«Путь к самопознанию человека. Порог духовного мира»

Рудольф Штайнер Путь к самопознанию человека

ПУТЬ К САМОПОЗНАНИЮ ЧЕЛОВЕКА В ВОСЬМИ МЕДИТАЦИЯХ

Вступительные замечания

В этой книге поставлена задача – дать духовно-научные познания о существе человека. Изложение ведется таким образом, чтобы читатель мог врастать в излагаемое так, чтобы по мере чтения оно становилось для него как бы своего рода беседой с самим собой. Если эта беседа слагается так, что при этом раскрываются скрытые до тех пор силы, которые могут быть пробуждены в каждой душе, тогда чтение приводит к действительной внутренней душевной работе. И душа может увидеть себя постепенно вынужденной к душевному странствию, переносящему ее, воистину, к созерцанию духовных миров. Поэтому сообщаемое дано в форме восьми медитаций, которые могут быть действительно проведены. В последнем случае они могут оказаться пригодными для того, чтобы раскрыть душе путем ее собственного внутреннего углубления то, о чем в них говорится.

Задача этой книги состоит в том, чтобы, с одной стороны, дать что-нибудь читателю, уже более подробно знакомому с литературой и работами в области сверхчувственного, как оно здесь разумеется. Таким образом, знакомый со сверхчувственной жизнью найдет здесь, может быть, в самом способе изложения, в непосредственной связи сообщения с душевным переживанием нечто такое, что может показаться ему важным. С другой же стороны, некоторые найдут, что именно благодаря такому способу изложения книга может оказаться полезной также и людям, еще далеко стоящим от достижений духовной науки.

По отношению к другим моим сочинениям из области духовной науки, эта книга должна служить дополнением, а также и расширением. Однако ее можно читать и как нечто самостоятельное.

В моей «Теософии» и в «Очерке тайноведения» была поставлена задача изложить вещи так, как они представляются наблюдению, обращенному на духовное. Изложение в этих сочинениях описательное; ход его был предписан той закономерностью, которая раскрывается из самих вещей. В этом «Пути к самопознанию человека» изложение ведется иначе. В нем говорится о том, что может пережить душа, вступающая определенным образом на путь к духу. Поэтому на это сочинение можно смотреть как на передачу душевных переживаний. Надо только принять во внимание, что переживания, которые могут быть испытаны человеком в таком роде, как они здесь описаны, должны для каждой отдельной души сообразно ее особенности принимать индивидуальную форму. Автор старался соблюсти это условие; поэтому можно представить себе еще и так, что описанное в том виде, как оно здесь изложено, было в точности пережито какой-нибудь определенной душой (поэтому и заглавие должно быть понято в смысле некоего «Пути к самопознанию» – «Eiп Weg zur Selbsterkenntnis). По этой причине изложенное может послужить к тому, чтобы и другие души могли вживаться в его содержание и достигать соответственных целей. Таким образом, это сочинение является дополнением и расширением также и того, что содержится в моей книге «Как достигнуть познания высших миров?»

Здесь изложены только некоторые отдельные основные переживания духовной науки. От дальнейших сообщений в таком же роде, касающихся других областей «духовной науки», автор счел нужным пока отказаться.

Рудольф Штайнер

Мюнхен, август 1912

ПЕРВАЯ МЕДИТАЦИЯ

Медитирующий пытается получить верное представление о физическом теле

Когда душа через чувства и через их представления отдается явлениям внешнего мира, то при действительном обращении мысли на себя она не может сказать, что она воспринимает эти явления или что она переживает вещи внешнего мира. Ибо, по правде, во время отдачи себя внешнему миру, она ничего не знает о себе. Солнечный свет, в многообразии цветовых явлений разливающийся от вещей в пространстве, – в сущности, это он изживает себя в душе. Радуется ли душа какому-нибудь событию, в мгновение радования она сама – радость, поскольку она знает о том. Радость сама изживает себя в ней. Душа и ее переживания мира суть одно; она переживает себя не как то, что радуется, удивляется, восхищается или страшится. Она сама – радость, удивление, восхищение, страх. Если бы душа всегда могла сознаваться себе в этом, то времена, когда она удаляется от переживания внешнего мира и переходит к наблюдению самой себя, предстали бы ей жизнью совсем особого рода, и прежде всего – совсем несравнимого с обычной жизнью души. В этой особого рода жизни начинают возникать в сознании загадки душевного бытия. И эти загадки суть, в сущности, источник всех прочих мировых загадок. Внешний мир и внутренний предстают перед духом человека, когда душа на некоторое время перестает быть одно с внешним миром и уходит в одиночество самобытия.

Этот уход не есть простое событие, которое, совершившись однажды, могло бы затем быть таким же образом повторено. Это, скорее начало странствия в дотоле неведомые миры. Когда странствие начато, каждый сделанный шаг становится поводом к дальнейшим. Он же является и подготовкой к этим дальнейшим. Он впервые делает душу способной к последующим шагам. И с каждым шагом узнаешь все больше в смысле ответа на вопрос: что такое человек в истинном смысле слова? Открываются миры, остававшиеся сокрытыми для обычного рассмотрения жизни. И, однако, только в них одних заключено то, что может раскрыть истину также и относительно этого рассмотрения жизни. Если даже ни один ответ и не будет всеобъемлющим, окончательным, то все же эти ответы, добываемые посредством внутреннего, душевного странствия, превосходят все, что могут дать нам внешние чувства и связанный с ними рассудок. И человек нуждается в этом ином. Он замечает, что это так, когда действительно обращает свою мысль на самого себя.

Для этого странствия необходимы прежде всего трезвые, сухие размышления. Они дают достоверную исходную точку для дальнейшего движения вперед в сверхчувственные области, которые и являются, в конце концов, для души ее целью. Иная душа желала бы обойтись без этой исходной точки и тотчас же проникнуть в сверхчувственное. Но здоровая душа, даже если она вначале и избегала подобных размышлений, не имея к ним склонности, впоследствии все же отдастся им. Ибо сколько бы человек ни узнавал о сверхчувственном, отправляясь от иной исходной точки, твердую почву под ногами можно приобрести только путем такого рода размышлений, как нижеследующее.

В жизни души могут настать мгновения, когда она говорит сама себе так: ты должна быть в состоянии устраниться от всего, что может дать тебе внешний мир; иначе ты будешь вынуждена к признанию, с которым нельзя дальше жить, а именно – что ты лишь само себя изживающее противоречие. То, что ты воспринимаешь вовне, оно существует без тебя; оно было без тебя и будет без тебя.

Зачем в тебе ощущаются краски, раз твое ощущение может не иметь для них никакого значения? Зачем вещества и силы внешнего мира строят твое тело? Оно оживляется, слагаясь в твое внешнее явление. Внешний мир слагается в тебя. Ты замечаешь, что нуждаешься в этом теле. Ибо без внешних чувств, которые только оно одно может создать тебе, ты прежде всего ничего не мог бы пережить в себе. Таким, каков ты сейчас, ты был бы пуст без твоего тела. Оно дает тебе внутреннюю полноту и содержание. И тогда могут возникнуть те размышления, без которых не может обойтись человеческое бытие, если оно не хочет в известные, настающие для каждого человека мгновения вступить в невыносимое противоречие с самим собой. Это тело, оно живет так, что является ныне выражением душевного переживания. Процессы его таковы, что душа живет им и в нем переживает себя. Некогда это будет не так. Со временем то, что живет в теле, будет подчинено совсем другим законам, чем теперь, когда все в нем протекает для меня, для моего душевного переживания. Оно будет подчинено тем законам, по которым обращаются ко внешней природе вещества и силы, – законам, не имеющим больше никакого отношения ко мне и к моей жизни. Тело, которому я обязан моим душевным переживанием, будет принято в общий круговорот мира и останется в нем так, что не будет иметь ничего общего со всем тем, что я в себе переживаю.

Подобное размышление может вызвать во внутреннем переживании все ужасы мысли о смерти без того, чтобы к этому впечатлению примешались чисто личные чувства, обычно связанные в душе с этой мыслью. Эти чувства действуют так, что в присутствии их нелегко устанавливается то спокойное, невозмутимое настроение, которое необходимо для познавательного размышления. Более чем понятно, что человек ищет познания о смерти и о жизни души, независимой от разложения тела. Положение, в котором он находится по отношению к вопросам, о которых здесь идет речь, способно больше, чем что-либо другое в мире, затуманить объективный взгляд и заставить принять ответы, подсказанные желанием. Но в духовной области человек не может ни о чем приобрести истинного познания, если он не сумеет стать как бы совершенно непричастным и принимать так же охотно «нет», как и «да». Между тем стоит ему только добросовестно заглянуть в себя, чтобы стало совершенно ясным, что сознание об угасании со смертью тела также и душевной жизни он не принял бы с тем же спокойствием, как сознание, которое говорит о продолжении существования души после смерти. Конечно, есть люди, которые совершенно честно верят в уничтожение души вместе с прекращением телесной жизни и которые строят свою жизнь на этой мысли. Однако и о них можно сказать, что в своих чувствах они относятся к этой мысли отнюдь не беспристрастно. Они, правда, не позволяют себе под влиянием ужасов уничтожения доходить до того, чтобы желание, направленное на продолжение жизни, пересиливало в них доводы убедительного для них познания. Поэтому представления таких людей бывают нередко более объективны, чем представления тех, которые, сами того не зная, морочат себя или позволяют морочить себя доводами в пользу продолжения жизни по той причине, что в тайниках их души горит желание такового продолжения. Однако и у отрицателей бессмертия предвзятость бывает не менее велика. Но только она другого рода. Среди них можно встретить людей, которые создают себе определенное представление о том, что называется жизнью и существованием. Это представление приводит их к необходимости мыслить определенные условия, при которых единственно возможна эта жизнь. Из своих воззрений на жизнь они делают вывод, что по отпадении тела не может больше быть необходимых условий для жизни души. Эти люди не замечают, что они уже предварительно составили себе определенное представление об условиях, при которых единственно возможна жизнь, и что они только потому не могут верить в ее продолжение после смерти, что составленное ими представление не допускает возможности помыслить существование, свободное от тела. Они связаны если не своими желаниями, то представлениями, от которых никак не могут освободиться. В этой области существует еще много и других предвзятостей. Привести можно всегда только единичные примеры из всего многообразия подобных рассуждений.

Мысль, что тело, в процессах которого изживает себя душа, подпадет некогда внешнему миру и будет следовать законам, не имеющим никакого отношения ко внутреннему переживанию, – эта мысль ставит перед душой переживание смерти так, что к этому размышлению могут не примешиваться личные интересы. Так что это переживание может привести к чистому, безличному познавательному вопросу. Но тогда вскоре появляется ощущение, что мысль о смерти значительна не сама по себе, но лишь потому, что может пролить свет на жизнь. Человек неизбежно приходит к воззрению, что загадка жизни познаваема через сущность смерти.

То, что душа желает продолжения своего бытия, должно было бы во всяком случае сделать ее недоверчивой ко всем мнениям, которые она создает себе об этом продолжении. Ибо фактам мира нет никакого дела до того, что чувствует душа. Пусть она чувствует себя бессмысленной перед лицом своих собственных запросов, принужденная думать, что она может подобно пламени, возникающему из горючего вещества, вспыхивать из вещества своего тела и потом снова угасать. Это могло бы быть и так, хотя бы и ощущалось как бессмыслица. Когда душа обращает свой взор на тело, она должна считаться только с тем, что может явить ей тело.

Может показаться, как будто в природе действуют законы, которые приводят вещества и силы во взаимодействие, и как будто эти законы через некоторое время получают власть над телом и тогда втягивают его в этот общий круговорот. Эту мысль можно поворачивать как угодно: с точки зрения естественнонаучной она, пожалуй, и применима, но по отношению к истинной действительности она оказывается совершенно несостоятельной. Можно находить, что эта мысль одна только обладает научной ясностью и трезвостью, а все остальное лишь субъективная вера; это легко можно себе вообразить. Но при истинной непредвзятости на ней нельзя остановиться. И в этом все дело. Важно не то, что душа ощущает существом своим как необходимость, а то, что являет собой внешний мир, из которого заимствовано тело. Этот внешний мир после смерти вбирает в себя свои вещества и силы. И они следуют в нем тогда своим законам, для которых совершенно безразлично, что происходит в человеческом теле во время жизни. Эти законы (физического и химического порядка) относятся к телу так же, как и ко всякому другому безжизненному предмету внешнего мира. Невозможно думать иначе, как только так, что это безразличное отношение внешнего мира к человеческому телу наступает не только со смертью, но что оно таково уже и во время жизни. Не из жизни можно почерпнуть представление об участии чувственного внешнего мира в человеческом теле, но единственно только из этой мысли: со всем, что является в тебе носителем твоих внешних чувств, посредником для тех процессов, которыми живет твоя душа, со всем этим воспринимаемый тобою мир обращается так, как это являет тебе твое представление о нем, простирающееся за грани твоей жизни, – представление, считающееся с тем, что настанет время, когда у тебя не будет больше при себе всего того, в чем ты теперь себя переживаешь. Всякое другое представление об отношении чувственного внешнего мира к телу дает уже само собою почувствовать свою несостоятельность перед действительностью. Но представление, что действительное участие внешнего мира в теле обнаруживается только после смерти, не находится в противоречии ни с чем из того, что на самом деле переживается во внешнем и внутреннем мире. Душа не чувствует ничего невыносимого при мысли, что ее вещества и силы подпадают ходу событий внешнего мира, не имеющих ничего общего с ее собственной жизнью. При полной и непредвзятой отдаче себя жизни, она не может открыть в глубинах своих ни одного возникающего из тела желания, которое делало бы ей тягостной мысль о разложении после смерти. Невыносимое наступает лишь тогда, если при этом создается представление, будто возвращающиеся во внешний мир вещества и силы уносят с собой также и переживающую себя душу. Такое представление было бы невыносимо по той же причине, как и всякое другое, не вытекающее естественно из отдачи себя откровению внешнего мира.

Приписывать внешнему миру при жизни тела совсем иное участие в его жизни, нежели после смерти, – это мысль, ни на чем не основанная. Как мысль, не имеющая смысла, она должна постоянно отпрядывать назад от действительности. Между тем как мысль о совершенно одинаковом участии внешнего мира в теле при жизни, как и после смерти, – это вполне здравая мысль. Когда душа проникнута этой мыслью, она чувствует себя в полной гармонии с откровением действительности. Она может чувствовать, что благодаря этому представлению она не вступает в противоречие с фактами, которые говорят сами за себя, и к которым нельзя пристегнуть никакой искусственной мысли.

Не всегда отдают себе отчет, в какой прекрасной гармонии находится естественное, здоровое чувство души с откровением природы. Это может показаться до такой степени само собой понятным, что на это как будто не стоит даже обращать внимания; и все же это, по видимости незначительное явление может осветить многое. Нет ничего невыносимого в мысли, что тело разложится на свои элементы, но зато есть нечто бессмысленное в мысли, что то же самое постигнет и душу. Есть много личных человеческих доводов, показывающих, что это бессмысленно. С такими доводами объективное размышление не должно считаться. Но вполне безличная отдача себя тому, чему учит внешний мир, показывает, что этому внешнему миру нельзя при жизни приписывать иного участия в душе, нежели после смерти. Решающим является то, что эта мысль возникает как необходимая, и что она способна противостоять всем возражениям, которые можно привести против нее. Кто совершенно сознательно продумает ее, тот ее почувствует как непосредственную достоверность. Но так думают в действительности как верующие в бессмертие, так равно и отрицающие его. Последние скажут, пожалуй, что в законах, действующих в теле после смерти, содержатся также и условия его отправлений при жизни; но они ошибаются, если верят, что могут на самом деле представить себе, будто эти законы при жизни находятся в ином отношении к телу, как носителю души, нежели после смерти.

Само по себе возможно лишь такое представление, что то, особое сочетание сил, которое проявляется в теле, настолько же безучастно к телу, носителю души, как и то сочетание, которое обусловливает процессы в мертвом теле. Эта безучастность существует не по отношению к душе, а по отношению к веществам и силам тела. Душа переживает себя в теле, тело же живет с внешним миром, в нем и через него, и душевное не имеет для тела иного значения, чем события внешнего мира. Необходимо прийти к воззрению, что тепло и холод внешнего мира имеют для кровообращения такое же значение, как страх или стыд, испытываемые душой.

Итак, прежде всего человек чувствует в себе законы внешнего мира действующими в том совершенно особом сочетании, которое сказывается в образовании человеческого тела. Он ощущает это тело как часть внешнего мира. Но внутреннему сочетанию его он остается чужд. Внешняя наука отчасти выясняет теперь, каким образом законы внешнего мира сочетаются в том совершенно особом существе, каким является человеческое тело. Можно ждать, что в будущем знание это будет все более подвигаться вперед. Но как должна думать о своем отношении к телу душа, в этом не могут ничего изменить никакие успехи знания. Напротив, оно все яснее должно будет показать, что законы внешнего мира находятся в одинаковом отношении к душе как до, так и после смерти. Было бы иллюзией ждать, что с успехами познания природы выяснится из законов внешнего мира также и то, каким образом происходящие в теле процессы обусловливают душевную жизнь. Все отчетливее будут познаваться процессы, происходящие в теле во время жизни; но эти процессы всегда будут оказываться такими, что душа будет ощущать их столь же внешними по отношению к себе, как и то, что происходит в теле после смерти.

Поэтому во внешнем мире тело должно являться сочетанием сил и веществ, существующим и объяснимым само по себе, как член этого внешнего мира. Природа дает возникнуть растению и снова разлагает его. Она господствует над человеческим телом и уничтожает его внутри своего существа. Когда человек подходит к природе с таким размышлением, он может забыть себя и все, что есть в нем, и ощутить свое тело как часть внешнего мира. Когда он думает так о своем отношении к себе и к природе, он переживает в себе то, что можно назвать его физическим телом.

ВТОРАЯ МЕДИТАЦИЯ

Медитирующий пытается получить истинное представление о стихийном или эфирном теле

Через представление, которое душа должна составить себе по поводу факта смерти, она может быть повергнута в полную неуверенность относительно своего собственного существа. Это произойдет в том случае, если она думает, что не может ничего знать ни о каком другом мире, кроме как о мире внешних чувств и о том, что может познать об этом мире рассудок. Обычная душевная жизнь обращает свой взор на физическое тело. Она видит, как оно переходит после смерти в общий круговорот природы, не принимающей участия в том, что душа переживает до смерти как свое собственное бытие. Правда, она может знать (из предыдущей медитации), что физическое тело и во время жизни имеет к ней такое же отношение, как и после смерти: но это не ведет ее дальше признания внутренней самостоятельности ее собственного переживания до смерти. Что происходит с физическим телом после смерти, это показывает ей наблюдение внешнего мира. Для внутреннего переживания не существует такого наблюдения. Такой, какова она есть, эта душевная жизнь не может устремить взор за грань смерти. Если душа не в состоянии составить себе представлений, выходящих за грань того мира, который принимает в себя тело после смерти, то она не имеет также и возможности заглянуть по ту сторону смерти во что-либо иное, кроме как в пустое «ничто» по отношению ко всему душевному.

Для того, чтобы это могло быть иначе, душа должна была бы воспринимать внешний мир другими средствами, кроме внешних чувств и связанного с ними рассудка. Они сами принадлежат к телу и уничтожаются вместе с ним. То, что они говорят, никогда не может привести ни к чему иному, кроме как к выводу первичной медитации. А он состоит лишь в том, что душа может признаться себе: ты привязана к своему телу. Последнее подчинено законам природы, имеющим к тебе такое же отношение, как и прочие законы природы. Благодаря им ты часть внешнего мира, и внешний мир имеет часть в тебе, которая проявляется всего яснее, когда ты размышляешь о том, что делает этот мир с твоим телом после смерти. Для жизни он дает тебе внешние чувства и рассудок, которые делают для тебя невозможным видеть то, что происходит с твоим душевным переживанием по ту сторону смерти. Это признание может привести только к двум результатам. Или человек подавит в себе всякую дальнейшую пытливость относительно загадки души и откажется от какого-либо знания в этой области. Или же им будут сделаны усилия, чтобы внутренним душевным переживанием достигнуть того, в чем отказывает внешний мир. Эти усилия могут привести к тому, что сделают внутреннее переживание сильнее и энергичнее, чем оно бывает в обыкновенном существовании.

В обыкновенной жизни человек обладает известной силой своих внутренних переживаний, своих ощущений и мыслей. Например, он бывает занят какой-нибудь мыслью всегда лишь постольку, поскольку имеется к тому какой-нибудь внешний или внутренний повод. Но можно выбрать из ряда мыслей одну какую-нибудь мысль и без всякого повода начать снова и снова продумывать ее, внутренне напряженно переживать ее. Можно повторно делать эту мысль единственным предметом своего внутреннего переживания. И в это время можно не допускать до себя никаких внешних впечатлений или воспоминаний, готовых возникнуть в душе. Такую полную, исключающую все остальное отдачу себя известным мыслям или также ощущениям можно превратить в правильную внутреннюю деятельность. Чтобы такое внутреннее переживание привело к действительно значительным последствиям, оно должно быть предпринято непременно на основании определенных, проверенных законов. Такие законы указываются наукой о духовной жизни. Многие из них приведены в моей книге «Как достигнуть познания высших миров?» Таким путем достигается укрепление сил внутреннего переживания. Последнее как бы сгущается. Что благодаря этому происходит, это можно узнать из наблюдений над собой, которые наступают, если продолжать вышеозначенную внутреннюю деятельность достаточно долгое время. Конечно, в большинстве случаев понадобится много терпения, пока проявятся убедительные результаты. И кто не согласен в течение долгих лет прилагать это терпение, тот ничего особенного не достигнет. Здесь можно привести только пример подобных результатов. Они бывают различного рода. И то, что здесь будет приведено, применимо для продолжения медитативного пути, с описания которого мы начали.

Человек может долго упражняться в вышеуказанном внутреннем укреплении своей душевной жизни. Возможно, что он не переживет в себе ничего такого, что могло бы заставить его думать о мире иначе, чем он дотоле привык. Но затем однажды может произойти следующее. Конечно, то, что будет здесь описано, не произойдет совершенно одинаковым образом даже у двоих людей. Но кто захочет получить представление об одном из таких переживаний, тот уяснит себе и всю область, о которой здесь идет речь.

Может наступить мгновение, когда душа начнет внутренно переживать себя совершенно иначе, чем обыкновенно. В большинстве случаев это бывает сначала так, что душа как бы оживает, переходя от сна к сновидению. Но тотчас становится ясным, что это переживание нельзя сравнить с тем, что разумеют обычно под сновидением. Бываешь тогда совершенно исторгнут из мира внешних чувств и рассудка и однако переживаешь все так же, как и в обычной жизни, когда в бодрственном состоянии стоишь перед внешним миром. Чувствуешь побуждение представить себе это переживание. Для этого представления берешь те понятия, какие имеются в обыкновенной жизни, но очень хорошо знаешь, что переживаешь нечто совсем иное, чем то, к чему относятся эти понятия нормально. На последние смотришь только как на средства для выражения переживания, которого дотоле не испытывал и о котором знаешь, что в обыкновенном существовании оно невозможно. Чувствуешь себя как бы окруженным грозою и бурею. Слышишь гром и видишь молнии. Знаешь, что находишься в комнате в каком-то доме. Чувствуешь себя пронизанным силой, о которой дотоле ничего не знал. Потом чудится, что видишь в стенах вокруг себя трещины. Хочется сказать самому себе или лицу, стоящему рядом с тобой: дело плохо – молния ударила в дом, она настигает меня. Я чувствую себя схваченным ею. Она меня уничтожает. И после того, как пройдет целый ряд таких представлений, внутреннее переживание переходит опять в обычное душевное состояние. Находишь себя снова в себе, вместе с воспоминанием о только что пережитом. Если это воспоминание так же живо и точно, как и всякое другое, то оно дает возможность составить суждение о только что пережитом. Тогда непосредственно знаешь, что пережито было нечто такое, чего нельзя пережить никаким телесным чувством, а также и обыкновенным рассудком. Ибо чувствуешь, что только что сделанное описание, какое можно дать себе или другим, является только средством для выражения этого переживания. Выражение это хотя и является средством, чтобы объясниться по поводу пережитого, но само не имеет с ним ничего общего. Знаешь, что для такого переживания не нуждаешься ни в одном из своих внешних чувств. Кто сошлется здесь на скрытую деятельность внешних чувств или мозга, тот не знаком с истинным характером этого переживания. Он держится описания, которое говорит о молнии, громе, трещинах в стене, и поэтому думает, что душа пережила лишь отголоски обыденной жизни. Он принужден считать пережитое лишь за видение в обыкновенном смысле слова. Он не может думать иначе. Одно только упускает он из виду – то, что изображающий такое переживание пользуется словами: молния, гром, трещины в стене, как образами для пережитого, но что он не смешивает само переживание с образами. Правда, ему самому представляется, как если бы он действительно воспринимал эти образы. Но в данном случае он не так относится к явлению молнии, как когда он видит ее своими глазами. Видение молнии является для него чем-то, как бы простертым над действительным переживанием; сквозь молнию смотрит он на нечто совсем иное, чего нельзя пережить в чувственном мире.

Для правильного суждения необходимо, чтобы душа, переживающая подобное состояние, сумела совершенно здраво отнестись к внешнему миру, когда это переживание окончится. Она должна быть в состоянии правильно сравнивать испытанное ею особое переживание с переживанием обычного внешнего мира. Кто даже в обычной жизни склонен предаваться всяким мечтательным представлениям по поводу вещей, тот мало пригоден для такого суждения. Чем больше у человека здравого, хотелось бы сказать, трезвого чувства действительности, тем это лучше, когда дело идет о правдивом и значительном обсуждении подобных вещей. Отнестись с доверием к своим сверхчувственным переживаниям можно только тогда, когда имеешь право сказать себе по отношению ко внешнему миру, что принимаешь вещи и события отчетливо такими, каковы они есть.

Если все необходимые условия таким образом исполнены, и человек имеет основание признать, что он не сделался жертвой простого видения, то он знает, что пережил нечто такое, для наблюдения чего тело не послужило посредником. Наблюдение было произведено непосредственно, помимо тела, окрепшей в самой себе душой. Он получил представление о переживании вне своего тела. Ясно, что в этой области закономерные различия между мечтанием или иллюзией и подлинным, произведенным вне тела наблюдением могут быть установлены только в том же самом смысле, как и в области чувственных восприятий. Бывает, что какой-нибудь человек обладает живым вкусовым воображением и уже при одном представлении о лимонаде ощущает почти так, как если бы он его действительно пил. Но различие между тем и другим выяснится тем не менее из всей совокупности жизненных условий. То же самое можно сказать и о переживаниях вне тела. Чтобы прийти в этой области к представлениям совершенно убедительным, надо здраво вжиться в нее, приобрести способность наблюдать взаимную связь переживаний и таким образом исправлять одно другим.

Путем таких переживаний, как только что описанное, человек получает возможность не одними только внешними чувствами или рассудком, то есть орудиями тела, наблюдать то, что составляет часть его самого. Теперь он знает о мире не только другое, нежели о чем дают ему познание эти орудия; но он знает о нем по-другому. И это особенно важно. Душа, проходящая через внутреннее изменение, все более и более приходит к воззрению, что угнетающие ее вопросы бытия не могут быть разрешены в мире внешних чувств, потому что внешние чувства и рассудок не могут достаточно глубоко проникать в мир. Глубже проникают души, которые так изменяются, что могут переживать вне тела. В сообщениях, которые они могут давать о своих переживаниях, заключается то, что в состоянии разрешить душевные загадки.

Но переживание, протекающее вне тела, бывает совсем иного рода, чем переживание в теле. Это и выясняет нам наше суждение, которое мы могли составить себе относительно описанного переживания, когда после него наступило обычное бодрственное состояние души и установилось достаточно живое и ясное воспоминание. Душа ощущает чувственное тело отделенным от остального мира; она воспринимает его принадлежащим только к себе. Иначе бывает с тем, что переживаешь в себе вне тела. В такие моменты чувствуешь себя связанным со всем, что можно назвать внешним миром. Все окружающее чувствуешь связанным с собой, как в жизни внешних чувств – свою руку. По отношению к внутреннему душевному миру не существует безразличия внешнего мира. Ощущаешь себя в полной мере как бы сросшимся или сплетенным с тем, что можешь назвать миром. Все, что окружает созерцающую душу, так же связано с ней, как с физической головой – обе телесные руки. И все же можно говорить о некоторой части этого внешнего мира, которая больше связана с собственным твоим существом, нежели все прочее, – как можно сказать и о голове, что по отношению к рукам или ногам она является самостоятельным членом. Душа называет часть чувственного внешнего мира своим телом. Душа, переживающая вне этого тела, может также считать своею часть нечувственного внешнего мира. Когда человек достигает наблюдения этой области, лежащей по ту сторону мира внешних чувств, он может говорить, что ему принадлежит некое не воспринимаемое внешними чувствами тело. Это тело можно назвать стихийным или эфирным телом; причем слово «эфирное» не надо связывать с представлением о тонком веществе, называемом в физике «эфиром».

Как простое размышление об отношении человека к природному внешнему миру создает соответствующее фактам представление о физическом теле, так и странствие души в области, которые могут быть узрены вне чувственного тела, приводит к признанию стихийного или эфирного тела.

ТРЕТЬЯ МЕДИТАЦИЯ

Медитирующий пытается составить себе представление о ясновидческом познании стихийного мира

Когда человек начинает воспринимать не чувственным телом, но вне его – телом стихийным, то он переживает мир, неведомый восприятиям внешних чувств и обыкновенному рассудочному мышлению. Если сравнивать этот мир с чем-нибудь, принадлежащим к обычному переживанию, то придется сравнить его с миром воспоминаний или представлений памяти. Подобно тому как последние возникают из глубин души, так бывает и со сверхчувственными переживаниями стихийного тела. Но только при возникновении образа воспоминания душа знает, что он имеет отношение к прежнему переживанию в мире внешних чувств. Сверхчувственное представление точно так же содержит в себе известное отношение. Как представление памяти само собою заявляет о себе, как о чем-то, что нельзя назвать просто только образом фантазии, так бывает и с представлением сверхчувственным. Оно вырывается из душевного переживания, но тотчас же раскрывается как внутреннее переживание, имеющее отношение к чему-то внешнему. Образ воспоминания вызывает в душе нечто, что было пережито. Благодаря сверхчувственному представлению то, что когда-то или где-то существует в сверхчувственном мире, делается внутренним душевным переживанием. Таким образом, сама сущность сверхчувственных представлений показывает, что на них можно смотреть как на внутренне раскрывающиеся сообщения из сверхчувственного мира.

Как далеко можно уйти вперед в такого рода переживаниях сверхчувственного мира, это зависит от степени энергии, с которой человек добивается укрепления своей душевной жизни. Получает ли он просто понятие о том, что растение не есть только то, что воспринимается в мире внешних чувств, или же он получает подобное понятие о всей земле: и то, и другое принадлежит к одной и той же области сверхчувственного переживания. Когда человек, достигший способности восприятия вне своего чувственного тела, смотрит на растение, то кроме тех свойств, которые открывают ему его внешние чувства, он может воспринять в нем еще некий тонкий облик, проникающий все растение. Этот облик является ему как бы неким силовым существом, и он приходит к тому, что начинает рассматривать это силовое существо как то самое, что из веществ и сил чувственного мира строит растение и обусловливает обращение его соков. Пользуясь подходящим, хотя и не совсем точным выражением, он может сказать: в растении есть нечто, что таким же образом приводит в обращение его соки, как моя душа поднимает мою руку. Он обращает взор на нечто внутреннее в растении. И за этим внутренним в существе растения он должен признать самостоятельность по отношению к тому, что видят в растении его внешние чувства. Он должен также признать за ним, что оно существует до чувственного растения. Он достигает способности наблюдать за тем, как растение растет, увядает, дает семена и как из последних возникает новое растение. Сверхчувственный силовой облик бывает наиболее могуч, когда это наблюдение совершается над ростком растения. Тогда чувственное существо бывает сравнительно неприметно, сверхчувственное же, наоборот, многосложно. Оно заключает в себе все то, что из мира сверхчувственного работает над созиданием и ростом растения. При сверхчувственном наблюдении всей земли обнаруживается некое силовое существо, о котором можно с совершенной уверенностью знать, что оно существовало раньше, чем возникло все то, что на земле и в земле может быть воспринято чувственно. Этим путем человек приходит к переживанию перед собой сверхчувственных сил, которые в прошлые времена земли работали над ней. То, что он переживает таким образом, можно назвать эфирными или стихийными основными существами, или телами растения и земли, подобно тому, как тело, которым он воспринимает вне тела физического, он называет своим собственным стихийным или эфирным телом.

Уже в самом начале развития способности сверхчувственного наблюдения человек получает возможность приписывать некоторым вещам и процессам чувственного мира кроме их чувственных качеств еще и такие стихийные основные сущности. Он может говорить об эфирном теле растения или земли. Но стихийные сущности, наблюдаемые таким образом, бывают отнюдь не единственными, которые предстают сверхчувственному переживанию. О стихийном теле растения он скажет, что оно слагает в облик вещества и силы чувственного мира и таким путем изживается в чувственном теле. Но можно наблюдать еще другие сущности, которые ведут стихийное существование, не изживаясь во внешнем чувственном теле. Таким образом, для сверхчувственного наблюдения существуют еще и чисто стихийные существа. Человек переживает не только как бы некое дополнение к миру внешних чувств: он переживает целый мир, в котором чувственный мир представляется как бы наподобие кусков льда, плавающих в воде. Если бы кто-нибудь был в состоянии видеть один только лед, а не воду, то он мог бы приписать действительность только льду, а не воде. Кто хочет держаться только того, что открывают ему внешние чувства, тот отрицает сверхчувственный мир, в котором мир внешних чувств составляет только часть, подобно тому как плавающие в воде куски льда составляют только часть всей массы воды.

На это заметят, что люди, способные производить сверхчувственные наблюдения, пользуются при описании того, что они видят, выражениями, заимствованными у чувственных ощущений. Таким образом, можно встретить такие описания стихийного тела какого-нибудь существа из мира внешних чувств или существа чисто стихийного, в которых говорится, что оно является замкнутым в самом себе, разнообразно окрашенным световым телом. Оно вспыхивает красками, мерцает или светится, и можно заметить, что эти световые или цветовые явления суть обнаружения его жизни. То, о чем говорит наблюдатель, в сущности совершенно невидимо, и он сознает, что световой или цветовой образ имеет такое же отношение к предмету его восприятия, как, скажем, сочинение, в котором сообщается о каком-нибудь событии – к самому событию. И все же, это нельзя понимать в том смысле, как если бы это было только произвольное выражение чего-нибудь сверхчувственного посредством представлений, заимствованных из чувственных ощущений; во время наблюдения человек действительно имеет перед собой картину, похожую на впечатление внешних чувств. Это происходит оттого, что при сверхчувственном переживании освобождение от чувственного тела не бывает полным. Последнее все еще продолжает жить вместе со стихийным телом и переводит сверхчувственное переживание в чувственную форму. И описание какого-нибудь стихийного существа производится тогда действительно так, что оно оказывается как бы визионарным или фантастическим сочетанием впечатлений внешних чувств. Но, несмотря на это, даваемое таким образом описание бывает верной передачей пережитого. Ибо человек видел то, что он описывает. Ошибка, которая может произойти при этом, заключается не в описании видения как такового. Ошибка будет только тогда, если за действительность будет принято видение, а не то, на что указывает видение, как на отвечающую ему действительность.

Человек, который никогда не воспринимал цветов, – слепорожденный, – если он приобретет соответствующую способность, никогда не станет описывать стихийных существ, говоря, что они вспыхивают, как цветовые явления. Он будет пользоваться для выражения представлениями тех ощущений, которые ему привычны. Людям же, обладающим чувственным зрением, вполне свойственно пользоваться при описании таким выражением, как: вспыхивает цветовой образ. Таким путем они могут воссоздать ощущение того, что видел наблюдатель стихийного мира. И это не только при сообщении, которое ясновидящий, назовем так человека, способного наблюдать своим стихийным телом, делает неясновидящему, но также и при обмене сообщениями среди ясновидящих. В мире внешних чувств человек живет в своем чувственном теле, и последнее облекает для него его сверхчувственные наблюдения в формы внешних чувств; поэтому в земной жизни человека выражение сверхчувственных наблюдений посредством вызванных ими чувственных образов является первоначально все еще пригодным способом сообщения.

Дело в том, что воспринимающий такое сообщение имеет в душе переживание, находящееся в правильном отношении к данному событию. Чувственные образы сообщаются лишь затем, чтобы через них было нечто пережито. Такими, как они предстают, они не могут встретиться в мире внешних чувств. В этом и состоит их особенность. Потому-то они и вызывают переживания, которые не относятся ни к чему чувственному.

В начале своего ясновидения человек лишь с трудом будет освобождаться от выражения чувственного образа. Но при дальнейшем развитии этой способности непременно возникнет потребность найти более независимые изобразительные средства для сообщения виденного. Но тогда неизменно является необходимость объяснить сперва те знаки, которыми при этом пользуются. Чем больше в современной культуре будет возникать запрос, чтобы сверхчувственные познания получали всеобщую известность, тем больше будет выдвигаться потребность передавать эти познания посредством выражений, заимствованных из повседневной жизни в чувственном мире.

Сверхчувственные переживания могут проявляться так, что они по временам наступают у человека. Они тогда как бы находят на него. И ему представляется возможность путем собственного переживания узнавать кое-что о сверхчувственном мире в той мере, в какой этот мир более или менее часто благодатно озаряет его душевную жизнь. Но еще более высокая способность заключается в том, чтобы произвольно вызывать из обычной душевной жизни ясновидческое наблюдение. Путь к достижению этой способности в общих чертах заключается в энергичном и упорном внутреннем укреплении душевной жизни. Но многое зависит также и от достижения известного душевного настроения. Необходимо спокойное, невозмутимое отношение к сверхчувственному миру. Отношение, которое так же далеко от жгучего желания узнать возможно больше и возможно яснее, как и от отсутствия интереса к этому миру. Жгучее желание действует так, что оно простирает перед освобожденным от тела созерцанием как бы незримый туман. Отсутствие же интереса приводит к тому, что сверхчувственные вещи, хотя на самом деле и открываются, но остаются просто незамеченными. Это отсутствие интереса выражается иногда совсем особым образом. Есть люди, которые совсем искренне желали бы иметь переживания ясновидения. Но они заранее создают себе определенное представление о том, какими должны быть эти переживания для того, чтобы они могли признать их подлинность. И вот наступают действительные переживания; но они проскальзывают мимо, встреченные без интереса, оттого что они не таковы, какими они должны были бы быть по представлению людей.

При ясновидении, вызванном произвольно, во время внутренней деятельности души наступает мгновение, когда знаешь: вот душа переживает нечто, чего она не переживала доселе. Переживание это не есть какое-нибудь определенное ощущение; оно есть общее чувство, что имеешь перед собой не чувственный внешний мир, что ты находишься не в нем, но в то же время – и не в себе, как это бывает в обыкновенной душевной жизни. Внутреннее и внешнее переживания сливаются воедино в одно чувство жизни, которое было дотоле неизвестно душе, но о котором она знает, что не могла бы иметь его, если бы жила одними только внешними чувствами во внешнем мире или если бы жила только в своих обычных ощущениях и образах воспоминаний. Далее чувствуешь, что в это душевное состояние прокрадывается нечто из доселе неведомого мира. Но никак не можешь найти представлений для этого неведомого. Переживаешь, но не можешь себе представить. В то же время человеком, переживающим это, овладевает чувство, как если бы препятствие представить себе то, что просится в душу, заключалось в его чувственно-физическом теле. Если же он неизменно будет продолжать внутренние душевные усилия, то через некоторое время он почувствует себя победителем над сопротивлением своего тела. Аппарат физического рассудка до сих пор был приспособлен только к созданию представлений, связанных с переживаниями чувственного мира. Вначале он оказывается неспособным возвысить до ступени представления то, что хочет открыться из сверхчувственного мира. Его надо сперва переработать, чтобы он стал на это способен. Подобно тому, как ребенок видит развертывающийся вокруг него внешний мир, но аппарат его рассудка должен быть сперва подготовлен переживанием этого внешнего мира, чтобы начать создавать себе представления об окружающем, – так и человек бывает вообще не в состоянии представить себе сверхчувственный мир. То же самое, что происходит в ребенке, производит и ясновидящий над аппаратом своих представлений. Он подвергает этот аппарат действию своих окрепших мыслей. В силу этого последний постепенно изменяется. Он становится в силах ввести сверхчувственный мир в жизнь представлений. Человек чувствует, как внутренней душевной работой он действует созидательно на свое собственное тело. Сперва оно оказывает тяжелое противодействие душевной жизни; человек чувствует его в себе как какой-то чуждый предмет. Потом он замечает, как оно все больше приспособляется к переживанию души; под конец он уже больше не чувствует тела, но зато он имеет перед собой сверхчувственный мир; таким же образом он не воспринимает и глаз, посредством которого видит мир красок. Прежде, чем душа сможет увидеть сверхчувственный мир, тело должно стать неощутимым. Если таким образом ему удастся достигнуть независимого душевного ясновидения, то, как общее правило, он всегда сможет снова вызвать это состояние при сосредоточении на какой-нибудь мысли, которую он может особенно сильно переживать в себе. В результате отдачи себя такой мысли будет наступать ясновидение. Сначала человек не будет еще в состоянии увидеть что-нибудь вполне определенное из того, что он хочет видеть. В душевную жизнь будут вмешиваться сверхчувственные вещи и события, которых он отнюдь не готовился увидеть и которых как таковых вовсе не хотел вызвать. Однако при дальнейшем внутреннем напряжении ему удастся направить духовный взор также и на те предметы, которые он намеревается узнать. Подобно тому, как пытаются вызвать в памяти забытое переживание тем, что вызывают в душе другое, родственное ему, так и ясновидящий может исходить из переживания, о котором имеет основание думать, что оно находится в связи с искомым. Если он будет интенсивно отдаваться уже знакомому переживанию, то часто через некоторое время к нему присоединится и то, что он хотел пережить. Вообще же надо заметить, что для ясновидящего спокойное выжидание благоприятного мгновения имеет величайшую важность. Не следует насильственно добиваться чего-либо. Если желанное переживание не наступает, то лучше пока отказаться от него и найти к нему случай еще раз впоследствии. Познавательный аппарат человека нуждается для известных переживаний в спокойствии. У кого нет терпения выжидать такого созревания, тот будет делать неверные или неточные наблюдения.

ЧЕТВЕРТАЯ МЕДИТАЦИЯ

Медитирующий пытается составить представление о «Страже порога»

Когда душа достигнет способности наблюдать что-либо вне чувственного тела, для нее могут наступить известные трудности в жизни чувств. Она может увидеть себя вынужденной занять по отношению к самой себе совершенно иное положение, чем к какому привыкла раньше. Она находилась к миру внешних чувств в таком отношении, что смотрела на него как на мир внешний, а на внутренние переживания – как на свою собственность. К сверхчувственному внешнему миру она не может отнестись так. Воспринимая этот внешний мир, она тотчас же как бы сливается с ним; она не может представить себя отделенной от него, как она представляет себя отделенной от внешнего чувственного мира. Поэтому все, что она может назвать по отношению к этому сверхчувственному внешнему миру своим внутренним миром, получает особые черты, которые сначала трудно бывает соединить с представлениями о внутреннем. Нельзя больше сказать: я мыслю, я чувствую, или: у меня есть мысли, и я слагаю их. Надо сказать: нечто мыслит во мне, нечто зажигает во мне чувства, нечто слагает мысли, так что они выступают совершенно определенно и оказываются присутствующими в сознании.

В этом чувстве может заключаться что-то чрезвычайно гнетущее, если характер сверхчувственного переживания дает уверенность в том, что на самом деле переживаешь действительность, а не предаешься фантастике и иллюзии. То, как оно проявляется, может показать, что сверхчувственный внешний мир хочет почувствовать себя, хочет помыслить себя, но что-то мешает ему осуществить это желание. В то же время испытываешь ощущение, что то, что так просится в душу, это и есть настоящая действительность, и что только она одна может объяснить все то, что дотоле переживалось как действительность. Это ощущение принимает еще и такую форму, что сверхчувственная действительность является чем-то, по ценности своей далеко затмевающим доселе ведомую душе действительность. Это ощущение потому имеет в себе что-то гнетущее, что приходишь к мысли: следующий шаг, который предстоит тебе сделать, ты должен захотеть его сделать. В самом существе того, чем ты стал благодаря своему внутреннему переживанию, заключена необходимость сделать этот шаг. Если бы этот шаг не был сделан, то тебе пришлось бы ощутить это как отрицание того, что ты есть или даже как самоуничтожение. Тем не менее может явиться и такое чувство, что ты не в состоянии его сделать или что если и попытаешься его по возможности сделать, то все-таки он будет несовершенным.

Все это превращается в представление: душе, такой, какова она теперь, предстоит задача, с которой справиться она не может; ибо, оставаясь такой, какова она сейчас, она не может быть принята сверхчувственным внешним миром, потому что последний не хочет иметь ее в себе. Таким образом, душа начинает чувствовать себя в противоречии со сверхчувственным миром; она принуждена сказать себе: ты не такова, чтобы мочь слиться с этим миром. Но только он может показать тебе истинную действительность, а также и то, как сама ты относишься к этой истинной действительности; таким образом, ты отлучила себя от подлинного наблюдения истины. Это чувство знаменует собой опыт, который получает все более и более решающее значение относительно ценности твоей собственной души. Чувствуешь, что всей полнотой своей жизни пребываешь в заблуждении. Однако это заблуждение отличается от других заблуждений. Последние мыслятся, это же переживается. Заблуждение мысленное устраняется, когда неверная мысль заменяется верной. Пережитое заблуждение стало частью самой душевной жизни; ты сам теперь – заблуждение; нельзя его просто исправить; ибо, как тут ни думай, а оно все же здесь, оно часть действительности, и притом – твоей собственной действительности. Такое переживание заключает в себе что-то уничтожающее для твоей собственной сущности. Ощущаешь, как твой внутренний мир мучительно отталкивается всем тем, чего страстно желаешь. Эта боль, ощущаемая на известной ступени душевного странствия, далеко превосходит все то, что можно испытать как боль в мире внешних чувств. И поэтому она может превысить все то, до чего человек дорос своей предшествовавшей душевной жизнью. Она может заключать в себе что-то оглушающее. Душа стоит перед жутким вопросом: откуда мне взять силы, чтобы вынести возложенную на меня задачу? И она должна найти эти силы в своей собственной жизни. Они состоят в том, что можно назвать внутренним мужеством, внутренним бесстрашием.

Чтобы сделать дальнейшие шаги в душевном странствии, необходимо прийти к тому, чтобы изнутри раскрылись такие силы выносить свои переживания, которые давали бы внутреннее мужество и внутреннее бесстрашие, – силы, каких вовсе не требуется для жизни в теле внешних чувств. Такие силы достигаются только через истинное самопознание. В сущности, только на этой ступени развития видишь, как мало на самом деле ты знал о себе до сих пор. Раньше ты отдавался внутреннему переживанию, не рассматривая его так, как рассматривают часть внешнего мира. Но благодаря тем шагам, которые привели к способности переживать вне тела, человек получает особые средства для самопознания. Он учится до некоторой степени смотреть на себя с такой точки зрения, которая является только тогда, когда находишься вне чувственного тела. И описанное угнетающее чувство само уже есть начало истинного самопознания. Переживание себя заблуждающимся в своем отношении к внешнему миру показывает человеку, какова в действительности его собственная душевная сущность.

Природе человеческой души свойственно ощущать такое откровение о самой себе как что-то мучительное. Только когда почувствуешь эту муку, узнаешь, как сильно вполне понятное желание считать себя, оставаясь таким, каков ты есть, за человека ценного и значительного. Пусть то, что это так, покажется тебе безобразным: необходимо стать лицом к лицу с этим безобразием самого себя. Раньше ты не чувствовал этого безобразия только потому, что никогда действительно не проникал своим сознанием в собственную сущность. Только в такое мгновение впервые замечаешь, в какой степени ты любишь в себе то, что теперь приходится ощущать как безобразие. Могущество себялюбия является в полном своем объеме. В то же время обнаруживается, как мало ты склонен отбросить это себялюбие. Трудность оказывается очень большой даже уже тогда, когда дело идет о свойствах души, касающихся обычной жизни, ее отношения к другим людям. Через истинное самопознание узнаешь, например, такие вещи: доселе ты считал, что относился к такому-то человеку доброжелательно, а на самом деле ты питал к нему скрытую в глубине души зависть или ненависть, или что-то подобное. Знаешь, что эти не обнаруживающиеся до сих пор чувства наверно захотят когда-нибудь проявиться. И понимаешь, что было бы совершенно поверхностным сказать себе: вот ты теперь узнал, как обстоит у тебя дело; так уничтожь же в себе зависть и ненависть. Ибо становится ясным, что при всех этих мыслях ты наверно окажешься очень слабым, когда жажда удовлетворить ненависть или изжить зависть вырвется из души с как бы первобытной силой. Такие частичные самопознания возникают у того или другого человека в зависимости от особого склада его душевного существа. Они появляются, когда наступает переживание вне чувственного тела, ибо только тогда самопознание становится истинным и не может быть больше затемнено желанием увидать себя таким или иным, каким было бы приятно оказаться.

Эти особые самопознания бывают мучительными, гнетущими для души. Но кто хочет приобрести способность переживать вне тела, тот не может избежать их. Ибо они наступают необходимо благодаря тому совсем особому отношению, в которое человек должен встать к своей собственной душе. Но нужны еще большие душевные силы, когда дело касается всеобщего и целого человеческого самопознания. Наблюдаешь себя с такой точки зрения, которая лежит за гранью прежней душевной жизни. Говоришь самому себе: ты смотрел на вещи и события мира сообразно твоей человеческой сущности и так судил о них. Попытайся представить себе, что ты не можешь их так рассматривать и так судить о них. Но тогда ты вообще перестал бы быть тем, что ты есть. У тебя не было бы внутренних переживаний. Ты сам был бы ничем. Так должен сказать себе не только тот, кто живет в повседневности и лишь изредка создает себе представления о жизни и о мире. Так должен сказать себе каждый ученый, каждый философ. Ибо и философия есть только наблюдение и обсуждение мира сообразно свойствам человеческой душевной жизни. Но такое обсуждение не может слиться со сверхчувственным внешним миром. Оно отвергается этим последним. А тем самым отвергается и все то, чем ты был до сих пор. Оглядываешься на всю свою душу, на свое «Я» как на то, что приходится сбросить с себя, если хочешь вступить в сверхчувственный мир. И все-таки душа не может не считать это «Я» своей подлинной сущностью, пока она не вступает в сверхчувственный мир. Она принуждена видеть в нем истинную сущность человека. Она должна сказать себе: через это мое «Я» должна я создавать себе представления о мире; это мое «Я» нельзя мне утратить, если я не хочу утратить самое себя как существо. В ней господствует сильнейшее стремление повсюду сохранить свое «Я», чтобы не потерять всякую почву под ногами. Душа должна по справедливости ощущать таким образом в обыденной жизни; но ей нельзя больше так ощущать, когда она вступает в мир сверхчувственный. Здесь она должна переступить через порог, за которым ей надлежит покинуть не только то или иное ценное достояние, но покинуть то, чем она была доселе для самой себя. Она должна быть в состоянии сказать себе: то, что считалось тобой доселе за твою основную правду, необходимо, чтобы за порогом сверхчувственного мира это могло явиться тебе самым жестоким заблуждением.

Перед таким требованием душа может содрогнуться и отступить. То, что ей предстоит сделать, она может ощутить в такой степени как отдачу себя, как признание ничтожества своей собственной сущности, что у этого порога она сознается себе в своем бессилии удовлетворить этому требованию. Это сознание может принимать всевозможные формы. Оно может проявиться совершенно инстинктивно, и человеку, который думает и действует в духе этого признания, оно может представиться чем-то совсем иным, а не тем, что оно есть на самом деле. Он может, например, ощутить глубокое отвращение ко всяким сверхчувственным истинам. Он может счесть их за мечтания или за фантастику. Он поступает так только потому, что в неведомых ему самому глубинах души он питает тайный страх перед этими истинами. Он ощущает, что он в состоянии жить только с тем, что открывают ему его внешние чувства и рассудок. Поэтому он избегает подходить к порогу сверхчувственного мира. И это избегание он облекает в такую форму, будто то, что находится за порогом, несостоятельно перед лицом разума и науки. Но дело в том, что он любит разум и науку такими, какими он их знает только потому, что они связаны с его «Я». Дело идет здесь о самой общечеловеческой форме себялюбия. Последнюю же нельзя взять с собою в сверхчувственный мир.

Но может случиться и так, что человек не остановится на этой инстинктивной задержке перед порогом; что он сознательно дойдет до него и потом повернет назад, потому что ощутит страх перед тем, что ему предстоит. Тогда нелегко ему будет изгладить действия, оказанные на его обычную душевную жизнь приближением к порогу. Они будут заключаться в последствиях, которые испытанное им бессилие быстро охватит всю его душевную жизнь.

Дальнейшее заключается в том, чтобы человек усвоил себе способность отбрасывать при вступлении в сверхчувственный мир все, что он ощущает в обыкновенной жизни как самую крепкую правду, и чтобы он научился ощущать вещи и судить о них по-иному. Но он должен также ясно сознавать, что когда он будет снова в мире внешних чувств, то он снова должен будет пользоваться и тем родом ощущений и суждений, которые имеют силу для этого мира. Он должен научиться не только жить в двух мирах, но и жить в обоих мирах совершенно различно. Находясь обычно в мире внешних чувств и рассудка, он не должен умалять значение здравого суждения по той причине, что в ином мире он вынужден применять иной род суждения.

Трудно для человеческого существа занять такое положение. Эта способность достигается продолжительным, усиленным и терпеливым укреплением душевной жизни. Переживая опыт, связанный с приближением к порогу, человек ощущает, что для обыкновенной душевной жизни – благодеяние не быть доводимым до этого порога. Ощущения, возникающие в нем, таковы, что об этом благодеянии нельзя думать иначе, как что оно проистекает от какого-то властного существа, защищающего человека от опасности пережить у порога ужасы самоуничтожения. За внешним миром, который дан в обычной жизни, сокрыт иной. У порога его стоит строгий Страж, способствующий тому, чтобы человек ничего не узнавал из законов сверхчувственного мира. Ибо все сомнения, всякую неуверенность относительно этого мира все же легче перенести, чем созерцание того, что надо оставить позади, если хочешь вступить в сверхчувственный.

Человек остается защищенным от описанных переживаний, пока сам не подойдет к этому порогу. Если он слышит рассказы об этих переживаниях от людей, которые подходили к порогу или переступили его, то это ничего не меняет в его защищенности. Напротив того, воспринятое таким образом может сослужить ему хорошую службу, когда он подойдет к порогу. В этом случае, как и во многих других, если человек имел возможность заранее составить себе представление о предстоящем ему поступке, то он может выполнить его лучше, чем если бы он ничего не знал о нем. В самопознании же, которое странник должен приобрести в сверхчувственном мире, ничего не изменится от такого предварительного знакомства. Поэтому, когда некоторые ясновидящие или лица, близко знакомые с сущностью ясновидения, утверждают, что об этих вещах вообще не надо говорить в кругу людей, не стоящих непосредственно перед решением проникнуть в сверхчувственный мир, то это не соответствует действительности. Мы живем теперь в такое время, когда люди должны все более знакомиться с сущностью сверхчувственного мира, если они хотят быть душевно на высоте предъявляемых им жизнью запросов. Распространение сверхчувственных познаний, а вместе с тем и познаний о Страже порога, принадлежит к задачам настоящего и ближайшего будущего.

ПЯТАЯ МЕДИТАЦИЯ

Медитирующий пытается составить представление об «астральном теле»

Когда человек переживает стихийным телом сверхчувственный внешний мир, то он бывает не так резко отделен от последнего, как он бывает отделен от своей физической среды при переживании в чувственном теле. Тем не менее к этому сверхчувственному внешнему миру у него существует отношение, которое можно выразить в словах, говоря, что человек связал с собой известные составные части стихийного мира в виде особого стихийного тела, подобно тому как в физическом теле он несет на себе вещества и силы внешнего физического мира. Замечаешь, что это так, когда хочешь ориентироваться в мире сверхчувственном вне своего чувственного тела. Может случиться, что перед тобой будет какое-нибудь событие или существо сверхчувственного мира. Оно может быть налицо, его можно видеть; но не будешь знать, что это такое. Если ты достаточно силен, то можешь прогнать его; однако только тем, что энергичным воспоминанием о своем опыте в чувственном мире опять возвратишься к последнему. Но, оставаясь в сверхчувственном мире, не можешь сравнивать увиденное существо или событие с другими. А между тем только путем сравнения и можно было бы ориентироваться в значении увиденного. Таким образом, созерцание сверхчувственного мира может ограничиться тем, что будешь воспринимать единичные вещи, но не сможешь свободно переходить от одного к другому. Тогда будешь чувствовать себя прикованным к единичному.

Можно начать искать причину этого ограничения. Найти ее удается только тогда, когда путем дальнейшего внутреннего развития, которое еще больше укрепит душевную жизнь, достигнешь того, что в каком-нибудь отдельном случае этого ограничения больше не будет. Но тогда замечаешь, что причина, почему ты не мог переходить от одного увиденного к другому, лежит в твоей собственной душе. Узнаешь, что созерцание сверхчувственного мира отличается от восприятия чувственного мира еще тем, что в последнем, например, при правильной деятельности глаза можно видеть все видимое. Если видишь одно, то теми же глазами можешь видеть и другое. В сверхчувственном мире не так. Орган сверхчувственного восприятия в стихийном теле может оказаться достаточно развитым, чтобы сделать возможным переживание того или другого факта, но чтобы увидать что-нибудь еще иное, для этого требуется новое, особенное развитие этого органа. Такое развитие сопровождается ощущением как бы пробуждения органа для определенной части сверхчувственного мира. Чувствуешь, как если бы стихийное тело находилось по отношению к сверхчувственному миру в состоянии сна и как если бы для каждой отдельной вещи необходимо было сначала пробудить его. Действительно, можно говорить о сне и бодрствовании в стихийном мире. Но только для этого мира сон и бодрствование не являются сменой состояний, как это бывает в жизни в пределах чувственного мира. Оба состояния присутствуют в человеке одновременно. Пока человек не приобрел способности переживать своим стихийным телом, последнее спит. Человек всегда носит в себе это тело, но в состоянии сна. С укреплением душевной жизни начинается пробуждение, но сначала только одной части этого тела. Затем начинаешь все больше вживаться в этот стихийный мир, пробуждая все большие области своего собственного стихийного существа.

В самом стихийном мире ничто не может содействовать этому пробуждению души. Сколько бы человек уже ни научился видеть, увиденное вовсе не способствует тому, чтобы можно было видеть и дальнейшее. Душа не может приобрести свободного движения в сверхчувственном мире с помощью чего-нибудь, почерпнутого ею в окружающем стихийном мире. Если продолжать упражнения в укреплении души, то для известных областей эта подвижность будет приобретаться все в большей и большей степени. Благодаря всему этому замечаешь в себе нечто такое, что не принадлежит к стихийному миру, но что открываешь в себе самом при переживании этого мира. Находишь себя в сверхчувственном мире отдельным существом, которое является как бы руководителем твоего стихийного тела, как бы господином его, постепенно пробуждающим это тело к сверхчувственному сознанию.

Когда достигаешь этого, душу охватывает чувство огромного одиночества. Видишь себя посреди простирающегося во все стороны стихийного мира; видишь только одного себя среди бесконечных стихийных просторов как существо, которое не может нигде увидеть себе подобного. Это не означает, что всякое развитие ясновидения ведет к этому жуткому одиночеству; но кто сознательно, своей собственной силой, усваивает себе душевную крепость, тот непременно приходит к нему. И если он следует указаниям, шаг за шагом получаемым им от учителя, чтобы подвинуться вперед в развитии, то, может быть, не скоро, но когда-нибудь он все-таки узнает, что учитель предоставил его самому себе. Он сначала почувствует, что покинут им и предоставлен одиночеству в стихийном мире. Впоследствии лишь узнает он, что учитель мудро обращался с ним, что он должен был оставить его на самого себя, когда явилась необходимость такой самостоятельности.

Как бы изгнанным в стихийный мир кажется сам себе человек на этой ступени душевного странствия. Но если, благодаря внутренним упражнениям, у него будет достаточно душевной силы, то он может идти дальше. Он может начать видеть, как возникает не в стихийном мире, но в нем самом – новый мир, не тождественный ни с чувственным, ни со стихийным миром. К первому сверхчувственному миру для него присоединяется второй. Этот второй сверхчувственный мир есть, прежде всего, мир совершенно внутренний. Чувствуешь, что несешь его в себе самом и что находишься наедине с ним. Если сравнивать это состояние с чем-нибудь из внешнего мира, то можно сравнить его с состоянием человека, который пережил смерть всех своих любимых и близких и хранит в своей душе только воспоминание о них. Они еще продолжают жить для него только как его мысли. Так переживаешь во втором сверхчувственном мире. Несешь этот мир в себе, но знаешь, что ты отделен от истинной его действительности. Однако то, что живет в душе от этой действительности, само имеет совсем иную действительность, чем простые образы воспоминаний в чувственном мире. Этот сверхчувственный мир живет в твоей собственной душе своей самостоятельной жизнью. Все, что ни есть в душе, стремится наружу из нее, порывается к чему-то иному. Таким образом, чувствуешь в себе некий мир, но чувствуешь так, как если бы этот мир не хотел оставаться в твоей душе. Это вызывает чувство, как если бы каждая частность этого мира разрывала себя. Можно дойти до того, что эти частности начнут сами высвобождаться, что они как бы раздерут что-то похожее на душевную оболочку и покинут душу. Тогда можно почувствовать себя обедневшим, лишившимся всего, что таким образом вырвалось из души. Тогда узнаешь, что та часть чувственного содержания твоей души, которую ты умеешь любить ради нее самой, а не потому только, что она находится в твоей собственной душе, – что эта часть занимает в ней особое положение. То, что ты можешь любить с таким самоотвержением, это не отрывается от твоей души; оно хотя тоже вырывается наружу из души, но как бы берет с собой эту душу. Оно уводит ее туда, где оно живет в своей действительности. Происходит как бы некоторое соединение с действительным существом, между тем как дотоле носил в душе лишь как бы отражение этого существа. Но подразумеваемая здесь любовь должна быть такою, какая может быть пережита в сверхчувственном мире. В чувственном мире можно только готовиться к такой любви. Но готовятся к ней тем, что укрепляют в себе в чувственном мире способность любви. Чем сильнее любовь, к которой ты способен в чувственном мире, тем больше остается у души этой способности любви для мира сверхчувственного. Это относится и к частностям сверхчувственного мира, так что невозможно, например, достигнуть реальных сверхчувственных существ, связанных с растениями чувственного мира, если не любишь растений в чувственном мире. Однако относительно этих вещей легко впасть в ошибку. Может случиться, что в чувственном мире человек проходит мимо растений без всякой любви; и, несмотря на это, в его душе может таиться несознаваемая им склонность к миру растений. И эта любовь может проснуться в нем, когда он вступит в мир сверхчувственный.

Это соединение с существами сверхчувственного мира может зависеть как от любви, так и от других душевных качеств; например, от уважения или благоговения, которые душа может испытывать в сверхчувственном мире к какому-нибудь существу, когда она чувствует еще только, как возникает в ней отражение этого существа. Но это всегда будут такие качества, которые надо относить к внутренним и душевным. Так происходит познание тех существ сверхчувственного мира, к которым душа с помощью этих качеств сама открывает себе доступ. Тем, что человек своими отношениями к отражениям существ открывает себе доступ к ним, он прокладывает себе верный путь к ориентированию в сверхчувственном мире. В мире чувственном начинаешь любить существо после того, как узнал его; во втором, сверхчувственном мире можно перед встречей с действительностью полюбить ее отображение, потому что это отображение наступает прежде встречи.

То, что душа познает в себе таким образом, не есть стихийное тело. Ибо оно относится к последнему, как его пробудитель. Это есть существо, которое находится в душе и которое переживаешь так, как пережил бы себя, если бы во сне не лишался сознания, а ощущал бы себя сознательно вне своего физического тела и при пробуждении воспринимал бы себя как пробудителя. Так учится душа познавать находящееся в ней существо, которое является третьим после физического и стихийного тела. Назовем это существо астральным телом, и пусть это слово означает здесь пока только то, что изживается таким образом во внутреннем бытии души.

ШЕСТАЯ МЕДИТАЦИЯ

Медитирующий пытается составить представление о «теле Я» или «теле мысленном»

При переживании в астральном теле испытываешь с большей силой чувство своего пребывания вне чувственного тела, чем при переживании в теле стихийном. В последнем чувствуешь себя вне той области, в которой находится чувственное тело; но все же при этом ощущаешь и его. В астральном же теле ощущаешь само чувственное тело как что-то внешнее. При переходе в стихийное тело ощущаешь как бы расширение своего собственного существа, при вживании же в астральное тело испытываешь, напротив, как бы скачок в другое существо. И чувствуешь, как на это существо действует духовный мир других существ. Ощущаешь себя так или иначе связанным или даже родственным с этими существами. И постепенно узнаешь, как сами эти существа относятся друг к другу. Мир расширяется для человеческого сознания в сторону духа. Человек созерцает духовных существ, обусловливающих, например, то, что характер следующих друг за другом эпох развития человечества определяется действительно существами. Это Духи Времени или Начала. Знакомишься и с другими существами, душевное бытие которых протекает в том, что их мысли являются в то же время действенными силами природы. Приходишь к сознанию, что только для чувственного восприятия силы природы являются тем, за что принимает их это чувственное восприятие. Что повсюду, где действует какая-нибудь сила природы, в действительности изживается мысль какого-нибудь существа, подобно тому как в движении руки изживается душа человека. Все это не надо понимать в таком смысле, как если бы на основании какой-либо теории человек примышлял для явлений природы каких-нибудь стоящих позади них существ; человек, переживающий себя в астральном теле, вступает с этими существами в такое свободное от абстрактных понятий конкретное отношение, с каким в чувственном мире он подходит к другим индивидуальным людям. В области этих существ, к которым таким образом приближаешься, можно различить ряд ступеней и говорить о мире высших Иерархий. Тех существ, мысли которых открываются чувственному восприятию как силы природы, можно назвать Духами Формы.

Переживание в этом мире обусловливает то, что свое существо внутри чувственного мира начинаешь воспринимать как что-то в такой же мере внешнее, в какой для нашего зрения в чувственной жизни является внешним растение. Этот род пребывания вне того, что в обыденной жизни человек принужден ощущать, как весь объем своего собственного существа будет восприниматься, как что-то в высшей степени болезненное, до тех пор, пока к нему не присоединится еще иное переживание. Впрочем, при усиленной внутренней душевной работе, которая ведет к настоящему сгущению и укреплению душевной жизни, эта боль может и не проявиться в такой особенно сильной степени. Ибо одновременно со вживанием в астральное тело может происходить и медленное вступление в это иное переживание.

Это иное переживание состоит в том, что все, бывшее у тебя раньше на душе, ты можешь ощущать как своего рода воспоминание, и тогда относишься к своему «Я», каким оно было раньше, как относятся в чувственном мире к воспоминаниям. Только посредством такого переживания завоевываешь полное сознание, что поистине сам, своим собственным существом, живешь совсем в ином мире, нежели мир чувственный. Отныне знаешь, что бывшее доселе «Я» ты несешь в себе, как что-то иное, отличное от того, что ты есть в действительности. Теперь ты можешь противопоставить себя самому себе. И получаешь представление о том, что стоит ныне перед твоей собственной душой и о чем она раньше говорила: это я сама. Теперь она не говорит больше: это я сама, но: я несу это как что-то при себе. Как в обыденной жизни «Я» чувствует себя чем-то самостоятельным по отношению к прежнему «Я». Оно чувствует себя принадлежащим к миру чисто духовных существ. И таким образом узнаешь, как показывает этот опыт, – опять-таки опыт, а не теория, – чем было на самом деле то, на что ты до сих пор смотрел как на «существо своего Я». Оно являлось сотканным из образов воспоминаний, созданных телами чувственным, стихийным и астральным, подобно тому, как зеркалом создается отражение. Как человек не отожествляет себя со своим отражением в зеркале, так и душа, изживающая себя в духовном мире, не отожествляет себя с тем, что переживает она как самое себя в мире чувственном. Сравнение с зеркальным отражением может быть принято, конечно, только как сравнение. Ибо отражение исчезает, когда человек соответственно меняет свое положение по отношению к зеркалу. Ткань же, как бы сотканная из образов воспоминаний и являющая собою то, что человек считает своим существом в чувственном мире, имеет большую самостоятельность, чем отражение. Она имеет в своем роде собственное существо. И все же по отношению к истинному бытию души она лишь как бы образ собственного существа. Истинное бытие души ощущает, что оно нуждается в этом образе для своего самооткровения. Оно знает, что оно само есть нечто иное, но что оно никогда не могло бы ничего действительно узнать о себе, если бы сперва не постигло себя как свое собственное отражение в том мире, который после его восхождения в духовный мир стал для него миром внешним.

Ткань образов воспоминаний, которую человек рассматривает отныне как свое прежнее «Я», можно назвать «телом Я» или «телом мысленным». Слово «тело» в этой связи следует понимать в более широком смысле по сравнению с тем, что принято обычно называть «телом». «Тело» означает здесь все то, что переживаешь при себе и о чем не говоришь, что это ты, а только – что имеешь это при себе.

И когда ясновидящее сознание достигнет способности переживать как сумму образов воспоминаний все то, что оно до сих пор обозначало как себя, только тогда оно сможет приобрести в истинном смысле и некоторый опыт о том, что скрыто за явлением смерти. Ибо оно подошло теперь к сущности поистине действительного мира, в котором оно чувствует себя существом, способным удерживать как бы в некой памяти все, что переживается в чувственном бытии. Чтобы продолжать свою дальнейшую жизнь, это пережитое в чувственном бытии нуждается в существе, которое могло бы удерживать его так же, как в чувственном бытии удерживает обычно «Я» образы воспоминаний. Сверхчувственное познание обнаруживает, что человек обладает бытием в мире духовных существ и что он сам хранит в себе чувственное бытие как воспоминание. На вопрос: что станет со всем тем, что я есть теперь, после смерти? – ясновидческое исследование отвечает так: ты будешь тем, что ты сохранишь от самого себя в силу твоего бытия как духовного существа среди других духовных существ.

Человек познает природу этих существ и внутри ее – свою собственную природу. И это познание бывает непосредственным переживанием. Благодаря ему узнаешь, что духовные существа, а с ними и собственная душа, имеют бытие, для которого бытие чувственное является преходящим откровением. Если для обыкновенного сознания оказывается – в смысле первой медитации, – что тело принадлежит к такому миру, истинное участие которого в теле обнаруживается в его разложении по смерти, то ясновидческое наблюдение показывает, что существо человеческого «Я» принадлежит к миру, с которым оно связано совсем иными узами, нежели какие связывают тело с законами природы. Узы, которыми существо «Я» связано с духовными существами сверхчувственного мира, остаются в самой внутренней сущности своей нетронутыми рождением и смертью. В жизни чувственного тела эти узы обнаруживаются только особым образом. То, что проявляется в этой жизни, есть выражение для взаимоотношений сверхчувственного порядка. Но так как человек как таковой есть существо сверхчувственное – каким он и является для сверхчувственного наблюдения, – то и связь одной человеческой души с другой душой в сверхчувственном не терпит ущерба от смерти. И на жуткий вопрос, встающий перед обычным сознанием души в примитивной форме: увижу ли я после смерти тех, кого я знал в чувственной жизни как связанных со мной? – действительное исследование, уполномоченное опытом судить в этой области, должно ответить решительным «да».

Все, что было здесь сказано о переживании душевного существа как духовной действительности в мире других духовных существ, может стать видимым благодаря тому укреплению душевной жизни, о котором уже не раз упоминалось. Но этому переживанию можно также прийти на помощь, развивая в себе некоторые особые ощущения. В обычной жизни в чувственном мире человек относится к тому, что он одно ощущает как симпатичное, другое – как антипатичное. Если оглянуться на себя совершенно непредвзято, то надо будет сознаться, что эти симпатии и антипатии принадлежат к сильнейшим из всех, какие человек может испытать. Уже одно простое размышление вроде того, что ведь все в жизни необходимо, и что надо переносить свою судьбу, может очень способствовать невозмутимому настроению в жизни. Но чтобы достичь какого-нибудь понимания истинной сущности человека, необходимо нечто большее. Означенное размышление может оказать отличную услугу душевной жизни; но часто можно заметить, что все устраненные таким способом симпатии и антипатии исчезли лишь для непосредственного сознания. Они скрылись в более глубокие недра человеческого существа и изживаются как душевное настроение или же как чувство утомления, или другие какие-нибудь телесные чувства. Истинное душевное равновесие по отношению к судьбе достигается только совершенно такой же работой в этой области, как описанная выше и состоящая из повторной и усиленной отдачи себя мыслям или ощущениям для общего укрепления души. Недостаточно одного размышления, приводящего лишь к рассудочному пониманию; необходимо усиленное сживание с таким размышлением, длительное хранение его в душе, одновременно с удалением чувственных переживаний и прочих жизненных воспоминаний. Благодаря такому упражнению приходишь к некоторому душевному настроению по отношению к своей жизненной судьбе. Можно основным образом изгнать из себя симпатии и антипатии в этой области и под конец взирать на приближение всех происходящих с человеком событий совершенно так же, как посторонний наблюдатель смотрит на струю воды, падающую со скалы и разбивающуюся внизу. Это вовсе не значит, что нужно достигнуть таким образом бесчувственного отношения к своей судьбе. Кто доходит до равнодушного отношения ко всему, что с ним случается, тот уже, конечно, не на плодотворном пути. Ведь не относится же человек во внешнем мире безучастно ко всему, не затрагивающему его душу с той же силой, с какой затрагивает ее его собственная судьба. Он смотрит на происходящее на его глазах с радостью или с отвращением. Не безучастия к жизни должен искать тот, кто стремится к сверхчувственному познанию, а превращения того участия, которое первоначально принимает его «Я» во всем, что затрагивает его как его собственная судьба. Вполне возможно, что благодаря этому превращению яркость жизни чувств даже усилится, а не ослабеет. В обыкновенной жизни навертываются слезы по поводу многого, ощущаемого душой как ее собственная судьба. Но можно пробиться к такой точке зрения, что при неудаче, постигшей другого, будешь испытывать такое же живое чувство, как при собственной своей неудаче. Человеку легче бывает достигнуть такого переживания по отношению к событиям, постигающим его в порядке судьбы, нежели, например, по отношению к своим способностям. Ибо уже не так легко достигнуть одинаково радостного строя мыслей, независимо от того, обладает ли какой-нибудь способностью другой или обладаешь ею сам. Когда обращаешь мысль на себя и пытаешься проникнуть в глубочайшие недра души, то много там можно бывает открыть эгоистической радости по поводу того, на что ты способен сам. Усиленное, повторное (медитативное) сживание с мыслью, что для хода человеческой жизни во многих отношениях безразлично, самому ли тебе принадлежит известная способность или кому-нибудь другому, может далеко подвинуть в деле приобретения истинного спокойствия по отношению к тому, что ощущаешь как свою внутреннюю жизненную судьбу. Такое внутреннее, мыслительное укрепление душевной жизни, если только оно происходит правильно, никогда не может повести к простому притуплению чувств по отношению к своим способностям: напротив, оно преобразит их. Человек ощутит необходимость поступать сообразно своим способностям.

В этом уже кроется намек на то направление, которое принимает такое укрепление душевной жизни. Путем развития мыслительной силы знакомишься в себе с чем-то таким, что является душе в ее собственных глубинах как некое второе существо. Это становится особенно ясным, когда удается связать с этим мысли, показывающие, каким образом человек в обычной жизни вызывает то или иное событие в своей судьбе. Легко заметить, что то или иное событие не произошло бы с тобою, если бы ты сам в прежнее время не поступил известным образом. То, что случается с человеком сегодня, часто бывает последствием того, что он сделал вчера. И вот, чтобы подвинуть свое душевное переживание дальше, чем оно находится в данный момент, можно произвести ретроспективный обзор того, что переживалось доселе. При этом можно найти все данные, которые покажут тебе, как ты сам приготовил все позднейшие события твоей судьбы. При таком обратном взгляде на жизнь можно попытаться дойти до того момента, когда пробуждается сознание в ребенке, так что он начинает вспоминать в позднейшей жизни то, что он пережил раньше. Если при подобном обзоре связать с ним душевное настроение, исключающее все обычные эгоистичные симпатии и антипатии по отношению к событиям своей судьбы, то, придя в воспоминании к указанному моменту в жизни ребенка, встанешь вероятно к самому себе в такое отношение, что скажешь себе: вот когда впервые наступила для тебя возможность почувствовать себя в себе и начать сознательно работать над своей душевной жизнью; однако это твое «Я» существовало и раньше, оно работало в тебе, хотя и без твоего ведома, и даже это оно впервые привело тебя к твоей способности знания, как и ко всему прочему, о чем ты знаешь. То, чего нельзя уразуметь никаким рассудочным размышлением, это достигается вышеописанным отношением к собственной жизненной судьбе. Учишься глядеть на события судьбы с душевным спокойствием; видишь без смущения, как они приближаются; но в том существе, которое вызывает эти события, узнаешь самого себя. И когда видишь себя таким образом, то условия собственной судьбы, данные тебе от рождения, представляются душе связанными с твоим собственным «Я». Таким путем пробиваешься к тому, что говоришь: как ты работал над собою после того, как твое сознание уже пробудилось, точно так же работал ты над собой и тогда, когда твое теперешнее сознание еще не пробуждалось. Такая проработка себя в обычном «Я» до существа своего высшего «Я» не только приводит к возможности сказать себе: я вынужден моей мыслью к теоретическому признанию этого высшего «Я», – но она приводит и к тому, что чувствуешь в себе живое действие этого «Я» в его действительности как некую силу, а обычное «Я» ощущаешь в себе как создание этого иного «Я». Это чувство – истинное начало видения духовного существа души. И если оно не ведет ни к чему, то это зависит лишь от того, что началом этим и ограничиваются. Это начало может быть едва заметным, смутным ощущением. Быть может, оно долго останется таким. Но если упорно и усиленно продолжать работу, приведшую к этому началу, то в конце концов достигнешь зрения души как некоего духовного существа. И достигший такого зрения находит вполне понятным, когда кто-нибудь, не имеющий в этой области никакого опыта, говорит, будто тот, кто думает, что видит такое существо, только довел себя путем душевных ухищрений до воображения, самовнушения себе – этого высшего «Я». Но вооруженный таким зрением знает, что подобное возражение может проистекать только от отсутствия опыта. Ибо кто строго проходит все описанное, тот приобретает одновременно и способность отличать свои воображения от реальностей. Внутренние переживания и деятельности, необходимые при правильном прохождении подобного душевного странствия, приводят к применению по отношению к себе строжайшей осторожности во всем, что касается воображения и действительности. Если человек стремится к сознательной цели переживания себя в своем высшем «Я» как некоего духовного существа, то главное переживание будет состоять в описанном в начале этой медитации, приведенное же на втором месте окажется помощью в этом странствии души.

СЕДЬМАЯ МЕДИТАЦИЯ

Медитирующий пытается составить представления о характере переживания в сверхчувственных мирах

Переживания, оказавшиеся необходимыми для души, хотящей проникнуть в сверхчувственные миры, могут иному показаться отпугивающими. Такой человек может сказать себе, что он не знает, какие последствия будут для него, если он решится отдаться ходу этих событий, и как он перенесет их. Под влиянием такого ощущения легко возникает мысль, что лучше не вмешиваться искусственно в ход развития души, а спокойно отдаваться водительству, остающемуся за пределами сознания, и выжидать, куда оно приведет в будущем внутреннюю сущность человека. Но кто в состоянии действительно оживить в себе иную мысль, а именно: что в человеческом существе заложено природное стремление самому продвигаться вперед, и что не заботиться о силах, ожидающих в душе своего раскрытия, это значит заглушать их в противность долгу, – тот всегда должен будет подавлять в себе эту мысль. Силы саморазвития заложены в каждой человеческой душе; и не может быть ни одной души, которая не захотела бы расслышать голоса, призывающего к раскрытию этих сил, если ей возможно каким-либо образом что-нибудь узнать о нем и о его значении.

Равным образом никто не будет удерживать себя от восхождения в высшие миры, если только он заранее не поставит себя в неверное отношение к тем событиям, через которые ему придется пройти. Эти события таковы, какими они предстали в предыдущих медитациях. И если мы захотим выразить их словами, которые могут быть заимствованы только из обычной человеческой жизни, то мы сможем их выразить правильно только так. Ибо переживания пути сверхчувственного познания становятся в такое отношение к человеческой душе, что их вполне можно сравнить с тем значением, какое может иметь для человеческой души, например, очень повышенное чувство одиночества, чувство, будто паришь над чем-то бездонным. В переживании таких ощущений рождаются силы для пути познания. Они являются зачатками плодов сверхчувственного познания. Все эти переживания заключают в себе как бы что-то, глубоко скрытое в них. Когда же они переживаются, то это скрытое доводится до полнейшего напряжения; нечто разрывает чувство одиночества, которое является как бы оболочкой для этого «нечто» и выступает в душевной жизни как средство познания.

Но нужно принять во внимание, что если ты вступил на верный путь, то за каждым таким переживанием сейчас же следует другое. Это происходит так, что когда присутствует одно, другое не может не прийти. И к тому, что надо перенести, тотчас же присоединяется и сила, помогающая действительно перенести это событие, – если только спокойно сосредоточиться на этой силе и дать себе время заметить то, что хочет раскрыться в душе. Если наступит что-нибудь мучительное и в то же время в душе будет жить уверенное чувство, что есть силы, которые дадут перенести мучение и с которыми можно соединиться, то достигнешь того, что к переживаниям, которые были бы невыносимы, если бы они явились в обычной жизни, отнесешься так же спокойно, как если бы при всем пережитом ты был бы сам только своим собственным зрителем. Благодаря этому люди, находящиеся на пути к сверхчувственному познанию, могут переживать внутри себя приливы и отливы различных чувств, продолжая являть во внешней чувственной жизни полную ровность духа. Однако всегда остается возможность, что переживания, происходящие внутри, сообщатся также и настроению внешней жизни в мире внешних чувств, и тогда бывает, что по временам человек не может больше справляться с жизнью и с самим собой, как он мог справляться раньше, в той жизни, которая была до пути познания. Тогда из достигнутого уже раньше приходится черпать силы, которые помогают снова воспрянуть. И при правильном прохождении пути познания не может быть такого положения, в котором бы это было невозможно.

Лучшим путем к познанию будет всегда тот, который ведет к сверхчувственному миру через укрепление и сгущение душевной жизни посредством сильного мыслью или ощущением внутреннего погружения. При этом дело не в том, чтобы так пережить мысль или ощущение, как это делается обычно, когда надо правильно разобраться в мире внешних чувств, а в том, чтобы интенсивно жить с мыслью или ощущением и в мысли или ощущении, и на них сосредоточить все свои душевные силы. На время внутреннего погружения только они одни должны заполнять сознание. Пусть человек подумает, например, о мысли, доставившей душе какое-нибудь убеждение; сначала надо оставить в стороне ценность самого убеждения, а только продолжать жить с этой мыслью так, чтобы стать совершенно одно с ней. Не нужно непременно, чтобы это была мысль, относящаяся к вещам высшего миропорядка, хотя подобная мысль особенно пригодна. Для внутреннего погружения можно взять также и мысль, отражающую обыкновенное переживание. Плодотворны ощущения, которые могут, например, послужить побудителями к делам любви и которые воспламеняешь в себе до степени самого горячего и искреннего человеческого переживания. Но когда дело идет прежде всего о познании, то особенно действенны символические представления, которые почерпнуты из жизни или которым человек отдается по совету людей, обладающих в этой области некоторым знанием дела и знакомых с плодотворностью применяемых средств на основании того, что они сами получили от них.

Путем такого погружения, которое должно стать жизненной привычкой или даже жизненным условием, подобно тому как дыхание является условием телесной жизни, можно собрать воедино все душевные силы и, собирая, укрепить их. Необходимо только во время внутреннего погружения вполне достигнуть такого состояния, чтобы никакие впечатления внешних чувств, а также никакие воспоминания о них не вмешивались в душевную жизнь. И вообще должны умолкнуть воспоминания обо всем, что ты узнал в обыденной жизни, что причиняет душе радость или боль так, чтобы душа была всецело предана тому, относительно чего она сама хочет, чтобы оно в ней присутствовало. Силы к сверхчувственному познанию вырастают настоящим образом только из того, чего удается достигнуть путем такого внутреннего погружения, содержание и форму которого человек вызвал сам применением собственной душевной силы. Дело не в том, откуда взято содержание погружения; его можно получить от какого-нибудь осведомленного в этой области лица или из духовнонаучной литературы; надо только, чтобы человек сам сделал его своим внутренним переживанием, а не руководствовался при погружении только тем, что возникает из собственной души и что он сам считает наилучшим содержанием погружения. Такое содержание обладает меньшей силой, потому что душа заранее чувствует известное сродство с ним, и, таким образом, ей не приходится делать необходимых усилий, чтобы стать одно с ним. Между тем именно в этом усилии и заключается вся действенность для познавательных сил, а не в слиянии с содержанием погружения как такового.

Можно и иным путем достигнуть сверхчувственного видения. Некоторые люди благодаря своей предрасположенности к внутреннему углублению могут достигать интенсивных переживаний. Через это в их душе могут освобождаться силы сверхчувственного познания. Эти силы могут нередко как бы внезапно обнаруживаться в душах, казалось бы, отнюдь не предназначенных к такого рода переживаниям. Самым различным образом может проявиться сверхчувственная жизнь души; но к переживанию, вполне владеющему собой, как владеет собой человек в своей обычной чувственной жизни, можно прийти, только вступив на описанный путь познания. Всякое другое вторжение сверхчувственного мира в переживания души приведет к тому, что переживания будут вторгаться как бы насильственно, и человек будет теряться в них или предаваться всевозможным заблуждениям относительно их ценности или их истинного значения в действительном сверхчувственном мире.

Необходимо всегда иметь в виду, что душа изменяется на пути сверхчувственного познания. Может случиться, что человек вовсе не предрасположен предаваться всевозможным заблуждениям и иллюзиям в жизни чувственного мира; однако едва вступив в сверхчувственный мир, он начинает самым легковерным образом отдаваться подобным заблуждениям и иллюзиям. Но может случиться и так, что во внешнем чувственном бытии человек обладает хорошим, здоровым чувством правды, которое говорит ему: ты не должен верить относительно какой-нибудь вещи или какого-нибудь события тому, что удовлетворяет одному только чувству твоей самости; и несмотря на это такая душа может прийти к тому, что будет видеть в сверхчувственном мире вещи, отвечающие только этому чувству самости. Надо вспомнить, в какой высокой степени это чувство самости участвует во всем, что ты видишь. Видишь то, к чему оно обращается по своей склонности. Не знаешь, что это оно направляет твой духовный взор. И тогда само собою разумеется, что увиденное принимаешь за правду. Оградиться от этого можно только тем, что настойчивым обращением мысли на себя, энергичной волей к самопознанию постараешься все больше вырабатывать в себе на пути к сверхчувственному познанию готовность действительно замечать в своей душе всю присущую ей меру чувства самости и различать моменты, когда говорит именно оно. И когда во внутреннем погружении беспощадно и энергично представляешь себе возможность для собственной души здесь или там подпасть этому чувству самости, то начинаешь постепенно освобождаться от его водительства.

Для истинного беспрепятственного движения души в высших мирах необходимо, чтобы она усвоила себе понимание того, как различно значение некоторых душевных свойств в их отношении к миру духовному и к миру чувственному. Это выступает особенно ясно, когда обращаешь взор на нравственные качества души. В бытии чувственном надо различать законы природы и законы нравственные. Если хочешь объяснить ход природных явлений, нельзя ссылаться на нравственные представления. Какое-нибудь ядовитое растение следует объяснять по законам природы и не осуждать его нравственно за то, что оно ядовито. Легко уяснить себе, что в применении к миру животных можно говорить разве только об отзвуках нравственности, но что в истинном смысле нравственная оценка внесла бы только путаницу в то, что здесь подлежит рассмотрению. Нравственное суждение о ценности бытия начинает приобретать значение только во взаимоотношениях человеческой жизни. Это суждение представляет собою нечто такое, в зависимости от чего человек постоянно сам полагает свое достоинство, когда он достигает способности судить о себе беспристрастно. Но при правильном рассмотрении чувственного бытия не может прийти в голову посмотреть на законы природы, как на что-то подобное законам нравственным или хотя бы только похожее на них.

Это изменяется, как только вступаешь в высшие миры. Чем духовнее миры, в которые вступаешь, тем больше совпадают законы нравственные с тем, что можно назвать для тех миров законами природы. Когда в чувственном бытии говоришь о каком-нибудь злом поступке, что он жжет в душе, сознаешь, что говоришь не в прямом смысле для этого бытия. Знаешь, что естественное жжение есть нечто совсем иное. Для миров сверхчувственных подобного различия не существует. Ненависть или зависть являются там в то же время силами, действующими так, что их действия можно назвать природными явлениями для тех миров. Ненависть или зависть влияют на них так, что ненавистное или внушающее зависть существо оказывает на ненавистника или завистника как бы пожирающее, погашающее действие, так что возникают процессы уничтожения, наносящие ущерб духовному существу. Любовь влияет в духовных мирах так, что действие ее приходится назвать как бы излучением тепла, плодотворным и благоприятным. Это можно заметить уже на стихийном теле человека. В мире внешних чувств рука, совершающая безнравственный поступок, подлежит объяснению по законам природы совершенно так же, как и та, которая служит чему-нибудь нравственному. Но некоторые стихийные части человека остаются неразвитыми, если отсутствуют соответствующие им нравственные ощущения. И несовершенные образования стихийных органов должны объясняться из нравственных свойств совершенно так же, как по законам природы в чувственном бытии природные процессы объясняются из законов природы. Но из несовершенного развития чувственного органа никогда нельзя заключать о несовершенном образовании соответствующей части в стихийном теле. Надо всегда сознавать, что для различных миров существуют и совсем различные виды закономерности. Человек может обладать несовершенно развитым физическим органом, а соответствующий стихийный орган может быть при этом не только нормальным, но даже совершенным в той самой мере, в какой несовершенен физический.

Знаменательно выступает также различие сверхчувственных миров от чувственного во всем, что связано с представлением «прекрасного» и «безобразного». Способ применения этих понятий в чувственном бытии теряет всякое значение, как только вступаешь в миры сверхчувственные. «Прекрасным» – если иметь в виду значение этого слова в чувственном бытии – может быть названо там только такое существо, которому удается раскрыть другим существам своего мира все, что оно в себе переживает, так, чтобы эти другие существа могли участвовать во всем его переживании. Способность открываться всецело, со всем, что есть внутри, и не иметь нужды что-либо утаивать в себе. Вот что могло бы быть названо «прекрасным» в высших мирах. И это понятие всецело совпадает там с полнейшей искренностью, с честным, открытым изживанием того, что данное существо содержит в себе. «Безобразным» могло бы быть названо то, что не хочет раскрыть во внешнем явлении внутреннего содержания, которым оно обладает, что задерживает в себе свое переживание и, относительно некоторых своих свойств, скрывается от других. Такое существо устраняет себя из своей духовной среды. Это понятие совпадает с неискренним откровением себя. Лгать и быть безобразным – это в духовном мире как действительность одно и то же, так что существо, являющееся безобразным, есть в то же время и лживое существо.

В совсем ином значении является в духовном мире также и то, что в чувственном бытии познаешь как хотение и желание. В духовном мире нет таких хотений, которые возникали бы из внутренней природы человеческой души, как в мире внешних чувств. То, что там можно назвать хотением, загорается от чего-нибудь такого, что видишь вне своего существа. Существо, ощущающее, что у него нет какого-нибудь свойства, которым по природе своей оно должно было бы обладать, видит другое существо, у которого это свойство есть. И оно тогда не может не иметь этого существа постоянно перед собой. Как в мире внешних чувств глаз естественно видит видимое, так отсутствие какого-нибудь свойства неизменно приводит существо сверхчувственного мира в близость с соответствующим иным существом, обладателем этого совершенства. И созерцание этого существа становится постоянным упреком, действующим как настоящая сила, так что существо, обладающее данным недостатком, через такое созерцание получает желание исправить в себе этот недостаток. Это переживание совсем иного рода, нежели хотение в чувственном бытии. Свобода воли в духовном мире не терпит ущерба от подобных обстоятельств. Существо может сопротивляться тому, что хочет вызвать в нем такое созерцание. Тогда оно постепенно достигает того, что уходит прочь от близости с этим образцовым для него существом. Но в результате этого такое существо, отстраняющее от себя свой образец, само переносится в миры, где условия его бытия будут хуже, чем те, что были ему даны в том мире, к которому оно было до известной степени предопределено.

Все это показывает человеческой душе, что со вступлением в сверхчувственные миры мир представлений должен быть преобразован. Понятия должны быть изменены, расширены и сплавлены с иными, если хочешь верно описать сверхчувственный мир. Этим объясняется, что описания сверхчувственных миров, пользующиеся без всяких изменений понятиями, созданными для чувственного бытия, всегда оказываются до известной степени несостоятельными. Отсюда можно понять, что когда в чувственном бытии употребляют более или менее символически (или же и как действительные обозначения предметов) такие понятия, которые получают свое полное значение только в применении к сверхчувственным мирам, то это проистекает из верного человеческого чувства. Так что лживое можно действительно почувствовать как безобразное. Но по сравнению с тем, что представляет собою это понятие в сверхчувственном мире, такое употребление слова в чувственном бытии будет только отзвуком, который возникает оттого, что все миры находятся в связи друг с другом и эта связь смутно чувствуется и бессознательно мыслится в чувственном бытии. Но надо принять во внимание, что в чувственном бытии то лживое, что ощущается как безобразное, не будет непременно безобразным в своем внешнем явлении; и это значило бы даже перепутать все представления, если бы безобразное в чувственной природе захотели объяснять из лживого. Но для сверхчувственного мира это бывает так, что лживое, если видишь его правильно, обнаруживается неизменно как безобразное. Здесь мы опять встречаемся с иллюзиями, которых надо остерегаться. В сверхчувственном мире душа может встретить существо, могущее по справедливости быть названо злым и открывающееся, однако, в таком образе, который придется назвать «прекрасным», если применить представление «прекрасного», почерпнутое из чувственного бытия. В таком случае увидишь верно только тогда, когда проникнешь до сокровенной глубины этого существа. Тогда переживешь, что «прекрасное» откровение есть маска, не отвечающая сущности; и тогда то, что по представлениям чувственного бытия ты готов был ощутить как «прекрасное», с особенной силой назовешь безобразным. И в то самое мгновение, как это удастся, «злое» существо уже не будет больше в состоянии прикидываться «прекрасным». Оно принуждено будет разоблачиться для такого созерцания и явиться в своем истинном облике, который может быть только несовершенным выражением того, что оно есть внутри. На таких явлениях сверхчувственнного мира видишь особенно ясно, как должны измениться человеческие представления при вступлении в этот мир.

ВОСЬМАЯ МЕДИТАЦИЯ

Медитирующий пытается составить представление о созерцании повторных земных жизней человека

В сущности, нет оснований говорить об опасностях душевного странствия в сверхчувственные миры, если это странствие ведется правильно. Такое странствие не достигало бы своей цели, если бы в числе правил его душевного поведения заключалось что-нибудь, могущее повлечь за собою опасность для человека. Напротив, задача их состоит всегда в том, чтобы сделать душу крепкой и собрать ее силы воедино так, чтобы человек стал способным переносить душевные переживания, через которые он должен пройти, если он хочет видеть и постигать миры иные, нежели чувственное бытие.

Существенное различие между миром внешних чувств и миром сверхчувственным проистекает еще и из того, что созерцание, восприятие и понимание в сверхчувственных мирах находятся между собою в ином отношении, нежели в чувственном бытии. Слыша о какой-нибудь части чувственного мира, человек с известным правом испытывает чувство, что полного постижения он достигнет только посредством зрения и восприятия. Мы только тогда считаем, что поняли какой-нибудь ландшафт или картину, когда мы их видели. Сверхчувственные же миры можно вполне понять, воспринимая с помощью непредвзятой способности суждения точное, отвечающее действительности описание. Для понимания и переживания всех способствующих жизни и удовлетворяющих ее сил духовных миров достаточно одних описаний, даваемых теми, кто может видеть. Приобрести действительные познания об этих мирах могут только те, кто в состоянии наблюдать вне чувственного тела. И описания духовного мира, в конце концов, всегда должны исходить от наблюдателей такового. Но та степень познания этих миров, которая необходима для жизни души, достигается пониманием. И человеку, не имеющему собственного прозрения в сверхчувственные миры, тем не менее вполне возможно в совершенстве понимать эти миры и их особенности; понимать их так, как при известных условиях всегда и с полным правом будет и должна того требовать душа.

Поэтому человек вполне может почерпнуть средства для своего внутреннего погружения из сокровищницы тех представлений, которые он усвоил себе о духовных мирах. Такой материал является наилучшим для погружения. Это – тот, который вернее всего ведет к цели. Воззрение, склонное утверждать, будто предварительное ознакомление с высшими мирами путем понимания служит препятствием для приобретения сверхчувственного созерцания, не отвечает фактам. Гораздо вернее обратное, а именно, что с предварительным пониманием вернее и легче приходишь к созерцанию, чем без него. Останавливается ли человек на понимании или добивается созерцания, это зависит от того, возникла ли у него потребность в собственном наблюдении или нет. Если она возникла, то он не может не искать случая начать странствие в сверхчувственные миры. Понимания же этих миров, начиная с наших времен, будет требовать все большее и большее число людей, ибо истинное наблюдение над жизнью показывает, что с настоящего времени человеческие души вступают в такое состояние, что без понимания сверхчувственных миров они не смогут стать в необходимое отношение к жизни.

Когда человек в душевном странствии достиг того, что все, называемое им в чувственном бытии «собой», своим существом, он несет в себе как воспоминание и переживает себя в приобретенном отныне высшем «Я», то он становится способным достигнуть также и созерцания хода жизни за пределами чувственного земного бытия. Духовному взору его предстает факт, что этому чувственному бытию предшествовало иное бытие его самого в духовном мире. И что в этом духовном бытии лежат истинные причины всего построения чувственного бытия. Он узнает тот факт, что до этой жизни внешних чувств, в которую он вступил, получив чувственное тело, он жил прежде чисто духовной жизнью. Он видит, как теперешнее состояние человека с теми или иными его способностями, с теми или иными побуждениями было подготовлено в бытии, которое он прожил раньше в чисто духовном мире. Человек видит себя как некое предшествующее его вступлению в мир внешних чувств и живущее духовно существо, пожелавшее жить как существо чувственное, с теми способностями и особенностями души, которых он является носителем и которые он развил в себе с рождения. Это было бы заблуждением, если бы он вздумал сказать так: как мог я домогаться в духовном бытии таких способностей и побуждений, которые теперь, когда я их имею, вовсе мне не нравятся. Дело совсем не в том, нравится ли душе что-нибудь в чувственном бытии или нет. В духовном бытии у нее бывают для ее стремлений совсем иные точки зрения, чем потом в бытии чувственном. Знание и воление совсем разнородны в обоих мирах. В духовном бытии знаешь, что для твоего общего развития нужна жизнь внешних чувств, которая потом, в чувственном бытии, протечет, быть может, несимпатично или тягостно для души; и все же домогаешься ее, ибо в духовном бытии смотришь не на симпатичное и приятное, а на то, что необходимо для правильного раскрытия самобытия.

То же бывает и по отношению к жизненным судьбам. Видишь их и созерцаешь, как сам подготовил себе в духовном бытии симпатичное и несимпатичное, как сам привлек средства, те или иные счастливые, а также и мучительные переживания в чувственном бытии. И пока человек изживает себя только в чувственном бытии, он может находить непонятным, как мог он вызвать сам то или иное жизненное положение: но в бытии духовном у него было то, что можно назвать сверхчувственным разумением, приводившим его к признанию: ты должен пройти через мучительное и несимпатичное, ибо только такое переживание поднимет тебя на следующую ступень в твоем общем развитии. И из одного рассуждения, опирающегося на чувственное бытие, никогда нельзя узнать, в каком отношении земная жизнь подвигает человека вперед в его общем развитии.

За познанием духовного бытия, предшествовавшего бытию земному, следует затем созерцание оснований, почему во время духовного бытия человек стремится к известному роду жизни и к известной судьбе в чувственном бытии. Эти основания приводят его к прежней земной жизни, пережитой им в прошлом. Смотря по тому, как протекла его жизнь, какой был приобретен в ней опыт или какие усвоены способности, человек в последовавшем за ней духовном бытии стремится к тому, чтобы исправить в новой земной жизни неудовлетворительно пройденные опыты или развить оставшиеся неразвитыми способности. Он ощущает, например, в духовном бытии несправедливость, причиненную какому-нибудь человеку как нарушение мирового порядка и как необходимость в последующей жизни быть с этим человеком на земле одновременно, чтобы стать к нему в соответствующее отношение и тем загладить эту несправедливость. С дальнейшим ростом душевного развития кругозор расширяется на ряд предшествовавших земных жизней. Таким образом, путем наблюдения человек достигает познания истинного хода жизни своего высшего «Я». Он узнает, что человек проходит совокупное бытие свое на Земле в повторных земных жизнях и что между повторными земными жизнями лежат промежутки чисто духовной жизни, находящиеся в закономерной связи с земными жизнями. Таким образом, познание о повторных жизнях на Земле доводится до действительного наблюдения (Только чтобы предотвратить постоянно возникающие недоразумения, напомним изложенное точнее в других моих сочинениях. Совокупное бытие человека протекает не так, как если бы жизнь повторялась вечно. Существует известное число повторений; к ним примыкают, до и после них, совсем иные роды бытия; и все это проявляется в общем течении своем как исполненное мудрости развитие).

Познание, что человек проходит свое развитие в повторных жизнях, может быть приобретено также и разумным наблюдением чувственного бытия. В моей книге «Теософия», в моем «Очерке тайноведения», а также и более мелких моих сочинениях были сделаны попытки дать доказательства повторных земных жизней и их взаимной связи, проведенные в форме, свойственной научным рассуждениям современного естественнонаучного учения о развитии. Целью их было показать, что последовательное мышление и исследование, действительно доводящее до конца выводы естественнонаучных изысканий, неизбежно должно представить современную идею развития, в применении к человеку в таком виде, что истинная сущность, душевная индивидуальность человека должна рассматриваться как развивающаяся через повторные чувственные жизни и через лежащие между ними промежутки чисто духовного бытия. То, что я там пытался дать как доказательство, можно было бы, конечно, развить гораздо дальше и усовершенствовать. Но мнение, что доказательства в этой области имеют точно такую же научную познавательную ценность, как и то, что обычно называется естественнонаучными доказательствами, не может показаться неправомерным. В науке о духовном нет ничего, что не могло бы опереться на проведенные таким образом доказательства. Конечно, нужно сказать, что доказательства духовнонаучные могут добиться признания, разумеется, с гораздо большим трудом, чем естественнонаучные. Но это происходит не оттого, что они менее строги, а оттого, что когда человек имеет их перед собой, он не ощущает под ногами почвы чувственных фактов, которая в естествознании облегчает ему признание доказательств. Но к силе доказательств как таковой это не имеет никакого отношения. И кто в состоянии непредубежденно сравнить естественнонаучные доказательства с проведенными таким же образом доказательствами духовнонаучными, тот, конечно, сможет убедиться в равноценности их доказательной силы. Таким образом, к тем описаниям повторных земных жизней, какие может дать наблюдатель духовных миров на основании своего созерцания, могут присоединиться еще и соображения, подкрепляемые такого рода доказательствами. Они могут взаимно помочь друг другу создать путем простого понимания убеждение в повторности общего течения человеческой жизни. Здесь была сделана попытка указать путь, ведущий за пределы простого понимания к созерцанию этой повторности.

ПОРОГ ДУХОВНОГО МИРА. АФОРИСТИЧЕСКИЕ РАССУЖДЕНИЯ

Вступительные замечания

В этой книге даются в афористической форме некоторые описания тех частей мира и человеческого существа, которые становятся зримыми, когда духовное познание переступает границу, отделяющую мир чувств от мира духа. Здесь не преследуется ни систематичности в изложении, ни какой-либо полноты, но лишь дана попытка вольного описания некоторых духовных переживаний. В этом отношении эта книга так же, как и выпущенный в прошлом году «Путь к самопознанию человека», должна служить дополнением и расширением других моих сочинений. Однако и в этой книге сделана была попытка такого изложения, чтобы ее можно было читать самое по себе, независимо от знакомства с другими сочинениями.

Кто действительно хочет проникнуть в познания, сообщаемые духовной наукой, тот ощутит необходимость рассматривать духовную область жизни все с новых сторон. Вполне естественно, что каждому такому изложению присуща односторонность. При описании духовной области это еще гораздо более неизбежно, чем при описании мира чувств. Поэтому человек, довольствующийся полученным однажды описанием, не имеет действительно серьезного стремления к духовному познанию. Книгами, подобными этой, я хотел бы послужить тем, кто таким образом серьезно относится к своему исканию познаний духовного мира. Поэтому духовные факты, описанные в моих книгах с определенных точек зрения, я всегда пытаюсь излагать все снова с других точек зрения. Подобные изложения дополняют друг друга, как изображения какого-нибудь лица или события, сделанные с различных точек в пространстве.

Каждое такое описание, сделанное с определенной точки зрения, дает повод сообщить сведения, которые не могут вскрыться при другой точке зрения. Для того, кто сам ищет зрения духа, в этой книге даются опять-таки точки опоры и материал для медитации. Те, кто будут искать этих точек опоры для соответствующего применения их в душевной жизни, заметят это.

Рудольф Штайнер

Мюнхен, август 1913

О доверии, которое можно иметь к мышлению, и о сущности мыслящей души. О медитировании

Человеческое мышление для бодрственного дневного сознания есть как бы остров среди потоков душевной жизни, протекающей во впечатлениях, ощущениях, чувствах и т. д. Человек до известной степени справился с впечатлением или ощущением, когда он их понял, то есть, когда он составил мысль, освещающую данное впечатление или ощущение. Даже в буре страстей и аффектов может наступить известный покой, когда корабль души пробьется к острову мышления.

Душа имеет естественное доверие к мышлению. Она чувствует, что должна была бы утратить в жизни всякую уверенность, если бы не могла иметь этого доверия. Здоровая душевная жизнь прекращается, когда начинается сомнение в мышлении. Если относительно какого-нибудь предмета нельзя прийти к ясности в мышлении, то все же необходимо утешение, что эта ясность появилась бы, если бы мы только могли подняться до достаточной силы и остроты мышления. Со своей неспособностью уяснить себе что-либо мышлением можно примириться; но нельзя вынести мысли, что даже само мышление не могло бы дать удовлетворительного ответа, хотя бы мы и проникли в его область в данном жизненном случае так, как это необходимо для достижения полного света.

Это настроение души по отношению к мышлению лежит в основе всякого стремления человечества к познанию. Оно может быть заглушено некоторыми душевными состояниями; но в смутном чувствовании души его всегда можно найти. Мыслители, которые сомневаются в значительности и силе самого мышления, ошибаются относительно основного настроения своей души. Ибо часто сама острота их мышлений благодаря некоторой перенапряженности своей и создает им сомнения и загадки. Если бы они действительно не доверяли мышлению, они не терзали бы себя этими сомнениями и загадками, которые сами ведь являются только результатами мышления.

Кто развивает в себе по отношению к мышлению указанное здесь чувство, тот ощущает в мышлении не только нечто такое, что он вырабатывает в себе как человеческую душевную способность, но также и нечто, в чем заключено совершенно независимо от него и от его души некое мировое существо. Мировое существо, до которого он должен доработаться, если он хочет жить в чем-то, что одновременно принадлежит и ему, и не зависимому от него миру.

Умение предаваться жизни мысли имеет в себе нечто глубоко успокоительное. Душа чувствует, что в этой жизни она может освободиться от самой себя. Но это чувство так же необходимо душе, как и противоположное – чувство возможности быть всецело в самой себе. В обоих чувствах лежит необходимое для нее качание маятника ее здоровой жизни. В сущности, бодрствование и сон суть лишь самые крайние выражения этого качания маятника. В бодрствовании душа пребывает в себе, живет своей собственной жизнью; во сне она утрачивает себя, отдаваясь всеобщему мировому переживанию, и таким образом как бы освобождается от самой себя. Оба качания душевного маятника проявляются и в различных других состояниях внутреннего переживания. Причем жизнь в мыслях есть освобождение души от самой себя, подобно тому как чувствование, ощущение, жизнь аффектов и т. д. суть пребывание ее в самой себе.

Рассматриваемое таким образом мышление дает душе утешение, необходимое ей как противовес чувству покинутости миром. Можно правомерно прийти к ощущению: что я такое в потоке общего мирового свершения, бегущем от бесконечности, что я такое в нем с моим чувствованием, с моим желанием и волнением, имеющими значение только для одного меня? Как только человек верно прочувствует жизнь в мыслях, он этому ощущению противопоставит другое: мышление, имеющее дело с этим мировым свершением, принимает в свое лоно и тебя с твоей душой; ты живешь в этом свершении, когда, мысля, даешь существу его изливаться в тебя. Тогда можно почувствовать себя принятым в мир, оправданным в нем. Из этого настроения душа черпает для себя затем укрепление, ощущаемое ею так, как если бы оно притекало к ней по мудрым законам от самих мировых властей.

От этого ощущения тогда уже недалеко до следующего шага, после которого душа говорит: не только я мыслю, но нечто мыслит во мне; становление мира высказывается во мне, и моя душа являет лишь арену, на которой мир изживает себя как мысль.

Это ощущение может быть отвергнуто той или иной философией. Путем самых разнообразных доводов можно, по-видимому, вполне убедительно показать, что только что высказанная мысль о «себя-мышлении мира в человеческой душе» совершенно ошибочна. Но в ответ необходимо признать, что это – такая мысль, которая может быть выработана только путем внутреннего переживания. Только тот, кто выработал ее таким образом, вполне понимает ее значение и знает, что никакие «опровержения» не могут поколебать этого значения. Кто выработал ее себе, тот именно на ней совершенно ясно видит, какова настоящая ценность многих «опровержений» и «доказательств». Они часто кажутся вполне верными лишь до тех пор, пока человек еще в состоянии держаться ошибочного представления о доказательной силе их содержания. Тогда трудно бывает сговориться с людьми, придающими для себя решающее значение подобным «доказательствам». Они принуждены думать, что заблуждается другой, так как они еще не совершили в себе той внутренней работы, которая привела этого другого к признанию того, что кажется им ошибочным или, может быть, даже вовсе безрассудным.

Для желающего войти в духовную науку полезны подобные медитации, как только что приведенная о мышлении. Для такого человека дело идет ведь о том, чтобы привести свою душу в такое состояние, которое раскрывает ей доступ в духовный мир. Этот доступ может остаться закрытым для самого острого мышления, для самой совершенной научности, если душа ничего не приносит навстречу духовным фактам, готовым нахлынуть на нее, или сообщению о них. Если часто отдаваться чувству той крепости, какая заключена в этом настроении души: «мысля, я ощущаю себя единым с потоком мирового свершения», то это может быть хорошей подготовкой для достижения духовного познания. При этом вовсе не так важна абстрактная познавательная ценность этой мысли, как то, чтобы часто ощущать в душе укрепляющее действие, которое переживают, когда такая мысль могущественно протекает через внутреннюю жизнь, когда она разливается в душевной жизни подобно духовному, живительному воздуху. Дело не в одном только познавании того, что заключено в такой мысли, но в переживании. Она познана, если она хоть раз с достаточной убедительностью предстояла в душе; но чтобы она стала плодотворной для понимания духовного мира, его существ и событий, для этого нужно после того, как она была понята, все снова оживлять ее в душе. Все снова должна душа всецело наполняться ею, давать одной только этой мысли присутствовать в себе, исключив все другие мысли, ощущения, воспоминания и т. д. Такое повторное сосредоточение на мысли, вполне постигнутой нами, накопляет в душе силы, которые в обычной жизни бывают до известной степени рассеяны; она укрепляет их в самой себе. Эти собранные воедино силы становятся органами для восприятия духовного мира и его истин.

Из этих указаний можно понять правильный ход медитирования. Сначала надо доработаться до мысли, постижимой при помощи средств, доставляемых нам обычной жизнью и познанием. Затем повторно погружаются в эту мысль, совершенно сливаются с ней воедино. Благодаря жизни в подобной познанной мысли наступает укрепление души. Здесь для примера была выбрана мысль, взятая из природы самого мышления. Она была выбрана для примера, так как она совсем особенно плодотворна для медитирования. Но в смысле медитации сказанное здесь относится ко всякой мысли, добытой описанным образом. Но особенно плодотворно для медитирующего, когда ему знакомо это душевное настроение, вытекающее из упомянутого качания маятника душевной жизни. Таким путем он всего вернее приходит к чувству, что в медитации непосредственно его коснулся духовный мир.

И это чувство – здоровый результат медитации. Этому чувству надлежит излучать свою силу на содержание всей остальной бодрственной дневной жизни. Но не так, чтобы всегда сохранялось как бы постоянное впечатление от настроения медитации, а таким образом, чтобы всегда можно было сказать себе, что благодаря переживанию медитации во всю жизнь изливается некая крепость. Если настроение медитации проходит через дневную жизнь как постоянно присущее ей впечатление, то оно простирает над ней что-то, нарушающее свободу этой жизни. Тогда это настроение не сможет быть достаточно сильным и достаточно чистым во время самой медитации. Медитация приносит надлежащие плоды именно благодаря тому, что она настроением своим поднимается над остальной жизнью. И лучше всего действует она на эту жизнь, когда она ощущается как нечто особенное, выделенное.

О познавании духовного мира

Проникновение в данные духовной науки облегчается, если в обычной душевной жизни обратить внимание на источники таких понятий, которые позволяют расширять и преобразовывать себя таким образом, что они постепенно дорастают до событий и существ духовного мира. Если не избрать этого пути, вооружившись терпением, то легко можно впасть в соблазн и представить себе духовный мир слишком похожим на физический или чувственный. Более того, без этого пути нельзя будет даже составить себе точного представления о самом духовном и об его отношении к человеку.

Духовные события и существа проникают к человеку, если он подготовил свою душу к тому, чтобы воспринять их. То, как они проникают к нему, совершенно отлично от появления физических событий и существ. Но можно составить себе представление об этом совершенно особенном появлении, если вызвать перед душой процесс воспоминания. Какое-то время тому назад было пережито нечто. В известный момент, по тому или иному поводу, оно всплывает из глубин душевного переживания. Человек знает, что таким образом всплывшее соответствует некоторому переживанию и относит его к этому переживанию. Но в момент воспоминания из этого переживания имеется налицо только вспоминаемый образ. Представьте себе, что в душе всплывает образ такого же рода, как и образ воспоминания, но всплывает так, что он выражает собою не пережитое раньше, а нечто чуждое душе. Таким путем можно составить себе представление о том, как выступает в душе вначале духовный мир, если душа достаточно подготовлена к этому.

Вследствие этого человек, недостаточно знакомый с условиями духовного мира, всегда будет готов возразить, что все «мнимо» духовные переживания суть ни что иное, как более или менее неясные образы воспоминаний, которых душа только не узнает за таковые, почему она и может считать их за откровения духовного мира. Нельзя отрицать, что различать иллюзии от действительностей в этой области трудно. Многие, полагая, что они имеют восприятия из сверхчувственного мира, бывают заняты, конечно, лишь образами своих воспоминаний, которых они только не узнают за таковые. Чтобы различать здесь совершенно ясно, необходимо много знаний о том, что может стать источником иллюзий. Достаточно, например, только раз бегло увидеть что-нибудь, так бегло, что впечатление даже не вполне достигло сознания, и это может выступить впоследствии, пожалуй, даже в совершенно измененном виде как живой образ. И человек будет уверять, что он никогда не имел с ним дела и что это действительно является откровением.

Это и многое другое делает вполне понятным, что данные сверхчувственного видения людям, незнакомым со своеобразностью духовной науки, кажутся в высшей степени сомнительными. Кто тщательно примет во внимание все сказанное в моей книге «Как достигнуть познаний высших миров?» о развитии духовного видения, тот действительно получит возможность различать в этой области иллюзию от истины.

Но относительно этого надо сказать еще следующее. Сначала духовные переживания выступают, действительно, как образы. Они встают как образы из глубин подготовленной к этому души. Вопрос только в том, чтобы достигнуть правильного отношения к этим образам. Они имеют ценность для сверхчувственного восприятия лишь в том случае, если по всему характеру своего появления они вовсе не предлагают принять их ради них самих и как нечто самостоятельное. Принятые же таким образом, они имеют едва ли большую ценность, чем обыкновенные сны. Они должны представать перед нами, как буквы, которые мы видим перед собой. Никто не обращает внимания на форму букв, но в буквах читают то, что выражено посредством букв. Подобно тому как написанное не побуждает нас описывать формы букв, так и образы, составляющие содержание сверхчувственного видения, не побуждают принимать их как самодовлеющие образы; но они сами собой создают необходимость совершенно отрешиться от их образной сущности и направить душу на сверхчувственное событие или существо, нашедшее посредством их свое выражение.

Никто не скажет, что письмо, из которого узнают нечто, дотоле совсем неизвестное, состоит только из давно знакомых букв; точно так же и по отношению к образам ясновидческого сознания нельзя сказать, что они содержат в себе только заимствованное из обыкновенной жизни. До некоторой степени это, конечно, так. Но для действительного ясновидческого сознания важно не то, что в них заимствовано из обыкновенной жизни, а то, что в них образно выражено.

Правда, сначала душа должна приготовиться к тому, чтобы увидеть появление таких образов в духовном кругозоре; но для этого она должна еще тщательно развить в себе чувство, что не надо останавливаться на этих образах, а необходимо правильно отнести их к сверхчувственному миру. Можно сказать, что для истинного ясновидения необходима не только способность узреть в себе мир образов, но еще и другая способность, которую в чувственном мире можно сравнить с чтением.

Сверхчувственный мир следует представлять себе прежде всего как нечто, лежащее совершенно вне обыкновенного сознания. У последнего нет никаких органов, с помощью которых оно могло бы проникнуть в этот мир. Благодаря укрепленным в медитации силам душевной жизни впервые создается некоторое соприкосновение души со сверхчувственным миром. И тогда из потоков душевной жизни поднимаются означенные образы. Как таковые, они являются картиной, которая, собственно говоря, целиком бывает соткана самой душой. И, притом, соткана из сил, которые душа выработала себе в чувственном мире. Как ткань из образов, она действительно не содержит ничего такого, чего нельзя было бы признать за воспоминание. Чем точнее уяснять себе это понимание ясновидческого сознания, тем лучше. Тогда не будут больше предаваться иллюзии относительно природы этих образов. А также и выработают себе правильное чувство о том, как следует относить эти образы к сверхчувственному миру. Научатся при помощи образов читать в сверхчувственном мире. Благодаря впечатлениям чувственного мира люди стоят, естественно, гораздо ближе к существам и событиям этого мира, чем благодаря сверхчувственнозримым образам – к миру сверхчувственному. Можно было бы даже сказать, что сначала эти образы являются как бы завесой, которую душа ставит себе перед сверхчувственным миром, когда она чувствует, что последний коснулся ее.

Необходимо постепенно освоиться с характером переживания сверхчувственных вещей. При самом переживании мало-помалу слагается правдивое толкование, верное чтение. При более значительных сверхчувственных переживаниях узренное само собою дает понять, что здесь имеют дело совсем не с образами воспоминаний из обыкновенного переживания. Конечно, люди, составившие себе убеждение о тех или иных сверхчувственных познаниях или, по крайней мере, полагающие, что составили себе таковое, утверждают в этой области много нелепого. Как часто люди, убежденные в повторности земных жизней, относят некоторые образы, встающие в их душе, к переживаниям своего прежнего земного существования. Нужно всегда относиться с недоверием, когда эти образы, по-видимому, намекают на предшествовавшие земные жизни, похожие в том или ином отношении на настоящую, или же когда эти предшествовавшие жизни кажутся такими, что настоящую жизнь легко можно понять рассудочно из мнимой прежней. Когда в действительном сверхчувственном переживании появляется истинное впечатление прежней или даже прежних земных жизней, то чаще всего эта жизнь или эти жизни оказываются такими, что никаким придумыванием или никаким желанием и стремлением, коренящимся в настоящей жизни, не удалось бы ни воссоздать их, ни даже только мысленно представить себе. Бывает, например, так, что получают впечатление из своего прежнего земного существования в такой момент своей настоящей жизни, когда совершенно невозможно усвоить себе способности или т. п., которыми обладали в той жизни. Образы, появляющиеся для этих более значительных духовных переживаний, не только не могут оказаться воспоминаниями из обыкновенной жизни, но чаще всего даже бывают таковы, что в обыкновенном переживании они совершенно не могли бы прийти на ум. Еще в большей степени относится это к действительным впечатлениям из уже совсем сверхчувственных миров. Так, например, часто бывает невозможным, исходя из обыкновенной жизни, создать образы, которые относились бы к существованию в промежутке между земными жизнями, т. е. к жизни между последней смертью человека в предыдущей земной жизни и его рождением в настоящей. Тогда человеку доводится узнать, что в духовной жизни он развивал к людям и вещам наклонности, находящиеся в полном противоречии с теми, которые он развивает теперь в своей земной жизни. Он узнает, что часто в земной жизни он чувствовал побуждение с любовью заняться чем-нибудь таким, что он отклонял от себя или чего избегал в предшествовавшей духовной жизни (между смертью и рождением). Все, что могло бы всплыть из обыкновенного переживания как воспоминание об этом, неминуемо было бы совсем иным, чем это впечатление, получаемое путем действительного восприятия из духовного мира.

Но хотя дело и обстояло бы так, как только что было описано, однако человек, мало знакомый с духовной наукой, все же сумеет найти возражения. Он может сказать: допустим, ты что-нибудь любишь. Но человеческая природа сложна. К каждой симпатии примешана тайная антипатия. В какой-нибудь момент она всплывает в тебе по отношению к данной вещи. Ты принимаешь это за переживание, бывшее до рождения, между тем как оно, может быть, вполне естественно объясняется из подсознательных фактов душевной жизни. На это возражение можно в общем сказать только то, что во многих случаях оно, конечно, может оказаться вполне правильным. Данные ясновидческого сознания нелегко достаются в таком виде, чтобы на них нельзя было ничего возразить. Но если верно, что «мнимый» ясновидящий может заблуждаться и относить факты подсознательной жизни к духовному переживанию, бывшему до рождения, то несомненно также и то, что духовнонаучное обучение ведет к самопознанию, которое обнимает и подсознательные моменты души и может и в этом отношении избавиться от заблуждений. Здесь утверждается только то, что истинны лишь те сверхчувственные познания, при которых человек бывает в состоянии отличать в познавательной деятельности то, что исходит из сверхчувственных миров, от того, что образовано лишь собственным представлением. Но при вживании в сверхчувственные миры эта способность различения усваивается настолько, что в этой области человек научается отличать восприятие от воображения с такой же уверенностью, с какой в чувственном мире он отличает настоящее раскаленное железо, до которого дотрагивается пальцем, от только воображаемого.

Об эфирном теле человека и об элементарном мире

Признание сверхчувственного мира и его познание человек приобретает путем преодоления различных препятствий, вначале преграждающих душе путь к этому признанию. Встречающаяся здесь трудность основана на том, что эти препятствия хотя и оказывают свое действие в душевном переживании, но в обыкновенной жизни как таковые не доходят до сознания. В душе человека живет многое, о чем сама душа сначала ничего не знает, о чем она лишь постепенно приобретает знание, совершенно так же, как и о существах и событиях внешнего мира.

Духовный мир для души – прежде, чем он бывает ею познан, есть нечто совершенно чуждое, не содержащее по своим свойствам ничего такого, что душа может узнать через свои переживания в чувственном мире. Таким образом, бывает возможно для души предстать перед этим духовным миром и увидеть в нем совершенное «ничто». Душа может почувствовать себя как бы смотрящей в бесконечную пустую, безжизненную пропасть. Такое чувство действительно бывает в первоначально бессознательных глубинах души. Душа испытывает чувство, родственное боязни или страху, она живет в нем, сама не зная о том. Но на жизнь души оказывает влияние не только то, о чем она знает, но также и то, что в ней действительно живет, неведомо для нее самой. Если душа ищет в области своего мышления «доводов для возражения» и «доказательств» против духовного мира, то это происходит не оттого, что эти «доводы» принудительны для нее сами по себе, но оттого, что душа ищет, чем бы оглушить себя, чтобы спастись от описанного чувства. Отрицателем духовного мира или возможности познать его человек становится не потому, что хочет наполнить душу мыслями, обманно отвлекающими от «боязни перед духовным миром». Освобождение от этого томительного искания материалистических средств оглушить себя, чтобы спастись «от боязни перед духовным миром», может наступить лишь тогда, когда бывает принято во внимание все сказанное здесь об условиях душевной жизни. «Материализм» как «феномен душевного страха» является важной главой в науке о душе.

Эта «боязнь перед духовным» становится понятной, когда человек пробьется к признанию духовного. Когда он уразумеет, что события и существа чувственного мира суть внешнее выражение сверхчувственных событий и существ. Это понимание наступает уже тогда, когда человек прозревает, что тело, которое чувственно воспринимается им и с которым одним только и имеет дело внешняя наука, есть выражение для тонкого, сверхчувственного (эфирного) тела, в котором, как в облаке, содержится чувственное (или физическое), подобно более плотному ядру. Это эфирное тело есть второй член человеческого существа. В нем основа жизни физического тела. Но по отношению к этому эфирному телу человек не в такой степени обособлен от внешнего мира, как в своем физическом теле он обособлен от физического внешнего мира. Если по отношению к эфирному телу и говорится о внешнем мире, то при этом имеется в виду не физический внешний мир, воспринимаемый чувствами, но духовный окружающий мир, который по сравнению с физическим миром столь же сверхчувствен, как эфирное тело человека – по сравнению с физическим. Как существо эфирное человек находится в эфирном (элементарном) мире.

Когда человек начинает сознавать то, что он переживает всегда, но о чем он при обычном переживании ничего не знает, а именно, что как существо эфирное он пребывает в элементарном мире, – когда он начинает сознавать это, то это бывает совершенно иное сознание, чем при обыкновенном переживании. Это сознание наступает при ясновидении. Ясновидение знает тогда о том, что всегда имеет место в жизни, но что бывает скрыто от обычного сознания.

При обычном сознании человек говорит себе «Я», разумея при этом существо, представляющееся в его физическом теле. В мире чувств здоровая душевная жизнь его основана на этом познании себя как существа, обособленного от остального мира. Эта здоровая душевная жизнь была бы нарушена, если бы человек обозначил какие-либо существа или события внешнего мира как принадлежащие к своему «Я». Но дело обстоит иначе, поскольку человек переживает себя как эфирное существо, в элементарном мире. Там его собственное «Я» – существо сливается с некоторыми событиями и существами окружающего мира. Эфирное существо человека должно узнавать себя также и в том, что является для него внутренним, но в совсем ином роде, чем как оно привыкло рассматривать это «внутреннее» в чувственном мире. В элементарном мире есть силы, события и существа, к которым, хотя они и являются в известном отношении «внешним миром», человек должен все же обращаться так, как если бы они принадлежали к его собственному «Я». Как эфирное существо человек включен в элементарное существо мира. В физически-чувственном мире у него есть мысли; он соединен с ними так, что может рассматривать их как входящие в состав его «Я». И как в чувственном мире воздействуют на него мысли, столь же интимно воздействуют на эфирное существо его, на внутреннюю глубину его силы, события и т. д., которые относятся к нему, однако, не как мысли, но как существа, живущие с его душой и в его душе. Поэтому при ясновидении необходима большая внутренняя сила, чем какая требуется душе, чтобы утвердить свою самостоятельность по отношению к своим мыслям. И подготовка к истинному ясновидению заключается главным образом в таком внутреннем укреплении и усилении души, чтобы она могла почувствовать себя как самостоятельное существо не только, когда в ней живут мысли, но и когда в поле ее сознания и как часть ее собственной сущности появляются силы и существа элементарного мира.

Та же сила души, посредством которой она утверждает себя как существо элементарного мира, присутствует и в обыкновенной жизни человека. Душа первоначально ничего не знает об этой силе, но она обладает ею. Для того, чтобы обладать ею сознательно, она должна сначала вооружиться. Для этого она должна усвоить себе ту внутреннюю душевную крепость, которая приобретается при подготовке к ясновидению. Пока человек не может решиться усвоить себе эту внутреннюю душевную крепость, до тех пор у него будет понятная боязнь перед признанием окружающего духовного мира, и он будет бессознательно прибегать к иллюзии, будто этого духовного мира не существует или он непознаваем. Эта иллюзия помогает ему справляться с инстинктивной боязнью перед сращением или слиянием его самостоятельного существа (его «Я») с неким сущностным духовным внешним миром.

Кто проникнет в изложеннное здесь положение вещей, тот придет к признанию эфирного существа человека «за» физически чувственным и сверхчувственного (элементарного) мира – за физически воспринимаемым.

В элементарном мире ясновидческое сознание находит нечто сущностное, имеющее некоторую самостоятельность, подобно тому как в чувственном мире физическое сознание находит мысли, которые не самостоятельны и не сущностны. Вживание в элементарный мир ведет затем к тому, что этих частично самостоятельных существ человек начинает видеть в более обширной связи. Как если бы он стал рассматривать члены физического тела сначала в их частичной самостоятельности, а затем признал бы, что они существуют в целом теле как части, так и для ясновидческого сознания отдельные существа элементарного мира соединяются в жизненные члены великого тела духа, которое затем в дальнейшем ходе ясновидческого переживания познается как элементарное (сверхчувственное) жизненное тело Земли. В этом жизненном теле Земли эфирное существо человека само чувствует себя членом. Это движение вперед в ясновидении есть вживание в сущность элементарного мира. Этот мир оживлен существами самого различного рода. Выразить деятельность этих сущностных сил можно, только очертив образно их различные особенности. Там есть существа, у которых можно найти сродство со всем, что стремится к прочности, к твердости, к тяжести. Их можно обозначить как души земли. (А если не мнить себя слишком умным и не пугаться образа, который тоже ведь должен только указывать на действительность, а не быть ею самою, то можно говорить о «гномах».) Там можно найти существ, которых, по свойствам их, можно обозначить как души воздуха, воды и огня.

Но затем являются и другие существа. Хотя они и выступают так, что кажутся элементарными (эфирными) существами, однако по ним можно узнать, что в их эфирной сущности заключено что-то более высокого порядка, нежели существо элементарного мира. Человек начинает понимать, что к истинному бытию этих существ нельзя подойти с той степенью ясновидения, которая достаточна лишь для элементарного мира, как нельзя подойти к истинному существу человека с одним только физическим сознанием.

Вышеназванные существа, которые образно могут быть названы душами земли, воды, воздуха и огня, по деятельности своей находятся в известном соотношении внутри элементарного жизненного тела Земли. Они имеют в нем свои задачи. Что же касается охарактеризованных существ высшего порядка, то они проявляют деятельность, выходящую за пределы земной области. При дальнейшем познании их в ясновидческом переживании человек сам, со своим сознанием, духовно уводится за пределы земной области. Он видит, как эта земная область образовалась из другой и как она развивает в себе духовные зачатки, дабы в будущем из нее могла возникнуть новая область, в некотором роде «Новая Земля». В моем «Тайноведении» говорится, почему то, откуда образовалась Земля, можно обозначить как древнюю «планету Луны», и почему тот мир, к которому в будущем будет стремиться Земля, можно обозначить как «Юпитер». Самое главное здесь в том, что в «древней Луне» надо видеть давно отошедший в прошлое мир, из которого путем превращения образовался мир Земли, а под «Юпитером» в духовном смысле надо понимать грядущий мир, к которому стремится мир Земли.

Обзор предыдущего

В основе физического человека лежит тонкое эфирное человеческое существо. Оно живет в элементарном окружающем мире, подобно тому как физический человек живет в физическом окружающем мире. Элементарный внешний мир слагается в сверхчувственное жизненное тело Земли. Это последнее оказывается превращением некоего древнего мира (мира Луны) и подготовлением к будущему миру (миру Юпитера). Согласно предыдущему человека можно рассматривать так:

1. Физическое тело в физически чувственном окружающем мире. Через него человек познает себя как самостоятельное, обособленное существо («Я»).

2. Тонкое (эфирное) тело в элементарном окружающем мире. Через него человек познает себя членом жизненного тела Земли, а вместе с тем и членом трех следующих друг за другом планетарных состояний.

О повторных земных жизнях и о карме об астральном теле человека и о мире духовном об ариманических существах

Особенно трудно для души признать господство в душевной жизни чего-то такого, что для сознания души является в такой же степени внешним миром, как и так называемый в обычном смысле внешний мир. Она противится этому бессознательно, ибо она думает, что такое положение вещей угрожает ее самостоятельному бытию. Она инстинктивно отвращает взор от этого положения вещей. Что новейшая наука теоретически признает этот факт, это еще не составляет полного переживания его, со всеми последствиями его внутреннего постижения и проникновения им. Когда сознание может полно и жизненно прочувствовать этот факт, оно учится познавать в существе души внутреннее ядро, самостоятельно сущностное по отношению ко всему, что может развиться в области сознательной душевной жизни между рождением и смертью. Сознание познает в своей основе новое существо, чьим творением оно должно себя чувствовать. И чьим творением оно должно чувствовать также и носителя сознания – тело, со всеми его силами и качествами. В ходе подобного переживания душа учится ощущать созревание находящегося в ней духовного существа, ускользающего от влияния сознательной жизни. Она приходит к чувству того, как во время жизни между рождением и смертью это внутреннее существо становится все сильнее, но также и самостоятельнее. Она познает, что это существо во время этой жизни, между рождением и смертью, относится к остальному переживанию так, как развивающийся в растении зачаток относится к целому растению, в котором он развивается. Но только растительный зачаток – существо физическое, а душевный зачаток – существо духовное. Дальнейший ход такого переживания ведет затем к признанию мысли о повторных земных жизнях человека. Душа может в своем, до известной степени не зависимом от нее сущностном ядре почувствовать зачаток новой человеческой жизни, в которую этот зачаток перенесет плоды настоящей жизни после того, как он в духовном мире, по смерти, чисто духовным образом испытает те условия жизни, которых он не может испытать, когда между рождением и смертью он бывает облечен физическим земным телом.

Из этой мысли с необходимостью следует затем другая: что настоящая чувственная жизнь между рождением и смертью есть результат других, давно прошедших жизней, в которых душа развила зачаток, продолжавший после смерти жить в чисто духовном мире, пока он не созрел к тому, чтобы путем нового рождения вступить в новую земную жизнь, – подобно тому, как зачаток растения становится новым растением после того, как освободившись от старого растения, в котором он образовался, он некоторое время пробыл в иных условиях жизни.

Путем соответственных подготовлений души ясновидческое сознание учится погружаться в некое событие, состоящее в том, что в жизни человека образуется в некотором роде самостоятельное ядро, переносящее плоды этой жизни в следующие земные жизни. Образно, сущностно, как если бы оно хотело раскрыться как самостоятельное существо, всплывает из потоков души второе «Я», которое является как бы самостоятельным и высшим по отношению к тому существу, которое мы прежде называли своим «Я»; оно предстает как инспиратор этого «Я». Как это последнее «Я» человек сливается воедино с инспирирующим, высшим.

В этом мире, который ясновидящее сознание таким образом прозревает как данность, обыкновенное сознание живет, само не зная о том. И опять-таки душе необходимо укрепление, чтобы утвердить себя теперь не только по отношению к духовному внешнему миру, с которым человек сливается, но еще и по отношению к духовному существу, которое есть в высшем смысле он сам и которое все-таки стоит вне того, что он в чувственном мире необходимо должен чувствовать как свое собственное «Я» (Каким образом это второе «Я» образно, сущностно поднимается из потоков души, это бывает совершенно различно для различных человеческих индивидуальностей. В моих драматических душевных картинах «Врата посвящения», «Испытание души», «Страж порога» и «Пробуждение душ» я попытался представить, каким образом различные человеческие индивидуальности путем упорной работы приходят к переживанию этого «другого Я»).

Если душа в обыкновенном сознании даже ничего и не знает об инспирации ее через «другие Я», эта инспирация тем не менее происходит в глубинах души. Но только эта инспирация действует не через мысли или через внутренние слова. Она действует через поступки, через события, через свершения. «Другое Я» и есть именно то, что ведет душу через частности ее жизненной судьбы и пробуждает в ней способности, наклонности, задатки и т. д. Это «другое Я» живет во всей жизненной судьбе человека, взятой в ее целом. Оно шествует наряду с тем «Я», бытие которого замкнуто между рождением и смертью и слагает человеческую жизнь со всем, что входит в нее радостного, возвышающего и горестного. Встречаясь с этим «другим Я», ясновидческое сознание учится называть «Я» всю совокупность жизненной судьбы, подобно тому как физический человек говорит «Я» в применении к своему собственному существу. То, что определяют восточным словом «карма», срастается, таким образом, с «другим Я», с «духовным существом Я». Жизнь человека является инспирированной его собственным вечным существом, переходящим от жизни к жизни; и инспирация происходит таким образом, что жизненные судьбы последующего земного существования оказываются результатом предшествующих земных жизней.

Таким образом, человек познает себя как «другое существо», – не то, которым он является в чувственном бытии, а такое, которое в этом чувственном бытии проявляется лишь в своих действиях. Когда сознание вступает в этот мир, оно находится в области, которая по отношению к элементарной может быть обозначена как область духа.

Пока человек чувствует себя в этой области, он видит себя стоящим совершенно вне круга, где разыгрываются все переживания и опыты чувственного мира. Он оглядывается из другого мира назад на тот мир, который он в известном смысле покинул. И приходит к сознанию, что как человек он принадлежит обоим мирам. Он ощущает мир чувств как своего рода отражение мира духа; но отражение такое, в котором не только отражаются события и существа мира духа, но которое, оставаясь отражением, живет, однако, в самом себе самостоятельной жизнью. Как если бы человек глядел на себя в зеркало, и в то же самое время его отражение в зеркале приобрело бы самостоятельную жизнь. Человек познает духовных существ, обусловливающих эту самостоятельную жизнь отражения духовного мира. Этих духовных существ ощущает он как таких, которые по происхождению своему принадлежат к миру духа, но покинули область этого мира и развивают свою деятельность в области мира чувственного. Таким образом, он видит себя перед лицом двух миров, действующих друг на друга. Пусть духовный мир будет здесь обозначен как верхний, а мир чувственный – как нижний мир.

Описанных духовных существ человек познает в нижнем мире тем, что переносит сам свою точку зрения некоторым образом в верхний. Один род этих духовных существ представляется так, что в них человек находит основание, почему он переживает мир чувственный как вещественный, материальный. Он узнает, что все вещественное на самом деле духовно и что духовная деятельность этих существ уплотняет духовное чувственного мира и делает его твердым до степени вещественного. Как ни мало популярны в настоящее время некоторые имена, их все-таки можно применить к некоторым действительностям, зримым в мире духа. Поэтому пусть существа, обусловливающие это овеществление чувственного мира, получат здесь название ариманических. Относительно этих ариманических существ оказывается, что их подлинная область находится в царстве минерального. Эти существа господствуют в царстве минералов, раскрывая в нем полностью то, что они суть по своей природе. В царстве растений и в высших царствах природы они совершают нечто другое. Но это другое становится понятным только тогда, если принять во внимание область элементарного мира. Если смотреть из области духа, то и элементарный мир является как бы отражением области духа. Но самостоятельность отражения в элементарном мире не так велика, как самостоятельность физического мира чувств. В первом мире духовные существа из рода ариманических господствуют меньше, чем в чувственном. Но из элементарного мира эти ариманические существа развивают среди других своих деятельностей еще и ту, которая выражается в уничтожении существования и в смерти. Можно прямо сказать, что относительно высших царств природы ариманические существа имеют задачей вызвать в них смерть. Поскольку смерть входит в состав необходимого строя бытия, задача ариманических существ коренится в этом строе.

Но, наблюдая из области духа деятельность ариманических существ, человек узнает, что с их деятельностью в нижнем мире связано еще и нечто другое. Имея ареной своей деятельности этот мир, они не чувствуют себя связанными с тем строем, который подобал бы им по их силам, если бы они действовали в верхнем мире, откуда они берут свое начало. В нижнем мире они стремятся к самостоятельности, которой они никогда не могли бы иметь в верхнем мире. В особенности сказывается это в воздействии ариманических существ на человека, поскольку человек образует высшее царство природы чувственного мира. Они стремятся сделать самостоятельной душевную жизнь человека, поскольку она связана с чувственным бытием его, стремятся вырвать ее из верхнего мира и включить ее всецело в свой собственный мир. Как мыслящая душа человек имеет начало свое в верхнем мире. Становясь ясновидящей, мыслящая душа опять вступает в этот верхний мир. Но, раскрываясь в мире чувственном и будучи связанным с ним, мышление содержит в себе нечто такое, что нужно обозначить как влияние ариманических существ. Эти существа как бы хотят сообщить чувственному мышлению в мире чувств некоторым образом пребывающий характер. Между тем, как силы их приносят смерть, они хотят исторгнуть от смерти мыслящую душу и лишь остальную сущность в человеке ввергнуть в поток уничтожения. По их намерениям, сила человеческого мышления должна оставаться в пределах чувственного и принимать бытие, которое все более и более должно становиться похожим на природу ариманического.

В нижнем мире вышеописанное выражается только в своем действии. Человек может стремиться к тому, чтобы в мыслящей душе своей проникнуться силами, которые признают духовный мир и сознают себя живущими и пребывающими в нем. Но он может также мыслящей душой своей отвратиться от этих сил; он может употребить свое мышление на постижение одного только чувственного мира. Искушения – пойти по этому последнему пути исходят от ариманических сил.

Об астральном теле и о люциферических существах. О сущности эфирного тела

Другой род духовных существ, которых можно наблюдать из мира духа действующими в мире чувственном (а также в элементарном), как на усвоенной ими для себя арене, это те существа, которые хотят совсем освободить чувствующую душу от мира чувственного, то есть хотят как бы одухотворить ее. Жизнь в мире чувств входит в состав мирового порядка. Когда человеческая душа живет в мире чувств, она проходит в нем развитие, входящее в состав условий ее существования. То, что она погружена в эту чувственную область, является результатом деятельности существ, которых человек познает в верхнем мире. Наперекор этой деятельности работают другие существа, которые хотят вырвать чувствующую душу из условий чувственной деятельности. Пусть эти существа будут здесь названы люциферическими.

Таким образом, люциферические существа в мире чувств как бы подстерегают все, что есть в этом мире душевного (чувствующего), дабы извлечь это из мира чувств и включить в свою собственную мировую область, сходную с их природой. Если наблюдать из верхнего мира деятельность этих люциферических существ, то ее можно заметить также в элементарном мире. В последнем они стремятся завладеть областью таких сил, которых, по их намерениям, не должна коснуться тяжесть чувственного мира, хотя существами верхнего мира им предназначено быть погруженными в этот чувственный мир. Как ариманические существа оставались бы в своих пределах, если бы они вызывали только коренящееся в мировом строе временное уничтожение существования, так и люциферические существа не преступили бы области своего собственного царства, если бы они пронизали чувствующую душу силами, в которых душа ощущала бы все снова порыв подняться над принуждениями чувственного мира и почувствовать себя по отношению к этим принуждениям самостоятельным, свободным существом. Но люциферические существа преступают границы своей области, пытаясь наперекор общему строю верхнего мира основать особое царство духа, в которое они хотят превратить душевных существ чувственного мира.

Можно видеть, как в чувственном мире действие люциферических существ направляется на две стороны. С одной стороны, этим существам человек обязан тем, что он может подняться над переживанием одного только чувственно действительного. Свою радость, свой душевный подъем он черпает не только из мира чувств. Он может радоваться и тому, что живет в одной только видимости, что как прекрасная видимость выходит за пределы чувственного, и испытывать от нее душевный подъем. С этой стороны люциферическая деятельность способствовала созданию самых значительных плодов культуры, прежде всего – художественных. Человек может жить и в свободном мышлении; ему не нужно непременно только описывать чувственные вещи и мысленно копировать их; он может развивать творческое мышление, выходя за пределы чувственного мира; он может о вещах философствовать. С другой стороны, чрезмерное напряжение люциферичских сил в душах становится источником всяких мечтательностей и спутанностей, стремящихся водвориться в душевной деятельности, не считаясь с условиями высшего мирового порядка. Философствование, не коренящееся в прочном вживании в мировой порядок, своенравное вплетание себя в произвольные условия, преувеличенная гордость принятым, полюбившимся личным мнением, – все это теневые стороны люциферической деятельности.

Своим «другим Я» душа человека принадлежит к верхнему миру. Но она принадлежит также и к бытию в нижнем мире. Ясновидческое сознание, если оно прошло через соответствующую подготовку, чувствует себя знающим в верхнем мире. Однако само положение вещей в мире ни в чем не изменяется для ясновидческого сознания, но только к общему для каждой человеческой души содержанию мира присоединяется еще и знание о нем. Каждая человеческая душа принадлежит к верхнему миру, но когда человек живет в чувственном мире, она состоит при чувственном теле, подчиненном процессам чувственного мира; далее, она состоит еще при тонком эфирном теле, живущем в процессах элементарного мира. В чувственном и эфирном телах действуют силы ариманического и люциферического порядка. Эти силы духовной, сверхчувственной природы.

Поскольку человеческая душа живет в верхнем мире (в мире духа), она есть, если можно так выразиться, существо астральное. Ко многим основаниям, оправдывающим это выражение, относится и то, что астральное существо человека как таковое не подчинено условиям, действующим в пределах Земли. Духовная наука признает, что в астральном существе человека действуют не природные законы Земли, а законы, управляющие процессами звездного мира. В этом может иметь свое оправдание наименование астрального. К признанию физически чувственного тела человека и тонкого эфирного тела присоединяется, таким образом, признание третьего, астрального тела. Но необходимо принять во внимание следующее: подлинным существом своим астральное тело человека коренится в верхнем мире, в собственной области духа. В этой области оно является существом одинакового рода с другими существами, имеющими арену своей деятельности в этом мире духа. Поскольку миры элементарный и чувственный суть отражения мира духа, эфирное и физически чувственное тела человека следует рассматривать как отражения астрального существа человека. Но в эфирном, физически чувственном телах господствуют силы, исходящие от люциферических и ариманических существ. А так как эти существа духовного происхождения, естественно, что и в области чувственно-физического и эфирного тел можно найти в некотором роде астральное существо человека. Ясновидение, способное только воспринимать образы ясновидческого сознания и не умеющее правильно понимать их значения, легко может принять результат астрального воздействия в физическом и эфирном телах за собственно астральное тело. Между тем это «астральное тело» и есть как раз тот член человеческого существа, который в своей деятельности направлен против закономерности, истинно подобающей человеку в мировом порядке. Смешения и спутанности в этой области возможны тем легче, что знание об астральном существе души первоначально бывает совершенно недоступно для обыкновенного человеческого сознания. Это знание недостижимо даже для первых ступеней ясновидческого сознания. Последнее достигается человеком при переживании себя в своем эфирном теле. Но в эфирном теле он видит отражения своего «другого Я» и верхнего мира, к которому он принадлежит. Он видит, таким образом, эфирное отражение своего астрального тела и видит его с содержащимися в нем люциферическими и ариманическими существами. Из дальнейших афоризмов этой книги выяснится, что то «Я», которое в своей обыкновенной жизни человек называет своей сущностью, не есть еще «истинное Я», но лишь отражение «истинного Я» в физически чувственном мире. Таким образом, для эфирного ясновидения эфирное отражение астрального тела может стать иллюзией «истинного астрального тела».

В дальнейшем ходе вживания в верхний мир ясновидческое сознание приходит также к правильному взгляду на природу отражения верхнего мира в нижнем по отношению к существу человека. Тогда оказывается прежде всего, что тонкое эфирное тело, присущее человеку в его настоящем земном существовании, не есть истинное отражение того, что соответствует ему в верхнем мире. Оно есть отражение, измененное деятельностью люциферических и ариманических существ. Благодаря земной природе, в которой действуют названные существа, духовный прообраз эфирного тела не может полностью отражаться в земном человеке. Следуя дальше за пределы Земли, вплоть до области, в которой совершенное отражение прообраза эфирного тела ясновидческое сознание видит себя перенесенным назад в далекое прошлое, за пределы настоящего состояния Земли и даже за пределы предшествовавшего ему состояния Луны. Оно приходит к уразумению того, каким образом Земля развилась из состояния Луны, а эта последняя – из состояния Солнца. Почему оно называется состоянием Солнца, об этом можно узнать в моем «Тайноведении». Итак, Земля находилась некогда в состоянии Солнца; из него развилась в состояние Луны, а затем стала «Землею». Во время состояния Солнца эфирное тело человека было чистым отражением духовных процессов и существ того мира, в котором оно берет свое начало. Ясновидческому сознанию открывается, что эти существа состоят из чистейшей мудрости. Таким образом, можно сказать, что во время солнечного периода Земли, в отдаленнейшем прошлом человек принял в себя свое эфирное тело как чистое отражение существ космической мудрости. Затем, во время последующего лунного и земного периода это эфирное тело изменилось и стало тем, что оно есть в человеческом существе в настоящее время.

Обзор предыдущего

Человек содержит в себе некое душевное сущностное ядро, принадлежащее к духовному миру. Это душевное сущностное ядро есть пребывающее существо человека, изживающееся в повторных земных жизнях таким образом, что в отдельной земной жизни для обычного сознания оно постепенно слагается как самостоятельное по отношению к этому сознанию существо; затем, после физической смерти человека, оно изживает себя в чисто духовном мире, а спустя известное время вносит в новую жизнь плоды предшествовавшей. Это пребывающее существо действует так, что становится инспиратором судьбы человека. Оно так инспирирует эту судьбу, что каждая данная земная жизнь является обоснованным в мировом порядке последствием предыдущих.

Человек есть само это пребывающее существо; он живет в нем как в своем «другом Я». Поскольку он как существо есть «другое Я», он живет в астральном теле, подобно тому как он живет в теле физическом и эфирном. Как окружение физического тела есть мир физический, а окружение эфирного тела – мир элементарный, так окружение астрального тела есть область духа.

Существа одинакового рода и происхождения с «другим Я» человека действуют в физическом и элементарном мире как ариманические и люциферические силы. Характер их воздействия делает понятным отношение астрального тела человека к эфирному и физическому. Первоисточник эфирного тела следует искать в давно прошедшем состоянии Земли, в ее так называемом периоде Солнца.

Схематически, согласно предыдущему, человека можно рассматривать так:

1. Физическое тело в физически чувственном окружающем мире. Благодаря ему человек познает себя как самостоятельное особое существо («Я»).

2. Тонкое (эфирное) тело в элементарном окружающем мире. Благодаря ему человек познает себя как члена жизненного тела Земли, а тем самым и как члена трех следующих друг за другом планетарных состояний.

3. Астральное тело в чисто духовном окружающем мире. Благодаря ему человек является членом этого духовного мира, отражения которого суть миры элементарный и физический. В нем находится «другое Я» человека, получающее свое выражение в повторных земных жизнях.

О «Страже порога» и о некоторых особенностях ясновидческого сознания

Своим переживанием в чувственном мире человек стоит вне мира духовного, в котором, как было указано выше, коренится его существо. Какое значение для человеческого существа имеет это переживание, это можно понять, если вспомнить, что, вступая в сверхчувственные миры, ясновидческое сознание нуждается в укреплении тех именно сил души, которые вырабатываются в чувственном мире. Без этого укрепления душа чувствует некоторую боязнь перед вступлением в сверхчувственный мир. Она даже пытается спастись от этого вступления, отыскивая «доказательства» невозможности такого вступления.

Если же душа чувствует себя достаточно сильной для вступления, если она сознает в себе силы, позволяющие ей после вступления утвердить самостоятельность своего существа и переживать в поле своего сознания не только мысли, но и существ, как это необходимо в элементарном и духовном мире, то она чувствует также, что она могла собрать эти силы только благодаря жизни в физическом мире. Она убеждается, что в ее мировом пути ей необходимо пройти через чувственный мир.

Это уразумение дается в особенности теми переживаниями ясновидческого сознания, которые находятся в связи с мышлением. При вступлении в элементарный мир сознание наполняется существами, воспринимаемыми образно. В пределах этого мира по отношению к его существам ему совсем не приходится развивать внутренней душевной деятельности, похожей на ту, которую человек развивает в своей мыслительной жизни в пределах чувственного мира. Тем не менее человек совершенно не мог бы разобраться в этом элементарном мире и утвердить себя в нем как человеческое существо, если бы он не вступал в него с мышлением. Без мыслящего рассмотрения он мог бы, конечно, созерцать существ элементарного мира, но ни об одном из них не мог бы поистине знать, что оно такое. Он был бы подобен человеку, стоящему перед письменами, которых он не может прочесть; такой человек видит своими глазами совсем то же самое, как и тот, который может прочесть эти письмена, но значение и сущность они имеют только для последнего.

Тем не менее во время своего пребывания в элементарном мире, ясновидческое сознание развивает совсем не такую мыслительную деятельность, какая протекает в чувственном мире. Это бывает скорее так, что мыслящее существо, например, человек, при правильном видении элементарного мира воспринимает одновременно также и значение его существ и сил, тогда как немыслящее существо восприняло бы только образы без их значения и сущности.

При своем вступлении в духовный мир душа приняла бы, например, ариманических существ за нечто совсем иное, а не за то, что они суть на самом деле, если бы они были увидены ею не как мыслящим существом. Точно так же обстоит дело и с люциферическими и другими существами духовного мира. Человек видит ариманических и люциферических существ такими, каковы они суть, когда он рассматривает их из духовного мира ясновидческим взором, окрепшим благодаря мышлению.

Если бы душа не вооружилась достаточной силой мышления, то люциферические существа при созерцании их из духовного мира овладели бы миром ясновидческих образов и вызвали бы в созерцающей душе иллюзию, будто она все глубже и глубже проникает в искомый ею духовный мир, между тем как на самом деле она все глубже погружалась бы в тот мир, который люциферические силы пытаются создать как тождественный с их существом. Правда, душа чувствовала бы себя все более самостоятельной, но она вживалась бы в духовный мир, не соответствующий ее существу и ее первоисточнику. Она вступала бы в чуждое ей духовное окружение. Чувственный мир скрывает таких существ, как люциферические. Поэтому в пределах чувственного мира они не могут вводить сознание в обман. Они для него просто не существуют. И сознание имеет возможность, не вводясь ими в обман, достаточно укрепиться мыслительно. И это принадлежит к инстинктивным особенностям здорового сознания, что оно лишь постольку хочет вступить в духовный мир, поскольку оно достаточно укрепило себя для прозрения в него в мире чувственном. Сознание привязано к тому роду переживания, какое присуще ему в чувственном мире. Оно чувствует себя в своей стихии, когда оно может переживать себя в самом себе, с теми мыслями, чувствами, аффектами и т. д., которыми оно обязано чувственному миру. В какой степени сознание привязано к этому переживанию, это особенно сильно сказывается в тот момент, когда совершается действительное вступление в сверхчувственные миры. Подобно тому, как в особые моменты своей жизни человек цепляется за дорогие воспоминания, так при вступлении в сверхчувственные миры необходимо поднимаются, словно из глубин души, все наклонности, к каким человек вообще только способен. Тогда он замечает, в какой степени он в сущности привязан к жизни, связывающей его с чувственным миром. Эта привязанность выявляется тогда во всей своей истине, без всяких иллюзий, которые человек создает себе обычно в жизни относительно этого факта. При вступлении в сверхчувственный мир человек приобретает в качестве как бы первого сверхчувственного достижения некоторую долю самопознания, о котором он прежде едва мог даже догадываться. При этом становится ясным, сколь многое должен он оставить позади себя, если он хочет действительно сознательно вступить в тот мир, внутри которого он ведь на самом деле непрерывно находится. То, что он сделал из себя в чувственном мире как человек сознательно или бессознательно, это с высочайшей отчетливостью выступает перед душевным взором. Последствием этого переживания часто бывает то, что человек оставляет все дальнейшие попытки проникнуть в сверхчувственные миры. Ибо в связи с ним становится ясным, что для успешного пребывания в духовном мире необходимо сначала научиться иначе чувствовать и ощущать. Необходима решимость развить совершенно иное внутреннее душевное настроение, чем какое было раньше, или, другими словами, к достигнутому раньше необходимо присоединить еще иное, добиться иного.

Но тем не менее, что же собственно происходит в подобный момент вступления в сверхчувственный мир? Человек видит то существо, которым он был всегда; но теперь он видит его не из чувственного мира, из которого он прежде всегда смотрел на него; он видит его из духовного мира, без всяких иллюзий, во всей его истине. Видит его таким образом, что чувствует всего себя пронизанным силами познания, которые в состоянии измерить духовную ценность этого существа. При таком рассмотрении себя выявляется также, почему человек не без боязни соглашается сознательно вступить в сверхчувственный мир; выявляется та степень крепости, которой он обладает для этого вступления. Он видит, почему он уже как существо сознательное удерживает себя вдали от этого мира. И чем точнее наблюдает он себя таким образом, тем сильнее выступают и все наклонности, благодаря которым он стремится оставаться сознанием своим в чувственном мире. Повышенное сознание словно из потаенных глубин души вызывает на свет эти наклонности. Необходимо познать их; ибо лишь таким образом они преодолеваются. Но при познании их они еще раз, совсем особым образом, доказывают свою силу. Они пытаются одолеть душу; она чувствует, как они увлекают ее вниз, как бы в какие-то смутные глубины. Момент самопознания суров. В мире слишком много философствуют и теоретизируют о самопознании. Душевный взор скорее отвлекается этим от той серьезности, которая связана с самопознанием, чем привлекается к ней. Но, несмотря на всю эту суровость, какое удовлетворение можно почерпнуть в мысли о таком устройстве природы человека, при котором сами ее инстинкты побуждают ее не вступать в духовный мир прежде, чем она сможет развить в себе достаточную степень зрелости, выражающуюся в переживании самой себя! Какое удовлетворение в том, что первоначально самая значительная встреча с существом сверхчувственного мира есть встреча со своим собственным существом в его истине, которое человек должен вести затем далее в развитии человечества!

Можно сказать: в человеке таится существо, стоящее заботливо на страже у пограничной черты, которую он должен перешагнуть при вступлении в сверхчувственный мир. Это таящееся в человеке духовное существо, которое есть он сам, но которого он не может познать обыкновенным сознанием, подобно тому как глаз не может видеть самого себя, есть «Страж у порога» духовного мира. Человек познает его в такой момент, когда он не только фактически бывает им самим, но и противопоставляет ему себя как другого, находясь как бы вне его.

«Стража порога», как и другие переживания сверхчувственных миров, делают зримым усиленные, окрепшие в самих себе душевные способности. Ибо, если оставить в стороне, что для ясновидящего духовного взора встреча со «Стражем порога» поднимается на степень знания, эта встреча вовсе не является таким событием, которое наступает только для человека, ставшего ясновидящим. Совершенно такое же положение вещей, как и при этой встрече, наступает каждый раз для всякого человека при засыпании, и это предстояние перед самим собой, которое совершенно тождественно с предстоянием перед «Стражем порога», продолжается все время, пока длится сон. Во сне душа восходит к своему сверхчувственному существу. Но только ее внутренние силы не бывают тогда достаточно крепки, чтобы пробудить в ней сознание себя самой.

Для понимания ясновидческого переживания, в особенности в его тонких, начальных стадиях, очень важно обратить душевное внимание на то, что душа может начать переживать сверхчувственное, не будучи в состоянии составить себе о нем какое-либо отчетливое знание. Сначала ясновидение появляется в очень тонкой форме. Так что часто, в ожидании увидеть что-то почти осязаемое, человек не обращает внимания на проскальзывающие ясновидческие впечатления. Он вовсе не желает признать их за таковые. Тогда они появляются в такой форме, что уже при самом появлении своем подготавливают эту возможность забыть их; они так слабо вступают в поле сознания, что остаются совершенно незаметными, подобно легким душевным облачкам. По этой причине, а также и потому, что от ясновидения ожидают обычно не того, чем оно сначала бывает, а чего-то совсем иного, многие серьезные искатели духовного мира не находят его. В этом отношении также очень важна встреча со «Стражем порога». Если человек укрепил свою душу именно в этом направлении самопознания, то хотя эта встреча и была бы подобна только первому, нежному и мимолетному проблеску духовного видения, она все-таки не так легко поддается забвению, как другие сверхчувственные впечатления, ибо в собственном существе своем человек бывает сильнее заинтересован, нежели в чем-либо другом. Но нет никакой необходимости, чтобы встреча со «Стражем» принадлежала к первым переживаниям ясновидения. Укрепление души может происходить в различных направлениях. И первые направления, которые усваивает себе душа, могут и до этой встречи ввести в ее духовный кругозор иных существ или иные события. Однако сравнительно вскоре после вступления в сверхчувственный мир наступит и эта встреча.

О чувстве «Я» и о способности человеческой души к любви и об их отношениях к элементарному миру

Когда душа человека сознательно вступает в элементарный мир, она видит себя вынужденной изменить многие представления, усвоенные ею в чувственном мире. Если душа соответствующим образом укрепит свои силы, она станет способной и к этой перемене. Но если ее отпугнет эта работа над своим укреплением, то ею может овладеть при вступлении в элементарный мир чувство потери всякой твердой почвы, на которой она должна строить свою внутреннюю жизнь. Представления, вырабатываемые в физически-чувственном мире, лишь до тех пор служат препятствием к вступлению в элементарный мир, пока человек хочет удержать их точно такими, какими он приобрел их в чувственном мире. Но для этого нет никакого иного основания, кроме привычки души. И вполне естественно, что сознание, живущее сначала только с чувственным миром, привыкает считать единственно возможным тот образ своих представлений, который слагается в работе над чувственным миром. И это даже более чем естественно: это необходимо. Душевная жизнь никогда не достигла бы своей внутренней замкнутости, своей необходимой твердости, если бы в чувственном мире она не развила такого сознания, которое в известном отношении живет в застывших, строго принудительных для нее представлениях. Благодаря всему, что может дать душе совместная жизнь с чувственным миром, душа бывает потом в состоянии вступить в элементарный мир, не теряя в нем своей самостоятельности, своего замкнутого в себе существа. Этого укрепления, усиления душевной жизни необходимо достигнуть, дабы при вступлении в элементарный мир душа не только обладала этой самостоятельностью как бессознательным качеством, но и могла ясно удерживать ее в сознании. Если душа слишком слаба для переживания элементарного мира, то при вступлении в него у нее ускользает эта самостоятельность, подобно тому как ускользает мысль, слишком слабо запечатленная в душе, чтобы продолжать жить как отчетливое воспоминание. В сущности, душа тогда вообще не может вступить в сверхчувственный мир со своим сознанием. При попытке ее вступить в сверхчувственный мир существо, которое может быть названо «Стражем порога», все снова отбрасывает ее назад в чувственный мир. И если при этом ей удается как бы отведать этого мира, так что после своего обратного погружения в чувственный мир у нее остается в сознании кое-что из сверхчувственного мира, то подобная добыча из другой области нередко вызывает у нее спутанность в представлениях. Опасность впадения в подобную спутанность совершенно устраняется, если обратить особое внимание на соответствующее развитие здоровой силы суждения, как она может быть выработана в чувственном мире. Благодаря такому укреплению способности суждения развивается правильное отношение души к событиям и существам сверхчувственных миров. Чтобы сознательно жить в этих мирах, душе необходимо иметь одно влечение, которое в чувственном мире не может раскрыться с той силой, с какой оно выступает в сверхчувственных мирах. Это – влечение отдаться тому, что переживаешь. Нужно уметь совершенно окунуться в переживание, нужно уметь слиться с ним воедино. И необходимо довести это до такой степени, чтобы узреть себя вне своего собственного существа и почувствовать себя внутри другого существа. Совершается превращение собственного существа в другое, участвующее в переживании. Не обладая этой способностью к превращению, нельзя пережить ничего истинного в сверхчувственных мирах. Ибо всякое переживание основано на том, что человек приходит к сознанию: теперь ты изменился «таким-то определенным образом», т. е. ты полножизненно пребываешь с существом, которое своей природой «таким-то именно образом» превращает твою природу. Это превращение себя, это вчувствование в других существ и есть жизнь в сверхчувственных мирах. Через это вживание человек познает события и существ этих миров. Таким образом, он замечает свою ту или иную родственность с одним существом и большую, по собственной своей природе, отдаленность от другого. Выступают подразделения душевных переживаний, которые особенно для элементарного мира следует обозначить как симпатии и антипатии. Благодаря встрече, например, с каким-либо существом или событием элементарного мира человек чувствует себя так, что в его душе всплывает переживание, которое можно обозначить как симпатию. В подобном переживании симпатии познается природа элементарного существа или события. Не нужно только представлять себе, что при этом переживании симпатии и антипатии речь идет об одной только их силе или степени. При переживании симпатий и антипатий в физически-чувственном мире дело обстоит действительно так, что говорят только о более сильной или более слабой симпатии и антипатии. В элементарном же мире симпатии и антипатии различаются не только по своей силе, но еще и так, как в чувственном мире различаются, например, друг от друга краски. И как мы переживаем многоцветный мир чувств, так можно пережить и многообразно симпатичный или антипатичный элементарный мир. При этом важно еще то, что для элементарного царства «антипатичное» не имеет этого привкуса внутреннего отвращения от него; антипатичным следует просто обозначить такое качество элементарного существа или события, которое к симпатичному качеству другого события или существа относится приблизительно так, как, например, в чувственном мире синий цвет – к красному.

Можно говорить о неком «чувстве» элементарного мира, которое человек может пробудить в своем эфирном теле. В элементарном мире это чувство способно воспринимать симпатии и антипатии, как в чувственном мире глаз воспринимает краски, ухо – звуки. И как в чувственном мире один предмет бывает красным, а другой синим, так и существа элементарного мира излучают для духовного зрения одни – такой-то род симпатий, другие – такой-то род антипатий.

Это переживание элементарного мира в симпатиях и антипатиях опять-таки не есть нечто, возникающее впервые только для ясновидчески пробужденной души; оно всегда существует для каждой человеческой души; оно принадлежит к существу человеческой души. Только в обыкновенной душевной жизни знание об этом существе человека остается нераскрытым. Человек заключает в себе свое эфирное тело, и посредством него он бывает на сто ладов связан с существами и событиями элементарного мира. В один момент своей жизни он бывает так-то вплетен в элементарный мир симпатиями и антипатиями, в другой момент – иначе.

Но как эфирное существо душа не может непрерывно жить таким образом, чтобы в ней отчетливо выражалось действие симпатий и антипатий. Подобно тому как в чувственном бытии состояние бодрствования должно сменяться сном, так и в элементарном мире переживанию симпатий и антипатий должно противополагаться иное состояние. Душа может отрешаться от всех симпатий и антипатий и переживать в самой себе только себя, быть обращенной только к своему собственному бытию, чувствовать только его. Более того, это чувствование может достигнуть такой силы, что можно говорить о «волении» своего собственного существа. Дело идет здесь о таком состоянии душевной жизни, которое нелегко описать, потому что в своей чистой, подлинной природе оно похоже в чувственном мире только на сильное, чистое душевное чувство «Я» или самого себя. Для элементарного мира это состояние можно описать таким образом, что по отношению к необходимой отдаче себя переживаниям симпатий и антипатий душа чувствует влечение сказать себе: я хочу быть всецело только для себя, только в себе. И некоторым развитием воли душа отрывается от состояния отдачи себя элементарным переживаниям симпатий и антипатий. Для элементарного мира эта жизнь в себе есть как бы состояние сна, между тем как отдача себя событиям и существам есть состояние бодрствования. Когда человеческая душа бодрствует в элементарном мире и развивает волю к переживанию себя, т. е. ощущает потребность в «элементарном сне», то она может обрести его, возвращаясь с вполне развитым самочувствием в бодрственное состояние чувственного переживания. Ибо это проникнутое самочувствием переживание в чувственном мире и есть элементарный сон. Он заключается в отрыве души от элементарных переживаний. Это буквально верно: для ясновидческого сознания жизнь души в чувственном мире есть духовный сон.

Когда при правильно развитом ясновидении у человека наступает пробуждение в сверхчувственном мире, то у него остается воспоминание о переживаниях души в чувственном мире. Это воспоминание должно присутствовать у него, иначе в ясновидческом сознании были бы всякие другие существа и события, кроме только собственного существа. Тогда у него не было бы знания о себе, он не жил бы сам духовно; в душе жили бы другие существа и события. Приняв это во внимание, легко понять, что правильно развитое ясновидение должно придавать большое значение выработке сильного чувства Я». Вырабатывая это «чувство Я» при ясновидении, человек не развивает ничего такого, что приходит в душу только через ясновидение; он познает только то, что всегда существует в глубинах души, но что остается неосознанным для обыкновенной душевной жизни, протекающей в чувственном мире.

Сильное «чувство Я» существует не благодаря эфирному телу как таковому, но благодаря душе, переживающей себя в физически-чувственном теле. Если из своего переживания в чувственном мире душа не привнесет его в ясновидческое состояние, то она скоро убедится в своей недостаточной вооруженности для переживания в элементарном мире.

Для человеческого сознания в чувственном мире существенно, чтобы самочувствие души (ее переживание «Я»), хотя оно и должно присутствовать, было все-таки несколько заглушено. Благодаря этому душа имеет возможность в пределах чувственного мира пройти школу благороднейшей нравственной силы сочувствия. Нравственные влечения и представления не могли бы развиваться правильно, если бы в сознательные переживания души в чувственном мире вторгалось сильное «чувство Я». Они не могли бы взрастить плода любви. Отдачу себя, это естественное влечение элементарного мира, не следует отождествлять с тем, что в человеческом переживании обозначается как любовь. Элементарная отдача себя покоится на переживании себя в другом существе или событии; любовь же есть переживание другого в собственной душе. Чтобы развить это переживание, нужно как бы набросить в душе покров на живущее в ее глубинах самочувствие («переживание Я»); когда в душе заглушено чувство ее собственных сил, в ней возникает благодаря этому чувствование в себе страданий и радостей другого существа, зарождается любовь, из которой вырастает истинная нравственность в жизни человека. Любовь есть для человека самый значительный плод переживания в чувственном мире. Если проникнуть в сущность любви и сочувствия, то из них можно постигнуть, каким образом в своей истине изживается в чувственном мире духовное. Здесь было сказано, что к сущности сверхчувственного принадлежит превращение в другого. Когда в человеке, живущем чувственно-физической жизнью, духовное изменяется в том смысле, что оно заглушает «чувство Я» и оживает как любовь, то это – духовное остается верным своим собственным элементарным законам. Можно сказать, что с ясновидческим сознанием душа человека пробуждается в духовном мире; но нужно также сказать, что в любви мы имеем пробуждение духовного в чувственном мире. Где в жизни рождается любовь и сочувствие, там чувствуется волшебное веяние духа, проникающего чувственный мир. Поэтому правильно развитое ясновидение никогда не может притупить сочувствия и любви. Чем правильнее вживается душа в духовные миры, тем более ощущает она отсутствие любви и сочувствия как отречение от самого духа.

Опыты сознания, начинающего приобретать ясновидение, являют нам относительно вышесказанного совершенно особые, своеобразные черты. Между тем, как «чувство Я» – необходимое, однако, для переживания в сверхчувственных мирах – легко заглушается, оставаясь часто лишь слабым, угасающим мысленным воспоминанием чувства ненависти, бессердечия, безнравственные влечения становятся именно после вступления в сверхчувственный мир могучими переживаниями души; они встают перед душой как ожившие упреки, становятся отвратительно действующими образами. Чтобы не мучиться тогда этими образами, ясновидческое сознание часто прибегает к крайнему средству: оно начинает искать духовных сил, ослабляющих впечатления от этих образов. Но при этом душа сама проникается этими силами, пагубно действующими на приобретенное ясновидение. Они гонят его прочь от благих областей духовного мира и направляют его к дурным.

С другой стороны, истинная любовь, подлинное душевное благоволение суть такие переживания души, которые укрепляют силы сознания в необходимом для вступления в ясновидение смысле. Когда говорится, что прежде чем для души возможны будут опыты в сверхчувственном мире, ей необходимо пройти известную подготовку, то к этому следует прибавить, что к многообразным средствам подготовки принадлежит также истинная способность к любви, наклонность к подлинному человеческому благоволению и сочувствию.

В чувственном мире чрезмерно развитое «чувство Я» противодействует нравственности. В результате слишком слабо развитого «чувства Я» душа, фактически одолеваемая бурями элементарных симпатий и антипатий, бывает лишена внутренней уверенности и замкнутости. Эти последние могут быть присущи ей лишь в том случае, если на остающееся неосознанным в обыкновенной жизни эфирное тело воздействует из чувственно-физического переживания достаточно сильное «чувство Я». Но для развития подлинно нравственного настроения души нужно, чтобы это «чувство Я», хотя оно и необходимо, было все-таки заглушено наклонностями к сочувствию и любви.

О границе между миром чувств и сверхчувственными мирами

Для познания соотношения между различными мирами надо принять во внимание, что сила, долженствующая в одном мире развивать действие в согласии со смыслом мирового порядка, может затем, проявляясь в другом мире, направиться против этого мирового порядка. Так, для существа человека необходимо, чтобы в его эфирном теле находились обе эти противоположные силы: способность к превращению в другие существа и сильное «чувство Я» или самочувствие. Обе эти свои силы человеческая душа не может проявлять в чувственном бытии без некоторого заглушения. В элементарном мире они присутствуют таким образом, что, взаимно уравновешивая друг друга, они делают возможным человеческое существование, подобно тому как сон и бодрствование в чувственном мире делают возможной человеческую жизнь. Соотношение этих двух противоположных сил никогда не может быть таким, чтобы одна погашала другую, но необходимо, чтобы обе развивались и действовали друг на друга уравновешивающим образом. Но «чувство Я» и способность к превращению могут действовать друг на друга указанным образом только в элементарном мире; посылать свое воздействие в чувственный мир в согласии с мировым порядком может лишь то, что является результатом взаимоотношения и совместного действия обеих сил. Если бы та степень способности к превращению, которую человек должен иметь в своем эфирном теле, действовала в чувственном бытии, то человек чувствовал бы себя душевно не тем, что он есть по своему физическому телу. Физическое тело дает человеку в чувственном мире устойчивую форму, благодаря которой он поставлен в этот мир как определенное личное существо. Но не так поставлен он в элементарный мир своим эфирным телом. Чтобы быть в этом мире в полном смысле человеком, он должен уметь принимать в нем многообразнейшие формы. Если бы он этого не мог, он был бы осужден в элементарном мире на полное одиночество; он ни о чем не мог бы ничего знать, кроме как о самом себе; он не чувствовал бы родства ни с одним существом, ни с одним событием. Но для элементарного мира это означало бы, что для этого человека не существовало бы соответствующих существ и событий. А если бы душа человека развила в чувственном мире необходимую ей для элементарного мира способность к превращению, она утратила бы свое личное существо. Подобная душа жила бы в противоречии с самой собой. Для физического мира способность к превращению должна быть силой, покоящейся в душевных глубинах, – такой силой, которая дает душе ее основное настроение, но которая развивается не в чувственном мире. Ясновидящее сознание должно уметь вживаться в способность к превращению; без этого оно не могло бы производить наблюдений в элементарном мире. Таким образом, ясновидящее сознание усваивает себе способность, которую оно должно применять лишь до тех пор, пока оно сознает себя в элементарном мире, но которую оно должно подавить, как только оно снова возвращается в чувственный мир. Ясновидящее сознание должно постоянно соблюдать границу между обоими мирами; в чувственном мире оно не должно проявляться деятельно со способностями, соответствующими сверхчувственному миру. Если бы, сознавая себя в чувственном мире, душа позволила действовать способности к превращению, присущей ее эфирному телу, то обыкновенное сознание наполнилось бы представлениями, не отвечающими никакому существу в чувственном мире. Душа пришла бы к спутанности в жизни представлений. Соблюдение границы между мирами есть необходимая предпосылка для правильного действия ясновидящего сознания. Кто хочет достичь ясновидящего сознания, должен позаботиться о том, чтобы благодаря знанию о сверхчувственных мирах не вкралось никаких помех в его обыкновенное сознание. Когда человек познал «Стража порога», он знает, как обстоит дело с его душой в чувственном мире, достаточно ли она сильна, чтобы изгнать из чувственно-физического сознания те силы и способности сверхчувственных миров, которые в нем не должны быть действенны. Если он вступит в сверхчувственный мир без самопознания, даруемого «Стражем порога», то переживания этого мира могут взять верх над ним. Эти переживания могут проникнуть в физически-чувственное сознание в виде образов иллюзии. Тогда они принимают характер чувственных восприятий; как необходимое последствие этого, душа принимает их за действительность, между тем как они не суть действительность. Правильно развитое ясновидение никогда не примет образы элементарного мира за действительность в том смысле, в каком физически-чувственное сознание необходимо принимает за действительность переживания чувственного мира. Образы элементарного мира приводятся в правильную связь с действительностью, которой они соответствуют только посредством способности души к превращению.

Но и вторая необходимая для эфирного тела сила – сильное «чувство Я» – не должна в пределах чувственного мира вторгаться в жизнь души такой, какой ей подобает быть в элементарном мире. В противном случае она становится в чувственном мире источником безнравственных наклонностей, поскольку последние связаны с эгоизмом. В этом пункте духовная наука в своем исследовании мира находит происхождение «зла» в человеческих поступках. Это было бы непониманием мирового порядка, если бы мы отдались вере, что этот мировой порядок может существовать и без сил, образующих источник зла. Не будь этих сил, эфирное существо человека не могло бы развиваться в элементарном мире. Эти силы суть вполне добрые силы, когда они действуют только в элементарном мире; они создают зло тем, что не остаются в покое в глубинах души, регулируя отношение человека к элементарному миру, но переносятся в душевное переживание в чувственном мире и этим превращаются в побуждения эгоизма. Тогда они действуют противоположно способности любви и тем самым становятся источниками безнравственных поступков.

Когда сильное «чувство Я» переходит из эфирного тела в физическое, то это производит не только усиление эгоизма, но и ослабление эфирного тела. Ясновидческому сознанию открывается, что необходимое при вступлении в сверхчувственный мир «чувство Я» тем слабее, чем сильнее эгоизм при переживании в чувственном мире. Эгоизм делает человека в его душевных глубинах не сильным, а слабым. И когда человек проходит сквозь врата смерти, то действие эгоизма, развитого в жизни между рождением и смертью, сказывается в том, что он делает душу слабой для переживаний сверхчувственного мира.

О существах миров духа

Когда душа с ясновидческим сознанием вступает в сверхчувственный мир, она познает себя в нем так, что в чувственном мире о способе этого познания она не может составить себе никакого представления. Она находит, что с помощью своей способности к превращению она познает существ, имеющих с ней большую или меньшую степень сродства; но она замечает также, что в сверхчувственном мире она встречает существ, которые ей не только родственны, но с которыми ей необходимо еще себя сравнить для того, чтобы себя познать. И далее она делает наблюдение, что эти существа сделались в сверхчувственных мирах тем же самым, чем стала и она в чувственном мире благодаря своим переживаниям и опытам. Перед душой человека выступают в элементарном мире существа, развившие в пределах этого мира такие силы и способности, которые сам человек может развить лишь благодаря тому, что кроме эфирного тела и других сверхчувственных членов своего существа он имеет еще и физическое тело. Упоминаемые здесь существа не имеют подобного физически-чувственного тела. Они развились таким образом, что ту душевную сущность, которую человек имеет благодаря физическому телу, они имеют благодаря своему эфирному телу. Хотя они – существа до известной степени однородные с человеком, однако они отличаются от него тем, что не подчинены условиям чувственного мира. Они не имеют таких чувств, какие есть у человека. Их знание подобно человеческому знанию; но они приобрели его не путем чувства, а путем особого возникновения из глубин их существа всех их представлений и других душевных переживаний. Их внутренняя жизнь как бы заложена в них; и они извлекают ее из своих душевных глубин, подобно тому как человек извлекает из своих душевных глубин представления своих воспоминаний.

Так познает человек существ, которые в сверхчувственном мире стали тем, чем он может стать в чувственном мире. В этом отношении эти существа стоят в мировом порядке на одну ступень выше человека, хотя они и могут быть названы в указанном смысле однородными с ним. Они образуют царство существ, стоящее над человеком, следующую за ним в последовательности существ иерархию. Их эфирное тело – несмотря на однородность – отлично от эфирного тела человека. Между тем как человек симпатиями и антипатиями своего эфирного тела включен в сверхчувственное тело Земли, эти существа своей душевной жизнью не привязаны к Земле.

Наблюдая, что переживают эти существа при помощи своего эфирного тела, человек находит их переживания подобными тем, какие он имеет и сам в своей душе. У них есть мышление; у них есть чувства и воля. Но они достигают посредством своего эфирного тела того, чего человек может достигнуть только посредством физического тела. Посредством своего эфирного тела они приходят к сознанию своего собственного существа. Человек ничего не мог бы знать ни о каком сверхчувственном существе, если бы он не возносил в сверхчувственные миры своих сил, приобретаемых в физически-чувственном теле. Ясновидческое сознание познает этих существ, становясь в человеке способностью наблюдений при помощи эфирного тела. Это ясновидческое сознание поднимает душу человека в тот мир, где обитают и действуют эти существа. В сознании души только тогда выступают образы (представления), доставляющие ей познание об этих существах, когда она переживает самое себя в этом мире. Ибо эти существа не воздействуют непосредственно на физический мир, а вместе с тем и на физически-чувственное тело человека. Для всех переживаний, которые могут быть доступны нам благодаря этому телу, их не существует. Они – духовные (сверхчувственные) существа, которые как бы не вступают в чувственный мир. Если человек не соблюдает границы между чувственным и сверхчувственным мирами, он легко может в свое физическое сознание внести сверхчувственные образы, не являющиеся истинным выражением для этих существ. Эти образы возникают вследствие переживания ариманических и люциферических существ, которые, хотя и однородны с только что описанными сверхчувственными существами, однако, в противность им, перенесли место своего обитания и своей деятельности в мир, воспринимаемый человеком как мир чувств.

Когда человек благодаря переживанию «Стража порога» научился правильно соблюдать границу между сверхчувственным миром и чувственным, то, наблюдая ясно-видческим сознанием из сверхчувственного мира люциферических и ариманических существ, он познает этих существ в их истине. Он учится отличать их от других духовных существ, оставшихся в пределах той арены деятельности, которая отвечает их природе. С этой точки зрения должна духовная наука описывать люциферических и ариманических существ. Тогда относительно люциферических существ оказывается, что соответствующей им ареной их деятельности является не физически-чувственный мир, а в некотором отношении мир элементарный. Когда в человеческую душу проникает в виде образов то, что встает в этом мире как бы из потоков его, и эти образы действуют оживляюще в эфирном теле человека, не принимая в душе обманчивого бытия, то в этих образах может присутствовать люциферическое существо, не погрешая своими действиями против мирового порядка. Тогда это люциферическое существо действует освобождающе на душу человека; оно возвышает ее над погруженностью в чувственный мир. Но если душа человека вовлекает в физически-чувственный мир ту жизнь, которую она должна развивать в одном только элементарном мире, если она дозволяет чувствованию в физическом теле находиться под влиянием симпатий и антипатий, которым надлежало бы господствовать только в эфирном теле, то благодаря такой душе люциферическое существо приобретает влияние, восстающее против всеобщего мирового порядка. Это влияние присутствует везде, где в симпатиях и антипатиях чувственного мира действует что-нибудь иное, кроме любви, основанной на сочувствовании жизни другого, пребывающего в чувственном мире существа. Такое существо может быть любимо, предстоя перед любящим с теми или иными качествами: тогда к любви не может примешаться никакого люциферического элемента. Любовь, имеющая свое основание в проявляющихся в чувственном бытии качествах самого любимого существа, остается чужда люциферическому воздействию. Между тем как любовь, имеющая свое основание не в самом любимом существе, а в том, которое любит, склонна к люциферическому влиянию: Если человек любит какое-нибудь существо за то, что оно обладает качествами, к которым он, как любящий, склонен по своей природе, то он любит его той частью души, которая доступна люциферическому элементу. Поэтому никогда не следовало бы говорить, что люциферический элемент есть нечто при всех обстоятельствах злое. Ибо в духе люциферического элемента душа человека должна любить события и существ сверхчувственных миров. Против мирового порядка грешат только тогда, когда направляют на чувственное тот род любви, который должен был бы влечь к сверхчувственному. Любовь к сверхчувственному вполне правильно вызывает в любящем повышенное самочувствие; любовь же, которую ищут в чувственном мире ради этого повышенного самочувствия, отвечает люциферическому искушению. Любовь к духовному, когда ее ищут ради «Я», действует освобождающе; любовь же к чувственному, когда к ней стремятся ради «Я», не действует освобождающе, но достигаемым ею удовлетворением она создает оковы для «Я».

Значение ариманических существ сказывается на мыслящей душе, подобно тому как значение люциферических – на чувствующей. Они приковывают мышление к чувственному миру. Они отвращают его от того факта, что все мысли только тогда имеют значение, когда они сказываются как часть великого мысленного мирового порядка, которого нельзя найти в чувственном бытии. В мире, в который погружена душевная жизнь человека, должен присутствовать ариманический элемент как необходимый противовес люциферическому. Без люциферического элемента душа прогрезила бы всю жизнь в наблюдении чувственного бытия и не ощутила бы побуждения подняться над ним. Без противодействия ариманического элемента душа подпала бы люциферическому; она бы очень низко ставила значение чувственного мира несмотря на то, что в нем находится часть необходимых условий ее существования. Она бы ничего не хотела знать о чувственном мире. Ариманический элемент имеет правильное значение для души человека, когда он ведет к такому вживанию в чувственный мир, которое соответствует этому миру; когда принимают его за то, что он есть, и могут обойтись без него во всем, что в нем по природе его должно быть преходящим. Совершенно невозможно говорить о желании избежать люциферического и ариманического элементов путем искоренения их в себе. Если бы человек искоренил в себе люциферический элемент, ему нельзя было бы больше стремиться душой к сверхчувственному; а если бы он уничтожил ариманический элемент, он не мог бы больше правильно отнестись к чувственному миру и оценить все его значение. Человек ставит себя в правильное отношение к одному из этих элементов, создавая ему правильный противовес в другом. Все вредные действия этих мировых существ проистекают единственно из того, что они проявляются там или здесь без ограничений и не гармонизуются надлежащим образом противоположной силой.

О духовных мировых существах

Оживая в элементарном мире, ясновидческое сознание находит в нем существ, могущих развить там такую жизнь, какую человек приобретает только в мире чувств. Эти существа чувствуют себя самих – свое «Я» – не так, как чувствует его человек в чувственном мире; они гораздо больше, чем человек, пронизывают это «Я» своим волением; они волят себя. Они ощущают свое бытие как нечто такое, что они сами, своею волею дают себе. Зато по отношению к своему мышлению у них нет того чувства, что они производят свои мысли, как производит их человек; все свои мысли они чувствуют как приходящие извне, как нечто такое, что находится не в них, а в мире, и что из мира излучается в их существо. Таким образом, для этих существ никогда не может возникнуть сомнения в том, что их мысли суть отражения излитого над миром мысленного порядка. Они мыслят не свои мысли; они мыслят мысли мира. Мышлением своим эти существа живут в мыслях мира; но волят они самих себя. Жизнь чувств слагается у них согласно этому их волению и мышлению. Они чувствуют себя членами мирового целого; и они чувствуют необходимость волить себя в соответствии с этим мировым целым.

Вживаясь в мир этих чувств, ясновидческая душа приходит к согласному с природой представлению о своем собственном мышлении, чувствовании и волении. В пределах элементарного мира эти способности человеческой души не могли бы развиться в человеческом эфирном теле. В элементарном мире человеческое воление осталось бы лишь слабой, как бы сонной силой, а человеческое мышление – расплывчатым, мелькающим миром представлений. «Чувство Я» здесь вообще не могло бы возникнуть. Для всего этого человеку необходимо быть облеченным в физическое тело.

Восходя из элементарного мира в подлинный мир духа, ясновидящая душа человека переживает себя в условиях, которые еще дальше, чем элементарные, отстоят от условий чувственного мира. В мире элементов многое еще напоминает чувственный мир. В духовном же мире человек стоит перед совершенно новыми условиями. Здесь ничего нельзя сделать, если иметь одни только те представления, которые можно выработать в чувственном мире. Тем не менее человеческой душе необходимо так укрепить в чувственном мире свою внутреннюю жизнь, чтобы она могла перенести из этого мира в духовный то, что делает возможным пребывание в последнем. Если бы человек не принес с собой в мир духа окрепшую таким образом жизнь души, то в этом мире он впал бы просто в бессознательность. Тогда он мог бы присутствовать в нем только так, как присутствует, например, растение в чувственном мире. Как человеческая душа он должен принести с собой в духовный мир все то, чего нет в чувственном мире, но что, однако, дает в нем свидетельство о своем существовании. Нужно уметь составлять себе в чувственном мире представления, к которым он хотя и побуждает, но которые непосредственно не соответствуют в нем никакой вещи и никакому событию. Все, что отражает ту или иную вещь в чувственном мире или описывает то или иное чувственное событие, лишено всякого значения в духовном мире. Все, что можно воспринять чувствами, что можно очертить в понятиях, применимых в чувственном мире, не существует в мире духа. При вступлении в мир духа нужно как бы оставить позади себя все, к чему применимы чувственные представления. Представления же, которые человек так образовал себе в чувственном мире, что они не соответствуют чувственным вещам или событиям, продолжают жить в душе и тогда, когда она вступает в духовный мир. Естественно, что среди этих представлений могут быть и такие, которые составлены ошибочно. Если они присутствуют в сознании при вступлении в духовный мир, то их собственное бытие свидетельствует об их непринадлежности к нему. Они действуют так, что внедряют в душу стремление вернуться в чувственный или элементарный мир, чтобы там заменить ошибочные представления верными. Верным же представлениям, которые душа вносит в духовный мир, в этом мире устремляется навстречу родственное; душа чувствует в духовном мире, что там есть существа, которые всем внутренним бытием своим таковы, какими внутри ее самой бывают только мысли. Эти существа имеют тело, которое можно назвать телом мысли. В этом теле мысли они переживают себя как самостоятельных существ, подобно тому как человек переживает себя в пределах чувственного мира. Среди представлений, которые составляет себе человек, есть некоторые пропитанные чувствами мысли, которые способны так укрепить жизнь души, что она может получить впечатление о чувствах духовного мира. Когда чувство отдачи себя, как оно должно быть развито в элементарном мире, вплоть до способности к превращению, бывает настолько обострено, что при этой отдаче себя человек чувствует то чуждое существо, в которое он превращается, не только симпатичным или антипатичным, но еще и таким, что оно может по всей своей образности ожить в отдающейся душе, тогда появляется способность восприятия духовного мира. Тогда одно духовное существо как бы говорит душе «таким», а другое – «иным» образом. И возникает духовное общение, состоящее в мысленной речи. Переживают мысли, но знают, что в мыслях переживают существ. Жить в существах, которые не только выражают себя в мыслях, но и присутствуют в мыслях своим собственным бытием, значит жить душой в духовном мире. По отношению к существам элементарного мира у души бывает такое чувство, что в собственное бытие этих существ излучаются мировые мысли и что они вопят себя в согласии с этим излучающимся в них мировым мышлением.

По отношению же к существам, которым не нужно спускаться до элементарного мира для достижения того, чего человек достигает только в мире чувств, но которые достигают этой ступени бытия уже в духовном мире, – по отношению к ним у души человека бывает такое чувство, что эти существа состоят всецело из субстанции мысли, что мировые мысли не только излучаются в них, но что и сами существа собственным бытием своим живут в этой ткани мыслей. Они всецело предоставляют мировым мыслям жить в них и мыслить. Их жизнь протекает в восприятии этого языка мировых мыслей. И их воление заключается в том, что они могут выражать себя в мыслях. И это их мыслебытие сущностным образом действует обратно на мир. Мысли, которые суть существа, ведут беседу с другими мыслями, которые суть также существа.

Мыслительная жизнь человека есть отражение этой духовной жизни мыслесуществ. Во время между смертью и новым рождением человеческая душа бывает в такой же мере погружена в эту жизнь мыслесуществ, как она бывает в чувственном мире погружена в физическое существование. Когда путем рождения (или зачатия) душа вступает в чувственное бытие, то непреходящее мыслесущество души действует на судьбу этой души, слагая и инспирируя ее. Пребывающая часть души, перешедшая из земных жизней, предшествовавших настоящей, действует в человеческой судьбе таким же образом, как чистые живые мыслесущества действуют в мире.

Когда ясновидческое сознание вступает в этот духовный мир живых мыслесуществ, оно чувствует себя по отношению к чувственному миру в совершенно иных условиях. Этот чувственный мир предстоит ему в духовном мире как «иной мир» подобно тому, как в чувственном мире предстоит ему как иной мир духовный. Но для зрения духа этот мир чувств утратил все, что может быть воспринято в нем в пределах чувственного бытия. Словно исчезли все качества, постигаемые чувствами или связанным с чувствами рассудком. Зато выясняется с точки зрения духовного мира, что сама истинная, подлинная природа чувственного мира духовна. Для взора души, смотрящего из духовного мира, вместо прежнего чувственного мира выступают духовные существа, развивающие каждое свою деятельность, и притом так, что благодаря слиянию этих деятельностей возникает мир, который при рассмотрении чувствами становится тем самым миром, который человек имеет перед собой в своем собственном чувственном бытии. При взгляде из мира духа исчезают качества, силы, вещества и т. д. чувственного мира; они раскрываются как одна лишь видимость. Взирая из этого мира, человек видит перед собой только существ. В этих существах заключается истинная действительность.

Подобным же образом обстоит дело и с элементарным миром. При взгляде из духовного мира в нем также исчезает все, что не носит характер существа. И душа чувствует, что она и в этом мире имеет дело с существами, которые слиянием воедино своих деятельностей дают проявиться бытию, являющемуся нам благодаря органам симпатии и антипатии как мир элементарный.

Существенная часть вживания в сверхчувственные миры заключается в том, что вместо состояний и качеств, которыми окружено сознание в чувственном мире, выступают существа. Сверхчувственный мир раскрывается, наконец, как мир существ; а то, что предстоит в нем еще, кроме этих существ, раскрывается как выражение деяний этих существ. Но деяниями духовных существ являются также и миры чувственный и элементарный.

О первом зачатке физического тела человека

Выше в этой книге говорилось о бытии Луны и Солнца, предшествовавшем бытию Земли. Только в пределах лунного бытия ясновидческое сознание еще получает впечатления, напоминающие впечатления от жизни Земли. Но таких впечатлений оно уже больше не может получить, когда ясновидческий взор обращается назад к отдаленнейшему солнечному бытию Земли. Это солнечное бытие уже всецело раскрывается как мир существ и деяний этих существ. Чтобы получить впечатление от этого солнечного бытия, нужно отдалиться от всех представлений, которые могут быть добыты в пределах минеральной и растительной жизни Земли. Ибо представления первого рода могут иметь значение только для познания прежних состояний самой Земли, а те, что добыты из области растительной жизни, – для давно прошедшего бытия Луны. К древнему солнечному бытию Земли приводят представления, которые могут быть пробуждены животным и человеческим царством природы, но которые отнюдь не служат простым отображением того, что в существах этих царств является для чувств.

Ясновидческое сознание человека находит в эфирном теле действенные силы, которые слагаются в образы, служащие выражением того, как благодаря деятельности духовных существ во время древнего солнечного периода эфирное тело получило свой первый зачаток в мировом свершении. Этот зачаток можно проследить в его развитии и дальше, в течение периодов развития Луны и Земли. И можно заметить, как он за это время изменился и благодаря этому изменению стал тем, что в настоящее время действительно проявляется как эфирное тело человека.

Физическое тело человека требует для своего понимания еще другой деятельности человеческого сознания. Вначале оно является как внешний отпечаток эфирного тела. Но при точном наблюдении выясняется, что в чувственном бытии человек никогда не мог бы достичь полного раскрытия своего существа, если бы физическое тело было ничем иным, как только чувственно-физическим откровением эфирного тела. В этом случае у человека могло бы быть определенное воление, чувствование и мышление, но мышление, чувствование и воление не могли бы объединиться таким образом, чтобы в душе человека возникло сознание, выражающееся в «переживании Я». Это становится особенно ясным, когда сознание приобретает в своем развитии свойство ясновидения. Для человека это «переживание Я» может наступить сначала только в чувственном мире, когда он облечен своим физически-чувственным телом. Затем он может внести его оттуда в элементарный мир и в мир духовный и может проникнуть им свои эфирное и астральное тела. Ибо человек обладает таким эфирным и астральным телами, в которых первоначально не образуется «переживание Я». Но у него есть физически-чувственное тело, в котором это переживание может наступить. Если же рассматривать физически-чувственное тело человека из духовного мира, то оказывается, что в нем есть нечто сущностное, не раскрывающееся во всей своей истине даже при созерцании из этого духовного мира. Когда сознание вступает в духовный мир вооруженное ясновидением, то душа вживается в мир, который есть в сущности мир мысли; однако «переживание Я», каким оно может быть внесено в этот мир соответственно окрепшей душевной силой, соткано не из одних только мировых мыслей; в мире мировых мыслей оно еще не чувствует в своем окружении того, что являет ему некоторую тождественность с его собственной сущностью. Дабы почувствовать таковую, душа должна продолжать свой путь еще дальше в сверхчувственное. Она должна прийти к переживаниям, в которых она является покинутой даже и мыслями, так что все чувственные переживания и все переживания мышления, чувствования и воления остаются как бы позади нее на ее пути в сверхчувственное. Только тогда чувствует она себя единой с некой сущностью, лежащей в основе мира таким образом, что она предшествует всему, что может наблюдать человек как чувственную, как эфирную и как астральную сущность. Тогда человек чувствует себя в еще более высокой области, нежели уже знакомый ему прежде духовный мир. Назовем этот мир, в котором может переживать себя только «Я», миром сверхдуховным. Для этого мира и область сущностной мысли все еще является как внешний мир. Перемещенное в этот мир ясновидческое сознание получает опыт, который можно охарактеризовать приблизительно следующим образом. К этой характеристике можно прийти, прослеживая путь ясновидческого сознания через различные ступени. Когда душа чувствует себя в своем эфирном теле, а окружающий ее мир составляют элементарные события и существа, тогда она сознает себя вне физического тела; но это физическое тело остается перед ней как существо, хотя при рассмотрении извне оно и является измененным. Оно как бы разделяется перед взором духа на две части: на одну, являющуюся выражением деяний духовных существ, которые трудились над ней с начала бытия Земли и до настоящего времени, – и на другую, являющуюся выражением того, что уже существовало во время древнего, лунного состояния Земли. Так остается это до тех пор, пока сознание переживает себя лишь в элементарном мире. В этом мире сознание может узнать, каким был человек как физическое существо во время древнего лунного состояния. Когда сознание вступает в духовный мир, от физического тела снова отделяется еще одна часть. Это та, которая образовалась во время лунного состояния благодаря деяниям духовных существ. Но остается другая часть. Это та, которая существовала уже во время солнечного состояния Земли как тогдашнее физическое существо человека. Но и от этого физического существа остается еще нечто, после того как, с точки зрения духовного мира, было принято во внимание все, совершившееся во время солнечного периода благодаря деяниям духовных существ. Остающееся раскрывается как деяния духовных существ только из сверхчувственного мира. Оно раскрывается как уже существующее в начале солнечного периода. Нужно вернуться назад к состоянию Земли до ее солнечного периода. В моем «Тайноведении» я пытался обосновать, почему это состояние земного бытия можно назвать «сатурновым состоянием» Земли. В этом смысле прежде своего бытия Солнцем Земля была «Сатурном». Ибо во время этого состояния Сатурна из общего мирового процесса благодаря деяниям духовных существ возник первый зачаток физического человека. Затем во время следующих периодов Солнца, Луны и Земли благодаря присоединившимся деяниям других духовных существ этот зачаток видоизменился таким образом, что образовалось современное физическое тело человека.

Об «Истинном Я» человека

Когда душа переживает себя в своем астральном теле и имеет вокруг себя живых мыслесуществ, тогда она знает, что находится вне физического, а также и вне эфирного тела. Но тогда она чувствует также, что ее чувствование, мышление и воление принадлежат ограниченной области мира, между тем как по своей подлинной сущности она могла бы охватить большее, чем ей дано охватить в этой области. Ставши ясновидящей, душа может сказать себе в духовном мире: в чувственном мире я ограничена тем, что мне позволяет наблюдать физическое тело; в мире элементарном я ограничена эфирным телом; в мире духовном я ограничена тем, что я нахожусь как бы на мировом острове и чувствую мое духовное бытие только до его берегов; по ту сторону этого берега лежит некий мир, который я могла бы воспринять, если бы мне удалось пробиться сквозь покров, сотканный перед моим духовным взором деяниями живых мыслесуществ. Душа может пробиться сквозь этот покров, если она все более и более будет развивать в себе способность самоотдачи, необходимую ей уже для жизни в элементарном мире. Ей необходимо все больше укреплять свои силы, которые вырастают у нее благодаря переживаниям в физически-чувственном мире, дабы в сверхчувственных мирах быть огражденной от притупления, помрачения и даже уничтожения сознания. В физически-чувственном мире душе нужна только естественная, без собственной душевной работы присущая ей сила, чтобы быть в состоянии переживать в себе мысли. В элементарном мире мысли понижаются до уровня сновидческих переживаний, которые при возникновении своем тотчас же подпадают забвению, т. е. вообще не сознаются, если перед своим вступлением в этот мир душа не поработала над укреплением своей внутренней жизни. Для этого она должна особенно укрепить силу воли, ибо в элементарном мире мысль уже не есть только мысль; она имеет внутреннюю подвижность, собственную жизнь. Необходимо удержать ее волей, иначе она ускользнет из круга сознания. В духовном мире мысли являются совершенно самостоятельными живыми существами. Если душа хочет сохранить их в своем сознании, она должна достаточно окрепнуть, чтобы самой в своей внутренней глубине развить ту силу, которую в чувственном мире вырабатывает ей физическое тело, а в элементарном – симпатии и антипатии эфирного тела. От всего этого она должна отказаться в духовном мире. Переживания чувственного и элементарного мира присутствуют для нее там лишь как воспоминания. И сама она находится вне обоих этих миров. Вокруг нее находится духовный мир. Сначала он не производит никакого впечатления на астральное тело. Душа должна научиться жить сама по себе, своими воспоминаниями. Сначала содержание ее сознания бывает лишь следующее: я была, а теперь я стою перед «ничто». Но когда воспоминания притекают из таких душевных переживаний, которые не являются просто отражениями чувственных или элементарных процессов, но представляют собою пробужденные последними свободные мысленные переживания, тогда в душе начинается мысленная беседа между воспоминаниями и мнимыми «ничто» духовного окружения. И то, что возникает как результат этой беседы, становится миром представлений в сознании астрального тела. Душе необходима в этой точке ее развития такая сила, которая делает ее способной стоять на берегу единственно знакомого ей доселе мира и выносить предстояние перед мнимым «ничто». Вначале для жизни души это мнимое «ничто» есть вполне подлинное «ничто». Но все-таки душа имеет позади себя в некотором роде мир своих воспоминаний. Она может как бы ухватиться за эти воспоминания. Она может жить в них. И чем больше она в них живет, тем больше укрепляет она силы астрального тела. Но с этим укреплением начинается беседа между ее прошлым бытием и существами духовного мира. В этой беседе она учится чувствовать себя как астральное существо. Пользуясь выражением, отвечающим древним традициям, можно сказать: душа человека переживает себя как астральное существо внутри Мирового Слова. Под Мировым Словом здесь подразумеваются мысленные деяния живых мыслесуществ, совершающиеся как живые беседы духов в духовном мире. Но для духовного мира эти беседы духов суть то же самое, что для чувственного мира – поступки.

Если душа хочет перейти в сверхдуховный мир, она должна своей собственной волей изгладить свои воспоминания от физического и элементарного мира. Это возможно для нее лишь в том случае, если из беседы духов она приобрела уверенность, что, уничтожив в себе все, дававшее ей дотоле сознание ее бытия, она не всецело утратит свое бытие. Душа должна действительно поставить себя перед духовной бездной и, стоя перед ней, создать в себе волевой импульс: готовность позабыть свое волнение, чувствование и мышление. Она должна в своем сознании отказаться от своего прошлого. Это необходимое здесь решение можно было бы назвать установлением по собственной воле, а не благодаря условиям физического или эфирного тела, полного сна сознания. Но это решение нужно понимать не в том смысле, что оно имеет целью после промежутка бессознательности вновь вызвать то же самое сознание, которое было и прежде, а в том смысле, что благодаря ему это сознание сначала действительно по собственному волевому решению погружается в забвение. Нужно принять во внимание, что этот процесс невозможен ни в физическом, ни в элементарном мире, а возможен только в мире духовном. В мире физическом возможно уничтожение, являющееся как смерть; в элементарном мире смерти нет. Поскольку человек принадлежит к элементарному миру, он не может умереть; он может лишь превратиться в другое существо. В духовном мире, в строгом смысле слова, невозможно и полное превращение; ибо, во что бы ни превратилось существо человека, в духовном мире пережитое прошлое раскрывается ему как его собственное, осознанное им бытие. Для того, чтобы это бытие в воспоминании исчезло, в духовном мире необходимо, чтобы душа сама, своим волевым решением погрузила его в забвение. Ясновидческое сознание может прийти к этому волевому решению завоевать себе необходимую душевную крепость. Если оно достигнет этого, то из вызванного им самим забвения перед ним всплывает истинная сущность «Я». Сверхдуховный окружающий мир дает душе человека знание об этом «истинном Я», ясновидческое сознание может пережить себя в «истинном Я», подобно тому как оно может переживать себя в эфирном и астральном теле.

Это «истинное Я» не создается ясновидением; для каждой человеческой души оно существует в ее глубинах. Ясновидческое сознание лишь сознательно переживает то, что для каждой человеческой души является неосознанно принадлежащим к существу ее фактом.

После физической смерти человек постепенно вживается в окружающий его духовный мир. В последнем существо его всплывает сначала с воспоминаниями из чувственного мира. Хотя он и лишен здесь опоры физически-чувственного тела, он все-таки может сознательно жить в этих воспоминаниях, ибо в них воплощаются соответственные им живые мыслесущества, так что воспоминания не имеют больше того только теневого бытия, которое присуще им в физическом мире. И в известный момент между смертью и новым рождением живые мыслесущества духовного окружения действуют так сильно, что тогда без волевого импульса наступает описанное выше забвение. А вместе с последним начинается и жизнь в «истинном Я». Путем укрепления душевной жизни ясновидческое сознание вызывает, но уже как свободное деяние духа, то самое, что является как бы естественным событием для переживания между смертью и рождением. Однако в пределах физически-чувственного переживания никогда не может явиться воспоминание о предшествовавших земных жизнях, если в этих земных жизнях представления не были направлены на духовный мир. Необходимо всегда иметь предварительно знание о том, о чем впоследствии должно всплыть отчетливое воспоминание. Поэтому необходимо, чтобы человек в земной жизни приобрел сначала знание о себе как о духовном существе, если он хочет по праву надеяться в будущей земной жизни припомнить о предшествовавшей. Однако это знание может быть выработано и без ясновидения. Кто путем ясновидения достиг непосредственного знания о духовном мире, у того в земных жизнях, следующих за той, в которой он достиг этого знания, может выступить в душе воспоминание о предыдущей жизни, подобно тому как в чувственном бытии появляется воспоминание о чем-нибудь пережитом нами самими. Кто и без ясновидения, но с пониманием, вникает в духовную науку, для того это воспоминание наступает таким образом, что его можно сравнить в чувственном бытии с воспоминанием о каком-нибудь событии, известном лишь по описанию.

Обзор некоторых частей предыдущего

Человек заключает в себе «истинное Я», принадлежащее к сверхдуховному миру. В чувственном мире это «истинное Я» как бы закрыто переживаниями мышления, чувствования и воления. Даже и в духовном мире человек осознает это «истинное Я» лишь тогда, когда он изгладит в себе воспоминание обо всем, что он может пережить посредством своего мышления, чувствования и воления. Из забвения о пережитом в чувственном, элементарном и духовном мире всплывает знание об «истинном Я».

Физически-чувственное тело человека раскрывается в своей истинной сущности, когда душа рассматривает его из сверхдуховного мира. Тогда оказывается, что оно получило свой первый зачаток в общем мировом процессе во время состояния Сатурна, предшествовавшего солнечному состоянию Земли. Затем, в течение солнечного, лунного и земного состояний оно развилось в то, что оно есть в настоящее время как физическое тело человека.

Схематично, согласно сказанному, все существо человека в его целом можно рассматривать следующим образом:

1. Физическое тело в физически-чувственном окружающем мире. Через него человек познает себя как самостоятельное обособленное существо («Я»). В своем первом зачатке это физическое тело образовалось из общего мирового бытия во время давно прошедшего сатурнова состояния Земли и благодаря своему развитию в четырех планетарных превращениях Земли сделалось тем, что оно есть в настоящее время.

2. Тонкое, эфирное тело в элементарном окружающем мире. Через него человек познает себя как члена физического тела Земли. В своем первом зачатке оно образовалось из общего мирового бытия во время давно прошедшего солнечного состояния Земли и благодаря своему развитию в течение трех планетарных превращений Земли сделалось тем, что оно есть в настоящее время.

3. Астральное тело в духовном окружающем мире. Благодаря ему человек есть член духовного мира. В нем находится «другое Я» человека, которое находит свое выражение в повторных земных жизнях.

4. «Истинное Я» в сверхдуховном окружающем мире. В нем человек обретает себя как духовное существо даже тогда, когда подпадают забвению все переживания чувственного, элементарного и духовного мира, т. е. все переживания внешних чувств, мышления, чувствования и воления.

Замечания об отношении описанного в этой книге к изложенному в моей «Теософии» и в «Тайноведении»

Названия, долженствующие выражать переживания человеческой души в элементарном и духовном мире, приходится приспособлять к особенностям этих переживаний. При подобных названиях необходимо принять во внимание, что уже в элементарном мире переживание протекает совершенно иначе, нежели в мире чувств. Это переживание основано на способности души к превращению и на наблюдении ею симпатий и антипатий. По необходимости терминология должна будет отразить на себе изменчивость этих переживаний. Она не может быть столь неизменной, какой она должна быть для чувственного мира. Кто не примет во внимание этого обстоятельства, связанного с самим существом дела, тот легко найдет противоречие между терминологией в этой книге и таковой же в моей «Теософии» и в «Тайноведении». Противоречие уничтожится, если вспомнить, что в обеих этих книгах названия выбраны так, что они характеризуют переживания души, присущие ей во время полного развития между рождением (зачатием) и смертью, с одной стороны, и между смертью и рождением – с другой. Здесь же названия даны применительно к переживаниям, свойственным ясновидческому сознанию при его вступлении в элементарный мир и в духовные области.

Из «Теософии» и «Тайноведения» видно, что со смертью, вскоре после отделения от души физически-чувственного тела, от нее отделяется также и то тело, которое в этой книге названо эфирным. Затем душа живет сначала в существе, которое здесь обозначено как астральное тело. Эфирное тело после своего отделения от души претерпевает изменения внутри элементарного мира. Оно переходит в существ, образующих этот элементарный мир. Душа человека уже не присутствует больше при этом превращении эфирного тела. Но зато она переживает после смерти события элементарного мира как свой внешний мир. Это переживание элементарного мира извне описано в «Теософии» и в «Тайноведении» как прохождение души через мир душ. Таким образом, нужно себе представлять, что этот мир душ тождествен с тем, который здесь, с точки зрения ясновидческого сознания, назван элементарным. Когда затем душа, в промежутке между смертью и рождением, – в смысле описанного в моей «Теософии» – отделяется от своего астрального тела, она продолжает жить в существе, которое здесь обозначено как «истинное Я». Тогда астральное тело проходит через то, что было здесь охарактеризовано как «забвение», так что душа уже не присутствует больше при этом. Оно как бы ввергается в мир, в котором нет ничего, что можно наблюдать чувствами или что переживается так, как переживается воление, чувствование и мышление, развиваемые человеком в чувственном теле. Тогда душа, продолжая пребывать в «истинном Я», переживает этот мир как свой внешний мир. Если хотят изобразить переживание в этом внешнем мире, то это можно сделать так, как это было сделано в «Теософии» и в «Тайноведении» при описании прохождения через область духа. Тогда душа, переживая себя в «истинном Я», имеет в духовном мире вокруг себя то, что образовалось в ней во время чувственного бытия как ее душевные переживания. В пределах того мира, который здесь описан как мир живых мыслесуществ, душа между смертью и новым рождением находит все, что она сама пережила в своем внутреннем бытии благодаря своему чувственному восприятию, и в чувственном бытии – благодаря мышлению, чувствованию и волению.

Приложение. СОН И СМЕРТЬ

Нельзя постичь сущности бодрствующего сознания без наблюдения того состояния, которое переживает человек во время сна, и нельзя приблизиться к загадке жизни, не занявшись рассмотрением смерти. В человеке, который живо не чувствует значения тайноведения, могут возникнуть сомнения относительно этой науки уже по поводу того, как она занимается рассмотрением сна и смерти. Тайноведение умеет ценить побудительные причины, из которых исходят такие сомнения. Ибо нет ничего непонятного, если кто говорит, что человек создан для деятельной, действенной жизни и что его творчество зиждется на отдаче себя ей, а углубление в такие состояния, как сон и смерть, может проистекать лишь из склонности к праздной мечтательности и вести ни к чему иному, как к пустой фантастике. В отклонении такой «фантастики» люди легко могут усмотреть выражение здоровой души, а в отдаче себя подобной «праздной мечтательности» – нечто болезненное, свойственное только лицам, которым недостает жизненной силы и жизнерадостности и которые неспособны к «истинному творчеству». Было бы неправильным счесть такое суждение просто неверным, ибо оно имеет в себе некоторую долю истины; это только четверть истины, которая должна быть дополнена остальными, принадлежащими к ней тремя четвертями. И в человеке, который отлично видит эту четверть истины, но ничего не подозревает об остальных трех четвертях, это вызовет только недоверие, если начать оспаривать эту верную четверть. Необходимо безусловно признать, что рассмотрение того, что скрывают сон и смерть, болезненно, если оно ведет к ослаблению, к отвращению от истинной жизни. В неменьшей степени можно согласиться и с тем, что многое, издавна называвшееся в мире тайноведением и в настоящее время распространенное под этим именем, носит нездоровый, враждебный жизни отпечаток. Но это нездоровое вытекает отнюдь не из истинного тайноведения. Истинное положение вещей скорее в следующем: как человек не может постоянно бодрствовать, так и для действительных жизненных отношений во всем их объеме он не может обойтись без того, что может дать ему тайноведение. Жизнь продолжается во время сна, и силы, работающие и творящие во время бодрствования, черпают себе освежение и крепость из того, что дает им сон. Так происходит это с тем, что человек может наблюдать в видимом мире. Область мира шире, нежели поле этого наблюдения. И то, что человек познает в видимом, должно быть дополнено и оплодотворено тем, что он может знать о невидимых мирах. Человек, который все снова не черпал бы из сна подкрепления для своих ослабевших сил, привел бы свою жизнь к разрушению; точно так же и рассмотрение мира, не оплодотворяемое познанием сокровенного, должно привести к запустению. То же относится и к «смерти». Живые существа подпадают смерти, чтобы могла возникнуть новая жизнь. Именно тайноведение бросает яркий свет на прекрасное изречение Гете: «Природа изобрела смерть, чтобы иметь много жизни». Как без смерти не могло бы быть жизни в обыкновенном смысле, так не может быть действительного познания видимого мира без знания о невидимом. Всякое познание видимого должно все снова и снова окунаться в невидимое, чтобы мочь развиваться. Из этого ясно, что одно тайноведение делает возможной жизнь внешнего знания, но оно никогда не ослабляет жизни, когда появляется в своем истинном образе; оно укрепляет и постоянно освежает и оздоровляет ее, если эта жизнь, представленная самой себе, сделалась слабой и больной.

Когда человек погружается в сон, то изменяется связь между его членами, как она была описана выше в этой книге. Та часть спящего человека, которая покоится на ложе, содержит в себе физическое и эфирное тело, но не содержит астрального тела и Я. Так как во сне эфирное тело остается связанным с физическим телом, то жизненная деятельность продолжается, ибо в то мгновение, как физическое тело было бы предоставлено самому себе, оно должно было бы распасться. Погашенными же оказываются во сне представления, страдание и наслаждение, радость и горе, способность проявлять сознательную волю и другие подобные явления бытия. Носителем всего этого является астральное тело. При непредвзятом суждении не может, конечно, возникнуть мнения, будто во сне астральное тело со всем его наслаждением и страданием, со всем миром представлений и воли уничтожается. Оно существует, но в ином состоянии. Чтобы человеческое Я и астральное тело не только были исполнены наслаждения и страдания и всего вышеназванного, но также и сознательно воспринимали все это, для этого необходимо, чтобы астральное тело было связано с физическим и эфирным телом. В бодрственном состоянии оно связано с ними, во время же сна – нет. Оно вышло из них. Оно приняло иной ряд бытия, чем то, какое присуще ему во время его связи с физическим и эфирным телом. Это и есть задача тайноведения – рассмотреть этот иной род бытия в астральном теле. Для наблюдения во внешнем мире астральное тело во время сна исчезает; тайноведение должно проследить его теперь в его жизни, пока оно не овладеет снова физическим и эфирным телом при пробуждении. Как во всех случаях, когда дело касается познания сокрытых вещей и событий мира, для нахождения действительных явлений сна в их подлинном виде неебходимо ясновидящее наблюдение; но при сообщении того, что может быть найдено этим наблюдением, сообщаемое бывает вполне понятным для истинно непредвзятого мышления. Ибо события сокрытого мира обнаруживаются в своих действиях в мире видимом. Когда видишь, как показания ясновидящего наблюдения объясняют видимые явления, то такое подтверждение самою жизнью служит тем доказательством, какого можно требовать в подобных вещах. Кто не желает воспользоваться указанными далее средствами для достижения ясновидящего наблюдения, может произвести следующий опыт. Он может пока принять сообщения ясновидящего и затем приложить их к видимым данным своего опыта. Таким путем он увидит, что благодаря этому жизнь станет понятной и ясной. И чем точнее и внимательнее будет он наблюдать обыкновенную жизнь, тем более убедится он в этом.

Если астральное тело во время сна и не переживает никаких представлений, если оно и не испытывает радости и горя и подобного им, оно все же не остается бездейственным. Напротив того, именно в состоянии сна и надлежит ему проявлять усиленную деятельность. Ибо это оно вновь укрепляет и обновляет истощенные бодрствованием силы человека. Пока астральное тело связано с физическим и эфирным телом, оно через них вступает в отношения к внешнему миру. Они доставляют ему восприятия и представления: через впечатления, которые они получают от окружающего, переживает оно радость и страдание. Физическое тело может сохранить присущие ему для человека форму и образ лишь с помощью человеческого эфирного тела. Но эта человеческая форма физического тела может быть сохранена только таким эфирным телом, которому в свою очередь доставляются соответственные силы телом астральным. Эфирное тело – создатель, строитель физического тела. Но оно может правильно образовывать его только тогда, если побуждение к тому, как оно должно образовывать, получается им от астрального тела. В последнем находятся прообразы, по которым эфирное тело дает физическому телу его облик. Во время бодрствования астральное тело не наполнено этими прообразами физического тела или по крайней мере наполнено ими только до известной степени, ибо во время бодрствования душа ставит свои собственные образы на место этих прообразов. Когда человек направляет внешние чувства на окружающее его, то он именно через восприятие создает в своих представлениях образы, которые суть отображения окружающего его мира. Эти отображения бывают вначале помехой для тех образов, которые побуждают эфирное тело к сохранению физического тела. Этой помехи не было бы только в том случае, если бы человек собственною деятельностью мог доставлять своему астральному телу те образы, которые могут дать эфирному телу надлежащее побуждение. Но в человеческом бытии именно эта помеха играет важную роль. И она выражается в том, что во время бодрствования прообразы эфирного тела не действуют в своей полной силе. Это сказывается в утомлении. Во время сна никакие внешние впечатления не препятствуют силе астрального тела. Поэтому оно в этом состоянии может устранять утомление. В устранении утомления состоит работа астрального тела во время сна. И, только покидая физическое и эфирное тело, может оно совершать эту работу. Во время бодрствования астральное тело совершает свою работу внутри физического тела; во сне оно работает над ним извне.

Как физическое тело нуждается, например, для доставления средств питания во внешнем мире, с которым оно однородно, так нечто подобное имеет место и для тела астрального. Представим себе физическое тело человека удаленным из окружающего его мира. Оно должно было бы погибнуть. Это показывает, что оно не может существовать без всего физического окружения. Действительно, вся Земля должна быть именно такой, какова она есть, чтобы на ней могли существовать физические человеческие тела. И, в сущности, все человеческое тело есть только часть Земли, в более широком смысле – даже часть всей физической вселенной. Оно относится к ней, как, например, палец руки ко всему человеческому телу. Отделите палец от руки, и он не сможет остаться пальцем. Он засохнет. То же самое произошло бы и с человеческим телом, если удалить его от того тела, которого оно является членом: от жизненных условий, которые ему доставляет Земля. Поднимите его на достаточное число миль над поверхностью Земли, и оно погибнет, как погибает палец, отрезанный от руки. Если человек в применении к своему физическому телу менее замечает этот факт, нежели когда речь идет об отношении пальца к телу, то это основано главным образом на том, что палец не может разгуливать по телу, как человек по Земле, и что поэтому зависимость пальца больше бросается в глаза.

Как физическое тело включено в физический мир, к которому оно принадлежит, так и астральное тело принадлежит к своему миру. Но только бодрственная жизнь вырывает его из этого мира. То, что происходит при этом, можно уяснить себе с помощью сравнения. Представим себе сосуд с водой. Капля внутри всей этой водной массы не является чем-то обособленным. Но возьмем маленькую губку и дадим ей впитать в себя одну каплю из всей водной массы. Нечто в этом роде происходит и с астральным телом при пробуждении. Во время сна оно находится в подобном ему мире. Оно известным образом принадлежит к нему. При пробуждении физическое тело и эфирное тело впитывают его в себя. Они наполняются им. Они содержат органы, посредством которых оно воспринимает внешний мир. Оно же, чтобы прийти к этому восприятию, должно выделиться из своего мира. Но только из этого своего мира может оно получить прообразы, необходимые ему для эфирного тела. Как физическому телу доставляются, например, средства питания из окружающей его среды, так астральное тело получает во время состояния сна образы из окружающего его мира. Оно тогда действительно живет вне физического и эфирного тела во вселенной. В той самой вселенной, из которой родился весь человек. В этой вселенной – источник образов, благодаря которым человек получает свой облик. Он гармонически включен в эту вселенную. И во время бодрствования он выступает иа этой всеобъемлющей гармонии, чтобы прийти к внешнему восприятию. Во время сна его астральное тело возвращается в эту гармонию вселенной. При пробуждении оно приносит из нее в свои тела столько силы, что на некоторое время оно снова может отказаться от пребывания в этой гармонии. Астральное тело возвращается во время сна в свою родину и при пробуждении приносит с собою в жизнь вновь укрепленные силы. Достояние, которое астральное тело приносит с собою при пробуждении, находит свое внешнее выражение в ощущении свежести, даруемой здоровым сном. Из дальнейшего изложения тайноведения будет видно, что эта родина астрального тела обширнее того окружающего физического мира, который в более тесном смысле относится к физическому телу. В то время, как человек как физическое существо есть член Земли, его астральное тело принадлежит мирам, в которые включены кроме нашей Земли еще иные мировые тела. Таким образом во время сна – что, как было сказано, может выясниться только из дальнейшего изложения – он вступает в мир, к которому принадлежат иные звезды, чем наша Земля. В признании того факта, что человек во время сна живет в звездном мире (в «астральном» мире), тайноведение и называет тот член человека, который имеет свою истинную родину в этом «астральном» мире и который с каждым переходом в состояние сна черпает из этого мира обновленную силу, – телом астральным.

Казалось бы, ненужным указывать на легко могущее возникнуть недоразумение относительно этих фактов. Но это не будет лишним в наше время, когда существуют известные материалистические формы представления. Из той среды, где они господствуют, могут, конечно, сказать, что единственно научным было бы исследовать такие вещи, как утомление, с точки зрения их физических условий. Если ученые и не пришли еще к согласию относительно физической причины утомления, несомненно все же одно: надо принять определенные физические процессы, лежащие в основе этого явления. Но когда же наконец признают, что тайноведение вовсе не находится в противоречии с этим утверждением. Оно допускает все, что говорится в этом направлении, как допускают, что для физического возникновения дома кирпичи кладутся рядами друг на друга и что, когда дом готов, то его форма и взаимная связь частей могут быть объяснены чисто механическими законами. Но чтобы дом возник, для этого необходима мысль строителя. Ее же не найти, если исследовать только физические законы. Как за физическими законами, которыми объясняется дом, стоят мысли его строителя, так за тем, что вполне правильно приводит физическая наука, стоит то, о чем говорит тайноведение. Правда, это сравнение часто приводится, когда идет речь о доказательстве духовной основы мира. И его можно найти избитым. Но в таких вещах дело идет вовсе не о знакомстве с известными понятиями, а о том, чтобы при обосновании чего-либо им придан был надлежащий вес. Этому может помешать просто то обстоятельство, что противоположные представления имеют слишком большую власть над суждением и тем самым препятствуют надлежащим образом ощутить этот вес.

Промежуточное состояние между бодрствованием и сном есть состояние сновидения. Вдумчивому наблюдению сновидческие переживания представляются пестрым, волнующимся миром образов, который таит в себе, однако, некоторую правильность и закономерность. Прилив и отлив образов, часто в беспорядочной смене, – вот что вначале, по-видимому, являет этот мир. В своей сновидческой жизни человек освобожден от закона бодрствующего сознания, которое приковывает его к чувственному восприятию и к законам его способности суждения. И, тем не менее, сновидение содержит в себе нечто из таинственных законов, чарующих и привлекающих вещее чувство человека; они же бывают и более глубокой причиной того, что прекрасную игру фантазии, лежащую в основе художественного ощущения, люди охотно сравнивают со «сновидением». Достаточно только вспомнить некоторые характерные сновидения, чтобы найти подтверждение сказанному. Например, человеку снится, будто он отгоняет бросающуюся на него собаку. Он просыпается и ловит себя на том, что он бессознательно сбрасывает с себя одеяло, которое непривычно, а потому обременительно, легло на какую-нибудь часть тела. Что делает здесь сновидческая жизнь из чувственно воспринимаемого процесса? То, что было бы воспринято внешними чувствами в бодрственном состоянии, сон оставляет пока совершенно в области бессознательного. Но он удерживает нечто существенное, а именно тот факт, что человек хочет что-то отстранить от себя. И вокруг этого он ткет образное событие. Образы, как таковые, являются отзвуками бодрственной дневной жизни. В том, как они из нее заимствованы, есть нечто произвольное. У каждого есть ощущение, что при том же самом внешнем поводе сон мог бы породить и иные образы. Но ощущение, что человек должен что-то отстранить, они выражают символически. Сок творит символические образы; он символист. Так же и внутренние процессы могут превратиться в такие сновидческие символы. Человеку снится, что около него трещит огонь. Он просыпается и чувствует, что он слишком укрылся, и ему стало жарко. Чувство слишком большого тепла символически выражается в образе. Во сне могут разыгрываться очень драматические переживания. Кому-нибудь снится, например, что он стоит над пропастью. Он видит, как к ней подбегает дитя. Сновидение заставляет его пережить все муки мысли, как бы дитя по неосторожности не упало в пропасть. Он видит, как оно падает, и слышит внизу глухой удар тела. Он просыпается и видит, что предмет, висевший в комнате на стене, оторвался и при своем падении издал глухой звук. Этот простой процесс сновидческая жизнь выражает в событии, которое разыгрывается в захватывающих образах. Пока нет никакой нужды вдаваться в размышление о том, каким образом в последнем примере мгновение глухого падения предмета распадается на ряд событий, продолжающихся, по-видимому, в течение известного времени. Заметим только, как сновидение превращает в образ то, что при бодрствовании было бы чувственным восприятием.

Отсюда видно, что как только внешние чувства прекращают свою деятельность, в человеке проявляется творческая сила. Это та же творческая сила, которая имеется во время глубокого, лишенного сновидений сна, когда она вновь освежает утомленные силы. Чтобы наступил такой сон без сновидений, астральное тело должно выделиться из эфирного физического тела. Во время сновидения оно отделено от физического тела, поскольку оно не имеет никакой связи с его органами чувств; но с эфирным телом оно еще поддерживает некоторую связь. То, что процессы астрального тела могут быть восприняты в образах, происходит от этой его связи с эфирным телом. В то мгновение, когда прекращается и эта связь, образы погружаются в тьму бессознательности и наступает сон без сновидений. Произвольное же и часто нелепое в образах сновидений происходит оттого, что астральное тело вследствие своей отделенности от органов чувств физического тела, не может связать свои образы с соответствующими предметами и событиями внешней среды. Особенно ясно можно уяснить себе этот факт, рассматривая такое сновидение, в котором «Я» до некоторой степени расщепляется. Например, когда кому-нибудь снится, что он, будучи учеником, не может ответить на заданный ему учителем вопрос, между тем как учитель тотчас же вслед за тем сам отвечает на него. Так как тот, кому это снится, не может пользоваться органами восприятия своего физического тела, он не в состоянии отнести оба эти события к себе, как к одному и тому же человеку. Таким образом, чтобы познать себя как пребывающее Я человеку необходимы прежде всего органы восприятия. Лишь в том случае, если бы человек приобрел способность сознавать свое Я иным путем, чем через такие органы восприятия, он мог бы воспринимать пребывающее Я также и вне своего физического тела. Такую способность должно приобрести ясновидящее сознание, и в этой книге будет дальше речь о средствах, которые ведут к этому.

Смерть наступает также только благодаря изменению во взаимной связи между членами человеческого существа. То, что дает в этом отношении ясновидящее наблюдение, также может быть зримо в своих действиях в видимом мире; непредвзятое суждение найдет и здесь через наблюдение внешней жизни подтверждение сообщений тайноведения. Но в этих фактах выражение невидимого в видимом менее явственно, и здесь труднее вполне ощутить всю вескость подтверждений, почерпаемых тайноведением в явлениях внешней жизни. Такие сообщения еще легче, чем многое другое, уже изложенное в этой книге, могут быть сочтены просто за продукт фантазии, особенно если отказаться от познания того, как в видимом повсюду имеется явное указание на невидимое.

Между тем, как при переходе в сон астральное тело освобождается только от своей связи с эфирным и физическим телами, последние же остаются соединенными, – со смертью наступает отделение физического тела от эфирного. Физическое тело остается предоставленным своим собственным силам и поэтому как труп должно распасться. Для эфирного же тела теперь со смертью наступает состояние, в котором оно никогда не находилось прежде в период между рождением и смертью, если не считать некоторых особенных сотояний, о которых еще будет речь дальше. А именно: оно соединено теперь со своим астральным телом без участия физического тела. Ибо не сейчас же по наступлении смерти эфирное тело отделяется от астрального. Они сдерживаются некоторое время силой, существование которой вполне понятно. Ибо, если бы ее не было, то эфирное тело совсем не могло бы высвободиться из физического. Что оно связано с ним, это показывает сон, при котором астральное тело не в состоянии порвать связь между этими двумя членами человека. Эта сила начинает действовать с наступлением смерти. Она высвобождает эфирное тело из физического так, что эфирное тело соединено теперь с астральным. Ясновидящее наблюдение показывает, что связь эта после смерти различных людей различна. Продолжительность ее измеряется днями. Об этом промежутке времени пусть будет здесь пока только упомянуто. Позднее астральное тело освобождается и от своего эфирного тела и идет своими путями дальше уже без него. Когда оба тела еще соединены, человек пребывает в таком состоянии, в котором он может воспринимать переживания своего астрального тела. Пока у человека есть физическое тело, астральному тотчас же по выходе из него приходится начинать работу извне, чтобы освежить истощенные органы. По отделении физического тела эта работа отпадает. Но сила, которая тратится на нее, когда человек спит, остается и после смерти и может быть потрачена на другое; она тратится теперь на то, чтобы сделать доступными восприятию процессы собственного астрального тела. Во время связи человека с физическим телом внешний мир вступает в сознание в отображениях. После отделения этого тела становится доступным восприятию то, что переживает астральное тело, когда оно не связано с внешним миром при помощи физических органов чувств. Вначале у него нет новых переживаний. Связь с эфирным телом мешает ему пережить что-нибудь новое. Но зато оно обладает воспоминанием об истекшей жизни. И эфирное тело, которое еще существует, вызывает это воспоминание в виде обширной, исполненной жизни картины. Это первое переживание человека после смерти. Он воспринимает жизнь между рождением и смертью как расстилающийся перед ним ряд образов. Во время этой жизни, когда человек связан со своим физическим телом, воспоминание бывает только в бодрственном состоянии. Оно имеется, лишь поскольку это допускает физическое тело. Но для души ничто не пропадает из того, что производит на нее впечатление в жизни. Если бы физическое тело было для этого совершенным орудием, то можно было бы в каждое мгновение жизни вызвать перед душою все ее прошлое. Со смертью это препятствие исчезает. Пока у человека сохраняется эфирное тело, существует известное совершенство воспоминания. Но оно исчезает по мере того, как эфирное тело теряет форму, которую оно имело во время своего пребывания в физическом теле и которая похожа на физическое тело. Это является также причиной, почему астральное тело через некоторое время отделяется от эфирного тела. Оно может оставаться соединенным с ним только до тех пор, пока сохраняется его соответствующая физическому телу форма. В течение жизни между рождением и смертью отделение эфирного тела происходит только в исключительных случаях и только на короткое время. Если, например, человек придавит какой-нибудь из своих членов, то часть эфирного тела может выделиться из физического. Тогда о члене, с которым это произошло, говорят, что он «онемел». И то своеобразное чувство, которое при этом ощущается, происходит вследствие отделения эфирного тела. (Конечно, материалистический образ представления может и здесь отрицать существование невидимого в видимом и сказать: все это происходит от физического нарушения, вызванного давлением.) Ясновидящее наблюдение может в подобном случае видеть, как соответствующая часть эфирного тела выступает из физического. Когда человек переживает необычайный испуг или нечто подобное, то для значительной части тела может на очень короткое время наступить такое отделение эфирного тела. Это случается, когда человек видит себя по какой-нибудь причине неожиданно близким к смерти, когда он, например, тонет или когда ему в горах грозит падение в пропасть. Рассказы людей, имевших такое переживание, действительно близки к истине и могут быть подтверждены ясновидящим наблюдением. Они передают, что в такие мгновения вся их жизнь вставала перед их душой, как большая картина воспоминания. Из многих примеров, которые здесь можно было бы привести, укажем только на один, ибо он исходит от человека, для образа представления которого все, что говорится здесь о таких вещах, должно казаться пустой фантастикой. (Для вступившего на путь тайноведения бывает всегда очень полезно познакомиться с показаниями тех, кто считает эту науку за фантастику. При таких показаниях не так легко упрекнуть наблюдателя в предвзятости. Пусть только тайноведы как можно больше учатся у тех, которые считают их стремления за бессмыслицу. Их не должно смущать, если они не встретят со стороны последних такого же интереса и к себе. Тайноведческое наблюдение само не нуждается, конечно, в таких вещах для подтверждения своих данных; этими указаниями оно хочет не доказать, а пояснить.) Замечательный криминалист-антрополог и выдающийся во многих других областях естествознания исследователь Мориц Бенедикт рассказывает в своих воспоминаниях пережитый им самим случай, как он однажды, купаясь, чуть не утонул и как в это мгновение вся жизнь его предстала ему в воспоминании словно в одной картине. Если другие и иначе описывают пережитые ими при подобных обстоятельствах картины, даже так, что они, по-видимому, имеют мало общего с событиями их прошлого, то это не противоречит сказанному, ибо картины, возникающие при столь необычном состоянии отделения от физического тела, часто не так легко могут быть объяснены в их связи с жизнью. Но при правильном рассмотрении всегда можно найти эту связь. Не будет возражением и то, если, например, кто-нибудь, утопая, не имел описанного переживания. Необходимо принять в соображение, что оно может наступить только в том случае, когда эфирное тело действительно отделено от физического, но тем не менее остается в связи с астральным телом. Если же вследствие испуга ослабляется связь эфирного и астрального тел, то описанного переживания не бывает, ибо тогда наступает полная бессознательность, как во время сна без сновидений.

В первое время после смерти пережитое прошлое является объединенным в одну картину воспоминания. После отделения от эфирного тела астральное тело продолжает без него свое дальнейшее странствие. Нетрудно понять, что в астральном теле остается все то, что оно благодаря собственной деятельности сделало своим достоянием во время своего пребывания в физическом теле. «Я» до известной степени выработало Само-духа, Жизне-духа и Духо-человека. Поскольку они оказываются развиты, они получают свое бытие не от тех органов, которые существуют в телах, а от Я. Но это Я и есть именно та сущность, которая не нуждается для своего восприятия во внешних органах. И они не нужны ему также, чтобы остаться во владении всем тем, что оно соединило с собой. Можно было бы возразить: почему же во время сна нет восприятия этого развитого Само-духа, Жизне-духа и Духо-человека? Его нет по той причине, что Я между рождением и смертью приковано к физическому телу. Хотя во время сна оно находится с астральным телом вне физического тела, оно все-таки остается тесно связанным с последним. Ибо деятельность его астрального тела направлена на физическое тело. Вследствие этого Я обращено в своем восприятии на внешний чувственный мир и не может поэтому получать откровений духовного в его непосредственном облике. Лишь со смертью наступает для Я такое откровение, ибо она освобождает его от связи с физическим и эфирным телами. В то мгновение, когда сознание выходит из физического мира, который при жизни приковывает к себе его деятельность, может для него вспыхнуть иной мир. Но есть причины, по которым и в это мгновение не прекращается для человека всецело связь с внешним чувственным миром. А именно остаются некоторые вожделения, которые поддерживают эту связь. Это вожделения, порождаемые человеком как раз благодаря тому, что он сознает свое Я как четвертый член своего существа. Вожделения и желания, вытекающие из существа трех низших тел, могут действовать только во внешнем мире, и, когда эти тела отпадают, они прекращаются. Голод вызывается внешним телом; он умолкает, как только внешнее тело перестает быть связанным с Я. Если бы Я не имело иных вожделений, кроме тех, что исходят из его собственной духовной сущности, оно могло бы с наступлением смерти почерпнуть полное удовлетворение из духовного мира, в который оно перешло. Но жизнь дала ему еще иные вожделения. Она зажгла в нем жажду наслаждений, которые могут быть удовлетворены только с помощью физических органов, хотя сами вовсе и не вытекают из сущности самих этих органов. Не только три тела требуют своего удовлетворения через физический мир, но и само Я находит внутри этого мира наслаждения, для удовлетворения которых в духовном мире вообще не существует объекта. Для Я существуют в жизни двоякого рода желания. Такие, источник которых находится в телах и которые, следовательно, должны быть удовлетворены внутри тел, но зато и прекращаются с распадением тел. Затем такие, которые вытекают из духовной природы Я. Пока Я находится в телах, эти желания удовлетворяются также посредством телесных органов. Ибо в проявлениях органов тела действует скрытое духовное. И во всем, что воспринимают внешние чувства, они в то же время получают духовное. Это духовное, хотя и в иной форме, существует и после смерти. Все, чего жаждет Я от духовного внутри чувственного мира, оно сохраняет и тогда, когда внешних чувств уже нет. Если бы к этим двум видам желаний не присоединился еще третий, смерть означала бы только переход от вожделений, которые могут быть удовлетворены внешними чувствами, к таким, которые осуществляются в откровении духовного мира. Третий вид желаний – это те, которые Я порождает: во время своей жизни в чувственном мире тем, что оно находит в нем наслаждение независимо от проявления в нем духовного. Самые низкие наслаждения могут быть откровениями духа. Удовлетворение, доставляемое голодному существу принятием пищи, есть откровение духа. Ибо через принятие пищи осуществляется то, без чего духовное в известном отношении не могло бы развиваться. Но Я может выйти за пределы того наслаждения, которое необходимо требуется этим фактом. Оно может стремиться к вкусной пище совершенно независимо от услуги, которая оказывается духу через принятие пищи. То же самое бывает и относительно других вещей чувственного мира. Благодаря этому зарождаются те желания, которые никогда не появились бы в чувственном мире, если бы в него не было включено человеческое Я. Но такие желания не исходят из духовной сущности Я. Пока Я живет в теле, оно должно иметь чувственные наслаждения, поскольку само оно духовно. Ибо в чувственном открывается дух. И Я приобщается духу, когда оно в чувственном мире отдается тому, что пронизано светом духа. Оно останется приобщенным этому свету и тогда, когда чувственность уже не будет больше средою, через которую приходят лучи духа. Но в духовном мире не может быть осуществления таких желаний, в которых уже в чувственном не живет дух. С наступлением смерти для этих желаний отрезана возможность наслаждения. Наслаждение вкусной пищей может быть вызвано только тем, что имеются физические органы, которыми пользуются при принятии пищи: нёбо, язык и т. д. После отделения физического тела человек не имеет их больше. Если же Я еще испытывает потребность в таком наслаждении, то эта потребность должна остаться неудовлетворенной. Поскольку это наслаждение соответствует духу, оно существует только до тех пор, пока имеются физические органы. Поскольку же Я породило его, не служа этим духу, оно остается после смерти в виде желания, которое тщетно жаждет удовлетворения. Можно составить себе понятие о том, что происходит тогда в человеке, если представить себе, что кто-нибудь испытывает сильнейшую жажду в местности, где далеко вокруг нельзя найти воды. Так же бывает и с Я, поскольку оно после смерти сохраняет неугасшие вожделения наслаждений внешнего мира и не имеет органов для их удовлетворения. Жгучую жажду, которая служит для сравнения с состоянием Я после смерти, следует, конечно, мыслить возросшей до бесконечности и представить себе распространенной на все имеющиеся еще вожделения, для которых отсутствует всякая возможность удовлетворения. Следующее состояние Я заключается в том, чтобы освободиться от этого притяжения, связывающего его с внешим миром. Я должно в этом отношении очиститься и освободиться. В нем должны быть уничтожены все желания, порожденные им внутри тела и не имеющие права на существование в духовном мире. Как предмет охватывается огнем и сгорает, так распадается и разрушается после смерти описанный мир вожделений. Это открывает взору тот мир, который тайноведение обозначает как «пожирающий огонь духа». Этим «огнем» охватывается всякое вожделение чувственного рода, если это чувственное таково, что оно не является выражением духа. Такие представления об этих событиях, какие принуждено давать тайноведение, можно было бы найти безотрадными и страшными. Могло бы показаться ужасным, что надежда, для удовлетворения которой необходимы чувственные органы, должна после смерти превратиться в безнадежность; что желание, которое может удовлетворить только физический мир, должно превратиться в жгучее лишение. Но думать так можно лишь до тех пор, пока не размыслишь, что все желания и вожделения, которые после смерти охватываются «пожирающим огнем», в высшем смысле представляют собою не благодетельные, а разрушительные силы жизни. Через эти силы Я устанавливает с чувственным миром более крепкую связь, чем необходимо для того, чтобы воспринять в себя из этого чувственного мира все то, что ему надлежит воспринять. Чувственный мир есть откровение скрытого за ним духовного. Я никогда не могло бы приобщиться духу в той форме, в какой он может раскрываться только через телесные чувства, если бы оно отказалось пользоваться этими чувствами для своего приобщения духовному в чувственном. Но Я лишает себя истинной духовной действительности в мире, поскольку оно жаждет чего-нибудь от чувственного мира, когда при этом молчит духовное. Если чувственное наслаждение как выражение духа означает возвышение и развитие Я, то наслаждение, не являющееся таким выражением, означает обеднение, оскудение Я. Если такое вожделение и получает свое удовлетворение в чувственном мире, то его опустошающее действие на Я все-таки остается. Но только до смерти это разрушающее действие не бывает зримо для Я. Поэтому при жизни удовлетворение, следующее за таким вожделением, может породить новые подобные желания. И человек совсем не замечает что он сам окутывает себя «пожирающим огнем». Только после смерти становится видимым то, что окружает его уже и при жизни, и благодаря тому, что оно становится видимым, оно сказывается в то же время и в своем целительном, благотворном действии. Кто любит какого-нибудь человека, того ведь привлекает в нем не только то, что можно ощутить физическими органами. Но только о последнем можно сказать, что оно со смертью перестает быть доступным восприятию. В любимом человеке становится тогда видимым как раз то, для восприятия чего физические органы служили только средством. Единственно, что препятствует этой полной видимости, это – существование такого вожделения, которое может быть удовлетворено только посредством физических органов. Но если бы это вожделение не было уничтожено, то сознательного восприятия любимого человека после смерти не могло бы вовсе наступить. С этой точки зрения, представление о том страшном и безутешном, что могли бы иметь в себе для человека события после смерти, как их описывает тайноведение, превращается в представление глубоко умиротворяющее и утешительное.

Ближайшие переживания после смерти еще в одном отношении совершенно отличаются от переживаний во время жизни. Во время очищения человек живет некоторым образом в обратном направлении. Он еще раз переживает все то, что он испытал в жизни с момента рождения. Он начинает с событий, непосредственно предшествовавших смерти, и переживает в обратном порядке еще раз все вплоть до детства. И при этом перед его взором духовно проходит все, что во время жизни исходило не из духовной природы его Я. Но и это все переживает он теперь в обратном виде. Человек, умерший, например, на 60-м году и причинивший на своем 40-м году кому-нибудь в порыве гнева физическую или душевную боль, еще раз переживает это событие, когда в своем обратном жизненном странствии после смерти он доходит до своего сорокового года. Но только он переживает тогда не удовлетворение, которое он испытал при жизни благодаря этому поступку, а боль, которая была причинена им этому человеку. Но из вышесказанного можно в то же время увидеть, что только то ощущается в подобном событии после смерти мучительно, что родилось из вожделений Я, коренящихся лишь во внешнем физическом мире. В действительности, Я вредит не только другим, но и самому себе, удовлетворяя такие вожделения. Но только этот вред, наносимый самому себе, остается для него при жизни невидимым. После смерти весь этот мир губительных вожделений становится видимым для Я. И к каждому существу, и к каждой вещи, в связи с которой загорелось такое вожделение, Я испытывает тогда влечение для того, чтобы это вожделение, как оно возникло, так могло бы быть и уничтожено в «пожирающем огне». Лишь когда человек доходит в своем обратном странствии до момента своего рождения, все подобные вожделения оказываются прошедшими через очистительный огонь; теперь ему ничто не препятствует вполне отдаться духовному миру, и он вступает на новую ступень бытия. Как он оставил при смерти физическое тело, а вскоре затем и эфирное, так теперь распадается та часть астрального тела, которая может жить лишь в сознании внешнего физического мира. Таким образом, для тайноведения существуют три трупа: физический, эфирный и астральный. Мгновение, когда этот последний покидается человеком, определяется тем, что срок очищения составляет тогда приблизительно треть того времени, которое прошло между рождением и смертью. Только позднее, когда будет с точки зрения тайноведения рассмотрен ход человеческой жизни, станет понятна причина, почему это так. Для ясновидящего наблюдения в окружающем человека мире всегда видимы астральные трупы, отброшенные людьми, которые из состояния очищения перешли в высшее бытие – совершенно так же, как и физическое восприятие там, где живут люди, имеет случай наблюдать физические трупы. (В литературе состояние Я от смерти до окончания очищения обозначают часто как «Кама-локу».)

После очищения для Я наступает совершенно новое состояние сознания. Между тем как до смерти к нему должны были притекать восприятия извне, чтобы на них мог упасть свет сознания, теперь как бы изнутри изливается целый мир, доходящий до сознания. Между рождением и смертью Я также живет в этом мире. Но только этот мир облекается тогда в откровения внешних чувств. И только, когда Я, отрешившись от всякого чувственного восприятия, воспринимает себя в своем «самом внутреннем святом святых», обнаруживается непосредственно то, что обыкновенно является только под покровом чувственного. Как до смерти происходит внутри восприятие Я, так после смерти и очищения раскрывается изнутри во всей своей полноте духовный мир. В сущности, это окровение духовного мира наступает тотчас же по отложении эфирного тела; но только перед ним, как затемняющее облако, расстилается мир вожделений, еще обращенных на внешний мир. Это как если бы в блаженный мир духовного переживания вторглись черные демонические тени, возникающие из «в огне пожираемых» вожделений. Эти вожделения теперь не только тени, а действительные существа. Это обнаруживается сейчас же, как только Я лишается физических органов и может благодаря этому воспринимать духовное. Эти существа являются тогда как искаженные образы и карикатуры того, что человеку было известно до тех пор через чувственное восприятие. Ясновидящее наблюдение говорит, что этот мир очистительного огня населен существами, вид которых для духовного взора ужасен и причиняет страдание; их наслаждение состоит, по-видимому, в уничтожении, а страсть их направляется на зло, в сравнении с которым зло чувственного мира кажется незначительным. Все, что человек приносит с собою в этот мир из означенных вожделений, является для этих существ как бы пищей, благодаря которой все снова усиливается и укрепляется их мощь. Набросанная здесь картина недоступного для внешних чувств мира покажется человеку менее невероятной, если он взглянет непредвзятым взором на какую-нибудь часть животного мира. Чем является духовному взору свирепо блуждающий волк? Что раскрывается в том, что воспринимают в нем внешние чувства? Не что иное, как душа, живущая и действующая в вожделениях. Внешний облик волка можно назвать воплощением этих вожделений. Не будь у человека никаких органов для восприятия этого облика, он все-таки должен был бы признать бытие соответствующего существа, если бы невидимые вожделения этого существа сказывались в своих действиях, если бы повсюду блуждала невидимая для глаза сила, которая могла бы совершать все то, что совершает видимый волк. Правда, существа очистительного огня видимы не для чувственного, а только для ясновидящего глаза; но мы имеем перед собой их явные действия: они состоят в разрушении Я, когда оно дает им пищу. Эти действия становятся ясно видимыми, когда правомерное наслаждение возрастает до неумеренности и распутства. Ибо воспринимаемое внешними чувствами могло бы возбудить Я, лишь поскольку наслаждение имеет основу свою в сущности Я. Животное побуждается во внешнем мире к желанию только тем, чего жаждут его три тела. У человека есть более высокие наслаждения, ибо к трем телесным членам присоединяется еще четвертый – Я. Но когда Я стремится к такому удовлетворению, которое служит не к сохранению и поддержанию, а к разрушению его сущности, то такое стремление не является действием ни его трех тел, ни его собственной природы, а только действием существ, которые остаются в своем подлинном облике скрытыми для внешних чувств, но могут именно подступать к высшей природе Я и побуждать его к вожделениям, не связанным с чувственностью, но могущим только через нее получать удовлетворение. Есть существа, которые питаются страстями и вожделениями более низкого свойства, нежели все животные страсти, ибо они не изживаются в чувственном, а захватывают духовное и тянут его вниз, в чувственную область. Поэтому облики таких существ представляются духовному взору более уродливыми и ужасными, чем облики самых хищных животных, в которых воплощаются ведь только страсти, имеющие основу в чувственном; и разрушительные силы этих существ безмерно превышают всю ярость разрушения, встречающуюся в чувственно воспринимаемом животном мире. Тайноведение расширяет, таким образом, кругозор человека, указывая на мир существ, который в известном отношении стоит ниже, чем видимый мир животных, приносящих разрушение.

Когда человек после смерти прошел через этот мир, он стоит перед иным миром, духовным, который порождает в нем желание, находящее свое удовлетворение только в духовном. Но и теперь человек различает между тем, что принадлежит к его Я, и тем, что составляет окружающее – можно также сказать, духовный внешний мир – этого Я. Но то, что он переживает в этом окружающем, притекает к нему таким же образом, как во время его пребывания в теле притекает к нему восприятие его собственного Я. Итак, между тем как при жизни между рождением и смертью окружающий человека мир возвещает о себе через органы его тел, по отложении всех этих тел язык нового мира проникает непосредственно в «самое внутреннее святилище» Я. Все окружающее человека наполнено теперь существами, однородными с его Я, ибо только Я имеет доступ к Я. Как в чувственном мире человека окружают минералы, растения и животные и образуют этот мир, так после смерти человек окружен миром, состоящим из существ духовного рода. Однако человек приносит с собою в этот мир нечто такое, что не входит в состав окружающего его мира. Это то, что Я пережило в чувственном мире. Вначале, непосредственно после смерти, пока эфирное тело было еще связано с Я, сумма этих переживаний встала в виде обширной картины воспоминания. Хотя само эфирное тело впоследствии и покидается, однако от картины воспоминания остается нечто, как непреходящее достояние Я. Как если бы из всех переживаний и познаваний, которые человек имел между рождением и смертью, был сделан экстракт, извлечение – вот чему можно уподобить то, что остается. Это духовный итог жизни, плод ее. Итог этот носит духовный характер: он содержит в себе все духовное, что раскрывается через внешние чувства. Но без жизни в чувственном мире он не мог бы состояться. Этот духовный плод чувственного мира Я ощущает после смерти как то, что является теперь его собственным, его внутренним миром, и с чем оно вступает в мир, состоящий из существ, которые раскрываются таким же образом, как может раскрываться самому себе в своей внутренней глубине только Я. Как зародыш растения, который есть экстракт всего растения, развивается только будучи погружен в иной мир – в землю, так развивается теперь то, что Я приносит с собой из чувственного мира, подобно зародышу, на который оказывает действие принявшее его отныне в себя духовное окружение. Тайноведение может давать, конечно, только образы, когда ему приходится описывать происходящее в этой «стране духов». Но эти образы могут быть таковы, что они представляются настоящей действительностью ясновидящему взору, когда он наблюдает соответствующие, невидимые чувственному глазу события. Описываемое здесь может быть сделано наглядным при помощи сравнений с чувственным миром. Ибо, хотя оно и совершенно духовного рода, однако в известном отношении оно имеет сходство с чувственным миром. Как в этом мире является, например, цвет, когда тот или иной предмет действует на глаз, так в «стране духов» перед Я предстает цвет, когда на него действует какое-нибудь существо. Но только этот цвет вызывается так, как в жизни между рождением и смертью может быть вызвано внутри только восприятие Я. Это происходит не так, как если бы свет падал извне в человека, а так, если бы другое существо непосредственно действовало на Я и побуждало его представить себе это действие в красочном образе. Так все существа в духовном окружении Я находят свое выражение в сияющем красками мире. Будучи другого происхождения, эти краски духовного мира носят, разумеется, несколько иной характер, чем чувственные краски. То же самое надо сказать и относительно других впечатлений, получаемых человеком из чувственного мира. Наибольшим сходством с впечатлениями этого чувственного мира обладают звуки духовного мира. И чем больше человек вживается в этот мир, тем больше он становится для него исполненной движения жизнью, которую можно сравнить со звуками и их гармонией в чувственной действительности. Только он чувствует звуки не как нечто, извне доходящее до его слуха, а как силу, через его Я струящуюся в мир. Он чувствует звук, как во внешнем мире чувствует свою собственную речь или пение, но только он знает, что в духовном мире эти льющиеся из него звуки суть в то же время проявления иных существ, изливающихся через него в мир. Еще более высокое проявление совершается в «стране духов», когда звук становится «духовным словом». Тогда через Я льется не только исполненная движения жизнь другого духовного существа, но такое существо само сообщает этому Я свою внутреннюю глубину. И когда через Я струится «духовное слово», то два существа живут одно в другом без того разделения, которое необходимо сопровождает каждое совместное бытие в чувственном мире. И таким является действительно совместное бытие Я с другими духовными существами после смерти.

Существуют три области страны духов, которые можно сравнить с тремя частями физического чувственного мира. Первая область составляет некоторым образом «материк» духовного мира, вторая – «область морей и рек» и третья – «воздушный круг». То, что принимает на Земле физические формы, так что может быть воспринято физическими органами, воспринимается в своей духовной сущности в первой области «страны духов». Там можно, например, познать силу, которая дает кристаллу его форму. Но только открывающееся здесь является как бы противоположностью того, что выступает в чувственном мире. Пространство, заполненное в чувственном мире каменною массою, представляется духовному взору как бы пустою полостью, но вокруг этой полости можно видеть силу, придающую камню его форму. Цвет, присущий камню в чувственном мире, представляется в духовном мире дополнительным цветом. Таким образом, красный камень при взгляде на него из страны духов будет зеленоватым, зеленый – красноватым и т. д. Также и другие качества являются в своей противоположности. Как камни, массы земли и т. п. образуют сушу – материк – чувственного мира, так описанные образования составляют сушу духовного мира. Все, что в чувственном мире является жизнью, составляет в духовном область моря. Чувственному взору жизнь является в своих действиях в растениях, животных и людях. Для духовного взора жизнь есть текущая сущность, которая подобно морям и рекам пронизывает страну духов. Еще лучше сравнить ее с кровообращением в теле. Ибо, между тем как моря и реки в чувственном мире распределены неправильно, в распределении текущей жизни в стране духов господствует известная равномерность, как в кровообращении. Именно эта «текущая жизнь» и воспринимается в то же время как духовное звучание. Третью область страны духов составляет его «воздушный круг». Что в чувственном мире выступает как ощущение, то в области духа проникает все таким же образом, как на Земле воздух. Надо представить себе море текущих ощущений. Скорбь и страдание, радость и восторг проносятся в этой области подобно ветру и буре в воздушном круге чувственного мира. Представьте себе происходящую на Земле битву. Здесь стоят друг против друга не только видимые чувственным глазом фигуры людей, но также и чувства против чувств, страсти против страстей. Страдания заполняют поле битвы так же, как фигуры людей. Все страсти, все страдания, вся радость победы, какие живут на поле битвы, все это существует не только, поскольку оно проявляется в чувственно воспринимаемых действиях, но оно может быть видимо духовным чувством как событие в воздушном круге страны духов. В духовном такое событие – как гроза в физическом мире. И восприятие этих событий можно сравнить с слышанием слов в физическом мире. Поэтому говорят: как воздух окутывает и проникает земные существа, так «веющие духовные слова» – существа и события страны духов.

В этом духовном мире возможны еще и другие восприятия. Здесь есть также и то, что можно сравнить с теплотой и светом физического мира. Как теплота проникает земные вещи и существа, так в стране духов проникает все мир мыслей. Но только мысли надо представлять себе здесь как живые самостоятельные существа. Что человек постигает в видимом мире как мысли, это как бы тени того, что в стране духов живет как мысле-существа. Представьте себе мысль, как она бывает у человека, извлеченной из этого человека и одаренной, как деятельное существо, самостоятельной внутренней жизнью, и тогда вы получите слабое, образное выражение того, что наполняет четвертую область страны духов. То, что человек в своем физическом мире между рождением и смертью воспринимает как мысли, есть только откровение мира мыслей, как оно может произойти через органы тел. Новее те мысли человека, которые означают обогащение в физическом мире, берут свое начало в этой области. При упоминании о таких мыслях не следует иметь в виду одни только идеи великих изобретателей или гениальных личностей, но у каждого человека можно наблюдать, как ему «приходят в голову мысли», которыми он не только бывает обязан внешнему миру, но и преображает этот внешний мир. Поскольку дело касается чувств и страстей, побуждение к которым находится во внешнем мире, постольку эти чувства и т. д. могут быть восприняты в третьей области страны духов. Но все, что живет в человеческой душе таким образом, что человек становится творцом и действует преображающе и оплодотворяюще на окружающий его мир, – все это в своем подлинном, сущностном облике раскрывается в четвертой области духовного мира. То, что находится в пятой области, можно сравнить с физическим светом. Он в своем подлинном облике – проявляющаяся мудрость. Существа, изливающие мудрость в свое окружение, как Солнце проливает свет на физические существа, принадлежат к этой области. То, на что падает свет этой мудрости, является в своем истинном смысле и значении для духовного мира, подобно тому как и физическое существо являет свой цвет, когда оно освещается светом. Есть еще более высокие области страны духов. Их описание будет дано в этой книге дальше.

После смерти Я погружается в этот мир вместе с тем итогом, который оно приносит с собой из чувственной жизни. И этот итог еще соединен с той частью астрального тела, которая не была сброшена в конце очистительного периода. Отпадает ведь только та часть, которая после смерти своими вожделениями и желаниями обращена была к физической жизни. Погружение Я со всем тем, что оно приобрело из чувственного мира в мир духовный, можно сравнить с погружением семени в пригодную для него землю. Как это семя притягивает к себе из своего окружения вещества и силы, чтобы развиться в новое растение, как развитие и рост составляет сущность Я, погруженного в духовный мир. В том, что воспринимает какой-нибудь орган, скрыта также и сила, которая образует самый этот орган. Глаз воспринимает свет. Но без света не было бы глаза. Существа, проводящие свою жизнь в темноте, не вырабатывают в себе органа зрения. Таким образом, весь телесный человек сотворен скрытыми силами того, что воспринимается посредством органов тел. Физическое тело построено силами физического мира, эфирное тело – силами жизненного мира, а астральное тело сложилось из астрального мира. Когда Я переходит в страну духов, перед ним выступают те силы, которые остаются скрытыми для физического восприятия. То, что видимо в первой области страны духов, это – духовные существа, которые всегда окружают человека и которые построили также и его физическое тело. Таким образом, в физическом мире человек воспринимает не что иное, как откровение тех духовных сил, которые образовали его физическое тело. После смерти он находится среди самих этих творческих сил, являющихся ему теперь в своем подлинном, сокрытом прежде облике. Точно так же во второй области он находится среди сил, из которых состоит его эфирное тело; в третьей области к нему притекают силы, из которых сложилось его астральное тело. Также и более высокие области страны духов посылают ему теперь то, из чего он был построен во время жизни между рождением и смертью.

Эти существа духовного мира действуют отныне совместно с тем, что человек принес с собою, как плод, из прошлой жизни и что теперь становится зачатком. Через эту совместную деятельность человек и созидается вновь как духовное существо. Во время сна остаются физическое и эфирное тела.

Астральное тело и Я хотя и находятся вне их, но еще связаны с ними. Влияния, которые они получают в таком состоянии из духовного мира, могут служить только для восстановления истощенных во время бодрствования сил. Но когда отброшены физическое и эфирное тело, а после очистительного периода также и части астрального тела, которые своими вожделениями были еще связаны с физическим миром, то все, что притекает к Я из духовного мира, служит не только для исправления, но и для нового созидания. И спустя известное время, о котором будет речь дальше в этой книге, вокруг Я слагается астральное тело, которое снова может жить в таком эфирном и физическом теле, какие присущи человеку между рождением и смертью. Человек может снова пройти через рождение и появиться в новом земном бытии, включившем в себя плод прежней жизни. До нового образования астрального тела человек является свидетелем своего воссоздания. Так как силы страны духов раскрываются ему не через внешние органы, а изнутри, как раскрывается Я в самосознании, то он может воспринимать это откровение до тех пор, пока его чувства еще не обращены на внешний мир восприятий. С того мгновения, как астральное тело снова образовано, эти чувства обращаются на внешнее. Астральное тело требует теперь опять внешнего эфирного и физического тела. Тем самым оно отвращается от откровений внутреннего мира. Поэтому теперь наступает промежуточное состояние, когда человек погружается в бессознательность. Сознание может появиться снова лишь в физическом мире, когда образовались необходимые для физического восприятия органы. В это время, когда прекращается освещенное внутренним восприятием сознание, новое эфирное тело начинает присоединяться к астральному телу, и тогда человек может опять войти в физическое тело. В этих двух процессах присоединения может сознательно участвовать только такое Я, которое породило из себя силы, скрыто действующие в эфирном и физическом теле, – Жизне-духа и Духо-человека. Пока человек еще не настолько развит, присоединением этим должны руководить существа, которые в своем развитии ушли дальше, чем он сам. Такие существа направляют астральное тело к чете родителей, чтобы оно могло быть наделено соответствующим эфирным и физическим телом. Прежде чем совершится присоединение эфирного тела, происходит нечто необычайно важное для вновь вступающего в физическое бытие человека. Он создал ведь в своей прошлой жизни задерживающие силы, которые проявились при его обратном странствии после смерти. Возьмем опять приведенный раньше пример. Предположим, что человек в порыве гнева на сороковом году своей прошлой жизни причинил кому-нибудь страдание. После смерти это страдание другого предстало перед ним как сила, задерживающая развитие его собственного Я. И так происходит со всеми подобными событиями прошлой жизни. При новом вступлении в физическую жизнь перед Я опять стоят эти препятствия к развитию. Как с наступлением смерти перед человеческим Я вставала своего рода картина воспоминания, так теперь возникает прозрение в наступающую жизнь. Опять видит человек подобную картину, показывающую ему теперь все препятствия, которые он должен устранить, чтобы его развитие могло идти дальше. И то, что он таким образом видит, становится исходною точкою для сил, которые человек должен взять с собою в новую жизнь. Картина страдания, причиненного им другому, становится силою, которая побуждает Я при его новом вступлении в жизнь искупить это страдание. Так прошлая жизнь действует определяющим образом на новую. Поступки, совершаемые в этой новой жизни, обусловлены в некотором роде поступками прошлой жизни. Эту закономерную связь прежнего бытия с последующим надо рассматривать как закон судьбы. Принято обозначать его заимствованным из восточной мудрости выражением «Карма».

Созидание нового телесного состава не является, однако, единственной деятельностью, которую надлежит человеку выполнить между смертью и новым рождением. Пока происходит это созидание, человек живет вне физического мира. Но тем временем этот мир движется в своем развитии дальше. В течение сравнительно коротких промежутков времени Земля меняет свое лицо. Какой вид имели несколько тысячелетий тому назад области, которые заняты теперь Германией? Когда человек появляется на Земле для нового существования, она обычно никогда не имеет того вида, какой она имела во время его последней жизни. За время его отсутствия на Земле очень многое изменилось. В этом изменении лица Земли тоже действуют скрытые силы. Они действуют из того же мира, в котором человек находится после смерти. И он сам принужден участвовать в этом преобразовании Земли. Но пока он через рождение в себе Жизне-духа и Духо-человека не приобрел ясного сознания о связи между духовным и его выражением в физическом, до тех пор участие это может протекать только под руководством высших существ. Он участвует в этом превращении земных условий. Можно сказать, что в промежуток времени между смертью и новым рождением люди так преобразуют Землю, что условия жизни на ней соответствуют тому, что развилось в них самих. Если мы в определенный момент наблюдаем какую-нибудь местность на Земле и затем по истечении долгого времени находим ее в совершенно измененном состоянии, то силы, вызвавшие это изменение, исходят от умерших. Таким образом, они находятся и между смертью и новым рождением в связи с Землей. Ясновидящее наблюдение видит во всем физическом бытии откровение скрытого духовного. Для физического наблюдения изменение Земли обусловливается действием солнечного света, переменою климата и т. д. Для ясновидящего наблюдения в луче света, падающего с Солнца на растение, действует сила умерших. Это наблюдение видит, как человеческие души витают над растениями, как они изменяют почву Земли и т. п. После смерти человек занят не только самим собой, не одной только подготовкой к своему новому земному существованию. Нет, он бывает призван тогда к духовной работе над внешним миром, как во время жизни между рождением и смертью он призван к работе физической.

Но не только жизнь человека из страны духов действует на условия физического мира, а также и обратно – деятельность в физическом существовании имеет свои последствия в духовном мире. Можно наглядно показать на примере, что происходит в этом отношении. Существует связь любви между матерью и ребенком. Эта любовь проистекает из притяжения между обоими, которое коренится в силах чувственного мира. Но она меняется с течением времени. Чувственные узы становятся все более духовными. И эти духовные узы завязываются не только для физического мира, но также и для страны духов. То же самое касается и других отношений. То, что создается духовными существами в физическом мире, продолжает существовать и в мире духовном. Друзья, тесно связанные между собою при жизни, остаются вместе и в стране духов, и по отложении тел общение их становится еще более тесным, чем в физической жизни. Ибо, как духи, они существуют друг для друга так, как было сказано выше при описании того, как духовные существа открываются друг другу внутренним образом. И узы, заключенные между двумя людьми, приводят их к встрече и в новой жизни. Поэтому можно сказать в истинном смысле этого слова, что люди находят друг друга после смерти.

То, что произошло однажды с человеком между рождением и смертью и между смертью и новым рождением, повторяется снова. Человек опять возвращается на Землю, когда плод, приобретенный им в физической жизни, созрел в стране духов. Но это не есть повторение без начала и конца; напротив, человек некогда из иных форм существования перешел к формам, которые протекают вышеописанным образом, и в будущем перейдет опять-таки к другим. Эти переходные ступени выяснятся ближе, когда в духе тайноведения будет описано дальше развитие вселенной в связи с человеком.

Процессы между смертью и новым рождением, конечно, еще более скрыты для внешнего чувственного наблюдения, нежели то, что лежит как духовное в основе видимого бытия между рождением и смертью. Что касается этой части скрытого мира, то чувственное наблюдение может видеть действия его только там, где они вступают в физическое бытие. Для чувственного наблюдения должен возникнуть вопрос: вступая через рождение в бытие, приносит ли с собой человек что-нибудь из того, что описывается тайноведением, как процессы между предыдущей смертью и рождением. Всякий, найдя раковину улитки, в которой нет животного, признает, конечно, что эта раковина создана деятельностью животного, и не сможет подумать, что она приняла свою форму благодаря одним только физическим силам. Точно так же всякий, кто наблюдает человека в жизни и видит что-нибудь такое, что не может происходить из этой жизни, может разумно допустить, что оно происходит из областей, описываемых тайноведением, особенно, если таким образом проливается свет на то, что иначе было бы необъяснимо. Так что и здесь чувственно-рассудочному наблюдению могли бы из видимых действий стать понятны невидимые причины. И кто совершенно непредвзято рассматривает эту жизнь, тот с каждым новым наблюдением все более будет убеждаться, что это так. Дело только в том, чтобы найти правильную точку зрения для наблюдения этих действий в жизни. В чем сказываются, например, действия того, что тайноведение описывает как события времени очищения? Как проявляется действие того, что по показаниям духовного исследования человек переживает после времени очищения в чисто духовной области?

Немало загадок встает здесь перед каждым, кто серьезно и глубоко наблюдает жизнь. Мы видим, как один родится среди нужды и горя, наделенный лишь ничтожными способностями, так что он этими фактами, определяемыми самим рождением, является как бы предназначенным к жалкому существованию. Другого же с первого мгновения его жизни оберегают и лелеют заботливые руки и сердца; у него развиваются блестящие способности; у него все данные для плодотворной, дающей удовлетворение жизни. Два противоположных образа мышления можно встретить по поводу этого вопроса. Один из них будет придерживаться того, что могут воспринимать внешние чувства и что может понять связанный с этими чувствами рассудок. И что один человек родится для счастья, а другой для несчастья, для этого образа мышления не составит вопроса. Если он даже не употребит слова «случай», он все-таки никогда не признает закономерной связи, которая это обусловливает. А что касается задатков и способностей, то такой образ представления ограничится тем, что «унаследовано» от родителей, дедов и других предков. Он откажется искать причины в духовных событиях, через которые человек прошел до своего рождения – вне линии наследственности своих предков – и благодаря которым он выработал в себе свои задатки и способности. Другой же образ мышления не удовлетворится таким пониманием вещей. Он скажет: ведь и в видимом мире в любом месте или в любой среде не происходит ничего без причин, которые приходится предположить, чтобы объяснить, почему это так. Пусть даже человек во многих случаях не исследовал еще этих причин, но они существуют. Горный цветок не растет в долине. В его природе заложено нечто, что приводит его в горную местность. Точно так же и в человеке должно существовать нечто такое, что заставляет его родиться в известной среде. Причинами, лежащими только в физическом мире, этого объяснить нельзя. Для того, кто мыслит глубже, это то же самое, как если бы факт нанесения одним человеком другому удара захотели бы объяснить не чувствами ударившего, а физическим механизмом его руки. Точно так же этот образ мышления должен остаться неудовлетворенным и всеми попытками объяснить задатки и способности одною только «наследственностью». Правда, о ней можно сказать: посмотрите, как известные задатки наследуются в семьях. В течение двух с половиной столетий членами семейства Бах наследовались музыкальные способности. Из семейства Бернулли вышло восемь математиков, которые в детстве были частью предназначены к совершенно другим занятиям. Но «унаследованные» способности всегда влекли их к особому призванию их семьи. Далее можно сослаться на то, как путем точного исследования ряда предков какого-нибудь лица можно показать, что дарование этого лица так или иначе проявлялось у его предков и что оно представляет собою как бы только сумму унаследованных задатков. Кто придерживается означенного второго образа мышления, не оставит, конечно, без внимания подобные факты, но для него они не могут быть тем, чем они являются для того, кто в своих объяснениях хочет опираться только на протекающие в чувственном мире процессы. Он укажет на то, что унаследованные задатки не могут сами собою сложиться в цельную личность, как металлические части часов не могут сами собою составить часов. Если же ему возразят, что сочетание задатков создается обоими родителями вместе и что это как бы заменяет часовщика, то он ответит: взгляните без предвзятости на то совершенно новое, что дано в каждой личности ребенка: оно не может происходить от родителей уже просто потому, что в них его нет.

Неотчетливость мышления может создать в этой области большую путаницу. Хуже всего, когда представители первого образа мышления объявляют представителей второго за противников того, что опирается на «точные факты». Но последним, может быть, вовсе и не приходит в голову отрицать истинность или ценность этих фактов. Они, например, вполне признают, что определенная духовная способность и даже духовное направление «наследуется» в семействе и что известные задатки, соединенные и скомбинированные в потомке, создают значительную личность. Они охотно согласятся, если им сказать, что наиболее значительное имя стоит обычно не в начале, а в конце ряда кровного родства. Но не следует ставить им в упрек, если они на основании этого с необходимостью приходят к совершенно другим мыслям, чем лица, которые не хотят идти дальше чувственно-фактического. Последним можно ответить: конечно, человек являет черты своих предков, ибо та духовно-душевная сущность, которая вступает через рождение в физическое бытие, заимствует свою телесность у того, что дает ему наследственность. Но этим сказано только то, что существо несет на себе особенности той среды, в которую оно погрузилось. Это будет несомненно странным – тривиальным – сравнением, но непредвзятый читатель не откажет ему в обоснованности, если сказать: тот факт, что человеческое существо является облеченным в качества своих предков, так же мало объясняет происхождение личных свойств этого существа, как ничего не говорит о внутренней природе человека, упавшего в воду, то, что он стал мокрым. И далее можно сказать: если наиболее значительное имя стоит в конце рода, то это показывает, что носитель этого имени нуждался в этом роде, чтобы образовать себе тело, необходимое для выявления всей своей личности; но это совершенно не доказывает «унаследования» личного как такового. Для здравой логики этот факт доказывает даже совсем противоположное. А именно, если бы личные дарования наследовались, то они должны были бы стоять в начале рода и затем, исходя отсюда, передаваться по наследству потомкам. Но так как они стоят в конце, то это является прямым доказательством, что они не передаются по наследству.

Однако нельзя отрицать, что не меньше путаницы вносят и те, которые говорят о духовной причинности в жизни. Они часто говорят в слишком общих и неопределенных чертах. Когда говорят, что из унаследованных черт слагается личность человека, то это можно вполне сравнить с утверждением, будто металлические части часов сами собою сложились в часы. Но необходимо признать, что не иначе обстоит дело и со многими утверждениями относительно духовного мира; например, если кто-нибудь скажет: металлические части часов не могут сами соединиться таким образом, чтобы через это соединение стрелки двигались вперед, значит, должно существовать нечто духовное, вызывающее это движение вперед. На гораздо более верной, по сравнению с таким утверждением, почве стоит, конечно, тот, кто говорит: мне нет никакого дела до «мистических» существ, двигающих стрелки вперед; я хочу узнать механические соотношения, вызывающие движение стрелок вперед. Дело вовсе не в том, чтобы только знать, что за всем механическим, например, за часами, стоит духовное (часовщик); но что единственно важно узнать – это мысли, которые в уме часовщика предшествовали изготовлению часов. Эти мысли можно снова найти в механизме.

Всякое пустое мечтание и фантазирование о сверхчувственном вносит только путаницу, ибо оно не способно удовлетворить противников. И они бывают правы, говоря, что такое общее указание на сверхчувственных существ нисколько не способствует пониманию фактов. Разумеется, такие противники могут сказать то же самое и относительно вполне определенных указаний духовной науки. Но тогда можно указать им на то, как в видимой жизни обнаруживаются действия скрытых духовных причин. Можно сказать: предположим, что это так и есть, то, что духовное исследование считает установленным путем наблюдения, а именно, что человек после смерти прошел через период очищения и узнал тогда в душевном переживании, каким препятствием для дальнейшего развития является известный поступок, совершенный им в предыдущей жизни. В то время, как он это переживал, в нем сложилось стремление исправить последствия этого поступка. Это стремление он приносит с собою в новую жизнь. И наличность этого стремления создает ту черту в его существе, которая приводит его на такое место, с которого он может начать исправление своего поступка. Если обратить внимание на совокупность таких побуждений, то можно найти причину рождения человека в той или иной среде, сообразной его судьбе. То же самое касается и другого предположения. Допустим снова правильность сообщаемого духовной наукой, допустим, что плоды истекшей жизни включаются в духовный зародыш человека, и что страна духов, в которой он находится между смертью и новою жизнью, есть та область, в которой зреют эти плоды, чтобы, превратившись в задатки и способности, появиться затем в новой жизни и так сложить личность, что она явится результатом всего, что было приобретено в прошлой жизни. Кто сделает эти предположения и будет на основании их непредвзято наблюдать жизнь, тот увидит, что благодаря им все чувственно-физическое может быть признано во всей своей полноте и истине, но в то же время ему станет понятным и все то, что неизбежно остается непонятным человеку с направленным на духовный мир образом мышления, если он строится на одних только чувственных фактах. А, главное, исчезает всякая нелогичность вроде той, какая была указана раньше: так как наиболее крупное имя стоит в конце рода, то, значит, и носитель его должен был унаследовать дарование от предков. Жизнь становится логически понятной благодаря добытым духовной наукой сверхчувственным фактам.

Добросовестный искатель истины, который без личного опыта в сверхчувственном мире захочет разобраться в фактах, сможет привести еще одно веское возражение. А именно, можно сказать, что недопустимо принимать существование каких-нибудь фактов на том только основании, что таким путем можно объяснить себе многое, остающееся иначе необъяснимым. Такое возражение не имеет, конечно, никакого значения для того, кто на основании сверхчувственного опыта знаком с соответствующими фактами. И далее в этой книге будет указан путь, могущий привести к знакомству не только с духовными фактами, которые здесь будут описаны, по и с законом духовной причинности в качестве собственного духовного переживания. Но для всякого, кто не захочет вступить на этот путь, вышеприведенное возражение может иметь известное значение. И ответ, который можно на него дать, будет ценным также и для того, кто решил сам идти указанным путем. Ибо при правильном понимании это будет даже лучшим первым шагом, какой может быть сделан на этом пути. Это, собственно, вполне верно: нельзя принимать какой-нибудь вещи, о существовании которой мы ничего не знаем, только потому, что этим путем можно объяснить себе что-нибудь, остающееся иначе необъяснимым. Но относительно приведенных духовных фактов дело обстоит все-таки иначе. Признание их имеет не только то интеллектуальное последствие, что благодаря им жизнь становится понятной, но через принятие в наши мысли этих предпосылок мы переживаем еще нечто совершенно иное. Представим себе следующий случай: с кем-нибудь происходит нечто такое, что вызывает в нем неприятные ощущения. Он может отнестись к этому двояко. Он может пережить этот случай, как что-то для него неприятное и отдаться неприятному ощущению, может быть, даже сильно огорчиться. Но он может отнестись к этому и иначе. Он может сказать: в сущности, я сам в прошлой жизни создал в себе силу, которая привела меня к этому случаю; в действительности я сам причинил себе это. И он может пробудить в себе все ощущения, которые могут проистекать из подобной мысли. Разумеется, чтобы эта мысль получила такое значение для жизни ощущений и чувств, для этого необходимо пережить ее с самой глубокой серьезностью и величайшей силой. Кому это удастся, тот приобретет новый опыт, который лучше всего можно пояснить сравнением. Предположим, что два человека имеют перед собой сургуч. Один из них будет интеллектуально размышлять о «внутренней природе» сургуча. Эти размышления могут быть очень умными. Но если эта «внутренняя природа» ничем не проявляется, то ему могут спокойно возразить: это пустые фантазии. Другой же натрет сургуч сукном и затем покажет, что сургуч притягивает мелкие тела. Между мыслями, прошедшими в голове первого человека и побудившими его к размышлению, и мыслями второго существует значительная разница. Мысли первого не имеют никаких фактических последствий. Мысли же второго извлекли из скрытого состояния некоторую силу, то есть нечто фактическое. Так же обстоит дело и с мыслями человека, представляющего себе, что он прежней жизнью сам породил в себе силу, которая приводит его к встрече с определенным событием. Уже одно это представление пробуждает в нем действительную силу, благодаря которой он может встретить это событие совсем иначе, чем если бы у него не было этого представления. Вследствие этого ему становится ясной необходимость и существенность этого события, которое иначе он мог бы счесть за простой случай. И он непосредственно убеждается: у меня была правильная мысль, ибо она обладала силою вскрыть для меня этот факт. Если повторять подобные внутренние процессы, то они станут средством постоянного притока внутренних сил и, таким образом, своей плодотворностью докажут свою правильность. И мало-помалу эта правильность начнет сказываться с достаточной силой. В духовном, душевном, а также и в физическом отношении такие процессы действуют оздоровляющим, благотворным образом на жизнь. Человек замечает, что он становится благодаря этому в правильное отношение к жизни, между тем как, признавая единственно только жизнь между рождением и смертью, он отдается во власть призрачного. Через такое знание человек становится душевно сильнее. Конечно, такое чисто внутреннее доказательство духовной причинности каждый может получить только сам в своей внутренней жизни. Но получить его может каждый. Кто не приобрел его, тот, конечно, не может судить о его доказательной силе. Но кто приобрел его, тот уже едва ли может в нем сомневаться. Не нужно, однако, удивляться, что это так. Ибо то, что так всецело связано с самой внутренней сущностью человека, с его личностью, может быть достаточно доказано, конечно, лишь в самом внутреннем переживании. Против этого нельзя, конечно, приводить возражение, что такой вопрос, отвечающий самому внутреннему переживанию, каждый человек должен разрешить в себе сам и что он не может быть предметом духовной науки. Разумеется, каждый должен сам пройти через это переживание, подобно тому как каждый должен сам понять доказательство математических положений. Но путь, которым это переживание может быть достигнуто, действителен для всех людей, как действителен для всех методов доказательства математических положений.

Нельзя отрицать, что – не считая, конечно, ясновидческих наблюдений, – только что приведенное доказательство, опирающееся на могущество соответственных мыслей, порождающих душевные силы, является единственным доказательством, способным устоять перед судом всякой непредвзятой логики. Все другие доводы, конечно, очень вески, но во всех них будет что-нибудь такое, что может дать повод для нападения противника. Но кто усвоил себе достаточно непредвзятое воззрение, тот уже в возможности и в самом факте воспитания человека увидит нечто, доказывающее с логической силой, что в телесной оболочке стремится к бытию духовное существо. Он сравнит животное с человеком и скажет себе: у первого с рождением выступают характерные для него качества и способности как нечто определенное и законченное, по которому ясно видно, как оно предназначено наследственностью и разовьется во внешнем мире. Взгляните, как цыпленок уже с рождения определенным образом совершает жизненные отправления. В человеке же через воспитание вступает в отношение с его внутренней жизнью нечто такое, что может и не иметь никакой связи с его наследственностью. И он может быть в состоянии усвоить себе действия таких внешних влияний. Всякий воспитатель знает, что навстречу таким влияниям должны подниматься силы изнутри человека; если этого нет, то обучение и воспитание теряет всякое значение. Для непредвзятого воспитателя даже очень резко обозначается граница между унаследованными задатками и теми внутренними силами человека, которые просвечают сквозь эти задатки и которые проистекают из прежних жизней. Конечно, для подобных вещей невозможно привести такие «веские» доказательства, какие приводятся для известных физических явлений при помощи весов. Но зато эти вещи и составляют интимную сторону жизни. Кто это чувствует, для того доказательны и эти неосязаемые доводы, и даже более доказательны, чем осязаемая действительность. Тот факт, что можно дрессировать животных, то есть что они до некоторой степени через воспитание приобретают известные качества и способности, не может служить возражением для того, кто умеет смотреть на сущность вещей. Ибо не говоря о том, что в мире повсюду встречаются переходы, результаты дрессировки у животного отнюдь не сливаются так с его личным существом, как это бывает у человека. Указывают даже, что способности, которые прививаются домашним животным при совместной жизни с человеком, передаются наследственно, то есть действуют тотчас же как родовые, а не личные. Дарвин описывает, как собаки приносят поноску без всякого обучения и никогда не видав этого раньше. Можно ли сказать то же самое относительно человеческого воспитания?

Существуют, однако, мыслители, которые на основании своих наблюдений отказались от взгляда, будто человек создается извне при помощи одних только унаследованных сил. Они возвысились до мысли, что духовная сущность, индивидуальность предшествует телесному бытию и сама слагает его. Но многие из них все-таки не могут понять, что земная жизнь повторяется и что в промежуточном между двумя жизнями бытии плоды прошлой жизни являются силами, участвующими в созидании новой. Приведем одного из таких мыслителей. Иммануил Герман Фихте, сын великого Фихте, излагает в своей «Антропологии» свои наблюдения, которые приводят его к следующему общему выводу: «Родители не являются таковыми в полном смысле. Они дают органическое вещество и не только его, но одновременно и то среднее, чувственно-душевное, что проявляется в темпераменте, в своеобразной душевной окраске, в определенном складе наклонностей и т. п., и общим источником чего является «фантазия» в том более обширном, указанном нами смысле. Во всех этих элементах личности примесь и своеобразное участие душ родителей несомненны. Поэтому есть полное основание считать личность за чистый продукт акта порождения, если к тому же понимать этот акт – на что мы должны были решиться – как действительный душевный процесс. Но подлинного, заключительного средоточия личности здесь как раз еще нет, ибо при более глубоком наблюдении оказывается, что и эти душевные особенности суть только оболочка и род орудия для вмещения в себе подлинно духовных, идеальных задатков человека; они способны содействовать или препятствовать их развитию, но отнюдь не способны породить их». И далее там говорится: «Каждый предсуществует в своем духовном основном образе, ибо с духовной точки зрения ни один индивидуум не похож на другого, как ни один вид животных не похож на остальные». Эти мысли ограничиваются тем, что в физическую телесность человека вводят духовную сущность. Но так как ее созидающие силы не объясняются причинно из прежних жизней, то при каждом возникновении личности такая духовная сущность должна была бы снова происходить из божественной первоосновы. Но при этой предпосылке не было бы возможности объяснить сродство, существующее между задатками, стремящимися выявиться из внутренней глубины человека, и тем, что в течение жизни доходит до этой внутренней глубины из внешней земной среды. Внутренней глубине человека, которая для каждого отдельного человека исходила бы из божественной первоосновы, должно было бы быть совершенно чуждым то, с чем она соприкасается в земной жизни. Это не имеет места только в том случае – как оно и есть в действительности – если эта внутренняя глубина человека была уже раньше связана с внешним миром, если она живет в нем не в первый раз. Непредвзятый воспитатель может ясно заметить: из результатов земной жизни я сообщаю моему воспитаннику нечто, что хотя и чуждо его качествам, полученным им только по наследству, но все-таки ощущается им так, как будто он уже участвовал в этой работе, породившей эти результаты. Только повторные земные жизни в связи с изложенными духовной наукой фактами, происходящими в духовной области между двумя земными жизнями, – только это может дать удовлетворительное объяснение жизни современного человечества, освещаемой со всех сторон. Здесь определенно говорится: «современного» человечества. Ибо духовное исследование показывает, что некогда на самом деле начался кругооборот земных жизней и что для вступающей в телесную оболочку духовной сущности человека существовали тогда иные условия, чем теперь. В следующих главах будет говориться об этом состоянии человеческого существа в первобытные времена. Когда, таким образом, на основании данных духовной науки, будет показано, как это человеческое существо получило свой теперешний облик в связи с развитием Земли, тогда можно будет дать и более точное указание на то, как духовное ядро человеческого существа из сверхчувственных миров вступает в телесные оболочки и как постепенно слагается закон духовной причинности, «человеческая судьба».

Оглавление