«Просто глоток кофе, или Беспощадная Милость»

Просто глоток кофе, или Беспощадная Милость (fb2) - Просто глоток кофе, или Беспощадная Милость (пер. Наталья Бабурова) 1668K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Карл Ренц

Просто глоток кофе, или Беспощадная Милость

ВВЕДЕНИЕ

Бесшабашная адвайта

«Больше никакого Карла Ренца!» Этими словами начинается введение к книге «Das Buch Karl»[1] – первому сборнику бесед Карла, опубликованному в Германии. Данное издание — первая публикация его бесед на английском языке, и, будьте уверены, Карл по–прежнему сводит с ума в той же степени, что и восхищает, но люди возвращаются снова и снова, потому что он чертовски прав и с ним так весело. Для Карла всякая идея, всякая теория, всякий неприкосновенный идол ума становится объектом нападения. Рано или поздно он направит свою атаку на ваши самые лелеемые убеждения, и укус его причинит острую боль, однако позднее, посреди веселья и смеха, в расслабленной атмосфере приятия и позитива, которую он генерирует, вы начнете смеяться над собой, а затвердевшие представления, которыми вы увековечивали свои страдания, отпадут.

Карл не обучает системе; он не пропагандирует никакую философию. Он противоречит сам себе, перескакивает с одного на другое или просто впадает в неразрешимые парадоксы. Помещение забито людьми, намеренными понять его учение, силящимися раз и навсегда «врубиться», записать, запомнить его и затем удалиться просветленными, однако о понимании не может быть и речи, потому что просветление, которое можно «понять», остается всего лишь идеей, которую так же легко потерять, как и обрести. Карл всегда указывает на нечто за пределом представлений и концепций и ведет вас туда.

По ходу чтения вы, возможно, сумеете разглядеть идейную канву, но не пытайтесь умничать. Просветление не является делом ума. Важность того, что происходит, когда вы читаете Карла, заключается не в значении его идей, а в чем–то гораздо более глубоком и непостижимом. Карл, с которым мы сталкиваемся в этой книге, полностью уничтожил идею «личностности» в себе и в своем восприятии других. Он смотрит на тех, кто задает вопросы, и отвечает им, но для него — некому видеть и некого видеть, некому говорить и некому слушать; есть только То, которым он является, которым являетесь и вы. Он говорит только с Тем, а не с личностью, которой вы себя мните, и при чтении его слов его видение, возможно, станет и вашим.

Акцент на «возможно». Карл настаивает на том, что ни один метод не сможет привести вас к просветлению. Он говорит, что ни он, ни кто–либо еще не может ничего сделать для того, чтобы просветлить вас, и утверждает, что ему абсолютно нечего вам предложить. В своем истинном состоянии, согласно Карлу, вы всегда пребываете вопреки тому, что вы сделали, и никогда благодаря сделанному. Он подчеркивает, что всякое просветление, которое кто–то может вам дать или которого вы можете достичь, будет просветлением, не стоящим обладания, ибо то, что может быть получено или достигнуто, может быть утрачено. Любое достигнутое просветление было бы лишь умственной концепцией, и только ваш ум, а не вы, испытывает потребность в подобных вещах. Это ум, никак не вы, создает представления о «непросветлении». Это ум затем предлагает идею просветления в качестве решения проблемы и потом, после надлежащей борьбы, достигает этого просветления. И в конце концов подвергает сомнению то просветление, которого он достиг, ибо оно целиком зиждилось на преходящих концепциях. С этой отправной позиции Карл разрушает все идеи религиозности, добродетельности и святости, столь милые тому или иному сердцу.

Категоризаторы религиозных философий, возможно, поместили бы Карла в школу мысли, известную как адвайта–веданта. Адвайта означает «недвойственность», а философия адвайты утверждает, что подлинного различия между знающим и знанием не существует; само переживание является тем, кто переживает переживание, в то время как вечный центр остается неподвластным любым проявленным изменениям. Адвайта коренится в замысловатой мысли Упанишад, индуистской философской квинтэссенции древней ведической мифологии, и поэтому называется ведантой, что означает «конец Вед». Некоторые ученые полагают, что адвайта–веданта возникла в качестве одной из ответных реакций индуизма на буддизм, зачастую идеи буддизма идут параллельно ей, однако адвайта, которой учит Карл, не является ни религией, ни системой, поскольку только когда ты готов пожертвовать сокровенными убеждениями, возложив их на алтарь Истины, ты можешь приблизиться к высочайшему. Как и не является учение Карла лишь постмодернистским цинизмом или интеллектуальными измышлениями зачерствевшего сердца. Подлинная адвайта есть чистая любовь — любовь, которая ведает истину о том, что ничто не отлично от твоего собственного глубочайшего Я. Одним из самых известных классических учителей адвайты был Шанкара (686–718), а в наши дни философия адвайты получила новое мощное дыхание и популярность благодаря Рамане Махарши (1879–1950).

У подножия священной горы Аруначала, в южноиндийском храмовом городе Тируваннамалай наследие Раманы Махарши продолжает привлекать тысячи учеников и искателей, и вся прилегающая местность напоминает агору в Афинах времен Сократа. Под теплым тропическим солнцем, в тени деревьев, на храмовых террасах и в чайных сидят толпы учителей, предлагающих неформальным собраниям соперничающие друг с другом версии просветления, передаваемые лишь изустно. Искатели представляют собой мпкс из туристов и пилигримов, экспатриантов и коренных индусов. Многие из них — прожженные ветераны поиска духовной истины, посвятившие преданному исканию целую жизнь. Они познали весь спектр устремлений, тягот, прозрений и экстазов, темных ночей души, скуки и новых откровений, надежд и сомнений духовного искания, чтобы однажды услышать учение адвайты и понять, что они уже есть то, что они ищут, поскольку адвайта учит, что в пучине всех поисков и достижений, ты — истинный ты — всегда пребывал в удовлетворенности, пребывал абсолютной удовлетворенностью, не знающей относительных представлений об удовлетворенности и неудовлетворенности, спасении и вечных муках.

В Южной Индии январь. Что ни день — безоблачное небо сияет голубизной. Повсюду цветут лианы, кусты и деревья. Теплый воздух наполнен голосами поющих птиц, орущих рабочих и торговцев, предлагающих свой товар. На крышах, под навесом из пальмовых листьев, на фоне величественной священной горы, Карл болтает и шутит, отвечает на вопросы новичков и поклонников со стажем и то и дело направляет внимание каждого на нечто запредельное, продолжая уверять, что он совершенно не в силах что–либо сделать, чтобы помочь вам…

Примечания английского редактора

В этой книге предпринимается попытка передать восторг и накал страстей одной недели сатсангов с Карлом. Это непосредственная транскрипция, максимально близкая к самой беседе, включающая все прибаутки, пусть даже не самого высокого пошиба. Ведь все это — часть опыта, и кто–нибудь даже скажет, что неожиданные повороты и юмор важны в той же степени, что и философия.

Несмотря на то что я проставил названия глав и подзаголовков ради читабельности, в ходе бесед на самих сатсангах разрывов не было. Первая фраза каждой новой части является, собственно, следующим высказыванием. Так же в интересах читабельности я убрал некоторые повторы и внес некоторые грамматические исправления[2]. За исключением этих незначительных изменений, транскрипция беседы полностью сохранена.

Горячее участие в этих сатсангах приняли люди из множества стран, и некоторые постоянные участники идентифицированы по имени. Однако, за исключением Карла, все имена в этой книге изменены. В некоторых случаях отмечены национальности участников. Основываясь на диктофонных записях сатсангов, издателю порой приходилось угадывать личность или национальность говорящего, и он приносит свои извинения за возможные ошибки.

Об одной особенности, возможно, нелишне упомянуть. Единственный реквизит Карла — его собственная ладонь, которую он использует в качестве символа Сердца и трех аспектов, или состояний, переживания. Когда Карл заводит речь о Я, или о том, что он называет «Сердце», он выставляет сжатую в кулак руку. Когда он говорит о «я», или чистой осознанности, то поднимает вверх большой палец. Когда речь идет о «я есть», или бесформенном, неотождествленном сознании, он поднимает большой и указательный пальцы. А когда он заводит речь о «я есть такой–то и такой–то», или о сознании, отождествленном с формой, то поднимает большой, указательный и безымянный пальцы.

Сатсанги проводились с десяти утра до полудня на крыше частного дома, одновременно являющегося закусочной «Рагини», недалеко от ашрама Раманы Махарши (Шри Раманашрамам) в городе Тируваннамалае в Тамил Наду[3].

Узкая лестница ведет на крышу Несмотря на тент, натянутый над ней, по бокам она открыта ветрам и яркому солнечному свету Пространство крыши полностью лишено декора. На бетонном полу лежат несколько матов, а позади стоят пять или шесть стульев для тех, кому сидение на полу может показаться неудобным. Обычный стул красуется впереди в ожидании Карла.

Собирается группа от тридцати до пятидесяти человек — весьма интернациональный замес. Многие знакомы друг с другом, годами пересекаясь в ашрамах и духовных ретритах. В помещении царит атмосфера расслабленности, пока люди болтают друг с другом на нескольких языках. Точно в условленное время входит Карл и присоединяется к болтовне, приветствуя собравшихся и справляясь об их здоровье. Но вскоре группа затихает в ожидании начала беседы, проходящей в форме вопросов и ответов. Близость несмолкающего уличного шума на заднем плане проступает вперед — моторикши и мотоциклы, звонки велосипедов, играющие и плачущие дети, разносчики, выкрикивающие свой товар, орущие рабочие, орудующие молотками и дрелью, птицы, коровы, собаки, обезьяны…

С первым же вопросом Карл говорит только с Тем, которым вы являетесь, — с убойной логикой, безжалостным состраданием, непочтительностью и неуместностью, запутывая то, что можно запутать, — и комната превращается в сбивалку для души. Сатсанг Карла — это не простая выработка концепций, но переживание танца Шивы, самого создателя, хранителя и разрушителя. Но прежде всего, говоря словами Карла, «это Само–развлечение, всю дорогу».

ИЗ ЕДИНСТВА ВСЕ ВОЗВРАЩАЮТСЯ, ИЛИ КОНЕЦ «БОЖЕСТВЕННОЙ ЛЮБВИ» Январь 15, 2004

Разбивая ум, разбивая сердце

Карл: Доброе утро!

Маттиас: Доброе утро, Мастер.

Карл: Мастер? И тебе «доброе утро, Мастер»! Столярной мастерской. Сейчас с нас снимут стружку. (другим присутствующим) Привет! Как Мехико? Хорошо. Привет, с Францией все в порядке?

Вики: (о французе) Да. Он возвращается. Операция не нужна.

Карл: Вероятно, один вид больничной палаты заставил его передумать! (смех)

Вики: И доктор, который рассказывает обо всем, что может пойти не так.

Карл: Ага, прямо как стоматолог. Хорошо. О, Франческо, после вчерашнего ты выглядишь начищенным до блеска! Он побывал у парикмахера.

Франческо: Когда он меня постриг, то спрашивает: «Нравится?»

Карл: (дразнит) А ты решил, что лучше уж промолчать, да? Ну вот опять. Если не будет вопросов, то я продолжу говорить о перипетиях Франческо. (смех) Думаете, теперь получится?

Француженка: Я не знаю. Я жду вопроса. А потом посмотрю. (смех)

Карл: Хорошо, посмотрим. Выглядит многообещающе. Джеймс, звук был такой, как будто у тебя что–то есть.

Джеймс: У меня простуда! (смех)

Немка: У нас сегодня эмоциональная карусель.

Карл: Кружение по кругу. Эмоциональное кружение!

Мексиканка: У меня вопрос. В чем смысл слов Раманы о том, что когда ум разбит, то мы попадаем в сердце? Я много раз пыталась понять, что это значит. Это что–то вроде коана, который решают монахи? В чем разница между «убить ум» и «разбить ум»? Что означает «разбить ум»?

Карл: У тебя разбито сердце.

Мексиканка: А какое отношение это имеет к «расщепленной секунде», о которой ты говоришь? Разбитый ум подобен расщепленной секунде?

Карл: Это когда разбивается сердце.

Мексиканка: Ты всегда говоришь «сердце».

Карл: Когда сердце разбито, у тебя начинается существование с разбитым сердцем. Ты больше ни во что не влюблена. Когда сердце полностью разбито, в эту самую расщепленную секунду исчезает ум. Ум существует только пока есть сердце — любящий и нечто любимое. Однако с разбитым сердцем больше нет ума, потому что ты больше ни к чему не привязана.

Поэтому разбитый ум по сути означает разбитое сердце. Сердце полностью разбито в тот момент, когда любящего больше нет и нет объекта любви. Когда объект любви исчезает, исчезает любящий, а с разбитым сердцем исчезает и ум. Ум существует только потому, что есть любящий и нечто любимое, что–то, что тебя волнует. Это одно и то же.

В эту расщепленную секунду ты утрачиваешь всю склейку. Ты больше не имеешь понятия о чем–либо. Твое сердце разбито, больше нет любящего и любимого, и исчезла даже сама идея «любви».

Мексиканка: Это все то, о чем ты постоянно говоришь.

Карл: Да, всегда указывая на То.

Мексиканка: Ну так и что это за «расщепленная секунда»?

Карл: Оно разбивается в расщепленную секунду. Ты можешь вдавливать его какое–то время, но позже оно снова выскочит. Когда оно разбивается, то разбивается мгновенно, а не в замедленном режиме. Поэтому это называется «разбивание сердца». Момент, когда оно разбивается, — это расщепленная секунда. Время отсутствует. Все остальное, вроде медитации, может прогнуть его, но ты не сможешь его разрушить. Оно разбивается мгновенно, потому что мгновенно разбиваются все идеи взаимоотношений. Это означает быть с разбитым сердцем.

Когда ты утрачиваешь ту абсолютную любовь к себе, то больше никого не остается. Это расщепленная секунда. Ты выпадаешь из того существования. Это не что–то, к чему можно прийти путем понимания или еще как–то. Это просто возникает путем отказа от любви к самой любви.

Аико: Тогда что значит «открыть сердце»?

Карл: Это хирургическое вмешательство, но оно не разобьет сердце. Оно просто его откроет.

Аико: Оно должно быть открыто, прежде чем разбиться?

Карл: Нет. «Открытое сердце» подобно «сердцу единства», благодати или чувству единства. Оно больше не может разбиться. Оно разбивается здесь — будучи влюбленным в мир и затем утрачивая эту любовь. Но не путем движения к тому единству или другому месту, куда можно приземлиться. Оно должно разбиться здесь, сейчас, а не в каком–то особом состоянии.

(слышен отдаленный звук взрыва)

Аико: Можно ли раствориться в единстве? Это другой способ избавиться от ума?

Карл: Нет. Из единства все возвращаются обратно. То, что является любовью, является единством, и оно всегда возвращается к разделению любящего и любимого. Многие люди от относительной любви приходят к единой любви, но затем прекрасная девушка или молодой человек встречается им на пути, и они снова возвращаются к тому, с чего начали. В любом случае, это не имеет никакой ценности. Это блаженство единства мимолетно. Оно многое обещает, но ничего не дает.

Аико: У меня есть гуру, и он — сама любовь.

Карл: Кто так говорит?

Аико: Я это вижу.

Карл: Кто это видит? Кто определяет это? Кто устанавливает критерии любви? Ты.

Аико: Это моя надежда.

Карл: Это твое мнение.

Аико: Это моя проекция.

Карл: Это твое страстное желание, это твоя преданность, все, что угодно. Именно ты порождаешь их. Это твое представление о том, каким все должно быть. Потому что ты жаждешь То, ты рисуешь себе образ, а затем проецируешь его на того гуру. Но это по–прежнему относительная любовь. Какую бы любовь ты ни испытывала, она относительна. Подчеркиваю, в этом нет ничего плохого. Я просто обращаю внимание на то, что ты можешь идти к тому месту единства и любви, но куда бы ты ни пришла, тебе снова придется уйти.

То, которое есть ты, при любых обстоятельствах останется Тем, что оно есть. Все, чему требуются особые обстоятельства, вроде определения любви, — зависимость. Любовь, которая делает тебя зависимой, конечно же, не есть свобода, которую ты ищешь. Поэтому ты вновь облекаешь ее в форму, выбирая для этого некого возлюбленного гуру. Это нормально, пойми только, что это не свобода.

Роза: Ум существует?

Карл: Существует, как существуют облака. Облака существуют? На какое–то время да; потом прошел дождь — и они исчезли.

Роза: Значит, это просто пучок мыслей?

Карл: Одна мысль, окруженная другими мыслями. Но когда ты хочешь, чтобы они исчезли, ты делаешь их реальными. В один прекрасный день облако проливается дождем, а затем исчезает. Таков ум. Он снова становится облаком, затем снова идет дождь, а затем опять появляется облако. То, что является водой, всегда вновь создает облако.

Роза: Что значит, когда говорят «ум падает в сердце» или «ум растворяется в сердце»?

Карл: Это когда сердце разбито. Тогда это пустое Сердце. И только эта пустота может вместить в себя полноту существования. В этой полноте существования больше нет места уму, потому что ума не существует в полноте Того, что есть. В этом разбитом сердце, в котором Сердце абсолютно свободно ото всякой идеи любви или свободы, может содержаться тотальность.

Но как только появляется определение любви, или тот, кто определяет любовь как «единство», или «божественность», или еще как–нибудь, оно оккупировано. Начинается захват и обладание. Появляется кто–то, дающий определение чему–то. Определяющий — это ум. Но в пустоте Сердца нет места для определяющего. Поэтому эта пустота Сердца содержит абсолютную тотальность существования, а не какую–то идею. То первое представление обо «мне», «я» — мысль, идея обладания захватывает все.

Роза: А наиболее близкое слово — хотя всякое слово будет ограничением — это «недвижи́мость»?

Карл: Само То есть недвижи́мость, но эта недвижи́мость не знает недвижи́мости. Это просто указатель на То, с которым никогда ничего не случалось. В нем нет возникновения и ухода. Оно недвижимо в себе. Оно никогда не пребывает во времени или вне времени. У него вообще нет никакого определения. Оно настолько совершенно в себе, что ему даже не надо существовать, чтобы существовать. Оно далеко за пределами запредельного!

Клара: Карл, это что–то вроде сатори?

Карл: Да, хотя и нет. Что пробуждается, по–прежнему спит. Сама идея «пробуждения» усыпляет тебя, и то, что может проснуться, по–прежнему спит. Никогда не было того, кто бы не был пробужден, и никогда не будет того, кто пробужден. Обе идеи заставляют тебя спать. Обе появляются одновременно и одновременно исчезают. Для того, что ты есть, никогда не будет никакого сатори, но для того, кто испытывает потребность в сатори, существует сатори. Хотя его не существует.

Тереза: Карл, для того, чем ты являешься, эта расщепленная секунда тоже не имеет значения?

Карл: Нет. Ты жаждешь этого. Это имеет абсолютную важность. Важно только это: избавиться от любви к себе. Более ничего. Все остальное блекнет перед твоим желанием прийти к той бессердечности, которой ты являешься. Эта бессердечность есть свобода от идей, от того, кто любит или не любит, от того, кто беспокоится. Эта беззаботность — вот чего ты так страстно жаждешь. То самое Я сидит здесь в жажде этой беззаботности. Вот и все.

Тереза: И с этим ничего не поделать?

Карл: В ту долю секунды твое сердце разбивается полностью. Не остается никого, потому что в разбитом сердце больше нет никаких представлений. Поэтому у тебя больше нет привязки к чему–либо. У тебя нет взаимоотношений, потому что больше нет второго. Ты в абсолютном одиночестве. Ты больше не можешь его избежать.

Ты — это абсолютный провал

Тереза: То есть, если я буду лежать на смертном одре, а расщепленная секунда так и не случилась, значит, я потерпела провал?

Карл: Ты всегда терпишь провал! Это провал, что ты всегда будешь терпеть провал. Ты понимаешь, что нечего приобретать, нечего терять. Ты — это тотальный провал, потому что все, что ты делала, ничего не дало. Ты — это абсолютный провал, прямо здесь и сейчас, не волнуйся! (смех) Ты всегда будешь проваливать себя.

Георг: Как может Я желать чего–либо? Если существует недвойственность, как может Я жаждать беззаботности?

Карл: Просто принимая призрачный образ за реальный. Оно создает образ себя, а затем оказывается в ловушке этого образа, принимая его за реальный. Что еще может принимать нечто за реальность? Являясь Источником воображения, только Я может вообразить себе что–то, а затем шагнуть из этого Абсолюта в относительный опыт. Любое возможное переживание — это всегда Я.

Георг: Все это делает Я?

Карл: Что бы ни делалось, делается Тем, которое ничего не делает. Это сродни сновидению, поэтому оно ничего не делает, и, тем не менее, это Я переживает опыт Я в сновидении о себе.

Георг: Когда нет разницы между сном и реальностью, сон — это только слово. Если в нем происходит переживание, значит, переживается что–то.

Карл: Что бы ни переживалось, переживается этим Я, переживающим аспект Себя. Нет ничего, кроме Того.

Георг: (со смехом) Ну ладно!

Карл: Спасибо большое. (смех) Часть опыта заключается в том, что ты становишься дживой, маленьким «я», для того чтобы пройти через переживание отделенности, той сновидческой отделенности, и затем выйти из нее.

Георг: Звучит несколько заковыристо — вся эта дуальность внутри недуальности.

Карл: Ага, все сводится воедино, когда ты реализуешь себя. Все это является частью твоей абсолютной реализации. В абсолютной реализации присутствуют отделенность, единственность и осознанность — как триединство твоего бесконечного тела или какого–либо проявления. Ты не можешь не реализовать себя, и часть этого — отделенность. Так что же? Для пребывания Тем это не имеет значения. Это то, чем ты являешься.

Георг: Тогда какого черта То так напрягается? Почему оно испытывает это желание?

Карл: А почему бы нет?

Георг: Да, почему бы нет?

Карл: Если терять нечего, бог ты мой, можно и напрячься, но оно не напрягается совершенно. Оно может дать все, ничего не давая. Ему нечего терять, бог ты мой!

Георг: Ну а как насчет всей этой заморочки с желанием?

Карл: Ага, почему бы и нет?

Георг: (со смехом) Почему бы нет!

Карл: А какие проблемы с желанием?

Тереза: Потому что оно продолжает создавать ощущение провала.

Карл: Прекрасно. Почему бы нет? Прекрасный опыт неудачника. Что плохого в том, чтобы быть неудачником? Будь счастливым. Счастливым неудачником. Кого это волнует? (смех)

Женщина: А с другой стороны, это желание отражает представление о том, что ты можешь что–то получить.

Карл: Да, почему бы и нет? Тебе нечего терять. Даже в отсутствии желания нет преимущества. Почему бы не желать? Ты — это беспомощность. Ты не можешь решить, желать тебе или не желать, вот и все. Так почему бы нет?

Вики: Желание приносит боль!

Карл: Уф! Я тебе говорю, что эта боль, как и любое твое переживание, — абсолютное наслаждение для Того, которым ты являешься.

Вики: Но не для меня!

Карл: «Я» — это часть наслаждения. «Я» никогда ничем не наслаждалось! Оно — часть наслаждения Того. «Я» — это идея, и оно не может ничем наслаждаться. Все, что переживается, переживается самим переживанием, тем Абсолютом. Этот Абсолют не может не наслаждаться собой. Он есть сама радость, потому что в нем — тотальное отсутствие всего, всякой идеи о радости или безрадостности.

Томас: Тогда какая в этом может быть радость?

Карл: А как в этом может не быть радости? Это только название для того, что является радостью, потому что в ней — полное отсутствие всего. Ты — это тотальное отсутствие всякой идеи о том, кто испытывает или не испытывает радость, и это — Абсолют, наслаждающийся, не зная радости. Так что эта радость не знает радости.

Томас: И не испытывает ее. Если она не знает ее, тогда как…

Карл: Быть Тем — это сама радость.

Томас: Но сама радость так или иначе определяется путем переживания.

Карл: Разницы нет. Оно определяет себя во всем, но само не поддается определению. Оно определяет себя как «радость» или «безрадостность», как «война» или «мир», но что бы ты ни определял, это возникает из того абсолютного Источника, и этот абсолютный Источник определить невозможно. Этот абсолютный определяющий не может быть определен, но он определяет себя во всем, что только можно себе вообразить.

Поэтому воображение — это определение того определяющего в процессе постижения того, что это, но постижением оно не является. Это по–прежнему То, постигающее себя. Оно никогда не было частью постижения. Оно здесь, сейчас — То, постигающее себя, а не его отражение. Разве это не прикольно? (смех)

Давайте же! Наслаждайтесь, а то насладятся вами. Это все, что я хочу сказать. Радость никуда не денется, нравится вам это или нет. (смех) Поэтому вы можете быть Тем, которое наслаждается собой, абсолютно, или вы можете стать его наслаждением. В чем проблема? И то, и другое — не проблема.

Томас: То есть, это своего рода «да» всему.

Карл: Никто не говорит «да».

Томас: Никто не говорит «да», но присутствует приятие.

Карл: Кому это надо? Кому нужно это приятие? Забудь. Забудь это слово. Самому приятию не требуется приятие.

Если чему–то требуется приятие, то не Тому, которое есть приятие. Что делать?

Это не твое приятие, поверь. В том–то вся проблема! Ты не можешь положить приятие себе в карман и взять с собой до конца твоего так называемого бытия. Это личность — «я» — все время пытается быть счастливой и принять, что есть. Но ты никогда не сможешь принять То, которое есть.

Тереза: Но даже с этой попыткой я ничего не могу сделать?

Карл: О Господи!

Тереза: Нет, я спрашиваю.

Карл: О да, «я спрашиваю»! Тебе нужна освободительная грамота или что–то в этом духе? Вечное освобождение от ответственности. «Я ничего не могу сделать. Я не деятель. Я не могу помочь себе». Ну так в этом тоже нет ничего страшного. «Я не виновен!» Но Тереза всегда виновна. Она — это сама вина. (смех) Вот подтверждение!

Тереза: (со смехом) Счастливая вина и счастливый провал!

Карл: Постоянно подкалывает сама себя. Своим мечом. «Я не виновата!» (смех)

Тереза: Знаешь, когда мы ездили в Португалию, мы никогда не заводили там подобного рода разговоры; как только я вижу тебя, словно что–то исчезает. Четыре месяца не было никаких внутренних дискуссий, никаких настроений, эмоций, то поднимающихся, то утихающих…

Карл: Ой, да брось! Никаких дискуссий с собой, любимой? (смех) Как я всегда говорю, я могу только сидеть здесь и разводить «ля–ля», чтобы ты могла видеть, что разницы нет. Нет проблем, ля–ля–ля.

Франческо: Тогда почему ты не расскажешь нам всем о чем–нибудь прекрасном?

Карл: О Господи. Я поговорю с твоим парикмахером. (смех)

Франческо: Это только «ля–ля–ля»! Разговоры, разговоры, разговоры. Да уж, это тебе нравится.

Карл: Ага, мне нравится.

Франческо: (дразнит) Это по–немецки! (смех)

Карл: (дразнит) Стаккато. Это то, как говорят итальянцы.

Франческо: Это скучно.

Карл: Особенно вчера. Ты больше не мог думать. Я видел. (смех) Целиком там. Я видел это в отражении их глаз.

Франческо: Что делать?

Карл: (группе) Вам следует знать, что здесь клуб брахмачариев. (указывает на несколько человек, сидящих сбоку, включая Франческо) Семь лет, девять лет, десять лет без секса. А тут однажды молодая женщина сидела без нижнего белья, и они все заметили. (смех)

Франческо: Не только я. Многие видели.

Карл: О да, другой парень даже пошел и пересел с этой стороны на другую. (смех) Я же говорю, бытие — это такой режиссер!

Франческо: Это ничего не меняет. Кого это волнует?

Карл: О, разве это не было мило, Франческо? Ты увидел ее и сразу же отправился к парикмахеру.

Франческо: Может быть, она вернется. (смех)

Карл: Ты был выбрит, полностью. О'кей. (смех) Делать вот так — опасно.

Лиз: (со смехом) Иногда, когда ты тянешься, это вызывает беспокойство. Ты — само растяжение!

Милость разобьет твое сердце

Мистер Рао: Ты сказал: «Пытайтесь принять, что есть, но вы не можете принять, что есть». Я не понимаю. Как это нельзя принять, что есть?

Карл: Вы не можете принять существование, потому что само существование — это уже кризис. С первого понятия о существовании начинается кризис. Вы уже находитесь в кризисе с этой «я» — идеей. А затем с «я есть» начинается кризис «я есть такой–то и такой–то». Вы не можете принять это. Потому что страстное желание, тот, кто может страстно желать, возможность желания начинаются здесь. Быть может, желания и нет, но возможность всегда будет оставаться с этим первым понятием о существовании. Его вы не можете принять.

Но у Того, что есть, с этим нет проблем, поскольку оно есть само приятие. Нечего принимать, можно только быть Тем, которое пребывает без второго. Когда вы есть То, что есть, безо всякой идеи о том, чем вы являетесь и чем не являетесь, когда нет второго, тогда вы — это приятие, потому что больше нечего принимать. Нет даже идеи о «существовании». И тогда больше нет абсолютно никакой необходимости в приятии, вообще никакой потребности в Том, чем вы являетесь.

Поэтому полное отсутствие всякой идеи о том, быть или не быть, есть То, и тогда вы есть приятие. Но тогда больше нечего принимать. Поэтому я говорю, что вы никогда не сможете ничего принять, поскольку вы уже являетесь приятием. Вы не можете обладать большим приятием того, что есть, поскольку вы уже являетесь самим приятием, вам нечего обретать путем относительного приятия.

Что с этим делать? Вам нечего добавить к тому абсолютному приятию, которым вы являетесь! И тогда, когда вы принимаете, — что тогда? Что? Все это приходит и уходит, мимолетные тени приятия. Только вы достигнете некой системы контроля приятия и понимания, как на вас опять наедет верблюд. Оттопчет ноги. Выхода нет. Принять что–то вы можете только как личность, но вашим приятием оно не будет.

И мы не можем пойти дальше этого. Это предел. Он называется сатори. Это выход из желания в «нежелание». Но это все. Вы не можете разбить свое собственное сердце. Оно будет разбито, когда разобьется. В ту самую долю секунды, ни секундой раньше, вопреки всему, случившемуся ранее, с вашим приятием или без него, несмотря на все сделанное, понятое или непонятое, — оно разобьется именно в это самое мгновение. Все.

Клара: Что означает «нежелание»?

Карл: Нежелание означает отсутствие желания.

Клара: Это безразличие?

Карл: Отсутствие желания различия? Желание безразличия? Хорошая идея! (смех) Желая безразличия, ты все равно проводишь различие в желании безразличия. Даже идея «безразличия» отличается от прочих. Абсолютная привязанность к непривязанности. О бог ты мой. «О, я так непривязана!»

Роза: Ты можешь рассказать о милости?

Карл: О милости? Да я же говорю о тебе постоянно! (смех) Я только и делаю, что говорю о милости. Я всегда говорю о Том, которое есть милость. То, что является милостью, является Тем, которое есть Я. То, которое есть милость, является тем, что есть вы. А вы ищете милость, и в этом ваша проблема.

Роза: Мне просто хотелось услышать, что ты скажешь о милости.

Карл: Но я не могу говорить о милости, потому что милость невозможно найти.

Роза: Точно. Это то, что я хотела услышать.

Карл: Как и всякий искатель, который ищет милость повсюду, по всем измерениям, когда найти ее невозможно. Наоборот! Если милость нацелилась на тебя, тебе не спрятаться. Поэтому, когда милость нацелилась на тебя, она разбивает твое сердце. Потому что милость разбивает все представления; все концепции уничтожаются этой милостью. С уничтожением всех идей ты становишься полностью пустым, и это разбивает твое сердце.

Это как бесчувственность. Ты не можешь справиться с ней; ты не можешь жить с ней. Эта бесчувственность, эта пустота, свободная от всяких представлений, — ты не можешь иметь с ней дело, ты не можешь объять ее, не можешь существовать в ней. Она разобьет тебе сердце. Она разобьет твое представление о «существовании». Твоя любовь к каким бы то ни было объективным представлениям о существовании будет сметена по воле милости. Милостью милости. (смех) Она сметает! Уплетает за обе щеки всю глупость.

Георг: Подвергает немилости.

Карл: (со смехом) Подвергает немилости!

Мэри: А что, если любовь будет становиться все сильнее и сильнее, и даже еще сильнее, пока мы не станем достойны…

Карл: Достойны?

Мэри: Достойны этого разрушения, этого окончательного блаженства.

Карл: Дорогая моя, для этого ты никогда не будешь достаточно чиста!

Мэри: Не делаясь все чище и чище, а благодаря все большей и большей любви к истине.

Карл: Твоя любовь слишком грязная! Никто не хочет твоей любви! Грязная любовь. Идея «любви» грязна. Еще больше любви — грязно. Количество любви грязно. Даже идея «количества любви» грязна. Ты предлагаешь мне грязную идею. Ты — сама грязь в тот момент, когда хочешь получить любовь.

Мэри: (мягко) Но любовь…

Карл: Какая любовь? «Давай поговорим о любви, дорогая!» (смех)

Мэри: Мне хотелось знать, что ты скажешь на этот счет, и я получила ответ.

Карл: Ты никогда не будешь достаточно готовой или достаточно зрелой, что бы ты ни делала.

Мэри: Любовь — это не попытка созреть. Любовь не пытается…

Карл: Какая любовь?

Мэри: Любовь подобна…

Карл: Чья это любовь?

Мэри: Любовь — это не «я–мне–мое». «Я–мне–мое» — это не любовь. «Я–мне–мое» — это хотение.

Карл: Да что ты говоришь! Ты хочешь контролировать то, чем ты являешься, путем любви к себе, желанием созреть для этого. То есть, ты так или иначе хочешь контролировать это своим желанием сделать что–то, стать чем–то. Какова идея! Какая грязная идея. Ты хочешь контролировать бытие! Каким образом? Боже ты мой.

Мэри: Спасибо.

Карл: Пожалуйста. От всей души пожалуйста. Это всегда так красиво звучит.

Мэри: Я не пыталась звучать красиво.

Карл: О, да брось ты! Забудь.

Моника: (поет) «All you need is love, da da da da da»[4].

(остальные подхватывают)

Карл: «Maybe I'm not the only one». «Let it be»[5]. (смех)

Игра божественной любви

Мэри: Давай еще немного разберем это. Мне необходимо больше разобраться в этом.

Карл: Что?

Мэри: Любовь — это отдавание. Это не хотение. Это не просьба. Подлинная любовь — отдавание.

Карл: Какая подлинная любовь? Сама идея «подлинной любви» — фигня.

Мэри: У божественной любви нет цели.

Карл: Какой цели? Ты хочешь положить это в свой кошелек. Ты хочешь подобрать этому определение, а это означает положить это в кошелек твоего обладания неким пониманием и определением любви. Ты загрязняешь ее. Что бы ты ни говорила, что бы ты ни говорила о ней, ты загрязняешь ее!

Мэри: Мне есть кого порекомендовать в этой связи.

Карл: Порекомендовать? Ты стала поручителем любви?

Мэри: Мехер Баба.

Карл: Мехер Баба! Али Баба! Ты одна из сорока разбойников, что ли? (смех) «Сезам, откройся!» Моей красотой и моим сердцем откройся, Сезам!

Мэри: В любви нет «моего».

Карл: Значит, нет «моей» любви? Как низко. Ты по–прежнему все принижаешь.

Мэри: Я хотела сказать тебе, что любовь, истинная любовь, не может быть осквернена желанием.

Карл: Конечно. Даже так называемая «истинная любовь»…

Мэри: Я имею в виду…

Карл: Что бы ты ни сказала, боже ты мой, забудь об этом! Романтическая фигня.

Мэри: Нет, это не имеет к тому никакого отношения. «Романтическая» — вот это фигня.

Карл: Это романтическая фигня; эта божественная романтика — еще большая фигня! (смех)

Мэри: Истинная любовь — не для робкого или слабого сердца. Это романтизм. Речь не об этом.

Карл: О Господи. Всегда «речь не об этом». Ля–ля–ля.

Мэри: Не буду, не буду. Спасибо тебе за язвительность. Потому что говорение — это всегда «я–мне–мое». Но это концепция, которая действительно…

Карл: Что? Опять концепция.

Мэри: …которая выходит за свои пределы.

Карл: В немецком мы называем это «Kotzept» — от слова «рвота»[6]. Тебе необходима рвота.

Мэри: Божественная любовь — это не концепция!

Карл: Это Kotzept. Нужно, чтобы тебя вырвало этим. Выблюй это, здесь и сейчас! (смех)

Георг: Концепция. Kassette [7].

Карл: Kassette! Ты хочешь положить любовь в шкатулку со своими идеями.

Мэри: Это дар.

Карл: Это дар, да! Английское слово «дар» в немецком означает «яд»[8]. Это крайне ядовито! (смех)

Мэри: Божественная любовь — это дар Бога.

Карл: Какого Бога? О каком Боге ты говоришь?

Мэри: Едином.

Карл: Каком Едином?

Мэри: Я.

Карл: О каком Я ты говоришь?

Мэри: Даже Рамана говорит…

Карл: Даже Рамана! Теперь ты даже цитируешь Раману! Ты хочешь привлечь все источники, лишь бы отстоять свою точку зрения или что? Рамана, Мехер Баба, Тралала, Фалала! (смех)

Мэри: Подлинные мастера не отличаются друг от друга.

Карл: Подлинные мастера! Что такое — «подлинный мастер»?

Мэри: Подлинный мастер — это реализованное Я.

Карл: Подлинный мастер не знает никакого подлинного мастера! О чем ты говоришь? Ты хочешь быть подлинным мастером. Это то, чем ты хочешь быть. «Нет, нет, не я!»

Мэри: (со смехом) Не хочу, правда, не хочу. Но я действительно испытываю благоговение перед этой божественной любовью, этой нецеленаправленной…

Карл: Ты жаждешь всего, что можешь положить в карман своих переживаний.

Мэри: Невозможно жаждать этого; это дар.

Карл: Какой дар? Ах, забудь. Будь одаренной.

Роза: Ты предлагаешь не говорить об этом?

Карл: Ты можешь говорить об этом, но не можешь уговорить это появиться и не можешь уговорить исчезнуть.

Роза: Это должно быть.

Карл: Я понятия не имею! Любое представление как бы содержит в себе грязь. Какой бы смысл ты ни вкладывала в него, какое бы слово ни использовала, для Того это грязь. То не знает ничего о «божественном», или Я, или каком–то мастере.

Мэри: Верно.

Франческо: (со смехом) Это правда.

Мэри: Это я чувствую. Это то, о чем я говорила. Но я чувствую, что ты должен знать больше о том, что я говорю.

Карл: Почему я должен что–то знать?

Мэри: О, ладно.

Карл: Ты хочешь контролировать меня, считая, что я должен что–то знать. Нет? Ты хочешь моего согласия. Ты ищешь подтверждения.

Франческо: Я тоже. (смех)

Карл: «Пожалуйста, подтверди мое представление о „любви“! Если бы ты только смог понять мою идею! Как мне представить ее тебе? Пожалуйста, возьми ее. Съешь!»

Мэри: Знаешь что? Я не хотела этого, честно.

Карл: Ладно, не парься.

Франческо: «Don't worry, be happy». «Завтра будет новый день».

Карл: Новый день может никогда не прийти, слава тебе, Господи.

Франческо: (со смехом) Проблема в том, что приду я.

Карл: (со смехом) Ты всегда приходишь, каждый день. Что поделать!

Обнимая одиночество

Карл: Вопрос? Я не такой плохой, каким кажусь, — возможно, я еще хуже! Мексика, что у тебя?

Мексиканка: Когда говорят «нет, нет, нет, не то, не то, не то», отрицая все, — может ли что–то произойти, если выждать.

Карл: Может быть, может быть и нет. Это всегда «может быть», спекуляция. Все, что ты можешь сказать, все, что можешь выдумать, — спекуляция на эту тему.

Женщина: Нет, мне на самом деле это нравится.

Карл: Я могу говорить лишь о том, когда расщепленная секунда действительно разбивает твое сердце. И тогда сердца больше нет. Это все. Тогда у тебя больше нет склейки с чем–либо. Потому что без этой склейки идей или чего–либо в этом духе остается То. Но То было всегда.

Мэри: Значит, это божественная любовь.

Моника: Она опять за свое!

Карл: Забудь об этом! Может быть, если ты выпьешь достаточное количество вина, ты окажешься в божественной любви.

Мэри: Может быть, мне следует использовать другое слово.

Карл: Да, может быть. Может быть, не делать это таким уж особенным?

Мэри: Ты использовал слово «покой». Ты не боишься употреблять это слово.

Карл: Покой, да. Может быть, оно больше подходит.

Мэри: Покой. Удовольствие. Любовь. Пение.

Карл: Нет, нет. Покой — это сама радость, потому что нет второго. Однако отсутствует идея покоя.

Мэри: В любви нет второго.

Карл: Ага, но это «нет второго» по–прежнему предполагает второго.

Мэри: Хм?

Карл: Это «нет второго» в любви, это единство по–прежнему является вторым.

Мэри: В покое нет второго; нет второго в любви.

Карл: Я не говорю об этом «без второго» в единстве. Я не говорю об этой «единой любви». Я не говорю о любви Бога, любящего себя…

Мэри: Я — это сам покой, само счастье, сама любовь.

Карл: Но оно не знает покоя.

Мэри: Сам покой, сама любовь.

Карл: Можешь назвать это «само нижнее белье». (смех)

Мэри: Так же сама любовь. Почему я должна стесняться этого слова «любовь»!

Карл: Потому что это столь возвышенный символ, который просто делает это таким особенным.

Мэри: Тогда ты произнеси его.

Карл: Ты это делаешь с его помощью. Просто назови это «божественное нижнее белье», и я успокоюсь! (смех)

Мэри: А почему надо бояться? Ты же не боишься слова «покой». И слово «блаженство» тебя не пугает.

Карл: Что бы ты ни сказала, мне все равно придется это разрушить. Так что забудь об этом!

Мэри: Возможно, дело в том, что слово «любовь» слишком затаскано. Его неправильно понимают.

Карл: На него возложено столько ожиданий. Поэтому это называется «Sat–shit–ananda», потому что от дерьма ничего не ждешь.

Мэри: В любви нет ожиданий!

Карл: Что? Как только ты называешь что–либо этим словом, начинаются ожидания.

Георг: Карл, грамматически слово «любовь» требует объекта, а «покой» — нет. Это настолько просто.

Карл: Да, это хорошая мысль. Любовь существует только тогда, когда есть любящий и что–то любимое. Покой — нет.

Мэри: Хорошо. Тогда я добавлю «божественная» к любви. (смех)

Карл: Забудь «de wine»! Бог ты мой. Не пей так много. Ты все еще хочешь напиться?

Мэри: Руми сказал…

Карл: Какой Руми? Теперь у нас пошли кривотолки. Ты превращаешь это в кривотолки. Это Руми их, что ли, распространяет?

Мэри: Руми, Хафиз — они не боялись слова «любовь».

Карл: Ну так и что? Что это значит?

Мэри: Они не боялись слов «покой» или «любовь».

Карл: Тебе теперь нужны какие–то подтвердители? Говори за себя, а не о тех, кто что–то сказал.

Мэри: Я знаю, что это истина. Даже не подумаю идти на попятную.

Карл: Ты знаешь, что это истина?!

Мэри: Я не собираюсь сопротивляться этому слову.

Карл: Нам надо теперь склониться перед ней! Она знает истину. Единственная, кого я знаю, кто знает истину. Завтра утром она даст сатсанг, в девять, у себя. (смех)

Мэри: Я не являюсь этой истиной. Я не чувствую, что являюсь этой истиной. Это интуиция. Я не собираюсь отступать от этого. Это не спекуляция; это не концептуализация. Это само мое сердце.

Карл: Ты — это рот, нашедший сам себя.

Мэри: Я больше не коснусь этой темы.

Карл: Божественная спекуляция! (смех)

Мэри: Интуиция — это не спекуляция. Это совершенно другой порядок.

Карл: Какой еще порядок?

Мэри: А что это за слово «спекуляция»? Есть слово «спекуляция», есть слово «интуиция», существует слово «реализация» — это все разные вещи.

Карл: Но они ничего не меняют. Ты остаешься все тем же дьяволом, который хочет внести различия там, где их нет. (молчание) Аллилуйя. Бог ты мой.

Лиз: У меня однажды был такой опыт.

Моника: Еще одна.

Лиз: Я сижу здесь с вами и прокручиваю это в голове снова и снова. Мне однажды читали про Шиву. Это было что–то вроде стихотворения, написанного на непонятном мне языке. Но там была одна строка, которая шла рефреном, и я в итоге спросила свами: «Что означает эта строка?» И он сказал: «Не то, не то, не то». Поэтому, когда я здесь сижу, все «не то», и это такое облегчение.

Карл: Поэтому я сижу здесь. О чем бы ни шла речь, все это «не то».

Лиз: (дразнит) И тогда через меня прошло просветление. (смех) Я дам сатсанг. На первом этаже.

Мэри: «Не то, не то, не то» — разве это не любовь? Разве это не дар?

Карл: Нет. Это не может быть дано тебе, ни с помощью строки, ни путем красивых слов, ни как–либо еще — это не может быть дано тебе. Это не дар, не передача.

Мэри: Это милость.

Карл: (мрачно) Это даже не милость.

Мэри: Это я имею в виду, когда говорю «дар», — милость.

Карл: Это просто прикол, здесь и сейчас, что милость вообще ищет милости.

Мэри: Кто способен на абсолютное «neti–neti», кроме милости? А это любовь.

Карл: Даже милость не способна на это.

Мэри: А у любви нет ожиданий — об этом я и говорю.

Карл: Но ты по–прежнему даешь определение любви.

Мэри: Это не определение.

Карл: Ну конечно же, это определение!

Мэри: Нет!

Карл: О, да брось! Ты проводишь разделение.

Мэри: Любовь не имеет никакого отношения к разделению.

Карл: Даже идея «любви» — это отличие.

Мэри: А как насчет «покоя»?

Карл: То же самое. Какую бы идею ты ни придумала, она вносит разделение. Любовь не проводит различий.

Женщина: И с этим мне надо жить, о Господи! Вот почему у меня проблемы. Со всеми этими концепциями это очень одинокое место.

Карл: Вот поэтому это называется «объятием одиночества», которое есть милость. В нем нет больше представлений о любви или чем–либо еще. Это не блаженство, это не…

Мэри: Это и есть любовь!

Карл: Забудь об этом! Это разобьет тебе сердце, хочешь ты того или нет.

Мэри: Да, любовь разбивает сердце. (смех) Это любовь. Разбитое сердце.

Карл: Да ради бога. О Господи.

Мэри: Хорошо.

Карл: Все в порядке там? Что–то случилось?

Франческо: (притворяясь, что плачет) Вопрос, вопрос! (смех) Бедный Карл!

Карл: Он сострадает! Спасибо тебе.

Франческо: Пожалуйста.

Всякое «я» — это враг

Карл: Ты из Берлина? Только что приехала?

Клара: Нет, я уже три недели, как в Индии.

Карл: Все хорошо?

Клара: Это нечто, но я просто наблюдаю, а затем оно снова исчезает.

Карл: О, да просто выплюнь это. Это называется «плеваться честно». Кто–то назвал это «ядровыплевывающей честностью». (смех)

Клара: Мне просто кажется, что сегодня смеяться не так легко, как вчера. Что–то произошло вчера вечером. У меня болело сердце, потому что я поняла, как сильно я привязана к вниманию других и к тому, чтобы на меня смотрели. Какой–то человек сказал всего одну фразу и — бах! — мне просто захотелось взорваться или…

Карл: (дразнит) Ты хотела убить себя, выпрыгнув с первого этажа?

Клара: (со смехом) Нет, я просто почувствовала, как это больно. А позже я прочитала в «Das Buch Karl» [книга Карла Ренца] о войне, и это просто помогло мне понять, что происходит.

Карл: Да, порой эта война не столь явна, но это всегда война, как только у тебя появляется идея о том, что ты существуешь в мире. Это всегда дружественный огонь.

Женщина: А что это?

Карл: Сейчас в Ираке американские солдаты убивают друг друга «огнем по своим». Другой ничем не отличается от тебя, поэтому это всегда огонь по своим. Но они все равно стреляют.

Георг: Это случайность.

Карл: Да, тебя случайно принимают за врага, а ты принимаешь за врага их, и все стреляют. Но называют это «дружественным огнем».

Моника: Но ты в любом случае умираешь!

Карл: Это как мир. Все стреляют, потому что думают, что существует противник. Пока остается противоположное «я», то существуют противники.

Георг: Божественная любовь!

Карл: (со смехом) Божественная любовь — это всегда дружественный огонь, а не забота о другом. «Это моя божественная любовь!» Поэтому–то Иисус сказал, что на земле никогда не воцарится покой. Пока существует мир как таковой, существует война. До тех пор пока ты пребываешь в каком–либо мире и видишь мир, длится война.

Ты всегда пребываешь в войне с собой. Как только ты создаешь образ, который принимаешь за реальность, начинается война. В любой момент, когда есть второй, есть война. Даже когда в мире устанавливается мирная ситуация, все равно идет война.

Только То является покоем, которое не знает никакого покоя. Все, что из него возникает, даже божественная любовь, — это война. И ты борешься за эту божественную любовь, борешься за свободу. Смотрите–ка, Буш посылает такое количество солдат в Ирак просто ради идеи «свободы», и из этой идеи «свободы» возникает война. Из идеи «покоя» возникает война! Из идеи «любви» — ненависть. Даже если вы назовете это «божественной любовью», ненависть все равно никуда не денется. Что бы вы ни говорили…

Мэри: Божественная любовь не имеет к ненависти никакого отношения.

Карл: О, да перестань!

Мэри: Любовь — это часть совершенно другого порядка. Может быть, нам придумать другое слово?

Карл: Какое слово?! Есть только это слово, это слово!

Мэри: Согласна. Но давай не будем смешивать друг с другом вещи, которые не следует смешивать. Например, он с сарказмом говорил о божественной любви.

Карл: Да, я тоже.

Мэри: У божественной любви нет эго. В ней нет «я–мое–мне».

Моника: Кто это определяет? Ты определяешь!

Карл: Кому нужно это определение?

Мэри: Я не знаю.

Карл: Тебе по–прежнему хочется куда–то приземлиться. Вот и все.

Мэри: Любовь — не для робких или слабых сердцем, вот и все. Она не имеет никакого отношения к эгоизму. Я думаю, может быть, не знаю — причина смеха здесь заключается в слабости и непонимании.

Моника: О, ну хватит. Ты называешь нас слабыми, а ты сильная? (смех)

Мэри: Нет!

Карл: Ты устраиваешь войну здесь и сейчас.

Мэри: Разве это вообще не знание?

Карл: Слушай, ты борешься. За что ты борешься?

Лиз: За концепцию.

Георг: За «любовь»!

Мэри: Нет, истинный покой…

Карл: Что есть этот «истинный покой», за который ты борешься?

Моника: Покой — это переживание, а не ля–ля–ля.

Карл: Даже Буш сказал бы: «Я борюсь за истинный мир и за истинную свободу».

Мэри: Нет!

Карл: (дразнит) Да, ты американка, я знаю! (смех) Ты хочешь принести эту идею даже в Индию.

Мэри: Он–то точно нет, это очевидно! Буш — это фуфло.

Карл: Буш — фуфло? Я люблю Буша! (смех) Что это за божественная любовь, которая говорит «Буш — фуфло»?

Мэри: Я знаю, о чем говорю.

Карл: О какой «божественной любви» ты говоришь?

Мэри: Речь вообще не о том. Божественная любовь связана с истиной.

Карл: Ты говоришь об апартеиде. Ты так отделена! Отделена от сердца.

Мэри: Я не могу понять. Я не понимаю.

Карл: Сначала говоришь о божественной любви, а потом — «Буш — фуфло».

Мэри: Божественная любовь не имеет к Бушу никакого отношения!

Карл: Хорошо, забудь.

Лиз: Буш дерется за свободу, которая переводится как «нефть».

Карл: (указывая на Мэри) Ага, ей хочется скользкой ситуации. Словно божественная любовь механистична, и ты идешь и меняешь в ней масло.

Берта: Машины могут ездить на воде, а Буш убивает всех этих людей.

Франческо: Почему бы нет?

Группа: Франческо?!

Франческо: Это часть шутки. Почему тебе нравится Буш?

Карл: Не знаю.

Франческо: Мне он тоже нравится. Он пытается сделать то, что по его мнению хорошо.

Карл: Мне еще и Бен Ладен нравится. (смех)

Франческо: И мне. Почему бы нет? Это не фильм. Это не внутри фильма. Это сознание, не так ли? Буш приходит с другой стороны.

Карл: Словно, когда упали башни, Аллах явился в образе Бен Ладена. «Не может быть двух!», и затем «бум!».

Франческо: Только и всего.

Карл: Сознание развлекается, говорю вам. Чтобы оторваться по полной, одиннадцатого сентября Аллах, который един, сказал: «Я единственный Бог, не может быть двух. Денег тоже нет; и множества нет. Множества вообще нет. Я должен кое–что показать. Есть только один — Аллах, великий!» Бух!! Божественная любовь — Бух! Все это возникает из той божественной любви — Бух! Сам Бог принимает меры, чтобы не было второго — Бух! (смех)

Мэри: Я думала, что Рамана Махарши был божественной любовью.

Группа: О нет!

Мэри: Почему? Я не понимаю. Помогите мне понять. Что нужно понять?

Тереза: Купи CD.

Мэри: (со смехом) Хорошо, я куплю CD.

Некуда приземлиться

Роза: Можно я сменю тему?

Группа: Ура! Браво!

Карл: Спасибо.

Роза: Я не знаю — я здесь впервые — ты говоришь о Я?

Карл: В качестве идеи, указателя. Но Я не знает никакого Я. Есть только без-Яковость, ты можешь назвать это «безлюбовностью», «безбытийностью». Я указываю на ту «безидейность», где все идолы — божественность, Бог — исчезают. Об этой Без—Боговости я говорю. Ты есть То, которое есть Бог, но Бог не знает никакого Бога, никакого второго или чего–либо в этом духе. То, о чем невозможно говорить и чему невозможно дать определение, — вот о чем я говорю.

Этот парадокс не поддается решению. Мы говорим о чем–то таком, о чем невозможно говорить. Поэтому мы можем говорить об этом, но разницы нет. Это просто указание на то, что разницы нет, говорим мы об этом или нет.

Для Того, которым ты являешься, не существует различий, что бы ты ни говорила, какие бы определения ни давала. Не существует большего или меньшего. В этом нет количества — ни в идее «божественного», ни в чем–либо еще. Все это исчезает. Это свобода, которая понятия не имеет о свободе.

Роза: Пустота?

Карл: Даже не пустота. Даже пустота — это слишком много. Это То, что является пустотой, и это То, что является полнотой, и это То, что ты можешь назвать как угодно, но у него нет имени.

Роза: Значит, центра в этом тоже нет.

Карл: Нет. Нет олицетворяющего центра, куда ты можешь пойти и купить олицетворяющую идею. Ни одно представление не является этим.

Лиз: Ничего, за что можно удержаться.

Карл: Даже это чересчур. Даже «ничего» — это слишком много. Все — слишком мало.

Георг: Возвращение в центр. Адрес неизвестен.

Карл: Любовные письма. «Возвратить отправителю. Адрес неизвестен». Концепции появляются, а затем «просвистывают» мимо. Вот и все.

Роза: Это твоя работа.

Карл: Ага, это как урожай. Срезание идей. Срубание голов.

Женщина: Понгал[9].

Карл: Сегодня Понгал. День Кали. Отрубание голов. Расщепление ядра. Расщепление головы. Расщепление кости. Все кости необходимо выплюнуть.

Клара: Карл, я вижу, ты в форме и говоришь сам с собой, и ты производишь на меня весьма забавное впечатление. Я думаю: «А хочется ли мне идти в этом направлении?»

Карл: Конечно же, нет! (смех) Лучше не надо. Ты никуда не попадешь. Никогда не будет никакого попадания.

Клара: Значит, абсолютно ничего! Нет даже «ничего». Это такая игра слов, я знаю.

Карл: Ты совершаешь путешествие, которое никогда не начиналось и никогда не закончится. Некуда приземлиться самолету, которым ты являешься. И нет пилота.

Клара: О Господи!

Карл: Ты все еще ищешь пилота, но его нет. Это автопилот. Нет места посадки, нет аэропорта.

Лиз: Какой кошмар!

Карл: Ты — это кошмар, нравится тебе это или нет. Какой бы сон ты ни принимала за реальность, он становится кошмаром. Поэтому любое приятное сновидение о любви или чем–либо еще — это кошмар. Все это сновидение. Оно делает тебя сновидящим. А пока есть сновидящий, длится кошмар. Сновидящему всегда будет сниться очередной сон. Приятный сон всегда превращается в отвратительный. Счастливое сновидение, несчастливое, без разницы.

Томас: Нет даже смысла в понимании того, что являешься абсолютно несостоятельным. Это ничего не меняет.

Карл: Это абсолютная несостоятельность. Ты потерпишь неудачу в любом случае.

Мэри: Значит, при таком раскладе у любви нет цели. Это подходит.

Карл: Да ради Бога. Делай это. Забери себе. Восседай на этом. Унеси домой.

Мэри: Божественная любовь…

(Мэри пытается донести свою мысль, но Карл не останавливается.)

Карл: Восседай на этом. Делай все, что хочешь. Тру–ля–ля. Никому нет дела.

Мэри: Ей должно быть отведено достойное место!

Карл: Да, ты решаешь, что достойно, а что нет. Ага, забудь. Большое спасибо.

Мэри: У божественной любви нет цели, верно?

Карл: Большое спасибо за твою любовь.

Мэри: Нет, у меня нет этой любви, этой бесцельной любви. Но это любовь.

Карл: А, большое спасибо.

Роза: Ты разбиваешь ей сердце, прямо сейчас.

Мэри: (со смехом) Ничего страшного.

Роза: Такая у тебя работа.

Карл: Такая у меня работа. Я разбиватель сердец.

Франческо: Эй!

Карл: Абсолютный плейбой.

Мужчина: А мы — «Отель разбитых сердец». (смех)

Карл: Да, «Отель разбитых сердец» на веселом холме Аруначала. Само сердце.

Другой мужчина: Вчера ты сказал, что изготовляешь компост.

Карл: Да, все скопом и еще компост — и что получается? Лотос. Из компоста — божественный лотос. Я обладаю божественным локусом?

Тереза: Ага, по–немецки Lokus — это «туалет».

Карл: Верно.

Тереза: Твой язык — это нечто! (смех)

Карл: А то!

Тереза: (дразнит) Почему же немцы с утра такие серьезные?! (смех)

Карл: (со смехом) Меня не спрашивай!

Тереза: Что пошло не так? (смех)

Карл: Я для тебя недостаточно забавен?

Тереза: Ты неповторим!

Карл: О, в кидании камней! (смех)

Тереза: Может быть, это знак того, что ты действительно свободен.

Карл: От чего?

Тереза: От твоего немецкого происхождения. Потому что с тобой так весело.

Карл: Понятия не имею, о чем ты.

Мэри: (со смехом) Ты действительно свободен! Ладно, умолкаю.

Карл: Теперь она действительно хочет меня убить. Постоянно оскорбляет меня. Как бы ты меня ни называла, ты меня оскорбляешь.

Роза: (дразнит) «Немец!» (смех)

Карл: О, я должен смириться с тем, что я микроб![10]

Роза: Ничем не могу тебе здесь помочь.

Карл: Микробы находятся повсюду. Микробов больше, чем людей. (указывая на австралийца) Ему действительно повезло; австралийцев всего семнадцать миллионов.

Австралиец: Двадцать миллионов.

Карл: О, двадцать. В начале восьмидесятых было всего пятнадцать.

Австралиец: Правительство подумывает о том, чтобы выделять парам по пять тысяч долларов на рождение ребенка.

Карл: То же самое в Германии.

Австралиец: Мы не заинтересованы в иммиграции.

Карл: У немцев тот же страх, что они могут вымереть. Восемьдесят миллионов немцев должны теперь —! (смех)

Моника: Ты свою лепту вносишь, Карл?

Карл: Сейчас в Германии, если у тебя нет детей, ты должен платить более высокий налог. Вроде добавочного налога на отсутствие детей. Налог на одиночество. Тебя на самом деле заставляют. Германия становится сутенером, заставляющим тебя заниматься сексом. Вам теперь надо заняться сексом. (смех)

Маттиас: Страна не–брахмачариев.

Карл: Индия была такой же. Это парадокс. Двадцать лет назад сажали в тюрьму за аборт, давали годы тюрьмы за аборт. Но несколько лет назад все поменялось, и теперь за аборт ты получаешь десять тысяч рупий. Один день тебя сажают в тюрьму, а на следующий за ту же самую вещь ты получаешь десять тысяч рупий.

Георг: Только транзисторный приемник, Карл. Это не стоит так дорого.

Карл: Это означает, что один день может полностью изменить все.

Лиз: Одну концепцию на другую.

Карл: Это, собственно говоря, сознание. Непредсказуемое. Оно на самом деле сука. Никогда не знаешь, когда оно тебя укусит. Можно какое–то время ласкать щенка: «Щеночек мой, щеночек приятия». Но наверняка не знаешь, когда он тяпнет. Это прекрасно.

Ты никогда не достигнешь любви

Австралиец: Карл, у меня вопрос. Насчет бодхисаттвы. У меня никогда не было подобного осознанного переживания в этой жизни. Но в последнее время возникает некая связанная с ним энергия.

Карл: Это твое представление о бодхисаттве.

Австралиец: Это даже не представление, однако это все, с чем я могу его связать. Я не знаю, что это. Прос–то пытаюсь обозначить словом. Но это даже не слово. Мне и слов–то не подобрать. В течение многих летя относился к этому как к совершенно смехотворной идее, смехотворной концепции. Всячески поносил ее. Но необъяснимым образом в теле возникает определенное ощущение, энергия — ощущение отсутствия «я», сопровождаемое связанной с ним энергией. Не знаю. Возможно, я сильно заблуждаюсь, но почему–то объясняю одно другим. Я ничего об этом не знаю и не знаю, знаешь ли ты.

Карл: Рамана говорил об отсутствии «я», которое есть не что иное, как беспомощность. Из чего затем появляется что–то вроде «что это?». В отсутствие «я» ты просто делаешь то, что должно быть сделано. Не задаваясь вопросами. Это не делает кто–то. Ты как бы осознаешь себя в процессе делания.

Австралиец: Даже идея стремления к мокше, даже идея о невозвращении, прекращении перерождения — это такая эгоистичная идея.

Карл: Да. Все это исчезает в Том. Потому что в нем никто никогда не появлялся и никогда не исчезнет. Это все, о чем я говорю, — о той «безвыходности». Что бы ты ни переживал здесь, — это То, чем ты являешься, один из его аспектов; ты не можешь уйти оттого, что ты есть. Оно так же бесконечно, как и ты. Эта реализация того, чем ты являешься, так же бесконечна, как и ты. Это мокша — понимание того, что есть только Я. Существует только То, которое есть ты. И из него нет выхода.

Это полная остановка. Даже мокши больше нет. Это и есть мокша — свобода от второго, где ты не можешь уйти от того, чем являешься. Никогда не будет никакого достижения — выхода ли, любви — чего угодно. Для тебя не существует любви. Даже ее нет. Все твои мыслимые представления о чем–либо просто исчезают. Из этого нет выхода.

Все идеи происходят из идеи преимущества в нахождении выхода. Лишь полностью остановившись и поняв, что нет такой вещи, как «выход» из того, что ты есть, ты видишь, что То — это то, что есть.

Ты являешься этой энергией, этим отсутствием «я» внутри. Кто–то может назвать это словом «любовь», как она это делает. Существует только абсолютная безвыходность. Она не знает любви, или свободы, или еще чего–либо, потому что это — тотальное отсутствие какого–либо выхода из того, чем ты являешься. Это то, что называется «покоем», беспредельным покоем, но этот покой был всегда. Он никогда не исчезал. Это то, что называется «покоем ума», но ума больше нет. Все, что существует, есть Я. Все, что существует. Любая энергия, вибрация, что угодно, есть То, которое есть ты.

Из этого нет выхода, потому что нет преимущества контролирования чего–либо в последующий момент. Все, что ты способен контролировать, есть то, что есть ты, поэтому нет смысла в попытке контроля. Эта бессмысленность делания или неделания, поскольку они не создают преимущества, — это и есть сострадание. То, о чем ты говоришь, есть сострадание. Это сострадание — когда не остается никого, кто мог бы испытывать сострадание, жалость или еще что–либо. Жалость присутствует только потому, что ты жаждешь выхода. И тогда ты жалеешь себя и видишь, как другие делают то же самое. Но когда второго больше нет, ты не знаешь ее.

Это так естественно. В этом нет ничего особенного. Это не «божественная любовь» или еще что–то. Это твоя природа, и эта природа никогда не исчезала. Что с этим делать? Просто выпей еще кофейку, вот и все. За ваше здоровье. (отпивает из бутылки с соком)

Австралиец: За тебя!

Карл: Кстати, что бы здесь ни возникало, вроде «божественного», все эти особенные, обособленные вещи не имеют к этому никакого отношения. Ты полностью, абсолютно независим от всего этого.

Здесь, сейчас такая непомерность, потому что вы — эта непомерность, абсолютное бытие

Хуан: Карл? «Я есть» в мире — это одиночество.

Карл: Всякое представление о существовании — это одиночество.

Хуан: «Я есть» тоже одиноко?

Карл: Это потенциальная возможность одиночества.

Хуан: То, что мы понимаем под одиночеством? Или только когда ты существуешь в мире?

Карл: Да, но что такое сознание? Сознание — это осознанность, чистая «я» — осознанность. Тогда «я есть» — ность — это пространство, а «я такой» — ность — один из его аспектов.

Хуан: Но «я» тоже одиноко?

Карл: ТО уже есть одиночество. Из этого одиночества появляется «я есть» — ность, а затем «я такой» — ность, дающая себе определение. «Я», которое есть это [Карл поднимает большой палец, символизирующий состояние осознанности], затем «я есть» [поднимает большой и указательный пальцы], про которое Бог сказал: «Я есть то я есть», указывающее на То, которое есть Сердце «я есть», которое есть это [сжимает пальцы в кулак] — само Сердце, которое есть само Я.

Хуан: Это не одиночество.

Карл: В этом нет одиночества, потому что нет никого, кто мог бы быть одинок.

Хуан: Когда возникает проявленность…

Карл: Уже это [поднимает большой палец]. Когда появляется это «я» как представление о существовании, возникает одиночество.

Хуан: Но проявленность возникает из одиночества? В противном случае она бы не возникла, я полагаю.

Карл: Нет? Она возникла не благодаря чему–либо, а безо всякой причины. Нет никакого «я хочу возникнуть». Нет ничего. Только потенциал абсолютного существования, когда она возникала. Но она никогда не возникала. Даже у нее нет начала и конца.

Нет начала и конца у «я» — осознанности, нет начала и конца у «я есть» — ности, и нет начала и конца у «я такой» — ности. Даже этот мир, который есть здесь и сейчас, так же бесконечен, как и То, которое есть Сердце. Вся эта троичность есть абсолютная проявленность Того, которое есть Сердце. И, таким образом, эта проявленность является этим бесконечным Сердцем. Все, что есть, есть Сердце. Нет ничего, кроме Сердца.

Но То, которое есть Сердце, не знает Сердца и никогда бы не определило его как «такое, такое или такое». Все это — сновидческие определения. То, которое сновидит, абсолютный сновидящий, будучи тем, что есть Сердце, не может быть сновидимо, не поддается воображению. Его невозможно обозначить никаким громким или красивым именем. Ни одно из них не подходит. То, что есть сама красота, не знает никакой красоты.

У Того, которое есть само знание, у Того, которое есть ты, абсолютно отсутствует знание того, чем ты являешься, а чем нет. Поэтому полностью отсутствует тот, кто знает или не знает. Отсутствует даже отсутствие.

Ты никоим образом не можешь стать Тем, потому что ты уже есть То. Нет ничего более естественного, чем То, чем быть Тем, которое есть Сердце. Но любое определение, что бы ты ни говорил об этом, ограничивает его.

Хуан: Значит, вся эта борьба нацелена на то, чтобы избавиться от одиночества, надо полагать?

Карл: Нет, в тотальной конфронтации с одиночеством, будучи им, ты погружаешься в То, которое есть Сердце. В этой абсолютной конфронтации есть видение того, что второго не существует и ничто никогда не даст тебе то, чем ты являешься. Становясь самой этой осознанностью, которая осознает свое одиночество, в этом абсолютном одиночестве ты погружаешься в То, которое есть Сердце, и ты являешься Тем, которое есть Сердце. В этой абсолютной конфронтации с тем, что ты есть, будучи самим абсолютным одиночеством, из глубины этого «одного» ты становишься «всеединым».

Это подобно тотальной трансформации. В этом предельном одиночестве больше нет никого, кто был бы одинок. В этом предельном одиночестве больше никто не может оставаться отделенным, поскольку ты становишься Тем, которое есть одиночество. Но само одиночество не знает одиночества. (указывая на Мэри) Она говорит о том, что является предельной любовью, но когда ты являешься предельной любовью, ты больше не знаешь любви. Это все концепции. Не слушай их. Ничто не может сделать тебя тем, что ты есть. Даже самые высокие концепции остаются концепциями.

Здесь и сейчас присутствует такая непомерность, потому что ты являешься этой непомерностью, абсолютным существованием. Ты есть это, и ты никогда не сможешь покинуть его. К какой бы крайности ты ни прибегал, ты никогда не сможешь стать им. Это не может быть еще более предельным, чем оно есть, здесь и сейчас. Это предельная реализация Того, которое есть предельное Я! (Мэри заливисто смеется. Вся остальная группа молчит)

Аико: Я могу ее понять. У меня та же проблема со словами. Я влюблена в «любовь». И мы не желаем отказываться от нее, потому что это так прекрасно.

Карл: Да, это прекрасная тюрьма.

Аико: Это ловушка.

Карл: То единство — это такая прекрасная ловушка. Я здесь для того, чтобы указать вам на ту ловушку, в которой вы находитесь. Вы пойманы в эту красоту, в эту идею «красоты». Но это временная ловушка. Вы снова вывалитесь из нее. Не переживайте. (смех)

Эти временные небеса — ад. Вам нужно разглядеть в небесах ад. Так что не волнуйтесь. Небеса исчезнут, а ад вернется.

Лиз: Противоположность любви — ненависть. Она приходит, уходит, приходит, уходит. Ты действительно выпадаешь из иллюзии.

Аико: Да, но ее можно подпитывать. Бесконечно.

Карл: Приложив усилие, ты можешь задержаться в ней и подольше. Если будешь обращать чуть больше внимания на то единство, можешь задержаться чуть подольше.

Мэри: Я не о том говорила, кстати.

Карл: Да, да, да. Ты никогда ничего не говорила.

Мэри: Хорошо, это верно.

Тереза: Такое ощущение, что мы пытаемся провести различие между «одиночеством» и «единственностью». В одиночестве кроется страдание, а единственность — это место, где…

Карл: Ты превращаешь единственность во «всеединство». Больше никто не одинок. Одиночества нет и так далее. Все это чепуха. Просто забудь все это. Забудь и будь счастлива. Именно поэтому все указывают на то состояние глубокого сна, потому что в нем не существует такой вещи, как «божественная любовь», или всевозможных представлений о чем–либо. Но ты по–прежнему говоришь: «Ах, прекрасно», даже если не знаешь, что в этом такого прекрасного. Существует тотальное отсутствие отсутствия «я», того, кто раздает определения всему. Даже назвать это «глубоким сном» — уже дать определение, но в глубоком сне нет определения глубокого сна.

Поэтому будь Тем, которое пребывает в глубоком сне в качестве Того, которое есть здесь и сейчас, — Абсолюта. Абсолютно свободное от какой–либо идеи «быть» или «не быть», вопреки знанию или незнанию, вопреки определению себя или неопределению, — ты есть. Никогда «благодаря». Поэтому будь Тем, что ты есть в глубоком сне, здесь, сейчас, абсолютно независимо ото всякой идеи бытия или небытия.

София: Но Рамана сказал, что это находится за пределом глубокого сна.

Карл: Да, но глубокий сон — это уже не так плохо. (смех)

Мэри: Так что, это и есть ключ?

Карл: Указатель! Это называется «указателем», однако ни один указатель не сможет сделать тебя тем, что ты есть. Это другой указатель. (смех) Забудь о Рамане. Я больше не хочу ничего слышать о Рамане. Здесь и сейчас. И никакого Али Бабы.

Мэри: Хорошо, как насчет образа?

Карл: Какого образа?

Мэри: Каабы, Храма Истины. Тебе не нравится слово «истина». Какое слово мне использовать? Есть Кааба, говорил Рамана, говорили другие, и есть бесконечное множество дорог, ведущих к этой единой Каабе, бесконечной, из бесконечных направлений.

Карл: Хорошенькая идея: ты можешь прийти туда!

Мэри: Но существует только один вход.

Карл: Какой вход? Входа нет.

Моника: Самая грязная мысль на свете.

Мэри: Есть только один вход.

Карл: Входа нет. Есть только один выход: безвыходность.

Мэри: О'кей. Значит, это наивысшая и последняя концепция.

Карл: Наивысшая? Наивысшего не существует.

Мэри: (начинает смеяться) Это уже слишком!

Карл: «Наивысшая». Наивысшая любовь? Наивысший бой–френд? (поет) «Друг моего сердца. Я встретила друга моего сердца… на небесах…»

(Мэри хихикает все больше и больше. Другие замечают. Затем она взрывается смехом. Вся группа начинает хохотать.)

Карл: Она готова.

Группа: Она готова! Она закончила! Она поняла.

(смех и вздохи облегчения)

Карл: Дьявол влюблен в собственную бабушку.

(Мэри продолжает смеяться)

Стирая вопрошающего

Вики: У меня есть вопрос. Из этого [выставляет кулак] появляется это [поднимает большой палец], а затем это [поднимает остальные пальцы]?

Карл: Ты никогда не покидала это [выставляет кулак]. В том–то и дело. Это [большой палец] уже есть призрачный сон. Сновидящий — это «я» [большой палец], «пребываю» [большой и указательный пальцы], «спящим» [большой, указательный и средний пальцы]. Все это — «бум, бум, бум» [несколько раз сжимает пальцы в кулак и снова разжимает].

Ты никогда не покидала это [кулак]. Ты никогда не уходила туда [большой палец], туда [большой и указательный пальцы] или туда [большой, указательный и средний пальцы]. Все это сродни сновидению. Ты никогда не покидала То, которое есть дом [кулак], потому что ты — сам дом. Ты не можешь уйти из дома, потому что дома никого нет. Это [большой палец] — первый обитатель, «я». С этого обитателя начинаются тенденции.

Вики: Значит, все это [шевелит пальцами] является этим [кулак]?

Карл: Все является этим [кулак]. Ты — это абсолютный сновидящий, которому снится сновидящий. Это сновидение о сновидящем. Сновидящий — это уже сон, а ты — это абсолютное Сердце.

Сновидящий появляется из Абсолюта в виде «я», уже в виде сна. Частью этого сна является «я», затем из него возникает «я есть» — ность в качестве сознания, в качестве Творца. А из этого Творца появляется все, что можно сотворить. Все три — триединство Отца, Святого Духа и Сына — сон. Есть только Сердце.

Даже Иисус, будучи на кресте, указывал на Сердце бытия. Когда он был распят, то, говоря: «Отец, почему ты меня оставил?», указывал на то, что даже Отец не в силах помочь тебе, потому что ты распят на самом бытии. Ни один отец не в силах помочь тебе. Та Безбоговость, которая есть само Сердце, не знает никакого Сердца. Никто не в силах помочь Тому, которым ты являешься.

Вся прелесть этого в том, что тебе никогда не требовалась помощь. По сути своей ты являешься всем этим: ты — это Бог—Отец, то первое представление об «осознанности», Источник, идея «Отца»; ты — это «я есть» в качестве Святого Духа; и ты — это «я есть такой» — ность в качестве Сына, в качестве Иисуса. Ты являешься всем этим по своей сути, поскольку ты — это Я самого «я», я есть «я есть» — ности и я такой «я такой» — ности. Ты всегда являешься Тем, которое есть само бытие, Сердце всего, что есть и чего нет.

В этом смысле ты — это То, которое есть пустота, и ты — это То, которое есть полнота. Но ты — это не пустота, и ты — не полнота. Так что будь Тем, ибо ты не можешь не быть им. Как бы ты ни старалась, ты не можешь уйти от того, чем ты являешься. Не существует преимущества в том, чтобы быть здесь, там или там, но изъяна в этом тоже нет.

Какими бы ни были идеи о преимуществе, кто бы что ни говорил тебе о том, что это подобно «осознанности» или является чем–то особенным, всякий раз, когда ты создаешь себе место для посадки, ты отделяешься от Того. Делая пустоту тем, что ты есть, ты отделяешь себя от полноты. Все твои определения, все твои «божественные» идеи являются отделенностью. Но ты не можешь отделиться от себя.

Натараджан: Почему люди говорят, что процесс самоисследования работает, если мы знаем правильный ответ заранее? Для моего ума это слишком запутанно.

Карл: Для ума все запутано. Потому что ум — это путаница.

Натараджан: Когда я слышу о самоисследовании, то предполагается, что оно является невинным исследованием себя, с разглядыванием собственных мыслей, с вопросом «Кто я?». Какой в этом смысл, если ответ нам известен?

Карл: Но это бессмысленный вопрос. Ты можешь искать только то, что знаешь. В противном случае ты бы это не искал. Ты можешь не знать только потому, что знаешь это. Ты можешь искать что–то только потому, что уже знаешь, что именно ты ищешь. В противном случае ты не стал бы это искать.

Натараджан: Этого я не смог бы сделать.

Карл: В тот момент, когда ты это достигаешь, тебя там больше нет.

Натараджан: Ну так и как работает самоисследование?

Карл: Так и работает.

Натараджан: Я не понимаю. Чувствую себя большим тупицей.

Карл: Ну да, в этом абсолютном непонимании ты понимаешь. В этой абсолютной тупизне, в этой абсолютной темноте, в этом абсолютном отсутствии света, знания или незнания ты знаешь. Так же, как в ту долю секунды, вопреки знанию или незнанию, ты понимаешь, что ты есть. Никогда «благодаря». Вопреки тупости, вопреки неведению, вопреки какому угодно относительному знанию, или пониманию, или инсайту — назови, что угодно, — ты есть; никогда «благодаря».

Это то, на что всегда указывает «Кто я?» — на ту тайну, на то «вопреки». Вопрос «Кто я?», задаваемый вопрошающим и никогда не получающий ответа, становится безответностью. И в этой безответности вопрошающий усыхает, уничтожается. Хорошая концепция.

Это был путь Раманы — «Кто я?». Ты сгораешь в этом вопросе, потому что в этом вопросе нет истории. Когда ответ на вопрос полностью отсутствует, ты не можешь превратить ответ в историю. Ты не можешь ничего сделать, если не можешь пережить историю. Ты не можешь пережить ответ на тот знак вопроса, на ту тайну, которая всегда следует за «Кто я?». Это «Кто я?» всегда здесь. Поэтому не существует времени и даже вне–времени — есть абсолютное отсутствие всякого представления, которое дает ответ. Ни один ответ не даст тебе это, потому что ответа нет. Абсолютное отсутствие всякого ответа стирает вопрошающего.

Натараджан: Значит, это вопрос без ответа, вроде коана.

Карл: Это коан, абсолютный кост.

Натараджан: Я покопался в своем уме. Был ответ «я есть Я». Затем я начал воображать себе, что такое Я.

Карл: Опять начинается. Какое угодно определение. Именно поэтому я всегда обрушиваюсь на это с дубиной, даже на «божественную любовь». Все эти ответы ничего не значат. Они только превращают это в историю. Какой бы ответ ты ни дал, это история. Она завязана на времени. Она втиснута в рамки. Только эта тайна, этот тотальный знак вопроса, это абсолютное отсутствие чего–либо…

Порой это звучит очень красиво, ля–ля–ля. Но это по–прежнему «ля–ля–ля». Потому что только то абсолютное «ответа нет» — единственный ответ. Это уничтожает вопрошающего.

Двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году, всякую существующую секунду этот вопрос будет Тем, которое есть ты. Этот вопрос суть сама медитация — медитация о самом медитирующем, а не о каком–либо ответе. И тогда ты увидишь: через некоторое время исчезнут любые ожидания. Ожидать нечего.

В медитации «я есть» медитирует о том, что такое «я есть», но без ожидания ответа. Без этого ответа остается только медитация, но нет медитирующего. Это и есть медитация. Все остальное — что бы ни делалось ради ответа, какие бы ни возлагались на него ожидания — медитацией не является.

Натараджан: Нет надобности закрывать глаза?

Карл: Нет. Именно поэтому мне так нравится буддизм. Тебе нужно открыть глаза. Ты должен видеть. Ты должен медитировать о Том, только не с закрытыми глазами. Тебе не хочется бежать прочь. Ты должен встретиться лицом к лицу с Тем, которое есть, не бежать от него с закрытыми глазами в некое приятное, уютное единство, или пустоту, или еще что–то. Встреться с этим лицом к лицу! Это то, что ты есть.

Ты должен увидеть форму и отсутствие формы в один и тот же момент. Ты видишь, что То, которое есть форма, бесформенно, и ты есть То, которое есть видение этой формы, — ты есть Источник того и другого. Ты — это пустота и полнота, или То, которое есть форма и не–форма, поскольку и то, и другое являются тем же, что и ты, — подобное пространству и То, которое даже не является формой. Но ты — это не форма и даже не пространство.

Как бы ты это ни определял, ты не можешь найти. Так всегда. «Кто я?» подобно «Кто видит?». Ты не можешь найти его. Ничего нет. Находить некого. В этом ненахождении себя ты обнаруживаешь, что тебя невозможно найти ни в чем, нигде, никогда. И тогда ты пребываешь в этом абсолютном ненахождении себя.

Но это не похоже на место для посадки. Это абсолютное незнание. Это тотальная свобода незнания, а не некое определение «божественного тра–ля–ля». (смех) «Ах, хорошо, что никто не знает, что Румпельштильцхен меня называют!»[11]

Анна: Когда ты говоришь о бесконечном постижении, речь идет о сновидческом постижении?

Карл: Все, что ты можешь постичь, — сон.

Анна: И я часть этого сна?

Карл: В этом постижение: все, что ты можешь постичь, — сон. То, что является самим постижением, ты никогда не сможешь постичь. Все, что ты способна постичь, — не то, что ты есть. Хорошо звучит, а?

Анна: Очень хорошо. (смех)

Карл: Так что конца этому нет. Самоисследование сознания бесконечно. Это «я есть», медитирующее о Том, которое есть «я есть», является постижением того, что есть ты, и это никогда не закончится, поскольку оно никогда не начиналось. Поэтому ты не можешь ждать появления чего–то, ибо ничто никогда не даст тебе То, которым ты являешься. Никогда не будет ответа на этот вопрос «Кто я?».

Но «Кто я?» всегда будет здесь, в виде «Я кто?» или «Кто я?». Это два направления, которые всегда будут варьироваться. Один говорит: «Я кто?», а другой говорит: «Кто я?» «Я кто?» «Кто я?» Так до бесконечности. Это постижение того, чем ты являешься, появляющееся с началом сна.

Пробуждаясь к осознанности, начинается сон. Из «я» возникает «я кто?», а затем в одно мгновение времени появляется «кто я?». Все. Паук пробуждается к осознанности, сплетает паутину вселенной, а затем снова вбирает ее.

Но он никогда не покидал Сердца. Все есть Сердце, ибо Сердце — это то, что есть ты. Его ты не можешь покинуть. Нечего покидать. Все, что есть, — это то, что есть ты. Это называется «беспредельным покоем», и он непрерывен настолько, насколько возможна непрерывность, ибо он недвижим. Он пребывает вопреки всему, что ты знаешь или не знаешь. Вопреки всему, что приходит и уходит, вопреки всякой идее или ее отсутствию, — ты есть. Аллилуйя.

Красота этого в том, что тебе не обязательно нравиться себе, чтобы быть собой. Тебе даже не нужно любить себя, чтобы быть собой. Вообрази себе! Ты можешь даже ненавидеть себя. Разницы нет. Вообрази себе! Разницы нет. Ты можешь даже возненавидеть себя, или другое «я» может возненавидеть тебя. Нам всем нужно немного посидеть. Не волнуйся. Это сидячая забастовка. Ха.

Еще вопросы? Нет? Ладно. Большое спасибо.

Женщина: Можно я только сделаю объявление? Если вдруг кто не знает: вы можете заказать у меня CD с записями сатсангов.

Георг: Неподходящий день! (смех)

БЕЗ ВТОРОГО — ЭТО СВОБОДА, ИЛИ КОНЕЦ «СВОБОДНОЙ ВОЛИ» Январь 16, 2004

Безнаправленность Я

Карл: Привет!

Берта: Карл, я привела с собой несколько друзей, так что постарайся произвести на них хорошее впечатление. (смех)

Франческо: Пожалуйста!

Карл: Она меня предупреждает, что, если я этого не сделаю, она опять меня побьет. (смех) «Как ты смеешь быть плохим сегодня! Тебе бы лучше быть сегодня хорошим!» В противном случае я больше не смогу показаться в Амстердаме!

Берта: Да!

Карл: Ты напрашиваешься! Кто знает? Заходи! Заходи, Бразилия! Сначала зайди, потом сможешь оглядеться. Merci Beaucoup. Danke sch? n. (= спасибо) Чем могу помочь?

Миссис Анджелина: Без понятия!

Карл: Я тоже, так что мы в одной лодке. Я не знаю, как тебе помочь, и ты не знаешь, как тебе помочь. Звучит неплохо.

Анна: Карл, можно я начну с вопроса? Собственно говоря, я неоднократно задавалась вопросом, может ли пребывание в бытии…

Карл: Пребывание в бытии?

Анна: Пребывание в бытии, ну да, — может ли оно повлиять, или оказать воздействие, или еще что–нибудь в этом духе, на личностную структуру обычного человека?

Карл: Нет, не может, потому что больше не остается ничего личностного. Никогда не было.

Анна: Ты знаешь, что я имею в виду.

Карл: Я знаю, что ты имеешь в виду. Структура была, но личности не было. Вот и все. Что в таком случае это может изменить?

Анна: Не изменить, но оказать какое–то влияние, воздействие, потому что это взаимосвязанные вещи.

Карл: Не существует причинной взаимосвязи между Тем, которое есть сущность того, что ты есть, и Тем, которое является постижением этого. Ты не можешь оказать влияние. Здесь нет причины и следствия. Некоторые изменения возможны, но не благодаря этому. Кто бы ни говорил: «Благодаря этому что–то изменилось», — речь шла не о том.

Анна: Но это и не автоматический…

Карл: Побочный эффект?

Анна: Побочный эффект, да.

Карл: Заболевания? При заболевании просветлением? И у тебя наблюдаются побочные эффекты? Это то, чем в действительности является просветление — пробуждением от отождествленного сознания к неотождествленному. Из этого ты можешь сотворить побочные эффекты, — из этого отождествленного сознания в качестве личности, которое затем становится космическим сознанием. Тогда ты можешь сказать, что произошли энергетические изменения и прочие вещи, о которых можно говорить.

Об этом ты можешь говорить, но не о Том, потому что То пребывает вопреки всему, никогда «благодаря». Но все, что существует как следствие чего–то, сделанного тобою, садханы, самоисследования или еще чего–либо, позволившего тебе перейти от отождествленности к неотождествленности, от отделенности к единству, все, к чему ты можешь прийти, — об этом ты можешь говорить и испытывать побочные воздействия.

Анна: Но проявленность формы как таковой, коей мы все являемся в некотором смысле, — разве это, так сказать, не манипулируется автоматически?

Карл: Манипулируется автоматически? (смех) Какая здесь может быть автоматическая манипуляция? Понятия не имею, что это значит.

Анна: По большому счету никакой.

Карл: Только когда она не автоматическая, тогда это манипуляция. Если она автоматическая, то это уже не манипуляция. Они не согласуются друг с другом.

Анна: Тогда давай скажем «естественная».

Карл: Но когда она естественная, то манипуляции тоже нет. Когда она естественна, когда все естественно, то ничто ничем не манипулирует. Ты не можешь совместить две эти вещи.

«Манипуляция» — это концепция, берущая начало в идее о преимуществе «я-контролера», вслед за которой появляется представление о том, что все является твоим действием. Но все это идеи. Природа никогда не манипулирует природой, потому что не существует двух. Для манипулирования требуются двое.

Но поскольку есть только одна природа, она не может манипулировать собой. Поэтому здесь все останавливается. Когда есть только сознание, манипулированию приходит конец. Больше нет побочных эффектов. Нет воздействия одного на другое.

Анна: Мне просто кажется, что это что–то вроде видения проявленности и видения абсолютного сознания. Они не являются двумя, я знаю, и одновременно это — одно, а то — другое.

Карл: Это твоя концепция.

Анна: Еще одна концепция, да.

Карл: Сознание в какой угодно форме или образе по–прежнему остается сознанием, и сознание, не обладающее формой, — все то же сознание. Чистое сознание, осознанность, является простым триединством «я» — осознанности, «я есть» — ности и «я есть такой» — ности в качестве формы. Все это — сознание, которое является реализацией Того, которое есть Я.

Поэтому ты не можешь сказать, что во всей этой игре присутствует какое–то манипулирование. В определенном смысле даже взаимосвязей не существует, потому что ничто ни с чем не связано. Просто сознание в высшей степени непрерывно.

Анна: Но если взять паука и паутину, то по сути это одно и то же, и паутина может быть соткана тем или иным способом.

Карл: Однако нет никого, кто бы решал это. Это — безнаправленность Я. Существует свобода направленности, свобода воли, так что можно сказать, что это естественное плетение. Но ни в чем нет манипулирования, ни у чего нет направленности. Не существует вообще никакой воли, даже Божественной.

Анна: Все просто происходит, само собой.

Карл: Все есть, как оно есть. Но не благодаря кому–то, кто что–то хочет. Ты не можешь хотеть того, что хочешь, потому что желание появляется из этой тайны, которая не знает направленности. Ты можешь сказать, что тотальность этого момента диктует следующий момент, и момент за моментом диктуется этой тотальностью. Но не путем какого–то желания или понимания того, что надо делать. Не существует концепции того, как это должно быть. Оно просто реализует себя, момент за моментом, не зная, зачем. В этом нет «зачем».

Анна: И нельзя даже сказать «влияние».

Карл: Нет.

Анна: Что–то вроде сознательного бессознательного влияния.

Карл: Можно сказать, что существует кармическое сознание, вроде цепочки «действие–реакция», которую ты можешь проследить. Когда есть действие, существует реакция. Но То, которое есть действие, и То, которое есть реакция, не отличаются между собой. И в действии нет намерения, и нет реакции в реакции. Есть медитация «я есть» — ности в качестве медитирующего сознания. Это подобно постижению Того, которое есть Я. Но ни в чем нет никакого намерения.

Все это — Само–переживание, или Само–реализация; нет ничего, что не являлось бы этим. Я не может решить, как реализовывать себя. Эта беспомощность — сама твоя природа. Ты пребываешь в абсолютной беспомощности или безнадежности. Эта Бессамостность, не имеющая направленности, никогда не может решить, что произойдет в следующий момент.

Анна: Значит, это просто пребывание в беспомощности и все.

Карл: Да. Просто пойми — все, что есть, уже есть. Ничто не появляется и не уходит. Когда ничто не появляется и не уходит, когда нет рождения и смерти, все, что появляется и уходит, не появляется и не уходит. В таком случае, кому контролировать то, чего вообще нет?

Может быть, единственное, что способно умереть здесь и сейчас, — это идея «рождения», которая включает в себя идеи появления и ухода, умирания, смертного и бессмертного, бесконечного и конечного, — все это умирает в долю секунды, в которую ты видишь, что ничто никогда не рождалось, поэтому ничто никогда не умрет.

Но никто не может принять это. Потому что в ту долю секунды тебя больше нет. Эта личность живет, исходя из идеи о том, что была рождена и может умереть. Но в ту долю секунды ты видишь, что ничто никогда не случалось с тем, чем ты являешься, и никогда не случится, и ты понимаешь, что ты — нерожденный, поэтому для тебя не существует смерти. Потому что бытие никогда не возникает и никогда не исчезает. И что тогда? Это дзэн. Нет, дзадзэн.

Маттиас: Существует ли, несмотря на отсутствие намерения, определенный порядок в отбрасывании этих трех — «я», «я есть» и «я есть такой–то», или они исчезают одновременно?

Карл: Каждую ночь они исчезают вместе.

Маттиас: Но ты говоришь, что, во–первых, существует личностное сознание [поднимает большой, указательный и средний пальцы], или сознание в качестве воображаемой личности, затем следует универсальное сознание [поднимает большой и указательный пальцы], а затем идет «я» [поднимает большой палец], и я думал, что сначала…

Карл: Нет, собственно говоря, это не отбрасывание. Под «отбрасыванием» подразумевается, что ты видишь: нет ничего, что можно отбросить. Таким образом, в долю секунды отпадает представление о том, что что–то может быть отброшено. Для того чтобы что–то исчезло, оно должно родиться, но, как ты видишь, ничто не появлялось и ничто не исчезнет; это — тотальное отбрасывание. Это тотальное отбрасывание всех трех. Если ты говоришь о первом отбрасывании «я есть такой» — ности и переходу к «я есть», то все это происходит в сфере усилия, садханы, и взаимодействия с сознанием.

Маттиас: Но ведь чтобы познание произошло, в этом нет необходимости?

Карл: Необходимость тут ни при чем. Это никогда не происходит по необходимости. Правил тут нет. Это всегда уникально. Но я говорю тебе еще раз, что каждую ночь все это исчезает. Ты очень хорошо об этом знаешь.

Чарльз: Исчезает даже осознанность?

Карл: Да, конечно. Ты не можешь запомнить глубокий сон. Осознанность исчезает. Ты возвращаешься к Тому, которым ты являешься. Это естественно. Когда ты засыпаешь, ты умираешь в То, которым ты являешься. Позволь умереть тому, что может умереть, поскольку его никогда не было, и ты окажешься в том месте, которое и есть твоя природа, с которой ничего не происходит. Никогда. Каждый очень хорошо об этом знает. Здесь нет ничего нового, говорю тебе. Каждую ночь ты отправляешься к Тому, которое есть твоя природа.

Единственно обманчивая вещь заключается в том, что, когда ты просыпаешься, ты становишься тем, кто проснулся. Ты любишь то, что просыпается, ты вовлекаешься в это и таким образом становишься рожденным. Каждое утро ты порождаешь идею о том, что снова родился. В глубоком сне не остается никого, у кого была бы идея рождения или нерождения. В нем просто отсутствуют все вопросы.

Но каждое утро ты снова считаешь эту идею, эту безумную идею о том, что ты родился, реальной. Таким образом каждое утро шутка начинается заново! А потом целый день ты мечтаешь выбраться из нее! (смех)

Маттиас: Это правда, что должно произойти что–то несусветное, чтобы произошло постижение этого?

Карл: Конечно же, нет.

Маттиас: Ничего? Никакого переживания смерти, ничего ужасного?

Карл: Все это входит в сферу движения от «я есть такой» — ности к «я есть» — ности и обратно. Но это приходит и уходит. Этот пинг–понг существует всегда. Между отождествленностью и неотождествленностью существуют крайние переживания — любви, погружения во что угодно. «Что–то космическое вошло в меня, и я взорвался в звездную систему! А потом я вернулся. Я нашел жемчужину и теперь хочу ею поделиться!» (смех)

Маттиас: Я имею в виду не это. Я имею в виду экстремальную ситуацию, вроде аварии или того, о чем у тебя написано в книге.

Карл: Но каждую ночь с тобой происходит эта авария. Не переживай. Это исключительная авария, когда все исчезает прямо перед твоим носом, и ты снова оказываешься безо всякой склейки с чем–либо. Утром склейка снова просыпается. У тебя появляется представление о том, что ты существуешь. У тебя есть идея «существования». Ты снова приклеен к ней. И так ты влюбляешься в свое существование каждое утро. А ночью ты выпадаешь из него.

Таким образом, как я всегда говорю, сидючи здесь: ты не можешь не влюбляться в то, чем являешься, поскольку ты не отличаешься от того, что просыпается, от того, что находится прямо перед тобой. Ты не можешь не любить то, что ты есть. Ты должен быть тем, что ты есть, невзирая на любящего и возлюбленного, а не потому, что какой–то любящий и возлюбленный должны исчезнуть.

Это всегда будет повторяться. Каждое утро. А то ведь был Иисус, было такое количество мудрецов, был Будда и ему подобные — если бы все это действительно могло помочь познать себя, то не осталось бы ничего! А? Разве не так? Такое множество «я» сидит здесь, и ничего не помогает! По–прежнему все сидят здесь!

Маттиас: Меня тоже это удивляет. Такое количество мудрецов в Индии на протяжении столетий — и ничего не происходит.

Карл: Да и в Европе их немало! Пройдись по церквям, посмотри на статуи святых и праведников. Но в этом–то вся прелесть. Это невозможно контролировать знанием или незнанием. Это будет продолжаться вечно [поднимает пальцы и снова сжимает их в кулак, повторяет это несколько раз, что символизирует бесконечность движения между состояниями сознания]; из этого нет выхода. Подобно тому как, будучи Абсолютом, ты бесконечен, столь же бесконечна реализация. Ее ничто не остановит, потому что она никогда не начиналась. Так что же?!

Чарльз: [поднимая пальцы и затем сжимая их в кулак] И так снова и снова?

Карл: Не снова и снова. А одновременно! Непрерывный блок реализации. И ничто не появляется и не исчезает.

Чарльз: Кто это видит?

Карл: Видения нет. Ты — это То. В нем нет видения. Видение — это часть аспекта реализации, но в этом нет видения. Есть просто абсолютное пребывание Тем. Вот что подразумевается под «Я есть То». Все.

Что такое Карл? Ты, должно быть, шутишь!

Берта: Слушай, Карл, но ты ведь тоже просыпаешься по утрам.

Карл: Нет, нет, нет. Это неправда. Я никогда не просыпаюсь, потому что я никогда не впадал в сон.

Берта: Хорошо, сегодня вечером я приду и проверю!

(смех)

Карл: Ты увидишь спящим только это тело, но ты не увидишь Карла, как ты не видишь Карла и здесь. Ты видишь только телесный образ, вот и все. Идею об образе. Остальное тебе приходится домысливать. Тебе необходимо строить домыслы: вот Карл, он делает то–то и то–то. Что такое Карл? Подобная пространству сущность? Облако? Идея? Что есть Карл? Тело? Ты знаешь, кто такой Карл? Тогда ты знаешь меня.

Берта: Ну, я вижу твою психофизическую структуру.

Карл: Да, и ты принимаешь ее за Карла. Вот и все.

Берта: Ты называешь ее «Карлом».

Карл: Нет, я не называю ее «Карлом». Я называю ее «я-бифштексом». (ударяет себя по ноге) Это мой бифштекс. Но я не считаю его ошибкой. Я не совершаю ошибки, считая этот бифштекс собой, тем, что я есть. Он есть, так что наслаждайся. Не успеешь оглянуться — бытие слопает его.

Поэтому ничто не ложится спать ночью. Происходит простое отбрасывание этой идеи «тела», а затем идеи «я есть», после чего уходит осознанность. И за этим пребывает То, которым ты являешься, вне этого, вопреки этому. А утром оно снова просыпается. Потому что ты не можешь не проснуться.

Кристоф: Значит, это означает, что ты не теряешь сознание, когда засыпаешь?

Карл: Даже сознание отпадает, потому что даже сознание является частью этого.

Кристоф: Я не понимаю: ты теряешь сознание?

Карл: Нет, нет никого, кто мог бы потерять сознание. Есть только То, которым ты являешься, вне всякого переживания переживания или непереживания. Ни того, ни другого больше нет.

Кристоф: Но ты продолжаешь присутствовать?

Карл: Присутствия нет, потому что То, чем ты являешься, не имеет присутствия. Для присутствия требуются двое. Необходим тот, кто переживает присутствие. Никого нигде больше нет. Есть абсолютная тьма, тайна, что угодно: абсолютное отсутствие переживания. В этом нет истории. Во всем этом полностью отсутствует время или вневременность.

Кристоф: И так все время?

Карл: Это здесь и сейчас. Это то, что есть я.

Кристоф: Всегда?

Карл: Разрыва нет. Вот что я имею в виду. Оно никогда не спит и никогда не бодрствует и не имеет имени.

Сон, бодрствование — что бы ты ни называл, находятся внутри этого, но никогда в чем–то другом. Это отсутствие состояния, в котором проявляются все состояния. Само оно не имеет состояния. Это обманчивое состояние, или отсутствие состояния, внутри которого возникают все «я», «я есть» и «я есть такой–то и такой–то». Все это — реализация «я есть такой–то и такой–то»: состояние осознанности, состояние «я есть» — ности и состояние «я есть такой» — ности. Но все они проявляются внутри Сердца, пребывающего вне состояний, которому ни в каком смысле невозможно дать определение. С первым «я», с первым словом ты каждое утро создаешь все это заново.

Кристоф: А как получилось, что ты пришел к этому переживанию, к истинному состоянию?

Карл: Я никогда не приходил к нему.

Кристоф: Ты всегда был в нем?

Карл: Я никогда не утрачивал его. Оно было всегда, в каждом моменте каждого переживания. И в качестве «я есть такой–то и такой–то», в качестве «я есть» — единства, даже в качестве «я» — осознанности, я все равно пребывал до этого. Я есть, несмотря на свет. А не благодаря ему.

Кристоф: Да, но как насчет того, что было раньше в твоей жизни, до того как…

Карл: Это никогда не было моей жизнью, поэтому я не могу говорить об этом. Была жизнь этого тела, ты имеешь в виду. У этого организма тело–ум есть история, разворачивающаяся момент за моментом. Прекрасно. Когда–то было время, все еще есть время. Мы можем говорить сейчас об этом «сейчас». Необходима иллюзия времени для опыта переживания себя и других. Это тело, другие тела могут возникать только в этой иллюзии или этом сне о времени.

Кристоф: Я пытаюсь понять, но не понимаю.

Карл: Я знаю, ты намекаешь на то, что я противный. (смех) Если бы ты действительно был заинтересован в ответе, ты был бы более…

Кристоф: Более настойчив? Но я не думаю, что могу решить это с помощью ума, что могу ухватить это умом в ходе обсуждения. Я чувствую, что мне нужно погрузиться в себя. В какой–то момент это состояние пришло, но я его утратил, поэтому нет завершенности.

Карл: Я бы не стал так говорить.

Анна: Можно выразить это понятиями «сахаджа самадхи», которое является длящимся состоянием, и «нирвикальпа самадхи», что означает приходящее и уходящее состояние?

Карл: Все состояния, самадхи, существуют вопреки этому. Это Сердце, пребывающее вне состояний, есть вопреки всякой идее о самадхи, о преходящих состояниях. Все, о чем ты можешь говорить, является преходящим состоянием. Даже осознанность — это преходящее состояние.

Роза: Ты всегда осознавал то, в чем пребываешь?

Карл: Никогда не было того, кто был бы осознан, и никогда не было того, кто был бы не осознан. Поэтому бесполезно говорить о том, чего нет. О чем говорить? Если никогда не было того, кто был бы непробужден, как мы можем говорить о ком–либо, кто пробужден? Здесь и сейчас нет никого, кто больше или меньше тебя.

Роза: Значит, это одна большая шутка.

Карл: Это первая шутка, и ты вторишь этой шутке. Ты, должно быть, шутишь!

Роза: Это замечательно, потому что я всегда была очень серьезной. (смех)

Карл: Это отличная шутка. Поэтому я и толкую про эту расщепленную секунду, в которой абсолютно отсутствует «до» или «после». Это [выставляет кулак, символизирующий Сердце] — вопреки. Пробуждения не существует. От чего? Выхода просто нет. Абсолютно никакого выхода. Но даже этого там нет. Вы просто принимаетесь за очередную чашку кофе, потому что ничего не изменилось.

Есть простое «ага!». Потому что То, которое есть осознанность, или То, которое есть само восприятие, всегда было так же чисто, как в этот момент, потому что в эту расщепленную секунду вы переходите к вечному бытию. Обратно к Адаму и Еве. И вы понимаете, что это восприятие было всегда, вечно чистое, безо всякого смысла. Всегда без смысла. Ощущения появляются и исчезают, и вместе с ними всевозможные представления, но это было и остается, как оно есть. Не было времени и даже не–времени.

Роза: Значит, я сейчас смотрю фильм?

Карл: Ты и есть фильм!

Роза: Да, я внутри него.

Карл: Нет, ты не внутри. Ты и есть фильм. В самом фильме никогда никого не было.

Роза: Но ты–то сейчас в моем фильме.

Карл: Ах, это ты виновата, что все сейчас находятся здесь! Это все твое кино. Мы нашли ее. Вам нужно просто убить ее, и все будет хорошо. (смех) «Мой фильм!» Если вы хотите избавиться от фильма, убейте ее. Распните ее. Мы снова нашли Иисуса. Распните ее.

Роза: Но я не собираюсь страдать. (смех)

Карл: Тебя все равно пригвоздят.

Роза: Этим ты сейчас как раз и занимаешься!

Карл: Я пригвождаю тебя к кресту бытия и говорю тебе, что ты не можешь уйти от того, чем являешься, ибо ты — это абсолютное бытие. В горизонтальном времени, в вертикальном времени и даже в Том, которое есть Сердце осознанности, ты не можешь уйти от того, что ты есть. Поэтому я пригвождаю тебя, здесь и сейчас, опять, так, как был пригвожден Иисус.

Роза: Значит, я освобождена?

Карл: Это освобождение — быть пригвожденной к бытию. Единственный выход из драмы, в которой ты находишься, — это быть самой драмой, поскольку сама драма не знает никакой драмы.

Роза: Мне это нравится.

Карл: Будь этим. Поскольку, если ты не будешь получать от себя удовольствие, другого Я, получающего удовольствие от тебя, не будет.

Роза: (со смехом) Многие не получают от меня удовольствие.

Карл: Многие? Где? Кто это «многие»?

Роза: Многие внутри меня.

Карл: Многие внутри тебя. Многие представления о тебе. Многие образы тебя. Но ты — это не образ.

Роза: С твоей помощью я освобождаюсь от них.

Карл: Освобождаешься от образов? Ничего не должно исчезнуть ради Того. Ты просто становишься тем абсолютным Источником, из которого появляются все образы. Но сама ты — не образ. Поэтому я указываю на ту расщепленную секунду, в которую ты видишь, что не можешь вообразить себе себя. Что бы ни появилось из воображаемого мира, из осознанности, света, какого угодно опыта — ты не это.

Тереза: Тогда что это все за деятельность, которую мы обнаруживаем повсюду, — деятельность образов?

Карл: Ты поддерживаешь жизнь отражений. Это называется поддержанием дхармы.

Тереза: Опять–таки, это Само–развлечение. Но…

Карл: Но, но, но…

Тереза: Правда…

Карл: Нет никакой «правды». Нет правосудия.

Аико: Но мне кажется, что это сулит большую надежду…

Карл: С этим нет проблем. Это часть шутки. Тебе стоит посмеяться над своей шуткой. Потому что ты — это ловушка, и ты попадаешь в свою собственную ловушку желания получить что–то. Ты — изобретатель религии. Всякая религия существует благодаря тебе, потому что ты воображаешь себе, будто некое знание или что–то в этом духе может добавить что–то к твоей природе. Ты создаешь все эти религии, все, что ты можешь себе вообразить. Ты — это сам хранитель дхармы. Ты — изобретатель идеи «чистоты», которая покрывает тебя такой грязью. Ты — изобретатель всего «божественного», которое превращает тебя в дерьмо. Все, что существует, существует благодаря тебе.

Если хочешь пожаловаться, то поищи, на кого! (смех) Забавно жаловаться на саму себя, на то, что ты сделала. Ну так что!

Аико: Ни в коем случае.

Карл: Ни в коем случае, ага. Это не имеет смысла.

Тереза: Бессмыслица!

Карл: Это полная бессмыслица, даже до бессмыслицы. Абсолютный нонсенс. Просто убери одну букву.

Пребывая до вины, ты абсолютно виновна, что устраняет виновного. Поскольку никто не может взять на себя вину абсолютной ответственности за То. Только когда ты являешься Тем, исчезает тот, кто может быть виновным. Но никто не может взвалить на себя ответственность за пребывание тем Источником всего, что есть и чего нет.

Хм? Кто–нибудь здесь может взвалить это на себя? Думаю, все могут, потому что, будучи Тем, которое есть вы, проблем с этим нет. Но ни одна личность, ни одно представление не может взять на себя такую ответственность. Осталась здесь еще хоть одна идея, которая способна вынести это?

Для того, чем вы являетесь, ничего не может быть проще, чем быть тем, что есть. Но в качестве образа вы никогда не сможете стать Тем, которое есть Источник образа, вы никогда не сможете стать Тем, которое есть образ. Поэтому стать тем, что вы есть, невозможно.

Сердце — это все, что есть

Берта: Если невозможно, значит, мы зря здесь сидим.

Карл: Все правильно. Представь себе, ты бы сидела здесь ради чего–то!

Берта: Но вообще–то мне нравится иметь цель.

Карл: Да, ты голкипер. Я знаю. Без цели не было бы Берты. Берта будет бороться за цель, как за жизнь.

Берта: Это правда.

Карл: Вот и я о том же. Такова система выживания образа. Без этого образа цели образу не удержаться. Он боится смерти; он боится существования. Он в экзистенциальном кризисе, и вне его ему требуется цель, ему требуется ориентир, потому что без ориентира его просто нет. Он просто исчезает. Хорошая шутка: Всевышний, которым является Берта, боится сам себя — бесцельности.

Берта: В Амстердаме я умирала без цели, но у меня и энергии не было, чтобы создать себе цель. В итоге у меня почти не осталось энергии на то, чтобы ходить. Ни в чем не было смысла.

Карл: Может быть, ты была бы первым Скамеечным Бабой Амстердама! (смех) Берта, ты, может быть, упустила свой шанс, в который раз!

Берта: Думаю, что да.

Карл: Скамеечный Баба был святым человеком [в Тируваннамалае], который просто пролежал на скамейке сорок или шестьдесят лет, просто считая «раз, два, три». Полная бессмысленность. Но он был абсолютным указателем на То, которым вы являетесь. Много учеников приезжало со всех концов Индии, чтобы только увидеть, как он считает «раз, два, три». Как я. (смеется) Я всегда считаю «раз, два, три» [поднимает большой палец, указательный и средний].

Тереза: «Карлойога»! (смех)

Маттиас: Но ты кое–что добавил. Есть три состояния и исчезновение в кулаке. Поэтому у тебя их четыре — четыре состояния.

Карл: Рука как–то изменяется, когда она раскрывается в ладонь или сжимается в кулак? Это все та же рука. Это все то же Сердце. Сердце, открывающееся этому [поднимает большой палец, указательный и средний], — все то же Сердце. И закрываясь на ночь [сжимает кулак], оно все равно остается Сердцем. Вы никогда не теряли свое Сердце. Вы не можете потерять то, чем вы являетесь, ибо вы есть само Сердце.

Поэтому даже в качестве «я такой–то и такой–то» вы никогда не теряли то, чем вы являетесь, в том, что все равно остается Сердцем. Поэтому все есть Сердце. Все, что есть, есть Сердце. Вы не можете потерять то, что вы есть. Ночью вы просто возвращаетесь к потенциальной возможности. А утром вы вновь просыпаетесь от этой возможности к реализации, к Само–переживанию, всю дорогу. Вы можете переживать только то, чем вы являетесь, в ваших бесконечных аспектах и формах, и все это есть Сердце, потому что Сердце — это все, что есть.

Клара: Что ты имеешь в виду, говоря «Сердце»?

Карл: Я имею в виду то, что имею в виду! (смех)

Клара: Да, что ты имеешь в виду?

Карл: Я говорю не о физическом сердце, или каком–либо духовном сердце, или о каком–то сердце вообще. Я говорю о той природе Будды, которой вы являетесь, которой невозможно дать определение, которая есть суть бытия, — как бы вы ее ни называли, она не является этим. Но То есть то, что есть вы. Вы не можете наделить его именем, формой, очертаниями, обозначить концепцией. Потому что все, что вы сможете сказать, останется представлением. Оно не может вместить его.

Как только вы даете этому определение, вы стремитесь вогнать в рамки это Сердце, но Сердце не может быть помещено в рамку. Вы не можете заключить Сердце в неволю, потому что Сердце есть все, что есть. Когда есть только Сердце, то нет никакой неволи для чего бы то ни было. Поэтому вы не можете лишить его свободы знанием или незнанием или каким–либо своим представлением о Сердце. Вы не можете поместить его в рамку.

Это сама свобода. Свобода, реализующая себя в чем угодно, остается свободой. Свобода в идее о пребывании в неволе все равно есть свобода. Потому что свобода, заключившая в неволю свободу, все равно остается свободой. Поэтому Сердце в Сердце все равно есть Сердце.

И поскольку есть только Сердце, и То, которое суть сама свобода, есть Сердце, свобода означает, что нет второго Сердца. Нет второго варианта существования. Вы не можете подвергать сомнению свое существование, потому что даже для того, чтобы сомневаться, вам необходимо существовать. Это существование, которое пребывает абсолютно «вне всякого смысла», не имеет второго. Без второго — это и есть свобода. Без второго вы не можете ничего контролировать, даже себя. Требуются двое для того, чтобы был контролер и тот, кого контролируют.

Это рай. Рай означает, что нет второго, которого можно контролировать. Ты не можешь контролировать другого, и ты не можешь быть контролируемым другим. Поэтому, что бы ни контролировало тебя, это есть ты сам. А тогда кому переживать, если тебя контролирует то, чем ты являешься? Так что же? Ты не можешь выйти из абсолютного контроля, который является реализацией того, чем ты являешься.

Эта беспомощность сидит здесь, снова и снова говоря о том, о чем невозможно говорить, столетиями, может быть, даже целую вечность. Я понятия не имею, как долго это уже продолжается. Это никогда не прекратится. Я никогда не пресытится разговорами о Я. И никогда разговоры не удовлетворят его. Вы не можете сделать его больше или меньше. Поэтому вы можете говорить, и говорить, и говорить, и петь, и петь, и петь, ля–ля–ля, и это не имеет к нему абсолютно никакого отношения. Она прекрасна, эта радость!

Клара: Но почему я ее не ощущаю?

Карл: Почему «я» не ощущаю?! Это не ощущение. Это пребывание этим! Это никогда не будет твоим ощущением, вот и все. Ты не можешь положить это ощущение или переживание к себе в карман и сказать: «Мое переживание бытия». Ты не можешь переживать бытие. Ты должна быть. Ты не можешь обладать этим как переживанием. Оно никогда не станет твоим переживанием.

Поэтому сейчас ты можешь слышать и видеть, что не существует «моего». Это никогда не будет «моим» переживанием, потому что «я» не может обладать бытием. Какова идея! Даже идея моего сознания — какова идея! Как будто ты можешь владеть сознанием! Какой бред!

Аико: Я чувствую себя тупой! (смех)

Карл: Отупленной.

Хуан: Карл, идея «безличностного существования» как–то очень страшна.

Карл: Для личности да, но не тогда, когда ты являешься Тем. Нечего бояться. Иисус сказал, что тебе не стоит бояться того, чем ты являешься. Какой смысл бояться того, чем ты являешься?!

Иисус говорил, что он — абсолютный человек, он — абсолютное сознание и он — абсолютная осознанность, ибо он есть Сердце бытия, ибо он есть само бытие. Так чего бояться? Но он — не осознанность, он — не «я есть» и не «я есть такой–то и такой–то» — поскольку он есть Сердце при любых обстоятельствах. Сердце — это все, что есть. Так чего бояться? Вы боитесь быть Сердцем?

Хуан: Личностный страх очень велик.

Карл: Это тоже сердце. Слишком сердечное. Слишком мягкое, возможно. Вы боитесь быть мягкими, слишком хрупкими, потому что вас научили, что нужно защищать себя, потому что есть второй, есть мир, есть «я» и мир. «Я должен защищаться». Поэтому вы надеваете на себя броню, возводите крепость. «Не трогай меня!» Вы хотите, чтобы ничто не касалось вас. Вы выполняете все эти техники и медитации, чтобы быть «неприкасаемыми». «Не прикасайся ко мне!» (смех)

Франческо: Тебе легко смеяться!

Карл: Но потом наступает момент, когда вы влюбляетесь во что–либо, в женщину или мужчину, и тут наступает беспомощность. «О! Нет!» Тут вы на самом деле оказываетесь в опасности. Потому что, видите ли, вы не можете не влюбиться, если это происходит. Вся эта броня спадает в тот момент, когда вы влюбляетесь, и, что бы вы ни делали, чтобы быть неприкасаемым, — опять «черт возьми!». (смех)

У многих есть подобный опыт. Сначала выпадание из отождествленности, достижение единственности: «Я ничего не делаю! Меня ничего не касается! Никто больше не может тронуть меня! Я выше этого. Для меня игра закончилась. Теперь я вне этого», — а затем: «О нет!»

Франческо: Я не верю. (смех)

Карл: О, позавчера я видел твои глаза. У него взгляд был такой: «Нет, нет, только не это!»

Тереза: Она, наверное, это почувствовала. Она уехала. Я ее не вижу.

Карл: Она приходила вчера, бросила взгляд через ограду и снова ушла.

Франческо: Она была у меня дома прошлой ночью. Веришь? Нет, не была.

Карл: О, извини.

Франческо: Да ладно. (смех)

Тереза: Я так часто просыпаюсь с таким ощущением, словно я совсем не спала. Так много снов. Внезапно начинаются атака картинок.

Карл: Атака клонов?

Тереза: Так много снов.

Карл: Хорошее название для фильма: «Атака клонов». Каждую ночь ее атакуют клоны. Ты клонируешь себя, а затем отголоски твоего творения атакуют тебя в ответ.

Тереза: Я имею в виду, что когда я просыпаюсь, то чувствую, что могла бы писать сценарии к фильмам, точно тебе говорю.

Карл: Ага, почему бы нет? Ну так и что? Ночной цирк? «Цирк Терезы!» Скоро по ночам кто–нибудь будет записывать на пленку твой мозг со снами и делать из них фильмы. Кошмары. Боевики. Фильмы про любовь. Эмоциональные фильмы. Религиозные. Взгляни на это — это все здесь. Из этого сна возникает все.

Женщина: Поэтому в ту секунду, когда ты просыпаешься, сны делаются реальными — в момент пробуждения?

Карл: Можно сказать, что тело все еще в этом; это все — часть этого тела. Все эти образы происходят из «я-есть» — ности или какого–то тонкого тела, той энергии, которая здесь сидит. Существует эффект памяти, и существуют отголоски информации, и снов, и фильмов, эхо дня, эхо ночных сновидений. Все это эхо.

Женщина: Отождествление все равно слишком сильно.

Карл: А что плохого в отождествлении? Когда нет никого, кто мог бы быть отождествлен, что плохого в отождествлении? Почему ты считаешь, что тебе необходимо разотождествление с тем, что ты есть? Кто хочет внести изменение?

Ты становишься личностью в тот момент, когда хочешь быть все время счастливой. Но с этим сновидением приходят переживания счастья и несчастья, небес и ада. Все включено в эту тотальную программу твоего воображения, потому что все появляется в одной упаковке противоположностей и теней между ними, оттенков и так далее. Но все это ты, и все порождено тобой, и ты являешься абсолютным Источником всего этого. Все это — То, которое является твоей реализацией, чем бы оно ни было.

И выхода из этого нет. Не важно, будешь ли ты в этом состоянии или достигнешь того состояния, того измерения или того понимания. Поскольку всякое понимание или непонимание существует потому, что есть ты, и все это есть, потому что ты — это То, которое есть абсолютное Я.

Так что должно возникнуть и что — поменяться? Ни в чем нет никакого преимущества. Эта личность находится здесь только потому, что у тебя есть идея о преимуществе понимания или даже знания себя, словно это может дать какое–то преимущество тому, чем ты являешься.

Первоначальное представление о преимуществе — это просто–напросто образ, фантом. Даже идея о «сознании» обещает тебе что–то, чего не может дать. Даже сознание не может сделать тебя счастливее, чем ты есть. Оно не может дать тебе больше знания, поскольку ты — это То, которое уже есть само знание. А сознание обещает тебе большее или меньшее количество чего–то, обещает, что если ты просто помедитируешь в достаточной мере, то исчезнешь, и будет тебе счастье. Тебе необходимо уйти, чтобы быть счастливым!

Мужчина: Да, вот уж странно, правда?

Карл: Это милая проблема — ее никогда не решить. (смех) «О, если бы только у меня был пустой ум! Если бы только я умел контролировать мысли, то был бы счастлив!»

Роза: Мой ум часто пуст.

Карл: Твой ум пуст каждую ночь.

Роза: (смеясь) Нет, нет, иногда…

Карл: Болезнь Альцгеймера? (смех)

Роза: Возможно, что–то в этом духе. Значит, это не смерть.

Карл: Нет, ты не умерла.

Роза: (смеясь) Пока нет.

Карл: Нет, это не отсутствие чего–то. Был такой Вэй У Вэй, который не искал легких путей. «Это должно быть отсутствием присутствия объекта и даже отсутствием отсутствия присутствия всякого объекта и образа того, что ты можешь назвать единственным присутствием Того, которое есть Я, но у этого присутствия нет присутствия, потому что нет Я, которое могло бы переживать опыт присутствия того присутствия того вездеприсутствия того Я!» (смех) Хорошо звучит, правда?

Роза: Значит, это даже не neti–neti!

Карл: Это neti–neti–neti (смех). Собственно говоря, это нет «нет». Это абсолютное нет для «нет». Ты становишься «нет–нет».

Роза: Но есть же и «да».

Карл: Ага, это — «да». Поэтому это — абсолютное «да» существованию, и оно является приятием. Абсолютное «нет» нет — абсолютное «нет» для нет — это и есть абсолютное «да». И тогда ты — это То, которое является существованием в абсолютном приятии, поскольку это «да» столь же абсолютно, как и «нет–нет». Но до тех пор пока есть тот, кто говорит «да» или «нет», у тебя проблемы. Таким образом, «нет–нет» вбирает в себя «да», но у самого по себе «да» всегда есть противоположность.

Роза: Значит, это «да» для «нет–нет»?

Карл: Это «нет–нет». (смех) Должно превратиться в «нет–нет».

Франческо: Это основа.

Карл: Без этого никуда. «Нет–нет». И тогда ты «прямо в».

Роза: Но я не могу сказать, что я — это «нет–нет», потому что тогда я рискую попасть в ловушку.

Карл: Как я уже сказал, ты должна быть «нет–нет». Абсолютным «нет–нет» в абсолютном отсутствии «нет–нет». Если ты являешься этим парадоксом — это опять–таки подобно коану. Когда ты являешься коаном, коана больше нет. Но пока есть тот, у кого есть коан, коан этот не решить. Как только ты отказываешься от этого, ты становишься коаном, и никакого коана больше нет. Есть абсолютное понимание, потому что ты — это понимание, но до тех пор, пока есть тот, кто хочет понять коан, его никогда не решишь.

Вот ты сидишь напротив стены и медитируешь о коане «Кто я?». Это коан, потому что ты не можешь решить его. Этот коан «Кто я?» исчезает, когда прекращается медитация медитирующего. Когда оба исчезают в этой тайне, ты становишься ею. Это исчезновение — лишь что–то вроде побочного эффекта.

Когда ты пребываешь тем, что ты есть, все исчезает, потому что никогда ничего не было ни до, ни после того, что ты есть. Ничего не исчезает, потому что нет ничего, что могло бы исчезнуть. Ни океана, ни волн, ничего приходящего и уходящего.

Роза: Каков эффект наркотиков?

Карл: Наркотиков? Это как медитация. Наркотики принимают для того, чтобы достичь того отсутствия «я», той пустоты, того неделания, неответственности. Ты просто улетаешь под их действием. Медитация — это то же самое. Если ты медитируешь по этой причине, медитация становится наркотиком. Это все наркотик. Что бы ты ни делала, к чему бы ни стремилась, тебе хочется этого наркотика, чтобы постоянно ощущать себя счастливой, или хочется избавиться от страданий, причиняемых этим стремлением. С помощью наркотика тот, у кого есть стремления, исчезает. Стремление исчезает, его просто нет.

Роза: Значит, если мне надоест тебя слушать, я закрою глаза и буду медитировать. Значит, тогда это будет бегством.

Карл: Я не знаю. Можешь попробовать. (смех) В любом случае, я не разговариваю с призраками. Я всегда говорю с Тем, которое уже пребывает здесь и является пониманием, поэтому это не имеет значения. Все равно это не в твоих руках. Уделяешь ты чему–то внимание или нет — это все равно не твое внимание. Поэтому не волнуйся. Беги.

Роза: Я горжусь теперь, что понимаю это.

Карл: Пожалуйста.

Роза: Прикольно.

Карл: Так и есть на самом деле. Какое бы понимание ни пришло, оно снова уйдет, так что с ним делать? Поэтому опять–таки: вопреки пониманию или непониманию, ты есть То. Никогда «благодаря». Это все равно никогда не будет твоим пониманием. Потому что, когда есть само понимание, не остается «я». Этого не произойдет в твоем присутствии. Когда ты являешься Тем, которое есть сам дом, никакого дома нет. Так что лучше не искать его. Потому что, когда будет дом, тебя в нем не будет.

Берта: Я знаю хорошую шутку на эту тему. Жили два сумасшедших, и один сумасшедший отправился в гости к другому…

Карл: «Просветленные!» В прошлый раз ты сказала: «Два просветленных друга».

Берта: О, ну хорошо. (смех) Они все равно смеются.

Карл: Шутка про просветленных смешнее.

Берта: В общем, один просветленный звонит в дверь, она открывается, и другой просветленный говорит: «Меня нет дома!» «О, — говорит первый, — хорошо, что я не пришел!» (смех)

Карл: «Разбуди меня, когда будешь уходить». Все в порядке? Эй! Есть вопрос?

Кристоф: Не сейчас.

Карл: Не сейчас. Сейчас, попозже. «Сила момента сейчас» будет попозже. (смех) Может быть, ты?

Безжалостная милость

Англичанка: Мне просто интересно, что делать? Я имею в виду, да, парадокс и противоположности и все такое, и когда ты здесь, ты не знаешь, что ты здесь, потому что тебя не существует.

Карл: Я не сказал, что тебя не существует.

Англичанка: Ну, ты не знаешь об этом.

Карл: Я только сказал, что ты не можешь…

Англичанка: Не важно! Просто слишком много слов, и они не помогают. (смех)

Карл: Надеюсь, надеюсь! Собственно, я говорю, что надеюсь, что они не помогают. Ибо представь себе, что я мог бы помочь тебе. Ты была бы чем–то, кому я мог бы помочь!

Англичанка: Я представляю себе, что двигаюсь вперед в попытке понять.

Карл: Да, я знаю! В том и проблема.

Англичанка: Это похоже на движение в направлении, которое можно было бы назвать полезным или что–то в этом духе. Я не знаю, есть ли хоть какой–то толк от этих разговоров, и, тем не менее, я здесь.

Карл: В том и проблема.

Англичанка: Это просто все запутывает! (смех)

Карл: Само собой. Я здесь не для того, чтобы что–то прояснять. Это больше похоже на неразбериху, которая только усиливается. В том и смысл. Может быть, ты сможешь достичь переживания того, чем ты являешься, вопреки порядку или беспорядку, вопреки пониманию, а вовсе не благодаря чему–то. Ты являешься даже этим абсолютным смятением из–за незнания, чем ты являешься и чем — нет, и все равно ты есть то, что ты есть. Не имеет значения.

Англичанка: Значит, этот «побочный продукт», как ты его называешь, — это случайность?

Карл: Моя речь обращена к Тому, с тем чтобы посредством слов То, которое уже есть понимание, могло просто быть, без этого призрака «я».

Англичанка: Я вообще не могу взять в толк, о чем ты говоришь! (смех) Иногда могу, но ты говоришь слишком быстро.

Карл: Да, еще бы!

Англичанка: Но ты же немец! (смех)

Маттиас: По–немецки он говорит даже еще быстрее!

Карл: Он имеет в виду, что тебе еще повезло, что я не говорю по–немецки, иначе это была бы удвоенная скорость.

Англичанка: Раздражение вызывает то, что все вертится вокруг одного и того же, и кажется, пора приземлиться, но приземления никогда не происходит.

Карл: Но это «не–приземление» есть приземление. Тогда ты абсолютно осознаешь, что места посадки не существует. Я как ковер–самолет без места посадки. Волшебный ковер. Никто на нем не сидит. Я просто ковер, для которого нет места посадки.

Англичанка: Мне нравится все то, что ты рассказываешь о том, как не спишь по ночам. Знаешь, я тоже, пожалуй, проснусь. У меня здесь есть выбор?

Карл: Нет, ты не можешь не проснуться к тому, что ты есть.

Англичанка: Значит, я делаю то, что я делаю, а он делает то, что делает он.

Карл: Нет. В том–то и суть. Ты не можешь хотеть то, что хочешь, и ты не можешь сначала захотеть то, что ты делаешь, прежде чем ты захочешь то, что ты делаешь.

Англичанка: Повтори еще раз. (смех)

Маттиас: В замедленном режиме!

Карл: В замедленном режиме. Эйнштейн всегда говорил, что способен терпеть человечество, наблюдая, как человечество не может хотеть того, что человечество хочет. Таким образом, вся эта война, все бедствия, все эти уродливые и злые вещи могло вытерпеть только его хрупкое сердце…

Англичанка: Да, со своей женой он обращался ужасно!

Карл: Да, и я о том же. Он был так разочарован, что не мог справиться с этим. Но он смирился, поняв, что не мог хотеть того, чего хотел. Поэтому, что бы ни возникало, возникает из этой тотальности в качестве абсолютного порядка. Это как требование. Ты должен это сделать. У тебя нет выбора. Ты не можешь быть другим, нежели ты есть, даже в качестве организма тело–ум. Никоим образом.

Англичанка: Каково бы ни было его понимание, избиение жены тоже в него входит?

Карл: Все. Все, что угодно.

Англичанка: Меня это бесит.

Карл: Ага, покой тебя бесит.

Англичанка: Ну, мне плевать на понимание других людей. Меня больше волнует, насколько они добры по отношению друг к другу, если честно.

Карл: Тебя что?

Англичанка: Больше волнует…

Карл: Я знаю.

Англичанка: Меня больше волнует, насколько кто–то добр по отношению к другим, нежели их просветление.

Карл: Если они просветлены, то они не добры. Надеюсь, что нет. Потому что безжалостность, которая появляется вместе с этим, безучастие далеки от приятных.

Англичанка: Ну и что с этим делать?

Карл: Понятия не имею. Это сострадание слишком слепо, слишком полно и слишком безучастно. Эта безучастность, безжалостность далека от приятного. Это милость без пощады. В ней нет пощады, нет доброты и нет блаженства. Она настолько радикальна — ты представить себе не можешь.

Англичанка: У меня с этим сложности.

Карл: Разумеется, должны быть, потому что ты будешь стерта.

Англичанка: Что ты имеешь в виду?

Карл: Ты будешь уничтожена этой милостью, которой ты являешься, потому что она просто уберет прочь эту идею «тебя». Поэтому, конечно, тебе это не нравится. Тебе никогда не может понравиться быть убитой этой милостью. Как тебе это может понравиться? Чтобы быть ею, тебе не обязательно любить ее.

Ты насаждаешь стандарты. «Если бы у меня был выбор, я бы предпочла, чтобы это было приятным, доставляющим удовольствие — каким угодно — пониманием». Но во всех историях, которые я слышал, оно всегда было сродни стихийному бедствию, отчаянию, всегда было фрустрацией, депрессией — весь этот приход к сути экзистенции, к этой тотальной наготе бытия. А затем просто было оно — это абсолютное отсутствие какой–либо идеи о том, чем ты являешься, однако не благодаря некому райскому переживанию в виде нектара, наполняющего собой твое так называемое существование.

Англичанка: Такое ощущение, что это часто случается путем крайнего страдания. Ты об этом?

Карл: Да, это как святой Хуан де ла Крус с его «темной ночью души».

Англичанка: Таких много.

Карл: Да, много. Истории полны этим.

Англичанка: Почему?

Карл: Потому что это тотальная депрессия, вакуум чувств. Это полное бесчувствие экзистенции, и никто не может этого вынести. В этом вакууме, в этой пустыне, в этой пустоте чувствования тебя просто уносит, потому что тебе не за что больше держаться.

Англичанка: Все рушится.

Карл: Все разрушается. Тебе негде приземлиться, некуда идти, ничего. Для личности это невыносимо. Но это единственный выход из той идеи.

Англичанка: Это единственный выход?

Карл: Да, абсолютно.

Англичанка: Это то, что случилось с тобой?

Карл: Ага.

Англичанка: Ты прошел через крайность страдания?

Карл: Абсолютно.

Англичанка: Так почему ты об этом не говоришь?

Карл: Про мигрень?

Англичанка: Это интересно. У тебя были мигрени?

Карл: Это называется «me–graine». «Я» было раздроблено.

Англичанка: Вот это мне интересно. Что именно с тобой случилось, чем бы оно ни было, — я не знаю — в этой имплозии, в этом затухании? Мне интересно как человеку, на человеческом уровне.

Карл: Обычно я не говорю об этом, потому что это бесполезно, потому что это не больше чем история. Мне действительно приходится делать над собой усилие, чтобы вернуться, так сказать, к тем переживаниям, потому что, несмотря на них, всегда было То, которым я являюсь. Понятия не имею. Но мы можем поговорить об этом. Это не меняет сути.

Возможно, где–то в конце семидесятых происходят переживания света, «переживания жизни», можно их назвать, которые на самом деле являются переживаниями смерти. Ты умираешь. Полностью. В это нечто. Эта тьма существования пожирает тебя, и ты остаешься в ней, а затем происходит восприятие, которое есть чистый свет или что–то в этом роде.

Англичанка: Это случилось благодаря каким–то обстоятельствам твоей жизни?

Карл: Нет.

Англичанка: Это случилось посреди ночи или что–то в этом духе?

Карл: Посреди ночи. Во сне.

Англичанка: Это никакого отношения не имело к событиям жизни?

Карл: Нет, это было похоже на технику Кастанеды по нахождению своих рук во сне, которую ты когда–то практиковал. Ты создаешь себе ясное сновидение, в котором контролируешь свои руки. Ты помнишь, что ты спишь, и ты поднимаешь руки и смотришь на них.

Франческо: Это хорошо.

Карл: Это очень хорошо. Можно таким образом и умереть.

Франческо: О!

Карл: Затем ты начинаешь умирать, потому что просыпается осознанность. Ты начинаешь осознавать, что ты осознан. А затем словно что–то приходит в действие — я не знаю. Потом наступает тьма и пожирает тебя. Потому что ты умираешь в ней. Ты просто умираешь, но «осознанным» умиранием.

Англичанка: Умирает «я»?

Карл: Умирает всякая форма, всякая идея.

Англичанка: Это очень больно?

Карл: Ты борешься изо всех сил. Ты борешься за свою жизнь, как никогда до этого. Такова система выживания. Ты борешься с этим всей своей энергией, а затем, спустя несколько часов, когда все позади, наступает момент сдачи, и ты просто отдаешь себя Тому. «О'кей». А затем — ах! — все становится светом. До этого казалось, что ты борешься с самим собой, с тем, чтобы не быть сраженным, сожранным тьмой. Но наступает момент полного приятия смерти. И затем ты вдруг становишься этим светом. Ты прошел через угольное ушко, потому что стал ничем, и вот из пепла вновь восстает феникс. Ты являешься тем светом.

Собственно, это только начало. Эта осознанность происходит, потому что ты всегда просыпаешься вновь в качестве тела, и возвращается форма и все остальное. Потом происходят все мигрени, телесные переживания, побочные эффекты и так далее. Но все это — часть сознания, движущегося от отождествления к разотождествлению, от формы к ее отсутствию, от формы энергии к самой энергии. Со всеми этими изменениями каждая клетка твоего тела начинает осознавать эту осознанность. И, таким образом, оно просыпается к Тому, которое есть энергия. Становится очень больно. Боль в теле, мигрени и все такое, что можно назвать «поднятием кундалини», ля–ля–ля, до тех пор пока змея не пробудится окончательно, как этот столб света.

Англичанка: Что это означает?

Карл: Без понятия. Это то, что я имею в виду. Это все, о чем мы можем говорить. Все это феномены. Это по–прежнему заключено во временную рамку появления и ухода.

Англичанка: Звучит не очень притягательно. Но меня тянет к этому.

Карл: Да, потому что это интересно, потому что ты так влюблена в свои переживания, тебе хочется увеличить свою коллекцию будоражащих переживаний. Тебя это будоражит, разумеется, потому что ты хочешь собрать эти интересные переживания. Ты жаждешь каких угодно переживаний, чтобы собрать их перед наступлением холодной ночи. Тебе хочется собрать все, о чем можно мечтать.

Англичанка: Значит, ты не думаешь, что цель этого существования — это просто Само–узнавание?

Карл: Нет, что касается этого желания, оно не имеет ничего общего с Само–узнаванием. Оно — часть того сновидения.

Англичанка: Как бы ты ни называл то, что описываешь, — я не против слов, которые ты используешь, — разве же это не цель, не сила тяги туда, куда все движется?

Карл: Нет, можно сказать, что это желание, то, что ты желаешь, всегда есть То. Но это не переживание. Даже не те переживания, которые я только что описал. Ты не можешь стать Тем каким–то переживанием.

Даже когда ты приезжаешь сюда, к Аруначале, чтобы медитировать в пещере, и погружаешься в свет Аруначалы и видишь, что это центр вселенной, потому что из этого света целая вселенная появляется и исчезает. Это всегда подобно творению, бесконечному Источнику света, который проявляет себя в формах или в бесформенности, и все то, что ты можешь себе вообразить, появляется из этой горы. Но красота этого в том, чтобы видеть это и, тем не менее, пребывать до этого. В этом красота этой горы. Это абсолютный указатель. Он показывает тебе, что ты не являешься даже этим светом, что ты пребываешь до этого света, поэтому, что бы ни возникало из этого света, ты им не являешься. Поэтому ты даже не являешься этим светом.

Англичанка: Я не понимаю.

Карл: Это не является частью понимания.

Кристоф: Интеллектуального? Или как это тогда можно постичь?

Карл: Нет, нет.

Кристоф: У меня тоже был такой опыт, но реализации нет. Так в чем разница?

Карл: Я не знаю. Для меня это простая очевидность, что То, которое есть я, первично по отношению ко всему, что можно пережить. Даже переживание осознанности как первичного света вселенной существует, потому что есть я, но я не существую благодаря ему. Даже то крайнее переживание этого света, этой осознанности не в силах мне помочь.

Таким образом, я действительно вижу ту беспомощность, которой я являюсь. Это полный отказ от всякой идеи помощи, это выпадание, при котором сердце полностью разбивается безнадежностью и отсутствием места приземления. Во всем. Даже этот свет осознанности, знания, Источника вселенной не может мне помочь. Поэтому присутствует абсолютная беспомощность. И что дальше? Выпей еще кофейку.

Это просто рай, потому что ты выпадаешь из всей той безнадежности и всего, что можешь себе представить, потому что ты никогда не сможешь представить себе, чем ты являешься. Ты становишься самой этой свободой, которую ты никогда не сможешь вообразить себе. Ты полностью неприкасаем для всего, что можешь или не можешь испытать. Разве же это не прекрасно? Это просто смешно, что когда–то ты мог надеяться на то, что твои переживания способны привести к чему–то!

Маттиас: По–моему, это большое облегчение. Я сидел сегодня утром в пещере и действительно испытывал это желание прийти к чему–то. Я думал, что просто сижу, но затем появилось усилие быть медитатором, получить что–то.

Карл: Для личности нет выхода.

Маттиас: Я больше не мог медитировать.

Карл: Я хочу еще раз подчеркнуть, что То, которое есть сознание — «я есть» — сознание Брахмы, — должно творить, и часть творения страстно стремится к самому себе, всегда медитируя о Том, которое есть «я есть». Это реализация того, что является сознанием. И здесь нет ни начала, ни конца. Таково функционирование сознания: «я есть» медитирует о Том, которое является «я есть». Исхода нет. Это никогда не закончится.

Маттиас: Да, не важно, что я делаю, даже если решу не медитировать, результат тот же.

Карл: Неделание — это самое большое делание, которое ты можешь делать. Что делать? То, что является сознанием, столь же бесконечно, как и то, чем ты являешься. У бесконечного сознания никогда не было начала и никогда не будет конца. Сознание означает: «я есть», медитирующее о Том, которое есть «я есть». Это сознание.

Маттиас: Когда ты так говоришь, это приносит большое облегчение. У меня как–то нет ощущения, что что–то уничтожит меня, наоборот: это радость! Это радость!

Карл: Нет, возможно, ты обнаружишь, что не можешь быть уничтоженным чем–либо, потому что уничтожать нечего. Ты поймешь, что ничего не исчезнет, потому что нечему исчезать. Это предельно целостно. В нем нет появления и ухода. Поэтому ничего никогда не происходит. Nichts passiert [12], никаких происшествий. Поэтому тебе стоит привыкнуть к тому, чем ты являешься, потому что на это потребуется время.

Но ты никогда не привыкнешь к Тому. Никто не способен принять То. Как бы ты ни старался, путем ли понимания, любви, божественной любви, «тра–ля–ля», — ты не можешь принять То. Никоим образом. Ты никогда не сможешь стать тем, что ты есть, путем какого–либо понимания, как и не сможешь вынести то, что являешься этим абсолютом, бесконечным существованием. Никто не может выдержать То.

Но когда ты пребываешь Тем, больше нечего выдерживать. Это такая легкость. Это такое безусилие в себе — быть Тем.

Но в тот момент, когда ты хочешь стать им — в какой угодно момент, когда ты хочешь стать Тем, — ты страдаешь. Это как самоубийство: в тот момент, когда ты хочешь стать тем, что ты есть, ты совершаешь самоубийство.

Прощание с Адамом и Евой

Моника: Карл, как ты думаешь, почему произошел изначальный раскол?

Карл: Первородный грех.

Моника: Первородный грех?

Карл: Да, так в Библии написано. В тот самый момент, когда ты хочешь знать, кто ты, ты выходишь из этого рая пребывания самим знанием. Это только идея, что, добавив или устранив некое количество знания, можно что–то дополнить к тому знанию, которым ты являешься. Таким образом, ты выходишь из той безвременности, которой являешься, туда, где существуют время и его отсутствие, в эти рамки.

Моника: Почему это случилось впервые?

Карл: Не существует «почему». Ты просто выходишь. Ты не можешь не выйти. Ты не можешь не влюбиться в себя.

Моника: Это как расширение и сжатие вселенной?

Карл: Нет, просто ты не можешь не влюбиться в себя. Ты просто пробуждаешься к представлению об осознанности как о свете, поскольку ты не можешь не проснуться к этой осознанности. И из этой осознанности ты влюбляешься в «я есть» и «я есть такой–то и такой–то». Такова природа этого. Ты не можешь этого не сделать. Ты — беспомощность. Ты не можешь ничего избежать!

Твоя беспомощность означает: ты есть То без второго. Это означает, что не существует контроля. Есть только абсолютная бесконтрольность, потому что не существует второго для контролирования.

Красота «без второго» в том, что нет второго, который мог бы контролировать тебя. Как бы там ни было, существует представление о разделении и единстве, и, какие бы представления ни существовали, они существуют, потому что ты что–то воображаешь себе. Но все эти воображаемые ощущения не могут затронуть то, чем ты являешься. Вот и все. Это просто выдумки, подобные снам. Ты — это То, а они никогда не изменят то, чем ты являешься, поскольку они никогда не смогут коснуться тебя или сдвинуть хотя бы на дюйм.

Итальянец: Значит, мы совершаем ошибку, создавая внутри этого отдельный мир?

Карл: Нет, ты не внутри этого. Ты являешься этим. Безумной идеи о том, что это (Карл хлопает себя по ноге) — нечто рожденное, твое ограниченное бытие, ты избежать не можешь. Но теперь ты, будучи Я, помещаешь себя лицом к лицу с Тем, в качестве чего бы оно здесь ни сидело, просто чтобы напомнить себе: «Эй, да ладно тебе, этого не может быть! Ты шутишь! Ты, должно быть, шутишь, считая это реальным, якобы рожденным!» Ха–ха–ха. (Карл смеется, но все остальные молчат.)

Итальянец: Но разницы нет? Когда ночью это исчезает, больше нет отделенности от того, чем я сейчас являюсь?

Карл: Нет. Это здесь, сейчас. Ты просто каждое утро влюбляешься в образ — «я» — и затем снова оказываешься вовлеченным в отношения с собой. И эти отношения с собой означают, что есть два «я», и это невыносимо.

В тот момент, когда ты воспринимаешь какой–либо образ как второе, реальное, ты создаешь второе «я». То, что существует отделение, что вообще существует второй, — невыносимо. Никогда не наступит приятия этого второго. Поэтому ты жаждешь стереть его. Что бы ты ни делал, ты хочешь, чтобы он исчез, ты хочешь убить то, что не является тобой.

Но чем сильнее ты хочешь убить образ, тем живее он становится. И в тот момент, когда ты видишь, что это только воображение, убивать больше нечего. Ты не можешь убить воображаемую вещь. Так что же? Все в порядке. «Я не могу убить образ. Я ничего не могу с ним сделать. Так что же?» И тогда ты пребываешь в том абсолютном покое, видя, что убивать нечего. И ты обнаруживаешь: для Того, которым ты являешься, никогда не существовало второго. Это была просто идея, возникшая ниоткуда.

Женщина из Великобритании: И тем не менее, все продолжается. Ты продолжаешь вступать во взаимоотношения, совершать ошибки и добиваться успеха…

Карл: Ага.

Женщина: И все тем не менее продолжается, не важно, есть этот второй или нет, так?

Карл: Не имеет значения. В том–то и вся прелесть. Даже этот опыт выхода не имеет значения. Ты не можешь выйти из того, чем являешься. Это все. Это тотальный выход, но внутри никто никогда и не был. Так что же делать? Если ты — это То, что есть, что делать?

Женщина: Значит, не имеет особого значения, пойдешь ли ты и убьешь кого–нибудь или дашь сатсанг?

Карл: Ну почему же, я ведь машина–убийца! (смех)

Женщина: То есть, разницы нет.

Карл: Разницы нет. Это отсутствие выбора бытия, эта беспомощность, которая сидит здесь, это место «Карлуши», это имя, это нечто, наделенное личностью, — если бы у этой личности была идея преимущества, я бы здесь не сидел. Я бы просто поехал куда–нибудь на курорт, как это сделала бы личность, лежал бы на солнце и потягивал Маргариту по вечерам или что–нибудь в этом духе.

Женщина: Значит, у тебя нет выбора. Как получилось, что ты сидишь здесь?

Карл: Ты можешь мне сказать? Я абсолютно без понятия. Но я просто отказался от желания знать. Вот и все.

Женщина: Кто–то просто попросил тебя?

Карл: Ага, и было некоторое сопротивление, а когда сопротивление было сломлено, я оказался здесь. Так что сопротивление вызвало даже сидение здесь. Потому что до этого в течение многих лет я думал: «Я никогда не буду сидеть напротив чертовых искателей, присосавшихся тут с желанием что–то получить!» (смех)

Женщина: У тебя есть предпочтения? Тебе действительно было бы приятнее сидеть на пляже, как ты сказал, правда?

Карл: Прямо сейчас, честно говоря, если бы я мог просто сделать вот так (щелкает пальцами) и сидеть там, я бы сидел там. Но поскольку я не могу этого сделать, то я лучше буду сидеть здесь. Я слишком ленив, чтобы прилагать какие–то усилия. Я бы предпочел, чтобы меня передвигало бытие, а я был бы абсолютно ленив, каждый миг в этом приятии, и позволил бытию работать, как бытие это и делает в любом случае.

Женщина: И это срабатывает?

Карл: Срабатывает.

Женщина: Ты идешь и справляешь нужду, когда тебе нужно ее справить, а когда ты закончил, то встаешь?

Карл: Да. Знаешь, обычно женщина, убирающая туалет в ашраме, становится просветленной. Потому что она понимает — куча появляется, когда появляется. (смех) Но не под давлением. Под давлением — это всегда запор. В Германии сейчас очень популярен «семейный запор». (смех) Берт Хеллингер. Ты преодолеваешь влияние матери, преодолеваешь влияние отца, и тогда ты свободен. Ты преодолеваешь своих пра–, пра–, пра — ты преодолеваешь Адама и Еву.

Абсолютная шутка — ты мог бы избежать то бытие, которым являешься

Аико: Похоже, что все эти люди, которые достигли освобождения или разрушения, делали все возможное, прежде чем так или иначе достичь разрушения.

Карл: Они делали что?

Аико: Они делали многое, очень интенсивно.

Карл: Но все они говорили, что все произошло вопреки этому. В этом нет необходимости.

Франческо: То есть, надо понимать, что нам это не нужно?!

Карл: «Нужно» здесь ни при чем. Они просто не могли поступить иначе.

Франческо: И ты это действительно говоришь?

Карл: Здесь есть разница. Нет необходимости, но ты не можешь избежать всех ступеней до того. Это отличается от потребности. Тебе это не нужно, но ты не можешь избежать действий. Это нечто другое.

Тереза: И думаешь, что тебе это нужно.

Карл: Да, это идея о том, что тебе это нужно, только и всего.

Аико: Значит, с такой идеей ты можешь заимствовать все, что только услышишь?

Карл: Ты не можешь уйти оттого, чем являешься, потому что это твоя реализация в качестве персонифицированного бытия, момент за моментом. Этот личностный опыт часть твоей реализации. Здесь нет ничего неправильного или правильного. Ты не можешь избежать этой части твоей бесконечной природы.

Аико: Это как если бы ты то и дело иссякал?

Карл: Иссякнуть невозможно. Ты не можешь истощить свою энергию, потому что ты — это энергия.

Моника: Тут опять пора вспомнить про идею «предопределенности».

Карл: И что? Хорошо.

Моника: Может предопределенность быть рамкой?

Карл: Нет, это всего лишь еще одна идея. Основное, что надо понять, — это то, что не существует того, кто обладает некой предопределенностью. Обладает или нет.

Моника: Предопределенность случается.

Карл: Это просто чтобы сказать тебе, просто чтобы показать тебе, что, если есть предопределенность, ты не можешь изменить то, что уже происходит. Потому что тогда ты, возможно, успокоишься и будешь пребывать в этом «о'кей». Но даже это не помогает. Ты всегда снова поднимаешься и пытаешься все контролировать.

Моника: В любом случае все должно быть «о'кей».

Карл: Из этого «о'кей» всегда опять возникает «не о'кей». Тебе приходится жить с этим. Даже называя это «предопределенностью», ты пытаешься контролировать, потому что, если понимать это как предопределенность, та свобода или тот покой, которые возникают благодаря ей, зависят от этой идеи. Поэтому, что бы ты ни делала, ты впадаешь в зависимость от этого понимания предопределенности. Ты не можешь сделать шаг, чтобы выйти из этого. Выхода нет.

Эта непривязанность тотально привязана к непривязанности. Когда меня спрашивают, что делать, я говорю: будьте абсолютно привязаны к тому, что вы есть, будьте этим абсолютным бытием, поскольку вы не можете не быть привязанными к тому, что вы есть, будучи самой привязанностью. Вы не можете уйти от того, чем являетесь.

В абсолютной отождествленности больше нет отдельной отождествленности, отделенное просто отпадает, — но этого невозможно достичь. Эта абсолютная отождествленность с тем, что вы есть То, не может быть достигнута — вы должны быть ею! Но не путем какого–либо понимания, не путем выбора или еще чего–либо, поскольку вы есть То в любом случае, поскольку вы не можете не быть им, вот и все! Так будьте этим!

Маттиас: Готово.

Карл: Да конечно готово! Так что, это не имеет отношения к вопросу, который вы мне задаете: «Как можно стать этим?» Вы не можете не быть этим. Поскольку вы никогда не покидали того, что вы есть, вы не можете вернуться. Поскольку вы никогда не забывали, чем являетесь, вы не можете вспомнить его. Так что же делать?

Франческо: Ага, что же делать? Каждый день два часа спустя я не понимаю вообще ничего! (смех)

Карл: О, это звучит хорошо.

Хуан: Карл, у тебя было это переживание света, верно? Опыт поглощения пустотой и все такое, и после этого тебе было легко постичь это — Сердце бытия.

Карл: Нет, это было «между прочим», вопреки ему.

Хуан: Но ощущение такое, что я отождествляю себя с телом и умом, а ты хочешь, чтобы я прыгнул прямо в То.

Карл: Я не хочу, чтобы ты что–то делал. Я только говорю тебе, что ты есть вопреки тем переживаниям, а не благодаря им. Ты можешь пройти через эти переживания или не пройти, но они требуют того, кому это важно, а тебе это важно только потому, что ты думаешь, что существует путь, ведущий к этому. Тебе хочется пережить тот опыт, который поможет тебе снова стать… ля–ля–ля.

Это может произойти или не произойти, но ты есть, несмотря на это — не благодаря этому. Так что ты не можешь избежать жажды следующего шага, садханы или тапаса или тех упражнений, которые ты выполняешь. Они будут сделаны. Но, несмотря на них, ты будешь тем, что есть, — не благодаря им.

Так что, несмотря на это, я сижу здесь и говорю, что совершенно не важно. Это то, о чем говорил Будда в «Алмазной сутре». Он предельно ясно дал понять, что на земле никогда не было никакого Будды и никогда не будет. Он сказал, что учил сорок лет, но не сказал ни единого слова. Поэтому, совершенно не важно.

И даже Рамана сказал это, когда его спрашивали, в чем заключалась реализация Раманы. Он сказал, что нет такой вещи, как Рамана, который когда–либо реализовал Я. Я — всегда реализовано, так что остается реализовывать?

Никогда не будет образа, реализовывающего То, которое есть сам Источник. То, которое есть Источник всякого образа, всегда реализовано. Ему не требуется никакой реализации.

Так что вам лучше быть Тем, которое никогда не может быть реализовано, потому что оно уже реализовано. Вы не можете добавить больше реализации Тому, которое есть реализация того, чем вы в любом случае уже являетесь. Вы не можете сделать это большим — или меньшим. Ни одно понимание, ни один инсайт, ни одно отдельное знание не добавит ничего тому абсолютному знанию, которым вы являетесь.

И подобно тому как у последней рубашки не будет карманов, все, что вы получите в этой жизни, исчезнет, когда исчезнет это тело. Вы так гордитесь своей коллекцией инсайтов, и переживаний, и пониманий, а все это исчезнет в тот самый момент, когда исчезнет это тело. Исчезнет действие памяти, вот и все. Мы так гордимся. «У меня за плечами двадцать пять лет випассаны, тра–ля–ля!» (смех) А что потом? «У меня черный пояс, девятая степень!» Ну так и что?

Тогда я держусь за подпорки. По–немецки мы говорим: у последней рубашки нет карманов. Просто живите таким образом — ничего не имея, ничего не приобретая; нечего приобретать, нечему приходить — потому что у последней рубашки нет карманов. И вас ждет сюрприз. Когда это тело исчезнет, вы по–прежнему останетесь тем, что вы есть. Нравится вам это или нет, конца не будет, когда это тело исчезнет.

Пит: Когда тело исчезнет, это по–прежнему останется? [выставляет вперед кулак, поднимает большой, указательный и средний пальцы, затем снова сжимает их в кулак, затем поднимает большой палец и т. д.]

Карл: Да, да, это всегда начинается заново.

Лиз: Даже когда тела больше нет? Я думала, что смерть — это выход.

Карл: Нет. (смех) Единственный выход — это понимание, что ничто не рождалось. Единственный выход из этой идеи — это понимание, что никто не рождался. Единственное, что может умереть, — это идея «смерти». Когда понимаешь, что ничто никогда не рождалось, ничто никогда не умрет, — выхода не существует, дорогая моя. «Я просто надеялась, может быть, еще лет десять, и я покончу с этим!»

Лиз: Бывают дни, когда это сильно выбивает из колеи, а бывают дни, когда все в порядке.

Карл: Фантастика.

Лиз: Так что же, я не знаю. Или, может быть, все–таки знаю? Или, может быть, я есть?

Карл: Ты должна знать, что не знаешь, что не знаешь этого.

Лиз: Иногда просто отказываешься от всего.

Карл: Да? Ты никогда не можешь ни от чего отказаться, потому что не от чего отказываться. Невозможно отказаться от того, чего вообще нет. И ты не можешь отказаться отказываться.

Аико: О, ты безнадежен!

Карл: Но по–прежнему улыбаюсь! (смех) Поверь, безнадежность — это громкий смех, смех вселенной, хохочущей над шуткой о том, что ты когда–либо мог подумать, что можешь убежать от Того, чем являешься. Это на самом деле абсолютная шутка, что у тебя когда–либо могла возникнуть идея, что ты можешь умереть, что можешь убежать оттого бытия, которым являешься. Ну и идейка!

Лиз: Ну, идея заключается в том, что даже когда мы говорим, что не рождены и не умираем, то, когда мы умираем, мы прекращаем поиск, потому что прибыли на место.

Карл: Вы что сделали?

Лиз: Моя концепция в том, что, когда мы умираем, мы можем распрощаться с этим желанием познания, потому что достигаем его.

Карл: Ты не можешь прекратить влюбляться в себя.

Лиз: Ладно. Но я не хочу всего остального, вопросов.

Карл: Ага, только та любовь — это желание познать себя. Посредством этой любви ты хочешь знать, что ты любишь. Влюбляясь в себя, ты создаешь образ возлюбленного, и его ты хочешь познать, потому что хочешь знать, что ты любишь. Выхода нет. И ты не можешь не влюбляться в себя.

Ты не можешь вообразить себе, чем являешься. Поэтому воображение — это реализация того, что ты есть, и ты не можешь не реализовать себя. Ты не можешь не воображать себе себя. И благодаря воображению ты воображаешь себе любящего и возлюбленного. Этого ты не можешь избежать.

Вопреки любящему и возлюбленному, ты должен быть тем, что ты есть. Вопреки появлению и уходу, любящему и возлюбленному и всем тем идеям, — ты есть то, что ты есть, — не потому, что что–то должно исчезнуть. Ничему не требуется исчезать, потому что нечему исчезать.

Лиз: Я верю в это в данный момент, но в следующий — это снова вернется, как змея, вползающая обратно.

Карл: Да. Поэтому ты здесь сидишь.

Лиз: И изматываю тебя.

Карл: Не думаю, что это возможно. Многие уже пытались. (смех) Часами. Неделями. День за днем они пытаются высосать мне кровь, но высасывать нечего, нечего изматывать.

Лиз: Хорошо. Не буду чувствовать себя виноватой.

Карл: По–другому и невозможно.

Тишина, которой ты являешься, не может быть нарушена шумом Индии

Аико: Значит, ты мог бы делать это на протяжении восьми часов, а не двух?

Карл: О, я это делал. Как это было в Санта—Фе? С девяти до пяти, а потом с семи до девяти. Я это делаю неделями. Каждый день.

Франческо: О Боже.

Карл: Да, о Боже мой.

Франческо: Хороший мальчик.

Карл: Хороший мальчик? Мне жаль слушателей! (смех) Мне не надо слушать то, что я говорю. Поэтому я это говорю.

Маттиас: Поэтому люди и говорят.

Карл: Ага, так что им не нужно слушать.

Моника: Поэтому Рамана не говорил.

Карл: Но слушать он тоже не слушал. Что это за сказка о том, что он не говорил?

Моника: Он много не говорил, разве нет? (смех)

Карл: Камень тоже много не говорит.

Лиз: Но что–то он говорит.

Карл: Да, он говорит: «Я камень», если взглянуть на него. Кому принадлежит эта идея, что тишина — это непременное отсутствие говорения, говорения о чем–либо? Как будто тишине требуется неговорение. Какова идея!

Лиз: Какова идея здесь в Индии!

Карл: Да. Вот увидишь, пройдешься по улицам, и тишина, которой ты являешься, не будет нарушена никакими шумами. Это Индия для тебя! Все эти катастрофические, хаотические шумы отовсюду Каждое утро в четыре — здешний храм и все это «бла–бла–бла» в нем. Через какое–то время ты говоришь: «Хорошо! Если я не пойду, ладно».

Нет, я всегда указываю на То, которое есть сама тишина. Ты можешь говорить или не говорить. Говорение или неговорение — кого это волнует? Сознание говорит в любом случае. Даже ничего не говоря, ты так много говоришь. Ты не можешь остановиться.

Аико: (со смехом) Очевидно.

Карл: Очевидно! Взгляни на это! Все появляется из разговора. Из разговора с собой. Достаточно иметь идею и воображать себе что–то, как из первого слова, «я», появляется вся вселенная. Из этого разговора с собой, Само–развлечения, ты творишь целую вселенную. А затем ты говоришь: «Потише!»

Франческо: Нет. Просто говори помедленнее. (смех)

Георг: Говори покороче.

София: Говори по–итальянски.

Франческо: Нет, нет. Это слишком. Потому что тогда бы я мог понимать. (смех)

Карл: Если бы ты действительно понимал, что я говорю…

Франческо: Это слишком.

Карл: Он очень доволен, что я говорю так быстро и по–английски. Ангельский язык. Язык ангелов. Англо—Саксонский. По–немецки мы говорим Engel‑Land, «страна Ангелов».

Франческо: Да? Ну и ну! Какое место!

Карл: И там очень узко, поэтому это Enge–land (узкая страна). (смех) Можно придумать все, что угодно из одного слова. Что–то от Бразилии?

Хуан: Я закончил свою речь. (смех)

Карл: «Судья, я закончил свою речь». Теперь тебе нужно расспросить свидетеля.

Моника: Свидетеля нет.

Карл: Ага, это я и имею в виду. Тебе нужно расспросить свидетеля. (смех)

Мэри и Тереза: Это мы и делаем! Мы расспрашиваем тебя!

Карл: (смеется вместе со всеми) Это «Кто я?» — расспрос свидетеля. Кто является свидетелем свидетеля? То есть, «Кто я?» означает «Кто является свидетелем свидетеля?». Кто воспринимает воспринимающего? Есть здесь разница? Кто тогда есть?

И ты отступаешь все дальше, дальше и дальше. Кто такой wit? Wit значит «белый». Белизна пустоты. Сначала был белый свет, затем появился свидетель. Если вопросов больше нет, то я просто поиграюсь словами. (смех)

Франческо: Ты можешь закончить свою речь.

Карл: Но если проанализировать язык, это на самом деле здорово! Wit означает «белый», как чистый свет, и тогда свидетель — это «чистая осознанность света», являющегося свидетелем этой чистой осознанности. Это прекрасно! Зрите в корень языка.

Все это Само–дельно. Вообразите себе! Если Я способно говорить с собой, то у нас с вами Вавилон. Из Вавилона возникли всевозможные языки. Они стали языками–сэндвичами.

Тереза: A babiller по–французски значит «бормотание» — бла–бла–бла.

Карл: В немецком то же самое.

Тереза: А когда ребенок начинает говорить, это babil[13].

Карл: Бла–бла. Бла–билон. Вавилон.

Мэри: «Бормотать» означает «говорить неразборчиво».

Карл: Но это то же самое, что говорить на другом языке, потому что ты не понимаешь, что говорит другой. Ты теряешься. В любом случае, слишком много людей. Даже двое — это слишком много.

Франческо: Нужен только один.

Карл: Да, из одного получаются двое.

Франческо: Ты!

Карл: Я!

Нет ничего более негативного, чем позитивное мышление

Роза: Когда я смотрю на тебя, то вижу, что ты все время шутишь и смеешься.

Карл: Меня называют «Мистер Тефлон». (смех) В Берлине из уст одной женщины это должно было звучать как оскорбление. «Ты как Тефлон. Ничего к тебе не прилипает! Ты по–прежнему смеешься. Я могу бранить тебя так и сяк, а ты как Тефлон. Ничего к тебе не прилипает». О, звучит хорошо.

Роза: Ты слишком счастлив. Здесь что–то не так. (смех)

Карл: Слишком счастлив? В Америке говорят: «Для немца у тебя есть чувство юмора. С тобой что–то не так».

Моника: (со смехом) Да!

Карл: «Ты слишком счастлив. Ты не можешь быть немцем, потому что „немец“ означает что–то другое».

Роза: Но как насчет страдания? Знаешь, это дорога к просветлению.

Карл: Да?

Франческо: У, о! (смех)

Карл: Приятной поездки тебе.

Тереза: Я с вами не поеду.

Карл: Может быть, ты найдешь, кого пригласить для совместного страдания.

Роза: Таких много. Много! (смех)

Карл: Ну, тогда надеюсь, что ты выстрадаешь свой последний ужин. Для распятия, конца страдания, да пребудешь ты в страдании, а затем станешь последним ужином. Тебя съедят.

Роза: Точно. Но это необходимо?

Карл: Что?

Роза: Быть съеденной.

Карл: Нет, это не необходимо, а неизбежно. (смех) Это то же самое, что и сидение здесь: в нем нет необходимости, но избежать этого ты не можешь.

Роза: Жестоко.

Карл: Это очень жестоко. Ты очень жестока с собой, дорогая моя. Ты слишком уж нравишься себе. Это делает тебя такой жестокой. Да, ты так влюблена в себя, что очень жестока с собой, потому что любовь — это война. В любви и в войне нет правил, поэтому ты так жестока.

Роза: Значит, «возлюби себя» на самом деле плохой совет. (смех)

Карл: Я бы так не сказал.

Каатье: Почему бы не возлюбить себя?

Карл: Потому что не существует Я, которое можно любить. Как можно любить себя, если никогда не было никакого «Себя», чтобы его любить? Сначала тебе нужно сотворить образ себя, который можно любить. Ты хочешь танцевать с партнером, и ты создаешь партнера. Позже ты забываешь, что партнер ничем не отличается от того, что ты есть, потому что ты просто выдумал второго. Затем ты с кем–то танцуешь и считаешь второго реальным. И тогда ты выходишь из Того.

Но понимая это, своим воображением ты создаешь партнера по танцам, затем ты танцуешь с этим воображаемым партнером все время этой реализации. Это Шива, танцующий сам с собой, сотворяющий целую вселенную. Позже Шива забывает, что он воображает себе второго, и попадает в ловушку воображения и становится дживой, маленьким «я». А с позиции этого маленького «я», принимая этот образ за реальность, ты страдаешь. И затем я сижу здесь и говорю тебе: «Эй, боже ж ты мой! Всемогущий!» А ты снова говоришь: «О'кей».

Но ты снова не можешь избежать попадания все в ту же ловушку. Ты всегда, при помощи любви, открываешь ту же самую ловушку и снова наступаешь в эту ловушку принятия воображаемого второго за реальность, и затем ты снова танцуешь. Неизбежно. Ты не можешь не танцевать. И ты не можешь ответить «нет» на свое собственное приглашение на танец. Ты не можешь дать самому себе от ворот поворот. Если бытие хочет танцевать, бытие будет танцевать, нравится тебе это или нет. Несмотря на то что необходимости в танце нет, ты танцуешь.

Каатье: Значит, лучше всего — это все принять.

Карл: Понять, что выхода нет, что есть танец. Есть знание, есть незнание, поэтому постижение — это все, что только может быть. Ты не можешь не постигать себя. И часть этого постижения — это все, что ты можешь себе вообразить. Ты есть То, которое постигает себя, но само оно не может быть постигнуто.

Каатье: Можешь повторить?

Франческо: Таких вопросов здесь не задают! (смех)

Карл: Ты есть То, которое постигает себя, но То, которое постигает себя, не может быть постигнуто.

Каатье: Понимаю.

Карл: Это легко. Ты — это То, которое воображает себе все, кроме себя, оно не может вообразить себе То, которое все себе воображает. То есть, само оно невообразимо. То есть, это сама жизнь, но все, что появляется из этой абсолютной жизни, все, что ты воображаешь себе как жизнь, является воображением. Но То, которое есть сама жизнь, невообразимо.

Поэтому будь Тем, которое невообразимо, путем незнания, непонимания, будучи тем, с чем ничто невозможно сделать. Это сама свобода. Потому что незнание того, чем ты являешься и чем не являешься, — рай.

А остальное — это страдающий или все, что ты себе вообразишь. Ты являешься всем, что себе воображаешь, — являешься, становишься. Так что, если ты воображаешь себя страдающим, ты страдаешь. Если воображаешь себе, что ты — это То, то ты — это То. Если ты считаешь себя горой, то ты — это гора. Всем, чем ты воображаешь себя, ты становишься.

Тереза: Но выбора в воображении нет.

Карл: Как я уже сказал.

Маттиас: Завтра ты можешь проснуться горой. (смех)

Карл: Может быть, она сегодня проснулась горой, но сейчас с Терезой все в порядке.

Тереза: Я так счастлива быть счастливой неудачницей! Меня все еще радует эта идея фиаско. (смех)

Карл: Еще одно фиаско! Это самая лучшая вещь. О, фиаско! Очередное! Природа провала — это провал. Ошибка.

Маттиас: Или любовь, что одно и то же. Провалившийся или любящий.

Карл: Любящий?

Маттиас: Новый словарь. Провал — это «любовь».

Карл: Ты проваливаешься из–за любви.

Лиз: Я провалилась в процессе любви.

Карл: Из–за любви ты промахиваешься, так сказать. Да. Еще какие–нибудь маленькие вопросы?

Хуан: Карл, если ты воображаешь себя страдающим, ты — страдающий; если ты воображаешь себя наслаждающимся, ты — наслаждающийся, но ты не можешь контролировать это.

Карл: Невзирая на то что ты — страдающий и страдаешь, ты должен быть только Тем, которым являешься. Это неизбежно. Ты не можешь избежать того, чем являешься. Того, что ты есть, каким бы аспектом бытия оно ни было. И ты не можешь не воображать себя этим, и, воображая это, ты становишься им. И тогда есть страдающий, страдание и то, что причиняет страдание.

Но ты — это То, которое является страдающим, То, которое является страданием, и То, что причиняет страдание. Ты — всегда переживающий, переживание и переживаемое, поскольку ты являешься всем, что есть. Ты не можешь не переживать то, чем являешься. И проходя через переживание себя, ты становишься переживающим, который переживает переживаемое. Но разницы нет. Нет разделенности между переживающим, переживанием и переживаемым. Это все реализация того, чем ты являешься в качестве сознания.

Хуан: Но я бы предпочел переживать себя в качестве наслаждающегося, нежели страдальца.

Карл: Но это часть воображения.

Лиз: Ты говоришь, контроля нет.

Карл: Нет.

Лиз: Я надеялась, что если представлю себе себя…

Карл: Это из другой оперы. Это как отдать приказ вселенной или это мистическое…

Лиз: Контролирование.

Карл: Ага.

Моника: Позитивное мышление!

Карл: Нет ничего более негативного, чем позитивное мышление. Оно действительно во всем проводит различие. Ты кладешь свою черноту или темноту в сумку, а потом: «О, мое открытое сердце! Обнимающий все — я! У меня только что была операция на сердце, и теперь у меня открытое сердце! Я вернулся от этого гуру, он открыл мне сердце, и теперь я обнимаю все!»

Франческо: Это не твой случай.

Карл: Не мой случай?

Франческо: Нет, нет.

Карл: О, я разобью твое сердце.

Аико: На днях ты мне сказал: «Обними демонов, обними богов!»

Карл: Да, но ты не можешь этого сделать. Поскольку демон — это ты, ты не можешь обнять себя. (она смеется) Тотальное объятие означает быть Тем, которое есть демон. Поэтому нечего обнимать. Но это — абсолютное объятие. Будучи Тем, которое есть дьявол, будучи Тем, которое есть небеса, будучи Тем, которое есть ад, — это абсолютное объятие всего, что есть. Но ты не обнимающий, ты — само объятие!

Я не прошу вас совершить действие объятия, я прошу абсолютного объятия путем пребывания Тем, которое есть. Будучи Тем, которое есть дьявол, будучи Тем, которое есть Бог, будучи всем, что вы способны себе вообразить. Это и есть абсолютное объятие пребывания Тем, которое есть. Это не отдельное или относительное объятие того, кто обнимает мир с открытым сердцем. «О, у тебя все еще закрыто сердце, дорогуша! О, мне так тебя жаль». Я не об этом говорю. Я говорю о том абсолютном объятии путем пребывания этим, путем пребывания Тем.

Лиз: Приятие. Просто принимая то, что мы являемся всеми этими вещами. Это ты имеешь в виду?

Карл: Нет, путем пребывания этим! Это — само абсолютное приятие. Но ты не можешь принять это. Тебе нужно принять то, что этому не требуется никакого приятия и что ты не можешь ничего принять. В любом случае, ты живешь с той идеей, что ты можешь или не можешь что–то принять.

София: Значит, контролера нет.

Карл: Ага.

Маттиас: А все то, что мы способны себе вообразить, — это тоже иллюзия, потому что мы не существуем в качестве личности и, значит, нам это не принадлежит.

Карл: Что угодно.

Моника: В любом случае, это не срабатывает.

Карл: Это даже не принадлежит Богу. Института нет.

Маттиас: Это просто есть. Институт Любви Бога.

Карл: «Организация Божественной Любви. Институт Заботы Бога. Брахман тебе поможет».

Роза: Тогда у меня теперь вопрос. Может быть, он глупый. Но глупых вопросов не существует, есть глупые ответы.

Карл: Не волнуйся. Существуют только глупые вопросы и глупые ответы. Не волнуйся.

Роза: В общем, у меня нет решения. Я не могу принять решения. Решение уже принято.

Карл: Понятия не имею.

Роза: Так значит, я свободна?

Карл: Ты? Нет.

Роза: Этого можно избежать? Мое решение — его можно избежать или нельзя?

Карл: И то, и другое — концепции. И тому, и другому требуется тот, кому необходимо это знать, и тот, для кого имеет значение свобода воли или несвобода воли.

Роза: Значит, меня это не волнует?

Франческо: Ты это спрашиваешь? Странный вопрос.

Карл: Нет, я бы сказал, что То, которым ты являешься, беззаботно и не беспокоится, беспокоишься ты или нет. Никогда не существовало того, кому было бы дело до этого беспокойства. Свободная воля или несвободная воля, решительность или нерешительность всегда завязаны на ком–то, обладающем ими. Так что обе они являются концепциями.

Ты можешь видеть, что обе они — концепции, ты можешь переживать свободу воли или несвободу воли, но по–прежнему будет оставаться переживающий в качестве отдельного переживающего, обладающего или не обладающего свободой воли. Так что разницы нет. Поэтому даже несвобода воли является доказательством, что ты существуешь как не имеющий свободы воли.

В этом понимании того, что свободы воли не существует, нет выхода. Потому что это просто обмен концепциями. Возможно, это хорошая психотерапия; твоя жизнь может быть легче, потому что ты избавляешься от своего чувства вины, поэтому твоя личная жизнь улучшается. Этому ничто не противостоит. Но если ты говоришь о Том, которым ты являешься, то разницы нет.

Поэтому нет преимущества в понимании того, что ты не обладаешь свободой воли. Потому что, если бы было преимущество в понимании того, что свободы воли не существует, ему опять–таки требовался бы кто–то, обладающий этим преимуществом, кто–то, кто мог бы нуждаться в этом преимуществе. Какова идея!

Поэтому это преимущество в понимании того, что свободы воли не существует, и в достижении надперсонального сознания все равно никакое не преимущество, потому что ему требуется кто–то, обладающий преимуществом. Забудьте об этом. И то, и другое — концепции. Найдите того, кому они могут принадлежать.

Роза: Значит, этого не найти? Это не может быть найдено?

Карл: Ты пребываешь в ненахождении того, чем являешься, чем бы оно ни было, но никогда — в нахождении какой–то концепции, или образа, или некого места посадки для какой–либо идеи, или рамки концепций. Благодаря ненахождению ты — это свобода, потому что эта свобода не может быть найдена, потому что находить нечего для этой свободы. Свобода означает, что нет второго, нет объекта, нет связи, нет представления, нет концепции Того, которое является свободой.

Я говорю о том абсолютном отсутствии концепции «свободы», а не о каком–то понимании свободной воли, несвободной воли, ля–ля–ля. Все это — царство сознания. В сознании, столь влюбленном в себя, мы всегда отступаем в глупость и неведение. Оно всегда будет снова создавать любящего и возлюбленного, а затем отступать в то неведение. Таким образом, оно приходит к пониманию, и это понимание, которым можно стать или к которому можно прийти, вы снова покинете. В конце концов, вы должны пребывать абсолютно вопреки всему, что вы можете понять или не понять.

Итак, вы есть, даже вопреки сознанию, поскольку вы пребываете до концепции «сознания». Или энергии, поскольку То, которое есть энергия, не знает энергии. То, что является сознанием, не знает сознания. И То, которое является сознанием, Сердцем сознания, не знает даже Сердца или чего–либо еще, не имеет абсолютно никакого понятия о сознании, осознанности или еще чем–либо, чему вы можете дать имя или втиснуть в рамки слов и концепций.

В том, что вы есть, пребывает Бессамостность, даже Безбоговость. То, которое есть Бог, которым вы являетесь, не имеет никакого представления о Боге. Поэтому для того, что вы есть, нет Бога. Никогда не было и никогда не будет. Для того, что вы есть, которое есть милость, никогда не будет милости. Так что лучше не ждите ее. Аллилуйя!

Думаю, это было хорошим прощанием. Большое спасибо вам. Namaste.

Группа: Спасибо! Namaste.

ВСЕ ТО ЖЕ СЧАСТЛИВОЕ ФИАСКО, ИЛИ КОНЕЦ ИНТЕЛЛЕКТА Январь 17, 2004

Джинн в бутылке

Карл: Не поменяться ли нам сегодня местами?

Мужчина: Нет, нет. Оставайся, где сидишь, так лучше.

Карл: Большое спасибо. Добро пожаловать. Все в порядке?

Женщина: Микрофон включен?

Карл: Ага, он говорит, что «включен», хотя никогда не знаешь наверняка. Ладно, кто сегодня начнет?

Каатье: У меня много вопросов. Не знаю, правда, с чего начать. (с нерешительностью в голосе) Я приехала сюда всего три дня назад, и меня преследует ощущение постоянного желания плакать.

Карл: Поплачь, поплачь!

Каатье: (начинают течь слезы) Это так прекрасно. Люди, которых я встречаю, — словно меня ведут, словно я вообще ничего не делаю. Все и вся заботятся обо мне. Я даже не знала, кто ты, никогда о тебе не слышала, и все были удивлены, что я ничего о тебе не слышала (смех), и я понятия не имела, чего ожидать, когда пришла сюда вчера, и с тех пор я постоянно пребываю в состоянии… не знаю, как… (всхлипывает)…я не знаю…

Карл: Приветствуй его. Просто скажи: «Привет!» Да. Что сказать?

Каатье: Что сказать!

Карл: Звучит очень хорошо. Так что просто наслаждайся им.

Каатье: Я наслаждаюсь. Еще я чувствую, что вообще ничего не делаю. Это просто происходит со мной. Все происходит со мной. Так прекрасно! Так прекрасно!

Карл: И что ты сделала для этого?

Каатье: Ничего. Я ничего не сделала.

Карл: (группе) Видите?! (Каатье) Собственно говоря, ты не заслуживаешь этого. (смех)

Тереза: (дразнит) Начинается. А все было так мило.

Карл: Нет, красота в том, что она ничего не сделала для этого. В этом вся красота. Вопреки всему.

Каатье: Вопреки. Да.

Карл: Так наслаждайся.

Каатье: Буду наслаждаться. Уже наслаждаюсь. Я так благодарна, так благодарна. (плачет) Меня переполняют чувства.

Карл: Ты слишком долго ждала, а?

Каатье: Кто знает? Я не знаю.

Карл: Красота в том, что никогда не поздно. Для этого не существует времени. Это происходит, когда происходит. Что делать?

Каатье: У меня нет ожиданий. Что бы ни происходило…

Карл: …пусть происходит.

Каатье: Пусть происходит.

Карл: Звучит хорошо. Абсолютное приятие.

Каатье: Да.

Карл: И что тогда надо сказать?

Георг: Добро пожаловать!

Карл: Добро пожаловать! Но если у тебя есть какие–то вопросы, просто скажи мне.

Каатье: Скажу.

Испанец: Карл, ты говорил про «я», «я есть» и «я есть такой–то и такой–то». «Я есть такой–то» означает: «я мужчина, я муж»?

Карл: Все, что угодно. Даже если ты скажешь: «я — это мир», разницы не будет. Чистое «я есть» — это просто пространство. У «я есть» нет отождествленности. Это просто ощущение «я есть», без привязки к объекту или идее, просто подобное пространству. Затем, принимая какую–либо форму — «я есть форма или объект», — ты переходишь к «я есть такой–то и такой–то», «я есть мир», ко всему, что ты можешь сотворить из формы. Таким образом, из бесформенного «я есть» возникает форма. Сначала — подобное пространству «я есть», а затем в нем появляется что–то вроде формы. Ты становишься этой формой.

Испанец: И, значит, «я»?

Карл: «Я» — это просто чистое сознание, бесформенность. Это [поднимает большой палец, символизирующий «я»] — Источник бесформенного [поднимает большой и указательный пальцы, символизирующие «я есть»] и формы [поднимает большой, указательный и средний пальцы, символизирующие «я есть такой–то и такой–то»]. Это — бесформенность, которая является Источником пустоты и полноты.

Испанец: И эти три существуют одновременно?

Карл: Все это возникает вот так [поднимает большой, указательный и средний пальцы, затем снова сжимает их в кулак, несколько раз повторяет это, что символизирует появление и прекращение различных состояний осознанности]. Из этой осознанности, «я» [большой палец], появляется «я есть» [большой и указательный пальцы], а затем — форма [большой, указательный и средний пальцы]. Ночью эти два исчезают [убирает указательный и средний пальцы], а это остается в виде состояния глубокого сна [большой палец]. Но даже до этого есть это [выставляет кулак, символизирующий Сердце]. Так что, поскольку оно первично по отношению к осознанности, оно пребывает до «я есть» — ности и до «я такой» — ности. В любом состоянии это [кулак] пребывает без всякого состояния. Это не–состояние.

Первое представление, первое переживание света, первый Ом, или звук, — это «я». Из этой «я» — мысли возникает «я есть» — ность и «я такой» — ность. Но это [кулак] всегда есть то, что реализует себя в качестве «я» [большой палец] «есть» [большой и указательный пальцы] «мир» [большой, указательный и средний пальцы]. Это [кулак] ты никогда не утрачиваешь; это ты никогда не покидал. Поэтому, переходишь ли ты от этого состояния [большой, указательный и средний пальцы] к тому состоянию [большой и указательный пальцы], а затем к этому [большой палец], это не делает тебя этим [кулак], поскольку ты являешься этим [кулак] в любом состоянии. Просто этим, самим Сердцем, не знающим, что такое Сердце.

Это — абсолютный Источник [кулак]; это — Отец [большой палец], Святой Дух [большой и указательный пальцы], Сын [большой, указательный и средний пальцы]. «Я» [большой палец] «есть» [большой и указательный пальцы] «Иисус» [большой, указательный и средний пальцы] — или назови, как хочешь; «я» [большой палец] «есть» [большой и указательный пальцы] «человек» [большой, указательный и средний пальцы] появляется из этого [кулак]. Но это [несколько раз сжимает пальцы в кулак и снова разжимает] — реализация этого [кулак]. Поэтому только это [кулак] реально.

Но это та реальность, которую ты не можешь найти, не можешь назвать, не можешь заключить в рамки, ты ничего не можешь с ней сделать. Даже назвать ее «реальностью» — это уже слишком много. Поскольку реальность не знает реальности, как и Сердце не знает Сердца.

Это не делает различий. Нет дискриминации в «я», в «я есть» или в «я есть такой–то». Во всем этом, даже в отделенное ™, нет отделенности, в единстве нет единства, а в «я» — ковости нет «я» — ковости. Все это [большой, указательный и средний пальцы] — идеи. Даже первое «я», первое слово или звук — уже отражение Этого (кулак).

Это [кулак] никогда не может быть знаемо или не знаемо, ибо ты — Это. Это абсолютное знание ты не можешь покинуть, не можешь утратить его, не можешь достичь, с ним невозможно ничего сделать. Поэтому, когда Рамана говорит «быть Тем, что ты есть», он указывает на То, которое есть само Сердце. Его ты не можешь забыть и не можешь вспомнить.

Просто будь Тем, которым ты являешься. Но не с помощью знания или незнания. Вопреки знанию или незнанию, ты есть То, которое есть Сердце, никогда «благодаря». Это называется самой «беспричинностью», мнимым состоянием или отсутствием состояния бытия. Все эти названия указывают на То, которым ты являешься.

Этого достаточно? Если что–то неясно, спроси. Даже ясность приходит и уходит, так что не беспокойся. Вопреки ясности и неясности ты есть, что ты есть, не «благодаря» этому. Даже понимание может сейчас прийти или не прийти, потому что даже понимание приходит и уходит. Однако ты можешь пройти через абсолютное переживание того, что ты есть, вопреки пониманию, а не благодаря ему. Здесь и сейчас ты есть, вопреки всякой имеющейся или не имеющейся у тебя идее о том, чем ты являешься. Какой бы образ ты себе ни рисовал, ты есть вопреки этому образу, а не благодаря ему. Так что это может случиться. О'кей?

(мужчина кивает)

Томас: Слушай, Карл, а на чем базируется то знание, о котором ты говоришь?

Карл: Оно базируется на переживании «я есть такой–то и такой–то»; оно базируется на переживании «я есть»; и базируется на переживании света. И поскольку есть переживание света, или «я», или Ом, То, которое является абсолютным переживающим, должно быть первично по отношению к нему. Это все. Оно базируется на переживании того, что все, что ты способен пережить, не может быть тем, чем ты являешься. Поэтому даже первичный свет, будучи первым «я», первым представлением об экзистенции, — это переживание. Ты как абсолютное переживание должен быть первичен по отношению к тому переживанию, но не путем знания этого, а путем простого пребывания до всего, что ты можешь пережить на опыте.

По–этому речь идет не о каком–то твоем знании. Это полное отсутствие знания или незнания.

Томас: Но есть ли какая–то разница в твоем знании этого и, скажем, моем знании этого?

Карл: Не существует моего знания. В этом разница. Есть абсолютное отсутствие того, кто знает или не знает. Никогда не было знающего или незнающего. Поэтому между моим знанием и твоим разницы нет, поскольку нет ни твоего, ни моего знания.

Томас: Я знаю, но разве это так же не является знанием? Вроде того, что ты говоришь о том, что все это — указатели.

Карл: Это ты проводишь различие, не я. Я не вижу различий. Для меня ты — это То, которое есть Сердце, как и я — само Сердце. Я говорю только с Тем, которое всегда есть само Сердце. Но не путем познания Того, которое есть Сердце, а просто пребывая тем, что есть. Это не форма или бесформенность или какая–либо идея. Я никогда не говорю с идеей или образом. Я говорю с Тем, которое есть. С Собой. А не с какой–то идеей себя.

Томас: Разве кто–нибудь не должен знать это?

Карл: Я не знаю, должен ли ты это знать. Ты не можешь не знать этого. В том–то и дело. Этим знанием ты являешься. Утратить его ты не можешь. Таким образом, раз ты не утрачивал это знание, то и обрести его снова ты не можешь. Вот и все. Поскольку ты являешься этим знанием, ты не можешь не знать.

Ты являешься этим абсолютным знанием Того, которое есть Сердце, ибо это абсолютное знание ты не можешь обрести, ты никогда не утрачивал его. Так что, что бы ты ни делал, чтобы вновь обрести его, ты отступаешь от него, вот и все. Просто полагая, что ты можешь добавить что–то к тому, чем являешься…

Томас: Да, но мой вопрос в следующем: то, что ты только что сказал, — разве это не знание? И насколько оно отличается, скажем, от интеллектуального знания?

Ты говоришь, что оно базируется на переживании, но это окончательное пережить невозможно, значит, оно не может иметь под собой никакого основания.

Карл: Это абсолютное переживание: То, которым ты являешься, ты не можешь пережить. Это абсолютное не–переживание — также переживание. Это абсолютное знание, но без знания или незнания. Это тотальное отсутствие того, кто знает или не знает, поэтому оно пребывает вопреки всякому появлению и уходу. И в этом смысл фразы «ничто никогда не случалось с Тем, которым ты являешься».

То, которое есть, не представление, не объект, не рожденное или нерожденное — как бы ты его ни называл, оно этим не является, — что может случится с Тем? Ничто никогда не случалось с Тем, которое есть ты, или Сердце, — назови как угодно. Но это — абсолютное переживание: быть тем Абсолютом, который пребывает в каждом моменте, даже до рождения, даже до Адама и Евы, даже до начала вселенной, до чего бы то ни было, быть Тем, что оно есть.

Томас: Однако нет никого, кто переживает это?

Карл: Нет отдельного переживающего, но есть абсолютный переживающий — То, которое есть. Это не личностное переживание или безличностное переживание. Оно просто переживает само себя, будучи Тем, которое существует до всего, что можно пережить, будучи Тем, которое существует даже до переживания, будучи Абсолютом. Это указатель. Я не хочу таким образом создавать рамки. Я просто указываю на То, что ты есть, поскольку, так или иначе, ухватить его ты не можешь. Неуловимое. «Поймай меня, если сможешь».

Существуют различия между Томасом и Карлом — все это различия формы и бесформенности, знания и незнания, но в Том все различия полностью заканчиваются. Поэтому для Того, что ты есть, все различия не имеют различий. Так что различия есть, но их нет.

Томас: Все это я понимаю. Я только не понимаю, насколько глубоко может быть такое понимание, базирующееся, так скажем, на переживании или, скажем, на указателях.

Карл: Это не–переживание. Это не зиждется на переживании. Это базируется на абсолютном отсутствии переживающего.

Томас: Но это нужно знать, знаешь ли, в противном случае как бы ты смог говорить об этом? Это как указатель. Тебе необходимо знать, на что ты указываешь.

Карл: Мне необходимо быть Тем, а пребывание Тем — это абсолютное знание его.

Томас: А откуда ты знаешь, что являешься Тем?

Карл: (со смехом) Не существует «меня», который знает или не знает этого. В том–то и дело. «Я», которое знает или не знает, полностью отсутствует. «Я» не может утратить То и никогда не обретало его. Так что это «я» не может утратить его в очередной раз, потому что оно никогда не обретало его. Мне не нужно знать это! Знанию требуется «я», чтобы знать или не знать. Мне не требуется знание, чтобы быть тем, что существует до знания.

Томас: Хорошо, но в этом смысле никто ничем не отличается.

Карл: (со смехом) А я разве сказал, что кто–то здесь отличается? Я сказал: «Ты проводишь различие, а не я».

Томас: Ну, я просто пытаюсь выявить различие.

Карл: Но, пытаясь выявить различие, ты проводишь различие.

Томас: Пусть так.

Карл: Пытаясь выявить различие между собой и мной, ты уже проводишь различие. Я вообще ничего не знаю об этом. Различия существуют, но они не создают никаких различий. Вот и все. Ты не можешь решить этот парадокс.

Томас: Хм.

Карл: Этим коаном ты должен быть. Так что же делать? О'кей.

Каатье: Джинн выпущен.

Карл: У-у! Джинн неведения выпущен?

Каатье: Мне понадобилось много времени, чтобы понять, что это означает. Он никогда не находился внутри!

Карл: Это единственный выход — понять, что никто никогда не находился внутри чего–либо. Поэтому выхода по–прежнему нет, но и нет абсолютно никакой потребности в каком–либо выходе, потому что внутри никого никогда не было. И что делать? Ага, это и есть джинн в бутылке, а?

Каатье: Да.

Карл: Это такой специальный, голландский джинн, так?

Каатье: Да, я все думала и думала…

Карл: Как бы этому джинну выбраться? (оба смеются)

Тереза: А как джинн попадает внутрь?

Каатье: Ну, он вырос внутри бутылки.

Карл: В том–то и дело. Ты можешь воображать себе, что он появляется откуда–то и растет внутри. И как достать его из этой бутылки? Это как если бы ты была рождена внутри некой рамки, временной рамки, в качестве маленькой клетки или какого угодно создания, выросла в этой бутылке, но как тебе теперь выбраться из нее? (Каатье смеется)

Тогда ты возвращаешься к вопросу «А рождался ли вообще кто–то?». В этой информации, образах, появляющихся, растущих и трансформирующихся, — кто–нибудь вообще рождался? Это похоже на «Кто я?». Здесь и сейчас есть когда–либо рожденный? Это то, чем я являюсь?

Когда Рамана лежал и задавался вопросами о том, что произойдет, когда он умрет, когда исчезнет тело, когда исчезнут все представления, все, что может исчезнуть, — что произойдет тогда с Тем, которым он является, он пережил опыт самой жизни. То, которое есть сама жизнь, не зависит ни от какого образа или представления о рождении или нерождении, о знании или незнании, — что бы ты ни воображал себе, вопреки этому, ты являешься Тем, которое есть жизнь, которое есть само Сердце.

Это столь абсолютное переживание — эта абсолютная независимость, абсолютная свобода от переживания, свобода ото всякого образа или представления о том, чем ты являешься, абсолютная независимость от этого. Это — абсолютное переживание, но это не переживание Того, что ты есть. Это переживание того, что, даже в абсолютном отсутствии всего, что можно пережить, ты все равно остаешься тем, что ты есть. Вот и все, о чем я говорю, больше ничего.

Это не переживание чего–то, чем я являюсь. Это переживание того, что, вопреки всему, что появляется и исчезает, вопреки всему, что может быть познано или непознано, я есть то, что я есть. Никогда «благодаря».

Когда входишь в свет Аруначалы, первый свет существования, представления, в центр вселенной, то по–прежнему видишь, что Аруначала существует после меня, потому что я — не он. Я пребываю до него. Это абсолютный указатель на то, что ты есть То, которое есть Аруначала, но ты — не Аруначала.

Ты — это То, которое есть свет, но ты — это не свет. Ты — это То, которое не имеет формы, но ты — не бесформенность. Ты — это То, которое имеет форму, но у тебя нет формы. Ничто не существует без Того, которое есть ты. Но То, которое есть ты, ты не можешь обнаружить.

Если ты проснешься, не принимай на личный счет

Джеймс: Я припоминаю, как однажды ты сказал, что «видел» это.

Карл: Я и сейчас вижу это.

Джеймс: Ну и что это, которое видит?

Карл: Здесь нет «что». Поскольку, что бы ты из этого ни извлек, это будет переживанием.

Джеймс: Да. Значит, это субъект.

Карл: Даже не субъект. Субъект ты можешь описать, вправить в рамку. Даже свидетель — объект наблюдения Того.

Джеймс: Да, да. Первично по отношению к свидетелю.

Карл: Как скажешь.

Джеймс: Значит, если мы переместимся во времени назад…

Карл: Назад во времени? О, это тяжело. Для этого нам сначала необходимо вообразить себе «время».

Джеймс: Хорошо, тогда, если мы вообразим себе время и вообразим себе «Карла»…

Карл: Вообразить себе «Карла» — да, это тяжело. (смех)

Джеймс: В какой–то момент что–то произошло, случилось некое событие. Не с «Карлом», но в пределах тела–ума…

Карл: Ты имеешь в виду, что в определенный момент имело место маленькое «Ага! Ничто никогда не происходило с Тем, что ты есть».

Джеймс: В каком смысле? Это было увидено, почувствовано или услышано?

Карл: Нет. Это было просто «Ага!». А затем ты идешь попить кофейку. Ничего особенного.

Тереза: Я пью так много кофе в последнее время! (смех)

Мужчина: Ага! Кофе!

Карл: В этом основная проблема охотников за переживаниями. Им всегда хочется помощнее. «По мне так это должно быть мощное переживание. Фейерверк бытия. Бытие должно ликовать, когда я буду проходить через свое переживание!»

Мужчина: Космический оргазм.

Карл: Да, космический оргазм, который все ищут.

Франческо: На одну минуту.

Мужчина: Милое дело.

Джеймс: В то же самое время со всеми этими учителями — просветленными учителями прошлого — всегда происходило некое событие, видимое событие, которое имело место либо во времени, либо вне его. Рамана говорит о восприятии своей приближающейся смерти, а затем о видении того, что он не умрет, и другие учителя имели похожий опыт.

Карл: Да, а затем абсолютно указывали на то, что не существует ни «до», ни «после», потому что все представления о времени, о появлении, исчезновении и свершении полностью исчезли. В этом переживании того, что есть сама жизнь, нет появления и ухода, нет «до» и «после». Поэтому, когда бы ни происходил во времени этот момент, времени больше нет. Никогда не было. Поэтому ни в чем нет особенного события. Потому что это — не–событие. Ничего не происходит! Но это так прекрасно, что ничего не происходит.

Джеймс: Я не понимаю этого. Я имею в виду, что в прошлом у меня было переживание…

Карл: Ты собирал переживания, вот и все.

Джеймс: И после тех переживаний моя реальность изменилась.

Карл: Я о том и говорю. Это переживание ничего не меняет. Потому что, пока есть моя реальность, и моя реальность изменяется моими переживаниями, — хороша идея! Ты творишь историю. Даже просветление ты принимаешь на личный счет.

Джеймс: Да, именно так мы и делаем, не так ли?

Карл: Иначе вы и не можете. Никак. Я всегда говорю, что, когда ты умрешь, не принимай это на личный счет. (смех) Да, но о том я и говорю. Если случится некий фейерверк просветления, не принимай его на личный счет. Это просто еще одно переживание того, что ты можешь пережить, вот и все. Когда ты просыпаешься, не принимай это на личный счет! (смеется) Каждое утро ты можешь делать это: когда просыпаешься, не принимай это на личный счет. Вот и все.

Джеймс: Я знаю, все это лишь ярлыки, но некоторые люди считают, что существует две отдельные вещи — Само–реализация и просветление.

Карл: Некоторые считают, да.

Джеймс: Ты этого не видишь. С абсолютной точки зрения — нет, но с относительной — да?

Карл: Есть разница? Можешь провести различие, если хочешь. Ты можешь сказать, что просветление — это переход от «я есть такой–то и такой–то» к «я есть». Сатори, переход от отождествления к разотождествлению, — можешь назвать это «просветлением».

Ты можешь даже сказать, что просветление подразумевает переживание света, или переживание того, что ты есть свет, а все остальное — иллюзия. И затем ты бегаешь туда–сюда как свет. «Я реальный, а все остальное — нет». Так ты размещаешься в том, что называется «светом». И тогда мы имеем просветленного, который вокруг себя видит сплошных непросветленных. Тогда ты пребываешь в божественном сознании и видишь, что вокруг тебя расселись одни свиньи.

Джеймс: Тогда ты можешь быть аватаром или назови это, как угодно.

Карл: Как угодно.

Джеймс: А как насчет Само–реализации?

Карл: Само–реализацией я назвал бы осознание того, что То, которое есть Я, всегда реализовано и не нуждается в реализующем. Но это не реализация чего–то, это не–реализация. Это осознание того, что бытию, конечно, не требуется горшок, чтобы реализовать то, что есть бытие.

Джеймс: А когда ты говоришь, что преимущества нет, ты на самом деле имеешь в виду, что с точки зрения Я преимущества нет?

Карл: С какой точки зрения я еще могу говорить? Или мне следует перейти на уровень «другого»? (смех) «Пожалуйста, перейди на мой уровень, чтобы мы могли поговорить! Пожалуйста, подтверди меня как уровень. Пожалуйста, подтверди меня как идею, в противном случае я не смогу существовать как идея. Позаботься обо мне, пожалуйста!»

Франческо: Мне это нравится!

Джеймс: Думаю, что в определенном смысле некоторым из нас это понравилось бы.

Карл: Да, это всем нравится.

Джеймс: Ну, я вижу, что ты говоришь от лица Я…

Карл: Нет, я не говорю от лица Я.

Джеймс: Ты — это Я, говорящее с Я, так?

Карл: Я то, о чем Будда сказал: есть проповедь, но никому не было сказано ни слова.

Джеймс: Здесь трудно в это поверить.

Карл: Поверить? Если То — это то, что ты есть, когда ты полностью понимаешь, что ничего никогда не случалось, — эта неотносимость есть рай. Все прочее — связанность, зависимость от важности того, что ты говоришь, насколько ясно ты можешь выразить это словами и понимает ли тебя кто–то или нет. О Боже мой. И, может быть, ты можешь транслировать с помощью слов или взгляда, чем ты являешься. «Ты мне действуешь на передатчик». По–немецки мы говорим «Du gehst mir auf den Sender»[14].

Немка: Wecker[15].

Карл: Ты мне действуешь на будильник или на часы. Я бы сказал: «Я твой будильник. Сейчас я звоню. Тебе надо просыпаться!» (смех) Итак, последний вопрос.

Джеймс: Последний вопрос.

Карл: Звучит многообещающе.

Джеймс: Последний вопрос…

Карл: Ты когда–нибудь поймешь? (смех)

Франческо: Без шансов! Не сегодня. Может быть, завтра.

Джеймс: Мне это не интересно. Зачем бы мне хотеть понять, верно? Последний вопрос, по крайней мере, на данный момент. В относительном смысле кажется, что с ищущим происходит прогрессирование во времени. Ты согласен с этим? Ты знаешь, что он достигает большей осознанности или большего покоя.

Карл: Я бы сказал, что чем больше ты ищешь, тем глупее становишься. (смех) Чем больше ты думаешь, что собираешь переживания в свою так называемую историю жизни ищущего, тем больше глупеешь. Чем большее количество относительного знания ты наживаешь путем поиска, тем больше тебе приходится тащить с собой, и это глупо. Чем больше ты ищешь, тем больше переживаний вешаешь себе на шею. Даже повесив на шею жемчужину окончательного просветления, которой ты хочешь поделиться и поэтому вынужден ее холить и лелеять, количество неведения возрастает.

Джеймс: Хорошо. Это чревато депрессией, тебе не кажется? (смех)

Карл: Когда двое слышат одно и то же, один впадает в депрессию, другой — в полное расслабление.

Джеймс: Да, да.

Карл: «Аллилуйя! Все это впустую. Слава Богу». Или: «Это все впустую? Горе мне!» Никогда не знаешь, что получишь на выходе. (смех)

Джеймс: Значит, в определенном смысле, просветления нет, реализации нет, есть просто отказ от поиска.

Карл: Кто может отказаться от поиска? И кому нужно это преимущество отказа от поиска? Еще одна глупая идея! Ты прибавляешь глупость к глупости, неведение к неведению, вот и все. Все, что ты делаешь или не делаешь…

Джеймс: Есть ли некая точка, где глупости так много, что…

Карл: (со смехом) Что этой глупостью тебя разносит на куски? (смех) Звучит хитроумно. Но это по–прежнему глупость.

Джеймс: Хорошо, тогда я затыкаюсь.

Тереза: Нет!

Франческо: Нет, пожалуйста, не надо!

Карл: Звучит обнадеживающе, но я вам не верю.

Франческо: Ты то и дело говоришь: «Да, вы хотите, вы хотите, вы хотите». Но в моих ли руках хотеть?

Карл: Каких руках? Чьих руках?

Франческо: О Господи, я это понимаю. Не сегодня!

Карл: Не сегодня? (смех) А что, в любом случае, является твоим?

Франческо: Не знаю.

Карл: Видишь? На это я и указываю.

Франческо: Иногда ты говоришь: «Что вы хотите делать?» Но если это не в моих руках, зачем ты спрашиваешь, что я хочу? Я ничего не хочу!

Карл: Я понятия не имею, почему ты хочешь.

Франческо: Тогда я пойду домой и… нет, забудь. Я не пойду домой. (смех) Это слишком сложно.

Карл: О, Франческо!

Франческо: О, я счастлив. Не знаю где, но это я знаю. (смех)

Карл: Звучит многообещающе. «Я счастлив, я не знаю где или почему, но…» Да, это хорошо. Так что, просто будь Тем, которое ты не знаешь. (смеется) Это вполне себе счастье. Собственно, То — это то счастье, которое не знает, счастливо оно или нет. Ты должен быть очень счастлив, тем счастьем, которое не знает, счастливо оно или несчастно.

Франческо: Я ничего не знаю. В том и проблема.

Карл: Нет, проблема не в этом. То, что существует кто–то, кто хочет узнать еще большее количество «ничего», — в этом проблема. Потому что тот, кто говорит: «Я ничего не знаю»…

Франческо: С тобой так трудно разговаривать. Очень трудно. Так тяжело. Этот парень приходит сегодня утром, о чем–то спрашивает тебя и — «бух, бух, бух» (делает вид, что стреляет из пистолета) за пять секунд!

Джеймс: Я к этому уже привык.

Карл: Я фермер! Я должен косить единым махом.

Франческо: Мог бы и помедленней! (смех)

Джеймс: Это такая техника, Франческо. Это работает так: чтобы получить нужный тебе ответ, предложи противоположное ему, и тогда Карл тебе скажет…

Франческо: Да, я это знаю. Но постоянно об этом забываю. (смех)

Джеймс: Так что, хочешь услышать про просветление, скажи: «Карл, просветления нет, верно?» Тогда Карл скажет: «Нет, просветление есть!» (смех)

Франческо: Он чередует. От слова «глупо» он кончает.

Джеймс: Ну вот, ты заставил меня это сказать!

Карл: Я что сделал?

Джеймс: Ничего. Я никогда этого не говорил! (смех)

Чарльз: (Карлу) Он дает уроки по тому, как тебя понимать.

Карл: В Голландии был один такой, который давал пред–сатсанги.

Франческо: О, это хорошая идея.

Карл: Как вести себя, что делать, как одеваться, как найти родную душу на сатсанге и так далее. (смех) Но теперь у него более хорошее место в тантрическом храме. От пред–сатсанга к тантрическому храму. Фантастика. (к Франческо). Однако прел–сатсанг хорошо звучит, нет?

Франческо: Думаю, что хорошо. Чтобы понять, можно ли задавать вопросы или нет…

Тереза: И пост–сатсанг.

Карл: О, дай пост–сатсанг. (со смехом) Как пережить сатсанг. Звучит очень здорово.

Чарльз: Да, без больницы не обойтись.

Франческо: Это моя карма. Что делать?

Карл: Карма. Карл–ма.

Франческо: Безмятежный. По–итальянски карлма означает «безмятежный». Karlmo.

Карл: Теперь, Франческо, твое новое имя Карлмо.

Страх есть — бояться некому

Джеймс: Карл, ты мог бы сказать, в относительном смысле, что есть какой–то смысл в происходящем здесь? Кроме развлечения?

Карл: Абсолютно.

Джеймс: О'кей. Скажи об этом побольше.

Карл: Я могу сказать, что, выпади хоть одно мое слово, и бытия бы не было. Каждое слово должно быть сказано, чтобы бытие было абсолютным настолько, насколько оно абсолютно. Любой аспект бытия делает его совершенным. Как если бы в ваших силах было убрать из вселенной одну песчинку, то это разрушило бы вселенную. Если бы вы могли оставить непроизнесенным одно слово, то смогли бы разрушить всю вселенную.

Каждая идея, каждое слово содержит в себе саму тотальность. Таким образом они содержат абсолютный, а не относительный смысл. Преимущество или недостаток отсутствуют, но в этом абсолютном смысле все, что есть, должно быть таким, как есть, чтобы бытие могло быть бытием. В этом заключается абсолютный смысл. Но кому нужен этот смысл?

Джеймс: И все, кто здесь есть, должны быть здесь?

Карл: Здесь в любом случае никого нет.

Джеймс: Нуда…

Карл: Любая идея, которая есть, должна быть в качестве этой формы, этого аспекта бытия, чтобы бытие могло быть тем Абсолютом, которым является бытие. В самом бытии никого нет. Поэтому существует абсолютная, а не относительная необходимость в этом.

Потому что То, которое есть бытие, — это Абсолют, ему требуется, чтобы всякое проявление, всякий образ был столь же абсолютен, как и Источник. Поэтому любое отражение так же абсолютно, как и То, которое есть сама отражаемость. Не будь хотя бы одного отражения, не было бы даже Того, которым ты являешься.

Есть только абсолютное Сердце и абсолютная реализация Того, которое есть Сердце, и в этой абсолютной реализации все, что должно быть, должно быть — именно в том виде, в каком оно есть, для того чтобы То, которое есть Сердце, было Тем, которое есть Сердце. Это абсолютное приятие, но принимать нечего. Таково абсолютное значение «безвыходности»: это слово должно произноситься так, как оно произносится в конкретный момент. В любой данный момент все должно быть так, как оно есть, чтобы То, которое есть, могло быть, как оно есть.

Поэтому должен быть Буш, должен быть Бен Ладен, должны быть все эти идеи, все эти сновидческие персонажи — это кино должно быть, чтобы бытие могло быть тем Абсолютом, которым является. Поэтому даже вопроса нет о том, должно ли все, что есть, быть таким, как есть. В противном случае его бы не было. Для некоторых это большое облегчение.

Джеймс: Да, в этом есть определенная свобода.

Карл: Это уже наполнено покоем. Это покой ума — не говорить о Том, что есть, а просто видеть это, пусть даже интеллектуально, даже будучи тем духом, обладающим вертикальным пониманием этого. Все должно быть таким, как есть, чтобы это могло быть таким, как есть.

Томас: Однако разницы нет, понимаешь ты или нет.

Карл: В том–то вся красота, что разницы нет. Если бы была разница, ты мог бы контролировать этим То, которым ты являешься. Если бы была разница, ты был бы в аду, поверь. Пока у тебя есть представление о разнице, ты в аду.

Но понимание того, что, что бы ни возникало, даже покой ума, ничего не меняет в том, что ты есть, — это рай. Ты пребываешь, невзирая на покой или беспокойство ума, а не благодаря ему. Поэтому — пустой ум или нет — кого это волнует? Невзирая на пустой ум или не пустой ум, ты есть то, что ты есть.

Томас: Невзирая на рай или ад, ты есть то, что ты есть.

Карл: Невзирая на идею, ты — это рай.

Томас: Однако знание этого тоже ничего не меняет.

Карл: В том и красота. Наслаждайся.

Томас: Мда…

Карл: О, это очень тяжело!

Томас: У меня не получается наслаждаться этим. Все начинается по новой.

Карл: И что?

Томас: Нет, никакого «что»!

Карл: Это всегда будет начинаться по новой. Ты никогда не достигнешь конца. Так в чем же проблема? Наслаждайся! «Но потом все опять начнется по новой». Прежний страх. Почему? Почему ты боишься себя?

Томас: Не знаю.

Карл: Как ты можешь бояться самого себя?

Томас: Как мне не бояться себя?

Карл: Потому что «себя» не существует, чтобы его бояться.

Томас: Ну конечно, все это понятно, только ничего не меняет. Я имею в виду, что, если у меня нет выбора, как ты можешь говорить мне что–то делать?

Карл: Кто тот, у кого нет выбора?

Томас: Не знаю.

Карл: Видишь? Того, что ты не знаешь, ты боишься. То, что ты не знаешь чего–то, что боишься чего–то, — какова идея!

Томас: Но все, что есть, не предоставляет выбора.

Карл: То, чего ты не знаешь — не объект во времени или еще что–то, — боится того, что ты не знаешь!

Томас: Точно. Но ты только что объяснил, что так должно быть, чтобы все это было таким, как есть.

Карл: Нет. Любой страх должен быть, проблема не в этом. Не существует того, кто боится. Как ты только что сказал, ты не знаешь, что боится, и не знаешь, чего ты боишься. Существует страх. Так что же? Разницы никакой. Ха–ха–ха. Ты только что сказал: «Я должен бояться. Нет, я не наслаждаюсь этим. Потому что потом все начнется по новой». (смеется)

Джеймс: Он ощущает бытие как отдельный индивидуум.

Карл: Это то, как далеко ты можешь зайти интеллектуально. Ты достигаешь этой точки понимания и дальше видишь: разницы нет. Слава Богу! Но сначала ты можешь впасть в глубокую депрессию. Потому что ты сделал так много для этого понимания, а потом видишь: все было впустую. Черт! Все эти поиски, все это понимание — все впустую. Еще раз черт! Опять фиаско! Ха–ха–ха.

А после я сижу тут и говорю тебе: «О, но в том–то вся красота этого!» То, чем ты являешься, невозможно контролировать с помощью какого–либо понимания, восприятия или инсайта. В этом красота свободы: ни одно понимание или инсайт, ни одна попытка присвоения, ни одна контролирующая система представлений не позволяет контролировать ее. Поэтому я все время и говорю, что вопреки пониманию, вопреки любой контролирующей системе ты есть — никогда «благодаря».

Роза: Думаю, нам требуется пост–сатсанг. (смех)

Карл: Джеймс даст хороший пост–сатсанг. Джеймс поделится своим одеянием. Святой Джеймс всегда делится своим одеянием знания.

Франческо: А мне что сегодня делать?

Карл: Ты о чем?

Франческо: Что мне сегодня делать во времени?

Карл: Какого «дня»?

Георг: Ох.

Карл: А что я делаю тем временем?

(женщина начинает неконтролируемо смеяться)

Франческо: Это терапия!

(это заставляет ее смеяться сильнее, группа начинает смеяться вместе с ней)

Карл: После сатсанга она тебе расскажет.

(ее неконтролируемый смех продолжается еще несколько минут)

Карл: Ich warte auf Dich[16]. «Кандидат набрал сто очков».

Франческо: Ты опять начинаешь.

Роза: Это то, что зовется «сжиранием»?

Карл: Зовется? Это центр обработки вызовов. Я — центр обработки вызовов.

Австралиец: Тотальная Обработка.

Карл: Тебя пожрала тотальная обработка.

Роза: Но это страшно.

Карл: Ага, это шоу страшных монстров. Все эти призраки! (смех) Да, очередное Шоу ужасов Роки Хоррора. Но музыка приятная, да? Призраки действительно умеют плясать. Шоу призраков.

Роза: Джинн на свободе.

Карл: Джинн на свободе, но ты видишь, что это призрак. В тот момент, когда ты видишь, что это призрак, дурень выходит.

Каатье: Это верно.

Джеймс: Это что–то новенькое, Карл?

Карл: Нет, я использую это уже какое–то время. (смех)

Джеймс: У тебя еще есть парочка в запасе.

Даже идея джняни — это неведение

Хуан: Карл, разве не должен каждый, кто приходит к реализации, достичь той точки изнеможения, о которой ты говорил? «Я искал, но искать было нечего».

Карл: Нет.

Хуан: Но каждый, кто приходит к реализации, должен выполнять множество садхан и техник до реализации.

Карл: Говорю тебе, никогда не существовало ни одного реализованного.

Хуан: Но есть ли разница для конкретного индивидуума: всю свою жизнь смотреть телевизор или посещать сатсанги?

Карл: Нет. Разницы нет.

Хуан: Может ли человек, смотрящий телевизор, реализовать себя?

Карл: Оба могут. У обоих одинаковые возможности, никакой возможности. В обоих случаях разницы нет, потому что ни то, ни другое не приводит к реализации. Когда Раману спрашивали, что такое реализация Раманы, он говорил, что никогда не было Раманы, который что–то реализовал. То, что есть Я, всегда реализовано, поэтому реализовывать нечего.

Но в момент этого не–события происходит видение — То, которое есть бытие, всегда реализовано и никогда не нуждается в чьей–то большей или меньшей реализации, что никогда не было никого, кто был бы нереализован.

Хуан: Но похоже, чтобы прийти к этому моменту, индивидууму требуется запас энергии.

Карл: Все это дело сознания.

Хуан: Но я никогда не слышал о том, чтобы кто–то реализовал себя, сидя перед телевизором!

Карл: О, есть даже такой художник, Нам Джун Пак, из Кореи. Это очень большой художник…

Франческо: Ты это видел?

Карл: Ага, он делает статуи Будды, сидя перед телевизором — пустым телевизором. Он всегда делает скульптуры Будды, сидя перед телевизором. Это что–то вроде дза–дзэна, реализовывать как бы нечего.

Трудно увидеть, что, делаешь ты что–то или нет, вопреки этому, ты есть. Ты не можешь что–то сделать; к этому нет пути. Кроме как увидеть — и в этом путь — увидеть абсолютно, что выхода из этого нет. Безо всякого понимания, без «до» и «после», — ты есть.

Это называется «божественной катастрофой». Но это не катастрофа. Просто называется так, чтобы как–то называться. Это означает, что Я реализует То, которое есть, безо всякого представления о «до» и «после», вопреки всему сделанному или несделанному, будь то человек, объект или сознание, даже вопреки сознанию.

Поэтому, что бы ты ни реализовывал, что бы ни находилось в царстве сознания, — ты есть вопреки этому. Что бы ни происходило, находится в царстве сознания, «я есть» — ности, появления и ухода, Творца и творения, всего того, что является сознанием, проявленностью бытия. Но чтобы увидеть, что ты есть вопреки всему этому, даже вопреки бытию, подготовки не требуется. Ты не можешь подготовить себя к тому, чтобы быть собой. Это абсолютное переживание того, что ничто никогда не происходило с Тем, которое есть ты.

Оно существует вопреки всякому опыту, был он у тебя или нет. Если я сейчас скажу, что ты мог бы сделать, — мол, если к предыдущим переживаниям — переживаниям света и так далее — добавишь еще что–то и будешь тем, что ты есть, — ты все равно продолжишь искать что–нибудь. Этот поиск не ведет никуда. Но ты не можешь не вести его. Ты должен искать. Будет поиск. Будет страстное желание. Но, вопреки поиску, желанию, всему, что ты можешь испытать, — ты есть.

Это случается в расщепленную секунду, мимоходом, «а!» — а затем ты наливаешь себе еще кофейку, потому что никакого события не произошло. Это вообще не имеет никакого отношения к бытию, каким ты его знаешь. Поэтому состряпать для этого некий план или религию невозможно. Всякая религия, всякая тактика, все эти «тик–так», какую бы технику ты ни применял, чтобы выбраться из «тик–так», — все это часть «тик–така» времени. Ни одна тактика не выведет тебя из «тик–така». Это просто тик — и не более. Нет даже времени, даже идей нет, ничего приходящего и ничего уходящего — что делать?

Но все, что ты достигаешь с помощью усилий, с помощью техник, ты превращаешь в религию, а превратив это в религию, в технику или понимание, ты принимаешь их на личный счет. Это становится автобиографией пробуждения. И затем ты говоришь: «Мое учение делается яснее и яснее», или что–то в этом духе. Что бы ты ни говорил, оно возникает из этого «моего понимания», «моей реализации». Но это все то же неведение. Таким образом, ты прибавляешь неведение к неведению, потому что любое количество твоего опыта, даже «божественного» переживания любви, — это неведение.

То, чем ты являешься, ты не можешь пережить ни в каком смысле. Тебя вообще нет ни в каком смысле. Поэтому даже эти «божественные» переживания блаженного тра–ля–ля, света, фейерверков — это ничто. Образы, ощущения, мимолетные тени, но не сама жизнь.

Клара: Значит, в определенном смысле тебе повезло, что у тебя это было. (смех)

Мужчина: Начнем сначала!

Другой мужчина: Да ладно, остался только час!

Карл: Это то, что ты хочешь в следующей жизни?

Клара: Не знаю, выхода ведь нет. Я могла бы быть бизнес–леди.

Карл: Или нижним бельем.

Клара: Или летящей птицей.

Карл: О, всегда чем–то милым, конечно. Может быть, ты будешь чем–то неподвижным, даже не подозревая о том, что существуешь, бактерией или вирусом, сидящим в чьем–то носу!

Маттиас: Нос полон реинкарнациями садху, а? Непременно надо пить кофе, после того как увидишь это, или я могу выпить ласси? (смех)

Карл: Что угодно. Что будет дальше, то и будет. «Выпить кофейку» просто означает, что ничего не случилось, и ты есть вопреки этому. Поэтому все, что создает различия в так называемой жизни, истина, которую ты нашел и хочешь привнести в жизнь, — Боже мой! Тут ты даешь определение тому, что такое просветленный, а что нет, как следует вести себя мудрецу, что ему должно воспринимать и что такое просветление. Все это по–прежнему составляет часть неведения, сотворения рамок для всего на свете. Даже идея джняни — неведение.

Франческо: О, хорошенькое дело!

Карл: Хорошенькое?

Франческо: Фантастическое.

Карл: Фантастическое, ладно. Но даже называть это «неведением» — это неведение. Из неведения не выбраться. Но это прекрасно. Если разницы никакой — пребываешь ты в неведении или нет, — так что же?

Маттиас: Прямо как мазохисты: им тоже такое нравится. То есть, «получай удовольствие» — это другой вариант фразы «выхода нет».

Карл: Нет, ты находишься в С-М отношениях. Само–мастурбация — нет, само–мазохизм? Некоторые называют это «мастер–бация». Мастер принимает ванну внутри себя. Я не сказал «мастурбация»; я сказал «купание мастера». Натирание мочалом. Не поймите меня неправильно! (смех)

Каатье: Нет.

Карл: Нет? Но это было бы просто! Так какой у тебя был вопрос?

Клара: Нет, это был не вопрос, это было просто утверждение.

Карл: Я выиграл в лотерею, ты сказала?

Клара: Да.

Мужчина: Божественную лотерею.

Карл: Да, однако я ничего от этого не получил. Но это так прекрасно! Ты ничего от этого не получаешь. «О, счастливчик!» (смех) Лотерея, в которой ничего не получаешь. Ты играешь в лотерею и счастлив этим. «О, слава Богу, я ничего не выиграл!» У меня совпадение всех шести номеров и ноль в банке.

Другой мужчина: О, банку отняли.

Карл: Ты больше не можешь курить банг?[17]

Мужчина: Нет, банку с деньгами! (смех)

Карл: О'кей, теперь какие–нибудь серьезные вопросы. (смех)

Франческо: Серьезному гуру.

Личность — это тот, кто надеется, что это закончится

Клара: Как распознать настоящего гуру!

Карл: Меня не спрашивай. Каждый ищущий знает это лучше меня. Потому что гуру создают ищущие. Мастер — это ты. Спроси себя, что есть гуру, а что нет.

Всегда идет спор. «О, мой гуру лучше твоего, точно говорю, потому что у меня истинный гуру, а у тебя не пойми кто. С моим не сравнится. Просто сходи к моему, тогда увидишь. В присутствии — о Боже мой, в его присутствии!.. Ой–йо–йой!» (смех)

Чарльз: Может быть, разница в том, что ложный гуру создает ищущих.

Карл: Ты имеешь в виду, что у ложных гуру есть ученики?

Чарльз: Нуда, они создают ищущих. Ищущие создают гуру, но гуру, создающие ищущих, — это проблема.

Карл: Ты имеешь в виду зависимость?

Чарльз: Да.

Карл: Это все равно не проблема. Но подобных концепций много. Говорят, что сатгуру исчезает у тебя на глазах по мере того, как ты умираешь в нем. Таким образом он никогда не делает тебя зависимым от чего–либо. Он просто забирает все твое бытие для того, чтобы ты стал Тем, которое есть сатгуру, которое есть Я. Он никогда не будет пытаться сделать тебя зависимым ни в каком смысле, ни ради понимания, ни ради чего–либо еще.

Когда кто–то говорит: «Я могу тебе помочь», тебе следует бежать и прятаться. Когда кто–то говорит: «Я могу дать тебе что–то, могу стать проводником, могу сделать тебя „пфф“, передать тебе опыт», — это славно и даже занятно, но это не будет Тем. Поэтому все, что заставляет впадать в большую зависимость, — не знаю, это часть шоу, но если ты ищешь То, которое есть ты, оно до основания сотрет все, что не есть ты. Der Sensenmann wird kommen[18]. Тогда это дзадзэн. Sense[19]. Но все это концепции. Я понятия не имею.

Просто спроси То, которое есть сам Мастер, и к чему бы ты ни шел, оно будет твоим Мастером. Каждое мгновение ты пребываешь в Том, которое уже есть твой Мастер. Так что не волнуйся. То, что является самой жизнью, уже есть здесь и сейчас и всегда дает тебе правильные советы.

Клара: Я тоже об этом думала, почему, например, я сижу здесь? Должна быть определенная сила…

Карл: Тотальность просто помещает тотальность туда, где сидит тотальность. Это тотальное требование тотальности — сидеть здесь.

Клара: И от этого я чувствую напряжение?

Карл: Ты играешь в теннис?

Клара: (со смехом) Я ощущаю определенное напряжение в теле.

Карл: О, ты играешь в теннис слишком много или слишком мало? (указывает на человека в группе) Вон мастер цигун, он может помочь тебе убрать напряжение.

Все это ощущения, возникающие в сознании — движение, вибрация — и взаимодействующие между собой. Что такое твое напряжение? Не существует «твоего» напряжения. Есть просто напряжение. Энергия вибрации в опыте ощущения напряжения. Так и что с этим напряжением?

Клара: Оно просто есть. Это, собственно, не вопрос. Мне нравится говорить с тобой.

Карл: Пожалуйста. У тебя вопрос?

Джоан: Я ощущаю выгоду от того, что просто нахожусь здесь.

Карл: О да, я тоже! (смех) Это абсолютная выгода — просто быть тем, что есть. Добавить к этому нечего.

Джоан: Я чувствую, что моему уму нужно пытаться думать в этом направлении больше и больше, практиковать это больше и больше.

Карл: Мы можем поговорить об этой неистощимой потребности ума. Поскольку он так же абсолютен, как и То, которое есть бытие; то, что ты называешь «умом», который является духом, неистощим в реализации себя в любом вопросе. Поэтому всегда будет вопрос–ответ, вопрос–ответ, утоление жажды, выжимание, выжимание, выжимание — выхода нет.

Святой Дух «я есть», сознание в качестве «я есть» всегда будет творить. Это функционирование тотальности сознания. Это сотворение каждого момента заново, заново, заново — бесконечно, неисчерпаемо.

Поэтому всегда будет снова возникать вопрос, жажда, поиск, эти и другие формы или не–формы и все такое. Если действительно понять, что конца этому никогда не будет, потому что никогда не было начала, — информации, вибрации, сознанию, — так что же? Личность остается до тех пор, пока есть тот, кто надеется, что однажды это закончится. «Своим проcветлением, своей реализацией я положу этому конец».

Но если ты полностью понимаешь, что это не закончится никогда, потому что того, что может закончиться, вообще нет, — это уже покой ума. Есть ум, но тебе нет до него дела, потому что ты понимаешь — что бы ты ни делал, ты не можешь остановить то, что есть, что никогда не начиналось, что никогда не закончится. Что делать? Со своей стороны я могу лишь в очередной раз указать на Абсолют, которым ты являешься, на то, что, вопреки уму или не–уму или какому угодно представлению, ты есть — никогда «благодаря» им. Что делать с этим?

Джоан: Это здорово.

Карл: Это не так уж и плохо. Но в том–то и дело: это не хорошо n не плохо. Ты не можешь решить, хорошо это или плохо, поэтому это очень хорошо. Тереза! По–прежнему счастливое фиаско?

Тереза: Я жду, чтобы понять, хорошо ли это — остановить. Для меня это как бы… слишком хорошо, чтобы быть правдой?

Карл: У счастья есть границы?

Тереза: (со смехом) Я действительно жду.

Карл: (со смехом) Просто храни покой. Постоянно. Может быть, ты?

Финский парень: Я?

Карл: Ага.

Финский парень: Думаю, что бы я ни сказал, ты все равно перечеркнешь.

Карл: Никогда! Я очень добрый. «Не верьте ему!»

Финский парень: Я в первый раз здесь. Я просто слушаю. Я считаю, это очень хорошо, что ты перечеркиваешь все, что я думаю, потому что я могу получить что–то новое. Но мне действительно нечего сказать сейчас.

Карл: Нет, это хорошо, что ты говоришь так. Ты можешь сказать что–то, и это ничего не изменит. Любой возникающий вопрос, с ответом или без, будет «пфф».

Чтобы увидеть ту безвопросность, которой ты являешься, чтобы просто быть Тем, которое пребывает до всякого вопроса и ответа, не требуется удовлетворения этого вопроса ответом. Нет даже потребности в ответе. Вопрос возникает сам собой и сам собой исчезает, но не благодаря какому–то ответу. Поэтому, вопреки ответу, он снова исчезнет. Так что даже вопрос «Кто я?» не нуждается в ответе. Он побудет здесь какое–то время, а затем отпадет сам собой.

Финский парень: О'кей.

Карл: Что делать?

Финский парень: Ничего.

Карл: Просто наслаждайся, потому что это займет какое–то время. Эй! Все хорошо? У вас что–то есть? Просто рыбалка.

Не–делатель делает больше всех

Роза: Это не вопрос, это просто мысль.

Карл: Это всегда начинается так, я знаю.

Роза: Моей целью прийти сюда было — я говорю «было», — успокоить ум. Меня уверяли, что это место, то есть Аруначала с Раманой помогут мне. Я знаю, что ты мне сейчас скажешь! Но они все равно помогут мне. (смеется) Так что делать действительно нечего, потому что нет того, кто наблюдает, некому наблюдать ни ум, ни мысли. Или парадокс в том, что все это пребывает одновременно — наблюдатель, наблюдаемое и так далее.

Карл: Как угодно.

Роза: Я чувствую, что моя цель не в том, чтобы что–то делать с этим?

Карл: О, это все равно цель.

Роза: Да. Поэтому я говорю, что моя цель… хорошо, цели нет.

Карл: Цель есть, но цели нет. Есть время, но времени не существует. Есть желание, но нет желания. Что скажешь на это? Ты приходишь и видишь, затем уходишь и видишь.

Роза: Значит, сидение в позе лотоса и медитация…

Карл: О, это смотрится очень красиво.

Роза: Классно, да, но все это…

Карл: Нет, это смотрится красиво. Разве этого не достаточно?

Роза: (со смехом) Этого никогда не достаточно.

Карл: Цветок розы очень красив, но он никогда не спрашивает: «Почему я красив?» Аналогичным образом ты садишься в позу лотоса и смотришься хорошо. Прекрасно!

Роза: Наполовину. Я могу сесть в полулотос. (смех) И что же делать? Ничего.

Карл: Даже ничего — это слишком много. Делай все максимально хорошо.

Роза: Но это давление.

Карл: Нет. Ты можешь действовать только максимально хорошо. Ты — максимально хороша. Абсолют. Что бы ни возникало из этой Всеблагости, того, что есть сама благость, может быть только благим. Без этого оно не может реализовать себя. Что бы ты ни делала, это лучшее, что ты можешь сделать.

И это — самое лучшее. Абсолютное делание абсолютного бытия. Любое делание — абсолютное делание Абсолюта, делающего лучшее, что он может сделать, — просто реализуя самое себя. Все, что бы ты ни делала, — это лучшее, что ты можешь сделать.

Роза: А не–делатель?

Карл: Какой не–делатель? Не–делатель делает больше всех. (смех) Не–делатель! У меня был знакомый из Техаса, который говорил: «Я не делатель! Я — не–делатель!», а затем ехал на байке, забывая, что находится на улице, — бум! (смех)

Это действительно прекрасно. Понимание того, что делать нечего, даже это понимание — мимолетно. Забудь. Ты устраиваешься в этом понимании, но понимание приходит и уходит. Это понимание тебе необходимо подпитывать, поддерживать, тебе нужно оставаться в ясности, тебе нужно обитать в понимании. Но безусильность, которой ты являешься, пребывает вопреки пониманию или непониманию, усилию или неусилию.

Есть То, которое суть безусильность, которая суть твоя природа. Ты не можешь достичь этого никаким усилием делания или неделания. Поэтому просто будь тем, чем ты не можешь не быть. Будь тем, чем не можешь не быть.

Будь «будь»! Ты можешь прийти к некоему пониманию, но оно тоже исчезнет.

Роза: Значит, я уйду пустой.

Карл: Для Того, которое есть ты, абсолютного Сердца, ты абсолютно пуста, свободная от всяких идей о том, чем являешься или не являешься, даже от идеи «пустоты», — быть даже свободной от идеи пустоты, чем никто не может быть. Поэтому ты можешь появиться, но никто не уходит. Идея появилась, но поскольку никакой идеи никогда не появлялось, ты никогда не исчезнешь. Поскольку ты никогда не приходила, ты не можешь уйти. Так что джинна нет. Образ, фантом предстает таким, как есть.

Роза: И бутылки нет.

Карл: Ты права. Нет ни «внутри», ни «снаружи» — однако есть. Если ты скажешь, что никого нет, кто–то все равно есть.

Роза: Кто–то?

Карл: Сказать «никого нет» — означает, что кто–то есть. Если ты скажешь: «Нет ни „внутри“, ни „снаружи“», «внутри» и «снаружи» кто–то по–прежнему есть, потому что требуется кто–то, говорящий, что нет ни «внутри», ни «снаружи», и этот кто–то продолжает создавать «внутри» и «снаружи», даже просто говоря об этом. От этого не уйти.

Это остается частью того понимания. Это — по–прежнему неведение. Все, чему ты даешь определение, продолжает оставаться неведением. Всякое определение исходит от определяющего, и этот определяющий при любом раскладе лжец, поэтому, что бы ни исходило из его уст, это ложь. Первый определяющий, «я», уже ложь, поскольку это образ, а не То, что ты есть, ибо ты существуешь до лжеца. Ложь порождает только ложь. Лжец — это einerlei (нечто единое), а из einerlei (нечто единого) возникает zweierlei (нечто двоякое). Немецкий очень… или голландский.

Каатье: Двоякий голландский.

Карл: Немецкий — это двоякий голландский, абсолютный голландский. (оба смеются) Так что, видишь, даже ложь, первичный образ, первое зеркало, абсолютное зеркало Того, что ты есть, уже не показывает тебя. Зеркало не показывает ничего, и это то, чем ты являешься. Не что–то, что ты можешь назвать: имя, форма, рамка, что угодно. Даже первая рамка этого зеркала является ложью. Все, что возникает и отражается в этом зеркале осознанности, как то первичное, уже ложь, становится частью лжи. Тогда es ist einerlei (разницы нет).

Таким образом, видя, что фантом, лжец уже ложь, кому есть дело до того, что порождает эта ложь? Эта ложь не может затронуть тебя. Эта ложь никогда не сможет изменить тебя или сдвинуть хотя бы на дюйм.

Женщина из Польши: Беспомощность в том, что ты видишь мир, но не находишься в мире, однако также являешься миром.

Карл: Также?

Женщина: То, чем ты являешься, должно также быть в мире.

Карл: Должно? Ты — хозяин? Должно? Забудь.

Женщина: Ага.

Карл: Все еще пытаешься, тра–та–та.

Женщина: Нет.

Карл: Нет? Должно быть. Ладно. Как скажешь.

Франческо: Замечательное кино.

Карл: Не такое уж и плохое.

Франческо: И садхана — это фантастика.

Карл: (со смехом) Как я тебе всегда говорю, вопреки садхане, ты есть, но если бы ты сумел уйти от одной садханы, ты бы смог уйти от бытия. Поэтому в этом смысле садхана — это фантастика. Она становится медитацией без намерения что–то извлечь из нее. И с этой садханой ты уже Абсолют, потому что нет никаких ожиданий, связанных с медитацией. Есть сильное желание, но ничего, что можно было бы получить от этого желания, так что такое желание уже медитация.

Франческо: Да, но мне, чтобы понять это, требуется садхана.

Карл: Вопреки…

Франческо: Вопреки, вопреки!

Карл: Так что наслаждайся садханой. Потому что это — наслаждение медитацией, наслаждение Тем, которое есть медитация, поскольку в ней отсутствуют ожидания. Когда нет ожиданий, ты видишь, что к Тому, которым ты являешься, нечего добавить деланием или неделанием. Ибо все есть медитация. Ты медитируешь о Том, которым являешься, бесконечно, но не ожидая никакого результата, ибо ты никогда не сможешь получить знание того, чем являешься, с помощью медитации.

Итак, ты есть вопреки медитации, не «благодаря» ей. Так что при пребывании вопреки медитации происходит медитация. И ты абсолютно наслаждаешься ею, потому что она не имеет никакой значимости. Она не тяжела, она — ничто, она так легка. Ух! Это большое «ух».

Каатье: Цели нет.

Карл: Даже не «цели нет». У тебя больше нет кошелька, потому что нет намерения. Ты — ничто. Тебе нечего терять и нечего приобретать чем бы то ни было. In Totale, habe nichts. Kann nichts, habe nichts, will nichts. Как перевести? «Вообще ничего нет. Нечего делать, нечего иметь, нечего хотеть».

Немка: Ни на что не годен!

Карл: Ни на что не годен, ничего не стоит. Все, чего ты хочешь избежать, есть ты.

Итальянец: Я размышляю о той медитации, о которой ты говоришь. Ты исчез. Нет вообще ничего. Нет приобретения. Нет ничего, ты исчезаешь, а потом снова по–являешься.

Карл: Нет, ты никогда не исчезаешь.

Итальянец: Таково ощущение.

Карл: Таково ощущение, но это лишь ощущение переживающего, который исчезает, ты же — никогда. Ощущения бытия и последующего исчезновения — часть кино, но ты никогда не появляешься и никогда не исчезаешь. Тебе нужно быть недвижимым, чтобы движение могло произойти, чтобы могли произойти появление и исчезновение. То, что ты есть, должно быть недвижимым.

То абсолютное переживание, которым ты являешься, никогда не сдвигается ни на йоту. Индия пришла к тебе; ты никогда не приходил к Индии. Это тело пришло к тебе, но никто никогда не приходил к этому телу. Простое переключение. Ты не дитя времени, но то, что ты назвал бы «временем», — твое дитя. Появление и исчезновение — это мимолетные тени в том, что есть ты, — в Том, которое переживает себя, ты же никогда не являешься частью того, что может быть пережито.

Таким образом, ты — не тело, которое движется к какому–то месту, место приходит само. Все места, все тела, все ощущения пребывают в тебе, но ты не находишься ни в одном из ощущений. Поэтому из ощущения, что ты идешь спать, сон происходит в том, что является тобой, вот и все. Однако никто не ложится спать, и никто не просыпается. Таким образом, ты спишь, бодрствуя, и бодрствуешь, пребывая во сне, ибо ты никогда не спишь и никогда не бодрствуешь. И то, и другое — появления и исчезновения, идеи и ощущения в том, чем ты являешься.

Итальянец: Нужно озарение, чтобы понять это.

Карл: Нет, это не понимание. Здесь ничего не нужно. В ту долю секунды ты понимаешь, что так было всегда. Никому никогда не требовалось никакого озарения, или понимания, или различия, или восприятия. Даже различие в восприятии — часть сна. Все, что ты можешь сказать, все, чему требуются изменения, — часть фильма. Но То, которое есть ты, которое пребывает до этого сенсуального фильма с видимостями, идеями и объектами, никогда не подвергнется изменениям.

Может быть, ты? Нет. Что–то есть? Нет. Никто мне не помогает. Бедняга я. Может, у тебя есть вопрос, а?

Отпадение моего понимания — это преданность

Мистер Айер: Я где–то прочитал, что не следует обращать слишком большое внимание на слова учителя. Они не помогут, на тебя воздействует что–то другое. Просто будь тем, кто ты есть, на сатсанге. Потому что на сатсанге разные люди задают разные вопросы. Некоторые важны мне, некоторые — нет. Следует ли мне относиться с вниманием к тому, что важно для меня, и безучастно к другим вопросам, или же они тоже важны?

Карл: Будь Тем, Кто Ты Есть.

Мистер Айер: Лучше влияют слова, которые слышишь, или?..

Карл: Нет, слова не оказывают влияния. Слова как формы влияния не имеют. То, что ты здесь, что я не разговариваю с призраком, то, что говорение не отличается от слушания, — все это для того, чтобы понять — То, которое есть говорение, и То, которое есть слушание, по сути не имеют отличий.

Здесь сейчас происходит то, что называется «сатсангом», но То, которое говорит, не говорит ни с кем. Это не то, что говорится, не формы, какие бы идеи ни выражались в виде слов. Каждое слово наполнено отсутствием отделенности. И, будучи наполненным отсутствием отделенности, слушающий и Тот, кто что–то говорит, ничем не отличаются друг от друга. Обнаженность говорит с обнаженностью, и это имеет значение, а не слова, не формы, не значимость или незначимость вещей. Вопреки значимости и незначимости, То, которое говорит, и То, которое слушает, являются Тем, которое по сути есть Сердце. Итак, Я говорит с Я, как Сердце говорит с Сердцем, ибо есть только То, которое есть Сердце.

Поэтому не стоит обращать внимания на формы, объекты и слова. Просто будь тем, кто ты есть, — То, которое ты слушаешь, ничем не отличается от того, чем ты являешься. Послание всегда в этом: нет послания, нет посылающего и нет получателя. Есть передача и прием, но То, которое передает, и То, которое принимает, не различны. Поэтому, что передается, роли не играет, важно лишь то, что нет передающего и нет говорения с кем–то, кто принимает. И это отсутствие передающего и принимающего, это абсолютное отсутствие разделенности, второго, называется «сатсангом».

Это имеется в виду, когда учитель говорит тебе «быть тем, кто ты есть», и тогда ты понимаешь и проявляешь свою преданность. Преданность означает полное уважение по мере становления Тем, которое и есть твой учитель, по мере видения, что То, которое говорит, не отличается от Того, которое слушает, пребывание Тем, которое говорит и слушает в это мгновение. Это и есть преданность — отказ от индивидуальности принимающего «я», от моего понимания. Когда «мое» отпадает — это преданность. А не эмоция.

Поэтому я прошу об этой преданности, абсолютной преданности, предлагая вам быть Тем, что есть я. Я не прошу вас понять или что–то сделать. «Будь тем, кто ты есть» означает: будь Тем, которое говорит, будь Тем, которое слушает, но без слушателя и без говорящего. Таким образом, вам надо увидеть суть каждого слова, всего, что появляется и уходит, для того чтобы быть этим.

Еще раз: эти слова, которые я только что сказал, не имеют значения. Они абсолютно не важны. Но уже благодаря тому что они абсолютно неважны, они стирают, уничтожают формы и объекты понимания. Может быть, именно поэтому пустота, или отсутствие отделенности, которой вы являетесь, и сидит здесь. Но этого никто не может сделать, никто не может сотворить, к этому не приводит ни одно действие. Так что же делать? Как много слов, да? Все в порядке?

Мистер Айер: Много раз, когда ты что–то говорил, я не понимал, но позднее осознавание приходило. Сейчас я разницы не вижу.

Карл: Слова ничего не меняют, но когда ты понимаешь, что слова ничего не меняют для того, чем ты являешься, это меняет все. Потому что тогда ты видишь, что, вне зависимости от понимания, вне зависимости от слов, ты есть то, что ты есть. Будь тем, кто ты есть, вопреки словам, а не благодаря им.

Я не могу изменить то, чем ты являешься. Мне нечего дать и нечем поделиться здесь. Абсолюту, которым ты являешься, ничего не нужно от меня, от Того, которое сидит здесь и болтает. Это не может ничего прибавить к тому, что ты есть. Я всегда указываю на то, что нет ни учения, ни учителя, ни ученика. Все, что я говорю, является абсолютным указателем на это, если я в удачной позиции. Остальное — я не знаю. Волей милости вы сидите здесь, и я, волей милости, сижу здесь, и милость — это все, что есть. Милость говорит с Тем, которое есть милость, говорящим милости: «Не жди милости, потому что милость не придет».

Женщина: Меня зовут Грэйс![20] (смех)

Франческо: Спасибо, что пришла.

Карл: Милость только что явилась!

Георг: Выпей еще кофейку!

Карл: Так что не ждите милости, потому что милость уже здесь, и она никогда не придет, потому что милость — это то, что вы есть. Все, что есть, есть милость. Так что вам лучше не ждать ее, потому что она никогда не придет. Она уже здесь. Она никогда не покидала вас, поэтому вы не можете получить ее обратно. Вы не можете утратить то, чем являетесь, ибо вы являетесь самой милостью.

Поэтому не ждите никакого учителя или кого–то еще, кто принесет ее вам. Никто никогда не сможет дать ее вам. И тот, кто говорит: «Я могу дать тебе это с помощью инициации, с помощью передачи», или что–то в этом духе, лжет, потому что она не может быть дана вам, ибо никогда не могла быть отнята. Поскольку вы никогда не теряли то, чем являетесь, вы никогда не сможете получить это обратно; ни с помощью слов, передачи, шакти, ни путем полученного опыта вы не станете тем, чем являетесь. Аллилуйя!

Мужчина: Значит, сатсанг — это симптом безумия?

Карл: Все является симптомом безумной идеи о том, что ты когда–то был рожден. Здесь сейчас ты находишься в психбольнице, а я — доктор, который говорит тебе, что есть только психбольница, но в ней никого нет.

Это все равно что сказать: никто не болен, потому что ты не можешь найти того пациента, которым являешься. Если ты не находишь себя нигде — поскольку есть только психбольница, а все эти идеи являются ее составляющим, — никого не обнаруживаешь в этой психушке, то остается просто психушка, так что же? И ты понимаешь, что существуешь вопреки больнице. В ней никогда никого не было. Безумие существует, так что же?

Мужчина: Забавно.

Карл: О да, это забавно, это спорт — назови, как хочешь. Олимпийские игры по безумию.

Мужчина: А кто мастер?

Карл: Доктор. Самый безумный всегда мастер. Это называется «безумной мудростью». Мастер всегда самый сдвинутый; пик сдвинутости — это гуру. Самая безумная идея, которая только может у тебя быть, — это то, что Я или гуру вообще есть. Поэтому во главе всего этого безумия стоит мастер безумия. Насколько безумнее можно еще сделаться? Все это безумная идея, начало идеи о том, что ты существуешь. С этой безумной идеей психбольница открывает свои двери.

Маттиас: Открыто вечно.

Карл: Это никогда не начиналось, потому что у этой безумной идеи нет начала и конца. И у идеи «бытия» никогда не было начала, она никогда не закончится. Так что вам лучше не ждать, что больница закроется, потому что она никогда не открывалась.

Тереза: Но какова выдумка, а?

Карл: Какой же абсолютной выдумкой вы все являетесь!

Тереза: Это чересчур.

Карл: Чересчур?

Тереза: Я имею в виду, такая вариативность красок, запахов, людей — это чересчур. Чересчур!

Карл: И представь себе, все это появляется из того, чем ты являешься!

Тереза: Я знаю.

Карл: Ты знаешь?

Тереза: (со смехом) Первая ложь и — бум!

Что бы ты ни делал с неведением, ты только приумножаешь его

Пит: Это выдумка. В больнице нет никаких пациентов; все они — плод воображения. Это мысли, возникающие в уме. А существует ли нейтрализующая мысль? Если есть все эти мысли, порожденные воображаемыми людьми, то существует ли нейтрализующая мысль?

Карл: Ты имеешь в виду, есть ли лекарство от этого?

Пит: Ну, я не хочу попасться в ловушку, сказав, что существует некое понимание, некий прорыв, но существует ли нейтрализующая мысль, которая позволяет, так сказать, избежать этого?

Карл: Нисаргадатта — он создавал абсолютное лекарство от этого безумия, этого недуга, этого заболевания существованием. Ты ищешь, есть ли здесь вообще кто–то.

Пит: Всякий раз, когда мой ум выдает идею о том, что есть личность, тогда у меня возникает нейтрализующая мысль, которая напоминает мне: «О, я не личность. Теперь я вспомнил это».

Карл: Но это зависимость от воспоминания. Кажется, что при понимании появляется временный выход из заблуждения, но временный выход — это уже заблуждение. Это все еще заблуждение. Пониманием ты контролируешь что–то, ты принимаешь, что находишься вне безличностного сознания, однако то, что делает шаг вовне путем усилия, всегда попадает обратно. В тот момент, когда усилие прекращается, чем бы то ни было вызвано, ты возвращаешься обратно. Ты всегда зависишь от понимания или какого–то усилия, активации, назови, как хочешь.

А я предлагаю тебе быть тем абсолютным лентяем, которым ты являешься, который никогда ничего не сделал, который, вопреки деланию или неделанию, является тем, что есть, никогда благодаря этому. Будь Тем, которое никогда не принимало участие ни в одном действии или бездействии, которое просто пребывает абсолютно недвижимым в самом себе, ни разу не сделав ни единого движения, с которым никогда ничего не происходило.

Даже понимания никогда не происходило, поскольку никогда не было непонимания. Понимания вообще не может быть. Поэтому будь Тем, которое есть абсолютное знание, но не путем знания чего–то. Все это — слова и указатели, чтобы в ту расщепленную секунду ты смог увидеть, что, вопреки знанию и незнанию, ты являешься тем, чем являешься, а не благодаря чему–то.

Никто не может дать тебе это. Оно сравнимо с разбивающимся сердцем, когда ты отбрасываешь любовь к самому себе. Своим интересом, своей любовью к себе ты вовлекаешься во все эти образы, во все ощущения — потому что ты любишь себя.

Пит: Существует эта воображаемая личность, она пришла на сатсанг и говорит с другой воображаемой личностью, и когда я смотрю на воображаемую личность, которая проделала всевозможные садханы, то не могу понять, зачем она их делала. Я не мог остановить ее; она делала, я наблюдал. Она проделала все эти садханы, приехала в Индию и все такое. Я не знаю, зачем ей понадобились все эти сумасшедшие вещи.

Карл: Как я уже говорил, все садханы, все действия, каждый твой вздох должны быть сделаны, поскольку все, что делается, уникально и абсолютно в своем действии и выполняется тотальностью. Без этого действия не было бы тотальности, не было бы Абсолюта. Поэтому любые садханы, которые ты сделал или не сделал, должны быть, абсолютно, и твой следующий шаг должен быть, потому что из этого нет выхода.

Пит: Спотыкаясь на этой дороге, выполняя садханы, эта воображаемая личность начинает читать книги по веданте и слушать подобного рода сатсанги, и тогда к ней приходят всякие нейтрализующие мысли, то есть это я их называю «нейтрализующими мыслями», которые заставляют ее думать о себе иначе. Она начинает размышлять: «О, возможно, я не личность, возможно, это просто выдумка, возможно, это просто фильм, который я смотрю, возможно, я — это что–то первичное по отношению к ней». Но, опять–таки, все это мысли.

Карл: Да, как я сказал: ты просто прибавляешь что–то к неведению, которое было до этого. Увеличивается только количество неведения.

Пит: И все слова, которые я слышу от воображаемой личности, сидящей здесь на стуле, — эти слова основаны на мыслях, которые возникают в уме воображаемой личности.

Карл: И всегда добавляют еще большее количество неведения. Что бы я ни говорил, это всегда будет неведением. О Том, которое есть, мы все равно не можем говорить. Я могу только сидеть здесь и говорить, говорить, говорить, и добавлять еще большее количество, выплевывая его, но, вопреки этому, я есть.

Пит: Одна личность пробуждается, смотря телевизор, другая делает кучу садхан и пробуждается, но это не имеет значения. Она не могла не выполнять садханы. Они были сделаны. Они были.

Карл: Да. Она должна была выполнять садханы. Тот, кто сидел перед телевизором, должен был сидеть перед ним, и это тоже медитация. Каждый данный момент сознание медитирует о Том, которое есть Я. Все, что является сознанием, жаждет счастья, и из этой жажды возникает медитация о счастье. Поэтому, если ты сидишь перед телевизором, ты хочешь быть счастливым. Все появляется из этого желания постоянно быть счастливым.

Пит: То есть, я иду в кино посмотреть фильм о Джеймсе Бонде и начинаю думать: «Я — Джеймс Бонд», и когда он выходит на улицу, думаю: «Я решаю повернуть направо, я решаю повернуть налево», то потом кто–нибудь говорит: «Нет, ты не Джеймс Бонд. Ты смотришь фильм, ты в кино, ты просто смотришь, ты не принимал тех решений».

Карл: Но тогда ты уже находишься в другом фильме, вот и все.

(группа хихикает и шепчет «ммм», «очень интересно!» и т. д.)

Карл: Из одного фильма ты попадаешь в другой.

Пит: Существует сдвиг, в котором я могу быть тем, кем я был все это время.

Карл: Нет сдвига. Нет! Никогда не было.

Пит: Сначала я думал, что я — Джеймс Бонд; я думал, что я — это тот, кто повернул направо…

Карл: Но даже в качестве Джеймса Бонда ты — тот, кто ты есть.

Пит: Но все это время я сидел в кино и смотрел фильм.

Карл: Но тот, кто говорит тебе, что ты — это не фильм, по–прежнему находится в фильме. Ты не можешь выбраться из фильма. Ты — это То, которое является фильмом, нравится тебе это или нет. Ты не можешь выбраться из фильма. Это «безвыходность». Ты не можешь перейти на другой уровень понимания, а затем выбраться из фильма. Это опять потребовало бы усилия, а ты попал бы от него в зависимость. Ты бы продолжал зависеть от понимания, от кого–то, кто говорит тебе: «Ты — это не кино, ты — это не действующий персонаж». И что тогда?

Несмотря на Иисуса, реализующего Сердце, остается существование, по–прежнему ищущее. Несмотря на Будду, несмотря на Раману, несмотря на всех мудрецов, поиск все равно продолжается, а ищущие продолжают сидеть и слушать то, что невозможно выразить словами. Так что забудь!

Аико: Это называется «последней шуткой»?

Карл: Последняя шутка — это то, что последней шутки не существует. Нет даже шутника. Это звучит хорошо, я знаю: придет учитель и скажет тебе, что ты — это не персонаж, за который ты себя принимал. И что тогда? Ты переходишь от отождествления к разотождествлению. Ты становишься «я есть». «О'кей, я не в фильме», однако тот, кого нет в фильме, забывает об этом и снова возвращается в фильм.

Ты должен быть — в фильме или вне его — тем, что ты есть. Если ты пребываешь только в понимании того, чем ты являешься, то что это за понимание? Что бы это было за существование? Это свобода?

Пит: И это не вопрос простого напоминания себе, как сказал Рамана: исследуй «Кто я?».

Карл: А у Раманы, прежде чем он прошел через то переживание, был гуру, который сказал бы ему: «Ты — это не тело. Ты — не персонаж»?

Пит: Дело не в подобной умственной гимнастике нейтрализующих мыслей, которые напоминают тебе, что тебя нет?

Карл: Да, но прозвучало, как будто в ней все и дело. Ты ходишь кругами, говоря: «Я не деятель, я не деятель, я не деятель!» Звучит безумно. Это то же самое, как если бы ты ходил и повторял: «Я делаю это, я делаю это, я делаю это!» Где разница? Нейтрализующие мысли?!

Существует ли вообще «корректная» мысль? Я всегда указываю на тот факт, что, вопреки мысли, корректной или еще какой–нибудь, соответствующей твоим концепциям, вопреки этому, ты есть. Так будь Тем, которое есть вопреки этому, а не благодаря какой–то «нейтрализующей» мысли.

Пит: Твои слова — это указатели на те мысли, которые у меня в голове, они отражают мои мысли, и это — нейтрализующие мысли. Они нейтрализуют меня.

Карл: Я никого не нейтрализую. Вопреки тому, что я говорю тебе, ты есть, не благодаря этому. Мне нечего нейтрализовывать, потому что я не вижу ничего неправильного. Никаких проблем никогда не было, поэтому нечего решать. Я разговариваю не с призраком нейтрализующих мыслей. Кому какое дело до этих нейтрализующих мыслей и вообще каких–либо мыслей призрака? Хм? Тебе есть дело?

Джоан: Я не знаю, правильно ли я поняла, но ты говорил, что тот, кто создает определения, — лжец. Он сразу же делается лжецом. Совершаем ли мы действие, узнавая, что это ложь?

Карл: Это часть лжи. Что это за идея о том, что ты можешь подкорректировать ложь?! Это как в той известной истории о «я», которое, желая подкорректировать «я», становится полицейским. Сначала мы имеем вора, лжеца, а затем этот лжец говорит: «О, я позабочусь о том, что ты станешь истиной. С этого момента я начну говорить правду. Раньше я был лжецом, но теперь буду говорить правду. Это будет „корректирующей“ мыслью. С этой мыслью я исправлю тебя, так как раньше я был не прав, а теперь прав! Теперь я гожусь для тебя? Теперь ты доволен мной или же был доволен и раньше? Теперь–то уж ты будешь доволен. Раньше, возможно, я раздражал тебя, но теперь буду радовать. С этого момента я начну вести себя хорошо. О Господи, я снова буду оказывать тебе внимание. У тебя большой потенциал, моя дорогуша».

Сознание играет обе роли. «Неправильно. Правильно. Теперь я могу сделать тебя счастливым. Теперь я в правильном положении, чтобы сделать тебя счастливым, чтобы трахать тебя правильно. Теперь я правильный трахальщик, а раньше был неправильным. Я тебя поимею в любом случае!»

(в группе раздаются ахи и смешки)

Джоан: Но как это остановить? Корректно, некорректно…

Карл: Понятия не имею. Для кого это должно остановиться? Это никогда не начиналось! Кому нужно, чтобы оно остановилось?

Джоан: Личности, которая страдает.

Карл: Пусть страдает. Это все равно Всевышний. «О бедный я! Бедный Всевышний, страдающий от идеи. О Боже мой. Будучи столь влюбленным в себя, считающий себя таким значимым, ты страдаешь. О, мой Всевышний, как же ты страдаешь, считая себя таким важным! Мне очень жаль тебя. Ты чувствуешь мое сострадание. Аллилуйя. Всевышний страдает! О, теперь я страдаю вместе с тобой». (смех)

Джоан: Мы хотим быть свободными от всего этого!

Карл: Из–за того, что ты хочешь быть свободной, ты находишься в тюрьме — из–за этой идеи. Какова идея! Свобода хочет быть свободной, свобода хочет быть свободной! Эй, все послушайте! Свобода хочет быть свободной! «Эй, посмотрите на меня! Все внимание на меня! Я хочу быть свободной. Дайте мне свободу!» — просит Свобода. (смех) «Разве вы не видите во мне страдающую личность?» Нет!

Испанец: Сколько репетиций с утра?

Чарльз: Он спрашивает, сколько репетиций потребовалось для этого шоу?

Карл: Da Capo (с начала). Всегда Da Capo, Da Capo, Da Capo. Kaput, kaput, kaput[21].

Будда сказал, что конец страданий — это ненахождение страдающего, вот и все. Поэтому, что бы вы ни делали со страданием или неведением, вы только умножаете их. Чем больше вы хотите избежать страдания, тем больше вы создаете страдающего. Но страдающего нигде нет, вот и все. Его никогда не было и никогда не будет, страдающего.

Я не может страдать из–за Я, потому что нет второго Я, из–за которого оно может страдать. Поэтому страдающего никогда не было. Так что же! Есть страдание. О Господи. Попей. За твое здоровье, страдание.

Тереза: Еще минуту.

Карл: Ладно, последний вопрос.

Пит: Если нейтрализующая мысль — это лжец, если всякая мысль есть лжец, и ты — лжец, и я — лжец…

Карл: Разве же это не прекрасно? (смех)

Маттиас: Положиться не на что.

Карл: Ты ни на что не можешь положиться! Все есть ложь. Так и ты абсолютно не заслуживаешь доверия. Irrer.

Тереза: Что такое Irrer?

Карл: Irrer означает, что ты совершенно безумен. Ты — само безумие.

Пит: Но ты прикольный лжец, поэтому здесь прикольно сидеть и смеяться.

Карл: Это единственная вещь — юмор Того, которое является лжецом. Когда в лжеце распознаешь лжеца, все становится einerlei. Einerlei означает, что все есть Я. Поэтому, если все является ложью, то все является Я. Но, пока ты указываешь на истину, обрамляя ее, ты будешь говорить: «Ложь, ложь, ложь, ложь, ложь».

Тереза: Это как песня. «Lie, lie, lie, lie, lie, lie, lie!»

(Карл и остальные подхватывают: «Lie, lie, lie, lie, lie, lie, lie!» Громкий смех вокруг)

Тереза: Групповое пение. Давайте запишем диск.

Франческо: Видишь, что случается после двух часов рядом с этим парнем!

Карл: Спасибо!

(все смеются)

ПРОБЛЕМА ОТСУТСТВИЯ ПРОБЛЕМЫ, ИЛИ КОНЕЦ БЕСПОКОЙСТВА И СКУКИ Январь 18, 2004

Твое беспокойство — тотальное требование тотальности бытия

Карл: О'кей. Все знают, как это работает? Ответ и вопрос.

Тереза: Слушай, вчера вечером я чуть не заперла всех.

Карл: Да?

Тереза: Я не стала смотреть фильм и пошла искать свои туфли и умудрилась запереть дверь снаружи. А потом слышу: бум, бум, бум…

Карл: Известное дело. Хотя где–то должен быть другой выход. Фильм был хороший?

Тереза: Сюжет путаный, и слишком много английского. Я вообще ничего не поняла. Музыка была хорошей.

Карл: Тебе нужно смотреть побольше фильмов. Я выучил английский, смотря телевизор в Америке, так что привык к нему.

Тереза: Я смотрю английские фильмы. Мне ближе британский английский.

Карл: Мм. Я предпочитаю Перри Мэйсона. Это удивительно, ведь я выучил английский с помощью Перри Мэйсона.

Мэри: Моя бабушка в свое время подсела на Перри Мэйсона.

Карл: Я тоже. Каждое утро. Один час — Перри Мэйсон, а потом десять минут «Всех моих детей». Этого было достаточно.

Мэри: И коробки шоколадных конфет — в ее случае. Коробка шоколадных конфет и Перри Мэйсон.

Карл: Да, это рай.

Чарльз: Хорошо, теперь, когда мы знаем, что такое рай, мы можем идти.

Карл: (со смехом) Звучит хорошо. В школе у меня всегда была «E» по английскому.

Тереза: Это самая плохая оценка, нет?

Карл: Нет, есть еще одна, хуже. В немецкой системе это «5»[22]. Если у тебя две пятерки, ты вылетаешь. Одна шестерка — ты вылетаешь по–любому. Две пятерки — ты тоже вылетаешь, но с одной пятеркой ты можешь остаться в том же классе. Поэтому с той пятеркой у меня все обходилось. С остальными предметами все было в порядке, но с английским…

Тереза: У моего учителя по английскому был ужасный французский акцент.

Карл: Ах, теперь мы знаем, откуда он появился! Ладно, давайте начнем с чего–нибудь — с духовного фильма.

Клара: Карл, у меня вопрос. Что имел в виду Рамана, когда говорил «пребывать в Себе»?

Карл: Само–пребывание? Я бы сравнил это со змеей Шивы, взирающей на собственный хвост. Наблюдать его движение и, возможно, осознать, что это пребывание означает кусать себя за хвост, — кусая себя за собственный хвост, ты видишь: То, которое есть мир, ничем не отличается от того, чем ты являешься. Я бы назвал это «Само–кусанием». Ты кусаешь себя за хвост и чувствуешь: То, которое есть мир, ничем не отличается оттого, чем ты являешься.

Это сострадание. Ты просто тотально пребываешь в Том, которое есть. Ты просто тотально уходишь в То, которое есть мир, которое есть. Ты тотально отождествляешь себя с тем, что есть мир, и тогда ты видишь, что это — тотальное сострадание, тотальное пребывание в том, чем ты являешься. Итак, ты кусаешь себя и видишь, что ничто не отличается оттого, чем ты являешься. Хорошо звучит?

Но Рамана имел в виду немного другое, я думаю. Пребывание в Себе (в Я) означает просто быть Тем, которое есть Сердце, первичным по отношению к «я» — мысли, быть до этой «я» — мысли. Быть Тем, из которого рождается «я» — мысль. Оставаться в Источнике в качестве этого Источника, которым ты являешься, видя, что каждое утро «я» — мысль возникает в форме «ин–форма–ции», а То, которое есть ты, существует до нее.

Клара: Это в общем–то невозможно.

Карл: Невозможно ничего, кроме этого. Ты не можешь не пребывать, ибо являешься Тем в любом случае. Ты — это То, которое есть Источник «я» — мысли, само Сердце, и в этом Сердце «я» — мысль расцветает в виде «ин–формации». Но ты — не то, что возникает в виде «я» — мысли, так что оставайся в Том, которое неизменно, абсолютно неизменно, предельно целостно, в самом Сердце, недвижимом этой идеей. Это и есть пребывание.

Будь самим этим недвижимым Сердцем, которого никогда ничто не может коснуться, никогда, ни в каком смысле, — поколебать или изменить, — просто осознавая, что «я» — мысль уже является мыслью–фантомом, и оставаясь в Том, которое существует до этой мысли.

Увлекаясь «я» — мыслью, принимая ее за реальность, ты сообщаешь ей реальность. Ты даешь ей жизнь. Но ты и есть сама жизнь. И самой своей жизнью ты даешь жизнь. Все, на что ты направляешь внимание, становится реальностью. Но если ты направишь внимание на То, которое есть внимание, которое есть само Сердце, это будет пребыванием. Осознанностью осознанности. Вот и оставайся в ней.

Но как в ней остаться? Прежде всего, это концепция, вроде указателя, однако вопрос «Кто я?» способен привести тебя к тайне Того, которое существует до всего. Он способен уничтожить историю «я», деятеля всякой истории, которую ты можешь себе помыслить, ибо эта «я» — мысль окутана облаком истории. В этом вопросе исчезает «я» — собиратель историй, а история «я» — мысли все больше и больше растворяется в осознанности, поскольку этот вопрос уводит тебя в эту тайну Итак, это концепция. Она может стереть первичную концепцию твоего рождения. А без этой первичной концепции рождения То, которое есть само «я», погружается в То, которое по природе своей есть Сердце. Так что оставайся в этом вопросе. Это и есть пребывание.

Только никто не знает, работает это или нет. Это уже другой вопрос. Однако лишь благодаря Милости ты сидишь здесь, ты задаешь себе вопрос уже благодаря Милости. Милость была с тобой все это время, безо всяких вопросов. Милость направляла каждый твой шаг на протяжении всего твоего существования. И следующий шаг будет направлен той же тотальностью. Так что не беспокойся.

Клара: В том–то и дело. Я беспокоюсь.

Карл: Ты беспокоишься, значит, этого хочет от тебя тотальность: беспокойства в данный момент. Просто не подвергай это сомнению. Твое беспокойство — это тотальное требование тотальности бытия. И это беспокойство является тем самым следующим шагом.

Клара: Что–то мне не угнаться за мыслью.

Карл: Тебе не угнаться, потому что никогда ни за чем не гналась. (Клара смеется) Ты пытаешься угнаться за тем, что в любом случае не сможешь догнать. Ты пытаешься понять тайну бытия, но ты никогда не поймешь.

Полное понимание наступит, когда ты станешь этой тайной. Только пребывание тайной дает абсолютное понимание, только тотальное отсутствие «я», кроющееся в идее «понимания». В этом отсутствии «я» наступает абсолютное понимание за пределами сомнений. Но сомневающийся, «я», всегда будет вызывать у тебя сомнения. Каким бы ни было понимание или непонимание, ты всегда будешь сомневаться. Таково функционирование «я». Оно должно сомневаться. Несомненно. Так что предоставь сомневающемуся сомневаться в том, в чем сомневающийся способен сомневаться. (смех)

Клара: Но тут начинается беспокойство.

Карл: Из сомнений возникает беспокойство. Конечно. Из–за сомнения в том, что ты существуешь, ты беспокоишься о своем существовании. Ты становишься Шекспиром. Шейк с пивом. «Быть или не быть». Ты сомневаешься.

Клара: Ага, меня очень даже беспокоит то, о чем ты говорил вчера: что преимущества нет.

Карл: Но то, что преимущества нет, — это и есть абсолютное преимущество. Просто пойми и расслабься в этом. Если ты увидишь, что в том, чем ты являешься, нет абсолютно никакого преимущества, идея «преимущества» отвалится вкупе с идеей «недостатка».

Тогда ты освободишься от идеи «я», потому что это «я» получает жизнь из идеи преимущества, только и всего. Без идеи преимущества невозможно никакое «я». Но «я» должно сомневаться, потому что с этих сомнений начинается его функционирование, начинается система выживания.

Так что тебе приходится сомневаться, потому что при понимании «я» больше не будет существовать. Понимание просто полностью уничтожит тебя, отняв «я», ибо «я» живо надеждой и преимуществами. Проблема в отсутствии проблемы — даже это ты превращаешь в проблему, поскольку живешь благодаря проблемам, вот и все.

Клара: Это правда.

Карл: Да, это правда — или нет. (смех) То, которое является «мной», то есть объектом, живо благодаря сомнениям, волнениям и идее преимущества. Поэтому, какое бы понимание ни говорило тебе: «Проблемы нет», ты всегда будешь бороться с этим.

Ты всегда будешь говорить: «Мне нужно медитировать, мне нужно сделать это, чтобы я смогла сделать то, дабы получить хоть какое–то понимание. Сначала мне нужно понять, и затем, возможно, я соглашусь. Я, отделенный бог существования. Мне нужно создать понимание. Сначала мне необходимо взять контроль над бытием, чтобы я могла согласиться с бытием. Перво–наперво, бытие нужно одомашнить — с помощью понимания, с помощью контроля, тогда уж я и соглашусь с ним!» Нет? Да, да, да.

Директор цирка всегда так говорит. Но ты и есть цирк, а «я» — мысль — это директор, который думает, что может управлять цирком. Но клоуны делают, что им вздумается, и никогда то, что говорит им директор. Клоуны — это другие мысли. Как львы и другие звери. Хмм? Может быть, пингвина ты и сможешь приручить. Пингвиньи мысли. Или свиней — тоже вариант. (смех)

Конец воображения

Клара: Я все думала, надеялась — йоги учат тому, что на определенном уровне у тебя нет дороги назад; это невозможно; ты уничтожаешь ее.

Франческо: Нет дороги назад?

Карл: Она имеет в виду высшую йогу, где при уничтожении первичной мысли о «себе», о «я», первичная «я» — мысль предстает как фантом и стирается путем пребывания тем, чем ты являешься, пребыванием в Том, которое есть Сердце, в качестве Того, которое есть Сердце. После этой тотальной аннигиляции первичной мысли, «я», ты больше не можешь вернуться, потому что без первичной мысли возвращение невозможно. Так что контролировать остальные мысли бесполезно.

Все зависит от первичной мысли. Иди к «я» — мысли, напрямик, и в вопросе «Кто я?» просто уничтожь «я» — мысль, выкорчевав ее без остатка этим вопросом. «Я» — мысль — это идея рождения, существования как такового. Когда она на самом деле вырвана с корнем, полностью выкорчевана, возврата нет. Но пока эта первая карта находится в карточном домике твоих концепций, вокруг этой первой карты неизменно образуются другие концепции. Домик снова будет построен.

Ты можешь отрубить несколько веток, но это ничего не даст, потому что дерево вырастет снова и даже еще ветвистей. Контроль ума позволяет ему разрастаться. Тебе нужно зрить в корень ума, в эту «я» — мысль. Если не уничтожить ее целиком, ум всегда будет разрастаться еще сильнее и даже сотворит из этого религию. Религия появляется из переживаний духовного толка, но «я» — мысль никуда не девается и превращает религиозное переживание в персональную историю. Существует большое количество просветлений, пробуждений и переживаний, но все они принимаются на личный счет. И тогда из них рождается религия, или техника, или даже йогическая техника по отрезанию ветвей.

Рамана был очень радикален, в смысле, напрямую шел к тому, что является корневой мыслью. Потому что без этой корневой мысли дерева больше нет — и никогда не было, никогда не будет. В этом смысл высшей йоги, которая является прямым путем к уничтожению первичной мысли, первой карты в карточном домике твоих концепций. Первая карта–идея самого «бытия», первое представление о существовании как «я», являющееся осознанностью, «я» — осознанностью, — это уже фантом.

Из этой осознанности — как Отца, Источника — неизменно появляется «я есть» и «я есть такой–то и такой–то». Когда ты понимаешь, что первичная осознанность, «я», — это уже зеркало, а не то, что ты есть, — Сердце, первичное по отношению к «я» — мысли, ты остаешься в Том, которое пребывает до всего, в тайне Того, которое есть Сердце. Когда ты абсолютно пуст от идеи того, чем являешься и чем не являешься, остается абсолютная пустота, которая есть свобода от идеи о втором.

Так что, возникает «я» — мысль или нет — того, кого это волнует, больше нет, потому что это [поднимает кулак, символизирующий Сердце] автоматически проявляется в качестве осознанности [большой палец], «я есть» — ности [большой и указательный пальцы] и «я есть такой» — ности [большой, указательный и средний пальцы]. Но это [кулак] — то, чем ты являешься в абсолютной степени. Поэтому они [большой, указательный и средний пальцы] могут появляться или нет, но они никогда не появлялись и никогда не исчезнут. То есть, их никогда не было. Но даже в этом случае триединство твоей реализации [большой, указательный и средний пальцы] остается самим Сердцем [кулак]. Различия исчезают. Это [кулак] — конец тотальной отделенности, появляющейся с «я» — мыслью. И тогда, даже при наличии «я» — мысли и всего, что из нее возникает, все есть Сердце. Итак, все, что есть, есть Я, когда ты являешься этим [кулак].

Это конец воображения, потому что все, что ты воображаешь себе, больше ничем не отличается от того, чем ты являешься, как и все это [большой, указательный и средний пальцы] является Сердцем [кулак], в каких бы обличьях и формах оно ни возникало. Все, что есть, есть Сердце. Поэтому отделенности больше нет. Нет второго.

Все твои попытки сделать что–то с «я», «я есть» и «я есть такой–то» — это просто желание вылечить то, чего никогда не было. Никогда не было никакой болезни. Но, желая избавиться от чего–то, ты превращаешь это в реальность. Поэтому, что бы ты ни делал с «я есть такой–то» или «я есть», ты просто сообщаешь некоторую реальность тому, чего нет. Так что этот прямой вопрос: «Кто тот медитирующий, которым я являюсь?», проникающий в тайну, которая есть само Сердце, выкорчевывает саму идею «бытия». Тогда остается абсолютное бытие безо всякого представления о «бытии».

Как, достаточно высшей йоги? Превосходно. Есть вопросы на эту тему?

Мистер Рао: Ты имеешь в виду, что существует техника, приложимая к первичной мысли?

Карл: Рамана предлагал технику «Кто я?». Эта техника равносильна концепции, способной уничтожить все концепции твоего существования, чтобы затем так же исчезнуть. Скажем, у тебя есть концепция болезни, которую тебе нужно вылечить. Задайся вопросом: «А есть ли больной?» Это окончательное лекарство, которое предлагали Нисаргадатта, Рамана и другие, задолго до них.

С помощью вопроса «Кто я?» или «Есть ли больной?» ты стремишься найти себя. Но тогда тебе нужно задаться вопросом: «Что означает нахождение Себя, поиск Того, которым я являюсь?» Может ли он привести к нахождению чего–либо? Или же абсолютное «ненахождение» того, чем ты являешься, это и есть абсолютное нахождение? Не означает ли абсолютное ненахождение того, чем ты являешься, что ты есть, что есть, вне зависимости от нахождения какого–то объекта, концепции или опыта, за которыми ты гонишься?

Так ты можешь искать до бесконечности, но в какой–то момент поиск просто прекращается, потому что с пониманием того, что тебе не найти себя нигде, ни в объекте, ни в переживании, наступает смирение. И тогда ты направляешь взгляд внутрь себя в надежде обнаружить То, которое есть, но даже там, внутри, ты его не находишь. «Ненахождение» ни снаружи, ни внутри. Тут наступает абсолютное смирение, и ты полностью останавливаешься. И тогда ты видишь, что уже являешься Тем, которое ты ищешь.

Так что в тот момент, когда ты принимаешься за поиски, ты выходишь вовне. Потом с тобой случается пробуждение, и ты оказываешься внутри единства. Но даже в единстве тебе не найти себя, поскольку ты — это не единство и не отделенность. И то, и другое — две стороны медали, но ты — всегда То, которое есть сама медаль с множеством граней.

Обе крайности — отделенность и единство — это только грани того, чем ты являешься, они — плод воображения. Ты — всегда То, которое невозможно вообразить себе, невозможно втиснуть в рамки какой–либо идеи. Любая идея исходит из Того, которое есть само Сердце. Поэтому ты не являешься ни единством, ни отделены остью. Ты не являешься ни пустотой, ни наполненностью. Что бы ты ни говорил, ты не являешься этим. Ничем из того, что ты можешь вообразить себе и втиснуть в концепцию, ты не являешься. То, что ты есть, ты никогда не сможешь обрамить, никогда не сможешь представить себе.

Поэтому будь Тем, которое ты никогда не сможешь представить себе. Поскольку То, которое есть глаз Бога, никогда не сможет увидеть себя. Даже «я» — мысль, которая подобна пробуждению переживающего, часть этого переживания. Само же «я» никогда не может быть пережито. Все, что ты можешь пережить, не отличается от того, что ты есть, но это не то, что ты есть по своей сути.

Пребывай в Том, которое существует до всего, что ты способен себе вообразить. В этом пребывании уничтожается, сгорает все, что является идеей. В осознанной осознанности горит адское пламя, и только это адское пламя, этот холокост, способен уничтожить огонь идеи «я» — этой дьявольской идеи отделенности. Так что только пребывание в осознанной осознанности, которая есть само Сердце, может испепелить это «я».

Что бы «я» ни делало — медитировало, отсекало, — это не может привести к Тому. Избежать этого невозможно, но именно вопреки всему этому происходит осознанность осознанности. И никогда — благодаря действию или бездействию какого–то деятеля. Так что все, что ты сделал или не сделал за свою так называемую историю жизни, — осознанность этой осознанности случится вопреки всему, а не «благодаря».

Не болеешь больше?

Англичанка: Стало чуть получше, да.

Мистер Рао: Мне интересно, если обратить поиск во внутренний мир, полностью внутрь, от бытия ничего не останется?

Карл: Это ничего не изменит. Ты просто выйдешь из отождествления с отделенным в отождествление с абсолютным, где больше нет никого, кто может быть отождествлен. Поэтому я не призываю тебя отказаться от чего–то, даже от индивидуального отождествления, поскольку все это — аспекты того, чем ты являешься. Я просто прошу тебя быть Тем, которое есть, отождествляя себя со всем, что есть, как с Тем, которое есть Сердце.

Но никто не способен на это. И, что бы ты ни делал, ты избегаешь этого, потому что оно стало бы твоим концом. Это абсолютное отождествление просто убило бы тебя. Идея «я» будет убита абсолютным отождествлением, так что никто никогда этого не сделает. Что бы ты ни делал, ты избегаешь этой пустоты «я», потому что все свои действия «я» совершает из–за беспокойства о своем существовании. И все, что исходит из этого «я», этой «я» — мысли, направлено на борьбу с ней. Даже медитация или понимание — все те же техники избегания.

По собственной воле ты никогда не врежешься в дерево бытия. Ты всегда стремишься получить водительские права, чтобы не столкнуться с ним. (смех) Так и есть. Таково функционирование отдельного объекта и системы выживания, которая действует по простому принципу: «Хочу выжить». Поэтому ты хочешь стать бессмертным, и, желая стать бессмертным, ты вынужден избегать смерти. Ты медитируешь на это бессмертие, которым хочешь стать. Поэтому ты никогда не совершишь этого последнего необходимого убийства, этого отрубания головы, как Кали.

Поэтому и говорится, что ты будешь зарублен по воле Милости, нравится тебе это или нет. Но не по твоему желанию. Ты можешь вытянуть голову: «О, смотри сюда, возьми меня!» Не сработает. Она не знает тебя. Когда ты гонишься за Милостью, ты никогда не найдешь Милость.

Но когда Милость нацелилась на тебя, тебе лучше быть осторожным. Эта осторожность напоминает попытку побега. Потому что ты уже почувствовал, что что–то происходит. Ты уже в пасти у тигра и через долю секунды она захлопнется, но тебе не узнать когда. Поэтому ты вечно в тревоге. «Может быть… О!.. Что мне сделать, чтобы избежать этого?» И тебя постоянно гложут сомнения. «О, я уже попал в эту пасть или еще нет? Должно быть, да! Нет, не попал. Готов ли я? Достаточно ли созрел? Что сделать, чтобы не перезреть и не недозреть? Мне правда этого хочется? Может быть, я вовсе не хочу проваляться на диване перед телевизором всю оставшуюся жизнь. Нет, я не хочу этой скуки отсутствия „я“. Нет, „мне“ это не нравится!» (смех)

Словно «я» это уже знаю! Да, мы все проходим через это. И здесь нет ничего неправильного. Рассматривай это как простое функционирование. Не было бы одной из этих идей — не было бы бытия. Не было бы хоть одного из этих переживаний — не было бы бытия. Потому что любое переживание, любая идея, любой аспект бытия должны быть именно такими, как они есть в данный момент времени — даже если времени нет, — чтобы абсолютное бытие могло быть абсолютным.

Поэтому ничему никогда не нужно было исчезать ради самого бытия, ибо все, что есть, есть само бытие. Все эти маленькие треволнения и все незначительные аспекты — цветы, появляющиеся и уплывающие облака, и дождь, и плач, и слезы — все это то, что есть. Ты. Ни одного этого аспекта ты не можешь избежать. Поэтому не переживай. И поскольку ты — это То, которое есть само Сердце, то все, что есть, — это то, что есть ты. Даже попытка избежать этого является его частью. Так что же делать?

Вот я здесь и сижу, чтобы сказать тебе: «Don't worry, be happy»[23], потому что даже волнения и несчастья — часть того счастья, которым ты являешься. Это «хэппи–нинг»[24], потому что из абсолютного счастья, которым ты являешься, появляется только счастье.

Зажигая огонь для абсолютного сожжения

Пит: Когда приходится беспокоиться в силу тех причин, о которых ты говоришь, какая часть тебя не беспокоится?

Карл: Сердце никогда не беспокоится.

Пит: Где находится «не беспокойся», когда приходится беспокоиться?

Карл: В Том, которое есть Сердце, которое есть абсолютный Источник всего, что ты можешь себе представить, существует воображаемое «я», воображаемое «я есть» и воображаемые беспокойства из–за этого «я есть». Но кого волнует это функционирование, этот фильм?

Это абсолютный фильм. Ты не можешь изменить его, потому что он уже отснят. Ты не можешь изменить ни кадра, ни одного его плана. В тотальности проявленности нет возникновения и исчезновения. Она так же целостна, как и ты. Ничего не происходит. Нет происходящего. Нет преходящего. Так что если все уже максимально целостно и каждый кадр в момент его появления — перед тобой или в тебе — это абсолютный кадр того бесконечного фильма, то тебе остается просто наслаждаться им. Ты не можешь изменить фильм, поэтому устраивайся поудобнее в абсолютном переживающем, которым ты являешься, и наслаждайся фильмом.

Пит: Если фильм вызывает беспокойство… Ты придумываешь себе время, и в это конкретное время фильм становится фильмом про беспокойство.

Карл: Ага, лови кайф от беспокойства.

Пит: То есть, ты не можешь не беспокоиться, потому что фильм является беспокойством в данный момент.

Карл: Только тебе не стоит беспокоиться из–за беспокойства. (смех) Так ты появляешься в фильме. Ты беспокоишься о поддержании покоя и оказываешься внутри. Ты становишься частью фильма, потому что беспокоишься. Ты влюбляешься в фильм. А влюбляясь в киношные образы, ты входишь в фильм.

Эта идея «высшей любви», возможно, не так уж и хороша, потому что тебе кажется, что фильм отличается от того, чем ты являешься. Эта любовь способна даже вызвать ненависть, любовь и ненависть идут рука об руку, потому что ты ввязываешься в игру противоположностей — с помощью любви!

Но ты не можешь не ввязаться в это, потому что не можешь не влюбиться в себя. Что делать? Ты должен быть, в фильме и вне его, тем, что ты есть, и ты не можешь избежать любви к тому, что ты есть.

Пит: Если ты попадаешь в фильм, влюбляешься в него, это сострадание?

Карл: Нет, нет, нет. Это не сострадание. С влюбленностью и попаданием в фильм начинается уже жалость.

Пит: Но раньше ты говорил о змее, кусающей себя за хвост, и использовал слово «сострадание». Мне это показалось интересным. Ты говорил, что чем больше ты вовлекаешься во всю драму, тем сильнее отождествление…

Карл: Да, единственный выход из фильма — это быть фильмом. Это сострадание — но за минусом того, кто испытывает сострадание.

Пит: Быть целым фильмом.

Карл: В абсолютном отождествлении с Тем, номинальным бытием, которое никогда не возникало и никогда не исчезнет, больше нет отождествленного. Но, отождествляя себя с чем–то, отделенным от Того, ты по–прежнему находишься в точке индивидуального отождествления. Его в очередной раз заменит что–то еще. Даже при отождествлении с осознанностью ты вернешься к «я есть» — ности и «я есть такой» — ности.

Это и есть пребывание в Сердце: быть Тем, которое есть Сердце, которое есть абсолютное отождествление с тотальностью бытия. В этом абсолютном отождествлении нет места «я», ибо оно пусто от «я». Оно так полно и так пусто одновременно. Это полнота пустоты. И в этой полноте пустоты больше нет «я», потому что для него абсолютно нет места. Есть тотальное отсутствие и тотальное присутствие, то и другое одновременно. Нет «меня», никогда не было и никогда не будет. Тебя полностью раздавливает самим существованием.

Это — абсолютное объятие бесконечного, обнимающего себя. В этом абсолютном объятии идея «отделенности», как и любая другая идея, просто–напросто исчезает, без остатка, потому что ее никогда не было. Никто не способен на это действие. Оно происходит, как гром среди ясного неба. Это называется «взрывом любви» или «взрывом бытия» — тотальный взрыв внутрь и наружу в абсолютное отождествление с тем, чем ты являешься. Это и есть «расщепленная секунда», потому что она находится вне времени. О'кей?

Женщина: Не вопрос.

Карл: Не вопрос. (оба смеются) Но даже эти слова и концепции, которые я сейчас использую, остаются всего лишь указателями.

Пит: В этом моя вечная проблема. Я всегда использую ум. Я достигаю состояния ума, когда представляю себе, что являюсь всем, но это всего лишь еще одна мысль, еще одна концепция.

Карл: И видя это…

Пит: Поэтому я сказал вчера «корректирующая мысль», понимаешь?

Карл: Да, но об этом я тебе и говорил. Даже эта корректирующая мысль не помогает.

Пит: Точно, потому что ее не дождешься, когда она нужна.

Карл: А это как раз помогает. Это абсолютная помощь: указание на то, что Тому, которым ты являешься, не требуется никакая помощь. Тебе не нужна корректировка. Ты абсолютно прав, даже когда ошибаешься. Поэтому тщетность моей попытки помочь тебе — возможно, в ней и заключается помощь: указать на ту беспомощность, которой ты уже являешься, которая никогда не нуждалась ни в какой помощи.

Какой бы образ, какую бы концепцию я тебе ни предложил, они не изменят того, чем ты являешься, поскольку ты уже есть То, которое есть Абсолют. Что бы я ни сказал, это будет лишь указателем на То. Но ты увидишь, что уму с этим не справиться никогда. Возможно, тогда ты откажешься от идеи того, что ум может оказаться в выигрыше благодаря какому–то пониманию. При отказе от понимания, при видении того, что понимание ничего не дает, она исчезает.

Исчезает идея «джняни», и внезапно озаряет: «О, джняни был всегда. Я и есть понимание, а искал еще большего понимания. Хороша же идея! Я и есть это абсолютное знание, безо всякого представления о знании или незнании. А то, что живет относительным знанием или незнанием, — ум — не способен мне помочь, когда есть видение того, что ум может делать все, что он делает, а сознание — обещать все, что обещает».

Этот дьявол отделенности, «избавитель», может пообещать тебе что угодно, но ты абсолютно понимаешь, что он не способен дать тебе то сокровище, которым ты являешься, — сам Абсолют. Ни одна идея, ни один инсайт не обеспечит тебя им. Ничто из того, что ты можешь вообразить себе, не поможет найти его.

Нет такой системы доставки под названием «Упс», привозящей тебе товары. «Упс, вот оно. Ой, опять пропало». «Упс» появляется и «упс» исчезает. Это как просветление. Просветление приходит, а потом «упс!» — снова нету. «О черт, опять промазал!» (смех)

Пит: «У меня был проблеск просветления вчера». (смех)

Карл: «И прежде чем я успел сунуть его в карман, оно исчезло. Черт. В следующий раз я буду проворней. Когда оно придет, я уже буду наготове с кошельком — опа, поймал! Теперь нужно положить его в сердце. Да, готово. И теперь мне остается лелеять его и начищать до блеска. Взгляните–ка! Оно у меня. Я нашел. Я! Теперь я в божественном сознании. Я!» (громкий смех) Многие так и делают.

Пит: Между этим и обычным духовным горением линия очень тонка. Просто устаешь от всего этого. Устаешь от борьбы и ломаешься…

Карл: Надеюсь, что ты выгоришь дотла. Вопрос «Кто я?» подобен разжиганию огня для этого сожжения. Все зависит и от количества концепций, и от того, насколько еще сильно это «я». Иногда оно исчезает в одно мгновение, иногда горит дольше. Но кому какое дело до того, сколько времени это займет. Конец будет концом тебя.

А суть конца в том, что ты видишь, что начала никогда не было. И когда ты видишь, что у того, чем ты являешься, никогда не было начала, это становится концом конца, смертью смерти, так как ничто никогда не рождалось и не может умереть, только смерть может умереть в то расщепление секунды, в которое ты видишь, что ты — это То, что есть.

Никто не может выдержать этого «отсутствия конца». То, которое является фильмом, не имеет счастливого конца, подобно обычному фильму. Ты всегда ждешь конца, чтобы пойти домой, но этот фильм бесконечен, уж поверь. (смех) Ты привык ходить в кино, и у каждого фильма есть конец. Но этот фильм никогда не начинался и никогда не закончится. Поэтому счастливого конца не будет. Счастливый конец — это видение того, что у фильма не было начала, только тогда уже никого не останется в этом видении, чтобы насладиться им. Так что в твоем присутствии этого не произойдет.

Пит: Это не ментальное наслаждение. Оно не находится в уме, это наслаждение.

Карл: Ментальное? Сначала все происходит в уме. Ты делаешь шаг из воображаемой радости в То, которое есть сама радость. Но в Том, которое есть сама радость, больше нет радующегося. Никого нет дома. В Том, которое есть дом, никого не может быть дома. Когда ты — это То, которое есть дом, само Сердце, тогда дома больше никого нет. Не остается никакого представления об обладании или деятеле, ты не одержим этой идеей, которая — этот узел на сердце — постоянно давит на тебя обладанием чем–то.

«Мое сердце». Так ты всегда одинок. С этой идеей обладания ты вступаешь в одиночество бытия. Потому что с того момента, как ты отождествляешь себя с чем–либо, начинается история одинокого парня. Начинается фильм про одиночество, с «я», который чем–то обладает. «Обладатель одинокого сердца». И она остается всегда, эта печаль «я», поскольку «я» — мысль и есть сама печаль. Уже одно это является отделенностью и обманом.

Ты никогда не сможешь смириться с этим обманом и печалью. Поэтому «отсутствие помощи» вводит тебя в такой момент в депрессию и в печаль. В непрерывное страдание. Оно заставляет тебя искать. Поиск счастья в идее того, что ты вообразил себе утраченным, так что ищешь его повсюду и даже готов умереть за это «утраченное». Ты никогда не узнаешь, когда эта идея уйдет, но это случится, должно случиться, потому что все, что появляется, должно исчезнуть, даже сама эта придуманная тобой идея появления.

Но никто не знает, когда она сгорит. Тебе никто не может помочь. «Даже я!» Так что, по большому счету, мое сидение тут абсолютно бесполезно для того, чем ты являешься. Мне нечего тебе дать, нечего забрать. Возможно, я могу указать на что–то, но это не поможет. Так что абсолютно бесполезно.

Мистер Рао: Но указание на это может помочь.

Карл: Понятия не имею. Это парадокс. Я указываю на твою абсолютную природу, которой никогда не требовалась помощь. Поэтому это не помощь. Никто никому не помогает. Это абсолютное «отсутствие помощи» ты можешь назвать «помощью», но это не помощь. Ты помогаешь себе, поскольку другого Я, которое может помочь тебе, не существует.

Но Я и не требуется Я. Поэтому помощи нет. Этот коан ты никогда не решишь. Так что же делать? Я должен бы быть самым отчаявшимся человеком на Земле: говорить изо дня в день одно и то же, а результат — ноль.

Аико: Могу я сказать только одну вещь?

Карл: Надеюсь, нет!

Аико: Это успокаивает.

Карл: Говорю тебе, покой, который приходит, может снова уйти.

Аико: Но, тем не менее…

Карл: Да, тем не менее. Наслаждайся. Если ты осознаешь тщетность всех действий, и тебя это успокаивает, — о'кей. Видение этого, понимание сначала проникает в твою дух, в это «я есть». А затем все глубже, глубже, глубже погружается в То, которое есть само Сердце. Оно просто растворяется в этой тщетности, в этой беспомощности. Поначалу оно кажется бесполезным, а затем становится самой беспомощностью. Потому что, когда начинается эта беспомощность, эта осознанность, она естественным образом погружается в ту беспомощность, которой ты по сути являешься, в абсолютный рай понимания, что, что бы ты ни понял, это не даст тебе ничего, ничего не принесет.

Так что это не так уж и плохо — усыплять тебя. Возможно, я — это снотворная таблетка. Тебе сегодня нужна снотворная таблетка, Франческо?

Франческо: Нет, сегодня она слишком сладкая. Не знаю почему. Что ты ел вчера вечером?

Карл: Мы смотрели вчера хороший фильм. Очень бхакти. «Мы спустимся к реке». Баптизм.

Франческо: Так назывался?

Карл: «О, где же ты, брат?»

Франческо: Старый фильм?

Карл: Нет, четырехлетней давности.

Франческо: Не новый. Поэтому ты в хорошем настроении?

Карл: Могу списать это на что угодно.

Франческо: Не сомневаюсь. В твоем случае.

Карл: Оно может измениться в любой момент. (смех) Как ты говоришь. Что? Все в порядке? Более или менее. Мексика?

Роза: Я чувствую, что знаю меньше, чем когда–либо.

Карл: Ага, звучит хорошо. Все меньше, меньше, меньше и меньше.

Роза: Но я не знаю.

Карл: В конечном счете вопроса больше не возникает — осознанность просто полностью сжигает его. Вот и все. Вопрос за вопросом происходит погружение в осознание беспомощности, тщетности, он возникает, проговаривается, а затем исчезает, а ты становишься абсолютно пустой, даже от вопрошающего.

Роза: Иногда я ощущаю себя хорошо, но иногда я чувствую себя…

Карл: Опять плохо.

Роза: Не то чтобы очень плохо или очень хорошо. Более уравновешенно.

Карл: Сначала ты чувствуешь себя плохо, потом хорошо, — это как ад и рай. Очень полярно. А затем ты все больше приближаешься к линии осознанности.

Роза: Да, именно так.

Карл: Тогда жизнь становится покоем, как поток или линия покоя, со все меньшим количеством подъемов и спадов, безо всяких тиков…

Франческо: Это болезнь Паркинсона. (смех)

Карл: Да нет. Это как поток осознанности. Он присутствует даже в глубоком сне. Днем его волны то вздымаются, то стихают, достигают то максимума, то минимума, а во сне ты просто погружаешься в сплошную ровность. Наутро колебания начинаются снова. Более или менее с эмоциями, соприкосновением, движением. «Все меньше» означает, что ты все больше и больше уходишь в состояние сна.

Роза: Да.

Карл: Но означает ли это все большую отстраненность?

Роза: Нет слов, без понятия.

Семья, которой у Карла никогда не было

Анна: Карл, мне интересно, можешь ли ты — или: сумел ли ты донести все эти мысли до своих родителей или родственников?

Карл: Сумел ли я им рассказать?

Анна: Я имею в виду, какова была их реакция?

Карл: О, очень хорошая. Ты думаешь, что они достали смирительную рубашку и упекли меня в больницу? Нет.

С моей матерью все было мило, потому что до того, как она умерла, я говорил с ней о свободе воли и подобных вещах. У нее была операция на легких, когда ей вырезали половину пораженного раком легкого, и она впала в кому на пять недель, а я разговаривал с ней. Когда она очнулась, то сказала: «Карл, ты прав. Не мне решать, когда умирать, а раз я не могу решить, даже если и очень хочу этого…» Она действительно была сыта по горло всем этим фильмом. «…но раз я не могу решить когда, и это может произойти в любое время, то какая разница?» То есть, год спустя однажды ночью она просто все поняла и успокоилась.

А до этого она была самым сетующим человеком на свете. Я ее не выносил. Она была самим Недовольством. Недовольная всей своей жизнью, постоянно. «Я хочу умереть, ы–ы–ы, никто меня не любит». «Ах, заткнись!» (смех)

Франческо: Ты так и сказал?

Карл: Да, я сказал ей: «Еще одно слово, и я уйду. Еще одно слово — и ты никогда больше меня не увидишь».

Тереза: Это крайность.

Карл: Крайнее последствие. И она знала, что я имел в виду то, что говорил. «Еще одно слово!». (смех)

Тереза: Это было после комы?

Карл: Нет, до того, но это было как одолженная взаймы энергия — предложенное мною последствие.

Франческо: Значит, она впала в кому, потому что ты велел ей заткнуться! (смех)

Карл: Но это было прекрасным учением, эта кома. Оно показало ей, что она не в силах помочь себе. Она действительно готова была умереть в любую секунду. «Я не хочу больше жить! Вообще. Абсолютно. Нет. Не хочу никакой боли, ничего!» А затем кома и пробуждение, а за ними — выдох надежды на то, что она может что–то решить. Это представление о «свободной воле» исчезло. Она стала самим приятием.

В тот год она перестала жаловаться. Все были очень удивлены. Даже мой отец не призывал ее бросить курить. Ибо она по–прежнему курила, даже с дыркой здесь. (показывает на горло) Но никто не просил ее остановиться. Я сказал отцу: «Только скажешь одно слово, чтобы она остановилась, и я остановлю тебя». Это было здорово. Она курит здесь, а дым выходит отсюда. (возгласы «фу» и «о боже») Но она была счастлива. Я сказал: «Не волнуйся. Одним месяцем курения больше, одним меньше — какая разница? Бог ты мой. Наслаждайся».

Как–то так все и было, иногда это срабатывает.

Тереза: И твой отец слышал тебя?

Карл: Нет, мой отец — это другая история. Когда мать умерла и ее опустили в могилу, отец хотел прыгнуть туда за ней, убить себя. «Карл, я не могу больше жить. Помоги мне!» Я сказал: «Хорошо, как мне тебе помочь? Хочешь, я достану тебе пистолет, веревку, таблетки? Что мне сделать для тебя? Как мне тебя убить? Как мне тебе помочь?» (молчание)

Он страшно рассердился. (смех) «Да как ты смеешь!» — говорит. Он был так зол на меня, что совершенно забыл, что хотел убить себя. (смех) А три месяца спустя у него уже была новая подружка. Моложе на пятнадцать лет! Вот тебе и «я не хочу больше жить!».

Короче, я просто указываю на то, что если вы переживаете последствие этого приятия, этой безжалостности, то это — единственный путь. Это и есть сострадание. Не какая–то помощь или «как мне заставить тебя понять?» — все это жалость к себе. Но с безжалостностью и безучастностью приятия в этот момент ты говоришь: «Да или нет!», третьего не дано, делай это или не делай. «Хорошо. Как мне помочь тебе?» Шок от моего полного приятия его желания заставил его совершенно забыть о нем.

В такой момент каждый покидает детский сад и вырастает в результате этого приятия. Потому что оно смертельно. Так что же делать?

Здесь то же самое. Когда кто–то приходит с чем–то «важным», то уже одна эта безжалостность указывает на ту безжалостность, которую ты ищешь. Ты ищешь свободы беззаботности, полного приятия каждого мгновения — в следующее мгновение, но не будет никакого следующего мгновения, находясь на самом деле в том, так что всему, что возникает, ты можешь сказать: «Да. Ну и что?» Каждый, кто приходит сюда, ищет это. Эту свободу, эту абсолютную безжалостность и беззаботность по отношению ко всему, что есть.

Этот указатель — возможный пример, ходячая реклама безжалостности. Видишь, как просто! Нет ничего проще этой безжалостности и беспомощности. Все остальное — это концепция морали или какой–то помощи, она появляется из идеи «я», жалеющего себя. Но та безжалостность и есть сострадание, а не жалость к себе, потому что жалеющего себя «я» больше нет.

Пока есть идея «я», «себя», остается жалость к себе, и ты жалеешь себя, жалеешь других. Лишь в отсутствие «я» эта безжалостность не видит никого, кто пребывал бы в опасности, кто был бы рожден, так что, что бы ни происходило, ты видишь, что все равно никто не пострадает, потому что страдать некому, ибо все есть только сознание, трансформирующееся в любые формы. Ничто не рождалось и ничто не умрет, поскольку сознание в себе бесконечно. Оно просто принимает новую форму. Ну и что? Если ты — это бессмертие, беседующее с бессмертием, которое никогда не рождалось, с этим нерожденным бытием, то что может случиться?

Много лет назад я время от времени подрабатывал в баре у матери, приходили сельские жители, и чем больше они напивались, тем душевнее с ними было общаться. Я им упорно твердил: «Эй, давайте, выпейте еще, вы недостаточно пьяны!» (смех) «Это мой бар, по–этому пиво за счет заведения. Давайте, напейтесь и станьте безучастными, поскольку вы — это То. Напейтесь бытием. Будьте Тем, которое есть Сердце, абсолютно пьяными от нектара безучастности, безжалостности и свободы. Будьте этим. Так что пейте. Еще по одной».

Джордж: Где этот бар? Хочу туда. (смех)

Карл: Ты сидишь в нем!

Джордж: Завтра принесу стакан.

Карл: Думаю, этого ответа про семью достаточно. Про семью, которой у меня никогда не было. Было хорошее шоу. Собственно, оно стало подготовкой к сидению здесь, потому что сидение со всей той пьянью и стариками, жалующимися на своих жен, — разница небольшая!

Мэри: У твоих родителей был бар?

Карл: Ага. До сих пор есть. Но я сбежал. Моя сестра по–прежнему там. Продолжает дело. Я очень благодарен. Даже когда она ведет себя, как мать, я так счастлив!

Мэри: Что ты имеешь в виду?

Карл: Она беспокоится о своих детях, поэтому вынуждена иногда быть противной. Это ее обязанность. Она хорошая мать. Хорошая мать — это напряг для остального мира. (смех) Ей есть дело только до своих детей и их благополучия. Но это нормально.

Мэри: А у тебя есть дети?

Карл: У меня? Нет. Видишь ли, все есть требование тотальности. Если ты мать, то должна вести себя подобающим образом. Ты должна больше заботиться о своих детях, нежели о других. То есть, одна сторона — сама любовь, а другая — ррр! — дерется. Такова мать. Таково функционирование; все так, как оно должно быть. Так что же делать? Никто ничего не может с этим сделать. Мать не может не любить своего ребенка.

Мэри: Матери — защитницы от природы. Это биологическое свойство.

Карл: Точно, защитницы. И если ты защищаешь, то иногда вынужден убивать других. Это часть защиты. Мистер Буш, защищающий американцев, должен убивать иракцев, потому что им нужна нефть, чтобы водить машины. Он мать, защищающая Америку.

Мэри: Отец.

Карл: Или отец. Без разницы. Но отцы уходят на войну, а матери посылают их. (смех) Кто хуже? Именно матери всегда посылают сыновей на войну. Воинов. Волнующихся о семье. «Привези мне что–нибудь. Хочу поставить это себе на стол». Это старинная традиция. Что с этим делать? Только холостяки хотят выбраться из этого. Так что все это дела семейные.

Анна: Да, приятно узнать.

Карл: Может быть, теперь тебе не потребуется семинар по «семейному запору». (смех)

Анна: Конечно.

Карл: Может быть, ты увидишь, что ничто не выходит ни из какой «персоны». Это просто функционирование функционирования. Оно, собственно, снимает всякую вину со всех. И что тогда делать? Все должны быть, как они есть. Никто не может действовать иначе. Поскольку все функционируют в пределах тех рамок, куда они помещены в этой информационной системе, в пределах генетического дизайна, истории, если угодно.

Франческо: Неплохо.

Карл: Это не делает из них святых.

Аико: Моя мать была более продвинута, чем я. Когда она умирала, я думала о реинкарнации. Это была моя концепция. Но она сказала: «Это всего лишь еще одна надежда».

Карл: Да, видишь.

Аико: Она была очень хорошей.

Карл: Она знала свою дочь. Все эти идеи — это только идеи в поисках выхода.

Аико: Точно.

Карл: «Может быть, может быть». Всегда, как S. O.S. на корабле: «Помогите, я тону!» «Хорошо, помогаю!» (смех) Франческо, все в порядке? Я слишком прошелся по твоей матери?

Франческо: Нет. С моим отцом все было совсем иначе. «Думай, что хочешь, но важно, чтобы ты работал. Когда ты работаешь, то можешь думать, что хочешь».

Карл: Но ты должен работать?

Франческо: Да.

Карл: «Пока ты делаешь, что я хочу, можешь думать, что хочешь». Со мной то же, не сомневайся! (смех) Как Италия?

Миссис Анджелина: Сильная история семьи.

Карл: Сильная семейная история. Это по–итальянски. Mamma mia!

Миссис Анджелина: Очень тяжело.

Карл: Просто быть итальянской мамой — это уже что–то.

Миссис Анджелина: Да, да. Очень сложно.

Карл: Я и говорю. Что с этим делать?

Миссис Анджелина: Готовить, готовить, готовить! (смех)

Карл: Паста, паста, паста — пока не будет basta![25] Никогда не знаешь, когда будет basta, но до тех пор будет паста.

Между мудростью пустоты и полнотой любви

Матильда: Будучи Я, ты находишься за пределом полярностей. Но если ты проживаешь жизнь на Земле, это невозможно.

Карл: Можно сказать, что ты никогда не сможешь привнести это в жизнь, поскольку это никогда не будет ни в какой полярности.

Матильда: Да, я имею в виду, что жизнь на Земле — это постоянные полярности.

Карл: Эта относительность — просто полярность. Просто существуют различия. Ты не можешь ввести Абсолют в жизнь, потому что он уже здесь.

Матильда: Я говорю про то, что в этой системе…

Карл: Это все, что есть. Даже эта относительность есть То, которое есть Я. Но, будучи относительностью, Я не относительно. Оно принимает форму относительности или полярности. Это То, которое есть полярность, но самой полярности не существует. Это То, которое есть полярность, но отделенности не существует. Это То, которое есть отделенность, но само То, которое есть отделейность, не отделено. Эта «есть» — ность отделенности, эта «есть» — ность единства, эта «есть» — ность осознанности всегда То, которое есть само бытие, принимающее форму отделенности. Но эта отделенность не делает То, которое есть Я, отделенным.

Матильда: Всякий раз, когда возникает отделенность или полярность, я не могу пережить это.

Карл: Это переживание, но оно не может пережить само себя. Оно принимает форму переживающего; именно То является переживающим, и именно То является переживанием, и именно То является переживаемым. Разницы нет. Но оно — не переживающий, не переживание и не переживаемое. Однако именно То — это переживающий, переживание и переживаемое. Это же ясно! (смех)

Когда есть три разные вещи — субъект, функция восприятия и то, что воспринимается в качестве объекта, это То, которое является воспринимающим, это То, которое есть восприятие, и это То, которое воспринимается, — по сути как Сердце, которое есть все, что есть. Таким образом, То, которое есть Сердце, принимает форму воспринимающего, восприятия и воспринимаемого. Но оно — не воспринимающий, который воспринимает воспринимаемое. Но это по–прежнему То, которое есть.

Нет ничего, кроме Сердца. Какой бы образ и форму ни принимало Сердце, это не отделяет Сердце от того, что есть Сердце. То есть, отделенность есть, но ее нет. Есть сон об отделенности, но нет никого, кто отделен. Ясно?

Так что ничего не должно исчезнуть ради Того, которым ты являешься. Просто будь Тем, которое есть, как Я Есть То. Ты — это То, которое есть переживающий, переживающий переживаемое. Таким образом, ты — это «я», ты — это «я есть» и ты — это мир. Ты — это «я» в качестве переживающего, в качестве Того, которое является Я «я». Ты — это переживание в качестве «я есть», в качестве пространства, в качестве Того, которое является я есть «я есть» — ности. И ты — это То, которое есть мир, ибо ты являешься миром мира. Таково триединство твоего проявления, но ты — это То, которое проявляет себя, поэтому ты не есть проявленное, даже в проявленности. Ты — это То, которое есть проявленность, и, тем не менее, ты не являешься тем, что проявлено.

Матильда: Значит, я никогда не смогу осознать этого, потому что, когда я осознанна, тогда…

Карл: Тогда есть тот, кто обладает осознанностью. Но ты не можешь владеть ею. Во всем этом триединстве отсутствует обладание. Никто не может обладать бытием. Обладателем, обладанием и тем, чем можно обладать, владеет только То [выставляет кулак]. Поэтому обладатель [большой палец], обладание [большой и указательный пальцы] и то, чем можно обладать [большой, указательный и средний пальцы], — это подобная сну проявленность, которой владеет абсолютный владелец — Сердце, являющееся Тем.

То есть, по сути своей ты — абсолютный обладатель: обладание, относительный обладатель и обладаемое. Ты — абсолютный обладатель, само Сердце. Его ты не можешь покинуть и вновь обрести. Ни одно относительное обладание идеей или пониманием не сделает тебя этим абсолютным обладателем. Так что, когда есть относительное обладание, ты не являешься его относительным обладателем.

Как сказал Иисус, в Царство Божие вы сможете войти только обнаженными. Ни один обладатель никогда не пройдет через игольное ушко. Вы не сможете соединиться со мной до тех пор, пока не будете полностью нагими, свободными ото всякой идеи о том, чем являетесь и чем не являетесь, — самим обнаженным бытием.

В этой обнаженности — рай. Ибо не остается того, кто может быть счастливым или несчастным, удачливым или неудачливым, знающим или незнающим. Принятие его за реальность, за того, кто существует, за «я» подобно сну, ты делаешь сон реальным и оказываешься в ловушке образов и объектов, становясь таким же объектом. Но ты — это То, которое есть Сердце. И ты никогда не покидала его, поэтому не можешь вновь обрести. Никакая техника, никакое понимание не сделает тебя тем, что ты есть.

Это понимание не является пониманием. Это понимание означает полное исчезновение понимающего. Но по своей воле он этого сделать не может. Это случается само по себе. Как она возникла сама по себе, эта любовь к образу, так и выход из нее происходит сам по себе, а не в результате понимания, или техники, или чего–то еще, практикуемое медитирующим.

Матильда: А что ты имеешь в виду, называя себя «разбивателем сердец»?

Карл: Я показываю тебе, что любовь не найти на Земле, что ты не можешь найти то, чем являешься, что тем, что ты любишь, ты не можешь обладать. Потому что эта любовь подобна непрерывным объятиям с возлюбленным, которые отделяют тебя от того, что ты есть. Ты становишься любящим и возлюбленным. Разбить сердце означает показать тебе, что то, что ты принимаешь за любовь, не является Тем, которое есть любовь. Ты не можешь контролировать ее.

Матильда: А воспринимать ее можно?

Карл: Я бы сказал, что ее невозможно почувствовать и невозможно не почувствовать. Ты являешься ею абсолютно, и это абсолютное пребывание ею есть абсолютное переживание ее.

Матильда: Из–за того, что она находится за пределами противоположностей, я не могу осознать ее?

Карл: Ты не можешь не осознать ее. Ты — это само осознавание. Все, что ты осознаешь, есть то, что есть ты. Какую форму оно принимает, не важно, это все равно то, что есть. Ты не можешь не переживать то, чем ты являешься, поскольку есть только То, которое есть Сердце, переживающее этот аспект Сердца. Поскольку ты не можешь не осознавать себя, все, что осознается, является Тем, которое есть Сердце.

Это то, что ты есть. Нет разницы между реальностью и реализацией. Все, что есть, есть Сердце, и То ты не можешь не переживать, ибо ты есть То. И не существует ни одного мгновения без него. Нет ни одного переживания без Сердца. Сердце — это То, которое есть переживающий, переживание и переживаемое.

Тебе не нужно ничего добавлять к Тому, которое есть Сердце, потому что Абсолют, даже в абсолютной отделенности, является Тем, которое есть Абсолют. Есть только абсолютное Сердце — в отделенности, в единстве и в осознанности. Все есть Сердце. Ничему не требуется появляться и исчезать, чтобы То могло быть.

Тебе не нужно что–то куда–то привносить, потому что оно повсюду и нигде. Нигде и везде. Тебе не разрешить этот парадокс. Оно не имеет места, но не существует места без него. У него нет времени, но нет момента без него. Этим ты являешься — между двумя утверждениями.

Ты колеблешься между мудростью пустоты и полнотой любви. В промежутке, в этой стране «никогда–никогда», ты существуешь. И то, и другое — стороны Того, которым ты являешься, пустота и полнота, мудрость и любовь, и ты — это То, которое есть суть их обеих.

Вики: Если ты — это суть всех противоположностей, это уравнивает их?

Карл: Нет. Существует полярность, и существует гармония во всем, что эта полярность так или иначе привносит с собой. То, чем является полярность, не может быть потревожено никакой полярностью или тем, как она проявляет себя. «Как» больше нет.

Не имеет значения, где ты находишься при колебании маятника, поскольку ты — это сам маятник, тебе все равно, куда он качнется. В ту ли сторону, к любви, к мудрости, или к центру — для тебя не существует различий. Поскольку ты — это маятник, все бытие, то всякое различение отсутствует, ибо нет ничего отделенного, нет второго, которое можно отделить.

В каждый данный момент этого маятника, или этих часов, ты — это То. Поэтому полярность существует, но ее нет. Есть отделенность, но нет того, кто отделен. В этом вся соль. Плоха не отделенность, а идея того, что ты пребываешь «в отделенности». Никогда не существовало того, кто был бы «в отделенности», поскольку ты — это То, которое есть отделенность. Ты никогда не сможешь отделить себя от себя, ибо Сердце никогда не может быть отделенным от Сердца. Сердце, будучи Тем, которое есть отделенность, не знает «отделенности».

Матильда: Помедленней, помедленней!

Карл: Говорю тебе, я могу повторять это каждый день, и это всегда будет внове. Каждый день — новый молот. Никогда не устает вбивать, вбивать, вбивать. День и ночь. Пока гвоздь не войдет. А затем будет другой гвоздь, и ты вбиваешь, вбиваешь и вбиваешь. И еще один гвоздь. И ты видишь, что за одним вбитым гвоздем появляются десять других. Рождается музыка! Подобно словам, возникающим из этой музыки. Вечно поющее сердце. Бьющееся сердце. Сердце, бьющее молотом.

Клара: Это как нети–нети.

Карл: Да, но бесконечное нети–нети. Ты всегда пьешь чай. «Nay tea, nay tea, хочу кофе! (смех) Не чай, не чай, кофе!» Ну так выпей кофейку. Не чай. Не кофе.

Клара: Я свободна в выборе.

Карл: Ой–йой, теперь мы делаем шаг назад. Он делает тебя привередливой? Свободный выбор делает тебя привередой? Ты еще больше наслаждаешься им, если у тебя есть свобода воли, или что?

Георг: Карл, что–нибудь изменилось в твоем искусстве после того события, которое никогда не происходило?

Карл: Да, изменилось. Раньше была эта фишка с «мудростью пустоты», во всем, и каждая картина была черной. Были просто черные картины и черные скульптуры. Все было черным. Пустота! Черная!

Но потом случился тот самый взрыв. Ты уходишь в пустоту и становишься абсолютно пустым от этой идеи, а затем, когда ты абсолютно пуст, наступает полнота. Тотальная. В этот момент тотальная пустота становится полнотой. Это как «взрыв любви», что называется. Когда ты достигаешь крайнего предела пустоты, мудрости, тогда может наступить полнота. Потому что пустота Сердца способна вместить в себя полноту бытия.

Внезапно наступила полнота, и с этого момента все обрело яркие краски. Так что с тех пор все изменилось — бум! — это было именно как — бум! Я был очень удивлен. Чернота, а потом — «бум!» — и весь холст сплошь в ярких красках и все такое. Но я по–прежнему делаю монохромные вещи и совершенно неформальные вещи. Абсолютно структурированные и совершенно вне канонов. Так что и то и другое сейчас присутствует, обе крайности, но ничего промежуточного.

Георг: А картины эти не просто ради денег, но и для развлечения?

Карл: Ради денег, поверь. (смех)

Георг: Но даже если бы дело было не в деньгах, ты бы все равно рисовал?

Карл: Ага, я достаточно глуп, чтобы рисовать не на продажу. Но поверь, мне нравится продавать их в той же степени, что и рисовать. Разницы нет.

Вики: Есть лист ожидания, да?

Карл: Моего ожидания покупателей или что?

Вики: Нет, их ожидания картин.

Карл: Да, мне нужно нарисовать несколько, потому что они уже проданы. Это необычная ситуация, поверь. (смех) Через двадцать пять лет жизни в искусстве это действительно необычная ситуация. Народ видит несколько картин и потом говорит: «Я хочу что–нибудь в таком же стиле».

Вики: Только розовато–лиловое. В другом цвете.

Карл: Ага, потому что у меня другой диван. (смех) Немного в другом цвете, пожалуйста, чтобы они сочетались.

Мэри: В наши дни есть художники, у которых та же проблема, когда они просто ничего не успевают.

Карл: Это если ты становишься известным. Но я всегда гордился отсутствием известности. Потому что ни один из известных художников мне особо не нравился. Мне больше по душе «печально известные». Я никогда не любил Моне или еще кого–нибудь из этих знаменитостей. Собственно говоря, они рисовали слишком красиво.

Мэри: Тернер рисует красиво. Тебе же нравится Тернер.

Карл: Иногда я делаю исключение. О, хотя в то время он не был знаменит. А у меня не было желания отрезать себе ухо.

Георг: По крайней мере, не язык! (смех)

Карл: Тогда бы я больше не смог говорить. И тогда все бы слушали!

Георг: Мы бы слышали каждое слово, Карл!

Карл: Я бы стал Мехер Бабой. Я был бы очень занят. В наши дни здесь была бы клавиатура, а тут появлялись значки.

Мэри: Просто для информации: большую часть времени он использовал жесты, а не алфавитную доску.

Карл: С ним был переводчик.

Мэри: Несколько.

Карл: Но последние две недели он разговаривал.

Мэри: Ты серьезно?

Карл: Понятия не имею. Мне рассказывали. Говорят, что за две недели до смерти он снова начал говорить.

Мэри: Удивительно. Я то и дело слышу подобное. В течение многих лет этого не случалось.

Карл: Разве не прикольно придумывать истории?

Мэри: Вот и они.

Карл: Кому какое дело, правда это или нет? Это как Дж. Кришнамурти, знаешь, он испытывал страх перед выступлениями. За два часа до выхода на сцену он лежал на кушетке у психотерапевта. А потом выходил на сцену и блистал. Все как рукой снимало. Но за два часа до того он был в аду страха. «Я не достоин этого, я не готов, тра–ля–ля». Весь набор. Это хорошая история. А правда ли это — кому какое дело?

Мэри: Это история?

Карл: Ха–ха, теперь ты попалась… Но кого это волнует? Хорошая фраза на все случаи жизни.

Самое важное учение Йоги Рамсураткумара было дано, когда он находился в коме. Поддерживаемый аппаратами, с приделанными «стропами», он поднимал руку, когда кто–нибудь входил. Он был как в стеклянном доме. Люди могли заходить и глазеть на него, лежащего в комнате, подключенного к аппаратам, абсолютно зависимого от них. А в один благоприятный день, день Шиваратри, три года назад, их отключили. Просто чтобы сделать это благоприятным.

Это величайшее учение, которое только можно получить. Сама беспомощность. Его знали как одного из величайших мастеров сиддхи, однако это учение оказалось самым великим из всего, что мне довелось видеть: полное приятие, не пытающееся изменить что–либо, зависящее от аппаратов, просто говорящее: «О'кей, что приходит, то приходит. Да будет то, что может быть. Ну и что?»

Это наивысшая сиддха, которую только можно достичь. Это была всемогущественная сиддха, эта беспомощность, которая не делает попытки что–то изменить. Тотальное приятие, зависимость от аппаратов, полное неделание. Это я называю «учением на примере», с помощью этого абсолютного указателя. «Смотрите, ничего не может случиться с тем, что я есть. Зависимость от аппаратов, ученики вокруг меня, включающие и выключающие их, — ну и что?»

Мэри: То есть, Христос…

Карл: Это то же самое.

Мэри: Нет, он ушел в Кашмир.

Карл: Это другая история. «Кашмир, wenn Du kannst»[26]. Я отправляюсь в Кашмир[27].

Вики: Был один художник, который проделал то же в музее. У него была выставка под названием «Часы посещения», он лежал на больничной койке — прямо в музее! — и люди могли приходить и разговаривать с ним, а он умирал, по–моему, от СПИДа.

Карл: Все бытие учит, учит, учит себя, все время. Каждый момент. Это просто указатель, который не означает, что нужно давать обещание и держать его до самой смерти. Бред. Все может измениться в любой момент. «Сейчас я даю тебе обещание, а в следующий момент откажусь от него».

Мэри: Баба всегда нарушал свои обещания. Всегда. Бесконечно.

Карл: Если за две недели до смерти он снова начал говорить…

Мэри: Ну, я не знаю.

Карл: Да, но кого это волнует? Это было бы здорово. Это было бы учением. Никто не держит свои обещания.

Мэри: Видишь ли, он держал свои обещания, потому что сказал, что собирается прервать молчание, что и сделал.

Карл: В любом случае, мастер всегда вокруг тебя, каждую секунду. То, чем ты являешься, учит самое себя, бесконечно, мгновение за мгновением, посредством всего, что есть. Тебя окружает Милость. Ты — это То, которое есть Милость, окруженная Милостью. Не волнуйся. Все творится Милостью, и ты — это То, которое есть Милость.

Так, волей Милости был такой Йоги Рамсураткумар, и волей Милости был Мехер Баба, и волей Милости существует эта гора, и волей Милости есть все, что есть. Кофе по утрам даровано Милостью, и вечерний чай, и фильм, и телевизор, все на свете. Разницы между ними нет, поскольку То, которое есть Милость, всегда переживает Милость, в каждый данный момент. Так что же делать? Ты не можешь не быть Тем, так просто будь Тем — самой Милостью, поскольку ты не можешь покинуть то, чем являешься. Раз ты никогда не покидала себя, будь этим.

На это и указывает эта гора. Предельно целостная. Не движимая ни одним переживанием вокруг нее, ни одним появлением и уходом искателей и неискателей иже с ними.

Абсолютное сомнение не оставляет место для сомневающегося

Карл: Может быть, у вас есть какой–то приятный вопрос или что–то в этом духе? Нет, если все хорошо, то это хорошо. Я просто закидываю удочку.

Швед: Карл, ты переживаешь наши эмоции? Проникаешься нашими эмоциями?

Карл: Нет. Я слышал об учителе, который выходит только раз или два в год, потому что терпеть не может толпу искателей вокруг себя. У него начинает болеть от них голова. Я далек от этого. Я знаю, что он имеет в виду, но тогда и запасный выход закрыт. Я знаю, что головная боль возникает и стихает, но кого это волнует?

Я знаю, когда сознание, сидящее здесь, переживает поднятие кундалини, переживает появление огня, этого внутреннего огня, энергии в клетках, возникающей и исчезающей энергии, называемой «шакти», трансформацию клеток и так далее. Каждое переживание, все, что существует, все крайности — я чувствую их. Но кого это волнует? В определенном смысле это тело может принять все, что угодно. Это странно. Потому что оно безучастно, все просто входит и снова выходит, как волны вибрации и энергии. А поскольку они ничем не отличаются от того, что я есть, то какая разница?

Нет «моих вибраций» или «твоих вибраций». Все они есть то, что есть я. Поэтому они ничего не затрагивают. Это просто энергия, проникающая в энергию, своего рода вибрация, проходящая через вибрацию, а любая вибрация — это то, чем я являюсь в качестве сознания, тотальности. И что с этим делать?

Я не называю их «эмоциями». Это просто вибрации сознания, здесь и сейчас, в качестве форм, на эмоциональном и прочих уровнях. Существуют вибрации энергии, принимающие форму — или эмоциональную форму — энергии, и все они здесь, вся тотальность восседает здесь в качестве осознанности. Что делать? Наслаждайся шоу.

Можно сказать, что система фильтрации больше не работает. Нет панциря. Без фильтра спереди нет фильтра и сзади. Бесфильтровый! Здесь больше нет собирателя переживаний. Без этой идеи «собирателя» или идеи обладателя все приходит и уходит, как волны. Бесконечные волны переживаний того, чем ты являешься.

Это можно назвать «состраданием», потому что отсутствует система фильтрации. Жалости нет. Нет ничего, что собирает их. А без собирателя они просто приходят и уходят.

Поскольку существует идея «собирателя», и ты находишься внутри этой идеи «собирателя», ты собираешь переживания и эмоции, даже переживания других людей. Не только собственные эмоции — ты собираешь эмоции всего, что тебя окружает. «О, вот черный, вон темный, а этот здоровенный. Все эти здоровенные люди вокруг меня!» (смех)

Японец: Дживанмукта знает, когда он становится дживанмуктой?

Карл: Нет.

Японец: Значит, ты не можешь сказать, что находишься в том же состоянии, что и Рамана Махарши или другие, подобные ему?

Карл: Это не состояние. Ты имеешь в виду отсутствие состояния? Я не могу сказать. Рамана указывал на отсутствие состояния, что является абсолютной тайной абсолютного бытия, «я есть». Обо всех других состояниях, возможно, имеется множество концепций. Но То, о котором невозможно говорить, не является концепцией.

По поводу всего остального, что можно назвать и втиснуть в рамки, я могу соглашаться или не соглашаться с Раманой. Но о Том разногласия быть не может. Нет возможности для разногласия, потому что То так или иначе невозможно поместить в рамки слов. То, о чем он говорил, — об этом отсутствии состояния, в котором нет формы и даже бесформенности, о самом Сердце — и есть то, что я имею в виду, и сомнения здесь быть не может. Только полное согласие, абсолютное согласие по поводу Того, пребывания Тем.

Японец: У тебя нет никаких сомнений насчет правомочия того, о чем ты говоришь?

Карл: Нет. Даже сомнения не вызывают у меня сомнений. Поскольку я знаю, что, так или иначе, все есть ложь, то все, что я говорю, содержит в себе абсолютное сомнение. И это абсолютное сомнение не оставляет места для сомневающегося. Так что в этом абсолютном сомнении сомневающегося больше нет.

Поэтому, что бы я ни сказал, это ничего не даст тебе, не обрамит то, что является самой истиной, поскольку я никогда не смогу говорить о Том, которое есть истина. Так что все мои слова ничего не меняют. Они абсолютно бесполезны. Все слова, песни, действия абсолютно бесполезны. Абсолютное сомнение — это свобода. Поэтому я абсолютно сомневаюсь в том, что говорю. Абсолютно!

Все, что только может быть сказано, что может быть заключено в слова, не может затронуть То, которое есть самое бытие. Для Того, которым я являюсь, никогда ничего не случалось. Говорение или неговорение не может изменить то, что я есть. Поэтому, сомневайся я или не сомневайся, есть только полная безучастность ко всему, что есть.

Именно на это всегда указывал Рамана — на То, которое есть само Сердце, которое ты не можешь подвергать сомнению. Чтобы иметь сомнения, ты должен существовать до них. Но в Том, которое пребывает до этих сомнений или не–сомнений, ты не можешь усомниться. Даже в сомнении тебе необходимо существовать. Основное учение Рамакришны было о том же.

Все всегда возвращается к этому. Вопреки знанию или незнанию, ты есть. Вопреки сомнениям или их отсутствию, ты есть. Абсолютно вопреки всему, что ты говоришь или не говоришь, что переживаешь или не переживаешь, ты есть. Об этом я и говорю. Я указываю на это, но я не могу втиснуть это ни в одну концепцию. Даже это — уже концепция. Концепция на концепции, но разницы никакой. Даже при всех своих различиях указатели по–прежнему указывают только на бесцельность: они не могут обозначить цель, на которую указывают. Бесконечно.

Единственное, что могу сказать: изо дня в день я веду разговоры об этом, и это всегда как — ты. Они возникают из неисчерпаемой тайны. Не знаю. Но Тем я и являюсь. Похоже, я никогда не смогу наговориться об этом вдоволь. Или же это оно не может насытиться тем, что исходит из этого рта, кто знает? Кого это волнует?

Франческо, тебя волнует? Сегодня все было мило?

Франческо: Я не верю в это. Было мило. Не хочу все портить.

Карл: Обычно он жалуется, что я слишком груб.

Антонио: Еще двадцать минут, Франческо! (смех)

Карл: Смотри, осторожнее!

Женщина: Это как–то слишком скучно, если ты не деятель. Нечего делать…

Карл: Да, скука тебя убьет.

Женщина: Очень скучно.

Карл: Надеюсь, что так. Я абсолютно надеюсь, что скука тебя убьет. Я надеюсь, что скука — то, что может быть скукой, — убьет этого скучающего. Потому что «я» всегда скучает.

Женщина: Я знаю.

Карл: Оно такое скучное, это «я»! Оно всегда скучает, выискивая более увлекательную информацию, всегда желая большего. Этот голод эмоционального возбуждения никогда не утолить. Надеюсь, что он будет убит одной только скукой. Потому что это скучное «я» всегда скучает.

Женщина: Что бы я ни делала, что бы ни делалось, делается не мной. Так что скучно в любом случае.

Карл: Делается не тобой? Кто так говорит?

Женщина: Просто делается.

Карл: Да не делается! Все делается или не делается благодаря тебе! Ты несешь абсолютную ответственность за все действия и не–действия, за все, чем является или не является бытие. Это все ты.

Женщина: Я не могу на это повлиять.

Карл: Не можешь повлиять на это? Но ты — абсолютный Источник этого. Что может быть больше этого влияния, когда ты — абсолютный Источник всего, что есть и чего нет? Все сотворено тобой. Сколько еще влияния тебе нужно? Хм? Скажи мне, пожалуйста. Может быть, в моих силах исполнить твое желание.

Женщина: (со смехом) Все равно скучно.

Карл: Скучно для «я», которое есть сама скука, потому что в качестве «я» ты в любом случае скучна. Каждая личность абсолютно скучна, будучи идеей «скуки». Так что же делать с этой скучной идеей «я»? Всегда скучает, скучает, скучает, вбуравливаясь в какой–нибудь объект[28]. Каждый день надо есть, каждый день — переваривать, каждый день — испражняться; тебе приходится проделывать все эти личностные вещи. История личности, «я», так или иначе скучна. Любая история скучна.

Тереза: Но есть еще и другая сторона, Карл.

Карл: Какая сторона?

Тереза: Вроде той легкости, которую я, похоже, испытываю. Мне это кажется скучным.

Карл: Ага, надеюсь. Скука выкинет тебя пинком, поскольку «Тереза» в любом случае скучна.

Тереза: Ничего не происходит.

Карл: И что?

Тереза: Я бы, честно говоря, предпочла побольше ухабов. (смех)

Карл: (группе) Видите, хныкание никогда не прекращается! (смех еще сильнее)

Тереза: Я по знаку Рыбы, как и твоя мать.

Карл: Она Обезьяна [по китайскому гороскопу] и Рыбы, как и моя мать. Видите, из этого рождаются хныкальщики. Для них все всегда плохо. Это идеальное учение. Можешь делать, что хочешь. Если у тебя сложились отношения с кем–то вроде них, ты сдашься очень быстро. (смех)

Тереза: Но может быть после комы что–нибудь да случится!

Карл: Прекрасная идея! Ты боишься себя, потому что опасаешься, что быть собой слишком скучно. Милая отмазка, ага. (смеется) Всевышний говорит: «О, лучше мне не быть собой — вдруг это слишком скучно? Я лучше буду жалким искателем и буду страдать — по крайней мере, хоть какое–то развлечение!»

(присутствующие задыхаются от хохота)

«Нет, это не для меня, так мне не нравится. Не хочу быть этим, потому что этот фильм мне не нравится. Слишком скучный. Лучше буду гореть в аду, прибитый гвоздями; придет дьявол, и каждая мысль будет обжигать меня огнем. Да. А отсутствие мыслей — нет, это слишком скучно для меня. Мне, дьяволу, нужен ад».

Тереза: Тебе было бы скучно, если бы у тебя не было мыслей. Тебе не о чем бы было говорить.

Карл: Это еще что?

Тереза: Ну конечно, я хотела похныкать.

Карл: Дьяволу всегда все будет скучно, даже в аду, потому что скука — это ад и место дьявола — ты! «Дьявол Тереза», еще одна адская скука.

Тереза: Ходячая скука.

Карл: Ходячий ад. Имя скуки — «Тереза». Тебя ничего никогда не удовлетворит. Вот что ты имеешь в виду. Ни то, что было раньше, ни то, что будет потом, не принесет тебе удовлетворения.

Тереза: Просто интересно видеть все это. Просто наблюдать.

Карл: (со смехом) Интересно? Ой!

Тереза: (со смехом) Да нет. Со мной все в порядке. (смех)

Будь Тем, которое невозможно себе представить

Вики: Однако не быть деятелем не означает ничего не делать. Это означает, что тебе все равно нужно действовать так, словно ты и есть деятель, пока ты существуешь на этой планете.

Карл: Нет. Переход из делания в неделание все равно остается деланием. Ты просто меняешь идентификацию. Сначала отождествляешь себя с деланием, затем — с неделанием. Разницы никакой. Ты все равно находишься в аду, будь то делание или неделание.

Вики: Да, но что, если ты ничего не делаешь? Что, если воспринять это буквально и ничего не делать? Тогда ты перестанешь функционировать.

Карл: Но даже неделание — это делание. Ты ничего не делаешь, и это еще большее делание. Ничего не делать — это большое дело, поверь. Ты не можешь не делать.

Вики: Я о том и говорю. Ты вынужден делать.

Карл: Но сделала ли ты вообще что–нибудь?

(Вики вздыхает)

Карл: Ты хочешь сказать, что считаешь себя телом, а телу необходимо функционировать, как и сознанию необходимо функционировать. Все, что имеет форму, должно функционировать как форма. И тут начинается делание и неделание, а из них возникают все эти идеи, одна за другой.

Вики: Да, но мне не нужно принимать это на свой счет.

Карл: Какой счет? Кому не нужно принимать это на свой счет? Для чего? Кому требуется это различие? И кто проводит различие? Кому нужно понимание, и кто жаждет все контролировать этим пониманием? Кто хочет контролировать делание и неделание своим пониманием идеи «не–делателя»? Кому это нужно?

Вики: Не знаю.

Карл: «Мне!» (Вики смеется) Это то же самое, что и твое желание перейти от отождествления к неотождествлению.

Кому это нужно? «Мне». На некоторое время ты входишь в единство неотождествления, потом тебе становится скучно, и ты выходишь обратно. «О, это приятно, но, по большому счету, скучно». Дьявол всегда найдет дорогу обратно в эту отделенность, больше смахивающую на ад, но зато такую увлекательную. «О, я лучше займусь исканием!» (смех)

Берта: Но если это — божественная катастрофа, то, что бы с тобой ни произошло, ты ничего не можешь сделать. Ты погружаешься в эту скуку или не–скуку, но и то, и другое кажется недостаточным.

Карл: Именно это я и сказал.

Берта: У нас есть потребность, жажда быть Тем, о котором ты говоришь. Поэтому я и сижу здесь. Я никак не могу насытиться тем, о чем ты говоришь, но мне так же невыносимо при мысли, что я не могу быть ничем.

Карл: Да, видишь. Вот он, парадокс.

Берта: Но тебе–то легко об этом говорить оттуда. (смех)

Карл: Иди сюда, к стулу. Будем сидеть на нем вместе.

Берта: Что бы ты ни сказал, эта группа начинает повторять за тобой. Как попугай. Ты говоришь, что ты, так сказать, порождение Того, а я говорю с персональной позиции сущности по имени «Берта», пытающейся понять и делающей то и это, но все без толку.

Карл: Да, надеюсь, что так.

Берта: Да, надеюсь, что так! (смех) Вообще–то это агония, знаешь ли, все время чувствовать, что я так и не получила этого.

Карл: Я повторяю это снова и снова, потому что мы ведем эту дискуссию три года: (кричит) ты никогда не получишь этого!

Берта: Именно это я и чувствую.

Карл: Надеюсь. Никто никогда не получал этого. В этом красота свободы — что ты не можешь обладать ею. Ты не можешь сунуть ее себе в карман и унести домой.

Франческо: Ты уверен? (смех)

Карл: Что бы это была за свобода, если бы ты мог положить ее в карман и унести домой? Из этого образуется личность. Личность все время хочет быть счастливой.

Берта: Я ничего не могу с этим поделать.

Карл: Я не говорю, что это неправильно. Это идея «личности», личностного преимущества — преимущества быть счастливым все время.

Берта: Да.

Карл: Но желание быть счастливой делает тебя несчастной. Желание быть взволнованной или изумленной делает тебя «неизумляемой». Из–за простого желания быть тем, что ты есть, ты выходишь из того, что ты есть.

Берта: Но здесь ничего не поделаешь.

Карл: Этим больше некому быть, кроме тебя.

Берта: Я знаю. Только это знание не помогает.

Карл: Надеюсь.

Берта: Так что, видишь, это по–прежнему…

Карл: Да, вижу, тобой по–прежнему развлекается то, чем ты являешься, нравится тебе это или нет. И в этом красота того, чем ты являешься, тебе не нужно нравиться себе, чтобы быть собой.

Берта: Сегодня утром я проснулась и подумала: «О, да ведь я нахожусь позади этого. Все эти слова, которые я говорю, — я нахожусь позади них, как и позади коров на улице, как и всего остального, — я позади этого». Я есть То, о котором ты все время говоришь.

Карл: Первична, ты имеешь в виду?

Берта: Но это уже будет попугайством. Тогда я скажу: «Давай выкурим еще по одной» (смех), потому больше ничего не остается. Когда я приезжаю в Индию, в первый момент на меня обрушивается огромное количество разговоров, и я вся в волнении, но позже это кажется таким привычным. А теперь я приблизилась к твоему состоянию ума, и в нем сплошная пустота.

Карл: Да, но разве же это не приятно, разве же это не здорово? Я могу играться красивыми словами, а ты можешь что–то чувствовать — ах! ох! потрясающе! — но в итоге ты понимаешь, что помощи от них никакой. То, что ты понимаешь это, и есть абсолютная помощь: никакое понимание, никакие изящные слова, никакая красота слов — ничего никогда не поможет тебе.

Так себя проявляет Милость. Тотальный отказ есть Милость. Ты отказываешься от всего, что обещает дать тебе что–то. Ты отказываешься от надежды на то, что посредством понимания каких–то слов, посредством переживаний или техник ты сможешь стать тем, что ты есть. В этом абсолютном отказе, в абсолютной остановке, в тотальном прекращении движения ты есть то, что ты есть; оно всегда было здесь, не появляясь и не исчезая. Поэтому в то самое расщепление секунды никогда ничего не происходило. Возможно, это что–то вроде подготовки для тебя — видение того, что никакие красивые слова никогда не удовлетворят тебя. На Земле ничто никогда не принесет удовлетворения.

Берта: Это я теперь знаю.

Карл: Видишь?

Берта: Спустя пятьдесят пять лет я это знаю.

Карл: Ты думаешь, что знаешь. Значит, Милость работает. Отказ работает.

Это очень похоже на картину. Волей некого случая ты вписываешься во вселенский поиск, в жажду сознания, медитирующего о том, чем ты являешься. И волей случая выписываешься. То есть, ты записываешься в эту вселенную, или в эту школу, но, поняв, что она не может дать тебе знание, которое ты ищешь, ты выписываешься из нее. И в результате этого абсолютного выписывания из идеи получения чего–то из этого переживания внезапно открывается абсолютное знание того, что ты есть. Оно никогда не исчезало.

Но сначала тебе нужно искать, нужно слушать, чтобы просто увидеть: «О, оно не здесь, оно не здесь, оно не здесь. Neti–neti, neti–neti. Ладно, полный стоп». И вдруг оно появляется — так что же? И затем ты снова выходишь, потому что не можешь не выйти. Ты снова вписываешься, а потом снова выписываешься.

Это имел в виду Рамана, говоря про паука, который пробуждается, сплетает паутину вселенной, а затем, совершенно неожиданно, снова сворачивает ее. Безо всякой причины. Вопреки всякой необходимости он это делает. Нет необходимости в том, чтобы стать пауком, плетущим вселенную, и нет необходимости в ее сворачивании. Это происходит совершенно спонтанно.

Никто не знает почему. Ничто не содержит никакого «почему?». Это просто Само–развлечение. Вписывание во вселенную и выписывание из нее. Аллилуйя. Бесконечная. Поэтому ты должен быть во вселенной точно так же, как должен быть и вне ее. Для того, что ты есть, разницы нет, поскольку ты никогда не сможешь покинуть то, чем ты являешься. И ты никогда не покидал — даже вписавшись в бытие искателя, страждущего, — не покидал того, что ты есть.

Анна: Иными словами, мы говорим о Само–реализации.

Карл: Тогда ты «реализуешь», что реализовывать нечего, потому что все, что является Я, всегда реализовано, а то, что не является Я, никогда не реализуется. Ты просто видишь, что никогда не было «не-Я». Это парадокс: ты «реализуешь», что реализовывать нечего. То, что есть Я, всегда реализовано, а то, что является горшком, никогда не реализует себя.

Ты входишь в проблему отсутствия проблемы. Это называется «депрессией». Это называется «скукой», потому что затем ты становишься скучающим, скучающей личностью. Потому что, когда проблем нет, личность, которая жила благодаря проблемам, начинает скучать. Тогда она их даже создает — но не волнуйся. То, что проблем нет, — это достаточно большая проблема для этого «я». Оно может корпеть над этой проблемой вечно. Не переживай.

Женщина: Это большая проблема. Все становится чем–то вроде «нет проблем». Тогда нам делается скучно на какое–то время…

Карл: И затем ты входишь обратно. И то, и другое — попытка контроля. Ты думаешь, что входишь в пустоту или отсутствие, и этим вхождением, достигнутым тем или иным усилием, ты опять–таки хочешь контролировать То, которое есть бытие. Ты по–прежнему хочешь положить свободу себе в карман. Хорошенькая идея!

Тереза: А когда ты отчетливо видишь, что, даже когда проблема отсутствует, ты умудряешься создать из этого проблему, то с этим ничего не поделать.

Карл: А что тогда делать? Кто это видит? Возвращение к идеям «делателя» и «не–делателя», отождествленного сознания, неотождествленного сознания будет всегда — это бесконечная игра. Забудь.

Сознание не способно оправдать надежды. Сознание крайне глупо. Поэтому Нисаргадатта сказал, что ты пребываешь до сознания. Сознание — это твой сон. Однако ты — абсолютный сновидящий. С сознанием или без него, ты есть то, что ты есть. Даже сознание — это сон.

Берта: И никогда никакого облегчения?

Карл: Нет? Ладно. (поет) «Это будет в последний раз, это не будет в последний раз». Нисаргадатта сказал, что ты первичен по отношению к сознанию. Так что я не первый и уж точно не последний, кто говорит, что сознание — это твое проявление, но ты — не твое проявление. Ты — это То, проявляющее себя, но ты не проявление. Проявление не отличается от того, что ты есть, поэтому даже это проявление подвержено воображению, но то, что воображает все, что можно себе вообразить, — это То, которое не поддается воображению.

Немка: Вполне ясно.

Франческо: Но это же пребывание.

Карл: Это пребывание — быть Тем, которое невозможно себе вообразить. Так и будь Тем. Но как ты можешь не быть им? Это сама безусильность. Безо всякого усилия ты можешь стать Тем. Ты становишься самым ленивым сукиным сыном на свете, но только не путем знания, кто такой «сукин сын».

Клара: Но это же скучно.

Карл: Скучно? Для кого?

Клара: Для меня.

Карл: Да, для тебя. Что бы ты ни проделывала, медитацию или технику, ты хочешь остаться в этом «тик–так».

Клара: Ужасно.

Карл: Таково твое функционирование. Это функционирование Творца, Брахмы. Он должен творить. «Я есть» всегда должно творить. Функционирование сознания означает творить, танцевать вот с этим (хлопает себя по коленям). Эта Шакти, олицетворяющая энергию, и этот Шива, танцующий с самим собой, должны танцевать.

Хороша идея: ты должен прекратить танцевать, чтобы стать тем, что ты есть. Тогда это становится скучным. Потому что тогда ты останавливаешься, на какое–то время твой ум остается пустым, и затем ты возвращаешься обратно. Тебе делается скучно даже от контролирования чего бы то ни было, потому что, как только ты начинаешь контролировать это, тебе становится скучно. «О, было так хорошо, когда я не контролировал свой ум, это такое мучение». (смех)

Если бы это контролирование, или укрощение ума–быка, на самом деле могло остановить его, то мир прекратил бы свое существование. Но, несмотря на Иисуса, Будду, Раману, да на любого мудреца или святого, он продолжается. Так что свободу бытия невозможно контролировать, остановить или убить, ни пониманием, ни каким бы то ни было указателем. Нельзя убить то, чего вообще нет. Так что, вопреки пониманию, мудрецам и прочему, свобода есть.

Именно на это указывал Рамана. Рамана никогда не был реализован, но Я извечно реализовано. Так куда мне идти? Что мне делать или не делать? Раз «я» — это То, которое есть Сердце, а Сердце не может покинуть Сердце, так будь им. Аллилуйя.

Время вышло? О'кей. Большое спасибо.

Группа: Спасибо.

Женщина: Если кто–то хочет заказать CD, обращайтесь ко мне.

Карл: Лишь бы только мне не пришлось слушать это снова! (смех)

ШАКТИ ОХОТИТСЯ, А СОЗНАНИЕ КОЛДУЕТ, ИЛИ КОНЕЦ СИСТЕМЫ КОНТРОЛЯ Январь 19, 2004

Ты превращаешь себя в объект желания

Карл: Санта—Фе ist ganz sch? n vertreten [29].

Луиза: Мы собираемся тебя растопить.

Карл: Растопить?

Луиза: Да, Зачарованная Страна.

Карл: Святой Дух Санта—Фе растопит меня!

Тереза: Я пыталась — не сработало ни разу. Но, может быть, Санта—Фе погорячее.

Карл: Погорячее?

Тереза: Чтобы растопить.

Луиза: Не сдавайся. Продолжай.

Карл: Продолжай.

Луиза: Если процесс идет хорошо, продолжай процесс.

Карл: Не идет. Движение никогда не движется или как? Так, ладно, готовы? Есть легкие вопросы? Это самые опасные вопросы. София! Устала?

София: От всего!

Карл: От всего? Но еще не на пенсии[30]. Ты готова выйти на пенсию?

София: Уже там.

Карл: А теперь тебе нужно уйти с пенсии. Нет, сначала ты выходишь на пенсию, а затем тебе нужно уйти с нее. Ты устаешь и выходишь на пенсию[31]. Перемотка назад. Всегда говорят, что, когда ты выходишь на пенсию, удовольствия начинаются, нет? Пенсионер выходит на пенсию и тогда — что тогда? Ладно.

Луиза: Давайте посерьезнее!

Карл: Да! (смеется) Что бы то ни значило. Свежие силы из Санта—Фе, новые вопросы из Америки!

Женщина из Санта—Фе: Я уже исчерпала все вопросы. Я только что сидела в книжном магазине Рамана–ашрама, куда мне в общем–то нравится заглядывать, открыла одну книгу, но сразу закрыла. Я увидела сплошные концепции.

Карл: Ну, в другой раз. Попробуй снова. Все вернется.

Женщина: Ты так думаешь?

Карл: Почему нет?

Женщина: Почему нет!

Рита: У меня вопрос. Почему состояние бодрствования выглядит намного реальнее, чем сон? Когда мне снится сон, то он кажется реальным, но вскоре после того как я проснусь, он просто обретает другую плотность и становится уже не таким реальным.

Карл: Но это то же самое. Когда ты засыпаешь, все это уходит. А затем — та же история. Может, тебе стоит спросить в том сне, почему он такой реальный, а этот сон до него — нет. Может быть, в нем обнаружится больше истории, больше содержания.

Рита: Да, прекрасно. Точно.

Карл: Как день за днем ты можешь вспомнить предыдущие дни.

Рита: Я могу вспомнить прошлое в хронологическом порядке.

Карл: Но иногда во сне ты принимаешь какую–то форму, мужчины или женщины, у которых есть история и все такое. И в тот момент она кажется такой реальной, эта история, вступающая в силу. Нет, я бы не стал говорить «в большей или меньшей степени». Прямо здесь и сейчас ты думаешь, что это «больше», может быть, потому, что ты больше привыкла к этому. Не знаю.

Но большая или меньшая степень реальности не делает ее более реальной. Прямо сейчас у тебя в запасе большее количество историй, больше эффектов памяти, но эффекты памяти не делают ее более реальной. Это все то же придумывание реальности, благодаря которому что–то существует. Потому что ты полагаешь, что был момент рождения, и все остальные идеи окружают эту идею рождения, и тогда из воспоминаний и историй ты создаешь облако — и принимаешь его за реальность. Так что с ним делать? Если бы оно было реальным, то должно было бы быть здесь все время.

Рита: Что ты имеешь в виду?

Карл: Оно должно было бы быть постоянным. Но тут возникает другое сновидение, потом еще одно, и точно так же — сон, глубокий сон и прочие состояния, и в других состояниях ты не помнишь этого состояния здесь. Вспоминания нет, нет тела памяти вроде энергетического тела воспоминаний; ты принимаешь некую другую форму. Но в памяти этого не остается, потому что во сне ты не можешь вспомнить этот сон здесь. Может быть, и можешь, но это не делает его более реальным.

Рита: Значит, это просто бесконечный цветок из снов, никогда не заканчивающихся?

Карл: Я бы назвал это абсолютным сном о том, что ты есть. Тотальное проявление реализации — это абсолютный сон и фантазия Того, которое есть ты. Один аспект одного сна не делает его «больше» или «меньше», потому что даже этот сон — это то, что ты есть. Даже назвать его «сном» — это уже чересчур, я считаю. Даже этот сон есть Я. Какими бы ни были сновидческие образы, Я остается Я.

Простая фраза «Это мой сон» — единственное, что никак сюда не вписывается. «Мой», идея обладания — это фикция. Об остальном понятия не имею. Но это «я» означает, что есть я и еще раз я, то есть два «я». И чем бы тогда тебе ни казался этот мир, это будет: «я и мой мир» — сплошная зависимость от этого «я», идеи «меня», владеющего остальным. Это отделенность.

Так что пребывай до этого сновидящего, будучи абсолютным сновидящим, всегда свободным ото всех относительных идей «я» и «моего», для которого невозможна ни одна идея обладания или делания, потому что, пребывая до всякого сна и не–сна, ты не можешь проводить различия.

Все, что ты можешь вообразить себе, даже первичный сновидящий, остается воображаемым. Ты воображаешь себе себя, и это воображаемое «я» уже есть «я» — мысль, с которой начинается сон. Но видение того, что ты можешь переживать на опыте эту «я» — мысль, означает, что ты не можешь быть ею. Это уже фантазия о неком втором «я». Ошибка — принимать второе «я» за реальность. Тогда ты входишь в отделенность. Тогда появляются «я» и «я сам», а из них возникают другие «я».

Рита: Значит, с твоей точки зрения, так сказать, здесь нет никого в качестве второго?

Карл: Нет, здесь есть бесконечное количество форм и образов Я.

Рита: Но не отделенных.

Карл: Нет даже идеи «единства». Для Я не существует ни единства, ни самой идеи Я. Есть просто То, которое есть Сердце, и Сердце — это все, что есть, ибо То есть сама жизнь. Другой жизни не существует.

То есть, любая идея жизни, что бы ни означало «жизнь», любое определение является отражением Того, но это не То. Сердце — это все, что есть, ибо То суть сама жизнь. Все остальное — так или иначе фикция. Ей требуется тот, кто называет что–то «фикцией» или «иллюзией», то есть, ей необходима иллюзия, способная называть «иллюзией» что–то еще.

Сердце не знает ничего. Но, не зная, что такое Сердце, ты являешься Тем, которое есть Сердце. Таким образом, полное отсутствие идеи о том, чем ты являешься, а чем нет, всякого определения этого есть то, что ты есть. Все, что ты говоришь и чему даешь определение, является разделением. «Пустота сердца» — это лишь указатель на пустоту, свободную от идеи того, что является Сердцем, а что — нет, как и «суть бытия» или «нагота бытия».

Попытки определить, является ли этот сон более реальным, и почему это так, а то эдак, — все это часть сознания, размышляющего над тем, что такое сознание. Это все часть Я-исследования, но Я-исследование сознания не приведет тебя к тому, что ты есть. Я-исследование не сделает тебя тем, что ты есть.

Рита: Так что же делать? Ничего?

Карл: Ты медитируй. Ведь твоя природа — это медитация в качестве сознания, и эта медитация означает, что ты не ждешь никакого результата. Ты есть, как ты есть. Ты есть медитация, которая является медитацией по природе, действие без намерения.

Просто пойми, что ничто из сделанного или несделанного не принесет результата. Никакое понимание не поможет тебе стать тем, что ты есть. Вопреки знанию или незнанию, ты есть. Поэтому, если ты есть абсолютно вопреки всему, что ты знаешь или не знаешь, значит это медитация, потому что ты не можешь не реализовать себя.

А реализация себя — это медитация о Том, которым ты являешься. Из этой медитации начинается весь сон. Этот сон медитирует о том, чем ты являешься в качестве сознания. Это проявление того, что ты есть. Такова медитация без намерения.

Как только намерение становится частью медитации, она превращается в личностное «я», потому что появляется идея преимущества. «Медитируя, я смогу стать тем, что ищу, чего жажду». Ты превращаешь себя в объект желания, в цель. И начинаешь контролировать. Ты становишься «медитирующим». Ты делаешь медитацию.

Но тебе надо быть медитацией. В медитации нет делания. Это медитация «я есть» о Том, которое есть «я есть». Вот и все.

Луиза: (со смехом) Вот и все!

Карл: Очень просто. И что? Из медитации возникает тотальность проявленности. В тот момент, когда медитация становится «моей» и преследует какую–то цель, медитация заканчивается. Начинается система контроля «я», движимая идеей существования чего–то, что нужно контролировать, и чего–то, что нужно достичь. Это называется «поиском» и «стремлением». Но ни один поиск и ни одно открытие не сделает тебя тем, чем является искатель. Поэтому, вопреки поиску, ты — это То, которое есть искатель, а не благодаря ему.

Если бы искание могло помочь тебе, если бы искание было твоей природой, то оно присутствовало бы всегда. Но уже в глубоком сне нет ни искателя, ни искания. Оно начинается только тогда, когда ты просыпаешься и принимаешься вести себя, как житель каменного века, накапливающий еду для зимы, даже когда речь идет о поиске того, чем ты являешься. Ты собираешь всевозможные переживания шакти, потому что «возможно, наступит тьма, придет зима, и мне пригодятся все эти переживания света, чтобы выжить во тьме бытия!» (смех)

Это превращает тебя в охотника за шакти, охотящегося за присутствием гуру, за переживаниями, утепляющегося для зимы. Таков генетический дизайн, бог знает почему. Своим поведением жителя каменного века ты должна контролировать все вокруг, в противном случае ты умрешь. Но применение системы контроля к Тому, дабы использовать ее в поиске того, что ты есть, делает тебя несчастной. Это страдание. Оно превращается в психологическую идею о том, что своими действиями ты можешь добавить что–то к тому, что ты есть.

Так что же делать? Что скажет Венгрия на все это?

Женщина из Венгрии: У меня нет ничего оригинального.

Карл: У тебя нет оригинальной идеи об этом? Помощи не будет?

Женщина: Ты же знаешь, когда ты смотришь на меня, я краснею.

Карл: Ты смущаешься?

Женщина: (хихикая) Как в детстве, когда я делала что–нибудь, и кто–то смотрел на меня.

Карл: Я это тоже ощущаю. Я чувствую, что ты прикидываешься.

Женщина: Прикидываюсь чем?

Карл: Да чем угодно. Это то же самое, как если бы твой ребенок нахулиганил, а потом: «О, я знаю, что ты сделал!» Я знал, что ты прикидываешься.

Женщина: Понятия не имею, что я натворила. (смех)

Карл: Понятия не имеешь? То ты знаешь. (смех) Ладно, поищу в другом месте. Да?

Сама жизнь не может обнажиться еще больше

Рита: Существует ли какой–то аспект Я, который просто созерцает себя?

Карл: Нет, созерцает не аспект. Созерцает Я. Нет ничего вне Я.

Рита: Значит, не существует ни плохого, ни хорошего?

Карл: Существует, хотя и не существует. Нельзя сказать, что этого нет, потому что если сказать, что этого нет, то все равно останется это «нет». Нужно сказать что–то вроде: «В этом сне это есть; в реальности — нет». То есть, в реализации — существует; однако в реальности — нет. Так что все есть сон, но сна не существует. Этот парадокс не решить. Этот коан не поддается пониманию.

Рита: Это сводит с ума.

Карл: Да, но благодаря этому тотальному безумию, тотальному замешательству, даже в этом переживании тотального замешательства, ты видишь, что тотальное замешательство не может коснуться того, чем ты являешься. И что дальше? Ты просто видишь, что всегда пребываешь вне ощущений, что никакое ощущение замешательства или переживание замешательства не может коснуться того, что ты есть. Потому что То, которым ты являешься, не может прийти в замешательство. Поэтому даже в тотальном замешательстве незнания, в полном хаосе ты остаешься тем, что ты есть.

Собственно, в этом и заключалось переживание Раманы, когда он лежал и переживал опыт жизни, ибо всему, что могло умереть, он дал умереть. Но сама жизнь оставалась нетронутой. Сама жизнь не может быть затронута ни одним объектом или идеей, которые исчерпывают себя, которые приходят и уходят. Так что если ты просто отпустишь все эти идеи и концепции, то в остаточном субстрате — тотальном остатке бытия, тотальной наготе, которая не может обнажиться еще больше, — ты увидишь, что жизнь как таковая никогда не рождалась и никогда не умрет, а ты никогда не сможешь покинуть ее.

Просто осознай, что тем, что ты можешь пережить, ты не можешь быть. Поэтому когда в результате видения ты отбрасываешь все переживания, то все больше возвращаешься к тому, что является абсолютным переживающим, ибо ты осознаешь переживающего как часть переживания. Это снова становится Тем, которое есть сама жизнь, которое никогда не появлялось и никогда не исчезнет, которое не является частью феномена мимолетных теней переживаний и переживающих. Поэтому это и называется «подобным сновидению». Это не сон, но оно подобно сну.

Рита: Я ощущаю пропасть между тем, что говоришь ты, и тем, что переживаю я.

Карл: Нет, нет. Так кажется. Но, я говорю тебе, То, которое есть здесь и сейчас, — это То, которое является абсолютным переживающим, сидящим здесь в качестве камеры для того, чем ты являешься, просто наблюдающим. Происходит восприятие, чистое восприятие. Это чистое восприятие, которое есть осознанность, подобно холсту. Оно существовало и в виде младенца, и даже до него, не затрагиваемое никакими ощущениями рождения и всего, что имеет отношение к этому сну.

Я говорю только с этой наготой, которая всегда была неизменной, всегда недвижимой, с которой никогда ничего не происходило. Я не обращаюсь к призраку или к идее, я всегда говорю с Тем, которым я являюсь, с Тем, которое не соприкасаемо ни с чем и которого никогда не коснется ни одна идея, так что ничто не сможет возвести или разрушить его. Так будь Тем, которое является младенцем еще до всякой невинности. Ни в каком смысле[32].

Рита: Невинный.

Карл: Тебя нет ни в каком смысле. Все бесполезно.

Луиза: А кому это нужно знать?

Карл: Тебе. Кому еще? То, что спрашивает, хочет знать.

Луиза: Почему?

Карл: Почему бы и нет?

Луиза: Хорошо, почему бы и нет?

Карл: Почему?! Иначе бы ты тут не сидела. Или сидела бы? «Могла бы, была бы?»

Луиза: Здесь сидит та самая нагота.

Карл: Ага. И смотрит в собственное лицо, сидя перед наготой, чтобы только превратить это в идею, которой напоминают, что она и есть нагота. Вот и все. Это просто: «Ага! О, да». Так что в этом смысле я тебе не могу помочь. Могу только указать на То; на то, что ты и есть То, которому вообще невозможно помочь, тем более помочь вспомнить, потому что оно никогда не забывало себя. Поэтому даже напоминание — это уже слишком много.

Луиза: И все равно возникает упрямство, я все равно упрямлюсь, снова и снова.

Карл: Это прикольно. Вот она и краснеет, потому что она такая упрямая и никогда не слушает, что ей говорят. (смех)

Луиза: Это потому что ты такой красавчик, вот она и не слушает.

(смех еще сильнее)

Женщина из Венгрии: Серьезно!

Карл: Какие идеи!

Женщина: Теперь ты покраснел!

Карл: Я знаю, когда она краснеет. Это сострадание! (смех) Нет, если честно, если уж приходить куда–то со своими эмоциональными или энергетическими штуками, то сюда. Здесь разницы нет.

Другая женщина: Если ты говоришь честно ради нее…

Карл: В остальных случаях я тоже лгу. Но даже когда я честен, я лгу, ты же знаешь. (смех) Особенно когда говорю, что честен. Особая ложь. Типа: «Сколько раз я тебе говорил!»

Женщина из Венгрии: Это мой ум!

Карл: Колотящийся внутри тебя. «Сколько раз тебе говорить, что это не то!»

Луиза: Это цветение. Краска смущения — это цветение.

Карл: Цветение.

Луиза: Плоти. Краска смущения цветущей наготы.

Карл: Да, я и говорю, что если эта энергия затронута, если это «ба–бах» происходит, то оно подобно энергетической вспышке. Это как пробуждение слона. Рамана, когда его спрашивали, почему его сотрясала такая дрожь, говорил: «Что делать, когда в хижине просыпается слон?» Это неизбежно, потому что подобно впаданию в любовь. Этого невозможно избежать.

Женщина из Венгрии: (со смехом) Я знаю.

Карл: Вот я и указываю на то, как это происходит, это хороший указатель для беспомощности, поскольку ты не можешь избежать любви, не можешь избежать того, что как гром среди ясного неба появляется из Того, которое есть сама жизнь. Начинается поток жизненной энергии, и он не поддается контролю.

Англичанка: Он делает тебя слепым.

Карл: В том и прелесть. Ты переживаешь полную бесконтрольность, потому что это ты контролировать не можешь. Все, что у тебя есть, даже мысли, ты можешь контролировать — возможно, с помощью медитативных техник ты можешь контролировать свое приятие, границы своей толерантности. Но когда происходит это, ты ничего не можешь. Это просто: «Ах, черт! Опять!» Все впустую.

Так что впадание в любовь — это то же самое, потому что бесконтрольность просто–напросто открывает себя. Особенно, когда тебе хочется избежать ее, ты проваливаешься в нее еще глубже, чем раньше. Ты не можешь не упасть в любовь.

Луиза: А потом ты выпадаешь обратно.

Карл: Даже этого выпадания ты не можешь избежать. Так что в обеих крайних ситуациях происходит одно и то же: ты впадаешь в любовь и не можешь избежать ее, этой беспомощности, а затем выпадаешь снова, ибо можешь выпасть только тогда, когда выпадаешь, а не в результате твоего желания выбраться. Ты хочешь разорвать отношения, но продолжаешь их, словно выхода нет. Ты страдаешь, ты делаешь все, а затем в долю секунды происходит полный отказ от всего, ибо он разбивает твое сердце, и ты выпадаешь. Но ни мгновением раньше. И с этого момента начинается что–то вроде: «Как я вообще мог влюбиться в эту клушу?» (смех)

Но до того момента ты ничего не можешь поделать с собой. Тебе звонок. Бум. Разве же это не потрясающе? Но все происходит именно так. С курением, любым пристрастием та же история.

Луиза: Значит, сначала все эти дела с наготой, а потом, когда ты снова выпадаешь из нее, то становишься простым обывателем и ходишь на работу, с восьми до пяти — или что тогда происходит?

Карл: Когда что?

Луиза: Ну, ты впадаешь в любовь к наготе, а потом выпадаешь снова, так?

Карл: Нет, нет. Любовь к наготе невозможна.

Луиза: Невозможна?

Карл: Нагота не может влюбиться в наготу. Нагота не может избежать любви к образу. Это другое. Но нагота не может влюбиться в наготу. В наготе нет идеи отделенности, нет никакого падения куда–то.

Но из этой наготы со всеми ее образами ты впадаешь в любовь. А впадая в любовь к идее, ты попадаешь в собственную ловушку. Ты воображаешь себе что–то, потому что не можешь не воображать себе себя. Ты не можешь избежать пробуждения к «я» — осознанности, вслед за которым появляется «я есть» — этого ты тоже не можешь избежать. Дальше ты влюбляешься в образы вокруг тебя, и это тоже неизбежно. В конце концов ты выпадаешь снова — опять–таки, в неизбежном порядке. То есть, всю дорогу сплошная беспомощность.

Я всегда указываю на тот Абсолют, которым ты являешься, который есть тотальная беспомощность. Никогда, ни в каком смысле не существовало никакого контроля. Ты никогда не сможешь контролировать себя, поскольку второго, которого можно контролировать, не существует. Беспомощность — это все, что есть. Поэтому все, что есть, есть, как оно есть, но никогда как следствие твоего контроля, действия или обладания.

Все есть тотальность бесконтрольности и свободы. Все, что есть, есть сама свобода. Какими бы ни были обстоятельства, есть только свобода. И эту свободу ты не можешь утратить и вновь обрести, потому что ты и есть свобода тотальности бытия, которая не может помочь себе. Сама тотальная беспомощность — это и есть свобода.

А сейчас тебе снится сон о контроле, снится сон о свободной воле, и все это — сон, потому что ничего подобного никогда не существовало.

Всемогущая Беспомощность

Луиза: Я снова попадаю в ловушку дуальности, когда ты говоришь «беспомощность», потому что беспомощность предполагает помощь.

Карл: Нет, нет! Беспомощность пребывает до помощи или отсутствия помощи. Ты неправильно понимаешь беспомощность. Ты принимаешь ее за личностную беспомощность, но в беспомощности не остается личности. Когда исчезает идея помощи или отсутствия помощи, никого не остается. Когда есть помощь и не–помощь, это личностная помощь и не–помощь. Но в беспомощности нет разделения.

Луиза: Приведи мне практический пример.

Карл: Отсутствие желаний.

Луиза: Приведи мне практический пример; я ведь простой человек.

Карл: О, она всегда лжет. Ну и лгунья! (смех)

Луиза: Приведи мне пример беспомощности. На что это похоже?

Карл: Я только что привел пример. Если ты влюбляешься в кого–то, то ничего не можешь с этим поделать. Ты не можешь решить, когда тебе проснуться утром. Очень практический пример.

Луиза: Могу!

Карл: Да никогда!

Луиза: Я еще валяюсь часок–другой в постели.

Карл: Валяешься, но уже бодрствуешь.

Луиза: Сновидческим бодрствованием.

Карл: Что еще за «сновидческое бодрствование»?

Луиза: (хихикает) О, не знаю.

Карл: Послушайте ее! Она человек тайцзи. «У меня все под контролем!» (смех) Мастер энергий. Их так много, этих мастеров энергий. Ты однажды сказала мне: «Своей энергией я могу контролировать все». Нет? Ведь сказала?

Луиза: (со смехом) Я тебе такое сказала?

Карл: Я помню.

Луиза: Посмотри на всех этих людей здесь. Они приходят.

Карл: Все из–за тебя.

Луиза: Нет, из–за тебя!

Карл: Из–за меня? Нет, уверен, что не из–за меня.

Луиза: Двенадцать тысяч миль — и вот, пожалуйста.

Карл: Эта беспомощность — всемогущественная сила. Беспомощность — это Всевышний.

Луиза: Ха! Теперь у тебя такой практический пример? Это меня не удовлетворяет.

Карл: Удовлетворение? Да ты никогда не будешь удовлетворена. Ты не можешь быть удовлетворена. Как ты можешь быть удовлетворена? Что это за идея о том, что идею можно удовлетворить?! И кто хочет, чтобы ты была удовлетворена?

Луиза: Ты.

Карл: Нет, нет, нет. Я здесь не для того, чтобы угодить тебе или удовлетворить. Кому какое дело до твоего удовлетворения? Нет, нет, нет. Так каждая женщина: «Пожалуйста, дай мне удовлетворение! Дай мне что–нибудь!» (смех) Нет, нет, нет. «Старайся больше. Дай мне какой–нибудь практический совет!» Это старая техника. (смех)

Луиза: (со смехом) Ты не попадешься на эту удочку! Ты уже достаточно большой.

Карл: «О, теперь ты сможешь лучше. Побольше практики. Ты обещал удовлетворить меня!» (смех) Майкл?

Луиза: Оставь его в покое! (смех)

Карл: «Не говори с ним!» В противном случае отруби голову Майклу. (смех) Так что насчет твоей практической…

Луиза: О'кей, не важно!

Карл: Не важно?

Луиза: Достаточно оскорблений для одного дня. (смех)

Карл: Оскорблений? О, теперь она впадает в психологию. (смех) Она очень умна. Остроумна, психологична…

Луиза: (со смехом) Какой глупый ум.

Карл: Какой глупый ум? О, а то!

Луиза: Ты заставляешь меня смеяться и плакать одновременно!

Карл: Это звучит хорошо. Сначала головная боль, а потом смех и слезы.

Луиза: Два по цене одного!

Карл: Это хороший пример. О'кей. Есть вопросы об этом? Будут еще практические советы?

Рита: (со смехом) Значит, по сути все есть парадокс, и ты не можешь пережить — вернее, не можешь ничего понять, и поэтому все эти поиски совершенно тщетны.

Карл: Да, слава Богу. Представь себе, что своим поиском и пониманием ты смогла бы контролировать бытие. Хорошенькая идея!

Рита: Так что лучше оставайся дома, если можешь.

Карл: Никто не может остаться дома. Дома никого нет! Сначала найди дом. Но ты никогда не найдешь дом. Боже мой. Никого нет дома. Это лишь идея.

«Оставайся дома». «Пребывай в себе!» (смех) Если бы это работало, то после Иисуса, Будды и всех этих великих Я больше никогда не вышло бы из дома. Хм? Но посмотрите–ка. Ничего не закончилось. Даже после всех этих святых сон все идет, идет и идет. В этом красота бытия — в этой свободе: ты не можешь контролировать ее ни пониманием, ни каким бы то ни было инсайтом, ни практическим советом. «Как мне контролировать себя?» Никак.

Ты можешь говорить о том Всемогущем, которым ты являешься. Что значит быть всемогущим? «Всемогущий» означает, что нет второго, которого ты можешь контролировать, и ничто, никакой второй не может контролировать тебя. Это означает быть всемогущим. Но это так же означает, что, раз нет второго, которого можно контролировать, и нет второго, способного контролировать тебя, ты не можешь контролировать даже самого себя.

Так что бесконтрольность — это твоя природа. Эта бесконтрольность есть абсолютное приятие, только принимать нечего, ибо есть только Я. Это и есть абсолютное приятие, а не какое–то относительное приятие практического совета или чего–то еще путем контроля.

Любое личностное приятие является контролем. Поэтому, что бы ты ни делала в качестве практики приятия, ты стремишься контролировать свое окружение путем его приятия. Ты хочешь быть беспристрастной ко всему. Работает твоя система контроля. Ты даже хочешь достичь просветления, потому что хочешь контролировать его. Даже просветление ты воспринимаешь персонально и становишься неким «просветленным». Тогда ты пребываешь в Богосознании, а все прочее — это хлев со свиньями.

Рита: Хлев со свиньями!

Карл: Так должно быть. Если кто–то что–то ищет, то по этой причине. «Я должен контролировать, потому что вижу разделенность. Вижу разделенные миры, разделенных других и, исходя из этого, должен контролировать себя». Тебе даже хочется контролировать свободу. Боже мой. Положить ее себе в карман и унести домой, ведь ты же хочешь остаться дома. Разве нет?

Рита: (со смехом) Не особенно.

Карл: Эта абсолютная безвыходность, абсолютная беспомощность — это же рай. Это и означает быть всемогущим, потому что беспомощность означает отсутствие контроля как изнутри, так и извне. Для Того, которым ты являешься, ничего никогда не происходило, и никто не может контролировать то, что ты есть.

И никакие обстоятельства не могут изменить тебя или что–то сделать с тобой, поскольку все обстоятельства существуют благодаря тебе, но ты существуешь не благодаря чему–то. Ты — сама беспричинность. Все, у чего есть причина, не есть то, что есть ты. Поэтому объектная и чувственная жизнь или ее отсутствие никогда не может затронуть ту вечную жизнь, которой ты являешься. Так будь ею. Нет практического совета о том, как можно стать ею.

Луиза: Это как младенец. Ты становишься как младенец.

Карл: Ты ничем не становишься.

Луиза: Но это выглядит именно так! Беспомощность подобна младенцу.

Карл: Это беззащитность. Младенец беззащитен, но он не есть беспомощность. Ты не можешь превратить объект в беспомощность. В беспомощности больше нет объекта и субъекта, нет второго. Есть только тотальная беспомощность. Если ты называешь это беззащитностью младенца, то это не та беспомощность, которую я имею в виду.

Матильда: Она больше похожа на животное?

Карл: Нет. Даже оно беззащитно, но это не беспомощность. Беспомощность означает тотальное отсутствие идеи контроля и контролера. Но даже животное, можно сказать, обладает контролем. С помощью «контроля» ты определяешь его. Ты не можешь определить его как таковое.

Матильда: Животное не хочет контроля, не думает о контроле.

Карл: Животное испытывает голод и ради него убивает. Как и твой ум голодает в отсутствие идей, и ты убиваешь ради них.

Матильда: Он не думает об этом.

Карл: Но что такое ум? Он как желудок, который хочет есть. Это вечно голодный желудок, который хочет получить как можно больше переживаний. Где разница между твоим желудком и мозгом? Оба хотят работать.

Матильда: Это инстинкт, я думаю.

Карл: Инстинкт?

Луиза: Он плохо пахнет[33]. (смех)

Карл: Плохо пахнет! Ты думаешь, что у тебя есть запах, и ты идешь на запах. У тебя «ин–стинкт», потому что он воняет. Но ты — это безвкусность. Ты никогда не сможешь обонять себя. Поэтому, что бы ты ни делала, следуя инстинктам, это не то, что ты есть. То, что ты есть, никогда не пахнет. Поэтому у него нет никаких «инстинктов».

Ты никогда не готов к той бесконечности, которой являешься

Матильда: У меня другой вопрос. Если я не могу повлиять на свое будущее желанием или волей, тогда как оно происходит? Когда ко мне приходит мысль или идея, то они воплощаются в реальности, иногда очень скоро. Например, порой я думаю: «О, хотелось бы встретиться с этим другом», даже если он живет в другой стране. А потом выхожу на улицу и встречаю его!

Карл: Но разве это не логично? Чтобы встретиться с другом в будущем, тебе сначала надо подумать о встрече с ним. Сначала тебе нужно сотворить идею, или же идея сама возникает: «Хочу с ним встретиться», а затем ты прикладываешь усилия, чтобы встретиться с ним. Тебе нужно приложить усилие, чтобы будущее было тем, чем будущее может быть. Такова взаимосвязь будущего и прошлого. Понять это очень легко. Ты сначала должна захотеть пить, прежде чем выпьешь.

Матильда: Да, но обычно…

Карл: Обычно?

Матильда: Он очень простой, этот пример, мне нужно придумать другой, посложнее. (смех) Нет, ну действительно, этот друг — он просто не может быть там. Я живу в Германии, а он — в Италии, и однажды я думаю: «Ох, хочу с ним встретиться», а потом выхожу на улицу попить кофейку и сталкиваюсь с ним нос к носу.

Карл: Ты действительно полагаешь, что сознание не ведает, что случится в следующий момент? Откуда они приходят, идеи?

Матильда: Иногда…

Карл: Что иногда? Нет никакого «иногда». Сознание — это Источник извечного функционирования сознания. Не существует границы между вчера, завтра и сейчас. Есть только То, которое является сознанием во всех своих проявлениях. Почему бы сознанию не знать следующий момент? На чем бы сознание ни концентрировалось, оно способно стать этим — будущим, например. Иногда это называется «ясновидением».

Матильда: Значит, я могу…

Карл: Если ты направишь всю свою концентрацию на то, чтобы стать ведьмой, то станешь ведьмой, которая может заглядывать в будущее. Сознание способно на все, что угодно. Если это должно произойти, то оно произойдет. Так что у сознания нет границ.

Матильда: Значит, это сознание создает мои мысли и идеи, а не мой ум?

Карл: Никогда не было ума, который бы что–то создал. Ум создан Тем. Сознание — в качестве бесформенного сознания — воспринимает информацию ума как «я» — мысль, которую затем окружает целое облако мыслей. Но все это — «ин–форма–ция» сознания. Никогда не существовало такого ума, который бы что–то создал.

Матильда: Но мне кажется, что медитация и садханы что–то меняют. В прежние времена…

Карл: В прежние времена?

Матильда: До того как я начала выполнять садханы, такого не случалось, чтобы у меня появлялась мысль или идея и внезапно получала воплощение.

Карл: Так ты — источник этого единства или что? Источник чудес?

Матильда: Нет, этого я не сказала.

Карл: Но звучит именно так. Напоминает семинар по материализации. Тебе всегда хочется иметь место для парковки, когда это нужно. (смех)

Аико: Вот тебе и практический пример!

Карл: Это твой особый трюк, ага. Все ведьмы с этого начинают. Отличная система контроля.

Матильда: Я все равно не понимаю. Вчера мне было сказано, что я не могу повлиять на свои мысли или желания.

Карл: Ты не можешь желать то, что желаешь, потому что То, которое желает что–то, уже возжелало это. Фильм уже отснят. Так что, если к этому желанию должно возникнуть желание, что–то произойдет, потому что это часть фильма. Причина и следствие. Это цепь «действие–реакция», в которой все взаимосвязано, но внутри нее нет того, кто хочет этого. Даже хотение ты не можешь захотеть. Ты не можешь подумать о чем–то прежде, чем подумаешь об этом. Ты не можешь испытать желание прежде, чем испытаешь его.

Матильда: Я думала, что эти видения и желания исходят из ума.

Карл: Даже об этом ты не можешь подумать. Ты не можешь решить, что ты подумаешь в следующий момент. Ты не можешь предвосхитить мысль.

Матильда: Я думала, что объяснение в этом, потому что эта цель была у меня в уме.

Карл: О, ты не можешь нацеливаться, но ты нацеливаешься. Просто пойми это. Ты не можешь хотеть того, чего хочешь. Ты не можешь предвосхищать думанье. Ты должна думать. А потом ты думаешь, что благодаря думанью ты думаешь.

Берта: А выглядит так, словно ты сам это делаешь.

Карл: Выглядит так, но именно поэтому я и говорю, что это сон.

Берта: Вроде того, как я думаю, что буду действовать «по Карлу».

Карл: Да, но откуда появляется эта мысль?

Берта: Эх, да. (смех)

Карл: Ой–йой! Это как домино. Твой мозг похож на игру в сбивание домино. Сначала должна упасть одна костяшка, а затем все остальные. Похоже на цепь «действие–реакция». Но для начала должна упасть первая костяшка. А кто толкает эту первую костяшку? В том–то и весь вопрос. О первой ты думаешь: «О, это объясняется тем, что было раньше», но что было раньше этого «раньше» и что было раньше «раньше этого „раньше“?» Кто толкнул первую кость домино?

Берта: Что было раньше, яйцо или курица?

Карл: Есть ли курица или яйца? Приходите позже! (смех)

Матильда: И остается много мыслей и мечтаний, которые не реализуются.

Карл: Надеюсь, что так. Представь себе, что погода зависела бы от всех пожеланий к ней. Представь себе, что было бы, если бы исполнилось каждое желание! (смех)

Мужчина: Ну и бардак!

Карл: Сейчас ты здесь, а потом — бум! — уже в Нью—Йорке! Благодаря одному лишь воображению ты уже там. Только представь себе такое сальто. Камня на камне не осталось бы, если бы каждое желание исполнялось на раз–два–три.

Франческо: Попробуй как–нибудь!

Карл: Жаждущее мышление!

Матильда: Значит, ты думаешь, что все предопределено? Мое будущее предопределено кармой?

Карл: Нет. Просто найди того, у кого может быть будущее, у кого есть прошлое, а потом мы поговорим о том, что предопределено, а что нет. Сначала найди того, кого это беспокоит и кому нужно знать. «Мне!» Этого первостепенного врага — «я»[34] – тебе нужно найти. «Я» — это враг. Особенно то «я», которое хочет знать «что такое „я“?». Это враг. Так что сначала попробуй найти этого врага, а потом мы поговорим о будущем или прошлом этого врага.

Аико: Это уловка, которой пользуются все.

Карл: Ага, трюк.

Мужчина: Это подлость.

Карл: Это «я».

Аико: Тогда больше спрашивать некого.

Женищна: До нее дошло!

Карл: До нее дошло. Слава Богу.

Аико: Я прочитала об этом.

Карл: «Я прочитала об этом»! (смех) У Витгенштейна есть известное высказывание, но и Эйнштейн говорил то же самое: что терпеть человечество он способен только благодаря пониманию, что человечество не может хотеть того, что оно хочет. Так что ни в чем нет ни вины, ни греха — ни в действии, ни в бездействии человечества, ибо человечеству не дано решать, какое желание ему, человечеству, захотеть. Это означает, что все приходит из абсолютного Источника бытия. Все, что должно быть сделано или не сделано, — требование тотальности. Нет никакого отделенного «я», которое может что–то решить.

Это уже свобода. Что будет в следующий момент, уже предрешено — в том смысле, что с точки зрения «я» ты не можешь решить, что будет в следующий момент. Тотальность, тотальное обстоятельство диктует каждый последующий момент. Даже следующий вздох или движение пальца происходят из этой тотальности.

Матильда: Так я стану страшно ленивой.

Карл: Ленивой? Да ты никогда ничего не делала. Как ты можешь стать ленивой? Ты вообще никогда ничего не делала. Как ты можешь стать ленивой? Бог ты мой!

Матильда: Иногда это вызывает стресс.

Карл: Стресс? Где?

Матильда: На работе, в отношениях.

Карл: Да быть живым — это уже стресс.

Матильда: Ну, раз это не имеет значения, то я больше не буду работать.

Карл: Думаешь, тебе решать? Ты думаешь теперь, что, благодаря какому–то пониманию ты можешь решить, чему быть дальше?

Матильда: Я больше не хочу ни за что бороться.

Карл: О! Борьба будет, когда она будет, нравится тебе это или нет.

Матильда: Это я могу решить.

Карл: Можешь решить? Ох, опять эта ведьма. «Я могу решить! Что–что, но свободу воли ты у меня не отнимешь! Это последнее, с чем я расстанусь».

Матильда: Я могу отказаться от всего.

Карл: Ты не можешь отказаться. От чего ты можешь отказаться? Что вообще тебе принадлежит?

Матильда: Вещи, которые я вынуждена делать.

Карл: Вынуждена?

Матильда: Моя собственная дисциплина вынуждает.

Карл: Твоя собственная дисциплина? О Господи. Теперь ты точно в беде!

Берта: Но, Карл, это приводит в сильное замешательство, ведь мы живем в мире, где тело считается тем, что ты есть. «Ты», то «ты», о котором ты говоришь, «я», которое сидит здесь, — не знаю, как сказать — совершенно сбито с толку.

Карл: Ага, надеюсь, что так.

Берта: И все эти разговоры про свободу воли…

Карл: Я сижу здесь, чтобы сбить с толку то, что может быть сбито с толку, чтобы в одну долю секунды ты увидела: То, что ты есть, никогда не было и никогда не будет сбито с толку, ни при каких обстоятельствах. А то, что может быть сбито с толку, — это просто идея, объект, который можно потрогать, передвинуть или толкнуть. То, чем ты являешься, просто абсолютная осознанность, или То, которое является самим восприятием, абсолютный воспринимающий, само Я, никогда не было затронуто ни одним ощущением и никогда не оказывалось в замешательстве.

Так что все это ради того, чтобы сбить с толку то, что может быть сбито с толку. То, которое пребывает здесь и сейчас, таково, что ты целиком и полностью уходишь в беспомощность, или безнадежность — назови, как хочешь, и видишь, что То, которым ты являешься, никогда, ни в каком смысле не нуждалось в надежде или помощи. А того, кто нуждается в помощи и лелеет надежды, никогда не было, потому что это — сновидческий персонаж. Он просто возникает и исчезает, но ты никогда не зависела от него. И тогда ты снова можешь стать Тем — безучастностью, которая никогда ни о чем не тревожилась.

Берта: Но ты связан с этим сновидческим персонажем на протяжении… мне уже пятьдесят пять лет…

Карл: О нет! (смех)

Берта: Так я начну называть это «я» вместо цифры. Что мне делать?

Карл: Да, пятьдесят пять цифр. Ты такая цифровая.

Берта: Я каждое утро просыпаюсь с одним и тем же сновидческим персонажем. «О, я опять здесь».

Карл: И снова здравствуйте.

Берта: Я знаю.

Карл: И что? Вечером ты говоришь «прощай», а утром — «привет».

Берта: И это продолжается бесконечно.

Карл: И никогда не кончится. Это никогда не исчезнет, потому что исчезать нечему. Будет продолжаться и продолжаться.

Луиза: «А sweet song».

Карл: Хари Ом![35]Продолжай! Да, тебе нужно взглянуть в лицо своей бесконечной природе, а твоя бесконечная природа означает, что появление и исчезновение отсутствуют даже в реализации того, чем ты являешься. У этого сна никогда не будет конца, как никогда не было начала. Эта сновидческая реализация есть то, что ты есть, и реализация того, что ты есть, бесконечна, как и ты.

Но ни одна личность не может выдержать этого. Если ты посмотришь в бесконечность, то тебя не станет. Никто не может справиться с ней. Никто никогда не мог справиться с бесконечностью. В этом смысл ответа Раманы на вопрос У. Г. Кришнамурти: «Можешь ли ты дать мне то, что у тебя есть?», на что Рамана сказал: «Я могу дать тебе это, но сможешь ли ты взять?»

В нем все, в этом вопросе: «Можешь ли ты взять?» И никогда никто не будет готов к тому, чтобы взять это, чтобы быть бесконечностью, Тем, которое не появлялось и не исчезнет, которое никогда не рождалось и никогда не умрет. То, что живо, будучи рожденным, не может встретиться лицом к лицу с Тем. Встретившись лицом к лицу с бесконечной вечной жизнью, тебя как Берты не стало бы в то же самое мгновение, тебя никогда и не было. Но Берта не способна выдержать этого.

Поэтому я никогда не говорю с Бертой. Я всегда говорю с Тем, которое уже есть Абсолют и никогда не покидало того, чем оно является. Только Абсолют способен выдержать это: быть Тем — бесконечным, нерожденным и неумирающим, бессмертным бытием. Все, что составляет идею «смерти», будучи смертным, не может выдержать бессмертия, никогда. Потому что в бесконечном объятии Того, которое бесконечно, ты как идея отделенной жизни, рождения и смерти будешь уничтожена в то же самое мгновение.

Все, что существует до понимания, до «я» и всякой системы контроля, в любом случае в расчет не берется. Никаким пониманием ты никогда не сможешь контролировать То. Даже став магом, брухо [36] или кем–то в этом духе, ты никогда не сможешь контролировать бытие. Ты никогда не будешь готова к той бесконечности, которой ты являешься.

Я могу нести полную чушь о том, что есть, о желаниях и нежеланиях, о том, кто какую форму принимает и почему это так, но все это бесполезно, абсолютно бесполезно, потому что не может затронуть то, чем ты являешься. Я не могу сделать тебя тем, что ты есть. Понимание или непонимание — кого это волнует? Мне нечего тебе дать, даже понимание. Потому что никакое понимание или система контроля не позволит тебе управлять бытием или стать тем, что ты есть.

В этом красота бытия: ни одна система контроля не может управлять им. Это все идеи, концепции того, кто хотел бы быть у руля. А ведь даже мое появление на свет из влагалища не было моим решением! Упала первая костяшка домино. А затем домино превращается в «домину»[37], контролера. Доминирование. Диктат. (смех)

Просто из идеи рождения, этой ошибочной идеи[38] «я» — отбивная, падает первая кость домино. А потом, что бы ни случилось дальше, ты думаешь, что все объясняется первой костяшкой, хотя причиной всего была та самая «я» — отбивная. Ведь это даже не было твоим решением — появляться на свет или нет. И я здесь для того, чтобы сказать тебе: то, что ты есть, никогда не появлялось на свет, ни из одного влагалища. Ты всегда то «дитя бездетной женщины».

Рита: Стало быть, нет никакой «я» — отбивной?

Карл: Есть, хотя ее нет. Принимать себя за «я» — отбивную, отождествляя себя с этой отбивной, — это уже ошибка, первичная ошибка, из–за которой ты становишься объектом во времени.

Рита: Но этого так же невозможно избежать.

Карл: Нет. Появления этого первого домино, падающего «я» — мыслью из Сердца, тебе не избежать. Ты не можешь избежать пробуждения к «я» — осознанности, из которой появляются «я есть» — ность и «я есть такой» — ность. Оно неизбежно. Но я здесь, возможно, для того, чтобы ты смогла увидеть, что, будучи Тем, которое есть Сердце, которое есть то, чем ты являешься в качестве «я», «я есть» и мира, ты никогда не утрачивала свою природу. Ты есть здесь и сейчас — абсолютное бытие, абсолютная нагота.

Ты никогда не утрачивала эту наготу, поэтому какое бы платье ты ни надела, какую бы идею ни превратила в концепцию, это только концепция, и однажды ее не будет, поскольку у последней рубахи нет карманов. Даже просветление, которое может случиться с тобой, или физические переживания тебе не забрать с собой никуда.

Рита: Значит, любая личностная история бессмысленна.

Карл: Да, это выражение «у последней рубахи нет карманов» означает, что в тот момент ты обнажена. Затем ты снова одеваешься. Но ты можешь быть обнаженной здесь и сейчас. Будь этой наготой, которая просто одета в идею, просто будь ею путем понимания, что эта одежда — идея, это тело — идея. Ты — это одетая нагота. Тебе не нужно раздеваться, чтобы стать наготой. Тебе просто нужно понять, что все это — дрессинг[39]. Тогда ты сможешь заправить ею салат. (смех)

То, чему нужна помощь, — это персонаж сна

Луиза: Ты можешь сказать, почему это свойственно природе не каждого человека, почему только немногие, только горсть людей обладает этим желанием?

Карл: Скажу больше — вообще никто не обладает.

Луиза: Повтори.

Карл: «Немногие» — это уже слишком много. Нет никого, кто обладает этим желанием. Желание есть, но нет никого, кто имеет желания. Поэтому им никто не обладает. Это еще меньше, чем ты думала.

Луиза: Он такой негодяй! (смех) У него такой невинный подход…

Карл: (со смехом) Невинный? Невинный подход?! Это как если бы кто–нибудь пришел к Иисусу и сказал: «У меня есть гвозди и молоток. Это всего лишь невинный подход. (смех) Очень невинный. Не волнуйся. У меня просто молоток и гвозди. Я просто хочу прибить тебя на бытие. Почему только немногие? Иисус, ответь мне».

Луиза: Хорошо.

Карл: Хорошо?

Луиза: Хорошо.

Карл: Тогда иди «от Понтия к Пилату» и задай тот же вопрос. «Скажи мне, почему?»

Луиза: Нет, в этот раз я сказала «как». Я не сказала «почему».

Карл: Ах, «как». Это то же самое.

Луиза: Нет, действительно, как так получается?

Карл: Ты слишком долго живешь в Америке. Ты превращаешься в краснокожего индейца. «Как? Как это? Как нам отсюда выбраться?» Как? «Побей меня, прежде чем уйдешь»[40]. И что, как?

Луиза: Ладно, не важно!

Карл: Нет, ты должна увидеть: любая продавщица колбасы, нарезая ее, хочет быть счастливой. Таков подход счастья. Все, что делается сознанием, есть стремление к счастью, возникающее из медитации о Том, которое есть само счастье, необусловленное счастье. Все, что ты делаешь как личность, исходит из желания быть счастливым все время. В этом смысл «личности». Все, что личность делает, в любых обстоятельствах…

Луиза: Да, мы хотим покоя, хотим счастья, мы хотим радости.

Карл: И ты даже губишь, убиваешь ради счастья, ради покоя. Так что означает «подход»? Существует шесть миллиардов подходов.

Луиза: Значит, шесть миллиардов пришло бы к этому месту.

Карл: Но для них это, возможно, «мерседес Аруначала». Они думают: «Если я буду управлять мерседесом, то буду Аруначалой», потому что Аруначала — это просто необусловленное счастье, само Сердце. «Если я буду управлять мерседесом, то буду счастлив навеки».

Но в тот момент, когда ты поворачиваешь ключ и едешь, оказывается, что существует машина больших размеров, а ты все еще сидишь в этой консервной банке. Всегда найдется что–то получше.

А тут еще всплывают идеи «просветления». «Сначала будет реализация, а затем будет реализация реализации…» О Господи. Даже с просветлением та же история. «О, просветление. Но это только первый шаг». (смех) Похоже? А дальше: «О, однажды случилось просветление, но это было только первым шагом, а потом я все понял, на самом деле! И мое первое сатори было у меня в пятнадцать лет. О да. А позднее случилось „ага!“. Тогда я не знал, как, но теперь я знаю!» (смех)

Эта куча идей то и дело растет: получить еще больше того, что ты в любом случае получить не можешь. Тут просветление даже начинает измеряться количественно. Подумать только! «Ты просветлен в большей или в меньшей степени?»

Как в том анекдоте: «Вы сильно беременны или чуть–чуть?» Это известный пример. «Я чувствую себя немножко беременной». (смех) «Я чувствую себя уже немножко мертвым». (громкий смех)

Луиза: (со смехом) Ты сказал «свернутым»?

Карл: Сверла? Ведра?

Луиза: Это больно? Тебе стало больно?

Карл: Стадо? Пастух. Одна овца, вторая. В последнее время получила популярность одна штука, называется «глубокое разделение». Похоже на стрижку овец[41]. Быть вместе, быть абсолютно честными друг с другом. Все равно что бриться тупым ножом. (смех)

Луиза: Да, овцу помещают между ногами…

Карл: Я знаю.

Луиза: …и сжимают, чтобы зафиксировать положение.

Карл: О'кей.

Луиза: Теперь ты говоришь «о'кей»!

Карл: Почему бы нет? Я всегда удивляюсь.

Луиза: Действительно.

Карл: А что делать? О'кей. Вернемся к тому переживанию. Ты можешь переживать свободу воли, но того, кто обладает свободой воли, тем не менее, нет. Это переживание сродни сну. Я этого не отрицаю. Можешь делать все, что хочешь. Ничего страшного. Но, называя это «моим переживанием» и «моим действием», ты превращаешь их в историю.

У тебя есть переживание свободы воли. Ну и что? История «я», рожденного и переживающего историю каждого момента своей так называемой жизни, собирающего их вокруг своей шеи в надежде получить опыт просветления или переживания какого–нибудь воплощения и выбросить весь этот хлам подальше от всех глаз, оставив на груди только эту сияющую штуку, лелея ее и показывая всем и каждому, — это личность. Что с ней делать? Она должна быть такой, какая она есть, потому что такой она задумана. В противном случае она не была бы такой. Так что наслаждайся шоу.

Но ничто из того, о чем мы сейчас говорим, не поможет тебе стать тем счастьем, которое ты ищешь и которого жаждешь. Ни одно ощущение, ни одно переживание, никакое понимание, приходящее и исчезающее, не сделает тебя Тем, которым ты являешься. Но это ты должна увидеть сама. Никто другой не сможет дать тебе это. Это не передается по наследству. Это невозможно получить с помощью понимания или чего–то еще.

Поэтому, когда я говорю, что, как обычно, надеюсь на свою полную бесполезность, то указываю на ту беспомощность, на то, что не могу дать тебе ничего похожего на надежду или помощь, поскольку то, что ты есть, уже Всесильно и уж точно не нуждается ни в какой помощи. То, чему требуется помощь, — это просто персонаж сна того, чем ты являешься. Идея нуждается в помощи — ну и что? — возможно, ей нужна помощь, и она ее получит или не получит, но кому есть дело до этого фантома, который получает или не получает помощь? Самому фантому, носящемуся с идеей свободной воли. Аллилуйя. Бог ты мой. Будь хоть сукой, хоть ведьмой.

Женщина из Венгрии: Упрямый.

Карл: Упрямый.

Матильда: Если нечего делать и не о чем думать, может быть, самое удобное — вообще ничего не делать?

Карл: Попробуй. Ага, попробуй. Попробуй не переваривать пищу. (смех) Очень просто. Я прошу тебя об очень простой вещи: попробуй не переваривать пищу. Это то же самое, если я попрошу тебя не думать. «Разве это не самая простая вещь — просто перестать думать?»

Матильда: Нет, я имею в виду, ничего не делать.

Карл: Это одно и то же.

Матильда: Я знаю, что не могу не думать.

Карл: Но где здесь разница? Это все равно что переваривание бытия, которое заставляет тебя что–то делать. Движение пальца — это переваривание бытия. Как и идея о том, что ты когда–либо что–то сделала, — это идея. Все действия — то, что было сделано и что будет сделано, — происходят из самого бытия, из самой этой энергии, которая является сознанием, постоянно творящим следующее действие, что образует цепную реакцию кармического сознания. Никогда не существовало личностного делания или неделания. Поэтому ты не можешь ничего не делать. И это «ничего», которое ты хочешь не делать, слишком огромно для тебя. Только представь себе, что ты могла бы ничего не делать. Исключено.

Франческо: Хороший напиток с сахаром?

Карл: Моча с витаминами. Я на лечении. (смех)

Женщина: Правда?

Карл: Ага, у меня внутренняя терапия. Все время. Называется «перевариванием». (смех)

(Карл пьет лимонад)

Франческо: Хороший?

Карл: Клевый!

Изнасилование бытием

Антонио: У меня маленький вопрос.

Франческо: О Господи! Не верю. Будь осторожен! (смех)

Антонио: Не благодаря тому, что…

Франческо: Не благодаря!

Антонио: Вопреки, вопреки! Как тебе нравится. Ты говоришь, что у Я нет вкуса…

Карл: Нет, я не говорил «нет вкуса». Я — это безвкусность.

Антонио: Хорошо, безвкусность.

Карл: Безвкусность невозможно попробовать на вкус.

Антонио: Да, поэтому вопрос такой…

Карл: Я не сказал, что у нее нет вкуса!

Антонио: О'кей, о'кей! Как скажешь! (смех) Дело не в этом. Вопрос такой: когда Рамана постиг… О! (смех)

Франческо: Не говори об этом так!

Антонио: Хорошо. Произошел опыт отбрасывания всего, но сатсанги он не давал. Кто–то побудил его давать сатсанги, кто–то определил его на эту позицию. Так кто говорит «безвкусность», не говоря этого?

Карл: Не заставляй меня тут сидеть. Или что?

Антонио: Ты, Рамана или Будда… Ведь самого Будды нет, нет Раманы как такового, нет тебя, сидящего здесь. У тебя нет выбора.

Карл: Тебе нужно сказать: «Я сижу здесь сам по себе». А не почему–либо еще.

София: Потому что таковы устремления Того.

Карл: Существует свобода принятия решений, и сама эта свобода принятия решений есть бытие. Эта свобода принятия решений решила здесь сидеть.

Антонио: Значит, то же самое относится к случаю Будды?

Карл: К любому случаю. Будда говорил, что никогда на Земле не было никакого Будды и никогда не будет. Ты видишь личность, сидящую тут или там, но Будда сказал бы, что есть образ, но нет сидящего. А Будда — То, что является твоей природой, — никогда не становится частью чего–либо. Этот сон, это проявление есть, как оно есть. В нем присутствуют всевозможные объекты и вещи, объекты сновидения, но нет никаких решений, ни в каком смысле.

Свобода — это все, что есть. Это беспомощность. Абсолютное отсутствие идеи «моей воли», или «не моей воли», или «несвободы», это сидение или несидение здесь, эта безучастность и есть свобода. Потому что ты не можешь не сидеть здесь, ибо момент, когда ты садишься, вызван тотальной потребностью.

Антонио: Значит, в этом случае бытие просто поместило тебя туда?

Карл: Нет, никто никуда не помещен. Это часть сна.

Антонио: Во сне.

Карл: Никто никого никуда не помещает. Это просто сон бытия. Никого никуда не помещают и не просят ничего сделать.

Тебе, с точки зрения личности, кажется, что тебя вынуждают здесь сидеть. Когда ты понимаешь, что сидение здесь не могло быть твоим решением, но ты все равно здесь сидишь, то принимаешь это сидение за насилие над собой. Ты становишься беспомощной личностью. Тебе кажется, что бытие насилует тебя, каждую минуту, ведь оно делает с тобой все, что хочет А?

Антонио: Без понятия.

Карл: Когда ты сидишь и думаешь, что бытие требует от тебя сидения здесь, — вот что я имею в виду, когда говорю, что ты чувствуешь себя изнасилованным бытием. Против своей воли ты здесь сидишь. И все та же идея крутится в голове: «Я сижу здесь не по своей воле», бытие вынуждает тебя сидеть здесь и производит насилие над тобой.

Франческо: Я потерял твою мысль. Я потерял все.

Карл: Аllа [42]понятно?

Франческо: Нет, я имею в виду a la dent (смех), поверь. Я знаю.

Карл: Я просто хочу указать на то, что когда ты рассматриваешь бытие в качестве абсолютного контролера, а себя — в качестве все того же «я», то ощущаешь, что над тобой совершается насилие. Это опять страдание, потому что ты думаешь, что бытие насилует тебя и что бытие против тебя. Ты даже превращаешь бытие в своего врага. Разве не так?

Франческо: Ей нужно лечь. Давайте освободим ей место.

(Миссис Анджелина ложится. Ей нехорошо. Она тихонько переговаривается с Франческо по–итальянски, в то время как сатсанг продолжается.)

Женщина: Это правда. Это все та же беспомощность.

Карл: Нет, оно беспомощно, но это не беспомощность. Когда ты являешься Тем, которое есть беспомощность, то нет никакого бытия, которое что–то делает с тобой. Потому что тогда ты являешься Тем, которое и есть бытие, и нет никого, кто что–то с кем–то делает. Но если в силу некого понимания ты начинаешь думать, что все делается бытием, то остаешься отделенным от бытия, и тогда оно совершает над тобой насилие. «О, бедный я, бедный!» Все это — жалость к себе. Все эти идеи «я» — это всегда жалость к себе. Остается отделенность, а отделенность — это ад.

Чарльз: Потому что ты думаешь, что у тебя есть выбор.

Карл: Да, но даже если ты думаешь, что у тебя нет выбора, то по–прежнему находишься в жалком состоянии отсутствия выбора. Сначала ты полагаешь себя деятелем, а потом становишься не–делателем путем понимания «я ничего не делаю», но все равно страдаешь. Это ничего не меняет. Так что это понимание, в котором ты — не–делатель, а бытие в ответе за все, в той же мере бесполезно. Потому что даже понимание ты делаешь «своим», в нем отсутствует свобода. Нет свободы в идее «свободы», и нет понимания в понимании.

Мэри: «Я–мне–мое» — это единственная проблема.

Карл: Даже это не проблема.

Мэри: Да, но ты знаешь, что я имею в виду.

Карл: Да, имею в виду! Ты знаешь, что я имею в виду, ты знаешь! (смех)

Мэри: Видеть то, что есть…

Карл: Это ничего не значит. В который раз мне приходится указывать на то, что ни одна секунда понимания, ни одно прозрение, никакое высшее знание не помогут тебе достичь этого, ничего! Забудь.

Это как в Махабхарате, когда Юдхиштхира отправился с Кришной в ад. Это ад для ума — видеть, что выхода нет. Тогда Кришна задает вопрос: «Можешь ли ты выдержать это страдание столько времени, сколько способен себе вообразить, целую вечность? Осталось ли в том, что ты есть, желание избежать этого?»

А затем происходит абсолютное отпускание того, кого это волнует. «Не важно. Пусть все будет, как оно есть». Внезапно не стало ни ада, ни Кришны, ни Юдхиштхиры — не осталось ничего. Только один Абсолют, свободный от всякого избегания, ибо Абсолют пуст от идей о том, чем он является и чем не является. Это прямой указатель на абсолютное приятие, которое невозможно совершить.

Внезапно возникает пустота Сердца, однако это происходит не благодаря какому–то действию или бездействию, пониманию или кому–то, кто что–то понял или нет. Это тотальное отсутствие понимания, тотальное отсутствие свободы. Только это тотальное отсутствие или пустота Сердца может вместить То, которое есть абсолютное бытие. И это То, чем ты являешься здесь и сейчас, и ничто не отнимет этого.

Ты обнажена здесь и сейчас, и для этого тебе не нужно раздеваться. Ты абсолютно пуста. Какие бы идеи ни возникали по утрам, их не было раньше. Ты первична по отношению к этим идеям, похожим на одежду. Ты есть вопреки идеям и концепциям, никогда «благодаря» им. Так что все, что появляется вкупе с идеей «я» по утрам, всякое понимание или непонимание, мимолетно. Оно ничего не может добавить к тому, что ты есть.

Ты одеваешься и потом раздеваешься перед сном. Бесконечно. Но ты — все та же нагота, не знающая одежды. Так просто будь этой наготой. Очень просто. Оставайся в этой наготе. Утром, когда приходит время одеваться, просто скажи: «Хорошо. Привет и прощай». Абсолютное «прощай» и абсолютное «привет». Каждую ночь. «Если я не увижу тебя завтра утром, то было очень приятно познакомиться». А утром: «А, привет, опять ты. Ну ладно».

(тишина, несколько смешков)

Карл: Это ад.

Женщина из Венгрии: Что?

Карл: Когда То, которое есть жизнь, осознает тот Абсолют, которым является, начинается ад. Потому что, когда появляется осознанность, начинается холокост. В этом холокосте и адском огне осознанности — только в этой осознанной осознанности, которая есть сам огонь ада, — дьявол сгорает.

Женщина: (со смехом) Ты думаешь, что я хоть что–то понимаю из того, что ты говоришь?

(группа взрывается смехом)

Карл: Какая разница. Я все равно не разговариваю с идеями!

Женщина: Я знаю, я чувствую, что ты не со мной говоришь.

Карл: Вот видишь!

Женщина: Может быть, поэтому я и не понимаю.

Карл: Я все время повторяю, что не разговариваю с призраками.

Женщина: Я знаю. Я чувствую, что это призраки…

Карл: Призраки. Далеко позади. Все всегда говорят: «Когда ты смотришь на меня и говоришь со мной, я ничего не понимаю».

Женщина: Да!

Карл: «Ты должен говорить с другими. Тогда, может быть, до меня дойдут слова».

Женщина: Нет, даже когда я просто сижу здесь. Раньше я думала, что поняла что–то, но сейчас вообще не получается…

Карл: Хорошо звучит. Похоже, этому знанию или незнанию больше не за что держаться. Все просто снова исчезает.

Женщина: Да, такое ощущение, что ты спишь.

Карл: Но ты по–прежнему бодрствуешь.

Женщина: (со смехом) Я бодрствую. Я рулю, но не сплю.

Карл: Хм. Ну, это неплохо.

Женщина: Нет.

Ты никогда не можешь заткнуться

Карл: Может быть, что–то с этой стороны? Нет? Если что–то есть, выкладывайте. Я кусаюсь, но это не трагедия. Все в порядке? Всегда остаются маленькие вопросы жизни, с них всегда все начинается, а потом достигает огромных размеров. Берта, на твой день рождения у тебя должно быть 55 вопросов.

Берта: Я их собираю. (смех)

Карл: Копишь на будущее.

Берта: Но знания не помогают. Так, сидя с тобой, мой ум вроде как становится очень острым и направленным, но это не помогает.

Карл: Поэтому он такой острый. Потому что не помогает.

Берта: Он и не должен помогать, я знаю.

Карл: Да, благодаря этому парадоксу ты видишь, что даже острый ум, интеллектуальное понимание или красивые слова не могут тебя коснуться. Они есть и на какое–то время, возможно, приносят облегчение, но так что же? А дальше?

Берта: Да, «а дальше?».

Карл: Именно это я и имею в виду — «а дальше?».

Берта: Этим я сейчас и поглощена.

Карл: А я указывал на «а дальше?».

Берта: (с сарказмом) Ага, «а дальше?»! (смех)

Тереза: Пятьдесят пять раз «а дальше?», «а дальше?»!

Мужчина: Выпей чаю.

Карл: Выпей чаю, потому что ничего не помогает — аллилуйя!

Берта: Да, ничего не помогает.

Карл: Ага, прекрасно.

Берта: (сердито) Ага, прекрасно! (смех)

Карл: Это же покой. Одна только идея о том, что в один прекрасный день ты получишь помощь, что кто–то или что–то поможет тебе, что придет некое понимание, и тогда ты сделаешься счастливой на веки вечные, — это порождает войну. Но если ты увидишь, что ничто никогда не поможет тебе, не выведет тебя из того, что ты есть, — это покой. Ты пребываешь в войне только потому, что надеешься что–то выиграть, что–то получить. Но если ты действительно увидишь, что тебе ничего не выиграть, то уже обретешь покой ума, потому что нет никакого «а дальше?». Всегда остаются эти «а дальше?» и «что потом?».

Берта: То, что ты только что сказал, я говорю себе. И опять это двое разговаривающих, одно «я» говорит другому: «О, ты уже То».

Карл: Разве же это не прикольно? Одно «я» говорит: «И снова привет». А другое говорит: «О да, я тут. В очередной раз приятно познакомиться». «Давненько не виделись». «Ага, с прошлой ночи. О да». «С прошлой ночи? Ах да, интересно». «Очень интересно». (смех)

Берта: Этот вечный…

Карл: Разговор.

Берта: Репортер.

Карл: Бесконечный разговор.

Берта: Все время рассказывает что–то, «тра–ля–ля», ну ты знаешь. Постоянно.

Карл: Но если ты перестаешь его консервировать, то останется просто разговор, а не консервы из него. Если ты не будешь класть его в консервную банку историй, то разговор будет идти своим чередом — ну и что? Ты постоянно ведешь разговор с собой. Бесконечный разговор бесконечной вселенной. Но когда в нем отсутствует история, нет вчера, нет завтра, нет предшествующего момента, то остается простое говорение в настоящем, разговор с собой без предшествующих мыслей. Всегда новый и свежий. (встает, перемещается из стороны в сторону, разыгрывая разные роли) «Привет!» «А! Мы знакомы?» (смех) «А, приятно познакомиться». «Кажется, я тебя знаю, хотя и не знаю».

Тереза: Лучше встать?

Карл: (садится обратно) О! Это цирк. Скоро я буду…

Мэри: Жонглировать.

Карл: Жонглировать! Берта, без проблем.

Мужчина: «Должна быть проблема, должна быть!»

Карл: Ты всегда говоришь с собой. В чем же дело? Благодаря всем этим разговорам ты понимаешь, что это только развлечение, потому что оно ничего не дает. Ты постоянно всех затыкаешь. Но сам заткнуться не можешь. Этот разговор никогда не начинался и никогда не завершится. Ты никогда не сможешь заткнуться.

Чем сильнее ты пытаешься заткнуться и контролировать себя, тем больше вовлекаешься в разговор и превращаешь его в нечто серьезное, важное. Ты становишься все тяжелее и тяжелее, и затем превращаешься в личность, считающую себя чертовски важной. «Все, что я говорю, так чертовски важно! Я чертовски важный говорун!» (смех)

Франческо: С меня хватит!

Карл: «Я надоел себе до чертиков! Но я чертовски важен!» (смех усиливается)

Мэри: Язык тела не хуже слов.

Карл: Язык тела. Ходячий сэндвич. Ein Witz zwischen zwei Ohren [43] Ходячая. «Привет!» Это называется «я».

Берта: Это уже давно продолжается. Все бесполезно.

Тереза: По–моему, она считает тебя шуткой.

Карл: Да, но как насчет нее самой? Вот где проблема.

Женщина: Но другие так думают.

Карл: Другие думают?

Берта: Нет, что касается меня…

Карл: Тебя? О, покажи мне себя. (тишина)

Карл: Как выглядит «я» Берты?

Берта: Я могу только повторять за тобой.

Карл: Ах, повторять за мной. Как попугай. Попугайничать. (на заднем плане кричат попугаи) Хм. Есть что на сегодня? Израиль?

Израильтянин: Это секрет. Я могу спросить себя.

Карл: (со смехом) «Ты мне больше не нужен!» Да, это лучше всего! Кому ты нужен? Наслаждайся!

Израильтянин: Взаимно!

Карл: Значит, это так просто, что тебе достаточно спросить самого себя. Ха! Красота. Я могу идти домой. Ха! Словно ты постоянно не спрашивал самого себя. Но Я не знает больше твоего «я». А есть ли мое «я» в твоем «я»? Что делать?

Берта: Но ты никогда… ты сам говоришь: «Я не могу никому помочь, поэтому мои речи бессмысленны, так какого черта я здесь делаю, пойдемте по домам». Все в таком духе.

Карл: Думаю, ты бы сказала то же самое, если бы сидела здесь. (смех)

Берта: Если ничего из того, что ты говоришь, не помогает…

Карл: Ага!

Берта: Значит, ты просто говоришь, говоришь и говоришь.

Карл: Я всегда повторяю, что должен бы считать себя самым бесполезным человеком на Земле. Но я счастлив этим. То, что никто ничего не понимает, дает такую свободу. Я могу говорить и петь песни, творить всякую ерунду, да что угодно. И это ничего не меняет. То, что это ничего не меняет, и есть свобода. Я и могу нести сплошную ерунду, потому что вокруг и так одна сплошная ерунда. В ней никогда не обнаружится смысл, потому что он ей не нужен! Это прекрасно!

Представь себе, если бы от меня была какая–то польза. Это было бы адом! Я был бы дьяволом. Тот, кто говорит тебе: «Я могу помочь», — это сам дьявол, сто пудов. И самому этому дьяволу требуется самопомощь. (смех)

Рита: Ты мог бы просто петь песни.

Карл: Нет, не мог бы. Каждое слово, сказанное здесь, должно быть сказано. Когда происходит пение, то происходит пение; когда идет говорение, то идет говорение. Я не «мог бы». Не может быть иначе, нежели то, что я делаю прямо сейчас. Все это сказки — все эти сравнения с чем–то еще. «Рамана ничего не говорил в течение двадцати лет, а затем заговорил. А почему ты болтаешь?» Сравнения, тра–ля–ля. «Иисус ходил по воде. Ха, он плавать не умел. Ха–ха–ха». (смех)

Мэри: Это правда. Авсипар не плавает. Нет, серьезно! Мехер Баба говорит… (смех)

Карл: Слава тебе, Господи, я не авсипар. Я умею плавать.

Ты не можешь не наслаждаться собой

София: Я понимаю шутки про всякую ерунду, но не могу отделаться от тоски по дому.

Карл: Я могу повторить для тебя шутку.

София: Я не могу от этого отделаться. Для меня это не шутка. Вот и все.

Карл: Но я тебе говорю, это шутка. Для Того, которое является самим домом, тоска по дому — это шутка, нравится тебе это или нет. Твоя тоска — шутка.

Аико: Так, это хорошие новости. А где плохие?

Карл: Всякие новости — это плохие новости, потому что в любом случае ничего не ново. А когда ничего не ново, ничего не старо. В том и прелесть этого.

Луиза: «Отсутствие новостей — это хорошая новость». Так говорят.

Карл: Но это все равно новости.

Мэри: Это все равно «ин–форма–ция». (смех)

Франческо: Вот тебе подарок.

Карл: Каждый день — день рождения или что?

Франческо: Ага. Для тебя.

Карл: Поздравления! Да–да–да-да–да!

Луиза: Вот ты и запел!

Карл: Каждое утро до просыпания похоже на песню: «Junge, коmm bald wieder»[44]. (смех) Мой корабль придет. «Корабль взаимоотношений» придет[45]. Титаник все равно пойдет ко дну. Если ты Титан, то превратишься в Титаник, тонущий корабль. Корабль назывался Титаник, потому что был самым большим в свое время. А все эти гиганты понимания должны пойти ко дну.

Рита: Лучше держаться в тени.

Карл: Открытка из ниоткуда?

Рита: Нет, лучше не высовываться.

Карл: Не высовываться? Откуда?

Рита: (со смехом) Не знаю.

Карл: Ты не знаешь? А некоторые скажут, что тебе нужно сделать себя заметной, чтобы тебя торкнуло. Но это не срабатывает. Каждый ищущий говорит: «А, гильотина! Просветление! Пожалуйста, отруби мне голову в первую очередь. Пожалуйста, ну пожалуйста!» Но тут является тоскливейшее бытие и говорит: «Нет!» (смех)

Франческо: Это очень угнетает.

Карл: Это его постоянная позиция. «Возьми меня! Возьми меня!»

Мэри: Хороший был фильм «Титаник».

Карл: Я не видел.

Мэри: Ты не видел? Я думала, ты смотрел все фильмы.

Карл: Я не смотрю фильмы про любовь. Фу! Отвратительно. «Взаимоговношения». (смех)

Мужчина: Там был один плюс: спецэффекты…

Карл: Ну, может быть, одна минута этого фильма ничего. Конец всегда счастливый, я знаю.

Мужчина: Нет, он тонет.

Карл: Но для меня это и есть счастливый конец — когда все умерли! (смех)

Мэри: Ты смотрел «Лжец, лжец»?

Карл: Нет.

Тереза: Тебе нужно посмотреть.

Мэри: Это эксцентрично.

Карл: Эксцентрично?

Мэри: Я думаю, тебе понравится.

Карл: Мне все нравится. Это не вопрос.

Женщина: Кроме «Титаника».

Карл: Кроме «Титаника».

Мэри: А как насчет «О Шмидте»?

Тереза: «Лучше не бывает». Тоже хороший.

Мэри: Да. Если тебе нравится…

Карл: То, что я не видел, мне не нравится. (смех) Очень просто. То, что я видел, мне понравилось. Она хочет составить меню. «Ах, этот хороший, тот хороший». Да быть не может — я ведь их не смотрел.

Антонио: Это значит, что первого хватило. Тебе понравилось то, что ты посмотрел, так что первого фильма было достаточно.

Карл: Какого фильма?

Антонио: Этого фильма.

Карл: Первого ужаса, появившегося из утробы. Поверь, этого было достаточно! Этого фильма о появлении из темноты — ааа! Вполне достаточно. Этого ужаса быть живым уже достаточно. Каждую секунду фильм ужаса.

Мэри: Если только ты не знаешь, что это сон.

Карл: Кто знает, что это сон? Все та же часть этого фильма ужасов. «Если только»! Хорошенькая идея — «если только»!

Мэри: Это только слова.

Карл: Ага, опять! «Ты же знаешь, что я подразумеваю под этим!»

Мэри: Давай заменим слово «подразумеваю».

Карл: Это очень хорошее слово. С этим твоим «ты знаешь, что я подразумеваю» ты уже достаточно гнусная[46].

Один такой гнус пришел поговорить в Берлине. Очень гнусный. Он сказал: «О, ты носишь часы, значит, ты встревожен». С места в карьер: «Ты носишь часы, значит, ты встревожен».

Тереза: Почему?

Карл: Потому что все, кто носит часы, встревожены. Почему? Понятия не имею. Спроси его.

Он был одним из тех учителей — духовных учителей, пришел с тремя или четырьмя учениками и просто хотел пошуметь. «Я тебе покажу, кто лучше!» «О'кей». Потом я начал говорить, а он выпучил глаза и принялся орать: «Я знаю!» «Ты знаешь? О, милости просим. Пожалуйста, расскажи нам, что ты знаешь». «Я знаю!» Он пришел в настоящую ярость. «Пожалуйста, расскажи нам. Все ждут. Всем любопытно узнать, что ты знаешь». «Я знаю!» Он здорово рассердился. А кульминацией стало: «Если бы ты знал, то ты знал бы, что я знаю!» (смех)

Мэри: Да он покраснел.

Карл: (со смехом) Я не шучу. Но это было весьма гнусной штукой. Как ты говоришь: «Ты знаешь, что я подразумеваю». Это все равно что: «Если бы ты знал, то ты знал бы, что я подразумеваю».

Мэри: Это хорошее слово.

Карл: Да, хорошее слово.

Мэри: Но если увиливать, то это не такое хорошее слово для тебя.

Карл: Увиливать? Увиливать, как змея? Не так хорошо для меня?

Мэри: Не важно.

Карл: Ты имеешь дело со множеством лиц, поверь. Много лиц с гнусным «я подразумеваю». «Если ты знаешь, что я подразумеваю под этим». «Очень разумно»[47]. Может быть, будет последний вопрос?

Роза: Последний звонок.

Карл: Последний Карл на сегодня.

Луиза: (хихикая) Чаша наполнилась. Нет, пленка закончилась.

Карл: Нет, нет. Там еще два часа. Не волнуйся.

Луиза: Запись перегружена.

Карл: Потому что ты на ней говоришь.

Луиза: Кто говорит?

Карл: Без понятия.

Франческо: Это большой вопрос для последнего вопроса.

Карл: Смотрите, кто говорит. «Уж кто бы говорил»[48].

Мэри: Карл? Значит, рамка существует просто для красоты?

Карл: Для какой красоты?

Мэри: Обрамление — не для того, чтобы что–то получить, а просто ради красоты.

Карл: Нет, обрамление есть, потому что сначала ты создаешь картину, а потом эту картину тебе хочется вставить в раму. Вот и все.

Мэри: Я поняла.

Карл: Особенно, когда у тебя хорошая картина, тебе хочется вставить ее в раму Тебе хочется ее сохранить.

Мэри: Мило. И ничего при этом не получить. А просто — ох.

Карл: Что «ох»? Это обрамление — ты создаешь историю из обрамления чего–либо, обрамления момента.

Мэри: Чтобы запомнить.

Карл: А что ты не можешь запомнить? Чтобы сказать, что ты не можешь запомнить что–то, ты должна запомнить это.

Мэри: Я не говорю, что это истина.

Карл: Какая истина? Какая ложь?

Мэри: Мне нравится обрамление.

Карл: Раз нравится обрамлять, обрамляй. Значит, ты застряла в этой раме.

Мэри: Не застряла!

Карл: Конечно, застряла.

Мэри: Не застряла!

Карл: (твердо) Ты застряла в раме! (смех)

Мэри: Мне нравятся рамы.

Карл: Она обрамляет даже божественную любовь. Она обрамляет все. Она — обрамитель. Это ее работа. Она торгует рамами.

Мэри: (со смехом) Нет, я ничего не делаю! Я ничего не зарабатываю.

Карл: Те, кто говорит: «Нет, я ничего не делаю», — этих я хорошо знаю. «Я не делаю, я не делаю. Нет, я этого не делал! Нет, нет, не я! Нет, я не такой. Нет!»

Мэри: Мне следует что–нибудь сделать с моей любовью к обрамлению?

Карл: Я понятия не имею, что тебе следует сделать. Понятия не имею.

Мэри: Я тоже.

Карл: Наслаждайся этим.

Мэри: Я наслаждаюсь.

Карл: Да? Ладно. Ведь ты не можешь не наслаждаться. Словно кто–нибудь мог бы сидеть здесь и не наслаждаться. Все, что сидит здесь, — это Я, наслаждающееся собой. Бесконечно. Даже ненаслаждение — это наслаждение собой. Ты не можешь выйти из наслаждения, ибо ты есть само наслаждение. Часть этого развлечения — это говорение и не говорение. И ты не можешь не развлекать себя, поскольку это все, что ты есть, — развлечение. Бог мой. Аллилуйя! Большое спасибо. (смех)

ЧТО БЫ ВАЖНОЕ Я НИ ГОВОРИЛ, ТЫ СИДИШЬ ЗДЕСЬ ВОПРЕКИ ЭТОМУ, ИЛИ КОНЕЦ ВСЕХ МЕТОДОВ Январь 20, 2004

Ты здесь ради тотального расслабления

Чарльз: Думаю, завтра все будут в смирительных рубашках.

Джеймс: Мы уже в них!

Карл: Тебя приводят в порядок. С помощью Джин шин джитсу. Это материальное искусство по приведению людей в порядок.

Тереза: Материальное искусство?

Карл: Материальное. Оно приводит в порядок материю. Дает мне очень много сил. Готовы?

Антонио: Готовы. Не знаю, к чему, но готовы.

Карл: София?

София: Только один вопрос: где я могу найти пейот? (смех)

Карл: Для себя?

София: Да, почему бы нет? Подходящий момент! (громкий смех)

Карл: «Я созрела для пейота».

Франческо: Я созрел для всего.

Карл: Посмотрим, созрел ли для тебя пейот.

Франческо: Возможно, новости хорошие.

Карл: Ладно. Не важно. (шумы на заднем фоне) Опять кто–то умер или что? Барабаны. Ага, процессия с музыкой к погребальному костру.

Георг: Ты знаешь, где находятся погребальные гхаты?

Лиз: В Варанаси.

Георг: Да нет, здесь.

Карл: Лиз снова счастлива.

Лиз: О да. Я дома. И меня можно снова резать на куски — обожаю это!

Карл: Готова снова превратиться в отбивную! Если не будет серьезных вопросов, то я так и буду валять дурака.

Антонио: Давай, продолжай.

Женщина: Продолжай!

Антонио: Ничего страшного. Все в порядке.

Карл: У меня тоже. Просто на случай, если у кого–то есть что–то посерьезнее. Серьезный вопрос всегда может сработать, как спусковой крючок.

Антонио: Это правда. На серьезный вопрос можно потратить аж более двух часов.

Карл: На легкий вопрос!

Антонио: Да, на легкий вопрос тоже.

Карл: Всего лишь один простой, легкий вопрос сегодня!

Тереза: Слушай, Карл. Знаешь, что происходит, когда я встречаю разных друзей из прошлого? Очень многие из Лакнау [где жил Пападжи] удивляются: «Зачем тебе снова сидеть с кем–то?» Я думала об этом, и я не чувствую, что мне снова нужно сидеть.

Карл: Надеюсь, что так.

Тереза: Это просто для удовольствия. Просто для развлечения. Но затем неожиданно возникают вопросы. «Да, — говорят, — зачем тебе нужно сидеть с кем–то?»

Карл: Потому что для них это в прошлом. Они освободились от своей зависимости и говорят теперь: «Почему ты все еще зависима?» Они думают, что избавились от своей зависимости. Это как курильщик, который бросил курить и теперь говорит: «Ты все еще куришь? Так и не получилось бросить? Посмотри на меня!»

Лиз: Я и сама об этом думаю. Но мне кажется, что если я буду сидеть, то это проникнет как–то поглубже. Возможно, мне нужно слышать это снова и снова, ведь это проникает глубже. Помогает мне становиться спокойнее. Не знаю, зависимость ли это. Мне все равно. Это работает.

Карл: Ну, я всегда говорю: когда ты смиришься с тем, что зависимость никогда не исчезнет, то что тогда? Тебе нравится зависимость?

Лиз: Да.

Карл: И ты не будешь гордиться ее преодолением. Ты никогда не преодолеешь зависимость от Само–исследования. Само–исследование — это природа сознания. Избавляться не от чего. И тогда вопрос «Кто я?» становится развлечением, ведь ты не ждешь никаких инсайтов, или ответов, или еще чего–то. Это и есть «Кто я?». Собственно, это здесь и происходит. «Кто я?» без ожидания результата. Это приколько. Становится очень легко, это расслабляет и успокаивает. Потому что покой уже здесь — такой покой не является идеей. И что?

Моника: Мы могли бы делать это в одиночку.

Карл: Ты никогда не остаешься одна, дорогая моя.

Моника: С собой.

Карл: С какой «собой»? (смех) Я со мной можем делать это в одиночку. Я, я и я. Мы можем делать это в одиночку. В Германии есть футболка с надписью на груди: «Я шизофреник», а на спине: «Я тоже». «Я мог бы сделать это один. Только я». Ты здесь одна. Кто здесь?

Моника: Да.

Карл: Есть кто дома? (смех)

Моника: Я чувствую себя, как двоечница в школе.

Карл: Надеюсь.

Моника: Я слышу это на протяжении двадцати лет.

Карл: Sitzenbleibe, haengenbleibe [49].

Моника: Ага, genau![50]

Тереза: Я не вижу разницы. Например, мои друзья постоянно торчат в горах, и для них гора — не проблема, но вот сидеть с кем–то — это уже из серии: «Тебе еще не надоело?» Но я не вижу разницы. Ты — это гора.

Карл: Понятия не имею. Дай им посидеть один раз, и они будут сидеть снова и снова. Как и ты — сидеть, и сидеть, и сидеть. Это сидячая забастовка. Тебе нужно высидеть. Только тебе никогда ее не высидеть: это сит–ин[51].

Мэри: Это хэппининг.

Карл: «Сколько лет мне нужно сидеть в забастовке, оставаясь заключенным, прежде чем меня освободят из этой тюрьмы?» Но людям сначала нужно почувствовать себя заключенными, и уж потом они выходят и говорят: «О, теперь я освободился из тюрьмы!» Но снаружи такая же тюрьма, что и внутри. Ты не можешь убежать от того, что ты есть. Одна идея — о пребывании заключенным, а другая — о пребывании «исключенным». Как ни крути, это психушка. Есть внутренняя, есть внешняя. Да вся вселенная — это психбольница, нравится тебе это или нет. А ты — единственный пациент. (смех)

Лиз: Это слишком жестко, слишком грубо.

Карл: Слишком грубо. (с улицы доносится стук молотка) О, сегодня у нас много звуков. Долблю не я один? Есть коллеги! (смех)

Лиз: Внешнее отражает внутреннее.

Карл: Да? Все из–за тебя!

Лиз: Потому что я верю в это? Ах, проблема.

Карл: Проблема. Замечательно. Что делать?

(стук молотка прекращается)

Лиз: Видишь, я прекратила. Я прекратила стук.

Карл: Так это ты? Спасибо.

Лиз: Через минуту они снова начнут. (стук молотка снова начинается, смех)

Франческо: Уберите их.

Карл: Или привыкните к ним. Все в порядке?

Каатье: Ты мог бы подробнее рассказать о времени?

Карл: О, это сложно. Сначала нам нужно найти время, а потом уж мы сможем поговорить о нем.

Каатье: Потому что иногда мы говорим «время летит» или «времени нет».

Карл: Кажется, что времени нет, а потом опять возникает течение времени. Медленное движение и скорость. Так о чем вопрос?

Каатье: Я этого порой не понимаю. Некоторые люди могут сказать, что случится, а потом это случается. Иногда я что–то переживаю и говорю: «Я была здесь раньше. Я испытывала это раньше». Каким образом я это знаю?

Карл: Если ты сконцентрируешься на этом, то, возможно, сможешь получить ответ. Я понятия не имею. Если тебе это интересно, сконцентрируйся на этом и тогда, быть может, найдешь ответ. Потому что для Того ответ будет. Но тебя интересует, есть ли судьба или нет?

Каатье: Иногда я уверена, иногда нет. Иногда я просто знаю, иногда вообще не знаю. Это сбивает с толку.

Карл: Да, надеюсь.

Каатье: Да. Да!

Карл: Вопрос в следующем: кто хочет знать это? Кому необходимо знать, почему все так и так? Кто сбит с толку и кому нужно знать, кто хочет контролировать с помощью знания?

Каатье: В том–то и дело. Я хочу контролировать.

Карл: Конечно. Тебе хочется, чтобы все было по–твоему. Такова личность. Таково функционирование личности, которая хочет контролировать будущее, потому что было прошлое и все такое. Существуют различия, и различия должны быть выявлены, потому что то, что ты знаешь, — это твой друг, а что не знаешь — твой враг. Ты хочешь знать все, потому что хочешь подружиться со всем на свете. Потому что, если вокруг тебя будут одни друзья, сама ты сможешь расслабиться. Тогда закончится война. «Когда я полностью познаю все, что есть, то, зная и контролируя это, я буду в ответе за все, буду контролировать себя, буду царем вселенной». Это аватар–тренинг, который предлагают в некоторых местах.

Каатье: Я вообще ничего не контролирую.

Карл: Я сижу здесь для того, чтобы ты увидела, что быть бесконтрольностью — это рай. Всякая твоя идея о контроле контролирует тебя. Поэтому в той же мере, в какой ты хочешь контролировать время, время контролирует тебя. В тот момент, когда ты направляешь на это свое внимание, все, что ты хочешь знать, все, что ты хочешь контролировать, контролирует тебя.

Каатье: Это верно.

Карл: Поэтому, даже когда речь идет о знании… если ты сконцентрируешь все свое внимание на Я — ведь то, что ты хочешь контролировать, — это Я, — тебя будет контролировать твое желание познать себя. Это страдание. Оно им как бы нафаршировано, это желание.

Каатье: Желание.

Карл: Но что делать? Как ты можешь не желать этого? Ведь ты так жаждешь того, чтобы быть Тем, которое ты жаждешь. И из этой жажды возникают все попытки контролировать То. Ты же предпринимала их так часто, у тебя так много опыта в попытках контроля, хотя конец всегда оборачивался страданием.

Каатье: Да.

Карл: Потому что в тот момент, когда ты хочешь контролировать себя, ты отделяешься от того, что ты есть. Ты делаешь все, что угодно, чтобы контролировать объект твоего контроля. Таким образом, ты превращаешь себя в объект знания, в объект времени, в объект чего угодно, а это страдание. Так как же остановить это страдание?

Каатье: Как остановить это страдание? Даже сегодня утром мы это делали. (смеется) Смешно! Я вижу, что это безумие, и все равно делаю.

Карл: Она спросила: «Почему я все еще сижу здесь?» Когда отсутствует «потому», отсутствует цель, то это весело. Это просто расслабляет и успокаивает, если делаешь это без ожиданий. Жизнь становится самой медитацией.

Франческо: Расслаблением?

Карл: Роскошью.

Франческо: Ты сказал ей расслабиться?

Карл: Роскошь расслабления.

Франческо: Такого нет в моем вокабуляре! (смех)

Карл: Запиши.

Франческо: Я не знал, что пришел сюда расслабиться.

Карл: Ты здесь для тотального расслабления.

Франческо: Ты уверен?

Карл: Да!

Франческо: И ты говоришь мне об этом сейчас?

Карл: Два месяца спустя я говорю ему, почему он здесь сидит.

Франческо: Обычно я в депрессии. Теперь я расслаблюсь.

Карл: Но тебе нужно пройти через угольное ушко, чтобы достичь того полного расслабления. До того будет депрессия. Тебе нужно стать очень маленьким.

Франческо: Теперь я расслабился. Теперь я знаю.

Группа: О!

Франческо: Да, мне это нравится. (смех)

Карл: «Я люблю свою депрессию».

Франческо: Мне она нравится. (смех)

Карл: Сострадание.

Франческо: Да. И не говори!

Карл: Цветение сострадания.

Франческо: Да, я знаю.

Карл: Ты будешь уменьшен до предела. А когда ты уменьшен до предела, то ты — пустота и полнота. В этом полностью отсутствует идея о том, чем ты являешься и чем не являешься. И когда ты уменьшен до наготы бытия, то угольного ушка больше нет, ничего нет. Больше нет второго, больше нет идеи о тебе и других, и это — тотальное расслабление. Ради него ты здесь и сидишь.

Франческо: То есть, это значит, ты мне помогаешь.

Карл: Нет, я тебе не помогаю.

Франческо: Кто это делает? Зачем я прихожу сюда?

Карл: Ради Того ты приходишь сюда, а не для того, чтобы тебе помогли. Чтобы освободиться от идеи «помощи», ты здесь сидишь.

Франческо: Но внутри есть помощь. Возможно.

Карл: Возможно? Он всегда стремится оскорбить меня. Он мне говорит: «Ты мне помогаешь». (смех) Я говорю тебе снова и снова.

Франческо: О, начинается «снова и снова»!

Карл: Снова, снова и снова. Нечего достигать. (смех) Звучит хорошо, а? Я говорю тебе снова, снова и снова, что нечего достигать. Gaehnen в немецком означает «зевать». Zum Gaehnen[52] – снова, снова и снова. Достигать нечего.

Франческо: Можешь повторить? Я кое–чего не понимаю. (смех) Я упустил последнюю часть.

Карл: Последнюю часть ты упустил.

Франческо: Я запишу.

Карл: Запишешь. И тогда должен будешь повторить это сегодня тысячу раз.

Франческо: О да, это садхана! (смех)

Карл: Это сделает тебя счастливым. «Ах, он дал мне что–то сделать! Я ему нравлюсь! Я могу что–то сделать».

Франческо: Ты даешь слишком много свободного времени.

Карл: Это хорошо?

Каатье: Хорошо.

Карл: Время пришло. (оба смеются) Теперь медленно: снооооо–ваааа. О'кей. Есть какие–нибудь вопросы?

Ничто не должно исчезнуть, чтобы ты был Тем, что есть

Джеймс: У меня вопрос о том, что ты только что сказал — что достигать нечего. Я вижу, что, с твоей точки зрения Я, достигать или терять нечего, но если мы возьмем точку зрения индивида, то есть, что терять, не так ли?

Карл: Да, пребывание индивидом.

Джеймс: Точно.

Карл: Но ты считаешь, что он должен исчезнуть ради Того, которым ты являешься.

Джеймс: Нет, он не должен исчезать ради Того, которым ты являешься. Но из–за чувства индивидуальности он должно исчезнуть, чтобы наступил покой.

Карл: Нет, он должен быть. Идея о том, что индивидуальность должна исчезнуть, позволяет индивидуальности остаться. До тех пор пока ты пребываешь в идее о том, что индивидуальность должна исчезнуть, ты можешь оставаться в качестве индивида. Такова система выживания.

Джеймс: Это я понимаю.

Карл: Это все тот же вор, который становится полицейским.

Джеймс: Все та же история.

Карл: Все, что бы он ни делал, — это желание выжить. Любая техника, которую ты практикуешь, все тапасы, садханы, все, что бы ты ни делал, — это техника по выживанию. Будучи призраком, ты говоришь: «Я должен быть важным. Если я не буду важным, я не буду существовать. Поэтому я сделаю себя важным, сделав важными техники по избавлению от самого себя. Дабы я мог сказать: „Я должен уйти, я могу остаться“».

Джеймс: Да.

Карл: Потрясающе.

Джеймс: Это здорово.

Карл: Очень здорово.

Джеймс: Значит, это учение о том, что достигать нечего, некуда идти, нечего делать…

Карл: В этом смысле — для того, чем ты являешься. Но во всех других смыслах… если ты хочешь стать миллионером, например, то тебе нужно делать, тебе нужно очень много работать.

Джеймс: Но я думаю, что многие люди воспринимают это учение — «нечего достигать, некуда идти, нечего делать» — с точки зрения индивида.

Карл: Они хотят сделать его частью повседневной жизни.

Джеймс: У них есть интеллектуальное понимание, и поэтому они думают, что этого достаточно.

Карл: Нет проблем.

Джеймс: Это не проблема. Я знаю. Проблем нет.

Карл: Проблемы есть, но они не образуют проблему. Есть различия, но они ничего не меняют. В этом, подобном сну, индивидуальном бытии существуют все виды проблем, и действий, и пониманий, и концепций, и все они обязаны этой первичной концепции «я». И они будут всегда.

Как видишь, после Иисуса, Будды, всех этих просветленных мир продолжает функционировать так, как он функционирует. Со всеми этими индивидуальными идеями сновидческих персонажей, живущих или не живущих своей повседневной жизнью, во времени или вне времени — все это продолжается, продолжается и продолжается. Вместе с учеными мужами, учителями и учениками — все это продолжается, продолжается и продолжается. И никогда не остановится. Потому что это даже не начиналось.

Красота всего этого в том, что ничему не нужно останавливаться, ничему не нужно случаться, ничто не должно быть изменено ради того, чтобы ты был Тем, которое есть то, что есть ты. Поэтому, здесь и сейчас, мы и говорим о Том, которое есть. Ничто не должно исчезнуть, даже это «я», ни одна идея об утреннем пробуждении. Для Того не существует опасности. Просто расслабься. Никто ничего от тебя не хочет, даже как от индивида. Ты можешь быть абсолютно индивидуален; ничто не должно исчезнуть для этого. Тот, кто говорит, что что–то должно исчезнуть, и есть тот маленький дьявол внутри, который всегда твердит, что тебе нужно что–то делать.

Джеймс: О'кей, до этого разговора я думал, что на самом деле нет никакого индивида — ни здесь, ни где–либо еще, а только кажется, что есть, и что это чувство индивидуальности ничего не может сделать, чтобы избавиться от чувства индивидуальности, и, тем не менее, чувство индивидуальности может исчезнуть, если так предопределено судьбой. А теперь я услышал, как ты говоришь, — так я понял, — что чувство индивидуальности вообще не должно исчезать ради, скажем, свободы.

Карл: Именно так.

Джеймс: Ну, еще несколько минут назад я этого не знал, и, похоже, это стоит более подробного исследования.

Карл: Это просто, когда ты видишь, что все, что есть, есть то, что есть ты. Ты — это То, которое есть Абсолют. Существует чувство индивидуальности, хотя никого нет. Это парадокс. Есть абсолютное чувство индивидуальности, но никто им не обладает; в Том не существует обладания моим чувством индивидуальности. Есть просто один аспект бытия в качестве того, что я есть, в качестве Я, выражающего себя посредством чувства индивидуальности. Но даже оно в абсолютной степени является Сердцем.

Все, что есть, есть Я, или Сердце. Как бы ты ни назвал его и ни обрамил, тебе не избавиться от Того. Ты не можешь избавиться оттого, чем ты являешься. И это чувство индивидуальности часть твоей бесконечной природы. Здесь нет ничего неправильного или правильного. Это просто единое переживание, единое Я-переживание, которое ты переживаешь с собой. С этим ничего невозможно сделать или не сделать.

Даже то ощущение, что индивидуальность как концепция должна исчезнуть, должно иметь место. Это другая часть Я-переживания. Оно продолжается, продолжается и продолжается, как цепная реакция сознания, концепции, творящей другую концепцию, творящей другую концепцию или переживание — назови это, как хочешь. Все это — переживания Того, которое есть Я, переживающее себя, реализующее себя в бесконечных возможностях. Иногда индивидуально, иногда личностно, иногда безличностно, иногда вообще как–то иначе.

И единственное, на что я указываю, — это на отсутствие выхода. Ты не можешь избежать ни единого аспекта своей бесконечной природы. Чувство индивидуальности — один из аспектов этой абсолютной природы, которой ты являешься. Этот Абсолют есть все, ибо Абсолют — все, что есть. Поэтому даже аспекты так же абсолютны, как и То, от которого они происходят.

Даже отражение — это абсолютное отражение того абсолютного, бесконечного солнца, которым ты являешься, — Я. А для солнца, поверь, ничто не должно исчезнуть, поскольку солнце не знает тени, отражения — ничего. Оно просто есть, как оно есть. Целостное и недвижимое, столь же недвижимое, как То, которое есть солнце.

А тень продолжает носиться с идеей о том, что тень должна исчезнуть. «Тень должна исчезнуть, тень должна исчезнуть!» Это бесконечный танец тени. Но найди того, кому нужно, чтобы она исчезла.

Не обнаружив себя ни в одном из этих подобных фильму переживаниях, ты становишься абсолютным переживающим, в котором обособленный переживающий просто часть переживания. Поэтому абсолютному переживающему вообще никогда не требовались никакие изменения. Ничто никогда не происходило с Тем.

Но для подобного тени переживающего тени всегда будут изменяться; идеи, точки зрения, все, что ты думаешь, — каждую минуту в них происходят изменения. В один день ты думаешь: «О, я должен уйти», на следующий день: «Может быть, я могу остаться». Это всегда будет меняться. Но, вопреки изменению, вопреки личностному и безличностному, ты есть. Это часть изменения. Переход от отождествления к разотождествлению и даже к осознанности — все это часть страны теней. Все это страна сновидений.

Джеймс: Это все равно тень.

Карл: Даже свет осознанности является тенью. Даже переживание этого света — тень. Для Того, которое есть Сердце, не существует переживания света, потому что То, которое есть сам свет, не знает света.

Поэтому первое переживание света уже есть зеркало. Это отражение Абсолюта. Но этот Абсолют может пребывать в тотальной темноте, потому что эта тотальная темнота подобна невозможности переживать себя. Это абсолютное не–переживание, не–событие. Чем бы ни было первое событие в качестве осознанности, оно уже отражение того абсолютного не–события. Что бы ни происходило затем от Отца, Святого Духа и Сына, все эти отражения — они никогда не изменятся. Или: они изменяются, но потому, что они изменяются, они не изменятся. То, о котором мы говорим, всегда пребывает «вопреки», никогда «благодаря». Все слова о том, что что–то должно измениться, чтобы ты смог быть тем, что ты есть, — часть концептуальной рамки.

Джеймс: Но я за то, чтобы у индивидуума была свобода.

Карл: Представь себе, что свободе потребовалось бы, чтобы ты исчез ради того, чтобы свобода могла быть! Что бы это была за свобода?

Джеймс: Мда, очевидно.

Карл: Какого рода свободу ты ищешь? Относительную свободу, которую ты мог бы положить в карман? Благодаря исчезновению «тебя» ты будешь свободен?

Джеймс: Думаю, это то, что все мы ищем.

Карл: Но раз ты — это То, которое есть свобода, то, ища свободу, ты ищешь идею «свободы» и делаешь себя объектом желания, свободы. И тогда ты попадаешь в ловушку всей этой истории с желанием.

Джеймс: Мы все в ней находимся, так ведь?

Карл: Но представь себе, что ты мог бы обрести свободу. Тогда бы ты засунул ее в одну из своих концепций. Это была бы твоя свобода. И что бы это была за свобода? Она была бы собственностью Джеймса.

Джеймс: Нет, нет, хорошо. Есть понимание того, что свобода не может быть достигнута никем, но, вопреки этому, некоторые индивиды, насколько мы можем судить…

Карл: Никогда!

Джеймс: …прошли через переживание свободы…

Карл: Невозможно пережить свободу. Это не переживание. Это абсолютное отсутствие переживающего, который переживает то, что может быть пережито. Это тотальное отсутствие отсутствия переживания.

Джеймс: Пусть так. Значит, определенные индивиды…

Карл: Что?

Джеймс: (со смехом) То, что ты только что сказал… (смех)

Карл: Этого никогда не случалось. Этого никогда не случалось ни с кем.

Джеймс: Да, я это понимаю.

Карл: Ты понимаешь? (смех усиливается)

Джеймс: Типа того.

Карл: Типа того? Это слова Будды или слова Раманы. Они говорят одно и то же: этого никогда ни с кем не случалось. Поскольку Я всегда реализовано, все, что не является Я, будучи отражением, никогда не сможет реализовать То, которое есть Я.

Джеймс: И все мы являемся Я.

Карл: Ты не являешься Я. Ты не можешь быть Я. Сама идея «бытийности» — уже слишком много. Абсолютное бытие должно быть абсолютным отсутствием всякой идеи бытия или небытия, даже представления о бытии. Поэтому твоя «бытийность» — это все равно слишком много. Даже безличностное бытие — это слишком много, потому что все равно остается отделенность от личностного бытия. Ты все равно отделен.

Все, чему ты даешь определение, всякое «мое бытие» или «я отбрасываю» и так далее, все, что ты делаешь, является отделейностью. Все, что ты делаешь ради Того, которое есть ты, является отделенностью. Но ты не можешь отделить себя от себя.

Поскольку ты никогда не терял себя и не можешь потерять, то никогда не будет никакого выхода из того, чем ты являешься. Так делай это. Это прикольно. Поэтому я говорю, что разговоры об этом абсолютно бесполезны, но это прикольно. Это развлечение. Только оно ничего не даст.

В том–то и красота этого развлечения. Можно наслаждаться им, потому что в нем нет тяжести, нет значимости, потому что оно совершенно бесполезно. Оно ничего не может дать тебе.

Это действует расслабляюще. Следующий момент ничего не может добавить к тому, чем я являюсь. Поэтому, раз я ничего не могу получить, я ничего не могу потерять. Никоим образом. Так что, будь этим или не будь. Кого это волнует?

Ты никогда не освободишься от свободы

Томас: Карл, когда ты это говоришь, мне по меньшей мере кажется, что это базируется на чем–то другом, нежели если бы это говорил я.

Карл: Возможно.

Томас: Я мог бы сказать то же самое, но, похоже, есть разница.

Карл: Потому что ты предпочел бы говорить, исходя из переживания.

Томас: Ну, не об этом речь. То, из чего ты говоришь, явно не является тем же, из чего говорю я.

Карл: Мы можем поговорить о том, из чего я говорю.

Томас: Так из чего ты говоришь?

Карл: Понятия не имею. (смех)

Томас: Это уход от ответа. Так нечестно.

Карл: Нет, собственно, это то, что есть. Тотальное отсутствие всякого представления о том, откуда это приходит или откуда не приходит.

Томас: Но даже это базируется на чем–то. У меня этого нет.

Карл: Это базируется на не–знании, а не на переживании. Это базируется на том не–событии, на не–происходящем.

Томас: Это я тоже могу сказать.

Карл: Ага, скажи!

Томас: Но это не одно и то же. Я имею в виду, должно быть что–то — не важно, говоришь ли ты, что это произошло или не произошло, — что обнаруживает разницу… даже если, возможно, разницы и нет.

Карл: Абсолютная разница в том, что для Того, которым я являюсь, ни в чем нет разницы. Ты сидишь здесь, потому что думаешь, что это что–то изменит. Но здесь находится Абсолют, для которого никогда ни в чем не было разницы. Но ты по–прежнему пребываешь в идее, что что–то изменится, если это будет здесь.

Томас: Но если я по–прежнему пребываю в этой идее, это предполагает, что когда–нибудь в будущем я не буду в ней пребывать.

Карл: Может быть, ты не будешь пребывать в идее. Да. Почему бы нет?

Томас: Но это ничего не изменит.

Карл: Опять–таки, это ничего не изменит. Когда я смотрю на тебя, являясь Тем, которым являешься ты, разницы нет. Кругом одна свобода. Нечему появляться, нечему исчезать ради Того, которым ты являешься.

Томас: Но ведь какая–то разница должна быть, потому что я не вижу этого в тебе.

Карл: Я ничего не вижу в тебе, потому что я не знаю тебя. Я не разговариваю с призраками.

Томас: Хорошо. Но я разговариваю.

Карл: Да, ты находишься в стране призраков. Ты направляешь внимание на страну призраков, а я направляю внимание только на То, которое есть.

Томас: Так в этом разница или нет?

Карл: В этом разница, но она ничего не меняет.

Томас: Ну, это–то я понимаю, но…

Карл: Разве это не красота? Существует вся эта разница. Ты смотришь из разницы между «мной» и «другими», а я смотрю из абсолютного ее отсутствия. Но разницы никакой.

Томас: Для тебя! (смех)

Карл: Нет, для этого бытия, о котором я говорю, для этой свободы разницы нет. С точки зрения индивидуума разница чертовская, конечно. Но все равно нет никакой разницы.

Франческо: Да, то, что ты говоришь, очень ясно — очень, очень. (целует кончики пальцев) Но…

Карл: Что?

Франческо: Для тебя. Для меня это только мастурбация. Большая мастурбация. Постоянно. (смех)

Карл: Как я всегда говорю…

Франческо: Я прихожу только за этим.

Карл: Он приходит за мастурбацией. Он брахмачари.

Франческо: Может быть. Некоторые люди так мне говорят.

София: Я кое–что не понимаю. Ты сказал, что может быть чувство индивидуальности при отсутствии «кого–либо».

Карл: Почему нет?

София: Как можно обладать чувством индивидуальности, когда никого нет?

Карл: Это было раньше и почему что–то должно измениться? Как говорил Нисаргадатта в свои последние десять дней — о них есть маленький буклет, — даже в последний день, за час до смерти, он сказал, что его покидают последние следы индивидуальности. Что бы ты сказала об этом?

София: Это и есть никто?

Карл: Больше или меньше чувства индивидуальности — почему нет?

София: Но в таком случае кто–то есть.

Карл: Да, конечно, есть абсолютное одно!

София: Нет, ты сказал, что нет никого.

Карл: Какого «никого»? Нет личности. Но остается Абсолют. Поскольку ты являешься им, разницы нет. Ты — все тот же Абсолют, который думает, что есть маленький абсолют, маленькое «я». Но это все тот же Абсолют. Разницы нет. Что?

Франческо: Я ничего не знаю! Я ничего не знаю. Ты знаешь. Я не знаю. Какая разница? Я не знаю. Для меня это одно и то же. (смех)

Карл: Зачем этому исчезать? Для кого это должно исчезнуть? Кому надо, чтобы что–то исчезло?

София: Но ты все время говоришь, что не должно быть никого!

Карл: Да, но одно все равно есть. Даже когда никого нет, все равно одно есть.

София: С абсолютной точки зрения, да.

Карл: Нет. Есть абсолютное Я, но оно не знает Я. В этом смысле никого нет.

София: Но тогда нет индивидуальности!

Карл: В этом смысле никого нет. Тем не менее существует отражение Того, которое есть. Пока есть это тело, есть ощущение индивидуальности.

Лиз: И то, что ты говоришь, является частью Я, — это ощущение.

София: А потом ты говоришь, что никого нет. Ты говоришь: «Я никого не вижу».

Карл: Есть, потому что я вижу подобные теням формы, но сущность этих форм является тем, чем являюсь я. Разницы нет.

София: О, ладно.

Карл: Что «ладно»?

София: Что я могу сказать? Ничего.

Лиз: Я так понимаю, ты говоришь: то, что находится внутри индивидуальности, является частью Я.

Карл: У Я нет частей.

Лиз: Это тень Я. Она будет присутствовать в любом случае, знаешь ты Я или нет. (молчание) Нет.

Карл: Я просто указываю на то, что знание об этом ничего не изменит, поскольку нет никакого преимущества в познании себя.

Лиз: О'кей.

Карл: Но в этом отсутствии преимущества есть отсутствие недостатка. В знании и незнании ты есть, что ты есть. Я говорю об абсолютной свободе от зависимости от знания или незнания. Я не говорю о неком знании о себе, потому что оно по–прежнему было бы зависимостью. Вопреки знанию и незнанию я есть, что я есть, не «благодаря» этому.

Лиз: О'кей.

Карл: Я всегда говорю об этом. Вопреки индивидуальности, личным или безличным переживаниям, я есть, что я есть.

Лиз: И вопреки привязанности, вопреки желанию я есть, что я есть. Несмотря на это.

Карл: Как я говорю, существуют все эти различия, каждый данный момент, различия в переживаниях, но разницы никакой. Так что наслаждайся различиями, потому что разницы никакой! Только потому, что ты думаешь, что следующий момент что–то меняет в том, что ты есть, ты делаешь это значимым. Ты делаешься само–значительной. Тогда ты становишься очень тяжелой и очень важной.

Лиз: Сад или сатсанг. Не важно. Ты есть, что ты есть. Вот и все.

Карл: Это развлечение. Наслаждайся им!

Лиз: Наслаждайся садоводством. Наслаждайся сатсангом.

Карл: Ты не можешь не наслаждаться им.

София: Наслаждайся отделенностью и т. д.

Карл: Потому что даже в отделенности ты не можешь быть отделенной, вот и все. Ты не можешь отделиться от того, что ты есть.

София: Но если дело только в понимании, тогда…

Карл: Что? Все всегда начинается с этого понимания, с понимания Святого Духа, «я есть». Это может начаться с вертикального понимания, вопреки горизонтальному пониманию появления и исчезновения, переживаний. Это вертикальное понимание духа — с него все начинается.

София: Между вертикальным и горизонтальным происходит встреча.

Карл: Встреча. Это всегда сейчас. Встреча сейчас.

София: Значит, в пространстве и времени это — сейчас, сейчас, сейчас.

Карл: Нет. Есть вертикальное Сейчас и горизонтальная вечность. В центре находится Сердце этого Сейчас и вечности, которое является вечным Сейчас. Этим вечным Сейчас ты являешься в своей сути. Это вечное Сейчас есть то, что есть ты, Сердце бытия, наготы. И из этой наготы возникает горизонтальная вечность и вертикальное Сейчас. И ты не можешь выйти из этого. (тишина) София теперь рассердилась.

София: Нет, нет. Это не гнев. Другое.

Карл: Что это?

София: Я не знаю.

Карл: Пресыщение?

София: Я не знаю.

Джеймс: Карл, ты мог бы сказать, что говорил очень ясно о чем–то, чего мы не можем понять?

Карл: Надеюсь, что нет.

Джеймс: Ладно. Ты мог бы сказать, что говорил неясно о чем–то, чего мы не можем понять?

Карл: Надеюсь, что нет. (смех)

Джеймс: Надеешься, что нет.

Карл: Я вообще не говорю о том, о чем я не могу говорить.

Джеймс: Мы можем понять, что ты говоришь?

Карл: Нет.

Джеймс: Нет. Спасибо.

Франческо: Смешно.

Тереза: А что плохого, если мы понимаем?

Карл: Ничего. Но ты все равно не понимаешь.

Джеймс: Ты не можешь понять.

Карл: Но в этом снова красота, когда ты абсолютно видишь, что, вопреки пониманию или непониманию, ты есть. Ни одно понимание не сможет сделать тебя тем, что ты есть, и ни одно непонимание — изменить это. Чего, черт возьми, ты ищешь?

Франческо: Почему ты говоришь мне это?!

Карл: Почему бы нет?

Франческо: Да, почему? Если у меня это есть, зачем ты приходишь сюда? Зачем ты проводишь здесь свое время, а я провожу свое время за этим скучным сидением?

Карл: Я сижу здесь, потому что здесь сидит «почему нет». Ты сидишь там, потому что там сидит «почему». Это встреча «почему» и «почему нет».

Франческо: Да, но почему я постоянно в этом нуждаюсь? Почему мне нужно, чтобы ты говорил мне: «Ты есть, ты есть». Ты есть кто? Ты есть…

Карл: (лает как собака) Гав–гав–гав!

Франческо: …глупое «я»! Это очень глупое «я». (смех) Нет, сегодня утром я не верю в то, что говорю тебе.

Карл: Нет, Я не глупо.

Франческо: Я очень глуп.

Карл: Сознание глупо.

Тереза: Сегодня утром он был зол на Я! (смех)

Франческо: Я проклинал все. Ты глупый мальчишка!

Лиз: «Глупый» — это концепция.

Франческо: Я в это не верю. Кому нужен этот вздор? Кому нужна эта игра? Кому?!

Карл: Тебе.

Франческо: Кому?

Карл: Тебе.

Франческо: Я не верю. Я продолжаю выполнять садханы, и от садхан толку нет, потому что садхана — это не то, что я есть. Но в то же самое время я не знаю, что я такое. Хотя я знаю, потому что я есть. (смех) Ты мне говоришь, что мне ничего не нужно, но в то же самое время мне нужно приходить сюда, чтобы ты говорил мне, что мне ничего не нужно!

Карл: Но это же свобода!

Франческо: Но я не знаю, кто свободен. «Но я же свободен!» (с сарказмом) О, потрясающе. (смех)

Карл: В этом же красота свободы.

Франческо: Это очень полезная информация.

Карл: Я всегда тебе говорю. Само–удовлетворение.

Франческо: Нет, нет. Это всего лишь мастурбация. «Только не пиши». О Боже, я хочу написать, но нет. Все время!

Карл: После космического оргазма он будет счастливее, пребывая в постоянной мастурбации. (смех)

Франческо: Но в то же самое время я не хочу прекращать этого.

Карл: Я знаю.

Франческо: Это совершенное безумие. (смех)

Лиз: И я должна сказать, что обожаю то, как ты говоришь от лица моей фрустрации. Спасибо тебе.

Франческо: Ах, это только начало. (громкий смех) Каждый раз, когда ты говоришь мне: «Ты свободен» (изображает задыхание), это ужасно.

Карл: Я никогда не говорю, что ты свободен.

Франческо: О, ну, что–то в этом духе. Кто свободен? Это чересчур.

Карл: Ты никогда не будешь свободен.

Франческо: О'кей. Спасибо, потому что я не мог принять решения. (смех)

Карл: Я постоянно говорю тебе, что выхода нет. Как может свобода быть свободна — от чего? Ты никогда не будешь свободен от свободы.

Франческо: (выпячивая грудь) Больше. Дай–ка мне больше. Пожалуйста! (смех; Карл делает вид, что стреляет в него) О Боже.

Карл: Ага. Это шутка, совершенно. Вроде свободы, ищущей свободу. Это шутка вселенной. Постоянно.

София: Ты единственный, кто видит это.

Карл: Да ладно!

Франческо: Да ладно что? Что значит «да ладно»?

Карл: Ты просто так сильно влюблен в свою собственную важность, что не можешь этого увидеть. Ты настолько влюблен в себя.

Франческо: Ты это знаешь?

Карл: Да, я это вижу.

Франческо: Я не знаю.

Карл: Ну, я просто тебе говорю.

Франческо: Ты говоришь мне что?! Ты не знаешь, что ты говоришь! Когда я спрашиваю тебя, ты отвечаешь: «Я не знаю».

Карл: Но это я знаю.

Не существует даже одного, способного контролировать второго

Джеймс: Карл, ты влюблен в себя?

Карл: У меня нет никакого понятия о любви или нелюбви, или ненависти, или еще о чем–то. Я говорю о Том, которое существует до любви и ненависти и всего этого. Нет никакого представления. Есть тотальное отсутствие любви и ненависти и всех этих полярных концепций о себе. Все это — часть сна.

Этот сновидческий персонаж, Карл, — он может быть влюблен или не влюблен. Для Того, которым является Карл, которое существует вопреки Карлу и никогда — благодаря Карлу, не существует концепций любви или нелюбви или чего–то еще. Есть бесконцептность всего.

Джеймс: То место, из которого ты пришел, откуда приходит ощущение чего–либо…

Карл: Это Сердце. Это называется «Сердцем», которое является абсолютным Источником, не имеющим источника.

Джеймс: Тогда как ощущение отождествленности, которое есть у большинства людей, появляется с этим личностным ощущением себя.

Карл: Потому что они приклеены любовью к этому образу.

Джеймс: Они приклеены любовью к этому чувству?

Карл: Они приклеены влюбленностью в образ самих себя. Я склеено с Я, потому что оно принимает образ себя за второе «я», за реальность. С этого начинается любящий и возлюбленный, и это — начало отделенности. Тогда возникает «я» и другие. Поэтому даже образом божественной истины, божественной любви или чего–то еще ты отделен от Того. Как бы ты ни определял себя, во что бы ни влюблялся, это отделенность. Потому что для любви требуются двое.

Для Того, которое называют «покоем», не существует второго, нет действия или не–действия. Любовь подобна идее о любящем и возлюбленном. Но в покое, этом необъятном покое, абсолютном покое ты не можешь сотворить концепцию о нем, о более или менее высоком покое, к примеру. Есть только покой.

Джеймс: Порой эта склейка кажется не такой клейкой, и наступает покой.

Карл: Поэтому это называется «расщепленной секундой». Благодаря этой расщепленной секунде ты выпадаешь из любви. И тогда склейка исчезает.

Джеймс: Со мной иногда происходит такая штука во времени, она может длиться дни или недели, — ощущение покоя, ощущение знания.

Карл: Ты просто входишь в единство — из отделенности в единство. Ты выходишь из ненависти, потому что в отделенности ты ненавидишь отделенность. Ты никогда не сможешь принять отделенность. Ты входишь в единство, которое можно назвать «любовью». И тогда ты оказываешься в этой любви — в этом «ах, любовь!».

Джеймс: Но это только переживание.

Карл: Когда ты можешь войти куда–то, ты снова можешь выйти. Это как пинг–понг, знакомый всем. Небеса и ад. Ад — это отделенность, а небеса — единство, и оба существуют благодаря друг другу.

Джеймс: Это всего лишь противоположности.

Карл: Они просто олицетворяют собой полярность небес и ада. Небеса сотворяют ад, а ад творит небеса. Оба взаимозависимы, тотально зависимы друг от друга. Без идеи «небес» невозможен ад; без идеи «ада» немыслимы небеса. Оба абсолютно нуждаются друг в друге. Поэтому «ненависть» и «любовь» тоже идут рука об руку как концепции, как полярности. Когда ты делаешь единство «высшей любовью», а отделенность «адом», ты превращаешь их в крайности небес и ада.

Джеймс: Значит, ни в том, ни в другом нет преимущества?

Карл: Нет. Ты реализуешь себя в единстве, в том, что есть любовь, и ты реализуешь себя в отделенности, которая есть ненависть. Оба происходят из одного и того же Источника, из отсутствия обоих, из Того, которое является осознанностью, Того, которое суть Отец, Источник [Карл поднимает большой палец].

Но с любым источником всегда остается вопрос: «Каков Источник этого источника?» И так появляется концепция «абсолютного Сердца» [поднимает кулак], которое первично по отношению к «я» — мысли как первичному «я», Того, которое первично по отношению к «я» — осознанности. Уже с этим представлением о бытии [большой палец] из света возникают «небеса» и «ад» [указательный и средний пальцы], идеи в виде противоположностей.

Это называется «просветлением», если ты переживаешь ту осознанность, которая первична по отношению к небесам и аду [большой палец]. Но даже из этой осознанности ты всегда можешь вернуться. Поэтому говорится, что тебе нужно обладать «осознанностью осознанности». Что даже эта осознанность «я» должна погрузиться в То, которое первично [кулак].

В итоге ты приходишь к абсолютному переживанию того, что ты есть вопреки свету [большой палец], вопреки «я есть» — ности [указательный палец], вопреки «я есть такой» — ности [средний палец]. Это [кулак] существует абсолютно «вопреки» тому постижению, происходящему в расщепленную секунду, что для Того, которое есть ты, ничто никогда не появлялось и никогда не исчезнет. Нет абсолютно никакой потребности или необходимости в бытии или небытии чего–то, поскольку ты не находишься ни в одной идее или не–идее бытия.

Это первое представление о бытии зависит от тебя, но ты — не зависишь. Это свобода, это мокша, только этой мокши ты не можешь достичь — ни осознанностью, ни «я есть» — ностью, ничем — ни путем самадхи, ни путем понимания.

Это является пониманием [большой и указательный пальцы]. От него ты можешь перейти к супер–суперпониманию осознанности [большой палец]. Но даже эта осознанность супер–суперпонимания преходяща. Это [большой палец] уже корень небес и ада. Как же добиться тотального лечения корня — что с ним делать? Поэтому я всегда колочу по этому «вопреки».

Джеймс: Думаю, что кое–что я здесь сейчас понимаю.

Карл: Они тебе завидуют.

Джеймс: Не волнуйтесь, это не окончательное понимание. (смех) В принципе, ничего невозможно сделать для этого [кулак]. Но садхана может привести к этому [большой палец].

Карл: Садхана заканчивается здесь [кулак]. А то, что происходит потом, как и все до того, обязано Милости.

Джеймс: Я думаю, что здесь много путаницы. Многие люди думают, что это [большой палец] и есть то самое, а садхана способна привести к этому, поэтому давайте делать садханы, кучу садхст.

Карл: Да. Это неплохо. Почему бы нет?

Джеймс: Но это не приводит к этому [кулак].

Карл: Нет.

Джеймс: Ничто не может привести к этому [кулак]. Отсюда и вытекает, что садхана бессмысленна, пустая трата времени. Это витающая в воздухе идея.

Карл: Я знаю.

Джеймс: Я не уверен, что ты говорил это.

Карл: Нет. Ты не можешь не делать садхану. Садхана случится подобно сновидческому переживанию. Ты не можешь избежать того, чем ты являешься. И садханы, тапасы, любые техники часть твоей реализации. Но просто пойми, что нет никого, кто бы делал это или не делал.

Джеймс: Да.

Карл: Не существует абсолютно никакого выхода.

Джеймс: Ты не можешь попасть туда [большой палец], пока не познаешь это [указательный палец].

Карл: Но отсюда [большой палец] ты всегда возвращаешься обратно.

Джеймс: Многие учителя говорили, что выполнение садхан лишено смысла. Пападжи, например, так сказал. И, тем не менее, в течение долгих лет он делал невероятные садханы.

Карл: Ага. «Кришна, Кришна, Кришна!»

Моника: Он сказал, что потратил время впустую. Это никуда его не привело.

Лиз: Так он сказал.

Карл: Я уверен, что он говорил: «Я не мог избежать этого действия, но я существую не благодаря действию. Я существую вопреки ему. И, тем не менее, я не мог его избежать».

Джеймс: Когда он пришел к Рамане, Рамана сказал, что это садхана привела его туда, и тогда у Пападжи случилось переживание. Понимаешь, о чем я?

Карл: Одна вещь приводит к другой.

Джеймс: Правильно. Так зачем говорить, что это бессмысленно?

Карл: Внутри этой сновидческой реализации есть смысл, но для того, что ты есть, разницы никакой.

Джеймс: Никакой.

Карл: Но ты приходишь к тому, к чему идти не можешь.

Чарльз: Это имеет значение во сне, но не для Я?

Карл: Даже во сне это не имеет никакого значения, потому что, вопреки пониманию, следующий момент будет таким, какой он есть. Жизнь всегда будет продолжаться, как она есть, не благодаря пониманию. Все, что есть, есть вопреки любому пониманию, или непониманию, или еще чему.

Ты не можешь контролировать неконтролируемое, потому что контролировать нечего. Не существует даже одного, способного контролировать второго. И в этом отсутствии второго присутствует тотальная бесконтрольность. И даже во времени, в том, что ты называешь «временем», этот сон не поддается контролю, так как не существует сна, который ты можешь контролировать.

Франческо: Так что?

Карл: Что «так что»? Ничего.

Франческо: И так всегда!

Карл: Теперь ты ненавидишь себя, потому что заставил себя делать такое количество всего.

Франческо: Ох.

Чарльз: Ты как–то использовал аналогию с электричеством, которое течет через лампу, или блендер, или еще что–нибудь — подобно жизненной силе.

Карл: Но электричество, энергия или сознание — это одно и то же.

Чарльз: Все правильно. И ошибка думать, что эта штука существует независимо от жизненной силы или электричества.

Карл: Нет. То, что является электричеством, принимает форму информации, но это все то же электричество. Та бесформенная энергия, вроде сознания, принимая форму информации, не изменяется. Поэтому есть личностное и безличностное сознание. Но даже безличностное сознание, которое есть осознанность в виде чистого сознания, принимает форму безличностного космического сознания или личностного индивидуального сознания. Но это ничего не меняет.

Чарльз: В электричестве?

Карл: В сознании это ничего не меняет.

Чарльз: Понятно.

Карл: Поэтому, какой бы образ и форму оно ни приняло, разницы нет. Это по–прежнему То, которым оно является.

Чарльз: Однако ощущение такое, что для личностного сознания как переживающего разница есть.

Карл: Да, но разницы все равно нет.

Чарльз: Все равно никакой разницы. Даже если кажется, что для нас это что–то меняет.

Карл: Существует лишь другая точка зрения на информацию или что–то еще, но это ничего не меняет. Существуют различные точки зрения. Ну и что?

Чарльз: Это всего лишь точка зрения, которая нереальна.

Карл: Да, и эта точка зрения постоянно меняется. Меняется, меняется, меняется. Ни на одну минуту ты не остаешься тем же самым человеком. Точка зрения меняется абсолютно каждую минуту. Ты добавляешь что–то к этой точке или занимаешь другую позицию. Сегодня ты за войну, а завтра — против.

Чарльз: Сегодня нам хочется сидеть с кем–то, а на следующий день мы думаем, что нам это не нужно.

Карл: Сегодня: «Он величайший мастер, какого я когда–либо встречал», а на другой день: «Вот дерьмо». (смех)

Лиз: Всего лишь еще один немец.

Карл: Ага. Ты ему поклоняешься, а на следующий день — «еще один немец». Но мне это нравится.

Все, что ты делаешь преимуществом, становится для тебя препятствием

Джеймс: Карл, не мог бы ты вернуться к тому, что ты говорил о фильме: никто не может ничего сделать для того, чтобы контролировать фильм, — ты можешь рассказать об этом побольше?

Карл: Фильм уже снят.

Джеймс: Аналогия очень помогает.

Карл: Следующий кадр фильма уже есть. Ты не можешь изменить То, которое уже есть. Эта абсолютная реализация Того, которое есть Сердце, случается мгновенно, но даже тогда ничто никогда не случалось, потому что это так же бесконечно и не имеет начала и конца, как и То, которое является самим Абсолютом. Поэтому следующий момент уже абсолютно присутствует, поскольку нет ничего нового, как и нет ничего старого.

Есть бесконечное Сейчас — абсолютное бесконечное время, можно сказать, со всеми бесконечными формами. Существуют все аспекты, все, что только может быть аспектом того, что есть бытие. И вертикальное Сейчас в качестве бесформенности всегда здесь. Благодаря «моменту» ты просто рассекаешь его, выхватывая один аспект, один момент из бесконечной манифестации того, что ты есть. И следующий момент уже является частью этой манифестации.

Тебе не изменить эту манифестацию. Она так и называется: мани–фест–ация. Она много–faltig [53], в ней множество аспектов, но она fest [54]. В ней нет движения, нет появления, нет ухода, в ней ничего не происходит.

Все сновидческие события, появления и исчезновения — это твои переживания того, чем ты являешься с бесконечных точек зрения и восприятия, момент за моментом. Так абсолютный воспринимающий, которым ты являешься, воспринимает себя через индивидуальное восприятие — или из некой точки или положения камеры в пространстве, смотрящей в То, которым ты являешься. Мы принимаем сновидческие положения, глядя в То, которым мы являемся, будучи сознанием.

Но ты абсолютно меняешь свою точку зрения в каждый момент времени. Поэтому абсолютное восприятие себя никогда не становится доступно органам чувств. Оно никогда не является частью ощущения, но все ощущения находятся в нем. Ты есть тот абсолютный Источник, в котором разыгрывается время, и все эти идеи, и все это кино, но ты никогда не становишься его частью. Не важно, каково твое восприятие, точка зрения или положение камеры, — ты все равно не являешься частью этого. Ты даже можешь переживать пребывание в этом, ты никогда не пребываешь в этом.

Чарльз: Значит, то, что я воспринимаю в качестве «я», — это всего лишь точка зрения? Но, так или иначе, я стараюсь ее укрепить.

Карл: Ты хочешь закрепить ее.

Чарльз: Закрепить ради непрерывности.

Карл: Ты хочешь сделать эту личность реальной путем закрепления точки зрения.

Чарльз: Все так.

Карл: Ты создаешь историю из «моих» переживаний. Из–за этой маленькой идеи, «я», идеи обладания, влюбленности в этот образ, ты попадаешь в ее ловушку.

Чарльз: Такая маленькая.

Карл: Но здесь тоже нет ничего страшного.

Томас: Тогда, Карл, внутри образа фильма — как «расщепленная секунда», о которой ты иногда говоришь, вписывается в него? Я имею в виду, чем это является внутри фильма?

Карл: Даже это часть фильма.

Томас: Значит, это случается?

Карл: Это случается, но ничего не случается.

Джеймс: Это случается только в фильме!

Томас: Это случается только с фильмом?

Моника: Это взрыв наружу.

Маттиас: Это взрыв внутрь.

Карл: Это всего лишь слово, только выражение чего–то, что невозможно назвать, невозможно обрамить, с этим ничего невозможно сделать.

Томас: Что это за «расщепленная секунда», или «божественная катастрофа», или как еще это называется?

Карл: Это есть здесь и сейчас.

Томас: На что ты указываешь, когда так говоришь?

Карл: Я указываю на То, которым ты являешься.

Томас: А расщепленная секунда?

Карл: Ты и есть эта расщепленная секунда.

Томас: О! Можешь рассказать об этом побольше?

Карл: Я всегда указываю на То, которое суть само восприятие, в котором появляются все идеи времени и невремени, и все переживания, но само оно никогда не является феноменом. Я всегда указываю на То, которое не пребывает ни во времени, ни вне времени, которое абсолютно отсутствует во всякой идее, которое всегда — «вопреки». Я указываю на тот абсолютный Источник, которым ты являешься, который есть бесконечная катастрофа! Бесконечная расщепленная секунда!

Томас: Значит, весь фильм — это расщепленная секунда?

Карл: Да, в эту секунду, в едином пробуждении, в единой реализации находится все. Так что эта расщепленная секунда присутствует здесь и сейчас. Этим [хлопок ладоней] ты создаешь проявленность. Бум! Каждый момент проявленности — бум! бум! бум!

Томас: А тогда внутри одной этой расщепленной секунды фильм продолжается, но каким–то образом одновременно останавливается.

Карл: Это полная остановка. Видя, что это фильм…

Томас: Меня сбивает с толку то, что это кажется таким очевидным, таким простым и ясным, и, тем не менее, почему–то не случается.

Карл: Нет, если это не должно случиться, оно не случится.

Томас: Кому нужно, чтобы так было?

Карл: Я не знаю. Кто хочет контролировать это?

Томас: Я не знаю.

Карл: Видишь? И я не знаю. Кому необходим контроль, и кому нужно знать?

Чарльз: А когда случается глубокий сон? Это вроде того, как электричество больше не проходит через эту форму?

Карл: Этим ты напоминаешь кастрюлю, в которой кипит электричество. А в глубоком сне…

Чарльз: Кипения нет?

Карл: Нет внимания, поэтому нет энергии, поскольку внимание оставляет тебя.

Чарльз: Но электричество по–прежнему там, все то же?

Карл: Но в виде ровной линии. А потом ты просыпаешься, и снова — бинг–бинг–бинг. Хотя это все та же энергия. Между глубоким сном, подобном ровной линии, и утренним «бинг–бинг–бинг» разницы нет. Сознание присутствует в ровной линии и сознание присутствует в «бинг–бинг–бинг» — индивидуальное «бинг–бинг–бинг», либо надындивидуальное «бинг–бинг–бинг», либо ровная линия в качестве осознанности.

Моника: Почему мы не остаемся в ровной линии? То есть, почему кипение всегда начинается заново?

Карл: Посмотри на учителей. Они всегда уходят в самадхи осознанности. А через тысячу лет снова выходят — и хотят пить.

София: Но глубокий сон — это не самадхи.

Карл: Глубокий сон и осознанность — это одно и то же. Таким образом, они уходят в состояние осознанности в глубоком сне и остаются в нем благодаря определенной концентрации, определенным сиддхам, всему тому, что они делают. Они стремятся контролировать осознанное состояние глубокого сна и оставаться в нем. С помощью всех садхан, всего твоего внимания, направленного на это, ты можешь оставаться в нем. Но достаточно один раз ослабить усилие и — бум: ты вылетаешь. Здесь требуется кто–то, кто способен получить преимущество. И все, что ты делаешь преимуществом, даже это состояние осознанности, любое самадхи, которое ты делаешь преимуществом, становится для тебя препятствием, потому что ты нуждаешься в нем.

София: Ну, это дает чувство покоя.

Карл: На время. Поэтому мне всем хочется показать фильм «Самсара», потому что в нем все достаточно ясно. Три года, три месяца, три недели, три дня, три часа он был в самадхи, в этой осознанности, с такими вот ногтями, с такими волосами [показывает длинные ногти и волосы], все было хорошо, все были довольны. «О, он сделал это!» Все друзья: «А-а!»

Потом его снова разбудили. Дело было в Тибете. Так вот, его разбудили с помощью каких–то ритуалов, пудж, жизненной энергии, электричества. Из той ровной линии медленно, «вуу» — обратно в форму. Ах! Все счастливы. Они провели пуджу. Тибет, [изображает звуки трубы] «Он сделал это! Один лама!» Тра–ла–ла.

В первую же ночь его друг умиленно смотрит на него. «Мой друг сделал это. Ах! Свет! Три года. Он сделал это!» А потом видит, как в одеяле медленно образовывается небольшой тент. «Тент» — денция, тенденция! О! И затем вокруг этой тенденции медленно образуется белый круг. (смех)

Моника: О Боже.

Карл: И его друг говорит: «О нет! Опять утратил!!» (смех)

Ты — это безвыборность

Франческо: Но такое происходит не в каждом случае.

Карл: Что значит «каждый случай»? Не в твоем случае? Ты все еще надеешься, что в твоем случае такого не случится?

Франческо: Но такое происходит не в каждом случае.

Карл: В каком случае?

Франческо: Рамана или Нисаргадатта или…

Карл: Ты приходил к Рамане ночью? (смех)

Франческо: Да нет же! Господи ты Боже мой, да нет же!

Карл: Это то, на что я указываю. Это не имеет значения. Я только сказал, что самадхи, все, что ты можешь достичь, — это ничто.

Лиз: Если продолжать двигаться туда–сюда.

Карл: Ты всегда будешь двигаться туда–сюда. У тебя нет выбора. Ты — это безвыборность. Ты не можешь принять решения остаться в чем–то.

Франческо: Но Нисаргадатта…

Карл: Бог ты мой. Фигня. Никогда не было никакой фигни «Нисаргадатта—Рамана». Бог ты мой! Да замолчи ты уже!

Франческо: Заткните его. Нисаргадатта все время говорил: «Оставайся, оставайся. Это так важно. Оставайся, чтобы понять».

Карл: Говорю тебе, как ты можешь не остаться?

Франческо: Для меня это одно и то же. Ты и он — это просто два разных голоса, что–то говорящих. Один сказал мне, что это правда; другой — что это неправда!

Карл: И то, и другое — фигня.

Франческо: Возможно, в этом больше правды, потому что…

Карл: Он более знаменит. (смех)

Франческо: Нет, это одно и то же. Это просто два разных голоса. И он сказал мне другое. Один сказал: «Это ничто. Это не ты». О, я понимаю, что это не я, но…

Карл: Разве же это не прекрасно?

Франческо: О, это не прекрасно! Что ты делаешь, когда кончаешь? Он мне сказал: «Не делай этого!» Это скучно. Пожалуйста, не кончай. Я не хочу оставаться в этом самадхи, пожалуйста.

Карл: Кто не хочет там оставаться?

Франческо: Если ты скажешь мне одну вещь, то этого я не хочу. Если ты скажешь мне другую вещь, то это скучно. Для тебя это ничто. Это не то, что ты есть.

Карл: Это вводит тебя в нети–нети. Значит, даже этим оно не является. Нети–нети — что бы ты ни переживал.

Франческо: Я понимаю, что в эти два часа тебе хочется говорить только о Я, но не так просто понять, чем я являюсь, одновременно являясь этим парнем.

Карл: Да, ты никогда не поймешь этого, слава Богу, ты никогда не поймешь.

Франческо: Я не знаю, зачем я прихожу сюда. (смех)

Карл: Только чтобы увидеть красоту той свободы, которую ты никогда не сможешь понять и контролировать.

Франческо: Но это лишь то, что ты мне сейчас говоришь. Не поверю я или поверю — для меня это дела не меняет.

Карл: Да.

Франческо: Потому что все это у меня в уме, может быть, на данный час. Через час я ни во что не буду верить.

Карл: Слава Богу, никогда не было никакого ума. Кого волнует то, чего никогда не было?

Франческо: Это всего лишь еще одна идея.

Карл: И что?

Франческо: Хорошо.

Карл: Кому? Мне, мне, мне.

Франческо: Да. Мне, мне, мне.

Карл: Люби себя.

Франческо: Я не знаю! Для меня нет разницы. Это ничего не меняет.

Карл: Надеюсь, что так.

Франческо: Это очень тяжело.

Карл: Что тяжело?

Франческо: «Надеюсь, что так». (смех)

Карл: Я абсолютно надеюсь, что так. Это абсолютная надежда на то, что ничто никогда не изменится из–за того, что я говорю. Представь себе, что–то изменилось бы из–за каких–то моих слов! Я бы мог контролировать бытие. О Бог ты мой.

Франческо: «Я хочу контролировать все!» (смех) Контроль, контроль, контроль! Да, почему бы нет?

Карл: Да, почему бы нет? Постарайся изо всех сил, Франческо.

Франческо: На самом деле я не знаю, почему ты мне нравишься. (смех) Но иногда какие–то слова, исходящие из тебя, из твоего голоса, из этого — прости — этого глупого сознания — они все время мне говорят о том, чем я являюсь, что я свободен, и что «ты хочешь контролировать», и из этого контроля… ох, Господи! Теперь мне нравится мой отец. (громкий смех) Мой отец был сторонником контроля. Думаю, а не поехать ли мне домой. «Отец, ты мой гуру, а я за свою жизнь так ничего и не понял!» (смех)

Карл: Разве ты не видишь? Я работаю на твоего отца. (смех) (обращаясь к группе) Это сын промышленника из Италии, и его отец хочет, чтобы он взял на себя управление фабрикой, на что он говорит: «Нет, я хочу выполнить свою садхану».

Франческо: Я хочу уехать в Тируваннамалай! А ты думаешь, что это глупая идея. Я не верю, что торчу в этой квартире, в этой дурацкой квартире с водой, которая не… Ааа! (смех) Ради чего? Впустую!

Карл: Тогда я говорю ему: «Это свобода, мой дорогой!»

Франческо: Это глупое сознание.

Карл: Это свобода, потому что у тебя нет выбора. Эта безвыборность и есть свобода. Прекрасно.

Франческо: Не трогай розу. Положи ее на место!

Вики: Это уж точно контроль! (смех)

Франческо: С этого момента я хочу контролировать все. (смех) Я отправлюсь домой, заработаю кучу денег. Я хочу контролировать мир.

Карл: Значит, теперь я могу пойти к твоему отцу и получить свое жалованье? (смех)

Франческо: Когда я работал на фабрике, он посмотрел на меня и сказал: «О, сын мой! Ты очень мил».

Карл: «Я люблю тебя».

Франческо: Это — нет.

Карл: Нет.

Франческо: Это — нет. Слишком много.

Карл: Это всегда приберегают для последних слов. «Сын, я никогда не говорил тебе этого, но я люблю тебя. Уф». «Я работал в поте лица — ради этого. Все впустую. Он любил меня всегда, а я всегда работал ради этой любви. Почему ты не сказал мне раньше?»

Моника: Видишь, потому–то американцы всегда и говорят: «Я люблю тебя». (смех) Не хотят упускать возможность.

Карл: Ни одного момента без этого. Просто чтобы наполнить одно другим.

Франческо: Мне жаль.

Карл: Итальянец. Драма!

Франческо: Нет, возможно, люди все понимают. Возможно, люди понимают, что значит «свободный».

Карл: Не беспокойся.

Франческо: Нет, нет. Я не беспокоюсь. Я рад за них.

Карл: (со смехом) Никто тебе не верит.

Франческо: Я не верю одному человеку.

Карл: О'кей, это хорошо.

Франческо: Но дело не в тебе. Дело в этом глупом сознании.

Желание немного контролировать свою жизнь превращает тебя в маленького контролера

Эмма: У меня есть вопрос. Опять–таки касательно «расщепленной секунды». Меня это несколько пугает. Надо понимать, что расщепленная секунда сама о себе позаботится?

Карл: Нет. Расщепленная секунда ни секунды ни о чем не заботится. В этой расщепленной секунде присутствует сплошная беззаботность.

Эмма: Но, собственно, это я и имела в виду: у меня нет никакого влияния?

Карл: Нет, она не заботится. Это просто То — быть Тем, которое есть, «я», переживающее то, что есть. Вопреки всему, что переживается, То никогда ни на йоту не изменяется, ни одним переживанием чувственного мира, сна или того, что появляется, исчезает и изменяется. Вот и все.

То есть здесь и сейчас; То, которое есть, было в младенчестве и до него, — в эту расщепленную секунду ты можешь пройти насквозь всю вечность до Адама и Евы, к началу переживания — с тех самых пор оно никогда не менялось ни на йоту. Само нерожденное, никогда не изменяющееся восприятие, являющееся оком Бога, оком Будды; твоя природа Будды не может увидеть себя, но тем, что она видит, она не может быть. Она никогда не изменялась, ни одним переживанием, и никогда, ни при каких обстоятельствах, она не могла быть изменена.

Для Того никогда ничего не случалось. В расщепленную секунду ты это видишь: для Того, которое есть само восприятие, никогда ничего не случалось. Те отдельные переживания, та личность — просто часть обстоятельств, но То, которое есть само восприятие, никогда не являлось частью каких–либо обстоятельств.

Его нет ни в одном мире, как нет и вне мира. Все идеи, все знание и незнание, все, что ты можешь назвать или не можешь назвать, — ты существуешь вопреки этому, поскольку все суть видимость, ощущение, но То, которое чувствует все, То, которое первично по отношению ко всем идеям восприятия, ощущений и того, что поддается ощущениям, незатрагиваемо. То есть, это не–событие, потому что это тотальное отсутствие всякого события, потому что в нем ничто никогда не происходит.

Эмма: А почему лотерею выигрываешь ты, а не я?

Карл: Какую лотерею? Как я уже сказал, сознание не знает отделенности и сознанию нет дела до того, кто выигрывает лотерею, кто получает выигрыш. Существует шесть миллиардов возможностей, и, может быть, шанс один к шести миллиардам, а может быть, два, или, может быть, один к одному миллиарду. Но кого это волнует? Не существует даже одного, кто его получит.

Если сознание в качестве этого (указывает на тело) получит его, то его получит вся тотальность. Я, которое является тотальностью сознания, не беспокоится о том, кто его получит. Оно не знает никого! У него так много возможностей попыток, сидения, садхан и чего угодно еще, и, может быть, какой–то одной форме это и выпадет, но, в любом случае, оно пребывает во всех формах, поэтому ему все равно, с какой из них это случится.

Это случается с тобой — но не с тем, что ты считаешь собой. А с тем, что ты считаешь собой, это все равно никогда не случится.

Эмма: (со вздохом) Да, да.

Карл: Это не–событие происходит сейчас. Оно всегда здесь, это не–событие. Эта расщепленная секунда находится здесь и сейчас. Появляться нечему. Это ни с кем не случилось. Это не случилось с Карлом, поверь. Это никогда ни с кем не случается. Это никогда не случается с какой–то концепцией духа. Это никогда не случается с сознанием. Когда восходит внутреннее солнце Самоосознанности, когда осознанность осознает осознанность, что является осознанностью, то это не находится ни в чьих руках.

Поэтому это называется «случайностью». Благодаря случайности ты входишь в этот сон, и благодаря случайности ты выходишь из него. Ты влюбляешься благодаря случайности. Любое неприятие — и ты выпадаешь из любви, выходишь из нее. Это и есть «расщепленная секунда». В расщепленную секунду ты влюбляешься; в расщепленную секунду ты выпадаешь.

Любовь — это клей. Любовью тебя приклеивает к тому, что ты есть. Ты находишься в абсолютных взаимоотношениях с самой собой. Но ты ненавидишь любые взаимоотношения, потому что они заставляют тебя страдать.

Миссис Анджелина: Как ты помнишь все это?

Карл: Ничего не надо помнить. Поскольку ты никогда ничего не забывал, то и помнить не о чем.

Эмма: Значит, любовь — это, собственно говоря, враг?

Карл: Нет. Не враг.

Эмма: Разве не это ты говорил?

Карл: Ты — это просто безвыборность. Свобода не может принять решения не влюбляться. Ведь любовь — это один из аспектов твоей природы. В этом нет ничего неправильного. Но, как я только что сказал, в любви, которую ты превращаешь в икону, вроде большой любви, нет ничего особенного. Ты не можешь не любить себя. Но ты есть не благодаря любви. Вопреки любви или нелюбви ты есть, что ты есть, никогда «благодаря». Ведь это свобода. Вопреки любви, вопреки единству, вопреки всякой идее — ты есть. Никогда «благодаря». Бог ты мой.

Ты — Всемогущий. Ты обладаешь абсолютным контролем, но у тебя нет контроля. Ты — это То, которое есть контроль, но у тебя нет контроля. Поэтому, желая получить немного контроля над своей жизнью, ты превращаешься в маленького контролера. Но ты уже Всемогущий. Благодаря тебе все существует. Может ли быть больше контроля и больше власти? Ты — сама власть. Но у тебя нет власти. Нет обладания этим. Нет «моего» контроля.

Одна лишь идея о «моем контроле» превращает тебя в маленького контролера.

Франческо: Нет, нет, в большого. Не маленького. Я не хочу маленького.

Карл: (ласково) Франческо!

Франческо: Все или ничего.

Карл: Да, тогда пойми это до конца: ни одно переживание, ни одно появление и исчезновение ощущений не поможет тебе стать Тем, что есть То. Так будь Тем! Когда ты — это То, ты Всемогущий, но только не благодаря становлению, ощущениям или вторичным переживаниям.

Франческо: Значит, это самадхи.

Карл: Нет. В этом больше нет самадхи. На это указывал Рамана: для Того, которое является твоей природой, твоей абсолютной природой, которая суть отсутствие состояний, больше нет идеи самадхи. Не существует состояния самадхи.

Франческо: Да, да. Но я говорил тебе много раз.

Карл: Что?

Франческо: Меня не интересует Я. Вообще.

Карл: О!

Франческо: Ага.

Карл: Я знаю. Тебя интересует контроль.

Франческо: Нет, меня не интересует Я, потому что я не хочу понимать что–то, потому что невозможно ничего понять про Я. Поэтому я думаю — прости, но я думаю, что это очень скучно, этот разговор вокруг Я. Зачем мне тратить свое время на поиски понимания того, что невозможно понять?

Карл: Кто тратит здесь свое время? Что такое «твое» время?

Франческо: Глупая трата времени.

Карл: Это очень глупая фраза: «Я трачу свое время». Потратят тебя, нравится тебе это или нет.

Франческо: В этом проблема. Очень большая проблема.

Карл: Тобой развлекутся, нравится тебе это или нет.

Франческо: Это другая проблема.

Карл: (со смехом) Это другая проблема! Как я всегда говорю, Бог все равно тебя любит. Благодаря любви Бога ты есть, и ненависть Бога тебя уничтожит, или что?

Франческо: Да, но иногда трудно не понимать, потому что я не хочу понимать, это понимание выше моих сил… возможно… В английском есть другое слово, означающее не понимание, но близкое по значению?

Карл: Близкое? Приближение к пониманию?

Франческо: Много раз ты нам говорил: «Вы являетесь этим, вы являетесь этим», но когда читаешь Нисаргадатту или кого–нибудь еще…

Мэри: «Апперцепция». Нисаргадатта Махарадж говорит об апперцепции.

Франческо: Я это чувствую. И я верю в это. В то же самое время я здесь, этот парень, на этом самом месте, а напротив меня — ты, и я повторяю, что я не знаю, почему я тебе верю. Ты мне говоришь: «Нет, это не истинно». Я понимаю, что я — это Я, мне не нужна садхана, но, в то же самое время, что мне нужно делать, чтобы понять, чем я являюсь? Я буду это делать.

Карл: Что бы ты ни делал, не беспокойся.

Франческо: Вопреки… э?

Карл: Нет, говорю тебе, абсолютное сознание знает, что лучше, поэтому не волнуйся. Следующий шаг будет абсолютным следующим шагом.

Подвергай сомнению все, что можешь понять

Мэри: Это немного попахивает верой.

Карл: Верой?

Мэри: Ну, ты говорил: «Не беспокойся, не беспокойся». Так расскажи о вере.

Карл: Я говорю с тем Абсолютом, который может беспокоиться или не беспокоиться. Вопреки беспокойству или небеспокойству, это Абсолют, так что, не беспокойся.

Мэри: Что такое вера?

Карл: Понятия не имею. Кому это нужно? Я понятия не имею.

Мэри: Это шаг.

Карл: Да. Это шаг. Трамплин.

Миссис Анджелина: Это фильм.

Франческо: Самсара. Глупый фильм. Не этот фильм — мой фильм глупый!

Миссис Анджелина: Утонченный запах розы. Шучу.

Карл: Чистая любовь!

Франческо: Да, с этим проблема.

Мэри: В вере есть слушание.

Карл: Нет. Она начинает ненавидеть, потому что не может добиться контроля над тем, чтобы не приходить сюда. (смех)

Мэри: Но она продолжает приходить. Это зависимость или вера?

Карл: Вера делает тебя зависимой. Судьба — это часть любви, зависимости.

Мэри: Нет, вера.

Карл: Ага, нос к носу с судьбой. Я исчезаю[55]. Оказавшись носом к носу с верой в судьбу, я исчезаю! (смех)

Мэри: Да, это хорошо. Я на самом деле считаю, что из всех этих маленьких «карлизмов» стоит составить книгу. Правильно? Действительно, потрясающе. Она бы уж точно хорошо продавалась. Ты мог бы заработать кучу денег.

Карл: Слава Богу, я не знаю, откуда они появляются.

Моника: Теперь я знаю, зачем мы здесь сидим!

Карл: Это час Карла!

Франческо: Все меняется, возможно, но если ты так говоришь, нет…

Карл: Говорю что?

Вики: Он имеет в виду, что ты не заработал бы кучу денег.

Карл: Нет. Это моя судьба. Я не заработаю кучу денег своим «бла–бла–бла». Потому что я не обещаю…

Мэри: Мы посмотрим. Еще не вечер.

Карл: Он так сказал.

Франческо: Я не знаю.

Карл: Но я говорю тебе, красота в том, что я могу нести какую угодно чушь, а ты будешь сидеть здесь или не будешь.

Моника: Хуже!

Карл: Да, говорю же тебе. Все сидят здесь ради этой беззаботности, ради того, чтобы понять; вопреки тем глупостям, умностям или чему–то важному, что я говорю, ты сидишь здесь. Что делать?

Но это свобода. Снова и снова я говорю, что это свобода. Вопреки всякой чуши или ерунде, которую кто–нибудь несет, ты должен сидеть здесь. Ты мучаешь свой мозг. «Он говорит что–то, но я не могу найти в этом никакого смысла. Но я сижу здесь. В этом должно быть что–то! Почему я сижу здесь? Я не сижу здесь впустую! Должно быть что–то. И опять: нет, нет, нет, бла, бла, бла».

Мэри: Я никогда не была так расслабленна.

Карл: Ты видишь эту ерунду. Это действует так успокаивающе. На кого–нибудь. Но не на него. (указывает на Франческо)

Мэри: Он просто притворяется. Он актер. Итальянский актер.

Карл: Он хочет нас заинтриговать. Абсолютно шальное сознание. Он как сука. Сознание — это сука.

Франческо: Знаю, знаю. А то!

Карл: Но ты и есть эта сука.

Франческо: Я знаю. В этом проблема.

Карл: Ты кусаешь сам себя. Это называется «пребыванием в Себе». Ты кусаешь себя. Затем ты становишься собакой, кусающей собственный хвост и испытывающей сильный голод по собственной крови. Это известная история. Блаженная история о кусании за собственный хвост и затем постоянного голода по собственной крови.

София: Я знаю.

Карл: Ты помнишь эту историю, София? Да ты пандит, ты все читаешь! (София смеется)

Это из одной Упанишады: Я кусает свой собственный хвост и пробует вкус блаженной крови, но думает, что это что–то другое, вроде блаженства богов, блаженных состояний единства или чего–то еще. Затем оно кусает снова и снова, сосет и сосет это блаженство кусания собственного хвоста. «Это больно, но — о! — я не могу насытиться этим нектаром бытия!»

Это как зависимость от блаженства или единства небес. Это Я, становящееся собакой. Бог становится собакой, которая кусает собственный хвост и сосет свою кровь из этого блаженства, потому что думает: «Это что–то другое, это принесет мне что–то». В одну расщепленную секунду она видит, что это ее собственный хвост. «О, я кусаю свой собственный хвост! Я есть сама кровь. Я — это То, которое является собакой». И тогда это снова Бог. Но идея превращает тебя в собаку. И тогда это действительно становится собачьей жизнью. Очень «дог» — матично[56]. (смех) С этого все и начинается. Ты становишься собакой и делаешься догматичным. Потом ты пишешь об этом «дог–ументы». (смех сильнее) Все начинается с этого. Собачьи мечты, «дог–тора»…

Мэри: Я никогда не хожу к «дог–торам»!

Карл: Теперь ты видишь, что это шутка. Ха, ха, ха.

Лиз: Я буду сидеть здесь догматично, пока эта догма…

Карл: Ага, это другая догма!

Лиз: Я буду пребывать в ней до тех пор, пока не пойму ее. Я буду возвращаться и возвращаться!

Карл: «Я буду сидеть здесь до тех пор, пока не пойму!» (смех)

Лиз: Пока догма тверда.

Карл: Собака, сидеть! Гав–гав!

Франческо: Приятно то, что потом я ничего не помню. Не только это, но и свою жизнь.

Тереза: Поэтому утром ты снова приходишь! (смех)

Карл: Это милость забывания. Гав–гав–гав! София скоро начнет лаять.

Мэри: Франческо, я тоже.

София: Возможно, не только ты. Возможно, многие другие! (смех)

Франческо: Можно я коснусь твоих стоп? (громкий смех)

Антонио: Садхсту для него. Пожалуйста, позволь.

Франческо: Я хочу контролировать…

Карл: Он хочет контролировать меня.

Франческо: Нет, нет. Я хочу контролировать, но, возможно, я совершил ошибку. Возможно, сначала надо дотронуться, а контролировать в другой раз.

Моника: Может быть, это сработает!

Карл: На всякий случай.

Мужчина из Германии: Может быть, из–за прикосновения к твоим ступням произойдет чудо.

Карл: Чудо? Да, да. Ein Mirakel wird von oben kommen[57]. Чудо–соус. (смех) Так, есть еще вопросы о собаке?

Моника: Это Бог, написанный наоборот[58].

Карл: Это только противоположность, переворачивание. Перевернутый Бог — это собака. Сначала ты становишься собакой путем «Я кто?», попадая в догму концепции, а потом с вопросом «Кто я?» собака снова становится Богом. Но всю дорогу это был Бог, в качестве собаки или Бога, разницы нет.

София: Последнее учение.

Карл: Разницы нет.

Франческо: Скажи мне, это сознание…

Карл: Что?

Франческо: Оно не нормальное. (смех)

Карл: Нормальное?

Франческо: Я не верю в это.

Карл: Это как расщепленная секунда. Ты входишь в «Я кто?» и становишься собакой — по–прежнему Бог, но в виде собаки, а затем в какой–то момент начинаешь: «Гав–гав–гав, о Боже! О да».

Мэри: Сознание неестественно.

Карл: Старинные писания характеризуют сознание как суку. И никогда не знаешь, когда сознание укусит тебя. Поэтому ты можешь вести себя хорошо, и на какое–то время оно будет очень добрым с тобой.

Франческо: Нет, нет.

Карл: Оно в один прекрасный день раз — и кусает. Совершенно неожиданно оно кусает тебя, поэтому его называют «сукой». Ты никогда не знаешь. Оно абсолютно непредсказуемо. То, которое является тем, что есть сознание, проявленностью всего, непредсказуемо. Никогда невозможно предсказать, что произойдет в следующий момент.

Но ты так рьяно стараешься контролировать следующий момент, живя из прошлого в будущее; ты хочешь контролировать будущее желанием контролировать прошлое, очищением прошлого, развязыванием узлов кармы, возможно, ты даже хочешь контролировать следующий кармический шаг. В этой системе контроля ты как собака. Но увидеть непредсказуемую природу бытия и быть Тем, непредсказуемым — бух!

Мэри: Действительно классно.

Карл: Это действительно классно! Или горячо[59]. Очень горячо. Ты сможешь принять ту жару, которой являешься?

Франческо: Нет, нет.

Карл: Никто не может принять ее. Но для того, что ты есть, это ерунда. Но ты никогда не сможешь принять ее, поскольку ты не можешь обладать ею. Но если ты являешься ею, то нет ничего проще, чем это. Сама простота. Путем бытия ею. Но не путем становления ею. Хм?

Роза: У меня нет слов. Кажется, что это так просто.

Карл: Потому, что это так просто, это невозможно сделать.

Роза: Ум не любит простоты.

Карл: Ум? Какой ум?

Роза: (указывая на голову) Вот этот.

Карл: Вот этот? Вот этот, которого нет. Тому, которого нет, не нравится то, чего тоже нет. Звучит хорошо.

Роза: Это милый фантом.

Карл: Фантому нравится приходить в замешательство.

Роза: Знаешь, сегодня мне пришла мысль: «Я понимаю, значит, должно быть, это неправильно, потому что это за пределами понимания». (смеется) Я почувствовала себя виноватой из–за того, что поняла.

Карл: О, это хорошо. Подвергать сомнению все, что ты можешь понять. Сомневайся абсолютно. Стань тотальным сомнением. Потому что новое не может быть этим. Ты все равно есть вопреки всякому пониманию, каким бы красивым оно ни было. Все, что обнаруживает смысл или не обнаруживает, — вопреки этому, ты есть. Он снова исчезнет. Поэтому не цепляйся за него. Потому что ошибка всегда в том, что ты цепляешься за любое блаженное переживание, которое принимаешь за понимание, за нечто глубинное. «И я никогда не была так близка к тому, чем я являюсь, как тогда». Что это за идея?!

Роза: Потом это исчезло. Это был всего лишь один момент.

Карл: Ты просто превращаешь переживание в документ. Ты принимаешь его на свой счет, чтобы сделать из него историю, ты хочешь сотворить личностную историю даже из Я-переживания. Но у Я нет истории. И никогда не будет.

Роза: Значит, я должна сомневаться в себе?

Карл: Если это происходит здесь и сейчас — сомнение в том понимании, которое приходит, — если ты подвергаешь его тотальному сомнению и говоришь «нет, нет, нет», тогда оставайся в «нет–нет» и просто смотри на то, что появится из этого «нет–нет». Ничего не появится из него. И когда ничего не появится из этого «нет–нет», которое есть Сердце, то это не–происходящее, это не–событие, это «нет–нет» станет тем, что ты есть: пустотой не–события. Это пустота Сердца. Это покой, пустота Сердца, которая содержит в себе полноту бытия.

Но с малейшей идеей обладания ты захватываешь ее. С малейшей идеей «я понял» появляется тот, кто понимает, и тот, кто понимает, захватывает все то, что в этот момент является Сердцем. Поэтому все, чему ты даешь определение, любое твое понимание, это «я», «мое», это обладание, — узел на сердце, и с этим узлом ты всегда находишься под давлением.

Роза: Это здорово!

Карл: Это здорово! Поэтому «нет–нет»…

Мэри: Абсолютное neti–neti…

Карл: Да, абсолютное «нет–нет» — это абсолютное «да» тому, чтобы быть Тем, которое есть, только не путем говорения, а путем безмолвия. Все, что появляется, — это абсолютное «нет–нет» тому, что появляется и уходит. Это абсолютное «да». Но это безмолвное «да». Молчащее «да», без того, кто произносит его. Это «нет–нет» зависит от сознания, поэтому сознание должно перейти в «нет–нет». То, которое есть сама тишина, являющаяся абсолютным «да» бытию, есть просто то, что оно есть. Звучит хорошо, не правда ли? Но это еще один документ во времени.

Миссис Анджелина: Карл, возможно, я не понимаю, что ты говоришь. Ты говоришь, что из этого ничто появляется что–то?

Карл: Нет. Потому, что ничего нет, может быть что–то. Поэтому из ничто должно быть что–то. Потому что пока есть ничто, должно быть что–то.

Миссис Анджелина: Непонятно.

Карл: Да, надеюсь, что так! Если ты поймешь это, то того, кто понимает, больше не будет.

Миссис Анджелина: Хорошо.

Карл: Хорошо? Так что лучше позаботься о своем непонимании, потому что оно сохранит тебя такой, как есть.

Миссис Анджелина: Да, но непонимание, забывание, еще один фильм, еще один. Какой в этом толк? (Миссис Анджелина выглядит серьезной и расстроенной, шум в помещении затихает)

Карл: Меня не спрашивай.

Миссис Анджелина: Невозможно ничего использовать. Все нереально.

Карл: Это важно?

Миссис Анджелина: Это кажется важным.

Карл: Но говорить, превращать это в утверждение — это важно?

Миссис Анджелина: Просто набор разных слов, знаешь… Просто набор всякого рода действий, не важно, каких, бла–бла, придумывание другого фильма, другого времени, другого вневременного тебя…

Карл: Нет, сейчас ты говоришь от лица личности, которая хочет сделать все одинаковым. Это скучная личностная история.

Миссис Анджелина: Это не скучно. Это важно.

Карл: Но эта важность для личности создает скучную историю. Потому что это идея.

Миссис Анджелина: Так какой толк в познании чего–либо?

Карл: Почему нет?

Миссис Анджелина: Чтобы забыть?

Карл: Что «забыть»?

Миссис Анджелина: Забыть то, что мы уже знаем и не должны знать.

Карл: Для чего?

Миссис Анджелина: Безо всякой причины.

Карл: Значит, познание безо всякой причины и забывание безо всякой причины. И то, и другое…

Миссис Анджелина: И то, и другое не важно.

Карл: И то, и другое не важно. И что? Это прикол.

Миссис Анджелина: Это путаница.

Карл: Ну и что?

Миссис Анджелина: Ну и что!

Карл: Ты есть То, которое есть путаница. Кого это волнует? А?

Миссис Анджелина: Из ничто возникает ничто. Ничто, возникающее из этого ничто!

Карл: Еще бы!

Миссис Анджелина: Ты начинаешь таким образом…

Карл: Нет, я не начинаю. Пока есть идея «ничто», есть что–то. Ничто — это слишком много.

Миссис Анджелина: Это уже слишком много. Что–то…

Карл: Пока есть ничто, есть что–то. Из пустоты возникает форма. Поэтому даже идея «пустоты» создает форму. Ты не можешь избежать этого.

Ничто не является одинаковым. Можешь придумать еще одну концепцию о том, что все уникально, каждый момент уникален настолько, насколько это возможно. Поскольку Я всегда абсолютно уникально в своем выражении, то все, что появляется, никогда не одинаково. Скуки не существует.

Скука возникает только в тот момент, когда появляется история переживаний и тебе хочется сравнивать. В тот момент ты — это собака, ты — сама скука. Потому что ты все записываешь в историю своего существа, и ты хочешь сделать ее важной или не важной, но все, что появляется из этого, ловит тебя в капкан одиночества. Это скучно. «Обладатель одинокого сердца». Франческо! Развлекается.

Франческо: О, я не знаю.

Миссис Анджелина: Neti–neti не такое.

Карл: Да, но кого это беспокоит?

Миссис Анджелина: Никого не беспокоит.

Карл: Но ты беспокоишься, что тебя это не беспокоит?

Миссис Анджелина: Никто не беспокоится.

Карл: Нет?

Миссис Анджелина: Нет проблем. Все, что я слышу или вижу, я никому не могу передать словами.

Карл: Ой!

Миссис Анджелина: Нет проблем.

Карл: Звучит хорошо.

Миссис Анджелина: Возможно…

Карл: Возможно.

Миссис Анджелина: Это не определение, когда ты можешь сказать: «О, возможно, это еще одна концепция, еще одно одиночество, еще одна скука, еще один учитель, рамка, определение чего–то». Через секунду все меняется. Тогда я могла бы сказать: «Да, наверное, это так, поэтому я могу следовать этому хорошему и завтра». Но на этот раз все иначе.

Карл: Не спрашивай меня.

Миссис Анджелина: А кого мне спрашивать?

Карл: Понятия не имею. Я не пастор, совершающий миропомазания.

Миссис Анджелина: Когда мне хочется миропомазания, я не прихожу сюда.

Карл: Видишь?

Миссис Анджелина: Возможно, я поищу другую возможность.

Карл: Много возможностей. Подтверждаю[60].

Миссис Анджелина: Безвременное время прошло очень быстро. Один день очень короткий.

Карл: Какой день?

Миссис Анджелина: С ночи до восхода солнца и до заката. Так быстро.

Карл: Или очень медленно, хм? (птицы чирикают громче)

Это свадьба или что–то такое! (тишина) Ну, все в порядке?

(тишина)

Миссис Анджелина: Мне не нравится тишина.

Карл: Кому не нравится?

Мэри: Ты нас держишь.

Карл: Да. Если сделаешь движение, то не увидишь. (тишина)

Эмма: Я поражаюсь, что ты каждый день по два часа говоришь о том, о чем невозможно говорить. Это чудо.

Карл: Да, если бы «я» мог делать это. Это поразительно, невероятно, как Невероятная Индия. Это блеф.

Эмма: (со смехом) Это блеф?

Карл: Ага, это блеф.

Миссис Анджелина: Только не говори, что это блеф.

Карл: Что?

Миссис Анджелина: Ты знаешь что: это не блеф.

Карл: Что не блеф?

Миссис Анджелина: Некоторые моменты, некоторые проявления, то, что можно воспринимать, возможно, это не бла–бла. (тишина)

Карл: (потирая руки и хлопая) Нет вопросов? Тогда мы закончили? О'кей. Спасибо.

Группа: Спасибо.

Франческо: Так могу я коснуться твоих стоп?

(смех)

ВСЕГДА «ВОПРЕКИ», НИКОГДА «БЛАГОДАРЯ», ИЛИ КОНЕЦ «ПРИЯТИЯ» Январь 21, 2004

Сознание неистощимо

Луиза: Ты кланяешься ей. Очень мастерски.

Карл: Фу.

Луиза: Nicht[61] «фу» — кланяешься[62].

Карл: Вечно ты издеваешься. Приятных вещей ты мне никогда не говоришь.

София: О да. Редко. (смех) Ты никогда не говоришь приятных вещей.

Группа: Оу!

София: Я просто делаю то, что ты говоришь. Вот и все. Ничего более.

Карл: О'кей. Ты получаешь то, что заслуживаешь, я знаю. Звучит хорошо. Ты видишь? Ей видно? Нам видно?

Женщина: (пытливо) Видно что–нибудь?

Луиза: (со смехом) Видно что–нибудь!

Карл: Осталось еще две минуты. Мы можем немного развлечься. Все хорошо?

София: Лучше не спрашивать.

Карл: О, мне нравится спрашивать. Ладно. Тот же порядок, что и каждый день — никакого порядка. Если вы пришли в первый раз, это как вопрос–ответ. Просто и без формальностей. У кого есть вопрос, на него, может быть, будет ответ.

Франческо: И «может быть» — это правда!

Карл: Франческо!

Франческо: Ты сказал мне только десять процентов.

Карл: Я тебе ничего не даю.

Франческо: Я говорю — о нет! — я снова начал. (смех)

Карл: Ты обещал себе не разговаривать?

София: Он сказал: «Я ни о чем его сегодня не спрошу!»

Франческо: Мы сейчас начинаем, нет? (смех)

Луиза: Кажется, что, если есть ясные указания, от одного до десяти, или если есть убеждение — какое угодно… кажется, что все просто, когда есть структура. Если бы ты дал нам указания от одного до десяти…

Карл: Указания?

Луиза: Почему жизнь кажется такой простой, когда следуешь определенным инструктивным правилам? Например, покупаешь аппарат, читаешь инструкцию, и она сообщает тебе, как его включить — бум — он работает.

Карл: Мануал. Тебе нужен «ман–у–эль». Мануэль. (смех)

Луиза: Так, Карл, путаница начинается только тогда, когда нет инструкции, нет структуры и рекомендаций.

Карл: Да, это хорошо.

Луиза: Почему это хорошо?

Карл: Потому что то, что может запутаться, должно запутаться. То, которое есть ты, никогда не может запутаться ни в одной путанице. То, которое остается, тотальный остаток, всегда есть То, которое никогда не может быть, никогда не было и никогда не будет сбито с толку какой–либо путаницей.

Луиза: (со смехом) О'кей, pass auf?[63]

Карл: Ты сама напросилась! (смех)

Луиза: Всегда так: ах да, ах да, о'кей, о'кей, спасибо, спасибо, а потом — бум! Конец.

Карл: Да, в том–то и дело.

Луиза: Аппарат сломался.

Карл: Все это не ради того, чтобы дать тебе какие–то техники и занять твое время на годы вперед, чтобы ты выбралась из той скуки, в которой находишься, и тебе было, чем заняться. Это неподходящее место. Бум–бум–бум.

Луиза: Бум–бум. Да.

Карл: Ответ прост: то, чем ты являешься, ты не можешь найти во времени, или в пространстве, или в каких–то обстоятельствах. Поэтому любая техника хороша, она заполняет твое время, однако она не даст тебе то, что ты есть. Так что же делать? Хорошо: от одного до десяти — а дальше? Досчитаешь в обратном порядке до одного, а дальше? Ты снова считаешь, один, два, три, десять, а дальше? Опять обратно. Бесконечно.

Луиза: Происходит постоянное колебание туда–сюда легкого и трудного, легкого и трудного.

Карл: Существует легкость и существует болезнь. Легкость и болезнь[64]. Здоровье и заболевание идут рука об руку.

Луиза: Хм.

Карл: Заболевание, которое можно вылечить, всегда возвращается. Ты спрашиваешь о технике, чтобы освободиться от болезни неведения, но неведение, которое может уйти, может вернуться.

Луиза: Ха!

Карл: Так что с этим делать? Ты все равно будешь зависеть от чего–то, что должно уйти. Вообрази себе свободу и зависимость от того, что что–то должно уйти ради свободы, чтобы свобода могла быть тем, чем она является, — хороша идея!

Луиза: Да.

Карл: Тогда это будет твоя свобода, потому что у тебя есть техника, к которой можно вернуться. Ты положишь ее себе в карман — и что тогда? «О, это тот, кто обладает свободой!» Надеюсь, что нет. Это и есть «и тогда».

Луиза: И тогда у меня снова начнет болеть голова, а ты говоришь, что передачи не существует. (смеется) Знаешь, я прямо сейчас снова это чувствую. А ты говоришь, что нет такой вещи, как передача или излучение шакти.

Карл: Нет, это не передача.

Луиза: Тогда что это? Почему я чувствую это прямо сейчас, когда ты говоришь со мной, и это идет, идет и идет?

Карл: А я это вижу, вижу и вижу.

Луиза: Да, да, а потом — бум!

Карл: Это не передача, ведь я говорю с Тем, которое есть ты, а не с призраком. Поэтому я ничего не передаю. Мне не нужно никуда проникать, поскольку я говорю с Тем, которым являюсь. Передачи не существует, не существует передатчика и не существует принимающего.

И в этом отсутствии передатчика и принимающего пробуждается жизнь. Это ты ощущаешь как шакти, жару, жар тела. Затем начинается сопротивляемость третьего глаза. Тогда из–за этого жара или энергии у тебя начинается головная боль или мигрень, которая возникает из–за отсутствия передатчика и принимающего, поскольку в каждой клетке пробуждается осознанность самой жизни. И тогда сопротивление контролера приносит головную боль.

Луиза: Сопротивление контролера?

Карл: Потому что ты хочешь контролировать, ты хочешь контролировать свою энергию; эта идея «моей энергии», это «я» — всегда идея контроля. Поэтому, что бы ни возникало, ты хочешь сделать это своей энергией, своей системой контроля, ведь так? Тогда начинается сопротивление, и ты становишься маленькой трубой, и энергия должна пройти сквозь маленькую трубу, и тогда это превращается в головную боль. С контролем ты хочешь сузиться. Когда ты контролируешь, ты узок. Но сделать с этим ничего не можешь.

Луиза: Нет. Только дышать.

Карл: Только дышать. (оба смеются) Нет, говорю тебе, я пережил пять лет мигрени, и знаю, откуда она появляется. Но когда она ушла, она просто ушла. Потому что вместе с контролером уходит все. Остается просто тотальная открытость всех частей, когда наступает это приятие безо всякой системы контроля.

Я ощущаю твой жар здесь и сейчас, всю эту энергию, но она не беспокоит это (указывает на тело), чем бы она ни была. Она входит и выходит, как волны энергии. Но это не моя энергия или что–то еще. Она просто приходит и уходит.

Контролирование, контролирование. (Луиза глубоко вздыхает) Напряженное. У вас есть вопросы об этом?

Матильда: Да, мне интересно, почему не действует аспирин?

Карл: Не действует. Потому что это не химическая штука, которую можно устранить с помощью другой химии. Нет, я пытался. Когда была мигрень, я перепробовал все. Забудь об этом. Гомеопатия, аллопатия, бла–бла–бла. Антипатия.

Роза: (со смехом) Антипатия!

Карл: Да, симпатия также не сработала.

София: Значит, контролер может потерпеть неудачу — или нет?

Карл: О, это было благодаря Махабхарате, увиденной по телевизору. Вся эта тема свободной воли, и вся эта история с Кришной, и, в конечном итоге, прохождение небес и ада с Юдхиштхирой и полное отождествление себя с Юдхиштхирой, с этим персонажем. И потом, не желая оставаться на небесах, потому что на небесах были только враги, он отправился в ад, и Кришна спросил его: «Мог бы ты принять ад навеки? Есть ли хоть какое–то желание избежать этого и осталось ли в тебе стремление избежать то, что есть ад, что есть отделенность?»

Это было просто абсолютным «нет». «Я абсолютно изжил это стремление». И тогда, в этот момент, наступило тотальное приятие, тотальное разрушение, крушение контроля.

София: В тотальном «нет» было приятие.

Карл: В тотальном «выхода нет». Был ад, и не было желания выбираться из него, просто больше не было никакой идеи выхода. «Если должно быть так, то это так. О'кей».

Абсолютное приятие, даже без произнесения слов. В абсолютном приятии контролера нет. А без контролера всякое сопротивление и вся мигрень исчезли в тот самый момент и больше не возвращались.

Но не благодаря чьему–то добровольному решению избавиться от этого. Приятие есть тогда, когда оно есть, а не благодаря какой–то технике, которую ты делаешь, потому что любая техника, которую ты используешь, направлена против этого. Всякий раз, когда ты пытаешься контролировать приятие, ты хочешь, чтобы оно стало твоим приятием. Ты хочешь контролировать даже приятие, и тогда оно сужается еще больше.

Поэтому я и говорю, что все техники в определенном смысле направлены против приятия. Потому что все, что ты делаешь, направлено против него. Ты хочешь контролировать его своей техникой. Ты хочешь сделать его своим приятием. Так ты все больше и больше становишься контролером. Ты даже становишься богом, авсипаром вселенной, когда контролируешь это. Потому что у сознания нет пределов контроля. Поэтому ты даже становишься великим богом вселенной, но ты по–прежнему «обладатель одинокого сердца».

Пит: Существует эта воображаемая личность, которая занимается всем этим поиском и попытками контроля… Возможно, было бы полезно просто сказать этой личности: «Да, занимайся своими поисками, продолжай попытки контроля»… до тех пор пока она просто не разрушится, знаешь? Просто продолжай попытки…

Карл: Нет, она не может разрушиться, потому что это уже сознание, а сознание неистощимо. Если бы оно было похоже на личность, которую можно исчерпать, потому что в ней присутствует личностная энергия, которую можно исчерпать, то было бы легко. Существует техника йоги, в которой можно полностью использовать эту личностную энергию. Но поскольку личность уже является самим сознанием, она неисчерпаема, потому что это неисчерпаемая энергия.

Существует абсолютное сознание, и тебе не исчерпать его. У него всегда найдется очередное средство, чтобы избежать истощения. Внезапно открывается второе дыхание, и третье, и пятое дыхание и все, что угодно, — для этого поиска.

Пит: Разрушения никогда не происходит.

Карл: Разрушения никогда не будет, потому что разрушаться нечему. Существует абсолютное сознание, и идея сознания настолько реальна и настолько абсолютна — ты не можешь исчерпать эту идею. Потому что даже эта идея абсолютна.

Все те идеи истощения — они срабатывают внутри определенных рамок. Скажем, ты бегун. У тебя может быть идея о том, что ты выдохнешься через сорок миль, или пятьдесят миль, или десять миль, или одну милю, или даже через сто метров. Но марафонец после двадцати километров может остановиться на передышку, и тогда он чувствует, что не может даже идти, но внезапно возникает мертвая точка, момент приятия, и он снова бежит, словно вообще не бежал до этого.

Никогда не знаешь… Эта энергия — столь загадочное, столь чудесное, столь магическое нечто. Неисчерпаемое. Если это должно случиться, если суждено случиться тому, что ты снова должен побежать, ты побежишь, и побежишь, и побежишь.

Пит: Подобно многим, я проделал большое количество садхан, а потом, похоже, наступил кризис, когда я понял тщетность этого, понимаешь? Но ты говоришь, что, как только ты делаешь передышку, тот маленький воображаемый человек выпрыгивает и начинает снова выполнять свои садханы. Или, может быть, не начинает. Может быть, он пробуждается?

Карл: Может быть, нет. Я не знаю. Не потому, что ты выполнял садхану, ты откажешься от этого. Если так должно случиться, то это будет похоже на высказывание Раманы: «Благодаря своему везению я пришел в этот мир и сразу, одним лишь „Кто я?“, оказался в Том, без необходимости проделывать сначала что–то другое». Так что никогда не знаешь. Это тайна. Абсолютная тайна. В ней нет правила. Абсолютная «бесправильность».

Я бы сказал, нет ничего, что ты мог бы заключить в рамку какого–то правила или техники. Ни в чем нет никакого «благодаря». Есть только «вопреки». В любой момент это может абсолютно измениться, превратившись во что–то другое. Это не похоже на движение из А в Б со всеми промежуточными техниками, когда ты исчерпываешь свои садханы и становишься более сознательным, и тогда ты более осознан, бла–бла–бла, карточный домик рассыпается — нет. Ты должен быть вопреки исканию, вопреки садхане, а не благодаря прекращению чего–либо. Снова и снова я вбиваю это: что вопреки знанию или незнанию, ты есть, что ты есть, не «благодаря».

Знание ты можешь достигнуть, оно все равно вторично. Так что забудь о нем. То знание, которое приходит благодаря отсутствию ума или пустоте ума, опять обусловлено.

Пит: Но это разрушение, когда ты становишься абсолютно обнажен и способен пройти сквозь игольное ушко… я не говорю, что благодаря садханам можно достичь чего–то… но иногда момент той наготы наступает, когда ты проделал множество садхан, ты все излил, но все это обернулось для тебя большой неудачей, и вдруг ты достигаешь этой наготы, наступает момент, когда ты понимаешь…

Карл: Каждую ночь ты обладаешь этой наготой в глубоком сне. Так что ты мог бы выполнять садханы, чтобы спать. У тебя есть снотворное и техники для сна в глубоком сне? Погружение в глубокий сон происходит благодаря твоим садханам? В глубоком сне никто не беспокоится о садхан ах, знании или незнании или чем–то еще, что появится в следующий момент, потому что нет беспокоящегося, нет вопросов и ответов. Так ты выполняешь садханы, чтобы уснуть?

Пит: (со смехом) Если только бодрствование является садханой. Я не знаю. Когда я высыпаюсь, мне нужно какое–то время побыть в состоянии бодрствования, прежде чем я снова смогу уснуть.

Карл: Значит, из–за того, что ты спишь, ты снова просыпаешься. Звучит хорошо. «Я сплю, чтобы снова проснуться, и я просыпаюсь, чтобы я снова мог уснуть». Бесконечный круг: ты истощаешь себя, чтобы снова уснуть. Это садхана, подобная духовной технике. Ты используешь эту технику, чтобы истощить себя, дабы лучше спать, чтобы потом проснуться со свежими силами для работы. Звучит хорошо.

Но это есть, как оно есть. Посмотри на мир. Так много великих мастеров уходили в самадхи осознанности, порой на тысячу лет, но потом они снова просыпались и работали. Этот сон наполнен всеми видами пробуждения, и истощения, и восстановления, и делания, и неделания. Твоя идея «тотального ухода из–за исчерпанности» не работает. Ты не можешь исчерпать то, чем ты являешься. Это всегда звучит мило, хорошо и очень логично, только не работает. Это работает, если ты хочешь купить мерседес, или приобрести новый дом, или достичь другой цели, вроде этой. Ты можешь использовать пошаговый «от А до Б» подход, чтобы достичь ее. Но не То, которое ты ищешь.

Поэтому этот драгоценный ум, этот драгоценный интеллект ты можешь выкинуть в ближайшую помойку, потому что для Того он не сработает. Но это красиво, а? Что он не работает. У тебя есть инструмент, ты можешь его использовать, хотя он все равно не работает. Ладно. Ты играешь с ним. Ты играешь с умом, играешь с интеллектом, играешь с садханой — это медитация. Ты просто играешь. Ты развлекаешься.

Ты Само–развлекаешься только тогда, когда не получаешь от этого никакого результата. В тот момент, когда у тебя появляется ожидание результата, ты работаешь, и тогда ты действительно работаешь в поте лица. Тебе даже хочется получить результат становления тем, что ты есть. Бог ты мой! «Это будет мое Я. Я достиг себя». Что это было бы за «Я», которое ты мог бы достичь?

Чарльз: Ограниченное «Я».

Карл: Да. Относительное «Я», относительная свобода, относительное — что угодно. Ограниченное, ограниченное, ограниченное. И что? Так что такое эта «личная свобода»? Идея. Просто идея. Она приятна, но не имеет никакой ценности. Ты все равно существуешь «вопреки», не «благодаря» твоему деланию или неделанию. Если ты увидишь это, если ты действительно увидишь, что ты есть вопреки твоим садханам, вопреки тому, что ты сделал или не сделал, вопреки твоим грехам или не грехам, вопреки твоей вине или не вине, действительно вопреки, всегда вопреки, никогда «благодаря», — то это уже свобода. Бог ты мой.

То, которое есть Я, не знает Я

Матильда: Так это можно увидеть?

Карл: Конечно, это можно увидеть. Ты можешь увидеть, что ты не можешь быть тем, что можешь увидеть. Это есть пребывание Тем, смотрящим на себя. Когда ты являешься Тем, которое смотрит на себя, в этом видении себя нет абсолютно никакой идеи о том, чем оно является и чем не является. Ты просто существуешь в качестве этого видения, безо всяких концепций того, чем ты являешься и чем не являешься. Ничем из того, что ты видишь, ты не можешь быть. Как ты можешь не видеть этого, если ты всегда видишь это?

Ты всегда переживаешь что–то, но ничем из того, что ты переживаешь, ты не можешь быть. Потому что то, что ты переживаешь, не является вторым, оно пребывает во времени, это идея, образ. Но глаз того, кто смотрит, — этот глаз, который есть само зрение, не может увидеть себя. И что? Ты можешь только видеть, но ты не можешь быть тем, что ты видишь.

Но для того, чтобы видеть, ты должна быть. Это бытие обнажено. Поэтому ты принимаешь любую оболочку видения, ты одета в то, что воображаешь себе. Но это всего лишь одежда. Ты — постоянная нагота, хотя и облачаешься в концепции, ошибочно принимая эти образы за реальность и одеваясь в них. В это тело одето то, что ты есть, но тело износится, как и любая другая одежда. Ты надеваешь его, и ты снимаешь его, но все равно остаешься обнаженным бытием. И что? Нет ничего плохого в теле или в другой одежде, но рассматривай это как приправу![65] Но если ты будешь считать приправу реальной, то окажешься в салате. (смех) Нет? В весьма большом салате!

Матильда: Не надо отождествлять себя с ним.

Карл: Даже это является концепцией.

Матильда: Да. Например, вместо того чтобы идти в храм, я иду на рынок, и я знаю, что охотнее пошла бы в храм, для своей головы, но я иду на рынок и просто делаю то, что делаю. У меня нет выбора. Я это делаю. Я понимаю, что лучше бы мне пойти в храм, но сейчас я здесь, на рынке. И я это принимаю. И тогда это легко.

Карл: Нет. Не в твоих руках принимать это. Это все равно личностное приятие, которое ничего не значит. Временное маленькое приятие какого–то видения — это понимание умом.

Но я говорю о пребывании Тем, которое существует до всякой идеи, пребывании этим приятием, у которого нет второго, поскольку нет никакого второго, чтобы его принимать. Об этой безусильности твоей природы, этой обнаженности я говорю, а не о каком–то понимании того, что «вопреки желанию быть там, я тут». Я не говорю об этом «вопреки». Нет, оно появляется и исчезает. Не волнуйся. Его вообще нет. Я говорю о том, что такое само понимание, само знание, которое никогда не исчезало.

Знание того, что ты существуешь, какими бы ни были идеи или концепции, — это знание о бытии никогда не исчезало. Поэтому ты никогда не утрачивала это абсолютное знание того, что ты есть. Оно есть вопреки всякому относительному знанию или незнанию, не «благодаря». Это приятие твоего бытия Тем, которое есть приятие. Поскольку это абсолютное знание никогда не утрачивалось, ты пребываешь в Абсолюте, но не посредством знания или незнания.

Матильда: Это то, что я имею в виду. Ты не можешь знать этого, как и не можешь не знать.

Карл: Да. Ты — это парадокс. Ты не можешь не знать этого, но ты не можешь ни знать, ни не знать. Знание и незнание существуют, потому что ты есть. Так что, вопреки знанию и незнанию, ты есть. Это абсолютное бытие. Поэтому вопреки относительному или неотносительному бытию, ты есть То, которое есть абсолютное бытие.

Относительное бытие или неотносительное бытие, ограниченное или неограниченное существует, потому что ты есть, но ты понятия не имеешь об ограниченном или неограниченном, потому что даже идея о неограниченном бытии является ограничением. Какое бы определение ты ни дала, ты создаешь себе рамку. Но чтобы создать себе рамку, ты должна существовать до нее. Поэтому я прошу тебя быть до того, что уже является концепцией «я», даже осознанности, быть Тем, которое является этим абсолютным «до» — с ним я говорю, только с этой обнаженностью.

Так что, вопреки твоему пониманию, вопреки твоему маленькому приятию, ты есть. Не «благодаря» ему. Маленький личный покой может иметь место. Или свобода. Но эта маленькая личная свобода или покой снова исчезнут. Ты можешь подумать, что это выход, но это не так.

Луиза: Это весьма кстати. Как маленький ящик с инструментами.

Карл: Звучит хорошо.

Луиза: Если ты находишься в стрессовой ситуации, ты можешь обратиться к нему. Знаешь, это своего рода удобно. Если ты находишься в стрессе и знаешь, как расслабиться, то это весьма кстати.

Карл: Да, звучит хорошо. Но то, что может расслабиться, все равно очень напряжено. Даже в личностном расслаблении ты уже ожидаешь возвращения к стрессу. Я говорю о том абсолютном расслаблении, где нет второго, где не остается никого, чтобы быть в напряжении, в каких–то взаимоотношениях.

Луиза: Но, тем временем, что делать?

Карл: Тем временем? Не существует того времени.

Луиза: (со смехом) Тем временем, я не могу продолжать жить вот так!

Карл: Время очень подлое, я знаю[66]. Время означает, что существует второй. А за вторым приходит секунда[67], а за секундой появляется час, а за часом — год, и бла–бла–бла. Так с первой секунды начинается время.

Чтобы увидеть первую секунду (второго), оставайся в Том, которое пребывает до второго, до образа. Тогда ты увидишь, что время — это твое дитя, а не ты — дитя времени. В этом разница. Может быть время или не–время, и все эти переживания и образы, но все они — твои дети. Ты — не дитя времени.

Ты пребываешь до этого абсолютного Источника, в котором появляются все образы, но сама ты не имеешь обличья, поскольку ты не можешь вообразить себе, что ты такое. Все, что ты можешь себе вообразить как второе «я», — в тот момент, когда появляются «я» и «я сам», уже это «я» является ложным. Начинается ложь, а ты становишься лжецом. Поэтому все, что исходит от тебя, оказывается ложью. Это правда?

Луиза: (со смехом) Хорошо. Да!

Карл: Видишь, ложь тебя не волнует, но из–за истины ты чрезмерно суетишься. Поэтому я называю тебя абсолютным лжецом, которым ты и являешься. Все, что исходит от тебя, есть ложь. Поэтому ничем из того, что от тебя исходит, ты не можешь быть. Это просто отражение, аспект, и он ничем не отличается оттого, что ты есть, но это не то, что ты есть, ибо ты есть вопреки ему. Но это прекрасно. Это свобода. Что делать? Представь себе, что ты могла бы контролировать себя, как ты пытаешься делать сейчас. (Луиза смеется)

София: Карл, ты сказал, что нужно просто увидеть. Это подразумевает интуицию.

Карл: Да.

София: Это «расщепленная секунда»? Тебе нужно просто увидеть.

Карл: Просто увидеть. Не «тебе нужно просто увидеть». Просто увидеть. Когда ты просто видишь, нет никого, кто придумывает концепцию о чем–либо. Просто увидеть, потому что это видение существует до времени и не–времени. Когда ты просто видишь, то просто являешься Тем, которое суть само восприятие, а ты первичен по отношению ко времени, которое является проявлением в Том, что есть ты. Все, что появляется и исчезает в тебе, подобно простому появлению и исчезновению теней. Но ты есть бесконечный свет, мимо которого проходят все тени. И что?

Франческо: Так сложно понять, что ты имеешь в виду, говоря «просто увидеть».

София: Это восприятие?

Карл: Возможно.

Австралиец: Ты имеешь в виду видение без видящего?

Карл: Да, потому что внутри абсолютного восприятия возникает воспринимающий. То есть, этот переживающий, пробуждающийся по утрам, возникает в Том, которое есть само восприятие. Ты — абсолютный воспринимающий, который никогда не является частью того, что ты можешь воспринять. Отделенный воспринимающий, «я», и какое–либо тело, образы возникают в Том, но ты никогда не являешься частью явлений. Так что будь Тем, которое есть самое видение.

Видящий всегда появляется позднее, всегда вторичен. Но сначала есть видение, а затем возникает «видящий» как идея. Так не будь идеей, будь Тем, которое первично по отношению к идее. Первичным по отношению к идее «я» является То, которое есть «я», которое переживает «я». Сначала есть само видение, а затем возникает видящий, или «я». Так будь Тем, которое есть само Сердце, в котором появляется «я».

Франческо: Слишком, слишком, слишком…

Карл: Слишком что? Это очень легко!

Франческо: Нет, это слишком сложно помнить. Скажем этому «пока–пока».

Карл: Ты никогда не сможешь помнить. Бог ты мой.

Франческо: О Боже, ты каждый день говоришь, и я не помню, что ты говорил вчера! Каждый день по новой, и каждый день я думаю: «Что это значит? Я не помню, что ты говорил вчера».

Карл: Смотри на красоту того, что ты не можешь помнить вчерашний день или даже предыдущий момент.

Франческо: Это тяжело.

Карл: Если только ты пытаешься помнить, то тяжело. Если ты видишь, что помнить нечего, то это прикольно, прекрасно!

Франческо: Но ради чего здесь сидеть? Мне нужно помнить, чтобы понять, что ты говоришь.

Карл: Но тебе не нужно понимать. (строго) Я говорю тебе снова и снова: тебе не нужно ничего понимать!

Франческо: Да, я знаю, но для меня это нормальное состояние! (смех)

София: Значит, в этом восприятии нет наблюдающего?

Карл: Даже за наблюдающим ведется наблюдение.

София: Да, о'кей.

Карл: То, которое является наблюдающим, не знает никакого наблюдающего. Можешь назвать его «абсолютным наблюдающим», но абсолютный наблюдающий не знает никакого наблюдающего. Поэтому то, что является идеей «наблюдающего», появляется в абсолютном наблюдении. Звучит хорошо.

Роза: Это как младенец, который ничего не знает, а просто открывает глаза?

Карл: Нет, даже до него. Потому что даже у младенца уже есть представление о бытии. Это представление о бытии уже вторично.

Аико: Оно уже ложь.

Карл: Оно уже ложь. Оно ложится. Нет, ты не можешь поместить это ни в один объект или обстоятельства. Это всегда первично по отношению ко всем обстоятельствам, даже обстоятельствам первого представления о бытии. До этого первого состояния «я», первой младенческой «я» — осознанности находится то, что ты есть в качестве Сердца.

Ты не можешь поместить это ни в какие обстоятельства, чтобы сказать: «Когда я был младенцем, мне жилось лучше. Я снова хочу быть младенцем». Ты по–прежнему жаждешь особых обстоятельств; ты думаешь, что в этих особых обстоятельствах тебе будет лучше. Ты должен быть тем, что ты есть, самим Сердцем, в котором проявляются все эти состояния, но ты никогда не являешься проявлением.

Так что в любых обстоятельствах тебе нужно быть тем, что ты есть. Когда ты являешься только тем, чем являешься в особых обстоятельствах, вроде пребывания младенцем, ты снова обусловлена. А То, которое есть Сердце, никогда не может зависеть ни от каких обстоятельств. Поэтому я предлагаю тебе быть Тем, которым ты являешься, будучи Тем, которое пребывает до всего, что ты можешь себе вообразить.

Роза: Это уносит меня далеко отсюда.

Карл: Нет. Ты лишь хочешь понять это.

Роза: Да, точно.

Карл: Тогда вокруг сердца у тебя образуется узел. Ты хочешь превратить это в свое понимание. Поэтому, опять–таки: ты хочешь контролировать себя. Это же неизбежно.

Роза: Старая история.

Карл: Старая история. Это называется «сердечным узлом» — попытка, намерение контролировать себя с первым желанием познать себя. С первым желанием познать себя ты выходишь из рая абсолютного «незнания» того, что ты есть. Ага, стресс. Как только ты делаешь попытку познать себя, ты создаешь второе «я». Ты воображаешь себе второе «я», которое можно было бы познать, и уже это является разделением.

Но первого представления, первого пробуждения к этому желанию ты не можешь избежать. Ты не можешь не желать желание. Поскольку желание приходит из безжеланности, ты не можешь не желать желание, желание познать себя.

Роза: Значит, здесь даже не нужна смелость?

Карл: Нет.

Роза: Уже это является ощущением.

Карл: Ничего не нужно. Все, что ты создаешь, появляется из идеи желать или контролировать себя. Тогда тебе что–то нужно. Но если ты пребываешь в тотальном понимании того, что есть бытие, ты никогда не будешь контролироваться Тем, которое есть бытие, поскольку не существует второй версии бытия. Ты есть То, которое не имеет второй версии бытия. Аллилуйя. Что делать?

Эта бесконтрольность — рай. Но любая попытка контролировать себя — и ты оказываешься в аду. Ты становишься дьяволом, который хочет контролировать Бога. Существует дьявол в «я» или «я» в Боге. И «я» — это дьявол, а Бог должен контролироваться дьяволом, «я». Так возникает ад с первой ложью и первым лжецом, «я». Все, что появляется из него, — ложь.

Роза: Тогда это первородный грех, я полагаю?

Карл: А ты — первородный грешник. Тебе некого больше винить. Ты можешь винить только себя. Но это было бы глупо.

Роза: Но это тоже твое «я».

Карл: Это не мое «я».

Роза: Это «наше я»

Карл: Это даже не «наше я».

Роза: Это мое «я»?!

Карл: Это особенно твое «я»! (смех) Пока ты видишь в этом свое «я», «наше я», все это появляется из тебя. Но я понятия не имею, откуда это все появляется.

Роза: Но «меня» нет.

Карл: Нет? Кто тебе сказал?

Роза: Ты.

Карл: Я? Даже Я не существует, говорю тебе, потому что даже «Я» — это идея. А для того, что ты есть, нет даже Я. Есть тотальное отсутствие Я. То, которое есть Я, не знает Я, так что же делать? Не существует меня, не существует тебя, нет даже Я. Поэтому нет моей сумки или твоей сумки. Сумка общая. Отсумись. Отцепись[68]. (смех)

Франческо: Выпей.

Карл: О, и снова знаменитый напиток. Сегодняшний выглядит очень хорошо.

Тереза: Цвет изменился.

Карл: Вчера он был похож на лимонад, но этот коричневый. Полезно для здоровья. Аллилуйя.

Франческо: Ты положил сахар?

Карл: Нет, это чай или что–то вроде того. Что это?

Мужчина, который приготовил напиток для Карла: Сок нони.

Женщина: Сок номи. Тропический?

Карл: Но–ми?[69]

Моника: Но–ми! Наконец–то мы знаем секрет! (громкий смех)

Тереза: Мы можем пойти и купить его!

Карл: Это сок «но–ми». Его можно купить в Рамана–супермаркете. Не в ашраме, а в магазине через дорогу.

Идея «лучшего» уже намного хуже

Лиз: Карл, у меня есть вопрос, который крутится у меня в голове. Я не могу найти ответ, который бы удовлетворил меня, так что я уверена, что ты с ним разберешься. Чем является то, что реинкарнируется? Если мы никогда не рождались и никогда не умрем — плод выходит, Я уже ждет, чтобы просто занять место внутри плода, и потом взрослого, и так далее? Мне вот интересно, что, черт возьми, реинкарнируется, и почему нас это волнует?

Моника: Да, точно.

Лиз: Если Я не может родиться и не может умереть, что реинкарнируется? Ум?

Карл: Тенденции. Действие–реакция сознания трансформируется бесконечно. Можно назвать это «кармическим сознанием», «кармической энергией». Цепная реакция энергии. Поэтому здесь и сейчас присутствует инкарнированное сознание.

Моника: Желания?

Карл: Все есть сознание. Нельзя сказать, что инкарнируются желания.

Лиз: Тогда молекулы, которые все время сцеплены вместе?

Карл: Не молекулы! Сознание как То, которое является молекулами, энергией бытия, которая есть «чистая шакти», можно так сказать, или «сознание», как угодно.

Лиз: Мы не получаем ту же саму вещь — то же «я» не возвращается к той же связке молекул? Это просто нужно использовать, пока оно проходит через тело.

Карл: Какое тело?

Лиз: Оболочку.

Карл: Это тело является молекулами, но они вроде «информации» — в каком сне? Не существует молекул, из которых что–то строится. Где те молекулы, из которых ты построена? Сделай шаг назад, еще и еще, и вообще ничего не обнаружишь.

Весь научный мир на протяжении столетий хочет найти вещество, но до сих пор не обнаружено никакого вещества. Так что к черту вещество. (смех) Сначала найди то, что инкарнировало, и тогда мы поговорим о том, что это такое. Но поскольку никто никогда не находил того, что инкарнировало, то это не имеет значения.

Лиз: Это действительно не имеет значения, я знаю. Просто мой ум продолжает перекатывать это. Никак не хочет отпустить.

Карл: Наслаждайся.

Лиз: Не давай угаснуть.

Карл: Почему бы не поразмышлять об этом? Если бы ты увидела, ты бы размышляла о веществе, но поскольку ты не можешь найти вещество, то это не важно.

Лиз: Действительно, не важно. Я думаю, дело в том, что старая концепция о том, как это работает, мне больше не подходит, поэтому мне нужна новая концепция.

Карл: Твою буддийскую натуру не перебороть. Нет, я не знаю.

Лиз: Я вижу, что я делаю. Убивается старая концепция, и я хочу, чтобы новая заняла ее место.

Карл: На ее место ты хочешь что–то получше.

Лиз: Хочу другую. Эта пустота очень тяжела.

Карл: Только что–то получше может заменить «так себе» концепцию.

Лиз: Что–то подходящее.

Карл: До сих пор ты находила только «так себе».

Лиз: Я ничего не находила!

Карл: Да, но «ничего» не может заменить что–то, потому что «ничего» это опять что–то.

Лиз: Может быть, присутствие в пустоте, присутствие в ничто поможет.

Карл: Нет.

Лиз: У меня должно быть что–то?

Карл: Нет, нет. Ты должна стать самой пустотой.

Лиз: Это требует некоторого времени.

Карл: Это не требует времени. Это есть здесь и сейчас. Никогда не требуется время, чтобы быть Тем, которое есть пустота. Но чтобы стать пустотой, возможно, понадобится вечность, потому что ты никогда не сможешь стать пустотой. Здесь и сейчас ты являешься пустотой, и в этом нет времени. Будучи Тем, которое есть пустота, ты являешься Тем, которое есть полнота. Но не благодаря тому, что ты становишься пустотой, ты делаешься полнотой.

Если ты попытаешься стать пустотой, ты никогда не достигнешь ее. Всегда один будет лишним — тот, кто является пустотой. И от того, которого никогда не было, ты не можешь отделаться.

Лиз: Здесь ничего нельзя сделать.

Карл: Я не знаю. Даже это «ничего» — уже слишком много. Сначала найди того, кто вообще что–то сделал, кому нужно что–то сделать. Когда ты не находишь его, когда путем вопроса «Кто я?» ты не находишь то Я, которое сделало или не сделало что–то, когда присутствует абсолютное ненахождение того, что ты есть, остается свобода, покой абсолютного бытия, которое даже не знает, что оно существует. Но не благодаря чему–то, что ты можешь достичь. Schief [70]. В meine schiefe Lage [71]. (смех)

Просто сумей увидеть здесь и сейчас то, что есть. Есть переживающий, который переживает то, что можно переживать. Все то, что я только что описал, вроде переживания образа, возникает в Том, которое есть ты. И в этом нет ничего правильного или неправильного. Это просто переживание Того, которым ты являешься в любом образе и форме. Так что же делать? Поскольку здесь и сейчас нет ничего инкарнированного, где эта идея «реинкарнации»?

Лиз: Это просто еще одна концепция, просто еще одна идея.

Карл: Нет, простейший путь найти то, что реинкарнировалось, — это не найти То, которое инкарнированно здесь и сейчас. Обещаю, что ты не найдешь того, чем являешься, ни в одних обстоятельствах. Так что, если ты не найдешь То, которым являешься, ни в одних обстоятельствах, ни в одной форме, ни в чем, — кого тогда волнует, что ты найдешь? Ты обнаружишь, что не можешь найти то, что ты есть. Какой парадокс, а?

Лиз: Я знаю. Это всегда парадокс.

Карл: Так что ты выиграешь всем этим знанием мира, пониманием физики и того, как это работает или не работает, что такое реинкарнация и все такое?

Лиз: Ты прав. Это не имеет значения, это просто убивает другую концепцию. Еще одна концепция — «реинкарнация» — исчезла. Или готова уйти.

Карл: Ты готова уйти? (смех)

Лиз: Нет, концепция! Я не ухожу.

Карл: Она ищет улетающий самолет. Это всегда звучит так, словно шаг за шагом можно уменьшиться, можно достичь чего–то. Опять–таки, это концепция. Это идея. Ты не можешь достичь «достаточно малого», чтобы быть тем, что ты есть. Все знание о мире, все, что ты можешь знать, не может удовлетворить тебя.

Луиза: И, тем не менее, кажется, что становится лучше и лучше, когда ты движешься по этому пути, чем бы ни был этот путь, по которому ты движешься. Я имею в виду, именно так я переживаю это путешествие. Оно становится все лучше и лучше.

Карл: Но то, что может стать лучше, может снова испортиться. Эта идея «лучшего» уже намного хуже.

Луиза: Но не на глобальном фоне.

Карл: Каком глобальном фоне?

Луиза: Эти триста шестьдесят градусов, вверх и вниз, вперед и назад, есть некоторое…

Карл: Улучшение?

Луиза: Нет, я бы не назвала это «улучшением», вообще–то. Возможно, извне это выглядит даже хуже, но есть ощущение или образ — я не знаю, что это, но есть субстанция, структура. Ощущение приятнее. Я чувствую себя сейчас лучше, чем когда я сидела с Ошо. Я чувствую себя лучше сейчас, нежели когда была суицидальным подростком.

Карл: Это другие гормональные обстоятельства. Другие гормоны управляли твоею жизнью тогда. Теперь гормоны, возможно, немного поспокойнее. (смех)

Луиза: Конечно.

Карл: Я серьезно.

Луиза: Кажется, что…

Карл: Так проявляется сейчас относительный покой.

Луиза: Относительный покой. Ладно.

Карл: Появляется больше личностного покоя, потому что гормоны успокаиваются. После менопаузы и чего–то такого, они всегда…

Мэри: Мен–пауза![72] (смех)

Карл: Пауза от мужчин!

Лиз: После менопаузы ты становишься светлее.

Карл: А последнее просветление приходит, когда ты отправляешься в могилу. Вспышка фотографа. Нет. Все равно есть что–то, что можно найти в царстве земного мира. Ты можешь стать спокойнее благодаря чему–то, но я никогда не имею в виду этот покой. Ты можешь стать очень гармоничной, но это — вопреки тому.

Луиза: Да.

Карл: Вопреки тому, ты — Тефлон. Даже этот покой не прилипнет к тебе.

Только ум тревожится из–за ума

Клара: У меня есть вопрос. Во мне сидит постоянный докладчик. Он докладывает все. Изменения, бла–бла–бла, все.

Карл: Докладывает: «Сейчас покоя больше, чем вчера». (смех)

Клара: И так без перерыва. Он оставляет меня в покое во время сна, но даже во сне я просыпаюсь все с тем же парнем. Но у меня вопрос: у тебя такое осталось до сих пор?

Карл: Дьявол в горле? Который все время разговаривает со мной? Да, разницы нет.

Клара: Кто этот незваный гость?

Карл: О Боже. Гость, которого ты не приглашала. Что ты делаешь с гостем, которого ты не приглашала и от которого не можешь избавиться?

Клара: Это ужасно.

Карл: Только потому, что ты хочешь избавиться от этого гостя.

Клара: О!

Карл: Просто позволь ему разговаривать, делать «ежедневный доклад». «Есть, сэр». Что делать с гостем, от которого ты не можешь отделаться, ведь ты говоришь, что не можешь отделаться от этого докладчика. В тот момент, когда тело пробуждается, начинается доклад. «Как ты спал? Что тебе снилось? Что случится сегодня? Бла–бла–бла». Что с этим делать?

Ты убиваешь его своей осведомленностью. Ты осведомлена об этом докладчике. Потому что дьявол ничем не отличается от того, что ты есть. Это переживание того, что ты есть. Ты делаешь доклад самой себе. Разницы нет. Все есть Сердце. Все есть Я. Когда есть второе Я, оно ничем не отличается от первого Я. Это просто два проявления первого и второго.

Есть взаимодействие в качестве сознания. Это игра. Актерство. Одна роль — докладчик, а вторая — «я». Но по сути своей оба есть Я: Я, говорящее от лица «я», и Я, говорящее от лица перманентного докладчика.

Ты убиваешь их обоих, когда видишь, что по сути они ничем не отличаются от Того, которым ты являешься. Когда ты видишь, что все является Тем, которое есть ты, тогда переживающий, переживающий то, что ты переживаешь в виде докладчика, ничем не отличается. По сути разницы нет. Так в чем проблема, когда докладчик что–то докладывает? Может свобода быть потревожена свободой?

Клара: Нет.

Карл: Нет, видишь? Свобода — это все, что есть. Нет ни одного момента без свободы. И в этой свободе существует образ переживающего и докладчика, существует взаимодействие сознания. И что? Что с этим делать?

Клара: Просто оставить его у себя в голове?

Карл: Кто беспокоится?

Клара: Я!

Карл: Ага, «я». Так что не так с этим «я», которого беспокоит что–то еще? Только то, что ты принимаешь себя за «я», а что–то еще — за второго. Тогда все становится врагом.

Из первой лжи о том, что ты существуешь, из этого первого «врага» ты попадаешь во враждебную ситуацию. В тот момент, когда ты оказываешься якобы рожденной, ты создаешь шесть миллиардов других, и эти шесть миллиардов других являются врагами. Поскольку первое «я» уже есть враг. Поэтому, будучи первичной по отношению к первому «я», ты первична по отношению к тем шести миллиардам — не знаю чего — образов. То есть, все они живут благодаря тому, что ты есть, но ты живешь не благодаря им.

И что тогда делать с этим первым «я» и теми шестью миллиардами других, если ты не можешь избавиться от них? Раз ты — это беспомощность, которая не может не воображать себя тем одним и шестью миллиардами другими, раз ты не можешь не пробудиться к осознанности «я», а затем к «я есть» и к миру, раз ты не можешь не творить, будучи Тем, которое абсолютно, Тем, которое есть проявленность, — что же делать?

Австралиец: Выпей еще пива.

Карл: Выпей пива, да. И тогда тебе явится Шекспир[73]. Когда это исчезнет, и Шекспир исчезнет, когда не будет вопроса «быть или не быть?»…

Клара: То есть, это означает, что докладчик всегда будет присутствовать? Я имею в виду, я слышала, что мистики говорят о состоянии «не–ума»…

Карл: Да, если бы ты признала себя в этом «я», в докладчике, во всем, что ты переживаешь, не считая это чем–то отличным оттого, что ты есть. По сути своей ты есть То, которое является переживающим, переживающим то, что переживается, поскольку ты — это То, которое есть. В Том никогда не было никакого ума, ничего не было, ничего, что может потревожить тебя, поскольку То, которое является самой свободой, не может быть потревожено свободой.

Эта свобода суть отсутствие второго. Поэтому все, что есть, является развлечением с помощью говорения, Я говорит с Я. И что? Само–развлечение. И кому тогда нужно, чтобы Я заткнулось? Какому второму Я?

Что обладает «не–умом»? Абсолютный не–ум присутствует, если ты видишь, что все, что есть, есть Я и пребывание им. Будучи в абсолютной степени тем, что ты есть, ты являешься Тем, которое есть само бытие. Итак, ты — это То. Никогда не было, никогда не будет никакого ума. Тогда что такое не–ум? Нет ни ума, ни не–ума. Оба являются идеями.

И кому нужен «не–ум»? Уму. Только ум тревожится из–за ума. Не обращай внимания! (смех)

Все, с чем ты сталкиваешься, исходит из этой идеи о том, что чему–то требуется изменение, что–то должно быть другим ради того, что ты есть. Все это появляется и уходит и не может уничтожить тебя, поскольку ничто никогда не могло сотворить тебя. И что теперь?

Клара: Может быть, мне стоит попробовать кофе вместо чая.

Карл: Гроб?[74] (смех) Говорю тебе, в тот момент, когда ты думаешь, что живешь, ты делаешь шаг в гроб и умираешь. Любая идея о том, что ты жива, делает тебя мертвой. Так что эта идея о жизни, о рождении — это «гробовая» идея. Она сразу же становится твоими похоронами. Любая идея о том, что ты живешь, — это самоубийство. Ты делаешься объектом. Ты переходишь из абсолютного бытия в относительную идею «я живу». Поэтому все это — гроб. Все обитатели его — трупы.

Аико: Пападжи говорил «кладбище».

Карл: Кладбище, да, страна теней для трупов — этих образов.

Луиза: Из страны теней в страну милости.

Карл: Это страна милости, поэтому она пуста.

Луиза: Безумие.

Карл: Это то, о чем Иисус сказал: «Пусть мертвецы хоронят мертвецов». Не беспокойся. Идеей о том, что ты инкарнировалась, что ты рождена, ты убиваешь себя. Поэтому рождение — это видение того, что то, что ты есть, никогда не рождалось. Это второе рождение того, что ты есть.

Луиза: Это вспоминание.

Карл: Вспомнить все. Должен прийти Шварценеггер? Нет, оставь губернатора в Калифорнии. (смех)

Рождение подобно идее Кришны. Даже Рамана говорил об этом. Второе рождение твоей абсолютной природы — это видение того, что то, чем ты являешься, никогда не рождалось. Любая идея, которую ты создаешь о себе, всякое определение себя убивает тебя. Поэтому каждый момент, когда ты не являешься этим Абсолютом — этим абсолютным «не–знанием» того, что ты есть и что не есть, — каждый момент, когда ты отождествляешь себя с чем–то с помощью того или иного определения, является самоубийством. «Привет, само–убийство!» — «Привет, труп!». О, это не так уж и плохо. (смех)

Лиз: Ты не оставляешь нам надежды, Карл.

Карл: Надежды? Никакой надежды. Но это не новость.

Луиза: (со смехом) Не так плохо. Но и не так хорошо!

Карл: Это не хорошо и не плохо, в этом хорошая сторона дела.

Лиз: Никакой божественной любви, никакого приятия, никакой реинкарнации. Нет ничего.

Карл: Никакого выхода.

Тереза: Никакой лучшей жизни, никакого расслабления.

Моника: Никакого просветления.

Тереза: Никакого улучшения.

Карл: Я бы сказал, что ты не можешь сделаться более просветленной, чем ты уже есть.

Моника: О Боже!

Карл: Тебе всегда хочется большего.

Моника: Нет, лучшего!

Карл: Лучшего просветления. (смех) Нет, все сводится только к этому самому уму, к идее обладания. Если ее нет, то никому нет дела. Есть беззаботность. Но в тот момент, когда ты отождествляешь себя с чем–то, появляется «мое». Это «мое» появляется из рождения, из разделения. Ты создаешь «мое бытие». И тогда все, что ты ни делаешь, — это желание улучшить это бытие, которое принадлежит тебе. Такова природа этого.

Но все, что ты можешь улучшить, мертво. Пусто. Все это секонд–хэнд. Тряпье. Все еще болит голова?

Луиза: Вот сейчас все нормально. Именно в данный момент все в порядке.

Карл: Именно в данный момент все прошло. Мгновенное изгнание.

Луиза: Наказание?[75]

Карл: Наказание контроля. Головной болью.

Луиза: Ты сейчас опять над этим работаешь, а?

Карл: Я над этим работаю? (смех)

Моника: Он отослал бы ее обратно.

Карл: Нет, я испытываю сильное сострадание к этому. Обычно я действительно ничего не делаю. Но это достаточно сложно.

Никто не может выдержать этого. Когда есть кто–то, кто ничего от тебя не хочет, ничего не хочет дать, ничего изменить, ничего делать, то для личности действительно сложно пребывать в этом. Потому что это худшее, через что может пройти личность. Никто ничего от нее не хочет. Тебе не нужно ничего менять, тебе не нужно улучшать, тебе не нужно ничего делать — это словно убивает тебя. Это убивает идею «тебя, которому нужно что–то делать». Ты оказываешь отчаянное сопротивление, потому что это забирает все твои идеи о жизни, о бытии личностью, которой нужно совершенствоваться. На тебя нет никакой реакции. Тебя даже не знают.

«Кто вообще этот парень? Он не разговаривает со мной. Поговори со мной!» «Нет. Я тебя даже не знаю». «Признай меня! Скажи мне, что я созрел. Скажи мне, что, возможно, я неудачник, все, что угодно, но только поговори со мной. Скажи мне, что что–то должно измениться во мне, потому что, если я могу измениться, значит, я все еще живу. Но ты говоришь со мной так, словно я уже мертв». «Да, ты мертв!»

Луиза: Да, похоже на то. Творение этого молотка отвлекает на себя внимание, так что я ощущаю его в своей системе тело–ум. Знаешь, это как отпечаток. Иначе, возможно, я бы ничего не чувствовала. Это как фокус с ощущением манипуляции.

Карл: Что?

Луиза: (со смехом) Всякий раз, когда я думаю, что сижу на ней — тыдым–тыдым–тыдым! — я сваливаюсь с этой лошади. Неоседланная лошадь скачет галопом обратно в пустыню!

Карл: Лошадь просто исчезает под тобой. Бог ты мой, ты — это летающий ковер. Ты не можешь нигде приземлиться. Подушка для бытия.

Луиза: Питомец?[76]

Карл: Питомец бытия. Петаль[77]. Хм.

Абсолютный контроль означает быть бесконтрольностью

Джеймс: Карл, возвращаясь к тому, о чем ты говорил в начале, — о видении. В этом видении «я» и вселенная исчезают, правильно?

Карл: Есть только То, которое суть само бытие, потому что когда ты являешься Тем, которое есть видение, тогда ты все, что есть, — разделенности нет. Когда ты являешься Тем, которое есть переживающий, ты — То, которое переживает и является переживанием, поскольку ты и есть это абсолютное переживание.

Ты — это То, которое есть переживающий, но сам ты — не переживающий. Ты есть То, которое есть личность, но ты — не личность. Ты — То, которое есть тело, но ты — не тело. Так что, если ты — это То, которое есть, тогда ты являешься тем, что является переживающим, переживанием и тем, что переживается, — в присутствии этого и одновременном отсутствии. Тогда нет разницы. В присутствии того, что есть мир, или в отсутствии мира только То, которое есть, есть.

А То понятия не имеет о бытии или небытии Тем. Точно так же можно сказать, что ты — это То, которое есть видение, но ты не являешься видением: ты — То, которое есть видение. И будучи Тем, которое есть видение, ты являешься тем, что является видящим, и тем, что является целым миром. Потому что все, что есть, есть Сердце. Поскольку ты — это То, которое есть мир, ты больше не знаешь мира, потому что все, что есть, есть то, что есть ты. И в этот момент ты — не видящий, не видение и не то, что видимо, поскольку ты есть То, которое есть. В присутствии и в отсутствии. Разницы больше нет.

Для того чтобы существовать, переживающему требуется наличие переживания и того, что можно переживать. Но То, которое есть переживающий, не нуждается в присутствии переживающего переживание, бла–бла–бла. Оно абсолютно не обусловлено никакими обстоятельствами. Все обстоятельства нуждаются в обстоятельствах, переживающему требуются обстоятельства переживания, но То, которое является переживающим, не нуждается ни в чем.

Это слишком сложно, а?

Джеймс: Да, я что–то совсем запутался.

Карл: Вообще–то это просто. Просто быть этим, но не понимать.

Джеймс: Невозможно понять.

Карл: Но «невозможно» — это еще одно слово ума. То, что является абсолютным духом, не имеет границ понимания.

Джеймс: Да.

Карл: В понимании беспредельного духа, или разума, больше нет «я». «Я» живо только тогда, когда есть пределы понимания, а ум может существовать, только если у него есть предел. В беспредельном разуме, или духе, ума больше нет.

Это вроде того, о чем она говорила, — тотальный «не–ум». Потому что в абсолютном, безграничном разуме, или духе, никогда не было никакого ума. Ум просто подобен одному аспекту понимания, того абсолютного понимания. Ум просто означает ограничение, предел понимания. Но у понимания никогда не было никаких пределов, поскольку «предел» — это только аспект переживания предела. Этого предела никогда не было, разве что в качестве проявления ограничения в Том, которое безгранично, которое первично.

Укрощение быка, контроль ума происходит не путем контроля, а простым пребыванием тем, что ты есть. Ты есть то, что ты есть, само бытие, в нем никогда не было и никогда не будет никакого ума. Ум — это просто образ, подобный сновидческому образу или форме, его никогда не существовало. Но не благодаря контролю ума, контролирующему ум, потребности в «не–уме» и бла–бла–бла — абсолютный контроль означает быть бесконтрольностью, быть Тем, которое есть само бытие, у которого нет второго. В Том невозможен никакой контроль.

Контроль присутствует только в идее «второго я». Но когда есть видение, что второе «я» — это только идея, образ, фантом, — что контролировать? Фантом ты в любом случае не можешь контролировать. Анна, все в порядке?

Анна: Да, в определенном смысле. Но я сегодня слишком вялая, так что…

Карл: Ого. Сегодня день Шивы. Очень вялый.

Анна: Именно так.

Карл: Луны нет. Сегодня луна Шивы.

Лиз: Луна Шивы? Такой не существует!

Мистер Айер: Новолуние.

Карл: Или можно сказать «безлуние». В следующем месяце будет праздник Махашиваратри (ночь Шивы). Большой.

Лиз: Ты останешься на него?

Карл: Нет, я как раз в этот день улетаю. Я бы предпочел не оставаться, потому что будет весьма многолюдно. Маха случается каждые двенадцать лет?

Мистер Айер: Каждый год.

Карл: Каждый год. Каждые двенадцать месяцев.

Мистер Айер: В каждом месяце есть Шиваратри, но именно в этом месяце Шиваратри празднуется.

Карл: Да, это маха. Каждые двенадцать месяцев, двенадцатую луну или тринадцатую луну. Тогда приезжает много народу.

Мистер Айер: Но не издалека. Обычно из соседних деревень. Не такая уж и большая толпа.

Карл: Не такая большая, как на Дипам (фестиваль Огня).

Мистер Айер: Нет.

Карл: Но все равно достаточно, я думаю.

Тереза: В прошлом году я была на Шиваратри в Варанаси. Там была процессия садху, слонов и все такое.

Карл: Большой праздник.

Лиз: Это что–то особенное.

Карл: Так что же делать? Я помню, три года назад, когда умер Йоги Рамсураткумар… Три или четыре года назад?

Франческо: Три.

Карл: Три. Аппараты были отключены.

Тереза: В день Шиваратри?

Карл: Ага.

Моника: О, правда?

Карл: Чтобы сделать это как можно более благоприятным. Это абсолютное учение о беспомощности. Йоги Рамсураткумар, величайший мастер сиддхи в Индии, был прикреплен к аппаратам и отключен от них в благоприятный день. Не мог принять никакого решения, да его это и не волновало, поверь.

Франческо: Ну, а какой день нравится тебе?

Карл: Мне? Ну, любой, какой нравится тебе.

Франческо: Завтрашний? (смех)

Карл: Если найдешь штепсель.

Франческо: Ты не поверишь, но это возможно. Все может измениться. Все еще слишком много. Все еще. О Боже.

Карл: Однако, возвращаясь к беспомощности, — это действительно сродни великому учению, абсолютному учению. Быть величайшим мастером на всем свете и лежать там в абсолютной зависимости от машин, чтобы потом ученики решили, когда выдернуть штепсель, дабы сделать это очень благоприятным… Там лежала сама беззаботность: даже рука поднималась с помощью шнура. Ведь вокруг него был дом из стекла: каждый мог нанести визит. Приятное зрелище, а?

Франческо: Я ходил.

Карл: Это было здорово! Мне понравилось.

Франческо: Энергия была хорошей.

Карл: Да, но видеть такое! А потом, когда он умер, труп сидел в кресле, а вся комната была наполнена синевой, абсолютно синей энергией, этой космической энергией. (,присвистывает) Это было здорово. Слон вырвался на свободу из трупа.

Миссис Анджелина: Карл, апперцепция происходит вопреки моему видению или нет?

Карл: Ты имеешь в виду, вопреки действию или не–действию видения?

Миссис Анджелина: Да.

Карл: В отсутствие того, что можно воспринять, остается просто то, что можно назвать «пустотой» или тотальным отсутствием всякого сновидения. Но ты по–прежнему являешься абсолютным сновидящим. А затем, при пробуждении к осознанности, начинается сновидение с относительным сновидящим. Абсолютный сновидящий — это всегда та апперцепция, в которой возникает воспринимающий. С воспринимающим приходит восприятие и то, что можно воспринимать, «я есть такой–и–такой». То есть, эта апперцепция, То, которое есть само Я, с восприятием, или процессом восприятия, или без него, есть то, что есть. Воспринимающему нужно воспринимать.

Миссис Анджелина: То есть, когда ты говоришь: «Просто смотри»…

Карл: Когда есть видение, просто смотри, но не будь видящим.

Миссис Анджелина: Ладно.

Карл: Просто смотри. Смотрящий есть только тогда, когда он дает определение тому, что видит. Так и определяющий, как видящий, определяет то, что отделено, что видимо.

Миссис Анджелина: Видящий всегда присутствует?

Карл: Не всегда. Нельзя сказать «всегда». Этот абсолютный видящий, То, которое существует до относительного видящего, не появляется и не исчезает. Но отделенный видящий, который есть тогда, когда есть видение и то, что видимо, — непостоянен. Поэтому То, которое пребывает до относительного видящего, в котором возникает этот видящий, который видит то, что видимо, является тем, что ты называешь «апперцепцией».

Можно сказать, что здесь и сейчас находится то, чем ты являешься, воспринимающее то, что может быть воспринято, а тем, что составляет часть этого восприятия, что является относительным воспринимающим, ты не являешься. Ты не отличаешься от него, но это уже фантазия — фантазия о видящем, который видит то, что видимо, или о том, что вообще не поддается воображению. Все эти воображаемые образы подобны сновидческому воображению Я-реализации, которой ты не можешь избежать.

Будь Тем, которое существует до того, что можно увидеть. Это то, что Мейстер Экхарт называл «оком Бога». То, что видит око Бога, не отличается от Того, которое есть Бог, но это не то, что есть Бог. Поэтому даже видение не является тем, что есть Бог. Ты не можешь дать этому определение. Оно близко к осознанности или состоянию холста, который пребывает вне времени или не–времени. В нем возникают все идеи, но само оно никогда не движется. Это что–то вроде указателя на То, хотя, по существу, не является им. Это даже за пределами холста или же первично по отношению к холсту, являясь Тем, которое есть холст, но не являясь ни холстом, ни тем, что на нем изображено. Есть вопросы?

Немка: Ich verstehe leider kein Wort. Ich kann kein Englisch [78].

Карл: А, звучит хорошо. Она в самой хорошей ситуации, в какой только можно быть. Она не понимает по–английски. (смех)

Лиз: До нее дойдет лучше, чем до нас.

Карл: Говорю тебе, многим бы хотелось оказаться на ее месте, подальше от пекла. Ya, genie est einfach. Просто наслаждайся. Ich wei niemals was ich sage. Я сам не знаю, что я говорю. Но это действительно рай, когда не знаешь, что говоришь. Это не имеет абсолютно никакого значения. Это тотальная бесполезность. Я абсолютный Irrer[79] – сумасшедший. Абсолютно сумасшедший.

Лиз: Но я наслаждаюсь каждой минутой этого.

Моника: Должна быть какая–то награда, иначе бы мы этого не делали.

Карл: Если То, которое есть Я, хочет, чтобы Я, чем бы оно ни было, помогло ему вспомнить, и ради этого помещает Я напротив Я, только чтобы увидеть, что ему и не надо ничего вспоминать, чтобы быть Я… если это награда… (присвистывает) звучит хорошо.

Чарльз: Ты мог бы как–нибудь дать целый сатсанг на немецком, чтобы все мы, не говорящие по–немецки, смогли извлечь пользу. (смех)

Карл: А на следующий день на японском.

Чарльз: На зулу!

Моника: На суахили!

Тереза: На тарабарщине.

Карл: Да я постоянно говорю на тарабарщине. На вавилонском.

Тереза: Или на обезьяньем языке. И–и–о-о–а–а!

Карл: О, тебе нужно пересесть сюда! (смех)

Тереза: Я видела фильм «Грейсток: Легенда о Тарзане», а после него заговорила на языке обезьян. Мне очень понравилось. Ты перестаешь думать. Просто выражаешь себя: а–а–о-о!

Карл: О, они достаточно похотливые, поверь.

Чарльз: Не пробуй это здесь с нами. Они могут понять!

Карл: Тереза, ты слышала? Не делай этого в Тируваннамалае, они могут тебя понять!

Тереза: Да, там, где я живу, на крыше полно обезьян, и я наблюдаю за ними, и это похоже на «у-о»!

Карл: Лучше говори на иврите. Ой–йой! Вопросы? Ты не скопила ничего за последние дни? Ты пришла без кучи вопросов ко мне?

Лиз: Она осторожна.

Карл: Она оставляет их дома, где они в безопасности. (смех)

Нет ни одного мгновения без Того, которым ты являешься

Мистер Айер: Ты можешь что–нибудь рассказать о своем взгляде на мистические силы йогов, например Йоги Рамсураткумара? Он вернул здоровье многим людям.

Карл: Я бы сказал, что его обвиняют в этом, но он здесь ни при чем.

Мистер Айер: Прошу прощения?

Карл: Можно сказать, что здоровье имело место, но не благодаря Йоги. Это простое совпадение. Исцеление приходит из того же источника, что и болезнь, а не от Йоги. Он никогда ничего не возвращал, и он всегда указывал на это. Можно назвать его «Божественным ребенком», но это просто означает, что он является Тем, которое есть абсолютный Источник вселенной. Но все происходит не из–за этого.

Абсолютный сиддха — а ты им являешься, этим абсолютным Источником, который есть само приятие или сама Милость, — это Источник всего. Это Источник как болезни, так и здоровья. Благодаря ему все приходит, но ты не можешь сказать, что именно, — ничего особенного из него не появляется. Тебе нужно смириться с тем, что ты есть Источник войны и мира, всякого уродства и красоты — всего: ты — Источник этого.

А Йоги Рамсураткумар был указателем на это: быть беспомощностью, которая суть абсолютный Источник всего, что ты можешь себе вообразить. Но из–за этого не происходит никакого особого исцеления или еще чего–то. Это даже создает болезнь, поверь.

Мистер Айер: Подобные вещи не происходили с Раманой или Нисаргадаттой Махараджем. Только в случае Йоги сталкиваешься с подобными вещами.

Карл: Я не читал книг Йоги или того, что он говорил. Я просто смотрю в То, что он есть, или был, или олицетворял собой. И для меня, когда я встретился с ним и рассмотрел его, он олицетворял собой ту самую беззаботность или беспощадность бытия. Он не олицетворял собой все то, что было о нем написано, — нищего, или мастера сиддхи, или я не знаю, что еще.

Мистер Айер: Вот один пример. Мой брат посещал его каждый вечер лет десять–пятнадцать назад. Как–то вечером он сказал: «Свами, меня не будет здесь несколько дней, потому что мне предстоит операция на горле». Йоги спросил его о проблеме, и брат объяснил. На что Йоги ничего не сказал. Он просто подозвал его и благословил. На следующий день тот отправился на операцию. Перед операцией его предварительно осмотрели и не обнаружили ни единой причины для операции. Поэтому его отправили домой.

Карл: Магия.

Мистер Айер: Он сразу же приехал из Пондичерри, чтобы повидаться с Бхагавсшом и рассказать ему о том, что случилось в больнице. Тот сказал: «Я все знаю. Ступай домой, прими это и приходи, пожалуйста, завтра».

Карл: Подобное рассказывают об Иисусе и других.

Мистер Айер: Да. Иисус тоже много занимался целительством.

Карл: И, тем не менее, исцеляет не он.

Мистер Айер: Это то, что я не могу понять.

Карл: Окончательное исцеление дает тебе абсолютное знание о том, что ты есть, знание о твоем бытии Тем, нерожденным, никогда не умирающим, — а не исцеление некого тела. Потому что то исцеление, то указание на природу Сердца, которым ты являешься, и есть абсолютное исцеление. Исцеление тела, возможно, является побочным эффектом или чем–то вроде этого, но чье бы тело ни было исцелено, сейчас оно мертво. Это временная корректировка.

Все подобные чудеса и сказки — тоже временные, относительные, вроде потрясающего шоу Дэвида Копперфильда, который может заставить исчезнуть целый самолет, или Саи Бабы, который может произвести лингам. Что делать? Не важно. Ни то, ни другое не имеет значения. И то, и другое — волшебство сознания, которое может делать все, что угодно. Оно может заставить гору появиться и исчезнуть. Оно может заставить целую вселенную появиться и исчезнуть.

Что может быть более волшебным? Ты — абсолютный волшебник. Ты заставляешь появиться целую вселенную, просто принимая ее за реальность. Ты творишь все одним только взглядом на это.

Женщина: Это лила или майя?

Карл: Майя? Хьюго? Он здесь большой гуру, немецкий гуру. (смех)

Тереза: Эй, кто приходит и уходит? Хьюго.

Карл: Хьюго Майер. Хорошее имя. «Кто уходит? Майя»[80]. То есть, майя приходит и уходит.

Берта: А как насчет Карла? (смех) Ренц!

Карл: I rent and rend[81].

Мистер Айер: Другая вещь. Я слышал, что существуют добрые и злые духи, овладевающие людьми и контролирующие их действия. С такими вещами не сталкиваешься у Раманы или Нисаргадатты, но в случае некоторых йогов иногда с таким сталкиваешься. Как к этому относиться? Возможно ли, чтобы тебя контролировали другие сущности? Существует ли такое?

Карл: Если ты носишься с идеей, что был рожден, что вообще ты — существо и что есть другие существа, то пребываешь в стране теней, и другие духи будут контролировать тебя. Пока ты стремишься контролировать духов, они контролируют тебя. Пока существует второе «я», пока вообще существует «я» в виде призрака, ты окружен врагами, другими призраками. Ты полон призраков, ты создаешь шесть миллиардов призраков просто тем, что считаешь тот первый призрак — «я» — реальным. По–этому для тебя, который сам является духом, существуют хорошие и плохие духи. Пока ты остаешься духом, окруженным другими духами, для тебя существуют хорошие и плохие духи, подобно хорошим и плохим людям. Это просто различные области материи, личностные, духовные области, измерения. В этом сне есть все.

Все это приходит вместе с первым «я». С первым призраком ты создаешь всех остальных призраков. Ты окружен хорошими и плохими призраками, потому что у тебя есть потребность контролировать.

Но осознав, что первая «я» — мысль — это призрак, фантом, ты становишься первичен по отношению к ней, абсолютно первичен в тотальном отсутствии всякой идеи о том, чем ты являешься и чем не являешься. Тогда нет призрака, нет мира, ничего больше нет; только То есть то, что есть. Остальное — мимолетные тени или образы, появляющиеся, как сон, и даже сновидящий, «я», является сновидческой фигурой, появляющейся и исчезающей.

Но в тот момент, когда ты начинаешь считать этого первого сновидящего реальным, сновидение тоже становится реальным. И в этом сновидении существуют духи, призраки, хорошие и плохие парни, все, что угодно. То есть, все это зависит от первого, корневого «я».

Когда Йоги говорит тебе, что существуют хорошие и плохие духи и они могут овладеть тобой, то сам он — все еще призрак. Он может говорить только с позиции того, что знает. Всем, что он познал внутри этого духа — призрака, фокусника, чародея, бла–бла–бла, — он становится. Возможно, он способен контролировать энергию, возможно, он становится великим мастером чего угодно. Но это все равно…

Мэри: Проекция.

Карл: Проекция, в которой одна тень контролирует другую тень. Вот и все.

София: Но как насчет Раманы, который явился Пападжи и сказал ему…

Карл: Почему бы нет? Все правильно. Это не привидение, являющееся другому привидению, это просто один образ, возникающий перед другим образом в качестве некой подсказки. Вроде этой горы. Там есть гора? София, там есть гора? Один видит гору, а другой видит чистый свет. Какая разница?

Есть Рамана, есть свет, принимающий образ Раманы в качестве символа, как намек, как гора, являющаяся тотальным указателем, абсолютным указателем на То, которое существует до горы. Так что, если все бытие, То, которое есть само бытие, считает эту гору тотальным указателем на То, которое есть бытие, так что же? Когда образ Раманы становится символом для Пападжи в том явлении, так что? Поскольку тот образ был аспектом, он никогда не обладал жизнью, поэтому он не может умереть. Даже здесь и сейчас Рамана по–прежнему жив в виде образов.

Франческо: Да, но в той критической ситуации Рамана явился перед Пападжи и велел ему отправиться в Тируваннамалай и повидаться с Раманой.

Карл: Да, и что? Сознание не может этого сделать?

Франческо: Это помогло ему, потому что он ездил по Индии много лет в поисках гуру и не мог найти.

Карл: Он всегда танцевал с Кришной.

Франческо: Да, но это другое.

Карл: Что другое?

Франческо: Ну, Рамана явился прямо перед ним и велел ему ехать в Тируваннамалай.

Карл: И Рамана спросил его, где сейчас Кришна.

Франческо: Да, но когда Пападжи, собственно говоря, приехал в Тируваннамалай и оказался перед Раманой, то, как рассказывал Пападжи, Рамана посмотрел ему в глаза и дал ему возможность понять, чем он является.

Карл: Меня там не было.

Франческо: Меня тоже. Но я надеюсь.

Карл: Я надеюсь, что однажды это случится с тобой.

Франческо: Для этого я сюда и прихожу. Каждый день!

Мэри: Намекни, намекни!

Франческо: Посмотри мне в глаза! (смех)

Карл: Вопреки тому, что ты только что сказал, вопреки воплощению Раманы, вопреки горе или всему, что ты себе воображаешь, ты есть. Я могу только еще раз указать на это. Вопреки твоему пониманию этого «почему», ты есть, не «благодаря» ему. После этого не может быть большего понимания. Возможно, присутствует определенный контроль некого понимания неких обстоятельств, но он не может контролировать То, которое есть ты, в качестве Того, которое является пониманием.

Ты не можешь ничего добавить к абсолютному пониманию, которым ты являешься, посредством относительного понимания того, почему и к кому явился Рамана, и прочего тра–ля–ля.

Франческо: Да, но это просто приятно. Если бы я был в Италии, и Рамана оказался бы за дверью и сказал мне: «О, Франческо, как поживаешь?», то это было бы приятно, понимаешь? Это просто как «выпей еще кофейку».

Карл: Если бы это было так, то ты бы об этом не говорил. Я не говорю, что здесь есть что–то плохое или хорошее, я просто говорю, что нет ничего особенного в том, что у кого–то есть какие–то видения.

София: Значит, если тебе снится мастер, или происходит видение мастера, или присутствие мастера, это абсолютно то же самое?

Карл: Снова и снова я могу тебе только сказать, что не существует ни одного мгновения, ни одной вещи вне Того, которым ты являешься. А То есть сам мастер. Ты — это То, который является мастером. Мастер, которого ты можешь воспринять, — лишь простое отражение этого. Поэтому те образы, которые ты называешь своим мастером, остаются только образами. Но тот мастер, которым ты являешься, который присутствует в каждом данном моменте или обстоятельствах, — вне его что такое мастер? Тогда не было бы ни обстоятельств, ни явления Раманы, и не было бы сна о мастере и всем этом. Так что этот мастер, эта Милость, которая есть то, что есть ты, всегда здесь, не зная появления и ухода.

Какой–нибудь мастер образов, появляющийся и исчезающий, возможно, и оказывается приятным довеском или чем–то таким, но он не может ничего добавить к тому, что ты есть. Если ты наслаждаешься этим — о'кей. Но если ты превращаешь это в нечто особенное, в «мое» восприятие мастера и в «я избранный, потому что мастер приходит ко мне по ночам» и принимаешь это на свой счет, тогда ты снова в заднице.

Мэри: Это неверно.

Карл: Верно или нет. Ты просто принимаешь что–то на свой счет. Вроде опыта просветления. В тот момент, когда ты принимаешь его на свой счет, ты носишься по округе и хочешь продать его. «Мой опыт!» Это что? Но именно так оно и происходит.

Берта: Мы говорим о Том, в котором ты упрочен.

Карл: Нет, я ни о чем не говорю. Забудь!

Берта: Ты говоришь о чем–то таком, о чем невозможно говорить.

Карл: Вот и я говорю, что говорю о том, о чем не могу говорить.

Берта: Так делают все мастера. Это еще одно слово для «мастера».

Карл: Это твоя проблема, если ты называешь меня «мастером». Я не знаю никаких мастеров.

Берта: Но это то, что делают мастера. Они говорят о том, что не может быть выражено словами.

Карл: Да, я мастер разговора. (смех)

Тереза: Главный мастер.

Мэри: Никакой головы!

Карл: Я — месть немцев Голландии! (смех)

Моника: Нет, месть голландцев немцам! Наоборот. (смех усиливается)

Мэри: Кто–то на днях придумал красивый образ. Сказал, что Рамана Махарши и Аруначала — это одно и то же. Аруначала является потенциалом, тотальностью, электричеством, а Рамана — электрической лампочкой, кинетической, светом, излучением. И что они суть одно и то же. Я подумала, что сказано хорошо. Это всего лишь образ.

Карл: Симпатичный образ. Я бы сказал, что есть стабильный свет и струящийся свет. Это все. И то, и другое — свет. Вроде того, как гора Кайласа является домом Шивы, а эта (имеет в виду Аруначалу) — сам Шива.

Абсолютное «выхода нет» — это покой, все остальное — попытка бегства

Француженка: Касательно творения в том смысле, в каком ты это используешь: я творю мир с помощью органов чувств?

Карл: Нет, ты ничего не творишь. Ты не можешь творить то, что уже есть.

Француженка: Да, но ты говоришь, что мы являемся творцом.

Карл: Творец — часть творения. Идея Бога как «Творца» часть творения. Этот Бог—Творец часть проявления Я. Но не существует ничего сотворенного, поэтому нет никого, кто что–то творит путем направления внимания или видения чего–то. Есть только Я, только Сердце, но нет творца и нет творения. Поэтому ты никогда не сможешь ничего сотворить, направляя свое внимание на что–то.

Француженка: Раньше ты говорил, что взглядом ты создаешь, ты делаешь этот мир реальным.

Карл: Нет, путем принятия этого творца за реальность появляется творец и некое творение. Но, собственно говоря, все это есть Я, а Я бесконечно и никогда не появляется и не исчезает. Становясь творцом в качестве «я», полагая этого творца реальным, ты отделяешься оттого, чем уже являешься. Ты принимаешь образ, форму за реальность, но даже этот «Бог—Творец» является образом, простой идеей. Из той Безбоговости, которой ты являешься, из рая незнания ты вступаешь в некую идею.

Из этой идеи «творца» ты создаешь образы и формы. Ты становишься бесформенным сознанием — творцом, творящим все виды «ин–форма–ции». Но уже это является сном. Это подделка. Так что ты никогда ничего не творила, поскольку никогда не было ни творца, ни творения. Все, что есть, есть Сердце, или Я. И в Том нет ничего появляющегося и уходящего. Так что творения нет, равно как нет появления и исчезновения. Что с этим делать?

Француженка: Ничего.

Карл: Тогда ты видишь, что все, что исходит из того сновидящего, из представления об образе сновидящего, пробуждающегося утром, просто часть абсолютного сна, который существует абсолютно, не появляясь и не исчезая. Поскольку нет разницы между Тем, который является абсолютным сновидящим, и абсолютной реализацией, в этом нет возникновения и смерти. Ничего не происходит. Ничто никогда не сможет исчезнуть, ибо ничто никогда не возникало. Ничто никогда не было сотворено, поэтому нечему умирать.

Не существует даже иллюзии появления и исчезновения. Даже эта иллюзия бесконечна. Нет ничего, сотворенного тобой.

Француженка: Когда я говорю это, я — это не маленькое «я».

Карл: Большое «я». Гигантское «я». (оба смеются) Нет, То, которое есть Я, никогда ничего не создавало. Нет такой вещи, как творение или творец, в том, что является бытием. Есть только абсолютное бытие без возникновения и смерти. Ничто никогда не было создано кем–то, даже Тем, которое есть Творец. Все это суть сновидческая реализация, и этот сон предельно целен, являясь проявленностью, или реализацией, абсолютного бытия. Нечего видеть или понимать. Просто будь Тем, которое никогда не возникало, никогда не умрет, вечно нерожденным, которое никогда не было сотворено и не может ничего сотворить. (молчание)

Моника: А я думала, это все моя вина! (смех)

Карл: Но даже в том, что ты думала, что все это твоя вина, не было твоей вины. Это всего лишь тотальный указатель. И это покой. Все остальное — выдумка. Все остальное является, опять–таки, попыткой понять и контролировать то, что есть бытие.

Бытие, это мистическое бытие, тайну абсолютного бытия как таковую ты никогда не раскроешь. Ты должна быть ею. Когда ты являешься ею, нет ни знания, ни незнания об этом. Есть просто То, которым ты являешься, будучи тем, что есть. В Том никогда не было ничего созданного, или появившегося, или исчезнувшего. Ничто никогда не происходило с Тем, которое есть ты. Так что все эти события, сновидческие идеи, появляющиеся и исчезающие, не могут затронуть того, что есть ты. И только это является самим покоем. Все остальное — фикция!

Англичанин: Как тогда нам постигнуть этот покой?

Карл: Этот покой извечно постигнут и не нуждается в твоем постижении.

Англичанин: Как я пойму, что это так?

Карл: Здесь нет «как». Это никогда не произойдет во времени. Это никогда не вместится ни в одну идею. Этим никто никогда не будет владеть. Так что наготой бытия никто не может владеть. Ты должен в абсолютной степени быть ею. Ты должен быть этой наготой, которая есть абсолютное отсутствие всякого представления о том, чем ты являешься и чем не являешься. Ты являешься отсутствием отсутствия, которое суть всеприсутствие Того, которое есть само бытие и которое не знает переживания этого присутствия.

Англичанин: Похоже, в определенном смысле в качестве цели ты предлагаешь быть тем, что я есть, быть переживанием, пребывающим до феноменов.

Карл: Всем, от чего ты можешь уйти, ты не можешь быть. Ты не можешь уйти от существования. Поэтому ты не можешь не быть тем, что ты есть, но всем, от чего ты можешь уйти, ты не можешь быть.

Какие бы идеи ни появлялись и ни исчезали, это просто концепции. Они могут покинуть тебя. Веришь ты в них или нет — они все равно тебя покинут. Все, во что ты веришь, покинет тебя[82].

Для того чтобы ты мог верить или не верить, ты должен существовать до рождения. А То, которое пребывает до системы представлений о бытии и небытии, ты не можешь достичь. Но вопреки знанию или незнанию этого, ты являешься абсолютным знанием, никогда «благодаря» какому–то относительному большему или меньшему знанию. Поэтому, как я и говорю, ты не можешь не быть тем, что ты есть, ведь ты никогда не терял себя.

Англичанин: Но, ты понимаешь, мне так привычно… я чувствую, что мне нужна техника. Просто это так прочно укоренилось. Я не могу уйти от того чувства, что мне нужно знать, как это делать.

Карл: Хорошо. Можешь выполнять техники. Почему бы нет? Я ничего не имею против них.

Англичанин: Но ты вроде как говоришь, что никакие техники не нужны.

Карл: То, которым ты являешься, не нуждается ни в какой технике. А тому, чем ты не являешься, требуются все на свете техники, лишь бы выжить. (смех)

Это нельзя смешивать. Тому, которым ты являешься, никогда не требовались никакие техники, но ложному «я» требуются все техники, лишь бы только выжить. Поэтому все, что делает то ложное, любая техника поддерживает в ложном жизнь. Эта ложная идея «творца», «я есть», сознание, делает все, прибегает к любой тактике, чтобы выбраться из этого «тик–така». Но все попытки выбраться из «тик–така» прикрепляют «тик–так» ко времени.

Все, что ты делаешь ради того, чтобы выбраться из времени, гарантирует тебе пребывание во времени. И как личности, как «я», тебе приходится делать время реальным. В противном случае, больше не было бы никакого «я».

Англичанин: Да.

Карл: Так что, что бы ты ни делал, это система выживания.

Англичанин: Мда, я понимаю тебя, но это не срабатывает.

Карл: Нет, это никогда не сработает. Это щелчок. Никогда. Ты — это никогда–никогда! Но ты никогда–никогда не услышишь этот щелчок. Потому что, когда этот щелчок происходит, не остается никого, кто мог бы его услышать.

Англичанин: Это все равно что застрелиться? Ты не услышишь выстрел.

Карл: Что–то вроде того. Ты уже умер, прежде чем услышишь выстрел. (смех)

Звучит хорошо. Все всегда будет слишком быстрым или слишком медленным для того, что ты есть. Поэтому я говорю тебе, что ты не можешь не делать садхану, но, вопреки садхане, существует То, которым ты являешься. Садхана поддерживает жизнь в том, что делает садхану.

Англичанин: Почему бы нет?

Карл: Да, почему бы нет? Я просто указываю на то, что ты не можешь стать тем, что ты есть, прекратив выполнение садханы, точно так же, как с помощью садханы ты не можешь стать тем, что ты есть. И то, и другое нормально; ни то, ни другое не имеет значения.

В этом и прелесть, даже садханы. Ты делаешь ее, но она не делается «кем–то». Это просто Само–развлечение, всю дорогу. Это же медитация! Это свобода, даже в медитации.

Медитация происходит только тогда, когда нет ожидания результата. Без намерения больше нет личности. Поэтому, когда есть медитация, тогда уже присутствует абсолютное космическое сознание как То, которое есть сознание, медитирующее о Том, которое есть Я.

Но намерение — когда есть действие с намерением — превращает тебя в личность. Намерение поддерживает жизнь твоего «я», потому что в нем заложена идея преимущества: медитация ради получения чего–то — большей личностной свободы, покоя, всего, что можно назвать. В этом нет ничего неправильного или правильного. Я просто указываю на функционирование этого — этого переживания «я» [поднимает большой, указательный и средний пальцы].

Функционирование «я» имеет намерение поддерживать собственную жизнь. И тогда появляется «я есть», просто медитация без намерения [поднимает большой и указательный пальцы]. А до «я есть» есть «я», осознанность [поднимает большой палец], а до этого есть Сердце [кулак]. Сердце никогда не нуждается в «я», «я есть» и во «мне», но все это возникает в Том, которое есть Сердце. Ничто никогда не создавалось, потому что Сердце — это первое и последнее.

Поэтому в каждой области, в каждом измерении, в этом так называемом мире, времени все нуждается в намерении, потому что время есть только тогда, когда есть намерение. «Я» есть только тогда, когда есть намерение. Поэтому все, что ты делаешь, поддерживает в этом жизнь. Это система выживания этого [большой, указательный и средний пальцы]. Когда намерение отсутствует, остается бесформенное «я есть» [большой и указательный пальцы], медитирующее. Безо всякого намерения это поддерживает жизнь в «я есть». А до этого существует чистое сознание в качестве «я» [большой палец], просто осознанность. И осознанность поддерживает жизнь в осознанности, просто самопроизвольно.

Но до этого существует То, которое есть осознанность, То, которое есть «я есть» — ность, То, которое есть «я есть такой» — ность. Это [несколько раз сжимает пальцы в кулак и снова разжимает] всегда есть То, которое есть Сердце [кулак], а это [несколько раз сжимает пальцы в кулак и снова разжимает] — реализация этого [кулак], и разницы нет никакой.

Ты не можешь создать потребности в Том [кулак], которое никогда не нуждалось в «я» [большой палец] или в этом [большой и указательный пальцы], или в этом [большой, указательный и средний пальцы]. Но это [большой, указательный и средний пальцы] нуждается в намерении, это [большой и указательный пальцы] не нуждается в намерении, а это [большой палец] нуждается в бытии Источником намерения и его отсутствия. Поэтому вневременность создает время и не–время. Но безвременность уже нуждается в Том, которое есть безвременность, как и то, что есть не–время, нуждается в Том, которое есть не–время, и то, что есть время, нуждается в Том, которое есть время. А То — это Сердце. Очень просто! Так будь Тем, поскольку ты не можешь не быть Тем.

Англичанин: Да. Чтобы быть этим, надо быть этим.

Карл: Другого пути нет.

Лиз: Очень просто!

Ирландец: Это «не–намерение» поддерживает жизнь в «я есть»? Это происходит совершенно естественно. В этом нет усилия.

Карл: Да, но «нет усилия» нуждается в неусилии, чтобы быть неусилием.

Ирландец: Я этого не отрицаю.

Карл: Да, но это все равно определение — «неусилие».

Ирландец: Но я слушал то, что ты говорил: «не–намерение» поддерживает жизнь в «я есть».

Карл: Но «не–намерение» есть только благодаря тому, что существует намерение у «я есть такой и такой». Иначе бы ты не мог дать ему определение. Не–время есть только потому, что есть время. «Не–намерение» есть только потому, что есть намерение.

Ирландец: Не вопрос, не вопрос.

Карл: Я просто указываю на это. Это как система выживания, потому что существуют противоположности, которые поддерживают друг друга на плаву. Пустота есть только потому, что есть полнота. Поэтому полнота пуста, а пустота полна. Форма суть не–форма, а не–форма суть форма. Выживание «не–формы» — это быть не–формой. Выживание «формы» — быть формой. Выживание «я» — быть я. Но для этого [кулак] не существует выживания.

Ирландец: Но ощущение такое, что никого нет.

Карл: Никогда никого не было. Тем не менее есть одно. Даже если сказать: «Никого нет», все равно есть одно. Кто переживает это «никого»? (смеется) Милый фокус. Милый куст и не–куст. Фокус без куста.

Чарльз: Теперь ты можешь не ответить на не–вопрос?

Карл: (со смехом) Это будет завершающим фокусом. Тебе нужно увидеть зависимость от «независимости».

Ирландец: Что это значит?

Карл: Идея «независимости» нуждается в независимости. Поэтому она зависит от независимости.

Ирландец: Однако идеи «независимости» не существует.

Карл: Но ты только что о ней говорил.

Ирландец: Я слушал тебя! (смех)

Карл: Но даже «я есть» зависит от я есть. «Я» зависит от я.

Мэри: А что насчет «есть»?

Карл: Что «есть»?

Мэри: Просто «есть».

Карл: «Есть» зависит от есть.

Мэри: «Есть» — это лучше, чем «я есть».

Карл: Лучше? (смех) Ты не можешь выбраться из зависимости от бытия. Это «выхода нет», когда ты зависишь от того, что ты есть. Ты не можешь убежать от бытия, поскольку ты есть То, которое есть бытие.

Поэтому существует абсолютная зависимость, поскольку ты не можешь убежать от того, что ты есть. Это абсолютная безвыходность. Немножко больше зависимости, немножко меньше — кого это волнует? В том–то и дело. Существует зависимость «я», существует зависимость «я есть» и так далее, которые зависят от абсолютной зависимости от того, что ты являешься Тем. Абсолютное «выхода нет» — это покой, а остальное — попытка бегства.

Миссис Анджелина: Что невозможно.

Карл: Любая твоя попытка найти выход из того, что есть, — это самоубийство, а потом ты жалуешься, что жизнь полна страданий. Всякий раз, когда ты хочешь убежать от того, что есть, ты хочешь убежать от того, что есть ты, и тогда ты страдаешь из–за этого. Это начало страданий: выход из приятия бытия Тем, которое есть бытие. Ты входишь в объектную жизнь, а потом хочешь убежать от объектной жизни. Но даже от нее ты не можешь убежать, поскольку даже она является переживанием того, что ты есть.

Ты не можешь не переживать то, что ты есть. Ты не можешь не реализовывать то, что ты есть, поэтому никакого побега никогда не случится, ни в каком смысле. Аллилуйя! Всем пока. Наконец–то аминь. Спасибо, спасибо. Я всегда удивляюсь, что кто–то меня слушает. Абсолютное удивление. (смех)

ТЫ — ЭТО ТО, КОТОРОЕ ЕСТЬ ДОМ, ИЛИ КОНЕЦ ВСЕХ КОНЦОВ Январь 22, 2004

«Исчезнуть» учителя

Карл: Немного ветрено. Сегодня kommt die Katze [83].

Георг: Hier kommt die Katze![84] Камикадзе!

Моника: Комфортные кошки, комедийные кошки (играет со словом). Sie kommen wie Kaetze [85].

Тереза: Камикадзе! Мяу!

(Карла обычно никогда не окружают какие–либо знаки почтения, которые, как правило, сопровождают духовных учителей в Индии, вроде цветочных гирлянд и благовоний. Для него напротив аудитории ставят простое кресло (обычно дешевое пластиковое), на которое он садится. Но в этот день кто–то прикрепил по два цветка на бамбуковую перекладину позади и над креслом Карла и два цветка на подлокотники кресла.)

Карл: Здесь и здесь… Что это?

Франческо: (указывая на Монику) Это она сделала.

Карл: Ох, вот тебе на…

Георг: Цветочная сила.

Карл: Цветочная сила! Обратно в шестидесятые.

Георг: Калифорния, да.

Моника: Это из Голландии, цветочного Bauer [86].

Тереза: У меня хорошая новость. Сегодня день путаницы.

Моника: Это хорошая новость?

София: Только сегодня?

Тереза: Сегодня особенно. Это индус подвез меня от Маунтин—Вью, и я ему сказала: «О, я немного опаздываю сегодня», и он ответил: «О, не волнуйся, сегодня день путаницы, как говорят астрологи». То есть, даже если у тебя есть планы, все они будут спутаны. Я сказала: «Это Карлу понравится — день путаницы!» (смех)

Карл: То есть, тебе делают вливание путаницы. О'кей. Опять путаница. Что делать?

Кристоф: Ум — это путаница.

Карл: Тогда был бы ум. Даже если дать ему другое название, оно ничего не изменит. Сначала тебе нужно найти ум, а потом ты его как–нибудь назовешь. Так это путаница — то, что ты не можешь найти?

Кристоф: Просто игра со словами.

Карл: Я это и сказал.

Тереза: Эй, Карл, это становится опасным. Тебя начинают окружать цветами. Почитание не за горами!

Карл: Ага, мне нужно быть осмотрительней.

Тереза: Почитание, авторитет.

Карл: Я сделал что–то плохое, я думаю. (смех) Что–то пошло не так. (рассматривает цветы, которые обозначают четыре угла квадрата над ним) Четыре.

Георг: Обрамляют тебя.

Карл: Обрамляют. Все хотят обрамить меня, как пить дать! (смех) Это действительно опасно. Рамка «божественной любви».

Джеймс: Причина, по которой тебя хотят обрамить, Карл, заключается в том, что они знают, что все это твоя вина.

Карл: О'кей, распят! Прибей меня. Обрами меня. Разницы нет.

Джеймс: Я не принес с собой гвоздей.

Карл: Нет? Ты не принес ни одного вопроса?

Джеймс: У меня есть вопрос, развлечения ради. С точки зрения или с позиции Я-реализации может показаться, что Я-реализованный индивид не стал бы относиться критически к проявленности и в особенности к другим учителям.

Карл: Кто так говорит?

Джеймс: Ну, это всего лишь идея, но каждый учитель, которого я встречал, критикует других учителей.

Карл: Да, так должно быть.

Джеймс: Ты можешь это объяснить? Почему так должно быть?

Карл: Потому что тот аспект Шивы должен разрушить все, даже самого себя в виде учителя. Это учение, призванное разрушить все учения, и учителей, и все, что можно сказать словами. Это не критика или цинизм; это просто означает, что ничто не должно остаться. Ни учитель, ни учение, ни ученик. Это разрушительный аспект Шивы.

Так что это не критическая точка зрения. Это просто означает, что ты забираешь все, что можно забрать. В том числе всех учителей, потому что этим ты указываешь: «Смотри, они не могут тебе помочь. Нет никого, кто обладал бы этим в большей степени. Никто не обладает тем нектаром, чтобы дать его тебе».

Джеймс: Да, то есть, звучит хорошо — критика других учителей.

Карл: Она ничего не критикует. Она уничтожает их — прямо у тебя на глазах.

Джеймс: Я имею в виду, хорошо критиковать других учителей и в то же самое время критиковать самого себя. Но они просто критикуют других учителей — некоторые из них просто критикуют других учителей.

Карл: Некоторые. Тогда им нужно сделать следующий шаг: им так же нужно «исчезнуть» учителя, сидящего напротив тебя. Поэтому им нужно разрушить целый мир, а затем и самих себя у тебя на глазах. Но возможно, это то, что произойдет дальше. Кто знает? Почему ты ставишь это под сомнение?

Джеймс: Я вижу, что это вызывает к жизни другую вещь, когда люди берут и помещают учителя или гуру на пьедестал — ну, ты знаешь: на самый, самый, самый верх.

Карл: И тогда они думают, что находятся в безопасности или что?

Джеймс: Это проекция, верно?

Карл: Просто прикол. Никакой опасности.

Луиза: В этом есть что–то еще помимо развлечения?

Карл: Развлечение.

Луиза: Это все — развлечение?

Карл: Да, помимо развлечения есть развлечение.

Луиза: Помимо этого?

Карл: Есть развлечение.

Луиза: Продолжай, продолжай.

(Карл сидит молча несколько мгновений. Все взгляды направлены на него. Внезапно с бамбуковой перекладины над головой Карла один цветок срывается и с легким стуком падает на пол. Несколько человек восклицают «ах!».)

Карл: Видишь, а потом это обрушивается. (смех)

Луиза: И тогда у тебя похмелье.

Карл: От чего?

Луиза: От переизбытка развлечения?

Карл: У кого? Развлечение — это отсутствие того, кто развлекается или не развлекается. Тогда есть только развлечение и нет похмелья. Но когда ты рассматриваешь это как личностное развлечение, то после него всегда наступает похмелье, потому что ты проводишь различие между развлечением и чем–то другим. Но когда нет ничего, кроме развлечения, то больше нет того, кто развлекается. От этого не бывает похмелья. Только когда присутствует полярность развлечения и неразвлечения, счастья и несчастья, с тобой случается похмелье от блаженства, от нектара — чего угодно: от развлечения, от божественного, блаженного…

Луиза: Бесконечного развлечения!

Карл: О'кей. Но возможно, нет даже развлечения.

Луиза: Ох!

(Внезапно с перекладины над головой Карла на пол падает второй цветок. Группа взрывается смехом.)

Карл: Я снова выпадаю из рамки — ничего не делая. Они отваливаются сами собой.

Франческо: (поднимая цветок и протягивая его Карлу) Что это?

Карл: Нет, на тебе он смотрится лучше.

Франческо: Спасибо. Завтра я поменяю гуру.

Карл: Завтра ты поменяешь гуру! Ладно.

Франческо: Ладно? Секунду! Перед «ладно» скажи мне «нет, почему?».

Карл: Думаешь, ты услышишь это от меня?

Франческо: Я знаю. Я шучу.

Карл: Это было бы прикольно. «Пожалуйста, останься!» Итак, возможно, нет даже развлечения. (закрывает голову руками) Сейчас что–то упадет? (смех)

Моника: Крыша!

Джеймс: Ты бы сказал, что Карл должен исчезнуть?

Карл: Нет. Как может исчезнуть то, чего никогда не было? Сначала найди что–то, что есть, и тогда мы сможем поговорить о чем–то, что должно исчезнуть.

Джеймс: Это хороший ответ. (смех) Я думаю, что, возможно, некоторые из нас, включая меня, по–прежнему думают, что здесь есть «Карл».

Карл: Да, развлекайся с Карлом, поскольку это (указывает на себя) тоже развлекается с Карлом.

Джеймс: Еще один хороший ответ.

Карл: Это все «фан–тастика». Все «фан–тазия». Все есть «фан–тази»[87]. Все «фан–тастично», и все прикольно.

София, есть что добавить к этому? (обращаясь к остальным) Теперь София в срочном порядке хочет принять пейот и на самом деле улететь. (София смеется) «Раз и навсегда я хочу вырваться из этих оков…»

Тереза: …развлечения! (смех) Сегодня утром я думала о том, что мне нужно идти к другому учителю, и сразу же заскучала по веселью здесь. Я не хочу сидеть в безмолвии.

Карл: Да ты все равно никогда не сможешь сидеть в безмолвии! Что за идея, что можно кого–то оставить в безмолвии. «Я сижу в безмолвии».

Берта: Да, но это было и учением Раманы.

Карл: Но не сидение в безмолвии.

Берта: Он безмолвствовал.

Карл: Нет, нет, он не безмолвствовал. Было безмолвие, но не было того, кто безмолвствовал. В этом разница. То, что ты есть, тоже является безмолвием, разницы нет. А тот шум, то движение или еще что–то не может нарушить это безмолвие, вот и все. Он всегда осознавал это безмолвие, но осознающего не было. Было просто безмолвие, осознающее само себя.

Берта: Думаю, что именно это так восхищало меня в Пападжи.

Карл: Я понятия не имею.

Берта: Потому что он тоже был тем, о чем ты говорил, что не можешь выразить. То есть, он как бы тоже пребывал в безмолвии.

Карл: Да не было никого, кто был бы в безмолвии.

Берта: Это то, что я имею в виду; я не могу это выразить так, как ты.

Карл: Забудь Пападжи, форму, имя — все. Никогда не было никакого Пападжи. Безмолвие всегда будет, вместе или без имени Пападжи или какого–то другого мастера. Безмолвие — это то, что есть само бытие. Оно не нуждается ни в имени Пападжи, ни Раманы, ни чего–то еще, даже Аруначалы.

Берта: Если ты никогда не слышал об этом, то это здорово, когда у тебя есть такой человек, как Пападжи, с которым можно посидеть в безмолвии и таким образом осознать То, которым ты уже являешься.

Карл: Нет, он может показать тебе, что ты никогда не будешь сидеть в безмолвии. Оно не будет твоим безмолвием — это он может тебе показать. Но ты никогда не сможешь сидеть с кем–то в безмолвии. Никто не может принести тебе то безмолвие, которым ты являешься. Ни Пападжи, ни Рамана, ни какая–то другая форма. Он может указать на то, что он ничем не отличается от того, что есть ты, что безмолвие — это твоя природа, твоя истинная природа. Ничто не должно появиться, ничто не должно исчезнуть ради него, но он не может принести его тебе, и он не может дать его тебе. Нечего давать, нечему учить, нечего получать, даже от него.

Я говорю тебе еще раз, если ты действительно уважаешь Пападжи, позволь ему умереть в качестве образа, в качестве имени. Будь тем, что есть Пападжи, абсолютно забыв его и не превращая его в икону. Об этом он просит тебя сейчас.

Кристоф: Если ты встретишь Будду, убей его.

Карл: Если у тебя действительно есть уважение к Тому, которое ты называешь своим учителем, позволь ему умереть перед тобой, потому что он хочет, чтобы ты дала ему умереть, чтобы в то же самое мгновение ты умерла вместе с ним в То, которое есть безмолвие, где нет ни Пападжи, ни тебя, ни чего бы то ни было еще — где пребывает чистое безмолвие, То, которое есть Я, без второго.

Каатье: И нам просто нужно расслабиться и отпустить.

Карл: Ты никогда не сможешь расслабиться! Ты не можешь стать более расслабленной, чем ты уже есть. Ты — это само расслабление. Что это за идея, что ты можешь расслабиться еще больше или что личность сможет когда–либо расслабиться настолько, что уйдет в ту тишину. Никогда, ни одна форма не сможет достичь тишины. Что за идея, что ты можешь расслабиться! (пауза) Надеяться не на что.

А новое расслабление — что оно тебе принесет? То, что ново, становится старым и снова может умереть. Забудь об этом. То, что является твоей природой, есть здесь и сейчас, абсолютно расслабленное. А то новое расслабление просто сродни идее, фантазии того, кто сам является фантазией.

Унося прочь систему убеждений

Пит: Ты можешь рассказать о разнице между «я» и «я есть»? Я путаю эти две вещи. Ты говорил, что «я есть» бесформенно, а «я есть такой–то» — это форма…

Карл: Да, а то, что является чистым «я», — это бесформенность. Это Источник формы и не–формы, который является осознанностью. Нет даже идеи «не–формы». В осознанности нет второго. Нет даже пространства. «Я есть» — это уже пространственноподобное, бесформенное сознание. И из этого пространства, или пустоты, появляется форма. «Ин–форма–ция». Обе появляются одновременно в виде противоположностей: форма и не–форма как единство. Обе появляются одновременно из того, что есть осознанность.

Пит: Значит, «я есть» — это потенциальная форма?

Карл: Нет, даже «я есть» — это уже подобие формы. Даже не–форма — это своего рода форма. Обе они появляются вместе. Не существует формы без не–формы. Нет пустоты без полноты. Обе приходят одновременно из того, что является Отцом, осознанностью.

В христианстве можно сказать, что Отец [поднимает большой палец] есть осознанность как Источник, и тогда «я есть» [большой и указательный пальцы] — это Святой Дух, а из Святого Духа приходит информация в виде «я есть такой и такой» [большой, указательный и средний пальцы]. Так что бесформенное «ин–формирует» себя в «ин–форма–цию». Оба появляются одновременно в качестве «ин–формации» той проявленности в виде формы и бесформенности. Оба появляются из Отца, из того, что есть осознанность. Поэтому Отец [большой палец], Святой Дух [большой и указательный пальцы], Сын, или мир [большой, указательный и средний пальцы], — это еще одно триединство.

Но То [кулак] — это то, что есть ты. Поэтому даже с осознанностью ты есть То, которое есть осознанность. Потом появляется «я есть» — ность, и ты — это То, которое есть «я есть» — ность. А потом появляется «я есть такой» — ность, или мир, и ты — это То, которое есть мир. И ты есть, здесь и сейчас, То, которое есть само Сердце, в качестве осознанности, в качестве «я есть» — ности и «я есть такой» — ности [поднимает пальцы — раз, два, три, затем снова сжимает их в кулак, повторяет это несколько раз].

И во всем этом пребывает тишина. Потому что тишина — это все, что есть. Ничто не происходит в Том. Никогда ничто не появляется и не исчезает в Том, которым ты являешься.

Тереза: [показывая пальцы и затем сжимая их в кулак] Но от этого оно переходит в это — что–то произошло.

Карл: Ничего не произошло. Это пробуждение осознанности бесконечно. Оно никогда не начиналось. Когда есть это [кулак], это тоже есть [кулак и пальцы]. Не существует пробуждения от этого к этому [от пальца к пальцу]. Ты не можешь пробудиться, потому что этого никогда не случалось.

Есть тотальность как Сердце и проявленность. Она никогда не возникает и никогда не умирает. Как То, которое есть Сердце, То, которое есть проявленность, бесконечно. Ничто не появляется и не исчезает. Оно никогда ни к чему не пробуждается. Осознанность так же бесконечна, как и То, которое есть осознанность, а «я есть» — ность так же бесконечна, как и То, которое есть «я есть» — ность, а «я есть мир» так же бесконечно, как и То, которое есть мир. Ни в чем нет появления и исчезновения.

Поэтому никогда не было никакого пробуждения. Невозможно поместить время туда, где времени не существует. Никогда не существовало такой вещи, как время, как что–то творящее, что–то творимое, потому что никогда не было ничего сотворенного. Все, что есть, есть. Момента большого взрыва никогда не было. Возможно, есть такой Биг Бен в Лондоне, но не «биг бэнг» в бытии. Надеюсь, это ясно! (смех)

Но уже одно это есть покой, тот абсолютный, беспредельный покой Того, которое есть Сердце, никогда не появляющегося, никогда не исчезающего. Реализация ничем не отличается от Того, которое есть Сердце, поскольку все, что есть, есть Сердце, или Я. Оно абсолютно целостно. Никогда не изменяющееся, никогда не появляющееся, никогда не исчезающее. Этот момент так же бесконечен, как и То, которое есть Сердце, потому что сущность этого момента, здесь и сейчас, есть То, которое есть Сердце.

Джеймс: Те три состояния — они существуют одновременно? Они существуют одновременно и не существуют одновременно?

Карл: Они есть, но их нет.

Джеймс: И ни в одном из этих состояний никого нет?

Карл: Да, ты есть То, которое есть Я при любых обстоятельствах, но у тебя самого нет никаких обстоятельств. Ты никогда не находишься ни в каких обстоятельствах. Все обстоятельства являются твоей бесконечной реализацией, но не существует того, кто находится в каких–то обстоятельствах.

Это то, что имеет в виду фраза «если на пути ты встретишь Будду, убей его», потому что Будда не может разгуливать по земле. Он никогда не является формой, или именем, или еще чем–то. Это хорошее название для книги. Это помогает тебе увидеть, что является твоей природой: То, которое есть сам Будда, природа Будды, никогда не может воплотиться в чем–либо. Она никогда не пребывает в каких–то обстоятельствах, никогда не ходит по земле. Она никогда не является частью чего–либо, потому что не может быть отделена. Ее нет ни в одном месте, но не существует места без нее.

Джеймс: И поэтому нет никого, кто становится просветленным?

Карл: Да, никогда не было, никогда не будет. Еще раз: когда Раману спрашивали о его реализации, он говорил, что Я извечно реализовано, а Рамана ничем не отличается от Я, поэтому То, которое есть Рамана, так же извечно реализовано, как и То, которое есть Я. В этом нет сомнений. Не существует никакой новой реализации. То есть, ты реализуешь, что ты уже реализован. Но в этом нет ничего нового. Нет того, кто был бы реализован больше, чем кто–то другой.

Войди внутрь, тогда ты сможешь взглянуть наружу. Присядь. Сделай глоток. (делает глоток из бутылочки с соком) Спасибо.

Франческо: Я люблю тебя. (слышно, как течет вода) О, как ты быстро… (смех)

Карл: Так быстро это и происходит! Есть еще вопросы об этом, о персональном развлечении?

Кристоф: В какой–то момент личностная история должна закончиться. Разве это не так? Как ты можешь говорить, что личностной истории не существует?

Карл: Ничто не должно заканчиваться. Можно сказать, что в конце, в том, что ты называешь «концом», ты видишь, что начала не было.

Кристоф: О'кей. Ты видишь это с точки зрения Абсолюта, но существует и точка зрения личности, разве нет?

Карл: Да, я об этом слышал. (смех)

Кристоф: Но если ты вспомнишь свою историю — может быть, ты уже и не можешь вспомнить — ты тоже когда–то был в том состоянии, когда отождествлял себя со своей формой.

Карл: Нет, я никогда не был ни в каком состоянии. То состояние неведения возникло в Том, которым я являюсь, но То, которым я являюсь, никогда не пребывало в неведении. Так что я никогда не был в состоянии неведения. То состояние неведения, которое ты называешь «личностью», возникло в Том, которое есть я. Возможно, потом оно исчезло. Но в этом нет необходимости, потому что его никогда не было. То возникновение личностного неведения, какого угодно состояния, может быть, может и не быть, но кого это волнует? И кто хочет избавиться от него? И кому нужно, чтобы что–то заканчивалось? Я понятия не имею.

Кристоф: Значит, это всего лишь мимолетное… как лист на ветру. Отождествляешь ты себя или нет.

Карл: Да, это система «верований». Это лист на ветру, потому что это система верований[88]. (смех) Хочешь верь, хочешь нет!

Пока ты находишься в системе верований, ты подобен листу на ветру. А потом: «О, бытие уносит меня! Может быть, туда, куда я не хочу. Возможно, уносит меня прочь». И так тебя носит по ветру.

А потом наступает момент, когда ты говоришь: «О, я на ветру. Я сознание. Я — творец всего». От одной системы верований ты переходишь к другой системе верований, заключающейся в том, что теперь ты — творец листа и этой системы верований. Тогда ты думаешь: «О, возможно, это место для меня самое удобное для приземления. Я больше не лист, я ветер, который дует и гонит лист». Это большая продувная система, работа ртом. (смех)

Да, потому что ты по–прежнему весьма зависим. Это зависимость. Сначала ты зависишь от ветра, который уносит тебя, потом ты сам дуешь, но ты по–прежнему зависишь от порыва, уносящего лист, потому что иначе ты не можешь. Ты должен творить. Ты должен дуть, потому что ты — ветер. Назначение ветра — дуть, назначение листа быть гонимым ветром — гонимым прочь.

Кристоф: Но на самом деле ты являешься обоими?

Карл: Ты не являешься ни тем и ни другим. Ты — не ветер и не лист.

Кристоф: Ты тот, кто это видит? Ты тот, в ком это происходит?

Карл: Нет. Ты — это То, которое является этим. Но нет никого, кто видит это. Даже тот, кто видит это, часть системы убеждений. Даже тот относительный видящий, тот воспринимающий или переживающий, часть абсолютного переживания. Поэтому я не являюсь тем, что ты называешь «переживающим».

Ты можешь, как Рамана, называть это «абсолютным сновидящим», и относительный сновидящий как переживающий будет частью этого сна, абсолютного сна или реализации, но То, которое реально, То, которое есть Я, никогда не будет частью этого сна. Нет ни субъекта, ни объекта, ничего, что ты можешь назвать или обрамить. Все это, подобное сну, находится в нем и ничем не отличается оттого, что есть сновидящий, но это не То, которое есть Я.

Истина, о которой ты можешь говорить, не является истиной. Истина, которую ты можешь заключить в рамку имени, назвав «свидетелем» — да как угодно, не может быть Тем. Даос сказал бы: «Дао, о котором можно говорить, не есть Дао. Но нет ничего, кроме Дао». Так что тебе надо стать парадоксом, ведь ты уже есть То.

Кристоф: Значит, если бы я хотел подобрать этому имя, то это проблема.

Карл: Ничего страшного в этом нет. Ради этого мы здесь сидим. Ты выносишь что–то на обсуждение, а я бью это. Тогда оно оказывается побитым.

Но в том–то и дело. Ты хочешь вообразить себе себя, и, воображая себе себя, ты хочешь обрамить себя, возможно, потому, что хочешь познать себя. Тогда ты погружаешься в воображение и становишься тем, кто воображает себе себя, желая познать себя. Такты становишься сознанием, медитирующим о том, что ты есть. Ты пребываешь в поиске, в Я-исследовании сознанием, вечно ища То, которое есть сознание.

И в какой–то момент, или в расщепленную секунду, сознание абсолютно осознает, что Тому, которое есть сознание, не соответствует ни одна рамка. Ничто. И тогда происходит полная остановка. И тогда, в этой полной остановке, этой расщепленной секунде, есть просто То, которое есть Я, не имеющее абсолютно никакого представления ни о бытии, ни о небытии. Это тотальное отсутствие всякого отсутствия или присутствия.

Таков был жизненный опыт Раманы, когда отпало все, что может отпасть как идея или система верований: пребывание телом, духом, всем, чем угодно. Все оставляет тебя. Всякая система верований предстает просто как система верований, концепция, но ты есть вопреки ей. То, которое есть Абсолют, вопреки любой системе верований или даже осознанности, — То есть ты, То есть сама жизнь.

Но это не переживание; это абсолютное не–событие. Это абсолютное не–происходящее, поскольку все, что может произойти, ты можешь отбросить как переживание. Даже переживающий перестает существовать в Том. То, что остается, — это сам дом. Но больше никого нет дома.

Томас: И как это теперь отличается от всех других систем верований? Разве же это не такая же система верований?

Карл: Это еще одна система верований. Она тоже должна исчезнуть.

Томас: Значит, нет никакой качественной разницы?

Карл: Это указатель на то качество, которое ты не можешь обрамить. Поэтому даже эта рамка не подходит Тому. Его невозможно поместить в рамку.

Томас: Даже указатель — это верование?

Карл: Указатель — это указатель. Ты можешь превратить его в систему верований, если тебе так нравится, если сделаешь его своей системой верований: «С помощью этого указателя я стану чем–то». Тогда он превращается в систему верований. Если ты примешь его исключительно как указатель, то системы верований не будет, поскольку этот указатель есть сейчас, а не во временной рамке.

Томас: Указатель не указывает на систему верований?

Карл: Нет.

Томас: Значит, здесь есть отличие от системы верований?

Карл: Здесь есть отличие. В то, что является системой верований, ты не можешь верить. Ты должен быть самой этой системой верований.

Томас: Поскольку в любом случае ты являешься всеми системами верований.

Карл: Всем, во что ты веришь, ты являешься.

Томас: Значит, разницы нет.

Карл: Разницы нет. Разве что ты можешь абсолютно увидеть, получив этот указатель, что, какими бы ни были отличия, разницы нет. Все, что появляется и уходит, никогда ничего не изменит в том, что есть ты. Оно никогда ничего не меняло и никогда ничего не изменит.

Все различия, и все разнообразие ароматов и форм бытия, и состояния появления и ухода присутствуют в этом, великолепные, уникальные. Каждый момент предельно уникален. Каждая снежинка неповторима настолько, насколько это возможно. Ни одна снежинка не похожа на другую. Есть только Я в своем уникальном выражении в каждый данный момент. Это потрясающе. Так наслаждайся собой.

Томас: Спасибо.

Карл: Не существует другого Я, которое насладится тобой.

Не находя страдающего

София: (тихо) Я только — хм — начинаю понимать, что ум больше не в силах справляться со всем тем, что происходит.

Карл: Да, для этого я и здесь.

София: Я вроде как… не понимаю… Нет. Нет, не сегодня. Просто…

Франческо: Для меня это норма.

Карл: Для него это норма.

София: Полное, полное… я не знаю.

Карл: По–немецки мы говорим, что это похоже на универсальный… (обращаясь к группе) Что такое универсальный ответ? Was ist eine universale Loesung? Да, это растворение. Универсальное растворение (здесь игра значений: Loesung=solution как решение и растворение). Ум находит универсальное решение в указателе на абсолютное безмолвие и достигает тотального растворения. Это абсолютное решение.

Георг: Абсолюция.

Карл: Абсолюция![89] Ты в церкви, прямо здесь и сейчас. Каждое утро ты идешь в церковь, нравится тебе это или нет. (смех)

Но я не продаю грамоты, грамоты об отпущении грехов. В средние века была популярна торговля грамотами об отпущении грехов, которые ты еще даже не совершил, грехов, которые ты совершишь завтра или через неделю. Лучший крупный бизнес, которым Церковь когда–либо занималась. Большинство церквей в Европе было построено благодаря этим грамотам. Самый лучший бизнес: сотворить грешника, а затем отпустить ему грехи.

Моника: Наперед!

Карл: Даже наперед. До тех пор пока ты не умрешь… но это очень дорого. (смех)

Клара: Но это тоже игра Я.

Карл: Да, прикольно, правда? Я получает плату от Я. В любом случае это шутка. Но если ты не смеешься над шуткой, то никто больше не посмеется над той шуткой, которой ты являешься. (смех)

Тереза: Легко смеяться над шуткой, которой является каждый, — кроме собственной.

Карл: О, мы можем тебе помочь!

Тереза: (со смехом) Поэтому я и прихожу.

Карл: Тебе нужно хорошее зеркало, чтобы смеяться?

Моника: Такое счастливое фиаско!

Карл: Каждое утро: «Тереза!» (смех) Твое имя? Я всегда забываю твое имя.

Миссис Анджелина: У меня нет имени. (группа реагирует громким «о–о–о-о!»)

Карл: Ее называют «никто». О, это великое имя — Без Имени. Ну вот, мы нашли Без Имени.

Миссис Анджелина: Индусы называют меня «Тетушкой».

Карл: Итальянская Тетушка. Тетушка — это хорошо. «Я Тетушка — я не „за“, я „против“[90]. Я против всего. Я против!» (смех)

Миссис Анджелина: Анти–работа, анти–медитация, анти–реализация, анти–мастер…

Карл: Ты Анти—Христ! (смех) Мы нашли дьявола! Он из Италии. Дьяволо. О, значит, тебя зовут Дьяволо.

Миссис Анджелина: Да.

Карл: А, теперь мы видим. Анти—Христ.

Миссис Анджелина: (тихо) Анти–crisi[91].

Карл: Анти–кризис?

Миссис Анджелина: (очень серьезно) Я больше не хочу никаких припадков, никакого страдания.

Карл: (с наигранным сочувствием) Оу!

Миссис Анджелина: Я здесь ради покоя, ради прекращения страдания.

Карл: Но когда ты не хочешь страдать, ты страдаешь.

Миссис Анджелина: Я знаю, но я очень…

Карл: Упорна и упряма.

Миссис Анджелина: Да, да.

Карл: Ты всегда думаешь: «У меня есть гвоздь и у меня есть молоток; мне нужно что–то сделать с ними. Иначе бы у меня их не было. У меня есть ум; мне нужно что–то сделать с ним. Иначе бы у меня его не было. Он должен быть использован. Система ничего не дает просто так. Если есть возможность страдать, я должна делать это. Иначе такой возможности бы не было». Да? Аллилуйя. Ты хороший манекен. Это называется «манекен для аварийных тестов бытия». (смех)

Франческо: Это тест. (объясняет миссис Анджелине по–итальянски)

Карл: Манекен для тестирования. На нем проверяется, достаточно ли устойчива машина или работает ли ремень безопасности. Или просветление — достаточно ли хорош тот или иной путь. (смех)

Георг: Значит, по большому счету, любое страдание необязательно, или же существует физический компонент страдания, а ты только создаешь систему убеждений, чтобы отказаться и выбраться из него?

Карл: Нет, страдание начинается с первой идеей существования индивидуального «я». Твое «я» уже является психической проблемой, кризисом, уже с него начинается страдание. Что бы ты из него ни делал, это попытка справиться с экзистенциальным кризисом ради существования. Потому что с самого начала оно уже является экзистенциальным кризисом. Все, что ты делаешь потом, — это попытка справиться со страданием, потому что, принимая образ бытия за то, что ты есть, наделяя тот или иной опыт реальностью, даже первое представление об осознанности, ты оказываешься отделенным.

В некотором роде есть «я» и «нечто, свойственное мне». Есть Сердце и идея «Я» как осознанность, как представление о бытии. И из этого представления о бытии, посчитав его реальным, ты влюбляешься в то, что ты есть, — и тогда начинаешь воображать себе кризис бытия.

Страдание начинается в тот момент, когда ты принимаешь осознанность или какой–то образ за «я», за реальность. В этот момент ты влюбляешься во второго себя, ты влюбляешься даже в образ осознанности. Ты пребываешь в потенциальности страдания, и эта потенциальность всегда будет напоминать о себе.

С началом принятия чего–либо за Я, даже идеи «Я», начинается «я», появляется «я» — мысль, и из этой потенциальной «я» — мысли, Источника «я есть», начинается переживающий. Все, чем является переживающий, в известном смысле оказывается страданием, потому что содержит разделение. В чем бы ты ни обнаруживал себя, какой бы образ ни принимал за себя, какую бы форму или имя себе ни присваивал, — это будет страданием, потому что ты выходишь из Абсолюта, которым являешься.

Георг: Да, мне кажется, я понимаю, но я пытаюсь применить это к конкретным вещам. Если, скажем, меня собьет грузовик, я испытаю физическую боль и…

Карл: Это не страдание, это боль. Страдание начинается, если ты называешь это «моя боль». Если минута за минутой ты превращаешь ее в мою боль, в «у меня есть история боли» и «история боли появилась благодаря мне, обладателю истории боли», тогда она становится страданием.

Без этой собственнической идеи о том, что это твоя боль, есть только что–то вроде энергетической вибрации того, что ты называешь «болью», происходящей в неком теле, испытывающем боль. А без идеи о «моем теле», без идеи обладания и без переживающего, принимаемого за реальность, страдания нет. Есть просто переживание Того, которое есть бытие.

Есть абсолютное приятие Того, потому что из него нет выхода. Ты видишь, что это переживание боли неизбежно, поскольку она есть то, что есть ты, и просто показывает один из аспектов твоей бесконечной природы. Только когда ты рассматриваешь это тело как отдельное индивидуальное тело, как мое тело, тогда все, что происходит с этим телом, является страданием.

С самого рождения, с первой ошибки, когда ты начинаешь считать этот «стейк» реальным, ты становишься страдающим. Сначала ты ищешь грудь своей матери, чтобы удовлетворить свой желудок, но даже тогда нет «я», нет обладания. Оно начинается только в три года, когда ты произносишь «мое тело», потому что твоя мать сказала тебе, что это твое тело, это твоя игрушка и это сделал ты, поэтому будь осторожен!

Осторожность начинается в три года, до этого осторожности нет. Есть всевозможные переживания голода и в связи с ними поиски молока, чтобы получать обычную рабочую энергию. Действие–реакция. Три года длится выработка рефлексов. Потом она заканчивается, и тут появляется «я», полностью развитое как обладатель — мое тело, мое индивидуальное существование. И тут уже действительно встраивается страдание.

Кристоф: Для функционирования требуется личность или как?

Карл: О, я не говорю, что здесь что–то неправильно. Это просто для того чтобы ты увидел, как функционирование того, что является сознанием, переходит от неотождествления к отождествлению. Опять–таки, я хочу указать на следующее: то, что сознание делает это, неизбежно. Таково функционирование сознания — переход от бесформенного к форме, к «ин–форма–ции», и отождествление себя с этим.

Однако сознанию предшествует то, в чем все это происходит, что никогда не было затронуто этим, никогда не было вовлечено во что–либо, что является, можно сказать, самим восприятием. То, которое есть абсолютный сновидящий, никогда не было частью какого–либо сновидения, отождествляющего себя с сознанием.

Это не ты, однако ты принимаешь эту осознанность — это второе «я» — за то, чем являешься. Ты влюбляешься в него; ты склеиваешься с ним. И единственным решением оказывается разбивание сердца, потому что разбивание сердца означает, что ты выпадаешь из любви к себе. Случайно ты влюбляешься в образ, во что угодно, даже в свет, ты принимаешь этот свет за образ того, что ты есть, за второго, и влюбляешься в себя, и из этой любви возникает все остальное, и тогда эта любовь становится любовью и ненавистью, и всеми противоположностями, и всем страданием.

Источник страдания — это влюбленность в то, чем ты не являешься, в образ себя — будь это даже первичный образ осознанности, света: из первичного «я» появляется все остальное. Поэтому, если ты видишь, что осознанность существует, потому что ты есть, поскольку ты есть То, которое является осознанностью, тогда даже осознанность не может затронуть тебя. Все есть благодаря тебе, но у тебя нет причины.

Тогда кого волнует, что появляется после первого осознания «я есть»? Все это — сновидческая реализация, и она не может затронуть то, что ты есть. Поскольку ты никогда не рождался, То, нерожденное, не может страдать из–за того, что является объективным переживанием. Вот и все.

Ты — та самая тотальная «расщепленная секунда». Для Того, которым ты являешься, никогда ничего не происходило. Нет ни рождения, ни смерти. Все появляется в виде системы убеждений, но только То, которое есть ты, суть сама жизнь. Поэтому все, что ты можешь пережить на опыте, мертво, пусто. Но То, которое является самим абсолютным переживанием жизни, ты никогда не сможешь пережить. Ты просто являешься тем невообразимым, непереживаемым Я. Все, что возникает из Того, является воображением, появляющимся и исчезающим, но оно никого не волнует. Потому что все, что ты можешь себе вообразить, — лишь фантазия.

Это просто указывает на то абсолютное нерожденное, которым ты являешься, которое никогда не пребывало ни в одной системе страдания. Но в тот самый миг, когда ты выходишь из этого, принимая ту или иную идею или систему верований за реальность, начинается страдающий, начинается страдание. Для тебя неприемлемо наличие второго, потому что ты выходишь из абсолютного покоя, из свободы от второго в идею о «втором», — и тогда начинается война. Даже если ты назовешь ее «любовью», эта любовь будет войной. Включается система защиты, начинается консервирование всего, что есть, поскольку ты делаешься индивидуальным бытием, отделенной сущностью.

Даже эта идея делается весьма реальной, потому что все, на что ты направляешь свое внимание, становится реальным. Все, что ты считаешь реальным, реально. В тот момент, когда ты начинаешь считать разделенность реальной, она становится предельно реальной.

Только когда То, которое есть осознанность, оборачивается к Тому, которое есть осознанность, это подобно зеркалу, тотально отражающему То, которое предвечно. Это называется «восходом внутреннего солнца», но оно не имеет причины, оно появляется и исчезает не путем усилия, не как следствие делания или неделания. Вопреки всем твоим усилиям, ты есть, но ты не можешь избежать ни одного усилия. Этот парадокс неразрешим.

Ради этой беспомощности — дабы увидеть, что это рай, — вот для чего я здесь сижу. Я указываю на То, которым ты являешься, на ту беспомощность, поскольку в ней нет второго.

Все, что тебе нравится контролировать, контролирует тебя. Все, что ты видишь, все, что переживаешь, не отличается от того, что ты есть. Пытаясь контролировать то, что ты видишь, и полагая, что, контролируя это, ты освобождаешься от него… какова идея! Все, что тебе нравится контролировать, обрамляет тебя, и ты оказываешься в плену у этой идеи или системы верований, что бы ты ни делал. Какое бы определение ты ни использовал, это тюрьма.

Только абсолютное отсутствие всякой идеи о том, чем ты являешься и чем не являешься, и даже отсутствие этого, есть То, что есть ты. То — это тишина, и То — это покой, тот безграничный покой, который ты не можешь испытать, потому что ты есть То. Вот почему это называется «наготой бытия».

Мистер Рао: Это то, что называется «естественным состоянием»?

Карл: Можно сказать, что это отсутствие состояния, которое и есть твое естественное состояние, То, которое никогда не обладало и никогда не будет обладать никаким состоянием. Все состояния появляются из абсолютного Источника, но То, которое является абсолютным Источником, не имеет источника. Это отсутствие состояния, в котором возникают все состояния, идеи и образы.

Не существует состояния вне Того, но само оно не имеет состояния. Можно сказать, что для него не существует места, но не существует места без него. Это всегда абсолютная сущность бытия, никогда не являющаяся формой или не–формой, данным тобой именем, или рамкой, или системой верований.

Я есть То означает «Я есть то — вопросительный знак». Абсолютный вопросительный знак. Это абсолютная загадка того, что ты не можешь заключить в рамку, и, как бы ты ни пытался, тебе не втиснуть это ни в одну систему. Благодаря ненахождению того, чем ты являешься, все, что ты уже нашел в каком угодно переживании, отпадает. Не обнаруживая абсолютного переживающего, поскольку относительный переживающий, появляющийся по утрам, уже часть переживания, ты не можешь быть переживанием этого переживающего. То абсолютное переживание должно существовать до него. Вот и все.

Всегда «до», «до», «до». Это указатель: просто иди к Тому, которое существует «до», которое называют «тотальной абстракцией», «тотальным субстратом». Это концепция, но всего лишь концепция о том, что ты не можешь быть концепцией.

По–немецки это называется «kotzept»[92]. То есть, это выброс всех идей разом. Это выброс, выблевывание всякой идеи о том, что ты вообще существуешь. Это абсолютная диарея из концепций. (смех)

Миссис Анджелина: (с глубокой мукой в голосе) Но, Карл, когда начинается сильная боль…

Карл: Ты плачешь.

Миссис Анджелина: А что мне делать?

Карл: Плакать.

Миссис Анджелина: Мне нужно что–то сделать с этим.

Карл: Что?

Миссис Анджелина: Я не знаю. Карл, я спрашиваю тебя, потому что, возможно, ты можешь ответить.

Карл: Я тебе и отвечаю: плачь. Что делать?

Миссис Анджелина: (плачет с умоляющим видом) Но нужно что–то делать с этим, когда начинается сильное страдание.

Карл: Что бы ты ни делала, ты подпитываешь его. Все, чего ты хочешь избежать, ты подпитываешь своим избеганием. Ты не можешь избежать избегания.

Миссис Анджелина: Не могу?

Карл: (строго) Ты не можешь избежать избегания. Ты не можешь избежать боли.

Миссис Анджелина: (всхлипывая) Не могу?

Карл: Нет!

Миссис Анджелина: Это невозможно?

Карл: Да это «выхода нет», и это единственный выход из этой боли.

Миссис Анджелина: Но я должна прекратить страдание!

Карл: Не существует страдающего. Просто попытайся найти страдающего. Точка. И я обещаю тебе, что ты никогда не найдешь этого мерзавца!

Миссис Анджелина: Я никогда не найду…

Карл: Ты никогда не найдешь этого страдающего мерзавца. Раз ты не можешь найти страдающего, ты никогда не найдешь никакого страдания.

Миссис Анджелина: (тихо) Ты уверен?

Карл: Да ведь когда ты пытаешься остановить страдание, ты подпитываешь страдающего.

Миссис Анджелина: Потому что я вижу, как нарастает мое страдание.

Карл: Да, это кризиз. Он всегда нарастает[93]. Чем больше ты хочешь избежать его, тем больше он нарастает. И я предлагаю тебе, как предлагал бы тебе Рамана, найти того чертова страдальца.

Окончательное лекарство оттого, что является страданием, — это попытка найти страдающего, и когда страдающий не обнаруживается, оказывается, что никогда не было того, кто страдает. Он — часть истории. И если ты не можешь найти обладателя истории, «я», пребывающего в истории, то чем, в таком случае, является история страдания? Шуткой. Одна идея страдает из–за другой идеи! (саркастично) О Бог ты мой, я полон сострадания к этой идее, которая страдает из–за другой идеи!

(серьезно) Я абсолютно не желаю, чтобы твоя боль закончилась. Абсолютно нет. Потому что любая боль, любой аспект бытия, существует для того, чтобы быть пережитым тем абсолютным переживающим, которым ты являешься. Избегания не существует. Ты не можешь уйти от того, что ты есть. И любая боль — это одно из Я-переживаний твоей бесконечной природы. Не от чего убегать. Ты не можешь уйти от того, что ты есть. Никогда!

(внезапно миссис Анджелина начинает улыбаться сквозь слезы)

Карл: Ага!

Миссис Анджелина: Мне это нравится!

(группа, в полном молчании наблюдавшая за страданиями миссис Анджелины, теперь взрывается громким смехом)

Карл: Как ты видишь… Это рай!

(группа пребывает в восхищении и удивлении; люди хлопают и издают вздохи облегчения)

Миссис Анджелина: Потому что каждый день я пытаюсь почувствовать себя лучше, но это не получается.

Карл: Ты чувствуешь себя хуже. В том–то и соль: пытаясь почувствовать себя лучше, ты наверняка будешь чувствовать ухудшение.

Миссис Анджелина: А люди мне говорят: «Прими эту таблетку, или эту, или ту», и каждый день — только хуже. (с весельем в голосе) Но теперь — я не знаю, что–то…

Франческо: В данный момент все нормально.

Карл: Опять этот дьявол. Только что он сказал: «Не волнуйся; все вернется». (смех) Он знает себя. «Меа culpa!»[94] Окончательное лекарство — это единственный указатель, который я могу тебе дать. Окончательное лекарство — найти страдающего или найти того, кто может быть болен. И когда тот, кто может быть болен, не обнаруживается, поскольку То, которым ты являешься, не может быть найдено ни при каких обстоятельствах, — то это и есть абсолютный конец страдания. Конец страдающего — это конец страдания, потому что ненахождение страдающего означает, что никогда не было никакого страдания. Все. Это даже не конец чего–то, поскольку никогда не было того, что может кончиться. Так развлекайся.

Миссис Анджелина: Карл, понимаешь, иногда я теряла сознание. У меня были приступы эпилепсии.

Карл: Да, мне это нравится.

Миссис Анджелина: А когда начинается эпилептический припадок, я чувствую: «О Боже, все кончено!»

Карл: Ты закончишься.

Миссис Анджелина: Это очень странно, потому что у меня полностью отсутствует контроль над телом.

Карл: Но это же здорово. Это абсолютный указатель Милости на твою беспомощность. Наслаждайся ею! Ничто не может навредить тебе. Нечего терять, теряя то, что обладает сознанием, теряя контроль. Нет ничего лучше, чем утрата этого чертова контролера. Тогда приходит милость, и начинается адский огонь. Это эпилептическое переживание чистого электричества, электричества всей вселенной, проходящего через твое маленькое тело, — о–о–о-а–а–а! Это милость! Тебя выбивает шоком.

Миссис Анджелина: Это милость? Ты мне говоришь, что это милость?

Карл: Да, я тебе говорю.

Миссис Анджелина: Ох, я счастлива. (смех)

Карл: Веришь или нет, это электричество — это то, чем ты являешься, — сознанием. Чистым электричеством. Все формы, всё пронизывает электричество, так что, когда панцирь ломается и электричество проходит сквозь тебя, это похоже на эпилептический приступ, потому что ты не можешь поддерживать жизнь в индивидуальном панцире, сжимающем тебя в виде организма тело–ум.

У меня было так много снов, снов–реальностей, в семидесятых, когда я ходил по разным учителям. Все они появлялись и говорили: «Бла–бла–бла», и в самом конце всегда случался электрический шок, затрагивающий локоть. Бум! Это было похоже на эпилепсию, ведь про нее я знаю все. Потом ты часами пребываешь в полном шоке, в этом электричестве, чистом «бу–бу–бу», всегда дающем тебе то, что ты не можешь взять. Да, звучит хорошо. Ах, я очень счастлив за тебя.

Миссис Анджелина: Большое спасибо.

Карл: Просто дело в том, что, в некотором роде, ты начинаешь привыкать к тому, чем ты являешься, становясь Тем, которое есть энергия. Ты видишь, что, какой бы силы электрическое напряжение ни проходило через тебя, оно не может тебя затронуть, поскольку ты уже являешься Тем. Все, что может быть затронуто, является переживанием, но оно не может затронуть тебя в качестве Того, которое является восприятием. Это восприятие, здесь и сейчас, не отличается от восприятия в твоем детстве, или в младенчестве, или даже до него. Его никогда ничто не затрагивало. Даже высокое электрическое напряжение не может затронуть То. Так что этот шок не может тебя шокировать.

Франческо: Просто выпей еще кофейку.

Карл: Просто выпей еще кофейку, да. (нежно) Франческо!

Пустоты не избежать

Луиза: Но с этим электричеством — разве ты не должен быть включен в розетку? Ну, типа этого кипятильника? Его включаешь в розетку, и он кипятит воду.

Карл: Но тебя никогда не отключают. Как ты можешь отключиться от бытия?

Луиза: Но ничего не произойдет, если его не включить.

Карл: Штепселя нет! Как ты можешь включить что–то, когда нет штепселя?

Луиза: Ну, скажем, я — это кипятильник.

Карл: Ты — кипятильник? О Бог ты мой.

Луиза: Я имею в виду, если просто говорить об электричестве. Фантазировать. Само по себе электричество — это ничто.

Карл: Что «ничто»?

Луиза: Нужно включить штепсель и использовать.

Карл: Это ничто? Сунь пальцы в розетку, и ты увидишь, что такое электричество. Ничто?

Луиза: Ну, в конце что–то есть.

Карл: В конце?

Луиза: Сначала есть вода, а потом — электричество.

Карл: Ты смотрела фильм «Матрица»? Ты видела, там использовали человеческие тела в качестве батарей, снабжающих электричеством всю систему. Так что ты уже являешься электричеством; тебе не нужно подключаться к нему. Ты уже есть электричество.

Луиза: Хорошо.

Карл: Что хорошо–то? Где теперь кипятильник?

Луиза: Я запуталась.

Карл: Ты запуталась в кипятильнике, ага.

Луиза: (со смехом) Я закипаю!

Карл: Ты закипаешь. Посмотрим, когда наступит Siedepunkt [95]. Пошел пар.

Джеймс: В буддизме идет своего рода непрекращающийся спор о том, что такое просветление. Одна школа указывает на очищение осознанности до тех пор, пока ты не укрепишься в переживании осознанности.

Карл: В немецком это называется: «die Scheidewand der Wahrnehmung». Звучит хорошо. Как это будет по–английски?

Моника: Стена восприятия.

Карл: Нет, граница, граница восприятия. Вроде пограничной линии. В Библии это называлось бы «днем страшного суда». Оставайся в дне страшного суда, до времени — до времени или всякого представления о времени и не–времени, будь на этой границе — границе суда, до суда.

Это день суда. День суда до всякого суда, до всякого времени и не–времени, до всякой концепции. Ты остаешься в Том, которое первично, просто первично по отношению к тому, что пробуждается утром. Не участвующее в пробуждении этого тела и его переживаниях. Это то, что имеется в виду в буддизме, так?

Джеймс: Ну, другая школа говорит — в определенном смысле это то, что я слышу от тебя, — что это первично по отношению к осознанности.

Карл: Это называется «осознанностью осознанности», «пустотой пустоты». Это всегда обозначают через два понятия. Но для меня это одно и то же. То, которое есть осознанность, является осознанностью осознанности. То есть, все равно что полнота полноты. «Я есть» — ность «я есть» — ности. Это всегда указатель на абсолютное Сердце бытия. Так что здесь нет различия.

Джеймс: Значит, отсюда попадаешь в то, о чем ты говорил: к не–событию и не–переживанию. Ты можешь еще немного рассказать об этом?

Карл: По ходу дела. Не на ходу, а по ходу. Вопреки ходу. Вопреки тому, что является мимолетными переживаниями перед лицом того, чем ты являешься. Это «вопреки» есть «расщепленная секунда», и к этому нечего добавить. Вопреки всей истории, вопреки всему, что когда–либо происходило с тем, что находится у тебя перед глазами, с этим телом–умом или чем–то еще, в виде переживания, тобою переживаемого, — вопреки всему этому, ты есть. Но То, которым ты являешься, ты абсолютно не знаешь.

Джеймс: Тем не менее здесь есть подвох.

Карл: Подвох?

Джеймс: Это не–событие или не–переживание имело место во времени.

Карл: Можно сказать, что для организма тело–ум по–прежнему существует время, потому что без времени, без разделения не было бы формы или не–формы. Но времени нет. Все есть здесь и сейчас. Этому телу требуется время. Этому воображаемому объекту требуется субъект в обстоятельствах, просто для того, чтобы переживать его. Поэтому тебе требуется воображаемое время, и рамки, и тела, и объекты для того, чтобы переживание состоялось.

Джеймс: Значит, то не–событие, то не–переживание…

Карл: Есть здесь и сейчас.

Джеймс: Все время?

Карл: В этом нет времени. Нет даже не–времени. Время и не–время возникают в Том.

Джеймс: Значит, это постоянная реальность того, что есть Карл?

Карл: Нет, это реальность Того, которое не знает реальности. И То не хочет познать ее, потому что познавать нечего.

Джеймс: То, что я пытался выяснить у тебя, — и мне пока не удалось выяснить (смех), — заключается в следующем: было ли это однократным событием? Я знаю, что нет такой вещи, как время, тем не менее, кажется, что время длится.

Карл: Нет, нет. Пребывание Тем, с которым никогда ничего не происходит, было всегда. В Том не существует появления и ухода. Поэтому оно есть здесь и сейчас — или никогда.

Джеймс: Да, но в том, о чем ты говоришь…

Карл: Нет, это просто указатель. Это никогда, никогда! Это расщепленная секунда пребывания никогда–никогда! Даже не «всегда». Это — никогда–никогда. Так что с того, если то, чем ты являешься, существует никогда–никогда? Ты есть всегда? Нет. Ты есть никогда–никогда.

Джеймс: Поэтому я задал вчера этот вопрос. В этом несобытии, в этом не–переживании мир исчезает?

Карл: Это не не–переживание. Это переживание того, что то, что является переживающим, и все, что можно переживать, не является тобой. Это абсолютное переживание абсолютной независимости от всего, что можно переживать, абсолютная независимость даже от переживающего. Это абсолютное переживание Того, которое ты можешь назвать «свободой», но безо всякой идеи о том, что является и что не является свободой. Это простое пребывание Тем, которое никогда не может быть затронуто ни одним ощущением, ничем, что ты можешь чувственно воспринимать в объектной жизни.

Ты — это То, которое всегда лежит за пределами ощущений. Существуют все ощущения, но ты никогда не был внутри ощущений — никогда не был и никогда не будешь. И для Того, которое никогда не пребывало внутри ощущений, которое никогда не рождалось и никогда не умрет, в этот момент умирает идея «смерти». Это все. Ты видишь: то, чем ты являешься, — это «никогда–никогда».

Но в этом нет ничего нового или старого; это всегда было никогда–никогда. Чтобы оно могло содержать все на свете — любую концепцию, любую систему верований, любой образ — ты должен существовать до них, будучи Тем, который есть никогда–никогда. То, которое есть никогда–никогда, является субстратом, который ты больше не можешь сократить. В момент тотального сокращения ты сокращаешь себя до предела. И в этот момент ты становишься пустотой и полнотой одновременно. Поскольку ты пребываешь в пустоте идей, Сердце настолько пусто в себе, что способно содержать полноту абсолютного бытия. Поэтому ты уходишь обратно к максимуму сокращения, чтобы стать максимумом абсолютного бытия.

Иначе просто невозможно. Вот почему буддисты так часто указывают на пустоту, на уход в эту пустоту. Чтобы достичь этого абсолютного аспекта, чтобы стать единством со всем (делает глубокий вдох), что ты не можешь достичь. Но для достижения пустоты Сердца существует внутренняя тяга. Ты просто видишь эту тягу как то, чем ты являешься, и просто покоишься в ней. Пустота, которая есть, становится лучшим другом, раем.

Поэтому ты не стремишься больше избежать пустоты. Возможно, до того ты хотел избежать умирания, потому что пустота означает умирание, умирание объектов. Но если ты видишь путем осознавания этой пустоты, что пустота — это то, что ты есть, тогда ты просто покоишься в ней — благодаря видению того, что бояться нечего. Это то, что говорил Иисус: не бойтесь того, что вы есть. Потому что этим отсутствием, абсолютным отсутствием всякой идеи ты являешься; это отсутствие всякой идеи есть пустота. Ты являешься этой тотальной пустотой, пропастью. Ты являешься этой темнотой знания.

Ты — не свет чего–либо, потому что это называется «Люцифером». Все, что приносит тебе свет, является Люцифером. Кто бы ни давал тебе что–то, ни обещал какое–то знание, даже если это то, чем является сознание и свет, сулящие знание, которое может добавить что–то к твоей природе, — все это ложь. Оно не может ничего добавить к тому, что ты есть. Это ложь о свете, о свете Люцифера, говорящего тебе: «Я могу дать тебе что–то. Я могу помочь тебе. Я могу сделать тебя более счастливым. Я могу принести блаженство, все, что угодно, небесное блаженство бога тра–ля–ля, божественное». Даже идея «божественной любви» — это дьявольская идея.

Все придуманные системы верований и просветление — даже идея «просветления» — опять–таки исходят от этого дьявола. Как будто просветление способно что–то добавить к твоей природе! Что это за идея? Вечная шутка! Ты говоришь с самим собой, и ты создаешь это дьявольское воображение, а потому оно беспрестанно с тобой разговаривает и обещает что–то, но никогда не может сдержать обещания.

Оно никогда не даст тебе то сокровище, которым ты являешься. Ты есть То, которое есть сам Бог. Все украшения, все слова, даже обещания, — все равно из золота. Они не могут коснуться тебя.

Так что не верь себе. Ты не можешь доверять даже себе. В этом красота этого. Всегда присутствует этот образ тебя: «Доверься мне. Я поведу тебя. Доверься мне». Вечно разговаривающий. «Доверься мне. Я могу дать это». Ха! Нет. Ты не можешь доверять даже себе, так как нет даже Я, чтобы доверять, ибо даже идея «Я» исходит из того же… не знаю чего. Нет.

«У! Абсолютно один. Некому доверять. Ни Бога, ни Я. У!» Но это рай — эта Безбоговость, эта беспомощность, это «одно без второго»; это рай. Это даже не знание себя. Полное отсутствие самой идеи «Я», или «Бога», или еще чего–нибудь, ты — это То, которое есть, что бы это ни значило.

Франческо: Что бы ни значило! Это рай.

Карл: А!

Джеймс: Теперь ты получил цветы. В следующий раз будут свечи и благовония.

Франческо: Это завтра. Сегодня утром я забыл. Нет, цветы были от нее.

Моника: Вопреки мне самой! (смех)

Отбрасывание всего бытия

Карл: Кипятильник, у тебя вопрос?

Луиза: Иногда мне кажется, что сложно находиться в мире с тем, что невозможно познать, с этой пустотой, о которой ты говоришь, и поэтому функционирование этого тела–ума — где угодно, везде, нигде… иногда кажется, что ты не так уж сильно связан с ним или что ты можешь выйти из него.

Карл: Кто может выйти из него?

Луиза: Я не знаю.

Карл: Да, я тоже не знаю! Я никого не вижу в мире. Я не вижу никого, кто мог бы выйти из этого. Что это за идея о том, что ты можешь выйти, — из чего?

Луиза: Ну, я это делаю.

Карл: Значит, ты все еще внутри. Ты не вышла. Из–за этого выхода ты по–прежнему находишься внутри.

Луиза: Я знаю, и иногда мне кажется, что это тяжелее.

Карл: Что? Выход? Потому что этот выход удерживает тебя внутри. Ты обманываешь себя.

Луиза: Когда эта женщина вошла сюда, ты сказал: «Заходи сюда, тогда ты сможешь взглянуть наружу».

Карл: Да. Разницы нет.

Луиза: Ну вот. «Снова и снова нечего обретать!» Ну, о чем я спрашиваю? Я не знаю. (смеется) Я ни о чем не спрашиваю. Просто я тоже, знаешь, могла бы приносить тебе розы и цветы и могла бы целовать твои ноги или, наоборот, забрасывать помидорами.

Карл: Ты не осмелишься. (смех)

Луиза: Завтра принесу помидоры.

Карл: Больше никогда не буду мыть ноги.

Луиза: У меня все–таки есть вопрос, но я не знаю, как его задать. Иногда мне это кажется сложнее.

Карл: Что?

Луиза: Что? Да, действительно — что? Что сложнее?

Мужчина: «Я должна страдать! Я должна страдать!»

Луиза: Ты не помогаешь. (смеется) Выручи меня!

Карл: Я вижу контролера, который, контролируя страдание, находится внутри. Затем, контролируя, выходит и продолжает контролировать. Контролирует, контролирует. Да. Наслаждайся своим контролем.

Луиза: Но теперь это уже старый номер, когда ты мне так говоришь.

Карл: Да, я говорю тебе каждый день: «Наслаждайся своим контролем».

Мужчина: Пока не поверишь в это.

Луиза: Пока не поверю в это!

Карл: Пока контроль не надоест? Нет, ты никогда не насытишься контролем.

Луиза: Почему это?

Карл: Это часть игры.

Луиза: Но почему я?

Карл: «Почему я?» Возьми другое «я». Возьми своего врага.

Луиза: Нет, почему ты мне это говоришь? Разве больше нечего сказать?

Карл: Потому что я вижу контролера. Любым своим действием ты контролируешь.

Луиза: Есть идеи?

Карл: Чтобы выйти из этого? В тот момент, когда ты хочешь выйти из этого, ты снова хочешь контролировать.

Тебе не уйти от контролирования. Нет выхода из контролирования.

Луиза: О–о–ох. (смех)

Карл: Пока мозг не…

Луиза: Разорвется.

Карл: Разорвется.

Луиза: На куски…

Тереза: Поэтому она надела платок.

Луиза: Это бандана!

Карл: Бандит. Теперь она бандит.

Луиза: (со смехом) Бандито!

Карл: Но ты это чувствуешь. Ты просто чувствуешь этот жар.

Луиза: Да, чувствую.

Карл: Это как контролер здесь (показывает на лоб), третий глаз. И он всегда контролирует. Что бы он ни делал, он контролирует. Это дьявол, который контролирует.

Тереза: Значит, тот, кто не испытывает там боли, не контролирует? У меня там нет боли.

Карл: Она просто больше не может уклоняться от энергии, потому что приходит слишком много энергии. Жизненная энергия пробуждается, и тогда у контролера начинаются большие проблемы, потому что сопротивление дает головную боль, мигрень.

Поэтому он больше не срабатывает, этот контроль, потому что наступает «энергетический ад» — энергия жизни, которая показывает тебе твой контроль. Она учит тебя: «О, ты контролируешь; давай посмотрим, что мы можем с этим сделать». Это приносит головную боль. И тогда она хочет контролировать даже головную боль, или энергию, и тогда головная боль делается еще сильнее. Как самодвижущаяся система, подпитывающая себя. Как будто я знаю, а?

Но, собственно говоря, это не так плохо. Потому что только благодаря адскому пламени, боли, «мигрени» (игра слов) «я» перемалывается самой жизненной силой.

Тотальная осознанность уничтожает идею «контролирования», потому что наступает момент, когда ты видишь, что в контролировании не было никакого контроля, поэтому даже контроль не можешь ничего контролировать. Так что сказать? Милость всю дорогу.

Тереза: Но, Карл, когда я слышу про эту мигрень… у меня нет мигреней.

Карл: О, теперь ты хочешь заполучить мигрень?

Тереза: Да. (смех) Похоже на то, что это другая стадия, большая ступень, знаешь, когда у тебя есть мигрени, выход большого количества энергии.

Карл: Я никогда не говорю, что это большая ступень; я говорю только о функционировании. Я говорю тебе только об энергии, о том, как она функционирует. Я не говорю, что это преимущество; я никогда такого не говорил. Я просто объясняю, как это работает. В этом нет преимущества.

Тереза: Это не правило, потому что у многих людей нет мигреней, но у них все равно есть жизненная энергия. Жизненная энергия все равно в движении, и не у всех есть мигрени.

Карл: Нет? Но они могут начаться.

Тереза: Я звучу так, словно говорю: «О, я хочу мигрень».

Берта: О, ужасно — мигрень.

Карл: Да, а то! Если исследовать это, то существует целая библиотека в Ватикане, комнаты, заполненные историями о святых, с восходящим внутренним огнем, и всегда с внутренним огнем появляется телесный огонь, а затем огонь сердца и мигрени, всевозможные боли в теле и все, что можно себе представить. Все это приходит с ним. Это хорошо известно. Я не говорю, что это преимущество. Я просто говорю, что так оно происходит. Я не говорю, что это непременное условие.

Тереза: Значит, я теряю время…

Карл: Ты теряешь все! Ты — счастливый неудачник! (смех)

Тереза: (со смехом) На своем предсмертном одре…

Карл: Теперь она снова жалуется. «О, я бедняжка. У меня нет мигреней!» Это идеальный пример индивидуалистичной личности.

Тереза: Теперь у меня мигрень. Перестань. (смех)

Моника: Она счастлива!

Карл: Это есть в Библии. Если ты попросишь, тебе будет дано.

Берта: Ага, а если ты никогда об этом не слышал, это не случится, поэтому я больше не хочу об этом слышать. (смех)

Карл: Если это случится, то это случится; если нет — нет. Это просто означает, что ни в чем нет ни недостатка, ни преимущества. Но если это случается таким вот образом, то это часть развлечения, нравится оно тебе или нет. Но, опять–таки, ни для кого не будет преимущества, потому что нет никого, кто посредством чего–то мог бы получить преимущество. Даже посредством этой мигрени. Я знаю, многие думают: «О, я теперь попал в эту энергетическую штуку, с кундалини и мигренями, и теперь я созрел и готов».

Моника: По крайней мере, что–то происходит.

София: Но иногда это никуда не ведет.

Карл: Это никогда никуда не приведет. Не «иногда». Никогда ничего нет. Это никогда ни к чему не ведет.

София: Но иногда случается эта «расщепленная секунда», иногда — нет.

Карл: Расщепленная секунда никогда не случается. Я не говорю о чем–то преходящем. Расщепленная секунда есть здесь и сейчас. Если бы ее не было здесь и сейчас, ее бы не было никогда. Поэтому происходить нечему. Никогда не случится то, что не может случиться. Лучше не жди, потому что это никогда не наступит.

Это хорошая новость. Это никогда не наступит. С мигренью или без нее — это не наступит.

Если бы на самом деле это могло помочь некоему бытию стать Тем, которое есть Я, оно сразу же остановилось бы, ведь был Будда, был Иисус, был Рамана, было много великих мудрецов. Если бы это действительно могло помочь — переживания той или иной трансформации, переход от отождествленного сознания к космическому сознанию, вся эта возникающая и возвращающаяся обратно энергия — если бы это действительно могло помочь, то все бы просто остановилось. Оно не смогло бы продолжаться. Для единого Я это было бы концом. Путем некой трансформации или трансмутации во что–то еще все бытие просто бы исчезло.

Если бы ты могла контролировать То, которое есть само бытие, в качестве Того, которое есть Я, каким–либо переживанием жара или с помощью какой–то трансформации, то что бы это была за свобода? Так что все это часть шоу, но оно ничего не меняет. Тереза будет существовать вечно, Тереза, по–прежнему ожидающая мигрень. (смех)

Тереза: Теперь это новая — новая мигрень.

Карл: Когда есть тот, кто переживает этот опыт, расщепленную секунду, бла–бла–бла, он начинает: «О, что же я делал до этой расщепленной секунды?». И тогда это превращается в религию или технику йоги. «Благодаря тому что со мной, выполняющим это и это, было это и это переживание жара в теле, то все это должно быть связано с моими прежними переживаниями». Даже это переживание не–события он принимает за персональное переживание. И тогда все, что было до того, воспринимается как «благодаря этому я достиг этого».

Но То существует, никогда не являясь следствием какого–то предшествующего шага. Оно уже присутствовало во всех шагах, так что здесь нет ничего нового. Я всегда указываю на То. Никогда «благодаря» деланию или неделанию, вопреки жару, вопреки мигрени, вопреки всем ощущениям и событиям, рассказам и историям, ты есть, что ты есть, никогда «благодаря» им.

Так что забудь. Это может случиться, может не случиться — кого это волнует? Это ни преимущество, ни недостаток. Это лишь еще одно ощущение в том, что ты есть. Еще одно ощущение в теле.

Когда есть видение, что для того, что ты есть, никогда не было такой вещи, как преимущества в чем–либо, недостаток тоже исчезает, и тогда ты есть то, что ты есть, вопреки всему, никогда благодаря какому–либо жару тела или чему–то, что нужно отбросить. Отбрасывать нечего. Это часть шоу. Можешь наслаждаться им — это тебе не поможет.

Ты не можешь не реализовать себя

Берта: Чрезвычайно безнадежно.

Карл: (со смехом) Разве же это не прикольно? Вообрази себе, если бы была надежда! Надежда — это ад. Всегда тут как тут этот дьявол, который хочет подцепить что–то и сказать: «Смотри, может быть, это поможет. Если ты будешь делать это, я обещаю тебе рай».

Берта: Из–за этого я тоже здесь сижу, не только потому, что ты отнимаешь надежду, но потому, что ты обладаешь способностью говорить о Том. Если в течение долгого времени я этого не слышу, — когда я встретила тебя, к тому моменту я не слушала никого около трех лет, — то возникает ощущение, что я все забыла. Я не могу получить это из книг или с кассет. Хоть ты и безнадежность, надежда все равно есть.

Тереза: Надеющаяся безнадежность.

Карл: Надеющаяся безнадежность! Все равно остается надеющаяся безнадежность.

Моника: Должно ведь быть что–то. Что–то, где–то должно что–то получать от этого, потому что, действительно, нет никакой логической причины для сидения здесь. (смех)

Карл: Ага, я — бегущая строка рекламы. «Посмотрите на меня. Я — самый разочаровавшийся человек на земле, потому что я сижу здесь и говорю с чем–то — с тенями, а они ничего не могут понять, и все это не важно, не значит ничего, ничему не требуется помощь и т. д. Я абсолютно разочарован».

Моника: Да, это про нас. Я имею в виду, про меня. (смех)

Карл: Но говорю тебе, эта беспомощность, тотальная бесполезность — рай. Потому что это — свобода. Абсолютная свобода. Нечего извлекать из обстоятельств. Поэтому то, что я говорю или не говорю, абсолютно бесполезно. Это же абсолютная свобода — вопреки тому, что я говорю или не говорю, я есть то, что я есть.

Моника: Но это, можно сказать, сравнимо с неожиданием, неполучением…

Карл: Нет, это не «неожидание, неполучение». Я не говорю о «неожидании».

Моника: О'кей, ожидание, но неполучение.

Карл: Ожидания возможны, но кого это волнует?

Моника: В этом есть некая заслуга или что–то вроде того.

Карл: Возможно, нет.

Моника: Без разницы. Но я не понимаю.

Карл: Она думает: «Если этот немец может это сделать, то я тоже могу это сделать». Однако не существует того, кто сделал это. Говорю тебе снова и снова: я никогда ничего не достигал, поскольку я никогда ничего не покидал. Я не могу заново достигнуть то, чем я являюсь. Поэтому я ничего не достигал. Так что от меня, конечно, ничего не получить.

Франческо: Правда.

Карл: Ты ничего не можешь получить от пустоты.

Моника: Пустоты?

Карл: Возможно, То есть то, что есть ты, но ты не можешь достичь То. Потому что видя, что из пустоты ничего не появляется, что ты никогда не покидала пустоту и что ты есть То, ты понимаешь, что пустота не может быть дана. Ты и есть эта пустота. Это парадокс. Я указываю на него. Ты можешь увидеть, что из пустоты ничего не появляется и ничего не возвращается в пустоту.

Ты — сама эта пустота, которой нечего достигать, нечего получать посредством чего–либо. Поскольку ты никогда не покидала пустоту, ты не можешь получить ее обратно. Этот указатель на то, что ты не можешь ничего получить от Того, которое есть я, являющийся пустотой, указывает на То, которое есть ты. Так что нагота разговаривает с наготой. Ты думаешь, что это заслуга.

Моника: Это указатель.

Карл: Иногда это называют «божественной свадьбой». Когда ты видишь, что возлюбленный — это пустота, и любящий — тоже пустота, то оба они исчезают в этой пустоте. Но это снова концепция.

Я всегда указываю на это «выхода нет». Никогда ничего не появлялось из того, что ты есть, и, поскольку ты никогда не покидала это, чем бы оно ни было, то к нему нет обратного пути. «Нет обратного пути» — возможно, это и есть обратный путь. Кто знает? Простое понимание, что ты никогда не уходила. Ты есть То, которое в любом случае является домом. Ты никогда не уходила из дома. Дома никого нет. Никого никогда не было дома, поскольку ты есть То, которое есть дом. Все это — указатель. Возможно, в какой–то момент указание на То, которым ты абсолютно являешься, покажет на тебя.

Моника: И тогда я стану бесцельной.

Карл: Тогда ты будешь бесцельной целью. Ты не бесцельна; ты — бесцельная цель.

Моника: Но это было бессмысленно?

Карл: Раньше?

Моника: Раньше. (оба смеются)

Карл: У тебя есть указатель. Есть гвоздь и молоток, забивающий его. «Забивать нечего! Я забиваю, но забивать нечего. Даже молотка нет».

Томас: Мне интересно, как кто–то может принять эту расщепленную секунду на свой счет. Звучит бессмысленно.

Карл: Смысл есть.

Томас: Смысл есть?

Карл: Да, потому что это бессмысленно. Все возможно. Поскольку никто никогда не мог пережить расщепленную секунду.

Томас: Я это и имею в виду.

Карл: Личность всегда превратит это в переживание.

Томас: Но личность не может принять на свой счет то, что он или она не переживала.

Карл: Говорю тебе, она всегда все принимает на свой счет, даже если на свой счет принимать нечего. Что здесь есть? Все есть… Здесь нет ничего личного, но ты все равно принимаешь это на свой счет. Поэтому даже расщепленную секунду — это переживание или не–переживание — ты примешь на свой счет наверняка. Как ты можешь не принять ее на свой счет?

Томас: Ну, наверняка это не наверняка.

Карл: Не наверняка? Возможно. Возможно, нет.

Томас: Значит, это не наверняка.

Карл: Но это наверняка. (смех)

Томас: Значит, даже расщепленная секунда — это не выход?

Карл: Нет.

Томас: Ну, я жду ее, что бы ты ни говорил.

Карл: Да, ты пребываешь в ожидании Годо, но Годо никогда не придет. Ты не можешь не ждать. Но ты можешь видеть, что Годо никогда не придет, поэтому ты ждешь, но без ожидания. Это медитация.

Когда ты медитируешь ради получения результата знания того, чем ты являешься, то это действие с намерением, которое делает его личным. Это как идея преимущества. «Я делаю что–то и хочу что–то получить из этого, даже знание самого себя».

Но когда ты видишь, что То, которое является тем, что есть ты, не может быть познано ни в чем, и продолжаешь медитировать без ожидания, то это действие без деятеля. Это действие без намерения. Нет того, кто действует. Действие есть, но нет действующего или недействующего. Для того, что ты есть, оно не может ничего дать. Оно разворачивается само по себе.

Бесконечная реализация того, что ты есть, в качестве Я-переживания, никогда не прекратится, ибо ты не можешь не переживать то, что ты есть. Поэтому даже непереживание является переживанием. Поскольку ты не можешь выйти из Того, которым ты являешься, ты не можешь выйти из Я-переживания. Путем Я-переживания ты реализуешь себя. И ты не можешь не реализовывать себя.

Любой аспект жизни, любой момент часть Я-реализации и Я-переживания. Этому никогда не будет конца. В этом есть все виды переживаний — жара, любых ощущений, которые может испытывать тело, — все, что находится во временной рамке этого сна о переживаниях, может случится. Но в той же степени, в какой они могут случится, они нереальны.

В конечном счете нет «конечного счета»

Мужчина из Латинской Америки: У меня вопрос. Своего рода личный. Ты счастлив по жизни? У тебя есть страдания? Изменилась ли твоя жизнь после того, как ты пришел к реализации своего истинного Я?

Карл: Я сижу здесь. Все меняется постоянно. В этом теле изменения происходят каждую секунду, но не из–за расщепленной секунды. В Том нет причины и следствия.

Мужчина: Мой вопрос…

Карл: Стал ли я счастливее после этого?

Мужчина: Просто счастлив ли ты?

Карл: Нет. Я понятия не имею о счастье.

Мужчина: У тебя есть представление о страдании? Ты плачешь?

Карл: Плачу? Я часто плачу. Если идет грустный фильм, я плачу. Как я могу не плакать, когда идет выжимающее слезу кино? (смех) Серьезно. Оно сделано мной. Его называют «выжимающим слезу», так что я должен плакать.

Когда есть видение, сострадания невозможно избежать. Ты есть то. Все, что ты видишь, является тобой. Не существует разницы между переживающим, переживанием и переживаемым. Любая грусть — это ты. Любое счастье — это ты. Всем, что ты можешь придумать, ты являешься. Как ты можешь не сострадать тому, что ты есть?

Мужчина: Давай возьмем большую шкалу — целую планету, человечество.

Карл: Человечество? Ох. Сначала тебе нужно найти человечество, и потом мы сможем о нем поговорить.

Мужчина: В любом случае, есть то, что есть. О'кей? Каждую неделю, каждый день люди причиняют все больше боли друг другу.

Карл: С самого появления человечества существуют война, и боль, и страдание. Ты прав.

Мужчина: Но сейчас этого становится все больше и больше.

Карл: Нет. Вспомни Средневековье, поверь, там было достаточно боли и страдания. Возможно, количество людей увеличивается, поэтому ты думаешь, что увеличилось количество боли и страдания.

Так в чем твой вопрос? Что нам делать с человечеством или что? Не трахайся больше, и тогда боли больше не будет, потому что не будет людей.

Моника: Брахмачарья!

Карл: Нет, если ты спросишь меня, что делать с человечеством, со всеми людьми, я скажу всем: «Не трахайтесь больше», тогда людей больше не будет, и страдания тоже не будет. Действуй самым радикальным путем.

Другой мужчина: Тогда у тебя будет другого рода страдание!

Карл: Ты пострадаешь какое–то время из–за отсутствия секса, до тех пор пока не умрешь, но ведь ты остановишь популяцию. Прекрати совокупляться, и тогда не будет популяции. (смех)

Мужчина из Латинской Америки: Значит, ты говоришь, что страдание и боль будут всегда.

Карл: Нет, никогда не было никакого страдания и боли. С этим проблем нет. Ты не можешь остановить что–то, чего никогда не было.

Мужчина: Но ты видишь, как плачет эта женщина. Она будет плакать завтра и послезавтра.

Карл: Да, она всегда будет плакать; это ее природа. (смех)

Мужчина: В чем конечная цель?

Карл: В том, что цели нет. Это конечная цель: цели нет. В конечном счете нет «конечного счета».

Мужчина: Но факт остается фактом…

Карл: Какой факт?

Мужчина: Факт…

Карл: Да, «фак–инг» по–прежнему здесь.

Мужчина: Мы не счастливы.

Карл: Нет? Ты никогда не найдешь того, кто счастлив. Ты прав. Потому что нет никого, кто может быть счастлив. Тебе никого не найти. Сначала найди кого–то, и тогда мы поговорим о счастье и несчастье.

Мужчина: Это зависит от определения счастья…

Карл: Одним определением ты создаешь идею о ком–то, вот и все. Если ты прекратишь давать определения, кто останется? Тебе нужно дать определение «человечеству», чтобы человечество было.

Мужчина: Будда, Кришна, Рама, Рамана Махарши — они говорили, что существовало очень немного, очень немного людей, которые стали просветленными.

Карл: Нет. Все они, кого ты только что назвал, говорили, что никогда не было никого, кто был бы просветлен. Будда в «Алмазной Сутре» сделал это предельно ясно. Он сказал, что никогда не было Будды, ходящего по земле, и никогда не будет. Так что никогда не будет никакого просветленного. Он сказал, что проповедовал сорок лет и не сказал никому ни слова. Это Будда.

И это то, что говорил Рамана. То, что является Раманой, есть Я, и это Я извечно реализовано. То, что ты можешь назвать «Раманой», никогда не реализует Я, поскольку Я извечно реализовано.

Так что на земле никогда не было реализованной личности, как и вообще не было никакой личности, которая могла бы быть реализована. То, что является личностью, всегда есть То, которое есть Я, и оно извечно реализовано и не нуждается больше ни в какой реализации, которой уже обладает. Горшок никогда не реализует То, которое является горшком. Так что там про просветление? Сначала найди того, кто непросветлен, потом мы снова поговорим о просветлении.

Мужчина: Мы все непросветленные.

Карл: А кто здесь вообще есть? Я не разговариваю с привидениями! Я никого здесь не вижу, ведь привидения никогда не могут быть просветленными или непросветленными. Я вижу Я, здесь и сейчас, как То, которое есть. Здесь нет никого, ни одного, кто просветлен или непросветлен. И я не разговариваю с тенями. Я не разговариваю с призраками, которые приходят и уходят. Я говорю с Тем, которым я являюсь.

Мужчина: Но…

Карл: Но? Да, «но» ведет к «но».

Мужчина: Ты говорил, что существует эта броня, через которую мы не можем пройти на пути к реализации.

Карл: Нет, нет, я этого не говорил. Вопреки броне, ты есть то, что есть Я. Не благодаря какой–то броне, которая спадает. Ты не слушал тогда. Я никогда не говорил, что реализация придет благодаря чему–то. Я всегда говорил, что реализация — это твоя природа. И к этой реализации ты ничего не можешь добавить. Так что, с броней или без нее, ты есть то, что ты есть. В каких бы обстоятельствах ты ни находился, обстоятельства существуют благодаря тебе, но ты не существуешь благодаря обстоятельствам. Так что, вопреки обстоятельствам брони или не брони, ты есть то, что ты есть. Броня — это часть реализации, и в ней нет ничего правильного или неправильного.

Мужчина: Значит, ты бы назвал какого–нибудь маньяка или массового убийцу…

Карл: Да, ты — это он. Ты это он! Из–за того, что ты думаешь, что живешь, ты создаешь шесть миллиардов других, и, делая их живыми, ты убиваешь себя. Ты — массовый убийца, когда говоришь, что существует шесть миллиардов людей. Ты — величайший массовый убийца, которого я знаю. Просто из–за того, что ты думаешь, что живешь, ты убиваешь шесть миллиардов.

Мужчина: Я так не думаю.

Карл: Ты создаешь их! Создавая их, ты их убиваешь.

Мужчина: И как «рассоздать» их?

Карл: Тебе не нужно рассоздавать их; просто перестань создавать. Будь тем, что ты есть, и никого не останется.

Мужчина: А как быть тем, что ты есть?

Карл: Как? Здесь нет «как».

Мужчина: Ты говоришь, что есть пустота пустоты и все такое, но ты не говоришь, делай это или делай то. Почему?

Карл: Нет. Потому что ты не можешь стать более пустым, чем ты уже есть. Все, что ты делаешь, — избегание этого. Любая техника или медитация, все, что ты делаешь путем Я-исследования, направлено на избегание пустоты. И, видя тщетность всякой техники, видя, что ничто не может прийти с помощью техники, с помощью медитации, ничто не может добавить что–то к тому, что ты есть, ты не находишь себя ни в одних обстоятельствах. Ненахождение себя ни в одних обстоятельствах, ни путем поиска, ни путем исканий, может остановить это. В этой полной остановке ты увидишь, что никогда ничего не терял, и, поскольку ты никогда ничего не терял, тебе нечего возвращать.

Мужчина: То есть, существует некое действие, которое называется «видением»…

Карл: Да, и ты видишь, может быть, путем действия, что получать нечего. Снова и снова я говорю тебе, что получать нечего.

Мужчина: Нечего изменять?

Карл: Сначала покажи мне что–то, что вообще есть. Весь научный мир, с самого начала научных опытов, — это желание доказать, что существует материя. До сих пор доказательств нет. Они не могут даже сказать, существует ли вообще что–то. Они могут только сказать: «О, есть квантовая физика. Есть волна и частица, но мы не знаем, что это такое. Оно всегда изменяется». И теперь все люди науки становятся буддистами, потому что не могут найти то, что является Богом. И они ищут в мистике, они все превратились в мистиков.

Тереза: И теперь они ищут техники, чтобы найти то, что они уже нашли.

Карл: Они ничего не нашли посредством чего–то. Ни один электромикроскоп ничего не обнаружил, потому что все всегда можно расщепить снова, мельче, мельче, мельче. Бесконечное «мельче».

Женщина: Бесконечные параллельные вселенные.

Карл: Что угодно, но ты не можешь найти ни одну. Так много параллельных вселенных, и ни одну не найти.

Мужчина из Латинской Америки: Так, Карл, ты сказал мне прекратить творить убийства?

Карл: Да. Прекрати творить убийства, воображая себе, что ты живешь. Прекрати считать реальным то, что воображаешь себе. Ты воображаешь, что живешь, и это концепция. Когда ты перестанешь принимать воображаемое за реальность, в этот момент, когда у тебя нет абсолютно никакой идеи, существуешь ты или нет, больше нет других. В тот самый момент, когда ты принимаешь воображаемого себя за реальность, ты создаешь шесть миллиардов других, поэтому путем твоего прекращения, полной остановки, пребыванием Тем, которое существует до всякого воображения, больше нет тебя и других. Но в тот момент, когда появляешься ты, появляется шесть миллиардов других. Так ты создаешь шесть миллиардов других. Так что ты — массовый убийца, здесь и сейчас.

Мужчина: Как и ты.

Карл: Нет, я — нет. Ты! Особенно ты. (смех) Нет общей взаимосвязи. Смотри только на то, что ты есть. Других все равно нет. Я прошу тебя: смотри на то, что ты есть, а не на то, чем является кто–то еще. Только ты имеешь значение. Других все равно нет. Так будь абсолютно эгоистичным в этом. Моллюском[96]. (смех)

Попытайся поймать этого моллюска, которым ты являешься. Стань рыбаком, который пытается поймать моллюска, которым ты являешься. И поскольку ты не можешь поймать этого моллюска, которым являешься, ты становишься рыбаком, который не может выудить моллюска, которым является рыбак!

Мужчина: Вор не может поймать самого себя.

Карл: Да, но это то, чем ты пытаешься быть. Сначала ты вор, а затем ты становишься полицейским и говоришь: «Я знаю, вор должен исчезнуть». Ум сначала становится вором, ворующим твое внимание, а потом, благодаря твоему нежеланию направлять внимание, он говорит: «О'кей, теперь я буду „не–умом“». «Я позабочусь о том, чтобы ума больше не было, — говорит ум, — так что тебя больше не побеспокоят, я больше не буду воровать твое внимание».

Так, побывав вором, ворующим внимание, он затем становится полицейским, который говорит тебе: «Теперь я позабочусь о том, чтобы больше не было мыслей, которые тебя беспокоят». Так появляется «не–ум». Что делать?

Мужчина: Ничего.

Карл: Ничего — это довольно много, поверь. Даже ничего — это слишком много. (молчание)

Тереза: Так, Карл, насчет квантовой физики: у них есть так называемые ответы.

Карл: Нет, у них нет ответов — это ответ.

Тереза: Но тогда они уходят в буддизм, чтобы понять, что они увидели или не увидели.

Карл: В первую очередь они погружаются в научные дела, в систему верований в научное доказательство, а потом уходят в противоположном направлении, к другой крайности другой системы верований в то, что есть — что? Так они приходят от чего–то к ничто. То есть, это уже буддизм или еще какая–нибудь религия.

Сначала ты идешь в мир, наружу, ты хочешь найти материю или то, что имеет значение снаружи, счастье. Но ты не находишь материю, ты не можешь найти ее, поэтому идешь внутрь, идешь к внутренней стороне, но там ты тоже ее не находишь. И, не найдя ни снаружи, ни внутри то, что ты есть, ты полностью останавливаешься — точка. Не обнаружив бытие вовне, ты отбрасываешь идею «вовне», потом ты отправляешься внутрь, но, не найдя бытие внутри, ты делаешь полную остановку.

Сначала наружу, потом внутрь, но никоим образом ты не находишь себя. Ни внешним, ни внутренним. Нет ни внешнего, ни внутреннего Я. Нет даже внутреннего Я, поскольку для того, что ты есть, никогда никого не было ни снаружи, ни внутри. Так, путем абсолютного ненахождения того, чем ты являешься и чем не являешься, при любых обстоятельствах, ты успокаиваешься в этом «ненахождении». И, благодаря незнанию, ты знаешь, что ты не являешься чем–то, что ты можешь знать.

Это сам Абсолют. Это свобода от знающего, который знает или не знает. Потому что ты покоишься в абсолютном незнании того, что ты есть, в Том, которое есть, этом абсолютном знании, которое не может быть познано никаким относительным знанием или незнанием. И вопреки знанию или незнанию, ты есть тот Абсолют, которым ты являешься, который является самим знанием, но не благодаря знанию или незнанию. Ясно?

Георг: Молоток.

Карл: Бум, бум, бум. Ударная машина. Эта песня — хит. (смех) Ах, это не так тяжело. Это легко. Невыносимая легкость бытия.

Американец: Не бытия. Невыносимая легкость небытия.

Карл: Нет, бытия.

Американец: О'кей. Бытия и небытия.

Карл: Нет «небытия».

Американец: Нет бытия.

Карл: Но если нет «небытия», то есть бытие.

Американец: Есть небытие и есть не небытие?

Карл: Есть бытие. Даже когда нет никого, все равно есть бытие. Ты не можешь выбраться из бытия. Попробуй–ка. (смех) Вот еще один, который хочет приземлиться в стране «никогда».

Американец: (со смехом) Стране никогда–никогда.

Карл: В стране «небытия».

Американец: О'кей, значит, практиковать бытие?

Карл: Что хочешь. Ты можешь практиковать бытие? Практичное существо. Ты можешь заставить бытие практиковать? «Теперь я хочу научиться тому, как быть». Ты бы попросил этого? Бытие — это твоя природа. Она абсолютно естественна. Ты есть. Тебе не нужно практиковать То. Но тогда ты медитируешь на него. «Как мне быть Тем, которое есть я?»

А, о'кей. Большое спасибо.

Группа: Спасибо!

Тереза: Опять выжили!

Карл: Выжили снова. (поет) «Это не в последний раз, это не в последний раз…»

(все смеются)

www.e-puzzle.ru

Примечания

1

Русское издание «Просветление и другие заблуждения». М.: Ганга, 2007. — Прим. ред.

(обратно)

2

Большинство оригинальных формулировок не подверглись редактированию ради того, чтобы оставить открытым смысл речи, сохранить остроумие шутливых перепалок и позволить читателю «услышать» голоса сквозь страницы.

(обратно)

3

Тируваннамалай лежит у подножия горы Аруначала, которую ассоциируют со стихией огня. На протяжении столетий это место считается священным и привлекает множество мистиков и мудрецов.

(обратно)

4

Все, что вам нужно, это любовь.

(обратно)

5

«Может быть, я не один»; «да будет так».

(обратно)

6

Глагол «kotzen» в немецком — «блевать», «рвать».

(обратно)

7

Денежная шкатулка.

(обратно)

8

Gift — дар, das Gift — отрава, яд.

(обратно)

9

Индийский праздник урожая.

(обратно)

10

Игра слов: German — немец, germ — микроб.

(обратно)

11

Из сказки братьев Гримм.

(обратно)

12

Ничего не происходит (нем.).

(обратно)

13

Лепет.

(обратно)

14

Ты мне действуешь на нервы; дословно: на передатчик.

(обратно)

15

Будильник; тоже самое: немецкая идиома auf den Wecker gehen — действовать на нервы.

(обратно)

16

Я жду тебя.

(обратно)

17

Банг — марихуана.

(обратно)

18

Придет человек с косой (нем.).

(обратно)

19

Коса (нем.).

(обратно)

20

По–английски «милость».

(обратно)

21

Разбитый (нем.).

(обратно)

22

Т. е. «единица» по–нашему; в немецкой системе образования лучшая оценка — «1».

(обратно)

23

Не беспокойся, будь счастлив (строка из песни).

(обратно)

24

Игра слов: «happy» — «счастливый», «happening» — «происходящее», «представление».

(обратно)

25

Достаточно.

(обратно)

26

Игра слов: Кашмир звучит как catch me — поймай меня, wenn Du kannst — если сможешь (нем.).

(обратно)

27

Игра слов: ловить себя.

(обратно)

28

Игра слов: bore — высверливать.

(обратно)

29

Все в сборе (нем.).

(обратно)

30

Игра слов: tired – retired.

(обратно)

31

Игра слов.

(обратно)

32

Игра слов: innocence и in no sense.

(обратно)

33

Игра слов: instinct/it stinks.

(обратно)

34

Игра слов: any me/enemy.

(обратно)

35

Hari Оm, Carry on — игра слов.

(обратно)

36

Обозначение ведьмы в Мексике.

(обратно)

37

«Госпожа», лексика садо–мазо.

(обратно)

38

В оригинале игра слов mе–stake («я» — отбивная) и mistake (ошибка).

(обратно)

39

Игра слов: dressing — украшение, убранство и заправка для салата.

(обратно)

40

Аллюзия на строчку из песни «Wake me up before you go».

(обратно)

41

Игра слов.

(обратно)

42

Итал. опред. Артикль ж. р.

(обратно)

43

Нем. шутка: между двумя ушами.

(обратно)

44

Мальчик, возвращайся скорее обратно (нем.).

(обратно)

45

Игра слов: ship, relationship.

(обратно)

46

Игра слов.

(обратно)

47

Обыгрывание meam.

(обратно)

48

Название фильма.

(обратно)

49

Второгодник; застрявший в пробке (нем.).

(обратно)

50

Точно (нем.).

(обратно)

51

Игра слов: sit out — высиживать, sit in — сидячая забастовка.

(обратно)

52

Вызывать зевоту (нем.).

(обратно)

53

Аллюзия на нем. слово mannigfaltig: различный, разнообразный.

(обратно)

54

Твердый, прочный (нем.).

(обратно)

55

Игра слов: face–fate–fade away.

(обратно)

56

Dog — собака.

(обратно)

57

Сверху снизойдет чудо (нем.).

(обратно)

58

Dog — собака, God — Бог.

(обратно)

59

Игра слов: cool — значение: «классно» и «холодный».

(обратно)

60

Игра слов: confirmation – comfirmed.

(обратно)

61

Не (нем.).

(обратно)

62

Глагол bow — кланяться напоминает по звучанию boo — фу, бу.

(обратно)

63

Будь осторожен (нем.).

(обратно)

64

Игра слов: ease и disease.

(обратно)

65

Игра слов: dress — одежда, dressing — салатная заправка.

(обратно)

66

Игра слов «meanwhile» и «mean».

(обратно)

67

Игра слов: second в значении «секунды» и «второго».

(обратно)

68

Игра слов: bag и back off.

(обратно)

69

Игра слов: no me — меня нет.

(обратно)

70

Наклонный, искаженный; игра слов: achieve – schief (нем.).

(обратно)

71

В моем затруднительном положении.

(обратно)

72

Игра слов: men–pause — мужчины и паузы.

(обратно)

73

Игра слов: shakes beer.

(обратно)

74

Игра слов: coffee – coffin.

(обратно)

75

Игра слов: banishment – panishment.

(обратно)

76

Игра слов: pad – pet.

(обратно)

77

Лепесток.

(обратно)

78

К сожалению, я не понимаю ни слова. Я не говорю по–английски (нем.).

(обратно)

79

Игра слов: irrelevant и Irrer — сумасшедший (нем.).

(обратно)

80

Who goes? Maya — звучит как Хьюго Майер.

(обратно)

81

Rent — что–то, сдающееся в аренду; rend — отрывать, насильно разлучать, щель.

(обратно)

82

Игра слов: believe и leave.

(обратно)

83

Идет кошка (нем.).

(обратно)

84

Вот идет кошка (нем.).

(обратно)

85

Они приходят, как кошки (нем.).

(обратно)

86

Фермер (нем.).

(обратно)

87

Обыгрывание слова «fun».

(обратно)

88

Игра слов: leaf – believe.

(обратно)

89

Игра слов: absolute – absolution: англ. отпущение грехов.

(обратно)

90

Игра слов: auntie — тетя, anti — против.

(обратно)

91

Кризис, эпилептический припадок (итал.).

(обратно)

92

Игра слов: от немецкого kotzen — блевать и Konzept — концепция.

(обратно)

93

Игра слов: crisis и increas.

(обратно)

94

Моя вина (лат.).

(обратно)

95

Точка кипения (нем.).

(обратно)

96

Игра слов: selfish и shellfish.

(обратно)

Оглавление

  ВВЕДЕНИЕ

    Бесшабашная адвайта

    Примечания английского редактора

  ИЗ ЕДИНСТВА ВСЕ ВОЗВРАЩАЮТСЯ, ИЛИ КОНЕЦ «БОЖЕСТВЕННОЙ ЛЮБВИ» Январь 15, 2004

    Разбивая ум, разбивая сердце

    Ты — это абсолютный провал

    Милость разобьет твое сердце

    Игра божественной любви

    Обнимая одиночество

    Всякое «я» — это враг

    Некуда приземлиться

    Ты никогда не достигнешь любви

    Здесь, сейчас такая непомерность, потому что вы — эта непомерность, абсолютное бытие

    Стирая вопрошающего

  БЕЗ ВТОРОГО — ЭТО СВОБОДА, ИЛИ КОНЕЦ «СВОБОДНОЙ ВОЛИ» Январь 16, 2004

    Безнаправленность Я

    Сердце — это все, что есть

    Безжалостная милость

    Прощание с Адамом и Евой

    Абсолютная шутка — ты мог бы избежать то бытие, которым являешься

    Тишина, которой ты являешься, не может быть нарушена шумом Индии

    Нет ничего более негативного, чем позитивное мышление

  ВСЕ ТО ЖЕ СЧАСТЛИВОЕ ФИАСКО, ИЛИ КОНЕЦ ИНТЕЛЛЕКТА Январь 17, 2004

    Джинн в бутылке

    Если ты проснешься, не принимай на личный счет

    Страх есть — бояться некому

    Даже идея джняни — это неведение

    Личность — это тот, кто надеется, что это закончится

    Не–делатель делает больше всех

    Отпадение моего понимания — это преданность

    Что бы ты ни делал с неведением, ты только приумножаешь его

  ПРОБЛЕМА ОТСУТСТВИЯ ПРОБЛЕМЫ, ИЛИ КОНЕЦ БЕСПОКОЙСТВА И СКУКИ Январь 18, 2004

    Твое беспокойство — тотальное требование тотальности бытия

    Конец воображения

    Зажигая огонь для абсолютного сожжения

    Семья, которой у Карла никогда не было

    Между мудростью пустоты и полнотой любви

    Абсолютное сомнение не оставляет место для сомневающегося

    Будь Тем, которое невозможно себе представить

  ШАКТИ ОХОТИТСЯ, А СОЗНАНИЕ КОЛДУЕТ, ИЛИ КОНЕЦ СИСТЕМЫ КОНТРОЛЯ Январь 19, 2004

    Ты превращаешь себя в объект желания

    Сама жизнь не может обнажиться еще больше

    Всемогущая Беспомощность

    Ты никогда не готов к той бесконечности, которой являешься

    То, чему нужна помощь, — это персонаж сна

    Изнасилование бытием

    Ты никогда не можешь заткнуться

    Ты не можешь не наслаждаться собой

  ЧТО БЫ ВАЖНОЕ Я НИ ГОВОРИЛ, ТЫ СИДИШЬ ЗДЕСЬ ВОПРЕКИ ЭТОМУ, ИЛИ КОНЕЦ ВСЕХ МЕТОДОВ Январь 20, 2004

    Ты здесь ради тотального расслабления

    Ничто не должно исчезнуть, чтобы ты был Тем, что есть

    Ты никогда не освободишься от свободы

    Не существует даже одного, способного контролировать второго

    Все, что ты делаешь преимуществом, становится для тебя препятствием

    Ты — это безвыборность

    Желание немного контролировать свою жизнь превращает тебя в маленького контролера

    Подвергай сомнению все, что можешь понять

  ВСЕГДА «ВОПРЕКИ», НИКОГДА «БЛАГОДАРЯ», ИЛИ КОНЕЦ «ПРИЯТИЯ» Январь 21, 2004

    Сознание неистощимо

    То, которое есть Я, не знает Я

    Идея «лучшего» уже намного хуже

    Только ум тревожится из–за ума

    Абсолютный контроль означает быть бесконтрольностью

    Нет ни одного мгновения без Того, которым ты являешься

    Абсолютное «выхода нет» — это покой, все остальное — попытка бегства

  ТЫ — ЭТО ТО, КОТОРОЕ ЕСТЬ ДОМ, ИЛИ КОНЕЦ ВСЕХ КОНЦОВ Январь 22, 2004

    «Исчезнуть» учителя

    Унося прочь систему убеждений

    Не находя страдающего

    Пустоты не избежать

    Отбрасывание всего бытия

    Ты не можешь не реализовать себя

    В конечном счете нет «конечного счета» Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg