила, вдруг старик тот колдуном был, да стекло это проклятое, и велела выкинуть осколки с глаз долой. Но Марыля, как сердцем чуяла, ту половинку целую унесла, да в сарайке спрятала, а когда мать умерла, и все разъехались, кто куда, достала его и в дом принесла. Но сколько не смотрела, ни чего не менялось. Давно забросила его в сундук, не считая себя красавицей. Ведь с Касиной красотой не сравниться, так что в зеркало таращиться. А теперь почувствовала непреодолимую тягу посмотреть. Достала забытый за ненадобностью осколочек и краем глаза посмотрела. На неё, из мутноватого стекла, смотрела удивительной красоты девушка, с белокурыми волосами, струившимися крупными волнистыми локонами. Ярко-голубые глаза, в обрамлении пушистых, густых ресниц, как два маленьких озерца, отражающих блики солнца, блестели на лице. Кожа была матово-бархатистой, нежно-розового оттенка. «Вот тебе на, как же это получилось? Может это зеркало такую шутку надо мной шутит? Не верю я, что так может быть». И отложила зеркало, проверить ведь все равно невозможно. Только однажды, шла от колодца и встретила Милоша. Он, с охапкой дров шёл из лесу. Остановились поздороваться.

— Давно тебя не видно было, совсем ты со своим Зенеком умаялась. Когда ты всё делать успеваешь, по ночам что ли, за водой да дровами ходишь. Вроде как специально, что бы, не видится ни с кем да не разговаривать. Как дела-то у твоего хворого? Скоро ли поправиться или всё лежит как бревно?

Марыля подняла на Милоша глаза, посмотрела долгим взглядом:

— Ничего, уже скоро выздоровеет.

Подняла вёдра и пошла.

Как водой студёной обдало Милоша. Оторопел он, и слова не смог вымолвить ей в ответ, как язык проглотил.

«Господи, что случилось с ней! Чудо, как хороша стала! Одни глаза чего стоят. Как два бездонных чистых озера, так и манят. И лицом как-то светлее стала. А губки-то, губки, алые, влажные, так и кажется, что сладкие на вкус, как мёд. Боже мой, вот так красавица, аж сердце захолонуло. Куда Касе до неё?!». Так и стоял, ошалевший от Марылиной красоты, не чуя под собой ног. И долго ещё, не мог он прийти в себя от увиденной красоты. Вечером, на гулянке, у Ганны, Кася льнула к своему любимому, заглядывая ему в глаза.

— Что ты, мой коханый, на себя не похож, тихий, молчишь, слова мне ласковые не говоришь? Али разлюбил свою Касю? Неужели нашёл лучше меня, скажи, кто разлучница, уж я с ней поговорю по душам, ни кому тебя не отдам! Мой ты, только мой. И я тебя ни на кого не променяю.

Милош отмалчивался, обнимал Касю, на поцелуи отвечал без былого жара. Придя домой, долго лежал без сна в постели. Стояли перед ним прекрасные глаза Марыли, их бездонная, манящая глубина. С той поры, ловил он момент, что бы встретиться с ней, хоть словом обмолвиться. Но будто, избегала она его, завидя, переходила на другую сторону улицы или вовсе, забегала к кому-нибудь в хату, и долго не выходила оттуда. Не выдержало сердце, пришёл он как-то к её избе, долго ходил возле, не решаясь постучать. Но пересилило желание увидеть её ту робость, что незнакома была до этих пор, постучал в дверь. Не вышла, только ворохнулась шторка в окне. Ушёл домой, тоскуя и печалясь. На следующий день, подкараулил её возле колодца, схватил за руку, не в силах сдержатся, прижал к себе, задышал жарко в её, уже любимое и желанное лицо: — Словно, прячешься от меня. Не могу больше, полюбил тебя, сил нет терпеть, хочу видеть тебя, прикасаться к телу твоему желанному. Выходи за меня, любить тебя буду так, как ни кого, доселе, не любил. Ненаглядная моя, ласточка.

И начал целовать её глаза, щёки, потянулся к губам. Но почувствовал, как напряглась Марыля, кулачками в его грудь упёрлась, отстраняя от себя.

— Что, что желанная, али не люб я тебе? — ловя её взгляд, с горьким вздохом, спросил Милош.

— Не хорошо всё это, а то, как Кася увидит, или другой кто, да расскажут ей, зачем горе такое ей делаешь? — отошла от Милоша.

— Да что Кася, разлюбил ведь я её, бывает и так. Думал, что краше да любимеё её нету, хоть и пустая она, ластится как кошка, да только веселиться и гулять любит. А душа, словно, уголёк, чёрная, завистлива да злобой и ехидством пышет. А как встретил тебя тогда у колодца, да в глаза твои лазурные посмотрел, свою судьбу в них увидел. И понял, что только с тобой жизнь свою дальше вижу. Всё сделаю, что бы полюбила меня, на всё согласен, лишь бы ты моей была.

— Не надо, Милош, ни к чему всё это. Другого я люблю всем сердцем, и если его со мной рядом не будет, то и другого ни кого мне не надо. Прости и забудь меня, ни когда вместе нам не быть, мне этого не нужно. Прости, если горько тебе от слов моих, но вот тебе мой ответ, и другого не жди, не надейся, — взяла коромысло и пошла по улице.

— Нет, никогда не соглашусь я отступить, добьюсь тебя, чего бы мне это не стоило, крикнул ей в след Милош, глотая слёзы сердечной боли и обиды.

Как всегда, первым свидетелем всех событий в деревне оказалась тётка Бася.

— Вот так дела, — в её глазах мелькнули искорки радости, что во время толкнул её боженька на улицу выйти да увидеть всё своими глазами, — не иначе, скоро веселье у нас в деревне будет, уж Каськато чёрта с два, такое проглотит, да спуску ни одному, ни второму не даст. Побегу, по горячему Василисе расскажу, что видела. А уж онито на пару с дочкой, в миг решат, что делать.

И потрусила по улице к дому Василисы.

Марыля шла, почти бежала домой. Взволнованная происшедшим, она поняла, что не обманывало зеркальце, с ней действительно произошло нечто такое, что заставило трепетать душу. Самый красивый парень по ней с ума сходит! Вот так чудеса! Если бы раньше она бы порадовалась, а сейчас, её это только огорчило. Ни к чему это ей, ой ни к чему. Только Зенек был сейчас её светом в окне, её жизнью, её любовью. Сама не думала, что познает счастье такое. «А если Зенек меня не любит? Ведь не знаю я, что у него на душе твориться? Может, как к сестре относиться, а я мечтаю? Господи, как же я не подумала?! Ведь если принесли нас откуда-то, издалека, как он мне показывал, может мы брат с сестрой? Тогда, грех большой, любить его той любовью, какая сейчас в сердце моём. Что ж не спросила я его тогда?! Но, слава богу, завтра праздник и он в себя придёт, тогда и спрошу. Но как горько и больно, если это так, как думаю, окажется. Нет, промолчу, пусть не узнает ничего про любовь мою! Ведь такая радость в душе от любви этой, а как скажет мне, то выгорит сердечко моё дотла, не переживу я муку такую». Добежала до хаты, на силу отдышалась. Зашла и сразу к Зенеку бросилась. Он лежал, как прежде, только дыхание стало слышнее и чётче. Ресницы подрагивали, на щеках играл румянец.

— Лежишь, не слышишь меня. А хоть бы и был ты, таким как раньше, мне всё равно, всегда тебя любила, чувствовала, что душа твоя светлая да добрая. Ни лицом, ни телом покорил ты меня, а душой своей нежной, которую под телом искореженным, ни кто разглядеть не пытался, — сняла платок, поправила волосы, наклонилась к нему и, пересиливая робость, поцеловала в губы.

— Господи, как сладки уста твои, милый мой, желанный. Не знала, не ведала, что полюблю так сильно когда-нибудь, — посмотрела на его лицо, провела по волосам, показалось, что губы его тронула улыбка. Легла ухом на грудь, услышала, как часто-часто бьётся его сердце, обняла за плечи и расплакалась.

Слёзы падали на рубашку Зенеша горячими каплями, оставляя мокрые пятна.

— Хорошо, что не слышишь, значит, тайна моя со мной останется, — посмотрела на него, вытерла свои слёзы и села под иконой.

Бабий гвалт, как снежный ком с горы, нарастая, приближался к её хате. Марыля выглянула в окно. Целая процессия из баб и детворы бежали к её дому. Впереди, с развевающимися по ветру волосами, бежала Кася. За ней, что-то рассказывая на ходу и размахивая руками, поспешала тётка Бася. Девчата, вперемешку с детворой, завершала процессию, прихрамывая и крестясь, мать Каси, Василиса. «Ну вот, так и знала, не иначе тетка Бася всё видела да доложить успела. Ну, разговор не лёгкий будет, да ничего, нет моей вины» подумала Марыля, надела платок, бросила взгляд на Зенека. Почудилось, будто свет от него исходит, как в солнечном луче вроде лежит. «Ничего, любимый, всё хорошо, сама справлюсь, любовь моя мне силы предаст» подумала так и вышла на встречу разъярённой Касе.

— Ах ты змея, смотри, как вышла гордо, вроде и не виновата ни в чём, — подлетела Кася к Марыле, — иж, что удумала, Милоша моего отобрать. Да я тебе все глаза твои, бесстыжие, выцарапаю, да космы твои белые повыдираю. Кинулась с кулаками на Марылю. А та отступила на шаг назад, схватила её за руки. Кася почувствовала такую силу в марылиных руках, что, не удержав равновесия, упала на колени перед Марылей. Совладала с собой, подскочила и, уперев руки в бока, приготовилась к скандалу. Но Марыля, не дав ей и рта раскрыть, спокойно сказала:

— Зря ты, Кася, кричишь да себя позоришь. Что ты здесь представление устраиваешь, всю деревню собрала? Нет моей вины перед тобой, ни какого повода я Милошу не давала, а что на него нашло, то только богу известно. Есть у меня любимый, мой единственный и желанный, а до Милоша мне ни какого дела нет. А что бы милого не упустить, посмотри на себя, может, твоя вина, что охладел он, да на другую смотрит. Злости в тебе столько, что на всю деревню хватит и ещё останется. Только и знаешь, что насмехаться да язвить над людьми, а ему доброта и ласка нужны, да не такие, что от тебя видит, а настоящие, человеческие.

— Гляньте, учить вздумала! И откуда ты выискалась, такая умная, что бы людям жизнь ломать да горе в семью приносить, — тётка Василиса, наконец-то, добежала и встала впереди дочери.

— Ни кого я не учу, а тем более, горя и зла ни кому не желаю, только зря вы все ополчились. Пустите добро в души свои, и будет вам счастье да благословение божье. Уходите, покой моего суженного и любимого своими криками не нарушайте.

Повернулась и зашла в хату, оставив всех в молчаливом недоумении. Почему в молчаливом, потому что слова Марыли остудили запал скандалисток. Кася, тихо плакала, уткнувшись в плечо матери, девчата переглядывались друг с другом, да плечами пожимали, толком не понимая суть происходящего. Детвора разбежалась, потеряв интерес, когда драка не заладилась. И только тётка Бася, хитро улыбаясь, скрестив руки на груди, смотрела, как Василиса гладит дочь по голове и что-то шепчет ей на ухо. «Да-а, не получилось веселья. И откуда в этой пичуге столько уверенности и таланта? Надо же, Касю угомонила, да так, что та и слова вымолвить не успела. Да, вот дела так дела» повернулась и пошла, оставив Василису с дочкой с их слезами. А Марыля, посмотрев, что все разошлись, села под окном перешивать платье, какое ей Груня дала давеча, хотела, как очнётся завтра Зенек, встретить его в красивом одеянии. Уставшая от перепетий дня, не заметила, как заснула. Разбудил её солнечный луч, упавший через окно на её лицо. «Вот тебе на, как же так, уснула и работу свою не доделала» — досадуя на себя, подумала Марыля.

— Здравствуй, моя хорошая, не стал тебя будить, дал отдохнуть после вчерашней битвы, — услышала она голос Зенека и повернулась.

Он сидел за столом и пил что-то из кружки.

— Так ты что, всё слышал? — покраснела Марыля. — Ты забыла просто, я же тебе говорил, только тело моё недвижимо будет, а слышать и чувствовать я буду всё, — он лукаво улыбнулся.

«Боже мой, как я забыть могла? Значит, он слышал, как говорила я, что люблю его и поцелуй мой чувствовал?! — Марыле стало жарко, она отвернулась, не зная, куда спрятать своё пылающее лицо, — вот стыд-то, хоть сквозь землю бы провалиться!»

— Не стыдись, милая моя, самая любимая.

Он встал, подошёл к ней, взял за плечи и повернул к себе. Она подняла на него глаза.

— Но почему я вижу слёзы в твоих глазах? Я так рад был слышать твои слова, что душа моя порхала, словно бабочка. Ведь я тоже тебя люблю и жизни без тебя не представляю. Давай оденься, пора нам на люди выйти, да счастье наше показать всем, что бы поняли они, друг для друга мы созданы и наша любовь крепкая. Ты плачешь?

— То слёзы радости, любимый, нежданного счастья, что мне подарено судьбою — глаза Марыли, сквозь пелену слёз, светились нежностью, — я так счастлива, что кажется, сердце не выдержит, из груди выскочит.

— Моё тоже, послушай, — он прижал её голову к своей груди, — голубка моя.

Он взял в ладони Марылино лицо, посмотрел долгим взглядом в её глаза и прижался губами к её губам. Они слились в долгом, жарком поцелуе. Как тысячи солнц взорвались перед закрытыми глазами Марыли, по всему телу разлился жаркий пламень, в голове зазвенели колокольцы… «Так бы всю жизнь и простояла, чувствуя его объятья и поцелуй» — промелькнуло в голове Марыли. Еле нашли силы, что бы оторваться друг от друга наши влюблённые.

— Пойдём, Марыля, расскажем людям о любви нашей. Скоро в церкви служба начнётся. Я тебе наряд праздничный приготовил, одень его, хочу, что бы ты краше всех была.

И тут Марыля увидела, что посреди хаты, словно, в воздухе, висело необычайной красоты, платье, расшитое кружевами и дорогими каменьями.

— Господи, красота-то какая! Да разве ж посмею я такое богатство на себя одеть, что ж я панночка, не гоже мне в таких нарядах красоваться, — Марыля, смущаясь, потупила взгляд.

— Ты у меня, лучше всех панночек, вместе взятых, иди смелей, одевайся, — и тихонько подтолкнул её к платью.

Марыля, затаив дыхание, подошла к платью, тихонько потрогала его. Платье само собой, оказалось в её руках. Она повернулась, посмотрела на Зенеша и пошла за шторку. Зенек остался дожидаться свою любимую. Прошло не много времени, и Марыля показалась в новом наряде. Её прекрасные, золотистые волосы были собраны в высокую прическу, как делают городские дамы. Откуда только она знала, как это делается. Но сами собой руки сделали так, как надо.

— Марыленька, как ты хороша, просто королева, — Зенек подошёл к ней.

Она улыбалась, глядя ему в глаза.

— Да какая там королева, просто я так счастлива, так счастлива, то и предаёт мне красоту.

— Ну, пойдём, пора, слышишь колокола на церкви звонят.

— Ой, боязно, вот удивятся-то все, — Марыля провела руками по платью, вроде, поправляя и привыкая к нему.

— Я с тобой, а вместе мы сила. — сказал Зенек.

Вышли на улицу, Зенек взял её за руку, подмигнул, улыбнулся, ободряюще. Так и пошли они по деревне, рука об руку.

Глава 6

В церкви начиналась праздничная служба. Всё село собралось, все нарядные и весёлые, в самых своих лучших одеждах. Тихонько перешёптывались кумушки, обсуждая свои проблемы, мужики стояли молча, чинно, детвора разглядывала росписи стен церкви. И тут распахнулись двери и забежал маленький сын Степаниды, Василёк.

— Люди! Марыля с каким-то хлопцем идёт, такие красивые, как из города приехали. Все зашикали на него, нельзя в церкви кричать, а он бросился к матери, стоявшей у иконы богоматери, и, уткнувшись в подол, начал что-то ей рассказывать шёпотом, размахивая руками. Она плохо слушала его, стояла, вытирая слёзы. Вот уже месяц лежал её Василь, хворый. Так сильно болел, что и не надеялась она на его выздоровление. Всем святым уже молилась, да только надежда таяла с каждым днём. Шёпоток, под который она, тихо плакала, молясь богу, вдруг стих, воздух в церкви всколыхнулся от многоголосого людского вздоха. Степанида, вместе со всеми, повернулась к дверям. В церковь, держась за руки, входили Марыля с незнакомцем.

Вот так парочка они были! Оба высокие, красивые. Марыля в платье роскошном, каких в деревне, отродясь, ни кто не видел. «А что за парень с ней, незнакомый? Красив да пригож? Откуда он появился?» перешёптывались друг с другом люди.

— Здравствуйте всем, — поклонились вошедшие.

— Марыля, а кто это с тобой? Где ты такого гарного хлопца нашла, — тётка Бася первая опомнилась.

— Да что вы люди, не узнаёте что ли Зенека, убогого, демьянового воспитанника, — улыбнулся Зенек, оглядывая односельчан. — Да полно тебе, хлопец, совсем ты на него не похож. Мы-то его хорошо знаем, — послышались голоса с разных сторон.

— Да он это, просто болел сильно, а теперь вот выздоровел, поправился, — Марыляулыбалась.

— Да чем же от его хворобы, горба и полоумности вылечиться можно было?

— Бася всплеснула руками.

— А вот нашлось средство, любовь и доброта марылина подняла меня да изменила, и я ей по гроб жизни обязан, что, не смотря на вид мой неказистый, полюбила она меня ещё прежнего. За то бог и изменил меня, что бы вы её не клевали да сумасшедшей не называли.

Все молча слушали Зенека, не в силах осмыслить чудесные перемены, не верили глазам своим. Иначе, чем чудом это назвать нельзя было. Только двое селян, переглядываясь друг с другом, молча, наблюдали за этой сценой, не принимая участие. Как вы догадались, то были Михай и Гриц. Вышел батюшка, оглядел свой приход, не понимая, но чувствуя людское волнение. И тут увидел, как расступились люди, и по образовавшемуся коридору, к нему двинулась молодая пара. Присмотрелся он, узнал Марылю, только спутника её узнать не мог. Они чинно встали, чуть поодаль от всех, перекрестились.

— Благослови, батюшка, — поклонились Зенек с Марылей.

Батюшка перекрестил их и начал службу.

— Бог не объясняет нам своей воли и не заставляет верить в то, что он существует. Главное, что он сам верит в нас. Мы должны любить волю господа, как бы сурова и несправедливам она нам не казалась. У каждого из нас есть искра божья, обратитесь к ней в своих молитвах и неприменно ваши духовные и физические силы увеличаться многократно. Награда за стойкость и смелость велика, это ясность мыслей и избавление от физической хвори.

Зенек и Марыля слушали его слова, и обоим казалось, что говорит он только для них. А люди всё не могли успокоиться переменам с этой парочкой. В полуха слушал народ проповедь, продолжая шёпотом обсуждение. Только в конце службы, внимание людей переключилось на икону Николая Угодника.

«О, чудо, — прошёл шелест по церкви, — смотрите, мироточит икона! Спасибо, господи! Что за знак? Что Угодник сказать хочет?» опешили все. Отродясь, у них в деревне таких чудес ни кто припомнить не мог.

— Чудо, вот истинное чудо, смотрите люди, а восхвалите господа за добрый знак, — громко воскликнул батюшка.

Все, от мала до велика, начали креститься и бить поклоны.

— Значит, господь услышал наши молитвы, — закончил батюшка службу. Народ вышел на улицу, только Степанида всё ещё стояла у мироточащей иконы, истово молилась о выздоровлении Василя. «Может, то знак мне был, но как разгадать, к чему?», перекрестилась и пошла к выходу. В дверях её ждали Зенек и Марыля.

— Что случилась, Степанида? Почему в слезах в праздник? — спросила Марыля, дотронувшись до неё рукой.

— Ой, Марыленька, горе у меня, беда большая. Слёг мой Василь, уже как месяц лежит, плохо ему, видно, и не встанет уже, — расплакалась Степанида.

— Пойдёмте к вам, авось помогу, чем смогу.

В голосе Зенека столько уверенности было в голосе, что Степанида, ни слова не говоря, пошла за ним. Народ на улице, переглядываясь и шушукаясь, двинулся следом, к хате Степаниды.

Василь, действительно, был сильно болен. Лицо осунулось, землисто-серого цвета, глаза ввалились, дышал прерывисто.

— Ой, не жилец он, не жилец, — тихо говорили бабы, вошедшие в избу.

Зенек подошёл к больному.

— Рано тебе, Василь, в другой мир отправляться. Здесь ты ещё нужен, — нагнулся к уху Василя и зашептал что-то.

Все затихли, прислушиваясь, но слов разобрать не могли. Зенек, продолжая шептать, распрямился, провёл руками по голове Василя, по плечам, по рукам, взял его ладони в свои руки. Подержал их какое-то время, потом положил свои руки туда, где еле слышно билось сердце больного, провёл по его животу, взялся за ступни и шептал, шептал. На лбу Зенеша выступил пот, руки дрожали. Дыхание Василя участилось, пальцы рук стали вздрагивать, он глубоко вздохнул.

— Ой, господи, бабоньки, отходит, сердешный, — долетели до Степаниды слова шепчущихся баб, она всхлипнула и, не в силах сдержаться, разрыдалась.

Грудь Василя опустилась, он протяжно выдохнул.

— Ох, Васинька мой, да что же это, как же я без тебя с малыми детками останусь? — Степанида бросилась к мужу, упала на его грудь, её плечи содрагались от рыданий.

— Не плачь, теперь всё хорошо будет, встанет твой Василь и жить ещё долго ему, — с трудом произнося слова, сказал Зенек.

Марыля, со стороны наблюдая за происходящим, подбежала к нему, подхватила, чтобы не упал.

— Пойдём, мой хороший, пойдём домой, отдохнуть тебе надо, — говорила дрожащим голосом Марыля.

Все расступились, пропуская их. Так и пошли они по улице, провожаемые взглядами селян. Но только детвора побежала следом, а взрослые остались посмотреть, что с Василём дальше произойдёт. Степанида плакала, гладя по голове своего мужа. И тут Василь поднял руку и положил её на плечо жены. Открыл глаза, мутным взором окинул всех. — Хорошо мне, Степанида, легко как стало, — тихо произнёс он.

— Васенька, хороший мой, — Степанида всхлипывала, вытирая слёзы, — неужто в себя пришёл. Скажи, что хочешь, что дать тебе? — засуетилась она.

— Ничего, ничего, дай только водицы испить, горит всё внутри, — спёкшимися губами прошептал Василь.

Степанида бросилась к ведру с водой. Василь сделал глоток.

— Чую, отошла смерть от меня, но как, не ведаю, что помогло, чем лечила ты меня? — закрыл от усталости глаза.

— Ой, Васенька, чем только не лечила, ничего не помогало, а нынче Зенек пришёл, да шептал над тобой что-то, тут и очнулся ты. Прямо чудо какое-то, — Степанида улыбалась сквозь слёзы.

— Ничего не помню, устал я, — Василь вздохнул.

— Да-да, миленький, поспи, поспи. Уходите, не толпитесь, пусть отдохнет, — повернулась она к бабам.

Все вышли на улицу, но расходиться не торопились.

— Что это, чудеса да и только, — недоумевали все, — неужели это Зенек его в чувство привёл?

— Да то чудо нам показано было, помните, икона мироточила? — сказала Бася, — не иначе к этому, ещё прабабка моя говаривала, такое бывает.

— А может, к тому и мироточила, что у Зенека такие способности появились, забыли, что ли, как изменился он? — вышла на улицу Степанида.

— Да, прямо день чудес, да и только, — согласились все.

— Ну, посмотрим, что дальше, чую я, это только начало, — подал голос Гриц, мужики не пошли в хату Василя, а сидели, покуривая, на завалинке.

— Ну, и слава богу, что всё таким образом обернулось, — Степанида счастливо улыбалась, вытирая краем платка слёзы.

Все пошли по домам, готовиться к предстоящему гулянью.

Марыля привела Зенека домой и уложила на лежанку. Он, лежал тяжело дыша.

— Ну что ж ты так себя изнуряешь, ведь сам ещё не окреп, — хлопотала над ним Марыля.

— Так надо было, ты же помнишь, что Василь помог мне тогда, на поляне и потом переживал за нас. Ничего, это первый раз тяжело было, потом легче всё проходить будет, пока силой управлять научусь. Отлежу до вечера, на праздник пойдём, надо к людям привыкать, и что бы они к нам, теперешним, привыкали.

Гуляют праздники на селе широко, с размахом. Вытаскивают столы на улицу и, кто что может, то угощение и выносят. Обычно перед этим, собираются бабы у кого-нибудь одного, пекут пироги. Кто капустку квашенную, кто картошечку, всё несут, чем богаты. Пропустив по стаканчику другому, мужики курили, раскрасневшиеся бабы обсуждали события дня, ребетня бегала, играя, молодёжь плясала под звуки нехитрой деревенской музыки. Все затихли, завидя Марылю с Зенеком. Те подошли, поклонились честной компании.

— Доброго здоровья всем, — сказал Зенек, — как Василь?

Степанида встала и поклонилась ему:

— Спасибо, до земли передавал поклон тебе Василь. Лучше ему, отошла хворь, уже кушать попросил, даже стопочку за праздник и твоё здравие выпил, а ты знаешь, что это первый признак выздоровления.

— Ну и слава богу, мы очень рады, — Марыля улыбнулась, — хорошие вы люди, добрые, вот и помог вам бог через Зенека.

— Ну что ж вы люди, веселитесь, гуляйте и мы к вашему празднику присоединимся, пойдём, Марыля, в круг. Хоть и не танцевал я никогда, но думаю, что получится, ведь сколько раз я со стороны смотрел, как вы танцуете. Помню, какой плясуньей ты искусной была, — прошептал он Марыле на ушко.

Вновь, сначала робко, а потом всё громче, заиграли деревенские музыканты. Шагнули все в круг, начали танцевать, но оглядывались на Зенека и Марылю. А те казалось, не замечали ни кого, заглядывая в глаза друг другу. Зенек танцевал легко и умело, вроде всю свою жизнь мог. Марыля любовалась его умением. «Как же он прекрасен, смеётся от счастья. Не переживу, если с ним что случится», — думала она.

— Ничего со мной не случится, мы с тобой вместе со всем справимся, — словно прочитал её мысли Зенек.

Веселье побороло людское любопытство, и перестали люди на них внимание обращать. Лишь девчата молодые, игриво посматривали на Зенека да друг с дружкой перемигивались, норовили то плечом, то рукой его задеть, что бы на себя внимание обратить. А он и в правду был хорош. Высокий статный, в шёлковой рубашке, воротник кружевами отделанный, таких рубах никто в деревне никогда не видел. Волнистые черные волосы разметались по плечам, глаза искрились счастьем. Он с такой нежностью и любовью смотрел на Марылю, что девчатам, со свойственной им прозорливостью, стало ясно, не какими привлекательностями разбить эту пару не удастся никому. Только одному человеку не до веселья было. Милош, выворачивая шею, пытался поймать взгляд Марыли. Кася уж так, как никогда, вилась возле него, в глаза заглядывала, поворачивая его лицо к себе, шептала что-то ему на ухо. Но холоден был её любимый, не замечал её стараний. Оттолкнул, и ушёл подальше, к парням, которые не принимали участия в танцах. Остановилась Кася, посмотрела ему вслед, подружки бросились к ней. Что-то крикнула им, за музыкой и шумом не разобрать и убежала. Девушки, сочувствуя ей, бросали сердитые взгляды на Марылю. Но наши герои, будто не видели, какие вокруг них кипят страсти. А Милош постоял с друзьями, как-будто решил что-то для себя и пошёл к нашим влюблённым.

— Позволь, я с Марылей потанцую, не всё ж тебе с первой красавицей плясать, — голос Милоша прозвучал тоном, не терпящим возражения.

— А это пусть, она сама решает, её воля, — как оказалось, Зенеку тоже была присуща молодецкая задиристость, он посмотрел на Марылю, подмигнул ей.

— Да нет, смотрю полностью в твоей она власти, всё о тебе переживала, а потом вообще, пропала, возле постели твоей дни и ночи проводила, — друзья Милоша хорошо знали его, поэтому уловили в его голосе те нотки, после которых обычно драка начиналась. А Милош был первым силачом на деревне, равных ему не было.

— Да нет, не прав ты Милош, то просто любовью называется, — Марыля встала между ними, — напрасно ты, Милош, задираешься, прошу тебя, не порть праздник, поди, найди Касю, да помирись с ней, а нас оставь в покое.

— А что ж, твой милый, молчит, да за твою юбку прячется, — зло рассмеялся Милош, — али не может он, по-нашему, попростому, спор наш разрешить?

— Отчего же, могу, только, напрасно всё это, не хочу я скандала, — Зенек взял Марылю за руку, — мы хотим по-хорошему, подоброму жить, ни с кем не ссориться.

— А не бывает так в жизни, всегда приходиться свою правду и любовь любыми способами отстаивать, — Милош еле сдерживал себя.

— Ну что ж, если ты так считаешь, то давай, разберёмся, как ты привык. Отойди, Марыля, — Зенек посмотрел на свою любимую, — иди, не бойся за меня.

— Не надо, Зенек, ведь он сильный да здоровый, а ты слаб ещё. Уйди, Милош, от греха, не совестно тебе? Всё бы драться да скандалить, ведь сказала, что не нужен ты мне и никогда я тебя не полюблю, — Марыля начала плакать, — люди, ну остановите их, что ж молчите, словно в рот воды набрали?

И правда, все стояли и молчали, ожидая, чем всё закончится.

— Ах, бесстыжий, что ж ты девку мою позоришь, ведь поженить мы вас хотели, а ты что вытворяешь? — подскочила с кулаками к Милошу тётка Василиса.

Милош схватил её за руки и тихонько оттолкнул от себя:

— Уймись, тётка Василиса, отойди от греха. Кася твоя как липучая смола, пристала, не отстаёт, а я Марылю люблю и никому её не отдам, ни ему, — он кивнул на Зенека и сжал кулаки, — ни другому. А с тобой мы сейчас должны наш спор разрешить, долго я ждал этого дня.

— Я готов, — Зенек пристально посмотрел на Милоша.

Тот не заставил себя ждать и бросился на Зенека. И вдруг, как сила какая-то откинула Милоша назад, на несколько шагов. Все остолбенели, ведь точно видели, что Зенек руки не поднял. Милош встал, тряхнул головой, приводя себя в чувство, и снова ринулся в бой, и опять произошло то же самое, только теперь он отлетел ещё дальше.

— Может, хватит, Милош? Не заставляй меня применять силу, не хочу я драться, — Зенек был абсолютно спокоен в отличие от Милоша.

— Да я сейчас поломаю тебя.

Милош опять поднялся и снова потерпел поражение. Только теперь он долго не мог прийти в себя. Хлопцы подбежали к нему, стали тормошить, приводя в чувство.

— Напрасно ты лютуешь. Я и сам не смел ждать такого чуда, что полюбит меня самая лучшая девушка на свете, — Зенек вэял Марылю за руки, — а уж я-то как её люблю, что слов не хватит рассказать.

Милош встал, посмотрел на счастливую пару, махнул рукой и пошёл по улице в сторону леса, чтобы никто не видел его слёз. Никогда ещё не терпел он такого позора, всегда первым был. А тут? Какой-то Зенек убогий, которого и за человека никто никогда не считал. Но ещё больнее было оттого, что любовь неразделённая, как гвоздь ржавый, рвала его сердце на куски. До ночи бродил Милош по лесу, чтобы не идти в село, не видеть никого. И созрел у него в голове страшный план.

После того, как ушёл Милош, веселье немного утихло сперва, но выпивка будоражила кровь, и пошёл народ опять впляс да празднование. Друзья Милоша посматривали на Зенека, да о чём-то переговаривались. А девушки, с ещё большим любопытством, разглядывали, да обсуждали как красив он да силён. Наши кумушки Степанида, Бася и Груня успокаивали Василису. Та плакала, что дочка бедная, столько позора на их голову.

— Да полно тебе, Василиса, всё образуется, побесится Милош да успокоиться. Первый раз что ли? Завсегда мужики, пока не нагуляются всласть, к дому не прибиваются. Так что, всё равно, готовься к осени свадьбу играть.

— Ой и не знаю, бабоньки, как-то Кася моя переживёт это. Где вот она? Куда убежала? Ведь любит она его, паразита, больше жизни любит. Ох, сердце не на месте, пойду искать, как бы не сделала чего с собой, — поднялась, со вздохом, и пошла. — Да, вот так дела. Я всё понять не могу, что это со Зенеком сделалось? И Василя твово излечил, и Милоша как побил, ты видела, Стеша? Ведь он даже руками его не трогал?! А тот, вроде, как о стену ударился и отскочил, будто горошина, — Бася округлила глаза и посмотрела на Степаниду.

— И для меня это диковенно, но может, Демьян его научил, только пока он говорить не мог, то и не показывал своё умение, — Степанида пожала плечами.

— Да что умение, а какой он красавчик-то стал, вот где чудеса. Вот бы проверить, всё ли в нём изменилось, — Груня причмокнула губами, — уж давно любовных утех мне не доставалось.

— Ну, и бесстыжая ты, Грунька, всё бы тебе о мужиках думать, — Степанида покачала головой.

И тут, первый раз, кумушки заметили, что на глаза Груни навернулись слёзы.

— А то вы не знаете, что молодой я одна осталась. Ваши-то мужики до сих пор при вас, А мой-то, Петро, только и успел, что детей мне оставить, а счастья бабского да любви я испытать не успела, — сняла платок, тряхнула головой, рассыпав каштановые волосы по плечам. И бабы увидели, что вполовину седые у Груни волосы. Плакала, тихонько всхлипывая, их подруга, над долей своей, над одинокой бабской судьбой.

— Ну что ты, Грунюшка, не плачь, — Степанида обняла её за плечи.

А Груня, досадуя на свою слабость, ведь привыкли считать её сильной, вытерла платком слёзы, подобрала волосы, улыбнулась и сказала:

— Да то вино плачет, а я, ведь, на самом деле, самая счастливая и всё у меня хорошо, Детки здоровы, и сама ещё собой хороша. Эй, принимайте вкруг новую плясунью, — и пошла, пританцовывая к веселящейся молодёжи.

— И всё-таки, странно всё это, что за сила проснулась в Зенке? — Бася, в раздумии, нахмурила брови, — помнишь, как в хате Демьяна свет был? Может и вправду, с нечистым дело связано?

— Ой, и не вспоминай, Бася, так стыдно за то, что мы сделали тогда, в глаза парню смотреть совестно, — Степанида покраснела, — но икона-то мироточила, а это верный знак, что господь с нами, о таких чудесах даже старики на своём веку не помнят.

— А может, и плакал Угодник, что бесовское испытание на нашу голову свалилось? — Бася прищурила глаза и кивнула в сторону Зенека.

Замолчали кумушки, задумались, кто из них прав. Но ещё одна парочка раздумывала над этим. Михай и Гриц, опорожнив полбутылочки заветной, тоже не могли прийти к единому мнению по поводу таинственных перемен со Зенеком и Марылей.

— Говорил я, что на поляне чудо произошло, оно-то Зенека и поменяло. Помнишь, что камушки ему дали те люди диковинные? Видать в них-то и была сила заключена — Гриц закурил.

— Но то не знаем, от кого эта сила, вот что плохо, — Михай глянул на него, — а вдруг, то бесы были, и появились-то страшно, я думал и смерть пришла. Ведь они в любом виде могут приходить?

— А я верю, что это добрый знак был, и нам от этого только польза будет, — не соглашался Гриц.

Но был ещё один человек, который пристально смотрел на Зенека, Евдокия. Уехал в город её муж, полгода уже прошло, а от него ни слуху, ни духу. Измучилась вся душенька, изболелось сердечко. Что с ним, жив ли, а может, помер уже, да закопали его косточки, а она и могилку не знает? В церковь ходила, свечки всем святым поставила, у батюшки спрашивала. Но ответил он, что ждать надо, да богу молиться, что бы вернул домой кормильца. Но нет покоя, неизвестность всю душу вымотала. Решилась, подошла к Марыле, может, присоветует что-нибудь.

— Спроси у Зенека, может он подскажет, что мне делать, как узнать, где мужик мой, — плача, спросила она Марылю.

— Хорошо, не плачьте только, сейчас спрошу, — и пошла к Зенеку.

Он, в окружении детворы, что-то рассказывал им. Дети смеялись и наперебой задавали ему свои детские вопросы. Марыля подошла и заговорила с ним вполголоса. Он кивнул, ответил ей. Вернулась Марыля к Евдокии и сказала:

— Приходи сегодня ночью да принеси рубаху мужа.

Засветились счастьем и надеждой, потухшие от слёз, глаза Евдокии.

Как пришла ночь, робко постучала Евдокия в дверь к Марыле.

— Всё сделала, как вы сказали, вот рубаха.

— Садись на лавку, положи рубаху на колени да глаза закрой, — сказал Зенеш и присел к ней.

Вздохнула Евдокия, приготовилась. Зенек провел своей рукой по её глазам и положил руку на её темя. Перед глазами Евдокии появилась картинка. Большая рыбацкая лодка качалась на волнах. Артель рыбаков вытаскивала из воды невод с рыбой. Среди них увидела она и мужа своего. Старался он, рубаха от пота вся мокрая была, на шее жилы вздулись. Потом картинка сменилась, муж был в каюте у капитана. Капитан хвалил его, что работник он хороший, и сделает он его своей рукой правой, будет муж парней отбирать на лодку, работящих и старательных, и жалование ему повысят за его отношение к работе. Уважали мужа люди за доброту и справедливость. Быстро сменялись картины трудовых дней, дошли до того, как отпросился муж у капитана домой ненадолго съездить, да подарки и заработанное отвезти. Пошёл навстречу своему работнику хорошему капитан и согласился. Пришёл муж на квартиру, где жил, достал из-под пола мешочек, денег много накопил, пересчитал, доволен остался. Пошёл на улицу, ходил по городу, много подарков набрал домочадцам, напоследок, зашёл в лавку старую. Смотрел, перебирал вещи, что там продавались. Увидел бусы, из янтаря сделанные, а на них подвеска, восьмиугольник, а посередине, черный шарик вставлен, серебреными искорками переливается. Понравилась безделушка мужу, подумал, что заломит сейчас продавец цену. А продавец, старичок благообразный, с седой бородкой и глазами добрыми, назвал такую цену, что по карману была. Сговорились быстро, по рукам ударили. И тут вошёл в лавчонку, молодой, красивый мужчина, в дорогих одеждах, видать, роду панского. Загорелись глаза его огнём, как увидел он в руках у мужа эти бусы с подвеской. Ничего не сказал, походил немного, посмотрел товар, прислушиваясь к разговору продавца и мужа, и вышел на улицу. Попрощался муж со старичком и тоже вышел. А тот молодой человек дожидался его на улице. Остановил и предложил мужу продать ему эту безделицу, и назвал свою цену, в десять раз выше, чем муж заплатил. А муж ответил:

— Человек вы по виду не бедный, такую вам любой умелец сделает, а то и ещё краше. Янтарь, как галька прибрежная, везде валяется, а висюльку эту любой кузнец выкует, только камешек вставлен приметный, но вы и бриллиант себе позволить можете. Я человек простой, у жены моей никогда украшений не было, давно я из дома ушёл, она одна с малыми детками осталась, хочу повиниться, что бросил её на долго, да подарок подарить.

Зло сверкнули глаза незнакомца, лицо исказила страшная гримаса, но справился с собой быстро и сказал:

— Жаль, что не договорились мы с тобой, — повернулся и ушёл.

Муж постоял, посмотрел ему в след, подумал, что напрасно обидел человека, не уступил, может, чем-то дорога была этому парню вещь проданная, да и цену он хорошую давал, можно было много чего ещё накупить. Но да дело сделано, чего теперь думать и гадать.

Пошёл на площадь, где обозники собирались. Договорился с теми, кто в сторону его села ехал, сел на бричку и обоз отправился в дорогу.

Ехали долго, до самой ночи. Разговорился муж с хлопцем одним, на чьей телеге ехал, рассказал, откуда он и где был, про жену и деток. Остановились на ночлег. Узлы с подарками муж оставил, а женин подарок за пазухой держал, взял ведро да на речку за водой пошёл. Набрал воды, повернулся да чуть от страха в воду не упал. На большом камне, что возле воды был, сидел тот парень, что в лавке был.

— Как же догнал ты нас? Ведь никто за нами следом не ехал? — удивился муж.

— Про это тебе знать не дано. Обидел ты меня сильно, там, у лавки, не продал вещь, что сердцу моему дорога. По доброй воле уступить ты мне должен был, а теперь, по-другому всё обернётся.

Услышал муж в голосе парня страшные нотки, обомлел, испугался, сердцем почуял, что сейчас произойдёт непоправимое. Взмолился:

— Отдам я тебе безделицу эту, ни каких денег от тебя не надо, только не делай мне зла.

— Увы, не могу я теперь иначе поступить, ты сам свой выбор сделал, — ответил ему незнакомец.

Выкатились из глазниц глаза мужа, захрипел, вроде, кто душил его, схватился за сердце, огнём под его руками грудь занялась. Так пылающим факелом и упал в воду. Девичий смех зазвучал над водой, и в брызгах появились прозрачные силуэты хрупких фигурок. Закружились они над местом, куда муж упал, как водоворот сделали, нырнули гурьбой вслед. И над омутом, вроде, как на нити невидимой из воды показалось то украшение, из-за которого смерть пришла. Проплыло над водой и в руку незнакомца легло. Посмотрел он на него, сжал в руке и пропал.

Ждали-пождали обозники водоноса, и пошли искать. Но ночью много ли найдёшь? Кричали, звали, ни ответа. Отложили поиски до утра. А утром нашли только ведро, ни следов, ни одежды его на берегу не было. Погоревали, посетовали, видать, утонул или сом его утащил, бывали такие случаи. Вернулись к костру, пора было в дорогу собираться. Парень, на чьей телеге утопленник ехал, сказал, что деревня эта не далеко от его стоит. Заедет он, что бы подарки семье покойного отдать, да сказать, какое горе приключилось. Да добавил, что хвастал покойный, мол, девчата у него в селе больно уж красивые, да ладные, а он холостой, может, найдёт там своё счастье.

Зенек открыл глаза, подумал, при каких обстоятельствах муж Евдокии утонул, ей знать ни к чему. Провёл по её глазам рукой, и очнулась она. Тряхнула головой, отгоняя наваждение, заплакала:

— Ну вот, хоть и горькое горе, но теперь знаю я, что с ним случилось, — плакала, не вытирая слёз, — как же теперь жить мне и деток поднимать одной? Как же так он не осторожно, оступился да в воду упал, а там видать, дыхание у него перехватило и не смог выбраться. Может, омут там был бездонный, и затянуло его? Вот беда, так беда, так глупо смерть свою нашёл и до меня не доехал.

— Не плачь, не плачь, Евдокия, мир не без добрых людей, помогут, — Марыля присела к ней и гладила по руке. Поднялась Евдокия на ставшие в миг непослушные ноги.

— Встань к иконе, да помолись и полегчает тебе, поможет она горе твоё пережить, духом не упасть, да к жизни теперешней без мужаприготовит.

Долго стояла Евдокия у иконы, что говорила, о чём просила, то никому не ведомо. Смотрела на лик святой. Слёзы по щекам катились. Марыля с Зенеком не мешали ей, сидели молча. Постояла ещё не много Евдокия, слёзы высохли. Повернулась к хозяевам.

— И правда, легче стало, вроде, кто надоумил меня да на путь вывел, голос слышала, что хорошо всё будет. Не оставит меня господь добротой своей. Спасибо вам, дай бог здоровья за доброту вашу, — и вышла из избы.

— А что произошло-то там, что вы видели?

— Заработал её муж денег, да ехал сюда, вёз подарки, но утонул по дороге при странных обстоятельствах, но о них я тебе позже расскажу. А теперь, давай спать ложиться, утром дел у нас много будет.

Глава 7

С утра отправился Зенек по хозяйству работать. Залез на крышу, отремонтировал, чтобы дождём не промокало. В сарай пошёл, там стайку поправил. И Марыля, не скрывая радости, хлопотала по дому, украдкой наблюдая за ним, любуясь. «Как же хорошо, господи, какое счастье! Вот и пришёл в мой дом хозяин. Какая жизнь теперь начнётся у нас в любви и согласии! Даже поверит трудно в такой подарок от бога. А какие детки у нас будут красивые!» — запирало дыхание у Марыли от счастья. Так в работе и день прошёл, поужинали и вышли на улицу, посидеть на лавочке возле дома. Услышали, как по деревне детвора бежала с криками, что мол, хлопец незнакомый к их селу на коне скачет. И правда, со стороны большака, по полю, скакал кто-то. Въехал в село и остановился возле колодца. А там стояла Ганна и воду набирала. Попросил парень воды напиться. Наклонился к ведру, отпил и поднял глаза на девушку. У той щёки зарделись, засмущалась под взглядом такого парня пригожего наша Ганночка:

— Что ж ты так смотришь на меня? — Смотрю, что и в правду, у вас красавицы живут. Не ждал, не ведал, что чужое несчастье мне счастье принесёт.

— О каком таком несчастье ты говоришь? — заинтересовалась Ганна.

— Скажи мне, где хата Евдокии. Привёз я подарки от её мужа.

— А что ж он сам не приехал? — Ехал он к ней повидаться, да беда по дороге приключилась, утонул, а я вот решил привезти да отдать ей то, что он в городе заработал. Не легко ей придётся теперь одной, а его добро ей пригодится. Вместе мы ехали, да хвастал он, что красавицы писаные девушки у вас живут. В том я только что сам убедился, — взял Ганну за руку, — а скажи мне, есть ли у тебя жених на примете, любишь ли кого?

— Любила, да только прошла любовь, разбил он моё сердце, на силу кусочки собрала, — Ганна опустила голову, потом подняла глаза на парня.

— Выходит, свободно, — Ганна, кокетливо, потупила взор и высвободила свою руку из его руки, — нешто, ты мне её предложить можешь?

— Ох, и глаза у тебя, как омут затягивают, — улыбнулся парень, — значит, свободно твоё сердце для любви новой?

— Похоже, могу, как огнём опалил меня взгляд твой, не смогу теперь его из сердца вытащить. Отдам Евдокии подарки, поеду к себе домой, родителям расскажу, что встретил любовь свою и жди сватов от меня. Помру, если откажешь.

— Да как же так, ведь не знаешь ты меня совсем, а может, характер у меня дурной, да не по нраву тебе будет, — Ганна улыбнулась, но в глазах ожидание было, что продолжит он речь свою именно так, как ей хотелось сейчас, понравился тоже парень девушке с первого взгляда.

— У дивчины с такими глазами не может быть характер скверный. Чую я, по сердцу мне всё будет, что с тобой связано. А в искренности моей убедишься, когда сватов на своём дворе увидишь. А сейчас, покажи мне, где Евдокия живёт.

— А недалеко живёт, ваккурат возле дома моего и её хата стоит, — сказала Ганна, подхватила коромыслом вёдра и пошла по улице. Парень взял под уздцы своего коня и двинулся следом, оглядывая стройную девичью фигурку.

Евдокия стояла возле тына. Донёсся до неё слух, что по её душу проезжий. Подошёл хлопец, поклонился, поздоровался. Пригласила Евдокия его в хату. Снял он седельную сумку и мешок, пошёл за ней следом. Недолго разговаривали в избе, вышла она его провожать, попрощались. Повернулся хлопец к дому Ганны. А она стояла на крыльце, скрестив руки на груди. Перемахнул парень через плетень, подошёл к ней.

— Чтобы не сомневалась ты в решении моём, познакомь меня сейчас со своими родителями. У меня, как знал, и подарочки есть.

Ганна, еле сдерживаясь, дрожащим от волнения, голосом позвала отца с матерью. Вышли те из дома. Парень поздоровался:

— Поклон вам низкий, хочу просить я, чтобы отдали за меня вы дочь свою. Отец Ганны молчал, а мать, всполошилась:

— Да как же так быстро сговорились вы? Ведь, первый раз друг друга увидели?

— Бывает и так, сам не ожидал, а как встретил вашу дочку, так и полюбил сразу и чувство моё искреннее. Поеду домой, поговорю с родителями, они у меня люди хорошие и мне и моему выбору препятствовать не будут, уговор у нас, что как решу, на то они своё благословение и дадут.

— Ну, коли так, будем ждать, — сказал отец, — а сейчас, пойдёмте в хату, да поговорим спокойно, расскажешь нам, кто ты и откуда, — и все пошли в дом.

Быстро разнеслась весть об этом по селу. Услыхали новость и Зенек с Марылей. Порадовались за Ганну, знали, что любила она Милоша любовью безответной. Да видно, выгорело сердце дивчины, а тут и новая любовь в нём поселилась да к жизни его возродила.

Зенек с Марылей жили душа в душу. Марыля по дому трудилась, а Зенек, как Демьян, в лес ходил, травы собирал. Приходили к нему люди со своими проблемами да болячками. Ни кому не отказывал, всем помогал, и тем, кто никогда не обижал его с детства, и тем, от кого слова доброго не слышал.

Однажды, в лесу произошла встреча Зенека с тёткой Василисой. Косила она сено на поляне. Травы в этот год выросли на удивление, сочные да густые. Работала Василиса споро, торопясь до заката побольше наработать. Махала косой, песню напевала, да, как-то неловко, повернулась и распорола ногу, ту, на которую с детства прихрамывала.

— Ой, лишенько, да что ж за напасть на меня, и так еле хожу, — завыла от нестерпимой боли Василиса, пытаясь перевязать ногу, — Ой, боженьки, кровь-то так и хлещет, как же до деревни доберусь?! Так и истеку тут кровью! Ой-ёй-ёй! И звать на помощь не кого!

И тут на поляну вышел Зенек.

— Что случилось? Слышу, кричит кто-то, думал, я один в лесу.

— Ну, слава богу, хоть ты здесь, знать, не смерть моя ещё.

— Да что ж вы её поминаете, вам долго жить ещё.

— Да видишь, как ногу располосовала, ни как кровь остановить не могу, думала, и помру здесь, — Василиса сидела на земле, качаясь из стороны в сторону.

— Да, рана глубокая, ну да ничего, сейчас дело поправим, — сказал Зенек, осмотрев рану, — потерпи, больно будет.

Нагнулся он к ноге, положил ладонь на хлеставшую кровь. Закричала Василиса от боли, закатила глаза и откинулась навзничь. Но быстро пришла в себя. Посмотрела туда, где рана страшная была, а там, только маленькая белая полоска, тонюсенький шрамчик остался. — Боже, боже, вот чудо, да и только?! Как же ты сделал это? Глазам не верю? — поднялась, оперлась на ногу, — и не слышно ничего.

Сделала робкий шаг, потом ещё один, потом ещё.

— Смотри-ка, и хромота прошла? Да как же это? Ведь, от роду хромала, куда всё делось? — топнула ногой, пританцовывая, пошла вокруг Зенеша, — ты, прямо, волшебник! Вот, спасибо так спасибо! Кажется, что помолодела лет на двадцать.

— Вот и хорошо, я рад. Мне пора идти, до заката ещё травы надо набрать. До свиданья, тётка Василиса, — повернулся и пошёл в лес.

Уже не до косьбы стало. Побежала Василиса в село, рассказать всем о своём чудесном исцелении. Возле колодца, как обычно, собрались бабы.

— Смотрите, кто это бежит? — Груня присмотрелась, — никак, Василисаторопиться.

— Да ты что, хромоножка что бы так поспешала, где это видано, — Бася прищурилась.

— Да точно она! Сама не пойму, что с ней, — Груня утвердительно кивнула.

Рассеяв всяческие сомнения кумушек, к ним, и в правду, легко подбежала Василиса.

— Посмотрите, бабы, какое чудо со мной произошло, — переводя дыхание, она притопнула ногой, отдышалась и пошла плясать, руки в боки вокруг обалдевших подруг.

— Ну, надо же, глядите, не хромает совсем, да что ж такое? — Бася упала на колени, дёрнула Василису за юбку, стараясь приподнять её, — дай-ка посмотреть, может, молодую ногу в лесу нашла?

— Да нет же, моя ноженька. Махнула косой на поляне, да до кости распорола, кровищи-то было, море-океан, смотрите, весь подол залила. На моё счастье, Зенек из лесу на крики мои вышел, положил руку на рану, такая боль началась, что света белого не видно, а потом, прошло всё. Затянулась она, смотрите, только тонюсенький шрамчик остался, и хромота прошла, вроде и не было вовсе, — показала ногу всем, притопнула и продолжала рассказ, — ушёл обратно в лес, даже опомниться не дал. Поблагодарить не успела. Побегу, соберу гостинец да к ним пойду, дождусь его, спасибо за чудосказать.

Домочадцы обрадовались чудесному исцелению. Только Касе радость не в радость была. После того праздника, где Зенек её милого опозорил, возненавидела она эту парочку. Как встретится с Марылей, то еле сдерживала себя, чтоб не вцепиться в её лицо, счастьем озарённое. Пыталась Марыля поговорить с ней, но Кася сказала как-то:

— Не подходи ко мне, не доводи до греха, видеть тебя не могу. — Напрасно ты так, Кася, не виновата я, что так вышло и Зенек не виноват, не держи на нас зла.

Но не было у Каси ни в сердце, ни в уме покоя и понимания. Задыхалась от злобы не в силах совладать с собой. С того случая не видела она Милоша, избегал он её. Да и в селе никто его не видел. Среди дня не выходил он на улицу, чтобы не встречаться ни с кем, не ловить на себе взгляды сочувствия или злорадства. Только детвора дотошная, передавала родителям, что иногда, по ночам, пробирался Милош, прячась за кустами, к хате Марыли и кружил возле до утра. Собралась, как-то с духом Кася, пошла к нему. Встретила её на пороге мать Милоша.

— Скажите, что пришла поговорить с ним, нет сил больше не видеть его. Всю душу мою вымотал.

Пошла мать в избу, но быстро вернулась:

— Сказал, чтобы уходила ты, и не приходи больше, не хочет он тебя видеть.

Горько, ох как горько было Касе от этих слов. Побежала домой, вся в слезах. Дома упала в подушку да так и проревела до ночи.

А Милош, и правда, как зверь раненый, метался по дому, выл словно волк. Мать места себе не находила, не зная как сыну помочь. Умоляла на коленях, что бы пошёл к людям, с друзьями поговорил.

— А может, в город пойдёшь, к сестре моей двоюродной? Поживёшь там, работу найдёшь, может, встретишь девушку хорошую и забудешь свою печаль-кручину?

Отмахивался от матери Милош, не слушая её доводов. Почернел весь, осунулся, от былой красоты ничего не осталось, как тень стал, ни куда идти не хотел. Но однажды, застала мать его, когда пришёл после вылазки ночной. Лихорадочный блеск был в глазах сына, заметался он по дому, бормоча что-то. Услышала мать слова, испугалась.

— Ничего-ничего, знаю я, что делать мне, — шептал он.

— Что ты задумал, сынок? Боюсь я за тебя, чую, затеял ты что-то страшное.

— Нет-нет, мама, не страшись, ничего не затеял, спи спокойно, — успокаивал он её, пытаясь загасить безумное пламя в своих глазах.

Мать, без устали бога молила, что бы уберёг сына от шага рокового да на путь наставил.

Приходили подруги к Касе, жалели её да на Марылю сердились. Вот такие перемены и страсти кипели в селе. И когда счастливая Василиса прибежала домой, не до радости было дочери.

— Посмотри, доченька, как мать твоя скачет да прыгает, словно молодуха, спасибо Зенеку, вылечил меня. А ты не журись, доченька. Вот соберём урожай, повезём на ярмарку, а там со всего края, а то и из города, люди приедут. Да возле такой красавицы, как ты, женихи толпами ходить будут. Встретишь, оттает твоё сердечко, полюбишь и забудешь свою печаль-кручину. А Милош пусть сохнет, хоть сдохнет, раз такую красавицу в руках не удержал, — тарахтела Василиса возле печки, боясь повернуться к Каси встретиться с ней глазами.

— Ничего-то вы мама не понимаете. Не мила мне жизнь без Милоша, — потухший взгляд Каси был подтверждением её слов, — да отстаньте вы со своими нежностями да успокоениями.

Оттолкнула Василису, пытавшуюся обнять её, и вышла на улицу.

— Ой, и правда, совсем ополоумела от радости, такую боль дочке принесла, — опомнилась Василиса, села на лавку.

В череде событий, где Зенек со своим даром принимал участие, был ещё яркий, но страшный эпизод. Когда поднялись в полный рост травы, всё село вышло сено на зиму заготовить. Мужики косили, бабы в стога собирали. Детвора, от мала до велика, на вершине стога, собирала траву, приминала, чтобы та не падала вниз. В полдень прекратили работу, перекусить да отдохнуть не много. Как вилы, зубьями вверх около стога оказались, ни кто понять потом не смог. Ребетня покатилась как горох со стога, а самый маленький из всех, шестилетний Янек, замешкался, оступился, неловко полетел вниз и прямо животом на вилы попал. Даже вскрикнуть не успел ребёнок. Кровь фонтаном из развороченного детского тельца обдала стог свежей зелёной травы. Дико закричала мать, все кинулись к нему. Подняли мужики безжизненное дитя, бабы подхватили бьющуюся в истерике женщину. Молчали все от свалившегося в такой светлый день горя.

— В село его надо, к Зенеку, может, хватит у него дара поднять дитё, — пришёл в себя кто-то.

— А и правда, помните, как он мне ногу вылечил, — суетилась вокруг баб Василиса.

Но от села к людям уже бежал сам Зенек.

— Как сердцем почуял, не ладно у вас что-то, — переводя дыхание сказал он, — положите его наземь да отойдите все, мать держите, что бы не билась, как шальная, ничего, ничего, маленький, сейчас пройдёт.

Он наклонился к истекающему кровью ребёнку. Лёг с ним рядом, обнял хрупкое тельце, закрыв рану собой. Лежал долго, молча, закрыв глаза. Потом откинулся, увидели люди, что перестала кровь хлестать, только рваные края раны остались. Достал Зенек из-за пазухи пучок травы какой-то, положил на животик Янеку. Встал, взял его на руки.

— Заберу я его с собой. Как успокоите его мать, скажете, чтобы завтра пришла за ним, до утра всё решиться, — и пошёл в село.

Даже птицы в лесу не щебетали. В молчании стояли люди, только рыдания несчастной матери нарушали тишину. Подошла Степанида к бедной женщине. — Успокойся, сердешная, хорошо всё будет, только верь. Вспомни, какие чудеса он с Василём моим сделал, даже старик мой, кажется, помолодел.

— И мне-то как помог, от смерти спас, — вторила ей Василиса.

— Ой, бабоньки, нешто вы не видели, как всё нутро у моего Яцека искарёжило, да наружу вывернуло, — не могла успокоиться мать.

Степанида с Василисой переглянулись. Да, зрелище действительно, жутко было.

— А я верю, обойдётся всё, — вступила в разговор Евдокия, — примеров много, мы все с вами тому свидетели. Молись да бога проси.

После происшествия работа не ладилась. Но заготовка сена — ответственный момент, и все потихоньку, снова влились в работу. Степанида пошла провожать мать Яцека до села. Той точно не до работы было. А люди, продолжали думать и спорить, удастся ли Зенеку выходить мальца. Но большинство, помня чудесные примеры, было убеждено, всё получится. До утра, в хатах было неспокойно от пересудов. Не спала в эту ночь и мать ребёнка. Ходила по избе, не находя покоя, не выдержала, пошла к хате Марыли, да там до утра и просидела. Не спали эту ночь и там..

Принёс Зенек с поля малыша, положил на лавку у иконы.

— Принеси Марыля воды с того родника, что для дедовой травы приносила, — дай мне тот пучок травы, что красной тряпочкой перевязан.

— Я мигом, — подхватила Марыля вёдра и выбежала из избы.

Принесла, поставила воду на печку. Зенек сидел возле ребёнка, держал свои руки у него на животе.

— Не легко будет поднять его, должен был он смерть свою такой принять, так и сказали мне, но не могу я смириться с этим, выпросил у них, чтобы дали ему ещё жизни. Согласились они, но сказали, что это на моей совести будет, если жить он будет не так, как должно.

— А кто тебе это сказал?

— Те, кто послали нас сюда. Сказали, что и ты скоро научишься их видеть и слышать. А сейчас, помоги мне, брось эту траву в котёл, да помешивай, пока она белой не станет, мне руки убирать нельзя.

Удивилась Марыля, но стала делать, как Зенек сказал. И правда, закипела вода, трава, из тёмно-зелёной, почти чёрной, в белую превратилась, спеклась да как ткань стала.

— Вытащи её, отожми, отваром протри ему рану, налей в кружку, что бы попить мог, а траву давай сюда, — наблюдал за Марылей Зенеш.

Налила в кружку, намочила тряпочку, протерла рану, напоила из ложки ребёнка, отжала траву. — Теперь положи её под мои руки, и сама садись да свои руки вперехлёст с моими на него положи. Обоих нас здесь сила нужна. Сидеть долго придётся, до первой звезды утренней. Сможешь выдержать?

— Конечно смогу, если надо так, да уж больно ребятёнка жалко — с готовностью ответила Марыля, а сама подумала «чудно, никакой силы в себе не чую, но раз так говорит, значит правда так надо».

Но тут услышала, как от головы по рукам к ладоням, вроде тепло пошло. «Странно, никогда раньше такого не чувствовала»— удивилась она новым ощущениям. О чём думали потом оба, нам не ведомо. Но как заголосили первые деревенские петухи, стряхнул Зенек оцепенение, кивнул Марыле. Убрала она руки, потом Зенек свои убрал. И … открыл ребёнок глаза. Обвёл взглядом комнату.

— Ну вот и хорошо, теперь на поправку дело пойдёт, — остался доволен результатом ночного бдения Зенек, улыбнулся ей.

Слёзы навернулись на глаза Марыле:

— Хорошо, я так рада.

— А где мама, — тоненький голосок ребёнка был слаб и еле слышен.

— Скоро придёт твоя мама, а пока, давай отвара попей, — сказал Зенек мальцу, — завтра с друзьями бегать да играть будешь.

Вышла Марыля на улицу, солнцу улыбнуться, так хорошо на душе было, даже песню напевать стала. Увидела у яблони согнутую женскую фигурку, в утреннем сумраке не разобрать.

— Кто здесь? Хустина, ты что ли? Неужели всю ночь просидела? Зенек же сказал, что всё в порядке будет, сидела бы дома, утра дожидалась — подошла к ней Марыля.

— Да разве ж могла я дома усидеть, дитё помирает, — поднялась ей на встречу та, даже слёз не было у бедной, все за ночь выплакала.

— Не поверила, значит, что обойдётся, а зря. То правда, на волосок от смерти Яцек твой был, а сейчас ничего, глазки открыл, да о тебе спрашивал.

— Неужели, отошла смерть? — силы окончательно покинули бедную мать и она повалилась на руки Марыли.

— Ну что ты хорошая моя, бедная, извела себя без веры. Сама убедишься, подожди, пойду Зенеша спрошу.

Посадила Марыля Хустину и пошла в хату. А Зенек уже выносил на руках улыбающегося уставшей улыбкой мальца.

— Здравствуй, Хустина. Вот и сынок твой, жив-здоров, — передал из рук в руки пришедшей в себя матери Яцека, — пусть полежит ещё сегодня, а завтра бегать будет пуще прежнего.

— Господи, вот счастье-то, радость какая, — плакала женщина, — двоих вы от смерти спасли, и сыночка моего и меня. Спасибо вам, до конца дней своих за вас бога молить буду. Пошла, прижимая к груди своего чудом спасённого малыша. А Зенек с Марылей смотрели им в след.

«Что-то будет с эти мальцом, про кого Зенек говорил?» — думала Марыля.

— Скоро всё сама узнаешь, — ответил на её мысли Зенек, — а сейчас, пойдём, отдохнуть надо, силы восстановить.

— Зенек, я спросить хотела, а что это за трава такая интересная, как ткань сделалась, словно залатала рану и как кожа приросла.

— Это, действительно, чудодейственная травушка. Редко, кто может её найти, только те, кому дано это знание. Растёт она под папоротником, на Ивана Купалу даёт первый листок, а потом тринадцать месяцев силу Солнца, Луны и Земли набирает. Вот тогда, на тринадцатое полнолуние и собирать её надо, ни днём позже ни раньше. Только те знают срок, кому приметы особые известны. А рядом, всегда мухоморы растут, они спутники её вечные, тоже нужны. Сушить траву и мухоморы надо вперемежку, они друг с другом пыльцой родняться и силу преобретают.

— И откуда ты все эти премудрости знаешь?

— Мне дед рассказывал, тебе тоже потом расскажу.

Началась в деревне жизнь тихая и богатая. Хлеба посеянные поднялись как лес густые. Колос набрался полным-полнёхонек. Скотина приплод двойной приносить стала. Свинки да барашки как на дрожжах росли. Фрукты в садах налились соком янтарным, да яблоки с грушами размерами своими удивляли. Дивился народ своим хозяйством подобревшим, да иконе, чудом мироточившей в праздник, поклоны били. Но и заслуг Зенека ни кто не умалял. К нему шли и с болезнями и с житейскими проблемами. Кто кого если словом не добрым обидел, соседки не поделили что-то или на душе у кого-нибудь не спокойно было. Ни кому не отказывал, лечил да споры разрешал, слова находил, что бы душу успокоить. Лето пролетело как один день. Золотая, хлебосольная осень пришла на подворья. Скоро урожай собирать. В одной хате начались приготовления к свадьбе. Не обманул приезжий паренёк Ганну, прислал сватов. Счастливая не ходила, а летала по селу Ганночка, шила с подругами наряд свадебный. Пришла как-то вечером к Марыле.

— Хочу повиниться да прощения у тебя, Зенек, попросить. Те слова, что я тебе по злобе сказала, как камень, до сих пор сердце мне давит. Я так счастлива сейчас, не хочу омрачать его виной этой. Прости, если можешь.

— Не держу я на тебя зла, давно слова твои забыл. Скажу, что счастлива ты будешь с мужем, двое деток у вас будет, талантливых. Подрастут и в город уйдут, наукам обучатся. Мальчик доктором станет, людям помогать с болезнями справляться, а девочка бедных детей обучать будет, знания нести народу её обязанность. И вы к ним в город переберётесь, старость свою там проведёте в покое и любви.

— Спасибо тебе на добром слове. От себя я тоже вам добра и счастья желаю. Приглашаю на свадьбу, дорогими гостями будете, — поклонилась Ганна и ушла.

— Ну, вот и хорошо, пойду коровку накормлю, — сказала Марыля и вышла в сарай.

Когда вернулась, Зенек стоял посередине хаты.

— Садись, Марыля, дедушка пришёл, что-то сказать важное хочет.

— А где он, я же не вижу его?

— Сейчас я тебе помогу, — ответил Зенек, провёл рукой по её глазам.

Как пелена спала с глаз Марыли. Сначала темно стало, а потом, увидела она Демьяна, сидящего под иконой, в серебристо-голубом свечении.

— Пора вам, дети в дорогу собираться. Время вашей жизни здесь прошло. Кому надо было, всем помогли. Но есть те, кому ваше счастье покоя не даёт, беда на пороге, извести вас хотят.

— Да как же это? Ведь никому мы зла не делали, — всплеснула руками Марыля.

— Смотрите, — ответил дед.

В горнице темно стало, как ночью. Марыля с Зенеком на улице оказались и хату свою со стороны увидели. Возле дверей возился кто-то, потом распрямился и узнали они Милоша. Кася рядом крутилась, солому подкладывала к окнам. Запалил Милош солому.

— Господи, да что же они делают? Как же сговориться они могли, ведь никто их вместе давно не видел? — Марыля закрыла рот рукой.

— А вот как.

Картина сменилась. Увидели наши герои, как Милош по лесу бродит, страшный, лицом чёрен, худой, словно волк одиночка, мечется. А тут Кася появилась, остановилась, как вкопанная, увидев своего милого. Стояли, смотрели друг на друга молча. Кася бросилась к Милошу, обняла за шею, заплакала.

— Милый мой, хороший, что же сделалось с тобой?! На себя не похож. Марылка проклятая, всю душу тебе вымотала! Ненавижу, гадину, змею подколодную, своими бы руками задушила. Ну что ж так извёл ты себя? Вернись ко мне, давай забудем всё, вместе будем, всё пройду, всё стерплю от тебя, лишь бы ты ко мне вернулся.

Посмотрел Милош ей в глаза долго и пристально.

— Точно, на всё? — Вот те крест, всё, что хочешь сделаю, любимый, единственный, — отстранилась от него Кася, перекрестилась трижды и упала на грудь Милошу.

— Тогда, завтра ночью, буду ждать тебя возле дома Марыли. Как спать улягутся, так и подпалим их, изведём, тогда вернусь к тебе.

— Господи, ты что, грех-то какой? — отпрянула Кася.

— Ну, смотри, ты знаешь моё условие. А раз струсила, прощай, забудь обо мне, не быть нам вместе, — повернулся уходить Милош.

— Нет, нет, согласна, — догнала Кася Милоша, повернула к себе лицом, — сильнее любовь моя, чем страх перед богом, с тобой я до конца, до самой смерти моей.

Потянулась губами к Милошу. Ответил он на её поцелуй.

— А теперь, расстаться нам надо, да разными путями в село вернуться, как и пришли. Смотри, завтра ждать буду.

— Давай хоть чуть-чуть ещё вместе побудем, иди ко мне, истосковалась я по ласкам твоим.

Кася опустилась на траву, легла и поманила руками Милоша.

Слились в страстном поцелуе заговрщики, обретя вновь друг друга. «Нет опаснее врага, чем отвергнутая женщина и нет преданнее союзника, вернувшегося к вам по вашему зову».

Марыля с Зенеком опять были в своей хате.

— Вот так, дети мои, значит, сегодня это произойти должно. Уходить вам надо. Возьмите икону, соберите травы, что заготовить успели и как стемнеет, уходите по полю, к большаку, та дорога вас куда надо выведет. Пора к новым трудностям и испытаниям отправляться.

— А что нас там ждёт, куда идти? Скажи, дедушка, кто мы и откуда у Зенека способности такие?

— Куда идти вам сердца ваши подскажут. А кто вы могу пока не много сказать, выслушайте и запомните. Тебя Зенек, зовут Гарнидупс, рода-племени ты другого, и в другое время рождён. А сюда попал, чтобы чаша добра перевесила чашу зла. Должен был ты людей научить, да выбор им дать, как жить по-доброму, по справедливости. Ибо по делам им и воздастся.

— А как же, Милош с Касей? Почему же они на такой путь встали, что готовы смертный грех на душу взять?

— То выбором и называется, и они его сделали. А на счёт способностей, могу одно сказать. Высший совет тебя сюда определил, не тот, где люди сидят, а другой, потом узнаете, когда сами свои испытания, вам определённые, пройдёте. Ко мне, как помнишь, ты дитём новорожденным попал. Но климат тебе не подошёл, болел ты сильно, едва не забрали тебя обратно. Но может, и для меня это последним за мою жизнь испытанием было. Поправился ты, а то, что калекой был, так надо было, что бы душу твою укрепить. И когда срок подошёл, дали силу тебе. А тебя, дочка, Альэрой зовут, в тебе тоже сила заложена, то, что не чувствуешь её сейчас, не много подождать надо и поверить. Ведь мальца вы вместе подняли, просто ты не поняла. Про него ещё отдельный разговор будет. Ты, дочка, как вода огонь Зенека остужать будешь. Горячий он больно.

— Да что вы, дедушка, он очень добрый и справедливый, я его очень люблю, — сказала Марыля и зарделась.

— В правоте моей, ты потом убедишься. А про любовь вот что могу сказать. Знают там, наверху, про чувства твои, но то, что ты услышишь сейчас, горько для тебя будет, но иначе нельзя, предостеречь я должен вас. Вы из плоти и крови и ничто человеческое вам не чуждо. Но любить вы должны друг друга, не как мужчина и женщина, а как сестра брата. Детей у вас быть не должно, иначе ослабеет ваша сила, а потом, и вовсе, иссякнет. Не сможете вы тогда долг свой исполнить, значит вас опять уберут туда, где всё по-другому, а как, потом узнаете, всё сразу рассказать вам нельзя, забудете и ошибку допустите, а я не хочу этого. Так что, смиритесь и помогайте друг другу в пути вашем. Пусть будет так. Аминь. А теперь пора мне возвращаться, а вам в дорогу собираться.

С этими словами стал Демьян исчезать, пока серебристо-голубой свет в точку не превратился и пропал вовсе. А на том месте, гда дед стоял, остался какой-то мешочек, блестящей верёвочкой завязанный.

Стояли Марыля с Зенеком, молчали, каждый о своём думал, потом переглянулись. Сколько нежности и любви было в этом взгляде! Сколько невыразимой тоски от предостережения деда! У Марыли на глаза навернулись слёзы.

— Ничего, милая, не плачь. Сердце моё тоже в комок сжалось от этих слов, — Зенек обнял её.

— Значит так надо, успокоятся наши сердца, хоть и понять это разумом сложно, — тихо катились слёзы Марыли.

— Пора, родная, стемнело уже, неси травы, а я икону возьму.

Собрали всё, что дед велел, а когда мешочек развернули, в нём монеты золотые лежали, много, даже в руках не помещались, присели на дорогу, по старой народной традиции. Оглядели хату, где счастливы были и вышли. Марыля побежала, сарай открыла да скотину отвязала, чтобы животина, беззащитная от злобы людской, не погибла в огне. Перекрестились, взялись за руки, и пошли по полю, подальше от неминуемой гибели, в новую, неведомую жизнь.

А с другой стороны приближались к их дому два человека, с выгоревшими от злобы и ненависти душами. Почти не прячась от нежданной встречи с кем нибудь, шли на черное дело обезумевшие Милош и Кася. — Я подопру дверь, а ты солому под окна накидай, да побольше, что бы сильнее горело и выпрыгнуть не успели, — блестели лихорадочно глаза Милоша.

— Да любимый, покончим с обоими разом и заживём спокойно, зная, что нет их на земле этой.

Кася ничуть не отличалась от Милоша, с таким же безумным светом в глазах, бегала она вокруг хаты, стараясь помочь своему любимому. Нет опасней врага, чем отвергнутая женщина и нет преданней союзника, чем вернувшаяся по вашему зову зазноба.

— Держи фитиль, подпали там, а я здесь подожгу, да отходи в сторону, быстро пламя займётся, сухое всё.

Милош поднёс к двери пылающий клок соломы. Кася уже успела вокруг обежать и подошла к нему.

— Ну вот, конец им и нашим мукам, любимый мой, ох и заживём мы, как голубь с голубкой, в любви и согласии, желанный мой, — обняла Кася Милоша.

Быстро разбежалось пламя по старой хате Марыли. Жар нестерпимый опалил злодеев. Отошли в сторону, наслаждаясь деянием рук своих.

— Так мне радостно, милый, аж замирает всё внутри, давай отойдём ещё да в свете пламя этого, горе наше сжигающего, предадимся ласкам любовным, дрожу вся, — задыхаясь от желания, прошептала Кася.

— Я тоже этого, смерть, как хочу, обними меня, поцелуй жарко, как ты умеешь.

— Да, любимый, да иди ко мне, — протянула Кася руки.

Но тут, задрожала земля у них под ногами, поднялся, завыл ветер, небо осветилось ярким, слепящим светом.

— Что это, господи? Страх-то какой, — отшатнулась от Милоша Кася.

— Сам не знаю, — как рукой сняло чёрную радость от содеянного с парочки.

С неба, от земли стал нарастать гул, казалось, сойдутся сейчас эти две силы и раздавят, как жернова мельничные перемелют меж собой всё вокруг. Ужас, животный страх охватил убийц.

— Милош, что, что это?! — кричала Кася, заметалась, не зная куда спрятаться.

Милош стоял молча, сжав кулаки. Ветер сбивал их с ног, валил на землю. Бегала Кася, кидаясь то в ту, то в другую сторону. Но нигде не было спасения.

— Ну что ты стоишь, бежать надо, очнись Милош! — закричала истошно девушка, начала тормошить его. — Некуда нам бежать с тобой, то кара божья идёт, а от неё не спрячешься, — тихо сказал Милош и взял Касю за плечи, тряхнул, — остановись, смирись с тем, что за дело наше смерть принять должны.

— Нет, ни хочу, ни хочу я умирать, молода я ещё, что бы погибать так! — билась в его руках, вырывалась, кричала Кася, — это ты во всём виноват, ты!

— Обоих нас вина здесь, на меня одного не перекладывай, — прищурил глаза Милош.

— Нет, нет, ты меня толкнул на это!! — срываясь на визг, крикнула Кася и вдруг заулыбалась, потом тихонько хохотнула, и, помолчав немного, залилась безумным истеричным смехом, катаясь по земле.

А Милош, отпустив свою хохотавшую подругу, поднял глаза на небо и крикнул:

— Знаю, господи, нет мне прощения, в твоей я власти.

Яркий свет с небес, вспыхнул ослепляющим пламенем. Схватился за глаза Милош, шатнулся из стороны в сторону, упал на колени, рядом собезумевшей Касей.

А ничего не подозревающие односельчане мирно спали в своих домах, не видя света с небес, не чувствуя дрожи земли. Только край солнца выглянул из-за горизонта, вышла Степанида на крыльцо своей избы. Собралась управляться по хозяйству и увидела тонкую струйку дыма, поднимающуюся там, где Марылина хата стоит. «Что это они печь затопили, вроде тепло ещё? А может, что-то варит наш ведун, какой-нибудь отвар готовит?» подумала она. Но какое-то смутное подозрение закралось в душу. Вышла за забор, оттуда видно было марылину избу.

— Ой, лишенько, да что же это? Люди, просыпайтесь, беда у нас!! — побежала по селу, стуча в окна.

Выскакивали люди, кто в чём был, бежали туда, куда Степанида всех собирала. Захолодели сердца от той картины, что их взору открылась. Тлели угольки на том месте, где хата стояла. Тонкие струйки дыма поднимались к небу и таяли в синеве. Сумасшедшая Кася, с взъерошенными, висящими седыми космами-волосами бродила босой по пеплу и тихо напевала что-то. Не далеко от пожарища, сидел на земле Милош, окровавленными руками лицо закрывал.

— Господи, люди, беда! Сгорело всё! Зенек, Марыля, где же они? Неужто, сгорели вместе с домом? — закричала Степанида, оборачиваясь на односельчан.

— А может, в лесу они? Кто их знает, может, собирают чтонибудь? — подал голоскто-то.

— Так утро только, что же по ночам собирать можно? Если только косили сено, да ночевать в лесу остались? — Василь, как всегда, был самым рассудительным. — Да нет, видела я, как Марыля, вечером дома была, корову поить ходила, — Бася всегда больше всех знала.

— Ой, беда, значит, дома они были, кто в ночь в лес пойдёт? Искать их надо, люди. Дети, вы всё-таки, в лес бегите, покликайте их. А мы давайте тут искать, если беда всё же, хоть что-нибудь, найдём, — Степанида перекрестилась.

— А что же Каська, как чумная ходит, как она тут оказалась? — Груня огляделавсех.

— Касенька, доченька, что с тобой, — подбежала Василиса, припозднилась и разговора не слышала, — люди, да что это с ней? Милая моя, донечка, что сделалось?

Бросилась к дочери, обняла её. Кася стояла, смотрела куда-то в даль и улыбалась:

— Ночь и свет, свет и ночь, может, я чья-то дочь. Птицей в небо улечу, буду жить там, как хочу, а в огне сгорит печаль, дым уносит ветер вдаль.

Посмотрела, не узнавая, на женщину, в чьих объятьях была, повела, морщась, плечами, чтобы высвободиться:

— Пицам в небе хо-ро-шо, курлы, курлы.

Расправила, как птица крылья в полёте, свои руки, испачканные сажей, попрыгала по углям, захохотала и побежала по полю к лесу. Развевались по ветру её, бывшие как вороново крыло, а теперь седые спутанные волосы. Люди, молча смотрели ей в след.

— Никак с ума сошла, бедная, — перекрестилась Бася, — да что же здесь было? Василиса, бедная моя, — кинулась она, к еле стоявшей на ногах, Василисе, обняла, а та без слёз стояла, руки, как плети висели:

— Доню, доненьку моя, бедная, да что же я стою? Доченька, — и побежала вслед за своей безумным дитяткой..

— А Милош-то, тоже здесь был, может он знает, — вспомнили об ещё одном присутствующем.

— Сыночку, родненький мой, в крови рученьки все, что, что ты? — мать Милоша оторвала его руки от лица, — боже, силы небесные.

Страшное зрелище было. Всё лицо и руки были в крови, но глаз не было вовсе. Пустые глазницы чернели, на когда-то красивом лице первого парня на селе.

— Марыля, Марыленька моя, желанная, голубка моя, — шептали его спёкшиеся губы.

Оцепенели все, не в силах понять, что же произошло.

— Да что же это? Столько горя? Марыля, Зенек, Кася, Милош, беда-то какая в один день, — в полголоса говорили все.

Бабы плакали, а мужики бродили по пепелищу. Ничего не нашли. — Батюшка, отец святой, если погибли они, что ж, и похоронить их мы не сможем? — повернулись все к батюшке, стоявшему поодаль, — может, хоть над пепелищем заупокойную прочитаете?

— Над живыми не читают. А не нашли вы ничего, потому что не было их здесь, уберёг их господь от гибели.

Посудили-порядили, поверили батюшкиным словам.

— А что же с Милошем и Касей?

— Это тоже одному богу известно, — перекрестился, — ненависть, негодование, злоба и отчаяниеот безысходности сделали их души чёрными и кара господа себя ждать не заставила.

— Все вы знаете, что любил Милош Марылю любовью безответной, да бродил как чумной. Может, увидел ночью пожар, прибежал спасать, да огнём глаза опалил, а тут Кася подоспела, что про меж них было, нам знать не дано. Увидела его, умом тронулась. Вот беда, так беда, — предположил Василь.

— А может, это они подпалили, всё через ту любовь дурную? — Хустина прищурила глаза.

— Господь с тобой, Хустя, ведь все мы под богом ходим, нешто возможно при уме такое сотворить? — махнула на неё рукой Степанида.

— А где же ум взять, если высох он от злобы, забыли как посрамил его Зенок и что потом с ним сделалось, — кивнула на Милоша Бася.

— Не виноват мой сын, напраслину на него наводите, не мог он такое сотворить, — мать Милоша сидела рядом с сыном, прижимая его голову к себе.

Так и остались каждый при своём мнении. Пошли по домам, случившегося не исправишь, а работа не ждёт, пора пришла зерновые убирать. А пришли на поля и глазам не поверили. Хлеба, что стеной стояли, на касином и милошевом участках, полегли, всё зерно наземь упало. А тут ещё детвора прибежала с известием, что в их же садах деревья фруктовые плоды скинули и скотина на ноги упала. Шумели люди, за что же такое горе на семьи эти обрушилось. Смутное сомнение закралось в души селян, может, и в правду грех на себя взяли эти двое, на убийство пошли, пожар придумали, что бы подозрение на них не упало. И всё, что с ними произошло, как батюшка сказал, то кара господня?

А Зенек с Марылей были уже далеко от всего этого. Шли, держась за руки по большаку на встречу новой, неизвестной жизни.

— Зенек, а разве не можем мы путь сократить? Да и куда идём? Может, через лес, напрямки путь сократим?

— Нет, нельзя моя милая. Чувствую я, что на этой дороге ждёт нас резкий поворот в судьбе нашей. Если устала, давай сядем, отдохнём. — Нет, не устала.

— Есть у меня одна догадка. Ещё маленький я был, мне приснился странный сон. Бегал я маленьким мальчиком по огромной зале в большом доме. Старинный дом, как замок. Вокруг меня няньки суетятся, норовят накормить разными яствами. А на роскошном диване сидит молодая, красивая женщина, в великолепном платье, расшитом кружевами и дорогими каменьями и с любовью смотрит на мои шалости. Большое окно, почти на всю стену, а за ним прекрасный вид, вековые деревья растут на каменистом берегу, спускаясь прямо к морю. На золотистый песок набегают волны, откатываются назад, оставляя мокрый след. Я кричу «Мама, мама, можно я пойду к морю? Там камушки красивые море приносит, я их соберу и тебе принесу. Можно?» Эта женщина улыбнулась и сказала: «Иди, только осторожно, не подходи близко к воде, можешь простудиться. Присматривайте за ним» приказала она нянькам. Как мог, я рассказал дедушке этот чудесный сон, он хитро посмотрел на меня и, спрятав улыбку в усы, ответил: «Может, и правда ты жил так когда-то, не знаю, и как ты в лесу появился, одному богу известно» и больше ничего не сказал. Долго я помнил этот сон, надеялся ещё раз увидеть эту прекрасную женщину, но больше никогда она мне не снилась. Я понял, что это просто мои детские мечты нарисовали такую картину. Так вот, мы пойдём с тобой к морю, пройдём все города, а вдруг, этот дом действительно есть на свете, я его обязательно узнаю. Перед нами все дороги открыты, пойдём мир смотреть, с людьми говорить, для себя что-то новое узнавать.

И услышали они, вдалеке, стук копыт да скрип колёс.

Глава 8

По дороге катила карета, запряжённая парой великолепных, породистых рысаков. На облучке сидел мужчина преклонных лет. Поравнялась карета с нашими героями, остановилась, приоткрылась дверца. Из кареты выглянула хорошо одетая женщина, такого же возраста как её кучер.

— Добрый день, молодые люди. Как странно, вы идёте пешком по этой пыльной дороге? Что привело вас в этот далёкий от цивилизации, забытый богом, край?

— Нет, что вы, позволю себе с вами не согласиться. Мы с моей спутницей проделал довольно большой путь и, смею вас уверить, что нам встречались вполне образованные, достойные люди, волей судьбы, попавшие в затруднительное положение. — Да полно вам. Вы продолжаете удивлять меня, молодой человек. Давно я не видела и не имела возможности побеседовать с такими как вы, получившими приличное воспитание. Здесь вокруг одни деревни, крестьяне. А до города далеко, увы, мой возраст уже не даёт мне поддерживать, как раньше, светские приличия. Живу одна, со своим верным слугой. Простите, заболталась я. Вы произвели на меня такое впечатление, что сама не знаю, как это произошло. Даже не спросила, куда вы свой путь держите.

— Мы идём мир посмотреть, как люди живут. Родных у нас нет, всё, что дорого, с собой. Хотим море увидеть.

— К морю путь не короткий. Как же вы решились на такой нелёгкий переход?

— Нас не пугают трудности. Мы верим в свои силы, правда, Альэра? — Гарнидупс повернулся к своей спутнице.

— Да, мне с тобой ничего не страшно, — улыбнулась она в ответ.

— Какое интересное имя? Такое имя селянам не дают, но вы не похожи на крестьян, отправившихся в дорогу. У вас прекрасное воспитание, тонкие черты лица. Ваш внешний вид говорит о благородном происхождении. Откуда вы?

— К сожалению, при всём уважении к вам, мы не можем ответить, по той причине, что сами не знаем наших предков. По воле провидения, ещё в младенчестве, мы попали сюда странным образом. Всё то, что держало нас здесь, кануло в небытие, теперь, мы свободны в своих поступках. Хотим найти себя и, может, если повезёт, своих родных.

— Вы удивительно прекрасная пара, я прониклась к вам уважением. Весьма редко молодые люди вашего возраста и воспитания решаются на такой смелый шаг. Да, но если вы не знаете своих корней, как сможете найти родных?

— Это может показаться вам странны, но в моих детских воспоминаниях есть такой момент, я помню большой дом на берегу моря, чувствую, что смогу его найти по особым приметам, если увижу, — ответил ей Гарнидупс. — Я предлагаю вам, поехать со мной. Я тоже еду к морю. Вы скрасите моё одиночество и за одно, сократите свой путь, ведь ехать, гораздо легче, чем идти. Вы согласны?

— Благодарим вас за любезное приглашение. Мы согласны, — переглянулись наши герои, — у нас есть, чем отблагодарить вас за вашу доброту.

— Не стоит благодарностей, вы, правда, очень мне понравились. Садитесь, пора ехать, надо до ночи найти ночлег.

Гарнидупс помог Альэре сесть в карету, и путешественники отправились в путь. — А теперь, давайте познакомимся поближе. Имя вашей очаровательно спутницы я знаю, а как зовут вас, молодой человек?

— Позвольте представиться, меня зовут Гарнидупс.

— Какакое необычное сочетание, никогда не слышала ничего подобного. Кто же мог дать вам такие имена? Что за чудесная фантазия. В вашем имени я слышу треск огненного пламени. Но вы знаете, огонь может быть не только созидающим, но и разрушающим, — женщина пригляделась к Гарнидупсу, — у вас очень красивое, мужественное лицо, выразительные глаза. Да-да, я не ошиблась, в ваших глазах даже золотистые искорки. В вашем взгляде чувствуется огромная внутренняя сила.

Женщина пристально посмотрела на Альэру. Та смущённо потупила взгляд.

— Дитя моё, не смущайтесь. Вы очаровательны, полная противоположность вашему, не знаю, кем вы друг другу приходитесь, спутнику. Потрясающие глаза, цвета моря, синего неба. Вы нежны, как цветок. Вы прекрасно дополняете друг друга. Скажите, вы брат с сестрой или помолвлены?

— Мы дальние родственники, судя по тому, что сказал нам старый человек, в чьём доме мы жили с младенчества.

— Простите меня, старую болтунью, не в праве я вмешиваться в ваши отношения. Моё любопытство вышло за рамки приличий. Расспрашиваю вас, а сама о себе ни слова не сказала. Я графиня Выбровская, Агнесса Стефановна, вдова.

— Простите мою бестактность. Вы сказали, что живёте одна, а дети?

— О, это трагедия всей моей жизни. Очень давно, страшное горе обрушилось на меня, — на глаза графини навернулись слёзы, — извините, до сих пор, как вспомню, так сердце сжимается от боли. Мои дети и супруг погибли в морской пучине.

Графиня вытерла кружевным платком глаза и отвернулась к окошку. Гарнидупс переглянулись с Альэрой.

— Ничего, ничего, не обращайте внимания, случившегося не исправишь, — улыбнулась дрожащими губами графиня, вздохнула, — с тех пор, я одна, не выхожу в свет и у себя никого не принимаю. Но вы молоды, у вас всё впереди.

Она взяла за руки наших героев, одобрительно сжала их:

— Вас ждёт большое, светлое будущее. Я чувствую это. Вы замечательные, добрые, у вас всё будет хорошо.

Хотела отпустить руки Гарнидупса и Альэры, но задержала взгляд на руке парня. Гарнидупс почувствовал, как задрожала рука графини. Она вздрогнула, подняла на него глаза: — Какое у вас приметное пятнышко на мизинце, — чуть слышно прошептала она, — нет — нет, не может быть, бред, просто невероятно.

— О чём вы? Что вас так поразило? — Гарнидупс оглядел свою руку.

— Нет-нет, пустяки, не обращайте внимания, это просто нелепо, верить в подобное, это просто совпадение, — уговаривала сама себя графиня.

— Да что случилось, что привело вас в такое волнение? — спросил Гарнидупс.

— У нас долгий путь, как-нибудь, потом, я вам расскажу, — улыбнулась графиня.

Карета катила по пыльной дороге, унося наших героев всё дальше и дальше от того места, где довелось им прожить короткий отрезок своей жизни.

Действительно, долгий путь был. Ночь сменяла день, а день ночь. Останавливались на ночлег в придорожных гостиницах, меняли коней и ехали дальше. Графине надо отдать должное, она не досаждала расспросами о их происхождении, что было на руку Гарнидупсу. Врать он не хотел, а достойных ответов ещё не придумал.

На одном из ночлегов, сидя за гостиничным столом, Гарнидупс обратил внимание, что мужчина, управлявший лошадьми, ведёт себя, как воспитанный человек, с приличными манерами.

— Позвольте задать вам вопрос, графиня, — получив от графини утвердительный кивок головой, — ваш кучер выглядит, как образованный человек, у всех ваших слуг такие манеры?

— Вы наблюдательны, молодой человек, Борислав не просто кучер, он мой дворецкий. Мой покойный муж привёл меня, молодую жену, в свой родовой замок. Семья Борислава не одно поколение прислуживала роду Выбровских. А после того, как случилось несчастье с моим мужем, Борислав был единственным, кто разделил со мной это горе. Я отпустила всех слуг, а их у нас было немало. Род Выбровских один из старейших в нашем городе, и всегда вёл светский образ жизни. Почти каждый день балы, приёмы. А когда это произошло, я прекратила всяческое общение с людьми нашего круга. Слишком тяжела была эта утрата, что бы продолжать жить, так как раньше. Но Борислав остался со мной, он привязан к этому дому, вырос в нём. И мужа моего он любил, как брата, они были почти одного возраста, росли вместе, вместе играли. У графини Выбровской, кроме моего мужа, больше не было детей, поэтому к Бориславу она относилась как ко второму сыну и так же обучала его манерам и наукам, как и моего мужа. Я подозреваю, что он, тайно любил меня, когда-то, но разница наших происхождений не позволяла ему открыться. А теперь мы состарились и доживаем свои дни под одной крышей. — Вы не рассказывали нам, что вас толкнуло на такой далёкий от вашего дома, путь?

— Вы не корректны, молодой человек, намекаете на мою старость?

— Что вы, и в мыслях не было. Вы прекрасно выглядите. В вас завидный запас жизненной силы, вы молоды душой, а это самое главное, что тело, бренная оболочка.

— Вы не по годам рассудительны, Гарнидупс, мне нравиться это ваше качество. А дело в том, что у меня был младший брат. Очень давно, он ушёл в монастырь и посвятил себя служению богу. А недавно, я получила известие, он умер, при довольно странных обстоятельствах. Года мои немолодые и пока в силе, я решила съездить на его могилу, узнать причину смерти и попрощаться с ним, хоть и с опозданием. Очень странная смерть. Я говорила с настоятелем монастыря, брат был найден в своей келье, с искажённым от страха лицом. Что произошло, никто не знает. Теперь, я осталась единственной наследницей. Мне всё это ни к чему, всё равно оставлять наследство не кому. А вы обратили внимание на хозяев нашего пристанища? Странные люди, вроде хозяйство у них доброе, налаженное, помощников нет, видимо, со всем сами управляются. А у женщины такие печальные глаза.

В самом деле, хозяева гостиницы были весьма колоритными фигурами. Женщина была большого роста, крупная. Маленькие, прищуренные глазки совершенно не сочетались со скуластым лицом. Крупный, мясистый нос, в мелкой сетке кровяных сосудиков, занимал половину лица, скорбные складки от крыльев носа спускались к уголкам пухлых губ большого рта. Жидкие волосы были собраны на затылке в тщедушный пучок. Одета она была в льняную рубашку, заправленную в коричневую домотканную юбку. Засаленный передник завершал гардероб. Не смотря на внешне неприглядный вид хозяйки, еда, поданная гостям, была на удивление вкусна. Всё было очень чисто, ни крошки, ни соринки, ни пылинки.

— Да, я заметила, что во взгляде женщины и как она, порой, задумчиво смотрит в окно, подперев рукой щёку, таится печаль. Видимо, что-то произошло в этой семье, что не даёт покоя нашей хозяйке, а спрашивать неудобно, — тихонько сказала Альэра.

— Я не увидел детей, может в этом кроиться причина тоски? — предположил Гарнидупс.

Зашёл хозяин и гости замолчали. Мужчина был под стать своей супруге. Огромного роста, богатырского телосложения. Совершенно седые волосы, густой шевелюрой спускались до плеч, смешиваясь с окладистой бородой. Большие, натруженные руки, в бороздках вен, было очевидно, привыкли к любой работе. Он подошёл к своей жене, сказал ей что-то и вышел на улицу. Женщина подошла к гостям: — Муж мой говорит, что подправить надо колеса у вашей кареты. Он у меня на все руки мастер и по кузнечному делу и к лошадям подход имеет. Так что, переночуете, а утром дальше поедете. Комнаты ваши готовы, отдыхайте.

— Ну что ж, время действительно позднее. Надо хорошенько выспаться перед последним переездом, уже скоро конец нашего пути, — сказала графиня, — Борислав, помоги мне подняться по лестнице и захвати мои вещи.

Всё стихло в доме, только на улице было слышно, как хозяин стучит молотком, правя колеса кареты. Комнаты на втором этаже, в которые определили на ночлег наших путешественников, по чистоте не уступали нижнему помещению, где ужинали путники. Кровати были заправлены накрахмаленным постельным бельём, кувшины и медные тазы для умывания сверкали начищенными боками.

Альэра умылась, расчесала волосы, заплела их в косу и, предчувствуя долгожданный ночной отдых, с наслаждением, вытянулась на кровати. Прохладно-чистое, крахмальное бельё пахло свежестью цветущих лугов и жаркого солнца. От усталости пережитого за день, она быстро уснула. В эту ночь ей приснился довольно странный сон. Чёрное, бескрайнее поле простиралось от горизонта до горизонта. Посередине стоял каменный столб. Казалось что, огромного великана кто-то, ещё больший, закопал в землю и погребённый смог высвободить руку. Но только один палец торчал над землёй, указывая в небесную высь. На этом столбе-пальце сидел человек, лица не было видно, оно было скрыто капюшоном, только тонкие губы, и немного щеки, с приметным коричневым пятнышком. А к столбу, со всех сторон света, как натянутые струны, тянулись тонкие нити. Человек дёрнул одну нить, и откуда-то, из-за горизонта, по этой нити к нему стал приближаться большой паук, кативший перед собой серебристый шар, больше его размером раза в три. Когда паук докатил до человека шар, тот взял его в руку, поднёс к лицу, улыбнулся и положил в сумку, висевшую у него на боку. Потом всё повторилось снова, уже другой паук, по другой нити, принёс ему такой же шар. Видимо, человек вошёл во вкус, провёл рукой по всем струнам — нитям и со всех сторон к нему такие же пауки понесли свою поклажу. Человек поднял лицо небу и захохотал.

Альэра проснулась, подумала: «Какой странный сон, надо рассказать его утром Гарнидупсу» и снова заснула.

А Гарнидупсу не спалось. Он ходил по комнате, какое-то странное чувство поселилось в его душе, как только он вошёл в комнату, приготовленную ему. Эта комната, в отличие от остальных, не была похожа на гостевую. Он ощущал в ней чьё-то присутствие. «Как странно, здесь ночевало уже много людей, а я слышу только девичий смех и какую-то тревогу» думал Гарнидупс. Он остановился возле окна. Странное волнение души усилилось, в ушах стал слышен писк, как-будто, назойливый комар кружил над ним. Лоб стал горячим и чтобы остудить жар, он приложил ко лбу свой медальон. В голове зашумело, на глаза упала пелена, убрал медальон. Зрение снова вернулось, и он увидел за окном, на расчищенной площадке возле гостиницы, в фиолетовом свечении молодую девушку. Лунный свет пронизывал насквозь её хрупкую фигурку. Как произошло, он не смог понять. Но только оказался на улице, лицом к лицу с этой девушкой. Даже призрачность не исказила её красоту. Ни слова не сказала, подняла свои руки к груди, поклонилась. От неожиданности, он закрыл руками глаза, потёр их, что бы снять наваждение, и снова очутился в комнате. Девушка стояла там же, потом подняла руку и поманила Гарнидупса, повернулась и пошла, точнее, как будто поплыла над землёй.

Спустившись со второго этажа, Гарнидупс увидел хозяйку. Уронив голову на сложенные на столе руки, она дремала. Скрипнула ступенька под ногами Гарнидупса, хозяйка подняла голову.

— Что не спиться вам, господин хороший?

— Не знаю, душно немного, пойду пройдусь.

— Не гуляли бы вы так поздно один, места у нас неспокойные, — она поднялась со стула.

— Пустяки, я далеко уходить не буду, — успокоил её Гарнидупс.

— И всё-таки я с вами пойду, — она, кряхтя, сделала шаг, — ноги затекли, ничего, сейчас расхожусь.

— Ну что вы, отдыхайте, обещаю, постою на крыльце и вернусь.

— Нет, мне спокойнее будет, в ответе мы за своих постояльцев, — она повязала платок и решительно двинулась к дверям.

— Ну что ж, воля ваша, — видя, что хозяйку не остановить, Гарнидупс пошёл следом.

Вышли на улицу. Большая луна освещала всё вокруг туманным, нереальным светом.

— Скажите, хозяюшка, а что, в округе, кроме вашего дома, больше нет никого?

— Нет, господин, до вечера ехать, ни кого не встретите. Только к утру на пути первый город стоять будет.

— Мы заметили, что вы вдвоём с мужем управляетесь, а помощников у вас нет?

— Правда ваша, вдвоём мы.

— Странно, а что ж за девушку я видел только что из окна своей комнаты? Светлые, длинные волосы, высокая, с зелёными глазами?

Хозяйка повернулась к Гарнидупсу. Он заметил, как она встрепенулась, зябко повела плечами, шагнула к нему. В лунном свете он увидел, как широко открылись маленькие глазки хозяйки, губы искривились в немом плаче. — Вы видели её, видели?! — дрожащим голосом, выговорила она, — скажите, как она выглядит?

Гарнидупс описал девушку. Хозяйка пошатнулась, схватилась за сердце.

— Боже ж мой, где, где вы её видели, покажите, отведите меня туда — она схватила его за руки. — Что с вами? Успокойтесь, пожалуйста. Она стояла вон там, где конская привязь, а потом пошла туда, в поле.

— Пойдёмте скорей, господи, кровинушка моя, где ты, отзовись откликнись! — закричала хозяйка и бросилась бежать в ту сторону, куда указывал Гарнидупс.

Ему пришлось пойти следом. Долго ходили по полю, звали. Но никто не откликнулся на их зов. Привёл Гарнидупс под руки плачущую хозяйку обратно в дом, усадил на стул, дал попить воды, а сам сел рядом на стул ждать, пока она успокоиться. Не стал спрашивать, решил, если захочет, сама расскажет. А хозяйка, вытирая слёзы, начала рассказ.

— То горе моё горькое, печаль-кручина. Уже шесть лет прошло, как пропала дочь наша единственная. А дело так было. Заехали к нам на ночлег два господина чина высокого, богатые. А с ними паренёк был, сын и внук этих господ. Простудился в дороге, зашёл, еле ноги передвигал. А к утру совсем расхворался, в жару метался, бредил. И остались они у нас на три дня. Дарьяна, доченька моя милая, все дни возле него хлопотала, выхаживала. Полегчало парню, решили они утром в дорогу. Оставили они мне сумму немаленькую за хлопоты, уехали рано, ещё затемно. А утром забеспокоилась я, что солнце поднялось, а дочка из своей комнаты ещё не выходила. Поднялась к ней, открыла дверь и обомлела. Кровать заправлена, сундук открыт, вещей дочкиных нет. Сбежала она с ними, с тех пор, ничего я о ней не слышала. Искать бесполезно, да и где искать не знаю, кто те господа были только богу ведомо.

— Постараюсь я помочь вам, сидите спокойно, о дочке думайте, — сказал Гарнидупс хозяйке, взял её за руку и провёл своей правой рукой по её голове от затылка ко лбу.

Перед глазами женщины и Гарнидупса появилась картинка. В клубах пыли мчались кони, унося вдаль карету, в которой те господа приезжали. В карете дочка смеётся, на грудь парню голову положила, а он рукой её обнимает, поцеловать норовит. А потом увидела женщина большой дом, богатство и роскошь в комнатах. Дочка в слезах кричит на парня, развалившегося на диванах, что не честный он, жениться обещал, в церкви обвенчаться, она поверила, без родительского благословения из дома с ним сбежала. Плакала, что ребёночек у неё под сердцем о себе знать даёт. Парень ухмыляется и отвечает ей, мол, что тебе надо ещё, живёшь при доме, подарки получаешь и нечего слёзы лить. Выбежала дочка из дома, побрела по улице, вытирая слёзы. Дошла до церкви, упала на колени возле икон, богу молилась. Подошёл к ней батюшка, рассказала ему всё. Посоветовал он к отцуматери возвращаться, повиниться в грехе своём. «Отмолить грех свой тяжело, авось бог простит и родители простят, вернись к ним и покайся» Вышла дочка из церкви, побрела по городу, не зная, куда голову преклонить. Подошла к ней женщина, возраста неопределённого, платок на глаза надвинут.

— Вижу, плохо тебе, дочка, любовь несчастная, поди? — спросила она у Дарьяны.

— Откуда вы знаете? — посмотрела на неё та.

— А что тут думать и гадать, от чего молодая, красивая девушка плакать может? Разлюбил, видать, милый, вот и ревёшь белугой, ничего вокруг себя не видишь. Я знаю, кто тебе помочь может. Живёт тут неподалёку бабушка, иди к ней, поможет она тебе покой и счастье найти. Показала дорогу Дарьяне, куда идти. Повернулась Дарьяна поблагодарить, а женщины и след простыл, как сквозь землю провалилась.

Нашла девушка на перекрёстке четырёх дорог тот домик. Подошла к двери, ручка чугунная, словно зверь неведомый со спиной выгнутой. Хотела постучать, а дверь сама отворилась, приглашая войти. Ступеньки вниз вели. Помешкала Дарьяна, не решаясь войти, боязно было. И тут об её ноги кошка потёрлась, на ступеньки прыгнула, мяукнула, словно за собой звала и вниз побежала. Последние капли сомнения улетучились, Дарьяна пошла за кошкой.

Ступеньки привели её в большую комнату. Посреди комнаты, под закопчённым котлом, горел огонь. На стенах висели пучки трав, связки чего-то ещё.

— Есть здесь кто-нибудь? Бабушка, — позвала Дарьяна.

— Заходи, заходи, дочка, знаю, что пришла и беду твою знаю.

— Помогите, бабушка, сил моих нет, сердце изболелось.

— Помочь-то могу, только, надо ли тебе это, хорошо ли подумала?

— Ой, бабушка, надо, не знаю, что с ним случилось, любили мы с ним друг дружку, от родителей сбежала на позор свой, поверила ему. А сейчас, видно, бес его попутал.

— Это тебя сейчас бес путает, внучка. Шанс тебе даю, подумай ещё, а я пока по хозяйству своему похлопочу.

— Я уже всё для себя решила и отступать не буду, хочу вернуть его. — Ну, смотри, твой выбор, сама его делаешь. Дам я тебе зелье, подольёшь ему в питьё. Скорых результатов не жди, много пережить тебе придётся. Но помни, за всё платить надо.

— А сколько я вам должна? — спросила Дарьяна, старуха цену назвала, — ой, дёшево как? — В деньгах-то дёшево, но не только деньгами за помощь мою рассчитываются, через то я силу свою стократно увеличу.

— Пусть так, ничего не боюсь, люблю его, жизни без него не вижу.

— Я всё тебе сказала, ты ответила, вот возьми, — и протянула Дарьяне маленький пузырёк с малиново-мутной жидкостью, — шесть дней, по шесть капель в питьё добавляй, только не больше. А теперь, иди.

— Спасибо, бабушка, век вас помнить буду, — расплатилась Дарьяна.

— Вот точно, так точно, будешь, — услышала она в ответ.

Бежала к дому, прижимая к груди заветный пузырёк. На одном дыхании взбежала по лестнице, распахнула дверь спальни и застыла в дверях. Любимый её, с девицей полуголой в кровати лежал. Смеялись беспутные, предаваясь любовным утехам.

Заплакала бедная Дарьяна, увидев картину такую. Закричала на девку, погнала её с кровати, а парень вскачил, по щеке Дарьяну ударил и прочь выгнал. «Кто ты такая, что бы указывать мне! Надоела, в людскую пойдёшь, прислугой будешь, коль вести себя не умеешь. Пошла прочь с глаз моих, видеть тебя не могу» и вытолкнул её за дверь.

«Как же так, Славутич, милый мой, ведь люблю я тебя!» стучала в запертую дверь. Слёзы градом из глаз, всю ночь проплакала, надеялась, что утром любимый перестанет гневаться на неё.

Не прошла его злоба, сдержал слово, пришлось ей по дому работать. Шесть дней прошло, как бабка велела, всё делала. Только хуже стало, совсем озверел её ненаглядный, даже бил её, унижал перед всей прислугой. Не смогла она выдержать этого. Однажды, собрала свои вещички и решила уйти. Вышла из дома, а к хозяину гость давний приехал, Владлен. Знал он о Дарьяне, осуждал Славутича, что не женится на ней, мол, не хорошо, не по-людски это. Спорили они по этому поводу, но парень не слушал его доводов, отшучивался да рукой отмахивался.

— Что с тобой, почему ты плачешь, Дарьяна? — участливо спросил он.

— Выгнал меня, сказал, что бы шла, куда глаза глядят. А идти мне некуда.

— Послушай, это очень хорошо, пойдём ко мне, я как раз, няньку ищу своей дочери. Жена при родах умерла, а прежняя няня старенькая совсем, ещё меня нянчила, не под силу ей уже с ребёнком маленьким справиться. А ты девушка добрая, чувствую, поладишь ты с моей малышкой.

— Спасибо вам за доброту вашу, не могу я обмануть вас, опозорил он меня, обрюхатил, у самой скоро дитё народится. — Замечательно! Двоих холить и лелеять будешь, твоей доброты и нежности на обоих хватит. Поедем? А не понравиться тебе, держать насильно не буду, вольна ты.

Поехала с ним Дарьяна, в дом его вошла. Семь месяцев как один день пролетели. Оттаяло сердце бедной девушки от доброты и заботы Владлена. Дочку его, как свою собственную полюбила. Малыш во чреве рос, скоро на белый свет попроситься. Как-то вечером, постучался Владлен в дверь к Дарьяне.

— Спустись вниз, нам надо поговорить, жду тебя у камина.

Встревожилось сердце девушки, подумала: «Вот и кончилась моя спокойная жизнь, прогонит он меня, грех мой на виду у всех уже. Побоялся, что сплетни пойдут про нас. Ну, будь что будет» и пошла вниз. Владлен сидел возле камина, смотрел на языки пламени. Взгляд его был сосредоточен.

— Я слушаю тебя, что ты хотел сказать мне? — Дарьяна присела на край стула.

— Вот что я хотел тебе сказать, — увидев, как напряглось её лицо, взял девушку за руку, — почему ты так напряжена?

— Боюсь, знаю я, что ты сказать хочешь, — в глазах блеснули слёзы.

— Подожди, не перебивай, выслушай. Я долго думал и решил, лучше тебя ни жены, ни матери для Габриеллы я не найду, да и искать не хочу. Я полюбил тебя всем сердцем, ты добрая, хорошая и нежная и дочка моя тебя любит. У тебя скоро родиться ребёнок, ему надо дать имя. Род Ларцевич очень старинный, правда, наши дела идут неважно, но сейчас затеял я одно предприятие, думаю, всё поправиться. Предлагаю тебе стать моей женой. Ты согласна?

— Спасибо, от сердца отлегло. Не могу я принять твоё предложение, я бедная крестьянская девушка, опозоренная лживым негодяем, который дворцы и замки обещал, а через месяц вшивую деревушку пожалел. Но не за богатство я с ним сбежала, полюбила его так, что чувство это над разумом верх одержало. А сейчас результат моего безумства уже на свет выйти проситься. Не могу я своим позором твоё имя честное запачкать. Помнить доброту твою всю жизнь буду, что пожалел меня в трудную минуту. Завтра уйду, вернусь к отцуматери, авось, не выгонят свою дочь беспутную с малым дитём. А тебя позорить не хочу.

— Никуда я тебя не отпущу, а вдруг в дороге роды начнутся? Да ведь люблю я тебя, такой, какая есть, и ребёнка твоего уже люблю и жду его. Мне всё равно, от кого он появится на свет, главное, что он твой. Тебя ни кто не видел, всем скажем, что мой ребёнок. Прошу, не отказывай мне, очень больно будет душе от таких слов. А может, ты всё ещё Славутича любишь? — Нет, давно моя любовь прошла, пустое внутри, порой, кажется, сердце моё во льдинку превратилось, холод в нём.

— Я согласен ждать, верю, моя любовь растопит этот лёд. Давай так решим, родишь ребёнка, а там видно будет. Не появятся у тебя ко мне чувства, отвезу, куда пожелаешь.

Так и решили. Самого лучшего доктора привёз Владлен, когда начались роды. Дарьяна родила чудесного мальчика, с кудрявыми волнистыми волосиками, зелёными глазками, ну вылитая мама. Счастливый, радостный ходил Владлен. Смотрела на него Дарьяна и думала: «Может и правда, он меня любит? Но неужели, бывает так в жизни, нежданно-негаданно приходит счастье? За что мне награда эта от бога? Не знаю».

Влад не торопил её с ответом, ждал, пока сама скажет о своём решении. Только очень томительно для него было это ожидание. Ловя взгляды Дарьяны, он пытался прочитать в её глазах, хотя бы намёк. Дарьяна, видя и чувствуя его немой вопрос, однажды вечером, заговорила с ним.

— Хочу быть честной с тобой, я тебя очень уважаю, твоя доброта и нежность, с которой ты относишься ко мне и моему ребёнку, очень приятны. Тепло в моей душе от этого. Если не передумал, я согласна выйти за тебя замуж, буду тебе верной и преданной женой.

— Дарьянушка моя, милая, я очень рад, просто счастлив. Я тебя так люблю, как никого никогда не любил, — он поцеловал её руку.

Обвенчались в маленькой церквушке, на краю города, и зажили настоящей семьёй. Детки росли здоровенькими крепышами. Сыну Дарьяны исполнился год.

— Хочу я устроить праздник, отметить день рождение нашего сына. Пригласим гостей, познакомлю их со своей женой и детками, — за обедом сказал Владлен.

— Господи, я же не знаю, как себя вести, манерам не обучена, что люди подумают? — забеспокоилась Дарьяна.

— Любимая, у тебя самые прекрасные манеры, веди себя естественно, как в жизни, это самое лучшее воспитание. Я порой смотрю на тебя и несколько не вижу разницы, ты ни чем не отличаешься от светских девушек, как будто, в самом лучшем пансионе воспитывалась. Не переживай, всю будет в порядке.

В назначенный день собрались гости. Славутича не приглашали, но слух о том, что Владлен женился, быстро разошёлся по городу. Старый друг решил посмотреть, кого же осчастливил затворник, ведь как умерла его первая жена, он больше ни с кем не встречался, на приёмы не приходил, а девушек на выданье вовсе стороной обходил. А тут такая новость. Собрался и приехал.

Хозяева встречали гостей. Владлен держал под руку свою жену, они говорили о чём-то, смотря друг другу в глаза, она улыбалась. Было видно, что эти двое по настоящему счастливы. Поднимаясь по лестнице, Славутич разглядывал новоявленную хозяйку. «Прекрасная у неё фигурка, где же этот недотёпа нашёл её? По облику ни кто из наших невест не подходит». Лица он не мог разглядеть. Две ступеньки отделяли его от хозяев, когда девушка повернулась и их глаза встретились.

«Боже мой, не может быть! Ведь это же Дарьяна! Чёрт возьми, но как же она прекрасна, как изменилась! Что за чудесное превращение? Какая осанка, бархатистая кожа, а глаза, чудо что за глаза, два изумруда, светятся счастьем!» Щёки Дарьяны вспыхнули пурпуром, рука, в атласной перчатке до локтя, дрогнула на руке Владлена. Он отвёл от своей жены взгляд, что бы понять причину её волнения и увидел Славутича. Тот стоял на лестнице и не сводил взгляда с Дарьяны. Влад, что бы скрасить неловкость ситуации, заговорил первым.

— Ну, что же ты остановился, друг? Рад видеть тебя в добром здравии. Прости, закрутился, работа, знаешь ли, дела в гору пошли, забыл послать тебе приглашение.

Славутич, взяв себя в руки, попытался ответить любезностью на любезность.

— Ну что ты? Мы же старые друзья, а разве между друзьями могут быть обиды? Наслышан, наслышан, как поправилось твоё положение, весь город говорит, что дела на твоей фабрике наладились, заказов много, продукцию в миг раскупают. Я слышал, что даже из королевского дворца к тебе приезжали? — бросал на Дарьяну взгляды Славутич.

— Да, уже и сам не верил, что смогу выпутаться, а тут такая удача, да ещё в двойном размере, — Влад нежно посмотрел на жену, оглянулся вокруг слышит ли их кто-нибудь, и, заметив взгляды гостей, обращённые на них, громко сказал, — позволь представить тебе, моя супруга Дарьяна Лорцевич.

— Сударыня, я очень рад нашему знакомству, — Славутич, поймав взгляд друга, понимающе кивнул, поклонился.

Дарьяна уже взяла себя в руки от смущения, прищурила глаза и протянула руку для поцелуя. Славутич, опешив от такого поворота, посмотрел на Влада, увидел, как дрогнули в улыбке его губы, перевёл взгляд на Дарьяну. Амбиции разгорячили его кровь, но слишком хороша была его бывшая любовница. Чудесные перемены, превратившие её из крестьянки-простушки, по уши влюблённой в заезжего столичного парня, в великосветскую даму, сыграли определённую роль, погасившую его спесь. Он поцеловал поданную руку и пристально посмотрел в глаза Дарьяне.

— Прошу вас, сударь, присоединиться к гостям, — улыбнулась она ему. Весь вечер не сводил Славутич взгляда со счастливой пары. Дарьяна вела себя так естественно, как подобает настоящей замужней даме. Танцевала легко и свободно, как-будто искусству танца её обучали самые лучшие учителя. Как ни старался хоть словом перемолвиться с ней, она избегала его, ни на секунду не оставалась без мужа. Так ловко и умело выходила из ситуаций, что ни кто не смог бы заподозрить в ней необразованную деревенскую девку.

Приём подошёл к концу, гости стали расходиться. Хозяева вышли их провожать. Славутич медлил и, в конце концов, остался один в гостиной. Стоял, смотрел на огонь в камине. Почувствовав спиной взгляд, повернулся. В дверях стояла Дарьяна.

— Я хотел поговорить с тобой наедине, поэтому остался. Больше года прошло, как ты ушла. Я думал, ты уехала к родителям, а оказалось, ты не плохо устроилась.

— Я слышу ноты издёвки в твоём голосе. Слишком много не заслуженного унижения мне пришлось испытать от тебя когда-то, а сейчас я не позволю тебе так со мной обращаться в доме моего мужа.

— Посмотрите, какой мы стали дамой — недотрогой, — он шагнул к ней, попыталсяобнять.

— Не смей прикасаться ко мне своими похотливыми, грязными руками, — она гневно посмотрела на него, — ты ничтожество, как жаль, что я поздно это поняла. А сейчас я люблю и любима человеком, чьего мизинца ты не стоишь. Прошу тебя, уходи.

— Я не хотел тебя обидеть. Прости, я был груб. Но когда я увидел тебя сегодня, что-то защемило в груди. Ты так изменилась, стала ещё прекраснее, чем раньше. Как я не смог разглядеть в босой простушке, с русой косой, очаровательную женщину. Давай забудем прежние обиды, я хочу быть с тобой, — он взял её за руки, потянул к себе.

— Немедленно отпусти меня! Я замужем, к прошлому возврата нет. Владислав прекрасный человек, он не заслуживает такого оскорбления.

— Что муж, ведь ты любила меня, помнишь, какими жаркими были наши ночи, — он с силой прижал её к себе, потянулся к губам.

— Не смей, подлец, оставь меня! — она высвободила руку и ударила его по щеке.

От неожиданности, Славутич разжал объятья, потёр пылающую щёку.

— О, а всё-таки в ручках осталась деревенская силушка, — захохотал он, — ну полно тебе, не сердись. Боже, сейчас в гневе ты ещё прекрасней, глаза ещё зеленее стали. Чудо, как хороша! Ну, послушай, муж мужем, а страсть и нежности мои? Неужели, ты забыла, какую любовную сладость мы дарили друг другу. Разве Владислав способен на такие изысканные ласки? Он совершенно глуп в этом, уж ято видел, как он с девками робел. Давай договоримся с тобой, завтра, тайно, приедешь ко мне, я постараюсь вернуть твою любовь.

— Не смей, слышишь, не смей, говорить мне такие вещи! Я не желаю тебя слушать и видеть. Поняла ещё тогда, что ты подлец. Думала, время исправит тебя, но такие, как ты, не знают чувство стыда. Ненавижу тебя! Лучше Владислава для меня нет и не будет! — она повернулась и выбежала из комнаты, столкнувшись в дверях со своим мужем.

— Ты негодяй и мерзавец! Убирайся от сюда. Прошу тебя, больше не переступать порог моего дома, — спокойным голосом сказал Влад, — я всё слышал, своим гнусным предложением ты оскорбил не только мою жену, но и меня.

— Да полно тебе, друг. Она просто деревенская шлюха, которую ты, не знаю почему, пригрел да ещё имя своё родовое ей дал, — изумление в голосе Славутича вывело из равновесия Владислава.

Он размахнулся и так ударил Славутича, что тот отлетел к стене.

— Она моя жена и мать моего сына. Вставай, пошёл вон.

Славутич поднялся, вытер платком кровь из разбитой губы.

— Хорошо, я уйду, но докажу тебе, что она падшая девка, — и выскочил из гостиной.

Владислав поднялся по лестнице, остановился возле дверей комнаты Дарьяны, прислушался. Услышал лёгкий шорох платья и всхлипывания, постучал.

— Дорогая, можно войти, — и, не дождавшись ответа, открыл дверь.

Дарьяна, уткнувшись лицом в подушки, рыдала.

— Милая моя, ну что ты, успокойся, не надо слёз. Я прогнал его и постараюсь, чтобы он никогда больше не побеспокоил тебя.

Дарьяна подняла, мокрое от слёз лицо.

— Господи, какой стыд! Мне больно оттого, что ты услышал всё это, стал свидетелем столь безобразной сцены, — слёзы катились из глаз, она опять упала в подушки лицом.

— Не надо, любовь моя, не рви сердце своими страданиями. Мне совершенно наплевать, что говорил этот негодяй. Я люблю тебя, такой как есть и что было между вами раньше, то было до меня, не плачь, у нас чудные дети и я счастлив, как никогда, — он положил руку на её, содрогающееся от рыданий плечо.

Дарьяна села, взяла его руку, приложила к своей щеке. Горячие слёзы капали на руку Владлена.

— Как горько, что узнала тебя так поздно. Бесчестной грешницей в твой дом вошла да ещё с довеском. Почему же не угодно было богу, что бы узнали мы друг друга раньше, — печаль в голосе Дарьяны была такой искренней, — нам надо расстаться. Я уеду завтра же, боюсь, что Славутич не успокоиться. Не за себя боюсь, ему отпор смогу дать, не хочу, что бы из-за меня твоё честное имя обсуждать будут.

Владлен наклонился поцеловал её в щёку.

— Ждал я такого ответа от тебя. А если чувствуешь, что сможешь устоять перед ним, то мне и подавно нестрашно. Мне всё равно, что люди говорить будут. Я питаю к тебе такую сильную любовь, она мне придаст силы вдвойне, чтобы закрыть рты светским сплетникам и защитить тебя.

Дарьяна подняла на него мокрые от слёз глаза. «Как я люблю её, господи, как она прекрасна», — думал Владлен. От избытка чувств он приблизился к ней, потянулся к губам. Она ответила на его поцелуй. Оба задохнулись от нежности. Объятья, неистовые поцелуи, закружились головы от долгожданного счастья. Время и пространство потеряло границы. Это была их первая волшебная ночь любви.

Не обманули предчувствия Дарьяну, не успокоился Славутич. Всеми правдами и не правдами искал с ней встречи. Подкарауливал возле их дома, как мальчишка через забор перепрыгивал, когда она с детьми на лужайке гуляла. Гнала, как пса, гнала его Дарьяна, богом просила, оставить её в покое. На коленях ползал, грозился, расскажет всем, что было между ними. Однажды, застал его в саду Владлен и налетел как коршун.

— Я тебя уничтожу, если не оставишь нас в покое.

— Всем скажу, что она моей любовницей была, — трясясь от злобы, кричал Славутич.

— Кто же тебе поверит, что князь Лорцевич на простой крестьянке женился, да ещё порченой. Сделаешь так, сумасшедшим тебя объявлю, связи подключу, упеку в больницу для умалишённых.

Отстал на время отвергнутый. Успокоилась Дарьяна, думала, прошла эта напасть. Ездили на приёмы, балы. В каждом доме их принимали с подобающим к фамилии Влада почётом. «Значит, не исполнил свою угрозу Славутич, не сказал ни кому. Дай бог ему счастья» думала Дарьяна.

Прошёл год. Никогда не говорили с мужем о Славутиче, даже имя его не вспоминали. Да в прочем никто, из светского общества, давно не видел его. Поговаривали, что он уехал из города, а куда, никто не знал. Как-то в один из солнечных, прекрасных, летних дней сидела Дарьяна в саду, в беседке. Влада не было дома. Услыхала шорох в кустах.

— Кто там? Уходите, я позову слуг, — она испугалась не на шутку.

— Это я, любовь моя. Не гони меня, выслушай, — из кустов показался Славутич, — не могу я, люблю так, что свет без тебя не мил. Сплю, во сне тебя вижу, просыпаюсь, брожу по дому, из каждого угла твои глаза смотрят, смех твой в каждой комнате слышу. Вернись ко мне, повенчаемся, заживём семьёй. Ведь Ильян сын мой, знаю, что мой.

Он упал на колени перед Дарьяной.

— Нет, это сын Владислава. Зачем ты пришёл? Ни к чему всё это, уходи. Я так счастлива, что не хочу спугнуть это. Забудь всё, никогда больше не появляйся здесь. Это разговор не имеет ни смысла, ни продолжения, — она встала и пошла в дом, оставив рыдающего на коленях Славутича.

Прошло время. Семья графапополнилась ещё одним ребёнком. Чудесный мальчик, вылитый Влад уже твердо стоял на своих маленьких ножках. Восьмилетняя девочка и пятилетний мальчик, по всему видно было, души не чаяли в своём маленьком братце, весело играли с ним в залитой солнечным светом детской комнате. Родители с любовью смотрели на их весёлую возню. Дарьяна обратилась к мужу:

— Хочу попросить тебя, давай навестим моих родителей. Много время прошло, столько горя я им доставила своим бегством. Раньше боялась их гнева, боялась, что не простят меня. А нынче сон видела, моя мать по полю ходит, в белых одежда, а поле бескрайнее, вроде, день, а солнышка нет. Она повернулась, лицо чистое да гладкое, как у молодой и рукой меня поманила. Проснулась я, сердце защемило, нехороший это сон. Если помедлю ещё, боюсь, не увижу мать живой, — печально сказала Дарьяна.

— Не переживай, дорогая, это всего лишь сон. Но что бы ты успокоилась, непременно, поедем. Я завтра утром дам распоряжения, вернусь домой и поедем. Да, кстати, ты никогда не рассказывала о том, где жила раньше.

— Дорогу, по которой я в греховный путь отправилась, на всю жизнь запомнила. Из города выедем, а дальше покажу, — Дарьяна улыбнулась, пожала руку мужу.

— Я уже и не знаю, насколько опрометчиво было твоё решение сбежать. Ведь если бы ты тогда не поддалась своему чувству, был бы я так счастлив сейчас, — посмотрел ей в глаза Владислав.

— Я тоже очень счастлива. Спасибо тебе, пойду, пожелаю детям спокойной ночи, — она встала, поцеловала мужа и поднялась в детскую.

К полудню отправились в путь. Ехали по дороге, дети играли, потом устали и заснули, проснувшись, начали капризничать. Было принято решение остановиться, походить, размять ноги. Природа вокруг была просто восхитительной. Лес стоял сплошной стеной по обе стороны дороги. Чуть поодаль от дороги, сквозь деревья, была видна поляна, пошли туда. Дети бегали по высокой траве, их звонкий смех, как звон колокольчиков, летел над поляной и терялся в лесу. Влад играл с ними, догонял и они, все четверо, смеясь, падали в траву. «Господи, как хорошо! — пела в душе Дарьяна, — разве можно назвать любовью то, что я испытывала к Славутичу. Это было просто наваждение какое-то. Вот сейчас счастье, вот это любовь!» Так думала она, глядя, как муж забавляется с детьми.

Пошла по лесу, напевая песню. Щебет птиц вторил её напеву. Набрала целую охапку цветов, и тут увидела большую бабочку, необыкновенной красоты, та порхала с цветка на цветок, удаляясь в глубь леса. «Надо поймать её» — подумала Дарьяна и побежала следом. А бабочка, перепорхнув тонкую полоску леса, привела её на другую поляну. На ней, прямо по середине, куча камней, образующая что-то вроде, небольшой горки. Бабочка села на камень и когда Дарьяна подбежала, то увидела вот что. Казалось, эти камни кто-то сложил так, что бы они образовали что-то вроде беседки с одним входом. Бабочка вспорхнула с камня, полетела в этот вход и пропала в его темноте. Дарьяна подошла ближе. Пахнуло затхлой влагой и ещё чем-то неприятным. «Как странно, но разве бабочки живут в темноте и сырости?» — подумала она и протянула руку в эту темноту, что бы наощупь поискать. Не достала до противоположного края и сделала шаг. Это было роковой ошибкой.

Дарьяна почувствовала, как затягивает её неизвестная бездна. Лихорадочно хватаясь за острые выступы камней, даже вскрикнуть не успела. Нога соскользнула, она падала вниз, больно ударяясь о стены каменного колодца. Сколько продолжалось это падение, неизвестно. Очнулась лёжа на дне. Попыталась пошевелить рукой, ногой, с ужасом поняла, что тело неподвижно. Хотела произнести хоть слово, но тщетно. Только мысли остались ей подвластны. «Боже, господи, что же это?! Нет, нет!!! Как же так, за что?! Господи!» Теряя сознание, она увидела, как откуда-то сверху, на паутинке, к ней начал спускаться огромный паук и сел грудь. Дарьяна почувствовала, как он прижался к ней своим мохнатым, дрожащим тельцем и, как будто, втянул в себя то единственное, что связывало её с этим миром. Последним, что увидела она перед провалом в небытие, было лицо старухи-колдуньи, которая дала ей когда-то зелье. С язвительной ухмылкой, она прошептала «мы сами стержень и коромысло своих желании, любовью, грязью иль колёсами душа растоптана — всё больно, смерть это пробуждение, а жизнь просто сон».

Забеспокоился Владлен долгим отсутствием жены, стал звать её. Волнение отца передалось детям и кучеру с нянькой. Все засуетились, стали бегать по поляне. Самый маленький заплакал, звал мать. Но тщетно, Дарьяны нигде не было. Безрезультатные поиски вымотали всех. Заплаканные дети уснули в карете. Владлен, с осунувшимся лицом и как-то сразу постаревший, бродил по лесу в надежде найти хоть какой-то след своей жены. Но всё было напрасно. Бросив взгляд на место, где так внезапно кончилось его счастье, он приказал кучеру запрягать лошадей. Наполовину осиротевшая семья отправилась в обратный путь.

Мы снова в придорожной гостинице. Гарнидупс провёл рукой по голове женщины от лба до затылка. Как ото сна, очнулась она, перехватило дыхание у бедной матери.

— Кто ты, что за волшебство? Как смог ты показать мне такую картину? Неужели всё это правда?

— Да, как не горько будет тебе это слышать, всё правда, — кивнул ей Гарнидупс.

— Значит, не увижу я свою доченьку, так странно умерла, лежат её косточки в ловушке. Счастлива была, муж хороший, детки славные, внучатки мой милые, сиротки.

Женщина уронила голову на руки и горько расплакалась. Гарнидупс, ничего не говоря, встал, что бы уйти и дать выплакаться матери, только что увидевшей после долгой неизвестности и тут же снова потерявшей безвозвратно, своё дитя.

— Но что за сила в твоих руках чудотворная? — остановил его голос хозяйки.

— Не могу я вам этого сказать. Да и не поймёте вы и не поверите.

Женщина не стала больше задавать вопросы, понимающе кивнула головой, чувствуя, что действительно, не под силу ей будет осознать всё, даже если он скажет. Одно поняла, этот молодой человек наделён неземным даром.

— Скажите, господин хороший, если поеду я на внуков посмотреть, не прогонит меня знатный господин? Вроде, человек он хороший, дочку мою любил.

— Думаю, не прогонит, — Гарнидупс улыбнулся и поднялся к себе в комнату.

Он не стал разбирать постель, слишком устал. Веки налились свинцовой тяжестью. Но сон не шёл. Раздумья, как рой пчёл, кружили в голове, не давая уснуть. «Сколько разных человеческих судеб смог я увидеть за такой короткий срок, пережить с ними их боль. Какое дать объяснение той силе, что помогает мне смотреть сквозь время и расстояние? Странная смерть, что постигла мужа Евдокии в реке. Какая сила в человеческом обличии погубила его и за что? Какую роль в этом играют янтарные бусы с диковинной подвеской? А сегодняшняя встреча с призраком погибшей девушки? Почему она пришла именно ко мне, как я смог её увидеть? Она поманила меня для того, чтобы через меня показать матери, что с ней произошло. Как всё сложно в этом мире. Почему на вершине счастья и душевного покоя её постигла такая участь? Ах да, тот необдуманный поступок! Поддавшись сиюминутному чувству, там, возле церкви, она сделала роковой шаг. Теперь после пережитого и понятого она не может обрести покой. Неужели, так и будет скитаться её душа неприкаянной? Если бы у меня была сила помочь тем, кто попадает в ловушки дьявола! Если бы я мог замолить их грехи, что бы они смогли обрести покой! У меня столько вопросов и нет ответов. Давно не приходил дедушка, наверно только он мне сможет объяснить. Надо отдохнуть, завтра в дорогу. Альэра, мой лучик счастья, спит и видит чудесные сны. Я постараюсь уберечь её от невзгод и быть всегда рядом. Столько горя вокруг, как научить её и самому научится не делать ошибок? Но кто знает, кто объяснит, что есть ошибка?»

Он уснул. В остаток ночи ему снились сны, но на утро он не смог связать запомнившиеся обрывки в одно целое.

Утром наши путешественники собрались внизу. Хозяйка гостиницы накрывала стол для завтрака. Гарнидупс встретился с ней взглядом, и понял, что их ночное видение осталось тайной. Только возле кареты, когда вещи были уже сложены, хозяйка подошла к нему и тихо шепнула:

— Спасибо вам, уговорила я мужа поехать туда, на эту поляну. Думаю, моё сердце подскажет дорогу. Похороним дочку почеловечески, а потом к князю съездим, попросим внуков показать.

Карета тронулась в путь. День и ночь прошли в пути, к вечеру следующего дня путники въехали в большой город. Гарнидупс обратился к графине:

— Скажите, вы знаете князя Лорцевич?

— Да, конечно. Прекрасный человек, умный, образованный, удачливый фабрикант, но очень несчастлив в личной жизни. Был женат, но жена умерла при родах. Женился второй раз на очаровательной девушке, правда, откуда она, никто не знал. Всё общество было в недоумении, никто её раньше не видел. У неё были изысканные манеры, образованная. Но, увы, несчастье на прогулке, куда они отправились всей семьёй, и князь опять овдовел. Но что удивительно, его жена как появилась ниоткуда, так и пропала вникуда. Он не нашёл её ни живой, ни мёртвой. Прямо, какой-то злой рок над родом Лорцевич. Он стал затворником, не выходит в свет, посвятил себя детям, а их у него трое и работе. А вот, кстати, и его дом.

— Простите, графиня, не могли бы мы остановиться? И если на мою удачу, князь дома, мне нужно ему кое-что сказать.

— Да-да, пожалуйста, — глаза графини заблестели от любопытства, — вы разве знакомы с ним?

— Нет, но думаю, мой визит не будет ему неприятен.

Гарнидупс вышел из кареты и по усыпанной мелким камнем дорожке, пошёл к дому. Аллея княжеского парка была такой же, как введении. Он увидел ту беседку, в которой, когда-то, счастливая Дарьяна наблюдала за играющими детьми. Из дома к нему на встречу вышел лакей. Выслушав Гарнидупса, он кивнул и попросил гостя пройти в дом, поклонился и пошёл доложить князю о визите незнакомца. Ожидая хозяина в гостиной, Гарнидупс огляделся. Да, всё было именно так. Вдруг, воздух стал плотным, предметы в комнате потеряли чёткость очертаний. Ему показалось, что за ним кто-то наблюдает. Повернулся к дверям и вздрогнул от неожиданности. В дверном проёме стояла призрачная фигура Дарьяны. Она сложила руки на груди, поклонилась ему и пропала. В гостиную вошёл князь Лорцевич.

— Предвижу ваш вопрос, я не имел чести быть вам представленным. Не хочу показаться невежливым, но моё имя ни о чём вам не скажет, поэтому не стоит терять время, меня ждут. К моему сожалению, я принёс вам дурные вести. Я знаю семью вашей пропавшей жены. Как не прискорбно, её уже нет в живых. Но её родители нашли и захоронили останки. Это простые люди, у них небольшой заезжий двор, в нескольких верстах отсюда. Если вам будет угодно, я объясню, как туда проехать. Сожалею, что наше знакомство имеет столь печальный повод.

— Прошу садиться, — сказал князь, — вы ошарашили меня этим известием, в душе я всё ещё лелеял надежду, что моя жена подаст о себе весточку. Её странное исчезновение до сих пор не укладывается в моём понимании. Прошу вас, расскажите, что вам известно об этом?

— Увы, князь, это всё. Больше я ничего не знаю. Мы останавливались в той гостинице, её мать мне всё рассказала.

— Но позвольте, Дарьяна не поддерживала никаких отношений с родными. Как они могли узнать о моём существование?

— Возможно, когда-то, кто-то из постояльцев, в разговоре обмолвился о вас и Дарьяне, а её мать услышала? Это мои догадки и предположения.

— И всё-таки, молодой человек, в вашем рассказе есть недомолвки. Ведь если я, по горячим следам, тут же не смог найти её, то, как родные, будучи за несколько вёрст, нашли? Вы что-то не договариваете?

— Вы напрасно подозреваете меня в сокрытии каких-то фактов, князь, я, действительно, рассказал вам всё, что знаю. А теперь, позвольте откланяться, мне пора идти. Только ещё одно, родители вашей жены просили кланяться вам и просить вашего разрешения повидать внуков.

— Мой дом для них открыт. Я очень любил Дарьяну, её происхождение ничуть меня не смущало. — Всего хорошего, князь. Я верю, что господь будет к вам благосклонен за вашу доброту, — Гарнидупс вышел и вернулся к ожидавшей его карете.

Ехали по улицам города. Графиня весело тараторила, рассказывая Альэре о владельцах домов, мимо которых катила карета.

— Скоро мой дом, молодые люди, слава богу, конец пути. Господи, как же я всё-таки устала, да, к сожалению, года берут своё. А кстати, Гарнидупс, помниться мне, вы говорили, что именно в этом городе хотели искать дом, где возможно, живут ваши родные? Давайте искать вместе, страсть, как хочется посмотреть и узнать из какого вы рода, что за таинственные события случились с вами.

— Но вы жаловались на усталость?

— Ничего-ничего, я соберусь с силами, — интонации, с какими графиня произнесла это, не допускали возражений.

Карета кружила по улицам, но взгляд Гарнидупса не остановился ни на одном из домов. Выехали к берегу моря, остановились. Гарнидупс вышел из кареты, вдохнул свежесть морского воздуха.

— Я знаю, куда нам надо ехать, — решительно сказал он и пошёл пешком.

Карета медленно двинулась следом. Гарнидупс шёл очень уверенно, как-будто действительно знал конечную цель. Он поднялся по пологому склону берега, на самом краю которого виднелись стены большого полуразрушенного строения. Развалины старого замка, былая роскошь которого сквозила даже в его руинах, потрясали своим величием. Всё заросло густой травой в человеческий рост. Вековые деревья, уходя кронами ввысь, шумели листвой. Казалось, они хотели поведать о том, кто здесь жил когда-то. Гарнидупс, по еле угадываемой дорожке, пошёл к развалинам. Услышав за спиной шаги, обернулся. За ним, чуть поодаль, шла Альэра. Он подождал её и, взявшись за руки, они продолжили путь вместе. Единственным, что было не разрушенным, была стена с дверью. Наши герои остановились возле неё. Гарнидупс почувствовал волнение и посмотрел на свою спутницу. Оказалось, его волнение передалось и ей. Рука девушки в его руке дрогнула, она перевела свой взгляд со стен на него. В ушах Гарнидупс услышал тонкий нарастающий звук.

— Возьми меня крепче, мне кажется, что сейчас мы сможем коечто увидеть, — прошептал он, кивнул и они шагнули в дверь.

Альэра сжала его руку. Всё поплыло перед глазами. Стены замка, как под рукой невидимого строителя, начали подниматься (представьте тысячекратно убыстрённое строительство), появилась крыша, витражи окон из цветного стекла. Огромный холл наполнился роскошной мебелью, по нему бегали, суетясь, слуги. В холл вошёл мужчина средних лет. Было видно, что он чем-то сильно взволнован. В камине старинной работы, горел, потрескивая, огонь. Мужчина остановился возле кресла, посмотрел на пламя. С лестницы второго этажа в холл спустился другой мужчина, намного старше первого, с саквояжем, с которым обычно ходят доктора.

— Поздравляю, граф, у вас родился прекрасный, здоровый мальчик. А вот ваша супруга меня сильно беспокоит. Боюсь, что роды сильно подорвали её здоровье. Я постарался сделать, всё что мог. Покой, покой и ещё раз покой.

— Скажите, доктор, что ждать мне, неужели, это конец? — граф вытер слезу.

— Надеюсь, нет. Не надо думать о плохом. Мне нынче привезли новые отличные лекарства, приложу все усилия. Будем надеяться, голубчик, будем надеяться, — доктор откланялся и вышел.

Граф поднялся по лестнице наверх, толкнул одну из дверей. На широкой кровати лежала молодая женщина. Испарина на лбу, потрескавшиеся губы, она тяжело дышала. Тёмные круги под глазами говорили о том, что ей действительно плохо. Каштановые волосы разметались по атласным подушкам. Граф подошёл к ней. Женщина открыла глаза, губы тронула улыбка.

— Ничего, ничего, всё будет хорошо, — еле слышно, прошептала она.

— Эдель, милая, доктор запретил тебя беспокоить, не говори ни слова, я просто постою возле, — граф взял её руку, поднёс к губам.

— Мне нынче, видение было, как наяву, вроде, затягивает меня чёрная бездна, закружила, поняла, что конец мой близок, стало холодно и страшно. А тут луч серебристого цвета от куда-то, дотянулся до меня, окутал, словно указывал мне дорогу, — женщина перевела дыхание и продолжила, — шагнула я на эту дорогу светлую и пошла по ней вверх. Всё выше и выше, как над землёй парила, так легко и покойно сделалось, а тут голос откуда-то, сказал мне, что рано, не время. Так что верю, всё обойдётся.

Она устало закрыла глаза.

— Поспи, поспи, милая, я люблю тебя.

Граф, провёл рукой по её волосам, поцеловал её в щёку. Подошёл к дверям, оглянулся на лежащую женщину. Гримаса отчаяния исказила его лицо, он поднял руку к глазам, и вышел из комнаты.

Картинка перед глазами Гарнидупса и Альэры сменилась. Альэра почувствовала, как напряглась рука её спутника. В этом же большом холле на диване сидела та женщина, которая чуть не умерла при родах. Вбежал маленький мальчик, за ним следом няньки. Рука Гарнидупса задрожала, Альэра повернулась к нему. Ураган чувств, который бушевал в его душе, преобразил его лицо до неузнаваемости. Золотисто-огненные искры в его глазах стали ещё ярче. Картина сменилась, наши герои снова оказались среди развалин. — Невероятно! Как это всё удивительно реально!!

— Всё как в моём сне, помнишь я тебе рассказывал его? Но как, как я мог это видеть задолго до этого? Невероятно! Ничего не понимаю?! Что за тайна скрывается в руинах этого дома? Кто я?

— Успокойся, мой хороший, я верю, что ты сможешь разгадать эту тайну. Твои удивительные способности тоже повергают меня в недоумение. Но ты же помнишь, кем они тебе даны, значит, разгадка кроется совсем недалеко. Тебе обязательно подскажут, если ты зайдёшь в тупик, — она поцеловала его в щёку.

— Пойдём, графиня ждёт нас, мы и так заняли много время.

Они пошли по дорожке замка. Шорох и чьё-то кряхтение в кустах заставили их оглянуться. Бородатый старик, с котомкой за плечами, вышел им на встречу.

— Здравствуйте, дедушка, — сказал Гарнидупс.

— И вам доброго здоровьичка, — ответил он им.

— Скажите, дедушка, кто жил в этом доме? Почему здесь всё разрушено? — спросил Гарнидупс.

— О, милок, давно это было. Уже лет двести эти развалины тут. Ещё мой дед рассказывал о тех, кто здесь жил. А что, молодёжь, какой вам интерес до этого? — дед хитро прищурил глаза.

Гарнидупс переглянулся с Альэрой.

— Мы просто так шли по берегу, увидели, а тут вы, — Гарнидупс еле смог справиться с дрожью в голосе.

— Э, нет, сколько здесь живу, никого это не интересовало, а уж людей я немало повидал на своём веку, а таких любопытных не видел. Я ж тут родился и до сего дня дожил. Чую, ох сердцем, чую, что не спроста вы тут появились и непраздное любопытство вами управляет. Да и меня как толкнул кто-то, сюда прийти. А давайте вот что, пойдёмте ко мне, я вам расскажу историю эту.

— Да-да, конечно, пойдёмте, — загорелись глаза Гарнидупса.

— Но нас же ждут, — тихо сказала Альэра, взяв его за руку.

— Господи, я так взволнован. Дедушка, прошу вас, подождите меня, я сейчас, — он посмотрел на Альэру, — пойдём.

Гарнидупс не шёл, а почти бежал по берегу, Альэра еле успевала за ним. Дойдя до кареты, он открыл дверцу, и обратился к графине:

— Простите великодушно, что заставили вас ждать и отняли много вашего времени.

— Да что вы, не так уж и долго. Чем вы так встревожены? Господи, да на вас лица нет! Что случилось? Что повергло вас в такой трепет?

— О, это долгая история, к сожалению, я не могу вам сейчас её рассказать.

— Я думаю, у нас будет на это время. Вам удалось найти то, что искали? — Да, графиня, я очень счастлив. Вот этот дом я искал, — Гарнидупс повернулся и показал рукой на развалины.

— Позвольте, но это всего лишь руины, что же вы можете узнать на этих развалинах? По всей вероятности здесь сотни лет ни кто не живёт? Я даже припомнить не могу, кому принадлежало это поместье, — графиня задумалась.

— Видите того старика, что стоит наверху? Он обещал мне рассказать. Простите, графиня, но мы с Альэрой пойдём к нему, ты согласна, дорогая? — Гарнидупс посмотрел на подошедшую девушку.

— Боже мой, какой жуткий старец, заросший, в лохмотьях. Куда он может вас завести, вы подумали об этом? Вы наивны и доверчивы, мир полон подлости и коварства, — графиня покачала головой, — я волнуюсь за вас.

— Ну что вы, Агнесса Стефановна, я вполне самостоятелен, и уверяю вас, могу предугадать опасность. Нам совершенно ничего не грозит, — Гарнидупс улыбнулся.

— Ну что ж, раз вы так уверенны, извольте. Но Альэру я не пущу, — твёрдо сказала графиня, когда Гарнидупс попробовал её возразить, — нет-нет, голубчик, не пристало молодой девушке ходить неизвестно где по трущобам и закоулкам. Собой вы можете распоряжаться как вам угодно. Садитесь, дитя моё, вам надо отдохнуть и выспаться.

Альэра посмотрела на Гарнидупса. Он кивнул ей.

— Правда, поезжай, со мной ничего не случится, — он поцеловал её в щёку.

— Вот и славно. А вы, как устроите свои дела, найдёте мой дом без труда. Особняк графини Выбровской вам укажет любой в этом городе.

Глава 9

Карета уехала, а Гарнидупс побежал к ожидавшему его деду. Поднимаясь по пологому берегу, он рассмотрел старца. Но, чудо! Что за волшебные перемены произошли с ним? Из старого, дряхлого, похожего на развалины за его спиной, он превратился в мужчину лет пятидесяти. Что-то еле уловимо знакомое было в нём.

«Странно, невероятно, как это произошло? Может, это не он? Но ведь никого больше не было вокруг?! И как странно, но его лицо мне кажеться знакомым, как-будто, я не давно его видел. Но где, как? Ничего не понимаю», — думал Гарнидупс. Поравнявшись с мужчиной, он не скрывал своего удивления. А, чудом переменившийся из старика, мужчина встретил его добродушной, искренней улыбкой. Острый, пронзительный взгляд его оживших, с молодым огоньком глаз, изучающе, вглядывался в Гарнидупса.

— Именно таким, я вас и представлял, голубчик. Да-да, именно таким, размышляющим, ищущим и обретающим. Да полно, молодой человек, кому как не вам, быть прямым свидетелем метаморфоз перерождения?

Мужчина загадочно улыбнулся, взял Гарнидупса под руку и повёл его по узкой тропке вокруг развалин замка.

— Позвольте представиться, Юлиан Баровский, посвящённый в Белое Братство Адептов, не побоюсь показаться нескромным, прекрасный доктор, врачеватель не только тел, но и душ человеческих. Вы заставили меня долго ждать нашей встречи. Я почти отчаялся. Но не ваша вина, что вы не торопились ко мне на рандеву, — он громко рассмеялся, закинув голову.

Его смех взмыл птицей в высь и рассыпался там на миллионы отзвуков. Ощущение, что он видел этого мужчину раньше, продолжало нарастать. Что-то неуловимое в голосе, но очень знакомое, интонации, слышанные с самого детства. Лабиринты памяти никак не хотели находить объяснение этим странным чувствам. Они шли по тропке всё дальше и дальше. Мужчина не умолкал ни на минуту.

— Прекрасно, великолепно! Я так рад, вы просто представить себе не можете, как я рад! Я начал сомневаться в своих расчётах и формулах, а тут вы! О провидение, какая удача! Дорогой вы мой человек, — он остановился, обнял Гарнидупса, отступил на шаг, — дайте, ну дайте же мне разглядеть вас получше. Я знаю, о чём вы сейчас думаете, чудной страик, безумец, но вы не правы. Просто слушайте, что я говорю и ждите, пока ваша память подчиниться вам. Она уникальна, эта человеческая память, она никогда и ничего не забывает! Опыт, вынесенный из прошлых воплощений — всё есть, но только доступ к нужной информации памяти заблокирован, уровень сложности защиты ставит сама матушка-природа. У каждого из нас свой код для заблокирования, но как им воспользоваться знают лишь немногие. Есть люди, так называемые «ключи», которые могут с лёгкостью открыть любой код. Но знать о их существовании и встретиться с ними на земле — не каждому выпадает такая удача. Но вы её удостоились, и я безмерно рад нашей долгожданной встрече!

Восторг мужчины был так обескураживающе искренним, Гарнидупсу стало неловко. Он смутился, хотел что-то сказать, только открыл рот, как Юлиан перебил его:

— Не надо слов, мой друг. Слова пусты, как шум листвы, вопросов тьма, жизнь кутерьма, ответ получишь скоро ты, в жизнь воплотишь свои мечты.

Вот это да! Вы вдохновили меня на стихи, голубчик, прекрасно, прекрасно! — он снова рассмеялся весело и искренне, — прошу вас, Гарнидупс, запоминайте дорогу от вашего дома до моего, это очень важно.

Гарнидупс вздрогнул, дыхание перехватило. «Значит, всё — таки, это мой дом? Но как, да что за загадки в конце концов?» Он огляделся. Слушая своего спутника, не заметил, как они прошли довольно далеко от развалин. Впереди, прямо по среди тропки, лежала каменная плита. Они подошли к ней, Юлиан всё ещё держал его под руку. Гарнидупс хотел высвободить руку, что бы обойти плиту, но, не умолкающий спутник не позволил ему сделать это, лишь крепче сжал его локоть.

— Как соответствующе звучит ваше имя Гар-ни-дупс, — по слогам произнёс мужчина, — я правильно произношу его? О, они там, на верху, такие эстеты! Я, порой, чувствую несовершенство своего ума перед их затеями так сильно, что хочется плакать, — он скорчил кислую мину, как — будто смахнул слезу, и снова рассмеялся.

Гарнидупс заметил, что они ходят кругами вокруг плиты. Три круга по часовой стрелке, три в обратном направлении, и снова остановились спиной к, оставшимся позади, развалинам. Юлиан подтолкнул его к плите.

— Залезайте на неё, смелей, смелей, и мне помогите, годы, знаете ли. Как не хорохорься, пора смириться, печально, мой друг, когда мужчина не умеет красиво стареть, но вам ещё не понять этого, — он притворно вздохнул, прищурил глаза, видимо для того, что бы скрыть весёлые искорки.

Гарнидупс забрался на плиту, протянул руку Юлиану.

— Ну, вот мы и пришли. Прекрасный вид, не правда ли? Что мы живём на этом свете, это не достижение, а постижение.

Юлиан показал рукой вперёд. Гарнидупс огляделся. Природа вокруг была и вправду прекрасной. Яркая зелень деревьев и лугов, чистое, безоблачное небо. Только воздух казался более плотным и не прозрачным, а с, еле приметной, синевой.

— Пойдёмте, Гарнидупс, нас ждёт роскошный ужин и долгая беседа. Юлиан, и с легкостью, присущей молодому, спрыгнул с плиты на землю и они пошли по широкой дороге.

— А вот и моё скромное жилище, — указал Юлиан на большой дом в окружении деревьев, — проходите, стены этого храма экспериментов давно ждали столь почётного гостя. «Скромным жилищем» дом доктора можно было назвать с большой натяжкой. Двухэтажный особняк был вполне внушительных размеров. Внутреннее убранство комнат говорило о том, что хозяин отличался большим эстетическим вкусом. Большие картины на стенах, красивая мебель с дорогой обивкой, невероятное количество статуэток и каких-то ещё странных вещей. Видимо, хозяин очень дорожил своей коллекцией, потому что всё было расставлено с любовью и еле уловимым смыслом.

— Прошу вас, присаживайтесь. Сейчас я угощу вас чудным напитком, — сказал Юлиан и вышел в другую комнату.

Вернулся с подносом в руках, на котором стояли две маленькие, фарфоровые кружечки с серебрянными ложечками.

— Вот, отведайте, это прекрасный бразильский кофе, сваренный по особому рецепту, — доктор протянул Гарнидупсу чашечку, сам отпил глоток, причмокнул языком, — ну как? Правда, восхитительно? Один мой давнишний знакомый, мсье Талейран, великий человек, был дипломатом у Наполеона, сказал замечательные слова, ярко характеризующие этот божественный напиток «кофе должно быть чёрным как ночь, горячим как любовь, сладким, как грех и крепким, как проклятье». Чудесные слова, не правда ли? Ах да, совсем запамятовал, вкус кофе можно понять, только вкусив волшебный напиток, под названием коньяк. Одну минутку.

Юлиан встал с кресла, подошёл к стенному шкафу и достал оттуда небольшой стеклянный графин с коричнево-красной жидкостью. Наполнил маленькие рюмочки из такого же стекла, как графин и протянул одну Гарнидупсу.

— Попробуйте, не бойтесь, это настоящий французский коньяк, друзья передали. Настоящий волшебник придумал его. Он поставлял этот эликсир бодрости ко двору Людовика… А какой же по счёту был этот? Вот не задача! Представляете, забыл? Их было столько, что я сбился! Да бог с ним. Но меня всё-таки беспокоит моя память, надо принять микстурку, дабы встряхнуть её. Напомните мне потом, договорились? — рассмеялся Юлиан, — давайте выпьем, молодой человек за нашу чудесную, долгожданную встречу.

Юлиан поднял свою рюмку и пригубил, посмотрел на Гарнидупса. Увидев замешательство своего гостя, доктор рассмеялся.

— Я не пытаюсь вас опоить чем-то отравленным, эти два божественных нектара не причинят вреда. Не смущайтесь, я действительно могу читать ваши мысли. Пейте, смотрите, как это делается, — доктор поднёс рюмку к губам, отпил маленький глоток, подержал во рту жидкость и медленно проглотил.

Гарнидупс последовал его примеру. Обжигающе горячий кофе и крепкий коньяк создали приятную теплоту в желудке. Странно, но два этих вкуса были ему знакомы. «Но этого не может быть! Никогда я не пил ничего подобного, да и где?» подумал Гарнидупс.

— Ну, как? Волшебный вкус, я прав? Просто сейчас в вашем состоянии это диковинно. Но уверяю, когда измениться ваше восприятие действительности, вы вспомните многие интересные вещи. Просто, наберитесь терпения, мой друг. Как часто я представлял нашу встречу, потому и веду себя с вами как со старым знакомым. А почему как, ведь мы, и правда, знаем друг друга давненько, — прищурив глаза, сказал доктор.

— Вы говорите странные вещи и ставите меня в тупик. Действительно, что-то до боли знакомое в вас, но я никак не могу вспомнить. Всю свою недолгую жизнь, до сего дня, я провёл в далёкой отсюда деревеньке. Естественно, встретить вас там я не мог. Путь, который я проделал сюда со своей спутницей, пролегал через многие города и селения, может, в какой-нибудь придорожной гостинице?

— Не мучайтесь, ища воспоминания. Я уже много лет не покидал эти пределы. Я знаю, практически всё, что случилось с вами, за исключением небольших деталей. То, что я вам скажу сейчас, скорее всего, повергнет вас в трепет и волнение, но именно для этого вы здесь. Пойдёмте со мной в мою святая святых.

Юлиан встал и пошёл по коридору не оглядываясь, но, ни чуть не сомневаясь, что Гарнидупс идёт следом. Спустились вниз по лестнице. Доктор открыл дверь, и они оказались в большой комнате, освещённой светом диковинных светильников. В них не было ни масла, ни фитиля, а маленькая, из тонкого стекла, круглая штуковина. В ней находилась тонкая нить, которая была раскалена докрасна. Вот от неё-то и исходило свечение. По середине стоял стол, заставленный какими-то приборами. Стеклянные ёмкости разных размеров, громоздились повсюду, на столе, на полках шкафов во всю стену. На столе, в, подогреваемой маленьким огнём, колбе, причудливой формы, бурлила голубовато-сиреневая жидкость. От неё, к другим колбам поменьше, тянулись прозрачные трубочки, по которым эта жидкость переливалась, изменив свой цвет на розовато-жёлтый.

— Это мой храм науки и естествознания. Я алхимик, значение этого слова объясню вам, как-нибудь, в другой раз. К моему сожалению, у нас не так много времени для общения. У вас накопилось много вопросов, но боюсь, что одному мне не справиться, я не успею один вам всё объяснить. Поэтому, мы пригласим к нашей беседе горячо любимого вами Демьяна. Конечно здесь, его имя звучит несколько иначе. Вслушайтесь в него — Шардон. В это имя вложен огромный смысл. Но об этом позже. Сейчас слишком много дел. Сосредоточьтесь, голубчик, приложите ко лбу свой медальон, приготовьтесь к неожиданностям, — Юлиан был серьёзен, от игривого настроения наверху не осталось и следа. Гарнидупс сделал всё так, как было сказано. Приложил медальон, закрыл глаза. В ушах послышался уже знакомый нарастающий звук. Прошло немного времени, прикосновение чьей-то руки заставило его очнуться. Перед ним стоял дед Демьян. Молодцевато подтянутый, с коротко стриженой бородкой, почти без морщин. Только глаза, знакомые, родные глаза смотрели на Гарнидупса с той же любовью, как раньше. — Здравствуй, Зенек, здравствуй мой мальчик, вот и свиделись. Какой ты стал у меня красивый да видный. Дай, обниму тебя, к сердцу прижму, — протянул к нему руки Демьян.

Гарнидупс кинулся к нему и остановился в нерешительности, ведь раньше он видел деда как призрачную фигуру, а тут, было похоже, что дед из плоти.

— Не удивляйся, в этом мире мы можем дотронуться друг до друга, — дед шагнул к нему, — вот моя рука.

Гарнидупс дотронулся до руки Демьяна и, уже не робея, обнял его. Долго стояли, прижавшись друг к другу, пока не раздался голос Юлиана.

— Демьян, увы, время поджимает, а вам так много надо обсудить.

— Да, время действительно, нам мало отпущено. Пора к делу. Все твои вопросы я знаю, поэтому, начнём, — Демьян посмотрел на Гарнидупса, а потом на Юлиана и продолжил, — то, что ты услышишь, тебе может показаться невероятным, но просто выслушай и поверь мне. Всё услышенное, ты запомнишь, чтобы потом, вернувшись в свою теперешнюю жизнь, осмыслить. Ты был рождён в параллельном мире, чтобы исполнить миссию. О цели твоего рождения будет сказано позже. Так вот, этот параллельный мир разделён на двенадцать уровней по цветам. Этот уровень имеет голубой цвет. Далее розовый, светло-зелёный, синий, красный, малиновый, тёмнобордовый, фиолетовый, золотой, оранжевый. Последние два уровня жёлтый и серебряный. Да, именно серебрянный последний, ибо серебро дороже золота и платины. В том мире, в котором ты живёшь сейчас, не многие отдают ему предпочтение. Но именно серебро, самый чистый и чудотворный металл.

— Да-да, как алхимик, теоретик и практик я могу подтвердить эти слова. Не буду сыпать научной терминологией, скажу простыми словами. Химический состав сего чуда, способен погасить любые болезнетворные микробы, а так же, уничтожить весьма неприятные для человека чужеродные вмешательства сущностей другого толка. По моему, всё-таки витиевато получилось? — сказал Юлиан и поморщился, — никак не могу научиться выражать свои мысли доступным языком. Не буду больше вмешиваться, пока не попросите, простите.

Демьян улыбнулся его словам.

— Ну что вы, коллега, ваши пояснения вполне доступны для понимания нашему подопечному. Не обращайте внимания на его нынешнюю простоту и не затейливость. Неужели вы забыли, что его образованием занимались великие учёные мужи? Поэтому, вне сомнения, он всё понял. Компьютерная система его головного мозга сможет сложить составляющие в единую систему. Пройдёт время и знания вернуться к нему в том объёме, который он уже изучил. — Простите меня, вы говорите такие вещи, что я, действительно, ничего не могу понять, — подал голос Гарнидупс.

— Да-да, конечно, мы и правда торопим события с доктором. Всё из-за того, что хотим побольше рассказать, а, получается, задаём тебе ещё больше загадок. Начнём с самого начала. Тот сон, который привёл тебя сюда, истинная правда. Ты был рождён здесь, в голубом мире, это начало начал. А этот почтенный муж, уважаемый всеми человек, помог тебе появиться на свет. Именно он был тем врачом, который принял роды у твоей матери, а потом наблюдал за тобой до твоей кончины, — сказал Демьян и посмотрел на Юлиана.

Тот поклонился, приложив руку к своей груди.

— Я потрясён! Господи, как всё странно и необычно? А может, это всё сон? — Гарнидупс смотрел то на Юлиана, то на Демьяна.

— Нет, юноша, всё именно так и есть, наберитесь терпения и слушайте, — Юлиан поднёс палец к губам.

— Простите меня, что не могу понять то, о чём вы говорите. Эти вещи очевидны для вас, но для меня это тёмный лес. Прошу вас, давайте по-подробнее. Я понял только то, что сейчас нахожусь в том времени, которое не существует для обычных людей, так?

— Правильно, молодой человек. А теперь, задействуйте весь свой думающий потенциал. Я вам помогу. Готовы?

Юлиан подошёл к Гарнидупсу, взял медальон в свои руки, рассмотрел. Обошёл вокруг и, не снимая с шеи, приложил к затылку юноши. По телу Гарнидупса пробежала приятная дрожь. Потом Юлиан вернул медальон опять на грудь и теперь приложил ко лбу. Гарнидупс ощутил во всём теле мягкую волну прилива крови. Чувства были настолько приятными, такая лёгкость и невесомость, ему показалось, что он раздвоился. Одна его часть осталась стоять, а другая взлетела к потолку и стала наблюдать за происходящим сверху. Он слышал всё чётко и ясно до звона в ушах. Он услышал тонкий, звенящий звук, исходящий от светильников. «Я припоминаю, что уже видел такое. Как же, как же они называются? Боже мой, вспомнил! Люстра и электрический ток. А ещё я вспомнил, большие дома в несколько этажей и железные кареты без лошадей. Их называют машинами» От неожиданности чувств ему показалось, сейчас упадёт. Кадры воспоминаний менялись перед его взором с такой быстротой, осознать всё сразу было просто невозможно. Демьян подошёл его телесной оболочке внизу, взял в руки талисман и приложил его к левому виску парня. Гарнидупс почувствовал холод. Неприятное чувство, сходное с чувством страха, животного ужаса зародилось где-то в отдалённом уголке его существа. Оно стало нарастать с пугающей быстротой. Гарнидупс испугался, что этот кошмар захлестнёт и раздавит его. Собравшись с силами, он начал сопротивляться. Демьян наблюдал за его реакцией. Видимо, внутренняя борьба отразилась на лице парня. Демьян удовлетворённо улыбнулся, убрал медальон, дал Гарнидупсу перевести дыхание, и приложил медальон к правому виску.

Вернулось прежнее ощущения полёта и лёгкости. Ровное восприятие происходящего заняли своё главенствующее место. Гарнидупс открыл глаза, хотя чётко помнил, что от начала и до конца манипуляций с медальоном он не закрывал их.

— Как самочувствие, молодой человек? — голос Юлиана вернул его действительности.

— Чудесно, восхитительно! Но так много всего, вряд ли я что-то запомнил. Мелькали города, знакомые лица людей, именно, знакомых. Мне показалось, что с этими людьми прошли годы моей жизни, и не одной, а несколько. Они были в разных телах, но энергетические токи, исходящие от их душ были одни и те же. Я чувствовал. Но как же это возможно?

— О, мой друг, впереди у вас ещё много открытий и странностей, — Юлиан похлопал его по плечу, — а теперь, попробуйте суммировать всё то, что слышали.

Голос Гарнидупса зазвучал ровно и спокойно, он чётко выговаривал слова.

— Сейчас я нахожусь в голубом мире. Этот мир самый первый. Частица энергии зарождается в нём, чтобы получить первоначальный энергозаряд для прохождения цветных миров. Это десять цветных параллелий и две основные. Они развиваются и живут по своим законам. Есть правый и левый параллельный мир. В левый входят цвета: голубой, розовый, зелёный, синий, красный, малиновый, бордовый, оранжевый. Всего восемь цветов, знак бесконечности. В правый входят так же голубой, розовый, зелёный, синий, красный, фиолетовый, золотой, оранжевый и тоже восемь. И в правом и в левом всё начинается с голубого, нежный цвет воздуха и покоя. Человек, приходя в этот мир, сам выбирает свой путь, левый или правый и оценивает правильность выбора только в конце, когда переходит в оранжевый мир. Это цвет восходящего солнца. В нём сходятся оба мира, обе дороги. Здесь происходит уничтожение последних чёрных энергий, которые мешают пройти в последние два мира. Духовная связь с творцом всего сущего возрастает, мы можем слышать и понимать его в жёлтом и серебряном уровнях. Жёлтый цвет это цвет солнца, созидающего, согревающего всё живущее, очищения души от скверны. А серебряный — цвет чистоты души. Десять уровней можно проходить бесконечно, если это выражение здесь уместно. А жёлтый и серебряный проходишь единожды. Как школьный экзамен, если ты сдаёшь его в оранжевом мире, значит, ты будешь допущен в жёлтый. Вы сказали, что я был перенесён сюда из серебряного мира для того, чтобы в ускоренном темпе вспомнить все свои предыдущие рождения, прохождения миров. Но все они цветные и я не помню, что бы видел чёрный и белый миры. Значит, они существуют в нас изначально? Ах да, я помню то, что произошло со мной, мне дали два шара. Один был чёрным, другой серебристо-белый. Правильно, если то считать моим рождением, значит, они в нас.

Гарнидупс произнёс всё это на одном дыхании. Боялся сбиться, ведь ещё никогда ему не было так легко и спокойно. Кажется, всё встало на свои места, выстроенная схема была понятна. Только один смысл ускользнул от него, почему в обоих мирах есть пять одинаковых и только три отличаются друг от друга. «Надо попросить, что бы объяснили мне это» подумал Гарнидупс. А вслух произнёс:

— Мне кажется, я это уже знаю, но не здесь, а здесь, — Гарнидупс показал на свой затылок, — теперь надо только вспомнить и обдумать всё. Но для этого надо ещё напрячся так, чтобы вытащить эти знания вот сюда.

Гарнидупс хлопнул себя по лбу рукой.

— Не беспокойся, это и есть шестое чувство знания, приходящее, на первый взгляд, из ниоткуда, — сказал Демьян.

— Но почему я не мог всё это вспомнить раньше? Сколько не напрягался, лишь немногое мне удалось. Маленькие разрозненные отрывки воспоминаний донесли до меня лишь то, что свободно могу говорить и читать почти на всех языках. У меня есть научные познания не только в известных науках, но и в тех, что ещё никому не доступны. Всё это живёт во мне, только будто прячется. Я провёл в деревне много лет и до сего времени не покидал её пределов. А в дороге я не мог выучить столько, сколько знаю сейчас. Пусть не в сознании, а где-то там, в глубине. Но чувствую, что если будет необходимость, я смогу достать эти знания из кладовых подсознания. Ну, вот опять, я говорю так, как будто обучался у великих мужей от науки! А как же Альэра? Кто она? Ведь нас нашли двоих, вместе, значит, она играет какую-то роль во всём этом?

Гарнидупс увидел, что оба мужчин уже сидят в креслах и внимательно его слушают. Юлиан посмотрел на Демьяна, тот кивнул ему.

— Альэра — прелестное создание, но не из того мира, откуда ты. По каким-то, только им известным причинам, — Юлиан показал пальцем вверх, — её отправили вместе с тобой именно на этом этапе. Но о причинах даже нам неизвестно. Честно признаться, всегда удивлялся ИХ непредсказуемости. Хотя, дорогой Шалтир, возможно, как противовес? Она всегда была женщиной, а ты всегда мужчиной. Ваши две энергии, во всех рождениях, обретали те телесные оболочки, которые им положены. Только в конце пути, они могут слиться в единую энергоструктуру, чтобы влиться в огромный океан энергии Вселенной. Но никогда это слияние не происходит в двенадцати мирах. — Вы прошли с Альэрой вместе ни одно рождение. Так или иначе, вы сталкивались в своих жизнях в первых пяти уровнях. Потом ваши дороги разошлись окончательно. Но не будем забегать так далеко вперёд. Сейчас вы вместе, а там видно будет, кому это было нужно больше, тебе или ей. Перед девушкой стоит нелёгкая задача многое узнать и обдумать за короткий срок. Хотя… возможно это всё не даст никаких результатов. Не главное, с чем человек пришёл, главное, с чем он уходит, — сказал Демьян.

— Вы уже второй раз говорите о каких-то надеждах и предназначениях. О чём идёт речь, ни как не пойму. Какая миссия возложена на нас? Что придётся нам исполнить и в каком мире?

— Об этом мы поговорим потом, когда ты будешь готов. Чтобы оправдать надежды, вы должны сделать ещё немало, ибо миссия весьма серьёзна. Нести свет понимания может лишь тот, кто сам всё понял и постиг, — Демьян дал понять, что к этой теме, пока, возврата не будет.

— Я всё понял. Скажите, кто вы, почему вы мне всё это рассказываете. Вас доктор, я помню, как будто, всегда знал. Но где и когда пересекались наши пути? Увы, никак не могу ухватить эту нить. А вас помню очень хорошо, но сейчас назвать вас дедушкой, не поворачивается язык. Доктор назвал ваше имя Шардон. Странно, но мне оно знакомо.

— Можешь так и называть меня теперь. Да, Демьяном я был только семьдесят семь лет. Так нужно было. Это всего лишь маленький отрезок бесконечности. Я тоже, как доктор, выполнял свою работу, которая заключалась в наблюдении за тобой и твоей жизнью. Я выступаю в качестве твоего учителя и проводника. Но я не мог влиять на твой выбор пути, я мог только подсказывать тебе варианты ответов, а решения ты должен был принимать сам. Я это ты, только гораздо старше, но не в прямом смысле. Я тоже когда-то прошёл такой же путь. Дошёл до определённых высот, и теперь выполняю то, что мне доверили. Ты скоро всё поймёшь и о себе и о нас с доктором. Правда, коллега? Мне кажется, мы уже много теории преподали нашему подопечному, пора перейти к практическим занятиям. Вы согласны со мной?

— Да, мой друг, пора. Практика, мой самый любимый период в учении. Я отдаю вам должное, как теоретику, но практика моя стезя. От меня и моих занятий с вами, молодой человек, тоже была одна польза. Мой скромный дар, талант и силу я положил на алтарь науки, что не мало важно в нашем общем деле.

Лишь опытным путём, а не иначе, мы подтвердим решение задачи. Совет на будущее, добрые друзья, без практики ни там, ни здесь нельзя.

Великолепно! Сегодня, как никогда, Шардон, мне удаются рифмы. Видимо, радость от встречи с нашим мальчиком, открыла во мне плотину поэтического вдохновения. Ура, виват провидению! Радость прямо распирает меня. Пора, друзья мои, пора!

Юлиан захлопал в ладоши, вскочил с кресла, обнял Гарнидупса, обеими руками пожал его руки. Потом присел к столу, открыл большую книгу в старинном теснённом переплёте, нашёл нужную страницу, прочитал какую-то длинную фразу на непонятном языке. Взял одну из склянок со стола, подошёл к стене, свободной от полок, плеснул жидкость из сосуда на стену и она стала матово-светящейся. Гарнидупс, не скрывая удивления, во все глаза смотрел на происходящее. Так хорошо и спокойно было ему в обществе этих двух мужчин. Доброжелательность, понимание и отеческая забота к нему не имели границ.

— Смотри, сейчас на этом экране пройдёт перед глазами вся твоя жизнь. В этом просмотре будет интересно то, что ты не будешь наблюдателем со стороны. Будет полное ощущение проживания всего заново. Эмоции, физические и душевные переживания возродятся как тогда, когда всё происходило. Мы покажем тебе самые яркие моменты, которые послужили важными факторами твоего, нынешнего, пребывания здесь, — доктор опять был серьёзен и сосредоточен.

Матово-светящийся, большой прямоугольник зарябил, появилась картина. Маленький мальчик лет девяти, в испуге, бежал по лестнице. Гарнидупс почувствовал, что его физическое тело осталось сидеть в кресле, но от него отделилась какая-то часть, прошла к стене и растворилась в этой картине. Толчок, дрожь и Гарнидупс ощутил себя в теле этого мальчика. Испуг и волнение того ребёнка сковали и его существо. Теперь он уже ни был взрослым Гарнидупсом, а был этим мальчиком. По лестнице, навстречу ребёнку, поднималась служанка. Расставив руки, чтобы ребёнок не упал, она подхватила его и произнесла с французским акцентом.

— Что случилось? Что случилось, мсье Генри? На вас лица нет! Что вас привело в такое состояние? — мальчик вырывался из её рук, тряся головой, — отвечайте, в противном случае, мне придётся доложить о вашем поведении герцогу и герцогине.

— Там, там, — заикаясь, шептал мальчик.

— Да что там? — служанка поставила его на ступеньку, встряхнула за плечи.

В это время в холл входит доктор в сопровождении лакея. Мальчик увидел его, вырвался из рук служанки, и бросился к доктору.

— Дядя Юлиан, миленький, как я рад, что вы пришли!

Ребёнок запрыгнул Юлиану на руки, обхватил его за шею своими тонкими ручонками, прижался. Доктор опешил от такого поведения. Держа на руках мальчика, он переводил взгляд с лакея на служанку и обратно. Этот ребёнок всегда был шумным, непоседливым, но такого всплеска эмоций даже доктор никогда не видел.

— Что случилось, молодой человек? — Юлиан попытался оторвать от себя Генри, но тот только сильнее прижался к нему.

— Я должен вам рассказать такое, такое. Дядя Юлиан, мне так страшно! — зашептал ему на ухо мальчик.

— Ну что вы, мой друг, вам абсолютно нечего опасаться в доме вашего отца. Рядом с вами любящие люди. Прошу вас, возьмите себя в руки, столь непристойное поведение подрывает мою репутацию как домашнего врача. Присядем, и вы спокойно мне расскажите о том, что привело вас в такое состояние.

Доктор кивнул служанке, дав понять, чтобы она оставила их наедине. Она вышла, закрыв за собой двери. Юлиан с мальчиком на руках, подошёл к дивану, присел. Подождал минуту, дав ребёнку прийти в себя, рассжал его руки и посадил рядом с собой.

— Я готов вас выслушать, — взял руку мальчика доктор.

Генри закрыл глаза, вздохнул и посмотрел на Юлиана. В его глазах, полных слёз и неподдельного ужаса, теплилась надежда, что его выслушают и поймут.

— Это очень странно и страшно, дядя Юлиан. Моя душа вся трепещет. Вот что произошло со мной. Я сидел в своей комнате и перебирал игрушки, вы же знаете какая большая у меня коллекция. Я сидел спиной к двери и почувствовал, на меня кто-то смотрит. Когда повернулся, то увидел в дверях молодого человека. На нём был длинный, почти до пола, чёрный плащ с перелиной. Он был очень бледен, как мел, глаза тёмно-коричневые, почти чёрные и волосы были тоже чёрные, собранные в хвост, как у нашего конюха — турка. Мне стало так страшно, так страшно, дядя Юлиан, — мальчик закрыл лицо руками и заплакал.

— Ну, вот опять, — доктор достал из кармана платок, — мой друг, возьмите платок и вытрите слёзы, мужчинам не подобает рыдать, как дивицам. Ведь вы же мужчина, и право слово, я не вижу причин для такого беспокойства. Может, это был друг отца и зашёл познакомиться с молодым герцогом?

— Нет-нет, дядюшка, я никогда не видел его раньше. Мне стало так холодно, казалось, это от него веет такой стынью. Я хотел встать и закричать, но не смог как будто меня к полу прибили. А это человек присел на корточки возле меня, стал гладить по голове и говорил такие страшные вещи. О господи, дядя Юлиан, неужели всё это правда, что он мне сказал? — мальчик задрожал всем телом и посмотрел на доктора.

— Что же я могу вам ответить, если вы ни как не можете довести свой рассказ до конца, постоянно прерывая его рыданиями?. Голос доктора стал строгим и жёстким. Но эта строгость не относилась к ребёнку. Юлиан уже понял, что ребёнок не напрасно ведёт себя подобным образом. Внутреннее чутьё подсказывало ему, этот визит незнакомца неспроста. «Пожалуй, я знаю, кто это? Вот, неужели началось?» подумал про себя доктор, но вслух ничего не сказал. Прижал мальчика к себе, заглянул в глаза, улыбнулся:

— Простите мою резкость, юноша. Зато, вы успокоились и готовы рассказывать дальше. Правда?

— Да-да, готов. Обещаю, больше не буду плакать. Так вот. Этот человек сказал мне, что скоро я останусь один, буду сиротой, мама и папа меня не любят и уйдут навсегда, а он останется со мной, потому что он мой ангел-хранитель. Но дядя Юлиан, он совсем не похож на ангела. Ведь ангелы красивые, в белых одеждах, с золотистыми волосами. И у них красивые белые крылья, ведь, правда, скажите, правда? Я видел их на картинках у мамы в альбоме.

— Да, конечно, мой мальчик, конечно, — улыбнулся доктор и пожал ребёнку руку, его глаза хитро прищурились.

Мальчик не заметил хитрого прищура Юлиана и продолжал:

— Он сказал, что меня зовет Гарнидупс. Такое странное имя, ещё он так долго тянул букву «у», как будто волк воет. У меня всё внутри задрожало, представляете? А потом он сказал, что останется со мной, вместо родителей, будет меня любить и расскажет много тайн. Я буду знать всё-всё-всё, и никто не сможет меня победить. Я стану самым сильным. А потом, он улыбнулся и встал. Я только моргнул, а его уже не было, пошевелиться не мог. Но потом, как встряхнул меня кто-то, и я вниз побежал, а тут, на моё счастье, вы пришли. Никому, кроме вас, я не мог рассказать это. Только вы меня понимаете. А папа с мамой опять скажут, что я сочиняю и придумываю небылицы. Помните, как они всегда смеются над тем, что я вижу. Кто это был, дядя Юлиан?

— Ну что ж, мой друг, пойдёмте посмотрим на вашего таинственного гостя, — доктор встал и протянул руку мальчику, — давайте найдём его и спросим, что означают его слова.

— Нет, я не пойду, я боюсь. Вы идите, а я вас тут подожду, — ребёнок подвинулся к спинке дивана, давая понять, что никакая сила не сдвинет его с места.

— Вы удивляете меня, сударь, всегда такой смелый и отчаянный, сегодня вы проявляете несвойственную вам трусость. Ну что ж, пойду один, — доктор решительно направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Действительно, этот ребёнок частенько удивлял его историями довольно интересного содержания, которые он видел иногда во сне, а порой, как на яву. Эти, можно сказать, видения, приходили к нему, когда он играл или занимался с мсье Треви, который преподавал ему науки. Мать, души не чаявшая в сыне, слушала его сначала с удовольствием, радуясь тому, что мальчик сочиняет поистине волшебные истории. Но строгий и суровый отец всячески препятствовал и пресекал подобное, порой даже наказывая своего отпрыска за буйство фантазий. Будучи военным в отставке, он видел сына не кем иным, как продолжателем семейной династии офицеров, в боях и походах завоевавших награды и звания. Он называл рассказы сына пустой болтовнёй избалованного мальчишки и часто ссорился с женой по этому поводу. Кричал на сына, наказывал его тем, что отправлял в детскую и запрещал выходить оттуда, пока «несносный мальчишка не выкинет из своей безмозглой головы эти глупости и попросит прощения за своё поведение». Мать, пряча слёзы, уходила к себе, потом, украдкой пробиралась в комнату сына, прижимая к себе, жалела своего малыша. Просила, пойти, помирится с отцом, попросить прощения и пообещать, никогда впредь, не сердить его рассказами о том, чего не существует в природе. Сын, упрямо твердил, что всё это правда и он действительно видит такое, чего не видят другие. Но, видя слёзы отчаянья матери, иногда, смирялся и шёл на поклон к отцу.

Юлиан знал всё это, но никогда не вмешивался в семейные раздоры, успокаивал женщину как врач, что, мол, это возрастное, со временем пройдёт. НО сейчас, поднимаясь по лестнице, он твёрдо знал, нынешний рассказ имеет под собой твёрдую почву. Он был готов к разговору с незнакомцем, хотя знал, что никого не найдёт ни в детской, ни во всём доме. Как можно найти то, что находится за гранью человеческого восприятия. Хотя надо отдать должное доктору, он весьма преуспел в науках, которые объясняют необъяснимое. Он называл себя алхимиком, который может из камня сделать золото, а из воды — эликсир для омоложения. «Мир, сотворённый господом, гораздо сложней пустых философий. Мы многое не знаем наверняка». Но как сказал Гиппократ: «человек, врачующий людей, незнающий астрологии — убийца» — было его любимым высказыванием.

Никто из высшего городского сословия не помнил, как и откуда приехал доктор, но несколько удивительных случаев излечения от болезней, в которых он принимал участие, снискали ему славу прекрасного лекаря. Благодаря этому, он был допущен в приличное общество. К его советам и рекомендациям прислушивались все, решив что талант врачевателя у него от бога. В пристройке своего дома он устроил оранжерею всевозможных растений. Как и откуда он их привозил, никто не знал. Но настойки, приготовленные из этих трав, излечивали почти от всех болезней. А там, где традиционное травничество было бессильно, он готовил порошки и микстуры из только ему известных составляющих. Результаты своих опытов он скрупулёзно записывал в толстые тетради, которых собралось уже немало. На его увлечения никто не обращал внимание. Регулярно приходя с инспекцией к своим пациентам, доктор сыпал латынью вперемешку с мало известными терминами, был словоохотлив и непринуждён. Характеризовался как человек весьма добропорядочный, забавный и несколько странноватый. Пересудов о нём почти не было, за исключением одного обстоятельства: свет был крайне удивлён, что этот, вполне приличный человек, одинок. Это загадочное обстоятельство не давало покоя дамам любого возраста. Юных он привлекал своей отеческой заботой и солидным состоянием, а тех, что постарше, умением в комплиментах и хранении врачебных тайн. Ведь не секрет, во все времена, человеческие страсти и пороки могут приносить немало неудобств. Доктор ни когда не вмешивался в личные отношения между людьми. Только изредка, ненавязчиво пытался вразумить и предостеречь от ошибок своих пациентов. «Истина вещей конкретна, а не абстрактна. Когда род людской перестаёт видеть границу между добром и злом, господь вмешивается в процесс эволюции и каждая цивилизация теряет накопленные знания. Человечеству приходиться начинать всё заново» сокрушался Баровский.

На просьбы никому не рассказывать о тайных визитах, он говорил о врачебной этике и тайне, обещал молчать и всегда сдерживал данное слово. Как ни старались женская половина света привлечь к себе его внимание или выведать причины холостяцкой жизни такого замечательного человека, всё безрезультатно. Он отшучивался, недвусмысленно давая понять, что женщины, как спутницы жизни, его не интересуют. Наука — его избранница и жена, и только ей он верен. Побившись ещё немного об эту стену равнодушия к себе, дамы оставили доктора в покое.

По поводу хранения врачебных тайн доктор отличался не единожды. Но самый удивительный случай произошёл девять лет назад и поверг в смятение даже его, привыкшего к необычным происшествиям и превращениям. Как-то ночью, засидевшегося за опытами, отвлёк от работы робкий, но настойчивый стук в большое, витражное окно. Это была пристройка к дому, стены и потолок которой были сделаны из толстого стекла. Доктор называл это филиалом оранжереи, которая находилась во дворе. Здесь им выращивались диковинные, заморские, как он сам их называл, растения, не приспособленные к климату. Всё было устроено таким образом, что солнце, вставая на востоке и до самого заката, освещало и грело этот сад, помогая синтезу. А ночью, миллиарды звёзд, просвечиваясь через стеклянный потолок, несли сюда свой таинственный свет. Доктор называл это строение странным словом «портал для приобретения чистой энергии космического пространства». Так вот, в окно постучали, оторвав нашего учёного от очередного эксперимента. Не удивившись такому позднему визиту, только досадуя, он поднялся из-за стола, бормоча что-то. Вглядываясь в ночную мглу, приоткрыл окно и увидел молодую служанку князей Юшкевич. — Чем обязан столь позднему визиту, сударыня? — надо сказать, что доктор был учтив с представителями всех слоёв общества, за что приобрёл уважение и любовь простого люда.

— Меня прислала моя госпожа. Ей очень плохо, и она просила вас не медлить с приходом, это вопрос жизни и смерти, она умирает. Скорее доктор, прошу вас, — со слезами на глазах умоляла его девушка.

— Ну-ну, не плачьте милая, уверяю вас, мы успеем вовремя.

Доктор быстро собрал в саквояж всё необходимое и через окно выбрался на улицу, ничуть не стесняясь и не заботясь о том, как выглядит в такой ситуации. Быстрой и лёгкой походкой двинулся за служанкой, указывающей путь. Вышли на дорогу, где их ждала карета, запряжённая четырьмя, великолепными рысаками. На вопрос о причине столь внезапного, не терпящего до утра, вызова, девушка покачала головой, дав понять о своей неосведомлённости. В княжеской усадьбе везде горел свет. Доктора встретили два лакея и три служанки. Время было далеко заполночь, но суета в доме говорила о том, что случилось действительно, что-то из ряда вон. Его проводили в покои княгини Инессы. Зайдя в комнату, он не увидел хозяйку, и только её повелительный голос из тёмного неосвещённого угла, поведал о том, что она здесь.

— Оставьте нас наедине с доктором, — приказала она слугам.

— Что случилось, мадам? — доктор вглядывался туда, откуда говорила княгиня.

Хозяйка вышла из своего убежища, и он ужаснулся. Вместо молодой Игнессы, двадцати семи лет от роду, на него смотрела старая, безобразная женщина. Первая их встреча состоялась на балу, устроенном ими в честь получения князем Юшкевичем королевской награды, за удачно проведённые переговоры во Франции. Князь был принят при дворе за острый ум и находчивость, блистал успехами на дипломатическом поприще.

— Да, господин Баровский, это я. Жуткая картина, не правда ли? — дрожащим голосом сказала она.

— Боже правый, но что же это? — Юлиан не скрывал своего неприятного удивления.

Это была великолепная пара. Княгиня с князем, оба высокие, подтянутые, красивые. Их отличала высокомерность в общении со всеми. Последнее время княгиня как-то изменилась, стала более мягкой и доброжелательной. Поговаривали, что она беременна. Только материнство так кардинально меняет характер. Она ещё больше похорошела, её глаза озарились каким-то внутренним, тёплым светом. А тут такие превращения. На доктора смотрела, выжитая как лимон, истрёпанная долгой жизнью, древняя старуха. Абсолютно седые волосы, неопрятными космами, торчали в разные стороны. Сморщенное лицо в сетке глубоких и мелких морщин, было похоже на печёное яблоко. Когда-то небесно-голубые, а теперь выцветшие глаза казались ещё более бесцветными в окружении тёмных кругов. Вместо пухлых, коралловых губ, теперь была тонкая полоска синюшного цвета. Только голос, прекрасный голос, великолепно певший о любви ещё неделю назад на приёме, говорил о том, что это она, княгиня Игнесса.

— Я легла сегодня раньше обычного, почувствовала себя нездоровой. Уснула сразу, и мне приснился странный сон. Большая комната. Два молодых человека страшно дерутся, катаясь по полу. Пожилая дама, по всему видно, из богатого сословия, сложив руки на груди, молиться о спасении, видимо, одного из юношей. Перевес сил был то на одной, то на другой стороне. Оба парня вскочили с пола. Я смогла разглядеть их. Они были одного роста, оба высокие, статные, красивые, каждый по-своему. Один из них был крепкого телосложения, с тёмно-каштановыми волосами. В его больших карих, с золотисто-огненными прожилками, глазах было столько ненависти к своему сопернику и отчаяния, видимо, оттого, что силы были равны. Он сжимал кулаки своих крепких, мускулистых рук, и тяжело дышал. Его смуглый обнажённый торс, в разорванных белых одеждах, был в ссадинах и кровоподтёках. Другой был полной противоположностью первому, одет в чёрный балахон. Чёрные, блестящие, словно намазанные бриолином, волосы были собраны сзади в причёску, как конский хвост. Он был страшно бледен, кожа как пергамент, через которую просвечивались вены. В отличие от своего мускулистого противника, этот был худощав, но жилист. Его глубоко посаженые, с азиатским разрезом, чёрные глаза светились не меньшей злобой. Но мне показалось, что эта схватка доставляла ему наслаждение. Если тот, первый, был зол и решителен, то этот, улыбаясь уголками своих тонких губ, был издевательски спокоен, но тоже настроен решительно. Изящные руки с тонкими пальцами, дрожали то ли от нервозности, то ли от напряжения. Он тоже пострадал неменьше чем первый, так же в синяках. Они стояли, сверля друг друга глазами, недолго. Потом снова слились в смертельной схватке. Обнялись, обхватив друг друга. Тот, который был крепкого телосложения, не разжимая рук, упираясь ногами в пол, тянул худощавого к горящему камину. А худощавый, видимо собрав все оставшиеся силы, противостоял этому натиску, как змея пытался выскользнуть из железных рук своего противника. Но то ли его силы были на исходе, то ли крепыш напрягся до предела, но в какую-то долю секунды, крепыш смог оторвать худого от пола. И так, не разжимая объятий, они упали в пламя камина. Огонь ярко вспыхнул, затрещал, принимая жертву. Оба парня вспыхнули и мгновенно пропали. Через секунду пламя разделилось надвое, в одной половине я увидела расплывчатое лицо парня в белом, на котором отразилась радость и в тоже время печаль. Во втором языке пламени было видно лицо второго, который был в чёрном. Он хохотал. Я услышала чей-то крик. Оказывается, в комнате, кроме почтенной дамы, была ещё юная девушка. По всей вероятности, она тоже видела лица парней в огне, протянула к ним руки и упала без чувств. От такого кошмара я проснулась, долго лежала без сна. Но тут почувствовала чьё-то присутствие в своей спальне. Лунный свет из окна освещал половину комнаты. И представляете, в этом луче я увидела того же юношу, как во сне, того, худощавого Я даже почти не испугалась, потому что ощущение было такое, что сон продолжается. Он подошёл к моей кровати, нагнулся, посмотрел мне в глаза, улыбнулся какой-то странной улыбкой и сказал следущее:

— Пришло время. Сегодня, через три часа после полуночи, вы родите ребёнка. Роды будёт не трудные, ибо младенец недоношен, шести месяцев от зачатия. Принять его должен господин Баровский, и никто другой. Только он, с его талантом, сможет вдохнуть жизнь в дитя. Чтобы вы серьёзно отнеслись к моему предостережению, я заберу вашу молодость, и верну её только в том случае, если вы выполните все, как я велю. Он отошёл от моей кровати назад, к окну и пропал в лунном свете, словно растворился в нём. Я закрыла глаза, полежала немного, может, даже задремала. А может, и не просыпалась? Но жажда заставила меня встать с кровати. Я взяла свечу и пошла к столику, где стоит графин с водой. Налила стакан, и когда начала пить, посмотрела в зеркало. О, ужас, вы видите, что предстало перед моим взором. Теперь я точно уверена в том, это был не сон, а страшная действительность. Единственное, что приводит меня в трепет — ребёнку в утробе, действительно, шесть месяцев. Сейчас без четверти три, вы здесь и я спокойна. Значит, всё так и будет. Но почему, ведь ещё рано рожать? Каие изменения произошли в привычномцикле? А может, это приходил ангел, чтобы спасти моего малыша? Ведь мы так его ждём. И это моё ужасное превращение специально для того, чтобы я ни в коем случае, не пренебрегла им? Как вы думаете, господин Боровский?

Юлиан ничего не сказал ей. В висках бешено колотилась кровь. Он твёрдо знал, провидение не так проявляет своё участие в жизни людей. Но встревоженной женщине он ничего не стал объяснять и тем более рассуждать на эту тему. Снизив голос до шёпота, он взял старческую руку княгини:

— Ничего-ничего, сударыня. Всё в руках божьих, дух святой с нами. Будем надеяться, всё обойдётся.

Минуты тянулись невообразимо долго. Юлиан уложил княгиню в постель, приготовил инструменты и лекарства, необходимые при родах, дал распоряжение нагреть много воды.

— Доктор, начинается, — тихо сказала Игнесса. Описывать весь процесс нет смысла, всё как у всех и всегда. Плод был маленьким и не мучил долго роженицу. Перерезав пуповину, врач отнёс младенца к столу и долгое время приводил его в чувство. Но, ужас! Ребёнок не дышал и не подавал признаков жизни. Юлиан взмолился на непонятном языке, стал делать над малышом волнообразные движения. Игнесса, с ужасом и отчаянием, наблюдала за ним. Казалось, время тянулось бесконечно. Доктор покрылся холодным, липким потом, руки дрожали. В конце концов, когда надежда почти покинула и его и мать, чудо, великое чудо новой жизни свершилось. Мальчик вздохнул, тихонько пискнул и, набрав полные лёгкие воздуха, сообщил о своём появлении на свет. Доктор позвал слуг, все засуетились забегали, помогая доктору и княгине. Служанки щебетали о том, что княгиня прекрасна, восхитительна, великолепна. Запеленав ребёнка, Юлиан поднёс его к матери и приложил к её груди. Малыш, сначала не смело, потом, вполне решительно взял грудь. Доктор с облегчением вздохнул и посмотрел на княгиню.

— Мадам, вы стали ещё прекрасней, чем раньше, поверьте мне, — он улыбнулся.

Княгиня поймала взгляд Юлиана, ведь только им, двоим, было понятно, какой смысл был вложен в эту фразу. Игнесса попросила принести ей зеркало. Молодая женщина долго смотрела на своё отражение, осталась им довольна.

— Спасибо, господин Баровский, я вам очень признательна. Вы сделали поистине невозможное, вы просто волшебник. Мой муж по прибытии щедро вознаградит вас. Заходите к нам запросто, в любое время двери нашего дома открыты перед вами.

— Спасибо, княгиня, я просто делал свою работу. Позволю себе откланяться. Надеюсь, всё будет в порядке и остаток ночи пройдёт без происшествий, младенец уснёт и вы сможете отдохнуть. Я оставляю вам микстурку, три капельки дайте малышу после того, как он поест. А завтра, вернее уже сегодня, я приеду и осмотрю вас и ребёночка. Всего хорошего.

Доктор поклонился и вышел из спальни. Всю дорогу до дома, а потом, сидя в своём кабинете, доктору не давали покоя мысли об этом случае. Казалось, прекрасно выполнив свою работу, совершив практически чудо, он должен был испытывать радость и спокойно уснуть. Но сон не шёл. В душе доктора творилось что-то невообразимое. Он ходил из угла в угол по кабинету, бормотал что-то, был возбуждён до крайности. «Как я мог так поступить? Ведь всё было в моих руках! Я мог повернуть всё по-другому и не сделал этого?! Что случилось со мной? В кое веки выпал шанс изменить историю мироздания, а я упустил его! Невероятно, что со мной? Врачебный долг, клятва Гиппократа! Ах, оставьте, сударь, не лгите самому себе! Вы просто олух! Упустить такую возможность просто непростительно, преступно!» Вот какие мысли не давали Юлиану покоя. Он сел в кресло, взялся за голову. Эмоции, бушевавшие в его сознании, стали угасать. Собравшись с мыслями, доктор успокоился, стал взвешивать все за и против. «Значит, сегодня, с моей помощью на свет появилось нечто такое, которое недвусмысленно показывает свою силу и могущество. Боюсь назвать её».

Доктор встал, подошёл к окну и вгляделся в чистое, звёздное небо. Из миллиарда, маленьких ночных светил, он нашёл глазами одно, совсем крохотную. «Вот она, далёкая, но такая близкая. Звезда в созвездии Тельца, Алголь. Она единственная, принадлежащая Сатане. Её свет, как отравляющий ад, пускаемый дьяволом в души людей. Излучаемая ею энергия вскармливает в людях жажду наживы. Интересно то, что вторая половина человеческой сущности, которая начинает главенствовать, заставляет человека глазами найти именно эту звезду и сделать её своей путеводной. К такому человеку дьявол подходит настолько близко, что тень первого обретает рога. Единственное место, где происходит борьба добра со злом — это человеческая душа, крохотное поле битвы. Сама природа была бы против этого рождения, ведь шестимесячные новорожденные не выживают, а я вмешался. Но ребёнок жив благодаря моему дару, данному мне ещё большей силой! Почему же она не вмешалась и позволила реанимировать этого младенца? Ничего не понимаю?! Но видимо, так надо было. Им наверху виднее. Мой удел не рассуждать, а делать своё дело»— пришёл к выводу Юлиан. Ему стало сразу спокойно на душе.

Не раздеваясь, лёг в постель, решив, что утром поедет к княгине с визитом проверки состояния и матери и ребёнка без сомнений. Они будут просто его очередными пациентами.

Вот такой случай был в практике доктора девять лет назад от этого дня, когда юный герцог Генри, с ужасом, рассказал ему о визите странного человека. И сейчас, Юлиан ярко вспомнил этот эпизод, твёрдо зная, что это начало невероятных событий. Поднявшись по лестнице, он осмотрел комнату мальчика, там было беспорядок. По всему было видно, хозяин этой комнаты, действительно, в панике покинул её. Юлиан постоял немного, успокоил волнение и пошёл вниз. Мальчик так и сидел на диване. Рядом с ним была его мать, она прижимала сына к своей груди, как будто пыталась закрыть его от нервно ходившего по комнате отца, герцога Яровского. И действительно, ребёнок нуждался в защите, ибо герцог был крайне возбуждён. Сложив руки за спиной, он как скала нависал над женой и сыном, с яростью кричал на ребёнка:

— Это переходит все границы, юноша! Вы достаточно испытывали моё терпение! Ваше сегодняшнее поведение вышло далеко за грань приличия! Довольно, с меня хватит! — он снова стал ходить по комнате. — Прошу, вас Всеволод, вы разгневались напрасно. Умоляю, успокойтесь, ребёнок и так напуган, ярость не лучший способ убеждения, — дрожащим голосом говорила герцогиня.

— Оставьте, сударыня, вот именно ваше всепрощение и мягкотелость привели к столь плачевному результату. Вы всячески потакаете этому наглецу. «Он ещё маленький, он ребёнок» — ваши слова? А этот «маленький» вконец распустился. Он даже смеет наглым образом перечить мне. А, господин Баровский, очень рад вас видеть. Вот, полюбуйтесь, весьма неприглядная картина, не правда ли? Наследник великого рода, рыдает, как кисейная барышня.

— Добрый день, герцог, добрый день. Вы страшно взволнованы, позвольте узнать причины, повергшие вас в такую ярость? — Юлиан подошёл к герцогу, учтиво поклонился.

— Неслыханно, дерзкое поведение моего сына нынче перешло дозволенное. Он утверждает, что сегодня, к нему в комнату заходил незнакомый человек и имел с ним беседу, довольно странного содержания, а потом, пропал. Полнейший бред! В доме полно слуг, но никто не видел, как пришёл незнакомец, тем более, как он уходил. И мало того, этот юный лжец смеет вступать со мной в словесную баталию! Каково?

— Скажите, дядя Юлиан, вы нашли его? — мальчик вырвался из объятий матери и бросился к доктору, уткнулся заплаканным лицом в его жилетку, — неужели, вы тоже не видели его и считаете меня лгуном?

Доктор погладил его по голове, взял за плечи и отстранил от себя. Поднял за подбородок лицо мальчика, посмотрел в глаза. «Господи, как жалко мне этого мальчугана! Но объяснять всё это сейчас его родителям не имеет никакого смысла. Да и не вправе я вмешиваться в ход истории. Поговорю с ним потом, наедине» подумал доктор, а в слух сказал:

— Увы, мой юный друг, ничем не могу вам помочь, я и правда, ни кого не нашёл, — он подмигнул мальчику и тихонько добавил, — но лгуном я вас не считаю. Постарайтесь успокоиться и не спорьте с отцом.

— Но как же не спорить, если я видел его! Вы все не хотите слушать меня, не верите! Но как же мне доказать вам всем, что это правда?! — ребёнок вырвался из рук доктора и подбежал к отцу и гладя ему в глаза, громко сказал, — теперь я точно знаю, что этот незнакомец был прав и вы не любите меня. Но это обстоятельство не даёт вам права обвинять меня во вранье.

Герцог задохнулся от такой наглости со стороны своего отпрыска, побледнел, лицо исказила гримаса злобы. Он размахнулся и влепил пощёчину сыну. Вскрикнула герцогиня, закрыла лицо руками. Доктор опешил от такого поворота событий, всё произошло так стремительно, что он не успел ничего предпринять, чтобы защитить Генри. От удара мальчик упал, но быстро вскачил на ноги и бросился вон из комнаты. Доктор с укоризной посмотрел на герцога, на рыдающую женщину.

— Напрасно вы так строго, сударь, может, мальчик и видел чтото такое, чего не видим мы. Задремал, и ему приснилось?

Порой, чудесные виденья среди дня, нам объясняют смысл бытия, лишь то приводит нас в смятенье, что не дано понять нам те виденья.

Но герцог в гневе своём был не расположен к шутливому настрою. Он потирал руку, которой ударил сына. Доктор заметил, как дрожали его пальцы. Да и сам герцог, пожалуй, уже пожалел о своей резкости, но гордость не позволяла ему резко переменить свой тон.

— Неслыханно! Невероятная наглость! Вы видели, доктор, с каким хамством этот юный наглец выпалил мне. Мало того, он ведёт себя не подобающим образом в присутствии моих знакомых, уважаемых людей. Вы слышали его высказывания? Недавно, он набрал наглости и при всех моих гостях высказался по поводу того, как устроено наше общество. Мол, по его мнению, мы погрязли в невежестве, разврате, хамстве и безделье. Что, дескать, мы паразитируем на жизни бедных людей, которые обрабатывают нас, влача при этом жалкое существование. Видите ли, дети знати, глупы и бездарны, пользуются благами просвещения незаслуженно. Когда как, многие дети бедняков, гораздо умнее и могли бы принести больше пользы для человечества. Но, не имея возможности жить в приличных условиях и обучатся наукам, они вынуждены трудиться, не покладая рук, чтобы богачи и дальше жили в праздности и беззаботности. Ну, как вам это нравиться? Я не потерплю бунтарства и крамолы, тем более от собственного сына! Мне, право, стыдно смотреть в глаза приличным людям.

— Я понимаю вас, герцог, но разве вы не находите в высказываниях сына, вполне резонные размышления? — робко, но довольно, твёрдо сказал доктор.

Герцог с недоумением посмотрел на Юлиана, видимо, не ожидая, от вполне образованного человека, таких слов. Помолчал немного.

— Не ожидал, сударь, никак не ожидал от вас такого. Неужели этот мальчишка смог перетянуть вас на свою сторону? А я надеялся, что вы сможете, как человек от науки, объяснить мне происходящее с моим сыном. Думал, объединив наши усилия, нам удастся искоренить из него дух бунтарства и противоречия. Но, видимо, я не найду в вашем лице соратника и помощника.

— Простите, Всеволод, я не хотел обмануть ваших ожиданий. Но поверьте мне, мальчик подрастёт, научится контролировать свои поступки и понимать законы жизни. А сейчас, главное, не сломать его дух, а попытаться объяснить, что в мире не всё так просто устроено, и есть определённые рамки.

— Боюсь, к тому времени, когда это произойдёт, мне с семьёй придётся уехать на необитаемый остров. Ибо имея такого невоспитанного, странного сына, я растеряю друзей и знакомых, а моя репутация достойного члена общества растает как дым.

— Всеволод, вы слишком строги к Генри, я уверена, всё встанет на круги своя. Он исправится и будет хорошим, послушным мальчиком, — подала голос молчавшая до этих пор, герцогиня, — он просто очень любознателен. Я смею вам дать совет впрямую ему ничего не запрещать и впрямую ничего не разрешать и вы увидите, что в конце концов, он сделает правильный выбор.

— Полноте вам, Эдель, если не прекратить этот бред сейчас, боюсь, это приведёт к необратимым последствиям, сейчас за него выбор сделаю я, а свои советы по воспитанию сына оставьте при себе, — герцог с досадой махнул рукой и видимо, что-то решив для себя, уже более спокойным голосом, сказал, — не вижу другого выхода, да пожалуй, так и надо поступить. Завтра же, я напишу моему сослуживцу и доброму другу письмо. Он состоит в опекунском совете при кадетском корпусе. Только военная служба с её порядком и дисциплиной сможет исправить ситуацию.

— Сжальтесь, Всеволод, Генри совсем дитя. Он наш единственный сын. Вспомните, как долго, мы ждали его появления на свет. Сколько я пролила слёз, сколько времени молила бога об этом, — герцогиня встала с дивана, но видимо, от горя ноги не повиновались ей, она упала на колени, сложила руки в молитве и еле сдерживая рыдания, сказала, — умоляю вас, не делайте этого.

— Именно потому, что это мой единственный сын, я не хочу потерять его и сделаю всё так, как решил, — Всеволод был не приклонен, — прошу простить меня, господин Баровский, позвольте откланяться, у меня много дел.

Герцог учтиво поклонился и ушёл. Юлиан помог рыдающей матери подняться, усадил её на диван. Она, безуспешно пыталась успокоиться, вытирала слёзы кружевным платком.

— Боже мой, что же будет? Вы видели, сколь решительно он настроен? Что делать? Что же делать мне? Посоветуйте. Мой бедный мальчик! Что будет с ним среди этих солдафонов?! Он такой ранимый, он не приспособлен к жестокой жизни в казарме? Это сломает его! Помогите, умоляю, помогите мне вразумить Всеволода. Боже мой, я не переживу разлуки с моим мальчиком, это убьёт меня, — Эдель разрыдалась в полный голос.

— Прошу вас, мадам, успокойтесь, не надо так отчаиваться, всё образуется, — Юлиан взял её руку, ободряюще пожал её, — я думаю, всё будет хорошо. Всеволод остынет, успокоиться, всё взвесит, хорошенько подумает. И, будем надеяться, сменит гнев на милость.

Юлиан пытался утешить её, но сам не верил в свои слова. Зная крутой и жёсткий нрав герцога, он был абсолютно уверен в том, что гнев родителя не пройдёт ни завтра, ни через неделю, и он обязательно сделает так, как решил.

Сборы были действительно, недолгие. Уже на утро следующего дня, лишь солнце позолотило вершины деревьев, служанка вывела из дома на улицу сонного мальчик, в походной одежде. Он, стоя у парадного входа именья Яровских, потирая кулачками глаза и, видимо, ещё не проснувшись толком, не понимал происходящего, зачем его подняли так рано, куда надо ехать? Возле ступений стояла запряжённая карета с родовым гербом. Герцог, в парадной одежде, был строг сильнее обычного и сосредоточен, отдавая последние распоряжения. Он отдал денщику сопроводительное письмо, написанное ночью. Стоял, натянутый, как струна, сложив руки за спиной, покачиваясь с носка на пятку. Из дома, поддерживаемая с обеих сторон под руки служанками, еле держась на ногах, вышла герцогиня. Опухшее лицо, с тёмными кругами вокруг заплаканных глаз, говорило о бессонно проведённой ночи. Яровский, что бы избежать долгих проводов и лишних слёз, приказал отправляться в дорогу. Денщик взял мальчика за руку. Вздох отчаяния вырвался из груди бедной матери, служанки захлюпали носами. Собрав последние силы, женщина бросилась к ребёнку, стала целовать его лицо, глаза, щёки, маленькие ручки, обняла, прижала к своей груди.

— Крепись, мой мальчик, я буду умолять отца, что бы он забрал тебя оттуда, как можно скорее. Я люблю тебя, дитя моё, — шептала она.

На лице мальчика появилась плаксивое выражение, но, посмотрев на отца, он быстро вытер руками накатившие слёзы, и дрожащим голосом произнёс:

— Ничего, ничего, маменька, я справлюсь, не плачьте, я вас тоже очень люблю.

— Ну, довольно, довольно разводить сантименты, — герцог, досадливо поморщился.

— Да, сударь, я готов, — уже твёрдым голосом ответил сын.

В его голосе появились такие жёсткие нотки, что даже отец, от удивления, вздрогнул и посмотрел на сына, не ожидая от него таких разительных перемен. Мальчик, как-то по военному, одёрнул курточку, прищёлкнул каблуками, (он видел, как это делал отец) и, сбежав по ступеням, сел в карету. Кучер натянул вожжи, и карета тронулась в путь, увозя маленького мальчика в новую, суровую жизнь. Герцогиня, без сил, упала на колени, закрыла лицо руками. Рыдания сотрясали её плечи. Служанки подбежали к ней, помогли подняться. Опершись на их руки, несчастная мать посмотрела на мужа.

— Вы бессердечный, жестокий человек, я никогда не прощу вам этого, — тихо произнесла она и, еле передвигая ногами, ушла в дом.

Герцог стоял и, молча, провожал взглядом удаляющийся экипаж. На его лице отразилось внутренняя борьба чувств. «Прав ли я? Может, действительно, погорячился и надо было выждать время и побольше уделять сыну внимания? Честно признаться, ведь мне нравилось то, как он отстаивает своё мнение. В девять лет не каждый ребёнок способен на это. Нет, пожалуй, всё-таки я прав. Дисциплина, дисциплина и ещё раз дисциплина. Сможет устоять, ещё спасибо мне скажет. Но каков упрямец! Даже не попрощался!» с такими мыслями герцог бросил взгляд на дорогу.

Экипаж уже скрылся за поворотом. Лишь столб пыли, медленно оседая, давал понять, что дело сделано, и нечего раздумывать. Каждое жизненное обстоятельство, которое мы переживаем, делает нас другими. А то, что не убивает, делает сильнее.

Новоприбывшего мальчика встретил строгий офицер, одного возраста с отцом. Прочитав поданное письмо, он оглядел мальчика с головы до ног, заметив, что ребёнок, сначала испугался, но быстро взял себя в руки и смотрел на него уже глазами, полными твёрдой решимости.

— Как вас зовут? — спросил он мальчика.

— Генрих Яровский, — тонким голоском, но вполне, солидно ответил тот, резко кивнул головой, вытянулся и снова уставился взглядом во вторую пуговицу мундира офицера.

«Ну, что же, он вполне, воспитан. Полковник Яровский вырастил достойного сына. Видимо, он предвзято относиться к своему отпрыску, раз пишет о его вольнодумстве и бунтарском нраве. Странно, но полковник говорил когда-то, давно о том, что не желает своему наследнику военного поприща. Ну-с, посмотрим, посмотрим. Пока, первое впечатление вполне отменное» подумал офицер, а в слух сказал:

— Вас проводят в казарму, знакомиться будем в процессе обучения.

Не стоит долго говорить о том, в какую суровую жизнь окунулся маленький Генри. Подъём с первыми лучами солнца, постоянная, изматывающая физические силы, муштра, обучение наукам и военному делу. Всё это медленно, но настойчиво стирало из памяти беззаботную жизнь под отчим кровом, в окружении нянек. Как тяжело было ребёнку, выросшему в тепличных условиях, под опекой безмерно любящей матери, представить не сложно. Так бы всё ещё ничего, но становление характера сопровождалось наказаниями за нарушение дисциплины. Привыкшему к тому, что он единственный ребёнок знатного отца, Генри, иной раз, позволял себе вступать в конфликты и споры с офицерами. Наказание следовало незамедлительно. Холодный, сырой карцер стал для него привычным местом обитания. Но и это полбеды, он научился сдерживаться, чтобы не пререкаться с педагогами и старшими по званию. Самое трудное было отстаивать своё «я» среди сверстников. Непривыкший к тому, что бы им помыкали, он спасался бегством, прятался где-нибудь в укромном месте и плакал от обиды. Потом, как можно тише, чтобы не привлекать к себе внимания, пробирался в класс, или, если не было занятий, в библиотеку и садился за книги. Читать он любил, читал всё подряд, как губка, впитывая информацию. Переживал вместе с героями произведений их жизнь. Потом, лёжа в неудобной, жёсткой кровати, без домашних перин и пуховых одеял, он размышлял над тем, как бы он повёл себя в той ли иной ситуации, описанной в книге. «Не люблю болтовню, не люблю её слушать, тем более, не люблю ею заниматься. Есть более достойное время провождение — чтение книг помогает человеку усвоить вековые мудрости» это выражение из какой-то книги он запомнил дословно. Смелые и сильные персонажи вызывали в нём восхищение. Он думал о том, что никогда больше не позволит обижать себя. Будет бороться со своим обидчиками, собрав все силы. Но, очередной раз, попав под шквал насмешек и подтрунивания за слезливость и физическую слабость, он снова плакал от бессильной злобы, забившись в уголке.

Один случай подвёл черту под этой слабохарактерностью. В один из дней, после занятий кадетам было отпущено время для прогулки. Дети есть дети, гурьбой мальчишки высыпали на улицу во двор. Бегали по траве, и кто-то подставил Генри подножку. Он растянулся во весь рост, больно ударившись носом о землю.

Он сидел и плакал, размазывая по лицу слёзы и кровь. Мальчишки окружили его плотным кольцом. Самый задиристый из них, Стас Вышневский, наклонился к Генри и ехидно сказал:

— Ну что же вы так неловко, никак, ушиблись? Смотрите, ай-айяй, курточку замарали. Мы, немедля, напишем письмо вашей маменьке, что бы он приехала, и пожалела вас, — рассмеялся он и оглянулся, ища поддержки у остальных.

Ни для кого не секрет, дети — самые жестокие и безкомпромиссные создания. А Стас отличался этим в большей степени. Физически сильный и выносливый, но абсолютно бестолковый в учёбе, он был явным лидером. Его авторитет был непоколебимым. Будучи сыном высокопоставленного чиновника при военном министерстве, курировавшим этот кадетский корпус, он, благодаря положению отца, пользовался многими привилегиями. Преподавательский состав корпуса прощал ему некоторые шалости и вольности поведения. А мальчишки, замечая снисходительность и заискивание со стороны многих взрослых, тянулись к нему, пытаясь завоевать его расположение. Поэтому все, кто, громко, от души, а кто, тихонько, но так чтобы он заметил, рассмеялись.

— Отстаньте, оставьте меня в покое! Ну что привязались, — плакал Генри, шмыгая окровавленным носом.

— Ой-ой-ой, позвольте предложить вам платок, ваши бесценные слёзки капают прямо в песок, а это недопустимо. Если бы вы рыдали бриллиантиками, и их можно было собрать, то состояние вашего родителя весьма бы пополнилось, — продолжал издеваться Стас, — по всему видно, что ваша маменька мечтала о девочке, наверно бантики и кружева приготовила. А тут, такая незадача, на свет появился Генри. Как же она позволила отправить вас в столь страшное место? Видимо, она глупа, как гусыня, думая, что её малышу будет здесь тепло и уютно.

— Не смей говорить про мою маму в подобном тоне, — слёзы перестали бежать по щекам Генри.

— А то что? Вы утопите меня в своих слезах? — Стас нагнулся к нему поближе и хотел щёлкнуть по носу.

Но Генри, как-то быстро и ловко схватил его за руку, сделал невероятное усилие и сбил своего обидчика с ног одним ударом. Стас от неожиданности, рухнул на спину, но встать не успел. Генри налетел, как маленький коршун, сел на Стаса и стал бить его по лицу.

— Не сметь, не сметь больше говорить со мной в такой манере. Довольно, хватит издевательств, я больше не потерплю такого, — с несвойственной ему яростью, кричал Генри, нанося удар за ударом.

Как ни старался Стас скинуть с себя озверевшего мальчугана, все его попытки были тщетны. Все опешили от такого поворота событий, а потом кинулись оттаскивать Генри от Стаса. Но Генри так разошёлся, никакие силы не могли помешать ему. Он, не поднимаясь, отшвырнул спасателей, превратив лицо своего обидчика в кровавое месиво. Он вскачил на ноги и, повернувшись к застывшим мальчишкам, спокойно сказал:

— Это урок всем вам, я не намерен больше терпеть ваших обид, так будет с каждым.

Этот инцидент привлёк к себе внимание дежурных офицеров. Услышав крики, они уже протискивались сквозь плотную толпу ребят. Последних слов Генри они не слышали.

— Что здесь происходит? — спросил поручик Скальский, — что за битву вы тут устроили, кадет Яровский? Извольте объясниться, кто устроил драку?

— Я, — тихо ответил Генри.

— Удивительно. Но вы никогда не отличались столь храбрым поведением среди сверстников. Может, вы лжёте мне. Повторяю вопрос, кто начал драку? Надо отметить, поручику Скальскому нравился этот мальчуган, за его мысли, любовь к книгам, и размышления. Но это случай нельзя было замять, в силу определённых причин.

— Я, — уже громче и твёрже сказал мальчик, — и не считаю себя неправым.

— Правоту не всегда надо доказывать кулаками, есть цивилизованные методы. Вы одна семья и должны учится находить более достойные званию военного способы. Всегда есть выбор, но сейчас вы сделали неверный, — а про себя подумал: «А если нет выбора, нужна смелость, у этого мальца она есть».

— Если в семье находятся уроды, подобные Вышневскому, то это не семья, а сборище негодяев, — громко ответил Генри.

— Вы забываетесь, юноша и будете подвергнуты наказанию, двадцать пять ударов розгами, семь суток ареста, на хлеб и воду, выполнять, — строго сказал поручик.

— Слушаюсь, — резкий кивок и Генри пошёл в казарму.

Было устроено показательное наказание розгами. Весь младший состав училища был построен на плацу. Надо отдать должное терпеливости кадета Яровского. Он с честью выдержал удары розгами, не вскрикнул, не всхлипнул ни разу. Молча, с поднятой головой, в сопровождении двух офицеров, ушёл к зданию, где находился карцер. Мальчишки переглядывались, кто с жалостью, но большинство, с восхищением от того, с каким достоинством держался Генри, даже под розгами не сознавшийся о причинах драки. Младшие офицеры, со слов Скальского, были в курсе событий, и внутренне тоже рукоплескали мальчугану за его смелость и отвагу. Кадет Вышневский многим стоял поперёк горла своей наглостью и безнаказанностью изза положения отца. А сам Стас, сначала ликовал, а потом впал в отчаяние, прекрасно осознавая то, что из-за Генри, его авторитет и репутация лидера сильно пошатнулись. И судя по изменившемуся отношению к нему, он растеряет половину своих вассалов.

Но был ещё один человек, который наблюдал за происходящим со стороны. В окне здания, где размещался старший состав воспитанников, смотрел на плац Людвиг Юшкевич. Да-да, тот самый Юшкевич, который родился шестимесячным при помощи доктора Баровского. Сейчас это был юноша, двадцати лет. Его отец, князь Юшкевич, как вы помните, был удачливым дипломатом. Учитывая его положение, нет ничего удивительного, что сына он отдал учиться именно сюда. Этот кадетский корпус завоевал славу приличного учебного заведения. Из его стен вышло много достойных военных, отмеченных в последствии за заслуги перед отечеством весьма престижными наградами.

Так вот. Людвиг наблюдал за происходящим из окна. «Ну, надо же, каков смельчак! Поразительно! Боюсь, что этот маленький негодяй доставит мне хлопот. Ну, ничего, посмотрим, посмотрим». Надо отметить, Людвиг Юшкевич слыл среди сокурсников странно загадочным субъектом. Науки ему давались легко, он был отличником по всем предметам. Худощавый, с тонкими чертами лица, с виду он не отличался особой физической силой. Но взгляд его карих, почти чёрных, глубоко посаженных глаз, останавливал любые попытки физического насилия, направленные на него в первые годы учёбы. Он находил такие слова, которые приводили в трепет самых отъявленных драчунов. За всё время обучения не приобрёл друзей, держался особняком. Да собственно в друзья к нему никто и не набивался. От него исходила какая-то скрытая угроза. Сокурсники чувствовали это, и обходили его стороной. Никто не мог определить свои чувства по отношению к нему, не то уважение, не то страх перед его неизвестной силой. Те, кто был сильными личностями, просто избегали с ним каких-либо контактов. А слабых он подавлял морально и они боялись его. Вот таким вырос мальчик, чьё рождение сопровождалось странными обстоятельствами.

Но вернёмся к нашему маленькому арестанту. Генри был препровождён в карцер и заперт. Окно этого холодного, сырого помещения выходило на задний двор корпуса. С утра до самого вечера Генри ходил из угла в угол и думал о том, как ему удалось выдержать столь страшное наказание, как розги. Больно физически было ребёнку, но душа его ликовала от осознания — он с честью выдержал всё. Ещё большую радость доставлял ему тот факт, он, наконец-то, смог перебороть своё страх и противостоять самому сильному противнику. «Только так, а не иначе, только так! Интересно, что бы сказал отец, узнай он всё это?» думал мальчик.

Солнце село, и вечерние сумерки наполнили карцер призрачным светом. Ему принесли маленькую свечу, что бы при свете её крошечного пламени, он мог съесть свой нехитрый ужин. Но впечатления дня были настолько сильны, кушать совсем не хотелось. Он отломил кусочек хлеба, пожевал, запил глотком воды. Тихий стук в окно карцера прервал его. «Странно, кто же это смог дотянуться сюда, ведь окно высоко над землёй?» подумал Генри. Найдя маленький выступ на гладкой стене, он ухватился за подоконник и подтянулся на руках. Со стороны улицы, прижав лицо к стеклу, на него смотрел Влад Загорвович, самый младший из курса. Это был маленький, болезненный, вечно хныкающий ребёнок из знатного, но обанкротившегося рода барона Загорвовича. Финансовый крах подкосил, когда-то влиятельного и очень богатого барона. Он спился, многочисленная семья влачила жалкое существование. Но оставались старые связи. Однажды, он призвал к себе маленького сына, и, проливая пьяные слёзы, посетовал на свою неудавшуюся жизнь. Мальчик слушал его и не понимал, что случилось с отцом. Почему этот сильный, всегда весёлый раньше и очень решительный человек, стал таким слабым и безвольным? А отец тем временем продолжал, что желает сыну лучшей доли и не видит другого выхода, как отдать его на обучение в кадеты. Мальчик плакал, что не хочет быть военным и видит себя совершенно не готовым к службе, не хочет жить вдали от дома среди незнакомых людей, что ему страшно. Барон, налив себе полный хрустальный стакан, единственный оставшийся от большого сервиза венецианского стекла, гордости коллекции покойной баронессы, выпил содержимое, и быть может первый раз за долгое время, проявил былую решительность и твёрдость. Сказал, что это решено и обсуждению не подлежит, и выпроводил сына из своего кабинета.

— Мужская этика, это единственное, что мужчина может унести с собой в могилу, — донеслись слова отца из-за прикрытой двери.

Так Влад Загорвович оказался в чуждой его внутреннему состоянию среде военных. Он был слаб духовно и физически, поэтому никто из кадетов курса вообще не обращал на него внимания. Он ни кому не был интересен и его, просто, не замечали. Генри был сильно удивлён, увидев в окне столь не приметного по всем статьям, и больше того, трусливого мальчика.

— Влад? Что ты тут делаешь? Ведь уже отбой! Как ты смог пробраться сюда и подняться к окну?

— Я сбежал из спального корпуса, нашёл здесь камень, подкатил к стене и подтянулся, — Влад отвечал ему, с трудом выговаривая слова, ведь висеть на руках такому слабенькому, как он, было очень трудно.

— Что привело тебя сюда? Как же ты смелости набрался? — Генри был поражён такому отважному поступку.

— Я и сам удивляюсь. Но не смог уснуть и решился. Я пришёл выразить тебе своё восхищение. Ведь я всё видел, как вы дрались, как ты повалил Стаса. А потом, когда тебя били розгами, ты даже не заплакал. Я бы так не смог. Ты очень сильный и смелый.

— Ерунда, это оказалось не так уж и сложно, главное поверить в себя, преодолеть слабость и трусость. Я понял это. Теперь я чувствую в себе такую силу духа, что никому не позволю помыкать мной, — твёрдо сказал Генри.

— Как я завидую тебе, твоей храбрости. Я никогда не стану таким, — с горечью в голосе сказал Влад и перехватил руки, — хочу попросить тебя, можно, пока ты будешь здесь, взаперти, я буду приходить и разговаривать с тобой, может, это поможет мне стать таким же сильным и отважным, как ты.

— Конечно, приходи. Но мне кажется, что, придя сегодня сюда тайно, ты уже сделал первый смелый поступок. Я так удивлён этому.

Генри тоже устал висеть на прутьях решётки, но прервать беседу не решался. Он внутренним чутьём почувствовал, этот мальчик, именно сейчас, очень нуждается в моральной поддержке. А произошедшее сегодня с самим Генри, перевернуло что-то и в его душе. Он понимал шаткость своего триумфа, но что-то ему подсказывало, с сегодняшнего дня он вправе взять на себя ответственность за кого-то ещё, кроме себя.

Влад стал приходить к Генри каждую ночь. Владу удалось найти более мобильную подставку под ноги. Теперь он мог приносить её с собой, а потом забирать и прятать в укромном уголке. Генри, исследовав стену, нашёл ещё три выступа и теперь забирался на подоконник. Часами мальчишки говорили обо всём, что происходило в училище. Влад рассказывал, что Стас не успокоился, грозил поквитаться с Генри за позор. Генри только усмехался, и уверял Влада, что нисколечко не боится Вышневского, и готов дать ему отпор. И ещё о многом нашлось поговорить двум товарищам. А то, что они стали товарищами, никто из них не сомневался.

Так продолжалось четыре дня. На столе карцера собралась большая стопка хлебного пайка. Генри отказывался от еды, дежурные офицеры говорили, что будут кормить его насильно. Тогда Генри нашёл в оконной раме крохотную дырочку, расковырял её, смог вытащить маленькое стекло и отдавал хлеб своему вечно недоедавшему другу (у Влада в столовой бойкие кадеты всегда отнимали порции пищи, оставляя ему лишь маленькую часть, чтобы он не упал в голодный обморок). Тот, сначала отказывался, твёрдо утверждая, что он сыт, но потом принимал кусок хлеба и недоумевал, как это Генри не хочет есть. Но наш маленький, упрямый заключённый, поставил себе условие проверить характер. И надо признать, с честью держал данное самому себе слово. На шестой день голодовки, он почувствовал себя странно. Ему стало легко, звенящая пустота в желудке, уже не изнуряла его. Звуки, доносившиеся с улицы, стали чётче и громче. Ему казалось, он слышит всё и всех вокруг. Стало тепло, и приятная нега разлилась по его телу. Он присел на корточки, опершись на холодную стену, но холода уже не чувствовал. В голове заиграли маленькие колокольчики. Он прикрыл глаза, и, казалось, начал дремать. Но во сне не слышишь шорохов, а он слышал всё.

Перед его глазами появилось странное, похожее на сон, видение. Он летел, парил в небе, как птица, замирало сердце, дышал полной грудью. Кому хоть раз удалось ощутить зто поразительное чувство! Когда ветер обдувает лицо и в теле такая лёгкость, кажется, каждая частичка, образующая плоть, не материальна, а наполнена воздухом и составляет не единое целое, а существует сама по себе. Ему часто снилось, как он летает. Когда рассказывал сны матери, она улыбалась и говорила: «Значит, ты вырос ещё. Когда сниться полёт, значит, человек растёт». Но полёт во сне недолог, в какой-то момент, сознание включает метроном, и чувство полёта сменяется страхом падения, сжимающего сердце тисками. Но сейчас, в этом видении, этого не произошло. Он просто очутился на прекрасном, зелёном лугу. Воздух был чист и прозрачен. Было ослепительно ярко, но солнца не видно. Вдалеке виднелись горы, чувства расстояния не было, казалось, до них можно было добежать за мгновение, и в то же время идти много дней. Красивые цветы, он никогда не видел таких. Они были необыкновенными по форме, яркая радуга их лепестков составляла странное сочетание, совершенно несвойственное известной цветовой палитре растений. Трава тоже была нереальной. Казалось, она светилась изнутри, переливаясь множеством зелёных оттенков, от бледно салатного, до бриллиантовой зелени. Он восхищался таким буйством красок, был очарован неземной красотой. Вдыхал сладкий аромат, растворённый в воздухе. Такой покой и нежный трепет души, желание провести здесь вечность, казалось, эта самая лучшая доля.

Но чудное блаженство прервал, доносившийся откуда-то, еле слышный звук. Он прислушался к звенящей тишине и понял, что слышит чей-то голос, зовущий его по имени. Отчаяние и мольба о помощи в этом звуке были настолько сильными, Генри завертелся на одном месте, чтобы понять, откуда доноситься зов. Определив направление, он бросился бежать на этот голос. Звук стал приближаться и чем быстрее бежал Генри, тем он становился пронзительнее. Горы стали ближе, до них оставалось буквально чуть-чуть, он смог разглядеть их. Они были абсолютно гладкими, с зеркально отражающей поверхностью отвесных стен. Они поднимались высоко в небо и в то же время были не больше маленького пригорка. Их высота, как-то, странно, еле уловимо, менялась на глазах. Горы обрамляли кратер огромной величины. Далеко внизу, на дне этого кратера плескалась огненная лава. Как бурлящее море из искр и пламени, она, как-будто, делала вздох, вздымаясь огненными волнами. Но вдруг, на гладких стенах появилось множество выступов, буквально на один шаг. На них стояли, еле заметные, призрачные человеческие фигурки. В одной из них, ближе к нему, Генри узнал своего друга, Влада Загорвовича. Это было безтелесное, эфимерное создание, не имеющее плотности, лишь сохраняющее знакомые черты. Опушенная голова, согнутые плечи, сложенные на груди руки. Вся эта фигурка источала отчаяние и безысходность. Генри хотел окликнуть друга, но тот сам поднял на него глаза. Страх и невыразимая тоска во взгляде болью отозвалась в сердце Генри. Комок в горле перехватил дыхание и не дал произнести ни слова, он только сильнее припустил, чтобы успеть отдёрнуть Влада от бездны. Он уже не бежал, а почти летел над землёй. Но тут, почти из ниоткуда, на его пути вырос цветок, ещё прекраснее и необычнее, чем все на этом лугу. Генри как вкопанный, остановился перед этим восхитительным чудом здешней природы. Яркий, неописуемой расцветки, он как магнит, притянул взгляд Генри. «Посмотри, какая красота, как тут прекрасно!» хотел он крикнуть другу. Всего мгновение эта красота поражала взор, и когда Генри протянул к цветку руку, он вдруг начал тускнеть. Концы его лепестков почернели, стали сворачиваться к середине. И вот уже весь цветок пожух, превратился в труху, осыпался пеплом и пропал. Генри вздрогнул, смутная тревога овладела его существом. Он посмотрел на горы, все выступы были пусты. Влада тоже не было. Горы снова отодвинулись.

— Влад! Влад, где ты? — закричал Генри.

Но никто ему не ответил, эхом отозвался в горах его голос, лишь были слышны рокот и вздохи лавы в кратере. Генри очнулся от видения, открыл глаза. Холод от стены, на которую он облокотился, пронизал его насквозь. Он вскочил на ноги, начал бегать и прыгать, чтобы согреться. «Какой странный сон. Чтобы это значило? Ничего не понимаю!» думал Генри. Сначала он хотел рассказать этот сон другу, но когда тот пришёл как обычно ночью, мальчишеские разговоры вытеснили видение из памяти Генри. Ведь они были всего лишь одиннадцатилетними детьми.

Наконец то, свобода! Истёк срок наказания, и Генри вышел из карцера. Занятий не было, новый друг встречал его в дверях спального корпуса, бросился ему на встречу, они обнялись.

— Генри, как я рад! — восторженно сказал Влад.

— Я тоже рад, хочу сказать тебе спасибо от всей души, с твоей помощью эти семь дней пролетели как один. Давай теперь не будем разлучаться, будем добрыми друзьями, — Генри подал другу руку.

— Я так счастлив, Генри, что ты предложил мне это! А я не знал, как сказать, что очень хочу быть твоим другом, — на глаза Влада навернулись слёзы, он, смущаясь, быстро вытер их и обеими руками сжал протянутую руку Генри.

С улицы в корпус вбежала ватага кадетов. Многие из них бросились к Генри, окружили, хлопали его по плечам, выражая своё одобрение. Но тут, все затихли и обернулись к выходу. В корпус, в окружении нескольких ребят, вошёл Стас Вышневский, остановился, встретился с Генри глазами. Ни один звук не нарушал повисшую тишину. Долго стояли и молча смотрели друг на друга. Ни один из них не хотел уступать и первым отводить взгляд. Влад взял на себя миссию миротворца, удивляясь своей смелости.

— Подайте друг другу руки, довольно ссориться и драться, — переводил он взгляд с одного на другого.

— Я против насилия и считаю, что все споры можно решать без драк, я готов.

Генри, немного помедлив, протянул руку первым. Стас посмотрел на его открытую ладонь, ухмыльнулся, обвёл взглядом толпу мальчишек за спиной Генри, потом оглянулся на своих. Отметил про себя, что перевес в соратниках на стороне Генри, в его глазах мелькнуло злобное выражение. Он снова посмотрел на Генри, сквозь зубы плюнул на невидимую черту, разделявшую их двоих, сунул руки в карманы форменных брюк и вышел из корпуса. За ним следом потянулись все его вассалы. Так младший курс кадетов разделился на две половины.

Нет смысла рассказывать о том, как противостояли друг другу два лагеря. И поныне, во всех слоях нашего общества существует подобное. За полгода, которые прошли после этого дня, Стас со своими, ещё пару раз, пытался завоевать пальму первенства. Его лидерство было основано на физическом и моральном подавлении слабых, беспрекословном подчинении только его воле. Но Генри с товарищами пресёк эти попытки. Мальчишкам нравилась его рассудительность и доброта. С не свойственной юному возрасту, терпеливостью, он находил такие слова для поддержки духа своих друзей, что даже офицеры поражались его умению. Легко обучаясь наукам, он помогал остальным освоить программу обучения. Всерьёз занялся физподготовкой. Глядя на него, и остальные мальчишки его лагеря подтянулись. Стас, видя всё это, мрачнел день ото дня, замкнулся в себе, стал ещё злее и непримиримее. Он всей душой стал ненавидеть Генри и строил планы, чтобы отомстить ему. На этом то и поймал его Людвиг Юшкевич.

Как-то раз, ночь, когда все спали, Стас встал с кровати, тихонько подкрался к Генри и долго смотрел на своего спящего врага. Сжимая кулаки, он представлял самые страшные картины расправы. Но тут Генри пошевелился и открыл глаза.

— Что тебе надо, Стас? Остынь, — Генри сел на кровати.

От неожиданности, Стас вздрогнул, попятился назад, и не удержав равновесия, плюхнулся на кровать Влада, чем напугал его. Тот вскрикнул, подскочил. Проснулись ещё несколько человек, и чтобы избежать расспросов, Стас выбежал из спальни. Дежурный офицер окликнул его, он что-то пробормотал и побежал в сторону туалетной комнаты. Сердце бешено колотилось, он был взвинчен до придела и в тоже время, напуган теми мыслями, которые родились в его голове. Он наклонился к умывальнику, плеснул на пылающие щёки холодную воду, потом ещё и ещё, постоял, чувствуя, как холод остужает жар. Повернулся, чтобы вернуться в спальню и вздрогнул. Перед ним стоял Людвиг.

— Здравствуй, Стас. Вижу, ты взволнован. Что же, позволю себе спросить, что привело в трепет такого сильного и отчаянного человека? — на губах Людвига играла таинственная улыбка.

Стас не был лично знаком с Людвигом, только знал, что среди старшекурсников есть такой человек, которого некоторые уважают, а некоторые просто побаиваются. Он держится высокомерно и весьма таинственно. В среде преподавателей о нём отзывались как о человеке, подающем большие надежды. Ему прочили блестящее будущее и поговаривали о том, его оставят преподавать. Вообщем, отзывы о нём были, весьма, положительные.

— Ничего особенного, просто дурной сон, — ответил Стас, не понимая, как Людвиг попал сюда, — я не слышал, как вы вошли.

— Да это не столь важно, всё равно, тебе этого не понять. Давай лучше поговорим о тебе. Я знаю причины твоего волнения и ярости. Тяжело так просто потерять свою власть над людьми.

— Какую власть? я не понимаю, о чём вы говорите, — Стас опустил глаза.

Людвиг подошёл к нему, поднял его лицо за подбородок и посмотрел в глаза Стаса долгим пронзительным взглядом. Стас поёжился, очень странным показался ему этот взгляд. Маленькие, с азиатским разрезом глаза Людвига, как два буравчика, сверлили его. В них было что-то такое зловещее, Стасу показалось, ещё чуть-чуть, и они вспыхнут пламенем, которое выжжет его мозг. Было ощущение, этот человек видит его насквозь и знает всё сокровенные тайны. Стас убрал голову и отступил на шаг. Людвиг заметил, как в глазах этого мальчика ярость сменилась страхом. Чтобы сгладить обстановку, Людвиг погасил огонь в своих глазах, улыбнулся и сказал:

— Да брось ты, я и правда всё знаю. Целых два года тебе подчинялись все младшие, а теперь ты остался почти один, за исключением нескольких, но они слабы и также поговаривают о том, что Генри лучше тебя. Пожалуй, они скоро тоже перекинуться в его лагерь, и про тебя все забудут. Но в моём лице, ты нашёл настоящего союзника. Мне, так же как тебе, этот выскочка встал поперёк горла. Я убеждён, только силой страха и полного подчинения, можно управлять всеми. Стаду нужен вожак, а ты таковым и являешься. Я помогу тебе вернуть всё на прежнее место.

Стас посмотрел на Людвига. «Ну, вот и хорошо» подумал Людвиг, заметив, как загорелись надеждой и радостью глаза мальчишки. Чтобы скрыть своё ликование, Людвиг почесал переносицу, поправил волосы и, улыбнувшись, сказал:

— Ты готов к борьбе?

Стас, недолго думая, закивал головой.

— Замечательно, я рад, что не ошибся в тебе. Давай скрепим наш договор крепким, мужским рукопожатием, — Людвиг протянул руку.

Стас, с поспешной готовностью, подал свою. Людвиг посмотрел ему в глаза, потом перевёл свой взгляд в точку между бровями Стаса, взял протянутую для рукопожатия руку, и крепко сжал её. Стас почувствовал, как невидимый ток от руки Людвига, создающий неприятное ощущение, пошёл по телу, овладел его существом. В точке на лбу, куда не мигая, смотрел его новый друг, стало, сначала, невыносимо жарко, потом ледяная стужа сковала голову. Как миллионы тоненьких иголочек впились в мозг. Стасу показалось, сейчас он потеряет сознание от боли. Но вдруг, всё прекратилось, ему стало легко. Людвиг отпустил его руку:

— А сейчас, иди. Я сам найду тебя завтра. Нам надо многое обсудить и обдумать.

Стас вздрогнул от его голоса и прикрыл глаза, а когда открыл их, Людвига уже не было, он пропал также, неожиданно, как и появился. Стас пошёл по коридору в спальню. Ему казалось, он отсутствовал долго, и дежурный офицер поставит ему это на вид. Но тот ничего не сказал, даже не посмотрел в его сторону. Лёжа в кровати, Стас думал о том, что всё происшедшее очень странно и таинственно. Но недолго эти раздумья занимали его голову. Он пришёл к выводу, что благодарен его величеству случаю, который помог ему сдружиться с таким влиятельным и сильным человеком, как Людвиг Юшкевич.

Глава 10

Генри стал одним из лучших учеников. Учился на «отлично», уже не однократно получал грамоты и поощрения. Со Стасом они больше не конфликтовали. Вышневский избегал открытой ссоры, даже можно сказать, стал тихим и незаметным. Генри, со свойственной детям непринуждённостью и добротой, пытался поговорить с ним, подружиться, но Стас избегал этих разговоров и на контакт не шёл.

За эти три с лишним года, Генри получил из дома всего шесть писем. Пять из них было написано матерью за первые полгода. Потом письма прекратились. Генри переживал, не зная, что могло произойти, почему его любимая, добрая маменька не пишет ему. От отца он писем не ждал, помня, с каким настроением отец отправил его сюда. Но вот, нежданно-негаданно, Генри получил весточку из дома, и на конверте узнал почерк герцога Яровского. Сухим, казённым языком, отец написал ему, что мать чувствует себя нездоровой и просит сына писать почаще о своей жизни. Генри и так не ленился на счет писем, но смутная тревога после письма отца поселилась в сердце мальчика.

И вот, однажды, сидя на занятиях, Генри почувствовал сильное волнение. Он никак не мог понять причину. Вроде, всё было нормально и в учёбе и во всём остальном. Ночью ему приснился сон, в котором его отец танцевал на балу с хорошенькой, молодой девушкой. Он что-то говорил ей, она улыбалась, бросая на отца восторженные взгляды. А через три дня, Генри вызвали к начальнику корпуса, который был другом отца и встречал Генри когда тот впервые переступил порог училища. Дежурный офицер проводил Генри к кабинету, оставил ждать у дверей. Через несколько минут, Генри пригласили войти. В кабинете полковника сидел отец. Сердце мальчика бешено заколотилось от радости, но, в тоже время, тревоги. Ему так хотелось броситься к отцу и обнять его, все прошлые обиды и непонимания давно забылись. Но он не стал этого делать, помня, что отец не любил этих нежностей. Генри вытянулся в струнку, прищёлкнул каблуками, кивнул головой:

— Кадет Яровский прибыл по вашему указанию.

— Вольно, кадет. Поздоровайтесь с отцом.

Отец поднялся со стула. Генри шагнул к нему, снова кивнул.

— Вы вырастили хорошего сына, герцог. Он наш лучший ученик, отличник по всем дисциплинам.

Генри увидел, как губы отца тронула довольная улыбка. Герцог посмотрел на своего друга, протянул сыну руку для рукопожатия. Генри пожал руку отца, а тот, удивительно нежно, погладил его по стриженой голове.

— Кадет Яровский, в знак поощрения вашим стараниям, вы получаете десятидневный отпуск для поездки домой вместе с отцом.

Генри, еле сдержавшись, чтобы не запрыгать от радости, набрал полную грудь воздуха и с достоинством громко ответил:

— Слушаюсь. Спасибо за доверие, господин полковник.

— Можете идти.

— Я буду ждать тебя внизу, — сказал, молчавший до этого момента, отец.

Генри снова прищёлкнул каблуками, кивнул и вышел из кабинета. Долго ли собраться юному кадету? Уже через пятнадцать минут он был готов в дорогу, только успел шепнуть одному из мальчишек, дежуривших в спальной комнате, что едет домой на десять дней, и выбежал на улицу. Карета с родовым гербом стояла у ворот училища. Отец ждал возле открытой дверцы.

— Я готов, отец, — подбежал к нему Генри.

— Пора ехать, садитесь, юноша, — сказал герцог, и карета тронулась в путь.

— Я, право, очень удивлён и рад вашим успехам. Могу откровенно признаться, мне было очень приятно услышать от такого сдержанного человека, как полковник, много хороших слов о вас. Поздравляю, вы превзошли мои ожидания, — отец посмотрел на сына добрым, долгим взглядом.

— Спасибо, отец. Я рад, что доставил вам приятных минут, — сдержано и с достоинством ответил Генри, — скажите, отец, всё ли в порядке дома? Я обеспокоен тем, что матушка давно не писала мне. Отец отвернулся к окошку, долго молчал. Потом повернулся, посмотрел сыну в глаза, сжал его руку.

— Всё в порядке, сынок, всё в порядке, — каким-то странным, глухим голосом ответил герцог, — она, было, приболела немного. Но сейчас уже поправилась.

Генри почувствовал, отец что-то недоговаривает, но последняя фраза немного приободрила Генри. До вечера этого дня дороги, отец перекинулся с Генри ещё несколькими фразами о жизни в училище. На ночлег нигде не останавливались, а ехали дальше. Генри заснул. Ночью ему снилось что-то мучительное и тревожное, но на утро он не смог ничего вспомнить. К вечеру второго дня пути карета въехала в именье герцога.

На ступенях дома карету ожидал только дворецкий. Генри надеялся, матушка выйдет встречать его, но её не было, он только заметил, как отец переглянулся со слугой. Тот, молча, кивнул герцогу, что-то тихо проговорил, почти прошептал ему. До Генри долетел только обрывок фразы «сегодня необычайно взволнована». Не придав значения этим словам, Генри взбежал по лестнице.

— Мама! Маменька, голубушка, — позвал он, — я приехал!

Но матери в гостиной не было. К Генри подбежала Виолетта, служанка-француженка матери, которая всегда находилась рядом с ней.

— Мсье Генри! Слава создателю, вы дома! Как вы выросли, возмужали! — она, пряча заплаканные глаза, обняла его, поцеловала куда-то в макушку и прошептала, — прошу вас, тише, госпожа отдыхает. Я провожу вас в вашу комнату, вам надо привести себя в порядок с дороги, а я распоряжусь об обеде.

Виолетта подхватила дорожную сумку Генри, взяла его за руку и повела по лестнице наверх. Проходя мимо комнаты матери, он увидел, двери плотно закрыты. Оттуда не было слышно ни звука. Виолетта открыла дверь его комнаты. Там всё оставалось по-старому, как будто он и не уезжал никуда, любимые игрушки стояли по своим местам.

— Мсье Генри, давайте я помогу вам умыться, — сказала Виолетта, взяв в руки кувшин.

— Ну что ты, я всё привык делать сам. Скажи, что с маменькой? Почему все в доме говорят шёпотом?

— Ничего, всё в порядке, просто, она немного нездорова, — Виолетта поставила кувшин, отвернулась, вытерла платком навернувшиеся слёзы, повернулась к Генри и добавила, — спускайтесь в столовую.

Генри подождал, пока шаги Виолеты в коридоре стихнут, вышел из своей спальни и тихонько подошёл к дверям комнаты матери. Потянул тихонько за ручку, дверь приоткрылась. Шторы окон были плотно задёрнуты, в комнате был полумрак. Лишь одно большое окно, которое выходило на аллею парка, было не задёрнуто портьерой. Возле окна, на стуле сидела его мать, и немигающим взглядом смотрела на аллею. Её руки были сложены на коленях, и Генри увидел, как эти любимые нежные руки нервно дрожали, теребя платье. «Странно, как же она не видела, что мы приехали, ведь она смотрит прямо на дорогу» подумал мальчик и тихонько окликнул её.

— Мама, мамочка, я здесь.

Только он хотел броситься к ней, как почувствовал прикосновение чей-то руки на своём плече. Генри оглянулся. На него, улыбаясь, смотрел Юлиан Баровский. Взяв мальчика за плечо, он поднёс палец к губам, дав понять, чтобы тот не задавал вопросов. Прикрыл дверь и жестом позвал мальчика идти за собой.

Спустившись вниз, в гостиную, Юлиан обнял подростка за плечи.

— Ну, здравствуйте, юноша. Вы стали настоящим мужчиной. Пребывание вдали от дома явно пошло вам на пользу, в глазах появилось мужественное выражение, торс оброс вполне приличными мускулами. Замечательно, замечательно! Ну-ну, расскажите мне всё без утайки.

— Кадет Яровский награждён десятидневным отпуском за успехи в учёбе и примерное поведение, — довольно улыбаясь, ответил Генри и прищёлкнул каблуками, — дядя Юлиан, я так рад вас видеть в добром здравии! У меня всё в порядке, но скажите, что с маменькой? Всё так странно. Что происходит?

— Пойдёмте в сад, мой друг. Это долгий разговор, — Юлиан вышел на улицу.

Они прошли по аллее в глубь сада и сели на скамейку. Юлиан помолчал немного, видимо подыскивая слова для объяснения, потом посмотрел в глаза Генри и начал рассказ:

— Видите ли, мой мальчик, это очень сложно объяснить. Скажу вкратце, после вашего внезапного отъезда, матушка очень горевала, плакала, была сама не своя. Умоляла отца вернуть вас, но вы же знаете, как непреклонен и твёрд бывает герцог. Вы получали письма матери? Это единственное, что спасало её. Она стала необычайно нервозной, даже как-то раз я застал семейный скандал. Вы можете представить свою мать разговаривающей на повышенных тонах с отцом? Для меня это было таким потрясением, что сначала я не поверил своим ушам. Она кричала страшные вещи, обвиняла отца в жестокости и ещё бог знает в чём. Напомнила ему о каких-то давнишних событиях в их жизни, которые, очевидно, она пыталась забыть и простить. Предмет их разговора передавать вам я не вправе, поэтому, просто поверьте мне на слово. Герцог был взбешён настолько, что позволил себе очень грубо отвечать ей. Я не решался войти до тех пор, пока после очередного выпада вашей матушки не услышал звук пощёчины и вскрик герцогини. Тогда я позволил себе вмешаться. Зайдя в гостиную, я увидел следующее. Герцог, как гранитная глыба, возвышался над женой, сидящей в кресле. Она держалась за щёку, слёзы катились по её лицу. Увидев меня, она вскочила и выбежала из комнаты. Герцог был в ярости, он даже не сразу смог прийти в себя, лишь кивнул мне. Я попытался начать с ним разговор, но он дал понять, что не может сейчас поддержать беседу. Мне ничего не оставалось другого, как откланяться и уйти. Уже в саду меня догнала Виолетта и передала просьбу герцогини подняться к ней. Я вернулся и прошёл в спальню вашей матушки. Она, взволнованно ходила по комнате, тихо плакала и что-то бормотала. Я стоял и молча наблюдал за ней. Меня, как врача, очень насторожило её поведение. На мой оклик, она повернулась, посмотрела куда-то мимо меня. Я подошёл поближе и взял её за руку. Моё прикосновение, видимо, привело её в чувство. «Это невыносимо, я не могу больше так жить и терпеть подобное» вот её первые слова. Я, как мог, на сколько хватало моего опыта как врача и человека, попытался успокоить её. Но увидел, что она не слышит меня, не понимает, о чём я говорю. Успокоительные капли у меня всегда с собой, еле уговорил герцогиню принять их. Когда её душевное волнение несколько успокоилось, я ушёл. Придя на следующий день, я застал вашу матушку в таком же положении, как вы увидели её сегодня. С тех пор, она не выходит из дома, ни с кем не разговаривает. Поверьте, я сделал всё что мог. Увы, мой друг, рассудок вашей матери находиться теперь в другом измерении, которое не подвластно нашему пониманию. Вы взрослый человек и надеюсь, сможете принять это печальное известие, как подобает настоящему мужчине.

— Но как же так, дядя Юлиан! Неужели нет никакой надежды? — на глаза подростка навернулись слёзы.

— Увы, мой мальчик. Психика очень хрупкое создание. Её очень легко расстроить, а излечить, практически, невозможно. Никому из прошлого и настоящего не удавалось этого. И даже в далёком будущем сие таинство не открыло людям своих глубин. У меня есть, всего лишь, робкая надежда, что ваш приезд хоть на немного взбодрит вашу матушку. Вероятность очень мала, но попробовать стоит. Давайте вернёмся в дом и попытаемся.

Генри молча встал. В душе мальчика бушевал ураган эмоций. Он не мог поверить в то, что никогда больше не увидит мать такой, как раньше.

Они шли по аллее парка к дому. В окне второго этажа Генри увидел сидящую мать и помахал ей рукой. Она никак не отреагировала. Генри посмотрел на доктора, тот виновато улыбнулся и ободряюще сжал плечо мальчика. Войдя в спальню герцогини, Юлиан шепнул мальчику: — Очень прошу вас, как можно тише и спокойнее, просто посмотрите ей в глаза и не говорите много.

Генри подошёл к креслу, тронул мать за руку и тихонько сказал:

— Маменька, я приехал, очнитесь, родная моя, я так скучал без вас.

Он оглянулся на доктора, тот приложил палец к своим губам. Генри присел на корточки и снизу вверх посмотрел в глаза матери. Но она не отводила своего взгляда от окна и не проявляла ни малейшего интереса к происходящему. Мальчик погладил её руку. Юлиан жестом позвал его.

— Пойдёмте, мой друг, не всё так сразу.

Они прошли в комнату Генри. Видя, как расстроен юноша, Юлиан прижал его к себе и, гладя по голове, сказал:

— Ничего-ничего, мой мальчик. Наберитесь терпения, главное в нашем деле, быть терпеливыми и усердными. Я набросал маленькую схемку наших действий, надо попробовать. Всё в руках божьих, нам остаётся только надеяться и верить. А сейчас, увы, мой друг, я должен вас оставить. Как не прискорбно, люди имеют привычку болеть, мне надо посетить ещё нескольких пациентов. Если станет невыносимо тяжело, мой дом для вас открыт, приходите в любое время, — Юлиан поклонился, погладил Генри по голове и вышел из комнаты.

Генри остался один. Сердце разрывалось от душевной муки. «Как же так? Ну почему это случилось? Мамочка, мамочка моя! Ну что с тобой? Почему силы оставили тебя, отдали в руки болезни? Чем же помочь тебе?» думал мальчик, ходя из угла в угол по комнате. Он решил снова пойти к матери и попробовать поговорить с ней. Зайдя в спальню, нашёл мать так же, сидящей на стуле и, совершенно, отрешённой. Генри подошёл и сел на пол рядом с матерью. Сидел и молчал, смотря в её пустые глаза. Потом, тихим голосом, стал рассказывать ей о своей жизни в училище.

Сколько прошло времени, он не знал, мать молчала, не отрываясь, смотрела в окно. Только один раз, Генри показалось, что в её глазах мелькнул какой-то огонёк, но мгновенно потух. Пару раз, заглядывала Виолетта, но Генри жестами давал ей понять, чтобы она уходила. Отца за весь вечер он не видел.

Когда Виолетта стелила ему постель, он спросил, что она знает о том скандале родителей, после которого мать стала такой.

— Мсье Генри, я не могу вам рассказывать, мне нельзя. И не спрашивайте об этом.

— Но ты должна мне хоть намекнуть, я знаю, что отец ударил матушку. Но за что? — настаивал Генри.

Виолетта оглянулась на дверь, поманила Генри к себе и, нагнувшись к его уху, прошептала: — Хорошо, я скажу. Только не выдавайте меня герцогу, не то он прогонит меня, — увидев утвердительный кивок головы, она, ещё раз, оглянулась и продолжила, — госпожа сильно ругала вашего отца за то, что он отправил вас учиться, что он злой человек и она, слишком часто, получала от него обиды и оскорбления. Говорила о какихто его похождениях, которые он позволял себе и раньше и нынче. Герцог сильно разозлился и ответил, что всё это сплетни и слухи, не имеющие под собой никаких оснований. Но госпожа сказала, что он лжец и негодяй, и она сама была свидетелем его непорядочности. И ещё сказала, что он отравил ей жизнь, она ненавидит его всем сердцем. Тогда-то, герцог и ударил её по щеке. Вот как всё произошло. С тех пор, госпожа и прибывает в таком состоянии.

Виолетта закрыла лицо руками и, заплакав, вышла из комнаты. Ночью, лёжа в постели, Генри думал о произошедшем дома. Как он не старался, но мысль — это отец виноват во всём, преобладала над всеми остальными. Чувство неприязни к отцу зародилось где-то в глубине души и остренькими иголочками начало терзать сердце. Он долго не мог уснуть, мысли теснились в голове, сменяя одна другую. Но усталость и потрясения дня взяли верх, Генри уснул. Ему приснился сон, в котором, мать, опутанная сетью, билась в щупальцах огромного спрута. Это чудовище, своей головой-телом, похожим на мозг без черепной коробки, сидело на голове матери. Два чёрных, маленьких глаза вращались по кругу. Странно, но они были удивительно знакомы Генри. Казалось, они принадлежали не страшному монстру, а вполне реальному человеку. Генри протянул руки, чтобы попытаться вытащить мать из шевелящихся щупалец, но вдруг, это животное стало странным образом изменяться. Какими-то, еле приметными глазу, мерцаниями, морда этого существа принимала человеческие черты. Генри с ужасом понял, что где-то видел этого человека, но никак не мог вспомнить, где и когда. Сделав шаг, он приблизился почти вплотную, но тут, монстр захохотал каким-то жутким смехом, и исчез вместе с матерью.

Генри с криком проснулся в холодном поту. Долго не мог прийти в себя от этого кошмара, так и пролежал без сна до самого рассвета. Утром, за завтраком, он перекинулся с отцом парой фраз, разговаривать дольше ни у одного, ни у другого желания не возникло. Генри сразу пошёл в комнату матери. Виолетта расчёсывала герцогиню.

— Подождите немного, мсье Генри, пройдите к себе, когда я закончу, то приглашу вас войти.

Генри вышел из комнаты и подошёл к окну коридора. Герцог садился в карету, видимо, отправляясь по делам. Генри пытался понять, какие чувства он испытывает к отцу, но тут Виолетта прозвала его. Когда Генри вошёл в спальню герцогини, она опять сидела на стуле, уставившись невидящим взглядом в окно. Генри долго смотрел на мать, потом снова сел на пол возле неё и как вчера начал рассказывать о своей жизни. Сколько прошло времени, он не знал. Мать никак не реагировала, казалось, она даже не слышала его. В отчаянии, Генри вскочил, упал головой ей на колени, на сложенные руки и, не стесняясь слёз, сказал:

— Мама, мамочка, ну что же ты?! Ведь это я, твой сын! Ну почему ты молчишь?

Руки матери дрогнули. Генри поднял на неё глаза. Что-то, еле уловимое, мелькнуло в её взоре. Она подняла одну руку и положила её на голову сына, посмотрела на него. Но через мгновение, взгляд снова потух, она убрала руку и опять застыла немым изваянием. В спальню вошёл доктор. Постоял, посмотрел на эту пару и тихо произнёс:

— Пойдёмте, мой друг, — и поманил Генри за собой.

— Доктор, она посмотрела на меня и положила мне на голову руку, но ни слова не сказала. Что же делать, дядя Юлиан?

— Ничего, мой друг, ничего. Нам остаётся только надеяться и верить. Но я рад, что вы, не дожидаясь меня, сами догадались сидеть и разговаривать с ней. Именно, такую схему я и представлял себе. Только беседы, и ещё раз беседы, другого выхода нет.

— Но как долго будет продолжаться это? Ведь мне осталось только шесть дней!

— На скорые результаты я и сам не надеюсь. Да, действительно, короткий срок. Но я думаю, нужен просто толчок. Пойдёмте в сад и продолжим наш разговор.

Они прошли по аллее парка и сели на скамью.

— Дядя Юлиан, нынче, мне приснился странный сон, я должен рассказать его вам, — Генри рассказал свой сон доктору.

Юлиан внимательно выслушал мальчика и долго молчал, качая головой.

— Да-а, увы, ну что ж. Весьма прискорбно, но ничего, не будем терять надежду. Я полагаю, мой друг, что у вас не слишком много дел и вы, вполне свободны. Так что, приглашаю вас к себе. Поверьте, нам есть что обсудить. А к матушке вернётесь попозже, сейчас ей надо отдохнуть.

Генри согласился с Юлианом, и они отправились в дом доктора. Убранство комнат господина Баровского поразило Генри своей изысканностью. Даже привыкшего к роскоши сына герцога Яровского удивило то, как со вкусом были подобраны вещи. Но среди знакомых произведений знаменитых мастеров того времени, здесь были ещё и очень диковинные вещи. Генри никогда не видел таких и не представлял, как и где их используют.

— Ну, как, юноша? Эти чудесные изобретения человечества здесь применять негде, вы правы в своих мыслях. Но об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз. А сейчас, пойдёмте со мной. В моём доме есть одно местечко, которое я хочу вам показать сегодня.

Юлиан взял Генри за руку и повёл вниз по лестнице. Они оказались в большом помещении, освещённом светильниками необычной формы. Посередине стоял большой стол, на котором громоздились стеклянные бутыли больших, средних и маленьких размеров. В них бурлила, клокотала жидкость разных цветов. В маленьких скляночках лежал порошок, так же всевозможных оттенков. Генри с удивлением разглядывал всё это. Юлиан с улыбкой наблюдал за ним.

— Ну, те-с, как вам всё это богатство? Вы, вероятно, удивлены и озадачены? Я смогу вам объяснить применения многих моих препаратов после небольших экспериментов. Садитесь сюда, — доктор указал Генри на стоящий возле стола стул с высокой спинкой.

Генри чувствовал какое-то странное волнение до дрожи. Нет, он не боялся, но неуловимое чувство радости от предвкушения чудесных событий, не могли удержать его на месте. Он обошёл комнату, разглядывая полки на стенах, на которых стояло великое множество таинственных, неизвестных вещей. Заметив взгляд доктора, Генри сел и стал наблюдать за ним. А Юлиан, меж тем, занялся какими-то приготовлениями. Он взял стеклянную баночку, стал ссыпать туда разные порошки, потом поднёс эту склянку к прозрачной трубочке, которая невообразимым образом переплеталась с несколькими бутылями на столе. По ней, видимо вытекал конечный продукт той жидкости, которая подогреваемая пламенем маленькой диковинной лампадки, бурлила и пенилась в круглой с плоским донышком стеклянной ёмкости. Набрав половину баночки, Юлиан помешал жидкость стеклянной палочкой, посмотрел её на свет, исходящий от странных, не коптящих светильников, отпил половину, причмокнул языком. Видимо, оставшись довольным от вкуса, он подошёл к Генри.

— Это мой любимый процесс, смешивать несмешиваемое. Выпейте, мой друг, этот чудесный эликсир, помогающий изменить восприятие пространства и времени, чтобы эти физические величины не мешали нам отправиться в далёкий путь за сокровенными тайнами. Смелее, юноша, нас ждут великие открытия далёких горизонтов.

Генри, посмотрев на доктора, выпил предложенное питьё. На вкус это было похоже на что-то среднее между клюквенным морсом, вареньем из лепестков роз, клубничным джемом и ещё чем-то, еле уловимом, но знакомым. Пузырьки воздуха защекотали нос и нёбо, Генри чихнул.

— Вот и замечательно, — улыбнулся доктор, — вперёд мой друг, отбросив все сомненья, нас ждёт по истине, прекрасное виденье.

Юлиан подошёл к единственно пустой стене, нажал еле заметный рычаг и появился проход в другую, маленькую комнатку. Она была абсолютно пуста, за исключением большой, каменной глыбы квадратной формы. Её размеры, бока, отполированы до блеска, чёткие грани стен поражали своей вымеренной точностью. «Интересно, что это за штука, как она попала сюда и кто смог так скрупулёзно выточить её?» подумал мальчик.

— О, это жемчужина моего храма науки, — словно прочитав его мысли, сказал Юлиан, — при помощи этого аппарата мы сможем попасть туда, куда очень немногим, почти единицам, открыт доступ. Человеческий талант и творческая мысль не знает границ. Говориться в писании, каждый из нас сотворён по образу и подобию господа. Матушка-природа стала его помошницей для поддержания и развития рода людского. Вы представляете, какой творческой, бесконечной гениальностью обладает наш создатель? Я страшно горд, что в это число входим и мы с вами. Сейчас я покажу, как надо действовать.

Юлиан подошёл к каменной глыбе, провёл рукой по одной из граней. Раздался грохот и скрежет, как будто, кто-то огромный, взяв в руки две каменные плиты, стал тереть их друг об друга. Одна из стенок, ближайшая к Генри, открылась, словно огромная дверь. Мальчик зажмурился от яркого света, бившего в глаза изнутри этого куба.

— Пойдёмте туда, доверьтесь мне.

Юлиан взял его за руку, они вошли в середину. Дверь-стена за ними закрылась, Генри открыл глаза. Внутри было очень светло, казалось, сами стены источали матово-туманный, но яркий свет.

— Пройдите в этот угол, а я по диагонали, в другой. Делайте так, как я. Юлиан, прошёл в дальний угол, сел на пол, а руками упёрся в стены плоскостей этого квадрата. Генри последовал его примеру.

— А теперь, закройте глаза, чтобы смехотворность нашего вида не смущала вас и не отвлекала от самого главного, упритесь, что есть силы в стены, сосредоточьтесь и представьте себе, что вы раздвигаете их, а вместе с ними, раздвигается ваше сознание и восприятие.

Доктор сам закрыл глаза и глубоко вздохнул. Генри попытался представить себе всё это. Упёрся руками в стены, почувствовал гладкость и холодность камня, стал давить. Естественно, ничего не получалось, ну как можно раздвинуть монолитные стены?

— Вы плохо стараетесь, мой друг, соберитесь и сделайте это.

Он вздрогнул от голоса доктора и, собравшись с мыслями, представил, что это всего навсего лёгкая материя, а не сложенные миллионы лет, песчинка к песчинке, многотонные, безмолвные и бесстрастные дети природы.

О чудо! Генри почувствовал, что под его руками не стало этой преграды. Ладони ощутили мягкость, податливость, а затем пустоту.

— Вот и чудесненько, я рад, что не ошибся в вас. Теперь, можете открыть глаза и осмотреться. Генри, немного помедлив, открыл сначала один глаз, потом другой. Поразительно, каменного квадрата не было. Они с доктором сидели на двух, совершенно круглых камнях, лежащих на отвесной скале. Эта скала, одной стороной, как трамплин, нависала над серым пространством, оставшиеся три вертикально, уходили вниз. Внешне, местность напоминала берег океана. Почему океана, потому, что это первое определение, которое пришло на ум Генри. Но если это океан, то должна быть вода, тёмно-зелёного или синего, почти чёрного цвета. Но здесь всё было иначе. Вода этого океана была похожа на разлитую, но тут же застывшую, маслянистую жидкость, мутно серого цвета, с невероятным количеством тончайших прожилок разных оттенков. Она не плескалась, накатывая на берег, а стояла чёткой гранью, даже немного нависала над белой почвой, похожей даже не на песок, а на мелкую, но плотную и жёсткую, пыль. Невозмутимость этой странной воды была очевидна, но чувствовалось, что внутри неё происходит какое-то движение. Океан простирался вдаль, переходя без чёткой грани горизонта, в такое же серое небо. Как — будто затянутое пеленой молочного тумана, оно было высоко над головами наших путешественников в пространстве.

— Загадочное место, не правда ли? — заговорил доктор, — предвижу ваш вопрос. Это океан информации со всей Вселенной, который создавался миллиардами лет. Здесь собирается всё, что было, есть и будет с бесчисленным количеством форм жизни. Это неисчерпаемый, бездонный океан, из него рождается для жизни всё и сюда же возвращается после смерти. Пока для вас, юноша, это всё немного странно и не совсем понятно, учёные мужы назвали это феноменальное зрелище — Информационное поле Земли.

— Дядя Юлиан, а можно потрогать рукой эту гладь?

— Извольте и расскажите, что будете чувствовать. Это абсолютно безопасно, но и не даёт никаких результатов. Нам надо спуститься вниз, только прошу вас, очень аккуратно, не торопитесь. Эта скала, образно говоря, наше сознание. А сейчас, мы пойдём в глубины подсознания. Только на этом уровне мы с вами сможем увидеть то, что нам любезно покажут сегодня. Для большей уверенности, возьмите меня за руку.

Скала была абсолютно отвесной, но доктор, видимо, знал тайную тропку. Поэтому, он уверенной походкой двинулся в обратную сторону от края скалы, на котором они находились. Взяв Генри за руку, доктор пошёл впереди. Мальчик инстинктивно замедлил шаг, не видя продолжения дороги. Противоположный край скалы был затянут серой мглой, и под ней совершенно ни чего не было видно. Почувствовав нерешительность своего спутника, доктор повернулся к нему, подмигнул и ступил в эту мглу. Он никуда не провалился! «Значит, там есть твёрдь» подумал Генри. Действительно, путь был, и они стали очень осторожно спускаться вниз, к берегу. Берег не был песчаным в привычном понимании. Его почва была похожа на пыль, но её твёрдость граничила с каменной. Мальчик тихонько двинулся к океану. Подойдя ближе, он дотронулся одной рукой до глади. Странно, но она была холодной и тёплой одновременно. Он ощутил лёгкую дрожь, исходящую от океана. Было впечатление, что где-то, далеко за этим призрачным простором, в его глубине, работают тысячи механизмов, передавая свою вибрацию и шум. Вот и всё, что почувствовал Генри и оглянулся на Юлиана.

— Да, к сожалению, это всё. Я тоже думал, что, потрогав этот кладезь, я сразу узнаю всё-всё. Но, увы, я был слишком самонадеян. О, у меня родились стихи

«Преувеличивая свой потенциал, мы пропадаем в дебрях рассуждений, всяк не согласный с нами, тот нахал, не слушаем мы здравость чьих-то мнений. Кричим, бьём в грудь себя, что всё узнали, не страшен нам Их строгий, вечный суд. Посыпались вопросы, мы пропали! В мозгах смятенье, а в душе испуг. Нас как слепых, беспомощных котят, ткнут носом в наши явные просчёты, с надеждой робкой верим, нас простят и не лишат отеческой заботы».

Вот так, мой юный друг. Возможно, сейчас вам покажется странным и не понятным моё поэтическое предупреждение. Но уверяю, что очень скоро у вас будет шанс понять его. Ну а теперь, пришло время для следующего действия. Вы не заметили здесь чего-то ещё, не менее странного и таинственного?

— Да тут и так всё очень странно, — Генри огляделся.

— Да вот же, юноша! Посмотрите на это великое изобретение Высокого разума. Сие чудо позволит нам заглянуть в великое таинство. Вот, полюбуйтесь.

Генри посмотрел в ту сторону, куда указывал доктор. В нескольких шагах от них на песке стояла, почти висела в воздухе, четырёхгранная пирамида. Генри подошёл поближе. Она была сделана из небесно-голубого прозрачного камня, и действительно, расстояние от её основания до земли было очевидно. Мальчик присел на корточки, чтобы проверить. Просунул под пирамиду палец и убедился, зрение его не обманывает: это монолитная, голубая глыба не касалась земли!

— Дядя Юлиан! Как же это может быть? Ведь она такая огромная и по всей вероятности, должно быть, очень тяжёлая?!

— Да-с, юноша, представьте себе. Это великое чудо, но стоит ли удивляться тому, что Высший разум способен на такие фокусы. Теперь самое главное. Подойдите ко мне, сейчас начнётся нечто, совершенно удивительное. Смотрите и не бойтесь ничего.

Генри подошёл к доктору. В воздухе стало очень тихо и почувствовалось нарастающее напряжение. В земле под их ногами что-то завибрировало, задрожало. Генри, невольно, взял Юлиана за руку. Доктор сжал его ладонь и глазами указал на океан. А с океаном стало твориться что-то невообразимое. Маслянистая жидкость менялась на глазах. Из застывшей, она превратилась в подвижную среду, в которой разноцветные прожилки стали ослепительно яркими и пришли в движение. Океан забурлил, заклокотал, задышал, вздымаясь своей грудью. Издалека, зародившись, где-то в глубинах, к берегу стала приближаться маленькая волна. По пути, словно вбирая в себя новые силы, она стала увеличиваться, пока не повисла над берегом огромной, ужасающей мощью. Казалось, что сейчас она обрушиться на берег, сметая всё на своём пути. Генри, испугавшись до безумия, чуть не бросился бежать, но крепкая рука Юлиана не позволила ему совершить столь необдуманный поступок. Мальчик, инстинктивно, зажмурился, но доктор приказал:

— Немедленно возьмите себя в руки! Вы с ума сошли, пропустите самое интересное!

Генри, повинуясь, открыл глаза и посмотрел на волну. Она застыла искрящейся громадой на том месте, куда докатилась. В ней, переливаясь всеми цветами радуги, словно прошивая её насквозь, мелькали тонкие строчки. Словно руки невидимой швеи пытались хаотичными стежками, стянуть эту материю, чтобы она не распалась на множество лоскутков. Но вот волна, собравшись с краёв к середине, стала похожа на светящийся столп, на вершине которого образовался искрящийся, гудящий клубок. От него потянулась тонкая нить и, превратившись в яркий луч, пронизав пространство, словно молния в грозу, вонзилась в вершину голубой пирамиды. Пирамида засветилась всеми красками, которые были в волне, заиграла яркими сполохами и через мгновение, словно насытившись, переработав цветную пищу, стала снова голубой. Генри перевёл дыхание и посмотрел на Юлиана. У того на лице было выражено такое восхищение от увиденного, что он прямо приплясывал на месте.

— Вы видели это?! Восхитительно! Какая мощь! Какая первозданная силища Вселенной! У-ух, потрясающе! Вот так, юноша, выглядит информационное поле Земли, в котором можно найти ответы на все вопросы. Я так горд, так счастлив, что нам позволили увидеть столь великолепное зрелище. О, мой друг, я так взволновался и совершенно упустил из виду то, что в вашем возрасте сие действо не совсем понятно. Простите, простите меня, старого дурака. Но нам нельзя терять время на объяснения. Теперь надо сделать следующее. Сейчас мы с вами войдём в эту пирамиду. Этот магический объект покажет нам скрытое за семью печатями. Отбросив сомнения и страх, представьте себя частичкой огромного океана информации. Опять я говорю загадками. Короче, загадайте увидеть то, что вас интересует сейчас больше всего. Вперёд, мой друг!

Юлиан подошёл к пирамиде, вздохнул полной грудью и просунул руку в глубь сооружения. О чудо, рука доктора прошла сквозь стенку пирамиды! Он повернулся к Генри и другой рукой поманил его к себе, а сам шагнул в пирамиду и скрылся в ней. Генри, помедлил в нерешительности и, последовав его примеру, прошёл в голубую туманность. «Но здесь ничего не видно» хотел он сказать в эту пустоту, но голос доктора, не в ушах, а словно в голове мальчика ответил ему. «Подождите, сейчас всё появиться, а после, я вам скажу, когда придёт время выходить. Смотрите».

Как не старался Генри, и зажмуривался и вытаращивал глаза, но ничего не менялось. Голубой туман полностью обволакивал его так, что, даже подняв свою руку, он не смог её увидеть. Но тут что-то стало происходить. Как будто лёгкий, неощущаемый ветерок рассеял туман перед глазами Генри. Он увидел как, сначала отец, потом мать, уходили вдаль по узкому мостику, висевшему над стелющимся серым туманом. Щемящее чувство тоски и понимание, это их последняя встреча. Было совершенно очевидно, они уходят навсегда на ту сторону. Потом картина сменилась следующим сюжетом. Он увидел комнату без окон, похожую на подвальное помещение. На стуле сидел Стас и полными страха и в то же время радости, глазами смотрел на кого-то, находящегося в тёмном углу. И вот этот кто-то, вышел в круг света, который исходил из лампы над головой Стаса. Генри узнал в этом человеке Людвига Юшкевича. Он держал в руках большую книгу, его губы шевелились, видимо, он что-то читал в ней. Он обошёл вокруг сидящего Стаса, остановился напротив и, продолжая читать, посмотрел тому в глаза. Стас покрылся каплями пота, задрожал всем телом и, видимо потеряв сознание, обмяк на стуле, свесив голову на грудь. Эти две картины были очень чёткими и яркими. А те, что Генри увидел дальше, отличались от первых размытостью образов. Как в жаркий день над лугом стоит дрожащее марево, в котором всё принимает призрачное очертание, так и эти картины были мутными и неясными. Он увидел большую залу, по которой кружились в вальсе много пар, юноши во фраках, девушки в бальных платьях. Он смог рассмотреть всех танцующих, но потом их лица стали неразличимы, и его взгляду стали доступны только два человека: молодой парень в военной форме и юная, очень красивая, белокурая девушка. Они влюблёнными глазами смотрели друг на друга, молча кружились в танце. По ним было видно, окружающие люди для них не существуют. Они были увлечены только друг другом. Влюблённым слова не нужны, красоту любимых надо созерцать молча. Генри даже услышал тихую музыку и очаровательный запах духов, исходящий от волос девушки, собранных в высокую причёску. Но тут взгляд Генри выхватил из толпы лицо одного человека, который наблюдал за этой парой. В его глазах было столько ненависти и отчаяния, казалось, он готов был броситься и разорвать эту счастливую пару. В этом человеке Генри опять узнал Людвига. Потом видение сменилось. Перед глазами Генри предстала страшная картина. Кромка леса из диковинных деревьев, клубы дыма застилали её черным покрывалом. Когда дым рассеялся, картина стала ещё более ужасающей: повсюду, куда хватало глаз, на поле лежали сотни окровавленных людей в военной форме. Перешагивая через убитых и раненых к лесу, открыв рты в немом крике, бежали шеренги солдаты с ружьями и саблями, и тоже падали все в крови, пополняя число погибших. Вдалеке от этого побоища, Генри, приглядевшись, увидел молодого офицера, который стоял, как каменное изваяние, не прятался от пуль, будто точно знал, ни одна из них его не достанет. С ним рядом стоял ещё один военный, но его лица не было видно. Он размахивал руками, что-то доказывал первому. А пока они спорили, солдаты всё бежали и бежали на смерть. Генри почувствовал запах порохового дыма и чувство страха. Потом яркая вспышка света и темнота. Картина поменялась. Тёмная городская улица, четверо дерущихся, трое нападали на одного. Один, в военной форме, отражая нападение, чудовищным усилием, разметал своих врагов, двое упали, и остались лежать неподвижно. Военный, посмотрел на них, торжествуя победу. Но не заметил, как третий, из нападавших, занёс руку, в которой блеснуло лезвие ножа. Страшная боль в левой лопатке пронзила Генри. Мальчик застонал, закрыл глаза, но тут услышал голос доктора «нам пора уходить». Перед глазами Генри снова появилась голубая туманность и рука доктора сжала его ладонь. Они вышли из пирамиды и сели на круглые камни. Пирамида опять сделалась каменной. Океан успокоился, цветные всполохи стали снова еле приметными, он вернулся в первоначалое состояние маслянистоплотной жидкости и застыл.

— Что это было, дядя Юлиан? Как же это возможно? — переводя дыхание, спросил Генри, — скажите, вы видели тоже, что и я?

— Вы, мой друг, видели то, что просили. А мне ответили на мои вопросы, — Юлиан задумчиво, смотрел на океан, — я был на Голгофе. Но время истекло, вопросы и ответы получите, когда вернёмся. Сейчас будем действовать в обратном порядке. Разведите руки в стороны, представьте каменные стены. Надо возвращаться.

Генри расставил руки, закрыл глаза. Сначала он ощутил ладонями пустоту, потом почувствовал холодность камня. Яркий свет проник сквозь опушенные веки. Генри открыл глаза и увидел себя, сидевшим напротив Юлиана. Доктор улыбнулся ему и встал. Стенадверь квадрата, со скрежетом, отворилась, и они вышли в комнату.

Юлиан нажал маленький рычаг, стена комнаты, где находился чудесный каменный ящик, закрылась, Юлиан предложил Генри сесть на стул.

— Ну вот, мы вернулись в нашу реальность… Спрашивайте, юноша, что вас поразило и заинтересовало. Я, как смогу, постараюсь вам ответить.

— Господи, удивительно! Вы знаете, я так растерялся, что даже не знаю, с чего начать. Я видел столько странного, почти запутался. Я очень четко видел две картины: отца и мать, которые уходили по шатающемуся мосту, я нигде в округе не видел такого. Но куда они уходили? А ещё я видел двух кадетов из нашего училища, один старше нас, а другой мой ровесник. Старший что-то читал из большой книги. Что, что это было? Эти картины были такими чёткими и яркими, а другие расплывчатые и как они связаны со мной непонятно. Как разобраться в этом?

Юлиан пристально посмотрел на Генри, покачал головой и ответил:

— Да-а, очень и очень жаль, но чем чётче было видение, значит это уже предрешено. К сожалению, уже ничего изменить нельзя, как бы нам этого не хотелось. А то, что было нечётко и туманно, то ещё можно исправить. Мы отчаянно стремимся на подсознательном уровне приоткрыть завесу тайны мироздания и своё значение в ней, тем самым, незаметно для окружающих, посылаем энергетический запрос в информационный банк земли. Ответ придёт обязательно, стучитесь и вам откроется.

— Вы говорите загадками, ну объясните же мне, что это за видения? — Генри ничего не понимал в словах доктора и уже начал сердиться, как Юлиан остудил его злость.

— Хорошо, мой друг, я постараюсь объяснить. Но сейчас, я очень устал. Это не минутный разговор. Давайте встретимся завтра и всё обсудим.

— Один вопрос, а что видели вы? — Генри понадеялся, что доктор поделится с ним своими впечатлениями, и может, хоть что — нибудь проясниться.

— О, юноша, не знаю, как можно связать наши разрозненные видения. Я был на Голгофе и провожал Иисуса в его последний путь. Да, поистине, чудовищное зрелище. Как отвратительна была толпа людей, которая, даже в последний, решающий миг, не опомнилась и не изменила ход истории.

Доктор нервно расхаживал по комнате. Потом резко остановился, одну руку засунул в карман брюк, а другой стал потирать подбородок, видимо, что-то обдумывал. Генри наблюдал за доктором, за его меняющемся лицом, ничего не понимая. Он знал библейскую историю и волнение Юлиана было ему не понятно.

— Да, но ведь именно так и должно было случиться, только так, а не иначе. Да — да, но, боже мой, как всё продумано! Потрясающе! — видимо что-то решив для себя, доктор улыбнулся и тут заметил мальчика, — о, мой бог, простите, простите меня мой милый друг! Я так взволновался своим открытием, что забыл о вас, хотя сегодняшний день для вашего учения очень важен. Давайте сделаем следующее, вы отправитесь домой и постарайтесь ничего не забыть до завтра. А утром я буду вас ждать, мы будем говорить, говорить обо всём.

Так завязалась большая дружба между доктором Баровским и юным герцогом Яровским, основанная на тяге последнего к высшим познаниям Вселенской мудрости. Юлиан был просто ходячей энциклопедией. Он был знатоком, практически, во всех областях. Они говорили о сотворении мира, о могуществе Вселенной, о человеческих судьбах, о том, как поступают люди в той или иной ситуации. Какие последствия влекут за собой необдуманные поступки. Только через два дня, Юлиан спросил у Генри, что он запомнил из увиденного. Мальчик рассказал ему всё, на что доктор ответил:

— Вы удостоились большой чести, юноша, что вам открылись тайны судьбы. Далеко не каждому позволено заглянуть в такие глубины. Господь наделил наш разум безграничными возможностями. Только те, кто истово желает научиться пользоваться этой мощнейшей машиной, и прилагает максимум усилий для обучения, тому удаётся найти ключ к этому замку со множеством секретов. В вашем случае я могу сказать только одно, предупреждён, значит вооружён. Увы, это всё что я могу вам сказать, теперь всё зависит только от вас. Нам с вами выпала возможность притронуться к святая святых. Этот могучий океан, как я уже говорил, нечто иное, как Информационное поле Земли. У каждого из живущих есть в нём своя персональная ячейка. От туда нам поступает информация почти на каждый день, всё зависит от того, как сильно мы просим подсказок от Высших сил. Как ни фантастично это звучит, но поверьте мне, буквально каждая человеческая единица обладает способностью настроиться и принять ответ. Модуль чистоты энергетического волнопотока принимается нашим мозгом на тончайшем уровне подсознания. Но чаще всего, сознание лениться обрабатывать полученную информацию, имея низкую личную самооценку. «Я не могу, я не умею, я ничего не понимаю и не хочу забивать себе голову непонятными вещами» так думают слишком многие и глубоко ошибаются. Умение услышать и понять подсказку свойственно всем, лишь бы глупое отрицание собственного таланта и существования Высшего разума не взяло верх над личностью. В наших личных ячейках заложены все размышления и выводы, сделанные не только в этой жизни, но и в прошлых земных воплощениях.

— Как в прошлых? А что мы живём не один раз? — удивлению юного Генри не было предела.

— Пока только слушайте и запоминайте, а вопросы зададите потом, — остановил его Юлиан, — как природа, песчинка за песчинкой, создаёт камень, так и мы создаём свой маленький, индивидуальный банк информации и постоянно пополняем его новыми сведениями, опытами и выводами. Есть и общая база данных, которую мы с вами видели, этот океан. Только в своё время каждый из нас сможет настроиться на него, чтобы пользоваться этой системой, как своей собственной. Необходимо постоянно работать над собой и своим сознанием, совершенствовать свою память, принять и исполнять все духовные законы. Сроки, когда человеческое сознание станет совершенством, установить невозможно, приходится только ждать, но не надеятся на то, что всё произойдёт само собой. А вот когда психологический настрой пройдёт цикл обучения, начнут поступать всевозможные открытия, гениальные идеи. Но не думайте, они незапросто возникнут в вашей голове, просто вы смогли найти тонкую тропку к общей базе данных, в которой, как мы уже говорили, собираются сведенья со всего мира, результат работы всего человечества, когда почти каждое разумное существо внесло свою лепту. Да именно так происходят гениальные открытия «С миру по нитке, достойному венец». Люди, живущие на разных континентах, воспитанные в разных культурах, разного возраста, делают одинаковые открытия, не зная о существования и работах друг друга. Просто пришло время для этого открытия, человечество уже было к нему готово. А почему происходит дублирование одного и того же — для того, чтобы самый целеустремлённый мог дать этому открытию своё имя. Энергия имени играет не мало важную роль как в этом процессе, так и во многих других. По-моему, я слишком увлёкся, вы совершенно не готовы к этому, а я уже шагнул на несколько шагов вперёд. Но ещё одно могу добавить, мы в силах влиять на судьбу, не делайте ошибок. Думайте, думайте и ещё раз думайте, прежде чем сделать следующий шаг по дороге своей жизни. Наши ошибки формируют нашу судьбу. Каждый приходит к предначертанной цели разными дорогами. В конце жизненного пути, при последнем вздохе, лишь одно имеет значение, выполнена ли миссия или нет. Завершена ли программа, или придётся возвращаться вновь и вновь к началу. Сомнений в том, что смерть это не конец, уже не требует доказательств. Запомните это, мой друг, у нас ещё будет время для встреч иобсуждений.

Юлиан попросил мальчика рассказывать о том, как протекают его беседы с матерью. Генри, с печалью в голосе, сообщал, всё по — прежнему. Они, к сожалению обоих, были вынуждены признать, больших изменений в состоянии матери не было. Она была всё так же безучастна. Состояние матери так расстраивало Генри, что о разговоре и странном путешествии с Юлианом, он почти не вспоминал. А доктор, в свою очередь, был терпелив и тактичен, чувствуя, сейчас не самое лучшее время для штудирования основных законов мироздания с юным, но бесспорно талантливым, мальчиком.

А когда каникулы Генри подошли к концу, он зашёл к матери в комнату.

— Маменька, мне пора, уже подали карету. Я буду писать, как можно чаще, а Виолетта будет читать вам мои письма, — он встал на колени и припал к руке матери.

Почувствовав прикосновение её руки, Генри поднял голову. Мать смотрела на него полными слёз глазами. Ни слова не говоря, она погладила его по голове, поцеловала в щёку и снова уставилась в окно немигающим взглядом.

— Мамочка, голубушка моя! Ты очнулась! Но почему так долго ты не узнавала меня? — от радости Генри стал целовать её руки и когда снова поднял на неё глаза, то к отчаянию заметил, этот мимолётный эмоциональный жест матери ничего не изменил в ней.

Он встал и, вытирая слёзы, вышел из комнаты. Отец с доктором провожали его на ступенях. Герцог пожал сыну руку, приобнял за плечи и пожелал удачной дороги. А Юлиан спустился с Генри к карете. Они обнялись, и мальчик прошептал ему:

— Мама сейчас погладила меня по голове и посмотрела на меня. Доктор, мне кажется, она скоро очнётся и придёт в себя. Умоляю, будьте с ней рядом как можно чаще, помогите своими чудотворными лекарствами. И неприменно, пишите мне о том, что здесь происходит. Вы единственный, кому я могу доверять.

— Я обещаю вам это, мой мальчик, постараюсь сделать всё, что в моих силах. Крепитесь, мой друг, и да прибудет с вами могущественные силы. Поверьте, впереди вас ждёт много трудностей и испытаний. Надеюсь, наши первые уроки не прошли даром, и вы смогли почерпнуть многие необходимые знания из наших бесед. В добрый путь, юноша, в добрый путь.

Юлиан обнял мальчика. Генри бросил взгляд на окно спальни матери. Он заметил лёгкое движение за шторой, но отец приказал отправляться и карета тронулась в путь. Конечно, мальчик уже не смог увидеть то, что произошло за окном. Несчастная герцогиня Эдель Яровская, заливаясь слезами, перекрестила удалявшуюся карету, потом вытерла слёзы и снова застывшим взглядом стала смотреть вникуда.

Глава 11

Весь обратный путь мысли не давали Генри покоя. Он страшно переживал из-за происшедшего с матерью. Он, где-то в глубине души чувствовал, что никогда больше не увидит её. Слова доктора о том, что уже ничего исправить нельзя, болью отзывались в его сердце. «Но как же так? Ведь он говорил мы можем перешагивать дорогу! А почему же нельзя исправить это? И что значит всё остальное? Как разобраться во всём?».

Приезд в училище в первый же день только добавил Генри душевных переживаний. Все мальчишки радостно встречали своего друга. Только Влад Загорвович был необычайно бледен и замкнут. Генри бросился к нему, обнял.

— Здравствуй, мой друг, как я рад встрече. Но что с тобой, почему ты так изменился? Что произошло, пока меня не было?

— Нет, нет, ничего, всё в порядке, Генри. Я тоже очень рад, что ты вернулся. Я после тебе расскажу. Пойдём, пойдём расскажешь мне, как дома, как матушка? Ведь, помнится, ты переживал о её здоровье.

Влад, как-то, суетливо, обнял друга и, отворачивая лицо, потащил Генри в комнату для отдыха кадетов. Там Генри поведал ему о домашних проблемах.

— Ну, вот такие дела, — печально сказал Генри, — а ты, что случилось с тобой?

— Да у меня тоже беда, — заплакал Влад, и немного успокоившись, продолжал, — умер мой отец, я два дня назад получил известие из дома. Семья осталась без средств. Моих младших сестёр забрала в деревню сестра матери. Моя старшая сестрица Анна ушла в монастырь. Представляешь? Ведь она такая молодая и красивая! Она больше всех остальных любила меня. Это она написала письмо, прощалась со мной, просила прилежно учиться. Ну вот, я остался совсем один.

Влад уже не сдерживал слёз и разрыдался во весь голос. Генри подошёл к другу, обнял его. Постарался, как мог, утешить:

— Ну что ты, что ты. Ты совсем не одинок. Ведь я с тобой, у нас много друзей. Не надо слёз. Мы вместе, а значит, мы сила.

— Я тоже так думал, но пока тебя не было, здесь произошло очень много такого, что изменило моё мнение о дружбе. Каждый сам за себя, при встрече с опасностью помощи ни от кого не будет.

— Да что случилось, в конце концов, ты можешь мне объяснить? — Генри начал сердиться, не понимая друга.

— Могу. Дело вот в чём, пока тебя не было, Стас Вышневский много успел тут наворотить. Ты же помнишь, он, последнее время, связался со старшекурсником, Людвигом Юшкевичем. Так вот, уж не знаю, что их связывает, но Стас сильно изменился. Он стал каким-то услужливым и чрезмерно ласковым. Пристаёт к каждому с разговорами, словно пытается залезть в душу. Стоит только мальчишкам собраться где нибудь, ну сам знаешь, посидеть, поговорить, он тут как тут, очень внимательно слушает, а вечером исчезает на время. Ребята видели, он встречается с Людвигом. Наверно доносит ему то, что за день успел услышать и увидеть. И что интересно, если на душе у кого — нибудь тяжело и грустно, у Стаса находятся такие слова, что становиться ещё хуже. Он, словно специально находит болезненные точки и давит на них с невероятной силой, но делает это так искусно, что никто, кроме меня, не замечает этого. Он словно сеет вокруг себя семена вражды, и стравливает ребят друг с другом. Многие ребята стали нервозными и злобными, часто вспыхивают ссоры и драки. В нашем корпусе стало твориться что-то неописуемое. Все словно с цепи сорвались, обстановка накалена до такой степени, кажется, скоро произойдёт взрыв. Я пытался поговорить с ребятами, но меня никто не слушал, просто подняли на смех. Все в один голос твердят, Стас тут ни причём, а просто у них открылись глаза на мир, в котором должны править только сильные личности, способные подавить слабых, в плоть, до физического уничтожения. И кто победит в борьбе, тот и будет властвовать. Когда в очередной раз Стас шушукался с двумя мальчиками, я подошёл и высказал ему всё, что думаю о нём, что он негодяй и мерзавец. Он, нагло ухмыляясь, смотрел на меня и сказал, какое я ничтожество, слабак и недоумок. Я набросился на него с кулаками, но ты же знаешь, он сильнее меня, поэтому ему стоило только рукой махнуть, и я отлетел в сторону. Так больно ударился, аж слёзы выступили, я крикнул, что когда ты приедешь, то ему не поздоровиться. Он подошёл ко мне, взял за грудки, тряхнул так, я думал у меня голова оторвётся. Генри, если бы ты только мог видеть его глаза! В них, словно пламя горело, ни белка, ни зрачка не было, они были ярко красными, дьявольскими! Мне стало так страшно, душа в комок сжалась. Показалась, если он подольше на меня посмотрит, то я сгорю! Потом, он усмехнулся, глаза стали снова обычными, в них было столько ненависти и злости. Он прошептал мне на ухо: «Мне плевать на твоего дружка. Теперь со мной никто не справится». Засмеялся и ушёл. Никто из ребят не вмешался, все стояли в стороне и молча смотрели. Генри, надо что-то делать, у меня страшное предчувствие. Мне кажется, что произойдёт что-то ужасное и непоправимое.

— Ничего не бойся, мой друг, немедленно пойдём и найдём этого негодяя, — Генри сжал кулаки, — никто не имеет права сеять раздор между людьми.

Генри выскочил из корпуса и бросился искать Стаса. Слух о том, что Генри вернулся, уже разошёлся по училищу. Очевидно, Вышневского он не застал врасплох. Он спокойно сидел на скамейке в парке, нога на ногу, жевал травинку и улыбался своим мыслям. Генри подошёл к нему.

— Послушай, говорят ты тут почувствовал себя королём, ребят стравливаешь, после твоих разговоров, они ссорятся и дерутся. Как это понимать? Что происходит?

— Ну и что? Они слабы и тупы, мне нравиться смотреть на их безмозглую возню.

Стас с таким наслаждением говорил это, Генри даже передёрнуло.

— Как ты можешь так говорить о своих товарищах?

— Какие они мне товарищи? Ты в своём уме?! Мне надоело с тобой разговаривать об этих пустяках. Но предупреждаю тебя, не вставай на моём пути, я буду делать всё, что хочу, — Стас встал и хотел уйти.

— Нет, подожди, я не позволю тебе сеять смуту среди ребят, и буду бороться с тобой.

— Ой, уморил, насмешил ты меня, — Стас расхохотался, согнулся в поясе, держась за живот, еле-еле успокоившись, распрямился, вытер проступившие от смеха слёзы, — Я прямо дружу весь, как мне страшно! Да кто ты такой? Что за спаситель нашёлся! Ты такой же мелкий червяк, как и твои друзья. А я таких давлю, вот так, смотри.

Стас, увидев, что по травинке ползёт жучок, щелчком пальцев сбил его на землю, наступил и провернул носком сапога из стороны в сторону. Посмотрел в глаза Генри, усмехнулся и тихо сказал:

— Даже мокрого пятна не осталось, — и снова расхохотался, запрокинув голову.

Не сдержался Генри, размахнулся и ударил Стаса в его смеющееся, довольное лицо. От неожиданности, Стас упал на спину, а Генри прыгнул на него, ударил ещё два раза по лицу. С ужасом поймал себя на мысли, что руки сами потянулись к горлу Стаса. Посмотрел в глаза своего врага и отшатнулся. Глаза Стаса стали огненно-красными, без белков и зрачков. Всего одно мгновение, и они снова приняли прежний вид. Генри вскочил, а Стас не торопился подниматься. Он просто повернулся на бок, подпёр щёку рукой и посмотрел на Генри долгим взглядом.

— Ну, вот видишь, и ты не смог устоять, разозлился и от бессилия был готов задушить меня. Ты такая же безмозглая особь, как все.

Щёки Генри вспыхнули от ярости на самого себя, за свою несдержанность, он бросился бежать прочь. Его подгонял в спину злобный и торжествующий смех Стаса.

В смитении бежал Генри, не разбирая дороги. «Что произошло? Что случилось со мной? Ведь я всегда был против насилия! Я не имею права так распускать себя!». До самого вечера, Генри бродил вокруг училища. «Как мне не хватает сейчас дяди Юлиана, его разговоров и рассуждений. Он бы наверняка помог мне разобраться во всём этом» думал мальчик. Он еле-еле успел на вечернюю проверку, чуть не получил в первый же день замечание от дежурного офицера. Встав в строй, он оказался рядом со Стасом. Они смерили друг друга взглядами, Стас подмигнул ему и ехидно улыбнулся.

— Где ты был? Я везде тебя искал! Что произошло? Ты какой-то странный, — догнал его Влад и заглянул ему в глаза.

— Мне нужно было побыть одному, всё обдумать и решить для себя, — Генри посмотрел на друга, — давай оставим наш разговор до завтра. Я предчувствую, что ночью на многое получу ответы.

И действительно, он не ошибся, ему приснился Юлиан. Они шли по лесу, среди высоких, густых сосен. Высоко, сквозь кроны деревьев было видно ярко голубое небо. Солнечные лучи, как золотые нити, прошивали стену леса, под их ногами хрустела старая хвоя.

— Ну что же, мой юный друг, предугадываю ваше сметение. Но вы совершенно напрасно расстроились из-за своей вспышки гнева. Это абсолютно нормальная первобытная реакция на встречу с, существующей параллельно, силой. Но вы не правы в своих рассуждениях о том, что её надо искоренять и уничтожать. Не будь её, этой параллели, в мире всё перевернётся. Ну, подумайте сами, чтобы мы сравнивали? Добро и зло это упрощённые определения, всё гораздо глубже. С сотворения мира эти понятия идут рядом, даже можно сказать, вытекают одно из другого. Человек, по своей природе, двойственен. В нём одинаково крепко уживаются и добродетель и порок. В ваших силах помочь людям взрастить цветы добра в их душах. Но помните, что параллельная сила не менее могущественна. Построенные ей баррикады так просто, одним ударом не разрушишь. В нашем мозге заложен колоссальный потенциал. Миллиарды, невидимых глазу, частиц, составляющих наше серое вещество, это мегатонны информации из того океана, который мы с вами имели честь видеть. Так что, юноша, только думать, думать и думать, анализировать, сопоставлять и бесконечно любить свой разум, петь ему хвалебные песни за его силу, и он ответит вам на все вопросы.

Генри проснулся успокоенным. Теперь он чётко знал, что ему делать и как поступать. Лобовая атака в битве с этой силой не даст никаких результатов. Он должен научиться находить такие слова и примеры, которые помогут людям разобраться, что стоит за тем или иным поступком. Какие могут быть последствия у необдуманных действий. Если ты прав, ещё не значит, что ты выиграешь. Некоторых людей неудачи только подстёгивают на дальнейшую борьбу, внутри ещё больше закаляется стержень собстенного «Я» и в правильности выбранной миссии. Если до конца своих дней ты сможешь нести тяжёлую ношу правды о свете, знай, ты не проиграл ни одного сражения, чтобы ни говорили твои противники. ОН оценит твои усилия.

Стас, поддерживаемый Людвигом, чувствовал себя абсолютно неуязвимым. Посеянные им среди кадетов семена грехов гордыни и зависти, уже давали всходы. В младших классах училища царили междоусобица и постоянные драки. Офицерский состав был в полном недоумении, не находя причин столь внезапных изменений. Меж тем, противостояние Генри и Стаса набирало обороты. Но как тяжело было Генри! Очень трудно бороться с человеческими пороками, когда они берут верх над разумом людей. Везде, на занятиях в классах, в спальной комнате, в свободное от учёбы время, Генри говорил и говорил со своими сокурсниками. Откуда находились слова, он сам не понимал. Долгими вечерами, после отбоя, он, как опытный оратор, читал лекции своим товарищам, подкрепляя их примерами из Библии, истории и философии и сам поражался тому, откуда он может знать и помнить такой объём знаний. Как будто сами собой, открылись тайные кладовые, скрывающие до поры словарный, а главное, тематически подобранный запас примеров из истории человечества. Его речи лились в души и умы мальчишек, как чистые воды горной реки впадают в океан. И этот поток чистой энергии потушил, в конце концов, пламя низменных страстей, полыхавшее в душах ребят. В училище воцарился мир и взаимопонимание. Не стало ссор и драк, дух здорового соперничества в учёбе повысил успеваемость, а, следовательно, и престиж этого кадетского корпуса. Генри торжествовал победу.

Как ни старался Стас вернуть свои позиции, всё было безрезультатно. Всё больше отчаянных ноток в голосе своего помощника слышал Людвиг. Стас, ползая на коленях, плакал и умолял своего наставника научить, как побороть ненавистные добродетели Генри. «Я убью его, и снова будет всё по-прежнему» яростно кричал Стас. На что Людвиг отвечал ему: «Ты глупец, обагрить свои руки кровью врага, самое простое. Тем самым, ты просто подпишешься в своей несостоятельности. А бороться с ним его же оружием, и овладеть разумом людей, вот что достойно. Телесная оболочка — хрупкий сосуд, разбить его не составляет большого труда, а покорить и впитать в себя энергетическое, духовное начало — высшая победа. Но, к сожалению, я ошибся в тебе, ты слаб и беспомощен. У меня пропала нужда в твоих услугах, так что прощай». Людвиг ушёл, оставив своего бывшего вассала наедине с его мыслями. Сначала животный страх от потери такого всемогущего друга, а потом ярость на всё и не всех, когтями зверя впились в нутро Стаса.

«Я докажу ему, что я самый нужный и верный человек, обставлю всё так, комар носа не подточит. Он сам глупец, ну что такое душа? Никто её не видел и не знает, где она находиться. Только уничтожение, только физическая расправа здесь нужны, и ни как иначе» думал Стас, вбегая в учебный корпус. До самого вечера он строил в своей голове коварные планы, всё обдумал и решил, затаившись на время, дождаться удобного случая, чтобы воплотить их в жизнь. Он глубоко верил в то, что уничтожив Генри, станет единственным сильным и полноправным властелином в училище и победив сейчас, он сможет управлять людьми и дальше. Радужные перспективы всемирного господства, пьянили его, будоража кровь. Но, выстроенный с такой любовь замок будущего могущества, созданный из кирпичиков ненависти и сумасбродства, стал рушиться гораздо быстрее, чем он его строил.

Генри чудом избегал грозивших ему физической смертью ловушек, выстроенных Стасом. Как будто, кто-то невидимый, раскинул над ним защитный купол и проложил твёрдый мост, по которому триумфально шествовал неуязвимый Генри. Стас видел, хитроумный план избавиться от Генри так, чтобы никто его не заподозрил, терпит крах. Воспалённый яростью мозг не смог придумать ничего нового, и уже не боясь быть застигнутым и разоблачённым в преступлении, однажды ночью, он решился.

Когда все уснули, он взял свою подушку и подкрался к кровати Генри. Разглядев в темноте, что его враг спокойно спит, укрывшись с головой одеялом, он нервно вздохнул и дрожащими от предвкушения скорой победы руками, опустил подушку на лицо Генри. Навалился всем телом, чтобы насладиться ощущением того, как будет биться под ним в смертельной агонии ненавистный и злейший недруг. Но вдруг, какая-то, чудовищная сила, как соломинку, подняла его над кроватью Генри и сбросила на пол. Лёжа на полу, он почувствовал, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой, даже глаза, казалось, ещё немного, и вылезут на затылке. Грудь сдавило не вздохнуть, ни крикнуть. Как будто, кто-то невидимый, хотел раздавить его, размазать по полу. Но вдруг, всё прекратилось, он попытался открыть сначала один, потом второй глаз. С трудом ему удалось поднять, ставшие свинцовыми, веки. Перед ним, в серебристом свечении, стоял мужчина. «Ты совершил ужасную, непоправимую ошибку, после которой даже я не в силах тебя спасти. Увы, ты сделал свой выбор пути, и предначертанное тебе уже изменилось. Теперь ты во власти других» сказал мужчина и исчез.

Ни кто не проснулся, все также спали. Сколько прошло времени, прежде чем к Стасу вернулись силы, он не помнил. Еле встал, сделал робкий шаг и, почувствовав, что ноги слушаются его, побежал к выходу. Уже на улице, он остановился, отдышался и побрёл в сторону от корпуса, на площадку для спортивных занятий. В голове не было ни одной мысли, пустота. Потом его обуял дикий страх за свою жизнь и от непонимания смысла слов того человека. Он сидел на земле, сильная дрожь сотрясала всё его съёжившееся тело. Услышав чьи-то, тихие шаги, он вскочил и повернулся. Перед ним стоял Людвиг.

— Безмозглый, тсщеславний уродец. Ты посмел подставить под удар мою репутацию, пытаясь своим мелким умишком придумать, как тебе показалось, блестящую комбинацию. Ты смешён и жалок. Я же предупреждал, только силой ума нужно превосходить противника. Твоя тупоголовость противна и раздражает меня. Ты окончательно стал мне не интересен, убирайся отсюда. Теперь ты будешь только мешать.

Людвиг подошёл к Стасу, положил руку на его голову, посмотрел в глаза и что-то прошептал. Стаса затрясло ещё сильнее, он выгнулся всем телом и рухнул на землю. Людвиг презрительно посмотрел на него, повернулся и пропал в сумраке ночи.

Утром, на проверке Стаса Вышневского не было. Никто не знал, куда он пропал. Искали всем училищем, весь офицерский состав был поднят на ноги. Но кадет словно сквозь землю провалился. Это было чрезвычайным происшествием, ведь он был сыном высокопоставленного чиновника. Отправили нарочного в дом Вышневских.

Вернувшись через несколько дней, посланец принёс письмо от герцога Вышневского, в котором сообщалось, что Стас пребывает в плачевном состоянии. Он болен, бредит и страшно напуган. Врачи беспокоятся за его психическое состояние. Герцог уведомлял начальника кадетского корпуса, что поставит вопрос об инциденте в министерстве и неприменно дознается до причин, которые привели его единственного сына и наследника до столь странного помутнения рассудка.

Больше года продолжалось расследование. Комиссия за комиссией приезжали в училище с проверками и дознаваниями, но ничего не нашли. Никто не догадался связать болезнь Стаса с перспективным Людвигом Юшкевичем, которого, в двадцать четыре года за блестящие успехи оставили в училище и ввели в преподавательский состав. Министерство оставило кадетский корпус в покое.

Уже три года прошло с тех дней, когда Генри был отчем доме. Он регулярно получал письма, но радости они не приносили. Обученная грамоте Виолетта писала ему, герцогиня всё в том же состоянии. Но лишь изредка, как будто очнувшись ото сна, покидает свою комнату и бесцельно побродить по дому. Про герцога она упоминала вскользь, он в добром здравии, сильно занят на службе, редко бывает дома. От пристального взгляда Виолеты не ускользнул тот факт, герцог стал каким-то странным и неуместно счастливым. В его глазах появился блеск, всегда строгий и спокойный, он сделался по — юношески восторженным. Частенько пребывает в задумчивости, а иногда, мурлычет себе под нос музыку. По всему похоже, он влюбился. Виолетта писала, как расстроена и не знает, что с ними будет дальше.

Генри отправил письмо доктору Баровскому, с просьбой ответить, что он думает по этому поводу. Доктор ответил ему весьма туманно о слухах и сплетнях прислуги, что Генри, как военному не к лицу обращать внимание на пересуды и толки. «Молодой человек, лучше пишите мне о своих успехах и достижениях. Как вам живётся, что происходит в вашем училище? Весь свет потрясён случившимся с сыном Вышневского. Ведь этот юноша говорит, что сбежал от великого зла, которое успешно скрывается под положительной и весьма уважаемой маской. Конечно, никто не верит в дикие обвинения полусумасшедшего паренька, но ведь мы с вами знаем истинную природу вещей. Так что, мой друг, давайте лучше обсуждать в письмах эту тему».

Генри отвечал ему, что после побега Стаса, Людвиг больше ни как себя не проявлял. Теперь он преподаватель и на хорошем счету, и возможно, Генри ошибся в своём видении.

В очередном письме доктора он прочитал следующее: «Не будьте столь опрометчивы в своих суждениях. Подвергать сомнению достоверность фактов, показанных вам величайшей силой, по меньшей мере, глупо, если не сказать больше, вы огорчаете меня своим неверием. Не гневите Вселенский разум, иначе он отвернётся от вас и лишит своего покровительства. Но, делая сноску на ваш юный возраст и незнание жизни, я буду умолять Высочайшие инстанции, не судить вас строго, быть благосклонными к вашей персоне. Запомните раз и на всегда, зарубите себе на носу, паралелльная сила умна, хитра и изворотлива, у неё миллионы масок на все случаи жизни. Необязательно быть злым самому, достаточно быть неубедительным или наивным. Зло очень легко и непринуждённо может добиться твоего расположения, повиновения и исползования тебя в своих целях. Мелкие умы видят то, что хотят увидеть и им никак не обойтись без посторонней помощи. Чаще всего они просят помощи у злых сущностей. Только в литературных произведениях, написанных романтически настроенными писателями, зло выбирает сильных и сражается с ними, побеждает последний, добро торжествует. На самом же деле очароваться и поддаться искушению, предложенному нечистым, может только слабохарактерный, малодушный, наивный и беспомощный в своих греховно сердечных страданиях человек. Вот так-то, всё не так просто и в реальной жизни выглядет иначе».

Генри, почувствовал в письме доктора раздражение и досаду, незамедлительно написал ему, что всё обдумал и пришёл к выводу, был не прав и обещал впредь, не быть столь беззаботным и легкомысленным. Ему всё чаще стал сниться дом, отец с матерью. Они были то вместе, то порознь. Те сны, в которых они вместе, были всего лишь воспоминаниями детства. Всё было радужно и безоблачно. Но они снились и поодиночке. Вот эти то сны и были пугающими. Несколько раз возвращался тот сон, в котором он видел отца, танцующего с молоденькой девушкой. Выражение их счастливых лиц говорило о многом. Только однажды, сон об отце был странным и таинственным, после которого Генри проснулся в тревоге. Отец, помолодевший, почти мальчик, бежал по цветущему лугу за воздушным змеем. Потом змей превратился в белоснежную птицу и взмыл высоко в небо. Отец остановился, проводил птицу взглядом, на его лице появилась печаль. Он медленно побрёл по лугу, но тут птица появилась снова. Она, словно дразня отца своей доступностью, летала так низко, что до неё можно было дотянуться и поймать голыми руками. Отец побежал за ней вдогонку. В азарте, он не заметил, как птица долетела до края луга, который резко заканчивался обрывом, нависавшим над глубоким ущельем. Отец снова был такого же возраста, как в жизни. Птица села на лежащий камень, дождалась отца, и только он протянул к ней руки, она исчезла, словно испарилась в воздухе. Отец, как-то мгновенно постаревший, бессильно опустил руки и остался стоять на месте. Но тут Генри увидел, как нависающий над пропастью край обрыва, стал разрушаться. Под каменной плоскостью, на которой стоял отец, потекли вниз тонкие струйки песка. Генри увидел себя, с открытым в немом крике, ртом. Слов он не слышал, но по движению своих губ, догадался, что зовёт отца. Тот повернулся на зов, посмотрел на Генри, но не пошёл к нему, а так и остался стоять на месте. Тогда Генри бросился к нему, но было уже поздно. Песок обрушился, ставшая тонкой каменная плоскость отломилась, и отец полетел вниз, в бездонную пропасть.

Сон о матери был таким же тягостным и предвещающим. Бушующее море, со множеством каменистых порогов, билось о высокую скалу, на которой виднелась одинокая, хрупкая, женская фигурка. Генри узнал в ней мать. Ветер развевал её волосы и платье. Но себя в этом сне Генри, как не старался, уже не видел.

Написав доктору об этих трагических снах, он получил такой ответ: «Мой юный друг,

отвечу вам стихами, конец пути мы выбираем сами, греша тайком и сподличав открыто, мы думаем, что богом всё забыто. Что он среди людской толпы, и не заметит наше прегрешенье, и, обращаясь к господу на „ты“, хитря, не каждый испросит прощенья. Но обольщаться глупо и смешно, его внимания на всех хватает, и, сотворив такое, что грешно, запомните, он всё равно узнает.

Увы, молодой человек, эти сны говорят о грядущих печальных событиях. Понимаю ваше волнение, но если вы помните наши беседы, то должны всё понять. За всю нашу жизнь мы совершаем множество неблаговидных поступков, нельзя всё время получать всё, что хочешь а за содеянное надо платить. Цена может оказаться слишком высока для окружающих тебя людей. Каждый человек должен противостоять монстру внутри себя, дабы обрести мир в душе. По делам нашим нам и воздастся».

Генри не находил себе места. Он предчувствовал, что скоро случится что-то непоправимое. В очередном письме доктора он получил подтверждение своим опасениям, хотя на первый взгляд, всё было прекрасно. «Спешу обрадовать вас, мой юный друг, ваша матушка, внезапно, почувствовала себя гораздо лучше. Она, как будто, очнулась. Но в психиатрии такие примеры имеют место. Не хочу пугать вас, вы взрослый человек. Будем надеяться, что всё обошлось».

Генри понял, доктор что-то не договаривает. Стараясь прочесть то, что было написано между строк письма, Генри догадался, о чём умалчивает Юлиан, пытаясь успокоить его. Несколько дней мучительных раздумий и Генри решился пойти к начальнику училища и просить отпуск домой.

Как ни странно, полковник, всегда строгий к своим курсантам, на удивление быстро согласился и дал распоряжение адъютанту написать приказ об отпуске кадета Яровского. Он выслушал доводы Генри с таким выражением лица, как будто он был готов к этому разговору и знал на много больше, чем Генри. Когда кадет вышел из кабинета собираться в дорогу, полковник достал конверт с гербом рода Яровских, вынул из него письмо и снова прочитал его. «Да-а, бедный мальчик, такое несчастье! Помоги ему господи, пережить это» думал полковник.

Двухдневный путь домой казался бесконечно долгим. Ворота усадьбы были распахнуты настежь. Приезда Генри видимо не ожидали, поэтому никто его не встречал. Он взбежал по парадной лестнице в холл. Ни прислуги, ни отца, ни кого. Поднялся на второй этаж, двери спальни матери были распахнуты. Но и там никого не было. Бросился по лестнице вниз и столкнулся с Виолеттой.

— О, боже, мсье Генри! Как вы тут оказались?

— Скажи мне, что случилось? Где родители? Почему так тихо кругом?

— О, господи, дай мне силы! Случилось страшное, я не могу, не знаю, как вам сказать, — она упала на колени и разрыдалась.

— Я сам скажу, ступай, — раздался голос герцога.

Генри повернулся и увидел отца. Герцог пристально посмотрел на сына и опустил глаза. Повисла тягостная тишина. Генри уже всё понял и молчал, боясь задать вопрос и услышать страшный ответ. Оба, как могли, оттягивали разговор. Отец подошёл к креслу, сел и сложил руки на коленях, Генри видел, как дрожали его пальцы. Но молчи не молчи, а говорить надо было.

— Садись, Генри. Как жаль, что последнее время мы встречаемся с тобой при таких обстоятельствах. Прости, сынок, но всё это так ужасно, — герцог поднял руку к глазам и Генри увидел, как он вытер слёзы.

— Когда это случилось? — тихо спросил он.

— Мы так и не нашли её тело.

— Что значит, не нашли? Как всё произошло?

— Это так страшно и нелепо, что я не могу поверить в случившееся, — отец встал и стал ходить по комнате, — такая ужасная смерть, ничего не понимаю.

— Как страшная? Ну, скажи же, наконец, что случилось? — Генри, провожая отца взглядом, почувствовал его сметение.

Герцог остановился, посмотрел в глаза сыну и тихо сказал:

— Семь дней назад, Эдель, ночью, вышла из дома и ушла к морю. Виолетта, почувствовав неладное, не найдя её в спальне, бросилась искать. Но помешать её замыслу, она уже не успела. Добежав до берега, она увидела, как Эдель вошла в воду сначала по колено, потом по грудь, простёрла руки вверх и волна накрыла её.

Герцог постоял немного и вышел из комнаты. Генри слушал и не мог поверить в то, что никогда не увидит больше свою мать. Сонпредупреждение сбылся с невероятной точностью. Шатаясь на ставших ватными ногах, Генри вышел из дома и побрёл, не разбирая дороги. Не видя ничего перед собой, он, не заметил, как вышел на берег моря. Лишь шум прибоя и крики чаек, привели его в чувство. Он стоял, обдуваемый солёным, морским воздухом и смотрел на бескрайнюю гладь моря. С детских лет он обожал его. Мог часами смотреть, как оно катит свои волны к берегу, принося к его ногам янтарь и перламутровые ракушки. Он любил море и тогда, когда оно было спокойно, и когда бушевавшаястихия пугала всех своей разрушающей мощью. Он преклонялся перед этим божественным чудом. Как часто он приходил сюда и, бегая по песчаному берегу, кричал во весь голос, признаваясь в бесконечной любви. А теперь, он ненавидел эту гладь за то, что она предала его любовь и забрала самое дорогое, что было у него на этом свете. Если раньше он смотрел на море, как на ласковое, страстно любимое существо, то теперь, в шелесте волн, он слышал рычание чудовищного, ненасытного зверя, проглотившего, даже не поперхнувшись, его самого любимого человека на земле.

— Как ты могло? За что? Почему ты так жестоко обошлось со мной? Ты отвратительно, я не ненавижу тебя! Где же ты был, всемогущий господь?! Почему ты не спас, не остановил её? — закричал Генри и бросился к морю. Подбежав к воде, он стал бегать по кромке берега и пинать подкатывающие волны. Рухнул на колени и в исступлении, бил кулаками по воде. Обессилив от захлестнувшей ненависти, упал лицом в воду, хватал ртом волны, кусая воду, как будто хотел зубами причинить морю боль. Морская соль и соль его слёз смешались воедино. Чьи-то сильные руки выхватили его из воды. Он, как птица в силках, забился в истерике в этих руках, но его встряхнули и поставили на ноги. Открыв, воспалённые от морского песка и соли, глаза, он сквозь пелену слёз, разглядел Юлиана.

— Отпустите, отпустите меня, я не хочу жить! — кричал Генри, вырываясь из рук доктора.

Юлиан, крепко держа его за плечи, с горечью смотрел на несчастного паренька, давая ему выплакаться. Генри, не в силах справиться с нахлынувшим отчаянием, обмяк в руках доктора. Юлиан прижал к себе содрогающееся от рыданий тело мальчика.

— Ничего — ничего, поплачьте, мой друг, поплачьте, прижимая к себе Генри, Юлиан гладил его по голове, — дайте слезам омыть свою душу.

Долго стояли, обнявшись, солидный мужчина и пятнадцатилетний мальчик, в душе которого, как ему казалось, боль и мука теперь поселились навсегда. Биение сердца Юлиана немного успокоило Генри, он поднял на доктора глаза, полные слёз. Доктор улыбнулся ему и повернул к морю лицом.

— Я понимаю ваше отчаяние, мой мальчик. Бог мой, как же трудно найти слова, чтобы попытаться успокоить вас и привести ваши мысли в порядок, — тихо начал говорить Юлиан.

— Я понимаю, вы хотите поддержать меня. Но боюсь, вряд ли смогу понять, что бы вы ни говорили сейчас. Моя душа разрывается от боли и непонимания. Почему, почему так случилось? Кто виноват в том, что это произошло?! Отец, я, провидение? Ведь она была самым добрым, нежным и ласковым человеком! Самая замечательная, родная и любимая, никому не причиняла зла. Где же был господь? Почему он не уберёг её от этого! Ведь она так безгранично верила в него и меня учила, верить в его силу и заботу! А он? Он оставил её и бросил в пасть безумия! — голос Генри сошёл на крик.

— Нет, нет, мой друг. Здесь некого винить. Не герцог, не вы, ни, тем более, всевышний, не виноваты в том, что случилось.

— Но как же так?! Неужели вы забыли, как после того разговора когда отец ударил её, мама стала такой, молчаливой и странной. А господь допустил это. Так как же вы хотите убедить меня в том, что он всемогущ и бережёт нас всех? — Генри не скрывал сарказма.

— Если бы вы знали, как глубоко ошибаетесь. Лишь ваша молодость и душевная боль даёт вам право так думать. Подвергать сомнению существование незримой силы, которая наблюдает за нами, просто нелепо. Человек должен искренне верить в бога даже тогда, когда не получает то, о чём истово молит создателя. Поверьте, я много видел на своём веку и уже давно перестал сомневаться в ней. Конечно, вам трудно сейчас понять, что я говорю, слишком тяжела боль вашей утраты. Но поверьте мне, я смогу привести вам тысячу доводов о правоте моих слов. Ваше отчаяние поставило непреодолимую преграду перед моими рассуждениями. Но я приложу максимум усилий, дабы достучаться до вашего сознания. Пойдёмте отсюда, шум волн, в котором вы слышите хищнические звуки, мешает нашей беседе.

Они поднялись по пологому склону берега и долго бродили по лесу. Как во сне Генри, под их ногами хрустела старая хвоя. Доктор говорил и говорил, не умолкая ни на минуту. «Бог не играет в кости с мирозданием, случайностей исхода событий нет. Все наши действия ведут к закономерному финалу. Из миллиарда жизненных дорог можно выбрать свою и столько же чётко определённых концов пути». Он размышлял вслух о превратностях судеб, о прошлых жизнях, о какой-то карме и перерождении. Генри сначала слушал его невнимательно, просто, чтобы не быть сейчас одному. Доктор, изредка бросая на него взгляды, видел отрешённость и отсутствие интереса, сердился на себя за то, что не может объяснить парню смысл. Подыскивая слова, он поймал себя на том, что уходит ещё дальше в дебри. «Так, надо остановиться и всё хорошенько обдумать. Господи, помоги мне найти такие слова, чтобы он понял» думал Юлиан.

— Мальчик мой, я вижу, как тебе трудно сейчас. Твоя боль безмерна. Давай поступим так. Я провожу тебя домой, ты побудешь с отцом. Ему сейчас тоже очень тяжело, вам надо держаться вместе, чтобы было легче пережить эту утрату. А завтра мы снова вернёмся к этому разговору.

— Нет, нет, дядя Юлиан, я не хочу его видеть, без матушки этот дом опустел, — взмолился Генри.

— Да, я вижу, что ничего не смог вам объяснить. О, господи! Как скуден мой язык! — хлопнул себя по лбу доктор, — но всё равно, нам надо пойти и предупредить вашего отца.

Когда они пришли в дом, герцог сидел в кресле у камина и смотрел на пламя. Генри с доктором тихо зашли и остановились в дверях. Генри смотрел на, моментально, заметно постаревшее лицо отца, на его дрожащие руки. Что-то дрогнуло в душе юноши. Отец, всегда суровый, независимый, отличавшийся отсутствием эмоций, сейчас был каким-то беззащитным и подавленным. Он плакал! Генри, никогда не видевший отца таким, сначала опешил, а потом почувствовал, именно сейчас, в этот миг отец стал дорог ему как никогда раньше. Не сдерживая нахлынувшие эмоции, Генри бросился к отцу и уткнулся лицом в его колени. Герцог, вздрогнув от неожиданности, посмотрел на мальчика, переведя дыхание от сдавливающих грудь рыданий, обхватил руками и прижал к себе голову сына. Так и застыли они в этой позе, отец и сын, которых горе сроднило гораздо больше, чем вся предыдущая жизнь до сегодняшнего дня.

«Слава тебе, всевышний, значит, он всё-таки хоть что-то понял» подумал Юлиан и тихонько вышел, прикрыв за собой двери гостиной.

В эту ночь Генри не мог уснуть. Лицо любимой матушки стояло перед ним. Его глаза были открыты, он видел силуэты мебели в лунном свете. В полнолуние луна особенно очаровательна, её ровный мягкий свет наводит на мысли о хрупкости бытия, о том, что все земные привязанности недолговечны. «Почему господь, когда создавал мир, совсем не дал человеку знаний о смерти, чтобы её приход не был неожиданностью и, щемящая до удушья тоска в этот миг не разрывала сердце». Но голос разума вмешался в душевный диалог с самим собой и напомнил, чтобы чего-то добиться, идя на риск, нужно иметь чувство самосохранения, иначе нельзя. Как проходить азбуку жизни, если ты точно знаешь, что будет потом. «Да, поразительно красивая сегодня луна, я никогда в полной мере не мог оценить эту надменную, холодную красоту. На неё можно смотреть в упор и видеть все цвета одновременно, с буро-оранжевого до лимонножёлтого. Поистине, королева ночи и грёз. Как же мне хочется сейчас поговорить с Юлианом! Только он сможет своей беседой дать мне бальзам моей ноющей душе. Я чувствую такую сильную привязанность к нему за его снисходительное и терпеливое отношение ко мне. Нужно слушать его повнимательнее, не пропускать ни единого слова. Он научит только тому, что мне будет нужно в моей жизни, сколько бы она не продлилась. Но какое-то чувство подсказывает мне, что век мой будет не долог. Странно, откуда это чувство? Ах, мама, маменька! Милое, доброе создание». Генри закрыл глаза, душа стала как один большой нерв, как болезненный нарыв, беспокоящий ежесекундно. «Нет, надо встать и идти к доктору. Его участие мне нужно сейчас больше всего». Генри легко встал с постели, очертания предметов в комнате были очень чёткими. «Неужели уже рассвет и я всю ночь пролежал в дремотной тоске?» подумал Генри. Подойдя к окну, он был очень удивлён увиденным, луна находилась на том же месте ночного неба, где он её разглядывал с кровати. Он почувствовал необычайную, странную лёгкость в теле, почти парящее, невесомое ощущение. Сладостная нега, истома во всём теле, не испытываемая им ещё ни разу в жизни. Успокоившаяся душа, словно легкокрылая бабочка, присев на цветок, находилась в покое. Разрозненные, тягостные мысли сменились пониманием тех основ земного бытия, которых люди, порой, не могут понять. Он повернулся и почувствовал, как холод и страх сковал его от увиденной картины. На кровати он увидел самого себя, своё, тихо, почти, незаметно дышащее тело! «Боже мой, господи! Что это? Как же это возможно?! Неужели я умер?! Но как же так?!» Он подумал, нужно подойти поближе, и сам не понял, как моментально, преодолев пятиметровое расстояние от окна к кровати, оказался стоящим возле и смотревшим на самого себя, тихо посапывающего в кровати. «Господи! Да что же это такое?! Что со мной? Как же быть теперь? Нелепо, странно видеть себя со стороны. Неужели это смерть?! А я так и не успел поговорить с Юлианом!». В сметении от чудовищной несправедливости, он закрыл на мгновение глаза, а когда открыл их, то увидел себя стоящим в кабинете доктора. Юлиан сидел за своим рабочим столом и что-то быстро писал в большую тетрадь. Генри видел, слышал и чувствовал всё чётко и ясно, даже бульканье жидкостей в колбах и запах, исходящий от цветов. Виденье было трёхмерным и объёмным.

— Юлиан, — позвал доктора Генри, — сударь, вы слышите меня?

Но тот совершенно не реагировал на его зов. Генри подошёл вплотную, дотронулся рукой до доктора, пытаясь помешать ему писать. Доктор, вздрогнув, повернулся и посмотрел сквозь Генри, не видя, но чувствуя его.

— Прекрасно, прекрасно, мой друг, подождите, одну минутку! Я сейчас, — доктор засуетился, вскочил со стула и быстро вышел в другую комнату.

Вернувшись через секунду, он нёс в руках странное приспособление вроде шлема тевтонских рыцарей, сделанного из блестящего, зеркального материала, вроде, железа, опутанный множеством проводков. Водрузив это сооружение к себе на голову, Юлиан, через продолговатое отверстие в шлеме сделанное из фиолетового стекла, сразу нашёл взглядом Генри.

— Великолепно, юноша! С астральным крещеньецем вас. Не пытайтесь говорить, я в своём состоянии не смогу вас услышать сейчас. Изобретённый мною чудесный шлем даёт мне возможность только видеть ваше астральное тело, но не слышать ваши мысли. Но почему у вас такой растерянный вид? Всё, что сейчас происходит с вами нестрашно, а нормальный выход из физического тела. Понятия не имею, почему я не предупредил вас заранее об этих чудесах. Вам сразу было дано это, но произойти всё должно было чуть позже. Не мы раздаём энергетические дары, мы их получаем и должны научиться пользоваться ими и не забывать благодарить за них наших учителей и наставников.

Генри чётко слышал слова доктора, но не так как в жизни, а они просто звучали в его голове. И как ни странно, он понял, что прекрасно знает, о чём говорит Юлиан. А доктор там временем, продолжал:

— Безвременная кончина вашей матушки так сильно подействовала на вас, что вы самостоятельно, ускорили своё магическое обучение. Да, не побоюсь этого слова, именно обучение, именно сверхестественное и магическое. А теперь, пойдёмте, мне нужно принять ваше состояние, чтобы продолжить на одинаковом уровне наше общение. Ничего не бойтесь и не удивляйтесь, мне дан этот дар очень давно. Часто в таком состоянии, я наблюдал за вами, когда вы были далеко от сюда, в училище. Но меня вы видеть не могли, ведь астральное тело никому не дано видеть. Только в исключительных случаях, некоторые люди, имеющие как мы, этот дар, могут входить в такое же состояние, чтобы увидеть сие чудо. Терпение, мой друг, сейчас я присоединюсь к вам, тогда мы сможем поболтать тем же способом, как в голубой пирамиде.

Доктор прикрыл глаза, а Генри наоборот, открыл свои как можно шире, чтобы не пропустить ни одной детали происходящего. Через какое-то мгновение, доктор, а вернее, его астральное, энергетическое или эфирное, а может психическое тело Юлиана, непостижимо быстро приблизилось к Генри, который оказался возле стола, хотя точно помнил, что стоял возле кушетки.

— Ну что, мой друг, пройдёмся, а проще, переместимся в своём изменённом состоянии, на природу, к океану. Его видимая бескрайность всегда помогала мне в полной мере ощутить бесконечность, — сказал доктор и они мгновенно оказались на берегу океана. Доктор посмотрел на Генри и рассмеялся. Парень стоял, открыв рот и ошалевшими глазами смотрел вокруг.

— Вы странно выглядите, мой друг. Выражение вашего лица вызывает прилив смеха. Чему же вы удивляетесь? Изменённое состояние может творить и не такие чудеса. Расслабьтесь, и просто смотрите и слушайте. Какое величие, какая красота!

Дитя божественное дивной красоты Меня на мысли вдохновляешь ты.

Этот тихий плеск волн, как убаюкивающая колыбельная песня, поможет нам открыть наш разум. Оглядитесь вокруг, где ещё на земле можно так спокойно наслаждаться могуществом природы. Посмотрите на небосвод, он как продолжение океана, или океан — продолжение неба? Я сам запутался! А звёзды? Эти ночные, крошечные солнца, освещают весь огромный мир. Их радужное сияние приятно ласкает взор. А луна? Боже мой, как она огромна и прекрасна! Она так низко висит над водой, что кажется, её можно потрогать рукой, правда? Пойдёмте, попытаемся это сделать.

Доктор шагнул прямо в воду. Но что это?! Он не провалился, а пошёл по водной глади, словно взлетающая птица едва касается её крылом. Он прошёл по воде довольно далеко и лишь потом оглянулся на Генри.

— Смелее, смелее, юноша, это совершенно безопасно, — голос доктора звучал в голове Генри и эхом разносился над океаном.

Генри, помедлив мгновение, сделал робкий шаг вперёд и увидел, что тоже идёт по воде как доктор. Ещё мгновение и он оказался с ним рядом, хотя Юлиан был далеко от берега. Они с невероятной лёгкостью преодолевали километр за километром. А луна, естественно, отодвигалась всё дальше и дальше.

— Вот так и в жизни, всё относительно, — услышал Генри голос доктора, — я понимаю вас, молодой человек, если вы хотите задать мне вопросы, я готов их выслушать и попытаться ответить.

Генри долго собирался с мыслями.

— Я не могу в это поверить, это как чудный сон! Какие силы помогают видеть, а главное, ощущать это?

— О, это тайна из тайн. Наш мозг наделён таким огромным потенциалом, что одной жизни не хватит открыть и изучить его. Только работа над собой, просите, постоянно просите их помочь вам и будете услышаны, — Юлиан указал пальцем вверх, в сине-чёрную глубину космоса.

— Скажите, дядя Юлиан, но если эта сила так могущественна, то что происходит в умах людей, какой сдвиг доводит их до расстройства? В чём они виноваты перед богом, за что он наказывает их безумием?!

— А почему вы думаете, что безумие — это наказание? Это просто другая реальность. Вы не можете представить себе, какие картины рождаются у них в голове и что они понимают о смысле жизни. Но вашу матушку нельзя было называть безумной. Ей удалось открыть совершенно иной мир, в котором ей показали другую сторону жизни до и после. Последнее время она очень здраво рассуждала обо всём. Рассказывала мне, какие потрясающие вещи видит на яву, что нам, считающим себя разумными, такое и не снилось. Я даже порой завидовал ей.

— Но ведь она умышленно пошла к морю и утопилась, совершив самоубийство. Она мне всегда говорила, что это очень тяжкий грех и господь не прощает тех, кто накладывает на себя руки. Раз вы говорите, что она последнее время пришла в себя, значит, она сознавала свои поступки?

— Мой юный друг, как мы с вами можем рассуждать о тех вещах, которые находятся за гранью нашего восприятия. Мы никогда не сможем понять, что двигает людей на такое, слабость или наоборот, сила духа. Принято считать, это дьявольское вмешательство воспаляет разум человека для того, чтобы сбить его с пути. Резонный вопрос, куда же смотрит господь и почему он не останавливает своих подопечных? Но, мой милый друг, спешу ответить вам, что ни тот, ни другой здесь, совершенно, ни при чём. Людям, всем до единого, дан выбор распоряжаться своей судьбой. Господь возлагает на каждого из нас определённую миссию в жизни. Но не всякому удаётся её выполнить. Это ещё не конец света для несправившихся. Создатель бесконечно добр и мудр к своим созданиям — он даёт очередной шанс каждому, а вот сколько этих шансов, знает только Он. Что подвигает людей к самоубийству, останется их великой тайной. Но у меня подспудное чувство, рано или поздно, вам откроют эту скрытую сторону человеческого разума и вы сами, если созреете к тому времени, сможете разобраться, что к чему. Цепь событий предсказуема, если знаешь начальную точку.

Возможно, в тайниках души, сокрыто за семью дверями, живёт в нас чувство давнее вины, за то что было, есть и будет с нами. Что было в прошлой жизни, в чём просчёт нам изредка подсказывают боги и те, кто вновь и вновь не сдал зачёт, ещё не раз сотрёт в мозоли ноги. И может в том, что происходит ныне, есть отголосок прошлых, давних лет в той жизни совершённый грех поныне впечатывает в эту жизнь свой след.

Нам, к сожалению, пора, на первый раз вполне достаточно. Закройте глаза, попробуйте представить себе ваше физическое тело, — сказал Юлиан.

Генри окинул взором пространство и с сожалением последовал примеру доктора. Он почувствовал, что правая рука затекла и её, как иголочками, покалывало. Он перевернулся на другой бок.

Утро следующего дня осветило комнату Генри, и первый луч солнца ласково грел щеку. Генри потянулся в кровати, стряхнул с себя сон и вышел из комнаты. Спустившись вниз, он увидел отца, сидевшего возле разожжённого камина. Герцог смотрел на огонь. На его, в миг постаревшем лице, особенно выделялись глаза. Даже отблески пламени не смогли придать им живого блеска. Словно застланные пеленой, они были тусклыми и печальными. Генри тихо подошёл и сел на соседнее кресло.

— Отец, вы что, даже не ложился? Я хотел поговорить с вами, — сказал Генри.

— Да-да, сынок, я слушаю тебя, — после долгого молчания, ответил отец хриплым голосом, — что-то не спалось мне сегодня.

— Не надо винить себя ни в чём. Мне тоже тяжело, но исправить уже ничего нельзя, надо просто жить, отмаливать нашу и её вину, — Генри, помолчав не много, взял отца за руку, — мне надо возвращаться. Обещайте, что успокоитесь и, как можно чаще, будете писать мне. Простите за вольные и невольные огорчения, которые когда — либо я доставлял вам. Мне очень дорог наш дом.

— Да-да, сын, ты тоже прости меня. Прости за всё, я страшно виноват перед тобой и Эдель. Смогу ли я замолить свои грехи? Боюсь, что нет, — ответил отец и на его глазах навернулись слёзы, — если сможешь, прости.

Генри, ободряюще, сжал его руку, встал и вышел из гостиной. Спустившись в парк, он решил пойти к доктору, чтобы попрощаться перед отъездом. Но ноги сами привели его на берег моря. Генри долго стоял на берегу и смотрел на морскую, тихую гладь. Он до малейшей детали помнил ночное видение. Хотя в сознании ему было ещё тяжело, но глубоко в душе, как хрупкий росток, рождалось чувство понимания и душевного покоя.

— Я знал, что найду вас здесь. Как вы себя чувствуете, мой друг? — раздался голос Юлиана.

Генри повернулся. Доктор стоял чуть поодаль, сложив руки за спиной, и улыбаясь своей широкой, доброй улыбкой, смотрел на Генри.

— Спасибо, дядя Юлиан, спасибо вам за всё, что вы делаете для меня. Чудесное ночное видение, посетившее меня, привело мысли в порядок, хотя весь этот кошмар тяжёлым камнем лежит на сердце.

— Ничего-ничего, мой мальчик, всё образуется и встанет на свои места. Зерно познания уже посеяно в вашу благодатную почву разума. Теперь вперёд, без лени и сомнений. Только труд, работа мысли и усердие помогут этому зёрнышку вырасти в прекрасное древо понимания основы основ. Если вместо дома у тебя дорога, вместо крыши предпочитаешь небо над головой, а злато и серебро отдаёшь не задумываясь, лишь бы они не сковывали твой свободный полёт. Хочешь парит в пространстве ветром вольным и без связывающих обязательств встречаешься и расстаёшься, веришь в бога, своего ангелахранителя, в фортуну и неслучайность своего рождения. Я смогу тебе ответить, кто ты — юный мистик, романтик Вселенной. По-доброму завидую — открытие законов Мироздания у тебя впереди. Всегда готов ответить на ваши вопросы. Если ты обретёшь мир в своей душе, лови этот момент, даже если это случится во сне.

Юлиан учтиво поклонился и протянул руку для рукопожатия. Генри подошёл к нему и обнял своего учителя и советчика.

Глава 12

Прошло два года после этих трагических событий в жизни Генри. Вернувшись в училище, он продолжил обучение и добился больших успехов. Отец нечасто писал ему, но уж если письмо приходило, оно было написано на нескольких страницах мелким почерком отца.

Приходили письма и от Юлиана. Отрывок из одного письма Генри выучил наизусть, читая по несколько раз. Это было как напутствие, предупреждение, как урок.

«Чтобы ничто не смогло сбить тебя с намеченного пути и твоя цель была чётко видна, нужно определиться в какую сторону будет направлена твоя жизненная энергия. Ты хочешь творить добро на радость людям, познать мудрость и поделиться знанием с другими. Или тебя прельщает обратная сторона? Неужели ты думаешь, кто людям помогает тот тратит время зря, и боишься, что хорошими делами прославиться нельзя? Ерунда! Примеров вреда от выбора такой дороги бесчисленное множество. Чётко выбранное направление к свету даст тебе источник, из которого ты будешь заряжаться до конца своих дней. А какие условия будут выдвигать тебе за это насыщение — выполнять нужно будет беспрекословно. Запомни на будущее, когда у тебя будут дети, самая могучая сила таится не в материальном наследстве, а в опыте твоей души».

Философские размышления умудрённого житейским опытом человека находили в душе Генри отклик. Как ни странно, но казавшиеся на первый взгляд, совершенно непонятные рассуждения и доводы доктора, стали так очевидны и ясны, Генри удивлялся, как он сам не мог догадаться до этого.

Часто ночами, отгоняя сон, он вспоминал то странное, волшебное чувство, когда в астральном теле, как сказал доктор, перемещался к берегу океана. Ему очень хотелось снова ощутить то состояние, когда он увидел своё тело со стороны. Необыкновенную лёгкость и полёт, какие он почувствовал тогда, в своей комнате. Казалось, что это было так просто, но как ни старался Генри, ничего не получалось, хотя он прекрасно помнил, как учил его Юлиан.

Лёжа в кровати и ощущая каждую клеточку своего тела, он старался представить, как маленькие составляющие, группируются в единую, невесомую структуру и отделяются от физической плоти. Казалось, вот-вот, ещё чуть-чуть, и всё получится. Но, открыв глаза, он с сожалением видел, что всё осталось на месте. Он просто лежит в кровати, и ничего не произошло. «Но в чём же дело? Почему? Ведь тогда всё случилось само собой, никаких усилий я не прилагал. А сейчас это кажется совершенно невозможным!». В письме доктору он описал свои тщетные попытки, которые не увенчались ожидаемыми результатами. На что доктор ответил ему: «Чтоб ощутить полёт астрала, усилий надобно немало. Лишь тяжкий постоянный труд на ниве знаний, ежедневные тренировки способны принести результаты. Вы, мой друг, должны взять на вооружение один мудрый постулат очень умного и грамотного человека, не буду называть его по имени, оно вам всё равно ничего не скажет, этот человек будет жить гораздо позже нас. Так вот, этот великий учёный муж сказал: „Для того, чтобы научится подчинять своей воле и разуму бренное тело, необходим ежедневный психологический труд. Человеческий мозг способен на многое.

Если вы научитесь входить в такое состояние, когда внешние раздражающие факторы перестанут довлеть над вами, вы сможете открыть кладовые своего мозга и прочитать скрытые тайны, в коих зашифрованы основы основ“. Вот так, юноша, смею вас уверить, что этот человек достиг огромных успехов в этой области».

Генри, получив такой ответ, сначала был озадачен туманностью смысла, но по прошествии времени, в его голове стали вырисовыватьсопределённые схемы. Сами собой, выстраивались словесные формулы, как орфографические правила и математические теоремы, которые надо было выучить, а потом, доказывать, как на учебном экзамене.

Однажды, в весенний солнечный день, Генри шёл по коридору училища и вдруг почувствовал приятное волнение. Его как будто что-то подталкивало на улицу. Выйдя из учебного корпуса, он нос к носу столкнулся с Юлианом, поднимающимся по лестнице.

— Боже мой, дядя Юлиан?! Как я рад нашей встрече! Что привело вас сюда?

— Здравствуйте, здравствуйте, юноша. Ну, как вы тут? Я отправился по своим делам и имея чуть-чуть свободного времени решил заглянуть, проведать вас, — Юлиан протянул руку для рукопожатия.

Генри радостно схватил протянутую руку и долго тряс её:

— Вы не представляете, как я рад. Как я мечтал, надеялся увидеть вас как можно скорее. Скажите, у нас есть время поговорить? У меня столько вопросов, даже в голове не умещаются. Ведь в письмах многого не спросишь и не опишешь.

— Да-да, мой друг, по тону ваших писем я почувствовал, что вы уже поняли кое-что, но дополнительная беседа и объяснение вам не помешают.

Поэтому я и приехал, как только смог. Давайте найдём укромное местечко, где нас не будут отвлекать.

Они пошли по аллее училищного парка. Генри, с досадой, рассказал Юлиану о том, что его попытки выхода астрального тела закончились провалом. Ничего не получается, и то, что тогда произошло само по себе, теперь даже намёка на успех не имеет. И ещё очень многое вызывает недоумение и непонимание.

Юлиан остановился, досадливо почесал затылок, потом подбородок исказал:

— Генри, голубчик, простите меня. Моих просчётов в вашем обучении гораздо больше, чем своевременных уроков и объяснений. Из-за моей рассеянности и не в меру увлекающейся натуре, я совершенно халатно отношусь к своим обязанностям учителя и проводника. Я пытался объяснить, просто умолял снять с меня бремя вашего обучения и посвящения, ибо чувствовал, что не смогу достойно соответствовать этому почётному званию — Учитель. Но они, — Юлиан поднял глаза к небу, — в категоричной форме дали мне понять, что возложенная на меня миссия вполне выполнима мной и я обязан довести её до конца. Может, в этом и заложен смысл нашей встречи, что бы помогая вам, я и сам мог достичь большего. Так что, будем работать и учиться вместе. А для этого, мы должны приложить максимум усилий и стараний. Так вот, вы спрашивали об умении астрального выхода.

— Да-да, это так интересно. Тогда, дома, это произошло независимо от меня. В своих письмах вы писали, как надо действовать, но как я не старался, у меня ничего не получилось. Как будто какой-то стопор мешает прийти в описанное вами состояние.

— Да, мой друг, это весьма и весьма не просто. Но помните, я писал вам об одном человеке, который вывел формулу, обучающую этому искусству. Так вот, этот мастер астрального перемещения будет жить в середине 21 века. Нет, извините, неточность в моих словах. Он исчезнет с голубой планеты в середине 21 века, а родиться в середине двадцатого.

— Но как вы можете знать те вещи, которые произойдут через такой большой промежуток времени? Ведь это же невероятно?! — Генри недоверчиво посмотрел на Юлиана.

— Юноша, но ведь мы с вами говорим об астральных перемещениях, что же здесь удивительного, — Юлиан с удивлением посмотрел на Генри, — неужели вы не понимаете? Ах, боже мой, простите моё раздражение. Ну вот, опять, я тороплю события и говорю с вами на равных. Забегая немного вперёд, я просто скажу вам, оказалось, что прошлое, настоящее и будущее живут паралелльно. Но грань между ними весьма прочна и непреодолима. Только избранные могут перешагнуть, пройти сквозь неё и путешествовать в этих трёх измерениях. И в прошлом жили феноменально талантливые люди, которые нашли ключ к замку для выхода в астрал. Я говорил об одном из них, который дал мне подсказку, но не только, он был близок мне по духу. Чудеса и величие исчезнувших цивилизаций не канули в лету и не преданы забвенью. Их чёткий отпечаток, сделанный космической энергией, вместе со всей информацией, перенесён в параллельные миры с целью — извлечёт ли человечество урок из их опыта. Кому всё это нужно? Нам и тем, кто последует за нами. Да-да, представьте себе, как не парадоксально это звучит, у нас ещё будет время досконально изучить этот факт. Наберитесь терпения, сейчас это не самое главное. Важнее всего для нас, понять смысл происходящих с вами странностей. Вы задавали себе вопрос, почему с вами происходят те вещи, которые выходят за границы понимания большинства людей?

— Конечно же задавал, я всегда об этом думаю. Анализируя ваши письма, в моей голове рождаются всё новые и новые вопросы. Только не знаю, правильно ли я отвечаю самому себе. Но самый главный вопрос до сих пор остаётся у меня без ответа. Почему я? Что делать с тем даром, который обнаружился у меня и, как вы говорите, будет совершенствоваться и дальше, пока не достигнет апогея. С его помощью мне будут подвластны такие фантастические способности, о которых сейчас я даже и не подозреваю.

— По истине, сей подарок весьма дорогого стоит, но он появился не по стечению обстоятельств, вы с ним родились. Цель вашего рождения давно определена другим миром. Пока давайте так и будем называть наших покровителей, просто, другой мир. Так вот, немного истории. Вы принадлежите к Радужному Братству Адептов. Вас на земле всего девять. Когда умирает один из вас, в этот же миг рождается другой, такой же посвящённый, поэтому число девять всегда неизменно. Вы живёте далеко друг от друга, у вас разный возраст и разное предназначение, но вы выполняете одну миссию. Сказать одним словом, Миссия Света. При случайной встрече, вы сразу почувствуете родство душ, но ничему не сможете научиться друг у друга. Узнать своих собратьев вам удастся по цветовой палитре ваших аур. Как ваши биологические, так и астральные тела имеют следующие свечения: от ступней до щиколотки — голубое, от щиколотки немного выше колен — розовое, от колен до бёдер, включая низ живота — зелёное, живот до низа грудной клетки окрашен в синий цвет. Глубина этой индиги поразит ваш взор, когда вы научитесь, а вернее приложите максимум усилий вытащить из своего подсознания зашифрованный код того умения, которое поможет вам видеть человеческими глазами ауру людей. В нашем мозге храниться огромный запас многочисленных знаний и всяк, живущий, может пользоваться ими.

Генри очень внимательно слушал Юлиана и последняя фраза вызвала у него спорные чувства:

— Значит, у каждого есть определённые способности. Но почему же тогда не всем удаётся достигать высшего совершенства?

— О, великолепно, юноша! Замечательное и очень умное наблюдение. Да, действительно, природа наделяет всех одинаково, избранных и любимчиков для неё нет. Мы рождаемся, вкушаем пищу, которая является топливом для нашего организма. Благодаря питанию, у всех работает сердце, движется кровь по венам, в теле происходит обмен веществ, питающий головной мозг. А вот в нём то и спрятан зашифрованный код от кладовой Вселенского разума. Если эта схема, хотя бы в чём-то одном, нарушается, происходит сбой и биологическое тело погибает. Предвижу ваш вопрос о том, как найти ключ к этой тайне. Так вот, как часто вы имели беседы с вашими друзьями по поводу смысла бытия? Я знаю, немало вашего времени было потрачено на эти обсуждения. А многие ли приняли вашу сторону и задались теми же вопросами, какими в своё время, вы муштровали свой разум? Кто я? Откуда и куда уйду? Человек разумный, мыслящий обязан на протяжении всеё жизни задавать себе эти вопросы. Вот так то. Все просто живут сегодняшним днём и не задумываются о своём предназначении. В лучшем случае, они пытаются предугадать своё будущее. Человек сам источник своих проблем и всё плохое, что происходит с ним в жизни — всего лишь индикатор его собственных мыслей. Благоразумие — первый шаг к прогнозированным событиям и к успеху начатого дела.

— Да, вы правы, дядя Юлиан. Иногда я даже ловлю на себе их удивлённые, а порой и смеющиеся взгляды.

— Ну вот, видите. В них совершенно отсутствует дух здорового авантюризма, который помог очень многим людям достучаться в закрытые двери своего разума. Однажды господь, сказал устами Прометея: «Я от предвиденья избавил смертных» Но уверяю вас, в вашем будущем вы сможете встретить единомышленников, разделяющих ваши искания. Думаю, для вас не секрет, каждому индивидууму дан ангел-хранитель. Вижу улыбку на вашем лице. Не считайте меня старым маразматиком, но этому место быть. Но конечно, это не кудрявый пухленький малыш, а совершенно другая форма сознания, сопровождающая людей в жизни. Множество примеров есть тому, как работает эта форма, охраняя и уберегая своих подопечных от необдуманных шагов и опасностей. И если умение ангела достаточно сильно, а подопечный — любознателен, анализирует, размышляет над происходящим с ним странными, чудесными обстоятельствами, начиная задумываться о том, в чём смысл всего. Человек, чувствуя недосказанность и неопределённость, начинает давать, туда наверх, через своего ангела-хранителя, позывные, как азбука Морзе на корабле: sos — кто откликнется, помогите! Его сигналы принимают, некоторое время наблюдают за просящем. Если Верховные убеждаются в том, что он самостоятельно, без явной помощи, смог достичь первоначальных ступений познания, тогда ему дают в помощники наставника, учителя, астрального проводника и охрану. А талантливому ангелу, который смог достучаться к глубинам души, дают новый объект заботы и покровительства. Поверьте мне, это очень сложный процесс. Голубой мир, в котором мы с вами живём, это начало начал. Здесь, психически неокрепшие, народившиеся только что, космические создания, я имею в виду во Вселенском масштабе, начинают свой путь к вершинам. Здесь можно рождаться неоднократно, пока душа не пройдёт в нём предназначенную космосом эволюцию. ВЫ улавливаете смысл моих слов?

— Да, я понимаю вас, доктор. Как ни странно и загадочно всё звучит, но всё моё существо впитывает каждую букву ваших слов. Почему вы не говорите и не озвучиваете имена тех, которые, как вы говорите, смотрят на нас с верху и ведут записи наших достижений?

— На этот вопрос я пока вам не отвечу. Чуть позже, чуть позже. Пока с вас достаточно того, что я вам уже рассказал. Ваша первостепенная задача сейчас осмыслить и понять тот объём, который я попытался донести до вашего сознания.

— Но тогда скажите хотя бы, что находиться после голубого мира?

— Этого я тоже пока не скажу по той простой причине, что в голубом мире, возможно неоднократное рождение. Никто не застрахован оттого, что осваивать азы учения, которые являются основополагающими для следующего прохождения, придётся не раз и не два. Но новое рождение не говорит о том, что вы придёте в него с нынешним запасом знания, всё придётся проходить снова. Только при наличии вашего рвения, вам чуть-чуть помогут кое-что вспомнить. Поэтому, если вдруг, по какой-то причине, вам, но не теперешнему, а другому, придётся снова родиться здесь, вы должны будете сильно потрудиться. Если сейчас я расскажу всё, без утайки, то не исключено, что информация не будет находиться в положенном порядке и вы будете вспоминать её разрозненными частями. Энергетический баланс вашей неокрепшей, новорожденной психики нарушиться и мы потеряем вас. Поэтому наберитесь терпения, мой друг. Может я и не очень опытный учитель, но законы мироздания нарушить не смею. Так много хочу рассказать, перескакиваю с одного на другое и теряю первоначальную нить, которую необходимо в первую очередь вплести сегодня в материю вашего сознания. Проверим, что вы запомнили о радужном братстве?

— Мы с вами остановились на синем фрагменте человеческой ауры, — с гордостью за своё внимание ответил Генри.

— Молодец, молодец Генри. Вы внимательны и вдумчивы, я рад. Именно по этому вы удостоились столь пристального внимания высочайших метров. Так вот, продолжим. Лёгкие, сердце до ключиц, а сзади до лопаток имеют красный цвет. Левая рука, от предплечья до локтя — малиновый, от локтя до кончиков пальцев — цвет спелой вишни. Правая рука, так же от плеча до локтя окрашена в фиолетовый, а от локтя до пальцев — золотой. Переходим к голове. Вся шея до верхней губы — оранжевый. Нос, глаза, уши до начала лба — жёлтый. И, в конце концов, черепная коробка, в которой находиться святая святых, наш мозг и чуть выше, имеют серебряный цвет. Конечно, если бы нарисовать всё это на схеме, тогда вы бы лучше поняли всю палитру и не утомились от моего рассказа.

— Ну что вы, я очень внимательно вас слушаю и запоминаю, — быстро ответил Генри.

— Вот и славненько. Так вот, как я уже говорил вам, радужное братство, к которому вы относитесь, состоит из девяти человек. Вы все видите эту цветовую ауру и без труда узнаете своих немногочисленных собратьев. При встрече вы могли бы очень много интересного поведать друг другу, но в силу некоторых обстоятельств, жить рядом вам нельзя. Земля разделена на девять частей, и каждый из вас живёт только в одной из них. Всё это сделано для того, чтобы вы могли нести свет понимания по всему миру, собирая вокруг себя учеников и последователей. Чем больших результатов вы достигнете и сделаете больше добрых дел, опять же Генри, всё относительно, не по земным меркам, а по космическим, тем быстрее вы получите назначение в другой мир, с другими правилами и порядками. Хорошо это или плохо, не могу ответить категорично, эта часть не в моём ведении. Но если вы, в силу каких-то причин, не будете выполнять возложенное обязательства, вас просто вернут к истокам и все знания, как и у большинства людей, будут зашифрованы. Природа не скупиться на защиту и блокаду ранее обретённого опыта. Вы опять, много веков будете возвращаться к повторению пройденного, но, увы, забытого. Но хвала памяти, которая, может быть, робким тихим голосом, будет напоминать вам о том, что вы уже это проходили. Нужно только напрячь извилины и вспомнить тот уровень, на котором уже жили и кое-чего достигли. Но я оптимист — наши уроки не пройдут даром и ваши старания приведут вас гораздо быстрее к большим высотам. Хотя у меня и есть примеры нерадивых и бездарных учеников. Но я верю — чему бы жизнь нас не учила, а сердце верит в чудеса. Вот так обстоят дела, Генри.

— Не хочу показаться вам слишком самоуверенным, но хочу пообещать, что приложу максимум усилий, дабы не подвести вас. Но мне не даёт покоя, что радужное братство так отдалено друг от друга. Мне кажется, будь мы все вместе, было бы гораздо проще, объединив усилия, как вы говорите «нести свет понимания».

— Спасибо, мой друг. Приятно слышать обнадёживающие слова. Каждый из вас дошёл до этого уровня своими путями, у каждого была своя программа. Именно, благодаря этому, вы все знаете своё место в иерархии. И именно, следуя своим индивидуальным программам, вы сможете, разными путями, принести человечеству большую пользу. Ваши встречи, в принципе, возможны, но это будет только тогда, когда должно произойти. Астроном, математик, химик, физик, врач, художник, писатель все эти профессии и предназначения связаны между собой. Вот простой пример. Художник, рисуя свои полотна, основывается на математических расчётах пропорций, углов и точек расположения предметов относительно друг другу. Врач, изучающий и избавляющий человека от болезней, штудирует исследования химиков-теоретиков, чтобы изготовить исцеляющее лекарство. Поэт-писатель, создавая свои поэтические строки, смотрит на небо, на котором астроном нашёл планеты и назвал их именами. Вы у меня очень способный ученик и сможете сами домыслить всё, что я вам сейчас рассказал. Если бы нас слышали сейчас многие люди, то я думаю, они тоже смогли бы разобраться во многом. Но в далёком будущем, наступят такие времена, создадут такие механизмы, что слова одного будут слушать миллионы, не зависимо от того из добрых или злых уст они будут исходить. Человечество разобьётся на кланы, секты и братства и при помощи технических изобретений, будут вещать на миллионную аудиторию свои программы. Сначало это будет ввиде эфирных волн, которые можно будет только слышать. Но человечество пойдёт дальше и изобретёт такое чудо, которое будет показывать картинки, сопровождаемые словами. Оно назовёт это диво техники «телевизор» и вот тут то изощрённости его создателей не будет предела. При помощи своего детища, сильные мира начнут владеть умами человечества. В один ряд будут поставлено всё, от низменного до возвышенного. Сначала всё будет вполне пристойно, но потом, как говорится, «чем дальше в лес, тем больше дров». Создавая сотни, миллионы программ телевещания, кучка людей, словно искусный землепашец, вывернет наружу самые низменные качества человека. Похоть, разврат, жажда убийств и насилия, как сорная трава, высосет соки из полезных растений и начнёт расползаться по умам. Это будет ужасно! Я одним глазком видел этот кошмар и волосы шевелились на моей голове. Ах, Генри, всё это я бы назвал так: «свет телевизора в каждом окне, это лампада, зажженная сатане». Вы спросите, зачем это всё нужно? Я отвечу. Это экзамен для всего человечества. Тем, на верху, очень важно знать, кто победит в этой борьбе. И если результаты оставят желать лучшего, то им придётся изменить код человеческого рода и лишить его тех благ, которые он имеет сейчас, но не смог оценить. И тогда уже не тысячи, а единицы будут попадать в спираль вечности. Генри, давайте присядем. Я страшно нервничаю, мне кажется, я объясняю вам всё не очень доступным языком.

Юлиан присел на искривлённое дерево, которое образовало почти скамейку среди лесного парка. Генри подошёл, но садиться не стал. Он, мысленно, пересказывал всё то, что услышал, боясь пропустить хоть малую толику. — Я страшно досадую на себя, мой человеческий языковой запас оказался скуден. Тот объём информации, что я ношу внутри себя, так сложно передать.

— Не хочу показаться нескромным, но мне кажется, я многое запомнил и понял, — попытался успокоить своего учителя Генри.

— Боже мой, Генри, если бы вы знали, как я надеюсь на это, — Юлиан покачал головой, — не за себя волнуюсь, хотя не буду лукавить, но ваши ошибки и промахи, скажутся и на моём личном деле. Мне так важно, чтобы наши разговоры впечатывались в вашу память.

— Я приложу максимум усилий. Объясните мне вот что. О какой борьбе идёт речь, кто с кем воюет за человеческие умы?

— Ну конечно, я прервался на полуслове. Библейские истины о добре и зле я пересказывать вам не буду, вы их знаете. Так вот, не смею опровергать эти постулаты. Но многое описанное не совсем соответствует действительности. Жуткие адовы муки, дьяволы, как устрашающие монстры — просто примитивные фантазии. Всё обстоит гораздо сложнее, на тонком психологическом уровне. Две полярные силы, действительно, существуют и между ними идёт борьба за каждую человеческую особь, но не на физическом, а именно на ментальном уровне. Вы же прекрасно знаете, человек двойственен по своей сути. В нём одинаково, изначально, заложено и доброе и злое. Вот посмотрите на это дерево. Оно взросло из одного корня, но внешние факторы, то ли удар молнии, то ли лежащий на пути ростка, камень разделили единый ствол надвое. Одна половина продолжает расти вверх, к солнцу, а другая, изогнутая и исковерканная, тянется параллельно земле. И ещё неизвестно, сможет ли она перебороть собственную тяжесть, чтобы выправить свой рост. Но есть ещё одно «но», питающие живительной влагой и минералами сосуды этого дерева, рассчитаны на целостную структуру. Когда ствол раздвоился, ни кому не известно, поровну ли разделились эти сосуды. Только через много лет жизни этого дерева будет видно. Если в высь ушла большая часть, значит, искривлённая погибнет без питания, а если наоборот, то она будет процветать в своём низменном развитии, лишив права на жизнь свою вторую половину, тянувшуюся к солнечному свету. Говоря простым языком, дадим им определения «верхдобро», а «низ-зло». Что пересилит, то и будет владеть жизнью. Но пока в природе эти силы равны, и нам, хотя бы, удержать это равновесие. Мне кажется, я мог бы проводить в университете лекции по философии. Как вы думаете, абитуриенты любили бы мои занятия?

— Я нисколько в этом не сомневаюсь, господин Баровский. По моему, вы прекрасный педагог и философ, — Генри, улыбаясь, посмотрел на Юлиана.

— Мне приятно, что вы так думаете, но посмотрим на результаты, — Юлиан ответил Генри довольной улыбкой. — Но только ещё один вопрос, доктор. В самом начале нашей беседы, мы говорили об одном человеке, который будет жить в будущем. У меня какое-то смутное чувство, где-то в глубине души, что я каким-то образам связан с этим человеком и очень многое в моей жизни будет зависеть от него. Правда, мне совершенно не понятно, как человек из будущего сможет повлиять на моё обучение, прошу, объясните мне это.

— Господи, ну конечно же. А я всё думаю, что же я упустил и недосказал! Вы совершенно правы, мой друг. Этот великий муж и учёный сможет многое вам рассказать и многому научить. Но, скорее всего, не в этом воплощении, а в другом, когда вы сможете пройти эти первоначальные азы. Зовут его Зан Зипер. Его полное имя на космоязыке звучит так Зипер Шар Дон Зан. Подождите, сейчас сформирую на земной язык, — Юлиан задумался, почёсывая затылок.

Генри не смог сдержать улыбку, уж больно напыщенный и серьёзный вид был у Юлиана. Этот, седовласый, с аккуратно подстриженной, интеллигентной бородкой, человек был очень дорог Генри. С самого детства, он чувствовал огромную духовную связь с этим смешливым и разговорчивым доктором. Юлиан всегда оказывался рядом в трудную минуту и мог одним словом успокоить и привести разрозненные мысли Генри в порядок. «Как я счастлив, что высшие силы послали мне именно его. Если вы слышите меня, низкий поклон» улыбаясь своим мыслям, подумал Генри и посмотрел на доктора. Но Юлиан, не зная его раздумий, истолковал его улыбку по — своему.

— Вы напрасно смеётесь, мой мальчик, всё это не просто так. Дада, это гораздо сложнее, чем вы можете себе представить. Если мы не ставим под сомнение, что существуют высшие инстанции, значит, у них должен быть свой собственный язык. Вы согласны со мной?

— Безусловно, дядя Юлиан, я ни на минуту не сомневаюсь ни в их существовании, ни в ваших словах. Я улыбался своим мыслям и тем чувствам, которые владеют сейчас моим существом. Я безмерно счастлив тому, что именно вы стали моим учителем и наставником. Вы замечательный, прекрасный человек.

— Хорошо, не отвлекайтесь на лирику, хотя могу признаться, мне очень приятно слышать столь лестные высказывания в мой адрес, — притворно нахмурился, но лукаво улыбаясь, сказал Юлиан., — Зипер — Дорога, Шар — Познания, Дон — Вселенной, Зан — Бесконечна. Подробней о нём я расскажу вам в следующий раз. Но, забегая на много времени вперёд, в качестве первичного ознакомления, скажу следующее. Он прошёл очень хорошую и динамичную жизнь. Когда силы зла возьмут верх над человеческими душами, он возглавит радужное братство адептов и со всех девяти сторон земли подует свежий ветер, который, на своём пути высушивая зловонную гниль, даст свежий воздух и чистейшую энергию. Конечно, вся нечисть и зловоние спрячется в катакомбах и глубоких пещерах, чтобы накопить силы для новой битвы. Всё это в далёком будущем. А пока нам предстоит учиться, а потом на практике доказывать наши знания. О, если бы вы видели счастливые лица людей в час победы, вы бы поняли смысл возложенной миссии.

— Зипер Шар Дон Зан — Дорога Познания Вселенной Бесконечна, — повторил Генри, чтобы запомнить, — У меня возникла мысль. Вы говорите о миссиях и предназначениях. Ответьте мне на такой вопрос. Судя по всему, учителями не рождаются? Видимо, путь к учительству, тоже проходит не проторенной тропой, а путём проб и ошибок. Скажите, я прав?

— Абсолютно, — Юлиан расплылся в довольно улыбке, — вы чудный, догадливый ребёнок. Ну-ну, и что же вы думаете ещё по этому поводу?

— Значит, если мы хорошо учились и сдали все экзамены, мы сами становимся для кого-то учителями, а наши наставники уходят на другой уровень своего бытия, так? — поймав утвердительный кивок головы доктора, Генри продолжал, — а когда вы расскажите мне об этом.

— Не всё сразу, мой мальчик. Вашей задачей, на данный момент, будет следующее: осмыслить услышанное и практическими занятиями добиться серьёзных результатов. Нам пора возвращаться. Мы много времени провели в беседе, меня ждут земные дела, а вас практика, практика и ещё раз практика, она двигатель нашего магического союза. Только одно могу вам шепнуть на ушко: война между добром и злом длиться уже очень давно и вы занимаете в ней место не рядового пехотинца. Вы поняли меня, радужный адепт?

— Так точно, — по-военному ответил Генри.

— Ну, вот и замечательно, — подхватил под руку своего ученика Юлиан, — пойдёмте, обещаю, что буду держать под контролем ваши успехи.

Так закончился очередной урок Генри, преподаваемый ему весьма странным на первый взгляд, необычным человеком доктором Юлианом Баровским.

Глава 13

Через несколько дней, после встречи Генри и Юлиана, начальник кадетского корпуса, вызвал Генри и сказал:

— Вы достойный сын своего отца. По окончании училища я буду ходатайствовать о том, чтобы вас приняли в академию. Толковые военные нужны всегда. А вы таковым и являетесь.

Первым весенним днём по училищу пронёсся слух, что несколько лучших учеников будут приглашены к начальнику училища на бал. Молодые, восемнадцатилетние парни пребывали в страшном волнении, потому что из курса в курс передавались подробности этих балов, проводимых раз в четыре года. Туда приглашали достойных, уважаемых людей. У некоторых из них были дочери. На этих балах часто начинались романы, которые перерастали в большие чувства. Молодость, романтичные надежды будоражили всех. Никто не знал, кого удостоят этой чести, но каждый в тайне надеялся, что выбор падёт именно на него. Десять лучших учащихся были выбраны педагогическим составом училища. В эту десятку попали Генри Яровский и Влад Загорвович.

Освещённый огнями масляных фонарей, большой особняк полковника Малиновского был похож на корабль, плывущий в ночном небе на волнах чудесной музыки венского вальса. С замиранием сердца от предвкушения волнующих событий в их жизнях, десять лучших учеников кадетского корпуса поднимались по широкой парадной лестнице. Их встречал сам полковник Малиновский под руку с супругой. Кадеты учтиво поздоровались и прошли в огромный зал, залитый светом тысяч свечей золотых канделябров. Генри с восхищением осматривал зал, поражаясь красотой инкрустированных позолотой и янтарём лепнины стен. Высокие своды потолка были расписаны, по всей вероятности, рукой искусного художника. По стенам, на стульях и кушетках сидели дамы разных возрастов. Строгие матушки юных барышень придирчиво разглядывали молодых парней, которых было гораздо больше чем потенциальных невест. Тихая музыка, шорох восхитительных, отделанных кружевами, платьев. Блеск драгоценных камней, украшавших маленькие ушки и лежащих в глубоких вырезах декольте, вздрагивающие при вздохе молодой упругой груди, тончайший аромат духов опьянял наших молодых военных, впервые попавших на такой приём. Генри повернулся к Владу и увидел, что его другу было совершенно не интересно рассматривать всё и всех. Его немигающий взгляд был устремлён в дальний конец зала.

— Куда ты смотришь? Что там? — тихо спросил Генри.

— Боже мой, как она прекрасна! Ангел, чистый ангел, — восхищение в голосе Влада сдавливало его дыхание, поэтому он произнёс эти слова так тихо, почти беззвучно. Генри, не расслышав его слов, только догадавшись по губам, проследил взгляд друга. В дальнем конце зала, как белоснежные птички райского сада, на бархатном диванчике, сидели две молоденькие девушки. Обмахиваясь веерами из лебяжьих перьев, они мило беседовали, бросая игривые взгляды на собравшихся в зале. Одна из них, рыжеволосая, в платье нежно салатового цвета, сидя вполоборота, наклонилась к уху своей собеседницы и, прикрыв лицо веером, что-то сказала ей. Вторая, белокурая в розовом платье, выслушав и переглянувшись с подругой, рассмеялась. По всему было видно, эти две юные, очаровательные особы обсуждают присутствующих.

— И кого же из этих двух чаровниц выбрал мой тихий скромный друг? — улыбаясь, спросил Генри.

— Как она хороша! Генри, друг мой, это невероятно, это судьба! Я влюблён! — Влад повернулся к другу и сжал его руку, — боже мой!

— Да кто же из них двоих привёл тебя в такой трепет и восторг?

— Её золотисто-медные волосы, словно солнечные лучи, освещают всё вокруг. Генри, о Генри, я умру, если её сердце занято другим, — Влад, не отрываясь, смотрел на девушку.

— Так пойдём и спросим её саму, чтобы развеять все сомнения.

— О, господи! Генри, я робею, моё сердце сейчас выскочит! Как, как же это возможно, подойти и заговорить с этим божеством?

— Пойдём, пойдём, где же твоя военная отвага и решительность?

Генри посмотрел на друга и, ободряюще сжав его руку, сделал первый шаг сам. Влад, в нерешительности, переминался с ноги на ногу. Его щёки полыхали румянцем, дыхание было прерывистым. Генри дёрнул его за руку, подмигнул. Влад глубоко вздохнул и двинулся следом. Они прошли через весь зал и остановились возле девушек. Эти две шалуньи, переглянувшись, улыбнулись статным красавцамвоенным.

— Добрый вечер, сударыни. Позвольте представиться, кадет Яровский, — сказал Генри и незаметно толкнул Влада, приводя его в чувство.

Но тот молчал, словно проглотил язык и рта не мог раскрыть. Он смотрел на рыжеволосую красавицу и казалось, даже не дышал. Генри, скрасив неловкую паузу, сам представил своего онемевшего друга.

— Кадет Загорвович.

Рыженькая красавица подняла глаза на Генри, потом перевела взгляд на Влада. В её ярко зелёных глазах, отражавших пламя свечей, блеснули хитрые искорки.

— А что же ваш друг, сам не может представиться? Странно, я слышала, что военные весьма решительные люди, — девушка, хитро улыбнулась, посмотрев на Генри, потом опять перевела взгляд на Влада.

— Мой друг человек не робкого десятка, но ваша красота сразила его на повал, лишив дара речи, — ответил ей Генри и, посмотрев на Влада, поймал его благодарный взгляд.

— В своих словесных любезностях, вы совсем забыли про моё присутствие, — вступила в разговор вторая девушка, — меня зовут Камилла Малиновская.

Генри повернулся к ней и, прищёлкнув каблуками, сделал резкий кивок головы.

Зазвучала музыка вальса и на середину зала потянулись пары танцующих. Генри тихонько подтолкнул Влада к рыженькой, а сам пригласил Камиллу. Она поднялась с дивана, взяла Генри под руку, и они присоединились к кружащимся в вальсе. Камилла щебетала без умолку, а Генри, краем глаза наблюдал за Владом. Тот так и не решился пригласить девушку танцевать, стоял рядом и смотрел на неё. Она что-то говорила ему, он то утвердительно, то отрицательно, кивал головой, не раскрывая рта. Вальс кончился, Генри проводил свою даму назад к дивану. Влад, весь в испарине, с пунцово красными ушами и щеками, еле держался на ногах.

— Простите, сударыни, нам с другом придётся вас на минутку покинуть, — сказал Генри и, задев Влада плечом, глазами показал ему идти за ним.

Когда они вышли на балкон, Генри взял своего друга за плечи и встряхнул.

— Ну что ты? Послушай, возьми себя в руки. Ты хоть спросил, как её зовут?

— Её зовут Ядвига, — тихо ответил Влад, — ах, Генри! Я сам не понимаю, что со мной, слова не могу произнести. Как посмотрю в её глаза, так дыхание перепирает, мысли путаются.

— Так не может продолжаться, своей робостью ты потеряешь её, даже не успев обрести. Встряхнись и действуй, — Генри ещё раз тряхнул Влада за плечи, — вперёд, пригласи её танцевать.

Они вернулись в зал. Влад, видимо, внутренне собравшись, выглядел вполне уверенно. Они подошли к Ядвиге и Камилле, бравурные звуки мазурки придали Владу решимости. Весь вечер наблюдая за Владом, Генри с радостью заметил разительные перемены, происшедшие с другом. От танца к танцу, Влад становился увереннее и словоохотливее. Он что-то рассказывал Ядвиге, она то игриво улыбалась, то смеялась, запрокидывая голову, обнажая ряд жемчужных зубов. Выражение лица Влада говорило — он без ума от неё. А Генри тоже не приходилось скучать. Камилла оказалась прелестным, смешливым созданием. За два часа, которые продолжался танцевальный вечер, она рассказала ему обо всём. Генри нравилась её незатейливая болтовня. С первых же минут общения, между ними возникло дружеское чувство, совершенно отличное от того, которое родилось между Владом и Ядвигой.

После этого бала прошёл почти год. Генри и Влад получали письма от своих подруг. Но если в письмах Камиллы и ответах Генри были только дружба, то в письмах Влада и Ядвиги разыгрывался настоящий любовный роман. Письма пестрели стихами и цитатами из прозы великих писателей. Влад был без ума от Ядвиги, признавался ей в бесконечной любви, она отвечала ему тем же. Он был на седьмом месте от счастья, ежеминутно думал о ней, перечитывая вновь и вновь её письма. Он жил будто во сне, мечтал, как закончит училище, придёт умолять её родителей отдать свою дочь за него замуж.

— Ах, Генри, ты не можешь себе представить, как я люблю её. Она моя жизнь, я вижу её во сне. Единственное, что огорчает меня это то, что я беден. Ты же знаешь, наш род хоть и старинный, но обнищавший. Но ничего, я полон решимости и сделаю всё, чтобы убедить её родителей не противиться нашей любви, — в глазах Влада было заметно, что он действительно, готов на всё.

— Но, у тебе же есть я, друг, и помогу во всём. Ты можешь на меня положиться.

Генри искренне был рад за друга. Их дружеские отношения с Камиллой за этот год не изменились, не переросли в более глубокое чувство. Но это обоих устраивало. Она писала ему обо всё, начиная с того, как ощенилась любимая, очень породистая борзая отца и он подарил Камилле одного щенка. Она сильно любит маленького пушка и назвала Масиком. Как встречалась с подружками и обсуждала с ними последние веяния французской моды, произведения новомодных писателей. Ей даже удавалось вникать в разговоры отца со старинными друзьями, когда они обсуждали политические темы. Вот такая была Камилла лёгкая, незатейливая, общительная, радующаяся каждому пустяку.

Генри был доволен тем обстоятельством, что у него появился новый друг в женском обличии. Письма Камиллы вносили в его строгую военную жизнь радужные краски. Смотря на счастливого, влюблённого Влада, он по — доброму завидовал ему. Замечал, каким одухотворённым стало лицо товарища. Влад был всегда робким и застенчивым, смущался и краснел по любому поводу. И если раньше, он частенько прибывал в депрессии, хандрил, страдал оттого, что не видит смысла в своём военном обучении. Да и вообще, не представлял, как сложится его жизнь дальше, то теперь, он был абсолютно уверен — благодаря любви к Ядвиге, всё изменилось. Генри смотрел на счастливого друга и радовался вместе с ним. Но несколько последних дней, Влад чем-то озабочен и встревожен, был замкнут и печален. Когда Генри спросил, в чём причина его расстройства, Влад промолчал и ничего не ответил, только ещё больше замкнулся.

Однажды ночью, Генри проснулся от какой-то смутной тревоги. Открыв глаза, он оглядел спальную комнату, всё было спокойно. Но с левой стороны, оттуда, где стояла кровать Влада, Генри, ощутил холодные токи. Повернулся туда и обмер. Возле спящего Влада, в матово тусклом свете луны, стояла чья-то мерцающая, призрачная фигура. Недоумение Генри сменилась тревогой.

— Кто здесь? Что вам нужно? — в полголоса спросил он, сев на своей кровати.

Призрачная фигура шевельнулась. Генри, вглядываясь в неё, поймал себя на мысли, что в ней есть что-то знакомое. А когда фигура повернулась к нему, он не вольно отшатнулся. Этим призраком был Людвиг Юшкевич. Без физической плоти, он был призрачнопрозрачным на столько, что через него было видно спящего Влада. Сон спящего был мучительным и тяжёлым, он метался по кровати и вскрикивал.

— Что происходит? Как вы здесь оказались? — Генри справился с волнением и хотел встать.

Но призрак Людвига, как-то странно и пугающе, улыбнулся, приложил палец к своим губам и исчез. Генри, пребывая в страшном волнении, подбежал к Владу, прислушался. Тот, после исчезновения Людвига, перестал метаться во сне и тихо шептал «Ядвига, Ядвига». Генри потряс его за плечо. Влад открыл мутные от сна и слёз глаза, посмотрел на Генри непонимающим взглядом.

— Боже, боже мой! Как страшно! Я боюсь, помоги мне — снова закрыл глаза и уснул.

Генри вернулся в кровать. Чувство тревоги родилось где-то в глубине души и полностью овладело его разумом. Всё было ещё более странным по той простой причине, что Людвига Юшкевича не было в училище. Теперь уже капитан королевских войск Людвиг Юшкевич, служил в министерстве, готовясь стать военным атташе.

Он прекрасно понимал, увиденное не было сном. Яркое и отчётливое видение, даже не видение, а явь. «Но как же это возможно? Что это было? Как он смог так сделать? Ведь он был как призрак, как энергетическая оболочка! Да-да-да, совершенно верно. Именно так и говорил Юлиан. Людвиг сейчас далеко отсюда, но значит, он так же обладает умением выходить из своего тела и перемещаться? Значит, породившие его силы, научили и его этому?! Господи, как я мог забыть! Юлиан же говорил мне об этом! Теперь всё понятно! Но что ему надо от Влада и зачем он приходил сюда?» думал Генри, ворочаясь в кровати. О том, что Людвиг олицетворяет собой что-то, не совсем понятное, но, тем не менее, пугающее, он понял давно, и Юлиан подтвердил его подозрения. Страшное предчувствие, что скоро случится что-то ужасное и не поправимое, сжало его сердце. Дремота сковала его веки, и он провалился в поверхностный, мучительно тягостный сон.

Он увидел большой танцевальный зал. Роскошное убранство и приятная музыка. Кружились пары, в одной из них он узнал Ядвигу. Она, счастливо улыбаясь, танцевала в объятьях молодого человека, одетого в чёрный фрак. Генри не мог разглядеть его лицо. Он всегда оказывался спиной, а если и поворачивался на мгновенье, то лицо невозможно было разглядеть, оно было скрыто туманной пеленой. По всему было видно, эти двое влюблены и безмерно счастливы. Немного поодаль от них, возле стены, стоял Влад. Он был взволнован и взбешён. Выражение лица говорило, что душа его разрывается от ревности, отчаяния и непонимания происходящего. Танцующие пары расступились, и в конце зала Генри увидел большие закрытые двери, в которых стояла молодая женщина в монашеском одеянии. Её взгляд был устремлён на Влада. Было очевидно, Влад видит её. Генри почувствовал, как он, совершенно невероятным образом, может одновременно видеть глаза монахини, Влада и Ядвиги. Он, мгновенно перемещался то к одному, то к другому, то к третьему и ловил их взгляды. Сейчас он был возле монахини и видел, как она глазами, полными молчаливой мольбы, показывает Владу на одиноко стоящую красивую девушку, стоящую в двух шагах от него. Но Влад не реагировал на эти взгляды, всё его внимание было устремлено только на Ядвигу. Не в силах больше сдерживать свои эмоции, он бросается через зал к возлюбленной и молодому человеку, хватает её за руку, чтобы прервать их счастливый танец. Она, с досадой и пренебрежением, отдёргивает руку и оттолкивает Влада. Он, потеряв равновесие, боком падает на пол. Не поднимаясь во весь рост, он просто встаёт на колени и умоляет Ядвигу не оставлять его. Ползая по полу на коленях, он цеплялся за её платье, целуя подол. Слёзы градом из глаз, все остановились и смотрели на происходящее. Но Владу было безразлично людское внимание, он валялся в ногах Ядвиги и её партнёра, прося девушку вернуться к нему, потому что он страстно любит и не может жить без неё ни секунды. Ядвига, сморщившись от отвращения, выдирала из его рук своё платье, выставив немного вперёд ножку в блестяще-перламутровой туфельке. Влад обнял эту ножку и, целуя туфельку, орошал её своими слезами. Еле освободившись от цепких рук Влада, Ядвига, поддерживаемая своим партнёром, снова закружилась в танце, оставив страдающего Влада без внимания. Все опять стали танцевать, обходя распростертое на полу тело несчастного парня. Ядвига с партнёром, вальсируя, приближались к тем дверям, возле которых всё ещё стояла монахиня. Влад поднялся и бросился за ними. Ядвига, оставив партнёра, призывно посмотрела на него, побежала и распахнула двери. Влад бросился за ней. За распахнувшимися створками дверей был виден прекрасный, зелёный сад, позолочённый солнечными лучами. Ядвига выбежала в этот оазис и поманила Влада руками. Когда он подбежал, монахиня преградила ему дорогу, пытаясь не пустить. Но Влад с раздражением оттолкнул её и выскачил в сад. И прекрасная картина за дверями мгновенно изменилась, вместо цветущего сада появилась чёрная бездна, которая поглотила Влада.

Генри даже не успел опомниться, так быстро всё произошло. Оглядывая зал, он заметил, все вели себя так, как будто, ничего не случилось. Только ещё один человек, вместе с Генри, был свидетелем произошедшего. Это был тот, с которым танцевала Ядвига. В черном фраке, в середине зала, стоял Людвиг и довольно улыбался, глядя прямо в глаза Генри. Быстро переведя свой взгляд на двери, Генри хотел броситься туда искать друга. Но картина за дверями снова поменялась. Там опять был цветущий сад и улыбающаяся Ядвига. Она вбежала в зал, Людвиг подхватил её, они снова закружились в танце.

Генри, в холодном поту, вскачил с кровати. «Опять Людвиг! Боже мой, Влад пропал, исчез в чёрной бездне и следа не осталось! И Людвиг виной всему. Не просто так он приходил сегодня сюда как призрачная фигура и стоял над Владом. Надо быть осторожным и внимательным. Я чувствую, что другу грозит смертельная опасность. Я должен предупредить его и уберечь».

Утром, на построении, он присматривался к Владу. Тот был подавлен и страшно расстроен. Генри попытался поговорить с ним, но Влад ушёл от разговора. Только посмотрел на Генри долгим взглядом, в котором была невыразимая тоска, перемешенная со страхом. До самого вечера Генри не спускал с него глаз. Пытаясь расшевелить и вызвать на разговор друга, вечером, в спальной комнате кадетов, Генри не придумал ничего лучше, как прочитать ему одно из писем Камиллы. В нём она, со свойственной ей весёлостью, описывала шалости её любимого щенка. Влад, отрешённо слушал его, а потом, не в силах больше сдерживаться, разрыдался и поведал Генри следующее.

— Сегодня мне приснился ужасный сон. Боже мой, Генри, мне так тяжело и страшно! Мы гуляли с Ядвигой по липовой аллее. Ядвига была так хороша, я не мог налюбоваться её красотой. На ней было белоснежное платье, которое так прекрасно оттеняло её золотисто рыжие волосы. Они не были собраны в причёску, а свободно рассыпались по плечам. Она смеялась, запрокинув голову, на её белой, нежной шейке билась маленькая жилка. Она держала в руках необычный цветок. В его окраске присутствовали все цвета и оттенки радуги одновременно. Я никогда не видел такого цветка. Мы говорили о любви и верности друг другу. Я признавался в любви, а она улыбалась, прикрывая лицо этим цветком. Был солнечный летний день. Ядвига побежала вперёд, оглянулась и поманила меня за собой. Я бросился следом за ней. А когда догнал, заключил в объятья и прижался к её губам. Мы слились в страстном поцелуе. Даже во сне я смог ощутить это сладостное чувство, которое ещё никогда не испытывал. В голове туман и сердце, казалось, остановилось. Моя душа ликовала, дрожь по всему телу. Ядвига отвечала на мой поцелуй. Её нежные, сладкие уста говорили без слов. Вдруг, я почувствовал, что её трепетное тело исчезло из моих рук. Я открыл глаза, и ужас сковал моё существо. Ядвига исчезла, а вместо неё передо мной стояла совершенно другая, незнакомая женщина. У неё были белые, седые волосы, а в руках она держала тот цветок, который мгновенье назад был в руках Ядвиги. Её лицо исказила жуткая гримаса, а зелёные глаза сверкнули огненным блеском. Она пристально смотрела на меня, казалось, прямо душу вытаскивала, земля стала уходить из-под моих ног. Солнечный день сменился мраком, аллея исчезла, поднялся ураганный ветер. Земля пошла трещинами, а самая большая из них образовалась под моими ногами. Я, потеряв равновесие, начал падать в неё. Но смог зацепиться за один край. Держась из последних сил, я протянул руку, умоляя помочь мне. А эта женщина, презрительно улыбаясь прямо таки дьявольской улыбкой, обеими руками скомкала цветок. А когда разжала ладони, то вместо цветка на них лежала кучка пепла. Она посмотрела на деяние своих рук, потом на меня и высыпала этот пепел прямо на мою голову. «Этот прах ничтожен, как и ты, прощай» её хриплый голос был отвратительным. Мои руки в конец ослабели и я полетел вниз, в бушевавшую на дне трещины огненную реку. Генри, боже мой, что это?! Какой ужасный сон. Я до сих пор не могу прийти в себя. При чём здесь Ядвига? Полнейшая нелепость, ведь мы любим друг друга. Я ни на секунду не сомневаюсь в её чувствах. Это просто какое-то наваждение.

Генри долго молчал, не зная, что ответить другу. Этот сон предвещал опасность, Генри не сомневался ни на минуту. Тем более видению предшествовало появление Людвига. Но как сказать об этом Владу?

— Послушай, друг мой, боюсь, этот сон говорит о тех вещах, которые грядут. Я думаю, тебе надо забыть о Ядвиге, вычеркнуть её из своего сердца, ведь всё это неспроста.

— Ты с ума сошёл! Как я могу забыть мою единственную любовь! Нет, это невозможно! Да и причём тут Ядвига? Ведь это просто сон и ничего более. Всё это чушь, полнейший бред! Посмотри, посмотри, какие письма она пишет мне. В них любовь и только любовь! Она пишет, что не может дождаться того мгновения, когда мы будем вместе. Глупейший ночной кошмар не может разрушить моё счастье.

— Но Влад, поверь мне, порой ночные видения даются нам для того, чтобы предупредить. Ты должен послушать меня, я предчувствую страшное, непоправимое несчастье. Тем более, сон очень явный. — Чушь, всё чушь, не верю я в это. Дурацкий сон, не более того! И давай закончим этот тягостный разговор. Мы любим друг друга, я счастлив и полон надежд.

— Влад, нет-нет, ты не хочешь меня слушать и понимать. Я должен рассказать и предупредить тебя. Мне тоже нынче ночью приснился страшный сон. Выслушай.

Генри рассказал Владу своё ночное видение, не упуская ни одной детали. Он даже рассказал другу о том, что Людвиг Юшкевич принадлежит к таинственной силе, которую Генри ещё пока не может назвать. Он способен творить страшные вещи, из-за которых страдают многие. Вспомнить хотя бы Стаса Вышневского и то, чему учил его Людвиг. Влад, досадливо поморщившись, сделал вид, что слушает Генри. За весь рассказ, он несколько раз отворачивался, давая понять, что ему совершенно не интересно всё это. А когда Генри закончил, Влад, с раздражением, посмотрел на него и крикнул:

— Отстань от меня со своими россказнями. Ты несёшь какой-то бред. Какие тайные силы и чудеса? Всё это чушь и фантазии твоего ума. Мне кажется, всё гораздо проще, ты просто завидуешь моему счастью, ведь твоя Камилла просто болтливая, наивная дурочка, а моя Ядвига само совершенство, идеал, умна, образованна. Тебе тоже хочется любить и быть любимым. По-моему, ты просто пытаешься напугать меня, чтобы я отвернулся от Ядвиги, а ты быстренько займёшь моё место. Но ты ошибаешься, ни какие дурацкие сны и твои глупые предупреждения не отвернут меня от неё. Мне неприятно, что мой друг оказался таким предателем.

Влад выпалил это на одном дыхании тоном, в котором было всё вместе и раздражение и ненависть и злость. Он развернулся, что бы уйти, но Генри попытался остановить его, схватив за руку… Влад отдёрнул руку, посмотрел на Генри презрительным взглядом и вышел из комнаты. Так между друзьями побежала искра раздора.

Генри несколько раз пытался вернуться к этому разговору. Но Влад категорично отвечал, если Генри не прекратит всё это, он только утвердится в своих подозрениях и прекратит всяческое общение с ним. Чтобы не потерять друга, Генри оставил тщетные попытки убеждающего разговора, решив вернуться к нему попозже, при удобном случае. Он верил, обстоятельства сами приведут его к этому моменту. И действительно, он не ошибся, обстоятельства не заставили себя ждать.

Прошла неделя и он получил от Камиллы странное письмо. С первых же строк Генри почувствовал в нём встревоженную недосказанность. Было даже заметно, как дрожала её рука и к написанию она приступала не единожды. Целых три листа было занято философскими рассуждениями о смысле жизни, о недолговечности отношений, о подлости и предательстве. Генри в своём ответе настоятельно попросил объяснить её душевные терзания.

Ответ Камиллы начинался следующими словами: «Мой милый Генри. Я очень взволнована следующей причиной. В наших дружеских отношениях я нисколько не сомневаюсь. Ведь не секрет, девушкам свойственно делиться своими переживаниями друг с другом. Поэтому мне давно известны отношения между Ядвигой и Владом. Я знаю, как твой друг любит Ядвигу, не представляет жизни без неё. До недавнего времени, она тоже была влюблена, и мне казалось, вполне счастлива. Но случилось одно приключение, которое всё изменило. На одном из балов, она познакомилась с молодым человеком, очаровавшим её и всецело овладевшим девичьим сердцем и разумом. Ядвига восторженно отзывается о нём. Она восхищена его превосходными манерами, эрудицией и мужественностью. Он прекрасен внешне, обходителен и надёжен. Я не знакома с ним, но Ядвига говорит, его, какая-то странная, необычная красота притягивает. Он черноволос, молочно-белая, бледная кожа лица и тонкие пальцы говорят об утончённости его души. Но странно то, что за его внешним обаянием скрывается какая-то тайная сила. Ядвига ощущает эту мощную энергию, но именно она и притягивает мою подругу. Она полностью отдалась этому чувству, влюблена по уши и готова на всё. Их роман стремительно развивается. А буквально вчера, она призналась мне, он сделал ей предложение. Ядвига с радостью согласилась и начала готовиться к свадьбе. Вот так. Как только я спросила о Владе, Ядвига рассмеялась и ответила, что он до смерти надоел ей своей слюнявостью и детской, восторженной любовью. Она ни видеть, ни слышать о нём не хочет, даже не станет писать ему. Зная, что мы переписываемся с тобой, она попросила присоединить к моему письму своё коротенькое послание для Влада, в котором она сообщает о разрыве их отношений. Вы добрые друзья, и я надеюсь, ты сможешь объяснить и поддержать его в эту трудную минуту. В том, что его отношения с Ядвигой восстановятся, нет никакой уверенности».

Генри был ошарашен, прочитанное не укладывалось в голове. Он совершенно не представлял, как скажет всё это своему другу, который жил мыслями о Ядвиге. Он с ужасом понял, его сон полностью воплотился в жизнь. Из конверта Камиллы выпал другой, сложенный вдвое. Генри поднял его, и абсолютно не зная, что делать дальше, пошёл искать друга. Он нашёл своего товарища в классной комнате. Тот, сидя за письменным столом, что-то писал, улыбаясь своим мыслям.

— Влад, что ты пишешь? — спросил Генри, пряча за спиной руку, в которой был зажат конверт.

— Я пишу Ядвиге. Уже вторую неделю от неё нет писем. Я не понимаю, что происходит. Умоляю, что бы она, как можно скорее, ответила мне. А ещё недавно, я прочитал замечательные стихи одного поэта о любви. Он так прекрасно описал чувства к своей возлюбленной, что лучше и не скажешь. Он как будто прочитал мои мысли.

Лоб Генри покрылся испариной. Он совершенно не представлял, как сказать другу о письме Камиллы. «Что же делать? Господи, помоги мне!» думал Генри.

— Влад, мне нужно кое-что сказать тебе, — робко сказал Генри.

— Подожди, подожди одну минутку, сейчас я допишу одну фразу, — ответил Влад, не поднимая головы, и через секунду прочитал вслух, — вот, послушай, какие строки:

Ты, как чудесное виденье, волшебный сон и лунный свет, Единственная, божее творенье, другой такой на свете нет.

— Влад, выслушай меня немедленно, — стараясь быть твёрдым, сказал Генри.

— Ну, что, что ты хочешь? — в голосе Влада прозвучало раздражение.

— Понимаешь, мне очень трудно об этом говорить, но то, о чём я предупреждал тебя, всё-таки произошло, — выпалил на одном дыхании Генри.

— Ну что там опять тебе привиделось? — язвительно спросил Влад.

— Увы, друг, не привиделось, а случилось. Я твой друг и всегда им останусь. Я люблю тебя, как брата. Мы много пережили вместе трудных минут, — подыскивал слова Генри.

— Да что, в конце концов, происходит? — Влад терял терпение.

Генри, молча, протянул ему конверт и отошёл в сторону. Влад, словно поняв состояние друга, долго не решал открыть письмо. Генри увидел, как по лицу Влада промелькнула радостная улыбка, когда он всё-таки решился раскрыть письмо и пробежал глазами первые строки. Но, чем дальше он читал, радость сменилась отчаянием и горестной ухмылкой. Генри видел, как дрожали руки Влада. В конце письма, видимо последняя фраза, произвела на него ошеломляющее впечатление. Влад сделался абсолютно белым, как полотно и долго не поднимал глаза от листка.

— Я так и думал. Ты подлец и негодяй, я ненавижу тебя, ты растоптал мою жизнь, — тихим, сдавленным голосом, почти прошептал Влад.

— Влад, что ты говоришь, в чём я виноват? — Генри опешил.

— Будь ты проклят! Ты ничтожество, лживая, мерзкая тварь! Я убью тебя! — Влад поднялся из-за стола, сжал кулаки и бросился на Генри.

Генри, не ожидавший такого всплеска, не успел перехватить занесённую руку и получил сокрушающий удар по лицу. Видимо, хрупкий и не очень крепкий физически Влад вложил в этот удар всю свою силу и ненависть, Генри не смог удержаться на ногах и рухнул, как подкошенный, на пол. А Влад, схватив стул, приготовился к новому удару. Вскачив на ноги, Генри уже смог увернуться от летящего в него стула и отскочил в сторону.

— Господи, Влад, опомнись! Что ты делаешь?! Ты с ума сошёл что ли?!

— Я так верил тебе! Ты был самым дорогим человеком для меня. Посмотри сюда, как ты мог?! Ты, ты… — Влад, схватив со стола письмо, бросил его в лицо Генри и выбежал из класса.

Генри, совершенно не понимая в чём дело, поднял письмо с пола. Развернув листок, Генри, к своему удивлению, увидел, что он совершенно чист. Только в самом низу, красивым почерком была написана одна фраза: «Между нами всё кончено. Я люблю Генри, а он любит меня. Прощай». Генри смотрел на эту строку и слова комом застряли в горле. «Но ведь это совершенно нелепо! Это какая-то ошибка!» подумал он и пришёл ещё в большее замешательство, когда под лучами солнца, падающего из окна на листок, строчка стала бледнеть, пока не исчезла вовсе.

— Влад! Влад, подожди, постой! Это чей-то глупый розыгрыш! — закричал Генри.

Он выскачил в коридор и побежал искать Влада. Пробегая по коридору, заглядывал во все классы. Как назло, ни кто не попался ему на встречу, что бы спросить о друге. Коридор заканчивался выходом на улицу. Выбежав на прохладу весеннего дня, он остановился, озираясь вокруг. Невероятным был тот факт, что всегда оживлённая в послеобеденное время, лужайка перед входом, была безлюдна. Занятий не было, но куда запропастились все учащиеся, улучавшие любую свободную минутку, выйти и побродить под лучами весеннего солнца? Генри, чувствуя тревогу, оглядывался по сторонам и в дальнем конце аллеи заметил чью-то удаляющуюся фигуру. Интуитивно поняв, что это Влад, Генри бросился догонять его. Отбежав на некоторое расстояние от учебного корпуса, он почувствовал спиной чейто взгляд. Остановившись на мгновение, как от толчка, он оглянулся. В дверях корпуса, сложив руки за спиной, покачиваясь на носках вычищенных до блеска сапог, стоял, улыбаясь, Людвиг Юшкевич. Генри, моргнув глазами, словно прогоняя наваждение, снова посмотрел на порог училища, но Людвига уже не увидел. «Что за наваждение?! Прямо какая-то навязчивая идея!» подумал Генри и бросился догонять друга.

Влад то шёл, то бежал. Когда Генри окликнул его, он оглянулся и побежал ещё быстрее.

— Я не желаю видеть тебя! Оставь меня в покое! — кричал на ходу Влад. Генри едва удалось догнать своего друга. Поймав Влада за руку, он развернул его лицом к себе и, схватив за плечи, встряхнул.

— Ты сошёл с ума! Твои обвинения не имеют под собой никаких оснований! Посмотри, посмотри сюда! Это абсолютно пустой листок! Что тебе там привиделось? Я смог только прочитать последнюю фразу, но она странным образом исчезла, как только солнечные лучи попали на неё. Это чей-то дурацкий розыгрыш, нелепая, злая шутка! Я ни в чём не виноват перед тобой! Опомнись! — кричал Генри, тряся друга за плечи.

Влад, как тряпичная, бесформенная кукла, мотал головой из стороны в сторону. Когда Генри перестал трясти его, он поднял на него глаза, полные слёз. Генри отшатнулся, лицо Влада представляло собой смертельную маску: безжизненные, мутные глаза, серая бледность и бескровные губы. Было совершенно очевидно, он находиться сейчас в пограничном состоянии, между жизнью и смертью. Генри, не зная, что делать и что сказать другу, молча показал ему чистый листок. Влад, невидящим взглядом, смотрел не на листок, а куда-то, сквозь Генри.

— Нет, ты должен смотреть и видеть, что та надпись исчезла. Я не при чём. Да пойми же, наконец, это всё обман, просто обман зрения. Всё обстоит совершенно по другому, — Генри сначала хотел рассказать Владу о письме Камиллы, но, видя состояние друга, решил промолчать сейчас, понимая, что всё сказанное будет истолковано иначе.

— Давай вернёмся. Тебе надо успокоиться и прийти в себя. Влад, мой добрый Влад! Как ты мог подумать, что я причиню тебе такую боль. Пойдём, пойдём к ребятам, — Генри потянул Влада за руку.

Влад, еле передвигая ноги, двинулся следом. Генри, приобняв его за плечи, начал что-то говорить и говорить ему, плохо понимая смысл своих слов. Он только нутром чувствовал, что молчать сейчас губительно для них обоих. Нёс околесицу, болтая, как гимназистка. Влад, по всей вероятности, совершенно не слышал его, он то улыбался, то хмурился. Потом остановился и посмотрел на Генри долгим взглядом. Генри, смутившись под этим пристальным взглядом, опустил глаза.

— Влад, помнишь, я говорил тебе о своём сне. И твой сон вторил моему. Здесь причина и подсказка. Это письмо подделка, фальшивка. Нас просто хотят поссорить, хотя я чувствую, тут заложен более страшный смысл. Ты должен верить мне. Я не могу сейчас многого рассказать, ты всё равно, в этом состоянии, не сможешь понять. Просто, успокойся сейчас. Давай вечером всё обсудим.

— Да-да, конечно, конечно. Вечером, именно вечером, — тихо, еле слышно, сказал Влад и остановился, — оставь меня, я хочу побыть один. — Нет, я не могу оставить тебя одного. Ты не должен сейчас быть один.

— Ты совершенно напрасно беспокоишься, я в порядке. Я верю, не ты был причиной, но правду слушать не хочу. Просто мне надо обдумать то, что произошло. Иди, я поброжу по лесу, не хочу ни кого видеть, — сказал Влад, повернулся и пошёл в сторону леса.

Генри посмотрел вслед своему другу, согнутые плечи которого содрогались от рыданий. Не зная, как поступить, Генри стоял в замешательстве. Он чувствовал, нельзя оставлять Влада наедине с его болью, но и слова казались сейчас бессмысленными. Смотря на удалявшуюся фигуру друга, он подумал: «Может и правда, он сможет сам справиться с этим? В одной книге были такие строки: не осуждайте влюблённых, не глумитесь в своих высказываниях над их выбором. Шанс, данный амуром, не подлежит разбору и осмеянию. Не гневите маленького посланника небес, иначе его стрела, пропитанная нектаром любви, нежности и самоотверженности, превратится в стрелу, несущую яд ревности, отчаяния, подозрительности, тоски и вечной неудовлетворённости. Даже если вас не слышит влюблённая пара, это не говорит о том, что вас не слышит Амур. Будьте осторожны в словах, никто не застрахован от того, что подобная ядовитая игла не проткнёт в отместку и ваше сердце» и пошёл к учебному корпусу. По ступеням спускались несколько сокурсников и что-то обсуждали. Подойдя к ним поближе, Генри прислушался к теме их разговора. Юноши говорили о том, что в училище из министерства приехала комиссия с проверкой. Они будут сидеть на занятиях и наблюдать, как будущие выпускники готовятся к экзаменам. И действительно, до выпускного оставалось всего двадцать дней. Все были в предвкушении взрослой жизни, которая готовила массу сюрпризов. И тут, среди разговора, кто-то сказал, среди членов комиссии есть и недавний выпускник их училища. Он-де, занял в министерстве, вполне приличную, должность и будет принимать экзамены по военному делу. У Генри, там, где было сердце, возникла пустота. Он всё понял. Чувствуя, нельзя терять ни минуты, он бросился в лес искать Влада. Как сумасшедший бегая по лесу, он срывающимся до хрипоты голосом, звал друга. Ответа не было. Ноги сами вынесли его на ту поляну, на которой, ещё несколько дней назад, сидя на раздвоенном дереве, он разговаривал с Юлианом о высоких материях, предназначениях и миссиях. Жуткая, чудовищная картина предстала перед глазами Генри. На высоком суку, растущем от той части, которая тянулась к солнцу, повесившись на форменном ремне, болтался Влад. Носки его сапог, всего какой-то сантиметр не доставали до той части дерева, которая росла параллельно земле. Скрюченные, в смертельной судороге, пальцы сжимали петлю, словно в последнее мгновение он пытался ослабить хватку бездушного кожаного ремня. Ноги Генри, в миг сделавшиеся ватными, подкосились, он упал на колени, уткнувшись лицом в траву. В бессильной ярости, молотя по земле кулаками, он плакал, захлёбываясь пылью:

— Влад! Боже мой! Что ты наделал?! Как ты мог?! Как теперь мне жить с этим?!

Услышав приближающийся людской гомон, он приподнял голову и оглянулся. К нему подбегали ребята, с которыми он говорил на ступенях. Они, видя состояние Генри и выражение его лица возле училища, почувствовали недоброе и бросились за ним вдогонку. Все остолбенели от увиденного. Каждый понимал, что уже ничего исправить нельзя. В едином порыве, ребята подошли к дереву, но не знали, как подступиться к висевшему телу Влада. Никто, никогда в жизни ещё не видел столь страшной картины. Кто-то из них влез на дерево, чтобы ослабить петлю, остальные приняли мёртвое тело внизу. Самые крепкие взяли с четырёх сторон, и процессия двинулась в сторону училища. Генри поддерживал голову друга.

На парадной лестнице учебного корпуса стоял почти весь состав училища. Все расступились, освободив проход. Кто-то поставил в коридоре стулья, тело Влада положили на них. Курсанты, обступив со всех сторон, молча смотрели на чудовищную правду смерти. Она была первой, неожиданной, нелепой, поэтому повергла в шоковое состояние всех. Генри чувствовал на себе недоумевающие, вопросительные взгляды товарищей. Подняв голову, он оглядел мутным взглядом ребят. От сиюминутных объяснений его спасло движение в конце коридора. В звенящей тишине шаги начальника училища и нескольких офицеров звучали как громовые раскаты.

— Что здесь происходит? — голос полковника Малиновского вывел всех из оцепенения, — я повторяю, что происходит?

— Мы нашли его в лесу, — тихо сказал кто-то.

— Кадет Яровский, мне кажется, вы были дружны с Загорвовичем. Жду вас в своём кабинете для объяснений, — громко и чётко произнёс полковник, повернулся и чеканным шагом пошёл назад по коридору.

Но Генри было не до разговоров. Первое замешательство, отчаяние и боль теперь сменились яростью. Он твёрдо знал, что должен сделать сейчас в первую очередь.

Он выбежал из корпуса и бросился в соседнее здание. Словно по наитию, ведомый чьим-то указанием, он взбежал по лестнице на второй этаж, безошибочно распахнул дверь одного из кабинетов и остановился. Возле окна, сложив руки за спиной, покачиваясь на носках, стоял Людвиг Юшкевич.

— Ну, что же вы, входите. Я ждал вас, — не поворачиваясь, сказал он. Генри, с горящими от ненависти глазами и сжатыми кулаками, решительно двинулся к нему. Ослеплённый яростью, не задумываясь о последствиях своего поступка, он был твёрдо уверен, что в праве привлечь к ответу само зло, которое олицетворял Людвиг. Безжизненное тело друга стояло перед его глазами. Он решил, именно сейчас нужно поставить точку в коварной деятельности Людвига, убить, уничтожить это чудовище во плоти человеческой.

— Остыньте и возьмите себя в руки. От вас прямо пышет яростью и негодованием. Но я не намерен воспользоваться вашим состоянием и вступить в рукопашную. Наш разговор, действительно, не терпит отлагательств. Жду вас в полночь на полигоне, — спокойно сказал Людвиг и вышел из кабинета, оставив Генри в полном недоумении.

Генри даже рта не успел открыть. Уравновешенный, совершенно неиспугавшийся Людвиг своим спокойным и чётким голосом, будто наложил печать на уста Генри, не дав ему вымолвить ни слова. Своей короткой, не терпящей возражения речью, Людвиг словно окатил его студёной водой из ведра, мгновенно погасив полыхавший пожар ненависти в душе Генри. Он в полной прострации вышел из кабинета и, пройдя по гулким, пустым коридорам, оказался на улице.

Никто не встретился ему на пути, он побрёл в лес. Ноги сами вынесли его на поляну с тем философским деревом, ставшим убийцей. Генри остановился, страшная картина снова встала перед его глазами. Он зажмурился, чтобы стереть это наваждение, сел на землю и уткнулся лицом в колени. Слёз уже не было, лишь ноющая боль под левой лопаткой отдавалась во всём теле. Как долго просидел в таком положении, он не знал. Но вдруг, какое-то смутное чувство, предчувствие вынудило его поднять голову. Возле дерева, словно спустившееся с неба, стояло мутно-светящееся облако. Медленно становясь прозрачным, как марево в жаркий полдень, что поднимается над землёй, оно стало принимать очертание человеческой фигуры, фигуры Влада Загорвовича.

— Боже, боже мой! Влад! — хотел кинуться к нему, но, не чувствуя ног, только и смог прошептать Генри.

А тем временем, прозрачно-призрачная фигура Влада становилась чётче и Генри удалось разглядеть полные ужаса и отчаяния глаза друга, его шевелящиеся губы. В голове Генри зазвучали произносимые Владом слова:

«Господи! Господи, за что?! За что ты дал испытать мне эту боль?! Почему ты так жестоко обошёлся со мной? Я так любил её, она моя жизнь. Но как же так? Ведь она тоже любила меня! Куда ушло её чувство? Нет, нет теперь всё бессмысленно! Мне не зачем жить без неё! Всё рухнуло! Планы, надежды канули в небытиё и покрылись пеплом! Я умер, я уже умер, во мне всё умерло! Пустота! Зачем мне это тело, которое никогда теперь не сможет почувствовать сладкую, любовную негу! Всё, решено, я не вижу своё будущее без неё! Там тьма и холод! Зачем, зачем мне жить? Надо покончить с этим здесь и сейчас. Вот, вот сейчас всё и кончится! Уйдёт боль и мука. Прими господь в свои объятья мою страдающую душу. Боже! Боже, что это? Как страшно! Кто, кто это говорит со мной? Ангелы? Демоны? Где, где свет? Почему всё покрыто мраком? Кто вы?! Чистильщики? Бред, бред?! Вздор! Боже, вы ужасные, чудовищные?! Что?! Вы пришли за мной?! Нет-нет, это не правда! Так не должно быть! Нет, нет, не трогайте меня?! Господи, как холодно! Генри, друг мой, помоги, помоги мне! Мама, мамочка моя! Нет, нет, я не хочу! Жить, жить, свет, дышать! Я, я не хочу! Господи, я …»

Ошеломлённый услышанными мыслями Влада, Генри во все глаза смотрел на то, что стало твориться с полупрозрачной фигурой Влада. Его рука потянулась к горлу, пальцы скрючились, растопырились, видимо, пытаясь исправить непоправимое. Но всё уже было тщетно. Фигурка стала исчезать, словно рассыпаться на мельчайшие частички и таять, пока не растворилась в воздухе.

Генри, завороженный этим зрелищем ещё долго не мог прийти в себя. Он чувствовал, как всё похолодело у него внутри. Когда чувство реальности вернулось к нему, он, превозмогая невыносимую усталость и, неизвестно откуда появившуюся, боль во всём теле, поднялся с земли, шатаясь, подошёл к дереву. В голове была звенящая пустота. Ни одной мысли, не желания понять и обдумать случившееся, услышанное и увиденное. Луч солнца пронизал крону дерева и упал на траву, как раз под тем местом, где оно раздваивалось. Что-то блеснуло там, больно резанув по глазам Генри. Он нагнулся, раздвинул стебли и увидел серебряную цепочку с крестиком и маленьким кулончиком. Подняв с земли находку, Генри приблизил её к глазам и смог рассмотреть. Это был нательный крестик Влада. Открыв крышку кулона, Генри обнаружил в нём маленький карандашный рисунок, на котором были изображены он и Влад.

Рисунок был сделан рукой самого Влада, отличавшегося большим талантом художника. Генри сжал находку в руке и побрёл в училище. Солнечный диск упал за горизонт, спустились сумерки и погрузили мир в преддверие ночи.

Тело Влада уже перенесли в подвал, почти ничто уже не напоминало о трагедии. Уже была дана команда отбоя, но в спальне никто не спал. Генри вошёл в комнату, только по притихшим кадетам, молча встретившим Генри, можно было понять, что они хотят услышать от него хоть какие-нибудь объяснения.

— Генри, скажи нам, что произошло? Почему он сделал это? — робко спросил кто-то. — Ребята, прошу вас, мне слишком тяжело сейчас. Вы же знаете, мы были с ним как братья, — тихо произнёс Генри.

— Вот именно, поэтому мы ничего не понимаем, как ты допустил это? Почему ты не остановил его?

— Я сам не ожидал такого. Для меня это страшная, чудовищная нелепость. Я не готов сейчас что-либо рассказать вам.

Генри обвёл взглядом всех, упал на свою кровать и уже не увидел, как переглянулись ребята. Пережитое за день никого не оставило равнодушным и не давало уснуть. То здесь, то там раздавался шепоток обсуждений. Но к полуночи все угомонились. Не спал только Генри. В полночь он тихо выскользнул из спальни и направился к полигону на встречу с Людвигом.

Подойдя к месту для стрельб, он увидел в призрачном свете огромной, луны уже поджидавшего его Людвига Юшкевича. Тот стоял ровно по серединемишени, словно издеваясь над Генри.

— Ну-с, что же вы хотели сказать мне? Ваше поведение уже сказало мне о многом. Но хотелось бы услышать вслух. Вы пытаетесь обвинить меня во всех смертных грехах. Смею уверить, что у вас ничего не выйдет из этого. Я разумно смогу объяснить вам всё, не теряя собственного достоинства и в тоже время чётко определяя моё и ваше место в этой жизни. Не перебивайте меня, всё, что вы можете казать, будет звучать совершенно смешно, как детский лепет, — нетерпящим возражения голосом, сказал Людвиг, тем самым останавливая, готового начать словесную перепалку, Генри, — сегодняшний случай только убедил меня в вашей несостоятельности.

Генри почувствовал, как в нём с новой силой стала закипать злоба на этого самодовольного, самодостаточного монстра.

— Умерьте свой пыл, иначе вы ничего не сможете понять. Да, я торжествую победу. Но не над слабым, безвольным человеком, вашим другом, а над вами. Ибо сегодня пошатнулось ваше положение в том мире, который является основой основ. Вы решили для себя, что принадлежите к добру и свету, а я к злу и тьме, и чем быстрее вы меня искорените, тем лучше будет всем. А вы подумали о том, что лишь при наличии равновесия этих величин возможно продолжение всего? Нет, не подумали, ибо вы глупец. Всё то, к чему принадлежу я уничтожить не возможно, это будет просто конец. Да-да, представьте себе, эта истина стара как мир. Есть день и ночь, свет и тьма. Не будь одного из них, как все смогут понять смысл? Подумайте сами, ведь это же очевидно! Как вы сами до этого не догадались? Радужный, светлый и добродетельный мир покроется плесенью лени и безделья. В конце концов, не имея альтернативы и возможности сравнивать, он просто изживёт себя. И вы хотите повергнуть в этот конец всё и всех? А вам не кажется, вы решили взвалить на свои хрупкие плечи непосильную ношу? Давно я не встречал таких отчаянных храбрецов. Не переусердствуйте, не надорвитесь. Не мной и не вами установлен тот порядок, по которому уже миллиарды лет существует этот мир. Поэтому, чтобы не ошибиться, оставьте свои смехотворные попытки борьбы со мной. Для меня вы не соперник по той простой причине, что слабы и безграмотны в науках, которые создали всё. Давно наблюдая за вами, я пришёл к выводу, вы совершенно не подготовлены к той миссии, якобы предназначенной вам. Сегодняшнее происшествие только подтвердило это. Вам даже не удалось почувствовать боль и отчаяние вашего друга. Вы сами отпустили его на смерть, не найдя слов для поддержки. Ну-с, и что вы сможете мне ответить на это? Вот именно, вам нечего сказать.

— Нет, есть, — попытался придать твёрдости своему голосу Генри.

— Ах, оставьте, — поморщился Людвиг, — сейчас вы будете бормотать нелепицу о том, что сами не ожидали от него такого. Простите, но это будет звучать, по меньшей мере, смехотворно. Вы не смогли пропустить через себя, почувствовать его боль и отчаяние и выпустили из своих рук ту главную, тонкую ниточку, которая ещё связывала его с этой жизнью. А я смог воспользоваться вашей оплошностью и недальновидностью, чтобы занести в свой список очередную победу.

— Это вы довели его до этого. Я видел вас тогда, в спальне, — дрогнувшим от негодования голосом, сказал Генри.

— Очередная глупость и наглое, беспочвенное обвинение. Да, я был там, но лишь для того, чтобы дать вам шанс, хотя мне этого, ой как не хотелось. Но таковы правила игры, не нами созданной. Мне были даны чёткие указания, ибо до последней минуты перед человеком стоит выбор. Здесь был выбор и у вас и у него. Ему чтобы опомниться, а вам, чтобы блеснуть красноречием и убедительностью. Но никто из вас не выдержал испытания. Поэтому я сегодня на коне. Я просто помог вашему другу, ибо смерть освобождает от боли бытия.

— Вашему коварству нет предела. Вы подстроили всё так, чтобы он отчаялся, не поверил мне, и шагнул в пропасть.

— Браво, браво, именно в пропасть, из которой нет пути назад. Не плоть была моей целью. Кому нужна бренная оболочка? Телотлен, душа вот заветный, желанный плод, который я жажду. Она, лишь она, несостоявшаяся, слабая, безвольная, мой вожделенный бокал, который я с наслаждением выпиваю, пополняя свой ресурс и ставя очередную галочку в своём табеле о рангах. Но даже не это приводит меня в восторг и радостный трепет. Самым большим наслаждением было сегодня увидеть ваше поражение. Где же результаты ваших уроков, бесед и проповедей? Вы слабы, бездарны и неубедительны. Все ваши уроки пошли прахом. Вы даже не смогли спасти своего единственного, преданного друга, который был безгранично предан вам и слепо верил в ваши рассказы о вечной победе добра над злом. Больше всего меня удивляет тот факт, что вы изначально были выбраны баловнем. Вам даже дали учителей. Но я просто поражаюсь этим легкомыслием и недальновидностью, хотя и наслышан об их компетентности. Как они могут говорить с вами о спасении человечества? Вы у себя под носом не разглядели очевидное. Если бы мне дали таких наставников, я бы даже не снизошёл до разговоров с вами. Но, увы, мои учителя гораздо строже. Поэтому мне приходится до всего доходить самому. Смею вас уверить, благодаря именно этому я достиг гораздо больших высот, чем вы. И безмерно рад этому обстоятельству.

Покровительственный тон и нотки издёвки в голосе Людвига, как иглы впивались в душу Генри. Он поймал себя на мысли, что это самоуверенное, лощёное, вышколенное исчадие совершенно право. Да, действительно, он не смог спасти друга, не прочувствовал его состояние и пустил события на самотёк. Ярость захлестнула Генри, он сжал кулаки, готовясь нанести удар прямо в лицо своего врага. Но чей-то голос прямо в его голове, возникший ниоткуда, остановил его: «Подожди, ещё не время. Дай выговориться, чтобы понять его тактику, она тебе пригодится. Не уподобляйся ему, желая физической расправы. Ты должен понять и прочувствовать своего врага. Научится действовать его оружием».

Генри удивился этому голосу, но прислушался. Сжав до резкой боли кулаки, он почувствовал, как липкая, тёплая влага проступила в ладонях. Увидев взгляд Людвига, устремлённый на его руки, он тоже посмотрел на них. В свете луны тёмные капли крови, просачиваясь сквозь его сжатые пальцы, капали в песок.

— Ну что же вы, голубчик. Ваше кровопускание совершенно не входит в мои планы. Ненависть и ярость прекрасные, замечательные эмоции, но не в этом случае. В другом месте, я бы очень обрадовался такому всплеску, но сейчас мне это ни к чему. Поэтому, возьмите себя в руки, наш разговор ещё не закончен. Неужели вы ещё ничего не поняли из нашего разговора? Ну, что ж. Давайте попробуем ещё раз. Что, в вашем понятии, представляют из себя добро и зло? Вот вам простой пример. Вы подали нищему денег, дали по больше, чтобы он мог наесться до сыта. Он многого накупил себе, наелся до отвала и умер от заворота кишок. Можно сказать, что вы убили его своей добротой. Или вот ещё вариант. Сжимая в руках ваши деньги, он бросился со всех ног в кабак, напился там до чёртиков, а вечером, бродя в пьяном угаре, сетуя на свою неудавшуюся жизнь, сильно разозлился и тут ему по руку попался запоздалый прохожий, отец большого семейства, хороший человек. Наш пьяный нищий, завидуя его добротной одежде, здоровому, счастливому выражению лица, вскипает от ярости и убивает этого прохожего. Семья остаётся без кормильца, мы ставим нищего на наш счёт и только вы спите спокойно, ибо не знаете об этих происшествиях. Вот вам ваша доброта. Зло коварно и солидно, а доброта относительна.

— А разве во всём этом ваши тёмные силы не принимают живого участия, чтобы толкнуть человека на такое преступление? — Генри был серьёзен и сосредоточен.

— Нет, что вы. Вы думаете, эти силы всегда стоят за плечами и подталкивают? Вы глубоко ошибаетесь. У каждого человека есть выбор, я повторяю, у каждого. И только сам человек делает его, только сам. А вот когда, его захлёстывает алчность, трусость, жадность, распутство, убийства ради денег или карьеры и прочие разъедающие эмоции, вот тогда мы берём его в оборот и он растворяется в нашем могуществе. Его душа покрывается гнилым налётом страстей и желаний, значит, выбор сделан, он наш. Вмешиваемся мы — сила разрушения, параллельная силе созидания, чтобы поддержать баланс равновесия в мироздании. И тем не менее, вы должны быть нам благодарны, ибо мы выступаем в роли ваших помощников.

— Ты с ума сошёл, что ли? За что вам говорить спасибо? — Генри не мог скрыть своего негодования и удивления.

— А разве, мы уже перешли на «ты»? Что-то не припомню. Вы плохо воспитаны? Я ни разу не позволил себе вам тыкать, хотя вы младше не только по годам, но и по разумному созерцанию жизненных позиций. Так что будьте любезны, соблюдайте приличия. Не перебивайте, вы в этих вопросах, как выяснилось, дилетант. Дело вот в чём. Мы не требуем ваших благодарностей, просто проанализируйте весь ход истории. Во все времена наша работа была просто необходима. Если сейчас вы не силах понять это, надеюсь, у вас будет время в этом убедиться.

— Не сомневайтесь, умирать я не собираюсь. Тем более, что теперь я глубоко понимаю свою миссию и приложу все усилия, чтобы достойно противостоять вам и вашим покровителям, — твёрдо сказал Генри.

— Прекрасно, я буду только рад этому, гораздо приятнее противостоять достойному противнику, чем бороться с желторотым юнцом, — улыбнулся Людвиг и Генри увидел, как хищнически блеснули его глаза.

— Мы разные, я на стороне бога и света, а вы — тьма, дьявол. Я знаю о своём предназначении и буду хорошо выполнять свою работу, — Генри всем своим видом показывал решительность.

— Опять грубейшая ошибка. Бог — вершина всего, ему совершенно безразлична наша возня. Вы видели статую Фемиды? Вот достойное и правдивое изображение божественного невмешательства. Ему нужно всего лишь равновесие чаш. Он ни давит не на одну, ни на вторую сторону своих подданных. А мы с вами таковыми и являемся.

Сидев однажды в дремоте и скуке, Создал господь игрушку за семь дней. Творенью дав не только ноги-руки. ещё и разум поселил в людей. Пустив на самотёк и дав им волю, Он наблюдал за делом рук своих, Как овцы разбрелись они по полю, Разрознились на наших и чужих. И всё скомкали божие созданья, не оценив господний светлый дар, Что разум — это светоч созиданья, не бесполезный, тягостный кошмар. «Я должен дать им выбор и свободу» решил господь исправить ход вещей. Создал двух покровителей народу, Добро и зло без масок и затей.

Вот так, соперник. Так что мы оба — божьи порождение. Наши труды в равной степени необходимы, чтобы не нарушить равновесие сторон. Только в этом случае возможно дальнейшее существование жизни в целом. Что касается ангелов и демонов, всё совершенно подругому. Вы прекрасно знаете, есть солнце и луна. Созидающее, обогревающее солнце несёт жизнь, свет, тепло. Природа оживает под его лучами. Но ещё есть луна, которая даёт природе ночной отдых, прохладу и покой. Не будь её, солнце просто надоест всем. Представьте, постоянно свет и жара. А прохлада ночной свежести принесёт немало приятных минут. Днём, при свете солнца, нельзя разглядеть красоту ночного неба, индигу космического пространства, восхитительные звёзды и те далёкие дали из которых пришло всё и все. Это всего лишь поэтические образы. Просто вы на стороне солнца, а я на стороне луны. Это два жизненно важных светила. А бог-это Вселенная и мы ничтожно малы по сравнению с бесконечным космосом. Покинув наши телесные оболочки, мы прекрасно обойдёмся без них, но останемся с тем итогом, который выбрали. На нас возложили разные задачи и мы по-разному выполняем их. Но наши покровители знают, что мы справимся. Вернёмся ли мы снова сюда после ухода, нам никто не ответит.

— Как бы там не было, мы с вами враги и стоим по разные стороны баррикад, — Генри тряхнул головой.

— Нет, мы не враги, мы сможем стать достойными соперниками, научившись понимать всё то, что происходит вокруг нас. Я развиваюсь и учусь своим наукам, и признаюсь, уже добился кое-чего, а вы учитесь своим, я вам желаю успехов. Если вы будете хорошо выполнять свою работу, а я свою, очень интересно будет наблюдать за последствиями наших трудов. Вы — силы добра стараетесь спасти людей от наших искушений, чтобы они чётко могли увидеть грань между добром и злом. Но чем человек праведнее, тем искуснее наши старания. Мы предлагаем ему неограниченные возможности, деньги, власть, силу и поверьте, очень не многим удаётся удержаться от этих прелестей. Но те, кто всё-таки смог сохранить веру в вас, встают под ваши знамёна и начинают бороться со злом плечом к плечу. И вы можете полностью им доверять, это ваши преданные соратники, они остаются верны господнему замыслу. Но есть ещё одна категория человеков, фанатики с вытаращенными глазами и с именем господа на устах, но с греховными мыслями, идут на всё, чтобы добиться своей цели. Вот тут и появляемся мы, предлагая радужные перспективы, открывающиеся после нашего вмешательства в их судьбу. И они с радостью принимает наши условия, ибо они, эти условия, по истине прекрасны. Огромные горизонты и великие возможности прельщают людей и вот они уже в нашей власти. Вот вам и право выбора. В будущем, один поэт напишет такие строки:

«Каждый выбирает для себя — истину, религию, дорогу, каждый выбирает для себя — дьяволу служить или пророку, каждый выбирает для себя…»

Я знаю, с каждым днём вы становитесь сильнее. Но надеюсь, теперь для вас не секрет, растёт и моё мастерство и я так же как и вы хорошо осведомлён о будущем. Так что, вперёд к нашим вершинам. А когда наберётесь ума и опыта, прошу на встречу со мной, чтобы взвесить наши успехи на без пристрастных чашах весов Господа. До встречи, мой визави, и совет вам на будущее: приходите на встречу, которую вам назначили раньше, знание обстановки — ключ к контролю над ситуацией, — Людвиг козырнул по-военному, прищёлкнул каблуками, развернулся и ушёл, оставив Генри наедине со своими мыслями.

А подумать действительно было о чём. Генри очень много вынес из этого разговора. Теперь он знал, зло хитро, коварно и обольстительно. Оно прекрасно подковано во всех жизненных ситуациях и у него на всё найдётся ответ. Оно изобретательно и предприимчиво. «Эту стену лбом не прошибёшь. Надо научиться бороться с ним его же оружием. Эта борьба началось задолго до того, как появился я и осознал свою сущность. Но раз он говорил со мной, значит, я действительно, смогу ему противостоять, я тоже воин, воин света, способный сдерживать его натиск. Я готов к борьбе и чувствую в себе силу. Та голубая пирамида — дверь в бесконечный выбор. Мои сны, Юлиан — это наставники и подсказчики, которые ведут меня к цели, известной только богу» думал Генри, смотря на россыпь звёзд, подернувшуюся предутренним туманом. «Да, ты прав. Теперь смотри пристальнее по сторонам, чтобы самому не попасть в расставленные ловушки. В твоих силах отвести от них и тех, кто будет рядом с тобой в жизни» снова прозвучал голос в голове Генри, словно ставя точку над всеми его раздумьями.

Вернувшись в спальную комнату, Генри тихо прошёл к своей кровати и, не раздеваясь, упал на подушку. Он чувствовал, что всего через секунду к нему придёт сон, которого он ждал, предчувствовал всем своим сознанием. «Приди, бог сна Морфей. Дай мне забыться во власти твоей» — это последнее, что подумал Генри перед тем, как свинцовая тяжесть навалилась на его веки.

Глава 14

Это был даже не сон, а скорее, видение. Все чувства и ощущения были настолько чёткими и явными, что было совершенно очевидно, не верить в действительность происходящего просто глупо. Мир, в котором оказался Генри, переливался всеми мыслимыми и немыслимыми цветами. Чудный луг с густой, высокой травой был усыпан невероятным количеством цветов, которые ни цветом, ни формой не повторяли друг друга. Дышать было так легко, как будто, не только лёгкие, но и всё тело впитывают в себя волшебный аромат. Лазурный небосвод был освещён невидимым источником света. Казалось, будь он внизу, в него можно было окунуться и испытать чудную, необыкновенную лёгкость, раствориться в нём. Генри казалось, его тело, словно разделилось на несколько частей, потому что он одновременно мог чувствовать, слышать, видеть и ощущать запахи. Он словно распался на молекулы и растворился в запахе, свете, цвете и воздухе, мог безошибочно указать, какой аромат источает каждый цветок. Сладостная нега окутала его, подарив такие чудесные чувства, которые в жизни он ещё никогда не испытывал. «Если искать определение счастья, то вот оно. Вот бы остаться тут подольше, что бы насладиться этим волшебным, неземным чувством покоя».

Подумал Генри, зажмурился, вдыхая воздух.

Он стоял спиной к западу, хотя здесь география не имела никакого значения. Вот именно оттуда, со спины и появилось матовое облачко, которое он сразу заметил. Где-то, в глубине души, возникло чувство, именно ради этого он появился здесь, в этом мире, полным волшебства и таинства. По мере приближения, клубясь и переливаясь матово-серебристым светом, облако стало медленно таять, принимая очертания человеческой фигуры. Чем ближе оно приближалось к Генри, тем становилось очевиднее — это хрупкая, очень красивая женщина. Она, каким-то невероятным образом, не касаясь земли, не шла, а плыла по воздуху. «Боже мой! Кто это?! Как она обворожительна!» у Генри перехватило дыхание и он был прав. Все художники, скульпторы, поэты и писатели, собравшись вместе, не смогли бы даже на десятую, тысячную долю описать красоту, нежность, изящество женщины, которая приближалась к застывшему в изумлении Генри. Белокурые волосы волнистыми локонами обрамляли её утончённое лицо, на котором, словно освещённые изнутри, лучились радужным светом нежно-голубые глаза, в которых можно было раствориться без остатка, утонуть, смотрели, казалось, прямо в душу Генри. Матово-бежевая, похожая на новорожденный коралл кожа не имела ни одного изъяна и источала чудный аромат свежести. Изящный, грациозный стан этой восхитительной женщины-девушки, ибо её возраст точно определить было невозможно (на вид от 18–20 до миллионов, оставивших какой-то еле уловимый отпечаток в её глазах) сводил Генри с ума. «Боже мой! Вот она, моя любовь, страсть и жизнь!» подумал Генри. Он почувствовал головокружение от захлестнувшей его необычной, невероятной, незнакомой до сих пор, сладостной неги.

Девушка, тем временем, подошла ближе и грациозно приподняла левую руку, словно приветствуя Генри. Улыбнулась лучистой, обворожительной улыбкой, обнажив ровные, белоснежные зубки, цвета созревшего жемчуга. Постояла мгновенье, будто давала Генри насладиться её ослепительной красотой, потом стала медленно поворачиваться вокруг себя. Её платье из тончайшей, чуть прозрачной ткани похожей на нежный шёлк, мягко касаясь травы, не вызывало ни малейшего волнения зелёных стебельков. Оно проходило сквозь каждую травинку, не разрушая её.

Девушка развернулась лицом к Генри и ужас, животный страх сковал нашего героя, сжав своей ледяной, колючей рукой сердце. Вместо восхитительной, юной прелестницы перед Генри появилась чудовищно-отвратительная старуха. Пахнуло сыростью, тленом и смрадом. Описать эту уродливую особу было также невозможно, как и чудную красоту той, которую сменила эта жуткая, разлагающаяся человекоподобная развалина. Серо-чёрные лохмотья её балахона развевались, хотя не было даже малейшего намёка на поветрие. Её мутные, почти чёрные глаза, подёрнувшиеся смертельной пеленой, скорее, даже не глаза, а полупустые глазницы, затягивали, вынимая душу, словно болотная трясина. Генри покрылся холодной испариной, не в состоянии сдвинуться с места. Если бы он мог, то побежал бы прочь, не оглядываясь. Ноги, сделавшиеся ватными и не послушными, отказали своему хозяину. Он хотел зажмуриться, но веки, будто держал кто-то, чтобы он смотрел и смотрел на это ужасающее зрелище. Старуха хищно улыбнулась, обнажив разлагающиеся дёсны с чёрными остатками-пеньками сгнивших зубов, больше напоминавших звериные клыки. Пристально посмотрела глазницами на Генри и развернулась на месте вокруг себя.

Перед Генри снова стояла та прекрасная девушка. Теперь её волосы, золотисто-солнечного цвета, были собраны в высокую причёску, а нежное шёлковое платье сменилось на бархатистое, цвета спелой вишни. В руках она держала золотую чашу, на которой древним, незнакомым шрифтом была выгравирована какая-то надпись. Генри присмотрелся, стараясь разобрать, что там написано. Девушка, заметив его взгляд, улыбнулась своей лучезарной улыбкой и сказала. Нет, она не открывала рта, не говорила вслух, а просто её слова прозвучали в голове Генри.

— «Чаша смерти сладка, но только глупец прикасается к ней при жизни,» — вот что гласит эта надпись.

Генри не удивился этому телепатическому способу общения. Он прекрасно понимал, что находится в странном, волшебном мире, в котором разговор может быть только на этом уровне. Он даже не успел осмыслить услышанное, как чаша из рук девушки непостижимым образом исчезла, словно растворилась в воздухе. Девушка опять изменилась, она осталась той же, но цвет глаз, причёска и платье, невероятно быстро, мгновенно стали другими. Теперь глаза были яркозелёного цвета, волосы стали рыжими в тон жёлто-розового платья из, похожей на тонкий батист, полупрозрачной ткани.

— Генри, я — Смерть. Моё имя в земной транскрипции звучит так — Акзольда.

Генри в ужасе отшатнулся от неё и подумал: «О, господи, смерть! Моя смерть!»

— Я знала, что мои слова приведут тебя в смятение и испуг. Нет, я не твоя смерть, не сейчас. Я смерть всех тех, кто жил, жив и будет жить. Твоя тоже, но только тогда, когда придёт положенное время, а сейчас ещё слишком рано. Просто сегодня мы должны были встретиться, чтобы ты получил ответы на свои вопросы. Ты слишком много думал обо мне и видел мои приходы, но пришёл к ошибочным выводам. Они нарисовали меня в твоём воображение жестокой и коварной, которая приходит не вовремя, слишком рано. Поэтому назрела необходимость в нашей сегодняшней встрече.

«Но как же так? Почему она в человеческом обличии? — подумал Генри, хотя совершенно не мог себе представить, как должна выглядеть смерть всех живших и живущих. — Странно, она столь прекрасна, очаровательна сейчас с прекрасным, необычным именем Акзольда. Но кем же была та ужасная и отвратительная старуха?». Мысли Генри вытраивались по порядку, он не заметил, как произнёс вслух её имя.

— Это тоже была я. У меня множество видов и обличий, так же как имён. Но имя «Акзольда» только для тебя. Генри не удивляло что она читает его мысли, но свой вопрос он постарался сказать вслух, чувствуя, как шевелятся его губы.

— Чем я удостоился такой чести видеть и говорить с вами?

— Я разговариваю со всеми, меня знают все. Каждый встречается со мной в определённый момент и сколько существует мир, я делаю одну и туже работу.

Когда истекает земной срок жизни, я провожаю душу на отдых и покой до следующего раза, который может прийти через много-много лет, и его приход известен только тем, кто очень тщательно следит за этим. Со мной можно поговорить и если доводы будут весомыми, постараться убедить в том, что человек ещё не всё выполнил в земной жизни. Он не хочет уходить, расставаться с биологическим телом, чтобы исправить свои ошибки и доделать незавершённые дела. Я так же слышу отчаянный призыв, когда человек уже не видит смысла продолжать жить, его отчаяние затмевает разум или от физической боли в тяжёлых болезнях или от боли души, он опустошён, измучен, раздавлен жизненными обстоятельствами. Он призывает меня, умоляет не медлить с приходом и я иду на его зов.

— Вы уводите с собой миллионы в разных частях света, вас одной хватает на всех.

— Вы совершенно правы и понимаете меня с полуслова. Что же в этом удивительного? Солнце одно на всех, бог един не только для этой земли, но для множества галактик во Вселенной. Хотя их формы жизни могут быть различными, но все они прекрасно знают о существовании его могущественной силы. Ведь Он — это величайшая, огромная, мощная структура, управляющая всем и всеми и я — Его неотъемлемая часть. Я везде и по всюду, моя форма различна, то пугающая, то нежно-трепетная, способная успокоить и принять в свои объятья маленькую, хрупкую, практически невесомую энергетическую субстанцию, которую окрестили «душа».

— Простите, я могу называть вас «госпожа Акзольда», — волнуясь, сказал Генри.

— Да, пожалуйста. Но я чувствую, что вы хотите спросить меня о чём-то, что давно терзает вас, — Акзольда нежно улыбнулась своей лучезарной улыбкой, от которой у Генри снова закружилась голова.

— Да-да, конечно. Но я так глупо растерялся, не могу начать и даже правильно сформулировать свои вопросы, — Генри попытался собрать мысли воедино.

— Не волнуйтесь и не стесняйтесь, я помогу вам, ибо прекрасно знаю то, что мучило вас всё это время. Что есть смерть? Я процитирую вам строки одного, весьма уважаемого в будущем человека: «Смерть есть только один шаг в вашем непрерывном развитии. Таким же шагом было и ваше рождение с той лишь разницей, что рождение есть смерть для одной формы бытия, а смерть есть рождение для другой формы бытия». Меня часто обвиняют в жестокости, когда я забираю кого бы то ни было слишком рано, как может показаться.

— Да, действительно. Когда умирают маленькие дети, это чудовищный, страшный, сокрушительный удар для родителей. Эта несправедливость сводит их с ума, доводит до отчаяния.

— Да, это так. Но я попытаюсь объяснить вам. Кто сможет заглянуть в будущее, чтобы узнать, каким вырастит этот человечек? К сожалению, никому из смертных это не под силу. Тайны будущего скрыты от всех, но только не от меня. В тех случаях, когда провидение должно вмешаться, я просто выполняю миссию, возложеную на меня миллионы лет. Но порой, человеку хватает всего лишь нескольких дней или лет, чтобы, появившись на свет, шагнуть на очередную, следующую ступень своего духовного развития. Но есть ещё одна сторона этого процесса. Возможно, столь тяжёлые утраты, затмевающие сознание своей невыносимой болью необходимы и биологическим родителям, чтобы они осознали что-то такое, от чего отворачивались долгое время, считая его совершенно ненужным и бесполезным фактором своей жизни. Для вас не секрет, человек двойственен по своей природе и то, что многие представляют себе нормальным и правильным поведением, в высоких инстанциях считается великим, тяжким грехом. Сейчас вам это покажется странным, но поверьте, это так. Законы природы и человеческих рождений зависят только от воли Высшей Философии Мироздания.

— А смерти от страшных болезней, от войн и ран, в катастрофах?

— Всё это, действительно, звучит страшно. Но и здесь есть много неоспоримых факторов, оправдывающих моё появление. Болезни людей, в большинстве случаев, это результаты их жизни. Алчность, присущая многим людям, одна из болезнетворных бактерий. Накопительство материальных благ становится целью их жизни, единственная мысль, сверлящая их досмертного часа — у меня всякого добра так много и так мало. Чревоугодие, распутство, попирание своего и чужого достоинства, ложное понимание своего господства и превосходства над теми, кто стоит, как им кажется, ниже. Зависть, злобность и ненависть к себе подобным, лишь чем-то, незначительным, отличающихся от них, накладывает отпечаток на всю земную жизнь человека в виде разных болезней, иногда приносящих скорую смерть, иногда, медленно разъедающую всего человека. Природа лишает их иммунитета и силы. Что касается войн и ран, это совершенно другая категория очищения. На протяжении тысячелетий человечество отвоёвывало друг у друга жизненное пространство. В большинстве случаев, это было осознанное рвение. — Но ведь есть ещё те, которые шли на битву не по своей воле, а по приказу? — попытался возразить Генри.

— И это правда. Но и на это у меня есть ответ. А сколько воинов, не прячась в кустах на полях сражений, избежали не только смертельных ран, но и даже маленьких царапин и вернулись домой? Значит, они заслуживали внимания у тех инстанций, которые ведут каждого по жизни. Те, кто здоров духовно и физически, воспринимают всё, как само собой разумеющееся. Кармический цикл, сделанный ими самими безупречен и упрекнуть себя им не в чем. Значит, они прожили хорошо не только свои прежние воплощения, но и в этой жизни находились на высоте во всём. Их ангелы не упускали возможности доказать это перед самим Мирозданием. Следовательно, впереди у них должны произойти события, необходимые и для их духовного роста и для роста тех, кто будет с ними рядом. Если бы было возможно, проследить жизни всех, тогда вы смогли бы сами проанализировать всю историю человечества, каждого в отдельности и сделать правильные выводы. А про катастрофы я могу вам сказать вот что. В этом случае вмешиваются две силы, и опять же всё зависит от той позиции, которую занял человек в этом своём воплощении. Вы можете спросить, почему господь закрывает глаза на природные или технические катастрофы, перемалывающие людей. Но создатель не вмешивается в силы, господствующие в умах и душах каждого человека. Возможно, это отбор или чистка. Ведь бывает, что каким-то невероятным образом, некоторым удаётся избежать гибели в смертельном месиве катастрофы. Просто, внутренний голос подсказывает им опасность и они, прислушавшись, меняют свою дорогу жизни, не только физической, но и духовной. А кто не услышал, не понял, тот идёт и погибает. Но есть ещё одна теорема, скорее аксиома, которая не требует доказательств. Это предыдущие жизни и воплощения, в которых, скорее всего, было допущено столько ошибок, которые гнетущим шлейфом дотянулись и до этой жизни. «Полученное имеем по делам нашим» Но я всех, без исключения и сноски на причины их смерти, провожаю до того места, которого они достойны по божьим законам. Я понимаю, всё это звучит скорее вымыслом, чем правдой, но вам остаётся верить мне на слово, ибо в будущем, благодаря вашей силе, вы сами сможете в этом убедиться. Да-да, не удивляйтесь, мне известны ваши таланты и поэтому, этот разговор между нами стал возможен. Я слышу тот вопрос, который так и хочет сорваться с ваших губ, но озвучьте его сами.

— Да-да, конечно. Всё так просто и сложно одновременно, поразительно! Вы столько рассказали мне, что теперь всё мои рассуждения кажутся наивными и незначительными. Вы уже ответили на столько моих вопросов, которые я даже не говорил. Теперь только буду просить господа, чтобы он помог мне в нужные моменты находить слова, облегчающие физические и духовные страдания людей. Но один из моих вопросов, действительно, не даёт мне покоя, хотя услышанное сразу поставило всё на свои места. Может потому, что он возник, сильно коснувшись меня, — Генри почувствовал даже сейчас, как больно сжалось сердце.

— Да, я знаю, — грустно улыбнулась Акзольда, — я всё знаю. Но на этот счёт я могу вам сказать неутешительные слова. Эта категория людей, призвавших меня, становится вне божьего закона. Природа и господь не прощают им этого поступка. Они сами делают свой выбор и страшно расплачиваются за это. Их энергетические субстанции, что именуют «душами» просто стирают без права на возрождение. Но есть исключения, как с вашей матушкой. Но подсказывать вам необходимые в этом случае действия, я не могу. Вы сами должны сердцем понять и почувствовать их. Если господь даст вам возможность, то вы сможете исправить положение вещей.

«Да, я многое смог понять сегодня. В природе всё закономерно. Есть пророки и носители божьей правды и люди должны прислушиваться к ним. Все должны честными и праведными поступками накапливать и утверждать свою жизненную силу. Она имеет большое значение после смерти. В какие бы сложные ситуации не ставила нас жизнь, мы должны в гармонии с собой двигаться по пространству истины. Я в силах вести к богу заблудших людей, показывать им путь, зажечь свет в потёмках их душ. Ведь там, где люди глумятся над богом, приходит бес и уводит людей за собой. Людвиг, слуга сатаны, сказал мне „смерть освобождает от боли бытия“ и он, якобы, помог Владу. Но я понял, он добился только своей цели, чтобы уничтожить его душу, которая теперь не имеет права на искупление этого греха. Влад наказан, и я не в силах помочь ему».

Акзольда, всё это время не произнеся ни слова, молча смотрела на Генри и улыбалась своей лучезарной улыбкой.

— Замечательно, ты действительно достоин своего предназначения. На твои размышления я могу ответить словами одного из пророков, Магомета:

«Кто хочет блаженства в этом мире, тот пусть займётся торговлей. Кто хочет блаженства в том мире, тот пусть имеет воздержание и благочестие. Кто хочет блаженства в обоих мирах, пусть ищет его в учении и знаниях».

При нашем расставании я оставлю тебе подарок. Ты запомнишь нашу встречу, наш разговор. В твоём сознании я останусь такой, какой ты видел меня. Это моё имя будет только для тебя, для всех остальных они у меня разные и записаны в конце книги судьбы каждого индивидуально. Когда твои уста произнесут моё имя, я приду на твой зов и ты сможешь поговорить со мной. Я дам тебе дар видеть фиолетовое свечение, которое окружает самоубийц. Ты будешь видеть его и сколько хватит таланта, сможешь уберечь этого человека от непоправимого шага в бездну, из которой нет возврата. Ибо я увожу их в те миры, где они растворяются в пространстве и уже никогда не смогут соединиться в единую структуру, способную родится вновь. Я даю тебе этот талант, чтобы ты смог направить людей на другую дорогу, — Акзольда пристально посмотрела в глаза Генри, — Чёрная луна приходит за теми, кто жизнь свою хочет закончить самоубийством. Самому человеку практически невозможно выйти из-под власти её энергии. Я надеюсь, у тебя хватит сил помочь страждущему. А теперь нам пора прощаться. Желаю тебе удачи, Радужный Адепт.

Акзольда обернулась вокруг себя и снова перед Генри появилась чудовищная, отвратительная старуха, источающая смрад и подвальный холод. Генри, от неожиданности и ужаса, зажмурился, а когда открыл глаза, то оказался в спальной комнате, где мирно спали его сокурсники. Он смотрел на себя самого, тихо дышавшего в сонной неге. «Со стороны можно подумать, что человек спит и видит хорошие сны. Ничего не отражается на моём лице, хотя я видел такое. Нет-нет, вот оно, как будто видение дошло до меня только сейчас» думал Генри. И правда, с его спокойным лицом стали происходить перемены. Вот он улыбается, видимо в тот момент, когда только оказался на прекрасном лугу. Вот нервно задрожали веки и, даже с закрытыми глазами, лицо стало выражать восхищение от красоты незнакомки. Вот гримаса ужаса исказило его и снова вернулось восхищение. «Странно, как будто я опередил время. Уже успел всё увидеть, а физическое тело только начало смотреть. Как же это возможно? А может это другой сон, но почему тогда это моё „я“ его не видит? Столько вопросов на которые только Юлиан может ответить. Вот бы увидеть его сейчас!» подумал Генри и тут же оказался в кабинете доктора Баровского.

Юлиан сидел за своим письменным столом и что-то писал в толстый журнал. Генри улыбнулся, он был рад увидеть своего доброго друга. Приблизившись к столу, Генри заглянул через плечо Юлиана. Своим аккуратным бисерным почерком, доктор писал какой-то текст на непонятном языке. Алфавит был незнаком Генри, буквы представляли собой странную смесь палочек, круглешков, завитушек. Генри тронул Юлиана за локоть. Доктор поднял голову, оглянулся и совершенно точно посмотрел прямо в глаза юноши.

— Одну минутку, сейчас я буду готов, — сказал Юлиан, быстренько поднялся, лёг на стоящую рядом кушетку и уже через пару секунд стоял таким же астральным двойником самого себя рядом с астральным Генри. — Ну-тес, что у вас произошло? — выражая искреннюю заинтересованность, спросил Юлиан.

Генри рассказал ему всё, до мельчайших подробностей, про Влада, про разговор с Людвигом и про чудное виденье встречи с Акзольдой. Доктор очень бурно реагировал на эти два происшествия.

— Мне искренне жаль вашего друга, мой мальчик. Действительно, он сделал свой выбор и допустил очень большую ошибку. Вы, правда, подвели меня своим попустительством. Я имел беседу с ними, — Юлиан показал пальцем вверх, — мне пришлось приводить много доводов, чтобы смягчить их. Но будем надеяться, мне это удалось. Надеюсь, это послужит вам хорошим, пусть и довольно болезненным, но всё же уроком.

— Но ведь я просто человек и так же как все могу ошибаться, — Генри был расстроен.

— Нет, мой юный друг. Учитывая ваше положение и возложенные на вас обязанности, вы не имеете права на ошибку. Впредь, будьте более внимательны и осмотрительны, чтобы хорошо выполнять свою работу.

— Я обещаю, что буду очень стараться, я понял, мне это очень нужно, я не хочу больше терять друзей и обязан помочь людям, — твёрдо сказал Генри, — скажите, доктор, а это действительно была сама смерть?

— Друг мой, неужели вы не поверили? Ну, право, вы удивляете меня. Вам же дали такой огромный дар! Ах, да, моя любимая практика! Да-да-да, только опытным путём можно убедится в этом. Поверьте, как не прискорбно, у вас будет такая возможность.

— О, господи! Это кто-то из моих близких людей?!

— Ну почему же, сразу близких. Всё в своё время, юноша, всё в своё время. А так, пока замечательно, голубчик, всё замечательно! Поверьте мне, старому и опытному. Сама пожаловала, вышла на разговор да ещё подарок оставила! Это здорово! Поверьте, это дорогого стоит. Но какова плутовка?! Побоялась, что, потеряв голову от её истинной красоты, будешь искать встреч с ней по поводу и без. Испугала до ужаса, дала понять, что злоупотреблять её обществом никому нельзя. Умница! Талантлива и превосходна! Видите ли, юноша, после её визитов очень не многим удаётся снова проснуться и вернуться к жизни. Но это не в нашем случае. Вам это удалось, да ещё с большим успехом. Я рад за вас, — Юлиан похлопал Генри по плечу.

— Значит, не смотря на мой проступок, я всё-таки достоин столь высокой награды? — довольно улыбаясь, спросил Генри.

— Осторожно, мой друг, иначе тяжкий грех гордыни завладеет вами, а это будет ещё большей оплошностью, почти непоправимой. А нам нельзя допускать этого в свете последних событий, — поднял руку Юлиан, предостерегая Генри от опрометчивых суждений. — Нет-нет, я не хотел сказать ничего лишнего, просто это было так удивительно. Необычно и почти из ряда фантастических рассказов. Мне всё ещё не верится в правдивость этого, — Генри покачал головой из стороны в сторону.

— Но мне то вы можете верить на все сто процентов, хотя я прекрасно понимаю вас. Когда подобное случилось со мной, я тоже долгое время считал плодом моего воображения, моей бурной фантазией. Моя часто восторгающаяся от малейшего чуда натура иногда подбрасывала мне такие волшебные истории, что мне не оставалось ничего другого, как и этот случай приписать туда же. Но пришло время и я смог поверить в это чудо, — Юлиан таинственно улыбнулся.

— Вы тоже видели её? Как это произошло? Какой она показалась вам? — заинтересовался Генри.

— О, друг мой, это была трагичная и очень грустная история. Я врач, лекарь, моя практика насчитывает очень много историй всяких болезней, но эта запомнилась мне до сего дня. Одна из моих пациенток, прекрасная, умная, безупречно порядочная женщина, умирала в страшных мучениях. Я никак не мог определить её болезнь. Мои руки опустились, я был страшно разочарован в своих силах. И Она, госпожа, пришла ко мне, представилась Ивдольдой. Вы слышите, как созвучны эти два имени? Акзольда и Ивдольда! В них слышится странная, тягучая и не очень мелодичная музыка Вечности. Сначала она тоже страшно испугала меня, явившись чем-то средним между мужчиной и женщиной. Это была страшное, клокочущее нечто, от которого тянуло могильным холодом и гниющей плотью. Оно просто гипнотизировало меня, втягивало в своё нутро, казалось, прямо засасывало. Такого страха я не испытывал никогда в своей жизни. Я думал, это конец. Но потом, это чудище превратилось в очаровательную, восхитительную женщину лет 30–35. Она была столь прекрасна, что, ещё не оправившись от чудовищного испуга, я прямо застыл на месте не в силах произнести ни слова. Я молча таращился на неё, глотая комок, застрявший в горле. Эти мгновенные метаморфозы перевоплощений совершенно не давали мне собраться с мыслями. Но теперь, мой бог, как она была прекрасна! Вы знаете, это была какаято необычная, восхитительная красота. Что-то неуловимое, таинственное, но удивительно прекрасное. В моей затуманенной голове промелькнула мысль о том, как скуден человеческий язык, я никак не мог подобрать выражения, чтобы описать её красоту. Только одно обстоятельство смогу передать вам, в тот миг моя душа сжалась в комок, а потом, распавшись на молекулы, заполнила всё моё существо и отделилась от моего тела. Она воспарила над моей головой и словно трепетная, крохотная птичка колибри, полетела к ней, этой богине. Тогда она подняла руку и, не прикасаясь, погладила меня по голове, где-то в стороне затылка. Я словно воскрес, ко мне вернулась способность понимать происходящее. Она заговорила со мной. Тему разговора я передавать вам не буду, но мне она тоже подарила чудесные способности. Я смог в этом убедится, но, к моему сожалению, поздно. Она дала мне талант лечить тех женщин, чьё чрево было поражено смертельной болезнью. В силу неизвестных мне причин, природа жестоко обходилась с ними. Это очень страшная, жуткая болезнь. Она разъедает их внутренние детородные органы и женщина сгнивает заживо, не зависимо от возраста. Так вот. Ивдольда дала мне дар, когда лишь маленькая, крошечная искорка ярко-малинового цвета загорается в их чреве, я вижу её и могу погасить, тем самым, спасая женщину от неминуемой гибели. Вам дали способность видеть фиолетовое свечение, а мне малиновое. У наших подопечных разные цвета. Но, как и я, так и вы в состоянии увидеть каждый своего. Увы, но тогда, я уже не смог спасти ту больную. Всё уже было предрешено. Я, не применяя магических способностей, только лекарственные препараты, смог облегчить её последние минуты. Она умерла, оставя светлую память в сердцах своих близких. За какие грехи её так наказали, до сих пор для меня загадка. Прошло время, я вылечил шестерых несчастных женщин. Но вот недавно, седьмую спасти не смог. Я призвал Ивдольду и просил её о снисхождении к несчастной. Но та была непреклонной. Она, в довольно суровой форме, отказала мне таким голосом, который не допускал дискуссии. «Она нарушила божьи заповеди, вела беспутную жизнь, попирая природные законы. Не разу не покаялась, не оглянулась на свою жизнь и должна умереть в страшных мучениях» не терпящим возражения голосом ответила мне Ивдольда. Я робко напомнил ей, что у этой женщины четверо детей. «Имея такую мать, её пример непорядочности, они вряд ли вырастут, уважая божьи законы. И для того, чтобы спасти их души, она должна ответить за свои ошибки. Кем и какими они вырастут, никто не знает, только Он. Поэтому его приговор их матери не подлежит сомнению в справедливости». Вот что ответила мне Ивдольда, — закончил рассказ Юлиан.

— Вы сказали, что звали её и она пришла. А как вы звали её? — спросил Генри.

— Это трудно объяснить, но я попробую. Придя в такое же состояние, в котором мы с вами сейчас находимся, я звал её по имени. Долгое время ничего не происходило, как я ни старался. И вот она пришла. Я почувствовал, как внутри меня всё сжалось в комок. Он был словно утыкан миллионом тонких иголочек, больно терзавших моё нутро. Я застонал от боли и надо признаться, сильно испугался. Понимаете, мой друг, водить дружбу с самой смертью бывает чревато. Если мы не можем, хоть на миллиметр залезть в сознание людей, то что мы можем понять в ней, самой очаровательной и непредсказуемой? Вот то тоже. Так вот, я испугался не на шутку. И тут она показалась мне во всей своей красе. Она уже не пугала своим жутким видом, а сразу пришла красавицей. Дав мне возможность успокоится и прийти в себя, она выслушивает мою просьбу, все доводы и говорит свой ответ. Так что, могу вас предупредить, когда придёт время и у вас возникнет желание поговорить с ней, сразу не пугайтесь. Она снисходительна и приветлива, но помните, не следует злоупотреблять её вниманием. Много, много раз взвесьте все «за» и «против» прежде чем будете искать у неё понимания. Никто не в праве просить снисхождения к грешнику, если он сам не понимает, что творит непотребное и не раскаивается в этом. Помните, ваши доводы должны быть очень и очень весомыми, иначе ничего не выйдет.

Вы должны стать превосходным оратором и адвокатом, в противном случае, результат вашей встречи будет непредсказуем. Запомните это мой юный друг. А теперь нам пора прощаться. Хочу предупредить вас, в скором времени, вас ждёт ещё одно тяжёлое потрясение, но, увы, такова жизнь. Приготовьтесь и постарайтесь достойно принять его. Здесь, к сожалению, уже всё предрешено, с жизнью умирает смерть, чей приход — неумолимый процесс, родилась жизнь — умерла смерть, умерла жизнь — родилась смерть, — грустно сказал Юлиан.

— Господи, доктор! Что, что случится?! Ответьте мне, — встревожился Генри.

— Это всё, что я могу сказать вам. Простите, но я не уполномочен на большее объяснение. Вы задавали много вопросов и получили на них ответы. Теперь проанализируйте всё сами и постарайтесь правильно истолковать. А если наши ответы пугают вас, не задавайте страшных вопросов. Спи спокойно мой радужный, юный адепт на кануне, значительных ярких побед, — голос Юлиана удалялся, пока совсем не стих.

Генри оказался в спальной комнате училища, где ничего не изменилось. Все спали. Он стоял возле своей кровати и смотрел на себя самого. Казалось, он только моргнул, как раздался голос дневального, командующего «Подъём!». Генри проснулся как от толчка, в его голове, словно колокольный набат, отдаваясь эхом не только в мозгу, но и во всём теле, звучала фраза Юлиана: «Если наши ответы пугают тебя, не задавай страшные вопросы».

День начался с тяжёлого разговора в кабинете полковника Малиновского. Генри стоял вытянувшись по стойке «смирно» перед большим столом, за которым сидел весь офицерский состав училища, включая членов министерской комиссии. Вопросы сыпались на Генри со всех сторон. За всю историю училища, а она насчитывала не один десяток лет, подобного ЧП не случалось. Людвиг Юшкевич проявлял огромную заинтересованность. Он больше всех задавал вопросов, словно пытался уличить Генри в сокрытии каких-то фактов, которые могли бы пролить свет на это происшествие. Генри, не очень вдаваясь в подробности, в нескольких словах рассказал о душевных переживаниях своего друга и, сославшись на усталость и плохое самочувствие, попросил разрешения уйти. Полковник Малиновский позволил ему и Генри покинул кабинет.

К вечеру этого дня за телом Влада приехала его сестра. Генри с удивлением узнал в ней монахиню из своего сна. Покойника вынесли в коридор и пока сокурсники, молчаливым строем, проходили мимо, монахиня не проронила ни слова. Она не плакала, просто стояла, скорбно сложив руки. Генри подошёл и тихо встал сзади. Когда последний сокурсник, попрощавшись, прошёл, они остались вдвоём. Монахиня повернулась к Генри, во взгляде её больших, серых глаз Генри увидел невыразимую печаль.

— Он был замечательным, добрым мальчиком, очень ранимым и нежным. Он писал прекрасные стихи. С самого детства его душа жаждала любви и понимания. Он чтил бога, его заповеди и учения. Мы понимали друг друга с полуслова.

— Я не смог уберечь его. Если сможете, простите меня, — горестно вздохнув, сказал Генри.

— Я ни в чём вас не виню и просить прощения вам не за что, бог простит. Влад всегда писал о вас, о вашей крепкой дружбе, о ваших разговорах и глубоких размышлениях о смысле всего. Он прислушивался к вашим советам и прекрасно знал о тяжести греха. Поэтому, не вините себя, вы сделали всё, что было в ваших силах. Он сам выбрал свой путь. Теперь, мы никогда не сможем встретиться с ним. Прощайте, храни вас господь, — сказала монахиня, перекрестила Генри и вышла на улицу.

Тело Влада, в грубо сколоченном наспех гробу, вынесли на улицу и погрузили на телегу. Генри помог монахине сеть на её край, возница дёрнул вожжи. Кадеты, молча, не сговариваясь, следуя внутреннему порыву, выстроились в строй и, отдав честь, стояли, провожая траурную колесницу, пока она не скрылась из виду.

Долго ещё не смолкали пересуды по этому поводу. Генри уже мог говорить с ребятами об этом. Убедительные фразы выстраивались сама собой. Но находились и язвительные скептики, которые колкими замечаниями ранили его самолюбие. Он сам удивлялся, как легко парировал своим собеседникам и, в конце концов, смог растолковать им правила и порядки подлунного мира.

Две недели пролетели почти незаметно. Прошло волнение экзаменационной поры, все получили распределение. Полковник Малиновский вызвал Генри в свой кабинет. — Поздравляю вас с успешным окончанием. Я писал запрос в Академию и вчера получил ответ. Вот, прочтите сами, — полковник протянул Генри казённый пакет.

Генри вытащил оттуда письмо и быстро пробежал его глазами. Сухим, военным слогом там было написано, что за отличные успехи в обучении кадету Яровскому присвоено звание капрала королевских войск и в течении десяти дней он должен явится на занятия. Генри не скрывал своего восторга. Он козырнул, прищёлкнул каблуками и чётко, по-военному, сказал:

— Благодарю за доверие. Разрешите идти?

— Да, конечно. После окончания училища вам положен отпуск перед тем, как отправиться в Академию. Завтра, в моём доме, я даю бал в честь отличников учёбы. Вы в числе приглашённых гостей. Камилла хлопотала за вас и ждёт встречи. Я давно хотел спросить вас, Генри. Скажите, каковы ваши отношения. Дочь утверждает, что вы просто добрые друзья. А что вы скажете мне по этому поводу? — поотечески добро спросил полковник.

— Мы действительно, друзья. У вас прекрасная дочь, в наших отношениях, как мне кажется, присутствуют чувства как между братом и сестрой. Мы никогда не говорили о чём-то большем, — ответил Генри.

— Ну, что ж. Спасибо за честный ответ. Хотя, честно признаться, я был бы рад видеть вас в другом качестве, — лукаво улыбнулся Малиновский, — но вам, молодёжи, виднее. Можете идти.

Генри опять козырнул и вышел из кабинета.

Вечером следующего дня чарующие звуки вальса, доносящиеся из особняка полковника Малиновского, встречали пятерых отличников училища, одетых в парадную форму. Камилла стояла в дверях танцевального зала и улыбалась на встречу поднимающемуся по лестнице статному и красивому Генри Яровскому.

— Генри, как я рада нашей встрече! Я скучала без тебя, скорей, скорей пойдём танцевать, — она протянул Генри руку.

Генри поклонился и поцеловал её изящную ручку в атласной перчатке, улыбнулся и согнул свою руку в локте.

— Ах, оставьте, друг мой, свои церемонии для тех барышень, которые будут стараться овладеть вашим сердцем. Между друзьями, коими мы являемся, эти проявления романтичного джентльменства ни к чему, — притворно хмурясь, сказала Камилла и, рассмеявшись своим весёлым, похожим на звук серебряных колокольчиков, смехом потащила Генри за руку в круг танцующих пар, — скорей, скорей. Мне так нравится этот вальс, вы подоспели вовремя. Они закружились в танце, переполняемые радостью молодости и счастья. Несколько танцев они не расставались, пока раскрасневшаяся Камилла не взмолилась о пощаде.

— Ах, Генри, я страшно устала. Пощадите, давайте отдохнём. Мне так много надо спросить у вас, — сказала она, присев на диван, к которому Генри подвёл её, — ну расскажите, расскажите, как вы жили всё это время в свое серой, суровой казарме.

— Вы ошибаетесь, сударыня. Она кажется серой только в сравнении с блеском и роскошью вашего дома. Это вполне сносное место проживания, соответствующее военному распорядку.

— Да что вы. Когда-то, маленькой девочкой, я упросила отца показать мне, как живут его курсанты. Боже мой! Это было ужасно! Там так мрачно и безрадостно! Помню, как мне стало тоскливо и очень жаль мальчиков, которые там находились. Тогда в моей душе родилось очень уважительное чувство ко всем мужчинам, которые носят военную форму. Ведь это надо иметь большой внутренний стержень. Служить Отечеству, воевать, погибать и идти на это сознательно, с чувством долга. О, боже! Как бы я хотела, будь это в моей власти прекратить все войны! — тряхнула своей белокурой головкой Камилла и в её глазах появились слёзы.

— Я тоже хотел бы этого. Но что поделаешь, это нам не подвластно. Сколько существует мир, будут войны и гибель мужчин. Таков ход истории, но если мне придётся выбирать между кровавой бойней за справедливость и миром, я выберу борьбу за справедливость, — ответил Генри.

— Да-да, я понимаю. Но всё равно, это так печально и тяжело, — вздохнула Камилла и тут же, что было абсолютно в её стиле, тихо произнесла, — Генри, скажите мне, кто этот светловолосый кадет, который танцует с девушкой в розовом платье? Он такой душка!

Генри повернулся туда, куда Камилла указывала своим веером.

— Это Станислав Весгорский, очень хороший человек. Мы с самого первого дня были с ним в прекрасных отношениях. Я вижу, вы заинтересовались им. О, коварная, мне кажется, я начинаю ревновать, — притворно нахмурившись, улыбнулся Генри.

— Да-да-да, я этого и хотела добиться, но он так прекрасен, просто Апполон — подыгрывая ему, сказала Камилла, — это вам расплата за то, что вы весь вечер кого-то ищите глазами. Сознайтесь, вы тоже хотите встретить сегодня обоятельную красавицу?

— Скажите, Камилла, я не вижу вашей подруги. Разве вы не поддерживаете дружбы с Ядвигой? — дрогнувшим голосом спросил Генри.

— Ах, боже мой! Генри, друг мой! Это так страшно! Я знаю, что случилось с Владом! Ужасно, ужасно! Мой отец всё рассказал мне. Какой ужас, какая трагедия! Бедный, бедный, несчастный юноша! — замахала руками Камилла, — Вы не представляете, что происходит с Ядвигой. Она совершенно не в себе. Тот коварный негодяй бросил её почти у алтаря. Конечно, это не тот ужас, в который окунулся Влад, решившись на такой страшный грех. Только представьте себе, когда уже всё было готово к свадьбе, этот бесчестный пришёл к ней и сказал, что, видите ли, раздумал жениться. Он ещё молод, чтобы связывать себя супружескими обязательствами. Для карьерного роста он уезжает, и не хочет тащить за собой обузу, в виде молодой жены. Господи, Генри, если бы вы видели, что твориться с Ядвигой! Она совершенно подавлена, ни куда не выходит и ни кого не приглашает к себе. Что только мы не делали. Она осунулась, от былой красоты и обаяния не осталось и следа. Мне кажется, она потихоньку сходит с ума. А ведь я предупреждала её, мне очень не понравился этот Людвиг. Как только я его увидела, он сразу вызвал у меня неприятный холодок вот здесь, — сказала Камилла и положила руку на середину груди.

— Как ты назвала его имя? — вздрогнул и, почти задохнувшись, произнёс Генри.

— Его зовут Людвиг Юшкевич, он тоже учился в вашем училище, а теперь уехал куда-то. Что с вами, друг мой!? Вы побледнели, — заволновалась Камилла, — пойдёмте на балкон.

— Нет, всё в порядке, не волнуйтесь. Просто я так ярко вспомнил весь этот ужас. Ведь я первый нашёл Влада, там в лесу. Ничего, уже всё прошло, — взял себя в руки Генри.

— Вы так напугали меня, у вас было такое лицо, — замахала веером Камилла и встала с дивана, — может, мы всё-таки выйдем на балкон?

— Уверяю вас, всё в порядке. Пойдёмте танцевать, я не хочу портить вам вечер своими воспоминаниями. Прошу, сударыня, — Генри улыбнулся и взял Камиллу под руку.

Они вышли на середину зала и присоединились к танцующим парам. Камилла, заглядывая в глаза Генри, сначала молчала. Но долго находиться в подавленном состоянии она не могла и всеми силами пыталась вывести из него Генри. Сначала произнесла несколько ничего не значащих фраз, чтобы хоть чуть-чуть расшевелить его и, почувствовав, что он готов к разговору, защебетала без умолку. Её тактический приём имел положительный результат. С Генри словно спала пелена тоски и, глядя в её весёлые, искрящиеся радостью глаза, он стал улыбаться, поддерживая разговор.

— Каковы ваши планы на будущее? — задала вопрос Камилла.

— Я буду продолжать учёбу в Академии, — с гордостью ответил Генри. — О, это прекрасно! Значит, мы сможем видеться чаще. Я так искренне рада за вас, — улыбнулась девушка, — скажите, а Станислав тоже будет учиться с вами?

— Я вижу, сударыня, вы всерьёз заинтересовались им. Хотите, я познакомлю вас?

— О, боже! Мне так не ловко за свою открытость, но вы прочитали мои мысли! — смутилась Камилла и покраснела.

— Вот-вот, оставайтесь в таком смущении. Вы ещё прекраснее с этим нежно-розовым румянцем на щёчках. Пойдёмте скорее, пока он не пропал, — потянул её за руку Генри, — здесь нет ничего не приличного, это прекрасно, что в вашем сердечке вспыхнула эта искорка симпатии. Поторопимся, пока не начался следующий танец.

Держа Камиллу под руку, Генри решительно повёл её через весь зал к компании молодых людей из трёх девушек и трёх юношей. Барышни сидели на бархатном диванчике и весело переговаривались со своими кавалерами. Генри подвёл Камиллу и представил всем.

— Друзья мои, познакомьтесь. Это моя давнишняя подруга, Камилла Малиновская, — посмотрел на своих сокурсников Генри.

Камилла сделала реверанс и протянула руку для поцелуя. Первым подошёл Вацлав Пискорский, потом Юзеф Штенковский и последним Станислав. Он прикоснулся губами к атласной перчатке девушки, дольше всех задержал руку Камиллы и поднял на неё глаза. Камилла вспыхнула под его пристальным взглядом, прикрыла половину лица веером, наступила неловкая, но всё определяющая пауза. Девушка первая совладала с собой.

— Очень рада нашему знакомству, господа. Простите, мой друг, я не представила вас свои подругам, — Камилла повернулась к Генри, на её лице сияли счастьем широко раскрытые глаза, — это Виола Юрсковская.

Генри повернулся к девушке, которая протянула ему руку. Он почувствовал, как его сердце вздрогнуло и бешено заколотилось, словно хотело раздвинуть ставшую вдруг мгновенно тесной, грудную клетку и выскочить на свободу прямо к ногам это очаровательной девушки. Волна незнакомых, но потрясающе прекрасных ощущений захлестнула его и подняла на своём гребне в небесную, заоблачную высоту. Он понял, что это конец его спокойствию и безмятежной жизни. Их глаза встретились. Жгуче-карие, с серебристыми прожилками глаза Виолы отражали свет свечей в канделябрах, который предавал им восхитительный, тёплый оттенок. Генри не мог оторвать взгляд от её прелестного личика с ярко очерченными пухлыми, алыми губками. Они смотрели друг на друга и понимали, никто из них не в силах первым отвести взгляд. Оба чувствовали, судьба свела их сегодня для того, чтобы никогда уже не разлучаться. Камилла, наблюдая за этой сценой, сама под впечатлением знакомства с объектом своего внимания под именем Станислав, незаметно тронула Генри за руку и продолжила представлять двоих оставшихся девушек. Генри, машинально поцеловал обе ручки по очереди, но если бы спросили, как зовут этих девушек, он бы не смог ответить. «Виола, Виола, жизнь моя! Моя любовь!» стучали молоточки в его висках.

Остаток танцевального вечера прошёл как в тумане. Генри с Виолой танцевали все танцы подряд, едва найдя несколько фраз для разговора. Они прекрасно и без слов понимали друг друга. Глаза в глаза, два бьющиеся в унисон сердца, ставшие единым целым. Никто не существовал вокруг них. Мелькали смутные лица танцующих, но разобрать их черты ни Генри, ни Виола были не в состоянии. Среди шумной толпы они были словно вдвоём на солнечном, чудесном острове в лазурном море Любви. Расстаться не было сил, но бал закончился и Генри пора было возвращаться в училище. Мысль о том, что до следующей встречи пройдёт целая вечность, сводила с ума обоих.

Глава 15

Домой Генри не ехал, а почти летел, чтобы поделиться с отцом своим счастьем. Дом Юлиана Баровского был на пути и Генри решил заскочить к нему на минутку. Доктор словно был осведомлён о его приезде и встречал Генри на ступенях своего дома.

— Мальчик мой, рад вас видеть в столь восторженном состоянии. Отсюда вывод, что у вас всё в порядке, — Юлиан обнял Генри.

— Да-да, дядя Юлиан. Я так счастлив! Я встретил свою единственную и неповторимую. Она само совершенство, идеал! О, если бы видели её! Она прекрасна, обворожительна, восхитительна! — Генри сжал в объятьях своего учителя и советчика.

— Бог мой! Сколько восторженных эмоций, я в восторге и, кажется, уже сам заочно влюбился в эту чаровницу. Поздравляю вас, юноша. Любовь это прекрасное, радостное состояние. О боги, вы так жестоко обошлись со мной, не позволив испытать это блаженство любить, — нарочито сердясь, сказал Юлиан и погрозил пальцем небесам.

— Вы замечательный человек, полны сил и молоды душой. Я надеюсь, что вы ещё успеете, — лукаво улыбнулся, пытаясь приободрить своего наставника Генри.

— О, юноша, спасибо вам за тёплые слова, но боюсь, что уже всё в прошлом. Вздохи и глубокомысленные взгляды, свиданья при луне и трепетное томление души. Мои невесты и страстно любимые женщины — наука и магия. Только они заставляют учащённо биться моё сердце. Но оставим лирику, иначе я сейчас расплачусь над своей одинокой судьбой, — притворно всхлипнул Юлиан, — поведайте мне, как ваши успехи на службе?

— Капрала Яровского рекомендовали в Академию и через десять дней ему надлежит явиться на занятия. Я спешу поделиться с отцом своей радостью.

— Превосходно, мой мальчик. Герцог будет очень доволен, — сказал Юлиан и отвёл глаза.

— По моему, вы что-то скрываете, скажите, он здоров? — встревожился Генри.

— Ах, ну почему мне всегда достаётся. Нет-нет, не стоит волноваться, я думаю, всё наладиться. Для вас не секрет, мы с вашим отцом не молоды, в нашем возрасте частенько случаются подобные отклонения. Он просто устал, но теперь, я надеюсь, ваш приезд взбодрит его и дело пойдёт на поправку.

— Что с ним?

— Сердчишко, знаете ли, шалит, но это возрастное. Ерунда, мы ещё повоюем, — подмигнул доктор Генри, — я поеду с вами, хочу нанести ему визит, как доктор и как друг. Поедемте, я только возьму свой саквояж, — Юлиан зашёл в дом и через минуту уже вышел в своём котелке, с тростью и неизменным, видавшим виды, саквояжем.

Старый дворецкий, который помнил Генри ещё маленьким, едва начавшим ходить карапузом, вытирая скупые старческие слёзы умиления, учтиво поклонился молодому, статному хозяину, одетому в парадную, военную форму:

— С приездом, доброго здоровья вам, мсье Генри, — и протянул руку, чтобы взять кофр Генри.

— Здравствуй, здравствуй мой добрый друг. Не кланяйся, оставь, я сам. Где отец? — не позволив дворецкому взять тяжёлую кладь, спросил Генри.

— Он в гостиной, мсье.

Генри вошёл в гостиную и остолбенел. В кресле, возле разожжённого камина, сидел старец, лишь отдаленно напоминающий статного, с военной, вышколенной годами службы, выправкой герцога Яровского. Комок подкатил к горлу Генри. Он, даже в страшном сне, не мог бы представить, что такие чудовищные перемены могли произойти за такой короткий срок. Отец действительно представлял жуткое зрелище. Остатки седых, давно не стриженых, волос жалкими клочками висели по обе стороны от лица, которое теперь было похоже на недоразвитую, но печёную тыковку. Застланные мутной пеленой, выцветшие глаза, в которых даже не отражалось пламя камина, смотрели сквозь огонь, словно видели за его вяло вспыхивающими язычками, край вселенной. Скрюченные подагрой пальцы нервно теребили полы старенькой, фланелевой, домашней курточки.

— Папа, папа, я приехал, — медленно выговаривая слова, сказал Генри.

— Да-да, кто это? Кто здесь? — герцог, кряхтя, словно рассохшийся секретер скрипящий дверцами, не вставая, повернулся в полоборота.

— Это я, Генри, — громче повторил юноша и, подойдя ближе к креслу, присел на корточки.

Герцог, подслеповато щурясь, долго вглядывался в лицо сына. Потом Генри заметил, как в глазах отца появилось осмысленное выражение.

— Сынок? Святые угодники! Сыночек! Это ты?! Мальчик мой, родной мой мальчик! Ты приехал! Приехал к своему отцу, в свой дом! Боже мой, как я рад! — герцог расплакался и трясущимися руками обнял Генри, — я боялся, что больше не увижу тебя. Сынок, мой дорогой мальчик.

Герцог опёрся на подлокотники и попытался встать. Но то ли от слабости, то ли от избытка захлестнувших эмоций, ноги не слушались его, он стал медленно оседать назад, в кресло. Генри подхватил его под мышки, чтобы удержать. Его душа тоскливо заныла, когда он почувствовал под своими руками худое, измождённое старостью, высохшее тело отца.

— Господи, отец, ну что же вы! Почему вы довели себя до такого состояния! Я даже не мог представить себе такого. Ничего, ничего, отец. Теперь я приехал и всё наладится. Мы будем с вами гулять по нашему парку и говорить, говорить обо всём, — не умолкая, говорил Генри, — я так скучал за нашим домом.

— Это хорошо, хорошо, сынок. Ты приехал. Я хоть перед смертью посмотрю на тебя, какой ты стал красивый, настоящий мужчина. Теперь и умереть можно спокойно, — дрогнувшим от слёз голосом, сказал герцог, — ничего, ничего, сынок, я не боюсь смерти. Мои дни сочтены, я слишком много ошибался в этой жизни, чтобы заслуживать лучшего. Вряд ли моё место на небесах, мой удел гореть в аду, чтобы демоны глумились над моей душой. Я изо дня в день молю бога о милости и снисхождении ко мне, чтобы он, хоть на долю секунды, позволил мне встретить твою мать и вымолить у неё прощения. Это я виноват в её смерти, она была прекрасной женщиной, замечательной женой, а я не понял, не осознал этого. Я был чудовищным негодяем, мерзавцем, которому нет прощения ни здесь, ни там, — задыхаясь, договорил, почти прошептал герцог.

— Ну что вы, отец. Вы очень хороший, вы прекрасный отец, я люблю вас. Вы самый дорогой человек для меня. Если бы тогда вы смягчились, то не знаю, кем бы я стал сейчас. Я с отличием закончил училище и меня берут в Академию. Я благодарен вам за всё, за то, что живу, что вижу закаты и восходы солнца, дышу воздухом. А несколько дней назад я встретил самую прекрасную девушку на свете. Теперь в моём сердце поселилась любовь. Вы ещё увидите моих детей, своих внуков. Только вам я смогу доверить их воспитание, — Генри скороговоркой выпалил всю эту тираду, стоя на коленях перед сидящим отцом.

— Спасибо, спасибо тебе, сынок, за твои добрые слова. Я боялся, что ты никогда не сможешь простить меня за всё, что я сделал с нашей семьёй. Сейчас, на пороге смерти, я прошу прощения у тебя. Прости, если сможешь, — герцог попытался встать перед сыном на колени.

Генри усадил его обратно и уткнулся в колени отца. Всю эту сцену наблюдал Юлиан Баровский. Он тихонько вышел и прикрыл двери гостиной. Он предвидел будущее, но знал, что не имеет права ничего говорить.

До самого вечера Генри не расставался с отцом, они говорили и говорили, словно не могли насытиться обществом друг друга. Герцог, проявляя живой интерес, расспрашивал сына обо всём, о той девушке, которая пленила сердце сына. Смахивая слезу, старший Яровский сокрушался, что жена не дожила до этого светлого час и, благословив сына, дал совет «чтобы разум не вмешивался в сердечные дела, а душа слушалась только собственного голоса».

Лишь далеко за полночь, Генри настоял, чтобы отец лёг в постель, а сам до утра сидел в его кресле и думал своей, ещё не долгой жизни. Он вспоминал своё беззаботное детство, матушку. Думал о том, как странно переплетаются человеческие судьбы, сколько в них закономерных и непредсказуемых поворотов. «Как распознать, что ошибочно, что угодно богу? Как увидеть эту тонкую грань, за которой добродетель поджидают коварно расставленные ловушки чужой силы? Как прожить жизнь, чтобы не за что было расплачиваться в старости? Есть ли возможность, за столь короткий срок понять смысл и таинство бытия? Сколько нужно прожить жизней, если это правда, что рождаться можно не единожды, что бы накопить опыт и поделиться им с людьми? О господи, молю тебя, направь, укажи путь к твоей истине!» думал Генри и не заметил, как первый рассветный луч солнца заглянул через шторы в окно гостиной. «Пора, сегодня меня ждёт много дел» Генри встал с кресла и вышел на улицу.

В парке, прилегающем к дому, просыпались птицы, подав несколько пробных трелей, словно боялись поторопиться с восторгом встречать рассвет. Но солнце уже показалось среди стволов деревьев парковой аллеи. Генри потянулся, закинув руки за голову, подставил лицо тёплым лучам. Сделал несколько упражнений, как на утренней зарядке в училище. «За работу, капрал Яровский. Пора разбудить это сонное царство и снова вдохнуть в него жизнь».

— Мсье Генри, я приготовил вам чашку горячего морса, вашего любимого — услышал он голос старого дворецкого.

Генри повернулся, улыбнулся и легко взбежал на ступени.

— Спасибо, спасибо тебе, старина. Ты не представляешь, как я рад, что снова дома и вижу ваши родные, милые лица. Пригласи всю прислугу, будем держать совет, как взбодрить обстановку и привести дом в надлежащий вид. Вперёд на войну со скукой, — Генри одной рукой обнял дворецкого за плечи и так, обнявшись, они вошли в гостиную.

Генри быстро дал распоряжения, в доме всё пришло в движение. Суетились слуги, бегая с вёдрами и тряпками, стирая пыль и затхлый запах. Окна были распахнуты настежь, впуская в дом солнце, свет и чистый воздух. Отец позвал Генри к себе и изъявил желание спуститься вниз, чтобы самому присутствовать при чудесных, жизнеутверждающих переменах в доме. Привезли цирюльника. Постриженный и выбритый, отец попросил одеть его в самый любимый, дорогой костюм. Но, увы, вся одежда была ему велика. Доставили семейного портного для снятия новых мерок. Генри дал распоряжение, чтобы к завтрашнему вечеру отцу сшили фрак и пару костюмов.

— Если не сможете справиться своими силами, найдите толковых помощников, расходы не имеют значения. Завтра мы будем принимать гостей, — начало фразы было адресовано портному, а конец предназначался отцу, который, не скрывая слёз радости и восторга, сидел притихшим и довольным.

— Генри, где вы? — послышался с лестницы голос Юлиана.

— Поднимайтесь к нам, — позвал его Генри.

— Я вижу, во всю кипит работа по благоустройству вашего родового гнезда. Это правильно и своевременно, к сожалению, меня ваш любезный батенька совершенно не хотел слушать. Вы молодец. Хотел бы я иметь такого любящего сына, — показался в дверях доктор, — нуте-с, как наш благородный герцог? О, превосходно, превосходно. Замечательный, цветущий вид! Вы помолодели лет на тридцать, старина.

Юлиан подошёл к герцогу и пожал его руку. Тот выпрямился и кивнул.

— Это всё Генри, он вернул меня в мир действительности, вдохнул жизнь в моё умирающее тело. Это восхитительное, волшебное чувство, которое волнует мою старческую, вялую кровь и заставляет её быстрее бежать по жилам.

— Отец, я могу дать вам сроку прийти в себя до завтрашнего вечера. На завтра я пригласил ваших старинных друзей, вы должны выглядеть молодцом, — улыбнулся Генри. — Да-да, я буду стараться. Смотрите, я вполне бодр и готов жить, — герцог опёрся на подлокотники кресла и осторожно встал на дрожащих ногах во весь рост.

Генри дернулся чтобы поддержать его, но Юлиан успел схватить его за руку и, глядя в глаза, отрицательно покачал головой:

— Оставьте, пусть сам, я, как врач, держу ситуацию и уверен в успехе, — прошептал он Генри.

Герцог сделал несколько робких шагов к окну и посмотрел на улицу.

— Боже мой! Как прекрасен вид зелёных деревьев и солнечного света. Я просто воскрес, — тихо сказал герцог, — но увлекаться самостоятельностью ещё рано. Правда, доктор?

— Да-да, совершенно верно, спешить нам не куда. Генри, проводите меня, а вы отдыхайте, дружище, — Юлиан откланялся и стал спускаться по лестнице.

В гостиной он протянул Генри маленький пузырёк из тёмного стекла.

— Давайте ему по девять капель этой микстуры три раза в день, это поддержит его, — сказал Юлиан и, надев котелок, вышел на улицу, — вы сделали почти невозможное, радужный адепт, пусть он хоть ещё немного побудет счастлив.

Но Генри не слышал этих слов, потому что доктор сказал это, садясь в свою карету.

Вечером следующего дня дом герцога Яровского был полон гостей. Старинные друзья герцога чинно сидели в расставленных креслах и вспоминали свою молодость и годы службы. Отец, действительно, выглядел вполне замечательно. Он довольно бодро ходил по комнате от одной компании к другой и, потягивая лёгкое вино, не стесняясь хвастаться, рассказывал всем об успехах сына. Отвыкнув от суматохи, он рано отправился спать. Генри несколько раз заглядывал в его спальню, слыша ровное дыхание отца, успокоился и тоже лёг.

Как не странно, вопреки привычке ранних подъёмов в училище, Генри проспал довольно долго. Спустившись вниз, он застал отца, сидящем в кресле.

— Вы любите поспать, мой мальчик. Я не стал вас беспокоить. Сегодня моя очередь вас развлечь и порадовать. Я приглашаю вас на конную прогулку, позавтракайте, нам пора отправляться. Я уже дал распоряжение подготовить наших лошадей.

— Отец, а вы не торопитесь? Может, повременим с прогулкой. Вы ещё не совсем оправились, — придав мягкости своему голосу, попытался возразить Генри. — И слушать не желаю. Я кадровый офицер и не намерен, как растение сидеть и ждать смерти, — как можно строже ответил герцог, — я полон сил и желания побороть свои недуги.

— Хорошо, хорошо, отец. Я буду готов через пять минут, — Генри улыбнулся и поднялся в свою комнату.

Вернувшись ровно через пять минут, он увидел отца, стоящим у портрета матери, который, занимая почти полстены, висел возле камина.

— Прости, прости меня за всю ту боль, которую я причинил тебе, — тихо шептал отец и вытирал слёзы.

— Я готов, — сказал Генри, помолчав немного и дав отцу выплакаться.

— Да-да, сынок. Я тоже готов, — герцог довольно резво вышел на ступени парадного входа.

Конюх держал под уздцы Верного и Крепыша. Верный, гнедой восьмилетка, призёр многих выставок, прядал ушами, раздувая ноздри. Герцог купил его маленьким жеребёнком и очень любил. Конь отвечал ему взаимностью и радовался, когда тот приходил на конюшню, чтобы угостить своего любимца кусочком сахара. С тех пор, как герцог запер себя в четырёх стенах, конь, чувствуя, что с хозяином неладно, стал возбуждённым, нервозным и почти никого не подпускал к себе. Но сейчас было видно, он рад встрече со своим добрым, любимым другом. Перебирая ногами, он тихо ржал и тянул морду к герцогу. Отец подошёл и погладил его.

— Ну, что, мой четвероногий друг, давай вспомним былое и покажем молодёжи, как надо нестись на встречу ветру, — сказал герцог и довольно, резво вскочил в седло, — догоняй, сынок!

Пришпорив Верного, отец прильнул к его гриве и поскакал вперёд. Генри вскочил на Крепыша и бросился вдогонку, стараясь не выпускать из виду эту пару. Смутное, тягостное предчувствие больно кололо его грудь. Хотя внешне всё было спокойно, но тревога уже поселилась в сердце, сжимая его мягкой лапкой маленького, но страшного и коварного зверя, под именем «страх». Люди и кони, слившись воедино в своих парах, мчались по полю к опушке леса. Генри прищурившись, наблюдал за отцом. Тот долго скакал, припав к спине своего коня и когда до леса осталось всего несколько метров, он вдруг распрямился, раскинул руки в стороны и запрокинул голову. Верный дёрнулся всем телом и резко остановился. Руки отца безвольно упали по бокам и он уткнулся лицом в конскую гриву.

— Отец! Отец! — дико закричал Генри, хотя прекрасно понимал, что это конец.

Подскакав поближе, он слез с Крепыша и бросился к отцу. Ноги Генри подкосились, он сел на траву. Слёз не было. Просто душа забилась в уголок его существа и тихо стонала от неизбежности произошедшего. Потеряв счёт времени, он долго сидел, не решаясь подняться. Потом встал, взял под уздцы Верного и Крепыша и пошёл в усадьбу.

Вся прислуга выскочила на улицу, как только увидели Генри, ведущего коней в поводу. Конюх помог Генри вытащить отца из седла, они вдвоём занесли тело в дом и положили на кушетку. Горничные тихо запричитали по покойному. С улицы послышался цокот конских подков и через минуту в гостинную вошёл Юлиан. Положив котелок и трость на столик, он подошёл и обнял Генри за плечи.

— Мужайтесь, мой мальчик. Увы, но как бы мы не старались, неизбежное всё-таки случилось. Но он ушёл счастливым, поверьте мне, я это знаю наверняка. Вы сделали всё, что было в ваших силах. Теперь нам нужно молиться за его упокоение и взывать к господу, чтобы принял его душу в свои объятья.

— Я был готов к этому, но всё равно это мучительно больно. Ноет душа, хотя разум осознаёт, — горестно ответил ему Генри.

— Я понимаю вас, мой друг. Мне, волею судьбы, не пришлось хоронить близких и родных, но смертей я повидал не мало. Они все отличались одна от другой, но их объединяет печаль и горесть родных. Я распоряжусь о траурных ритуалах, а вы займитесь оповещением друзей вашего отца, — похлопал его по плечу доктор.

— Спасибо вам, дядя Юлиан. Спасибо за всё, за то, что вы есть в моей жизни и всегда находите добрые слова. Спасибо.

Генри обнял своего старого друга. Юлиан тоже обнял его, похлопал по спине и вышел на улицу. Генри вошёл в кабинет отца и, сев за его стол, собрался писать траурные открытки-приглашения. Открыв ящик секретера, он, разбирая бумаги, наткнулся на небольшой листок, сложенный вчетверо, слегка затёртый по краям. Развернув его, он вздрогнул, узнав почерк матери. Это были стихи.

«Этот солнечный свет больно бьёт по глазам, Лучше сумрак и тьма, в них покой и прохлада, Все похвальные почести им я воздам, Только света небесного больше не надо Окунусь в темноту, обрету там покой, Где от шума людского надёжно укрытье На себя самого зло махну я рукой Мне не надо уже больше новых открытий Я закрою глаза, смерть-блаженство само Распахнёт мне свои ледяные объятья Я уйду в мир иной, на покой, всё равно Оттолкнувшись душой от святого распятья»

«Боже мой, это писала она! Но как давно? Сколько прошло времени? Как давно она решилась на это? Моя бедная мамочка! Вот опять эта незабытая боль напомнила о себе» у Генри перехватило дыхание. Вновь и вновь перечитывая написанное, он представил мать, склонившуюся над столом, когда она, в отчаянии, но уже успокоенная от принятого, твёрдого решения, писала эти строки. Стук в дверь и дворецкий сообщил, что родовой семейный склеп готов к приёму нового постояльца.

К концу этого дня Генри чувствовал себя опустошённым и страшно уставшим. Он лёг в кровать и думал, сон придёт мгновенно, но это было не так. Лишь только его голова коснулась подушки, сон, ещё мгновенье назад призывно манящий в свои объятья, как рукой сняло. Он лежал и смотрел на пламя свечи. «Я остался один, отец и мать обрели вечный покой. Они прожили так мало на мой взгляд. Хороший человек или плохой — два критерия в жизни. К какому числу они относили себя? Что они думали на пороге вечности? Что терзало, а может быть, успокаивало их? Я никогда не смогу узнать, какие мысли родились в их угасающем сознании. Жаль» думал Генри. В распахнутое окно влетел мотылёк.

Он долго кружил возле пламени то опрометчиво близко приближаясь, то отдаляясь на безопасное расстояние. К нему присоединился ещё один, но он был гораздо сдержаннее. Он очень аккуратно порхал вокруг первого, словно пытался на своём языке угомонить его и предостеречь от опасности. Но первый, словно не слышал, не понимал своего собрата и продолжал играть с огнём. Но, вдруг, одно неловкое движение, слишком резкий взмах тонких, прозрачных крылышек к огню и опалённое, погибшее от своей безрассудности насекомое упало на стол. Второй, покружив немного над мёртвым тельцем, вылетел в окно. «Вот так и мы в этой жизни летим на пламя, в котором сгорает наша жизнь. Мы то, осторожно, не допуская ошибок, кружим рядом, бережно продлевая свой отпущенный срок, то, допустив просчёт и совершая ошибку за ошибкой, тем самым слишком близко приближаемся к опасному, но манящему свету. И вот он принимает нас в свои горячие объятья, после которых приходит конец. Размышлять можно бесконечно, но надо отдыхать, поспать.

Ну, что же ты, великий бог Морфей, лишил меня истомы, неги сонной, приди и крыльями волшебными навей покой моей душе измученно и утомлённой».

Но прошло ещё время, а уснуть так и не удалось. Генри встал и спустился вниз, в гостиную и сел в кресло отца возле тихо потрескивающего горящими поленьями камина. Закрыл глаза и попытался задремать, но вместо сна он почувствовал уже знакомое ощущение, которое приходило к нему два раза до этого. Он увидел себя со стороны, сидящим в кресле. Теперь он знал, что это третий выход астрального тела. Подумав о Юлиане, он мгновенно оказался в доме доктора и застал того уже поджидавшим. Юлиан, а вернее его астрал, стоял возле стола.

— Ну, юноша, если вы будете добиваться этого только в моменты душевных страданий, боюсь, возле вас будет пустота и никого рядом. Я не смогу заменить тебе родителей, но постараюсь быть тебе хорошим другом и наставником, а это, говорят, не мало. Пришло время научить вас приходить в это состояние без эмоциональных травм. Я расскажу вам, как это делать, находясь в сознании, в реальности.

В первую очередь вы должны научиться расслаблять своё тело. Если не получится сразу целиком, то сначала будете давать приказание каждому, отдельному участку. Начинать надо с мозга, его правого и левого полушарий. Усиленно давайте приказ, чтобы они оставили, стёрли все мешающие мысли и предались внутреннему созерцанию. Мышцы лица, груди, рук, спины, живота и нижних конечностей должны быть полностью расслаблены, практически неощущаемыми. Потом это действо назовут… Вот те на, запамятовал! Ох, годы, мои годы. Вот-вот-вот. Сейчас вспомнил, «аутотренинг». Придя в состояние полной отрешённости от внешнего мира, вы отключите сознание, контролирующее внешние факторы. Тем самым вы сможете открыть дверь в блокированное, в обычном состоянии, подсознание. В нём-то и заложен огромный, колоссальный объём информации, который нужно прочитать и запомнить.

— А откуда этот объём появляется в нас и что в нём спрятано?

— Люди лишь на четверть от полшага подошли к разгадке этой тайны. Я знаю только одно, все рождаются с ним, но не все могут его открыть и осмыслить. Помните тот океан и голубую пирамиду, которую мы с вами видели?

— Да-да, конечно помню, — быстро ответил Генри и не обманывал, он действительно хорошо помнил это видение, хотя и был маленьким мальчиком.

— Вот именно оттуда всё и начинается. В каждом из нас есть частичка этого информационно-энергетического океана. Я не устаю каждый день петь хвалебные, песни создателю и его труду. Вы знаете, сколько весит человеческий зародыш? Всего 0,004 гр.!!! Представляете, в зародыше уже заложено всё, от мозга, ручек-ножек, маленьких волосинок, покрывающих тело до способности организма бороться с болезнями самостоятельно. Вы только вдумайтесь в это совершеннейшее чудо природы! Мы имеем это благодаря совместной работе Вселенского разума и природы-матери. Вселенский разум делиться с нами своей крошечной частичкой мудрости, а природа создаёт для неё биологический сосуд.

— А что есть душа? Ведь мы так часто говорим о ней, о том, как она болит, страдает, мучается или наоборот, ликует от счастья и любви. Она то сжимается в маленький комочек от страха или обиды, то распускается подобно бутону цветка, поёт и рвётся наружу, чтобы поделиться своей радостью со всеми.

— Вы абсолютно правы. Есть, есть что-то такое в нашем организме, что не подходить под все физиологические определения. Всё что вы сказали знакомо каждому. Я думаю, это энергетический сгусток, который соткан из множества тончайших нитей, связывающих нас с бесконечностью Вселенной. Это невидимая, но весьма ощутимая субстанция. Это вопрос вопросов и диспуты о нём были, есть и будут, пока живёт человечество. Множество учёных ломают копья в этом сражении «за» и «против» её существования. Пока ещё, в нашем времени никому не удалось создать точнейший технический прибор, который смог бы не только увидеть, но и взвесить её. Но люди будут работать над этим и, в конце концов, добьются определённых результатов. Они сделают приблизительные выводы, что после смерти человека, он становиться легче на 21 грамм. Что это? Объём последнего выдоха или столько весит душа? Как и когда найдут ответ — срок неизвестен, но то, что это произойдёт не вызывает сомнения. Если конечно не вмешается провидение и не закроет ещё большей завесой это своё таинство. Сколько бы человечество не кичилось своей цивилизованностью и грамотностью, всё равно страхи и предрассудки, владевшие умами людей в древности, господствуют над нами и по сей день. Чему нельзя дать объяснения, то автоматически относиться к сверхестественному явлению, не принадлежащему к окружающему миру. А так ли это? Я думаю, что окружающая нас природа — вот главный инициатор всех тайн. У неё в рукаве всегда найдётся очередной секрет, когда мы разгадаем предидущий. Сдаётся мне, у неё этих секретов, как песчинок на морском берегу. Но мы отвлеклись, давайте сначала добьёмся тех результатов, которые нам необходимы на данном этапе, а позже, вернёмся и к этим вопросам. Так вот, на чём мы остановились?

— На умении полностью расслабить своё тело.

— Да-да, когда вы уже не будете чувствовать свою биологическую оболочку, должно функционировать только ваше открывшееся подсознание. Вы должны стать сплошным органом зрения, внутреннего зрения. Представьте, что ваши глаза смотрят не на окружающий мир, а внутрь вашего существа. Вы должны увидеть все свои внутренности. Теперь, когда ваш взгляд сфокусировался, переведите его на середину лба, чуть выше ваших глаз. Вот сюда, — и Юлиан ткнул пальцем в точку, которая была над переносицей Генри, — здесь находится третий глаз. Именно при его помощи вы смотрите, находясь в астральном теле. Он видит то, что недоступно обычным, биологическим глазам. Он есть как душа и разум у каждого, даже если душа черна, как смоль, а разум способен обдумывать только чёрные дела. Хочу предупредить вас, что с первого раза не у всех получается произвести эту манипуляцию, но вам это дано изначально. Просто вы не пробовали это сделать. Но есть ещё один, немаловажный фактор для достижения этого состояния полного отрешения от действительности. Вам нужно будет выучить 19 молитв, которые должны звучать непрерывной цепью. При помощи их вы откроете проход к энергетическим кладовым Космоса. Невидимая охрана из Белого братства Адептов будет охранять ваше астральное тело от злых, коварных астралов. В том, что кое-кто тоже умеет выходить из своих физических тел, вы уже смогли убедиться. Не правда ли?

— Да, уже смог, — ответил Генри, вспомнив Людвига.

— Так вот. Белые Адепты придут вам на защиту, ибо пока вы не можете защищать себя сами, а я не всегда буду рядом.

— Разве Радужное братство не может защищать меня? Что это за Белое Братство? Когда я сам научусь защищаться? — засыпал вопросами Генри.

— Белое Братство и существует для того, чтобы заниматься охраной тех, кто научится астральным выходам. Оно многочисленно и очень мобильно. А Радужное Братство, к которому принадлежите вы, состоит всего из девяти человек, постоянной цифры, которая ни на долю секунды не изменяется. У вас другая функция и предназначение вашей силе.

— Доктор, помнится, вы сказали, что у меня есть астральный проводник. У него такое странное, твёрдое и жёсткое на слух имя ГАРНИДУПС. Удивительно то, что оно мне кажется очень знакомым и весьма близким ко мне. Я никак не могу выделить причины, которые наталкивают меня на мысль, что это имя как-то связано со мной. Пожалуйста, объясните мне это.

— Дело в том, юноша, что проводник не может осуществлять защиту. В его обязанности входит провести вас по обходным и прямым дорогам прошлого, настоящего и будещего. Пройдёт время, вы поймёте, как это имя связано с вами. Он будет охранять вас от злобных и коварных сущностей и поможет вам общаться с тем, кто будет учить вас великому искусству белой магии добра. Мне кажется. Я уже говорил вам его имя Зипер Шар Дон Зан. А этот, глубокоуважаемый и весьма солидный учёный муж обучить вас искусству исцелять и указывать дорогу к свету заблудшим, кто потерялся, запутался и не знает где путь, ведущий к пониманию истины. Но чтобы научится помогать людям вы должны в первую очередь сами освоить способы очищения и восстановления своих четырёх тел.

— Почему четырёх, я думал, что у нас их два? — удивился Генри.

— Нет, мой друг, их четыре. Физическое, астральное, ментальное и эфирное. Каждое исполняет свою индивидуальную функцию, но в их единстве и состоит великое таинство человеческой жизни. На протяжении всего отпущенного богом срока, мы пользуемся этими телами очень расточительно, в буквальном смысле изнуряя их всевозможными болезнями не только на биологическом уровне, но и на уровне психики. Для того, чтобы очистить и исцелить их, я дам вам теоретические советы, которые вы должны будете использовать на практике. Мы с вами постоянно углубляемся в размышления и отходим от главной темы, вы не находите?

— Может быть, но всё это так интересно, просто завораживает моё внимание. Но я прекрасно помню начало нашего разговора. Мы говорили об умении осознанно выходить астральным телом. Потом вы сказали о количестве молитв, которое необходимо для большего усиления эффекта, — с готовностью подсказал Генри.

— Молодец! А я думал, что застану вас врасплох. Но у вас прекрасная, юношеская память, замечательно. Значит так, вы полностью расслабили своё физическое тело и сосредоточились на третьем глазе. Сознание отключилось, остались только разум и энергетическая структура «душа». Теперь нужно прочитать 19 молит. Когда слова последней молитвы затихнуть в вашем мозгу, вы откроете канал для выхода астрала. Вы должны представить, что невесомое, но в полнее осязаемое третьим глазом астральное тело отделяется от вашей бренной оболочки и поднимается вверх. Теперь вспомните, мы уже говорили о цветовой гамме из 12 цветов. Помните их последовательность и цвета?

— Конечно помню, все до единого. Перечислить?

— Я верю вам и вашей способности. Значит первый цвет голубой. Вы должны очень ярко представить его в своём воображении. Он должен быть не маленьким пятном, а огромным, безбрежным океаном, в который вы окунётесь полностью. Рассматривайте этот цвет, впитывайте его в себя. Следующий цвет — розовый, вы так же должны впитаться и его нежность. Дальше по списку: зелёный, синий, красный, малиновый, цвета вишни, фиолетовый, золотой, оранжевый и жёлтый. Вы должны представить и самое главное, почувствовать, как ваше астральное тело вбирает в себя эти цвета и, напитавшись, распределяет их по тем позициям, которые они занимают на физическом теле человека. И как венец всего, это серебряный цвет, его так же надо вобрать в себя и представить, как расцветилось ваше тело всеми этими цветами. А потом, вы попадёте в необъятное пространство Вселенной. Вокруг себя вы должны представить синий, тёмно синий цвет вечности, тогда вы сможете увидеть со стороны своё физическое тело. Вот так, мой друг, сей урок вы должны выучить назубок, чтобы управлять своей энергией и помогать тем, кто будет к вам обращаться.

— Это кажется так просто, но я чувствую, это не совсем так. — Да, я хочу вас предупредить, что не всегда получается с первого раза, но ежедневный тренировки принесут вам результат возможно очень скоро. Вы должны следовать пословице: «Без труда не вынешь и рыбки из пруда». Не ленитесь. Труд, работа без устали, чтобы познать сокрытое, выведёт вас на прямую дорогу к храму истины. Цветная палитра очистит все ваши четыре тела чистой энергией и подпитает его здоровьем и бодростью. Возможно, вам даже удастся побывать в прошлом, получить подсказки для настоящего, а если повезёт, то приоткрыть завесу будущего. В любом случае вы не проиграете.

— А физическое тело тоже получит этот заряд?

— Конечно, пока вы будете летать в безграничном пространстве, природа-матушка позаботится о том, чтобы все биологические функции вашего тела не дали сбоя. Она будет контролировать все процессы, все жизненно важные органы и не даст им сбиться с ритма. А с астрального тела все полученные заряды перейдут на физическое и вы вернётесь в самого себя обновлённым и окрепшим. Пока я буду требовать от вас только этого. Хотя ваше предназначение гораздо больше, чем проповедование и исцеление душ и тел тех, кто будет встречаться и окружать вас в жизни.

— Но я же знаю, что я — воин добра, когда вы расскажете и научите меня этому? — нетерпеливо спросил Генри.

— Всему своё время, мой мальчик, но пока рано, вы ещё слишком слабы для этого, — развёл руками Юлиан, — главное, работайте над собой и занимайтесь без устали и не обижайтесь на мои слова, но торопиться не следует, чтобы не погибнуть по глупости. Когда энергия вашего астрального тела достаточно окрепнет и вы не будете нуждаться в защите, тогда вам дадут умение и способность к тактическому таланту настоящего астрального воина. Но наберитесь терпения, это может произойти не очень скоро, не так быстро, как вам хочется. Возможно, пройдёт очень много времени, как много, я не буду вам говорить, чтобы не напугать вас. Память о вас у людей сотрётся, архивы о вашей жизни истлеют, картины, которые вас запечатлеют, потрескаются и осыпятся разноцветной кучкой, тогда все эти знания вы передадите одному, способному и талантливому человеку, который займёт ваше, т. е. тогда своё место в земном Радужном Братстве Адептов. Вы разрешите ему напечатать это учебное пособие в обыкновенной книге, которая будет не сказкой, не былью и не фантастикой, а просто книгой для чтения, продаваемой на обычных книжных развалах. К сожалению, даже не каждый обратит на неё внимание, но те, кто сможет прочитать и понять её глубокий смысл, как говорят, «прочитать между строк», тот достигнет очень больших высот и раскроет для себя далёкие горизонты, за которыми скрываются весьма интересные вещи. Скольким поможет эта книга, вы даже не можете себе представить, многие, очень многие найдут в ней ответы на свои вопросы. В своё время эта книга перевернёт и направит на путь добра многие души. Это будет большой помощью Зан Зиперу в борьбе света с тьмой. Какие огромные и значимые победы ждут нас в будущем! Вы даже не можете представить себе! Всё, о чём мы сегодня говорили с вами, вся эта схема очистки организма пригодится вам для помощи людям. Вводя их в состояние этого полёта над самим собой, вы ни коим образом не причините им зла, всё это действует во благо. А лично для вас есть одно дополнение. После серебряного кокона вы будете произносить одну ключевую фразу, которая поможет вам видеть злобных астралов. Они очень хитры и изворотливы, даже если сам человек вполне добродетелен с виду. В тоже самое время, он может быть коварен и подвержен влиянию тех систем, которые относятся к противоположному вам лагерю. Они очень успешно могут скрывать свою личину, а с помощью этой фразы, вы сможете увидеть их естество. Эта словесная, молитвенная схема выработана давно и передаётся от одного к другому, сейчас я передаю её вам. Это было запрограммировано, и надеюсь, эта система не даст сбоя, если только господь не усовершенствует её.

— И эту фразу я должен буду передать своему приемнику, потом, поле моего ухода?

— А это уже только вам придётся решать. Если вы почувствуете в нём такую же силу, какую Высочайший совет чувствует в вас, то конечно. Но так же как и я сейчас, вы будете для своего приемника поручителем. Ты будешь держать ответ за него перед мирозданием, ибо к тому моменту у тебя будет великое понимание. Но до этого ещё слишком далеко. Но не будем об этом, что гадать. Давайте жить здесь и сейчас. Я надеюсь, Генри, что через девять дней ваших занятий, мы сможем с вами встретиться вне физического тела уже осознанно. А сейчас, давайте прощаться. Вы придёте ко мне завтра и я продиктую вам список молитв, которые вы должны выучить наизусть. Идите и отдохните.

Последние слова донеслись до Генри уже очень тихо. Он очнулся, сидящим в кресле, как и был. Солнце светило в раскрытые окна и щебет птиц оповещал о приходе нового, но скорбного дня.

К обеду съехались старые друзья отца. Скорбной вереницей, они прошли мимо гроба, постояли, прощаясь со своим другом. Слуги понесли гроб в родовой склеп. Сделав положенные случаю церемонии, все пошли в дом на поминальный обед. Генри остался один. Он сидел на каменной скамье, высеченной в склепе, прощался с отцом. Думал, сколько отец пережил в жизни, сколько видел всякого, хорошего и плохого, что творилось в его душе в последние годы после смерти матери. «Как бы узнать, о чем думал он в последний момент? Успокоилась его душа или будет скитаться, не найдя успокоения и крова?» у Генри на глаза навернулись слёзы. Он вспомнил, как изменился отец, состарившись на глазах. «Значит, он был угнетён и раздавлен той виной, в которой обвинил себя сам. Я не смог, не успел поговорить с ним, как надо было, как он того заслуживал. Я потерял уже троих, самых дорогих мне людей и все три раза чувствую себя виноватым в том, что слишком мало сделал для них хорошего. Матушка, моя любимая бедная матушка так и не смогла увидеть меня таким, каким я стал. Я писал ей слишком редко и не смог поддержать её. Влад, мой единственный преданный друг. Он первым пришёл и поверил мне, ещё тогда, когда мы были мальчишками и потом, всё время был рядом, стал моим помощником. А я не прочувствовал момент, когда слова поддержки могли остановить его от страшного шага, оставил его наедине с душевной мукой. А сейчас отец, он тоже остался один и медленно угас, а меня опять не было рядом» укорял себя Генри.

— Здравствуйте, юноша. Вы напрасно угнетаете себя своими раздумьями. Это жизнь и она порой, довольно жестоко бьёт нас по щекам, чтобы разбудить. Я могу привести вам массу доводов в защиту и вас и её. Вы сколько угодно можете укорять себя, но то, что уже произошло не исправить и время вспять не повернуть. Мои слова могут показаться вам жестокими, но иногда, чтобы помочь человеку найти дорогу, провидению приходится ранить его в самое сердце. Но есть ещё один, очень важный фактор, это тот путь, который выбирают и уходят по нему те, чья смерть оплакивается очень долго. Но в горе своём безутешном не стоит забывать, что солнце садится и снова встаёт. Не дай печали, горю, неуверенности сломить тебя, твоё личное несчастье дело относительное к страданию тех, которые попали в круговорот беспощадного злого рока. Целые города исчезли за одну ночь, бесчисленное количество человеческих жертв унесли тайфуны, цунами, извержения вулканов, наводнения стёрли с земли тех, кто в тот момент попался на их пути. Бесконечный поток горя, испытаний ощущает испокон веков всё человечество, миллионы умерших в стращной агонии, сколько растерзанных тел на тверди земной и под ней. А теперь поразмысли, так ли глубока твоя печаль, так ли невыносимо горе? Жизнь продолжается, сколь бы не тяжела была утрата. Иногда наша боль — крест, а иногда — опора. Любовь может творить чудеса. Она может оживить мёртвых в наших сердцах, для того чтобы мы могли говорить с ними о том, что не успели сказать им при их жиэни. Но не надо бесконечно, до исступления скорбеть и оплакивать их уход, тревожа их покой. Им не нужно наших слёз и рыданий, им нужна только добрая и светлая память о них.

Нужно отпустить наших любимых с миром. Рано или поздно мы всё равно будем вместе. Утрите слёзы, давая мир и покой их праху. Лучше пожелайте счастья и процветания оставшимся жить. Проживите отпущенный срок так, чтобы бесславный конец не поверг вашу душу в пустое и тягостное безмолвие, из которого путь к свету закрыт навечно. По окончании жизненного пути обернётесь в мыслях своих на прожитую жизнь, вспомните всё, ничего из вашей земной жизни не будет забыто. Тогда сами поймёте, что уготовано вам после смерти. Вы сам станете себе судьёй, прокурором и адвокатом. И судить себя будете беспристраст-но и ваш приговор, вынесенный вами самим себе будет самым справедливым. И после этого откроется вам дорога в новый мир, в вашу новую жизнь. Примите всё сердцем и разумом.

— Да-да, дядя Юлиан, я всё понимаю. Когда я приехал и увидел отца, мне стало так больно и горько. Он был несчастен и подавлен. Почему, скажите, почему всё так получилось?

— Мы не в силах изменить ход истории, которую уже написал и прожил тот или иной человек. Мы можем только помочь живущим, вот это в наших силах. Об этом мы уже говорили с вами.

— Да, я помню и готов к работе. Я провожу друзей отца и приду к вам. Вы говорили, что дадите мне перечень молитв, — ответил Генри.

— Вот и прекрасно. Я буду ждать вас в своей оранжерее. Сегодня там удивительно легко дышится от аромата цветов, распустившихся нынче ночью, — сказал Юлиан и, поклонившись, вышел.

Генри пришёл к доктору, когда солнце уже клонилось к закату. В руках он держал тетрадь в тиснёном переплёте. Родовой герб семьи Яровских золотым вензелем красовался на обложке.

— Конечно прекрасно, что вы решили писать в столь великолепной исполненной тетради. Но будет лучше, если вы оставите её для записей результатов от ваших сеансов с людьми. Давайте в самом начале поставим такой эпиграф, по моему, он очень кстати здесь: «Своим учением, чернилами и перьями кладём дорогу будущему поколению».

— Каких сеансов? Что это за слово? Вы ничего не говорили мне об этом, — удивился Генри.

— А разве вы не поняли, что вам надлежит делать с этой программой? Вы знаете, Генри, за это пособие для начинающих магов многие бы люди отдали несметные сокровища. Вы даже не можете пока, подчёркиваю, пока представить себе какие интересные миры и энергетические возможности откроются перед вами благодаря этому молитвенному шрифту. Давайте начнём, не будем терять время на разговоры, все беседы и объяснения позже. Садитесь и пишите. Самая первоочередная, вводная, изначальная это та, которую ваша матушка читала над вами:

«Отче наш, ижи еси на небесах. Да святится имя твое, да придет царствие твое, да будет воля твоя, як на небесах, так и на земли. Хлеб наш насущный, дай нам на сей день и прости нам долги наши, як мы прощаем должникам нашим. Да не введи нас во искушение, да избави нас от лукавого. Ибо ты есть господь наш Царствие, сила и слава тебе, ныне и присно и вовеки веков. Аминь»

Эту молитву нужно повторять три раза. Она как звонок в канцелярию Всевышнего, который услышит ваш голос и обратит внимание на ваш призыв.

Вторая молитва — это просьба о даровании здоровья и указания истинного пути:

Живущий по кровом всевышнего, под сенью всемогущего покоимся. Говоришь господу: «Прибежище мое, защита моя, бог мой, на которого я уповаю. Ты избавишь меня от сети ловца, от гибельной язвы. Перьями своими осенишь меня и под крылом твоим буду безопасна. Не убоюсь ужасов ночи, стрелы летящей во дни, язвы ходящей во мраке, заразы опустошающей в полдень. Падут подле меня тысячи и десять тысяч одеснуют меня, но ко мне не приблизятся. Только смотреть буду очами своими и видеть возмездие нечестивцев. Ибо я сказала, господь, упоение мое, всевышнего избрала я прибежищем моим. Не приключится со мной зла, язва не приблизится к жилищу моему. Ибо ангелам своим он заповедал обо мне охранять меня на всех путях моих. На руках понесут они меня, да не приткну о камень ногу свою. На аспида и василиска наступлю и попирать буду льва и дракона. За то, что он возлюбил меня, избавлю его. Защищу его, потому, что он познал имя мое (здесь надо произносить ваше имя или имя того, за кого будете молиться) Воззовёт меня и слышу его. С ним я в скорби, избавлю его и прославлю его. Долготою дней насыщу его и явлю ему спасение свое. Во имя отца и сына и святого духа. Аминь».

Третья молитва — обращение к господу, чтобы то, что вы будете делать в этот момент, имело результат:

«Господи Иисусе во Христе, сын единородный безначального отца своего. Ты рёкал исе пречистыми устами своими: „Як без меня не можете ни одно дело творити“. Господи, верю в объём души твоей, сердце, учёное тобою. Припадаю к твоей благости. Помоги мне се дело начатое мною от тебя самого совершити. Во имя отца и сына и святого духа. Аминь»

Вы успеваете, мой друг, записывать? Подчеркните себе, что последнюю фразу «во имя отца и сына и святого духа» надо повторять три раза, обязательно. Она словно печать запечатывает вашу принадлежность к изначальному нашему прародителю.

Четвёртая молитва — просьба защитить вас и тех, кто рядом от чуждого вмешательства:

«Огороди меня (или имена тех, кто в этот момент рядом) господи силой чистой, животворящим крестом твоим. Сохрани от злого духа, нечистой силы. Прошу тебя, господи, наставь на путь истинный. Во имя отца и сына и святого духа. Аминь».

Молитва пятая — это прошение о том, чтобы господь открыл глаза и разум для восприятия:

«Свят, свят, свят господь вседержитель прошлого, настоящего и будущего. Господи помоги вспомнить прошлое, господи научи жить в настоящем, господи открой завесу грядущего. Во имя отца и сына и святого духа. Аминь».

Шестая молитва — это обращение к первому помощнику Всевышнего, который всегда был покровителем и радетелем нашим:

«Николай угодник, помощник божий. Ты и в поле, ты и в доме, ты в дороге и пути, на земле и на небесах. Прошу тебя спаси, защити, сохрани от злого духа, нечистой силы. Во имя отца и сына и святого духа. Аминь»

Седьмая молитва, словно азбука, которая указывает на первое и последнее, изначальное:

«Альфа и Омега — господи ты первый и последний,

Альфа и Омега — господи ты начало и конец,

Альфа и Омега — господи ты во мне и вокруг меня. Аминь»

Не забывайте, мой друг, что природа — это источник нашего бытия, из которого соткано всё наше естество. Она даёт нам прекрасный, восхитительный сосуд, в котором наша божья частичка живёт как в оранжерее. Поэтому следующая молитва обращена к матери всего, к её стихиям:

«Ветром унеси, в землю закопай, в воде утони, в огне сгори. Вся боль и вся хворь от меня уйди, пусть будет так. Ангелы-хранители, храните мою душу от всего злого и нечистого. Аминь»

Но вы не только себя будете лелеять и исцелять. Поэтому молиться надо за всех и за каждого в отдельности. Это девятая молитва:

«Господи прошу тебя, спаси, сохрани, защити тех, кого я люблю. Спаси, сохрани, защити тех, кто меня любит. Спаси, сохрани, защити дом мой, семью мою, детей моих, жену (мужа) мою, меня самого (саму). Родителей моих, родственников моих, друзей моих. Господи, будь со мной и в светлый день и в тёмную ночь. Господи будь со мной в дни радости, отодвинь от меня дни печали. Сохрани, защити, спаси дом мой, кров мой, жилище моё от злого духа, нечистой силы. Во имя отца и сына и святого духа. Аминь».

Десятая молитва — просьба, чтобы господь при помощи своих помощников открыл вам глаза и разум:

«Элон-энергия чистой, безграничной любви, обратись к ней и в твоём сердце поселится любовь, неизведанная до сих пор, так же, если попросишь за кого-то.

Хартис-энергия этой планеты, помогающая простить даже заклятого врага и если обратишь её на своего недруга, она войдёт в его сердце и он оставит тебя в покое, своего рода просветление, понимание причин.

Зипер-энергия терпения, а этот фактор один из самых важных в жизни. Всё происходит в своё время.

Господи молю тебя, господи, прошу тебя, дай мне, пожалуйста, небесного наставника, имя его Аяальдар, небесного охранника и защитника, имя ему Аяальдай, астрального проводника, имя ему Гарнидупс, дай мне, пожалуйста, господи, твоего смотрителя, имя ему Элон; дай мне, пожалуйста, господи, союзника моего, имя ему Хартис. Прошу тебя, господи, дай мне, пожалуйста, небесного учителя, имя его Зипер Шар Дон Зан, разреши ангелу моему общаться со мной. Научи меня, господи, видеть невидимое, слышать неслышимое, чувствовать нечувствительное, понимать несказанное, предупреждать несодеянное.

Отведи от меня злой дух, нечистую силу. Прошу тебя господи, преклоняюсь пред тобой господи, спаси, сохрани. Во имя отца и сына и святого духа. Аминь».

— Скажите, доктор, что это за имена и каково их предназначение?

— Это космические имена девяти энергетических планет. Есть десятая, но о ней чуть позже. Пока объясняю подробнее о девяти.

Каждая планета имеет свою энергетическую субстанцию. Все сильные эмоции мы берём оттуда, подпитываемся и наоборот, излишек переполняющих энергий мы отправляем обратно на эти планеты, в их исконные зоны принадлежности. Нужно уметь пользоваться этими дарами, а для этого существуют определённые правила пользования. Выучив их, ты сможешь, при необходимости, извлекать из планет животворящий поток. Цените это знание и учитесь применять его на практике. Я продиктовал вам названия планет, это своеобразный вселенскоэнергокод, а теперь объясню сущность каждой из девяти:

Альдар — энергия учителей, наставников, они придут на твой зов,

Альдай — энергия защиты, вызвав её, ты обеспечишь себе охрану и покровительство.

Гарнидупс — энергия проводника ответов на возникшие вопросы, придёт прозрение в виде видений, нужных встреч и объяснений на жизненные ситуации да и не только жизненные. Шар — энергия возврата, с её помощью сам вернёшся или поможешь вернуться другому, но пользоваться ей надо очень осторожно, «бойся того, что твои желания могут воплотиться в жизнь». Мы предполагаем, а бог располагает.

Дон — энергия власти, не хочу подробно её описывать, этой энергией можно пользоваться только будучи уже просвящённым, иначехаос.

Зан — энергия очищения, переход на другой уровень бытия, познание таен бытия.

А всё вместе звучит так: «Слушая голос вечности, испытаешь божественное наслаждении, дорога познания вселенной бесконечна».

Адепты, подобные тебе, рождаются на земле под этими именами. Иногда они одинарные, а иногда, в зависимости от предназначения, их сдваивают, а порой, даже три названия объеденяют. Вот пример: Дон Альдар, Элон Хартис, Зипер Шар Дон Зан и т. д… Так называют посвящённых и сразу определяют их земную сущность. Это столько, сколько положено знать нам с вами, но список столь огромен и строго индивидуален, что ваши знания могут кардинально отличатся от других.

— Я очень счастлив, что у меня есть вы, который всё объясняет, хотя я никогда не представлял о существовании таких знаний и никогда не думал, что они будут мне доступны.

— Для этого и существуют смотрители, которые видят, кому открывать сразу все тайны, кому показывать их постепенно, в процессе его жизни, кому перед самой смертью, а кому и никогда. Это очень сложная и слаженная система, выработанная Высшими силами. Но продолжим

Одиннадцатая:

«Господь, пастырь мой, я ни в чём не буду нуждаться ты со мной. Ты приготовил предо мной трапезу в виду врагов моих, так благость и милость твоя сопровождает меня во все дни жизни моей и прибуду я в доме господнем много дней».

Двенадцатая завершает этот раздел. Звучит она так:

«Я ложусь спать и засыпаю, душу, господи, я тебе вручаю. Если я умру во сне, позаботься обо мне, не оставь меня нигде, будь со мной на этой земле. Будь с теми, кто любит и верит в тебя, господи. Люблю тебя, господи, молюсь тебе, господи, преклоняюсь перед тобой, господи. Силы прошу у тебя в завтрашнем дне. Во имя отца и сына и святого духа. Аминь».

Это вводный, первостепенный перечень общепринятых молитв. Они написаны очень и очень давно теми, кто близко стоял к истокам Вселенского разума. А теперь мой друг, будем писать то, что поможет вам разбудить своё подсознание для принятия особенных, очень зашифрованных данных. Это и есть сам код, при помощи которого вы откроете сейф, наполненный неимоверным количеством информации. Начнём.

НЕБО И ЗЕМЛЯ

СОЛНЦЕ И ЛУНА

ЗВЁЗДЫ И ВОДА

ГОРЫ И ПОЛЯ

ВЕТЕР И ЛЕСА

Силою своею, энергией своею, откройте энергетический коридор во Вселенной.

Братья космические, пригласите моих учителей, их имена Аяальдар, Аяальдай, Гарнидупс, Зипер Шар Дон Зан. Мои учителя, богом благословленные, святым духом крещённые, Иисусом Христом одобренные. Космические братья, проведите их по энергетическому коридору во Вселенной.

Братья земные из Белого Братства Адептов встретьте моих учителей. Мои учителя богом благословленные, святым духом крещенные, Иисусом Христом одобренные. Проведите их до порога дома моего.

Аяальдар, Аяальдай, Гарнидупс, Зипер Шар Дон Зан

Дибиби, дибебе, казажаш, ао каия дивака, а и а ия калак влакак я мамамузал вясловнал, Ая.

Здравствуйте, дорогие учителя. Научите меня видеть невидимое, слышать неслышимое, чувствовать нечувствительное, понимать несказанное, предупреждать несодеянное.

Братья земные из Белого Братства Адептов дайте мне, пожалуйста, четырёхохранников. Если ваша просьба услышана, вы почувствуете, как с четырёх сторон повеет лёгким ветерком. Спасибо. Пожалуйста, встаньте по четырём сторонам от меня: юг, север, запад, восток. Прошу вас, накиньте сеть благополучия, сеть энергетическую, защиту от злых духов, нечистой силы. Чтобы ни одна мразь бесовская, лярва подколодная не проникла во внутрь моего тела и не причинила мне вреда. Спасибо.

Тело полностью расслаблено.

Левое полушарие головного мозга

Правое полушарие головного мозга расслаблено.

Подсознание в затылочной области головы расслаблено. Сознание в лобной части головы расслаблено.

Подсознание и сознание, левое и правое полушарие объединяются, голова спокойная и лёгкая. Ни каких посторонних мыслей, внешние шумы отсутствуют. Слышите только свой голос, голос внутри себя, голос, который введёт вас в астральный мир. Тело расслаблено и спокойно. Малый круг кровообращения, большой круг кровообращения уверенно, без сбоев продолжают свою привычную, биологическую работу. Спокойствие, расслабленность, лёгкость души, тела, мозга и понимания. Сердце бьётся уверенно и спокойно, дыхание ровное и спокойное. Мышцы рук, мышцы, ног, мышцы лица расслаблены. Спокойствие, полёт духа и ума. Ваше состояние великоенаслаждение. Вы слышите только свой голос. Ваш голос создаёт в вашем воображении картины счастья, радости, силы, терпения, веры. Есть бог, который любит нас. Он везде, ему есть дело до каждого из нас. Господь — творец, научит, подскажет, спасёт, направит, защитит. Спокойствие, сладостное ожидание помощи и энергетической подпитки. По кресту животворящему снизу вверх, двенадцать цветов земной палитры дадут нам частичку своей энергии, насытят ваше тело.

Серебряный

Жёлтый

Оранжевый

Золотой, фиолетовый красный малиновый вишнёвый

Тёмно-синий

Зелёный

Розовый

Голубой

Очень медленно и уверенно от физического тела отделяется энергетическая часть, душа и поднимается над биологическим телом. Вы уже можете увидеть себя со стороны. Душа поднимается всё выше и выше и вот, она уже вышла за пределы и видит бесконечное пространство космоса. Страха, опасения нет, ваше сердце бьётся размеренно и спокойно, дыхание ровное. Вам ничего не угрожает. Учителя и наставники ведут вас и контролируют, вы под их защитой. Вы в полной безопасности от чужеродного вмешательства. Ни вашему телу, ни вашей душе ничего не угрожает. Душа свободна, она ощущает радость, умиротворение, счастье переполняет её, наступает глубокое понимание бытия, своего предназначения.

Это шифр для выхода в астрал. При правильном прочтении его наизусть вы, по моим расчетам, сможете свободно выходить из своего физического тела и в астральном состоянии открыть те далёкие миры, в которые обычным людям ход закрыт. Вы сможете почувствовать присутствие ваших учителей лишь в том случае, если будете искренне верить в это. Но мне кажется, дорогой друг, что уже ничто не сможет поколебать вашей веры. Поверьте, всё то, что происходило с вами до сегодняшнего дня, лишь маленькая часть. Конечно, вы возразить мне, что сны снятся всем, смерть касается каждого, но уверяю вас, не каждому даётся увидеть то, что видите вы. А сколько ещё впереди, вы даже представить себе не можете. Учителя поведут вас по пространственному коридору, за горизонт. Вы увидите великолепные картины прошлого и будущего, той и этой жизни. Вам подскажут, как жить в настоящем. А если вы будете заслуживать, то, вполне вероятно, вам откроют сокровенные тайны Вселенной, из которых можно познать истоки, понять смысл и увидеть конечный итог всего.

Но есть ещё одно применение этому космическому коду. Вы, конечно, понимаете, мы в течение жизненного срока исстрачиваем свою энергию на многое. Её нужно пополнять и чистить. Но это не тот простой способ, как принять ванну и выйти из неё, благоухая свежестью и дорогими средствами для омовения. Очищаться нужно астрально. Когда вы научитесь выходить по этой схеме астральным телом, вы должны будете наполнить именно его запасом космической энергии. А для этого следующий молитвенный код. Вы сможете помочь себе и людям, научив их делать энергетический запас. Главное, чтобы в вашем воображении всё то, что будет озвучиваться словесно, можно было очень ярко представить. Вы так должны вымуштровать ваше сознание, чтобы оно очень чётко всё видело. Продолжаем. После первой части молитв, следует проговорить следующее. Помните, на чём мы остановились?

— Да-да, конечно. От физического тела отделяется душа и выходит в космическое пространство. Я должен увидеть тёмно-синее, почти чёрное пространство, как ночное небо. И что там?

— А там вот что. Далеко, в просторах космоса уже виден огромный резервуар, идите к нему. Двери в него распахнуты. Остановитесь, не входите туда, просто стойте и смотрите в открытый проём. Вы видите там, внутри двенадцать отсеков, по шесть слева и справа. В каждом отсеке находится цветная энергия, она бурлит и переливается, кипит и искрится своими цветами:

1. голубая 7. вишнёвая

2. розовая 8. фиолетовая

3 зелёная 9. золотая.

4. синия (индиго) 10. оранжевая

5. красная 11. жёлтая

6. малиновая 12. серебряная.

Вызывайте частичку каждого цвета наружу. От отсеков, по очереди отделяются цветные коконы, выходят за пределы резервуара наружу и начинают вращаться вокруг нас. Следите за их вращениями. Представьте, что от каждого кокона протянулся тонкий лучик — ниточка. Двенадцать цветных ниточек, тонких, как волосок. Астральными руками берите их в пучок, подносите их к вашей астральной голове и направляйте нити в ваше родовое темечко. Она, безприпятственно, легко проходит внутрь головы и устремляется к месту своего расположения. Вы состоите из миллионов клеток, в каждой есть маленькое ядрышко, которое раскрывается и принимает в себя капельку космической, благодатной энергии. В затылочной части головы есть главный нерв, называется он «симпатичный». В нем находится резервуар, в котором заключён запас жизненной энергии. В случае, если биологический организм даёт сбой, оттуда поступает порция энергии для залатывания прорехи. Вы пополняем этот резервуар свежей цветной энергией. Вы почувствуете, как в затылке разливается жаркое тепло. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять. Резервуар наполнен, прекращаем поток в эту часть головы.

Представьте, что в ваших руках ножницы и ими вы отрезаете над вашей головой цветной пучок энергий. Все ваши клетки и нерв напитаны.

Каждая клетка начинает выталкивать негативную, чужеродную наслоившуюся энергию за свои пределы и за пределы физического тела. Теперь вся чернота находится снаружи. Её надо собрать и испепелить.

Открываем огненную планету. Вот это и есть десятая. Её название ЛНЦФОА.

Силы ЛНЦФОА, огненный мир откройся (повторять три раза эту фразу).

Теперь представьте, что вы астральными руками собираете этот сгусток чёрной энергии и выбрасываете его от себя строго в левую сторону. Именно там находится эта огненная планета. (Обязательно закройте её, повторите три раза, иначе из её глубин на вас обрушится во сто крат больше негатива, чем вы туда отправили.)

Силы ЛНЦФОА, огненный мир закройся (повтор три раза).

Отметьте себе, что последнее должно быть выполнено неукоснительно, ибо последствия могут быть страшными. Если, не дай бог, вы или кто-то забудет это сделать, то огненный смерч, что вырвется оттуда, сметёт на своём пути забывчивого разгильдяя. Именно так, только сам пострадаешь, а никто другой. Можно очень страшно поплатится, испепелит и памяти от растяпы не останется.

Теперь заключительный этап, в обратном порядке. Представьте себе, как ваше астральное тело, пятясь назад, потому что спиной к резервуару поворачиваться нельзя, возвращается и медленно входит в физическое тело. Почему нельзя поворачиваться, просто нельзя и всё. Тоже хорошо запомните это. Вы должны почувствовать толчок, учащение сердцебиения и дыхания. Успокойте себя и своё тело, отдайте чёткое приказание следующими словами:

«Я вернулся в храм души, чистый, свежий, обновлённый В храм телесный, не спеши Ритм сердца чёткий, ровный. Я дышу и сердца стук Стал размеренным, спокойным Во Вселенной сделав круг, Я вернулся очищённым».

Теперь надо сделать девять глубоких вздохов, на столько глубоких, чтобы почувствовать покалывание в нижних долях лёгких. Вот и всё, а дальше зависит только от вас, если вы сделали всё правильно, то почувствуете, как в вашем теле начнутся благодатные перемены. Организм, почувствовав прилив свежей, чистой энергии, возьмётся за работу. Он будет восстанавливать те клетки, которые потеряли силу сопротивляться и в них расцвели, безнаказанно, всякие болезни, не только физические, но и духовные.

— Скажите, дядя Юлиан, а это действительно, поможет мне и людям?

— Всё зависит от каждого человека индивидуально, насколько он поверит в себя и свои силы. Помнишь, я уже произносил это выражение: «Вера во что-либо — ничто, без веры в самого себя». Вот с этим девизом и надо идти по жизни. Это общая схема оздоровления себя самого. При твёрдом, искреннем желании и тренировок без устали, практически все смогут научиться помогать себе. Но вы — не все. Вам предстоит справляться с очень трудными задачами. Для вас есть ключевая фраза, её я могу сказать только вам, но не вслух и не написав на бумаге во избежание утечки информации. Сейчас, я сосредоточусь. Смотрите мне в глаза и напрягите слух.

— Но кто может нас подслушать? Вы так много мне рассказали, дали такую мощную систему, которую могут использовать люди, что же ещё? Кого нам следует опасаться? — удивился Генри.

— О, мой дорогой, это всего лишь общие понятия. Они действительно не причинят никому вреда, действуют только на благо. Неужели вы забыли, на вас возложено очень много надежд. Вы только сейчас вы, но наступит то время, когда ваши силы потребуются для великих свершений. Это ключевая фраза откроет в вас ту неимоверную силу, которая будет очень нужна в определённый момент вашей миссии. Вы запомните её, она отложится в ваше подсознание и всплывёт именно в тот миг, от которого будет зависеть судьба миллионов.

— Я вас очень внимательно слушаю, — с готовностью и интересом сказал Генри.

— Нет-нет, мой мальчик, уши здесь ни при чём. Вам нужно услышать меня своим внутренним слухом, сердцем и разумом. Я помогу вам, смотрите мне в глаза, — сказал Юлиан, положил свою ладонь на затылок Генри и стал смотреть прямо в середину его зрачков.

Генри почувствовал, как во всём затылке стало сначала нестерпимо жарко, потом словно иголки впились где-то в середине, там, где маленькая ямка. Потом тепло сменилось прохладой. И хотя Юлиан не открывал рта, но его голос чётко прозвучал в голове Генри, произнося длинную замысловатую фразу на непонятном языке. Юлиан закрыл глаза, а когда открыл их, они были уставшими, но счастливыми.

— Дядя Юлиан, я ничего не понял. Странные слова и совершенно не понятные. Как же я их вспомню? — с беспокойством и тревогой спросил Генри.

— Не стоит волноваться, юноша, всё будет в положенный срок, уверяю вас. Вы легко сможете произнести это, ибо будете знать этот язык, как свой нынешний. За один день человек может усвоить определённую порцию информации. Не больше не меньше.

— Ну, а такой талантливый, как я себя нескромно считаю? — с хитрой усмешкой спросил Генри.

— Я вас и имел в ввиду, — рассмеялся Юлиан, — Вот так, мой юный друг, а теперь идите домой. Вам надо учить, а меня ждут мои неотложные дела. Тренируйтесь, трудитесь над собой и придёт умение и навык. Что-то я приустал, неужели старость подкралась так не заметно?

— Ну что вы, дай бог каждому иметь такой заряд бодрости и оптимизма, как у вас, — улыбнулся Генри.

— Мне кажется, вы льстите мне, но всё равно это звучит обнадёживающе, — хитро прищурился Юлиан, — приходите завтра, мы с вами будем говорить и рассуждать на разные темы. Хочу услышать о ваших дальнейших планах на жизнь. До встречи, Радужный Адепт, — поклонился Юлиан.

— Спасибо, спасибо вам за всё, — не скрывая грусти от вынужденного расставания, сказал Генри и вышел из оранжереи.

Он бродил по аллеям парка и вспоминал детские годы, проведённые в родном доме. Вышел на берег моря и долго смотрел на медленно катившиеся к берегу волны. Нагнулся и поднял маленький кусочек янтаря, вынесенный волной. Вспомнил, как просил мать отпустить его на берег, чтобы собрать побольше таких камешков и принести ей. Перед глазами ярко всплыло лицо матери. Она улыбалась какой-то усталой и вымученной улыбкой. «Мамочка, любимая моя, родная. Я чувствую, как тебе тяжело сейчас. Сердцем и разумом чувствую. После разговора с Акзольдой я понял это. Хотя ты была нездорова, но всё случилось так, как случилось. Не знаю как, но я постараюсь тебе помочь. Я буду просить и умолять, чтобы они проявили снисхождение. Как мне вас не хватает именно сейчас, когда я на пороге великих открытий. Дорогие мои, светлая вам память, да упокоятся ваши души с миром» думал Генри, сидя на берегу. Сумерки накинули свою тень на всё вокруг, природа стала вздыхать и готовиться к ночному отдыху. Генри встал и медленно пошёл в сторону дома.

В усадьбе было тихо и безлюдно. Слуги уже спали и только старый дворецкий ждал Генри возле камина.

— Что же теперь вы будете делать, мсье Генри? — тихо спросил он.

— Я пока не решил, мне нужно подумать. У меня ещё не кончился отпуск, старина, — Генри обнял дворецкого и сел в отцовское кресло, — идите отдыхать, сегодня был трудный день для всех нас.

Он долго смотрел на огонь камина. Его мысли витали далеко. Одна половина его сознания была здесь, в этом доме, среди знакомых с детства вещей, напоминавших о матери и отце. А другая была уже там, где билось сердце той единственной и далёкой сейчас. Нет, это не было кощунством, как может раздражённо сказать кто-то: «только отца похоронил, не пребывает в тоске и печали, а предаётся своим любовным мечтам». Но это не так, он скорбел, но то понимание и успокоение, которое смог вселить Юлиан, помогло принять всё происшедшее спокойно. А кто установил степень траурного приличия? Каждый, в меру совершенства и зрелости своей души, смотрит на приход смерти по-разному. Отсутствие рыданий и истерик, ещё не признак чёрствости и равнодушия. Смерть близких, родителей, детей можно достойно встретить и принять лишь в том случае, когда разум, душа и сердце не будут соревноваться в измождении биологического тела. Они должны объединиться в усилиях, дать каждый свою частичку великой памяти времён, создав формулу понимания. Конечно, можно размахивать руками, биться лбом и уличить нас в холодности этих рассуждений. «Как — спросите вы, — спокойно и рассудительно принять смерть своего ребёнка, сколько бы лет ему не было?!». Это действительно, тяжело и чудовищно. Разрывается сердце на части, мутится разум, душа сжимается в крошечную точку, которая, болезненным пульсом, отдаётся в каждой клетке тела. «Кровинушка, дитя моё, моя кроха, мой лучик света! Господи! За что?! Он не видел жизнь, не успел любить, ещё не испытал многого?! Почему, почему господи?! Лучше я, лучше бы меня забрал ты!!» стучит в висках. Но не вините ни бога, ни чёрта в этом. Кто знает, что там, после жизни и кому повезло больше? Или нам, жить и проходить свои этапы, или им, уже свободным? Может то многое, неиспытанное, что мы привыкли считать чудом радостей или горестей жизни и не нужно было им? Разве мы можем с твёрдостью утверждать, что это самое прекрасное и лучшее? Не исключено, они уже узнали о смысле всего больше, чем мы? Может эта наша боль и горечь и нужны для того, чтобы исцелить и очистить нас? Посмотрите в их глаза. Они ещё не замутнены алчностью, злобой, ненавистью, завистью, как наши. Их глаза чисты и непорочны. Запомните эти глаза и проживите так, чтобы в момент вашей смерти ваши глаза стали такими же, как у них. Просите, просите бога, проведение, Высший разум, все энергии вместе взятые, всё то, что наблюдает за нами и ведёт нас по этой жизни о том, чтобы порядок ухода в другую жизнь не нарушался. Смерть родителей — это тоже боль. Мы лишаемся той светлой теплоты и нежности, которая, как мягкое, пушистое покрывало закрывает нас от всего. Если смерть забирает родителей у нас, когда мы ещё малы и несмышлёны, она вызывает детские слёзы обиды и растерянности от наступившего одиночества в огромном мире. Они обжигающими ручейками оставляют маленькие следы на наших щеках и высыхают со временем. Нам остаются детские воспоминания и снимки в семейных альбомах. Потом жизнь кидает нас в свой водоворот и вся эта детская боль и непонимание медленно растворяются в нём. В лучшем случае, но, к сожалению, не у всех, это детское одиночество вырастает в трепетную заботу о своих детях, а некоторых оно очерствляет, переходит в холодность и безразличие к тем, кому мы даём жизнь. Смерть родителей в тот момент, когда мы уже становимся взрослыми, столь же печальна. Но это печаль уже другого характера. Теперь мы уже перестаём быть детьми и нам не с кем поделиться своими радостями и горестями. Нам уже не куда преклонить голову, не кому поплакаться, чтобы нас пожалели и погладили по голове. До самой нашей старости, если живы родители, мы ещё чувствуем себя детьми. Но когда они уходят, то значит, и наш уход, хочется надеяться далёк, но уже стал близок. Теперь мы начинаем понимать, что многого не сделали для них, не часто баловали своим вниманием, что-то упустили, не додали им своей любви. Порой, обижали незаслуженно, были грубы и несдержанны. Яркие воспоминания бередят наши души и мы, запоздало, просим прощения, надеясь, они услышат нас сверху. Может так и будет, а может, мы так и останемся неуслышеными. Но не теряйте надежду, просите бога, чтобы он дал вам это умение вымолить прощения и за них и за себя. Генри не заметил, как нежная истома сна окутала его сознание, погрузив в сладкую дремоту. Во сне он увидел родителей. Сначала ничего не предвещало этой встречи. Он увидел себя в чудесном сосновом бору. Огромные, корабельные сосны тянулись в высь, к лазурному, безоблачному небу. Щебет птиц и лёгкое дуновение ветерка, всё как в жизни.

Генри бродил по лесу, под ногами хрустела старая хвоя и опавшие шишки. Он просто гулял, без раздумий и определённой цели. Он вышел на опушку. Впереди, сколько хватало глаз, зелёная трава и разноцветье приятно ласкали взор. То холм, то равнина, а далеко, впереди, был виден совершенно другой, нереальный лес. Не видно было деревьев, а какая-то, общая, зелёная стена. Но, вдруг, совершенно неожиданное, всё изменилось. Исчез диск солнца, небо стало серым, сзади пропал тот лес, из которого Генри вышел на поляну. Тот, далёкий лес, стал ближе, буквально, в нескольких метрах от него. Генри сделал шаг, но что-то остановило его. Непостижимым образом, в миг, единая поляна разделилась надвое. Откуда не возьмись, появился странный, подвесной мост с верёвочными перилами. Он протянулся до противоположной, зелёной стены-леса, был на уровне земли и нависал над молочно-белой пеленой тумана. Казалось, что она просто стелется по полю, но там, где был мост, под ней чувствовалась бездонная, немыслимой глубины, пропасть. Глубину этой пропасти Генри смотрел уже не со стороны. Он оказался на самом краю этой засасывающей, гулкой и чудовищно-бездонной расщелины, противоположный край которой едва угадывался за мглистой пеленой. Нет, её нельзя было перескочить. Всё внутри Генри сжалось от животного страха. Ужас настолько овладел им, что казалось, ещё миг и он просто испариться, превратиться в маленькую песчинку, травинку, букашку, если они тут есть, чтобы только остаться на этой стороне, не сгинуть, не упасть в эту глубину. Хотя он крепко стоял на ногах и твёрдо знал, что ему не нужно было идти на ту сторону, он не сорвётся вниз, но этот мимолётный взгляд в пугающую бесконечность внушил ему страх и отчаяние за тех, кто падает в этот ужас. В голове, неизвестно откуда, появилось знание, что найти другой, более безопасный переход, невозможно. Его просто не существует. Эту бездну можно перейти только по мосту, который выглядел вполне внушительной твердыней. Но в этом прохождении не нужны навыки циркового эквилибриста, отменное здоровье и бесстрашное сердце. Чтобы пройти над этой пропастью нужно другое. Если в жизни вы не отяжелили свою душу, свой божий дар тем, что превращает её из нежного, розового куста, в сплетение сухих веток чертополоха. Если вы поступали в той или иной жизненной ситуации так, что вам теперь не стыдно взглянуть в глаза богу, то есть надежда на лёгкость этого пути. «Судить нас будут по тому, как жизнь свою прожили, с чем пришли к божьему порогу». Но не ждите помощников и страховки на этом переходе. Вы будете здесь один на один со своей ношей. Вам никто не протянет руку поддержки. Вы сами здесь для себя и адвокат и прокурор. На этом пути вся ваша жизнь, до мельчайших подробностей, промелькнёт перед вами, облегчая или усложняя дорогу. Пока вы поступали по божьим законам, мост будет надёжным и недвижимым. А когда в земной жизни вы сделаете шаг в том направлении, которое уведёт вас в сторону от прямой дороги к храму вечной мудрости и истины, поступитесь совестью, нарушите заповеди, то мост тут же начнёт уходить из-под ваших ног, стараясь сбросить вас вниз. Но если в жизни, вы сможете осознать свою ошибку и кривизну выбранного пути, раскаетесь, вернётесь и исправите всё, то мост снова станет вашим надёжным другом и не станет чинить препятствия. Он неживая, мыслящая субстанция, которая судит вас и ваши поступки. Он всего лишь связующее звено между вами, бездной и благодатным неизвестным, но не вызывает сомнения, щедрым миром. Если вам удалось не запятнать свою духовную энергию чудовищными, низкими поступками, то вы дойдёте до конечной цели пути, не свергнетесь вниз, и обретёте мир и покой на той стороне, которая, вполне вероятно, и есть рай. По каким законам и порядкам там всё происходит, вам никто не даст ответа. Споров и вопросов об этом бесчисленное множество. Но прислушайтесь к себе, просите, просите неустанно, делами своими и поступками очищайте свой путь и придёт откровение о том, что там, после этой жизни. Но если вы останетесь глухи и слепы, не сможете разглядеть в своих поступках налёта черноты и безрассудства, далёкого от истинного чистого понимания духовного начала нашей сути, то по этому мосту вам не пройти. Насколько будут тяжелы гири и оковы грехов вашей нераскаявшейся души, столь неустойчивым будет мост-переправа. Вы не сможете удержаться на его раскачивающемся из стороны в сторону, дрожащем и вибрирующем полотне и упадёте вниз. Мгла, тьма и бездна поглотит вас и энергия вашей души станет тем туманом, что покрывает эту чудовищно-неумолимую, не имеющую дна и возврата из неё расщелину.

Генри снова оказался далеко от моста и будучи под впечатлением увиденного, вздрогнул от неожиданности. Возле начала моста, словно из воздуха, появилась его мать. Он открыл рот, чтобы окликнуть её, но сразу пришло понимание, она его не услышит. Она решительно шагнула на мост и пошла вперёд, на ту сторону. Она шла очень уверенно и твёрдо, мост легко пружинил под её ногами и был абсолютно надёжным. Пока мать шла, перед глазами Генри, в ускоренном темпе, мелькали эпизоды её жизни. Вот она маленькая, весёлая девчушка, смеясь, бегает по большому залу. Вот она уже подросток, вот юная девушка, впервые вышедшая в свет, на своём первом балу. Она танцует с молодым человеком и её щеки вспыхнули застенчивым румянцем. На губах играет улыбка, а глаза светятся счастьем. По всему видно, она влюблена. А вот она плачет и бежит кудато, не разбирая дороги. Спотыкается, падает, снова встаёт, ветки деревьев хлещут её по лицу, но она всё бежит и бежит. Уже берег моря, оно свинцово-серое, покрытое штормовыми волнами. Мать, на мгновение, останавливается и что-то решив, бежит к морю. Высокая волна накатывает на песок и мать, с разбега, падает в неё. Видимо, холодная, осенняя вода приводит её в чувство и она, захлёбываясь и кашляя, сидя отползает назад, к спасительной тверди берега. Мокрая, дрожащая, в грязном платье, идет по берегу назад, к дому. Вот она, в подвенечном платье рядом с отцом. Она не с любовью, а с уважением смотрит на него, пока он одевал ей на палец венчальное кольцо. Видно, что в её сердце нет того трепетного и нежного чувства, которое она испытывала на том балу, но есть что-то другое, спокойствие и умиротворение. Вот она смотрит, как маленький мальчик делает свой первый шаг, они с отцом смотрят друг на друга, в её глазах искры материнского счастья и радости. А вот она плачет, а потом, молча сидит, невидящим взором уставившись в большое окно.

Это была последняя картинка жизни матери. Теперь Генри видел только мост и мать, идущую по нему. Мост стал шататься, словно невидимые руки раскачивали его. Мать пошатнулась, пытаясь ухватиться за верёвочные перила, потеряв равновесие, качнулась влево и сорвалась вниз. Генри даже не сразу понял, что произошло. Только пустой мост, мгновенно став опять недвижимым и надёжным, словно был ни при чём. Генри хотел броситься к нему, но ноги будто приросли к земле, не желая слушаться.

Не дав Генри опомниться от этого и попытаться осмыслить, ктото послал ему новое испытание. Так же как и мать, словно из воздуха, возле моста появился отец. Он также твёрдо шагнул на мост и начал свой путь. Теперь уже картины его жизни стали мелькать перед глазами Генри. Отец, в военном мундире, молодой, уверенный в себе, в довольно резкой форме отдаёт приказы кучке солдат. Взрывы и пороховой дым застилают поле. Солдаты бегут и падают замертво. Вот отец перед длинным столом, за которым сидят большие армейские чины, видимо, даёт отчёт. По его лицу видно, он в смятении. По всей вероятности, те жертвы, которые он принёс в силу своей офицерской несостоятельности и тактической неграмотности, были напрасны, за что он и держал теперь ответ. Вот он уже в большом, официальном кабинете читает что-то. Проситель, мужчина преклонных годов, со слезами на глазах, умоляет его о чём-то. Но отец непреклонен. Проситель уходит, горестно махнув рукой. И тут Генри увидел этого мужчину, сидящем на стуле, с пулевым отверстием в виске, возле него рыдающая женщина и четверо маленьких детей. А вот отец, уже в годах, с увлечением рассказывает что-то молоденькой девушке. Она смеётся и выглядит вполне счастливой. И последнее, что увидел Генри, это была картина, где отец, уже такой немощный, каким был в последнее время, стоит на коленях перед старинной иконой, висевшей в его спальне. Он, не вытирая слёз, мутными глазами смотрит на святой лик, его губы шепчут.

Всё это, в долю секунды, промелькнуло перед глазами Генри и снова только мост и фигура отца. Но, в отличие от спокойного хода матери, путь отца по мосту был тяжёлым. Мост качался из стороны в сторону, совершенно лишая отца равновесия. Он шёл, еле-еле удерживаясь, не умолкая ни на миг, что-то шептал. Один раз, он почти сорвался вниз, но неимоверным усилием, смог удержаться и двинулся дальше. Противоположная сторона была уже совсем рядом, когда под ногами отца проломилось то, из чего мост был сделан. Он, чудом успев в последнюю долю секунды схватиться за перила, едва удержался и всё-таки дошёл до противоположной сторны. И оказавшись там, видимо ещё не до конца веря в счастливое завершение своего перехода, отец упал на колени и по движению его губ Генри понял, он истово твердит слова молитвы. Отец встал, распрямился и шагнул в сторону зелёной стены. Мгла, медленно появившаяся из того леса, придвинулась к нему, скрыла до уровня колен его ноги, словно не желая показать, как он войдёт в то пространство. Отец сделал ещё несколько шагов и исчез в зелёном мареве.

Генри очнулся. Утренняя свежесть из открытых окон сразу взбодрила его. Он встал с кресла и в волнении заходил по комнате. «Какой удивительный сон. Странно, но я прекрасно знаю, что это за мост. Но откуда это знание? Что там за этой зелёной стеной? Как трудно пройти его! Мама, мамочка, мой бедный родной человечек. Она не прошла, она упала вниз, в эту чудовищную бездну! Но почему? Боже, боже мой, ведь она была больна и не осознавала, что делает! Я же видел её жизнь! Она была доброй, порядочной, жила честно. А отец прошёл, хотя и его жизнь я видел. Ничего не понимаю?! Где же мерило праведности и греховности? Как определить это?» думал Генри, выйдя на улицу.

Солнце уже вышло из-за горизонта и пронизало лучами аллею. Генри, щурясь, смотрел на зарождение нового дня, который принёс ему ещё больше вопросов. «Дядя Юлиан, наверно, сможет мне ответить. Сейчас пойду к нему» решил Генри и пошёл по дорожке аллеи.

— Мсье Генри, подождите, куда же вы так рано? Я приготовил вам чай, — догнал его голос дворецкого.

— Спасибо, но мне сейчас очень важно сделать одно дело, — Генри оглянулся и увидел, как дворецкий, по-стариковски семеня, старается догнать его, — я скоро вернусь и мы будем пить чай вместе.

Быстрым шагом он вышел на тропинку, ведущую к дому Юлиана. Войдя в дом, долго звал по имени, но Юлиана нигде не было. «Странно, где же он?» растерялся Генри. Посчитав неприличным ходить по дому в отсутствии хозяина, он вышел на улицу. В оранжерее Юлиана тоже не было. Генри присел на скамейку и решил ждать. И тут, совершенно неожиданно, доктор появился, словно из воздуха, перед опешившим юношей.

— Приветствую вас, сын земли! — торжественно громко сказал Юлиан и поднял правую руку.

Он был одет, по-меньшей мере, странно. На нём был светлосерый, обтягивающий костюм, который смешно выглядел на докторе, отличавшемся довольно округлыми формами. На голове была одета чудная конструкция, состоявшая из круглого шлема, на котором мерцали ярким светом несколько маленьких, стеклянных, прозрачных шарика. В прорез для глаз был вставлен квадрат из зеркального стекла, через который вряд ли что-то видно. Но Юлиан приветствовал Генри. «Значит, всё-таки видно» подумал Генри, с удивлением разглядывая своего учителя.

— Здравствуйте, простите меня за назойливость и ранний визит, но ждать не было сил. Я пришёл поговорить с вами о том сне, который увидел сегодня, — Генри поднялся со скамейки и шагнул к Юлиану.

— Ну и замечательно, что пришли, я всегда рад вас видеть. Нетнет, не подходите ко мне близко, от меня прямо пышет излучением, которое в данный момент может повлиять на вас весьма негативно. Пройдите в оранжерею, а через несколько минут я присоединюсь к вам и с удовольствием выслушаю.

Доктор смешно посеменил к дому и, неуклюже взобравшись по ступеням, исчез в дверном проёме. Генри вошёл в чудесный, рукотворный сад и остановился, оглядывая диковинные растения. Здесь что только не росло: высокие кусты с длинными остроконечными листьями были усыпаны ярко-жёлтыми цветами, небольшие деревца, с абсолютно голым стволом, лишь наверху были длинные листья и странные плоды жёлтого цвета, собранные в несколько гроздей. А с другой стороны этого же дерева были большие, круглые плоды, коричневого цвета, покрытые длинными, похожими на конскую гриву, волосами. Удивительно изобилие цветов, оттенков и листьев, разной формы, причудливо переплеталось, сросшись у корней в единые кусты. Генри не видел в природе таких странностей, но где-то в глубине сознания, промелькнуло странно знакомые слова: «гибрид» и «селекция». — Да, с гордостью могу сказать, что в селекции я весьма приуспел, — послышался из дверей голос Юлиана.

Генри обернулся, доктор, уже в привычной одежде, стоял и любовью разглядывал свою растительность.

— Представляете, юноша, мне удалось скрестить несколько видов плодовых деревьев и получить первый урожай. Это восхитительные по вкусовым качествам фрукты, я угощу вас после нашего разговора. Ну, давайте к делу, что взволновало и привело вас в столь ранний час к моему порогу?

— Мне снился сон, но скорее это было виденье, потому что я очень явно всё ощущал. Каждый запах, каждый звук, а главное, моё внутреннее состояние было настолько ярким, словно я и не спал вовсе. Я увидел лес, поляну, вроде всё, как в земной природе. Она была родной, доброй и приветливой. Но потом, всё изменилось. Изменилось что-то в природе, она стала враждебной, отвергающей. Стало неуютно и тревожно. Мои ощущения покоя сменились на чувство страха. Вы представляете, я почувствовал себя таким одиноким, маленькой песчинкой в огромном пространстве.

И Генри рассказал свои видения. Юлиан внимательно выслушал его, ни разу не перебив. В том месте рассказа, где герцогиня упала вниз, в бездну Юлиан, искренне сокрушаясь, покачал головой и развёл руками. А там, где отец благополучно перешёл на ту сторону, он покачал головой.

— Ну, что ж, юноша, я надеюсь, вы понимаете, что всё это значит? Это действительно переход в тот мир, который закрыт для исследований. Даже я не смогу объяснить вам его законы.

— Скажите, дядя Юлиан, но почему же всё так зашифровано? Почему людям не дают хоть толику виденья того мира, чтобы они поступали так, как правильно на взгляд тех, кто там, наверху, — с досадой в голосе спросил Генри.

— Это невозможно, вы забыли про право выбора? Может, это и есть определение земного бытия — жить и знать о смерти, но не знать, что будет по ту сторону? Всё дело в том, что Формула праведности уже дана людям, и в принципе, большего не нужно. Лишь бы только они следовали ей. Но, увы, и формула искушения тоже есть, и она так же необходима для естественного отбора душ. Почему, спросите вы? Я отвечу одной цитатой: «Ценность мудрости понять умом в одночасье невозможно, её можно понять только душой и сердцем в течении времён». Всю земную жизнь человек шагает то в ту, то в другую сторону. Грань между двумя понятиями тонка и размытость её пределов видна очень немногим.

— Но я видел, матушка была добропорядочной, её жизнь мне была показана и всё-таки она упала вниз, но ведь она была больна! — с отчаяньем в голосе сказал Генри. — Видите ли, мой друг, я сейчас расскажу вам историю жизни герцогини. То, что самоубийство — тяжкий грех, для вас не секрет. Господь очень сурово относится к тем, кто так решает уйти из жизни. Ваша матушка уже один раз пыталась сделать это, когда любовь затмила разум. Родители не дали согласия на её брак с одним молодым человеком и она, в отчаянии, решилась на страшное. Что или кто остановил её в тот момент, этого мы не знаем. Её простили и дали шанс. Потом она вышла замуж за вашего отца и обрела покой и уважение. Герцог действительно любил её. Когда вы появились на свет, мать полностью отдала вам всю себя. Но эта любовь была эгоистичной. Она не хотела делить вас ни с кем, и ваша свобода совершенно не устраивала её. Она внушила себе, что вы должны быть только рядом с ней, постоянно под её присмотром. Это слепая, изнуряющая любовь, как червь, сточила душу и разум. Она возненавидела всё и всех, сетовала на судьбу. Перестала молиться, ибо разуверилась в боге, который не помешал вашей разлуке.

— Но это же была не её вина. Она просто любила меня, а отец решил сделать именно так.

— Я много времени провёл в беседах с вашими родителями. Герцог был более внимательным слушателем и он прекрасно понял значимость вашего воспитания. Конечно, я не многое рассказал им, но герцог почувствовал сердцем и сделал так, как было надо в этом случае. Хотя и был приземлёней вашей матушки. Интуиция помогает человеку в тех случаях, когда разум бессилен и очень жаль, что этим даром обладает один человек из ста. Сейчас я могу открыть вам одну маленькую тайну, вашей матери приходили откровения, она рассказывала мне, что видит весьма интересные вещи. Невнемля им, она всё-таки поступила так, чтобы собственноручно испепелить себя. Она не была безумной до такой степени, чтобы не понимать, что творит. Она сознавала свои поступки. Господь дал ей просветление, почему она пренебрегла им, я не могу понять. И всё закончилось так, как закончилось. А вот ваш батюшка не был удостоен такой помощь, но, тем не менее, чувствовал сердцем. Да, он многое сделал не по правилам, был суровым и требовательным, порой до жестокости. Тот мужчина был должником, а герцог не сделал ему послабления, четверо детей и бедная женщина остались без средств к существованию. Кто-то из них умер от болезней, а женщина, совершив грехопадение, стала продажной и проклинала вашего отца. Герцог лишь через много лет узнал об этом и, видимо, замолил свой грех. Он нашёл тех, кто выжил из этой семьи и помог им. И ещё довольно большой список его благодеяний можно написать. Каких, не знаю. Но знаю только как искренне он раскаивался. Много, очень много времени ваш отец провёл в раздумьях и молитвах. Что и как, о чем он говорил и что просил у бога, только ему известно. Как он смог вымолить прощение, нам остаётся только догадываться.

— Но, боже мой, как же всё это сложно. Как тонкая грань? — взмолился Генри.

— Да, мой друг, это нелегко. Но уверяю вас, каждому даётся шанс услышать советы и предупреждения, но только не каждый может их прочувствовать и понять. В этом и есть смысл выбора.

— Да, я видел, как шатался мост под ногами отца.

— Сейчас я объясню вам кое-что. Если бы вы просто услышали рассказ о жизнях ваших родителей, вряд ли бы вы смогли в полной мере прочувствовать меру ответственности за поступки. Тот страх, который вы испытали, заглядывая в бездну, должен объяснить вам смысл. Знакомые черты ваших близких, были показаны для того, чтобы облегчить ваше учение. Всё же познаётся в сравнении. Пропуская через ваше сердце и сознание это видение, ваши учителя давали вам полную картину, что ждёт нас после тех или иных жизненных поступков.

— А я смогу помочь матери? Я помню, Акзольда говорила мне об исключениях, — с надеждой заглядывая в глаза доктора, спросил Генри.

Юлиан отвёл глаза, долго смотрел сквозь окно оранжереи и молчал. Потом, видимо, что-то решив и сформулировав ответ по-мягче, посмотрел на Генри:

— Я не хочу огорчать вас, мой мальчик, но таково правило. Народная мудрость гласит: «что посеешь, то и пожнёшь», но всходы приходиться ждать порой тысячелетия. Вам остаётся только надеяться и молится о спасении её души, и, кстати, души вашего друга. Будем верить, что вас услышат. Раз в год, за этот грех можно ставить поминальную свечу. От того, сколько вы (и те, кто последует вашему примеру и будет просить за таких же грешников) вложите тепла своей души в пламя этой свечи, многое может зависеть.

— Я буду стараться, я чувствую в себе силы. Буду всеми силами, всем сердцем внимать к откровениям истины, чтобы объяснить её людям, чего бы мне это не стоило, — решительно говорил Генри, — лишь бы не ошибиться самому, лишь бы правильно истолковать зрительные и мысленные образы.

— Это правильные мысли, мой мальчик. Ложный путь ведёт к ложной цели. Я буду молиться за вас и ваши успехи. «Вселенная, сделанная богом, совершенна и сама открывает свои тайны. Но она не терпит вмешательства в себя. Лишь с её позволения можно действовать, в противном случае риск огромен». Хорошенько запомните эти слова, я чувствую, скоро вы сможете понять их смысл при весьма странных обстоятельствах. А теперь давайте поговорим о более приятных вещах, каковы результаты ваших занятий? Нет, я не тороплю события, но чем быстрее вы начнёте, тем будет лучше для тысяч и тысяч. На ваших плечах лежит ответственность за очень многих. Это не высокопарные слова, как может показаться, просто я знаю больше. Я уверен, вам удастся сделать то, что было под силу очень узкому кругу людей, я имею ввиду во Вселенском масштабе. Они трудились над совершенством своей души и добились весьма серьёзных результатов. Они помогли очень многим и на основе своих наблюдений смогли сформулировать и предложить новые пункты и поправки в прописные истины. И с гордостью могу вам сказать, получили одобрительные отзывы за свои труды, — многозначительно улыбаясь, закончил Юлиан.

— Я признаюсь в своей лени, но сегодня я ничего не сделал, этот сон просто поглотил меня.

— Не смущайтесь, я просто спросил, прекрасно зная, что с вами было сегодня. Но запомните, чтобы не происходило в дальнейшем, вы не имеете права на отсрочки и отдых, в нашем деле эти понятия отсутствуют. У зла нет выходных, а значит и у нас тоже. А теперь скажите, что вы намерены изменить в своей жизни? Ваши дальнейшие шаги?

— Когда я приехал и увидел отца в таком состоянии, хотел писать рапорт, чтобы остаться с ним и скрасить его старость. А теперь, меня больше ничего здесь не держит. Я должен идти к людям, там моё место и призвание. После того, что я увидел и услышал от вас, я не имею права заниматься только своей персоной. Я буду учиться сам и постараюсь научить других. У меня есть одна просьба, я мало знаю юридических правил и прошу вас, если это не затруднит и не будет обузой, приглядывать за домом и распоряжаться от моего имени всем. Соответствующие документы я подготовлю до своего отъезда.

— Конечно, мой друг, земные блага я для вас сохраню, а о благополучии вашей души вы должны позаботиться сами.

Глава 16

Положенный отпуск кончился и Генри уехал в Академию. Быстро втянулся в учёбу и военную дисциплину. Он отличался незаурядными способностями и легко осваивал науки. Терпеливо объяснял их тем, кто отставал. Его уважали и ценили не только за это. Он был хорошим, честным и порядочным юношей, мог выслушать и посоветовать, как поступить в той или иной ситуации. Офицерский состав был весьма доволен Яровским. Начальство удивлял тот факт, что молодому человеку выпало на долю много испытаний, но это словно закалило его, не озлобило, а наоборот, сделало открытым и замечательным человеком.

Ничего сверхъестественного не происходило, но Генри не переживал. Он помнил слова Юлиана, сказанные ему при расставании. «Не пугайтесь, если всё будет по-прежнему, без изменений. Ваша психика должна окрепнуть, вы ничего не будете чувствовать до тех пор, пока не укрепитесь сами. Всё должно быть, как у всех, ход жизни размеренный и целенаправленный. Вы должны постепенно и последовательно использовать своё умение. Людям свойственно бояться тех, кто умеет что-то сверестественное, непонятное. Они могут отвернуться от вас и, что ещё страшнее, уничтожить. В истории есть тому примеры. Поэтому набирайтесь опыта и терпеливо идите своей дорогой, а сердце и разум веков поможет вам».

Генри следовал этому совету и не шокировал своих соучеников. Если силы зла брали над кем-нибудь из ребят верх, Генри очень тактично и ненавязчиво начинал шефство над этим человеком и тихонько направлял того на истинный путь. Он уже довольно легко и свободно выходил в астрал, но пользовался этим умением не часто. Он решил для себя, надо делать выводы здесь, на земле и в этой жизни. Тренировать разум, давать ему пищу для размышлений. Он анализировал всё что видел вокруг себя и пытался сделать выводы. Размышления писал в письмах к Юлиану. Тот регулярно отвечал, хвалил или журил, но никогда не отмалчивался.

И вот, в одном из писем, Юлиан недвусмысленно дал понять, что пора всерьёз заняться практикой. Ночью Генри сделал всё так, как его учил доктор и результат не заставил себя ждать. Он увидел себя со стороны и очень обрадовался той лёгкости, с которой всё получилось. Но вопреки собственным ожиданиям, в его сознании не было острого желания увидеться с Юлианом. Он думал о Виоле и его путь был намечен. Он очутился в доме Юрсковских. Было видно, здесь живут интересные и образованные люди. Картины и множество произведений искусства были расставлены со вкусом и по порядку. Возле камина сидели Виола и незнакомая девушка. Выражение их лиц соответствовало теме разговора.

— Боже мой, я совсем не понимаю, как можно так страдать, — говорила незнакомка, — ведь это глупо.

— Нинель, ты действительно, не понимаешь. Любовь приносит и радость и огорчение, — тихо сказала Виола, — ты просто ещё не любила никого, поэтому не можешь понять Ядвигу.

— Глупости, мне этот Людвиг никогда не нравился. Он какой-то пугающий, у него такие глаза, просто жуть. Холодные, колючие, словно острые ножи. Я не понимаю, как можно его любить. Он прямо-таки источает опасность, — поёжилась Нинель. — Тут я с тобой согласна, я предостерегала Ядвигу, но она, словно, оглохла и ослепла и вот печальный финал. Помнишь, она переписывалась с одним кадетом? Ты знаешь, что с ним случилось? Ну вот, а теперь и она сама на грани безумия, твердит о том, что жизнь потеряла всякий смысл. Не знаю, чем всё это кончится, — сокрушаясь, сказала Виола.

— Я слышала, её отец пригласил очень хорошего доктора, но и тот разводит руками, — сообщила Нинель.

— Знаешь, дорогая, недавно я прочитала прекрасный роман, там были такие строки: «любовь оправдывает многие ошибки, она приводит враждующие стороны к примерению, любовь разная и многоликая, но её никогда ни с чем не перепутаешь, философы, поэты и мечтатели сходяися в одной истине — любовь всегда найдёт выход».

Генри догадался о причинах опасений подруг и мгновенно, оказался в совершенно незнакомой обстановке. Это была спальня девушки, судя по утончённости штор и нежной росписи стен. Генри огляделся, ничего не понимая. Его взгляд остановился на широкой кровати с резными спинками под полупрозрачным балдахином. «Щекотливая ситуация, но ведь что-то привело меня сюда, значит, так нужно», подумал Генри. Он, смущаясь, подошёл чуть ближе и посмотрел сквозь ткань. В призрачном, лунном свете, на белоснежных, шёлковых простынях, разметавшись в тревожном сне, лежала Ядвига. На пергаментно-бледном лице ярко выделялись тёмные круги под глазами. Бескровные, с синим оттенком, губы были едва заметны, впалые щёки. Тонкие, худые руки в сеточке вен, нервно перебирали розовое атласное одеяло. Но самым неожиданным и пугающим было то, что прозрачным облаком окружало несчастную девушку. Это было мерцающее фиолетовое свечение, которое уже окутало всю её фигурку, протягивая смертоносные щупальца к её голове. Только темя было ещё свободно от этого спрута. «О боже, вот оно! Вот о чём говорила Акзольда! И надо же, именно с этой девушкой будет связано моё первое видение» подумал Генри. Нет, он ни в чём не обвинял её и, в сущности, не держал зла. В его душе боролись два полюса. Один был полностью создан из понимания странного стечения обстоятельств, другой из лёгкого налёта реальности именно такого искупления её греха. «Она попадёт в ту же бездну, в которой исчезли и мать и Влад. Может это так и должно быть? Как поступить? Я не знаю! А может это проверка мне? Где грань и способ искупления? Но в праве ли я решать и осуждать? Уполномочен ли быть судьёй? А вдруг сейчас я совершу непростительную ошибку и меня лишат этого дара в тот момент, когда это будет с другим человеком? Как узнать, что твориться в душах людей, чей инстинкт самосохранения души исчезает из разума? Ведь душа знает о неизбежности наказания за этот грех и всё равно идёт на это?» с бешенной скоростью пробегали мысли в его голове. «Пусть это будет испытанием, но я должен спасти её, раз имею дар видеть фиолетовый цвет» решил он. Способы спасения девушки сменяли один другой. Ядвига всхлипнула, прервав его размышления. Краем глаза он увидел, что в тёмном углу спальни мелькнуло что-то. Он повернулся и вздрогнул. В луче лунного света стоял Людвиг. «Опять он творит свои чёрные дела. Нет, убирайся отсюда» чуть не крикнул во весь голос Генри. Он почти бросился к своему врагу, в твёрдой решимости и уверенности, сегодня он победит. Да, он воин, астральный воин и выиграет эту схватку. Глаза двух заклятых врагов встретились. Ещё секунда и две противоположности схлестнуться в смертельной схватке и для кого-то она будет последней.

Но ничего не произошло. Людвиг ретировался, почти сбежал, мгновенно исчезнув в темноте. Сначала Генри опешил от неожиданного бегства врага, но потом почувствовал радостное ощущение одержанной победы. Он повернулся, всё ещё недоумевая, как легко поверг Людвига в панику и приблизился к спящей Ядвиге. Склонившись к её ушку, он прошептал: «Завтра, после обеда, вы отправитесь в гости к Камиле. Там будет Генри, выслушайте его. Вам нужна помощь и поддержка друзей. Генри поможет вам изменить свою судьбу, будьте внимательны к его словам и советам. Спасите себя». Ядвига улыбнулась во сне, вздохнула, но уже как-то радостно и с облегчением.

Генри почему то был уверен, что она услышала его и обязательно придёт. Решил пригласить на эту встречу Станислава. Генри знал из писем Камилы, что они очень подружились и испытывают друг другу весьма тёплые отношения. Станислав рассказал Генри о своих чувствах к Камиле. Поэтому Генри ни секунды не сомневался, что, приведя Станислава, он сможет поговорить с Ядвигой наедине, ибо его друзья будут заняты друг другом. Довольный собой и успокоенный, он вернулся в спальный корпус. Путешествовать больше не хотелось, он чувствовал усталость и в тоже время невероятное облегчения. Генри уснул.

На следующий день планы Генри едва не сорвались. На 14.00 были внезапно назначены тактические занятия, в которых должен был участвовать весь его курс. Генри пришёл в замешательство, ведь он должен был идти к Камиле! В тревоге и в смятении он встал в строй. «Что это? Стечение обстоятельств? Промысел дьявола, который не хочет отпускать её душу? Или непреклонное решение Вселенского разума именно о таком её уходе? Я не понимаю! Что же мне теперь делать?!» думал Генри.

— Капрал Яровский, выйдите из строя и подойдите ко мне, — обратился к Генри полковник Владарский, — в 16.00 вас вызывают в Министерство. Генри козырнул и вздохнул с облегчением. «Значит, всё-таки наша встреча состоится по воле господа» подумал он и почти бегом бросился приводить себя в соответствующий вид. Дом Камиллы находился недалеко от академии. Но Ядвиги там не было. Камилла обрадовалась визиту и с удивлением услышала вопрос Генри о Ядвиге.

— Генри, она абсолютно никуда не выходит и я весьма удивлена, что ты спрашиваешь и ищешь её в моём доме?

— Видишь ли, я видел её два дня назад, она сказала, что хочет навестить тебя, — туманно ответил Генри, переводя дыхание от быстрой ходьбы, — к сожалению, мне надо идти.

Генри торопливо простился и ушёл, оставив Камилу в полном недоумении. Он бежал по улицам к дому Ядвиги, в надежде застать её ещё дома. В том, что она обязательно придёт к Камиле, он не сомневался. Что-то в его душе подсказывало, она слышала его. «Её ангелы и мои, ангелы небесные должны были быть на моей стороне, иначе зачем мне дано это знание» думал Радужный адепт Генри Яровский.

Его встретил дворецкий и, доложив о госте, проводил его в библиотеку. Генри огляделся, библиотека была огромной и замечательной. Труды философов всех времён, художественные произведения, научные альманахи соседствовали друг с другом. Всё было расставлено в алфавитном порядке, показывая, что хозяин этого хранилища вековых знаний был высокообразованным и щепетильным к порядку человеком.

— Здравствуйте, Генри, — услышал он тихий голос Ядвиги и повернулся.

Она стояла в дверном проёме. Бледность лица и худобу подчёркивало чёрное шёлковое платье. Её изумрудно-зелёные, когда-то ярко блестевшие, глаза, в окружении тёмных кругов, были потухшими и блёклыми. Огненно-рыжие волосы, служившие золотой оправой для нежно розового лица, ставшего теперь пергаментно-бледным, были тусклыми, словно снятые с мертвеца и приклеенные на голову приготовившейся к смерти.

— Сударыня, я имел смелость прийти к вам, в надежде предостеречь от рокового шага, — издалека начал Генри.

— Присядьте, я очень плохо чувствую себя и не в силах стоять, — еле слышно прошептала Ядвига и сделала шаг через порог.

Она действительно, была очень слаба, её ноги подкосились и Генри едва успел подхватить девушку. Он на руках донёс её до кресла и аккуратно посадил. Лоб Ядвиги был в испарине, на шее билась жилка, показывая учащённый пульс. Генри своим платком вытер пот с её лба, девушка открыла глаза.

— Простите, я, кажется, потеряла сознание, — шевелились её губы. — Сейчас я помогу вам, потерпите, — сказал Генри.

Словно прекрасно зная, что нужно делать в таком случае, он потер её виски, потом ямки за ушами, помассировал запястья. Высоко застёгнутое платье с тугим воротником, почти впивалось в её шею. Генри, смутившись, стал расстегивать пуговицы, чтобы облегчить её грудную клетку. Дойдя до того места, где в платьях других фасонов заканчивались глубокие вырезы, он остановился. От его взгляда не ускользнула коричневая родинка, крошечная отметина, напоминающая маленького паучка. Он удобно расположился на левой груди молодой девушки. Эта родинка приковала взгляд Генри, словно стараясь запечетлиться в его памяти. Он испытал неловкость оттого, что непроизвольно разглядывает эту родинку и тряхнул головой, сбрасывая оцепенение. Вдруг, в его ладонях разлилось жаркое тепло и появилось покалывание. Руки, словно подчиняясь какому-то собственному приказу, потянулись к голове девушки. Одна легла ладонью на её лоб, а другая на её затылок. Сами собой в голове стали пробегать слова тех молитв, которые дал ему Юлиан. Генри чувствовал, как шевелятся его губы, в полголоса произносящие молитвенный код. Через несколько секунд, жар из ладоней исчез так же неожиданно, как и появился, словно вошёл в голову девушки. Генри вздохнул, убрал руки и потряс ими, словно хотел стряхнуть что-то прилепившееся к ним. Ядвига стала приходить в себя, осмысленным взором оглядывая библиотеку.

— Простите, мне так неловко, но ваши руки, словно, по волшебству, вернули меня в жизнь и в действительность, — чуть громче сказала Ядвига и посмотрев на расстёгнутое платье, торопливо стала застегивать дрожащими руками несколько пуговиц, — как вам это удалось?

— Это всего лишь основы медицины, мы проходим азы медпомощи, — слукавил Генри, чтобы ничего не объяснять, — вот и замечательно, теперь за ваше физическое тело я спокоен. Но причина моего визита гораздо важнее, я пришёл поговорить с вами о вашем духовном состоянии.

— Полагаю, Генри, вы наслушались пересудов, я совершенно нормальна, — Ядвига отвела глаза в сторону.

— Боюсь, что это не совсем правда, ваше состояние отложило отпечаток на вашем лице. Поверьте, я знаю кое-что больше, душевные муки, которые вы переживаете сейчас, я чувствую своим сердцем и хочу предостеречь вас от катастрофы, — Генри взял её за руку.

Ядвига отдёрнула руку и на удивление, довольно резко встала и отошла к окну. Генри молчал, давая ей самой начать разговор. — Мне странно слушать от вас слова утешения, из-за меня погиб ваш друг, а вы, как я поняла, пришли спасать меня, странно, от вас я этого не ожидала, — тихо сказала она.

И тут Генри почувствовал такой прилив эмоций, что речь, подготовленная заранее, скомкалась и показалась ему смешной. Он вспомнил видение моста, тот ужас, который испытал над бездной и начал говорить. Сам по себе его разум словно диктовал ему то, что, нужно было сказать сейчас. Откуда-то, из глубины подсознания, выплывали случаи из многовековой истории человечества. Он довольно искусно избегал острых углов, требующих глубоких объяснений таинства Вселенной, заменяя их доходчивыми примерами Генри, будто со стороны, слушал себя и видел как в глазах Ядвиги появилось прежнее выражение молодости и интереса к жизни. Она отвернулась от окна и теперь смотрела на Генри, внимательно слушая его. Он не знал, сколько прошло времени, но внутренние часы, выработанные военной школой, уже подгоняли его. Во время своей речи он не спускал взгляда с Ядвиги, замечая к своему удовлетворению, что сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее, фиолетовое свечение, когда-то полностью окружавшее её, стало исчезать, пока совсем не растворилось в воздухе, словно войдя в пол под её ногами. Ядвига смотрела на него глазами, полными восхищения и уважения.

— Боже мой, Генри, вы не представляете себе, мне стало так легко и покойно. Вы помогли мне посмотреть на жизнь по-новому, подругому. Спасибо вам, спасибо за всё, — тихо сказала Ядвига.

— Я так рад, что вы выслушали меня, теперь я вижу, вам уже ничего не угрожает, вы смогли меня понять так, как я этого хотел, — улыбаясь, сказал Генри, — прошу вас, теперь вам надо сходить в церковь, повиниться и раскаяться. Господь добр к тем, кто избирает путь, ведущий к его покровительству. А теперь, мне пора, надеюсь увидеть вас в скором времени среди людей и ваших подруг. До встречи.

Генри пошёл к дверям, но Ядвига догнала его и, взяв за руку, повернула к себе.

— Спасибо и в знак благодарности и нашей дружбы, — она привстала на носочки и долгим поцелуем, впилась в губы юноши.

Генри опешил от столь фривольного поведения и сам не понял, как стал отвечать на её поцелуй, обняв хрупкую фигурку. У него закружилась голова, ноги стали слабыми. Он почувствовал, как две молодые упругие грудки, призывно выглядывающие из распахнувшегося лифа её платья, напряглись, прикасаясь к его мундиру. Он едва смог справиться с подступившим любовным волнением, разлившимся жарким пламенем внизу живота. Шаги, послышавшиеся из коридора, гулким эхом разнеслись по библиотеке, спугнув целующихся. Ядвига отпрянула от Генри и отступила на шаг. В её глазах была сладострастная истома. Генри тряхнул головой так, чтоб хрустнули шейные позвонки, приводя его в чувство и быстрым шагом пошёл по коридору к выходу из дома. Он уже не мог увидеть, выражения ярко зелёных глаз девушки. В них появилось новое, загадочное свечение, которое прибавило им какого-то иного очарования, уже другого, таинственного, пугающего, явно принадлежащего той силе, которая для многих душ становиться губительной.

А Генри, даже не подозревая о том, что та, которую он только что спас, была уже далеко в мыслях от света и полностью, растворялась в сумраке. Но всё-таки была ему благодарна за его умение снять с неё то наваждение, которое неумолимо толкало её к пропасти. Он, её любимый, её единственный, чьё имя она произносила нараспев, вернулся к ней. Та ночь, которая подарила ей счастье любить, была совсем недавно. Лишь только маленькая часть её души тревожно замирала на краю омута, в котором можно было утонуть. Но большая часть уже была в сетях и не хотела бороться. Разум безмолвствовал. Она полностью отдала себя во власть того, кто занимал всё её сознание и душу.

Он пришёл к ней пять дней назад, в ночи и страшно напугал сначала. Был долгий разговор, она не могла простить, что он так внезапно бросил её тогда, когда уже многие называли её будущей княжной Юшкевич. Она рыдала и билась в истерике, когда воспоминания тех дней отчаяния нахлынули на неё с новой силой. Людвиг держал её за руки и умолял простить его. «Так было нужно в тот момент, я не мог поступить иначе. Но теперь всё в прошлом, теперь мы навсегда будем вместе, я подарю тебе свою любовь и ты испытаешь такое счастье, какое никто не сможет тебе дать никогда. Ты не представляешь, как я мучился, видя тебя такой измученной и страдающей. Но теперь ты моя, мы созданы друг для друга и никакие силы не разлучат нас. Теперь всё будет по-другому. Мы вместе навеки» жарко шептал ей Людвиг и целовал её лицо. Она, чувствуя жар его желания, исходящий от такого родного и желанного тела её любовника, сама была уже не в силах сдерживаться и с неистовством, почти бесстыдством, стала отвечать на его поцелуи. Оба задохнулись от истомы и нахлынувшей страсти. Она была готова на всё, отринув от себя приличия и наплевав на девичью честь. И тут, любимый легонько, но вполне настойчиво, отстранил девушку от себя и посмотрел в её полу прикрытые глаза. Она, едва справившись с нахлынувшим любовным экстазом, не в силах стоять на ногах, обмякла в его руках, словно лишившись сознания. Людвиг поднял девушку на руки и отнёс на кровать, присел рядом, вглядываясь в её лицо. Она глубоко вздохнула и открыла глаза.

— Что со мной? Что случилось? — выдохнула она. — Ничего, ничего, моя любовь, всё хорошо. Теперь ты должна меня внимательно выслушать, соберись с силами, — твёрдо сказал Людвиг, — скоро ты должна будешь выйти замуж. Не перебивай, это необходимо для нашего будущего, потом я тебе объясню, не сейчас. Этот богатый, пожилой человек придёт в ваш дом и сделает тебе предложение. Ваша свадьба будет пышной и торжественной. Но это только для вида, для людей. Наша любовь должна быть тайной от всех. Просто делай, как я говорю и тогда всё будет хорошо. Запомни, запомни хорошенько то, что я тебе сказал. А сейчас мне нужно уходить. Я люблю тебя, люблю, люблю…

Ядвига услышала его голос уже как будто издалека и в изнеможении закрыла глаза. На утро, она уже не понимала было ли это сном или на самом деле. Только после этой ночи она стала чувствовать себя гораздо хуже. Это очень пугало её. Но где-то, в самом отдалённом уголке её существа зародилось новое, неизвестное доныне, чувство, что впереди её ждёт что-то таинственное и желанное.

После этого дня прошло полгода. За это время ничего значительного не происходило ни с Генри, ни с его друзьями. Генри очень усиленно тренировался в выходе в астральное тело и теперь для него это стало уже гораздо проще. Он частенько заглядывал к Юлиану в астральном теле и тот с радостью встречал своего талантливого ученика. Они бродили по прошлому, заглядывали одним глазком в будущее, но только на столько, чтобы Генри мог сравнивать судьбы и последствия. Чем больше ученик задавал вопросов, тем счастливее выглядел учитель. «Жизнь — это путешествие, где мы познаём самих себя и чем больше тайн мы открываем в себе, тем многогранней и интересней она становиться. Получив ответ на один вопрос, мы тут же задаём ещё три. Отвечая на них, задаём ещё четыре и так в порядке увеличения. Чем больше ответов, тем больше вопросов. Из этого всего можно сделать вывод — вопросы бесконечны, ответы тоже, т. е. жизнь бесконечна. Хвала господу, даровавшему нам бесконечное бытие» подитоживал их путешествия Юлиан.

В канун Рождества благотворительным фондом был устроен бал, на который было приглашено всё светское общество. Молодой герцог Яровский был в числе приглашённых. Его титул и отменные успехи на военном поприще открывали перед ним двери многих приличных домов. Маменьки девушек на выданье с надеждой смотрели на красивого, умного и очень образованного юношу. Но его мысли и сердце были заняты только одной единственной и неповторимой. «Виола, моя любовь, моя жизнь! Душа замирает от нежности и счастья! Я люблю, люблю тебя!» билось сердце Генри, когда он смотрел на неё, нежно обнимая изящную фигурку своей возлюбленной. «Генри, единственный мой, я тоже люблю тебя» вторило её сердце и светящиеся радостью глаза Виолы были тому подтверждением. Вальсволшебник кружил по залу множество пар, но для этих двоих никого не было вокруг. Глаза в глаза, дрожь их рук передавалась телам, рождая в них сладостную истому. Камила со Станиславом, не менее счастливые и растворившиеся чувствами друг в друге, кружились рядом. Они были влюблены и разговоры об их помолвке давно перешли в ожидания свадебного торжества.

Вальс кончился и обе пары встали рядом, ожидая следующего танца. Девушки весело щебетали о нарядах присутствующих дам, а юноши обсуждали свои мужские вопросы. И тут Генри увидел как округлились от удивления глаза обоих прелестниц, смотревших на входные двери. Он стоял спиной и не мог видеть, что привело их в такое потрясение. Когда он оглянулся, то сам пришёл в не меньшее состояние удивления и тревоги. В дверном проёме появилась пара, которую никто не ожидал здесь увидеть в таком составе. Переглядывались и шушукались почти все, светское общество, как одна семья, всегда все про всё и друг друга знают. Ни для кого не было тайной, что произошло не так давно в семье Велдич. Душевное состояние, граничащее с психическим расстройством Ядвиги Велдич стало достоянием общественности так же, как её внезапное выздоровление и помолвка с герцегом Адамовским. Он был пятидесятилетним вдовцом, его состояние исчислялось цифрами с большим количеством нулей в конце. Несколько деревень с сотнями крестьян приносили ему весьма приличный доход. Так что новоявленная хозяйка без труда и стеснениясможет принимать у себя вельмож любого ранга. Герцог Адамовский был без ума от Ядвиги и полностью был во власти её капризов. Он позволял ей всё и только с любовью смотрел на свою молодую невесту. Вот и сейчас, он шёл, сложив руки за спиной, позади Людвига и Ядвиги, словно не будущий муж, а почтенный отец юной обольстительницы. Всё внимание было приковано к этой троице, осуждающие Ядвигу и сочувственные к герцогу взгляды были в равных долях. Сам Адамский улыбался и вроде ничего не замечал. Он с обожанием смотрел на ярко-рыжую дивицу и видимо был беспредельно счастлив.

Звуки музыки отвлекли всех от объекта наблюдения. Ядвига с Людвигом вышли в середину зала. Несколько тактов они танцевали в одиночестве, наслаждаясь собственным счастьем. Многозначительность их взглядов давала повод для ещё больших пересудов и предположений. Они, довольно откровенно, были слишком близки телами друг к другу, словно бросая вызов всему обществу.

Танцевальное настроение закружило всех присутствующих и вот уже несколько десятков пар скрыли от взора Генри этих двоих. Виола, заглядывая в глаза своему возлюбленному видела в них непривычное выражение. Она видела, как дрожали губы Генри и желваки на его скулах пришли в движение. — Что с тобой? Ты совершенно не похож на себя, скажи, что тебя так взволновало, — задала она вопрос.

— Нет-нет, ничего, любовь моя, всё в порядке. Но скажи мне, разве Людвиг снова встречается с Ядвигой? Ведь они давно расстались и насколько я знаю, она выходит замуж, — переведя дыхание, спросил Генри.

— Да, всё верно. Мы все в недоумении, её поведение сегодня неожиданно для нас всех. Но поговаривают, герцог Адамский страшно любит её и многое прощает, — с готовностью ответила Виола.

— Да-да и я слышала, она полностью подчинила его своей воле. Мой отец недавно сказал, что с герцогом твориться что-то невообразимое. Он из волевого и довольно строгого человека превратился в безвольного исполнителя её прихотей. Это странный брак, все так говорят. Но сегодня она превзошла саму себя, — пожимая плечами, закончила Камила.

— Но где же они могли встретиться? Ведь насколько я знаю, очень давно никто не видел вместе Ядвигу и Людвига, странно и необычно, — удивлённо добавила Виола.

Генри, стараясь не показывать своего внутреннего волнения, натянуто улыбнулся и пригласил Виолу на танец. Две пары сближалась. Генри видел, как светятся счастьем глаза Ядвиги. Они молчали, но в этом молчаливом диалоге слов не нужно было. Генри понимал эту пару без слов. Злодей и его поклонница прямо-таки источали взаимную любовь. И тут Людвиг перевёл свой взгляд на Генри. Теперь молчаливый диалог был между двумя противоположностями, чьи глаза передавали мысли на расстоянии.

«Рад видеть вас в добром здравии, радужный адепт. Как ваши успехи в борьбе со вселенским злом?» не скрывая сарказма спросил Людвиг.

«Я не советую вам столь самоуверенно праздновать очередную победу. Хотя не скрою, я неприятно удивлён увиденным. Поистине, вы весьма талантливы и изобретательны, раз смогли вернуть расположение и любовь брошенной вами девушки» ответил ему Генри.

«Ну что вы, это было настолько просто, моей изобретательности не понадобилось. Она просто любит меня настолько, что готова на всё. Ради меня она согласна продать душу дьяволу и ни на мгновенье не сожалеть об этом. Ах, Генри, вы недалёкий и недальновидный последователь ваших наставников. Если бы только знали, кому подарили жизнь! Даже в своём самом страшном ночном кошмаре вы не увидели бы того, что будет творить эта служительница культа Сатаны. О, вы о ней ещё такое услышите, что ваше сознание будет содрогаться от ужаса. Вы, как восторженный слепец, вернули к жизни само исчадие ада. Я использовал вас и ваши таланты в своих целях, ибо сам я не мог вдохнуть в неё жизнь. Я предчувствовал, что она скоро исчезнет отсюда и я потеряю её навсегда. Я, всем своим существом ощущал, что от неё исходят какие-то, неизвестные мне, токи, которые неумолимо влекут её куда-то. Но с ними я не мог справиться».

«Но вам же нужна её душа и в результате вы бы получили её в свою копилку?» удивился Генри.

«В этом случае всё обстоит иначе, мой визави, мне она нужна целиком и полностью, её волшебной красоты тело интересует меня не меньше, чем энергия её души. Мы с ней вместе столько дел совершим, что давно никому не удавалось сделать. Такой искусной и талантливой ведьмы свет давно не видел. Благодарю вас. Вы стали королём в стране ошибок» закончил Людвиг, мило улыбнулся своему противнику и танцевальными па отвёл Ядвигу подальше от Генри.

Это было огромное потрясение для нашего Радужного Адепта. Он, словно в тумане, едва вслушиваясь в такт музыки, старался вести свою партнёршу. В голове была звенящая пустота, полное отсутствие каких-либо мыслей. Он слышал свой учащённый пульс и едва сдерживался, чтобы не броситься вон из зала и не показать своего отчаяния. «Как же так? Ведь я хотел спасти её и был полностью уверен, мне это удалось. И вот что в финале. Она с ним и он в свою очередь полностью уверен в победе и ещё хвастает тем, что теперь она стала служительницей какого-то культа Сатаны. Что это? Моя ошибка, просчёт? Я виноват или прав? Но если она опять с ним, значит в её будущих деяниях, которым пугал меня Людвиг, буду повинен я? Нет, я не должен отступать, я должен всё исправить, но как?» мучительные мысли сотнями молоточков стучали в висках Генри. Он едва дождался завершения бала, даже Виола, любимая и единственная, не могла отвлечь его от тягостных мыслей. Он смотрел на милое личико, слушал нежные нотки её голоса, а в мыслях был уже далеко, у Юлиана.

Ночью, лишь только стихли первые шорохи и дремотные бормотания его соседей по спальне, в его голове прозвучал уже знакомый голос, сказавший следующие слова: «Зло стало сильнее, ты узнал то, что больно ударило тебя. Не казнись что поступил так, как подсказало тебе твоё сердце. Никто не ограждён от ошибок. Теперь исправить всё уже не в твоих силах, пока не вмешаются иные инстанции. Но мы не знаем, где грань для их вмешательства. Нужно извлечь урок из этого случая и впредь, быть гораздо осмотрительнее». Генри покрылся холодной испариной от услышанного, прочитал молитвы и довольно легко вышел в астрал.

Юлиана дома не оказалось и Генри не придумал ничего лучшего, как в ожидании учителя, пойти бродить по разным незнакомым местам. Он вышел в космическую даль, увидел россыпь звёзд, подошёл к Млечному пути. Он был нигде и везде, полностью растворившись в этом необъятном океане Вселенной, в котором не существовало ни времени, ни границ. Ему было так легко и свободно, все треволнения испарились, исчезли, остались там, внизу. Он почувствовал себя частичкой великого пространства, в котором чаши весов уже уравновешены и никто не требует от тебя просчитывать свои шаги и поступки. И вот, когда он достиг полного покоя и приблизился к тому миру, который не смог бы обнаружить ни один, самый мощнейший телескоп, обозначив эту вселенскую громадину крохотной микроскопической точкой, он услышал тот же голос, слышанный им уже два раза. Но теперь в этом голосе уже не было дружелюбноуспокаивающих интонаций. Теперь он был жёстким, почти жестоким, приказным: «Немедленно возвращайтесь назад». Генри почувствовал, как вздрогнуло от неожиданности его астральное тело, как оно засопротивлялось, не желая расставаться с блаженной негой покоя, но его разумная часть выполнила приказ и Генри оказался у Юлиана. Доктор поджидал его в своём астральном теле и, не дав опомниться, сразу же начал ругать своего подопечного.

— Кто вам дал право покидать разрешённые пределы?! Как вы могли отправиться в космическое путешествие, не зная даже азов передвижения астрала в пространстве Вселенной?! Ты нарушил все законы и нормы! Высший совет относится к тебе с большой любовью, раз услышали мою мольбу и позволил вам вернуться. Те, кто по глупости и самоуверенности пытаются проникнуть в это таинство без разрешения, платят очень дорогую цену за своё легкомыслие. Запомните это на будущее и попытайтесь больше не пугать и не огорчать меня. Для всего должно прийти время и умение, одним желанием и любопытством здесь не обойдёшься. В юриспруденции существует такая фраза «Незнание законов, не освобождает от ответственности». Запомните её навсегда, чтобы с вами не происходило в жизни в дальнейшем.

— Я никогда не видел вас таким растревоженным, почему такой переполох и смятение? Ведь я уже здесь и повода для беспокойства, по-моему, нет? — Генри попытался успокоить доктора, но привёл того в ещё большее раздражение.

— Это по-вашему. А вы представляете, сколько прошло времени, пока вы изволили развлекаться, не поставив никого в известность о своём маршруте? Я сбился с ног, разыскивая вас в этих необъятных просторах! А ведь я уже не столь молод, чтобы носится по всем мирам и разыскивать своего беспечного ученика. А сколько мне пришлось обить порогов, пока смог выпросить вам прощения за легкомыслие! Как вы смели, будучи ещё столь неопытным, неосведомлённым о строжайших и неукоснительных законах, так опрометчиво отправиться в путь? Не понимаю вашей безрассудности. — Боже мой, да что случилось, в конце концов?! Я же уже здесь и смиренно слушаю вас, — Генри почувствовал неловкость за себя, видя, как распалился его учитель.

— Вы просто сошли с ума и чуть не загнали меня в могилу, говоря земным языком, вы сильно подвели меня, мой друг, мой опыт и положение в определённых кругах, как на земле, так и на верху, довольно сильно пошатнулся из-за вас. Мне кажется, я не заслуживал такого отношения к себе от вас, — уже чуть спокойнее, сказал Юлиан, — вы отсутствовали ровно 126 дней.

— Подождите, каких 126 дней?! Ничего не понимаю, — Генри, глупо улыбаясь, посмотрел на своего учителя, — вы разыгрываете меня?

— Я, мой друг, уже вышел из того благословенного возраста, когда дружеские розыгрыши забавляли меня. Да-с, представьте себе, ваше биологическое тело лежит в коматозном состоянии в лазарете и не подаёт признаков жизни. От вас уже отвернулись все известные мировые светила наук. Только благодаря страданиям и усилиям вашей возлюбленной и меня, вас ещё не вынесли ногами вперёд.

— Я ничего не понимаю, о чем вы? Что за страсти рассказываете?! — Генри улыбался глупейшей улыбкой.

— Когда все допустимые сроки уже прошли, мне предложили забрать вас домой и ждать конца, но ваша Виола умоляла и своего отца, и начальника вашей Академии, чтобы они оставили вас в лазарете. Она столько пережила за это время, что другая на её месте давно опустила бы руки и отступилась. Но я поздравляю вас, ваша избранница весьма упорная и настойчивая особа и видно по всему очень крепко любит вас. Вы представляете, как трудно молодой девушке в нашем пуританском обществе проявлять свои привязанности? Ведь вы лишь встречались, как знакомые, не помолвлены, не венчаны? Что только она не придумывала, чтобы быть поближе к вам?! Это просто поразительно. Я восхищён ею и по-доброму завидую вам. Мне не выпало такое счастье быть так сильно любимым кем-нибудь.

Генри почувствовал, даже в астральном теле в каждой его клеточке разлилось блаженное тепло тех эмоций, которые в земной жизни испытывают влюблённые. Он всё ещё смутно понимал доктора, но старался не подавать вида.

— Понимаете, Генри, там, куда вы так легкомысленно отправились, нет времени, я имею ввиду того времени, к которому мы привыкли. Там эта величина совершенно отсутствует. Вы неосмотрительно приблизились к тому миру, в котором могли пробыть такое количество времени, что на земле могли пройти века, тысячелетия. Миллионы световых лет могли отделить вас от этих дней вашей земной жизни. Вы могли вернуться тогда, когда сама эта планета могла раствориться в космическом пространстве и возвращаться вам было бы уже просто некуда. Вы могли так и остаться в этом состоянии, но определённого места у вас бы просто не было. Миллионная доля микроскопической частички вашего энергетического существа, просто растворилась бы в необъятных далях. Никто из астралов не должен позволять себе скитаться по Вселенной без разрешения самых высоких инстанций. Познание человеком смысла бытия происходит в своё время и кто знает, исцелит ли оно страждущего или покарает за преждевременную назойливость. Вселенная совершенна и каждое вмешательство в неё, по недомыслию или от завышенной самооценки, несёт в себе риск. Она сама, я повторяю, только сама, откроет свои тайны и только после этого можно действовать. Генри, я как никто другой, понимаю, что вам всё неизвестное кажется значительным. Но, милый мой друг, всё нужно делать в разумных пределах. Хотя у разума, как оказалось, в определённом смысле, нет приделов. Наша цель, чтобы мы не делали, количества добра на земле должно увеличиваться многократно. В своё время вам откроется истина, почему происходят те или иные вещи. Как сказал Сократ «Не стоит просто жить, главное жить праведно», — Юлиан искал в своей памяти фразы для уьбеждения, — Трудные времена проходят, а сильные люди остаются. Я вам уже говорил ранее, истина открывается нравственному человеку. Но «безумие — знак избранных». После вашего сегодняшнего поступка вы таковым и являетесь. По моим подсчётам, вы двигались в просторах Галактики со скоростью, превышающей скорость света. В далёком будущем её назовут техномная скорость. Хорошо то, что вы не знали дорогу в то место во Вселенной, где находятся 9 пурпурных лун. Боже мой, поистине, фантастическое зрелище! Оторвать свой духовный взгляд от этой красоты нет никаких сил! Хвала создателю, что не искусил вас этим зрелищем! Тогда бы ничьи бы старания не смогли вернуть вас назад, на землю. Вы бы слышали голос вечности и голос самого Бога.

— Я очень уважаю ваше мнение и вашу осведомлённость в очень многих вещах. Но ответьте мне, мой дорогой учитель, какой смысл во всём этом?

— О, если бы я знал ответ для себя или для тебя, мы бы были совсем на другом уровне развития и наша жизнь была бы совсем другой. Запомните, Генри, всё в своё время. Но я знаю ещё одну истину, что душа бессмертна, но я хотел бы видеть результат своей жизни ещё при жизни, чего и вам искренне желаю. Похвально ваше стремление узнать, как можно больше и быстрее, но не забывайте советоваться о своих намерениях. Я не снимаю с себя ответственности за ваше поведение, я не предостерёг вас в своё время, но мне и в голову не пришло, что вы так беспечны. Вы сделали всего лишь миллиметровый шаг в этой дороге, за который могли бы очень серьёзно поплатиться. Спасибо вашему астральному проводнику, он забил тревогу, видя, как далеко вы забрались и вернул вас назад. Но есть и положительный момент вашей прогулки. Вы получили большой энергетический и психологический заряд и впитали его в себя полностью. Вам хватит этой энергии космоса на много лет, даже если вы будете щедро делиться им с другими. Физические раны вы сможете залечивать, словно по волшебству. Многие тёмные закоулки человеческих душ вы будете видеть теперь очень ярко и отчётливо. Восстановите вашу физическую плоть, но за это я не переживаю, вы молоды, полны сил и позволю себе надеяться, что матушка-природа будет к вам благосклонна. Но обещайте, впредь, будете благоразумны и осторожны, пока не научитесь контролировать время и расстояния. Ваши прогулки по космическим далям и мирам должны быть планомерными и не выходящими за грани разрешённого. Обещаете? — Юлиан уже сменил свой гнев на милость, он не мог долго сердиться, успокоился, видя своего ученика перед собой.

— Да-да, конечно. Я даже представить не мог, что это возможно, ведь я только что вышел в астрал и прошло, казалось, всего-то несколько минут! — Генри, конечно же, верил своему учителю и понял, что незаслуженно его бы не отчитывали с таким запалом, — я приношу извинения за доставленные хлопоты и обещаю быть более ответственным.

Генри подошёл и обнял своего наставника в знак примирения. Юлиан похлопал его по спине и, отступив на шаг, оглядел с ног до головы.

— Слава создателю, я вижу, что с вами всё в порядке. Ну-ну, расскажите мне, что вы увидели, что поразило вас больше всего?

Генри открыл рот, приготовившись делиться впечатлениями, ведь в его душе всё было очень ярко и красочно. Но тут же закрыл его, с ужасом и досадой понимая, что ему нечего рассказать. Он всё забыл! Исчезли все картины увиденного и осталось лишь чувство блаженства и неги, испытанное им там. Как не старался, как не напрягал он свой мозговой центр вспомнить хоть что-нибудь, всё было тщетно. Пустота! Генри, умоляющим и печальным взглядом, посмотрел на своего учителя и тихо произнёс:

— Как странно, я ничего не помню. Как же так, доктор? Разве это возможно, испытать столь приятные и чистые ощущения не помнить их причины и истоки? Я чувствую, что был просто счастлив, спокоен и помню только то, что проник так далеко, куда даже земная мечта не могла достигнуть. Просто покой и блаженство и всё.

Юлиан, хитро прищурился, улыбнулся и ободряюще похлопал Генри по плечу:

— Не отчаивайтесь, мой друг, ничего не поделаешь. Вселенная не терпит бестолкового и несозревшего духовно вмешательства в свою жизнь. Всему своё время, трудитесь и вам, надеюсь, повезёт заглянуть в её окна. А может быть, если не будете лениться, вам даже откроют двери и пригласят войти. Но не будем загадывать, хотя я верю в вас.

— Мой добрый учитель, простите великодушно, что доставил вам массу хлопот, — Генри виновато улыбнулся, — но это не со зла. Я даже представить не мог, что забрался слишком далеко. Но, видимо, это суть моей жизни, пытаться побежать, когда ещё не научился ходить.

— А я, в отличии от вас, всегда смотрю, куда шагаю и не сужу книгу по обложке, — Юлиан притворно нахмурился, — А сейчас давайте подумаем о том, что теперь делать дальше. Вы вернётесь в своё тело и будете ссылаться на плохое самочувствие ещё с недельку, чтобы не вызвать недоумения окружающих. Вы сделаете вид, что почувствовали себя плохо внезапно, в результате простуды. Покашляйте и почихайте притворно какое-то время. Я скоро навещу вас. Идите и приходите в земные чувства. Торопитесь, отчаяние вашей возлюбленной велико, мне очень жалко эту девушку, она безвинно страдает от вашего легкомыслия.

Юлиан взял Генри за плечи развернул лицом в противоположную сторону.

Генри закрыл глаза, почувствовал дрожь, резкий толчок и, словно, окунулся с головой в плотную среду. Он почувствовал своё биологическое тело, услышал чьи-то голоса, но открывать глаза сразу не стал, пытаясь разобрать, кому они принадлежат. Один голос не был ему знаком, но за то интонации другого неприятно резанули слух. Это был голос Людвига. Генри чуть приподнял веки. Солнечный свет обжог его глаза и он снова зажмурился.

— Вы видели, видели? Мне показалось? Но его веки дрогнули! Подождите, пульс?! Надо послушать его пульс, — сказал второй голос и Генри почувствовал прикосновение прохладной руки на своём запястье.

Глаза пришлось открыть пошире и Генри стал разглядывать тех, кто был возле его кровати. Над ним склонился пожилой человек в пенсне, с аккуратной бородкой и внимательными глазами. В ногах Генри стоял Людвиг. Он во все глаза смотрел на Генри и когда отчётливо увидел, что тот окончательно приходит в себя, на его лице отразилось сначала отчаянье, а потом, раздражённость и злоба.

— Вы не ошиблись, господин Мальду, он, действительно, пришёл в себя и весьма порадовал меня этим, — Людвиг постарался, как можно больше придать своему голосу неподдельной радости, — хвала всевышнему, Генри Яровский снова с нами.

Генри передёрнуло от чудовищно неискреннего высказывания Людвига, но проявлять большее улучшение своего состояния не стал.

— Потрясающе! Это просто чудо какое-то, я уже не перестал надеяться. Как показал опрос его сокурсников, после бала, он выглядел уставшим и встревоженным, ни с кем не говорил, просто лёг в кровать и молчал, а потом заснул. Но утренняя побудка не разбудила его и за мной прислали посыльного. Я нашёл его спокойно спящим, но не реагирующим на внешние факторы. У него было тихое дыхание, слабый, нитевидный пульс и полное отсутствие реакций. Мы перенесли его сюда, но в последующие дни его состояние непритерпело никаких изменений. Я собрал несколько консилиумов, пригласил очень известных светил медицинской науки, но тщетно, никаких результатов. Мой сорокалетний профессиональный опыт не дал мне никаких подсказок. Позову сестру, мне нужно кое-что перепроверить, — быстро закончил доктор Мальду и вышел из палаты.

Генри услышал, как за ним закрылась дверь. Лёгкое колебания воздуха подсказало ему, что Людвиг подошёл к его изголовью. Генри почувствовал дыхание врага на своей щеке, открыл глаза и столкнулся взглядом с колючими, вспыхнувшими огненными искрами, глазами Людвига.

— С возвращеньецем вас, — выдавил из себя Людвиг, — не скрою, мне отвратительно, видеть вас в добром здравии. Я весьма огорчён и раздосадован вашим поведением. Неужели, тот мир, в котором вы побывали, был на столько негостеприимным, что вытолкнул вас вон? Или там, такие как вы, не нужны?

И только Генри собрался ответить Людвигу любезностью на любезность, как его дыхание перехватило от ужаса увиденного. Нет, не Людвига он испугался, ни своего состояния, он увидел в чёрных зрачках своего противника языки пламени. Напряг зрение, чтобы заглянуть ещё глубже и ужаснулся. Перед его глазами появилась жуткая картина какого-то чудовищного пожара. Горело большое здание, треск огненных всполохов, крики людей. Генри, с ужасом всматриваясь, узнал, это здание. Спальный корпус Академии! «Боже мой, что за дикость?! Это предвидение или плод моего воображения? Какая чудовищность! Это уже было или только случится?!!» с ужасом думал Генри. Он почувствовал, как в середине его лба появилась какаято болезненная точка, в этом месте началось жжение и следом пришло чёткое знание, это должно произойти через два дня, в третий день полнолуния. Он очень отчётливо увидел себя в спальном корпусе, своих безмятежно спящих товарищей, потом мгновенно оказался на улице, услышал раскаты грома, всполохи молний и шум дождя. Одна из молний, вырвавшаяся из плотно сомкнутых, грозовых туч, остриём пронзила корпус, рассыпавшись на тысячи огненных языков. Огонь мгновенно охватил весь здание целиком, ни на секунду не дав никому шанса на спасение. Генри услышал вопли и стоны людей, объятых пламенем, сгоравших заживо. Возле корпуса стояли офицеры, но их бездействие не было равнодушным. Здесь нельзя было сделать ничего, что в человеческих силах. И вот утро, по пепелищу ходили санитары и собирали останки, фрагменты человеческих тел, складывали их на расстеленные простыни. Генри услышал разговор старших офицеров о том, что надо оповестить родственников погибших. На месте сгоревшего корпуса было решено поставить Памятную Стелу. Чуть поодаль от всех стоял Людвиг и изо всех сил старался надеть на своё лицо маску осознания трагедии и великой скорби. Но глаза выдавали его с головой. В них горел сизый дьявольский огонь радости и самолюбования, на губах блуждала еле уловимая ухмылка. И Генри всё понял. «Это его рук дело, вмешался дьявол, всё, что произошло, он спланировал, подчинив себе эти огненные стрелы».

Генри снова ощутил себя в своём физическом теле опять и увидел глаза Людвига.

— Благодарю за столь искреннее беспокойство о моём здоровье. Спешу огорчить вас, я прекрасно себя чувствую и скоро встану на ноги, — как можно твёрже сказал Генри.

— Ну, что ж, не могу сказать, что я запредельно счастлив такому исходу вашей болезни, но ничего не поделаешь, значит, так было угодно судьбе, берегите себя — с долей сарказма, ответил Людвиг и отошёл от кровати Генри, но, услышав голос доктора, не ушёл, а остался стоять возле дверей.

— Я сожалею, что огорчил вас, — на губах Генри скользнула ехидная улыбка.

В палату, как вихрь, вбежал доктор Мальду, неся в руках целый арсенал всевозможных медицинских препаратов и инструментов.

— Нуте-с, юноша, как самочувствие? — он подошёл к Генри и стал нащупывать его пульс, сверяясь со своими карманными часами, — великолепно, великолепно, никаких отклонений! Но я всё равно предписал вам множество восстанавливающих процедур: кровопускание, микстуры и неприменно массаж, ваши мышцы пострадали от длительной неподвижности, я уже дал распоряжение сестре.

Мальду скороговоркой выпалил свою речь и суетливо направился к дверям, бормоча что-то по-латыни. Генри, сквозь опушенные ресницы, наблюдал за ним и Людвигом, который загородил доктору выход. Что произошло между ними, Генри не успел заметить, но доктор, как-то съёжился, пошатнулся и медленно повернулся к Генри.

— Никаких опасений ваше состояние у меня не вызывает, а у меня ещё много пациентов, нуждающихся в именно моей помощи. Вами займётся другой доктор. Вы молоды, у вас завидное здоровье. Выздоравливайте, а через пару дней уже сможете вернуться в строй, — Мальду произнёс это каким-то глухим голосом и вышел.

— Я провожу вас, доктор, — громко сказал Людвиг вслед доктору и тихо сказал, обращаясь к Генри, — не могу сказать, что я поддерживаю его пожелание, но чувствую, наша следующая встреча состоится ещё не скоро. Прощайте.

«Так, значит, он не понял, что я смог увидеть его чудовищный замысел. Раз я не умер сейчас, он решил пойти другим путём. Это хорошо, что он ни о чём не догадывается. У меня ещё есть время помешать ему. Надо только придумать план, как среди ночи спасти товарищей от гибели. Надо сказать такое, чтобы не подумали, что я сошёл с ума после болезни. У меня есть два дня составить план спасения таким образом, чтобы не спугнуть Людвига, иначе его злодейство может вылиться в чём-нибудь другом. Может, посоветоваться с Юлианом? Сначала надо подумать самому, что и как, и потом искать совета» подумал Генри и облегчённо вздохнул, приняв, как ему казалось, правильное решение.

Он посмотрел в окно. Судя по сумраку, скорее темноте, приблизительно догадался который час. «Интересно, какое сегодня число?» подумал он и занялся подсчётами. В палату вошла монахиня, женщина лет пятидесяти и принесла ему поесть.

— Здравствуйте, Яровский, слава богу, вы очнулись. Это было так странно, вы выглядели очень неважно, вроде жив, а вроде нет. Госпожа Виола столько слёз пролила у вашей постели, бедняжка, так похудела за это время, просто кожа да кости. Она абсолютно не заботилась о том, что скажут про неё люди. Бедная, бедная девушка, — тихонько причитала сиделка, помогая Генри сделать несколько глотков тёплого бульона.

— Скажите, который час и какое сегодня число?

— Сейчас четверть двенадцатого, апрель, 30. Вы 126 дней были на грани жизни и смерти, мы все так переживали за вас, — улыбнулась женщина.

«Что это? Почему мне стало так тревожно? Она сказала 30 апреля? Это число резануло мне слух. Что с ним связано, ни как не могу уловить нить?» думал Генри, мучительно пытаясь что-то вспомнить и вздрогнул от раската грома.

— Ну вот, и первая весенняя гроза, — сиделка поднялась, чтобы прикрыть распахнувшееся от порыва ветра окно, — боже праведный! Сейчас начнётся ливень, смотрите, какие страшные молнии!

Генри приподнялся на кровати и посмотрел в окно. И тут его мозг пронзила чудовищная догадка. «Боже мой, в ночь с 30 на 1 шабаш ведьм! Вальпургиева ночь! Как я мог забыть, ведь Юлиан говорил мне об этом! Сегодня в полночь до рассвета, силы зла обретут огромную мощь! Значит, этот пожар случится именно сегодня! Господи, я чуть не опоздал! Как вовремя пришла эта монахиня, может она и есть ангел добра?».

Генри оглянулся, но женщины нигде не было. Он, испытывая невероятное напряжение, буквально сполз с кровати и, не чувствуя своего тела, только неимоверным усилием воли передвигая ноги, двинулся к дверям. Створки, словно чугунные плиты, не хотели поддаваться его ослабевшим рукам. Сжав кулаки, сначала тихо, потом всё сильнее, он стал стучать и, набрав полные лёгкие воздуха так, что в животе закололо, закружилась голова, выдавил из себя крик, больше похожий на стон:

— Доктор, помогите, — и провалился в беспамятство.

Но это была не темнота. Перед глазами встало лицо генерала Валевского, начальника их Академии, в том возрасте, когда он был лет на десять моложе, чем сейчас. Генри увидел его, шарящим в большом письменном столе, находящемся в каком-то казённом кабинете. Воровато озираясь по сторонам, Валевский достал из стола какие-то бумаги и, торопливо спрятав их за пазухой, выскочил из кабинета. Он промчался по аллее и нырнул в маленькое строение в глубине сада. Потом видение сменилось следующим сюжетом. За длинным столом сидело 18 человек в генеральских погонах, а перед столом стоял военный в чине полковника, вытянувшийся во фрунт. Его лоб был покрыт испариной, подбородок и вытянутые по швам руки дрожали. А за дверями этого кабинета, в котором, по всей вероятности, проходило заседание военного трибунала, довольно потирая руки, стоял Валевский.

Генри, приходя в себя, почувствовал сильные удары по щекам. Он открыл глаза и увидел доктора Мальду, склонившегося над ним.

— Боже мой, что же вы делаете, юноша?! Немедленно в кровать, — кряхтел доктор, пытаясь приподнять Генри.

— Доктор, который час? — и услышав ответ, что сейчас шестнадцать минут по полуночи, прошептал, — я настаиваю, позовите немедленно генерала Валевского, это вопрос жизни и смерти.

Доктор, недоумевая, отдал распоряжение подбежавшему дежурному офицеру, чудом оказавшемуся в столь поздний час в лазарете и тот, придерживая форменную фуражку, бросился по коридору к выходу.

Когда заспанный, с помятым лицом Валевский, чертыхаясь и зевая, пришёл в палату Генри, тот уже полулежал на кровати, опираясь на подушку. Мальду проверял его пульс, держа за запястье.

— Что вы себе позволяете, Яровский? Будить меня посреди ночи?! Что за бестактность? — гневно вопрошал Валевский. — Доктор, прошу вас, оставьте нас с генералом наедине, — тихо попросил Генри.

— Пять минут, не больше, вам нужно отдыхать, юноша, — Мальду вышел, качая седой головой.

— Господин генерал, я кое-что знаю о вас, что может разрушить вашу карьеру. Десять лет назад вы украли очень важные документы и спрятали их в старой оранжерее в конце сада, я нашёл их и перепрятал в другое место, — слукавил Генри, — у меня есть свидетель вашего неблаговидного поступка, от которого пострадал невиновный. Его разжаловали, а вы заняли его место и стали начальником Академии. Мой свидетель молчал столько лет, потому что вы запугали его, но теперь он готов говорить и смею вас уверить, это крах всему, чего вы добились за это время и что вам так дорого нынче.

Генри говорил в полголоса и генералу пришлось подойти поближе. С каждый словом, Валевский склонялся всё ниже и ниже, пока их глаза не встретились. Генри слышал, как его слова срываются с губ, словно свинцовые пули. Он поднял руку и положил её на грудь генералу, собрал все свои силы и придал голосу твёрдости. То, что он говорил генералу дальше, осталось тайной только этих двоих. Генерал начал сначала бледнеть, потом его кожа посинела как от удушья, глаза покрылись тончайшей сеточкой лопнувших капилляров. Подлые натуры трусливы, если их припереть к стенке. А в голосе и глазах Генри было столько силы и натиска, что спесь с генерала испарилась, уступив место страху и панике.

— Что-о, что вам от меня нужно? — заикаясь, еле выдавил из себя Валевский.

— Сейчас вы немедля ни секунды, лично, выведете из спального корпуса № 2 всех учащихся и отведёте их подальше от здания. А завтра, вы отправитесь в министерство и сознаетесь во всём, тем самым, снимите позорное клеймо с честного имени пострадавшего от вашей подлости и подадите в отставку. Возможно, этим вам удастся вымолить прощения у бога за ваш грех и спасти вашу, хоть и подленькую, но всё-таки душу. Кто пролил кровь невинного нигде не убдет в безопасности. Кара небесная следует за ним по пятам и во всей вселенной нет места, где можно спрятаться от неё, если только в преисподней. Но неужели вы так глупы и не понимаете очевидного. Ад — возмедие за грехи, совершённые тобой!

Не разгибая спины, словно на ней лежал непомерный груз, генерал попятился задом и, бормоча слова благодарности и послушания, выскочил из палаты. Генри, чувствуя неимоверную усталость, откинулся на подушку и закрыл глаза. Он был уверен, этот негодяй обязательно выполнит всё, как надо. Но ему хотелось самому посмотреть на происходящее и он, собрав остатки сил, вышел в астрал. Генри стоял в астральном теле в нескольких метрах от здания и видел, как его товарищи, под громкие крики Валевского и ещё нескольких офицеров, в нижнем белье, спешно выбегали из корпуса. Чудовищный порыв ветра, о силе которого можно было с уверенностью судить по тому, как почти до земли склонялись деревья и люди, чуть не ползком, отходили на безопасное расстояние, видимо, столкнул там, на верху две огромные ливневые тучи. Всё небо, от одного края до другого, прорезала яркая вспышка громадной молнии. Она вонзалась острым концом в здание и рассыпалась на тысячи мелких стрел. Они, в свою очередь, разбились ещё на тысячи, и вот всё здание мгновенно охватило бушующее, пожирающее пламя. Люди стояли под проливным дождём и во все глаза смотрели на эту катастрофу. Что творилось в их душах, думается, ни для кого не будет секретом. Генри смотрел и улыбался, ему хотелось петь от счастья и радости. Он мог кричать и читать молитвы, восхваляя провидение за свой дар зная, что его никто не увидит и не услышит. Все уцелели! И тут он увидел астрального Людвига. Сколько ненависти и злобы было в его глазах! Они отражали пламя пожарища, вспыхивали искрами, впиваясь в Генри. Дух астрального воина проснулся в нашем Радужном Адепте и он бросился на врага, мгновенно повалив того на землю. Генри увидел глаза Людвига так близко, что в их глубине смог разглядеть чудовищную бездну ада. Руки Генри сжали плечи Людвига, словно хотели вдавить того в землю, как можно глубже. Почувствовав, как сжался его противник, он, правой рукой, наотмашь ударил его и с удивлением обнаружил, что Людвиг исчез. Он словно растворился в клубах дыма, стелющихся по земле. Генри так и не понял, победил он или нет, но лёгкое чувство удовлетворения поселилось где-то в глубине его сознания. Он почувствовал толчок, ощутил своё физическое тело и, с облегчением вздохнув полной грудью, крепко уснул.

Глава 17

Ядвига стояла возле окна, вглядываясь в подъезжающие кареты. Среди прибывших знакомого силуэта любимого не было. «Неужели не приедет? Нет, не может быть, он всегда держит слово. А может, я не так поняла его и он приедет в церковь, на венчание? Ведь он так занят. Любовь моя, моя жизнь, мой желанный. Он вернулся ко мне и теперь ничто не разлучит нас больше никогда. Что пожелает, что прикажет он мне, я всё выполню. Ничего не боюсь, ни ада, ни бездны, хочу быть с ним здесь, в этой жизни, чувствовать его тело, чувствовать его душу, слышать его голос, ощущать его прикосновения. Без него моя жизнь теряет всякий смысл. Я хотела уйти в тот мир, в который не проникает солнечный свет. Провалиться во мрак, чтобы найти его там, на другой стороне, откуда он пришёл. Там его дом и мой тоже. Там мрак, мгла, но я всё равно нашла бы тебя. Моё сердце и любовь привела бы меня к тебе и мы слились вместе навечно. Но теперь всё в прошлом, моё отчаяние, моя боль и горечь, теперь мы вместе ещё в этой жизни. Наши встречи нечасты, но как они хороши и блаженны! Я всегда чувствую твоё присутствие, хотя ты можешь быть и далеко от меня. Я ощущаю твои нежные прикосновения на расстоянии и схожу с ума от близости твоего тела. Мой единственный, самый желанный! Надо одеваться и ехать в церковь, нынче моя свадьба с этим старикашкой, но Людвиг сказал, что так надо и я выполню его приказ. Ради нашей любви, я поняла это чувство, когда никого не слушаешь и делаешь всё самое хорошее что может быть в жизни для неё. Ты увидишь, я буду самой красивой невестой, но только твоей и ничьей больше, вся моя красота только для тебя. Куда запропастилась эта дрянная девка?» подумала с досадой Ядвига и крикнула:

— Катрина, дрянь такая, где тебя носит?! — и сама не ожидая от себя такого неприличия, тихо сказала, — нельзя мне быть такой грубой, я всё-таки титулованная особа и не пристало кричать, словно простолюдинке. Катрина! Дитя моё, пора одеваться, помоги мне.

«Вот бестолковая, ушла далеко и не слышит. Могла бы просто подождать за дверью, неужели не понятно, что мне надо было немного побыть одной перед тем, как навсегда расстаться с девичеством. А в прочем, сколько не оттягивай этот момент, я всё равно не могу осмыслить происходящее. Словно это не со мной. Я могу жить только когда он рядом и смотрит на меня своими прекрасными и таинственными глазами. Спасибо господу за эту дьявольскую любовь. Вот смешно, говорю спасибо богу за дьявола. А впрочем, мне нет дела до того, кто он и какая в нём сила. Только бы он был рядом со мной. Наконец-то я избавлюсь от дорогих родственников. Маменька, со своими охами-вздохами, нравоучениями, папенька, вечно слезливый и безвольный. Как они мне все надоели, семейный распорядок, уклад — всё свято и так постыло».

За дверями послышались осторожные, тихие шаги, но Ядвига, не отворачиваясь от окна, спиной почувствовала, это не горничная, ни маменька. Она узнала эти шаги, узнала запах, словно, ночной, пьянящий запах сада, который мог источать только один человек на земле. У девушки перехватило дыхание, она повернулась к дверям. Стук её сердца сливался со стуком того, кто плавными, кошачьими шагами приближался к её комнате. Ядвига бросилась к дверям и без сил упала в объятья вошедшего Людвига. Задохнувшись от страсти, они припали губами друг к другу. Каждая клеточка их тел отвечала на желание и любовную истому. Людвиг, одной рукой держа девушку за талию, другой закрыл дверь на замок. Щёлкнувшие пружинки механизма были словно громовые раскаты в ночной тиши. Людвиг смотрел на свою возлюбленную и сам сходил с ума от любви. Он обожал эту дивицу и искренне торжествовал любовную победу. «Она восхитительна, нежна и покладиста. Я безумствую, чувствуя её тело в своих объятьях. Царь тьмы, как она прекрасна!». Людвиг нежно, но настойчиво, попытался отодвинуть от себя Ядвигу, но та, словно обезумевшая, теснее прижималась к нему и не хотела отрывать свои губы от его рта. Но Людвиг настоял и девушка, подёрнувшимися поволокой истомы полу прикрытыми глазами, посмотрела на него. «Почему он отталкивает меня, ведь дверь заперта и никто не сможет помешать нам наслаждаться близостью?» — думала Ядвига.

— Почему ты так долго не приходил? Я уже отчаялась! Что с тобой? Ты выглядишь уставшим? Ты болен? Как ты себя чувствуешь?

— Ничего, всё в порядке, я и вправду немного устал. Вчера произошло ЧП, но всё обошлось, пустяки, — Людвиг прижал девушку и, нежно поцеловав в губы, чуть отстранил её от себя.

Разгорячённое тело Ядвиги обдало прохладой, от которой она поёжилась. Не понимая, в чём дело, девушка огляделась и с удивлением обнаружила, что её комната исчезла. Не стало её кровати, разноцветного, мозаичного пола, французских портьер, закрывавших широкое окно, выходившее в сад. Ни её большого, во всю стену, зеркала, в котором она любила разглядывать себя. Всё было чужое, незнакомое, таинственное и немного пугающее. Всё ещё чувствуя объятья любимого, она посмотрела ему в глаза.

— Это мой дом, где я отдыхаю от суеты мирской жизни и от тошнотворной добродетели окружающих. Здесь, в этой спокойной и серьёзной обстановке, я предаюсь мечтам о том времени, когда смогу наслаждаться жизнью и своей силой. Посмотри на этот полумрак. Он прекрасен и многогранен. В нём можно увидеть столько прекрасных видений, которые уведут в чудный мир таинственных грёз. Я обязательно покажу его тебе, но позже, когда ты будешь к этому готова. А здесь, подойди ближе, я провёл много времени, представляя, как приведу тебя сюда и мы познаем любовь, ту любовь, которую ни одному смертному не испытать и не почувствовать.

Людвиг взял Ядвигу за плечи и развернул в противоположную от себя сторону. Девушка сделала робкие шаги, оглядывая интерьер. Здесь было действительно странно и таинственно. Вроде бы всё обычно, но как-то еле уловимо отличалось от привычного. Окон не было, но свет, мерцающий, словно всполохи пламени, освещал только середину довольно большой комнаты. Высокий потолок скрывался в темноте. Большой письменный, с высеченным рельефным рисунком стол из черного камня стоял чуть в стороне от кресла с высокой спинкой из такого же камня. На столе стояли два больших подсвечника на шесть свечей каждый, черные огарки которых источали аромат какой-то пряной смолы, представляли довольно необычную конструкцию. Переплетение чугунных, судя даже по видимой тяжести, толстых и не очень стержней удивительно тонкой ажурной ковки, напоминали паутину, в которую были вставлены такие же чугунные плошки для свечей. По середине комнаты были тринадцать каменных ступеней, сделанных дугообразно, ведущих к широкому постаменту. Каждая ступень была выложена цветной мозаикой неповторяющихся рисунков, определённо несших в себе какую-то символику. Ступени были сделаны так, что к постаменту можно было подойти с трёх сторон. На нём, каменным изваянием, находилось кресло-стул. Оно, как царский трон, было весьма внушительных размеров, рассчитанное скорее на двоих, чем на одного. Высокая спинка возвышалась бы над сидящими на расстоянии поднятой руки. Подлокотники и ножки этого трона были в виде растопыренных лап какогото животного, неизвестного, но явно хищного, будь он живым. Инкрустированное золотом, это кресло внушало благоговейный трепет, потому что его хозяин, по-видимому, обладал огромной таинственной силой и властью. За креслом, словно повиснув в воздухе, потому что креплений не было видно, было удивительное панно. Это был какой-то знак, он представлял большой круг, составленный из множества плоских треугольников, отлитых из золота. Они состыковывались своими острыми вершинами и образовывали определённую схему, обозначавшую какой-то смысл. Стены и углы этой комнаты скрывались в полумраке и Ядвига поёжилась от неприятного ощущения. Ей показалось, что из этой темноты на неё смотрят сотни, а может тысячи пар глаз, оценивающих и изучающих. Освещение комнаты только подчёркивало это чувство. Ядвига непроизвольно шагнула назад, к Людвигу и только почувствовав его прикосновение, успокоилась.

— Милая, не бойся, здесь никто не причинит тебе зла, ты здесь желанна и любима. Ты скоро поймёшь это, — Людвиг обнял её за талию и осторожно повёл к креслу, — давай присядем и помечтаем вместе.

— Людвиг, я люблю тебя, когда ты рядом, мне ничего не страшно. Но кто ты? Откуда в тебе эта таинственная сила? Где мы? — Ядвига смотрела на возлюбленного с обожанием.

— Я твоя любовь, твоя жизнь, твоя мечта, а ты моя единственная надежда, моя королева, богиня. Я задыхаюсь от нежности и страсти, когда держу в объятьях твой хрупкий стан. Мы с тобой вместе — огромная сила. Я покажу тебе всю красоту, возвышенность нашей любви. Никто ни на этом, ни на том свете не испытывал то, что подвластно нам. Мы с тобой будем править во вселенной и никому не под силу разлучить и разрушить наш союз. Мы завоюем умы и сердца тех, кто стоит на нашей стороне и ни какой свет, даже самая маленькая искорка не сможет проникнуть в наше царство. А что есть свет? Он освещает только то, что создано богом. Ну и что? Что удивительного и прекрасного в том, что нас окружает? А посмотри сюда, в темноту и сумрак! Вот где красота! Закрой глаза и ты сможешь увидеть такое, что даже и во сне не могло тебе присниться. Смелей, смелей я помогу тебе, — Людвиг взял девушку за руку и первый закрыл глаза.

— Я чувствую твою силу и догадываюсь, кто ты. Но меня это нисколечко не пугает, я люблю тебя таким, какой ты есть. Я согласно на всё, даже если ты сделаешь меня королевой преисподней, лишь бы ты был всегда рядом со мной.

— А ты знаешь, что такое преисподняя? Люди, эти жалкие людишки со своими мелкими радостями, алчные, подлые, жадные, сжирающие на своём пути всё. Кто-то из этих, как говорят, «божьих тварей» придумал когда-то, «за грехи свои будете гореть в гиене огненной». А что они знают об этом? Ничего! Они не могут своим умишком понять то, чего никто из них даже представить не может. Они называют себя «подобием бога». Ничтожества! Жалкие черви, копающиеся в собственном дерьме, пожирающие друг друга, лязгающие зубами от зависти, погрязшими в разврате, творящие непотребное со своими детьми! Что они знают о Боге, который дал им жизнь, вдохнул в них души, частички себя?! Они злобно топчут землю, которую Он держит своими руками. Ему пришлось подставить руки, чтобы она не рухнула от тяжести этих отвратительных созданий, которых он сам же создал. Мы с тобой поможем Ему, мы пропустим этих людишек через такое крупное сито, что в его ячейках задержаться только избранные, те, которые истинно любят Его. А другие уйдут, уйдут туда, откуда не возвращаются, чтобы больше они не доставляли Ему хлопот, — запальчивости речи Людвига могли бы позавидовать самые искусные ораторы.

— Я не понимаю, любимый мой, но ведь ты тот, от которого шарахаются все? Я чувствую это. Твоей тайной силой пугают и говорят, что ты — сам дьявол и искушаешь людей, толкая их на грехопадение?

— Это пугает тебя?

— Нет, но разве это не так? Говорят, все дьявольские искушения развращают людей, сбивают их с пути истинного и во всём этом повинен ты?

— Нельзя развратить того, кто этого сам не желает. Всё совсем по-другому. Ни мне, ни тем, кто был до меня, не удалось бы придумать и толики того, что называют грехом. Кто создал это, я не знаю. Просто мне дали список и подпункты к нему, по которому я должен действовать, проверяя совершенство душ живущих. Я всего лишь, выполняю работу, от которой открещиваются белоручки. Но кто-то же должен это делать и, причём делать очень хорошо, так как я. Не скромно? А скромность здесь не нужна. У меня нет ни жалости и сочувствия к человечишкам и тем более стыда за свой труд. Я наслаждаюсь своей работой, я боготворю её и никогда, не на минуту не сожалел о своём выборе. Я — фильтр, я — химический состав, который показывает кто есть кто. Если ты готова стать моей помощницей и союзницей приготовься к тому, что придётся окунуться в смрадный омут, где кишат, словно черви, разлагающиеся, отвратительные душонки, прячущиеся за маской добродетели. Мы вытащим, вывернем их наизнанку и уничтожим. Ты готова?

— Да, я с тобой, отныне и навеки, — Ядвига с нежностью посмотрела на Людвига и сжала его руку, — можешь доверять мне, моя любовь к тебе полностью заполонила моё сердце, кто бы ты ни был, мне всё равно. Я пойду за тобой на край света, того или этого и нисколько не пожалею об этом. Я твоя.

Людвиг привлёк Ядвигу к себе и прильнул к её губам. Всё поплыло, закружилось перед глазами девушки. Она перестала чувствовать своё тело, от него осталась лишь крохотная, сжавшаяся частичка, которая вмещала в себя всё её существо. Она, стала трепетным мотыльком, вспорхнувшим над землёй и растворившимся в воздухе, осталось только ощущение полёта. Ей показалось, они взмыли вверх и вылетели сквозь потолок в иссиня-чёрное небо, усыпанное мириадами звёзд. Они будто парили в безвоздушном пространстве и лишь стук их сердец, словно невидимые часы отсчитывали время этого восхитительного, любовного экстаза.

— Нам пора, любимая, пора возвращаться, мы скоро встретимся. Я приду к тебе так же, как всегда, в то время, когда никто не будет нам мешать, теперь ты властительница сумрака, царица мрака и моя единственная возлюбленная, — словно из немыслимой, заоблачной дали донёсся до неё голос Людвига.

«О, как жаль, как я не хочу возвращаться в этот мир. Так бы и парила с ним в этом блаженстве» с сожалением думала Ядвига, стараясь снова начать ощущать саму себя. Она открыла глаза и к удивлению обнаружила, что таинственная комната исчезла и она совершенно одна в своей девичьей спальне. За дверями были слышны голоса маменьки и тёток, спешивших посмотреть на невесту.

Свадьба действительно была пышной и торжественной. Подружки и знакомые молодых радовались за их счастье, видя с какой любовью и нежностью жених довольно зрелых годов смотрит на свою юную невесту. Но никто из присутствующих не видел глаз новобрачной, скрытых под вуалью фаты. Счастливый, лихорадочный блеск очей новоиспечённой королевы тьмы говорил о том решении, которое она приняла. Но виден он был только тому, кто, не имея возможности физически присутствовать здесь, незримо всё равно был рядом и она чувствовала это своей кожей.

Уже через неделю Генри всем своим видом показывал, что чувствует себя вполне здоровым и готов вернуться к занятиям. Виола приходила к нему четыре раза за эту неделю и они часами просиживали в беседке сада, держась за руки. Весенний воздух пьянил их своими ароматами, от которых кружились головы влюблённых. Но, скорее всего, воздух был ни при чём. Близость их молодых тел, вздрагивающих от мимолётных касаний, тонкий запах духов Виолы, нежным облаком окружавший их и те многозначительные взгляды, которыми они обменивались, вот что было причиной томного головокружения юноши и девушки.

— Бог мой, Генри, вы так напугали меня. Я думала, моё сердце не выдержит. Моя душа сжималась в комок и вырывалась из тела, чтобы отправиться в след за вашей, витавшей где-то. Я была не в силах смотреть, каким вы были отрешённым от мира, не слышавшим моих слов. Я день и ночь молила господа о том, чтобы он вернул вас мне, в противном случае, я незнаю, чтобы было со мной, — дрожащим голосом говорила Виола, промакивая слёзы тонким, кружевным платочком.

— Голубушка моя, я расстроен, что причинил вам столько страданий. Мне больно смотреть, как вы плачете, снова переживая это. Пусть высохнут слёзы, всё позади. Я безумно люблю вас, вы не представляете, как мне приятно слышать о ваших чувствах. А может, судьбе и было угодно именно так проверить нашу любовь, как ни жестоко это звучит? Я прошу вас, не мучайте моё сердце слезами, мне так больно видеть ваши прекрасные глаза замутнёнными, — Генри припал губами к руке Виолы.

— Обещайте, обещайте мне, что никогда больше не будете так пугать меня, больше такое я не переживу, — гладила его по голове девушка.

— Обещаю, моя голубка, ваша любовь вернула меня к жизни и осветила её новым, волшебным светом. Я люблю, всем сердцем люблю вас, — Генри поднял голову и посмотрел в глаза Виолы.

Она смутилась, прикрыла глаза, не вытирая катившихся слёз, но уже слёз счастья. Генри наклонился, взял её лицо в ладони и, сначала, поцеловал её в обе щёки, потом, смущаясь, нежно коснулся своими губами её губ. Виола потянулась к нему всем телом и ответила на поцелуй, приоткрыв влажные губы. Генри, едва сдерживая нахлынувшую страсть, привлёк её к себе и нежный страстный поцелуй скрепил их признания в разделённой любви.

Два описания любви буквально во всём схожи друг с другом. Но пути, по которым пришли к ней обе пары, были совершенно разными. Мы не вправе судить, который из них созидающий, который разрушающий. Оставим это для раздумий каждого и на совести Мироздания.

Глава 18

Следующий год принёс Генри много неожиданностей. Он был наполнен событиями счастливыми и трагическими. Счастливым было то, что их с Виолой любовь расцвела новыми красками и чувствами. Они всё решили для себя и лишь томительное ожидание окончания учёбы Генри немного огорчало их. Ещё одна пара так же набралась терпения. Камилла и Стас уже не мыслили жизни друг без друга. Но таковы были приличия того времени, пока жених не встанет на ноги, ни о каких свадьбах не могло быть и речи. Оставалось только ждать. Но настоящей любви не страшны преграды и временные трудности, истинную любовь эти препятствия только закаляют.

Одним из странных событий, всколыхнувшем всё светское общество, был быстро распространившийся слух о том, что молодая герцогиня Ядвига Адамовская внезапно овдовела. Это было, по меньшей мере, странно, потому что причины смерти ещё нестарого и как говорил семейный врач, вполне здорового герцога, были весьма загадочными. Готовя тело покойного к погребению, он обнаружил признаки, явно указывающие на медленное отравление. Но все, возможные в то время, анализы не пролили и каплю истины на эту странную историю. Всё было чисто, а молодая вдова, притворно вытирая несуществующие слёзы, с печалью в голосе, говорила, что муж последнее время жаловался на недомогание. Она прекрасно справлялась с ролью безутешной вдовы, с большим талантом обходя все острые углы допросов соответствующих инстанций. Её оставили в покое как-то странно быстро, как-будто, кто-то вмешался и оградил её от лишних расспросов. А уже через неделю, её видели в роскошных платьях, совершенно не похожих на траурные одеяния. А ещё через неделю, она появилась на балу в одном весьма приличном доме, одетая в восхитительный наряд из тончайшего бархата зелёного цвета, великолепно сочетавшимся с её огненно-рыжими волосами. Сверкание бриллиантов чистейшей воды радужным сиянием отражалось на её матовомолочной коже, она мило улыбылась своему молодому спутнику, которого никто не знал. Он представился князем Демковичем, туманно ответив о месте своего проживания.

Генри всё легче и увереннее выходил в астрал и довольно быстро научился контролировать свои видения и путешествия. Он чувствовал, как его тело, словно губка впитывает в себя цветные энергии и каждая клеточка, маленькая молекула приходят в движение и будто нарождаются заново. Он стал практиковать лечение своих сокурсников, но не явно, а так, чтобы никто не замечал и не связывал с ним улучшения своего здоровья. Когда кто-то из его товарищей начинал чувствовать физическое недомогание, Генри брался за дело.

Сначала он долго не решался эксперементировать, боясь, вдруг что-то пойдёт не так. Но, проконсультировавшись с Юлианом, получил разрешение на это.

— Видите ли, мой мальчик, к сожалению, то общество, в котором мы с вами живём, слишко пугливо и не вмеру осторожно. Прогрессируя в своём развитии, оно уже отошло от язычества, а к пониманию основополагающей теории мироздания ещё не приблизилось. Находясь в промежуточном состоянии между этими двумя позициями, вряд ли кто-нибудь из ваших товарищей сможет достойно оценить ваши способности и таланты. Людям свойственно боятся того, что они, в силу определённых причин, не могут осмыслить. Даже почувствовав на себе положительные результаты ваших трудов, они, ни в коем случае, не свяжут их с вами. Объяснения будут какими угодно, но только не в вашу пользу. В лучшем случае вас обвинят в шарлатанстве и приписывание себе незаслуженной победы. А о худших я даже говорить не хочу. Пройдёт много времени, пока люди начнут доверять таким, как вы, талантливым, обученным и умеющим открыть завесу тайны. Поэтому пока надо действовать очень и очень аккуратно. Если вы увидите, что человек нуждается в вашей, не побоюсь этих слов, врачебной помощи, то работать с ним вы должны только на астральном уровне. А всё остальное доделает сама матушка-природа. Довольствуйтесь видимыми результатами своих трудов и совершенствуйтесь дальше. Уверен, наступят те времена, когда наши таланты и возможности не будут пугать соотечественников, — дал Юлиан напутствие в одной из астральных бесед.

Некоторое время в чудесных способностях Генри не было нужды. Особенных прицидентов на проявление своего целительского дара он не видел. Но случилось страшное событие и Генри, не задумываясь, пренебрегая всяческими мерами предосторожности, практически на виду у всех, проявил свой дар во всём объёме. Слава провидению, всё прошло почти незамеченным.

Молодость, юношеский максимализм и непримиримость, когда каждое нелицеприятное слово в ваш или чей-то адрес вызывает бурю эмоций. Испокон века поединки за личное превосходство, за собственную честь или честь дамы сердца были естественны для любых слоёв общества, от крестьян до знати. Только способы и оружие были разными. Кулачные драки простолюдинов частенько заканчивались общей попойкой и примирением. Среди знати, в разные эпохи, было в чести холодное оружие, на смену которому пришло огнестрельное.

Два дня назад, учащиеся Акадамии Вацлав Пискорский и Густав Гуревич довольно сильно повздорили, едва не дошло до драки. Сыпя бранными словами, удивительно не соответствующими их воспитанию, они, словно два петуха, наскакивали друг на друга. Лишь усилиями нескольких ребят удалось их разнять и чуть успокоить. Никто так и не смог узнать причину их ссоры, потому что возбуждённые и растрёпанные скандалисты отмалчивались и уходили от ответа. Казалось, конфликт был исчерпан. Все разошлись по своим делам, в том числе и драчуны. Для всех осталось загадкой, где два дуэлянта нашли пистолеты, ведь оружейная комната была под строгим присмотром специального офицера. И тем не менее.

Когда вечером все успокоились и уснули, Вацлав и Густав тайком вышли из корпуса и в твёрдой решимости отправились подальше от стен Академии, чтобы никто не смог помешать им на дуэли разрешить свои обоюдные притензии. Генри неожиданно проснулся с чувством тревоги. Мысленно пробежал по воспоминаниям и не найдя какой-либо значительной причины для беспокойства, повернулся на другой бок, натянулводеяло на голову. Но вдруг, будто сотни пушечных залпов чуть не разорвали его барабанные перепонки. Он вскачил с кровати и, обежав всю спальную комнату, обнаружил исчезновение Вацлава и Густава. Присев на кровать Вацлава, Генри почувствовал оставшуюся частичку того сгустка энергии, которая аккомулируется над человеком, толкая его на преступление против законов природы, жизни и человеческих отношений.

Негативные эмоции всегда были плохими советчиками. Что-то извне вмешивается в ход событий, нагнетая над человеком энергетическое облако, притягивающее к субьекту всю черноту того и этого мира, и человек уже не в состоянии сопротивлятся этому мощному давлению. Очень и очень немногим, почти единицам от всего числа, удаётся изменить всю жизнь, если душа и разум ещё находят в себе силы вырваться из сжимающих тисков энергии зла. Никто вокруг, ни даже сам преступник никогда не смогут ответить вам на вопрос, что послужило поводом для совершения преступлений любового рода. Психологи, психоаналитики могут часами рассуждать на темы различных фобий, детских психологических травм, но истинную природу преступных наклонностей пока никто не смог определить.

Генри, каждой клеточкой своего организма почувствовал этот леденящий сгусток и всё понял. Мгновенно сменяющие друг друга картины перед закрытыми глазами тут же показали ему, что происходило сейчас на месте дуэли. На освещённой луной поляне он увидел Вацлава, склонившегося над распрастёртым на земле Густавом. Крохотное, тёмное пятнышко на белоснежной рубашке в области сердца мнгновенно расплывалось, указывая на место попадания пули. Вацлав, стоявший первым в списке отличных стрелков всего курса, вероятно, уже осознал произошедшее. Сначала он тряс Густава за плечи, но, догадавшись о причинах недвижимости товарища, в испуге шарахнулся в сторону, упал, потом сел и стал отползать, пятясь задом. Поддавшись первому инстинкту собственной безопасности, он бросился бежать, но вдруг встал, как вкопанный, словно наткнулся на невидимую стену. Видимо что-то подтолкнуло его к решению и он побежал в сторону Академии.

Генри понял, нельзя терять ни минуты. Он быстро вышел в астрал и тут же очутился возле Густава. Читая молитвенный код, он смог вызвать астральное тело раненного товарища и произвести необходимые действия. Словно превосходный портной, он вполне искусно латал, штопал цветными энергиями астральную рану, в точности повторяющую физическую, пока не увидел, что достиг желаемого. Разорванное место стянулось рваными краями, почти следа не осталось. Оставшись довольным своей работой, Генри вернул астрал Густава назад в физическое тело, и сам отправился обратно.

Сделав вид, что только проснулся, он вышел из спальни, едва не сбив с ног вбегавшего Вацлава.

— О боже, Генри, я погиб! Я совершил чудовищный поступок! Что теперь будет со мной?! Я преступник! Но я не хотел! Это была просто игра! Я не хотел этого! О боже, боже, боже мой! Нет-нет, я не виноват! Так получилось! Господи, что делать?! Что теперь мне делать?! Генри, помоги! О, нет, черт знает что! Бред! Я ни при чём!

Вацлав трёс Генри за плечи, не давая тому и рта раскрыть. Потом сник, стал тихо смеяться, а потом разрыдался.

— Да что с тобой? Что произошло? — спрашивал Генри, делая вид, что ничего не понимает.

— О, господи! Он выстрелил первым и промахнулся. Я даже не целился, только сделал вид и попал. Я попал в него, прямо в сердце. Это случайность, я стрелял почти в воздух!

— Как стрелял? Куда стрелял? Объясни, наконец, спокойно, — твёрдым голосом сказал Генри и отвесил Вацлаву хлёсткую пощёчину, чтобы привести того в чувство.

Вацлав вздрогнул от неожиданности, видимо справившись со страхом, довольно быстро, смог всё рассказать в нескольких словах.

— Нельзя терять время, скорее отведи меня туда, — сказал Генри, подтолкнув Вацлава вперёд.

Они побежали по дорожке парка. Густав так и лежал без движения, не подавая признаков жизни. Вацлав дрожал, как осиновый лист на ветру и шага не мог ступить к телу. Генри прикрикнул на него, заставляя взять себя в руки и помочь поднять раненого. — Но он же мёртв! Смотри, у него кровь на груди, там, где сердце. Он умер! Боже, я погиб! Нет-нет, я не прикоснусь к нему! Я боюсь покойников!

— Ах ты мерзавец, трус, ничтожество! Человек должен отвечать за свои поступки. Бояться надо было тогда, когда вы шли сюда, — подскачил к нему Генри, — где были ваши мозги? Какая глупость! Немедленно иди сюда и помоги мне. Его нужно отнести в лазарет, есть надежда. Но если ты сейчас будешь думать только о своей участи, мы не успеем спасти его. Быстрее!

Генри подхватил тело Густава под мышки. Стараясь как можно быстрее двигаться, они понесли тело. Вацлав всхлипывал и бормотал что-то в своё оправдание. Генри, не обращая на него внимания, только читал и читал молитвенный код.

В пристройке к корпусу, в которой размещался лазарет, было тихо и спокойно. За столиком, в коридоре, опустив голову на сложенные руки, дремала медсестра.

— Сестра, скорее, доктора! Торопитесь, он ранен! Ему нужна помощь! — громко крикнул Генри.

Спросонья с трудом понимая, что происходит, сестра показала им, куда положить раненного и побежала за доктором Мальду, жившим во флигиле.

— Генри, что теперь будет со мной? Меня отдадут под трибунал или сошлют на каторгу? Да-да, точно, я сгину, умру там! Нет, я не могу так поступить с собой! Это была шутка. Надо бежать, бежать, скрыться! — забормотал Вацлав.

Он попятился к дверям, стараясь, чтобы склонившийся над Густовом Генри не услышал его.

— Ты не имеешь на это никакого право, — твёрдо произнёс Генри, вставая в полный рост, — за свои поступки надо отвечать и лепет о случайности и невиновности выглядит смешным.

— Но это он предложил стреляться, а не я! Это он украл пистолеты из оружейной! — дрожащим голосом шептал Вацлав.

— Вы оба виноваты в том, что произошло и отвечать будете оба, не перед людьми, а перед теми силами, которые дали вам жизнь.

В голосе Генри не было угрозы, но по его тону Вацлав понял, союзника в побеге у него не будет. Он медленно сполз спиной по стене и, уронив голову, остался сидеть, ожидая свой участи.

Последующие за этим события были стремительны. Прибежавший доктор не терял времени на расспросы, сразу взялся за работу. С удивлением, он констатировал факт, что пуля, пробившая сердце насквозь, судя по отверстию в спине юноши, каким-то, невероятным чудом не разорвала его! Или мышечная ткань, словно по волшебству, мгновенно срослась? — Ничего не понимаю?! Это удивительный случай! Ничего подобного в моей практике не было! Генри, объясните, объясните мне, что бы это значило? Я ничего не понимаю, это нонсенс, просто чудо! — восторженно удивлялся старый Мальду, прекрасно помня, как быстро оправился тот после своего странного заболевания.

Генри естественно отмалчивался, выражая не меньшее удивление. Доктор искусно зашил разрезанную грудную клетку и дал распоряжение сиделке в случае каких-либо отклонений в состоянии раненого немедленно звать его. Бормоча что-то себе под нос, он вышел из палаты и отправился в свой кабинет.

Генри присел на кровать, взял Густава за руку и снова мысленно прочитал молитвенный код. Чувствуя опасаться миновала, он пошёл в спальню, краем глаза заметив, Вацлав, согнув ноги в коленях, так и сидел в углу палаты. Генри знал, он никуда не уйдёт.

Уже утром все были в курсе проишествия, а к вечеру приехала комиссия. Разбирательство этого случая было громким. Вацлав сначало был жалок, он постоянно рыдал, не в силах и двух слов связать. Но после ночи, проведённой в карцере, он резко изменился, стал спокойным и уравновешенным. Он не отрицал своей вины и сказал, что готов к любому решению трибунала. Три дня Густав то приходил в себя, то снова терял сознание. Доктор Мальду бессменно сидел возле его постели и вёл какие-то записи. К вечеру четвёртого дня Густав открыл глаза и вполне твёрдым голосом дал показания. Он не обвинял одного Вацлава, дав писменное прошение разделить поровну их вину и наказание, не смотря на протесты родственников с обеих сторон.

Юридические нормы допускали такое обоюдное согласие, да и сор из избы выносить не хотелось. Поэтому ограничились только исключением из Академии.

— Я даже рад этому, — сказал Густав, когда Генри через семь дней навестил его, — я совершенно не представлял себя военным. Когда я был без сознания, то видел такие картины! Это было нечтото потрясающее взор, величественное, жизнеутверждающее! Почемуто, я не помню каких-то явных сюжетов, но ощущение в памяти настолько прекрасные, теперь, ещё в большей степени, чем раньше, военная жизнь, баталии и множество смертей абсолютно претят моему сознанию. Я всегда мечтал стать врачом, спасать и лечить людей, а не убивать их в войнах. Вот поправлюсь, выучюсь и отдам все свои силы и знания на благо. Генри, я понял, надо жить и радоваться каждому дню, рассвету, закату и самое главное, понять и осмыслить цель своего прихода в этот мир.

— Я рад за тебя и одобряю твоё решение, но приготовся к тому, что поправишся ты не так скоро, как бы хотелось. Пройдёт девять месяцев, пока ты окончательно окрепнешь, рана была довольно серьёзной. Но доктор Мальду прекрасный врач, хвала ему, — Генри, естественно, ничего не сказал Густаву.

И второй дуэлянт, был настроен не менее решительно. Однажды вечером, он подошёл к Генри и попросил выйти с ним на улицу для разговора.

— Мне очень повезло в жизни, что ты был рядом. Я абсолютно уверен, только благодаря тебе всё закончилось именно так. Незнаю, как ты это сделал, что за силы в тебе, но я чувствую их, хотя и не могу обьяснить их происхождение.

— Ты преувеличиваешь мой вклад в это дело, всё в воле божьей.

— Да, конечно, я думал об этом и естественно, нисколько не сомневаюсь в том, что провидение всегда наблюдает за нами. Но что-то мне подсказывает, ты был гораздо ближе в этот момент. Вчера я принял единственно правильное решение для себя и убеждён в этом. Я приму постриг и посвящу свою жизнь служению богу. Он спас меня, дал мне шанс и я не имею права упустить его. Прощай и знай, в своих молитвах я всегда буду упоминать твоё имя, ибо, что бы ты не говорил, я останусь при своём мнении о твоём непосредственном вмешательстве в эту историю.

Забегая вперёд, подтвердим, всё, что решили сделать двое, чудом спасённых, юношей, они исполнили в точности.

Ещё один яркий эпизод сильно потряс сознание нашего героя. Однажды вечером, под своей подушкой в спальной комнате, Генри обнаружил маленький клочок дорогой писчей бумаги. Развернув его, он увидел несколько строк, написанных аккуратным девичьим почерком. «Умоляю, спасите меня! Вы единственная моя надежда. Жду вас в полночь, возле ворот Академии. Если вы не придёте, мои дни сочтены». «Кто мог это написать?» недоумевал Генри, отправляясь к воротам. Быстрая тень в кустах и в свет луны вышла хрупкая женская фигурка. Длинный плащ, лицо скрывал капюшон. Генри шагнул на встречу:

— Кто вы? Что за тревожное письмо? Чем я могу помочь?

Хрупкие руки в атласных перчатках метнулись к голове, скидывая капюшон. Копна рыжих, волнистых волос упала на плечи и Генри узнал в ночной гостье Ядвигу.

— Как хорошо, что вы пришли, умоляю, помогите мне, — прошептала девушка и рухнула на руки Генри.

— Да что с вами? О господи, очнитесь, — он едва не уронил её.

Глаза Ядвиги были полуприкрыты. Ворот плаща распахнулся и лунном свете, когда-то маленькая, а теперь увеличившаяся в три раза, родинка в виде паучка на левой груди, словно ожила. Тонкая сетка капилляров вокруг напоминала паутину, казалось, это насекомое шевелит лапками и продолжает ткать свою сеть. Генри моргнул, сбросывая наваждение и почувствовал, как руки девушки обняли его за шею.

— Мой милый Генри, я не мыслю жизни без вас, вы моё спасение. Обнимите меня, прижмите к своему сердцу, — жарко зашептала Ядвига.

Генри опешил и попытался отстранить от себя девушку. Но она, словно плети дикого плюща, только теснее прижалась к нему.

— Нет-нет, не отталкивай меня, прошу вас. Я люблю, страстно люблю вас, — она стала целовать его лицо и потянулась к губам.

— Ядвига, вы с ума сошли, что вы делаете? — уворачивался от её поцелуев Генри, — прекратите.

— Вы отталкиваете женщину, которая пришла к вам среди ночи, не боясь за свою репутацию? Вы чудовище, жестокий эгоист, но я люблю вас даже таким, — Ядвига одной рукой лихорадочно расстёгивала пуговицы плаща, — посмотрите, посмотрите, как я красива, посмотрите, какое у меня прекрасное тело и оно ваше.

— Вы соображаете, что делаете? Немедленно прекратите, это невозможно! Вы замужняя женщина! Вы просто не в себе!

— Так приведите меня в чувство! Вы забыли, теперь я вдова и свободна от всех обязательств. Я прекрасно понимаю, что делаю! Я всегда любила вас, с самой первой нашей встречи, а вы ни разу не посмотрели на меня так, как смотрите на Виолу. Но что она может вам дать? Глупая, пустая, кисейная барышня! А я? Во мне столько страсти, столько силы! И вы с вашими талантами и мои силы! Мы столько сможем сделать с вами вместе! Любите меня и мир будет у наших ног! — Ядвига тянула Генри за руки в темноту аллеи.

— Остановитесь, вы больны безумием. У нас не может быть ничего общего. Я прекрасно знаю, кому теперь принадлежит ваша душа, если она у вас конечно есть. Вы сделали свой выбор и отдали себя тому, кто далёк от света. Он пророк тьмы и вы пошли к нему в услужение. Весь этот спектакль имеет определённую цель и я знаю какую. Напрасно. Ваши чары не распространяются на меня. Когда-то я сделал всё, что мог. Уходите.

Ядвига прищурилась и Генри увидел, как вспыхнули синим отблеском её глаза.

— Но ведь вы воин света я пришла за помощью, а вы отвергаете меня! Спасите бедную девушку, что же вы?

— Вы не искренни, этот сценарий был написан не вами. Я знаю автора и можете передать ему, пусть тратит свои таланты там, где ему будут рукоплескать. Прощайте и мой вам совет, боритесь сами, спасайте себя.

Генри пошёл по дорожке аллеи, оставив Ядвигу. Он не видел, как её лицо исказила гримаса ненависти. Она хищнически улыбнулась и тихо прошептала:

— Ну что ж, посмотрим, — и побежала в сторону, где за деревьями её ждала карета, запряжённая парой вороных рысаков.

Генри не знал, что эта карета, рассекая цокотом копыт коней ночную тишину города, частенько уносила рыжеволосую пассажирку на далёкую окраину, где в маленьком домике творились странные вещи. Если бы кто-нибудь, хоть раз, прошёл мимо этого дома в тот момент, когда там начиналось действо, возможно, это был бы последний миг, отделявший его от дикого страха, переходящего в последствии в безумие. Что творилось там, пока останется для нас загадкой, но на время, ибо мы сможем сами всё увидеть в тот момент, когда наше окрепнувшее сознание убережёт наш разум от разрушения.

Прошёл год. Генри, как самый перспективный и талантливый слушатель Академии, сдал два последних курса экстерном. Политическая обстановка в той стране, где довелось родиться и жить нашему герою, была стабильной. Прогрессивное общество потому и называется так, что двигается в своём развитии, занимая для своей жизни новые территории. Открытие и завоевание новых земель становилось важнейшим фактором для политической и экономической стабильности Старого света, которому уже не хватало своего жизненного пространства. Но колонизация и порабощение отсталых, как считали в то время, народов всегда влекли за собой необходимость военного вмешательства. Сначало это называлось благозвучним словом «миссионерство». С именем бога на устах, шли отряды и караваны по обнаруженным континентам, занимая пустыни и джунгли тёплых стран, в которых жили тоже люди, лишь цветом кожи и своими вероисповеданиями отличавшихся от вторгающихся в их жизнь. Захватчики новых земель называли себя освободителями и носителями культуры, но, в сущности, оказывались поработителями. Навязывая свои порядки, они уничтожали целые народы и древнейшие культуры, ставя, как они их называли, «дикарей» на колени. Изуряющий труд на плантациях и рудниках уносил тысячи жизней, поэтому в колониях, последнее время, стали всё чаще вспыхивать бунты. Отец Виолы, полковник Юрсковский, получил назначение в одну из колоний на юге Индии и предложил Генри стать своим помощником. Генри, будучи образованным и мыслящим человеком, не разделял эйфорических настроений общества от победоностных походов по южным континентам, богатым драгоценными металлами и камнями, множествами ценных ресурсов природы, которые были давно исчерпаны на их территориях. Он прекрасно понимал, под прикрытыем благих намерений, скрывалось только желание наживы и собственного обогащения. В глубине души, Генри чувствовал, что должен поехать туда и если не изменить историю, то хотя бы постараться облегчить жизнь тех, кто будет рядом на вверенной ему территории. Но это было только поверхностное определение его согласия на эту поездку. В самом дальнем углу его подсознания родилось и росло предчувствие, что в Индии произойдёт очень важные для него встреча и знакомство.

Перед отъёздом, он получил разрешение на несколько дней отлучиться в своё имение. В усадьбе всё было в порядке. Юлиан радостно встретил своего ученика.

— Мальчик мой, вы так возмужали! Выражение ваших глаз говорит мне о многом. В вашем взоре столько зрелости, солидности! Можете не утруждать себя рассказами о своей ученической жизни, я сам всё прекрасно знаю и доволен вашими успехами. Случай с дуэлянтами мне тоже известен. Вы прекрасно справились, могу передать вам похвальные слова от ваших покровителей. Но ваша предстоящая поездка не будет гладкой. Не удивляйтесь, я знаю и об этом. Желаю вам доброго пути, не забывайте практикой усовершенствоватьсвои таланты. Поверьте, они очень вам пригодятся. Смотрите вокруг, думайте, анализируйте увиденное и растите душой. Я буду мысленно с вами, если что, вы знаете, как посетить меня, преодолев огромные расстояния. Всегда готов вам помочь.

Генри бродил по дому, вспоминая всё. Щемящая тоска от воспоминаний, сменилась тёплым чувством нежности и покоя. «Мой милый дом, где прошло детство. Твои стены помнять и радость и горе. Нет, я не бросаю тебя, я обязательно вернусь» с любовью думал Генри, словно разговаривал с живым существом. Но время расставания пришло.

Путь в Индию был долог и опасен. Многое пришлось пережить экспедиции. Морская качка и шторма, сухой и жаркий климат, вызывающий болезни дали Генри большой фронт работы. Он, тихонько, чтобы не отвечать на вопросы, вполне успешно применял свой дар, приводя здоровье спутников любого сословия в порядок. Но в один из дней, он довольно откровенно проявил себя, как человек, наделённый недюженными способностями.

В эту экспедицию, приложив максимум невероятных усилий, всеми правдами и неправдами уговорив отца, отправилась и Виола Юрсковская. В их последнюю встречу на выпускном вечере Академии, Генри был категорически против её желания.

— Ты не можешь так рисковать! Девушке отправиться в столь долгое путешествие совершенно немыслимо! Это не прогулка по аллее! Ты не представляешь, как это опасно! — Генри еле сдерживался, чтобы не повышать голос на любимую.

— Я даже слушать не хочу! Если бы ты только знал, чего мне стоило уговорить отца. Я быстрее погибну здесь без тебя, чем в дороге, когда буду видеть твои глаза и слышать твой голос. Это решено окончательно, — упрямо твердила Виола, глотая слёзы. — Но любовь моя, я боюсь за тебя, мы столько ждали, дождись меня здесь, на большой земле, эта экспедиция не надолго. Я пойду к твоему отцу, чтобы он запретил тебе ехать. Ну не плачь, прошу, не плачь, твои слёзы, словно шипы, ранят моё сердце, — Генри целовал руку Виолы.

— Вот по этому и оставим этот разговор, я буду рядом с тобой и мне ничего не страшно. И мой отец не изменить своего решения, я об этом позаботилась, Я люблю тебя и хочу быть рядом. Мы действительно, долго ждали и я, даже в страшном сне, не хочу представить, что ты уедешь без меня.

Генри понял, что уговоры бесполезны, хотя в глубине души был страшно рад отчаянному решению своей возлюбленной. Он тоже не представлял времени в разлуке и понял, ему приятно осознавать, что страстно любим такой прекрасной девушкой. «Ну, что ж, значит пусть так и будет, она будет рядом со мной, и это замечательно».

И вот теперь, видя физические страдания своей единственной, он с горечью думал, что его собственный эгоизм взял верх над предчувствием. Девушка металась по постели в горячечном бреду. Землистый цвет лица, испарина и жаркое дыхание говорило о тяжёлой болезни. Личный врач Юрсковских, доктор Парсевич, с радостью согласившийся на поездку приследуя научные цели, был в странном, не похожим на него, состояние растерянности.

— Я ничего не понимаю! Симптомы не подходят ни под одни, известные мне. Я не знаю, от чего она пришла в такое состояние, всё было в порядке, я наблюдал за ней. Я в растерянности! Мы находимся посреди моря и когда достигнем суши неизвестно! Чудовищно! Она так молода, это немыслимо, потерять её! Но боюсь, это конец! Ай-ай-ай, что я скажу полковнику?! Я чувствую свою несостоятельность как врача, катострофа!

Генри ничего не мог ответить. Он сам не понимал происходящего. Ещё вчера, они стояли на палубе, держась за руки, мечтали о свадьбе, строили планы. А сегодня под утро, служанка Виолы постучала в дверь его каюты и, прерывая рыдыния, сказала, что барышня без чувств. Генри мгновенно прибежал и застыл в оцепенении возле постели любимой. Сейчас, собравшись с мыслями, он с нетерпением ждал, пока доктор выйдет. Тот, совершенно отчаявшись, бормотал какую-то несуразицу. Генри не мог больше ждать и приступил к действиям. Сев в ногах Виолы на кровать, в полголоса читая молитвы, он закрыл глаза и ладонями коснулся головы девушки, пока не почувствовал, как будто миллионы иголочек стали колоть их. Не касаясь руками, на расстоянии пяти сантиметров от её тела, он, начиная с головы, стал обводить её силуэт. В области сердца, почувствовал, как жар в ладонях, сменился на леденящий холод. Он понял, что нашёл причину болезни. Закрыв глаза и ощутив себя в астральном теле, он увидел такую картину. Спящая Виола, она улыбылась во сне счастливой улыбкой. Но вдруг, её лицо исказала сначала, гримаса ужаса и отвращения, а потом боли. Она подняла руку и положила её на сердечную область. Рука задрожала и упала на одеяло, испарина выступила на лбу. Было видно, девушка впала в беспамятство.

«Что же произошло?» билось в висках Генри. И тут, будто разбившись на миллионы молекул, грудная клетка Виолы стала прозрачной, предоставив взору Генри свою плоть на обозрение. Он увидел каждую биологическую частичку, вены, лёгкие, рёбра и вот его взгляд проник к самому сердцу. В дрожащем, пульсирующем комочке красного цвета, чернело крохотное отверстие. Напрягая астральные глаза так, что казалось, они лопнут от натуги, Генри стал вглядываться в эту дырочку и вздрогнул от неожиданности. Внутри сердечка находился что-то странное, словно клубок ниток. Видимо почувствовав на себе взгляд Генри, это клубок пришёл в движение, стал медленно распрямляться. Генри боялся моргнуть, чтобы не потерять из виду это, явно живое существо. Хотя он и был в астрале, но боль в затылке говорила о чудовищном напряжении его сил. И когда ему показалось, силы оставили его, этот клубок в конце концов распрямился и Генри увидел, что это довольно большой червь с выпуклыми глазами. Они вращались по кругу, словно глаза хамелеона, пока Генри не попал в поле их виденья. В черных зрачках отражались всполохи синего пламени. Даже в астральном теле Генри почувствовал, как эти глаза гипнотизируют, лишая воли. Что-то очень знакомое было в них. И тут, из сливово-чёрных, глаза превратились в ядовитозелёные, а в глубине зрачков мелькнуло лицо Ядвиги. «Господи, почему её лицо? Что это значит?» ужаснулся Генри. Сбросив оцепенение, он молниеносно выбросил вперёд руку и, незадумываясь о том, что может произойти, проник в сердце и схватил этого червя. Почувствовав проволочную жёсткость, он выдернул руку и, сжимая кулак, стал, будто жерновами, растирать обеими руками это существо. Его астральное тело ныло от напряжения, пока он размазывал, уничтожал этот недуг, чуть не унесший в могилу его возлюбленную. Наконец-то усталость сменилась лёгкостью, и он понял, всё кончилось его победой. Резкий толчёк, и его астрал, словно нож в масло, вошёл в физическое тело. Генри тряхнул головой и устало облокатился спиной на стену.

Шорох в углу комнаты заставил его открыть глаза. Вжавшись в угол каюты, с искажённым от страха лицом, стоял доктор. Его выпученные глаза, дрожащие руки не оставляли сомнений, он увидел нечто такое, что привело его в состояние панического страха, схожего с сумашествием.

— Что с вами, доктор? — тихо спросил Генри и попытался встать. — Нет-нет, не приближайтесь ко мне! — дико взвизгнул доктор, — о боже, что вы с ней сделали?! Вы убили её?!

— Господь с вами, что вы, я наоборот помог ей, — устало улыбнулся Генри, — что вы видели?

— Я совершенно ничего не понимаю, это было нечто чудовищное, на моей голове волосы шевелились от ужаса. Зрительно ничего не было видно, но чувства со счетов не спишешь. Ваши руки, боже! Что с вашими руками?! О господи! — заверщал доктор.

Генри поднял руки к глазам. Ладони были в чёрных, пузырящихся волдырях. Он быстро сжал руки, ладонь к ладони, а когда рассажал их, они были совершенно нормальными, даже следа не осталось.

— Вам показалось, доктор, смотрите, ничего нет, — он показал свои руки.

— Этого не может быть?! Ведь я видел, собственными глазами видел ваши волдыри?! — Парсевич робко шагнул к Генри, вытягивая шею, — странно, действительно, чисто. Ничего не понимаю.

Страх доктора сменился растерянностью и профессиональным любопытством.

— Но вы же сами видите, — Генри медленно встал и подошёл к доктору, протягивая руки вперёд.

Парсевич снял пенсне, и подслеповато щурясь, разглядывал ладони Генри. «Положи ему руку на темя» услышал Генри в голове знакомый голос. Доверяя голосу, он исполнил указание и едва успел подхватить оседающего Парсевича. Посадив того на стул, отошёл в сторону. Доктор несколько секунд молчал, свесив голову на грудь. Потом, словно очнувшись, протёр стёкла пенсне и сказал:

— Да-а, ничего не понимаю. Вчера она была совершенно здоровой, весело напевала что-то и ещё в щёку меня поцеловала. А теперь, я незнаю что делать. Вокруг море, мне нужны лекарства, всё, что у меня с собой в этом случае совершенно не подходит. Тем более, я даже не знаю, от чего её лечить.

Генри присмотрелся к доктору и догадался, тот ничего не помнит о произошедшем. «Вот и хорошо. Спасибо за помощь» мысленно поблагодарил Генри своих наставников, прекрасно понимая, чей это голос.

— Прошу вас, соберитесь с мыслями, надо испробовать все методы, я думаю, у нас получится, — Генри взял доктора за плечо, — несите всё, что у вас есть, мы проходили кое-что по медицине, давайте будем думать вместе.

— Да-да, конечно, я сейчас, — доктор поднялся и вышел из каюты.

Генри провёл рукой по щеке Виолы, потрогал лоб, обнаружив, что жар спал и поцеловал её в губы.

— Любовь моя, ты слышишь меня? — тихо прошептал он. Ресницы девушки дрогнули. Она приоткрыла глаза и мутным взглядом посмотрела на Генри.

— Вот и хорошо, любимая, теперь всё будет хорошо, поверь мне, — улыбнулся Радужный Адепт.

Доктор вернулся довольно быстро, неся в руках два саквояжа и кипу толстых книг.

— Я нашёл похожие симптомы, по всей вероятности, это тропическая лихорадка. Но откуда она могла здесь взяться? Ведь она описана только как заболевание чёрного континента?! В новом медицинском альманахе есть описание её симптомов и методы лечения. В моих запасах чудом оказались новые препараты, которые я ещё никогда не применял сам, а только слышал о них. Но, просто чудо, я захватил с собой несколько ампул, так, на всякий случай. Удача, это просто удача! Надеюсь, всё обойдётся, — радостная суетливость Парсевича выдавала его неописуемый восторг.

Генри подоброму похвалил доктора, высказал уверенность в его компитентности и ушёл, чувствуя нечеловеческую усталость. Через несколько дней, влюблённые снова стояли на палубе и говорили о прекрасных вещах: любви, счастье и прелести жизни. Юноша осторожно спросил, что видела во сне Виола, перед тем, как заболела. Девушка, силясь вспомнить, отвечала очень туманно.

— Я абсолютно не помню, мне снился прекрасный сон. Даже во сне я чувствовала счастье и радость. Но потом что-то изменилось, мне стало очень страшно, а потом холодно. Вот и всё, больше я ничего не помню. А что случилось? Я прекрасно себя чувствую.

— Ничего, любовь моя, всё хорошо, — задумчиво ответил Генри и поцеловал её руку.

Пройдя по суши сотни километров, переплыв три моря, большой караван, в конце концов, достиг южного побережья полуострова Индостан.

Глава 19

Новое здание представительства того государства, откуда был родом наш герой, было выстроено в конце прошлого века на месте старинного форта, сооружённого первооткрывателями Индии. Полуразрушенные, закопчённые стены когда-то неприступного оплота завоевателей Нового света, говорили о многом. Полвека назад здесь случился страшный пожар, в котором погибли почти все, кто жил тут в то время. Но политика и конкуренция за место под солнцем не имеют выходных в борьбе за мировое господство. Поэтому было предписано, в довольно короткие строки, построить новое консульство, как теперь это стали называть, и отправить туда техническиусиленный, многочисленный, военный отряд. Вот по этому предписанию и попали сюда наши герои.

Слух о том, что прибыло много военных, оснащённых огнестрельным оружием, быстро разнёсся по окрестностям, утихомирив немного бунтовавших коренных житилей. Три месяца новоприбывшие жили вполне спокойно, хотя и чувствовали довольно откровенную неприязнь и нарастающее напряжение обстановки вокруг своего приюта. И настал тот день, когда к воротам консульства, словно бущующая река хлынули толпы индийцев, настроенных вполне решительно. Чугунные створки ворот гнулись под напором осаждавших. Весь отряд, ощетинившийся дулами ружей, был выставлен вокруг здания. Солдатам был отдан приказ стрелять на поражение в первого, кто сделает хоть один шаг на эту сторону ворот.

Генри, командовавший отрядом, стоял на ступенях, нервно сжимая эфес сабли. В его душе боролись два чувства. Он всегда был противником насилия, прекрасно понимая причины, побудившие этот чужой народ идти на крайние меры. И в тоже время, долг офицера и те люди, которые были сейчас заложниками политической обстановки и находились в здании за его спиной. Он должен их защитить ценой многочисленных смертей. Но именно это обстоятельство и рождало в его душе дух противоречия и отрицания любого насилия. «Длина самой продолжительной человеческой жизни на земле в космической величине равна микроземной секунде» сказал ему как-то Юлиан. «Я должен сохранить и те и эти секунды! Но как это сделать?! Один человек — существо разумное, толпа — это монстр, сметающий всё на своём пути. Как остановить толпу и избежать кровопролития?» мучался Генри.

Бунтари были безоружны, первый же ружейный залп смёл бы сразу несколько сотен человек. Генри смотрел на своих солдат и видел, как они напряжены. Накал страстей достиг своей критической точки неизбежного, как вдруг, орущая, озверевшая толпа на той стороне ворот, затихла и попятилась назад. Расступаясь на две стороны, люди тихо переговаривались и склонялись в почтительном поклоне перед кем-то, находящемся в не поле зрения Генри. По широкому коридору, образованному людьми, к воротам посольства шёл мужчина, лет шестидесяти, в белых одеждах. Иссиня-чёрные волосы были собраны сзади. С такого расстояния не было видно глаз мужчины, но именно их выражение сильно интересовало Генри. «Шалтир, Шалтир» шелестело в толпе. Он догадался, так звучит имя этого мужчины. По благоговейному трепету людей было понятно, что человек пользуется огромным уважением. В затянутом серой дымкой небе появилась брешь и яркий луч света, словно прожектор, осветил идущего старца, Генри всё понял. Вокруг индийца перелевалась всеми цветами радуги аура Радужного Адепта. «О господи, если это не галлюцинация и преломление солнечного света, значит это то, о чем мне говорил Юлиан, это Радужный Адепт, один из девяти» стучало в висках Генри. Он почувтвовал радость и невероятное облегчение, видя, как старец твёрдым негромким голосом произнёс несколько фраз на непонятном языке, быстро угомонив многочисленную толпу своих соотечественников. Беспрерывно кланяясь, народ попятился, отступая от ворот. Площадь перед консульством опустела, возле ворот остался только Шалтир. Генри отдал приказ солдатам опустить ружья и пошёл к воротам. Еле отперев повреждённую калитку, вышел к старику.

— Здравствуйте, юноша, как вы поняли, меня зовут Шалтир, — без всякого акцента, индииц произнёс свои слова на родном для Генри языке, — а как ваше имя?

Генри молчал, в первый раз, с удивлением, разглядывая цветную ауру своего собрата. Но дольше молчать было уже не прилично и, собравшись, он отрапортовал:

— Капрал Генрих Яровский.

— А я уже подумал что «молчание — ваш язык», — улыбнулся Шалтир, — я знаю ваше земное офицерское звание, Радужный Адепт, скажите просто ваше имя.

— Генри, — ответил юноша, несколько не удивляясь осведомлённости индийца.

— Рад нашему знакомству. Нам нужно встретиться в более удобной обстановке и о многом поговорить. В сущности, вероятность наших встреч ничтожно мала, и сегодняшний случай это просто подарок небес. Вы согласны со мной?

— Да-да, конечно, я полностью согласен с вами. В любое удобное для вас время, исключая нынешний день, я должен отдать необходимые распоряжения и привести в порядок вверенную мне территорию.

— Я вас не тороплю, а найти мой дом очень просто, — ответил Шалтир и объяснил Генри дорогу к своему жилищу.

Индиец сложил руки, поклонился и пошёл вниз по узкой пыльной улочке. Генри вошёл на территорию консульства и чувствовал на себе взгляды из окон. Он уже нашёл слова, которые скажет напуганным людям, успокоить их.

В холле была полная тишина, не смотря на то, что там собрались все.

— Господа, волноваться нет оснований. Я уверен, подобного больше не произойдёт, — как можно убедительнее сказал Генри.

— Что за человек успокоил бунтарей? Кто он? — задал вопрос полковник Юрсковский. — Этот индиец из высшей касты, — ответил Генри и улыбнулся в душе, поймав себя на мысли, что почти не лукавит, — он пользуется большим уважением среди народа, и как мы могли убедиться, к его мнению прислушиваються все.

Генри искал взглядом среди людей Виолу и не находил. «Голубка моя, что с ней?» забеспокоился он и, слыша, как собравшиеся стали обсуждать ЧП, незаметно ретировался, побежал по лестнице наверх в тот коридор, где находилась комната его возлюбленной.

Тихонько постучав и не получив ответа, он приоткрыл дверь. Виола стояла возле окна, выходящего на площадь. Натянутая, как струна, сложив руки, словно, собственными обьятиями, пыталась защитить себя. Ни истерики, ни рыданий, которые наблюдал Генри внизу, среди остальных женщин.

— Любовь моя, всё кончилось благополучно, опасность миновала, — тихо сказал Генри.

— О господи, я никогда ни за кого так не переживала, как сейчас за вас. Какой ужас. Эти люди, их искажённые ненавистью лица, мне казалось, они готовы на всё. Эта толпа могла смести, растоптать всё на своём пути. Скажите, Генри, почему этот мир так устроен, что насилие становиться необходимым?

— Мы на их земле. Тысячелетиями этот народ жил здесь, посвоему, строя своё общество. А мы пришли и навязываем им свои порядки, порабощая и угнетая целый народ ради собственной наживы. Мы первые применили насилие. Загадка бытия — одна капля понимания может очистить море недоверия и ненависти, напитать миллионы душ и сердец любовью, доверием и сочувствием.

— Вы бы отдали приказ стрелять в безоружных людей? — повернулась к нему Виола.

— Я офицер, это мой долг, хотя всё моё существо отчаянно противится применению силы. Но я обязан защищать тех, кто находится в этих стенах. Тем более, что здесь вы и пока я живу, вы всегда будете под моей защитой, чего бы мне это ни стоило.

— О, Генри, я очень боялась за вас, у меня внутри всё сжалось в тот момент, когда вы пошли за ворота. Если бы с вами что-нибудь случилось, я бы не пережила этого, — сдерживаемые до сих пор слёзы брызнули из глаз Виолы и она припала к груди Генри.

— Всё прошло, любовь моя, всё прошло, успокойся. Я безумно люблю тебя и всегда буду рядом, до конца моих дней я буду защищать тебя от всех жизненных невзгод, — шептал Генри, прижимая к себе Виолу.

Девушка подняла на него глаза. Сколько было в них нежности и любви! Генри потянулся губами к этим глазам, но Виола подставила свои губы для поцелуя. О сладкий вкус любимых, трепетных губ! Генри наслаждался ими, их податливостью, чувствуя, как дрожит от любовной неги тело возлюбленной.

— Позволю себе нарушить ваше уединение, — раздался от дверей голос полковника Юрсковского.

Влюблённые, вздрогнув от неожиданности, отпрянули друг от друга. Виола, пряча смущение, шагнула к окну и стыдливо опустила глаза. Генри одёрнул китель и отдал честь полковнику.

— Дочь моя, сегодняшний инцидент доставил мне массу переживаний. Я отдал приказ отправить всех женщин, в том числе и вас, в сопровождении двух отрядов солдат, назад. Через два дня отходит торговое судно, на нём вы отплывёте на родину. Увеселительная прогулка, как вы представляли себе, оказалась на деле опасным мероприятием. Я не в праве рисковать вашей жизнью, поэтому, собирайтесь.

— Но, папенька, ведь всё обошлось, — дрожащим голосом произнесла Виола.

— Я долго шёл на поводу ваших капризов, а сейчас моё решение не подлежит обсуждению, советую вам не проливать напрасных слёз, — твёрдый голос полковника эхом разнёсся по пустому коридору и чуть смягчив его, он добавил, — капрал Яровский, я разрешаю вам проводить её в порт.

Юрсковский развернулся и вышел. Виола закрыла лицо руками и горько расплакалась.

— Любовь моя, не плачь, он прав и это самое лучшее. Тебе надо уехать, так я буду спокойнее, а через восемь месяцев я приеду и тогда мы уже не будем разлучаться, — Генри шагнул к Виоле.

— О господи, моё сердце разорвётся от горя разлуки с тобой, но теперь я уже не смогу убедить отца, когда он говорит таким тоном, возражать бессмысленно, я знаю это, Генри. Но, боже мой, как мне горько, — она опустилась на стул и уткнулась в колени, — идите, вам нужно делать свои дела, я сейчас успокоюсь.

Генри вышел, ему действительно, многое предстояло сделать ещё.

Следующий день был суетным и шумным, как все дни сборов в любые времена. Когда к полуночи все уже успокоились, Генри вышел на ночную прохладу, столь редкую в этих местах и присел на каменную скамью. Ночной воздух Индии это удивительная смесь пряных, щекочуших обоняние, запахов, которые, кажется, источает сама земля. Генри вдыхал аромат и с тоской думал о том, что наступающее завтра разлучит его с любимой на целых восемь долгих месяцев. Тихие шаги и шорох платья отвлёк его от грустных мыслей.

— Как хорошо, что вы здесь и мне не пришлось разыскивать вас, — услышал он голос любимой. — Виола, жизнь моя, почему вы не спите? — Генри встал и шагнул к девушке.

— Я долго ждала, пока все угомоняться в конце концов, давайте пройдёмся, эту ночь я хочу быть с вами, — тихо прошептала Виола и пошла вперёд.

Генри понял, что скрывалось за этими словами. Его душа ликовала от осознания того, что он искренне любим самой прекрасной девушкой на свете. Шевельнулось в душе смущение, но разве в этом возрасте, когда душа становиться трепетной бабочкой от любви, ктото думает о приличиях?

Территория консульства была довольно большой по тем меркам. Деревья, посаженные здесь больше полувека назад первыми переселенцами, из маленьких черенков превратились в высокие стройные, уносящие свои ветви высоко в небо. Наши влюблённые говорили обо всём, кто из нас не ходил также под луной и не мечтал о будущем?

— Генри, проводите меня в мою комнату, — попросила Виола.

Осторожными шагами они прошли по коридору. Виола приоткрыла дверь, оглянувшись по сторонам, взяла Генри за руку и повлекла за собой в темноту комнаты. Щёлкнула дверная задвижка и жаркие губы девушки осыпали поцелуями лицо Генри. Не в силах сдерживать природу, он прижал к себе любимую и страстное желание обладать друг другом захлестнуло обоих. Правил, женское достоинство, как сохранить все эти общепринятые нормы, когда только любовь, светлое истинное чувство владеет всем твоим существом!

Лишь сладострастный трепет чувства, Любовь — талантливый художник Любовный пыл и нежный вздох, Раскрасит буйством красок жизнь Любовь — великое искусство, Где каждый день с другим не схожий Кто испытал его, тот смог Лишь потому, что ты любим. Понять, сколь мир прекрасен, И захлебнувшись наслажденьем Душа поёт, пульс учащён, В обьятиях любви земной И взор любимых чист и ясен, Ты упиваешься забвеньем Кто видел это, тот спасён. Навек утратив свой покой.

Только отблеск свечи был единственным свидетелем волшебства любви. В его таинственном свете полуприкрытые глаза Виолы блестели от счастья. Жар сплетённых тел, слившихся воедино. Нежный шопот страсти. Всеполгащающая любовь, которая уносила их души в заоблачное простарнство вечного наслаждения. Поцелуи и ласки до исступления, когда, кажется, не хватает воздуха, ты задыхаешься от истомы и всё тело, словно натянутый нерв, готовый вот-вот лопнуть от захлестнувшей неги. И вот, сотни тысяч солнц ослепляют тебя, взрываются в тебе, разнося свой жар в каждую частичку плоти. Это маленькая смерть, но восхитительная, прекрасная и страстно желаемая. Ты перестаёшь существовать, растворяясь разумом, сердцем и телом в безграничном пространстве Вселенной под именем ЛЮБОВЬ.

Ранним утром большой кортеж покидал территорию консульства. Генри возглавлял отряд охраны, хотя чувствовал сердцем, что в ней нет необходимости. Он провожал ту единственную, страстно любимую девушку, которая сегодняшней ночью стала его женой перед Богом и Мирозданием.

Прощание было мучительным. Как им хотелось броситься в объятья друг друга, снова прижаться, ощутить близость любимого человека! Глаза в глаза, рука в руке! Что может быть горше, чем долгая разлука с только что обретённым счастьем? Но неотвратима минута расставания! Виола поднималась по трапу, не в силах отвести взгляда от любимого, остановилась на палубе. Едва сдерживая рвущиеся наружу рыдания, она, до боли в суставах, схватилась за поручни ограждения, обрамлявшие палубу. Она увозила с собой частичку души Генри и такую же частичку своей оставляла с ним.

«О, как блажен покой, покой души и чувств. Ты тогда не страдаешь, не грустишь, а просто смотришь на других. Другие живут в любви, любовь горит, как восход, всё ярче, ярче разгораясь. Неужели покой будет всю жизнь? И о непонятной любви мне не расскажет никто? Не жди её, она сама придёт. Придёт, как тихий сон в ночи ты тогда узнаешь сметенье, счастье души. И, увы, навсегда покинет тебя прежний покой»

«Моя, только моя, эта разлука маленькая часть той огромной жизни, которую мы проживём с тобой. Ни моря, ни океаны, ни земли, ни какие расстояния не разделят нас. Я всегда буду рядом, верь мне, ты сможешь это почувствовать,» — думал Генри, гладя вслед судну, уносящему на далёкую родину его возлюбленную.

Вернувшись в консульство, Генри поднялся в кабинет к полковнику. Юрсковский сидел за столом и что-то писал.

— Господин полковник, судно отправилось в путь. Все пассажиры спокойны, — отрапортовал Генри.

— А все ли? — поднял голову Юрсковский, — мне кажется, одна из них пребывает в состоянии чудовищной тоски. Вы так не думаете?

Полковник встал и подошёл к Генри вплотную, глаза в глаза. Несколько секунд многозаначительного молчания двоих мужчин было гораздо многословнее, чем все объяснения мира вместе взятые. Полковнику был очень симпатичен этот юноша, его рассуждения, образ мыслей, тот внутренний стержень, надёжность и ещё что-то такое, чего нельзя было объяснить словами, но вызывающее уважение, были реальностью. «В нём собрано всё лучшее, что может вмещать в себя человеческое существо, но он попрал основы морали и что мне теперь делать? Одна половина меня как мужчины и отца должна возненавидеть его за это, но в тоже время другая прекрасно всё понимает. Но как снять со счетов принципы и устои общества? Ведь должно же быть терпение и благочестие! А что есть благородство — тяжкое бремя или, всё-таки, необходимая норма человеческих отношений?» думал полковник. Ему понравилось, что Генри не отводил взгляд.

— Я абсолютно убеждён в душевной уравновешенности всех. Как человек чести, я прекрасно понимаю, кем вы меня считаете, и, тем не менее, открыто заявляю о серьёзности своих намерений. Неблаговидность моего поступка очевидна, но в моём благородстве вы можете не сомневаться. Я безмерно виноват перед вами лишь в том, что обманул ваше доверие и слишком ускорил процесс нашего будущего родства, которое и без того было предопределено. Я видел это по вашему отношению ко мне и не теряю надежды, что и теперь оно не изменится. Для каждого мужчины девушка его мечты выглядит, как мать его детей. Я люблю вашу дочь, люблю всей душой и убеждён в ответном чувстве с её стороны. Именно сейчас я прошу руки вашей дочери, — Генри всем своим видом показывал спокойствие и откровенность.

— Ваша речь весьма тронула меня, юноша. Дочери рождаются у мужчин для того, чтобы напомить сколько хлопот он доставил своим родителям в детстве и юности Не скрою, я взбешён вашей нездержанностью и хотя вы и моя дочь в равной степени виновны перед богом, но во все времена, большая часть ответственности всегда лежала на мужчине. Я рад, что не ошибся в вас, но помните, «за минуту можно увидеть человека, за один час можно прникнуться к нему уважением, за день его полюбить, но нужна целая жизнь, чтобы забыть его» — полковник кивнул головой, давая понять, что разговор окончен.

— Я прошу вас разрешить мне сегодня выйти в город, мне необходимо встретиться с одним человеком. Прошу вас, пока не спрашивайте меня о причинах, после этой встречи я передам вам предмет нашей с ним беседы.

— Извольте, но будьте осторожны, я не доверяю жителям окрестностей. Помните, вы теперь в ответе не только за себя, но и за ту, чья душа трепещет от переживаний за вашу персону. Идите и возвращайтесь скорее.

Генри отдал честь и вышел из кабинета полковника. Как бы там нибыло, после вчерашних событий осторожность не мешала и Генри переоделся в гражданскую одежду. Он вышел за ворота консульства и, обогнув его вокруг, пошёл по узенькой пыльной улочке. Он без труда нашёл жилище Шалтира, ему казалось, он уже бывал здесь, но когда-то давно, возможно, в одной из жизней. Само здание практически не отличалось от остальных, но от его стен веяло величием таинства. Только Генри хотел постучать в дверь, как услышал голос:

— Входите, вы долгожданный гость.

Генри открыл створки двери и оказался в огромном холле, что совершенно не соответствовало внешней величине здания. Впечатление было такое, будто эта дверь была входом в другое измерение. Холл был настолько величественен, подобного Генри не видел ни разу. Рельефные каменные колонны подпирали высоченный потолок, выложенный мозаикой из цветного стекла. Тумбы разной высоты, на которых стояли скульптурные изваяния, вазы, низкие чаши с какимто диковинным жидким и твёрдым содержимым. Всё было реально и в тоже время необъяснимо.

— Здравствуй брат девятый от рождения Радужный Адепт. Я рад приветствовать тебя в своём земном жилище, я рад, что первый и девятый встретились, хотя в пророчестве об этом не сказано ни слова. Это говорит о том, что мы не всё можем знать об уготованном нам судьбой.

Генри не видел самого Шалтира, казалось, приветствие льётся с потолка, гулким эхом разносясь по холлу.

— Присаживайтесь к столу, через секунду я присоеденюсь к вам, — голос звучал приглушённо, словно удалился на расстояние.

Генри огляделся и увидел столик на таких низких ножках, что столешня находилась над полом на расстоянии нескольких сантиметров. Стол стоял на большом ковре удивительно тонкой, искусной работы, лежащем на невысоком постаменте. Несколько десятков больших и маленьких подушек были разложены вокруг, прямо на ковре. Стульев не было, поэтому Генри сел на край постамента в ожидании хозяина.

— Особенности нашей культуры не предусматривают ваши привычки сидеть на высоких стульях, похожих на троны королей. Всё это придумали ваши предки из-за климатических условий мест своего проживания. Но как неудобна эта поза для позвоночника, уверяю вас. Нужно уделять гораздо больше внимания своему организму, любить его и всячески ублажать, великому Буде пришлось 15 лет доказывать самому себе, что тело и дух едины, но умер он от банального пищевого отравления, последователи и ученики кремировали его тело, а прах сохранили, — Шалтир, в цветастом балахоне из тонкого шёлка, появился внезапно, словно из воздуха, — те народы, которых вы называете бескультурными и отсталыми, поняли это гораздо раньше, чем ваши цивилизованные. Поэтому, придумали превосходный способ давать организму отдых не только во сне, но и среди дня. Снимите пыльную обувь и повторяйте за мной.

Шалтир подошёл к постаменту, снял мягкие, войлочные туфли с заострёнными носками, и сел, облокотившись на невысокую горку подушек. Генри последовал его примеру и почувствовал необычайную мягкость ковра с длинным ворсом.

— Угошайтесь, это восхитительные плоды, которыми наша природа щедро одаривает нас. Уверен, вы никогда не пробовали ничего подобного, это совершенно безопасно, — улыбнулся Шалтир, — а этот напиток достоин богов, в нём собраны великолепные травы с далёких горных лугов, которые придают бодрости даже самому уставшему путнику.

Шалтир протянул Генри высокий стеклянный бокал, в котором была налита тягучая жидкость рубинового цвета. Генри поднёс бокал к губам, в нос ударил дивный пряный аромат. Горьковато-терпкий привкус напитка, несравнимый ни с чем, обволакивал нёбо маслянистой мягкостью.

— По истине, волшебное творенье природы, оно стократно увеличит годы, вкушай божественный нектар лугов и будешь крепок, весел и здоров.

— Я знаю одного прекрасного человека, моего большого друга, он тоже говорит стихами, — улыбнулся Генри, вспомнив Юлиана.

— Ничего удивительного в этом нет, когда в душе мир и покой, разум рождает стихи самостоятельно, стараясь в полном объёме передать те чувства, которые овладевают тобой. Но давайте поговорим о главном, ведь эта наша встреча неслучайна, не знаю кому она больше нужна мне, чтобы передать вам свой опыт или вам, чтобы, не теряя времени, больше познать. Ну, задавайте вопросы, они написаны у вас на лице.

— Первое, что я хотел спросить, как вам удалось так быстро успокоить бушующую толпу людей, какие слова вы нашли? Вы без страха вошли в самую гущу, хотя я прекрасно знаю, в таком состоянии люди глухи к словам.

— Юноша, я прожил долгую жизнь и повидал достаточно и плохого и хорошего. Я научился заглядывать в будущее, и очень многое увидел там. Не будем сейчас обсуждать политику и общество, это тема другого разговора. Я тоже знаю, что ненависть и злоба — страшный дракон, сжирающий разум того, в ком свил своё гнездо. Овладев человеком, он становиться хозяином, начинает плодиться и расселяет своё потомство в тех людей, которые окружают побеждённого им. Он хитёр, изворотлив и требует новых жертв. А получив их, превращает людей в скопище безумцев, способных, как ураган, смести всё на своём пути. Победить его сможет лишь тот, кто прозрел и понял коварство этого дракона. Нужные слова находятся сами и чистой водой тушат пламя, которое он изрыгает. Я нашёл эти слова, собирая их по крупицам из всех религий. Я долгое время сдерживал эту волну неприязни к вам, военным, в своих беседах и проповедях разъясняя соотечественникам основы мироздания и был уверен, что мне удалось погасить пламя вражды. Но оказалось, я самонадеян не в меру. Стоило мне отлучиться ненадолго и вот опять, из маленькой искры вспыхнул пожар. Поэтому, мой юный друг, мы с вами, сколько хватит сил и отпущенного времени жизни, должны постоянно держать руку на пульсе душ человеческих. Чувствовать своё превосходство из-за обученность наукам мироздания — непозволительная роскошь. Наше предназначение определяет наше сознание и значимость. «И я, аки пастух, поведу души заблудших к живительному источнику истины господнего замысла и отринут они от себя пожирающую тьму бездны» вот какой девиз наших с вами жизней. А по поводу моего бесстрашия, могу вам ответить вот что «страх — обычное дело для любого человека, но нельзя позволять страху управлять собой. Пугать людей только по той причине, чтобы они не заметили, как ты сам напуган — занятие, недостойное просвещённого духовно человека». Секрет мужественных людей в том, что они не говорят о своём страхе, эта тайна находится в их сердце и человеческий дух подпитывается ею. Происходит трансформация энергии внутри носителя, которая начинает двигать его вперёд. История знает много примеров тому, чего не должно было призойти. Но это происходило вопреки всем законам. Слуги становились королями, неграмотные люди вели человечество к просвящению, непризнанные в светских кругах гении получали мировое признание, хотя сильные мира сего, жившие с ними в одно время, канули в лета. А теперь совет, нужно взять для себя тайм-аут (в будещем это будет обозначать «передышка на время»), спокойно сделать разбор сложившейся ситуации и сделать вывод.

— Я чувствовал, что нашёл бы слова, но ничего не смог бы объяснить на своём языке, ведь ваш я незнаю.

— Поэтому я и пришёл вам на помощь. Ничего, мы все когда-то начинали. В вас чувствуется большая сила, надо только научиться ею владеть. — Но сколько на это уйдёт время, а ситуации, подобные этой, не будут ждать, пока я закончу обучение, — с ноткой раздражительности, сказал Генри.

— Да, действительно, не отчаивайтесь, я уверен, у вас получится, просто верьте в себя и своё предназначение.

— Вот и вы о предназначении, а я ещё смутно представляю его масштабы, сколько у меня возможностей, рассчитаны они на одного, на нескольких или на сотни тысяч?

— Всё зависит только от вас и того уровня, которого достигло ваше сознание. Талант можно истратить мгновенно, распылив его не в то время и не в том месте, на маленькую группу неблагодарных людей, а можно, саккомулировав его, выплеснут на благо миллионов. Но я не призываю вас бездействовать, наоборот, только в каждодневном труде и процветает умение. Просто будьте предельно внимательны. Наши магические способности могут открыть нам далёкие горизонты, черпая оттуда знания, мы сможем применить их в этом времени.

— Но тогда может измениться весь ход истории?

— Прекрасное замечание, вы достойный ученик своего учителя. Но именно этого и должны мы добиться, я был там, в далёком далеке, где всё пошло по другим законам потому, что там борьба двух противоположностей приобрела вселенские масштабы. Мне не дали увидеть победителя, только показали, что может произойти, если просвящённые будут спустя рукава делать свою работу. Мы с вами не имеем права на отдых и расслабление. В каком бы времени, месте, исповедующем любую религию, уготовано нам родиться, мы должны работать и помогать людям. Вот и сейчас, мы должны объединить свои силы, я со своей стороны, вы со своей, чтобы избежать ненужного кровопролития. Наши народы должны научиться жить мирно. Было бы глупо надеяться на то, что мы сможем изменить политическую обстановку, но проповедовать истину нам никто не мешает. Прикрываясь именем христианского бога, ваши правители решили изменить нашу жизнь. Нелепое заявление, что христианство — единственно правильное вероисповедание. Но так ли это? На заре зарождения человечества мы все были одной веры идолопоклонства. Языческие божки и статуи остались и до этих дней и будут в будущем. И называются они теперь по-разному только по тому, что человечество, из-за природных катаклизмов, расселилось по разным континентам. Оно не имело средств связи, поэтому, каждое людское сообщество стало развиваться по определённому, но всё-таки, общему принципу. И каждому сообществу господь дал пророка, несущего людям слово божье. Я прочитал все писания и они, лишь в маленькой степени, отличаются друг от друга. Религиозные догматы все одиниковые, во всех сказано одно и тоже: иключение любого зла, поддержка земной жизни, вера в бога, его могущество и всевидение. Только написаны они в разное время и на разных языках, вот единственное отличие. Православие и язычество — сплав двух вероисповеданий, одно не исключает другое. Неполные две тысячи лет — крошечный отрезок времени на фоне возраста Вселенной. Мусульманство ещё моложе, Моххабет жил в конце пятисотого года и тогда записал откровения в Коране. А есть такие, которые существуют несколько тысячелетий. Они старше и поэтому привели к богу гораздо большее число людей, так стоит ли исключать такие древнейшие и трудолюбивые религии только по тому, что вы им не поклоняетесь? Не лучше ли принять их такими, как есть и не пытаться перестроить на свой лад? Мы можем сосуществовать вполне мирно, не вмешивавясь в образ жизни друг друга. Я не виню лично вас ни в чём, а призываю к сотрудничеству. Раз уж так сложилось в мире, мы обязаны хотя бы помочь людям разобраться в сложившейся жизненной ситуации. Ведь в конечном итоге у нас одни и те же задачи — открыть людям глаза, очистить их души и помочь услышать голос Вселенского разума. Почему я говорю «у нас»? Потому что мы идём тропой пророков: православного Христа, мусульманского Моххабета, Будды, Кришны. Они несли своим сообществам истину, просветление и благо. Но кто-то решил, что только его вера истинная и превосходящая остальные и, попирая одно из течений, навязывая своё, можно изменить мир. А истина есть одна на всех, ведь Господь не мог послать на землю зло, в виде разных вероисповеданий. Вот смотрите, во всех религиях есть одно и тоже объяснение, что у бога два списка для занесения в них деяний человека, чёрный и белый, говоря образно. Чем больше белый список, тем просветление в понимание основ мироздания проходит в ускоренном режиме осознания. Тогда душа занимает в следующей жизни то место, которое заслужила в предидущих. А в потверждение моих слов о единстве исповедания истины, могу привести вам такой пример. Недалеко от Индии находится Тибет. Говорят, Тибет — крыша мира, океан мудрости. В одном из древнейших буддийских храмов хранятся старые свитки. В них есть документальные свидетельства, непопадающие под сомнения, что Иисус Христос обучался в этом монастыре буддийским наукам великого сострадания к людям. Долгое время он находился там, познавая грамоту этой религии. У Иисуса был один из лучших наставников, который оставил восторженные записи о просвящённости, мудрости и человеколюбии Христа. В это же время в том монастыре был ещё один человек, буддийский монах Шатун. Он оставил о себе память, научившись перемещаться сквозь время и пространство. В один из дней, приняв позу лотоса, он вошёл в трансовое состояние (у буддистов оно называется самати) и наказал всем, чтобы его тело оставалось нетронутым сотни лет, пока он не вернётся назад, оживив свою плоть, превратившуюся в мумию. Он был очень уважаемым человеком, поэтому его повеление исполняется неукоснительно и по сей день. Его тело спрятано далеко и укрыто энергетическим коконом такой силы, что никто не может его увидеть. Очень похоже на сказку, не правда ли?

— Скажите, а зачем сохранять тело так долго, если при рождении получаешь новое?

— Всё дело в памяти рождений, забывается практически всё, что ты понял и пережил. Шатун и такие, как он, опасаются за свою память. Ну, посудите сами, легенды передаются из поколения в поколение, о Шатуне помнят до сих пор, что он говорил, как он выглядел. Господь не делает исключений, но исключения могут сделать те, кто ему служит. Шатун вымолил такое исключения для себя, но если он получит при следующем рождении новое тело, как он докажет людям, что он — это он? А он хочет доказать безграничные возможности духа человеческого и то, что нет конца просвящению. Он страстно желает этого, поэтому и оставил указание о своём теле. Будда учил «освобождайся от своих желаний, отдавай то, что есть у тебя, бери то, что тебе дают и будешь вознаграждён», но это подходить для простой жизни, хотя, может быть, он имел в виду и память прошлых рождений. Это его толкование, Шатун решил пойти дальше и предметно показать людям, что в совершенствовании духа, способного вернуться и ничего не забыть, должно быть заключено главное желание и стремление. Вы очень благодарный слушатель, Генри. Я чувствую ваше искреннее внимание, это хорошо. Дело в том, что меня не покидает мысль о значимости нашей встречи. Моё чутьё никогда меня не подводило. Скорее всего, наше знакомство предопределено небесами, самим владыкой. Однажды у меня было видение, я находился в Африке, на самой высокой горе Келиманджаро и возле меня был молодой человек. Когда я вас увидел, то сразу узнал, в моём видении были именно вы. Это было будущее, в небе железные птицы, в океане железные огромные корабли. Для чего и как мы попадём с вами туда, я не знаю, но уверен, это скоро произойдёт.

— Но это невероятно, как же это возможно? — удивился Генри, нескрывая недоумения.

— Вы ещё не знаете, какие в нас заложены возможности, в положенное время вы сможете их почувствовать и пережить, — улыбнулся Шалтир, — придёт время знаний.

— Но если вы что-то предчувствуете, то хотя бы намекните мне, — тихо попросил Генри.

— Вам уготована довольно тяжёлая судьба. Многое вы уже пережили, но впереди важнейший эпизод, от которого многое будет зависеть. Вам предстоит противостоять очень сильному и тактически грамотному противнику. Так было предопределено. Ваша неосведомлённость о своих силах и возможностях может привести к трагическому финалу и чтобы избежать этого, вам придётся много работать над собой.

— Мне уже говорили, что я — воин света и добра, белай маг, кажется, так это называется?

— Определение Белый маг для общественного мнения. Но каждый истинный, посвящённый белый маг параллельно и чёрный, ибо со злом надо бороться его же оружием. Каждый белый маг должен знать и уметь пользоваться чёрной магией и научится принимать то обличие, когда в стане врагов он будет неузнаваем. «Нужно заключить врага в объятия, чтобы глубже вонзить в него нож». Во избежание вызвать у человечества негативные реакции, об этом таинстве перевоплощения говорят только с посвящёнными и только посвящённым оно доступно. Но это, не побоюсь сказать, искусство не приходит само, его надо изучать очень серьёзно, ибо малейшая оплошность может привести к бесславной гибели. «Нельзя думать, что враг глуп и слеп, а ты хитёр и всевидящ, цени ум врага твоего, как свой собственный, только тогда сможешь услышать фанфары своей победы». Поэтому каждый ваш шаг должен быть просчитан не единожды. Вам дали прекрасных преподавателей, которые достигли огромных духовных высот и поэтому перешли на другой уровень развития. Они познали гармонию, гармонию с собой, с природой, со своим внутренним «я» и без искажения слышат голос Вселенной. Благодаря их урокам вы будете познавать истину и нести её роду человеческому, который погряз в пороке и грехе. Люди одной рукой осеняют себя крестным знамением, а другой творят зло, думая, что, читая каждый день маленькие молитвы, можно избежать наказания за деяния свои. Вот так живёт сейчас большая половина человечества. Но дано ему десять заповедей, десять формул, по которым надо жить, воспитывая самого себя и свой дух, лишь тогда можно избежать расставленных ловушек дьявола и сберечь себя для новой жизни. И в этом мы должны помочь людям, негнушаясь никаким оружием во спасение душ рабов божьих. Не думайте, что «замарав руки» вы, Генри, испачкаете свою душу, что для обычных людей — тяжкий грех, для нас — рутинная работа. Вселенная даёт нам не то, что мы хотим, а то, что нам надо. Помните это и хорошо делайте своё дело, ибо закон жизни гласит: «Не главное с чем человек пришёл, главное, с чем он уходит». Я чувствую, наша встреча не является обычным стечением обстоятельств, небесам было угодно познакомить нас для какой-то определённой цели. Поживём-увидим, что уготовано судьбой девятому и первому Радужным адептам. Возвращайтесь к себе и да прибудет с нами воля и сила господня.

Шалтир встал, учтиво поклонился Генри, приложив правую руку к своей груди. Вернувшись в консульство, Генри почувствовал, как опустело оно без женского присутствия. В коридорах было тихо и безлюдно. Ему навстречу попался помошник полковника и Генри попросил доложить Юрсковскому, что он вернулся из города и, чувствуя усталость, отдохнёт в своей комнате перед тем, как доложит о результатах своей встречи с индийским проповедником.

В своей комнате он, нераздеваясь, лёг на нерасправленную кровать. Прикрыв глаза, прокрутил в памяти весь разговор с Шалтиром. «Поразительно, в отдалённом от цивилизации месте встретить столь умного и рассудительного человека. Ну вот, я сам противоречу услышенному. Этот народ живёт по своим законам. Действительно, как мы можем осуждать их многовековую историю, уклад жизни. Мы и правда захватчики и поработители, я понимаю их негодование и прихожу к выводу, что абсолютно аполитичен. Но что же мне делать? Защищать консульство — мой долг офицера и я обязан исполнять его. Но чем больше мне выдаётся информации, тем больше я чувствую, что долг становиться для меня тяжестью. Вернувшись домой, подам в отставку и буду искать другую стезю. Но прав ли я? Как понять, где я больше нужен? Я сильно соскучился по своему учителю, пожалуй, Юлиан может дать мне совет» думал Генри. Он сосредоточился, прочитал молитвенный код и вышел в астрал.

Сначала он решил посмотреть на свою любимую. «Как она, о чём думает? Всё ли в порядке в пути?» и оказался на палубе корабля. Море было абсолютно спокойно, полный штиль. Солнце, скрывшись на половину на горизонте, словно растворило свою вторую половину в море, позолотив водную гладь. Корабль, будто огромное морское животное, уверенно плыло по бескрайнему простору. В одиноко стоящей на палубе хрупкой женской фигурке Генри без труда узнал свою возлюбленную. Запахнув на груди накидку, девушка смотрела в ту сторону, откуда отправилась в путь. Она улыбалась своим тайным мыслям, но в глазах была грусть. Глубокая грусть идущая от самого сердца, словно тонкая, воздушная вуаль, лёгкой тенью лежала на её милом личике. «Любимая, родная моя, как же я уже соскучился. Вот бы обнять тебя, прижать к сердцу, прильнуть к твоим устам» подумал Генри, почувствовав неистовое желание прикоснуться к Виоле. Он протянул руку и коснулся плеча девушки. Виола вздрогнула и повернулась в его сторону. Генри невольно отпрянул назад, было впечатление, что она видит его.

— О, господи, наверно я уже схожу с ума. Генри, любовь моя, так тяжела разлука с тобой. Моя душа так бы и полететь к тебе. А может, твоя прилетела ко мне? Даже показалось, что ты рядом. Любимый мой, счастье моё, я стану сильной, чтобы пережить разлуку, — вздохнула Виола, — любовь придаст мне силы и отваги. Но как невыносимо тяжело не видеть тебя! Нет-нет, я не буду плакать. Но боже, боже мой, слёзы сами подступают к глазам, как хочу почувствовать твои объятья.

Виола закрыла лицо руками. Генри шагнул к ней и нежно обнял её и почувствовал, как она вздрогнула, как участилось её сердцебиение.

— Ну, вот опять, неужели это возможно или правда, рассудок покидает меня? Я так явно почувствовала твоё тело! Неужели, чтобы быть счастливой, нужно побыть несчастной? Видимо, да, иначе можно не заметить счастье, всё познаётся и цениться в сравнении. Разлука — лучший учитель, она поможет мне развить в себе сострадание к мучениям ближнего. О, господи, дай мне сил и терпения, надо идти спать, успокоить нервы. Прошу, хотя бы приснись мне, — тихо говорила Виола, словно боялась, что её кто-нибудь услышит.

Генри знал, что её слова предназначались только ему, она хотела выразить в них всю свою любовь и печаль. Генри посмотрел в глаза Виоле. Конечно, она не видела его, но её взгляд был устремлён прямо в его глаза. Просто мистика! Невероятное ощущение полного духовного контакта! Вот что значит великое чувство — ЛЮБОВЬ. Генри был счастлив. Виола поёжилась от вечерней прохлады, повернулась и пошла по палубе к лестнице, ведушей вниз.

— До встречи любимая, — прошептал Генри.

Виола остановилась, повернулась в его сторону, тряхнула головой, будто сбрасывая наваждение и ступила на первую ступеньку лестницы.

Генри чувствовал всем сердцем, ничего не случится с ней в дороге и она благополучно доберётся домой. Его душа ликовала, замирая в нежном трепете счастья. Прикрыв глаза, он оказался рядом с Юлианом, который стоял на берегу уже другого, холодного моря.

— Генри, друг мой, посмотрите, какая восхитительная красота и могущество!

Чудесное господнее творение, Величие, могущество, томление, Масштабы, неподвласные уму, Что тянут мою душу в глубину.

Скоро передо мной откроются врата вечность и безграничного покоя созерцания прекрасного. Блаженство, вечное блаженство парения души во Вселенной. Прекрасно, я счастлив!

Юлиан улыбался, не поворачиваясь к Генри.

— Юлиан, вы пугаете меня, словно, прощаетесь. Что за настроение? — Генри ещё не мог перестроиться со своего восторженного состояния и был в недоумении.

— Да полно вам, Генри, разве вы ещё не осознали тот факт, что нет ничего прекраснее, чувствовать себя свободным от всего? Но о чём это я, вы молоды, счастливы, влюблены, перед вами океан возможностей и долгая жизнь. Это мне уже можно думать о том, что там, за горизонтом бытия. Но не убоюсь я неизвестности, ибо она и что в ней мне известно. Не волнуйтесь, мой мальчик, это случится нескоро. Ещё долгих двадцать семь лет я буду коптить этот голубой небосвод и в назначенный день уйду, растворюсь в этой бескрайней красоте.

— Вы знаете этот день? — Генри был удивлён и почувствовал неловкость за своё недоверие к знаниям учителя и одновременно уважение к его спокойствию.

— Конечно знаю, через 27 лет, 9 мая, когда солнце уже скроется за горизонтом а луна ещё не взойдёт на небосклон, в то самое любимое мною время суток, когда, устав от суеты дня, природа начинает готовиться к отдыху.

Уж отпылал закат, природа в предвкушеньи а я безмерно рад и чувствую спасенье.

— Вы поразительно спокойны, неужели вам не страшно? Ведь как бы там нибыло, лишиться всего этого, восходов-закатов, природы, всех чувств и ощущений, присущих жизни? Мне кажется, это очень печально.

— Мой юный друг, я прекрасно понимаю вас. Когда-то, очень давно, мне кажется уже лет сто назад, я был таким же романтиком, как вы. Мне тоже было присуще восторгаться прелестями жизни. Я был горяч и непримирим, во мне бушевали страсти и силы. Я жил по девизу древнего учёного: «Дайте мне точку опоры и я переверну мир». Что он имел ввиду, осталось загадкой до сих пор. Но прошло много лет и я понял ошибку в этом изречении. Нам нельзя просить дать готовую точку, это попахивает иждивеньчеством. Мы должны найти её сами, сделать расчёт своим умом и только тогда мы достигнем совершенства, ибо переворачивать надо тот мир, который находится внутри нас. Не хочу показатся нескромным, но я нашёл эту точку и достиг многого, чего и вам искренне желаю. Мне осталось завершить несколько дел за оставшееся время и я буду свободен. Мой срок продиктован старостью и закономерным финалом.

— А мой срок вам известен? — тихо спросил Генри.

— Да, мой мальчик, но говорить тебе об этом я не имею права, — виновато улыбаясь, ответил Юлиан и одной рукой обнял своего ученика.

— Но почему? Может людям надо знать свой последний день, чтобы успеть понять и сделать больше?

— Они так не думают, — Юлиан поднял глаза в небо, — и я с ними полностью согласен. Человеку не стоит говорить, когда придёт этот день, чтобы он мог всю земную жизнь стремиться к совершенству. Ну, посудите сами, если весь путь расписан и предопределён, где же право выбора, от которого многое зависит? Получается, будут созданы тепличные условия, хотя первоочередной замысел был основан на условиях естественного отбора по делам нашим. Мы живём в мире, в котором каждый неверный шаг приближает нашу кончину. Поэтому, не творите сегодня подлости и зла, в надежде, что завтра сможете всё исправить, вдруг этого завтра не будет? Сколько вариантов судьбы даёт нам сделанный выбор и только ты решаешь, как тебе жить. В собственных неудачах глупо сетовать на кару господню. Твоя вина не в том, что не смог противостоять искушению, а в том, что позволил убедить себя. Каждый рождается на свет с определённой миссией, но не каждому хватает терпения, веры и настойчивости завершить её. Ваш последний день с точностью ещё не определён, поэтому, программировать даже такого просветлённого человека, как ты, не дело для мага. Всё может поменяться, ты и я очень похожи, но у нас разные цели и задачи и поэтому, что точно и конкретно для меня, для тебя может быть определено по-другому и перевернуться в то знание, которого ты будешь заслуживать на данный момент твоей жизни. В тебе много скрытого резерва, в разные промежутки времени твои мысли и поступки могут быть разными.

— Это хорошо или плохо?

— В нас всего понемногу, а какая сторона станет больше или меньше нужно будет доказывать всю жизнь, пока мы будем олицетворением добра. Но оставим наши рассуждения, говорите, что привело вас сегодня? Что творится в вашей душе, какие вопросы волнуют ваше сознание? Я тоже скучал без вас.

Генри показалось, что доктор прослезился. А может, правда, показалось, ведь они были в астральных телах, а там ни слёз, ни других эмоций, свойственных биологическим телам нет.

— Я хотел рассказать о Радужном Адепте, с которым встретился и беседовал в Индии.

— Его зовут Шалтир, прекрасный и очень грамотный человек, — закивал головой Юлиан.

— Откуда вы знаете? — искренне удивился Генри и смутился, чему тут удивляться.

— Я не только знаю о нём, но и видел его. Не удивляйтесь, я же астрал, да и вообще, говорю без ложной скромности, человек, вполне осведомлённый во многих сферах и не только земных, — Юлиан хитро прищурился и выпятил грудь, потом посерьёзнел и добавил, — и по этой причине у меня есть напутствие для вас. Вот посмотрите, я хочу доказать это на таком примере.

В руках Юлиана, неизвестно откуда, появилось ювелирное изделие из золотой цепочки и странной подвески.

— Генри, случаи из твоей жизни, как звенья, составящие в будущемзаконченную цепочку из логических выводов. Эти выводы помогут тебе прийти к самосовершенствованию. Но цепь должна быть закольцована, ей необходим замок, держать вот этот символ общего мирового союза всех религий. Вы говорили с Шалтиром о множестве вероисповеданий, об их молодости и древности. Так вот, Радужный Адепт, где бы вы не жили, в каком бы времени, с каким народом, вы должны быть абсолютно лояльны.

— Да, конечно, мне пришлось по сердцу всё то, что я услышал. Я много думал о своей, пусть и короткой ещё, жизни. Я незнаю, как мне поступить, этот случай возле консульства застал меня врасплох.

— Да-да, я видел вас. Сколько в ваших глазах было мудрости, решительности, я даже заоплодировал своему ученику, — перебил его Юлиан.

— Да какая там мудрость, я был в полной растерянности, — запальчиво ответил Генри, уже не высказывая удивления от осведомлённости доктора, — представьте, в каком положении я оказался. Две чаши весов моей души пришли в невероятное расстройство. Я офицер и у меня есть долг защищать тех, кто рядом со мной. Но на той стороне были такие же люди, смерть которых легла бы тяжким бременем на мои плечи. Вы представляете моё состояние?

— Прекрасно понимаю вас, мой мальчик, более того, я даже знаю, о чём вы размышляли. Ход ваших мыслей мне очень понравился, я был доволен, — Юлиан, ободряюще сжал руку Генри, — и чтоже вы решили?

— Я в смятении! Как узнать, где моё место, где я больше нужен? Господи, как всё сложно! Скажите, скажите, что мне делать? Я хочу подать в отставку и уйти с военной службы, ибо эта работа подразумевает нести смерть. Но куда идти потом? Как жить? — ученик с надеждой смотрел на учителя.

Юлиан повернулся и пошёл по берегу. Генри ничего не оставалось делать, как последовать за ним. Молчание учителя приводило его в недоумение. «Ну что же он ничего не говорит? Ведь сейчас как никогда нужен его совет? Странно, мы не перемещаемся, а просто идём, как в обычной жизни?» подумал Генри, смотря, как Юлиан, сложив руки за спиной, медленно бредёт по песчаному берегу. «Но нет, мы не оставляем следов?!» мелькнуло в голове.

— Вы не последовательны, друг мой, в вашей голове сумбур, — повернулся к нему Юлиан, — смотрите, сколько очарования.

Генри оглянулся туда, куда показывал доктор. Они были совершенно в другом месте. Это был тоже берег, но уже абсолютно другой. Шелковисто-мягкая, даже на взгляд, трава крутого склона, почти отвестно спускавшегося к небольшому озерцу. Лёгкая рябь на тихой водной глади озера, лежащем ровным блюдцем в ложбине среди высоких гор. Вековые деревья с пышными кронами, тишина и безветрие. — Так бы и бродил по этим местам и наслаждался покоем и тишиной. Ах, милый мой Генри, если бы вы только знали, сколько подобных красивых мест есть на этой планете! Наслаждайтесь, наслаждайтесь, мой друг, отриньте от себя гнетущие мысли и пользуйтесь своим умением.

— Я слишком поглощён ими и не могу так сразу перестроиться, поймите меня.

— Искать, в чём смысл бытия довольно трудно без привычки, мне знакомы ваши переживания. Действительно сделать выбор нелегко. Но тут советчиков быть не может только по той причине, что вот вам и право выбора. Сосредоточтесь на своей цели и не дайте отчаянию и гневу помешать вам добиться её. Ничто не поисходит без причины, видим мы её или нет. Ваша душа должна выйти на ту дорогу, которой она достойна. В жизни очень много придётся думать и решать, а для чего же вам даны разум и внутреннее чутьё? Я могу обучать вас только основам магии и способности к перемещениям, это я могу вам обещать в рамках выделенных мне полномочий, но не больше того. Всё остальное решать вам и только вам. Просите, молите их о подсказках и вам дадут откровения во снах и видениях.

— Я понял, простите, если был чрезмерно настойчив. Мне кажется, я принял решение, только как проверить его правильность? — задумался Генри.

— В одночасье нельзя понять истинный смысл, это проверяется годами. Вот и сейчас, я взял на себя смелость мысленно, только для себя просчитать вашу жизнь, и вот результат моей самонадеянной самовлюблённости и тщеславия. Ваша встреча с Шалтиром в моём понимании была нонсенсом. Однако, она состоялась по воле небес. Превосходный пример непредсказуемости Высочайших. Их замысел был мне непонятен сначала, но потом я долго анализировал и пришёл к выводу, вы ходите в их любимчиках, хотя это понятие в отношениях с ними для меня полная неожиданность. Я даже признаться, безобидно, слегка приревновал их к вам, но вовремя опомнился. На моём долгом веку я тоже пользовался их подсказками, чего уж тут скрывать, но столь откровенных меня лишили. Я не ропщу, а искренне радуюсь за своего ученика, — Юлиан обнял Генри и похлопал его по плечу, — я по-отечески, по-стариковски люблю вас, вашу чистую и честную душу и всячески буду помогать вам, пока не истечёт мой земной срок, можете на меня положиться. Давайте сходим ещё куданибудь, ведь торопиться нам некуда, да и время у нас неограниченно.

Генри едва успел оглянуться, как ландшафт кардинально переменился. Они находились на абсолютно голой местности, где не было ни одного деревца. Безмолвная пустыня простиралась на тысячи миль во все стороны.

— Где мы? Что это за место? Похоже на первобытное состояние природы, — предположил Генри.

— Что вы, мой друг, первобытная природа была очаровательна, насыщена красками и множественными разновидностями жизни. Предупреждая ваш ответ скажу, это и не страшное будущее, которое будут описывать писатели через много-много сотен лет. Рискну забежать намного вперёд, пройдёт довольно большой срок относительно человеческой жизни и здесь будет построен небольшой населённый пункт, который очень тесно будет связан с вами.

— Ничего не понимаю, что это значит? Как это может быть?

— Наверно я всё-таки тороплю события, вот вечно я так, — сокрушённо покачал головой Юлиан, — забудьте мою старческую болтовню, нельзя мне пренебрегать условием мироздания «всё в своё время». Мы же говорили совершенно о другом и встретились здесь сегодня для того, чтобы найти ответы на ваши вопросы. Вы знаете, мой друг, я похож нынче на человека, который с удовольствием выслушивает чужие проблемы, чтобы не решать свои собственные.

— Вы это серьёзно, маэстро?

— Генри, почему «маэстро»? Вы никогда меня так не называли столь интересным словом.

— Да и вы, доктор, ещё никогда не оттягивали разговор, показывая и рассказывая всё, что угодно. Я чувствую всей душой и разумом, вы должны сказать мне сегодня что-то очень важное, но то ли подбираете слова, то ли ждёте благоприятной минуты. Не томите и не ищите мягкости выражений, говорите прямо. Моя встреча с Шалтиром — это и есть завершаюшее звено в цепи моей жизни, а потом за мной придёт Акзольда? Но неужели пришло время, я не чувствую, да и сделать ещё ничего не успел. Где миссия, в чём смысл моего рождения? Разве я уже должен уходить? — Генри стало не по себе.

— Да что вы! Вы всё не так поняли, друг мой! Если бы вы знали, как нелёгок и извилист будет ваш путь, но цель, определённая для вас, будет достигнута. Вы, Радужный Адепт, видите плоды вашей жизни ещё при жизни. Вам дано право быть свидетелем, как восторжествует добро, т. е. справедливость. Свершиться правосудие, даже если низвергнуться небеса, — пафосно провозгласил Юлиан, — но делать нечего, надо говорить, всю жизнь я зищищал тебя от правды, а теперь лучшая защита для тебя и есть сама правда.

— Звучит заманчиво, — тихо сказал Генри и, немного помолчав, добавил, — Я в ожидании дальнейших объяснений, простите, перебиваю, никак не могу справиться с дрожью в груди.

— Я понимаю вас, юноша, когда-то, очень давно я тоже испытал это чувство предвкушения. Но это лишь эмоции, а только ими нам руководствоваться нельзя. Мы должны ежедневно, ежечасно вырабатыватьв себе навык шестого чувства предвиденья и глубокой веры в замысел провидения. «Ной построил свой ковчег ещё до того как пошёл дождь, а Колумб отправился в путь, не зная, будет ли ветер, тем более, попутный». Нужно слушать свою душу, ведь через неё с нами говорит бог, и тренировать способность преугадать будущее. Господь даёт нам столько испытаний, сколько мы в силах выдержать, ибо предупреждён-вооружён. А сегодня ко мне подходит вот такой эпитет «говори, что думаешь, думай, что говоришь» — Юлиан лукаво улыбнулся, но в его газах Генри видел искреннюю печаль.

Доктор смотрел на своего ученика и едва сдерживал подступавшие слёзы, на душе было тоскливо и муторно. Как он любил этого мальчика, теперь уже зрелого мужчину! «Ну, как же сказать ему о том, что уготовано?! О боги, ну неужели вы не могли кому-то другому поручить эту миссию?! Вы безжалостны к моим чувствам и сединам! Как мой язык может повернуться рассказать ему о том, что в этой битве у него слишком мало шансов остаться в живых в тот момент, когда он испытал земное счастье любить и быть любимым! А бедная девушка?! Овдоветь раньше времени?! Как вы жестоки, оставить сиротой ещё неродившегося, но уже существующего, младенца, который не сможет испытать любви и нежности отца!»

— Мне очень трудно избавиться от своей словесной медлительности, — сказал вслух Юлиан, виновато улыбаясь.

Генри улыбнулся ему в ответ, потом рассмеялся искренне, весело и заразительно. Доктор, не понимая причин столь бурного веселья, смотрел на своего хохочущего ученика, пока сам, сначала, тихо, потом всё громче и громче тоже начал смеяться. Так и стояли они друг против друга, хохоча до слёз.

— Трудно избавиться от вредных привычек, если ты, дорогой маэстро, не избавишься от них, они избавятся от тебя, — произнёс, улыбаясь, Генри, — не ищите слов, я всё понял. Я, как никогда, уверен в себе и своих силах. Я твёрдо верю, что одержу победу, теперь, я просто не имею права проиграть. Мой сын должен жить в светлом будущем, где будет царить доброта и справедливость. Милый мой, добрый учитель, благодаря вам я многому научился и теперь ничего и никого не боюсь.

Генри понял, что прочитал мысли доктора, непонимая, откуда взялся этот талант, но был рад и счастлив этому, видя, как мучается учитель.

— Опять «маэстро», а мне нравиться, — пробормотал Юлиан, — я благодарен вам и верю в своего мальчика, да прибудет с тобой господь.

Оба перестали смеяться и смотрели в глаза друг другу, понимая, что теперь между ними никогда не будет тайн, они научились читать мысли друг друга. Лучшей награды нельзя было и представить. Несговариваясь, они приблизились друг к другу, обнялись и, отступив на шаг, растаяли в воздухе.

Генри открыл глаза, солнечный свет залил всю комнату. Первый раз Генри проспал! Он потянулся, улыбаясь и радуясь жизни, как любой любящий и любимый мужчина, который скоро станет отцом. «Виола, ненаглядная моя, любимая, нежная! Ты ещё ничего не знаешь! Я обожаю тебя!» стучало в висках. Быстро приведя себя в порядок, он отправился в кабинет полковника для доклада.

Постучав в дверь, он услышал голос полковника:

— Войдите, — Юрсковский поднялся из-за стола и подошёл к Генри, — как прошла ваша встреча с этим странным индийцем? Я беспокоился, всё-таки ситуация вокруг нашего пребывания здесь весьма и весьма напряжённая.

— Господин полковник, смею вас уверить, беспокоиться больше не о чем. Этот здравомыслящий человек довольно объективно смог объяснить своим соотечественникам о пользе нашего прибывания на их земле. Единственное условие, поставленное этим человеком, состоит в том, чтобы и с нашей стороны не было никаких насильственных мер против его народа. Истроически сложившаяся ситуация совершенно не зависит от нашего мнения, но в его поведении чувствуется осведомлённость о взаимовыгодных отношениях наших стран в далёком будущем. Я не спрашивал об источниках его информирования в силу определённых причин, он убедительно дал мне понять, ему известно что-то такое, чего незнает никто, — Генри выпалил свою речь на одном дыхании, одновременно сказав многое и ничего.

— Ваши объяснения довольно туманны, но я полагаюсь на ваше человеческое чутьё и военное образование. Я рад, что нам теперь можно не опасаться за наших подчинённых. Не смею вас больше задерживать, — полковник кивнул Генри.

— Я хочу просить вас разрешать мне изредка встречаться с этим человеком, его зовут Шалтир. Это весьма одиозная личность, его суждения мне очень интересны. Филосовские учения их культуры нашли отклик в моей душе. Оно основано на обучении человека очень лояльному отношению ко всему происходящему.

— Раз вам по сердцу эта философия, я не смею вам припятствовать, в любое, свободное от основных обязаностей время, вы можете ходить, куда вам угодно, я верю вам. Вы ещё хотите что-то сказать?

— Да, мне есть, что сказать. Ваше согласие на наш брак с Виолой безмерно радует меня. Но ещё долгие восемь месяцев мы будем с ней в разлуке. Хотя я спокоен за свои и её чувства, но судьба может распорядиться нами как угодно. Поэтому сегодня, в этом кабинете я хочу составить документы следующего содержания. Я единственный наследник своих родителей, которые, к моему сожалению, уже нашли приют под кровом господним. — Да-да, я знаю, — покачал головой полковник, — я знал вашего отца, прекрасный был человек, честный, справедливый, порядочный.

— Так вот, я хочу составить завещание, моё имение, состояние и офицерское жалование в случае моей смерти я оставляю Виоле и соответственно её детям. Всё необходимо составить правильно и грамотно, как того требует закон.

Полковник поднял на Генри глаза, несколько минут замешательства со стороны Юрсковского были непонятны Генри.

— Я совершенно обескуражен вашим заявлением. Что вас толкнуло на такие тревожные мысли о смерти?

Полковник потянулся к трубке, что говорило о душевном смятении. Он курил в исключительных случаях, по-видимому, этот был именно таким.

— Видите ли, господин полковник, нам не дано заглянуть за завесу будущего, может произойти всё, что угодно, поэтому я хочу предопределить условности всякого рода, непопирая честного имени вашей дочери. Мораль нашего общества консервативна и с предубеждением относится к искренним чувствам, неподкреплённым определёнными условностями. Мы составим документ таким образом, чтобы никто не смел усомниться в добропорядочности моей любимой Виолы. Моё решение твёрдое и безповоротное. Надеюсь, возражать вы не будете, — Генри смотрел в глаза полковника, пытаясь прочесть его мысли.

Полковник долго молчал, потом тихо сказал:

— Ну, что ж, если вы так решили, ваше право. Не скрою, я удивлён и безмерно рад тому, что моей дочери встретился такой порядочный и честный человек. Через два часа я подготовлю всё необходимое.

Полковник подошёл и обнял Генри, пряча глаза, в которых мелькнули слёзы радости и одновременно скрытой печали, исходящей от сердца, в котором родилось какое-то странное, тревожное предчувствие.

Генри вышел из кабинета, а полковник ещё долго стоял и смотрел на дверь. «Что толкнуло его на такой шаг? В том, что они любят друг друга, я не сомневаюсь, но мне кажется, его решение продиктовано какими-то собственными соображениями. Какое-то смутное предчувствие надвигающейся беды не даёт мне покоя, чем оно вызвано совершеннейшая загадка. Кому как не им, молодым, здоровым, крепким, радоваться долгой жизни, рожать детей, учить их добру, вере в силу господню? О господи, господи, помоги им» думал Юрсковский. К вечеру документы были составлены и письма отправились с курьером на родину. Прошло несколько дней. Однажды утром, сменившись с дежурства, Генри собрался прилечь и выспаться. Едва его голова коснулась подушки, он почувствовал необычайное волнение. Ища причины, он перебрал все события последних дней и не нашёл ничего, требующего повышенного внимания. Почему-то, в памяти всплыло лицо Шалтира и, не мешкая ни секунды, Генри быстро собрался и вышел из консульства в город.

Подойдя к дому Шалтира, он остановился, обдумывая причину своего визита. Двери распахнулись сами собой, словно приглашали войти. Генри улыбнулся, с уважением, как к человеку, поклонился им и переступил порог.

— Входите, мой друг, я чувствовал, что вы придёте. Присаживайтесь, через минуту я присоеденюсь к вам, — послышался голос хозяина дома.

Генри присел к столу. Открылась маленькая дверка в стене, Шалтир вышел на середину комнаты. Сложив руки на груди, он поклонился Генри и расположился на подушках.

— Рад вас видеть, Радужный Адепт. Ваш сегодняшний визит ничуть не удивляет меня, ибо сегодня мы с вами станем свидетелями человеческой драмы, в которой необходимо наше участие. Через несколько минут он придёт.

— Кто, он? О ком вы говорите?

— Сейчас вы сами всё увидите. Я слышу его шаги, — Шалтир сел ровно и не мигающим взором стал смотреть на входную дверь.

Генри последовал его примеру. Прошло небольше пяти минут и в дверь робко постучали.

— Входите, Кемаль, я вас жду, — последовал ответ хозяина.

Створка двери открылась и в зал вошёл юноша-индиец. Генри опешил. Тягучее, гнетущее фиолетовое свечение окружало его с ног до головы. Большие, чуть навыкате, свойственном этой нации, карие глаза юноши были полны слёз. Скорбные складки в уголках губ говорили о долгой, изнуряющей, тягостной печали, тяжёлым грузом лежащей на его сердце. Он сложил руки на груди и поклонился.

— Господин Шалтир, я удивлён, что вы знаете моё имя, ведь мы никогда не встречались и о своём визите к вам, я никому не говорил. Несколько дней назад, будто что-то подтолкнуло меня и ноги сами привели к порогу вашего дома. Слух о вас дошёл и до моего города, я проделал свой путь пешком, стараясь понять, что произошло со мной и моими близкими. Какой злой рок вмешался в нашу жизнь и разрушил её, что за чудовищная нелепость, чей это коварный замысел? — юноша, видимо, не в силах больше сдерживаться, медленно опустился на колени и разрыдался. — Человечество страдает от рук и деяний друг друга, а не от замысла и кары Всевышнего, — сказал Шалтир и замолчал, давая парню выплакать давно давившие и скрываемые от других слёзы.

Генри во все глаза смотрел на переливающееся всеми своими оттенками фиолетовое свечение, окружавшее юношу. «О боже, что за трагедия случилась с ним, с его семьёй?» думал он, но не опережал собития, не задавал вопросов. Сколько прошло времени, неизвестно, но вот Кемаль успокоился и поднял глаза на Шалтира.

— Я готов рассказать вам своё горе, простите за рыдания, не достойные мужчины, — тихо сказал Кемаль.

— Отнюдь, молодой человек, мужские слёзы не признак слабости, а показатель великого горя и отчаяния, которое дано пережить только мужчине. Я не тороплю вас, но чувствую, у нас мало времени. Это мой добрый друг, — Шалтир указал на Генри, — вы можете говорить при нём, не стесняясь и ничего не утаивая.

— Да-да, конечно, слыша о вашем великом умении выслушать и помочь, я долго отгонял от себя желание прийти к вам, ибо свою дальнейшую участь я уже определил. Я не имею права жить после всего, что произошло и должен понести наказание за свои деяния. По моей вине погибли мои близкие, которых я безумно любил. Моё безумство и привело к столь страшному финалу. Теперь я один и не вижу смысла продолжать жить, — голос юноши звучал то тише, то громче, выдавая его душевное сметение.

— Ваша уверенность в правильности задуманного ошибочна, я знаю это, хотя и не имею представления о причинах вашего духовного состояния. Но глупое решение, принятое от отчаяния делу не поможет, а только навредит. «Нежелание жить дальше это не прявление уважения к покойным, а предательство к искре божьей, именуемой жизнью». Давайте договоримся, сейчас вы перестанете говорить нам о своём решении уйти из жизни, а поведаете во всех деталях о своём горе. Договорились? — в голосе Шалтира появились стальные нотки.

Кемаль вздрогнул от этого тона, поднял глаза на Шалтира. Ударившись о твёрдый взгляд его жгуче-чёрных глаз, Кемаль сглотнул слюну и, помолчав немного, начал рассказ.

— Моя семья из очень богатого и знатного рода. Мой отец был правителем в большой провинции. Долгие годы он справедливо правил и народ любил его за доброту и щедрость. В нашей провинции не было бедных, люди жили в достатке. Нас было трое детей, мой старший брат Джамад, я и младшая сестра Зандира. Мы очень любили друг друга чистой родственной любовью и всегда были вместе. Сам отец воспитывал в нас любовь ко всем людям, какой бы касте они не принадлежали. Мы играли с простыми детьми нашей прислуги, отец даже разрешил им учиться вместе с нами грамоте и другим наукам. Мы с сестрой никогда не кичились своим положением, а вот Джамад был высокомерным. Он не разделял нашего панибратства с простолюдинами, смеялся над нами и часто спорил с отцом, что каждый должен знать своё место. Однажды я был свидетелем их спора. Джамад, ему было лет шестнадцать, сказал, когда, после смерти отца он станет правителем, то никогда не допустит, чтобы простолюдины были так близко подпущены к его дому. «Они должны знать своё место. Разве можно ставить их вровень с собой?» Отец рассердился на него и ответил: «Я не ставлю их на одну ступеньку с собой, но и не имею права обижать. Они честно работают и заслуживают доброго отношения к себе. Ты глуп и недальновиден. Если у них будет хватать средств на безбедную жизнь, то и мы будем жить спокойно. Посмотри, что делается там, где богачи притесняют своих работников: бунты, пожары, даже доходит до убийств. Запомни, перед богом все равны, каждая человеческая жизнь бесценна. Кем ты родился сейчас нестоль важно, важно то, как и с каким багажом дел закончишь ты свой путь. Кто знает, что ждёт его в следующем рождении? Закон кармы — былые поступки влияют на твоё будущее».

Удивительно то, что в Джамаде прекрасно сочетались два, абсолютно разных, поведения. Он был жесток к простым людям, но очень трепетно относился к своей семье, т. е. ко всем нам. Он боготворил мать и, не смотря на непонимание с отцом, очень уважал его. Нам с сестрой он помогал в учёбе, ведь ему самому науки давались без труда. Всегда придумывал для нас новые игры и забавы, стараясь, чтобы мы, как можно реже общались с другими детьми. «Вы из богатого рода и не должны вести себя, как босоногие мальчишки и девчонки низшей касты». Но мы были детьми и неравенство положения было для нас совершенно неважно.

Когда старший брат достиг возраста совершеннолетия, умерла наша матушка. Она долго и мучительно болела какой-то неизвестной болезнью, поэтому смерть была как избавление. Перед кончиной она позвала меня и просила быть опорой отцу. Не скрою, я был её любимцем, да и отец относился ко мне очень нежно. Но больше всех он любил Зандиру. Ещё маленькой девочкой, она забиралась на колени к нему и часами рассказывала о том, как она будет счастлива, как выйдет замуж за любимого человека и родит много детей. Когда ей исполнилось пятнадцать, из тонконогой, худенькой девчушки, она превратилась в прекрасную девушку. Изящный стан, густые, чёрные волосы доставали до икр её стройных ног. Отец любовался её красотой и уже сосватал за очень хорошего парня из другого города. Она была безмерно счастлива, потому что несколько раз видела жениха и между ними возникло светлое, искреннее чувство. Зандира пархала, как бабочка, мы все были рады за неё. Но только один человек не разделял общего ликования, Джамад. Последнее время я стал замечать, что он как-то по-особенному стал смотреть на Зандиру. Он часто останавливал свой взгляд на ней, и этот взгляд был далёк от родственного. Однажды я услышал доносившиеся из его комнаты приглушённые рыдания. Я зашёл к нему, Джамал горько плакал, упав лицом в подушки. Это было сильным потрясением для меня, ведь таким я не видел его никогда! Всегда сильный, уверенный в себе, непризнающий слабости духа, он рыдал, как женщина. Я спросил его, что случилось. Он долго не отвечал, а потом, видимо устыдывшись своих слёз, вытер глаза и ответил, что мне это знать необязательно. «Жизнь очень странная и жестокая штука, порой, она доставляет страдания и боль. Пусть ты никогда не узнаешь их» так сказал Джамад и выпроводил меня. Конечно, я ничего не понял, но переспрашивать не стал. Чем активнее начались приготовления к свадебным торжествам, тем больше мрачнел Джамад. И однажды вечером я услышал, как из гостиной доносились громкие голоса отца и Джамада. Они, видимо, опять спорили о чём-то, но когда я появился в дверях, то услышал только последнюю фразу отца: «вы всегда были одинаково любимы мной». О чём они говорили, я так и не понял, но дальше произошли страшные события.

Свадьба была назначена на следующий день после того праздника, когда по улицам водят белого божественного слона. Вы же знаете, какой это большой и светлый праздник, тогда все люди, невзирая на сословие, шествуют за животным. Когда процессия приближалась к нашему дому, мы все вышли за порог. Я и Зандира выбежали вперёд вместе с остальными детьми и прыгали от радости, загадывая желание по древнему обычаю, а отец и Джамад шли медленно и степенно, как подобает солидным людям. Мы с сестрой побежали по направлению шествия, оставив отца и Джамада. Когда слон поравнялся с ними, я оглянулся и заметил что отец слишком близко подошёл к краю дороги. Джамад был чуть позади него. Мгновение и отец вдруг оступился и стал падать прямо под ноги слону. Я крикнул, чтобы Джамад поддержал его, но тот замешкался и голова упавшего отца оказалась прямо под передней правой ногой животного. Я бросился через толпу и едва смог оттащить ещё живого отца, чтобы слон не растоптал его всего, но было поздно. Голова была раздавлена, изо рта текла тонкая струйка крови. Последние слова отца были такими: «Я увидел в его глазах свою смерть». О чьих глазах он говорил, я не понял, да и не до этого было. Нас окружили люди, тихо переговариваясь о том, какая прекрасная смерть от божественного животного настигла хорошего человека, для него это добрый знак. Они помогли поднять отца и занесли его в дом.

На глаза Кемаля опять навернулись слёзы, он закрыл лицо руками. Шалтир и Генри переглянулись, но не стали ничего говорить. Через несколько минут юноша успокоился и продолжал своё повествование. — Ни о какой прелести смерти мы и не думали. Для нас это была страшная и нелепая смерть. Чудовищное горе обрушилось на нашу семью, мы были совершенно подавлены. Я и сестра были ещё совсем юными и только Джамад мог принять бразды правления над провинцией. Свадьба Зандиры была отложена на срок траура. Похоронная церемония совсем выбила нас из колеи. Погребальный костёр взметнулся до небес и воды Ганга унесли плот за горизонт. Я даже не могу передать вам то, что творилось в наших душах. Мы остались совсем одни, без взрослых и должны были устраивать свою жизнь сами. Конечно, Джамад был самым старшим и мы верили в него. Но как бы там нибыло, потеря отца была страшным горем.

Прошло несколько месяцев, Джамад не плохо справлялся с обязанностями правителя. Вот только от прежнего терпимого отношения к простым людям не осталось и следа. Он стал жёстким почти жестоким. От жениха Зандиры пришло известие о том, что он не изменил своего решения жениться на ней. Сестра немного развеселилась, но Джамад стал мрачнее. Я не понимал, что с ним происходит и как-то спросил о причинах его настроения. Он долго молчал, потом улыбнулся, похлопал меня по плечу и сказал, что ему немного трудно, но это скоро пройдёт. Через несколько дней после нашего разговора, я услышал, как Джамад и Зандира громко ругались в её комнате. Я вошёл и увидел, Зандира плачет навзрыд, а Джамад, как ни в чём не бывало, улыбался и пытался погладить её по голове. «Что происходит?» задал я вопрос. «Он не даёт мне разрешения выйти замуж, он жестокий человек и противится моей любви» плакала Зандира. Я спросил Джамада, почему он доставляет нашей сестре страдания. Он мне ответил, что её жених не достоин стать нашим родственником, потому что его семья не такая богатая, как наша и он найдёт сестре лучшую пару. «Но я люблю его и он меня любит» всхлипывала Зандира. Джамад, не желая слушать, вышел из комнаты. Я попытался успокоить сестру, но она была безутешна.

Прошло ещё несколько дней и произошло нечто ужасное. Я был в библиотеке, когда услышал женский плач. Выйдя из библиотеки, я столкнулся с Зандирой, которая шла, шатаясь из стороны в сторону. Чудовищный кровоподтёк на пол лица, её руки были в ссадинах, сари разорвано. «Что случилось?!» закричал я, подхватив падающую сестру. «Он, он» бормотала она сквозь слёзы. «Кто он, что с тобой?» я никак не мог расслышать её слова. «Джамад, он взял меня силой, обесчестил» она едва смогла вымолвить это и добавила, что он ушёл купаться на реку. Я оставил её и бросился искать Джамада. Вы не представляете, что творилось в моей душе. Ненависть, злоба захлестнули меня. «Как он мог совершить такое чудовищное преступление! Ведь она наша сестра! Что за чёрные силы толкнули его на это?!» думал я набегу. Выбежав на берег Ганга, я увидел, как Джамад весело плескается в воде, смеясь и что-то напевая. Я остановился, словно столкнулся с каменной стеной. Мой разум был воспалён до предела и я бросился в воду. «Кемаль, посмотри, какая тёплая и ласковая вода» радостным голосом говорил Джамад. Но я не слышал его, в моих глазах потемнело, я схватил его за горло. Мы барахтались в воде, он, захлёбываясь, что-то кричал мне, но в своём безумстве я не слышал его. Я был ослеплён и оглушён ненавистью и физически сильнее его. Последнее, что я помню, это его глаза и тихий шопот: «она мне не сестра».

Я не помню, как вышел из воды, мои ноги дрожали, я упал на песок. Сколько я пролежал так, незнаю, встал и побрёл, неоглядываясь, к дому, осознавая, что случилось непоправимое. В моей голове и моём сердце была звенящая пустота. Переступив порог дома, я остановился, словно поражённый громом. Последние слова Джамада, всплыли в памяти, опалив меня огнём. Заслышав шаги по лестнице, я поднял голову и увидел, как ко мне спускается Зандира. Увидев меня, мокрого, грязного, она остановилась и с криком «что случилось?», побежала, оступилась и покатилась по лестнице вниз. Её изломанное тело бесформенной куклой упало к моим ногам. Неестевственно вывернутая шея не оставляя надежды. Зандира была мертва.

Остановившийся взгляд Кемаля был безжизненным и мутным. Он молчал, не было ни рыданий, ни причитаний, тягостная тишина повисла в воздухе. Шалтир и Генри опять переглянулись.

— Месть принесла тебе покой? — спросил Шалтир.

— Нет, она обрекла мою душу на вечные муки. Несколько месяцев я жил, как в тумане, непонимая и не осознавая ничего. Я словно сам умер. Тело Джамада так и не нашли, воды Ганга унесли его в океан, сохранив тайну. Кто-то как-то занялся похоронами Зандиры, но я ничего не помню. Моё решение уйти из жизни возникло само собой. Я проклят самим небом и Всевышним. Я сам сейчас не знаю, как пришёл к вам.

— Уехать, убежать далеко от того места, где было много не разрешённых проблем не получиться. Время вспять не повернуть, место здесь ни при чём. Разум, память, боль и душа всегда будут с тобой. Да, действительно, то, что вы нам рассказали, ужасная история. Но в ней есть много тайного, вы согласны со мной, Генри?

Генри поднял на Шалтира глаза, нескрывая удивления. Он тоже так подумал, но никак не мог понять, что его смущало.

— Это ваша сторона истории, а теперь давайте посмотрим, что было на самом деле.

Шалтир встал и вышел в другую комнату. Вернувшись через несколько минут, он нёс в руках поднос, на котором лежало шесть камней, три белых и три чёрных, два графина с прозрачно-желтоватой и красной жидкостью и шесть зелёных листиков какого-то растения. Шалтир обошёл вокруг ковра и положил камни, чередуя по цвету. Войдя в круг, он словно закрыл дверь, положив последний, чёрный камень. Он протянул Генри и Кемалю по два листочка, а два положил себе в рот и разжевал. Потом налил в бокалы сначала желтоватую жидкость и выпил, потом налил красную и отпил несколько глотков.

— Смелее, юноши, это поможет нам увидеть то, что долгое время скрывалось от всех. Христос сказал: «Правда сделает тебя свободным, всё тайное становится явным». Поторопитесь, иначе мы можем не успеть пройти через открывшиеся ворота времени.

Генри ободряюще сжал руку Кемаля и выполнил всё то, что делал Шалтир. Кемаль был безучастен, машинально повторяя за Генри. Шалтир протянул им свои ладони. Они втроём взялись за руки и закрыли глаза и через секунду оказались в гуще событий далёких лет.

Большой плот, на котором несколько десятков человек переправлялись на другой берег полноводной и довольно бурной реки. Внезапно, словно вырвавшаяся из глубины, волна накрыла плот. Когда она схлынула, унося с собой почти всех, на плоту осталось только два человека, мужчина и молоденькая девушка. Они лежали на брёвнах, взявшись за руки. Бурные воды реки уносили несчастных, кричаших людей всё дальше и дальше от спасительного плота. Судя по всему, спастись никому не удалось. Тут мужчина, видимо что-то услышав, подполз к краю и выхватил из воды маленький свёрток. Поднеся его к девушке, мужчина развернуд материю и увидел содержимое. Это был прекрасный, здоровенький мальчик, нескольких недель от роду, который громко плакал, открыв беззубый рот. Девушка завернула ребёнка и прижала к груди. Малыш сразу замолчал и заулыбался.

— Скажите Кемаль, вы узнаёте этих людей? — послышался приглушённый голос Шалтира.

— Да, это мой отец Фатмур и моя мать Раджмани, — тихо прошептал юноша.

— С этого момента мы больше не будем разговаривать, просто смотрите и запоминанайте всё то, что увидите, — голос Шалтира растаял в воздухе.

С этой минуты трое, словно растворились во времени, только осталось ощущение тройственного единства, связывающего их астральные тела.

Глава 20

Фатмур был сыном раджи провинции Браджад. Его отец был весьма влиятельным человеком, пользующийся уважением в самых высоких кругах индийской знати. Фатмур был единственным старшим сыном в семье, поэтому после смерти отца он унаследовал всё. Но роскошь и богатство семьи, нажитое на непосильном труде и бедности простых людей, казались для него тяжким бременем. Первым делом, приняв бразды правления из рук умирающего отца, он отправился по своим владениям. Нищита, голод и болезни косили жителей деревень, как косой. Придя в ужас от этой картины, Фатмур решился на неприемлимый для знати шаг. Он кардинально изменил жизнь своих подданных и прослыл странным чудаком-реформатором среди богатых людей Индии. Его не понимали и смеялись над ним. Но он не обращал ни на кого внимания. Через несколько лет его правления Браджадом, многие скептики и насмешники заметили, к своему удивлению, что провинция, вопреки прогнозам, расцвела. На фоне часто вспихивающих повсеместно бунтов, спокойная и размеренная жизнь Браджада была удивительной и многим не давала покоя. Фатмура склоняли на каждом углу, ему завидовали. Находились даже такие, которые пытались нарушить эту идилию путём коварства и диверсий. Но житили деревень этой провинции вставали на защиту своих границ и постепенно от этого «рая на земле» все отстали.

Фатмуру исполнилось тридцать шесть лет. В этом возрасте верующие пешком идут к святым местам. Отправился в свой поход и Фатмур. Его сопровождали несколько человек, беспокоясь за безопасность своего правителя. Церемония поклонения заняла несколько месяцев. Но Фатмур не беспокоился за свою вотчину, он твёрдо знал, за время его отсутствия там будет в порядок.

Возращались домой очищенные и одухотворённые. Верующим известно это чувство, когда кажется, что твоя душа разговаривала с богом и получила от него благословление и новый заряд сил на благие дела. Плот, на котром надо было переправиться на другой берег бурной реки, был заполнен людьми до отказа. Когда Фатмур вступил на него, среди многочисленной толпы народа его глаза сразу остновились на одной девушке. До чего же она была хороша! Хрупкая фигурка девушки отчётливо вырисовывалась под сари из тонкой материи. У неё были удивительные глаза изумрудного цвета с золотистыми прожилками! Фатмур вздрогнул когда их взгляды встретились. Бешено заколотилось сердце молодого мужчины, кровь прилила к щекам, ноги перестали слушаться и одервенели. Он ещё никогда не испытывал такого!

«Очарованный тобою я не смею слова молвить, Словно сотни тысяч солнц вдруг взошли на небосклон, Что прикажешь, тут же всё готов исполнить, Белый свет теперь тобою заслонён.»

Плот отчалил от берега, начав свой путь. Фатмур, едва дыша, подошёл к девушке и еле выдавил из себя приветствие:

— Скажите, прекрасная незнакомка, откуда вы? Наверно из волшебной страны, где живут пери?

Надо сказать, Фатмур был очень образованным человеком. Покойный отец не жалел средств на обучение своего единственного наследника. Фатмур закончил очень престижное учебное заведение в столице, в котором изучалось много наук от точных до гуманитарных. Точные науки помогли ему правильно рассчитать расходы, поэтому жизнь в его провинции стала ещё более прибыльной, без ущемления бедняков. А гуманитарное образование помогло ему стать прекрасным оратором, начитанным человеком с глубокими познаниями в истории, географии, астрономии и во многом другом. Но сейчас, он чувствовал себя бессильным и косноязычным.

— Как зовут вас? С кем вы здесь и куда держите путь? — только и смог спросить Фатмур.

— Вы богатый господин, а я бедная девушка. Мы с отцом идём в провинцию Браджад, говорят, там хорошо живётся простым людям. Наш дом унёс Ганг и это всё, что у нас осталось.

Девушка оказалась словоохотливой, несмотря на стыдливый румянец, вспыхнувший на её щеках. Она приподняла покрывало, спускавшееся с её головы на плечи и показала украшение из золота, удивительно тонкой искусной работы, с тремя ярко-красными рубинами. Оно было одето на шею, а обрамлённые золотом рубины большими каплями, лежали на её груди.

— Вот мой отец, — указала она пальцем на пожилого мужчину, стоящего чуть поодаль от неё, — меня зовут Раджни.

Фатмур повернулся и поклонился, здороваясь. Отец девушки ответил ему тем же и двинулся через толпу к дочери. Плот уже был на середине реки, когда неизвестно откуда взявшаяся волна, поднялась над ним на высоту пяти метров и захлестнула, смывая людей в воду. Волны бурной реки понесли кричащих и стонущих людей вниз по течению, а на плоту остались только Фатмур и девушка.

Фатмур первым пришёл в себя. Он почувствовал, что сжимает чью-то руку. Ужас овладел им. Он открыл глаза и повернул голову. Рядом с ним лежала без чувств прекрасная незнакомка, именно её руку сжимал Фатмур. Он встал на колени и осмотрел девушку, она была жива. Среди полного безмолвия страшной трагедии тонюсенький писк больно резанул по ушам Фатмура. Он огляделся и увидел, что за край плота зацепился какой-то маленький свёрток. От него и исходил этот щемящий сердце звук. Фатмур подполз к краю и вытащил свёрток на плот. В тонкой недорогой материи, такая есть в каждом небогатом доме, был завёрнут ребёнок, это был маленький мальчик, нескольких недель от роду. Он сначала тихо, потом всё громче и громче стал плакать, пока не зашёлся в крике, а потом замолчал. Девушка издала тихий стон и Фатмур бросился к ней. Из разбитой нижней губы тонкой струйкой стекала кровь. Она открыла глаза и посмотрела на Фатмура.

— Что случилось? Где отец? — тихо прошептала девушка.

— Мне очень жаль, но твоего отца смыло волной, — Фатмур обнял её и прижал к груди, — но я с тобой.

— Какой волной? А где все люди? — девушка огляделась и в её глазах появилось изумление, — что произошло?

Фатмур рассказал ей о трагедии. Девушка закрыла лицо руками и горько расплакалась.

— Отец, мой добрый хороший отец, как же так?! За что небеса так жестоки! Что же теперь будет со мной? Куда я пойду? — всхлипывала девушка, содрагаясь всем своим хрупким телом.

Фатмур сам был готов расплакаться, видя, как река уносит к горизонту тела погибших людей. Какое сташное горе! На его глазах, всего за несколько минут смерть собрала большой урожай. Сколько жизней, судеб и надежд было здесь мгновенье назад. А теперь их осталось только трое, он, девушка и младенец. «Что это было? Откуда взялась эта волна? Что это, знак свыше или чёрное дело злых сил? Сколько погибло людей! Какая страшная трагедия! Мои люди тоже погибли я не в силах был помочь им!» думал Фатмур, терзаясь от непоправимости случившегося. Он взял девушку за плечи и посмотрел ей в глаза.

— Раджни, я правитель Браджада. Как только я тебя увидел, моя душа запела на все лады. Пойдём со мной и если будет угодно богу, ты тоже полюбишь меня и мы соединим свои судьбы.

Раджни посмотрела в глаза Фатмуру. Она увидела в них доброту и искреннею нежность. Что оставалось делать бедной девушке, совершенно одинокой в этом огромном мире? Ей некуда было идти, а этот мужчина внушал доверие и уважение. Хотя впечатление могло быть обманчиво, но всё равно другого выхода у неё небыло. Оставалось уповать только на благость Всевышнего и на судьбу.

И тут подал голос младенец, забытый двумя, спасёнными чудом господнего проведения. Фатмур взял малыша на руки и поднёс его к Раджни.

— Вот и знак нам, теперь мы должны жить не только за себя, но и за родителей этого мальчика, которых унесла река. Я чувствую, мы будем жить хорошо и сможем воспитать его в любви и доброте. Доверься мне, я никогда не обижу тебя.

Когда Фатмур вернулся в свой дом, не один, с молодой девушкой, да ещё с младенцем на руках, удивлению окружающих небыло предела. Вопросов, конечно же, никто не задавал. Они сыграли, как подобает людям его сословия, богатую свадьбу и стали жить маленькой, дружной семьёй. Видя отношение Фатмура к себе, Раджни почувствовала нежность и теплоту в сердце. Он никогда не попрекал её простым происхождением и ставил вровень с собой. Постепенно робкое, возрастающее, трепетное чувство любви поселилось и в её сердце. Через два года у них родился ребёнок, чудный мальчик, которого назвали Кемалем. А ещё через три года, в их семье появилась очаровательная девочка, точная копия мамы и её нарекли Зандирой.

Прошли годы. Смерть забрала тяжело больную Раджни и Фатмур остался с детьми один. Горе поселилось в их доме. Фатмур сильно переживал потерю жены, ибо за годы их жизни они ни разу не поссорились и очень нежно относились друг другу. Кемаль и Зандира никогда не доставляли ему хлопот и огорчений, а вот Джамад был его болью. И откуда только в этом парне было столько злости и жестокости? Фатмур никогда не разделял детей и относился к ним с равной любовью. До самой смерти Раджни они сохранили тайну появления Джамада в их жизни. Но день ото дня Джамад становился всё отвратительнее и злее. Он всё ожесточённее спорил с отцом о том, как надо править людьми и, не стесняясь, говорил, что когда тот умрёт, он встанет во главе и будет жесток и требователен к своим работникам. Фатмур долго пытался объяснить Джамаду «надо быть справедливым и честным ко всем, только в этом случае Всевышний будет благосклонен к тебе». Но Джамад был глух к учениям отца. И вот однажды, после очередной стычки с Джамадом, Фатмур не выдержал.

— Мне очень обидно, что я не смог побороть в тебе спесь и заносчивость, хотя всячески старался вывести тебя на путь добра и человеколюбия. Твоё высокомерие, свойственное только родовитым отпрыскам, а не простым людям, тем более удивительно для меня, ведь твоё происхождение покрыто тайной, — и Фатмур рассказал Джамаду, как нашёл его в водах бушующей реки, — ты был завёрнут в простую материю, почти рвань и на плоту переправлялись простые люди. Среди них не было богатых и знатных, значит и ты из низшей касты. Видя, как ты ведёшь себя, я никогда не позволю тебе стать правителем в моей провинции. Гордость и высокомерие — опора неуверенных и злобных людей. Долгие годы мои люди честно и хорошо работали и они не заслуживают такого хозяина, как ты. Кемаль займёт моё место.

Фатмур стукнул по столу и встал. Джамад был ошеломлён и раздавлен этой чудовищной правдой. Он еле-еле устоял на ногах, чтобы не упасть. Как же так?! Он — простолюдин?! Какая нелепость, обман, подлая ложь! Этого не может быть!

— Ты всё это придумал! Я чувствовал, что ты никогда не любил меня, — закричал Джамад.

— Я никогда не отделял тебя от моих детей и всю мою жизнь вы были одинаково любимы мной.

Джамад выскочил из комнаты, едва не сбив с ног входящего Кемаля. — Отец, что случилось? О чём вы опять спорили?

— Ничего-ничего, сынок, всё в порядке. Я пытался научить Джамада любить ближних, быть честным и достойным человеком, но мои усилия были тщетны. Мне горько и обидно за него и за себя. Иди, мне нужно побыть одному, мы позже поговорим с тобой.

Фатмур сел за стол и обхватил голову руками. Вспомнил когдато прочитанное: «императоры древности боялись, что их выросшие и возмужавшие сыновья вернутся к отцу во главе своей армии с целью захватить власть и трон. Неужели, они были правы в своих опасениях и Джамад восстанет против меня?». Он не решился сказать Кемалю всю правду. Кемаль вышел из комнаты в полном недоумении. «Да что же это такое? Почему они всегда спорят и ругаются?» думал он.

В следующее за этим время Кемаль с удивлением заметил, что Джамад сильно изменился. Он стал чуть мягче, всё реже и реже вступал в споры с отцом. В доме воцарился мир и покой. Все готовились к празднику Белого Слона.

Шествие растянулось на всю улицу, люди ликовали и были счастливы. В каждом народе есть свои поверия и приметы. Если дотронешся до Белого Слона и загадаешь желание, оно обязательно сбудется. Кемаль и Зандира побежали в толпу, чтобы быть поближе к животному, общее ликование передалось и им.

— Что ты загадала? — перекрикивал толпу Кемаль.

Зандира молчала и только улыбалась в ответ, но всё было видно по выражению её счастливых глаз. Через неделю, после этого праздника, была назначена её свадьба. Она была счастлива, ведь жених был не просто красавцем, но и очень хорошим человеком. Они несколько раз виделись и говорили обо всём. Как он был прекрасен! Зандира была очарована им! Он стал сниться ей во снах и, боже мой, какие это были восхитительные сны! Девушка стыдливо вспоминала их, но всё-таки, это было прекрасно! Застенчивая от природы, Зандира чувствовала робость от этих видений, но понимала, что с природой не поспоришь. «Скорей бы, ещё целая долгая неделя! Не могу дождаться!» думала девушка, чувствуя, как трепещет всё её существо.

Кемал смотрел на её светящиеся счастьем глаза, на милую улыбку и думал про себя: «мне даже не надо спрашивать тебя, я и так всё прекрасно понимаю, моя добрая, милая сестрёнка. Как я хочу, чтобы ты была счастлива! Я буду молиться за тебя и за нас всех! О, Всевышний! Помоги мне, открой глаза и наставь на путь. Укажи дорогу, которая приведёт меня к твоему порогу» просил Кемаль.

Но совершенно другие мысли сейчас были в голове одного из членов этой семьи. Джамад затаился на время, обдумывая свою дальнейшую жизнь. Он был подавлен страшной истиной, открывшейся ему. Рухнули все его планы. Отец, которого он так любил когда-то, старый маразматик, вызывавший в его душе сейчас только ненависть, теперь стал для него помехой. Джамад приглядывался к своим близким и понял, что Фатмур ещё ничего не рассказал Кемалю и Зандире. «Значит, они ничего не знают и ещё считают меня своим родным братом. Но отец дал мне понять, прямо сказал, что я никогда не стану правителем по праву, ведь я бесправный найдёшыш! О, небеса! Какая чудовищная несправедливость! За что Всевышний так жесток со мной! Я, как никто другой, заслуживаю лучшего, а не быть просто при Кемале. Но ведь, после смерти отца, они могут даже выгнать меня, если будут знать правду! И Зандира, моя любимая Зандира выйдет замуж за этого недостойного. Нет, я не могу допустить этого! Я не позволю им выбросить меня из их жизни! Всё должно принадлежать мне: богатство, эти жалкие людишки, которых разбаловал отец, дом. Всё, всё должно быть моим. И Зандира тоже, только со мной она будет счастлива. Но что же делать? Мне нужен план, но так мало времени!» думал Джамад. И тут его взгляд остановился на отце. «Глупый, выживший из ума старик может помешать мне своей болтливостью и тогда навсегда всё будет для меня потеряно» стучало в висках юноши. Он смотрел, как отец, с одухотворённым, счастливым лицом шагнул ближе к краю улицы, чтобы по обычаю, прикоснуться к божественному животному. «Вот, этот счастливый случай, никто не заподозрит в этом мой замысел» решение созрело мгновенно. Джамад протиснулся сквозь толпу людей ближе к отцу и стал ждать. Когда слон поравнялся с ними, Джамад огляделся и резко толкнул отца под ноги животного. Падая, Фатмур повернулся, их глаза встретились. Сколько боли и горя было во взгляде старого Фатмура: «За что, сын?!». Но в глазах Джамада он не увидел сожаления. За одно мгновение перед глазами Фатмура помелькнула вся его жизнь. «Я сам виноват, не смог воспитать его. Но ведь я любил его больше всех, он был послан мне богом в тот день, когда смерть коснулась меня своей десницей. Но может, это и к лучшему, я не видел выхода. Прости его, Всевышний, прости за всё» это была последняя мысль умирающего Фатмура. Его глаза подёрнулись смертельной пеленой, он увидел склонившегося над ним Кемаля. «Я увидел в его глазах свою смерть» выдохнул Фатмур и его душа отправилась в неизведанный путь во Вселенной.

Похоронная церемония индийцев — завораживающее зрелище. Они не предают покойных земле, считая, что с дымом костра душа быстрее попадёт к богу. Глубоко веря в реинкарнацию, они нашли самый лучший способ избавляться от бренных, ненужных, телесных оболочек. Деревянный плот, украшенный цветами, со сложенным на середине костром, оттолкнули от берега. Сухой хворост, облитый маслом, ярко вспыхнул. Языки пламени взметнулись ввысь, облизывая мёртвое тело. Свернулись лепестки ярких цветов, опалённых огнём. Мягко покачиваясь на мелких волнах, плот поплыл по течению, унося покойного за горизонт земной жизни. Зандира рыдала на плече Кемаля, который держался стойко, пытаясь подавить слёзы, недостойные взрослого мужчины. Всполохи похоронного костра весёлыми чёртиками плясали в глазах Джамада. Никто не заподозрил его в коварстве, но в памяти мгновенно всплыла фраза отца «пепел летит в лицо тому, кто его бросает».

Джамад встал у власти. За несколько месяцев, он перевернул жизнь многих. Заставляя своих людей работать от заката до рассвета, он многократно смог преумножить богатсво своей семьи. Кемаль и Зандира поражались его жёсткости по отношению к простым людям, но спорить и увещевать его было бесполезно. Приличиствующее время траура истекло и жених Зандиры прислал послание о том, чтобы ему назначили день свадьбы. Джамад стал ещё злее.

Однажды Кемаль услышал, как Джамад, довольно резким тоном, говорил с Зандирой в её комнате. Кемал вошёл и увидел рыдающую Зандиру и трясущегося от злости Джамада.

— Что происходит? Почему ты так горько плачешь? — он подошёл к сестре и гневно посмотрел на Джамада.

— Она совершенно глупая девчёнка, придумала себе какую-то любовь и не желает слушать умных советов. Этот полунищий мерзавец совсем задурил ей голову, — зло сказал Джамад, — никакой свадьбы не будет. Это моё слово.

— Ну, почему же, полунищий? Эта достойная семья и они любят друг друга. Отец был непротив, ты же не будешь спорить, что он не разбирался в людях? — ответил ему Кемаль, — вспомни, как говорил отец «величие души человека видно и имеет значимость только тогда, когда он снисходителен к маленьким людям, и поступай с ними так, как хотелось бы, чтобы поступали с тобой».

— Ерунда, наш глубокоуважаемый отец чуть не довёл нас до разорения своей добротой. А теперь, вы посмотрите, как мы стали жить? Наше богатство растёт с каждым днём. Вот это всё, на какие деньги оно куплено? — Джамад обвёл комнату глазами и, подойдя к Зандире, дёрнул её за сари, — на те, что смог заработать я за короткий срок. Вы живёте за мой счёт и я не потерплю неповиновения. Разговор окончен.

Джамад повернулся и быстрым шагом вышел из комнаты. Кемал постарался успокоить сестру, но она только сильнее расплакалась и, упав на кровать, уткнулась в подушки. Кемал вышел из комнаты и догнал Джамада.

— Послушай, но ведь она любит и любима, а ты делаешь её несчастной. Посмотри, как горько она плачет, — Кемаль попытался объясниться и смягчить брата. Джамад остановился и посмотрел в глаза Кемалю. Тот был сильно удивлён, заметив во взгляде старшего брата столько горя и невырозимой тоски.

— Что вы, маленькие дети, можете знать о любви? О той любви, которая сдвигает горы и поворачивает реки вспять. Когда всё твоё существо трепещет, словно мотылёк, только от взгляда на любимую! Когда ты слышишь биение её сердца, будь она хоть за сотни миль от тебя! Когда закрываешь глаза, а она стоит перед тобой и в твоих ушах звучит её голос! И как испепеляет тебя эта любовь, когда она безответная. Ради этой любви ты готов на всё и хочешь добиться взаимности любыми способами!

Кемаль опешил. Он никогда не видел брата таким взбудораженным и взволнованным. Ещё более странно, Кемаль никогда не слышал, чтобы Джамад говорил вообще о какой-нибудь девушке. Кого он мог полюбить?

— Джамад, я вижу, что ты влюблён, но в кого? И почему твоя любовь так мучает тебя?

Джамад помолчал немного, а потом махнул рукой и ушёл, оставив вопрос Кемаля без ответа. Больше к этому разговору они не возвращались.

В следующие два месяцы, Кемаль заметил, что Зандира стала замкнутой. Уже небыло слышно её весёлого смеха, а в глазах постоянно были слёзы. Она худела день ото дня и стала похожа на затравленного зверька. Он пытался поговорить с ней, но сестра только отворачивалась и уходила от разговора. Но потом, её словно подменили. Тоскливое выражение глаз сменилось на лихорадочный блеск. Она будто ожила, всё чаще стала улыбаться, но не от радостного чувства, а скорее от каких-то своих мыслей. Кемаль решил, что всё устроилось само собой и был рад за сестру.

Однажды, сидя в цветущем саду, он читал старую философскую книгу и увидел Зандиру, медленно идушую по дорожке. Он окликнул её и спросил.

— Скажи мне, что вернуло тебя к жизни? Неужели Джамад дал своё согласие на свадьбу?

Зандира улыбнулась и, нагнувшись к его уху, прошептала:

— Мой милый братец, ещё не родился тот человек, который сможет противостоять мне. Скорее воды Ганга повернуться вспять, чем я отступлюсь от своих надежд.

Она засмеялась и убежала. Кемаль улыбнулся ей вслед, доволный видом сестры и продолжил чтение. Он с маленьких лет, очень любил книги, а их в библиотеке отца было великое множество. Едва выучив буквы, Кемаль стал читать всё подряд, бегая к отцу, чтобы тот объяснил ему непонятные вещи. Фатмур был очень доволен, что сын проявляет интерес к мировой истории, философии. «Читай, читай, сынок. Из книг можно почерпнуть очень многое для жизни» говаривал отец маленькому Кемалю. И он читал, читал много и постоянно, он жил книгами, ставил себя на место героев и обдумывал, как бы он поступал на их месте. Из тех множества прочитанных книг, он сделал для себя вывод: «нет человека, рождённого только для счастья, счастье человека — иметь безграничное терпение и понимания происходящего с ним в жизни». Порой, он так зачитывался, что реалии жизни ускользали от внимания и только что-то, очень значительное могло отвлечь его. Это было тогда, когда умерли мать и отец и тот разговор с Джамадом. Вот и сейчас, он лишь констатировал факт, что сестра стала прежней, весёлой девушкой и этого для него было достаточно. Но грянула беда, которая снова окунула его в реальную жизнь.

Зандира была в отчаянии. Джамад, этот злой и жестокий человек вмешивается в её жизнь. Он не даёт ей прохода. Постоянно насмехается над её женихом. «Ну почему? Почему он такой? Я ничего не понимаю. Отец, мой любимый отец, как боги жестоки к нам! Они так рано забрали тебя! Ты бы не допустил, чтобы Джамад мешал мне. Что с ним происходит? Раньше, когда я была маленькой девочкой, он всегда говорил мне, что сделает всё для моего счастья, а теперь причиняет мне боль и страдание. Я начинаю ненавидеть его» думала Зандира. Но её любовь была слишком сильна, а сильная любовь способна на многое, от прекрасного и доброго, до коварного и страшного. И почему-то, как правило, коварство берёт верх. Она задумала нечто такое, которое у другого могло вызвать шок и трепет. Она сама удивлялась своей страшной придумке, но разум молчал. Сердце трепетало от чудовищности замысла, но в такие моменты, из глубины подсознания выворачиваются наружу самые низменные качества человека. Для достижения своей цели все методы хороши. Войны можно выигрывать и проигрывать, но если борьба идёт внутри человека, только любовь может залечить его раны, дать надежду, уверенность. За непоколебимую веру получить вознаграждение — безмятежный покой рядом с любимым люди делают шаг в направлении преступления. Не избежала этого и Зандира. Ужасающий план возник в её голове и, отринув всякое сомнение, она исполнила его до мельчайших подробностей.

Определённый день она не назначала, чувствовала, он придёт сам собой и сердце ей подскажет нужную минуту. Сердце ёкнуло от толчка, ожидаемого долгое время.

К ней в комнату вошёл Джамад. Он как-то по-особенному смотрел на неё сегодня. В его глазах появился незнакомый блеск. Зандира посмотрела на него и поняла, всё, что она придумала, случится именно сегодня. — Зачем ты пришёл, Джамад? Мне больно видеть тебя, ты растоптал моё сердце, — дрожащим голосом прошептала Зандира.

— Я растоптал, я и верну его к жизни, — тихо ответил ей брат, — я долго не решался сказать тебе, ты — вся моя жизнь и боль. Но теперь, мы можем быть вместе всегда. Я никому тебя не отдам.

— Опомнись, Джамад, о чём ты говоришь? Значит, я так и не выйду замуж?

На глаза Зандиры навернулись слёзы. «Он опять за своё! Какой жестокий! Я ненавижу тебя» хотелось закричать девушке.

— Ты выйдешь замуж только за того, который достоин тебя, — твёрдо ответил Джамад, — но немного позже.

Было видно, его мучает что-то. Слова так и рвались с его языка, но он сдерживал себя, прекрасно понимая, открыв тайну своего рождения Зандире, он лишиться всего. «Нет, ещё не время. Сначала нужно избавиться от Кемаля. Он мне сильно мешает. Но об этом я подумаю позже. Сначала нужно сбить спесь с этой девчонки. Я знаю единственный способ на земле повлиять на мнение другого человека, нужно говорить о том, чего он хочет и помочь ему осмыслить, как можно получить желаемое, но при этом добиваться только своего интереса. Я буду вторить ей и подчиню себе, а когда Кемаля не станет, тогда я запугаю её, она будет полностью в моей власти, ей некуда будет идти. И тогда ничто не разлучит нас, ведь я так люблю её. О, небеса, как тяжело любить и бороться с этой любовью. Надо просто ждать, набраться терпения и ждать.»

— Но я люблю его, как ты можешь говорить мне такие вещи?! Отец был так счастлив вместе со мной, а ты идёшь против его воли. Я не хочу жить, я покончу с собой, если ты не сделаешь так, как хотел наш отец. Ты мне противен! Я ненавижу тебя! — крикнула Зандира.

— Глупая девчонка! Что ты такое говоришь?!

Все придуманные ранее методы подчинения Зандиры рухнули под тяжестью её слов, Джамад, не помня себя, размахнулся и наотмашь ударил Зандиру по щеке. Девушка вскрикнула и упала навзничь. Джамад даже не успел понять, как это произошло, его рука будто действовала сама по себе. Ладонь горела, как в огне. Посмотрев на лежащюю и плачущюю сестру, он бросился к ней и прижал её голову к своей груди.

— Боже, боже мой, любовь моя, прости, прости. Я груб и жесток, прости, скажи, что прощаешь меня? О, если бы ты только знала, какие муки испытываю я? Умоляю, прости меня! Не плачь, прошу, обними меня, давай всё забудем. Я никогда больше не позволю себе подобного. Мы будем жить долго и счастливо. Я буду любить тебя, как никто другой, доверься мне, — шептал Джамад, осыпая поцелуями лицо Зандиры. Слова брата доносились до Зандиры, словно издалека. Она не понимала их смысла, её душила обида и боль, но боль не физическая, а душевная. Джамад лихорадочно целовал её лицо, грудь, руки, навалился всем своим телом, вдавливая в пол, сдирал сари. Силы оставили её. Но когда Джамад начал переступать границы дозволенного, она пришла в себя и стала отбиваться, как дикая кошка. Она оттолкнула Джамада и отползла в угол комнаты.

— Что ты делаешь?! Ты сошёл с ума? — закричала Зандира.

Она испугалась его, он был словно не в себе, дрожал всем телом, лицо было покрыто капельками пота, остекленевшие глаза не выражали ничего человеческого. Он тяжело дышал и на четвереньках полз к Зандире. Девушка всё теснее вжималась в угол комнаты, чувствуя страх.

— Опомнись, остановись! Джамад, это безумие! — кричала она.

Джамад вдруг резко остановился и тряхнул головой. Сел на пол, согнув ноги в коленях и обхватил их руками. Бессмысленным взором он уставился в пол перед собой и замычал, качаясь из стороны в сторону. Сколько это продолжалось неизвестно, время словно остановилось. Зандира, едва дыша, даже боялась заплакать, чтобы не выдавать своё присутствие. Но тут Джамад поднял на неё глаза.

— Не бойся меня, я не причиню тебе зла, — довольно твёрдым голосом сказал Джамад, — прости, что напугал тебя. Обещаю, этого больше не повториться. Прости, если можешь. Но и ты пообещай мне, впредь, ты ни словом не обмолвишься о своей свадьбе, пока я тебе не разрешу. Обещаешь? Если нарушишь обещание, я уничтожу тебя и защиты искать не у кого. Ты будешь принадлежать только мне и никому больше. Ты поняла?

— Да-да-да, — тихо ответила девушка, — я буду делать только то, что ты мне скажешь. Я буду слушаться тебя и исполнять все твои желания.

Джамад улыбнулся, встал на ноги и, шагнув к Зандире, протянул ей руку. Зандира, в ужасе, отпрянула.

— Я же сказал, что больше не обижу тебя. Не бойся, вставай и обними меня, в знак примирения, — приказным тоном сказал Джамад.

Зандира оперлась на его руку и поднялась с пола. Джамад привлёк её к себе и крепко обнял.

— А теперь поцелуй меня, не как сестра, а как женщина целует мужчину, — Джамад смотрел в её глаза и потянулся к ней губами.

Зандира зажмурилась. Язык Джамада, как жало змеи, настойчиво втискивался в её сомкнутые губы, стараясь раскрыть их, как створки раковины.

— Ну что же ты? Ты обещала выполнять всё то, что я скажу, — услышала она его голос. «Господи, как же он отвратителен! Ведь он мой брат, это страшный грех! Он болен безумием! Он будет преследовать меня! Ему нет места на этой земле!» стучало в висках девушки и её страшный замысел принял своё окончательное изображение.

— Вот и хорошо, молодец, теперь между нами такая связь, которую никто никогда не сможет разорвать, — Джамад, улыбаясь, опустил руки и отошёл к дверям, — я приду к тебе сегодня ночью, постарайся быть более приветливой.

Джамад вышел из комнаты и Зандира, без сил, упала на кровать. «Боже, боже мой, как омерзительны его прикосновения! Да, нельзя терять время, именно сегодня надо покончить с этим. Кемаль, только он может защитить меня. Он постоит за мою честь и спасёт от этого чудовища.» подумала Зандира и принялась действовать. Она поцарапала свои руки, больно впилась ногтями в щёки. Огромный кровоподтёк на пол лица прекрасно дополнял картину. Она порвала сари и выбежала из комнаты. Нет, она уже не думала о том, что может произойти, как поступит Кемаль. В её сознании было только одно, она не может так жить, она должна защищаться. Но что может сделать слабая, бесправная женщина? Кто ей поверит, значит, этот кошмар будет продолжаться. Это чудовище, попирая все законы Всевышнего, будет мучить её, принуждая к греховной связи.

Не разбирая дороги, больно стукаясь телом о домашнюю мебель, она бежала по дому. Глаза застилали слёзы отчаяния, сердце готово было выскочить из груди. Она почти лишилась сознания, когда почувствовала чьи-то руки, подхватившие её. Кемаль, добрый, хороший Кемаль смотрел на неё.

— Что случилось? Что с тобой? — услышала она его голос.

Едва в силах, она смогла выдавить из себя всего несколько слов, эти слова были страшными. Святая ложь не всегда бывает доброй, но сейчас для неё это было неважно. Она боролась за свою жизнь и честь.

— Он, он, — словно сквозь сон говорила она, — Джамад надругался надо мной, он обесчестил меня.

Ей показалось, это говорила не она, а кто-то другой её губами произнёс это. «Боже мой, что я делаю?!». Но было уже поздно. Ядовитые зёрна лжи упали в благодатную почву и дали всходы. Сквозь пелену слёз, она увидела, как лицо Кемаля стало землистого цвета. Он отпрянул от неё, едва не уронив на пол.

— Это чудовищно! Как же так?! Зандира, милая моя, иди к себе, иди, — тихо говорил Кемаль, поддерживая её под руки, — я сейчас, потерпи.

Он помог ей опереться на стену и, погладив по голове, пробормотал:

— Ничего, ничего, моя хорошая, всё будет хорошо. Я сейчас. Кемаль бросился бежать. Ноги будто сами знали, куда нести своего хозяина. Он мчался по улице, не обращая внимания на людей, твёрдо зная, где надо искать насильника.

С детских лет у них было одно тайное место на Ганге. Сначала они ходили туда под присмотром старой няни. Она была доброй, нежно любящей их женщиной, знала много разных легенд и с удовольствием рассказывала их. Когда она умерла, они сбегали на это место одни и много времени проводили там, мечтая о своей будущей жизни. Детские фантазии уводили их в мир грёз. Кемаль знал, что найдёт Джамада именно там и не ошибся. Джамад шумно плескался в воде, смеялся и видимо, был счастлив. Кемаль, с разбега, кинулся в воду и, в несколько гребков, приблизился к Джамаду. Тот вынырнул из воды и, увидив Кемаля, улыбнулся ему.

— Ты чувствуешь, какая сегодня необычайно тёплая вода?! Как хорошо, — хохотал Джамад.

Но Кемаль не слышал его. Ненависть и злоба оглушили и ослепили, он схватил Джамада за руки и потащил его на дно. Эта схватка была не на жизнь, а на смерть. Кемаль был младше, но сильнее физически, поэтому шансов на спасение у Джамада не было. Захлёбываясь водой, вырываясь из цепких рук Кемаля, Джамад, с выпученными от страха глазами, брыкался изо всех сил. «Нет, нет, Кемаль, опомнись!» пытался крикнуть Джамад. Но младший брат, словно одержимый, с безумными глазами, смотрел на него сквозь толщу воды. Забрезжила надежда, когда у Кемаля кончился воздух в лёгких и они оба вынырнули на поверхность. Но тщетно, Кемаль, словно тисками, сдавил его горло, дыша ему в лицо «Ты должен умереть за боль и горе сестры». Крылья смерти коснулись лица Джамада, опалив его ледяным холодом. Он всё понял, но жизнь уже отказалась от него. «А может, это и к лучшему?» родилась мысль в последнем, предсмертном всплеске сознания. Проваливаясь в бездну небытия, он прохрипел: «она мне не сестра» и белый свет для него исчез.

Воды Ганга подхватили тело Джамада и понесли к горизонту. Кемаль, на одном дыхании, сделал несколько гребков руками и, почувствовав под ногами дно, встал. Преодолевая сопротивление воды, он добрёл до берега и упал лицом в песок. Сколько пролежал без движения, он не знал. Волны накатывались на него, словно пытались привести в чувство. У него не было ни мыслей, ни ощущений. Перед глазами всё плыло в матовом тумане. Он был, как пустой сосуд, бесполезный, а потом разбитый вдребезги. На него навалилась нечеловеческая усталось, казалось, даже встать не было сил. Но будто ктото поднял его и заставил ноги двигаться. Дрожа всем телом, то ли от холода, то ли от нервного напряжения, он брёл по берегу. Осознание произошедшего ещё не пришло, но черта, разделяющая два периода жизни «до» и «после» уже обозначилась. Пройдя какое-то расстояние, он понял, что идёт в противоположную сторону от дома. Остановившись у кромки воды, Кемаль вглядывался в полоску горизонта над рекой. Кровавое зарево заката больно резало глаза, а в душе Кемаля была пустота. Он развернулся и пошёл к дому, который теперь был единственным спасением от навалившегося на него горя.

Пока старшное событие разворачивалось столь стремительным образом, Зандира не находила себе места. Тревога, словно каменная глыба, навалилась на неё и давила на грудь, затрудняя дыхание. Когда Кемаль оставил её одну, выбежав из дома, она почувствовала невероятное облегчение. Кемаль, этот добрый романтик, живущий книгами, обязательно поставит Джамада на место и прекратит его домагательства к ней. Он защитит её. Но вдруг, сердце сжалось в комок, в нём возникла страшная боль, от которой она даже боялась вздохнуть. В жаркой, душной комнате стало невыносимо холодно и неведомый доселе животный страх сковал её существо. Помещение окуталось густой мглой и воздух стал вязким. Ей показалось, что зрение пропало и она истинктивно стала таращить глаза, пытаясь вернуть его. Серая дымка сгустилась в самом дальнем углу комнаты и, словно сотканная из неё, там появилась чья-то неясная фигура. Зандира ужаснулась. Это был Джамад. Прозрачный, призрачный, сквозь него было видно предметы, он шагнул из угла на середину комнаты. Зандира перестала чувствовать свои ноги и рухнула на пол. «За что? За что ты так поступила со мной? Мне больно, холодно, страшно» голос Джамада зазвучал в её голове и она потеряла сознание.

Очнувшись, Зандира, обвела взглядом комнату и, не обнаружив никого, поняла, что не чувствует своё тело. Не было сил шевельнуть ни рукой, ни ногой. Попыталась повернуться, но будто что-то, невероятно тяжёлое, давило на неё. В панике, она стала лихорадочно дёргаться, щипать себя, чтобы попытаться ощутить своё тело. Ей это удалось. Постепенно, ощущения вернулись, но тут, ужасающая догадка пронзила её сознание. «О, Всевышний, он убил его! Что же я наделала?!». Она, еле-еле смогла поднятся на ноги и, опираясь руками на стену, вышла из комнаты. Услышав чьи-то шаги, она, собрав все силы, прибавила шаг и подошла к краю лестницы, ведущей вниз. Там, в большом нижнем холле, стоял Кемаль. С его одежды стекала вода, руки висели безвольными плетьми, ничего не выражающий взгляд был устремлён в пол. Она поняла, что случилось то страшное, о котором она догадалась. Ещё стараясь отогнать от себя эту чудовищную догадку, она, сначала тихо, потом громче, спросила.

— Кемаль, что с тобой? Что случилось?

Кемаль поднял глаза и она всё поняла. Негнущимися ногами она ступила на первую ступень, взвявшись рукой за перила. Но остатки сил были исчерпаны, ноги подкосились и Зандира покатилась вниз по лестнице. — Теперь мы смогли увидеть всё так, как было на самом деле.

Голос Шалтира зазвучал внезапно, из ниоткуда, заставив вздрогнуть Генри. Сбросив оцепенение, Генри открыл глаза, чувствуя руки своих сопутешественников. Они снова были в доме Шалтира. Генри посмотрел на Кемаля и увидел, в чёрных, как смоль, волосах юноши, в нескольких местах, появилась проседь. Скорбные складки в уголках губ стали глубже и длиннее. А глаза, как-то мгновенно ставшие почти бесцветными, были полны слёз отчаяния.

— О небеса, какая чудовищная правда! Это безумие! Я убийца, — шептал Кемаль.

— Как отобрать зерно от тухлых плевел? Как правду отличить от гнусной лжи? не провалиться в омут преступлений Не затушить огонь своей души? Ответ: Всевышний подарил нам разум, Лишь разбуди его и размышлять заставь,

Сожалею, юноша, что, открыв вам глаза на истинный ход событий, я причинил вам боль. Но такова реальность. Людям свойственно идеализировать одних и с отвращением относиться к другим, хотя порой, они этого не заслуживают. Но всё произошло так, как произошло и исправить, к великому сожалению, уже ничего нельзя. Вы допустили страшную ошибку, поддавшись импульсу злобы и ненависти. Все герои этой драмы сами дали повод для того, чтобы в их судьбы вмешалось нечто и разрушило их жизни. Вероломство одного повлекло за собой нравственное падение другого. Но уже поздно рассуждать об этом, теперь остаётся только уповать на милость Всевышнего к погибшим. Это урок для всех. Взывайте к разуму, стучитесь в его двери, чтобы распахнув их, выйти на прямую дорогу понимания. Не ленитесь и не уповайте на Всевышнего, он уже всё сделал для нас. Теперь выбор за нами. Не ведите себя беспокойно, яростно, озлобленно, не позволяйте отчаянию, ненависти овладеть вами, иначе этим вашим поведением вы будете развлекать дьявола, в тоже время огорчать бога, — голос Шалтира звучал, как громовые раскаты, возносясь к потолку и гулким эхом разлетаясь по комнатам дома.

Кемаль был тих и сосредоточен. Он сидел, качаясь из стороны в сторону, погружённый в свои мысли и казалось, даже не слышал Шалтира. Но потом он поднял глаза и Генри увидел, в них хрупкие ростки будущего понимания.

— Но как же мне теперь жить с этой болью? Ведь всё то время, которое господь отмерил мне для жизни, я буду помнить и снова переживать этот кошмар, — тихо сказал Кемаль, — и я не хочу этого, значит, выход один, я должен уйти, ибо боль мою не сможет ни понять, ни исцелить даже самый талантливый и искусный лекарь.

— Нам память для того дана, Чтоб жизнь свою могли исправить.

В вашей истории каждый получил то, что заслуживал. Вы заслужили вечное раскаяние и возможность постараться замолить грехи всей вашей семьи. А вы сейчас хотите устраниться от этого. Но помните, «от кармы никуда не уйти, берёшь в долг в этой жизни, а расплачиваться за него будешь вечность». Не берите в долг, живите на те средства, которые у вас есть.

— Значит, я должен просить за них, хотя они так жестоко поступили со мной, но разве в этом есть справедливость? — Кемаль тряхнул головой.

— Какой смысл вы вкладываете в это слово?

— А разве слово «справедливость» имеет несколько смыслов? Мне кажеться, он один, — Кемаль поднял глаза на Шалтира.

— Увы, мой друг, ваша уверенность ошибочна. Что справедливо для одного, может быть убийственной позицией для другого. Мы ещё не знаем, кто больше всех пострадал в этой трагедии, куда Высшие силы отправят их души, мы не узнаем. Поспешное решение может привести вашу душу к полному уничтожению, это я вам могу утверждать с полной уверенностью, ибо знаю правду. Вы, конечно же, можете распоряжаться собой, как вам будет угодно. Но видимо вы не знаете, что в этом случае, ваша душа потеряет право на существование и раствориться без остатка. А хотите ли вы этого так истово, как истово ваше желание уйти из жизни? Всё простить, значит всё понять. Доверьтесь мне и обретёте покой, а тогда, в следующей реинкарнации, будете кармически чисты и сможете продолжить свой путь по правильной дороге, которая приведёт тебя к порогу обитания Всевышнего, творца всего мироздания. И награда господа превзойдёт все блага земные. И поймёшь тогда истину. Кемаль, тебе отмерена долгая жизнь, за это срок ты сможешь приобрести много знаний. Но, имея все знания только для себя, ты не имеешь ничего. Неси своё понимание людям, отдавай его без остатка человечеству, тогда получишь прозрение в вечности. Тебе откроются другие миры, в которых ты будешь проходить новые университеты, чтобы вновь вернуться к порогу создателя и снова уйти на другое назначение. И так до бесконечности, в которой вечность. Задавались ли вы вопросом о смысле вашего прихода в этот мир?

— Нет, — тихо ответил Кемаль, — я никогда не думал об этом, я просто жил, встречая рассветы и закаты.

— Вот видите, это одна из ваших ошибок. Каждый человек должен задать этот вопрос и найти на него ответ. Кто знает, может вы пришли в этот мир именно для того, чтобы искупить грехи ваших родных?

Кемаль молчал, обдумывая услышанное. Шалтир и Генри тоже не проронили ни слова. Генри смотрел на юношу и думал о том, сколь всё-таки сложен и извилист жизненный путь людей, что казалось очевидным, может иметь абсолютно противоположное значение. «Каждая человеческая судьба может быть ласковой матерью, а может быть жестокой мачехой. А что такое судьба? Это то, с чем человек рождается или то, что он сотворил за всю свою жизнь, а может то и другое вместе? Всё что происходит с нами, что это — случайность или закономерность? Проследить цепь собитий, преведших к тому или иному финалу, невозможно или, всё-таки, реально? Ну вот, опять множество вопросов и моя задача найти ответы, я это прекрасно понимаю. Но что же посоветовать этому юноше? В праве ли я чтото советовать ему, пока сам не уверен в своих силах и знаниях?» думал Генри и поймав на себе взгляд Шалтира, смутился. Ему показалось, что тот прочитал его мысли и улыбка тронула губы Первого Радужного Адепта Шалтира.

— Я хочу показать вам ещё кое-что, — сказал Шалтир, повернувшись к своим гостям, — возьмёмся за руки и приготовимся видеть.

Все трое взялись за руки, комната снова исчезла. Их астральные тела оказались в бедной лачуге. На нищенской постели лежал больной, измождённый старик. Возле него, тихо плача, сидела пожилая женщина. Скорбь избороздила её лицо глубокими морщинами. Скрюченные, непосильной работой, руки, в узелках тёмных вен, бессильными плетьми лежали на коленях.

— Вот, Синдхка, чувствую, смерть моя уже здесь, она обдаёт меня своим дыханием. Мы с тобой прожили долгую, но несчастливую жизнь, — едва шевелил губами старик, — моё сердце плачет оттого, что теперь ты останешься совсем одна и некому тебе помогать. Ах, если бы тогда мы не отдали нашего сына твоему брату, он был бы теперь твоим помощником. А так боги забрали его у нас.

— Метхун, не вини себя, мы же хотели как лучше. Ребёнок был слаб и мы понадеялись, что поход к святым местам будет ему на пользу. Мы думали, боги дадут ему жизненных сил. Но значит, им он был нужнее, раз они призвали его, — женщина промакнула слёзы, — а может, они послали испытания нам? Может мы, в тех жизнях провинились перед богами, поэтому и прожили эту жизнь так тяжело?

— Может быть, Синдхка, может быть. А наша единственная дочь тоже виновна? Мы ждали её, назвали именем богини Лакшми, думали, она будет счастливой, а она родилась калекой! Умная и красивая, но кому нужны ум и красота, если она не может работать. Горе, горе шло с нами рука об руку всю жизнь. Смерть уже подобралась ко мне очень близко. Прости меня за всё, Синдхка, ты была хорошей женой.

Старик глубоко вздохнул и закрыл глаза, женщина заплакала во весь голос. Из тёмного угла комнаты к ней вышла девушка. Она была прекрасна! Густые волосы были собраны на затылке узлом, матовая кожа, казалось, светилась изнутри каким-то божественным светом. Удивительные миндалевидные глаза, в окружении пушистых ресниц, были грустными и полными слёз. Высокая, стройная, она была великолепна! Но в чём же увечье? Когда девушка подошла к матери ближе, изъян стал заметен. У неё не было кистей рук. Девушка присела возле матери и уткнулась в её колени. Так и сидели они, оплакивая мужа и отца.

Наши путешественники во времени снова оказались в доме Шалтира. Стряхнув оцепенение, все трое переглянулись.

— Зачем вы показали мне это? — спросил Кемаль.

— А разве твоё сердце молчит? — ответил вопросом на вопрос Шалтир.

Генри посмотрел на Кемаля и к своему удивлению заметил, что фиолетовое свечение стало не таким ярким, освободив голову юноши.

— У меня есть смутная догадка, скажите, я прав? Это семья Джамада?

— Ты прав, юноша, это так и есть. Посмотри, сколько горя, всю жизнь они прожили, оплакивая своего сына и не знали о его судьбе. А теперь две бедные женщины остались одни.

— Я знаю, что теперь мне надо делать. Я найду их и перевезу к себе, я должен это сделать. И до конца своих дней я буду молиться за спасение наших душ. Если боги будут благосклонны ко мне, они простят наши прегрешения. Но как и где я найду их? — задумался Кемаль.

— Твоё сердце поскажет тебе, я уверен в этом.

Шалтир улыбнулся, довольный результатами своей работы. Сегодня им была спасена ещё одна душа. Он был уверен, юношу не испугают трудности пути и поиска. Генри во все глаза смотрел на Кемаля. Словно тонкое покрывало, фиолетовое свечение спадало с юноши и исчезало под его ногами. «Но я же ничего не сделал для этого?» подумал Генри и посмотрел на Шалтира. Тот улыбнулся ему и подмигнул.

— Спасибо вам, учитель. Сегодня вы вернули меня к жизни и смогли научить жить снова. Я прекланяюсь перед вашим талантом и всегда буду вспоминать вас в моих молитвах. А теперь прошу у вас разрешения уйти. Мне нужно отправляться в путь, который, я чувствую, будет долгим. Но мне известна конечная цель и это облегчит поход. Прощайте и пусть боги будут щедры к вам, — Кемаль встал, низко поклонился и вышел из дома Первого Радужного Адепта.

Забежим надолго вперёд, чтобы увидеть, как сложилась судьба Кемаля. Он долго скитался, причём пешком, по городам, ища двух этих женщин и почти отчаялся. Последний населённый пункт его поиска принёс ему облегчение и радость. Сев передохнуть у порога первого же дома, он постучал в дверь и попросил воды. К нему вышла женщина, которая была очень похожа на ту старуху из видения. Кемаль не поверил своим глазам и, переводя дыхание, спросил: «Скажите, уважаемая, а есть ли у вас дочь?» Женщина горько заплакала и ответила ему, что да, есть, но она калека и это боль матери. Кемаль вздохнул с облегчением, чем вызвал у женщины приступ негодования. Извинившись, он постарался, как можно мягче и понятнее объяснить бедной вдове причину своей радости. Женщина смотрела на него, как на умалишённого. Но видимо в глазах юноши было столько искренности и доброты, что она пригласила его в дом. Сидя в бедной лачуге, Кемаль обстоятельно рассказал двум женщинам всё то, что нам уже известно. Долго не могла прийти в себя старуха и плакала, преживая вновь и вновь потерю сына. Кемаль сказал, что пришёл за ними, чтобы теперь вместе, все втроём они попытались замолить грехи их родных и с одной и с другой стороны. Выбирать женщинам не из чего было и они решили отдать свои судьбы во власть Всевышнего. Собрав нехитрые пожитки, они отправились в провинцию Кемаля. Много трудностей ждало их в пути, но господь был милостив к ним и они благополучно добрались до своего нового дома.

Дни шли за днями, месяцы за месяцами, потянулись своей чередой годы. Ум и красота девушки запали в душу Кемаля и её недостаток нисколько не смущал нового правителя провинции. Однажды сознался он в своих чувствах её матери. Расплакалась старая женщина от счастья и низко поклонилась ему за всё, что он сделал для них. «Я не могу знать, что ответит вам моя дочь, она честная и порядочная девушка. Поговорите с ней сами,» — ответила она Кемалю. Он так и сделал. Девушка не скрывала, что и в её сердце тоже проклюнулся нежный росток ответного чувства. «Природа даёт возможность прорасти всем и все ростки находятся в одинаковых условиях, но очень немногие вырастают до пика цветения. А этот росток дошёл до этой вершины и теперь цветок любви стал расти и благоухать, независимо от времени года и человека». Но горечь от своей неполноценности больно давили её сердце. «Мне не нужна твоя жалость ко мне, как к несчастной уродине,» — девушка посмотрела в глаза Кемалю. Но Кемаль успокоил её, сказав следующее: «Я никогда не попрекал и не попрекну тебя в этом и чувство моё искреннее и честное. Всю свою жизнь я буду доказывать это тебе. Красота в глазах смотрящего, для одного красиво, для другого уродство. Я видел много красивых внешне людей, но насколько они были прекрасны, настолько же были уродливы их души и помыслы. Ещё скажу тебе словами одного поэта»

«А если так то, что есть красота, И почему её обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, Или огонь, мерцающий в сосуде?»

Прошло время и у них родилось трое детей. Старая мать успела увидеть всех внуков и со спокойным сердцем отправилась в мир иной. А Кемаль и его жена жили в большой любви и взаимопонимании.

— Ну, как, Генри, вы усвоили этот урок? — повернулся Шалтир к своему гостю.

— Да, я многое смог увидеть в другом свете и тоже хочу сказать вам спасибо. Как много в человеческих судьбах скрытых порогов, о которые может разбиться лодка жизни.

— Да, по истине, но в этом и есть смысл игры под названием «ЖИЗНЬ». А Жизнь — это шахматная партия со Смертью. Вы играете белыми, а она чёрными. Продумывая свои ходы на три шага вперёд и предугадывая ответные действия соперника, вы отодвигаете финальную партию. Но, сделав неправильный расчёт, вы бросаете вызов и последняя игра становиться опасно близка.

— Но ведь в конечном итоге победитель в этой игре известен? — печально улыбнулся Генри.

— Но отодвинуть финальную партию может каждый умный и умелый игрок, в чьих руках белые фигуры. Нам пора расставаться. Помните, мой дом для вас открыт всегда. В любое время буду искренне рад нашим встречам.

Шалтир поднялся и поклонился Генри. Тот ответил ему тем же и вышел из дома. Радужные Адепты расстались на неопределённый срок.

Глава 21

Прошло чуть больше полугода. Несколько раз Генри чувствовал непреодолимое желание вновь встретиться с Шалтиром, но решил не беспокоить старшего. «Я сам должен проходить свои университеты. Я обязан самостоятельно идти по своей дороге и учиться анализировать всё, что вижу. Конечно, с подсказками жить гораздо легче, но тогда в чём же будет моё самосовершенствование? Нет, если я зайду в тупик в своих размышлениях, тогда и прибегну к помощи учителей,» — думал Генри. И случай не заставил себя ждать.

Среди солдат своего полка, Генри обратил внимание на одного. Это был очень жизнерадостный, весёлый человек. Он поднимал дух солдат, которые тосковали по родным. И когда возле консульства был тот инцидент и в глазах остальных был страх и тревога, в его глазах была твёрдая решимость не отступать ни на шаг. Он тихо перешёптывался с солдатами и после его слов выражения лиц людей стали серьёзными и страх улетучился. Его звали Януш Дробыч.

Однажды вечером, обходя посты охраны, Генри был ошарашен. Януш стоял, сжимая ствол ружья, невидящим взором уставившись в темноту ночи. Его голову окружал капюшон, сотканный из фиолетовой нематериальной энергии. Генри был поражён до самой глубины своей души. «Как? Почему? Ведь оптимизму этого человека может позавидовать каждый! Что гложет его?» Он подошёл к Янушу и попытался, как можно аккуратнее, сформулировать свой вопрос.

— Я давно хотел поговорить с вами о том инциденте, тогда у консульства и поблагодарить за вашу неоценимую поддержку, как вы, непостижимым образом, благотворно повлияли на солдат. Что вы говорили им, я не мог услышать, но видел, как они становились мужественнее и твёрже.

— Господин капрал, я уже и не припомню всех слов, в такие моменты слова рождаются сами по себе и льются, как вода в реке, — улыбнулся солдат.

— Я понимаю вас, мой друг и не требую ответа. Просто спасибо за то, что вы были таким мужественным и смелым. Но хочу задать вам личный вопрос. Скажите, что сейчас тревожит вас, почему в ваших глазах столько тоски? Вы беспокоитесь за своих родных?

— Да какое там мужество, я просто устал бояться смерти и стал опять звать её, чтобы покончить с этим страхом, — Януш махнул рукой.

— Но как же так может быть? — Генри сильно удивился, — вы противоречите сами себе.

— В том то и дело, господин капрал. Когда-то, очень давно, уже не помню где и как, я услышал одно выражение «страшна не смерть, а мысль о ней». Вот я и устал жить в ожидании смерти. Она может прийти в любой момент, когда ты не будешь готов к ней. А какой смысл жить в ожидании своего смертного часа?

— А может надо просто жить и не думать о конце? Оглядываясь на прожитое, обдумывать каждый свой поступок, радоваться всему большому и печалиться от малости? Так ли уж тяжело жить, зная, что финал неизбежен? А может жизнь — это не начало, а смерть — это не конец и за горизонтом жизни есть другая жизнь?

— Я видел много смертей на своём веку и каждая отзывалась во мне болью. Мои родные, кто раньше, кто позже, уже покинули этот мир, я остался один на всём белом свете. Если можно, я поведаю вам историю моей жизни, — и получив утвердительный кивок Генри, начал рассказ.

Я был маленьким, когда умер мой отец. Однажды он просто лёг спать и не проснулся. Моя бедная мать, оставшись одна с шестью детьми, была на грани отчаяния. Она пошла работать в услужение к одному пожилому человеку, который хорошо к ней относился. Жить стало немного полегче, мы уже не засыпали голодными, глотая слёзы. Но тот мужчина умер и нас выгнали на улицу. Мать скиталась с нами от дома к дому, но приюта нам нигде небыло. Один за другим, от болезней, холода и голода умирали мои братья и сёстры. Я был самым старшим и здоровьем меня бог не обидел, может по этому, выжил. И вот мы остался с матерью вдвоём. В далёкой глухой деревушке жил брат отца и мы отправились к нему. От лишений и горя мать медленно угасла, я остался один. Семья дяди была для меня не в счёт, они жили бедно и меня это не устраивало. Я ушёл от них в поисках лучшей доли. Бродя из города в город, я был зол на всех и на каждого. Меня раздражало роскошь жизни одних и нищета и убогость существования других. Я начал ненавидеть людей, одних за их удачливость и богатство, других за нищету и глупость, из-за которой они, мне казалось, и живут так плохо. Разуверился в боге, видя, как одни пухнут от обжорства, скармливая хлеб свиньям и бездельничают, а другие, пухнут от голода и мрут, как мухи, хотя и трудятся от рассвета до заката. Я стал грабить и убивать богатых, отдавая награбленное бедным. Но это не принесло желаемых результатов. Бедные, получив деньги, не могли распорядиться ими с умом. А может просто деньги, доставшиеся неправедными путями, не приносили им пользы? Я понял, что не могу обогреть весь мир и впал во все тяжкие. Начал топить свою злобу в вине. Сначала мне это нравилось, ведь молодое вино, в малых дозах, игриво, появилась ещё большая удаль и разухабистость. Я сделался ещё более изощрённым и умелым в своих деяниях. Но у вина есть ещё один талант, с годами оно становится старым и мудрым и требует увеличения своего присутствия в желудке. Тем, кто хотел меня урезонить, я отвечал одной полюбившейся фразой, услышанной из уст спившегося помещика: «не будьте смешными, обвиняя человека в пьянстве лишь за то, что он любит виноград».

Напиваясь до бесчувствия, я стал ещё злее и отчаяние совсем захлестнуло меня. Но если бы только это. В хмельном бреду я начал видеть призраки убиенных мной людей. Они пугали меня и тянули за собой в чёрную, ледяную бездну постоянного кошмара. Я потерял чувство реальности, видения переходили в явь, а явь в видения. Ужас стал моим вечным спутником. Не в силах бороться с ним, я сам стал искать смерти. Лез на рожон в драках, несколько раз пытался наложить на себя руки. Но всё было тщетно. Смерть, которую я нёс на своих руках другим, отвернулась от меня, будто спряталась и не хотела встречаться со своим верным вассалом.

Я стал пить ещё больше, уже не останавливаясь. Свои разбои я прекратил, потому что сил на них уже не оставалось. Да и бессмысленность всего была очевидна. Мои чудовищные деяния, которые я совершал с именем господа на устах, во имя справедливости для всех, оказались полным бредом полусумашедшего пьяницы, т. е. меня.

Однажды, в каком-то захолустье я несколько дней подряд напивался в маленьком кабаке. Засыпал и просыпался за одним и тем же столом, только менялись собутыльники. Выпивая чарку за чаркой, я надеялся, что каждая будет последним шагом к смерти. В очередной раз открыв, мутные от пьянки, глаза, я увидел перед собой старика. Он сидел напротив меня и пил что-то из кружки, вытирая рукой аккуратную бородку.

— Что же ты сделал с собой? Посмотри, в кого ты превратился, — тихо сказал мне старик.

— Чего тебе надо, старик? Кто ты такой, чтобы учить меня? — я едва ворочал языком, но попытался стукнуть кулаком по столу.

— Не шуми, я тебя не боюсь. Ты превратился в жалкое подобие человека, который собственными руками выкорчёвывет из себя остатки жизни. Посмотри, что ты теперь из себя представляешь.

Старик посмотрел на меня жгуче-пронзительно и тут я словно раздвоился. Одна моя половина осталась сидеть за столом, а другая оказалась чуть в стороне. Я ужаснулся. На той стороне стола, где сидел я, мотыляясь из стороны в сторону, сидело чудовище: спутанные волосы, всклокоченная борода, худой, с бездумными пустыми глазами, в жалких, грязных лохмотьях.

— Ну, как впечатление? — хитро прищурившись, улыбнулся старик.

Мой затуманенный похмельем разум с трудом понимал, что происходит. Не могу сказать, что я остался равнодушным, но и осмысление не наступило.

— Ты настолько омерзителен, что даже смерть, которую ты ждёшь, не хочет смотреть на тебя. Но и это не самое главное. Ты слишком часто пользовался её услугами, а теперь она устала от твоего общества и отдалилась. Кто недостойно жил, чрезмерно грешил некаясь, на земле не смог противостоять дъяволу — тому незачем умирать.

Я смотрел на старика, пытаясь понять, что он мне говорит. А он, тем временем, продолжал свой монолог.

— Ты обречён на долгую жизнь, пока не отмолишь все свои грехи. А чтобы не пить вино попусту, бездумно и бессмысленно, я дам тебе список здравиц и чарку уменьшу.

Тут старик взял глиняную кружку и сжал её в кулаке. Чудесное превращение случилось с ней. Большая кружка, в которую вмещалась пинта вина, превратилась в стаканчик, на один маленький глоточек. Вот он, посмотрите. Януш достал из кармана брюк матерчатый мешочек, развязал тесёмку и вынул оттуда небольшую стопочку, действительно, на один глоток.

— Теперь он всегда со мной, только вот выпить удаётся всё реже и реже, а жаль, ведь теперь, когда у меня появился такой прекрасный перечень, можно было бы пить почаще. Но видимо, свою норму отмеренную я уже выпил, — Януш грустно улыбнулся и тряхнул головой, — но после встречи с этим стариком я всем и всегда рассказывал об этом списке здравиц.

— Скажите, а что было с вами после этой встречи?

— А он исчез так же внезапно, как и появился. Прочитал мне список и испарился. Я думал, что ничего не запомнил, но когда очнулся, список звучал в моей голове и ни слова из него я не забыл. А потом я долго болел, валялся в приютах для бедных, видя физические страдания несчастных. А когда силы вернулись ко мне, я так и остался работать санитаром. Смотрел, как работают доктора и запоминал все то, как они лечили больных. Надо сказать, годы моего пьяного бытия, как ни странно, не высушили мои мозги. Но основательно учиться этой профессии мне было не по карману. Поэтому до всего приходилось доходить самому. В этой больнице работал пожилой врач, который стал помогать мне. Он научил меня читать и писать и приносил книги по медицине. Я проявлял завидное рвение и он довольно часто хвалил меня. А теперь, могу сказать без ложной скромности, я могу похвастаться вполнее приличными знаниями в этой области.

— А как вы попали сюда? — спросил Генри.

— О, это отдельная история. Я готов вам рассказать об этом, а вы, господин капрал, не устали от моих рассказов?

— Нет, что вы, мне очень интересно слушать столь умелого рассказчика, как вы, — улыбнулся Генри.

— Ну, что ж, мне давно хотелось поделиться с кем-нибудь о странной истории, которая произошла со мной в дни моей работы в больничном приюте. Я познакомился с одной женщиной. Она очень тяжело болела, почти при смерти была. Я долго выхаживал её, пока робкие ростки жизни вновь проклюнулись в её существе. Вроде бы, мы понравились друг другу и когда она чуть-чуть поправилась, мы стали жить вместе. Я забыл сказать, что при приюте была маленькая сторожка, вот там я и жил. Обвенчались мы по-божески, свили своё гнёздышко и стали уже о птенчиках подумывать. Но видимо, господь был сердит на нас обоих и не давал нем деток. Ну, свои-то грехи я знаю, а вот за что она была наказана, только ему известно. Три года прожили мы в ожидании, но чуда не наступало. Но потом, в приют попала женщина, роду не бедного, в одеждах дорогих, потому было странно видеть её в бедной больнице. Без памяти она была, в лихорадке металась, бормотала что-то, не разобрать. А когда наши сёстры милосердия корсеты да платья с неё сняли, взорам нашим большой живот предстал. На сносях она была. Всё сделали, как полагается, ребёночку на свет появиться помогли. Хорошенький малец, здоровенький был. А вот мать его совсем плоха, еле-еле из лап смерти её вытащили. Радовалась она малышу, с любовью на него смотрела, но в глазах такая тоска и мука были, что сердце кровью обливалось. А когда она поправилась, то просто сбежала, а ребёнка оставила. Думали-гадали, что с ним делать, а жена моя и говорит: «давай себе его возьмём, может, это знак господний нам, будем его, как своего растить». Так и порешили. Третий годок пошёл нашему сынку обретённому, я на него нарадоваться не мог, такой смышлёный. Говорил, чисто книжку читал, все его в нашем приюте полюбили. А вот жена моя наоборот. С каждым днём мрачнела и ребёнка возненавидела. А ещё повадилась она в дом один бегать, что недалеко от приюта стоял на окраине города. Люди всякое про тот дом говорили, мол, творится там что-то непотребное. Под покровом ночи в том доме собирались странные люди. Что они там делали, никто не знал, но дурная слава была у этого особняка. Вот и жена моя стала частенько туда наведываться. Сначала я значения не придавал, она что-то бормотала мне о том, вроде по хозяйству помогает, где прибрать, где постирать. Но потом, я стал замечать, изменилась она сильно. Из доброй, покладистой превратилась в настоящую фурию. Стала нервной, злой к людям, а ребёнка то погладит, то отшлёпает до синяков. И в глазах появилось что-то такое, как глянет, в дрожь бросает. Пытался я поговорить с ней по-хорошему и по-плохому, но не добился никакого ответа. Запретил ей ходить в тот дом, но она стала плакать и обещать, что станет прежней и как-то притихла, присмирела и я успокоился.

А через несколько недель, она пропала вместе с сыном. Весь день я искал её, но как сквозь землю провалились. День за днём не прекращал поиски, а к исходу недели будто толкнул меня кто-то пойти к тому злосчастному дому. Я перемахнул через изгородь, подкрался к стене, нашёл выступ и влез на него, чтобы заглянуть в окно. Едва не свалился от той страшной картины, которая предстала моему взору. Несколько человек стояли вокруг стола и среди них была удивительно красивая рыжеволосая женщина. У неё были жгуче-зелёные глаза, губы шевелились, она что-то читала в большой книге. В дальнем углу комнаты был ещё кто-то, но я никак не мог разглядеть его. Но тут рыжая повернулась в тот угол и из него, на свет нескольких свечей, стоящих на столе, вышла, кто бы вы думали? Моя жена. Она была одета во что-то чёрное и самое удивительное было то, что она, словно находилась под воздействием чего-то, стеклянные глаза, на губах блуждала улыбка. Моя жена подошла к рыжей и та, положив руку ей на голову стала что-то говорить. Жена закрыла глаза и начала качаться из стороны в сторону. Я смотрел во все глаза, меня будто приковали к стене. Но тут остальные присутствующие отошли от стола и встали вокруг двух женщин. Я чуть не рухнул со стены. На столе сидел мой сынок, голенький и тихонько плакал. Рыжая подошла к нему и дала выпить что-то из большого бокала. Мальчик выпил, чуть поморщился и перестал плакать, потом стал каким-то тихим. Взяв его на руки, рыжая поцеловала его в лоб и положила на стол, поправив ручки и ножки ребёнка. Он лежал на спинке, голенький, беззащитный и отрешённый от всего мира. Волосы зашевелились на моей голове от предчувствия, что сейчас произойдёт что-то страшное.

Не стал я дожидаться продолжения и с диким воем ввалился в окно. Силой меня господь не обидел, разметал я всех по углам. От неожиданности, они и понять ничего не успели. Кулаками да всем, что под руку попадало, молотил я по ним, не давая опомниться. Вцепился рыжей в волосы да хлестал её по лицу, словно чувствовал, что в ней всё зло заключено. В запале нащупал что-то на столе и поднял. В моих руках был странный, кривой нож с толстой рукояткой. Полоснул я по рыжей, не разбирая куда, схватил мальца и жену свою и побежали мы по коридору искать выход. Но будто черти водили нас по кругу, коридор за коридором пробегали, но за каждой дверью опять в ту комнату попадали. А там кровь и разруха от моего вмешательства. Свечи чёрные из подсвечников выпали, но не потухли и маленькие язычки пламени уже вспыхивали в разных местах комнаты. Честно вам скажу, испугался я не на шутку, как никогда со мной не было. Люди в дорогих одеждах были и рыжая эта вся в золоте да в драгоценных каменьях. Повсюду её зелёные глаза меня преследовали. Ребёнок, словно мёртвый, на моём плече болтался, а жена и вовсе, еле ноги передвигала. Выскочили мы в очередной раз из этой комнаты чёртовой и тут, откуда он взялся, огромный штырь из стены, словно стрела из лука. Напоролась моя жена на него и как бабочка на иголке повисла. Насквозь проткнул он её прямо в сердце, вырвав его из груди наружу. Как в тумане видел я этот живой, пульсирующий комочек на конце злополучного штыря. «Ну, вот и всё» подумал я и будто отпустил меня кто-то, сразу нашёл выход. На одном дыхании выбежал я из этого дома и пуще ветра помчался по улице к приюту. Добежав до забора, остановился дыхание перевести и мальчика осмотреть и в ужас пришёл. Ребёнок почти не дышал, только пульс на шее, еле видный, говорил о том, что жизнь ещё теплилась в нём. Заплакал я, заплакал как женщина над тельцем. Пробрался в свою комнату и попытался вернуть его к жизни. Но то ли опоили они его чемто, то ли я, пока бежал, ударил его обо что-нибудь, усилия мои были напрасными. Вот тут я первый раз такой страх испытал, что наверно, никому не доводилось. Даже не знаю, откуда он взялся. Нет, не смертей я испугался, которые в том доме поселились от моих рук, ни смерти жены, но тот страх до сих пор в моём сердце живёт. С ним я и убежал из своей сторожки, оставив ребёночка на кровати. Помочь я ему не мог да и никто не смог бы вернуть его к жизни, я понял это. С этими мыслями и помчался я по улицам, прочь из города. Оглянулся на бегу и увидел, как в той стороне, где дом стоял, пламя до небес поднималось. Когда у человека ничего не остаётся от прежней жизни, остаётся он сам и это немало.

Шёл я из города в город и глаза той рыжей бестии меня всюду преследовали. То будто она среди людской толпы мелькнёт, то в ночлежке, где я на сон останавливался, из угла на меня смотрит, то улыбается, то гримассы страшные корчит. А потом стала она ко мне во снах приходить. И такие это были сны удивительные, я то от сладостной неги просыпался, то в холодном поту. Однажды она приснилась мне в платье подвенечном и тихо так прошептала: «Ты хотел убить меня, но слаб ты для такого подвига. А вот я сильна и мне это подвластно. Твоя смерть в моих руках, когда захочу, тогда и брошу на тебя её покрывало. Но это ещё не всё, выйду замуж за останки души твоей и на вечные муки обрету её в чёрном, страшном мире». Проснулся я и места себе не находил. Устал от этого её постоянного наблюдения за мной. А тут, в одном городе в военный лазарет попал, в санитары напросился. Долго за больными ухаживал, а потом пошёл к самому главному и подал прошение, чтобы меня в солдаты записали. Так я здесь и оказался. Но от себя и мыслей своих не убежишь, вымотала она меня до самого дна моей души и страх смерти нежданной теперь со мной в любую минуту. Не за тело своё боюсь, а за то, что и после смерти моей душе не будет покоя.

Генри смотрел на солдата и молчал. Что он мог сказать человеку, который столько натворил в своей жизни. Януш считал себя носителем добра и справедливости, а так ли это было на самом деле? Так ли виновны были те, на чьих жизнях Януш поставил крест до того случая в странном доме? Кто вправе решать, сколь тяжелы преступления того или иного человека?

Может Януш, действительно, выступал в роли десницы божей? А может, он был посланцем дьявола для уничтожения невинных душ? Всегда ли роскошь и богатство — награда за душу, проданную сатане? А разве можно исключать и такое предположение, что земные блага даются человеку для того, чтобы, незаботясь о хлебе насущном, иметь время совершенствовать свою душу? А вдруг те, кто в этой жизни влачит жалкое существование, в предыдущих жизнях совершили какую-то чудовищную ошибку и теперь это их искупление? А для тех, кто сейчас купается в роскоши, это испытание для их душ? Сколь хрупка и незаметна глазу грань между добродетелью и пороком! Одно вытекает из другого и то, что в отдельном случае может быть добродетелью, в другом может стать пороком и нет конца испытаниям для души. Как сказал Грант «масса ответов и все они резонные». Скорее всего, в безкомпромиссности и непредвзятости Высших божественных судей и заключено наше дальнейшее продвижение по ступеням духовной эволюции. «Я опять погряз в вопросах. Но если я вижу его фиолетовое свечение, значит, я должен помочь и обратиться за помощью к Акзольде. И в тоже самое время, у меня есть уже пример тому, как с моей помощью Ядвига вернулась к жизни. И вот что получилось из этого. Ещё кухарка, старая мудрая женщина, которая часто баловала меня разными вкусностями говорила: „не тягайся со свиньёй, измажетесь оба, но свинье это понравиться“. Я просто уверен, что эта рыжеволосая женщина из его рассказа и есть моя давняя знакомая. Что она творила в этом доме, видимо, какой-то обряд? Она само исчадие и уверен, без Людвига тут не обошлось. И это была моя первая неудачная попытка испытать свои таланты. Но, кажется, я уже где-то слышал такое выражение „неудача — мать гения“? Кто же мне это говорил? Ах, да, мой добрый учитель Юлиан, который, боясь задеть моё самолюбие, попытался скрасить мой промах. Но с ними разговор будет позже. Сейчас меня больше беспокоит Януш. Но имею ли я право просить за него? Может этот его страх смерти и есть искупление за его деяния? Но надо попробовать дать ему шанс» подумал Генри, решив, выйдя в астрал, обратиться к Акзольде.

— Ваша история вызвала у меня бурю эмоций. Я не могу ни осуждать, ни хвалить вас за то, что вы делали. Слишком тонка и незрима грань между добродетелью и пороком, вам остаётся только уповать на милость Высших сил. А вдруг они найдут хотя бы маленькую положительную сторону в вашей жизни и решат, что вы искупили свою вину, если она есть. Надейтесь и верьте. А завтра, когда сменитесь с дежурства, я хочу отвести вас к одному очень умному, замечательному человеку, который, я уверен, сможет объяснить вам некоторые истины.

— Спасибо, господин капрал, я давно наблюдаю за вами и заметил, в вас есть что-то такое, чего я никогда не видел в других. Может, наш разговор и нужен был мне для того, чтобы излить свою душу, даже если она у меня чёрная и подлая. Но она всё-таки есть и я чувствую её боль от того, что этой искре божьей не удалось вырваться из тисков, которые она сама себе сотворила.

— Вы говорите так, словно отделяете себя от души, но ведь вы единое целое? — удивился Генри словам Януша.

— А мне порой так не казалось. Когда мой разум строил планы, душа молчала, а потом она ныла от боли понимания случившегося, а разум не находил слов, чтобы привести разумные доводы своему решению и успокоить её. Разве вы не находите, что эта двойственность присуща всем? Совесть, к сожалению, не болезнь, которая может пройти.

— Да, вы правы. Вот за единство двух этих составляющих и должен бороться человек сам с собой, — Генри удивился философским рассуждениям простого солдата.

— Но у меня, к сожалению, уже не осталось времени, чтобы научиться побеждать в этой борьбе. Я упустил его, когда был молод, а с таким багажом, который я насобирал за свою жизнь, мне уже никто не даст послабления, — Януш печально улыбнулся.

Генри, действительно, не знал, что ответить этому человеку и решил промолчать, пока не поговорит с Акзольдой.

— Не впадайте в уныние, всегда надо надеяться на лучшее, — это было единственное, что он мог ответить Янушу, — прощаюсь с вами до завтра, вернее, уже до сегодня, смотрите, солнце поднимается над горизонтом. Я зайду за вами и мы отправимся к моему знакомому за советом.

Но наступающий день нарушил планы Генри. Из соседней к этой провинции прискакал гонец с сообщением о том, что там взбунтовалось население и начались беспорядки. Уже были жертвы среди солдат и коренных жителей. Было принято решение выступить отрядом на помощь соседнему гарнизону. Полковник Юрсковский пригласил Генри в свой кабинет для разговора.

— Вы останетесь здесь и будете оборонять наши позиции в случае нападения на консульство.

— Но моё место там, среди солдат, ведь я офицер и тактика боя были сданы мной на «отлично» — возразил Генри.

— Идти встоль опасный поход вам нет никакой необходимости. Я уверен, отряд дойдёт до места без потерь, а там солдаты поступят в распоряжение неменее вашего талантливого стратега. Вы должны быть здесь, вот ваш рубеж обороны, это приказ и извольте не прекословить мне.

Юрсковский встал из-за стола и кивнул головой, давая понять, что разговор окончен и приказы не обсуждаются. Генри козырнул и вышел из кабинета. А Юрсковский сел за стол и покачал головой. Не мог же он сказать Генри, что намеренно не пускает его, чтобы уберечь от смерти своего будущего зятя. Никто не знал содержание депеши, доставленной гонцом. Население взбунтовалось неспроста. В провинции участились грабежы и убийства, солдаты гарнизона стали промышлять разбоем и насилием. Поэтому индийцы, организовываясь в группы, стали нападать на гарнизон, подкарауливая солдат в переулках и на узких улочках. Гарнизонное начальство издало указ о насильственном прекращении подобных инцидентов и теперь в провинции началась настоящая война, которая уже с удовольствием начала собирать урожай смертей. Госпиталь соседней провинции переполнен и в письме была просьба подготовить лазарет консульства под руководством Юрсковского для приёма раненых солдат. Полковник, пользуясь своим старшинством по званию и чисто отцовскими чувствами, не мог рисковать Генри как человеком, олицетворявшим счастье его единственной дочери Виолы из-за чьей-то глупости и тщеславия. Он даже и в мыслях не мог представить, что Генри может погибнуть. «Может быть я и ошибаюсь и там бы он был полезнее со своим талантом грамотного тактика, но я, как отец, должен уберечь его ради моей дочери, а господь рассудит меня и мои поступки» Юрсковский сам убедил себя в правоте своего решения.

К вечеру этого дня в госпиталь стали поступать первые раненые. Лазарет заполнялся с невероятной скоростью. В следующие три дня поток увеличился до ужасающий размеров. Нескольких человек медперсонала лазарета уже не хватало и Генри вспомнил о Януше Дробиче. Найдя его в казарме, Генри сказал, что сейчас Януш, со своими медицинскими знаниями, нужен гораздо больше в лазарете, чем на посту и они вдвоём отправились к раненым.

Януш, лишь только переступил порог дома страданий, сразу же, деловито, взялся за дело. А Генри, ошеломлённый и подавленный страшной картиной увиденного, шёл по огромной комнате, где сам воздух был пропитан болью. Раненные солдаты, просящие о помощи, кровавое постельное бельё, которое ещё не успели убрать после смертей, запах гниющей, разлагающейся плоти. Искалеченные солдаты, лежащие, кто на кроватях, кто прямо на полу, общий гул, переходящий в монотонный вой. Медсёстры-монахини, с впалыми глазами, измождённые от многочасовой работы, не имеющие время поспать, не то что поесть. И стук железной кружки о чан, в котором была вода. Глоток чистой, хотя и тёплой воды на короткое время взбадривал уставших людей, но не приносил им облегчения. Жара, духота, солнце, будто нарошно, раскалилось добела, не давая передышки.

Было трудно дышать от жары, от запаха крови, воздух был тягучим, густым, словно сотканным из боли и страдания. Генри был потрясён, никогда в своей жизни он ещё не видел такого чудовищного сгустка ужасной действительности. «Это какой-то кошмарный сон. Но я не имею права, чтобы эмоции захватили меня, я обязан направить свои силы, чтобы облегчить их боли» думал Генри. Он взял себя в руки и начал помогать раненым. Переходя от одного к другому, читал Молитвенный Код, делился своей жизненной энергией с нуждающимися. Хвала господу мужество и рассудительность не покинули его. А встреча с монахиней, сестрой Влада Загорвовича, только придала ему сил.

Он не сразу узнал её, не потому что забыл лицо. Склонившись над молоденьким солдатом, он чувствовал, что смертный час юноши уже наступил. Но те остатки жизненной силы, что ещё теплились в израненном теле солдата, были чистыми. Генри видел, душа этого паренька незапятнана ничем плохим и стал упорствовать в своём решении спасти того от смерти. Он взял солдата за руку и, читая молитвы, ощутил, как через него и его руки к раненому стали проходить живительные, энергетические токи. Генри почувствал, как пальцы юноши в его руке шевельнулись. «Ну вот, значит, теперь всё будет впорядке» усталость навалилась как-то сразу. И тут, прикосновение чьей-то руки заставило Генри оглянуться. Перед ним стояла сестра Влада.

— Я рада нашей встрече. Хвала небесам, вы живы и здоровы. Я всегда вспоминала вас в своих молитвах и господь, услышав мою просбьу, уберёг вас в этой бойне.

— Я там не был, — тихо ответил Генри, почувствовав неловкость за своё благополучие на фоне этого кошмара, — сестра Маргарет, но как вы оказались здесь, за тысячи миль от дома?

— По господнему повелению. Я и ещё двенадцать человек приплыли сюда, ибо господь указал нам, где наше место, — монахиня говорила без всякого пафоса.

— И долго вы здесь пробудете?

— Пока наша помощь будет нужна, может месяц, а может до конца наших дней.

Монахиня перекрестилась и собралась отойти от Генри, услышав чей-то стон на соседней кровати.

Но тут юноша, которого Генри вернул к жизни, открыл глаза и глубоко вздохнул.

— Боже мой, Генри, это невероятно, — монахиня ахнула, — никто уже не верил, что он выживет, как вам это удалось?

— На всё воля господа, этот чистый душой юноша не хотел умирать, он будет жить для того, чтобы исполнить предначертанное ему, — вздохнул с облегчением Генри.

Монахиня посмотрела Генри в глаза и улыбнулась каким-то своим мыслям. По её лицу было видно, что она сомневается в непричастности Генри к чудесному исцелению юноши. Но вслух она ничего не сказала, только склонилась к раненому и вытерла крупные капли пота с его лба и, посмотрев на дрожащие руки Генри, снова встретилась с ним взглядом.

— Я искренне рада, Генри, что при этой жизни смогла встретиться и говорить с вами. В вас заключена огромная, божественная сила, я чувствую это. Господь через вас несёт нам свою милость. Храни вас бог.

Монахиня перекрестила Генри и пошла между рядов коек, кому одеяло поправила, кому доброе слово поддержки сказала. А Генри наклонился к юноше и взял того за руку. Юноша приоткрыл глаза и невидящем взором обвёл помещение.

— Как вас зовут, солдат, — тихо сказал Генри.

— Велдис… спасибо…

Даже своё короткое имя солдат произнёс с большим трудом, сил на продолжение разговора у него больше небыло. Он устало закрыл глаза и заснул. Генри прислушался к его ровному дыханию и окончательно поверил в благополучное выздоровление юноши.

— Ну, вот и хорошо, — сказал он себе самому и улыбнулся, он радовался своей победе и надеялся, в будущем она будет ненапрасной.

Он пошёл от раненого к раненому, в ком ещё теплилась жизнь, поливал её ростки живительным удобрением своей энергии, а тем, кто уже ушёл из жизни, закрывал глаза с молитвой.

До самого вечера Генри находился среди раненых солдат. Когда усталость стала валить его с ног, он вышел на улицу, чтобы хоть немного глотнуть воздуха. Присев на камень, он собрался с силами, чтобы теперь помочь самому себе восстановиться. Тихие шаги сзади заставили его оглянуться, к нему шла монахиня. Устало опустившись рядом с ним, она вздохнула.

— Скажите, Генри, как вы себя чувствуете? У вас очень усталое лицо.

— Ничего-ничего, я в полном порядке, — улыбнулся Генри, — немного отдохну и снова ринусь в бой. А вот вам не мешает пойти и прилечь, сон поможет взбодриться.

— Да-да, я собиралась пойти прилечь, но увидела вас, — сестра Маргарет улыбнулась Генри в ответ.

— Расскажите мне, что произошло там, почему случился весь этот кошмар?

— Беспорядки начались через несколько дней после нашего прибытия. Даже офицеры удивлялись отъявленной наглости и беспощадности своих солдат. Они крушили всё на своём пути, грабили, убивали, насиловали. Тащили всё, что попадалось им под руки. Казарма стала похожа на склад. Деля добычу от своих набегов, они дрались между собой за каждую мелочь. Это было ужасно. Опустошительные набеги и бесчинства, подозреваю, были для них привычной жизнью. Дело в том, что этот полк был набран из самых отдалённых поселений. И я думаю, в этот поход собрались все те, кому разбой был понутру.

Ещё в пути я наблюдала за солдатами и видела какой-то лихорадочный блеск в их глазах. Все их разговоры, которые мне удавалось услышать, сводились к тому, как каждый из них обогатится в чужой стране. Сначала я ничего не понимала из их слов, но вскоре всё разьяснилось. Они действительно ехали туда для того, чтобы любыми путями накопить состояние. Их интересовал только тот факт, что эта чужая страна весьма богата на золото. И самым поразительным было для меня то, что эти люди, по все вероятности, были собраны в одну шайку бандитов одним и тем же человеком. Кто-то называл его одним именем, кто-то другим, но суть его разговоров с каждыми из них была абсолютно одинаковой. Нет стимула сильнее, чем деньги и месть, предательство и ревность, любовь и измены, жадность и отвергнутость. Видимо это всё и объеденяло их. Как и когда он разговаривал с ними, я незнаю. Он словно специально ездил по стране и собирал их всех в армию под своим командованием. Как паук, он провёл к каждому из этого сброда паутинку и намотал целый клубок на свои лапки. И в этом походе он был вместе с нами. В пеших переходах я искала его в толпе, но он был словно под прикрытием незримого колпака, делающего его невидимым. И на кораблях, он никак не обозначивал себя. Какая-то гнетущая сила была над нами всеми. Я чувствовала это, но не могла определить причину и объект, который источал её. Но всё тайное когда-то становиться явным и вот, только по прибытии сюда, я увидела того, кто внушал мне опасения.

Монахиня посмотрела на Генри, чтобы увидеть реакцию на свой рассказ. А тот уже всё понял, ему не надо было озвучивать имя, он прекрасно догадался, о ком идёт речь. «Опять это чудовище во плоти появилось на моей дороге. Это удивительный или всё-таки естественный факт? Ведь только не далее чем вчера я вспоминал о нём и отложил нашу встречу навремя. Но оказывается его величество „случай“ уже вел его сюда. А случай ли это, или замысел проведения? А может, здесь потрудились те силы, чьим верным помощником и проповедником он является? Ну, что ж, посмотрим, на чьей стороне будет очередная победа» думал Генри. Он повернулся к Маргарет и ободряюще пожал её руку.

— Не волнуйтесь, всё будет хорошо. Того, что случилось, уже не исправишь, но предотвратить продолжение подобного мы в силах. Ещё посмотрим, кто кого. Идите отдыхать, на вас больно смотреть, вы выглядете очень уставшей.

— Ничего, мои силы вернуться ко мне, жаль тех, какими бы они ни были, кто уже никогда не увидит этот мир. Ведь в этой резне погибли не только те, чьи помыслы были коварны и нечисты, но и те, кто волею судьбы оказался с ними рядом и невольно попал в эту бойню. Молюсь, чтобы господь принял души тех, кто пал безвинно, моя душа болит за них и пребывает в отчаянии от столь страшной несправедливости. Но Иисус пришёл не для того, чтобы избавить нас от боли, а для того, чтобы научить пережить её и это учение сильно поддерживает меня. И вы помните это. Поговорила с вами и вроде силы вернулись ко мне, пусть господь не оставляет нас своей милостью, я буду молиться за вас и вашу душу. Сестра Маргарет встала и пошла обратно в лазарет, неся людям слово божье.

Генри, чувствуя невероятное волнение души, начал размышлять о том, что теперь ему делать. Не искать встречи с Людвигом, значит, подписать капитуляцию. Но физическая расправа над своим врагом для Генри была не главной. Своей первоочередной задачей он ставил то, чтобы остановить ненужное кровопролитие. «Но я не уверен, что сам смогу справиться, надо посоветоваться с Шалтиром. Это его страна и его соотечественники, а вина моих перед ними очевидна. Я сейчас же пойду к нему и попрошу совета» решил Генри и быстрым шагом отправился в сторону ворот консульства. Выйдя на улицу в военной форме, погружённый в свои мысли, он даже не мог представить себе, сколь опрометчиво поступал. Он услышал за спиной чейто оклик и оглянулся. За ним, снимая на ходу окровавленный медицинский халат, бежал Януш Дробич.

— Господин капрал, подождите, куда вы одни в столь поздний час? — Януш поравнялся с Генри, — на улицах не спокойно, вы рискуете своей безопасностью.

— Вы так думаете? Но ведь у нас всё спокойно, — Генри остановился и в недоумении посмотрел на солдата.

— Вы молоды и не опытны, господин офицер, а я многое повидал. Людская молва по своей скорости превышает скорость ураганного ветра. Я пойду с вами, когда-то я приуспевал в рукопашных схватках, — Януш виновато улыбнулся.

— Спасибо, нам нужно торопиться.

Генри с благодарностью пожал руку Янушу и дальше они пошли вдвоём. Когда до дома Шалтира осталось всего несколько узких улочек, на встречу им из подворотни выскачили трое, закутанные до самых глаз, индийца, в глазах которых было видны их помыслы. Генри остановился, думая, как избежать схватки. Набрав полную грудь воздуха, совершенно не понимая, как объясняться на своём языке с этими людьми, Генри попытался жестами остановить их.

— Нет, господин капрал, ваше красноречие будет здесь напрасно. С ними надо говорить только на языке силы, стойте здесь и не приближайтесь к ним, — тихо прошептал Януш и ринулся в бой.

Действительно, в рукопашном поединке Януш был непревзойдённым бойцом. Довольно быстро и умело, он раскидал нападавших ещё до того, как Генри успел опомниться и включиться в схватку. Бой продолжался всего несколько секунд. Так же молча и быстро, как нападали, индийцы ретировались. Януш победно улюлюкал им вслед, пока они бежали по улице.

— Вот видите, господин капрал, не всегда надо использовать только свои ораторские способности. Порой, умение махать кулаками гораздо действеннее, чем самые убедительные слова. Хотите, когда мы вернёмся в консульство, я преподам вам несколько уроков? — Януш, улыбаясь, смотрел на Генри.

— Я убедился в действенности ваших методов, но всё-таки хочу научиться избегать насилия даже над такими, как они, тем более, что их гнев мне понятен. Господь дал нам силу слова и я верю в эту силу. Но, всё равно, спасибо.

Генри похлопал Януша по плечу и пошёл вперёд, Януш пошёл следом. Пройдя несколько шагов, Генри открыл рот, чтобы продолжить свою речь о добре и справедливости, но услышал топот ног и дикий крик боли. Он похолодел от мгновенной догадки. Медленно оглянувшись, он увидел, как убегал один из трёх нападавших, но самым страшным было другое. Януш, с уже помутневшими от темноты смерти глазами, словно в замедленном движении, валился на бок в дорожную пыль. Из его груди, прямо в области сердца, торчал конец длинного ножа, проткнувшего его насквозь со спины. Генри бросился к Янушу, хотя понимал, сделать уже ничего не сможет. Подхватив его, он замедлил падение и, поддерживая обмякшее тело солдата, опустился с ним на землю. О том, что нападавшие могут вернуться, он не думал.

— Ну вот, она всё-таки достала меня, — шептали губы Януша, — вот и всё, теперь мне уже не страшно.

— Нет-нет, подожди мой друг, я помогу тебе, ещё не пришло время, ты нужен на этом свете, — бормотал Генри, осматривая торчащий из спины Януша длинный нож и думая, что нужно предпринять в первую очередь для спасения.

— К сожалению… а может быть… к счастью…, — задыхался Януш, — но я… уже пришёл… к концу своего… пути… и не боюсь её… о, если бы… вы видели… как она … нет-нет, молчу…

Лицо Януша исказили гримаса боли, его глаза остекленели.

— Акзольда! Нет, подожди, не уводи его, он ещё может всё исправить!

Закричал Генри, чувствуя незримое присутствие той, которая уже подошла к ним слишком близко, чтобы принять в свои ледяные объятья очередного. И вдруг, в голове Радужного Адепта Генри зазвучал мелодичный голос очаровательной странницы во Вселенной, чьё имя он уже произнёс: «Время правит судьбами людскими, трудно скрыть, каким ты стал, ещё труднее скрыть, каким ты был».

Генри почувствовал, как защемило сердце и в глазах стало больно от слёз. Вокруг ни души. Он сидел на пыльной улочке и словно ребёнка качал на коленях тело Януша. Вот и всё. Этот солдат спас его жизнь ценой своей. «Что это? Почему, за что? Как же так? Неужели всё это было запланировано свыше и смерть это наказание без права на исправление ошибок? Но размышлять можно до бесконечности. А вдруг ещё есть надежда и вместе с Шалтиром они смогут вернуть Януша?» И Генри принял решение тащить солдата к Шалтиру и сам удивился тому, как легко взвалил тело себе на спину и почти бегом побежал к дому Первого Радужного Адепта.

Двери были открыты и Шалтир стоял в проёме, словно ждал гостя. Уступив дорогу Генри, он пропустил его внутрь, качая головой.

— Шалтир, он ранен, ему надо помочь, — переводя дыхание, почти прокричал Генри.

Шалтир жестом показал ему, куда положить тело и, подойдя к раненому, как настоящий врач, стал нащупывать пульс. Ненайдя ни одного признака жизни, он сложил руки лодочкой на груди и, поклонившись, поднял глаза к небу.

— Увы, мой друг, его душа уже поднялась к заоблачным высотам и нашла там свой новый дом, — Шалтир посмотрел на Генри.

— Но неужели мы вдвоём не сможем вернуть его? — Генри посмотрел на Шалтира, увидев отрицательное покачивание головы старшего, устало опустился на пол и тяжело вздохнул.

— Мой дорогой Генри, нам не всегда надо вмешиваться в ход собитий, этот случай не удар судьбы, а закон взаимозависимости и взаимосвязанности, это эхо всего дурного и недостойного, что когдалибо проявлялось по отношению к другим.

— Значит, смерть — это наказание? — Генри поднял глаза на Шалтира.

— В этом случае, возможно, вы правы, а может быть, глубоко ошибаетесь. Если мы будем долго и упорно разбирать каждый случай из тех, что происходят вокруг нас, мы не успеем жить сами и упустим время на собственное учение. Просто примите всё так, как есть и не пытайтесь найти ответы. Отложите происшедшее в копилку своей памяти, а ответы придут сами. А теперь давайте хотя бы поздороваемся, — улыбнулся Шалтир.

— Да-да, простите, я совершенно потрясён этим и абсолютно забыл приличия, — Генри поспешно вскачил на ноги и поклонился Шалтиру.

— Не извиняйтесь, я прекрасно понимаю вас. Когда-то, я был так же непримирим и частенько приходил в замешательство оттого, что видел вокруг себя. Но с годами, каждый случай находил для себя уголок в моём сознании и в нужный момент вытаскивал себя на свет. Так что, юноша, учитесь и совершенствуйтесь, а понимание придёт тогда, когда вы будете готовы принять его. Я отдам распоряжение и вашего друга отнесут в консульство, придать земле по вашим обычиям. А теперь расскажите, что повлекло за собой столь печальные для вас последствия.

Шалтир подошёл к маленькой двери в стене и что-то сказал на своём языке. Несколько человек в белых балахонах вышли из-за двери и, взяв тело Януша, занесли его в ту комнатку, откуда вышли. Шалтир жестом пригласил Генри к столу, и тот рассказал всё, пытаясь не упустить ни одной детали. Шалтир выслушал рассказ и долго молчал, обдумывая услышенное. Молчал и Генри, погружённый в свои мысли. В том, что виновником и зачинщиком беспорядков среди солдат был Людвиг, он не сомневался. Только этот негодяй мог так искусно задурить головы простых людей и наслаждаться кровавой бойней. Генри отчётливо представил себе довольное лицо Людвига и содрогнулся: «Всё спокойствие, которое было построено с таким трудом, рухнуло из-за него. Чьё это было распоряжение, отправить его сюда? Надо избавиться от него, как можно скорее, пока его злодеяния не приобрели угрожающие масштабы». Он был готов к борьбе, но как провести сражение, не мог решить. Шалтир, словно прочитал его мысли.

— Не торопитесь, действительно, здесь нужно всё обдумать досконально. Что даст вам физическое уничтожение вашего противника? Да ничего. На его место придёт кто-то другой и будет дальше творить зло, залезая в умы людей и выковыривая наружу всё самое черное из их душ. А вы должны действовать так же, но с противоположной целью, чтобы найти лучшее доброе и соткать из него защитный кокон для людей. Теперь нужно искоренить то, что уже посеяно и дало всходы.

— Но неужели господу всё равно и он выбрал позицию простого наблюдателя? — отчаянно сказал Генри.

— Вы забыли про право выбора, мой друг. Господь — величина постоянная и смена декораций в спектакле под название «ЖИЗНЬ» ему не безразлична. Но, делать всё самому, не слишком ли просто для воспитания своих детей, т. е. человечества? Для того он и создал штат воспитателей, в который входим и мы с вами. Но вы пока всего лишь практикант и от того, как успешно вы будете постигать науки педагогики, зависит ваше продвижение по служебной лестнице. Учитесь, учитесь, мой друг, чтобы в будущем быть грамотным и внимательным учителем.

— Но ведь в планы моего противника входит именно физическое уничтожение? Почему же я не могу пользоваться тем же?

— Можете, но где уверенность в том, что вы в свою очередь не превратитесь в разящий меч? Человек, в сущности, животное, хоть и разумное. Но хищническое поведение у нас заложено от рождения. Запах крови дурманит нас, приятно щекочет ноздри. Мы убиваем животных, чтобы прокормить себя, и не всегда приследуем только это. Посмотрите на природный мир, никто из хищников не убивает понапрасну, а человек в своём стремлении убивать заходит гораздо дальше разумных пределов. От самого сотворения человечества можно проследить цепочку. Сначала это были убийства за лишнюю пищу, потом за территории проживания, следом пошли убийства за веру, дальше за власть над всем миром. И всё это для человечества казалось разумным и правильным. Но так ли это? Природа даёт пищу для всех, надо только научиться распределять её, места на земле хватит для всех, а веру пусть выбирает каждый для себя сам, ибо любое вероисповедание ведёт к единому богу, только несут её разные пророки. Почему чья-то вера должна быть главенствующей? Нет, они все одинаковые и истинные. Но я забегаю вперёд в нашем разговоре. Вы не обратили внимания, что на моём столе стоит три прибора, а нас только двое. Вас это не наводит на мысли о том, что к нашей беседе должен присоедениться ещё кто-то?

Генри с удивлением, огляделся и только сейчас заметил то, о чём говорил Шалтир. Действительно, на столе стояло три бокала и три блюда, еда была рассчитана тоже на троих. Радостное предчувствие родилось в сердце Генри, он посмотрел на Шалтира. Тот хитро улыбнулся и стал наливать в бокалы какую-то рубиновую жидкость.

— Это прекрасное вино, которым я хотел угостить моего давнишнего друга, да и вам он знаком. Он скоро придёт, я чувствую его энергетику.

Едва последние слова Шалтира растворились в воздухе, в дверь постучали.

— Прошу, прошу вас в моё скромное жилище, мы давно ждём, — громко сказал Шалтир.

Створки дверей распахнулись и в комнату вошёл Юлиан.

Глава 22

За то время, когда с Генри произошли все эти собятия, жизнь доктора Юлиана Баровского назвать спокойной можно было с трудом.

Однажды, несколько месяцев назад, под утро, ему как всегда не спалось. Множество мыслей, как рой пчёл, жужжали в голове и не давали предаться сну. Досадуя на бессонницу, в ночной рубашке и колпаке, Юлиан встал и пошёл в оранжерею, чтобы среди благоухания своих диковинных цветов, выстроить мысли по порядку. Едва он сел в своё любимое кресло-качалку и настроился на отдых, лёгкий шорох гальки, которой была посыпана дорожка, заставил его привстать. Юлиан подошёл к дверям и, приоткрыв их, крикнул в темноту ночи:

— Кто здесь? Отвечайте.

Но ответа не последовало, лишь чьё-то прирывистое дыхание не оставляло сомнений, на дорожке кто-то есть. Юлиан повернулся, подошёл к столу и, взяв зажженную лампу, вышел из оранжереи. Пройдя несколько шагов, он почувствовал под ногами что-то мягкое и по всей вероятности живое. Наклонившись, чтобы свет лампы упал под ноги, доктор чуть не уронил её от испуга. На дорожке сада лежала человеческая фигура.

— Кто вы? Что вам угодно? — спросил Юлиан.

Человек издал тихий стон, судя по тональности, это была женщина. Она лежала лицом в землю и тихо стонала. Доктор поставил лампу, повернул женщину к себе лицом и едва сдержался, чтобы не закричать от ужаса. Большая половина лица и грудь несчастной представляли из себя сплошное месиво, судя по всему чудовищный ожог. Спёкшаяся кожа лопнувшими лохмотьями свисала со щёк и лба, было видно кости черепа, веки правого глаза слиплись, а на груди выгорела до мяса и в некоторых местах даже рёбра проглядывали.

— Бог мой, что с вами случилось?! Голубушка моя, потерпите, потерпите, я сейчас, — забормотал Юлиан, поднатужился и поднял женщину на руки.

Она была удивительно лёгкой, так что натуга здесь не пригодилась. Юлиан занёс её в свою оранжерею и положил на кресло. Его действия по всей вероятности причинили ей боль и она застонала.

— Миленькая моя, простите, простите, я сейчас, потерпите чутьчуть, — Юлиан никак не мог придумать, куда определить пострадавшую.

Решение пришло само собой. Возле его кабинета в доме была маленькая комната, которая была предназначена для гостей. Вот туда-то и решил Юлиан поселить свою искалеченную гостью. Вспомнив, что где-то валялось кресло-стул на колёсиках, он, аккуратно положил женщину опять на землю и бросился искать его. Надо отметить, что как у всех учёных, занятых только наукой, в доме Юлиана царил рабочий, только ему известный, порядок. Со стороны это можно было назвать полной разрухой, но в понимании доктора, всё стояло на своих местах. Так что кресло-стул был найден без труда. Без конца извиняясь за причинение боли, доктор пересадил женщину на стул и, семеня, покатил кресло к дому. Незнакомка молчала, видимо, была без сознания от постоянного болевого шока.

Положив её на кровать, доктор взялся за исполнение своего врачебного долга. Описывать все процедуры нет смысла, но будьте уверены, доктор сделал всё, что полагалось. Несколько дней женщина не приходила в себя, лишь нитевидный пульс говорил о том, что жизнь ещё теплится в ней. Доктор не оставлял её ни на минуту без присмотра. Он чистил обгоревшую плоть, отрезал начинающее гнить мясо, и поил её всеми отварами, которые мог придумать и вспомнить. К концу третьей недели его битва за жизнь девушки увенчались первой победой. Больная открыла неповреждённый глаз. Изумруднозелёный зрачок был мутным, но в нём появился блеск жизни. Доктор вздохнул с великим облегчением.

— Кто вы? Что с вами произошло? — тихо спросил доктор.

Девушка долго молчала, то ли собиралась с мыслями, то ли вспоминала, а может, не хотела отвечать. Юлиан не торопил её. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла приоткрыть уголок рта и, медленно шевеля губами, сказала всего два слова:

— Я не знаю, — закрыла глаза и снова провалилась в беспамятство.

Юлиан снова вступил в борьбу со смертью. Ещё две недели прошли в этом сражении. Доктор сам устал неимоверно, но благодаря своему дару восстанавливать силы при помощи магии ещё держался на ногах. Как ни странно, но никаких видений по поводу девушки к нему не приходило. Он никак не мог понять, почему, при всех его возможностях, ему было так тяжело вызволять её из силков госпожи Смерти. Но он упорствовал и эта госпожа всё-таки отступила.

Прошла ещё одна неделя и, войдя утром в комнату больной, доктор, к своей радости увидел, как она вполне осознанно посмотрела на него.

— Славно, славно, голубушка, вот и чудненько. Ну-с, как вы теперь себя чувствуете? — улыбаясь, спросил Юлиан.

— Если не считать моего уродства, то вполне сносно, — тихо ответила девушка.

— Не стоит отчаиваться, мне кажется это не столь важно, — попытался успокоить её Юлиан.

— Ну, может быть в старости это и не имеет смысла, но я молода и довольно красива, была, — последнее слово было признесено таким отчаянным голосом, что у Юлиана защимило сердце.

Он присел на стоящий рядом с кроватью стул, на котором он провёл ни одну ночь, пока наблюдал за больной, и постарался очень осторожно вывести её на разговор.

— Если вы помните, что с вами произошло? Что за страшная трагедия? Как вас зовут?

— Я совершенно ничего не помню, ни кто я, ни где жила, есть ли у меня родные и что случилось, абсолютно ничего, — девушка посмотрела на Юлиана одним целым глазом.

За всё время у Юлиана первый раз дрогнуло сердце от какого-то предчувствия. Ему показалось, что девушка лукавит. «Но для чего, какой ей от этого прок?» подумал Юлиан. А девушка, поморщившись, откинулась на подушку и уставилась в потолок. Юлиан посидел немного и, тихо встав, оставил её одну. Пройдя к себе в кабинет, он сел за стол и постарался отыскать причину своего беспокойства, надёжно засевшего в сердце. Но ответа не находил. «Что за странность? Почему молчит мой разум? Эта девушка явно что-то скрывает, а я никак не могу понять что! И как мне поступить в этом случае? Ну, помогите же мне!» взмолился Юлиан. Но те, к кому он обращался, почему-то молчали. Доктор решил, что должен сделать всё от него зависящее, а там будет видно. «Раз провидение привело её к моему порогу, значит, я обязан выполнить свой долг врача» окончательно пришёл к выводу Юлиан взялся за дело.

Первое, что он решил предпринять, это было совершенно незнакомое, неизведанное для него. Когда-то, очень давно, блуждая по времени, он натолкнулся на исследования одного учёного, который открыл новое направление в медицине. Прочитав его труды и видя конечный результат, Юлиан пришёл в восторг. Но этот процесс был весьма трудоёмким и сначала сопровождался большим риском ошибок и трагических последствий. Потом конечно всё наладилось и встало на поток. Но, опять же, множество механизмов для совершения этого действия нельзя было перетащить из того времени сюда. И в Юлиане проснулся дух исследователя и практика. Он решил самостоятельно прийти к этому, по истине, волшебному факту превращения. Он взялся за дело с большим энтузиазмом. И его старания были вознаграждены сполна! Ему удалось из микроскопического кусочка кожи девушки вырастить целое полотно молодого нежного кожного покрова! Юлиан, как врач и исследователь, был на высоте! Он бродил по дому и, мурлыча что-то себе под нос, был весел и счастлив. Теперь нужно было приступить к практическому применению результата своего титанического труда. Он несколько раз побеседовал с девушкой об этом и назначил день Х для первого, пробного эксперимента. Девушка безоговорочно согласилась, ведь перспектива остаться уродиной её совсем не прельщала.

Перво-наперво, он пришил кусочек кожи на лоб девушке, чтобы проверить, не будет ли организм отторгать его. Несколько дней прошли в томительном ожидании. Но, сняв бинты, Юлиан сам себе захлопал в ладоши. Всё было идеально! Только тоненький шрам говорил о том, что положено начало настоящего чуда. Девушка весело смеялась и благодарила доктора. Он решил действовать постепенно, но она, он сам не понял как, убедила его нашить кожу сразу на все повреждённые участки. Юлиан пошёл на риск и несколько часов провёл в работе, подгоняя правую сторону под черты лица уцелевшей левой стороны. Что-то неуловимо знакомое мелькнуло в лице девушки, но Юлиан не заострил на этом внимания. «Всё потом, всё потом, сейчас надо молить провидение, чтобы всё получилось на „отлично“», — думал доктор. Когда последний стежок был сделан, он вытер пот со лба и устало опустился на стул рядом с кроватью девушки.

— Ну, вот и всё, прекрасно, замечательно, — сказал вслух Юлиан. Девушка дышала ровно и спокойно, она спала. Юлиан наложил повязку и вышел из комнаты. На следующее утро, когда он зашёл к своей подопечной, она уже сидела на кровати и, держа в руке маленькое зеркальце, пыталась заглянуть под повязку.

— Нет-нет-нет, даже не пытайтесь сделать этого, всё слишком тонко и зыбко, — закричал Баровский так, что девушка вздрогнула и отдёрнула руку, — не надо спешить, уверяю вас, всё превосходно. Скажу без ложной скромности, я — талант.

Юлиан улыбнулся и кивнул головой. Левый глаз и левый уголок губ девушки тоже дрогнули в улыбке и она захлопала в ладошки.

— Вы знаете, голубушка, я чувствую себя Пигмалионом и Франкенштейном одновременно, в наше время такое не удавалось ещё никому, — Юлиан сел на краешек кровати.

— А кто это? Я никогда не слышала этих имён, — девушка посмотрела на Юлиана.

— Один уже жил, он изваял из камня прекрасную девушку, назвал её Галатея, и так влюбился в неё, что, боги, смотря на его любовь, оживили камень, вдохнули в статую жизнь, а другой только будет жить, и однажды, сошьёт из останков нескольких людей, одного. Но, к сожалению, обе истории закончатся плачевно. Но это неважно, важно то, что мы с вами победили. А теперь нам надо набраться терпения и ждать, пока всё прирастёт и восстановиться. Отдыхайте, лучше поспите, сон — самое лучшее лекарство, а вечером я зайду, — Юлиан поклонился девушке и ушёл.

Вечером он снял повязку, непереставая удивляться быстрому сращению тканей. От него не ускользнул тот нюанс, что девушка старалась не показывать ему всё лицо целиком, но он снова не придал этому значения, списывая её смущение на психологическую травму. Попрощавшись до утра, он устроился в своём кабинете, чтобы до мельчайших подробностей записать всю эту операцию.

Утром следующего дня, постучав в дверь к своей пациентке, он к своему удивлению, не услышал приглашения войти. Выдержав секундную паузу, открыл дверь. Девушки в комнате не было. Даже малейшего признака её девятинедельного пребывания здесь. Юлиан был в полной прострации. «Но, может, она вышла в сад?» лелеял он надежду. Но ни в саду, ни в оранжереи он не нашёл свою незнакомку. Сначала он впал в отчаяние, но потом, успокоил себя. «Кто она? Что за тайну она скрывала? А может, это и к лучшему, вряд ли ктонибудь поверил бы мне. Пусть всё так и закончится, главное, мои записи при мне» пришёл в душевное равновесие Юлиан.

Вот такой удивительный случай произошёл несколько месяцев назад с доктором Баровским. Но теперь он приехал к своему ученику в далёкую Индию и безмерно был рад их встрече. Генри бросился к Юлиану и они обнялись, как добрые друзья, почти родственники.

— Мальчик мой, мой дорогой мальчик, как я рад, — Юлиан даже прослезился, — вы стали настоящим мужчиной.

Генри действительно, был на целую голову выше своего учителя, поэтому Юлиан уткнулся ему в грудь.

— Я тоже безмерно рад и счастлив, мне надо столько рассказать вам, мой добрый учитель, — Генри нежно обнимал Юлиана.

— Вы довели меня до слёз, но это прекрасно, это слёзы радости, — Юлиан всхлипнул и отстранился от Генри, — дайте, дайте же мне рассмотреть вас.

Шалтир с улыбкой наблюдал за столь радушной встречей этих двоих. Когда первая эйфория немного утихомирилась, он пригласил их к столу. Все трое расположились на ковре и разговор вошёл в совместное русло. Юлиан расспрашивал Генри обо всём, заставляя вспоминать мельчайшие подробности.

Генри, перескакивая с одного на другое, рассказывал от самого приезда в Индию: при каких объстоятельствах познакомился с Шалтиром и, смущаясь, про свою любовь с Виолой, о Януше. Юлиан то хмурился, то расплывался в улыбке, но слушал очень и очень внимательно. Шалтир изредка вставлял слово, но, в основном, давал двоим наговориться всласть. Когда поток воспоминаний иссяк, Генри, нахмуря брови, поведал Юлиану и Шалтиру о том, что происходит сейчас в близлежащей провинции и сколько уже человеческих жертв принесло в копилку смерти коварство и дьявольская жестокость Людвига Юшкевича. В том, что Людвиг здесь, Генри не сомневался и видел, двое его пожилых наставников тоже не сомневаются в этом. Юлиан был встревожен:

— Один из способов справиться с отчаянием — улыбаться, смотря в глаза врагам. Да-да, я чувствовал, в моём приезде сюда есть намеченный план.

Юлиан стал ходить взад-вперёд по комнате. Но сказать Генри о том, что он прекрасно знал, для чего отправился в столь длительное путешествие, Юлиан был не вправе, слишком высока цена его откровения. «Пусть всё идёт, как идёт, я сделаю всё, что в моих силах. Бедный мой мальчик! Но ничего, мы ещё повоюем! Я грудью встану на защиту своего мальчика! Нет, нас так просто не взять!» про себя думал Юлиан и не заметил, как в запале, последнюю фразу произнёс вслух.

— Доктор, вы говорите именно о том, о чём я тоже подумал? — Генри посмотрел на Юлиана.

Но тот словно не слышал его, ходил туда-сюда и о чём-то размышлял. Видимо, придя к определённому решению и успокоившись, он остановился и посмотрел на Генри. — Всё будет хорошо, мы неприменно справимся с этой напастью. Я просто убеждём в этом.

Юлиан размахнулся, чтобы, по привычки решительного и уверенного в своей правоте человека, стукнуть кулаком по столу, но мебель дома Шалтира не располагала к таким жестам, ведь стола на высоких ножках, привычного для европейца, здесь не было. Это привело Юлиана сначала в недоумение и он, помахав рукой в воздухе, погрозил в потолок и, чувствуя неловкость за свою импульсивность, расхохотался. Его смех был таким искренным и заразительным, что вслед за ним засмеялись и Генри с Шалтиром. Но Генри погрустнел, вспомнив, сколько боли и страданий сейчас испытывают сотни его соотечественников в лазарете. А один из них, приняв смерть, лежит в соседней комнате и его тело уже остыло.

— Не отчаивайтесь, мой друг, к сожалению, мы ничего уже не сможем сделать в этом случае, но я думаю, в конце его жизни было много такого, что, будем надеяться, хоть на немного облегчит его участь, — Юлиан словно прочитал мысли Генри и, подойдя к нему, тронул за плечо.

— Я тоже на это надеюсь, — Генри тряхнул головой, — но, сколько там ещё страданий, вы не представляете.

— Отнюдь, мой мальчик, я слишком долго живу и видел очень много смертей и каждая отзывалась в моей душе болью. Но так уж устроен человек переживать боль других, как свою собственную, особенно это относиться к таким, как вы. А теперь возвращайтесь назад, вы нужны там, чтобы помочь людям, облегчить их страдания.

— Я приглашаю вас к себе, в консульстве найдётся для вас комната, — Генри поднялся.

— Я благодарен вам за приглашение, но нам с Шалтиром надо ещё многое обсудить, я останусь у него. Ваших сил хватит на всех страждущих. А вы, когда управитесь, придёте к нам завтра для серьёзного разговора. Идите, мой мальчик, делитесь своим даром с людьми.

Шалтир громко сказал что-то на своём языке, а Генри, поклонившись, вышел на улицу. Отойдя на некоторое расстояние от дома Шалтира, он оглянулся и заметилл, что несколько вооружённых человек шли немного поодаль, охраняя его и ещё четверых, нёсших тело Януша.

Вернувшись в консульство, Генри с болью в сердце увидел вдалеке от здания расчищенную площадку, на которой вырос низкий лесок погребальных крестов. «И я стал виновником ещё одного скорбного случая, ведь Януш заслонил меня от ножа» с горечью подумал Генри. Остаток дня он провёл в лазарете, борясь со смертью. Кому он мог помочь, не жалел сил и своей энергии, а кому, где его усилия были тщетны, с молитвой закрывал глаза. Только поздней ночью он смог добраться до своей комнаты. Он, как подкошенный рухнул на кровать, но сон не шёл, сознание было ясным. Предчувствие какого-то проишествия прочно засели в голове. Он силился определить его природу, но это никак не получалось. И вдруг, воздух в комнате стал плотным, тягучим. В углу комнаты явно кто-то находился. Генри напрягся, подозревая приход Людвига, но ошибся. Из этого угла, в лунный свет выплыло матовое облако и стало принимать очертание человеческой фигуры. Генри вскачил с кровати и приготовился к самому неприятному. Но это был Януш, вернее, его эфирное тело.

— Януш?!

Генри почти не удивился, ведь видеть мёртвых ему уже приходилось. Но то было в астральных видения, а сейчас он был в реальности. Януш молчал, вернее, его губы шевелились, но слов небыло слышно. Генри лихорадочно думал, что предпринять. А Януш стал медленно исчезать, словно растворяясь в воздухе.

— Подожди, подожди, не исчезай, я сейчас! — закричал Генри и, скороговоркой прочитав молитвенный код, мгновенно вышел в астрал.

— Да, я пришёл попрощаться, — голос Януша был словно соткан из странных звуков, похожих на стрёкот цикад и дребежащий звон стеклянных колокольчиков.

— Скажи мне, что ты увидел, что там? — Генри задал вопрос, надеясь на искренный ответ.

Но Януш только как-то странно улыбнулся и покачал головой.

— Я не могу вам ответить, для всех по-разному, у каждого свой коридор прохода и соответственно мир, которого он заслужил. К сожалению, мой коридор был узок, мрачен и устрашающий, но я не ропщю, я заслужил это. Не знаю, что меня ждёт дальше, я готов ко всему. Не вините себя, я получил то, что заслуживал. Человек, сеющий вокруг себя смерть, не имеет права любоваться на белый свет, которого лишил многих. И то, что ждёт меня здесь, закономерный итог всей моей отвратительной жизни.

— Но неужели вы не заслужили прощения своими добрыми делами и жизнью после того, как изменили её? — Генри, с надеждой, ждал ответа.

— Я пока этого не знаю, просто, как каждый человек, хочу надеяться. Как говориться, поживём-увидим, — Януш улыбнулся.

— Я буду молиться за вас, мой друг, — искренне сказал Генри, — будем вместе надеяться. Жаль, что мы так поздно познакомились с вами, может быть тогда, всё могло случиться по-другому.

— Ваш знакомый индиец, к которому вы принесли моё бренное тело, чётко определил моё положение фразой про удар судьбы и что всё в жизни человека взаимосвязано и взаимозависимо, поступки прошлого и настоящего сформируют будущее. Не жалейте меня, я должен искупить свои грехи любой ценой, даже если она будет самой высокой.

— А разве вы могли слышать и видеть наш разговор? — Генри был крайне удивлён.

— Предствавьте себе, я всё видел. Я словно стал облаком и парил над вами, видя ваше искреннее горе, а потом проследовал за вами к вашему знакомому и видел вашего третьего собеседника. Вы не так просты, каким кажетесь на первый взгляд, в вас есть что-то такое, что неподвластно простым смертным и ваши пожилые друзья весьма необычные люди. Но я не буду вдаваться в подробности, мне этого всё равно не понять, да и времени нет. Мне пора уходить, кто-то говорит это в моей голове. Прощайте, господин капрал и пусть в вашей жизни всё сложится благополучно. Ах, если бы здесь, в этом мире была возможность поднять чарку вина за это, в списке здравиц есть такой тост, — на астральном лице Януша появилась улыбка.

— Да-да, мне так жаль, что вы не успели мне перечислить их, может быть, когда-нибудь, они бы мне пригодились, — Генри тоже улыбнулся.

— Мне кажется, я ещё успею продиктовать вам их, — быстро сообразил Януш.

И тут же Генри почувствовал, как в его голове стали строиться фразы. Генри разволновался, что поток информации может исказиться, но Януш уверенно кивал головой и продолжал мысленно диктовать. Последнее слово, будто печать, запечатало в памяти Генри весь список. Януш улыбнулся, стал снова принимать очертание матового облака, пока не исчез в тёмном углу комнаты.

— Прощай, Януш, от всей души желаю тебе стать духом, а не призраком. Слёзы призрака означают упрямство, а слёзы духа — любовь и воскрешение, — прошептал ему вслед Генри.

Выйдя из астрала, он вытащил из сундука с одеждой свою толстую, тиснёную тетрадь и сел за стол. Открыв пустую страницу, сосредоточился и с удивлением понял, что список действительно прочно засел в его голове. Первая здравица начиналась такими словами:

1. «Спасибо богу за вчерашний, за сегодняшний, за завтрашний день. Спасибо богу за всё, за хлеб насущный, за любовь, за ласку, за то, что мы родились на этом белом свете. Спасибо богу за сына Иисуса Христа (здесь можно добавить имя того пророка, какую веру вы исповедуете) Спасибо богу за всё за всё».

Второй тост, пока пища на столе почти не тронута и имеет ещё пристойный вид, пейте за помин души тех умерших, которых вы знали. Не удивляйтесь, что поминовение усопших идёт именно вторым тостом, ведь наша жизнь состоит из потерь, которые случаются рядом с нами и осознания этих утрат. Плох тот человек, забывающий ушедших из этой жизни. Понимание хрупкости бытия, может повлиять на вашу жизнь. Только память о дорогих умерших и виденье краткости нашего эемного времени, делает нас сильнее и добрее к своему ближнему:

2. «Царствие небесное, земля пухом, да упокоиться душа с миром рабов божьих» (перечислите имена)

Третий тост пейте, благодаря своих ангелов-хранителей, которые есть у каждого. Некоторые просто не верят в это, некоторые чувствуют их, но не могут открыть свой разум, чтобы иметь возможность пообщаться с ними. Но есть молитва, не ленясь читать которую, обретёшь шанс вызвать их.

АНГЕЛ БОЖИЙ, АНГЕЛ НЕБЕСНЫЙ, АНГЕЛ УТЕШИТЕЛЬ МОЙ. Явись мне, откройся моему уму и сердцу. Ах, сколько я счастлив! Всё моё существо трепещет в твоём присутствии. К несчастью моёму, я до сих пор не знал тебя! Но теперь я знаю тебя, я люблю тебя, я благословляю тебя. Говори моему сердцу, оно слушает тебя. Удостой меня твоих святых внушений и я исполню их. Ты мой путеводитель, ты мой защитник, сохрани меня покровом крыл твоих и направь путь мой к небу.

3. «Спасибо ангелам за вчерашний, за сегодняшний, за завтрашний день, за то, что сберегли нас до этого момента, дай бог, чтобы берегли нас и впредь, дай бог, дай бог, дай бог».

Четвёртый тост выпивая, поблагодарите хозяина своего дома, за то эфимерное, невидимое глазу создание, которому приписывают всякое, от плохого до хорошего. Называют его по-разному, кто «домовой», кто «хозяин», у каждого народа своё название этому. Ты к нему с добром, и он тебе всегда добром ответит.

4. «За домовёнка, хороших людей к нам калачами и пряниками заманивай, плохих людей поганой метлой гони, за тебя, домовёнок».

Пятый тост снова за госопода нашего, за творца всего сущего на земле. Он очень коротенький, а вы можете вкладывать в него всё то, что накопилось у вас в сердце.

5. «За бога нашего»

Шестой тост может показаться вам странным, если не сказать большего. Но не отрицайте его, ибо в нём заключён огромный смысл. Если в вашем сердце поселиться библейская мудрость о прощении своих врагов, успех ваш на жизненном пути будет гарантирован. Как себе вы не желаете зла и проклятий, так и не желайте их своим врагам, лучше пожелайте им всех благ и процветания, когда их жизнь не будет омрачена проблемами, то они оставят вас в покое. Сначала выслушайте, а потом обдумывайте.

6. «За врагов наших, дай бог им, дай бог, дай бог им здоровья, радости, процветания, здоровых, умных детей, верных и любящих супругов и всего того, в чём заключается человеческое счастье».

Седьмой тост за ваших друзей, по смыслу он мало отличается от тоста за врагов, в нём так же содержиться пожелание всего самого хорошего и светлого. Ведь настоящих друзей можно искать всю жизнь, а можно встретить в самом начале жизненного пути и идти с ними, рука об руку, до смертного часа. Так почему же не пожелать им всех благ, после того, как мы пожелали их нашим врагам? Божеский завет о любви и всепрощении распространяется на всех, чтобы самому стать счастливым, постарайся сделать счастливыми тех, кто возле тебя, попытайся хоть чем-нибудь облегчить их жизнь, где добрым словом, где рукой помощи.

7. «За друзей наших, дай бог им всего самого лучшего».

Восьмой тост обязательно выпейте за своих живых родителей, которые ещё рядом с вами. Но если, к сожалению, родители уже покинули этот свет, выпейте за старших родственников: дедушек, бабушек, тётушек, дядюшек.

8. «За родителей наших живых, дай бог им здоровья, сил и терпения».

Девятый тост пейте за своих рождённых детей, чтобы в своей жизни они были счастливы и удачливы, чтобы господь не оставлял их своей милостью и жил в их сердцах. А то сердце, в котором живёт господь, будет добрым, честным и справедливым. Если у вас нет своих детей, пейте за детей своих родственников, друзей знакомых, кому вы желаете добра.

9. «За детей наших».

Десятый тост за то, чтобы в вашей жизни было больше светлых, удачливых и счастливых дней. Просите этих пять светлых энергий обратить на себя внимание.

10. «За фортуну, за удачу, за успех, за гениальность, за везение»

Одиннадцатый тост пейте за мать-природу, которая радует нас своими восходами-закатами, приливами-отливами, лугами в цветах, птицами, реками и водопадами. Восхваляйте её, преклоняйтесь пред ней! За те таланты, которыми она награждает человечество.

11. «За природу».

Двенадцатый тост за двенадцать месяцев в году, за каждый прожитый и проживаемый вами месяц. Неписанный закон гласит, что каждому месяцу покровительствует один из двенадцати святых апостолов. Благодарите их за каждый прожитый месяц, просите помощи в настоящем, обращайтесь за поддержкой в будущем месяце.

12. «За двенадцать месяцев и двенадцать святых апостолов».

Тринадцатый тост, чтобы вы не говорили, своей цифрой сам говорит за себя. Как бы мы не сопротивлялись, но не будь чёрного мира, мы бы не узнали белый свет, не будь зла, мы бы не узнали добра, не будь ненависти, мы бы не узнали любовь. Поэтому, как не крути, а Он есть и никуда от этого не деться.

13. «За дьявола, не подходи, не приближайся, мы знаем, что ты есть, но мы не в твоей власти».

Четырнадцатый тост возблагодарите ту землю, где выпало вам родиться и жить. Даже если судьба забросила вас далеко, вспоминайте ту благословенную, по которой ходила, нося вас в своей утробе, ваша мать. Отдайте ей должное, ибо её энергия дала вам жизнь.

14. «За энергию той земли, которая нас родила».

Пятнадцатый тост за три светлых энергии, которые помогают нам жить.

15. «За ВЕРУ, НАДЕЖДУ, ЛЮБОВЬ»

Шестнадцатый тост поднимите за всех учителей, которые будут с вами идти по жизни рядом, от самого вашего рождения до смертного часа.

16. «За учителей наших».

Семнадцатый тост выпейте за учение, которое вы сможете познать за свой жизненный срок. Оно тоже во всём от малого, первого слова, до огромного понимания бытия.

17. «За учение наше».

Восемнадцатый тост нужно отдать должное силе дьявола, ведь мы видим вокруг себя, какая она мощная. Только не усердствуйте слишком сильно, чтобы восхвалять её, иначе он сможет подойти к вам на опасно близкое расстояние, а вырваться из его ловушек удаётся далеко не каждому.

18. «За немощь дьявола перед силой господа».

Девятнадцатый тост дан для того, чтобы всеми фибрами своей души увериться в силе бога и защитить свою душу от нападок дьявольской силы.

19. «За силу бога».

Я рассказал вам обширное объяснение всех тостов, чтобы вы могли поразмыслить над ними. А теперь всё это вкратце.

1. «Спасибо богу за жизнь данную»; 2. «За упокой»; 3. «За ангела-хранителя»; 4. «За домовёнка»; 5. «За господа»; 6. «За врагов»; 7. «За друзей»; 8. «За родителей»; 9. «За детей»; 10. «За удачу, за фортуну, за успех»; 11. «За природу»; 12. «За двенадцать месяцев и двенадцать апостолов»; 13. «Не подходи, не приближайся, мы знаем, что ты есть»; 14. «За энергию той земли, которая нас родила»; 15. «За веру, надежду, любовь»; 16. «За учителей наших»; 17. «За учение наше»; 18. «Уйди, сила чёрная»; 19. «За силу господню». Вот такой список был даден странным стариком солдату. Неприменное условие для людей, кто много и часто пьёт, но хочет избавиться от этой напасти. Каждую здравицу не сопровождайте выпиванием большого количества хмельного, ограничьтесь малой дозой, только на один глоток красного вина. Дело не в том, сколь много вы выпьете, проговаривая эти здравицы, а всего девятнадцать глотков. А время пройдёт, и вовсе оставит вас эта напасть пить помногу и бездумно. По великим праздникам станете чарочку к губам подносить, да тосты говорить, чтобы больше народу научить им и так же, как вы себе, так и они себе помогут от лихого хмеля отказаться. Всё в нашей жизни требует меры и нормы.

Генри перечитал всё снова и удивился продуманности каждого выражения из этого списка. «Удивительный старик, вложил такой глубокий смысл в каждую строчку. Интересно, кто это был? Ведь как я помню, он появился перед Янушом неожиданно и так же неожиданно исчез. Вот бы хоть раз поговорить с ним, уверен, он очень много интересного рассказал бы мне» подумал Генри и… уснул, уронив голову на развёрнутую тетрадь.

Пока наш Радужный Адепт глубоко спал, в доме Шалтира два его учителя говорили о странностях бытия, вносивших в судьбы людей свои неожиданные коррективы.

— Уважаемый коллега, позвольте так называть вас? — Юлиан посмотрел на Шалтира.

— Прошу вас, без церемоний, мы с вами слишком давно знаем друг друга, посему официоз можно оставить для других. Давайте, как встарь, без титулов, попросту.

Шалтир поклонился Юлиану и жестом пригласил к столу.

— Да, так устроен этот мир! Они, там, наверху, словно передвигают фигурки на шахматной доске, словно ткут полотно, сплетая судьбы людские, связывая их узелками. Вот и сейчас. За тысячи вёрст от родины, мой мальчик встретился с человеком, деяния которого мне известны, как никому другому. Я знал эту историю от самого её начала, мне было откровение по этому поводу. Вынужден вам сознаться, выражение «на каждого мудреца довольно простоты» писано прямо-таки с моего образа. Я второй раз вмешался в ход событий, но иначе не могло быть. Моя миссия не придусматривает личное мнение. Но бог мой, как я устал от этого! — Юлиан опять вскачил и заходил по комнате. — Дорогой мой, в этом и заключается смысл, что мы всего лишь сторонние наблюдатели. Твердя о праве выбора, мы не можем навязывать свою точку зрения, мы можем только подсказывать и то, настолько осторожно, чтобы нас не уличили в личных привязанностях. Такова воля небес, таков наш удел, как бы больно, обидно и страшно нам не было за наших подопечных. Смиритесь с этим, — Шалтир смотрел на Юлиана с сочувствием и пониманием, — поверьте, я тоже беспокоился за него до последнего времени.

— Судьба моего мальчика мне известна, — Юлиан словно не слышал Шалтира, — думаю, цель моего приезда сюда для вас не секрет. Но силы небесные, как же уберечь его! Ведь совсем мальчик, дитя! Ещё столько надо объяснить ему, хоть бы успеть! — Юлиан качал головой, крутя в руках прозрачный бокал с красным напитком, — я поэтому и приехал, грудью встану на защиту своего мальчика.

Юлиан встал и в состоянии большого нервного возбуждения стал ходить по комнате. Шалтир, с улыбкой, наблюдал за Юлианом.

— Поведайте мне, что привело вас к мысли о необдуманном поступке, за который вы корите себя? Я знаю не понаслышке, вы талантливый учёный и что же вас гнетёт?

Юлиан, со свойственной всем талантливым людям манерой мгновенно переключатся с одного на другое, рассказал Шалтиру о случае с девушкой, которая буквально при смерти, появилась в его доме.

— Вы представляете, мне удалось опередить время лет так на триста с гаком и заглянуть в далёкое-далеко. Я сделал невероятное, такие операции будут в порядке вещей через несколько сотен лет! Пока я только смог вырастить несколько сантиметров кожного покрова, чтобы залатать чудовищные раны пострадавшей. Без ложной скромности, скажу вам, я сам себе хлопал в ладоши, когда увидел первый результат. Человеческий организм — огромная, неизученная вселенная. В нём множество скрытых талантов и возможностей. Как он работает? Что движит мышцы на сокращение, дающее толчок сердцу, который несёт кровь по венам? Множество вопросов, требующих ответов. Люди рождаются со здоровым любопытством, и это любопытство движит ими. А в далёком будущем, учёные, изучая человеческий организм, найдут и дадут определение маленьким труженикам, которые делают большое дело. Это одно из множества творений матушки-природы. Название ему «стволовые клетки». Эти крошечные, невидимые глазу, создания отвечают за восстановление биологического организма. Любые сбои в системе от заживления ран до возрождения разрушенных или удалённых хирургическим путём внутренних органов. Но старость неумолима. С возрастом, количество стволовых клеток в организме сильно уменьшается, организм начинает дряхлеть и, в конце концов, наступает его полное разрушение. Но приблизительно в 2056, молодой 35-ти летний профессор, к сожалению, я неточно расслышал его имя, то ли Глеб, то ли Глив, то ли Герд, дойдёт до неимоверной вершины в изучении стволовых клеток. Его опыты увенчаются грандиозным успехом, он достигнет совершенства в этой области медицины. Учёные научатся брать из тела человека несколько этих клеточек для того, чтобы поместив их в определённую среду, дать им возможность размножиться. А потом их будут пересаживать человеку обратно и вновь народившиеся клеточки возьмутся за работу. Ведь их сила в количестве, а за качество они отвечают сами. С их помощью будут рождаться новые нервные клетки, будет успешно излечиваться паралич, в возможностях стволовых клеткок есть и поистине волшебные свойства! Даже при 90 % гибели кожного покрова при ожогах, они смогут воссоздать его понову. Но самое поразительное это то, что они даже могут вырастить ампутированные конечности! Вы представляете, что это за чудо?! Людей не будет мучить физическая неполноценность. Человеческое здоровье на зависть матушки — природы станет безупречным и срок земной жизни продлиться на много лет. Но есть одно «но». Готово ли человечество к такому дару? Можно успокоить себя только тем, что «если зажигаются звёзды, значит, это кому-то нужно и кто-то за это в ответе». Уж если проведение даёт таким, как этот молодой профессор такой феноминальный талант исследователя, значит, так тому и быть. Вот что я смог увидеть в далёком будущем. Уверяю вас, я ни одной формулы, ни одного листочка не прихватил оттуда, чтобы провести лечение той девушки. До всего пришлось доходить самому. Но петь хвалебные песни проведению за возможность заглядывать в будущее, я не перестаю до сих пор.

— Но тогда что же вас тревожит? Судя по всему, всё прошло, как нельзя лучше.

— В том то и дело, что я всего лишь исполнял свой долг врача, но как порой этот долг становиться для меня тяжелейшей ношей. Мне кажется, я снова вмешался в существующий ход истории. Но возможно я и не имел права поступить по-другому. Но если же я, своими собственными руками и мозгами, вернул к жизни то, что может погубить моего мальчика, то я самим собой прикрою его.

Юлиан опять распалился. Шалтир улыбнулся ему и покачал головой из стороны в сторону, в знак отрицания.

— Я очень уважаю вас, но вы напрасно так рьяно рвётесь в бой. Всё не так уж и страшно. Я знаю, что у нас ещё достаточно времени для этого, не огорчайтесь.

Шалтир поставил свой бокал и достал из-под стола ларец, инкрустированный золотом и драгоценными камнями. Открыв крышку, вынул оттуда, судя по ветхости, древнейший свиток. Расправив его на столе, Шалтир поднял глаза на Юлиана. — Это очень древняя запись. Я долго расшифровывал её, не один раз откладывал, но потом снова брался за дело. Несколько дней назад, она поддалась мне и открыла свою тайну. У каждого человека два самых больших врага — это боль и страдание, страх перед неизвестностью. Кое-какое количество времени у нас всё-таки есть и надо его распределить на многое. Так вот, сейчас я продемонстрирую вам кое-что, садитесь и смотрите.

Юлиан, в недоумении посмотрел на Шалтира, присел к столу и с любопытством заглянул в свиток. Странная, непонятная писменность, какие-то значки, палочки, закорючки. Шалтир стал серьёзным и сосредоточенным. Он поднял правую руку к своему лбу, подержал её в таком положении несколько секунд, потом поднёс её ко лбу Юлиана. Юлиан почувствовал лёгкое жжение в области затылка, в глазах стало мутно, а потом зрение вернулось, но стало уже каким-то другим, вроде проявившимся из скрытых уголков подсознания. Бросив взгляд на свиток. Юлиан пришёл в неописуемый восторг. На свитке, вместо непонятных значков, появились чёткие строчки. Юлиан пригляделся, понял, что понимает язык и начал читать. Чем дальше он читал, тем спокойнее становилось у него на душе. «Ну, слава богу! Хвала создателю! Теперь я спокоен, мой мальчик, я так рад за тебя!» думал Юлиан, чувствуя, как в глазах защипало от набежавших слёз. Шалтир похлопал его по плечу.

— Мой дорогой Шалтир, вы вернули меня к жизни! Спасибо провидению за то, что оно благосклонно к моим сединам!

— Ну, вот и прекрасно! Теперь давайте действовать по обстоятельствам. Нашей первоочередной задачей, я думаю, будет следующее.

И Шалтир с Юлианом начали обсуждать план своих дальнейших действий.

Генри проснулся от солнечного луча, приятно гревшего его щёку. «Ну, надо же, как я заснул, не пойму, а ведь надо было побыть там, с людьми, да и спать не время» Генри быстро, по-военному, привёл себя в порядок и побежал в лазарет.

В дверях госпиталя он встретился с сестрой Маргарет. Они поприветствовали друг друга. Монахиня рассказала Генри, что очень многие из вчерашних безнадёжных почувствовали себя намного лучше. Но и безвозвратно ушедших, к сожалению, не так уж и мало.

— Да, я видел этот страшный лесок из крестов, — покачал головой Генри, — но значит, на то воля небес, если их жизнь закончилась так.

— По истине, каждый заслуживает того, что выбрал для себя, — монахиня перекрестилась, — если бы это была война за отечество, а они поплатились своими жизнями за свои греховные помыслы.

— В том то и дело, — Генри сокрушённо покачал головой. — Не печальтесь, вы и так сделали всё, что могли для тех, кто выжил чудом. В их выздоровлении было божье провидение, теперь надо помочь им исправить свои ошибки и вывести на правильный путь.

Сестра Маргарет перекрестила Генри и вошла в лазарет, Генри двинулся следом.

До полдня он провёл среди раненых. Опять отдавал свою энергию, чтобы лечить их, а с теми, кто был в сознании, разговаривал по душам. Многие из солдат, стыдясь за свои деяния, отворачивали глаза и молчали. Некоторые говорили, что сами не понимают, как пошли на такое. «Словно бес вселился» говорили они расхожее выражение. «Вот именно, бес» думал Генри и говорил, говорил с людьми о смысле жизни, о пути, который должен быть выбран.

К вечеру, видя, что в самом консульстве всё в порядке, душевное состояние у людей спокойное и нет напряжённости вокруг самого представительства, Генри отправился к Шалтиру.

Двое его учителей сидели за столом и ждали его.

— Генри, мальчик мой, я пребываю в постоянном беспокойстве за вас. Ну, как, что там?

Юлиан посеменил к Генри, расставив руки в стороны. Долго обнимал своего ученика и похлопывал его по плечам. Генри нежно прижал Юлиана к себе.

— Я благодарен господу, что встретил вас в этой жизни, вы самый близкий для меня человек, но берегите свои нервы, со мной всё в порядке.

— Ну, вот и славно, славно, мой друг, пойдёмте к столу. Шалтир, вы извините меня, что я так хозяйничаю? — скороговоркой проговорил Юлиан.

Шалтир улыбнулся и закивал головой:

— Чувствуйте себя, как дома, ибо земная обитель — понятие для нас, весьма и весьма, относительное. Небо — крыша, земля — пол, солнце — лампада. Всё это наш общий дом, в котором нет ни перегородок, ни отдельных комнат. Мы все должны жить, как одна большая семья.

— Ах, как вы правы, как здорово вы правы, коллега, но это невозможно, слишко невероятно, чтобы люди жили в мире и согласии, всегда им чего-то не хватает, — Юлиан развёл руками.

— Увы, это так, — Шалтир, соглашаясь, покачал головой.

— Мальчик мой, расскажите, расскажите, что в консульстве думают по поводу случившегося? — Юлиан присел к столу и похлопал по ковру рядом с собой, приглашая Генри.

Генри обстоятельно стал рассказывать двум своим учителям о том, какие настроения царят в консульстве, о том, что думают солдаты, офицеры, рассказал о роли Людвига в этом. — Что мне делать? Как остановить его? — спрашивал Генри, переводя взгляд с Юлиана на Шалтира.

— Да, задача не из лёгких. Вам пока ещё рано вступать с ним в схватку, вы ещё слишком мало смогли узнать. Сегодня мы продолжим, — Юлиан замахал руками.

— Но разве сейчас у меня есть время на учение? Может, надо отложить занятия до лучших времён? Я думаю, сейчас важнее всего остановить ненужную бойню, в которою он вовлёк уйму народа, — Генри чувствовал, что начинает сердиться на своих учителей за то, что они медлят с советом по поводу Людвига.

Шалтир посмотрел на Генри, потом на Юлиана и тихо сказал:

— Дорогой мой торопливый Радужный Адепт, существует такое выражение «быстрота нужна только при ловле блох». Что толку физически уничтожить вашего соперника?

— А разве на этом этапе такое решение проблемы не принесёт результатов? — не щеках Генри играли жедваки.

— Ах, если бы только в нём заключалось всё зло Мироздания. Ведь он — всего-навсего оболочка, в которой вмещается лишь маленькая часть вселенского зла.

— Да-с, юноша, он прав, очень прав, вы даже представить не можете, из скольких разновидностей соткана та энергия, которую он олицетворяет. Вы захватили свою тетрадь? — спосил Юлиан и, увидев утвердительный кивок Генри, продолжил, — давайте перейдём от споров к делу, садитесь и пишите.

У дьявола много обличий, сегодня я расскажу тебе о 13, лютующих на этой земле и 12 бесовских жёнах, которые мучают тела и души людей. А в конце мы напишем молитвы защиты от этих чудовищ. Ну, начнём.

Наша планета не только для человеческого усовершенствования, воспитания духовности и доброты, но и пристанище для демонической силы. Она многолика и её разновидностям нет придела. Она имеет разное проявление и множество имён.

1. Злой дух, повергающий жителей Малазии в ужас, носит имя Пантианак.

2. В Греции и Италии злой дух по имени Маара — это дьяволица, приходящая к мужчинам и доводящая их до смертельного оргазма.

3. Рахна — демон, искусно сплетающий паутину жадности, ненависти и злобы.

В древней Греции существовала легенда. Паук «чёрная вдова» плетёт свою паутину и садится в центре, поджидая жертву. Когда-то одна девушка бросила вызов богине Афине, которая могла искусно прясть. Девушка хотела привлечь внимание одного молодого юноши, которого страстно любила и решила доказать, что её работа лучше, нить, сделанная ею, легка, как пух, прочна, как сталь, красива, как самый драгоценный камень. Обе сели за работу и богиня, конечно же, победила. Молодой юноша осмеял девушку и она, не снеся позора, хотела повеситься на своей же нити. Но богиня опередила её, превратив нить в паутину, а девушку в паука, чтобы впредь было неповадно другим кичиться своим мастерством и вставать в оппозицию богам. С тех пор пауки и плетут свою паутину, подлавливая ею жертву. Девушку звали Рахна.

4. Иблис — падший ангел, извращает мусульман.

5. Сантерия — силы чёрного колдовства, поднимающего мёртвых из могил и превращающая их в зомби.

6. Син — демон Южной Америки, индейцы обозначают его как демона греха. Он подбирается к людям, принимая различные формы, не гнушаясь ничем: в виде любящей матери, ангела, непорочного дитя, миловидной девушки и т. д..

7. Тара — лесной дух Африки. Если его не ублажить, как следует, жертвоприношением, тёплой кровью, он нашлёт страшные болезни на тех людей, которые находятся на его территории.

8. Доминус — дьявол, вселяющийся в тела людей, предпочитает детей, с ним весьма трудно бороться, существует целый обряд изгнания дьявола, который изучают специально.

9. Лярва — демоница на Руси. Сеет раздор, застилает глаза жадностью, алчностью, подстрекает на братоубийство, на кровосмешение, престращает к азартным играм, наркомании, алкоголизму.

10. Обя — злой дух Ямайки, разьедающий плоть человека, проказа, поражает органы раковыми метастазами, насылает гниение кожного покрова, гангрена и т. д.

11. Банши — злой дух, обетает в старинных замках, наводит ужас на живых и выбрав себе жертву, не отстаёт от неё, пока не доведёт до психического расстройства, самоубийства. Избавиться от неё можно, обратившись к священнослужителям, специально обученным для этого.

12. Куутей — скандинавские страны, исправно служит сатане, вступает с людьми в мысленный диалог, сулит все земные блага, силу, которая может уничтожить тех, кого не любит его избранник. В его сети попадают слабохарактерные, альчные, корыстные, озлобленные на всех люди. Иногда этот демон может визуально показать себя своему избраннику, чтобы тот привлёк в его секту большее количество людей. Куутей питается энергией фанатизма. Человека практически невозможно освободить от этого демона, ибо он полностью овладевает душой своей жертвы. Изъедение демоном души, после смерти человека, полностью стираются и не имеют права на новое рождение. Кутей ищет новую жертву с мелкой душонкой, чтобы повергнуть мир в полный хаос. Но, как бы там нибыло, чистых и светлых душ, всё-таки, больше. Поэтому пока Куутей бессилен.

13. Стигма — принадлежит к миру тьмы. Озлобленный, разочарованный, обитает в любой точке земли. Наносит физические увечья, стигматы на тело человека. Это неуспокоенный души, ушедшие со страшными мучениями, убитые людьми, которым они, будучи живыми, верили и безгранично любили. Это могут быть дети, убитые родителями, жёны, мужья, сёстры, братья, друзья. А после своей мученической смерти они, в растерянности от непонимания произощедщего с ними, мечутся по свету, пугают ни в чём неповинных людей. Церковные ритуалы, молитвы, кропотливый труд медиумов, которые смогут поговорить с этими душами и понять причины их беспокойного поведения. Успокоить и отправить их в тот мир, в который они незнают дорогу, можно со стопроцентным результатом. Господь принимает осознавшую душу, которая получила прозрение. Они могут возрадиться в новой плоти и встретиться с теми, кто причинил им боль и страдание. Но что происходит дальше, зависит только от степени зрелости этой души.

Этот список можно продолжать до бесконечности, зло многолико и его цель одна. Не бог насылает на нас злых сущностей, но в наших силах молиться за спасение душ, одержимых дьяволами. Всевышний услышит наши мольбы и просьбы и при поддержке господней силы дьяволы будут изгнаны из тела и души одержимого.

— Друзья мои, вы не устали от такого количества озвученных имён всей этой нечисти? — Юлиан нахмурился и посмотрел на Генри и Шалтира.

Шалтир тоже посмотрел на Генри, ведь двум великим мужам важно было душевное состояние их подопечного.

— Я должен знать своих врагов по именам, чтобы бороться с ними, — Генри смотрел на учителей серьёзно и жёстко.

— Замечательно, мой мальчик, я именно такого ответа ждал от вас, — Юлиан обнял Генри, — давайте продолжим.

Теперь нам надо записать именя 12-ти бесовских жён, которые довольно сильно мучают людей всяких сословий.

Двенадцать немощей, «жёны бесовская», перечислять надо неприменно всех, не дай бог хоть одну пропустить.

1. первая речи: «имя мне есть ТРЯСОВИЦА, трясу всякого человека, что не может согреться в печи. Жар и хлад велик творю, озноб, поддир и свербу творю».

2. вторая речи: «имя мне ПЕРЕМЕЖАЮЩАЯ и ДНЕВНАЯ. Мучаю ежедневно, двухдневно, трёхдневно, четырёхдневно, недельно, месячно. Перемежаюсь разными новыми и недознанными болезнями; немощами человека мучаю, и разныя и всякия недуги и убожества навожу».

3. третья речи: «имя мне БЕЗУМНАЯ, непорядок, дурь, припадок творю, шум и лом голове, слепоту и сны разныя, и многие пакости навожу».

4. четвёртая речи: «имя мне есть ПЕРЕХОДНАЯ. Перехожу на человеке по разням местам, с места на место. Ломлю кости, спину, поясницу, главу, руки, ноги. Ною, сверблю, мозжу, аки камень лежу у человека под рёбрами, у сердца, на пояснице, в боку, в животе. Вздохнуть, кашлять и говорить не даю. С души мечу, душу занимаю и зажимаю, кашель и отдышку творю, сердце щемлю, ломлю, и сосу, крушу человека».

5. пятая речи: «имя мне СКОРБНАЯ. Человеку разныя немощи, недуги, хворости, убожества, вреды, скорби и болезни творю внутри и снаружи, и всякия порчи делаю».

6. шестая речи: «имя мне РАЗСЛАБНАЯ, расслабляю человека, аки мёртвого, немощи и дрожь во все члены и суставы посылаю, руки-ноги отымаю. Корчу и свожу руки-ноги, жилы; немоту и косноязычие творю. Ум, память и чувства отымаю и многия пакости творю».

7. седьмая речи: «имя мне ПУХЛАЯ. Подымаю и разрастаю у человека брюхо, аки пузырь говяжий; ноги и всё тело отекаю и опухаю; желчь напускаю, душу занимаю, кашель и чахотку творю, гноение и запор делаю».

8. восьмая речи: «имя мне ТАЙНАЯ. Разные невидимяе скорби творю. Я же хитрая, мудрёная, неисповедимая, недознаемая, несказанная, неизвестная. Никто не может меня познати и доведатися, я же самая сильная, крепкая. Таюсь, кроюсь, креплюсь, перехожу и творю, что бесы творят».

9. девятая речи: «имя мне БЕЛАЯ. Жар и огонь велик в человеке навожу, безумие, беснование, припадки, обмороки творю. Творю в очах, в голове разныя видения и слухи навожу; ум, память путаю; брожу, плачу, смеюсь, кричу, говорю, падаю. Силу, дерзость, боязь, страх, пугание, бессоние, мечты, бред и прочие козни творю».

10. десятая речи: «имя мне ПРОТИВНА. Всё ненавижу, не терплю, не люблю, человеку во всём надоедаю, против всех горжусь, грублю, ненавиствую, злюсь, бранюсь, всё в постыя день, нехотение, ни жалость и зависть и в смех привожу, в позори брань и смех навожу».

11. одиннадцатая речи: «имя мне ПРИЧУДНИЦА. В человеке сижу, прячусь. Когда меня выгоняют, через долгое время опять являюсь, ненавижу человека, отвращаюсь, отговариваю, в очах сама являюсь женским образом, сны разные навожу, человека давлю, душу и многия другия действия и козни творю».

12. двенадцатая речи: «имя мне СМЕРТНАЯ. Всех проклятий страшнее, плясовица и представица и угодница Ирода-царя. Я же в человеке сижу, до смерти мучаю разными муками и долестями, к смерти-пагуби и бедствию разному привожу». А теперь, мой милый Генри, я продиктую вам молитвенный заговор от этих жён бесовских. Читая его над болящим, вы сможете изгнать этих пакостниц из человека. Первым прочитал его апостол Иоанн Креститель, когда увидел их, окаянных, простоволосых, безобразных и скаредных. Ужаснулся он их виду страшному и спросил: «Для чего вы пришли? Что нужно вам от рода человеческого?». И ответили ему жёны бесовские: «Пришли мы пакости творити пуще бесов; мучить-морить людей, хворобы-болезни, уродства насылати, души вынимати, тела изнуряти. Кто не бережётся и без молитвы, не благославясь, ходит, делает, пьёт, ест и грехи разные творит и себя не хранит, тот наш угодник, мы в него сами вселяемся и творим, что хотим». Возмутился Иоанн Креститель мерзостям этим и сказал:

«Во имя Отца и сына и святого духа, сей заговор не на час, не на день, не на неделю, не на месяц, не на год, а на весь век и на всю жизнь. Аминь, Аминь, Аминь. Заклинаю я вас и запрещаю я вас все лихорадки,(тут перечислите все их имена, не в коем случае не забывая ни одной: Трясовица, Перемежающая и Дневная, Безумная, Переходная, Скорбная, Разслабная, Пухлая, Тайная, Белая, Противная, Причудница, Смертная) именем бога нашего Иисуса Христа, Святая и Живоначальная, Неразделимая и Единосущая Троица Отца и Сына и Святого духа. Аминь. Заклинаю силою Чистого и Животворящего Креста Господнего и Живоносным источником, Пресвятая Владычица наша Богородица и присно Девы Марии и всех небесных сил бесплотных, ангелами, архангелами, херувимами, серафимами, начала лет, престолами, господствами, властями силами, и всеми пороками и семьюдесятью апостолами и евангелистами, и всеми мучениками преподобными, угодниками и праведниками, и святыми мужеска и женска пола, соборами и ликами. Вскоре бежите от раба божьего (здесь надо произнести имя того, над кем будете читать молитву) в пустые леса, непроходимые места. Аще не послушаете меня и не побежите от раба божьего (имя) призову на вас имя Господне, Иисуса Христа и возмолюся я, святый великий апостол Иоанн Креститель, Богу о болящем рабе (имя): „ГОСПОДИ, ГОСПОДИ, ГОСПОДИ! Избави его от сей мучительной болезни. Я сказал и слово моё крепко. АМИНЬ“».

— Генри, друг мой, вы всё успели записать? — Юлиан наклонился, заглядывая через плечо своего ученика.

— Да-да, я успел, — Генри распрямился и посмотрел на Юлиана, — скажите, учитель, как вы можете помнить такой большой объём информации? — В этом нет ничего сверхестественного, — Юлиан улыбнулся, — ещё будучи молодым человеком, вроде вас, я определил свой мозг, как библиотечное хранилище мудростей со всей истории от основания мира. В моём фонде набралось уже немало информации из прошлого, настоящего и даже кое-что из будущего, в которое, благодаря дару провидения, я могу заглянуть. Всё находиться в хронологическом порядке и на своих местах. Всё это может показаться немного фантастичным, но смею вас уверить, это истинаая правда. Когда возникает необходимость найти ответ на какой-нибудь вопрос или поставить диагноз больному, я захожу в своё хранилище, беру оттуда нужную запись и черпаю знание.

— Значит, любой вопрос — любой ответ? — Генри восхитился, узнав о новом таланте своего учителя.

— Ну, это не совсем так просто, всё знать, к сожалению, невозможно. Но я стараюсь и тренируюсь без устали. Например, скажу без ложной скромности, я могу блеснуть довольно серьёзными знаниями в области медицины, психологии, точных науках. Но есть и специальный раздел, где собрано много народных рецептов, труды алхимиков, колдунов и т. д. список вполне внушителен. Эту библиотеку я пополняю не только в этой жизни, но и надеюсь, смогу восстановить её и следующих. Главное, вышколить свой мозг, чтобы вспомнить всё, а остальное дело техники. Вот и сейчас, для того, чтобы рассказать тебе это, я взял маленькую брошюрку и прочитал её вам вслух. Вы обязательно должны научиться создать в своей голове такую же библиотеку. Вам ещё слишком многое надо узнать и понять. Поэтому, мой дорогой мальчик, отриньте лень и нежелание, совершенствуйтесь во имя блага для многих.

— А это, действительно, возможно сконцентрировать свою память так, чтобы при очередном рождении вспомнить каждую деталь уже узнанного? — Генри недоверчиво посмотрел на Юлиана.

— Мальчик мой, неужели мой пример для вас не доказательство? — Юлиан нахмурился и погрозил Генри пальцем, — стыдитесь не доверять своему пожилому учителю. Такова реинкарнация, становясь другим, ты всё равно остаёшься самим собой. Только после смерти понимаешь, что мы ничего не можем взять из материального мира, с нами остаётся только душевная теплота, знания, запечатлённые в нашей памяти, всё это важнее и драгоценнее всех благ земных. Есть в народе шутка, плохая память влияет на зрение: «кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет тому два». Но лучше сказать так: «кто старое помянет, тот в будущем не ошибётся».

— Я ни в коем случае не хотел вас обидеть, простите, но всё это так удивительно.

— Ничего, я понимаю вас. Когда-то, безумно давно, я так же был недоверчив, но смог пересилить сомнения и вот прекрасный результат моего старания, — Юлиан постукал себя пальцем по лбу, — у нас ещё будет время для того, чтобы я доказал вам свои знания. Память прошлых рождений складывается у нас в подсознинии, нужно только научиться открыть эту тайную дверку. Закон рождения и смерти един — откуда ты ушёл, там умер, а где ты появился, там родился. Надо знать и помнить, рождение — не начало, а смерть — не конец, это всего лишь продолжение в новой форме, в новом мире, в новом проявлении, но со старым багажом знаний. Простой пример. Вот друг — ему доверься смело (Юлиан показал рукой на Шалтира). А с этим будь пока поосторожней (Юлиан показал на то место, где вчера лежало тало Януша). Ну, а этого ты видишь в первый раз (показывает на то место, где несколько дней назад сидел Кемаль) но кажется, ты знал его всю жизнь. Вы спросите, что это может значить? Я отвечу, это память прошлых рождений, возможно, когда-то ваши пути пересекались со всеми тремя и ваши нынешние чувства к ним продиктованы именно этой памятью.

— Скажите, Юлиан, а сколько раз мы рождаемся?

— Генри, что мне в вас нравиться, так это то, что вы всегда задаёте своевременные вопросы. Всё зависит от каждого индивидуально, каждую свою жизнь человек должен стремиться прожить так, чтобы заслужить новое рождение. Это складывается из множества факторов, определить которые неодходимо с самого начала, — Юлиан встал и заходил по комнате, — Не буду перечислять вам библейские истины, но именно от соблюдения их зависит практически всё. Добавлю только ещё кое-что, я, как человек, безумно любящий науку естествознания, смог довольно досконально изучить физическое строение человека, но и это не самое главное. Возможно сейчас, я скажу вам кое-что непонятное, но выслушайте. У каждого человека есть собственное биополе, в котором храняться все сведенья о нём. Это невидимая простому глазу, энергетическая оболочка, сотканная из разноцветных излучение каждого органа в отдельности. Всё вместе, представляет из себя защитный кокон. С самого рождения человечка, он вполне плотный и сильный, но с годами, от воздействия многих факторов, он слабеет. В нём появляются прорехи, в которые мгновенно начинают просачиваться негативные энергии, начинающие разрушать его изнутри, пока, в конце концов, не уничтожат полностью. Человек становиться совершенно беззащитным и тогда, его начинают атаковать силы, стоящие от нас по ту сторону баррикад. Чтобы защитить человека, надо найти ключик к его биополю, прочитать записанную там информацию и попытаться исправить, переписать её понову, чтобы спасти человека от разрушения. Как это сделать? С помощью заговоров, молитвенных кодов. Этот метод давно используется на практике теми людьми, которые были наделены великими знаниями ведовства. Их называли «ведьмами» иногда со страхом, иногда с уважением. Но изначальное название звучит так «Ведианда» т. е нить Ариадны, выводящая людей из затруднительных положений. Ведианство — знание причины своего состояния, видеть и останавливать злые сущности, толкающие людей в бездну, создающие условия самоуничтожения личности. Ведианда имеет силу и знание противостоять чёрной энергии и направить её на разрушение истоков зла, испепеления нечистого духа, освобождает душу человека от негативного влияния. Во все времена к ведиандам относились по-разному, приписывая им то злобное, то доброе. Но, тем не мение, это явление прошло через тысячелетия, из поколения в поколение передавая своё умение и пополняя их новыми знаниями. Есть масса положительных примеров этого, не побоюсь высокопарного слога, искусства магии и ведовства. Ведь тайна — часть магии, магия — часть жизни, жизнь — часть бесконечности, бесконечность — тайна вечности.

Прошу, господь! Открой пред мною дверь Назначь меня глашатаем Без видимой заслуги Я донесу до человечества Неиссякяемый звук Вечности И растворюсь в нём, подпирая дверь.

Людей никогда не оставляют без опеки Высшие силы, они могут подсказывать им что-то во снах, что-то в определённых стечениях обстоятельств, что-то на примерах из жизни людей, которые их окружают. Надо стремиться к тому, чтобы не пропустить ни одной подсказки и размышлять над малейшей деталькой. Но разум нам и дан для этого, любите его и тогда он ответит вам взаимностью и откроет свои кладовые.

Юлиан так разошёлся, его речь была похожа на лозунги. Генри кашлянул, чем вернул своего учителя в реальность. Юлиан, словно споткнулся о невидимый камень, остановился и обвёл взглядом своих слушателей.

— О, господи, меня опять понесло, — сконфузился Юлиан, — но я предупреждал их, что могу не справиться с ролью педагога, ибо говорю уже как с равным.

Генри улыбнулся и посмотрел на Шалтира. Тот покачал головой и обратился к Юлиану.

— Не волнуйтесь, наш юный друг прекрасно вас понимает, это видно по его глазам. Вы замечательный учитель, судя по тому, сколько уже мудрых мыслей вы смогли поселить в голову этого юноши, я чувствую исходящую от него силу.

— Спасибо, коллега, ваша похвала очень лестна для меня, зная ваш статус, — Юлиан поклонился Шалтиру, — всё-таки мне нужно научиться говорить более доходчиво, не перескакивая с одного на другое.

— Надеюсь на свою сообразительность и внимательность, я глубоко верю в то, что Всевышний действительно не оставляет людей без поддержки, надо слушать его голос и он выведет на правильный путь.

Юлиан улыбнулся чему-то и продолжал с налётом лёгкой иронии:

— Я вспомнил одно высказывание: «если бог начинает давать чёткие указания, значит, ты прочно в сетях дъявола».

— Но, как же так? Значит можно ошибиться и эта ошибка будет катастрофой? — Генри в недоумении посмотрел на Юлиана.

— Совершенно верно, мой друг, в этом-то и есть великий замысел провидения дать людям возможность самим отличить одно от другого, только бессмертная человеческая душа может почувствовать фальш в лживых напутствиях. Возможно, когда она замирает от чегото, люди называют это шестым чувством, и есть её сила разумного начала? Оглянитесь вокруг, секты, братства создаются на каждом углу и якобы несут слово божье. Но это не всегда так, порой это наоборот толкает в самую бездну и пропасть души людские, — Юлиан повернулся к Шалтиру, словно давая ему время высказаться.

И Шалтир вступил в разговор, своими речами вызывая у своих гостей приятные религиозные чувства:

— Вы правы, в этом мире лживых пророков не меньше, чем искушений. Все они твердят об истине, хотя познал её далеко не каждый. Я уверен, истинный пророк обращён лицом к богу, а спиной — к людям, а лживый — наоборот. Служение богу превыше всего, а способный слушать — услышит. Наша эра ведёт летоисчисление от рождения Иисуса Христа — он был сыном господним. Мы прекрасно знаем, что материлизовать господнюю сущность невозможно, он не имеет человеческого обличия. И в тоже время, отцовство Всевышнего распространяется на весь род людской. «И сказал господь: соберите мне со всех четырёх сторон света моих сыновей и дочерей». Когда господь создал человека, то вложил в него эволюцию прогресса развития разума, чтобы каждый из сотворённых господом смог познать и осмыслить замысел своего Отца. Как заботливый родитель, Всевышний дал нам учителей — пророков. Мы знаем Иисуса из Назарета, Моххамеда, рождённого в Аравии. Вопрос веры не требует доказательств либо ты веришь в существование Всевышнего, либо нет. Когда ты следуешь по своему жизненному пути духовно и радостно и цель твоей жизни жить страстно и энергично. Можешь поделиться своим счастьем с людьми, по неопытности не нарушаешь законы мироздания. Не ищешь лёгких путей, ведь лёгкий путь, выбранный человеком, отдаляет последнего от духовного прозрения. Не ставишь себе целью — победа любой ценой, вроде той, что «лучше царствовать в аду, чем служить на небесах». Не впадаешь в уныние, что не можешь разгадать замысел господний. Невежество людское не осуждаешь, а терпеливо разъясняешь изречения пророков, написанных в Библии и Коране. Если заповедь твоя «не создай себе кумира» и в сущности твоей душа и разум спокойны. Любые дары, данные тебе, принимаешь с благодарностью и раздаёшь их страждущим без сожаления, не ропщешь на господнюю несправедливость к тебе. Если искренне принимаешь десять господних заветов «не убий, не укради, не возжелай жены ближнего своего, не лжесвидетельствуй, не создай себе кумира, не чревоугодничай, не будь тщестлавным, не суди своих ближних, не враждуй, не отказывай страждущему в помощи». И самое главное, не отрицаешь, то, что не понимаешь. Каждый свой день чтишь их, помнишь и на деле применяешь, это стало для тебя естественно, как дышать и воду пить, значит, ты достиг определённых высот понимания. Твой жизненный цикл на земле перейдёт в другую форму, форму совершенства духа. В форме этого совершенства отправишься на аудиенцию к Всевышнему и если сдашь экзамен, то вернёшься на землю, нести слово божье. Может, станешь ангелом — херувимом и из тонкого мира будешь помогать человечеству просвещаться и выбирать правильный путь. В любом случае, это не начало и не конец твоего пути. Скажите, Генри, я смог объяснить вам смысл?

— Мне кажется, я понял, но ведь в жизни случается столько, что предугадать всего просто невозможно.

— Твоё будущее известно только господу, но загадывать нет смысла, нужно продумывать свои шаги, а жизнь внесёт свои коррективы, мы предполагаем, а бог располагает. Вы молодец, Генри, у вас посотоянно созревают вопросы, на которые вы хотите получить ответы.

— О, этот юноша с младенчества отличился большой любознательностью, уважаемый Шалтир, видимо, так и было предрешено, — довольно ответил Юлиан.

— Абсолютно согласен с вами, именно так и должно было случиться, ведь нет смысла обучать оккультным наукам того, кто воспринимает учение, как подарок к празднику или кнут погонщика. Избранный сам должен задавать вопросы, которые рождаются в его разуме и душе. Так мы с вами пришли к этому, а теперь Генри.

— Но, мне кажется, что такие же вопросы задают себе многие люди, — предположил Генри.

— В ваших словах есть доля правды, но может быть, они не так настойчиво стучатся в двери? Мудрость гласит: «стучите и вам откроется» А может, в силу каких-то других причин, природа не каждому открывает свои тайны, видя, что человечество ещё не готово владеть ими. Необыкновенных, талантливых людей выбирает сама история. Неважно, где ты был рождён, в бедной лачуге или в королевских покоях, не имеет значения, какое было получено образование. Людям свойственно делать ошибки, одни катострофические, непоправимые, другие поучительные, предупреждающие о надвигающейся опасности. Осознание своего деяния и раскаяние ведёт душу к очищению. Раскаяние — это последний фиговый листок, прикрывающий наготу и непорочность души. Гордыня, словно гусеница, сжирает его, тогда обрывается последняя нить, связующая душу с господом и уже нет защиты от дьявольских сетей. Природа жизненных ситуаций создана провидением и не может быть ошибочной, всё совершенно и закономерно. Если судьба одевает на голову своего избранника венец, значит, так было предначертано в книге судеб. Всё, что я успел осмыслить — тоненькая ниточка в огромном клубке мироздания, но именно она связывает меня с этой величиной — Бесконечной Космической Вечностью. Сколько ещё скрыто в ней, сколь долог и длинен будет путь к вершине, знает только сам господь. Ожидайте неожиданного, будьте готовы ко всему, ведь участь нас троих покрыта тайной.

Наступила звенящая тишина, даже дыхания собеседников не было слышно.

— Шалтир, кто вы? Где проходили свои науки, кто ваши учителя? — Генри первый прервал молчание.

— Какое место на земле в этот раз дало вам свою энергию? — Юлиан тоже задал вопрос.

Шалтир улыбнулся и посмотрел на одного и другого.

— Я родился в благословенном месте, в маленькой деревушке, у подножья Гималайских гор. Мои соотечественники знают множество легенд и преданий, чтят своих богов, поддерживают культуру предков, воспитывая детей в любви к создателю. Гималайские горы находятся между Индией и Китаем. По древней легенде, бог Брахма (в переводе «начало всех начал») создал Вселенную и опеку над миром взял на себя бог Вишну (охранитель). На самой высокой горе Кайласа жил бог Шива с женой и двумя сыновьями. Видя, как процветает жизнь на земле и счастливые лица людей, Шива разгневался и погрузил мир в космический сон. Безутешный Вишну, не сумевший выполнить свою миссию, в горе, пришёл к Брахме и рассказал тому, что сотворил Шива с миром. Брахма спустился на землю и увидел самодовольного Шиву-разрушителя, улыбнулся только ему известным мыслям, и возродил мир, разбудив жизнь в Бесконечности. Так гласит самая древняя легенда записанная в книге книг индийского народа «Махабхарате». Это огромное собрание легенд, поверий, сказок и религиозно-филосовских рассуждений. Как для христиан Библия, для мусульман Коран, так эта книга ценна для индийцев. В каждой из этих трёх книг начало начал практически одинаково. Но перваначальный смысл этой задумки создателя так и остался неразгаданным до сих пор.

В моей семье было восемь человек: отец, мать, бабушка по отцовской линии и пятеро детей, четыре мальчика и одна девочка. Я был самым младшим. Жили мы по тем временам вполне обеспеченно, но наше благосостояние не свалилось нам на головы с небес. Отец выращивал на нашем поле сахарный тростник, трудился сам, своим честным и тяжёлым трудом зарабатывая деньги для семьи. Сахар очень ценился, поэтому доход был постоянным. Мать, бабушка и старшая сестра были известными в округе рукодельницами. Они шили очень красивые и добротные сари, вышивая их золотыми нитями, поэтому все женщины считали за честь купить свои наряды именно у них. Когда братья подросли, то стали помогать отцу, а я, как самый младший был под присмотром женщин. Когда мне исполнилось шесть лет, я стал считать себя вполне взрослым и всячески пытался избежать опеки, вызывая улыбки и подбадривания взрослых. Как-то раз я проснулся среди ночи и почувствовал странное волнение. Ночь была похожа на густый, мглистый туман, с плотным, трудно вдыхаемым воздухом. Луны и звёзд не было видно. Я зажмуривал глаза, пытаясь уснуть, но сон, словно рукой, сняло. И встать я не решался, потому что боялся этой темноты. Что-то наростало внутри меня, какоето предчувствие и пыталось вырваться наружу. Оно, это предчувствие чего-то, просто стаскивало меня с постели, заставляя окончательно проснуться и куда-то идти. Я ворочался, чтобы избавиться от него, но будто кто-то поднял мои веки и я увидел луч света. Он, ровной дорожкой, пробиваясь сквозь стену дома, падал на мою кровать, не ослепляя глаза, а приятно лаская взор. Я сам не понял, как встал и пошёл по этой светящейся дорожке, прямо сквозь стену! Оказавшись на улице, я быстро, насколько хватало моей детской прыти, шёл по лучу, то касаясь земли, то почти подлетая на несколько сантиметров над ней. Уже кончилось отцовское поле, а я всё бежал и бежал к тому месту, откуда исходил этот свет. Вдруг, я очень отчётливо услышал бабушкин голос, который звал меня вернуться домой. Я испугался, что она догонит меня и припустил ещё быстрее. Теперь я точно летел над землёй, едва касаясь её пальцами ног. Сколько я мчался в таком темпе, незнаю. Но место, из которого исходил этот свет, был уже совсем близко. Я оглянулся и увидел, что за мной этого света уже не было, он исчезал прямо под моими ногами и оставался только впереди. Он исходил от чего-то очень большого, яркого, но не разобрать. Когда я приблизился к этому источнику света на расстоянии нескольких метров, я смог разглядеть его. Это был огромный кокон, который переливался всеми цветами радуги! Я, не испытывая никакого страха, словно под воздействием кого-то, сделал последнее усилие, рванулся к нему и будто вскачил в открытую дверь, оказавшись внутри кокона. Меня ослепил яркий свет, я потерял сознание.

Очнулся в каком-то, наспех построенном шалаше, лёжа на травяной подстилке. Сознание возвращалось на столько медленно, что я с трудом мог соображать. В голове стоял гул, в глазах туман. Я зажмурился, чтобы попытаться вернуть зрение. А когда открыл глаза, то смог разглядеть сплетение веток над головой, через которое пробивался солнечный свет.

Шалтир замолчал, было видно, что он снова переживает тот момент, который, по всей вероятности, был мучительным для него. Он глубоко вздохнул и продолжал:

— Я попытался встать, но моё маленькое тельце не слушалось меня, я просто не чувствовал его. Мне стало так страшно, хотел закричать, но не смог издать ни звука. Вы представляете душевное состояние шестилетнего мальчика, который мог только думать и всё! Я, невероятным усилием, стал пытаться раскачать свое тело, пока не выкатился из своего убежища. «Слава Всевышнему, облако очнулось». Я не говорил вам, что меня, с самого младенчества, все родные называли «облаком». С самых первых моих шагов, все удивлялись моему проворству и легкости движений. Как-то раз, бабушка позвала меня, чтобы посмотреть, как я, быстро перебирая своими ножками, помчался к ней, а потом меня позвала мама и я повернул в её сторону. «Как облако быстро меняет свой курс от малейшего дуновения ветерка» сказала бабушка. С тех пор меня и стали звать «облаком».

И вот, теперь, возле шалаша, послышался голос бабушки. Я повернулся на её голос. Бабушка Шил сидела на земле возле маленького костерка и что-то мешала в глиняном горшке. Бросив своё занятие, она бросилась ко мне и, прижав мою голову к своей груди, расплакалась. «Внучек мой маленький, облачко моё, я уже и надеяться перестала» приговаривала она, целуя моё лицо. А потом, когда её первая радость немного стихла, она стала рассказывать, что со мной произошло. Оказалось, что я пролежал без памяти 49 дней, а она ухаживала за мной. В ту ночь, когда я вышел из дома за этим лучом, она тоже не спала и видела мой уход. Бабушка подождала немного, думая, что я вышел во двор по нужде, но я не возвращался. Тогда она пошла искать меня и увидела, как я, словно по чьему-то зову, бегу по светящейся дорожке уже довольно далеко от дома. Она почувствовала непередоваемый страх за меня, а потом благоговейный трепет перед этим светом и пошла следом за мной. Но её старость уже не давала возможности догнать меня и тогда она крикнула моё имя, чтобы я остановился. Но я только сильнее припустил. Ей не оставалось ничего другого, как по возможности, не терять меня из виду. Яркая вспышка света, а потом кромешная тьма. Бабушка ужаснулась, упала от неожиданности. А когда поднялась с земли, то к своему ужасу поняла, что меня нигде не видно. Какое родственное чутьё, какое наитие двигало ей, я незнаю, но она нашла меня среди огромного поля в полной темноте. Я лежал без сознания и её попытки привести меня в чувство были тщетны. Она хотела взять меня на руки, чтобы отнести домой, но вдруг послышался, сначала тихий, потом нарастающий, гул. Земля заходила ходуном под её ногами, словно под землёй заворочалося какое-то огромное животное. Гул стал невыносимым, оглушающим, а вибрация была такой, что бабушка не устояла на ногах и упала рядом со мной. Она прижала моё тело, словно хотела закрыть собой. Это было просто светопредстваление какое-то, говорила она, сколько это продолжалось, она не помнить, ибо страх так сковал её, что само время перестало существовать.

Она очнулась от звенящей тишины и лучей солнца, поднимавшегося над горизонтом. Наступило утро, а я так и был без сознания. Бабушка Шил, еле-еле поднялась на свои дрожащие ноги и попыталась взять меня на руки. Но ночь леденящего страха отняла у неё последние силы. Она горько расплакалась от бессилия и решила вернуться, чтобы позвать моего отца. Она шла и шла, удивляясь тому, как далеко мы оказались от дома. Ей даже пришлось оставлять приметы, чтобы потом без труда отыскать меня. Она шла до самого полдня и уже начала волноваться, что заблудилась, ненаходя знакомых мест. И тут щемящее предчувствие беды охватило её, когда она поняла, по каким-то, только ей известным приметам, что местность вокруг отдалённо напоминает ту, в которой мы жили. Но ни одного строения, ни одного, хотя бы, разрушенного домика не было! Бабушка обомлела. Не чувствуя ног, она опустилась на землю, внутри её похолодело, перед глазами всё поплыло. На месте когда-то зелёных полей тростника и риса, любовно возделываемых её сыном, небольшого селения, приютившегося на склоне горы, была безжизненная равнина, занесённая песком. Словно и не было здесь никогда ни людей, ни домов. Навалившееся горе, словно каменная глыба, скатившаяся с гор, казалось, придавила бабушку Шилу к земле, она уткнулась лицом в песок. Хотела плакать, но слёз не было, хотела закричать, но крик комом застрял в её горле.

Сколько пролежала она так, только богу известно. Перед ней, словно во сне, промелькнула вся её жизнь. Зажмурилась Шил и будто душа её, против времени, вернулась назад, посмотреть, какая трагедия случилась здесь этой ночью. Словно, разрываемая изнутри, вздыбилась по середине селения земля, повалились лачужки, дико закричали люди, выскочившие из своих домиков. Забегали в панике, ища спасения. Люди, животные — всё смешалось в один живой организм. Но шанса на спасение не было ни у кого. Разверзлась земля и поглотила всех за одно мгновение. Что это было? Что за чудовищная катастрофа? «За что, боги?!» это единственная мысль, которая словно огнедышащий дракон, испепеляла душу старой женщины. Но не было ответа ни в разуме, ни в сердце, ни с небес. Мир, в котором жила её семья, исчез, поглощённый безжалостной землёй. Жизнь остановилась.

Сколько времени находилась она в полном оцепенении, раздавленная горем и болью души, неизвестно. Но маленький мальчик, внук, оставшийся единственным из потерянного мира счастья, был ниточкой, которая ещё связывала её с той жизнью. Измученная, она собрала остатки сил и пошла назад, к тому месту, где оставила меня. Уже прошло столько лет, а я, даже сейчас, при всей своей учёности, до сих пор не могу понять, откуда в ней было столько сил, чтобы пережить эту боль. Есть индийская поговорка «то, что не убивает, делает сильнее». А может, именно эта боль и помогала ей выхаживать меня, не приходящего в сознание целых долгих 49 дней. Но я стою перед вами, благодаря проведению и безграничной любви моей бабушки. Чем она кормила меня, чем поила, я незнаю, вернее не помню, но я стал поправляться довольно быстро. Через несколько дней, бабушка, сдерживая рвущиеся наружу рыдания, рассказала мне о том, что случилось. Я слушал и не верил своим ушам, моё сердечко бешено колотилось, словно маленькая птичка в силках. Я смутно понимал смысл её страшного рассказа, плакал и кричал, что это неправда. Бабушка прижимала меня к себе и говорила, говорила что-то, но я не слышал её голоса. Устав от слёз и горя, я уснул на её руках. Мне снились мои родные, мать, отец и братья. Они, взявшись за руки, уходили вдаль, за горизонт, не оглядываясь и ничего не говоря мне. Я плакал и бежал за ними, но они только прибавляли шаг, пока не скрылись за пеленой серой мглы. Когда я проснулся, бабушка сидела возле потушенного костра, складывая что-то в кусок материи. Увидев моё пробуждение, она сказала «нам пора идти, вставай, внучек». Я поднялся на ещё не совсем окрепшие ножки, она взяла меня за руку и мы пошли под палящем солнцем в неизвестную даль, вникуда. Мы больше никогда не говорили о том, что случилось той ночью и никогда не были на том месте, где стоял наш дом. Так закончилось моё счастливое детство.

Мы ходили от селения к селению, от посёлка к посёлку. Я, не смотря на свой малолетний возраст, смог понять, сколько в мире плохих и хороших людей. Большинство людей относились к нам с душевной теплотой и заботой. Мы не стремились вызвать к себе жалость, но пережитая трагедия горестными печатями отразилась на наших лицах. Многие сами старались помочь старой женщине с малолетним ребёнком, пытаясь всучить ей милостыню. Но моя бабушка всегда была очень трудолюбивой и не гнушалась никакой работой, чтобы заработать нам на пропитание. Во всех посёлках бабушка показывала своё искусство шитья и люди щедро платили ей. Я тоже, насколько хватало моих детских сил, пытался помочь, поэтому тоже брался за любую посильную работу. Так и жили мы, от дома к дому.

Много раз бабушке предлагали остаться в каком-нибудь селении, но она всегда отказывалась, словно одержимая идя к какой-то, только ей известной цели. Когда я спрашивал, куда мы идём, она отвечала, что нам нужно обязательно дойти до одного места, в котором я найду лучшую жизнь. «Я уже так стара, что перед смертью должна быть уверена в твоём будущем» говорила она мне, прижимая к своей груди. Я кричал, ругался с ней, что она должна жить долго, но она только улыбалась в ответ. Так мы и продолжали свой путь.

Мы достигли города Патан. Среди верующих этот город весьма почитаем. По преданию, Будда обрёл там просвящение. Это город мастеров и ремесленников, в каждом мастере есть искра божья, настолько хорошо они делают своё дело. Их изделия пользуются спросом во многих странах. Мы с бабушкой остановились в этом городе на несколько дней и ночевали возли старинного храма Будды. На третью ночь бабушка проснулась и разбудила меня, тряся за плечо. «Смотри, смотри, внучек, смотри вот туда» шептала она мне. Я никак не мог проснуться и вяло отбивался. Но она так настойчиво теребила меня, что, в конце концов, я проснулся и сел. Вокруг было так темно, хоть глаз выколи. Но вдруг, словно серебристые нити дождя полились с небес, освещая всё вокруг, напомнив мне о той страшной ночи, после которой мы остались одни с бабушкой. Я закричал от испуга, а бабушка закрыла мне рот рукой. Но, не смотря на страх, я не мог закрыть глаза. А тем временем, серебряные нити стали сплетаться в толстый пучок, пока не соткали фигуру, кого бы вы думали? Да-да, именно Будды, сидящего в позе лотоса. Я почувствовал, как перед моими глазами всё поплыло и… провалился в темноту. Когда я очнулся, солнце едва позолотило горизонт. Бабушка Шил сидела рядом со мной и качалась из стороны в сторону. «Ну вот, мой маленький, теперь я точно знаю, куда нам идти, Будда сказал мне это сегодня ночью» и, наспех перекусив нехитрой снедью, мы отправились дальше.

Пройдя весь Бутан, Непал, мы, наконец-то, остановились в одном маленьком поселении, у подножья величайшей горы Джамалунгмы. «Вот мы и пришли, внучек, здесь я останусь, а ты обретёшь силу и знание» улыбаясь, говорила бабушка сквозь слёзы. Я очень обрадовался её словам, хотя не понимал, почему она плачет. Нас приютила одна семья, состоящая из 4-х человек: мужчина и трое детей, старший сын 20-ти лет и пятнадцатилетнии девочки-двойняшки. Их мать умерла три года назад, от какой-то неизвестной болезни. Они возделывали землю, выращивали рис и так как я был знаком с этой работой, то всеми силами старался им помочь. Мне шёл 12-ый год и я чувствовал себя вполне самостоятельным. А бабушка расхворалась, и жизнь, медленным ручейком, стала уходить из неё, пока родник энергии совсем не иссяк. Последними словами моей родной Шил были такие: «да не ошибётся в тебе Будда, да не разочаруешься ты в нём». Через много-много лет я понял их значение, но тогда они не имели для меня никакого смысла. Час пробил и никакие усилия уже не могли поднять мою бабушку Шил. Я остался совсем один на всём белом свете. Приютившая нас семья совершила траурный обряд. Мы не хороним своих покойных, их сжигают на костре, а пепел бросают в реку, несущую свои воды в Ганг. Так заканчивается земной путь наших усопших. Высыпав прах, я, сам не помню, как пошёл по течению, словно никак не мог проститься. Я ни о чём не думал, просто брёл, в оцепенении, по берегу, под шопот мелких волн, в котором мне слышался голос моей Шил и очнулся от чьего-то прикосновения. На моём плече лежала рука пожилого мужчины, одетого в белые одежды. Я поднял голову и наши глаза встретились. Мы долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова. «Твой путь окончен, ты уже нашёл того, к кому шёл двенадцать лет. Иди за мной» так сказал мне мужчина и, не убирая своей руки с моего плеча, повёл меня в сторону от реки. Я никогда не видел его раньше, но почему-то, рядом с ним мне было спокойно и уже не так одиноко. Я почувствовал уверенность в своём завтрашнем дне, хотя моё будущее для меня было абсолютно туманным.

Нехожеными тропками, по серпантину горных дорог, вёл меня этот странный мужчина. Я брёл за ним, как послушное дитя, не задавая вопросов. Он ни разу не оглянулся, будучи уверенным в том, что я следую за ним. Несмотря на трудное восхождение, меня словно несли на крыльях невидимые птицы. Я чувствовал невероятное восхищение и лёгкость от чего-то такого, что теплилось в глубине моей души. Поднявшись на самую вершину этой неприступной горы, мы вышли на ровное плато, где, теснясь к каменной стене, были построены маленькие домики — дзонги. Мужчина повернулся ко мне и сказал: «Меня зовут Инпоии, я гуру, что значит „учитель“. Теперь ты будешь жить здесь, среди таких же, как ты учеников, а я обучу тебя множеству наук. Ты познаешь истину и достигнешь просвещения». Так сказал мне гуру Инпоии. Перво-наперво гуру объяснил мне основы буддистской религии. Он обрисовал мне первого врага человеческой сущности. Демон Мара — психологическая сила, живущая в нашем подсознании. Маара влавствует над чувствами страсти, похоти, отвращения. Будда смог остаться безразличным к пленительному зову этого демона. Победив внутренную похоть великий Будда сделал заключение в четырёх пунктах:

1. жизнь полна страданий

2. причина страданий-желания

3. от желаний есть лекарство

4. принимать лекарство научит Будда.

Суть буддизма в двух словах — практика самосознания. Наш человеческий ум — могучий инструмент познания. Буддизм-религия как инструмент самосовершенствования. Но нужно победить в себе шесть земных пороков: жадность, алчность, нерешительность, корысть, леность, нетерпимость.

— Всё тоже самое, что и православие, — пожал плечами Генри, — тогда для чего называть одно и тоже разными названиями?

— Это, дружок, тема другого разговора, — Юлиан нахмурил брови, — разве я учил вас перебивать рассказчика?

— Ничего страшного, коллега, юноша вправе спрашивать, иначе нет смысла ни в чём, — улыбнулся Шалтир, — Сорок девять лет прожил я в одном из дзонгов, под неусыпным оком своего учителя изучая столько наук, сколько только известно в мире.

Перед смертью гуру Инпоии призвал меня и сказал: «теперь я могу со спокойной душой уйти, я выполнил все свои земные дела и могу с достоинством посмотреть в глаза создателю, ибо моё знание передано достойному. Теперь твой черёд искать себе ученика, а твоё сердце укажет путь». С этими словами мой учитель ушёл из жизни.

Я покинул место своего пребывания и отправился на поиски. Множество больших и маленьких городов мне пришлось пройти, но ни в одном из них моё сердце не ёкнуло. Только войдя в этот город, я почувствовал невероятное облегчение. Внутри меня всё ликовало, я понял, именно здесь найду того, кого надо. Мне оставалось только ждать. Теперь, когда мы здесь все втроём, я могу быть спокойным, ибо моё ожидание увенчалось успехом. Миссия, к которой каждый из нас шёл своим путём, будет исполнена. Но об этом я скажу вам позже. Сначала мы должны подготовиться к довольно-таки сложному испытанию. От этого зависит будущее. Нужно учится на трагических ошибках истории и не повторять их. На столько ли мы прозорливы и умны, чтобы не воспользоваться подсказкой?

Шалтир посмотрел на своих собеседников. Оба проявляли большое внимание к рассказу хозяина дома.

— А что это за испытание и для выполнения какой цели оно нужно? — Генри явно был готов ко всему.

— Через три дня мы совершим с вами удивительное путешествие во времени и пространстве, но в отличии от астральных перемещений, это будет переход во плоти, т. е в физическом теле. Но я забежал немного вперёд, хотя должен был подготовить вас к этому.

— Но разве это возможно? Как же пересечь время во плоти? — Генри был поражён.

— Когда вы, Девятый Радужный Адепт, пройдёте по мирам столько, сколько я, узнаете и постигнете истину Вечного, тогда и вам станет это под силу, — сказал Шалтир и что-то прошептал себе под нос.

— Я глуп, боже мой, как я не понял сразу, ведь вы— Первый, значит, главный, — Генри всплеснул руками.

Шалтир бросил взгляд на Юлиана, оба таинственно улыбнулись.

И тут в двери дома Шалтира постучали. Хозяин поднялся, подошёл к дверям. За порогом стоял запыхавшийся посыльный из консульства. Шалтир взял из его рук конверт и передал Генри. Быстро пробежав глазами послание, Генри поднялся и посмотрел на своих учителей.

— Я должен идти, из консульства прислали депешу, в которой мне сообщают, что в наше посольство снова хлынул поток раненых из соседней провинции. Я военный и это мой долг, я связан определёнными обязательствами перед тем обществом, в котором живу и поэтому, если вы позволите, я хочу откланяться до нашей следующей встречи. Через три дня я буду в вашем распоряжении.

Генри стоял в ожидании ответа, Шалтир и Юлиан переглянулись.

— Да, вы должны идти, я прекрасно вас понимаю, — Шалтир сложил руки на груди и поклонился Генри.

Генри ответил ему поклоном, подошёл к Юлиану, обнял и, козырнув, вышел.

— Я в страшном волнении, чувствую, он может наделать глупостей. Я не могу просто сидеть и ждать. Простите, мой друг, но я пойду за ним, нелепо потерять его, накануне великих событий, — Юлиан посеменил к дверям.

— Мои люди вас проводят, — только и успел сказать вслед Шалтир, — суетливый человек, как квочка над цыплёнком, но таково его естество, ничего тут не поделаешь, хотя прекрасно знает, что ничего катастрофического не случится.

Шалтир улыбнулся. Подойдя к одной из стен своего дома, он достал из неприметной ниши очень старую, потрёпанную книгу в переплёте из телячьей кожи и, присев к столу, погрузился в чтение.

Глава 23

А Генри почти бежал по улице к консульству. «Ну что же он творит?! Когда же это чудовище прекратит свои злодеяния,» — думал Генри о Людвиге. Вбежав в посольство, он сразу же отправился к полковнику Юрсковскому. Тот стоял у окна, сложив руки за спиной.

— Господин полковник, что же это происходит? Я ничего не понимаю, ведь уже несколько дней всё было спокойно, — Генри едва отдышался от быстрого бега. — В том то и дело, юноша, я, так же, как и вы в полном недоумении, — полковник повернулся к Генри.

— Я считаю, что нам пора вмешаться, ведь гибнут люди и не только наши, но и местное население. Надо что-то делать, иначе эта бойня никогда не кончится.

— Да, вы правы, я уже отдал распоряжение выступать, полк готов, — Юрсковский протянул Генри пакет, — здесь я написал несколько строк капитану Юшкевичу, он прибыл недавно на тот форпост. Объедините свои усилия и утихомирьте восставших.

Генри почувствовал, как неприятный холодок пробежал по его спине, взял пакет и вышел из кабинета. «Вот теперь-то и настало время для нашей встречи и я не отступлюсь, победитель должен быть только один и им буду я» думал Генри, идя по коридору на улицу. На площади, перед консульством, построившись в строй, стоял полк, в ожидании своего командира. Генри вскачил на коня и дал команду. Поднимая клубы пыли, полк двинулся в сторону выхода из города. Через пару часов, в том же направлении, следом за полком выехала из города небольшая двуколка с одним пожилым седоком.

— Мальчишка, совсем мальчишка, но храбрец, вот в этом то и заключается его избранность, в этой великой уверенности и собственном достоинстве, — бормотал пассажир этой двуколки. Это был Юлиан.

Утром следующего дня полк прибыл в соседнюю провинцию, объятую дымом пожарищ. Казалось, даже сама земля горела под ногами. Закопчённые стены форпоста, ощетинившийся штыками небольшой отряд вокруг каменного забора представляли жуткое зрелище. В глазах солдат ненависть перемежалась со страхом. Завидя входящих в городок соотечественников, многие из этой горстки людей просто расплакались. Генри спешился с коня и подошёл к старшему офицеру. Они поприветствовали друг друга, офицер доложил Генри о событиях последних дней.

— Здесь остался лишь маленький отряд, а большая часть недалеко отсюда. Вы обратили внимание, что населения почти нет, все мужчины ушли в джунгли и оттуда делают набеги. Капитан Юшкевич с отрядом сейчас стоит на самой кромке джунглей и старается выманить их, чтобы полностью разбить. Сколько людей уже погибло, это просто страшно.

Генри внимательно выслушал доклад, внутри всё клокотало от злости. «Нет, я не должен подавать вида и действовать по эмоциям. Надо всё обдумать спокойно и взвещенно. Но думать придётся на ходу».

— Скажите, а что послужило причиной столь чудовищного положения вещей? — Я сам в полном недоумении. Я прибыл совсем недавно, вместе с капитаном. А уже на следующий день солдаты, словно взбесились. Они, небольшими группками, покидали посты и, словно варвары, нападали на мирное население, грабили, убивали, насиловали, таща в посольство всё, что попадало им под руки.

Я доложил об этом нашему полковнику, но он отмахнулся от меня и отправил к капитану Юшкевичу. А тот, в свою очередь, дал понять, что происходящее меня не касается и если я буду совать нос не в свои дела, то очень пожалею об этом. Знаете, что он мне ещё сказал? «У солдат мизерное жалование, а у них на родине остались жёны и дети. Пусть наберут богатства и приедут домой обеспеченными людьми». Вы представляете, мне показалось, в его словах есть резон. Но когда население взбунтовалось и стали поступать первые раненые и убитые, я испугался. Всё оказалось настолько чудовищным, масштабы этой катастрофы нарастали с каждым днём.

— Да, я успел в этом убедиться сам, сейчас самое главное остановить и тех и других. Мы выступаем тотчас же, я оставлю вам небольшой отряд для поддержки.

Генри отдал распоряжение своему офицеру, а сам вскачил на коня и остаток полка пошёл в сторону доносившихся оружейных выстрелов. Пройдя небольшое расстояние, продираясь сквозь заросли, уставший отряд вышел на пустошь. Страшное зрелище предстало им глазам. Убитые вповалку с ранеными, запах смерти и страха. Живые, прикрываясь телами своих вышедших из боевого строя, стреляли в противоположную сторону, где за кустами и стволами, обвитыми лианами, по всей вероятности, и прятались повстанцы. Генри смотрел на этот неравный бой и, к своему удивлению, понял, местные жители были далеко небезоружны. С той стороны тоже раздавались выстрелы. «Но откуда у них ружья?» подумал Генри, оглядывая место сражения. Его взгляд остановился на небольшой возвышенности, чуть в стороне от поля боя. Там стояло трое офицеров, двое из них пригибались от каждого выстрела, едва не падая на землю. И только третий явно ничего не боялся, ни свистящих пуль, ни пушечных ядер. Он стоял, как изваяние, сложив руки за спиной, уверенный в своей неуязвимости. Генри напряг зрение, вглядываясь в этого офицера, хотя прекрасно знал, кто мог быть таким бесстрашным среди этого кошмара. Это был Людвиг Юшкевич. На его лице блуждала довольная улыбка, ему явно нравилось происходящее.

«Он не боиться чудовища, которого сам же породил» Генри спешился с коня и бросился через поле к этому пригорку. Он мчался под пулями, задыхаясь от порохового дыма с одной только мыслью, остановит это побоище. Но как можно было этого добиться, он совершенно не представлял. Добежав до возвышенности, на одном дыхании, почти взлетел на неё и сбил с ног Юшкевича. Они скатились вниз и отпрыгнули друг от друга на несколько шагов.

— Что вы себе позволяете?! — прокричал Людвиг, одёргивая мундир.

— Нет, это что вы себе позволяете, во что вы превратили солдат! В шайку негодяев и преступников! Сколько жертв, сколько изломанных жизней принесли вы уже в свою копилку! — Генри перекрикивал грохот орудий и крики людей.

— Вы, ничтожество, что вам известно о жизни?! Ваше слащавая доброта и богоугодничество никчёмны. Я даю людям гораздо больше, только со мной и под моим началом они обретают смысл, ибо хотят жить в богатстве и достатке. А вы? Что дали им вы своими проповедями о всепрощении и благодарности богу за то малое, что у них есть! — Людвиг подскачил к Генри и уставился взглядом в его глаза, — идите со своим богом, поклоняйтесь ему и, получив удар по левой щеке, подставьте правую. А жертвы всегда неизбежны, и тот, кто уцелеет, будет покланяться мне, как своему идолу, благодаря за те дары, которые материальны. Они хотят обладать здесь и сейчас зримым богатством, а не духовным в ваших пресловутых будущих жизнях. Я нахожусь здесь, чтобы завоевать друзей для того, кто в скором времени будет править миром. Убирайтесь, здесь не место таким баловням, как вы. Здесь победят только сильнейшие.

Людвиг оттолкнул Генри и взбежал на пригорок, на ходу крича что-то одному из офицеров. Тот козырнул и, спустившись вниз, побежал по рядам лежащих солдат, отдавая приказ. Солдаты поднялись и с криками бросились в сторону противника. По мере приближения к краю джунглей, шеренга солдат редела, многие уже не поднимались. «О, господи, это надо прекратить, но как?» лихорадочно думал Генри. Запах гари и крови вызывал тошноту, нервное напряжение достигло своего апогея и Генри показалось, что сейчас потеряет сознание. «Иди, иди мой мальчик в самую середину, в твоих силах остановить всё это, смотри, знамение над тобой» зазвучал в голове Генри уже знакомый голос. Он, собравшись с силами, стал озираться по стронам, ища потверждение этим словам. Краем глаза заметив, как вокруг него воздух стал чище и плотнее, он поднял голову. Над полем боя, на сколько хватало глаз, небо стало багрово-красным. Словно в тумане, он видел, как остановились солдаты и тоже стали смотреть на небо. Залпы ружей и пушек из монотонного гула превратились в одиночные выстрелы, пока не стихли совсем. Наступила оглушающая тишина. В глазах Генри стало мутно и нестерпимо больно, он зажмурился, а когда открыл их, то изумлению не было придела. Он увидел, что стоит в луче ярко серебристого света прямо по середине поля битвы. Там и здесь солдаты, раскрыв от удивления рты истово молились и осеняли себя крестом, глядя наверх. А на противоположной стороне, выйдя из-за деревьев, упала на колени немногочисленная кучка индийцев, тоже смотрящих в высь. Генри поднял глаза, вздох невероятного облегчения вырвался из его груди. «Неужели, это не сон? Господи, ты явил мне своё чудо»! стучало в висках Радужного Адепта Генри. На одной половине неба, выстланом багряными сполохами, от горизонта до горизонта был лик Христа. А на другой, улыбаясь уголками губ, прозрачное, но прекрасно видимое, изображение Будды. А в самой середине, чуть выше над двумя божествами, переливаясь двенадцатью цветами, было огромное облако, от которого и шёл луч света до самой земли. В этом-то луче и стоял Генри. Чувствуя нечеловеческую усталость, он успел заметить, как солдаты стали отступать от него. Потом глаза заволокло пеленой, он провалился в темноту, которая, вспыхнув ярким светом, превратилась во мрак, поглотивший его сознание.

Генри очнулся от шлепков по лицу. Медленно приходя в сознание, он едва различал над собой чьё-то лицо. Словно издалека, до него доносились людские голоса. Кому они принадлежали, он никак не мог различить. С неимоверным трудом удалось открыть глаза, за пеленой тумана, застилавших их, он разглядел лицо, склонившееся над ним.

— Мальчик мой, ну вот и хорошо, замечательно, напугали вы меня, — Юлиан вытирал рукой слёзы, катившиеся по его щекам, — ну что же вы? Разве можно так пугать своего старого друга.

— Что… что случилось? — голос Генри был настолько тихим, что Юлиану пришлось наклониться к его губам.

— Боже мой, если бы вы видели, сколь грандиозно было это зрелище, просто фантастическое, — Юлиан сел на землю рядом со своим учеником, — по истине, мой друг, над вами господня длань.

Генри тоже попытался сесть. Но руки были так слабы, что опереться на них не получилось.

— Лежите-лежите, мой дорогой, надо немного подождать, пока силы вернуться к вам окончательно, — Юлиан снял с себя свою панбархатную курточку и заботливо подложил её под голову Генри.

— Но как вы тут оказались? — прошептал Генри.

— Я предвидел ваши действия, поэтому не мог оставить одного, я просто был обязан последовать за вами, но слава богу, он тоже не остался равнодушным и вмешался, вот это силища, вот это мощь! Потрясающе, — Юлиан вскачил на ноги и по своему обыкновению, забегал туда-сюда.

— Осторожнее, вы можете пострадать, — забеспокоился Генри.

— Да, полноте, разве вы не слышите, какая вокруг тишина? Мы с вами почти одни, если не считать нескольких солдат, собирающих убитых и раненых. Всё кончилось, мой друг, всё кончилось как нельзя лучше. Воинская честь и долг погубила миллионы, а вера в добро и всевидящее око господа спасла миллиарды.

Юлиан подошёл к Генри и помог ему приподняться на руках. Привозмогая тошноту и головокружение, юноша стал озираться по сторонам, не веря словам Юлиана. Невероятно, но всё так и было на самом деле. Тишина стояла над полем, звенящая тишина, словно остановилось не только время, но и сама жизнь. Солдаты тихо переговаривались, будто боялись разбудить уснувших навечно. Генри, напрягаясь изо всех сил, снова попытался встать, но не смог.

— Подождите, я сейчас, полежите пока, голубчики, помогите мне, — обратился Юлиан к двоим солдатам, проходившим мимо.

Солдаты, низко кланяясь и крестясь, чуть ли не на коленях, приблизились к Генри, наклонились к нему, пытаясь поцеловать его руки.

— Вы что? Прекратите, — Генри отдёрнул руки.

— Спаситель вы наш, господь через вас дал знамение. Да хранит он вас долгие годы. — боромотали солдаты, бережно подхватывая Генри.

— Несите его вон туда, к моей колеснице, — Юлиан семенил впереди, показывая дорогу.

Когда солдаты острожно положили Генри на скамью, в запряжённой двумя лошадьми, двуколке и, беспрестанно кланяясь, отошли, Юлиан прикрикнул старому вознице: «погоняй». Двуколка помчалась по распаханному взрывами полю.

— Объясните, что же всё-таки произошло, почему всё стихло, где повстанцы, где Людвиг? — спрашивал Генри, заглядывая в глаза Юлиану.

— Это было фантастическое зрелище! Господь покровительствует вам. Даже я не мог представить, что всё так произойдёт, — Юлиан хлопнул себя по коленкам, — вообразите себе багряное небо и громадный сгусток цветной энергии, из которого вспыхнул луч света и окружил вашу персону. Пули отскакивали от вас, словно от невероятной тверди. Вы, под защитой этого светового потока, двинулись прямо в середину сражения. А тем временем, на небосклоне стало твориться что-то невероятное. Сам создатель, собственной рукой, как величайший художник от сотворения мира, нарисовал лик Христа и Будды. Все пали ниц перед этой картиной и молились, молились, выпрашивая прощение, и не только наши, но и индийцы — голос Юлиана дрожал от возбуждения, — а потом изображение стало медленно таять, пока не исчезло совсем. Небо, словно огромная воронка, всосало цветное облако и восстановило свою привычную синеву. Все отступили к своим позициям и уже ни одного выстрела не раздавалось с обеих сторон. Индийцы ушли в джунгли, а наши соотечественники, как суетливые муравьи принялись собирать своих поверженных сослуживцев. Это сражение закончилось мгновенно, словно помановению волшебной палочки, коей, по всей вероятности, вы и были сегодня.

— О, господи, всё, что вы рассказали, кажется, настолько невероятным, поверить в это можно с трудом, — Генри улыбнулся, но потом нахмурился, — а Людвиг? Куда же делся Людвиг?

— О чём вы? Подождите— подождите, видимо, это тот офицер, который был вне себя от ярости и орал на солдат? Ах, боже мой, как же я его не узнал?! Садовая голова, я так был занят вами, что совершенно упустил его из виду! Боже мой, и правда, куда же он делся? Я не видел его больше, пока вы приходили в себя. Ай-ай-ай, но не берите в голову, он сбежал и слава богу, всё равно, ему некуда деваться отсюда без нашего ведома. Не отчаивайтесь, мы встретим его рано или поздно. Главное, что всё это кончилось столь замечательнейшим образом.

Юлиан обнял лежащего Генри и похлопал по плечу.

— Я и незнаю уже, что ещё ожидать, ведь его злодеяниям нет предела, — Генри был раздосадован неприятным известием о пропаже Людвига.

— Ерунда, мой мальчик, ерунда, провидение не дремлет и готово помочь в любую минуту, в этом мы с вами убедились сегодня. Мы вернёмся в наше консулство, вам надо отлежаться и восстановить силы.

— Но разве мы не должны побыть здесь и помочь тем, кто ранен? — Генри приподнялся на руках.

— В этом нет необходимости, я привёз массу новейших лекарств и литературы своему коллеге, у него вполне грамотный штат, так что, беспокоиться не о чем. А что до политической обстановки. Могу сказать вам одно, эта рана ещё долго не заживёт, но подобное вряд ли повториться. Скажу вам по секрету, здесь будут задействованы уже другие силы. Доверьтесь моему опыту и знанию жизни, и тому, что мне кое-что известно о будущем. Вам нужно как можно быстрее восстановиться, у нас впереди очень важное событие. А сейчас, лучше поспите, поспите, мой друг.

Юлиан положил свою ладонь на лоб Генри, тот почувствовал, как свинцовой тяжестью налились веки и он уснул.

Пробуждение было настолько приятным, что хотелось петь от переполняющей радости. Генри потянулся и открыл глаза. Он находился в своей знакомой комнате, среди привычных вещей. Аккуратно сложенная, вычищенная форма уже не напоминала ни о чём. «А может, это всё мне приснилось?» было его первой мыслью. Он привёл себя в порядок, вышел из комнаты и столкнулся с полковником Юрсковским. — Ну, слава богу, вы проснулись, — полковник, не скрывая слёз, бросился обнимать Генри, — вы проспали почти сутки. Я страшно волновался за вас.

— Всё в порядке, я чувствую себя прекрасно, — улыбнулся Генри, — расскажите, что сейчас происходит в стенах нашего консульства.

— Я в полном недоумение, солдаты рассказывают такие потрясающие вещи, что верится с трудом, — полковник пошёл по коридору, приглашая Генри следовать за ним, — эти неграмотные люди стали говорить таким языком, словно в одночасье овладели ораторским искусством. Я хочу послушать вас.

Они зашли в кабинет полковника и сели в удобные кресла. Полковник налил в высокие стеклянные бокалы шампанское, чудом сохранившееся в его кладовых, поднял свой бокал.

— Давайте выпьем за фантастическую победу, хотя и с жертвами, но не столько глобальными, которые могли бы случиться. Чудо, именно так я хочу назвать тот инцидент, то вмешательство проведения, которое совершилось при вашем непосредственном участии.

Они сделали несколько глотков. Полковник закурил сигару и приготовился слушать, чем несказанно озадачил Генри. Радужный Адепт не знал, как преподнести это полковнику. «Что я ему скажу, как объяснить всё это, ведь мне не говорили, что я могу откровенно заявлять о своих способностях. Да и в способностях ли дело? Господь, видя злодеяния чёрных сил, вмешался и остановил их. А я? Я, скорее всего, был лишь проводником. Надо постараться как можно проще обсказать всё, не преувеличивая своей роли» думал Генри.

— Я сам был несказанно удивлён, но, уверяю вас, моей заслуги тут нет. Создатель явил свою силу на общее благо, ибо всё было настолько чудовищно, что смотреть без содрагания даже он не мог. Масштаб сей катострофы даже его ужаснул, ведь гибли люди, как с нашей, так и с той стороны. Хотя мои соотечественники были повинны в злодеяниях, попирающих все законы, земные и небесные. Вы же знаете, сколь бесчеловечно и отвратительно вели себя солдаты в той провинции. Демоны зла, сам дьявол приложил к этому руку, иначе я не могу сказать. Я видел сожженные дома, видел глаза несчастных индийских женщин и детей. Их мужья и отцы не могли терпеть насилие и разбой и встали на защиту своих жизней и существование своего мира. Я действительно не помню все события, но очень рад, что всё так благополучно закончилось и больше, надеюсь, не будет смертей.

Генри очень открыто смотрел в глаза полковнику. А тот, прищурившись, то ли от дыма, то ли выражая недоверие непричастности Генри к происшедшему, смотрел на него и улыбался.

— А вы, молодой человек, считаете, что этим всё и кончится? — Я очень хочу в это верить, ибо если господь вмешался один раз, то и достучаться до разума людей у него хватит терпения. Человек не может избежать искушений, но горе тому, через кого они приходят. Нам остаётся только уповать на милость Всевышнего и стараться самим очистить души своих подчинённых. А что касается местного населения, я думаю, и среди них найдутся такие люди, которые смогут объяснить им, что происходит и за что несут они свою карму. Так они называют на своём языке «судьбу».

— Сам не знаю почему, но я вам верю, молодой человек. Как в Евангелие «да воздасться каждому за деяния его, будь они добрыми или злыми». И всё-таки, расскажите, что вы видели собственными глазами? — полковник даже поддался вперёд, чтобы пристальнее смотреть в глаза Генри.

Но на лице Радужного Адепта не дрогнул ни один мускул, хотя внутри него всё замирало от смеха. Едва сдерживаясь, он напустил на себя туманности и, снизив голос почти до шопота, произнёс:

— Я боюсь огорчить вас, но я действительно ничего не помню. Только маленькая деталь, что огромное разноцветное облако родило яркий луч света и как я в нём оказался, для меня такая же тайна, как и для всех, кто это видел. А потом я потерял сознание. Это всё, что мне удалось понять.

Полковник откинулся на спинку стула, выпустил клубы дыма от сигары, кашлянул, тряхнул головой и улыбнулся.

— Ну, что ж, раз вы не можете, или не хотите рассказать мне всё, как есть, не смею настаивать. Честно говря, я мало верю, что вы помните столь ничтожно, но на то ваша воля. Самое главное, вы живы и моя дочь не станет «соломенной вдовой» как принято это называть в нашем обществе. Хочу попросить вас об одном, берегите себя, берегите свою жизнь. Вы весьма симпатичны мне, хотя могу сознаться, что подобных чувств я давно не испытывал ни к одному человеку. Можете идти, у меня накопилось слишком много бумажной работы, да и это происшествие надо описать так, чтобы оно не выглядело бредом. Не смею вас больше задерживать, помните, вы принадлежите не только себе и тысячу раз подумайте, как сохранить свою жизнь, — полковник поднялся и подумал про себя «если хочешь услышать правду об интересующем тебя событии, не спрашивай ни у победителя, ни у побеждённого, обратись к тому, кто наблюдал», — я рад, что судьба свела нас. Хороший командир должен быть снисходительным и равнодушным к славе. Быть великим человеком не так важно, важно быть просто Человеком.

Генри встал, отдал честь и вышел из кабинета своего будущего тестя. Он решил первым делом отправиться в лазарет, посмотреть, как обстоят дела у раненых. Радость собственной причастности к произошедшему чуду так переполняла его, что хотелось кричать об этом, петь и прыгать, как мальчишке. Он оглянулся по сторонам, чтобы никого не было и, подпрыгнув, сделал сальто, как в детстве. Переворачиваясь через голову, увидел чьи-то ноги в конце коридора и, приземлившись, едва удержался. На встречу ему шёл Юлиан. Генри смутился за свою мальчишескую выходку.

— Ничего-ничего, мой мальчик, это так приятно видеть вас в прекрасном расположении духа и непосредственности, — на лице Юлиана засветилась улыбка, но быстро исчезла, сменившись на крайне озабоченное выражение.

Генри заметил эту кардинальную перемену и посмотрел в глаза подошедшему Юлиану.

— Надеюсь, вы понимаете, что твориться сейчас в моей душе, — спросил Генри и увидел утвердительный кивок своего учителя, — но мне кажется, вас что-то тревожит. Поделитесь со мной своим волнением.

Юлиан взял Генри под руки и повлёк за собой на выход из здания. Выйдя на улицу, Юлиан предложил Генри пройтись.

— Видите ли, мой друг, я сейчас увидел призрак прошлого, — загадочно прошептал Юлиан, — это весьма и весьма странно, если не сказать больше.

— Вы пугаете меня, — Генри, зная восторженную натуру своего учителя, способную рисовать удивляющие картины, обнял его за плечи, — наверное, впечатление прошлого дня настолько захлестнули вас, что ваше бурное воображение играет с вами.

— Полноте, друг мой, — Юлиан нарочито сердито отстранился от Генри, — как вы смеете обвинять меня в старческом маразме?!

— Господь с вами, что вы?! И в мыслях небыло! — Генри пожал руки Юлиана, — я верю вам, но ваш облик столь взъерошен, что мне показалось…

— Ах, оставьте ваши домыслы, — перебил его Юлиан, — вы даже не дали мне договорить, а уже делаете поспешные выводы.

Юлиан, будто капризное дитя, топнул ногой и быстрым шагом пошёл прочь от своего обидчика. Генри пожал плечами и побежал догонять его.

— Ну, простите, простите меня великодушно, я виноват, прошу вас, расскажите мне, что вас тревожит, — Генри поравнялся с Юлианом, — вот скамья, давайте присядем и я с удовольствием выслушаю вас. Обещаю, перебивать не буду.

Юлиан не мог долго сердиться. Он сел на скамью и похлопал рядом с собой, приглашая Генри.

— Так вот, несколько минут назад я увидел одну женщину и, хотя её лицо было скрыто капюшоном, во всём её облике мне почудились очень знакомые черты. Она быстро прошла мимо меня, почти задев плечом. Я, как истинный джентельмен, уступил ей дорогу, а она, вместо того, чтобы хоть взглядом отблагодарить меня, только глубже надвинула капюшон на глаза. Я подозреваю, она специально не хотела обозначить себя, а наоборот, пыталась скрыть лицо. Но, внезапный порыв ветра, словно был на моей стороне и открыл тайну. Капюшон слетел с её головы и я успел заметить очаровательно личико этой особы. Ах, боже мой, Генри, я опешил. Восхитительное, с правильными чертами это лицо было мне чем-то знакомо. А особенно, её глаза! Эти удивительные, изумрудно-зелёные глаза, которые я уже видел некоторое время назад, ещё там, на родине. Но я незнаю, кто она, я незнаю её имя, но чувство, мы виделись и довольно близко. Я перебрал лица всех моих знакомых, и даже то, какими бы они стали через время. Но пока тщетно. О, боже! Ну, конечно, разумеется, это она, она!

Юлиан вскачил с места и забегал взад-вперёд. Генри следил за ним глазами, не понимая, о чём тот говорит.

— Скажите, доктор, догадка огорчила или обрадовала вас?

Юлиан остановился, словно вспомнил о присутствии слушателя. Посмотрев на Генри, потёр руками щёки и сел на скамью.

— Я совсем забыл, что не успел рассказать вам об одном странном происшествии, случившимся со мной какое-то время назад. Хотя не скрою, не взирая на мою природную скромность, я уже успел похвастать своим достижением перед Шалтиром.

И Юлиан поведал Генри о своём эксперименте с обожженным лицом девушки, появившейся однажды на пороге его лаборатории среди ночи. Генри очень внимательно слушал своего учителя, временами прерывая его рассказ восклицаниями восхищения его таланту.

— Скажите, разве возможно, возродить плоть из крохотной, невидимой глазу частички?

— Да-да, конечно, я сам убедился в этом, хотя всё выглядит весьма фантастично, но только в нашем времени. В нестоль отдалённом будущем, это будет вполне обычным явлением. Я, как учёныйестествознатель, хочу рассказать вам кое-что. В биологическом организме есть гены «господа» и гены «рабы». Посмотрите на человеческий организм, он удивителен до безумия. Человек рождается из микроскопической клеточки, в которой, вы представляете, заложено всё, от внутренних и внешних органов и конечностей до памяти. Только представьте себе, во сколько раз уменьшено всё это! По истине, чудно творение природы-матушки и господа! Так вот. В созревшую женскую клетку внедряется мужская и из суммы двух этих слагаемых формируется эмбрион, т. е будущий человечек. Всё-всёвсё, от кровеносной системы, ручек-ножек, глазок-ушек и т. д создаётся из стволовых клеточек. Сначала их довольно много, для того чтобы сделать физиологию, но потом, их всё меньше и меньше, пока не останется лишь маленькая часть, для поддержания жизни в организме до смерти. Но есть индивидуумы, можно сказать феномены, у которых количество этих клеток, после формирования организма, остаётся довольно большим. И, вследствии этого, удалённые операбельно или в результате несчатного случая, утерянные органы и части тела могут вырасти снова! Фантастика? Нет, это может быть реальностью! Запрограммированная первоначально схема, выполнившая ещё в утробе матери свою задачу, обнаружив отсутствие, нарушение в своем биологическом теле, начнёт творить, как искусный скульптор. Вы скажете, что это звучит слишком невероятно, но нет. Этому есть место быть. Есть только одно маленькое «но». Нужно найти шифр-код к этому таинству. Обнаружив его, можно разбудить гены «учёных», а те, в свою очередь, дадут указание своим генам «подчинённым» и последние возьмутся за работу по восстановлению и исправлению нарушенной системы. Пока наука в этом направлении, можно сказать, ещё спит, но грядут времена её пробуждения. Медленно, очень медленно природа разрешит заглянуть в свою тайную комнату, где, расположившись в удобстве, живут эти маленькие трудяги.

— Скажите, а где же находятся это чудо-клетки, как вы сказали, «стволовые»?

— Да-да, именно такое и будет дано им низвание учёными будущего. Эти дремлющие, но по сути своей неутомимые труженики, словно в теплице, живут в симпатичном нерве. Я смог только чутьчуть приоткрыть зановесочку, заглянув одним глазом в будущее. То, что я увидел так потрясло меня. Я взялся за дело, изучил труды учёных из будущего времени и опытным путём, достиг желаемого результата. Я применил свои знания, чтобы помочь этой девушке, и это удалось в самом лучшем виде. Выростив из её клетки небольшой лоскуток кожной ткани, я шагнул дальше и полностью восстановил её повреждённое лицо. Но результат я не увидел, она сбежала, не оставив ни одного следа своего пребывания в моей лаборатории. И вот сегодня, я просто убеждён, это была она! Но как? Какими судьбами её занесло сюда? Вот загадка. Боюсь, ответ будет для меня ошеломляющим. Подспудно, я чувствую тревогу от факта её появления здесь именно сейчас.

Весь рассказ учителя тоже тронул Генри. Он почувствовал, что волнение Юлиана передалось и ему. Но что это? Почему стало так тревожно? Какое-то забытое чувство копошилось где-то в глубине души, сжимая область вокруг сердца. «Что-то крутиться вокруг и около, но как связать это и есть ли связь?» размышлял Генри. Словно стайка птичек, мысли кружили в его голове, не желая успокаиваться и определить своё местоположение. — Я тоже хочу вам рассказать кое-что, — Генри удивился тому воспоминанию о Януше, которое само по себе выплыло из подсозниния.

Юлиан весь обратился вслух. Генри, до мельчайших подробностей, воспроизвёл слышенное от Януша, о его жизни, о том страшном пожаре и о его смерти. Юлиан нахмурил лоб, стал чертить что-то носком туфли на земле, потом прикрыл рукой глаза и вдруг вскачил.

— Подождите-подождите, так-так-так, если я не ошибаюсь, всё это составляющие части одного целого. Нуте-с, голубчик, давайте складывать вместе. Математическим путём я уже сложил числа и даты, у меня получилось совпадение. Теперь остаётся только привязать личности. Ну, же, помогайте мне.

Генри почувствовал, как стайка птичек-мыслей, стала выстраиваться в определённый порядок. Схема определилась! Генри и Юлиан одновременно посмотрели друг на друга. В глазах у обоих появилось одинаковое выражение крайнего удивления.

— О, бог мой, вы догадались?! Вы поняли?! — вскрикнул Юлиан, — мальчик мой, неужели это правда?!

— По всей вероятности, это так и есть. Видете ли, эта девушка мне хорошо знакома. И то, что она здесь, вполне закономерно, ведь между ними существует определённая связь. Самое поразительное то, что она, не боясь трудностей, отправилась с ним в такое далёкое путешествие. Ради чего? Чтобы доставить ему удовольствие или неприятности мне? Что двигало её сознанием? Неужели она так сильно ненавидит меня? Кто она — страстно влюблённая или яростно ненавидящая? Да, интересно бы узнать.

— И как вы думаете, что нам ждать от неё?

— По всей вероятности, ничего хорошего. Она выбрала тот путь, который заведёт её в лабиринт, населённый чудовищами. Но я уже не в силах ей помочь, она слишком увязла в сетях, и кажется, не хочет из них выбираться. Но Ядвига и Людвиг здесь, а значит наша борьба в самом разгаре. Хочу вам признаться, этот факт подзадоривает меня и нисколько не пугает. Это даже становиться забавным. Ничего не поделаешь, мы всегда будем идти с ними рядом, таков закон жизни, учитывая необходимость равновесия сил, — Генри развёл руками.

— Юноша, вы меня порадовали, — Юлиан посмотрел на Генри и похлопал в ладоши, — умничка, молодчина. Действительно, баланс не должен нарушаться. Но ваш азарт несколько пугает меня, не стоит недооценивать противника, увы, даже я не всесилен. Вы должны быть предельно осторожны и продумывать каждый свой шаг. Да и многое изменилось за это время. Ну что ж, посмотрим-посмотрим. Давайте поступим следующим образом, сейчас вы проконтролируете обстановку и настроения людей, и поторопитесь, ибо наше с вами время весьма и весьма дорого. Помните, Шалтир ждёт нас и от того, как скоро мы окажемся в его доме, зависит, вы даже не представляете, сколь важен и масштабен завтрашний день. У каждого из нас есть своё предназначение в жизни и следует его выполнить, как бы тяжело это не давалось. И если с превратностями судьбы ещё можно побороться, то проигнорировать дар создателя нельзя. Поспешим, мне тоже надо кое-что сделать.

Юлиан встал и быстрым шагом удалился. Генри посидел ещё немного, обдумывая новое появившееся обстоятельство и решил, что будет действовать так, как подскажет сердце. «Конечно, было бы лучше, чтобы они просто уехали отсюда, ну и что дальше? Ведь там, где они появляются, всегда случается нечто злобное. А я уже не смогу вмешаться, так что, пусть будут лучше на виду, здесь» пришёл к выводу Генри. Первым делом, он отправился в лазарет.

Переступив порог, сразу убедился в скорости распространения людской молвы. Солдаты кланялись ему, пытались поцеловать его руки и с благоговением заглядывали в глаза, прося благословления. Генри, чувствуя неловкость от такого отношения к себе, растерянно улыбался и отдёргивал руки. Когда фанатичная назойливость стала для него невыносимой, он остановился и закричал:

— Опомнитесь! Вы возвели меня в идола, забыв божью заповедь «не создай себе кумира». Я такой же, как вы, обычный человек, солдат своего отечества. Но видимо, я гораздо больше верю в бога, чем вы, раз он услышал мои молитвы и явил своё чудо. Я был просто проводником его воли и только. Мой вам совет, последуйте моему примеру и возлюбите господа, не попирайте данные им заповеди и он возлюбит каждого из вас.

Голос Генри взлетал под своды лазарета и рассыпался эхом в самых дальних уголках, так что эту маленькую проповедь смогли услышать все. Генри вышел, оставив солдат осмысливать услышанное.

— Подождите, Генри, — услышал он за спиной женский голос.

Его догнала монахиня, сестра Маргарет.

— Спасибо вам, спасибо за то, что вы есть, — тихо сказала она.

— Ну вот, и вы туда же, от вас я вообще не ожидал такого, — Генри досадливо поморщился, — вам тем более не пристало.

— Вы не поняли меня, Генри, я имела ввиду совсем другое. Хочу сказать вам спасибо за то, что вы вернули меня самой себе. Теперь я могу вам сознать в том, что давно давило меня. Решение уйти в монастырь я приняла от безысходности. Как вы знаете, мой покойный родитель оставил нас без средств к существованию. Что мне оставалось делать? Пробовала работать, имея образование, пошла в гувернантки к незнакомым людям. Сначала всё было хорошо, сын хозяина был любознательным и добродушным мальчиком. Мы прекрасно ладили, но через какое-то время, я стала замечать, что хозяин, как-то, по-другому стал смотреть на меня. А однажды, он пришёл ко мне в комнату и начал вести себя непристойно. Мне едва удалось избежать позора. Я ушла из этой семьи и ещё долго искала себе работу. Испытав немало унижений, я отчаялась дождаться лучшей доли среди общества. Проплакав одну ночь напролёт над своей судьбой, утром я уже постучалась в монастырь при храме св. Иоанна. Так я пришла к служению богу. Много, очень много времени я только и думала о том, почему на мою долю свалилось столько. Смерть матушки, когда мы были совсем маленькими, пьянство отца, безденежье. Потом смерть Влада. А здесь, видя этот кошмар, я вообще отчаялась и мою голову стали посещать крамольные мысли. Но вчера, после того, как слух о чуде дошёл до меня, я ужаснулась своему неверию. Всю сегодняшнюю ночь я провела в молитвах, умоляя господа о прощении. Сколько мне отмерено, я не знаю, но свой грех сомнений теперь буду отмаливать до смертного часа. Надеюсь, господь услышит и простит меня. Без веры я была заблудшей и беспомощной один день, мне жаль тех, кто живёт такими всю жизнь. Вот за что я хотела поблагодарить вас, за то, что ко мне вернулась вера. Каков колокол души — таков и звон. Когда глухой скажет, что он услышал божественный набат, исходящий от вашего сердца, значит, колокол звонил ненапрасно. Вы смогли услышать, понять и донести до людей голос вечности. Храни вас господь.

— Бог и не прощает и не наказывает грешников, он оберегает тех, кто этого заслуживает, — Генри поклонился монахине.

Сестра Маргарет перекрестила его и пошла в лазарет. Он смотрел ей вслед и не мог скрыть своего удивление и радости. «Вот и прекрасно, действительно, всё это очень хорошо. А скольких ещё поддержало это и укрепило в вере? Ведь эдесь их тысячи! Спасибо, господи» пело в душе Радужного Адепта.

До самого вечера он находился среди людей, о многом говорил с ними, убеждал, увещевал, просил не относиться к самим себе, как к чему-то неодушевлённому и бессмысленному. Приводил примеры из прочитанных книг, выхватывая их из своей памяти. Ему будто диктовал кто-то. «Значит, всё-таки память тысячелетий из огромного океана прошлого действительно есть и именно она подсказывает мне необходимые сведения». Вечером он встретился с Юлианом и они отправились к Шалтиру.

Глава 24

Большой каменный дом на окраине городка, в котором находилось консульство под патронажем родины Генри, был окружён плотной стеной вьющихся растений. Очень редко сквозь эту живую изгородь проникал в дом солнечный свет. Но, судя по всему, обитателей этого жилья нисколько не смущал сумрак. Редкие гости, посещавшие хозяев, были весьма одиозными личностями, от состоятельных до самых неприметных, если не сказать больше. Что объеденяло этих разных по статусу людей, оставалось загадкой для тех, кто изредка был свидетелем их встреч за стенами этого дома.

На ложе внушительных размеров, сделанном из чёрного дуба, лежали двое, по всей вероятности, страстно влюблённых друг в друга. Голова рыжеволосой красавицы покоилась на груди молодого человека с утончёнными чертами лица. Она накручивала на пальчик левой руки свой рыжий локон.

— Я страшно соскучилась, так томительно долго шло время. Ну скажи мне, что так гнетёт тебя? Ты вроде здесь и не здесь. Посмотри, посмотри на меня, это я твоя любовь, твоё счастье. Людвиг, ну же, обними меня, — девушка взяла лицо юноши в свои ладони и прильнула к его губам.

Страстный поцелуй, едва хватало воздуха обоим. Задохнувшись от избытка чувств, отстранились, но объятий не разорвали. Выражение глаз влюблённых говорило о страстном желании обладать друг другом. Но глаза юноши внезапно сменили своё выражение, в них блеснули искры злобы.

— Нет, не ты причина моего волнения, я благодарен узам, связавшим нас. Если бы не ты, всё, за что я борюсь, потеряло бы смысл. Как ни странно это звучит, но ты-мой лучик света в этом непроглядном мраке вечного сражения. Порой, видя победу за победой моего визави, я начинаю сомневаться в правильности своего пути. Но, приглядевшись к человечеству, снова прихожу к выводу, что я прав и хорошо делаю своё дело. Ах, если бы только цель была поближе!

— Иногда подходишь к цели так близко, что перестаёшь видеть её. Любимый, мы всё успеем, я всегда буду с тобой. Мы всё преодолеем вместе. Я тоже не теряла времени даром и очень многое успела выучить, пока мы были врозь. Я просто не могла оставить тебя одного и вот я здесь. Разлука была для меня смертельной, без тебя остановилось моё время. Всего три дня меня хватило, но я поняла, что ждать твоего возвращения не смогу. Я без страха отправилась в путь на торговом корабле. Меня влекло сюда и ещё одно обстоятельство. Я нашла то, что очень поможет нам. Здесь есть одна древняя старуха, которой силы даны от Него самого. Нынче ночью, она придёт к нам и поделиться со мной таинством Вуду. О, милый, это такая силища, что куда там знамениям, они померкнут перед той мощью, что сметёт всё! А самое главное, этого выскочку, о, как я его ненавижу! Этот наглец, прикрываясь создателем, нацепил на себя лавры освободителя! Глупец, он ещё не знает, что может сотворить такая, как я! Ваши мужские игры — ничто по сравнению с женской ненавистью. Я медленно вытяну из него жизнь, при помощи чар, а потом доберусь до его любимой и до плода их страсти, чтобы и следа его на земле не осталось. Во второй половине моего плана, касающейся его Виолы и младенца, я уже кое-что сделала. Зерно моего обмана уже потихоньку подтачивают эту кисейную барышню.

— Боюсь, мы далеко не уедем на колдовстве, а на обмане вообще никуда, — Людвиг снисходительно посмотрел на Ядвигу.

— Глупости, я сама видела, сколь велико могущество колдовства, когда делают его талантливые и знающие люди. Нельзя сбрасывать со счетов многовековую историю. Я не разделяю твой пессемизм, если свет имеет могущественную силу, то почему тьма должна быть слабее. Я докажу тебе, мы с тобой будем единственными властителями душ, объеденившись в одну огромную силу! Нам помогут, я уверена в этом. Ведь кто-то заинтересован в этом раз мы вместе? Бог, дьявол, мне всё равно. Хотя в существовании первого я сомневаюсь, а как ты? Но некоторое время назад, мои планы чуть не рухнули. Вообрази, любимый, сегодня я почти выдала себя. Я думаю, этот старикашка меня узнал. Ах, как не вовремя!

— Ничего, дорогая, ерунда. Даже если они и догадались, уже повернуть время вспять бесполезно. Никто не верит так сильно в бога, как чёрт. Я видел всё своими глазами и досаде мой не было предела. Но твоя одержимая ненависть к Генри приятно радуют меня, а твоя любовь ко мне так просто окрыляет. Ради счастья в твоих глазах я готов на всё. Расскажи мне, какой замысел возник в этой прекрасной и коварной головке? — Людвиг запустил руку в рыжую шевелюру своей возлюбленной.

— Ты будешь в восторге, это такая прелесть, я вся дрожу от предвкушения нашего торжества над этим чистым и непорочным созданием. Обряд будет свершён в полночь, как того требуют все условия. Магия Вуду одна из древнейших и могучих, я просто уверена, что она, эта сильная старуха, сделает, как надо. Это всё во имя нашей любви, — Ядвига прижалась к Людвигу, заглядывая в его глаза.

— Силы чёрной магии не достаточно, чтобы овладеть душой человека и подчинить её на службу нам. Надо ещё изучить и белую. Дьявольские знаки и ведьминские проклятья не нанесут ущерба душе хрестьянина, — с сарказмом произнёс Людвиг.

Ядвига резко отстранилась от него, в глазах девушки появилось гневное выражение.

— Вы заблуждаетесь, мой повелитель, — в её голосе звучала ирония, — мы знаем столько, сколько нужно для того, чтобы уничтожить воинов белой армии вместе с её предводителями. Сам Люцефер поможет нам в этом, я уверена, не нужно учиться тому, что заранее обречено на проигрыш. Наш господин сильнее их всех, я твёрдо верю в это. — Дорогая моя рыжая дьяволица, не всё так просто. Все великие умы действуют паралелльно. На каждый яд есть своё противоядие. Мы лишь слуги нашего хозяина, но у него есть свои покровители. Противоборство наших сторон — лишь отголосок сражения в самых высоких кругах, порождённых создателем. На каждую нашу новую атаку, они отвечают своими новыми достижениями в борьбе за человечество. И если в средние века можно было разрушить веру в возмездие незначительными манипуляциями с нашей стороны и целые народы падали ниц перед изваянием кровавого истукана, которому приносили в жертву самых просвящённых и невинных, то теперь наших последователей всё меньше и меньше. Я каждый день вижу падение наших, когда-то крепких, позиций и это приводит меня в отчаяние. Ещё этот спектакль, разыгранный на сражении, — Людвиг досадливо поморщился.

— Вот поэтому-то, мой дорогой, я, видя твои пораженческие настроения, и решила сама взяться за дело. Мы должны сделать всё возможное и невозможное. Первым делом нам нужно стереть с лица земли Генри, а уже потом и до его наставников доберёмся. Вот только окрепнем, подучимся и тогда возмёмся и за них. Но пока уничтожить его — самое главное и сделать это показательно, чтобы все были свидетелями его мучительной кончины. А кто сказал, что небесная панорама была создана для того, чтобы людишки разбежались и прекратили битву? Мы можем обернуть это в нашу сторону, когда Генри не станет. Мы должны сохранить и преумножить присутствие дьявольской силы любыми способами, в том числе улучив солдат в дезертирстве и трусости, что тоже считается грехом. Нужно уничтожить Генри, как плотскую сущность, прервав его кармический цикл, направленный на всеобщее благо людей, как он сам это называет. А после, дать определение всем его действия, как выгодно нам, облить его словесной грязью не составляет труда. Ему бесполезно предлагать изысканные дары, несметные земные богатства, власть, он так убеждён в своём добропорядочном превосходстве, ниспосланним ему Белым Ангелом, что слеп и глух к выгодным предложениям. Он даже посмел отвергнуть ту, которой был недостоин, — глаза Ядвиги сверкнули ярко-зелёным пламенем.

Она так разошлась, что сама не заметила, как выпалила на одном дыхании то, что тщательно, как ей казалось, скрывала от Людвига и, испугавшись своей откровенности, затихла.

— Уж не себя ли ты имеешь ввиду? Ты сердишь меня, — Людвиг приподнялся на локте, чтобы посмотреть ей в глаза.

Ядвига съёжилась под его пронзительным взглядом и, быстро взяв себя в руки, прильнула к Людвигу.

— Ну что ты, как может это ничтожество покорить моё сердце?! Меня тошнить от его порядочночти и непорочности. Да и что он может мне предложить, кроме своей добродетели? Ты — свет в моём окне, только твоя страсть распаляет меня, поднимая над землёй.

— Вот и прекрасно, не заставляй меня сомневаться в твоей любви. Мы сможем низвергнуть его в гущу темноты и подчинить данную ему однажды силу на разрушение того мира, который он должен защищать. Мы сначала маленькими порциями будем добавлять чёрный цвет в палитру мироздания. Рано или поздно, лучше рано, чтобы успеть своими глазами увидеть всё это, чёрный начнёт преобладать и тогда вся земная картина превратиться в одну сплошную, чёрную, бездонную дыру. Мир раствориться в ней без остатка.

— Да, да любимый, наши с тобой стремления совпадают, в чёрном мире тоже есть жизнь и мы станем его полноправными правителями. Чёрные Ангелы тьмы — звучит великолепно, чувствуется сила и могущество. Я уже вижу наше коронование, как я тебя обожаю, мой Чёрный Ангел!

«Ах, глупая моя, если бы ты знала, как мне всё это безразлично. Это не начало борьбы и не конец. Маленький эпизод великого противостояния. Главное в битве стратегий не переоценить свои силы и не дооценить силы противника» подумал Людвиг. Ядвига, тряхнув головой, как наездница, села на живот лежащего Людвига и своей обнажённой грудью прижалась к его груди.

— Нежная моя, страстная колдунья, я и не думал, что мне удасться испытать такую любовь. Ядвига, любовь, иди ко мне, прижмись своим трепетным телом, единственная.

Он собрал её волосы своими руками и потянулся губами к её губам. Они слились в страстном поцелуе, прижимаясь друг к другу жаркими, просящими близости телами.

Когда до полуночи оставалась четверть часа, облачённые в чёрные плащи, Ядвига и Людвиг спустились вниз. В огромной зале первого этажа их жилища уже собралось несколько человек, одетых так же, как хозяева. Присутствующие поднялись и почтительно поклонились вошедшим. Никто не называл имён, но было видно, все давно знают друг друга. На середине стоял маленький овальный столик, на котором находились странные предметы, явно предназначенные для какого-то ритуала. К одному из четырёх крюков, расположенных по краям, была привязана чёрная курица, сидевшая очень смирно.

— Все собрались? Садкхипура здесь? Ну, что ж, тогда начнём, — голос Ядвиги звенел, как натянутая струна, — садись любимый, теперь моя партия в этой игре.

Людвиг отошёл в сторону, скрылся в тёмном углу и стал наблюдать за происходящем. Ядвига, со знанием дела, отдавала распоряжение собравшимся. Те, не снимая капюшонов с голов, засуетились, к чему-то готовясь. Двое мужчин, судя по телосложению, развязали небольшой свёрток и, взяв его с обеих сторон, очень аккуратно, будто что-то хрупкое, понесли его к столу. Это оказалась восковая кукла размером с новорожденного ребёнка. Мужчины положили куклу на стол и, с поклоном, отошли. В помещении опять воцарилась тишина.

Скрежет открывавшейся двери заставил вздрогнуть даже Людвига. Он посмотрел на Ядвигу, лицо которой было освещено пламенем чёрных свеч. Она загадочно улыбалась только уголками губ, а в изумрудно-зелёных глазах застыло выражение невероятного счастья. «Как она восхитительна в своём коварстве и ожидании» думал Людвиг. А в голове его возлюбленной витали такие мысли «Сегодня всё поизойдёт, мы заберём его жизненную энергию, я буду отмщена. В его жизни не нашлось места для меня, значит, надо у него её забрать. Он не имеет права радоваться и быть счастливым, отвергнув мои чувства. Ах, если бы тогда он ответил мне взаимностью, всё бы было по-другому. Но он… А теперь пришёл час расплаты за мою боль. Он со своей Виолой раздражают меня и должны быть уничтожены. Теперь мне нужен только Людвиг, мой повелитель, мой господин» Ядвига тряхнула головой.

Мало заметная дверь в стене, словно вход в преисподнюю, открывалась с леденящим душу, отвратительным скрежетом. Две тени, освещённые луной, мелькнули в дверном проёме и в круг света вышла, хромая на обе ноги, косматая древняя старуха в чудном одеянии. На голове громоздился странный убор из перьев и лоскутков ткани. Невероятных размеров балахон скрывал её тщедушное тело, чудом удерживаясь на костистых плечах. Скрюченные пальцы сжимали узелок. Она, походкой утки, доковыляла до Ядвиги и, подслеповато щурясь, посмотрела ей в глаза, потом оглядела с ног до головы.

— Вы, госпожа, выглядете очень невинно, но я-то знаю, что вами управляет порочность.

Ядвига отшатнулась от неё и, тряхнув головой, зло глянула на старуху. «Эта развалина ещё смеет рассуждать?!» подумала она, хотя прекрасно понимала правдивость этого высказывания, ведь она уже смогла убедиться в том, что порок — это её сила над слабыми.

— Кто дал вам право рассуждать над моими пристрастиями? Ваши размышления никому не интересны. Как вы смете давать оценку мне?! Занимайтесь тем, для чего вас пригласили, заплатив немалые деньги, — Ядвига топнула ногой и наклонившись к лицу старухи, — вам ясно, старая карга.

Старуха съёжилась, отступила от Ядвиги и буркнула себе под нос:

— Почему бог получает хороших последователей, а я все отбросы?

Ядвига задохнулась от негодования. Её щёки покраснели, она оглянулась на Людвига. Тот молча наблюдавший за перепалкой двух ведьм, хмыкнул, но ничего не сказал в защиту ни той, ни другой стороны, предоставив скандалисткам разобраться самим. У Ядвиги поплыло всё перед глазами от ярости, едва сдержалась, чтобы не вцепиться в старуху и не прогнать её прочь за наглость. «Возьми себя в руки, надо стерпеть, чёрт с ней, сейчас не время для амбиций, ведь только она сможет мне помочь. Её рекомендовали, как самую сильную жрицу Вуду. Она мощьный проводник мира тьмы и поэтому, надо смолчать» уговаривала себя Ядвига.

— Оставьте своё высокомерие для других, мне оно безразлично, я повидала всяких. Водить с вами разговоры мне самой не охота, давайте к делу. Курица готова? — спросила старуха, остужая запал Ядвиги.

— Да, она чёрная, шести месяцев от роду, — Ядвига переключилась от пререкательств на ответы.

— Яйца?

— Да, всё, как вы сказали, тёмно-коричневые, тринадцать штук.

— Хорошо, — одобрительно кивнула жрица, — траву я принесла. Одежда того, кого мы будем изводить есть?

— Я принесла его рубашку, подойдёт?

— А мне без разницы, хоть комзол, хоть портки, главное, чтобы одевалась вещь неменее трёх раз хозяином, — сердито пробурчала старуха, чем снова вызвала негодование Ядвиги за свой тон.

«Конечно, ожидать мягкости в обращении от потомственной жрицы Вуду, на счету которой было немало злодеяний, было бы смешно. Но ведь мало-мальское уважение к женщине из богатого сословия должно же быть? Ведь я тоже весьма приуспела в деле разрушения душ и жизней. Да и вообще, что эта чернавка себе позволяет?!» внутри Ядвиги опять всё заклокотало.

— Нам не изводить его нужно, а убить, чтобы и мокрого места от него не осталось, — зашипела Ядвига, — нужно, чтобы энергия его глаз потухла, недождавшись следующего полнолуния. Чтобы на землю даже духом не смог приходить, чтобы охрана врат земных не пропускала его и на небесах ему места небыло. Чтоб мыкался неприкаянным и имён своих сподвижников и друзей вспомнить не мог, и чтобы им к нему доступа небыло. Уничтожить, размолоть его энергию, чтобы ни один самый сильный Ангел, не собрал её вновь.

Ядвига, уставившись взором в потолок, почти прокричала последние слова дрожащим от ненависти голосом, подняв к своей груди сжатые кулаки. Старуха хмыкнула, исподлобья гладя на Ядвигу.

— Не слишком ли многого требуешь от меня за такую плату?

Хриплый голос старухи вернул Ядвигу в действительность. Рыжая бестия зажмурилась, открыла глаза, обводя обтановку недоумённым взглядом, словно только появилась здесь, выхваченная из своего злобного забытья. Уставившись на старуху мутным взглядом, она быстро соображала, чего от неё хотят.

— Сколько тебе дали с лихвой хватит, чтобы сотню человек отправить в преисподнюю, — тихо ответила Ядвига.

— За сотню может и хватит, а за такого и этого недостаточно, — старуха смерила Ядвигу взглядом и покачала головой.

— Смотрю, уж больно ты жадна, ведьма. Земными благами хочешь всласть попользоваться, а зачем они тебе, сама одной ногой уже в могиле стоишь, — Ядвига улыбнулась, словно волчица оскалилась.

— Не ты, госпожа, сроком моей кончины заведуешь и не тебе знать, для чего мне деньги нужны, — жрица отступила от стола.

— Ладно, если результат твоего колдовства будет таким, как должно, в десять, в сотню раз больше получишь, — Ядвига прищурилась.

Старуха вернулась к столу и взяла в руки рубашку Генри. Когда Юлиан встретил свою чудом исцелённую пациентку возле консульства, он не ошибся. Ядвига, ползуясь неразберихой и сметением, тайно пробралась в комнату Генри и вынесла от туда его нижнюю рубашку для исполнения ритуала. Ища способы извести Генри, она металась от одного колдовства к другому, но результаты её не радовали. Всё было тщетно. И вот однажды, в каком-то, захолустье, ещё на родине, к ней подошла женщина странного вида. Она не была похожа на соотечественниц и внушала животный страх даже такой смелой юной ведьме, которой была Ядвига. Вот именно она-то и рассказала о древнем культе Вуду:

— С помощью этого колдовства можно отнять энергетическую силу любого, восстановить её практически невозможно даже высшим жрицам. Это приговор без помилования. Совершить его на одного человека можно единожды. Если по каким то причинам ритуал будет сорван, во второй раз его совершить уже будет невозможно. Тогда жрица сама потеряет свою земную энергию и её сила уйдёт в облако. Где это облако найдёт себе пристанище, каким снегом или дождём прольётся, никто не знает. Старейшие жрецы Вуду говорили, что эту силу можно вернуть, но где, как и когда надо знать время и в кого она войдёт, тоже неизвестно.

Но одного не сказала эта странная женщина, где и как найти самого сильного жреца или жрицу. Ядвига, ведомая ненавистью и любовью одновременно отправилась в путь, твёрдо веря, что силы, которыми она восхищается, обязательно выведут ей на верную дорогу. Вот так и стала возможной сегодняшнее действо.

— Вот и хорошо, госпожа. Я лучше вас знаю свою работу, — жрица алчно ухмыльнулась.

— А почему кукла такая маленькая? Ведь он уже взрослый человек, — раздражённо спросила Ядвига. — Что толку в размере, важно изначальное, вот его-то и надо уничтожить. Если вы будете мне мешать, у нас ничего не получится, — рассердилась старуха.

Ядвига набрала воздух в грудь, чтобы ответить этой нахалке, но Людвиг, не вмещиваясь до этого момента в перепалку чародеек, резким тоном осадил её.

— У этой женщины сильные магические способности, я чувствую это как никто другой и вижу на расстоянии силу, переданную ей по родственной линии из прошлого. Я не удивляюсь этому, ведь только так, по наследству и передаётся знание в полном объёме. Перед нами именно та, которая может вызывать белого ангела смерти, который приходит к каждому независимо от религий. От сотворения мира на земле господствует один правитель, ему подчиняется всё живое. Его приказы выполняются беспрекословно, хотя многие из людей выражают недовольство и возмущение, но ещё никто не посмел его ослушаться. У белого ангела смерти нет никаких привязанностей, он не идёт ни на какие компромиссы с теми, кому дал приказ уничтожить биологическую форму. Его верные помощники хорошо делают своё дело и эта женщина — прекрасный представитель этого сословия.

Старухе очень понравились слова красивого молодого человека. Она была довольна, видя, как притихла Ядвига, что он смог поставить на место эту девицу, возомнившую о себе слишком много. Хотя старуха и чувствовала в этой рыжей скандалистке дремлющую огромную колдовскую силу, которую та ещё даже не осознавала.

— Собака, которая всегда вертиться под ногами хозяина, рискует получить каблуком по голове, — язвительно подытожила жрица, окончательно сбив спесь с Ядвиги.

Ядвига, проглотив обиду, промолчала. Но не скандальная старуха утихомирила гордый нрав юной служительницы самого дъявола, а злой, недвусмысленный взгляд Людвига, говорящий о том, что время пустых разговоров забирает силы от главной цели.

Старуха удовлетворённо хмыкнула и принялась за работу. Она пришла не одна, а в сопровождении какой-то женщины, которая сейчас тихо сидела в углу и не проронила ни звука. Для чего она пришла, было не понятно, но от неё веяло поистине могильным холодом. Ядвига, стоя к ней спиной, вдруг вспомнила о её существовании и поёжилась.

А жрица, тем временем, приступила к действу. Она наклонилась к кукле и начала что-то шептать, водя по неё руками. Потом, не прекращая бормотание, оторвала от рубашки Генри тонкую полоску снизу и обмотала куклу с головы до ног и снова вернула её на место по середине стола. Гортанным голосом, на непонятном языке крикнула что-то собравшимся и они, поднявшись со своих мест, подошли к столу, положили все тринадцать яиц вокруг куклы и, отступив немного, остались стоять. Старуха стояла в изголовье куклы, ближе к левой стороне, где к крюку была привязана курица. Жрица, сначала тихо, потом всё громче и громче стала мычать, потом затихла и тут же вскрикнула во весь голос, подняв руки вверх. Одной она держала за ноги курицу, а в другой неизвестно откуда появился нож, с обоюдоострым лезвием. Рукоятка ножа была сделана в виде головы страшного демона с клыками и высунутым языком. Глаза из зелёножёлтого камня вдруг вспыхнули крово-красным светом. Непереставая выть, старуха стала трясти рукой, в которой трепыхалась курица.

Шестеро стоящих человек начали качаться из стороны в сторону, подвывая старухе. Их телодвижения стали более интенсивными, потом переросли в дикий танец. Они скакали каждый на своём месте, скинув плащи. Это были трое мужчин и трое женщин. Их глаза, подернувшиеся мутной пеленой, незримо смотрели вокруг, повторая повороты голов. Под плащами на их телах были надеты совершенно невообразимые одеяния, разноцветные, с рваными краями. И тут, из тёмного угла выскачила та женщина, которая сопровождала жрицу. Подчиняясь какому-то внутреннему порыву, она стала бить в маленький барабан фрагментом человеческой кости, вернее, детского предплечья. Её лицо обнажилось, приводя в сметение Ядвигу. Оно было изуродовано двуми чудовищными рубцами, разделявшими его на четыре половины. Соединённые на середина лба, они спускались вниз, по бровям, глазам, щекам и сходились на груди. В результате этой травмы глаза женщины были разделены надвое и теперь их было, как будто, четыре. Истово стуча в свой барабанчик, она запрыгала вокруг стола, обходя старуху. Людвиг, краем глаза наблюдал за Ядвигой. Сначала на её лице было удивление, потом оно переросло в животный страх, который отражался в её глазах, делая их похожими на глаза затравленного зверька. Потом в них появилось какое-то новое выражение, они загорелись ярче и Ядвига, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее, поддавшись общему исступлению, задвигала всем телом. Рыжие кудри рассыпались по плечам, она закрутила головой, сбрасывая с себя чёрную накидку. Под ней оказалось длинная рубашка из тончайшей, прозрачной ткани. Материя была настолько воздушной и бесцветной, что через неё было видно полностью всё её молодое прекрасное тело. Маленькие круглые упругие грудки Ядвиги колыхались в такт движению тела и учащённому дыханию, длинные стройные ноги выписывали невероятные круги, а изящные руки то взмывали вверх, то спускались вниз, гладя тело. Она трясла головой и глухо стонала. Людвиг с наслаждение любовался этой сценой и, чувствуя, как всеобщее безумство забирается и к нему внутрь. На его лице появилось выражение блаженной неги. Но если бы хоть кто-то со стороны смог посмотреть на него внимательным взглядом, то не смог бы не заметить разительных перемен. С каждым стуком барабана в руках искалеченной женщины, с лица Людвига спадала привлекательность, если не сказать большего. Как змеи выползают из своей шкуры, чтобы сменить её на новую, так с лица Людвига, словно, сползала обаятельная человеческая маска, делающая его привлекательным. Он становился похожим на того, кто дал ему силу тьмы. Но слабо перо описать этот образ. Все представления и рисунки страшных монстров, чудовищ с разинутыми слюнявыми пастями, ничто по сравнению с тем ужасом, которое внушали эти черты.

Когда общее неистовство достигло апогея, старуха издала нечеловеческий крик и полосонула по горлу курицы своим ножом. Струя горячей липкой крови обдала её лицо и, рассыпавшись брызгами, попала на находившуюся слишком близко Ядвигу. Не переставая скакать, та размазывала по своему лицу и телу эту кровь, как хищное животное, облизывая пальцы.

Старуха обильно поливала восковую куколку кровью, хлеставшей из разрезанной шеи курицы, пока не капнула последняя капля.

Воздух в помещении стал невероятно густым, гнетущим. Чтобы вдохнуть его, надо было прилагать невероятные усилия. Но никто из собравшихся этого не замечал. Бросив в сторону обескровленную птицу, жрица на мгновение смолкла. В одной руке у неё появился пучок каких-то сухих трав, а в другой шесть длинных игл растительного происхождения. Это были шипы дерева, растушего в Африке. Раз, в тридцать лет, оно даёт цветы-бутоны, похожие на дикие груши. Внутри них и созревают эти иглы. Раскрывшись, эти бутоны выстреливают этими шипами. Попав в землю, шипы дают побеги. Скот, наевшись этих ростков, сдыхает в мучениях. А уцелевшие побеги, вырастая, дают такие же бутоны через тридцать лет. Цикл жизни и смерти. Эта старуха оправдывала своё предназначение и была тщательно готова к ритуалу.

Шестеро человек и Ядвига продолжали неистовостовать в своём танце, а жрица, тем временем, бормоча и подвывая, стала втыкать эти ядовитые шипы в восковую куклу. Одну в темечко, другую в сердечную область, третью — в пупок, четвёртую — в правый глаз, пятую — в правый весок, а потом, перевернув куклу, воткнула шестой шип в основание позвоночника, на уровне поясницы. Издав животный крик, она быстро пробежала вокруг стола, собрала яйца и положила их в голове куклы. Разбивая их по одному, она повторяла места воткнутых иголок. Из коричневых скорлупок, на куклу выливалась тёмно-зелёная, зловонная, гнилостная жидкость. Жрица подняла другую руку, в которой был пучок сухих трав и так же воя и мыча, стала водить этим пучком по кукле против хода стрелок часов. Обведя один раз, она остановилась, читая заклинание на непонятном языке, потом продолжила. Эти манипуляции она провела три раза, молниеносно замотала куклу в рубашку Генри и ещё три раза обвела этот свёрток травой, под непрекращающийся бой барабана и невероятные прыжки обезумевших танцоров. Закричав душераздирающим воплем, жрица прижала свёрток к своему телу и повалилась на пол, её помощники, измождённые не меньше, тоже повалились замертво. И Ядвигу словно подкосило. Она, в замедленном темпе, обернулась вокруг себя и с тяжким стоном рухнула. Мгновенно всё стихло и барабан и крики. Воцарилась звенящая тишина, ненарушаемая ни единым звуком. Даже дыхания собравшихся не было, словно все разом перестали дышать. Было слышно только, как пульсирует кровь в висках старой жрицы.

— Его нет, — прохрипела старуха, судорожно сжимая свёрток.

Первым пришёл в себя Людвиг, уже похожий на себя.

— Кого нет? — его голос тоже не отличался звонкостью.

— Того, кого вы приговорили, — из рук жрицы медленно выпадал свёрток.

— Объясните, я вас не понимаю, — Людвиг вскачил и бросился к теряющей сознание старухе.

— Его нет на земле, — ответила она, глубоко дыша.

— Он что, умер?! — Людвиг стал трясти её за плечи.

Жрица, собирая остатки сил, приоткрыла один глаз и, облизав пересохшие губы, прошептала:

— Он и не живой и не мёртвый и находиться за пределами этого мира, там он живой, а здесь вы его не найдёте.

— Не говорите ерунды, это нелепость! — Людвиг бросил трясти старуху и резко поднялся.

— Моё дело сказать, что я видел. Чтобы его уничтожить, вам надо пользоваться своим колдовством, моё перед ним бессиль…

Последние буквы она не договорила. Её лицо превратилось в смертельную синюшную маску и она замолчала.

— Проклятье! — вскрикнул Людвиг, — что за чущь! Куда он делся?!

К жрице метнулись её помощники. Они подняли её на руки и тихо выскользнули за дверь со своей ношей. На полу осталась лежать только Ядвига без чувств и уже бесполезная, источающая смрад, восковая кукла в окровавленной рубашке Генри. Постепенно, словно по мановению чьй-то руки, сами по себе стали гаснуть огарки свечей, пока не осталось только одна. На Людвига навалилась тоска и отчаяние, из него, словно кто-то выжал все соки. Предвкушение радости от совершённого злодеяния рухнуло, не успев насладить своего создателя. Всё остановилось, не успев начаться. Его мечты и надежды растворились в том безграничном пространстве, в которое он хотел повергнуть своего врага. «Что за неимоверная сила охраняет его, если сам мой повелитель отступил? Какова её природа?! Кто предупреждает его уже второй раз? Князь тьмы, почему ты так бессилен перед мирозданием?! Ведь я чувствовал, что ты был здесь, со мной, во мне! Почему ты спасовал?! Тогда в чём твоя власть?! Изводить ничтожных людишек, забирая их души?! Но зачем они тебе, раз ты сам ничтожно слаб?!».

Он медленно подошёл к своей, едва дышашей, возлюбленной, взял на руки дрожашее мелкой дрожью тело и вышел из комнаты. Последний огарок свечи погас.

Пока в этом доме происходило всё это магическое действо, направленное на уничтожение, на другом конце города совершалось обратное, во имя жизни. Ещё задолго до полуночи, Юлиан и Генри пришли в дом Шалтира.

— Входите, друзья мои, входите, — хозяин был как всегда радушен, но в его голосе слышалось невероятное возбуждение.

Пропустив Генри вперёд, Шалтир шепнул Юлиану:

— Очень вовремя вы пришли, злые силы сгустились над его головой. Я потом вам всё расскажу. Генри, присядьте, нам нужно обсудить очень многое и подготовиться к великому делу, — громко добавил Шалтир.

— На ваших лицах восторженно-загадочное выражение, я ещё ни разу не видел вас такими, что происходит? Чему вы так радуетесь? — Генри переводил взгляд с одного на другого.

— Мы радуемся торжеству жизни над смертью, — улыбнулся Шалтир, — а сегодня особенно, ибо сегодняшнее событие будет весьма показательно.

— Да скажите наконец, что такого может произойти особенного? После того, что мне удалось увидеть своими глазами вчера, вряд ли что-то ещё может поразить меня так сильно, — и Генри расскзал Шалтиру о чуде знамения над полем битвы.

Шалтир слушал очень внимательно, склонив голову.

— Дорогой мой Шалтир, — вступил в разговор Юлиан, когда Генри закончил рассказ, — я сам был свидетелем этого восхитительного зрелища. Колоссальная мощь, картина достойная руки величайшего художника, сотворившего мир.

О гений, чудотворец, мир создавший, Твоё искусство восхитительно вдвойне, Я, скромный зритель, истину познавший, Склоняюсь ниц, хвалу пою тебе.

Я бы мог стать поэтом, но их тысячи и нет сомнений, что каждый интересен по-своему. Не хочу пополнять армию, зависящую от доброго расположения музы.

Если б непредсказуемой рифмой в стихах, наделил бы меня поэтический гений, тогда рабом музы я б стал без сомнений.

Юлиан рассмеялся от души, а за ним рассмеялись Генри и Шалтир.

— Я уже успел убедиться, что вы прекрасный поэт, — сказал Генри, — а, может, вам и правда посвятить стихосложению часть своего драгоценного времени? Собрать все ваши стихи и издать сборник? Мне кажется, что умение складывать рифмы дано вам неспроста.

А может, это судьба постучалась к вам в дверь? Откройте ж ей! Чтоб не сожалеть до конца своих дней, Что однажды не открыли ей.

— Ну вот, и вы начали говорить стихами, смотрю, что это заразительная штука, — Юлиан расхохотался, — Миллионы книг было написано за время существования писменности. Массу известных писателей оставили нам свои творения. Но глубокое размышление у всех поколений рода человеческого не отех, кто прославил свои имена, а о двух самых известных личностях, не написавших ни строчки — Иисус и Моххабет.

— Скажите, Генри, что вы почувствовали в тот момент, когда над вашей головой, в небе, появилась эта панорама? — Шалтир посмотрел на Генри.

— Мне ужасно неловко, но я совершенно ничего не помню. Только где-то глубоко в моей душе, в тот момент, родилось чувство огромного счастья, трепетного восторга. Я был в такой эйфории от происходящего, что казалось, мог взлететь, словно птица. Даже мечтать не смел о таком великом откровении по отношению ко мне.

— Мечта — это не уход от действительности, а средство приблизиться к ней, — Шалтир похлопал Генри по плечу.

— Оказавшись на поле брани, я был в отчаянии, убитые, раненные, всюду кровь, дым. Они бросались на смерть по велению негодяя, дьявола в человеческом обличии, совратившего их души и помыслы. Я не знал, как остановить этот кошмар. Внутри меня всё клокотало от злобы, хотя это плохое состояние. Посудите сами, как можно одному человеку вмешаться и прекратить это побоище, в котором участвовали тысячи? Представьте моё отчаяние. И тут, в моей голове зазвучал голос, я слышал его уже не единожды, хотя до сих пор незнаю, кому он принадлежит. Голос сказал мне: «Иди и не бойся». И я пошёл, безгранично веря в это повеление. Что это или кто это говорит со мной? Ответьте мне.

— Ответ на ваш вопрос напрашивается сам собой, но я не стану говорить сейчас громких слов. Люди дали определение ему сами, назвав «внутреннее чутьё». Возможно, это само проведение разговаривает с людьми при помощи их мозга. Множество есть примеров тому, как своевременно открывалась эта часть сознания в самые подходящие и жизненноважные моменты. Люди знают больше, чем им кажется. Порой умные мысли приходят как бы случайно. Но это только на первый взгляд. В моменты отчаяния и непонимания происходящего, нужно положиться на своё чутьё, данное от природы или от самого господа. Оно вас не подведёт, как не подвело в минуты вашего рождения на этот белый свет. Вот так-то мой юный друг. Главное, мыслить, постоянно давать почву для размышления своим мозгам и мысль, здравая и плодовитая, обязательно придёт. А она, уверяю вас, может воплотиться в реальные дела, ибо мысль, по сути своей, ма-тери-аль-на. А озвученная мысль, материальна вдвойне. Даже в писании написано: «в начале было слово, и слово было „бог“» и посмотрите, что из этого получилось в результате? Благодаря этому единственному слову, появился мир и в нём появились мы. Поэтому, если в мыслях желать что-либо очень сильно, оно вполне может призойти. Откроется эфирный коридор, только подготовленное сознание и большой опыт, накопленный в подсознинии, гарант того, что вы не попадёте в искажённые коридоры, где информация (принадлежащая не только конкретному данному времени, но прошлому и будущему) неточная и обрывается. Вами должна быть поставлена цель получить конкретную информацию о том времени, в котором мы сейчас пребываем и о той программе, в которой существует твой мир. Это возможно тогда, когда ты прошёл подготовительную школу знаний о вселенной, магии, узнал имена учителей, назначенных тебе сверху, даже если ты был выбран ими не сразу, а своим упорством, просьбами давал понять, что ты именно тот человек, который справиться с информацией о непознанном. Уверяю вас, шансы быть замеченным самыми высшими структурами, есть у каждого, кто похорошему страстно, желает этого. Поймите, спонтанно ничего не получается. Даже если когда-нибудь, случайно, для человека, духовно ленивого, приоткроется тайна вселенной, очень маленькая толика необъятной вселенной, то вряд ли она будет разъяснена. Ибо случайность без личного желания ничего не значит, — закончил Шалтир свою речь.

— Не дай судьба угаснуть лучику надежды, тому, кто верит, что он избранным рождён.

Вот опять, стихотворные ямбы даются мне сегодня очень легко, — Юлиан поклонился, услышав аплодисменты двух своих собеседников, — ах, если бы была возможность вот так, в приятных размышления провести всю свою жизнь. Но, увы, реалии таковы, что спокойствие может нам только сниться, и проводить жизнь в праздности, даже если она созидательна, невозможно, ибо тогда она, т. е жизнь, потеряет смысл, — возможно, дорогой коллега, мой мальчик слышит голос ангела-хранителя, ибо до способности слышать и разговаривать с астральными наставниками мы ещё не доросли.

— Дорогие мои учителя, я благодарен судьбе, провидению, что вы у меня есть. Мне очень легко с вами, время исчезает, когда мы беседуем. Даже представить не могу, чтобы было со мной, не будь рядом таких замечательных людей, как вы, — Генри поклонился Шалтиру и Юлиану.

— Понятие времени исчезает, когда передаётся информация, — ответил Юлиан, — когда-то, я тоже удивлялся этому факту. Но с годами эта способность удивляться пропадает, ибо наступает зрелость разума, совершенство помыслов и размышлений, доказанное тысячелетним опытом рождений.

— Друзья мои, как не отвлекайся, но земное время неумолимо движется к полуночи, когда враждебные нам силы обретают невероятную мощь. Нам пора действовать, идёмте за мной.

Шалтир поднялся и жестом пригласил своих гостей следовать за собой. Юлиан, следуя за своим спутниками, по давней привычке, бормотал что-то себе под нос так, чтобы доносилось до слуха Шалтира и Генри:

— Великие подвиги не совершаются в одиночку, всегда есть сподвижники.

Пройдя большую комнату, они подошли к маленькой двери в стене. Она была искусно замаскирована. Когда Шалтир приблизился к ней вплотную, она открылась, войдя в паз в стене. Перед глазами наших героев предстала небольшая комнатка без окон. На полу были расстелен ковёр с длинным ворсом, стены были сплошь изрисованы значками, похожими на древнюю писменность. Помещение освещалось огоньками нескольким десятков плошек, наполненных маслом. Дымились ароматизированные палочки.

— Прошу вас, господа, это мое убежище от суеты мира. Здесь мне приходили многие видения, которые, в последствии, нашли подтверждение. Сколько я провёл здесь времени, боюсь, даже не сосчитать. Отсюда я смог увидеть и прошлое и будущее. И сегодня мы собрались здесь, чтобы, приложив все свои усилия, повлиять, по надобности, на ситуацию, от которой будет зависеть слишком многое.

— Это касается меня и Людвига? — Генри посмотрел на Шалтира.

— Мой друг, вам самому придётся выработать тактику для этой битвы, исход которой…. Но не будем об этом пока, эта тема другого разговора, — Шалтир виновато улыбнулся и переглянулся с Юлианом, — Наше сегодняшнее путешествие имеет глобальное значение. Объяснять долго и сложно, лучше увидеть всё своими глазами. Я чувствую скопление злобной энергии, которая может навредить нам не только в настоящем, но и в будущем и мы должны поторопиться. Есть в зодиакальном круге 12 дом, который окутан тайной. Никто не сможет найти и навредить тому, кто находиться в нём. Там можно накопить энергию и привести в порядок свои мысли и дальнейшие действия. Он укроет от демонических преследований. Время в этом доме не имеет параметров. Находиться в нём можно сколько угодно, скольку пожелает душа.

— Как найти туда дорогу? — спросил Генри.

— Нет туда дорог по земным понятиям. Но туда может попасть почти каждый, в зависимости от совершенства или стремления к совершенству души, не умирая, не переходя на другой уровень бытия. Уйдя на отдых душой, вы оставляете свою физическую оболочку без присмотра, ей могут причинить вред и вам не во что будет возвращаться. Сколько пройдёт столетий, пока вы найдёт себе новое пристанище, я имею в виду биологическое тело. Зачем напрасно терять время.

— Вы хотите сказать, что в этот дом можно переместиться в таком виде, в данном физическом теле? — удивился Генри.

— Да, именно это я и имею в виду.

Шалтир замолчал и задумался. Судя по всему, он внутренне напрягся, обдумывая что-то. Было видно, как пульсирует вена на его виске. Сделав глубокий вздох, он продолжал:

— Мне стоило больших трудов вспомнить порядок перехода в то состояние, когда такое путешествие-перемещание становиться возможным. Всё, теперь я готов сопроводить вас туда.

— Так что, мы отправляемся прямо сейчас? — Генри удивился скорости развития событий.

— В нашем случае промедление смерти подобно, — в голосе Шалтира появились стальные, настораживающие нотки, — я, как никто другой, это знаю.

— Да-да, друзья мои, нам надо поспешить, мне тоже кое-что известно, — вмешался в разговор Юлиан, взволнованный и суетливый, как никогда, — я смог узнать нечто такое, что так же настораживает меня. Полчаса до полуночи и путь перед нами открыт.

«Значит, я был прав, дела обстоят гораздо хуже, чем я себе представлял. Ведь у этих старцев есть способности заглянуть в будущее, не прилагая особых усилий» подумал Генри, а вслух сказал:

— Я, видя ваше встревоженные состояния, верю в необходимость этого путешествия и готов в путь.

— Замечательно, мой мальчик. Коллега, начинайте, — повернулся Юлиан к Шалтиру.

— Для начала, примите позу лотоса. Не одна мысль не должна вас тревожить. Слушайте меня и повторяйте все мои озвученные действия, не искажая произнесённых слов. Шалтир сел на ковёр, Юлиан и Генри последовали его примеру. Шалтир закрыл глаза, Генри сделал тоже самое.

— Примите позу лотоса, — сказал Шалтир.

Удивляясь своиму знанию, Генри даже не спросил, что это за поза, будто прекрасно знал её. Ноги сами собой сложились в виде кренделя, правая пятка на бедро левой ноги, а левая на бедро правой. Руки сложились лодочкой на уровне груди. Позвоночник натянулся, как струна, но неудобства от напряжения не чуствовалось. Генри ощутил, как в животе появилось неведомое доселе, тепло, движущееся к голове. «Я знаю это чувство, но почему я раньше не вспомнил его для концентрации. Хм, даже вспомнил, для чего нужна эта поза. Возможно, когда-то, давно, я точно пользовался ей. Но правильно ли я всё делаю?» подумал Генри и приоткрыл глаза, чтобы посмотреть на Шалтира. Тот и Юлиан сидели в точно в таких же позах с закрытыми глазами. Генри увидел слабое свечение, исходящее от обоих. Оно небыл похоже на радужное свечение, скорее, оно напоминало цвет восходящего солнца, но не красноватое, а золотисто-розовое. В этом свете было что-то знакомое, спокойное и родное. Генри, восхищённо, наслаждался зрелищем и ликовал от ощущения причастности к этому великому таинству перемещения. Первый раз, он отправиться в путь не астральным телом, а физическим, пересекая законы мироздания, чтобы попасть в другой, незнакомый мир, который живёт по своим законам.

— Я же просил сосредоточиться и не думать ни о чём постороннем, — зазвучал в голове Генри голос Шалтира.

Генри не стал ему отвечать, последовав внушению. Сколько времени стояла звенящая тишина, без движений и слов, сказать трудно. Генри чувствовал необычайную, невероятную лёгкость во всём теле. Вроде бы, ничего не происходило, но ощущение раздвинутого пространства этой комнаты, в которой они находились, становилось отчётлевей. Генри показалось, что он, с невероятной скоростью, летит в пространстве. Откуда-то, издалека, к нему стал приближаться звук, скорее не звук, а вибрация воздушных потоков. Генри весь превратился в слух, будто стал приёмником далёкого сигнала. Через какоето время, этот звук, из приятно щекотавшего уши, перерос в другой, похожий на рокот волн, бьющихся о скалы, откатываясь назад, и снова ударявшихся о каменную, прибрежную твердь. Он почувствовал, как пришла в движение его гортань и, вторя этому звуку, стала издавать странные клокочущие нотки. Они поднимались изнутри, из живота, и, приобретя силу, вырывались через рот наружу сильным звуковым шквалом. Набирая воздух в лёгкие, словно воду в рот, задерживая, Генри, очень медленно, отпускал его, концентрируя в животе. Через несколько секунд, большую часть выдыхал наружу с тем же гортанным звуком. Он чувствовал и слышал своих обоих учителей и слышал, как сливались все три их голоса в один, рокочущий гул. Красивее мантр ещё не слышал белый свет. Сколько Энергии, Силы, Желания, Веры было в этом звуке. И самое главное, что этому не надо учиться многие годы, это доступно каждому. Но для перемещения в пространстве должно быть разрешение от Высших сил, а предшествующие для этого действия, начнут выплёскиваться изнутри как по наитию. Чудные ощущения блаженства, вечности, бесконечного океана мироздания было сейчас в душе Генри. Наслаждение бытия, пожалуй, должно быть именно таким приливом счастья.

— Как долго вы собираетесь пребывать в этом состоянии блаженного покоя? — раздался над ухом Генри голос Юлиана.

— Мы уже прибыли по месту назначения? — спосил Генри открывая глаза.

— Смотря, что вы имеете ввиду «назначение», если 12 дом, то ещё нет. А если насчёт безопасности, то как раз, по адресу. Мы пересекли время и пространство и очутились в будущем.

Генри, не совсем веря своим ушам, огляделся. Это был скалистый берег, уходящий вдаль, на сколько хватало глаз. Спокойная водная гладь простиралась до самого горизонта, над которым проблёскивали первые лучи восходящего солнца. Обычный ландшафт, который нельзя было определить, как вид будущего. Он был таким же настоящим, как обычно. Вероятнее всего, такой была природа в прошлом, тысячи лет назад, и останется такой же и в будущем. Солоноватый океанский воздух, безмолвие и удивительное спокойствие, как в природе, так и в душе. Ни какие диковенные корабли не проходили по воде, ни какие железные птицы, вообщем, ничего невероятного не было.

— На сколько это далёкое будущее? — с лёгкой ноткой сомнения спросил Генри.

Юлиан, молча, но загадочно улыбнулся, а Шалтир ответил на вопрос.

— Сейчас 1999 год, 9-ое июня, от рождества Христого. Здесь сходятся два океана, мыс Доброй Надежды, так благозвучно называется это место, континент Африка. Почему такая дата, сейчас объясню. Ровно девять месяцев назад, 9-го сентября 1998 года, недалеко отсюда, в небольшом городке родился мальчик. Этот мальчуган, как бы правильнее выразиться…

— Мы с Генри, оба, само внимание, — восторженно произнёс Юлиан, — я чувствую, то, что вы скажите, будет чем-то фантастически интересным, загадочным, по истине, судьбоносным.

— Вы, как всегда, не ошиблись в оценке происходящего, мой друг, — улыбнулся ему Шалтир, — это, в своём роде, пришествие нового пророка. — Да полноте, разве в будущем, после всего, что пережито людьми, им опять понадобиться пророк? Ведь во времена всеобщей образованности, когда будут написаны тома великих истин, мне кажется, это будет уже ни к чему, только читай и выбирай для себя, — на лице Юлиана было крайнее удивление, которое словно подзадоривало Шалтира более красочно объяснить присутствующему Генри величественность того, что он услышал.

— Увы, к моему великому сожалению, в будущем, как никогда остро встанет эта проблема. Человечество будущего, попирая часть нравственных законов, дошло до эволюционного тупика. Зло не только не осуждается, а даже вознаграждается большинством современного, как они себя называют «продвинутого» общества. Даже прощение ближнего приемломо только в личных, корыстных целях. Искушённое во всех смертных грехах оно, вряд ли сможет обойтись без нового миссии. А если бы, дорогой доктор, заглядывали в будущее не только для того, чтобы увидеть достижения науки, вы смогли бы понять и политическую обстановку этого времени. Это общество рискует быть раздавленным силой, о мощи которой они только подозревают. Как никогда, в этом времени князь тьмы подошёл слишком близко к своей цели и уже потирает руки от предвкушения победы.

— Вы говорите об Иисусе Христе? — спросил в свою очередь недоумевающий Генри.

— Ну, почему же, именно о нём? Ведь был ещё Моххамед и несколько других. Этот тоже будет входить в их, к сожалению, не такую уж и многочисленную армию. Он снова, своим примером, словом истины, чудотворством и проповедями поведёт людей по светлой дороге познания господнего замысла. Он будет учить род людской слышать голос создателя. Ах, Генри, если бы только знали, как стало жить человечество, попирая всяческие законы. Чем дальше идёт цивилизация, тем всё большее и больше людей поддаются пороку, разврату, материальное благо ставиться во главу угла больше, чем очищение и совершенствование души. Если бы вы видели, что твориться с людьми, как извратили они всю теорию своего пребывания на этом свете.

— Скажите мне, Шалтир, а может они и ведут себя так, потому что не знают о том многом, что знаете вы и уважаемый Юлиан, — Генри, как ни странно, почувствовал обиду за всё человечество в целом.

— И сказано в писании «уйдут в свет те, кто не сомневался», — сердито произнёс Юлиан, — хотя, в их жизни, будут множественные примеры господнего покровительства. Человечество отринет веру о существовании господа, начнёт попирать религию и погрязнет в грехе, воруя друг у друга одной рукой, а другой — осеняя себя крестом. Вот и скажите, кто виноват?

— Возможно, вы и правы, ведь у вас колоссальный дар видеть будущее, — нехотя, согласился Генри.

— Дело даже не в этом, недоверчивый и недовольный Радужный Адепт, — Шалтир заметил настроение Генри, — вы тоже, в своё время, научитесь этому умению в полном объёме и уверяю вас, это умение не доставит вам приятных минут, а напротив, всколыхнёт вашу безмятежную душу, выдавив из неё слёзы отчаяния. Люди не остались без божественного участия, в этом будущем будут восстановлены многие, разрушенные ранее, храмы. Свещеннослужители так же будут нести человечеству слово божье, так же будут рождаться и жить такие люди, которые, как все присутствующие здесь, смогут показать миру то, о чём он и не подозревает в силу определённых причин. Но и это будет истолковано превратно. Этих людей, которым будет открыта истина и дано разрешение нести её обычным людям, так же как в средние века, будут склонять на каждом перекрёстке, обвиняя в шарлатанстве. Хотя не скрою, некоторые из них будут действительно шарлатанами и лжецами. Но для того и дано право выбора каждому, прислушавшись к своему сердцу, внутреннему чутью, которое, как известно, не подводит, отличить зерно от плевел. Вот поэтому, именно сейчас, рождение нового пророка очень своевременно.

— Мне кажется, приход в мир сына господнего всегда кстати, — устыдившись своих сомнений, тихо произнёс Генри.

— Хорошо, что вы поняли, юноша, — вступил в разговор Юлиан, — именно сейчас в нём большая необходимость, ибо ещё надо дождаться, пока он повзраслеет и наберётся сил для выполнения своего предназначения. Конечно, остаётся только сожалеть, что всё это не произошло раньше. Но господние пути неисповедимы, значит, создатель сам определил время и место рождения нового пророка.

— Мы здесь для того, что бы вы рассказали мне это? — Генри снова засомневался в такой малости, ведь они могли это рассказать ему, не прибегая к такому способу перемещения и он поверил бы им на слово.

— Нет для того, чтобы вы воотчую увидели катастрофы времён и определили своё место. Борьба между добром и злом бесконечна, нет ни победителей ни побеждённых, хотя бы равновесие. Вы правы, проделывать столь длинный и, я вам скажу, не такой уж и лёгкий на взгляд, путь для беседы было бы просто смешно. Ещё одна цель нашего путишествия — предотвратить возможное коварство и спасти этого ребёнка от смерти, — Шалтир говорил очень серьёзно, не оставляя своим собеседникам возможности сомневаться в искренности его слов. — Помилуйте, разве и здесь есть место для подобного злодеяния, уже свершённого однажды? — удивлению Генри не было предела.

— Увы, так и есть. Ведь наши противники в битве за умы и души людские не спят даже здесь. Они постараются осуществить свой замысел, буквально через пару часов, на этом самом месте. А пока, давайте отдохнём и приведём в порядок свои биологические тела, искупав их в этой чистой, блаженно тёплой воде и вкусим пищу.

Только после этих слов Шалтира Генри ощутил сильнейший голод. Он понятия не имел, как и где они добудут себе пропитание, решив, как самый молодой, взять на себя роль добытчика-охотника. «Ведь у нас нет ни денег, ни оружия, но животный мир здесь, по всей вероятности, такой же, как везде. Хотя охотиться мне и не приходилось, буду вспоминать навыки первобытного человека» усмехнулся своей придумке Генри. Но, видя спокойствие своих старших товарищей, сам успокоился и положился на их знание хода событий.

А Шалтир, уверенно, двинулся по склону горы вниз, будто наверняка знал куда идти. Генри и Юлиан последовали за ним. Пройдя несколько метров, они ступили на песчаный берег океана.

— Вот, друзья мои, наше пристанище. Здесь мы найдём всё, что нужно нашим утомлённым биологическим телам.

Шалтир указал рукой на каменную стену горы, с которой они спустились. Довольно широкий проход, искусно замаскированный камнями и плоскими плитами, видимый только с берега и то, в том случае, если стоишь прямо напротив него.

— Входите. Укромный уголок для отдыха и раздумий гостеприимен сегодня, как никогда, — Шалтир жестом пригласил своих спутников внутрь.

В нескольких метрах от входа стоял каменный, круглый стол, вокруг которого находились такие же каменные лавки. На плоскостях стола и скамеек был выбит какой-то орнамент. Стены и потолок этой пещеры были треугольно-выпуклыми, каждая грань своего цвета, хотя на вид это был монолитный камень, не собранный человеческими руками, а творение самой матушки-природы. Пещера уходила вглубь, но на её осмотр наши путники не стали тратить время. На столе стояли карзины со всевозможными явствами.

— Присаживайтесь, перекусим, чем бог послал, а потом дадим отдых нашим телам, — пригласил Шалтир всех к столу.

Юлиан, видимо, ни чему не удивляясь, первым занял приглянувшееся место и начал доставать и раскладывать на столешне большую салфетку, вышитую интересным узором. Генри и Шалтир тоже присели к столу. А Юлиан уже доставал из корзин продукты. Это было изобилие, достойное стола императора. Жареная дичь с хрустящей корочкой, в маленьких судочках тушёная рыба, диковинные фрукты, несколько видов сыров, хлебные лепёшки. Здесь же были небольшие глиняные кувшины, в которых плескалась какая-то жидкость. Гости невидимого, но гостеприимного хозяина с удовольствием приступили к трапезе. Весьма удивителен был тот факт, что всё было приготовлено очень искусным поваром и вроде только что снято с очага. Горячие блюда были действительно горячими, а вино из кувшинов было чуточку прохладным.

— Кто хозяин всего этого? Где он? — недоумевал Генри, оглядываясь вокруг, — откуда он знал о нашем прибытии?

Шалтир улыбнулся и посмотрел на Юлиана, который за обе щёки уплетал окорочок жареной утки. Они встретились глазами и перемигнулись.

— Мой дорогой мальчик, о нашем визите могло быть известно только одному человеку, скорее даже не человеку, а некой сущности, таланты которой весьма и весьма фантастические, — говорил Юлиан, дожёвывая кусочек хлебного мякиша.

— Уж не хотите ли вы сказать, что сам господь приготовил нам эту трапезу? — усмехнулся Генри.

— Ну что вы, разве же ему подобает париться у очага, вернее у газовой плиты, так будет называться в будущем устройство для приготовления пищи. А эта восхитительная утка-гриль? Вообразите себе, как эта Вселенская субстанция, великий скульптор мироздания, суетиться, подсыпая специи?! Что вы, мой друг, он слишком занят наблюдением за своим творением, под названием «ВЕЧНОСТЬ». Это приготовил местный ставленник Его Владычества миром, чтобы напитать и напоить нас для поддержания наших штанов, — по-доброму засмеялся Юлиан.

— Скажите, Шалтир, когда же наступить тот судьбоносный момент, ради которого мы оказались здесь? — Генри не терпелось увидеть всё своими глазами.

— Осталось совсем немного времени, но мы ещё успеем выпить этого прекрасного вина и искупаться в чистых водах океана.

— Какое вино? В этих кувшинах вино? — Генри поднял один из кувшинчиков, — неужели в будущем люди будут пить красное вино?

— О, если бы только вино, то человечество было бы здорово, как физически, так и духовно, употребляя сей нектар в норму, — Юлиан отпил из своего кувшина и причмокнул языком, — восхитительно! Но людям покажется этого мало и они изобретут крепкие напитки, начнут пить их без всякой нормы, тем самым, разрушая свои души и свои тела. На протяжении долгих лет, люди так пристрастятся к питию, что потеряют всякий стыд, спиваясь до животного состояния. У них начнут рождаться нездоровые дети, скажу по простому, каково семя, таково и племя. Ну, что это я всё о грустном? Но сердце обливается кровью, когда я смотрю на мир в будущем, с его чудовищными проявлениями, которые люди сами себе создадут. — Вы знаете, мне кажется, у меня есть один совет для будущих поколений на счёт того, как вернуться к норме питья, — загадочно сказал Генри, — Шалтир, вы помните того солдата, которого, к сожалению, я уже не смог спасти и принёс к вам в дом мёртвым?

— Да-да, конечно помню, — подтвердил Шалтир.

— Так вот, он дал мне небольшой список здравиц, следуя которому, можно принимать вино в разумных пределах. Когда мы вернёмся, я с удовольствием расскажу вам об этом. Но скажите мне, ведь кто-то всё-таки придумал само вино. Кто и для чего, может именно для того, чтобы искусить людей и ввести их в зависимость от полноты налитого стакана?

— Нет, юноша, всё совершенно иначе. Я немного углублюсь в медицинскую теорию необходимость красного, но именно красного вина для физиологии человека. Конечно, не пить его вовсе, не означает подрывать своё здоровье. Но в допустимых пределах, это вполнее замечательно. Дело в том, что вино — это забродивший на своей сладкой основе сок ягод, т. е совершенно природный материал, сохранивший все свои витамины. Небольшой каламбур, «красное вино прекрасно» тем, что благодаря его цвету, оно восстанавливает в человеческом организме наличие, заметьте, «красных» кровяных телец, а они очень важны. Как выглядят и для чего нужны эти крохотные создания, при случае, если захотите, я расскажу вам. Но кровь потому и красная, что они в огромных количествах являются её составляющим. Если бы только люди не извратили факт пользы вина, то всё было бы гораздо радужнее.

— Я тоже хочу добавить об истории создания этого напитка. В 1300 году до нашей эры, в Китае уже был этот рецепт приготовления. То вино уже высохло и испарилось, но в древнейших тибетских монастырях, передаваемые из рук в руки, остались записи этой технологии. Монахи строго следуют им и делают восхитительное вино, которое пьют по великому празднику, приходящему раз в четыре года, т. е в високосный год по китайско-тибетскому каледарю, отличающемуся от ныне существующего на пятьдесят шесть лет. Но, как и когда людям был дан этот рецепт, я думаю, ещё долго будет загадкой, ибо даже в египетских пирамидах найдут амфоры с осадком, который могло остаться только от вина. Вспомните святое писание, в котором описывается, как Иисус Христос сделал из воды вино, красное вино. Да и в церквях, на причастии дают испить церковное вино, называя его «кровью Христовой». Теперь посудите сами, кто мог дать людям сей рецепт?

— Да, вы многое мне объяснили, теперь я могу с точностью предположить, кто дал Янушу тот список здравиц, выполняя который можно оставаться нормальным человеком. — Вы насытили свои желудки? Помниться, Шалтир, вы говорили, что у нас есть время окунуть тела в прибрежные воды и ощутить её прохладу? — обратился Юлиан к Шалтиру.

— Да-да, пойдёмте, — Шалтир поднялся из-за стола.

Трое путников во времени и пространстве вышли из пещеры и направились к кромке песка. Небольшие волны, с тихим шопотом, накатывали на берег, принося к ногам наших героев свои скромные дары, ввиде сплетений водорослей, прозрачных медуз, причудливых форм. Шалтир и Юлиан, не смотря на свои преклонные года, вели себя по-молодецки задорно и шумно. Они скинули свои одежды и, не стесняясь наготы, довольно резво побежали к воде, с разбегу ныряя в приветливую гладь. Генри улыбался, глядя, как они плещуться, брызгая друг на друга. Заразившись их весёлостью, он разделся и тоже помчался к воде. Прыгая, высоко поднимая ноги, пробежал несколько шагов по колено в воде, пока не оказался в ней по пояс. Волны тёплого прибоя ласково приняли его, он поплыл подальше от шумно резвящихся учителей. Ему, почему-то, хотелось побыть хоть немного одному.

«Что же дожно произойти? Почему Шалтир и Юлиан ведут себя так беспечно, как дети, когда мы появились здесь для того, чтобы спасти младенца, над которым сгустились силы тьмы? Или они знают, что всё обойдётся и будет под контролем? Какую роль должен сыграть я в этой истории? Но, боже мой, как же всё это кажется невероятным! Наш переход в физическом теле через время и пространство, может, мне это только кажется, я сплю? Просто фантастика какаято! Но ведь я чувствую прохладу воды?! Неужели это всё на самом деле?» думал Генри, уплывая всё дальше и дальше от берега. Он отплыл довольно далеко, потому что фигурки его учителей стали маленькими, когда услышал в голове голос Шалтира «пора возвращаться, пришло время для свершения нашей миссии». Генри ничуть не удивился услышанному голосу, развернулся и, стараясь грести как можно быстрее, поплыл обратно.

— Приготовьтесь, буквально через десять-пятнадцать минут эти люди придут сюда, — Шалтир торопливо накидывал на себя одежду.

— Какие люди? Что они будут делать? — спросил Генри.

— Давайте договоримся, что вы — молчаливые наблюдатели, а при необходимости я буду говорить вам, что делать? — Шалтир уже шёл к пещере.

— А где мы спрячемся? Ведь придётся объяснить наше присутствие? — неунимался Генри.

Юлиан, догнав его, дёрнул за рукав и приложил свой палец к губам.

— Они не увидят нас и не будут знать о нашем присутствии. Даже если вы щёлкните их по носам, они почувствуют только лишь щекотку. Теперь невидимость это наш дар и преимущество. Друзья мои, я чувствую, всё будет хорошо и с малышом ничего не случиться, — Юлиан хлопнул в ладоши, — они идут, я слышу их голоса.

Все трое остановились возле скалы и стали ждать. Как не прислушивался Генри, он не слышал никаких голосов. Но вот, шорох гальки и падение нескольких маленьких камешков со скалы убедили его в том, что кто-то идёт. Он посмотрел наверх, где была еле приметная тропинка и только тогда увидел мужчину и женщину с младенцем на руках. Женщина крепко прижимала ребёнка к груди и шла чуть позади мужчины. Ребёнок улыбался, теребил её волосы, выбившиеся из-под головной накидки. Она, смотря на малыша, тоже улыбалась и целовала его личико. Мужчина шёл молча, сложив руки за спиной.

— Ну, почему? Ты уверен в этом? Мы столько ждали его! — английский язык, без изменений диалекта, голос женщины дрожал.

Но мужчина лишь глянул на неё и ничего не ответил. Они спустились на берег, оглядев округу, мужчина остановился у кромки воды, повернулся к женщине и кивнул головой, не произнося ни слова. Женщина посмотрела ему в глаза, несколько секунд постояла молча и, посадив ребёнка на шею, вошла в воду и поплыла от берега.

— Я понял, о чём она говорит, она спрашивает мужчину, уверен ли он. Откуда я знаю её язык, на котором не говорит мой народ? Что она хочет сделать? Утопиться вместе с ребёнком? — заволновался Генри.

— Нет, мой мальчик, она хочет утопить только его, — с чудовищным спокойствием сказал Юлиан, — дар понимать языки, без их изучения, дан нам только сейчас. Когда мы вернёмся, то будем знать только тот, на котором говорили с детства.

— Надо остановить её! Что же она делает? Почему? — вскричал Генри.

— Вот поэтому мы и появились сегодня здесь. Не волнуйтесь, Радужный Адепт, наша встреча в нашем мире была предопределена именно из-за этого, хотя радужные Адепты встречаются только в других измерениях, но спасибо небесам за их заботу о будущем, — Шалтир поднял глаза к небу и поклонился.

— Может, отложим благодарности на потом, а сейчас спасём малыша? Она отплыла довольно далеко, — нервозно спросил Генри.

Юлиан покачал головой и укоризненно посмотрел на своего неучтивого ученика. Но Шалтир не ответил на резкость Генри, только сложил руки лодочкой на груди и снова поклонился.

— Идёмте, ваша нервозность — плохой знак для вас самого. Следуйте за мной. Шалтир подошёл к кромке берега и занёс ногу над гладью воды. Его первый шаг привёл Генри в сметение. Шалтир пошёл прямо по воде! Нет, не рассекая воду, не входя в неё, а по самой глади! Он уверенно шёл вперёд, словно под водой был невидимый помост. От его ног не оставалось кругов, будто он даже не касался воды, а шёл по воздуху. Океанский бриз раздувал его свободную одежду.

— Ну, что же вы, так торопились, а теперь застыли, разинув рот? — Шалтир остановился, повернулся к своим спутникам, — смелее, вам это тоже под силу.

Генри рванулся к воде и, в нерешительности, остановился.

— Пойдёмте, мой мальчик, верьте в себя и всё получиться, — нагнал его Юлиан и сам ступил на воду.

Он, так же как Шалтир, пошёл, не касаясь воды, чем привёл Генри в полное недоумение. Генри решился. Первые несколько шагов дались ему с трудом. Он ощущал некоторое неудобство, не чувствуя привычной тверди под ногами, ступал очень осторожно, в любую минуту готовый просто поплыть. Но чем дальше он удалялся от берега, тем увереннее становилась его поступь. В несколько шагов, он догнал Шалтира и теперь они вместе шли по обе стороны от плавущей женщины, а Юлиан немного позади. «Это нереально, этого просто не может быть! Мы идем по воде, женщина не видит нас! Это чудо да и только!» думал Генри.

Отплыв от берега на значительное расстояние, женщина сняла ребёнка с шеи и положила на воду. Ребёнок, оказавшись в воде, не подавал признаков беспокойства, раскинув ножки и ручки в стороны. Он прекрасно держался на водной поверхности, маленькие волны, накатывающие на его личико, приводили мальчугана в восторг.

— Но неужели, она будет нарошно топить его? — хриплым от волнения голосом, произнёс Генри.

— Сейчас посмотрим, если она или кто-нибудь станет прилагать усилия, то нам придётся вмешаться, — Шалтир стоял возле качающегося на воде младенца, сложив руки на животе.

— Как же мы сможем ему помочь, если она не видит нас, а мы, словно безтелесные, идём по воде? — Генри недоверчиво посмотрел на Шалтира.

— Это не составит труда, мы подхватим его и перенесём в другое место, если так будет угодно небесам, — слова Шалтира звучали гулко, словно в пустой комнате, а потом эхом разносились над водой, — смотрите, в отличии от неё, он видит нас и совершенно спокоен.

Генри увидел на лице Шалтира добрую, лучистую улыбку. Оглянувшись на Юлиана, он заметил на лице своего учителя точно такую же улыбку нежности.

Тем временем, ребёнок уже погружался в воду. От его тела расходились круги, его захлестнула маленькая волна и он стал уходить на дно. Ребёнок был спокоен, не захлёбывался, не паниковал, словно смирившись со своей участью. Отдалённость от берега не оставляла сомнений, что глубина в этом месте была довольно значительной. Генри дёрнулся к малышу, но Шалтир схватил его за руку:

— Не торопитесь, мы должны быть полностью уверены, что это именно тот мальчик.

— Даже если он другой, неужели мы не должны спасти его? Ведь сейчас он наглотается воды и погибнет, — Генри был разочарован в медлительности своих учителей.

— На всё воля божья, если это не наш малыш, то мы ничего не сможем сделать, наших возможностей будет недостаточно. Запомните, мы не всегда вправе вмешиваться в ход событий, — Юлиан подошёл ближе, — ещё несколько секунд и всё станет ясно. Смотрите и молчите, а то пропустите самое интересное.

А тем временем, ребёнок погружался всё глубже и глубже. Но удивителен был тот факт, что чем толще был слой воды, тем светлее она становилась, словно её освещал сам ребёнок. Распахнутые глазки малыша, улыбка, раскрытые ладошки, он дрыгал ножками и был похож на ангелочка на рождественских посланиях.

— Как вы можете быть столь равнодушными? — Генри чувствовал, как в нём закипает злость.

Но ему никто не ответил, Шалтир смотрел в небо, а Юлиан на ребёнка.

— Вот оно, дождались, — встрепенулись оба пожилых мужчины, — смотрите, Генри, вот чего я ждал.

Шалтир показал рукой на небосклон, заставляя Генри взглянуть туда же. Среди бела дня, на небе, вспыхнула яркая звезда и от неё потянулось радужное свечение. Разноцветный луч света, мгновенно пересёк огромное расстояние и остановился прямо в том месте, где под водой был ребёнок.

— Ну, вот, Радужный Адепт, теперь наша очередь, подойдите ко мне, нам нужно сконцентрироваться и поднять ребёнка наверх, — скомандовал Шалтир, — встаньте напротив меня. Вспомните, как расступились воды Красного моря. Так, теперь представьте себе, что гладь воды в середине от нас стала плотной, словно ткань, и разделилась напополам. Нагибайтесь и тащите свою половину на себя. Начали.

Женщина держалась на воде и, судя по всему, не видела радужного луча. Она смотрела в то место, где исчез под водой малыш. В глазах отразилась душевная мука и отчаяние. Лицо женщины было мокрым не понять от воды или от слёз. Генри, услышав в голосе Шалтира стальные, жёсткие нотки, стал выполнять его распоряжение. Просто чудо, он правда почувствовал плотность воды и, ещё не веря самому себе, потянул за свою половину! Вода, словно покрывало, потянулось за его руками! Он поднял глаза на Шалтира и увидел, что тот отступает назад, тащя свою сторону. Генри тоже стал отступать, прийдя в неописуемый восторг от того, что толща воды от верха до самого низа и правда, как в святом писании, раздвинулись, отступив от младенца. Она не захлёстывала ни Генри, ни Шалтира, а распределялась поровну в отдалении, перекатываясь через их ноги на уровне колен. Ребёнок не лежал на дне, а мирно покоился на бьющем из донного песка роднике. Родник стал подниматься к поверхности, бурля вокруг тела малыша. Видимо, клокочущая вода щекотала ребёнка, потому что он рассмеялся звонким, заливистым смехом. Поднявшись над океанской гладью на несколько сантиметров, родник остановился, качая младенца, словно в колыбели.

— Генри, быстро отпускайте воду, — крикнул Шалтир.

От его громкого окрика, Генри вздрогнул и отпустил волну. Она мгновенно заполнила образовавшуюся брешь и ребёнок оказался на поверхности спокойной глади океана. Женщина бросилась к нему, подхватила и начала целовать его мокрое личико, что-то бормоча при этом. Она посадила мальчика опять себе на шею и поплыла к берегу. Выйдя из воды, женщина обняла ребёнка и прижала к своей груди. Мужчина и женщина переглянулись и, молча пошли по тропинке вверх.

Юлиан и Шалтир улыбались им вслед, последний сложил ладони лодочкой и поклонился. Они двинулись к берегу, не обращая внимания на своего удивлённого ученика. Генри, потерявший дар речи от произошедших чудес, не задавая вопросов, двинулся следом.

Они вошли в пещеру и сели вокруг стала в том же порядке, как сидели несколько минут или часов назад.

— Но теперь-то вы расскажите мне, что это было? — спросил Генри.

— Конечно-конечно, мой мальчик. Коллега, возьмите на себя роль рассказчика, я слишком взволнован и со свойственной мне привычкой перескакивать с одного на другое, могу упустить что-то, — обратился Юлиан к Шалтиру.

Шалтир выдержал значительную паузу, то ли приличествующую этому моменту, то ли складывая все факты воедино.

— Мы с вами стали свидетелями прихода и первоначального крещения нового пророка, — торжественно начал Шалтир, — всё, что вы видели своими глазами, было, вернее, будет происходить на самом деле, но только через много лет от того времени, в котором мы живём. Над этим ребёнком проведут такое, хотя и довольно жестокое, испытание. Эта женщина — его мать, мужчина — отец. Глубоковерующая семья, исполняющая заповеди без прекословно, проведя в браке не один год, отчаялась дождаться наследника. Но вдруг женщина понесла. Много пересудов и кривотолков пришлось пережить этим людям. Женщину обвиняли в измене, мужчине дали обидное прозвище «рогоносец». Но дальше хуже. В этом небольшом городке, у власти, стоит ужасный человек. Он возглавляет секту, названную именем одного из самых страшных богов, которого они считают прородителем всего сущего. Подчинив себе весь город, всё население, этот глава секты чувствует себя наместником своего бога на земле. Люди верят ему, пишут завещания своего имущества на его имя. Проповеди этого лжепророка действуют на некоторых людей, как взгляд змеи на кролика. Хотя фанатичноверующих хватает во всех религиях, но эта отличается особенным влиянием на умы людей. Пророчества судного дня у них на первом месте и в страхе перед ним, люди теряют головы. Многие кончают самоубийством целыми семьями, пока ещё молоды их тела, ибо их религия говорит «мёртвые восстанут из могил и будут жить на земле вечно».

Сначала в этот фанатизм впала и эта семья. Но однажды, мужчине пришло откровение, что его жена родит истинного пророка единого бога. Когда женщина забеременела, глава секты призвал мужчину к себе и, обвинив в отступничестве от их веры и распутстве его жену, приказал мужчине убить новорожденного ребёнка. На что новоявленный отец ответил злобному сектанту: «Пока я верил в твоего бога, у нас не было надежды. А теперь, истинный бог подарил мне наследника и сказал, что он станет пророком, миссией и понесёт людям слово правды. Я докажу тебе это». Вот так этот мужчина, глубоко веря в господнее проведение, решился на такой шаг.

— Но причём тут мы? Разве господь не мог сам раздвинуть толщу воды? — недоумевал Генри.

— Конечно, мог, это в его силах, он хотел приобщить нас к судьбоносному моменту. Гордитесь, мой друг, своей причастностью к великому чуду господа, — торжественно произнёс Юлиан, — хотя гордыня — грех, но всё равно как упоительна причастность к сему.

Шалтир не оставил без внимания слова доктора:

— Я знаю и такие строки из вашей Библии: «когда в душу придёт гордость, придёт и посрамление, а со смирением придёт мудрость».

Генри, не дожидаясь, пока эти всесторонне просвещённые мужи начнут распаляться в красноречии, взволнованно спросил:

— Значит, они пошли обратно, в свой город. Но, боюсь, что это не всё, этот глава секты не потерпит своего поражения. Он может совершить злодеяние и преследовать этих людей?

— Вы прозорливы, Радужный Адепт, но и они знают это и, в целях безопасности своего малыша, не вернуться в свой дом. Они, сразу отсюда, уйдут в другое место, где начнут жизнь заново, растя своего ребёнка. О детстве Христа мы знаем очень мало, почти ничего, так же, как и о младенческих годах остальных пророков. Пройдёт время, мальчик вырастет и займётся исполнением своего предназначения. Если будет разрешение на то, чтобы мы посмотрели плоды его трудов, то я буду счастлив. Но этого даже я незнаю. Генри сидел притихшим, не спорящим, не возмущающимся. Он осмысливал происшедшее, убеждаясь в том, сколь неисповедим и загадочен замысел создателя в отношении людей. «Вот этот мужчина, что происходило в его душе, когда он вёл свою жену к берегу океана? Нести своего единственного, долгожданного сына на верную смерть в воды беспристрастной, безбрежной стихии! Насколько сильной должна быть вера, чтобы положиться на проведение и единожды прозвучащий голос в его душе?!» думал Генри.

— Да, мой мальчик, большую смелость и большую веру надо иметь, чтобы так рискнуть, — прочитал его мысли Юлиан, — но вдумайтесь в саму ситуацию. Этот мужчина поверил своим чувствам, своей душе, которая сопротивлялась давлению главы секты. Подспудно, он понимал лживость проповедей этого самозванца, поставишего на достижение своего материального блага жизни сотни людей. Отец наворожденного проверил на себе библейскую историю о том, как Авраам истинно верующий повёл своего сына, по приказанию господа на алтарь и как создатель возблагодарил его за беспрекословное исполнение. Господь не взял эту жертву, она была ему не нужна, он хотел проверить веру Авраама и в награду за беспрекословность дал своё благословение.

— Я могу узнать имя этого младенца, которого мы сейчас видели?

— Его назовут Элон Хартис и пойдёт он по странам и городам, так же, как в своё время шли пророки. Множество людей услышат через него слово правды, идущей от самого создателя. Поверьте мне, разрозненные в этом времени страны, ведущие свою захватническую политику, вмешиваясь в жизнь других народов, объединяться и начнут сосуществавать мирно.

— Ответьте мне, неужели нельзя жить без войн? Неужели людям не хватает места на такой огромной земле? — Генри сделал руками круг.

— Мальчик мой, людям всегда чего-то не хватает, то земель, то морей, а в будущем и самого неба. Дело в том, что мир будущего это совершеннейших хаос, но не первоначальный, когда во вселенной летают миллиарды песчинок, а хаос духовный. Мы уже много раз говорили с вами о том, что люди с головой окунуться в море фальши и порока. Сам искуситель почувствует собственную безнаказанность и раскинет свои щупальца по всему миру, обещая людям всяческие блага. Они ринуться в борьбу за накопительство, чтобы сладко спать и есть и совершенно забудут, что человек может унести в мир иной только душу. Продав её дъяволу при жизни, что же остаётся? Тела нет, души тоже, сознание испепелено, а подсознание не видит, куда можно отвести бывшее «Я», ведь оно осталось без искры, осталось в темноте. Пустота и забвение. Подумай, стоят ли эти миражные, скоротечные и тленные блага, предложенные дъяволом? Властью, кроме бога, никто не может обладать, всё остальное — иллюзия, химера. Только свет, исходящий от бога — реальность. Цивилизация шагнёт на много вперёд, тем самым отдаляясь от первоначального. И дело не в примитивизме жизни, а в её смысле. Люди начнут изучать всё, от атома до мерцающих в небе звёзд. В первом случае учёные зайдут слишком далеко, расщипив ядро и поставив тем самым мир на грань глобальной катастрофы. Первое испытание чудовищного оружия на основе расщепления атома показало его мощную разрушительную силу. Хотите посмотреть эту страшную картину? — спросил Юлиан.

— Да, я бы очень хотел, — Генри проявил заинтересованность.

— Ну, что ж, тогда в путь, — Юлиан закрыл глаза.

Закрыв глаза, Генри почувствовал слабое движение воздушных потоков и тоненький свист — звон в ушах.

— Мы уже прибыли на место. Смотрите, сейчас всё случится, — будто издалека долетел до Генри голос Юлиана.

— Это государство расположено на нескольких островах, древняя страна с многовековой историей, воевало с врагами, вело и захватнические войны, вообщем всё как у всех. Но в это время, на другом континенте, в другом полушарии была создана страшная бомба. Учёные только предполагали последствия её взрыва, но что наука без опыта? Было принято решение провести испытание на одном из городов этого островного государства, для его же устрашения, но всё было гораздо глубже. Страна, выпустившая это смертоносное оружие, хотела показать всем своё могущество, чтобы подчинить себе весь мир. Смотрите, вот летит железная птица, несущая в своём чреве смерть сотням тысяч несчастных.

Генри посмотрел, куда указывал рукой Юлиан и услышал неприятный слуху гул. Над горизонтом появилась маленькая точка, увеличивающаяся по мере приближения. Трое наших путников стояли на высоком холме, под которым простирался довольно большой город. Высокие, средние, низкие домики, по улицам ходили люди. Город жил своей жизнью. Глаза Генри приобрели способность видеть одновременно много мест и много лиц. И тут его взгляд остановился на старике, держащем за руки двоих мальчиков-близняшек. Старик шёл медленно, степенно, сдерживая своих прытких мальцов. А те, явно радовались чему-то и подпрыгивали на ходу. Генри напряг зрение и разглядел каждую морщинку старца, его узкие, с набрякшими веками, глаза. Он что-то говорил своим мальчикам и улыбался. Генри прикрыл глаза и почувствовал, как обострился его слух. Ему показалось. Если ещё поднатужиться, то он сможет услышать разговор старика с близнецами.

— Вам помочь, мой мальчик? Вы хотите услышать, о чём они говорят? — Юлиан приблизился к самому уху Генри. Генри вздрогнул от неожиданности и к своему удивлению понял, что он, действительно, будто идёт с ними рядом и слышит их голоса, а самое главное, понимает их чужой, странный язык.

— Вот сейчас придём в лавку и вы выберете себе велосипеды, — говорил старик своим внукам.

Мальчишки радостно завизжали, запрыгали и попытались потащить старика быстрее к заветной цели. Но он не спешил.

— Во всём надо иметь терпение. Настоящий мужчина должен быть уравновешенным и гасить свои эмоции, помните малыши об этом всегда, пригодиться в жизни. Нельзя давать эмоциям брать верх над рассудительностью, успокойтесь, — чуть повысил голос старик.

Гул самолёта заставил людей поднять головы вверх. Видимо, они прекрасно знали, что этот гул не предвещает ничего хорошего, поэтому забеспокоились. Странный, неизвестный Генри агрегат, правда, словно птица летел высоко в небе, раскинув в стороны блестящие на солнце крылья. Его конструкция была совершенно невероятной! Просто чудо, что эта громадина, судя по всему, невероятно тяжёлая, свободно перемещается по воздуху! Агрегат долетел почти до середины городка, от него отделилось что-то очень маленькое, продолговатое и полетело к земле. Генри увидел, как вздрогнула земля под городком. Потом на месте падения этой продолговатой точки, она вспучилась и выплюнула из своего чрева яркое облако. Оно расплылось, распласталось над землёй, от него, по окружности метнулось свечение, которое потянулось на все четыре стороны от середины. Облако медленно стало подниматься вверх, у него появилась ножка из пыли, дыма и пепла, образовав подобие гигантского гриба. О, ужас! Генри всматривался в то, что происходило на земле. Чудовищная волна от взрыва сметала всё на своём пути! Люди, дома, деревья в эпицентре плавились, спекались в бесформенные пузырящиеся комки! Чем дальше расползалось яркое свечение от облака-гриба, тем разрушения построек были меньше. Но тени от человеческих тел продолжали проявляться на уцелевших стенах домов, это было единственным, что оставалось от людей! Генри, во все глаза смотрел на происходящее. «А старик? Где же старик с внуками» промелькнуло в голове Генри. Его взгляд нашёл старца, вернее, то, что медленно распадаясь на пепел, осталось от него. С лица старика, словно в замедленном движении, сползала кожа и мёртвыми лоскутами падала к его ногам. Руки, с торчащими голыми костями, ещё сжимали маленькие ручки внуков, похожих теперь на поленца в камине. На лице старика ещё были видны только глаза, ставшие шире оттого, что веки, оплавившись, висели клочками, обнажая глазное яблоко.

— Господи, за что?! Как больно!! Господи! Какая боль! — едва шевеля лопнувшими губами, смог прохрипеть старик и бесформенным куском упал на землю.

— О, боже, что же это такое?! Почему всё становиться таким страшным, что происходит с людьми?! — Генри сам едва узнал свой голос.

— Это чудовищное действие радиации, мой мальчик, продукта ядерного взрыва. Это первичная стадия, но она ещё долгое время будет убивать людей спустя много лет, оставшись ядовитым наполнителем в их крови и отравляя потомсиво свидетелей этой трагедии.

В голосе Юлиана было столько боли и страдания, Генри почувствовал, как по его спине пополз колючий холод. Перед его глазами, в быстром темпе пробежали картинки времени, последующего после этого события. Люди умирали сотнями, рождались искалеченные дети.

— Когда мир узнал об этой чудовищной трагедии, — продолжал рассказ Юлиан, — он ужаснулся. Последствия этого массового убийства будут преследовать эту страну ещё много-много лет. Увидев результат, многие державы не остановились, а наоборот, поставили производство такого оружия на широкую ногу, переманивая друг у друга учёных, преуспевших в исследовании атомного ядра. Самые большие и сильные государства призводили испытания на своих территориях, чтобы показать всем наличие у себя разрушительного оружия. Бряцанье оружием подвело мир к краю пропасти. Две самые могущественные державы встали в позы, держа пальцы на спусковом крючке. Равновесие мироздания едва не нарушилось в чёрный день, отмеченный в календарях военных под грифом «секретно№» ведь последствия могли быть угрожающими для всего живого. Всё могло исчезнуть, без права на возрождение. Но вмешалось проведение, как и чем, для людей останется загадкой. Беда отступит, но только на время. Через три десятка лет, плюс минус год-два, снова всё станет зыбко. Огромная держава, занимающая половину планеты и кичащаяся своим могуществом, начнёт притеснять несколько восточных стран, крохотных, по сравнению с ней. Восстанут народы, нанеся этому «мировому господину» удар по самолюбию, погубив тысячи людей. И хотя причастность маленьких государств к этому массовому убийству будет весьма и весьма относительной, по миру понесётся весть, что именно они совершили злодеяние. Весь мир будет убеждён в коварстве маленького государства, которого загнали в угол из-за дорогих природных ресурсов его земель. Хотите посмотреть?

Юлиан, не дожидаясь ответа своих спутников, закрыл глаза предлагая им сделать тоже самое. Генри зажмурился и снова свист в ушах и поток воздуха.

— Смотрите, друзья мои, это город будущего, — почему-то прокричал Юлиан.

Генри открыл глаза и отшатнулся, едва удержав равновесие. Они стояли на плоской крыше какого-то строения, невероятной высоты. Внизу были ровные широкие улицы, расчерченные белыми полосками, которые с высоты этого дома казались тонкими шёлковыми нитками. По улицам сновали какие-то самодвижушиеся аппараты, а люди были похожи по своим размерам на муравьёв Весь город состоял из таких же высоких домов, два, абсолютно одинаковых по архитектурному решению, находились прямо напротив того дома, где на крыше стояли наши герои.

— Что это, как возможно возвести такое высокое здание? — Генри тоже пришлось прокричать, потому что ветер на такой высоте мешал говорить обычным голосом.

— Это творение инженерной мысли будут называть «небоскрёб». Вы можете себе предствавить, сколько одновременно здесь помещается народа? Несколько тысяч! Они тут работают, занимаясь бумажной волокитой. О, Генри, если бы вы только знали, как погрязнет мир в бюрократии! На каждую бумажку будут требовать ещё несколько. И человечество изобретёт комьютер, удивительно умную машину, но одновременно очень опасную, ибо в её памяти будет собрано столько всевозможных знаний, что представить их объём просто не представляется возможным! — Юлиан говорил громко, восторженно, ходя взад-вперёд и махая руками.

— Юлиан, вы забегаете далеко вперёд, — улыбнувшись, остановил его Шалтир.

Юлиан встал, как вкопанный, потёр руками щёки и, виновато, улыбнулся:

— Я так и знал, что собьюсь с пятого на десятое. Шалтир, прошу вас, продолжайте вы.

— Нам уже некогда объяснять устройство будущего, летит самолёт, который совершит ужасное, — показал Шалтир рукой на горизонт.

— Опять самолёт? Он будет снова бросать бомбу? Может, мы сможем его остановить? — заволновался Генри.

— Увы, мой друг, здесь мы бессильны, мы не имеем права вмешиваться в ход и этой истории, ибо каждое событие влияет на будущее, как людей, так и мира в целом. Не забывайте об этом, мы сейчас всего лишь наблюдатели, чудом перескачившие временной барьер.

Тем временем, огромный самолёт, с диким рёвом, совершил вираж и со всего маха врезался в один из двух «небоскрёбов», пробив его чуть выше середины. Что-то гулко бухнуло, словно гром вдалеке, из пробоины, повторявшей силуэт самолёта, повалил дым.

— Боже мой, ведь там, судя по всему, люди! — закричал Генри.

— К сожалению, гибель людей неизбежна, — Шалтир смотрел, какая мука отразилась на лице Радужного Адепта Генри.

— Смотрите, ещё один! — вскрикнул Юлиан. С другой стороны, ко второму зданию, летел ещё самолёт. Он тоже врезался в здание и взорвался. Высотные дома лишь вздрогнули от взрывов, но остались стоять. Генри снова, напрягая слух и зрение, почувствовал себя так, будто находился в самом здании, едкий запах гари ударил в нос. Он услышал крики, а потом увидел самих людей, в панике метавшихся по небольшом комнатам, со множеством тонких, изящных стульев, столов и, стоящих на них квадратных ящичков со светящимися окошечками. Откуда-то, как ни странно, снизу здания, от самой земли, стала подниматься дрожь, охватывая весь дом. Задрожали стены, задребезжали стёкла в окнах. Столы и стулья, словно их кто-то толкнул, начали сдвигаться, падать на одну сторону, сбиваясь в кучу. От ящичков, с потухшими окошечками, полетели искры. То тут, то там, вспихивали языки пламени, удушливый дым пополз по комнатам и самое страшное было то, что огромное здание, словно подрубленное дерево, стало заваливаться на сторону. Что-то трешало, сыпались осколки лопнувшего стекла. Обезумевшие от страха люди, давя и калеча друг друга, бросились бежать по длинному коридору, ища спасения. Но, найти его в этом аду было просто невозможно, тем более что до земли было несколько сотен метров. Вдруг, одна половина здания отделилась и с оглушающим грохотом стала обваливаться. Каменные плиты, странного, пористого вида, с торчащими из них толстыми прутьями, из которого было оно построено, ломались, будто были сделаны всего лишь из бумаги. И тут, второе здание пришло в движение. Оно немного покосилось вправо, потом, внутри, раздался какой-то взрыв. Из разбитый окон повалил дым и здание стало оседать, поднимая в воздух клубы пыли.

— Это опасно, юноша, вернитесь и наблюдайте со стороны, — раздался голос Шалтира.

Генри был так поглащён зрелищем и не сразу сообразил, что действительно, слишком увлёкся. Уже не понимая, астрально или физически, он стоял на самом краю того здания, где они чудом очутились в своих телах. Далеко внизу, по улицам расползалось облако пыли, гоня прохожих на безопасное расстояние от места обрушения двух небоскрёбов, подвергшихся атаке самолётов. Люди, оглядываясь, бежали дальше и дальше от рушащихся зданий. На их лицах был испуг, непонимание, неверие в происходящее. Время ускорило свой бег и когда огромное облако пыли рассеялось, Генри увидел груду развороченного камня, металла, стекла.

— Посмотрите, сколь чудовищно это зрелище, крах целой империи, считающей себя единоправным владельцем, мировым господином, — Юлиан стоял, сложив руки за спиной, и разговаривал сам с собой, — я всегда был против того, когда люди, правители считают себя лучше и умнее других. Остановить безумие таким способом, а может, это лишь подтолкнёт к новому тиранству? Перенаселение, природные или созданные самими людьми катаклизмы, всё катится в тартарары! Что ждёт эту планету в будущем, что ждёт этих несчастных, как долго они будут испытывать терпение создателя?

Генри тоже хотел бы услышать ответы на эти вопросы. Но кто мог их дать? Сколько ждать разъяснений?

— Можно прождать всю жизнь, да так и не дождаться, — Шалтир будто услышал немой вопрос Генри, — благодарите судьбу, что выбор наблюдать за ходом жизни пал именно на вас.

— А толку от этого? Даже если я узнаю конечный итог, чем я смогу повлиять? — в голосе Генри послышались печальные нотки.

— Кое-что вы сможете сделать. Забегая вперёд, скажу вам следующее. Пройдя определённую ступень, вы передадите свои знания той, которую должны будете опекать. Вы станете её советчиком и подсказчиком, какими мы стали для вас.

— И что? Ведь этих трагедий не предотвратить, раз мы увидели уже свершившееся? — Генри тряхнул головой.

— Увы, но если бы вы смогли знать сколько ещё страшного ждёт людей впереди. По мановению палочки ничего не измениться. Но, передавая учение по цепочке, от нас к вам, от вас к ней, от неё к будущему Радужному Адепту и так далее, можно будет достучаться до сознания людей и попытаться исправить очень многое, к которому ведёт выбранная ими дорога, — Шалтир говорил громко, ставя жёсткие ударения.

— А когда это призойдёт, когда я встречу её? После моей смерти? — Генри обращался то к одному, то ко второму.

— Каждого живущего человека интересуют четыре вещи: родился, жил, умер, а что дальше? Что там, за горизонтом бытия, которое они проживают? На всё количество людей такие вопросы задают себе довольно многие. Но, боюсь ошибиться в цифрах, скажу просто, многие, считают, что там пустота и забвенье. А если, нет? Если там тоже жизнь, хотя и отличающаяся от этой? А если, прожив эту жизнь, умерев, мы снова приходим обратно, только в другом виде, в другом теле? Может, нам постоянно дают шанс для усовершенствования души, проходя и проживая множество жизней? Шалтир, я прав или нет? — Юлиан сыпал вопросами.

— Вы правы, мой друг, насколько господь суров к своему творению, ещё больше он милостив к тем, кто этого заслуживает, кто не живёт одним днём, а постоянно пытается найти ответы. К ним-то они и приходят, благодаря снисходительности создателя. Наша сила троих, смогла перенести нас на этот отрезок времени, чтобы вы посмотрели, к чему придёт мир и ужаснулись. А если бы видели фашизм, во всех его проявлениях, видели страшную войну, длившуюся четыре года, Бухенвальд, Освенцим. Вы представьте только, цифры погибших в этой войне колеблются от 30 до 40 мил-лио-нов! Но не смейте опускать руки, в ваших силах и силах, таких как вы, помочь человечеству. Ваша подопечная сможет достучаться в двери, за которыми находиться тайна мироздания. Прося помощи, она будет услышана. Вы передадите ей то, чему мы смогли вас научить, а она постарается описать услышанное от вас в своих книгах. Да, она будет писать книги, собирая по крупицам знания. Вы будете встречаться с ней и объяснять ход истории. Это будет не одноразовое чтиво, миллионными тиражами завалившее все торговые лавки её времени. Многие написанные книги задают только вопросы, а те книги, которые она напишет с твоей помощью, будут давать людям ответы. Мой милый мальчик, если бы вы знали, порой очень тяжело найти достойную внимания книгу. В будущем, общение людей будет сводиться к минимуму из-за прогрессивного течения их жизни. Столетия технической эволюции отодвинут на задний план чувства и размышления. Но хороший писатель заставляет читателя воображать продолжение сюжета, а великий писатель заставляет проживать прочитанное.

— Я догадываюсь, о каком времени вы говорите. Значит, это будущее, в котором меня, нынешнего, уже не будет. Я что, буду её внутренним голосом? Ведь я тоже слышу чей-то голос, — Генри задумался.

— Очень хорошо, что вы на лету схватываете то, о чём я говорю вам недомолвками, — Шалтир, ободряюще, сжал руку Генри, — Таков закон природы, уходя отсюда, ты появляешься в другом месте. И смею вас уверить, мой друг, в этом есть довольно-таки замечательное свойство. Вы можете быть её другом, мужем, сестрой, матерью, отцом, добрым соседом, учителем в школе на первоначальном этапе и наблюдать за ней всю её жизнь, не только одну, но и несколько. И если она докажет свою неординарность, вы станете её астральным наставником и будете делиться с ней своими полученными знаниями. Но хочу вас предупредить сразу, здесь и сейчас, несколько раз взвешивайте слова, перед тем, как что-то сказать ей. Невсегда правда может быть рассказана даже достойному. Помните, мироздание терпит вмешательство в себя только в доступных пределах, ибо перевернуть всё с ног на голову чревато необратимыми последствиями. Давайте информацию порционно, частями и только, что будет положено знать именно ей.

— Да-да, мой друг, дело в том, что вы не один посвящённый, и она такая не одна, есть ещё тысячи ходоков во времени, таких же, как мы. Каждый получает свою порцию первоначальной информации, так или иначе, сходных между собой. Она должна слиться в единую систему, но этот срок пока не известен. Нам нужно всё подготовить для этого слияния, не взирая на сроки. Короче говоря, все те, кто посвящён, будут оставлять после себя те или иные плоды своих трудов. В чём они будут выражаться? В картинах, книгах, исследованиях, в искусстве, кто на что способен.

— А все ли способны к этому? — задал Генри вопрос, — вдруг, у человека нет никакого таланта?

— Ерунда, у каждого искра божья и каждый может найти чем себя выразить. Просто надо начать, а там, если провидение увидит в ваших трудах что-то интересное и грамотно описанное, оно неприменно поможет. Вот и твоя подопечная, возьмётся за кисть и нарисует картины почти на все жизненные ситуации. Рисовать пейзажи, натюрморты, баталии прекрасно и требует дарования, но она пошла другим путём, нарисовав случаи из человеческой жизни по какой-то, только ей известной системе. Яркие краски изображения своеобразны и не подходят ни под одну школу рисования. Она не остановиться на этом, с твоей помощью, слыша твой голос и твои подсказки, начнёт писать книгу художественного содержания, включая в неё то, что ты ей расскажешь и покажешь в видениях.

— У неё будут видения? — удивился Генри.

— Ну, конечно же, а как же вы думали, — Юлиан выпучил глаза, — а как же вы её узнаете, если она не обратит на себя внимания своими постоянными вопросами о смысле жизни. Небесная канцелярия возьмёт её на заметку, а потом доверит вам её обучение. Всё просто, мой друг.

Юлиан посмотрел на Шалтира в недоумении, вроде он сказал само собой разумеющийся факт.

— Коллега, вы и правда даже не подготавливаете нашего юношу к тому, что вам кажется очевидным, не торопитесь, — Шалтир улыбнулся, — давайте лучше покажем ему его ученицу, чтобы не быть голословными.

— С удовольствием, тем более, что её непосредственность и чувство здорового юмора мне импонируют, — потёр ладони Юлиан, — но не будем начинать от самого её рождения. Любознательная и решительная в своих поступках девочка шла по жизни порой рискованно, порой вполне умеренно. Её любопытство о смысле жизни, о том, что было, есть и будет, по-хорошему чистое и открытое. Но давайте поторопимся, ибо в её земной жизни наступает переломный момент и оттого успеем ли мы, будет зависеть весь наш сегодняшний разговор, впрочем, как и все преидущие.

— Очень любопытно, я и так перенёс сегодня довольно много переживаний по поводу будущего. Но к этому знакомству я готов, интересно помотреть на неё. Всё, что происходит со мной, случайность или закономерность? Наверно, из случайностей и вытекает закономерность. Я прав? Ведь, кажется, вы говорили «случай-это бог», — Генри посмотрел на Юлиана и, тот утвердительно кивнул. — Дорогой мой мальчик, в жизни, вообще, очень много странного и почти необъяснимого, не хочу говорить высоких слов об избранности и неординарности, просто принимайте всё так, как оно приходит, не пытаясь искать первопричину. Вы прекрасно знаете моё отношение к вашей персоне, я люблю вас, как бы любил своего сына. Возможность сегодняшнего приключения была необходима, но не только для того, чтобы увидеть развитие цивилизации вцелом, а скорее для того, чтобы познакомить тебя с твоей будущей подопечной. Молитвенный код физического выживания человечества, утерянный много веков назад, я вам продиктовал. А вы, в свою очередь, продиктуете его ей. В будущем он очень нужен людям для поддержания их физиологически нормально состояния. Этот метод весьма эффективен, результаты его применения поразили даже меня, видавшего разнообразные виды лечения людей. Я возликовал, ибо «познайте истину и истина сделает вас свободным». Нам пора переместиться в то время, когда вашей подопечной сильно нужна помощь, — Юлиан подошёл к Генри и жестом позвал Шалтира, — смотрите, вот она.

Генри огляделся по сторонам и увидел, что они стоят посреди широкой дороги со странным, чёрным покрытием. Оно было твёрдым, но не пыльным, как дороги в его времени. По обеим сторонам, в нескольких метрах, был сплошной лес. Генри оглянулся и в ужасе попятился назад. Прямо на него, по полотну дороги мчался рычащий, железный механизм.

— Это машина, мой друг, ни мы ей, ни она нам не причиним вреда. В этой машине и едет ваша ученица, — Юлиан тронул Генри за руку.

— А как я её узнаю? — заволновался Генри.

— Ну, во-первых, у неё есть отличительный знак, это большая родинка на шее, за левым ухом, прикрытая волосами, а во-вторых, она единственная женщина в этом железном чудовище, — Юлиан передёрнул плечами.

— Ну и что, что дальше? — Генри подался вперёд.

— Не волнуйтесь, сейчас вы всё будете слышать и видеть, — Шалтир, молчавший до сих пор, подал голос.

Генри почувствовал невероятную лёгкость, будто всё его тело разбилось на мельчайшие молекулы и растворилось в воздухе, рассекаемом «железным чудовищем» как назвал его Юлиан.

— Смотрите, мой мальчик, этот рычащий железный зверь называется «машина». В будущем, езда на лошадях и каретах перестанет быть единственным средством преодолевать большие расстояния. Огромные заводы будут производить несметное количество этих монстров, ритм жизни будет настолько стремительным, а люди расселятся так далеко друг от друга, что иначе, чем передвигаться таким способом будет просто невозможно. Человек, сжимающий руками небольшое колесо, называется «водитель», а колесо в его руках, называется «руль». Видите значок, некую эмблему в виде трёх расходящихся лучиков? Это фирменный знак завода, огромной корпорации, производящей эти машины. Она называется именем прекрасной девушки, отец которой и создал этот огромный «концерн», так это будет называться в этом времени, замечательное имя, вслушайтесь «Мер-се-дес». Так и будут называть эту машину. О, потом это имя станет нарицательным и специфическим признаком богатых людей. Но это сейчас нам не надо. Давайте наблюдать за происходящим.

В машине находилось четыре человека, двое мужчин сидели впереди, мужчина и женщина сзади. Между четерьмя пассажирами этого чуда техники шёл разговор.

— Послушай меня, не надо так быстро ехать. Я, конечно понимаю, что ты хороший водитель и давно за рулём, но ведь ты здесь не один и отвечаешь за наши жизни, — молодая женщина обращалась к мужчине, сидящему впереди, — тем более, я чувствую, твоё лихачество не доведёт до добра. Ещё, я чувствую, просто ощущаю всей кожей и душой присутствие самой госпожи Смерти, она заинтеросовалась нами и это совсем некстати.

— Что ты каркаешь под руку, надоела уже бреднями о своих предчувствиях, — буркнул мужчина, сидящий рядом с водителем и ещё что-то пробормотал себе под нос.

— Я прекрасно знаю, ничто не стимулирует мужчину сильнее, чем брошенный ему вызов. Но слушай, неужели ты не можешь успокоиться? Для чего, скажи, для чего мчаться, как угорелому? Я понимаю, машина классная, крутая, но мы-то здесь при чём, если тебе на себя наплевать? — молодая женщина поправила голову мужчины, сидевшего с ней рядом и дремавшего на её плече.

— Я не понял, что ты завелась? Новая тачка, дорога, как скатерть, что ещё надо?: Сиди себе и помалкивай, — сосед водителя недовольно поморщился.

— Я уже незнаю, как вам объяснять, на этой трассе надо быть более спокойным, здесь правят эгрегоры, которые питаются жертвами автокатстроф, чем больше погибших, тем им лучше. Я чувствую их, как никогда раньше, они явно давят на нас и тебя в шею толкают, заводят. Ничто так не стимулирует магические способности, как явное внимание дьявола. А ты, дурак, поддаёшься их давлению, — женщина тронула водителя за плечо.

— Эра, твоя одержимая тяга к сверхестествененому, к этим оккультным бредням у меня уже в печёнках сидит. Ты достала уже, поменьше читай всякой белиберды, которую пишут всякие придурки. Есть бог, нету бога, есть дьявол, нету? Какая разница, в этой жизни всё зависит от нас самих. Какая энергия, какие эгрегоры, что ты мелешь всякую чушь? Бред какой-то, кому нужна наша энергия, кроме нас самих. Ты посмотри вокруг, да над тобой уже чуть ли не смеются, ты всё в облаках витаешь, а жизнь одна. Ты только позоришься и его на посмешище выставляешь, люди над тобой смеются и над твоими бреднями, — водитель кивнул головой на дремавшего соседа женщины, тот что-то пробурчал и откинулся на спинку сиденья.

Водитель и его сосед переглянулись и засмеялись с лёгкой ноткой иронии.

— Вы два идиота, но видит бог, я сделала всё, что могла и как могла пыталась вас уговорить. Радиоволны мы тоже не видим, но это не говорит что их нет. В моём сердце нет обиды на вас, хотя вы потешались надо мной и моими способностями. У чистого сердца есть одно желание, чтобы господь простил вас и по возможности, принял ваши души под свои покровы. Я прошу, чтобы в этой катастрофе провидение помогло мне и мужу остаться в живых, ибо видит бог, я взывала к твоему разуму. Не получится помочь тому, кто не хочет помочь себе сам. А вам, дорогие спутники, весело потешавшимся над моими предчувствиями, могу сказать только одно «каждая нахальная смерть должна учить вас до тех пор, пока свою очередную жизнь вы не проживёте идеально». А господь, верю, услышал меня.

Женщина перекрестилась, перекрестила своего соседа и откинулась на спинку сиденья. Закрыв глаза, она что-то шептала, шевеля губами, очевидно смирившись с неизбежным.

— Хватит, надоела, вот-вот, лучше помолчи и музыку послушай, — резким тоном сказал водитель.

Он нажал какую-то маленькую кнопку, чуть ниже руля, в машине зазвучала музыка, удивительно нежная и мелодичная.

— Юлиан, Эра и есть моя избранная?

— Да, юноша, ваша подопечная вполне достойна внимания. Вот только убедительности ей пока не хватает, но это только пока, вы поможете ей увереннее вести себя в будущем.

Генри пригляделся к молодой женщине. Золотистые, кудрявые волосы, мягкой волной обрамляли её привлекательное лицо. Лёгкий румянец щёк и подрагивание век говорили о том, что она не спит. На шее билась жилка, показывая спокойный пульс Эры, не смотря на то, что беседа явно вывела её из равновесия. Но было видно, она довольно легко взяла себя в руки и расслабила тело полностью.

— Вы правы, она расслабилась и думает о том, чтобы при аварии ничего не сломать. Она молиться, читая те молитвы, которые знает на сегодняшний день, — ответил Юлиан.

— Авария? Что за авария? — недоумевал Генри.

— Смотрите, — Юлиан кивнул на машину.

Генри, как будто, снова оказался в машине и посмотрел на Эру. И тут она открыла глаза, словно видела и чувствовала его присутствие. Генри опешил, её взгляд был направлен прямо в его глаза. Глаза молодой женщины, цвета небесной сини, с золотистыми прожилками, словно подсвеченные изнутри чистым источником света, были полны душевной боли от предчувствия непоправимого. «Не оставляй меня, господи» прошептали её губы. Она протянула руку, маленькую, как у ребёнка и сжала большую, крепкую ладонь своего соседа.

Тут всё и началось. Машина вздрогнула, что-то хрустнуло, левое заднее колесо оторвалось. Машина закрутилась волчком, её левая и правая стороны мелькали перед глазами Генри, потом она словно подпрыгнула, отскачила к краю дороги, задержалась мгновенье и стала падать с дороги вниз. Переворачиваясь с колёс на крышу, она докатилась до опушки леса и остановилась. Всё произошло стремительно, за несколько секунд, Генри едва успел моргнуть, переводя дыхание. Ошарашенный проишедшим, он, молча, повернулся к Юлиану. Тот, не обращая внимания на своего ученика, стоял, руки навесу, как будто что-то поддерживал.

— Что вы делаете? — едва выдавил из себя Генри.

— Ах, да, это сила привычки, — Юлиан повернулся к своему ученику, — это машинально, я помогаю вам, тому, который будет спасать свою подопечную. Хотя вы сами прекрасно справились.

— А почему мы не видим меня, того меня?

— Самое интересное, Радужный Адепт, что вы, тот и в том времени, нас видите, а мы, отсюда, не видим, — Шалтир наконец-то, после долгого молчания, подал голос, — эти паралелли никогда не пересекуться. Тот Генри, в отличии от вас, нынешнего, это прекрасно знает. Давайте осмотрим место трагедии.

Но Генри уже не было рядом с учителями, он был там, рядом со своей подопечной. Картина была страшной, искарёженная груда железа, бывшая когда-то сильным, ревущим зверем, теперь была похожа на хаотично-сложенные кости того же животного. На расстоянии нескольких метров от неё и друг от друга, лежали трое мужчин, её пассажиры. Машина, совершая свои чудовищные кульбиты, выкинула их из себя. Никто из них не подавал признаков жизни, уцелела и казалась невредимой только женщина, Эра. Она стояла на коленях перед своим соседом, спавшим на её плече до аварии и, воздев руки к небу, истово, в голос, молилась. Её голос, с лёгкой хрипотцой, летел в высь, пробивая атмосферу, в нём было столько боли, столько надежды на спасение, что Генри почувствовал, как защимило его сердце, сжавшись в комок. Закончив молитву, Эра встала и, пошатываясь, пошла к тому, который был водителем, села на землю возле него Он лежал на животе, уткнувшись носом в траву, прерывисто вдыхал воздух вместе с частичками земли. Его тело дрожало мелкой дрожью, а дыхание даже дыханием можно было назвать с трудом, скорее всего, это была конвульсивная работа лёгких. Длинные пальцы мужчины, судорожно, то сжимали, то отпускали маленький кустик травы, оказавшийся под его ладонью. Генри, сам не зная почему, уставился на эту руку и никак не мог оторвать от неё взгляд. Рука дёрнулась последний раз, пальцы расжались и выпрямились. Посиневшие лунки ногтей были первым признаком смерти. И тут Генри увидел Акзольду. Она была в образе юной девушки, очаровательной, прелестной и страшной одновременно. Она склонилась к мужчине, положила свою тонкую, изящную руку ему на голову, словно дала сигнал к полной остановке работы организма. Мужчина тут же перестал дышать, от его физического тела отделилось сначала что-то, в виде облачка, потом приняло очертание его биологического тела. На его астральном лице было выражение великого недоумения, но в отличии от физического лица, выражения боли уже небыло. Прозрачно-призрачный, он смотрел на самого себя и был крайне удивлён этому виденью. Озираясь вокруг, он остановил взгляд на Акзольде, которая стояла чуть поодаль. На её бесстрастном лице, на мгновенье, мелькнула почти виноватая улыбка. Фантом погибшего водителя, сначала засуетился, потом начал кричать, но ничего не было слышно, а потом, он будто успокоился, поняв бессмысленность своего поведения. А Эра, произнеся над его физическим телом последние слова отходной молитвы, встала, перекрестилась и, также пошатываясь, пошла к третьему мужчине. Он лежал на спине, изо рта, толчками, шла густая, почти чёрная кровь, глаза, подёрнувшиеся смертельной пеленой, смотрели в одну точку на небосводе. Он уже был мёртв. Его фантом стоял рядом с физическим телом, без всякой суеты, скорбно сложив руки на животе. В отличии от водителя, этот погибший небыл удивлён, а спокойно принял всё, как есть. Судя по всему, он тоже увидел Акзольду и кивнул ей, будто здороваясь. Эра, встав на колени перед его физическим телом, нагнулась, двумя пальцами закрыла его веки и снова начала читать молитву во спасение души умершего. На её лице было сосредоточенное выражение. Без истеричных слёз и воплей, она шептала слова, обращаясь к создателю: «Прими, господи, души рабов твоих и прости им все прегрешения вольные и не вольные».

На всей протяжённости дороги, у обочины, собралось уже много машин, разных цветов и форм. Из машин повыскакивали люди и бежали к месту аварии, чтобы хоть чем-то помочь пострадавшим. Ктото осматривал мужчин, констатируя факт смерти, качали головами, ужасаясь страшной аварии, а кто-то остановился возле Эры и, галдя, спрашивали, как она себя чувствует. Какой-то неприятный уху звук донёсся со стороны дороги. Белая машина, с красным крестом на правой стороне, остановилась. Из неё вышли четыре человека в белых одеждах, из них одна была женщиной. Двое мужчин несли носилки, один большой блестящий саквояж. Тот, с саквояжем подошёл к телу погибшего водителя, потом к телу второго погибшего и отрицательно покачал головой, отвечая на вопрос женщины в белом халате. Генри поискал глазами Эру и увидел, как она, склоняясь к своему соседу по машине, что-то шептала ему на ухо. Больно было смотреть, как этот мужчина, высокого роста, сильный, беспомощно улыбался, превозмогая физическую боль. Он пытался приободрить свою спутницу, которая всеми силами сдерживала рыдания. Она одной рукой гладила его по лицу, а другой взяла за руку. Мужчина, морщась, попытался встать, но потерял сознание, он то отключался, то снова приходил в себя. Эра что-то тихо говорила ему и когда он, в очередной раз провалился в небытие, она отвернулась от него и посмотрела в ту сторону, где стояли Юлиан и Шалтир.

— Вы же не будете спокойно смотреть, как он умирает? Вы же не дадите ему умереть? — невопросительно, а скорее утвердительно, говорила Эра, будто видела Шалтира и Юлиана воотчию, — мой ангел на своих руках вынес меня из этой искарёженной консервной банки, а вы помогите ему. Умоляю вас, не оставляйте меня, спасите его.

— Она говорит так, словно видит меня и вас? Как это возможно? — Генри был абсолютно обескуражен.

— Друг мой, она очень долго и настойчиво стучалась в ту дверь, за которой мы живём без забот, и теперь мы невправе оставить её без помощи. Коллега, вы готовы? — Юлиан повернулся и посмотрел на Шалтира, тот утвердительно кивнул.

На лице обоих появилось одухотворённое, сосредоточенное выражение. Они, одновременно начали шептать какие-то слова и делать пассы руками. Генри внимательно наблюдал за ними и за тем, что происходило с мужчиной, возле которого сидела Эра. Кардинальных перемен не было, но оба учителя были спокойны.

— Вы можете помочь ему и ей? — тихо спросил Генри.

— Но мы для этого и пришли сюда, — пробормотал Юлиан.

Больше ни одного слова не произнесли оба учителя, они были заняты работой. Они встали в голове у мужчины и, подняв свои правые руки к небу, левые протянули к нему. Закрыв глаза, они бормотали какие-то непонятные слова, на неизвестном Генри языке. Набор звуков и букв был совершенно невероятным, режущим слух и неподдающимся повторению с первого раза. Но эти двое прекрасно знали, что они делают и говорили так, словно это был их родной язык. Генри увидел, как над поднятыми правыми руками его учителей воздух сгустился, образовав подобие облака-шара серебристого цвета. Этот шар был похож на стеклянную сферу, в которой налита ртуть. Серебристый цвет переливался, отражая в себе всё вокруг. Но вдруг, он стал практически бесцветным, потом небесноголубым, потом синим, с размытыми очертаниями. Синий цвет, приняв вид незримых струй, стал закручиваться по спирали, образовав воздушную воронку. Эта маленькая воронка начала расползаться в стороны, окружая обоих учителей и лежащего без сознания мужчину. Воздушные синие потоки вращались вокруг этой троицы несколько секунд, потом остановились на мгновенье и, сгустившись в середине, рванулись в небо, оставив после себя прозрачную плотность воздуха. Генри протянул руку и попытался дотронуться до этой видимой плотности. Но она не пропустила его руку в себя, Генри, смутившись, отдёрнул руку. И тут стало происходить что-то невероятное. В небе, куда взмыл синий воздушный поток, вспыхнул яркий свет и, рассыпавшись на искры всех цветов радуги, вращаясь и переливаясь, устремился вниз, на лежащего мужчину. Окутав полностью его тело, радужный свет обволакивал его несколько секунд, потом застыл и мгновенно влился в него. Шалтир и Юлиан произнесли ещё несколько слов, опустили правые руки и с облегчением вздохнули.

— Ну вот, замечательно, всё удалось, — улыбнулся Юлиан, — благодарю всех.

Он поклонился Шалтиру, тот ответил ему таким же поклоном.

— И что, теперь он будет жить?

— Ну, конечно! Друг мой, вы меня удивляете! Вы же видели, сколько жизненной энергии ему дали? — Юлиан с недоумением посмотрел на своего ученика.

Генри почувствовал стыд за свой глупый вопрос, на его щеках вспыхнул румянец. Юлиан переглянулся с Шалтиром, подмигнул ему и оба, по-доброму, рассмеялись.

— Не тушуйтесь, мой мальчик, ваше смущение написано на вашем лице. Я понимаю ваше состояние. Невероятные вещи могут ввести в недоумение любого, но не должны выбивать из колеи вас. С ним будет всё хорошо, — Шалтир кивнул на мужчину, которого они вернули к жизни.

— А с ней? — Генри уже справился со смущением и посмотрел на Эру.

— А ей помогли вы, тот вы, который будет именно в этот момент, непосредственно, и вера в ваше участие в её судьбе.

— Но я ничего не делал сейчас? — опять усомнился Генри.

— Нет, вы сделали очень многое только лишь тем, что были здесь. Она видела вас, вернее, чувствовала ваше присутствие, вашу энергию и это сильно помогло ей. Но ваша работа ещё впереди, когда ей станет плохо.

— Но она, после такой аварии, выглядет вполне нормально? — Генри напрягся.

— К счастью, да, но всё ещё слишком шатко, смотрите дальше, — Шалтир кивнул головой в сторону.

К Эре шёл молодой человек с большой прозрачной бутылью.

— Мы едем с источника Николая Угодника, вот вода, возьмите её, говорят сильно помогает и сами пейте и мужа своего поите, — парень наклонился к сидящей на земле Эре и протянул бутылку, — о чудесах Николая Чудотворца уже несколько сотен лет ходят легенды. Поможет он вам, неприменно поможет. Выпейте, выпейте.

Генри долго вглядывался в этого парня и чувствовал при этом невероятное волнение. «Но почему? Может, он не тот, за кого себя выдаёт и его цель — навредить?» думал Генри.

— Отнюдь, юноша, он действительно пришёл с добрыми намерениями, — хитро прищурился Юлиан, — а ваше волнение ни о чём вам не говорит?

— Вы хотите сказать, что это я? — Генри, выпучив от удивления глаза, повернулся к Юлиану.

— Может вы, а может не вы, а может, это посланный вами специально для того, чтобы доставить сюда воду с источника, — Шалтир пожал плечами, но в его глазах мелькнули искорки смеха.

— Дорогой мой человечек, мы уже говорили о том, что устройство мира и пребывания в нём настолько витиевато и непредсказуемо, что проследить цепочку невозможно, — Юлиан развёл руками.

— Но я же видел ваши действия, значит, вы именно сейчас принимали участие в этом? — Генри был взволнован.

— А может, мы делали сейчас показательное выступление для вас, сегодняшнего? Как бы вы дошли до своего невероятно светлого будущего, если бы сейчас не увидели силу и мощь созидания? — Юлиан посмотрел на Шалтира.

— Во истину, коллега, во истину, гордитесь, юноша, но в меру, — Шалтир погрозил Генри пальцем.

А Эра, откупорив бутылку, сделала глоток и, налив в руку воды, стала брызгать её на лежащего мужчину по кресту, с головы до живота и с правого плеча на левое. Она что-то бормотала, Генри прислушался. Эра читала молитву, обращённую к Николаю Угоднику: «Николай Угодник, помощник божий. Ты и в поле, ты и в доме, ты в дороге и в пути, ты на небесах и на земле. Спаси, сохрани, защити, раба божьего Николая от злого духа, от нечистой силы, от напрасной смерти. Прошу тебя, Николай Угодник, молю, спаси, сохрани, защити. Во имя Отца и Сына и Святого Духа». Она прочитала молитву три раза и всё время окропляла водой из бутылки лежащего.

— Я понял, он её муж и его зовут Николай, — тихо сказал Генри, — это совпадение имён имеет определённый смысл?

— Не исключено, хотя может это действительно, просто совпадение, — загадочно улыбнулись Шалтир и Юлиан.

А молодой человек, давший Эре воду, осторожно помогал ей подняться. К лежащему подошли медики и один из них наклонился, проверяя пульс. — У нас есть шанс спасти его, пульс вполне нормальный для такого случая, грузите его и быстро в реанимацию, — дал он распоряжение своим коллегам.

— Я сам могу дойти, — пришёл в себя раненый, но тут же снова потерял сознание.

Мужчину положили на носилки и понесли к машине. На Эру, как не странно, никто из врачей не обратил внимание. Генри снова вопросительно посмотрел на своих учителей.

— Для них она не представляет интереса, потому что благодаря вам, на ней нет видимых повреждений. Вы сами, в виде её внутреннего голоса, дали ей указание перед самой аварией расслабить все мышцы и незримо поддерживали её физическую плоть своей энергией, — ответил на его молчаливый вопрос Шалтир.

Подъехала ещё одна машина, мёртвых погрузили в неё и машина тронулась по дороге. Эре помогли подняться, она повернулась в ту сторону, где стояли наши путешественники во времени, поклонилась в пояс, перекрестилась три раза и тихо прошептала: «Спасибо вам, спасибо за наши вторые жизни, меня и Коленьки» и, поддерживаемая под руки молодым человеком, его пожилым спутником, подошла к их машине и села на заднее сидение. Её помошники прошлись по месту аварии, собрали кое-какие уцелевшие вещи.

— Мы довезём вас до ближайшего городка и определим в больницу, — молодой человек с переднего сиденья повернулся к Эре.

— Да-да, спасибо, — Эра улыбнулась сквозь выступившие слёзы.

У неё нестерпимо стали болеть грудная клетка и спина. Сжав зубы так, что хрустнули челюсти, она едва не закричала от боли. В глазах потемнело и похолодело в животе. «О, господи» издала она тихий стон.

— Вам плохо? Скажите, где у вас болит, — повернулся к ней молодой, — возьмите меня за руку.

— Ничего-ничего, не волнуйтесь, со мной всё в порядке, у меня есть помощники, — тихо прошептала она.

Машина тронулась, увозя Эру в городок, заводские трубы которого дымились недалеко от места трагедии. С дороги, к искарёженной машине, съехала какая-то машина с тремя буквами на дверце.

— Это специальные полицейские, которые, мягко говоря, задержались, — покачал головой Юлиан.

Вышли три человека, подошли к груде металла, бывшей когда-то машиной.

— Как всегда, медики нас не дождались, придётся ехать к ним за отчётом. Да-а, в такой мясорубке вряд ли кто-то выжил, — сказал один из них. — Ещё бы, смотри, какой путь от неё остался, жуть, — передёрнул плечами самый молодой.

— Смотри-смотри, стажёр, вот во что может превратиться классная тачка на наших дорогах. А эти буржуи кричат на каждом углу о безупречном качестве и надёжности своего товара. Ладно, давайте протокол оформлять, обедать пора, — самый старший достал папку и начал что-то записывать.

— А мой сосед прямо мечтает о такой тачке, после смены зайду к нему и расскажу об этом ДТП, — покачал головой молодой.

— И нам пора, друзья, всё что надо, мы уже сделали, — Шалтир посмотрел на своих товарищей.

— Да-да, пора, — Юлиан, подслеповато прищурившись, вглядывался вдаль, где дымили трубы, — что же они делают? Вы только посмотрите, сколько ядовитой окиси выбрасывает в воздух этот, да и подобные ему, завод! Чудовищно, просто чудовищно, так издеваться над своей экологией.

Прогресс, сколь созидателен твой шаг, Но всё ж гораздо больше разрушений. Дитя цивилизации — природы враг, для экологии земли коварный гений.

— Уважаемый Юлиан, вы настоящий трибун. Но благодаря прогрессу человечество шагнёт далеко в своём развитии, — Шалтир похлопал Юлиана по плечу.

— Лучше бы в Библию почаще заглядывали, — нахмурившись, буркнул Юлиан себе под нос, — но ничего-ничего, партия зелёных уже создала свои ряды и грядёт революция во имя матушкиприроды!

Юлиан почти прокричал последнюю фразу и потряс кулаком.

— Генри, я чувствую, сколько у вас вопросов, но дам вам право их задать только после того, как мы вернёмся, — повернулся Шалтир к притихшему Генри, — сейчас нам надо возвращаться, столь трудный переход надо закончить волшебным отдыхом. Приготовьтесь, пора.

Шалтир опустился на землю и застыл в позе лотоса, двое спутников последовали его примеру. Генри почувствовал движение воздушных потоков, в теле появилась невероятная лёгкость, процесс перехода обратно в пещеру, откуда они попали в далёкое по времени будущее, ни чем не отличался от изначального.

Путешественники во времени и пространстве открыли глаза снова в пещере, приветливо встретившей снова изысканно накрытым столом. Аромат свежеприготовленных явств приятно щекатал их ноздри. — Я люблю его, просто обожаю, — сглотнул слюну Юлиан, — посмотрите, он опять угадал все наши вкусы. Эта курочка восхитительна!

Юлиан потёр ладошки и почти вприпрыжку подошёл к столу.

— Друзья, беру на себя роль хозяина и предлагаю вам отведать все эти кулинарные изыски. Смелее, всё просто само прыгает к нам в желудки, — говорил Юлиан, отламывая от запечённой курицы ножку и вгрызаясь в неё зубами, — мда, чудо, просто чудо, как хороша.

Шалтир, улыбаясь, смотрел на жующего, зажмурившегося от наслаждения Юлиана, похожего сейчас на мурлыкающего кота.

— Однако, любите вы покушать, коллега, а ведь для нашего биологического организма нужно не так уж и много. Вам, как врачу, это должно быть известно. Чревоугодие довольно неприятная вещица.

— Согласен с вами полностью, — набитый рот Юлиана издавал нечленораздельные звуки, прожевав и потянувшись рукой к огромному лангусту, Юлиан продолжал — грешен, грешен я, батенька, но должен же быть хоть один пробел в моей безупречной репутации. Я всегда так, грешу, грешу этим, а потом прошу у господа прощения и сажусь на диету. Вот уж где испытание, друзья мои, особенно для такого любителя вкусно покушать, каким я являюсь. Но согласитесь, если бы только так грешили люди, всё бы было гораздо проще. Потому-то я до сих пор ещё не на небесах, когда избавлюсь от этого недуга, тогда и буду сидеть на облачке, качая своими натруженными ножками. А может, повезёт даже больше и меня возмут к себе те, кто двигает свет в этот мир или правельнее сказать, освещают путь к цели. Но пока, я наслаждаюсь изысканностью еды и теряю разум при виде всех этих вкусностей. Так что, не портите мне аппетит, уличая в грехе, а лучше последуйте моему заразительному примеру.

Юлиан, притворно нахмурился, виновато улыбнулся, пожал плечами и отломил от лангуста клешню, а другой рукой взял кусок пирога с креветочным мясом, политым белым соусом. Шалтир тоже улыбнулся, потом засмеялся, засмеялся и Юлиан. Генри смотрел на своих хохочущих учителей и тоже заулыбался. Переживания от увиденного ещё сидели занозой в его сердце, но торопить этих двоих с объяснениями, он не стал. Шалтир подошёл к столу и взял хлебную лепёшку, в которую был завёрнут козий сыр, солёный творог и несколько листиков зелени, вперемешку с дольками помидоров. Генри только сейчас почувствовал голод и выбрал для себя длинную шпажку с нанизанными на неё кусочками сочного бараньего мяса. От него шёл пар и удивительный аромат специй и дымка костра, на котором его готовили. «Странно, как будто повар, который не хочет показываться нам, стоит где-то рядом и подносит к столу свежие блюда. Очень странно» думал Генри, снимая со шпажки первый кусочек, истекающий жирным соком. — Мясо хорошо запивать красным вином, юноша, вот, возьмите, — Юлиан протянул Генри стеклянный бокал на тонкой ножке, — это великолепное бордо, смотрите, какой чудный рубиновый цвет! Думать за приёмом столь великолепной пищи— кощунство. Просто, поблагодарите нашего гостеприимного хозяина и всё. Возьмите, возьмите эти нежные листики салата и базилика. Вот-вот, умница, а теперь этот восхитительный, нежный, маленький корнишончик с капельками утренней росы на бочку. М, вот, вот оно счастье, блаженство и преимущество земного бытия. О, боги, вы благодетели и волшебники ещё и потому, что дали людям возможность ощущать на языке весь этот изысканный вкус. Какое наслаждение попробовать пищу, которую искусные повара придумают для услыды вкуса таких ценителей, как я. Ведь ещё не родилась даже прапрапрабабушка этого ягнёнка, которого вы, Генри, так с аппетитом едите. А вы, коллега, вы снова будете пить свой любимый зелёный чай?

— Разумеется, этот напиток всегда придавал мне бодрости, — кивнул Шалтир.

— При всём моём уважении, не понимаю вас, что может быть лучше вот этого, — Юлиан поднял свой бокал, который был полон белым вином и повернулся к Генри, — юноша, позволю себе дать вам совет, никогда не путайте при трапезе две вещи, с мясом — красное вино, а с рыбой — белое и ваш организм будет вам весьма благодарен. Видите ли, мой мальчик, умение понимать вкус пищи, весьма хитрое искусство и познать его может далеко не каждый. Скажу без ложной скромности, я пробовал почти всё из того, что растёт, бегает и ползает по матушке-земле. Хотя мои обширнейшие, опять же, без ложной скромности, знания человеческого организма, частенько напоминают мне о пагубных последствиях излишеств в еде. В нашей жизни то и дело душу побеждает тело.

Юлиан похолопал себя по округлому животу.

— А когда душа усмирит плоть, свет создателя в сердце безпрепятственно войдёт. Дорогой мой друг, главное то, что вы это понимаете, — улыбнулся Шалтир, — а это первый шаг к победе над собой.

Юлиан закивал головой, соглашаясь с ним и, виновато улыбнувшись, потянулся за воздушным, белковым пирожным. Откусив сначала скромный кусочек, он зажмурился, а потом, махнув рукой, сунул всё пирожное в рот.

— Ой-ой-ой, ну, отриньте свою аскетичность, попробуйте вот это, оно просто тает во рту, — причмокивая языком, сказал Юлиан, — а я считаю, что господь, иногда, благоволит к тем, кто способен на эксперименты, даже если они находятся на шаткой позиции. Он даже создал три основных энергии для стимуляции людей. Совершая, порой бесшабашные, поступки люди надеятся на Фортуну, Удачу и Успех, но забывают об одном, что три этих понятия, хоть и имеют практически один смысл, но всё-таки разные по своей сути. Фортуна — эта дама весьма своевольна и избирательна, она капризна и очень изменчива. Её поведение в отношении людей понять практически невозможно. Удача — эта вообще прячется за высокими горами и бушующими реками космического пространства. Улыбка Удачи вспихивает ярким светом настолько редко, что увидеть этот блеск удаётся не каждому. Чем они заслуживают этого виденья, я пытался проследить и пришёл к такому выводу, невсегда нынешняя праведная жизнь служит показателем. Долгий и упорный труд во всех жизнях Удаче нравиться гораздо больше, чем сиюминутное исправление грехов. А Успех — господин весьма серьёзный, он любит старательных и работящих людей. Он приходит к тем, кто изгнал из себя лень-матушку и находится в постоянном поиск смысла. Но больше всех, я люблю четвёртую энергию, редчайшую и ещё более капризную по отношению к людям, Гениальность. В её капризности убеждаются люди на протяжении тысячелетий. По-настоящему, гениальные люди рождаются очень редко. Вот к этой силе я всегда и питал трепетные чувства.

— Уважаемый Юлиан, хочу поделиться с вами своими наблюдениями, по-моему, в отношении вас эта энергия имеет собственные планы, ибо в вашем лице она нашла достойного. Наше давнишнее знакомство только убеждает меня в этом, — Шалтир поднял руки на уровень своей груди и поаплодировал Юлиану.

— Ах, льстец, восточные люди всегда отличались умением говорить комплименты, но мне ещё шагать и шагать до ваших высот, — Юлиан хитро прищурился и, притворно-стыдливо опустив голову, закрутил носком туфля перед собой, делая в песке ямку, — но есть ещё и пятая энергия — Везение. Самое большое богатство и вознаграждение от этих энергий для человека — прожить долгую жизнь и умереть в глубокой страрости в окружении близких и родных.

Оба весело рассмеялись взаимным любезностям и, будто вспомнив о присутствии Генри, повернулись к нему. Наш Радужный Адепт, с любовью смотрел на обоих, чувствуя, как трепетно щимит его сердце от переполняющего чувства нежности к этим людям. Их непосредственность, лёгкость в общении и отеческая забота, которых ему так недоставало в детстве, теперь были восполнены ими с лихвой. «Я счастлив! Я безумно счастлив! Боже мой, Виола, мой любимая, если бы только ты могла быть сейчас рядом со мной, в этот чудный миг моей жизни! Я безумно люблю тебя и страшно соскучился» думал Генри.

— Шалтир, пока мы с вами любезничали, наш мальчик расчувствовался. Юноша, всему своё время, — Юлиан сжал обе руки Генри, — придёт счастливый миг и вы будете вместе. Мало того, вам предстоит долгое путешествие по жизни, рука об руку и миг этот будет волшебным. Скажите, Шалтир?

Юлиан повернулся к Шалтиру, но тот отвёл глаза в сторону. Доктор, видя разительную перемену в выражении лица такого, беспристрастного обычно, Шалтира почувствовал тревогу. «Чем вызвано его замешательство? Почему я не в курсе? Неужели, я ошибаюсь?! Ах, боже мой!! Но почему?! Разве мой мальчик заслужил это так рано?! О, нет!! Нет-нет-нет, я не согласен! Ну, пусть он ещё поживёт!» кричала душа старого доктора. Он тронул Шалтира за руку, пытаясь поймать его взгляд. Шалтир повернулся к нему. «Не так скоро, но и не слишком долго. Увы, мой друг, вряд ли мы сможем повлиять на это решение. Наберитесь мужества» было написано в его глазах. «Ах, ну разве это не нонсенс? Жаль, безумно жаль, успеть бы подготовить его к этому. Боги, дайте мне ещё время, хоть чуть-чуть?!» доктор не проронил ни слова вслух, говоря с Шалтиром на языке жестов. Но пока ему никто не ответил ни «да» ни «нет», он решил разбавить повисшую между ними тишину очередным продуктом стихотворного вдохновения:

Ты любишь и любим, прекрасен мир вокруг, И счастья миг продли, живи, мой милый друг, Господний дар прими, испив его сполна, Прочь грусть, любовь в крови, в руке бокал вина.

Друзья мои, давайте ещё выпьем за великолепный, волшебный дар господа — ЖИЗНЬ.

Юлиан отвернулся, пытаясь скрыть набежавшие слёзы от печальной, открывшейся правды, подтверждённой Шалтиром, налил всем в бокалы по глотку красного вина. Шалтир пригубил вино и посмотрел на своих спутников:

— Ну, что ж, мы уже можем подвести некоторые итоги нашего путешествия. Генри, если у вас возникли вопросы, прошу, без стеснения задавайте их. А может, вы уже всё поняли сами, без подсказок?

— Я благодарен вам за ваше участие в моей судьбе и ещё за то, что вы, оба, так глубоко верите в мои способности анализировать. Но боюсь вас огорчить, моё эмоциональное эгрэго сейчас преобладает над вдумчивостью и пониманием, — Генри виновато улыбнулся, — увиденное болью отзывалось в моей душе, будущее полно жестокости. Но почему? Неужели, с ходом времён, люди совсем перестанут любить и относиться с пониманием друг другу? Массовые убийства станут привычным делом?

— Увы, мой друг, во все времена это всегда было, есть и будет, история человечества полна такими примерами. Генеальность ума и садистический терроризм, распутство и неверие в бога не только совместимы в этом времени, но и оправданы обществом, как как необходимость существования и продвижения к «великим целям». А цель-утопия и в конечном итоге господь может решить превратить в пепел города, как Садом и Гоморру, затопить континенты.

— А как на счёт шанса, предоставленному Ною и его семье? Разве этого не будет? — возмутился Генри.

— И сказано в писании «не причиню я городу сему никакого горя, если в нём живёт хоть один праведник». Может, им, грядущим поколениям, и повезёт, — пожал плечами Юлиан, — создать что-то стоящее без надлежащего опыта прошлого невозможно. Люди сами творят свою судьбу, неприслушиваясь к советам и предупреждениям. Вот один из примеров, Мишель Настадамус, больше пятисот лет назад до этого времени предсказавший и многочисленные жертвы фашизма и взрывы атомных бомб, которые мы с вами видели и взрыв огромной железной птицы, называемой космическим кораблём, в котором погибнут сразу 9 человек. Исследование глубин космоса, в котором люди хотели увидеть создателя, несёт им и такие потрясения. В катренах гениального Нострадамуса много зашифрованных пророчеств, над кодом которых уже не одно десятилетие трудятся умные люди. Лишь маленькая толика расшифрована в том времени, в котором мы побывали сегодня.

— Да, я поражаюсь его терпению, так много знать, предвидеть столько катостроф и так расплывчато описать всё, — Юлиан развёл руками.

— А кто это и почему вы с таким уважением говорите о нём?

— Весьма просвящённый человек с великим знанием. Ему многое было открыто из тайного и дано разрешение рассказать об этом людям. В то время пророчествовать было весьма и весьма опасно, ибо с именем господа на устах, миром правили страшные люди, но само провидение сильно берегло его. Вот и посмотрите, какая мощь задействована и та не может открыть людям глаза и умы, — Юлиан закатил глаза и добавил, — надо будет на досуге, вернуться в прошлое и кое-что обдумать рядом с ним.

— А зачем же было так сильно зашифровывать? Ведь вы всегда говорили мне «предупреждён-вооружён»! Может, тогда бы люди избежали таких трагедий, — Генри не скрывал возмущения.

— Возможно, но вмешиваться в ход событий, даже избранным не позволительно. Кто знает, может всё, что происходит и есть великий замысел создателя для того, чтобы люди извлекли уроки? Что получится, если нашу судьбу бедем решать мы, а не бог?

— Но разве можно объяснить это тем, кто безвинно погибает и родственникам погибших?

— Увы, жертвы всегда неизбежны, будь они виновны или нет. Но, опять же, кто определил меру вины и невинности? Ни вам, ни нам это не под силу, как не банально, но «на всё воля божья», — Юлиан поднял глаза к небу. — Юлиан, я не согласен с вами в одном. Действительно, люди должны прислушаться к предупреждениям, ведь для того, чтобы научиться чему-то, необязательно давать смерти косить косой направо и налево. Беда в том, что к явним предупреждениям люди не относятся серьёзно. А ведь этих предупреждений великое множество и некоторым посвящённым под силу разгадать их. Вот и Мишелю аплодировали только тогда, когда свершалось предсказанное и тут же забывали о нём до следующего происшествия.

— Но, если есть возможность проверить написанное, почему правители держав не соберутся все вместе и обсудят, что можно сделать во избежание бед? — недоумевал Генри.

— Я уже говорил, это невозможно, мой мальчик, общество разобщено до безобразия, да и большинство не верит ни во что. Каждый боиться выглядеть трусом в глазах других, высказывая своё отношение по поводу того или иного неординарного, непонятного, выходящего за грани научного подхода к проблеме. Тем более, даже в будущем, особенно в будущем, с развитием прогресса, люди вообще будут поднимать насмех любого, кто мыслить не так, как они. Я имею ввиду тех людей, которым хоть что-то известно о тайнах мироздания. Видите ли, юноша, цивилизация шагнула настолько далеко, что если раньше, в эпоху отсутствия технологий любого рода, человечество хоть чуть-чуть верило в существование Высшего Разума, то когда огромные железные птицы, сделанные ими же, полетели в небо, за облака, пробивая атмосферные слои, люди разочаровались изза того, что не увидели бога, — Юлиан посмотрел на Шалтира.

— И я понимаю их, ведь человек так и устроен, что всё должен увидеть своими глазами и пощупать своими руками, — продолжал разговор Шалтир, — поверьте, им тяжело и мне искренне жаль их. Но в тоже время, я совершенно спокоен за будущее, ибо нет никакой возможности, чтобы все жили, как должно. Вера выведет тех, кто верит без видимых доказательств и это самое лучшее решение вопроса об избранности.

— Я всю свою жизнь, и эту, и если даст бог, будущие, буду стараться помочь людям, — тихо произнёс Генри, смотря в одну точку перед собой.

Юлиан и Шалтир переглянулись, на их лицах появились улыбки.

— Славно, славно, мой мальчик, — Юлиан почувствовал, как защипало у него в глазах от слёз при воспоминании о молчаливом диалоге с Шалтиром.

— Расскажите мне что-нибудь о моей избранной. Кто она? — Генри очнулся от своих мыслей.

— В октябре солнце находится в зодиакальном созвездии Весов и Скорпиона. Рождённые под зником Весов взвешивают все свои поступки и приняв решение, не отступают от него. Она родится как раз в это время, в октябре, когда начинается полное равновесие. Я изучал влияние расположения звёзд, светил, времён года, дат рождения, часы, вплоть до минут, на судьбы людей. Каждому человеку присуще наличие двух полюсов отношения к жизни, скажем так, белого и чёрного. Так вот, рождённые в знаке Весов, как никто другой, остро чувствуют их. Совершая поступки разного плана, они удачно справляются с анализом последствий. Вы знаете, я даже подозреваю, что рождение в знаке Весов, это определённо, скачок на другую паралелль. Так-то, мой друг, но и это не самое главное, дело в том, что ваша избранная — довольно настойчивая натура. Когда в её жизнях были переломные моменты, она просто сыпала вопросами, ожидая ответов. В конце концов, она достучалась и получила то, что просила. Каждая энергетическая субстанция, созданная и народившаяся, я имею ввиду начало начал, так сказать, изначальный момент создания, приходит в жизнь с определённой миссией. Но далеко не все могут слышать голос своего создателя, своей души, верят своему чутью, которое было с человеком гораздо раньше его очередного рождения. Противоречие — странность и патология в человеческом сознании, это голос, звучащий внутри нас. Но люди умудряются жить, неслыша его пронзетльно кричащих нот. Кто не слышит внутренный голос, тот никогда не услышит Свет голоса, зовущего к себе. Расплата за нежелание слушать — неприкаянно блуждать во тьме и тишине. Мне кажется, я говорю слишком много и не по делу. Шалтир, ну помогите мне! — взмолился Юлиан, сложив руки лодочкой.

— Вы замечательно объясняете, друг мой, — улыбнулся Шалтир, — Генри, вы понимаете, о чём он говорит? — Генри кивнул, — Ну вот, видите, мальчик прекрасно всё понимает. Изначальную предисторию появления на свет вашей избранной рассказывать можно долго, прослеживая её путь. Нет смысла, разбирать её поступки и деяния, нам важен конечный результат. А он таков, свыше дано указание, вы будете помогать ей, подсказывать и учить. Вот и сейчас, то что мы видели — первое тому подтверждение. Человек, встретившийся со смертью, побывавший в её ледяных объятиях…

— Да-да, я совсем забыл вам сказать, что после аварии Эра ощутит «клиническую смерть», так это называют медики в её времени. Но в природе это определяется несколько иначе. Простите, Шалтир, я перебил вас, продолжайте, прошу, — Юлиан замахал руками.

— Не извиняйтесь, я знаю ваше отношение к практическому применению ваших знаний, — продожал Шалтир, — так вот, чудом провидения и особенного внимания к человеку является то, что в этот момент его кровь не застывает до определённого градуса, когда наступает настоящая смерть. Все функции организма работают в изменённом режиме, но в работе мозга появляется новая, спящая до этого, функция. С необычайной лёгкостью открывается подсознание и на сознание выходят новые, вернее, давно известные, но спрятанные за семью печатами, знания, находящиеся в энергетической резервной ячейке. Это так называемый «модуль господа» — чудное опередление, данное этому свойству мозга через пару столетий от времени, в котором мы живём. Научившись пользоваться им, человек сможет открыть для себя многие тайны сотворения Вселенной. Получив сильный эмоциональный всплеск, шок, физическую травму, вышедший из клинической смерти, человек получает заряд жизненной энергии, четырёхкратно превосходящий первоначальную. После этого, сознание и подсознание начинают работать в унисон, и этому человеку легче проникнуть в информационное поле земли и получить нужный ответ на поставленный им вопрос. «Не было бы счастья, да несчастье помогло» подходящее выражение для такого случая. Но дело в том, что не все могут использовать полученный дар в правильном направлении. Именно дар, поверьте мне, но ещё всё зависит от состояния духовности в этот момент. Если ранг души высок, то информация будет тоже весьма и весьма обширной. Но вам повезло, ваша подопечная давно открыла в себе способность предвиденья методом проб и ошибок. Она проверяла и анализировала происходящее с ней, хотя и были просчёты, но это не так страшно. А теперь ваша задача, помочь вашей подопечной, получить сведений как можно больше, и как можно правельнее истолковать их. Тогда, получив ответы, разъяснения и описав их в книге, она сможет поделиться информацией со многими людьми, помогая им не совершать ненужных ошибок. Помните об одном, очень важном факте, она родится в знаке Весов и как говорил Юлиан, это весьма одиозная личность. В ней равноправно уживаются два полюса и ваша чаша должна перевесить, ибо к её персоне имеют интерес и ваши аппоненты. Скажу вам больше, вы не имеете права на отдых и попустительство в работе с ней, ибо от этого будет зависить не только её учение, но и ваше.

— Да-да, мой мальчик, мимолётный взгляд — вещь неопределённая по определению глубокой сущности, — Юлиан взял Генри за руку и потряс её, — дело в том, что цепочка состоит из множества звеньев. Её обучение зависит от вас, ваше от нас, а наше от наших учителей. Вам же должно быть понятно, что и у нас есть учителя? Мы все проходим этапы обучения до тех пор, пока не придёт звёздный час, час ВЕЛИКОГО ПОНИМАНИЯ.

— За которым — пустота?! — Генри печально улыбнулся.

Его высказывание привело Шалтира и Юлиана в недоумение и практически к потери дара речи, они переглянулись. Через несколько минут Шалтир нарушил затянувшуюся паузу.

— Боюсь, вы ещё не готовы услышать истину о совершеннейших душах. Шалтир кашлянул и посмотрел на Юлиана, глазами показывая, чтобы тот включался в разговор. А тот, с открытым от удивления и растерянности ртом, крутил в руке бокал с вином и сидел, съёжившись, как будто хотел, чтобы его не замечали. Шалтир ущипнул его за бок и когда Юлиан повернулся к нему, глянул так, что тот ещё больше вжал голову в плечи. Но чувсво юмора всегда спасало доктора и он разродился очередным поэтическим чадом:

Хочу спросить у пустоты: «действительно ли ты пуста?» Неужто глубина твоя ни кем разумным не населена? Кто выдумал определенье «пустота»? Тот пессемист, которого скрутила скука, Наверно так и иначе, грусть-тоска, Несовершенная душа — такая мука. Но оптимисту легче, он во всём Увидит свет и мыслями его заселит Ему пою хвалу, он разума мечом Разрубит пустоту и ищущей душою мир измерит.

Вы меня просто поражаете, юноша, говорили-говорили, рассуждали-рассуждали и так огорчили меня. Как же так? Как же вы могли так предаться тоске, что ляпнули, прямо неподумавши? Я страшно огорчён.

Генри посмотрел на Юлиана, у которого и, правда, было растерянное лицо, на Шалтира, сидевшего вытянувшись в струнку и смотревшего в одну точку на стене пещеры.

— Простите меня, — тихо сказал Генри, — но я виноват лишь в том, что с вашей подачи стал думать над многими вещами. Вы, мой добрый доктор, начали опекать меня с самого рождения. Вы, Шалтир, появились в моей жизни в очень трудный момент, а вместе, вы убедили меня в моей избранности. Но так ли это? Чем я заслужил эту избранность? Ведь я не помню ничего из прошлых жизней, да и были ли они? Мне было бы гораздо проще жить, как все, любить, растить детей. Медленно, подчёркиваю, медленно постигать жизнь и бороться со своими недостатками. Ошибаться, исправлять ошибки, грешить и каятся, состарится и умереть, в окружении детей и внуков, а там, будь что будет.

В пещере стало тихо, даже плеск волн, казалось, затих. Да и не только он, воздушные потоки так же перестали курсировать в пространстве пещеры. Шалтир встал со своего места, подошёл к выходу из пещеры и, смотря вдаль, на гладь океана, тихо начал говорить, не поворачиваясь к своим спутникам:

— Господь не сделал нас своими марионетками, он положил для каждого свой путь, свою дорогу. Мы вправе отвергать или принимать их. Но рано или поздно, каждый поступит так, как было определено именно для него ещё миллионы лет назад. В каждом судьбоносном прогнозе есть своя погрешность, она может быть глобальной, а может быть незначительной. И ваше сегодняшнее настроение я определяю, как незначительное отступление от предначертанного. Чтобы увидеть свет, не надо бояться оказаться в темноте. Вы сейчас так и ощущаете себя, после путешествия в будущее. Но видеть будущее — это не наказание, а великое благо. Хочу признаться вам и в своём несовершенстве, ибо не готов ответить на ваш вопрос, я ещё сам не знаю всего. Когда придёт это знание, сколько пройдёт веков, тысячелетий известно только той энергии, которая создала жизнь в нас и нас в жизни. Я сам до сих пор ищу истину. В вашем праве принять всё без доказательств, но и ваше отступление — ваше право.

Последнюю фразу Шалтир сказал, повернувшись к Генри и встретившись с ним взглядом. Первый и девятый Радужные Адепты несколько минут смотрели друг другу в глаза, не проронив ни слова. Юлиан, с растерянно-задумчивым выражением лица, сидел за столом, сложив руки на столешне, пальцы в замок:

Прошу у памяти своей впустить сознанье, открыть пред нею дверь И без утайки и стыда скорее провести меня туда, Где стасть любви моей пылала, где смерть друзей мой разум отрезвляла. Туда, в отчаянье и тоску, в предательство и срамоту, Там, где предчувствие моё столь скорой участи незнало. В любой счастливый уголок душа сама сорвёт замок. Хочу я сверху посмотреть на лабиринт моей судьбы И что же вижу я? Моё сомнение — мой личный минотавр Которого я должен победить, вобрав в себя весь опыт жизней. И только веря в самого себя, смогу я без запинки роль сыграть, Что определена мне Высшей силой.

Жизнь — это репетиция спектакля и у каждого из нас своя главная роль на собственной сцене. А вот будет ли премьера на главной сцене Вселенной, зависит от единственного зрителя, который неприемлет фальши, но с удовольствием досматривает постановку до конца. Получит ли актёр новые роли зависит только от этого строго цензора. И не смотря на то, что он — лишь зритель, баснословные гонорары, афиши, слава — всё в его власти. Прочитанные мной стихи — поэтическая элегия, что в переводе «хрупкость, бренность и скоротечность бытия» в которой нужно найти смысл, ибо от результата поиска зависит многое. Я не вижу ваших глаз, мой мальчик, — Юлиан посмотрел на Генри.

Генри поднял глаза на Юлиана и улыбнулся. Он чувствовал, что действительно огорчил своего учителя и одного и второго. Но он был просто человек и сомнения — естественное дело. — Только тот в пути, кто сможет увидеть дорогу, ведущую к просвещению, — Шалтир присел к столу, — не надо тешить себя мыслью, что лучше остаться при еде и под крышею в ожидании благословенного чуда. Испугавшись, не успев начать путь, вы проживёте свою земную жизнь напрасно и опять родитесь в том доме, а за окном неизведанная дорога будет терпеливо ждать, когда на неё ступит нога трусливого упрямца. Я не могу научить тебя, как жить и я не волшебник. Воду превратить в вино мне не под силу и не превратить мне астру в благоухающую розу. Но всё же, во мне есть сверхъестественный талант. Я могу открыть перед тобой дверь в вечность и, увидев свет, ты сам станешь усовершенствовать себя, поверишь в безграничные силы своего духа, спавшие в тебе до этого часа.

Юлиан вскачил со своего стула, пробежался туда-сюда перед своими спутниками, остановился и, хитро прищурившись, вкрадчиво заговорил с ними:

— Друзья мои, наша беседа навеяла на меня игривое настроение, не смотря на её серьёзность. Я прямо слышу, как Всевышний едва сдерживает смех. Я хочу рассказать вам коротенькую, но весьма подходящую к этому случаю, историю. Пессимист видит тёмный туннель, оптимист — свет в конце туннеля, реалист — туннель, свет и поезд, идущий по рельсам. А машинист, ведущий поезд видит троих идиотов, сидящих на рельсах и не предпринимающих ничего, чтобы не попасть под колёса этого поезда, — Юлиан громко, от души, рассмеялся, — Ну, как вам мой каламбурчик? Давайте не будем держать себя за подобных идиотов, а будем планомерно идти к своей цели. Не бойтесь делать то, что, вам кажется, вы не умеете, помните, что ковчег построил делетант, а огромный корабль «Титаник» утоновший за несколько часов, профессионалы. Если вы чувствуете, что должны что-то сделать, как бы фантастически безумной не казалась идея, сделайте это. Не исключено, что вы избранный испытуемый, а в вашей голове звучит голос космического разума. Я не имею в виду те голоса, которые призывают к насилию и наживе, они совсем из другой параллели. Речь идёт о тех мыслях, которые с вашего начала поведут людей к просвящению.

— Золотые слова, коллега. Генри, примите всё так, как есть. Хвалю вашу способность к рассуждениям, — Шалтир пожал Генри руку, — оставим размышления на потом. А теперь, можно дать пищу и нашим истощённым трудной дорогой, энергиям. Друзья мои, предлагаю вам отправиться в путешествие по удивительной, волшебной дороге, которая приведёт наши жизненные энергии на заряжающий отдых в двенадцатом доме, — Шалтир закатил глаза, мимикой наслаждения показывая своим спутникам, насколько прекрасно это действо. — А что это, двенадцатый дом? — Генри не понимал, о чём говорят его учителя.

— У него нет ни крыши, ни стен, ни пола, ни окон. Вот он, оглянитесь. Всё это великолепие, мир вокруг нас, раствориться в нём — великое блаженство. Я действительно знаю, что в этом доме вы будете в абсолютной безопасности на определённое время, когда наши противники могут причинить вам вред. Подумайте сами, как можно испить всю воду, вдохнуть разом весь воздух, погасить свет дня? Это невозможно, не подвластно ни одной известной мне силе. Триде космос — так называется та часть вселенной, которую очень не многие энергетические тела могут посетить из-за её отдалённости от земли. Нужно иметь огромную духовную силу и просвящённый разум и благословение небесных наставников, чтобы хоть на краткое земное время окунуться в эйфорическую негу. Поразительное зрелище, феноминальный эффект или так — поразительный эффект, феноминальное зрелище, как угодно. Находящийся в этой истоме очарован ароматом пространства, завораживающее чувство присутствия при первозданной жизни бескрайней вселенной. Калейдоскоп цветовой гаммы, исходящей из пустоты в вечность, насыщает тебя энергией чарующего божественного света. Может это и есть господь? А может, его голос, сотканный из пурпурно радужного цвета? Не исключено, так выглядит рай. Время там не имеет значения. Ты везде, в каждом уголке бесконечной галактики. Твоё сознание знает своё могущество, но совсем нет желания этим пользоваться ибо всякая власть и превосходство теряет бытовой, земной смысл. Не возникает извечный вопрос «что дальше?» задействована одновременно вся гамма чувств и на всякий вопрос уже получен ответ. Ты часть мироздания, ты есть сама Вселенная. К этому зрелищу нельзя привыкнуть и устать от него нельзя.

— Коллега, всё так же, как всегда? Можно выбрать по нынешнему настроению? — нетерпеливо произнёс Юлиан, с наслаждением отпивая глоточек вина из своего бокала.

— Конечно, на ваше усмотрение. Я чувствую, слышу и впитываю звон музыки ветра, нежно несущего моё существо. Во мне неи ни какого сопротивления, нет страха перед неизвестностью, я свободен и абсолютно счастлив. Испокон веков люди смотрят на небо, внимательно вглядываясь в звёзды и задают себе вопрос: «что там?». Ещё мгновенье и тайна вечности будет мне открыта. Будда был прав, путь к нирване лежит в сознании какждого из нас. Генри, хочу сказать вам, перемещение в физических телах — ещё не самое удивительное в нашем этом путешествии. Сейчас я возьму на себе очень ответственную роль и с помощью старинного, можно сказать, древнейшего способа, доставшегося исключительно честным путём, я помогу вам расщепить биологическую оболочку на атомы и раствориться в одной из природных стихий. Когда разум свободен, тело не нужно. Миллионы лет назад, этот способ, найденный одним из величайших людей всех времён и народов, как обычно бывает с гениальными открытиями, наделал много бед роду людскому. Во все времена, рядом с гениальными людьми, способными на великие открытия, как рыбы-прилипалы находились завистливые люди. Сначала, они рукоплещут таланту, а потом начинают завидовать. Талант никогда не был предприимчивым, и поэтому стоящие рядом «почитатели» берут всё в свои липкие руки. Когда ты живёшь в «свете» и щедро делишься, отдаёшь этот свет, у тебя даже мысли не возникает, что кто-то может позавидовать тебе, достигшему радуги. Человек, о котором я говорил, поделился своей находкой с теми, кто обратил это чудо во зло. Он страшно поплатился за это и не только физическим телом, а что самое ужасное, своим собственным духовным началом. В летописях времён и в Космическом Банке информация о нём стёрта навсегда.

— Скажите, Шалтир, но вы-то как-то узнали об этом? — задал Генри вопрос.

Шалтир улыбнулся, но ничего не ответил. Он вышел из пещеры, сел в позу лотоса на прибрежный песок, нисколько не сомневаясь, что его спутники сделают тоже самое без приглашения.

— Друзья мои, кому какая стихия больше всего по душе? — не открывая глаз, спросил Шалтир.

— Коллега, как вы, надеюсь, помните, мне всегда безумно нравился огонь, — Юлиан потёр руки и зажмурился, — Он одновременно и созидатель и разрушитель. Языки пламени были всегда усладой моему взору. Вот строки:

Я в пламени огня вселенский вижу свет, на всякий мой вопрос я там найду ответ, и мне ответит даль космических глубин, что вечный странник я, что мирозданья сын.

— Я понял вас. А вы, Генри, что из проявлений природы вам по душе? — не поворачиваясь к Генри, спросил Шалтир.

Генри уже ничему не удивлялся, хотя перспектива ращепления физического тела на атомы была нестоль привлекательной для его сознания. «А где уверенность, что эти атомы соберутся потом вместе?» думал он, гладя, как от предвкушения наслаждения Юлиан прямо подскакивал на одном месте.

— Мой милый друг, ваше волнение необоснованно. Неужели вы думаете, законы мироздания могут так подшутить над вами? Смелее, я гарантирую вам возврат в ваше привычное состояние, — на лице Шалтира мелькнула улыбка, — сосредоточьтесь и доверьтесь моему многовековому опыту. Я знаю, что вы, ещё в детстве, много времени проводили возле воды. Мне кажется, именно эта стихия подойдёт вам для отдыха вашей жизненной энергии.

Юлиан подбежал к Генри, схватив за руку, потянул к земле. Он вытаращил глаза, крутил пальцем у виска, сжимая губы в тонкую полоску и тихо, почти беззвучно шептал:

— Вы с ума сошли, юноша! Как вы можете подвергать сомнению? Стыдитесь, стыдитесь, друг мой, разве так можно?

Юлиан плюхнулся на песок и резко дёрнул Генри за руку. Тот, едва удержавшись от падения, высвободил руку и спокойно принял позу лотоса.

— Я готов ввести вас в восхитительное состояние полного блаженства и отрешения от всего, что волнует умы, надо быть лёгким человеком и уходить налегке, Вечность торопит, — произнёс Шалтир каким-то странным, почти неузнаваемым голосом, — слушайте только мой голос и растворитесь в нём без остатка.

Генри закрыл глаза и тут же почувствовал необычайную лёгкость. Гнетущие мысли испарились сами собой, он полностью попал под гипнотическое влияние мантр Шалтира. Этот, гортанно поющий, голос, казалось, проникал прямо в поры тела. Самые низкие звуки до невероятно высоких, на грани срыва, которые только могут издать голосовые связки человека, сменились мелодичными журчанием. Но это был не шум океана, эти звуки тоже произносил Шалтир. И не звуки, в этом нежном рокоте прослеживались как будто слова, целые предложения, это был явно какой-то язык, чьё-то наречие. Но ни к одному, даже самому неизученному оно не принадлежало. Может именно на этом языке и говорит Вселенная, Высший разум?

У Генри к горлу начала подниматься волна воздуха, скопившегося в самых нижних долях лёгких. Она распирала его так, что казалось, сейчас, ещё немного, и воздух начнёт выходить из него через кожу. И тут, когда в горле уже не осталось места, губы расжались, выпустив в небо невероятный по силе и высоте звук, словно сама душа вырвалась на волю из телесной оболочки. И всё исчезло! Исчез, растворился в небесной выси голос Шалтира, исчезло само ощущение тела, земная твердь, воздух, Генри перестал чувствовать самого себя! Лишь крохотное, сжавшееся до миллимикрона в миллиардной степени с минусом, «Я — Генри» осталось от объединения сознания с подсознанием. «Я есть! Я существую! Я живу! Во мне весь мир и я — есть мир! Значит, это и есть энергия души? Ведь я мыслю, а, следовательно, моё „Я“ не исчезает! Как это возможно? Переселение душ — это реальность? Но тогда, мы бы рождались с вековой памятью и не забывали бы ничего из прожитого, а просто пополняли бы свой опыт? Но так ли это? Прав ли я?».

Какое-то внутреннее зрение или фантом этого зрения позволяли Генри одновременно видеть на тысячи километров все четыре стороны света. «Я стал водой, одним из составляющих каплю воды, я прольюсь дождём на землю, испарюсь под солнечным жаром, поднимусь туманом в небо и снова прольюсь дождём. Ах, так вот оно: бесконечный круговорот, смена жизни и смерти, стирание резких граней, переход из одного состояния в другое!». Блаженный покой захлестнул его целиком и, растворившись в этой неге, Генри перестал загружать себя размышлениями.

А что же испытывали его учителя? Шалтир часто вспоминал, как милая, добрая бабушка первый раз назвала его «облаком». Это прозвище из детства всегда тёплой нежностью обвалакивала его память. Воспоминание беззаботного времени, в окружении любящих людей и горечь их утраты сначала мучали его. Но с годами, перестройка сознания внесла коррективы и откровения, ниспосланные свыше, стали единственно важным для него. Но в любой удобный момент, такой как сейчас, он всегда, с удовольствием, наслаждался невероятно лёгким, парящим ощущением полёта. Вот и сегодня, он, не раздумывая, отправил свою энергию в небо, к плывущим белым облакам и стал одним из них. Паря над землёй, он преодолевал расстояния в тысячи километров, глядя на течение жизни человечества. «Сколько в мире горя и радостей, сколько глупых смертей и несостоявшихся рождений. Люди, остановитесь, оглянитесь на свою жизнь! Что вы делаете с ней, эачем вы, собственными руками, уничтожаете крохотную частичку бога, живущую в каждом из вас! Опомнитесь, прислушайтесь к голосу разума!» ему хотелось крикнуть с небес да так, чтобы люди вздрогнули от силы его голоса. Над одним из районов, где уже очень давно не было дождя, он принял в себя испаряюшуюся влагу, в которой почувствовал частичку Генри. «Здравствуйте, Радужный Адепт, я рад встречи с вами. Упав дождём на эту иссушенную землю, мы сможем спасти её от гибели. Вперёд, мой ученик, творите добро и воздастся вам». Лёгкое облако пролилось живительной влагой, постояло над засушливой местностью, пока, как в ускоренном темпе, не проклюнулись первые побеги растительности. Она стала пищей для живых существ и кровом от палящего солнца. «Прекрасно, мой друг, мы помогли людям!» крикнул Шалтир, нисколько не сомневаясь, что Генри его услышал. Шалтир, в воздушном, облачно-паровом состоянии, принимал различные формы то предостерегающие кого-нибудь от необдуманных действий, то просто, радуя чью-то душу. У одной из вершин мира, возвышающейся над горной грядой, он остановился, заметив огромную лавину, нависающую над равниной, готовую вотвот сорваться вниз. У подножья копошилась маленькая группа людей, разбив лагерь в опасной близости. Они были готовы к штурму вершины именно в тот момент, когда волна снега уже начинала своё движение. Шалтир, предчувствуя гибель покорителей, стал туманом и ему удалось остановить их. Лавина, медленно, начала свой спуск, но причинить вред людям уже не смогла, потому, что до земли докатилась лишь её маленькая часть, а общая масса рассыпалась по дороге. Кто знает, может когда происходят чудесные спасения людей при странных обстоятельствах, именно так всё и происходит?

Юлиан же, напротив, всегда был противником спокойствия. Его неугомонный характер — заложник приличий. Пылкому нраву, восторженности было тесно в физическом теле. Поэтому огонь и свет казались для него самым чудесным воплощением его «Я».

Стать малой искоркой огромного костра, чтоб распалить все чувства без остатка, взмыть в небо, к солнцу, молния-стрела, по духу ближе мне, чем темнота-загадка. Я стану светом дня или мерцаньем звёзд А может, в лунный свет отправлюсь налегке, Свободный от всего, от радости и слёз, Я ярким светом стану в кромешной темноте.

«О, Создатель, по истине, твоё творение восхитительно! Мир, чудесный мир, наполненный твоей любовью! Я — дивный свет дня! Зачем возвращаться в мирскую суету? Меня там всё равно никто не ждёт. Грустно. Тяжело ли мне от этого факта? Я никогда не размышлял на эту тему, всегда был чем-то занят. Вот только сейчас, в этом великолепии, возникла такая мысль. Придётся признаться самому себе, я одинок. Одинок, как куст саксаула в бескрайней пустыне. Ах, первый раз мне так тяжела эта мысль! А ну-ка, ну-ка, если покопаться в своей памяти веков? Может, где нибудь, когда нибудь, что-то было? О, боже, небыло! Какой ужас, ничего небыло! Я всегда был один, во всех жизнях! И опять, дожить в этом мире до седин и не испытать ничего?! Ах, как мне жалко самого себя! Какой позор моему жизненному опыту, не вызвать ни у кого интереса к своей персоне! Я — бесполезный росток, который не дал плодов! А-а-а, я — сорняк в поле! Что толку от моего знания, если нет возможности передать его самому близкому существу, кровинушке, плоти от плоти! Я, вполне приличный мужчина, состоявшаяся личность, никому не интересен?! Какая жуткая несправедливость!».

«Ну, зачем вы так, вы очень интересный мужчина! Я с удовольствием поболтала бы с вами».

«Мне кажется, это галлюцинация. Чей это чудный, нежный голосок? Разве возможно встретить здесь кого-нибудь? Нет, по-моему, вероятность ничтожно мала и я слышу только то, что сам придумал. Я здесь один на сотни световых миль и жалуюсь в пустоту».

«Отнюдь, вы же сами писали чудные строки: „Хочу спосить у пустоты: действительно ли ты пуста, неужто глубина твоя никем разумным не заселена?“ И вот, вы противоречите самому себе. Я нечаянно услышала ваши печальные раздумья и решила попробовать взбодрить вас».

«Нет, это просто мой бред, так не бывает! Обратясь в свет встретить тут ещё кого-то?! Не может быть!»

«Да полноте, что вы, в самом деле. Я тоже пришла сюда отдохнуть, но вы первый, с кем мне захотелось поговорить. Здесь все только и делают, что слоняются туда-сюда, лишь насыщаясь силой. А вы совершенно другой, от вас исходит нерастраченное тепло, которое приятно ощущать. Но даже это не самое главное, я чувствую вашу силу духа. Даже, будучи частичкой света, вы сияете ещё ярче, ваша энергия просто слепит глаза приятным, нежным свечением. Поверьте, я очень мало видела такой яркости, она присуща только достойным и состоявшимся. Не скрою, я удивлена и восхищена одновременно, хотя мне говорили, что такое сочетание вполне может быть».

«Ваши слова, как бальзам. Но кто вы? Почему вы видите мою энергию даже в свете, а я не вижу вас?».

«А разве вы не знаете, что это, если можно так сказать, курорт, зона отдыха для посвящённых? Здесь могут оказаться те, кто кое-что понял и кое-чему научился. Понимаете в чём дело, я ещё слишком слаба и не умею обозначивать себя. А вот вы весьма приуспели в этом. Но это и говорит о вашем огромном опыте а, следовательно, великом знании. Скажите, а вы действительно так одиноки? Неужели такой обаятельный мужчина абсолютно один на всём белом свете?».

«Представьте себе, голубушка, один, как перст. Долгие годы у меня была единственная возлюбленная — наука. Сколько себя помню, столько я и занимался исследовательской работой, время на личную жизнь не оставалось. Да и хочу сознаться, рядом со мной никогда не было такой женщины, которая смогла бы отвлечь меня от естествознания».

«А может, вы плохо смотрели вокруг себя? Неужели, за всё это время у вас ни разу не ёкнуло сердце от чьего-то взгляда, жеста, вздоха? Ведь во всех паралеллях женщины бывают соблазнительными».

«Я полностью согласен с вами, но мне так и не посчастливилось. Хотя вот сейчас, слыша ваш голос, чувствуя ваше присутствие, мне както не по себе. Если бы я был в физическом теле, то мог бы сказать, что в области желудка, вернее, солнечного сплетения разливается тепло, какого я ещё не чувствовал. Мне очень легко в вашем обществе, может потому, что я вас не вижу? Я всегда был робким и застенчивым».

«Да полноте, никогда бы не подумала, что вы смущаетесь в присутствии дам».

«Да-с, к моему сожалению, так и есть. И всё таки я убеждён, моей вины в этом нет. Возможно, провидению было не угодно, чтобы я окунулся в океан любви. Видимо, я так и буду одиноким странником времени и пространства. Но где вы? Я перестал чувствовать вас? Милая незнакомка, откликнитесь!».

«Но вы дали мне понять, что моё общество вам не интересно».

«Ах, простите, но вы не так меня поняли. Первый раз, за все мои жизни, я испытываю нечто такое, что мне приятно. Не уходите, не отдаляйтесь от меня, прошу вас. Я хочу предложить вам прогулку, тем более, что в наших состояниях она может быть весьма и весьма занимательной. Ведь мы можем оказаться в самых дальних и великолепных местах, куда в обычной жизни так трудно добраться в короткий срок. Давайте отправимся в путь, кто знает, может эта дорога будет самым лучшим воспоминанием. Умоляю, не отказывайтесь, мне невероятно легко говорить с вами и это чудное чувство, когда сердце бьётся чаще, чем всегда и в груди тепло и покойно. Странно, я никогда не испытывал такого, ничего не понимаю».

«Мне весьма приятно ваше приглашение, я с удовольствием совершу с вами прогулку. Скажу вам откровенно, сама я бы не решилась предложить вам это, когда мне кто-то симпатичен, я немного теряюсь, а сейчас, тем более. Вы такой обятельный, может быть, я покажусь вам легкомысленной, но уверяю вас, я ещё ни разу так открыто не говорила с мужчиной. Сама не понимаю, как это произошло, что толкнуло меня на такую откровенность».

«Давайте будем разбираться в своих чувствах по дороге, наше время тут не так уж и безгранично. Если бы сейчас у меня была рука, я бы предложил вам взять меня под руку и в путь».

«Представьте, что так и есть, нашим воображениям всё подвластно».

«Ой, тогда можно, я попытаюсь нарисовать ваш нынешний земной облик, поправьте меня, если я ошибусь. Вы молодая, можно сказать юная девушка, возможно, вам не больше двадцати. Так-так-так, подождите, о, боги, у меня ничего дальше не получается! Передо мной промелькнули миллионы обликов, но ни в одном из них я не почувствовал вас! Почему, почему так?».

«Наверно потому, что вы ошиблись в самом начале. Увы, мне, в этой жизни, уже далеко за двадцать, но и далеко до пятидесяти. Самый расцвет сознания и души. Я не могу похвастать красотой, в её привычном понимании. Обыкновенная женщина, с достоинствами и недостатками. Вот послушайте, как я сама о себе говорю»:

Среди огромного числа людей, на мне не каждый остановит взгляд, живу я, вообщем, тихо, без затей, в моей пассивности никто не виноват. Порой навалиться такая грусть и скука, Что хоть на стену лезь иль волком вой О, господи, ну в чём же тут наука, Прожить всю жизнь в борьбе с самим собой. А есть ли после смерти снова жизнь? Насколько это правда, вот вопрос, Уйдя за горизонт, вернёмся ль вновь, А стоит ли? Зачем? Душа вразнос. Идти по жизни широко иль мелкими шагами, Как выбрать правильную скорость бытия, Я думаю о том, что будет с нами, С такими, полными сомненья, как и я.

«Голубушка, я вас совершенно не понимаю. Судя по тому, что мы с вами можем общаться на таком уровне, в вас не так уж и много сомнений. Достижение такого уровня невозможно без умения и знаний. Почему же так мечется ваша душа?!»

Меня поставила в тупик тирада ваша, Признаться, удивлён я и смущён, Вы здесь, а в голове такая каша, Разброд мышленья для меня смешон. Уже одно, что вы — создателя творенье, Должно быть доказательством того, Что замысел его велик и без сомненья, Душа бессмертна и она важней всего.

«О, вы тоже любите стихи! Прекрасно! Эти строки ваши? Они так уместны к нашей беседе».

«Они сами собой сложились в моей голове только что. А то, что прочитали вы, чьему перу принадлежат они? В них слышиться истинное переживание».

«Вы знаете, ко мне иногда приходит муза и рифмы складываются сами собой».

Спасибо господу за светлый дар, Уменье рифмовать любые мысли, Ведь поэтично-сладостный угар, Пьянит сильней, чем проза жизни.

«Голубушка, как я рад, что муза поэзии знакома нам обоим. Я тоже частенько берусь за стихосложение. Давайте совершим прогулку и почитаем друг другу свои творения».

Если можно было бы разглядеть в океане света этих двоих людей, то взорам предстала бы полная идиллия. Молодая женщина, бальзаковского возраста, держала под руку мужчину лет пятидесяти с небольшим и мило улыбалась ему. А мужчина, с весёлым блеском в глазах, молодцевато выпрямившись и почти пританцовывая, всем своим видом давал понять, что хочет понравиться своей спутнице. Оставим наедине этих двоих, чей разговор мог бы рассказать нам о том, что два одиноких сердца были явно благодарны своей неожиданной встрече.

А что же Генри? Где же путешествовал девятый Радужный Адепт, став частичкой воды? Он вливался в океаны, моря и реки, поднимался паром в небо и проливался дождём. Обойдя всю землю, наслаждался свободой и чувствовал, как его жизненная энергия обретает ещё большую силу. В неё словно вливались новые, сильные токи. «Нам пора» Генри не услышал, а скорее почувствовал присутствие энергии Шалтира. Как было жаль уходить из этого чудного состояния! «Двенадцатый дом, спасибо тебе, это были самые прекрасные минуты моей жизни» с восторгом хотелось крикнуть Генри. «Пора, мой мальчик, пора».

Все трое путешественников очнулись снова в пещере, сидя за столом, обретя свои земные тела. На их лицах блуждали улыбки, глаза светились счастьем. Несколько минут все молчали, наслаждаясь той лёгкостью и блаженством, которое они обрели. Шалтир первым нарушил молчание и тишину:

— Ну, как, друзья мои? Как впечатление?

— Я просто в восторге, у меня нет слов, это так восхитительно! Это ощущение полного счастья, несравнимое ни с чем. Хотя, пожалуй, так воздушно-лёгко я чувствовал себя рядом с моей любимой Виолой, — Генри улыбнулся.

— А вы, Юлиан, друг мой, как прошёл ваш отдых? — Шалтир повернулся к Юлиану.

Но тот молчал, словно не слышал ничего. Выражение лица Юлиана было как у кота, наевшегося не только самой лучшей рыбы в мире, но и щедро полившего морепродукт сметаной и сливками. Он сидел, уставившись в одну точку широко раскрытыми глазами. Генри тронул его за руку. Медленно повернув голову, Юлиан посмотрел на него, но во взгляде отсутствовало осознание окружающей обстановки. Юлиан помолчал, а потом почти прошептал несколько слов:

— Друзья мои, хочу признаться вам, я влюбился, влюбился, как желторотый юнец, страстно, пылко и на век.

— Да что вы, как же это возможно?! Где вы могли встретить ту, которая ещё ни разу не попадалась вам в обычной жизни, — несказанно удивился Генри.

— Представьте себе, я сам ошеломлён, но это факт, — Юлиан посмотрел на своих спутников, — Она появилась из луча света, сама свет, яркий, наполненный палитрой радуги. О, она просто чудо! Восхитительная, нежная, страстная, с душой непорочного младенца и разумом зрелой женщины. О, небеса, как я счастлив!

— Вот так да. Поздравляю своего давнего друга, я рад за вас, очень рад, — Шалтир пожал обе руки Юлиана. — Господи, я восторжен и весел, как мальчишка, первый раз испытавший пылкую, чистую страсть, даже без всякого секса, а именно духовную, — Юлиан вскачил и запрыгал на одной ноге, и подбежав к выходу из пещеры, прокричал последнюю фразу, глядя в небо, — создатель, я бла-го-да-рен тебе!

Генри, с восхищением и удивлением, смотрел на своего учителя, который прыгал, пританцовывал и что-то мурлыкал себе под нос, выражая тем самый чувство великого счастья. Генри никогда не видел Юлиана таким. Так удивительно было смотреть на этого уже немолодого человека, который не мог скрывать свои чувства, выплёскивал их наружу, нисколько не стесняясь. Он был искренен до безумия, казалось, что сейчас, в очередном прыжке, он просто взлетит к потолку пещеры и начнёт парить, как птица. Это было настолько заразительно, что Генри почувствовал, как в груди разлилось тепло и стало так радостно, как никогда раньше.

— Дорогой мой учитель, мне стало так тепло на душе от вашего счастливого вида. Скажите, вы обронили какое-то слово, которое я раньше не слышал, «секс», что это значит?

Юлиан ещё немного покрутился в ритме вальса, остановился и, посмотрев на Шалтира, перевёл взгляд на Генри.

— Вот, Шалтир, и вылезли наши просчёты. Мы рассказывали нашему мальчику обо всём, буквально обо всём, а эту сторону человеческой жизни, кстати, немаловажную, не затронули ни разу, — Юлиан опустил плечи, погрустнел, сел на стул и хлопнул себя по коленкам, — Два старых учёных мужа, которым, в силу их возраста, уже не приходится и думать о физическом наслаждении обладания объектом своей любви. Ай-ай-ай, какая незадача.

— Насколько мне известно, коллега, нашему ученику уже не надо объяснять то, с чем человек рождается, — Шалтир улыбнулся и хитро прищурился, — весь мир живёт этим и не нуждается в лекциях по этому поводу.

— Да-да, конечно, наш мальчик уже вырос и познал величие плотской любви, но понял ли он её истинное предназначение? А ведь это не только продолжение рода. Это процесс, фу, я подобрал неудачное слово, слишком жёстко и как-то, технологически. Где же моё поэтическое умение?

Юлиан почесал затылок и подпёр голову руками.

— Ну, слава богу, вот:

Я держу в своих объятьях твоё трепетное тело, Как ребёнка в колыбели, на руках тебя качаю. Мы сплетаемся телами, в свете лунного сиянья Миг чудесного блаженства, двух в единое слиянье. Овладев тобою нежно и от счастья задохнувшись Я себя теряю, будто в этой неге захлебнувшись. Аромат любви вдыхая, я смотрю в глаза твои, В них блаженства поволока, свет божественной любви. Мне доверив без остатка всю себя, без сожаленья Ты прекрасна в этом чувстве сексуального томленья.

Мальчик мой, я всегда считал, что плотская любовь — это искусство, да-да, именно искусство. Тысячелетиями люди совершенствовали в себе талант, получать от физической близости максимум. В природе всё проще, животные, от самых крупных до тех, которых видно только под линзой микроскопа, растения, совершают сие действо лишь для рождения себе подобных. А вот люди вкладывают в это ещё один смысл, великое таинство объединения двух половинок, двух жизненных энергий. Ещё старина Платон был весьма заинтересован в том, чтобы найти объяснение желанию людей вступать в связь не только для того, чтобы родить детей, наследников. СЕКС — в переводе с латыни означает «разделение». От сотворения мира, как говорят, мужчина и женщина были единым организмом, единой энегоструктурой. Почему господь разделил их, так никто и не ответил. Может именно для того, чтобы самому больше не заниматься заселением планеты биологическими телами? Ведь создатель творит души людские, а лепить сосуды для своих творений он дал матушкеприроде. Так вот. С тех пор, достигнув половозрелого возраста, люди ищут свои половинки. Увы, не всем хватает земной жизни для поиска, некоторые останавливаются на достигнутом, устают от поисков, смиряются и доживают свой век. А некоторые, бросаются из крайности в крайность, но и им невсегда везёт. Не редко счастье выпадает тому, кто долго и настойчиво просит господа помочь в поисках. И вот тогда, это прекрасно, восхитительно, волшебно! Обретя друг друга, обе половинки сливаются в одно целое. Нет ничего прекраснее и гормоничнее этого союза. Жить, дополняя друг друга, словно звучать вунисон, что может быть лучше? И не только в древних рукописях есть рассуждения на эту тему. В Библии есть запись разговора Иисуса Христа с Магдаленой, отличавшейся большой охотой до плотских утех: «плодитесь и размножайтесь, любите и прощайте. Этот дар господа никто невправе ни отнять, ни запретить». Но секс — это лестница не только на небеса, но и в ад. Куда пойдёт человек — его личное дело. Каждый выбирает для себя или грязный секс или возвышенный. Возвышенный отличается тем, что обретя любовь, испытав великое чувство, люди сливаются физически, испытывая колоссальное наслаждение. Если это искренне и по обоюдному согласию и люди готовы прожить бок о бок всю жизнь, они мечтают о ребёнке. Вот оно — великое чудо природы, когда из крохотных, невидных глазу ядрышек, соединившихся в одну клетку, внутри женщины начинает развиваться плод любви. И через девять месяцев, новорожденный очарует мир своей невинной красотой и чистотой. Мы учим детей на своём примере, значит, ответственность за их будущее лежит на нас. Когда что-то пойдёт не так, только мы виноваты в том, каким стало наше чадо. Родители передают детям при рождении биологические гены своего рода. Но это нестоль важно. Главное, что мы смогли вложить в их души. Пройдёт время и уже они отправяться искать свою половину и так же, как все до них, заявят о своей любви Вселенной. Не нужно быть ханжой и фанатиком, заковывать энергетический, сексуальный поток в своём чреве. Служить догмам, которые навязывает миру несчастный, лишённый сексуальной энергии — значит проживать свою жизнь в каменном гроте. Если бы богу, природе было угодно сделать человека другим, тогда и весь мир был бы создан по-другому. Начиная от пыльцы растений, от бактерий до самых огромных животных, не исключая человека, все размножаются и делают себе подобных. Поверьте, одно сладострастное слияние стоит всей теории подавления желаний. Господу не нужна асктетичность и помпезность ложных принципов. Дело в том, что помимо приятных минут, физиологическая близость нужна ещё и для энергообмена на самом тонком, психологическом уровне. Всё это я говорил о благочестивом, возвышенном секс. Но, к сожалению, к великому сожалению самых высших материй, есть ещё грязное, отвратительное, насильственно принуждение к сексу, в этом случае, можно сказать, соитию. В основном от этого чудовищного действия со стороны мужчин страдают женщины, чьи-то матери, чьи-то сёстры, дочери. О, друзья мои, если бы вы знали, как стыдно и страшно смотреть в глаза этим мученицам, именно мученицам, другого слова я не могу подобрать. Я видел эти глаза, потухшие глаза женщин, чьё достоинство было растоптано грязными, похотливыми тварями, ничтожествами, монстрами, которых и людьми-то назвать нельзя. Сколько страданий, физических и душевных, эти несчастные носят в себе потом долгое время, некоторые всю жизнь. У многих психика ломается так, что они совершают страшные поступки по отношению к себе. Как часто, видя эту несправедливость, это горе, я хотел крикнуть, звонить во все колокола, чтобы опомнились и насильники и их жертвы. Хотел схватить за руки тех, кто, пользуясь своей природной силой, своим мужским превосходством, творит зло над слабыми и беззащитными женщинами, девушками, девочками. Что правит этими уродами, когда они идут на свои преступления? Боюсь громогласных слов, но каждый может догадаться сам. Но они не знают, что происходит с ними потом, после их смерти. С ними расправляются жестоко, так жестоко, что этого не может придумать самый воспалённый мозг, способный нарисовать самые страшные картины. «Гиена огненная» — тлеющие угли по сравнению с тем, что ждёт их на самом деле. Речь идёт не о телесной оболочке, а о той энергетической субстанции, которая её, эту оболочку, населяла. Я видел, однажды мне показали этот кошмар, страшно, поверьте, это страшно. Как нибудь, потом, я расскажу вам об увиденном.

Юлиан замолчал и долго качал головой, сжав руками свои плечи. Ни Генри, ни Шалтир не проронили ни слова, молча ждали продолжения рассказа. А Юлиан, будто был в своём воспоминании и ни как не мог выйти из него.

— Простите, друзья мои, просто я очень впечатлительный человек и сейчас не переживаю за тех, кто получает по заслугам, я искренне жалею пострадавших. Ведь в женщине заложено самое прекрасное и таинственное чудо и вот так, грязными сапогами своей похоти растоптать его — самое чудовищное преступление. Всю свою жизнь я проповедовал и буду проповедовать чистое, светлое чувство любви, даже если она физиологическая. О медицинской стороне дела я не буду вам рассказывать, хочу затронуть только духовную. В каждом человеке заложен ген сексуального наслаждения, каждая душа имеет в своём ядре сексуальную долю. Не стану сейчас осуждать или поучать тех, кто вступает в многочисленные связи, их можно понять, они ищут. Но не так, как надо. Строит свои взаимоотношения только через постель не правильно. Да и они, эти отношения, частенько распадаются, не успев закрепиться. А порой, закрепив свой ошибочный союз ещё и детьми, люди теряют интерес друг к другу и начинают скитаться по миру в новых поисках. «Не сошлись характерами» расхожая фраза в этом случае. Но позвольте, как можно понять и изучить характер друг друга, когда вас связывала только постель, да и та не всегда отвечала вашим требованиям в мире наслаждения? Когда встречаются два человека, две разрозненные частички одного целого, им не нужно объяснять, как насладиться близостью, прекрасной, искренней и чистой. Душа сама знает, кому подарить наслаждение плоти и от кого получить жизненный энергетический заряд. Всё знание мира в этом вопросе откроется само собой и унесёт тебя в заоблачную высь блаженства. Тогда поймёшь, что раньше, ты освещал подземелье свечёй, которая вскоре погасла, её света не хватило даже для освещения начала пути. А в истинном сексе нет катакомб, подземелий, пещер и темниц. В сексе, подаренном твоей второй половинкой, зажигаются тысячи ламп на миллионы свечей, звучит нежная музыка и наступает парение в космическом, далёком пространстве чудного, восхитительного наслаждения. Вся моя речь была о плотской любви, а теперь представьте себе, что я испытал это на духовном уровне.

На твердь небесную каждый в своё время успеет вступить. Всё, что происходит с нами сейчас, это уже немного в прошлом. Так стоит ли маску ханжи на своём лице вечность носить?

Мы приходим в земной мир не для того, чтобы нас растоптала и размазала повседневная действительность, сознательное непонимание механизма и уклада по единому трафарету жизни. Мы приходим для того, чтобы напитать свою энергитическую душу бесценным ароматом любви. Пронеси это тепло до конца своих дней и вместе с ним перейди в другую паралелль, не расплескав по дороге ни капли.

За всё время своего монолога Юлиан то бегал по пещере тудасюда, то садился на стул, то снова вставал, было видно, что эта тема сейчас очень близка ему. Так неожиданно, на несколько мгновений встретить женщину, которая перевернула его представления об отношениях двух противоположных полов, и так же неожиданно расстаться?! Как жаль! Жаль, что миг очаровательного чувства влюблённости и духовной близости был так короток! «Я никогда не забуду вас, моя прелестная незнакомка и пусть мы договорились не произносить имён, но я твёрдо знаю, что ваше имя „Любовь“», — было в мыслях Юлиана. Он остановился, сложил руки за спиной и замолчал, глядя за горизонт. Молчали и его спутники, каждый думал о своём.

— Ну, что ж, друзья, нам пора в обратный путь, — нарушил молчание Шалтир, — возвращение в наше время будет столь же быстрым. Мне кажется, мы кое-что смогли показать и объяснить нашему мальчику. И пусть ещё много недосказанного, но время для этого сейчас у нас не осталось. Предстоит ещё долгий путь для совершенства. Приготовьтесь к дороге.

Шалтир первый принял позу лотоса и двое его спутников сделали тоже самое. Обратный путь занял столько же времени, сколько путь в будущее.

Глава 25

Наши путишественники очнулись в доме Шалтира, на мягком ковре возле накрытого стола на низких ножках. Несколько человек, тихие как тени, сновали по комнате, поднося еду хозяину и его спутникам. Изысканные явства наполняли ароматом приправ и специй помещение, приятно волнуя обоняние наших героев. Сквозь приоткрытые занавеси окон проглядывал солнечный свет.

— Генри, я предлагаю вам пререкусить, перед тем, как вы вернётесь в консульство, — улыбнулся Шалтир, — Юлиан, друг мой, прошу и вас отведать блюда моего повара, он виртуоз и отменный кулинар.

— Ах, Шалтир, я слишком взволнован, что даже чудные запахи не могут призвать меня к моему любимому занятию, — махнул рукой Юлиан и налил в бокал немного вина, — я выпью чуть-чуть за сладкий миг блаженства, подаренный мне провидением.

— Благодарю вас, Шалтир, но вынужден отказаться от вашего любезного приглашения, — Генри встал и поклонился своим учителям, — У меня нет слов, чтобы выразить вам своё восхищение произошедшим, всё это было настолько невероятным, что поверить можно с трудом. Как сон, как чудное видение, но во мне есть ощущение действительности, реальности всего, что я видел. Уже утро и мне надо быть на месте, я офицер и события последних дней не позволяют мне быть в стороне. Скажите мне, когда мы ещё можем встретиться с вами, Шалтир?

— В любое время двери моего дома открыты для вас, — Шалтир встал и сложил руки лодочкой на груди, — но я знаю одно, ваше пребывание в этой стране может быть недолгим. В любом случае, приходите запросто, когда вам будет угодно, хотя бы попрощаться.

— Хотя до конца моей службы осталось немного, но срок моего пребывания здесь, в свете последних событий, может быть продлён и мы ещё не раз увидимся с вами, — Генри улыбнулся, поклонился Шалтиру и повернулся к Юлиану, — доктор, вы идёте в консульство или остаётесь здесь?

— Я ещё немного побуду в доме моего гостеприимного друга и к вечеру вернусь, — Юлиан тоже встал и поклонился Шалтиру, — идите, мой мальчик, увидимся вечером.

Генри постоял мгновенье, переводя взгляд с одного на другого, улыбнулся обоим и вышел из дома Шалтира.

Учителя проводили его взглядами, переглянулись и, молча, сели за стол. Они долго не пророняли ни слова, словно каждый боялся первым озвучить то, что наверняка знали оба.

— Послушайте, Юлиан, — первым начал Шалтир, тронув Юлиана за руку.

— Ах, оставьте, мой друг, — первый раз за всё длительное время их знакомства, Юлиан довольно резко перебил своего товарища, — я всё прекрасно понимаю, но каждый раз болезненно переживаю. Видимо, я несовершенен, раз мне так горько.

Юлиан тряхнул головой и закрыл глаза, крохотная слезинка покатилась по его щеке и он, застенчиво, украдкой, быстро вытер её.

— Вы — само совершенство, мой друг, именно в этом и проявляется величие вашей души, — Шалтир похлопал доктора по руке, — наша ошибка в том, что мы слишком привязались к этому юноше, а ведь нас всегда предупреждают об этом.

— Но, боже мой, к кому же мне привязываться, если у меня не было возможности обрести простое земное, человеческое счастье, — с сожалением и горечью сказал Юлиан и погрозил кулаком вникуда.

— Ну, хоть сейчас признайтесь мне, а так ли вы стремились к этому? — Шалтир хитро улыбнулся, — ваша тяга к науке всегда пересиливала любые чувства.

Юлиан посмотрел на Шалтира, отвёл взгляд и пожал плечами:

— А что мне оставалось делать? Оба посмотрели друг на друга и рассмеялись.

А тем временем Генри шёл, почти бежал к консульству. Он был уверен, что ничего не могло произойти из ряда вон, но какое-то предчувствие подгоняло его. Увидя здание посольства, он, к своей радости, заметил, что всё спокойно. Пройдя в ворота, встретился с двумя часовыми, лица которых были ему незнакомы. «Откуда они тут взялись? Странно, но разговора о пополнении я не помню» подумал Генри. Хорошо, что он был в форме, но солдаты, всё равно, были настороже. Отдав честь, один из них, весьма сурово, задал Генри вопрос «Кто вы?», но отвечать не пришлось, потому что к ним, увидя Генри, уже спешил вахтенный офицер из старого состава.

— Всё в порядке, это наш офицер, — командным голосом ответил на заданный солдатом вопрос подбежавший.

Генри похвалил солдата за бдительность и в сопровождении офицера направился в посольство.

— Откуда новые солдаты? — спросил он.

— Они прибыли вчера, — козырнул офицер.

— Вот почему я не в курсе, ведь вчера вечером я покинул консульство, — сказал Генри и не заметил, как офицер с недоумением посмотрел на него, — полковник Малиновский у себя?

Офицер кивнул. Генри отдал честь и торопливо взбежал вверх по лестнице. Подойдя к кабинету полковника, он остановился, одёрнул мундир и постучал.

— Да-да, войдите, — Генри услышал голос Малиновского и толкнул дверь.

Полковник уже шёл ему на встречу, раскинув руки в стороны.

— Ну, как вы отдохнули? — полковник, по-отечески обнял Генри и заглянул ему в глаза, — признаться, я был удивлён столь неожиданной и странной записке от вас. А я-то думал, после такого великого дня и чудесного присшествия, мы с вами, практически, родственники, сядем, выпьем по стаканчику за нашу победу, а вы ушли, даже не поговорив со мной, и пропали на целых три дня. Ну, расскажите же мне, как вы себя чувствуете и что за странное исчезновение.

Генри совершенно не понимал то, о чём говорил полковник. «Какие три дня? Прошла всего-навсего ночь. Что он говорит, какая записка? Ничего не понимаю» думал Генри, пока догадка не осенила его. «Неужели, и правда, целых три дня и эти хитрецы не сказали мне абсолютно ничего. Хорош же я в глазах полковника. Офицер, оставивший службу. Что он подумал обо мне, вероятно, бог знает что. А что за записка? Кто её написал и каково её содержание? Хоть бы не попасть впросак с объяснениями» смущённо думал Генри и попытался скрасить неловкость.

— Я виноват, что лично не поставил вас в известность о причинах своего отсутствия, — Генри, с молчаливого позволения полковника, присел на краешек стула, — простите мою фамильярность. Но мне ничего не оставалось другого, как поспешно покинуть стены нашего консульства, чтобы встретиться с тем индийцем, о котором я вам уже рассказывал. Он наш союзник в деле усмерения волнений и пользуется большим авторитетом у своих соотечественников. Мне необходимо было узнать, что думают местные жители о том, что произошло на поле битвы и ждать ли нам новых выступлений с их стороны. Шалтир, если вы помните его имя, успокоил меня, что теперь всё в порядке и новых волнений не предвидиться. Люди немного успокоились, теперь всё зависит от нас и наших подчинённых, ведь насилие порождает насилие и первоочередной задачей офицеров не допускать больше подобного поведения солдат, из-за чего всё и началось. Поверьте мне, я много говорил с этим уважаемым человеком и многое понял из наших бесед. Нельзя давить и уничтожать целый народ с его культурой, нужно научиться сосуществовать мирно, раз уж реальность такова, как она есть. Мы не имеем права порабощать, мы должны помогать и учиться у них философии жизнь. Какнибудь, я с удовольствием расскажу вам то, что поведал мне Шалтир о многовековой истории своего народа, об их, весьма интересных, обычиях и потрясающей философии.

Генри выпалил всё на одном дыхании, боясь, что полковник перебьёт его каким-нибудь вопросом, на который он бы не смог ответить. Но полковник, чуть прищурившись, смотрел на своего будущего зятя и думал «и всё-таки, он весьма странный молодой человек и явно что-то скрывает. Но, что? Как докопаться до истины? Как вывести его на откровенный разговор? И что бы я хотел услышать? Сам не знаю. На предателя он не похож, но и странностей в его поведении немало. Не знаю почему, но он мне, действительно, очень симпатичен не смотря ни на что. Может и не стоит копаться в нём, пусть всё идёт, как идёт? Тем более, что к концу недели мы отправимся на родину, где нас ждут наши родные. Моя дочь, моя маленькая дочурка, приготовила нам сюрприз» думал полковник, но так и не решился сказать Генри о том событии, о котором узнал сам пару дней назад.

К вечеру в консульстве началась суматоха. Офицерский состав, не скрывая радости, отдавал последние приказания своим подчинённым. Действительно, два дня назад прибыла смена. Как, в это время, через большие расстояния, быстро доходили слухи до родины, для Генри было загадкой. Но именно из-за военного инцидента, в посольство была прислана усиленный отряд, ещё большее количество солдат и старших, опытных офицеров, а им всем надлежало отправиться в путь домой. Генри был весьма удивлён столь быстрой смене обстановки. Придя к себе в комнату, он снял мундир и прилёг на кровать. Воспоминания путешествия в будущее и робкая радость от скорой встречи с Виолой теснились в голове. Ближе к полуночи, в дверь его комнаты постучали.

— Кто там? — спросил Генри, поднявшись с кровати.

— Мальчик мой, позвольте войти, — послышался голос Юлиана.

— Конечно же, входите, — Генри открыл дверь и впустил своего старого друга, — вы уже слышали, что послезавтра мы отправляемся на родину?

— Правда?! Да что вы?! Прекрасно, это же прекрасно! — Юлиан потёр ладошки.

— Только представьте себе, там уже в курсе того, что здесь произошло. Но, как? Как они узнали? Странно, как быстро долетела весть.

— О, мой мальчик, в далёком будущем, где мы с вами видели катастрофы, появятся такие средства связи, которые будут переносить информацию на огромные расстояния за доли секунды, — Юлиан посмотрел на Генри сквозь прищуренные веки, — люди будут общаться посредством «телефона», это такая коробочка с двумя мембранами, в одну говорить, а из другой слушать. Как-нибудь, я расскажу и покажу вам этот интереснейший аппаратик. Но потом, люди пойдут ещё дальше и уже без всяких проводов, по эфиру полетят сообщения с одного континета на другой. О, волшебное время, машина прогресса помчится по планете, совершая всё новые и новые открытия в области техники. А пока, приходится прибегать к разным ухищрениям, чтобы кое-что придпринять. Но не будем об этом, слишком много и долго надо объяснять тому, кто пока далёк от этого. Не обижайтесь, я не считаю вас глупцом и недотёпой, просто придёт время и вы увидите всё своими глазами.

Юлиан улыбнулся и обнял Генри.

— Вы, как всегда хитрите и не договариваете мне что-то, — Генри, изучающее, посмотрел Юлиану в глаза, — я прав? Ваше вмешательство в это просто очевидно, тем более для меня.

Юлиан тоже прищурился, сначала отвёл взгляд на мгновенье, а потом открыто посмотрел на Генри.

— Юноша, ну как вам не стыдно? Ну когда я скрывал от вас хоть что-то? — доктор притворно нахмурился, выражая недовольство, потом расхохотался, — дитя моё, но как же так, вы сейчас уличили меня в сокрытии тайн, касающихся вас лично. Нехорошо, нехорошо, мой друг, вы обидели меня. Но я не сержусь, вы молоды и горячи. Кто знает, что, кто и когда вмешивается в наши судьбы, чтобы помочь или предостеречь. Не забивайте себе голову ненужными размышлениями, живите полной жизнью и наслаждайтесь предвкушением будущих перемен. Кстати, вы уже подготовились к дороге? Ведь путь домой короче, чем путь в неизвестное завтра. Если б вы знали, как я рад тому, что скоро мы все окажемся дома, в родных стенах, среди близких людей! Как ни странно, но я соскучился по тому обществу, которое прежде надоедало мне своими интригами. Даже сплетни, которые я терпеть не мог, кажутся мне сейчас весьма интересными. Домой, скорей домой, к моим книгам, опытам и мечтаниям. Я помчался собирать свой нехитрый багаж, да и вам надо закончить свои дела. До завтра, мой мальчик, волны понесут нас к родной земле, сам бог морей Нептун будет помогать нам в плавании.

Юлиан обнял Генри и вышел из комнаты. Смущение овладело им и не отступало. Что было причиной? «Ну конечно, я сам, своими руками, вмешательством в ход событий приближаю неизбежное. Но с другой стороны, я даю ему шанс пройти экстерном обширный курс знаний. Да что я, разве я сам принял такое решение? Нет, указ свыше был чётким и вполне характерным для них. Но как мне больно и грустно, какая невыносимая тоска» думал Юлиан, идя по коридору в свою комнату. Если бы кто-нибудь, со стороны, посмотрел сейчас на него, то мог бы удивиться. На фоне всеобщего радостного настроения, царившего в воздухе, по гулким, полупустым коридорам консульства брёл пожилой человек, с горестно опущенными плечами и вытирал рукавом пиджака выступавшие слёзы.

Генри так и не смог уснуть в эту ночь от мыслей и воспоминаний. Он лежал, глядя в потолок, до самого рассвета, а с первым лучом солнца вышел из консульства и быстрым шагом направился к дому Шалтира, хотел попращаться. Каково же было его удивление, дом был абсолютно пуст. Казалось, что его бросили, по меньшей мере, полгода назад, не было ни мебели, ни людей, ни даже жилого духа, соответсвующего обитаемому помещению. Трава, которая была столь редкой в этих местах и приятно радовала глаз своей изумрудной зеленью, на лужайке перед домом пожухла и пожелтела, порог дома был занесён песком, ветер гонял по пустой комнате обрывки бумаги. Закопчённые камни камина, совершенно ненужного здесь, но приятно напоминавшего о привычках Старого света, были холодны, как лёд. Генри, с недоумением, оглядывался по сторонам, обескураженный такими разительными переменами в доме Первого Радужного Адепта. «Но как же так, такое впечатление, что здесь давно никого нет. Но где Шалтир? Куда он мог исчезнуть? А может, всё что случилось — просто сон? Не может быть, всё было слишком реальным» Генри был в полном сметении.

— Он просто не любит момента прощаний, ведь земное «прощай» не есть истина.

Генри вздрогнул от неожиданности и оглянулся, позади него стоял Юлиан, скрестив руки на груди.

— Но ведь он сказал, что мы ещё встретимся и не раз.

— И он прав, впереди ещё много встреч, важно только научиться узнавать своих старых знакомых, — Юлиан, одной рукой, обнял Генри за плечи и оглядел большую комнату, — это лишь приют для отдыха перед новой дорогой к Вечности. Пойдёмте, мой мальчик, пора, нас ждут.

Они вышли из опустевшего дома Шалтира. Генри бросил прощальный взгляд на ставший почти родным дом и ученик с учителем, быстрым шагом, пошли к посольству.

Колонна солдат и офицеров, обоз с имуществом вышли на пристань. Трёхмачтовый парусник был готов к морскому переходу. Генри стоял на палубе, вглядываясь в пассажиров. «Странно, где же Людвиг и Ядвига? На сколько я знаю, кроме нашего корабля в ближайшее время на родину ни одного корабля больше не уходило. Куда же они делись? Неужели остались здесь? Хотя мне сказали, что ни в нашем посольстве, ни в той провинции их никто не видел. Надо поспрашивать людей ещё раз».

— Ну что? Как настроение? — полковник Юрсковский говорил громко, перекрикивая людской шум.

— Настроение отличное, — Генри козырнул и улыбнулся, — я безмерно счастлив.

— Превосходно, я тоже испытываю те же чувства, скоро мы увидим край горячо любимой земли, где нас ждут, считая дни. Скорей, скорей домой, хоть влезь на мачту и дуй на паруса, — хохотнул полковник.

— Господа, позвольте присоедениться к вашему весёлому обществу, — к ним направлялся Юлиан, держа под мышкой какой-то свёрток, — господа, посмотрите, что за чудную вещь подарили мне в местном монастыре буддистов. О, это уникальная вещица! Генри, друг мой, взгляните сюда, только вообразите, что этой статуэтке уже три тысячи лет!! Невероятно, такая искусная ручная работа! Даже, нынешним мастерам, с их резцами и точными измерениями, подобное не под силу. Мало того, я нашёл здесь древнейшую рукопись, над переводом которой мне придётся потрудиться.

Юлиан суетливо развернул материю и поставил на свою руку небольшую, буквально несколько сантиметров, статуэтку желтовато— белого цвета. Генри взял её и стал рассматривать. Это было изображение человека, сидевшего в позе лотоса. Что-то знакомое было в чертах этого лица, еле уловимое сходство. Генри долго вглядывался в вырезанное из слоновой кости лицо, пока не почувствовал на себе взгляд Юлиана. «Как похож на Шалтира, я прав, доктор?». «Вы совершенно правы, мой мальчик». Вопрос и ответ были переданы мысленно, не проронив вслух ни слова.

— Господа, прошу вас в мою каюту. У меня чудом сохранилось прекрасное французское шампанское, — полковник посмотрел на своих собеседников. — С удовольствием, полковник, с удовольствием, буквально через минуту мы присоеденимся к вам, — Юлиан учтиво поклонился Юрсковскому, — Генри, будте любезны, помогите мне найти мою каюту, я совершенно невнимателен и забыл, куда меня поселили.

— Жду вас у себя, — полковник козырнул и пошёл по палубе в сторону жилых помещений.

Юлиан взял Генри под руку и потащил в другую сторону. Отойдя в дальний угол корабля, Юлиан оглянулся как загворщик и, привстав на цыпочки, потянулся губами к уху Генри.

— Я видел нечто такое, что повергло меня в трепет…

— Вы видели Людвига и Ядвигу? Где они? Как нам держать их под своим контролем? — Генри перебил доктора и подался вперёд.

— Вынужден вас огорчить, мой друг, их здесь нет. Они отплыли два дня назад, инкогнито, на корабле другого государства. Мы вряд ли сможем догнать этот корабль в море, кто знает, когда и как пересекутся наши дороги. Я совершенно другое хотел вам сказать, а вы сбили меня с мысли.

Юлиан, недовольно, что-то буркнул себе под нос и отступил от Генри. Тот тоже был в недобром расположении духа от известия о тайном бегстве своих противников. «Но что же я хотел? Зло ретировалось ещё тогда, на поле сражения. Да, но и что с того? Ведь битва ещё не закончена и вряд ли это была основная схватка. Но пусть всё идет так, как идёт. Юлиан расстроен, надо извиниться».

— Простите меня, учитель, я был неучтив. Что вы увидели? Что вас встревожило?

— Да вот же что, я уже несколько минут пытаюсь привлечь ваше внимание к этому фолианту, — Юлиан потряс толстой книгой в древнем переплёте, инкрустированной драгоценными камнями, — вот что. Это принёс мне посыльный, странный человек. Огромного роста, закутанный в покрывало по самые глаза. Ни слова, ни полслова, просто протянул книгу и испарился в толпе так же быстро, как и вынырнул из неё. Честно сказать, я даже слегка испугался его, такие жгучие глаза, прямо, буравчики. Но это тут же сгладилось, когда я развернул свёрток. Вы даже не можете представить себе, сколь ценна эта книга. Ей, даже страшно сказать, сколько лет. Последнее упоминание о ней было, дай бог памяти, ещё в начале нашей эры, а потом она бесследно исчезла. Сколько не пытались её найти, все попытки были бесполезны. Ах, боже мой, как же я расшифрую её?! Ведь написана она на языке, на котором говорили те, кто были ещё до атлантов.

На лице Юлиана была растерянность, но в голосе была радость. Генри не понимал о чём тот говорит, но больше не перебивал своего восторженного учителя.

— Каких атлантов? — О, это великие люди, историки и археологи далёкого будущего, смогут найти подтверждение их существования. Народ, создавший целую цивилизацию, но видимо, ушедший в своих исследованиях слишком далеко, за грань допустимого предела. А может, всё было по-другому, кто знает. Может, они стали слишком заносчивыми, а может, самовлюблёнными, а может, стали творить слишком много зла, никто до сих пор не разгадал эту загадку, — Юлиан опять сел на свой конёк лектора, — Атлантида погибла, как утверждает Платон, между 9-ым и 8-ым веками до нашей эры. В то время люди давали богам имена и вот, бог Зевс, якобы разозлился на слишком любознательных атлантов и погрузил остров, на котором они жили, в пучину морскую, оставив в живых только девять человек. Может, остались именно лучшие и избранные, ибо над каждым из них было радужное свечение. Само провидение давало им понять, что они, по каким-то причинам, заслуживали внимание. Каждый из них, на утлых, крохотных судёнышках, добрались до суши и, спасаясь от гнева Зевса, разбрелись в разные стороны, на разные материки. До конца своих дней, помня причины гибели соплеменников, призывали людей быть добрее друг к другу, не гневить богов своим хамским отношением к их дару, жизни осмысленной и т. д. С тех времён и рождаются Радужные Адепты, а вы, соответственно, и есть потомок тех атлантов. Вот немного истории. Пойдёмте, друг мой, ваш будущий тесть был весьма любезен, пригласив нас к себе, а на ваш немой вопрос отвечу, я не могу расстаться со своим приобретением ни на минуту, слишком дороги мне эти вещи.

Юлиан взял Генри под руку, они пошли по палубе к каюте полковника.

Путь домой. Он действительно, короче. Скольким людям, путешественникам и странникам, он именно таким казался. Расстояние не в счёт, ибо души и сердца летят вперёд, быстрее всех известных средств передвижения. Сколько надежд и планов, сколько мечтаний о будущей жизни! Но у каждого свои планы и надежды, и в силу приверженности к чёрному или белому, они так же разняться по своему содержанию.

На расстоянии, которое может пройти парусник за пару дней, довольно далеко впереди, двое, а теперь уже трое, тоже мечтали. Но их мечты отличались от светлых и чистых.

Покинув Индию после обряда Вуду, не принёсшего результатов, Людвиг и Ядвига, договорившись с капитаном торгового судна соседнего государства их родины, тайно пробрались на корабль, ведя за собой третью, таинственную пассажирку. Она была одета по последней моде, только её лицо прикрывала плотная, чёрная вуаль. Никто из команды парусника не задавал им вопросов, ибо всем был уплачен баснословный гонорар за молчание. Пройдя в большую каюту, трое путешественников никогда не показывались на палубе среди дня, тем самым уходя от ненужных расспросов и любопытных взглядов.

Ядвига была одержима мыслью стереть Генри с лица земли. Как сказал Людвиг ещё в Индии: «Дорогая, скорая смерть Генри стала целью твоей жизни. Не надо зацикливаться на одном, есть масса других интересных занятий где так же нужно твоё проворство, ухищрённые методы соблазна и непоколебимая вера в то, что наказанный заслужил возмездие и только ты в праве привести приговор в исполнение. Очень хорошо показать „хозяину“ лишний раз свою преданность». Такие речи ещё больше распаляли Ядвигу. Но она не была бы избранницей самого дъявола, если бы не нашла выхода из этого положения. Она, всеми правдами и неправдами, большими деньгами и уверениями в роскошной жизни, убедила помошницу старухи, жрицы Вуду, женщину, с изуродованным лицом, отправиться вместе с ними в путь, на родину. И хотя Ядвига знала, что эта несчастная безгранично предана старухе, она использовала свой последний козырь.

После неудачного ритуала, под утро, Ядвига прокравшись к дому жрицы, подстерегла уродку и жарко зашептала той в ухо:

— Я верну тебе твоё прежнее лицо, я знаю одного человека который легко справиться с этим, ибо магия тут бессильна. Как сейчас твоё уродство заставляет людей вздрагивать, глядя на тебя, так они будут вздрагивать от твоей красоты. Ведь ты ещё молодая, у тебя будет масса поклонников, они будут валяться у тебя в ногах, умоляя о снисхождении. Ты будешь богата, увидишь мир и станешь править жалкими людишками с помощью своей красоты. Что волшебство, кто видит его результаты? Какое оно может принести счастье? Неужели ты не хочешь ходить с высоко поднятой головой и наслаждаться видимой властью?

Отравленная лестью стрела попала в цель, уродка услышала то, о чём мечтала долгие годы. Старухи-жрицы она не боялась, ибо время, проведённое рядом с этой служительницей культа, не были прожито зря. Она жадно впитывала знания и умения, которые та давала, а уродство доделали своё дело. Жерма, так звали уродку, научилась всему и стала не чуть не слабее сильной жрицы, если не сказать большего. В некоторых делах она даже превзошла своего учителя. Вот именно это превосходство и почувствовала в ней Ядвига и взялась за дело, веря в моментальный успех своего мероприятия. Она не ошиблась, изуродованная женщина ответила согласием сразу.

На протяжении всего пути, казалось, сама природа противилась их благополучному возвращению на родину. На морях поднимались шторма, на сушах — ураганы и смерчи. Но рядом всегда были ни в чём не повинные люди, которые не заслуживали гибели из-за трёх исчадий ада. А может, у господа были свои планы на счёт этой троицы? Но как бы там ни было, слуги сатаны, в конце концов, добрались. Измотанные тяжёлой дорогой, они ступили на земную твердь. На тёмной улочке их ждала карета.

— Перемешалось белое и чёрное, а серое пусть нас боиться, — тихо сказал Людвиг.

Ядвига спросила, что он имел ввиду. Но вопрос остался без ответа. Людвиг сверкнул своими чёрно-болотными глазами так, как только он умел и поддержал уродку под руку, помогая ей сесть в карету.

— Что на лице, то и внутри, но скоро, внутри удвоиться, а на лице скроеться, — подбодрил он её, вызвав белозубую улыбку из-под чёрной вуали.

Карета понесла своих пассажиров в роскошный дом на окраине города, заблаговременно купленный Людвигом. Колёса и копыта отбивали чёткую дробь по мостовой, словно метроном, отсчитывающий время. Ядвига становилась всё веселее, бросала насмешливые реплики по всякому незначительному поводу. Мелькающие за окном кареты дома, окутанные сумраком безлунной ночи, вызывали у неё прилив неописуемого восторга. Она была необычайно хороша сейчас, лихорадочный блеск глаз, то ли от радости возвращения, то ли от предчувствий событый, которые она затеяла. Людвиг, хорошо знавший Ядвигу, понимал, это неспроста. В ней было столько коварства и жестокости, что порой ему казалось, называть её «дъяволицей» значит, не сказать ничего. Слишком мягко было это определение для этой особы. Находчивей и изобретательней её на всякие тёмные делишки, в земной преисподней просто не было. «С другой стороны только такую женщину я мог бы посадить на адский престол. Но почему у меня нет такого рвения уничтожить Генри? Может, я что-то понял или наоборот, что-то важное ускальзнуло от меня? Но ведь мне, как никому другому известно, что лояльность в отношениях — штука сложная. Её, как любовь и ненависть нужно заслужить. Но больше всего я боюсь безразличия. Ни для меня, ни для него не секрет, смерть физического тела — неотъемлемая часть бесконечной жизни. В своих раздумьях о смысле зла, которое я олицетворяю, мной была понята одна истина. Люди могут бояться меня, презирать силу таланта, который мне дан, но им не понятен. Всё это ерунда по сравнению с тем, что мне нужно в конечном итоге от них. Но об этом я не могу говорить вслух, моя цель остаётся в моих мыслях. Но ведь самому себе я могу сказать её? Конечно, могу. Мне нужно, чтобы все признали необходимость зла в этом конкретном мире. Ради этого признания я готов совершить самые низменные поступки в человеческом понимании. У меня на руках главный козырь человеческих пороков — деньги и месть. До сегодняшнего дня это работало безотказно. Плохо, что я не могу заглянуть на тысячелетия вперёд. Но наверняка, для того, чтобы выиграть по-крупному в будущем, ставки надо поставить сейчас. Мы противостоим не друг другу, не личность личности, противостоят наши идеологии. Он — за созидание из хаоса, а я — за хаос в созидании. Никто из нас не знает, чем закончиться битва на этом этапе. Но одно очевидно, пока мы будем рождаться в физических телах, дар и талант нас обоих, будет совершенствоваться из раза в раз, пока, в конечном итоге, не сольёмся в золотую середину. Интересно, кто сказал, что зло глупо? Вот, вполне здравые мысли, не мальчика, но мужа. Иногда, зло само врывается к человеку в дом, а иногда он сам его приглашает. Но ни в том, ни в другом случае ни кому до конца не известно: сможет ли зло сожрать человеческую душу сразу или маленькими порциями ожесточённого, злого яда будет отравлять его каждый день. Может быть и так, поталкавшись в прихожей, ощутив мощную, непробиваемую защиту небесного света души уберётся мой злой, сокрушающий вояка искать другую жертву. Но пою славу сатане, что широко открывающих перед злом душ гораздо больше, чем тех, кто держит свои двери на замке. Я мог убедиться, насколько всесильна моя власть над людьми и очень жаль тех мечтателей, которые надеються, что над этой огромной силой можно помахать распятьем, побрызгать святой водицей, перекреститься, прочетать „Отче наш“ и весь ужас зла, как по волшебной палочке, исчезнет. Ну неужели?! Глупцы! Несчастный слабые существа. Ведь зло сидит в каждом из них, сначала победите его в себе, а потом объеденяйтесь и в бой! Можно отвести лошадь к водопою, но нельзя заставить её пить. Ну вот, сам начинаю учить их, далеко же я зашёл в своих размышлениях, а это и есть совершенство моего сознания, могу похвалить себя. Каждому человеку должно быть известно, что сила сознания может подчинить тело и вылечить душу. Опять лозунг к борьбе со мной! Прямо чертовщина какая-то! Если бы все были безгрешными и благоухающими, то не было бы ни меня, ни Генри, два противостояния белого и чёрного были бы просто не нужны. Какой же вывод можно сделать? А он напрашивается сам собой. Пусть всё продвигается своим чередом, за моими взлётами, будет паденье Генри и, к сожалению или счастью, наоборот. Я должен пополнять свою коплку достижений любыми методами, ведь на войне всё достойно, а когда наберусь достаточно опыта, я примкну к своим собратьям, обитающим в чёрных дырах и мы вместе будем пожирать целые галактики, планеты и народы. Но это всё ещё слишком далеко, пора вернуться с небес на землю. Чёрт возьми, крохотная частичка человека всегда навязывает мне странные раздумья» чертыхнулся, размышляя Людвиг.

Он взглянул на Жерму, которая смогла, наконец-то, приподнять вуаль. «Только очень искусный палач мог так изуродовать её лицо. Им явно управляло нечто такое, что весьма надсадило его душу. Коварство и любовь — два порождения бога и грань между ними совсем незаметна» Людвиг поймал взгляд Жермы и посмотрел на Ядвигу. Та, предавшись только ей известным мыслям, сидела притихшая и смотрела к окно кареты.

— Вы, госпожа, точно выполните своё обещание? — Жерма тоже повернулась к Ядвиге.

— Я не нарушаю своих обещаний никогда, — сердито, прошипела Ядвига.

— Тогда можете считать, что у вашего врага почти нет шансов на спасение, — подобие улыбки исказило лицо Жермы.

— Что значит «почти»? Я не приемлю это слово, должно быть «вовсе». Разве мы не так договаривались? — в голосе Ядвиги зазвучали жёсткие нотки.

— Его сын может стать помехой нашим действиям.

— Какой сын? Что ты мелешь? — Ядвига подалась вперёд, сжав руки в кулаки.

— То, что иногда от любви рождаются дети, надеюсь, для вас не новость, — чуть ехидно заметила Жерма.

На Ядвигу было жалко смотреть. Она сначала как-то странно хихикнула, потом завыла, как раненый зверь, а после разразилась такой бранью, что француз-гувернёр, учивший её когда-то манерам, упал бы сейчас замертво, услышав из уст своей воспитанницы такую отборную словестность.

— Ну вот, началось, — сдерживая смех, пробормотал Людвиг.

— Что началось? — Ядвига резко повернулась к нему, — почему я последняя узнаю о таком вопиющем факте? Эта чернавка говорит в таком тоне, будто я давала повод усомниться в своих способностях. А ты? Ты знал об этом? Как ты смел умолчать?! Я говорила о ребёнке в принципе, но не думала что так скоро?!

— Что вы, госпожа, я ни на минуту не сомневалась в ваших талантах, я просто хотела сказать, что планеты выстроились в ряд именно в том порядке, как и должно быть во время прихода такого ребёнка. Это предвестник рождения младенца, защищённого высшими силами с малолетства, — Жерма была язвительно спокойна.

— О каких планетах говоришь ты, малограмотная, уродливая иноземка! Ты, которая не знает ни приличий, ни наук. Я научила тебя мыться! — взвизгнула Ядвига.

— Я просто сказала вам то, что слышала от старухи Вуду, — Жерма понизила голос до шопота, — а она многие вещи знала наперёд. Если госпожа будет так кричать, то ни о какой сделке не может быть и речи.

Людвиг посмотрел на распалившуюся Ядвигу и сухим голосом произнёс:

— Не дай своему самолюбию перейти дорогу себе же. Как ни странно, но это имело воздействие. Ядвига, съёжившись на мгновенье, помолчала немного и перешла на очень ласковый тон, не обещающий ничего хорошего:

— Прости мою грубость, Жермочка, но я как представлю, что мне может хоть малейшее помешать расправиться с Генри, так просто теряю контроль над собой. У меня нет ни капли сострадания к тому, кто всё время отравляет мне жизнь. В своё время я сполна заплатила за свои неудачи. Боль, пережитую мной, я не забуду никогда. Теперь моя совесть чиста, пора снова согрешить. Согласитесь так больше опыта и меньше скуки.

Ядвига положила свою руку на руку Жермы и сверкнула глазами на Людвига.

— Извинения приняты, — через секунду молчания, сухо ответила жрица, и уже чуть мягче, добавила, — как я вас понимаю. Тот, кто изуродовал меня, уже 7 лет в могиле, а мне кажется, я бы поднимала и поднимала бы его, оживляла и убивала его так же мучительно, как и тогда.

В карете повисла недосказанность, которая объединяла обоих женщин. Одна не могла простить, что её отвергли, другая, что изуродовали. Хотя жрица ни разу не рассказывала историю своего увечья.

— Значит, эта слащавая гадина, Виола родила ему сына, — вновь зашипела Ядвига, — но ничего, не долго она будет согревать его постель, а он не успеет насладиться отцовством и счастьем семейной жизни. Все захлебнуться кровавыми слезами, а их выродка кину на съедение червям.

В карете было темно, но злобный взгляд Ядвиги мог бы осветить площадь в несколько сот метров. Людвиг чувствовал, как дрожала нога его возлюбленой, соприкасавшаясь с его ногой.

— Мои очаровательные злючки, вот мы и прибыли в своё святилище, — как-то весело сказал Людвиг, когда карета остановилась, — здесь мы сделаем всё необходимое, чтобы свершилось наше правосудие.

Он ликовал, всем существом ощущая, какая злобная сила исходит от его спутниц. Их ненависть, коварство, вероломство и одержимость вселили в него ещё большую уверенность в скорой победе.

Генри стоял на палубе, пристально вглядываясь вдаль, глаза слезились от солёных брызг, ветра и напряжения. Душа замирала от предвкушения скорой встречи с единственной, неповторимой и самой прекрасной девушкой на свете. Ему хотелось первому увидеть берег, поэтому он, словно юнга стоял на самом краю палубы, до хруста в пальцах сжимая поручни ограждения, первому сообщить команде корабля когда берег грёз, надежд и веселья появиться на горизонте. Генри переполняла радость и глубокая любовь, только Виола, нежная Виола может вознаградить его за все переживания, пережитые в разлуке. Сколько нового и интересного поведает он своей избраннице. Самым прекрасным и долгожданным было то, что совсем скоро он назовёт её своей женой перед богом и людьми, в горе и радости, в богатстве и нищите, до последних дней своих. Он будет жить ради любви, ради неё и будущих детей, всеми силами оберегая их покой. Ожидание встречи может понять только тот, кто был в разлуке со своей любовью и перед скорой встречей душа замирает, словно птица.

Генри, поглащённый своими мыслями, даже не заметил, как к нему подошёл Юлиан. Доктор, заметив слезу на щеке своего ученика, смутился и участливо положил руку тому на плечо. Генри, поймав взгляд учителя на своём лице, смахнул слезу и, улыбаясь, сказал:

— Наверно, я так никогда и не смогу поплакать от души, хотя хотел бы, оказывается, так действительно легче. Но сейчас мои глаза слезяться от ветра и морских, солёных брызг.

— Понимаю, — с недоверием пробормотал Юлиан, — как я вас понимаю. Мой мальчик, не надо стесняться своих слёз, мужчинам слишком редко выпадает возможность излить свою боль или радость таким способом. Ложное представление о слезах, как о слабости духа, всегда считалось недостойным мужчины. Но само явление «слёзы» имеют, мой друг, совершенно иной смысл. Опять я начинаю лекцию. Скажите, неужели, за всё это время, вы ни разу не наведывались к Виоле в астральном виде?

— Месяцев пять назад я получил от неё всего одно письмо, в котором она обещала писать, как можно чаще. Но, увы, в наше время надеяться на почту не приходиться, ведь так, дядя Юлиан?

Первый раз, за долгое время, Генри назвал доктора «дядя», как в детстве. Юлиан вздрогнул от неожиданности и почувствовал, как защекотало у него в глазах и в носу от давнего чувства, когда он качал маленького Генри на руках. От нахлынувшей нежности Юлиан растрогался так, что не смог сдержать собственные эмоции и разрыдался, припав к груди своего ученика. Генри опешил от такого поведения доктора и, смущаясь, приобнял старого учителя. Так они и стояли долгое время, обнявшись и не произнося ни слова. Когда Юлиан отплакался, он отстранился от юноши и, махая руками, начал вытирать слёзы.

— Ну вот и я дал волю слезам, стыдно, — закашлялся Юлиан, — простите меня, мой мальчик.

— Что вы, что вы, учитель, господь с вами, — Генри улыбнулся, — разве чувства могут быть постыдными? Нет, чувства любви и нежности нужно проявлять целиком, без утайки, радость и счастье тоже не имеют границ. А не давать волю эмоциям другого порядка, так можно разорваться от их избытка. Нужно учиться не давать им шанса родиться вообще, хотя без них нельзя понять всю прелесть первого списка.

— Мальчик мой, это слова зрелого мужчины, но для меня странно то, что имея дар астральных проекций, вы, как я понял, ни разу не ходили к Виоле.

— Один раз, когда она была в пути и больше я не прибегал к этому искусству, — Генри посмотрел в глаза Юлиана, — мне знакомо чувство такта. Даже во имя великой любви, я понимаю, что не имею права посягать на личную жизнь других, даже Виолы. Ведь она не видит и не слышит меня и получается, я банально подглядываю. Нет, наши чувства должны жить на почве доверия и только так. И в искренности и честности моей любимой я ничуть не сомневаюсь. Моё сердце, в котором покой — лучший советчик.

— Прекрасно, молодой человек, я рад и счастлив за вас, — Юлиан, обоими руками, пожал руки Генри, — у меня есть две новости, которые, я уверен, вызовут в вас потрясение.

— Неужели, что-то случилось с Виолой?! Почему, почему вы не предупредили меня раньше, — напрягся Генри и схватил Юлиана за руки.

— О, бог мой, что вы, мальчик мой, что вы, — Юлиан поморщился от боли, — с ней всё впорядке. Неужели вы могли предположить, что я умолчал, если бы с ней что-то случилось. Наоборот, с ней связано всё самое лучшее, что могло произойти с вами, обоими. Вот подтверждение этому, взгляните на небо.

Юлиан высвободил руку и указал Генри на небосклон:

— Посмотрите, только посмотрите, какое звёздное небо. Рассвет ещё не наступил, но ночь уже сдаёт свои права, — Юлиан сложил руки на груди и отставил одну ногу чуть назад для упора, — потрясающее зрелище. Ведь там, в этом неописуемом далеке, в этой невообразимой бездне, вполнее вероятно, есть тоже жизнь. А может, она чуть иная, но не хуже или лучше, это однозначно. Вот-вот-вот, смотрите во все глаза, это знак. Вы видите огромное скопление звёзд возле одной, самой яркой? Смотрите, что будет происходить через несколько секунд, молчите и смотрите.

Генри, чувствуя почему-то, невероятное волнение, постарался взять себя в руки и положиться на спокойствие Юлиана. Он поднял глаза на ту часть неба, куда указывал доктор. Действительно, зрелище было восхитительным. Словно, рука самого могущественного, вечного творца рассыпала из лукошка звёзды-зёрна на благодатной почве Вселенной и вот-вот пробьются первые всходы-лучи нежного света. Едва Генри успел насладиться увиденным, как началось чудное действо. На миг показалось, что звёзды пришли в движение, группируясь возле самой яркой. Она вспыхнула ослепительным светом всех цветов радуги, превратившись в цветной шар, будто оторвалась от невидимых нитей, державших её, и радужной молнией прочертила всё небо, растаяв за линией горизонта. Через секунду, на месте этой звезды, появилась сначала крохотная яркая точечка и как ни странно, вокруг неё стало разгораться точно такое же радужное свечение. Душа Генри вздрогнула, одновременно от радости и какойто странной грусти. Он ни как не мог понять, почему эта картина вызвала в нём столь противоречивые чувства. «Что это? Почему так странно на душе?» подумал он про себя, а вслух произнёс:

— Очень красиво, но вы опять словно специально отвлекаете моё внимание от того, что хотели рассказать минуту назад, — Генри постарался сказать эти слова как можно мягче.

— Отнюдь, мой мальчик, отнюдь, это как раз то, что нужно, — Юлиан открыто посмотрел в глаза юноше, — именно этого знака я ждал. Гордитесь тем, что небеса так благоволят вам, раз показали такой спектакль. Именно сейчас, пока мы смотрели на небосвод, у вас родился сын и если бы вы, хоть пару раз понаблюдали за Виолой, это не ускользнуло бы от вашего внимания.

Генри молчал. Юлиан подошёл поближе к своему ученику и заглянул в глаза. В глазах Девятого Радужного Адепта блеснули слёзы. Доктор не стал ничего говорить, давая юноше самому выбрать время для слов. Но ждать он не умел, тем более став вестником такой ошеломляюще прекрасной новости:

— Ну что же вы? Что же вы молчите, словно это лишило вас дара речи? — Юлиан надул губы, как капризный ребёнок, — я думал вы обнимите меня и, поменьшей мере, пуститесь в пляс.

Но Генри, на удивление спокойным голосом, в котором не слышалось ничего восторженного, тихо ответил ему:

— Спасибо господу за подаренное мне счастье, любовь и надежду. Я взволнован и смущён, словарный запас оказался слишком скудным сейчас, чтобы передать мои чувства. Всего несколько минут назад я смог сдержать слёзы, но теперь они рвуться наружу и я не в силах совладать с ними, — Генри отвернулся, вытирая лицо, и продолжал, — я понял, мой сын — это очередной Радужный Адепт. Но их число всегда неизменно, значит, умер один из нас? Но других я незнаю, а душа трепещет от радости и боли одновременно? Что это? Почему именно так? Значит, ушедший мне знаком? И я боюсь сказать, боюсь озвучить мою догадку. Я приобрёл и потерял в одно время часть себя. Ведь я уже так много видел жизней и смертей, а мне опять так же больно, как первый раз. Эта смерть опять лапой страшного, сильного и беспощадного зверя сжимает моё сердце. Это ушёл Он?

— Увы, мой мальчик, вы правы. Шалтир покинул этот мир, — в голосе Юлиана было поразительное для Генри спокойствие и хладнокровие, и будто прочитав мысли юноши, — когда-нибудь, вы тоже научитесь так же спокойно прощаться с дорогими для вас людьми.

— Но разве мы не могли обратиться к мирозданию, чтобы его срок был продлён? Такой человек должен жить дольше и учить, учить людей. Разве его дни были сочтены?! — Генри почти сорвался на крик.

— Мы все смертны, малыш. Рано или поздно, но часы отсчитают последние минуты наших жизней и начнётся новый этап, — Юлиан постарался вложить в свой голос как можно больше теплоты и нежности, — последнее, что он должен был выполнить в этой жизни — это заручиться вашей поддержкой и пониманием. Это произошло и он ушёл спокойным. Мы обязательно встретимся в других жизнях. Шалтир передал вам письмо.

Юлиан протянул Генри сложенный вчетверо листок. Юноша развернул послание и начал читать. «Опять предательские рыдания рвуться наружу» подумал Генри, стараясь сдержать себя. Буквы расплывались в призме слёз и чтобы успокоиться, он отошёл к поручням палубы. Подставив лицо морскому ветру, долго смотрел в ночь, представляя лицо Шалтира, пока оно, словно сотканное из сумрака ночи, появилось в его памяти. Добрая улыбка озарила, ставшее почти родным, лице Первого Радужного Адепта и Генри начал читать. «Дорогой Генри, не всё получается так, как мы этого хотим и не всё происходит так, как мы того заслуживаем. Если моя смерть выбьет вас хоть на время из вашей жизненной программы, значит уроки прошли даром. Нашу духовную связь не разорвёт ни смерть, ни время, ни забывчивость памяти при очередных рождениях. Когда-нибудь, в другое время, на другом жизненном витке, мы встретимся и обязательно узнаем и вспомним друг друга. Вы, я и Юлиан ещё неоднократно будем вместе. Будьте осторожны в этой жизни, помните, зло всегда будет охотиться на вас. В ваших силах, не пропуская ни одной подсказки провидения, ни одного символа, ни одного предупреждения сохранить самого себя долгое время и принести пользу. Путь, выбранный тобой по велению сердца, ты должен пройти, не смотря на будущие результаты. С высоты своего долгого жизненного опыта, могу уверить, чувства, сердце и душа помогут холодному разуму проанализировать правильность твоих намерений. Только после этого, три жизненноважные энергии станут настоящими помощниками в достижении поставленной перед тобой цели, которая на первый взгляд кажется невыполнимой. Рядом с вами любящие и чистые люди, Юлиан, который заслуживает уважения, прислушивайтесь к его словам. Помните, вы сами можете управлять своей судьбой и дай бог, чтобы вы ни разу не ошиблись. Если ты чему-то научился, значит день прожит незря. У вас серьёзные враги — значит жизнь удалась. Поздравляю с рождением сына. Я не прощаюсь, а говорю „до скорой встречи“».

— Ну, что? Мне кажется всё просто, понятно и не должно быть таким трагичным, не правда ли, сынок?

— Не совсем, дорогой Юлиан, — Генри снова смотрел в ночную даль и, не поворачиваясь к доктору, продолжал, — я хорошо запомнил один факт, правило, радужные адепты никогда не рождаются там, где живёт действующий, значит, я тоже должен приготовиться к неизбежному, так?

— У каждого правила есть свои исключения, надеюсь и хочу убедить вас, что они есть и в нашем случае, — попытался подбодрить своего ученика Юлиан.

Две новости связаны между собой и обе, по своему значению, были высшим пиком человеческих эмоций. Рождение кровного сына и смерть духовного друга. Вот почему так тесно сплетались в его душе радость и боль, такие непонятные сначала. «Значит, я ещё слишком слаб, раз эмоции терзают меня. Нужно научиться быть спокойным и рассудительным. Но как?! Как достичь этого совершенства?! Сколько нужно прожить и пережить, пока душа достигнет апогея?! О, боже, кто избрал меня для своих опытов, даже если они самые нужные, необходимые?! Почему бы мне не прожить свою жизнь, как простым смертным, с обычными душевными муками?! А может, это и есть обычная жизнь и мои полёты во сне и наяву — лишь плоды моего воображения? О господи, как болит голова! Что это? Мне кажется, она сейчас лопнет на части». Генри обхватил руками голову и, шатаясь, отошёл от поручней палубы. Согнулся, сжимая голову, разламывались виски, кровь толчками била в самое темечко и, доходя до затылка, скапливалась там, словно дальше её не пускал большой сгусток. Вот-вот, напряжение достигнет высшей точки и разорвёт голову на сотни крохотных частиц. Генри почувствовал, как прохлада ночи превратилась в леденящую стужу, от которой застыли его ноги и руки. Пальцы, сжимавшие голову, застыли так, что вот-вот треснут, как ветки зимой. Ноги подкосились, он крутнулся на одном месте и рухнул лицом вверх возле лестницы нижней палубы.

— О, бог мой, — выдохнул Юлиан, — сынок! Нет-нет-нет! Нет, оставьте его! Отойди, коварная злыдня! Ты обещала!

Доктор, на подкашивающихся ногах, едва смог добежать к Генри и упал на колени. Даже в свете тусклого керосинового фонаря возле ступений было видно, как налились кровью глаза Генри. Юлиан невнятно забормотал что-то на непонятном языке, воздел руки к небу и, опустив через мгновенье, положил их на темя Генри.

— Мальчик мой, опомнись, что ты, что ты. Нет-нет, вернись, не уходи, — шептали губы доктора, — ты не должен так уйти. Рано, ой, как рано. Так не далеко до кровоизлияния в мозг. Слишком рано мы взяли тебя в будущее. Столько информации, смертей, неисправимой безысходности разрушили ваш спокойный внутренний мир. Я, старый дурак, думал, что двенадцатый дом приведёт ваше психическое состояние в порядок. Чудовищно, своими руками подвергнуть мальчика такой опасности. Я ничтожество! Жалкий мечтатель!

— Успокойтесь, учитель, я в порядке, — Генри выдавил из себя тихий стон, но голос был спокойным и ровным.

Юлиан посмотрел ему в лицо и, к своему удивлению, заметил, что кровь отхлынула от глаз юноши и лицо приобрело нормальный цвет. Боясь, что руки убирать рано, Юлиан лишь теснее прижал их к голове Генри. Но тот, видимо, придя в себя, лишь улыбался, видя выражение панического страха на лице доктора.

— Всё прошло, дядя Юлиан, всё встало на свои места, — Генри отстранил руки учителя и, подтянувшись, сел на палубе.

— Но что это было? — не веря в столь скорое исцеление, пробормотал Юлиан.

— Просто здесь и сейчас я приобрёл дар ясновиденья и то, что показали мне в эти первые секунды, я боюсь передать вам, простите, — Генри медленно встал на ноги и протянул Юлиану руку, — нам с вами нужно вооружиться терпением и непоколебимой верой в правельности наших действий. У меня остались только два самых близких человека в этом мире, жаль, что жизнь так быстротечна. Но нет худа без добра, проиграв эту битву, я всё равно выиграю.

В голосе Генри было столько тихого спокойствия, что Юлиан подозрительно посмотрел на него. «Как-то странно спокоен этот юноша, что-то здесь не так. Может, начались какие-нибудь необратимые процессы? О боги, только этого не хватало» забеспокоился Юлиан.

— Нет, я в своём уме, не волнуйтесь, — улыбнулся Генри, — но именно сейчас я понял что-то такое, что-то очень важное выстроилось в моём подсознании.

— Но тогда объясните мне, а то я ничего не понимаю.

— Не лукавьте, мой старый добрый друг, — Генри взял Юлиана за плечи, — вы прекрасно всё знаете, ещё лучше меня, но почему-то не хотите быть со мной откровенным. Я не прошу вас назвать мне дату, мне кажется, я скоро сам её узнаю до последней минуты. Я просто хочу успеть как можно больше. На свет появилось маленькое существо, которое нуждается в нашей опеке. Сколько успею, столько и попытаюсь объяснить ему. Жаль, что время диктует свои правила игры. Обещайте мне, что не оставите моего сына без присмотра, если со мной что-нибудь случиться.

— Да господь с вами, что за пессимизм, — Юлиан топнул ногой и сердито добавил, — мы с вами ещё повоюем. Король умер, да здравствует король! И прекратите эти разговоры. Мы победим, если не будем делать то, что нам предлагают заинтересованные в гибели нашей души. Мы скоро будем дома. Астральное тело Шалтира ждёт нас, надо проводить его, как должно. Пойдёмте, мой мальчик. Вам ещё столько предстоит сделать и все пасмурные настроения пройдут, как только вы возьмёте на руки своего сынишку. Вы сами всё ему расскажете и покажете, сколько впереди светлых дней, уйма, просто уйма!

Последние подбадривающие слова дались Юлиану с трудом и он, отведя глаза в сторону, зажмурился. Генри не видел этого, он снова смотрел в ночную даль горизонта, над которым уже разливался свет утренней зари.

— Я вижу землю, — почему-то тихо и сухо сказал юноша, — но к ней мы доплывём только к полудню.

Доктор положил руку на плечо Генри.

— Да-да, учитель, идёмте, — Генри повернулся к Юлиану, — я смертельно устал.

Ночь скрывала выражения лиц обоих. Два мужских силуэта, в первых робких лучах восходящего солнца, двинулись вниз по лестнице и каждый думал о своём, твёрдо зная, что нужно будет предпринять в первое время, когда пройдёт это ночное, необходимое наваждение радости и горя, встречи и разлуки.

Глава 26

Каждая жизненная история, рассказанная благодарному слушателю, несёт в себе учение и предупреждение. Только умелый рассказчик может донести истинный смысл своего рассказа, чтобы слушатель смог извлечь урок и прожил жизнь, не совершая ошибок, не попадая в курьёзные ситуации, избегая трагедий и всё это не на личном опыте, а на опыте тех, кто в своё время не смог отделить зерно от плевел. Надо запомнить, шанс исправить свой кармический цикл даётся нам с первой минуты нашего появления на свет. На протяжении всей жизни кто-то сразу, кто-то через большие невзгоды, а кто и никогда не может повернуть голову, открыть свои глаза свету и, как ни странно, он его не слепит, а наоборот, мягко и ярко освещает дорогу, которая приведёт избранника на прямую, ведущую в сады Эдема. Радость не бывает сладка без боли, каждая минута жизни-это шанс всё изменить.

— Не верь тому утверждению, что выбранная тобой дорога была предрешена сразу в момент твоего рождения. Наивно полагать, что надо просто жить, а всё остальное уже решено кем-то, что добро и зло чётко расписали твою жизь и талантливыми кукловодами будут дёргать за ниточки. Нам только предлагают правила игры под названием «жизнь», но выбираем мы сами. Только наш зов призывает ту или иную силу. Мы попадаем под власть того или иного начала и никто из нас не знает, куда заведёт эта дорога и каков будет конец. Да и выбранный путь слишком туманен, хотя начав его, мы так же не знаем до конца, вступили мы на него вообще.

Ядвига была очень удивлена, услышав от Людвига такие философско-пространные речи. Её больше по нраву было просто нежиться с ним в постели, наслаждаясь ласками искусного любовника, чем рассуждать о каких-то высших материях. «Лучше обсуждать маленькие и большие злодеяния, чем копаться в судьбах людских» нервозно думала Ядвига. Она упивалась телесным наслаждением, которое давал ей Людвиг. Но не только это, она чувствовала, что вступая с ним в близость, впитывает огромный энергитический всплеск, исходящий от него. Эта энергия была несравнима с той, которую может испытать простая женщина даже при самой огромной любви.

Но сегодня Людвиг был каким-то странным, непонятным и незнакомым. Что-то неуловимое появилось в нём, немного пугающее, но очаровательное до дрожи в её коленях. Ядвига ещё больше любила его, такого загадочного, необычного, без оглядки на всё и всех, его мысли, дела, одержимое стремление к превосходству. Как легко он мог расправиться с теми, кто ещё не дозрел до своего выбора пути. Как он играл судьбами и жизнями, наслаждаясь болью, слезами никчёмных созданий, не имеющих шансов перед его силой. Ни вопли обезумевших от горя людей, ни кровь жертв, ни страдания, ничто не выводило его из себя. Вот только к Генри он заметно охладел. Это было не понятно. Но спросить об этом напрямую Ядвига опасалась. Она точно знала, какую грань не смеет переступать в отношениях с Людвигом. «Нельзя, ни в коем случае, нельзя спрашивать о том, что он решил по тому или иному поводу, он сам всё прекрасно знает. Зло самодостаточно и самолюбиво и только оно знает, когда нанести решительный удар. Если сам дъявол дал Людвигу безграничные возможности править на земле от своего имени, значит, надо воспринимать все его действия, как сигнал к новой атаке, ещё непонятному, но всё-таки разрушению» думала рыжеволосая бестия, с нежность заглядывая в лицо своего избранника.

Людвиг сидел на кровати, облокотившись спиной на подушки и водил большим пальцем по краю бокала. Молчание было невыносимым для Ядвиги, она любила властный голос Людвига. Привлекая его внимание к себе, она потянулась, изогнувшись всем телом, изящно, словно дикая кошка и, повернувшись на живот, снизу вверх, заглянула в глаза своему любовнику:

— Что ты думаешь о Жерме?

Людвиг ответил сразу, как-будто именно об этом и думал. — Эта женщина заслуживает уважения за свою искреннюю приверженность сословию зла. Ей покровительствует сам сатана, хотя как и у бога, у него сотни тысяч имён, но сущность одна. Жерма живёт с его именем на устах с самого рождения и до сегодняшнего дня и вряд ли отступит от этой стези. О всех её делах, согласованных с ним, уже можно написать толстенный и умопомрачительный по жестокости роман.

— Ты говоришь так, как будто всё про неё знаешь.

Ядвига почему-то встревожилась, перевернулась на спину, ей не понравилось то, что Людвиг говорил о Жерме с несвойственной ему теплотой и заинтересованностью.

— Как и про тебя, моя дорогая, — Людвиг посмотрел на Ядвигу и усмехнулся, видя как её щёки вспыхнули румянцем, — не переживай так, неужели для тебя новость, что я вижу всех насквозь и любая душа для меня не потёмки. Как ты думаешь, мог бы я так здорово находить себе сторонников, если бы их помыслы и пороки были для меня покрыты тайной. Я вижу мародёра и убийцу, когда он готов отвернуться от силы тьмы и обратиться к свету. Вперёд, со всем своим красноречием и нагоняя на него ужас, я не допускаю предательства. И вижу попа, который непрочь позаигрывать со злом, чтобы испытать на себе всю сладость порока. В том и другом случае нужен разный подход и я прекрасно знаю множество методов. Я не гнушаюсь никакой «грязной работы», как о ней думают наши противники и не боюсь запачкать руки в дерьме и крови, чтобы добиться своего. Ядвига, перестань конфузиться, это выдаёт тебя. Не заставляй меня напоминать, стыд и неудобство в другом лагере, а у нас только чёткие и здравые рассуждения. Многие считают, что можно определить степень зла, не слишком очернив себя, вроде того, как «из двух зол выбирают хорошее, но нет меньшего или хорошего, из двух зол и выбирать не надо». Я давно простил тебе твою мимолётную страсть к Генри. Он не смог оценить тебя по достоинству и в этом его промах. Нельзя было такую, как ты, так резко отталкивать. С тобой надо обращаться нежно, как с хрупкой, но весьма закалённой, вещицей. Ему нужно было больше уделить тебе время, рассуждая на темы добра и света. В конечном итоге, он приобрёл бы безобидную подружку, а не ожесточённого врага.

Людвиг говорил с иронией, но вполне убедительно. Видя, как крохотная слезинка скатилась по щеке Ядвиги, он прижался губами к тому месту, где появилась мокрая дорожка и языком слезал солёную влагу. Ядвига, испуганно, съёжилась, но посмотрев на Людвига, успокоилась, не увидев в его глазах ни злости, ни какого-либо другого пугающего чувства.

— Всё совсем не так, любимый, не так, — она стала осыпать поцелуями лицо Людвига, — это было просто наваждение какое-то, а может, во мне уже зрела та сила, которая, только благодаря тебе, расцвела. Разве может этот чистенький слащавый мальчишка сравниться с тобой.

Людвиг мягко, но, настойчиво отстранил её от себя и, сделав глоток из своего бокала, сказал:

— То, что ты сама себе в этом не признаёшься, уже хорошо.

Ядвига, всё-таки, опасаясь, что Людвиг может развить эту тему дальше, решила перевести разговор на то, что её интересовало:

— Так всё-таки, что насчёт нашей жрицы? Что с ней произошло? Какая тайна её уродства?

— Ну что ж, раз тебя это так интересует, я расскажу с самого начала.

Она родилась в очень бедной семье переселенцев с чёрного континента. Они, с горем попалам, прокормили девчонку до семи лет, а потом мать отвела её в ближайший город и оставила возле ворот большого, богатого дома, сказав при этом:

«Проси милостыню, да так, чтобы хозяева пустили тебя в дом. Верёвкой вейся, рыдай, скажи, сирота, умоляй, чтобы взяли прислугой. Всё что могли, мы тебе уже дали, теперь сама выкручивайся. Скажи спасибо, что подарили жизнь». С этими словами женщина оставила рыдающую малышку возле ворот и ушла, ни разу не оглянувшись на своё дитя.

Улица была пуста в этот ранний час и плач брошенного ребёнка никого не смог разжалобить. Когда детских сил на слёзы уже не осталось и лишь редкие всхлипы-стоны вырывались из груди девочки скрипнула калитка и на улицу выбежал мальчик, лет 13-ти. Увидев заплаканную, размазывающую кулачком по щекам слёзы, в грязных лохмотьях, девчушку, он подошёл к ней и, взяв за маленькую ручку, участливо спросил: «Как ты тут оказалась? Где твои родные?» Но девочка ничего не могла сказать, а только ещё больше расплакалась. «Ну, не плач, не плач, пойдём в дом. Наверно, ты есть хочешь, тебя накормят, а потом расскажешь моему отцу кто ты и откуда». Девочка встала и покорно пошла за мальчиком. Мганга, так звали повариху этой богатой семьи, сложив руки на груди, вытирала слёзы краем передника, глядя, как голодное дитя уплетает за обе щёки еду. Как-то больно кольнуло в сердце мальчика, так стало жалко эту чумазую девчушку. Мальчик был удивлён: «это как же надо проголодаться, чтобы столько съесть?!». Но кухарка остановила этот праздник живота словами «Хватит, малышка, а то лопнешь, лучше я потом ещё тебя покормлю. Раджалун, отведи её к своему отцу, не порядок, мы ведь не знаем, откуда она». Малышка так разомлела от тепла, пищи и доброго отношения к ней, что снова стала хныкать, когда мальчик потянул её за руку. Ей так не хотелось никуда идти от этой большой доброй тёти, от которой так вкусно пахло! Но Раджлун настоял на своём. Пройдя по широким коридорам огромного дома, они подошли к двери какой-то комнаты. Мальчик постучал, ему ответил мужчина. Девочка, инстинктивно, съёжилась, испугавшись того, кто был за дверью. Мальчик, почувствовав, как напряглась её рука, успокоил девчушку «Не бойся, мой отец очень добрый».

Когда дети вошли в комнату, у девочки, широко раскрытыми глазами смотревшей по сторонам, вырвался вздох восхищения. Как же здесь было красиво! Ещё никогда она не видел такой роскоши, да и где ребёнок из нищей семьи мог такое увидеть? Она не слышала о чём говорил мальчик со своим отцом, не в состоянии оторвать взгляда от такого богатства. Вот тогда-то, первый раз она и соврала, последовав совету матери. На вопрос, как она очутилась возле их ворот, девчушка, смутившись на долю секунды, тихо прошептала «Я сирота, у меня никого нет. Чужие люди кормили меня, а потом умерли». «Бедное дитя, — тяжело вздохнул мужчина, сидевший на ковре возле небольшого столика, — Раждлун, надо покормить девочку и дать какую-нибудь одежду. Скажи Мганге, пусть даст еды». «Отец, пусть она останется, ведь ей некуда идти, неужели в нашем доме не найдётся места для сироты?» мальчик смотрел на отца своими большими карими глазами, в которых была мольба. Мужчина помолчал немного, думая о чём-то, потом оглядел девчушку с ног до головы, улыбнулся и ответил «Не знаю, по какой причине ты так проникся к этой девочке, пусть остаётся. Подрастёт, будет помогать по хозяйству». Мужчина встал, погладил девочку по грязным, спутанным, кудрявым волосам, брезгливо поморщившись, убрал руку за спину, добавил «Ну, тогда мадмуазель, мыться, мыться от макушки до пяток». Мальчик бросился на шею к отцу и, смутившись такого порыва, ведь он считал себя уже вполне взрослым, покраснел и взял девочку за руку «Спасибо, отец, вы очень хороший человек».

За всё время разговора девочка больше не произнесла ни слова, боясь верить в своё счастье. «Хоть бы меня оставили, хоть бы не прогнали, здесь так красиво, столько богатства» кричала маленька душа, а в глазах было столько страдания, что они были похожи больше на глазки затравленного зверька. Когда она поняла, что её оставляют в доме, то запрыгала на одной ноге и захлопала в ладошки. Взявшись за руки, дети выбежали из комнаты и помчались по коридору. Так началась новая жизнь у брошенной на произвол судьбы Жермины.

Отец Раджалуна год назад потерял жену. Молодая женщина никогда не отличалась здоровьем, с детских лет родители всячески оберегали от любых волнений. «Уважаемый, у вашей дочери очень слабое сердце, боюсь, что она не сможет выносить вам внуков» говорил семейный врач. Поэтому, став женой богатого и влиятельного человека, она долгое время скрывала от него свой недуг. Муж очень любил супругу, жизнь была тихой и мирной, но одно огорчало эту идиллию. Прожив несколько лет, они так и не смогли произвести на свет наследника. Супруг горевал об этом в тайне от жены, но разве от женского взгляда можно скрыть переживания? И когда небеса дали женщине знак, что в её чреве зародилась новая жизнь, то радости обоих не было придела. Сколько не отговаривали её врачи, она наотрез отказывалась прервать беременность. Через определённое время на свет появился чудный малыш, наследник огромного состояния. Мать и новоиспечённый отец были счастливы. К великому удивлению медицинских светил, приглашённых из самых разных стран, роженица чувствовала себя превосходно, беременность и роды никак не отразились на работе её сердца. «Просто чудо, этот ребёнок — посланец небес. Он принесёт счастье вашему роду». Жизнь заискрилась новыми, яркими красками.

Счастливая семейная жизнь кончилась в одночасье. Едва долгожданному сыну исполнилось двенадцать лет, мать стала угасать день ото дня, пока в один из пасмурных дней осени, её душа не отправилась в мир иной. Супруги даже не успели попращаться, утром муж, зайдя в спальню жены, нашёл её остывшее тело. Горю не было предела! Слуги, любившие свою добрую хозяйку оплакивали её, как родную мать. На хозяина было больно смотреть, он сразу постарел лет на двадцать и его пышная шевелюра поседела за одну ночь.

Именно сегодня, когда сын привёл к нему эту девочку, исполнился ровно год со дня смерти жены. «Может, это предзнаменование и я должен был поступить именно так? Кто знает, что за семья воспитывала её, что это были за люди. Но судя по всему, эта полукровка может стать хорошей прислугой, а там посмотрим» размышлял отец Раджлуна, сидя возле маленького столика, на котором он сделал чтото вроде алтаря своей покойной жены. Заказав у очень известного мастера резьбы по слоновой кости статуэтку, он постарался, как можно ярче опысать её облик при жизни. Мастер был действительно талантлив, поэтому изваяние получилось, как живое. На статутке висело колье его покойной жены. Это было настоящий шедевр ювелирного искусства. Огромный рубин, кроваво-красного цвета был обрамлён россыпью алмазов, точнейшей огранки, держащихся на ажурно-сплетёной из золотых нитей подвеске. От неё шли две широкие полосы того же ажурного золотого плетения, похожего на тоненькие ветки с крохотными листочками и маленькими соцветиями, в середине которых, по очереди, были вставлены алмазы и рубины по-меньше. Ещё, живой, жена говорила ему, что это колье очень дорого ей. Перед свадьбой мать одела его на шею своей дочери. «Это семейная реликвия, оно принадлежало ещё твоей прабабке и передаётся из поколения в поколение по женской линии. Когда твоя дочь будет выходить замуж, отдашь колье ей. Женщины нашего рода всегда были счастливы в браке, поэтому оно, как талисман для нас». После смерти супруги, Гаджимал, так звали отца Раджалуна, одел это колье на статуэтку. «Раз господь не дал нам дочери, пусть оно так и останется с ней. А если господь даст мне невестку, пусть она станет хранительницей традиции» сквозь слёзы говорил безутешный вдовец. Изо дня в день, в течении всего года, он садился на ковёр возле этого алтаря и часами говорил с изваянием. Задавал вопросы и сам же отвечал на них, пытаясь предугадать, что бы ответила его горячо любимая, но так рано ушедшая, супруга, отличавшаяся умом, добротой и порядочностью, на ту или иную ситуацию. Это скрашивало его одиночество.

Вот и сейчас, ему показалось, что она кивнула, будто одобряя его решение по поводу девочки.

Маленькое происшествие с подкидышем, сначало, всколыхнуло тихое и траурное течение жизни в этом доме, но вскоре всё встало на свои места. Жермину, так девочка назвала своё имя, полюбили почти все. Она была шустрым и неугомонным ребёнком, но порой, будто что-то вспомнив, замыкалась в себе и замолкала на несколько дней. Но печаль в её глаза быстро сменялась на озорной блеск и опять её звонкий смех звуком колокольчиков разлетался по дому. Детская непосредственность забавляла одинокую Мгангу и она всё чаще оставляля девочку подольше возле себя. Но с самых первых дней, кухарка, очень настойчиво давала понять ребёнку, что в этом доме она никогда не встанет вровень с хозяевами. «Приготовься к тому, что на тебя всегда будут смотреть, как на человека нисшей касты. Поэтому учись угождать хозяину и хорошо делай своё дело. Будешь умной, проживёшь в доме, в сытости и в тепле, до конца своих дней. А сейчас берись за работу». Нельзя сказать, что мыть полы, драить посуду было по сердцу маленькой приживалке, но и противиться работе она боялась, вдруг выгонят. Чертыхалась про себя, но работу делала хорошо, хотя, слуги, жалея ребёнка, не очень обременяли её этим неблагодарным трудом.

Года за годом пролетело десять лет. Жермина выросла потрясающе красивой девушкой. Жгуче-чёрные, кудрявые волосы, непослушной волной, обрамляли её смуглое лицо с огромными карими глазами. Пухлые губки ярко-алого цвета скрывали белоснежные ровные зубки, казавшиеся ещё белее по сравнению с кожей, цвета шоколада с молоком, выдававшей её негритянские корни. Видимо, кто-то из родителей Жермины, был белой расы. Поэтому, как и от сотворения мира, в ней прекрасно уживались гены двух разных народов. Полукровка, не очень звучное определение, но по отношению к Жермине оно слышалось весьма похвально. Она была потрясающе красивой, высокая, с тонкими чертами лица, изящная, как дикая пантера. Великолепной фигуре этой метиски могли позавидовать дамы из самого высшего общества. К семнадцати годам она твёрдо знала, что хочет от жизни. С самого первого дня и до этой минуты, целью её существования стала жизненно важная необходимость привлечь к себе внимания Раджалуна. Он стал настоящим мужчиной. Прекрасен, как Апполон, с нежной душой, великолепным воспитанием и изысканными манерами. Год за годом, в Жермине пробивался росток страстной любви, пока не вырос в прекрасное дерево, ждущее умелого садовника, чтобы принести плоды. Но ни какие ухищрения молодой особы не приносили результатов. Раджалун относился в ней с теплотой и заботой в тех рамках, которые были установлены отношением воспитанного и доброго хозяина с прислугой. Но Жермину это не устраивало. Во сне и на яву она представляла себя не в качестве прислуги, а ни кем другим, как женой Раджалуна. Вытирая статуэтку покойной хозяйки дома, она грезила тем, как перед свадьбой, старый Гаджимал оденет ей на шею это великолепное колье, как законной невестке, и она станет полноправной хозяйкой огромного дома и несметного богатства этой семьи.

Но знаки внимания, которые она очень хитро, не навязчиво, оказывала Раджалуну, не имели ни какого действия. Каждый день, перед сном, она не смела заснуть, пока не прочитает определённые, как ей казалось, молитвы, которые слышала с самого детства ещё от матери. Но услышав их, мы не нашли бы ни одного имени святых, над головами которых светился бы нежный божественный свет. Когда-то, давно, её мать ушла из дома на целых два дня и вернулась уставшей, измождённой, как после тяжкого труда. Старшие братья и сёстры шептались между собой, что мать ходила за помощью к старой жрице Вуду и, якобы она, научила мать обращаться за помощью к тем безтелесным покровителям, которые обитают ни на небе, ни на земле.

Повариха Мганга однажды услышала, как Жермина, тайком, шептала слова, которые и ей были известны.

«Что это ты приговариваешь?» — резко спросила она.

Жермина, натиравшая посуду, вздогнула от неожиданности и смутилась. Но Мганга была настойчива и девушке ничего не оставалась делать, как рассказать всё, без утайки в отношении своего бормотания. Качая головой, слушала её негритянка.

«Ох, девочка, сама не знаешь, что творишь. Но, знать такая твоя судьба быть в услужении страшным силам. Мне от рождения это завещано, а ты, по собственной воле, к ним в кабалу идёшь. Помогать тебе не буду, хотя кое-что знаю, сама себе учителя найдёшь».

И хотя Жермина потом много раз приставала к Мганге с просьбами передать её знания, та, сначала отмалчивалась, а потом один раз, зло зашипела на неё: «Это со мной в могилу уйдёт и пусть мой дух расплатиться за своё молчание».

Жерма сильно разозлилась на неуступчивую кухарку, но больше не поднимала эту тему.

В жизнь Жермины, полную скрытых надежд и желаний, ворвался страшный день. Ранним утром, выйдя на кухню, она заметила радостное оживление среди прислуги. Какие-то незнакомые люди хлопотали возле очага, к которому Мганга никода никого не подпускала без надобности. Сама кухарка, одетая в свои самые нарядные одежды, громко командовала, подсказывая, как готовить то, или иное блюдо. Спросив, что происходит, Жермина получила чудовищный ответ, сразивший её наповал.

«Ты, соня, всё проспала, — обняла Мганга девушку, — сегодня приезжают родители невесты. Ох и пышная будет свадьба, если на смотрины мы такие изысканные явства готовим. Наш молодой господин скоро жениться на славной девушке, дочери раджи. Важные и очень богатые люди, не то что мы с тобой, несчастные».

Не знала негритянка, что сказала бедной девушке страшную новость. Потемнело в глазах у Жермины, сердце было готово выскочить из сжатой тисками душевной боли груди. Едва удержалась на ногах несчастная влюблённая. Никому не рассказывала она о своей любви, держала всё в тайне. А Мганга, гланув в её глаза, поняла всё.

«Забудь, это не твоего поля ягода. Остуди голову и сердце, так будет лучше для тебя».

Жермина вырвалась из объятий поварихи и бросилась искать Раджалуна. «Нет, этого не может быть! Не посмеет он жениться даже на самой королеве небес! Только я должна стать его женой!» билось в висках девушки.

Найдя своего любимого в саду, она, чудом сдерживая себя, спросила, правда ли то, что он жениться. Раджалун, срывавший цветы, чтобы собственноручно собрать букет невесты, улыбнулся ей своей чистой открытой улыбкой и сказал:

«Моя дорогая Жермина, если бы ты знала, как я счастлив. Она самая прекрасная девушка на свете. Я так люблю её, сердце замирает от счастья. Порадуйся вместе со мной, как раньше, мы вместе радовались нашим играм и забавам. Почему слёзы в твоих красивых глазах? Скажи, это слёзы радости?»

«Это слёзы отчаяния и моё сердце разрывается от боли», — прошептала Жермина, только для себя.

Она бросилась прочь от светящегося счастьем Раджамуна. «Прочь, прочь, подальше от этой радостной суеты» мчалась, едва успевая передвигать ногами и захлёбываясь рыданиями. Но силы оставили её, она упала в конце сада, лицом вниз, закашлялась от песка, попавшего к лёгкие и перевернулась на спину. Даже в шорохе листьев ей слышалось «свадьба, свадьба, счастье». До неё доносились звуки радостной суматохи, голоса прислуги, искавшей её. Но было не выносимо видет всех. До самой ночи пролежала она в саду, свернувшись калачиком от навалившегося на неё горя, а когда в доме всё стихло, она, тайком, пробралась в свою комнату. Теперь она знала, как все они поплатятся за её страдания.

Пышность свадьбы вряд ли удасться описать даже самым величавым слогом. Несколько сотен гостей высшего общества, сверкание драгоценных камней и ярких сари женщин приятно радовали взгляд. Невеста была ошеломляюще прекрасна. Роскошный свадебный наряд с вышивкой ручной работы был изготовлен самыми известными ткачами и швеями Индии. На шее молодой невестки, отражая гранями солнечный свет, покоилось фамильное ожерелье. Жених и невеста, смущённые от счастья и внимания к ним, краснели и не сводили глаз с друг друга. Общее веселье было настолько заразительным, что казалось, даже стены дома ходят ходуном под ритмичные звуки национальных музыкальных инструментов. Единственная, кто не разделял общего ликования, стояла в самом укромном уголке, захлёбываясь злостью, сжимая кулаки и едва сдерживаясь от того, чтобы не кинуться кошкой на ненавистную парочку.

Прошло какое-то время. Молодая хозяйка понравилась всем, она была доброй воспитанной девушкой. Раджалун светился счастьем и прислуга частенько видела влюблённую молодую пару вместе, нежно воркующих, держащихся за руки. По злой иронии судьбы именно Жермине было приказано везде и повсюду следовать за молодой хозяйкой: одевать, расчёсывать, убирать её комнату, готовить омовения. И именно Жермина первая заметила, как округлился живот жены Раджалуна. «О владыка преисподней, она понесла!» страшная догадка ударила Жермину прямо в сердце. Через несколько дней всё подтвердилось. Она подслушала разговор врачей, которые в самых лучших тонах поздравляли Гаджимала с тем, что скоро этот дом наполниться детским смехом: «Два чистых и ровных сердцебиения услышали мы во чреве вашей невестки, спешим обрадовать и поздравить вас с этой прекрасной новостью». Плача от переполнявшей его радости, Гаджимал щедро одарил докторов и приказал устроить семейный праздник для всех, включая прислугу.

Жермина, услышав всё это, бросилась бежать, не разбирая дороги. Она подавила рвущиеся наружу рыдания и почувствовала, что готова разорвать молодую хозяйку и сплясать неистовый танец на кусках её тела. Но тут, она резко остановилась, будто натолкнулась на какое-то припятствие. «нельзя так явно, надо затаиться и действовать очень осторожно» холодный рассудок коварной особы взял верх над жгучим темпераментом горячей крови. И с этого дня она взялась за дело. Как и откуда пришло к ней знание, но словно гены далёких предков, поклоняющихся идолам и татемам, само открыла спящее подсознание. Злость, капля за каплей, накапливается в душе человека и взрывает её от изнутри от любого случая. Вырвавшись на свободу, она, как ураган начинает сметать всё на своём пути, двигаясь к цели, которая была выбрана первоначально. Уходя ночами в самый дальний угол сада, где никто не мог её увидеть, по какому-то наитию, Жермина совершала странные действия, смесь диких танцев с визгливо-гортанными причитаниями. Как долго продолжались её ночные выходки, не известно. Но однажды, она увидела первые результаты.

Столкнувшись как-то с Раджалуном нос к носу, она, немигающим взглядом уставилась в его глаза и молчала, преградив ему дорогу.

«Жермина, что происходит с тобой? Ты стала совсем другой».

«Ты научил меня летать, а потом отобрал крылья», — голосом, идущим как-будто из живота, чётко проговорила Жермина.

Раджалун попятился от её голоса и пристального, гипнотизирующего, как змеиный, взгляда. Его ноги стали непослушными, заплелись одна о другую, он упал, дико закричав от боли. Его правая рука мгновенно вспухла, из рваной раны толчками полилась кровь и сквозь красную плоть вылезли два осколка переломанной кости.

— То ли ещё будет, — истерично захохотала Жермина и, обойдя стонущего Раджалуна, медленно удалилась.

Сколько молодая хозяйка не пыталась сблизиться со строптивой служанкой, та лишь холодно отвечала на её вопросы и давала понять, что болтать по душам не входит в её обязанности. Спросив у мужа о служанке-мулатке, молодая женщина получила ответ, что, мол, та всегда была странной и не надо обращать на неё внимания. Но с каждым днём в сердце невестки стала нарастать тревога от довольно откровенной злобы, исходящей от молчаливой служанки. В её присутствии хозяйка чувствовала себя неуютно, а от взгляда, леденящего взгляда карих глаз Жермины, её просто бросало в дрожь. Чем заметнее становился живот Лидан, тем мрачнее становилась Жермина.

Собирая по крупицам поверхностные знания колдовства, она старалась применить их где и когда угодно. Но то ли знаний было недостаточно, то ли что-то хранило ненавистных ей людей, но результатов не было, всё шло своим чередом. Никакого коварного случая больше не получалось, и падение Раджалуна она была готова списать на случай. Но сдаваться она не собиралась. Выбирая свобные минутки, бегала по городу, пытаясь выведать, где жила старухажрица Вуду. Долгое время никто не давал ей ответа. Безрезультатные поиски довели её до отчаяния, когда чёрная звезда злобы дала, наконец, надежду. Она подметала пучком травы улицу за воротами дома, когда к ней подошёл мужчина, средних лет, в дорогих одеждах. Не задавая вопросов, он в двух словах объяснил, как найти дом жрицы. Едва она успела моргнуть глазами, как этот мужчина исчез так же внезапно, как и появился на пустынной улице. Ещё не веря до конца в свою удачу, злобная особа едва сдерживалась, чтобы не запрыгать от счастья. Но встречу со жрицей пришлось отложить в виду некоторых причин.

За всё прошедшее время отношение Жермины с Мгангой заметно охладели. Кухарка уже редко просила девушку подольше оставаться возле себя. И, застав однажды ту за весьма определённым занятием, бормотанием и смешиванием каких-то трав, она вообще перестала пускать её на кухню. Жермина всё чаще стала ловить на себе её настороженные взгляды. А после случая с Раджлуном и вовсе казалось, что глаза Мганги преследуют её повсюду. «Она что-то подозревает?» думала Жермина. Дни кухарки были сочтены молодой, начинающей колдуньей.

Подсыпать ядовитые травы или провести над кухаркой обряд не представлялось возможным, да и было бы просто глупым, учитывая заслуги негритянки перед тайными силами. Пришлось действовать обычными методами.

Вечером, когда помощники поварихи ушли из кухни и та осталась одна, помешивая в большом котле кипящее варево, Жермина тихо подкралась к ней и схватила сзади за шею. Мганга попыталась сопротивляться, уперевшись руками к края котла, невзирая на обжигающий металл. Но молодость, подкреплённая одержимой ненавистью и жестокостью, взяла верх. Лицо негритянки под давлением цепких рук Жермины окунулось в бурлящую жидкость. Когда ноги поварихи перестали дрыгаться в смертельных конвульсиях, молодая убийца, не получившая ни одного ожога от брызг, отпустила шею уже трупа, подложила под левую ногу тела кожуру от какого-то овоща и так же тихо выскользнула за дверь.

Утром дом огласили вопли слуг, нашедших насильственно утопленную. На черной коже шеи негритянки никто не увидел синяков, оставленных пальцами рыдающей рядом с телом Жермины. Естественно, никто не заподозрил ничего, всё выглядело как несчастный случай. Но Жармина всё-таки затаилась на время.

Чем ближе подходило время к родам и все в доме ходили со счастливыми выражениями лиц, тем мрачнее становилась Жермина. «Всё, больше ждать нельзя» решила она и в одну из ночей отправилась искать дом старухи-жрицы. Без всякого труда ей это удалось. Небольшой домик был совершенно неприметным среди огромных, высохших деревьев, которые, по всей вероятности, уже несколько лет не давали листьев. Какая-то колючая, плетущаяся по ним растительность с толстыми ветвями, наверное выпила из деревьев все соки и от того её шипы стали толще и ещё острее. Разглядев на земле узкую дорожку, Жермина пошла по ней к дому, дверь была не заперта. Переступив порог, девушка открыла рот, чтобы спросить, есть ли кто в доме.

«Заходи, Жермина», — раздался старческий скрипучий голос.

«Откуда вы знаете моё имя?» — опешила гостья.

«Я не только твоё имя знаю, но и твоих родителей-неудачников, — засмеялась, словно закряхтела, жрица, — на одном корабле добрались мы сюда, рядом в трюме сидели. Они о богатстве и счастливой жизни мечтали, ну, а мне не по своей воле пришлось в такую даль забраться. Тогда и сказала им, что из их пятерых детей, только одна что-то стоить будет, а остальные, так, трава придорожная да пыль подножная».

«Я пришла к вам за помощью», — твёрдо сказала Жермина.

«Да знаю всё. Извести жену твоего любимого да деток, что в её утробе сидят, не проблема. Главное, чем платить будешь? Ни твоя душа, ни услужение твоё мне не нужны. Духи даром не работают. Хоть убей, хоть укради, а дары, равноценные моему делу, вынь да положь».

Старуха опять засмеялась, словно дерево сухое заскрипело. Но её слова не застали Жермину врасплох. Словно фокусник, она достала из рукава что-то, завёрнутое в тряпицу. В маленькое оконце заглянула огромная луна, будто сама хотела посмотреть, что же принесла жрице коварная бестия. Жермина откинула края тряпицы и в лунном свете заискрилось, переливаясь всеми цветами, фамильное колье. Кроваво-красный рубин, будто живое существо предчувствуя трагедию, приобрёл цвет той крови, которая толчками бьёт из самой главной вены в человеческом теле. Старуха-жрица закашлялась от удивления и алчно потёрла рука об руку.

«Да, общеголяла ты меня, всё превзошла, хвалю. Вижу, твоё намеренье серьёзней, некуда, раз самое ценное принесла, — жрица потянула к колье трясущиеся руки, — ну, дай же мне его. Отродясь такой красоты не видывала».

«Я хочу, чтобы жёнушка его в страшных мучениях умирала, потом, всех остальных, кто будет противиться нашему счастью, изведу и займу место рядом с ним на супружеском ложе», — прошипела Жермина.

«Не вижу я тебя в его объятьях», — старуха продолжала тянуть руки к колье.

«Нравочучения и предугадования будущего без спроса — не за этим я пришла, — Жермина спрятала руку с колье за спину, — будешь делать всё, по порядку иначе, не видать тебе этой красоты больше».

«Да буду, буду, — плаксиво, запричитала старуха и получив колье, тут же надела себе на шею, — ох, красота-то какая! А сейчас и начнём, время сегодня подходящее, иди домой, теперь в твоём присутствии надобности нет».

Что и как делала старуха, осталось под покровом той ночи. А утром, в доме Раджалуна началось столпотворение, обнаружилась пропажа колье. Невестка, горько рыдала и оправдывалась, что оно всегда было при ней, вот в этой шкатулке, а теперь пропало. От рыданий сотрясался её уже большой живот, но до родов оставалось ещё два месяца. Все старались успокоить её, чтобы не причинить зла ещё нерождённым детям. Дом перерыли вверх дном, но драгоценность так и не нашли. К вечеру, Гаджимал, устав, от суматохи и безрезультатых поисков, ушёл, опустив плечи в свою комнату и прилёг на кровать. То ли задремал он, то ли нет, но вдруг, он увидел свою жену, она словно из плоти и крови стояла возле свое статуэтки и любовалась ею.

«Великолепная работа, лицо словно живое, хотя память в сердцевот истинный алтарь».

«Лардина, о создатель, тебя ли я вижу и слышу твой голос? — бормотал Гаджимал, протирая глаза, — ты первый раз приснилась мне за всё это время. Да сон ли это? Прошу, позволь дотронуться до тебя».

«Наш сын в большой опасности, — не отвечая на его просьбу, сказал призрак Лардины, — под твоим кровом свило гнездо зло, смертельный холод уже выстуживает наш дом. Будь осторожен, открой глаза. Присмотрись к тем, кто тебя окружает и найди врага».

«Но кто это может быть? Я ничего не понимаю» Гаджимал подался вперёд, не вставая с кровати.

«Призраки не могут вмешиваться в жизнь живых, я и так уже многое тебе сказала. Теперь ты должен постараться».

«Пропажа колье имеет к этому отношение?»

«Не спрашивай меня больше ни о чём, я не имею права ни подтвердить, ни опровергнуть твоё предположение. Если небесам будет угодно, то найдётся колье там, где ты и не ожидаешь», — голос призрака сошёл на тихий шопот и образ Лардины исчез.

Глаза Гаджимала были открыты, и он не понимал, пригрезилось ему это или было на яву.

Роды невестки начались внезапно и раньше положенного времени. Как ни старались самые знаменитые врачи, роженица истекла кровью и погибла. А пуповины, словно тонкие змеи, обвив шеи младенцев, удушили их. Чрево бездыханной роженицы выплюнуло на белый свет уже мертвых, посиневших от удушья мальчиков. Горе, страшное горе обрушилось на семью! Несколько дней не смолкали в доме рыдания. Отец и сын не могли найти себе места, прислуга, механически выполняя свою работу, то тут, то там собирались по несколько человек и, плача, обсуждали беду. Как в тумане прошли похороны и вереница тех, кто пришёл выразить свои соболезнования. Жермина ликовала! Её прямо-таки распирало от счастья, на лице блуждала улыбка и что бы не выдать себя, ей пришлось сильно постараться. Пришлось носить с собой постоянно пряные специи, чтобы, натерев ими глаза, выглядеть такой же заплаканной, как и все. Цель становилась всё ближе и ближе. Но всё рухнуло в одночасье.

Прошёл всего месяц после похорон молодой женщины и двух младенцев. Жермина, довольно откровенно, старалась, как можно чаще находиться возле Раджалуна и всячески старалась успокаивать его. Но безутешный Раджалун словно не замечал её стараний. «Надо приниматься за дело, его надо опоить и тогда всё будет так, как я хочу» Жермина решила, время настало.

«Мой господин, вы так молоды и прекрасны, что ещё не раз сможете найти себе жену, — вилась возле него Жермина в один из дней, — хотите, я принесу вам успокаивающий напиток?»

У ней было припасено несколько трав, названия которых она не знала, но твёрдо знала их действие. Оставив Раджалуна, она бросилась в свою комнату, что бы приготовить снадобье. Но в коридоре столкнулась с незнакомым мужчиной, от вида которого у неё засосало под ложечкой и подкосились ноги. Остановившись, как вкопанная, она проводила незнакомца взглядом и, почему-то, уже не так уверенно дошла до своей комнаты. Ей стало тревожно и будто кто-то толкал в спину «надо бежать, бежать». Но редко кто прислушивается к внутреннему голосу. Тряхнув головой и закрыв руками уши, казалось, так голос смолкнет, она быстро приготовила напиток и побежала к Раджалуну. Но дверь его комнаты распахнулась перед её носом, едва не сбив с ног. Из комнаты выскачил Раджалун, с искажённым от ненависти и злости лицом. В руках юноши дрожал обоюдоострый меч, который хранился в его комнате, как реликвия, доставшаяся от воинственных предков. Не произнося ни слова, он бросился к Жермине и полоснул мечом её лицо справа и слева от лба до подбородка.

«Будь ты проклята, гадина, сдохни» словно раненый зверь, взвыл он, когда Жермина повалилась на пол без чувств.

На дикий крик сына прибежал Гаджимал. Схватившись за сердце при виде ужасающей картины, он чудом удержался на ногах.

«О всевышний!! Сын, что ты делаешь?» крикнул отец, едва успев перехватить руку сына, занесённую для очередного удара.

«Я хочу уничтожить тварь, которая своей, спасённой нами, жизнью принесла столько горя» Раджалун вырывался из рук отца.

«Да что с тобой? Объясни наконец» Гаджимал изо всех сил держал руки сына.

Прерывистое от ярости дыхание мешало говорить Раджалуну, едва смог в двух словах рассказать отцу, что узнал от незнакомца. Это был нанятый им соглядатай, который нашёл колье у старухи — жрицы Вуду. Она, под пытками и страхом смерти всё рассказала ему.

«Не трудно догадаться, что эта тварь расплатилась этим колье за смерть моей жены и детей» кричал Раджалун, порываясь снова нанести удар истекающей кровью Жермине.

«Этого не может быть, вдруг это ошибка» Галжимал повернулся к набежавшим на крики слугам, чтобы они помогли ему держать разъярённого юношу.

«Не может быть это неправдой, она всегда приставала ко мне со своими чувствами, значит, она виновна в их смерти. У меня нет причин не верить моему наёмнику. Я отрублю ей голову и брошу в самую грязную канаву, пусть не знает покоя ни её чёрная душа, если она есть, ни тело, обглоданное дикими тварями, подобными ей».

«Не твори зло, сынок, не бери грех убийства на себя, она, возможно, и так уже умерла» Гаджимал устал сдерживать сына и отпустил его руки, успев выхватить меч.

Раджалун, гневно глянув на отца, убежал прочь от такой вопиющей мягкотелости. Тишина повисла над всеми, собравшимися возле тела Жермины, лежащего в луже крови.

«Не знаю, прав ли он, увезите её куда-нибудь, подальше от дома, так, чтобы он не видел» тихо сказал Гаджимал и, сгорбившись, волоча меч по полу, побрёл в свою комнату.

Осталось загадкой то обстоятельство, что двое слуг этого дома, унесших истекающую кровью Жермину, пропали без следа вместе с телом. Ещё долго не стихали пересуды по этому поводу, как среди прислуги, так и среди всех тех, кто знал эту семью. Но определённый круг людей знал, что в доме старухи — жрицы появился ещё кто-то, кроме неё.

Долгое время жрица прилагала все свои силы и знания, чтобы выходить коварную особу с изрубленным лицом. Не отходила от неё ни днём, ни ночью, прося силы, которым покланялась, помочь в деле. Вылечила девицу, вдохнула в неё жизнь снова, вот только с изуродованной внешностью ничего сделать не смогла. Жермина осталась ужасной уродкой с лицом, на которое было страшно смотреть. Те два удара мечом рассекли оба глаза и щёки. Каким-то чудом, глаза не вытекли и остались целыми. Старуха, только ей известным образом, срастила веки так, что при первом взгляде казалось, глаз не два, а четыре. Рваные края щёк так исказили лицо, что один уголок рта был приподнят к верху, а с другой стороны был опущен к самому подбородку. Вообщем, зрелище было ужасное. Старуха подняла на ноги Жермину физически, но ни разу не пыталась облегчить её душевные страдания.

Первое время, когда утихла боль от ран, Жермина несколько раз пыталась поговорить со жрицей о том, какими способами можно вернуть ей прежний облик. Но вредная старуха всегда отнекивалась и злобно шипела ей, что, мол, «будь благодарна за то, что с того света тебя вытащила, а красота твоя никому не нужна, наше дело можно делать и с такой рожей». Горько плакала девушка от такой резкости и бессилия, но видя непреклонность старой ведьмы, в конце концов отстала.

Прошло какое-то время и как-то вечером, Жермина поблагодарила старуху за всё то, что она для неё сделала. Жрица, кряхтя села на стул, расправила складки своего замусоленного платья, было видно, она готова поговорить на эту тему. Жермина, почему-то, всегда разлядывала её руки. Казалось, они в любую минуту могут превратиться в змей и нанести смертельный укус, да и ногти на пальцах способствовали этому впечатлению: они были раздвоенными, как высунутый язык кобры.

«Мне за это хорошо заплатили, — проскрипела старуха, — а я выполняю всё, за что мне платят. А приютила тебя потому, что мне твои сила и молодость нужны, я уже стара и одинока».

«Вы поможете мне отомстить за то, что со мной сделали?» тихим, но звенящим от злобы, голосом спросила Жермина.

«Вот что, милая, забудь и думать об этом до тех пор, пока не придёт время, — старуха хлопнула по своим коленкам, — не трать жизненные силы на смакование методов мести. Живи со мной одним духом, думай одними мыслями, будь послушной и старательной ученицей. Благодари владыку, что находишь сейчас там, где должна. Не думай, что если не будешь жаждать мести, то останешься на месте. Иногда, нужно сделать шаг назад, чтобы продвинуться на два вперёд. А пока, научись слушать меня и запоминать мои наставления».

Как один день, пролетело несколько лет. Очень внимательно Жермина наблюдала за тем, что делает жрица и, незаметно для себя и неё, весьма приуспела в своих стараниях. А дел было немало. Много, ох как много, людей обращалось за помощью к старой ведьме. Сила вуду собирала большой урожай. Некоторые обряды старуха уже доверяла делать Жермине, а сама наблюдала в сторонке за её действиями. Причмокивая языком и качая головой, она всё чаще стала хвалить свою ученицу. Жермине это только придавало сил и уверенности в том, что скоро её обидчики расплатяться с ней сполна. «Горько пожелеете о том, что сделали со мной, а ты, мой любимый, будешь страдать больше всех» мысленно грозила Жермина. Как и когда она это сделает, пока было неизвестно. Ей не хотелось просто стереть Раджалуна с лица земли, ей хотелось, чтобы он страдал не только физически, но и душа его измучилась до смерти. Чёрная звезда подарила ей такой случай.

В небольшом селении, недалеко от места, где жила Жермина, умерла очень красивая молодая девушка. Чёрная весть доходит всегда быстрее. Поговаривали, что эта девушка умерла не по своей воле, но искать причины никто не стал. Вот какой разговор состоялся между старухой и начинающей ведьмой:

«Помоги мне, — просила Жермина, — я выкраду тело этой девушки, а ты, с помощью своих заклинаний, вдохнёшь в неё жизнь. У меня есть, по-моему, неплохой план».

И Жермина рассказала жрице о том, что задумала сделать.

«Вот что, дорогая, план твой, действительно, хорош, — удивляясь дерзости и коварству своей ученицы, жрица причмокнула языком, — но я ничего бесплатно не делаю, разве ты не убедилась в этом? Помнишь то колье, которое ты принесла мне за мои труды? Так вот, я даже не смогла стереть в порошок и развеять его по ветру тех, кто отобрал его у меня силой. Никто мне не заплатил за такое дело, не нашлось ни одного славного человечка, который дал бы мне денежку за этих негодников, а жаль, уж я бы им показала. Кишки свои на своих же руках носили бы».

Давняя обида снова взыграла в старухе и она затрясла кулаками.

«Неужели даже за себя не можешь покарать?» — удивилась её алчности Жермина.

«А как же, голубка моя, что задарма силу тратить, — удивилась глупости своей ученицы жадная ведьма, — денежка к денежке, камушек к камушку копить надо».

«Да на кой тебе столько? Видела я твоё богатство, зачем оно тебе? Для чего собираешь?» теперь удивилась Жермина.

«А не твоё дело, и нос свой не суй, откушу, — прищурилась старуха, — не надейся, тебе не достанется».

Жермина расхохоталась:

«Если бы за каждую слезинку, выплаканную мною, давали бы самую маленькую монетку, я уже была бы богаче всех богачей мира. Да что мне твои крохи, знаю, скоро у меня самой ещё больше твоего будет, а теперь скажи, заплачу тебе, сделаешь всё, что я скажу?»

Старуха надулась, обидившись на смех Жермины, и буркнула себе под нос: «Заплатишь цену хорошую, получишь, что просишь».

Жермина повернулась и выскользнула из дома под покровом ночи. К утру, двое молчаливых мужчин, похожих больше на тени, чем на живых людей, именно тех мужчин, которые пропали когда-то вместе с истекающей кровью Жерминой, принесли в дом старухи умершую девушку. Старая ведьма склонилась к телу, долго слушала и дёргала носом, как будто принюхивалась. Потом распрямилась и, излюбленно прищёлкнув языком, хриплым голосом произнесла: «Не умерла она вовсе, просто спит сном, что на смерть похож, бывает такое. Повезло, её отец веры православной». — «Да говори наконец, сможешь ты её в чувство привести да так, чтобы не помнила, откуда она?» — нетерпеливо прикрикнула Жермина.

«А платить чем будешь?» — взвизгнула старуха и прищурила один глаз.

«На вот, надеюсь хватит,» — Жермина снисходительно фыркнула и, сунув руку в складки своего платья, достала небольшую, но толстую пластину золота.

Засверкавшие алчным блеском глаза старухи сами дали ответ.

«Умница, да ты, я вижу, всяким наукам научилась, — получив пластину в руки, ведьма быстро сунула свой гонорар в карман, — есть такие травы, которые отгонят сон вместе с памятью. Она никого и ничего не будет помнит, как дитя неразумное станет».

«Но дурочкой она мне не нужна,» — забеспокоилась Жермина.

«А как же, милая, ты хотела, — выпучила глаза ведьма, — только в пустые мозги ты сможешь поселить свои затеи. Потрудиться придётся, голубушка».

Теперь уже жрица, в отместку, засмеялась хриплым смехом. Жермина, с досадой, топнула ногой и что-то пробормотала.

«Ты больше ждала, зато и вознаградишь себя сполна» уговаривала её старуха.

Как для добрых, так и для дел злых нужно время. Несколько долгих месяцев спящая красавица испытывала терпение Жермины. Старуха была, напротив само спокойствие. С терпением, достойным самого уважаемого лекаря, она готовила какие-то снадобья, поила свою пациентку и совершала над её телом немыслимые обряды.

«Если ты хочешь добиться успеха в своих планах, будь последовательна и сохраняй спокойствие» утихомиривала возбуждённую Жермину старуха.

В конце концов, её увещевания возымели действие и молодая ведьма умерила своё нетерпение. Когда, по прогнозам жрицы, спящее сознание девушки уже могло впитать новую память, она сказала своей помошнице, что та должна начать свои опыты над ним. Теперь уже Жермина стала проводить возле постели девушки дни и ночи. Что она говорила, как строила фразы, теперь можно только догадываться.

Настал день, когда старуха, махнув рукой, сказала: «Сегодня, в полнолуние, она проснётся».

Жермина, дрожа от возбуждения, бросилась к ещё спящей девушке и, не увидев никаких изменений в её состоянии, зло сверкнула глазами на старуху.

«А ты не жги меня глазками-то, не жги, как сказала, так и будет, — ответный взгляд жрицы, от которого по спине Жермины пробежал неприятный холодок, — ты и так, за всё время, часто хамством на моё отношение к тебе отвечала. А ведь я этого не заслуживаю. Теперь всё остальное — твоё дело».

Жермина ждала полночи, не отходя от девушки. Старуха оказалась права, девица проснулась и, обведя глазами помещение, тоненьким голосом спросила:

«Где я? Кто вы?»

«Тебя зовут Индига».

Жермина, не дав опомниться, можно сказать, новорожденной, задала ей несколько вопросов и, обрадовавшись ответам, засуетилась. Сама, без чьей-либо помощи, помыла, причесала, накрасила и одела девушку в изысканные наряды, которые раздобыла где-то, только ей известным способом. Но самым главным было одно украшение: на цепочке из белого золота висел небольшой кулон, в котором была весьма любопытная особенность, он мог открываться, когда нажмёшь крохотную пружинку. Там, в углублении, был насыпан страшный, смертельный яд, несколько поколений колдунов трудились над ним, а рецепт противоядия остался тайной. Да и был ли он вообще, никто не знал.

Кликнула тех же двоих мужчин, старуху и распорядилась подготовить небольшую повозку. Без слов и объяснений, они посадили девушку и покатили свой транспорт к дому Раджлуна. В свете огромной луны, в дорогих одеждах, девушка была прекрасна и Жермина, невольно залюбовавшись её, смахнула слёзы со своего изуродованного лица. Злобные ведьмы оставили девушку там, где когда-то мать Жермины оставила своего ребёнка. Утра ждать не стали, молча удалились, оставив ничего не понимающую, испуганную Индигу одну.

История повторилась вновь. Первым, кто нашёл девушку, был Раджалун. Видя, что одежды весьма и весьма богатые, он был крайне удивлён и обескуражен. Но девушка ничего не смогла ответить вразумительного на его вопросы. Оставаться бузучастным он не мог, хотя в сердце, в самом дальнем уголке, больно колнуло от воспоминаний давно минувших лет.

Девушку встретили, как подобает её изысканному наряду и оставили дома до выяснения обстоятельств её появления на их пороге. Но определённые силы были замешаны в этом, поэтому, ни родных, ни даже тех, кто мог узнать её, так и не нашлось. Отец и сын, обсуждая сложившуюся ситуацию, предположили, что девушку, видимо, ктото выкрал, а она сбежала, и от страха, потеряла память. Не выгонять же её вникуда, решили, пусть живёт, а там, как сложится.

Дни шла за днями, месяцы за месяцами, к Индиги относились ровно почти все, кроме Раджалуна. Теперь уже взрослый мужчина, который долго переживал смерть жены и детей и никого не подпускал к своему сердцу, влюбился. И хотя Индига не отличалась манерами, присущими хорошо воспитанным девушкам, но в ней было что-то мягкое и доброе от его матери, как он помнил. Она была ласковой, нежной и трогательно заботливой. Очень робко, лишь взглядами и пурпуром щёк, Индига выражала свои ответные чувства. А когда Раджалун напрямую сказал ей, она, смущённая, не скрывая радости, ответила, что в её душе тоже расцвёл нежный цветок любви. Оттаял Раджлун и снова почувствал вкус к жизни. Гаджимал, утративший свою прежнюю стать под гнётом горя и лет, не скрывал слёз счастья.

«Отец, я полюбил её» улыбался Раджалун.

Решили играть свадьбу. Снова радостные хлопоты вдохнули свежий воздух в дом. В день торжества, Гаджимал пригласил жениха и невесту в свою комнату и, дрожащими, старческими руками, одел на шею Индиге колье своей покойной жены. Словно молнией пронзило мозг девушки, дыхание перехватило так, что вздулась жила на шее и колье, как смертельные обьятия удава, сдавило грудь. Зазвучал в голове Индиги голос Жермины, твердивший одну и ту же фразу.

Никто не заметил изменения в девушке, даже влюблено смотрящий на неё, счастливый жених. Как лицо мумии стало красивое лицо Индиги, как сомнабула двигалась она в свадебном танце, который танцуют молодожёны для гостей, перед тем, как отправиться на своё брачное ложе в первый раз.

Раджалун лишь в спальне заметил, как странно изменилась его прекрасная супруга. Он прилёг на кровать и, списав её настроение на смущение юной девственницы, начал читать ей стихи древнего поэта о любви. Закашлявшись от запаха благовоний, источавших приятный аромат, он попросил её налить в бокал медовый нектар. Индига, както мгновенно спохватилась и бросилась исполнять просьбу. Отпив несколько глотков, Раджалун почувствовал необычный привкус напитка и лёгкую тошноту. Словно какая-то, полупрозрачная пелена появилась перед глазами и он вздрогнул. Его молодая жена, улыбаясь, смотрела на него. Черты её лица стали расплываться перед его глазами и, о ужас! Она стала похожа на Жермину, но такую, какой та стала после его ударов мечом! В животе Раджалуна разлился сильный жар, да такой, казалось, огнём горят все внутренности.

«О, создатель, что за боль?! Что ты сделала со мной?» в миг потрескавшимися губами проговорил Раджалун.

И словно пропало наваждение, снова лицо Индиги, но уже такое, как прежде. С неё, как будто-то же смахнули чью-то злую волю и теперь она, глазами, полными ужаса, смотрела, как корчится от боли молодой мужчина.

«Я всё понял, значит, ты жива и снова творишь своё черное дело именно в тот миг, когда я опять счастлив».

«О чем ты говоришь, любимый? Что присходит?» рыдала Индига. Раджалун, издавая душераздирающие стоны, едва смог рассказать ей о том, что произошло много лет назад. Индига, прислушиваясь сквозь свой плач к его измученному болью шопоту, забилась в рыданья возле постели, осознав чудовищную правду. Поймав своими устами последний вздох Раджалуна, она упала без чувств.

Но продолжалось это всего несколько мгновений и когда сознание вернулось к девушке, она, обезумев от горя, заметалась по комнате. Первое, что пришло в голову — позвать на помощь, но склонившись к Раджалуну, она поняла, что это бессмысленно. Он, её любимый, её обретённое счастье, был мёртв. «Его не стало, значит, и мне незачем жить» душа вытолкнула в мозг решение. Индига взяла бокал, из которого Раджалун отпил смертельный яд и выпила всё, без остатка. Умирающее сознание посылало проклятья на голову жестокой Жермины.

На утро страшная картина предстала взорам слуг и старого Гаджимала: два остывших тела лежали на ложе. Холодная рука Индиги покоилась на груди Раджалуна, а их мёртвые уста слились в прощальном поцелуе на пороге Вечности.

Слуги подхватили оседающего на пол Гаджимала. Но бедное сердце старика, пережившее уже так много горя, выдержало и это испытание. Он умер через девять лет, дряхлым стариком, стоя на коленях перед небольшим столиком, на котором к статуэтке жены прибавилась и маленькое изваяние сына.

Людвиг закончил рассказ и посмотрел на прижавшуюся к нему Ядвигу. По обаятельному личику его возлюбленной катились слёзы.

— Вот так раз, этого, сударыня, я никак от вас не ожидал! — Людвиг был искренне удивлён.

Ядвига пристально посмотрела на него, молча встала, накинула прозрачный, тонкий пенюар и отошла к туалетному столику, на котором стоял кувшин с водой и принадлежности для умывания. Ядвига несколько раз плеснула себе в лицо водой, взяла полотенце и, уткнувшись в него, простояла пару секунд, чтобы не поворачиваться к Людвигу. Потом отошла к окну и, резким движение, отдёрнула шторы. В свете звёзд и половинки луны, её стройная фигурка чётко вырисовывалась сквозь тончайшую ткань пенюара. Людвиг залюбовался её.

— Богиня-судьба плетёт нить, пока та не оборовётся, — Ядвига вздохнула.

— И что из того? Вина за непрочность нити ложиться на того, кто сделал её из недоброкачественного сырья. Мне странно видеть вас в таком сметении, вас, жестокую и беспощадную. Надеюсь, я первый и последний раз вижу, как вы входите в положение других, — в голосе Людвига появились неприятные нотки. Минутная пауза дала Ядвиге возможность убрать с лица маску добродетели и вот, её глаза снова недобро заблестели.

— Что ты, неужели ты думаешь, что меня можно растрогать такой историей.

Ядвига бросила полотенце и словно змея скользнула под одеяло к Людвигу. Прижавшись к нему своим стройным, жарким телом, она потянулась губами к его губам. Он был слегка холоден к её поцелую и, почувствовав это, она теснее прижалась к нему.

— Ну что ты, не надо сердиться на меня, — она повернула его лицо к себе, чтобы было видно его глаза, — скажи, а так ли было важно впутывать в эту историю совсем постороннего человека, эту Индигу? Неужели Жермина сразу не могла сказать ему о своих чувствах и постараться добиться взаимности, ведь для такой красавицы, как она, это вряд ли было сложно. Намёки, ужимки, вздохи и взгляд побитой собачонки никогда не давали шанс на успех.

— Слова любви беззвучны, если в обоих сердцах поселилась любовь, то говорить об этом совсем не обязательно. Ты рассуждаешь, как смелая и уверенная в своей неотразимости особа. А Жермина была всего лишь прислугой, но это толко одна сторона медали, — Людвиг прижал к груди голову своей рыжей возлюбленной, — ведь владыка уже готовил её в свои сподвижницы и кто знает, если бы всё сложилось по-другому, а не случилось так, как случилось, была ли у нас сейчас такая помощница.

Ядвига уставилась в потолок, словно хотела прочесть там ответ.

— О своей любви к тебе я готова кричать на каждом углу, — она легла на живот и стала тихонько покусывать плечо Людвига, — господь всех наделил способностью любить, а в таких, как мы, она увеличивается стократно.

— Меня всегда поражала твоя прямота, — Людвиг накручивал на палец локон Ядвиги, — когда-то, я прочитал роман и мне запомнилось одно выражение. Ты помнишь историю из Библии об Адаме, Еве и яблоке? Так вот. Любовь похожа на сочное, наливное, ароматное яблоко, но, к сожалению, недолговечное в своей свежести. Рано или поздно, его может поразить болезнь и один бок начнёт загнивать. Без всяких сожалений надо вырезать гниющее начало, иначе пропадёт всё яблоко. Но есть ещё один вариант, можно засушить яблоко целиком, не дожидаясь его болезни или, на крайний случай, уцелевшую половинку. Пройдёт время и найдётся истинный гурман, который бросит засушенный плод в кипяток своего чувства и поверь мне, приготовленный напиток будет не чуть не хуже, а может быть и лучше, чем парвоначальный. В каждом возрасте любовь имеет определённый вкус, в юности она нежна и терпка одновременно, как сок незрелого плода, чуть старше она уже сладка и насыщена, а в зрелом возрасте, любовь — концентрат, из которого выпарили всю влагу и остался самый чистый продукт, который пьянит сильней, чем вино. Ведь Жермина могла подождать и добиться своего, а может, её встретился бы другой человек, который смог бы оценить её по достоинству.

— Я не согласна с тобой, ведь любовь слепит глаза и берёт в свой плен душу, а как совладать с собой, — Ядвига соблазнительно потянулась всем телом и осыпала поцелуями грудь Людвига.

— Подожди-подожди, дорогая, я не закончил свою мысль, а ты сбиваешь меня, — Людвиг сдерживал сексуальный натиск Ядвиги, — в том-то и дело… Многие люди страдают из-за сиюминутного желания. Во всём должен быть здравый смысл. Оцените объект своих желаний и подумайте, дайте сердцу почуствовать, является ли ваша любовь такой уж истинной? Ведь у каждого есть только его половинка, а значит, надо искать именно её, через встречи и разлуки и новые встречи. Если бы ты только знала, сколько позарившихся на чужое, а значит, отвергнутых нелюбимых, брошенных, преданых приняли нашу сторону не по своей воле. Обида и желание мстить надсаживали их души, затмевали разумное человеческое начало, и вот, они уже во власти наших идеалов и правил.

— Но почему же спят их белые ангелы? Ведь тогда они должны вмешаться или они оберегают только избранных? — Ядвига восстанавливала сбившееся от сексуального желания дыхание.

— Рождённый на земле человек — это уже избранный, гласит японская мудрость, — Людвиг поднял вверх палец, — но не каждый сможет услышать голос своего ангела. Неужели ты думаешь, что светлые силы не дают человеку шанс на спасение? Вот тут начинается наше противостояние и кто победит. Они учат их прощать и понимать, а мы можем дать почувствовать обиженным всю прелесть отмщения. А уже потом, после того, как они насладятся ею, уже смело записываем их в наш список. Поступок и закон обратной силы не имеют, расплата не заставляет себя ждать. Смею тебя уверить, мы собираем неплохой урожай. Послушай, всю обратную дорогу ты твердила о каком-то плане. Что ты задумала, поделишься?

Людвиг быстро переключился от философии к интересующему его сейчас, но Ядвигу врасплох не застал, словно она, каждую минуту думала об этом. Резко сев на кровати, она откинула назад волосы и хитро прищурилась:

— Он прост и гениален, поверь мне. Деталий я тебе не скажу, сам увидишь всё своими глазами. Но надо выждать время, любимый, когда никто не будет ожидать удара. Я уже научилась терпеливо ждать, чтобы очередная задумка не провалилась. Я уничтожу Генри.

— Это стало похоже на навязчивую идею, дорогая, ты просто одержима, но ведь есть ещё множество других дел для проверки твоей силы, — Людвиг, изучающее, разглядывал свою рыжую бестию. — И пусть, я чувствую, что успею везде, но ведь это так просто и неинтересно. А Генри совсем другое дело, там есть место для полёта моей фантазии.

— А твоё обещание Жермине? Ты действительно сможешь вернуть ей прежнее лицо?

— Да, есть один докторишка, который просто гений в этой области, я убедилась в этом на своём горьком опыте, — Ядвига не стала говорить, какое значение в жизни Генри играет Юлиан.

— Я понял, но почему ты уверена, что он захочет тебе помочь?

— Захочет, ещё как захочет, на коленях ко мне приползёт, — Ядвига расхохоталась, — Ты знаешь, что в пекинских операх женские роли играют мужчины? Мужчины считают, что только они знают, как должна сыграть женщина. И не догадываются, какя это страшная глупость. Вряд ли меня саму подпустят близко, а для такого случая у меня кое-что припасено. Так вот, в моём спектакле роли распределены. Пусть мужчины думают, что могут просчитать шаги женщины вперёд.

— Почему ты уверена, что никто не догадается о твоих намерениях? При такой защите, он почти неуязвим.

— Вот именно, почти. Я нашла отличный способ, — Ядвига загадочно улыбнулась.

— Я не понимаю тебя, — Людвига стала раздражать её таинственность.

— Ну, не сердись, любимый, — она почувствовала настроение своего возлюбленного и прижалась к нему, — я просто боюсь, что у стен могут быть уши. Доверься мне, я всё продумала досконально и скоро пролью бальзам на твою рану.

— Бальзам, который сможет вылечить меня — кровь всех моих врагов, — с усмешкой сказал Людвиг.

— Ну, всех не обещаю, а вот над одним поработаю, и властитель тьмы поможет мне в этом. Успокойся, верь моему чутью, лучше поцелуй меня, как только ты один умеешь, — Ядвига потянулась губами к Людвигу.

Глава 27

Очень много людей толпилось на пирсе в ожидании, когда спустят трап. Полковник Юрсковский первым ступил на родную землю и сразу попал в объятья своей семьи. Он оглянулся и глазами поискал Генри. Тот уже спустился на берег и нежно обнимал старого дворецкого, который рыдал на его плече. Юлиан набрал полную грудь воздуха родины, прищёрился от лучей солнца и похлопал Генри по плечу:

— Не буду вам мешать, мой мальчик, в приятных хлопотах не до меня. Смотрите, полковник ищет вас взглядом. Подойдите к своим будущим родственникам. А я, на днях навещу вас, полюбуюсь на своего крестничка.

«И правда, мы не гворили на эту тему, но лучшего крёстного отца для него и не сышешь» подумал Генри.

— Я буду очень рад, мой дом — ваш дом.

Они обнялись и Юлиан начал протискиваться сквозь толпу.

— Генри, мы ждём вас, — полковник перекрикивал людской шум.

Генри, одёрнув мундир, двинулся к большому семейству Юрсковских. Тётка Виолы, Идита, по линии отца, болтливая женщина лет пятидесяти с небольшим, одинокая, бросилась к Генри, обняла его и поцеловала в обе щёки.

— Мальчик, какой красивый мальчик, я помню вас совсем юным, помните, тогда на балу? — тетка отступила на шаг, разглядывая Генри, — я так рада, так рада. Вы же знаете, у меня никогда не было детей, поэтому Виола для меня не только племянница, почти, как дочь. А теперь у меня появился внук!! Очаровательно! Прелестно! Такой милый малыш! Крошечный, так смешно открывает свой милый ротик! Чудо, просто чудо.

Генри был смущён столь откровенной радости старой девы и почувствовал, как вспыхнули его щёки.

— Ой, очаровательно, он смутился, — тётка выпучила глаза и положила руку на свою грудь, потом достала кружевной платок, — да что вы, не надо. Если бы вы знали, какой он славненький!

Она подхватила Генри под руку и пока они подходили к семейству Юрсковских, как заядлая заговорщица, идя на цыпочках, шептала Генри на ухо:

— Я сразу ей сказала, всё будет хорошо и не обращай внимания на досужих сплетников, пусть болтают, на то им господь и дал языки. Завистники, кругом одни завистники, а дитя не при чём.

— А как она, как чуствует себя? Где она? — Генри наконец-то смог вставить слово.

— Как где? — искренне удивилась тётка, даже остановилась, — в вашем доме. Она уехала туда два месяца назад. Ой, если бы вы знали, как уговаривала её мать остаться в кругу семьи, но та наотрез. Сказала, что в вашем доме ей будет легче переносить разлуку.

Болтовня женщины хоть и была приятной по смыслу, но немного раздражала и Генри слегка прибавил шаг.

— Я привела вам нашего будущего зятя, — снова затараторила тётка Идита, — посмотрите, какой он красивый и статный, настоящий будущий полковник. Стефан, когда он станет полковником? Ну же, отвечай своей сестричке.

— Всему свою время, дорогая, — полковник Юрсковский улыбнулся, — Ванесса, Генри дейсвительно показал себя весьма достойно в далёкой стране и я горд, что Виола выбрала по истине настоящего человека с большой буквы.

Ванесса, мать Виолы, очень красивая женщина, мило улыбнулась и протянула Генри руку для поцелуя.

— Я очень рада, что ваш путь домой прошёл без всяких осложнений, — она говорила с лёгким акцентом, что придавало ей ещё больше шарма, — Виолочка говорила мне, что в доме, где всё будет напоминать о вас, ей будет легче. Ваша прислуга очень тепло встретила мою дочь. Что делать, мы не всегда можем понять и одобрить поступки наших детей. Она была расстроена тем, что не смогла вас встретить здесь, вместе с нами, но с природой не поспоришь. Два самых лучших врача и одна, хорошо зарекомендовавшая себя, повитуха Мария следили за родами. Всё прошло успешно, малыш здоровенький.

— Да-да-да, чудо, просто чудо! У него очаровательные глазки, синенькие, как небушко, — Идита снова затараторила, — а как он сосёт грудь, просто дикий волчонок, жадно и так аппетитно, у меня даже засосало под ложечкой при виде его удали.

Идита вдруг осеклась, поймав на себе жёсткий взгляд Ванессы. Генри тоже заметил этот взгляд и ему стало не по себе. Он, сбивчиво, сказал пару приличиствующих фраз и попросил разрешения откланяться.

Полковник почувствовал некоторую напряжённость, повисшую среди них и, сжав руку Ванессы, как можно, веселее рассмеялся:

— Назначете время и мы приедем на смотрины. Страсть, как хочется посмотреть моего маленького внука.

— Я провожу вас, зятёк, — Идита быстренько схватила его под руку, не дав шанса отказаться, снова защебетала, — пойдёмте, пойдёмте. Вы должны её понять, юноша, так рано стать бабушкой да ещё при таких щепетильных обстоятельствах. Ничего, потерпите, как только она возьмёт на руки своего внучка, уверяю, тут же оттает.

Идита расцеловала Генри возле его кареты и игриво повела плечами:

— Какая досада, что я уже давно не молода, а то бы мы с Виолой ещё посоревновались за вас, — она рассмеялась и добавила, — не слушайте болтавню одинокой старой жещины, я очень рада за вас обоих и всегда буду на вашей стороне, на стороне молодости и любви. Езжайте, езжайте к ней и расцелуйте от моего имени мою Виолочку и маленькую крошку. Генри улыбнулся Идите и поцеловал её руку. Женщина перекрестила его и поднесла к глазам платок.

Ему казалось, что четвёрка молодых коней, плетётся как одна старая кляча. Хотелось выскочить и бежать, бежать домой! «О, господи, моя бедная девочка, я представляю, что тебе пришлось пережить. Но ничего, скоро они все успокоятся, когда придут на наше венчание. Никто ещё не делал столь пышного торжества, которое я сделаю для тебя, моей самой желанной и верной. Самое главное, это наша любовь, а сплетни — плевать, пусть говорят, что хотят».

Вся прислуга выбежала на ступени лестницы приветствовать своего хозяина. Он пожал руки всем мужчинам, поцеловал всех женщин, словно благодарил за то, что они так радушно встретили его невенчанную жену. Рванул по лестнице на верх, где была его Виола. Молодая женщина, услышав быстрые шаги, приподнялась в кровати на руках и уже через секунду обнимала вбежавшего Генри. Их трепетные уста, так долго бывшие в разлуке, слились в жарком поцелуе. Они не могли насмотреться друг на друга. Оба что-то говорили, какие-то слова нежности, любви, переживаний от разлуки, что всё уже прошло. Любовный щебет всегда состоит из одних и тех же слов. В объятиях друг друга, они твёрдо знали, теперь ничто и никто уже не разлучит их никогда.

Побежали счастливые дни, полные любви и надежды. Генри обожал Виолу, маленького сынишку. Никакие мысли о будущем не волновали его, он жил здесь и сейчас, а там, будь что будет. Имя младенцу выбирали очень долго. Хотелось назвать его звучно и определяющее судьбу. Долго не могли подобрать подходящее, пока Юлиан, придя в гости, не настоял на придуманном им самим.

— Послушайте, друзья мои, ведь это говорит само за себя, только вслушайтесь, — запалчиво говорил доктор, — ЮНАТИР.

— Какое необычное имя, красивое Ю-на-тир, — произнесла по слогам Виола и улыбнулась Генри.

— Действительно, необычное, я слышу в нём знакомые буквы, — Генри рассмеялся.

— Ну и что ж, — Юлиан пожал плечами, сделав при этом удивлённые глаза, — голубушка, дайте мне подержать на руках наше сокровище.

Доктор потёр ладошки, чтобы согреть руки и взял малыша, который улыбнулся своим розовым ротиком, причмокнул языком и мгновенно засопел.

— Вот озорник, уже заснул, — Юлиан был рассторен, — а я хотел заглянуть в его очаровательные глазки. Деточка, ну подожди спать. Генри повернулся к доктору и долго смотрел тому в глаза, пытаясь прочитать потверждение или опровержение своим предчувствиям. Но взгляд Юлиана выражал неподдельное удивление.

— Не обращайте внимания на мои страхи, — Генри попытался как можно веселее улыбнуться, — это всё ночные размышления, ко Юлиан сделал робкую попытку разбудить ребёнка, осторожно проведя пальцем по его носику. Но малыш лишь поморщился, тихонько хрюкнул, но просыпаться не хотел.

— И так, нашему чудесному мальчику уже 40 дней, теперь нужно его покрестить, дать защиту от самого господа и в белой армии добра прибавиться ещё один воин.

Юлиан передал ребёнка Виоле и та тихонько вышла в другую комнату, где была колыбель.

— Разумеется, тем более, что у него уже есть самый лучший крёстный отец, которого только можно пожелать своему дитя, — Генри обнял Юлиана.

— Ой, ну спасибо, спасибо, так и норовишь вогнать меня в краску, — Юлиан замахал руками.

— Но ведь вы, мой дорогой учитель, сами взяли над ним шефство, даже имя ему придумали, поставив свою букву впереди, — Генри засмеялся, видя, как его добрый друг смутился и, сложив руки за спиной, начал крутить носком туфли перед собой, что говорило о его крайнем смущении.

— Ну и так, ну и согрешил, — Юлиан надул губы, — всё бы вам смеятся над старым жадиной. А что, по-моему, получилось совсем неплохо. Второй слог «на» говорит о том, что этот человек будет не брать, а давать людям, делясь с ними своей, замечу, весьма могучей духовной силой. Давать веру и надежду и многие начнут правит свою судьбы в лучшую сторону.

— Ну а последний слог «тир» мне тоже знаком, значит, в этом человечке будет крепнуть сила вас обоих, моих самый лучших наставников, вас и Шалтира.

— Ну конечно же, конечно, именно этого я и добивался.

— Значит, вы тоже будете вести его по жизни?

— Не знаю, мой мальчик, не знаю, — Юлиан покачал головой, — это зависит не от меня. Но вы и сами многое успеете ему передать. Возможно, первое время, а там, как распорядится провидение.

— Я понимаю, но предчувствие, странное предчувствие говорит мне об обратном, — Генри отошёл к окну.

Юлиан нахмурил брови, съёжился и, выждав пару секунд, что бы унять в голосе дрожь, подошёл к Генри и положил руку на его плечо:

— Что за грустные мысли? Я совершенно не понимаю, почему на фоне такой радости вас гнетёт что-то мрачное? Глупости, полнейший бред, вы молоды и полны сил, что за фантазии? гда не спиться. Не будем об этом, давайте поговорим лучше о радостях. Через три недели мы с Виолой обвенчаемся, я прошу вас быть моим посажённым отцом и в этот же день покрестим Юнатира.

— С радостью, мой мальчик, с радостью и гордостью, обнимите меня и отбросьте тоску, — Юлиан расставил руки в стороны и они обнялись.

Виола, войдя в дверь, улыбнулась, видя, как двое близких людей, уткнувшись лбами, обнимаются, как отец и сын. Она отступила назад и хотела тихонько прикрыть дверь, чтобы не мешать этому мужскому проявлению чувств. Но Юлиан, жестом, позвал её.

— Нет, голубушка, мы все — единое целое, так что, прошу к нам, в нашу компанию.

Теперь уже трое, сплетя руки, образовали круг энергетического обмена дружбы, доброты, искренности, любви, преданности, веры, жизнестойкости. Если можно было бы простому человеку увидеть, как к ним устремилась ещё одна энергетическая сущность, то в ней легко узнавался Шалтир и так же протянул свои руки к этому кругу. Его не видела только Виола. Юлиан, хитро подмигнул опешившему Генри и сжал его руку. Трое проверенных товарищй переглянулись, как истинные заговорщики.

Весь свет был на венчании и крестинах младенца семьи Яровских. Счастливая пара! Поразительно красивые, молодые, а Виола вообще была похожа на мадонну с младенцем, сошедшую с картины Рафаэля. Сколь очаровательно было её лицо, такое одухотворённое, словно подсвеченное изнутри нежным божественным светом. Генри, с военной выправкой настоящего офицера, в парадном мундире, высокий и подтянутый, был сдержанно-спокоен, хотя в его душе пел целый оркестр. Юлиан, украдкой смахивая слёзы, то ли радости, то ли каких-то своих мыслей, выпячивал грудь и был преисполнен гордостью за чудесную пару. Сплетникам и злопыхателям, яростно нападавших на Виолу, пока её положение было шатким, пришлось поумерить свой пыл, но ехидно-приторные взгляды так и буравили венчающихся. Что поделаешь, на каждый роток не накинешь платок, шопоток пробегал по толпе, то тут, то там. Полковника Юрсковского раздражало это, но сам факт венчания был самым лучшим успокоительным для него. Мать Виолы, Ванесса, стояла, словно изваяние, было видно, что она тоже пришла в душевное равновесие, хотя эти несколько месяцев дали повод появиться в её пышной причёске большому количеству седых прядей. Женщина благородных кровей, из древнего рода, она была воспитана в пуританских правилах и была шокирована поведением дочери. Когда Виола созналась в своей любви с Генри и о том, что произошло между ними в Индии, Ванесса пришла в бешенство. — Как ты посмела, мерзавка, ты бросила пятно на всю семью, — с пеной у рта кричала взбешённая Ванесса.

— Мама, я прошу тебя не разговаривать со мной в подобном тоне, — тихо пролепетала Виола.

— Вы только посмотрите на неё, дрянь, она ещё требует к себе уважения, — мать всплеснула руками, приблизилась к Виоле и, прищурившись, брызгая слюной в лицо дочери, — ты изваляла в грязи фамилию отца. Ты распушенная, похотливая девка. Мы воспитывали тебя, ты получила образование в лучших пансионатах. Как ты смела?

— Матушка, я хотела бы попросить у вас прощения, но, боюсь, вы сейчас не готовы внимать мне, — Виола стояла, вытянувшись в струнку, и смотрела прямо в, налившиеся кровью, глаза матери, — отложим наш разговор, когда вы придёте в доброе расположение духа.

Девушка медленно повернулась и пошла к дверям своей комнаты.

— Я не желаю ни слышать о нём, ни видеть, как будет лезть на лоб твой живот, — взвизгнула Ванесса, — отныне, ты не имеешь права выходить из дома, да что из дома, не попадайся мне на глаза вовсе.

Последняя фраза, выплеснутая в порыве гнева, ударилась о закрытые двери комнаты Виолы и гулким эхом разнеслась по дому.

Действительно, две оскорблённые в своих чувства, хоть и разных по смыслу, женщины старались не встречаться. Когда новая жизнь в теле Виолы уже явно показала своё право на существование, девушка молча собрала свои вещи и оставив матери маленькую записку, под плач верной горничной и причитания тёти Идиты, поздним вечером отправилась в дом Генри, совершенно не представляя, как её там встретят. Но письмо, отправленное из Индии, уже дошло и старый дворецкий был радушен, как был бы радушен родной отец.

Мать ни разу не проявляла явного интереса к своей дочери, но зная, что неугомонаая и любящая Виолу, как дочь, Идита, тайно навещает племянницу, пару раз, как бы без интереса, справлялась о её здоровье. И когда старая дева, тётушка Идита, в самых радужных красках, начинала расписывать прелесть женщины, готовящейся стать матерью, резко обрывала ту, говоря, что подробности её не интересуют. Вот такие страсти кипели в семействе Юрсковских до самого приезда Генри и полковника.

Но сейчас, Ванесса стояла с поднятой головой, снисходительно оглядывая собравшихся. Всё обошлось, как нельзя лучше, венчание состоялось, малыша покрестили, а когда Ванесса взяла на руки своего внука, завёрнутого в дорогие кружевнные пелёнки, сердце женщины учащённо забилось, что-то дрогнуло, засосало под ложечкой. Но первый порыв нежности потушила родовитая спесь. Что бы никто не заметил её ласкового взгляда, обращённого на малыша, она сделал рукой знак горничной и, передав ребёнка, потупила взор. Полковник, хорошо знавший свою жену-гордячку, видя душевную борьбу, нежно сжал её согнутый локоть и улыбнулся, глядя в глаза:

— Ну, вот, а ты сердилась, всё хорошо. Пойми и прости обоих, поверь, они заслужили своё счастье.

Ванесса подняла на него глаза, но ничего не ответила.

Были ещё двое, кто по-своему отмечал торжество семьи Яровских, на которое их не приглашали. Два злобных гения сидели за накрытым столом и поднимали бокалы с вином за успех своего плана. Людвиг, в отличии от разъярённой Ядвиги, едва сдерживающей дрожь в теле, был спокоен и уравновешен:

— Моя дорогая, ты слишком взовлнована, и напрасно. Будущее не может быть счастливым, если враги прошлого собрались, чтобы нанести удар в настоящем.

Он смотрел в бездонные, поразительно красивые от природы, глаза своей компаньонки, которые сейчас прямо извергали молнии яростного пыла. Его спокойствие раздражало Ядвигу так, что казалось, она, при других обстоятельствах и с другим собеседником, бросилась бы на него и начала царапаться и кусаться.

— Я в бешенстве, даже вижу, как они смотрят друг на друга с любовью и нежностью. О, я готова ворваться к ним и разметать всех, как я их ненавижу! Обоих, его, этого праведника, сноба, кичящегося своей непорочностью и эту смазливую мямлю, паиньку домашнюю.

Людвиг откинулся на спинку стула и, отпив глоток из бокала, улыбнулся:

— Дорогая, злость гораздо полезней, чем отчаяние. Но ты теряешь самообладание, бушуешь. Успокойся, я чувствую, всё идёт так, как нам надо. Иисус умер на кресте, презираемый теми, кого он хотел спасти. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы знать наверняка, в этот раз всё будет точно так же. Проведение займёт политику невмешательства и небеса не разверзнуться. Радужный адепт не сможет изменить ход событий, чтобы уберечь себя и до конца исполнить предначертанное ему высшими инстанциями.

— Ты говоришь так уверенно, а я вся дрожу. Страшно боюсь, что мой план может сорваться, как в Индии. У него такая огромная защита, просто не пробиться.

Ядвига вскачила и нервно заходила по комнате.

— Знаешь, дорогая, чем мне нравиться наш союз, мы великолепно дополняем друг друга. Когда сомнения начинают брать верх над твоей холодной рассудительностью, тогда я становлюсь совершенно спокойным и находятся слова, успокоить тебя, и наоборот, когда уже я не верю в успех, ты прекрасно справляешься с моими страхами. Но сегодня я спокоен, как никогда, всем нутром чувствую, близок наш триумф. Всё дело в том, что Генри сам помог нам в этом.

— Да прекрати, чем этот святоша мог нам помочь? — Ядвига махнула рукой.

— Он собственными руками разрушил сложившиеся правила. Никогда в семье, в которой уже есть Радужный адепт, не должен рождаться другой воин света. Ему просто повезло, что он ещё успел увидеть своего отпрыска.

— Я не понимаю тебя, — нервозно вскрикнула Ядвига.

— Ну, как ж так, неужели ты забыла, чему тебя учили в иституте благородных девиц? — Людвиг рассмеялся, — непорочность, девственная чистота, которую нужно сохранить и идти под венец с чистой совестью. Любимая, что ты, ведь это одна из самых важных заповедей. А что сделали они? Попирая законы благочестия, вступили в греховную связь, не будучи благословлёнными. Этого не прощают, каким бым любимчиком он не был. Он должен быть примером, свято чтить заповеди, пользоваться доверием и уважением, чтобы открыто смотреть в глаза тем, кому обязан помогать вставать на путь истинный.

Людвиг встал из-за стола и произносил свою речь, будто трибун, махая одной рукой, но в его глазах было столько лукавства и злорадного ехидства, даже голос дрожал, сдерживая хохот. Ядвига, слушая его, нахмурила брови, потом, видимо, сообразив, о чём он говорит, захлопала в ладоши и запрыгала:

— Вот это да, на такой ерунде проколоться.

— К счастью для нас, это не ерунда, а довольно тяжкий промах. Плохие вещи могут случаться и с хорошими людьми. Господь дал человечеству десять заповедей. Но как получить удовольствие от жизни без чувства вины перед теми, кто вкусив порочность, запретил своим детям приближаться к ней.

Людвиг подошёл к окну и стал смотреть на сгущающийся сумрак ночи, словно пытался разглядеть в нём какой-нибудь, подтверждаю его слова, знак. Но ночь, его благодетельница-ночь безмолствовала.

— И всё-таки, я верю, безгранично верю в свою звезду, — самому себе. тихо говорил Людвиг, — зато мы знаем, где рождён новый радужный адепт, не придётся гоняться за ним по миру, хотя, кто знает, успеем ли мы подставить ему подножку в жизни. Ну, да не беда, если не мы, то кто-то другой будет исполнять своё предназначение. Я сделаю всё, что успею, тысячелетие во мраке — наихудшее наказание за невыполненную работу.

— Что ты бормочешь, милый? Я не слышу тебя, иди ко мне, грех прелюбодеяния так сладок для меня, мы венчаны хозяином преисподней и для меня это самое высшее благословение. Ядвига, совершенно нагая, уже полулежала на кушетке возле горящего камина, приняв фривольно-соблазнительную позу. Освещаемая светом очага, она была фантастически прекрасна. Её рыжие волосы сами были похожи на пламя, способное испепелить всё вокруг. Людвиг полюбовался несколько секунд своей распутной союзницей, подошёл в изголовье кушетки, нагнулся и стал целовать Ядвигу в макушку, дыханием раздвигая её пышные волосы. Она сладострастно вздохнула и вдруг, мгновенно заснула, едва не свалившись на пол. Людвиг подхватил её на руки и отнёс в спальню, заботливо прикрыв атласным покрывалом её нагое тело. Да, ему без труда удавался сделать это несколько раз, когда была необходимость.

Этот талант открылся в нём весьма неожиданно, ещё в детстве. Это приятно удивило его в тот момент, когда надоедливый гувернёр, учивший его словесности, довольно больно стукнул его, ребёнка, по рукам прутом за то, что тот никак не хотел аккуратно выводить буковки. Ругаясь по-французски, этот шамкаюший ртом старикашка, устало плюхнулся на стул и пригрозил, что наябедничает матушке. Людвиг, любивший мать до безумия, сильно расстроился и когда возмущённый учитель приказал ему идти к доске и писать на ней, он подошёл к старику со спины и, по какому-то внутреннему наитию, стал тихонько дуть на его макушку. Тот зевнул пару раз, хрюкнул носом и повалился лицом на стол, захрапев при этом так, что Людвигу пришлось закрыть уши ладошками. Удивляясь и радуясь одновременно такому повороту событий, тем более, что противный старикашка надоел ему до чёртиков своими проповедями о добре, о человеколюбии, о честности и порядочности и зная, что мать весьма щепетильно относиться к его обучению, план созрел мгновенно. Он побежал к ней и сообщил, что старый уважаемый учитель заснул прямо по среди урока. Княгиня, моментально закипевшая от негодования, быстрой походкой направилась в кабинет мужа и имела с ним весьма долгий разговор на повышенных тонах. Отец, хоть и был человеком суровым по отношению ко всем, весьма кичился своим происхождением и отличался высокомерием. Тем неменее, он трепетно любил свою жену, во всём старался угодить ей, потакая любым прихотям. Вот и сейчас, когда Игнесса, нелестно отзываясь о дряхлом старике, выжившим из ума, высказывала своё недовольство в самых резких выражениях, отец не прикословил. Заручившись обещанием мужа, что тот немедленно начнёт искать нового учителя для мальчика, она вышла из кабинета и погладила по головке послушивающего под дверью Людвига. «Всё хорошо, малыш, больше этот отвратный старик не будет досаждать тебе» поцеловала мальчика в лоб и разрешила оставить занятия, пока не найдётся новый учитель. Когда старый учитель-француз покидал их дом, пребывая в полном недоумении от резкости хозяйки, он остановился на пороге, держа под мышкой свои книги, повернулся и долго смотрел на Людвига своими слезящимися глазками, кажущимися огромными и выпученными сквозь толстые линзы пенсне. Потом перевёл взгляд на княгиню.

— Мадам, боюсь навлечь на себя ещё больший гнев и всё-таки скажу, обратите внимание на своего сына, — учитель достал из кармана платок, громко высморкался в него и продолжал, — за всю свою жизнь я ещё не встречал такого способного мальчика. Но подобные таланты могут увести его в обратном направлении, искуству плести интриги и козни он научился независимо от моих уроков. Его взгляды на жизнь имеют под собой шаткую основу, которая весьма далека от основополагающих постулатов. Боюсь, странные таланты вашего мальчика — отметина страшных сил.

Княгиня, сжав губы, выслушала старика, не ответила ему, дав понять, что его слова для неё не представляют никакого интереса. Её сын, её чудный мальчик, доставшийся такими муками и страданиями, был самым лучшим ребёнком на свете и всё его шалости она списывала на необычно раннее рождение и то, что этому предшествовало. Помня всё до мельчайших подробностей, странный сон, своё чудовищное превращение в старуху, преждевременные роды и чудесное возвращение красоты и модолости, она долгое время не могла прийти в себя от этих метаморфоз, прекрасно осознавая их природу.

Первое время она просто боялась подходить к младенцу, боялась увидеть в нем того, кто наслал на неё эти страшные напасти. Но малыш рос совершенно обычным ребёнком, даже почти не болел, как другие дети. А когда он первый раз осознанно улыбнулся ей на руках кормилицы, она и вовсе успокоилась. А позже, он вообще занял все её мысли и стал единственным светом в окне.

Услышав слова уволенного учителя, она внутренне напряглась. Но погнала от себя тягостные мысли. «Бред, пусть говорят, что хотят. Мой мальчик самый лучший и я никому не дам его обидеть» успокаивала сама себя княгиня.

Поиски нового учителя затянулись. По каким-то неубедительным причинам, преподаватели мужского и женского пола просили рассчитывать их после нескольких дней пребывания в обществе десятилетнего мальчика. Ребёнок, когда его спрашивали, почему с ним не хотят заниматься, начинал плакать и уверять родителей, что не имеет представления о причинах бегства от него «хороших людей». Через несколько месяцев в их дом пришла молодая, очень набожная девушка по рекомендации одного из друзей отца. Она производила отличное впечатление своим поведением и всесторонними знаниями во многих науках. Она— то и задержалась дольше всех. В доме воцарилось спокойствие.

В течении полугода, княгиня, присматриваясь к гувернантке, замечала, что девушка становилась замкнутой и всё чаще её можно было встретить с библией в руках. Тревожно забилось сердце княгини и она поделилась своими страхами с мужем. Он, в свойственной ему манере не перечить жене, только похвалил набожность девушки, тем самым развеяв мрачное настроение супруги. А ещё через полгода случилось нечто. Проходя мимо библиотеки, где в этот час должны были заниматься чтением сын и гувернантка, княгиня услышала странные звуки, похожие на стоны. Но тональность этих стонов была весьма и весьма специфической. Это были непристойные стоны похоти, разврата и сладострастной неги. Княгиня, не веря своим ушам, осторожно приоткрыла дверь и замерла на пороге, едва успев ухватиться за стену, чтобы не упасть. Сын, её крошка, чистый, непорочный, одиннадцатилетний мальчик, сидел, развалясь в кресле отца, а перед ним, на столе, извивалась в танце совершенно нагая гувернантка. Её непрстойные телодвижения открывали самые потаённые уголки женского тела. Видимо сыну очень нравился этот развратный спектакль, потому что он с какой-то странной, полуулыбкойполугримассой наслаждения и отвращения одновременно смотрел на девицу.

— Что здесь происходит, — выдавила из себя стон, переходящий в визг, княгиня.

Девушка посмотрела на хозяйку какими-то мутными глазами. Медленно, почти сползла со стола, не поднимая своих одежд, подошла к дверям и, глядя сквозь княгиню, прошептала:

— В геенне огненной мы обретём награду, за мерзости творимые в усладу тому, кто выше бога на земле кто правит миром, судьбами везде.

Девушка, едва передвигая ноги, пошла по коридору к своей комнате. Княгиня, проводив её взглядом, повернулась к сыну и встретилась с ним глазами. Его взгляд был чужим, колючим и жёстким. Он словно гипнотизировал её, как немигающий взгляд змия. Сын встал, подошёл к матери и, не отводя своих глаз, спокойным голосом произнёс:

— Вы никогда и никому не расскажите о том, что здесь произошло сегодня.

Этот голос и взгляд, словно ледяные тиски, сжали и тело и саму душу княгини да так, что даже пошевелиться не было сил. Чей-то дикий крик отчаяния снял наваждение с женщины и пристальность со взгляда её сына. По коридору бежала горничная и, захлёбываясь слезами, кричала на ходу, что из окна второго этажа выбросилась гувернанта и сломала себе шею о чашу фонтана.

— Она мертвая, мёртвая и совсем голая! — визжала горничная и трясла головой. Людвиг, одиннадцатилетний мальчик, стремительно подошёл к истерично орущей служанке, размахнулся и наотмаш ударил её по щекам так, что оставил багровой след пятерни. Это подействовало мгновенно, горничная тут же замолчала и свалилась без чувств.

Дело удалось замять с помощью связей, девушка была сиротой, воспитанницей одного из отдалённных монастырей. А мать стала пристальней приглядываться к сыну. Стараясь, как можно аккуратней, без навязываний, она умоляла его как можно чаще ездить с ней в церковь, надеясь разбудить в сыне божественное начало. Но Людвигу было скушно в храме божьем. Его неимоверно смешило, как пузатые попы, с заплывшими жиром лицами, призывали прихожан поститься и усмерять свою плоть. Ему казалось, песнопения мальчиковхористов, взлетавшие под своды храма, преврашаются в острые иголки и впиваются в него, пробивая кожу. Он ёжился от неприятных ощущений и клялся, что ноги его здесь больше не будет, чем очень огорчал мать. Она, не скрывая слёз отчаяния, умоляла его одуматься и выпросить у бога прощения.

— Зачем мне это?! Что может дать ваш бог? Где же его милость, в чём она заключается? Он даже не смог защитит от меня свою верную рабу, — Людвиг хохотал, чем доводил княгиню до паники, — да и что значит «раб божий»? Бред, зачем богу, которого никто не видел, рабы? Матушка, вам не кажется, это весьма странно называть «своих детей» рабами. Так вот, я не желаю быть рабом. Я свободен, я сво-бо-ден! — по слогам прокричал Людвиг.

Княгиня билась в истерике, не зная, что делать. Князь, боясь за нервы жены, как-то решил поговорить с сыном. Но Людвиг был спокоен и равнодушен.

— Что делать, отец, что делать, если господь уготовил матушке помешательство, надо смириться и возблагодарить его за милость к нашей семье.

Князь, с удивлением гладя в глаза одиннадцатилетнего мальчика, который так спокойно говорил о страшных вещах, махнул рукой и полностью посвятил себя ухаживанию за супругой. Но сын снова удивил его через некоторое время после этого разговора.

— Я прошу вас отправить меня в военное училище, так будет лучше и для меня и для вас всех.

Князь, едва скрывая радость, что всё разрешилось само собой, быстренько собрал сыну рекомендации и, перекрестясь, проводил отъезжающую карету.

Как быстро летит время, когда оно наполнено любовью, счастьем, мечтами о будущем! Виола наслаждалась им, боясь пропустить хоть мгновенье. Это время, это чудное время было достойной наградой за то, что ей пришлось пережить. После приезда из Индии она несколько раз появлялась в светском обществе, но почему-то там ей было скучно. Пустая болтовня подруг, обсуждение нарядов, рождение новых сплетен стали утомлять её. Там, в далёкой стране, когда толпа индийцев пытались штурмом взять консульство, что-то надломилось, перестроилось в её душе.

— Боже мой, как мы живём?! Праздность, только платья и женихи на уме. Мы бездарно проживаем свою жизнь. Если бы вы знали, сколько в мире бед и страданий, сколько горя и изломанных судеб. А мы, как живём мы? О, господи, как глупо то, к чему мы привыкли.

— Что с тобой? Что за мрачные мысли? — слова Виолы приводили подруг в недоумение, — да и какая разница, кто как живёт.

— Моя милая Виола, ты стала очень странной, — подвела итог Камилла, когда они в один из вечеров остались вдвоём, — этот мир так устроен, каждому достаётся то, что он заслуживает. Скажи, с тобой что-то произошло в этой дикой стране?

Щёки Виолы вспыхнули румянцем. Она долго собиралась с мыслями, не решаясь открыться Камилле. Но крохотные споры сомнений и тревог отравляли её жизнь. Виола рассказала подруге о том, что произошло между ней и Генри. Подруга ахнула и прикрыла рот рукой.

— О, господи! Дорогая, но как же ты могла?! Ты потеряла голову! Что скажут люди? Это безрассудно! — Камилла во все глаза смотрела на Виолу.

— Камилла, моя милая Камилла, я так люблю его, — Виола встала и подошла к окну, — мне всё равно, что скажут люди. Кто вправе осудить меня? Только тот, кто сам безгрешен, а таких нет. Там, в Индии, я заглянула в глаза смерти, она дохнула на меня своим ледяным холодом. Жизнь — это одно мгновенье и смерть может настигнуть любого в самый обычный день. Да именно так, я потеряла голову, но оттого, что пришлось пережить мне там, вдали от дома. Мы все живём одним днём, просыпаясь, мы вступаем в день, который похож на предыдущий и таким же будет завтрашний. Но если бы ты знала, как извилист путь судьбы, сколько в нём скрытых порогов и тайных закоулков. Кто в силах узнать, что уготовано ему провидением? Камилла, моя дорогая Камилла, ведь смерть может прийти так неожиданно! Разве люди готовы к смерти? Назови мне хоть одного из наших знакомых, который бы говорил, что он уже сделал все свои земные дела и может спокойно умереть?! Смерть, это так страшно! Камилла, боже мой, как это страшно! О господи, умереть, не познав любви, из-за условностей? А вдруг, старшный рок настигнет его слишком рано? Тогда для чего жить мне? А вдруг меня? Я люблю Генри, люблю страстно, всей душой и ни он, ни я не знаем сроки наших жизней. Он военный, неизвестно, куда закинет его служба в следующий раз. Я нисколько не сомневаюсь в его чувствах, но кто знает, что может измениться в наших судьбах, поэтому, я ни секунды не жалела о своём решении. Мы дали новую жизнь и этот ребёнок — самое дорогое для меня.

Виола вдруг разрыдалась в голос и, словно устав от исповеди, села на стул, уткнувшись в колени лицом.

— Моя милая, бедная моя, — Камилла подбежала к плачущей подруге и, гладя по голове, пыталась успокоить её, — ну, не надо так, успокойся. Ведь всё равно уже ничего не исправить. Теперь надо просто научиться жить с этим.

— Я не жалею, ни капли не жалею, — сквозь рыдания громко говорила Виола, будто хотела убедить в этом саму себя, — даже если все отвернуться от меня, всё равно. Матушка, моя матушка ненавидит меня, считает падшей и распутной. А я так надеялась, что она поймёт меня, но увы. И пусть! Я уеду, уеду далеко-далеко, где никто не будет тыкать пальцем на моего малыша. Ни Генри, ни я, ни малыш ни в чём не виноваты перед людьми. Только перед богом и я каждый день, по нескольку раз, прошу у господа прощения. Только у него, только у него…

Виола разрыдалась ещё громче, задрожала всем телом. Камилла, испугавшись, что подруга может потерять сознание, схватила кувшин и, набрав полный рот воды, брызнула той на лицо. Виола зажмурилась, у неё перехватило дыхание, но холодная вода подействовала мгновенно. Она посмотрела на Камиллу широко раскрытыми глазами.

— Ну вот и отлично, — Камилла осталась довольной результатом, — Давай выйдем в сад, тебе надо глотнуть свежего воздуха.

Бродя среди деревьев, подруги сначала молчали, каждая думала о своём. Но эмоции, переполнявшие обоих, вырвались наружу. Перебивая друг друга, они говорили и говорили о том, что приходило в голову, боясь вернуться к той теме. А когда Виола собралась домой, Камилла возле кареты обняла подругу и, держа её за плечи, тихо сказала:

— Я буду с тобой, чтобы не случилось. Ведь мы подруги, самые лучшие подруги, правда?

Виола посмотрела Камилле в глаза и закивала головой:

— Спасибо тебе.

Вот и тогда, когда Виола ушла в дом Генри, из всех светских девиц одна Камилла навещала её. А когда начались роды, она не отходила от роженицы, стараясь всячески приободрить ту.

— Посмотри, какой он крошечный, — ахала Камилла, — какая прелесть! Он чудо, просто чудо! Как прекрасно, боже, я тоже хочу такого малыша.

— Ну, в чём же дело? Ведь тебе проще, вы поженились со Станиславом и, кажется, живёте душа в душу. Видимо, слова Виолы застали подругу врасплох. Камилла смутилась, потом засуетилась, пряча от подруги глаза, в которых собирались слёзы. Давняя исповедь Виолы открыла шлюзы изболевшейся души Камиллы и она, сев на край кровати подруги, теребя кружевной платок, тихо сказала:

— Это только кажется, вот именно, только кажется. Боюсь, наш брак был ошибкой. Скорее всего, мы не любили друг друга никогда, это была просто симпатия.

— Боже мой, дорогая, ты не ошибаешься? — Виола присела на кровати и взяла подругу за руку, — что происходит? Почему ты пришла к такому выводу.

Камилла смахнула слезу, улыбнулась и, пожав руку Виолы, постаралась придать своему голосу бодрости:

— Не обращай внимания, возможно, я действительно ошибаюсь и всё не так уж плохо. Давай лучше поговорим о тебе, я слышала, Генри вот-вот вернётся.

Виола посмотрела на подругу и, стыдясь своей радости, смущённо ответила:

— Да, мы получили известие, их корабль уже на подходе.

— Я так рада за тебя, так рада, ты заслужила своё счастье, — Камилла поцеловала подругу в щёку, — мне пора, я и так засиделась неприлично долго, тебе надо отдохнуть и восстановить силы. Ты должна быть самой обаятельной.

Держа в руках приглашение на церемонию вручения наград за отвагу, проявленную в Индии, которое состоиться в доме отца Камиллы, Виола вспомнила тот разговор. Камилла больше не поднимала эту тему и Виола надеялась, что у подруги всё наладилось. На фоне собственной счастливой жизни, ей хотелось чтобы и все были счастливы. Она любит и любима самым лучшим мужчиной в мире, ребёнок, этот чудный малыш, маленькое солнышко. Ему всего девять месяцев, а он уже топает своими крохотными ножками, что-то лопочет. Он не ползал, а сразу стал делать первые шаги, держась за края своей кроватки. Улыбался, показывая два первых зубика. Узнавал всех домочатцев и родственников, тянул ручки ко всем, без разбора и куксился, когда его не брали на руки. Генри души нечаял в малыше и старался чаще бывать с ним. Юлиан, улучив свободную от работы минутку, тоже спешил к крестнику и нянчился с ним, как настоящий любящий дедушка. Ребёнок отвечал всем взаимностью, пытался выговорить их имена. Всё было замечательно, что ещё можно желать, рядом любимый, чудный ребёнок, мать стала относиться к ней с теплотой, хотя и держала на расстоянии. Но предпосылки того, что скоро её сердце оттает целиком, уже проявлялись. А что касается отца, так тот вообще ни разу не затронул тему безрассудства и приличий. Он просто обожал внука и к молодым супругам Яровским относился с отеческой любовью.

Светское общество, в котором поступок Виолы был темой для обсуждения долгое время, теперь, наперебой, старались затащить чету Яровских к себе. Виола, сначала долго смущалась, была похожа на робкую птичку, краснела при каждом взгляде, обращённом в её сторону. Но потом, приобрела уверенность, распрямила спину, будто расправила поникшие крылья и была готова взлететь высоко в небо, чтобы петь о своей любви. Злые языки устали обсуждать эту пару и теперь Виоле нравилось появлятся в обществе со своим красавцеммужем.

И вот сейчас, это приглашение на церемонию, выписанное на чету Яровских, пришлось кстати. Семейная суматоха не давала ей возможности пообщаться с Камиллой, да и та что-то редко показывалась у неё. «Вот и поболтаем» думала Виола, примеряя новое, сшитое как раз недавно, платье. Роды нисколько не испоритили её фигурку, она была всё такой же стройной. Разглядывая себя в зеркале, она осталась довольна.

В гостиной сидели Генри и Юлиан. Доктор заглянул на минутку, перекинуться со своим учеником несколькими научными наблюдениями и понянчится с крестником. Генри сообщил ему о приглашении. Услышав, что праздик назначен на следующей недели, Юлиан вдруг нахмурился:

— Как жаль, а я хотел пригласить вас к себе, чтобы показать интересный научный опыт. Как раз к этому дню в растворе, приготовленным мною, закончится реакция и в запасе останется только 6 часов для его использования. По истечении этого срока он придёт в негодность и тогда придётся готовить его снова. Значит, следующий опыт можно будет провести только через три месяца.

— Дорогой Юлиан, я очень сожалею, но для Виолы это так важно, вы же знаете, что она пережила, пока была одна в этом жестоком мире. Наша любовь была нашим преступлением, а теперь она стала нашим подвигом, — Генри улыбнулся и пожал доктору руку.

— Да-да, конечно, как я вас понимаю, — Юлиан покачал головой, — но, голубчик, тогда хочу предложить следующее. Вы получите награду и отправитесь ко мне, что вам эти танцульки, разве столь важно покрутится под музыку. Я уверяю, мой научный опыт поразит вас больше, чем любезности и слащавые речи тех, кто совсем недавно поливал вас грязью.

— Что с того, я не осуждаю их, — Генри улыбнулся, — они не могут быть нам судьями, кто знает, что они скрывают в своих душах. Но моя милая девочка просто светится, когда ей говорят о том, как она прекрасно выглядит. Она должна отдыхать, что поделаешь, мы родились в то время, когда приёмы и балы — единственно развлечение и способ общения с другими.

— Но вы-то? Вы мужчина, офицер, — внутреннее напряжение слышалось в голосе Юлиана.

— Дорогой мой учитель, ну, не обижайтесь, не сердитесь на меня, — Генри протянул Юлиану бокал с вином, и снизил голос до шопота, — прошу вас, я очень уважаю ваш труд, хотя так мало понимаю в науке вообще. Не сомневаюсь, это весьма увлекательно. Хочу признаться, я обожаю танцевать с Виолой, там будет много моих сокурсников, хотелось бы услышать, что произошло с ними после окончания училища. Слышал, что многие из них тоже заслужили награды, но где и как? После выпуска судьба раскидала нас в разные стороны света. Представляете, мы все ещё так молоды, а уже отличились перед отечеством. Награды даются неспроста. Вот скажите мне, учитель, почему теперь такие молодые получают их за доблесть, проявленную в боях. Неужели войн стало больше или раньше награждали меньше?

Юлиан смотрел на своего ученика и первый раз не знал, что ему ответить. Действительно, хотя и раньше войны вспыхивали то тут, то там, но это касалось других. Какие-то другие государства втягивались в эти битвы, но мир действительно изменился, теперь все хотят занять главное место и ведут борьбу за это.

— О, мой милый мальчик, это так, — Юлиан покачал головой, — а если бы вы только могли увидеть, что будет твориться в будущем, это просто страшно. Мальчики, молоденькие мальчики будут носить столько наград, сколько нынешним генералам и не снилось. А сколько мальчиков погибнет из-за чьей-то глупости, чьей-то алчной и жестокости, бездарного полководчества. Страшно, страшно.

Генри видел, как погруснели глаза Юлиана, как он опустил плечи и словно состралися.

— Ну, вот видите, вы расстроили меня, — доктор отпил глоток вина.

— Простите, вот я и хочу собраться с друзьями и обсудить, что происходит с миром. Мы должны объедениться и начать менять всё наше общество, чтобы не было этих глупых смертей.

— Друг мой, начните с себя, — Юлиан сбросил с лица печальную маску и оно опять стало сердито-встревоженным, — поберегите себя в первую очередь.

— Но ведь я не могу закрыться в четырёх стенах и прятаться от всего мира! Если вы что-то знаете, значит скажите мне прямо. Тот, кто видит зло и молчит, становиться его соучастником.

— Ну, хорошо, — начал Юлиан после небольшой паузы, — если я скажу, что зло снова начинает атаку и вам не следует испытывать судьбу, это даст вам повод для размышления? — Конечно, но нельзя же жить под вечным гнётом этих мыслей? — Генри был раздосадован недомолвками доктора, — если я стану прятаться от них, они подумают, что я их боюсь. Но я не хочу, не желаю их бояться, пусть они обходят меня стороной. Ведь точка ещё не поставлена, скорее наоборот, я только начал писать книгу своей судьбы.

— О, создатель, ну, так не ошибитесь в самой первой главе, — взмолился Юлиан, — послушайтесь тех, кто уже написал целые тома!

— Первый раз за всю свою жизнь я не понимаю вас, — Генри встал и заходил по комнате, — объясните наконец, что вас тревожит.

Юлиан, тряхнул головой, сцепил руки в замок, он толком не знал, но смутные подозрения копошились в его душе уже несколько дней. «Как сказать ему, ведь я почти расшифровал написанное в книге Шалтира, осталось всего чуть-чуть и я буду знать финал».

— Я очень волнуюсь, мой мальчик, моё предчувствие не даёт спать спокойно. Я не знаю ни даты, ни места, но волнение моей души таково — тучи сгустились.

Генри подошёл к окну, молчал, обдумывая слова учителя. Потом вернулся к камину, сел в кресло и заговорил:

— Говорят, в мире нет силы, которая может разжать железную хватку смерти с горла человека, дорогой учитель. Но мы-то с вами знаем, такая сила есть. Нам дано право обратиться к ней за помощью, а вот захочет ли она нам помогать, это другой вопрос. На всё, что происходит в мире, есть свои причины, которые неведомы нам. Возможно, и сейчас имеется определённая причина и я хотел бы выяснить её. В каком бы положении или ситуации мы не находились, самое главное, чтобы нас не покидала надежда. Мы не выбираем, где нам родиться, но мы можем выбрать где нам жить и умереть.

— Человек самоотверженно отдаётся двум страстям — глупости и любопытству, но ведь это обычные люди, а вы должны обдумывать каждый свой шаг. Когда человек, испытавший или хотя бы успевший повидать много горя в жизни, перестаёт бояться — на языке судьбы это называется «плохое бесстрашие» и во многих случаях такая жизнь прерывается. Вы даже не успели и толику того, что может выпасть на долю человека, а уже пытаетесь стать глупо бесстрашным.

— Вот я и подумал, закрыв себя защитной стеной, я никогда не узнаю, что за ней. Всё плохое принято называть судьбой, а всё хорошее — удачей. Давайте, мой добрый друг, призовём энергию удачи и покончим со страхами перед неизвестным. Я верю, неизбежное можно отвести, если не будешь его панически боятся.

Юлиан смотрел на своего ученика, который открылся сегодня с новой стороны. «Он так уверен в своих силах. Может, он прав, а я всё ещё считаю его желторотым юнцом? Кто знает, что созрело в его голове за это время».

Вошедшая Виола застала дорогих её сердцу мужчин в странном молчании. Она не слышала их разговора, но поняла, что он не был обычным для них. Видимо, они говорили о чём-то очень важном и вряд ли сошлись во мнениях, что тем более было странным. «Они всегда оставались довольными от своих бесед. Что же произошло сегодня?» удивилась Виола.

— Господа, я хочу пригласить вас к столу, обед накрыт, — тихо сказала она.

Юлиан, очнувшись от своих мыслей, стал что-то невнятно говорить о том, что ему-де некогда, много важных дел и откланялся, чем очень удивил Виолу. Доктор любил обедать у них, ведь кухарка дома Яровских готовила обеды лучше, чем во многих, известных своими изысканными кухнями, домах города. На том и расстались. Юлиан отправился домой, лелея надежду, что успеет расшифровать писание, как можно быстрее и вовремя. А Генри, сказав супруге что придёт через минуту, остался один, со своими мыслями. Видя тревогу в глазах Юлиана, он так и не решился рассказать учителю о сне, приснившимся ему накануне. Сначала он хотел разобраться сам, что за странное видение посетило его этой ночью.

Юлиан приехал в дом Генри за час до церемонии. Он был в страшном сметении, так и не удалось расшифровать ни одной главы из книги Шалтира. Словно заколдованные, строки не поддавались. Юлиан метался по своему кабинету из угла в угол и взывал ко всем святым, орал в небо, грозя кулаками этому бесчувственному космосу: «ну пощадите меня! Неужели я заслужил такое горе?! Мне плевать на мой статус, ради чего я буду жить дальше? Ведь я чувствую беду, чувствую, как дикий зверь и не могу найти спасения! За что? Почему вы так холодно жестоки?!». Но Вселенная молчала, став ещё более далёкой и безучастной к страданиям старого учёного. Не сомкнув глаз ни на минуту в эту ночь, измученный, он отправился к своему ученику, в надежде, может провидение дало знак хотя бы ему.

— Месье Генри в своём кабинете, — сообщил ему дворецкий, принимая плащ доктора.

Полутёмный кабинет, освещённый лишь пламенем камина, скрывал Генри, сидящего в кресле. Юлиан тихо подошёл к нему и заглянул через спинку. Лицо Генри, на которое падал отблеск тлеющих углей, было бледным, как никогда.

— Мальчик мой, вы нездоровы? — Юлиан поразился необычайной бледности и слезящимся глазам своего ученика, — что с вами?

Генри не отвечал. Он, не мигая смотрел на угли и, казалось, не слышал никого. Юлиан тихо сел в соседнее кресло, чувствуя, как ослабели его ноги. Его действия всколыхнули воздух и, подёрнувшиеся пеплом, угли вспыхнули чуть ярче, что вывело Генри из странного оцепенения. Он повернулся, встретился с доктором глазами и опять отвёл взгляд, уставившись на язычки пламени.

— Смотрите, дорогой дядя Юлиан, всего несколько минут назад здесь были чудесные сухие дрова, они так приятно пахли, — голос Генри был глухим и тихим, — а когда-то, эти дрова были великолепными деревьями, полными жизненных соков. Своими вершинами они уходили в небо, стараясь достать до облаков. Рождали ветки и листья весной, сбрасывали их осенью и засыпали зимой. Думаю, им казалось, ничто не может изменить ход их жизни. Но так не бывает. Холодное железо в руках обычного человека. Он был для них просто соседом под общей небесной крышей, а теперь, несколькими взмахами бесчувственного металла разрушил их бытие. И вот, эти величавые исполины уже превратились в кучку пепла, которое завтра развеет ветер. Короток век всех живущих, но так ли это страшно?

Юлиан молчал, его поразила последняя фраза Генри. «Я был прав? Ему дали знак?» спрашивал себя доктор.

— Молодой человек, вы пугаете меня таким мрачным настроением, что произошло?

— Я видел странный сон, но мне кажется, я не спал, — Генри говорил, не отрывая взгляда от камина, — огромный каменный мост, уходящий за линию горизонта. Нескончаемый поток людей, словно полноводная река по руслу, тёк по этому мосту туда, вдаль. Я был среди них, был составляющей каплей этого потока. Черты лиц людей были размытыми, но разность в возрасте угадывалась. Я чувствовал под ногами твердь моста, чувствовал энергию, исходящую от людей и ощущал себя единым целым с этой массой. Вы представляете, абсолютное безмолвие, только звук шагов, монотонное шарканье миллионов ног отдавалось во мне, в каждой частичке моего тела. Самое странное, у меня полностью отсутствовали всякие эмоции, но это было только несколько мгновений. И тут началось, на меня обрушился шквал человеческих страстей, я стал чувствовать одновременно всё: любовь и ненависть, физическую и душевную боль, страх и бесшабашную отвагу, злобу и трепетную нежность, отчаяние и великое счастье. Я был готов заорать, заплакать, засмеяться. Эти чувства теснились во мне, готовые разорвать плоть на множество мельчайших частей. Ещё чуть-чуть и меня просто нестанет. Но вдруг, даже сам не заметил, как оказался впереди, я не прибавлял шаг, тем более, не толкался плечами, чтобы вырваться из людского скопища. И тем неменее, очутился далеко от всех. Во мне всё успокоилось, я стал чудовищно безразличным ко всему. Я шёл, шёл один по широченному мосту и не знал, когда дойду до его конца. Но так же я незнал, нужно ли мне идти в эту даль. Я просто шёл без рассуждений и раздумий, но как ни странно, не чувствовал себя одиноким. А потом, я устал от этого бессмысленного равномерного движения и побежал. В ушах засвистел ветер, в котором слышались голоса, даже обрывки фраз, но смысл слов я не мог уловить из-за сумашедшей скорости, которую набрал. И тут, мост кончился. Вернее не мост, а его безупречно ровное полотно. Прямо по середине, под моими ногами появился зияющий провал. Мгновение отделяло меня от падения в него. Лишь чудом я задержался на самом краю разлома. И хотя он не был бездонным, но дохнул на меня безысходностью. Вы можете представить, как пахнет безысходность?

За весь рассказ Генри первый раз повернулся к Юлиану. Доктор, уставившись в одну точку перед собой, не видел взгляда Генри. Глаза Юлиана были широко распахнуты и в них отражался огонь камина. Не говоря ни слова, доктор посмотрел на ученика и развёл руками.

— Вот и я не мог представит его до сегодняшней ночи, — Генри опять повернулся к камину и продолжал, — но теперь я не забуду его, возможно, никогда. Я стоял и смотрел вниз до тех пор, пока не почувствовал спиной, что та масса людей, от которой я так стремительно оторвался, уже близко. От неё не исходила агрессия и я почувствовал, что хочу опять слится с ней, быть частью этого целого. Отголоских смешанных эмоций, которые я испытал в самом начале, стали опять проявлять себя и я испугался. Но испугался не обычным человеческим страхом, а каким-то особенным, невероятным по объёму, содержанию и качеству. Что самое странное, мне расхотелось сливаться с людской массой. Но идти вперёд, я тоже не мог, потому что продолжения моста не было видно. Я метался по краю, не видя выхода из этого положения. Разрывалась на части моя душа, помоему, она вообще хотела вырваться из тела и умчаться ввысь, в небо, которое лишь угадывалось по памяти земной жизни. Поняв её волнение, я повернулся и двинулся навстречу приближающейся массе людей, но, к своему ужасу, заметил, что и в том направлении мост так же исчез. До того противоположного края можно было допрыгнуть, но, удивительно, совсем не хотелось делать этого. Что-то, какое-то незнакомое чувство заставило меня оглянуться назад, где был провал с безысходностью. Там, от самого края, прячась за дымкой, появившейся ниоткуда, появилась тонкая досточка. Она была мерцающее-призрачная, едва видимая, похожая скорее на плотный сгусток серебристого света, чем на твёрдую, хотя и шаткую переправу. Забрезжила надежда — это путь на ту сторону. Я был уверен, что смогу пройти по этому лучу к невидимому продолжению моста. Мне стало радостно, чувствовал, это именно то, что мне нужно. Словно осуществиться моя давняя мечта — узнать что там, за далью, скрытой расстоянием моста, которая манила меня так, что спирало дыхание и сердце было готово вырваться из груди от переполнявшего его счастья. И я бросился к этой мечте, на душе было легко, как никогда. Но не потому, что меня ничего не волновало, а потому, что после всего пережитого, тех смешанных эмоций, что были в начале пути, наступила тишина, в которой было ощущение великого покоя. Я так и не понял, что произошло за доли секунды. Луч был, вот он, я прекрасно его видел. Можно сказать, он звал меня, звал, не как живое существо, а как энергетическое начало начал. Своим, хотя и мерцающеепризрачной, но всё-таки, убедительным существованием, он предлагал мне идти по нему. Начал мерцать ярче, слившись в цельный поток света. Нужно было сделать один маленький прыжок, скорее широкий шаг. И я шагнул, шагнул уверенно, без страха и сомнений, чётко видя луч перед собой. Одна нога почти вступила на него, мне даже показалось, что я ощутил его плотность. Но не знаю, совершенно не понимаю, что случилось. Я не мог промахнуться, не мог не рассчитать расстояние. Да, скорее всего, так и было, я не ошибся и тем неменее. Но дальше произошло что-то странное, я не поверил этому лучу, засомневался в его искренности. Словно услышав, почувствовав мои сомнения, он поблек, но был всё-таки виден. Но ещё более удивительным было то, что совсем близко от него появился другой луч, какой-то более основательный, более надёжный зрительно. Во мне назрело непреодолимое желание перебраться на ту сторону, меня словно магнитом тянуло в ту даль, которая находилась в конце моста. И я сделал шаг на тот луч, который появился позже и казался таким надёжным. Мне удалось сделать всего несколько шагов и я упал, сорвался с этого твёрдого, основательного луча, в котором был абсолютно уверен. Я полетел вниз, стремительно, до боли в лёгких от нехватки воздуха. Сердце билось где-то в горле, возле основания языка, перекрывая горло, не давая вздохнуть. Падение казалось бесконечным, наверно, за такое время можно приодолеть огромное расстояние, я даже закрыл глаза, надеясь, что так будет проще, не так страшно. Я даже представил, как разобьюсь там, внизу, в бездне, которая теперь засасывала меня. Но этого не произошло, падение прекратилось и сразу наступило полное безразличие. Я не знал, жив или нет, есть ли продолжение падению или всё кончилось. Полная прострация и равнодушие. Не было ни мыслей, ни сожалений, ни отчаяния. Пусто-та. Я открыл глаза просто по привычке, потому что веки сами открылись по причине, известной только им, по какой-то внутренней памяти. Каково было моё удивление, когда оказалось я не провалился в преисподнюю, не пробил земной шар насквозь, а был всего в нескольких метрах под тем местом, откуда сорвался. Ещё более удивительным, скорее поразительным было то, что я видел весь мост, словно он был стеклянным. Я видел, что масса людей так же идёт по нему, и нет никакого провала, разлома полотна моста, словно разлом был сделан только для меня. И тут на меня навалилось такое отчаяние, обида за свою ошибку, что хотелось завыть, как зверю. И я начал ползти, потом вскачил на ноги и стал карабкаться по какой-то отвесной земляной стене, подпирающей мост. Земля осыпалась под руками, я скатывался и опять карабкался. Но злость на самого себя была моим двигателем, моим сподвижником и я вскарабкался к мосту, вступил на него. Но не в том месте, откуда упал, в где-то в середине людского потока, возможно, даже в самом начале, незнаю. Только опять монотонное шарканье миллионов пар ног стало отдаваться во мне эхом. Учитель, как вы думаете, когда я совершу ошибку, сделаю неправильный выбор? А впрочем, можете не отвечать.

Генри повернулся и посмотрел на Юлиана. Доктор молчал, на его лице отражались душевная борьба и глубокая печаль. «Боюсь, мой мальчик, слишком поздно, хотя я смею надеятся на лучший исход» подумал Юлиан и только хотел открыть рот, чтобы ответить, но Генри встал и, присев на корточки, взял руки доктора в свои и заглянул тому в глаза.

— Не подбирайте слова, мой добрый старый друг, не мучайтесь, — Генри сжал руки Юлиана и улыбнулся, — глупо думать о конце, если он всё равно неизбежен. Надо жить каждый день так, как-будто он последний и завтра уже не будет.

Шорох женского платья показался невероятно громким, мужчины повернулись к дверям. В кабинет вошла Виола, она была необычайно хороша сегодня, но не только великолепное платье и прекрасно уложенные волосы придавали её облику очарование. Любая женщина с обычными чертами лица становится просто богиней красоты, когда она счастлива. А что говорить о тех, кому господь дал обаяние от природы? Счастливые глаза женщины говорят сами за себя. Генри смотрел на жену с нежностью и любовью, пытаясь скрыть тоску в своих глазах. Он не мог себе позволить омрачить её восторженнорадостное настроение и попытался улыбнуться как можно веселее.

— Ты великолепна, — Генри подошёл и поцеловал жене руку, — я готов. Юлиан, поедемте с нами, сегодня знаменательный день в моей жизни и я хочу, что бы в это день рядом со мной были самые близкие люди.

Юлиан, поднимаясь с кресла, чувствовал, ноги будто свинцом налились. «Это конец, я прекрасно всё понимаю. Но когда? Когда ждать удара?! Что предпринять?! Господи, никаких предчувствий, даже намёка нет!! Я в ужасе!» разрывался мозг Юлиана. Сгорбившись, словно древний старик, он смотрел на Генри и Виолу, таких счастливых, прекрасных и едва сдерживал звериный стон отчаяния, готовый вырваться изнутри.

— Поедемте, карета уже готова, — Виола лучезарно улыбалась и с любовью смотрела на обоих, — сегодня такой чудесный день, Генри будут вручать орден, ведь он самый настоящий герой и заслуживает награды. Мой герой. — Любимая, самая главная награда для меня — это то счастье, которое я испытал в этой жизни, благодаря тебе, — Генри поцеловал Виолу в щёку, трепетно, нежно.

Юлиан боялся потерять сознание, так ему стало плохо. Перед глазами поплыли круги, ноги перестали слушаться, сердце билось где-то в горле. Прикрыв глаза, он сделал глубокий вздох и, хватаясь руками за воздух, начал падать навзничь. Генри бросился к нему, подхватил, усадил в кресло.

— Господи, дядя Юлиан! Что, что с вами? Что делать? Чем вам помочь? — Генри совершенно растерялся.

Юлиан поморщился и, потирая рукой левую сторону груди, достал из кармана маленький пузырёк, сделал глоток и, переведя дыхание, тихо сказал:

— Ничего-ничего, всё впорядке, уже легче. Что-то я разволновался, поедем, а то можем опоздать.

— Может вы останетесь у нас? — Генри тревожно смотрел на Юлиана, — вы бледны.

— Генри, может послать за врачом? — ахнула Виола.

— Ну что вы, сударыня, не беспокойтесь. Разве вы забыли, я сам врач? Сейчас пройдёт, я не хочу своими старческими недугами портить вам праздник, — Юлиан улыбнулся, скорее сотворил подобие улыбки, — я и правда хочу быть с вами рядом сегодня.

— Вы уверены, что всё в порядке?

— Абсолютно, мой мальчик, идёмте скорее, я украду вашу даму, — Юлиан согнул руку в локте, предлагая Виоле, — хочу почувствовать себя настоящим джентельменом рядом с очаровательной женщиной.

Юлиан приосанился и игриво посмотрел на Виолу. Она улыбнулась ему, хотя лицо было напряжено. Генри проводил взглядом доктора и Виолу и, покачав головой, двинулся следом.

Особняк Малиновских встречал гостей огнями множества ламп и тихой музыкой, доносившейся из зала. Возле лестницы стояло несколько карет, а по ступеням поднимались гости, кто парами, кто по одиночке, без дам. Генри помог Виоле выйти из кареты и предложил руку Юлиану. Доктор, тихо покряхтывая, спустился на землю и, поправив фрак, знаком руки дал понять, что будет идти сзади Генри и Виолы. Они поднялись по лестнице и вошли в зал, заполненный приглашёнными. Пробираясь среди гостей, к ним направлялась Камилла.

— Ну, наконец-то, я думала, вы не приедете, — раскрасневшаясь Камилла поцеловала Виолу, повернулась назад и, поискав кого-то глазами, замахала рукой, — Станислав уже собрал ваших выпускников вместе и они что-то обсуждают. — Генри, ну иди же, я вижу, как заблестели твои глаза, — Виола улыбнулась и подтолкнула мужа, — иди, ты давно хотел встретиться со своими сокурсниками.

Генри благодарно улыбнулся ей в ответ, поцеловал руку Камилле и пошёл через толпу к группе молодых военных, собравшихся в дальнем углу зала.

— Моя дорогая Виола, ты прекрасно выглядешь, — Камила взяла подругу за руки и, отойдя на расстояние вытянутой руки, оглядела её, — платье просто восхитительное. Кто твоя портниха? Она отличная мастерица, превосходная работа. Исключительный фасон и материя подобрана со вкусом. Такого платья я ещё не видела.

— К сожалению, ты ошибаешься и у меня есть конкурентка, — Виола смотрела куда-то в сторону, мимо Камиллы, — странно, даже цвета совпадают в точности.

Камилла проследила взгляд подруги, её глаза округлились. В нескольких метрах от них, в компании трёх мужчин, стояла Ядвига. Она улыбалась своим собеседникам и украдкой оглядывала всех присутствующих. На ней было платье, абсолютная копия платья Виолы. Тонкий бархат, цвета бордо, мягкими складками, виде накидки на бледно-розовом атласе, отороченном нежнейшим кружевом.

— Действительно, странно, у неё даже причёска, как у тебя, — Камилла удивлённо посмотрела на Виолу, — Давненько её не было видно. Говорили, она была в Париже. Там произошла какая-то загадочная история с герцогом. Якобы он покончил с собой из-за этой особы, оставив при этом ей весьма приличное состояние. Странно то, что она ничего не взяла, передав всё церкви, в которой отпевали этого герцога. А потом случилось совсем невероятное, церковь сгорела дотла, а в огне пожарища погибли почти все служители и на пепелище бегал безумный падре и орал что-то о гневе господа на головы нечестивцев. Ужасная история. А сейчас, ты слышала? Она снова выходит замуж. Какой-то отставной полковник сватался к ней и, вроде, она дала согласие. За ней тянется трагический след, странно.

— Милые дамы, ничего странного, эта сердцеедка привлекает мужчин своими неординарными взглядами на жизнь, — Юлиан, молчавший до этой минуты, вмешался в разговор двух подруг.

— Господин Баровский, мне кажется, вы знаете о ней что-то тайное, — лицо Камиллы выражало крайнее любопытство, — поведайте нам секрет её успеха.

Юлиан махнул рукой и покачал головой:

— К сожалению, я незнаю ничего такого, что могло бы удовлетворить ваше любопытство, простите. Господин Шатурский, вы уже получили новое издание журнала?

Юлиан поклонился оставшимся без ответа подругам и отошёл к пожилому мужчине, стоявшему в одиночестве. — Мне кажется, он лукавит, — Камилла была разочарована.

— Да бог с ней, скажи, как ваши отношения со Станиславом, всё наладилось? — Виола взяла подругу под руку.

Молодые женщины, в полголоса, начали обсуждать свою личную жизнь. Тихий людской гомон был прерван громогласным голосом мажордома Малиновских, известивший о прибытии военного чиновника из министерства. Вновь прибывшего встретили аплодисментами. Началась церемония награждения.

После того, как все награды были розданы претендентам, музыка зазвучала громче. Пары закружились в танце. Генри подошёл к Виоле, улыбаясь счастливой улыбкой. Она заботливо поправила орденскую ленту.

— Мой герой, пригласите меня, я ещё никогда не танцевала с кавалером ордена доблести, — Виола, кокетливо, повела плечами.

— С удовольствием, сударыня, — Генри прищёлкнул каблуками и склонил голову.

Танец за танцем, они кружили и кружили по паркету, наслаждаясь музыкой, любовью и нежностью. Глаза в глаза и кажется весь мир перестал существовать. Раскрасневшаяся Виола попросила пощады:

— Я давно столько не танцевала. Генри, давай отдохнём немного, хоть дыхание перевести.

— Нет-нет, любовь моя, ты так прекрасна, я схожу с ума от близости твоего тела, — зашептал Генри.

— Ты беспощадный сластолюдец, — Виола рассмеялась, запрокинув голову, — ну позволь хоть на минутку остановиться?

Генри, притворно, нахмурился и, улыбнувшись, отвёл жену в сторону.

— Найдётся дама, которая не устанет от моих объятий, — он лукаво прищурился.

— Только пусть попробует приблизиться к моему счастью, я не посмотрю на приличия и задам ей трёпку. Разве можно устать от любви? Просто этот локон, выбившийся из причёски не даёт мне покоя, я должна быть безупречно причёсанной рядом с таким красавцем-мужем.

— Я больше люблю смотреть, как твои восхитительные волосы разметаются по нашим подушкам и твои глаза становятся туманными от страсти, — Генри склонился и нежно поцеловал Виолу в щёку.

— Проказник, ты смущаешь меня, — щёки Виолы вспыхнули румянцем.

Их смешливо-притворный диалог прервала Камилла.

— Вы так странно выглядете оба, будто заговорщики. Генри, поздравляю тебя, я так рада. — Спасибо, — Генри поцеловал Камилле руку, — дамы, я оставлю вас ненадолго. Мы со Станиславом затронули очень интересную тему, многие согласились с нами. Вряд ли, политика будет интересна вам.

Он кивнул головой и повернулся, чтобы найти Станислава, но столкнулся взглядом с взглядом ярко-зелёных гипнотических глаз, направленным прямо на него. Из дальнего конца зала на него смотрела Ядвига. Несколько мгновений они не отводили взора друг от друга, пока Ядвигу не заслонила чья-то мужская фигура. Генри тряхнул головой, а когда снова посмотрел в ту сторону, где была рыжая служительница преисподней, там уже никого не было. «Словно наваждение» подумал Генри и повернулся к женщинам.

— Скажите, мне не показалось, Ядвига тоже здесь?

— Да, я несколько минут назад видела её в окружении старых сплетниц, графинь Поплавских, — ответила Камилла.

— Значит, я не ошибся, — Генри почувствовал, как неприятный холодок возник где-то в середине его живота, — а Людвиг? Людвига ты тоже видела?

— Какого Людвига? Я не понимаю, о ком ты говоришь, — Камилла с недоумением смотрела на Генри.

— Разве ты не помнишь? Он тоже учился вместе с нами в училище, — Генри повернулся и начал осматривать зал.

— Ах, того. Да нет, говорят он погиб где-то в Индии. Разве ты не знаешь? Ты же тоже был в той стране.

— Сомневаюсь в его смерти, — глухо сказал Генри и заставил себя улыбнуться, видя как в глазах Виолы появилось настороженное выражение.

Он никогда не рассказывал ей о том, что связывало его Людвигом. Но несколько раз Виола будила его среди ночи, когда он метался во сне, произнося это имя. Они часто, заговорившись далеко заполночь, засыпали в одной постели. Сны, в которых был Людвиг, вызывали неприятные воспоминания и Генри старался, как можно быстрее, забыть их.

— Дорогая, я скоро приду, я вижу, что дамы моих товарищей тоже устали от танцев и отпустили мужчин пообщаться.

Генри ласково посмотрел на жену, подмигнул ей и пошёл через зал к группе военных. «А где Юлиан? Я совсем упустил его из виду. Ему наверняка скучно среди этого веселья» подумал Генри и тут же увидел своего учителя. Тот конечно стоял в гордом одиночестве и, жистикулируя, разговаривал сам с собой. «Как это похоже на него, это визитная карточка моего учёного друга — разговаривать с самим собой, словно, достойных собеседников и быть не может. Не буду мешать» подумал он. Молодые военные, ровесники Генри бурно обсуждали не только политику, но и очаровательных дам. Некоторые были ещё не женаты, поэтому укорять их в такой вольности было нелепо. Генри помолчал несколько минут, не принимая участия в разговоре лишь перемигивался со Станиславом, который тоже не вступал в дебаты по поводу достоинств некоторых барышень. Едва страсти вокруг прекраного пола несколько утихли, Генри оглянулся на чей-то голос. Слуга Малиновских, в расшитой ливрее, сказал ему:

— Мадам Яровская просила передать, что ждёт вас на балконе, спускающемся в сад.

Генри кивнул и, поискав глазами жену среди гостей, повернулся к слуге с вопросом, но того уже не было рядом. Генри отправился к выходу на балкон.

Но на балконе никого не было, лишь в конце лестницы, спускавшейся вниз, к аллее, мелькнул женский силуэт. Генри окликнул, но ответа не услышал. Сбежав по лестнице, он увидел, что скрытая сумраком ночи, женская фигурка удаляется всё дальше и дальше, в глубь сада. В свете фонарей было отчётливо видно только край мелькнувшего бордового платья. «Странно, что задумала моя жёнушка? Что за шарады?» успел подумать Генри до того, как из густых кустов, обрамлявших оба края дорожки, прямо на него выскочили двое мужчин. Их лица были закрыты платками, было видно лишь глаза. Намеренье этих двоих было очевидно и Генри решил напасть первым, чтобы выиграть время. Обладая навыками тибетского энергетического удара, ему довольно легко удалось справиться с двумя ближними к нему. Генри едва успел восторжествовать и наклонился к одному из разбойников, чтобы сорвать с его лица платок. Но тут, слева, из-за дерева, появился третий. Он, взвизгнув, словно кошка, подпрыгнул и, невероятно быстро, выбросил вперёд руку, в которой, в свете луны, блеснуло лезвие длинного ножа. Генри почувствовал касание холодной стали на своём запястье. Этот третий, совершив немыслимый по траектории, переворот через голову, исчез в кустах так же быстро, как и выскачил оттуда. Генри бросился за ним, заметив краем глаза, как двое лежащих зашевелились. Но того и след простыл, даже звука шагов не было слышно, словно, сквозь землю провалился. «О господи, Виола!! Ведь она где-то в той стороне!» вспыхнуло в мозгу Генри. Он бросился, продираясь сквозь кусты, на ходу крича имя жены. Но в ближайших нескольких метрах не было ни души. «Значит, она уже ушла. Но как всё странно. Ведь я отчётливо видел её» недоумевал Генри. Он вернулся на место схватки и заметил с удивлением, что и те двое исчезли. «Как будто и не было ничего» усмехнулся он, но вдруг резкая боль в запастье опровергла его сомнения. Он подошёл к фонарю и поднёс руку к глазам. На запястье кровоточил крохотный порез. Генри сорвал несколько листьев с дерева, стёр кровь и приложил платок. «Хорошо хоть ранка незначительная» успокоился он и поднялся по лестнице в особняк Малиновских.

Первым, кого он увидел, был Юлиан.

— Молодой человек, где вы были? Со мной произошёл невероятный случай. Только что здесь, средь этого шумного бала я встретил свою незнакомку. Она подошла ко мне и я утонул в этих прелестных глазах. На меня нахлынули воспоминания о той, которую я видел в двенадцатом доме. Я был поражён в самое сердце! Вообразите себе, за такой короткий срок, который не идёт в сравнение со всей моей жизнью, встретить сразу двоих богинь, небесных созданий, всколыхнувших моё бытие! А когда она заговорила со мной, я едва не лишился рассудка! Это была ОНА!! Да-да, именно, она, та вошебница, превратившая меня из старца в восторженного юношу! Этот голос, это голос самой любви, который звучал в моём сердце! Я ни с кем не могу его спутать.

— Но, позвольте, я видел вас, говорящего с самим собой и рядом никого не было, — осторожно спросил Генри.

— Молодой человек, вы обижаете меня, я похож на идиота? — Юлиан сердито глянул на Генри, — я в себе и с моим рассудком всё впорядке. Сумашествие — не мой печальный финал. Она была здесь, я видел её так же, как вас, из плоти и крови. Она едва коснулась меня рукой и обдала мою щёку своим дыханием. О, боже, это был аромат цветущих лугов, кристальная свежесть морозного утра! Мы снова оказались с ней в свободном парении, в пространстве света. Какое счастье, какое невероятное блаженство. Ах, вот бы прожить так вечность. Я не знаю, что произошло, но всё исчезло в мгновение ока, она пропала внезапно, как тогда, в первый раз. Я услышал музыку, увидел этих людей и понял, она ушла. Я стою один возле этой бездушной колонны и моя рука ещё находится в том положении, словно я держу её руку. Вот, представляете, сколь короток миг моего счастья?! Да, но где были вы? Виола спрашивала о вас, искала.

Юлиан оглядел Генри с головы до ног и тут его взгляд остановился на руке Генри:

— Что с рукой? Вы странно выглядете, будто одержали победу или потерпели поражение. Что, что случилось?

— Как искала? Странно. Ничего, я просто выходил подышать свежим воздухом, — Генри смутился первый раз обманув учителя.

Юлиан смотрел недоверчиво, настороженно и очень пристально.

— Вы лжёте, при чём очень неумело. На вашем манжете бурые пятна и кому, как ни мне, знать цвет крови. Немедленно отвечайте.

Генри почувствовал себя нашкодившим мальцом под пристальным взглядом учителя и в двух словах рассказал о том, что случилось. Лицо Юлиана сделалось белее каменной колонны, на которую он вдруг облокотился, боясь потерять равновесие. Генри схватил его под руки.

— Что с вами? Дядя Юлиан, ведь всё в порядке, ничего не произошло такого, из-за чего стоит так расстраиваться.

— Дай-то бог, но как опрометчиво, зачем вы пошли один, в ночь?! — сокрушался Юлиан.

— А что здесь такого, ведь меня позвала Виола, — Генри с недоумением посмотрел на учителя.

— Но вам не кажется это подозрительным? Ах, проклятье, — Юлиан вскрикнул так громко, что стоящие рядом оглянулись на них, — о, боги, чудовищное злодеяние!.

Видимо, какая-то страшная догадка осенила Юлиана, что в мгновение ока, он сник и вроде состарился на несколько лет. Скорбные складки в уголках рта и глаз стали такими глубокими, будто они были отражением шрамов израненной души.

— Я опоздал, я упустил шанс, беспечно, глупо увлёкшись химерой, дав волю воображению, — Юлиан качал головой, сжав виски руками, — я ничтожество.

— Да господь с вами, что вы такое говорите, дядя Юлиан, — Генри оглядывался на людей, смотревших на них с недоумением, и увел Юлиана подальше, в тихий уголок зала, где никого не было.

— Прошу вас, успокойтесь, ведь ничего страшного не произошло, — уговаривал Генри Юлиана, который уже не сдерживал слёзы, — прошу вас, посидите здесь и успокойтесь. Виола идёт к нам, на её лице тревога, не пугайте её.

Юлиан сидел на узком диванчике, опустив голову и не знал, куда деть трясущиеся руки. Виола стремительно подошла к ним и вопросительно посмотрела на обоих:

— Что произошло? Я ещё никогда не видела вас таким, господин Баровский.

Генри наклонился и сжал руку Юлиана, давая понять, что не стоит волновать бедняжку.

— Ничего, дорогая, наш милый доктор просто вспомнил, что забыл какие-то реактивы открытыми на столе, которые не любят воздуха. Я пытаюсь успокоить его, но он в отчаянии. Юлиан, уверяю вас, с вашим талантом исследователя, вы без труда всё восстановите.

Юлиан качал головой, то ли утвердительно, то ли отрицательно. Виола переводила взгляд с одного на другого. Генри улыбнулся супруге и поцеловал её руку. Зазвучала музыка и чтобы избежать лишних вопросов жены, Генри предложил ей присоедениться к танцующим. Виола улыбнулась в ответ и кивнула на Юлиана, глазами спрашивая мужа, можно ли оставить доктора в таком состоянии одного. Генри, утвердительно кивнул. Они кружились в ритме вальса, не сводя глаз друг с друга. Какоето щемящее чувство тоски смущало Генри. Он смотрел на свою возлюбленную, разглядывая каждую черточку её лица. «Странно, смотрю так, как-будто хочу запомнить на веки веков» поймал себя на мысли Генри.

— Дорогая, зачем ты вызывала меня в сад?

— О чём ты? Я не понимаю, Камилла показывала мне свою коллекцию цветов, — Виола была искренне удивлена.

— Я отчётливо видел твоё платье, пытался догнать тебя, но ты скрылась в глубине сада и не отзывалась на мой голос, — Генри прервал танец.

— Да что с тобой? Уверяю, я была с Камиллой, — Виола взяла мужа за руку, — я в растерянности, видя твоё недоумение.

— Но платье? Твоё платье было прекрасно видно в свете фонарей?

Виола нахмурила брови, взгляд сделался настороженным. Она быстро оглядела зал и посмотрела в глаза супругу:

— Точно такое же платье было на Ядвиге, но сейчас её нет среди гостей, я ничего не понимаю. Объясни наконец, что присходит?

Генри почувствовал неприятный холодок под ложечкой, но не подал вида, а наоборот, улыбнулся и закружил Виолу в вальсе:

— Не волнуйся, всё в порядке. Просто недоразумение.

Когда музыка стихла, Генри проводил Виолу к небольшому диванчику, где весело щебетали двое знакомых барышень. Отойдя чуть в сторону, он начал осматривать гостей, но Ядвиги действительно нигде не было. «Совпадение или всё было подстроено? Эти трое, как они оказались здесь? Ах, да, слуга, это он сказал мне, что Виола ждёт в саду. Ну, конечно, всё было спланировано, судя по всему, меня выманили специально. Ну, бог с ними, их затея не удалась. Где же Юлиан? Вот он меня беспокоит, так разволновался, надо найти его» подумал Генри и, резко развернувшись, почувствовал приступ тошноты и странного головокружения, в глазах потемнело и пересохло во рту. Видимо, он покачнулся, потому что почувствовал чьи— то руки. Когда в глазах прояснилось, Генри увидел лицо Станислава:

— Друг мой, ты чудовищно бледен, обопрись на мою руку, давай-ка, присядь вот сюда.

Генри, чувствуя слабость в ногах, не стал сопротивляться и последовал совету друга.

— О господи, Генри, что, что случилось? — Виола виделась словно сквозь марево в жаркий день, её голос звучал где-то вдалеке, под потолком.

— Дорогая, успокойся, ничего страшного, — тихо выдавил из себя Генри, почувствовав, как на его руку что-то капнуло, — ты плачешь? Не надо, всё хорошо. Голоса и музыка едва доносились до его слуха, будто уши были закрыты чем— то плотным. Воздуха не хватало и что самое обидное, он понимал, что не может справиться с этим состоянием. В голове была абсолютная пустота. Чьи-то заботливые руки поддерживали его голову, но сознание было ясным. И вдруг, всё изменилось, к нему вернулось зрение, слух и ощущение реальности, даже появилась какая-то невероятная лёгкость. «Может, я уже умер?» мелькнула страшная догадка. Но нет, он пошевелил рукой и понял, что прекрасно ощущает своё тело. Когда взгляд стал совсем ясным, он отчётливо увидел лица тех, кто склонился над ним. Виола, с обезумевшими глазами, зажимала рот рукой, сдерживая крик. Камилла, поддерживающая её под руки, Станислав, дрожащими руками, расстёгивал китель Генри.

— Мой мальчик, я тут, старый доктор сейчас поможет тебе, — Юлиан суетливо доставал что-то из кармана.

— Всё в порядке, друзья, я чувствую себя великолепно, — Генри встал и шагнул к Виоле, — дорогая, успокойся.

Виола бросилась к нему и, припав к груди, разрыдалась:

— Как ты напугал меня, милый, поедем домой, тебе надо отдохнуть, — бормотала Виола, прижимаясь к супругу.

— Нет-нет, дорогая, я прекрасно себя чувствую, не стоит обращать внимания, — Генри поцеловал её в макушку, — друзья, не смотрите на меня, как на тяжело больного.

Он нисколько не лукавил, в теле ощущалась необычайная лёгкость, каждая клеточка организма будто наполнилась какой-то неизвестной силой и теплотой. «Может, высшие силы дали мне что-то новое, какой-то новый талант?» мелькнула радостная мысль. Но вдруг, опять, тошнота подступила к горлу. Чувствуя, как снова стали слабеть ноги, он, напрягаясь до хруста в костях, держался. Виола почувствовала дрожь его тела и забеспокоилась:

— И всё-таки, я настаиваю, поедем, я устала.

Генри попытался заверить, что всё в порядке, но в глубине души обрадовался настойчивости жены. Хотелось лечь в постель, настолько он ослабел. Предложив Виоле руку, он, едва передвигая ноги, двинулся к выходу. Оглянувшись в дверях и заметив напряжённые лица Камиллы, Станислава и бывших сокурсников, которые видели его состояние, он улыбнулся и поднял одну руку:

— До встречи, друзья. Мы с Виолой будем рады видеть вас в нашем доме.

В карете ему стало совсем невыносимо. Казалось, внутренности горят огнём и пламя вот-вот вырвется наружу. Было тяжело дышать и в голове стоял такой гул, словно сотни тысяч колоколов забили одним разом. Юлиан держал его за руку и что-то бормотал. Лицо старого учителя будто окаменело. Генри уложили в постель. Виола тихо плакала, упав на колени, а Юлиан был сосредоточен и серьёзен. Он осмотрел своего ученика и состояние Генри привело его в панику.

— Друг мой, я в растерянности, я совершенно не знаю, что делать. Чудовищная нелепость, весь мой опыт коту под хвост. Я совершенно не знаю, какие должны быть симптомы.

Юлиан встал, забегал по комнате. Генри приоткрыл воспалённые глаза и попытался изобразить подобие улыбки:

— Прошу вас, успокойтесь, — тяжёло вдыхая воздух, тихо говорил он, — я обязательно поправлюсь, вот увидите. Вы сами учили меня, вот только соберусь с силами и займусь самолечением. Не отчаивайтесь, я убеждён, всё получится. Дорогая, не плачь, твои слёзы лишь добавляют мне боли. Любимая, всё хорошо, эта минутная слабость не должна так огорчать тебя.

Сознание стало медленно угасать, Генри впал в забытьё. Юлиан остановился, подошёл к постели, долго смотрел на Генри, а потом нагнулся и взял его руку, проверяя пульс. И вдруг доктор издал страшный, мучительный стон, увидя небольшой порез на руке своего любимца. Ранка была маленькая, всего несколько сантиметров, кожа вокруг неё приобрела синюшный оттенок.

— Вот, вот оно!! Ах подлецы, мерзавцы, исчадия ада!!

— О чём вы? Доктор, что вы нашли? — Виола подняла на него заплаканные глаза.

— Девочка моя, вы не поймёте, — Юлиан стал шарить по карманам и, найдя там какой-то пузырёк, протянул его Виоле, — вот, поите его по девять капель каждые полчаса, это поддержит его, пока я не найду средство поставить на ноги нашего мальчика. Я срочно бегу домой и займусь исследованиями, только возьму анализ.

Юлиан открыл свой саквояж, с которым не расставался ни на минуту, достал какие-то скляночки и пробирки, скальпель, нагнулся в руке Генри и выдавил несколько капель из ранки на продолговатый кусочек стекла, что-то капнул на него из маленькой бутылочки и, накрыв таким же стеклом, положил в саквояж. Не попращавшись, он выскачил из комнаты.

Далеко заполночь в лаборатории Юлиана горело несколько светильников. Доктор, облачившись в широкий балахон, разглядывал под диковинным аппаратом то стекло, на котором была кровь Генри. Он вставал из-за стола, снова садился к аппарату, писал какие-то знаки на бумаге, приговаривая при этом на латыни. Что-то не получалось, он никак не мог соеденить разрозненные формулы в единую систему. Он переходил из состояния бешенства, в полную апатию и сидел, уставившись немигающим взглядом в одну точку. Потом приходил в себя и с ещё большей энергией принимался за работу. Время близилось к рассвету, когда заспанный дворецкий сообщил ему, что молодая женщина просит принять её. Доктор, бросив печальный взгляд на кипу исписанной бумаги, спустился в гостиную. Там, облокотившись на каминную полку, спиной к дверям стояла женщина в чёрной накидке. Лицо ночной гостьи было скрыто под капюшоном.

— Ядвига, что привело вас в мой дом в столь неурочный для визитов час? Я признаться, занят.

— Как вы догадались, что это именно я?

Женщина повернулась и скинула капюшон. Она смотрела на доктора своими зелёными глазами открыто, без тени удивления, страха, вообще каких-либо эмоций.

— Всё просто, меня редко подводит интуиция. Нынче она просто вопиюще криклива. Хотя, честно признаться, вы — тот единственный человек, которого я меньше всего хотел бы видеть в своём доме.

Юлиан сложил руки за спиной и учтиво поклонился, что смотрелось в разрез его словам. Ядвига слушала доктора, склонив голову набок, чуть прищурившись, улыбалась одним уголком рта. Когда Юлиан поднял на неё глаза, она пристально посмотрела на него и расхохоталась, запрокинув голову. Её смех звучал ехидно-зловеще. Юлиан смотрел, как дрожала от смеха её гортань и ловил себя на мысли, что готов впиться руками в эту хрупкую шейку, сломать позвонки, держащие головку с коварным, заполненным беспощадными мыслями, мозгом и рвать, рвать на мелкие части это злобное создание, порождение самого дьявола. Ядвига перестала хохотать мгновенно и, повернувшись к камину, несколько минут молча смотрела на огонь.

— Вы весьма любезны, — она повернулась и искоса посмотрела на доктора, — ну, как угодно, хотя я уверена, узнав цель моего визита, вы станете более радушным.

— Извольте в конце концов объясниться, — Юлиана раздражала интонация снисходительности в её голосе.

Ядвига подошла к креслу, присела на край, положив на колени бархатную сумочку и одела на лицо маску добродетели:

— Ну же, голубчик, не стоит так взвинчивать свои нервы. Поберегите их для более суровых времён. Да и я, признаться, ограничена во времени и устала от вашей неприкрытой неприязни. Так вот, мне нужны ваши услуги. Я прекрасно понимаю, вы догадались и узнали во мне ту изуродованную, обожженную, несчастную девушку, некоторое время назад появившуюся в вашем доме. Не скрою, ваш талант, знания и волшебство ваших рук поразили не только меня. Сказать больше, я искренне благодарна вам за своё спасение, за новую жизнь, которую вы подарили мне. Сегодня я пришла, чтобы предложить вам одну интересную сделку. Вы должны ещё раз проявить свои таланты и умения, чтобы помочь моей знакомой.

— А почему вы решили, что я что-то должен вам? — Юлиан задохнулся от такой наглости.

— Не будьте столь категоричны, господин Баровский, — Ядвига капризно надула губки и обоятельно улыбнулась, — поверьте, моё предложение весьма заинтересует вас. Речь идёт о вашем любимце, который сейчас, я слышала, очень плохо чувствует себя. На карту поставлена его жизнь, так что возмите себя в руки, погасите негодование и выслушайте меня. Сядьте.

Последнее слово Ядвиги прозвучало, как выстрел, направленный на поражение и без того едва держащегося на ногах доктора. Дрожь в коленях передалась по всему телу Юлиана, он подошёл и сел во второе кресло, чувствуя, как сердце заколотилось о грудную клетку. «Ах ведьма, вот волк в овечей шкуре» подумал Баровский. Он незнал, куда деть дрожащие от волнения руки, чтобы не показать состояние своей души. Не придумав ничего лучшего, он сунул их под мышки и поднял глаза на девушку. Она, снисходительно улыбаясь, смотрела на взволнованного Юлиана взглядом, полным собственного превосходства.

— Вот и замечательно, не вдаваясь в подробности, буду предельно краткой. Лицо моей знакомой представляет жуткую картину. Много лет назад её изуродовал один мерзавец и её жизнь превратилась в ад.

— А может, именно это место и есть ваша привычная среда обитания? Разве у вас могут быть знакомые, достойные лучшей участи, — Юлиан не смог сдержать сарказма.

— Напрасно вы иронизируете, господин Баровский, — прищурилась Ядвига, — на земле нет такого человека, который был бы вправе судить о правильности и ошибочности деяний представителей разных полюсов мироздания. Оставьте свои размышления и колкости при себе и не перебивайте, это невежливо. Вы повторите свой практический опыт в точности, как провели его надо мной и вернёте моей знакомой черты лица, данные при рождении. А может, я захочу, чтобы вы превзошли создателя и добавили в её внешность ещё больше шарма.

— А неслишком многого вы от меня хотите? Тем более, что ещё до сих пор не объяснили, ради чего я должен, переступая через самого себя, пойти на эту сделку?

— Ради вот этого, — Ядвига достала из сумочки маленький хрустальный флакончик, наполненный буро-зелёной жидкостью, — это противоядие. Причина недомогания вашего Генри в смертельном яде, попавшем в его организм через небольшой порез на руке. Уверяю вас, это страшнее, чем вы можете себе представить. Его внутренности медленно превращаются в желеобразное месиво, восстановить которое не удастся ни вам, ни кому либо другому. Над рецептом эликсира смерти тысячелетия трудились самые талантливые и изощрённые жрицы Вуду и, смею вас уверить, добились превосходных результатов. Так вот, господин Баровский, чтобы получить это противоядие и спасти вашего любимца, вы сотворите очередное чудо в области хирургии.

— Назовите хоть одну причину, по которой я должен верить в вашу порядочность? — спросил Юлиан, глядя в глаза Ядвиге.

— А разве у вас есть выбор? — удивилась та.

— Выбор есть всегда, один умный человек сказал: «Если кто-то бросил тебе верёвку, подумай, для спасения ли она». У верёвки много предназначений, берегись, чтобы она тебя не задушили— Юлиан откинулся на спинку кресла, — откуда мне знать, что вы честны со мной и это действительно противоядие, а не дополнительная доза отравы?

Ядвига открыла резную пробку и поднесла флакон ко рту. Сделав маленький глоток, она причмокнула языком и облизнула губы, давая понять, что действительно не боиться этой жидкости, источающей довольно экзотический, странный запах.

— И что с того, разве змея может отравиться собственным ядом?

— Интересное сравнение, достойное вашего ироничного ума, — Ядвига рассмеялась, — но вам ничего не остаётся делать, как проверить действие этого препарата на пациенте. Вот и залог моей порядочности, я дам вам этот флакон, заметьте, ещё до операции над внешностью моей знакомой. Вы можете отправиться к своему дорогому Генри прямо сейчас и дать это лекарство. А пока проведите первый осмотр моей знакомой.

— Нет, сначала я проверю вашу искренность, — категорично заявил Юлиан и, встав с кресла, сложил руки на груди.

— Не торгуйтесь, вам это не к лицу, — Ядвига тоже встала и смотрела прямо в глаза Юлиану, — неужели вы думаете, что я не предусмотрела это ваше поведение? Это всего половина необходимого для выздоровления количества противоядия. Вторую половину получите тогда, когда физиономия моей подруги станет привлекательней чем общепринятые эталоны красоты. У вас нет выхода, обманиваю я вас или нет, но дайте шанс больному. Так что, я могу пригласить свою знакомую на осмотр?

Юлиан долго не отвечал на вопрос. «Прекрасно знаю, ей верить глупо, но вдруг? Как часто это „вдруг“ было спасительным и случалось вовремя. А может, в тех строках записей Шалтира, которые не поддаются расшифровке и есть этот нонсенс — помощь чёрных сил? Рискнуть? Как говорят: „чем чёрт не шутит, пока бог спит“. Вот зацепка в самой фразе „шутит“. Может, действительно, шутка и эта коварная бестия затягивает меня в ловушку? Ну помогите мне, дайте знак?!» взмолился в мыслях Юлиан. Но тишина и безмолвие было оглушающим, даже поленья в камине перестали потрескивать. Ярко вспыхнувший огонь охватил их целиком, большим пламенем и потух на долю секунды. Но доктор Юлиан Баровский, посвящённый в тайны Вселенной не заметил этого, мучительно раздумывая над ситуацией.

— Я согласен, давайте противоядие и ведите свою знакомую, — Юлиан протянул руку.

— Ну и прекрасно.

Ядвига передала доктору флакон и прищёлкнула пальцами в сторону двери. Послышался шорох платья и в гостиную вошла высокая женщина в такой же накидке, какая была на Ядвиге.

— Жермина, этот чародей сделает всё то, о чём мы с тобой мечтали, — Ядвига поманила вошедшую рукой, — покажи ему свою неприглядность.

Женщина подошла и скинула с головы капюшон. Юлиан видел всякое, но это было нечто. Дух естествоиспытателя взыграл в учёном, а мозг самостоятельно начал просчитывать последовательность операции. Ядвига, внимательно наблюдая за доктором, едва сдерживала бурные эмоции радости, заметя на его лице азарт профессионала. Юлиан, почувствовав её взгляд, смутился и отвернулся от Жермины. Он открыл флакон и поднёс к носу.

— Вижу, вас заинтересовало моё предложение. Мы будем у вас ровно в десять утра. А теперь, бегите к своему мальчику, я просто кожей чувствую ваше нетерпение.

Пока Юлиан принюхивался к жидкости из флакона, ночные посетительницы тихо удалились, не прощаясь. Он метнулся в кабинет и выскачил оттуда через минуту, находу просовывая руки в рукава сюртука. Едва забрезживший рассвет встретил доктора ещё ночной прохладой. «Приличия соблюдать нет времени, нужно всё проверить немедленно. Да и какие могут быть приличия при таких обстоятельствах» думал доктор, то пробегая несколько шагов, то идя размеренным шагом, чтобы восстановить дыхание. Благо расстояние до особняка Генри было небольшим.

Но в доме Яровских его будто ждали. Дверь распахнулась сразу, едва Юлиан поднялся по ступеням лестницы. Старый дворецкий, с осунувшимся лицом, молча поклонился вошедшему доктору и на вопрос о самочувствии Генри, обречённо вздохнул.

— Ничего, голубчик, молитесь, уповайте на благость божью, — бормотал Юлиан, торопливо поднимаясь по лестнице на второй этаж, где была спальня Генри.

Осторожно открыв дверь, он вошёл в комнату, освещённую мягким светом нескольких свечей. Возле кровати стояло глубокое кресло, в котором угадывалась чья-то фигура. Юлиан тихо подошёл к кровати и нагнулся к лежащему Генри. Едва уловимое дыхание, лихорадочное движение грудной клетки, обильная испарина на лице и шее говорили о тяжёлом состоянии больного.

— Господин Баровский, вы так рано, — голос Виолы был приглушённым, видимо, она дремала прямо в кресле.

— Голубушка моя, вы очень плохо выглядете, — Юлиан подошёл и присел на корточки, — боюсь даже спрашивать, сам всё вижу.

— Дядя Юлиан, это так страшно, господи, как страшно, — по щекам Виолы потекли слёзы, — он так мучается, постоянно стонет и не приходит в себя. Ну что это? За что, господи, за что? Что это за страшный недуг? Ведь ничего не предвещало такого?

— Дядя Юлиан, вы здесь, в реальном мире или мне чудится? — шопот Генри заставил обоих бросится к кровати.

— Да-да, мой мальчик, я здесь, — Юлиан встал на колени и взял Генри за руку.

— Я прошу вас, поговорите с Виолой, она просто тает на глазах, — слова давались Генри с трудом, пересохшие губы кровоточили, — надо принять всё, как есть, ей надо жить, жить за меня, ради нашего сына.

— Прекрати, прекрати хоронить себя раньше времени, — Виола тихо всхлипывала, уткнувшись в постель.

— Она права, мой мальчик, ты скоро поправишся, мы ещё многое успеем сделать вместе, — Юлиан сжал руку Генри, не очень веря самому себе, — отбросим мрачные мысли, я принёс один препарат, надеюсь, теперь всё будет хорошо.

— Мой дорогой Юлиан, неужели вы верите в то, что говорите, — губы Генри тронула улыбка, но лицо снова исказилось от боли, — в другое время и при других обстоятельствах я сам безоговорочно поверил бы в лучший исход, но… есть одно маленькое «но». Мне придётся огорчить вас, хотя, видит бог, мне ещё больнее от этого. Прошу вас, очень прошу, как мудрого человека, не терзайте себя.

— Я не желаю слышать такие упаднические речи. Вот, выпейте это.

Юлиан достал из кармана флакон и поднёс к губам Генри. Поддерживая его голову, доктор помог опустошить весь пузырёк и осторожно опустил больного на подушки. Несколько минут Генри молчал, лишь по его, мгновенно ставшему ровным, дыханию, было видно — в организме начало что-то происходить. Юлиан с волнением наблюдал за тем, как с лица его дорогого мальчика исчезала бледность и на щеках появлялся нежный румянец. «Неужели она не обманула?!» мелькнула робкая надежда. Проверив пульс Генри, доктор пришёл в неописуемый восторг. На первый взгляд всё было просто замечательно! Генри открыл глаза и осознанным взглядом посмотрел на учителя:

— Дорогой мой Юлиан, я прочувствовал ваше состояние и знаю, сколь трудно было вам принять решение, — голос Генри был спокойным, — не надо переступать через себя ни при каких обстоятельствах. Всё, что произошло — закономерный итог ошибок и промахов. Я понимаю это, хотя ловлю себя на мысли — неужели эти ошибки были столь тяжкими? Но значит, так и есть. Мне нужно успеть сделать выводы, сколь суровым будет моё наказание, я не знаю, но и снисхождения просить не буду. Надо с честью перенести всё, что мне уготовано.

— Да господь с вами, мальчик мой, — Юлиан потупил взгляд, — какие ошибки, какие промахи?

— Я точно знаю свой самый неприглядый проступок, но не жалею о нём. Ведь это мой первый опыт, я обычный человек и ничто человеческое мне не чуждо: страсть и проявления разных эмоций, победы и поражения. Чтобы чего-то достичь, надо испытать всё, данное хоть богом, хоть дьяволом. Главное то, что останется внутри, что останется от тебя самого после всех испытаний. Я готов, готов ко всему, что мне предстоит. Вы уже два раза вмешивались в ход истории, а сейчас на горизонте третий. Подумайте, так ли необходимо тратить свои силы на то, что обречено на провал. Вас обманут, доверять ей — наивно. Слишком близка их победа, чтобы они отступили. Я предвижу события, которые навлекут на вас неприятности, остановитесь и не делайте то, что пообещали. Вы заключили договор с теми, кто не исполняет свою часть обязательств.

— Там где нет выбора, нужно проявить смелость и я выбрал именно это, — Юлиан встал.

— Разве не вы учили меня, выбор есть всегда, просто мы с вами сделали неверный.

— Пусть так, но я сделаю то, что должен и будь что будет.

Но Генри уже не слышал доктора, он уснул. Виола, не проронившая ни слова до сих пор, посмотрела на спящего Генри печальным взглядом и, тяжело вздохнув, встала. Юлиан поддерживал её под руку.

— Я чувствую неизбежное, — тихо сказала она, — но скажите мне, почему? За что? Почему на мою долю выпало такое короткое счастье? Чем я провинилась перед господом, раз он так жесток ко мне? Скажите, как мне жить? Что теперь делать? Да для чего мне жить вообще, если его не будет рядом?

Она уткнулась лицом в руки и горько расплакалась.

— Крепитесь, голубушка, крепитесь. У вас сын, очаровательный малыш, жить надо ради него. Мне надо идти, простите. Ровно в десять утра дворецкий сообщил Юлиану, что в гостиной его ожидают ночные гостьи. Доктор постоял несколько минут, размышляя над тем, что сказал Генри. Но в душе теплилась маленькая надежда, вдруг отказавшись, он упустит шанс?

Опираясь на первый опыт, в этот раз Юлиан сделал всё гораздо быстрее. За три дня швы на лице Жермины стали неприметными на столько, как будто ничего и не было. «Заживает, как на собаке» думал доктор. Но следующее время встречи, назначенное для осмотра, прошло, а пациентка не появилась. Жермина исчезла внезапно, как и Ядвига в тот раз. Поиски беглянок-обманщиц не дали результатов, две аферистки словно сквозь землю провалились. Юлиан, стоя перед зеркалом, корчил самому себе рожи, показывал язык, крутил у виска.

— Старый осёл, глупый, самодовольный индюк. Да собственно, так и должно было быть. Но видит бог, я надеялся на его милость. Но разве я могу разгадать его замысел? Нет, ну кое-что конечно могу, но жаль, не в этом случае. Я поплыл по течению и не видел берегов. Почему я прокололся? Именно я, ведь мальчик не виноват. Я, я сам допустил промах. А ведь я говорил, говорил вам, что роль учителя слишком трудна для меня.

Юлиан поднял руки вверх, сжав кулаки. Словно мешок, он плюхнулся в кресло и закрыл глаза. Возможно, он задремал, а может, улетел мыслями в пространство времени, но ощущение раельности пропало. Если бы кто-то посмотрел на доктора со стороны, то заметил бы, как нахмуренные брови Юлиана распрямились, с лица исчезла горестная печать и появилось блаженное выражение покоя и умиротворённости. Что или кого он увидел, что услышал в этом пространстве, осталось его тайной.

Глава 28

Ни Ядвига, ни Жермина никуда не исчезали, просто, как светлые силы охраняют своих подопечных, так и силы тьмы ставят незримую защиту своим сторонникам. Как знать, какую игру ведут две эти системы, в которой наши жизни — лишь маленькие винтики, составляющие огромную структуру Вселенной?

Встретив изменившуюся Жермину в конце улицы, Ядвига даже выскочила из кареты, чтобы при свете полной луны первой увидеть результаты операции.

— Да-а-а, это прос-то чу-до, — протянула Ядвига, после тщательного осмотра, — этот чудак гений, поверь мне, у него золотые руки. — Правда?! Я даже не успела посмотреть в зеркало, когда услышала твой сигнал.

— Да поверь мне, ты хороша, чертовски хороша, — Ядвига запрыгала и захлопала в ладоши, — едем скорее домой!

Карета понеслась по гулкой мостовой ночного города.

Людвиг ждал своих подруг на первом этаже, в огромной зале, освещённой множеством масляных светильников.

— Полюбуйся, милый, как она изменилась, — Ядвига стремительно вошла в комнату, ведя за руку Жермину, — так работают настоящие профессионалы.

Она подвела девушку к Людвигу и левой рукой подняла её лицо за подбородок. Людвиг ахнул от восхищения и проистально начал вглядываться в чудесно изменившееся лицо бывшей уродки. Жермина смутилась под его откровенным взглядом, на её смуглом лице вспыхнул румянец.

— Ну, каково? — засмеялась Ядвига, — я же говорила тебе, всё получится даже лучше, чем было задумано. Надеюсь, поражения уже позади и с сегодняшнего дня наше превосходство будет непоколебимым. Генри вот-вот отправиться в мир иной, а мы будем наслаждаться новыми победами. Представляешь, сколько милых пакостей с такой красавицей мы сможем наворотить? Ой, я так взволнована, что просто дрожу от предвкушения веселья.

Людвиг не сводил глаз с потрясающе красивого лица Жермины. «Да, эта женщина сведёт с ума сотни, тысячи мужчин. К её ногам будут бросать целые состояния, она встанет вровень с богинями, сколько душ погубит она, сколькими разбитыми сердцами выложит она свой путь» думал Людвиг. Как же он раньше не замечал красоту её волос густых, тяжёлых, чёрными волнистыми волнами обрамлявших её прекрасное теперь лицо. Она удивительно стройна, высокая упругая грудь в глубоком декольте притягивала взор. Большие коричневые, почти чёрные глаза смотрели прямо в душу. Влажные губы, пухлые, алые, прямо-таки просили поцелуя. Еле оторвав взгляд от Жермины, Людвиг посмотрел на Ядвигу и поймал себя на мысли, как она проигрывает внешне очаровательной мулатке. «Ядвига болтлива, излишне вертлява, поступь не сравнить с грацией этой дикой кошки, да и росточком моя рыжая невышла, на целую голову ниже. Надо же, как очевидна разница. В разные промежутки времени мои критерии красоты и вожделения меняются с невероятной скоростью. Право испить этот истекающий соком желания плод пренадлежит мне и я сегодня же буду обладать ею» решил Людвиг и, шагнув к Жермине, впился губами в её пухлые губки. Он обнял её за талию, словно хищник, настигнувший свою жертву. Поцелуй был страстным и долгим. Мелкая дрожь неистового желания обладать и принадлежать захлеснула обоих. Ядвига, открыв рот от удивления и неожиданности такого поворота событий, почувствовав исходящие от них флюиды животного желания совокупления, задохнулась от негодования и издала стон раненой в самое сердце самки.

— И что же видят мои глаза? Как это понимать?

Людвиг нехотя оторвался от жарких губ Жермины, посмотрел в её глаза, подёрнувшиеся мутной пеленой страсти и прочитал в них то, что хотел. Теперь она принадлежала ему без остатка. Не отводя от неё взора, он, не поворачиваясь, сказал:

— Только я имею права сорвать первый поцелуй с этих сладких губ, которые долгое время были не у дел. Именно мне дано право вознаградить её за всё время страданий и боли, тем более, что без неё ты вряд ли бы могла осуществить свой план. Ведь до сегодняшнего дня у тебя ничего не получалось.

— Как ты можешь так говорить?! — задохнулась злостью Ядвига, — только благодаря мне ты теперь спишь спокойно. Я подкупила столько людей, которые окружают его, столько проделанной работы и ты считаешь, это только её заслуга?! Каплю яда я могла найти везде, не сейчас так потом. Да в нём ли дело?! Масса способов уничтожить его скопилось в моей, замечу, очень талантливой головке. А ты?! Ты вообще палец о палец не ударил!!

Голос Ядвиги дрожал, как натянутая струна, взлетал к потолку и эхом разлетался по дому. Людвиг, снисходительно улыбаясь во время её запальчивой речи, сменил добродушное выражение лица на откровенно враждебное и глянул на Ядвигу так, что она втянула голову в плечи.

— Кто позволил тебе обсуждать меня в своих мыслях и тем более высказываться вслух?

Интонация, с который был задан вопрос не сулила ничего хорошего для бунтарки. Ядвига почувствовала, как по спине к поснице побежали струйки холодного липкого пота. Она боялась посмотреть на Людвига, чтобы не видеть выражения его лица. Таким она его ещё не знала, никогда он не говорил с ней в подобном тоне. Превозмогая дикий страх, овладевший всем её существом, на негнущихся ногах, она подошла к своему возлюбленному и осторожно прижалась к нему.

— Не будем ссориться, дорогой, прости меня, я сболтнула лишнего, — нежно прошептала она, уставившись глазами в его подбородок, — не сердись.

Людвиг не проявлял своего доброго расположения ни жестом, ни словом. Он стоял, как гранитное изваяние, холодное, безжизненное. Ядвиге стало совсем невыносимо от его холодности и она теснее прижалась к его груди.

— Ну же, обними свою Ядвигу, ты слишком суров. — Позвольте мне удалиться в свою комнату, — тихо сказала Жермина, — я хочу побыть одной, привести мысли и чувства в порядок.

— Иди-иди, — Ядвига нетерпеливо, словно мешавшей прислуге, махнула рукой, — а мы будем гулять и веселиться, ведь у нас с Людвигом такой праздник! Мы будем отмечать нашу с ним победу, да и твою новую жизнь отметим заодно.

Жермина пробормотала что-то по поводу своего нежелания, но Ядвига притопнула ногой на неё:

— Иди, я понимаю, сегодня ты будешь надоедать зеркалам, любуясь собой. Как угодно, сиди в своей комнате. А вот мы с моим милым сегодня разгуляемся. Да, мой дорогой?

— У меня дела и отложить их я не могу, время разбрасывать камни, пришло время их собирать, — сухо ответил Людвиг.

Ядвига подавила робость и посмотрела ему в глаза. Но его взгляд был всё таким же колючим. Понимая, что уговоры бесполезны, она, притворно весело рассмеялась:

— Какие вы буки, ну и ладно, повеселюсь за нас троих. Есть у меня пара злачных мест и отменных весельчаков. Вернусь к вечеру, а может, дня через два, незнаю. Да ведь это неважно, правда дорогой? Ты же мне доверяешь? Ведь только твои поцелуи сводят меня с ума, в твоих объятиях я растворяюсь без остатка. Обещай, что ты будешь так же честен, ведь эта чернавка теперь тоже знает волшебство твоих лобзаний. Но ведь я самая лучшая, ответь? Где ты ещё найдёшь такую преданную и страстную? Я единственная во всём мире, скажи, скажи? Успокой свою Ядвигу.

Людвиг усмехнулся, погладил её по голове, но ничего не ответил. Этот жест насторожил Ядвигу, защемило в груди, но у неё была замечательная черта характера, когда справиться с огромной силой было невозможно, она отступала. Вот и сейчас, Ядвига чмокнула Людвига в щёку и, чтобы не показать слёз обиды от его холодности, помахала руками на лицо, улыбнулась, глядя в сторону. Подхватив платье, она резко повернулась и побежала по лестнице вверх, на ходу громко говоря самой себе:

— Приведу себя в порядок, твоя Ядвига должна блистать сегодня, как никогда.

Лишь в своей комнате, она позволила себе разрыдаться, упав на кровать. Какое-то предчувствие грядуших перемен больно сжимало её грудь. Но самолюбие не давало возможности отступить от намеченного, собравшись за короткий промежуток времени, она спустилась вниз, в надежде застать Людвига там же, возле камина. Но в гостиной его не было. Крикнув вникуда о том, что она уезжает, Ядвига вышла из дома. Людвиг, услышав отъезд своей рыжей подруги, с облегчением вздохнул. В доме стало тихо. «Она, словно адский огонь с элементами торнадо, смерча, землетрясения. Как удивительно они сочетаются с уравновешенной и замкнутой Жерминой. Да, Жернима — это просто клад, как она обворожительна, сколько в ней неистраченного, скрытого, годами сдерживаемого желания. Представляю, как она может любить» улыбаясь, думал Людвиг.

Он подошёл к маленьклму столику, стоящему возле кровати. На золочёном подносе стояла бутылка с вином и блюдо с фруктами. Слуги никогда не показывались на глаза хозяину, свою работу они исполняли так, чтобы не раздражать господина рабочей суетой.

— Жермина! — громко и властно крикнул Людвиг.

Она вошла сразу, как будто стояла за дверью и только ждала приглашения. Подняв на Людвига свои большие, карие глаза, она смотрела прямо и открыто. На ней был тонкий пеньюар, роскошные волосы собраны на макушке. Людвиг откровенно разглядывал её несколько минут, потом подошёл и прильнул к губам очаровательной мулатки. Она не отстранилась а напротив, стала жарко отвечать на его поцелуй. Не хватало дыхания от страсти, пульс обоих бился с бешеной скоростью.

— Какое блаженство, я очарован тобой, — страстно шептал Людвиг, осыпая поцелуями лицо и шею Жермины.

Она молчала, лишь так же истово впивалась губами в его губы. Он потянул за шёлковый шнурок пеньюара, кружевная ткань скользнула по телу и упала к ногам Людвига. Он с вожделением смотрел на стройное, бронзовое от природы тело обольстительной полукровки. Держа одной рукой её за талию, он осторожно вытаскивал шпильки из её причёски, пока копна густых волос не рассыпалась по смуглым плечам девушки, прикрыв упругую грудь девственницы. Больше не в силах сдерживать своё желание, Людвиг подхватил Жермину на руки и резко, почти бросил её на кровать. Она призывно изогнулась, стон страсти вырвался из груди.

Долго из комнаты, где воцарились безудержное неистовство плотской любви раздавались стоны и вскрики. Искусству Людвига доставлять наслаждение особам женского пола мог бы позавидовать любой представитель сильной половины человечества. Опыт физической близости для Жермины был первым и именно таким она его себе представляла. Испытав великое запредельное наслаждение соития несколько раз, она никак не могла насытиться.

— Ещё, ещё, не оставляй меня, — изнывала она от страсти.

И Людвиг с удовольствием исполнял её просьбу. Неутомимый любовник, знавший миллионы способов, как доставить женщине высшее блаженство, он доводил Жермину до сумашествия своими ласками. Она не оставала от него, став усердной ученицей. Её природная страсть была ни чуть не слабее умения ставленника преисподней. С грацией пантеры, со скользкостью змеи, она губами обследовала всё тело Людвига, не пропустив ни одного дюйма.

— Пусть разверзнуться небеса, пусть сама земля превратиться в пыль, ничто не помешает мне получить наслаждение, — жарко шептала она.

Сквозь мутную пелену страсти, застлавшую глаза, она посмотрела на своего партнёра и увидела перед собой личину самого хозяина преисподней. Нисколько не испугавшись, она лишь теснее прижалась к нему своим гладким телом. Откинувшись на спину, она потянула на себя своего любовника и принимая его изощрённые ласки, смотрела, как мутные струйки пота сбегали по его волосяному покрову на её трепещущее, от новой волны желания, тело. Изнурённые многочасовой любовной игрой, они откинулись на подушки, не в силах пошевелиться.

Дверь с шумом распахнулась и в комнату вбежала Ядвига, на ходу рассказывая о том, как чудно провела время. Осеклась на полуслове, увидя картину, поразившую её своим бесстыдством. Словно разъярённая кошка, она бросилась к постели со словами:

— Ах ты дрянь черномазая, в моё отсутствие на моё ложе впозла, уничтожу!

Людвиг резко поднял руку и волна невидимой, чудовищной силы отбросила Ядвигу назад, к дверям. Она гулко стукнулась головой о косяк и рухнула на пол без чувств. Несколько мгновений не приходила в себя. Очнувшись, обвела невидящим взглядом комнату и медленно начала подниматься на ноги.

— Ты успокоилась? Поняла, что была не права? Или тебе не достаточно того, что знаешь меня так близко?

Ядвига, стоя на одном месте, опустив плечи, что-то бормотала в своё оправдание, но слов не разобрать.

— Что ты возомнила о себе? Хочешь поиграть в брачные узы, так ты ошиблась. Я не позволю существу, которое столь глупо и ревниво, отравлять мою и без того короткую земную жизнь. Я свободен от всяких обязательств по отношению к тебе, которые ты сама напридумывала в своей тупой головке. Безмозглая ревность нарушает субординацию, а этого я не позволю никому. Ты разочаровала меня, я не доволен.

Его рассерженно-снисходительный тон заставлял Ядвигу ещё больше втягивать голову в плечи.

— Но ведь это грех — тихо прошептала она.

— Ты в своём уме?! Какой грех?! Что это значит «грех». Для вас не существует это понятие в том виде, который многие века вдалбливали в головы человечества. А ты знаешь, кто первый совершил грехопадение? Да-да, именно ОН, тот, которого считают мерилом чистоты, залогом порядочности и непорочности. Что значит «непорочное зачатие»? Бред, дети не рождаются от воздуха или невидимого создателя! Только слияние двух биологических начал может создать новую жизнь. Отсюда вывод, всё было совсем иначе, чем вам твердили. Совратить замужнюю женщину, старый греховодник! И ты хочешь улучить меня в чём-то постыдном? Глупая гусыня, безмозглая самка, чего ты ожидала от меня, которому «сатана» имя, — Людвиг, видя её испуг, чуть смягчил голос, — Именно для того вы рядом со мной, чтобы искоренить последние чувства добродетели из ваших сердец. Зачем она вам, порочным, грязным в помыслах и делах? В вас не должно быть ничего святого и кристально чистого. Вы служительницы культа греха, для которого нет рамок и ограничений. Следуйте за мной, усваивайте мои уроки и ваша жизнь станет динамичной, изысканной, самой прекрасной! Я научу вас такому, что и не снилось жалким людишкам со скудным мозгом. Когда моя физическая оболочка жаждеть любви, я вхожу в сны к разным особам женского пола, к молодым, старым, замужним, девственницам, мне всё равно. Я предаюсь с ними любовным утехам, даю им такое наслаждение, которое ни до меня, ни после, они не испытывали. Я принимаю разные виды, зная, какого мужчину хочет та или иная. Со мной они поднимаются на самую вершину блаженства, ибо я чувствую, чего они хотят. Наше совокупление настолько неистовое, что ещё долгое время они вспоминают свои сны с дрожью в коленях, с выделением любовных соков из своего чрева и ждут, зовут меня вновь и вновь, лишь голова касается подушки. Но самое важное то, что при нашем слиянии женщина выпускает столько сексуальной энергии, которую ни при каких обстоятельствах не получишь. Я питаюсь этой энергией, утопаю в ней и, насышаясь до избытка, щедро делюсь своими запасами с демоническими сущностями. Мне нужна каждая человеческая энергия, включая и сексуальную. Чем больше я получу их, тем недоступнее становлюсь. Я — порождение дьявола и этим всё сказано. Надеюсь, ты всё поняла, моя дорогая. Отныне это ложе на троих. Иди к нам, Жермина не стеснит тебя, а наоборот, откроет все твои сокровенные уголки и тела и души.

Людвиг сказал последнюю фразу так нежно и ласково, что в теле Ядвиги, в животе вспыхнуло тепло, превращаясь в жаркий огонь предвкушения чего-то сверхестественного. Она подняла глаза и посмотрела на этих двоих обольстителей в новом свете, свете грядуших наслаждений и безудержной страсти. И всё-таки, остатки стыда и каких-то, спящих глубоко, приличий, не позволяли ей броситься в море греха, как в омут. Людвиг, чувствуя её замешательство, встал с кровати, подошёл к своей, когда-то единственной, возлюбленной и очень аккуратно начал помогать раздеваться. Когда платье соскользнуло с плеч Ядвиги, он обошёл вокруг, поцеловал те места, которыми она ушиблась, поднял её на руки и понёс на ложе, на котором, поддерживая голову рукой, на боку лежала Жермина, не проронившая ни слова за весь разговор. Людвиг положил Ядвигу на кровать, расправил её волосы по подушке и, мило улыбаясь Жермине, дал знак рукой, чтобы включила свою фантазию. Той не надо было даже давать разрешение, она словно всю свою жизнь только и занималась развращением пуритански воспитанных в этом деле девиц. Она так умело начала осторожно ласкать Ядвигу, что хватило всего несколько секунд для того, чтобы смущённая и скованная рыжая бунтарка приняла её ласки и сама начала проявлять завидную активность. Две очаровательные головки, одна в рыжем пламени волос, другая — с копной смоляно-чёрных кудрей, то оказывались вместе, жадно лобзая друг друга, то становились на противоположные стороны, губами доводя до экстаза партнёршу в самых интимных местах. Извиваясь телами словно две змеи, они стонали, выли, скрежеща зубами, орали, достигнув апогея плотской любви. Людвиг вальяжно, с бокалом вина в руке, развалился в кресле, стоящем возле кровати и наслаждался зрелищем восхитительного, по его мнению, действа порочной любви, далёкой от той, которая была подарена людям господом. А двум развратным любовницам усталость была неведома. Подмигнув друг другу, они сползли с кровати и, будто две грациозные кошки, на четвереньках подобрались к своему хозяину. Сидя в кресле, он снисходительно смотрел, как две похотливые подружки принялись изощрённо возбуждать его. Когда бесстыдство девиц достигло наивысшей точки, его биологическое тело ответило на их приятные, напористые домогательства. На толстом, пушистом ковре с длинным ворсом троица предалась безумной, безудержной страсти развратного соития.

Виола а и Юлиан сидели возле Генри молча, никто из них не мог найти друг для друга слов поддержки. Генри то ли спал, то ли был без сознания. Бледное, серое лицо, впалые щёки, жёлто-синюшные пальцы не оставляли ни какой надежды. Хотя Юлиан, где-то в глубине души, уже начал воспринимать происходящее с достоинством просвящённого человека, но встретив немой вопрос в глазах Виолы, в нём снова поднялось возмущение: «Как не справедливо! Я дожил до старости, а он так молод, сколько он мог ещё успеть узнать! Сколько я мог ему ещё рассказать и объяснить! Ничего не понимаю, где логика — оставлять жить беспомощных стариков и забирать молодых?! Бедная девочка, а малыш?! Почему ему достаётся такая судьба — рости без отца, да ещё такого отца, которому открывались тайны мироздания! О, господи, разве кто-то может разгадать твой замысел?!». От мрачных мыслей его отвлёк тихий стон Генри. Открыв мутные от боли глаза, он пошевелил рукой, словно подзывал кого-то. Юлиан встал и подошёл к изголовью. Почувствовав, что Генри хочет что-то сказать, он потёр ладони и, произнося вполголоса какие-то певучие фразы, закрыл глаза. С покрасневшим от натуги лицом, словно разрезая руками воздух над головой Генри, что по всей вероятности довалось с трудом, он совершил какое-то действо, от которого взгляд Генри стал ясным и осознанным. С лица умирающего сошла смертельная бледность, он даже улыбнулся. Юлиану была известна старинная, магическая техника снятия боли путём замораживания группы нервных окончаний, отвечающих за болевые ощущения. В его практике было несколько случаев, когда умирающие пациенты уходили в мир иной без ощущения страшных мучений, в полном сознании. Вот и сейчас всё получилось. Генри выглядел настолько здоровым, словно и не было этой пугающей синевы пальцев и щёк.

— Виола, дорогая, прошу тебя, иди отдыхать, — попросил Генри, — у тебя совершенно измождённый вид. Родная, иди поспи, со мной Юлиан, а значит, я буду в полном порядке.

Виола, словно сомнабула, от нечеловеческой усталости едва передвигая ноги, вышла из комнты. Юлиан проводил её печальным взглядом: «бедная девочка, как она изменилась за это время, сколько она пережила. Что твориться в этой измученной душе — страшно представить».

— У меня было астральное видение, учитель, — начал Генри довольно бодрым голосом, — мне явились три человека, вернее, их астральные проэкции. Кто это был, я незнаю, между нами состоялся разговор.

— Скажите, это были именно люди или сущности другого мира? — заинтересовался Юлиан.

— Всё было так, как я привык видеть, их голоса показались мне знакомыми, вернее, один из голосов. Тембр, да-да, как я не догадался! Именно этот голос говорил со мной в самые ответственные моменты! Но я никогда не видел его обладателя. Сколько раз я просил показаться мне, ответить на множество вопросов, возникавших у меня, но он никогда не обозначивал себя. А теперь явились целых три духовных проводника. Я вспомнил одно из ваших выражений: «когда ты перестаёшь упорно искать что-либо, то оно находить тебя само».

— Да, мой мальчик, на всё в жизни есть ответы, надо только правильно задать вопросы тем, кто знает, что отвечать.

— Путь поиска ответов заканчивается тогда, когда сам решил его закончить, так получилось в моём случае, я оступился, не доглядел, не проанализировал и свернул с пути. Что ж, исправить уже ничего нельзя и надо принять с достоинством.

Генри печально улыбнулся и посмотрел на Юлиана. Тот, не в силах выдержать взгляд ученика, встал и отошёл от кровати.

— Мне трудно философствовать вместе с вами сейчас, когда мои мысли заняты решением задачи, как помочь вам. — Большинство людей лгут, изворачиваются, они думают, что солгав, не сказав правды, не смогут узнать то, что их интересует больше всего. Необязательно быть мудрецом чтобы сделать вывод: что люди видят и говорят — не одно и тоже, чем взгляд на вещи, когда их об этом спрашивают. Оставьте, и вы и я прекрасно знаем, неизбежное не за горами. Не отравляйте притворством о мнимом незнании последние минуты и не заставляйте меня уходить с тяжёлым сердцем.

Генри произнёс это таким просительным тоном, что Юлиан поёжился.

— Давайте не будем тратить время, которого не так уж и много, на успокаивание друг друга, — Генри дотянулся к прикроватному столику, взял стакан воды и жадно выпил его.

— Это хорошо, что ты пьёшь сырую ключевую воду, — словно за соломинку схватился Юлиан за этот жест своего ученика.

— Вода — кровь земли, — заговорил Генри, вытерая капельки воды с губ, — она всегда была символом очищения и покаяния. Вы же знаете, я, с самого детства обожаю воду. Море, его просторы. Мне всегда было спокойно под шум дождя. Даже отдых в 12-ом доме я выбрал именно в водной стихии.

— Да, это было прекрасное время нашего общения, — улыбнулся Юлиан, — но что сказали эти трое, которых вы видели в своём видении? Как выглядели они?

— Как обычные люди, как мы с вами. Они не называли свои имена, но дали мне понять, что небезымянны, — Генри помолчал немного, вспоминая встречу, — я не давал им обет молчания о нашем разговоре. Да, я срашивал их о том, что там, за горизонтом жизни, за той чертой, которая разделяет миры. Но они лишь улыбались и уверяли меня, смерть — не значит конец. Да, больно расставаться с этим чудом, больно даже не физически, больно морально. Эти рассветы, закаты, смена времён года. Как страшно потерять связь с близкими людьми. Вы знаете, мне всегда казалось, когда я умру, то всё равно буду знать, что происходит в этой жизни с теми, кто мне дорог. Казалось, я всегда смогу контролировать их жизнь, помогать, пусть не физически, а морально. Подсказывать выход из положения в том, или ином случае. Вообщем, не уйду без права появлятся в этом мире. Я всегда твёрдо верил только в это. Как вы думаете, почему такие мысли?

— Вы не единственный, мой друг, так мечтают многие, если не все, — Юлиан почесал затылок, — признаться, я тоже мечтал об этом, пока мне дали понять, что откровенно вмешиваться в жизнь даже самых любимых людей — верх неприличия. Каждый из них имеет право на собственные победы и поражения. Мир мёртвых даёт клятву не передавать свои знания, ибо тогда люди начнут жить, не оглядываясь на свой путь, а ведь только в этом может быть смысл продвижения по лестнице духовной эволюции. Мистически одарённые хотят добиться такой астральной проэкции, чтобы с земным сознанием заглянуть по ту сторону жизни, узнать секретные сведения иных миров. Но посвящение и состоит в понимании невозможности пересечь две паралелльные жизни и смерти. Мы никогда не сможем родиться в том времени, которое прошло и не умрём в том, которое ещё не наступило для нас. Не бойся, мой мальчик, будь мужественным. Надеюсь, нам ещё предоставиться возможность встретиться и говорить, говорить о том, о чём не успели в этой жизни. Смотрите в будущее с оптимизмом.

— А разве в моём теперешнем положении есть будущее? — Генри горько усмехнулся.

— Есть, уверяю тебя, — Юлиан взял Генри за руку, — не хочу говорить тебе банальные вещи, но смертно лишь тело, сосуд, в котором заключено сознание. Пусть кажется фантастичным моё следующее высказывание, но скажу всё равно. Множество воспоминаний людей, услышанных мной, сводятся к определённо единой системе. Как часто кажется, что с тем или иным человеком ты уже виделся когда-то, что-то связывало вас. В одном вы видите настоящего друга, которому можно доверять безоговорочно и вы верите, а он может так подвести в нужный момент, что от потрясения вы потеряете почву под ногами. Когда друг кричит о том, что ни разу не подводил вас в жизнь, не стоит слепо в очередной раз полагаться на этот факт, подумайте, будет ли ему под силу новая ноша, возложенная на него. От другого хочется бежать без оглядки, но вы, почему-то держите его рядом и в некоторых случаях оказываетесь правы, он может встать на вашу сторону при таких обстоятельствах, где даже верные друзья спасуют. И всё это может быть в противоположном направлении. Друзья в новом вашем воплощении так и остаются вашими друзьями, а враги так и будут врагами. После очередного разочарования, я собираюсь с мыслями, расскаладываю по полочкам факты, предществующие этому, нахожу просчёты и откладываю в банк памяти, чтобы впредь не допускать подобного. И этому надо учиться каждый раз, подниматься, падать, вставать и снова тянуться к высотам. мне всегда казалось, что наш создатель с большим чувством юмора. Иногда шаг вперёд, это результат пинка в зад, — как-то грустно рассмеялся Юлиан, — Ведь Он знает всё, видит всё, слышит всех и вся. От него нельзя скрыться ни при жизни, ни при смерти. Все наши мысли ему известны так же, как и дела. Я не думаю, что ему доставляет удовольствие видеть, как мечутся от непонимания наши души. И опять же, рассказы многих людей пестрят восторженными впечатлениями об успокаивающих души видениях. Разве можно сомневаться в истинной природе этих явлений? В самый последний момент обязательно придёт нужное знание, после которого станет легче и не так изнуряющее страшно. Вот и ваша встреча с тремя сущностями явно из этого числа. Я без всякого сомнения уверен в том, что они многое успели рассказать тебе, поэтому ты так спокоен, скажи, я прав?

Но Генри не ответел, он спал, о чём говорило его размеренное дыхание. Юлиан долго смотрел на своего дорогого мальчика и не вытирал слёз, катившихся по щекам. Пожилой доктор хотел встать и на цыпочках уйти, но не смог. Содрагаясь от рыданий, он уткнулся в свои колени и долго сидел, сдавливая грудь, чтобы не завыть в полный голос.

— Мой дорогой мальчик, приходит твой конец, а я не в силах изменить ход истории и от этого моё сердце разрывается на куски, хотя разумом я всё понимаю. Но, значит не так совершенно моё сознание, раз так горько! Господнее учение говорит, надо прощать и понимать. Надо находить в себе силы, чтобы прощать, какую бы боль не причинил тебе хоть самый злейший враг. Надо понимать всё холодным рассудком. Но нет сейчас во мне таких сил, разум воспламенён, как никогда и пламя от него испепеляет душу. Поэтому я не буду приводить никах доводов в своё оправдание и пусть меня судят те, кто имеет на это право, а там, будь что будет. Я слишком привязался к этому мальчику и раз его дни на этом свете сочтены, почему эти отвратительные твари должны продолжать свой путь в этом воплощении. Нет, так не будет, в писании есть и другое высказывание «око за око, зуб за зуб». Я призову себе на помощь науку будущего, пусть послужит мне, как многие века я служил ей. И пусть я стану мечом карающим, а как моё поведение расценят на самых высших ступенях мироздания, мне всё равно.

Юлиан, видимо, что-то решив, хлопнул себя по коленкам, встал и, тихо вышел из комнаты. Спустившись вниз, он почувствовал чьёто присутствие возле тлеющего камина. В кресле сидела Виола. Юлиан подошёл к ней и положил руку на плечо. Она медленно повернула к нему голову и, дрожащими губами, тихо спросила:

— Но, почему? Чем мы прогневили господа? Если бы вы знали, как мне страшно, как больно и нет понимания, как не стараюсь.

— Мне очень жаль, я расписался в своём бессилие. Но мужайтесь, лучшая память для ушедших — это наши достойные жизни. Я приду сегодня перед полуночью и останусь с ним до утра. Не изнуряйте себя, моя бедная девочка, у вас сын и надо жить дальше. Боль пройдёт, успокоиться душа и разум всё поймёт. Простите, мне пора.

Юлиан ободряюще сжал плечо Виолы и быстро вышел на улицу.

Он почти бежал к своему дому. Мысли работали лихорадочно, но вполне сознательно. План выстроился и оставалось только претворить его в действие. Вбежав в свою лабораторию, Юлиан начал подготовку. Расчихлив на столе какой-то прибор, накрытый плотной тканью, он прикрутил к нему несколько блестящих трубок разного размера. Дёргая маленькие рычаги, нажимая кнопки, он добился того, чтобы вся конструкция загудела ровным звуком. Прислушавшись к этому тихому гулу, Юлиан потёр ладони, придя в невероятное возбуждение. Видимо, всё было именно так, как ему нужно. Сверяясь в записями в толстой тетради, он, с благоговением, подошёл к красной кнопке, находившейся в самом низу этого сооружения и, перекрестившись, нажал её. Гул стих, но через несколько секунд возобновился в новом звучании. Это был треск и мерное тиканье часов, а через мгновение, из двух самых больших трубок вырвалось ярко голубое свечение и, слившись в середине, превратилось в слепящий глаза прозрачный шарик, размером с кулачок ребёнка. Он искрился, вращаясь вокруг своей оси. Юлиан бросился в дальний угол комнаты, где на небольшом столе, так же прикрытый тканью, стоял ещё какой-то прибор. Сдёрнув покрывало, доктор быстро покрутил колёсико с ручкой, чтобы развернуть аппарат, похожий на пушку, по направлению к искрящемуся шарику. Из этой пушки вырвался красный луч и ударил в шар. После этого, энергетический сгусток наполнился красноватым цветом и увеличился в три раза. Юлиан, улыбаясь своим мыслям, взял с полки продолговатый плоский предмет с ровными рядами цветных, маленьких кнопочек. Словно пианист, пробежал пальцами по эти кнопкам-клавишам, направив конец предмета на шар. Тот дрогнул, покинул своё пространство между трубками, проплыл по воздуху к окну, завис на минуту возле подокойника, словно прощался со своим творцом. Юлиан как-то нервно хохотнул и, тремя пальцами одновременно нажал три кнопки. Шарик дёрнулся и выплыл в окно.

— Вот и всё, — вытирая пот волнения со лба, сказал доктор, — а теперь можете судить меня самым строгим судом Мироздания.

Он рухнул на стоящий рядом стул и устало закрыл глаза.

Зов Людвига застал Ядвигу и Жермину в их комнатах. Обе девушки вышли в коридор, пожимая плечами, переглянулись и спустились вниз, в гостиную. Людвиг встречал их стоя, сложив руки за спиной, и в упор смотрел на обеих вошедших.

— Что случилось, милый? Ведь мы только что пожелали друг другу приятного отдыха, а меня ты оторвал от сборов на прогулку, — сказала Ядвига, поправляя причёску.

— Я кое-что вспомнил, мои дорогие, — Людвиг мило улыбнулся, — спустимся в наше святилище.

Он первым пошёл к лестнице, ведущей в подвал. Девушки переглянулись и последовали за ним. Людвиг занял своё место за столом, давая понять спутницам что разговор может затянуться. — Но Людвиг, мы же договорились, что я не буду сегодня ночевать дома, — Ядвига надула губки, — ну же. Нельзя поговорить после, у меня нынче большие планы.

— Дорогая, я не намерен вступать с тобой в полемику, — как-то настораживающее ласково сказал Людвиг, — присядьте.

Жермина, никогда не вступавшая в пререкания с ним, тут же села на свой стул. Ядвига, поморщившись от недовольства, всё-таки не стала упорствовать, помня, каким суровым бывает Людвиг, если ему перечат. В воздухе повисла пауза. Людвиг сидел, сцепив руки с замок на столе, было видно, как они мелко дрожат.

— Я хочу поговорить с вами о том, как мы прожили всё это время, — тихо сказал он.

— Да замечательно! Но почему в прошедшем времени? — Ядвига не могла долго сдерживаться, — я не собираюсь что-либо менять, а тем более умирать.

Людвиг поднял на неё глаза и пристально, пришурившись, посмотрел на свою рыжую подружку, а потом перевёл взгляд на Жермину. Та, почему-то, смутилась и прошептала:

— Я тоже считаю, что всё было прекрасно. А вы, мой господин, думаете иначе?

Людвиг снова замолчал, теперь уже дольше, чем в первый раз. Жермина, терпеливо ждала его ответа, а Ядвига, напротив, была необычайно взволнована. Едва она открыла рот, Жермина толкнула её под столом ногой и она осеклась. Долго Людвиг испытывал терпение своих собеседниц, а начав говорить, привёл их в трепет своими словами.

— Я тоже доволен и вами и собой, — он улыбнулся, но как-то не очень искренне, — жаль, что время пролетело так быстро. Наблюдение за жизнью доставляло мне огромное удовольствие. Смотреть на низость душ, чванство, похоть, стяжательсьво и знать, что столь непривлекательные качества не коснутся тебе, ибо ты выше определений порядочности — что может быть интереснее? Когда ты, словно хирург-костолом, выворачиваешь наизнанку душу и смотришь, какона начинает корчиться, покрываться налётом гнили, пока совсем не почернеет и превратиться в жалкого, ничтожного червя, пожирающего самого себя. Надо признать, вы были прекрасными помощницами и весьма преуспели во многих делах. Мне нравилось видеть вас в работе, замечательное зрелище! Как загорались ваши глаза, как вы преображались, становились ещё обворожительней именно в том плане, как нравиться мне. Я был талантливым кукловодом, дёргал тончайшие нити и вы творили всё, что хотели. Надо отдать вам должное и поблагодарить от имени той могущественной силы, способной разрушить всё. Мы были её верными слугами, изобретательными творящими учёными. Да-да, именно учёными, ведь мы изучали людей, добирались до самых отдалённых уголков их сознания. Открывали такие потаённый дверцы в душах, которые даже они сами боялись когда-либо открыть. Нет, мы не извалялись в отвратительной грязи пороков, она не могла прилипнуть к нам, ибо мы сами и есть порок.

— Да что с тобой? — всплеснула руками Ядвига, — ты пугаешь меня! Ну, что за настроение?

Ядвига вскачила со стула и хотела подойти к Людвигу, но он посмотрел на неё так, что она вздрогнула, попятилась и села на место. Жермина почувствовала неприятный холодок где-то в животе и, набравшись смелости, тихо спросила:

— Правда, господин, к чему столь длительное и нагнетающее страх вступление. Говорите прямо, что привело вас в такое состояние тягостных раздумий. Я чувствую вашу тревогу и не могу найти объяснение ей.

Людвиг внимательно посмотрел ей в глаза и, как ни странно, первый раз не выдержал и отвёл взгляд. Это только ещё больше убедило Жермину в том, что сметение Людвига — неспроста. Едва она решилась надавить на него, он, решив что-то внутри себя, стукнул кулаком по столу и встал во весь рост со словами:

— Проклятье, так рано, но… Так вот, дорогие мои, я весьма признателен вам за то, что вы были возле меня, кто раньше, кто ничтожно мало. Но сегодня всё кончится.

— Ты хочешь расстаться? С кем? С ней? Со мной? — дрогнул голос Ядвиги.

— Нет, ни с кем из вас я не хочу расставаться, — Людвиг снова сел на своё место и протянул руки своим подругам, — пусть я покажусь вам эгоистом, но поверьте, так будет лучше. Я всегда был вашим прикрытием, без меня вы пропадёте. Вы не сможете жить вместе, а врозь, у вас мало шансов на успех. Поэтому, нужно уйти именно вместе. Дайте мне руки, я поделюсь с вами силой, чтобы вам было не так страшно. Возьмитесь друг друга за руки, а другие протяните мне. Ну, же, быстро, руки сюда!

Крикнул Людвиг, сжав зубы. Обе девушки вздрогнули и торопливо выполнили его приказание.

— Мой господин, что вы задумали? — Жермина сидела с такой прямой спиной, казалось, что её позвоночник может вот-вот лопнуть от напряжения, — неужели ничего нельзя изменить? Разве вашего умения не хватит спасти всех нас?

Людвиг смотрел в одну точку на столе и не поднимал глаз на девушек.

— Да что происходит?! В конце концов, вы можете объяснить мне? — взвизгнула Ядвига.

В отличие от Жермины, которая догадалась о чём-то, она совершенно ничего не понимала и уже начала злиться. Ей стало невыносимо тоскливо и, больше того, страшно до такой степени, казалось, даже волосы стали шевелиться. Вид Людвига, недосказанность, его, какая-то непонятная тревога и заметное волнение пугали её. Она сжала ладонь Людвига.

— Судьба не любит и не позволяет с ней спорить. Даже Иисус Христос просил отца своего изменить предначертанное. Так на что можем рассчитывать мы? Ходь господь и последняя инстанция, но переменит ли он своё решение о наших судьбах? Наш отец и покровитель Люцифер, но и он не всемогущ. Над ним стоит его отец, тот который сотворил всё небесное и земное. Ему под силу соеденить миг и вечность и он изявил желание руками своего последователя лишить нас телесной оболочки, увы, помощи ждать нам не откуда, — от большого внутреннего напряжения Людвиг говорил тихо, но чётко выговаривая слова, — советую вам вспомнить слова хоть какойнибудь молитвы.

— Милый, что тебя беспокоит? Я с тобой, твоя Ядвига рядом, а значит, нам ничего не грозит. Мы такая сила, всё сможем перевернуть. Успокойся, я…

Но договорить она не успела. Появившись из ниоткуда, над центром стола появился светящийся шар, размером сжавшегося в клубок ежа. Он был похож на это животное ещё тем, что словно ощетинился тонкими лучиками, как иголочками. Все трое, оцепенев от неожиданности, не признеся ни слова, уставились на шар. Ядвига почувствовала, как задрожала рука Людвига, как он больно сжал её руку и улыбнулся, вернее, оскалился, словно дикий зверь перед опасностью. А шар, тем временем, начал медленно вращаться вокруг своей оси. Его вращение ускорялось с каждой секундой, начал нарастать какойто неприятный, режущий слух звук. Зрелище притягивало взор, гипнотизировало, не давая зрителям шевельнуться. Ядвига попыталась зажмуриться, чтобы согнать наваждение, но веки словно приклеелись к глазницам.

— Вот и всё, — голос Людвига был еле слышен.

— Нет, — выдохнула Жермина, — я не хочу, я не хочу так!! Я только начала жить!!!

Ядвига, почувствов, как Жермина стала вырывать свою руку, всё поняла. Онемела от догадки, перехватило дыхание и страх, дикий страх сковал сердце. Гипноз шара не давал повернуть голову, послушными остались только глаза и Ядвига посмотрела на Людвига. Его лицо было похоже на маску, не дрогнул ни один мускул. Словно облитое парафином, оно было безжизненно застывшим. Комок в груди Ядвиги сдавил дыхание, мгновенно, перед глазами промелькнула их первая встреча, ночи любви и нежности. Ей стало невыносимо жалко себя, его, Жермину, жаль эту жизнь, которая была такой интересной. Но напряжённая рука её любимого и, ставшая липкой от страха, рука Жермины, первой догадавшейся о том, что происходит, не оставляли никаких надежд на спасение. И Ядвига, вдруг… успокоилась. Она даже попыталась улыбнуться, но тщетно, она не владела ни своим телом, ни лицом. Говорить и мыслить — единственное, что им осталось на пороге смерти.

— Я с тобой, милый, рядом. Мне ничего не страшно, пока я чувствую тебя, твою силу, — как смогла веселее сказала Ядвига и перевела взгляд на Жермину, голос стал жёстче, — перестань дёргаться, как была трусливой челядью, так ей и осталась. Возьми себя в руки.

Мгновения, отпущенные им для последнего разговора, кончились. С шаром, который будто слушал их всё это время, стало происходить что-то загадочное. Он вспыхнул ещё ярче, на его поверхности начали появлятся то впадины, то выпуклости, множество оттенков цветов высветились ослепительным светом. Он прекратил вращение и выстрелил тремя лучами в направлении троих сидящих людей. Каждый луч пронзил своего подопечного в середину лба, потом прошёл по грудной клетке и остановился в области сердца, выжигая плоть вокруг. Сидящие, в мгновение ока, сгорели заживо.

Юлиану давно не составляло труда выходитьастральным телом, а в таком состоянии возбуждения и трепета подавно. Астральное перемещение хорошо тем, что в мгновение ока можно оказаться хоть где от того места нахождения физической оболочки.

Астрал Юлиана уже стоял в огромной комнате дома, в котором творили свои деяния три зловещие и коварные сущности. Доктор обходил комнату за комнатой, но дом был пуст. Даже многочисленная прислуга, скользящая по дому как тени в присутствии хозяев, словно испарилась. Юлиан был озадачен, но что-то ему подсказывало, те, кого он искал были в доме. Высота особняка подразумевала наличие подвального помещения. «Скорее всего они именно там» догадался Юлиан. Спустившись по крутой лестнице вниз, он прошёл сквозь массивную резную дверь из чёрного дуба.

Это была огромная комната. Убранство помещения говорило само за себя. Разрисованные пентаграммами стены, чёрные свечи в бронзовых подсвечниках в форме хвостатых чудовищ, множество предметов культа сатаны для совершения ритуалов. Было очевидно, хозяева дома любили бывать здесь. Именно здесь они и нашли свой последний приют, среди привычных вещей. Посреди комнаты, на толстой шкуре с длинным мехом, стоял трёхугольный стол, на каждом углу было по стулу с высокими спинками. Спинки было отчётливо видно потому, что на них, в естественной для сидящего человека позе, было то, что осталось от хозяев зловещего дома на окраине города. Обуглившиеся тела застыли в неподвижности смерти. Юлиан смотрел на дело рук своих со странным ощущением полного безразличия. Он не испытывает ни радости, ни удовлетворения, ни сожаления, ни страха, словно был простым очевидцем трагедии, не имеющей к нему никакого отношения. В том, что это были именно те, на которых распространялся его гнев, он не сомневался ни на минуту. Он нисколько не раскаивался в содеянном и это наводило его на размышления о правомерности своего поступка.

«Достойный финал их жизни, сгорели в гиене огненной, хотя и созданной исскуственно. Но раз никто не вмешался ни с той, ни с другой стороны, значит… А что значит? Да то и значит, я — меч карающий, хотя и звучит несколько напыщенно и самонадеянно» сформулировало сознание Юлиана.

Он покинул помещение, где поселилась смерть и оказался на улице. Невидимый никому, он находился среди толпы заспанных, в наспех наброшенных одеждах, людей, которые, перебивая друг друга, громко обсуждали пожар. Действительно, весь дом был объят пламенем. Треск и столбы искр, взлетающих к ночному небу, представлял собой фантастическое зрелище. Прислуга обсуждала странное возникновение пожара, он занялся срузу в нескольких местах, будто кто-то пробежал с факелом по комнатам, поджигая портьеры, мебель и всё, что могло быстро вспыхнуть. Судя по тому, что две кареты и любимые рысаки хозяев были в конюшне очевидно, что участь дома постигла и их. Никто из челяди даже не предлагал предпринять что-либо для поиска. Да и как искать, если даже на расстоями несколько десятков метров от дома, стоять было невозможно от жара. Из подвала, куда хозяин и две дамы, жившие с ним, спустились поздно вечером, вырывались языки пламени, клубы дыма и пепла.

— Может, это они устроили пожар? — предположил кто-то в толпе, — странные люди.

— Да совсем они не люди были, — забормотала старая женщина, с обветренными руками прачки, — не по-доброму жили, во грехе, спали втроём. Прости господи. Вот и пала на их головы кара божья.

Женщина перекрестилась и, укутавшись в драную, старую шаль пошла прочь от пожарища.

«Медленно мелит мельница господня, но нет сомнений в её работоспособности. Растирает в пыль всё то, что подлежит помолу. Насыпь эту пыль на руку, сдунь её и человеческому глазу невозможно разглядеть, куда она разлетелась. Я всегда старался держать врагов в напряжении, не позволял себе расслабляться и терять бдительность по отношению к ним. но никогда не переходил границу дозволенного. Физическое уничтожение было не приемлемо для меня. За очень короткий срок все мои ранние человеческие ценности растворились без остатка. Моя душа и мой разум взбунтовались и я убил жестоко, хладнокровно и преднамеренно. И ни капли не жалею об этом, хотя сам не ожидал от себя такого, что же говорить о других? Каждое деяние наказуемо в своё время» последняя фраза смутила Юлиана своей двусмысленностью. Но старый, опытный доктор отогнал её, давно решив для себя всё.

Юлиан находился в каменном гроте на берегу океана. «После полнейшего хауса в мыслях, наступает прозрение. Чего человек не хочет, он твёрдо знает. Но чего он хочет от судьбы — на протяжении всей жизни желаемое меняется неоднократно. Грех даже необходимый не перестаёт быть грехом и искупать его приходится, порой, всю жизнь. Сколь много вариантов судьбы даёт нам сделанный выбор и только ты сам решаешь, как тебе жить. Не нужно сетовать на кару господню. Твоя вина состоит не в том, что ты не смог противостоять, а в том, что сам настойчиво убеждал себя — именно такой путь был уготован тебе изначально. Даже душа самого доброго и открытого человека имеет свои тёмные, неисследованные катакомбы. Если человека разозлить больше, чем он готов в данный период времени осознать и пережить, то спящие в пещерах души демоны вырвуться наружу, подталкиваемые энергией обиды и злости. И поверьте они принесут огромные разрушения духовному развитию. Невидимая граница между злодейством и добродетелью будет нарушена. Конечно, возникает вопрос — есть ли души без закоулков, идеально воздушные, светлые, чистые, ласковые, понимающие, неосуждающие? Есть, как всегда отвечаю сам себе. Но слишком много времени нужно возвращаться в жизнь не на год, ни на месяц, а на столетия. Век за веком преодолевая пороки, высвечивая их и вытаскивая из самых отдалённых уголков, выгоняя из себя самого даже их зачатки. Тогда, в конце концов, будет найден один, единственно правильный выбор борьбы с дьявольской сущностью. Душа к этому моменту вернёт себе сияющий первоначально свет, бывший в ней от самого первого рождения. И тогда, вновь прозревшего — в другие миры, на другой круг эволюционной лестницы. Единственное что меня огорчает, это присутствие в моей душе таких потаённых уголоков, где копошится клубок моих собственных демонов. Вот они и вырвались наружу. Не смотря на всю мою учёность, я дал им волю. Теперь неизвестно, как долго мне придётся нести тяжёлую ношу своего проступка. Значит, я ещё сам слаб и податлив на эмоции всякого рода. Это и послужило причиной отодвинуть меня от той черты, за которой наступает полное понимание смысла вещей. Господи, вмешайся и укажи мне путь, не оставляй меня в моих терзаниях и пусть наказание за содеянное будет столь же беспристрастным, как и прошлые поощрения» взмолился Юлиан. Он нисколько не сомневался, что был услышан. «Мой дорогой мальчик, где ты сейчас? Где твоё астральное тело, пока физическое доживает последние часы? Да разве найдёшь тебя в этой огромной Вселенной?! Даже пытаться не буду, понимаю, ты хочешь побыть один перед тем, как уйти в неизведанную даль. Не бойся, малыш, там не так страшно, как думают люди. И Шалтира не чувствую, тоже блуждает по мирам. Но мог бы и появиться в такой момент, эгоист» с досадой думало астральное сознание Юлиана. Но тут… Этот голос, этот божественный голос самой любви! «Я вижу, вы в растерянности, мой друг, не огорчайтесь, не сетуйте на судьбу. Уверяю вас, всё идёт так, как надо». «Ах, это вы?! Как вы оказались здесь в моей обители скорби? Вы коварная и я страшно зол на вас. Как вы могли так поступить со мной, с тем, кто боготворил вас и начал считать своей единственной, смыслом всей своей жизни?!». «Вы напрасно так суровы ко мне, я не сделала ничего такого, чтобы причинить вам боль и душевные муки, которые так гнетут вас». «Да полноте, вы завладели моим вниманием в самый отвественный момент, когда оно должно было быть не занято ни чем иным, как уберечь моего дорогого мальчика от роковой ошибки. Кто подослал вас? Какие силы? Кто вы — лазутчик или друг?!Вы поступили чудовищно, подло, гадко». «О, боже, сколько нелестных эпитетов и все в адрес той, которая ни в чём не виновата. Вы напрасно сердитесь на меня, я действительно не виновата в том, что именно тогда мне так захотелось увидеть вас. И никто меня не засылал, я сама по себе, я — НЕГА, а это говорит о самых прекрасных чувствах человека. Во мне всё: любовь, радость, счастье, наслаждение. Разве я могу причинить кому-нибудь боль? Стыдитесь, вы обижаете меня, хотя я этого не заслуживаю. Вы замечательный человек, в вас столько страсти, юношеского пыла и задора, вы так близки мне, как никто никогда до этого момента. А что касается вашего мальчика, сейчас я пришла для того, чтобы помочь вам найти его. Я почувствовала вашу тоску и пришла, а вы так встретили меня». «Я верю вам, как ни странно, простите, если обидел. Я груб лишь от того, что в моей душе вулкан непонимания и отчаяния. Как же вам объяснить моё состояние?» «Не утруждайтесь, я прекрасно всё понимаю. Идёмте, я отведу вас к нему».

Они оказались на поляне с цветущими травами. Казалось, если вдохнуть полной грудью можно услышать запах луговых цветов, чистоту и сладость воздуха. Но не для этого сейчас они попали сюда. Юлиан вглядывался в окресность, хотел увидеть кого-то. Зрение было обострено стократно и именно это увеличение позволило ему сразу увидеть две фигуры возле линии горизонта. Это были Акзольда и Генри. Юлиан отчётливо видел лицо своего дорогого мальчика, Акзольда стояла спиной. Выражение глаз Генри было полно надежды. Их молчаливый диалог был недоступен для понимания, но судя по тому, как печаль всё больше и больше отражалась на лице Генри, сомнений не оставалось — она пришла за ним всерьёз. В этом мире нет эмоций, но к Юлиану это не относилось. Щемящее чувство тоски овладело им даже здесь. «Я слишком слаб, не смотря на весь свой опыт, мне так горько!». «Не смущайтесь, я понимаю вас, но увы, слова пусты. Человек может пережить любую боль, господь не по силам испытаний не даёт».

Юлиан очнулся на своей кушетке. Не прикоснувшись к ужину, приготовленному заботливым слугой, он вышел из дома и короткой дорогой направился к дому Генри.

У Виолы не было даже слёз. Она сидела возле кровати Генри, держа в руке исписанный листок. Генри был в беспамятстве, прерывисто дышал.

— Дядя Юлиан, я написал сыну письмо, — тихо сказал Генри, — дадите ему прочитать, когда он будет готов понять его содержание. Я поцеловал его на ночь в последний раз. Прочтите, может, добавите что-то от себя.

Юлиан взял листок и начал читать. «Сын, мой славный сын Юнатир! Прости, что не смог сохранить себя до этого дня, чтобы всесте с тобой радоваться твоим успехам и поддержать в моменты поражения. Но так распорядилась судьба, разлучить нас слишком рано. Надеюсь, я всегда в твоём сердце и смогу помочь даже из того мира, куда ухожу сейчас. Только призови и я услышу твой зов. Если когда нибудь, ты собьёшся с пути, данного тебе при рождении, призови память обо мне, пристально посмотри на небо. Из миллиардов звёзд увидишь именно ту, которая сияет только для тебя. Это радужная, путеводная звезда. Она будет ярко светить даже в кромешной тьме, указывая всю ночь дорогу до самого рассвета. Гнетущий сумрак рассеется очень быстро и в солнечном свете обретёшь снова свой потерянный, праведный путь. Знай, мой мальчик, ошибки свойственны человеку. Господь всемогущий и милостивый и умеет прощать раскаявшихся детей своих. Твой отец, Девятый Радужный Адепт Генри Яровский».

— Вы отмерили мне долгий век, мой мальчик, — печально улыбнулся Юлиан, — кто знает, когда я отправлюсь в мир иной.

— Не лукавьте, Юлиан, вы знаете время своей кончины и я просто уверен, успеете о многом рассказать моему подрастающему сыну.

— Я обещаю, сделаю столько, сколько успею, — взяв Генри за руку, уверил доктор.

— Сегодня я услышал шаги смерти, она уже постучалась в мою дверь и скоро я эту дверь открою, ибо получил благословение на это. Мои дни сочтены, я столько успел увидеть и узнать и казалось, был готов достойно встретить её. Но ответьте мне, мой мудрый учитель, почему же всё-таки такой леденящий страх сковывает мои мысли? Мне очень жаль оставлять всех тех, кого любил, моя душа страдает от боли и бессилия, ведь я не могу ничего изменить, мой разум в сметении. Признаюсь со стыдом, я бы отдал всё, что мне дали свыше, чтобы вернуться к своим повседневным делам. Каждая мелочь, происходящая со мной в жизни, сейчас имеет огромное значение. Так быстро кончилось моё время. Юлиан скажи что-нибудь, не молчи, сейчас мне так нужны слова поддержи, участие, твой юмор.

— Мы рождаемся в одиночестве и умираем одни, наедине со своими мыслями, — доктор подавил горестный вздох, сжал руку Генри, — это происходит с каждым. Слабое утешение, ты умираешь впервые, от этого страх и сметение. Теория знать это не практика испытать. Может, хоть мой поэтический слог хоть как-то успокоит вас:

Что там, за темнотой, холодной пустотой, За безграничным океаном смерти, А вдруг — цветущий луг, с пьянящею росой, Где можно отдохнуть от жизни круговерти. А может покидая этот мир, Мы открываем дверь в другие измеренья, Здесь рок судьбы — насмешник и сатир, Скрывающий от нас величье откровенья. Что там, за той незримою чертой, Что разделяет жизни явь от сна забвенья, Надеюсь я там чудный мир цветной, Дарующий надежду возрожденья. — Но как не утешительны слова, Когда хлад смерти выстужает тело, Душа в комок, она ещё жива, «О господи, как мало я успела!» Сознание, окутанное страхом, кричит во мне «несправедливый приговор»! Как с жизнью распроститься так, единым махом! Как страшно! Больно! Мужеству позор И пусть мне о бессмертии души, твердят давно, от сотворенья мира я знаю только эту жизнь, увы, и тщетно силюсь вспомнить то, что было.

— На смертном одре и мне удалось написать стихи, — Генри тяжело вздохнул. Он ждал от своего учителя чего-то другого, хотя сам не знал чего. Он прекрасно понимал, шаг в неизведанное придётся сделать самому и в этом нет помощников, какими бы знающими они ни были.

— Юлиан, дорогой мой, мы ещё встретимся с вами когданибудь?

— Это я тебе гарантирую, — сдерживая дрожь голоса, заверил Юлиан, — пусть не смущает и не разрчаровывает тебя то, что ты переходишь на другой уровень существования. Пусть радость озарит твою душу, ведь начинается новый виток, розовый мир ждёт тебя. Значит, одна ступень пройдена. Для многих она остаётся на тысячелетия, гордись тем, что ты не из их числа. До встречи, мой мальчик, в том что она произойдёт я ни на йоту не сомневаюсь.

Ученик уже ничего не ответил своему учителю. ГЕНРИ УМЕР.

Виола захлебнулась рыданиями и, встав на колени, припала к руке Генри. Юлиан, с суровым, окаменевшим лицом, стоял, не признося ни слова. Эти двое потеряли самого любимого человека на свете и слова утешения, какими бы искренними они ни были, ничем не могли облегчить их душевных мук. Когда слёз уже не было, Виола повернула к Юлиану заплаканное лицо:

— До конца своих дней я буду помнить о том горе, которое мне пришлось пережить, — держа руку Генри, тихо сказала Виола, — скажите, после моей смерти мы встретимся с ним?

— Всё может быть, дитя моё, всё может быть. Нельзя забыть о горе, надо научиться жить с ним. Смерть— вечная загадка, ей нет объяснений и невсегда сразу приходит понимание. Голубушка моя, ты сильная девочка и сможешь приодолеть всё. И если сейчас твоё сердце разрывается от горя, то скоро всё пройдёт. Ты молодая, полная жизни и у тебя много дел впереди. Соберись с силами, лучшая память для мёртвых — наши жизни. Хочу сказать тебе одно, отпусти его, не терзай ни себя, ни его. Пусть уходит с миром и теплотой твоей души. Он уже далеко отсюда, его душа отправилась на поиски своего пристанища. Этот крохотный сгусток энергии летит сейчас в огромном пространстве. Крохотная птичка калибри, живущая на другом континете, весит всего двадцать один грамм. Когда человек умирает, он становиться легче на 21 грамм. Может, столько и весит человеческая душа? Отпусти эту кроху, пусть летит к свету надежды.

Генри показалось, что он пришёл в себя. Он отчётливо видел всю комнату, Виолу, с заплаканным лицом, Юлиана. Виола что-то говрила, шевеля губами, но как Генри не напрягал слух, не мог разобрать ни слова. Полный вакуум, тишина, которую не нарушал ни один звук. «Может, я потерял слух?» мелькнула мысль. Попытка поднять руки, чтобы прикоснуться к любимой была тщетной. «Господи, неужели я парализован и осталась только способность мыслить?! Сколько я буду пребывать в таком состоянии минуты, часы, дни?!». Он сосредоточился, чтобы выйти в астрал, но и этого не удавалось. «Да что же это такое?! Неужели вот так всё и происходит?! Я вижу каждую вещь в комнате трёхмерным виденьем, ни одна чёрточка не ускользает от моего взгляда. Значит, я буду знать, что меня поедают черви, тупо уставившись в крышку гроба?! Какой ужас, чудовищна эта беспомощность! Господи, помоги мне преодолеть этот страх! Как тяжело быть в неизвесности! Почему я не спросил ни у Шалтира, ни у Юлиана как это всё происходит?».

«А может, я смогу тебе помочь?» раздался знакомый голос, который Генри слышал уже неоднократно. Этот властный, спокойный и уверенный голос, так часто появлявшийся в самый нужный момент и никогда не подводивший. Но кому он принадлежал, Генри не знал. «Кто ты, где ты?» спросил Генри. «Теперь ты сможешь не только слышать меня, но и видеть. Я здесь, пришло время для нашего знакомства». — «Значит, я умер, перешёл границу земной жизни. Я рад, что не один в этот миг». — «Ты прав, увидеть меня воочию удаётся в редких случаях. Не всегда мой приход сопровождает смерть. Мы приходим ко многим и в другие, судьбоносные моменты их жизни. Нам разешено помогать людям, а как иначе? Для того мы и существуем, но не каждому, к сожалению для нас, удаётся жить так, чтобы и им дали разрешение общаться с нами. Люди сами должны стремиться к тому, чтобы увидеть своего ангела и тогда им будет легче жить, жить так, чтобы не было стыдно в час, когда они предстанут пред господом. Ну, давай знакомиться?».

Астральное зрение Генри проявилось и он увидел возле своей кровати большой энергетический сгусток, в котором была чётко видна почти реальная человеческая фигура. Это был мужчина, приблизительно одного возраста с Генри. Мужчина был одет в облегающий костюм серебристого цвета. Такие костюмы Генри видел, когда он вместе с Шалтиром и Юлианом путешествовали в будущем. Правильные черты лица мужской красоты, тёмно-синие глаза. Если говорить о Вечности, то она, скорее всего, начинается именно с таких глаз, встречающих тебя добрым, приветливым взглядом. В присутствии этот человека Генри чувствовал себя защищённым и понятым. «Ты помощник смерти» мысленно сказало сознание Радужного Адепта. «У смерти нет помощников. Все, кто работают на неё, есть частичкм её самой и только. Я — твой земной ангел. Ты скоро отправишся по яркому лучу в другой мир. В этом переходе я твой союзник и проводник на новую ступень земного рождения». «Ангел мой, ангел-хранитель. Разве не в твоей власти было уберечь меня от такого быстрого конца? Как мне хочется остаться в этой плоти, с теми, кем я дорожил, кого я любил и кто любил меня». «Это упрёк или просьба?» голос Ангела звучал прямо в душе Генри, как звонкое и неожиданно счастливое эхо. «Это просто размышления, всё что мне осталось. Я знаю, ничего нельзя исправить и моё физическое тело уже начало остывать». Ангел опустил глаза, давая понять, что Генри не ошибается. «Да, итог этой твоей жизни подведён и пусть тебя не печалит столь ранный уход. Ты молод по земным человеческим меркам. Напомню слова твоего учителя: „главное не что ты делаешь, а как ты это делаешь, не сколько ты прожил, а сколько истин тебе удалось понять“. Своё будущее ты сформировал в этом настоящем и свой ранний уход из голубого мира ты приблизил сам. Нельзя игнорировать явные знаки судьбы, часто попадавшие тебе на пути. хитрое, скрупулёзно продуманное дьявольское увещевание заставило тебя поменять своё предназначение на обычный жизненный комфорт. Твой выбор был очевиден и подвергал опасности тех, кому не предоставлялась возможность заглянуть за кулисы театра Основ Мироздания. Ты был обязан быть сильным и одиноким, тогда бы зло не подняло так высоко голову». «Я не пойму, в чём же моя вина?». «У тебя будет время ответить на этот вопрос. Не все истины должен знать человек, пока не осознает хотя бы те, которые ему уже известны. Я помогу тебе перевернуть эту страницу жизни и с удовольствием покажу, что находится за чертой, разделяющей этот мир от других миров. Это твоя первая смерть в земном мире. Когда придёт срок для новой жизни ты без труда вспомнишь, кем ты был в этой». «Так происходит с каждым?» «Невсегда, кому-то это дано, но в большинстве случаев, люди почти ничего не помнят. Ангел сопровождения приходит к тому, кто добивался его помощи», «А разве это не само собой разумеющееся?» «Нет. Ну, конечно же, ангелы есть у всех, но некоторым из них приходится бессильно наблюдать, как люди совершают глупейшие ошибки, тем самым отодвигая себя от кладовой мудрости Вселенной». «А почему же вы не вмешиваетесь?» «Человек должен сам захотеть этого. Только его вера в нас и существование высших сил даёт нам право стать ему помощником и подсказчиком. Вера — нить, связывающая человека с господом, а мы — волокна, составляющие её. Пора, я буду рядом».

Фигура Ангела растворилась в сумраке, окутавшим комнату. Генри очутился в полной темноте. Из неё выплывали лица родных и близких, которые уже умерли. Они молча встречали его в тёмном тоннеле, освещённом далёким светом, к которому стремилось его астральное тело. Все страхи, боль, непонимание остались там, позади. ТЕПЕРЬ ОН ИСПЫТЫВАЛ ПОКОЙ.

Глава 29

Очнись, мой милый друг, Довольно предаваться неге сна, Ты уже не заложник в сетях времени, У вечности ты уже не в долгу.

Чей-то голос, гулким эхом раздававшийся в ушах, медленно возвращал Гарнидупса в реальность. Глаза совсем не хотелось открывать, но пробивающийся сквозь веки назойливо яркий свет не оставлял выхода. «Что это? Где я? Неужели, на том свете? Каков он тот свет? Что в нём? Что ждёт меня?» мгновенно пронеслись мысли в мозгу.

— Голубчик, ну что же вы трусите. Смелее, ведь вас ждут. Гарнидупс открыл глаза и сразу зажмурился от слепящего солнечного, да-да, именно солнечного света. Пространство вокруг него постепенно заполнялось звуками, запахами и полным ощущением реального мира. Преодолевая волнение от предстоящего знакомства с чем— то неизвестным, он вздохнул полной грудью и наконец решился. Гарнидупс стоял возле каменной плиты, лежащей прямо на земле. Рядом, держа его под руку и участливо заглядывая в глаза, стоял, пританцовывая, тот же мужчина, которого он увидел возле развалин старинного дома.

— Ну же, друг мой, вы выглядете обескураженным, — засмеялся мужчина, — кого вы представляли встретить? Самого создателя?

Гарнидупс смутился под смешливым взглядом собеседника.

— Зачем вы смеётесь надо мной? Если бы вы могли представить, что сейчас твориться со мной. Я ничего не понимаю. Где я? Кто я? Какая это паралелль? Какой мир передо мной?

— Но меня-то хоть узнаёте? — мужчина капризно надул губы.

— Узнаю, вы — Юлиан Баровский, мой наставник, доктор и учёный. Следовательно, я — Генри, и мы ещё в мире, где у меня есть любовь, семья и злой гений Людвиг. Но я умер или всё-таки нет? Что-то спасло меня в последний момент? Что или кто?

— Вынужден вас огорчить, смерть таки забрала вас с собой. Куда она вас увела, можете помнить только вы, — развёл руками Юлиан.

За спиной Гарнидупса кто-то кашлянул. Оглянувшись, он увидел ещё одного мужчину, имя которого он тут же произнёс:

— Вы — Шалтир, Первый Радужный Адепт. Мы познакомились в Индии в самый ответственный момент моей жизни.

Гарнидупс говорил медленно, будто читал написанное. В его голосе слышались нотки сомнения и уверенности одновременно. Юлиан и Шалтир подтверждающее качали головами, но не подсказывали ни слова, давая Гарнидупсу самому делать открытия.

— Друг мой, до этого момента всё правильно, а что вы можете сказать об этом.

Юлиан махнул рукой в сторону большого дома, к которому вела еле приметная дорожка от плиты. Гарнидупс нахмурил брови, потёр рукой лоб и, догодавшись о чём-то, улыбнулся:

— Ах вот оно что! Я не в том мире, который вы мне показывали. Я ушёл из той жизни, сейчас я в той паралелли, где имя мне — Гарнидупс. Вы — Юлиан, встретили меня на старинных развалинах, а вы — Шардон. Вы оба помогли мне вспомнить прошлую жизнь, в которой присутствовали рядом со мной. Но мы находимся где-то между двумя паралеллями, потому что за моей спиной, вернее за этой плитой существует тот мир, в котором живу я — Гарнидупс. Но боже мой, как реально всё происходило, не сон, не явь, даже не могу дать определение этому впечатлению.

— Да-с, голубчик, вот такие мы умельцы, — Юлиан кивнул головой, — но продолжайте, продолжайте.

Гарнидупс потёр пальцами виски, закрыл глаза и, помолчав немного, заговорил:

— Я, право, почти забыл эту мою жизнь, всецело отдался чувствам и ощущениям той реальности. Господи, сколь удивительное путешествие! Смерть, представляете, так отчётливо пережить момент смерти, боятся её, испытывать холод и вдруг… Снова жить, дышать, видеть земной мир! Душа трепещет от счастья и волнения! Значит, всё то, что случалось со мной во всех моих жизнях, было достойно внимания и прощения со стороны Высших сил?

— Дорогой мой Генри— Гарнидупс, иногда, чтобы убедиться в верности избранного пути, надо вернуться назад. Самый высокий показатель земной жизни для посвящённого мага является его безграничная любовь и понимание к обыкновенному человеческому несовершенству и неопытности. Ведь это первый опыт в голубом мире духовного существования. Забегая вперёд обрадую вас, действительно, каждый раз вы становились всё лучше и лучше, ваше обучение приносило неплохие результаты. Вы уверенно двигались вперёд и завоевали славу отличного ученика. Более того, ваши способности увеличивались каждый раз в математической прогрессии. Не возгордитесь раньше времени, помните, когда вы своё печальное прошлое сможете превратить в чьё-то счастливое будущее, значит, вы состоялись как белый маг и готовы перейти на другой уровень духовного обучения. Тогда перед вами откроются безграничные возможности, но и работы прибавиться. Вам повезло, вы заняли сразу то место, которое было уготовано вам изначально и сразу смогли оценить этот дар.

— Спасибо за добрые слова и приятную душе похвалу, хотя всё слишком расплывчато, радует, что вы сами говорите мне это, а не верить вам у меня нет причин. Но скажите, что случилось в той жизни с моей Виолой? Каким стал Юнатир? А вы, Юлиан? Скажите, что стало с вами? Боже мой, подождите?! Шалтир в Индии, Шардон, Демьян здесь — один и тот же человек?!

— Более того, мой мальчик, в этой вашей жизни вы встретите ещё многих знакомых. Не могу обещать вам, что это будут только приятные встречи, да и место, которое эти люди будут занимать в вашей жизни может быть не таким, к которому вы уже привыкли за пару часов вашего блуждания по лабиринту памяти.

— Но всё-таки, они будут здесь?! — Гарнидупс прищёлкнул пальцами и, вопросительно посмотрел в глаза обоим учителям, — но как я их узнаю? Вряд ли их лица сохранили знакомые черты! А вы? Вас я смогу найти?

— А мы никуда не уходим, — Юлиан похлопал юношу по плечу, — а вот что касается узнаваний, зависит от вашего старания.

— Гарнидупс, вы получили право просмотреть свою первую жизнь в голубом мире не для того, чтобы заявлять свои права на кого бы то нибыло. Просто запомните, всё это было в другой жизни. Люди, жившие с вами рядом, умерли и родились вновь, но без памяти о той жизни. Но от прошлого отказаться невозможно, всегда нужно платить по счетам, пока не кончится счёт. Они лишь изредка, при опредлённых ситуациях, могут вспомить ничтожно мало и только для того, чтобы не совершить глупой ошибки, за которую уже расплатились когда-то. У каждого есть право на приобретение своего и только своего жизненного опыта для продвижения вверх по эволюционной лестнице. Нужно испытывать к людям те чувства, которые они заслуживают в данный период времени, а не потому, что когда-то он был вашим отцом, сыном, другом или врагом. Мы уже говорили о том, что новое рождение может быть отличным от тех, прошлых образов жизни. У вас есть возможность просмотреть множество ваших воплощений и каждый раз люди и события могут меняться по только богу известному сценарию и испытывать прошлые привязанности — нелепо.

— Да-да, я понял, первая лавина энергетического потока прошла и я уже твёрдо осознаю себя здесь и сейчас.

— Вот и славненько, мой друг, — хлопнул в ладоши Юлиан, — вам ещё множество раз придётся проживать жизни так, как удалось в этот раз. Всё для того, чтобы проанализировать первые промахи и победы, зашифрованные в вашей энергетической карте. Такая привилегия даётся далеко не каждому, практически единицам. Похорошему гордитесь тем, что на вас распространяется милость мироздания. Вам открыта широкая дорога, смело идите и помогайте достойным людям найти этот путь. В ваших силах удерживать равновесие хрупкого баланса человеческих судеб. Но мы зашли далеко вперёд, терпение — вот добродетель.

— Сейчас вы покажете мне продолжение? Следующую жизнь? — Гарнидупс опешил, — я ещё не до конца разобрался в той, которую видел.

— Такой огромный психологический толчок, который вы получили сегодня, вряд ли кто-нибудь выдержит, каким бы великим магистром он ни был — пришёл ему на помощь Юлиан, хотя на Гарнидупса никто не давил, — психика настолько хрупка, что игры с ней могут привести к катастрофе. Она не может воспринимать происходящее сразу в полном объёме и надо давать ей время отдохнуть и осмыслить. Гарнидупс почувствовал облегчение от этих слов. Действительно, он так отчётливо жил, именно жил в том мире, где был Генри, что дай бог, перестроиться в это измерение. Радовало что он понял — жизнь бесконечна, нет начала и нет конца. Есть стремление к ложным целям, достижение их, не приносящее удовлетворение. Быть рабом или правителем — неважно, всё стирает время, богатства переходят из рук в руки, превращаются в тлен со временем, создаются новые и тоже канут в лету. Есть главное — опыт, оценка, осмысление, глубокое уважение к собственному разуму, в котором можно найти массу ответов на задаваемые вопросы. Да-да, без лени и сомнений, отринув мысль о мозге, как об обычной плоти, надо давать ему повод для размышлений и работы. Он отплатит сторицей на ваши усилия и настроит свои антенны на пеленг информационных полей Мироздания. Награда знаниями не сравниться с любыми сокровищами. Да и кто сможет оценить твой талант? Лишь те, кто на твоём примере будут строить и свою жизнь. Не обольщайся, весь мир не потянется за тобой, но и малой горстки твоих почетателей будет хорошим стимулом к собственному росту. Награду творца за труд сейчас невозможно представить и понять. Гарнидупс понял, что перешёл за ту грань, за которой наказание за промах — лишение памяти рождений и того опыта, накопленного тысячелетиями. Такой удар — тяжелейшее из наказаний, ибо память единственное богатство, наслаждение, радость, независимость, которые остаются с тобой навсегда. Никто не сможет воспользоваться тем, что ты сам накопил, но можно поделиться своим опытом с другими, кто будет готов прислушаться и научиться. От твоих щедрот опыта не убудет, а только прибавиться трёхкратно. В этом случае Высшие силы начнут активно помогать тебе: яркие, пророческие сны, события и люди, подсказки в повседневной жизни. Только не пропусти ни одной, думай, думай и анализируй. А собствнно, для чего же дан человеку разум? Разве только для того, чтобы справлять нужду во время и в предназначенном для этого месте? Или только для того, чтобы запомнить учебные программы из школы и других учебных заведений? Всю жизнь человек может вести наблюдения за природой, людьми, мировыми событиями. Но и это умешается в несколько микроскопических нейронах мозга. А его объём огромен и задействована лишь маленькая часть. И что, остальной массе так и умирать неиспользованной? Любите себя и своё сознание, относитесь к себе, как к истинному творению господа. «Я мыслю, значит, я существую» слова древнего мудреца должны быть ежесекундным вашим девизом.

— Вы задумались, мой друг, не хотите поделиться вашими выводами? — участливо спросил Юлиан, чем вывел Гарнидупса из плена размышлений. — Мне кажется вы и так знаете ход моих мыслей, помниться, вы с лёгкостью читали их когда-то, — улыбнулся Гарнидупс.

Юлиан засмеялся и обнял его:

— Я сегодня хочу услышать из ваших уст то, что вы хотели бы увидеть и понять.

Гарнидупс помолчал, а потом сказал то, что привело обоих учителей в недоумение:

— Я хотел бы переместиться на тысячелетие вперёд и увидеть самого себя в 9999 году, 9-го сентября. Что происходит в том времени, кто я там, смогу ли увидеть знакомые души, встречусь ли с вами. Ведь это колоссальная пропасть времени!

Юлиан, открыв рот от изумления, посмотрел на невозмутимого Шардона, который силился скрыть улыбку.

— Нет, вы посмотрите на него, каков удалец?! Да полноте, неужели вас не шокирует ваша непосредственность?

— Ничуть, учитель, — Гарнидупс, видя сметение Юлиана, сам едва не расхохотался, — неужели вы думали, что показав мне маленькую толику огромного целого, я испугаюсь и зажмурю глаза. Напротив, вы так распалили моё воображение, что теперь я не мыслю себя в тисках одной жизни, какой бы интересной она не была. Не скрою, я соскучился за теми людьми, которые рядом со мной в этом мире. Безумно хочется понять, какое место определено для них здесь, как близки они мне. Хочу попросить вас об одном, не вводите меня в заблуждение. Когда произойдёт наши с вами встречи, не томите меня, дайте условный знак, жаль терять время на то, что само собой разумеется. Ведь я ещё не до конца уверен в том, что события прожитой с вашей помощью жизни, не оставили определённый след в карте моей судьбы. Ибо зерно сомнений в правильности поступков уже упало на благодатную почву моего сознания. Уверен, разберусь и сделаю выводы. А почему такая дата это очевидно, я был Девятым Радужным Адептом, цифра 9 говорит мне о многом.

— Ну почему «был»? — изумился Юлиан, — как ты думаешь, почему мы до сих пор вместе?

— А вот это действительно загадка, и я хочу её разгадать, — таинственно улыбаясь, сказал Гарнидупс, — мне пора, пора возвращаться в жизнь.

Он обошёл плиту в обратном порядке от того, как водил его Юлиан, запрыгнул на неё и, повернувшись к своим учителям, улыбнулся:

— До встречи, доргие мои учителя, я буду с нетерпением ждать её.

— Юлиан, я горд за него и рад за нас с вами. Кажется, он знает что-то больше, чем даже нам известно.

— Но, как?! Когда он успел?! Шардон похлопал Юлиана по плечу и что-то шепнул тому на ухо. Юлиан, с округлившимися от удивления глазами, посмотрел сначала на Шардона, потом на Гарнидупса. Девятый Радужный Адепт не спросил ничего, не поворачиваясь, поднял руку, помахал и спрыгнул с плиты на другую сторону невидимой глазу границы миров.

Отойдя на несколько шагов, он оглянулся. Не было ни Юлиана, ни Шардона— Шалтира, ни монолитной плиты. Пейзаж, представший его взору был цельным: широкая поляна; лес, тянушийся к горизонту. «Ну, что ж, надо входить в эту жизнь. Я мыслю, значит, я существую!». Обходя старинные развалины, он почувствовал, как защемило сердце и в душе стало тепло и немного грустно. Гарнидупс не утерпел, вошёл внутрь, положил руку на холодную, шершавую стену, попытался вернуть воспоминания. Но вдруг, неожиданно для самого себя, погнал прочь эти волнующие мысли. «Это прошлое, я не имею права жить им, иначе пропущу важное в настоящем. Я могу позволить себе только выдержки из него для того, чтобы составить общую схему своей энергосистемы. Вперёд, Гарнидупс, вперёд к новым открытиям!». Он вышел из развалин, раскинул руки в стороны и побежал вниз по пригорку, к плещущему морю.

Дом графини Выбровской он нашёл без труда, по наитию. Пройдя по дорожке, усыпанной гравием, вышел на широкую аллею сада. Огромные вековые дубы, по обе стороны от тропинки, словно молчаливые стражники, охраняли большой особняк, где Генри ждали. На лестнице его встречала сама графиня.

— Ну, что же вы, голубчик, напугали нас, — Выбровская всплеснула руками, — несколько раз гоняла кучера за вами, а вы будто в воду канули.

— Простите великодушно, — Гарнидупс поцеловал руку графини и улыбнулся, — сам не знаю, как это получилось. Бродил по берегу, увлёкся воспоминаниями, будто волны памяти вышли из моря. Умоляю, простите, я не хотел волновать вас.

— Прощаю, мой мальчик, прощаю, — Выбровская поцеловала его в макушку склоненной головы, — вам приготовили комнату, отдохните и спускайтесь к ужину.

— А где Альэра?

— Девочке тоже надо отдохнуть, вряд ли она была рождена для столь длительных переходов и волнений.

— Но вы, сударыня, бодры, пою хвалу вашему терпению и силе.

— Я старая и умею с умом тратить жизненную силу. Идите отдыхать, а потом всё— всё-всё расскажите мне без утайки.

Гарнидупс поклонился гостеприимной хозяйке и, в сопровождении слуги, отправился в свою комнату. Приняв тёплую ванну, он одел чистое бельё и рухнул на широкую кровать. Мягкие перины, покрытые шёлковым постельным бельём, радушно приняли его. Гарнидупс мгновенно уснул.

Он проснулся через сутки, биологические часы подтвердили это своими определёнными симптомами. Чему удивлятся, совершенный организм сам прекрасно знает, как восстанавливать свои силы. Спустившись в гостиную, он увидел графиню. Выбровская, будто ждала его:

— Теперь вы выглядете гораздо лучше, отдохнувший, полный сил. Идёмте ужинать. Хочу накормить вас самыми изысканными блюдами, мой повар виртуоз и знаток своего дела. Теперь вам надо хорошенько подкрепиться, чтобы окончательно восстановить силы. Да и мне с Альэрой не мешает хоть что-то положить в наши желудки. Кусок в горло не лез, пока вы блуждали где-то, а потом попали в плен Морфея.

— Мне ужасно стыдно, графиня.

Гарнидупс опустил голову и, виновато улыбаясь, предложил женщине взять его под руку. В большой столовой он встретился глазами с Альэрой. Она была удивительно хороша! Платье, причёска, манеры — всё выдавало в ней хорошее воспитание, хотя откуда у простой деревенской девушки манеры? Гарнидупс поймал себя на мысли, что разглядывает её лицо, пытаясь найти в нём знакомые черты. «Судя по тому, какие чувства я испытываю к ней, она может быть Виолой. Ведь я люблю их обоих, одну тогда, а эту сейчас, вот так, без плотской любви, такое единение душ может быть только у тех, кто не одну жизнь любил друг друга? Но прав ли я? А вдруг, я ошибаюсь? Как разобратся в хитросплетениях судеб? А надо ли разбираться? Может, пусть всё идёт, как идёт?» думал Гарнидупс, идя к Альэре. Они обняли друг друга, словно после долгой разлуки и вдруг, Гарнидупс понял — что-то изменилось. Сам не ожидал от себя, но в его отношении к ней появилось нечто такое, чего не было раньше. Какое-то сомнение шевельнулось где-то в глубине души и осталось там крохотной, пульсирующей точкой. «Наверно, всё из-за того, что показали мне учителя. Та жизнь никак не хочет уходить на второй план. Нет, так не пойдёт, ты должен взять себя в руки» Гарнидупс твёрдо поставил перед собой цель.

Графиня смотрела на обоих молодых людей и была просто счастлива. Долгие годы затворничества и горестной тоски рано иссушили душу. Гибель двух её очаровательных деток, сына и дочери, а так же горячо любимого мужа в водах безжалостного моря. Долгое время прошлое мучительно томило сердце, не давало дышать полной грудью. Несправедливость и жестокость небес, покаравших её неизвестно за какие грехи, думы о бесполезности и бессмысленности своего бытия доводили графиню до исступления. Со временем боль чуть утихла, а встреча с этими двумя молодыми людьми возродила Выбровскую. Она чувствовала себя не только гостеприимной хозяйкой, а даже больше. Чувство нежности к этой паре было настолько сильно, что умершие мысли о материнстве вдруг родились и вернули ей радость жизни.

— Гарни, можно я буду называть вас так, сократив ваше торжественное имя, вы не в обиде? — графиня улыбнулась, — согласитесь, в домашней обстановке оно звучит несколько надменно, давайте попросту.

— Разумеется, как вам будет угодно, — Гарнидупс поцеловал ей руку.

— Давайте ужинать, мы ждали только вас, я чудовищно голодна, — графиня взяла его подруку, — Альэрочка, дитя моё, как вам тот молодой человек?

Альэра, смущённо, улыбнулась и посмотрела на Гарнидупса.

— Гарни, я хочу вам тоже представить его. Это сын моего дворецкого, старого преданного друга. Трагическая история, его мать умерла слишком рано, он был совсем ребёнком. Я воспитала его в лучших традициях моего дома и отношусь к нему, как к сыну. Он живёт не с нами, у него прекрасный дом в самом центре города, рост его карьеры поражает самых именитых, весь свет нашего общества. Он умён, обаятелен. Много раз звал отца к себе жить, но старый отшельник наотрез отказывается. Говорит, не оставит меня до самой смерти, моей или его. Не думайте, что я эгоистка, совсем наоборот, сама упрашивала его жить рядом с сыном, что ж на старости лет прислуживать, но он даже слушать не хочет. Подозреваю, он был влюблён в меня, когда-то, давно, да видимо, так и прикипел к моему дому. Да ещё и сердится, когда я завожу эти разговоры о переезде.

Графиня щебетала без умолку, пока они шли к накрытому столу. Альэра шла чуть впереди и Гарнидупс ловил себя на мысли, что пытается в её фигуре, жестах найти сходство с Виолой. Разозлился на себя до крайности из-за этого так, что пришлось зажмуриться, дабы отогнать эти мысли. Но они никак не хотели покидать его. «Кто она теперь? Наши отношения были тёплыми, нежными и даже больше, но теперь-то я знаю, что любовью их назвать не получится. Что-то родное, но не так, как относиться мужчина к женщине. Сестра, да именно, сестра. Но в той жизни, которую я видел, у меня небыло никакой сестры? А может — она та монахиня, сестра Влада? Вполне вероятно, остаётся только понаблюдать и проверить свою теорию».

— Гарни, мне кажется вы совсем далеко от нас в своих мыслях, — голос графини вернул его в действительность.

— Простите великодушно, — смущённо извинился Гарни, заметив, что все уже сели за стол, а он один стоит возле стула. — Садитесь, дети, я так рада, что этот старый дом наполнился людьми, — графиня смахнула навернувшуюся слезу, — садитесь, садитесь.

«Что-то я совсем распустил себя. Гарнидупс, слышишь, возьми себя в руки! Мне показали только одну жизнь, а ведь были ещё и другие и в них я мог встречаться с этими же людьми, но они могли играть в моей жизни разные роли. Здесь и сейчас, это надо принять и перестать копаться в судьбах моего окружения. Провидение знает лучше чем одарить своих избранных, какую дать им судьбу в очередном рождении. Эта хизнь и эти поступки — вот критерии отношения к людям».

В столовую стремительно вошёл молодой мужчина, оглядел присутствующих, мило улыбнулся и, шагнув к графине, поцеловал её руку.

— Прошу простить меня за опоздание, — его приятный грудной голосом совсем не вязался с хрупкой, почти женской фигурой.

— Для вас, молодых, ужин-всего навсего потребность в пище, а вот для меня — возможность пообщаться, — графиня махнула рукой, — Гарни, позвольте представить вам сына моего преданного друга.

Гарни поднялся из-за стола и шагнул навстречу вошедшему. Кивнув головами, они протянули друг другу руки для рукопожатия и назвали свои имена.

— Гарнидупс.

— Люциан.

Ладонь Люциана была слегка влажной, но рукопожатие оказалось вполне сильным. Гарнидупс отметил про себя, что сын дворецкого был само очарование. Он действительно, чувствовал себя здесь как дома и явно ценил материнскую любовь графини.

— Я рад знакомству с вами, Гарнидупс, ваше появление в этом доме — как глоток свежего воздуха для моей милой графини, она прямо помолодела, вернулась былая стать, — он повернулся и улыбнулся Выбровской, не выпуская руку Гарнидупса из своей, — а ваша сестра — самая очаровательная девушка, которую мне посчастливилось встретить в жизни. Хочу признаться, в ней столько нежности, здравого рассудка, а главное — чистоты, прекрасной девичей чистоты, которую, увы, почти утратили наши барышни. Надеюсь, наша встреча перерастёт в настоящую мужскую дружбу.

«Прямо сыплет комплиментами, графиня так и сияет, да и Альэра моя залилась румянцем смущения. Очевидно, что Люциан уже успел пообщаться с ней и она весьма довольна их общением. Да пожалуй, можно и больше сказать, видя как подрагивают её руки. Помоему, он вызвал в её сердце симпатию» эта мысль странно смутила Гарнидупса. Вечер прошёл в чудесной обстановке полного доверия и доброжелательности. Никаких подводных камней и тем более недомолвок ни с чьей стороны небыло, будто эти люди знали друг друга сотни лет и их связывало нечто большее, чем атмосфера этого дома. «Сколько мне отмерено в этой жизни? Что меня ждёт? Какие встречи предстоят мне? Но как прекрасно просто жить! Спасибо господу за это счастье!» засыпая, думал Гарни.

Он проснулся от тихого шороха, доносящегося от дверей его комнаты. повернув туда голову, Гарни увидел стоявшую в растерянности молодую девушку, которую раньше не видел, но черты её лица показались ему знакомыми. Девушка, заметив, что разбудили его, вздрогнула и стала сбивчиво оправдываться:

— Меня прислала графиня посмотреть, всё ли с вами впорядке, уже заполдень, а вы ещё не выходили из своей комнаты.

— Кто вы, милейшее создание? Как вас зовут?

— Я недавно здесь работаю, графиня очень добра, я не хотела вас будить.

— А имя у вас есть?

Девушка ещё больше смутилась, опустила голову и тихо прошептала:

— Ингрид.

— Какое прекрасное у вас имя, звонкое.

Гарни потянулся, скинув до середины одеяло и, сквозь прикрытые веки, наблюдал за девушкой. Он не надевал ночных рубашек, его обнажённый торс, рельефные мускулы явно заинтересовали её. А когда солнечный свет упал на кулон, лежавший на его груди, Ингрид прикрыла рот рукой, чтобы подавить тихий вскрик. Но быстро справившись с эмоциями, сделала книксен и дрожащим голосом произнесла:

— Пойду, доложу, что с вами всё впорядке.

Она быстро повернулась и почти выскачила из комнаты. «Она определённо напоминает мне кого-то. Светлые волосы, серые с голубым оттенком глаза, продолговатое лицо. Красавицей не назовёшь, но что-то знакомое в ней есть. Опять ты за своё, неужели так и будешь в каждом новом знакомом искать кого-то из прошлой жизни? Ведь посуди сам, на эту жизнь и времени не останется, если постоянно искать отголоски прошлого» пожурил сам себя Гарнидупс.

Он встал, быстро умылся и надел костюм, оставленный предусмотрительной графиней. «Какая милая женщина, заботлива, как мать. Хотя в этой жизни мне не удалось испытать любовь матери, но я слишком хорошо помню мать Генри. Детские воспоминания столь тёплые, вот только так мало выпало нам быть вместе с ней, рядом. Как страшно она распорядилась своей судьбой, моя бедная, добрая матушка. Опять я живу прошлым, прямо наваждение какое-то. Я самостоятельная личность, эта жизнь даст мне новые впечатления и новых знакомых, новые события. Ничего не происходит просто так ни в одном из миров, и в этом доме мы оказались неслучайно. Да сам факт нашего с Альэрой рождения вместе, в одном мире, неслучаен. Уже произошла встреча с Шалтиром, который воспитал меня. Дед Демьян, самый близкий человек, я до мельчайших подробностей помню моё детство. Но лучше, я буду называть его так, как уже привык за то короткое время пребывания в голубом мире. Его истинное имя Шалтир, значит, я так и должен его называть. Интересно, а он, когда нашёл нас в лесу, помнил о том, что я был Радужным Адептом. Ты сам себя слышышь, Гарнидупс? Говоришь какую-то чушь о том, кто является посвящённым в основы мироздания. Но он умер так рано и я остался совсем один во всём мире. Это было испытанием на прочность моей души и кажется, я выдержал его, если вспомнить, как я прожил в деревне довольной большой отрезок моей жизни. Теперь меня интересует следующее, как и когда я встречусь с Юлианом. Какой он в этом мире? Кто он? Как я узнаю его? Узнаю, неприменно узнаю, тем более, когда мы расставались, они обещали не тратить время попросту на то, чтобы я долго думал и анализировал. Я накануне великих событий, просто всем своим существом чувствую это. Но я счастлив, радостное предвкушение просто наполняет меня!»

Поправляя воротник рубашки, Гарнидупс выглянул в окно. По аллее огромного парка, поддерживаемая под руку Люцианом, шла Альэра. Он восторженно говорил ей что-то, она весело смеялась, запрокидывая голову. Душа Гарнидупса странно заныла и почему-то от приподнятого настроения не осталось и следа. «Какая-то глупость, я просто ревную её, но ведь это ерунда. Я не имею на это право. Всётаки отголоски воспоминаний так прочно засели во мне, что не дают покоя. Она моя сестра и я должен только радоваться за неё, раз общество Люциана ей так приятно. По-моему, он вполне приличный человек. Моё состояние ревности просто смехотворно, живя в иллюзорном мире эмоций я уже однажды совершил ошибку, не стоит её повторять, ведь мне дали понять — мой приход в этот мир должен стать подведением итогов всех моих рождений. Но как странно выглядят эти двое, познакомились только пару дней назад, а такое впечатление, что знают друг друга всю жизнь. Возможно, в других жизнях их что-то связывало? Надо присмотреться к Люциану, войти в состояние транса и просмотреть его ауру. На первый взгляд он добродушный и порядочный, прямоленеен, открыть, но именно эта открытость и странно настораживает меня».

— Друг мой, вы снова заставляете себя ждать, — послышался с улицы голос графини.

Она стояла под окном Гарнидупса и махала рукой: — Спускайтесь в сад, сегодня отличная погода, завтрак вы пропустили, но Ингрид готовит отличный чай, а пирожные так просто таят во рту.

— Я постоянно чувствую себя виноватым за опоздания, но что делать, раз вы поселили меня в такой комнате, где время совершенно теряет значение. Хотя я никогда не позволял себе роскошь забывать о времени.

На веранде, за на накрытым к чаю столом уже сидели Альэра и Люциан. Свободный стул был между графиней и Альэрой, получалось, что Гарнидупс и Люциан оказались напротив друг друга и встретились глазами. Люциан лучезарно улыбнулся и подмигнул Гарни, как давнишнему знакомому.

К столу подошла Ингрид, неся в руках молочник. Гарни поднял на неё глаза, поймав себя на мысли, что снова изучает черты её лица. Под пристальным взглядом Гарни девушка вздрогнула и выронила молочник. Он гулко стукнулся об пол и, чудо! Сосуд из тончайшего китайского фарфора не разбился, даже не треснул, но самое странное, не пролилось ни капли молока! Ингрид едва не лишилась чувств, округлившимися глазами глядя на Гарни. «Господи, да ведь она вылитая монахиня Маргарет!» он оцепенел от догадки. Девушка присела на корточки и дрожащими руками взяла совершенно целый молочник. Но отчего-то сил подняться у неё не было и Гарни подошёл помочь ей. Взяв девушку под локоть, он почувствовал исходящую от неё энергию огромной душевной боли. «Странно, что с ней? Что так сильно мучает?».

— Да не расстраивайтесь вы так, ведь ничего страшного не произошло, — успокаивал он её.

Ингрид вслипнула так громко, готовая разрыдаться в голос, что графиня была удивлена до крайности:

— Дитя моё, вы так напуганы, неужели вы думаете, что я уволю вас за такую мелочь? Что же я изверг что ли? Если бы вы знали, сколько посуды перебилось в этом доме, уму не постижимо. Мои маленькие детки были очень шаловливы.

На лице графини отразилась такая мука, что впору было успокаивать её, а не неловкую прислугу.

— Извините, — прошептала Ингрид и поставила молочник на стол.

Только двоих из присутствующих эта ситуация не коснулась. Люциан и Альэра были поглощены беседой. До Гарни донеслась лишь её концовка.

— Я настоятельно рекомендую вам прочесть Шекспира. Убеждён, его произведения не оставят вас, девушку с такой тонкой душой, равнодушной. «Отелло», «Король Лир», «Ромео и Джульетта» концовки этих шедевров весьма печальны, но именно в этом их поучительное влияние на умы наших современников. Читаются легко, на раз эти стихи, да, написанное в стихотворной форме чтиво весьма доступно для понимания. Если вы заинтересовались, у меня один из лучших переводов, я с удовольствием приглашаю вас в свою библиотеку. Не хвастаясь скажу, в неё собраны знаменитые писатели этого и предидушего времени. Уверен, скоро книги будут доступны не только высшим слоям общества, но и простым людям. Ведь что главное, то, как прожить свою жизнь, сколько понять и осмыслить. А вот книги и есть огромная помощь для ума.

— Ах молодость, молодость, завидую вашему оптимизму, — чуть грустно сказала графиня.

Люциан тут же повернулся к ней:

— Я, как джентельмен не по происхождению, а в душе, могу вам сказать, любезная графиня, внешний облик всего лишь оболочка, главное, что находиться внутри. Через 50 лет вам будет 20 и вы будете завидовать 40-м, умудрённым жизненным опытом.

— Я не понимаю вас, Люциан, — удивлённо сказала графиня.

— Я имею ввиду, сударыня, — Люциан мило улыбнулся ей, — познание и желание усовершенствовать своё сознание возраста не имеют.

Графиня отмахнулась и засмеялась:

— Вы так странно говорите порой, что приводите меня в замешательство, я чувствую себя прямо-таки бестолковой старой гусыней.

Люциан вскачил со стула и подобострастно прижался губами к руке Выбровской:

— Да господь с вами, столь разумной, прозорливой и умной женщины я не встречал. Вы молоды душой и умом, а это редкое сочетание. Не исключено, что когда-нибудь мы встретимся с вами при таких обстоятельствах, когда те, кто молоды сейчас, состарятся и будут учить вас, тех, кому сейчас за 60.

Выбровская с недоумением пожала плечами. Люциан говорил, глядя в глаза Гарнидупсу и не отпускал руку графини:

— Гарни, как вы думаете, моё предположение может стать правдой?

Гарнидупс услышал в голосе Люциана снисходительные нотки, словно учитель спрашивал нерадивого ученика, которому много раз объяснял предмет. «Он говорит так, будто знает наверняка. Но как? Что он за человек?».

— Господа, я вынужден оставить ваше прекрасное общество, у меня ещё масса дел сегодня. Надеюсь, моим визитам будут рады в этом доме, как и прежде.

Люциан обоятельно улыбнулся, поцеловал руки обоим дамам и лёгкой, пружинистой походкой спустился по лестнице вниз. В конце аллеи он оглянулся и помахал всем рукой. Графиня, с нежностью смотрела ему вслед.

— Люблю его как сына, он вырос на моих глазах. Только вот никак не хочет жениться. возле него такое огромное количество вполне приличных барышень, но он словно не замечает никого. Я много раз начинала с ним разговоры о женитьбе, а он всё отшучивается, что мол, если бы ему встретилась такая женщина, как я, то ни минуты не медлил бы. Каков хитрец! — графиня весело рассмеялась, — дитя моё, по-моему, он заинтересовал вас? Да и в его взгляде я вижу несвойственный ему азарт.

Выбровская посмотрела на Альэру. Девушка смутилась, на щеках вспыхнул румянец. Гарни заметил, как она потупила взор и понял, что от проницательного взгляда графини не ускользнуло то, о чём он уже сам начал догадываться.

Вечером Выбровская и дворецкий, по давней традиции, сидели возле камина и играли в какую-то карточную игру, потягивая лёгкое вино. Наконец-то Альэра и Гарни смогли остаться вдвоём. Они сидели в саду, на каменной скамье, слушая тишину ночи. Серп молодой луны рассеивал свой свет на дорожку сада. Нежный аромат цветов, стрёкот насекомых и шорох листьев навевал приятное ощущение расслабленности.

— Расскажи мне, где ты пропадал с этим странным стариком? — спросила Альэра.

Гарнидупсу очень хотелось рассказать Альэре о Шалтире, Юлиана, историю развалин старого дома и о той жизни, которую ему показали. Раздумывая с чего начать, он вдруг услышал внутри себя хорошо знакомый голос: «всё что ты видел и узнал — только для тебя. Тебе открыли тайну твоего прошлого для того, чтобы ты нашёл ключ к настоящему, а он откроет дверь в будущее, изменённое твоими и только твоими усилиями. Не ищи помощников и подсказчиков в тех, кто сам ещё не знает, для чего пришёл в этот мир». Гарнидупс был крайне удивлён нестолько услышанному, сколько самому голосу. «Невероятно, этот голос! Он знаком мне в той жизни и здесь он тоже есть! Значит, это небыло сном или плодом моего воображения!». Он повернулся к Альэре и увидел ожидание на её лице. Ещё никогда он не стоял перед таким выбором, никогда между ними не было тайн, а сейчас он не знал как поступить. Но ослушаться голос он тоже не мог, помня как тот выручал его в той, прошлой жизни. «Но ведь и она не рождена обычным способом, по крайней мере в этом мире, почему же я не могу рассказать ей всё что видел?» И снова голос дал ему ответ: «Кто знает, как может повернуться ход событий, если твоё знание опередит время».

Альэра тихонько сжала его руку, давая понять что ждёт повествование. Но Гарни уже решил не торопиться. — Ты можешь не поверить мне, но когда я поднялся на холм, старика уже не было. Он словно растворился в воздухе. Я бродил по окрестностям, вернулся к развалинам и, присев отдохнуть, банально уснул. Мне снился странный сон, обрывки которого я не могу связать.

«Сон длиною в жизнь» подумал про себя и обнял одной рукой Альэру.

— Странно, я думала, что с тобой должно произойти что-то очень необычное и загадочное, просто сердцем чувствовала. Этот старик был таким интересным и так туманно говорил, я была уверена, он много мог бы рассказать нам. А его глаза? Они прямо светились счастьем, он так разглядывал тебя. Неужели он так и исчез, без объяснений? А ведь в его словах слышалась определённая заинтересованность нашим появлением здесь. У меня мелькнула надежда, что он что-то знает о нашем рождении. Если бы ты видел, как он смотрел на тебя.

— Я тоже так подумал, но ничего не произошло. Не расстраивайся, наши знаки неприменно приведут нас к тому, кто откроет тайну нашего рождения.

— А может дело было именно в твоём сновидении, что ты, по каким-то причинам не запомнил его?

— Может быть.

Альэра прижалась к Гарни и ему передалась лёгкая дрожь её тела.

— Тебе холодно, дорогая?

«Почему-то слово „дорогая“ теперь прозвучало как-то иначе, так же искренне, но всё-таки иначе» подумал Гарни. До сегодняшнего дня они были единым целым, но странные, новые отношения уже начали зарождаться где-то в глубине их сущностей. Оба чувствовали это, но не решались сказать друг другу.

— Мне сняться странные, порой пугающие сны, — тихо прошептала Альэра, — а как тебе показался Люциан? Кстати, хочу тебе сказать, странное чувство, что он очень знаком мне. В нём есть что-то такое, какой-то стерженёк.

— Знаешь, мне гораздо интересней услышать твои сны, чем говорить о том, кого мы знаем всего пару дней. Он не так прост, как хочет показаться. В его жизни присутствует череда запутанных историй и предумышленных везений.

— О снах чуть позже, я боюсь озвучивать их, чтобы, не дай бог они не превратились в реальность. Мне кажется, ты не прав на счёт Люциана, просто его одарили земная удача. А мне он понравился, он приятен в общении и вряд ли в его поступках есть корыстные цели. Веки тяжелеют, ты не хочешь спать? А я так прямо готова заснуть здесь, на лавочке. Пойду к себе. Спокойной ночи. Альэра поцеловала Гарни в щёку и пошла к дому. Между ними, первый раз за всё время, появилась недосказанность. Гарнидупс остро почувствовал это и стало не по себе. Но ему не удалось даже начать размышлять на эту волнующую тему, он услышал шорох за спиной. Он знал кто-то.

— Ингрид, не смущайтесь.

Из-за большого куста, усыпанного цветами, вышла молодая служанка.

— Я не помешаю вам? — тихо спросила она.

Гарни чувствовал эту девушку на расстоянии. Определённо, духовная связь установилась между ними с первой минуты знакомства. Он был готов помочь ей, о чём бы та не попросила и жестом пригласил девушку присеть рядом с ним на скамью.

— Простите, что я так бесцеремонно нарушаю ваше уединение и отнимаю время. Но со мной произошёл случай, от которого я не могу просто так отмахнуться. Всё было так, как предсказал мне старый садовник, живущий в соседней усадьбе.

— Говорите всё, что вас мучает, чем смогу, тем помогу.

Девушка вздохнула и начала рассказывать:

— Три года назад пропал мой отец. ушёл из дома, сказав, что нашёл хороший заработок. Мы очень бедствовали и нищенское существование уже вошло в привычку. Мы никогда не ели досыта. Мама и я смирились с долей, выпавшей нам, но три маленьких брата, разве им объянишь это. Они постоянно болели и засыпали с мыслями о еде. А тут такая удача! За две недели до этого отец принёс в дом много еды, да такой, которую мы никогда не видели. Принёс одежду, не новую, но вполне сносную. Мне шёл пятнадцатый год и сами понимаете, одежда была для меня одним из важных факторов. В моих лохмотьях нельзя было даже на люди выйти, не то что в церковь. Но теперь я была просто счастлива, теперь я смогу с поднятой головой пойти в храм и возблагодарить господа за его милость. А ещё отец принёс матери удивительное украшение — янтарные бусы с подвеской, в которую был вставленный крупный чёрный камень. Красивый, но что-то странное в нём, какой-то он страшный был, словно глаз чей-то, смотришь на него, а он будто в самую глубину твоей души заглядывает, аж мороз по коже пробегал. Спросила мать у отца, откуда и за что богатство такое. Он ответил, что-де помог богатым людям, а они его отблагодарили да ещё сказали, что в скором времени его помощь понадобиться.

Прошло несколько дней и на гнедом рысаке прискакал к нашей лачуге странный человек, в чёрном плаще закутанный по самые глаза и сказал отцу, чтобы пришёл к тому дому, в котором он уже был. Ещё сказал, что работа займёт один день. Отец быстро собрался и ушёл, больше мы его не видели. День за днём мать ходила по городу в поисках отца, но он словно в воду канул, никто его не встречал. Припасы продуктов и деньги, что отец дал, кончились. Опять начались голод и безнадёжность. Я в церковь каждый день ходила, милостыню просить стыдно было до слёз, но другого выхода у меня небыло. И вот однажды я потеряла сознание от голода и наш пастор, когда привёл меня в чувство, посоветовал обратиться к садовнику, что жил недалеко от храма. Садовник выслушал мой рассказ и сказал прийти через три дня. Так я и оказалась в этом доме. Год назад моя мама слегла, заболела так тяжело, что и подниматься нет сил. Графиня, добрая душа, послала к нам своего доктора. Осмотрев маму, он сказал, что симптомы как при укусе ядовитого насекомого, наступил паралич и скоро она умрёт. Он был очень удивлён, откуда здесь могло появиться такое насекомое, но факт был на лицо и никто в подробности не вдавался. Если бы вы знали, что творилось в моей душе, когда я шла обратно в усадьбу графини! Как жить?! Куда моих младших братьев девать, ведь они до возраста работников ещё не доросли. Шла по улице и света белого не видела. Кто-то заговаривал со мной, кто-то спрашивал, что случилось, но я словно онемела и ослепла. Мысли разбежались, как муравьи и только одна, родилась где-то в затылке и словно юркая змейка начала метаться от виска к виску. Она свила себе гнездо в темечке и стала медленно выпускать свой яд. Я решила уйти из жизни, чтобы не видеть, как умрёт мать, как от голода и болезней начнут умирать братья.

— Легче всего сбросить с себя груз ответственности, чем найти силы бороться и жить.

— Да понимаю я всё, прекрасно понимаю! Но на меня напал такой страх, что вроде и я сама была готова сжаться в комок. И тут, словно в солнечном луче, передо мной появился тот садовник, взял за плечи и встряхнул. Он будто прочитал мои мысли и отругал так, как даже отец никогда не ругал. За руку привёл меня в свой домик и долго-долго рассказывал удивительные вещи. Слова его запали мне в душу и стало легче. Я испугалась своим мыслям и так на себя рассердилась, готова была бить себя по щекам. А этот садовник выращивал не только цветы и деревья, в этом саду, с разрешения хозяев, растил он разные лечебные травы. Он мне дал большой пучок и рассказал, как заваривать и поить матушку, чтобы поддержать до определённого момента. А ещё он мне сказал следующее, через время я встречу человека, наделённого талантом врача от бога и мне будет знак — молочник упадёт, не разобьётся и молоко не разольётся. А на груди у этого человека будет талисман-подвеска, в точности, как на вас. Ошибки не может быть, всё произошло, как он сказал. Вы поможете мне? — Я сделаю всё, что будет в моих силах. Завтра, вернее уже сегодня пойдём к твоей матушке а потом ты отведёшь меня к этому садовнику, хочу с ним познакомиться.

— Я так вам благодарна, вы прекрасный человек.

Ингрид быстро схватила руку Гарни, прижала к своим губам и побежала к дому. Опешив от неожиданности, Гарнидупс посмотрел ей вслед, но его мысли были уже далеко. С замиранием сердца, он думал об этом садовнике, который с точностью описал талисман. «Кто это, Юлиан или Шалтир? Но в этом мире Шалтир был Демьяном, разве он мог уже переродиться? Ведь так не бывает! Хотя, разве я могу знать наверняка закономерность? Завтра посмотрим».

Он вернулся в дом и, пройдя по коридору тихонько постучал в дверь комнаты Альэры. Она открыла сразу и удивлённо посмотрела на него.

— Что случилось? Я почти уснула.

— Прости, моя хорошая, но это очень важно, — улыбнулся Гарни, — утром нам надо отправиться в дом к Ингрид и помочь её матери, наш талисман надо объеденить.

Альэра кивнула головой.

— Спокойной ночи, дорогая моя, — Гарни поцеловал Альэру в шёку и пошёл в свою комнату.

Утром, едва солнце понялось над горизонтом, Ганри быстро оделся, постучал в дверь Альэры и спустился в гостиную. В доме было тихо, только с кухни доносился звон посуды. Гарни направился туда. Две кухарки готовили завтрак, а Ингрид натирала посуду.

— Ингрид, я готов, — улыбаясь, сказал Гарни.

— Да-да, но мне надо предупредить хозяйку.

— Я сам вчера ей всё сказал, она отпустила тебя без всяких разговоров. Так что, идём скорее.

Они остановились на пороге и Ингрид с удивлением посмотрела на Гарни.

— Мы возьмём с собой Альэру, у неё есть кое-какой опыт.

Альэра не заставила себя долго ждать и выбежала из дома, на ходу застёгивая лёгкую накидку. Гарни взял её под руку и кивнул Ингрид. Дорога к дому девушки заняла какое-то время, Гарни чувствовал знакомые ощущения в руках, как те, когда в деревне он исцелял больных. «Значит, всё у меня получится» думал он.

Убогость жилья поразила его и Альэру до крайности. «Господи, разве так могут жить люди? Почему, господь, почему? Какие грехи совершили эти несчастные, за что расплачиваются?». На сколоченной из досок лежанке, под ветхим, но чистеньким покрывалом, лежала больная. Измождённое худое лицо, на котором выделялись огромные глаза. Полное безразличие к происходящему, лишь задрожавшие при появлении дочери пальцы, искривлённые недугом, да слеза из глаза, говорили о том, что разум не покинул эту женщину. Гарни и Альэра переглянулись.

— Книга судеб написана давно той силой, которая руководит нашими жизнями. Вы не смотрите на мой молодой возраст, моя душа довольно зрелая и если вы видите смерть моей матери, не смущайтесь, говорите прямо, чтобы я могла подготовить её к этому испытанию.

Гарнидупс был приятно удвилён, услышав от юной девушки такие зрелые речи. «Да, сколь извилист путь судьбы. Своим смирением она так напоминает мне сестру Маргарет. Но если это она, то почему ей опять выпало испытание и довольно тяжёлое. Неужели служением богу в той жизни, она не заслужила снисхождение от Высших сил? Хотя о чём я говорю, ведь проследить судьбы невозможно. Кто может уверенно говорить о том, кто и что заслуживает? И я опять за своё, смешиваю образы и ищу сходство! Глупость, бесполезная трата времени».

— Я готова ко всему, пусть силы небесные будут вам в помощь, — шопотом сказала Ингрид.

— Я ничего не могу вам обещать, но сделаю всё, что возможно, — Гарни сжал руку девушки, — а теперь принесите мне воды. Скажите, здесь где-нибудь можно найти колодезную воду?

— Когда-то, очень давно, отец услышал от одного старика, что прямо под нашим домом есть родник. Он долгое время искал его, перекопал весь двор, даже до соседнего добрался, но так ничего не смог найти. Соседи смеялись над ним, называли чудаком, ведь вы видели, что в наших трущобах нет ни одного деревца? Отец отчаялся и отказался от своих поисков. А после того, как он пропал, я случайно обнаружили в углу дома мокрое место в полу. Раскапала чуть землю и мне прямо в лицо ударила тонкая струйка воды. Я побоялась копать дальше, ведь наше ветхое жильё и так, наверно, только на моих молитвах держится.

— Очень интересную историю вы мне рассказали и уверен, вода в вашем доме обнаружилась неспроста. Это хороший знак. Мы с вами позже займёмся этим, откроем источник для многих людей и уверяю вас, ваш дом не разрушиться. Но это позже, а пока добудем воды столько, сколько нам понадобиться. Не бойтесь, раскопайте побольше и наберите воды… вот в этот сосуд.

Гарни оглядел комнату и увидел в дальнем углу красивую вазу. Это было, можно сказать, произведение искусства! Сосуд из глины был вылеплен талантливым человеком, настоящим мастером. Росписанная красками всевозможных цветов и оттенков, она будто светилась изнутри каким-то странным, невероятным светом. На фоне убогости жилья, она была просто чудесным гостем из далёкого прошлого или таинственного будущего. — Ингрид, откуда у вас эта ваза? — удивлённо спросил Гарни.

— А я не знаю что вам ответить, сколько себя помню, она всегда стояла в том углу.

— Я думаю, ваша матушка сможет нам ответить, потом, когда поправиться, — Гарни ободряюще улыбнулся, — и вот ещё что, у вас есть свеча?

— Да, конечно, мать всегда готовилась к рождеству и покупала свечу. В праздник мы зажигали её, садились всей семьёй и молились господу, чтобы в следущем году нам жилось легче. Может, мы молились не слишком искренне, а может господь нас не слушал? Странно, но под такой дырявой крышей, как у нас, должно быть видно всё, — печально усмехнулась Ингрид.

— Господь слышит и видит всех, кто знает, что грядёт завтра, поэтому, никогда нельзя терять надежду и веру. А теперь, оставь нас, вот, возьми деньги и накорми братьев. Когда вернёшься, не входи, пока я сам не выйду на улицу.

Гарнидупс протянул девушке несколько монет и, подождав пока она выйдет, повернулся к Альэре со словами:

— Сними свою половину медальона и дай мне, его нужно соеденить, чтобы получить энергетический поток.

Альэра быстро сняла медальон и протянула его Гарни. Тот замешкался, осматривая больную, а Альэра уже выпустила медальон из рук, мысль опередила действие. Половинка медальона Альэры выскользнула из её руки и кулон с тихим звоном, почти стоном, упал на земляной пол нищенского жилья.

— Дорогая, не волнуйся, всё хорошо, я чувствую, наших сил хватит, чтобы помочь этим людям.

Альэра улыбнулась, но ничего не ответила. Гарнидупс, чувствуя невероятный прилив сил и энергии, сразу взялся за дело. Соеденив медальон в единое целое, он приложил его ко лбу женщины, а другую руку положил на её грудь в области сердца. Буквально несколько секунд и перед ним встала картина, теперь он понял, что за странный недуг поселился в этом теле. Это была лишь память веков, память одного из рождений, которая вдруг овладела сознанием женщины и довела её до такого состояния. Несколько минут он провёл у кровати больной, делясь с ней энергией, которую, словно губка впитывал через себя, открыв тайный вселенский портал путём молитвенного кода. Ловил себя на мысли, что в точности повторяет всё, как видел в той жизни, когда был Генри. Как Генри в лазарете, в Индии, он чувствовал себя проводником живительной силы. Руки больной женщины в его руках начали источать тепло жизни. Он остро почувствовал это и понял, старания непарасны, она будет жить!

Он страшно устал, встал на ноги и, пошатываясь, вышел на улицу, на свежий воздух, Альэра осталась с женщиной. Ингрид уже сидела возле дома, прямо на земле и, покачиваясь из стороны в сторону, тихо шептала что-то. Услышав шаги за спиной, она повернулась. Ничего не спрашивая, она давала ему отдохнуть. Гарни сел прямо на землю, уткнулся лбом в колени и долго сидел так, не произнося ни слова. Когда напряжение спало, он повернулся и улыбнулся девушке.

— Теперь я спокоен, ваша матушка пойдёт на поправку. Не так сразу, как хотелось бы, нужно время, чтобы организм восстановился. Наберитесь терпения, вам его не занимать. Поверьте, я сделал всё, что было в моих силах, а теперь дело за природой и благостью божьей. Молитесь и верьте в милость господа. А теперь мы можем войти и посмотреть, как чувствует себя ваша матушка.

Войдя в лачугу, они оба остановились на пороге. Альэра сидела на краю лежанки и что-то говорила, держа женщину за руку. На измождённом лице больной блуждало выражение долгожданного облегчения. Повернувшись к вошедшим, женщина протянула к ним худые, дрожащие руки.

— Доченька, девочка моя, неужели отошла от меня матушкасмерть?! Я снова вижу солнце, тебя, этих людей. Кто вы? Сначала показалось, за мной пришли ангелы.

Ингрид бросилась к матери, упала на колени и разрыдалась.

— Маменька, родная моя, они и правда ангелы, господь прислал их нам во спасение. Теперь всё будет хорошо, мы вместе переживём тяжёлое время, господь с нами.

Обе плакали, но это были слёзы радости и надежды. Гарни и Альэра улыбались, держась за руки. Было приятно ощущать себя причастными к свершению чуда. «Они достаточно страдали и заслужили радость» думал Гарни. В комнату забежали братья Ингрид и остановились в удивлении. Маленькие мальчишки, опешив от того, что их мать, давно не узнававшая их, смотрела на своих сыновей нежным взглядом.

— Детки мои, мои славные мальчики, теперь мама поправиться, идите ко мне.

Уговаривать ребят не было надобности, они бросились к кровати и теперь вся семья заливалась слезами счастья.

— Хорошие мои, так и до потопа недалеко, не плакать надо, а смеяться, — сквозь слёзы сказала женщина, — идите на улицу, у нас теперь много времени, чтобы быть вместе, а я поговорю с этими господами. Ингрид, помоги мне сесть.

Ингрид повернулась к Гарни, молча спрашивая разрешения. Он кивнул. Девушка приподняла мать и, подложив под её спину подушку, присела рядом на кровати.

— Скажите мне, что за чудодественное лекарство вы дали мне? Как вас зовут, спаситель. — Мама, его зовут Гарнидупс и он живёт в усадьбе моей хозяйки, а это его сестра, Альэра.

— Ты нас представила, а вот имени твоей матушки мы до сих пор не знаем, — улыбнулся Гарни.

— Меня зовут Эстель, — ответила женщина.

Она попыталась приподняться на руках, чтобы сесть повыше, но мышцы рук совершенно ослабли. Она виновато улыбнулась и посмотрела на Ингрид. Та быстро пришла на помощь.

— Скажите, Эстель, вы видели что-нибудь в своем состоянии? Может, какие-то сны? Я спрашиваю не из праздного любопытства, мне хочется разобраться в том, что с вами произошло. Ведь диагноз, поставленный врачом графини вызывает у меня сомнение.

Эстель молчала, может собираясь с мыслями, может вспоминала что-то. Сложив руки на покрывале, она долго разглядывала их и наконец решилась ответить на вопрос Гарни.

— Подозреваю, это началось задолго до того, как пропал мой муж и со мной случилась эта болезнь. Я родилась далеко отсюда, в небольшом городке на берегу полноводной реки. Моя семья принадлежала к среднему классу, отец был торговцем. Не сказать, что мы жили богато, но и бедняками нас не называли. Моё совершеннолетие праздновали почти с размахом, не свойственным моему отцу. Дело не в том, что он любил меня, а в том, что скажут люди. У отца была масса знакомых, ведь в нашей лавке он продавал неплохие товары. Одним из его постоянных покупателей был немолодой человек, вдовец. Хороший человек, спокойный, у него было двое маленьких детей. По всей вероятности, они с отцом сговорились о нашей свадьбе, поэтому он начал оказывать мне всяческие знаки внимания. Как и каждая молодая девушка, я мечтала о настоящей любви. Но невсегда нашим мечтам суждено сбыться. Не скажу, что я противилась, но и огромной радости от перспективы выйти замуж за человека старше меня, небыло. Оставалось только надеяться, что замужество могло стать хорошим, ведь этот человек был положительным, не бедным. Наша свадьба была скромной, но торжественной, как подобает. Детишки были маленькими, поэтому быстро привыкли ко мне. Девочка уже умела говорить, да и отсутствие женщины в доме наложило на ребёнка определённую печать. Она сразу назвала меня «мамой» и я, скажу прямо, обрадовалась. Жизнь замужней женщины понравилась мне, тем более, что супруг был сама заботливость. Всего несколько месяцев продлился наш брак и грянула беда. Страшную эпидемию принесла река, которая была для города и поилицей и кормилицей. Люди умирали семьями, в страшных мучениях. Гниющие заживо горожане ходили как тени. Кладбище было переполнено, хоронить людей было уже некому и трупы валились прямо на улицах. А потом ещё страшнее, река будто взбунтовалась. Проливной дождь с небес переполнил её, она вышла из берегов и стремительно понесла свои воды вдаль, сметая всё на своём пути. Наш дом смыло потоком. Это было чудовищно, страшно до безумия. Мы с мужем и детьми потерялись в потоке. Были слышны стоны, крики, вопли тонуших людей, которые и так умирали от болезни. Я барахталась в ледяной воде, цепляясь за обломки деревьев, каких-то досок. Мимо меня проплывали раздувшиеся тела покойников. Я то теряла сознание, то снова приходила в себя, пока силы не оставили меня окончательно и я провалилась в небытие. И вот тогда, впервые мне привидилось нечто такое, что осталось со мной до сегодняшнего дня. Что это было я не могу сказать утвердительно, и тем неменее. Я словно попала в другую жизнь, где я была — мужчиной. Да-да, представьте себе, я прекрасно осознавала саму себя, но была в другом теле и это тело было мужским. В той бессознательной жизни-сне у меня была семья. Местность, где мы жили, я никогда не видела. Странные одежды, странный уклад жизни, в которой небыло места привычным мне вещам. И всё-таки, это была именно жизнь, со своими ощущениями, привычками и стремлениями. Самое интересное то, что я, то есть, мужчина с моей сущностью внутри себя, зарабатывал на жизнь гончарным ремеслом. Мои руки творили удивительные вещи: от простых горшков до больших, искусно вылепленных ваз, которые в том времени назывались «амфоры». При моей мастреской была небольшая лавчонка, где я продавал свои изделия и вот однажды, в мою лавку пришёл знатный господин и, осмотрев товар, сделал большой заказ для дворца правителя той страны. Я дал согласие. Дни и ночи я трудился, чтобы успеть к сроку. И когда господин пришёл за товаром, то остался весьма доволен. Когда весь товар был загружен на арбу, запряжённую двумя волами, он обратился ко мне со странной просьбой, чтобы я изготовил амфору для вина, с секретом. Как я сделаю этот секрет, его не интересовало, но смысл должен был быть таким: дно амфоры надо сделать двойным да так, чтобы в нём умещался маленький сосуд с лекарством, как он сказал. Он объяснил свой странный заказ вот чем, правитель страны сильно болен, но от лекарств отказывался, боялся, что его отравят. Так вот, лекарство из пузырька в двойном дне должно поступать медленно, каплями, потому что имеет сильный привкус и запах, но оно необходимо, иначе правитель умрёт, а приемника нет, ведь его сын слишком мал и к власти могут прийти плохие, жадные, жестокие люди. Судя по тому, как я рьяно взялся за дело, тот, кто стоял во главе страны, был справедливым и хорошим и я хотел спасти его. Скажу без зазнайства, мне удалось сделать всё так, как было придумано этим человеком. Я сделал амфору с секретом. Но события развернулись по другому сценарию. Тот, кого я хотел спасти, скоропостижно скончался через несколько дней после того, как моя амфора была доставлена во дворец. В стране начался террор и настоящий кошмар. Я был свидетелем массовых убийств и настоящего ужаса, охватившего жителей государства.

Я очнулась на размытом берегу, к которому меня прибила волна. Пустынная местность, ни людей, ни даже чахлого деревца. Истощённая, измученная, я лежала на песке и не занала наверняка, жива или нет. Постепенно, я начала ощущать свой тело, но увиденное было так явно, что понять, кто я, удалось с трудом. Едва поднявшись на ноги, я побрела искать людей. Сколько шла, не знаю, но путь показался мне бесконечным. Окраина городка встретила меня звуками жизни. В первом же доме меня хорошо встретили, накормили, дали одежду. Несколько дней я провела у этих людей, рассказав, что случилось со мной и ещё многими. Слухами полнится земля, мне поверили. Люди, что приютили меня, жили скромно и чтобы не быть им обузой я, как только чуть окрепла, пошла искать работу. Виденное в том бессознательном состоянии преследовало меня и сама не знаю почему, но первая работа, которая подвернулась мне — прислуга у хозяина гончарной мастерской. Я с интересом смотрела за работой мастеров и постоянно думала о той жизни, которую видела. И однажды ночью, сев к гончарному кругу, я моментально изготовила точно такую же амфору. Даже секрет мне удался. Странно, но ведь в том видении, я не видела процесс работы, а только конечный результат, а тут, всё получилось сразу, как-будто я занималась этим всю жизнь. Я чувствовала глину, как будто это было живое существо, чувствовала ритм вращения круга, мои ноги крутили его в такт моему сердцу. Я, кусок глины и круг стали единым целым. И вот амфора была готова, мне даже удалось повторить в точности её роспись. Когда первые лучи солнца заглянули в окно мастерской, я словно очнулась. Что мне делать с этой амфорой? Ведь показать её хозяину невозможно! Я почему-то испугалась. Как объяснить свой поступок? Не знаю, но я заметалась с этой амфорой по комнате, не представляя, куда её спрятать. А потом просто бросила бежать. Не вернулась ни к тем, кто меня приютил, не смогла остаться у хозяина. Пока город только просыпался, я бежала по улицам прочь, сжимая в руках своё творение.

Я уходила всё дальше и дальше, пока мои ноги не привели меня в этот город. И снова удача. Первый, кто встретил меня на здешних улицах, стал моим мужем и отцом моих детей. Происхождение амфоры я никогда никому не рассказывала, а нашу бедную жизнь считала наказанием господа за своё постыдное бегство и воровство. Нет, мой муж был неплохим человеком, но несчастливым. Над ним словно был колпак из невезений. За что его невзлюбила фортуна, я не знаю. А мне больше никогда не хотелось подойти к гончарному кругу. И вот, когда он пропал, когда его поиски не приносли результатов, в одну из ночей мне приснился сон. Это было продолжение той жизни, вернее её окончание. Я снова увидела себя в мужском теле, в той же гончарной лавке, но уже умирающим. Страна пришла в упадок, бесконечные войны унесли жизни многих людей. Но мне открылась тайна смерти того, хорошего правителя, ведь теперь у власти стоял господин, заказавший мне эту амфору. Однажды ночью, его люди пришли в мой дом и подбросили мне в постель скорпиона. От его укуса и умерла я — гончар из другой жизни. На утро я, но уже эта я, встать уже не смогла. Вот такая странная история. Доктор графини, осмотрев меня, был удивлён, что признаки отравления ядом насекомого, налицо. Но как? Разве такое возможно?

Гарнидупс внимательно слушал рассказ, стоя возле дверей. Когда Эстель задала последний вопрос, он повернулся и, мельком глянув на Альэру, подошёл к кровати больной.

— Это действительно странная, удивительная история. Вся ваша жизнь попала под влияние каких-то воспоминаний. Вы задали мне загадку, вряд ли я смогу так сразу ответить на ваш вопрос. Я немного осведомлён в области врачевательства, но то, что скрывает наш разум, мне не подвластно. Не скрою, я весьма удивлён, такой зависимости настоящего от прошлого, и тем немение. Но могу с уверенностью сказать, вам уже ничто не грозит. Теперь вам надо просто набираться сил. Графиня действительно добра у Ингрид хорошее жалование. Правда, Ингрид?

Девушка утвердительно закивала головой.

— Ну вот и прекрасно. Ингрид, завтра же займёмся с тобой родником, подремонтируем пол и сделаем источнику дорожку. Надо дать людям воду, тем более, я чувствую, она удивительная. Ну, мне пора, я хочу познакомиться с тем садовником.

— Я провожу вас, — сквозь слёзы радости, сказала Ингрид.

— Спасибо, я немного пройдусь и найду его сам, побудь с матушкой. А потом, вместе с Альэрой вернётесь в усадьбу.

— Но мне даже нечем отблагодарить вас, — сокрушённо сказала Эстель, — хотя, постойте, Ингрид, доченька, найди янтарные бусы, которые принёс отец.

Ингрид метнулась в соседнюю комнату за занавеской и вышла оттуда, неся в руке то самое украшение из янтаря с чёрным камнемкулоном.

— Это всё что есть ценного в нашем доме, прошу, не отказывайтесь, примите его.

Гарнидупс смотрел на чёрный камень и, странное дело, но ему было знакомо это украшение. Он силился вспомнить, где его видел, но память не подчинялась его просьбе. Взглядом ища поддержки, он посмотрел на Альэру и удивился тому, как блестели её глаза. Он с восхищением разглядывала украшение и, прямо-таки, источала желание обладать им. Разительная перемена в той, которая всегда былабескорыстной поставила Гарни в тупик. — Господин Гарни, прошу вас, возьмите его, ведь мне оно без надобности, а вашей сестре оно явно понравилось. Альэра, берите же, я думаю ваш брат не рассердится.

Альэра умоляюще посмотрела на Гарни. «Никогда не видел её такой» подумал он и согласно кивнул. Альэра, бережно, словно очень дорогую и хрупкую вещь, взяла бусы и тут же повесила себе на шею. Гарнидупс снял с себя медальон, разделил его и, подойдя к Альэре вплотную, протянул половину.

— Пусть остаётся у тебя, в его цельности ты нуждаешься больше. Кто знает, сколько мы будем вместе, — тихо прошептала Альэра, глядя ему в глаза.

Гарнидупс посмотрел на неё в упор и, соеденив медальон снова, одел на себя.

— Ну-с, милые дамы, я вас оставлю. Пройдусь, а вы вместе вернётесь в усадьбу.

Гарни вышел из лачуги медленно пошёл по улице. Ему действительно хотелось побыть одному, слишком большое напряжение он перенёс, да и поведение Альэры его удивило. Было совершенно не понятно, почему она так заинтеросовалась этими бусами и затрепетала от плохо скрываемой радости. Каким образом оно могло так повлиять на всегда сдержанную Альэру? Ведь с этим предметом связано страшное обстоятельство гибели мужа Эстель. Гарнидупс увидел эту смерть. Пока он лечил больную, ему открылись последние часы жизни несчастного человека. В тёмном подвале, стоя на коленях, отец Ингрид умолял о пощаде человека в плаще и маске на лице. Жалобные стоны и мольбы не давали результатов. Человек в плаще был не преклонен. «Прошу вас, я сделаю всё, что вы скажете. Пощадите, я не брал ту вещь, о которой вы говорите. Хотите, душу продам дъяволу за вас» дрожащим голосом говорил отец Ингрид, пытаясь схватить за руку своего непреклонного убийцу. «Жаль, что мы не договорились. Можно было избежать столь бесславного конца, но ты глуп и не понял, с кем решил торговаться. Нельзя по-хорошему договориться с тем, кто твоё искреннее намеринье прийти к обоюдному согласию принимает за слабость» тихо произнёс мужчина в маске, стремительно бросился к плачущему, одним махом ножа отсёк голову отца Ингрид и отбросил тело в сторону. Прочертив кровью, капающей из головы, на полу огромную звезду, встал в середину и пропал, словно растворился в воздухе. «Мне кажется, я уже видел что-то подобное, но где? Ещё до ухода из деревни, точно и эти бусы как-будто были где-то там же, как-то связаны? Надо обязательно вспомнить» подумал Гарни.

Дорогу к той усадьбе, где жил садовник, он нашёл понаитию, словно кто-то вёл его. Отворив калитку кованной ограды, он вошёл в ухоженный сад. Было видно, что человек, приставленный к этому саду, любил свою работу, наслаждался ею. Пройдя несколько шагов по гравийной дорожке, Гарнидупс остановился возле большой клумбы с восхитительными цветами. «Мне кажется, такие благоухающие цветы я уже видел где-то» подумал он и услышал за спиной голос.

Чудесный сад, взращённый мной с любовью, Наполненный благоуханьем трав, В нём нету места лени и злословью, Он полон дум, надежд — скажите, я не прав? Вы смущены?! Не вижу я причину Столь странному смущенью твоему Кого ты видишь пред собой — мужчину, Чья седина — лишь опыт жизни. Посему Обнимимся, пришёл час нашей встречи Был долог путь и утомителен порой Мы снова вместе, радость душу лечит Ты возмужал, но как и прежде «мальчик мой».

Гарни медленно повернулся на голос, чувствуя, как бешено заколотилось его сердце от радости. Перед ним стоял пожилой мужчина, с седой, аккуратно стриженой бородой. Ганридупс не нашёл в его лице знакомых черт, но в том, что это Юлиан, он был абсолютно уверен. Шагнув друг другу на встречу, они крепко обнялись.

— Голубчик, пожалейте мои старые кости, они уже хрустят от ваших тисков, — притворно кряхтя, засмеялся садовник, — нелепо умереть от крепких объятий радости.

— Простите, простите великодушно, — дрожащим от волнения голосом, пробормотал Гарни, — скажите, это вы? Вы — Юлиан, я не ошибся?

В голосе парня было столько ожидания, что казалось, если его догадка не подтвердится, он просто расплачется, как дитя. Смерив добродушным взглядом стоящего перед ним юношу, садовник помолчал немного, а потом улыбнулся открытой, знакомой улыбкой.

— Самое прекрасное в реинкарнации то, что ты — уже не ты, но всё равно остаёшься собой. Кто есть «Я»? Крохотная капелька безбрежного океана, перетекающая из состояния в состояние независимо от её желания. Видите ли, мой мальчик, внешность, которая весьма обманчива, может скрывать и друга и врага. Только ваше внутреннее чутьё подсказать вам правильный ответ. Согласитесь, ищя в каждом собеседнике давнишнего знакомого, можно потерять смысл беседы и упустить подсказку вашего подсознания.

— Ну конечно я вас узнаю. Кто как не вы можете говорить столь красноречиво и туманно о тех вещах, что «тайным смыслом печать молчанья ставят на уста».

— Слышу в вашем слоге поэтические нотки, таким слогом говаривал Шекспир. — У меня был прекрасный учитель, который слогал стихи моментально. И вы о Шекспире, я заинтригован, надо прочитать этого мастера.

— Уверяю вас, он действительно замечательный драматург, но лишь для общего развития. В его произведениях описаны случаи из жизни, вымышленные или истинные, не столь важно, но вряд ли в них будут сведения, которые прольют свет на загадку мироздания. А кто ещё говорил вам о Шекспире?

— Один знакомый, нестоль важно. Вы так и не ответили мне, я могу называть вас Юлианом?

— Как вам будет угодно, хотя моё нынешнее имя мне очень нравиться. Руден, как вам? И разве вы можете быть уверены в том, что я — именно тот человек?

— Я просто убеждён в этом, мне подсказывает моё сердце, мой разум, в конце концов моя душа пришла в неописуемый восторг. Она трепещет и ликует, и значит, я не ошибся. Рядом с кем я ещё могу чувствовать себя так свободно и уверенно? Только с тем, кому могу доверять. А насколько я помню, таких людей было только двое: великий доктор Юлиан и таинственный индииц Шалтир. С последним я уже встречался в этом мире, а первый, я уверен, стоит сейчас передо мной. Чтобы узнать говорит ли твой собеседник правду, слушай, что вещает твоё сердце и совесть.

— Ну, что ж, мой мальчик, я весьма польщён вашими отзывами. Я не очень гостеприимен, пойдёмте в моё скромное бунгало и продолжим наш обмен любезностями. Нам есть о чём поговорить.

Небольшой домик, где жил садовник, был столь же уютен, как и тот, в котором жил доктор Баровский. Конечно, в нём небыло той роскоши, тех удивительных вещей, произведений искусств, но атмосфера домика была такой же приятной и спокойной. Расположившись в удобных креслах, они потягивали лёгкую трявяную настойку и говорили, не перебивая друг друга, но и не давая паузе надолго повиснуть в воздухе.

— И всё-таки, можно я буду называть вас Юлианом? Расскажите, какой была ваша жизнь в этом воплощении? Кто были ваши родители? Я вижу, вы и здесь без семьи, всё так же одиноки. Неужели вы и в этой жизни однолюб?

— Любовь к себе — это начало романа, который будет длиться всю жизнь, для другого человека в сердце просто не остаётся места. Дорогой мой, не всегда одиночество бывает тягостным. Порой, только в нём можно обрести душевное спокойствие и равновесие. Умному человеку не скучно наедине с самим собой, может и не скромно, но факт, — садовник весело рассмеялся, — Своих родителей в этом мире я помню весьма смутно. Их нестало, когда мне исполнилось 6 лет. У меня есть сестра, но наши пути разошлись и мы не виделись уже 49 лет. О ней разговор особый. Господь, когда хочет наказать или вознаградить человека, даёт кровных родственников. В моём случае, возможно, я делал что-то не так, а может наоборот, вёл себя слишком правильно, но с ранних лет я остался один в этом сложном и жестоком мире. Но всё, что происходит с людьми — это благо и духовный рост для человеческой сущности. Мои родители трудились в этой же усадьбе, и после их гибели, хозяин, добрейший человек не выгнал меня.

— Они погибли? Как это случилось?

— В усадьбе произошёл пожар. Языки пламени взлетали до небес, не оставляя шансов никому из тех, кто попал в его объятья. Мать была белошвейкой, а отец конюхом. Ранним утром, когда ещё весь дом спал, пожар начался внезапно, мгновенно охватив старую постройку, в которой жила прислуга. Отец был в конюшне и бросился в пламя, чтобы спасти мать и тех, кто находился там. Но видно, так было написано на роду, может у меня, может у моих родителей, спастись им не удалось. По прошествии лет эта боль не оставляет меня, ибо подозреваю, что я виноват в этом.

— Да как же это? Почему вы вините себя?

— Боюсь что это — отголосок моего поступка, на который я не имел права. Мы пол жизни совершаем ошибки, а вторую половину расплачиваемся за них. Поддавшись обычному всплеску простых человеческих эмоций, которым нет места в сознании просвящённого человека, я совершил нечто такое, за которое пострадали скорее всего невинные люди из этой жизни. Ценой их смерти был наказан я. Хотя, кто знает, что есть наказание, а что есть очищение и кому это было больше нужно, мне или им.

— Вы говорите странные вещи, учитель.

— Они могут показаться странными только тому, кто ещё не готов принимать их в том виде, в котором они были посланы изначально.

— Я позволю себе задать некорректный вопрос, можете не отвечать на него, если не посчитаете нужным. В чём причина такой суровости?

— Напротив, я готов. В той жизни, которую мы с вами видели, я вступил в сделку с противоположными силами. Вы же помните, что послужило причиной вашего столь раннего ухода из жизни и, надеюсь, помните, как я расправился с Людвигом, Ядвигой и Жерминой? Так вот, стихия огня может быть как разрушающей, так и созидающей. Но вот когда она становиться той или иной, известно только силам, породившим её. К сожалению, ещё далеко не все люди пришли к пониманию следующего положения вещей: за негативный поступок в настоящем грянет расплата в будущем. Возможно это по тому, что ещё не все верят в новые рождения. Но это остаётся на их совести. Безгрешных людей не бывает, плохое случается с каждым. Содеянное, будь оно плохое или хорошее, всегда возвращается бумерангом. Оглянитесь вокруг, вы не встретите стопроцентно счастливого человека. Злой рок касается непосредственно каждого. Это убеждает в одном, в этом мире по-другому не может быть. Рано или поздно чтото подвигнет нас на нелицеприятный поступок и наша личная расплата всё равно будет. Потерпевшие, прокуроры и адвокаты для самих себя, мы в разные промежутки времени становимся или теми или другими.

Произнесённые имена покоробили слух Гарни, внутри поднялась волна страха, отчаяния, стало противно до тошноты. Юлиан-Руден заметил резкую перемену в лице своего ученика и по-военному скомандовал:

— Если тебя это так выбивает из колеи, значит, осмысление прожитого ты до конца не довёл. Ты не должен быть ни вспылчивым ни равнодушным. Ты должен относиться к этому жизненному эпизоду таким образом, — это ПРОСТО БЫЛО.

Гарни стушевался. Юлиан, наблюдая, как с лица юноши начала сходить бледность, и цвет лица приобрёл здоровый вид, продолжал рассказ:

— В разных жизнях мысли и поступки разные. Сознательно сделать шаг удаётся далеко не каждому. Невсегда минувшие события могут быть главной, чёрно-белой нитью, идущей через все тысячелетия рождений. В неё можно вплетать другие, цветные, тем самым оживляя узор своего существования. Чем ярче от изначального будет полотно вашего «Я», тем больше уверенности прийти к конечной станции личностью с большой буквы. Цель одна — разгадать замысел господа в отношении себя и показать себя достойным. Маленькое отступление-нравоучение. Не смущайтесь, ведь мы старые знакомые и между нами не может быть недоговорённостей. И обижаться на меня за резкий тон не стоит, кто если не я может преподать вам уроки истин. Вам интересно, что со мной было дальше?

Гарни кивнул головой, не поднимая глаз на учителя.

— Так вот, мой друг, не удивляйтесь тому, что мне приходилось туго в этой жизни. Ведь я тоже подвожу свой итог и, честно признаюсь, он несколько огорчает меня. Во мне всё ещё много эмоций и простых человеческих недостатков. Но как иначе? Я обожаю мир, со всеми его проявлениями и никогда не хотел отделиться от него. Завидую стойкости и целеустремлённости тех, кто способен на героизм полного одиночества. Если ты уже заплатил за старые прегрешения и совесть твоя чиста, не нужно думать что пора согрешить вновь от скуки. А вдруг тот, кто прощает, может подумать, что у тебя маловато опыта. Я опять философствую. Хозяин усадьбы, где жили мои родители, был добрейшим человеком и не остался равнодушен к слезам сироты, меня определили в библиотеку. У графа была прекрасная библиотека. Собрания сочинений писателей со всего мира, древние рукописи, потрясающе! Всё лежало в хронологическом порядке. Следил за библиотекой старый слуга, отменный переплётчик, Хибрунейм. Еврей по происхождению, он был удивительным человеком, истинным философом. Именно он научил меня читать и думать над каждой книгой. Я увлёкся биологией и астрономией. Он поощрял моё рвение и частенько, чтобы у меня была возможность почитать подольше, сам выполнял мою работу. Иногда мне казалось, что я знавал этого человека раньше, так интересно мне было с ним общаться. Он знал несколько языков, не смотря на своё происхождение, поэтому мог прочитать любую книгу. Я многому научился у него и к сорока годам знал все книги почти наизусть. У хозяев усадьбы было двое детей, дочь вышла замуж и уехала в другой город, а сын остался здесь. Он долгое время не мог найти себе спутницу жизни, пока не познакомился с очаровательной вдовушкой. Молодая женщина рано потеряла мужа и была довольно ветреной особой. Родители отговаривали сына от женитьбы, но он был непреклонен. И чтобы вы думали, она изменилась кардинально! Лучше и верней супругу можно только поискать. В доме воцарился мир и согласие, графиня полюбила сноху, как родную дочь. Сам граф долгое время был холоден, но когда молодые подарили им первого внука, сердце оттаяло. Заботливое отношение к внуку граничило с фанатизмом. Граф и графиня умерли один за другим, от старости. А я отремонтировал этот флигель и с разрешения молодого графа поселился в нём. Чудное место, среди моих любимых цветов и растений. Здесь я чувствую себя единым целым с природой. Тут можно размышлять вслух, посылать энергию своих раздумий во Вселенную и получать ответы. Ночами я чувствую себя, как отшельник в келье.

— Я помню и в той жизни вы любили работать по ночам, — кивнул головой Гарни.

— Да, таково моё естество. Ночь дана кому для отдыха, а кому для созидания. Шекспир писал стихи при свете луны, Моцарт творил при свечах, Галилей совершал открытия при огоньке масляной лампадки.

— Ну а днём чем они занимались? — рассмеялся Гарни.

Юлиан-Руден хохотнул, ему понравилось что в серьёзной беседе промелькнули юмористические нотки:

— День дан человеку для того, чтобы он смог найти цель, к которой будет стремиться всю жизнь. А ночь дана для гениального творения, чтобы быстрей дойти до цели, найденной днём. Мне не выпала честь в этой жизни быть гениальным человеком, но я уже знаю, с чего начинается гениальность — с того, что нужно просто услышать ночную бездонную тишину, — Юлиан-Руден подкатил глаза, ему самому понравилось то, что он сказал.

— Не скромничайте, сударь, вы как никто другой очень близко подошли к своей цели.

— Так-то оно так, чем выше собственный пьедестал, тем крупнее цель. Но размеры и близость — ещё не показатель того, что она будет достигнута в скором времени. Я обожаю ночь, с её тишиной и покоем, но наступает утро и я рад людским голосам и стремительному течению жизни. В 69 лет меня посетило озарение, я вспомнил всё, узнал такое, о чём даже представления не имел. Предвижу ваш вопрос, если я получу разрешение, то поделюсь с вами этим знанием, но когда это произойдёт, успею ли я — знает только господь.

— Неужели вы и здесь знаете срок своей кончины?

— Догадываюсь о нём, но ещё не уверен, поживём — увидим.

— Вы всегда так спокойны по этому поводу?

— А зачем биться головой о стену? Ведь всё равно ничего изменить нельзя. Для меня даже так проще, я знаю и это знание меня не пугает, ибо я могу успеть многое. Как прошлую жизнь не вернуть, так и будущую смерть не остановить.

— Если бы все имели это знание, наверно тогда бы люди жили по-другому, — в голосе Гарни слышались печальные нотки.

— Э, нет, мой друг, тогда бы перевернулся этот мир. Это знание для молодых станет тяжким бременем, да и не только для молодых. Даже старому человеку будет горько отсчитывать дни календарей. Каждый день надо проживать так, как будто он последний и завтра вы предстанете перед беспристрасным главным судьёй. Вот скажите мне, только честно, вы сами хотели бы знать день вашей смерти?

Гарни помолчал немного, размышляя над ответом, но так и не нашёл его: «так сразу разве можно ответить на то, о чём ещё не думал».

— Вот видите, вы тоже не готовы к такому разговору и руководстветесь только сиюминутным желанием, — Руден — Юлиан развёл руками, — Имейте в виду, перед громадиной этого знания спасуют даже самые сильные и умные. Многие люди напускают на свою жизнедеятельность ложную значимость, хотя они извлекли всего лишь одну каплю знаний из безбрежного океана Вселенской мудрости. Не стоит торопить события, они наступят сами собой и дадут вам повод для раздумий.

— Вы замечательно объяснили мне, как всегда, в доступном виде, — усмехнулся Гарни.

— Друг мой, мы всё обо мне говорим, а я хочу послушать о вашей жизни. Расскажите всё, что помните.

Гарни поведал Рудену— Юлиану всё, до мельчайших подробностей, в надежде, что старый учитель добавит к рассказу недостающие детали. Но тот лишь улыбался и кивал головой. Дойдя до сегодняшнего дня, Гарни задал вопрос, который очень волновал его:

— Скажите, среди моего окружения есть люди, которые в прошлых жизнях были рядом со мной?

Руден— Юлиан долго молчал, испытывая терпение своего ученика, а потом выдал ошеломляющую фразу:

— Видите ли, мой друг, в бесконечной череде сменяющихся лиц можно просто запутаться. Не ищите сходства, не стоит тратить на это время. Живите полной жизнью, этой, только этой и находите в ней свои прелести и думайте над каждым своим шагом. Вечный вопрос человека — зачем я существую? Ответ прост — для того чтобы мыслить и принимать решения. А создатель посмотрит, всему ли ты научился, живя на матушке-земле.

— Да это понятно, но в тех, кто сейчас рядом, мне кажется, я нахожу определённое сходство.

— Глупости, вы даже не можете себе представить, сколько раз вы оказывались в разных местах! Сколько людей проживали с вами разные жизни. С чего вы взяли, что изначальное соседство должно быть постоянным? Это ошибочно, более того, просто смешно! Переплетение судеб столь искусно, что найти начало и конец не-воз-можно! Вы меня просто удивляете!

— Но графиня Выбровская так похожа на мать Генри Яровского.

— Ерунда! — в голосе Рудена— Юлиана послышались раздражённые нотки, — если вы намерены продолжать этот нелепый экскурс в прошлое — нам больше не стоит встречаться. Твердолобость и недальновидность всегда приводит в тупик. Жизнь в этом конкретном времени и теле даётся нам только один раз и только от нас самих зависит станет она жуткой отравой или ароматным изысканным лакомством.

— Не сердитесь на меня, — Гарни дотянулся до руки учителя и сжал её, прося прощения, — обещаю, больше не буду доводить вас до белого каления своим упрямством.

— Вот и прекрасно, рад что вы поняли меня, — смягчился Руден— Юлиан, — просто наблюдайте за людьми и сами делайте выводы. Есть ли смысл в тоске о прошлом? Нелепо желать скорейшего наступления будущего, если настоящее — это вечность в которой ты находишься всегда. Моргнуть глазами — одно мгновение, наша жизнь во Вселенной не намного дольше. Что есть время: цикл бесконечности или вспышка озарения? Прошлое прошло уже секунду назад, вот настоящее и через секунду оно станет прошлым. И уже ничего изменить нельзя ни в одном из явлений прошлого. Будущее становиться настоящим, а настоящее тут же прошлым. Вот парадокс жизни. — Тогда как дожить до будущего, если оно одновременно и прошлое и настоящее? — с сарказмом сказал Гарни.

— А и не надо, просто живите и всё. Но не забывайте, это относится только к будущему в глобальном смысле, а не в обычном, житейском. Надеюсь, вы запомнили, что прошлое сделало ваше настоящее, а каждое настоящее формирует будущее. Старая китайская мудрость гласит «если хочешь перейти реку — не иди против течения, не иди по течению, иди поперёк реки и обязательно достигнешь противоположного берега». Могу с ними не согласиться, исходя из личного опыта. Они ратуют за героическое преодалевание трудностей, а я за элементарное обдумывание каждого шага. В реке может быть множество пираний, которые просто не дадут вам возможности в здравии достичь заветной цели. Всё просто, но именно в этом совершенство разума — надо идти паралелльно реке. Не исключено, что ты дойдёшь до мостка, построенного кем-то до тебя или другой какой-то переправы, в виде поваленного дерева. В поисках мостка можно о многом поразмыслить и сделать правильные выводы. Не исключено, что сделать мостик придётся тебе но прелесть в том, что ты сберёг силы, не вступая в борьбу с рекой. Может эта дорога и есть главное движение. Но вернёмся к этой жизни. Скажите мне, что вы намерены делать дальше? Вы хоть как-то наметили своё нынешнее будущее?

— Вы застали меня врасплох, — смутился Гарни, — я совершенно не думал об этом. К своему стыду, всё ещё живу той жизнью, которую вы показали мне.

— Вот и ошибка, но простительная. Начинать думать о будущем надо с того возраста, когда вас посещают первые воспоминания, как правило, в самом раннем детстве. Жизнь в этом конкретном времени и теле даётся нам только один раз и только от нас самих зависит станет она жуткой отравой или ароматным изысканным лакомством.

— Надеюсь, я наверстаю упущенное, — улыбнулся Гарни, — этот мир построен на титулованности и состоятельности, а как вы знаете, у меня нет ни того ни другого. Конечно, графиня очень хорошо относится к нам, но ведь это не повод долго пользоваться её расположением. Вы согласны со мной?

Странная перемена в лице садовника при этих словах не ускользнула от внимания Гарни. Руден— Юлиан, встав со стула, отошёл к окну, пытаясь скрыть волнение. Неловкая пауза повисла между собеседниками.

— Вы как-то странно отреагировали на мои слова. Разве я не прав? Плыть по течению я не имею права, но и отправляться в странствие тоже не могу. Одному проще, а у меня Альэра. Девушке переживать лишения кочевой жизни будет тяжело.

— А если зарабатывать на жизнь лечением людей? — Согласен, но ведь не со всех и невсегда можно брать деньги. Значит, надо проявить себя и в том, что даёт стабильный заработок.

— Замечательно, вы радуете меня своей основательностью. А кстати, что графиня?

— Прекрасная женщина, возвращаясь к нашему разговору, в ней я вижу свою мать, вернее, мать Генри. Предвижу ваше возражение, возможно мои мысли — лишь детская обида на этот мир, в котором я не знал своей матушки, не купался в её любви.

Руден— Юлиан подошёл к Гарни и положил руку ему на голову, слегка погладив молодого человека.

— У неё удивительная судьба, как по трагичности, так и по светлым событиям. Её семья занимала не последнее место при дворе императора. Вообщем, как обычно для тех, кто по своему положению имеет деньги. Её замужество было всрок и вполне счастливым. Она переехала к мужу, в эту усадьбу, где сейчас приютила вас. В доме родителей остались два её брата.

— Она говорила только об одном, к которому она ездила в монастырь. Он умер и на обратной дороге мы и познакомились.

— Совершенно верно, просто о старшем брате она вообще не любит упоминать. Дело в том, что он спился и рано умер. Судьба военного закинула его в одну из восточных стран, как и вас когда-то. Скопив на захватнической операции огромное количество роскошных вещей, он вернулся домой. Но с ним что-то произошло, он будто надломился на чужбине. Его начали мучить кошмары, скорее всего от пережитого там и, в конце концов, он пристрастился к вину и ещё какому-то зелью, привезённому из военного похода. В результате, смерть рано забрала его. А младший брат графини любил старшего без памяти. Возможно, он что-то знал о том, что мучило брата, поэтому после смерти того, он сообщил графине о своем решении. Он посвятил себя служению богу «дабы замолить грех брата» так он говорил на пороге отчего дома, отправляясь в путь. А Выбровская продала родовую усадьбу очень хорошим людям, да и состояние, полученное в наследство было вполне приличным. Вы знаете, друг мой, как в средние века распределялось состояние рода? Как правило большую половину получал старший сын, среднему покупали чин в армии, а младшему приходилось уходить в монастырь. Девочкам, сколько бы их не было, оставшиеся средства делили поровну. А госпожа Выбровская стала единственной наследницей по стечению судьбы.

— Она сказала, что её младший брат умер в монастыре при довольно странных обстоятельствах. Что же могло произойти в божьей обители?

— Друг мой, вы сами можете узнать это, если вам так интересно. Так вот, о графини дальше. Новый хозяин родового гнезда графини Выбровской — удивительный врач, от бога. Но и его жена не отстаёт от супруга, много шума наделало её предложение построить школу для крепостных детей. Никто не дал ей ни копейки на эту затею, только муж поддержал. И теперь, в довольно большом помещении учится несколько десятков маленьких сорванцов, на полном обеспечении. Законы заведения таковы — кто проявляет рвение к учёбе, поощряется сам и семья не остаётся без внимания. Люди благодарны княгине, молятся о ней и о её семье за проявленную доброту и заботу. Так вот о Выбровской. В этом времени нередкость — заключение браков по разным обстоятельствам. К счастью, это не коснулось графини. Здесь была настоящая любовь, пылкая, крепкая, нежная. Вот только за какие провинности последовало наказание — мне неизвестно. В один из солнечных дней муж и двое очаровательных деток отправились на морскую прогулку, где и нашла их смерть, всех троих. Представьте горе графини, когда ни к вечеру, ни в течении трёх дней после, судно не вернулось. Морская пучина поглотила её близких, не оставляя надежды. Так рухнул прекрасный, безоблачный мир семьи Выбровских. Если всё что вас окружает выглядет хорошо и пристойно — насторожитесь — это не может продолжаться долго. Неисключено, ваш корабль уже подошёл к подводным рифам, способным разбить его. Теперь самое время остановиться и оглядется, так ли правильно вы живёте? Не совершили какой-нибудь неблаговидный поступок сейчас или раньше? Помните, баланс хорошего и плохого в природе есть всегда, поэтому подготовтесь к испытанию, чтобы оно не застало вас врасплох. Так же и в отношении вечной неудачи, её противоположный удачливый полюс всегда рядом, только найдите к нему дорогу.

— Действительно, ужасно, не понимаю, за что так жестоко обошлась с ней судьба.

— Случайностей не бывает. Всё, что происходит с нами в этой жизни — неразгаданная необходимость. Кто знает, что и когда повлекло столь трагичные обстоятельства. Но чтобы прочитать судьбы, надо выучить буквы и знаки азбуки жизни.

— Вот-вот, давайте начнём с моей азбуки, — обрадовался Гарни, — расскажите, что случилось после смерти Генри с Виолой, Юнатиром и с вами, если это конечно не великая тайна.

— Нет, не тайна. Виола долго не могла оправиться после смерти мужа, но время — лучший лекарь, хотя память о Генри она сохранила до конца своих дней. Она больше не вышла замуж, хотя возле неё крутилось множество достойных, порядочных людей. Она умерла в возрасте 54 лет, тихо, без мучений, во сне и оставила после себя рукописный дневник, с описанием всей своей жизни. Она писала для себя, поэтому мельчайшие подробности не ускользнули. Для чего ей это было нужно, я не знаю. Предупреждая твой вопрос скажу, книга не сохранилась. Твой сын сжёг её, чтобы не навлечь позора на вашу семью.

— Да господи, какой позор? — выпучив от удивления глаза спросил Гарни.

— Твой сын был очень религиозным мальчиком и что толкнуло его на этот шаг долгое время оставалось для меня загадкой, пока он сам не дал ответ на неё. К девяти годам он прочёл всю Библию, а к 14 знал её наизусть. Да-да, именно наизусть, христианство было ему гораздо ближе каталицизма. Хотя, какая разница? Но тем не менее. Твоё письмо он прочитал первый раз в возрасте семи лет, потом в 13, а потом в 17 и тоже сжёг его. Когда я спросил о цели этого поступка, он сказал то, что сильно запало мне в душу «мы сами стержень и коромысло весов своих желаний». Отец жил неправедной жизнью и результат — ранняя смерть. Как он мог так легкомысленно относиться к постулатам закона божьего?! Попирая главную заповедь «не прелюбодействуй», он перечеркнул свою жизнь и на моё рождение поставил клеймо «незаконнорожденного». Я, честно признаться, был удивлён и взбешён одновременно. Задыхаясь от негодования, я прокричал ему в лицо: «какое ты имеешь право судить своего отца, тем более, что он дал тебе своё имя! Они венчаны перед богом, а это самое важное из всего!» на что твой сын, спокойно, без лишних эмоций ответил: «Он не имел права зачать меня раньше этого благочестивого действа. Сколько позора пережила моя мать, пока он был в Индии, а если бы он умер там? Поэтому, я не могу ставить его в пример для себя и возвести в ранг святого. Если радужные адепты так подвержены обычным человеческим слабостям, я не желаю входить в их число. У меня своя дорога, я пастух и моя цель— вывести на свет целое стадо, уберечь его от хищных клыков. Вот моё призвание и если за мной пойдут всего лишь единицы — я буду жить для них. Мне некогда предаваться философским рассуждениям о смысле божьего замысла и совершенствовать лишь самого себя. Я должен посвятить свою жизнь заблудшим». Какой он вкладывал смысл в слово «долг» я понял через много лет. От монаха он дошёл до самой высшей ступени иерархии и умер в 96 лет, в большом почёте. Имя, данное ему церковью я называть не буду, оно вряд ли даст тебе подсказку. Да, ваш мальчик удивил меня до крайности. Сколько в нём было настоящего терпения, вы слышите, на-стоя-ще-го!! За то время, пока он возглавлял христианскую церковь, в эти ряды встало множество, неисчислимое множество прихожан. В истории человечества это очень яркий эпизод. «Любовь бога превыше любой другой любви,» — так он сказал мне, будучи ещё совсем ребёнком.

Гарни отвернулся от учителя, стараясь скрыть слёзы радости. «Ну и что ж, случилось так, как случилось. Мой сын отверг радужное братство, но, сделав свой выбор, он всё-таки помог людям. Кто сказал, что моё предназначение — единстве верное? Ведь я сам стоял перед выбором, даже не стоял, а просто принял то, что мне внушили».

— Вот те раз, вы только что обвинили меня в намеренной давке вашего сознания, — Руден-Юлиан удивлённо посмотрел на Гарни, — я ни чего вам не навязывал, в мои обязанности входило лишь подсказать вам то, о чём вы не могли догадаться в силу определённых причин. Но разве мы, вернее вы, Радужный Адепт, далеки от бога? Кто сказал, что радужное братство не проповедует учение отца нашего?

Гарни повернулся к учителю:

— Вы и здесь читаете мои мысли. Я ни в чём не обвиняю вас, напротив, я горд за себя. Но и жизненный подвиг сына могу приписать в копилку своих побед. А чья позиция лучше — рассудит Высший судья. Мы хоть и порознь, но всё-таки, делали общее дело.

— Вот и отлично, мой мальчик, — улыбнулся садовник, — и хоть он не признавал себя радужным адептом, но именно им он истинно являлся. Виола гордилась им, только печалилась, что он так и не подарил ей внуков. Юнатир, как истинный проповедник и праведник, ни когда не был женат, хотя и мог по статусу. Но, отрекаясь от всего мирского, он посвятил всего себя, без разбрасываний, только служению богу.

— А что случилось с вами? — сухо, но с интересом, спросил Гарни.

— Сверхестественно и банально — я умер в глубокой старости и одиночестве.

— А Нега? Вы так и не встретились больше?

— Мы редко виделись и только на границе паралелльных миров. С Шалтиром мы вовсе не встречались, ибо он находился там, куда я никак мог попасть, в силу недостаточных способностей. Тебя не уберёг, твоего сына ничему не научил, так что можно сказать я праздно шатался по жизни и умер, как было предсказано, через 27 лет после тебя.

— Но как же вы узнали о том что случилось с Виолой и моим сыном?

— Ну, что-то я всё-таки умею, — хитро прищурился садовник таким знакомым прищуром.

Легко заглядывать за грань земных миров, Достоин тот, кто к поиску учения готов, Скажу без тени ложного стыда, Я был достоин этого всегда.

— Узнаю вас, вы никогда не отличались заниженной самооценкой, — засмеялся Гарни, — вот бы и мне научиться быть столь уверенным в себе. — Мой друг, когда у вас проблемы, знайте, они только ваши и никого из вашего окружения, по большому счёту, не интересуют. Но бог не по силам испытаний не даёт. Чем быстрее вы это поймёте, тем раньше приступите к решению собстенных проблем. Пройдя этот этап жизни ваша самооценка в отношении себя станет гораздо выше, характер сильнее, дух благороднее, разум мудрее. Когда из жизненных затруднений вы выйдете с достоинством, получите вознаграждение за стойкость, которое ни за какие сокровища невозможно купить. Просвещение души, просветление сознания. Не думай о завтрашнем дне, он несёт свои заботы. Думай о сегодняшнем, именно здесь и сейчас ты должен быть удовлетворён самим собой. Уверяю вас, мой друг, вы скоро убедитесь в том, что и вам присуще это великолепное чувство собственного достоинства.

— В ваших словах, на мой взгляд, есть подтекст. Скажите, я могу надеятся на то, что вы покажете мне другие мои жизни? Как скоро?

— Не торопитесь, не стоит бежать впереди лошади. Есть одно чудное высказывание на этот счёт, послушайте «Двигаться надо с той скоростью, с которой летит твой ангел-хранитель. Если ты его обгоняешь, лучше притормози».

— Конечно, я понимаю, но какие-то смутные предчувствия не покидали меня ещё в деревне, когда я только-только начал жить новой жизнью, уже Гарнидупсом, — грустно сказал Гарни, — кто я? Как долго продлиться моя нынешняя жизнь?

— У нас будет время поговорить об этом, мой друг, а пока просто живите.

Садовник, ободряюще, сжал плечо Гарни и дал понять, что он больше не намерен продолжать их разговор.

— Мне пора уходить?

— Да, на сегодня достаточно. Продумывайте своё настоящее.

Глава 30

Мелькали дни за днями, заполненные беседами с графиней Выбровской и с многочисленными гостями, которым она представляла Гарни и Альэру, как дальних родственников. Спокойное, размеренное течение жизни могло удовлетворить любого, но только не Гарнидупса. Не смотря на внешнее спокойствие, в душе он бурлил, как океан. Что-то не давало ему покоя, но определить причины своего смущения, он не мог. Пытаясь выудить из подсознания хоть какие-то воспоминания, он часто закрывался в своей комнате и при помощи молитвенного кода входил в состояние транса. Блуждая в паралелльных мирах, он искал себя, искал того, которых хоть как-то дал бы подсказку. Но подсознание молчало, словно намеренно не хотело открывать ему свои тайны. Ища поддержки, он приходил к садовнику, но того, как ни странно, часто не оказывалось на месте. Дворецкий отвечал, что садовник то отправился за новыми семенами цветов, то повёз в другой город выращенные им лекарственные травы. Не понимая, почему самый близкий ему человек, так поступает, Гарни то сердился, то впадал в какую-то апатию. Однажды, на столе в своей комнате, он нашёл письмо от Юлиана— Рудена и всё понял. Быстрым размашистым почерком было написано несколько строк. «Когда очень долго знаешь человека, то хорошо усваиваешь границы его терпения и чувства юмора. Скажите, мой друг, почему вы на удивление стали бестолковее чем раньше? Мне удивителен этот обратный эффект. Ответы на вопросы, которые ты бесконца задаёшь, зашифрованной памятью хранятся в твоей голове. Не ленись, подумай, вспомни, наконец, озарись догадкой! Каждый проживает свою жизнь сам, и только от тебя зависит, вернёшься ли ты опять на землю или у тебя уже достаточной собственной психической энергии и сил перейти на другой уровень. Я скоро уйду с земли навсегда и мне очень хотелось бы, чтобы в путешествии во Вселенной ты был рядом по уровню, а не плёлся в хвосте беспомощных неудачников».

Альэра, обладая внутренним чутьём, несколько раз пыталась растормошить его, вывести на разговор. Но он или отмалчивался, или отшучивался, успокаивая свою названную сестру. А девушке так хотелось поделиться с ним своей радостью! Он влюбилась, влюбилась так, как никогда прежде. Но ту, деревенскую любовь, которая родилась в её сердце некоторое время назад, сравнить с этим было нельзя. «Может, это и не было любовью? Или табу деда Демьяна, наложенное на неё, сыграло свою роль? Не знаю, но сейчас я просто растворяюсь в его глазах, словно горячей волной обдаёт меня, когда он подходит. От него исходит что-то такое, что я просто перестаю существовать» думала девушка, видя растерянность в глазах Гарни. Он был каким-то задумчивым, отрешённым от всего и редко останавливал на ней свой взгляд. Не понимая, что с ним происходит, она пыталась сама докопаться до сути. Истово молясь у старинной иконы Демьяна, висевшей в её комнате, она долго просила открыть ей глаза, дать подсказку. И добилась! Это было первое в её жизни настоящее, ощутимое видение, самый первый выход астральным телом. Отделившись и поднявшись над собой, она чётко видела себя, стоящую на коленях под иконой. Испугавшись, она почувствовала, как сковало её существо. Но голос, прозвучавший в её сознании, как-то добро, поотечески, сказал: «не бойся, тебе ничто не угрожает, иди смелее». И она пошла, перед ней мелькали не города и лица людей, а целые миры! Едва успевая осмысливать увиденное, она снова испугалась, что ничего не понимает и ничего не запомнит. Но тот же голос снова успокоил её: «от тебя требуется только вера и ничего больше, всё будет так, как надо, ты всё вспомнишь в самый ответственный момент». И она обрела такую уверенность, какой не испытывала раньше. Казалось, что фантастическое путешествие заняло целую вечность, но это было не так. Когда она снова начала ощущать саму себя, то услышала последние слова молитвы, произнесённые из своих уст. Как-будто ничего не произошло, но в глубине подсознания появилась крохотная ячейка, до краёв наполненная колоссальным объёмом информации. В эту ночь ей приснился странный, пугающий сон, определяющий их судьбу.

В этом сне было трое действующих лиц: она и ещё двое человек, явно мужского пола. Мрачное помещение, освещённое тремя огромными факелами, внушало неприятные чувства. Она сидела за столом, а напротив, глаза в глаза, сидел один из мужчин. Альэра спиной ощущала присутствие второго, он находился справа от неё. Их лица, снизу до глаз, были прикрыты масками. Первый восхищённым взором смотрел в вырез её платья и Альэра смутилась. Ища причины столь откровенного взгляда, она прикрыла грудь рукой, нащупав какой-то предмет, который видимо интересовал мужчину. Это было то украшение, из янтаря и чёрного камня, которое ей подарила мать Ингрид. Лихорадочный блеск глаз молодого человека не оставлял сомнений, что эта вещица ему весьма интересна.

— Дорогая моя, умоляю, зачем вам эта безвкусица? — с едва скрываемым трепетом, говорил первый, — посмотрите, вот что должно покоиться на вашей прелестной шейке.

Словно в руках волшебника, у него появился небольшой ларец. Крышка, с тихой музыкой, открылась сама и в глаза ударил блеск золота и драгоценных камней. Великолепие, невиданное доселе, привело Альэру в странное оцепенение. Незря говорят, сияние золота имеет гипнотические свойства. Теперь Альэра почувствовала это на себе. А сидевший напротив, словно опытный соблазнитель, начал доставать украшения по одному. Это были серьги, колье, множество колец и перстней, диадемы, подвески. Прозрачно-зелёные изумруды, алмазы, чистой воды, огромные жемчужины, кроваво-красные рубины, всё в золотой оправе. Отражая пламя факелов, камни переливались своими гранями и бросали отблеск на глаза первого. Он, наблюдая за реакцией Альэры, видимо был доволен результатом. Чтобы разжечь пламя интереса ещё больше, он взял двумя пальцами колье из рубинов и, подняв его к её глазам, стал раскачивать из стороны в сторону. Как завороженная, Альэра начала непроизвольно следить за движением качающегося украшения, не в силах оторвать взгляда от этого великолепия. А мужчина, тем временем, положив свою руку на руку девушки, начал тихо шептать что-то. Альэра чувствовала, ещё немного и она просто потеряет сознание, окунувшись в красный цвет. — Вот чего вы достойны, вот что должно подчёркивать вашу красоту, — шептал искуситель, — снимите грубую безделушку, отдайте мне и наденьте вот это.

Прикосновение чьей-то руки к плечу, вывело Альэру из состояния гипноза. Моргнув глазами, девушка пришла в себя и оглянулась. Второй, с мольбой, Смотрел на неё, но голос был спокоен:

— Тебе это не нужно, блеск золота затмит блеск твоей души и она перестанет сверкать яркими красками. Сохрани блеск, данный тебе от рождения. Свет души виден богу, а блеск золота радует дъявола.

— Ошибка, господь создал и золото и драгоценные камни, так почему вы говорите что собственное творение не радует и его? — глаза первого мужчины сузились до тёмных щелочек.

— Что касается этой молодой особы, то золото в позолоте не нуждается, — спокойно парировал тот, кто стоял за спиной Альэры, — Первоначальное предназначение золота по замыслу создателя состояло в том, чтобы быть дополнительным источником света для совершения добрых дел. Но вмешались иные силы и драгоценный метал начал высвечивать и вытаскивать наружу самые низменные чувства людей. У яркого цвета золота появился розоватый отблеск, отблеск крови, которая стала его спутником.

— Сударыня, не слушайте его, вы только посмотрите, я иду на неравный обмен, предлагая вам кучу сокровищ за столь непривлекательную вещицу, коей место на грязной шее нищенки, — голос первого мужчины дрожал от нетерпения и злости, но он пытался унять эту дрожь, отвлекая внимание своих собеседников жестами рук, одетых в перчатки, — ну полюбите же себя! Возжелайте достойное!

Его голос опять приобрёл гипнотические ноты и Альэра почувствовала, как этот голос обволакивает её, проникая в каждую клеточку тела.

— Мне страшно, — едва выдавила из себя девушка, — кто вы? Что вам от меня нужно?

— Ничего, ровным счётом ничего особенного, я просто хочу чтобы вы наслаждались этим сиянием.

Первый, доставая очередное украшение, неловким жестом задел маску, прикрывающую его лицо. Медленно, словно нехотя, маска сползла и перед глазами Альэры и второго мужчины предстало лицо, которое тщательно скрывалось под куском материи, больше похожей на лоскут чёрной кожи. Это был монстр, чудовище с глазами человека! Разъеденное тлением, с кусками отставшей от костей плоти и оголившимися челюстями с коричнево-чёрными обломками зубов, это лицо-морду можно было нарисовать только в самом страшном ночном кошмаре, имея больное воображение. Альэра отшатнулась, едва не лишившись сознания от ужаса. Первый мужчина быстро поправил свою маску, его глаза злобно сверкнули. Досадуя на свою оплошность, он резко бросил укарашение в ларец и стукнул ладонью по столу.

— Вам стало страшно, сударыня? Вы просто не знаете, что значит страшно. Я покажу вам такое, что разжижит ваш мозг, вытравив из него вид моего лица.

Комната закружилась перед глазами Альэры и, не в силах шелохнуться, ей осталось уповать на милость судьбы.

Она оказалась на каменистой равнине, окружённой со всех сторон горами. Огромное строение, в несколько этажей, со множеством входов, было похоже на муравейник не только по своему виду, но и по количеству людей, находящемся в нём. У Альэры была способность видеть всё и всех сразу, сквозь стены, не входя внутрь этого здания. Она наблюдала за ними, слышала их разговоры, чувствовала все их эмоции одновременно: любовь, ненависть, отчаяние, радость, рождения и смерти. Сопереживая всём сразу, Альэре казалось, она растворилась в этом водовороте жизни, её самой просто не существует. И вдруг, её обдало волной нечеловеческого страха, описать который невозможно. В непрерывной горной греде, в четырёх сторонах, повторяющих стороны света, появились проходы, будто гранитные горы кто-то раздвинул. В эти проходы, из-за горизонта, ровными рядами по несколько человек, в долину, к зданию, двинулись отряды. Мужчины, в чёрных балахонах, словно чёрная, мутная река, своей мерной поступью вызывали животный страх. Альэра увидела их абсолютно одинаковые лица, как-будто одного человека размножили немыслимое число раз. Невыражающие ни одну из привычных человеческих эмоций, немигающим взором видя единственную, только им известную, цель, они шли равномерно, не замедляя ни ускоряя свой шаг и, дойдя до входов в здание, не остановившись ни на секунду, как четыре огромные змеи, вползли внутрь. И начался кошмар! Не разбирая где младенец, где старик, где мужчина, где женщина они начали убивать и насиловать всех, кто попадался им под руки.

Идя по растерзанным телам, они заполняли собой здание, круша всё на своём пути. Ручейки крови, превращаясь в полноводные реки, вытекали из дверей дома смерти. Земля возле здания уже не могла впитывать в себя этот поток, и он растекался по равнине. Из разбитых окон вылетали изуродованные тела, оторванные руки, головы, ноги. Крики и стоны людей, подвергавшихся насилию невозмутимых убиц, объединялись в один сплошной вопль и, отражаясь от гор, волной поднимались ввысь. В воздухе стоял стойкий запах КРОВИ, БОЛИ, УЖАСА, СМЕРТИ. Окаменев от чудовищного зрелища, Альэра, казалось, не могла даже вздохнуть. Боясь шевельнуться, она стояла как вкопанная, хотя была уверена, что её никто не видит. Среди всего этого кошмара, свой собственный страх казался таким ничтожным, что она даже не испытывала его. А безжалостные нелюди, молчаливые варвары, образовав такие же ровные ряды, мерным шагом двинулись в обратном направление, туда, за горы, за горизонт. Каменная твердь опять сомкнулась, исчезли четыре прохода, остался только хаос разрушения, разбавленный человеческими страданиями. Те, кто остались в живых среди этого кошмара, боялись поверить в своё спасение и долгое время не подавали никаких признаков жизни, прячась за трупами. Альэра бросилась бежать. Но куда бежать, когда вокруг равнины высоченные горы, где небыло даже крохотной лазейки, куда смогла проскачить даже мышь?! Она почувствовала невероятный прилив сил и побежала. Мчалась так, что ноги почти не касались земли, будто у неё появились крылья, способные поднять её в воздух только для одной цели: заглянуть за эту каменную гряду и увидеть, куда ушло это полчище жестоких воинов армии сатаны. О принадлежности этих убийц хозяину преисподней она не сомневалась ни на минуту. Разве мог кто-то или что-то другое придумать столь массовые зверства? Это здание, с несколькими сотнями людей было похоже на маленькую модель мира, на человечество, с его чувствами. И вот так безжалостно, зверски, оно было уничтожено почти полностью, за исключением нескольких десятков, спасшихся при невероятном усилии ангелов или самого бога. Вот так и случается в жизни, на протяжении тысячелетий! А может, это чудовищная правда будущего, когда силы тьмы получат огромную власть при каких-то обстоятельствах? Но откуда придёт эта беда? Можно ли избежать нашествия этих варваров?

Альэра уже была на вершине самой высокой горы, стояла зажмурившись, боясь открыть глаза и увидеть наполненную демонами бездну. Собравшись с духом, она приоткрыла сначала один глаз, а потом, охнув от удивления, другой. За горами была пустота, чёрная, безмолвная пустота. Так откуда взялась эта армия? Из чего были созданы эти убийцы? И тут Альэра услышала голос. Он был повсюду, был в её ушах и разливался по её плоти, отдаваясь эхом в каждой клеточке её тела. «Это ещё не конец, всего лишь маленькая пьеса, хотя и довольно страшная по содержанию. Но в репертуаре театра под звучным названием „ВСЕЛЕННАЯ“ бывают и другие спектакли. Я только зритель, но не режиссер».

Альэра снова была в комнате, освещённой факелами, а перед ней сидел тот, кто показывал ей картину мира.

— Теперь сударыня, вы понимаете, что значит слово «страх»? — спросил он.

— Кто вы? Вы создали эту страшную картину? — тихо спросила Альэра. — О нет, мне не дано столько таланта, я могу лишь показать уже придуманное, но, к сожалению, не мной.

— А вы видели его лицо? — спросила Альэра, поворачиваясь ко второму, стоящему у неё за спиной.

— Я всегда вижу его истинное лицо.

— А кто тогда вы?

— Я сдерживающий фактор, нов одиночку мне не справиться. Демоны-сыновья сатаны уже во многие сердца впустили яд злобы и ненависти и над миром уже нависла катастрофа. Зло — болезнь, оно как вирус передаётся от человека к человеку. Вакцина в Писании, люди, воспользуйтесь инекцией, — голос второго звучал просящее.

Альэра проснулась резко, словно от толчка. Сердце билось гдето в горле, руки были холодны как лёд. Оглядев комнату, она успокоилась, понимая что это был сон. «Господи, кто же эти двое? Тот, что сидел напротив меня — злобный демон, это без сомнения. Он проявлял интерес к этому украшению, подаренному мне матерью Ингрид. Странно, зачем оно ему? Может, в этом чёрном камне скрыта какая-то тайна? Надо узнать, как оно попало к ним. Второй был безусловно белым ангелом. но почему же он так спокойно смотрел на то, что происходило? Что это — его бессилие или всё ещё можно изменить? Эта страшная картина — свершившийся факт или предупреждение? Есть ли возможность изменить ход событий? Как узнать, в чьих силах предотвратить катастрофу?» размышляла Альэра. Спать уже не хотелось, но тихий сумрак ночи всё-таки сморил её снова.

В эту ночь и к Гарни пришло успокоение. Пока Альэра раздумывала о судьбе мира, к нему пришло озарение. Его осознанный выход в астрал принёс открытие, которое потрясло и одновременно успокоило его. Одинадцать, самых ярких эпизодов его, теперь уже одиннадцати жизней, словно рисованные картинки промелькнули перед сознанием. Он проснулся уверенным в себе, уверенным в своём предназначении и чётким, определённым «ЗАВТРА». И хотя он знал, как кончится его нынешняя жизнь, огорчения это не принесло. Только одно небыло известно Гарни — Высший разум всегда вносит коррективы даже в давно определённый план.

Полгода в усадьбе графини пролетели, как один день. Едва Гарни заводил разговоры о том, что ему и Альэре пора самим отвечать за свои жизни, Выбровская сердилась, возмущалась, а потом начинала плакать:

— Дитя моё, ну чем я вас обидела? Чем не угодила? Разве вам плохо в моём доме? Как вам не стыдно, вы вернули меня к жизни и тут же хотите опять окунуть в мрачное одиночество.

Графиня вытирала набегавшие слёзы, в её взгляде было столько неподдельной тоски и страдания, Гарни становилось не по себе. Он извинялся, смиренно склонив голову и прекращал разговор до следующего удобного случая. Спустя ещё некоторое время, удобный случай представился при странных обстоятельствах. Альэру начал преследовать призрак.

Первый раз она увидела его в саду, когда читала томик Шекспира, любезно предоставленный Люцианом. Умение читать появилось как-то сразу, будто она умела это всегда. Изучение азбуки было больше похоже на игру, чем на образование, словно открылась дверца в памяти и знание из глубины вышло наружу.

Нет, её не обдало могильным холодом, не зашевелились от ужаса волосы на голове. Всё было довольно обыденно, она просто увидела его краем глаза и повернулась. Он стоял возле раскидистого дуба, в нескольких метрах и смотрел на неё, что-то тихо шепча губами. Единственное, что отличало его от живого человека, это полупрозрачная фигура. Но когда он понял, что Альэра видит его, он приобрёл более материальную оболочку и двинулся к ней. Она вроде не испугалась, но внутри что-то съёжилось и, будто, спряталось где-то в середине живота. Без всякого сомнения, это был гость из другого, неизвестного мира, мира теней и скорби. Мужчина-призрак, вероятно каким-то своим чутьём, почувствовал её тревогу и остановился.

— Барышня, я вижу вы напуганы, — с тихим вздохом произнёс мужчина, — напрасно, я не причиню вам зла, простите за беспокойство. Ещё раз простите.

Он отступил назад и исчез. Альэра зажмурилась, переводя дыхание. Когда первое оцепенение спало, она почувствовала, как силы вернулись к ней. Поднявшись со скамьи, Альэра медленно двинулась к дому, оглядываясь на дуб. Но призрак больше не появлялся. Она отчётливо запомнила черты лица незнакомца и спешила поделиться увиденным с Гарни.

Гарнидупс сидел возле камина, погружённый в свои мысли и смотрел на огонь.

— Гарни, я должна тебе кое-что рассказать, — тихо сказала Альэра, садясь в соседнее кресло.

— Да, дорогая, я слушаю тебе, — вздрогнув от неожиданности, произнёс Гарни.

— Я только что видела призрака, — выдохнула девушка.

— Милая, ты не ошиблась? — не проявляя интереса, спросил Гарни.

— Ты мне не веришь? — от обиды Альэра чуть не заплакала.

— Ну что ты, конечно верю, — улыбнулся Гарни и взял её за руку, — расскажи, как это было.

Альэра быстро рассказала о происшествии и, заглядывая в глаза Гарни, ждала его объяснений. Гарни помолчал немного, а потом, уже с интересом, спросил. — А ты хорошо запомнила его внешность? — и когда Альэра утвердительно кивнула, закончил, — это хорошо, у меня есть одна догадка на этот счёт. Только не торопи меня, надо выяснить некоторые детали. Уверяю тебя, призраки неопасны, они все нуждаются в помощи. И мы с тобой в силах им помочь, только не спиши и сама ничего не предпринимай.

— Да что же я могу? Ведь я ничего не умею? — удивилась Альэра.

— Ошибаешься, дорогая, в тебе много талантов, в том числе и тот, который нужен в этом случае. Мы с тобой обязательно найдём шифр к этому дару. Пока я не могу многого рассказать тебе, но скоро всё встанет на свои места. А главное, не бойся, он действительно не причинит тебе зла, уверен, он пришёл попросить помощи.

— Я постараюсь не пугаться, а разве его приход можно вызвать?

— Нет, просто именно в тебе он увидел того, кто ему нужен.

В комнату вошёл дворецкий и пригласил их к обеду.

Последнее время, в доме графини Выбровской было многолюдно. Почти каждый день приезжали гости, кто парами, кто поодиночке. Гербы древних родов поражали своей изысканностью. Графиня, долгое время живя в одиночестве, нынче словно хотела наверстать упущенное. Она была неутомима, не смотря на возраст. Знакомя Гарни и Альэру с вновь прибывшими, она представляла их дальними родственниками, внезапно обнаруженными в той поездке на похороны брата. Никто не задавал вопросов, как принято в высшем свете, поэтому эта безобидная ложь устраивала всех. Нынешний светский приём не был исключением. Альэра, в роскошном платье (графиня ревностно следила за её гардеробом) была очаровательна. Под руку с Гарни, они вошли в гостиную и, раскланиваясь с гостями, остановились возле графини.

— Дитя моё, обратите внимание на этого молодого человека, — Выбровская, как заговорщица, показала глазами на одиноко стоящего юношу, — это герцог Штерн. Он приехал специально познакомиться с вами, наслушавшись разговоров о вашем обоянии и уме.

— Вы слишком хвалите меня при гостях, — Альэра зарделась.

— Ну, дитя моё, я никогда не приувеличиваю, вы действительно прелесть, — графиня чмокнула Альэру в щёку и повернулась к Гарни, — для вас у меня тоже есть сюрприз. Вот князья Володарские, со своей дочерью. Она милое создание, образованная и весьма привлекательна. Вы согласны со мной?

— Да, обаятельная девушка, но боюсь, я не смогу привлечь её внимание.

— Глупости, юноша, уверяю вас, вы будете прекрасно смотреться вместе и несомненно понравитесь друг другу. Мне так хочется дожить до внуков и, ещё в здравом уме, увидеть их первые шаги. А раз вы связаны родством, значит, как старая и опытная женщина я должна позаботиться о вашем будущем и не перечьте мне, я многое повидала на своём веку и чтобы вы, едва выйдя в свет, не наделали ошибок, положитесь на меня.

Вечер удался на славу. Гости были действительно приятными людьми. Альэра ловила на себе откровенно восхищённые взгляды князя Штерна и была приятно удивлена его обходительностью и прекрасными манерами. Странным было следующее, она сравнивала его с Люцианом. Это сравнение было явно не в пользу князя. Конечно, он был вполне приличным человеком, но был каким-то холодным, что ли, полная противоположность похожему на фейерверк Люциану. Рядом с князем Альэра чувствовала, что натягивается в струнку. А с Люцианом было всё иначе. Лёгкость общения, непринуждённость были ей гораздо приятней, чем родовитая чопорность нового знакомого. Но Люциан давно не появлялся в доме Выбровской и это обстоятельство очень огорчало Альэру. Ей не хватало их бесед, его приятного голоса и самое главное, его чудных, глубоких глаз, в которых она видела своё отражение. Он прислал с нарочным небольшую записку графине, что «некоторое время будет очень занят и просит его простить с надеждой, что будет так же радушно принят по возвращении».

Графиня, наблюдая за своими названными родственниками, была расстроена. Ей так хотелось, чтобы Альэра и Гарни нашли себе достойные пары! Но судя по всему, кандидатуры, предложенные ею, не устраивали ни одного, ни второго.

Когда гости разъехались, графиня пригласила обоих к камину и учинила добрый допрос.

— Дети мои, неужели они не пришлись вам по сердцу?

Гарни и Альэра переглянулись и, едва сдерживая смех, виновато опустили головы.

— Хитрецы, ваши смиренные жесты не искупают вашей вины, вы огорчили меня, — графиня всплеснула руками, — хотя, впрочем, вы правы, наверно я слишком тороплю события.

Гарни и Альэра снова переглянулись и, уже открыто улыбнулись графине.

— Не хочу показаться невежливым, увы, — начал Гарни, — ваш выбор безупречен, но боюсь мы оба ещё не готовы расстаться ни с вами, ни друг с другом. Неужели вы хотите так скоро избавиться от нас?

— Вы лстец, молодой человек, и знаете, как задеть мою душу, — графиня протянула Гарни руку для поцелуя, — по мне, так лучше бы вы никогда не уходили от меня, будет кому закрыть мои глаза на смертном одре. Но не думайте, что я прекращу поиски. Вы плохо знаете светское общество. — Милая графиня, живите сто лет, зачем думать о том, что ещё так далеко от вас, — Гарни учтиво склонился к руке графини, — ваш последний час ещё очень далёк, поверте мне.

— Ах, бросьте, молодой человек, — с печальной улыбкой сказала графиня, — время столь быстротечно. Совсем недавно, кажется, я только первый раз вышла в свет. Мой первый танец! Боже, как это было прекрасно! Лёгкий трепет, волнение души! Это было так недавно и так немыслимо давно! Только сейчас, вспоминая свою жизнь, я думаю о множестве чудный эпизодов, которыми она была наполнена. Но и горькие минуты нелёгким бременем давят на грудь. Ах, если бы вы знали, что творилось со мной, когда этот дом опустел.

Графиня закрыла лицо руками и, по вздрагивающим плечам было видно, как она тихо плачет. Гарни и Альэра переглянулись и девушка, присев возле графини на корточки, стала гладить её по коленям.

— Дорогая графиня, простите, мы всколыхнули вашу боль.

— Это вы простите, что-то я распустила себя, давно так не вырывались наружу воспоминания, — графиня промакнула слёзы платком и улыбнулась, — вот и мой дорогой брат, ушёл так рано, хотя был младше меня и это опять нонсенс.

— О каком брате вы говорите? О том, кто был в монастыре?

— Да, дитя моё, он был добрым, нежным, удивительно мягким и тихим. Его решение посвятить себя богу было неожиданным, но вполне резонным. Он был словно не от мира сего и долгое время искал смысл существования.

— Скажите, я слышал, у вас был ещё брат, старший, — осторожно спросил Гарни.

От слов Гарни графиня как-то съёжилась сначала, потом её лицо посерьёзнело, а потом на нём вообще появилась маска отвращения. Графиня порывисто встала и отошла к большому окну. Неловкая пауза, повисшая надолго в воздухе, была довольно тягостной.

— Он был словно порывистый ветер, неуёмный, шумный, — не поворачиваясь к слушателям, нарушила молчание графиня, — его с самого детства невозможно было поставить ни в какие рамки. Ни наказания, ни увещевания не давали результатов. Мои бедные родители долго пытались с ним справиться, но всё было тщетно. Он вырос заносчивым эгоистом, решившим, что весь мир у его ног. Просто чудом закончив военное училище, только в роли бесчуственного солдафона, он смог найти себя и дать выплеск своему эгоизму. Его военная миссия за океан дала нам небольшую передышку, а потом началось самое страшное. Он вернулся домой после ранения и начался настоящий кошмар. С ним что-то произошло, ещё более ужасное. Он начал пить, его громогласный командный голос содрогал стены дома и днём и ночью. В пьяном забытьи он то просил у кого-то прощения, то посылал проклятья всем подряд. Матушка слегла, видя, как погибает её сын. Даже её смерть не остановила его, только ещё больше озлобила. Меня спасло замужество, граф Выбровский был прекрасным человеком, наша встреча и любовь была чудным, ярким лучиком в моём существовании в отчем доме, ставшем кошмарной тюрьмой. Я увидела брата незадолго до его смерти, чудовищно нелепой, но неизбежной в его состоянии. Из молодого, довольно превлекательного мужчины он превратился в дряхлую развалину с безумными глазами. Зрелище, я вам скажу, не из лёгких. Мой младший брат, мой дорогой Йозеф, был с ним до конца его дней. Отец давно замкнулся в себе и редко выходил из своей спальни, а Йозеф был так занят братом, что даже не заметил, как отец отошёл в мир иной. А после смерти Густава, я предложила брату переехать к нам, в эту усадьбу, но он отказался. А вскоре и вообще прислал мне письмо, что едет в монастырь ибо тяжкий грех Густава требует замаливания. Когда я приехала проститься с ним, он что-то туманно, недомолвками объяснил мне, что знает о том, что произошло с Густавом и его-де долг, вымолить у бога прощения за грешную душу несчастного брата. Вот так и опустело наше родовое поместье. Я продала его и ничуть не жалею, слишком много тяжких воспоминаний оно хранило. Новые хозяева — замечательные люди. Однажды, несколько лет назад, княгиня приехала ко мне рано утром и, дрожащим голосом, поведала странную историю: якобы она слышала чьи-то стоны, да такие, что до самых костей пробирало. Искала причину, да так и не нашла. А потом всё прекратилось и больше мы об этом с ней не разговаривали.

Внимательно выслушав рассказ графини, Гарни сделал для себя кой-какие выводы: «ну, что же, мою догадку можно легко проверить».

— Графиня, дорогая моя, а вы можете описать внешность своего старшего брата?

— Да зачем это вам, юноша, — горько усмехнулась Выбровская, — этот несчастныйне нашёл покоя даже на том свете. Несколько раз я видела его во сне и просыпалась от страха, сны были настолько страшными, что я долго не могла заснуть, пока не прочитаю подряд несколько раз молитвы. Кто знает, как тяжёл был его грех, раз ему приходится терпеть такие муки. А на счёт внешности я могу вам сказать только одно, где-то, в старых вещах сохранился угольный набросок моего маленького Йозефа. Я вам не говорила, что мальчик чудно рисовал? Так вот, однажды, он набросал портрет старшего брата, но на этом всё и кончилось. А потом, сами понимаете, было уже не до живописи. Если хотите, я позже поищу его. Но зачем вам это? — Позвольте пока не отвечать на ваш вопрос, — Гарни склонился к руке графини, — не сочтите меня невежливым, надеюсь, я смогу вам объяснить это несколько позже.

— Как вам будет угодно, юноша, — Выбровская улыбнулась, — я очень устала, пора спать. Покойной вам ночи, молодые люди.

Графиня, с тяжёлым, от нахлынувших воспоминаний, вздохом удалилась в свою комнату.

— Альэра, о чём ты думаешь?

— Мне кажется, мы думаем об одном и том же, — Альэра посмотрела на Гарни, — неужели это был он? Но почему здесь? Ещё в деревне я слышала рассказы о призраках, но ведь они не покидают своего дома. А он появился здесь, разве это возможно?

— По всей вероятности да, скорее всего, эти субстанции не привязаны только к дому и могут появиться в том месте и среди тех людей, от которых могут получить помощь. Судя по всему, мы таковыми являемся Давай посмотрим, что будет происходить дальше.

А дальше ничего не происходило. Несколько дней всё было как обычно. И хотя Альэра несколько раз ловила себя на мысли, что ищет глазами призрак мужчины, но он не появлялся. Она уже подумала, что ей это показалось, ведь первое появление было именно в тот момент, когда она читала «Гамлета». Но нет, она ошибалась, призрак появился снова и уже больше не уходил. Она видела его постоянно: днём и ночью, в саду, за обедом, среди бесконечной череды гостей, всё так же посещавших графиню каждый день. Он не приближался к Альэре, а просто молча смотрел на неё своими большими печальными глазами. Когда их встречи были один тет-а-тет, она пыталась задать ему вопросы, но он медленно исчезал, словно его ктото стирал. Альэра начала чувствовать раздражение от своего бессилия. Гарни заметил перемену в девушке и, улучив момент, когда они были совершенно одни, спросил:

— Скажи, ты опять видишь его?

— Да, постоянно, он словно стал моей тенью, но ничего не говорит, — с лёгкой досадой ответила Альэра, — что же делать? Как вызвать его на разговор и возможен ли этот разговор вообще?

— Несомненно, возможен, — утвердительно произнёс Гарни, — вероятно, нужен какой-то толчок для того, чтобы он мог поведать нам свою тайну. Надо просто подумать.

— Я знаю, нам надо быть постоянно вместе, тогда я смогу тебе его показать, — решительно сказала Альэра, — а вдруг, его вижу только я?

— В том-то и дело, я ведь его не вижу, — озадаченно сказал Гарни, — мне надо кое-что проверить. Нам действительно, надо находиться всегда рядом. Стараясь придать своему голосу незаинтересованное звучание, Гарни попросил графиню отыскать тот набросок, о котором она говорила. Когда он был найден, по дрогнувшим рукам Альэры, он понял, что лицо, изображённое на рисунке, ей знакомо. Альэра, подняв на него глаза, выражающие крайнее удивление, подтвердила его догадку кивком головы.

Следующие несколько дней графиня и слуги были удивленны таким обстоятельством: Гарни и Альэра, держась за руки, бродили по дому, выходили в сад и даже ночью не расходились по своим комнатам, просиживая возле камина до утра. Графиня недоумевала: «что это с ними? Странно, весьма странно».

Старания Гарни и Альэры, в конце концов, увенчались успехом. В один из дней, в саду, девушка сжала руку Гарни и глазами показала в сторону дерева.

— Вот он, — прошептала Альэра и Гарни почувствовал, как напряглась её рука.

Проследив за её взглядом, он повернулся, но… ничего не увидел. Видя выражение его лица, Альэра ещё сильнее сжала его руку.

— Неужели ты не видишь? Что же делать?!

Гарни закрыл глаза, сосредоточился на точке в середине своего лба и, мысленно произнося какие-то фразы, чудом рождаемые его подсознанием, почувствовал, как в руках появилось знакомое тепло, почти жар, и разлилось по всему телу. Он ощутил себя вне физического тела и понял, что астральное вышло наружу. «Сколь необходимо мне сейчас встретиться с Юлианом-Руденом» промелькнуло в его сознание и сразу раздался знакомый голос.

— Вы удивительно настойчивы, мой мальчик. Что ж, я здесь и готов выслушать ваш вопрос.

Астрал Юлиана-Рудена появился из матового сумрака и вот они уже оба стояли на морском берегу.

— Что вас встревожило? — спросил старый садовник.

— Альэра видит призрака, а я никак не могу настоиться на него, — с досадой сказал Гарни, — но если она его видит, значит, я тоже могу?

— Несомненно, только надо включит тайное зрение.

Руден-Юлиан стоял, сложив руки за спиной.

— Вы словно скрываетесь от меня, — с тонким налётом обиды, сказал Гарни, — разве моё общество столь утомительно для вас?

— Отнюдь, но вам нужна передышка перед самым важным делом всех ваших жизней, — садовник улыбнулся, — знания и умение не покинуло вас, это всего лишь возможность без лени всколыхнуть память и вывернуть наружу всё, что было пройдено. Вы уже не нуждаетесь в моём неусыпном контроле. У вас были видения ваших жизней и это главное. — Но я практически ничего не помню!

— Ошибаетесь, новые впечатления лишь отодвинули на задний план прожитое, но это не значит, что оно ускользнуло от вас. Важно нестолько сознание, как подсознание, а в нём, уверяю вас, многое отложилось.

— Охотно поверил бы вам, но неужели в моих прежних воплощениях я никогда не сталкивался с призраками? Я прекрасно помню о том, как видел призраков в жизни Генри, легко и свободно общался с ними, а сейчас ничего не получается.

— Дело в том, что их низший уровень вам уже не интересен, поэтому это умение притупилось.

— Неверно, сейчас я хочу его увидеть, ибо хочу узнать историю его жизни, — Гарни несогласно тряхнул головой, — как вообще происходит так, что они, призраки, существуют и что служит причиной их состояния. Я совершенно ничего не помню.

В голосе Гарни было столько досады, что Руден— Юлиан состроил соответстующую мину и на своём лице.

— Друг мой, ну что ж вы расстроились, разве можно так досадовать? Я отвечу на ваши вопросы, только смените своё огорчение на более приятные эмоции. Вы ничего не утратили, вспомните, как увидели призрак девушки в придорожной гостинице?

— И правда, но это получилось как-то само собой, ах да, я приложил медальон ко лбу и тут же увидел её.

— Да, кстати, о медальоне, вынужден вас предостеречь, хотя… нет, я не имею права да и смысла, уже всё случилось так, как случилось. Так вот, о призраках. Видеть призраков, что это — игра воспалённого воображения или дефект психологической системы человека? Я размышляю так. Преждевременная смерть, насильственная или несправедливая по мнению усопшего, отягащённая привязанностью к земному бытию и служит поводом для скитаний меж пространствами. Сильный эмоциональный всплеск этих чувств и не даёт душе перейти к месту назначения после смерти биологического тела. Психологическая агония оставляет душу на грани миров и времён. «Чёрный шум» так называется эта обитель. Только сама матушка-природа, по своим, неизвестным нам причинам, может одарить некоторых живых слышать нижним слухом призыв и разговор мёртвых, а так же видеть призрак умершего своим третим глазом (т. е психологической энергией) Многие одарённые люди сначала пугаются своему новому, непонятному умению, считая, что это в своём роде наказание за совершённые грехи. На самом деле всё не так страшно. Просто смотрители и союзники из других миров находят среди людей помощников для того, чтобы облегчить страдания душам, затерявшимся в промежутке двух миров. — Ну чтобы выбранные не пугались, надо их как-то подготавливать к этому, — предположил Гарни.

— Ох, мой мальчик, если терять время сначала на подготовку, а потом на обучение, можно опоздать с конкретной помощью, — развёл руки в стороны Руден, — да и время в другом измерении существует по другим законам. Сначала даётся дар, что-то вроде проверки на смелость, а потом приходит время разъяснений, если человек выдержал первую атаку и не забился в конвульсии страха.

— А не кажется ли это слишком жестоким?

— Нет и ещё раз нет, — садовник резко махнул рукой, словно отрубил сомнения Гарни, — только так и не иначе. Совершенство души только так и проверяется, без всяких подготовок. Выдержавшие испытания становятся настоящими помощниками и проводниками, их уже не тяготит эта ноша, а становится самым настоящим даром. Что может быть лучше, чем почувствовать себя причастным к облегчению судеб несчастных скитальцев? Но есть и исключения, насильно заставлять стать проводником никто не будет, если человек, обладающий даром, чувствует страх и панику, его оставляют в покое, это говорит о том, что данный человек не готов. Может в другой жизни, в другом воплощение, избранник созреет для этой миссии, тогда его снова подвергнут испытанию. Для призраков время не имеет значения, ибо их существование протекает в безвременном пространстве. Им, несчастным, остаётся только ждать и надеяться на то, что проводник, в конце концов, найдётся. Почему господь так распорядился с их судьбами — мне неведомо, даже в моём состоянии сознания. Надеюсь, я это узнаю. А пока, мой друг, судя по всему, вам предстоит стать одним из помощников провидения. Помогите нуждающемуся в вашей помощи.

— Конечно я готов, лишь бы мне хватило знаний и таланта, — согласно кивнул Гарни.

— Вот и прекрасно, — Руден-Юлиан улыбнулся и растаял в туманном сумраке.

Когда Гарни открыл глаза, то даже вздрогнул, так неожиданно было это зрелище. В лёгком, мерцающе-матовом облаке, возле дерева стоял мужчина неопределённого возраста, так как черты его лица еле уловимо менялись от юношеских до стариковских.

— Что вам угодно, сударь? Скажите, чем мы можем вам помочь?

— Слишком мало времени, и кажется, уже никто не в силах освободить меня от мучительного существования, — не открывая рта, произнёс мужчина.

— Раз вы ещё здесь, я думаю, мы сможем успеть, — подбадривая, сказал Гарни.

Ответ Гарни звучал так же мысленно, как и речь мужчины. «Интересно, Альэра слышит о чём мы говорим?» промелькнуло в его голове. И как ответ, Альэра присоединилась к их разговору на том же, мысленном уровне:

— Что с вами произошло? Почему вы скитаетесь неприкаянным?

— Я-чудовище, не внешне, а внутренне, — на лице призрака появилось выражение отвращения к самому себе, — чудовище, которое не имеет права на прощение ни среди людей, ни в самом высшем суде. Я творил столько горя и несчастья тем, кто находился рядом, что мой нынешний удел — закономерная расплата. Кто бы вы не были, я не прошу помощи, мне хотелось излить свою тоску, вернее, не тоску, а горечь сожаления.

— Но что послужило причиной вашему нынешнему положению?

Гарни задал вопрос, хотя перед его глазами уже промелькнули картины жизни этого неприкаянного странника безвременья, но ему хотелось, чтобы тот сам рассказал свою историю. И призрак начал вспоминать.

— Я долгое время, всю свою жизнь испытывал бога на терпение по отношению к моей персоне. Его терпение кончилось, когда я совершил чудовищный поступок и свёл в могилу несчастную женщину и её, ещё не родившегося, ребёнка. Мне не кого винить, кроме самого себя. Я был воплощением всех смертных грехов и теперь, влача жалкое существование на границе миров, я не надеюсь на прощение и сочувствие.

— Вы говорите страшные вещи, — Альэра опять присоеденилась к разговру двух мужчин, — как это могло случиться?

— Об эгоизме и самовлюблённости, сопровождавших меня всю жизнь, я говорить не буду, в конечном итоге, они привели меня к полному сумашествию и смерти, в самом её позорном виде.

Окончательное падение меня, как личности, произошло в далёком походе в одну из стран за океаном. На борту своего парусника я вёз несколько десятков преступников, которые были сосланы в Новый свет за самые тяжкие преступления. Долгий переход был утомителен для всех. Я был страшно возмущён, что на них, этих отбросов общества, насильников и убийц, были истрачены такие большие средства. И тогда, я возомнил себя самым высшим судьёй, в чьи полномочия входит вершить судьбы. Я просто уморил их всех голодом и жаждой и на берег Нового Света вступил уже налегке, накормив обитателей океана трупами умерщвлённых моей жестокостью людей. Обосновавшись в небольшой нашей колонии, я почувствовал себя царём и богом на той земле, пока не случилось нечто, превратившее меня в безликого, раздавленного страстью и похотью, карлика. Я встретил ЕЁ.

Она была само совершенство! Испанская кровь бурлила в её жилах, придавая особый шарм. Пряный запах её тела сводил с ума тех, кто был рядом с ней. Не минуло это и меня. Я задохнулся и земля ушла из-под моих ног, когда я первый раз увидел её на улице. Лёгкое платье струилось по её стройной фигурке, будоража воображение. Упругие грудки мерно колыхались в такт походке. Я был близок к сумашествию, едва представив её в своих объятиях. Женщины для меня были всегда чем-то вроде бабочек-однодневок, я быстро терял к ним интерес, добиваясь взаимного чувства. Но здесь было иначе. Я сгорал от желания, а эта смуглая бестия только смеялась мне в лицо! Ни роскошные подарки, ни самые ухищрённые посулы не приближали восхитительного часа обладания объектом моего вожделения. Несколько месяцев безрезультатных ухаживаний иссушили меня, но я не терял надежды. Хитроумные планы покорения этой неприступной крепости, один за одним, возникали в моём воспалённом мозгу с ошеломляющей быстротой. Мир моих надежд рухнул в одночасье, когда я услышал чудовищную весть. Она вышла замуж за своего соплеменника, сопляка с пустыми карманами! Она отвергла меня, мужчину, который был готов бросить к её ногам весь мир, чтобы радоваться жизни с таким же голодранцем, как она! Своенравная дьяволица, иссушившая меня, будет наслаждаться любовью и нежностью тогда, когда я был на грани безумия! Мне начали сниться кошмары, в них они предавались любовным утехам на моих глазах и насмехались надо мной. Вы даже не можете себе представить ту боль, ту чудовищную муку, которая поселилась во мне на правах хозяйки. Ревность, испепеляющая ревность туманила мой разум. Я начал походить на дикого зверя, запертого в четырёх стенах, лишённого свободы и смысла жизни. Я впадал то в бешенство, то в какое-то оцепенение, потерял счёт дням или месяцам, превратившись душой в чёрную головешку. Но в конечном итоге решение мстить возродило меня к новой неведомой жизни. Я упивался чувством отчаяния и того страшного замысла, созревшего в моём воспалённом мозге. Я решил убить и её и того сопляка, который отнял у меня счастье. Я начал с него. Несколько дней, словно зверь в засаде, я провёл на узких улочках возле их домишка и в конце концов, подкараулил его поздним вечером. Первый удар ножом нисколько не отрезвил меня. Огромный военный тесак вошёл в тело моего соперника, словно в мягкий песок. Мальчишка только охнул и обмяк в моих руках. Но этого мне показалось мало. Я начал наносить удар за ударом в уже мёртвое тело и захлёбывался наслаждением. Брызги крови летели мне в лицо, я не вытирал её, а только сильнее пьянел от этого солёного вкуса. Улица была тиха и пустынна, словно всё замерло от ужасного зрелища. Чейто дикий крик будто кипятком ошпарил меня. Подняв глаза, застланные кровью, я увидел её. Зажав рот рукой, она медленно пятилась назад. Первое, что мне бросилось в глаза, это её чуть округлившийся животик, в котором зародилась новая жизнь, жизнь их ребёнка. Это ошарашило меня так, что сердце замерло на несколько мгновений. Пока я страдал, они наслаждались любовью и уже успели зачать ребёнка! Они оба достойны умереть на моих руках мученика! Видимо, эти мысли отражались на моём лице, она всё поняла и побежала прочь. Я бросил безжизненное тело её возлюбленного и погнался за ней. Глупая, она решила, что стены их лачуги смогуть преградить дорогу моему гневу и ненавести! Словно ураган, я сорвал двери с петель и, ворвавшись в крохотную комнатку тут же нашёл её, забившуюся в угол, с раскрытым в немом крике ртом. Она закрывалась от меня своими тонкими ручками, которыми ещё недавно обнимала ничтожного мальчишку, валяющегося сейчас в луже собственной крови на пыльной улочке. Мельком оглядев комнату, я увидел их любовное ложе и тут же понял, что сделаю дальше. Схватив за волосы, я оторвал её от пола, бросил на нищую лежанку и сорвал с неё одежду. Она должна поплатится за мои страдания и уже ничто не сможет спасти её от заслуженного наказания. Я взял её силой, во мне проснулся сам дьявол и теперь он управлял моим телом. Безумство насилия продолжалось до тех пор, пока я не почувствовал, как её тело подо мной забилось в смертельных судорогах. Всё вокруг было в крови, это была её кровь и кровь неродившегося младенца. Я машинально нащупал жилку на её шее и понял, она мертва. Это слегка отрезвило меня, но полное осознание так и не наступило. Я сел на кровати, возле мёртвого тела моей мечты и сидел так долго, что ноги затекли. Не волновало то обстоятельство, что меня может кто-то увидеть, застать на месте преступления. Я встал и побрёл прочь, не видя ничего вокруг. Я был опустошён.

Дальше жизнь потекла как в тумане. Спустя несколько дней к посольству подошла толпа разъярённых людей и что-то кричали, бросая камни в окна. Я отдал приказ и солдаты просто расстреляли толпу. Только потом до меня дошли слухи, что люди кричали о том, что я-убийца. Но кто им поверил, слухи были пресечены на корню и всё затихло. А потом началось самое страшное. Призрак девушки начал преследовать меня повсюду. Я постоянно видел её, окровавленную, поддерживающую руками свой живот. Она приходила во снах, на яву, то молчала, то кричала, насылая проклятья на мою голову. Меня обуял страх, доводивший до безумия, от меня стали шарахаться подчинённые. Силы медленно покидали меня, я перестал походить на человека и уже сам готовился к смерти. Грязный и заросший волосами, словно звериной шерстью, я бродил по городу в надежде, может кто-нибудь прекратит моё существование. Но всё было тщетно, убить меня было некому, ибо толпа, расстрелянная солдатами, была всей роднёй убитой мною пары. А больше никто не хотел брать грех на душу. Казалось, что даже сама смерть отвернулась от меня.

В одном из очередных походов на поиски смерти я очнулся от чьего-то прикосновения. Неясный силуэт, закутанный в яркокрасную ткань, ни лица, ни пола я не разобрал. Он очень плавно двигался чуть впереди меня, казалось, плыл по воздуху. Он будто звал меня за собой и я, как безропотная овца, пошёл следом, стараясь неупустить из виду красную, развевающуюся ткань. Но силуэт пропал, словно растворился в воздухе на пороге какой-то ветхой лачуги. Внутренним чутьём я почувствовал, что за дверями этого странного жилища я найду то, что искал и смело шагнул за порог.

Зловонье ударило в нос, едва я распахнул скрипучую дверцу. Полумрак и ощущение тревоги вернуло меня реальность, но отступать я был ненамерен. Когда глаза чуть привыкли к темноте, я увидел хозяйку этого дома, больше похожего на склеп. Старуха представляла комическое и одновременно жуткое зрелище. Руки, скрещенные на животе, были худы и прозрачны, скручены, будто корабельные канаты. Торчащие из-под засаленной косынки пучки нечесаных, давно немытых волос, больше похожих на паклю, обрамляли её сморщенное лицо. На ней было надето невероятное количество холмотьев, совершенно не подходящих друг другу: кофты, юбки, платья, всё вместе, будто она была готова броситься в бегство в любую минуту. Дырявая шаль дополняла ансамбль.

Удивляли только её глаза: узкие щелочки сначала, но при моём появлении, вылезшие на мгновенье из орбит и снова превратившиеся в маленькие буравчики, прожигающие насквозь. От её взгляда бросало то в холод, то в жар. Эти два, быстро сменяющихся чувства, вводили в состояние почти обморока. Внутри меня мгновенно возникла уверенность, что это жуткое существо женского пола избавит меня от мучений или так или иначе. Я едва открыл рот, как старуха расхохоталась скрипучим, похожим на кваканье, смехом.

— Ты долго искал дорогу ко мне, — вытирая тыльной стороной ладони глаза, почти прошипела старуха, — но стоящая за тобой чище и благороднее, чем ты. Она уже успокоилась и довольна своей работой. Ты сам почти мёртв.

— Я умер душой, но не телом, так умертви его!

Я почти прокричал свои слова, но старая ведьма так посмотрела на меня что продолжение просто застряло комом в моей глотке.

— Твоя дряхлая оболочка никому не нужна, ты ещё не искупил свой грех и будешь до конца своих никчёмных дней нести его на своём горбу.

— Но ведь ты можешь, я чувствую, ты можешь избавить меня от этой муки! Я заплачу, я заплачу тебе так много, сколько ты и не видела в жизни!

— Да, денежки никогда не бывают лишними, — усмехнулась старуха, — но ты думаешь, что оставив этот мир, ты станешь легче облака и избавишься от кары? Глупец! Твоя смерть станет только началом ещё больших мучений, она не избавит тебя. — Мне плевать, лишь бы сейчас всё кончилось, умоляю, помоги.

Я упал на колени и уцепился руками в драный подол дурно пахнущей юбки старухи. А это гадкое создание, дико хохоча, отрывала мои руки своими корявыми пальцами и топала грязными босыми ногами.

— Иш ты как заговорил! Где были твои мозги, когда ты измывался над девушкой?! Ты достоин своих мучений, как ни один из смертных. Погубленные тобой требуют отмщения!

Её смех, словно плети, полосовал меня. Сжимаясь от этих невидимых, но ощутимых, ударов, я упал на пол, съёжился, как младенец в утробе. Но тут, словно какая-то сила, дремавшая до сих пор, распрямила меня и поставила на ноги.

— Ах ты мерзкая, старая ведьма, я достаточно наслушался твоих нравоучений и насмешек. Сам умру, но и тебе не будет места на этом свете.

Я вцепился в горло ведьмы и почувствовал, как хрустнули её позвонки. А потом всё исчезло. Меня будто закрутило каким-то вихрем, унося в темноту. Вспышки света мелькали перед глазами, стало дико страшно и холодно. И больше я ничего не помню.

Очнулся я и долго не мог понять, на каком свете нахожусь. По мне что-то лазало, раздавались какие-то странные звуки. Я боялся открыть глаза и только сильнее смеживал веки, надеясь, что скоро всё кончится и наступит покой. Но ничего не менялось слишком долго, как мне показалось и я решился. Открыв глаза, я обнаружил себя лежащем на земле, под деревьями, обвитыми лианами. Это был лес этого континента. «Значит, я жив» промелькнуло в голове и я поднялся во весь рост. Куда идти, в каком направлении, я не знал, но делать что-то надо было и я сначала пошёл, потом, побежал, продираясь сквозь заросли. Машинально отодвигая ветки, бьющие по моим щекам, я двигался вперёд по какому-то наитию. Но никакого намёка на свет сквозь густопереплетённые ветки не было, навалилось отчаяние и страх. Я рухнул на землю.

Сколько прошло времени, сказать трудно, может часы, может дни, но видимо мои ангелы не оставили меня. Родилось отчаянное желание жить, видеть белый свет и я рванул на сумашедшую дистанцию под названием «жизнь». Я полз на четвереньках, отдохнув, поднимался на ноги и снова шёл, шёл вперёд. Меня не мучали ни голод, ни жажда, словно физиологические потребности остались там, где я пришёл в себя. Копаясь в памяти, я пытался предположить, как оказался в столь плачевном состоянии, но память не открывала мне эту тайну. Я только твёрдо знал, как меня зовут и где моя родина. Неистово хотелось жить и увидеть людей. И я выбрался! Выбрался на знакомую дорогу, по которой мой отряд пришёл в наш форт. Окраина городка встретила меня тишиной и безлюдностью. Высокие стены нашей крепости, за которыми я мог найти спасение и приют, возвышавшиеся над жалкими хижинами, были уже близко и я прибавил шаг, хотя силы были на исходе.

Постовой встретил меня крестясь, выпучив от удивления глаза, но внутрь пропустил. Все, кто попадался мне на пути не скрывали своих эмоций, почти страха. Я шёл по дорожке к зданию, опустив лицо, чтобы не встречаться ни с кем взглядом. Дойдя до своей комнаты, я толкнул дверь и сразу бросился к зеркалу. На меня, моими глазами смотрело чудовище. Заросший, грязный, с расцарапанной кожей, невероятно истощённый, в лохмотьях, я представлял жуткое зрелище.

В дверь тихо постучали и в комнату вошёл мой адъютант.

— Хвала небесам, вы живы, — после длительного молчания, сказал он, — мы искали вас две недели и уже потеряли надежду. Что с вами произошло?

Но что я мог ему ответить, ведь я сам ничего не знал! Я дал ему распоряжение приготовить принадлежности для умывания и позвать цирюльника. Щетина моём лице была настолько грубой, что больше походила на шерсть животного.

Когда после усилий мастера стрижки я приобрёл человеческий облик, навалилась такая усталость, что не было желания шевелиться. Я отправил подчинённых и, как подкошенный, упал на кровать. Спасительный сон пришёл сразу, я провалился в забытьё.

Моё пробуждение было радостным и безмятежным. Я вернулся в обычную жизнь. Бродя по коридорам, я прекрасно ориентировался. Но вот что странно, я помнил приезд, словно это было только вчера и… всё. Словно небыло этих нескольких месяцев, не было моего преступления, не было скитания по джунглям. Я познавал жизнь в форте заново.

А через три месяца нас сменили. Пришёл новый отряд и мы вернулись на родину. Вот тут всё началось заново. Вернулась память, которая теперь стала ещё искусней на кошмары. Вернулись мои видения, но теперь в них, кроме девушки, её мужа и призраков сотен человек, была ещё и старуха. Сначала от этих кошмаров меня спасало вино. Пьяный угар выключал моё сознание, но это счастье длилось недолго. Чем больше я вливал в себя горячительного зелья, тем мучительнее становились мои видения. Пересказывать их я не буду, вам это ни к чему, да и всё довольно неприглядно.

Когда вино перестало быть мои помощником, в одном из видений старуха, с видом самого лучшего друга, сообщила, что в моём походном сундуке, в чулане, есть чудная травка, способная унести меня в мир прекрасных грёз, где нет места страху и отчаянию. Перерыв весь чулан, я сам нашёл то, о чём она говорила и не обманула. Но и это продлилось недолго, уже и волшебная трава перестала быть моим спасением. Тогда я соеденил всё вместе и вино и курительную смесь. В очередном, пьяно-наркотическом угаре, я поведал моему брату о том, что случилось в далёкой стране. А потом смерть вычеркнула меня из списка живущих.

— Что вы увидели, когда она пришла? — тихо спросила Альэра.

Тут произошло нечто неожиданное. Призрак продолжал ещё чтото рассказывать, но как не прислушивались Альэра и Гарни, слова перестали быть доступными для их слуха. Гарни, силой своего астрального виденья, пытался удержать фантом, но тщетно… Призрак, не замечая своего исчезновения, продолжал говорить, пока его призрачно-прозрачный силуэт не исчез совсем.

— Гарни, господи, почему ему не дали договорить? — всплеснула руками Альэра.

— Незнаю, дорогая, может он хотел сказать то, о чём нам пока знать не надо, — голос Гарни был задумчивым и тихим, — но я думаю, это не самое плачевное в этой истории. Этот человек нуждается в помощи, которую, судя по всему, мы можем ему оказать. Надо только подумать и посоветоваться со знающими людьми.

— У тебя есть такие на примете? Как и где ты их нашёл? — с интересом спросила Альэра, — расскажи, ты так мало говоришь со мной на эти темы.

— Я обязательно расскажу тебе всё, что знаю, но чуть позже, — Гарни встал со скамейки, — прости, дорогая, мне надо срочно коечто сделать, иначе мы ничем не сможем ему помочь.

Гарни быстро пошёл по дорожке аллеи, твёрдо зная конечную цель своего пути.

Садовник Руден— Юлиан был занят работой и словно не замечал приближающего Гарни. Но это только на первый взгляд. Когда ученик поравнялся с кустом роз, который нежно, почти с трепетом, подстригал садовник, сторонний наблюдатель мог бы заметить, как дрогнули в улыбки губы Рудена— Юлиана.

— Мальчик мой, осторожно, не спугните миг очарования, рождённого моими руками. Взгляните, как этот нежный бутон начинает раскрываться под лучами солнца, которое скрывали от него эти отцветшие, потерявшие свою прелесть, соцветия.

— Глазам не верю, вы дома? — чуть с ехидцей, произнёс Гарни, — просто чудо, что я вас застал на месте. Последнее время наши встречи столь редки.

— Ах, не надо сарказма, друг мой, уверяю вас, в нашем постоянном общении нет надобности. Что привело вас ко мне встоль возбуждённом состоянии?

— Как?! Разве вы не помните наш астральный разговор? — с недоумением спросил Гарни.

— Ну почему, прекрасно помню и что? — Этот человек, ужасная история, разве я в силах помочь ему хоть чем-нибудь?

— Разумеется, ведь только вам удалось его увидеть и что же привело вас в такое замешательство?

— Да господи, объясните же наконец, что я должен делать?! Мне некогда копаться в своей памяти, ему не дали договорить и почти стёрли!

— И вы решили, что это чудовищная несправедливость? Это, увы, закономерность. Как вы считаете, заслуживает ли он прощения или всё-таки должен оставаться в таком положении до тех пор, пока Высший суд не придумает оправдание его действиям? За то, что совершил этот человек, неприкаянность — ещё не самое худшее. Я бы, например, вообще убирал их. Но, как говориться в народе «бодатой корове бог роги не дал». Теперь он находиться в таком отрезке пространства, куда сможете проникнуть только вы. И честно признаться, я весьма удивлён столь неожиданному повороту в ваших талантах. Но ИМ виднее. Я скажу вам, к кому обратиться за поддержкой. Помните, девушка, горничная графини, была в церкви? Идите к этому пастору и расскажите ему всё. Уверен, он даст хороший совет в этой ситуации. А сейчас, прошу простить, ко меня вот-вот должны подъехать покупатели на эти чудные кустики, которым я посвятил много времени. Вот, возьмите это, — садовник протянул Гарни увесистый конверт, — прочтите на досуге, эти документы помогут вам. Что делать, мы живём в материальном мире и должны соответствовать статусу.

Садовник поклонился Гарни, приложив руку к груди. Гарни ловил себя на мысли, что не узнаёт своего учителя и решил сказать об этом вслух:

— Вы стали совершенно другим, будто чужой человек, словно мы никогда не встречались. Ваше отношение ко мне претерпело столь разительные перемены, я просто в растерянности.

— Зачем мои уроки-наставленья, тому, кто сам ученье в мир нести готов, учёного учить — бессмысленно стремленье, испортить можно всё излишком громких слов.

До Гарни дошёл смысл этого четверостишья тогда, когда за ним закрылась калитка сада. «Как странно, он говорит со мной так, будто я действительно больше не нуждаюсь в его советах. Но почему же?! Разве для обучения есть какие-то пределы? Всё происходит будто не со мной, словно я сторонний наблюдатель чей-то жизни. Если судить по словам Юлиана— Рудена, всё уже давно пройдено. Но ведь должны быть какие-то воспоминания или хотя бы предпосылки для этого?! Господи, ведь я действую по какому-то наитию и всё?! А может это самое наитие и есть память прошлых жизней? Или?» рассуждал Гарни, возвращаясь в усадьбу графини.

Альэра ждала его возле беседки.

— Ну что? Куда ты ходил?

— Я всё тебе расскажу, но это слишком длинная история и надо начинать издалека, — попытался уйти от ответа Гарни.

Но Альэра была настроена решительно, как никогда. Она взяла Гарни за руку и почти силком усадила на скамью.

— Я больше не хочу слушать твои отговорки, — заглядывая ему в глаза, начала Альэра, — ну как ты не понимаешь?! С нами столько всего происходит, а я чувствую себя совершеннейшей дурочкой. Наша деревенская жизнь кажется теперь такой далёкой, словно её не было вовсе. Но ведь и там происходили странные вещи. Этот талисман, что он несёт? Кто мы в конце концов? Как ты можешь так равнодушно относиться к моим переживаниям? Что с нами случится дальше? Где наши враги, где друзья? Я словно кукла в твоих руках. Почему ты считаешь, что имеешь право ничего не объяснять мне?

«Она засыпала меня вопросами, которые и мне не дают покоя, как я её понимаю! Но что же ей ответить?» думал Гарни. В глазах Альэры была и просьба и лёгкий налёт негодования.

— Добрый день, господа, едва нашёл вас.

Гарни оглянулся. Возле дерева, где совсем недавно он видел призрака, сложив руки за спиной, стоял Люциан. Мило улыбаяся, он переводил взгляд с одного на другого. Но вдруг, Гарни заметил, как недобро сверкнули его глаза. Что-то давно знакомое, очень непритяное воспоминание всколыхнулось в душе Гарни, но тут же снова затихло и успокоилось.

— Голубушка, вы так взволнованы, — поджав губы, но вполне добродушным тоном, спросил Люциан.

Гарни повернулся к Альэре и, к своему неприятному удивлению, увидел, как вспыхнули румянцем смущения её щёки. «Она довольно странно реагирует на его появление после долгой отлучки» заметил Гарни. Смутная тревога засвербила в глубине души, но он не имел права показывать её, поэтому, стараясь как можно дружелюбнее, он улыбнулся Люциану в ответ и встал, протягивая руку для пожатия. Люциан, довольно холодно и вяло, сжал его руку и шагнул к Альэре.

— Сударыня, я вынужден признаться, время моего отсутствия тянулось слишком долго без блеска ваших глаз и очаровательной улыбки.

Он склонился к руке Альэры, прижался к ней губами и довольно долго не отпускал. «Да ведь он её симпатичен!» догадался Гарни по тому, как дрожала рука девушки и часто вздымалась её грудь. — Господа, я приглашаю вас завтра к себе. Будет несколько высокопоставленных особ, с которыми вам необходимо познакомиться. Вы же не собираетесь вечно жить под крылом графини?

Взгляд Людвига на Гарни был, по меньшей мере снисходительным, если не сказать больше. Последняя фраза, произнесённая в тоне старшего к младшему, добавила в ситуацию надменности. Гарни почувствовал, как закипело в нём мужское самолюбие и, приняв вызов, он посмотрел Люциану в глаза.

— Вы совершенно правы, пользоваться добрым расположением графини до бесконечности, претит моему характеру и я уже кое-что предпринял.

Поймав вопрошающий взгляд Альэры, Гарни улыбнулся ей и подмигнул. Пауза, повисшая в воздухе между тремя людьми, несколько затянулась. Они смотрели друг на друга и если бы пространство между ними можно было увидеть другим зрением, то было бы видно, как оно искрится и потрескивает, словно электричество, возникающее между двумя полюсами. И хотя оно имело единую структуру, но всё-таки, было разным: разделившееся на три части, одна была энергией рождающейся любви, другая — вражды и неприязни, а третья — снисходительного прощения роковой ошибки.

— Дети мои, вы словно прячетесь от моих глаз, все меня бросили.

Появление графини было как нельзя кстати. Выбровская, поддерживаемая под руку дворецким, шла по песчаной дорожке сада.

— Графиня, душа моя, как вы могли так подумать, — Люциан встретил графиню и подхватил под другую руку, — я весьма сожалею, что доставили вам хлопот. Давайте вернёмся в дом, я привёз массу вещей, которые, убеждён, заинтересуют ваш любознательный разум.

Он резко развернул графиню и, что-то быстро говоря, повёл её обратно к дому. Гарни, видя, с какой нежностью Альэра смотрит ему вслед, вспомнил одну из фраз, которая была произнесена Юлианом в той, другой жизни, где Гарни носил имя «Генри»: подавление любовных чувств к кому-либо только усиливает их. Запретный плод сладок, а если и горек, то нужно вкусить его, чтобы проверить.

— Ты идёшь? — в голосе Альэры слышалось нетерпение, — у него действительно, отменный вкус к вещам. Уверена, он привёз чтото интересное.

— Да-да, ты иди, я приду чуть позже, мне не солидно бежать на смотрины диковинок по первому зову, — довольно резко ответил Гарни и смутился своей резкости.

Альэра, как-то странно посмотрела на него и, пожав плечами, пошла к. дому. Гарнидупс сел на скамью и открыл конверт. Несколько десятков листков плотной бумаги, обременнёных огромным количеством вензелей, штампов и подписей людей самого высокого ранга содержали финансовые документы наследства и права владения счетами в нескольких банках зарубежных стран. Из прочитанного Гарни с удивлением понял, что по бумагам он является дальним родственником и единственным наследником огромного состояния графа Вассельдорфа, жившего очень давно в том замке, на развалинах которого Гарни и Альэра встретили в первый раз Юлиана. «Откуда этот старый хитрец взял эти бумаги? Конечно, это огромная помощь, хотя если бы этого не было, можно было найти другой выход. Но честно признайся самому себе, ты даже представления не имеешь, как и что надо было бы делать. Ну спасибо тебе, мой добрый учитель» улыбнулся Гарни и медленно пошёл к дому.

В гостиной царило оживление. Люциан заливался соловьём, рассказывая о том, как объездил несколько городов, встречался с интересными людьми, но ни слова о том, какова была цель его поездки. Он привёз подарки, «милые безделушки» по его словам каждому, включая самую неприметную горничную. Графиня восхищалась его вниманию.

— Мой дорогой Люциан, я даже представляю, что мой сын мог бы вырасти таким же внимательным и заботливым, как вы, — она промакнула слезу и, обращаясь к вошедшему Гарни, сказала, — посмотрите, какое старинное кольцо. Какой чистоты этот бриллиант! Удивительно! А девочке, посмотрите, какое дивное колье он привёз Альэре!

Гарни повернулся и посмотрел на Альэру, щёки которой пылали багрянцем. Она двумя руками держала колье, в котором в золотые тончайшие гнёздышки были вставлены ярко-красные рубины разного размера. Гарни заметил, как дрожали руки Альэры и на её лице появился сначала испуг, который в скором времени сменился на выражение полного блаженства. Странная метаморфоза её реакции больно задела Гарни и ещё больше удивило то, что сказала Альэра, справившись в волнением в голосе:

— Люциан, боюсь, я не могу принять такой подарок от вас. Посмотрите, мне очень дорого вот эта простенькая безделушка, — она показала рукой на янтарные бусы с чёрным камнем, — я не хочу снимать эти бусы, а рядом с вашим подарком они будут выглядеть несоответственно.

— Да глупости, дорогая моя, стоит ли обращать внимание на правила этикета, носите всё вместе, — рассмеялся Люциан, — сочетание красного, жёлтого и чёрного весьма очаровательно. Гарни, вы согласны со мной?

Гарнидупс не знал что ответить, но Люциан, не дожидаясь слов поддержки, достал из небольшого саквояжа какой-то свёрток и протянул Гарни. — Я о вас тоже не забыл, держите, это вам, надеюсь мой выбор придётся и вам по вкусу.

«Прямо день подарков, что-то принесёт мне этот» подумал Гарни, взял увесистый свёрток и кивнул головой:

— Премного благодарен, надеюсь, что скоро смогу ответить вам тем же.

— Да бросьте, старина, разве между хорошими знакомыми могут быть обязательства, — Люциан похлопал Гарни по плечу, — поверьте, мой подарок от чистого сердца и не требует неприменной отплаты. Графиня, душа моя, я чертовски голоден, как в старые добрые времена, не угостите ли меня обедом?

— Ах боже мой, я совсем выжила из ума, — графиня замахала руками, — молодым организмам нужно питание, а я только сижу и любуюсь молодостью, радостью и счастьем. Прошу, прошу к столу, господа.

Выбровская взяла Люциана под руку и они, что-то тихо обсуждая, двинулись в столовую. Альэра подошла к Гарни и прошептала:

— Мне надо кое-что рассказать тебе позже.

После обеда все вышли в сад, в беседку. Гарни заметил, Люциан почти не отходил от Альэры, читал стихи, рассказывал какие-то истории, чем вызывал звонкий смех девушки. Графиня, раскрасневшись от бокала выпитого за обедом вина, привезённого Люцианом, задавала ему вопросы. Люциана хватало на всех.

А Гарни, почему-то чувствовал себя лишним. Его удивительно неприятно раздражала осведомлённость Люциана практически во всём, детская непосредственность графини, выражение полного счастья на лице Альэры. «Почему я чувствую себя таким одиноким? Что это? За это время мы с Альэрой отдалились друг от друга, в наших отношениях появляется холодность и отчуждённость. Почему её так тянет к Люциану? Неужели банальная смена обстановки? Такое впечатление, что они когда-то знали друг друга и очень хорошо, только близкие души могут так быстро найти общий язык. Но это нонсенс, ну почему же, ты сам себе противоречишь? Разве только если ты ревнуешь? Глупость, я вспомнил любовь к Виоле и теперь точно знаю, что наши отношения с Альэрой назвать „любовью“ нельзя. Какая-то щемящая тоска в области сердца, чувство скорых перемен и по ощущению они вряд ли будут приятными. Мне надо сосредоточится и всё обдумать» решил Гарни и стараясь не привлекать внимания, пошёл по аллее.

Гарнидупс брёл по извилистой улочке, дорога всё время была в гору. В мыслях он был далеко от этого города, от людей, окружавших его. Раздумья о сплетениях судеб остались позади и сейчас были только две мысли «Что дальше? Для чего всё это?». Машинально замечая приметы улицы — большие дома, торговые лавки, мощные старые деревья, закрывающие своей пышной кроной прямой солнечный свет. Всё было странно знакомо и навевало грусть. Где-то в глубине души было чувство, что именно это время года было когда-то давно связано с ним. По наитию, он знал — эта улочка выведет его на окраину города, где на большом пустыре находилось старое кладбище. На нём хоронили людей из высшего сословия, в родовых склепах. По правой стороне стоит большая часовня, а за ней находится то, что сейчас ему неприменно нужно было увидеть именно сейчас. «А из какой жизни я вынес это знание? Наверно всё-таки из той, когда я был Генри. Слишком свежо это воспоминание. Скорее всего, именно этой дорогой Виола и Юлиан везли мои останки к этому кладбищу, а душа была рядом, поэтому всё так чётко запомнила. Но если было не одно рождение, то сколько мест она ещё может вспомнить? Посмотрю, куда приведёт меня моё сердце».

Сзади послышался шум экипажа. Гарни отошёл в сторону, давая дорогу траурной процессии. Когда карета провожавших поравнялась с Гарни, из её окна выглянул пожилой мужчина, приподнял свой котелок и кивнул головой здороваясь Мужчина был незнакомым, но Гарни ответил на приветствие. Длинная процессия скрылась за холмом. Время раздумий прошло и теперь Гарни уверенно знал, что хочет увидеть и услышать.

Его взору престало большое кладбище. Величие, покой и изысканная красота скульптур властвова ла в этом царстве мёртвых. «Сколько пышной красоты в городе мёртвых, ненужная помпезность бренным останкам, хотя здесь, как нигде в другом месте тихо, покойно и уютно» с горечью подумал Гарни. Он прошёл по широкой дорожке среди памятников, читая надписи, которые ни о чём ему не говорили. Поэтический слог эпитафий, даты рождения и смерти говорили о далёких временах. Дойдя до часовни, он постоял и послушал, как лёгкий ветерок, как бессменный звонарь, отдавался в звонком, маленьком колоколе. «Вот там, третий склеп именно то, что мне нужно посетить» с потрясающей уверенностью понял Гарни. Стены последнего пристанища покойного, имени которого он даже предположить не мог, выстроенные из камня, за долгое время приобрели серозелёный цвет от мха. Ни скульптур, ни надписей, дающих объяснение кому принадлежит сей приют не было. Только в верху, каким-то чудом подвешенный, каменный шар, напоминавший глобус, а на нём — высеченный знак, даже не знак, а какой-то иероглиф. «Интересно, почему не распятье?» подумал Гарни и тут, по всему телу пробежала дрожь. Он вспомнил, в той далёкой «жизни Генри», он видел такой маленький шарик с таким же знаком у Юлиана. Доктор Баровский сказал тогда, что это одно из немногих рукотворных произведений, которое навевает на него мысли о бесконечном круговороте жизни. «Люди далёкого прошлого и далёкого будущего преклонялись этому знаку, как символу, обозначающему „Вечность“. Какими мыслями живёт человек от рождения и с ками умирает — в нём включено всё» размышлял доктор.

Гарни потянул железный штырь, закрывающий вход в склеп. Дубовая дверь довольно легко отворилась и Гарни зашёл внутрь. Повеяло холодом и сыростью. Широкие, пологие ступени вели вниз. Гарни насчитал их девять штук. На трёх стенах склепа были высечено по три окна, что тоже составляло пресловутую девятку. Именно эти небольшие окна из разноцветного стекла давали призрачный, не яркий свет, который освещал самую середину склепа. Здесь и стояли четыре каменных гробницы с массивными какменными крышками. «Трудно будет их отдвинуть, о господи прости, а зачем? Ведь вот всё написано» опомнился Гарни и смутился своим неприличным мыслям.

Подойдя к гробницам, он рукой стёр толстый слой пыли и, прочитав первую строчку, высеченную прямо на камне, невольно отшатнулся. «Герцог Всеволод Яровский, полковник в отставке». Он метнулся к другим гробницам, стирая пыль. «Герцог Генри Яровский», «Герцогиня Виола Яровская», «Баровский Юлиан». Если фамилии и имена были чётко видны, то над датами время сильно постаралось. Как ни вглядывался Гарни в цифры, так и не смог прочитать их. «Странно, словно кто-то специально высекал даты слегка или нарочно затёр их каким-то инструментом» с досадой подумал Гарни. В душе стало так тоскливо, досада сменилась болью и обидой. «Если бы я тогда послушался предострежения Юлиана, тогда можно было бы изменить будущее, ведь оно никому не принадлежит. Мы сами властвуем над ним и 40–50 лет той далёкой жизни мне бы не помешали. Долг, цель, борьба, перевоплащение, избранность. Но как хотелось тому Генри простой, земной любви. Вырастить сына, да ни одного, а в дочурке я бы просто души не чаял. Сколько можно было провести времени в душевных беседах с добрым другом и учителем. Господи, прости меня за несбывшиеся мечты».

И тут Гарни услышал в голове уже знакомый голос, принадлежащий безтелесному наставнику: «рай — это там, где сбываются мечты, а ад — это место, где они уже сбылись». В этом голосе слышалось не наставление, а скорее ироничное замечание того, кто очень много знает и просто хочет чтобы его присутствие оценили в этом скорбном мире. И Гарни, первый раз за многовековое знакомство, ответил этому голосу довольно резко и вслух:

— Я не против жизни после жизни, я против забвенья памяти перерождения.

— С той силой и разумом, которые создали такой порядок вещей, спорить и сражаться неблагоразумно и недостойно. С ней нужно смириться и по возможности быстрее додуматься и понять великий замысел мироздания. И тогда всё станет на свои места.

Теперь голос невидимого наставника звучал уже не в голове Гарни, а где-то сбоку, из тёмного угла склепа, как-будто собеседник уже не боялся быть услышанным. Да и кем? Бренные тела, как сгнившую ветошь, уже никто не сможет надеть, а думать и анализировать ей тем более не под силу. «Неужели тот, кто кратко и ёмко давал советы на протяжении всех воплощений и незримо присутствовал рядом, сейчас решил вступить в диалог и оценить не только мои жизненные показатели, но и то, что я думаю. Неужели это так важно для тех, кто везде и нигде?».

— Тебе дали возможность просмотреть только одну из многочисленных жизней, а ты так глупо цыклишься на ней. Неужели ты думаешь, что в твоих воплощениях было недостаточно искренне любящих тебя людей и жестоких, бескомпромиссных врагов? Я могу тебе пообещать, что ты остальные жизни вспомнишь так же ярко, как и ту, в которой были Юлиан, Шалтир и Виола. Главное не сколько ты прожил, а сколько смог вынести понимания. Ведь цель, поставленная для тебе первоначально — остаться на голоубой планете для помощи последователям.

— Я стану тобой?

— Нет, ты-это ты, просто будешь заниматься тем, чем я. Но помощь в решении проблем, будет состоять только из твоего знания и понимания ситуации, в которой находится твой подопечный. Но это только приблизительно, потому что ещё не известно, какой выбор ты сделаешь в своей жизни.

— А разве это до сих пор имеет значение? Разве это не последнее воплощение? — удивился Гарнидупс.

— А как ты считаешь? Ты уже всё постиг и всё познал и готов стать чьим-то советчиком?

Гарни не обрадовался насмешливому тону, которыми были произнесены эти слова. Лёгкая обида и чувство стыда за свою самоуверенность смутили его и он попытался сгладить обстановку ещё большей нелепостью, как потом оказалось.

— Я просто боюсь, что наша беседа это плод моего воображения и слуховых галлюцинаций.

— Гениально! А как ты объясняешь себе всё то, что пережил в деревне, жизнь, показанную тебе твоим учителем?

— Вот именно, это всё странно, невероятно, словно бесконечный сон на Яву.

— Так может, никакой жизни и нет вообще, всё иллюзии и фантазии? Так есть ли тогда смысл в нашей беседе? С твоим аналитическим умом и удивительной неспособности к здоровому авантюризму не нужно жить вообще. Наступила звенящая тишина, Ганри почувствовал себя таким крохотным, ничтожным и одноким, что хотелось забится в уголок и раствориться насовсем в этом огромном мире, где даже невидимый наставник насмехается над ним. «В таком случае, что вам всем от меня нужно?! Оставте меня и буду жить, как обычный человек!» Гарни захотелось крикнуть эти слова в образовавшуюся пустоту, но язык не слушался. Наверно, и к лучшему, потому что невидимый собеседник снова проявил себя:

— Жаль, ты думаешь что твой дар-это тяжкое бремя, — в голосе послышалась нотка грусти, — но я понимаю тебя. Когда-то мои наставники так и сказали мне: «Для того, чтобы судить людей, нужно хорошо знать себя, и никто не имеет права презирать и осуждать других, кроме их самих же». Я тоже сначала страдал от непонимания, как ты, совершал большие и маленькие ошибки, глупо спорил и негодовал от несовершенста мира. Мои учителя терпеливо сносили мои просчёты, руководствуясь очередной истиной «разного рода ошибки свойственны человеку, нужно уметь прощать, понять — это уже простить, простить— вознаградить и себя и прощённого». Не думаю, что у них только меркантильные интересы своей личной выгоды. Работа у них такая, а потом и у тебя, поэтому мой тебе совет — принимай всё, как есть, да просто упади как в омут в то, что большой печатью отмечено на твоём челе.

Гарни, уже справившись с нервозностью и возмущением, оглядел склеп, пытаясь увидеть хоть намёк на присутствие того, кому принадлежал голос. Ему повезло, в углу, где сумрак был плотнее чем в остальном помещение, он заметил нечёткий силуэт, скорее скопление воздушных потоков. Гарни долго смотрел туда, пока решился заговорить:

— Простите моё недоумение, я понимаю, оно перешло все рамки приличий, соответствующих нашему общению.

— Пафосно, но ничего. Я выбрал не самое удачное время для нашего разговора, здесь, в этом месте былой скорби, всколыхнувшей твою душу, надо говорить об усопших, которые, возможно уже вернулись снова в этот мир. Я даже предвижу твой вопрос, который готов сорвать с твоих губ. Но разве тебе не достаточно было того, что ты услышал о людях из той жизни? Ты всё так же хочешь искать их и в этом времени?

Гарни не решился лукавить и отнекивать от своих мыслей, прекрасно понимая, что снова будет выглядеть смешным.

— Что ж, прямой вопрос, ждущий прямого ответа. Я скажу тебе, она сдесь, но так ли важно для тебя это знание.

Гарнидупс почувствовал, как в глазах защипало от слёз и отвернулся в другую сторону, чтобы смахнуть предательскую влагу. Но собеседник был вездесущ, на то он и Ангел-хранитель (а то, что это был именно ангел, несложно было догадаться):

— Не стыдно и не грешно всплакнуть, если чувства души были задеты эстетическим наслаждением, художественным удовлетворением или радостным ощущением, исходящим от доброго, искреннего слова или дела.

— Скажу очередную глупость, от тебя ничего не скроешь, — усмехнулся Гарни.

— Когда пройдёшь свои земные университеты и станешь занимать тем, чем занимаюсь я, тебе не нужно будет смотреть на мимику лица и жестикуляцию, ты будешь видеть истинное «Я» и будешь точно знать, что твориться в душе собеседника. Вижу твоё нетерпение и не буду испытывать его. Виола есть в этом времени, но не та, которую ты знал раньше.

— Мне всё равно, — перебил Гарни, — я полюбил её за ту душу, которая, как мне говорят, не меняется. У неё поразительная душа, чистая, верная, кроткий нрав, доброта и понимание. Её достоинста можно перечислять долго и я боюсь упустить многое.

— Достаточно, на этом и остановимся. Не скрою, ваша встреча в этом мире не должна была состояться даже по самым сложным математическим подсчётам, но создатель не ставит чётких ограничений, ведь каждое деяние, желание и свершение ведёт к конкретной оценке. Я дам тебе её адрес, через три дня она будет в сдесь, мир велик и очень мал одновременно.

— Спасибо за отступление от правил.

— Не благодари, каждое происшествие в твоей жизни — очередной урок, а правила в твоей жизни ты устанавливаешь сам.

— Но как я её узнаю?!

— Человеческая душа это тайна и загадка, но есть лазейка, через которую можно в неё заглянуть. Глаза-зеркало души, открытая книга и многие в совершенстве знаю энергетическую азбуку и без труда могут по глазам прочесть тайные помыслы собеседника. Это умение заложено в людях при рождении, нужно просто иметь большое желание вспомнить его. Вот и проверишь, так ли хорошо ты знал душу Виолы. На астральную встречу у тебя нет возможности, это запрет. А воотчию действуй так, как подскажет твоё внутреннее чутьё. Единственное, чем я могу тебе помочь дополнительно, так это назвать её имя. Спросишь Ирсен.

— Так мне практически не о чем догадываться, подсказок выше положенного, — усмехнулся Гарни и, спохватившись, что ангел может уйти, быстро заговорил, — а в человеческом или каком-нибудь другом виде я смогу тебя увидеть?

Последовала небольшая пауза а потом раздался смех невидимого собеседника: — Мы так часто видимся с тобой, что с моей стороны это уже нескромно, можно сказать, я примелькался.

— Да разве?!

— К сожалению, ты редко обращал внимание на некоторые детали. Но не беда, в конце концов, всё получится так, как должно быть. Мой истинный облик ты сможешь увидеть тогда, когда дойдёшь до вершин.

Когда на отдыхе безвременном своём мы, сидя рядом за большим столом с тобою будем пить божественный нектар надежд, раздумий, размышлений и независимые друг от друга со обширным знаньем тайн о мироздании, о смысле бытия, откроем.

Гарни понял, что остался один, невидимый собеседник исчез так же внезапно, как и появился. Но это не пугало его, между ними теперь была прочная духовная связь, Гарни остро чувствовал её. Ещё немного постоял в склепе, словно теперь он прощался с теми, кто давно покоился под этими каменными плитами. Прощался с тем прошлым, которое было так близко и так далеко одновременно. Всего несколько слов было сказано ангелом, а смысла, вложенного между строк, хватило, чтобы душа успокоились и пришло осознание смехотворности своего нелепого цепляния за маленький эпизод огромного жизненного цикла.

Гарни вышел из склепа, тихонько прикрыв за собой дверь. Он медленно брёл по кладбищу, рассматривая статуи и надгробия. Не было никаких мыслий, просто покой и тишина, которую внезапно нарушил мужской голос.

— Простите, молодой человек, не могли бы вы уделить мне некоторое время.

Гарни повернулся на голос, из-за большой статуи скорбящего ангела выглядывал тот мужчина, который попривествовал Гарни на дороге к кладбищу.

— Простите мою бестактность и назойливость, может у вас найдётся минутка поговорить со старым одиноким человеком? — мужчина подошёл поближе и приподнял котелок над головой.

— Разумеется, я с удовольствием выслушаю вас. Судя по тому, что в этом скорбном месте, вы хотите поговорить с кем-нибудь, значит, это действительно важно для вас.

— Спасибо, молодой человек, — мужчина склонил голову, — когда я увидел вас на дороге, у меня в голове родилась странная мысль, что вы — ангел, спустившийся с небес, чтобы не дать мне сотворить с собой или с кем-то другим ничего худого.

— Да господь с вами, какая бы огромная беда не посетила вас, ничто не должно приводить к таким мыслям.

— И тем неменее, я всё прекрасно понимаю, но человек слаб перед невзгодами, каким бы сильным он не казался окружающим.

Мужчина сел на скамью, стоящую возле трёх могил и, спохватившись, что не пргласил Гарни, вскачил. Гарни мельком оглядел его: обильная седина в волосах, печальные глаза, но очень живым взглядом, волевой подбородок, который, как ни странно говорил больше о его уступчивости и снисходительности, чем о суровости. Безупречный, хорошо сшитый костюм из дорогой ткани, значит, человек был состоятельным.

— Позвольте представиться, я доктор истории и философии, выпускник академии Бендруа, Медес Берс.

«Да, историк, философ, я сам с удовольствием занялся бы этими науками. А что сказать мне? Лекарь, колдун, астральный путешественник и ведун по совместительству? Ну, что, что? По глазам философа видно, ему всё равно, он просто хочет выговориться? Хорошо что есть память и в ней был эпизод» подумал Гарни и ответил просто:

— Гарнидупс, в прошлом выпускник военной Академии, а сейчас отдыхаю от всего.

— Выходит, вы познали себя и теперь нашли время на отдых?

— Познать себя до конца как и Вселенную, невозможно, — сказал Гарни слова, котрые ему цитировал когда-то Юлиан.

— Да-да, совершенно верное замечание Сократа, рад, что вы не только внешне приятный человек, но и вполне начитанный. Я тоже много читал в своё время, но все знания и философские размышления не дали мне объяснения в тот момент, когда мои близкие покинули меня слишком рано, — мужчина посмотрел на могилы, — здесь похоронены моя жена, скоропостижно почившая от тяжёлой и неизлечимой болезни, моя единственная дочь, умершая при родах, так и не успевшая произвести на свет младенца и мой лучший друг, дальний родственник жены, его застрелили в беседке возле дома, убийцу так и не нашли. За что его убили, эту тайну он унёс с собой в могилу.

По щекам мужчины текли слёзы и он торопливо вытирал их, а потом, уже не в силах сдерживаться, уткнулся лицом в ладони и разрыдался. Гарни не делал попытки успокоить его, зная, в такой момент надо дать человеку возможность выплеснуть через слёзы наружу всю боль, которую он, возможно, держал в себе долгое время.

— Простите меня за несдержанность, — Медес достал из кармана платок и, громко высморкавшись, смутился, — я слишком долго был наедине со своими мыслями, что теперь чувствую себя, как роженица, освободившаяся от бремени, как ни кощунственно это звучит здесь, возле могилы моей доченьки. Вы слишком молоды и ещё мало видели в жизни, но дай бог, чтобы смогли испытать чувство огромной, чистой невероятно прекрасной любви, такой, какая была у нас с супругой. Если бы сейчас можно было всё вернуть назад, я ни одного дня не поменял бы. Простите, я не позволил себе лишнего, занимая ваше время?

Гарни сделал жест рукой, что готов слушать столько, сколько необходимо собеседнику. Оценив интерес своего слушателя, мужчина благодарно улыбнулся и, поёрзав на скамейке, уселся поудобней, приготовившись к долгому рассказу.

— Моя история до сегодняшнего дня, когда мне исполнилось 52 года, проста и банальна.

— У вас сегодня именины?

— Да, и я пришёл к своим родным, ведь больше у меня никого нет. Так вот, маленькие и большие горести и радости, разочарование в юношеских идеалов, продиктованные возрастом, навязывание своих взглядов на жизнь тем, кто был рядом и хоть чем-то или как-то зависил от меня. В конечном итоге я понял, что зашёл в тупик, задав себе вопрос, что мне нужно от окружающих людей. Но самое главное, что мне нужно от самого себя. Ответ был найден после трагических событий, которые беспрерывной чередой стали происходить в моей жизни. Я заплатил страшную цену, не желая этого. Прозрение далось мне слишком дорого. Как говорили древние «не ищите лёгких ответов». После того, как смерть забрала у меня моих близких мной овладело отчаяние, было ощущение полной беспомощности. Я неистово молил бога и формы высших созданий, взывая к своему существу, я призерал небезупречность и порочность мыслей. Наконец, дух мой воспарил, разум усовершенствовался. И знаете что мне открылось? Нельзя объять необъятное. Богатый и самодостаточный человек это тот, кому мало надо из материального мира. Жизнь бесценна и прекрасна, когда ты получаешь от других заслуженное душевное тепло. И было понято мой — главная доблесть добродетеля это терпение, а доблесть сильного совсем не отвага, а как ни странно может прозвучать, расчёт. Ошибочно мнение, что нанесённую вам обиду нужно смывать только кровью обидчика и идти по головам, чтобы добиться своих мизерных и совсем ненужных побед. Оставшись в одиночестве, я понял ещё кое-что — мужчина создан господом для развития прогресса. А женщины — для вдохновения, контроля и оценки прогрессирующих мужчин, — Медес горестно вздохнул и, не отрывая взгляда от могилы жены, продолжал, — я безумно любил свою жену. Если бы моя жизнь могла начаться заново, я и тогда не стал бы ничего менять.

Гарни не старался заглянуть в прошлое этого человека, давая ему самому рассказать то, что он посчитает нужным. «У меня есть возможность увидеть многое самому» подумал он, но не торопил мужчину с продолжением. А тот, после недолгой паузы, погрузился в воспоминания:

— Мои родители были состоятельными людьми. Мать из древнего рода рыцарей. Она очень гордилась своим происхождением, хотя по характеру была мягкой, настоящей дамой. Поэтому никто не понимал её необычной страсти к оружию. Чего у нас только не было: кинжалы, мечи, сабли, копья, шпаги, доспехи рыцарей средневековья, даже образцы первого стрелкового оружия и коллекция постоянно пополнялась. Согласитесь, довольно странная тяга женщины, дающей жизнь, к тому, что жизнь отнимает. Всегда говорилось что это коллекция отца, дворянина в пятом поколении. Мой прапрапрадед, будучи придворным, спас короля, чем заслужил такую награду, дворянство и несколько акров земли. Эту историю я вам рассказывать не буду, ибо всю свою жизнь не был уверен в её достоверности. Небольшое наследство, полученное таким путём, преумножали все поколения нашего рода, и надо признать, добились большого уважения, что подтверждает брак моих родителей. Так вот, в отличии от странной страсти моей матушки, отец собирал старинные книги и рукописи. Я был их единственным ребёнком, но многочисленные кузены и кузины с обеих сторон, не дали мне вырасти эгоистом. Я получил самое лучшее образование на тот период и жил с родителями до 30-ти лет. Меня замучали разговорами о том, что пора жениться, я или отшучивался или набирался терпения и выслушивал все доводы заинтересованных в моей судьбе людей. Не скрою, я увлекался девицами нашего круга, но ни одна не забирала моего внимания целиком и полностью, пока не случилось.

К нам приехала давнишняя знакомая моей матери, не приехала, а приплыла на небольшом корабле из Старого света. Они спасались от эпидемии тифа, который каждый день уносил жизни сотни человек. Матушкина подруга приехала не одна, а со своей племянницей, оставшейся сиротой. Девочке было семнадцать с небольшим. Сама чистота и невинность! Её белокурые волосы обрамляли чудное личико удивительной красоты. Голубые, огромные глаза, длинные ресницы, брови вразлёт, нежно алые губки, бархатная кожа — я был сражон сразу и наповал. А имя, её чудесное имя звучало дивной музыкой, вслушайтесь только — Флорианна. Я изнемогал от страсти и любви и когда оона стала отвечать мне взаимностью, был на грани счастливого безумия. Через две недели мы были помолвлены, а через месяц обвенчались и пусть вас не удивляет такая быстрота разворачивания событий, ведь приличия диктуют определённый временной промежуток. Но дитя была сиротой, а её тётушка о лучшей партии для неё не надеялась. Мы были счастливы, искренне, безумно и навсегда. А когда моя дорогая Флорианна сказала, что ждёт ребёнка, в доме воцарилась такая радость, будто ждали рождения самого господа бога. Мой друг Диен, я забыл сказать, что вместе с Флорианной был ещё один человек, надеявшийся найти себя на чужой земле. Он был каким-то очень дальним родственником тётушки и тоже бежал от страшной эпидемии. Удивительный талант художника от бога был подкреплён успешной учёбой ещё там, на его родине. Вот только бедность. Он мечтал о том, как построит своё благосостояние на художественном поприще. Мы очень сблизились с ним, я ощущал какое-то удивительно родство наших душ. Я всячески помогал ему в осуществлении его мечты, мы добились некоторых высот, когда он встретил свою любовь. Завоевав своим талантом восхищение в самых высших кругах, он мог похвастаться вниманием многих женщин, но та, с которой он решил связать свою судьбу, ворвалась в его жизнь внезапно. Она была на восемь лет старше Диена, вдова с сыном. Они поженились, господь не дал им совместного ребёнка, поэтому всё любовь и нежность они отдавали его сыну. Да и в друг друге они находили радость. От мужа ей досталось огромное состояние, поэтому и дела Диена пошли быстро в гору. Не думаю, что меркантилый интерес был для него самым важным, у них было искреннее чувство, я могу заявить это с полной ответственностью.

А у меня родилась дочь, мы назвали её Элеонор, в честь матери моей жены. Мои родители умерли один за другим в преклонном возрасте, ведь я был очень поздним ребёнком. С их уходом, я почувствовал себя уже взрослым. Я был поглащён работой, писал научные труды и мало времени уделял своей семье. Мне хотелось оставить след в истории, мой разум впитывал и анализировал свой, что только попадалось ему. Когда у меня что-нибудь не клеилось, я становился похожим на ураган: рвал уже написанное, уничтожал целые кипы бумаги и снова садился за работу. Диен был на моей стороне, ибо ему тоже были знакомы неудовлетворённость своей работой, искания души и мыслей. Конечно, жена обижалась на меня, но она была не только красива, но и умна и знала, что буря пройдёт и я снова стану спокойным и милым.

Рассказчик замолчал, преживая нахлынувшие воспоминания. Гарнидупс не делал попыток поторопить его, он уже успел услышать и увидеть то, что было между строк рассказа. Все недосказанные эпизоды прошли перед его глазами, но он хотел дождать того конца этой истории, что придумал Медес.

— Извините, я снова живу в том времени, в котором был счастлив, — вздохнул мужчина, — Диен был настоящим другом, он больше времени проводил у нас, давая мне возможность работать. Он вывозил мою семью на прогулки, на светские балы. Моя дочь и его приёмный сын росли вместе и по прошествии времени, какводится, когда выросли полюбили друг друга первой и самой искренней любовью. Организовав самую пышную свадьбу, мы поженили детей и стали большой счастливой семьёй. На фоне всех этих событий я совсем упустил из виду, что моя дорогая Флорианна резко изменилась. Её здоровье уже давно подтачивала болезнь, доставшаяся по наследству и только когда она слегла окончательно, я словно прозрел. Доктора были бессильны и моя нежно любимая Флорианна таяла на глазах. Приступы кашля и удушья довели её до полного истощения. Только когда наша дочурка сообщила нам что ждёт ребёнка, глаза моей жёнушки вспыхнули счастливым блеском. А через нескоторое время она, будучи на грани жизни и смерти, сказала мне, что пора призвать священника для последней исповеди. Я понял — это конец. Священник исповедовал её, она ушла покаявшейся и умиротворённой. Хотя в чём было виниться этому ангелу? похороны прошли как во сне и если бы ни Диен, наверно, я тоже бы умер. Он поддерживал меня, хотя и сам был в полном отчаянии. Но я видел только себя, только свою боль и смутно помню, как убивалась моя дочурка. От сильных переживаний у неё открылось кровотечение и снова врачи оказались бессильны. Она умерла через три дня после матери. Я сам будто умер, меня не стало, я растворился в своём горе и отчаянии. За что на меня обрушилось всё это? В чём вина меня и моих близких? Какой злой рок преследует наши семьи. Я плохо помню время от того дня до нынешнего. У меня провалы в памяти, исчезают порой не только часы, даже дни.

А Гарни уже потерял интерес к этому человеку, ведь он не говорил самого главного, того, что могло бы облегчить его душу. «Ну что ж, подожду, может сам расскажет» подумал Гарни, не очень веря в своё предположение. А ни о чём не подозревающий расскажчик продолжал сетовать на судьбу:

— Но это не последнее испытание, которое выпало на мою долю, когда прошло сорок дней после смерти моих девочек, Диен был найден застреленным в своём саду, в любимой беседке, в которой мы часами беседовали о жизни. Кто совершил это злодеяние, до сих пор полиция не установила виновного. Я одинок, страшно одинок, никого нет рядом.

— И это всё, что вы хотели рассказать мне, — спросил Гарни.

Медес посмотрел на юношу удивлёнными глазами.

— А разве этого мало? Вы только предствьте, что твориться в моей душе?! Я открылся вам, как никому другому не открывался ранее, чувствуя, что вы сможете меня понять и успокоите мою изнывающую душу, — Медес резко встал и, гневно смотря на Гарни, почти закричал, — вы чёрствый и бесчувственный человек! Как я мог ошибиться в вас, когда голос в моём сердце сказал мне, что сегодня я встречу человека с большой буквы. Уходите от сюда, вы лишний здесь, в моей обители скорби. — Вы не сказали самого главного, что действительно, облегчило бы вашу душу, ваши родные пострадали за свои грехи, а вы будете наказаны вдвойне.

— А я-то за что?!

— За то что не простили и возомнили себя судьёй над тем, кто сам себе судья. Повинитесь и раскайтесь, но не передо мной, есть высший суд над смертными.

Гарни встал, кивнул головой и пошёл по аллее, сложив руки за спиной. «Как хорошо, что судьи не имеют такого дара, как у меня, человечество должно научиться доверять друг другу. Вот только что из этого получится? Здравый смысл говорит: „Какое бы ни было горе, оно имеет цену“. Меру заплатить обидчику сполна определяет личное желание жить и развиваться. Но надо помнить одно — нашу жизнь никто за нас не проживёт. Успокойся, уверуй в правосудие господа и его безграничное могущество. Если обида, оскорбление или расправа над тобой были незаслуженны, знай, обидчик пострадает троекратно. Только время расплаты нам неведомо, а в том, что она произойдёт не сомневайся».

Не успел он додумать, как Медес догнал его и бесцеремонно схватил за плечи:

— Скажите, почему в вашем голосе столько осуждения и неприязни, словно вы знаете больше меня?!

— Я действительно знаю то, о чём вы умолчали и поверьте, это моё зание не делает вам ни чести, ни снисхождения.

— Но как?! Кто вы?! Вы сыщик?! Я сказал вам всё, что помню, ведь у меня и вправду какие-то дыры в памяти!!

— Не лгите ни мне ни самому себе, — жёстко сказал Гарни и гневно глягул на Медеса, — можно соврать тому, кто не умеет читать книгу судеб, а я умею и это правда. Вы хотели получить помощь, а сами не сделали даже шагу в этом направлении.

В голосе Гарни звучали такие нотки, что Медес съёжился и безвольно опустил плечи. Он выглядел жалким, беспомощным и даже, вроде стал ниже ростом.

— Вы рассказали свою правду, а теперь хотите послушать истинную правду стороннего человека?

— Да-да, конечно, простите меня, — как-то сразу согласился Медес.

— Ну тгда, давайте пройдёмся пешком, вам это будет на пользу, — предложил Гарни.

Медес быстро закивал головой и первым двинулся по аллее. Гарни посмотрел на его согнутую спину и первый раз за своё время их встречи ему стало жалко этого несчастного человека. Не делая попытки догнать его, он пошёл следом начал рассказывать то, что знал наверняка: — Вы образованный человек и посвятили очень много своего времени философии но не той, которая смогла бы открыть вам глаза на истинную правду жизни, которая помогла бы избежать стольких трагедий. Вы поставили себе цель оставить после себя след в истории не меньший, чем ваши иминитые предшественники, а по возможности, превзойти их. Только это имело для вас значение. Все, кто жил возле вас, по вашему мнению, должны и обязаны были быть людьми без слабостей, пороков, честными, вообщем, безупречными. Конечно, это желание любовго нормального человека, но в жизни, порой, всё складывается по-другому.

— Разве вы не хотите того же? — спросил Медес, остановился и посмотрел на Гарни.

— А всё ли вы сделали для того, чтобы так и было? — вопросом на вопрос ответил Гарни.

— Но я боготворил их всех, души не чаял в каждом из них и они отвечали мне взаимностью!

— Вы нужден вас огорчить, к вашему несчастью, вы слишко любили их, чтобы замечать маленькие нюансы, крохотные детали, умело скрываемые вашими близкими. Возможно, я причиню вам ещё большую боль, чем вы уже смогли пережить, а возможно, это уже не секрет для вас. Ваша жена относилась к вам уважительно, не не больше того. Вы были источником её благосостояния, утерянного на родине. Под вашей опекой она чувствовала себя, как за каменной стеной и ваша слепая любовь вполне устраивала её. Не скрою, в какой-то момент, она прониклась к вам симпатией но и только. Всё, что она вкладывала в понятие «любовь» было отдано другому человеку, который довольно искусно втёрся к вам в доверие, чтобы без выдуманных предлогов видится со своей любовницей и дочерью.

— О чём вы? — Медес остановился, повернулся к Гарни и постарался вложить в свой голос как можно больше искренности.

— История Флорианны и Диена началась ещё в их детстве, на родине. Их страсть была безудержной и мысли о разлуке хоть при каких обстоятельствах приводили их в ужас. Это были алчные и беспринцыпные люди, составившие план, как выгоднее продать себя на чужбине. Первым подвернулись вы, а потом уже будущая жена Диена. Но ему претила даже мысль о том, что кто-то первым сорвёт вожделенный цветок невинности Флорианны. Он, эгоистичный и самовлюблённый, своей нетерпимость поставил план под удар. Но тут вы со своей любовью были как нельзя кстати. Флорианна уже была беременна, когда состоялась ваша свадьба. Врач, принимавший роды, был или плохим доктором, или ему хорошо заплатили, поэтому возраст новорождённой остался тайной для всех. А потом они вместе рассматривали кандидатуру невесты для Диена. Алегра подходила по всем статьям. Вот так эти двое воплотили первую часть своего плана. Но прибрать к рукам богатство обоих семей случай никак не подворачивался. Ваши родители были помехой, вдруг тайна заговорщиков откроется? Могло рухнуть всё и они решили ждать. Не буду говорить вам о тех случаях, когда вы могли догадаться об измене жены и стояли на пороге смерти, ваш ангел хранил вас неусыпно. Вы или не замечали детали или не хотели их замечать, чтобы не лишиться своего привычного комфорта. А может, вы безоговорочно доверяли своим близким, ведь доверие — это соблюдение определённых правил. Вы сами честный и порядочный человек, а в низость других может поверить только тот, кто сам дошёл до края подлости. Перед свадьбой их дочери и пасынка Диена они решились на ваше убийство, но вас спасли небеса. На какую меру преступления реагируют высшие инстанции мне неведомо. Флорианна заболела. Смутные подозрения в вашем подсознании, не выходившие на сознания, заставили вас совершить неприличный поступок — подслушать тайну исповеди. Услышанное повергло вас в шок и сыграло шутку в вашей памятью, только благодаря этому вы в тот момент не совершили злодеяние, на которое способны порядочные люди, поставленные в жёсткие условия. И сразу новое испытание — смерть дочери, ведь она была для вас дочерью в вашем понимании. Эти два жутких происшествия поглотили вас, лишив понимания и в очередной раз, памяти. Но у трагедии есть и обратная сторона, в нужный момент, она так выворачивает наружу скрываемое знание, что восстанавливает в памяти всё, до мельчайших подробностей. И вы нашли выход своим эмоциям, взяли оружие из коллекции матери и, под покровом ночи, пробрались в сад, где безутешный Диен оплакивал возлюбленную и дочь. Вы долго стояли, смотря на человека, с подачи которого рухнул ваш мир, рухнули ваши идеалы и взгляды на жизнь, а потом нажали курок. Мысль о том, что вас могли увидеть или заподозрить в этом преступлении даже не родилась в вашей голове, вам было всё равно.

— Этого не может быть! Вы лжёте мне самым бессовестным образом! — Медес подбежал к Гарни и, сжимая кулаки, вглядывался в глаза, — кто вы?! Вы дьявол, да-да, вы сатана в человеческом обличии!!

— К счастью нет, я стою на противоположной стороне, — тихо произнёс Гарни, — вам повезло, ибо с моей помощью вы сможете попытаться спасти самого себя. Люди порой совершают в жизни такие поступки, о которых не могут вспомнить в полном объёме. Это произошло и с вами. В оккультизме это называется временной одержимостью дьяволом. Но это лишь первый звонок, сатана уже наметил жертву. Если не остановиться, то через время произойдёт полное подчинение князю тьмы. Одержимы будет готов на самые страшные преступления. Если вдруг появились первые симптомы — не ходите к врачу, он не поможет. Идите в церковь, в любовь вере есть ритуал изгнания дьявола, вот истинная помощь. А чтобы я не выглядел в ваших глазах пустословным вещателем, я помогу вам вспомнить всё так, как было.

Гарни положил одну руку на затылок Медеса, а другую на его лоб. Прошептав словесную тарабарщину, которую Юлиан назывл когда-то космоязыком, дунул в открытые глаза Медеса. Тот взыл, словно раненный зверь, схватился за голову и закричал:

— Господи, не покидай меня! Как могло случится со мной такое?! А кто это?! Кто говорит со мной так вкрадчиво?! Я не вижу его лица, только голос, холодный, невозмутимый голос.

— Что говорит вам этот голос? — спросил Гарни, зная точно, кому он принадлежит.

— Он говорит, я должен убить, отомстить за себя и свою поруганную честь. Вот его слова: «интелегентному разуму чужда даже мысль о насилии над человеком, но иногда важна не только мысль, а воплощение его в жизнь». Кто этот человек?! О, господи!

Медес попятился от Гарни, споткнулся о камень, упал, быстро вскачил и бросился бежать. Гарни не стал догонять его, просто смотрел вслед. Судьба этого человека была перед ним, как на ладони. Он твёрдо знал, что ничего дурного с Медесом не произойдёт до конца его дней. Он выйдет на широкую дорогу искреннего раскаяния, а куда она приведёт решит Высший Суд. «Надеюсь, всё обойдётся, хотя, как знать, но надежда должна быть всегда,» — вздохнул Гарни, почувствовав невероятную усталость.

Глава 31

«Всё-таки надо было взять экипаж, как говорила графиня. Но кто же знал, что дом, где находится моя Виола, так далеко. Впрочем, пройтись пешком полезно для здороья, а самое главное, можно привести мысли в порядок. Хм, как-будто мне не хватило трёх дней и трёх ночей. Сердце бешено колотится. Но это не от быстрой ходьбы, опыт передвигаться на большие расстояния на своих двоих у Зенека большой. Сколько он намотал миль по лесам, не сосчитаешь. Странно, я говорю о себе же во втором лице, словно Зенек и Гарнидупс — не один и тот же человек. Не перестаю удивляться потоку своих мыслей. Какое это всё-таки чудо — жизнь! Просто жить и дышать воздухом, вдыхая ароматы цветов. Да, о цветах. Откуда этот запах, недающий мне сосредоточиться? Вот источник, магазин цветов. Они заполонили пол улицы, в вазах, горшках. Виола любила цветы, особенно ей нравились большие белые лилии. Может купить и преподнести той, с которой я иду навстречу? В той жизни, я каждую пятницу дарил ей 9 штук. Вдруг, эта традиция всколыхнёт её память? Вряд ли, смысл традиции в постоянном повторении для тех, кто о них знает и ждёт, а теперешняя Виола может и не вспомнить ничего. Мне так бы не хотелось этого. Прекрасный город, эти фонтаны с великолепными скульптурками. Это богатый район, здесь явно проживают люди, чьё благосотояние насчитывает несколько цифр. Интересно, какой статус занимает сейчас моя Виола? А впрочем, какая разница! Так, сейчас будет салон парикмахера, а за ним надо повернуть налево и я почти у цели. В салоне много мужчин, своеобразный клуб, в котором дамы не мешают мужчинам обсуждать свои проблемы. Юлиан рассказал мне смешную историю. Не доверяй лысому парекмахеру, ему не жалко твоих волос. Представьте, что вы заходите в цирюльню, а там работает только два мастера. Один из них аккуратно подстрижен, волосок к волоску, укладка безупречных форм. А другой смехотворен. Подстрижен так, словно его волосы подрубали топором, да ещё рубщик был слепым. К кому вы обратитесь? Конечно, все отвечают: „к тому, кто выглядит безупречно“. Вот и ошибка, ведь их только двое и они подстригают друг друга. Сколько же ярких примеров приводил мне Юлиан, мой добрый старый друг. Вот и конечная цель моего пути. Да-а, дом огромен. Жаль, меня никак не представили ни хозяину, ни хозяйке, ведь правила хорошего тона никто не отменял. Придётся придумывать на ходу».

Гарнидупс постучал в дверь, ему открыли сразу, будто ждали. Служанка мило улыбнулась и пригласила его в гостиную. Многочисленные пуфики, небольшие кресла и диванчики возле большого камина говорили о том, что хозяева дома очень гостеприимные люди. Горничная оставила его одного, что показалось довольно странным. Через минуту в гостиную вошла женщина в возрасте, в ярком платье, с довольно откровенным декольте и невероятно обильным гримом на лице.

— Кого желает месье? — с сильным акцентом спросила она.

— Могу я видеть Ирсен? — Гарни удивила постановка вопроса этой женщины.

— Я должна вас предупредить, это очень дорого. Она только сегодня приехала и дорога весьма утомила её. Если вас не смущает сумма вознаграждения, она немедленно придёт развлечь вас.

Гарнидупс почувствовал, как кровь ударила в голову, его затошнило. Всё что угодно он ожидал: старуху, дивицу, ребёнка, служанку, калеку. Но мысли о том, что та его Виола, могла в этой жизни стать куртизанкой, даже не возникала. Даже приход смерти не вызывал такой паники, как эта явь. «Господи, что же могло произойти с ней, чтобы теперь получилось вот что?» с ужасом подумал Гарни.

— Месье, вы слышите меня? — неприятный голос хозяйки борделя, как холодная вода остудили Гарни. — Мадам, цена меня устраивает, — он едва справился с дрожью в голосе.

— Вы никуда её не повезёте? — и когда Гарни отрицательно покачал головой, сделала вывод для себя, — значит, вы остаётесь здесь. Деньги вперёд, стоимость еды не входит в вышеозначенную цену, если будете что-то пить и есть, придётся доплатить.

«Эта старая сводня всё подсчитывает! Господи, какая мерзость!» Гарни стало совсем не посебе и чтобы не наговорить резкостей этой отвратительной особе, он сквозь зубы, происзнёс:

— Отведите меня к ней скорее, деньги не имеют значения, я всё оплачу.

Мадам повела плечами и сделала рукой жест, чтобы Гарни следовал за ней. Они поднялись на второй этаж, прошли по длинному коридору со множеством дверей. Мадам оставила его у одной из них и в ожидании уставилась на него своими ярко накрашенными глазами навыкате. Гарни был так поглащён своими мыслями, даже не сразу понял её взгляда.

— Деньги вперёд, — хозяйка борделя протянула руку, шагнула к двери, перекрыв собой вход.

Гарни суетливо пошарил по карманам и протянул ей несколько купюр. Не отходя от двери, она пересчитала их и быстро спрятала куда-то в складки своего платья, оставшись довольной значительно большей суммой, чем было оговорено вначале.

— Ирсен, голубушка, к вам посетитель, — в голосе мадам было столько фальшивой любезности, что Гарни покоробило.

Он подождал, пока хозяйка уйдёт, ему не хотелось, чтобы она видела выражение его лица и постучал в дверь. Молодая жешщина сидела у зеркала и расчесывала каштановые длинные волосы. Повернувшись к двери, она мило улыбнулась.

— Какой импозантный молодой человек. С первого взгляда я уверена, мы поладим и у нас всё получится замечательно, и при расставании вы останетесь довольны мной.

Дежурные фразы для любого заплатившего, которые выручали ту, к кому он стремился душой. Молодая женщина была очаровательна. Глаза, в которых были и ум и понимание, густые волосы источали прятный аромат, так знакомый ему, изящная фигурка, которую было очень хорошо видно сквозь прозрачный наряд из тонкой ткани. Женщина, видя замешательство Гарни, снова улыбнулась и спросила:

— Как вас зовут? — и когда Гарни едва выдавил из себя своё имя, снова пришла ему на помощь, — прекрасно, в вашем имени слышится столько страсти и силы, я обожаю страстных мужчин. Судя по всему, вы редкий гость в подобных местах, если не сказать больше, вы впервые переступили порог заведения, где за любовь платят бездушными бумажками. Не смущайтесь, я помогу вам. А для начала, давайте выпьем что-нибудь. Что вы предпочитаете вино, коньяк? А может, молока?

Последнее слово было произнесено с лёгкой иронией, которая покоробила Гарни. Она разговаривала с ним так, словно была старше на несколько лет.

— Мне нужно с вами поговорить, — Гарни придал своему голосу как можно больше твёрдости.

— Вы предпочитаете сначала разговор? Я готова, только сначала принесу нам напитков. Уверяю вас, терпко-сладкое вино придаст очарование нашему знакомству.

Ирсен встала и вышла из комнаты, окутав Гарни ароматом своих духов. Он чуствовал, как замирает его душа, как бешено бьётся сердце. «Что я ей скажу? С чего начать разговор? Она беременна, но пока не догадывается об этом. Сколько всего недостойного женщины ей пришлось пережить за эту её жизнь! Как исправить то, что привело к такому повороту событий? Но почему это произошло с моей Виолой? Наверно, я совсем не знал её. А может, те, кто стоит над нами, решили поставить её в такие условия, чтобы она смогла сделать выбор и она пришла в этот мир с определённой целью. По всей вероятности, этот экзамен она не выдержала. Но почему? Ведь после смерти Генри, она была эталоном порядочности!». «А не лучше ли тебе уйти от сюда?» раздался голос ангела. «Ты снова появился?! Я рад, мне нужна твоя помощь» Гарни дествительно был очень рад его слышать. «Есть такие ситуации которые надо оставить без изменения». «Но я люблю её! У неё другое тело, но душа всё та же! И моя душа затрепетала как в той жизни». «Если бы ты сейчас вспомнил все свои воплощения, тогда я смог бы разделить твои чувства. А сейчас сам находи выход из лабиринта судьбы, в который, заметь, ты попал сам». «Неужели ты ничего не посоветуешь мне? Я в растерянности и не стесняюсь в этом признаться. Такое чувство, что я позабыл все свои навыки. Но я хочу помочь ей, так не должно быть, она просто оступилась!». «Плохо когда у человека проблемы, ещё хуже, если они связаны с любовью. Бытовые затруднения решаются с применением логического мышления и скрупулёзного расчёта. А вот что касается второй половины? Всякое решение принимается по наитию, как подсказывает душа, шестое чувство. Друзья, родители, родственники, дипломированные специалисты — никто не сможет дать совет. Любовь, отношения между людьми — как отпечатки пальцев, у всех разные. В этом случае слушай своё сердце, оно тебя не подведёт, а если подведёт, значит, ты слушал не своё». «Как сказал кто-то из великих, „истина где-то рядом, но подумай, что может случится когда она тебе откроется,“» — с усмешкой сказал Гарни. На что голос ему ответил: «Истина сделает тебя свободным, а сердце равнодушным к земным привязанностям. Когда ты сам, из века в век, совершенствуешься, то вторая половина должна делать тоже самое. Если этого не происходит, ты сам, в конце концов, откажешься от неё, потому что тебе нужна пара, соответствующая твоим психологическим вибрациям. Я надеюсь, ты всё понял из сказанного. А впрочем, ты скоро сам поймёшь, кто двигается наравных с тобой, а кто отстал». Гарни почувствовал, что тот, кому принадлежал голос, оставил его.

В комнату вошла Ирсен. Отдав шедшей за ней служанке распоряжение поставить поднос на прикроватный столик, она отослала её и присела на небольшой пуфик. Взяв бокал с вином, сделала маленький глоток и, не поднимая глаза на Гарни, закурила тонкую дамскую сигаретку. Гарни почувствовал, как она изменилась за несколько минут своего отсутствия. Появилась какая-то напряжённость, хотя внешне всё было как и прежде. Её натянутая как струна спина, соответствовала вопросу в её сознании «что вам от меня нужно?». Но теперь Гарни был готов к разговору.

— Расскажите мне о себе? — первое что он спросил.

— Зачем вам это? — вопросом на вопрос ответила Ирсен, выпуская дым так, чтобы не видеть лица Гарни.

— Я хочу знать всё о вас, чтобы помочь выбраться из этой ситуации.

— Кто вам сказал, что мне нужна чья-то помощь?

— Уверяю вас, никто посторонний. В ваши глаза прокричали мне об этом.

— Знаете что, вы пришли сюда с определённой целью, здесь не институт благородных дивиц и ни храм, чтобы я перед вами исповедывалась. Вы в борделе, а на моём веку, такие деньги за разговоры никто не платил, — довольно резко парировала Ирсен, не забывая при этом показывать ножку в ажурном чулке.

Конечно, эти препирания можно было продолжать до бесконечности. Убеждать её в том, что она ведёт греховный образ жизни и вряд ли сможет отказаться от него в ближайшее время, Гарни не хотел и решил действовать своими методами. Он подошёл к девушке, положил одну руку ей на затылок, а другую на лоб. Ирсен сначала смотрела в его глаза, а потом её взгляд помутнел и она словно потеряла сознание. Гарни это не пугало, он знал, теперь она сама расскажет ему всё. А девушка, прийдя в себя, вдруг горько разрыдалась и без предисловий начала рассказывать свою жизнь.

— Я сбежала от родителей в пятнадцать лет. Они хорошие, работящие люди, у нас небольшая ферма. У меня есть ещё два брата и сестра, но больше я их не видела. Я убежала с одним военным, в которого влюбилась без памяти. Он раскинул сеть, которую можно было обойти, но мне хотелось в неё попасть и запутаться. Если бы вы только могли понять, как я его любила, решительного, отважного, грубоватого. Бравый военный, в нём чувствовалась сила и бесшабашность. Я молила бога, чтобы берёг его в сражениях, ведь женщине, которая искренне любит, безразлична мужская доблесть. Она поддерживается одного железного правила: «лучше живой трус, чем мёртвый герой». С этим можно поспорить, но лучше спросить у влюблённой женской особи. Без труда можно догадаться, что она ответит. «А за что тогда любят» спросите вы. Этот вопрос останется без ответа. Сколько городов и стран я проехала вместе с ним, пока мы не прибыли в этот город. И здесь мое счастье кончилось. Он оказался женатым человеком и моя учесть была решена. Хозяйка этого борделя Долорес, меж собой мы называем её «Ди», доводится ему какой-то родственницей. Он привёл меня сюда и оставил, сказав при этом «лучше здесь, чем в грязной подворотне». Я кричала ему вслед свои проклятья, на что он мне ответил, остановившись в дверях: «со своими проклятьями встань в очередь, я военный и от моего оружия гибнут не только солдаты, но и мирные жители, неужели ты думаешь, что я не привык к проклятиям? Благодари бога, что Долорес посчитала тебя достаточно привлекательной для такой лёгкой работёнки. Прощай». Я долго надеялась, что он вернётся и заберёт меня отсюда. Но потом Ди принесла страшную весть о его гибели. Скажите, почему хорошие новости долго в пути, а плохие долетают мгновенно? Надежды рухнули. Сначала я хотела наложить на себя руки, но потом решила жить во чтобы то ни стало и доказать всему миру, что и из пропасти есть возможность подняться наверх.

— Вы выбрали довольно странный способ, — покачал головой Гарни, — а почему вы не ушли от сюда? Ведь можно было найти другую работу, да в конце концов, вернуться к родителям, они бы простили, я уверен.

— Да что вы понимаете о жизни простой женщины в этом злобном мире?! В деревню, и провести всю жизнь в навозе и грязи?! Да почему я должна так жить, когда вокруг столько богатых людей. Чем я хуже тех девиц, которые имели счастье родиться у состоятельных родителей?!

— Ирсен, ну почему хуже? На любом месте можно найти свои радости жизни.

— Ах, оставьте, что видела моя мать — вечная работа от зари до заката и я с ужасом думаю о судьбе моей сестрёнки. Вот устроюсь и вытащу её от туда, чего бы мне это ни стоило.

— А вы считаете, то, что вы сделали со своей судьбой — самое лучшее? — поразился Гарни.

— По крайней мере, у меня потрясающие наряды, драгоценности, подарки и возможность увидеть белый свет во всём его великолепии.

— Но какой ценой?! — Да бросьте, разве это такая уж огромная цена? Да мужчины ноги мне целуют и не жалеют денег, чтобы отблагодарить меня за те мгновения страсти, которые я им даю, — Ирсен распахнула халат, показывая своё тело, одетое в тонкое ажурное бельё, — а разве вы пришли сюда не за этим?

Она направилась к Гарни походкой дикой, грациозной кошки. Девушка была очень хороша, но в Гарни не шелохнулось ни одно из чувств, которые рождаются в мужчине при виде очаровательной, тем более, такой доступной женщины. Она жарко дохнула на него и, томно прикрыв глаза, обняла за шею. Но тут же отпрянула, словно обожглась. Отступив назад, она пристально посмотрела на него, потом отошла к окну, взяв бокал с вином.

— Странно, я будто позабыла все методы обольщения, такое чувство, что я боюсь вас запачкать своими прикосновениями. Скажите, вы действительно мужчина? — она повернулась и снова посмотрела в глаза Гарни.

— Это потому, что я пришёл сюда не пользоваться вашим телом, а заставить вспомнить, есть душа, которую нельзя топить в порочности.

— Ну и что? Разве её можно запачкать, вот умру и смерть всё очистит. А что будет с ней потом, мне уже будет всё равно.

— Почему вы отделяете себя от вашей же души?

— В детстве я каждый вечер читала матери Библию, а в ней сказано, что душа бессмертна, вот вам и ответ. Неужели вы этого не знаете.

— Именно потому что знаю, я и хочу помочь вам избавиться от этого болота, в котором даже самая светлая душа может захлебнуться. Я делаю вам предложение, отнеситесь к этому серьёзно. Дело в том, что вы напоминаете мне одну женщину, которой я, в силу обстоятельств не зависящих от меня, не смог дать простое женское счастье. Волей судьбы наши дороги разошлись. В вашем лице мне предоставился случай отдать свой долг сейчас. Я куплю вам дом, где вы пожелаете и положу небольшое жалование, но на жизнь без голода вам и вашему ребёнку хватит.

— Какому ребёнку? — Ирсен удивилась искренне.

— Который у вас под сердцем, скоро вы сами почувствуете это. Я не претендую на супружеские отношения, но, если вы позволите, буду изредка навещать вас только для того, чтобы справиться о здоровье. Уверен, вы встретите мужчину, который полюбит вас и назовёт своей женой перед богом и людьми.

Ирсен поставила бокал на столик, села в кресло, но уже не так вызывающе, а вполне прилично, запахнув тонкий пеньюар на груди. Она долго молчала, смотря в одну точку на полу, а потом спросила: — Я вижу, вы не шутите, но за что такая милость? Я не та, которую вы любили, и никогда ей не стану. А моё сердце сейчас принадлежит другому мужчине. Он обожает меня, боготворит, не смотря на моё прошлое, я неделями живу у него дома, хотя о женитьбе он никогда не говорил. Люциан придерживается такого правила «когда двоим хорошо вместе, условности общества смешны».

При этом имени Гарни покоробило: «он и здесь наследил, а Альэре показывает, что его отношение к ней далеко от просто дружеского и ухаживает вполне недвусмысленно».

— Так что я буду вам должна, если соглашусь? — Ирсен задала вопрос, пытаясь в глазах Гарни прочитать скрытый смысл его предложения.

— Вы ничего не будете должны мне, только себе и тому малышу, который живёт под вашим сердцем. От вас требуется одно — отрезать прошлое, блюсти себя, замаливать грех перед богом и найти дорогу, которая выведет вас к храму господа. Как ни высокопарно это звучит, я хочу спасти вашу душу от гибели. Даю вам срок девять дней, а по истечении его буду ждать возле цветочного магазина за углом и выполню своё обещание. Вам нужно только поверить мне и шагнуть навстречу.

— Девять — моё любимое число, — грустно улыбнулась Ирсен, обнажив ровные белые зубы.

«Виола тоже любила число девять. Девятого числа каждого месяца она вышивала на покрывале звёздочку говоря при этом, что по цвету и размеру можно проследить, что произошло в её жизни за прошедший месяц» воспоминания опять захлестнули Гарнидупса и он посмотрел на Ирсен с робкой надеждой, вдруг отголосок хоть каких-то воспоминаний промелькнёт в её взгляде. Но ожидания Гарни были напрасны, девушка наоборот, стала ещё более замкнутой и раздражительной.

— Вы что думаете, что осчастливили меня своим предложением? — Ирсен резко встала и отошла к окну.

— Я думаю, моё предложение вполне приемлемо для вашей нынешней ситуации, — Гарни, не понимая причину её раздражительности, списал всё на неожиданность своего поступка для девушки с такой судьбой.

— Благими намерениями выстлана дорога в ад, — усмехнулась Ирсен и истерично расхохоталась, — каков благодетель! Ваше благородство продиктовани нежеланием огласки ваших блудливых намерений! Что проще, завести подружку, которая будет вас ублажать и никто не узнает об этом! Вы жалкий трус! А я не стыжусь себя и своего образа жизни, мне всё нравиться и менять ничего я не собираюсь, тем более с помощью такого стыдливого и малодушного человека. — И всё-таки, что бы вы не говорили, я прошу вас всё обдумать и сказать мне своё решении в срок, о котором я уже говорил.

Гарнидупс был настойчив, хотя чувствовал бесполезность своих попыток. По внешней холодности Ирсен он понял, её бравада не была напускной, ей дествительно нравилась такая жизнь, она находила в ней прелесть. «Ты можешь замешкаться и вовремя не открыть счастью дверь, но помни, счастье не вор и в окно не полезет» вспомнил Гарни кем-то сказанные слова, а вслух произнёс:

— Кто знает, сколько нам отмерено различных жизненных воплощений, чтобы не допустить повтора прошедших трагедий. Мне кажется, ты так и не ушла из голубого мира. Мне жаль.

Ирсен резко повернулась к нему, пристально посмотрела в глаза и её щёки вспыхнули румянцем, который было видно даже при тусклом свете нескольких свечей.

— Простите меня за мою резкость, — тихо сказала она, выдержала небольшую паузу и, тоном, не дающим повода для продолжения беседы, закончила, — каждый получает по заслугам и обязан нести свой крест, как бы он не давил на спину.

Гарни вышел на улицу, набрал полные лёгкие воздуха и медленно, толчками начал выпускать его, чувствуя, как сердце сначала сильно забилось, а потом восстановило обычный ритм. «И всё-таки, она что-то поняла, вот почему эта гордыня, но вряд ли сделает шаг. Как же так? Весь мой дар и талант оказались бессильны для той, которой хотел подарить весь мир. Хорошо что я не стою на самом верху иначе своим незнанием душ людских обратил бы мир в хаос. Но ведь кому-то всё-таки удаётся не свернуть с пути, а кому-то удаётся убедить оступившегося. В какой жизни я смогу в нескольких словах дать человеку надежду и указать нужное направление, да и будет ли это мне под силу вообще? Как просто объяснить поступки людей, когда знаешь причину и следствие. Но как трудно и пусто жить тем, которые не верят в существование бога и многократное перерождение, споря с пеной у рта, чтобы им предоставили веские доказательства. И хвала тем, кто просто интуитивно верит в небесных покровителей без всяких научных доказательств».

— Вера человека в сверхестественное сильнее разума, — произнёс уже знакомый голос.

От неожиданности Гарни вздрогнул и оглянулся, ища глазами того, кому принадлежал голос. Ну разумеется, никого рядом не было.

— Ты знал, что так произойдёт?

— Я не исключал такую возможность, — ответил ангел, — я чувствую, как тебе больно.

— Да и чувство стыда за себя столь же велико, — усмехнулся Гарни, — мне жаль её, хотя кто знает, что случится с ней после того, что она пережила сейчас. Если утверждать, что набожная и чистая в прошлом Виола, стала такой Ирсен, то не исключено, что Ядвига могла родиться монашкой.

Ответа от ангела не было и Гарни смутился такому своему сравнению. Пройдя ещё несколько шагов, он присел на скамью, скрытую от глаз редких в этот час прохожих и, не дожидаясь поддержки собеседника, продолжал размышлять вслух:

— Неужели я постоянно ошибаюсь? Тогда резонный вопрос, как я дошёл до тех высот, которые мне пророчили Юлиан и Шалтир? Где предел моему невежеству и беспросветной тупости?

— Ты слишком категоричен к себе, но это и правильно, — ангел снова был с ним рядом, — Рано или поздно тайна, окутавшая твоё прошлое, рассеется, но ты, как никто другой, уже тогда поймёшь, что именно в прошлом находится ключ, окрывающий дверь в настоящее, за которой предсказуемое будущее.

— Но Людвиг опять рядом и он такой же, как раньше, мой вечный спутник до конца дней?

— Если бы ты знал, сколько таких «людвигов» по всему свету, — в тональности голоса появились ироничные нотки, — радуйся, что тебе всегда подсылают его поближе.

— Но это получается слишко уж банально, а где же размах борьбы со вселенским злом? — Гарни ответил иронией на иронию.

— Мне нравиться, что тебе присуще чувство собственного достоинства и самокритичности, — после небольшой паузы, ответил ангел, — уверяю тебя, ещё всё впереди и огромные взлёты и столь же большие падения, в этом и смысл.

— Да где уж мне, раз даже тех, кто рядом я не могу держать от искушения.

— Хорошо, тогда ответь мне, что подвигло тебя на такие мысли.

— Всё просто, я просмотрел дальнейшую жизнь Ирсен, которая была моей Виолой, и для меня странно то, что я, как говорят мои наставники, под защитой и практически кристально чист, а она слишком поплатилась, неизвестно за что.

— Расплата, мой друг, довольно избирательное действие, но ты не можешь увидеть то, что ждёт её после этой смерти. А вдруг, эта её жизнь не наказание, а лишь новое испытание? Как повернётся дальше, неизвестно.

— Да что там неизвестно, она плохо закончит, я видел. В моей душе боль, непонимание и опустошение. Она не придёт через девять дней, всё останется, как прежде: мужчины, подарки, похоть, вино, беззаботный смех. Потом я увидел её, родовые схватки и бабкаповитуха, принимавшая недоношенного ребёнка, мальчика. Ирсен предложит старухе плату, чтобы уморила живого младенца, но та отказывется наотрез. Ирсен слишко слаба от большой потери крови и хотя видно, что этот ребёнок для неё обуза, смягчается и решает, будь что будет. Едва поправившись от тяжких родов, она снова начинает заниматься своим постыдным ремеслом. Потом я увидел, что семилетный мальчуган живёт в подвале, спит на грязных тряпках и явно недоедает. А Ирсен отравит хозяйку борделя и сама станет хозяйкой, но заниматмя распутством уже нет возможности. У неё странный вид, от былой красоты не осталось и следа, язвами усыпано всё тело и лицо, нос провалился, ей с трудом удаётся маскировать своё уродство. А потом вообще страшная картина, повзрослевший сын, которого она назвала Мервигом, безжалостно убивает её, задушив верёвкой, а потом поджигает комнату. Пламя охватывает весь притон и соседние дома. И даже кусочек его жизни мне удалось просмотреть, он, каким-то невороятным образом, попадает в свиту короля и соблазняет сначала королеву, а потом и королевскую дочь. А что происходит дальше, мне не удалось увидеть, словно пелену на глаза одели. Но он — сын Люциана и этим всё сказано.

Ангел молчал, но о его присутствии догадывалось внутреннее чутьё Гарнидупса. Не дожидаясь ответа, Гарни продолжал размышлять вслух:

— Как странно, Виола была удивительно набожной, да и Ирсен с детства читала Библию и знала десять заповедей наизусть.

— Страстьями дъявол отравляет людские души, — ангел снова проявил себя, — пощада, сочувствие ему чужды. Разочарование, озлобленность, жестокость — вот его проявление в насылании страстей. Страсть к тщеславию, страсть к чувственности, страсть к власти, страсть гордыни, страсть к заботам о быте. Дъявол обещает богатство и власть, одевая маску сочувствия к невзгодам человека, а расплачивается битыми черепками. Он вызывает доверие, искушая хлебами. И хотя господь сказал «не хлебом единым жив человек, а словом, исходящим из уст моих», людям всегда было свойственно сомневаться в этом. Мало знать Библию наизусть, надо понимать её душой. Не только поступками можно искаверкать свою судьбу, но и мыслями и не только в этой жизни, но и в тех, что возможно, тебе предстоят, каждый человек должен это запомнить.

— Но ведь это вряд ли возможно — жить настолько правильно, чисто и честно, чтобы заслужить милость божью?! — возмущённо сказал Гарни.

— По крайней мере, надо к этому стремиться.

Гарнидупсу показалось, что его по-дружески похлопали по плечу.

— Скажи, у тебя есть имя?

— Амалион мне имя.

— Мужское, почему я никогда его не слышал? — констатировал Гарнидупс и обрадовался. — А ты не спрашивал, я вижу, — твой вывод поднял тебе настроение.

И вдруг, Гарни почувствовал, что остался один. Его невидимый собеседник исчез, но ощущение того, что он обязательно появится вновь, осталось.

Гарни вернулся в дом графини за полночь. Заспанный дворецкий впустил его и, откланявшись, удалился. Гарни на цыпочках прошёл в свою комнату и, не раздеваясь, рухнул на кровать. События дня так утомили его, что он заснул мгновенно. В эту ночь ему ничего не снилось.

Проснулся он лишь к обеденному чаепитию. Графиня, завидев его на лестнице второго этажа, улыбнулась и сразу начала с расспросов:

— Друг мой, вы стали часто отлучатся из дома. Что послужило этому?

— Возникли дела, которые требовали моего вмешательства, — ответил ей Гарни, почти не лукавя.

— Скажите, вы уже нашли хоть какие-то следы ваших родственников?

— Да, сударыня, уже кое-что прояснилось. Проведя в архиве много времени, я обнаружил документы, из которых следует, что мы с Альэрой являемся потомками графа Вассельдорфа.

— Невероятно! Этого просто не может быть! — вскрикнула графиня и замахала руками, чтобы остудить свои щёки, вспыхнувшие румянцем, — За столько лет и сотни вёрст в моём доме появилась одна из ветвей рода Вассельдорфа!

— Я ничего не понимаю, — Альэра переводила взгляд с одного на другого.

— Вот почему ваша родинка на мизинце так удивила меня, — графиня бросилась к Гарни, схватила его за руку, — многие поколения это рода были отмечены таким знаком.

— А вы говорили, что ничего не знаете о тех развалинах, помните, где я остался в обществе старца, — вспомнил Гарни.

— Да, но ведь этот дом пришёл в такое состояние больше двухсот лет назад, да и мне никогда не было интересно докапываться до дальних корней, — графиня махнула рукой, — я всегда предпочитала жить настоящим.

— Возможно, это не совсем правильно, но как вам угодно, — кивнул головой Гарни.

— Господь неусыпно смотрит на всех нас, как только ему это удаётся? — засмеялась графиня, — вот поэтому я всегда предпочитала стараться прожить жизнь так, чтобы мне не было стыдно предстать перед ним. Но вот результат, как я не старалась, мне выпали страшные испытания, хотя не знаю, чем я его прогневила. — А вам не приходило в голову, что-то не так, возможно, в далёком прошлом кроется какая-то тайна, что и послужила причиной всего? — Гарни сел на своего конька рассуждений.

— О чём вы? — графиня удивлённо посмотрела на Гарни, — моё прошлое практически безупречно.

Гарни посмотрел на Выбровскую, но ничего не стал говорить, решив перевести разговор на другую тему, но мыслей на этот счёт, как назло, не было. Графиня, почему-то смутившись под его взглядом, нашлась сама. Она повернулась к Альэре и заговорила:

— Дитя моё, вы выглядете уставшей и аппетит пропал. Скажите, вас что-то беспокоит? Может, вы чувствуете себя нездоровой?

— Не обращайте внимания, в это время года меня мучает мигрень, — быстро нашлась Альэра, словно ответ был заготовлен заранее, — скоро всё пройдёт.

Гарни посмотрел на Альэру и поразился произошедшей в ней перемене. Она действительно выглядела не лучшим образом: круги под глазами, взгляд затравленного зверька, бледные щёки. «Что с ней? Я так занялся собой, что совершенно перестал обращать на неё внимание. Вот мой промах! Как я могу радеть за весь мир, раз меня не хватает даже на самых близких людей!! Уведу её в сад и поговорю, немедленно!»

— С вашего позволения, мы с Альэрой пройдёмся, — решительность голоса Гарни удивила графиню.

— Разумеется, дети мои, разумеется, — Выбровская согласно закивала головой.

«С чего начать? Я нутром чувствую, она растворилась в Люциане, он полностью завладел её сознанием. Лихорадочный блеск её глаз говорит о многом. Она влюблена, а влюблённые слепы и глухи к доводам, какими бы основательными они ни были. И тем не менее» думал Гарни. Они шли по аллее парка, молча, каждый со своими мыслями. Присев на скамью, он уже почти выстроил начало своей речи, как вдруг Альэра первая прервала их молчание.

— Я снова вижу призрака брата графини, он ни о чём не просит, но видно, как с ним что-то происходит. Как ты думаешь, что?

Гарни растерялся от неожиданности, ведь его мысли были совсем далеки от этого. Но хвала памяти, она выручила его и в этот раз.

— Призраки, находящиеся на земле, это души, которые по разным причинам не смогли перейти в другое состояние, определённое им по статусу. А мы с тобой относимся к тем людям, которые могут им помочь. Люди, наделённые даром видеть этих несчастных заблудившихся были, есть и будут во все времена и помогают осознать вину, за которую они несут такое наказание. Превратиться после смерти в призрака, может каждый, чья душа, в этом рождении, не смогла справиться с очередным уроком: не смогла предотвратить преступных наклонностей или слишком привязалась к земному быту и людям, оставшимся жить. Если есть право на следующее рождение, тогда почему нет памяти этого знания при смертном часе?

Гарни так увлёкся рассуждениями, что уже говорил сам с собой, пока вопрос Альэры не вывел его из этого состояния.

— Ты хочешь сказать — мы рождаемся не единожды?

Гарнидупс удивлённо посмотрел на девушку, будто забыл о её существовании.

— Пусть это не покажется тебе бредом, просто поверь мне на слово, возможно, даже в не столь далёком будущем, ты сможешь получить доказательства этого. Именно на примере призраков мы можем понять, что потусторонний мир существует, а вот что в нём происходит — знание под семью печатями, тем более для тех душ, что скитаются неприкаянными. Ведь если бы призраки могли нам рассказать о том мире, вряд ли это пошло бы на пользу живущим. Возвращаясь на землю, души каждый раз пополняют свой запас знаний.

— Он опять здесь, — прошептала Альэра.

Гарнидупс оглянулся и сразу увидел скорбную прозрачную фигуру. Несчастный скиталец смотрел на них печально, словно хотел попрощаться, предчувствуя скорое своё исчезновение.

— Вы совершенно правы, сегодня наша встреча будет последней, — Гарни говорил вслух, будто знал наверняка, призрак его слышит, — я попытаюсь вам помочь, по крайней мере, сделаю всё, что в моих силах. Альэра, ты должна мне помочь, сосредоточься, увидим мы — увидит он.

Гарни взял Альэру за руку, ввёл себя и её в нужное состояние транса, и перед их глазами появилась та картина из жизни Густава, когда он попал к колдунье.

Старая ведьма стояла над распластавшимся на полу Густавом и, посыпая ему на голову что-то из чёрного матерчатого мешочка, глухим голосом говорила:

— Ты чувствуешь себя беспомощно, как листок на ветру. Всё происходящее вокруг тебя похоже на методичное разрушение всех ранее ценимых тобой жизненных и духовных идеалов. Святые облики померкли в твоём сознание, не видишь ты конца своим мытарствам. Ты уже предвидишь свой трагический финал и чувства ужаса и неизбежности овладели тобой. Нет уже веры в помощь создателя. Один вопрос рождает твой воспалённый мозг, доводя до предела отчаяния «почему я?». Человек, направивший тебя сюда, показался посланником небес и ты решил, что мне под силу остановить заслуженное возмездие, а ты его заслужил и понесёшь до скончания веков в преисподней. Ты знаешь только свою боль, а ты хоть раз мог представить боль и страдание тех, кто попался на твоём пути. Я помогу тебе здесь на земле, но твоей душе я помочь не в силах, да и мои способности на это не рассчитаны. Через много лет, когда твой астральный дух уже отчается искать помощи, потому что дверь в небеса после твоей смерти будут закрытыми, ты встретишь избавителя. С его помощью, может быть, ты и обретёшь раскаяние и покой. А может тебе повезёт гораздо больше — родиться заново и в новом теле искупить свой грех.

Гарни продолжал сжимать руку Альэры, хотя видение уже рассеялось. Призрак Густава медленно таял, словно наделся ещё что-то услышать. И Гарни не обманул его ожиданий:

— Ты обратился к колдунье и попал не по адресу, грехи надо замаливать, а не стараться их забыть. Бессознательность не контролируется — от себя не убежишь. Истины нет в вине, она в душе. Не один человек не имеет права быть над законом свой души. Для каждого есть время разбрасывать камни и собирать их. Сейчас ты их собираешь. Тебе остаётся только надеяться, а если мы встретились, значит, ты понял это.

Призрак исчез, Гарнидупс и Альэра остались одни. Опять между ними повисла тишина. Альэра мыслями была далеко и от Гарни, и от этого призрака. Ей было абсолютно всё равно, странное чувство тоски жило в ней уже несколько дней. Она никак не могла найти причину этого чувства. Она любила Люциана какой-то странной, невероятной любовью, поглотившей её полностью, но именно в этой любви и было что-то пугающее. Она растворялась в его глазах, словах, жестах. Ей хотелось быть с ним рядом каждую минуту, просыпаться и засыпать в его объятиях. «Как же так? Ведь любовь должна рождать, а я готова умереть за него, если это понадобиться» думала девушка, глядя в одну точку. Гарнидупс по-своему понял её молчание:

— Не переживай, мне кажется, даже в таких случаях не надо терять надежду, — он улыбнулся, глядя на свою названную сестру, — сколько судеб, столько и надежд. Но мне кажется, ты далеко отсюда.

— Ты прав, — кивнула головой Альэра.

— Ну, тогда расскажи мне, о чём ты думаешь.

— А разве тебе это ещё интересно? — Альэра повернулась к Гарни и, глядя ему в глаза, усмехнулась. — Конечно, дорогая, как ты могла подумать иначе, — Гарни опешил от её неприкрытой иронии, — всё, что с тобой происходит, мне очень важно. Альэра, для тебя не секрет, наше появление на земле было, по меньшей мере, странным. Неужели ты думаешь, что так рождаются все?

— Плоды воображения бывают такими необычными, — Альэра была настроена продолжать разговор с сарказмом.

— Пусть даже так, — Гарни встал, — но подойди хоть к кому и спроси, может ли он так реально всё увидеть и даже почувствовать? Вряд ли кто-то ответит тебе положительно. Я согласен с тобой, первоначально всё выглядело, как вымысел, но сколько раз мы могли убедиться в истинности? Мы не имеем право на сомнения и ошибки, дар предвиденья дан нам именно для этого. Если ты что-то видишь и чувствуешь независимо от меня и моего присутствия, расскажи, вместе разгадаем подсказки.

Альэра вздрогнула, вспомнив сон о двух мужчинах, как одного из них интересовало ожерелье, подаренное матерью Ингрид. Слова почти сорвались с её уст, когда она прикрыла рот рукой, не давая им волю: «глупости, ведь ни Гарни, ни Люциана ни разу не обращали на него внимания. Это был просто сон». А Гарнидупс, словно прочитал её мысли, и сам завёл разговор о том, кто занимал все мысли Альэры.

— Я сейчас скажу что-то такое, что вряд ли понравиться тебе, — он сел рядом с девушкой и взял её за руку, — не думай, что я не заметил, как ты смотришь на сына дворецкого. Просто послушай меня, он — зло, зло во плоти человеческой и обманывает тебя. Он хочет овладеть твоим сознанием, чтобы весь твой вековой опыт души повернуть вспять. Он совсем не так мил и добр, как может показаться на первый взгляд. В нём много таких качеств, которые способны разрушить даже крепкие стены веры. А мы не можем себе этого позволить. Он способен на всё — от лжи до убийства. Он распутник, соблазняющий не только плоть, но и душу. А его ещё не родившийся ребёнок убьёт собственную мать, женщину, с которой Люциан состоит в греховной связи.

Гарни выпалил всё на одном дыхании, боясь, что Альэра прервёт его и не станет слушать. И был прав, девушка вскрикнула, как от удара и вскочила на ноги:

— Ты в своём уме?! Как ты можешь мне такое говорить?! Ты совсем не знаешь его?!

— Отнюдь, я слишком хорошо его знаю, — Гарни покачал головой, — и уверяю тебя, это знание не даёт мне покоя. Совершив ошибку, ты можешь погасить искру божью, данную тебе при рождении и тогда не останется ничего, что может осветить твой путь. Много времени придётся провести в темноте и на века застыть на месте. Бог не сможет найти тебя в чёрном лабиринте, ведь ты сам потушил свой маяк. Остановись, прислушайся к своему сердцу.

— Вот именно его я и слушаю, — Альэра прямая, как натянутая струна, сделала шаг в сторону, отвернувшись от Гарни, — оно меня никогда не подводило.

— Я могу показать тебе, кто он на самом деле.

— Нет, я не хочу ничего ни видеть, ни слышать. Это моя жизнь и я хочу прожить её так, как хочу. Я больше не хочу возвращаться к этому разговору.

— Да, он очень постарался, ты уже даже говорить со мной не хочешь, но давай попытаемся хотя бы наладить наши прежние отношения, ведь я очень люблю тебя, ты — моя душа, моё сердце и мне очень не хватает твоего тепла. Гарнидупс подошёл к девушке и попытался взять её за руки. Но та, обняв себя за плечи с такой силой, что побелели костяшки пальцев, не глядя на Гарни, тихо сказала:

— Я подумаю над тем, что ты сказал, но не сейчас.

Она медленно пошла по тропинке, продолжая сжимать свои плечи, а потом побежала, словно хотела как можно быстрее удалиться от Гарни, ставшего, в одночасье, таким далёким. «Я проиграл это сражение, он — победитель» с горечью подумал Гарнидупс. Ему нестерпимо захотелось пойти в церковь, услышать запах ладана и треск церковных свечей.

На удивление, в церкви было всего несколько человек, сидевших далеко друг от друга. Знакомый силуэт сидящего старца сразу бросился в глаза Гарни.

Руден-Юлиан, прикрыв глаза, сидел на скамье рядом с входом. Не оглядываясь, он похлопал ладонью рядом с собой, приглашая Гарни присесть.

— Не говорите ничего, сегодня скорбный день в далёком будущем. Ушёл очень хороший человек, много сделавший для всех. Он ушёл умиротворённым и успокоенным. Посидите молча, отдавая дань его памяти.

Гарнидупс и не думал ослушаться, прекрасно зная характер своего учителя. Он опустился на скамью и про себя начал читать молитву, соответствующую этому случаю.

— Существует природное равновесие, нельзя повернуть время вспять, как бы мы этого не хотели, — тихо произнёс Руден, — а может это и не надо, на наше место придут другие и кто знает, может их жизнь будет гораздо интереснее нашей и их сил хватит на такие великие дела, какие нам даже не снились. Здравствуй, мой дорогой мальчик, я очень рад тебя видеть. Надеюсь, сознательно созданная мной разлука пошла тебе на пользу.

— Вы правы, учитель, кое-что действительно случилось, благодаря чему я сделал вывод, надо ценить то что есть и не жалеть о том, что не смог иметь.

— Прекрасно, — улыбнулся учитель, — я обожаю сидеть в церкви, дышать этим сладковатым запахом масел, отринуть от себя мирские проблемы и размышлять. После полного хаоса в мыслях приходит прозрение, чего человек не хочет, он знает, а вот что он конкретно хочет от жизни — мнение меняется каждый раз в разном направлении. В разные промежутки времени мысли и поступки разные. Сначала мы просим о любви, о счастье, потом о деньгах, потом о здоровье своём и детей и т. д. в конечном итоге — прожить ещё хоть один день. Наши желания и мечты господь сразу не выполняет. Он даёт время осознать — именно это желание ты хочешь, чтобы было исполнено. Бог всемогущ, но не наивен! Только в его власти предвидеть все последствия, которые могут произойти в будущем, если тебе дать то, что ты просишь. Скорее всего, когда мечты и желания упорно не исполняются, хотя много сил было затрачено — есть на то причины. Может, всё это было пройдено ранее, в других воплощениях и исполнение повлекло за собой скучную, прогнозированную череду повторяющихся ситуаций и событий. Урок был выучен давно и экзамен сдан на хорошую оценку? Чаще всего мы просим всевышнего дать нам то, что в конечном итоге оказывается не так уж и необходимо. А то, что действительно нужно, не замечаем? Я не утомил тебя своими рассуждениями?

— Что вы, — чуть не вскрикнул Гарни и сбавил тон, — я готов часами слушать вас. Меня восхищал ваш неутомимый мыслительный процесс, тяга ко всему тому, над чем люди даже не пытаются задумываться, считая что им это не нужно и не под силу.

— Ну, друг мой, вы слишком восхваляете меня, — садовник Руден махнул рукой, — просто я всегда смотрел на всё с точки зрения науки, а науку, как вы могли убедиться, надо изучать и практиковаться в выводах. К сожалению, люди, по сути своей ленивы, и устают стучать в закрытую дверь. Это что касается обычной жизни, а что уж говорить о том, что они называют «паранормальным». А вот я всегда смотрел на это, как на очередную область исследования. Матрица мистического опыта находится в подсознании каждого человека. Я глубоко уверен, когда в нашей жизни физика пересекается с философией можно ответить на многие злободневные вопросы. Вот тогда, наделённые божественным провидением непредвиденные обстоятельства происходящего с нами обретут обыкновенные и вполне закономерный земной смысл. Нет теории спонтанного поворотного хауса в судьбе, есть чётко запрограммированное в каждой людской особи постепенно ступенчатое развитие. Из всего вышесказанного делаю вывод для себя и интересующихся: за одну земную человеческую жизнь невозможно обогатиться просветлённым духовным опытом и так же невозможно вывести свой мозговой потенциал до уровня «небожителей». То есть, говоря простым языком, не заполненным терминологией: каждый из нас живёт на обитаемой планете в разных физических телах неисчислимое количество раз.

— Ах, если бы ещё была возможность сосчитать их и, не напрягаясь особенно, вспомнить то, что уже прожито, — горько усмехнулся Гарни.

— А зачем? Живите, каждый раз, как первый, а всё остальное приложиться, — Руден— Юлиан сжал руку Гарнидупса, — мозг управляет человеческим телом и когда происходит психологический сбой по разным причинам, биологическое тело аккумулирует энергию пространства и именно тогда происходят чудеса. Человек может преодолеть огромные расстояния, без ущерба для себя, взлететь над землёй и открыть такие потаённые уголки своего сознания, что много станет очевидным. Что вы на всё это скажете?

— Вы, мой дорогой учитель, в своём роде гениальная личность, — улыбнулся Гарни.

— Перестаньте меня нахваливать, я же серьёзно спрашиваю, — Руден притворно сердито нахмурился.

— А я серьёзно и говорю, чтобы жить рядом с одарённой личностью, надо самому быть личность, иначе личность тебя задавит.

— Это вы к чему сейчас сказали? — Руден повернулся к ученику.

— К тому, что рядом с вами я всегда буду чувствовать себя абитуриентом., пожалуй, всех моих жизней вряд ли хватит, чтобы стать таким, как вы.

— Глупости! Когда-нибудь вы убедитесь, что кое в чём превзойдёте меня, чем я буду гордиться, гладя на вас из того мира, в который путь для многих закрыт. Ну, хватит любезностей, как, пожалуй, и предисловий. За столько времени, мы стали с тобой не просто учителем и учеником, между нами возникла настоящая мужская дружба. Ты согласен со мной?

— Другое мне даже в голову не приходило, — ответил Гарни и почувствовал, как от чего-то больно сжалось сердце. — Дружба, как одно из самых ценных человеческих отношений, требует искренности, деликатности и доверия. Но не нужно пытаться принести в жертву весь мир, мир тебе не принадлежит. А жертвенность — личные амбиции. Правильнее всего подставить плечо другу в нужный момент и не осуждать за проявленную им слабость. Мы в одиночестве проходим свои университеты. Очень давно мне были даны знания, что мы — лишь микронная часть матрицы, из которой сложена жизнь. Каждый за себя, но поддерживая рядом идущего. Я хочу тебя попросить.

— Всё, что угодно, — с готовностью, сказал Гарни.

— Рад, что ты всегда готов помочь, даже не зная смысл просьбы, — улыбнулся Руден, — так вот, через три дня я буду ждать тебя у себя дома, хочу получить с тебя небольшой долг.

Гарни услышал стук своего сердца так громко, что казалось, он сейчас громким эхом вознесётся под своды церкви. Он понял, о чём пока не сказал его старый добрый друг. Неизбежное приблизилось слишком быстро и близко, а столько всего ещё не досказано!

— Как бы ты не сокрушался, но реальность такова — мой жизненный цикл подошёл к своему логичному финалу. Я не злорадствую, но теперь тебе придётся пережить те чувства, когда уходит друг и неизвестно устроит ли Всевышний ещё встречу. Не нужно так бледнеть, хотя и я знаю, к этому привыкнуть нельзя.

Только сейчас Гарни увидел, что они сидели совершенно одни в опустевшей церкви. Словно даже то небольшое количество людей ушли, чтобы не мешать прощальной встрече самых близких людей. Каждый думал о своём и не отвлекал другого от его мыслей. Молчание, затянувшееся на несколько минут, нарушил Руден— Юлиан.

— Почему ты не рассказываешь мне о встрече с Ирсен?

Гарни не удивился осведомлённости Рудена, просто сейчас, когда учитель был на пороге вечности, его, Гарни, разочарование было бы неуместно. Да он почти и забыл об этом, услышав грустную новость из уст человека, который был для него почти отцом.

— Раньше я бы прожужжал вам уши об этом. Но теперь я стал или старше или мудрее, но единственное, что меня радует, я не судья и приговор вынесен не мной.

— Довольно сурово, ты слишком категоричен, а для твоего восхождения это недопустимо, — покачал головой Руден, — неужели ты думаешь, что у падших нет своих ангелов-наставников? Напрасно, у каждого есть защита, даже у тех, кто стал преступником. А что ты сделал, чтобы достучаться до её сознания? Пообещал ей безбедную жизнь и всё? А ты представь, если бы тебе выпало защищать её, какие бы меры ты предпринял?

— Я не могу думать и действовать за того, кем не являюсь. — А пора, этот талант может пригодится тебе гораздо раньше, чем ты представляешь.

— Трудно представить, как быть бестелесным и вездесущим, находясь в физическом теле.

— А у меня и на это есть ответ, мой мальчик, — Руден хлопнул себя по коленям, — разум выше материи, каждый видит то, что показывает ему личный интеллект. Когда человек будет готов принять истинную сущность вещей, тогда биологическая, хрупкая, капризная материя ему будет уже не нужна. Человек может быть беден, немощен, искалечен, но его разум всегда остаётся творцом.

Гарнидупс почувствовал, как горячая влага скопилась в уголках его глаз и, медленной каплей, потекла по щеке. Он вытер лицо, повернулся к Рудену, разглядывая, словно хотел запечатлеть его образ навечно.

— Вы удивительный человек, сколько раздумий хранит ваша память, написать по ним книгу и она непременно заняла бы достойное место рядом с Сократом, Платоном, да и сколько их было за всё время существования.

— Ну что вы, я слаб перед ними. Лучше, чем философы мира я не смогу сказать. Когда я читаю их трактаты, то обычно удивляюсь, сколь просто и гениально они могли рассуждать, да ещё и писать об этом, — Руден— Юлиан хлопнул себя ладошкой по лбу, — вот мой обычный жест, когда я читаю, как я сам не догадался. Чтобы сделать что-то хорошее, надо приложить максимум усилий. А чтобы ненавязчиво, с оттенком лёгкого юмора, направить на истинный путь нужно трудиться титанически, дабы в двух-трёх словах объяснить смысл. А то, что он будет понятен разным слоям населения и вероисповедания, сомневаться нельзя ни на йоту. Вам дан дар убеждения, поверьте мне и в свои силы, тогда будет легче справиться с задачей. Я как обычно говорю слишком много, не утомил?

— Я даже не знаю, какие бы мысли жили в моей голове, если бы не ваши беседы.

— Спасибо, мой юный друг, ваши похвалы всегда были приятны мне, — Руден улыбнулся, — а когда человека хвалят, он готов на большие подвиги, хотя философам прошлого не досталось при жизни столько оваций. Но жаль, что и мечте Платона не суждено пока сбыться.

— А о чём он мечтал?

— Как, вы не знаете? Он мечтал, чтобы государствами правили философы, и мне кажется, это было бы гораздо лучше, чем обстоит сейчас. Ведь эти гении мысли обладают огромным чувством юмора, вот только посудите сами, кто как не философ, может сидеть в бочке по собственной воле и чувствовать себя комфортно? Диоген и подобные ему оставили после себя поучительные труды для людей. Мыслители ни когда не страдали комфортоманией, их ничто не отвлекало от размышлений. Ну, друг мой, мы славно поговорили сегодня, мне пора. Жду вас через три дня и будьте молодцом, а то я могу подумать, что многие мои уроки были напрасными.

Руден, кряхтя, поднялся и пошёл по проходу к выходу, Гарни, с чувством щемящей тоски, провожал его взглядом. Старый садовник открыл дверь и в глаза Гарни ударил яркий солнечный свет, осветивший фигуру учителя. Тот остановился и помахал рукой.

Смятение души и чувств не покидало Гарни все три дня. «Почему? Бесконечность воплощений и иллюзорность смерти почти очевидна для меня и всё-таки ни душа и разум не хотят смириться. В чём господний замысел?

Если отбросить философское размышление о смерти, то останется единственное здравое предположение — людям надо переживать горечь утраты для того, чтобы становиться добрее. Когда больной человек, стоящий на пороге смерти, говорит о многих совершённых ошибках и о сожалении, что жизнь нельзя прожить заново, он тем самым заставляет окружающих задуматься о своей бренности в этом мире. Ведь многие люди частенько и не замечают несчастье и горе других. Они, не замечая печали на лицах, твёрдо и упорно, не сбивая темпа, двигаются к своей намеченной цели, считая её самой важной. Но в таком случае не надо ждать сочувствия от других, когда беда пришла в твой дом. Может, господь проверяет нас не на одержимость следования своей цели, а как мы ведём себя по отношению к тем, кто встречается на нашем пути? Может, добродетельность и сочувствие — вот главный итог нашей земной жизни? Помоги бескорыстно нуждающемуся и тебе воздастся с лихвой. Так грустно, я видимо, ещё не готов к разлукам, даже имея такой дар. Я всё ещё несовершенен, как и все. Какие-то таланты развились во мне, а какие-то ещё до сих пор дремлют, их очередь творить ещё не пришла. Надеюсь, когданибудь мой сознание придёт в гармонию с душой. А может всё гораздо проще, жизнь на земле — итог всему, а за чертою смерти — размышления? Нет ни опыта, ни сожаления, да и знания ни к чему? Жить, как ты хочешь и не давать ни кому сделать выбор за себя? Какой-то сумбур, но над ним стоит подумать. Шалтир, в другой жизни, сказал мне, что в разные промежутки времени мысли и поступки разные, а эти промежутки так быстро сменяются, поэтому не надо стесняться признать ошибочность своих мнений, только глупцы не могут в этом признаться, и поэтому, топчутся на месте. Шалтир ушёл тогда тихо, без предупреждений, пожалев меня. А вот Юлиан поступает противоположно, предупредив за три дня. А что я ему скажу? Какие слова найти? Совершенно не знаю как вести себя».

Три дня пролетели слишком быстро, а Гарни так и не решил, что сказать Юлиану— Рудену в последние минуты. Выйдя на тропинку в саду, которая была кратчайшей дорогой к усадьбе, где жил садовник, Гарни увидел Альэру. Она избегала его все три дня, словно чувствовала, что его мысли заняты другим. Гарни остановился, будто споткнувшись, и подумал, что снова упустил возможность побыть с ней подольше и поговорить. Альэра махнула рукой, давая понять, что между ними ещё осталось тёплое дружеское чувство, но подходить не стала, продолжала свой путь в противоположном от Гарни направлении, пока не скрылась за деревьями. «Я думаю только о себе и своих чувствах. Вернусь и снова постараюсь убедить её не натворить ошибок» ругал себя Гарни, но быстро успокоился, в надежде, что ещё не опоздал.

Руден-Юлиан был один. Он не лежал в постели, а сидел в глубоком кресле, потягивая вино из тонкого бокала. Гарни зашёл и, увидев столь странную картину, остановился на пороге.

— Друг мой, а вы что, решили увидеть немощного, едва дышащего старца, закатывающего глаза в смертных судорогах? — Руден засмеялся, — хвала небесам, они очень милостивы ко мне. Умереть в добром расположении духа, при памяти — что может быть приятнее. И не переживайте, что не подготовили траурную речь, говорить буду как всегда я, а вы будете слушать. Хорошо, что мы не современники Цезаря, Тутанхамона, Клеопатры, моё бренное тело пришлось бы захоронить в саркофаге, а кому это нужно? Жаль, что я так мало рассказывал тебе об этом времени и этих людях. Они были приверженцами культа тела, а не души. Внутренности умершего раскладывали по амфорам считая — именно во внутренностях находятся чувства человека: печень — гнев, желудок — страх, кишечник — радость, сердце — доброта. Я пришёл к выводу, в этом есть некоторая доля истины. Сопоставив множество примеров судеб людских, я согласился с древними египтянами. А само тело они обматывали тонкими полосками ткани, смоченными в растворе, который составили их умные учёные. Очень занимательно. Возьмите книги и прочитайте сами, очень интересно, уверяю. Но тело — прах, вот к чему я всё это тебе говорю, поэтому похорони меня без пышностей и истеричных слёз.

— Но неужели вы думаете сейчас о далёком прошлом, в котором ни вы, ни я не были?!

— Как знать, мой друг, как знать, — загадочно улыбнулся Руден, — может, я потому и так противлюсь помпезности, что когда-то был привязан к своим останками и не мог, из-за этого, сдвинуться с места? А мысли? Что мысли, они всегда и у всех одинаковы в этот момент: «я совсем ничего не успел понять в жизни, мне не открылся смысл существования, несправедливо рано пришёл мой конец. А может всё обойдётся и для меня снова наступит завтра? Страшно и нелепо умирать в тот момент, когда только-только начали открываться глаза на истину». Вот так и я, состоящий из плоти и крови, каждый раз задаюсь такими же вопросами. Но сознаваться перед вами в этом, стыдно. Эврика! Я решил, похорон не будет вообще, я уйду так же скромно, как и жил.

— Как не будет?

— А вот так, а то вы начнёте готовиться, траурные церемонии, бр-р, — Руден вскочил с кресла, поставил бокал и передёрнул плечами, — не хочу слышать над своим телом речей. Хотя честно признаться, говорить их и не кому, кроме вас. А именно вас я и не хочу загружать этими проблемами. Так, спокойно, вы должны забрать из моего стола тетрадь, из неё многое можно почерпнуть для вашего обучения. Как всегда моя идея неординарна, но вполне практична, до заката ещё несколько минут, поэтому давайте поторопимся. Сейчас мы с вами, прямо так, как есть, перенесёмся в склеп. Сконцентрируйтесь.

— Но ведь там нет места?! — опешил Гарни.

— Это для вас нет, — махнул рукой Руден.

— Послушайте, учитель, наш разговор, по меньшей мере, смехотворен, — улыбка Гарни была глуповатой, — мы что, будем хоронить вас живым?

— Почему живым? — теперь пришла очередь удивляться Рудену, — вы думаете, я шучу? Я умру как раз на закате.

— У вас что-то болит?

— Господи, ну почему у меня должно что-то болеть?! Довольно разговоров, вы меня сбиваете. Давайте, соберитесь, нам пора переместиться.

Гарни очнулся уже в склепе от громкого кряхтения Рудена— Юлиана.

— Помогите же мне отодвинуть эту тяжесть, надеюсь, у вас хватит сил уже одному поставить её на место, — красный от натуги, Руден толкал каменную плиту с того надгробия, где было выбито его имя из прошлой жизни «Баровский Юлиан».

Гарни, не проронив ни слова, уже ни чему не удивляясь и ничего не спрашивая, поднатужился и, довольно легко, сдвинул плиту. Вот тут-то и пришлось удивиться. В каменном саркофаге ничего не было, даже намёка, что когда-то здесь лежало чьё-то тело. Руден залез внутрь, улёгся по удобнее и, облегчённо вздохнув, сказал:

— Прощай, в этой жизни мы больше не встретимся. Она уже с нетерпением ждёт меня, а заставлять даму ждать неприлично. Во тьме времён последние минуты жизни, последние минуты размышлений. Я мыслю, значит, существую, хотя тело уже сковывает холод. Я знаю, к последней черте нужно подойти без сожаления и всё что происходит во мне сейчас, надо пережить молча. О смерть, поделись со мной своим равнодушием! Разум каждый раз безумствует, что ухожу в никуда, но память обещает быть не ленивой. Вот что реально остаётся с каждым. Вечность — это пустота и молчание. Пустота и молчание во мне. Остаются последние минуты вечности. В последних своих видениях хочу ощутить всей душой, что вечная жизнь для меня есть и будет. Вместо горького «прощай» хочу радостно воскликнуть «до скорого свидания», но нет сил, уста запечатаны, дух вознёсся.

Рудена-Юлиана не стало. На лице покойного была печать умиротворённого блаженства. Гарнидупс, совершенно опустошённый, почувствовал, как ноги стали ватными, но спасительный голос привёл его в чувство.

— Закрой крышку.

— Амалион, ты здесь?!

— Поторопись, Юлиан хочет убедиться, что всё в порядке, — подгонял его голос ангела.

— Почему я его не вижу? — ученик поставил плиту надгробия учителя на место.

— Он сам так захотел.

У Гарнидупса не было сил идти по улице, встречаться с кем бы то ни было глазами, поэтому он снова прибегнул к дару перемешаться в теле. Он оказался в церкви и, собравшись с мыслями, совершил ритуал, приличествующий этому случаю. Из церкви он уже пошёл пешком, такого тихого и тёплого вечера с красивым закатом он не видел дано.

Альэра, кутаясь в шаль, была в саду, словно поджидала его.

— Гарни, с тобой что-то происходит, а я никак не могу понять что, — в её голосе слышалось участие, — мне кажется, ты слишком погрузился в свои мысли и долго отсутствуешь где-то. Что происходит?

— Уверяю тебя, ничего такого, просто сегодня я встретил и проводил старого друга.

— Какого друга? Откуда у тебя здесь друзья?

— Я и сам не ожидал, но с этим человеком было так интересно говорить, будто он действительно был мне знаком.

— Тогда почему ты так грустен?

— Он умер сегодня, несколько часов назад и мне очень тоскливо осознавать то, что так внезапно обретённый друг ушёл так скоро.

— Если хочешь, давай поговорим об этом, — предложила Альэра. — Не сегодня, со мной всё в порядке, это закон жизни, он был преклонных лет, — Гарни прижал голову Альэры к своему плечу, — прости меня, я совсем не вижусь с тобой, мы мало говорим.

— Наш последний разговор был очень неприятен мне, и до сих пор воспоминания о нём тревожат мою душу.

— Значит, всё-таки ты думала о том, что я тебе говорил? — Гарни был рад, что она сама заговорила об этом.

— Только не вздумай возобновить его в том же русле, — Альэра отстранилась от Гарни и посмотрела ему в глаза, — мои чувства к тебе я описать не могу, а Люциана я люблю, как женщина любит мужчину.

— Ты не правильно понимаешь, у меня нет ревности, мне было откровение на его счёт, как бы тебе сказать…

— Если слова не находятся сразу, значит, они далеки от правды, — девушка закуталась в шаль.

— Нет, разве ты не успела заметить, что все мои откровения рано или поздно находят подтверждение? Я просто не хочу, чтобы между нами были малейшие тайны и секреты, да и рассердить тебя не входит мои планы. Ты должна мне верить, верить, как самой себе.

— Но ты не оставляешь даже шанса на это! В моих снах я счастлива и мне не хочется просыпаться! Мы с ним путешествуем по мира, городам, дома, в которых мы с ним живём, наполнены покоем, светом, теплом! Он мне открыл одну из тайн Вселенной, я люблю его так, что дыхания не хватает. А столько тепла, нежности и ласки я не испытывала ещё никогда! Я боюсь признаться в своём сладком счастье, боюсь спугнуть его!

Девушка говорила с таким запалом, что Гарни не удавалось и слова вставить. У неё даже шея покрылась красными пятнами, что говорило о крайнем негодовании и возбуждении. Когда она замолчала, чтобы перевести дыхание, Гарни протянул к ней руки, пытаясь обнять:

— Успокойся, послушай, как-то один мудрый человек сказал мне: «Если вы живёте полной жизнью в мире сновидений или в параллельном, выдуманном мире — не радуйтесь найденной отдушине. Эти миры грёз нельзя долго контролировать. Энергия очарования и новизны быстро высосет ваш земной энергетический потенциал. Реальный мир контролировать тоже сложно, но в нём мы живём, созидая, и хотя смутно, но всё-таки представляем конечную цель. В снах мы растворяемся в эйфории и наше „Я“ перестаёт слышать голос души. Каждое сновидение — это подсказка, а не чёткая трактовка вашей земной жизни».

— Всё это ко мне не относится, — Альэра резко повернулась к Гарни и, вдруг, закрыв лицо руками, расплакалась, — ну что ты хочешь от меня?! Почему ты не понимаешь мою душу, мою радость и моё счастье?! Ведь я так мало прошу, всего лишь дать мне жить в этом раю. Ты всё время где-то пропадаешь, ты в своих мыслях, а этот мир так холоден, я чувствовала себя одинокой, и что мне надо было делать? А рядом с Люцианом я почувствовала себя защищённой и нужной.

— Господи, милая моя, ну почему ты не сказала мне, что тебя гнетёт?! — Гарни прижал девушку к своей груди, — прости, прости меня за мою невнимательность. Я действительно, слишком увлёкся поисками истины.

— Сожалеть о том, что было и о том, чего никогда не будет, не одно и тоже и ты меня прости за резкость и упрямство, — Альэра обняла его за шею, — агрессивное поведение — защитная реакция беззащитного и неуверенного в себе человека. Ты мой самый родной и близкий человек, мы будем вместе, как прежде, правда?

Гарни улыбнулся, довольный таким концом их разговора и поцеловал Альэру в щёку:

— Это одна из загадок бытия — капля понимания может очистить море недоверия, напоив живительным нектаром надежды того, кто был убеждён, что уже ничего исправить нельзя.

— Я пойду к себе.

Альэра, как-то суетливо и неуверенно, ткнулась губами в щёку Гарни и пошла к дому, кутаясь в шаль. На её лице появилось странное, несвойственное ей, выражение торжества.

Утром следующего дня, Гарни проснулся с твёрдой решимостью как можно скорее браться за спасение души Альэры. Первым делом, он постучал в дверь её комнаты и, когда девушка ответила сонным голосом, бодро и весело предложил ей прогуляться, не дожидаясь, когда проснётся весь дом.

— Я жду тебя в саду, поторопись, скоро начнётся служба в церкви, — прошептал Гарни в чуть приоткрытую дверь.

В его душе пели птицы, настроение было таким восторженным, что хотелось закричать, побежать навстречу восходящему солнцу. Альэра, ёжась от утренней прохлады, в наброшенной на плече накидке, подошла сзади и долго не объявляла о своём присутствии, с удивление глядя на подпрыгивающего на месте Гарни.

— Позволю себе спросить, что послужило причиной такому неистовству? — в её голосе слышалась ирония.

— Посмотри, какой чудный восход! Новый день полон надежд и труда во благо! — с совершенно счастливым лицом Гарни шагнул к девушке и взял её за руки, — мы пойдём на службу. Помнишь о нашей миссии? Так вот, сегодня мы попытаемся помочь неприкаянной душе Густава. Вперёд, дорогая, надо поспеть к началу. Служба только началась, голоса певчих взлетали под своды храма. Гарни слушал, закрыв глаза, наслаждаясь чистотой и высотой звуков, и совсем не замечал, как менялось выражение лица Альэры, от тревожного до восторженного. Понаблюдав за ней можно было бы увидеть, какое задерживалось дольше, но сделать это было не кому. Гарни растворился в светлом чувстве, которое присуще всем входящим в храм господа, если, конечно, их мысли не очернены негативным воздействием противоположных сил. Дождавшись, когда последний из прихожан покинет храм по окончании службы, Гарни взял Альэру за руку и направился к пастору.

— Преподобный, я к вам за советом и помощью.

— Я слушаю вас.

Гарни, вкратце, упуская факт появлений призрака, рассказал историю брата графини и, в ожидании ответа, смотрел на пастора.

— Что будет с его душой?

Пастор, своим долгим молчанием, доставил Гарни волнений, пока не произнёс короткую, но ёмкую, тираду:

И души грешников, пройдя все муки ада, В смирении принимая наказанье, Да не лишатся милости небес, Чтоб божий дар в них заново воскрес.

Я не могу вам с твёрдостью обещать, что наказание ему будет мягким. Нам остаётся только надеяться и верить, что господь к чадам своим милостив. Только одно могу вам сказать, сын мой, ваши молитвы, возможно, дойдут быстрее, есть в вас что-то такое, что наводит меня на эти мысли.

На выходе из церкви, Гарни столкнулся со старой женщиной, одетой довольно скромно, но аккуратно. Его, как молнией пронзила мысль, что он видел где-то эту благообразную старушку, истово молившуюся на икону богородицы. Гарни остановился и, вглядываясь в удивительно знакомые черты её лица, пытался вспомнить, где могла произойти их встреча. Осенившая догадка почти парализовала его. «Это та колдунья, к которой ходил брат графини. Но что она тут делает?! В церкви?!». Но задавать такой вопрос незнакомому человеку было бы, по меньшей мере, глупо и бестактно. А странная старушка, смерив Гарни взглядом, сощурилась и тихо прошептала:

— В храме божьем все равны, главное, с чем человек в него пришёл. А я пришла за брата свечку поставить, он уже далеко от этой грешной земли и скоро предстанет перед творцом. Хороший был человек, вот только меня не понял, думал, я против божеских законов. Хоть и учёный был мой брат, да видно, не все учения ему были известны. Ну, да бог ему судья, царствие небесное и вечный покой. И Гарни выдал фразу, постановке которой сам удивился безмерно:

— А разве вас не коробит в церкви?

— Эх, милок, глупенький ты ещё, многого не знаешь. Вот и братец мой тоже так считал, а потом одумался, да поздно было, так и не успели свидеться перед его смертью. Кичился своей учёностью, а тебя так и не научил, что бог людей всякими талантами наделяет, в этом мире всего должно быть в достатке. В чьи руки он даёт свой меч правосудия — нам, смертным, знать не положено.

— Вы говорите так, как будто я мог знать вашего брата? Я не понимаю, — Гарни, с недоумением смотрел на старуху.

— Да о нём и говорю, упокой господь его душу.

Черты лица старухи, мгновенно изменились, превратившись в лицо садовника Рудена, и тут же снова приобрели прежний вид. Она, крестясь, попятилась задом к выходу и пока ошеломлённый Гарни замешкался, подхватывая Альэру под руку, исчезла в толпе людей на улице.

— А что такого она тебе сказала, на твоём лице крайнее удивление?

— А она не показалась тебе знакомой?

— Что-то и вправду есть, но я не могу вспомнить, — Альэра нахмурила лоб.

— Эта та ведьма, к которой ходил брат графини Густав, но как она здесь оказалась, за тысячи вёрст от той страны? — Гарни оглядывался, ища взглядом колдунью, — но есть ещё одно странное обстоятельство. Она— сестра того садовника, которого я похоронил позавчера!

— Ну и что? Что в этом странного?

— На первый взгляд ничего, но если бы ты знала всю историю.

— Так расскажи и я буду знать, — заинтересовалась Альэра, от её взгляда не ускользнуло мимолётное изменение в лице старой женщины.

Гарни понял, сейчас, когда он всячески пытается вернуть их прежние взаимоотношения, умалчивать не стоит. Всю дорогу назад, к усадьбе графини, он рассказывал Альэре о садовнике, упуская пока некоторые детали. Альэра, молчаливая и сосредоточенная, слушала очень внимательно, ни разу не перебив рассказчика.

— Конечно, всё это весьма увлекательно, необычно, и ты с такой горячностью всё рассказываешь.

— Ты считаешь, что я выдумываю?

— Да нет, что ты, — Альэра первый раз за долгое время улыбнулась Гарни прежней, открытой и добродушной улыбкой, — что-то подобное я и предполагала, только не могла связать всё воедино. Где-то, в глубине моей души существуют островки памяти, которая сейчас согласна с тобой.

— Ведь это прекрасно! — Гарни почувствовал, как радостно забилось его сердце, — вот и надо дойти до них. Уверяю тебя, скрытое от сознательного восприятия знание дано нам. Вот только не надо совершать ошибок, которые закроют доступ к нему. А ты никак не хочешь меня слушать и принимаешь в штыки мои доводы.

Гарни остановился, развернул Альэру к себе лицом и тут же ощутил, как по его спине потекли струйки холодного липкого пота. Он поторопился с высказыванием и Альэра снова закрылась от него стеной протеста и негодования. Её взгляд стал холоден. Натянувшись, словно струна, она попыталась высвободить свои руки из рук Гарни. Первая попытка сделать это мягко не удалась и она, уже резко, отдёрнула руки.

— Я не хочу говорить на эту тему, — стальные нотки в её голосе резанули слух Гарни.

— Прости, прости меня, — он пытался поймать её взгляд, — ну же, не сердись.

«Не так резко, ты должен быть деликатным и терпеливым, такт и сдержанность, господи, как глупа моя порывистость!» мысленно ругал себя Гарни, глядя вслед Альэре, быстрой походкой удалявшейся от него. Но догонять её почему-то не хотелось, сейчас он не знал, что сказать и в душе возникло чувство бесполезности любых слов. Возможно, именно сейчас, это было первое проявление шестого чувства предвиденья.

После смерти Рудена-Юлиана прошло девять дней. За это время Гарни изучил почти всю толстую книгу-журнал, исписанную мелким аккуратным почерком. Колоссальное число изречений, удивительная точность, скрупулёзность описаний событий прошлого, настоящего и будущего и выводы, выводы, выводы. «Конечно, если жить одному, в пустыне, можно жить по этим правилам, но жизнь в земном мире диктует свои правила и законы. Как совместить всё это?» думал Гарни. Ответа пока так и не было. Ангел разговаривал с ним только один раз за это время, когда Гарни, прочитавший очередную запись, восхищённо забегал по своей комнате.

— Гениальные догадки могут посетить и тебя, если ты будете настойчивы. Всё очень просто, так было задумано изначально, но человеческий род сам усложнил себе задачу, а теперь пожинает плоды своей глупости.

— Но разве у меня хватит сил достучаться до каждого?! Огромное количество людей, живущих в подлунном мире — жизни не хватит даже на то, чтобы уделить несколько секунд каждому человеку? — Собственно говоря, этого и не требуется. В один миг изменить жизнь действительно не возможно. Накопленный тысячелетиями опыт ошибок искупить за одну жизнь — мечта фантазёра. Но наставить на путь истинный несколько человек — уже большая удача. И пусть они, в свою очередь, помогут своим близким. Очень легко читать проповеди обращённым, гораздо трудней убедить непосвящённого поверить в искренность и правдивость твоих суждений.

К дому графини подъехал экипаж. В нём сидел молодой человек, во взгляде которого была тоска и растерянность. Он не торопился выходить, будто раздумывал — ехать ли дальше или, всё— таки, набраться смелости для встречи с человеком, знакомство с которым должно было многое изменить в его жизни. Лакей терпеливо ждал решения прибывшего и когда тот, сам приоткрыл дверь и задал свой вопрос, указал рукой в сторону сада. Молодой человек решительно вышел из экипажа и направился в глубь графского парка.

Гарнидупс, услышав шаги, повернулся и без труда увидел фиолетовое свечение, плотным облаком окружавшее молодого человека. Отложив тетрадь Рудена в сторону, Гарни встал для приветствия.

— Мы не были представлены друг другу, но, тем не менее, я позволил себе вольность нарушить ваше уединение и покорнейше прошу выслушать меня, — испытывая сильное нервное напряжение, молодой человек сжал трость с такой силой, что она хрустнула.

— Прошу, садитесь и постарайтесь успокоиться.

— Эвелин Мон, — представился юноша и присел на край скамьи, — несколько дней назад, в церкви, ко мне подошёл старик и без предисловий и объяснений назвал мне ваше имя и ваш адрес, уверяя при этом, что вы сможете помочь мне в той ситуации, в которой я оказался волей судьбы. Моя честь и достоинство посрамлены. Я вижу единственный, мгновенный выход из этого кошмара, пока позор не начнёт уничтожать меня постепенно.

— Почему вы решили, что покончить с собой — единственный выход?

— Откуда вы знаете о том, с чем я живу уже несколько дней?

— Вас предали ваши компаньоны, всё ценное, что было в вашем доме, заложено у ростовщика и он уже дал понять, что не намерен ждать ни дня. В мире таких ситуаций неисчислимое множество, не вы первый не вы последний. Ваш прожект, который вы мечтали воплотить в жизнь, замечателен. Но в одиночку эту работу было не осилить, вы правильно решили — нужны единомышленники. Но, увы, всякое хорошее дело могут испортить неуступчивость, алчность, гордыня. Крах начнётся с подозрительности и духовной порочности людей, которые в самом начале были соратниками. Будут забыты законы общего начинания и каждый начнёт считать себя первоначальным источником идеи, а, следовательно, будет добиваться главенствующей роли. До хрипоты все будут доказывать свою значимость и незаменимость. Кто-то решит, что данной ему первоначальной власти маловато, другому не понравятся проценты вознаграждения. Третий, не имеющий таланта вести переговоры, с пеной у рта будет возмущаться, что именно он должен быть представителем вашей компании и встречаться с людьми. Склоки так захлестнут всех, что время на дело уже не останется. И когда придёт решающий момент, все участники, не надеясь друг на друга, погубят грандиозный проект. Есть ли способ излечиться от этой заурядной человеческой глупости? Есть, только тому, в чью голову приходят хорошие идеи, помощников надо проверять неоднократно, сколько бы времени на это не потребовалось. Ведь когда дело начнёт набирать обороты времени на проверки уже не будет. Каждый должен выполнять свою работу, не задерживая других, тогда вершина будет взята, цель будет достигнута, и дело не погибнет на корню.

— Но что же сейчас об этом говорить, когда уже поздно?!

— Никогда не поздно найти достойный выход. Вы подумали, что нашли его, вот в этом и ошибка. Конечно, после смерти вам будет всё равно, как будут склонять ваше имя. И действительно, это не самое страшное. Страшнее то, как будут трепать вашу душу в местах, где выпросить у бога прощение уже очень и очень трудно.

— И что же вы мне посоветуете? — Эвелин, долго державший свои эмоции в кулаке, вдруг расплакался, как ребёнок.

Гарнидупс не пытался его утешить, зная, мужские рыдание — это сложный духовно очищающий процесс, требующий деликатности. Поток слёз прекратится сам собой и вот тогда без лишней эмоциональности будет найден выход. Гарни закрыл глаза и, помолчав несколько минут, при помощи молитвенного кода, заглянул в карту судьбы Эвелина и начал говорить:

— Вы стоите на пороге великого открытия, которое станет переломным в медицине. Уже созданные вами ингредиенты ещё не всё. Вы, как наделённый талантом исследователя человек, во имя человечества, не имеете права замыкаться на своих проблемах. Вам надо уехать в город, где вы родились. У вашего друга детства, несколько месяцев назад умерли родители, он очень переживает потерю. Он одинок, не с кем поделиться болью, не кому излить свою душу.

— Как?! Родители Славимира умерли?! Боже мой, ведь они ещё не старые?!

— Чахотка — страшное бедствие, от которой в мире гибнут тысячи людей. А рецепт лекарства вы уже почти разработали, осталась небольшая, но не маловажная часть, которую вы и должны составить. Так вот, финансовое положение вашего друга стабильно и он поможет вам деньгами. Порядочный и человеколюбивый, он станет настоящим помощником в вашей работе. И ещё, он с детства влюблён в вашу сестру. Возьмите её с собой в поездку, а там, как знать, может не только вы, но и ещё двое обретут, счастье и познают настоящее чувство любви.

Всего несколько слов, а результат был потрясающим. С лица Эвелина спала маска отчаяния, он слушал очень внимательно и сам удивлялся тому, что безгранично верит этому молодому человеку, к которому его привела судьба в лице обычного старца на пороге церкви. Он встал, кивнул головой и протянул Гарни руку:

— Нет слов, чтобы описать мою благодарность, если бы вы могли представить, что сейчас твориться в моей возликовавшей душе! Спасибо вам, я не останусь в долгу, лишь только моё финансовое положение стабилизируется.

— Приготовьтесь к тому, что ваши исследования вызовут массу протестов и осмеяний, но это, увы, удел талантливых людей. Самое главное выдержать испытание с достоинством и непоколебимостью в вере в свои силы и предназначение. Желаю вам удачи и терпения.

Они обменялись крепким рукопожатием. Гарни был доволен — фиолетовое свечение вокруг молодого человека полностью исчезло. Эвелин отойдя на некоторое расстояние, повернулся:

— Вы вселили в меня надежду, что я чуть не забыл слова, которые старик просил вам передать. Вот, надеюсь, дословно: желание бескорыстно помочь от чистого сердца гораздо важней, чем знание о прошлом, настоящем и будущем человека, который именно сейчас нуждается в помощи. Не забывай, в наших силах изменять судьбы людей к лучшему. Ещё он просил передать, что после меня, в течении нескольких дней, к вам будет приходить за помощью люди.

— Я знаю, — улыбнулся Гарни, — прощайте и бог вам в помощь.

На следующий день слова Эвелина подтвердились. Около трёх часов по полудни снова подъехала карета и по тропинке сада, к Гарни, шла молодая, очень привлекательная женщина. Странность была в её одежде — она была в чёрном, хотя Гарни уже узнал, что её отец умер давно и траур по нему уже кончился.

— Прошу вас, присаживайтесь, вы очень устали за это время и вижу, едва держитесь на ногах, — сказал Гарни.

Женщина присела на край скамьи и тяжело вздохнула, не поднимая глаз:

— Я очень замкнутый человек и мне стоило огромных усилий прийти сюда сегодня, но дальше так продолжаться не может, иначе я сойду с ума. — Прошу вас, успокойтесь, я просто убеждён, мы вместе сможем справиться с вашей проблемой.

— Но ведь вы даже не знаете, о чём речь?!

— А вы расскажите, — улыбнулся Гарни, стараясь своё приподнятое настроение передать и женщине.

— Тот странный старик так и сказал мне, и вы представляете, я открылась ему, просто вылила всю душу до капли. Сама не знаю, как это произошло. Слова срывались с губ, словно потоки воды, скопившиеся перед запрудой. Этот милый старик показался мне таким родным, словно душа моего отца была в нём, — женщина, дрожащими руками достала из маленькой сумочки кружевной платок и поднесла к глазам.

— Я вижу, вы очень любили отца и до сих пор, хотя прошло уже много времени боль утраты тяготит вас.

— Вы правы, мой папа был самым близким мне человеком. У меня есть ещё сестра, но меня он любил всё-таки больше, я это чувствовала всегда.

— И, тем не менее, вам не следует проводить на кладбище столько времени, именно из-за этого все ваши проблемы.

— Что вы имеете в виду? Откуда вы знаете, что я часто бываю на могиле отца? Разве добрая память может быть источником тех ужасных вещей, которые происходят в нашем доме?

— Представьте себе, тонкий мир мёртвых слишком изобретателен и жаден до тех, кто посвящает свою жизнь фанатичной, изнуряющей скорби. Расскажите о том, что вас мучает.

— Простите, я не представилась, меня зовут Катарина Тесович. У меня есть сестра, она младше меня на год с небольшим и я всегда считала, что должна опекать и учить её, как правильно жить. Сейчас я поняла, как была не права, но поздно, мы стали чужими настолько, что под одной крышей нам не хватает места. Она рано вышла замуж, подозреваю, это был протест устоям нашей семьи и моему давлению на неё. Но случилось несчастье, её муж обанкротился, но богу показалось этого мало, случился несчастный случай и теперь бедный сделался калекой. Его ноги не подвижны и вряд ли он, когда— либо, встанет, врачи только разводят руками. За что на наши головы такое наказание?

Женщина говорила тихим голосом, в котором слышалась усталость. Скорбные складки в уголках губ стали ещё глубже, было очевидно, она действительно переживает и за сестру и даже за того, кто стал обузой и несчастьем для их семьи.

— Вы ошибаетесь, господь не наказывает нас, он ставит нас в такие условия, в которых взгляды и отношения к жизни могут кардинально перемениться и не исключено, в лучшую сторону. — А теперь ошибаетесь вы, Мстислав был обаятельным, прекрасным, добрым человеком, скажу откровенно, я даже слегка завидовала, по-доброму, Ванессе. Но уверяю, только слегка, никогда я бы не позволила себе чего-то большего. А теперь он изменился, теперь это сгусток злобы, отчаяния и ненависти ко всем, кто его окружает. Я понимаю его, только вообразите, как это страшно — стать недвижимым в молодом возрасте и никакой надежды. Но разве это даёт человеку право превращать в ад жизнь тех, кто всячески старается облегчить его существование?

— Когда демоны отчаяния и ярости берут в плен слабую душу, ещё неизвестно кто пострадает больше.

— А мне кажется, издевательства надо мной доставляет ему массу удовольствия. Потеряв возможность ходить, он приобрёл удивительно сильный дар внушения.

— Вы напрасно думаете, что он — источник ваших страхов. Причина кроется в вас самой, в вашей фанатичной скорби. Ваш зять всего лишь проводник тех сил, которым вы, неумышленно, дали возможность покидать свою обитель.

— Я не понимаю, — за всё время разговора женщина первый раз подняла на Гарни глаза.

— Я вам сейчас всё покажу, закройте глаза.

Гарни взял Катрину за руки и ввёл себя и её в состояние транса. Несколько минут они сидели, не шевелясь, пока Гарни не снял с женщины магическое наваждение. Она открыла глаза и когда в них появилось осмысленное выражение, сморщилась от отвращения:

— Боже мой, какая гадость! Откуда это всё?

— Этот шлейф вы несёте с кладбища в свой дом. Вы с вашей сестрой от рождения обладаете некими способностями, которые надо направить в нужное русло. Ваш зять, в силу полученного увечья, только лишь шагнул на эту стезю. Сейчас самое главное, чтобы этот дар не стал разрушающим, поэтому надо объединить ваши силы.

— Хотя я не понимаю, о чём вы говорите, но наше примирение невозможно! Я пыталась поговорить с ними, так после этого моё положение в доме стало невыносимым вовсе! Мне всюду мерещатся змеи, ядовитые насекомые и если раньше я просто мельком видела их, то теперь они просто преследуют меня, готовые удушить, искусать! Это чудовищно!

Женщина, сдерживая из последних сил рыдания, порывисто встала и сделала шаг, чтобы уйти. Но Гарни был готов к этому. Он тоже встал со скамьи и, взяв Катрину за руку, усадил её назад.

— Вот этого они и добиваются, вашего животного страха и вы должны научиться преодолевать его. Страх — это дар природы для сохранения физиологической оболочки. Чем быстрее вы научитесь сознательно управлять им, тем будет лучше и безопаснее для вас самой. Вместо оцепенения у вас откроется дар предвиденья дальнейшего хода событий и в голове возникнет чёткий план, как избежать угрозы с минимальным ущербом для психики. Испытания животным страхом закаляют душу и отрезвляют разум.

— Но так дальше продолжаться не может, я или сойду с ума или наложу на себя руки. Ваш совет мне ни чем не поможет, я не могу сопротивляться этому страху!

— Но ваша душа может, поэтому вы здесь. Нужно сделать всего один шаг и всё измениться. Да, ваша сестра и зять относятся к вам с пренебрежением, если не сказать больше. Всё потому, что вы сами, не желая этого, дали им повод. За одарёнными от бога людьми идёт охота. Я скажу вам сейчас такое, что вы, возможно, посчитаете меня чудаком. Нас окружают параллельные миры, населённые субстанциями разного свойства. Говоря проще — чёрными, белыми и, как ни странно, серыми, т. е средними, между теми и теми. Любая земная религия не приветствует частое, почти одержимое посещение кладбища, а вы нарушаете этот закон. Кладбище — энергетическая обитель не только чистых душ, но и душ неприкаянных, проклятых. Вот как раз они и нашли путь к вашей жизненной энергии, а вы, словно поклажу, принесли их в свой дом. Почему они выбрали вас, я объяснил, а вот почему они выбрали вашу сестру и её мужа, расскажу сейчас. Ваша сестра несчастна, она ненавидит мужа и презирает себя за то, что не может сбросить этот груз. Она поставила крест на своей молодой жизни и негодует от такой несправедливости по отношению к ней. Она не хочет признаться даже себе самой, что имеет отношение к несчастьям мужа.

— Как это? Она тихая, скромная девушка, набожная до фанатизма.

— Не хочу обидеть вас, но смотрю, фанатизм — проблема вашей семьи.

Женщина посмотрела на Гарни так, что было очевидно, его слова всё-таки обидели её, но она проглотила эту обиду, душой чувствую — этот юноша прав.

— Какое она может иметь отношение к произошедшему?

— Вот как раз таки ваша сестра и обладает даром внушения, а её муж — человек очень впечатлительный и податливый. Я не буду рассказывать вам об их взаимоотношениях, пусть это останется их тяжкой ношей.

— Но мне некуда идти, а я больше так не могу, — и поток слёз из глаз Катарины подтверждал крайнюю грань отчаянья.

— Уходить никуда ненужно, наоборот, надо первой сделать шаг к примирению. Но для начала, вы должны произвести некоторые действия. Сходите в церковь и поставьте свечи всем святым. Когда вернётесь домой, зажгите три церковных свечи, обойдите каждую комнату в вашем доме, не важно жилая она или нет. Перекрестите каждый угол в комнатах и три раза читайте «Отче наш». Выходя из комнаты, троекратно перекрестите дверь и тоже читайте молитву. Обязательно, каждый угол, каждую каморку, мансарду, подвал. Не должно остаться ни одного места, куда бы не проник свет церковной свечи. Открыв входную дверь, перекрестите дверной проём, потом выйдите на улицу и снова перекрестите дверь и порог. Огарки свечей отнесите на кладбище в светлое время суток, поставьте на могилу вашего отца и пусть они там догорят.

— Неужели так сразу поможет?

— А вот тут надо набраться терпения и уверовать в собственные силы и возможности. В налаживании отношений немаловажен факт доверия и терпения. Дело в том, что увечье вашего зятя не столь катастрофическое, у него ещё есть возможность встать на ноги. И в этом вы с сестрой ему поможете. Через неделю после нашей встречи будет как раз благоприятное время. Если вы хотите исправить положение в вашей семье, то должны уговорить Ванессу слушать вас беспрекословно в одной процедуре. Подойдя к лежащему зятю, вы положите свою левую руку ему на правое плечо, а правую руку на темя. Ванесса же должна сделать наоборот, свою левую руку ему на затылок, а правую на его левое плечо. Стойте в таком положении сколько хватит сил и молитесь, молитесь о его здравии. Не исключено, что вы почувствуете некоторые ощущения в своём теле, не пугайтесь, вам ничего не угрожает, а вот через вас к зятю пойдёт живительная энергия. И снова терпение и терпение, каждодневные такие процедуры и старания дадут свои результаты, он сможет подняться.

— Так просто? — женщина смотрела на Гарни с недоверием.

— Ошибаетесь, это не просто, силы воли от вас троих потребуется много, только не отступайте и верьте в господню милость.

Женщина сидела молча, не зная, верить или нет этому практически незнакомому юноше.

— Ну что ж, в конце концов, ничего другого мне не остаётся, как только поверить вам на слово.

— И вы не ошибётесь.

Женщина встала, протянула Гарни руку и, посмотрев ему в глаза полным надежды взглядом, сказала:

— Тот господин преклонных лет, который направил меня к вам, просил передать вам такие слова: «Человек не в состоянии до конца понять поступки людей, поэтому не стоит делать скоропалительных выводов. Знание ситуации — это ещё не обладание полной информацией. Зрение идёт из глаз, а видения из сердца, вывод не должен делать только разум. Нужно предоставить это право своей душе». Спасибо вам, удивительно, вы вызвали у меня доверие, хотя я редко строю своё мнение на первом впечатлении. Прощайте.

— Желаю вам всего самого хорошего. При единении и малое растёт, а при раздоре и большое чахнет.

Когда Катарина ушла, Гарни улыбнулся своим мыслям. Юлиан знал его, как никто другой. Чтобы отвлечь своего ученика от собственных переживаний, он направил к нему людей, которые нуждались в совете. Хотя он не был до конца уверен, что эти двое разных посетителей сделают так, как он сказал, но ведь это будет уже на их совести. «Как будто, кто-то диктует мне то, что было нужно услышать каждому из них, спасибо моим невидимым наставникам» поблагодарил Гарни.

Вечером, за ужином, он пытался поймать взгляд Альэры, которая сегодня была удивительно хороша, словно светилась изнутри светом. Но девушка, будто боялась, что он заметит её состояние и обращалась к кому угодно, но только не к нему. От графини не ускользнула перемена в отношениях между ними и она несколько раз пыталась поговорить с Альэрой, но и графине девушка не открылась, ссылаясь на одиночество и грусть. Пока Гарни был занят сам собой, Выбровская взялась за организацию досуга своей обретённой дочери. Она вывозила её в свет и представляла всем, как дальнюю родственницу графа Вассельдорфа. Это обстоятельство привлекло внимание к девушке и она пользовалась популярностью в обществе. У неё появились поклонники, вполне достойные люди, но девушка, почему-то, что удивляло графиню безмерно, никому не отвечала взаимностью, даже наоборот всячески избегала любого кавалера. Она выжимала из себя милую улыбку, но расцветала как цветок только тогда, когда на приёмах появлялся Люциан. Графиню весьма поражало то, с какой лёгкостью, этот безродный юноша вошёл в самое высшее общество и держался на равных с представителями древних родов. Хотя графиня и любила Люциана, почти как сына, но его довольно откровенный интерес к Альэре, почему-то пугал Выбровскую. «Девочка тихая, застенчивая, а он словно вулкан, пожар, он испепелит её. Ей надо что-то основательное, любовь любовью, но своим детям надо что-то оставить» размышляла графиня. Беседы с Альэрой не были диалогами, говорила только графиня, а девушка отмалчивалась и в мыслях своих явно была далеко. Но Выбровская не сдавалась, чем ещё больше вызывала у Альэры желание, как можно реже попадаться той на глаза во избежании новых нравоучений.

И сегодня, после ужина, когда все направились в парковую беседку к чаю, графиня остановила Гарни и, как загворщица, стала шептать ему на ухо: — С ней что-то происходит, уверяю вас, её симпатия к Люциану слишком высока. Честно признаться, я против, как бы хорошо я не относилась к мальчику.

— Вы думаете, что всё настолько серьёзно? — Гарни был застигнут врасплох осведомлённостью Выбровской.

— Я много видела в жизни, ошибки быть не может, они совершенно не подходят друг другу, вы — ветвь Вассельдорфов, — в графине взыграла родовая спесь, — поговорите с ней.

— Непременно, — пообещал Гарни, чтоб хотя бы успокоить взволнованную женщину.

— Вот и хорошо, она должна послушать вас, как брата, — слава богу, графиня была убеждена в их родстве, — хочу вас спросить, что за люди приходят к вам?

— Я должен извиниться, что без вашего разрешения позволил себе, приглашать в ваш дом посторонних людей, — Гарни только сейчас спохватился, что его посетители могут вызвать интерес, — если вам это не нравиться, я прекращу всяческие визиты.

— Да нет, ради бога, надеюсь, ваши секреты безобидны, — графиня похлопала Гарни по руке, — тем более, я заметила, что и молодой человек и дама были явно обеспокоены чем-то, а после разговора с вами в их глазах появился живой огонёк. Что их угнетало?

— При всём моём уважении к вам, это не моя тайна, — Гарни приложил руку к своему сердцу.

— Я понимаю, — Выбровская поджала губки, явно расстроенная его скрытность, — что ж, не смею настаивать, хотя и не могу представить вас в образе исповедника.

На следующий день у Гарни снова был посетитель. Мужчина лет сорока, чей внешний вид говорил о состоятельности.

— Меня зовут Амаль фон Гансберг, — чуть заикаясь, представился визитёр, — двенадцать лет адвокатской практики, сотни выигранных дел и безупречная, до сегодняшнего дня, репутация. Произошло нечто, что перечеркнуло все мои заслуги, я растоптан и осмеян.

Год назад, пасмурным осенним днём, ко мне пришла женщина, лет 36. «Аннет Ворская» представилась она. Грация, манеры, красота, достойная богини. Я влюбился сразу, как мальчишка, с первого взгляда. И сказать по правде, если бы она сейчас вернулась, большего счастья мне не нужно. Она, со слезами на глазах, умоляла меня взяться защищать её сводного брата, которого обвиняют в убийстве её жениха. Согласитесь, весьма странная просьба, ведь по логике вещей, она должна страдать и быть беспощадной к убийце. Я был на распутье, обстоятельства дела вызывали у меня двойственное чувство, что всё не так, как она рассказывает. Но желание видеть её вновь пересилило предчувствие. Мной была проделана колоссальная работа, признаюсь честно, я поступился правилами, не только человеческими, но и божественными. Я создал целый штат лжесвидетелей, которые подтверждали алиби обвиняемого. С Аннетой мы виделись очень часто, с ней я познал истинную любовь, огромную страсть и нежность. Брак, который не состоялся, должен был быть у неё уже четвёртым. Первый муж Аннеты утонул, второй умер от смертельной болезни, третий подавился за обедом. Когда я первый раз посетил в тюрьме её брата, то отказывался верить своим глазам. Они были как близнецы, только юноша лет на пятнадцать младше. Алекс Ворский унаследовал от отца титул лорда. Я проникся к нему симпатией из-за потрясающего сходства с Аннет. Обвинения с него были сняты, да и многочисленные свидетели показали на нищего бродягу, да ещё глухонемого. Формулировка «убийство с целью наживы» не оставляла бедняге никакого шанса. В общем, деньги и связи сделали своё дело. Я выполнил работу ради неё и ждал награды. Будучи вдовцом, имея взрослую замужнюю дочь, я мечтал о свадьбе с Аннет и наших будущих детях.

Гарнидупс смотрел на мужчину и не испытывал к нему ни жалости ни сострадания. Он уже знал всю картину произошедшего не со слов визитёра, а с помощью своего таланта. «Странность любви, она может быть созидающей, поднимающей в небеса, а может быть безумной и бросающей в преисподнюю. Безумная страсть завела героев этой истории в непроходимый лес, где притаились жадные до душ хищники зла» думал Гарни.

— Кажется, вы не слушаете меня?

— Почему же, я услышал всё, что мне нужно и хочу предложить вам самому посмотреть, такова ли действительность.

— Как показать? Я не понимаю.

— Ваша возлюбленная — роковая женщина, дьяволица во плоти человеческой. Коварства и расчётливости ей не занимать. Она умело расставляла смертельные ловушки своим мужьям, и жертвы легко попадали в них. В прочем, вы тоже относитесь к этому числу.

— Что вы говорите?! Это бред, она прекрасна, великолепна, добра, щедра, изыскана!

Гарнидупс, по отработанной системе, ввёл мужчину в состоянии, когда можно увидеть всё, что покрыто тайной. Картины, представшие его взору, повергли бы в шок любого. Молодая Аннет, лет шестнадцати, соблазнённая в королевских покоях, по прошествии определённого времени рожает ребёнка. Отец, чтобы скрыть позор дочери, выдаёт его за своего сына. Девица в ярости, склонна к сумасшествию, её прячут в закрытой лечебнице для душевнобольных. Несколько лет её никто не навещает, хотя врачи замечают улучшение её состояния. Но, наконец, свобода! Отец сменяет гнев на милость, девица уверяет, что чувствует себя хорошо и возвращается домой. Притворившись ягнёнком, она долго вынашивает план мести родителю и, выждав момент, претворяет его в действие. Ещё не старый лорд Ворский умирает от удушья в своей постели. У коварной убийцы наступила свободная жизнь, полная развлечений. Три брака, сменяющие один другой, трижды вдова, унаследовавшая от покойных мужей огромное состояние. Сын-подросток юн и прекрасен и первой в его жизни женщиной, после изрядной порции вина, становиться его собственная мать. К привлекательной молодой женщине сватается приличный человек и выбор сделан. Пышная свадьба и… продолжающееся распутство с собственным сыном. Но всё тайное, в конце концов, становиться явным. Муж застаёт их в постели и грозит предать огласке эту мерзость, чем тут же обрекает себя на смерть. Если три предыдущие убийства прошли гладко, то с этим вышла накладка. Жандармы нашли неоспоримые доказательства причастности вдовы к смерти четвёртого мужа. Но юноша оказался настоящим джентльменом и взял вину на себя. Вы освободили невиновного, а то, что произошло потом — возможно, закономерный финал для обоих. Сын убивает свою мать — развратницу и хладнокровную убийцу и стреляет себе в висок, не в силах жить дальше после того, что с ним произошло в его короткой жизни.

Мужчина сидел с закрытыми глазами и только, вмиг, постаревшее лицо говорило о том, что твориться сейчас в его душе.

— Господи, какая чудовищная правда, — тихо произнёс он, — почему именно со мной произошло всё это? Чем я прогневил бога? Чувствую себя так, словно вывалялся в грязи и не могу смыть её.

— На свете много зла, обмана и предательства, но и добра тоже немало. Господь, устами пророка, сказал: «Если человек чего-то хочет, пусть неистово молиться, а я исполню его желание».

— Да, буду замаливать свой грех до конца жизни, лишь бы господь услышал и простил, — мужчина открыл глаза, но на Гарни не смотрел, — я не боюсь огласки своей роли в этой истории, соберу доказательства и представлю их суду. Бродягу освободят, я сам займусь этим. Пожалуй, ему найдётся место в моей старой усадьбе, мой управляющий — человек надёжный и сможет за ним присмотреть. Скажите, ведь бывает же так, что когда человеку предлагают помощь, он становиться благодарным и исполнительным работником.

— Я согласен с вами, если так подсказывает вам ваша душа.

— Что ж, спасибо. Не знаю, кто вы и кто тот старик в церкви, но благодарен судьбе за нашу встречу. Обидно, что я, с моим опытом, не смог разглядеть душу той, которую боготворил. Прощайте. Вам просили передать такие слова «наша совесть — лучший судья, с ней легче всего договориться, но в истине должно быть так, лучше быть законом своей воли и слугой своей совести».

«Пока господня колесница домчится вершить правосудие, дьявольское крысиное отродье полчищами уже пошли занимать другой рубеж,» — думал Гарни, глядя вслед удаляющемуся визитёру. И тут же ангел дал о себе знать. — Да, страсти да и только, — услышал Гарни уже знакомый голос в свей голове, — есть по этому поводу поучительная басня. Лягушка, по просьбе скорпиона, перевезла его на себе на тот берег полноводной реки. Скорпион, в знак благодарности, ужалил её. «За что?» спросила умирающая. «Это у меня в крови, уверяю тебя, ничего личного».

— За чем мне все эти неприятные истории? Нет, я не устал, но всё это так утомительно и безысходно, что тает вера в лучшее.

— Но тогда, как же ты узнаешь, сколько лиц у вселенского зла?

— Да разве все их можно узнать?! Оно столь многолико!

— Ты прав, возможно, эти встречи нужны даже не столько тебе, сколько им. Каждый человек имеет право быть выслушанным и понятым. Завтра к тебе снова придут и будь терпимым.

Этой ночью Гарни не мог уснуть, мысли разного рода не давали покоя. «А так ли безупречен я сам? Сколько в моих жизнях было и будет эпизодов, за которые мне будет стыдно? И хотя это часть моего прошлого, я должен им и не гордиться и не стыдиться его. Мы всегда боимся того, что не в состоянии понять. А может настоящее зло в невежестве? Когда прыгаешь по собственной воле в омут, подумай, обязано ли провидение вытаскивать тебя оттуда? Когда мы несём убытки тогда, когда отдаём, или тогда, когда получаем? Как сказал когда-то Юлиан… интересно, я смогу вспомнить дословно? Отлично помню: „Сам определись со своей целью, хочешь ли ты познать мудрость и поделиться ею с людьми или тебя прельщает обратная сторона — кто людям помогает, тот тратит время зря? Если всё-таки выбрана первая позиция тогда чёткое определённое направление даёт тебе источник, из которого ты будешь заряжаться до конца своих дней и какие условия тебе будут выдвигать за насыщение, выполнять нужно будет беспрекословно. Но самое досадное то, что просветление души идёт после того, как человеку удалось испытать горе или потерю близкого человека или предательство. Вот поговорка, придуманная народом: „горя бояться — счастья не видать““. Я должен бороться за души человеческие. В этом и парадокс — если бы не было зла, человек не смог бы раскрыть свой духовный потенциал. Кажется, я запутался в своих рассуждениях, но здравая мысль, всё-таки есть. Богу не составит труда стереть зло и развеять так, чтобы мельчайшие частички никогда не смогли соединиться вновь, но он этого не делает. Когда Юлиан и Шалтир показали мне будущее, я был поражён развитием технического прогресса и почти полной деградации людских душ. Учёные будущего определили возраст земли в 13 миллиардов 60 миллионов лет с погрешностью в плюс-минус восемьсот столетий. Цивилизации рождались и умирали, добро так и не восторжествовало полностью, впрочем, слава богу, как и зло. Эта борьба длиться от сотворения мира и победитель так и не ясен, но она всё так же нужно, чтобы помочь человечеству прозреть и прийти к богу чистым. Как не кощунственно это звучит, но если бы бога не было, его пришлось бы придумать, иначе сама жизнь потеряла бы смысл».

Три часа по полудни и у Гарни снова посетители. На этот раз это были трое человек: пожилая, грузная женщина, которой ходьба доставляла массу трудностей учитывая невероятные размеры её тела; юноша, по взгляду которого было видно — ему неловко открывать перед посторонним человеком свою душу; и молодая женщина, в ярком платье со множеством рюш, бантиков, каких-то нелепых украшений. Пожилая дама, буркнув на ходу приветствие, плюхнулась на скамью, заняв собой всё место. Помахав на своё красное и потное лицо платком, дама представила свою компанию.

— Это моя старшая дочь, Теона, старая дева, — последние слова были скорее упрёком, чем материнской грустью, — а это мой сын, Эльвиг, моя надежда, мой свет в окне. Что касается меня, прошу любить и жаловать Франческа Кох. Да, мы эмигранты в третьем поколении и возвращаться на историческую родину, откуда выгнали моих прародителей, не собираемся. Надеюсь, мои внуки и правнуки тоже будут здесь жить в безопасности и покое, если только этот юнец прекратит мне перечить. Мой муж был военным и погиб в одной заварушке, организованной этим бездарным императором.

Женщина говорила довольно резко, не боясь высказать свои мысли и с твёрдой уверенностью, что пришла именно к тому, кто, не смотря на свой возраст, наставит беспокоящих её детей на правильный выбор судьбы.

— Вы думаете, мне было легко поднимать одной двоих детей? А теперь эта чёрная неблагодарность просто взбесила меня. Этот юноша, — жест в сторону сына, — заявляет мне, что пойдёт по стопам отца, видите ли, именно в этом он видит своё призвание. Лицо Эльвига, при упоминании его имени, покрылось красными пятнами и испариной. Ему было стыдно за командный и резкий тон матери и ужасно неловко за всю ситуацию.

— Лучшие учителя занимались его образованием, он способный мальчик и вдруг, в армию?! Бред! Я офицерская вдова и знаю, чем заканчивается патриотическое рвение. Этот негодяй решил оставить меня без внуков! Ведь если копнуть глубже, в нашем роду, как в прочем и в роду его отца, все мужчины погибали при исполнении долга и никто не доживал до преклонных лет. Я хочу остановить это проклятье с вашей помощью, молодой человек. Старик в церкви, рассказав о вас, дал мне эту надежду, — женщина смерила Гарни пронзительным взглядом.

Он уже успел понять, что эта властная женщина с хрипловатым голосом видит своих умерших родственников, но это её не пугает, а только прибавляет сил бороться за своих детей. Тем более, он не понимал, что её беспокоит, если от почивших близких она получает много подсказок.

— Моя матушка была очень прозорливой и умной женщиной и когда пришло первое, на моей памяти, сообщение о гибели её двух внучатых племянников на фронте, она сказала следующее: «на войну должны идти отцы, если их сыновья ещё не успели обзавестись семьями и наследниками, закон природы таков: каждый мужчина благородных кровей должен произвести на свет себе подобное чадо».

— Матушка, но ведь никакой войны нет, — голос молодого человека был таким тихим, очевидно он никогда не повышал его, а просто молча упорствовал, не вступая в громкое обсуждение проблем.

— Мальчишка! Война есть всегда и никогда не закончится!

Франческа, закашлявшись до изнеможения, так глянула на своего сына, что тот втянул голову в плечи. Теона стояла, переминаясь с ноги на ногу, по всей вероятности подобные сцены были для неё в привычку и в силу их постоянства, она уже потеряла к ним интерес. Гарнидупса же наоборот, всё очень забавляло, он уже успел представить и просмотреть их образ жизни. Едва Франческа собиралась продолжать свой монолог чем дальше, тем больше и ей казалось по делу, он решил остановить поток её слов.

— Прошу извинения, что перебиваю вас, но давайте попробуем вместе разобраться в тех проблемах, которые мешают вам быть гармоничной и крепкой семьёй, где у каждого будет право высказать свою точку зрения. Начнём со следующего, позвольте избавить вас от отдышки, которая так утомляет и вызывает приступы кашля особенно по ночам, а днём мешает говорить. Франческа, пожав плечами, кивнула. Гарнидупс одну свою руку поднёс к её спине на расстоянии нескольких сантиметров, а другую, извинившись, на уровне груди женщины и сделал три круговых движения обеими руками по часовой стрелке, а потом против часовой. Франческа захрипела, потом зашлась в кашле и вдруг, громко харкнула, словно выплёвывала что-то прямо на землю. Теона смутилась за поведение матери и быстро протянула той платок. Женщина, отдышавшись будто от тяжёлой работы, вытерла лицо и, посмотрев на Гарни взглядом, полным удивления, произнесла:

— Удивительно, это такое облегчение, — теперь её голос звучал чисто, будто у молодой.

— Вы, мадам, выбрали себе в жизни три основных занятия, выпытывать чужие секреты, давать, как вам кажется, правильные советы и вмешиваться в жизнь своих взрослых детей, — Гарни не дал ей насладиться звучанием её звонкого голоса, — вам кажется, что вашего жизненного опыта хватит на всё и на всех и дать совет — ваша прямая обязанность. Подумайте хорошо, зачем вам чужие секреты? Чрезмерное любопытство мешает вам самой жить. Чужие бытовые и душевные проблемы отсасывают вашу энергию, которая так необходима не для решения своих, тщательно скрываемых, тайн, а для выполнения миссии, с которой вы пришли в этот мир. Вы решили вмешаться в судьбы своих детей, да ещё таким способом, который делает их несчастными. Их выбор — их право, а вы думаете, что «счастье» это сидеть подле вас и слушать ваши нравоучения. Если вы перемените своё отношение к близким, то обещаю, кашель оставит вас. Эта болезнь возникла именно по причине вашего образа жизни. Пользу можно приносить и без лишней болтовни.

Франческа, с каменным лицом, прямой спиной, была похожа на изваяние. Слова юноши задели её самолюбие, но в глубине души она нехотя призналась себе, что он прав.

— Теперь Теона, — продолжал Гарни, отметив изменения в поведении Франчески, — вам срочно надо избавиться от болезненной зависимости, на которую вы сами себя обрекли. Прекратите ходить по гадалкам и предсказательницам, верить им безоговорочно — глупо. Мотивы и цели у так называемых предсказателей разные. Кому нужны от вас деньги, кому молва об избранности, а кто-то из них сам несчастен и пытаясь запугать обратившегося к нему, забавляется его испугом, тем самым, развлекая себя. Предсказатели — великолепные психологи и вы сами не поймёте, как откроете им свои тайные помыслы и мечты, на основе этого они наговорят вам столько всего, что, в конце концов, человек решит, тот или иной случай был действительно предсказан, а не запрограммирован изначально судьбой. Те, кто истинно наделён даром предвиденья, тому нет необходимости создавать к себе очередь из жаждущих узнать будущее, да ещё и брать с них плату, которая бывает порой довольно высокой, чтобы безбедно, а иногда, и в роскоши жить. Истинный провидец не тратит свои силы на приобретение материальных благ, ибо знает, они бессмысленны в том далёком далеке, которое он видит, а погоня за наживой отбирает жизненную энергию, призванную совсем на другие цели. Верьте лучше в себя и в то, что господь постоянно смотрит и слышит чад своих. Молитесь о том, чего хотите и, уверяю вас, ваша молитва дойдёт до бога быстрее и с ангелом-хранителем он пошлёт помощь и успокоение. А сомнительная правда лжепредсказателей ещё неизвестно, от какой силы послана. Тот предсказатель-астролог, к которому вы, леди, так зачастили в последнее время, вообще, не имеет представления о перемещении звёзд и о том, как они могут повлиять на судьбу. Этот шарлатан, почувствовав вашу наивность, лишь пополняет за ваш счёт свой кошелёк.

«Юлиан мне сказал, что ось Земли сдвигается на один градус каждые 79 лет и если брать сложный математический расчёт, хотя бы от рождества Христова, т. е, две тысячи лет, можно догадаться, как уже изменились параметры соотношения Земли к другим звёздам. А если просчитать дальше? Непостоянство величин может оказаться колоссальным настолько, что „овен“ из восточного гороскопа, может стать „рыбой“, а может даже переместиться гораздо дальше или ближе» подумал Гарни, но вслух ничего не сказал.

— Придворная гадалка, к которой мы попали лишь при помощи чуда, сказала моей дочери, что над ней венец безбрачия и обещала его убрать, — Франческа говорила это с нескрываемой радостью.

— Ви — Шабан, так она себя называет? — спросил Гарни и, получив в ответ утвердительный кивок Франчески, едва сдержался, чтобы не рассмеяться, — можно поаплодировать её таланту дурманить головы, она понятия не имеет о звёздах вообще, но прекрасно может анализировать. Она подговорила одного разорившегося молодого человека за определённую плату приударить за Теоной. Ей слава и деньги, вам надежда на лучшее. Кажется, все в выигрыше, но так ли это? Влюбившись в обманщика, не нанесёте ли вы себе ещё большую травму? Могу вас уверить, в вашем окружении есть действительно влюблённый в вас, Теона, человек, который уже восемь лет не решается вам открыться.

— А как его зовут? — в глазах девушки появился интерес.

— А это подскажет вам ваше сердце, — улыбнулся Гарни.

— И что вы предлагаете, чтобы девица сама подходила ко всем и спрашивала о чувствах? Как вы себе это представляете? — Франческа изумлённо пожала плечами. — Порой достаточно одного взгляда и слова, а подсказка придёт от господа.

От Гарнидупса не ускользнула деталь, молодая женщина пришла в восторг от услышанного. Её щёки вспыхнули румянцем, она теребила платок и, улыбаясь своим мыслям, подняла на Гарни заблестевшие радостью глаза.

— Какое счастье, я уже не смела надеяться. Ко мне уже приходили мысли о том, что мы просто марионетки в руках каких-то сил. Чудесно, что именно в тот день, в церкви, мы встретили старика, направившего нас к вам.

Пока Гарни был занят дамами, Эльвиг, с замиранием сердца, ждал своей очередь. Гарнидупс уже успел изучить его и, к своему удивлению, обнаружили невероятные особенности организма молодого человека. все его внутренние органы были расположены наоборот. Сердце справа, а печень слева, всё в зеркальном отображении. Но это обстоятельство совсем не мешало ему, с детства ребёнок не болел и об этой особенности его организма никто не знал. Гарни тоже не собирался говорить об этом, чтобы не внести смуту и панику в умы этих троих. И ещё один немало важный факт, к родовому темечку Эльвига тянулся серебристый, тонкий луч, что говорило об одарённости парня многими талантами. Он всегда был под контролем тех, кто «наверху», за ним не только наблюдали, но и снабжали информацией, которую, по прошествии времени, его разум сможет разгадать. Гарнидупс был искренне рад за Эльвига, что он сможет вписать в историю человечества своё имя крупными буквами и за себя, что смог увидеть божественный канал гениальности. Не испытывая долго терпение юноши, он обратился к нему.

— Что вы сейчас видите самым важным для вас?

Вопрос застал юношу, погружённого в свои мысли, врасплох. Но он быстро собрался и ответил:

— Вы сможете осуществить мою мечту?

— Моя услуга будет такой малостью, по сравнению с тем, что вы сможете сделать для всего человечества через каких-то 47 лет.

Эльвиг поднял на Гарни удивлённые глаза, а потом перевёл взгляд на мать и сестру.

— Я совершу что-то такое, что сделает меня известным?

— Именно так.

В разговор вмешалась Франческа, она была встревожена.

— Моя покойная матушка, когда я начинала заранее чему-либо радоваться, говорила мне следующее: «когда удача идёт к тебе в руки, не радуйся преждевременно, твои руки могут до неё не дотянуться». — Маменька, неужели вы не верите этому молодому человеку, наделённому каким-то невероятным даром? А я ему верю, — робко произнесла Теона.

— Ты всем веришь и вечно страдаешь от этого, — Франческа глянула на дочь с пренебрежением.

— Мне кажется понятно и без доказательств, что этот молодой человек видит далеко вперёд и мы должны благодарить бога за то, что он говорит с нами через него и даёт возможность исправить свою жизнь.

— Что-то ты расхрабрилась, девушка, позволяешь себе в подобном тоне разговаривать со мной, да ещё при посторонних, — пожилая дама рассердилась не на шутку, — спесь я тебе быстро собью.

Но Теона, не смотря на ярость матери, продолжала высказывать свои мысли:

— Каждый человек заслуживает такого обращения с собой, какое он проявляет к другим. Если он не уважает близких, то какого уважения к себе он может требовать от них.

Это был вызов, вызов тирании матери, давящей девушку от самого рождения. Когда Франческа, побагровев от негодования, уже открыла рот чтобы осадить свою зарвавшуюся дочь, приступ кашля смёл, вчистую, весь её план. Колыхаясь всем своим грузным телом, она мучительно кашляла, хватая ртом воздух. Гарни, прочитав мысли женщины, знал, что приступ скоро пройдёт, не помогал ей. Действительно, вскоре, всё успокоилось и Франческа, переводя сбившееся дыхание, вытирала набежавшие от натуги слёзы.

— Вы сказали, что вылечили меня, — расстроенным голосом обратилась к Гарни.

— Да, но ведь я сказал, если вы будете продолжать желчно допекать всех подряд своими нравоучениями, недуг вернётся.

— Извините меня, я всё поняла.

Женщина замахала руками, но весь её вид говорил о том, как мучительно ей осознавать перемены в своей жизни. Стоило лишиться смысла существования таким способом? Досадуя на всех и на каждого в отдельности, она не представляла себе, чем теперь заниматься, чем скрашивать своё приближающееся одиночество, ведь после этой встречи дети вряд ли останутся всё такими же беспрекословными и податливыми.

— Эльвиг, я так и не услышал от вас, о чём вы мечтаете, — спросил Гарни.

— До встречи с вами я твёрдо знал, чего хочу и наметил путь к целе, — заговорил юноша, — а теперь мои мысли выстроились в другом порядке и я рад, что не успел сразу рассказать о том, что теперь оказалось мне совсем не нужно. Есть греческий миф о царе Медесте. Он попросил у богов дар, что бы к чему бы он не прикасался, тут же превращалось в золото. Боги дали ему этот дар и всё закончилось плачевно, Медест умер от голода. Никто не был в этом виноват, ведь человек получил то, о чём мечтал.

— Замечательная история, я рад, что вы вовремя вспомнили его. Надеюсь теперь, вы сможете терпеливо дождаться того момента, когда вам откроется истинная цель вашей жизни.

— Молодой человек, не знаю, благодарить вас или нет, ибо, что произойдёт с моими детьми после этой встречи для меня пока покрыто тайной, — Франческа медленно поднялась со скамьи, — прощайте. Слова, сказанные мне тем стариком, удивительно подходят, словно он знал, о чём мы будем говорить «хорошие манеры человека — на долгую память, плохие — к угрюмому одиночеству» и «если не можешь изменить обстоятельства, измени отношение к ним».

Гарни смотрел вслед этой троице и был доволен тем, что помог этим людям открыть дверь внутрь себя, а вот переступят ли они порог — покажет время их жизни. Он шёл по дорожке сада, жмурясь от лучей заходящего солнца, пробивающихся сквозь листву деревьев. На память пришло изречение Конфуция «только остановившийся путник может заметить, что деревья расцвели». Все архитектурные красоты мира, произведения искусства, всё что создано человеком не могут дать такой большой энергетической подпитки, какую может дать первозданная природа. Гениальность и трудолюбие творца наводили на размышления «Почему я? Чем заслужено само создание моей души? Имя, данное мне, как и многим миллиардам других звучит банально — „Я“. Как господь различает нас? А может, у каждого из живущих есть своё собственное имя, которое записано в огромной Книге Вселенной и можно ли его узнать ещё при жизни, этой или другой? Вопросы, вопросы, вопросы, а ответы идут так долго, есть опасения не успеть узнать их. Память столь избирательна и своенравна и редко открывает свои кладовые. Но почему? Не лучше ли каждому дать возможность помнить мир от сотворения? Возможно, тогда и в будущем было бы всё гораздо лучше и не так ужасно, как показывали мне Юлиан и Шалтир. Сократ, живший столько веков назад, когда всё ещё было таким несовершенным, как мне сейчас кажется, сказал так: „Обращаюсь к разуму вашему, люди, не глумитесь над природой, созданной господом. Она изобретательный убийца, чем человек, она не знает, что такое мстить и наказывать, она пытается утихомирить своих детей, хотя порой и высокой ценой“. Откуда он знал, что человечество создаст такое, что планета содрогнётся? Наверно, у него тоже были свои учителя и наставники из самых высших инстанции. Для чего мы приходим в этот мир? Этот вопрос задавали мудрецы во все времена, а лучше бы все задавались таким вопросом и может, всё бы изменилось? Но снова вопрос — а нужно ли что-то менять? Род людской — существо разумное, а прозрение души проходит только на земле, сколько бы времени не потребовалось. Юлиан сказал однажды: „Человеку всегда чего-то не хватает, ему кажется, что у других лучше и больше, но он забывает о том, что провидение всегда рядом и молча наблюдает за его реакцией на происходящее вокруг и только заслуги дадут им повод одарить или наказать. Не порть, человек, то лучшее, что есть в твоей жизни, если ты хоть немного не уверен в себе. Страшно умереть бездарно, с ненужным грузом глупых забот и не иметь возможности в новом воплощении наполнить свою душу новыми знаниями“. Сколько душ, которые из-за собственных ошибок забудут прошлое и не смогут приобрести новый опыт. Самое обидное то, что они, в большинстве случаев, идут наперекор своему внутреннему чутью, следуют своим амбициям. Вот как можно описать их: „Приобрету себе я дудочку и сразу же, без учения, буду играть чарующую музыку, господь услышит мой мотив и пришлёт на землю полчища саранчи, и все тогда узнают какой я всемогущий молодец“. Юлиан тогда весело смеялся над этим экспромтом определения для бездельников, которые не хотят работать над собой, думая, что господь с упоением наблюдает только за ними, держа из энергетический баланс под своим неусыпным контролем. Сколько таким людям придётся идти к прозрению, только богу известно. Мысли, мысли, я мыслю, значит, я существую. Вечные раздумья — а когда просто жить? Но снова вопрос: что значит „просто жить“? Какой смысл вложить в это словосочетание?»

— А вы всё в себе, совсем отдалились от нас.

Голос графини долетел до него от порога усадьбы.

— Опять смотрю, к вам приезжали. Я знаю эту семью, графиня Кох с детьми, так?

— Совершенно верно, — Гарни уже поднимался по ступеням.

— Удивительно, эта дама — и у вас? Столь бесцеремонной особы я не видела от роду. Если бы вы знали, скольким людям она испортила жизнь, не приведи господи!

— Я думаю, это в прошлом, она поняла свои ошибки и встала на путь исправления, — улыбнулся Гарни.

— Хорошо бы, если вы не ошибаетесь, — графиня взяла Гарни под руку, — если бы вы не были столь щепетильны к слухам, я бы вам такое про неё рассказала.

— А где Альэра? — перевёл разговор Гарнидупс.

— Как? Она вам не сказала? — Выбровская была удивлена, — сегодня она приглашена к одной очень симпатичной девушке. Дочь князя Ставинского устроила праздник по поводу своей помолвки с весьма загадочным персонажем. — В каком смысле? — Гарни почувствовал, как неприятно кольнуло сердце.

— В том смысле, что никто его не видел, но девица выглядит такой счастливой! Всё это так странно, семья Ставинских отличается неординарными взглядами на жизнь. Они разбогатели так стремительно, что вызвало всевозможные догадки в обществе, вплоть, до списывания на вмешательство дьявольских сил. Но думаю, это всё выдумки досужих сплетников, людям просто повезло, а может, всё проще и нашлись богатые родные, ну, наследство.

— Как же вы могли отпустить Альэру к людям, окутанным такой славой?!

— Позвольте, она самостоятельная девушка, да и мне она сказала, что вы разрешили ей.

— Где они живут? Куда надо ехать?

Выбровская, с удивлением глядя на взволнованного Гарни, объяснила ему, где живут Ставинские.

— Я распоряжусь, чтобы готовили экипаж.

— Мне некогда ждать, спасибо, — Гарни быстро пошёл по дорожке парка.

В огромном особняке, на который указала графиня, ничего не говорило о том, что в нём можно найти хоть кого-нибудь. Мрачной громадиной, он возвышался над заросшим тиной прудом. По пустым комнатам гулял ветер, ворвавшийся в разбитые огромные окна. Гарни метался по гулким комнатам, чувствуя, как холодеет внутри. «Но как?! Ведь графиня говорила так, словно видела их только вчера. А сейчас впечатление, что здесь уже лет сто никто не живёт. Господи, где её искать?!».

Это был шок, Гарни пытался выйти в астрал, но и это не помогало, словно кто-то перенёс Альэру в такое место, где её никто не сможет найти. «Где же мой дар, господи?! Где все таланты, которыми ты наградил меня и, видимо, незаслуженно! Учителя, наставники, помогите мне!!». Но гулкая тишина и ни чего больше, Вселенная безмолвствовала.

Опустошённый, он вернулся в усадьбу графини. Выбровская, обеспокоенная его волнением, ждала его в кресле у камина.

— На вас лица нет, что, что произошло? — она поднялась на встречу входящему Гарни.

— Там никого нет, да и дом разрушен, пожалуй, уже лет сто назад, — он устало опустился в кресло и откинулся назад.

— Да господь с вами, буквально неделю назад одна моя знакомая привозила к княгине свою портниху, чтобы шить подвенечное платье дочери, — Выбровская удивлённо посмотрела на Гарни, — может вы ошиблись домом? Да в том районе вообще нет заброшенных домов. — И тем не менее, факт, я видел собственными глазами пустые комнаты, по которым летали обрывки бумаг и лоскуты бывших портьер.

— Но позвольте, где же тогда Альэра? Надо что-то делать, — графиня засуетилась, морща лоб.

— Она вернётся сама, не волнуйтесь, идите спать, — Гарни поднялся и, поклонившись графине, медленно, будто не чувствуя под собой ног, начал подниматься по лестнице на второй этаж.

— Неужели вы думаете, что я смогу уснуть, когда девочка неизвестно где? — с недоумением спросила графиня.

— Если не можешь изменить обстоятельства, измени своё отношение к ним, — повернувшись, произнёс Гарни.

Он зашёл в свою комнату и остановился. Через окно лунный свет отражался в тазе с водой, почему-то стоявшем на подоконнике. Тень от веток дуба падала на белую простынь, сплетая причудливый узор. В открытое окно влетел ветер и, по очереди задул три горящих свечи, а потом метнулся к лампадке и вот, крохотный свет, озарявший иконку, тоже потух. Ночь, тишина и леденящий холод, начавший сковывать Гарни изнутри. Острая боль пронзила сердце, словно раскалённой иглой. Воздух в лёгких доставлял неприятные ощущения и Гарни начал выталкивать его точками. Но в отличии от физических мук, душевные страдания были гораздо тяжелее. А мысли были чёткими и ясными.

«Вот и последний знак, Альэра стала принадлежать Люциану телом, но и принадлежать ему душой ей хочется не меньше. Но господи, смилуйся же надо мной! Неужели зло всегда будет устраивать мне травлю и выплёскивать яд своих побед мне в лицо, смеясь над моим очередным промахом?! Прошу, владыко, дай мне мужество снести сие испытание, я на грани отчаяния. Я боюсь потерять веру, молю, оставь мне надежду. Я должен успокоиться, надо взять себя в руки».

— Гарнидупс, не нужно так рьяно взывать, господь везде, он слышит тебя, — голос ангела раздался вовремя.

— Спасибо, что ты рядом. Мне страшно, если бы ты только знал, как мне страшно сейчас. Я потерял её, страшно представить, что теперь с ней будет. Она своими руками разрушила дворец света, в котором мирно жила её душа. Моя судьба мне теперь безразлична, раз меня предали вера и надежда. Почему ты молчишь?

— Я думаю, это не финал, ты упустил что-то важное, такие дела надо обсуждать с холодным рассудком. Господние замыслы и пути прозрения неисповедимы. Только господу ведомо, куда приведёт вас дорога судеб, поэтому, не говори с таким негодующим запалом о том, чего не знаешь. — Я согласен с твоими суждениями, но мой очередной промах раздавил меня, — сокрушаясь, закивал головой Гарни.

— А я вот нет, — прозвучал такой родной голос Юлиана.

— Вы тоже здесь, учитель?

— Я, по возможности, стараюсь проводить возле тебя как можно больше времени.

— Великий Конфуций оставил потомкам одно из многочисленных, прекрасных, философских рассуждений «если бы люди на всей земле начали говорить о том, что знают», — по обыкновению, Юлиан выдержал многозначительную паузу, — «то над миром повисла бы гробовая тишина». Размышления и разговоры об этом не характеризуются, как пустая болтливость, а наоборот, подчёркивает признак большого ума. Если бы господу было бы угодно создать нас немыми, он бы предусмотрел отсутствие в нашем организме языка и голоса.

Гарнидупс, с удивлением и восхищение одновременно, смотрел на своего учителя. Тот принял вид того Юлиана, которого Гарни хорошо помнил. Знакомые черты лица, хоть и были блёклыми, но, тем не менее, прекрасно узнаваемыми. Юлиан был призраком, но призраком таким, который не вызывает страха. Лёгок и прозрачен, он словно парил в нескольких дюймах над полом, хотя его ноги касались тверди. Только одно обстоятельство подтверждало факт иной формы бытия — серебристое свечение по очертаниям когда-то физического тела.

— Мой дорогой учитель, я вижу образ Юлиана вам ближе всех? Неужели Руден был не слишком хорош? — попытался пошутить Гарни.

— Ну и юмор у вас, батенька, — Юлиан, улыбаясь, погрозил пальцем ученику и нахмурился, — вы так крепенько задвинули ту надгробную плиту, что шанса выбраться даже у астрала не было, пришлось разыскивать самого себя в пространстве. На силу нашёл.

— Сами просили быть усердным, а теперь обижаетесь, — Гарни смиренно опустил голову.

— Ладно, «коль ученик твой превзошёл тебя, возрадуйся, старался ты не зря».

— К моему сожалению, я думаю, что никогда не смогу превзойти вас, — в голосе Гарни было столько тоски, что Юлиан состроил мину отчаяния.

— Ерунда, мой мальчик, ваше печальное настроение — всего лишь обычная мера защиты. Бороться нужно там, где есть шанс на успех.

— Неужели его у меня не было?

— А разве он был вам нужен?

— Но ведь всё говорило о том, что я был обязан быть внимательнее и настойчивее. — Глупости, это вы так решили, а всё было гораздо проще. Шанс давался не вам, а ей. А теперь, как распорядиться судьба.

— Опять судьба? Но ведь судьбу надо пытаться изменить!

— Если только есть к этому стремление, а если его нет? Зачем тратить силы на пустое занятие.

— Можно сказать, вы успокоили меня, хотя какое-то странное чувство досады живёт где-то здесь, — Гарни приложил руку к груди, — расскажите, что вы увидели в этот раз после своей кончины?

— Как объяснить то, что не сможет уложиться в голове, да и адреса у каждого индивидуальные, вот какие строки, послушайте:

Нет смысла заливаться соловьем о прелестях другого бытия, путь во вселенной каждому знаком, таков он, какова твоя стезя.

Смерть есть смерть, с этой неизбежностью я научился мириться. Если бы ты мог осознать, как я безумно рад, что следующие жизни стирают память. И если бы вдруг происходило иначе, то земная жизнь напоминала бы болото — сверху цветущие кувшинки, а снизу трясина и топи.

Внимание обоих привлёк сгусток туманной массы в дальнем углу комнаты. Вспыхнула одна из свечей и через мгновенье, на месте сгустка проявился образ мужчины, 25–27 лет. Он был более реалистичен, чем Юлиан и казалось, дотронься до него и можно будет почувствовать его физическое тело. Была возможность даже различить цвет его каштановых волос и ярко голубых глаз. Даже одежда была на нём по моде. Гарнидупс уже ничему не удивлялся.

— Амалион, рад нашему зрительному знакомству, — Гарни кивнул головой.

— Чем вызвано такое решение? — Юлиан же напротив, был удивлён и будто бы обрадован, что ангел ученика стал видимым.

— Слушая вас, мне так захотелось, ведь указаний быть только голосом я не получал ни от кого.

— Не знаю, уместно ли приглашать вас присесть, — Гарни был в растерянности, — но другого способа для человеческого общения я не знаю.

— Не стоит беспокоиться, — Юлиан хохотнул, — церемонии, право, ни к чему, вы согласны со мной?

Юлиан повернулся к Амалиону, но внимание того было сосредоточено на ночной бабочке, которая с рьяным упорством атаковала пламя свечи, подлетая на опасное расстояние. Её невероятно глупые старания увенчались успехом и вот, крылья вспыхнули и бабочка, трепеща лапками, упала на стол. Юлиан протянул свою полупрозрачную руку и указательным пальцем раздавил беднягу. — Что для привыкшего, за свою коротенькую жизнь, бороздить небесную высь насекомого, мучительная, ползучая смерть, — Юлиан подытожил свой поступок милосердия.

Но теперь свои таланты продемонстрировал Амалион. Он тоже протянул свою руку, дотронулся до раздавленного тельца бабочки и вдруг, на этом месте появилась великолепная по красоте и довольно огромная для своего вида новорожденная бабочка. Она была просто восхитительна! Поднявшись в воздух, она продемонстрировала великолепную окраску своих больших крыльев, переливавшихся всеми цветами радуги. В её огромных, выпуклых, чёрных глазах отражалось пламя свечи, что делало её ещё более живой и прекрасной. И снова, яркий свет, приносящий смерть, привлёк ту, которая только что обрела жизнь. Один взмах больших крыльев и …закономерный финал бесшабашного насекомого. Красота и нежность упали на бездушный стол, уже не подавая признаков жизни.

Юлиан уже не вмешивался, а, подмигнув Гарни, предложил дождаться, как поступит ангел. Амалион, выждав долгую, по мнению окружающих, паузу снова показал свой дар воскрешения, но теперь это был невзрачны мотылёк, совершенно отличающийся от первых двух. Маленький, с простыми белыми крыльями, он взмыл к потолку и, опровергая закономерность полёта на свет, вылетел в открытое окно, в темноту, полную опасности и тревоги. Где и как прожить свой короткий жизненный цикл он выбрал сам.

— Вот тебе и глупое создание, с маленькой, безмозглой головкой, — развёл руками Юлиан, — вы преподаватель от бога, наш молчаливый собеседник.

Ангел улыбнулся добродушной, открытой улыбкой. Гарни, погружённый в свои мысли, смотрел на то место, где при помощи представителей таинственного мира небожителей, за несколько мгновений случились метаморфозы перерождений.

— Так на каком основании ты решил, что история этой твоей жизни подходит к концу? — вывел его из раздумий Юлиан.

— А разве я говорил об этом вслух? — вздрогнул Гарни.

— Ну, неужели я нуждаюсь в озвучивании твоих раздумий? Дорогой мой, я знаю, что в историю можно влипнуть, а можно и попасть. Поэтому, на всё происходящее есть два мнения, одно моё, а другое, заметь, от кого бы он не исходило, не правильное. Ко всему надо относиться с долей лёгкого юмора и тогда станет гораздо легче при любых обстоятельствах.

— Я не мальчик, чтобы бояться тёмной комнаты, в которой под кроватью может оказаться страшилка, хотя не скрою, сознание всё ещё далеко от идеала. — Всё приходит с опытом, мой друг, не смущайтесь. Ну же, подтвердите мои слова, Амалион, а то, сделавшись видимым, вы только и делаете, что молчите и демонстрируете свои таланты. Помниться, вы были гораздо разговорчивее.

— Мне кажется, жестами я показал достаточно доходчивее, чем упражняясь в красноречии, — ангел опять улыбнулся.

— Я не согласен! Говорить — это важно! Моя сестрица, в силу обстоятельств, я не желал вступать с ней в беседы, дабы прийти к соглашению, говорила мне, чтобы стать незаменимым собеседником, душой компании и понравиться любому, даже тому, кто сам не умеет слушать, а лишь перебивает, считая что интересующая его тема— самая важная, достаточно всего четыре слова «действительно, согласен, вот как, ну да, ну да».

— Мне кажется, дорогой учитель, что это знание нам не понадобиться, глядя, как Амалион обходиться даже без этих, ничего не значащих, фраз.

— Знать надо, всегда пригодиться, а то, в других жизнях, столь простую вещь можно и не вспомнить, — покачал головой Юлиан, — пожалуй, нам пора, как вы считаете, Амалион?

Ангел согласно кивнул и оба растаяли в воздухе, так же неожиданно, как и появились.

— Подождите, как же так?! Почему так скоро?!

Гарнидупс был в растерянности от непредсказуемости своих наставников, но голос его раздавался уже в пустой комнате и не было даже намёка, что здесь только что были гости из параллельного мира.

Недосказанность, хотя было сказано так много, и вроде ничего особенного. И душа мечется, словно та бабочка возле огня. Первый раз за всю жизнь Гарнидупсом овладела такая ярость, казалось, он сейчас разорвётся. «Господи! Прости меня за эту злость, иначе я не могу, несовершенен я, как и все другие» думал Гарни, читая молитвенный код, чтобы выйти в астрал. Сгусток обычной человеческой ненависти, ещё более страшный в силу своего дара, метнулся в пространство.

«Вот счастье — слышать его дыхание, чувствовать его горячее тело рядом с собой, неужели теперь так будет всегда? Мне ничего больше ненужно от жизни. Меня просто нет, я растворилась в этом океане блаженства. Меня самой нет, я — это он, он — это я, мы единое целое и никто не в силах разделить нас. Почему Гарни так упорствует и говорит о нём такие странные, глупые вещи? Ну какое он исчадие ада, столько нежности, столько теплоты вряд ли кто-то ещё может дать».

— Дорогая моя, ты загрустила, я сделал что-то не так?

Люциан осторожно высвободил свою руку, на которой лежала голова Альэры и, приподнявшись на локте, посмотрел ей в глаза. — У меня такое чувство, что я знаю тебя тысячу лет, — улыбнулась Альэра, — я будто знаю наверняка, что дорожила нашей любовью, вопреки всему.

— Ты права, моя дорогая Ядвига, наша любовь родилась там, куда простым смертным даже заглядывать страшно.

Словно пелена спала и память рождений хлынула бурным потоком на сознание Альэры. Счастливое лицо обретшей память стало похоже на восковую маску.

— Ну же, чего ты испугалась, любимая, — Люциан откинулся на подушку, — если бы ты знала, сколько я искал тебя, но если говорить о силе бога, то тебя он создал только для того, чтобы ты была моей.

— Но я не смогу стать такое Ядвигой, — Альэра попыталась улыбнуться, чтобы не расстраивать своего возлюбленного.

— А тебе и не надо ничего делать, ты — есть ты, а вместе мы единое целое. Как ты думаешь, почему к тебе попало это янтарное ожерелье с таким странным, но весьма сильным камнем?

— Я уже давно знаю, что эта вещь очень важна для тебя, но не знаю чем, расскажи.

Люциан повернулся на бок и, глядя с обожанием на девушку, дотронулся пальцем до её губ.

— Как ты прекрасна, сколько же я искал тебя. У нас тоже есть свои подсказки и эта вещица стала одной из них. Это длинная история, всколыхнувшая мою память, началась так давно, что и начала не вспомнить.

— Но ведь мы никуда не торопимся, у нас впереди вся жизнь и время для воспоминаний достаточно.

Альэра села на кровати и приготовилась слушать. Но вдруг, за дверью в их комнату, послышался какой-то шорох, а потом, будто кто-то, очень осторожно, не смело постучал, скорее, поскрёбся в створки двери.

— Кто бы там не был, проваливайте и не сметь нас беспокоить в ближайшее время, которое может исчисляться годами, — резким тоном крикнул Люциан, хотя в голосе промелькнули тревожные нотки.

Он резко встал с постели, а Альэра, словно кошка, вцепилась ему в спину и прошептала:

— Не ходи, мне отчего-то страшно.

— Нам некого бояться, милая, мы сами страх, а всё остальное лишь имитация.

Он успел сделать всего пару шагов по направлению к двери, как был сбит с ног сильным вихрем, распахнувшим дверь настежь. Ураган местного масштаба метнулся по комнате, стремительной волной метнулся к кровати. Подхватив Альэру, он поднял её к потолку и, подержав несколько мгновений, бросил вниз. Люциан, едва держась на ногах, нашёл в себе силы и будто дикий зверь в прыжке, на последних секундах успел подхватить девушку на руки, не дав ей упасть на край кровати, об который можно было сломать спину. Накрыв Альэру собой, он закричал, обращаясь, кажется, к этому воздушному потоку:

— Ты опять проиграл!! Убирайся, глупо лютовать, когда нет возможности быть достойным соперником!

Ветер промчался по комнате, круша всё на своём пути и мгновенно стих. Альэра, бледная как мел, дрожала всем телом, передавая эту дрожь и Люциану.

— Не бойся, милая, не бойся, я всегда смогу защитить тебя, — Люциан прижимал девушку к себе, осыпая поцелуями её лицо.

— Ты говорил со сквозняком, словно с живым существом, — запинаясь на каждом слове, пробормотала девушка.

— Он и правда был живой, и вряд ли оставит нас в покое. Но ничего, не долго, — последние слова Люциан произнёс, прищурившись, с явной угрозой. — Молчи, давай не будем говорить сейчас, — попросил он Альэру, обнял покрепче и прижался губами к её виску.

В молчании и раздумьях, они долго лежали, не шевелясь, пока владыка сна не смилостивился над ними, бездна чёрной пустоты взяла опеку над обоими. Каждому из них приснился одинаковый сон, который был больше похож на явь по остроте ощущений. Явь одна на двоих.

Альэры и Люциана, в океане яркого, мягкого и насыщенного света, который не резал глаза, а был похож на водную, тёплую стихию. Они плыли в этом свете, ощущая друг друга и уже ни о чём не заботясь. Вдруг голос, который, казалось, и был этим безмятежным светом, сказал то, что нарушило их спокойное парение:

— Книга вашей земной жизни уже написана, осталось только попрощаться.

— А что будет с нами потом, — голоса двоих слились в один, умоляющий стон.

— Откуда мне знать, я не последняя инстанция, — сказал голоссвет.

Гарнидупс стоял в большой зале, где стол на 49 человек не мог занять даже половину пространства. Огромный камин, удивительной работы, был забит дровами до отказа и слуга уже разжигал его. Каменные атланты с двух сторон, поддерживающие каминную полку, будто подтверждали своим видом значимость огня, начинавшего лизать поленья. Гул от хорошей тяги, разносясь по множеству колодцев в стенах, волновал слух Гарни. «Я чувствую душой его приближение, то, как он взбешён и бессилен от злости. Значит, сегодня и опять так быстро. Почему Они именно так решили? А может не они, но тогда кто? Неужели ничего не зависит от продолжительности жизни? А ты спросил себя — готов ли ты сам или твоя готовность ни кого не интересует? Разве то малое, что я смог понять и испытать достаточно, чтобы двинуться дальше? Я не боюсь, но и спокойным меня назвать нельзя. Почему-то, равнодушие — странно. И при чём тут одно из высказываний Юлиана: „мудрец внимательно слушает, когда глупец говорит без умолку. Всякому дураку рано или поздно повезёт, так распорядилась фортуна. А вот от мудреца она не отходит, ибо он принимает решение, опираясь на опыт и знания, которые ему любезно предоставил глупец“. Если бы я мог именно в данный момент вспомнить всё, что было с моим „Я“ во всех воплощениях, может сейчас, всё бы было по-другому? Но чутьё, эта крохотная частичка меня, говорит, я должен был оказаться и в этом времени и в этой ситуации. Времена не выбирают, в них живут и умирают. Я не жалею, а наоборот, благодарен за то малое, что удалось. Мир, сотворённый господом, живёт по своим законам, малодушие, беспринципность и страх не вызывают сочувствия и понимания. Он помогает не тем, кто плачет, а тем, кто отважно противостоит всем невзгодам. Моя попытка за столь короткий промежуток времени понять глобальность бытия — наивна. Но и за это мне не стыдно, я уважаю свой разум, который жаждит знаний и всячески пытается, по крохам, собирать истину. Полюбил людей, которые были рядом и своими поступками давали мне советы. И я люблю господа и преклоняюсь перед его могуществом».

— Когда ты любишь бога, людей, идущих рядом, себя самого, значит, ты прозрел и закончишь свой путь, сдав на «отлично» экзамен о чистоте своей души. Награда — освобождение от мирской суеты. Но совершенство твоей души не исчезает со смертью тела, оно — это то, зачем ты рождался, жил и умирал. Ты просто забрал свой лучик, оставив после себя целое солнце.

— Амалион, ты хочешь подбодрить меня? В моём сердце нет тревоги, нет страха и я доволен собой. Но раз ты здесь, значит…?

Но ответа уже не было. Дверь залы распахнулась и Люциан ворвался в комнату. Улыбка, скорее, оскал зверя, лютая ненависть в глазах, сжатые кулаки.

— Мне ненавистна эта жизнь, потому что ты тоже в ней живёшь. Мне отвратителен даже этот воздух, потому что ты им дышишь. Ты решил испугать меня сегодня ночью, но разве мне ведом страх? Твоих талантов недостаточно, что бы вынудить меня сдаться. Ты снова проиграл, но видно и для Люцифера я тоже не слишком хорош, раз он столько веков заставляет меня быть с тобой в одном времени.

— Если ужас кровавой бойни не поразил тебя, значит, ты был слишком далеко от неё. Я думал, ты изменился, ведь на твоих глазах столько всего происходило, а ты всё тот же, неугомонный негодяй, способный растоптать всё на своём пути. Но во мне не умерла вера в бога, я верю, а, следовательно, я существую.

Они смерили друг друга взглядами. Уверенный каждый в своём превосходстве, в правоте своих пристрастий, неплохие ораторы и носители идей тех противоборствующих сторон, к которым относились, сейчас им нечего было больше сказать друг другу. Оба понимали, находиться рядом нет ни малейшего желания. Ни континенты, ни моря, никакие расстояния не смогли бы дать им возможности жить так, как бы каждому хотелось. Победа любого из них — ступень, вот только куда она ведёт? Оба знали свой путь.

— Что ж, ни мне, ни тебе, — подытожил сходство их мыслей Люциан и бросился на Гарни.

Два энергетически сильных существа схватились не на жизнь, а на смерть, отстаивая не только правильность своих взглядов на мир, но и вековое желание выиграть схватку, чего бы это ни стоило. Обычной дракой назвать это было нельзя, потому что как таковых ударов ни ногами, ни руками не было. Это были обмены сильных энергетических посылов как с одной, так и с другой стороны, хотя и не менее ощутимых для противников. Но какими бы дарами не обладали эти двое, они были всё-таки людьми из обычной человеческой плоти. Поэтому, в конце концов, не чувствуя друг друга, они просто вступили в рукопашную, физическую схватку.

Когда шум борьбы стал слишком громким и эхом разлетелся по дому, у этой борьбы появились наблюдатели. Графиня и Альэра, стоя в дверях, с ужасом смотрели на дерущихся. Они просто онемели от этой картины. А два непримиримых врага, не замечая вошедших, чувствуя, что оба теряют силы, сдаваться не собирался ни один. Хотя Люциан физически был несколько слабее Гарнидупса, но ненависть прибавляла ему сил. Он изловчился, невероятным усилием в броске схватил Гарни и придавил коленом к столу. Вот-вот, одно движение и грудь Радужного Адепта хрустнет, вдавливая раздробленные рёбра в сердце. Но Гарни был разъярён не меньше Люциана. Собрав остатки сил, он сбросил с себя противника, обхватил его руками за плечи и, поднявшись с ним в воздух метра на полтора, почти пролетел к камину и рухнул на пол. Упираясь каблуками ботинок в пол, он тащил Люциана к пылающему огню, преодолевая отчаянное сопротивление противника.

Исход сражения был очевиден. Вскочив на ноги, оба напряглись с такой силой, что вздулись вены на шеях и, держа друг друга в стальных объятиях, свалились в пылающий камин. Огонь алчно вспыхнул и принял человеческие тела.

Дико вскрикнула Альэра и потеряла сознание. Графиня, чувствуя, как ноги стали ватными и не послушными, медленно осела на пол рядом с бесчувственной девушкой. Пламя разделилось надвое, в одном языке проявилось лицо Гарни, а в другом — Люциана. Ещё мгновение и они исчезли из огня, словно растворились в нём. Графиня, в полуобморочном состоянии, не могла поверить своим глазам. В полном оцепенении, она сидела на полу, вглядываясь в пасть камина, словно надеялась, что оба юноши сейчас выскочат оттуда, целыми и невредимыми, что всё это просто плод её воображения, не более того. Но чуда не происходило.

Выбровская попыталась позвать слуг, но слова никак не хотели покидать гортань. Словно рыба на песке, она открывала рот, но не могла произнести ни звука. Первым, кто по зову сердца и внутреннего отцовского чутья появился в зале, был старый дворецкий. Он остановился на пороге и, в недоумении, смотрел на свою хозяйку, представшую в таком виде. Он помог ей подняться, усадил в кресло. К графине никак не возвращалось умение говорить, она только глубоко дышала и бестолково всплёскивала руками. Дворецкий выглянул за дверь и позвал слуг. Когда прислуга унесла девушку в её комнату, графиня уже начала приходить в себя. О том, что случилось здесь, она никому не сказала, даже своему старому другу. Ей было больно смотреть на него потом, до конца его дней, когда он, со слезами на глазах, жаловался ей, что Люциан пропал в одной из своих поездок. Даже на смертном одре, прощаясь со своим умирающим дворецким, который за такое долгое время, стал ей почти родным, она ни чего не рассказала ему.

А сейчас, внимание всего дома было приковано к Альэре. Девушка находилась в странном состоянии сна. Словно спящая царевна из сказки, она не подавала признаков жизни, но всё-таки, была живой. Медленное биение её сердца подтверждало это. Самые лучшие врачи, по очереди, сменялись у её постели, но все их усилия были тщетны. Графиня почти не отходила от Альэры и, по прошествии трёх месяцев, к своему удивлению, обнаружила, что в теле девушки начали появляться изменения. «Господи, да ведь она в положении! Как же теперь всё это будет?» догадалась графиня. Снова консилиум врачей, который пришёл в недоумение столь странному обстоятельству, тем более, что жизнь ребёнка была вне опасности. Он развивался нормально. А через шесть месяцев, как и положено, у Альэры начались родовые схватки и… она пришла в себя. На свет появилась здоровенькая девочка. Графиня не скрывала своего облегчения и радости, с тревогой думая о том, как будет рассказывать роженице о событиях того дня. Но жизнь внесла свои коррективы. Утомлённая роженица улыбнулась, поцеловала ребёнка и хотела перекрестить его, но рука безжизненной плетью упала на кровать. Графиня бросилась к ней, склонилась к её лицу, единственное, что смогла разобрать, как та прошептала:

— Альвига.

— Это имя девочки?

Но уста Альэры сомкнулись навек.

— Господи, ну за что мне всё это?! — разрыдалась графиня, — ну почему ты так мучаешь меня?!

Пастор читал молитвы над усопшей, графиня, молчаливая и сосредоточенная, сидела, глядя в одну точку. Когда священник закончил, Выбровская поднялась, сняла с покойноё янтарное ожерелье и, торжественно положила на младенца, которого держала кормилица.

— В память о матери, — объяснила она свои действия, — бедная кроха с первых же минут осталась одна на всём белом свете. Надеюсь, господь продлит мои дни настолько, что я успею вырастить малютку.

Никому из присутствующих в этой комнате не было дано увидеть удивительную картину, проявившуюся в дальнем углу комнаты. Два астральных тела Люциана и Альэры, стояли, обнявшись, наблюдали за происходившем.

— Вот теперь, мы будем с тобой вместе, надеюсь, навсегда, — говорил Люциан, — если бы ты знала, как я страдал все эти девять месяцев. Но теперь мы будем с тобой вместе навсегда.

Альэра только сильней прижалась своим астральным телом к его бесплотному силуэту. Выбор был сделан, больше им не суждено было родиться на земле, скитаться по мирам и оттуда творить своё дело — вот их удел. Это была лишь проверка на прочность, устроенная покровителем тьмы и двое его ставленников выдержали её. Они, и подобные им, стали тем злом, которое окутывает наши души, вьёт гнёзда в наших сердцах, рождая потомство грехов. Лучшие в своём роде, от них не дождёшься снисхождения, пощады и понимания. До тонкостей и мелочей зная наши души, они искусно культивируют в нас порочность и торжествуют свою победу на похоронах наших душ. Но не только вместе они сила, даже по отдельности, злобные сущности мужского рода никогда не полюбят по настоящему земную женщину. Они лишь заманят её в свои сети, высосут жизненную силу и принесут её своим любимым, данным их самим сатаной. Так же и женщины — дьяволицы, она приблизит вас к себе и накормит вами своего единственного возлюбленного из преисподней.

Гарнидупс открыл глаза. Он находился в знакомой комнате, возле него стояли Юлиан и Шалтир. Они смотрели на Гарнидупса с отцовской любовью и с нескрываемой гордостью за своего ученика.

— Пожертвуй малым и получишь всё, — произнёс Шалтир странную фразу.

Гарнидупс, ничего не понимая, находясь в состоянии полной прострации, смог выдавить из себя только несколько слов:

— Я что, жив?! Где я уже нахожусь, по какую сторону мира?

— По эту, мой друг, по эту, как раз там, где нужно.

Юлиан подошёл к креслу, в котором сидел Гварнидупс и похлопал его по плечу.

— Это что, была очередная моя жизнь?! Как быстро и глупо она закончилась! Зачем она была нужна? Господи, я совсем запутался!

— Вот тебе на, мальчик мой, напротив, всё предельно ясно, — Юлиан от удивления развёл руками, — умереть в старости, в окружении родных и близких — разве это самая высшая награда?

— Но за две мои жизни, я почему — то видел вашу смерть именно такой, за исключением скорбящих родственников, — в голосе Гарнидупса слышались язвительные нотки, — я только раз испытал любовь, даже сына не увидел и вообще, судьба обошлась со мной довольно сурово. Лицемерить, что мне этот факт безразличен, я не могу и не хочу.

В комнате воцарилось молчание. Юлиан был обескуражен таким откровенным возмущением своего ученика.

— Мальчик мой, я и не думал, что для тебя это так важно, ведь дело в том, что цель твоей жизни была совершенно другой, но не думай, что счастье встретить невозможно, каждому оно выпадает хотя бы раз. Не прав был поэт, сказавший, что на свете счастья нет, есть лишь покой и боль. Счастья на свете много, но у каждого оно своё. И чтобы оно приносило истинное наслаждение, а не временный эффект, нужно набраться терпения. Шалтир, ну же, поддержите меня.

Шалтир, сдержанно кивнул.

— Даже им дали возможность, пройдя все круги, обрести друг друга, — с невыразимой тоской, сказал Гарнидупс, — и никто не разлучит их. Говорят, что браки заключаются на небесах, а этот союз был «благословлён», извините за богохульный каламбур, в преисподней и оказался гораздо крепче. Вы серьёзно так считаете, что это задумка преисподней?

Оба учителя ничего не ответили ему, хотя их молчание было гораздо красноречивее любых ответов.

— Извините меня, это говорит моё сознание, окунувшееся в воспоминания, — усмехнулся Гарни, — Там, в глубинах мозга, в самом дальнем углу подсознания мысли совсем другие. Только когда мы ощущаем, что наше земное время подходит к концу, душу сжимает невыносимая тоска. Мы не можем простить себя только за одно, зачем так торопились жить, ведь скорость времени одна для всех и силы нужно рассчитать на всю дистанцию. Жаль, что понимание и мудрость приходят тогда, когда ничего нельзя изменить, ведь жизненные силы были отданы в самом начале с той уверенность, что бежишь короткую дистанцию, а оказалось — марафон. Скажите, мой удел — всегда умирать молодым? — Друг мой, ну почему же, не всегда. Я понял твою печаль, не надо, не давай ей возможность поглощать твоё сознание, — Юлиан почесал затылок, ища слова утешений.

Но Гарни не нуждался в сочувствии. Он, до хруста в пальцах, опёрся кулаками на стол:

— Если бы я смог другим способом обуздать Люциана, то у меня была бы возможность сделать больше хорошего. Я был халатен, хотя всё о нём знал.

— Лучший способ скрыть истину — держать её на виду, что он и делал. Но тебя не в чем упрекнуть, ты всё прекрасно знал, но знал и бессмысленность любых действий. Накопившуюся за века ярость, которая стремительным потоком рвётся наружу, остановить невозможно, — вступил в разговор Шалтир, — это чувство напоминает разгул стихии. Когда океан отступает от берегов, отдавая свою территорию под власть суши, это говорит о том, что владыка морей, собрал все свои силы в середине, чтобы нанести удар, сокрушающий всё, что сделано человеком. И пусть миллионы людей поставят заграждения — напрасный труд, своё превосходство и власть стихия покажет в другом месте, где люди даже не ожидают.

— Вы хотите убедить меня в том, что моя битва со злом никогда не закончится в мою пользу?! — опешил Гарнидупс.

— Упаси бог, я ни в чём тебя не убеждаю, это просто пример, — смутился Юлиан и умоляюще посмотрел на Шалтира.

— На этот отрезок времени всего было достаточно, ты потом это поймёшь, — Шалтир пришёл на помощь Юлиану, — всё было сделано правильно, форсирование событий в жизни — не всегда несправедливый приговор. Порой, это возможность перескочить несколько ступеней, чтобы не застрять в ненужных размышлениях. Примите всё, как есть и не сокрушайтесь понапрасну.

— Мне только и остаётся верить вам на слово, — согласно кивнул Гарнидупс, — я уже не вижу грань между своими воспоминаниями. Ведь я встретил вас, Юлиан, когда был с Альэрой. А теперь? Что всё это значит? Где и как провести черту между тем прошлым и этим настоящим? Когда я выйду из этой комнаты, куда я снова попаду? Что за этим порогом?

— Всё относительно, мой мальчик, — Юлиан загадочно улыбнулся, — о, если бы ты знал, как всё относительно.

— Но у меня будет возможность просмотреть остальные свои жизни?

— Вот это я вам гарантирую, мой мальчик, — Юлиан обнял своего ученика, и, чувствуя, что тот почти успокоился, сам вернулся в своё привычное приподнятое, стихотворное настроение: Нет большей радости, со скукой, наблюдать

Как день у ночи власть над миром отбирает Вот первый солнца луч стал сумрак освещать День начался, жизнь всеми красками играет. Вот отпылал закат и с точностью наоборот Ночь, на престол Вселенной коронуясь, Укроет мир от тягостных забот Что день несёт в сумятице, волнуясь. Закон природы, божеский закон Всего лишь время суток и не боле Но есть глубокий смысл даже в том, Как всё сменяется, благодаря господней воле.

— Сколько ещё впереди! Как я рад, мой мальчик, что у вас ещё столько впереди! Смелей, мой друг, смелей!

Глава 32

Боясь открыть глаза, Эра долго лежала в кровати, прислушиваясь к доносившимся через открытую форточку звукам. «Я это я, твёрдо знаю, вот, шевелятся мои пальцы, даже ноги замёрзли без одеяла. Дурацкая привычка— вытаскивать ноги наружу, а одеяло тащить на голову. Ещё Суворов говорил: „держи ноги в тепле, а голову в холоде“. Если я у себя дома, значит, мои кошки тоже здесь. Ну-ка, ну-ка, вот их тёплые пушистые тела. Следовательно, я действительно в своей комнате и в своей постели. Давай же, решайся, открывай глаза. В конце концов, встать всё-таки придётся».

Девушка открыла сначала один глаз, потом другой и…успокоилась. Её знакомая, любимая комната заливалась солнечным светом. Привычные предметы, всё на своих местах, абсолютная реалистичность и обычный шум машин за окном. Даже запах кофе, приятно щекотавший ноздри, хотя кроме неё сварить его было не кому. «Запах — галлюцинация. Я, как Гарнидупс, так ещё и не встретила своё счастье, свою вторую половину, но мозг подсказывает, что я дома и всё по-прежнему, кофе придётся варить самой».

— Кис-кис-кис, — позвала Эра и откинула одеяло.

Возле её колен с одной стороны лежала Дема, с другой — Гидра. Пушистые, ухоженные, большие кошки потянулись и зевнули. Белая Дема беззвучно мяукнула и снова свернулась калачиком, давая понять, что хотелось бы ещё понежиться в тепле. А вот чёрная, Гидра, всегда была легка на подъём. Она, выгнув спину, снова потянулась и, пройдя по кровати, начала тереться о плечо Эры, урча от удовольствия.

— Девочки, если бы вы знали, какой удивительный сон мне приснился, — Эра зажмурила глаза, — насыщенный, яркий, словно явь. Я будто сама была главным героем, все его чувства, все страха, все радости и печали — всё прошло через мою душу. Я прожила целых две его жизни, как свои собственные. Спасибо моей бурной фантазии, что способна собрать воедино столько всего прочитанного и нарисовать такую интересную картину. А какого Ангела создала моя фантазия! Он мне больше чем понравился. Мужчина, рядом с которым чувствуешь себя просто королевой, до которой не сможет дотянуться никто. Такой покой, когда он рядом. Жаль что это всего лишь плод моего воображения.

— Когда ты научишься доверять самой себе?

Этот голос заставил Эру вздрогнуть и зажмуриться. «Нет, этого не может быть?! Может, я всё ещё сплю? Да нет же, ведь всё так явно?! Но тогда что же это?!» — мысли лихорадочно рождались в голове и теснились там, не зная выхода. Она сквозь полузакрытые веки оглядела комнату и остановила взгляд на кошках. Те, навострив уши, смотрели в угол комнаты и явно прислушивались к звуку, доносившемуся оттуда, но беспокойства не высказывали.

— Кто здесь?

— Друг.

— Ответ многообещающий, — усмехнулась Эра, — а друг может показаться?

— Пока нет, давай, как в сказках о воображаемом друге, я останусь невидимым, а дальше будет видно.

— Хорошо, — быстро согласилась Эра, — ты был во сне, а теперь моё воображение так разыгралось, что я слышу тебя и наяву?

— Я — реальная сущность из тонкого мира.

— Значит, я путешествовала? А какой сейчас век, год, месяц или день?

— Если вечером ты легла спать, значит, должна проснуться утром следующего дня, разве не так?

— Так, неужели прошла всего ночь?

— Разумеется, время в параллельном мире совсем другое, я же тебя предупреждал во сне.

— Да. Я вспомнила, скажи, ангел…

— Не торопись, — он не дал ей договорить, — у тебя много вопросов, а со временем их будет ещё больше. Давай, ты после моего ухода попробуешь сама на них ответить, ведь ты многое увидела в нашим путешествии. Попытайся сама найти ответы, а в случае необходимости, я тебе подскажу. Верь в себя и всё получится.

Хотя ангела не было видно, Эра представила, как бы он сейчас улыбнулся. — А ты ещё придёшь ко мне? — для Эры это был самый злободневный вопрос сейчас.

— Конечно, ведь я твой ангел и должен держать тебя и твои действия под контролем.

— Потому что просто должен? — чуть с грустью спросила Эра, вспомнив, как она чувствовала себя рядом с ним во сне.

— Не только по долгу службы, а ещё и потому, что… но об этом потом.

Эра почувствовала, как её сердце, вдруг, трепетно забилось. Смутная догадка, которую она постеснялась озвучить, родилась гдето в самом дальнем уголке подсознания.

— Сейчас не надо отвлекаться от главного, ты должна сделать выводы и постараться, чтобы они были, как можно, правильнее.

— Ну, тогда помоги мне, — попросила Эра.

— На данном этапе всё и так хорошо, семена попали в благодатную почву, — чуть с пафосом сказал Ангел, — и не бойся сделать что-то не так, на ошибках мы все и учимся. Если будет нужно, на мой взгляд, я приду.

— Когда? Через месяц? Через год? Пообещай, что не отнимешь у меня память о себе.

Молчание ангела, казалось, продолжалось вечно. Но только по внимательным взглядам кошек, обращённых всё в тот же угол, она поняла, что её вопрос прозвучал не в пустоту.

— Обещаю.

Вздох облегчения вырвался из груди Эры и она села в кровати, обхватив колени руками.

— Мне пора, самое главное, не ленись.

«Вот теперь он точно ушёл» поняла девушка. Решение пришло само по себе. «Я должна всё это описать, не целиком, а хотя бы короткими фразами, самое важное. Пусть кто-то назовёт это очередной чепухой или фантазией неумелого писателя, но я хочу и должна это сделать. Ведь неверующих скептиков, которым удобно думать „будь, что будет, а после меня — всё равно“, гораздо больше. Я безоговорочно поверила в то, что смерть — ещё не конец! С этой мыслью и умирать не страшно! А если и люди поверят в это, скольким станет веселее? А если у меня не получится? Должно получиться, ведь со мной такой замечательный ангел! Самый лучший ангел в мире!»

Эра, чувствуя, как в груди стало тепло и радостно от принятого решения, быстро встала с кровати, заботливо укрыла кошек, посмотревших на неё с удивлением. Включив на полную мощность музыкальный центр, подпевая на ходу любимой группе, она сварила себе чашечку кофе. Но даже спокойно попить и насладиться чудным напитком в таком приподнятом настроении не было желания. Обжигаясь, сделала несколько глотков и, найдя большую, толстую тетрадь, села прямо за кухонным столиком. Думала, что придётся долго сосредотачиваться, но словно кто-то начал диктовать и, ровным, аккуратным почерком, строчки стали ложиться сами.

«Знать путь и пройти его — не одно и тоже и каждый из нас выносит из жизненного урока ровно столько, сколько он в состоянии понять, хотя программа была развёрнутой и понятной».

«Что хорошо в реинкарнации, — что „Я“ уже не „Я“, но всё равно „Я“. Такова её суть — становясь другим, ты остаёшься собой, с той лишь разницей, что каждый раз придётся вспоминать, каким ты был прежде»

«Каждый выбирает для себя истину, религию, дорогу. Каждый выбирает для себя, дьяволу служить или пророку Каждый выбирает для себя»

«Не главное, с чем человек пришёл, главное — с чем он уходит».

«Каждое мгновение жизни бесценно. Наше поведение определяет дальнейшие события и только наши ошибки и удачи формируют нашу судьбу».

«У нашего создателя цель одна — чтобы каждый из нас пришёл к просвящению своим выбранным путём и земное время никакого значения не имеет».

«В конце жизненного пути, с последним вздохом одно имеет значение выполнена ли земная миссия или нет. программа завершена или придётся возвращаться снова. Что смерть — это не конец, это знание для меня уже не требует доказательств».

«Вера во что-либо — ничто, без веры в самого себя».

«Вселенная даёт не то, что мы хотим, а то, что нам надо».

«Длина самой продолжительной человеческой жизни на земле в космическом времени равна земной микросекунде».

«Жизнь — это путешествие, где мы познаём самих себя и чем больше в себе открываем, тем интересней становиться жить. Ответишь на один вопрос — появляются три новых и так дальее, в порядке увеличения. Из этого всего можно сделать вывод — вопросы бесконечны, ответы тоже, т. е жизнь бесконечны. Хвала создателю за то, что он даровал нам бесконечное бытие».

«Энергетическая сила одна заряжает всю вселенную. Это невидимый, но реально угадываемый сгусток энергии, он не злой и не добрый, ни хороший, ни плохой, это просто энергетическая масса и, подпитываясь от неё, человек сам выбирает, под какие знамёна ему становиться».

«Когда отказываешься от поисков чего-либо, когда-то страстно желаемого и придерживаешься режима наплевательства и равнодушия, то по каким-то неизвестным законам, это что-либо находит тебя само» «Зло естественно и солидно, добро относительно, а безумие — знак избранных. В конечном счёте случай — это бог».

«Я не сомневаюсь, что душа бессмертна, но очень хочется видеть результат своей жизни ещё при жизни».

«Нежелание жить дальше — это не проявление уважения к покойному, а предательство. Ложный путь ведёт к ложным целям».

«Господь даёт нам столько испытаний, сколько мы в силах выдержать».

«Ной построил свой ковчег ещё до того, как пошёл дождь, а Колумб отправился в путь, не зная, будет ли попутный ветер. Я думаю, надо просто слушать свою душу, ведь через неё с нами говорит бог. Нужно верить своим чувствам».

«Нет опаснее врага, чем отвергнутая женщина. Нет сильнее боли, чем смерть любимого. Нет сильнее веры, что утерянное вернётся. Нет сильнее счастья как знание о боге».

«Враг — лучший учитель, он помогает развить в себе терпение и сострадание. С его помощью ты сможешь многое понять и многое простить».

«От плохой кармы, сделанной тобой же самим, ни куда не уйти. Берёшь кредит в этой жизни, а расплачиваешься вечность».

«Ни кто так не верит в силу бога, как бес. Величайшая сила дьявола в том, что он убедил всех в своей нереальности».

«Не бойся делать то, что не умеешь. Помни, что ковчег был построен любителем, а „Титаник“ профессионалами. Результат мы знаем».

«Ты услышишь своих небесных учителей не тогда, когда захочешь услышать, а тогда, когда будешь готов понять осознать сказанное ими».

«Иисус пришёл на землю не для того, чтобы избавить нас от боли, а достойно снести ёё».

«Постарайся всегда держать себя в руках, не бояться безумным, животным страхом. Зло подпитывается твоими эмоциями и сила демоническая увеличивается, а твоя истощается».

«Будь всегда согласен со своим разумом, но поступай так, как велит тебе душа».

«Мёртвые связаны клятвой не передавать свои знания другим».

«Мечта — это не уход от действительности, а средство приблизиться к ней».

«Плохие вещи могут происходить и с хорошими людьми. Иногда, чтобы увидеть свет, не бойся оказаться в темноте».

«Во всяком судьбоносном прогнозе есть погрешность. В жизни не всё предопределено».

«Люди знают больше, чем им кажется. Гениальные мысли приходят вроде бы случайно, но это только на первый взгляд. В моменты отчаяния и непонимания происходящего нужно положиться на своё внутреннее чутьё. Оно вас не подведёт, как не подвело в секунду рождения на этот белый свет».

«Нельзя забывать о горе, нужно научиться жить с ним».

«Каждая неудача должна учить нас до тех пор, пока свою жизнь не приживём идеально».

«Иногда, убедиться в том, что идёшь правильным путём нужно вернуться назад».

«Тот, кто видит зло и молчит, становиться его соучастником».

«Смерть начинает искать тебя слишком усиленно тогда, когда ты ищешь её противоположность».

«Для того, чтобы в будущем выиграть по-крупному, ставки надо делать уже сейчас».

«Не дай своему самолюбию перейти тебе же дорогу».

«Вера человека в сверхестественное сильнее разума».

«Поступок и закон обратной силы не имеет».

«Не верь тому, кто утверждает, что выбранная тобой дорога была тебе предопределена уже при появлении на свет. Наивно полагать, что нужно просто жить, а бог уже всё за тебя решил. Когда бы мы не начали свой путь, мы никогда не знаем, каков будет конец и тем более не знаем, вступили мы на этот путь вообще. Миллиарды дорог и столько жеразветвлений. Мы выбираем и сами идём, а господь только помогает. А когда выбор ведёт в тупик, бог, терпеливо, увещевает и ждёт, когда будет найден правильный путь».

«Душа человека — постоянное поле битвы между ангелами света и ангелами тьмы».

«Не все истины должен знать человек, пока не осознает те, которые ему известны».

«Не допусти того, чтобы дъявол заставил тебя поменять своё предназначение на обычный бытовой комфорт».

«Рано или поздно тайна, окутавшая наше прошлое рассеется. Именно в прошлом — ключ к двери в настоящее, за которой предсказуемое будущее».

«Ничто не происходит без причины, видим ли мы её или нет».

«Грех даже необходимый, не перестаёт быть грехом, искупать его приходиться, порой, всю жизнь».

«Разум выше материи. Каждый видит то, что показывает ему личный интеллект. Когда человек будет готов принять истинную сущность вещей, тогда биологическая, хрупкая, капризная материя ему будет уже не нужна».

«Нужно хорошо потрудиться на земле, чтобы тебя забрали на небеса».

«Если нет выбора, нужна хотя бы смелость» «Я думаю, если бы бога не было, его пришлось бы придумать, иначе всё в жизни человека потеряло бы смысл».

«Из двух зол выбирают меньшее, но нет меньшего и большего зла, поэтому и выбирать не надо».

«Времена не выбирают, в них живут и умирают».

«Радиоволны мы тоже не видим, но это не говорит о том, что их нет».

«Любовь — это когда никого не слушаешь, а делаешь всё для своей любви».

«Подавление любовных чувств к кому-либо только усиливает их. Запретный плод сладок, а если и горек, то нужно попробовать, чтоб убедиться».

«Мы не выбираем, где нам родиться, но мы можем выбрать где нам жить и умереть».

«Поверить безоговорочно в низость других может тот, кто сам дошёл до края подлости».

«Кто старое помянет, тот в будущем не ошибётся».

«Если кто-то бросил тебе верёвку, подумай, для спасения ли она. У верёвки много предназначения, берегись, чтобы она тебя не задушила».

«В разные промежутки времени мысли и поступки разные. Времена сменяются стремительно, поэтому не нужно стесняться признать ошибочность своего мнения, ведь только глупцы не меняют своих позиций».

«Дорога в ад вымощена благими намерениями».

«Рай — это там, где сбываются мечты, ад — это там, где они уже сбылись».

«Что остаётся у человека, когда он всего лишается — остаётся он сам, а это не мало».

«Не вешай нос при неудачах, даже если весь мир против тебя. Награда застойкость будет обязательно., что-то хорошее в жизни снова произойдёти ты, благодаря провидению, опять окажешься на вершине Олимпа».

«Доверие — это соблюдение определённых правил».

«Случайностей не бывает, всё происходящее с нами в жизни — это неразгаданная необходимость».

«Как прошлую жизнь не вернёшь, так будущую смерть не остановишь».

«Когда с вами обращаются грубо, говорят резким тоном, ищите причину в себе самом. Вы не уважаете себя на столько, что даёте повод другим не уважать вас вообще».

«Если ты чему-то научился, значит, день прожит не зря А если у тебя серьёзные враги, значит, жизнь удалась».

«Не думай о завтрашнем дне, он несёт свои заботы. Думай о сегодняшнем, именно здесь и сейчас ты должен быть удовлетворён самим собой».

«Чудеса происходят с людьми независимо от их веры».

«Двигаться надо с той скоростью, с которой двигается ваш ангел— хранитель. Если ты его обгоняешь, лучше притормози».

«Человек непременно должен верить в бога даже тогда, когда не получает то, о чём истово молил».

«Влюблённым слова не нужны, красоту любимого надо созерцать молча».

«Не зря говорят, злой человек выпивает сам половину своего яда».

«Закон кармы — былые поступки влияют на твоё будущее».

«Великие подвиги не совершают в одиночку, всегда есть сподвижники».

«Цепь событий предсказуема, если знаешь начальную точку».

«Плохой человек или хороший — самый важный критерий жизни и только это самое главное».

«Каждое жизненное препятствие, которое мы преодолеваем, делает нас другими. А то, что не убивает, делает сильнее».

«У многих накопление материальных благ стало целью их жизни. Единственная сверлящая мысль не даёт им покоя — у меня всякого добра очень много и… так мало».

«Прощение — единственный путь к спасению».

«Бог не объясняет своей воли и не заставляет верить, что он существует. Главное, что он сам верит в нас. Мы должны любить волю господа, как бы тяжела и не посильна она нам не казалась».

«Когда в душу придёт гордость, придёт и посрамление, а со смирением гордыни придёт мудрость».

«Что бы узнать, говорит ли собеседник правду, слушай, что думает об услышанном твоё сердце».

«Кто я? Откуда и куда иду? Разумный человек должен на протяжении всей жизни задавать себе этот вопрос».

«Агрессивное поведение — защитная реакция неуверенного в себе человека».

«Глупое решение, принятое от отчаяния делу не поможет, а только навредит».

«Интуиция человека помогает в тех случаях, когда разум бессилен».

«Нельзя договориться с тем, кто твоё желание прийти к обоюдному согласию принимает за слабость» «Может это и есть определение земного бытия — жить и знать свою смерть и не знать, что будет по ту её сторону».

«Философы, поэты и мечтатели всегда сходились в одной истине — любовь всегда найдёт выход».

«Существует природное равновесие — нельзя повернуть время вспять, как бы мы этого не хотели. Цени то, что у тебя есть и не кори себя за то, что не смог иметь».

«На спонтанную ситуацию плана не существует, нужно действовать так, как подсказывает внутреннее чутьё».

«Познать себя, как вселенную — невозможно».

«На войну должны идти отцы, если их сыновья ещё не успели обзавестись детьми. Закон природы для всех един — каждый мужчина должен оставить после себя потомство».

«Мы несём убытки не тогда, когда отдаём, а тогда, когда чтото получаем».

«Скорбеть о том, что было и о том, чего никогда не будет — не одно и тоже».

«Не нужно забывать о том, что у правосудия обоюдоострый нож».

«Не можешь изменить обстоятельства — измени отношение к ним».

«Иногда лучший способ скрыть истину — держать её на виду».

«Пожертвуй малым и получишь всё».

«Легко читать проповеди обращённым. Гораздо трудней убедить непосвящённого поверить в искренность и правдивость твоих суждений».

«Господи, да ведь это именно та тетрадь, о которой говорил Гарнидупс! А его видение из будущего про аварию?! Да ведь речь шла обо мне!! Цепляюсь памятью, ну же, ну же?! Словно кто-то ластиком стирает карандашные строчки?! Вот, совершенно ничего не помню!» Эра почувствовала, как засосало под ложечкой.

Встав из-за стола, она пошатнулась на онемевших от долгого сидения ногах и подошла к окну. Жизнь набирала обороты — поток машин, мчавшихся по широкой улице, нёс простых людей в разные стороны по их делам. Лёгкий ветерок шевелил крону деревьев под её окном. Всё как всегда, но теперь она поняла, что привычного уже уклада жизни не будет. Жить здесь и жить во сне — как совместить это? «Но теперь мне будет гораздо интереснее, ведь столько всего я увидела, а самое главное, на сколько вопросов я получила ответы!! Мне не надо искать доказательств, они были показаны мне во сне. Но это не просто сон, я уверена. А может, ты лжёшь самой себе и удобнее думать именно так? Нет, нет и ещё раз нет! Раз я смогла столько записать, значит, откуда-то эти мысли взялись, так много и так сразу! Ведь ещё был молитвенный код, но его я помню слишком смутно, а Юлиан с Шалтиром сказали, что Гарнидупс передаст его мне. Он обещал прийти ещё, наверно тогда и продиктует. Значит, будет продолжение?! Обязательно будет!!»

Оглавление

Полнолуние первое . Гарнидупс

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

Реклама на сайте