«Три девицы под окном»

Три девицы под окном (fb2) - Три девицы под окном 1348K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юлия Владимировна Монакова

Три девицы под окном Юлия Владимировна Монакова

© Юлия Владимировна Монакова, 2018

ISBN 978-5-4493-4331-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Все персонажи и события вымышлены, а любые совпадения – просто случайность, за которую автор ответственности не несёт.

Пролог

– Да постой же, подожди! Давай поговорим!..

Спотыкаясь на бегу, Нелька следовала за ним по пятам, словно собачонка за хозяином. Почему-то весь вечер в голове занозой сидела фраза из фильма «Москва слезам не верит»: да какая гордость, я за ним хоть на край света…

Впрочем, ей действительно было плевать на гордость. Её даже не заботило, что эта бурная сцена может привлечь нездоровое внимание общественности. Хотя прохожих поблизости и так не наблюдалось – поздний час, будний день. Нормальные люди в это время суток не шляются по подворотням, а давно уже видят десятый сон в тёплой уютной постели, потому что завтра рано вставать на работу…

– Неля, я сказал тебе – прекрати, не лезь не в своё дело! Возвращайся сейчас же домой! – с яростью и болью бросил он в ответ, даже не обернувшись. Да ему и не надо было оборачиваться – она могла мысленно воспроизвести выражение его лица до мельчайшей чёрточки: потемневшие непроницаемые глаза, вскинутый подбородок, упрямо сжатые губы, которые – она знает! – могут целовать так нежно и так сладко…

Нелька остановилась в полном отчаянии и, прекрасно осознавая, как жалко сейчас выглядит, всё-таки предприняла последнюю попытку.

– Я не могу оставить тебя в таком состоянии! – выкрикнула она ему в спину, умоляюще сложив руки. – Я ведь всё понимаю и про тебя, и про Асю, и про то, что ты сейчас чувствуешь. Пожалуйста… просто поговори со мной!

– Нам не о чем разговаривать, – глухо отозвался он через плечо. – Сколько можно повторять, ступай домой и ложись спать! А со своими проблемами и чувствами, в том числе и по отношению к Асе, поверь, я как-нибудь сумею разобраться самостоятельно.

Она осталась стоять на месте, смотря ему вслед, но не осмеливаясь больше докучать. Дистанция между ними стремительно увеличивалась. Наконец, когда он скрылся за углом, Нелька громко и беспомощно всхлипнула, признавая собственное поражение, вжала голову в плечи и медленно поплелась обратно. Всё рухнуло. Жизнь покатилась ко всем чертям…

Чей-то тёмный силуэт метнулся к ней от подъезда. Нелька была так поглощена собственными невесёлыми думами, что даже не почувствовала опасности, просто не успев испугаться. Между тем, фигура незнакомца оказалась совсем рядом. Нелька внезапно ощутила тяжёлое взволнованное дыхание практически на своём лице и, инстинктивно взвизгнув, отшатнулась.

Что-то с силой сжало ей шею тугим опоясывающим кольцом. Нелька попыталась охнуть, но поняла, что не в силах сделать ни вдоха, ни выдоха. Она захрипела, забилась, стараясь высвободиться из удушающей петли, но в ужасе поняла, что совершенно бессильна. В глазах у неё потемнело от боли и шока. Грудь буквально разрывалась от невозможности вздохнуть, шея горела огнём, а в ушах нарастал какой-то потусторонний гул.

«Меня что, убили?» – обречённо успела подумать Нелька перед тем, как погрузиться в абсолютную, полную, беспросветную тьму…

Часть 1

Я их не помню. Я не помню рук, которые с меня срывали платья. А платья – помню. Помню, скольких мук мне стоили забытые объятья, как не пускала мама, как дитя трагически глядело из манежа, как падала, набойками частя, в объятья вечера, и был он свеже- заваренным настоем из дождя вчерашнего и липовых липучек, которые пятнали, не щадя, наряд парадный, сексапильный, лучший, и ту скамью, где, истово скребя ошмётки краски, мокрая, шальная я говорила: «Я люблю тебя». Кому – не помню. Для чего – не знаю… (Вера Павлова)

Асю ненавидели девушки и жёны всех её бывших парней.

Список «эксов» был довольно внушителен, и каждый нечастный нет-нет, да и поминал Асю добрым (или не очень) словом. Их нынешние подруги нервничали, грызли ногти и почему-то не чувствовали почвы под ногами, когда Ася вдруг снова возникала на горизонте. А она, внутренним чутьём угадывая исходящий от девиц негатив, не могла удержаться от невинного, на её взгляд, троллинга, будто бы ненароком стараясь поддеть их.

– А помнишь, мы с тобой в лесу заблудились… – устремляя на бывшего влажный взгляд из-под ресниц, мечтательно произносила Ася и так многозначительно замолкала на середине фразы, что у несчастного непроизвольно возникала эрекция, а его спутница, прекрасно понимая всю подноготную этого «заблудились» и воображая, чем они там в лесу занимались, испепеляла Асю ревнивым взором. Та же улавливала её гневные импульсы и откровенно забавлялась, наслаждаясь неловкой ситуацией и своей властью над обоими.

– Зачем ты это делаешь? – как-то раз спросила её Рита. – Не пофиг ли, с кем они сейчас? Были бы счастливы…

– Не могу видеть их такими благостными, сытыми и довольными, – посмеивалась Ася. – А как же кипение страстей? Где любовь на разрыв, где буря и ярость?..

Если бы Рита не знала Асю с детских лет как облупленную, то подумала бы, что подруга просто завидует. Но это было не так.

Первой из них замуж выскочила Рита. Её избранником стал педагог по вокалу – она заканчивала тогда четвёртый курс питерского института культуры. Откровенно говоря, подруги диву давались: что молодая и свежая Рита нашла в этом стареющем, лысеющем мужике весьма потрёпанного вида? Но как сияли её глаза! С каким вдохновением она рассказывала о его необыкновенном таланте! А ещё – подумать только – он сочинил для неё песню, это так романтично!..

Ася просидела в девках аж до двадцати восьми лет. Однако никому даже в голову не приходило упрекать её в том, что она не замужем – с такой-то красотой!… Все прекрасно знали, что она просто выбирает наилучший вариант из многочисленных кавалеров, и имеет на это полное право.

А вот Нелька такого права не имела и должна была, по мнению соседских кумушек и сплетниц, брать то, что дают. Правда, ничего и не давали… С самого детства она выглядела безликой унылой тенью на фоне более ярких подружек. Серой мышкой. Синим чулком. Гадким утёнком, который почему-то так и не превратился в лебедя, когда вырос. Дурнушкой Бетти… или какие там ещё бывают эпитеты, с упоением мазохиста мрачно размышляла Нелька.

Наибольшим унижением для неё были школьные дискотеки. Она на всю жизнь запомнила осенний бал в восьмом классе – тот самый момент, когда в бурный ритм модных эстрадных хитов непрошеным гостем вторгся «медляк». Девчонки-одноклассницы с преувеличенно равнодушными лицами разбрелись по углам актового зала в ожидании приглашения на танец. Многим повезло – их перехватили ещё по дороге; и вот они уже топчутся парами, обнявшись, на небольших пятачках танцевального пространства, словно им тесно в огромном зале и требуется прижаться друг к другу как можно ближе…

Остальные девочки подпирали стены и старательно делали вид, что их это ни капли не волнует. На самом-то деле, в глубине души каждая мечтала о том, чтобы её пригласили – хоть кто-нибудь, пусть даже последний ботан и очкарик, плевать! На дискотеках котировались любые кавалеры, количество становилось важнее качества, повышая престиж девчонки в глазах её подруг. Кого чаще всего приглашают – та и счастливица, та и красавица, та и королева!

Нелька тёрлась у стеночки вместе с толстухой Жанкой Самойловой и строила независимую физиономию – чтобы никто не догадался, как ей хочется хоть раз в жизни станцевать настоящий медленный танец. Каково это – положить руки на плечи мальчику? Смотреть на него снизу вверх? Покачиваться в танце и загадочно улыбаться его шуткам и комплиментам? Ей почти пятнадцать лет, а они никогда этого прежде не испытывала…

Тут она заметила, что в их с Жанкой сторону направляется Ренат Батрутдинов. Он учился в параллельном классе и слыл сердцеедом. Раньше Нелька не думала о нём всерьёз, как о потенциальном кавалере, но сама мысль о том, что он может сейчас её пригласить, заставила девочку вспыхнуть от волнения и удовольствия. Медляк с Батрутдиновым?! Да все просто умрут от зависти…

Ренат приблизился к ним почти вплотную и остановился. Нелькино сердце бешено колотилось о грудную клетку. Самойлова тоже приосанилась и даже втянула живот – глупышка восприняла явление Рената на свой счёт.

И тут Батрутдинов открыл рот и громко – ужасно громко, Нельке со страху показалось, что его слова разнеслись по всему залу – сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Да ну, здесь ни одной нормальной девки уже не осталось!

После чего круто развернулся и зашагал прочь – в ту сторону, где группировались стайками другие, очевидно, более «нормальные девки».

Жанка Самойлова крякнула и как-то сразу опала, будто прокисшее дрожжевое тесто. Нелька же, не думая больше о гордости и о том, как она выглядит со стороны, опрометью бросилась вон из актового зала – подальше от этой дискотеки, стыда, унижений и проклятого Батрутдинова.

Свадьба Аси была самой странной и безумной из всех, на которых Рите и Нельке доводилось когда-либо присутствовать.

Впрочем, Ася с детства отличалась оригинальностью и экстравагантными выходками из серии «она всех вечно удивляла – такая уж она была». Однако подруги даже приблизительно не представляли себе, что их ожидает на этом бракосочетании.

Решено было играть свадьбу не в родной Москве, а в Смоленске – по той простой причине, что будущий Асин муж уже целых два месяца находился там на раскопках вместе со своей группой. Невеста предупредила, что археологи – народ довольно специфический, однако Рита с Нелькой в глубине души всё-таки ожидали более адекватного и культурного зрелища. Видимо, сказывались советские стереотипы: в кинофильмах прошлых лет все археологи поголовно изображались интеллигентными и тихими дяденьками в очочках, этакими ботанами, искренне и самозабвенно влюблёнными в свою работу.

К загсу подруги подъехали чуть раньше жениха – тот должен был явиться прямо с археологической базы. Ася нервничала, как полагается нервничать невесте, выкурила несколько сигарет и даже пару раз обежала трусцой вокруг здания, чтобы немного успокоиться. Рита и Нелька переговаривались вполголоса, лениво наблюдая за посторонними брачующимися – они сменяли друг друга так же быстро, как стёклышки в калейдоскопе. Удивительно, но все невесты казались им на одно лицо – во всяком случае, фасоны их свадебных платьев и причёсок мало отличались друг от друга.

Наконец, явился Сергей вместе со своей группой поддержки.

Ботаны в очочках? Ха!!! Эта компания представляла собой, преимущественно, толпу здоровенных загорелых людей в шортах и майках, с татуировками, дремучими бородищами, зелёными волосами и дредами – в общем, вид у них был совершенно дикий. Имелось также несколько девиц, хотя представительницы прекрасного пола едва ли выглядели цивилизованнее своих коллег-мужчин: складывалось впечатление, что все они буквально пять минут назад побросали свои лопаты на раскопках и приехали сюда в чём были, даже не умывшись.

Асин Сергей, к счастью, смотрелся на их фоне более-менее прилично: он был одет в коричневые джинсы, белую рубашку и оранжевую бабочку. Впрочем, и сама Ася не выглядела классической невестой: простое и лёгкое летнее платье, а на голове – венок из полевых цветов, которым её торжественно короновали девушки-археологи. Однако она была так прекрасна, что могла даже просто завернуться в холщовую дерюжку – и всё равно победила бы на любом конкурсе красоты.

Археологи кучковались на крыльце и потягивали что-то крепкое из фляжечки, не дожидаясь официальной регистрации. Констатировав полный сбор, Сергей объявил, что можно направляться внутрь.

– По-моему, – шепнула Рита Нельке, поднимаясь по лестнице и ловя недоумённые взгляды работников загса, – они стремительно седеют от одного только нашего вида…

Впрочем, сама церемония прошла довольно мило.

– С этого дня вы пойдёте по жизни рука об руку, вместе переживая и радость счастливых дней, и огорчения, – с заученным до автоматизма пафосом громко вещала тётка-регистраторша, сияя дежурной улыбкой. – Создавая семью, вы добровольно приняли на себя великий долг друг перед другом и перед будущим ваших детей…

Молодые переглядывались и прыскали в кулачок, словно всё происходящее их ужасно забавляло, заставляя тётку немного нервничать и сбиваться с накатанной дорожки вызубренного за годы работы типового текста.

– Перед началом регистрации прошу вас ещё раз подтвердить, является ли ваше решение стать супругами и создать семью искренним, взаимным и свободным. Прошу ответить вас, невеста!

– Да, – кокетливо произнесла Ася и потупила взор, трепеща ресницами.

– Прошу ответить вас, жених!

– Меня заставили! – не моргнув глазом, отозвался Сергей, и тут же получил весьма болезненный тычок локтем от возлюбленной за свою неуместную шутку.

У тётки случился абсанс: она зависла и перезагружалась около минуты, пока все археологи громогласно ржали и показывали Серёге большой палец.

– Да-да, я согласен! – поспешил разрулить неловкую ситуацию жених. Тётка более-менее отошла от шока и продолжила зачитывать свой напыщенный текст.

– …Объявляю вас мужем и женой! Ваш брак законный. Поздравьте друг друга!

Ася кинулась к Сергею на широкую богатырскую грудь и пронзительно завизжала от восторга, поджав ноги и качаясь на могучей шее новоиспечённого супруга, как обезьянка на пальме. Работники загса, привыкшие к слезам умиления нежных ангелоподобных невест в платьях-тортах, выглядели явно растерянными.

– Вэтторжествендень! Васпришлпоздра! Самблизкидоргиелюди! – уже стремительно закругляла свою речь тётка, опасаясь, как бы эти странные новобрачные ещё чего-нибудь не отчебучили. – Доргиегости! Пжалста! Прсоединяйськнашпздравлениям! – и, дотараторив текст до финального восклицательного знака, она с некоторым испугом взглянула на толпу друзей молодожёнов, догадываясь, что они запросто могут разнести зал к чертям собачьим.

– Ура-а-а!!! Тетерины, поздравляем!!! – нестройным хором завопили археологи. Вообще-то, Ася решила оставить свою девичью фамилию, но группа поддержки жениха упорно игнорировала сей факт, называя молодых исключительно Тетериными.

– В дё-сны! В дё-сны!!! – принялась радостно скандировать толпа этих варваров вместо традиционного «горько», когда жених собрался целовать невесту. Работники загса засуетились и стали быстренько выпроваживать гостей на улицу, где они должны были встретить молодых живым коридором.

– Уф, по-моему, обошлись малой кровью, – шепнула Рита Нельке, облегчённо выдохнув. – Слава богу…

И ведь сглазила!

Поначалу ничто не предвещало беды. Все выстроились в два ряда возле парадной лестницы в ожидании Аси с Сергеем. Наконец, в дверях появились сияющие новобрачные. Девушки начали бросать в них рисом, а парни… парни достали невесть откуда взявшиеся фаеры.

Это было похоже на ночной кошмар. Или на индийские праздники Холи и Дивали одновременно – Нелька видела их по телевизору. Всё пространство вокруг загса моментально погрузилось в едкий цветной дым, а археологи размахивали этими горящими хреновинами над головами и орали:

– ТЕ-ТЕ-РИ-НЫ!!! ПА!.. ЗДРА!.. ВЛЯ!.. ЕМ!..

Не только работники загса – Нелька с Ритой тоже впали в оторопь. А к их развесёлой толпе уже рысью мчался ошалевший охранник.

– Взгляни только на его рожу, – заметила одна из девиц-археологинь, хохоча и подталкивая своим нехрупким плечиком Риту, словно приглашая разделить с ней веселье. – Похоже, он реально обосрался!

– Честно говоря, мы тоже испугались, – в трансе отозвалась та, покрепче сжав руку не менее перепуганной Нельки. – А вдруг кусты загорятся?

К счастью, обошлось без пожара. Фаеры были благополучно затушены, и бледный охранник трясущимися руками накрепко закрыл за ними ворота в загс. «Надеюсь, вы никогда сюда больше не вернётесь!» – читалось в его глазах.

Вся компания дружно двинулась в Гнёздово, на археологическую базу, где и должна была состояться грандиозная праздничная гулянка.

Их свадебный кортеж явно поражал сознание смолян, мирно направляющихся в полдень по своим делам: проезжая через мост, молодожёны под одобрительные вопли и сумасшедший свист своих друзей высунулись из люка в крыше машины и принялись размахивать вновь зажжёнными фаерами.

…А затем была бешеная попойка.

– Следовало, конечно, и раньше догадаться, что люди, которые пьют литрами всё, что горит, и месяцами живут в поле, моясь в Днепре, не сильно привередливы в еде и алкоголе, – заметила Рита, не без сочувствия разглядывая растерянное Нелькино лицо.

– Не сильно привередливы – это ещё мягко сказано, – вздохнула подруга.

Девушки напрасно рассчитывали на вкусный шашлык и лёгкий алкоголь. Да, выпивки было много, даже очень много. Но ни вина, ни шампанского – только водка не самого хорошего качества. Что касается шашлыка, то он тоже был отвратителен: никто не додумался замариновать мясо, и его просто пожарили, из-за чего оно стало сухим, жёстким и абсолютно несъедобным. Впрочем, сами археологи наворачивали за обе щёки. Надо думать, после опостылевших макарон с тушёнкой, полевой каши и печёной картошки свадебное угощение казалось им настоящим лакомством.

– «По-моему, вы слишком много кушайт…» – задумчиво жуя чёрный хлеб и закусывая его свежим огурчиком, процитировала Нелька фразу из фильма «Ширли-мырли».

– В каком смысле? – не поняла Рита.

– В смысле зажрались, – Нелька усмехнулась.

– Ладно, – Рита обречённо махнула рукой, – как-нибудь перетерпим. В конце концов, это же не наш день. Главное – чтобы Аське было хорошо…

А подруга, похоже, и вправду была счастлива. Во всяком случае, она веселилась и пила наравне с мужиками – сказывался журналистский опыт. В редакции, где она работала, распитие алкогольных напитков являлось едва ли не частью профессиональных навыков.

Остальной народ тоже развлекался на полную катушку: были и фейерверки, которыми чуть не спалили поле, и оригинальный подарок молодожёнам – доска, якобы найденная на раскопках, с вечной надписью из трёх букв.

– Но я, конечно, в шоке от того, сколько они пьют, – Нелька поёжилась. – Ты видела, а? Водку прямо из горла…

– При этом, заметь, практически через одного – доктора или кандидаты наук, – засмеялась Рита.

– Да я вижу, что люди реально умные… Но всё-таки, какие-то фрики.

– Кстати, Ася говорила, что большинство из них – парни холостые, – вспомнила вдруг Рита. – Смотри, Нельсон… А вдруг кто-нибудь из них – твоя судьба?

От этой невинной шутки Нелька расстроилась почти до слёз. Рита и подумать не могла, что подруга так оскорбится.

– Ну прости, – она неуклюже попыталась загладить свою оплошность. – Я же не имела в виду ничего плохого…

– От тебя, Рит, такой пошлости не ожидала, – Нелька обиженно шмыгнула носом. – Ну ладно там, тётушки-бабушки со своим вечным вопросом: «Когда замуж тебя будем отдавать, Нелечка?» Но ты-то!.. Моя лучшая подруга с детства!..

Рита и сама уже поняла, что ляпнула дикую бестактность. Все эти шуточки-подколки на тему «когда замуж» были для Нельки, словно нож в сердце…

Нет, она не была уродиной. Рыжие волосы и веснушки, при желании, могли стать её изюминкой, фирменным стилем, но Нелька так и не смогла перерасти свои комплексы – её задразнили в детстве. Даже повзрослев, она двигалась неуклюже и угловато: сутулилась, словно пытаясь стать незаметной, смущённо отводила глаза, встречаясь с кем-нибудь взглядом, будто извинялась за сам факт своего существования.

Как же она завидовала своим подругам! Ну ладно, Асе – та была признанной красавицей двора и школы. Но даже Рита казалась ей недосягаемым идеалом.

– Подумаешь, нашла красоток, тоже мне! – отмахивалась мама равнодушно-насмешливо. – Аська дылда белобрысая, а Ритка – чёрная, как цыганка. Ты куда милее и симпатичнее!

Но Нелька не верила ей ни секунды.

Она терпеть не могла весну и вообще солнечную погоду – тогда все миллиарды её веснушек словно оживали, просыпаясь и сияя победной россыпью. Девочка часами простаивала перед зеркалом, рассматривая ненавистные веснушки: они были всюду – на лице, на шее, даже на плечах… Нелька яростно намыливала мочалку и тёрла, тёрла, тёрла кожу чуть ли до крови, словно веснушки можно было смыть, вывести, как пятна на одежде. Она даже пыталась втирать в лицо стиральный порошок с отбеливающим эффектом. Но ничего не помогало.

Единственным человеком на всём белом свете, который называл её не «конопатой», а «огоньком», «рыжиком» или даже «солнышком», был Димка Лосев. Дима. Димочка…

НЕЛЬКА

Она прекрасно помнила то утро, когда Дима впервые появился у них во дворе.

Стоял август девяносто четвёртого, летние каникулы подходили к концу, и перед началом очередного унылого учебного года настроение потихоньку портилось. Ещё было тепло и солнечно, но в воздухе уже угадывались приметы приближающейся ранней осени, ощущался её пряный терпкий запах. На днях предстоял поход в магазин за канцтоварами – нужно было накупить тетрадок, ручек и карандашей, ну и вообще основательно подготовиться к учёбе. Нелька оттягивала этот момент, как могла – ведь он символизировал окончательную капитуляцию свободы перед школьной неволей.

После завтрака Нелька вышла во двор и уселась на скамейку с книжкой, изнемогая от скуки и одиночества без своих закадычных подружек. Ася отдыхала в Сочи с родителями, а Рита целыми днями пропадала на даче, или, как было модно говорить в те годы, «на фазенде» – люди поголовно сошли с ума после показа многосерийной бразильской телевизионной мелодрамы «Рабыня Изаура».

На фазенду, впрочем, этот садово-огородный участок в шесть соток, принадлежащий Ритиным бабушке и дедушке, походил весьма приблизительно, но вкалывали они там, по признанию девочки, и впрямь как рабы на плантациях. Рите и летние каникулы были не в радость: её то заставляли выпалывать сорняки, то посылали собирать урожай ягод и фруктов, то призывали на помощь в выкапывании картошки… Нелька сочувствовала подружке и даже пару раз вызывалась поехать на дачу вместе с ней. Вдвоём работать было всё-таки веселее, да и дело быстрее спорилось. Но слишком часто на дачу Нельку не отпускали родители – она была изнеженной, тепличной и книжной девочкой.

Нелька без энтузиазма уткнулась в «Вечера на хуторе близ Диканьки». Сама по себе книга была вроде бы интересной, но входила в список школьной литературы, обязательной к прочтению, и поэтому не вызывала ничего, кроме отчаянной зевоты. Нелька накрепко увязла в первом абзаце, смысл которого коварно ускользал от её лениво-рассеянного внимания.

«…Как томительно-жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное, и голубой, неизмеримый океан, сладострастным куполом нагнувшийся над землёю, кажется, заснул, весь потонувши в неге, обнимая и сжимая прекрасную в воздушных объятиях своих!»

Нелька с трудом продиралась сквозь частокол гоголевских метафор и эпитетов, как медведь через бурелом – интересно, зловредный классик специально так накрутил-наворотил?

«..Всё как будто умерло; вверху только, в небесной глубине дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюблённую землю, да изредка крик чайки или звонкий голос перепела отдаётся в степи. Лениво и бездумно, будто гуляющие без цели, стоят подоблачные дубы, и ослепительные удары солнечных лучей зажигают целые живописные массы листьев, накидывая на другие тёмную, как ночь, тень, по которой только при сильном ветре прыщет золото».

Сердясь на себя за то, что ей скучно и непонятно, и на автора – за то, что так заковыристо и запутанно написал, Нелька непроизвольно хмурилась и гневно сопела.

«Изумруды, топазы, яхонты эфирных насекомых сыплются над пёстрыми огородами, осеняемыми статными подсолнечниками. Серые стога сена и золотые снопы хлеба станом располагаются в поле и кочуют по его неизмеримости. Нагнувшиеся от тяжести плодов широкие ветви черешен, слив, яблонь, груш; небо, его чистое зеркало – река в зелёных, гордо поднятых рамах… как полно сладострастия и неги малороссийское лето!..»

Мог ли подумать Гоголь, размышляла Нелька, что этим нудным текстом спустя много лет станут истязать школьников? Образ великого русского писателя постепенно приобретал в её богатом воображении всё более противные и ехидные черты. Она его уже практически ненавидела.

– Это произведение надо читать в соответствующей обстановке, – раздался вдруг над ней насмешливый голос. Девочка вздрогнула и подняла глаза. Напротив стоял незнакомый мальчишка, с виду постарше её на пару лет, и вполне доброжелательно заглядывал в книгу.

– В какой-какой обстановке? – переспросила она настороженно.

– В мрачной. Чтобы жутко стало, чтоб аж мурашки бегали во время чтения! – весело пояснил мальчишка. Он был очень симпатичный – это Нелька, не избалованная вниманием противоположного пола, отметила сразу. Не так уж часто незнакомые пацаны с ней заговаривали. Высокий, стройный, темноволосый, с умными ясными глазами и обаятельной улыбкой – с ума сойти…

– Почему это? – заинтересовалась Нелька.

– Ну, «Вечера на хуторе близ Диканьки» – это же всё равно, что страшилки или ужастики. Типа «Кошмара на улице Вязов», только с нашим колоритом. Попробуй почитать, к примеру, ночью – но не при электрическом освещении, а при пламени свечи. А ещё поставь рядом с собой зеркало… Уверяю, волосы на голове дыбом встанут – так проникнешься!

– Я попробую… – протянула она неуверенно, прекрасно зная, что ни мама, ни бабушка не позволят ей заниматься подобными глупостями. А жаль – ей бы хотелось пощекотать себе нервишки! Кто знает, может, это и впрямь смягчило бы её сердце по отношению к проклятому Гоголю.

– Ты здесь живёшь, рыжик? – спросил он. В его устах это прозвучало совсем не обидно – наоборот, тепло и даже ласково. Поэтому Нелька с готовностью кивнула.

– Да, а ты? Я тебя никогда тут раньше не видела…

– А мы только сегодня утром переехали, – пояснил он, помахивая полиэтиленовым пакетом. – Так что соседями будем. Слушай, не подскажешь, где тут у вас поблизости продуктовый магазин? Я пока не очень на новой местности ориентируюсь, а родители послали за молоком и хлебом.

– Булочная – вон там, – она неопределённо махнула рукой, – а молочный магазин в другой стороне, но тоже рядом. Могу показать! – она захлопнула книгу и с готовностью соскочила со скамейки.

– О, было бы классно! – обрадовался мальчишка. – Меня, кстати, Дима зовут.

– А я – Неля.

– Ух ты, здорово. Красивое имя! – запросто сказал он, как само собой разумеющееся, ни капли не смущаясь, а вот Нелька от его слов вспыхнула заревом.

Она показала Диме все окрестные магазины и даже отстояла с ним довольно длинную очередь за горячим хлебом. Он купил также кулёк сушек и угостил ими Нельку – по дороге домой они весело грызли эти сушки, болтая о том, о сём.

– Ну ладно, пока. Спасибо тебе большое, увидимся! – он махнул рукой напоследок и скрылся в соседнем подъезде. Нелька осталась стоять на месте, глядя ему вслед и глупо улыбаясь до ушей, жалея о том, что не спросила, когда они теперь встретятся. Она ведь даже не знала номера квартиры, в которую Дима переехал!

Девочка весь день проторчала во дворе, надеясь, что новый сосед опять появится, но безрезультатно. Когда с дачи вернулась Рита, подруга не стала рассказывать ей о своём новом знакомом. Хотелось ещё немного побыть счастливой единоличницей…

Следующая встреча состоялась накануне первого сентября.

Нелька совсем извелась за это время: Дима вообще не показывался во дворе, в котором она сама торчала практически безвылазно. Очевидно, сосед был занят обустройством нового жилища вместе с родителями.

В последний день каникул девочка, скучающая дома одна, услышала звонок в дверь. Она выскочила в прихожую, надеясь, что пришла Рита, которая могла бы скрасить её одиночество. Однако за дверью стоял Димка. Он был даже ещё более красивым, чем она помнила!

– О, привет, – удивился он при её виде, – это ты?

Нелька растерялась. Вопрос, что и говорить, был странным – если учесть, что Дима сам явился к ним домой. Но он тут же пояснил:

– Я не знал, что ты здесь живёшь. Мне просто нужна была эта квартира.

– В каком смысле? – стараясь не выдать своей сумасшедшей радости и подрагивающих от волнения коленок, поинтересовалась Нелька ликующим голосом.

– Ну, если точнее – мне необходим ваш балкон, – несколько смущённо признался он. – Могу я им воспользоваться?

Яснее не стало. Нелька скорее бы поняла, если бы он попросил воспользоваться их туалетом. Но – балкон?! Видя, что совсем обескуражил юную соседку, Дима рассмеялся и растолковал ситуацию обстоятельно.

– Понимаешь, я забыл свои ключи, когда убегал на тренировку, а мама тем временем уехала на работу. Теперь не могу попасть к себе домой. А у нас с вами, оказывается, балконы смежные. Вот я и хотел попроситься перелезть с вашего балкона – на наш. Балконную дверь мы обычно оставляем открытой…

– Перелезть? – ахнула Нелька, мысленно тут же вообразив себе этот акробатический трюк.

– Да не пугайся ты, рыжик, не свалюсь, – улыбнулся Дима. – Я ужасно ловкий, если хочешь знать.

– А… мама твоя когда с работы придёт?

– Примерно через час, – он пожал плечами.

– Тогда подожди лучше у нас, – обмирая от страха и собственной наглости, предложила Нелька. – Мне так спокойнее будет. А то мало ли что… вдруг и правда упадёшь.

– Да всего лишь второй этаж!.. – запротестовал было он, но Нелька, сама удивляясь своей решимости, возразила:

– Тем более. Не убьёшься, так инвалидом на всю жизнь останешься. Это ведь ещё хуже!

– Умеешь ты уговаривать, – засмеялся он. – Ну, если только я никого не стесню…

– Не стеснишь, я одна. Входи, – Нелька важно посторонилась, пропуская его в квартиру и сдерживаясь, чтобы совершенно по-ребячьи не пуститься в пляс. – Кстати, не самая хорошая привычка – оставлять незапертой дверь балкона на «всего лишь втором этаже», – назидательно добавила она. – Непростительное легкомыслие, между прочим. Этак любой залезть может и квартиру обокрасть.

– Ага, – незло съехидничал Дима, – шкаф, к примеру, вынести среди бела дня, или холодильник… А самое главное – остаться незамеченным!

Чувствуя себя необыкновенно гостеприимной и взрослой хозяйкой, девочка пригласила Диму на кухню и с церемонной любезностью предложила чаю.

– Мне, конечно, немного неудобно, – весело и открыто глядя на неё, произнёс гость, – но не найдётся ли у вас, кроме чая, ещё и чего-нибудь перекусить? Я жутко голодный… На тренировке умотался.

– Ой! – спохватилась Нелька, с которой вмиг слетела вся её важность. – Конечно! Прости… – распахнув дверцу холодильника, она быстро осмотрела содержимое.

– Есть суп и макароны с сосисками. Только… – она смутилась. – Это всё надо как-то разогреть.

– А что? – не понял Дима. – С этим проблемы?

Нелька покраснела до корней своих рыжих волос.

– Я не умею… Может, ты сможешь?

– В смысле? – удивился он. Нелька виновато развела руками. Как ему можно было объяснить, что её – интеллигентную девочку – старшие члены семьи совершенно не приучали к домашнему хозяйству? «Пусть лучше об учёбе думает, успеет ещё с кастрюлями-сковородками набегаться», – считали Нелина бабушка, педагог на пенсии, и мама, кандидат наук. Нельке запрещалось даже просто зажигать газ на плите, если она находилась дома в одиночестве – потому что это могло привести к пожару или взрыву, уверяли взрослые.

– Что же ты – голодаешь, если одна дома? – поразился Дима.

– Мне еду оставляют под полотенцем, чтоб не остыла, – Нелька стыдливо отвела взгляд. – А так, обычно кто-то разогревает и подаёт.

– Кошмар какой, – в притворном ужасе изумился он. – Ну, давай сюда свои макароны и суп, принцесса, я разогрею…

За компанию с гостем Нелька с аппетитом навернула тарелку рассольника и съела изрядную порцию макарон с сосиской. Она и не думала, что так проголодалась. А может быть, просто есть одной было не так интересно…

– Посуду помыть? – без тени иронии поинтересовался Дима. Мало ли – может, этой трепетной барышне и в воде не разрешают возиться, а ну как простудится.

– Нет-нет, – Нелька подорвалась с места, – это я сама, я умею…

Затем она показала ему квартиру. Дима особенно заинтересовался их богатой библиотекой. В основном это была классика, а также море научной литературы.

– А ты что любишь читать? Я что-то не вижу полки с твоими книгами, – сказал он. Нелька вздохнула.

– Я вообще-то разное люблю. Фантастику, приключения, про школу и… – она запнулась, – про любовь. Но бабушка терпеть не может «развлекательное чтиво», как она его называет. Она современную литературу просто не признаёт. Приходится брать то, что мне интересно, в школьной библиотеке, и заворачивать в обложки, как будто это учебники. Чтобы она не догадалась.

– Бедняжка, – непритворно посочувствовал Дима. – Прямо-таки подпольное существование… А хочешь, я тебе буду свои книжки давать? У нас дома их полно.

Она широко распахнула глаза.

– Что, правда?

– Конечно. У меня и собрание Булычёва есть, и Марк Твен…

– А «Чучела» нет, случайно?

– Не люблю эту книжку, – Дима поморщился. – По мне – так слишком притянутые за уши ситуации, да и герои какие-то… нежизненные. Никогда не слышал, чтобы пацаны и девчонки на самом деле так друг с другом разговаривали.

Нелька промолчала, в глубине души не согласившись, но не желая этого демонстрировать. Нет, её не травили в школе, как Ленку Бессольцеву, но всё-таки она остро ощущала свою инородность, карикатурность и несовпадение с общей тональностью класса. К тому же, она была отличницей – а таких всегда дразнили «зубрилками» и «ботаниками».

Утром первого школьного дня Дима ждал её у подъезда.

Нелька с Ритой выскочили из дома нарядные и оживлённые, наполовину скрытые роскошными букетами цветов с «фазенды». Ритины бабушка и дедушка привозили оттуда целые охапки астр и одаривали перед началом учебного года всех дворовых ребят. Те хоть и ныли привычно, что школа – каторга, но всё же в этот день неизменно проникались атмосферой праздника и радостного ожидания. Что ни говори, но за лето все успевали соскучиться по одноклассникам – даже по тем, с кем не особо ладили. А также по светлым школьным классам и широким шумным коридорам, по дребезжащей трели звонка – которая воспринималась то с досадой (перед началом урока), то с невероятным облегчением (с наступлением перемены). Да впрочем, к чему лукавить – и по учителям соскучились тоже… Потом, конечно, будут и нудные домашние задания, и зубрёжка, и четвертные контрольные, и опросы (когда противно сосёт под ложечкой – вызовут или нет?), но пока – только счастливое нетерпение. Скорее, скорее в школу!..

Увидев Диму, Нелька споткнулась от растерянности и едва не упала. Она, конечно, догадывалась, что он теперь будет учиться в их школе, но того, что Дима специально станет поджидать её, она никак не предполагала. Это было так… серьёзно, по-взрослому.

При взгляде на Нельку он просиял и приветливо кивнул:

– Ну что, пойдём?

Рита ошеломлённо притихла. Вот же тихушница Нелька, читалось в её глазах, ни фига себе кавалера отхватила, и главное – когда успела?!

К чести подружки, она им не мешала. Дима, конечно, спросил её имя и сам представился, но всю дорогу до школы он общался преимущественно с Нелькой. Они трепались о книжках и весело смеялись, и Рита впервые в жизни почувствовала себя третьей лишней, однако у неё хватило понимания и такта не возмущаться таким положением дел – она видела, как счастлива Нелька, и была искренне рада за подругу, всегда такую робкую и до смешного неуверенную в себе.

В школьном дворе бурлила и волновалась пёстрая толпа. От маленьких перепуганных первоклашек с бантами – до рослых, зрелых старшеклассников, многих из которых вполне можно было принять за учителей.

– Ну, увидимся! – Дима послал Нельке милую улыбку. – С первым сентября! Я пойду искать свой класс.

– Удачи на новом месте, – пожелала Нелька, провожая его обожающими глазами и невольно оглядываясь по сторонам – видел ли кто-нибудь из знакомых, какой шикарный парень её сопровождал?.

Счастье продолжалось ровно три дня.

Каждое утро Дима встречал её возле подъезда и они шли до школы вместе, после чего расходились по своим классам. Рита незаметно самоустранилась, понимая, что в её обществе эти двое не особо нуждаются. Если она и обижалась немного на свою подружку, то виду не подавала. Нелька чувствовала себя самой счастливой девчонкой на свете, и Рита радовалась за неё, словно переживая вместе с подругой трепет нежной первой любви. Ну конечно же, Нелька была по уши влюблена в своего прекрасного соседа и мысленно успела выйти за него замуж сразу после выпускного. Она нравилась Диме – сложно было не заметить, Рита тоже это признавала. Нелька даже на время забыла о своих веснушках – ведь Дима так искренне называл её рыжиком и солнышком, что от её комплексов, будто по мановению волшебной палочки, не осталось и следа.

А на четвёртый день из Сочи вернулась Ася. Она несколько запоздала к началу учебного года – впрочем, её родители не видели в этом большой проблемы. Сокращать отпуск на море из-за школы? Фи, какие глупости. А программу Асенька нагонит, никуда не денется.

Нелька вприпрыжку сбежала по лестнице, предвкушая своё ежеутреннее недолгое счастье – целых пятнадцать минут вместе с Димкой! Именно столько требовалось на дорогу до школьных ворот. Толкнув изнутри дверь подъезда, она вылетела во двор и… будто наткнулась на невидимую преграду. Дима ждал её на своём обычном месте, но рядом с ним стояла Ася.

Она была ужасно хорошенькая после моря – загорелая, заметно вытянувшаяся, с золотистыми лёгкими волосами и задорной кокетливой улыбкой.

– Нельсон!!! Приветище! – завопила Ася при виде подружки и кинулась к ней обниматься. Та машинально ответила на объятие, но при этом пристально смотрела на Диму. Тот скупо буркнул «привет» и больше не проявлял к Нельке никакого интереса. Его взгляд был устремлён на Асю. На прекрасную, восхитительную, сногсшибательную Асю. Он ловил каждое её движение и неприкрыто любовался ею. Перестановка сил случилась так стремительно, что Нелька даже не успела толком растеряться.

– Вы же знакомы с Димой, да? – щебетала Ася, стреляя глазами. – Оказывается, он наш новый сосед. А мы, представляешь, с ним теперь в одном классе учимся!

– Здорово, – выдавила Нелька убитым голосом, моментально превращаясь в собственных глазах в ненужное, незаметное, смятое в лепёшку ничтожество. Ходячее недоразумение с веснушками.

В этот раз уже она чувствовала себя третьей лишней по дороге в школу, понимая, что парочка явно тяготится её присутствием. Девочка вынуждена была признаться самой себе, что всё это время пребывала в плену глупых иллюзий. Как можно было всерьёз вообразить, что такой парень, как Дима, может увлечься ею – жалкой замухрышкой, которая ещё и младше его на два года?! Чем она в принципе может быть ему интересной?!

Всю дорогу Дима и Ася были поглощены исключительно друг другом. Когда Нелька собралась идти в свой класс и буркнула «пока», они едва ли обратили на неё внимание. Им не было дела до бушующих в её сердце страстей.

В тот день, впервые в жизни, Нелька прогуляла первый урок. Ровно сорок пять минут она просидела в туалете на подоконнике и проплакала – до тех пор, пока не раздался звонок на перемену. Девочка умыла зарёванное лицо, вытерла его подолом юбки (бабушка с мамой упали бы в обморок, если б увидели) и отправилась в класс.

РИТА

Замшелую истину «Новый год – семейный праздник!» удалось привить даже такой непутёвой особе, как Ритина мать.

Непутёвой звала её бабушка. А ещё – в сердцах – кукушкой и бессердечной злыдней.

– Подбросила ребёнка старикам-родителям и упорхнула личную жизнь устраивать: живите, мол, как хотите! Ведь родная кровиночка, ну как так можно?

Мама была лёгким человеком и не обижалась. Рита буквально боготворила её, не обращая внимания на привычный бабушкин бубнёж. Мама приезжала навестить дочь раз в году, тридцать первого декабря, и сама по себе была настоящим праздником.

Рита ждала этого дня со всей страстью, на которое только было способно детское сердечко. Ей не нужны были ни подарки от Деда Мороза, ни ёлка, ни праздничные лакомства – только мама рядом.

Самое поразительное, что Рита никогда даже не мечтала о том, чтобы мать постоянно жила вместе с ними. Это было слишком несбыточно и чересчур прекрасно для того, чтобы случиться в реальности. Девочка уже понимала, что чудес в жизни не бывает. Но… если бы мама приезжала к ней хоть немного почаще, робко грезила Рита. Хотя бы раз в два-три месяца… Тогда ей больше нечего было бы желать.

Радостное нетерпение овладевало Ритой задолго до Нового года.

– Дедушка, давай пока не будем наряжать ёлку? – умоляла она за несколько дней до праздника. – Украсим вместе с мамой…

– Понимаешь, Ритуля, – дедушка виновато отводил взгляд, – мама ведь может приехать поздно вечером, прямо к столу… Мы не успеем.

– Успеем, успеем! – заверяла Рита, сжимая ладошки перед грудью. – Честное-пречестное слово! Что я – игрушки на ёлку вешать не умею, что ли? Раз-два, и готово!

Тридцать первого декабря она вскакивала с постели ни свет ни заря.

«А вдруг мама уже здесь?» – эта мысль билась в висках, как пойманная в сети рыбка, а сердце прыгало ей в такт от волнения. Однако дом встречал её тишиной. Не безлюдной мёртвой тишиной, но тишиной особой, привычной – когда по еле уловимым звукам, доносившимся из разных уголков квартиры, можно было догадаться, чем сейчас заняты дед или бабушка. В этой тишине было множество оттенков: и бормотание радио на кухне, и покашливание дедушки в гостиной, и тиканье настенных часов с кукушкой. Рита понимала, что мама ещё не приехала. Стараясь не отравлять прелесть предстоящего новогоднего праздника чувством глубокого разочарования, девочка со вздохом убирала постель и плелась в ванную – умываться.

День, наполненный отчаянным ожиданием, тянулся мучительно долго, как ненавистные конфеты-ириски. Она занимала себя по полной программе, чтобы не оставалось времени думать о матери: помогала бабушке на кухне, нарезая овощи для салатов, покорно наряжала-таки ёлку вместе с дедом, вытирала пыль с полированных поверхностей старенькой мебели…

Разделавшись с готовкой, бабушка садилась доводить до ума Ритин новогодний наряд – белое кружево платья украшалось серебристым «дождём», а на бумажную корону приклеивались мелко истолчённые осколки ёлочных игрушек. Битые игрушки в качестве стразов – о, советское ноу-хау!..

Дедушка включал телевизор, где демонстрировалась какая-нибудь традиционная новогодняя комедия, и с удовольствием вставлял собственные реплики по ходу действия.

Рита же, покончив со всеми своими обязанностями, бесцельно слонялась по квартире: из спальни – в гостиную, из гостиной – в коридор и на кухню. Она уже не скрывала своего нетерпения и буквально изнывала от досады – ну когда же наконец, когда?..

Маясь бездельем, девочка останавливалась перед ёлкой, в тысячный раз рассматривая ту или иную игрушку. У неё была здесь своя фаворитка – разноцветная люстра причудливой формы, сделанная из круглых стеклянных бусин и полых трубочек.

– Полечка тоже с детства её обожала, – исподтишка наблюдающая за внучкой бабушка пускала ностальгическую слезу. – Бывало, достанем мы с дедом коробку с игрушками, а она над этой люстрой аж дышать боится… Сама всегда её вешала, нам не доверяла. Эх… кукушка, кукушка, – снова заводила она свою излюбленную песнь.

Часам к пяти вечера девочкой овладевал страх.

– А мама точно приедет? – жалобно спрашивала она. – Она ведь обещала?

– Пусть только попробует не приехать, – грозно сопел дед, а бабушка, отвернув лицо в сторону, негромко сетовала:

– Вот ведь, ребёнок мается, а этой лахудре хоть бы хны… И позвонить-то ей некуда! Кто знает, где она сейчас шляется…

По обрывочным сведениям, мать обитала нынче в городке художников на Верхней Масловке. В какой мастерской она жила и с кем – никто не знал. Её постоянно окружали мужчины, которые менялись так часто, что не было никакого смысла запоминать их имена.

Полина Кочеткова и сама была художницей. Не бог весь какой выдающейся, но всё же с дипломом: Суриковский институт, мастерская живописи Таира Салахова. Это обстоятельство позволяло матери причислять себя к творческой элите и вращаться в соответствующих кругах на правах равной.

Полина родила Риту на последнем курсе института, неизвестно от кого. На вопрос об отце ребёнка невозможно было добиться ответа, она сразу же отмахивалась, замыкалась в себе или несла бред про то, что её дочь – дитя Олимпиады. Оставив малышку на престарелых родителей («У меня же защита в этом году!»), Полина упорхнула из родного гнезда – только её и видели.

Бабушка долго отходила от позора, который навлекла на их с дедом седины родная дочь. Однако потом силой заставила себя встряхнуться и утешиться, полностью отдавшись заботам о крошечной внучке. Хоть она и ворчала для проформы все эти годы насчёт того, что матери полагается самой заниматься воспитанием ребёнка, а не сваливать ответственность на стариков, но всё же и представить не могла своей жизни без Риты.

Они растили её с дедом в соответствии со своими жизненными установками и идеалами. Так, день Ритиного рождения – двадцать второго апреля – был поводом величайшей гордости и для стариков, и для девочки. Ведь именно в этот день (правда, много лет назад) родился Владимир Ильич Ленин.

Мать была другая, какая-то нездешняя, «вне системы». Она и внешне отличалась от своих сверстниц – спортсменок, комсомолок и просто красавиц. Нет, её смело можно было назвать красавицей, да она и была ею; но красота её не имела ничего общего с обликом типичной советской гражданки, чьё улыбчивое круглощёкое лицо и тугая льняная коса украшали обложки журналов «Работница» или «Крестьянка». Мать словно сошла с экрана авантюрного голливудского фильма.

Сама Полина Кочеткова называла себя и свою тусовку «хиппи». Бабушка, презрительно фыркая, отзывалась о них более пренебрежительно: бродяги с помойки, голодранцы и бездельники. Она была уверена, что дочка живёт среди них впроголодь, поэтому во время редких набегов Полины в отчий дом старалась как следует подкормить непутное дитя и сунуть ей тайком от дедушки несколько прибережённых купюр. Полина брала деньги с благодарностью, не церемонясь и не отнекиваясь из вежливости, и в конце концов стала воспринимать эти подачки как должное.

Случайно встретив Полину на улице, невозможно было оторвать от неё взгляд. Стройная, высокая, с длинными каштановыми волосами и лентой-хайратником на лбу (чтобы крышу не срывало, говорила она то ли шутя, то ли всерьёз), с фенечками вокруг изящных тонких запястий, в рваных джинсах с бахромой, часто босая – Полина могла произвести впечатление городской сумасшедшей, если бы не выглядела в этом хиппозном образе столь естественно и гармонично.

Она тусовалась на Пушке, Арбате или Гоголевском бульваре с другими такими же странными личностями, на которых добропорядочные и опрятные советские граждане взирали со смешанными оттенками страха, брезгливости и благоговения. Хиппи вопили битловские песни под гитару, скандировали «Make love, not war!» или «Леннон жил, Леннон жив, Леннон будет жить!», курили травку, внезапно срывались на какие-нибудь сейшены, помогали иногороднему пиплу вписаться на флэт, а иногда могли спонтанно отправиться в Ленинград или Киев на встречу с единомышленниками. Выходили на трассу и передвигались автостопом, либо добирались электричками со множеством пересадок, умело драпая от контролёров. Вскоре в «Сайгоне» на Невском или на Андреевском спуске в Киеве они продолжали, как ни в чём ни бывало, распевать битлов, скандировать вечное «Занимайтесь любовью, а не войной», а затем уже им помогали с «впиской» местные друзья. Круговорот хиппи в природе…

На одной из таких тусовок Полину увидел заезжий французский журналист Поль Сенье, бродивший по улицам Москвы и фотографирующий жизнь советских граждан в её, так сказать, срезе. Поль с первого взгляда влюбился в русскую красавицу, столь откровенно бросающую вызов государственной системе. Он готов был положить к её босым запылившимся ногам всё – сердце, капиталы и саму Францию. Полина немедленно получила от него страстное предложение руки, сердца и прочих частей тела, а также золотое колечко с рубином, после чего преисполненный самых серьёзных намерений француз отправился знакомиться с родителями своей потенциальной невесты.

В то время у Полины был затяжной вялотекущий роман с женатым скульптором, который не доставлял ей особого удовольствия, но и развязаться окончательно с ним она не решалась. Скульптор ваял Полину во всех видах, в том числе и в обнажённом, и девушке льстило, что её светлый образ будет увековечен в работах прекрасного мастера. Бабушка была уверена, что Полина страдает от несчастной любви – ничего подобного, этой позитивной особе вообще не свойственны были горестные эмоции, она постоянно пребывала в блаженном состоянии любви к миру. Бабушка подумывала даже о том, что Рита – дочь того самого скульптора, но Полина звонко хохотала в ответ на её робкие предположения.

Когда Полина Кочеткова появилась в родной хрущёвке под руку с иностранцем, бабушка сначала обмерла, а затем втайне перекрестилась. Вот он, счастливый лотерейный билет, который удалось вытащить её непутёвой дочери! Неужели Полинка наконец-то взялась за ум?! И даже в сходстве имён – Поль и Полина – бабушка углядела божественное провидение, знак свыше.

Всё было очень серьёзно. Поль упал на одно колено и официально попросил у стариков руки их прекрасной дочери. Он был готов стать для Риты самым настоящим отцом и увезти обеих в Париж. Он даже схватил двухлетнюю круглощёкую малышку на руки и весело подкинул вверх, воскликнув что-то типа «о ля ля, бебе», но Рита от шока заревела басом, выпустив из носа огромный переливающийся пузырь.

Пытаясь сгладить неловкость, бабушка усадила всех за стол, налила чаю и торопливо нарезала свежего лукового пирога. Дедушка на радостях полез за домашней смородиновой наливкой, чтобы чокнуться с «товарищем из Парижа», и уже через пятнадцать минут они с Полем в обнимку горланили Марсельезу. Полина наблюдала за этим театром абсурда, высоко подняв тонкие брови, и молчала.

– Улетишь во Францию, – шептала бабушка, – в люди выбьешься, Ритку человеком сделаешь… Только не сглупи, Поля! Не упусти свой шанс! Держись за этого мужика руками и ногами! – а затем смахивала лирическую слезу. – Ах, Париж… Будешь на Эйфелеву башню любоваться, по Елисейским полям гулять…

– …в Соборе Парижской Богоматери молиться, – ровным голосом подсказывала Полина, – в Мулен Руж плясать, лягушек жевать да добра наживать, – и в глазах её начинали плескаться первые искорки протеста.

Бабушка зря возлагала надежды на заезжего французика – ровно через месяц после знакомства Полина его бросила.

– Как! Как ты могла, негодная! – кричала бабушка, патетически заламывая руки. – О себе не думаешь, о дочери бы хоть подумала, о её будущем! Кукушка!!!

– Да ладно тебе, мам, – сказала Полина миролюбиво, пресекая её вопли. – Ну как с таким жить, ты сама подумай? Он же зануден и уродлив. Противный долговязый очкарик…

Как бы парадоксально это ни звучало, Полина Кочеткова могла ложиться в постель с мужчинами только по любви. Или, как минимум, по очень большой симпатии…

Оскорблённый и разочарованный Поль вскоре покинул Союз, и больше Полина никогда его не видела. Подаренное им колечко она сдала в комиссионку, а на вырученные от продажи деньги рванула в Крым вместе со своим скульптором. Жили дикарями – в палатке, готовили на костре немудрёную походную пищу, ловили рыбу, купались и стирали в море. Получилось прекрасное, восхитительное лето – «спасибо французу за это», цинично рифмовала Полина.

Рита, конечно же, ничего этого не помнила – не могла помнить. Но история со сватавшимся французом стала своеобразной семейной легендой. Бабушка любила иногда щегольнуть ею перед соседками и новыми знакомыми, ловко вытаскивая на свет, как козырной туз из рукава. Те охали, ахали и недоверчиво цокали языками. Отказать настоящему французу? Дура Полька, самая что ни на есть дурында.

– Она девка красивая, – притворно вздыхала бабушка. – Мужики такую не пропускают…

– Да она у тебя просто на передок слаба! – не удержалась как-то соседка из первого подъезда, Райка-балаболка. – Вон, моя Зиночка себя блюдёт до свадьбы… А на Польке и пробу уже негде ставить.

Бабушка окинула наглую Райку презрительным взглядом.

– Блюдёт? – насмешливо переспросила она. – Да на твою Зинку никто и не зарится. К такой не то что француз – наш русский Васька не посватается, останется она у тебя в старых девках, помяни моё слово!

– Лучше уж в девках, чем шалавой слыть! – крикнула соседка, отступая, но в голосе дрожала жалобная нотка – бабушка попала прямёхонько в болевую точку.

Повзрослев, Рита изредка размышляла, как сложилась бы её судьба, прими мама предложение Поля. Они жили бы сейчас в Париже, Рита ходила бы во французскую школу, говорила «бонжур, месье» и «мерси, мадам», ела круассаны с горячим шоколадом на завтрак… Картинка заграничного будущего была яркой и манящей, как фантик от дорогой конфеты, но Рита понимала – это не её путь. Совершенно невозможно было представить себя в этих декорациях, как бы ни вздыхала бабушка, вновь и вновь возвращаясь воспоминаниями к той давней истории. Вот же странность: старики, с их яростной приверженностью к социалистическому строю, мечтали отправить дочь и внучку в мир алчного капитализма, где человек человеку – волк…

В общем, наверное, и к лучшему вышло, что Поль Сенье не стал её папой. Во всяком случае, Рита ни капельки об этом не жалела. Она вообще не мечтала об отце – настолько все её детские желания сосредоточились на одной лишь матери.

Хотя иногда она по-хорошему завидовала своим подругам из полных семей – Нельке и Асе. Особенно Асе! Родители Нельки были немного скучноваты и занудны, даже чопорны, зато у Аси дома фонтаном била яркая, буйная, разноцветная жизнь.

Асин отец очень нравился Рите. Он был довольно известной личностью – ведущим одной из развлекательных программ на главном телеканале страны, и водил знакомства с такими именитыми коллегами, как Александр Масляков, Юрий Николаев и Николай Фоменко. Обаятельный мужчина средних лет, улыбчивый, чуть грузноватый, но с красивой точёной линией скул и подбородка, с модной короткой стрижкой, он неизменно приветливо и почтительно здоровался с Ритой, как со взрослой. Жена его – Асина мама – тоже работала в Останкино, но на экране не мелькала, поскольку занимала должность редактора выпуска новостей.

Отец Аси был невероятный весельчак и юморист. Когда Рита с Нелькой приходили к подруге в гости, он угощал их всех обедом – «шоколадным супом» (какао в глубокой тарелке, куда крошились воздушные кусочки зефира, и нужно было хлебать этот «суп» ложками) или «фруктовым супом» (компотом или киселём с ягодами). Это казалось девчонкам страшно забавным: они с восторгом уписывали сладкие лакомства вместо традиционно-опостылевших щей или гречневой каши.

«Да, иметь такого папу, пожалуй, было бы неплохо…» – размышляла порою Рита, но не всерьёз, а чисто гипотетически.

А потом она случайно увидела его в «Елисеевском».

Позвонила бывшая бабушкина сослуживица, обитавшая неподалёку от знаменитого гастронома, и сообщила, что туда внезапно «выкинули» гусей (бегом! ты ещё успеешь! запечёшь в духовке – пальчики оближешь!). Бабушка тут же всполошилась, засуетилась, вдохновившись заманчивой идеей отведать жирной гусятинки вместо надоевшей спинки минтая или мороженого хека. Рита поехала в «Елисеевский» вместе с ней, чтобы помочь дотащить сумку с гусём до дома – старушка в мечтах уже навоображала себе чудо-птицу исполинских размеров и запредельного веса.

Пока бабушка стояла в длиннющей очереди, волнуясь, хватит ли гусей на всех, Рита от безделья слонялась по различным отделам, любуясь роскошными, поистине царскими интерьерами. Гастроном казался ей сказочным дворцом, а не обычным продуктовым магазином, которым, по сути, и являлся.

Неожиданно поблизости мелькнул знакомый точёный профиль. Рита моментально признала в высокой полноватой фигуре Асиного отца и хотела уже радостно выпалить своё «здрасьте», как вдруг осеклась.

Папа Аси был не один. На его руке повисла вертлявая патлатая девица, преданно заглядывающая своему кавалеру в глаза и поминутно глупо хихикающая. Тот смотрел на неё сверху вниз, снисходительно лаская взглядом, и довольно щурился, как налакавшийся сметаны кот. Несмотря на то, что девица была намного моложе Асиной мамы и, вероятно, красивее, Рите она не понравилась. Девочка плохо понимала, в чём тут дело и кто эти двое друг другу, но внутреннее чутьё подсказывало, что она стала свидетельницей довольно подленькой и дурно пахнущей ситуации.

Рита машинально вжалась спиной в прилавок, стараясь, чтобы сосед её не заметил. Тот и не заметил: он просто не обращал внимания на то, что происходит вокруг. Купив бутылку шампанского и коробку шоколадных конфет «Ассорти» (Рита их обожала, особенно те, что с густой жёлтой начинкой – они были самыми вкусными, и как ей нравилось смаковать на кончике языка райскую кремовую сладость, растягивая удовольствие до бесконечности!), парочка удалилась из магазина, явно предвкушая отличный вечер.

– Ты чего притихла? – покосившись на внучку, спросила счастливая бабушка, только что добывшая вожделенную тушку гуся. Рита пожала плечами:

– Да так… просто устала.

Она ничего не сказала подруге об этой встрече. Но отныне, собираясь в гости к Асе, старалась подгадать момент, когда отец подруги был на работе. Если же всё-таки случайно заставала его дома, то бормотала «здрасьте» и упорно избегала доброжелательного взгляда красавца-телеведущего.

АСЯ

Ася едва ли не с младенчества осознала, что она красива.

– Какая милашечка! Что за душечка! Красавица! Симпапулька! – неслись со всех сторон восхищённо-умильные возгласы, сколько она себя помнила.

Не только родители, родственники и знакомые приходили в экстаз от этого ангельского нежного личика, обрамлённого золотистыми локонами – даже случайные прохожие останавливались перед коляской, чтобы потрепать малышку за пухлую щёчку. Когда Ася подросла настолько, что могла уже самостоятельно ковылять на подгибающихся неуверенных ножках, количество поклонников возросло: кто бы ни встречал эту очаровательную девчушку (соседка ли по подъезду, бабушка ли Асиного ровесника в песочнице, чужая ли мамаша на молочной кухне), неизменно расплывался в улыбке и угощал прелестницу конфеткой, печеньем или яблоком.

– Диатез заработаем, – ворчала мама, в глубине души, конечно же, польщённая таким вниманием к собственному чаду.

Ася быстро усвоила, что её родители – люди творческие. Им словно не было до дочери особого дела. Это, однако, не означало, что они не любили Асю. Просто с самого раннего детства она привыкла самостоятельно отвечать за свои поступки.

По будням её отводили в детский сад, но и в выходные Ася, по большому счёту, была предоставлена самой себе. Уже лет с трёх она накрепко запомнила: если ты проснулась утром раньше родителей, не смей их будить. Малышка самостоятельно одевалась, шла в туалет, затем умывалась и чистила зубы над кухонной раковиной, подтащив к ней табуретку, после чего готовила себе завтрак: мазала масло на хлеб столовой ложкой, доставала из холодильника нарезанные с вечера кусочки колбасы или сыра, наливала компот из термоса. С тех самых пор «хлеб с маслой и сырой» стал её любимым лакомством, никакой другой еды на завтрак она просто не признавала. Впрочем, Асина мама вообще не являлась великой кулинаркой, традиционно потчуя семью полуфабрикатами – купленными в магазине пельменями и котлетами. Если же она пыталась приготовить что-то самостоятельно (что случалось редко, раз в несколько месяцев), то выходило нечто, надо отдать ей должное, довольное съедобное, но совершенно при этом невкусное. Картошка, которую мама резала крупными неаккуратными ломтями, при жарке неизменно подгорала до чёрных корочек, которые затем приходилось отрезать и выбрасывать; пирог «манник» получался жёстким, как подошва; блины выходили толстенными и тоже пригоревшими; тесто для пельменей она замешивала так густо, что мясо не успевало провариться и оставалось ярко-розового цвета, а сами пельмени получались размером с лапоть. Даже яичницу она не могла поджарить, не испортив при этом её вкуса. Впрочем, мама была глубоко убеждена в том, что умение готовить – не главное для женщины. Самое важное – состояться как личность.

Дорогу до школы родители показали дочери-первоклашке только один раз. Все остальные годы Ася ходила на учёбу самостоятельно или с подругами, Ритой и Нелькой. У неё никто и никогда не проверял уроков – опять же, не потому, что родителям было всё равно; просто они всецело доверяли Асе и надеялись, что у неё вполне хватит собственного ума, чтобы хорошо учиться. И действительно, девочка стабильно получала в школе круглые пятёрки, с первого же класса уверенно взяв курс на золотую медаль.

Однажды в конце четверти математичка – грымза и стерва – вывела ей четвёрку по алгебре. У Аси стояли оценки: 5, 3, 5, 5. Итоговая «четыре» противоречила всем законам логики и математики. Отец пошёл разбираться с училкой, отметку Асе в итоге исправили. Но это был первый и последний раз, когда родители вмешались в школьные дела дочери.

Обе подруги завидовали Асиной свободе и независимости. Девочка видела, как тоскливо вздыхает Нелька, когда оказывается у неё в гостях, мысленно сравнивая Асину жизнь со своей. Ей-то родители не давали и шагу спокойно ступить, поминутно опекая и контролируя. Нелькин дедушка до шестого класса тайно провожал внучку до школы, глупо прячась за кустами и деревьями, чтобы она не увидела его и не оскорбилась. Она, конечно же, всё замечала и внутренне вскипала от возмущения: сколько можно держать её на коротком поводке, она уже взрослая!!! То, что Ася с малолетства сама готовит себе завтрак, вызывало у Нельки благоговейный трепет. Ей же лет до двенадцати не позволялось даже просто брать в руки кухонный нож, а косы мама самолично заплетала дочке аж до получения паспорта.

Асе была ближе и понятнее Рита, чем Нелька. Но в их маленькой компании не было места традиционным девчачьим интригам или разборкам. «Три девицы под окном», – шутливо называл их душевные посиделки папа.

Эта дружная троица славилась своими оригинальными затеями и выдумками. То они открывали игрушечное ателье и обшивали всех кукол и плюшевых мишек из окрестных дворов. То организовывали детективное агентство, чтобы расследовать загадочные преступления вроде пропажи соседского кота, подобно Шерлоку Холмсу. То устраивали конкурс-выставку детских рисунков или состязание певцов… И практически всегда генератором идей выступала Ася. На её кипучей энергии и бурлящей фантазии всё и держалось…

Когда Асе исполнилось тринадцать лет, её сверстников захлестнула волна увлечения «анкетами» – вопросниками в толстых «общих» тетрадках, которые раздавались всем подругам и одноклассницам по очереди, чтобы те их заполнили. Мальчишки, как правило, к священнодействию не допускались – и потому подчёркнуто пренебрежительно фыркали, называя всё это девчачьей чепухой и глупостью.

Заполняли старательно, пыхтя и высунув язык от усердия, разрисовывали странички фломастерами и украшали всевозможными узорами, вензельками и прочими финтифлюшками. Занимались этим дома и в школе, на переменке или прямо во время урока – тайком, прикрывая пёстрые странички ладошкой, чтобы училка не засекла. В середине каждой анкеты обязательно находился листок, загадочно свёрнутый конвертиком и подписанный огромными буквами: «СЕКРЕТНО! ОТКРЫВАТЬ НЕЛЬЗЯ!» Разумеется, все разворачивали конверт и обнаруживали там язвительную обличающую фразу: «Ах, какая ты свинья, здесь же сказано – НЕЛЬЗЯ!» Анкета считалась тем круче, чем больше в ней было вопросов – и если одноклассницы ограничивались парой десятков, то Ася могла запросто наваять вопросник на двести пунктов, причём без всяких пошлых банальностей в духе «открыв секрет, себя ты губишь – теперь пиши, кого ты любишь». Впрочем, и заполняя анкеты, она тоже старалась соригинальничать, как-то выделиться – её ответы были неизменно эпатажными, рассчитанными на широкий общественный резонанс. В графе «любимый фрукт» Ася многозначительно писала: «все экзотические фрукты», а в графе «любимый цвет» – «все насыщенные цвета». Но самый большой хай поднялся после того, как Ася честно ответила на вопрос, считает ли она себя красивой. Она просто написала: «Да, очень!»

Все девчонки их школы стояли на ушах от такой бесстыдной наглости. На подобный вопрос принято было отвечать куда скромнее: «Я считаю себя симпатичной» или даже «Не знаю, со стороны виднее». Но Ася плевать хотела на пересуды и насмешки.

– Я просто написала правду, – пожимала она плечами, – в то время как вы все лукавите. На самом деле, каждая девчонка, любая из вас – даже самая жуткая страшила – в глубине души считает себя прекрасной принцессой и писаной красавицей.

Одноклассницы потупились: доля истины в её словах имелась. Но всё-таки это было ужасно нескромно, и за Асей прочно закрепилась слава самовлюблённой гордячки.

Впрочем, на её дружбу с Ритой и Нелькой это никак не повлияло. Девчонки готовы были прощать Асе многое за её компанейскую, широкую натуру и неизменно фонтанирующее воображение.

Фантазёрка Ася постоянно что-то выдумывала, попросту говоря – врала, но делала это так искусно, что ей верили даже тогда, когда она несла полный, казалось бы, бред. Удивительно, но она была способна убедить подруг в чём угодно: и что обнаружила Сказочный лес, спрятанный в её шкафу, где обитают все герои их любимых сказок (привет тебе, Нарния!); и что умеет по ночам летать на подушке – нужно только ровно в полночь шепнуть секретное заклинание; и что у неё среди игрушек, в скорлупке от грецкого ореха, живёт самая настоящая Дюймовочка… Рита и Нелька смотрели ей в рот, боясь даже моргнуть – так здорово у неё выходило, так реалистично и достоверно она им всё это рассказывала.

У Аси был жадный ум, цепкий к деталям. Её школьные сочинения неизменно зачитывались вслух перед классом расстроганной учительницей, прерывающей чтение пафосными восклицаниями: «Каков оборот, а?! Нет, но как тонко подмечено, подумать только, что за умница!» Её очерки, рассказы и эссе публиковались в «Пионерской правде», поэтому многие пророчили Асе славу журналистки или – берите выше! – писательницы. Она подмечала уникальные особенности даже у заурядных, привычных всем явлений.

Только Ася могла так живо описать морозное зимнее утро, когда встаёшь с постели ещё затемно: как похрустывает снег под подошвами сапог, как переливается он в свете непогашенных фонарей… А вот мамаша спешит в детский сад – везёт на саночках карапуза, закутанного в сотню одёжек; личико его почти полностью скрыто шарфом, только сонные глазки таращатся из-под шапки – ни носа, ни рта не видно… Трах-та-ра-рах! На очередном повороте санки кренятся набок, ребёнок вываливается из них, как мохнатый колобок, и остаётся лежать в сугробе, но, поскольку рот у него туго перетянут шарфом и позвать на помощь невозможно, потерю мать замечает только через несколько метров… А здание школы ярко освещено и виднеется издали: первые уроки ведутся ещё при электричестве. Потом постепенно светает, и учителя гасят в классах лампы.

Ася обожала зиму. Это время года сулило столько развлечений и праздников!.. Можно было валяться в пышных и высоких, почти в человеческий рост, сугробах, а также рыть в них тайные ходы и пещеры… Или играть в снежки, или лепить из снега фигуры и заливать их водой, чтобы замёрзли… Ну, и вершина мастерства – строительство целых оборонительных крепостей, сказочных дворцов и запутанных ледяных лабиринтов! А лыжи, а коньки, а катание с горки на кусках картона (впрочем, можно прямо на попе, и тогда приходишь домой с совершенно белыми – в льдышках – полами пальто или шубки)!..

Или преддверие Нового года, когда сам морозный воздух, кажется, наполнен ожиданием любимого праздника!.. Окна украшены вырезанными из белой бумаги снежинками и картинками, нарисованными красками прямо на стекле – снегирями, Дедом Морозом со Снегуркой, зайчиками и белочками… И родители приносят с работы подарки – одуряюще пахнущие шоколадом, вафлями и мандаринами картонные кульки с тематическим новогодним рисунком. Сунешь туда нос – и вдыхаешь сладкий аромат, и жмуришься от распирающего грудь счастья…

Зимние каникулы, конечно, были прекрасны сами по себе, но настоящим незапланированным счастьем становились те дни, когда занятия в школе отменяли из-за морозов. Ася на всю жизнь запомнила это ощущение: когда ночью просыпаешься от завывания за окном и понимаешь, что это шумит вюга. Некоторое время ты ещё прислушиваешься к ней, а затем поглубже зарываешься в уютный кокон одеяла и снова проваливаешься в сладкий цветной сон. А утром сквозь дрёму слышишь, как в соседней комнате проснулась мама, как она шумит водой в ванной – умывается, а затем идёт на кухню жарить папе яичницу… И понимаешь с тоской, что пора вставать… О, мучение, как же не хочется вылезать из тёплой постели и собираться в школу!.. И тут в комнату на цыпочках входит мама и шепчет, наклонившись над кроватью: «Доча, спи, моё солнышко, по радио объявили, что уроков сегодня не будет, минус тридцать…» Нежданное, сумасшедшее счастье – ура! Праздник!!!

А потом мама с папой уходят на работу, и ты остаёшься в квартире совершенно одна. Целый день свободы, с утра до вечера, можно делать всё, что захочешь! И болтаться по дому в ночнушке неумытой, с растрёпанными волосами, и хватать котлеты руками прямо со сковородки, и кусать сырую сосиску, стоя перед открытым холодильником… А затем мчаться звонить подружкам: срочно ко мне!!! Те моментально прибегают на зов, они и сами не прочь развеяться: Ритины старики постоянно дома, а у Нельки особо не покуролесишь. Девчонки ставят какую-нибудь пластинку, и начинаются дикие танцы!..

А ещё зимой можно гадать: писать на бумажках различные мужские имена и складывать их в старую папину шапку, после чего, не глядя, вытаскивать свою судьбу. Рита однажды вытянула странное имя – Серхио, и ужасно ругалась затем на Нельку; оказывается, эта интеллектуалка вычитала его в каком-то испанском романе! «Где мне теперь прикажешь искать этого Серхио?! – вопила оскорблённая Рита. – Старой девой, что ли, оставаться?»

Были ещё страшные, жуткие гадания: со свечой и зеркалом, но подружек постоянно пробивало на хиханьки да хаханьки, так что ничего путёвого из этого ни разу не вышло. Они всё ещё были глупенькими и наивными девчонками, для которых слово «суженый» казалось чем-то заоблачно далёким и несерьёзным.

Ася, как самая старшая, предсказуемо повзрослела раньше них. Благополучно миновав все опасности переходного возраста (ни прыщей, ни подростковой сутулой неловкости, ни скверного характера), к тринадцати годам она по-прежнему была дивно хороша, только уже не детской, а девичьей красотой, этакой нежной юной прелестью.

В тот период она немного отдалилась от подруг – перемены, происходящие с её телом, занимали Асю куда больше болтовни об игрушках и мультфильмах, которыми всё ещё жили Рита с Нелькой. Они бредили куклой Синди, которую увидели в рекламе по телевизору – невиданной заморской красавицей; даже не верилось, что заграничные дети могут спокойно играть с этим чудом, а не поклоняться ему. Ася же переживала стресс в связи с первым приходом месячных. Это было пугающе, волнующе, но в то же время даже приятно: осознание того, что она стала девушкой, наполняло её гордостью и чувством собственной важности. Вот только стирать и кипятить окровавленные тряпки было ужасно унизительно. Достать нормальные гигиенические прокладки в девяностые было не так-то легко, в аптеках изредка появлялись толстые целлюлозные «Натали», похожие скорее на матрацы, чем на средства интимной гигиены, но и они использовались лишь в особенных случаях, чуть ли не по праздникам. Ходить с ними было ужасно утомительно – мешал ком между ногами, но всё же это было лучше, чем противные застиранные тряпки, проложенные ватой.

В ней проснулся жгучий интерес ко всему, что было связано с взаимоотношениями полов. Как-то раз, роясь в секретере в поисках маминой янтарной брошки для школьного вечера, она наткнулась на пачку презервативов. Ася даже удивилась – ну надо же, родители такие старые, а всё ещё занимаются этим. В упаковке не хватало пары кондомов, но когда несколько месяцев спустя Ася снова полезла в секретер, то обнаружила, что количество презервативов не изменилось. Очевидно, секс родители практиковали не так уж и часто, что было вполне логично в их возрасте – по Асиному глубокому убеждению, после тридцати лет стыдно было даже думать об этом.

Сама же она запоем читала эротическую литературу – благо, в то время на российские книжные прилавки буквально хлынули всевозможные любовные романы, брошюры об интимной жизни, пособия по сексу и прочие прелести; среди периодики же особенной популярностью пользовалась газета «СПИД-инфо», откуда Ася почерпнула множество интересных и познавательных вещей.

Ей дико хотелось обсудить свои открытия с подругами, но Рита и Нелька были ещё слишком малы для подобных разговоров. Как-то раз, любопытства ради, Ася поинтересовалась у Риты, испытывала ли она когда-нибудь оргазм, на что девочка жутко покраснела, сконфузилась и промямлила, что это невозможно – она же ещё ни с кем и никогда не занималась сексом. «Вот дура», – подумала Ася с сожалением, но тему предпочла не развивать. Больше же поделиться было не с кем. Хоть Ася и привыкла эпатировать окружающих, но откровенничать насчёт тайн собственного тела почему-то не хотелось.

Пытаясь совладать с бушующими в ней страстями, она принялась писать короткие рассказики – о прекрасной любви, но с неизменным уклоном в жёсткую эротику, где реализовывала все свои смутные и пугающие фантазии. Однажды по рассеянности Ася забыла тетрадь с опусами на самом видном месте – вместо того, чтобы привычно спрятать за книгами на полке. Разумеется, по закону подлости именно в тот день маме срочно понадобилось что-то на её письменном столе, и она практически сразу же наткнулась на дочкино творчество. Рассказы она прочла не без интереса; когда же Ася вернулась из школы, мать невозмутимо вернула ей тетрадку и философски заметила:

– Вот сразу видно, что ты пока только теоретик, а не практик. В жизни, увы, всё не так восхитительно…

Ася побагровела и промямлила в ответ что-то маловразумительное, в глубине души расценив это как грубое нарушение своего личного пространства.

Мама, конечно же, была права – всё, что Ася описывала в своих рассказах, являлось лишь плодом её воображения. Но дочка была полна решимости испытать это и на собственной шкуре… Главное – найти подходящего кандидата.

В четырнадцать лет она встретила Диму. Это была самая настоящая первая любовь, какая бывает только у подростков – яркая, бурная, пронзительная. Их потянуло друг к другу, как магнитом. Ася не могла не замечать, какими тоскливыми глазами смотрит на Диму Нелька, похоже, и сама имеющая на него виды, но ничем не могла помочь подружкиному горю. Она прекрасно отдавала себе отчёт в том, что Диме нет до Нельки никакого дела – вернее, он относился к ней с искренней дружеской симпатией, но как девушка она его совершенно не интересовала, так что Ася даже не особо терзалась чувством вины по отношению к подруге.

И Дима, и Ася понимали, что рано или поздно они переступят ту самую черту, которая пока что отделяет их от мира взрослых. Собственно, они уже вовсю практиковали любовь не только духовную, но и телесную – объятия по тёмным углам, поцелуи, долгие ласки… Асе нравилось дразнить Диму: она словно демонстрировала свою женскую власть над ним, давая себя целовать и частично раздевать, но не более – он весь аж дрожал, но Ася неизменно держала его на расстоянии, не давая перейти к главному. Однако оба знали, что когда-нибудь это с ними непременно произойдёт…

РИТА

Долгожданный дверной звонок стремительно наполнял Ритину душу радостью, как воздух наполняет воздушный шарик. Счастье буквально распирало её изнутри, и она не бежала, а летела в прихожую навстречу матери. Она готова была простить ей всё – даже то, что она явилась уже практически ночью, за пару часов до Нового года.

В первый миг Риту неизменно ослепляла мамина красота. Какой же она всё-таки была прекрасной, удивительной, из другой жизни – будто из иного мира! За год девочка успевала отвыкнуть от матери, и каждая новая встреча ввергала её в священный трепет. Она смотрела на стройную и гибкую женщину, которая, заразительно смеясь и что-то оживлённо болтая, стряхивала снежинки со своих длинных волос, а затем, изящно потянувшись, выныривала из пальто и устраивала его на вешалку. После этого можно было прильнуть к матери с полным правом – обхватить её руками, прижаться изо всех сил, обнять, замереть от восторга, зажмуриться и не дышать…

Однако мама ни минуты не могла постоять спокойно. Отстранившись, она брала Ритино лицо в ладони и весело смотрела ей в глаза.

– Ты так выросла, доча, с ума сойти! – приговаривала она. – Уже, наверное, читать умеешь?.. В самом деле?.. И писать?.. Скажи на милость, какая умничка!

– Хоть бы патлы прибрала, – беззлобно ворчала бабушка. – Трясёшь тут своими космами – кто знает, где ты шастала весь год, вдруг вшей подцепила? Может, ребёнка и близко нельзя к тебе подпускать…

Ни мама, ни Рита нисколько не обижались на бабушку за такое дикое предположение. Они видели, что старушка и сама довольна: глаза её сияли от радости за внучку и от того, что видимость семейной идиллии послушно соблюдается – все в сборе, можно и за стол садиться.

Впрочем, новогодние застолья никогда не проходили тихо и мирно – мама обязательно что-нибудь отчебучивала, после чего бабушка неслась к домашней аптечке за валерьяновыми каплями.

Так случилось и на этот раз.

Едва взглянув на заставленный праздничными яствами стол, Полина Кочеткова скривила своё красивое лицо в брезгливой гримаске.

– А у вас, как я вижу, традиционное меню? Я такое не ем.

– В каком смысле? – озадаченно переспросил дедушка.

– В прямом. Я вегетарианка, – отчеканила она.

В то время у Полины был очередной роман – на этот раз с каким-то Гуру, как она почтительно именовала его даже за глаза. Он учил возлюбленную йоге, медитации, гармонии, просветлению и прочим возвышенным вещам, не имеющим ничего общего с поеданием плоти.

Обескураженная бабушка потребовала разъяснений.

– Что такое «вегетарианка»?

– Я не ем животную пищу, – с гордостью отозвалась Полина. – Только растительную. Никакого мяса!

– Так у нас только курица и холодец, – удивилась старушка ещё больше. – И салатики – селёдочка под шубой да оливье с колбаской… Где ж тут мясо?

Полина презрительно фыркнула.

– Типичные обывательско-мещанские рассуждения. Когда вы говорите: «Колбаса – это всего лишь колбаса, это не живая корова» – вы лжёте самим себе, заглушая голос совести.

– Совесть-то здесь при чём?! – обалдел уже и дед.

– При том! – отрезала Полина. – Поедая мясо, вы становитесь причастными к убийству. Вы совершаете насильственные, жестокие, неестественные для себя действия, и душа на самом глубоком уровне это понимает.

– Ну какое ещё убийство, Полюшка, опомнись! – бабушка всплеснула руками, всё ещё не совсем понимая сути высказанных им претензий. – Колбаса с селёдкой в магазине куплены, а ножки для холодца я на рынке взяла.

– Ага, все так говорят, когда мясцо подъедают, – дочь ехидно прищурилась. – Знаете, почему? Чтобы сокрыть от самих себя причастие к убиению. А между прочим, в курсе ли вы, что животным белком питаются раковые клетки? – выдвинула она новый аргумент.

Бабушка схватилась за сердце, но Полина уже вошла в раж.

– Когда начинаешь есть вегетарианскую пищу, то моментально осознаёшь, как изнутри уходит тяжёлый груз вины, – вдохновенно вещала она. – Ты чувствуешь себя гораздо легче и спокойнее… Я поняла это, когда полностью исключила из рациона мясо, птицу, рыбу и яйца.

– Даже яйца? А что ты тогда кушаешь?! – скорбно возопила бабушка. – Травку да листики? Человек не может без мяса, это в его природе заложено…

– Очередной миф, – саркастически расхохоталась Полина. – Люди вполне могут обходиться только растительной пищей. Овощи, фрукты, ягоды, орехи, бобовые, злаки… Впрочем, некоторым так нравится пожирать мертвечину, что они бубнят свою мантру: «человек без мяса не может» в качестве самооправдания. Вы все – злостные трупоеды, вот кто! – припечатала она напоследок.

Маленькая Рита притихла и с опаской покосилась в сторону новогоднего стола, где на тарелке были аккуратно и красиво разложены кусочки сырокопчёной колбасы – её любимого лакомства.

– Ты девчонку-то нам с панталыку не сбивай! – ахнула бабушка. – Она же такая впечатлительная…

Мама удовлетворённо кивнула:

– Что ж, это будет хорошо, просто прекрасно, если моя дочь перестанет питаться гниющими телами загубленных зверюшек.

– Побойся бога, Полюшка! Приезжаешь раз в году, забиваешь дочке голову всякими глупостями, и потом поминай, как тебя звали – а нам с отцом эту кашу самим расхлёбывать! – запричитала бабушка.

В этот момент побагровевший дед, доселе внимательно прислушивающийся к диалогу, вдруг шарахнул по столу кулаком. Да так шибко, что задребезжали тарелки!

Все вздрогнули от неожиданности.

– Молчать!.. – выдохнул старик, тяжело дыша. – Молчать, Полька. Да кто ты такая, чтобы разевать свой поганый рот? Чего о себе возомнила? «Мертвечина»… «Трупы»… И как только у тебя язык повернулся обозвать родителей убийцами! И что ты, сопля, знаешь о настоящем голоде? О смерти? Как ты смеешь рассуждать, кто святой, а кто грешник?

Полина заметно струхнула.

– Я же никого не обвиняю, пап… – пробормотала она в замешательстве. – Просто… поделилась своим новым опытом. Опытом просветления, – и тут же совершила непростительную оплошность, добавив вполголоса:

– А если правда глаза колет – так это уже не моя вина…

– Правда? – рявкнул дедушка, прекрасно всё расслышав. – Правда?! Вся правда в том, что ты с высоты своего «просветления», – он ехидно спародировал интонации дочери, – не видишь сути. Тебе просто нравится оскорблять людей. Нас с матерью оскорблять! Честных тружеников! Которые работали всю жизнь, с самого детства! Тебе ли, тунеядке, рассуждать о том, что такое хорошо, а что такое плохо? Поглядите-ка на неё – явилась в родительский дом и ещё нос от нашего хлеба-соли воротит, критикует, понимаешь!..

– Успокойся, Ваня, – проговорила бабушка умоляюще, а затем перевела глаза на Полину.

– А ты попросила бы у отца прощения, бесстыдница! До чего старого человека довела!

Полина стухла. Ей и самой совершенно расхотелось спорить: она поняла, что её родители – тёмные и отсталые люди, которым уже не помогут никакие беседы о всеобщем мировом благе и гармонии.

– Как скажете, – кивнула она покладисто. – Прости, папа.

Поскольку в комнате всё ещё царило неловкое тягостное молчание, она миролюбиво добавила, пытаясь разрядить обстановку:

– Может, пора за стол?

– И правда, давайте садиться! – спохватилась бабушка. – Уже одиннадцать часов, надо успеть старый год проводить.

Во время праздничного ужина напряжение потихоньку спало.

Полина деликатно ковыряла вилочкой винегрет и безостановочно таскала из банки маринованные грибы («Ммм, мамуля, как я скучаю по твоим грибочкам – словами не передать!»). Рита не отлипала от матери – придвинула свой стул вплотную, прижалась боком, тайком нюхала её душистые волосы и постоянно прикасалась к маминому плечу рукой, словно проверяя – здесь ли? настоящая ли? не мираж ли?

– Ты же останешься ночевать? – умоляюще спрашивала девочка. – Честно-честно останешься? Не уйдёшь? Я могу лечь на раскладушке, а ты – на моей кровати… Тебе будет удобно, правда!

– Останусь, останусь, – беззаботно смеялась мать, взъерошивая Ритины волосы ладонью. Она каждый год это обещала.

Долго и пространно вещал с экрана телевизора Горбачёв, поздравляя «дорогих товарищей» с Новым годом.

– Балабол, – презрительно кривил губы дедушка, внимательно прислушивающийся к речи генсека. – Сто слов, и из них только одно – по делу.

Затем, наконец, начинали бить куранты. Дедушка с бабушкой чокались рюмочками с домашней наливкой, мама неторопливо тянула шампанское, а Рите наливали лимонад «Буратино», который приятно пощипывал в носу и в горле.

– Пей маленькими глоточками, – не забывала предостеречь бабушка, – а то простудишься.

Затем Риту отправляли спать. Девочка не хотела уходить из-за стола, упрямилась и капризничала. Ей казалось, что стоит только покинуть общее застолье – и мама сразу же исчезнет, испарится, сбежит, как Золушка с бала. Полина смеялась и успокаивала, что никуда не денется, но Рита уже готова была зареветь, как младенец. В конце концов, мать шла в спальню вместе с дочкой, чтобы посидеть с ней перед сном.

Рита держала маму за руку и не давала уйти, пока не засыпала – только так её покидало чувство тревоги.

– Мы поедем с тобой завтра кататься на лыжах? – спрашивала она сонным голосом.

– Ну конечно… – кивала мама. Девочка вздыхала с блаженным чувством облегчения и закрывала глаза, но тут же озабоченно распахивала их снова:

– А может, лучше на каток в парк Горького?

– Можно и на каток, – покладисто соглашалась мама.

Рита проваливалась в сон абсолютно счастливой.

Утром она подскакивала на постели, словно пружина, храня в себе воспоминания о вчерашнем счастье – и полная радужных предвкушений счастья сегодняшнего.

Знакомо бубнило на кухне радио и шумела вода в раковине, бабушка погромыхивала кастрюлями и сковородками, дедушка шуршал газетой, иногда вслух проговаривая особо заинтересовавшие его строчки, чтобы лучше осмыслить их… Всё это было знакомо, привычно как воздух, но… из квартиры начисто исчезали следы маминого присутствия – Рита понимала это в момент.

В одной ночнушке она неслась из спальни в большую комнату, не в силах поверить, что мама снова её так жестоко обманула. Они же собирались кататься на лыжах! И на коньках! И вообще, она обещала, что весь этот день проведёт с дочкой!..

Мамы не было ни в гостиной, ни на кухне, ни в ванной или туалете. Она просто ушла. В очередной раз её бросила.

Рита в отчаянии опускалась прямо на пол и принималась реветь, как маленькая, не сдерживаясь больше. Всё было испорчено… праздник испорчен, Новый год испорчен.

– Ритуля, – бабушка бежала из кухни с преувеличенно бодрым лицом. – А посмотри-ка, я специально для тебя с утреца пирожков напекла! С яблоками, как ты любишь! Поешь-ка, внученька, свеженькие, сладенькие, горяченькие ещё! А по телевизору сегодня знаешь, что будут показывать? «Морозко», твою любимую сказку!

– А что это у нас лежит под ёлкой? – неуклюже пытался переключить её внимание дед. – Кому там оставили подарок, не знаешь?

Рита не слушала их утешений. Ей не нужны были ни пирожки, ни подарки, ни волшебные фильмы Александра Роу. Она хотела только маму.

Отчаянные рыдания не прекращались около часа. Бабушка снова капала себе валерьянку, приговаривая в сердцах что-то традиционно-неизменное о бессердечной дочери-кукушке. Дедушка отводил взгляд, не в силах наблюдать за внучкиными страданиями. Они знали по опыту – Рита поплачет-поплачет и сама успокоится. Но как же рвалось сердце при взгляде на этого несчастного ребёнка!

Однажды у Риты случилась самая настоящая депрессия: она вдруг так безумно, так горько затосковала по маме, что несколько дней отказывалась есть, лежала на кровати и только плакала, плакала, плакала… Бабушка с дедом перепугались, даже вызвали на дом врача, но та лишь пожала плечами: ребёнку нужна мать, медицина здесь бессильна. Всеми правдами и неправдами старикам удалось раздобыть московский номер телефона того самого Гуру, в квартире которого тусовалась их непутёвая дочь Полинка. Но разговор с нею не дал никаких результатов.

– Забери ты её к себе, Полюшка! – молил дед. – Девчонка совсем исстрадалась, смотреть больно… Чай, устроитесь как-нибудь, мы с матерью помогать будем – и деньгами, и продуктами…

– Глупости, – невозмутимо и абсолютно спокойно отзывалась Полина. – Это всего лишь возрастной кризис. Ну да, Рита немного соскучилась… Но это пройдёт. Я не собираюсь потакать сиюминутным детским капризам, ставя под угрозу все мои планы и привычный, налаженный образ жизни.

Потребовался не год, и не два, и не три – много лет, прежде чем Рита окончательно и бесповоротно поняла и приняла тот факт, что совершенно не нужна собственной матери. И в тот же день, когда пришло осознание – Рита раз и навсегда перестала её ждать…

НЕЛЬКА

Она превратилась в заправского шпиона.

Неустанно следя за объектом своего обожания, Нелька умудрилась ни разу не попасться ему на глаза. Впрочем, это оказалось не так уж и трудно: если Дима был не один, а с Асей, то весь остальной мир прекращал для него существовать, он не замечал ничего и никого вокруг, кроме своей подружки. В школе они тоже постоянно держались парочкой, и Нелька, с независимым видом прогуливаясь на переменах по коридорам, чтобы зацепить украдкой взглядом своё счастье, всегда благополучно оставалась незамеченной.

Уроки у Димы с Асей заканчивались позже, так как они были двумя классами старше. Нелька поджидала их возвращения у себя на балконе. Там можно было присесть на корточки и сквозь узкую щель подглядывать за влюблёнными без опаски. Дима с Асей подолгу стояли у подъезда, не в силах расстаться, и разговаривали. Если на лавочках не сидели вездесущие старушки-соседки, парочка самозабвенно целовалась на прощание, и Нелька, скорчившись на балконе в неудобной воровской позе, от которой затекали ноги и болела шея, глотала злые ревнивые слёзы.

Может быть, Ася и замечала, как отдалилась от неё одна из лучших подруг, но виду не подавала. Вероятно, чувствовала, что невольно послужила причиной разбитого сердца…

Иногда Нельке удавалось подловить его одного – и тогда он снова становился прежним милым Димкой, галантным кавалером и весёлым другом. Девочка врала, что интересуется его тренировками: он посещал секцию карате, и она изо всех сил делала заинтересованное лицо, когда он рассказывал ей о традициях этого древнего боевого искусства и историю развития карате в России. Пару раз Нелька даже напросилась с ним в спортклуб – поглазеть на их занятия. Дима в белом кимоно, которое так шло к его тёмным волосам и смуглой коже, опрокидывал своих противников на лопатки парой неуловимых движений, представляясь Нельке настоящим киногероем. Она сидела на скамеечке у стены и, болея за него, так хлопала в ладоши, что они потом ныли целый вечер.

Вот если бы родители разрешили ей тоже посещать секцию – Нелька видела, что среди юных каратистов было немало девчонок, зачастую даже младше её самой! Но эта мечта была из разряда нереальных. В её семье немыслимо было даже заикнуться о таком виде спорта, как восточные единоборства. Впрочем, на художественную гимнастику в своё время мама тоже её не пустила – сказала, что это очень травмоопасно. Собственно, Нелька и в самом деле была совершенно неспортивной девочкой. Её жалкие попытки на уроках физкультуры вскарабкаться по канату или перепрыгнуть через козла встречались дружным хохотом одноклассников. К тому же, она постоянно пропускала физру из-за того, что часто болела – ну о каком карате могла идти речь?!

С другой стороны, может, это было и к лучшему: Дима обмолвился как-то между делом, что карате – совершенно неженственный вид спорта. Нелька сделала вывод, что он не одобрил бы её вступление в секцию, и этим успокоилась. Но отказать себе в удовольствии изредка сопровождать его на тренировки и присутствовать на них она не могла.

Её влюблённость в Диму постепенно перешла из разряда острого заболевания – в хроническое; едва ли кто-то другой замечал, что она неровно дышит к парню. Со временем Нелька даже научилась спокойно общаться с ним и Асей одновременно, не реагируя на их нежные объятия и заигрывания друг с другом. Ни словом, ни жестом, ни мимикой, ни взглядом не выдавала она тех страстей, что бушевали у неё внутри.

Встречать новый 1996-й год Ася пригласила к себе.

Родители её уехали на всю ночь – гулять с коллегами в «Останкино», справедливо рассудив, что дочка стала вполне взрослой и ей можно доверить квартиру, уже не боясь того, что Асины друзья разнесут, сожгут или заблюют жилище. Конечно же, Ася позвала Нельку с Ритой и Диму, а также несколько своих одноклассников и дворовых знакомцев, чтобы девчонкам не было скучно. Впрочем, Рита сразу же отказалась, она всё ещё жила ожиданием встреч с мамой – от одной новогодней ночи к другой.

Нельке же ужасно хотелось пойти. Скучные праздничные застолья в компании родителей и их интеллигентно-занудных друзей – научных сотрудников – уже сидели у неё в печёнках. Цедить компотик или лимонад как дура, в то время как все её сверстники уже давно попробовали хотя бы шампанское! Но она долго не решалась заговорить об этом, боясь резкого категорического отказа, и выжидала подходящий момент.

Перед самым Новым годом ей сказочно повезло: выяснилось, что родители в этот раз и сами будут встречать праздник не дома – их пригласили к себе на дачу какие-то старые знакомые, тоже кандидаты наук.

– Хочешь поехать с нами?.. – с сомнением спросила мама, прикидывая, как впишется дочь-подросток в их взрослую компанию.

– Вообще-то, не очень, – хмыкнула Нелька. – Но, честно говоря, сходить с ума от скуки с бабушкой и дедушкой – тоже невесёлая перспектива…

– Что же нам с тобой делать, дочка? – расстроилась мама. И тут Нелька как бы невзначай ввернула:

– Кстати, Ася приглашала нас с Риткой к себе…

Дело было улажено. Девочка получила «добро» на встречу Нового года вне дома, что само по себе уже являлось грандиозным событием. Ну, а главное-то – там будет Дима!..

Никогда ещё она так не волновалась по поводу своего новогоднего наряда, как в этот раз. Она непременно должна была выглядеть сногсшибательно – ну да, с подружкой-красоткой ей всё равно не потягаться, но к Асе Дима уже более-менее привык за полтора года, вдруг он сумеет, наконец, «разглядеть» и Нельку тоже? В этом возрасте ещё наивно верится в то, что новые «взрослые» туфли, красивое платье и мамино колье могут коренным образом изменить ситуацию.

Конечно же, её отпустили не без ограничений. Во-первых, остаться у Аси до самого утра девочке не позволили – она должна была вернуться домой максимум в два часа ночи. «В противном случае, – пригрозила бабушка, – я самолично явлюсь за тобой!» Допускать такого прилюдного позора (как будто она какая-то детсадовка) было нельзя – пришлось, скрепя сердце, пообещать прийти к назначенному часу. Вторым условием стало не брать в рот ни капли спиртного. А третьим – не терять голову, даже если в компании будут симпатичные мальчики («Ты ещё такая глупенькая и наивная, ты не знаешь, что всем мальчишкам от вас нужно только одно!»). Впрочем, Нелька заранее была согласна на все запреты и ограничения, как Золушка перед столь вожделенным балом.

Долгожданный Новый год окончился для Нельки полным провалом.

Из алкогольных напитков на Асином столе стояли лишь бутылка шампанского и знаменитый итальянский ликёр «Амаретто», который пользовался просто бешеной популярностью в девяностые. Вероятно, потому, что это был первый заграничный ликёр, появившийся в России. Асины родители демократично рассудили, что такое количество спиртного для десятка человек, пусть даже школьников – не критично. Чтобы упиться вусмерть, всё равно не хватит, а вот посмаковать, попробовать на вкус – вполне. Правда, отец дружески посоветовал-таки Асе не глушить ликёр в чистом виде, а смешивать с апельсиновым соком.

Все ребята в компании уже пробовали алкоголь; Нелька среди них оказалась единственной невинной овечкой-трезвенницей. Впрочем, она была младше остальных. Не желая признаваться в собственной неопытности, она храбро жахнула полную рюмку «Амаретто» и почти моментально окосела. Запив приторно-горьковатый вкус ликёра шампанским (залпом – полный фужер), Нелька поняла, что совершенно потеряла контроль над собой. Стены квартиры и лица Асиных одноклассников забавно разъезжались, голова кружилась, как будто она летела на карусели в парке Горького. В то время как остальные что-то жевали, оживлённо болтали и танцевали, Нелька тупо сидела за столом, уставившись в одну точку, и старалась унять дурноту. А ведь ещё даже не наступила полночь…

– Рыжик, тебе плохо? – сочувственно спрашивал у неё Дима, но она только невнятно мычала что-то в ответ и махала на него рукой.

В конце концов Ася, обняв подругу за плечи, чуть ли не силой увела её в родительскую спальню и уложила на кровать, чтобы она немного проспалась. Нелька моментально провалилась в сон. В соседней комнате молодёжь превесело встречала Новый год – взрывала хлопушки и отплясывала под «Старые песни о главном», звучавшие из телевизора. Нелька же ничего этого не слышала и не помнила…

Проснулась она спустя пару часов от возни рядом. В спальне было темно, поэтому Нелька не сразу сообразила, что происходит. Шумное дыхание, расклеивающиеся звуки поцелуев, торопливый возбуждённый шёпот… Спустя мгновение она узнала эти голоса: они принадлежали Асе и Диме.

– Тише ты! – с досадой шипела подруга. – Мы не одни, не забывай.

– Да она не слышит, ты что! – горячо возражал Дима. – Спит как убитая, упилась…

«Это они обо мне!» – со стыдом поняла Нелька и замерла, боясь даже дышать, не то что шевелиться, чтобы не выдать своего пробуждения.

– А у меня всё равно ощущение, что нас в постели трое… – нервно отозвалась Ася. Затем они снова ненадолго замолчали, отвлёкшись на поцелуи. Нелька с ужасом ждала, что будет дальше. Не собираются же они… заняться ЭТИМ… прямо здесь и сейчас? Нет, она этого не переживёт! За что ей такое наказание?

Возня рядом с ней усилилась, но потом Ася снова, судя по всему, вырвалась из жарких объятий своего бойфренда.

– Нет, Дим, я так не могу, – сказала она, не скрывая раздражения. – Как-то не по-людски всё… Постоянно следить, чтобы Нелька не проснулась?! Никакого кайфа.

– Вот ведь её угораздило! – сказал Дима чуть ли не с ненавистью. – А твою комнату Чернов с Василиной заняли, как назло… Что же теперь делать?

Ася еле слышно засмеялась.

– Отложим до следующего раза. Когда будет более подходящий момент…

– Ну Асенька… – забормотал он умоляюще и торопливо. – Ну пожалуйста… Давай всё-таки попробуем? Я так ждал этой ночи… готовился…

– Готовился, значит, – она снова тихо рассмеялась. – Ну, завяжи пока на бантик.

– Я люблю тебя, Ася, – сказал он, игнорируя её сарказм. Голос его звучал жалко и беспомощно. Нельке стало за него очень и очень стыдно – так, что она предпочла бы умереть, но не слышать его робкого заискивающего лепетания.

– Я тебя правда люблю, – повторил Дима. – Мы поженимся с тобой после школы, я обещаю…

Ася захохотала чуть ли не в голос, но тут же оборвала смех.

– Посмотрим, – отозвалась она уклончиво. – Я тебе, кажется, пока никаких обещаний не давала…

Она встала с кровати и вышла в другую комнату к остальным гостям. Дима некоторое время оставался сидеть, но затем тоже встал и, горестно и разочарованно вздохнув, последовал за ней.

Нелька лежала на кровати и беззвучно плакала. Впрочем, можно было уже не таиться – всё равно никто не услышал бы её рыданий из соседней комнаты, где продолжала греметь музыка. Но она всхлипывала тихонько, чуть различимо, глотая ртом воздух. Поскольку Нелька лежала на спине, слёзы стекали ей прямо в уши – это было холодно и очень неприятно.

– А давайте махнём на Красную площадь! – заорал какой-то раздухарившийся активист, и остальные поддержали его дружным рёвом. Затем кто-то ворвался в спальню, бесцеремонно растолкал Нельку и заявил, что она сейчас едет с ними гулять, поэтому пусть немедленно просыпается и одевается.

– А после Красной площади вернёмся и будем все вместе пить чай с тортом! – заявила сияющая Ася, пребывая в восторге от такого маленького, но «взрослого» приключения.

К счастью, былое опьянение уже окончательно сошло на нет – у Нельки хватило благоразумия никуда не срываться среди ночи, иначе бабушку хватил бы инфаркт. Она накинула шубку и выскользнула вместе со всеми из квартиры. Под шумок никто не обратил внимания на то, что Нелька с ними в итоге не поехала. Весёлая гомонящая компания друзей и так с трудом поместилась в лифте. Кабина устремилась вниз, наполнив весь подъезд радостными восклицаниями и взрывами хохота, а Нелька пешком поплелась к себе – на второй этаж, удручённо размышляя, спохватилась бабушка из-за её долгого отсутствия или пока нет.

Но вот чего она точно не ожидала – так это увидеть подругу. На подоконнике прокуренного лестничного пролёта между пятым и четвёртым этажами сидела заплаканная Рита.

– Ты чего здесь? – удивилась Нелька. Впрочем, вопрос был не совсем корректен – все три подружки жили в одном подъезде, поэтому она уточнила:

– И чего ревёшь?

– Мама… – всхлипнула Рита, по-детски утирая распухший красный нос рукавом. – Мама ко мне не приехала… Это первый раз, понимаешь?! Она всегда, всегда приезжала тридцать первого декабря, и мы встречали Новый год вместе… А сегодня она позвонила за полчаса до полуночи и сообщила, что находится на какой-то подмосковной турбазе со своими чокнутыми друзьями и уже не успевает добраться до города…

Нелька сочувственно засопела, не зная, что тут можно сказать. У каждой была своя беда, у неё и самой на душе скребли кошки…

– Может, пойдём ко мне? – предложила она нерешительным тоном, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что бабушка убьёт её за подобное самовольство. К счастью, Рита лишь благодарно улыбнулась ей сквозь слёзы:

– Спасибо, но уже поздно… Старики мои будут волноваться. Я лучше домой – спать лягу. Как, кстати, у Аськи всё прошло? – спохватилась она.

– Да так… – Нелька неопределённо махнула рукой и отвела взгляд. – В общем-то, нормально.

Бабушка предсказуемо встретила её проверкой, чуть ли не с порога обнюхав. Спасибо Рите, которая выручила случайно завалявшейся в кармане жвачкой!

– Ты пила там алкоголь, Неля? – спросила бабушка строго и подозрительно.

– Ну что ты, ба, – моментально соврала внучка, не моргнув и глазом, и добавила для пущей убедительности:

– Мы все пили только сок и компот. С Новым годом! – и она поцеловала старуху в сухую щёку, а затем чмокнула и дедушку, который картинно возлежал на диване с томиком Толстого. Дома всё было степенно, привычно и скучно, как в каком-то чопорном английском семействе. Бабушка, встретив Нельку, тоже вернулась в гостиную и вновь включила поставленную на паузу видеокассету с записанным концертом классической музыки. Интеллигентный, «приличный» Новый год… Завыть с тоски хочется.

– Если ты голодна, то есть утка с яблоками и салат, – сообщила бабушка, не отрывая взгляда от экрана. – Но, впрочем, не советую особо наедаться. Уже третий час, будешь плохо спать. Вообще не понимаю этих новогодних традиций, когда люди обжираются до дурноты всю ночь напролёт…

– Я не голодная, – снова соврала Нелька, хотя у Аси не проглотила ни крошки.

– Тогда можешь умываться и ложиться спать, – милостиво разрешила бабушка.

Нелька на автопилоте добрела до ванной комнаты, почистила зубы, затем поплелась в спальню и рухнула в постель. Спать она не хотела, но спорить с бабушкой не хотелось тем более, да и сил на на что практически не было – она чувствовала себя совершенно разбитой. Девочка лежала в темноте, пялилась в стену, и голова была её совершенно пуста.

Около пяти часов утра она услышала телефонный звонок. Недовольная сонная бабушка сняла трубку и ворчливо сообщила, что Неля, конечно же, дома, но давно спит.

– Какой торт, какой чай, Ася, ты с ума сошла?! Взгляни на часы. И впредь, пожалуйста, избегай звонить нам в такое время. Даже в новогоднюю ночь, – строго отчитала она беспардонную подругу своей внучки.

Нелька перевернулась на живот, уткнулась лицом в подушку и снова тихонько заплакала.

***

Рита проснулась от бьющего даже в закрытые глаза солнца и со стоном схватилась за голову. Боже, какая боль… а во рту словно кошки нагадили. Ещё и тошнит!

Пара мгновений потребовалась на то, чтобы сориентироваться – она в гостинице Смоленска, помирает после вчерашней Асиной свадьбы. Похоже, Рита умудрилась травануться той поганой водкой – ведь пила она совсем чуть-чуть, это не может быть рядовым похмельем.

– Ну, как ты? – раздался рядом голос Нельки. Рита невольно отшатнулась в сторону и, скривившись от боли, сверлящей череп, умоляюще простонала:

– Не ори…

– Вижу, тебе совсем худо, – сочувственно протянула подруга. – Кофе хочешь? Могу заказать в номер.

– Мне бы цианистого калия, – выдохнула Рита, страдальчески морщась. – Врочем, судя по самочувствию… именно его я и пила вчера. Кстати, как мы вообще добрались до гостиницы?

– Такси вызвали, – отозвалась Нелька. – Ты что же, совсем ничего не помнишь?

– Так, самую малость… какие-то обрывки.

– А как невесту украли, помнишь? – давясь смехом, спросила Нелька. – Это когда уже все вконец перепились…

Вкратце она рассказала подруге о событиях минувшей ночи.

Археологическая база располагалась возле почтовой станции восемнадцатого века, рядом с которой сохранились домик станционного смотрителя и бывшая конюшня. Севка, свидетель жениха, предложил шутки ради спрятать Асю в этой самой конюшне.

Как только Севка сообщил остальным о похищении новобрачной, началась самая настоящая заварушка. Мужчины схватились за грабли и принялись сражаться с командой похитителей. Севку даже немножечко пытали, делая вид, что собираются его придушить, но он не выдал местонахождения Аси. Пока взволнованный жених, тоже вооружившись граблями, ходил по окрестностям разыскивать пропавшую невесту, девушки-археологини тихо носили Асе в конюшню шашлык и водку, чтобы она не слишком грустила в одиночестве. В конце концов, когда Сергей отыскал-таки жену, она уже сама с трудом держалась на ногах и плохо справлялась с заплетающимся языком, но при этом по-прежнему оставалась оживлённо-жизнерадостной.

Кстати, самой стойкой к палёному алкоголю оказалась именно новобрачная, переплюнув даже собственного супруга.

– Бросать пить в такое время – это глупо, непатриотично и подло! – то и дело восклицал Сергей, снова и снова подставляя пластиковый стаканчик для новой порции этого жуткого пойла. Страшно было даже представить, сколько водки он выдул. Но в конце концов, утомился даже Серёга – к концу вечера он просто уснул в траве, благо что никто к тому времени уже не обращал на него внимания, кроме новобрачной. Ася же периодически вскакивала из-за стола с криком:

– Пойду проверю своего пьяного мужа! – и неслась к нему, спотыкаясь и падая на ходу, затем сваливалась рядом на траву, проверяла, спит ли он, снова вскакивала и бежала пить дальше.

– Так что ты многое пропустила, – усмехнулась Нелька. – Если честно, я до сих пор в шоке. Такой треш… хоть и весело. Эту адскую свадьбу я не забуду никогда.!

– Боже… – простонала Рита. – Я её тоже никогда не забуду. И зачем я только пила эту мерзость… Ведь и не ела толком ничего… Голова кружится и болит, и тошнит просто дико…

– Может, я сбегаю в аптеку? – любезно предложила Нелька. – Куплю что-нибудь от отравлений.

– Ты сама-то как себя чувствуешь? Выглядишь как огурчик, – подивилась Рита. Нелька передёрнула плечами:

– Так я же и не пила совсем. У меня в стаканчике всегда была только вода. В этом бардаке никто не принюхивался и не присматривался.

– Какая ты, оказывается, мудрая женщина… – Рита снова обессиленно откинулась на подушку.

– Самое удивительное, археологи все тоже бодры и веселы, несмотря на количество выпитого, – усмехнулась Нелька. – Ася утром прислала смс, звала нас на продолжение банкета. Они там уже закупили новую партию водки и мяса, сейчас вовсю похмеляются – не иначе, второе дыхание открылось.

Не успела она помянуть имя подруги всуе, как та позвонила сама – действительно, совершенно жизнерадостная и активная.

– Ну что, вы приедете? – спросила она. – У нас шашлык пожарился и водка стынет!

Нелька покосилась на Риту – та состроила мученическую гримасу и сделала страшные глаза, еле заметно покачав головой.

– Извини, Ась, Ритка отравилась, – ответила она. – Я сейчас сгоняю за лекарством, а потом, если ей немного полегчает, просто выйдем прогуляться. Ты-то остаёшься на базе, а нам завтра с утра уезжать, хотим немного посмотреть город. Мы же его совсем не видели…

Ася, к счастью, не обиделась. Ей и так было весело и хорошо.

– Ну ладно… увидимся! – прощебетала она. – Спасибо за всё, девчонки, в любом случае. Очень вам признательна, что вы смогли вырваться ко мне на свадьбу. Целовашки-обнимашки!

После принятого лекарства Рите и впрямь стало заметно легче. Она ожила, приняла душ, оделась и заявила, что умирает с голоду – на свадьбе нормально поесть им так и не удалось.

Подруги вышли из гостиницы и первым делом добрели до заведения под названием «Славянский дворик», которое приметили ещё накануне. Там подавали блюда русской, украинской и белорусской кухонь. Интерьер был соответствующий – хохлома и гжель, вышиванки и лапти, матрёшки и самовары, связки бубликов и деревянные расписные ложки настраивали посетителей на нужный «лубочный» лад.

После горячего куриного супа с лапшой, клюквенного морса и пирожков с капустой Рита вновь почувствовала себя полноценным и даже счастливым человеком. Нелька, тоже оголодавшая со вчерашнего дня, уписывала за обе щёки драники со сметаной и печёную картошку с квашеной капустой.

– Господи, хорошо-то как! – откинувшись на стуле, заявила наконец Рита. – Век бы так сидела и не шевелилась… Что-то мне уже даже гулять идти лень.

– Вставай, вставай, – со смехом возразила Нелька. – Нечего жирок копить, давай немного пройдёмся.

– Слушай, ну неужели тебе и в самом деле интересны все эти достопримечательности типа церквей или крепостной стены?

Нелька смущённо улыбнулась.

– Ну… вообще-то да.

– А вот мне – ни капельки! – отрезала Рита.

– Ты просто зажралась красотами в своём Питере! – поддела подруга, но Рита только махнула рукой:

– Давай лучше закажем ещё что-нибудь, посидим здесь и вдоволь наболтаемся.

– Ладно, бог с тобой, – сдалась Нелька. – В конце концов, мы не так часто видимся… А в Смоленск я при желании могу сгонять без тебя, всё равно летом делать особо нечего. Тут и ехать-то всего ничего.

– Это дело! – одобрила Рита. – Ещё бы ко мне в Питер как-нибудь cобралась… Вот тогда-то мы с тобой и нагулялись бы до одури!

– А ты когда возвращаешься? – спросила подруга.

– Наверное, через несколько дней. Обещала бабушке, что обязательно съездим с ней на дедову могилу – нужно там убраться, проверить всё – может, пора подкрасить оградку или ещё чего… Ну, и дача, конечно же. Фазенда, чёрт бы её побрал! – фыркнула Рита. – Как ненавидела её с детства, так до сих пор и трясёт… Но бабушка категорически отказывается продавать участок. Я убеждаю её, что вполне могу помогать материально, чтобы она спокойно покупала все эти овощи, фрукты и ягоды на рынке, а не ишачила на грядках всё лето – в её-то возрасте… но куда там! Так что, пока не помогу ей собрать свежий урожай, об отъезде даже не заикаюсь.

Нелька сочувственно вздохнула.

– Ну, а мама как? Слышно что-нибудь от неё?

Ритины губы искривила язвительная усмешка.

– Мама капитально обосновалась в Гоа, в колонии таких же сумасшедших русских. Впрочем, они сами мнят себя просветлёнными и продвинутыми. Но как по мне – натуральные чокнутые фрики. Виза у неё давно просрочена, к тому же и паспорт потеряла – а может, сама сожгла или выкинула, с неё станется. Живёт там абсолютно нелегально, сегодняшним днём, но счастлива до ужаса. Вероятно, помимо йоги, медитации и вегетарианства, постигает также радости тантрического секса…

– А на что она там существует? – с недоумением спросила Нелька. – Не подаяниями же живёт?

– Я так понимаю, подрабатывает то здесь, то там. Йога-классы для прилетающих «пакетников» устраивает, ну и картинки рисует, у неё всё-таки Суриковский институт за плечами. Я не слишком разбираюсь в живописи, но по-моему, у неё неплохо получается. Кому красочный арамбольский закат загонит, кому портрет… К тому же, любовники у неё никогда не переводились – даже сейчас, когда за пятьдесят перевалило. Так что с голоду она точно не помирает. Присылает мне фотки иногда – такая загорелая, счастливая… Наверное, нашла своё идеальное место на земле. Даже приглашает приехать к ней погостить… представляешь, какова наглость? – она коротко посмеялась, но глаза при этом оставались совершенно ледяными.

– А как Олег? – Нелька тактично поспешила перевести тему на другое, понимая, что вопрос отношений с матерью для подруги является больным с самого раннего детства. Но оказалось, что и здесь она попала впросак: Рита совершенно не горела желанием обсуждать свои отношения с мужем.

– Всё по-старому, – отмахнулась она. – Постоянно ловлю его то с одной, то с другой бабой… прямо на нашем супружеском ложе, между прочим. Надо разводиться. Но не спрашивай больше не о чём! – торопливо добавила она, заметив округлившиеся Нелькины глаза. Та послушно прикусила язык.

– Ну, а ты как поживаешь? – Рита, наконец, заговорила не о своих делах, а о делах подруги.

– Да как… – растерянно, всё ещё переваривая услышанное об Олеге, ответила Нелька. – Работаю… Вернее, сейчас как раз не работаю, – спохватилась она, – у нас же каникулы.

Нелька преподавала английский и французский языки в престижном дорогом колледже для «новых русских». Вернее, само понятие «новый русский» к этому времени давно себя изжило – только анекдоты да воспоминания остались о малиновых пиджаках, золотых цепях, распальцовках и «конкретных» разборках. Однако большинство студентов колледжа, так или иначе, принадлежало семьям, которые сколотили своё состояние в период лихих девяностых.

Педагогика не была Нелькиным призванием, она прекрасно отдавала себе в этом отчёт. Поступила в институт только потому, что родные не поняли бы иного выбора. Все члены её семьи были учителями или преподавателями в вузах – не могла же она предать дело целого рода?!

Ей было трудно со студентами, трудно с коллегами-учителями и с начальством. Атмосфера неизменных склок, интриг и скандалов давила на неё буквально физически. Она чувствовала себя среди всего этого белой вороной. К ней тоже не особо тянулись – считали замкнутой гордячкой, поскольку она ни с кем не сближалась и оставалась закрытой, а всё, что непонятно – вызывает настороженность и подсознательное отторжение. Не в силах что-то изменить в своей жизни, Нелька покорно волокла лямку постылой работы и смирилась с тем, что ничего более интересного ей всё равно не светит.

В личной жизни тоже наблюдался полный штиль. Нелька уже привыкла к мысли о том, что навсегда останется старой девой – и это её даже не очень расстраивало. «Заведу дюжину кошек на старости лет, – шутила она невесело, – и будем вместе с ними бесить соседей!»

Домашние поначалу не высказывали бепокойства по этому поводу, но вскоре одинокий статус Нельки стал тревожить и их тоже, особенно маму и бабушку.

– В твоём возрасте, Нелечка, – навязчиво намекнула как-то бабушка, – я была беременна младшим братом твоего отца… а папе твоему в ту пору уже исполнилось семь лет. Не кажется ли тебе, что ты слишком… подзадержалась с этим делом?

– Да-да, доча, – с готовностью подхватила мать, – ты как-то побольше общайся со сверстниками, что ли. Ходи куда-нибудь, гуляй, развлекайся, ну что ты как нелюдимка у нас…. Хочешь, я познакомлю тебя с сыном своей коллеги? Очень интеллигентный и приличный мальчик, тридцать семь лет, пишет диссертацию…

С Нелькой случилась самая настоящая истерика.

– Опомнились! – хохотала она. – Дорогие мои предки, я вас обожаю!!! Всё моё детство – всё! чёртово! детство! – вы целенаправленно ограждали меня от любых контактов с ровесниками. Меня не водили в детский сад, мотивируя тем, что там – рассадник заразы и вирусов. Не пускали в походы с классом – это же опасно! Почти никогда не разрешали ходить на школьные дискотеки – по вашему мнению, там только и делали, что тайком напивались и развратничали. Вы даже в лагерь меня ни разу не отправили, даже в компании с Асей и Ритой (которых, к слову, тоже едва терпели, зажав нос) – ведь там я могла покалечиться, утонуть, переломать руки-ноги или ступить на плохую дорожку. А теперь вы – ВЫ! – упрекаете меня в том, что я некомпанейский, замкнутый человек?! Ахаха!!!

– Неси валерьянку, – побледнев, приказала бабушка матери, наблюдая за хохочущей и одновременно вытирающей слёзы Нелькой.

Больше в семье вопрос дочкиного одиночества никогда не поднимался.

РИТА

Август девяносто шестого девчонки проводили врозь.

Нелька, традиционно остававшаяся на все каникулы в загазованной душной столице, в этом году получила шикарную возможность вырваться из привычной рутины. Родители взяли отпуск на целый месяц и сняли под Москвой дачу. Отец планировал приступить к написанию докторской диссертации, а мама должна была обеспечивать ему элементарный бытовой уход и питание. Нелька, по большому счёту, была предоставлена самой себе, но она не скучала на даче, проводя время за чтением книг, поеданием свежих ягод, фруктов и овощей, а также купанием в озере. К тому же, без круглосуточного контроля бабушки даже дышалось легче…

Ася укатила в Крым. Она каждое лето бывала на море вместе с родителями, но в этот раз у папы не получилось взять отпуск из-за большой загруженности на телевидении. Мама одна отправилась в санаторий – подлечиться «по-женски», а Асю определили в Артек, справедливо рассудив, что в лагере за их взбалмошной и сумасбродной дочерью будет осуществлён пусть не тотальный, но надлежащий присмотр.

Рита же, которая летом обычно ишачила на фазенде «попой кверху», вовлечённая в нескончаемую битву за урожай, тоже поехала отдыхать. Ей просто невероятно повезло в тот год: дедушка, как «ребёнок войны», в самый последний момент схватил на работе льготную путёвку в белорусский оздоровительный лагерь «Сказка». Причём урвал он её прямо перед носом своей коллеги, многодетной матери-скандалистки, которая настолько привыкла получать всё на халяву, что не сразу поняла, когда её обскакали.

Ух, какой скандал закатила она бедному старику!

– Мои дети каждый год отдыхают в этом лагере!!! – вопила она, страшно вращая белками глаз. – Вы у нас изо рта буквально кусок хлеба вырвали!

Дедушка поначалу пытался взывать к её разуму и справедливости: ведь его единственная внучка вообще ни разу не ездила в детский лагерь. Но мамаша, поняв, что ситуацию уже никак не переиграть, объявила его своим кровным врагом и, не стесняясь в выражениях, всячески распекала и поносила. Что удивительно, у неё даже образовалась своя группа поддержки среди коллег – тётки, дружно сочувствующие бедняжке, которую так подло оставил с носом коварный и злой старик. Дедушка вернулся домой обескураженным, потрёпанным и побледневшим, то и дело растирая левую сторону груди ладонью, и бабушка затем отпаивала его сердечными каплями… Но главное – заветная путёвка была у него в кармане!

За один день пройдя полный медосмотр, Рита самостоятельно упаковала купленный специально по этому случаю чемоданчик, предвкушая полную свободу – за пятнадцать лет своей жизни она впервые уезжала из дома одна, да ещё и на целый месяц сразу. Было страшно и дико весело. От волнения она не спала почти всю ночь накануне отъезда, боясь, что опоздает к отправлению, назначенному на восемь утра.

Чемоданчик был не единственной тратой. Бабушка, ворча, всё-таки выделила из их сромного бюджета немного денег для внучки: на новый купальник, босоножки и пару летних сарафанов. Она понимала, что негоже девочке ходить в старье среди таких модных ровесниц.

Ехали сначала поездом до Минска, а затем на автобусе до самого лагеря. Это небольшое путешествие показалось Рите невероятно захватывающим приключением. Даже поездка в плацкартном вагоне была в радость: в тесноте, да не в обиде, зато шумно, весело и песенно – кто-то захватил с собой гитару. Рита моментально передружилась со своими ровесниками, всю дорогу угощая их бабушкиными пирожками и малиной с дачи. Впрочем, домашними харчами делились все – и по ним легко угадывался социальный статус семьи. Кто-то хвастался бутербродами с бужениной и шоколадками «Сникерс», а кто-то скромно заваривал лапшу быстрого приготовления. Ритины ягоды и пирожки разлетались на ура, и она порадовалась про себя, что уступила бабушке, хотя поначалу вовсе не хотела переть с собой такой огромный пакет еды – ей казалось, что все начнут над ней смеяться и показывать пальцем: «Эй, с голодного края, куда столько набрала?!»

Лагерь с первых же минут привёл её в восторг. «Сказка» располагалась в дремучем сосновом бору Белоруссии. Свежий хвойный воздух, чистая речка с пологим дном и песчаным пляжем, здоровое питание четыре раза в день, увлекательный досуг – о чём ещё можно было мечтать обычному школьнику?

Рита категорически отказывалась понимать других девочек из своего отряда, которые куксились, скучали по дому, писали родителям слезливые письма и мечтали о скорейшем окончании смены. Они воротили нос от столовской еды, по утрам возле умывальников дружно клацали зубами и жаловались на холод, а также кривились на любую попытку вожатых выстроить в отряде некое подобие дисциплины, полагая, что уже выросли из детсадовских штанишек и никому не должны позволять командовать собою. Всё казалось им глупостью, достойной лишь малышей: и названия отрядов («Дружба», «Юность», «Олимпийцы»), и пафосно-наивные девизы («Дружить всегда, дружить везде, дружить на суше и в воде»; «Всегда стремиться только ввысь и никогда не падать вниз»; «Солнце в ладонях, сердце в груди, гордая юность всегда впереди»). В пятнадцатилетних здоровых девахах уже бушевали подростковые гормоны, и они вовсю кадрили своего вожатого Виталия Романовича – беззастенчиво строили ему глазки, кокетничали, надевали провокационную одежду, демонстрирующую ноги и грудь.

С младшими отрядами было не в пример легче. Рита видела, с каким воодушевлением дети маршируют по лесным тропинкам, громко выкрикивая свои нехитрые речёвки:

– Раз, два!

– Три, четыре!

– Три, четыре!

– Раз, два!

– Кто шагает дружно в ряд?

– Развесёлый наш отряд!

– Кто устал?

– Не уставать!

– Кто отстал?

– Не отставать!

– Настроение на «пять»!

– Все законы выполнять!

– Песню-ю запе-е-вай!!!

Будь Рита помладше на несколько лет, она тоже с большим удовольствием присоединилась бы к этим весёлым шествиям и поорала бы вместе со всеми. Она вообще была готова заниматься всем, чем её только ни попросят: стенгазету нарисовать? Пожалуйста! Девиз для отряда придумать? Легче лёгкого! В столовой подежурить? С превеликой радостью!

Во время дежурства нужно было помогать поварихам чистить картошку, протирать столы, затем разносить порции и даже вытряхивать чужие объедки из тарелок, но Риту это ничуть не напрягало. Зато дежурные садились есть раньше других и могли накладывать себе дополнительные порции котлет, сосисок и булочек, а также пить вкуснейший фруктовый кисель без ограничений. Рита обожала эти дежурства, и столовая казалась ей райским местечком. Даже запахи пригоревшей рисовой каши на молоке, тушёной капусты и скисших в горячей воде тряпок для протирания столов не казались ей отвратительными.

По ночам в лагере традиционно вполголоса рассказывались страшилки.

От них холодела кожа на затылке не только у малышей, но и у взрослых ребят из первого отряда, хоть и стыдно было признаваться в этом вслух. Рита куталась в одеяло, как в кокон, боясь высунуть даже пятку – настолько живо воображала себе кикимору, которая в сумерках выбирается из своего болота и бродит по лагерю, совсем рядом: выискивает зазевавшуюся беззащитную жертву, чтобы впиться в неё длинными кривыми зубами… Она подходит к их корпусу, шлёпает мокрыми босыми ногами по крыльцу, прижимается лицом к окну и всматривается, кто есть в комнате… Внутрь ей не проникнуть, но встретиться глазами с мертвенно-хищным взглядом, увидеть прилипшие к стеклу влажные космы – тоже удовольствие ниже среднего.

Однажды и в самом деле кто-то огромный, бесформенный и страшный появился за окном снаружи и легонько постучал по раме – раз, два, три… Девчонки завизжали так, что перебудили весь лагерь. Оказалось, на территорию забрался любопытный лосёнок и разгуливал в потёмках между корпусами, тыкаясь глупой большой башкой в окна.

Впрочем, животный мир белорусского леса вообще был потрясающе разнообразен. По территории лагеря свободно и беззастенчиво шныряли белки, ежи и даже зайцы. За территорией, поговаривали, водятся рыси, волки и медведи. А Рите в первые же дни пребывания в лагере удалось столкнуться практически вплотную с самим кабаном…

Дело было во время похода за лекарственными растениями и травами. Виталий Романович уверенно вёл свой отряд по лесным тропам, приказывая никому не отбиваться от коллектива, чтобы не заблудились. И надо же было случиться такому, что Рита захотела в туалет по-маленькому. Она подговорила свою приятельницу по отряду Светку быстро сгонять «в кустики», и девчонки незаметно отстали от компании.

Убедившись, что никто не может увидеть их в этой глуши, они присели в каких-то зарослях. Неподалёку то и дело раздавались странные покрякивающие звуки, но девчонки решили, что это утки. Не успела Рита толком расслабиться, как подняла голову и… наткнулась на взгляд напротив. Кто-то пристально наблюдал за ними из кустов. Маленькие тупые глазки буквально буравили их со Светкой насквозь.

Похолодев, Рита перевела взгляд чуть ниже уровня этих злобных глаз и увидела торчащие из кустов клыки.

«Кабан!» – сообразила она, моментально покрываясь мурашками. Теперь ей стало ясно, что кряканье рядом издают вовсе не утки – это хрюкали кабанята. Вероятно, девчонки потревожили пристанище самки с детёнышами.

Кусты предостерегающе затрещали. Тут, наконец, и Светка подняла глаза, сообразив, что происходит что-то не то.

– Кабаниха, – шепнула ей Рита одними губами. – Валим отсюда!..

Как они бежали!!!

Даже трусы пришлось натягивать буквально в полёте – было не до церемоний. Больше всего на свете Рита боялась ощутить удар клыков в свой мягкий незащищённый зад. Она интуитивно догадывалась о том, как опасны разъярённые матери, защищающие потомство.

Отряд они нагнали довольно быстро. К счастью, вожатый даже не заметил их отсутствия. Но отныне девчонки предпочитали кучковаться вместе со всеми и не удаляться даже на пару шагов.

Каждые два дня для старших отрядов устраивались дискотеки.

Девчонки менялись одеждой, без сожалений одалживая своё – поднадоевшее, а также помогали друг дружке сделать настоящий «вечерний» макияж и причёски. После всех этих священнодействий они ощущали себя настоящими красавицами. На самом-то деле, с точки зрения взрослого человека это выглядело просто кошмарно: тонны фиксирующего лака на волосах, чёлки «Карлсон», ярко-фиолетовые тени на веках, слипшиеся от дешёвой туши ресницы и губная помада самых невероятных оттенков. А наряды!.. Разноцветные лосины с футболками, спортивные костюмы, узкие джинсовые и широкие плиссированные юбки, шёлковые блузки с огромными накладными плечами…

На Риту с первого же дня стал заглядываться мальчик из её отряда, минчанин Петя Коломиец. Ей льстило это, потому что она вообще не была избалована вниманием противоположного пола. Правда, комплексов, как Нелька, она нажить ещё не успела, но всё-таки в компании несравненной Аси смешно было надеяться на то, что кто-то проникнется симпатией именно к ней. Не то чтобы Рита страдала и убивалась по этому поводу – в её жизни как-то не было места мальчишкам, но именно в лагере она вдруг осознала, что по сути, является симпатичной юной девушкой, которая, оказывается, может нравиться не менее симпатичным и классным парням.

На дискотеках её наперебой приглашали мальчики из отряда. До лагеря Рита никогда не танцевала парных танцев с кавалерами, но зато у неё была великолепная пластика – уже третий год подряд она занималась хореографией. Ей очень нравились танцы, и самое главное – у неё были к ним несомненные способности. Петя решился на «медляк» не сразу, но когда всё-таки подошёл к ней и протянул руку… Ей показалось, что она сейчас взлетит от восторга, расправив невидимые крылья. Во время танца (Рита на всю жизнь запомнила, что тогда играла песня «Нелюбимая» в исполнении группы А-Студио) они не сказали друг другу ни слова, но девочка была уверена, что в следующий раз он обязательно снова её пригласит и решится на что-то большее, чем просто положить руки ей на талию. Может быть, даже попытается её поцеловать?.. От этой мысли ей становилось жутко и весело, и что-то смешно щекотало в животе.

Очередная дискотека была назначена на воскресенье, которое совпадало с родительским днём. Рита никого не ждала – она знала, что едва ли бабушка с дедом поедут аж в Белоруссию, чтобы на пару часов повидать внучку. Конечно, было немного завидно, что другим привозят домашние разносолы, колбаску, фрукты и газировку, но она привыкла относиться к жизни философски и не грустить понапрасну о заведомо несбыточном.

К великому Ритиному удивлению, когда после завтрака она сидела в одиночестве и листала взятую в местной библиотеке книгу, в комнату заглянула девочка из их отряда.

– Кочеткова! – окликнула она. – Иди скорее в беседку возле столовой, тебя там ждут.

– Зачем? – не поняла Рита.

– Приехали к тебе! Родительский день же, – пояснила девчонка, как несмышлёнышу. Но яснее от этого не стало – напротив, Рита ещё больше вытаращила глаза.

– Приехали?! Кто?

– Ну, а я знаю? Мать, наверное, – она пожала плечами.

Рита вскочила с кровати, как ошпаренная; книжка полетела на пол.

– А ты не ошиблась? – проверила она на всякий случай.

– Ну, ты же у нас одна Ритка Кочеткова. Значит, никакой ошибки!

С бешено колотящимся сердцем Рита поспешила к зелёному двухэтажному корпусу столовой. Беседка была расположена как раз напротив центрального входа, рядом с гипсовой статуей, оставшейся с советских времён и изображаюшей трубящего в горн пионера. Внутри беседки можно было разглядеть одинокий женский силуэт. Рита сразу же узнала мать, хотя расстояние было ещё слишком велико. Но она не могла перепутать этот знакомый наклон головы, эту неброскую скрытую грацию изящной фигуры, эти вьющиеся локоны ни с чьими другими…

Девочка почему-то очень испугалась. Она знала, что едва ли мать приехала к ней просто так: вероятно, что-то случилось, без повода она в лагерь и не сунулась бы. Они не виделись с ней около полутора лет – аккурат с позапрошлого Нового года, и Рите казалось, что она совсем отвыкла от мамы и больше не испытывает зависимости от их кратковременных встреч. Однако сейчас, приближаясь к беседке на ватных ногах, она чувствовала, как трясутся все её поджилки и захлёбывается от страха заикающееся сердце.

Полина Кочеткова обернулась, словно почувствовав её присутствие. Глаза матери и дочери встретились. Рита остановилась, будто их перекрещенные взгляды лишили её последних сил.

– Ритуля… – жалко скривив губы, выговорила мать и поднялась ей навстречу. – Девочка моя, у нас такое горе, такое горе… Дедушка умер.

Рита молчала.

– Сердечный приступ, – робко продолжила мама. Она медленно приближалась к дочери и заискивающе заглядывала ей в лицо, словно боясь, что Рита вот-вот сорвётся с места, как вспугнутая дикая лань, и бросится прочь.

Рита продолжала стоять, где стояла, и хранить молчание, как партизан на допросе. Нет, она слышала маму, осознавала принесённую ею горькую весть, понимала весь масштаб трагедии… но ещё не сообразила, как нужно правильно реагировать. Она впервые столкнулась со смертью близкого человека, и её просто не научили, не подготовили к тому, как следует себя вести.

Мама протянула было руку, чтобы коснуться дочкиного плеча – возможно, притянуть к себе, обнять, заплакать по-человечески… Но Рита не подалась ей навстречу, и лицо её продолжало оставаться неподвижным, словно маска. Рука матери безвольно упала.

– Бабушка не хотела тебя тревожить, говорила, что тебе лучше остаться в лагере и спокойно отбыть смену до конца. Она очень оберегает тебя от волнений… Но я настояла на том, чтобы поехать за тобой. Мы всё-таки семья… Ты должна присутствовать на похоронах.

И вот тут Рита поняла, что её душу до самого донышка наполняет жгучая, чёрная, ядовитая ненависть к матери. Эта эгоистка очень вовремя вспомнила о том, что они, оказывается, семья!.. Святоша, которая годами могла не появляться в родительском доме, наплевав и на стариков, и на собственную дочь!..

Рите было очень жалко дедушку. Она не представляла, как теперь они заживут без него, это было просто за пределами её воображения. Но в то же время она не могла простить матери этой фразы: «Бабушка не хотела тебя тревожить, но я настояла». Да она готова была поклясться, что мать вызвалась поехать в лагерь только потому, что не хотела обременять себя предпохоронной волокитой, взвалив тягость всей этой траурной суеты на бабушку. А ещё… возможно, так думать было эгоистично и мерзко, но мать силой выдернула её из сказки, не дав толком насладиться ею. Рите невыносимо было думать о том, что придётся покинуть лагерь. Здесь она впервые почувствовала себя счастливой и по-настоящему живущей, дышащей полной грудью… А ведь прошла всего-навсего неделя с момента отъезда! И сейчас её так грубо и бесцеремонно возвращают с небес на землю.

Мама отправила её собирать вещи, а сама тем временем переговорила с отрядными вожатыми. Затем они все вместе зашли к начальнику лагеря, чтобы ввести его в курс дела. Рита мрачно сидела в кабинете на краешке кожаного кресла и продолжала угрюмо молчать. Впрочем, никто не лез к ней с расспросами – люди понимали, что у девочки горе. На самом-то деле, Рита не столько горевала, сколько со злостью отмечала, что её красавица-мать по-прежнему умудряется непроизвольно очаровывать всех – от мала до велика. От Полины Кочетковой явно были без ума и вожатый Виталий Романович, моложе её лет на пятнадцать, и даже лысый начальник лагеря, по возрасту, скорее, годившийся ей в отцы, а не в кавалеры.

– Если вам угодно, – любезно предложил начальник, – мы оставим за Ритой её законное место. Девочка может вернуться в лагерь в любой момент, пока не окончится смена.

Мать изобразила кроткую скорбную улыбку.

– Спасибо вам, милый Афанасий Николаевич, но вряд ли мы воспользуемся вашим предложением. Не думаю, что возвращение в лагерь… – она запнулась, подбирая подходящее определение, – будет уместным в данной ситуации. Нам ведь сейчас не до отдыха и веселья… правда, Ритуля? Она уже большая, она и сама всё понимает.

Рита промолчала, продолжая ещё больше ненавидеть мать – кипучей, яростной ненавистью. Само собой, она не вернулась бы в «Сказку», даже если бы ей предложили. Она просто не может оставить бабушку в такой беде… Но мать даже не спросила её мнения на этот счёт. Она всё решила сама. По какому такому праву?! Господи, ведь Рита была всего-навсего пятнадцатилетней сопливой девчонкой, по сути – ребёнком, который и не знал толком, что такое счастливое детство…

У начальника лагеря они пробыли не очень долго: мама торопилась успеть на автобус в Минск, откуда вечером, с железнодорожного вокзала, отходил их московский поезд.

Всю дорогу, которая длилась чуть ли не сутки, Рита не перемолвилась с матерью и парой слов. Она просто замкнулась в своём молчании, отгородилась непробиваемой стеной. К счастью, мама не пыталась лезть в душу. Может, понимала, что чувствует сейчас девочка, а может, ей было просто наплевать.

В первый и последний раз Рита зарыдала по дедушке, когда они с матерью, наконец, оказались дома. Они поспели аккурат к выносу тела. Увидев в гробу посреди комнаты ссохшееся тело какого-то чужого старичка, не имеющего ничего общего с её энергичным и пышущим здоровьем дедом, она кинулась в объятия к бабушке. Та тоже выглядела непривычно, как незнакомка – в чёрном платке, покрывающем седые волосы, в тёмном строгом платье, со скорбно поджатыми губами и исплаканными глазами. Но всё-таки это была бабушка, родная и любимая, и пахло от неё знакомым с младенчества уютным запахом, поэтому Рита с облегчением уткнулась в мягкую грудь старушки и наконец-то разревелась, как маленькая.

Поездка на кладбище прошла для девочки, как в тумане. Она почти ничего не запомнила: ни как играл оркестр похоронной процессии, ни как произносили прощальные речи, ни как бросали в могилу комья земли, ни как закапывали яму.

Поминальный обед устроили прямо в квартире.

Бабушка и добровольные помощницы из числа сердобольных приятельниц-соседок напекли блинов с пирогами, сварили огромные кастрюли щей и компота из сухофруктов. Кутью приготовили в столовой бывшей дедушкиной работы.

Дверь то и дело открывалась и закрывалась, входили коллеги деда, товарищи и соседи. Рита с удивлением обнаружила среди гостей даже бабушку и дедушку Нельки – обычно старики не жаловали друг друга. Дедушка Риты при жизни презрительно пофыркивал в сторону такого интеллигентного Нелькиного деда, считая, что тот слишком уж кичится своей образованностью – подумаешь, белая кость, классику читает, рыбу без специального ножа есть не может!.. Но большей частью Рита всё-таки не понимала, кто все эти люди, которые толклись в их тесной квартирке возле накрытого стола, во главе которого стояла большая фотография дедушки в траурной рамке, а рядом с ней – стакан, покрытый сверху куском хлеба.

Чужаки шумно и даже оживлённо переговаривались между собой, жевали блины, макая их в блюдца с янтарным мёдом, и жадно запивали еду водкой. Больше всего раздражала почему-то одна из дедушкиных коллег – неуместно визгливая, заполошно-суетливая, с мышиными глазками тётка. Девочке было невдомёк, что это та самая многодетная мамаша, из-за которой у деда вышел конфликт по поводу путёвки в лагерь. Тётка, видимо, имела все основания полагать, что именно её скандальность могла послужить косвенной причиной сердечного приступа покойного, и сейчас пыталась построить из себя искренне скорбящего товарища по работе. При этом она не забывала хватать с блюда всё новые и новые куски пирога с рыбой и рисом, а затем, воровато озираясь, запихивала их в сумку – для своего многочисленного потомства.

Рита жалась к бабушке и почти не притронулась к еде.

– За дедушку… съешь хоть немного, помяни его, – прошептала старушка, утирая вновь выступившие слёзы платочком и подкладывая внучке на тарелку блин. – И компотику выпей…

Рита не понимала, что значит «помяни» – она и не думала забывать деда, кому и зачем нужны были доказательства её памяти в виде количества съеденной пищи?.. Но перечить бабушке не хотелось, и она покорно жевала, не чувствуя вкуса.

Тут она увидела, что сквозь толпу к ним протискивается мать, виновато улыбаясь. «Ну, чего ещё отчебучит?» – подумала Рита устало.

– Мам, я поеду, наверное… – сказала Полина, пряча глаза. – Всё равно от меня больше нет проку. Рита поможет посуду помыть и со стола убрать, да и соседки тебя сегодня не оставят. А мне домой надо. Столько дел накопилось…

– Бессердечная ты, Полька, – сказала бабушка, но голос её был не осуждающим, а совершенно бесцветным. Она махнула рукой, словно давая своей непутёвой дочери окончательную вечную вольную:

– Ступай себе! Скатертью дорога…

Рита ужасно обрадовалась. В глубине души она боялась, что теперь, после дедушкиной смерти, мать заберёт её с собой – а ей этого совершенно не хотелось. Она давно выросла из своих глупых детских мечтаний и понимала, что ближе и дороже бабушки у неё нет никого на свете. Тем более, Рита не могла сейчас оставить старушку наедине с этим страшным несчастьем.

Мать, похоже, тоже обрадовалась, что её так легко отпускают – без слёз, условий и обещаний. Каким-то внутренним чутьём она догадалась, что ждать традиционного денежного подношения в этот раз ей точно не стоит, а значит – ничего больше её здесь не задерживает, пора ретироваться.

– Ну… – пробормотала она, не зная, что ещё сказать. – Вы уж тут держитесь.

А через секунду и след её простыл.

АСЯ

В Артеке у Аси вдруг возникла жгучая потребность делиться своими мыслями с близкими людьми, и за смену она настрочила просто невероятное количество писем.

Асины послания летели в Москву чуть ли не каждый день – благо, она взяла с собой в лагерь достаточное количество конвертов с марками и чистую бумагу.

Она писала отцу на домашний адрес и матери на адрес санатория. Нельке на дачу и Рите в «Сказку». Своему руководителю по кружку юных журналистов, а также редактору газеты, в которой подрабатывала – пересылала заметки о весёлой лагерной жизни, о трёхчасовом восхождении на Медведь-гору, о морских прогулках на кораблике…

Единственный человек, которому Ася не удосужилась отправить ни строчки, был Димка. Просто не могла себя заставить – у неё не получалось выжать из себя ни словечка. Вернее, она знала, что с лёгкостью могла бы написать ему: «Мы должны расстаться». Но, какой бы эгоисткой Ася ни была, элементарное чувство порядочности требовало отложить этот разговор на потом, до личной встречи, а не отделываться эпистолярным жанром, как в дурном сентиментальном романе.

Димка же, не подозревая о крепко засевшей в её голове идее разрыва (а может, как раз наоборот – догадываясь), беспрерывно забрасывал Асю истерично-любовными посланиями. Он сам находился сейчас в каком-то спортивном лагере, то есть не столько отдыхал, сколько тренировался до изнеможения. И всё-таки перед сном, приняв душ и добравшись до казённой койки, он находил в себе остатки сил, чтобы черкнуть любимой девушке тревожное письмецо: как она там? почему не отвечает? всё ли с ней с порядке? и скучает ли она по нему так же сильно, как он по ней?..

Асю давно начали тяготить эти отношения. Они встречались уже два года, и былая острота ощущений постепенно сошла на нет – во всяком случае, у Аси. Она совершенно охладела к Димке, и его серьёзные планы на их будущую совместную жизнь не на шутку пугали. Избавь бог, она не хотела выходить замуж и рожать от него детей!.. Он был хорошим, милым, приятным парнем из приличной семьи, достаточно образованным и в меру остроумным, но абсолютно не был создан для яркой жизни – той, о которой мечтала Ася. Ему для этого банально не хватало воображения…

Оживлённой переписки в итоге не вышло ни с кем.

Подруги отчего-то не спешили ей отвечать. Рита написала только один раз – из белорусского лагеря, полная восторгов и предвкушений, а затем капитально пропала. Очевидно, лагерная жизнь захватила её целиком: в конце концов, она ведь никогда раньше не уезжала из дома, и сейчас ей просто слегка снесло крышу от счастья. Ася относилась к этому со снисходительным пониманием. Нелька же отделывалась скупыми отписками – всё хорошо, отдыхаю, купаюсь в озере, пью парное молоко, катаюсь на велике с деревенскими ребятами, до встречи в сентябре. «Наверное, до сих пор дуется на меня за Димку, – предполагала Ася, не чувствуя, однако, за собой большой вины. – Господи, да если бы он переключил своё внимание на неё, я бы только счастлива была!»

Мама обстоятельно и занудно перечисляла все медицинские процедуры, которые проходила в санатории, а также блюда, которые подавали в местной столовой, и своих соседей по столу. Ася морщилась, пробегая глазами эти скучные письма, и терялась – что тут можно ответить?..

Отец вообще ни разу не написал.

Редактор газеты известил Асю о причитающемся ей гонораре и просил после возвращения из Артека непременно забежать в редакцию.

Руководитель кружка юных журналистов загрузил её новыми заданиями до конца лета.

Вот, в общем-то, и всё общение…

Впервые в жизни, находясь среди толпы, Ася остро чувствовала своё одиночество. Девчонки из отряда недолюбливали её – не нужно было даже обладать особой наблюдательностью, чтобы заметить это. Впрочем, женская недоброжелательность, шедшая рука об руку с завистью, и раньше была знакома Асе. В Москве сверстницы тоже обычно сторонились её, считая самовлюблённой зазнайкой и выскочкой, в глубине души зверски, отчаянно завидуя. Но дома у неё неизменно была поддержка верных подруг, Риты и Нельки… Здесь же, в Артеке, никто из девчонок не хотел дружить с ней, принимать в свою компанию, обмениваться косметикой, не говоря уж о ведении задушевных разговоров и посвящении в сердечные секретики. Ася видела, как они шушукаются по углам, бросают на неё косые многозначительные взгляды и обливают высокомерием, но, конечно же, не подавала виду, что глубоко уязвлена таким отношением. Напротив – чем холоднее с ней держались девочки, тем заливистее и беззаботнее она хохотала, а затем мстила единственно доступным ей способом: очаровывала всех мальчишек без разбора. Это, к слову, порождало новые причины для ненависти – многие девчонки страдали, видя, как нравящиеся им мальчики поголовно сходят с ума от прекрасной Аси.

Вдохновляясь примером своей любимой книжной героини Скарлетт О`Хара, Ася кружила головы всем подряд. Неважно, что ни один из кавалеров всерьёз ей даже не нравился! Но как же приятно было осознавать тот факт, что за один её взгляд или поощрительный жест ухажёры моментально кинулись бы в драку друг с другом. Она целовалась с мальчишками в укромных аллеях лагеря до того, что опухали губы; собирала урожай восхищённых взглядов на пляже, а также во время игры в волейбол или теннис. Ася носилась туда-сюда по спортивной площадке в коротких шортиках и форменной голубой рубашечке, которая не скрывала, а подчёркивала пару тугих молодых грудок, а её золотистые волосы развевались по ветру и переливались в лучах южного солнца, словно нимб. Она была юная, соблазнительная, дразнящая и беспечная, как воплощение самой юности. Пацаны наперегонки ныряли Асе за ракушками, дарили крымские камешки редких причудливых форм и цветов, таскали ей из столовой заныканные персики. Да что там мальчишки-сверстники, если Ася нередко ловила на себе даже заинтересованно-восхищённые взгляды вожатых!

С одним из них – двадцатилетним парнем по имени Женя – Ася и решила лишиться девственности. В том, что Женя в конце концов не устоит перед её чарами, она не сомневалась: глаза его так и вспыхивали, когда он видел Асю на пляже, и он с трудом сдерживался, чтобы слишком откровенно не пожирать взглядом её стройное гибкое тело.

Ей же самой это нужно было по нескольким причинам.

Во-первых, насолить противной вожатой Люсе, которая взяла моду разговаривать с Асей свысока, этак снисходительно-покровительственно, как с малолетней дурочкой.

– Безрукова, – бубнила она гнусавым голосом, – ты почему бездельничаешь во время уборки территории?.. Безрукова, кто разрешил тебе снимать панаму?.. Надень сейчас же, солнечный удар заработаешь, а мне отвечать!.. Безрукова, подъём не для тебя объявили?! Сколько можно валяться в кровати!..

Ася видела, что вожатка по уши влюблена в Женю, однако тот даже не смотрел в сторону коллеги с её тяжелозадой приземистой фигурой, вечно взъерошенными волосами мышиного цвета и носом-картошкой. Люся отчаянно ревновала, неумело скрывая свою ревность, и Ася не без садистского удовольствия ловила эти завистливо-тоскливые взгляды в моменты, когда Женя к ней приближался.

Во-вторых, потеря невинности с вожатым являлась решающим поводом для окончательного, полного разрыва с Димкой. По возвращении в Москву она могла предъявить ему этот факт как козырь – Димке останется только принять, как данность, смириться и оставить её в покое – во всяком случае, она очень на это рассчитывала.

Ну, а в-третьих, ей просто было интересно, как это всё происходит – в постели между двоими. Она свято верила в то, что поступает правильно: лучше уж сделать это не с юным телёнком, осоловевшим от своей первой любви, а со взрослым, красивым и наверняка опытным парнем.

Оставалось только выбрать подходящий момент и место… А вот с этим возникали вполне конкретные и нешуточные затруднения.

Вожатые несли огромную ответственность за каждого ребёнка из своего отряда, буквально головой отвечая за жизнь и здоровье подопечных. Техника безопасности и тотальный контроль в Артеке были намного выше, чем в других детских оздоровительных лагерях. Доходило до абсурда: к примеру, во время купания в огороженном пятачке моря дети не имели права нырять или даже просто окунаться с головой. Вожатые, стоя в воде по щиколотку, строго следили за этим. Дети, конечно, всё равно нарушали данный запрет, и приходилось бесцеремонно вытаскивать их из моря буквально за уши. На выездных экскурсиях артековцам дозволялось покупать только одну бутылочку газировки и одно мороженое, не больше. Кроме того, педагогам запрещалось танцевать на дискотеках медленные танцы с детьми – за этим зорко следили старшие вожатые, и все попытки строго пресекались решительным тоном и ледяным взглядом.

В случае с Асей перед Женей вставала дилемма «и хочется, и колется». К тому же, распорядок дня педагогов во всех лагерях Артека был не просто жёстким, а крайне жёстким, так что времени на личную жизнь ни у кого практически не оставалось.

Уже в половине восьмого утра начиналась планёрка, поэтому вставать вожатым приходилось не позднее шести часов – ведь на то, чтобы добраться от взрослого общежития до своего лагеря, требовалось определённое время. Не всем повезло оказаться в шаговой доступности от детских корпусов. До некоторых лагерей из общежития приходилось топать в гору аж пять километров. Ложились же они не раньше двух часов ночи, потому что так называемые вечерние планёрки на практике растягивались до бесконечности.

Вожатские общежития представляли собой комнаты казарменного типа на восемь человек, с двухъярусными кроватями и одним общим душем на весь этаж. Организовать свидание в таких условиях было практически немыслимым, нереальным делом. Не говоря уж о том, что девушкам в принципе был строго запрещён вход в комнаты к парням, и наоборот. Окна многих комнат попросту заколотили досками, чтобы помешать проникновению нежеланных гостей.

Разумеется, молодость брала своё, и ребята-вожатые ухитрялись как-то устраивать свою личную жизнь. Многие снимали жильё за пределами лагеря, в Гурзуфе – однушка на двоих-троих человек обходилась не так уж и дорого, даже с учётом мизерной зарплаты вожатых.

В конце концов, Жене удалось сговориться с приятелем Володей, тоже артековским вожатым, который снимал комнату в посёлке. Тот великодушно предоставил ему своё жилище на ночь и обещал перекантоваться у друзей, чтобы не мешать любовным утехам сладкой парочки. Но даже Володе Женя не смог признаться в том, кто именно была его дама сердца – понимал, что за отношения с воспитанницей никто по голове его гладить не станет.

Собственно, он и в Асе не был уверен на сто процентов – она до последнего момента морочила ему голову, то обещая прийти, то говоря, что подумает, поддразнивала и смеялась, отчего он просто сходил с ума.

– Как ты ухитришься выбраться из корпуса незамеченной? – спрашивал он в тревоге, что она проболтается кому-нибудь об их отношениях.

– Это моя забота, – отмахивалась она. – Раз я сказала, что смогу – значит, смогу!

Ася действительно не подвела. Ровно в полночь, как они и договаривались, Женя услышал её лёгкие шажки – она торопливо подбегала к условленному заранее месту встречи. Вожатый резко схватил девчонку за руку и потащил за собой. Ему не терпелось поскорее незаметно покинуть опасную территорию, где их могли бы застукать вдвоём.

– В Гурзуфе надо будет ещё в магазин заскочить, – сообщил он деловито, – и купить чего-нибудь поесть… Я голодный, как волк.

– Ну ты даёшь! – рассмеялась Ася. – Недавно же был второй ужин, сколько можно жрать!..

– Что бы ты понимала, – Женя даже слегка обиделся. – Это только у вас, детей, питание пятиразовое. А для вожатых лишь завтрак, обед и ужин, причём ужин в семь часов вечера. То есть, последний раз мы ели целую вечность назад. Желудок уже песни распевает, если хочешь знать…

В круглосуточном ларьке он купил бутылку шампанского, банку консервов, хлеб, сыр и килограмм яблок.

– Мы будем пить шампанское и закусывать его бычками в томате? – развеселилась Ася. – Какая прелесть!

Женя постарался не обращать внимания на её сарказм. Ключи от Володиного обиталища позвякивали в кармане брюк и наполняли голову приятными эротическими фантазиями.

Что касается Аси, то если у неё и были какие-то возвышенные ожидания – они тут же испарились при виде той комнаты, в которой ей предстояло провести главную ночь своей жизни.

– Полный мрак! – вырвалось у неё невольно, пока она окидывала взглядом засранную убогую комнатушку. Тонкая и хлипкая, практически картонная дверь; древняя кровать и такой же дряхлый шкаф; пол и стены в грибке – страшно было разуваться и ходить босиком.

– А… удобства? – выговорила Ася с запинкой, и даже ничуть не удивилась, услышав в ответ:

– Во дворе.

Кровать не была заправлена; Ася бросила на неё быстрый взгляд и поняла, что не сможет лечь на это постельное бельё даже под страхом смертной казни. Выражение её лица было таким красноречивым, что Женя виновато побагровел и буркнул:

– Сейчас поменяю.

Он распахнул дверцу шкафа и принялся рыться на полках. С облегчением обнаружив дополнительный комплект, торопливо расстелил его на кровати и обернулся на Асю, словно ожидая одобрения своим действиям.

Бельё, кажется, было чистым – во всяком случае, пахло от него стиральным порошком, но всё равно оно имело крайне жалкий вид: застиранное и потрёпанное, с невыведенными желтоватыми пятнами. «Интересно, сколько парочек повидала эта простыня на своём веку?» – пронеслось в голове у Аси.

Впрочем, она не собиралась излишне драматизировать ситуацию. Согласившись прийти сюда, она сама подписалась на то, что получит. Глупо было бы, ей-богу, ожидать, что Женя приведёт её в царские хоромы!..

Тем временем вожатый воспрянул духом, оживился и захлопотал по хозяйству. Он разложил на одном из стульев газету, открыл консервы, нарезал хлеб. Хорошо, что необходимая посуда нашлась в тумбочке. Правда, шампанское пришлось наливать в чайные чашки, но это было даже пикантно.

Выпили молча, без всяких глупых и неуместных сейчас тостов. Затем он нерешительно потянулся к ней, чтобы поцеловать, не будучи уверенным в том, что она сейчас не залепит ему пощёчину – от этой своенравной девчонки всего можно было ожидать. Однако Ася так охотно и умело отвечала на его горячие поцелуи, что Женя моментально завёлся.

– Не боишься? – зачем-то спросил он, отрываясь на миг от её губ. Ася дёрнула плечом:

– Чего я должна бояться?

– Ну, в первый раз… это же обычно больно, – чувствуя неловкость, коряво пояснил он.

– А откуда вообще сведения, что ты у меня первый? – спокойно спросила Ася, словно окатив его ушатом ледяной воды. У Жени тут же испортилось настроение. И правда, с чего он так самоуверен? С какой стати решил, что непременно будет её первым мужчиной? С Аси и впрямь сталось бы иметь за плечами богатый сексуальный опыт – во всяком случае, внешностью и решительностью бог её явно не обидел. «Дёрнул же чёрт связаться с этой малолетней сучкой…» – подумал он уныло, уже жалея, что всё это затеял. Сейчас бы просто нормально выспаться – одному, до самого утра, отдохнуть впервые за много ночей, не слыша храпа других вожатых…

Но в это время Ася спокойно встала, одним ловким и неуловимым движением расстегнула пуговички на рубашке, а другим – сбросила её с плеч. Женя тут же забыл обо всём на свете – так она была хороша. Ася реально вила из него верёвки, и если секунду назад он вообще готов был отказаться от затеи соблазнения, то теперь им овладела яростная решимость непременно трахнуть эту заносчивую и такую сексапильную нимфеточку. Он кинулся к ней, как одержимый, уже плохо контролируя себя, и повалил на постель…

Кровать немилосердно скрипела, словно грозя вот-вот развалиться под слившейся в страстном соитии парой. Этот скрип заглушал шумное дыхание Жени. Ася же хранила полное молчание. От начала акта до его бурного завершения прошло не более трёх минут. В момент кульминации Женя коротко всхлипнул, замер, а потом обрушился на Асю тяжёлым обмякшим кулем. Она же по-прежнему не проронила ни звука – и вообще никак не высказывала своего отношения к происходящему, словно её тело вовсе ей не принадлежало.

Немного отдышавшись, Женя перекатился на бок, чтобы взять с тумбочки сигареты, и тут вдруг заметил кровь на простыне.

– Так ты что, – поразился он, – всё-таки девственница?!

– А это имеет для тебя какое-то значение? – усмехнулась она. – Или теперь ты, как порядочный человек, чувствуешь себя обязанным на мне жениться?

– Володька меня прибьёт! – Женя тут же вскочил и засуетился, голый, нелепый и смешной. – Нужно срочно это дело застирать, чтобы он не заметил…

Она хотела сказать ему, что едва ли на фоне тотального свинства этой комнаты Володя обратит внимание на пару дополнительных грязных пятен, но сдержалась. В конце концов, если ему хочется возиться со стиркой – ради бога…

Торопливо натянув шорты, Женя помчался с простынёй наперевес во двор, к колонке. Ася присела на краешек стула и невозмутимо откусила кусочек яблока. Её и удивляло, и злило собственное равнодушие к произошедшей с ней перемене. Ведь у неё, как-никак, только что случился секс! Пусть короткий, торопливый и не доставивший ей ни капли удовольствия (впрочем, и особой боли тоже), но всё же настоящий секс с мужчиной!..

Вернувшись, Женя расстелил старое бельё, которое было на кровати до этого.

– Уф, я так устал… – пробормотал он, падая на кровать в полном бессилии, и глаза его реально закрывались сами собой. – Давай поспим хоть немного… хоть пару часиков, – выговорил он невнятно, уже проваливаясь в долгожданную дрёму, – а утром я тебя провожу до лагеря… Хорошо?..

И, не дожидаясь ответа, уже через пару секунд он мирно и расслабленно засопел.

Ася не стала терпеть до утра. Дорогу она прекрасно помнила; в Гурзуфе ночами худо-бедно, но горели фонари – в общем, до самого лагеря можно было дойти без проблем.

Однако требовалось ещё проникнуть на территорию Артека и благополучно добраться до своего корпуса по дороге, буквально окутанной мраком, сквозь густые заросли деревьев и кустарника. Казалось бы, какая опасность может подстерегать человека в охраняемом детском лагере, пусть даже при полном отсутствии освещения? Но всё равно ночами по этому пути в одиночку не рисковали ходить даже здоровенные взрослые парни. Муссировались смутные слухи о том, что здесь случаются криминальные происшествия – в частности, в одной из бухт несколько лет назад нашли труп неизвестного мужчины. Кроме того, таинственным шёпотом передавались сплетни об изнасилованных девушках-вожатых, которые возвращались после планёрки поздно вечером к себе в общежитие.

До кучи сюда же приплетали истории о местном призраке. Поскольку в каждом уважающем себя детском лагере существовала своя фирменная страшилка – про Белую Монашку, Зелёные Пальцы, статуи Барабанщицы и Горниста, Повара-отравителя и так далее, то Артек, разумеется, не избежал этой участи. Легенда гласила, что ночью в лагере частенько появляется из ниоткуда загадочная женская фигура в белых одеждах, которые светятся в кромешной тьме, и бродит по аллеям, пугая случайных прохожих до полусмерти. Так, однажды эта дама в белом якобы чуть не довела до сердечного приступа артековскую повариху, вообще-то рассудительную и не склонную к панике тётушку.

Конечно, верить в сказочки о призраках было стыдно – ведь Асе стукнуло уже шестнадцать лет. Однако попробуй внушить себе, что всё это ерунда, когда бредёшь в потёмках между зловещими силуэтами деревьев и вздрагиваешь от каждого шороха в кустах или хруста веток… Даже луна, кажется, светила в ту ночь каким-то устрашающе-кровавым светом!

К тому же, Ася ни на секунду не забывала о том, что по сути является злостной нарушительницей режима: даже её повстречают на дорожке не насильники с убийцами и не призрак Белой Дамы, а всего-навсего кто-нибудь из сотрудников лагеря, ей всё равно не поздоровится.

К счастью, удача была той ночью на её стороне – Ася без происшествий, никем не замеченная, добралась до своего корпуса и тихонечко залезла в здание через окно туалета. Днём она предусмотрительно расковыряла заколкой засохшую краску, которой был замазан оконный шпингалет, и оставила окно прикрытым лишь для вида. Конечно, это был огромный риск – кто угодно (та же уборщица!) мог заметить, что задвижка открыта, и снова наглухо запереть всё изнутри.

Спрыгнув с подоконника на кафельный пол туалета, Ася с облегчением выдохнула. Кажется, пронесло!.. Даже если девчонки в комнате и заметили её отсутствие, можно будет сказать, что у неё прихватило живот и она всё это время провела здесь.

…Затем она долго, бесконечно долго, стояла под душем. Ночами в душевых не подавалась горячая вода, и ледяные струи поначалу обожгли тело чуть ли не до боли. Но Ася скоро привыкла к этому пронзительному холоду, позволяя воде стекать и стекать с её волос, лица, шеи, плеч… Она закрыла глаза, ощущая в голове блаженную пустоту, а в теле – неземную лёгкость, и даже вопрос «зачем мне всё это было надо?», пришедший было в голову по дороге к лагерю, больше не терзал её.

…А вот Женя, проснувшись рано поутру и не обнаружив с собой в постели Асю, здорово струхнул. Торопливо умывшись во дворе у рукомойника, он натянул футболку с шортами и сломя голову понёсся в лагерь.

Какие только страшные картинки и видения не возникали в его воображении: изуродованный труп Аси где-нибудь на дороге, или Ася в лагере, рыдающая и указывающая на него обвиняющим перстом, и все взгляды устремлены в его сторону…

Он примчался в Артек ещё до планёрки и официального подъёма. Белые корпуса, скрытые в густой зелени кедров, сосен, платанов и кипарисов, были окутаны спокойствием и тишиной. Только шум волн, доносившийся со стороны моря, да редкие крики птиц нарушали это райское безмолвие. Лагерь мирно спал.

Ни жив ни мёртв, он поплёлся в сторону пляжа, чтобы скоротать время. Идти сейчас прямиком к детскому корпусу было опасно. Под каким предлогом он заглянет в комнату девочек, чтобы убедиться, там ли Ася? Столь ранний визит лишь вызовет ненужные подозрения и выдаст его с головой.

Рывком стянув с себя одежду, Женя бросился в море и долго бесцельно плыл вперёд, пока не почувствовал, что выбился из сил. Тогда он лёг на спину, подставив лицо утреннему солнцу, и ещё около получаса просто лежал, покачиваясь на волнах, и думал… вспоминал Асю. Нежная высокая грудь, плавный изгиб стройного бедра и восхитительная кожа – где-то бархатистая, где-то атласная… Чёрт, это уже становилось наваждением. Ему бы сейчас завязать своё мужское достоинство морским узлом и бояться даже чихнуть в Асину сторону, а не снова грезить о том, как бы её трахнуть…

Во время планёрки он ёрзал на своём месте и совершенно не слушал, что говорит старший вожатый. Люся, сидевшая рядом с ним, подозрительно изучала круги под его глазами и помятую хмурую физиономию.

– До меня слухи дошли, что ты сегодня в общаге не ночевал? – как можно равнодушнее спросила она вполголоса.

– А ты что, следишь за мной? – нервно огрызнулся он.

– Да нет, – струсила она, – просто краем уха услышала…

– Женя, Люся, – укоризненно произнёс старший вожатый. – Вообще-то, мы тут все настраиваемся на новый день, как всегда нелёгкий и ответственный. Вам, мне кажется, не мешает включиться в рабочий процесс, вместо того чтобы чесать языками…

Асю ему удалось увидеть только на зарядке. Она тоже выглядела невыспавшейся и мрачновато-хмурой, однако, по крайней мере, была цела и невредима. У Жени отлегло от сердца. Он не хотел признаваться в этом даже самому себе, но жутко трусил – кто знает, чего можно ожидать от этой своевольной и независимой девчонки! А ну как сболтнёт лишнего…

– Еле добудилась сегодня твою красавицу, – не преминула язвительно откомментировать Люся, перехватив его продолжительный взгляд в сторону Аси. – Тоже, как сонная муха… – и она всё с более возрастающим подозрением буравила его глазами, раздираемая ревностью и сомнениями.

– Она такая же моя, как и твоя, – пожал плечами Женя, быстро отводя взгляд.

Ася же, несмотря на непрерывную зевоту, внешне была спокойна, как танк. Её, казалось, вообще не заботило, где находится её вожатый и существует ли он в природе, в принципе – словно и не было ничего между ними минувшей ночью. В конце концов, Женя и сам начал сомневаться – а было ли?.. Может, ему это просто приснилось?

После зарядки, построившись, подростки зашагали в столовую на завтрак. Случайно оказавшись на миг рядом с Женей, Ася иронично бросила ему через плечо:

– Вы чего такой бледный, Евгений Валерьевич? Спали ночью плохо?

Он чуть не возненавидел её в эту минуту. За то, что она издевалась над ним, за то, что дразнила… За то, что убежала от него среди ночи, не потрудившись даже оставить записку, и за то, что она выглядела всё такой же убийственно красивой и сексапильной – ей-богу, у него никогда раньше не было такой шикарной девушки…

Когда после завтрака все дружным строем выдвинулись на пляж, Ася решила, что для неё это станет возможностью хоть немного вздремнуть.

Из-за бессонной ночи её неумолимо клонило в сон, но о том, чтобы завалиться в комнате у себя на кровати и выспаться как следует, пока остальной отряд принимает морские ванны, не могло быть и речи – в Артеке никто не должен был отрываться от коллектива. Однако заставить её лезть в воду против воли вожатые всё-таки не имели права. Небрежно бросив Люсе, что у неё кружится голова, Ася растянулась на мягком песочке, ещё не слишком горячем, прикрыла лицо панамкой и блаженно закрыла глаза.

«Боже, какой кайф, – подумала она. – Сон – это намного круче, чем секс. Если бы ещё эта клуша Люся не мешала…»

Вожатая каким-то внутренним чутьём обманутой соперницы заподозрила, что между её ненаглядным Женей и этой противной наглой девкой что-то произошло минувшей ночью. Прямыми доказательствами она, увы, не располагала, поэтому крутилась возле Аси и окольными путями, при помощи наводящих вопросов, пыталась выведать, отчего это Ася так не выспалась и с кем это она забавлялась.

Когда намёки вожатой стали слишком уж непрозрачными и откровенными, у Аси лопнуло терпение.

– Люсь, отстань, а? – попросила она её вроде бы миролюбиво. – А не то я всем расскажу, что вместо того, чтобы следить за безопасностью детей в море, ты беззастенчиво следишь за нравственностью своего коллеги, который на тебя плевать хотел, но ты всё равно упорно за ним бегаешь и вешаешься на шею. Смотреть смешно… Впрочем, полагаю, старшему вожатому будет не очень смешно, когда он об этом узнает. Думаю даже, что он на тебя ужасно рассердится…

Люся побагровела, клацнула челюстью и шумно сглотнула, а затем низко опустила голову и наконец-то заткнулась.

Остаток смены в лагере прошёл без происшествий.

Ася уже отчаянно скучала по Москве, по своим девчонкам и родителям, по школе… Между ней и Женей установился спокойный вежливый нейтралитет, и ничего больше не напоминало о той ночи, словно она и впрямь случилась только в их воображении. С Люсей они помирились – перед отъездом по просьбе вожатой Ася даже написала статью для местной стенгазеты, не поскупившись на похвалы Артеку и красочные эпитеты. Упомянула и «золотистый песчаный пляж», и «бирюзовую ласковую морскую воду», и «вечнозелёное гористое побережье», ну и, конечно же, не забыла вставить несколько пафосных строк про крепкую отрядную дружбу, а также вожатых, которые были для детей больше, чем просто воспитателями-педагогами. Закончила она свой насквозь заказной материал традиционным: все разъезжались из лагеря со слезами на глазах, но с мечтой непременно сюда вернуться…

На прощание Женя подошёл к ней и нерешительно попросил черкнуть адресок.

– Письма, что ли, писать будешь? – прищурилась она недоверчиво. Вожатый покачал головой.

– Это вряд ли… Но, может быть, когда-нибудь окажусь у вас в Москве. Сходим погулять, ты мне город покажешь.

Ася с её живым воображением мигом представила себя и Женю вдвоём в Москве: вожатый как-то не очень смотрелся под столичным небом. Здесь, в Крыму, насквозь пропитанном жарким южным солнцем, как хороший эклер – заварным кремом, он выглядел наилучшим образом – смуглый от загара, с выгоревшими волосами и сияющей улыбкой, в шортах и футболке, подчёркивающих стройную спортивную фигуру… Когда же она мысленно надела на него пиджак, рубашку и брюки, Женя показался ей невыносимо тусклым, провинциальным и даже несимпатичным.

– Нет, извини, – она покачала головой, мягко улыбнувшись, чтобы подсластить отказ. – Ни к чему это. Вдруг родители узнают, и всё такое…

– Понял, – вздохнул он покладисто и даже почти не разочарованно. Ася, несомненно, была права. Умная, зараза, на сто ходов вперёд видит! А он идиот – связался с малолеткой, в сотый раз повторил Женя про себя. Но как же, чёрт побери, была хороша эта девочка!.. Он знал, что едва ли сможет легко её позабыть.

Когда самолёт шёл на посадку, Ася прильнула к иллюминатору. Москва приветствовала симферопольский рейс полным отсутствием солнца, серым небом и мелким моросящим дождиком. Но всё равно душа пела от счастья: она наконец-то дома, ура!..

Отец встретил её в аэропорту, поцеловал в щёку и заметил, что она здорово повзрослела за этот месяц, ещё больше вытянулась и похорошела.

– Ты тоже отлично выглядишь, – благосклонно отозвалась довольная Ася, – похудел, загорел… Ой, слушай, и правда – загорел! – повторила она удивлённо. – Пап, откуда у тебя такой роскошный загар, словно ты не в Москве весь август проторчал, а тоже где-то на югах?!

Отец внезапно смутился, словно заданный дочерью вопрос входил в категорию неприличных.

– Да мы с ребятами периодически, одурев от работы, выползали к останкинскому пруду освежиться, – пробормотал он, но как-то неубедительно.

– То есть, это гуляя возле пруда, ты стал таким шоколадным? – съязвила Ася. – Не знала, что в Москве нынешним летом стояла африканская жара…

Странно – отец не отшутился в ответ, не засмеялся, чего можно было бы от него ожидать, не разрешил все её сомнения одной ясной и логичной фразой. Наоборот, он как-то сразу замкнулся в себе и помрачнел. Однако Ася всё ещё не догадывалась, в чём тут истинная причина.

– И почему ты не отвечал на мои письма? – спросила она, пока они ехали домой. Отец снова глупо растерялся, смешался и забормотал какую-то нелепицу про вал работы и свою забывчивость. С ним определённо творилось что-то не то…

Их почтовый ящик оказался буквально забит макулатурой – газетами, журналами и, в том числе, Асиными письмами. Еле-еле удалось его открыть.

На этот раз Ася не стала задавать никаких вопросов. Она примолкла, мысленно складывая кусочки пазлов в своей голове в единую картину.

Дома пахло запустением. Ася сразу, как-то моментально, ухватила взглядом и толстый слой пыли на мебели, и сухую, потрескавшуюся землю в горшках с цветами, которые давным-давно никто не поливал… Распахнув дверцу холодильника, она увидела там заплесневелый кусок сыра, открытый пакет прокисшего молока и пару яиц.

Отец тихо вошёл в кухню вслед за ней и виновато засопел за спиной. Ася резко обернулась и вскинула на него испуганно-тревожные глаза.

– Пап, ты что, дома не жил? – спросила она.

Он, стушевавшись, отвёл взгляд: ответ был очевиден. Некоторое время Ася по инерции всё ещё ждала от него какой-нибудь спасительной лжи, пусть даже самой нелепой, чтобы можно было ухватиться за неё, как за палочку-выручалочку. «Скажи хоть что-нибудь! – умоляла она отца мысленно, еле сдерживаясь, чтобы не начать ему подсказывать. – Наври, что ты ночевал все эти дни у приятеля… Что тот заболел, что от него проще добираться утром на работу, что тебе одному в пустой квартире просто было очень тоскливо…» Но отец продолжал молчать.

Ася вдруг поняла, что её прежний уютный мир рухнул. Она так рвалась из лагеря домой, в свою норку, которая защищала от всех внешних невзгод и бурь! А теперь получается, что нет и не было у неё никакой опоры, никакой защиты, всё очень хрупко и ненадёжно, дунешь – сломается…

Мама возвращалась из своего санатория послезавтра. Она ещё не была в курсе того, как всё изменилось за этот месяц.

– Ты бросаешь нас? – спросила Ася в лоб. Отец изменился в лице и горячо воскликнул:

– Ну что ты, Аська! Как тебе такое в голову только могло прийти!

– Но… – Ася до сих пор колебалась, стоит ли вслух озвучивать свои обвинения, словно, непроизнесённые, они всё ещё могли оказаться лишь вздорной фантазией и бесследно развеяться в воздухе. – Ведь ты жил всё это время с какой-то женщиной, – решилась она наконец. Отец опустил глаза.

– Маме ты сказал, что у тебя много работы, сослал её в санаторий, а сам со своей… – она запнулась, – любовницей отправился отдыхать на юг. Куда вы ездили? В Сочи, Гагры?..

– В Юрмалу, – промямлил отец. Ну, пусть даже в Юрмалу… какая разница? Словно это что-то меняло в сути проблемы.

– И ты полагаешь, – безжалостно припечатала его Ася, – что после того, как всё открылось, наша жизнь останется прежней?

– Ты хочешь рассказать маме? – упавшим голосом поинтересовался он. Дочь задумалась, снова тщательно подбирая слова.

– Это зависит от того, чего хочешь ты сам. Уйти из семьи или остаться?

– Никто не собирается уходить! – запальчиво воскликнул отец, но тут же сбавил пыл. – Во всяком случае, пока. Но, детка, даже если я и решу, что… то это будет уход лишь от мамы. Не от тебя. Ты навсегда останешься моей дочерью, на наши с тобой отношения это никак не повлияет!

– Ты уверен? – усмехнулась она язвительно, хотя ей было совсем не весело. – Уверен в том, что в моём к тебе отношении тоже ничего не изменится?..

Он подавленно и виновато замолчал.

– Ладно, – сжалилась Ася, решив, что им обоим необходима пауза. Она слишком устала с дороги, чтобы прямо сейчас размышлять о столь серьёзных вещах, свалившихся ей как снег на голову. – Давай-ка дуй в магазин и купи какой-нибудь жратвы, а то в холодильнике шаром покати. Я тут пока хоть пыль протру да цветы полью. Нужно вернуть нашей квартире мало-мальски жилой вид, чтобы маман ничего не заподозрила, когда возвратится.

Когда отец ушёл за продуктами, она лихорадочно, как утопающий за соломинку, схватилась за мокрую тряпку и принялась с ожесточением возить ею по поверхностям мебели. Ей казалось, что физический труд способен отвлечь от тревожных мыслей, однако они всё равно проникали в голову, как назойливые тараканы сквозь щели. Ася понимала, что теперь и ей, и отцу придётся жить по новым правилам, если они хотят сохранить хотя бы видимость семьи. Они должны безоговорочно принять эти законы, сжать зубы и жить дальше – ради маминого спокойствия.

Ася не могла допустить, чтобы какая-нибудь случайная прошмандовка (а она не сомневалась, что с той женщиной у отца не было ничего серьёзного) разрушила их образцово-показательную ячейку общества. Что бы там ни блеял отец о том, что сам решает, покинуть ему семью или нет, Ася знала совершенно точно: позволить ему уйти она просто не может. И не позволит! Ни одна проститутка в мире не получит её папу – если надо, Ася лично перегрызёт ей глотку, обольёт рожу кислотой, выколет зенки, космы повыдирает… или что там ещё полагается делать с коварными разлучницами?

К тому моменту, как отец вернулся из магазина, у неё уже созрел примерный план действий.

– Во-первых, – сказала она, – не вздумай плести маме этот бред о том, что ты якобы загорел возле останкинского пруда. Она всё-таки не идиотка, да и загар у тебя не местный. Лучше сказать правду… частично, конечно. Например, что какой-нибудь приятель или коллега пригласил тебя на свой день рождения, который справлял в Юрмале. Скажи, что провёл весь день с именинником на пляже в большой компании – вы жарили шашлыки, пили рижский бальзам и так далее. Ничего предосудительного нет в том, что ты вырвался из Москвы на выходные. Мама это поймёт и даже одобрит, ей и самой было ужасно жаль, что в этом году ты остался без отпуска. К тому же, тем самым ты подстрахуешься…

– В каком смысле? – не понял отец. Всё это время он послушно, как школьник в первый день занятий, внимал дочери и суетливо кивал, согласный на всё – жалкий, пойманный с поличным, отвратительный!..

– На случай, если вдруг кто-то видел тебя в Юрмале и узнал. Ты всё-таки известная персона, лицо с телевидения, – преодолевая отвращение, пояснила Ася.

– Хорошо, – снова послушно кивнул отец, чувствуя себя крайне смущённым: не каждый день родная дочь учит тебя, как скрывать любовную связь от законной жены.

– Во-вторых, – продолжала Ася, – не вздумай встречаться со своей… – она сделала многозначительную паузу, – по крайней мере в первые пару недель после маминого возвращения. Всё своё внимание, всю заботу ты должен нести в семью. Дари маме цветы, ухаживай за ней, приглашай в театр и ресторан, показывай, как соскучился за этот месяц, не задерживайся на работе – сразу спеши домой. Про регулярный и качественный секс, думаю, напоминать не надо?

– Аська!!! – отец был явно шокирован. Он залился краской и боялся посмотреть дочке в глаза.

– Что – Аська? – одёрнула она. – Ты должен вселить в неё стопроцентную уверенность, что изголодался за этот месяц по женскому телу.

– Боже, – он схватился за голову, – я не верю, что всерьёз с тобой это обсуждаю. Сюр какой-то!

– Ну, и в-третьих… Ты, конечно, взрослый мужчина, который в конце концов сам решает, как быть, но… – Ася стала очень серьёзной. – Не смей разрушать семью, иначе потеряешь меня. Встречайся с кем хочешь, спи с кем хочешь. Только будь трижды осторожен. Мама просто не должна об этом знать. Никогда.

Вечер прошёл в молчании. Это не было тем молчанием, которое объединяет родственные души, понимающие друг друга без слов – напротив, то было молчание разрушительное, убивающее, разделяющее и с кровью отдирающее отца и дочь друг от друга… Молчание полунезнакомцев-полуврагов.

Ася накрыла на стол и коротко позвала ужинать. Затем села, уткнувшись взглядом в свою тарелку, и снова замолчала.

– Ммм, очень вкусно, – нерешительно попытался разрядить обстановку отец, приступив к еде. Ася пожала плечами.

– Это просто макароны с сыром…

– Твоя мама и их-то не умеет готовить, – вздохнул отец. Ася предостерегающе подняла ладонь:

– Вот только не надо сейчас ля-ля, что ты пустился по бабам из-за тоски по вкусному борщу.

– Не по бабам, – оскорбился он, – и не от тоски… Но знаешь, Аська, хороший борщ играет далеко не последнюю роль в семейном счастье.

– Твоя… эээ… избранница… она кто – повариха? – кольнула дочь.

– Нет, она работает в ателье, – оживился отец. – Её зовут Зиночка, и знаешь, мне почему-то кажется, что она понравилась бы тебе. Возможно, вы даже подружились бы…

Ася фыркнула.

– И потом, – ошибочно приняв едкий смешок дочери за поддержку, вдохновился отец, – ты же знаешь нашу маму. Она не любит краситься, хорошо одеваться… Как женщина она совершенно не… совсем не… – он запнулся, плдбирая подходящий эпитет.

– Господи, прекрати! – взмолилась Ася. – Иначе я тебя не то что уважать не смогу, а вообще начну презирать! Избавь меня от подробностей вашей сексуальной жизни, даже если она была не слишком-то радужной.

Непрошенным гостем мелькнуло воспоминание трёхлетней давности – Ася роется в секретере и обнаруживает там пачку презервативов… похоже, не слишком-то востребованную. Её замутило.

Отец послушно заткнулся и погрузил вилку в горку макарон. Ася же почувствовала, что у неё совершенно пропал аппетит. Она встала из-за стола, подошла к мойке и пустила струю воды в пустую кастрюлю. Губы её подрагивали. Ася была готова заплакать. Боже мой, она и забыла, когда плакала в последний раз. Да и плакала ли? Разве только в младенчестве. Железная леди. Непробиваемая стерва. Высокомерная самовлюблённая особа… Её можно было представить в каком угодно амплуа, но только не размазывающей сопли со слезами по лицу.

Ужасно хотелось поделиться хоть с кем-то, выплеснуть из себя эту гадость, избавиться от комка тупой боли, который плотно засел в груди. Рассказать кому-нибудь из подруг, Рите или Нельке? Но они прекрасно знали, когда она возвращается в город – Ася в своих письмах сообщила обеим точную дату. И, тем не менее, за весь день ни одна не прибежала к ней в гости, как это было бы раньше, ни одна не позвонила по телефону. Значит, не так уж и соскучились. Значит, не так уж она им и дорога… Откуда же Асе было знать, что Нелька ещё на даче, а Рите в связи с кончиной дедушки сейчас как-то не до визитов.

Стало совсем жалко себя – такую одинокую и покинутую, и у Аси защипало в носу. Она крепко зажмурилась и сделала глубокий вдох. «Не раскисать! – приказала она себе. – Ни в коем случае не превращаться в ноющую развалину!»

Для того, чтобы вновь обрести уверенность в себе и ощутить почву под ногами, требовалась разрядка. Ей сделали больно – значит, надо сделать больно в ответ. Нет, не отцу… он и так наказан, вон сидит – места себе не находит, давится этими проклятыи макаронами, переживает… Нет-нет, добивать такого противника было бы слишком жалкой победой.

И, домыв посуду, Ася решительно направилась к телефону, чтобы сделать, наконец то, о чём давно мечтала. Она набрала номер Димки.

Мама ни о чём не догадалась. Хотя – видит бог – отец был преотвратным актёром и ужасно переигрывал в роли соскучившегося мужа, нежно любящего свою жену. Ася старалась не смотреть на их счастливые объятия, поцелуи и заговорщические перешёптывания. Всё это казалось ей страшно пошлым, вульгарным и фальшивым. Даже мама, которой, вроде бы, незачем было притворяться, не пользовалась больше у дочери доверием. Натужная семейная идиллия – точнее, её видимость – провоцировала у Аси натуральную тошноту.

А в один из вечеров, когда родители ушли в кино, в квартире раздался телефонный звонок. Нерешительный женский голос попросил позвать отца.

– Кто его спрашивает? – настороженно уточнила Ася. На том конце провода явственно замялись.

– Это… по делу. Из ателье.

– Ах, ателье!.. – многозначительно протянула Ася. – А вы, должно быть, Зиночка?

Невидимая собеседница замешкалась, явно шокированная тем, что её знают по имени.

– Так вот, Зинуля, слушай сюда, – сказала Ася, приблизив губы вплотную к трубке и стараясь, чтобы каждое её слово намертво впечаталось в сознание коварной разлучницы. – Если ты ещё раз… хоть когда-нибудь… позвонишь в этот дом… То я оболью тебя кислотой, так и знай. Подстерегу у твоего подъезда и оболью! – она, конечно, отчаянно блефовала, так как не знала адреса Зиночки, но судя по гробовой тишине по ту сторону провода, эта мымра приняла её угрозу всерьёз. Возможно, даже рухнула в обморок.

– И замуж тебя после этого никто не возьмёт, – мстительно закончила Ася, добивая противника. – Не о моём отце речь, он и так никогда на тебе не женился бы. Но и других кавалеров как ветром сдует, это я тебе обещаю!

В трубке запиликали короткие испуганные гудки.

НЕЛЬКА

Проводя лето за городом, Нелька наблюдала за своими ровесниками – детьми дачников и юными деревенскими жителями – и начинала постепенно понимать, сколькими важными вещами была обделена в собственной семье.

Нет, девочку всегда хорошо одевали-обували и сытно кормили, заботились о её здоровье и об образовании, но не давали главного – свободы. Всё по указке, по расписанию, под бдительным руководством бабушки или мамы, шаг в сторону расценивался как побег. Она росла, как мимоза, окружённая чрезмерной опекой и слишком навязчивым вниманием. У неё не было даже велосипеда, «потому что это травмоопасно». Ей не разрешали завести кошку или собаку, «потому что от них грязь, аллергия и прочая зараза». Она никогда не разбивала коленки и локти, так как бабушка категорически запрещала активные игры во дворе – никаких догонялок, казаков-разбойников, пряток, турников, мячей и скакалок.

А здесь, на даче, детям было такое раздолье!.. Они рыбачили на ближайшем озере, а иногда даже ездили далеко, за соседнюю деревню – к реке; собирали грибы и ягоды в лесу; жгли костры вечерами и пекли в золе картошку; лазали по крышам и чердакам; возились с домашними кроликами и цыплятами; бегали в местный клуб на танцы и показы видеофильмов…

В отсутствие строгой бабушки мама ослабила узцы контроля, и девочка часто позволяла себе то, о чём в городе и заикнуться не смела. Мама вообще как-то размякла, подобрела на даче: возможно, и её тяготил неустанный надзор суровой свекрови. Здесь же она дышала полной грудью и с удовольствием занималась хозяйством: ходила к колодцу за водой, пекла пироги с вишней и яблоками, лепила вареники, покупала молоко, сметану и творог у местных жителей… Отец был по уши в своей диссертации и выныривал на поверхность лишь для того, чтобы сделать перерыв на еду или сон. Однако мама, по её собственному признанию, впервые поняла, что карьера – не главное в жизни, и простые деревенские радости приносили ей сейчас куда больше удовлетворения, чем наука.

Нелька бегала по саду босоногая и растрёпанная, срывала сливы с куста, подбирала с земли осыпавшиеся яблоки и с удовольствием кусала их прямо немытыми, а огрызки швыряла через забор. Она обожала торчать на чердаке, перерывая скопившуюся там хозяйскую рухлядь – истрёпанные фотоальбомы, книги, журналы – и вдыхая запах старых тулупов и валенок, который смешивался с ароматом сушёных грибов и яблок.

Девочка также потихоньку вливалась в местную тусовку. Здесь никто не воспринимал её гадким утёнком. Многие из деревенских ребят тоже были конопатыми, а тот факт, что Нелька живёт аж в самой Москве, да к тому же является дочкой «учёных», вызывал к ней огромное уважение. Все великодушно разрешали ей кататься на своих исцарапанных и помятых велосипедах, наперебой звали с собой на озеро и учили плавать в лягушатнике самостоятельно, без резинового круга. Мама благосклонно отпускала её с ребятами, только просила быть внимательнее на воде. Впрочем, озерцо было настолько мелким, что утонуть в нём представлялось весьма затруднительным даже для тех, кто не умел плавать, как Нелька.

«Как же хорошо без бабушки!» – снова и снова приходило в голову девочке, и она уже даже перестала терзаться муками совести за свои преступные мысли. Уж конечно, старуха не позволила бы ей купаться в грязном илистом озере, а к деревенским сорвиголовам и близко не подпустила бы, чтобы внучка не подцепила от них каких-нибудь глистов.

Каждый день Нелька с ужасом смотрела на отрывной календарь, безжалостно демонстрирующий, что до конца райской жизни остаётся всё меньше и меньше времени. Она спешила набраться как можно больше впечатлений, глотала их жадно, взахлёб – чтобы запаса воспоминаний хватило на целый следующий год. Жаль, что нельзя было законсервировать краски этого лета, его вкусы и запахи, как Ритина бабушка консервирует овощи и фрукты с «фазенды» в нескончаемых стеклянных банках…

К концу августа торкнуло, что называется, даже отца. Все эти недели он упорно работал, не поднимая головы от письменного стола, в комнате, служившей ему кабинетом, и совершенно не обращал внимания на то, что происходит вне его научного кокона. Мама трижды в день молча подавала ему на подносе еду и, не осмеливаясь беспокоить и отвлекать посторонними разговорами, на цыпочках удалялась из кабинета, плотно прикрыв за собою дверь.

И вот в одно чудесное утро, когда солнце светило ещё по-летнему ярко, но уже не так беспощадно, как в предыдущем месяце, он вдруг появился на веранде, где Нелька с мамой пили чай. Каким-то новым, наивно-удивлённым взглядом он окинул золотистый пузатый самовар на столе, миску густых деревенских сливок, тарелку малины, блюдо с поджаристыми блинами… Эта идиллия, по-видимому, пробрала его не на шутку. Он от души, до хруста в мышцах, потянулся и воскликнул с блаженной улыбкой:

– Хорошо-то как, девочки!!!

Нелька с мамой засмеялись.

– А не махнуть ли нам на пикник? – предложил он внезапно, заговорщически подмигнув. – К примеру, на реку! Тут же, вроде бы, где-то неподалёку есть река…

Нелька взвизгнула от восторга, не веря в такое счастье.

– Собери покушать что-нибудь, – обратился отец к матери. – И побольше, побольше… Едем на целый день! – важно объявил он. – На сборы у вас полчаса, девочки!

Мама побежала к соседям, чтобы договориться насчёт транспорта. Нелька за компанию пошла с ней.

Хозяева тоже завтракали – на столе стояла огромная чугунная сковорода с жареной на сале картошкой. Мама, чтобы не слишком отвлекать супружескую чету от трапезы, сразу же заговорила о деле. У дяди Васи был старенький «жигулёнок», и мама попросила довезти их семейство на речку в соседнюю деревню.

– Я заплачу, сколько надо, – добавила она, закончив излагать свою просьбу.

– Отвезёт! – прежде, чем муж успел открыть рот, заверила тётя Маша. – Чего ж не помочь хорошим людям…

Тем временем Нелька заметила в углу, на грязной подстилке, трёхцветную кошку с крошечными котятами.

– Ой, какие хорошенькие! – умилилась она и присела на корточки, чтобы получше рассмотреть малышей. Им было несколько дней от роду – даже глазки ещё не открылись.

– Мам, погляди! – подняв один из пушистых комочков на ладошке, Нелька продемонстрировала сокровище матери.

– Хотите взять котёночка? – обратилась к ним тётя Маша. У Нельки перехватило дыхание. О таком она, конечно, даже не мечтала, но вдруг… Девочка с мольбой посмотрела на мать. Та явно колебалась.

– Почём? – спросила она наконец. Соседка закатила глаза и махнула полной рукой:

– Ой, да забирайте даром, всё равно ведь выкинуть придётся!

Нелька с мамой в шоке переглянулись.

– Как это – выкинуть? В смысле, на улицу?

– Да эта шалава по четыре раза в год рожает! – в серцах бросила тётя Маша, как бы оправдывая свою житейскую жестокость. – Ну, что нам с ними делать?! Утопить опоздали, теперь вот ждём, пока хоть немного подрастут… Только они ещё жрать сами не умеют, – добавила она озабоченно. – Вы когда уезжаете?

– Послезавтра, – отозвалась мама. Нелька испугалась, что хозяйка сейчас передумает и не отдаст им котёнка, поэтому торопливо добавила:

– Я могу его из соски молоком поить!

– Лучше из пипетки, – посоветовала тётя Маша со знанием дела. Она и сама боялась, что городские передумают. – Пусть тогда сегодня и завтра ещё у нас дома побудет, покормится мамкиной титькой, а перед отъездом заберёте!

На том и порешили.

– Это всё, конечно, прекрасно, но что скажет бабушка? – задумчиво проговорила мама, когда они шли обратно. Прожив под одной крышей со строгой свекровью целых пятнадцать лет, она до сих пор побаивалась старухиного неодобрения. Нелька промолчала, хотя этот вопрос не на шутку беспокоил и её тоже. Однако она надеялась, что сердце бабушки волшебным образом дрогнет при виде крошечного пушистика, и ситуация разрешится ко всеобщему удовольствию.

– На месте разберёмся, – наконец высказалась Нелька, пожав плечами. Не выкинет же старуха на улицу этого славного малыша, в конце концов! А омрачать настроение тревожными думами не хотелось, тем более день обещал выдаться насыщенным и интересным.

– Эх, жаль, что мы не спланировали этот пикник заранее – даже мясо для шашлыка не замариновали… – мимоходом посетовала мама, нагружая провизией большую сумку. Чёрный хлеб, остатки вчерашнего пирога с капустой и яйцом, сыр, огурцы, сало, яблоки, зелень и соль… А в термосе был заварен душистый чай с ягодами и травами. Пир они закатят на славу – пусть даже без шашлыков!

И снова, как по мановению волшебной палочки, им подфартило – в этот момент мимо дома как раз проходили деревенские парни, Генка с Лёвкой. Они возвращались с озера, неся полное ведро наловленных ночью раков. Не успели они даже заикнуться о продаже, как отец торопливо вручил им деньги за целое ведро.

– Сварим прямо на месте! – воодушевлённо воскликнул он, по-мальчишески потирая руки. – Это даже лучше, чем шашлыки! Обожаю варёных раков

– А они не сдохнут по дороге? – усомнилась было Нелька, с опаской поглядывая на копошащихся тёмно-зелёных, крупных, совершенно замечательных раков, но отец заверил её, что всё будет в полном ажуре. Маме, помимо прочего, пришлось брать с собой ещё и котелок, а также приправы – укроп, лаврушку, чёрный и красный перец.

Несмотря на будний день, на пляже было полно народу с ближайших окрестностей. Кто-то доехал на велосипеде, кто-то пришёл пешком, кто-то прикатил на мопеде. Было даже несколько городских семей – их машины, припаркованные чуть поодаль в тени деревьев, наполняли воздух мелодиями самых популярных летних шлягеров, транслирующихся по радио. Под звуки песен «Актриса» Валерия Меладзе, «Ясный мой свет» Татьяны Булановой, «Колдунья» Надежды Кадышевой и, конечно же, зарубежных хитов вроде «Макарены» от бодрых стариканов Los del Río и «Beautiful Life» от шведского квартета Ace of Base отдыхающие жгли костры, выпивали и закусывали, играли в волейбол и бадминтон, лениво загорали на песке, плавали в речной воде, удивительно тёплой для конца августа, или пытались рыбачить.

Нелька остановилась на вершине пологого склона, который вёл прямо к берегу, окинула взглядом открывающуюся внизу картинку и, довольно зажмурившись, потянула носом. Вокруг витало множество прекрасных и вкусных запахов: жареного на мангале мяса, дыма, воды, кувшинок, тины, рыбы и ракушек. И в этот момент счастье заполнило девочку всю, от пяток до макушки – она поняла, что ей ещё никогда в жизни не было так хорошо…

Мама тут же засуетилась и принялась расстилать на траве одеяло, решив расположиться для отдыха прямо здесь, а не на солнцепёке. Отец рассчитался с дядей Васей за дорогу и попросил забрать их обратно вечером. А Нелька всё стояла и стояла, нюхая воздух и любуясь видами вокруг, пока мама не позвала её на помощь – принести сумки с посудой и продуктами.

…Это был чудесный, уютный и очень счастливый день для семейства Литвиновых. И вроде бы, ничего особенного не происходило, но каждая мелочь, каждая деталь этого пикника врезалась в память всем троим так крепко, что вспоминалась до мельчайших нюансов даже спустя многие, многие годы.

Отец придумал гениальный в своей простоте способ сохранять питьевую воду холодной – он просто закопал бутылку в прибрежном песке, чтобы наружу торчало только горлышко, и речные волны омывали её со всех сторон, не давая нагреться на солнце. Его примеру тут же последовали остальные пляжники – берег моментально оказался утыкан бутылками с квасом, водой и даже пивом.

Папа немного стеснялся своего бледного, неспортивного, рыхлого тела и поэтому незаметно втягивал живот, когда шёл купаться. Мама же, напротив, за этот месяц на даче постройнела, похорошела и загорела – многие отдыхающие мужского пола окидывали её незаметными или откровенно восхищёнными взглядами. Что касается Нельки, то её не могли вытащить из воды – она плескалась до посиневших губ и клацающих зубов. Выманить девчонку на берег способен был только голод. Но даже жуя очередной бутерброд или кусок пирога, Нелька предпочитала находиться у самой кромки воды – она собирала пустые раковины от речных мидий, смывала с них песок с илом и любовалась перламутровыми переливами в створках. Живые же мидии внушали ей отвращение – она видела, как местные пацаны с помощью ножа забавы ради открывали ракушки, и густое, жёлтое, сопливое нечто внутри них вызывало у Нельки приступы реальной тошноты.

Впервые за долгое время она могла думать о Димке: без сожалений, смущения и боли. До этого Нелька упорно избегала мыслей о нём и о своём к нему чувстве. Нет, наивная восторженная влюблённость давно уже прошла: это стало ясно ещё с того злополучного Нового года у Аси, когда она впервые увидела Димку в неловкой, стыдной ситуации, жалким и униженным. Воспоминания о той ночи до сих пор заставляли Нельку сердито краснеть. Но всё равно она не могла окончательно вычеркнуть его ни из памяти, ни из сердца. Что ни говори, но если бы Димка не влюбился так стремительно в Асю, может быть, у них с Нелькой ещё могло что-то получиться… Возможно, он был бы намного более счастлив именно с ней. Ведь Ася, положа руку на сердце, с раннего детства была страшной эгоисткой, думающей только о себе, и потому в любви могла лишь брать, а не отдавать. Нелька вовсе не обольщалась на её счёт, прекрасно зная обо всех подружкиных недостатках. Димке просто не повезло, что он попал в сети этой роковой красотки. Но в любом случае, былого уже не вернёшь…

Впрочем, несмотря ни на что, Нелька с удивлением поняла, что соскучилась по взбалмошной Асе. И по Рите, конечно же, тоже. Ей даже стыдно стало за то, что она не удосужилась поддержать с подругами толковую переписку. Зато мысль о предстоящем отъезде в Москву больше её не пугала. Хорошенького понемножку, отдохнула она на славу, а теперь пора возвращаться к привычному ритму. К тому же, Нелька радовалась, что у неё впервые в жизни появится домашнее животное – котёнок, которого ей обещала тётя Маша…

Само собой, бабушка восприняла появление питомца в штыки. Едва взглянув на крошечный комок шерсти у внучки в руках, она сжала губы в узенькую полосочку, круто развернулась и удалилась из прихожей. Все почувствовали неловкость, особенно мама Нельки, как главная ответственная за эту авантюру.

– Ба, ну ты чего, – внучка неуклюже постаралась умиротворить старуху, проследовав за ней в кухню. – Он же такой славненький и хорошенький! А если бы мы не взяли котёночка, хозяева утопили бы его или просто вышвырнули на помойку, представляешь? – девочка тщетно пыталась вызвать в ней хоть каплю сострадания и жалости.

– Нелечка, – мягко сказала бабушка, – немедленно убери это животное из кухни. Известно ли тебе, кто коты – переносчики бактерий, вирусов и паразитов?

– Известно, – вздохнула Нелька. Ей хотелось и плакать, и смеяться одновременно. Бабушка сейчас один в один напоминала ей мультяшную фрекен Бок: «Матильда, займись этим зверем! Только будь осторожна – собака не стерильна!»

– У него наверняка блохи, глисты, лишай и ещё целый букет болячек впридачу.

– От всего этого есть лекарства в ветаптеке, проблема решается на раз, – внучка передёрнула плечами.

– Тебе сейчас следует решать другие проблемы, учебный год на носу, – строго отрезала старуха. – Ты повторяла хоть что-нибудь из школьной программы? Поди, забыла всё за лето… И тетрадки с ручками у тебя до сих пор не куплены. Вот о чём надо думать прежде всего, а не о том, как вывести многочисленных паразитов с какого-то драного кошака!

– Зачем же так драматизировать? – появившаяся на кухне мама незаметно послала дочке ободряющую улыбку. – Это всего лишь кот. Причём, маленький.

– От маленьких животных бывают очень большие неприятности! – бабушка всё никак не могла успокоиться. – И вообще, ты должна была прежде всего поинтересоваться моим мнением по данному вопросу, а не тащить этого блохастого в… квартиру, – она не сказала «мою», но так многозначительно интонационно замешкалась перед словом «квартира», что мама вспыхнула.

– Намекаете, что я такая же приблудная кошка? – недобро прищурилась она. – Неужели за пятнадцать лет проживания в этом доме я не заслужила право считать его и своим тоже?

Это было первое, на Нелькиной памяти, столкновение свекрови и невестки. Она не знала предыстории отношений двух женщин. Слышала только, что мама приехала в Москву из Ростова, чтобы попытать силы в местном ВУЗе, и на вступительных экзаменах познакомилась с папой. После окончания учёбы они поженились, и мама обосновалась в столице насовсем.

Нелька и не подозревала, что её мать навсегда осталась для бабушки «этой провинциалкой». Несмотря на то, что невестка тоже делала неплохие успехи в научной карьере, как и сын, свекровь всё равно считала её недостойной их интеллигентной семьи – чёрной костью, вышедшей из простого народа.

Она не сразу приняла жену сына, вела себя с ней сухо, выразительно поджимая губы на каждый её промах. А промахов было много – к примеру, «эта провинциалка» понятия не имела о том, как правильно следует выдавливать из тюбика зубную пасту. Свекровь гнобила сконфуженную молодую также за случайно оставленный волос в ванной, за слишком крупно нарезанные овощи для салата, за вульгарные духи… Невестка старалась вести себя тише воды, ниже травы – ненавязчиво и незаметно – и избегала даже ходить в туалет, если была дома не одна. Во время совместных обедов или ужинов у неё кусок не лез в горло: свекровь сканировала каждую мелочь – как жена сына держит вилку или нож, как вытирает рот салфеткой, как жуёт и глотает. Невестка выходила из-за стола голодной, с урчащим желудком. Иногда, правда, удавалось втихаря урвать кусок-другой: ночами, когда жизнь в квартире замирала, молодая жена под предлогом «попить водички» выскальзывала из супружеской спальни. На кухне, воровато озираясь и даже не зажигая света, она приоткрывала дверцу холодильника, чтобы торопливо сцапать окаймлённую застывшим белым жиром холодную котлету со сковородки или отхлебнуть прямо из кастрюли неразогретого борща, а затем тщательно чистила зубы и мыла руки с мылом, чтобы уничтожить предательские запахи еды. Она стеснялась афишировать истинную причину своих ночных вылазок даже перед мужем.

…Неделю спустя котёнок пропал. Все эти дни Нелька трогательно заботилась о малыше, кормила его молочком и нежирной сметаной из пипетки, укладывала спать в коробку с ватой, чтобы ему не было холодно, и чувствовала себя абсолютно счастливой. А в тот самый день, когда у котёнка открылись глазки, он просто исчез.

Вернувшись из школы, Нелька с рёвом обшаривала все углы и закоулки их квартиры, тщетно призывая «кис-кис-кис…» Котёнка не было нигде.

– Ясное дело, научился видеть и удрал, это вполне логично, – невозмутимо пояснила бабушка. – Я на минуточку оставила дверь открытой, когда ходила за почтой. Когда вернулась – его уже не было.

Нелька раз пятнадцать пробежалась по всем лестницам их подъезда – вверх и вниз, с первого этажа на девятый – и наоборот. Обегала окрестности. Расспросила соседей во дворе. Котёнок как сквозь землю провалился.

– Я думаю, бабушка просто отдала его кому-то, – грустно сказала мама вечером, вернувшись с работы и выслушав сбивчивый и горестный Нелькин рассказ. – Спасибо, если в мусоропровод не выкинула… Такой малыш едва ли смог бы уйти далеко сам.

Девочка не хотела в это верить, но, похоже, мама была права. А раз так – то бабушка, конечно, никогда не признается в содеянном! И Нелька люто возненавидела её в тот самый день, а также прокляла собственную беспомощность и бесправность в этом доме, где никто не хотел видеть в ней личность со своими собственными желаниями и потребностями.

Эта детская обида не забылась и спустя годы – жгла затем Нельку всю жизнь, словно история с котёнком стала своеобразным символом всей загубленной девочкиной судьбы в целом…

РИТА

Для Риты с бабушкой настали если не голодные, то весьма суровые времена, когда пришлось потуже затянуть пояса.

Мама совершенно не высылала денег на содержание дочери. Впрочем, никто и не додумался бы ожидать от неё помощи – самой бы кто помог. Бабушка украдкой вздыхала, подозревая, что Полина тоже живёт впроголодь, и привычно укоризненно цокала языком: ох, кукушка… ох, непутёвая… ох, дурища…

Крошечной бабушкиной пенсии практически ни на что не хватало, поэтому крутились и выживали как могли: завели кроликов на балконе, делали из них домашнюю тушёнку с лавровым листом, горошинами душистого перца и гвоздикой, а затем закатывали в банки, чтобы хоть как-то продержаться зимой. Забивать кроликов ни бабушка, ни Рита так и не научились – это было выше их моральных сил и физических возможностей, так что данную процедуру мастерски проводил сосед дядя Костя за пару рюмочек бабушкиной смородиновой наливки. Очень выручали также соленья, варенья и компоты из дачных фруктов и овощей – частью кормились сами, часть продавали по соседям или на маленьком импровизированном рынке недалеко от дома. Помимо всего вышеперечисленного, бабушка пекла пирожки с ливером и требухой и торговала ими возле Ритиной школы – эти нехитрые лакомства разлетались на ура.

Но, конечно же, всего этого было недостаточно, и Рита стала всерьёз задумываться о работе. Точнее, о подработке – понятное дело, в силу возраста она ещё не могла устроиться никуда официально. Перебрав в уме все возможные варианты, она остановилась на помощи по хозяйству. Кому-то сбегать в магазин, кому-то помыть полы, кому-то, быть может, приготовить обед… В общем, на первый взгляд дело нехитрое. Оставалось только написать и расклеить объявления по их району.

Когда она вешала первое объявление на двери продуктового магазина, то наткнулась взглядом на соседнее, написанное знакомым аккуратным почерком на листке бумаги:

«Пропал котёнок 0,5 мес. Окрас дымчатый. Звонить по телефону… Спросить Нелли. Если на звонок ответит пожилая женщина, сказать, что ошиблись номером».

Рита невольно улыбнулась. Ну, Нелька, ну, чудесница… Что там ещё за интрига с её бабушкой? И внезапно она с удивлением поняла, что не виделась с подругой уже чёрт знает сколько времени. Ни с Нелькой, ни с Асей…

Несмотря на то, что учебный год две недели как начался, девчонки теперь ходили в школу по отдельности, не поджидая друг друга у подъезда – у каждой было полно своих забот. Ни одна из них ни разу не позвонила другой за это время. Даже Ася, обычно самая общительная и инициативная, не показывалась во дворе. Что это? Они так сильно изменились за лето, стали ненужными друг другу? Их крепкая девчачья дружба, секретики и тайны – всё это осталось позади вместе с детством? Вот тебе и три девицы под окном, как любил шутить Асин папа, с грустью подумала Рита…

А в том, что детство кончилось, она была абсолютно уверена. Девочка даже продала соседке-пятикласснице свою бесценную коллекцию объёмных «переливных» календариков, над которой прежде дышать боялась.

Однако Рита не успела развить и додумать мысль об ушедшем детстве. Она вдруг заметила, что ею явно заинтересовался какой-то странноватый мужчина. Несмотря на то, что субъект был одет в плащ и шляпу, и даже очки красовались на кончике его мясистого носа, в целом облик не вызывал ассоциаций с интеллигентным человеком, а, скорее, внушал смутные опасения. Внимательно прочитав объявление, он строгим голосом поинтересовался:

– А сколько тебе лет, девочка?

– Шестнадцать, – моментально соврала она.

Ещё раз дотошно перечитав текст, старательно написанный Ритой на странице школьной тетрадки, он с сомнением высказался:

– Вот тут сказано, что ты можешь сходить в магазин. И ты действительно думаешь, что люди доверят незнакомой девчонке свои деньги? А вдруг ты с ними просто удерёшь?

Рита безмерно удивилась. Такая мысль доселе не приходила ей в голову.

– Здесь же указаны и мой домашний адрес, и телефон, – она пожала плечами. – В случае чего, меня можно разыскать в пять минут. Или вы думаете, я с этими бешеными деньжищами тут же ударюсь в бега за границу?

Мужчина рассмеялся. Смех у него тоже был неприятный – какой-то визгливый, истеричный.

– Права, абсолютно права, – сказал он, отсмеявшись. – Убедила. Ну что ж, записывай мой адрес. Буду твоим первым клиентом.

Рите не понравилось, как он это сказал. Но… ей же нужна была работа?

– Приходи завтра к трём часам, – распорядился он. – Буду ждать.

– Хорошо, – промямлила она неуверенно. – До свидания…

«Первый клиент» поначалу вёл себя вполне пристойно. Он словно присматривался к Рите, размышляя над чем-то. Правда, и задания давал пустяковые – сбегать за хлебом или за сигаретами. Рита даже обижалась, что приходится тратить время на такую ерунду. Однако по сравнению с другими людьми, которые прочли объявление и воспользовались Ритиными услугами, он был ещё ничего…

А клиенты попадались самые разные. Молодые и старые, щедрые и прижимистые, открытые и замкнутые, хмуро-подозрительные и добродушно-весёлые…

Иные жались за каждую копейку.

– Сколько тебе заплатить, деточка? – спрашивали они, когда Рита заканчивала свою работу. Её всегда страшно тяготил этот момент.

– Ну… – мялась она, чувствуя себя нищенкой, выпрашивающей подаяние. – Сколько не жалко.

И ей торжественно ссыпали мелочь в ладошку – мизерную сдачу, оставшуюся после похода в магазин.

Иные даже обвиняли её в том, что она присвоила себе часть денег – принесла продуктов меньше, чем заказывали. Рита старалась не обижаться и не психовать, а спокойно предлагала перевесить. Хозяева приносили безмен, удостоверялись, что всё правильно, но признавать свою вину не хотели и ворчали, что картошку Рита купила очень плохого качества, дешёвую и не на том рынке, а разницу в деньгах всё равно наверняка оставила себе.

Однажды Первый Клиент вызвал её к себе в девятом часу вечера. Рита заколебалась, стоит ли идти, но деньги требовались позарез – ей давно нужно было купить осеннюю куртку, так как она катастрофически выросла из прошлогодней.

– Куда ты, Ритуля? – спросила бабушка, тревожно взглянув сквозь очки, делающие её глаза по-детски трогательными и беззащитными. – Поздно уже, темнеет…

– Да так, по делам… я скоро! – махнув рукой, внучка стремительно выскочила за дверь, опасаясь, что её будут останавливать.

В этот раз Клиент не стал давать ей заданий. Он суетливо пригласил девочку в комнату и неловким жестом указал на журнальный столик, сервированный на двоих. Рита заметила, что он нарезал сыр, поставил корзинку с виноградом и шоколадные конфеты в коробке. В центре композиции возвышалась бутылка шампанского. Ей стало не по себе.

– А у меня сегодня праздник, Риточка! – сказал он торжественно. – День рождения!

– Поздравляю, – откликнулась она машинально, злясь на себя за то, что согласилась прийти. Только время зря потеряла…

– Присаживайся, – предложил он радушным тоном приветливого хозяина, – немного выпьем с тобой, а потом поболтаем о том, о сём!

– Спасибо, нет, – вежливо, но твёрдо отказалась Рита. – Я… на работе не пью. И вообще, мне завтра с утра в школу.

Он засмеялся своим противным кудахтающим смехом.

– Так время же ещё детское! И я тебя надолго не задержу…

Рита колебалась, но вовсе не потому, что хотела остаться. Она просто раздумывала, как бы половчее отмазаться от данного мероприятия и улизнуть. Даже фрукты и конфеты, которые она теперь так редко ела, не соблазняли её.

– Я не буду пить, – повторила она решительно. – Мне… бабушка не разрешает.

– Ну тогда просто посиди со мной чуть-чуть. А я, если позволишь, выпью… – чтобы скрыть волнение, он торопливо налил себе шампанского. – Что-то в горле пересохло.

Рита терпеливо выждала, пока он осушит свой бокал, но Клиент тут же наполнил второй. Она поняла, что теперь ей точно пора сваливать, и бочком-бочком начала незаметно перемещаться в сторону двери.

Шампанское подействовало на него мгновенно. Глазки его масляно заблестели, редкий хохолок волос на голове слипся от пота и встал торчком. Не успела Рита опомниться, как Первый Клиент внезапно рванулся к ней, одной рукой пригвоздил к стене, а второй цепко вцепился ей в промежность – хорошо хоть, поверх джинсов. Рита оторопела от ужаса и отвращения, и тут же почувствовала его слюнявые губы на своих. Она замычала и попыталась высвободиться, боясь, что её сейчас вырвет.

– Не бойся, Риточка… – невнятно бормотал он в коротких промежутках между поцелуями. – Я тебе… ничего плохого не сделаю. Так… поозоруем чуть-чуть…

– Я милицию вызову! – истерично выкрикнула Рита.

– Да кто тебе поверит, – выдохнул он, всё более распаляясь. – Нет свидетелей. Я же тебя не насилую, дура… сказал – просто немного побалуемся!

Вложив нечеловеческое усилие в один-единственный решающий рывок, Рита дёрнулась – да так, что Первый Клиент отлетел к противоположной стене.

Она выскочила за дверь, чуть ли не кубарем скатилась по лестнице и помчалась прочь со всех ног. Девочка неслась так резво, что преодолела путь от проклятого дома до своего двора буквально в считанные секунды. Она не видела ничего перед собой – глаза заволокла густая пелена, и Рита неслась практически на автопилоте.

Перед родным подъездом кто-то схватил её за руку. Рита завизжала так, что сама чуть не оглохла.

– Да что с тобой?!! – услышала она знакомый голос. Рита не сразу поняла, кому он принадлежит – но это не был голос Первого Клиента, слава богу. Она затравленно и часто дышала, но туман в глазах начал постепенно рассеиваться.

– Что случилось? – повторил тот же голос. Рита, наконец, разглядела лицо остановившего её человека – это был Димка Лосев. Всего-навсего Димка, Асин парень. Или уже бывший парень?.. Она не особо вникала в тонкости их взаимоотношений.

– Ты же белая, как мел, – выговорил он с удивлением. – Рит, что стряслось-то? Кто тебя обидел?

Сбиваясь, всхлипывая, путаясь и заикаясь, всё ещё дрожа от пережитого волнения, Рита выложила ему всю историю от начала до конца. Димка изменился в лице.

– Вот мудак!!! – высказался он с чувством. – Слушай, может, и правда в милицию заявить? За попытку изнасилования несовершеннолетней его по головке не погладят. Знаешь, как на зоне педофилов не любят?

– Ой, нет, не надо, – струсила Рита, – скандал поднимется, вдруг бабушка узнает… Она мне тогда вообще работать запретит. Да и вообще, я же нелегально тружусь. Этот урод думает, что мне уже есть шестнадцать – я ведь наврала ему про возраст, отчасти сама виновата…

С минуту Димка молча размышлял над ситуацией.

– Ладно, – решил он наконец, – сам справлюсь. Какой, ты говоришь, дом – тот, где гастроном внизу? А номер квартиры?

– Шесть, – растерянно отозвалась она. – Но… Дим, может, не стоит? Он всё-таки взрослый мужик. А ты один…

– Не болтай ерунды, – фыркнул он. – Зря я столько лет карате занимаюсь, что ли?

Он исчез. Рита присела на лавочку возле подъезда и принялась грызть ногти от волнения. А может быть, она неправа, и следовало всё-таки заявить в милицию?.. А вдруг с Димкой что-нибудь случится? Первый Клиент, конечно, задохлик, но Димка-то, по сути, вообще пацан… А если наоборот – Димка сделает с ним что-нибудь плохое – то, что невозможно исправить? Вдруг он его вообще убьёт? От этой мысли девочка похолодела, уже жалея, что согласилась на Димкино предложение.

Он появился буквально через десять минут, выглядя вполне удовлетворённым. Рита вскочила ему навстречу, чувствуя огромное облегчение.

– Всё в порядке, – махнул он рукой. – Больше этот грёбаный Гумберт Гумберт вольностей себе позволять не станет.

– Что ты с ним сделал? – спросила Рита, умирая от любопытства.

– Да так… – скромничая, но явно желая произвести впечатление, небрежным тоном отозвался Димка. – Культурно разъяснил, что если он ещё хотя бы раз позволит себе пристать к несовершеннолетним девчонкам, я ему яйца клещами вырву. Он сначала ещё пытался блефовать, орал, что ты у него деньги украла и что неизвестно ещё, кто на кого заявит в милицию. Пришлось слегка начистить ему рыло, после чего он стал не в пример сговорчивее и покладисто согласился на все мои условия. Блин, надо было у него ещё денег взять – для тебя, за причинённый моральный ущерб!

– Никаких денег от этого козла мне не надо! – произнесла Рита с чувством собственного достоинства. – Но всё равно спасибо тебе огромное, Димка… Ты настоящий черепашка ниндзя!

Он прыснул от неожиданности сравнения, а преисполненная благодарности Рита из вежливости пригласила его домой:

– Хочешь, пойдём сейчас к нам? Чаю попьём с вареньем и пирожками, бабушка как раз напекла к ужину.

Она уже готовилась выслушать такой же вежливый отказ (в конце концов, до этого дня они практически не общались друг с другом), но Димка внезапно обрадовался и с удовольствием согласился. Только спустя время Рита сообразила, что хотя бы таким способом – через неё – бедолага пытался снова приблизиться к бортанувшей его Асе…

Так, совершенно неожиданно для Риты, они и сдружились. Димка даже стал ходить с ней по клиентам в качестве подстраховки и телохранителя, когда бывал свободен от своих тренировок. Поначалу Рите было неловко, особенно потому, что она-то получала за это деньги, а Димка от своей доли отказывался. Но потом она поняла, что ему просто нужны были свободные уши – тяжело переживая разрыв с Асей, он жаждал беспрерывно кому-нибудь исповедоваться. Поначалу Рита ещё сочувственно кивала, пытаясь вникнуть в проблему, но вскоре практически перестала его слушать. Её порядком утомили Димкины бесконечные жалобы на Асю и причитания, какой он несчастный, брошеный и обманутый. Но, по крайней мере, он был гарантией её безопасности на работе, а также помогал таскать тяжёлые сумки – ради этого можно было немного потерпеть.

– Ей-богу, лучше бы я в тебя тогда влюбился! – время от времени патетически восклицал Димка, на что Рита только качала головой – ничего и не лучше, ей вовсе не нравилась эта идея.

– Лучше бы ты влюбился в Нельку, – неизменно поправляла она его, но Дима смущённо отводил взгляд.

– Неля – классная девчонка и отличный друг, – говорил он, – но ты же понимаешь, что как девушка она совершенно непривлекательна…

– Я так не считаю, – Рита пожимала плечами. – И вовсе не потому, что она моя подруга. У неё действительно очень интересная внешность, просто она стесняется правильно себя подавать.

– Что она – блюдо в ресторане, чтобы подавать себя? – фыркал Димка. – Нет, извини, Рит, но Нелька мне совсем не нравится в этом плане. Я даже не представляю себя с ней. Особенно после Аси… Да меня все наши пацаны засмеют!

– Ты просто находишься в плену зависимости от мнения друзей, – возражала Рита. – Иметь такую красивую девушку, как Ася, конечно, более престижно…

– Да нет, – Димкин взгляд сразу потухал. – Не в престиже дело. Я её действительно люблю. Любил…

Впрочем, не так уж и часто им доводилось вести беседы по душам. Работы у Риты с каждым днём становилось всё меньше и меньше.

Не только им с бабушкой – всей стране приходилось туго. Людям месяцами не выплачивали зарплату, им просто не на что было нанимать помощницу по хозяйству. Экономили на всём, учились варить кашу буквально из топора. Рите ещё повезло в том плане, что их с бабушкой исправно кормила фазенда. Деньги, когда они появлялись, тратили лишь на самое необходимое – чёрный хлеб, соль, молоко, чай, растительное масло и муку. Даже макароны, пачка которых стоила около пяти тысяч рублей, стали редким явлением в их семье – бабушка сама готовила домашнюю лапшу для супа. А уж яйца по шесть тысяч за десяток и вовсе стали в семье праздником.

Чаще всего ели мелко порезанный отварной картофель со свежим репчатым луком, политый постным маслом – и как основное блюдо, и как гарнир, и как салат. Риту после подобного обеда регулярно мучила изжога. Когда голодные девяностые остались позади, она больше никогда в жизни не готовила картошку таким способом. Ну, и неизменная кроличья тушёнка разбавляла скудный рацион…

Доходило до абсурдных в своей трагикомичности ситуаций.

Как-то раз Рита с одноклассницей Юлькой Трифоновой были дежурными. Они убирали класс после семи уроков и одного факультативного занятия по математике. Жрать обеим хотелось так, что животы выводили скорбные рулады, но денег не было ни у той, ни у другой. Совершенно случайно в классном шкафу Юлька обнаружила непочатую банку вишнёвого варенья, оставшуюся ещё со «сладкого стола» на прошлогоднее восьмое марта. С голодухи девчонки вскрыли эту банку буквально зубами, без консервного ножа. Ложек у них, понятное дело, тоже не было, и они съели варенье открытками…

Однажды, торопясь к очередной клиентке с тяжеленной авоськой картошки, Рита столкнулась нос к носу со своей учительницей танцев Дианой Валерьевной.

Девочка начала всерьёз заниматься хореографией в тринадцать лет. Вообще-то, в глубине души она всегда мечтала стать балериной, но понимала, что время безнадёжно упущено. Балет – это образ жизни, а не просто танец, поэтому вставать к станку надо с младых ногтей. Рита была в достаточной степени взрослой, чтобы понимать свою полную бесперспективность в этом направлении, и в достаточной мере ребёнком, чтобы помечтать немного о невозможном… Иногда, оставаясь дома одна, девочка мастерила себе жалкое подобие пачки из старой тюлевой занавески и металась по комнате, грациозно взмахивая руками и закидывая ноги вверх, воображая, что она танцует премьеру в Большом… Но, конечно, это были всего лишь детские глупые фантазии.

Хотя танцевать она всё равно очень любила и знала, что у неё неплохо получается. Начав заниматься в студии у обаятельной Дианы Валерьевны, Рита постигала азы беллиданса, который в ту пору ещё не вошёл в повальную моду и был доступен лишь избранным. Рита, как и все девочки в их студии, была влюблена в свою преподавательницу и заглядывала ей в рот, ловя каждое слово. Диана Валерьевна тоже благоволила к своей талантливой подопечной – частенько после занятий они шли вместе к метро, весело болтая обо всём подряд. Однако, когда в семье наступили трудные времена, Рита совсем перестала посещать занятия, хоть и тосковала по ним.

И вот они встретились на улице, когда взмыленная Рита спешила доставить картошку клиентке.

– Ты почему не приходишь танцевать, Ритуля? – с грустью спросила преподавательница. Рита покраснела от стыда, отвела взгляд и буркнула еле слышно:

– Времени нет.

Мудрая и проницательная Диана Валерьевна не стала задавать лишних вопросов. Внимательно оглядев свою подопечную, она отметила и исхудавшую фигурку, и застиранную хэбэшную футболку под старой курткой, из которой девочка давно выросла, и чёрные тени под глазами. На фоне ухоженной, благоухающей, яркой, словно дивная заморская птица с экзотическим оперением, преподавательницы Рита смотрелась настоящей замухрышкой и понимала это.

Девчонки из студии поговаривали, что молодая женщина некоторое время была замужем не то за арабом, не то за турком, и жила с ним за границей, где и осваивала премудрости восточного танца. Шушукались, что она якобы сбежала от деспотичного мусульманского мужа, чуть ли не нелегально покинув страну по поддельному паспорту. Никто толком не знал, что из этих слухов правда, а что вымысел, но, так или иначе, персона преподавательницы была окутана ореолом тайны с ароматом восточных благовоний.

– Ты из всех моих учениц самая способная, – мягко сказала танцовщица, а затем внезапно предложила:

– Хочешь, дам возможность заработать?

– В смысле? – удивилась Рита. Она готова была услышать всё, что угодно, от уговоров вернуться до упрёков в лени и безответственности, но только не это.

– Тебе не придётся делать ничего сверхъестественного, – Диана Валерьевна лучезарно улыбнулась. – Только то, что ты и так хорошо умеешь – то есть танцевать. Ну, если тебя не воротит от частных выступлений, конечно…

– Как это? – бестолково переспросила Рита.

– Корпоративные вечеринки, юбилеи, свадьбы, презентации, – начала перечислять она. Из всего перечня Рита опознала только свадьбы и юбилеи, но основная суть стала ей ясна.

– И что, кто-то готов платить за танцы? – недоверчиво уточнила она. Диана Валерьевна хрустально рассмеялась:

– О, ты даже не представляешь себе, девочка, в какую моду сейчас входит танец живота, как они его называют! Помяни моё слово, через несколько лет в Москве школы беллиданса будут на каждом шагу. Ну так что, ты согласна?

Разумеется, Рита была согласна. Мало того, что ей предлагали заниматься любимым делом, так ещё и обещали за это заплатить! Её подмывало спросить, сколько денег им будет причитаться за каждое выступление, но она стеснялась вот так в открытую проявить свой корыстный интерес.

Диана Валерьевна по-своему истолковала её молчание.

– Обещаю, что буду отвечать за твою безопасность собственной головой.

Об этом Рита думала меньше всего.

– Безопасность? – она недоумённо наморщила лоб.

– Ну, всё-таки, выступать придётся не всегда на сцене. Иной раз прямо между столиками в кабаках, – озабоченно произнесла преподавательница. – Тебя это не смущает?

Рита только фыркнула в ответ. Подумаешь!..

– Ну, вот и отлично. Кстати, тебе нужно обзавестись костюмом для беллиданса. Для начала хотя бы одним, – вскользь заметила Диана Валерьевна, но, увидев моментально приунывшее Ритино лицо, поспешно добавила:

– На первый раз я подберу тебе что-нибудь из своего. А после пары выступлений ты вполне уже сможешь позволить себе заказать самый роскошный костюм для восточных танцев. Учти, что профессиональная танцовщица обычно не покупает готовые костюмы. Она или шьёт их себе сама, или заказывает у специалистов.

Преподавательница не обманула. Когда Рита заехала к ней вечером по указанному адресу, Диана Валерьевна предложила на выбор несколько своих старых нарядов. У девочки просто глаза разбежались от подобной красоты. Танцовщица же только посмеивалась над такой неискушённой наивностью.

– Ну, выбирай любой, какой тебе нравится! – подбодрила она свою стеснительную ученицу, которая не могла оторвать взгляда от разноцветного вороха этакого великолепия. Струящиеся юбки, шёлковые шаровары, стразы, блёстки, звенящие пояса, переливающиеся платки…

– Вот, примерь, – Диана Валерьевна протянула ей костюм изумрудного цвета. Рите показалось, что он довольно простоват, с минимумом отделки, но преподавательница пояснила:

– С ним меньше всего возни. Все эти стразы, пайетки… они имеют свойство осыпаться во время резких движений. Главное в любом костюме – это пояс. Ты худенькая, тебе пойдёт именно этот фасон. К тому же, здесь лиф изнутри отделан поролоном, что визуально увеличивает грудь, в восточном танце это важно.

Рита приняла костюм на руки бережно, как новорождённого младенца. Ей казалось, что она никогда в жизни не держала ничего более прекрасного.

– Первое выступление в субботу, – деловито сообщила Диана Валерьевна. – Но тебе нужно будет дополнительно позаниматься со мной, чтобы отточить номер. Жду тебя в студии каждый вечер в шесть. И чтобы без опозданий у меня!

– Я буду, – пискнула Рита.

Это выступление она запомнила на всю жизнь. Сколько их у неё потом было – не счесть! Перед кем только не приходилось танцевать, в каких только интерьерах, да за какие деньги!.. А вот поди ж ты – тот первый подростковый опыт оказался самым пронзительным. Именно с того вечера Рита и начала вести точку отсчёта своей новой жизни, целиком и полностью посвящённой Богу Танца.

Обстановка, в которой Рите предстояло работать, произвела на неё поистине ошеломляющее впечатление. Это был самый крутой ресторан, в котором ей когда-либо приходилось бывать. Впрочем, к чему обманывать себя – она ведь вообще не ходила по ресторанам, так что сравнивать ей было решительно не с чем. Но уровень этой вечеринки стал понятен для неё сразу, ибо подобное она видела лишь в кино. Прямо в зале – фонтаны с золотыми рыбами и пальмы в кадках. Бархатные портьеры, сверкающие массивные люстры… всё это в первую минуту ошарашило девочку настолько, что она онемела. Это казалось декорацией к какому-нибудь фильму или спектаклю, но никак не реальной жизнью. И люди, которые так свободно чувствовали себя в этой атмосфере – разговаривали, ели, смеялись, танцевали… они были недосягаемо роскошно одеты.

– Сплошной китч, – поморщилась Диана Валерьевна, увидев, как остолбенела её ученица. – Ничего общего с хорошим вкусом. Ну, хоть поешь как следует!

Рита вспыхнула от этого невинного замечания и от того, что преподавательница ударила точно в цель – посматривая на столы, заставленные немыслимыми яствами, девочка ломала голову, покормят ли их после выступления, или, как говорится, всяк сверчок знай свой шесток.

От волнения Рита несколько раз сбилась во время танца, испортив синхрон с Дианой Валерьевной. Но не особо искушённая Востоком публика, к тому же разгорячённая алкоголем, приняла их выступление на ура.

Ритой овладела самая настоящая эйфория: оказывается, это такой кайф – ощущать себя красивой, женственной и обольстительной, ловить восхищённые взгляды, двигаться в такт завораживающему музыкальному ритму, слушать аплодисменты…

– Это ещё простая халтурка, девочка моя, – отлично поняв, что она чувствует сейчас, улыбнулась Диана Валерьевна. – А настоящий наркотик, с которого невозможно слезть – это сцена. Ничего, скоро и ты будешь участвовать в больших концертах и конкурсах. Вот тогда сама всё поймёшь…

Рита слушала её, веря и не веря. Неужели этот волнующе-прекрасный, таинственный и манящий мир Большой Сцены откроется и для неё?

В гримёрной танцовщицам оставили огромный поднос с продуктами. Рите стало немного неприятно: к столу их не позвали. Очевидно, все эти жёны и любовницы «новых русских», одетые в меха и драгоценности, не посчитали общество каких-то танцовщиц достойным их высочайших персон.

И снова Диана Валерьевна прочитала её мысли.

– Не расстраивайся, дурашка! – рассмеялась она. – В этом нет ничего унизительного. Тебе действительно интересно было бы сидеть за одним столом с незнакомыми пьяными мужиками и их спутницами?

Поразмыслив, Рита покачала головой.

– Ну, вот и не думай о всякой чепухе. Давай-ка посмотрим, что нам тут оставили… Так, шашлычок, рыба, бутерброды, фрукты… Прекрасно. Угощайся же!

И, поскольку Рита всё ещё немного стеснялась, преподавательница самолично положила на её тарелку несколько кусочков шашлыка, холодную осетрину и бутерброд с икрой.

– Ничего, – подмигнула она ученице, – танцовщице беллиданса не надо сидеть на диете.

Рита накинулась на еду и чуть не заурчала вслух от удовольствия. Мало того, что она жутко хотела есть (откровенно говоря, в последние месяцы она постоянно жила впроголодь), так ещё и угощение оказалось потрясающе вкусным.

После того, как они поужинали, Диана Валерьевна деловито рассортировала остатки по двум пакетам и один из них – более увесистый – вручила Рите.

– Вот, отвезёшь домой, бабушке.

Рита вспыхнула от неловкости.

– Неудобно как-то…

– Ещё чего! – Диана Валерьевна вскинула брови. – Забудь о ложной скромности, девочка, уж эту-то жратву ты честно заработала. О, кстати, о заработке… – она протянула Рите несколько купюр. – Твоя доля.

Рита не могла в это поверить. Её собственные, заслуженные деньги! Не те гроши, что она получала за помощь по хозяйству, а реальные деньги!

– Спасибо вам, Диана Валерьевна… – пробормотала она, и горло её перехватило.

– Тебе спасибо, – серьёзно отозвалась танцовщица. – Надеюсь, что и впредь смогу на тебя рассчитывать.

Конечно, не всё впоследствии складывалось так же гладко, как в первый раз. Заказчики попадались всякие – кто-то так и норовил заплатить меньше условленного, жмотился и торговался за каждую копейку. Рита только диву давалась: ей ещё понятна была экономия, даже прижимистость, прежних её клиентов, у которых она подвизалась по хозяйству. То были простые люди, не привыкшие шиковать, особенно в условиях дефицитно-голодного времени. Но нынешние, «танцевальные» заказчики!.. Чем была обусловлена подобная идиотская скупость, если у них денег куры не клевали?

Не всегда выступления были тепло приняты публикой. Иной раз зрители откровенно скучали: они взирали на танцовщиц совершенно равнодушно, вяло жуя и перебрасываясь ленивыми фразами с соседями по столу. Диана Валерьевна учила Риту, что даже в таких ситуациях нельзя работать вполсилы, потому что это оскорбление для танца и для искусства в целом.

Летом они выступали в парках на открытых площадках, в остальное время – в домах культуры и на сборных концертах. Ну и, конечно же, частные заказы, которые приносили больше всего денег – в кафе и ресторанах. А вот выезжать к клиентам на дом Диана Валерьевна категорически отказывалась.

– У многих сложился устойчивый стереотип, что танцовщица беллиданса – этакая легкодоступная девица. Дурацкий штамп о наложницах султана в гаремах… Дескать, после прелюдии в виде танца живота должно непременно последовать продолжение в постели… – злилась преподавательница. – Но мы не проститутки!

Действительно, Рита тоже не раз замечала, что среди публики многие воспринимали их танцевальный дуэт практически на уровне стриптиза. Позволяли себе отпускать сальные шуточки, могли во время выступления попытаться хлопнуть по бедру, иногда совали деньги в лифчик… Когда это случилось с ней в первый раз, Рита остолбенела, не зная, как реагировать, и машинально продолжила танцевать. Диана Валерьевна, как всегда, пришла ей на помощь. Импровизируя на ходу, она грациозно подплыла к своей ученице, выудила купюры из её декольте и швырнула в лицо дарителю. Тот багрово покраснел и наклонился, чтобы подобрать деньги, бормоча себе под нос: «А чё я-то… я ничего… так все делают, я сам в кино видел».

– Надо уважать себя, девочка, – позже учила Риту в гримёрке танцовщица. – Да, мы работаем за деньги, но не унижаемся ради них. Не опускаемся до пошлости и бесстыдства. Не уподобляемся продажным девкам. И вообще, если когда-нибудь во время или после выступления кто-то попытается сделать тебе грязное предложение или поведёт себя бестактно… сразу же говори мне, я с этим разберусь. Хотя, – подумав, добавила она, – уверена, что никто и не сунется. Уж я об этом позабочусь.

– А что вы сделаете? – умирая от любопытства, поинтересовалась Рита.

– Просто буду говорить всем, что ты моя дочь.

Рита вспыхнула от смущения и от того, что ей были очень приятны эти слова. Пусть понарошку, пусть только ради её безопасности… Но как же лестно было даже на минуточку представить себя дочерью этой чудесной, красивой, талантливой и сильной женщины!

Диана Валерьевна не знала всех тонкостей Ритиных взаимоотношений с родной матерью, но была в курсе, что Полина жива и вполне здорова, а девочка всё равно живёт с бабушкой. Она была слишком проницательной и тактичной для того, чтобы задавать ненужные вопросы, которые только разбередили бы бедняжке душу, однако какие-то выводы про себя, несомненно, делала.

А вот Рита порою не могла удержаться от этих самых вопросов. Ей было интересно знать о своей преподавательнице буквально всё.

– А это правда, что вы были замужем за иностранцем? – не утерпев, спросила она однажды у Дианы Валерьевны, когда та была в особо благодушном настроении.

Губы молодой женщины чуть дрогнули, но всё же она справилась с собой и спокойно ответила:

– Да. За моим учителем танцев. Я жила с ним в Египте.

– А потом? – Рите следовало бы прикусить язык, но она не могла остановиться.

– Потом мы развелись. В Египте осталась моя дочь. Муж не отдал мне её…

Рита потрясённо открыла рот. Это было что-то новенькое…

– Не отдал?! Как это можно не отдать ребёнка родной матери?

Диана Валерьевна усмехнулась.

– Таковы нравы и законы Востока, девочка моя. Там подобное в порядке вещей…

Вопросы продолжали сыпаться горохом, хотя Рита уже и сама понимала, что борщит со своим назойливым любопытством.

– И как вы… без неё? Общаетесь? Может, пишете друг другу письма… или созваниваетесь?

На лицо преподавательницы набежала тень.

– Это моя боль и мой страшный выбор… Дочь – мусульманка, она совершенно не говорит по-русски и совсем не помнит меня. Мы расстались, когда ей было полтора года. Сейчас ей уже двенадцать. Мне нельзя с ней связываться ни письменно, ни по телефону. Такая вот плата за свободу… Я никогда не смогу вернуться в Египет, потому что нахожусь в чёрном списке – муженёк постарался. Даже если меня пропустят на границе, я сразу же загремлю в тамошнюю тюрьму.

– Как же вы не возненавидели танцы после такого? – тихо задала Рита свой последний вопрос, понимая, что теперь-то точно пора заткнуться.

– Танцы тут ни при чём, – устало выдохнула Диана Валерьевна. – Это чистое искусство. Волшебство без всяких примесей личных проблем.

Разговор явно дался ей нелегко – преподавательница даже визуально как будто постарела, сгорбилась, углы рта беспомощно опустились вниз…

– Простите, – опомнилась Рита и, поддавшись внезапному порыву, вдруг бросилась к Диане Валерьевне и крепко-крепко обняла её. Она не видела, что та часто-часто заморгала, пытаясь скрыть непрошенные слёзы…

Уже позже, в начале двухтысячных, беллиданс вошёл в повальную моду и стремительно распространился по городам России, как и предсказывала Диана Валерьевна. Во многом этот успех был обязан показанному по телевизору бразильскому сериалу «Клон». Именно тогда девушки стали рисовать стрелки «как у Жади» и воображать себя восточными красавицамии. Они ходили на занятия танцем живота, с упоением осваивая «тряску», «волну», «восьмёрку» и прочие элементы. Но всё это началось лишь несколько лет спустя… А до той поры индустрия арабского танца вела практически подвальное существование. Рита была счастлива, что стоит буквально у истоков. Однако она и предположить не могла, что в будущем станет таким же профессионалом, как и её великолепная учительница, а в чём-то даже и превзойдёт её…

После окончания школы, поступив в институт культуры и переехав в Питер, Рита постепенно потеряла связь с Дианой Валерьевной. В ту пору сотовые телефоны ещё не были доступны нищим иногородним студентам – даже родной бабушке она не могла звонить слишком часто, приходилось бегать на переговорный пункт. Приехав домой на каникулы после первой сессии, Рита сразу же помчалась в студию – но оказалось, что помещение уже несколько месяцев сдаётся каким-то сектантам. Поколебавшись, она направилась к преподавательнице домой, но дверь ей никто не открыл. Впрочем, Риту это не сильно удивило. Очевидно, Диана Валерьевна на выезде. Вероятно, очередной корпоратив. А может, она вообще в другом городе на конкурсе…

И только потом, через общую знакомую, до неё дошло ужасное известие. Дианы Валерьевны больше не было в живых, она погибла дикой и страшной смертью.

Это случилось из-за конфликта с клиентом, каким-то авторитетом из «братков». Судачили разное, но никто доподлинно не мог ручаться за достоверность сведений. Однако картина в целом выглядела примерно так: танцовщица отказалась уединиться с заказчиком после выступления. Он не воспринял отказ всерьёз и попытался её облапать, за что тут же получил заслуженную пощёчину – в вопросах самоуважения Диана Валерьевна была категорична и скора на расправу. Её убили люди, работающие на этого авторитета: сначала пустили «по кругу», а изнасиловав, завезли куда-то в лес и выкинули из машины.

Тело её нашли только два месяца спустя.

Часть 2

…Мир хороший, девочка, только для взрослых, он красивый, девочка, хоть и грубит. Ты старайся, девочка девяностых, младшая сестрёнка моих обид… …Ты играй, Господи, в шахматы и нарды Ты вози, Господи, на печи Емелю, не давай мне Господи, того, что мне надо, дай мне только Господи, понять, что имею (Аля Кудряшева)

– Ты как? – Ася пытливо всматривалась в бледное лицо подруги детства. Да уж, выглядит неважнецки, краше в гроб кладут: чёрные круги вокруг глаз, как у панды, обветренные сухие губы, щёки ввалились… Однако Рита выдавила из себя слабую улыбку и даже попыталась пошутить:

– Ну… по сравнению с Бубликовым – неплохо.

– Прости, – смутилась Ася и крепко стиснула её ладонь. – Понимаю, что вопрос идиотский…

– Да ладно тебе, – Рита отвела взгляд. – Я тоже понимаю, как трудно в подобных ситуациях подобрать нужные слова. Все ведь по-разному свою боль переживают: кто-то специально ищет сочувствия, а кто-то наоборот – бежит от чужой жалости, как от чумы… Знаешь, не очень хочется напрягать чужих людей личными проблемами. Да мне и самой пока тяжело это обсуждать.

Ася погладила её по волосам, убирая упавшие на лицо пряди.

– Если тяжело – можем не обсуждать. Как скажешь.

– Ну, что ты… – Рита покачала головой. – Вы с Нелькой – единственные, кому я об этом рассказала. Мои самые близкие, самые родные. Даже бабушка не знает. Не хочу её тревожить – у неё и так то сердце, то давление… Так что это моя боль. Она никого, по большому счёту, не касается.

– Нелька не смогла приехать, – Ася виновато улыбнулась. – У неё сейчас в колледже самая горячая пора, зачёты принимает. Но обещала вырваться к тебе на каникулах, после Нового года.

Рита прикрыла глаза. Новый год… Чёрт бы его побрал. От того, что несчастье произошло с ней именно в период предпраздничной суматохи, оно воспринималось куда больнее и острее. Невыносимо было наблюдать за чужими сияющими лицами, за украшенными ёлками в коридорах больницы, за иллюминацией на улице, которую она видела через окно палаты, даже не вставая с кровати. А ещё невыносимее были звонки, sms и сообщения в соцсетях от бывших сокурсниц, учениц и коллег – сплошь поздравления с наступающим и пожелания чудес, счастья, «сбычи мечт» и прочих житейских радостей. И ведь нельзя было игнорировать эти послания – приходилось, стиснув зубы и глотая слёзы, вежливо благодарить и сыпать дежурными пожеланиями…

– Отключи телефон, – посоветовала Ася серьёзно. – Мало ли, может, ты уехала куда-то на праздники. Ты вовсе не обязана рассыпаться ни перед кем в ответных любезностях.

С соседней койки, кряхтя, поднялась молодая женщина с огромным животом и, переваливаясь уточкой, направилась к выходу. Ася с Ритой проводили её глазами. Затем Ася бросила на подругу быстрый внимательный взгляд и отметила, как та смотрела на этот круглый беременный живот – алчно, с тоской, с лютой завистью.

«Какой же это идиотизм, – сердито подумала Ася, – когда в одной палате лежат и роженицы, и абортированные, и потерявшие детей…»

– Так глупо, – словно прочитав её мысли, заметила Рита, – что аборты делают прямо здесь. Мне по жизни, в общем-то, всегда было наплевать, кто и как распоряжается своим телом и своим потомством, это их дело. Но… хоть бы их в каком-то другом месте резали, что ли. А то с одной стороны – вереница пузатеньких будущих мамочек, с другой – мы, бедолаги, после выкидышей или замерших беременностей, и тут же – нарядная хихикающая очередь на аборт!

– Ну уж… прямо-таки нарядная, – пробормотала Ася в замешательстве.

– Клянусь тебе! Они там все при макияже-маникюре, с уложенными в парикмахерской причёсками, – с жаром воскликнула Рита. – На аборт – как на праздник! Самое абсурдное, что даже на двери операционной наклеен цветной Дед Мороз. Для поддержания боевого настроя, что ли? «Кто был хорошей девочкой – тот получит от доброго дедушки подарок…»

Ритин запал внезапно иссяк, и она откинулась на подушку. Ася обеспокоенно пощупала её лоб – нет ли температуры.

– Тут нормально кормят? – спросила она подругу. – Скажи, что тебе можно есть, я куплю и вечером принесу. У меня поезд только ночью уходит. Чего бы тебе самой хотелось? Сладенького? Пирожных, фруктов? Наверное, лучше свежие витамины, да?

– Ничего не хочется, – отозвалась Рита, не открывая глаз. – Эта больничные стены обрыдли до невозможности. Скорее бы уж выписали…

– Ой! – спохватилась Ася. – Вот я идиотка, чуть не забыла!

Она зашуршала пакетами и выгрузила на тумбочку возле Ритиной кровати большой термос.

– Куриный суп! – торжественно продекламировала она, точно речь шла об омарах под соусом бешамель. – Надеюсь, горячий ещё. Вчера весь вечер специально для тебя готовила, а потом сразу на «Стрелу» – и в Питер! Да ты попробуй, попробуй… где тут у тебя ложка? В тумбочке? Язык проглотишь, я отвечаю!

Она действительно отыскала ложку и попыталась накормить Риту, как маленькую, аккуратно держа салфетку под её подбородком, чтобы ни одной капли не упало мимо, и после каждого глотка вытирая ей рот. Подруга растрогалась до слёз.

– Спасибо тебе, Аська, – прошептала она, не надеясь на голос. – Я этот твой суп никогда не забуду. И правда, очень вкусно…

– Тут ещё на обед осталось, – деловито сообщила Ася, завинчивая крышку термоса. – Обязательно поешь. А на ужин я тебе что-нибудь соображу, как и обещала…

– Что бы я без тебя делала, – с признательностью произнесла Рита. – Ещё накануне сдохнуть хотелось, тощища такая – хоть на стенку лезь. А ты приехала, и сразу полегчало. Правда…

– А что Олег? – осторожно спросила Ася. – Он тебя хотя бы навещает?

Ритины губы искривились в странной короткой усмешке.

– Ну, что ты. Как можно! Он же у нас – человек творческий. Ему отрицательные эмоции и вообще любые незапланированные волнения противопоказаны. А тут – больница, стресс, кровь, боль, страдание… пусть даже чужое. Нежная душа Олега такого просто не вынесет. А ну как вдохновение его покинет, разве мир сможет пережить такую утрату?

– Но это же… был… и его ребёнок тоже, – возразила Ася, опасаясь, что зря вновь вернулась к теме выкидыша.

– Олег его не хотел, – ровным голосом отозвалась Рита. – Точнее, ему всё равно, будут у нас дети или нет. Он сразу заявил мне открытым текстом, что все эти вопросы деторождения ему до лампочки.

Сама же Рита страстно мечтала о ребёнке, а именно – о дочке. Ещё даже до того, как вышла замуж. Любой психолог растолковал бы ей с умным видом, что просто не отболели толком её собственные детские душевные раны. Они всё ещё кровоточили, бередя сердце во сне и мучая наяву. Рита отдавала себе в этом отчёт, но всё равно грезила о собственном тёплом комочке счастья, который будет пахнуть молочком и сладко улыбаться ей крошечным беззубым ротиком… Рита знала, что никогда не повторит историю матери-кукушки. Нет, она будет любить свою малышку, бесконечно целовать её резвые розовые пяточки, и с шутливой нежностью прихватывать крошечные пальчики зубами, и завязывать яркие бантики, и водить в парк на карусели, и покупать мороженое, а позже – и учить танцевать…

– Рит, я, наверное, грубость скажу… – Асины глаза гневно блеснули. – Но какого хрена ты столько лет терпишь рядом с собой этого самовлюблённого напыщенного говнюка с печатью гениальности на челе?! Тем более, он ведь и блядун знатный, ты сама говорила…

Это было правдой. Олег стал изменять Рите едва ли не в первый год их семейной жизни. Когда он глупо попался с поличным, то объяснил свои кобелиные замашки всё той же творческой натурой, которой необходимы свежие острые ощущения, всплески эйфории и регулярная подпитка красотой. Красоты одной-единственной женщины – собственной жены – видимо, было ему совершенно недостаточно.

Рита поначалу пребывала в диком раздрае, шоке и смятении. Ей стыдно было признаться в том, что муж от неё гуляет, и очень долго никто не подозревал о том, что у них в семье нелады. Ася с Нелькой были свято уверены, что у их подруги – образцово-показательная пара, пусть даже с лысым потрёпанным перестарком. Ведь Рита говорила о нём не иначе, как с благоговейным придыханием – талант! умница! гений! один на миллион!

Талант, впрочем, и впрямь имелся. Но это не мешало Олегу быть мелким человеком с подленьким и гаденьким характером. Не говоря уж о том, что как муж – а именно как супруг, как спутник жизни – он и вовсе никуда не годился.

Рита долго не могла оправиться от потрясения после первой измены. Она с упорством мазохиста бесконечно прокручивала в голове воображаемую картинку – муж с другой женщиной… Мысленно она засмотрела эту сцену до дыр, как плёнку кинофильма. Сначала было больно даже физически. Рите казалось, что её режут прямо по сердцу.

Однако после второй, третьей… десятой измены воображаемая картинка потеряла яркость. Поблёкла. Стёрласть острота восприятия. Пожалуй, Рита наблюдала теперь за действом отстранённо – и впрям как зритель в кинозале, случайно забредший на не слишком-то интересный ему сеанс.

Ей казалось, что ребёнок мог стать той самой ниточкой, хрупким мостиком, который вновь соединил бы их с Олегом. Однако случившаяся с ней беда подтвердила, что муж никогда не был – да уже и не станет – ей ни поддержкой, ни опорой… Все эти годы она в одиночку была впряжена в хомут их нелепого брака. Олег же… он просто бежал рядом. Налегке. Не принимая и не разделяя с ней ни её заботы, ни её тяжесть, ни её боль.

Рита облизнула пересохшие губы и подняла взгляд на Асю.

– Вот выпишусь из больницы, – сказала она решительно, – и сразу же подам на развод.

АСЯ

В сентябре девяносто седьмого сбылась Асина заветная мечта.

Она побывала на шоу американского мага Дэвида Копперфильда. Самого Копперфильда!

Ася любила его со всем безумием, на которое только способна фанатка. Подруги искренне недоумевали: Ася ли это? Роковая красотка, разбившая в свои семнадцать лет как минимум полсотни сердец, сама всегда бывшая для всех кумиром – вдруг впала в зависимость от образа из телевизора?!

Ася и сама не могла толком объяснить – ни себе, ни тем более другим – что с ней случилось, отчего её так торкнуло. Когда она впервые увидела на экране эти бездонные карие глаза, породистый нос, шапку чёрных кудрей и белозубую широкую улыбку – у неё в буквальном смысле закружилась голова и ослабли колени, хотя она всегда смеялась над подобными заезженными словесными оборотами в художественной литературе. Маг показался ей таким прекрасным, что она даже засомневалась, существует ли он в реальности. Весь Дэвид был – само совершененство, от кончиков нервных длинных пальцев до растянутого мешковатого свитера, в котором он выполнял свои знаменитые полёты. Его мягкий голос обволакивал, а взгляд, казалось, проникал прямо в душу и понимал о тебе всё до самого донышка – даже тайное и сокровенное. Впору было цитировать незабвенную Анфису из «Девчат»: я всё думала, врут люди про настоящую любовь, сказочку красивую сочинили, а теперь вижу – есть она, любовь эта!..

Цикл передач с шоу «Магия Дэвида Копперфильда», который показывали по российскому телевидению, Ася записала на видеокассету и регулярно пересматривала. Она тряслась над этой записью, как царь Кощей над златом, больше всего опасаясь, что видак может зажевать плёнку. В конце концов отец взял кассету на работу и сделал для дочки копию.

Когда Дэвид, преодолев закон земного притяжения, под щемящую нежную мелодию взмывал над сценой и принимался парить в воздухе, у Аси щипало в носу от подступивших слёз. Это было… невероятно, божественно, непередаваемо!

– Сверхпрочные тросы, – посмеивалась начитанная Нелька.

– А моя бабушка думает, что у него под свитером – пропеллер, – вступала Рита, и подруги начинали весело хохотать. Ася готова была поубивать их за то, что своим ржачем они опошляют и принижают труд этого удивительно талантливого человека.

Конечно же, она не могла не знать о «романе века» – отношениях Копперфильда с топ-моделью Клаудией Шиффер. Ни одна публикация о Дэвиде в СМИ не обходилась без упоминания его прекрасной подружки. Но, хотя фальшивые романы ради самопиара тогда ещё не стали привычно-повсеместным явлением в шоу-бизнесе, Ася не верила в эту историю любви ни капли.

– Ты просто ревнуешь, – беззлобно подкалывала её Рита.

– Было бы к кому, – фыркала Ася. – Он даже не слишком старается выглядеть влюблённым, находясь с ней рядом, хотя она так и тает в улыбочках. Вообще не понимаю, почему все так восхищаются этой Клавой… Тоже мне, нашли красотку. Я, к примеру, гораздо ярче, симпатичнее и моложе, – традиционно без излишнего жеманства и напускной скромности заявляла она.

Поэтому, когда в прессу просочились сплетни о том, что Дэвид с Клаудией просто заключили долгосрочный взаимовыгодный контракт, удивлены и шокированы были практически все – кроме Аси.

– Я же говорила! – невозмутимо пожимала плечами она. – Шиффер всего лишь служила ему эскортом. Они даже не спали вместе! К тому же, я слышала, что его родители категорически против Клаудии, а Дэвид, как послушный еврейский сын, не может их огорчить.

– Но зачем ему это надо? – недоумевали подружки. – В конце концов, нашёл бы себе реальную невесту и женился по-настоящему, безо всяких контрактов… Не мальчик, в самом деле.

Для Аси же всё было очевидно.

– С таким-то бешеным графиком работы? Какая жена, что вы! Да и не возраст это для мужчины-американца, у них там свои меры и понятия. К тому же, это часть его имиджа. Каждая женщина, которая приходит на шоу Дэвида, должна мечтать о нём, представляя своим прекрасным принцем…

– Совсем, как ты, – хихикала Рита. Но Ася не обижалась.

– Да, как я, а что в этом плохого? Ему просто не повезло, что я живу не в США и мы с ним не можем встретиться. Но, честное слово, девочки, вот мамой клянусь – стану известной журналисткой и поеду в Америку, чтобы сделать с ним эксклюзивное интервью. Хотите, поспорим?

Рита с Нелькой не собирались спорить – зная упрямство и целеустремлённость Аси, они даже не сомневались, что она осуществит задуманное.

Шанс увидеть кумира вживую представился Асе гораздо раньше, чем она сделалась известной журналисткой – в тот самый год, когда она окончила школу и стала первокурсницей журфака МГУ в знаменитом жёлтом здании с белыми колоннами на Моховой улице. Поступила, кстати, слёту – имея за плечами и золотую медаль, и колоссальный опыт в редакции, пусть даже на внештатной работе.

В конце лета по Москве всюду запестрели афиши с анонсами предстоящего шоу Копперфильда под названием «Сны и кошмары». Ася не верила своим глазам: гора сама шла к Магомету!

Визит всемирно известного мага приурочили к восьмисотпятидесятилетнему юбилею столицы. Он должен был стать своеобразной вишенкой на торте пышных многодневных празднеств. Первый концерт назначили на седьмое сентября; всего же в Кремлёвском дворце планировалось четыре представления – шутка ли! Однако организаторы просчитались: людей, жаждущих чуда, оказалось гораздо, гораздо больше! В итоге пришлось договариваться о дополнительном, пятом концерте, на что Дэвид с радостью согласился. Билеты, несмотря на их запредельную дороговизну, разлетались мгновенно. Перекупщики отлично заработали на тех шоу, загоняя билеты на балкон за сотню долларов и даже дороже.

У Аси имелись кое-какие свои сбережения, заработанные журналистским трудом, так что билет на один концерт она вполне могла себе позволить. Однако ей было этого мало. Недостаточно просто сидеть в зрительном зале и любоваться кумиром издали, в бинокль. Асе хотелось, ни много ни мало, прорваться за кулисы и лично побеседовать с иллюзионистом. Увидеть вблизи эту невероятную улыбку и гипнотические глаза…

– Дохлый номер, – покачала головой Рита, когда подруга поделилась планами с ней и Нелькой. – Да кто тебя к нему подпустит ближе, чем на сто метров?

– А если тебе попробовать аккредитоваться, как журналистке? – нерешительно посоветовала Нелька.

– Я думала об этом, – вздохнула Ася. – Список аккредитованных там будет едва ли не больше количества зрителей в зале. Я просто затеряюсь в этой толпе со своими жалкими корочками внештатника…

– Значит, нужно попасть не просто в толпу СМИ, а конкретно в ту её часть, которая будет допущена «к телу», – Нелька пожала плечами. – Наверняка на телевидении будут делать репортажи о событии… А у тебя отец в Останкино работает – вот тебе и ниточка, за которую можно попытаться дёрнуть.

Ася хлопнула себя по лбу и с благодарностью посмотрела на Нельку – а башка-то у неё, оказывается, варит.

– Точно! Как я могла забыть об этом. Понятно, что телевизионщиков охотнее будут подпускать к звезде, чем писак… Сегодня же поговорю с папой.

Осуществить задуманное оказалось не так-то просто, но Ася взялась за дело с присущим ей энтузиазмом. Первым делом, конечно же, она обратилась к отцу. Он слегка остудил её пыл, заявив, что люди от их канала, разумеется, будут встречаться с Дэвидом, но со съёмочной командой он лично не знаком.

– Папочка, пожалуйста! – взмолилась Ася. – Раздобудь мне телефон репортёра или хотя бы оператора, который будет снимать этот сюжет…

– Да на кой они тебе сдались? – недоумевал отец. – Думаешь, это так просто – напроситься за компанию на интервью к мировой звезде? Учти, я просить за тебя не стану, это какой-то детский сад, – строго заключил он.

– Ты мне, главное, номер достань, а дальше я сама разберусь! – настаивала Ася. Брови отца подозрительно изогнулись.

– Что ты задумала?

– Не бойся, ничего противозаконного, – успокоила дочь. На чело родителя набежала морщинка сомнения, но Ася не дала ей там задержаться, ловко усыпив папину бдительность.

Ей, конечно же, пришлось переспать с немолодым, плешивым и полноватым репортёром, который был ответственен за данный видеосюжет.

Это был единственный способ, который реально мог помочь ей прорваться к Дэвиду, и Ася не преминула им воспользоваться. Разумеется, она никому не рассказала об этом, даже подругам – не потому, что ей было как-то особенно стыдно и противно, а лишь по причине того, что сей незначительный эпизод, по её мнению, вообще не заслуживал внимания. Всего лишь средство на пути к достижению такой заветной, такой желанной и такой вожделенной цели…

Приезд Копперфильда вызвал у москвичей не только позитивно-восторженные эмоции. Кое-кто, напротив, яро протестовал против его визита. Особо отличились религиозные фанатики, разгуливающие по городу с плакатами «Уберите колдуна из столицы!» и выкрикивающие лозунги, составленные наполовину на русском, наполовину на английском языках, причём из английских слов самым часто встречающимся было «fuck». Они уверяли, что все фокусы иллюзиониста – и не трюки вовсе, а самая настоящая чёрная магия.

– Стадо дебилов, – закатывала глаза Ася. Сама мысль о том, что кто-то может не приходить в священный трепет от очаровательного Дэвида, вызывала у неё недоумение.

Собственно, у репортёра, с которым она вынуждена была лечь в постель, тоже не было бурных восторгов по поводу личности мага. Он просто выполнял свою работу, но, если бы ему предоставили выбор, то он предпочёл бы провести вечер не на концерте Копперфильда, а с пивом у телевизора за просмотром футбольного матча.

В эфир должен был пойти десятиминутный сюжет о визите суперзвезды в столицу. Из них ровно половина отводилась на демонстрацию самых знаменитых его трюков, нарезанных из телепередач. Таким образом, на весь разговор с Дэвидом оставалось около пяти минут.

– Твоя задача – просто стоять рядом с оператором, любоваться своим ненаглядным фокусником и не отсвечивать. Не лезь, ради бога, в кадр и не подавай голоса, иначе начальство меня угробит, – предупредил репортёр, вручая ей с трудом раздобытый аккредитационный бейдж.

– Может, я хотя бы помогу вам придумать интересные вопросы? – мрачно поинтересовалась Ася, страшно недовольная подобной перспективой.

Репортёр крайне невежливо заржал, оценив самоуверенность этой малолетки.

– Ты – поможешь – мне?! Дорогуша, я уже двадцать лет на телевидении работаю. Я – профессионал! А ты едва школу закончила…

Асю оскорбило, что её тычут носом в возраст, как нашкодившего котёнка – в сделанную им лужицу, но она сдержала эмоции. Главное для неё – это добраться до Дэвида, а там… в общем, на месте разберётся, сориентируется по ситуации.

Для того, чтобы прорваться в зал Кремлёвского дворца, зрителям требовалось приложить немало физических и моральных усилий. Плотные кордоны милиции, тотальный шмон, в ходе которого изымались плёнки из фотоаппаратов и тормозились на входе видеокамеры, а также проливной дождь мало способствовали оптимистическому настрою.

Работников СМИ охрана гоняла особенно сильно, с каким-то садистским удовлетворением перетряхивая их сумки и ощупывая карманы. К тому же, организаторы не озаботились тем, чтобы обеспечить аккредитованных журналистов местами, и те неприкаянно слонялись по залу, пытаясь приткнуться хоть в каком-нибудь уголке, пусть даже стоя. Ася только порадовалась про себя, что успела обзавестись обычным билетом – у неё, по крайней мере, была возможность спокойно сесть и наблюдать за представлением…

Начало шоу задерживалось почти на час, и Ася изгрызла себе все ногти от волнения, смешанного с нетерпением. Ей ужасно хотелось увидеть своего кумира, и в то же время она боялась разочарования – а вдруг все его фокусы вживую вовсе не произведут на неё такого же ошеломительного впечатления, как по телевизору?

Но вот, наконец, муки ожидания были вознаграждены – на сцене появился ОН. Зал взорвался аплодистментами.

Ася чуть не задохнулась от охватившего её благоговейного трепета. Дэвид выглядел точно таким же, как и на экране – одетый в белую рубашку и чёрные брюки, худощавый, смуглый, улыбчивый… о, эта невероятная улыбка, от которой сердце буквально таяло, будто сливочное масло в горячей манной каше!

Маг, по-видимому, пребывал в прекрасном расположении духа. Он радостно поздоровался с залом и что-то оживлённо залопотал. Ася с ужасом поняла, что не понимает практически ни слова, несмотря на приличный – как ей раньше казалось – уровень своего английского. К счастью, на шоу был приглашён переводчик-синхронист, но Ася почти его не слушала – настолько она погрузилась в обволакивающий тембр голоса заморского иллюзиониста.

Представление пролетело для неё в один миг. Несмотря на то, что все эти трюки и фокусы были, в общем-то, знакомы ей чуть ли не наизусть, происходящее на сцене действо «живьём» заворожило её до самого донышка души.

Напоследок Дэвид сделал то, ради чего и явилось на шоу большинство зрителей – он взлетел! Поднялся над сценой метров на шесть-семь, делая плавные движения руками, словно раздвигая толщу океанской воды… Зал ахнул в едином дружном порыве… и разразился бешеными овациями. Ася, изо всех сил хлопая в ладоши, чувствовала, что щекам её горячо и мокро – ну разумеется, разревелась от счастья как дура, а разве могло быть иначе, если она даже при просмотре видеозаписи каждый раз с трудом могла удержаться от слёз?!

Съёмка сюжета для телеканала должна была состояться в холле Кремлёвского дворца. За кулисы, на всякий случай, никого из журналистов не пригласили. Да и невозможно было туда прорваться через многочисленные кордоны охраны. Из уст в уста передавалась сплетня, что на время гастролей великого кудесника из дворца убрали весь обслуживающий персонал: не дай бог кто-нибудь хоть краешком глаза увидит секретное оборудование! Все ассистенты, осветители, работники сцены и даже уборщицы были из личной команды Дэвида.

Репортёры шли к Копперфильду потоком, как крестьяне-ходоки к Ильичу в Смольный. Охрана проявляла бдительность и никому не позволяла надолго задерживаться возле звезды, так что получился в буквальном смысле конвейер. Дэвид был заметно уставшим после выступления, поэтому организаторы мероприятия боялись чересчур его утомлять – тем более, на завтра у него было запланировано очередное выступление. Ася, стоя в живой очереди вместе с репортёром и оператором, издали жадно таращилась в сторону кумира и не верила, что скоро окажется рядом с ним.

Наконец, человек из команды мага дал отмашку их группе, сделав приглашающий жест. Ася вмиг похолодела и вытерла вспотевшие от страха ладони о свою мини-юбку. Как? Уже? Господи, она же совсем не готова… встретиться с ним лицом к лицу, прямо сейчас… ой, мамочки!!!

– Напоминаю: не отсвечивай, – процедил сквозь зубы репортёр, дёрнув её за руку. Он был взвинчен долгим ожиданием и раздражён, что столько времени пришлось потратить на заезжего еврейского американишку.

На подгибающихся ногах Ася заковыляла к мужчине своей мечты.

От пугающей реальности происходящего ей на нервной почве отказало зрение, и некоторое время она могла только слушать голос Дэвида, а вместо него самого видела только бесформенное расплывчатое пятно. Впрочем, муть перед глазами быстро рассеялась, и Ася увидела, что он стоит к ним вполоборота и о чём-то болтает со своим менеджером, негромко посмеиваясь и дружески похлопывая собеседника по плечу. Вблизи он оказался очень высоким, ещё более красивым и невероятно знакомым – действительно абсолютно таким же, как по телевизору, словно ожившая картинка! При появлении съёмочной команды Дэвид тут же подобрался, обернулся к ним и сделал милый извиняющийся жест рукой – мол, прошу покорнейше простить.

– Good evening![1] – радостно поздоровался он, улыбаясь такой счастливой улыбкой, словно мечтал об этой встрече годами.

Вернула ему приветствие одна только Ася – робким и трепещущим от почтения голоском. Ни репортёр, ни оператор не стали утруждать себя великосветскими экивоками. Они даже не улыбнулись.

– Кам ту бизнес, – с диким акцентом произнёс репортёр, что, вероятно, означало: «Приступим к делу».

– Вам нужен переводчик? – тут же вмешался отирающийся поблизости синхронист, но репортёр отмахнулся:

– Сами справимся.

Ася, конечно, опасалась, что вопросы для интервью, подготовленные этим зазнайкой, могут быть далеки от совершенства – ведь ему абсолютно не был интересен Копперфильд вместе со всеми своими фокусами. Однако она и подумать не могла, что всё окажется так плохо.

– Дэвид, нашим телезрителям интересно знать, – «приступил к делу» репортёр всё на том же ужасном ломаном английском, – в чём секрет твоих полётов?

Асе показалось, что она ослышалась. Что?! Вот так, на голубом глазу, попросить иллюзиониста раскрыть секрет главного трюка его жизни? Или это просто неудачный прикол?

Дэвид явно оторопел от подобной непосредственности и поначалу тоже принял вопрос за «разогревающую» шутку. Однако репортёр держал микрофон у его лица и смотрел выжидающе. Маг растерянно улыбнулся и с трогательной беспомощностью перевёл взгляд на Асю, словно ища у неё поддержки. Она поняла, что должна немедленно спасать и Дэвида, и репутацию канала. Пришлось действовать на свой страх и риск, поскольку пауза и так опасно затянулась…

– Ахаха! – призвав на помощь весь свой актёрский талант, как можно естественнее и заливистее захохотала Ася. – Ну конечно же, это была шутка! – объяснила она по-английски и с облегчением увидела, как проясняется лицо Дэвида, как сбегает с него тень озабоченного недоумения. Репортёр незаметно для окружающих, но грубо дёрнул её за локоть, пытаясь оттащить назад, однако, к Асиному удивлению, на помощь ей пришёл оператор. Вероятно, он отметил, насколько выше, чем у его сослуживца, уровень Асиного английского. Да и то, что магу явно приятнее было общество этой милой девушки, чем общество репортёра, казалось совершенно очевидным. Пусть продолжает, показал он коллеге одними глазами, и перевёл камеру на Асю.

– В детстве вы мечтали о многих вещах, – бойко затараторила она (уж чью-чью, а биографию Дэвида Копперфильда знала назубок). – О снеге, о полётах… и всё это вы осуществили. Не горько ли это – жить с ощущением, что все ваши заветные мечты уже сбылись? Не ощущаете ли пустоту от того, что больше некуда стремиться?

– Мои мечты сбылись, – подтвердил он с улыбкой, – но теперь я посвящаю свою жизнь тому, что дарю мечту другим людям. Заставляю их поверить в сказку. Это и есть счастье. Это и есть чудо… А стремиться мне есть куда, я по-прежнему полон идей, планов и проектов.

– А именно?..

– Ну, например, хочу открыть по всей стране сеть магических ресторанов. Этакие островки волшебства посреди шумных мегаполисов.

– В чём же магия подобного ресторана? Он работает без официантов, а заказы у посетителей принимает голос из мрака? – пошутила Ася. – Или выбранные блюда сами материализуются на столе из воздуха?

Дэвид по-мальчишески расхохотался:

– Это прекрасная, действительно прекрасная идея, юная леди! Пожалуй, я возьму вас в компаньонки…

Ася чуть не лопнула от счастья в ту же секунду – получить подобный комплимент от самого Копперфильда! Но огромным усилием воли она взяла себя в руки и продолжила допрос.

Беседа затягивалась, давно вырвавшись из рамок установленного для всех журналистов временного лимита. Организаторы несколько раз выразительно закатывали глаза и косились на часы, но менеджер Копперфильда не вмешивался в оживлённый разговор, так что никто не осмеливался прервать диалог американской знаменитости и простой русской девчонки.

Асю несло. Она сыпала вопросами о его домашней библиотеке с редчайшими старинными экземплярами книг по магии; о его писательских амбициях – Дэвид пытался сочинять фантастические романы; о помощи инвалидам, для которых он разработал специальную программу для развития ловкости рук… Она фонтанировала остротами, заставляя его от души смеяться, и поднимала такие темы, от которых он всерьёз задумывался и, отвечая, подбирал очень хорошие и искренние слова…

Ася опомнилась первой. «Теперь мне точно конец!» – мелькнуло в её голове, когда она зацепила мимолётным взглядом перекошенное от злобы лицо плешивого репортёришки. В принципе, она могла его понять. Он тоже подневольная птичка, и ему затем придётся оправдываться за Асины выкрутасы перед своим руководством. Как он будет растолковывать начальству, кто она и что, откуда вообще здесь взялась? Хотя Ася была уверена, что придумает какое-нибудь более-менее логичное и разумное объяснение. Допустим, репортёр может сказать, что все вопросы для интервью были подготовлены им лично, просто… просто у него внезапно сел голос. А Ася нечаянно подвернулась под руку, ну и… тупо постояла в кадре на замене, зачитывая его собственный текст. Если этот самовлюблённый болван не совсем лишён мозгов, то он вынужден будет признать, что Асино вмешательство пошло им всем только на пользу. Такой крутой сюжет получился!

В любом случае, терять ей было уже нечего. И, решительно тряхнув завитыми золотистыми локонами, она достала из сумочки фотоаппарат.

Это была мыльница «Кодак», которую у неё едва не отобрали на входе. Удалось пронести фотик внутрь только лишь потому, что охранник демонстративно вытащил оттуда плёнку и вышвырнул её в мусорное ведро.

– Снимать во время шоу запрещается! – строго пояснил он Асе. Та очень натурально изобразила, что дико расстроена. Охранник купился на её горе и даже не додумался проверить, нет ли у девушки в сумочке предусмотрительно заныканной запасной плёнки. А она, разумеется, была!

Ася извлекла плёнку из потайного внутреннего кармашка и вставила в аппарат. И тут же поняла, что вся бравада, которую она демонстрировала во время интервью, слетела вмиг.

– Не откажетесь сфотографироваться со мной? – робко обратилась она к Дэвиду, и краска смущения залила её прелестное лицо. Ася вновь почувствовала себя глупенькой влюблённой фанаточкой, которой до одури хочется заполучить совместную фотку с кумиром. Знаменитая уверенность в себе совершенно её оставила.

– Ноу фото! – предупредительно вскричал кто-то из русских организаторов, заметив её манипуляции. Но Дэвид широко улыбнулся и сделал успокаивающий жест рукою:

– It`s okay, I want to take a picture with this beautiful young lady.[2]

Ася неловко топталась на месте, на пионерском расстоянии от Дэвида, и не осмеливалась подойти ближе для совместного снимка. Тогда он сам шагнул к Асе, положил руку ей на талию, приобнял и деликатно прижал к себе. Если бы можно было умереть в этот самый момент – Ася, не раздумывая, согласилась бы, ибо именно в тот миг она, как пишут в любовных романах, достигла вершины блаженства. Голова у неё кружилась от чудесного запаха какого-то ненавязчивого, но явно дорогого парфюма; колени мелко дрожали, и вообще весь её боевой настрой и запал как рукой сняло, словно это не она так раскрепощённо общалась с иллюзионистом каких-то несколько минут назад.

– Будьте так любезны, сделайте пару кадров, – попросила она репортёра, протягивая ему свою мыльницу. Тот скривился, будто жевал дольку лимона, но фотоаппарат взял.

Ася мечтала, чтобы эти секунды тянулись как можно дольше. Она даже забыла, что нужно позировать – просто наслаждалась обществом Дэвида, его теплом, его близостью…

– Smile please![3] – весело подсказал американский менеджер.

Она плохо соображала, что от неё требуется. Тогда Дэвид, наклонившись к Асиному лицу, приблизил свои губы вплотную к её уху, отчего его густые волосы пощекотали ей щёку, и тихо сказал:

– Say cheese…[4]

Вернувшись домой, Ася первым же делом достала фотоаппарат и тупо отщёлкала оставшиеся кадры в стену, чтобы плёнка поскорее закончилась. Теперь с чистой совестью можно было нести её в проявку – жаль, что только завтра, сегодня все фотолаборатории уже позакрывались… Вынув драгоценную катушечку, внутри которой было заключено самое прекрасное в жизни воспоминание, Ася на секунду прижала её к губам.

Ночь была бессонной. Ася не могла дождаться, когда же, наконец, наступит утро. Она лежала на кровати, даже не раздеваясь, и вновь и вновь смаковала чудесные мгновения. Взгляд Дэвида… его голос, улыбка и смех… и то прикосновение, когда они вместе фотографировались… совсем лёгкое, ненавязчивое объятие… и его губы, которые были близко-близко…

Её так и подмывало позвонить девчонкам и пригласить их к себе, чтобы поделиться распиравшим её счастьем. Но Ася решила приберечь сенсацию до утра. Сейчас всё равно уже поздно, а вот завтра она предъявит им не только рассказ, но и их совместные фотографии с Дэвидом Копперфильдом! То-то они обалдеют! Можно, кстати, даже приврать для красного словца, что Дэвид выпросил у неё телефончик…

Еле-еле дотерпев до рассвета, Ася торопливо приняла душ, запихнула себе в рот бутерброд «с маслой и сырой», как она говорила в детстве, и, прихлёбывая на ходу обжигающий чай, выскочила в прихожую, где схватилась за сапоги. Раньше всего – в восемь утра – открывалась фотолаборатория, которая находилась у чёрта на рогах. Придётся ехать туда на метро с двумя пересадками. Можно, конечно, проявить плёнку и где-нибудь поближе, возле дома, но тогда придётся ждать аж до десяти часов! На это Ася пойти не могла, промедление было подобно смерти.

– Куда ты, Аська? – крикнула ей вслед мама, только-только проснувшаяся и выползшая на кухню завтракать. – Время – семь, у тебя же пары в девять начинаются!

Но входная дверь уже хлопнула – а дочери и след простыл.

К фотолаборатории она подъехала аж за полчаса до открытия и потом нервно приплясывала перед входом, зябко ёжась от противно моросящего сентябрьского дождика (зонт, конечно же, впопыхах забыла). К восьми утра её нервы были натянуты как струна. Ася топталась на узком крылечке, переминалась с ноги на ногу, проклинала последними словами непунктуальность работников и уже готовилась психануть, начав выламывать дверь. Но к счастью, вскоре появился молоденький сотрудник лаборатории – один-единственный – и отпер замок, с некоторым изумлением покосившись на алчущую проявки Асю, которая рванула внутрь чуть ли не вперёд него самого.

Парнишка ещё не успел занять своё рабочее место, как Ася уже выложила ему на стол плёнку и с тревогой спросила:

– А когда фотографии будут напечатаны?

– Проявка – через час. Бесплатно, если печать тоже будете заказывать у нас. Фото напечатаем к завтрашнему утру, – отозвался лаборант, принимая плёнку и упаковывая её в специальный конвертик.

Ася чуть не взвыла.

– Только к завтрашнему утру?! А сегодня никак не получится? – взмолилась она. – Мне и нужно-то всего несколько кадров…

– Ну… – парнишка уставился на Асю изучающим взглядом и смягчился: то ли из-за её красоты, то ли из-за неподдельного отчаяния, которое явственно читалось на этом прелестном личике. – Если доплатите за срочность, то можно и сегодня. Через пару-тройку часов приходите, будет готово. Так какие именно кадры вам нужно отпечатать и в каком формате?..

Эти пару часов Ася просто бегала кругами вокруг здания, в котором располагалась фотолаборатория. Можно было, конечно, зайти в какое-нибудь кафе неподалёку, выпить кофе и почитать книжку в тепле… Но движение – единственное, что успокаивало Асю при сильном волнении. Да и всё равно ей не удалось бы сосредоточиться над книгой, мысли витали слишком далеко от чужих вымышленных страстей. Её даже не сильно беспокоил тот факт, что она прогуливает лекции в самом начале учебного года – да наплевать, наплевать!..

– Сожалею, девушка, – молодой лаборант качал головой и выглядел действительно очень огорчённым, – но напечатать фотографии не удалось. Ваша плёнка засвечена с самого начала, а затем идут какие-то странные кадры с ковром на стене…

Асе показалось, что она сейчас умрёт.

– Как засвечена? – жутким голосом переспросила она. Парнишка сочувственно развёл руками:

– В начале – несколько совершенно белых кадров. Очевидно, вы ненароком приоткрыли заднюю панель фотоаппарата и засветили первые снимки… Мне правда очень жаль, – добавил он, обеспокоенно наблюдая за тем, как переменилось её лицо. Словно ей только что сообщили о смерти любимого человека…

Ненароком приоткрыла?! Да Ася тряслась над этой плёнкой, как наседка-клуша над цыплятами!

– Может быть, это какая-то ошибка? – изо всех сил желая ей помочь, произнёс паренёк. – Вдруг вы нечаянно принесли засвеченную плёнку, а нужная осталась дома, и на ней все кадры в порядке?

Да Ася отдала бы всё на свете, чтобы это было действительно так. Но увы и ах – плёнка существовала только одна (если не считать той, что выбросил охранник в Кремлёвском дворце), и она была безнадёжно испорчена.

Тут вдруг её осенило – да ведь это дело рук поганого плешивого репортёришки! Он был ужасно обозлён тем фактом, что Ася перетянула на себя всю его славу. И хотя репортаж в итоге получился отменным, даже оператор показал ей большой палец и сказал, что ей нужно работать в их команде, в Останкино, тот мерзкий тип всё равно дулся всю дорогу до метро, подчёркнуто игнорируя Асю. Даже попрощался сквозь зубы. Ну конечно же, этот скот специально засветил плёнку, когда их фотографировал! Отомстил! Господи, уж лучше бы она попросила это сделать кого-то другого… Хотя бы улыбчивого менеджера Дэвида.

– Нет, – отозвалась она бесцветным голосом. – Никакой ошибки. Спасибо…

Ей было стыдно признаваться девчонкам в том, что её кинули. Ася вообще не выносила выглядеть лузером. Пусть хотя бы в чужих глазах она – всегда на коне, вечная победительница. Поэтому Ася не стала рассказывать историю с засвеченной плёнкой. Зато уж в повествовании о том, как она брала интервью у Дэвида Копперфильда, она не поскупилась на красочные детали!

Разумеется, она записала на видео выпуск новостей, в котором показали её репортаж. И хотя сама Ася мелькнула в кадре всего пару раз – в основном была видна лишь её рука с микрофоном, и даже её голоса практически не было слышно, поскольку сверху наложили голос переводчика – эта запись грела ей душу, хоть немного восполняя ущерб от испорченной плёнки.

Рита с Нелькой традиционно завидовали и смотрели на Асю с восхищением. Есть ли в этом мире хоть что-то, чего она не может добиться? То, что ей не по зубам? Тем более, Ася преподнесла всё случившееся с ней в Кремлёвском дворце с триумфальным видом победительницы. Договорилась даже до того, что руководство канала затем чуть ли не в ногах у неё валялось, зазывая к себе работать на постоянной основе. И что Дэвид рассыпался в комплиментах и любезностях… Вот только фотосъёмка была категорически запрещена, сетовала Ася – и в общем-то, не грешила против истины.

Репортаж подруги засмотрели вместе с ней до дыр и нашли, что Дэвид просто лапочка, и что они с Асей неплохо смотрятся вместе.

– Но, всё-таки, он старый, – вздохнула шестнадцатилетняя Рита с выражением лица «Платон мне друг, но истина дороже». – Ему вот-вот стукнет сорок один год, это же кошмар! Никогда бы не смогла встречаться с мужчиной, который по возрасту годится мне в отцы, – убеждённо подытожила она.

РИТА

В июле 1998 года Рита с блеском поступила на кафедру хореографии питерского института культуры. А ровно через месяц, как гром среди ясного неба, грянул дефолт…

Конечно, Рите с бабушкой приходилось нелегко и раньше. Все эти годы после развала великой некогда страны они жили впроголодь. Особенно трудно стало после смерти дедушки – но ничего, сдюжили. Крутились-вертелись, трудились в поте лица, экономили и подрабатывали. Однако к девяносто седьмому стало казаться, что жизнь потихоньку налаживается, что «лучшее, конечно, впереди». Да и Рита начала зарабатывать вполне приличные деньги за выступления с Дианой Валерьевной – ей даже удалось скопить кое-какую сумму на своё будущее обучение. Они с бабушкой хранили эти скромные сбережения в серванте, в пустой фарфоровой супнице, гордясь тем, что не доверились мошенникам типа «МММ», чьи финансовые махинации несколько лет назад потрясли всю страну. Они считали себя крайне прозорливыми и предусмотрительными, поэтому август девяносто восьмого показался им настоящим концом света. Истинным апокалипсисом…

– Что же теперь будет, Ритуля? – плакала бабушка, когда все их накопления превратились в пшик. Имеющихся денег не хватило бы даже на то, чтобы закупиться продуктами на неделю. Так… разок в магазин сходить, да на пустые прилавки полюбоваться. – Как будем жить? На что?!

Рита сдерживалась и не распускала нюни, однако и сама пребывала в смятении, попутно вслух бормоча какие-то неубедительные слова утешения старушке.

Счастливчиков, предчувствовавших обвал рубля и успевших заблаговременно обменять «деревянные» на «зелёные», среди их знакомых можно было пересчитать по пальцам одной руки. Все остальные оказались такими же нищими, как и они сами. Все сидели у разбитого корыта, выли и сосали лапу. Даже хлеб покупали теперь уже даже не половинками, а четвертинками. Да и то – чёрный…

Кто-то отчаянно пытался обменять жалкие оставшиеся гроши на доллары, опасаясь ещё большего падения рубля. В редких открытых обменниках в те августовские дни царила давка и вились бесконечные змеиные очереди…

Зарплату не платили никому и нигде. Даже в «Останкино». Ася жаловалась подруге, что родители продолжают ходить на работу лишь потому, что их там хотя бы кормят. Что касается научных работников вроде Нелькиных отца и матери, то они и вовсе стали никому не нужны.

И вновь их выручила столь ненавистная Рите фазенда.

Весь конец августа и начало сентября они с бабушкой провели на грядках за сбором урожая для последующей продажи и консервации. Рита запомнила этот период отдельными картинками: ягоды, фрукты и овощи… бесконечная стерилизация и закрутка… ряды пузатых стеклянных банок, выстроившихся на полу вдоль стен и накрытые полотенчиком…

Наконец, немного разогнувшись и с облегчением констатируя, что с голоду, вроде бы, они не помрут, бабушка спросила:

– А когда же ты в институт поедешь, Ритуля? Занятия уже две недели как начались.

– Ну какой институт, ба! – с досадой отмахнулась Рита, вытирая тыльной стороной ладони взмокший лоб. – Не до него теперь. И прекрати этот разговор. Я тебя сейчас тут одну не брошу, – раздражённо заключила она.

Рита, сама того не желая, рассердилась на бабушку за то, что та наступила ей на больную мозоль. Ведь учёба в Питере была её голубой мечтой…

В этот город она влюбилась с первого взгляда – и навсегда. Если Москва всегда казалась Рите неряшливой, аляповато разодетой и крикливой толстухой-купчихой, то Питер девяностых представлялся ей красавцем-аристократом, которого не портит даже некоторая неухоженность и запущенность облика.

Впервые она очутилась в городе на Неве благодаря всё той же Диане Валерьевне. В северной столице проходил конкурс «Танцы народов мира», и преподавательница уговорила девочку поучаствовать с сольным номером. Рита заняла тогда третье место среди юниоров, а конкуренция была неслабая. Ей пришлось состязаться и со знойными «бразильскими» танцорами, и с зажигательными «испанцами», и с развесёлыми «цыганами», и с дикими «африканцами», и с горячими «кавказцами», и даже с утончёнными «индийцами», но не это главное. Она была потрясена красотой Петербурга и очарована им навеки…

Как раз в то время на экраны вышел фильм Алексея Балабанова «Брат» и сразу же приобрёл статус культового. Образ Данилы Багрова, простого русского парня в сером свитере и с неизменным плеером, стал самой узнаваемой фигурой национального кинематографа. Фразы из фильма цитировал каждый второй. «Вот ты умный, немец… Скажи мне – мы зачем живём?» «Не брат ты мне, гнида черножопая!» «Скоро всей вашей Америке – кирдык». Рита с Нелькой бегали к Асе на девятый этаж и смотрели у неё видеокассету с «Братом» не менее пятнадцати раз, захваченные романтикой бандитизма и мрачноватой красотой петербургских улиц. Питер и сам был полноправным героем этого фильма… Ритиным подругам уже посчастливилось там побывать – Ася ездила со школьной экскурсией, а Нелька с родителями. Рита отчаянно завидовала им, но даже в самых смелых фантазиях не могла себе представить, что скоро и ей представится такая возможность.

…Она гуляла вдоль канала Грибоедова и по набережной реки Мойки, любовалась Медным всадником и Исаакиевским собором, застывала в благоговейном трепете перед Зимним… Это, бесспорно, был её город. Она поняла, что хочет здесь жить…

Мысль об учёбе в питерском институте культуры пришла ей в голову практически сразу, но Рита целый год трусливо гнала её прочь, убеждая себя в том, что, во-первых, сама на бюджетное отделение ни за что не поступит, а во-вторых, эту затею явно не одобрит бабушка. К чему внучке ехать аж в Петербург, если в Москве этих институтов… Поступай – не хочу! В родном городе жизнь всяко дешевле обойдётся, чем в чужом, неприветливом и практически незнакомом Питере, в котором, к тому же (если верить телевизионным новостям), царит разгул криминала.

Так и не признаваясь себе вслух в том, что это – не просто глупая детская «хотелка», а вполне серьёзные намерения, Рита поехала на вступительные экзамены. «Это же так, понарошку… – говорила она себе. – Просто хохмы ради. Да кто меня туда возьмёт, разбежалась! Всего лишь попробовать… прикольно ведь».

На творческих испытаниях нужно было продемонстрировать свои балетные навыки, а также русский народный танец. Если с первым заданием Рита кое-как справилась (сказалась детская мечта стать балериной), то со вторым вышел полный провал. Она, конечно, сымпровизировала какую-то невероятную стилизацию с притопами, прихлопами и вращениями (руки в боки, весёлый взвизг) … Но это была чистой воды самодеятельность.

– Довольно, довольно! – замахала на неё морщинистыми лапками одна из членов приёмной комиссии. – Деточка, вы где-нибудь занимались танцами профессионально?

– Студия восточного танца «Хабиби», – отрекомендовалась Рита. – Город Москва.

– Ясно… – дама многозначительно поджала сухой накрашенный лоскуток губ. – Ну, что я вам могу сказать… Если честно – техника отвратительная. Проще говоря, у вас её просто нет!

Рита опустила голову, изо всех силёнок уговаривая себя, что не больно-то и хотелось.

– Но пластика, пластика! – продолжала дама с воодушевлением. – Вы же гибкая, как лиана. Из вас можно вить верёвки – в прямом, а не переносном смысле. Такая пластика, такая врождённая грация – одна на тысячу! Деточка, вы чудо как талантливы. Добро пожаловать в следующий тур!

И ровно с этого момента вся Ритина затея перестала быть «просто шуткой». Она поняла, что дико, до одури, до зубовного скрежета хочет поступить!

Её приняли. Откладывать разговор с бабушкой (которая пребывала в счастливой уверенности, что внучка поехала в Питер просто погулять, отдохнуть, развеяться, отметить окончание школы) больше было нельзя. Настала пора признаваться. Рита вывалила старушке всё от начала до конца и замерла в ожидании головомойки.

Бабушка коротко всплакнула, но неожиданно не стала устраивать бурных сцен. «Это твоя жизнь, Ритуля, – сказала она ей, утирая слёзы платочком. – Почему ты должна чувствовать себя привязанной к моей юбке? Твой выбор, твоё право самой искать свою дорогу. Я не могу тебе помешать или остановить. Вон, мать твою старалась привязать к дому, к семье… а что вышло? Где эта кукушка теперь? И след её простыл…»

– …Я тебя сейчас тут одну не брошу! – сердито буркнула Рита, отворачиваясь. Но бабушка мягко взяла её лицо за подбородок и заставила взглянуть себе в глаза.

– Ты что это такое удумала, а? – спросила она строго. – Учёбу бросить, даже не начавши? Потерять целый год? Сиднем возле старухи сидеть? Да на кой ты мне тут нужна!

Рита вытаращила глаза, а бабушка продолжала:

– Чтобы завтра же и духу твоего здесь не было! Собери-ка вещи, возьми самое необходимое, вот ведь – не зря солений и варений накрутили, повезёшь с собой. В общежитии сама будешь кушать и соседок угостишь.

– Ба, да у меня даже и денег-то на билет нет, – призналась Рита, боясь полностью отдаться всплеснувшейся в груди сумасшедшей и радостной надежде.

– Уж на билет-то я тебе наскребу, – пообещала бабушка. – Вон, пойду к Семёновне в семнадцатую, она мне давно за огурчики отдать обещала. У неё сын из этих, «новых русских»… у неё деньжата всегда водятся.

– Спасибо, бабуленька-роднуленька!!! – и Рита кинулась к ней на шею.

Сразу на входе в студенческое общежитие в нос ударял резкий запах древних старушек и старой мебели. Даже на последнем курсе четыре года спустя, когда, казалось бы, давно пора привыкнуть к этом неповторимому «аромату», Рита, забегая в общагу, на несколько секунд впадала в оторопь.

Впрочем, это было лишь одним из многочисленных неудобств. Удручающая бедность обшарпанной общежитской обстановки снилась ей затем ночами много лет, даже когда учёба осталась лишь далёким воспоминанием.

Комната, которую пришлось делить с тремя другими девушками, продувалась насквозь всеми ветрами. Сквозняки гуляли по коридорам, из оконных щелей вечно тянуло, сколько ты их ни заклеивай, а горячая вода подавалась, похоже, по принципу «как бог на душу положит». За любовь к хмурому и пасмурному Питеру приходилось платить постоянными простудами и воспалениями – казённые грубые одеяла самых мрачных расцветок совершенно не спасали от холода.

Общая душевая была отдельным испытанием. Рита никогда в жизни не чувствовала себя настолько униженной, как при водных процедурах в общаге. Мыться приходилось буквально у всех на глазах – между условными кабинками не было даже перегородок, не то что дверей. Справа и слева от тебя – чужие голые намыленные тела, а перед тобой, на скамеечке – очередь из других страждущих. Рита дико смущалась, съёживалась, поворачивалась лицом к стене и торопливо тёрла себя мочалкой, стараясь побыстрее разделаться с этим процессом, который походил больше на надругательство над женским достоинством, чем на мытьё. Толстухи с вокального отделения украдкой поджимали животы и расправляли грудные клетки, явно комплексуя на фоне худощавых, с торчащими рёбрами, фигурок танцовщиц, с их ровными спинками и балетной осанкой.

Завидная фигура была вызвана не столько постоянным недоеданием, сколько требованием педагогов держать себя в форме. Хотя и голодали тоже, чего уж скрывать…

Выживали, как могли. Скидывались со стипендии чуть ли не целым курсом и дружно ехали на оптовый рынок, где покупали на всех мешок самой дешёвой картошки – мелкой, как фасоль. Затем варили её в мундире (у кого хватило бы терпения чистить эту мелочь?) и дружно уплетали с солью и маринованными огурчиками. Бабушкины деликатесы прославились на всю общагу: и огурцы с помидорами в сладковато-солёном рассоле, и острые баклажаны, и рыже-золотистая кабачковая икра, и нежнейшее, сладчайшее, как мёд, варенье… Про компоты, это нектар богов, не стоит даже и упоминать! Каждый норовил напроситься к девушкам в комнату на ужин – все знали, что за трапезой на стол непременно будет выставлена очередная драгоценная банка…

Рита не могла часто ездить домой, но бабушка передавала ей сумки с через знакомую проводницу, и девушка затем пёрла их с вокзала, обливаясь потом и то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух и дать хоть немного отдыха рукам, оттянутым тяжеленным стеклянным грузом.

– Эх… сюда бы сливочного маслица кусочек… или хотя бы маргарина, – мечтательно вздыхала Ритина верная подружка студенческих лет, Ниночка Малютина, уплетая исходящую паром картошку и закусывая хрустящей и сочной квашеной капусткой – разумеется, тоже продуктом бабушкиного производства.

– Хочешь нажрать жопу, как у Женуарии? – невозмутимо интересовался кто-нибудь из соседок, и все принимались дружно хохотать.

Напольные весы стояли практически в каждой комнате: студентки очень переживали перед еженедельными контрольными взвешиваниями в институте и худо-бедно старались контролировать массу тела самостоятельно.

«Стипухи», конечно, не хватало практически ни на что, кроме самых необходимых и простых продуктов питания. Но всё-таки Рита старалась учиться как можно лучше, чтобы получать повышенную стипендию. Она не могла позволить себе роскоши расслабиться и скатиться на четвёрки, не говоря уж о трояках.

На своё восемнадцатилетие Рита решила шикануть и отпраздновать в кафе, а не устраивать застолье в общаге, как это было принято у них. Настолько ей обрыдли эти стены и эта кричащая нищета, что она готова была спустить за один вечер все свои накопления за полгода.

Тот день рождения Рита запомнила на всю жизнь. И заказывали-то, в принципе, скромненько, не кутили – салат, горячее и по пирожному каждой приглашённой гостье («Калории, калории..» – вздыхали студентки, жадно облизывая десертные ложечки). Денег вполне хватало на то, чтобы оплатить банкет и даже оставить чаевые. Но алкоголь в том кафе оказался невозможно дорогим. Одна-единственная бутылка шампанского стоила больше всего именинного обеда в целом. У Риты потемнело в глазах, когда она увидела выставленный счёт.

Заметив, как она спала с лица, преданная Ниночка наклонилась к её уху и шёпотом, чтобы не позорить подругу перед официантами, вопросила:

– Сколько тебе не хватает?

Рита озвучила страшную цифру, ещё раз ужаснувшись про себя и не представляя, как будет теперь выкручиваться.

– Мы с Веркой смотаемся в общагу за деньгами, – поднимаясь, деловито сообщила Ниночка. – А вы сидите здесь и ждите.

– Как будто у нас есть выбор, – усмехнулась Рита невесело. – Без полной оплаты счёта нас отсюда всё равно не выпустят…

Работники кафе косились на поредевшую компанию девушек с подозрением, но выгонять не смели, тем более, что Рита с подружками старательно делали вид, что всё ещё едят, сосредоточенно скребя столовыми приборами по пустым тарелкам.

Наконец, вернулась Ниночка. Ей удалось насобирать недостающую сумму по соседкам, и Рита с пылающими от стыда щеками наконец-то расплатилась.

Когда они покинули кафе, ни у одной из них не было в кошельке ни копейки. Рита не успела купить проездной в этом месяце, и потому им пришлось идти до общаги пешком. Целых три часа!!! Она была бесконечно признательна девчонкам, которые из-за неё не поехали на метро. Когда они, наконец, добрели до общежития, ноги у всех мелко тряслись и гудели от усталости. «Зато все нажранные калории сгорели!» – попыталась утешить их приунывшую компанию Верка-оптимистка.

До следующей стипендии они были вынуждены ещё больше урезать своё и без того скромное меню. В этот раз не было денег даже на «оптовую» картошку, хлеб и постное масло. Весь месяц девушки питались крупой, бабушкиными соленьями и так называемыми «пышками» из муки и воды, которые жарились на сковородке безо всякого масла…

В условиях вечной жёсткой экономии Рита почти не позволяла себе такой роскоши, как обеды в институтской столовой. Стоили они не бог весть как дорого, но всё же та скудная пища, которую девчата готовили на грязной, заляпанной жиром плите в закопчённой кухне общежития, обходилась во много раз дешевле.

Однако иногда Рита срывалась и неслась в столовку, чтобы в каком-то забытьи потратить половину стипендии и набить живот вкусной и сытной едой, так напоминающей ей о доме и о бабушкиной стряпне… Картофельное пюре, гречка с маслом («греча», как говорили в Питере), сосиски и даже так называемые «ножки Буша» – то есть, куриные окорочка… Чаще всего Рите-таки удавалось обуздать этот алчный порыв, и тогда она довольствовалась простым салатиком, стараясь заглушить постоянное чувство вакуума в желудке.

Однажды в столовке она долго торчала с подносом перед выставленными блюдами, такими аппетитными и манящими, и пялилась на них, отчаянно борясь с собой, но уже предчувствуя, что позорно проиграет в данном раунде. Надо было плюнуть на это транжирство и ехать в общагу, где её ждали традиционные соленья и картошка… Но как же одуряюще пахло в столовой домашним супом и жареными котлетками!

– Девушка, ну вы будете брать или нет? – стоящий за ней в очереди со своим подносом немолодой мужчина, похоже, потерял терпение. Рита вспыхнула. Было стрёмно, что она заставила его ждать, а ещё более стрёмно, что он мог заметить, каким голодным взглядом она смотрела на всю эту роскошную и калорийную еду.

– Нет. Не буду, – буркнула она и бросилась к кассе с подносом, на котором сиротливо стоял лишь стакан чая.

Она уселась за стол в самом углу столовой и постаралась убедить себя, что есть ей совсем-совсем не хочется. Вон и чай какой сладкий… крепкий… выпьешь стакан – и вроде как пообедала.

– Разрешите? – раздался рядом вежливый голос. Рита подняла глаза и увидела того самого мужика из очереди. Господи, и чего он к ней прицепился?

– Можно, я присяду? – не дождавшись от неё ответа, повторил непрошеный собеседник. Рита хмуро обвела взглядом столовую и обнаружила, что вокруг полным-полно свободных мест.

– Вы что, боитесь есть в одиночестве? – язвительно спросила она.

Вместо ответа он мягко улыбнулся и поставил перед ней поднос, заставленный едой. Чего там только не было!.. У Риты закружилась голова от этого кулинарного изобилия. И сосиски с макаронами, и гуляш с рисом, и салат из свежих огурцов и яиц со сметаной, и пара благоухающих сдобным духом булочек…

– Угощайтесь на здоровье.

– Да с какой стати? – растерялась она, мысленно пожирая все эти яства глазами.

– Мне показалось, что я смутил вас своим вопросом и вы убежали, так ничего и не выбрав, – пояснил он, усаживаясь на соседний стул с ней рядом.

– Мне… нельзя это. Я на диете! – выпалила Рита.

– Это видно, – отметив её ввалившиеся щёки и голодный блеск глаз, кивнул он. – Все студентки хореографического отделения вечно сидят на диете. И тем не менее, поешьте. Доставьте мне такое удовольствие.

– Чего ради я должна доставлять вам удовольствие? – уже не на шутку рассердилась Рита. – Я что, жрица любви?

Он рассмеялся, ничуть не обидевшись.

– Ну нет, любви у вас я пока не прошу… Пока, – подчеркнул он интонацией, весело и открыто рассматривая её ясными голубыми глазами.

– А вы нахал, однако, – смешалась Рита, глядя на него уже с любопытством. Он был не так уж стар, как показалось ей поначалу. Бритая голова была скорее его индивидуальны стилем. И ему это даже шло, отметила она. Этакий не слишком юный джентльмен, типаж Игоря Крутого…

– Вы меня совсем не знаете, – заметив, что Рита изучает его лицо, весело заключил он. – К сожалению, я не веду занятий у танцоров.

– А вы кто? – наконец, додумалась спросить она.

– Педагог по вокалу. Это по совместительству. А вообще-то, я композитор, музыкант и аранжировщик…

– Игорь Крутой? – развеселилась Рита.

– Олег Витальевич Уваров, – представился он церемонно.

– Маргарита Ивановна Кочеткова, – отозвалась она ему в тон.

– У вас чудесное имя, Маргарита.

– Я не привыкла, чтобы меня так называли, – призналась она. – Для всех я просто Рита.

– Это имя вам не очень идёт. У вас слишком яркая для него внешность. Вот Марго – это уже куда лучше.

– Марго? – Рита не сдержалась и фыркнула в стакан с чаем, отчего брызги полетели во все стороны и, вероятно, даже слегка попали на нового знакомого.

– Ой… простите… – сконфузилась она в очередной раз.

– Ничего страшного, – великодушно отозвался он и подвинул к ней поднос. – Так угощайтесь же, кушайте! Мне одному это всё равно не осилить.

– То есть это вы на двоих взяли? – спросила Рита, таращась на макароны с сосисками, и вдруг принялась безудержно хохотать.

– А в чём дело?

– Да вспомнила любимый анекдот всех студентов про две сосиски и шестнадцать вилок…

– Ну, сосиски действительно две. А вот съедите их вы одна. Я удовольствуюсь своим гуляшом. И право, бросьте эти глупые церемонии, а не то всё просто остынет.

Рита взяла вилку и принялась за еду, стараясь не встречаться взглядом со своим неожиданным новым знакомцем, как будто ехала в купе поезда. А вот он исподтишка посматривал на неё – она это чувствовала. Но это почему-то совсем не раздражало. Правда, Рита переживала, какое производит впечатление, и старалась откусывать крошечные кусочки, а затем пережёвывала их долго и тщательно, не раскрывая рта.

– Вы наелись, Марго? – спросил Олег Витальевич, окончательно утверждая за собой право называть её этим именем. Рита подумала, что это будет лишь малой платой за его доброту и щедрость, и потому не стала протестовать против такого обращения.

– Да, не то слово, как наелась! Не знаю, как вас и благодарить.

– А я знаю, – прищурился он лукаво. – Давайте завтра тоже пообедаем вместе.

– Нууу… – Рита растерялась. – Это довольно неожиданно, я должна подумать.

– Только не здесь, – торопливо сказал он. – В институте много лишних глаз и ушей. Давайте перекусим в каком-нибудь кафе…

– Ой, а у меня завтра занятия до половины четвёртого, – вспомнила Рита. – Поздновато для обеда.

– Хорошо, – торжественно сказал он. – Тогда это будет не обед, а ужин. Марго, я приглашаю вас в ресторан!

На свидание Риту собирали всей общагой. С миру по нитке – Золушке платье на бал! Ну, может, и не бал, а всего-навсего ресторан, но для девушек эти понятия были равноценными.

Верка притащила вечернее платье, которое обтянуло Ритину фигуру, как перчатка. Ниночка помогла соорудить шикарную причёску – один в один как у героини Джулии Робертс из «Красотки» во время визита в оперу! Наташка одолжила свои туфли, которые были малы Рите минимум на полразмера, но так изумительно смотрелись на ноге, что не обуть их было бы настоящим преступлением против женственности. Юлька дала кулон на золотой цепочке – изящную рубиновую капельку. В общем, Рита оказалась упакованной с головы до ног, как вышеупомянутая Золушка, и даже вернуться ей тоже полагалось к полуночи, как и сказочной героине. В тыкву, положим, никто бы не превратился, а вот входные двери общежития на ночь запирались строгими бабулями-вахтёршами, стучи-не стучи.

Олег Витальевич встретил её в условленном месте возле метро, сразу же засыпал комплиментами, галантно подал руку и предложил пройтись до ресторана пешком – дескать, вечер чудесный, так и располагает к прогулкам. Вот тут-то Рита и поняла, что красивые туфельки рискуют стать для неё орудием изощрённой пытки. Все её усилия были сведены к тому, чтобы не слишком ковылять или прихрамывать, поэтому она плохо слушала то, что с увлечением рассказывает ей спутник.

Когда они, наконец, добрели до ресторана и расположились за столиком, Рита с облегчением сбросила туфли и только тогда смогла с искренним вниманием взглянуть на своего кавалера. Тот продолжал воодушевлённо вещать о каком-то занимательном случае из собственной биографии, но поскольку начало истории Рита упустила, то ей оставалось только кивать, улыбаться и поддакивать. Впрочем, Олегу Витальевичу, похоже, и не требовалось другой реакции. И вообще, весь тот вечер говорил преимущественно он. Судя по всему, тема «себя любимого» была его коньком. Впрочем, Риту это не раздражало. Она с детства привыкла внимать длинным и захватывающим рассказам Аси, так что роль благодарной слушательницы ничуть не тяготила. К тому же, её новый знакомый и впрямь был удивительно талантливым и интереснейшим человеком!

Рассказывая о собственной звукозаписывающей студии, Олег Витальевич сыпал именами знаменитостей, с которыми был на короткой ноге. Рита слушала своего собеседника, восхищённо отрыв рот, словно и на него попадал отблеск звёздного сияния. Её больше не смущали ни его возраст, ни отсутствие волос. И даже настойчивые зазывания к себе в студию, где «можно будет послушать неплохие записи», не казались настырными или подозрительными. Хотя от предложения отправиться в студию сразу же после ресторана она отвертелась – ей просто изменили бы ноги.

– В другой раз, не сегодня… – смущённо пробормотала Рита.

По той же причине – тесные туфли – она оказалась и от его приглашения потанцевать.

– Ой, вы знаете, Олег Витальевич, за день в институте так напрыгаешься, что потом уже ничего не хочется! – сказала она, блаженно болтая босыми ногами под свисающей почти до пола скатертью.

Тогда он просто протянул через стол свою руку и многозначительно сжал её пальцы, давая понять, что она ему очень симпатична. И это было приятно. Рита даже почувствовала, как по телу побежали приятные покалывающие мурашечки…

До этого у неё уже случалось какое-то подобие недоромана с сокурсником Елисеем. Это был парнишка из очень приличной семьи; к тому же, они прекрасно смотрелись вместе – оба гибкие, черноволосые, смуглые. Их часто ставили вдвоём на танцевальные этюды. Они вовсю целовались по укромным углам института, а ещё он бесцеремонно щипал её за задницу во время парных танцев, но дальше этого дело так и не зашло. То ли запала не хватало, то ли для обоих это была всего лишь игра со скуки… А может, домашнему интеллигентному мальчику просто некуда было привести Риту – не к себе же домой, где в трёх комнатах, помимо него, обитали также родители-врачи, ехидная младшая сестра-гимназистка и старый полусумасшедший дед, бывший академик.

К тому же, Риту бесило его имя, на что он страшно обижался. «Королевич Елисей! – фыркала она в трагикомичном ужасе. – Представляешь, все твои будущие дети обречены стать Елисеевичами! А как тебя называть сокращённо, Лисёнком? Или Лесей?..»

Так что опыта интимного общения с противоположным полом у Риты практически не было. Ну, если не считать теоретических познаний, которых она нахваталась от общежитских подруг и, конечно же, от Аси: та, поступив в прошлом году на журфак, совсем слетела с катушек и крутила романы направо и налево, отчего бабки на лавочках у подъезда за глаза называли её «Аськой-шалавой». В глаза опасались, ибо острая на язык девчонка могла так отбрить в ответ, что у старух вмиг начиналась тахикардия.

С Олегом Витальевичем Рита переспала на четвёртом свидании. Прямо у него в студии, на старом продавленном диванчике. Рита старалась не думать о том, что диванчик используется по назначению не впервые – подумаешь, пустяки какие! Олег – не мальчик, а привлекательный зрелый мужчина; вполне логично, что у него были связи с женщинами.

Он несказанно удивился её неопытности.

– Ты девственница? Вот так сюрприз, вот так награда…

Рита сидела, неловко поджав коленки, конфузясь из-за своей неловкости и неискушённости. Он потянулся к ней и поцеловал.

– Спасибо за доверие, милая. Я польщён, что стал у тебя первым.

«Могло ли быть иначе? Ведь вы самый лучший, самый замечательный, самый талантливый!» – хотелось воскликнуть Рите, но она постеснялась. Она была уже, конечно, по уши влюблена в него и готова была всю жизнь провести на этом диванчике в студии – сидеть рядом безмолвной тенью и просто наблюдать за тем, как он работает…

Эта восторженная влюблённость сыграла с ней однажды злую шутку. Рита и Олег Витальевич практически не сталкивались в институтских коридорах, и занятий у их курса он не вёл. Поэтому, когда Рита внезапно увидела его, шедшего навстречу, то кинулась вперёд, сияя самой искренней и непосредственной наивной радостью.

– Здравствуйте! – выпалила она, улыбаясь до ушей и обласкивая его взглядом. Но он тут же осадил её, отсекая от себя вежливо-недоуменным взором и ледяным тоном.

– Здравствуйте, вы что-то хотели?

У Риты внутри всё оборвалось.

– Где здесь восьмая аудитория, не подскажете? – глупо спросила она, не придумав ничего получше.

– Вниз по лестнице, налево по коридору, – так же безразлично отозвался он, едва скользнув по ней равнодушным взглядом – мол, очередная студенточка, какие они все надоедливые, какие одинаковые, как наскучили…

Рита прорыдала в подушку всю ночь, стараясь при этом не потревожить девчонок, а на следующий день он позвонил на вахту общежития и пригласил девушку к себе в студию, как ни в чём не бывало.

– Не нужно афишировать наши отношения, дурочка, – сказал он нежно. – Я – преподаватель, ты – ученица, нас за личные отношения никто по головке не погладит. Это неэтично.

– Да почему? – вскинулась уязвлённая Рита. – Что в этом такого? Мне уже восемнадцать лет, вам даже по закону за меня ничего не грозит.

– Не надо, – мягко, но настойчиво повторил он. Рита не решилась спорить. Тем более, что рот ей тут же закрыли поцелуем и полностью обезоружили.

Учёба в институте поначалу давалась ей нелегко. Особенно профильные предметы. Риту действительно приняли на хореографическое отделение больше за природный талант – практически при полном отсутствии какой-либо практической базы, если не считать беллиданса, что само по себе было из ряда вон выходящим случаем. Ей пришлось буквально с нуля постигать все азы танцевального искусства. Никто не собирался давать ей поблажек, спрашивали со всех одинаково строго. Особенно гонял её – что называется, и в хвост, и в гриву – бессменный заведующий кафедрой Борис Брегвадзе. Рита так же сильно боялась его, как и боготворила.

Впрочем, боготворили Бориса Яковлевича все ученики и преподаватели – и разве могло быть иначе? Лауреат Госпремии СССР, народный артист, живая легенда российского балета, известный своими блестящими партиями в таких постановках, как «Дон Кихот», «Золушка», «Баядерка», «Легенда о любви», «Медный всадник», «Спартак», «Ромео и Джульетта»…

Собственно, именно благодаря ему и возникла в Советском Союзе более тридцати лет тому назад первая вузовская кафедра хореографии. Появился даже специальный термин «школа Брегвадзе», подразумевающий превосходную выучку танцоров, выпущенных с его факультета. Выпускники Бориса Яковлевича устраивались затем в Мариинку, Михайловский театр или даже в Москву. Сейчас преподавателю было уже за семьдесят, но он оставался стройным и подтянутым и вообще прекрасно выглядел: аккуратно подстриженные и зачёсанные назад белоснежные волосы, продолговатое лицо с крупным породистым носом и умными, какими-то «цепкими» глазами, будто бы ощупывающими мир сквозь стёкла очков…

Другие педагоги не церемонились со студентами, особенно со студентками – и кобылами могли обозвать, и ударить по сгорбленной спине или недотянутому колену. Про количество раздаваемых налево и направо поджопников не стоит даже упоминать… Однако самым страшным было не это, а молчаливое неодобрение Брегвадзе, его разочарованное лицо и поджатые губы. Никто из танцовщиц не метил в профессиональные балерины, однако именно к занятиям балетом все относились с повышенной ответственностью. Рита из кожи вон лезла, чтобы заслужить сдержанную похвалу Бориса Яковлевича. А уж если он был по-настоящему доволен, то лицо его расплывалось в счастливой улыбке, и он принимался сыпать шутками и остротами.

Помимо балетного искусства, они изучали современные, историко-бытовые, народные и дуэтные танцы, актёрское мастерство, музыкальную литературу и этикет, а также историю театра и хореографии. В первую очередь важны были успехи физического развития. На общеобразовательные предметы мало кто обращал внимание всерьёз.

После первого курса отсеялась чуть ли не половина – не все смогли выдержать постоянных нагрузок. Ежедневные практические занятия по пять часов, вечная борьба с лишним весом, а также чисто психологическое напряжение – жёсткая конкуренция за место под солнцем, то есть, за внимание и поощрение ведущих педагогов…

В этой конкуренции был определённый логический резон – она не позволяла расслабиться и запустить программу. Никому не улыбалось затем догонять остальных с языком на плече. Но по обе руки от здоровой конкуренции неизменно шествовали её верные сёстры – Ревность и Зависть. Эти сёстры-разлучницы могли рассорить насмерть даже лучших подруг. Студентки дотошно подсчитывали знаки внимания, которые им уделял тот или иной педагог, и дико злились, если кому-то этих знаков перепадало больше, если кого-то чаще хвалили. Рита изо всех сил старалась не смешивать дружбу с учёбой, но это не всегда ей удавалось, причём часто – даже не по её вине. Так, милая Ниночка Малютина рыдала в голос, когда за этюд Рите поставили «отлично», а ей самой – «хорошо», и потом некоторое время зло сплетничала у подруги за спиной.

А сколько комплексов наживали девушки за годы учёбы! Как-то преподавательница народного танца в сердцах сказала одной из студенток, что она жирная. Та в последствии довела себя до нервной анорексии, потому что совершенно перестала есть, загремела в больницу, а выписавшись, забрала документы из института.

Но, конечно, каждый из студентов знал, на что подписывается, поступая на хореографический факультет. Это был тяжёлый путь – не для всех, а для избранных. И даже для того, чтобы сойти с этого пути, требовалось невероятное мужество. Что уж говорить о тех, кто остался!..

Ко второму курсу стало полегче во всех смыслах – и физическом, и психологическом. Да и с вечным безденежьем как-то научились справляться, попривыкли, приспособились.

А Рите так и вовсе подфартило – узнав, что она занималась беллидансом, сокурсница попросила её давать уроки своей младшей сестрёнке, которая грезила восточными танцами. Сокурсница была из обеспеченной семьи (мать с отцом держали собственную палатку на одном из городских рынков, совместно ездили за товаром за границу), так что платили Рите пусть и не слишком много, но зато исправно. Сестрёнка затем произвела фурор на школьном вечере, где выступила с танцем живота, и потрясённые одноклассницы выпытали, у кого она берёт уроки беллиданса. Разумеется, многим тут же захотелось повторить успех! Учениц у Риты прибавилось, но она не жаловалась – с готовностью занималась со всеми желающими, хотя в ту пору, кажется, почти совсем перестала спать.

Роман с Олегом Витальевичем тоже развивался как по накатанной – он вовсю посвящал Рите стихи и песни, называя своей Музой, а в конце третьего курса сделал девушке предложение. Ритиному счастью не было границ! Скрывать свои отношения у них больше не было смысла – тем более, что Олег Витальевич ушёл из института, где платили копейки, полностью посвятив себя творческой работе в студии, а также частным заказам – его периодически приглашали поиграть на саксофоне в ресторане. Рита, и сама прошедшая неплохую школу ресторанных выступлений, не видела в этом ничего зазорного, а только горячо поддерживала.

Свадьбу гуляли в Питере. Со стороны Риты гостями были бабушка, Ася с новым парнем, Нелька и три подружки-сокурсницы. Олег пригласил своих коллег – музыкантов и певцов, действительно довольно знаменитых, так что эту свадьбу по праву можно было считать крутой и звёздной.

Бабушка безостановочно плакала – то ли от счастья за внучку, то ли от шока при виде немолодого молодого. За все годы знакомства Олег так и не сподобился приехать в Москву, чтобы лично встретиться с единственной родственницей своей невесты – ограничивался краткими беседами и приветами по телефону. Формально, конечно, бабушка была не единственной роднёй, но Ритина мама традиционно пропадала неизвестно где и неизвестно с кем, так что понятия не имела об изменениях, которые происходили в жизни дочери.

Новый Асин парень выглядел явным бандитом. Красивый, наглый, самоуверенный и бесстрашный – он поигрывал пистолетом чуть ли не у всех на виду, а также практически непрерывно общался по сотовому телефону, решая какие-то срочно-важные вопросы со своими «братьями». Ася следила за его действиями снисходительно-лениво – очевидно, уже привыкла, а вот он сам был явно увлечён всерьёз: не спускал сильной мускулистой руки с её плеча, то и дело любовно поглаживая девушку по затылку, как кошку.

– Однако, я не знал, что у тебя такая красивая подруга! – с удовольствием наблюдая за Асей, прокомментировал Олег. Рита промолчала, стараясь не заострять на этом внимания. А что тут можно было сказать? Красивая, да. Она с детства в курсе… Но, впрочем, это было единственным не то чтобы неприятным – скорее, просто досадным воспоминанием со свадьбы. В остальном же, всё прошло чудесно!

А спустя месяц Рита была благополучно выпущена из института, имея на руках диплом руководителя любительских хореографических коллективов.

НЕЛЬКА

Два класса, два мучительных года, оставшихся до окончания школы, тянулись для Нельки бесконечно долго. Она чувствовала себя страшно одинокой. Поступившую на журфак Асю они с Ритой практически потеряли из виду – та пропадала со своими студенческими друзьями в новой компании, и даже ночевать домой являлась не каждый день. Рита же, занятая танцевальными выступлениями на частных вечеринках, тоже не могла часто уделять внимание подруге. А спустя год упорхнула и она, поступив аж в Питер…

Нелька волокла груз учёбы в школе машинально, без всякого энтузиазма, к великому неудовольствию бабушки. Четвёрки всё чаще мелькали среди её оценок, и при таком темпе не то что золотая, даже серебряная медаль ей не светила. А это уже ставило под угрозу Нелькино будущее поступление в университет, ведь только у медалистов была возможность миновать мясорубку вступительных экзаменов и попасть в ВУЗ по облегчённой схеме – по результатам собеседования.

Весь Нелькин класс горячо обсуждал предстоящий выпускной был – спорам и безумным идеям не видно было конца и края. «А давайте придём на выпускной не с родителями, а со своими вторыми половинками!» – расхрабрившись, выпалила одна из Нелькиных одноклассниц. У их классной руководительницы, дамы предпенсионного возраста, от шока едва не свалились с носа очки – она и помыслить не могла, что большинство девочек уже состоит в серьёзных отношениях с парнями. К счастью, никто не поддержал это предложение. Нельке и предъявить-то в качестве своей половинки было некого – даже понарошку. Ну, кто согласился бы сыграть для неё эту роль?..

Тех, кто предлагал попросту накрыть столы в школьном актовом зале и отпраздновать среди знакомых стен, с родителями и учителями, подняли на смех: они что, детсадовцы?! Нет, всё должно быть «по-взрослому», дорого-богато. Кто-то настаивал на аренде теплохода, кто-то зазывал в ресторан с караоке, кто-то мечтал о выпускном на турбазе… Фасоны выпускных платьев обговаривались с благоговейным трепетом: девчонки в фантазиях видели себя чуть ли не на красной дорожке кинопремии «Оскар».

Нелька была страшно далека от всей этой суеты. Она вообще стала какой-то вялой и равнодушной к внешним раздражителям, всё время хотела спать и чувствовала постоянные головокружения. По этому поводу был даже созван небольшой семейный совет.

– Девочка взрослеет, – предположил Нелькин дедушка.

– Она просто ужасно избаловалась, – резко высказалась бабушка. Однако мама всё-таки потащила Нельку к врачу. Тот сказал, что это всё гормоны, авитаминоз и низкий гемоглобин, выписал кучу лекарств и специальную диету, но легче всё равно не стало.

Экзамены и выпускной бал прошли для неё как в тумане. Нелька буквально на собственной шкуре прочувствовала крылатое выражение «мы чужие на этом празднике жизни». Ничто её не интересовало, не волновало, не увлекало и не радовало. Единственное – она скучала по подругам, но они были от неё слишком далеки… и слишком далеко.

Медаль ей всё-таки вручили. Серебряную, правда, но и это было огромным достижением. Откровенно говоря, на экзаменах ей просто повезло – всё время попадались самые лёгкие билеты. Несмотря на то, что готовилась Нелька спустя рукава, дурой она всё-таки не была, и потому смогла достойно ответить на все вопросы экзаменаторов. Бабушка ликовала – теперь у внучки появился реальный шанс поступить в университет! Она метила в государственный педагогический, и у Нельки даже не было желания и сил спорить. Кого здесь интересовало её мнение?

А уж когда она всё-таки поступила в желанный универ на специальность «филология и иностранные языки», домочадцы устроили ей настоящий семейный праздник. С богато накрытым столом, тортом, подарками… словно у Нельки был день рождения.

Она взирала на всю эту суету вокруг с безразличием, чуть окрашенным в оттенок лёгкого недоумения: из-за чего столько шума? зачем? ну, поступила… Как будто от этого в её жизни хоть что-нибудь изменится.

Стояла тёплая золотая осень девяносто девятого.

Став первокурсницей, Нелька и в самом деле практически не ощутила произошедших в её жизни перемен. Её точно так же сопровождали до места учёбы – немыслимо было представить себе, чтобы девочка одна добиралась на другой конец Москвы на общественном транспорте! Точно так же Нельку не отпускали на студенческие дискотеки и вечеринки. Точно так же возражали против её поздних прогулок и самостоятельных походов куда-либо, пусть даже просто в кино.

Бабушка к тому времени почти обездвижела – сломала шейку бедра и уселась в инвалидное кресло. Характер её от этого, разумеется, лучше не стал. Но она не собиралась отдавать бразды правления в чужие руки и по по-прежнему командовала парадом. Все домашние невольно съёживались под тяжестью её пронзительного злобного взгляда, вечно всем и всеми недовольного. Даже дедушка перестал, как прежде, сиднем сидеть дома, читая классику – теперь он то и дело сбегал на улицу, чтобы подышать и прогуляться. Иногда подобные прогулки затягивались на несколько часов, и мама, смеясь, шутила, что свёкор, должно быть, завёл себе молоденькую подружку.

Но она не смеялась бы так беззаботно, если бы знала правду. Однажды Нелька забежала к Ритиной бабушке, чтобы узнать – нет ли от подруги новостей и когда она в последний раз звонила. Каково же было её удивление, когда она застукала в Ритиной квартире собственного деда, который сидел за столом на кухне, как у себя дома, и гонял чаи с подружкиной бабушкой!

При виде Нельки дедушка страшно смутился.

– Да вот… зашёл по-соседски, – объяснил он неловко, избегая встречаться взглядом с внучкой.

Впрочем, Нелькины равнодушие и пофигизм достигли такой степени, что она даже не стала зацикливаться и надолго удерживать в памяти эту историю. И уж конечно, никому об этом не рассказала, предпочитая оставить свои выводы при себе же.

Той осенью из армии вернулся Дима.

Нелька не следила специально за его судьбой, но, поскольку они были соседями, отдельные слухи так или иначе до неё долетали. Родители Димы были очень огорчены, что у сына всё пошло кувырком после школы – в институт он не поступил, да, похоже, не особо-то и стремился; вернулся из армии ещё более потерянным и каким-то неприкаянным, словно никак не мог найти себе подходящее место в жизни. Бабки шушукались, что во всём виновата Аська-шалава – во дворе ни для кого не было секретом, что они с Димой встречались, а затем, буквально ни с того ни с сего, Ася его бросила. «Крутила-крутила парню яйца два года, да так и не дала!» – ржали знакомые пацаны.

Дима даже не стал повторять попыток покорить какой-нибудь вуз. Устроился ночным охранником в ларёк, а днём просиживал штаны в сквере неподалёку от дома, распивая пиво, а иногда и покуривая травку с приятелями – такими же великовозрастными лоботрясами.

Всё те же вездесущие бабки судачили, что Дима крутит амуры с продавщицей из ларька – а иначе как объяснить факт, что, окончив смену, бабёнка, тем не менее, торчит на своём рабочем месте даже ночами? Разумеется, развлекается с молодым охранником на всю катушку. Но если всё остальное Нелька принимала на веру, то эту гнусную сплетню долго не обдумывала всерьёз. Видела она ту продавщицу! Ей уже за тридцать – ужас, ужас, это же настоящая старуха! Вечно с жутким дремучим начёсом и размалёванным, как у вокзальной проститутки, лицом, в вульгарных вызывающих шмотках. Чтобы Дима польстился на такое?..

Нелька наблюдала за ним издали, чаще всего из окна, стесняясь подойти во дворе у всех на виду или забежать к нему домой – просто по-дружески, по-соседcки. Нельзя сказать, что он продолжал как-то особо будоражить её сердце, но… Нелька не могла избавиться от щемящего чувства жалости и – почему-то – вины по отношению к Диме.

Однажды поздно вечером выяснилось, что в доме нет ни единой спички, и мама, недолго думая, послала Нельку в ближайший ларёк. Вообще-то он не работал круглосуточно, но все знали – стоит постучать в закрытое окошечко, и охранник обслужит вас вместо продавщицы, хоть и поворчит для проформы.

Нелька сбегала по лестнице со звонко колотящимся сердцем – почему-то разволновалась, представив, что сейчас увидит Диму и они смогут, наконец, нормально поговорить… Хотя о чём им разговаривать? Они не виделись несколько лет и, скорее всего, оба сильно изменились.

Ларёк был предсказуемо закрыт, но сквозь щели изнутри пробивался свет. Нелька постучала, и спустя несколько мгновений окно приоткрылось. На неё смотрел Дима. Димка Лосев, предмет её девчачьих грёз и наивных мечтаний…

– Привет, – поздоровалась она нерешительно. Он смотрел непонятным мутным взглядом, будто не узнавая. Спал, что ли, подумала она в смятении.

– Ты что-то хотела? – спросил он довольно бесцеремонно. Узнал? Или это была его обычная манера обращения с девушками – на «ты», чуть презрительно и грубовато?..

– Я… коробку спичек… – пискнула она, вмиг растеряв всю свою решительность и забыв те хорошие и важные слова, которые планировала ему сказать.

Он плюхнул спички на прилавок.

– И шоколадку. «Баунти»! – придумала Нелька, как можно ещё немного потянуть время.

– Райское наслаждение, – усмехнулся Дима, цитируя знаменитую рекламу шоколада, но с каким-то своим подтекстом. Похоже, он и в самом деле был пьян. Нельке стало горько, стыдно и неприятно…

Он достал шоколадный батончик и присовокупил к спичкам.

– Что-то ещё?

– Ещё… ещё… – мысли Нельки заметались. – Дим, а ты КВН любишь?

– Чего? – вытаращился он на неё в неподдельном изумлении. – В каком смысле?

– А пойдём двадцать седьмого со мной на полуфинал Высшей лиги? – выпалила она, умирая от собственной смелости.

Утром в универе сокурсница Светка Голомазова буквально навязала ей два пригласительных билета на игру. Оказывается, её старший брат занимался написанием шуток для одной из команд, участвующих в этом сезоне. Бесплатными билетами на игры он был обеспечен всегда, но обычно отдавал их сестрёнке. Однако в этот раз она никак не могла пойти, поскольку именно двадцать седьмого октября её парень отмечал день рождения.

По какой-то необъяснимой для Нельки причине Светка испытывала к ней симпатию. Вот и сейчас, разжившись двумя пригласительными, она первым делом предложила их не кому-нибудь, а именно Нельке.

– Сходи, будет круто! – пообещала она. – Сборная Питера против БГУ. Сильные команды, ты вообще-то КВН смотришь?

Вообще-то Нелька смотрела, и смотрела с большим увлечением. Правда, бабушка считала, что ничему светлому и полезному эта передача молодёжь не учит.

– От заявленной в названии находчивости не осталось и следа, – брюзжала она, – теперь на сцене всё больше кривляний, ужимок и прыжков.

Но Нелька всё равно тайком смотрела эфиры КВН у себя в комнате, чуть приглушив звук, благо бабушка теперь не могла свободно перемещаться по квартире и не была вхожа в спальню внучки.

– Сколько я тебе должна? – пробормотала Нелька в замешательстве, но Голомазова благородно махнула рукой:

– Пригласительные раздаются бесплатно. Я же не спекулянтка, чтобы на этом ещё и зарабатывать!

– Куда-куда пойдём? – Дима всё ещё не мог толком врубиться в ситуацию. – На КВН? Ты меня приглашаешь, что ли?

– Дииим, кто там? – капризно раздалось за его спиной. Он обернулся, и Нелька разглядела позади него ту самую тридцатилетнюю тётку-продавщицу. Судя по всему, Нелька прервала их романтический ужин: на расстеленной газете лежали несколько вяленых рыбин, упаковка чипсов и сушёные кольца кальмара, а также возвышалась «полторашка» пива. Так значит, подумала Нелька, опешив, всё это правда. Все эти грязные сплетни…

Тётка с откровенным любопытством рассматривала Нелькино лицо за окошечком, а затем перевела взгляд на Диму и протянула:

– А это кто вообще такая?

– Да так, – обидно махнул рукой он. Язык его немного заплетался. – Втюрилась в меня ещё в детстве, вот и бегает теперь за мной, как приклеенная…

Тётка визгливо и довольно расхохоталась, полностью удовлетворённая таким ответом. Нелька же почувствовала, что уничтожена. Не разбирая дороги и ничего не видя перед собой, она бросилась бежать – подальше от этого проклятого ларька.

Он догнал её уже у самого подъезда. Схватил за плечо, остановил, тяжело дыша. Нелька тоже едва переводила дыхание – и от обиды, и от быстрого бега. Всё-таки, спортивная подготовка у неё всегда была ни к чёрту…

– Чего тебе? – выкрикнула она враждебно. Он примиряюще протянул ей руку:

– Вот… шоколад со спичками ты же забыла.

Нелька, стараясь не показать, как глубоко уязвлена и пристыжена его словами, сказанными в ларьке, полезла за кошельком, но он отмахнулся:

– Оставь эти мелочи. За мой счёт.

– Да с какой стати? – возмутилась Нелька. – Кто я тебе, чтобы ты за меня расплачивался?

– Ну прости, прости… – он покаянно опустил голову. – Ну, глупость ляпнул, согласен. Глупость и подлость. Но я правда не со зла. Меньше всего на свете хотел тебя обидеть. Просто я дурак. И пошутил тоже по-идиотски. Извини…

– Извиняю, – кивнула Нелька, лишь бы он поскорее отвязался. Смотреть ему в глаза по-прежнему было стыдно. – Иди, возвращайся к своей… даме. Она ждёт.

Но Дима почему-то стоял на месте и не спешил уходить.

– Так что ты что там говорила? – с интересом спросил наконец он. – КВН?..

Дома Нельке пришлось наврать, что она идёт на игру с однокурсницами. К тому же, она строго-настрого запретила родителям её провожать.

– Да меня все девчонки засмеют! – вопила она в сильнейшем возмущении. – Не надо меня позорить, мам, пап, ну имейте совесть! Мне семнадцать лет, а не семь!!!

Пусть со скрипом, но её всё-таки отпустили. Возможно, свою роль сыграло ещё и то, что Нелька впервые за долгое время выглядела по-настоящему оживлённой. Она так давно ничему искренне не радовалась и не проявляла интереса… Это и подкупило родителей. Даже привычный, как мир, бубнёж бабушки никто не принял всерьёз.

Игры Высшей лиги проходили в Московском дворце молодёжи. Это был период расцвета КВН, его золотое время. Но всё равно мало кто мог предположить, что все эти весёлые и находчивые ребята станут спустя несколько лет мега-звёздами кино и телевидения. Именно в те годы на сцену МДМ выходили такие кавээнщики, как Михаил Галустян, Александр Ревва, Гарик Мартиросян, Сергей Светлаков, Вадим Галыгин, Гарик Харламов, Дмитрий Хрусталёв и Виктор Васильев…

Дима, поначалу державшийся немного отстранённо, если не сказать – настороженно, на игре незаметно отошёл и расслабился. Он громко смеялся особо удачным шуткам, аплодировал и свистел. Нелька тоже была захвачена действом, происходящим на сцене. Она с восхищением взирала на членов жюри, среди которых были такие знаменитости, как Леонид Ярмольник, Константин Эрнст и Иван Демидов, а также на живую легенду КВН – Александра Васильевича Маслякова. Что касается команд-участниц, то ребята были просто прелесть. Молодые, задорные, симпатичные и искромётные. Нелька и сама не заметила, как начала визжать и топать ногами в особо классных или острых моментах игры, совершенно раскрепостившись и не думая больше, как она выглядит со стороны. Тем более, все болельщики вели себя точно так же.

Дима особенно впечатлился номером про подпольный концерт Боба Марли, показанным питерской командой, а Нелька хохотала над хором геев-сварщиков в исполнении белорусов.

Когда в итоге команда БГУ не добрала баллов до финала (всего-то ноль целых, восемь десятых!), проиграв сборной Петербурга, у Нельки предательски защипало в носу. Дима, который болел за Питер, всё же посматривал на неё сочувственно и даже легонько пожал Нелькину ладонь в знак поддержки. И тут случилось чудо! Александр Масляков, явно сам расстроенный итогами игры, на минуточку ввёл так называемое «президентское правление» и позволил команде БГУ тоже участвовать в финале. Ух, что тогда началось! Зал вопил, орал и стонал от восторга. Нелька счастливо взвизгнула и сама не поняла, как очутилась у Димы в объятиях. Впрочем, все вокруг них тоже обнимались – не только зрители, но и команды на сцене, так что выглядело это вполне логично и естественно…

Наконец, Нелька опомнилась. Смутилась. Отпрянула от Димы. И всё оставшееся до конца игры время, пока звучали последние слова ведущего и играл традиционный, завершающий каждую игру гимн КВН, сидела с пылающими щеками, отвернувшись от своего спутника. Он благородно сделал вид, что ничего из ряда вон выходящего не произошло, и вёл себя, как ни в чём не бывало.

Пока они ждали своей очереди в гардеробе, Нелька без умолку болтала об игре. Глаза её горели, щёки разрумянились – давненько она не испытывала такого радостного энтузиазма.

– А давай подойдём к служебному входу? – внезапно предложила она, расхрабрившись.

– Зачем? – улыбаясь Нелькиному воодушевлению, поинтересовался Дима и помог ей надеть курточку.

– Ну… интересно же на них всех посмотреть… На ребят! Какие они в жизни?

Он неопределённо хмыкнул, но пойти к служебке согласился.

Разумеется, не они одни оказались такими умными. Возле служебного входа уже волновалось море фанаток, состоящее преимущественно из девушек-старшеклассниц и студенток.

– Думаешь, в этой давке мы хоть что-нибудь увидим? – засмеялся Дима, глядя на Нелькино обескураженное лицо.

– Нельсон!!! – услышала вдруг она и обомлела, моментально узнав голос.

Это была Ася.

Нелька не увидела, а почувствовала, как вмиг напрягся рядом с ней Дима, как повеяло от него ледяным холодом.

Она приближалась к ним, продираясь сквозь толпу, весело и беззаботно улыбаясь, спеша поскорее заключить Нельку в дружеские объятия.

– О, Димочка, и ты здесь… – вскользь заметила Ася, совершенно спокойная и невозмутимая. – Какими судьбами? Ты же, вроде, служишь?

– Отслужил… – буркнул он, багрово краснея.

– А вы тоже на игре были? – продолжала болтать она, словно не чувствуя густого, разлившегося в воздухе напряжения.

– Да, мне знакомая дала пригласительные… – выдавила из себя Нелька. – А ты?

– А я тут жду… – она назвала имя известного кавээнщика, игрока одной из команд «вышки». – Вот, кстати, и он! – Ася указала в сторону распахнувшейся двери служебки.

Девчонки-фанатки кинулись к нему с фотоаппаратами и листочками для автографов. Ася благосклонно наблюдала за ними издали и пережидала, пока молодой человек освободится. Завидев Асю, он просиял и кинулся к ней.

– Асенька!..

Они обменялись поцелуем.

Всё ясно, констатировала Нелька про себя. Очередной поклонник, павший жертвой Асиных колдовских чар…

– Знакомься, – защебетала Ася, – это моя подруга детства Неля. Мы с ней знакомы, наверное, уже лет пятнадцать, с ума сойти! А это… – она заколебалась, размышляя, как бы половчее представить Диму, – это её кавалер.

Нелька готова была провалиться сквозь землю, а Дима мрачно молчал.

– Ну, а этот молодой человек… – Ася повела ладошкой в сторону своего спутника, – наверное, не нуждается в представлениях?

Нелька неопределённо крякнула, что должно было означать: «Как же, как же! слыхали…» Дима же продолжал молчать и смотреть в сторону. Похоже, Асин спутник уловил флюиды враждебности, исходящие от него, потому что внезапно заторопился.

– Детка, нам надо спешить, – сказал он Асе, – там все ждут, столы накрыты… – и потянул её за собой по направлению к служебке. Ася обернулась к Нельке и сделала извиняющийся жест, давая понять, что ей пора уходить. Кавээнщик спохватился:

– Может, твои друзья хотят с нами на банкет?

– Нет!!! – хором выпалили Нелька и Дима.

– Ну, тогда счастливо, ребята. Приятно было познакомиться! – и они вдвоём скрылись за дверью служебного входа.

– Ты… знала, что она тут будет? – запинаясь, выговорил Дима. – Ты нарочно меня сюда притащила, чтобы сделать больно?

– Нет! – вскинулась Нелька, потрясённая, что он мог подумать о ней такое. – Господи, нет!!! Дим, я понятия не имела, правда! Мы с Аськой сейчас очень редко видимся. Я даже не знала, что у неё парень в КВН играет…

– Ладно, забыли, – он ссутулился и сунул руки в карманы. – Ну что, поехали домой?

Всю дорогу в метро они провели молча, не перекинувшись друг с другом и словечком.

Так же молча Дима довёл Нельку до её подъезда. Они остановились.

– И что теперь? – спросил он с нехорошей усмешкой. – По правилам хорошего тона, сейчас мне положено тебя поцеловать, чтобы осчастливить? Или лучше уж сразу трахнуть, чтобы наверняка?

Нелька отшатнулась.

– Да пошёл ты… – в сердцах выговорила она. – Придурок! Я хотела только, чтобы ты немного развеялся. Плевать мне на то, будешь ты меня целовать или нет. Вернее, не так – я совсем не хочу твоих вонючих поцелуев! Или ты вообразил себе, что я всё ещё мечтаю о тебе, как о прекрасном принце? Да ты мне и даром не нужен! Тоже мне, сокровище…

Она повернулась, чтобы уйти, но он схватил её за руку.

– Ну прости… Ещё раз – прости, – глухо произнёс он. – Сколько я тебе всего обидного наговорил за эти дни… Сам не знаю, что со мной творится. Наверное, просто не ожидал… что прошлое вот так внезапно настигнет.

– Ты об Асе? – догадалась она. Он промолчал. Но это и так было очевидно. Нелька тихонько вздохнула.

– А Рита как? Я её тоже давно не видел, – вспомнил вдруг он. Нелька удивилась. Она не знала, что Димка даже помнит имя её второй подруги. А вот поди ж ты… Все ему были интересны, все важны… кроме Нельки.

– Рита в Питере. Учится в институте культуры на хореографа, – бесцветным голосом отозвалась она.

Каким-то внутренним чутьём догадавшись, что сейчас творится у неё в душе, он в сотый раз извинился.

– Прости, Нелечка. Ты – замечательная. Честное слово, ты самая лучшая, самая хорошая и самая добрая девчонка из всех, что я знал. Правда-правда. Просто…

– Я всё знаю, Дим, – перебила она. – Просто ты меня никогда не любил и не полюбишь. Но и я тебя давно уже не люблю. Честно. Могу даже поклясться…

– Зачем тогда – это всё? – неопределённо спросил он. Но Нелька поняла, что он имел в виду.

– Просто жалко тебя стало, – сказала она виновато.

– Не надо. Вот жалеть меня – не надо… – сказал он, как отрезал. А затем повернулся и быстро ушёл.

После той истории Нелька снова потеряла Диму из виду на годы. Нет, он не переехал, просто их пути больше не пересекались – ни преднамеренно, ни случайно. Она знала только, что из охранников он ушёл. А тот злополучный ларёк Нелька теперь обходила десятой дорогой даже днём. Не было сил смотреть на ехидную физиономию продавщицы, которая словно чувствовала своё непонятное превосходство над Нелькой, усмехаясь ей в прямо в глаза.

Годы учёбы в университете промчались быстро и бестолково. Светка Голомазова не оставляла попыток как-то расшевелить Нельку, втянуть её в студенческую и светскую жизнь. Та неизменно вежливо благодарила и отказывалась, особенно от приглашений на очередной КВН – о, тут она отмахивалась от пригласительных чуть ли не в священном ужасе. Почему-то больно было вспоминать об игре, на которой они побывали вместе с Димой. Даже эфир того самого полуфинала, что показали в записи пару недель спустя, Нелька смотреть не стала. «Кошка, которая гуляет сама по себе!» – в сердцах обронила как-то Голомазова об однокурснице, и с её лёгкой руки это прозвище потом закрепилось за Нелькой до окончания универа.

Действительно, молодёжные радости, самый кайф студенческих лет – ночные клубы, вечеринки, романы – всё это не представляло для Нельки никакого интереса. Дрыгаться на танцполе под «Ну где же ручки, ну где же ваши ручки?» и напиваться до «вертолётов» представлялось ей сомнительным удовольствием. Гораздо заманчивее казалась перспектива завалиться дома на диван с интересной книжкой, поставить рядом на столик чашку чая с лимоном, а в наушники врубить Земфиру.

Впрочем, училась она неплохо. На красный диплом не тянула, однако была на хорошем счету среди преподавателей – старательная, послушная, прилежная девочка, говорили они о ней. Не то что её ровесницы, у которых одни парни да гулянки на уме…

Нелька наивно полагала, что после получения диплома ничто больше не будет связывать её с бывшими однокурсниками, которые за пять лет совместного обучения так и не стали для неё близкими людьми. Однако не настолько просто было скрыться от вездесущей Голомазовой! Она позвонила Нельке спустя неделю после выпуска и поинтересовалась:

– Ты уже устроилась на работу?

– Нет… – откликнулась Нелька в замешательстве. – Как-то пока… не думала об этом.

– Ну, ещё бы, очень в твоём стиле, – расхохоталась Светка. – Наверняка планируешь пойти училкой в школу?

– А куда ещё? – уныло отозвалась Нелька.

– Я так и думала, – торжествующе заключила собеседница. – Ну, считай, что тебе повезло! Завидная должность плывёт тебе прямо в руки, и всё благодаря мне!

– А конкретнее? – Нельку уже начинало раздражать это хождение кругами вокруг дела.

– Преподаватель иностранных языков в гуманитарном колледже! Как тебе – звучит? – горделиво вопросила Светка.

– Колледж? – с сомнением переспросила Нелька. – Какая-нибудь очередная шарашкина контора?

После развала советской системы образования в стране начали массово появляться всевозможные учебные заведения, одно другого краше: гимназии, колледжи, лицеи, академии… Очень часто за громкими словами скрывалась внутренняя пустота, однако в те годы было модно хвастаться дипломами «Академии актёрского мастерства», «Колледжа искусств», «Школы бизнеса» и прочих вариаций на эту тему.

– Очень даже уважаемый и престижный колледж, – обиделась Голомазова. – Да за место тамошнего преподавателя люди друг другу глотки перегрызают!

– И кому же я должна буду перегрызть?

– В том-то и дело, что никому! Говорю ведь – несказанное везение! Эта должность досталась тебе буквально на блюдечке с голубой каёмочкой! Не надо, не благодари, – великодушно добавила она, хотя Нелька благодарить и не думала.

– Что ж ты сама не устраиваешься на эту работу? – спросила она с подозрением. – А ну, колись – где подвох?

– Балда ты, Кошка, – вздохнула Голомазова. – Я, можно сказать, эту должность у себя от сердца отрываю! И то лишь потому, что уже устроилась на другую работу…

– А куда?

– Переводчиком в одну крутую фирму. Заграничные командировки, контакты с иностранцами… – мечтательно произнесла Светка. – Сказка! Но я сразу вспомнила о тебе, когда получила приглашение в колледж. По-моему, это твоё!

– Мне надо подумать… – с сомнением протянула Нелька, не привыкшая вот так спонтанно решать собственную судьбу.

– Не смей! – испуганно вскричала Светка. – У тебя нет времени на размышления! Я уже за тебя поручилась! Если ты сегодня же не дашь ответ, место уплывёт от тебя к кому-нибудь более ушлому и хваткому! Сейчас же звони директору – скажешь, что ты от меня – и договаривайся о собеседовании как можно скорее!

– Я правда не знаю, – Нелька всё ещё колебалась, хотя уже готова была уступить такому напору.

– Чего тут думать? – искренне изумилась Светка. – Лучше работы ты всё равно не найдёшь. Школьной училкой, что ли? Это же такая каторга! Зарплата – кошкины слёзки. Зато нагрузка о-го-го! Ещё и классное руководство навьючат. Ты вообще умеешь контактировать с детьми, особенно с подростками? Да и младшие классы – удовольствие ниже среднего. Вытирать сопливые носы и лечить сбитые коленки? Разнимать драки? Утешать зарёванных девчонок, которых пацаны толкают и дёргают за косички? А тут – взрослые юноши и девушки, почти твои ровесники. Интеллигентные, из хороших семей…

Интеллигентные, взрослые юноши и девушки из хороших семей в итоге оказались хуже бандитов с большой дороги.

Нелька приступила к своим обязанностям в конце августа. Занятия в колледже, как и всюду в стране, начинались первого сентября, однако для педагогов учебный процесс стартовал несколько раньше. Необходимо было составить расписание лекций, обсудить график работы и прочие организационные моменты.

Утро её первого рабочего дня началось со скандала.

Директор собрал всех в своём кабинете на педсовет и траурным тоном сообщил, что несколько дней назад трагически погибла одна из их коллег, преподавательница истории.

– Обстоятельства смерти… выясняются, – добавил он, делая многозначительное лицо. Этого хватило, чтобы коллектив дружно ахнул.

– Опять?! – скорбно воскликнула какая-то толстая женщина в очках, сидевшая слева от Нельки.

– Да сколько можно уже… – выдохнула её соседка.

– А почерк тот же? – выкрикнул кто-то с галёрки. – Сначала – задушили, а потом…

– Тшшш!.. – зашикали со всех сторон. – Меньше трепите языком.

– Что происходит? – шёпотом осведомилась Нелька у толстой очкастой соседки. Та окинула её удивлённо-оценивающим взором.

– А вы, деточка, кто будете? – наконец спросила толстуха таким тоном, что стало ясно – она подозревала в Нельке одну из студенток или дочь кого-то из коллег, случайно затесавшуюся на педагогическое совещание «со взрослыми».

– Я ваш новый преподаватель английского и французского языков, – отрекомендовалась Нелька. – Сегодня на работу вышла.

– Ах! – толстуха обрадовалась, прямо-таки затрепетала от предвкушения того, что сейчас первой поделится с новенькой леденящими душу подробностями. – У нас же здесь, милая, маньяк завёлся.

– Где – здесь?

– Ну, в колледже!

– Что, прямо – тут? Среди нас? – ошарашенно уточнила Нелька. Соседка покачала головой:

– Ну, не буквально – среди нас… Хотя, знаете, следствие и этого не исключает… Но я имела в виду, что жертвами его становятся только педагоги нашего учебного заведения.

Некоторое время Нелька пыталась переварить услышанную информацию. Поверить в неё вот так, слёту, было довольно затруднительно. История смахивала на сюжет какого-то криминального триллера.

– И… давно это происходит? Сколько уже жертв?

– Шестеро, – округлив глаза от ужаса, прошептала толстуха. – Каждый год – один или два трупа. Он всех сначала душит, а потом насильничает. Уже с мёртвыми телами.

Нельке стало дурно. Она достала из сумки бутылку минералки и сделала большой глоток.

– Почему же все его жертвы – педагоги именно этого колледжа? – спросила она, когда её чуть отпустило. – Чем он отличается от других учебных заведений Москвы?

Соседка тяжело вздохнула.

– Да кто ж разберёт, что в голове у этих маньяков… Он нам не докладывается. И записок на месте преступления тоже не оставляет.

– А почему такой ореол секретности? Вон и директор туману напустил…

– Ну, понимаете, все эти тайны следствия… органы не хотят преждевременной шумихи, чтобы не спугнуть преступника.

– Преждевременной? – возмутилась Нелька. – Да уже шесть человек погибло! Сколько можно делать хорошую мину при плохой игре? Это же глупо. Если это один из… – она чуть было не сказала «нас», но тут же поправилась:

– …один из работников колледжа, то он и так в курсе того, что здесь происходит. Какой-то секрет Полишинеля получается. А если это человек со стороны – то какой смысл скрытничать здесь, между своими?

– Нелли Валентиновна, – укоризненно произнёс директор, – вы только что приступили к рабочим обязанностям, а уже срываете педсовет своим шушуканьем, мешаете коллективу… Нельзя ли все важные и насущные вопросы решить после того, как я закончу? Римма Андреевна, вас это тоже касается, – обратился он к толстой Нелькиной соседке.

Обе послушно замолчали. Нелькино лицо пылало от стыда – теперь многие косились на неё с любопытством. К тому же, она была слишком взволнована услышанной новостью о маньяке, даром что директор призывал к спокойствию.

– Не нужно сеять панику! – вещал он монотонно, как радио. – Соблюдайте элементарные меры предосторожности… Не гуляйте в одиночку в тёмное время суток… И поменьше болтайте с посторонними о том, что тут у нас творится!

Придя домой, Нелька тут же набрала номер Голомазовой.

– А ну, признавайся, – сказала она вместо приветствия, – ты знала про милую особенность этого колледжа? А именно – про маньяка, который вот уже несколько лет подряд убивает училок? Поэтому ты так спешно спихнула мне это «место мечты», это «блюдечко с голубой каёмочкой»?

Светка немного смутилась.

– Ну… про маньяка я слышала, конечно. Только всерьёз никогда не воспринимала. Мало ли, что в прессе пишут!

– В какой ещё прессе? – задохнулась от возмущения Нелька. – Это что, известная история? Городская страшилка???

– Нууу, Кошка, ты как будто в вакууме живёшь, – рассмеялась Светка. – Да открой любую газету, раздел «Криминальная хроника». Там тебе подробно расскажут про все преступления, которые совершаются в нашем славном и приветливом мегаполисе.

– Ни я, ни члены моей семьи никогда не читали жёлтых газет, – отозвалась Нелька. – Мы выписываем только научные и литературные периодические издания.

– Ну вот и не удивляйся потом, что сидите и ничего не знаете! – фыркнула Голомазова презрительно. – Между прочим, серийных убийц в Москве и Подмосковье на данный момент – не менее десятка. Кто-то орудует молотком, кто-то ножом, кто-то – голыми руками… И все они творят свои дела в разных районах города. Так что не слишком-то уникален ваш маньяк из колледжа.

– Для меня это большое облегчение – услышать подобное, спасибо! – едко произнесла Нелька.

– Да брось ты, – сказала Светка миролюбиво. – На самом деле, шанс погибнуть от рук маньяка не так уж и велик. Скорее уж, тебе сосулька на голову свалится… Или машина собьёт! – закончила она оптимистично.

Нелька положила трубку со смешанными чувствами. С одной стороны, так и подмывало хлопнуть на стол директора колледжа заявление об уходе. Ну и пусть её все засмеют, ну и пусть она отработала там, по сути, один только день… Как-то не хотелось рисковать собственной жизнью. С другой стороны – Светка права, работа обещала быть интересной и увлекательной, да и зарплата, прямо скажем, выглядела заманчиво. Особенно если сравнивать со стандартной ставкой обычного школьного учителя.

В конце концов, Нелька решила остаться. Осмотреться, освоиться на новом месте… А там видно будет. Даже серийному убийце нужны передышки, уговаривала она себя. Вряд ли он рискнёт совершить новое нападение сразу после предыдущего. Светка опять же права, шанс попасться на крючок маньяку на фоне прочих городских опасностей ничтожно мал.

Домашним она, разумеется, ничего не сказала. Они были так горды и счастливы от того, что Нелечка сама – сама! – устроилась на эту престижную и интеллигентную работу, что у неё не хватило бы смелости так быстро их огорчить.

Едва начались занятия, как Нелька с головой нырнула в учебный процесс. Темп сходу был взят бешеный. Она так уставала за день – и морально, и физически – что сил на какие-то отвлечённые «маньячные» переживания у неё просто не оставалось. Вскоре она и вовсе забыла о том, с чего начался её первый рабочий день в колледже. Тем более, никто из педагогического состава больше не поднимал и не муссировал эту тему.

Нелька перестала видеть сны по ночам: она просто падала на кровать и засыпала ровно в ту секунду, когда её голова касалась подушки, а просыпалась уже от звонка будильника. В той же позе, в которой уснула.

Уставала она, впрочем, не только от учебной нагрузки. Нелька была интровертом по жизни и всем состояниям предпочитала покой и тихое блаженное одиночество с интересной книгой, любимой музыкой в наушниках или увлекательным фильмом. Да, иногда её тянуло к людям, но это были избранные счастливцы, с которыми приятно было проводить время. Рита и Ася входили в их число. Общение же с остальными выматывало Нельку до самого основания. В колледже она была вынуждена ежедневно взаимодействовать с огромным количеством людей, порой совсем ей не близких и даже неприятных – с коллегами и студентами, чьи лица сменялись для неё так же стремительно, как разноцветные стёклышки в калейдоскопе. Это очень угнетало.

Ежедневно у неё было не менее двух пар в расписании, но чаще всего – по четыре. Единственный день, когда она не вела занятий у студентов, суббота, всё равно оставался для неё рабочим. В свободное от работы время Нелька тоже не била баклуши – готовилась к будущим занятиям, писала конспекты и методички, проверяла тесты и сочинения. У колледжа действительно была отличная репутация по уровню качества вкладываемых в пустые головы знаний. Дипломы, полученные здесь, не приравнивались к бумажкам, как дипломы большинства из расплодившихся колледжей-собратьев, а реально высоко котировались в профессиональной среде. Приходилось держать марку, чтобы не подводить коллектив.

И если с этим она ещё могла худо-бедно справиться, то психологический аспект…

Студенты были невыносимы. Ужасны. Омерзительны.

Нелька тешила себя иллюзиями, что в колледж приходят уже достаточно зрелые и ответственные ребята, которые понимают всю необходимость и важность образования. Ей казалось, что студенты обязаны сами тянуться к знаниям, а не удирать во всю прыть от педагогов, которые пытались преподать им эти самые знания буквально на бегу, с уговорами и ухищрениями, чуть ли не с шутками-прибаутками.

Наконец, она не думала, что студенты будут её ни в грош не ставить. Когда Нелька поняла, что они не то что любить её не собираются – а даже элементарного уважения не проявят, её вера в свои профессиональные навыки сильно пошатнулась.

Во-первых, конечно, сказывалась разница в возрасте со студентами. Вернее, практическое её отсутствие. Она была для них не авторитетным педагогом, а сопливой девчонкой, почти ровесницей, к тому же жутко неловкой, закомплексованной и смешной, рыжеволосой и веснушчатой – идеальный объект для насмешек!

Однажды, не выдержав, она пожаловалась Римме Андреевне – толстухе, с которой познакомилась в кабинете директора. Та вот уже много лет подряд являлась бессменным преподавателем математики этого учебного заведения, даже когда оно было не крутым гуманитарным колледжем, а всего-навсего средней общеобразовательной школой – давно, ещё до развала Союза.

Римма Андреевна с самого первого дня взяла Нельку под своё крылышко и по-матерински опекала. К примеру, девушка была не в курсе, что до начала сентября здешняя столовая закрыта, и в свой первый рабочий день не принесла из дома даже какого-нибудь захудалого бутерброда. Римма Андреевна моментально просекла ситуацию и во время обеденного перерыва усадила Нельку рядом с собой. Вручив ей изрядный кусок белого хлеба, математичка достала пол-литровую банку, доверху заполненную благоухающими домашними котлетами, и буквально силой впихнула Нельке в рот две штуки – одну за другой. Терпеливо выждав, когда она прожуёт и проглотит, Римма Андреевна налила ей горячего чаю в собственную чашку. Нелька привязалась к ней всем своим истосковавшимся по нежности сердечком – и, разумеется, не только из-за вкусных котлет.

– Эх, детонька… – покачала головой Римма Андреевна, выслушав сбивчивый Нелькин рассказ об издевательствах учеников. – Таков наш менталитет: преподаватель воспринимается чаще всего сквозь призму не профессионального, а возрастного авторитета. Ты для них – малолетка, девчонка с соседнего двора. Ну какой у тебя может быть авторитет, прости господи?!

– Что же мне делать? – Нелька готова была заплакать от собственной беспомощности. – Они об меня практически ноги вытирают. Опаздывают чуть ли не на полчаса, тыкают, во время занятий демонстративно спят на партах или болтают друг с другом, и вообще… такие развязные и расхлябанные, будто не в колледже, а у себя во дворе!

– Здесь трудно советовать что-либо конкретное, – вздохнула Римма Андреевна. – Пока смирись и терпи. Но не ведись на откровенное хамство. Если они тебя не уважают, то уважай себя сама.

Но, конечно, дело было не только и не столько в возрасте, сколько в банальной невоспитанности её учеников.

Самым отвратительным студентом был Морозов со второго курса. Вообще-то по паспорту его звали Леонид, но откликался он исключительно на «Лео», видимо, подражая Леонардо ДиКаприо. Русая чёлка, небрежно падающая на глаза, усиливала сходство с голливудской звездой.

С самого первого занятия Нелька обратила внимание на наглый и пристальный взгляд холодных светло-голубых глаз, устремлённый на неё.

– Как ваша фамилия? – строго спросила она обладателя этих глаз. Тот даже не изменил ленивой позы, продолжая сидеть, развалившись, и возить жвачку во рту.

– Морозов… – откликнулся он не сразу, а как бы поразмыслив сначала – стоит ли вообще удостаивать эту пигалицу ответом.

– Так вот, Морозов… Вы мне мешаете!

– Чем же это? – невозмутимо поинтересовался он.

– Своим видом! – не сдержалась она. – Вы же не слушаете, что я объясняю. И между тем всё смотрите, смотрите… Чего вы на меня уставились?! На мне узоров нету и цветы не растут, как говорилось в одном известном фильме.

– Да вот думаю… – спокойно отозвался Морозов. – Интересно, вы лифчик носите или нет? Не могу разглядеть под вашей дурацкой бабушкиной кофтой.

Сокурсники грохнули восхищённым хохотом. Нелька сначала оторопела, потом покраснела до корней волос, а затем затряслась от негодования.

– Немедленно… вон… вон из аудитории! – срывающимся голосом приказала она.

Морозов даже ухом не повёл. Беззаботно потянулся, хрустнул суставами, демонстративно зевнул.

– Морозов! – закричала она, от бешенства близкая к истерике. – Я сказала – вон!

– А если не уйду, что будет? – протянул он. – В угол поставите? Или отшлёпаете? Атата по попе… Штаны снимать?

Все снова засмеялись. Огромным усилием воли Нелька взяла себя в руки.

– Почему не уйдёшь? – спросила она спокойнее, переходя на «ты», чтобы хоть так подчеркнуть своё старшинство и более высокое положение в местной системе координат. – Я же вижу, тебе неинтересно. Так вот, я освобождаю тебя от столь мучительного присутствия на моём занятии.

– А можно мне тоже уйти? – обрадованно крикнул кто-то с «камчатки». Класс опять неистово заржал.

– Цыц! – полуобернувшись, шуганул разбушевавшихся товарищей Лео, как пастух – стадо, а затем вновь уставился на преподавательницу честными прозрачными глазами.

– Я не хочу уходить, у меня тяга к знаниям открылась – ну просто терпежу никакого нет, – откровенно юродствуя, пояснил он. Нелька чувствовала себя совершенно беспомощной и растерянной.

– Тогда я… пожалуюсь директору, – предприняла она последнюю попытку. Морозов с готовностью загоготал:

– Ну, вперёд!

Нелька пулей вылетела из аудитории.

Денис Аркадьевич усадил взбудораженную девушку за стол, налил ей кофе и пододвинул открытую коробку шоколадных конфет.

– Угощайтесь, Нелли Валентиновна… и остыньте сначала, потом поговорим.

Но Нелька никак не могла расслабиться и отпустить ситуацию.

– Этот Морозов… Морозов! – губы у неё тряслись. – Я даже не представляла, что человек может быть настолько… беспардонным, настолько плюющим на какие-то общепринятые нормы поведения, настолько…

– Понял. Я вас понял, Нелли Валентиновна. Успокойтесь же! – директор поднял ладонь. – Вот, скушайте конфетку.

Нелька попыталась отхлебнуть глоток кофе. Зубы нервно застучали о фарфоровую чашку.

– Может, валерьяночки? – сочувственно предложил Денис Аркадьевич. – Или… – он подмигнул, – коньячку чуть-чуть? Прямо в кофе, а?

– Нет, что вы, – испуганно отказалась Нелька. – Я вообще не пью.

Директор задумчиво побарабанил пальцами по столу, сидя напротив неё.

– Сколько вы у нас работаете? Дня два-три?

– Сегодня третий, – отозвалась она.

– Третий, – удовлетворённо кивнул он. – Вы пока ещё не совсем освоились, не во всём разобрались. Да, конечно, с нашими учащимися нелегко сразу найти общий язык, но не забывайте о том, что они всего лишь дети…

– Дети?! Да это монстры! – с отвращением сказала Нелька. – Слышали бы вы, какие гнусности они говорят и какие подлянки делают…

Директор пожевал мясистыми губами.

– Как вам наш колледж? – спросил он вдруг. – Нравится ремонт? Обстановка, мебель?

– Да, – несколько растерянно отозвалась она. – Всё очень красиво и… стильно.

– Многие аудитории оборудованы компьютерами, – продолжал Денис Аркадьевич. – Есть своя выделенная линия интернета…

Нелька молчала, не понимая, куда он клонит и кому предназначена эта минутка хвастовства.

– А бассейн! А новейшее современное оборудование в спортзале! – продолжал разливаться соловьём директор. Наконец, поток его красноречия иссяк и он уставился на Нельку глазками-буравчиками.

– Да, всё прекрасно, – неуверенно подтвердила она, совсем растерявшись под этим странным взглядом.

– И всё это благодаря кому? – задал он главный вопрос.

– Кому же?

– Морозову! – директор, торжествуя, поднял палец. – Точнее, не вашему ученику Морозову, а его отцу.

Нелька открыла рот.

– А вы и не знали, конечно же… – Денис Аркадьевич укоризненно вздохнул. – Морозов-старший – наш главный спонсор. Именно с его подачи школа переквалифицировалась в гуманитарный колледж. Он сам тут учился в детстве и сохранил, так сказать, чувство ностальгической благодарности… Морозов отстёгивает деньги на все наши нужды и даже прихоти!

Нелька опустила голову. Теперь ей стала понятна самоуверенность Морозова-младшего, который был убеждён в своей полнейшей безнаказанности и потому совершенно не различал допустимых границ поведения.

– Нелли Валентиновна, – мягко, почти нежно, пропел директор. – Я надеюсь, мы с вами друг друга поняли. Вы взрослый умный человек, так что… старайтесь пропускать все выходки морозовского отпрыска мимо глаз и ушей. Да, я знаю, что он тот ещё засранец, но… просто не обращайте на него внимания. Можете даже освободить его от ваших занятий, если вам так невыносимо с ним работать.

– Но… как же освободить? – пробормотала она в сильнейшем замешательстве. – Ему же у меня зачёт сдавать в этом семестре… А весной – и экзамен…

Директор ласково ей улыбнулся.

– Нелечка Валентиновна! Да нарисуйте вы ему этот зачёт. И экзамен тоже, если понадобится… Можно сразу «автоматом». Это всё, что от вас требуется!

– Я поняла вас, Денис Аркадьевич, – сухо сказала Нелька, отодвинула чашку и встала. – Спасибо… спасибо за разъяснения.

С коллегами тоже не всегда удавалось найти общий язык. Многие педагоги старшего поколения (за исключением Риммы Андреевны, разумеется), с большим сомнением взирали на эту вчерашнюю выпускницу вуза: ну, чему она может научить?! Её профессионализм вновь оценивался в контексте возраста, а не в контексте реальных знаний – но уже не учениками, а преподавателями.

К тому же, в самом начале своего учительствования Нелька допустила оплошность, попав в немилость у заместителя директора по учебной работе. Дело было во время очередного педсовета, на котором утверждали обновлённое расписание занятий.

– Перед нами предстоит серьёзная задача… – вещала замша, и Нелька практически на автомате поправила её:

– Стоит.

Заместительница сбилась и оторопело уставилась на Нельку.

– Что, простите?

– Задача стоит, – невозмутимо пояснила та. – Предстоит она нам, а не перед нами.

Воцарилась тишина. Можно было услышать, как жужжит где-то под потолком запоздалая осенняя муха.

– Это такое важное уточнение, чтобы перебивать говорящего? – язвительно вопросила наконец замдиректора, справившись с собой. Нелька смутилась.

– Ну… просто это ошибка, и я её исправила… Простите, что прервала вас.

– Вы у нас, если память мне не изменяет, преподаёте иностранные языки? Или всё-таки русский?

– Французский и английский. Но какое это имеет отношение к делу?

– А такое! – торжествующе воскликнула замша. – Даже преподаватель русского языка и литературы, наша уважаемая Мария Степановна – заслуженный учитель России, между прочим! – даже она не сочла уместным влезать с какими-то идиотскими поправками в речь коллеги…

Заслуженная сидела рядом с замшей и важно кивала. Нелька побагровела и низко опустила голову. Ей казалось, что все смотрят на неё с осуждением. Ох, не надо, не надо ей было умничать…

– Воспитание – в том, чтобы не заметить! Вот – настоящая тактичность! – всё более распаляясь, продолжала вещать замдиректора. – Именно это отличает интеллигентного человека от трамвайного хама!

Нелька подняла голову.

– Это вы сейчас обо мне? То есть, это я хамка, а вы – интеллигентный человек?

Её оппонентша многозначительно усмехнулась.

– А уж это со стороны виднее, милочка… Кстати, вы вот сейчас себя такой умной воображаете, так гордитесь своими познаниями! А я ведь в подобной ситуации предпочла смолчать… Будучи на первом курсе, наша русичка написала на доске слово «ингридиенты». И хотя мне прекрасно известно, что следует писать «ингредиенты», я даже не заикнулась тогда об этом и не стала подвергать сомнению авторитет педагога!

Вот тут уж Нелька не смогла оставить корявую фразу незамеченной.

– Кто был на первом курсе, – кротко спросила она, – вы или ваша русичка?

Римма Андреевна предупредительно пнула Нельку под столом ногой, но девушку уже понесло.

– Разумеется, я – чего тут непонятного! – фыркнула замша.

– Тогда вам следовало иначе выстроить предложение, – упрямо возразила Нелька. – «Когда я училась на первом курсе», к примеру. А то получилось прямо по Чехову: «Подъезжая к сией станцыи и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа».

Кто-то из педагогов коротко хрюкнул, давя смешок. Но лица остальных были хмуры и выражали явное неодобрение. Римма Андреевна снова пихнула Нельку коленкой под столом, чтобы та остановилась и не навлекла себя ещё больше шишек.

– Да вы хоть понимаете… – грудь замши тяжело вздымалась от волнения, – что всё, что вы тут сейчас говорите – это, в конце концов, просто оскорбительно и для педагога, и для человека?!

– Моя учительница однажды исправила мне в сочинении ошибку, которая ошибкой не была, – Нелька уже совладала с нервозностью, и тон её был спокойным и уверенным. – Тогда папа аккуратно зачеркнул её исправление и приписал: «Алевтина Фёдоровна, загляните в словарь». Мама была уверена, что теперь мне конец – изведут под корень. Но нет, учительница умела принимать справедливую критику. Отношение ко мне после этого не изменилось. Вот что такое – Учитель с большой буквы. Алевтина Фёдоровна не являлась соплячкой вроде меня, только что вышедшей из стен института. Она была опытным педагогом и замечательным человеком. Да, она, как и все люди, не застрахована от ошибок. Но когда ей на них указывают, она не оскорбляется, как гимназистка, и не вопит, что попран её авторитет.

Глаза замдиректора метали громы и молнии. Неизвестно, чем бы завершился этот увлекательный диалог, не вмешайся в него Денис Аркадьевич. Он-то и спас обеих, выдернув из столь щекотливой ситуации.

– Может быть, коллеги, мы вернёмся к обсуждению более насущных, а не отвлечённых вопросов о грамотности? – спросил он доброжелательно. – Время, время, цигель ай лю лю…

Война с Морозовым продолжалась. Нелька изо всех сил старалась не реагировать на его выходки, не срываться и не орать, но это у неё выходило с переменным успехом.

– Нелли, как вас там… Валентиновна, – спросил он однажды на занятии невинным, словно у барашка, голосом, – а как по-французски сказать: «Хочешь переспать со мной?»

– Voulez-vous coucher avec moi… – машинально откликнулась Нелька, проверяя сданные студентами тесты, но вдруг осмыслила суть выражения и спохватилась:

– Что? Что ты сказал?! Да как ты смеешь!

Все вокруг буквально валялись от ржача, держась за животы.

– Зачем тебе эта фраза? – остыв, поинтересовалась Нелька. – Думаешь, ею по-настоящему можно завоевать сердце девушки?

– Да я и не собираюсь завоёвывать сердце. Мне других частей тела вполне достаточно, – не моргнув глазом, отозвался он. Вновь грянул взрыв хохота.

– Понимаете, – сделавшись ненадолго серьёзным, пояснил Лео, – я на днях познакомился с француженкой. Пока, в принципе, всё идёт отлично. Но вот языковой барьер…

– Мне жаль, – сухо сказала Нелька, – если ваш языковой барьер преодолевается такими вот примитивными фразочками.

Она вновь погрузилась в тесты, давая понять, что считает беседу оконченной.

– Никакого примитива, – подмигнул он с похабной усмешкой, – наоборот – тесное единение, дружба народов, все дела…

– Так, – терпение у Нельки лопнуло. – Достаём двойные листочки и пишем эссе. Мини-сочинение. Тема – «любовь».

– Ооо!.. – протянул кто-то многозначительно. – А плотский аспект любви тоже можно затрагивать?

– Пусть каждый напишет о любви то, что сам хочет, – великодушно разрешила она. – Выразит то, чем для него является это чувство. Только без шуточек. Всерьёз.

– А я слов-то таких по-французски не знаю, – расстроенно произнесла одна из студенток.

Но щедрости Нелли Валентиновны сегодня не было границ.

– Разрешаю вам пользоваться словарём. Главное – сформулируйте хорошо. От души. От всего сердца…

Ученики сосредоточенно засопели, принимаясь за эссе. Впрочем, кто-то из них лишь делал вид, что писал. А кто-то даже не счёл нужным притворяться, позёвывая и откровенно пялясь в окно или строча sms. Нелька не делала никому замечаний. Главное – провести в относительной тишине время, оставшееся до конца пары… Худой мир лучше доброй ссоры. Тогда занятие в кои-то веки можно будет не считать испорченным…

Незадолго до звонка Нелька пошла вдоль рядов, собирая листочки с сочинениями. «Ох, представляю себе, что они там настрочили, – подумала она хмуро. – Но главное, чтобы в этих буйных головушках зародились хоть какие-то зачатки мыслей… пусть даже со словарём».

И в этот самый момент один из «буйноголовых» неожиданно вытянул ногу в проход между рядами. Нелька споткнулась об неё, потеряла равновесие и полетела на пол.

Её падение вызвало среди студентов противоречивые эмоции. Кто-то неуверенно засмеялся, кто-то настороженно (но не испуганно, нет) притих. Это даже для них, избалованных и наглых, было слишком, и они с опаской ждали реакции преподавательницы.

«Только не заплакать!» – уговаривала себя Нелька, вспоминая увещевания Риммы Андреевны по поводу самоуважения. Слёзы были бы признанием её поражения и вообще – страшным позором.

Внезапно с последнего ряда подорвался Лео и кинулся её поднимать.

– Ну, ты уж совсем того… придурок, – бросил он своему товарищу, подставившему подножку. – Нелли Валентиновна, давайте, я провожу вас до медпункта, – он заметил, что она прихрамывает.

Колготки, разумеется, порвались. В прорехе виднелась нехилая кровавая ссадина – падая, Нелька зацепилась за ножку стула.

– Так, – сказала она ничего не выражающим тоном; непонятно было, рассержена она, напугана, или ни то, ни другое. – Все открывают учебник на пятидесятой странице. Домашнее задание: ответить на вопросы в конце четвёртого параграфа. Завтра будет опрос, результаты которого я приму во внимание на зачёте. Записали?

На этот раз никто не посмел ослушаться.

– Ты меня провожаешь, чтобы задобрить? – спросила Нелька мрачно, пока Лео, заботливо и бережно поддерживая её под руку, медленно брёл с нею по направлению к медпункту. – Чтобы я на вас всех не нажаловалась, да?

Он оторопел и даже остановился от неожиданности. Затем, не удержавшись, принялся хохотать.

– Да кто вас боится, Нелли-как-вас-там!.. Блин, вы такая смешная.

– Чего смешного? – возмутилась она.

– Вы какая-то… – он пощёлкал пальцами в воздухе, подыскивая подходящее определение, – наивная, доверчивая, будто не из нашего века. Я думал, что такие дамы, как вы, давно уже вымерли. Как динозавры. Поди, и целоваться-то не умеете… – добавил он.

– Морозов!!! – вскричала Нелька разгневанно, одновременно краснея до ушей. Боже, рыжих так легко вогнать в краску…

– А что? – искренне удивился он. – Вы спросили – я ответил. Но, в принципе, могу и помолчать…

– Да уж, будь добр, молчи, пожалуйста… – проворчала она, пряча от него сконфуженное лицо. Прав ведь? Конечно, прав. Не умеет она целоваться, это факт. Но неужели это так очевидно? Неужели написано у неё на физиономии?

Врачица в медпункте обработала Нелькину ссадину, а также констатировала несколько ушибов.

– Как это вас угораздило на ровном месте? – подивилась она, потому что Нелька объяснила ей своё падение в классе чистой случайностью. – Избегайте сегодня физических нагрузок. Вы как добираетесь домой, на общественном транспорте? Просите, чтобы вам уступили место. Не стойте, не геройствуйте.

– Да без проблем! – объявил присутствующий тут же Лео. – Нелли Валентиновна, я вас довезу прямо до дома на своей машине.

– Ещё чего! – ахнула Нелька. Подобная перспектива пугала её, как минимум, по трём причинам. Во-первых, ей неловко было вообразить себя с Морозовым наедине, в салоне автомобиля. О чём с ним говорить всю дорогу? Как себя вести? Во-вторых, совсем не хотелось, чтобы он узнал, где она живёт. Ни к чему это… И третье – а ну как домочадцы увидят в окно или с балкона, что она приехала на машине с парнем? Расспросов не оберёшься… Ещё подумают что-нибудь непотребное – ах, увольте!

– Нет уж, Морозов, спасибо, – заключила она твёрдым голосом. – Я как-нибудь доберусь сама. Быстрее выйдет, чем с тобой стоять в пробках…

– Да я только проводить! Ну, чтобы убедиться, это самое… что у вас всё в порядке. Честное слово, я даже за бензин денег не возьму! – развеселился он.

– Со мной всё отлично. Это всего лишь ушибы, а не переломы! Не нужно меня провожать, и вообще – спасибо за помощь, Морозов, ты свободен! – отчеканила она, изо всех сил напуская на себя строгий и неприступный вид.

Нелька совершенно не разбиралась в автомобилях, однако отличить иномарку от отечественной машины худо-бедно могла. Поэтому новенький сверкающий «Опель», припаркованный напротив подъезда, удивил её несказанно. Никто из соседей на таких не ездил.

«Может, к Аське очередной ухажёр заявился?» – промелькнуло у неё в голове. Несколько лет назад подруга встречалась с криминальным авторитетом Васей Чёрным. Вот тогда-то под их окнами регулярно можно было наблюдать крутую чёрную тачку с тонированными стёклами, откуда, поигрывая пистолетом чуть ли не на виду у всего двора, вальяжно вылезал красивый и – это было сразу заметно – очень опасный, какой-то дикий парень. Даже болтливые бабки, привыкшие чесать языками на лавочках, мгновенно смекнули, кто он такой будет, и, включив инстинкт самосохранения, дружно перестали судачить об Асе, а также – боже упаси! – величать её «шалавой».

Неудобно было долго стоять и пялиться на чужую машину, поэтому Нелька отвернулась и сделала шаг по направлению к подъезду… тут же чуть не налетев на стоявшего там парня и едва удержавшись на ногах. При ближайшем рассмотрении парень оказался никем иным, как её учеником Леонидом Морозовым.

– Ой-ой, Нелли Валентиновна! – присвистнул он. – Вы бы поосторожнее. Так и до второй разбитой коленки недалеко.

Нелька ошарашенно моргнула и уставилась на него во все глаза.

– А вы отказались ехать со мной! – поддел он её шутливо. – Смотрите, даже по пробкам я добрался до места быстрее вас!

Так вот чья это иномарка, сообразила Нелька. Однако…

– Откуда ты адрес узнал? – продолжая хмуро пялиться на Морозова, спросила она. Тот отмахнулся:

– Ой, бросьте… Это пара пустяков. Ваши ФИО, уважаемая Литвинова Нелли Валентиновна, пробиваются в базе на раз. Тем более, с моими связями… Для меня практически нет ничего невозможного!

– Со связями твоего отца, ты хотел сказать? – кольнула Нелька. Не удержалась…

– А чего вы такая злая? – не обиделся он. – Я думал, вы обрадуетесь, когда меня увидите.

– С ума схожу от счастья, – мрачно отозвалась она. – Меньше всего мне хотелось бы, чтобы ты светил своей ро… физиономией в этом дворе.

– А что такое? – непритворно удивился он.

– Боюсь, моему мужу это может не понравиться, – по-глупенькому сблефовала она. Разумеется, Морозов не поверил ей ни на секунду.

– Да нет у вас никакого мужа! – засмеялся он. – И никогда не было.

– Ну, знаешь ли… – она лихорадочно искала пути отступления. – Если женщина не носит обручального кольца, это ещё не значит, что…

– Кольцо тут не при чём, – он смотрел на неё почти с сочувствием, как на блаженную. – Я же говорю, вся информация о вас легко пробивается. Я, к примеру, теперь знаю, что вы живёте с родителями, бабкой и дедом. Ваш день рождения – восемнадцатого июня восемьдесят второго года. Любимый цвет трусиков – розовый…

– Морозов!!! – она буквально зашлась от возмущения. Лео обезоруживающе улыбнулся ей:

– Шутка.

– Хватит, – рассердилась она, – у меня нет времени и желания выслушивать твои пошлые тупые шуточки. Дай мне пройти!

– Да кто ж вас держит, – он невозмутимо посторонился, пропуская её к двери. Нелька влетела в подъезд, забыв о больной ноге, и помчалась вверх по лестнице, не дожидаясь лифта.

– До свидания! – крикнул он ей вслед, продолжая улыбаться.

Вечером Нелька засела за проверку сочинений. Она, конечно, не ждала от своих подопечных объёмных многословных работ с красочными эпитетами, но всё же косноязычие вкупе с нежеланием хоть немного шевелить мозгами очень её удручало.

«Любовь – это когда у тебя самая красивая девушка и все тебе завидуют…»

«Любовь – это секс, секс – это любовь…»

«Любви не существует, это всё выдумки убогих…»

«Любовь – это боль. Поэтому я никогда никого не полюблю».

Последнее заявление принадлежала Морозову.

Некоторое время она сидела над его листочком, обдумывая написанное. Что это – рисовка? Желание казаться крутым и циничным? Или какие-то скрытые детские комплексы? Проблеск откровенности без вечной маски шута и кривляки? Она впервые думала о Морозове без ярко выраженной враждебности или неприязни, а, скорее, с исследовательским любопытством.

В этот момент телефон запиликал, сигнализируя о входящем сообщении. Номер отправителя был ей незнаком. Нелька с удивлением прочитала текст:

«Спокойной ночи, Нелли Валентиновна! Bonne nuit!»

«Неужели – Морозов? – подумала она в смятении. – Уж ему-то точно не составит труда узнать номер моего мобильного…»

Как бы отвечая её мыслям, телефон запиликал снова. На этот раз пришла mms-ка. Открыв сообщение, Нелька увидела фото Морозова с голым торсом.

– Вот же бесстыдник! – ахнула Нелька, заливаясь краской.

Выход тут был только один: немедленно звонить Асе и умолять о помощи. Ей необходимо было разобраться в ситуации и получить разумный совет опытного человека. На её счастье, Ася оказалась дома в этот вечер, что с её безумным ритмом жизни и бешеной работой случалось крайне редко.

– Дуй ко мне, – приказала Ася. – У тебя всё равно спокойно не посекретничаешь…

Нелька схватила телефон и похромала к подруге.

– Ну, что… – внимательно изучив и фото, и текст сообщения, а также выслушав Нелькин рассказ, с видом эксперта изрекла Ася. – Мальчик тебя клеит, Нельсон, и клеит весьма откровенно. Сложно не догадаться.

Нелька обескураженно захлопала ресницами.

– И… что мне теперь с этим делать? – бестолково спросила она.

Ася ещё раз бросила задумчивый взгляд на фото.

– Ну… парнишечка, конечно, смазливенький. Но спать с ним категорически не советую.

– Я и не собиралась! – Нелька чуть не провалилась сковзь землю со стыда.

– Нет, я серьёзно, – сказала Ася. – Удовольствие кратковременное, зато потом замучаешься проблемы разгребать. Он своим дружкам может разболтать всё в подробностях, ещё и приукрасить. Студенты начнут распускать о тебе похабные сплетни. А уж если до коллег дойдёт.. тебя тут же сразу и уволят, от греха подальше.

Нелька торопливо закивала, а потом беспомощно добавила:

– Но он такой… прилипчивый! Ума не приложу, как его отвадить.

– Может, мне попросить кого следует, чтобы с ними поговорили по-мужски? – предложила Ася. -У меня есть знакомые по этому профилю…

– Нет! – испугалась Нелька. «Этот профиль» был ей хорошо знаком. Бандита Васю Чёрного убили в перестрелке четыре года назад, но его «братва» с тех пор взяла Асю под своё крыло, опекая чуть ли не как вдову босса. Как уверяла сама Ася, теперь она могла без опаски ходить по московским улицам в любое время дня и ночи, будучи уверенной в том, что никто не посмеет её и пальцем тронуть.

– Но ты вообще-то не спеши отказываться. Обращайся, если тебя будут беспокоить. Как, кстати, с вашим маньяком? Нужны телохранители? – радушно предложила Ася.

Нелька была подруге глубоко признательна, но с бандитами связываться всё-таки не хотела.

В конце концов, Морозов так заколебал Нельку бесконечными приставаниями, что она уже начала жалеть о своём отказе принять помощь криминального мира.

Лео не давал ей покоя на занятиях, постоянно задавая бестактные неуместные вопросы и неизменно вгоняя в краску. Нахал раскусил, что училка краснеет на раз-два, и бессовестно этим пользовался.

Он поджидал Нельку после окончания её рабочего дня, чтобы прицепиться, как репей, с очередным предложением подвезти до дома, несмотря на твёрдые и категорические отказы.

Более того, он чуть ли не ежедневно торчал возле её подъезда. Нельке оставалось только порадоваться, что в связи с сезонным похолоданием сплетничающие старухи больше не занимали своего традиционного поста на лавочках. Хотя родные уже заметили, что у Нельки завёлся юный ухажёр, и выпытывали у неё подробности, чем ужасно раздражали.

Даже если у группы Морозова по расписанию не было английского или французского, он всё равно находил повод попасться Нельке на глаза, столкнуться где-нибудь в коридорах колледжа якобы случайно. Но самым досадным было не это, а то, что его манипуляции не остались незамеченными Нелькиными коллегами. Дошло до того, что на очередном совещании замдиректора ехидно намекнула о тесном единении преподавателей и юных студентов…

В итоге Лео так её достал, что Нелька стала хитрить и прятаться, путать следы, пробираться домой огородами, засиживаться в колледже допоздна. Впрочем, это мало помогало. Морозов только посмеивался над Нелькиными наивными попытками избавиться от его общества.

Проблема разрешилась самым неожиданным образом.

Как-то промозглым и тёмным ноябрьским вечером Нелька, как обычно, подошла к своему подъезду и традиционно увидела напротив знакомый «Опель». Самого Морозова поблизости не наблюдалось, но она была уверена, что он вот-вот неожиданно выскочит из какого-нибудь укромного местечка, как чёртик из табакерки. Нелька закатила глаза и устало вздохнула. Боже, сколько это может продолжаться? В сердцах она изо всей силы пнула переднее колесо, не заботясь даже о том, что может взвыть сигнализация.

– Ай-ай-ай, – стекло со стороны водителя опустилось, и Нелька увидела, что Морозов преспокойно восседает внутри салона. Она не заметила его из-за зеркальной тонировки. – И не стыдно вам, Нелли Валентиновна? Уважаемый взрослый человек, педагог, между прочим… а ведёте себя, как последняя шпана и хулиганка.

– Морозов, – устало вздохнула она, – ну и что ты здесь делаешь? Чего тебе опять от меня понадобилось?

– Опять? – возмутился он. – Да вы не выполнили ещё ни одного моего желания, а говорите так, будто пашете на мои прихоти, аки золотая рыбка.

– Ну, и какое у тебя желание? – вяло спросила Нелька, покосившись на окна собственной квартиры в надежде, что за ней не следят.

– Ныряйте внутрь, можно прямо ко мне на колени! – радушно пригласил он её в салон. – В ногах правды нет, да и холодно…

– Нет уж, спасибо, – отказалась она. – Так чего ты от меня хотел? Выкладывай.

– Ну… для начала… давайте вместе сходим куда-нибудь! В кафе, там, или в кино… Вот вы какие фильмы предпочитаете?

– Я не люблю кинотеатры, – отрезала она. – Интересные мне фильмы предпочитаю смотреть дома.

– Отлично! – оживился он и выскочил из машины, а затем услужливо распахнул перед ней дверцу пассажирского сиденья. – У меня дома есть неплохая фильмотека на дисках, не желаете ли ознакомиться?

– Морозов, – Нелька не знала, плакать ей или смеяться, – я не поеду к тебе домой никогда, ни за что, ни под каким предлогом. И вообще ты мне неинтересен. Не привлекаешь, понял?

– Но почему? – искренне удивился он без тени лишней скромности. Этим он неуловимо напоминал Асю. – Парень я вроде видный, всё при мне… В постели тоже никто не жаловался, – подмигнул он. У Нельки закончилось терпение.

– Да что ты несёшь, идиот? – заорала она, не заботясь более о том, что её могут услышать посторонние уши. – С чего вообще подобная вздорная мысль могла прийти в голову, пусть даже такую глупую, как твоя?! Я не собираюсь с тобой спать! Я не хочу смотреть с тобой кино! Не хочу в ресторан! Единственное, о чём я мечтаю – это чтобы ты навсегда оставил меня в покое…

– Неля?.. – услышала она вдруг откуда-то со стороны знакомый голос. – Какие-то проблемы?

К ним с Морозовым приближался Дима. Они не виделись с того самого похода на КВН, когда Нелька только-только поступила на первый курс университета. Дима изменился за эти годы. Казался почти незнакомым…

– Так что у вас тут происходит? – подходя к Нельке и по-свойски целуя её в щёку, поинтересовался он светским тоном. Нелька так растерялась от этого поцелуя, что даже не сразу нашлась, что ответить. Впрочем, у Морозова вид тоже был довольно обескураженный.

– Этот малыш тебя беспокоит? – Дима приобнял Нельку за талию и пренебрежительно дёрнул подбородком в сторону Морозова, точно он был какой-нибудь букашкой.

– Это кто тут малыш? – вскинулся он. Но заметно было, что сам Димин вид поубавил у него прыти. Широкоплечая сильная фигура, руки бугрятся мышцами даже под свитером, серьёзное лицо с внимательным цепким взглядом – он выглядел явно старше своих двадцати пяти лет.

– Это вообще что за дядя? – обратился Морозов к Нельке нарочито небрежным тоном. На самом деле, он не был таким невозмутимым, каким притворялся.

– Я её муж, – спокойно произнёс Дима. – Вот возвращаюсь с работы, а тут ты к моей жене пристаёшь… Она мне давно жаловалась на какого-то молокососа, который ей прохода не даёт. Значит, это ты такой борзый?

– Муж? – это слово произвело на Морозова ошеломляющее впечатление. – Но… как же это, ведь я…

– А я говорила тебе, Морозов, – вмешалась Нелька, вполне уже пришедшая в себя и найдя силы для того, чтобы подыграть Диме. – Если женщина не носит обручального кольца, это ещё не значит, что она не замужем. Информация в той «базе», где ты меня пробивал, сто лет как устарела.

Лео изменился в лице. Дима посмотрел на него почти с сочувствием.

– Врубился, мальчик? Ну, а теперь оставь даму в покое и вали. Домой, домой, в люлю – баю-баюшки-баю! И чтобы я тебя возле Нели больше не видел.

Всё ещё переваривая новую, так неожиданно свалившуюся на него информацию, Морозов даже не стал возмущаться на «мальчика» и «люлю». Зыркнув на Диму исподлобья, а затем так же искоса – на Нельку, он понуро уселся в машину, завёл её и уехал.

Нелька громко выдохнула. Честно признаться, она до последнего не была уверена, что Морозов поведётся на эту глупую байку о муже и жене.

– Спасибо тебе, Дим! – выговорила она с глубокой признательностью. – Ты очень вовремя появился.

– Так я давно этого типа у нас во дворе заприметил, – отозвался он. – Видел, как он около тебя крутится. Что за недоносок?

– Мой ученик, – вздохнула Нелька. – Честное слово, из-за него даже на работу ходить не хочется. Так надоел!

– Ну, думаю, по крайней мере на ближайшее время он оставит тебя в покое, – улыбнулся Дима.

– А ты сам… как твои дела? – спросила она. Откровенно говоря, она была очень удивлена, что он не спился, не скурился и вообще не опустился на дно. Лицо его выглядело свежим и имело здоровый цвет – видно было, что человек ведёт правильный образ жизни. И вообще Дима как-то внезапно возмужал и похорошел.

– Всё отлично! Живу, работаю… Вот, открыл собственную секцию карате в местном Доме Культуры, – по-мальчишески похвастался он.

– Круто, поздравляю, – искренне откликнулась она.

– А ты прекрасно выглядишь, – сказал он внезапно. – Мы ведь с тобой лет пять не виделись, да?

– Что-то около того…

– Так глупо и странно, – он улыбнулся ей слегка виновато. – Живём в одном дворе, даже балконы у нас смежные…

– А помнишь, как ты от нас хотел к себе в квартиру перелезть? – засмеялась Нелька.

– А ты мне не дала. Боялась, что я упаду…

Немного помолчали, смущённо переминаясь с ноги на ногу.

– Ты заходи ко мне в секцию, – внезапно предложил Дима. – Помнится, раньше ты очень любила присутствовать на тренировках.

«На тебя я смотреть любила», хотелось сказать ей, но вслух она проговорила:

– Вот уж не думала, что ты это помнишь…

Неловкое молчание снова затягивалось.

– Ну, я пойду? – произнесла Нелька нерешительно. – Увидимся.

– Спасибо тебе, – сказал Дима. Она ужасно удивилась.

– Мне-то за что?

– За то, что не дала упасть, – ответил он просто.

Имел ли Дима в виду ту давнюю историю с балконом или что-то своё, Нелька так и не поняла.

Часть 3

Я так боюсь поссориться с тобой — чтоб это не было последним разговором. Идёт весна, она идёт, как бой, по городам, по красным светофорам. …Хрущёвки и цветочные ларьки, и станции метро, и магазины, и это всё живое – вопреки. И мы с тобой живые – вопреки. И даже слышен стрекот стрекозиный. …А что ещё, вот мой зелёный двор в нём жёлтые цветы и много света. Я завершаю каждый разговор — «люблю», поскольку важно только это (Анна Долгарева aka Лемерт)

2011 год

Рита и Ася развелись практически одновременно. Первая не дотянула всего год до десятилетия брака, а вторая продержалась замужем чуть дольше трёх лет.

– Может, теперь ты захочешь вернуться в Москву? – поинтересовалась Нелька у Риты вскоре после её развода. – Наверное, не так просто остаться жить и работать в городе, где всё напоминает о…

Но подруга отрицательно покачала головой:

– Ещё чего! Я изначально переехала в Питер вовсе не из-за Олега. А уж уезжать из-за него тем более не собираюсь… Много чести!

И если причиной Ритиного развода стала неубиваемая кобелиная натура супруга (вкупе с полной его незаинтересованностью в воспроизведении потомства), то Асины мотивы были куда более прозаичны – она попросту заскучала.

– Понимаете, – сказала она как-то подругам в порыве откровенности, – у этого человека тупо нет фантазии. Нет мечты. А для меня это смерти подобно… Трясина, застой, болото! Окопался на своей кафедре в заштатном институте, летом ездит на раскопки, бухает по-чёрному, а если отыщет какой-нибудь черепок или обломок старинного горшка – счастлив до визга. И ничегошеньки-то ему в жизни больше не надо! А вы же знаете меня, я без движухи не могу…

Рита с Нелькой знали. Ася начинала в газете с простого корреспондента, а затем постепенно взлетела до шеф-редактора в известном глянцевом женском журнале. К тому же, она внештатно вела несколько авторских колонок в других изданиях, а её блог в «живом журнале» бил все рекорды сетевой популярности.

– Я предлагала ему собственный проект – историческую передачу на телевидении. Вы же в курсе, что у меня связи в Останкино… Так ему и это на хрен не надо, – с искренним огорчением вздохнула Ася. – Суетиться, пробиваться, продумывать концепцию и предлагать новые идеи… Не, он лучше будет после работы валяться с пивом на диване. Ничто его не интересует, даже путешествия – уж сколько раз я звала его хоть в Рим, хоть в Венецию, хоть в Барселону… а он только делает скучающее лицо, ему это всё до лампочки. Но трахается, конечно, как бог, – добавила она.

Подруги прыснули.

– Не богохульствуй! – отсмеявшись, попросила Рита. – Или ты замуж за него только из-за секса вышла?

Ася всерьёз задумалась.

– Ну почему, не только… – признала она наконец. – Поначалу это всё было даже занятно. Ну, как он ухаживал, как добивался моего расположения… Такой большой, брутальный… настоящий Илья Муромец. Он рассказывал мне про древние поселения… дарил каменные бусы… И на раскопках бывало довольно интересно. Вот мне и представилось, что с ним можно построить нормальную семью. А оказалось, что он такой же скучный, как и большинство мужиков в этом проклятом городе, – в сердцах высказалась она.

Именно Асе пришла в голову идея отправиться вместе на море «зализывать раны». Хотя, справедливости ради, из всех трёх подруг врачевание ран требовалось разве что Рите. Сама Ася не особо страдала из-за своего развода, а что касается Нельки, то её сердце и вовсе никто не разбивал уже очень давно, с самого детства. Но мысль поехать на юг и оторваться втроём на полную катушку показалась очень заманчивой… тем более, что отпуск у них всех выпадал на август.

После долгих споров и дискуссий остановились на Сочи. Ася, объездившая по долгу службы и по собственной инициативе половину земного шара, поначалу скептически морщила хорошенький носик – мнение о российских курортах у неё было самое нелестное. Рита тоже предпочитала отдыхать в Египте или Турции, но проблема заключалась в Нельке. Она могла отправиться на море куда угодно, только не за рубеж – по той простой причине, что у неё до сих пор не было загранпаспорта!

– Ну, ты даёшь, подруга, – Ася недоверчиво покачала головой, во все глаза глядя на сконфуженную Нельку. – Как ты умудрилась в двадцать первом веке ни разу не выбраться из родной страны?! Неужели ты всю свою жизнь загорала на курортах Краснодарского края?

– Ты не знаешь главного, – вздохнула Нелька. – Последний раз я была на море… никогда.

Тут уж за голову схватилась даже Рита.

– Тебя срочно нужно спасать! – заявила она. – Дожить почти до тридцати лет и ни разу не увидеть моря?! Это же преступление против самой себя!

Времени ждать, пока заграничный паспорт будет готов, у них просто не оставалось. Подруги торопливо схватили по удачно подвернувшейся акции недорогие билеты на самолёт до Адлера – и их участь была решена. Вылетать должны были все вместе, из Москвы.

Нельке казалось, что она сойдёт с ума от счастья и ужаса одновременно. Она и на самолёте-то собиралась лететь первый раз в жизни! И так волнующе было покупать солнечные очки, и купальник, и ласты, и шляпу… Все эти вещи символизировали скорую встречу с морем, которого она никогда прежде не видела, но столько о нём мечтала! Читая в детстве сказку Андерсена «Русалочка», Нелька так явственно представляла себе этот волшебный подводный мир: и морские раковины причудливых форм и экзотических расцветок, и удивительного вида огромные рыбины, и морские звёзды, и ласковые скользкие дельфины, и красные кораллы…

Накануне отъезда Нелька просто не смогла заснуть. Восемь раз она вскакивала проверить чемодан – всё ли необходимое туда уложила. Бесконечно моталась на кухню и жадно пила воду. Раз десять заново переставляла время на будильнике: ей всё казалось, что она опоздает в аэропорт, хотя ехать они должны были вместе с девчонками на такси, и уж они-то не позволили бы ей проспать – контрольный созвон-«побудка» был назначен на семь утра.

Наконец, когда короткая летняя ночь сменилась розовеющим мягким рассветом, Нелька с невероятным облегчением соскочила с кровати (можно больше не мучить себя, всё равно не уснуть!) и торопливо бросилась в душ, а затем зашумела-завозилась на кухне: ставила чайник, резала хлеб и колбасу для бутербродов, мазала булку маслом. При этом она умудрилась пару раз своротить какие-то пустые кастрюли с плиты – грохот поднялся невообразимый. Представляю, как разворчалась бы бабушка, отметила Нелька машинально. Ворчать было некому – старуха умерла год назад, и кто мог винить её внучку за то, что, сообщая эту новость очередному несведущему знакомому, она всякий раз едва сдерживалась, чтобы не завершить фразу: «Наконец-то». Но бабка и впрямь достала своё семейство буквально до печёнок – все они после её кончины вздохнули с тайным и постыдным чувством облегчения.

– Боже… – застонала мама в своей спальне, взглянув на часы, – пять утра… Какая вожжа ей под хвост попала?

– Ммм… девочка волнуется… – сонно промычал отец. – Ей предстоит увлекательное путешествие… новые впечатления… я бы на её месте тоже не спал, – с этими словами он повернулся на другой бок, накрыл голову подушкой и снова сочно захрапел.

Незадолго до её выхода из дома (такси уже подъехало) на мобильник позвонил Дима.

– Хочешь, спущусь проводить тебя?

Нелька заколебалась. Она неплохо общалась с ним все эти годы и даже могла назвать своим близким другом – просто другом! У них были по-настоящему тёплые отношения. Очень часто после работы она спешила не домой, а прямо к Диме – он учил её готовить. Да-да, с момента их знакомства Нелька так и не поднаторела в кулинарном искусстве, поэтому Дима, как и в детстве, подкалывал её, называя «принцессой». Впрочем, чаще он величал её Рыжиком – ещё одно прозвище из детства, которое только в его исполнении звучало почти нежно, совсем-совсем необидно. Иногда они вместе закупали продукты и затем весело колдовали у него на кухне – то стряпали пиццу, то пекли какой-нибудь невозможный торт, то дружно лепили пельмени. После этих гастрономических экспериментов неизменно следовал совместный просмотр какого-нибудь фильма на DVD. Дима успел изучить её вкусы в кино, но всё равно всегда трогательно советовался с Нелькой, какой именно диск следует поставить сегодня.

Он давно уже жил один – родители улетели работать на Север и вполне обжились там. Они справедливо полагали, что сын не очень-то станет страдать из-за их отсутствия – парень он молодой, самое время развлекаться и гулять… Глядишь, нагуляется – и семью заведёт, тогда ему тем более кстати придётся свободная квартира. Однако Дима семью заводить не спешил, хотя ему уже перевалило за тридцать. Впрочем, разве это возраст в наше время!

– Так что, хочешь ты видеть мою рожу перед отъездом? – попытался пошутить он, чувствуя, что пауза становится слишком длинной.

Что-то мешало Нельке обрадоваться и сказать «да». Если бы она покопалась в себе ещё глубже, то поняла бы, что подсознательно избегает встречи Аси и Димы. Он ведь наверняка увидит и её тоже, когда подойдёт к такси… А может, потому и напрашивается в провожатые – чтобы украдкой взглянуть на Асю? Почему-то думать об этом Нельке было неприятно. Что это – ревность? Элементарное чувство собственности? Просто нежелание забивать себе голову какими-то сложными размышлениями перед отпуском и расслабоном?..

– Спасибо, не стоит, – отозвалась она наконец. – Не люблю все эти пафосные сцены… Давай прямо по телефону попрощаемся.

– Ну давай, – непонятно было по его голосу, разочарован он или, наоборот, вздохнул с облегчением. – Счастливо тебе там отдохнуть. Ешь больше фруктов, загорай, купайся… и не злоупотребляй местным вином и курортными романами.

Нелька засмеялась. Нет, всё-таки он был ужасно милым!..

– Я буду звонить, – пообещала она.

Самый тяжёлый чемодан предсказуемо оказался у Аси, поэтому дотащить его из квартиры к ожидающему такси ей помогал отец.

– Аська, ты что туда – кирпичей напихала? – отдуваясь, поинтересовался он у дочери. Та лишь беззаботно махнула рукой:

– Так… всякие женские мелочи. Косметика, тряпочки… то-сё.

Асиному отцу было уже под шестьдесят. Он заметно постарел за эти годы: ещё больше погрузнел, стал страдать одышкой, волосы поредели… Но всё же в его красиво вылепленном лице до сих пор легко можно было распознать следы не совсем минувшей привлекательности. Сразу становилось ясно, что этот мужчина пользовался успехом у прекрасной половины человечества… да не исключено, что и до сих пор пользуется.

– Ну что, все в сборе? Все три девицы под окном? – он внезапно вспомнил, как шутливо называл их, когда они были ещё сопливыми девчонками. Ася, Рита и Нелька притихли. Им на миг показалось, что детство вновь вернулось к ним – с его сбитыми коленками, растрёпанными косичками, замурзанными мордашками и исцарапанными худыми руками… И почудилось также, что это не три молодые женщины отправляются сейчас в свой самостоятельный «взрослый» отпуск – это те самые девчонки едут на каникулы куда-нибудь в деревню или на дачу…

В самолёте Рита с Асей, не сговариваясь, уступили подруге место у окна: всё же, это был её первый полёт. Нелька в ту же секунду прилипла носом к иллюминатору. Взлетать пришлось сквозь пелену густых облаков, и Нельке это зрелище показалось завораживающе красивым…

С местами повезло – подруги расположились сразу за аварийным выходом у крыла. Можно было вольготно вытянуть ноги и не опасаться, что сосед спереди навалится на тебя откинутой до упора спинкой кресла.

Нелька всё принимала с искренним восторгом, как наивный ребёнок. Даже скудный сухой паёк, выданный к завтраку, она восприняла как долгожданный подарок от Деда Мороза. Подруги, глядя на неё, невольно заражались и заряжались этой чистой радостью, сотканной из ожидания и предвкушения великолепного отпуска. То ощущения детства, возвращения в прошлое, которое на минутку овладело ими у подъезда при прощании, вновь вернулось. Им снова было по десять-двенадцать лет, весь мир лежал у их ног, и впереди была целая длинная, интересная, полная приятностей и сюрпризов жизнь…

Уже на спуске с трапа самолёта они почувствовали, как обволакивает их горячий и влажный южный воздух. Нелька даже приостановилась на мгновение, зажмурилась и втянула носом окружающие запахи.

– Морем пахнет, да? – спросила она с надеждой. Ася и Рита засмеялись:

– Ну, здесь-то – не особо…

Пока ждали автобуса, который должен был довезти их до здания аэропорта, подруги взмокли от жары. Волосы липли к разгорячённому потному лицу, футболки моментально приклеились к телу, а ноги в джинсах ощущались так, будто их поместили в хорошо натопленную баню. Они сто раз пожалели, что сдали шляпы и солнечные очки в багаж…

На выходе из аэропорта их сразу же атаковали нагловатые черноглазые таксисты: шумно уговаривали сесть к себе в машину, бойко бежали следом за ними, пару раз даже попытались ухватить за руки… Подруги слегка опешили от этакого напора и растерянно переглядывались. Ася первой пришла в себя и прикрикнула строгим голосом:

– Лапы убери, ара! Жену свою трогать будешь, да?

– До центра можно доехать на маршрутке сто двадцать пять, – читая расписание на остановке, неуверенно предложила Рита. Но Ася отрицательно покачала головой.

– Ну вот ещё… Целый час трястись в тесноте и духоте со всеми нашими вещами? Так никакое море в радость не будет…

– Такси да центра, недорага, – снова материализовался рядом с ними один из таксистов.

– Насколько недорого? – сурово поинтересовалась Ася. – За пятьсот рублей мы бы ещё подумали.

– Ай, какой питцот – ты щто меня без нажа режешь?! – вскричал таксист. – Тыща васимсот – вот харошая для тебя цена.

– За тысячу восемьсот сам себя вези, – холодно откликнулась Ася, тоже переключаясь на «ты». Рита попыталась было дёрнуть её за рукав, шепча: «Да нормально на троих, давай поедем!», но подруга сделала ей страшные глаза, сигнализируя заткнуться.

– Скажи сваю цену, джана – толька серьёзно, без шуток-муток! – продолжал виться вокруг них таксист. – Ты же панимаешь, у меня расходы… бензин-мензин, время…

– Расходы у него, – саркастически отозвалась Ася. – Да ты только подумай, какие расходы у нас – сразу заплачешь кровавыми слезами! Три бедные девушки целый год копили на этот отдых… Недосыпали… недоедали…

– Щто савсем не кущали – верю, – буркнул он, неодобрительно косясь на их стройные фигурки. – Тощие, как кошки.

– Между прочим, наша подруга вообще ни разу не была на море! – Ася кивнула в сторону Нельки. – Она этой поездки, можно сказать, всю жизнь ждала… А тут в аэропорту её сразу же атакуют всякие пройдохи вроде тебя, для которых она всего лишь – средство наживы…

Таксист остановился и заморгал длинными, по-мальчишески густыми ресницами. Его крупный нос уныло нависал над обиженно выпяченными губами.

– Ты щто сейчас сказать хочищ, ара? – наконец вопросил он самым скорбным тоном из всех возможных. – Ты хочищ сказать, что я – Ашот Газарян – уважаемый челавек, отец пятерых дачерей – на бедных девушках наживаюсь? Ай-ай, как нехарашо, слущай… Тыща триста.

– Нет, братец, мы с тобой не поймём друг друга, – с искренней печалью вздохнула Ася. – Лучше мы поедем на маршрутке. Надорвёмся, вспотеем, устанем… Но грабить нас тоже не дадим. Семьсот.

– Кто вас грабит, дарагая? – завопил он, буквально заламывая руки. – Три чемадана, да?! И три девушки!

– Тощие, как кошки, – напомнила Ася ехидно. – Мы не займём много места.

– Тыща! Себе в убыток-мубыток, клянусь!

– Восемьсот, и это наше последнее слово.

Ашот Газарян вытащил из кармана гигантских размеров носовой платок, вытер вспотевший лоб и обречённо махнул рукой:

– Твая взяла, наглая кощка… Васимсот писят. Писят – за то, щто я ваши вещи на себе папру, как ищак!

– По рукам, – кивнула Ася, страшно довольная собой. – Вот чемоданы, тащи.

Подруги взирали на всю эту сцену в оторопи и немом восхищении, только что не аплодировали.

Они сняли небольшую однокомнатную квартирку неподалёку от знаменитого парка «Ривьера», через который – самое главное! – можно было сразу пройти на одноимённый пляж. Забронировали жильё ещё в Москве и, позвонив хозяйке из такси, сообщили, что уже подъезжают. Она встретила их с ключами у самого подъезда и повела показывать жильё.

Квартира была вполне прилично и уютно меблирована, а также оснащена бытовой техникой и вещами первой необходимости: от кондиционера и стиральной машины – до сковородок, кастрюль и чайников. Главным предметом мебели в квартире являлась роскошная кровать, на которой спокойно могла бы расположиться группа из четырёх-шести человек.

– Траходром, – прокомментировала Ася язвительно. – Ну, зато тесно не будет… Терпеть не могу, когда ночью меня пихают локтями, толкают коленями и стаскивают одеяло.

Однако Нелька выскочила на балкон, с восторгом обозрела окрестности – зелень пальм, кедров и кипарисов, цветение магнолий и роз – и категорически заявила, что собирается спать прямо здесь, на свежем воздухе. Тем более, в углу балкона стояла аккуратно сложенная раскладушка.

– И я с тобой! – загорелась Рита. – Кину какой-нибудь матрас на пол…

Хозяйка открыла один из шкафов и показала им стопку чистых матрасов и новеньких одеял, а также несколько комплектов свежего постельного белья.

– Вот, можете там постелить, будет очень удобно… Ночами у нас совсем-совсем не холодно.

– Давайте, кормите комаров, – посмеивалась Ася. – А я одна буду тут кайфовать на своём королевском ложе…

Отдых в итоге удался на все сто.

Подруги с удивлением поняли, что за все те годы, что они были знакомы, им никогда прежде не доводилось отдыхать втроём. Да, во дворе славилась их знаменитая дружная троица, однако они никуда не выезжали все вместе. Теперь же они с удовольствием навёрстывали упущенное и открывали друг друга уже с новой – беззаботно-отпускной стороны.

Больше всех, конечно, кайфовала Нелька. Она словно запрограммировала себя на то, чтобы получать удовольствие от каждой мелочи, и радовалась этим милым пустякам с трогательной благодарностью и непосредственным изумлением. Её восхищали даже привязчивые фотографы с различной живностью, невероятные прилипалы, которые преследовали отдыхающих с детьми и уговаривали засняться на память с обезьянкой, удавом или попугаем. Они буквально всовывали своих питомцев в руки ребёнку, и тот, очарованный, уже не мог отказать в просьбе сфотографироваться. Родителям оставалось только платить… Так вот, Нелька вела себя как сущий ребёнок – она перефоткалась со всеми животными и птицами, которые встречались на её пути!

Её обожали туристические агенты, любившие тусоваться у входа в парк «Ривьера» и зазывать на «конные и морские прогулочки», а также на всевозможные экскурсии. Нелька просто не могла устоять перед их многочисленными заманчивыми мини-турами!

– Девочки, – виновато говорила она подругам, – вот тут предлагают очень интересную поездку на озеро Рица в горах, с попутным посещением Пицунды и Гагры… А ещё катание на кораблике – обещают, что мы увидим настоящих дельфинов! Давайте съездим, а? Но если не хотите, я могу и одна…

Одну, разумеется, никто её отпускать не собирался – ещё в Москве они условились держаться и передвигаться только сообща. Поэтому приходилось брать билеты на всех… впрочем, никто из них впоследствии не пожалел ни об одной выбранной Нелькой экскурсии.

Своеобразный колорит городу придавали кошки, вальяжно разгуливающие сами по себе или просто дремавшие на солнышке. Нелька хватала на руки каждого встреченного котёнка, с умилением трепала его за ушками, сюсюкала, тискала и целовала…

А уж как зачарованно застывала-обмирала она, точно околдованная, перед сувенирными развалами на набережной! В какой неописуемый восторг приходила от всей этой чепухи – ракушек, магнитиков, панамок и футболок с символикой города! Она без оглядки, с каким-то упоением набивала свою сумку сувенирами, собираясь привезти их в подарок московским родным и друзьям. Вот эти ракушечные белые бусы – Римме Андреевне… А этот магнит с якорем – Диме… Ему же – плоский морской камешек, отшлифованный водой, на котором изображена фигурка синего дельфина… Маме – набор открыток с видами Сочи… А себе – коллекцию ракушек, тут уж она и вовсе пошла вразнос: от огромных до крошечных, от бугристо-шершавых до атласно-перламутровых, от пятнистых до полосатых… Но все – непременно с шумом моря внутри, чтобы он услаждал ей слух и грел душу во время холодных и неуютных столичных зим…

В Сочи Нелька забыла о вечных детских комплексах и неуверенности в себе. Она перестала прятаться от солнца, счастливо подставляя ему своё лицо со всеми веснушками… Носила яркие, короткие, открытые сарафанчики и впервые в жизни чувствовала себя невероятно привлекательной.

А ещё она, наконец-то, по-настоящему научилась плавать!

Рита же открыла для себя Сочи, помимо всего прочего, ещё и с гастрономической стороны.

Наголодавшись в девяностых, в старших классах школы и нищем студенчестве, она навеки сохранила трепетное отношение к еде. Даже сама мысль о том, что можно хорошо и вкусно покушать, доставляла ей удовольствие. С каким наслаждением она совершала вылазки на центральный рынок! Как изящно и красиво, по-восточному, торговалась, как тщательно выбирала продукты! Какие изысканно-невозможные кулинарные шедевры творила на их аккуратной съёмной кухоньке из, казалось бы, совершенно простых и незатейливых продуктов! Особенной любовью у подруг пользовалось изобретённое Ритой блюдо, состоящее из жареных с зелёной стручковой фасолью сосисок, залитых яйцом и щедро посыпанных тёртым сыром. Добавьте ко всей этой вкуснотище охлаждённое домашнее вино и… да что тут говорить!

Рынок был не просто местом закупки продуктов. Для Риты он стал персональным раем. Стоя перед прилавком специй, она нараспев читала все эти названия, наполненные чарующим ароматом Востока: зира… шафран… барбарис… аджика… куркума…

Арбузы были такими огромными, что приходилось вызывать такси до дома – даже втроём подруги не доволокли бы это чудо бахчевой культуры, мерцающее изнутри красно-сахаристой мякотью сквозь трещину (лопнул от спелости). В раковину такой арбуз просто не умещался, поэтому они были вынуждены мыть его в ванной – купать втроём, в шесть рук, как младенца…

Гранаты по восточному обычаю были разломаны на «погляд» – крупные, блестящие, упругие бордовые зёрнышки даже от одного взгляда на них заставляли рот наполняться слюной предвкушения…

Помимо вина, специй и фруктов, подруги закупались на рынке вкуснейшими местными сырами, зеленью, разнообразными видами чурчхелы и виноградной пастилой. Продавцы – армяне с черносливным взором – делали им щедрые скидки. Они чмокали полными чувственными губами свои пальцы, сложенные в щепотку, а затем распускали их наподобие бутона цветка: выражали своё восхищение их красотой. Причём восхищались эти галантные кавалеры не только Асей, а всеми тремя девушками одновременно.

«Три грации!» – назвал их однажды кто-то из прохожих. «Нет, – захохотали они в ответ, – мы – три девицы под окном!»

А сколько вкусных искушений подстерегало на пляже!.. Медовая пахлава, копчёная рыбка, вафельные трубочки с кремом, чебуреки, самса, ачма…

– Расти, жопа, большая и маленькая, – смеялась сама над собой Рита, уписывая хачапури с сыром и жмурясь от удовольствия. Впрочем, Ася с Нелькой от неё не отставали.

После такой обжираловки, конечно же, нужно было заставлять себя плавать до полного изнеможения – и подруги устраивали заплывы наперегонки. На пляже они торчали до темноты (а иногда практиковали даже ночные купания в лунной дорожке), после чего, натянув одежду прямо поверх мокрых купальников, отправлялись на вечерний променад по набережной. А там – новые искушения: шашлык в каждом кафе, одуряюще ароматный, сочный и нежный даже с виду, который скручивал желудок в алчущем спазме…

Если с голодухи не было терпения добраться до дома, подруги ужинали в одном из прибрежных ресторанчиков. Пока они ждали своего заказа, их стулья становились мокрыми от непросохших до конца купальников.

Однажды в кафе заиграла восточная музыка. Какая-то неведомая сила сорвала Риту с места, подхватила, закружила в водовороте знакомых будоражащих ритмов… Она не утерпела и кинулась танцевать. Ноги сами несли её – она вся была во власти музыки. И вот уже она извивается на танцполе, волосы струятся и обвиваются вокруг неё, бёдра соблазнительно покачиваются… Не только посетители кафе – даже официанты устроили ей овацию, а хозяин кафе затем долго выклянчивал Ритин телефончик, умоляя поработать у него хотя бы на время летнего сезона.

Ася, избалованная лучшими мировыми курортами, поначалу лишь неопределённо хмыкала на все восторги подруг. Её так и подмывало нет-нет, да и отпустить какую-нибудь колкость в сочинский адрес. И сервис не идёт ни в какое сравнение с европейским… И очень много строительного мусора (через два года город готовился стать местом проведения зимних олимпийских игр), который портит общее впечатление… И безумно дорогие алкогольные напитки – даже простая банка пива стоит шестьдесят рублей! Общественный транспорт очень рано заканчивает свою работу – приходится либо разоряться на такси, либо чапать на своих двоих… («Ничего, пешие прогулки полезны!» – смеялась неунывающая Нелька, которой, казалось, ничто не могло испортить вечно приподнятого настроения) Но больше всего Ася расстраивалась из-за того, что Сочи был объявлен некурящим городом – и потому каждая попытка отыскать укромный уголок, где она могла бы с удовольствием затянуться сигаретой, превращалась для неё в настоящий квест. Запрещено было курить в кафе, на пляжах, в парках, на набережной – короче, именно в тех местах, где подруги в основном и проводили свой досуг.

Но в целом, снисходительно и словно бы нехотя признавала Ася, всё шло довольно чудненько… и миленько… Во всяком случае, им было очень хорошо и весело вместе – а разве это не главное? Однажды, воспользовавшись своими журналистскими корочками, Ася даже провела Риту с Нелькой за сцену концертного зала «Фестивальный», где как раз давали представление участники телепроекта «Comedy Club». Подруги сфотографировались с резидентами и были на седьмом небе от счастья. А Павел Воля даже подарил им на память красочную афишу, изображающую всех комедиантов – разумеется, с его личным автографом!

Как бы хорошо и славно им ни отдыхалось, но возвращение в Москву приближалось неотвратимо.

Последний день отпуска накануне отлёта они потратили на шопинг. По утреннему холодку сходили на рынок за фруктами, специями, вином, пастилой, вареньем из инжира и фейхоа; докупили сувениров… В конце концов, у них даже осталось немного времени на прощание с Чёрным морем.

Нелька коротко и светло всплакнула, стоя на берегу. Ей тяжелее всех было уезжать из этой волшебной сказки. Она присела на корточки, погладила море ладошкой, поцеловала в набежавшую волну…

– Я обязательно вернусь, – прошептала она, – не скучай…

Ночью никому из них не спалось. Ася попросила не закрывать балконную дверь, и они болтали без умолку обо всём подряд – Рита с Нелькой с балкона, а Ася отзывалась из комнаты, со своей огромной кровати. Ощущение детства по-прежнему их не отпускало…

– А помнишь, – спросила вдруг Нелька Асю, – как ты уверяла нас, что умеешь летать на подушке? Дескать, если в полночь произнести тайное заклинание, усевшись на подушку верхом, то она поднимется в воздух, как ковёр-самолёт, и отнесёт тебя куда угодно…

Ася расхохоталась.

– Боже мой, я совсем об этом забыла! Было, было дело…

– А что за волшебные слова? – поинтересовалась Рита. – В детстве ты нам так и не сказала, поклявшись, что это страшный секрет…

Ася фыркнула:

– Ты что, хочешь испытать силу заклинания прямо сейчас?

– Да ладно, – протянула Нелька, – ты наверное и сама этих слов не знала.

– Вот ещё! – оскорбилась Ася. – Заклинание было такое: «Домовой, домовой, погоняйся за мной!»

– Это ты прямо сейчас придумала? – Нелька захихикала, а Рита, торжественно вытащив из-под головы подушку, запихнула её себе под задницу, усевшись по-турецки, и чересчур серьёзным, почти торжественным тоном нараспев продекламировала:

– Домой, домовой! Погоняйся за мной! – и притворно завизжала, делая вид, что подушка под ней начала раскачиваться. Ася с Нелькой расхохотались, а Рита схватила подушку и швырнула её в Асю с криком:

– Наврала! Я так и знала!

– А вот и нет! – подушка была отброшена обратно на балкон. – Видишь, летает же!

Летающая подушка угодила в Нельку, и та с гневным воплем отправила её в Ритину голову. Завязалась настоящая подушечная потасовка и продолжалась до тех пор, пока снизу не застучали соседи.

– Наверное, шваброй стучат! – пыталась угомонить разбушевавшихся подруг Нелька, вытирая выступившие от смеха слёзы. Кое-как они успокоились и снова улеглись, погасив свет. Сна, разумеется, не было ни в одном глазу.

Рита вспомнила своё недолгое пребывание в лагере «Сказка» и начала пугать Асю с Нелькой страшилками, которыми девчонки из её отряда баловались после отбоя. Сначала было смешно, а потом Нелька вдруг по-настоящему струхнула – страшно было даже высунуть ногу из-под одеяла.

– Ну вот, – послышался в темноте её жалобный голосок, – теперь мне надо в туалет, а я вставать боюсь. Ась, может, свет включишь?

– Девочки, мне тоже страшно, – подала подруга голос из комнаты. Это было так неожиданно услышать, что они снова захохотали.

– Вам хорошо, – протянула Ася, – вы там вдвоём… а я одна. Идите ко мне!

Рита с Нелькой схватились за руки и опрометью бросились с балкона в комнату. Они нырнули к Асе под одеяло и некоторое время лежали, бесшумно пытаясь отдышаться, словно старались остаться незамеченными для призраков и подкроватных монстров.

– Ну тебя, Рит, с твоими дурацкими страшилками, – обиженно произнесла наконец Нелька. – Может, ты со мной пописать сходишь?

– Так, – Ася решительно откинула оделяло и села. – Хватит этих глупостей. Предлагаю напиться для храбрости!

– Что пить будем? – подхватила Рита.

Пришлось раскупорить одну из бутылок домашнего вина, которое они собирались взять с собой в Москву. После первого бокала стало значительно веселее, и весь страх испарился бесследно. Бутылка опустела поразительно быстро, и тогда за своей заначкой полезла следующая из подруг. Была открыта вторая бутылка… стало совсем хорошо.

– Девчонки, – сердечно произнесла Нелька, которая захмелела быстрее всех, – если бы вы знали, как я вас люблю! Так люблю!..

– И мы тебя любим, дорогая, – Рита полезла к подруге обниматься.

– А давайте, – у Аси вспыхнули глаза, – поклянёмся сейчас в вечной дружбе на крови?

– На крови? – Рита недоуменно наморщила лоб. Ася показала ей нож, которыми они кромсали сыр в качестве закуски к вину.

– Фу, – отвернула нос Нелька. – Это негигиенично. Обязательно кровью клясться? Я вам, например, и так доверяю…

Но Асе необходим был более пафосный антураж.

– Хорошо, – кивнула она, – тогда давайте встанем и возьмёмся за руки.

Они встали. Нелька слегка пошатывалась. Сцепившись ладонями, словно собираясь исполнять хороводный танец, они некоторое время стояли молча и смотрели друг на друга. Первой на выдержала Рита.

– Не могу! – прыснула она. – Вы такие торжественные, как на заседании президиума верховного совета СССР!

– Дорогие товарищи, – заплетающимся языком, подражая голосу Брежнева, произнесла Ася. – Клянусь, что никогда вас не предам и не брошу. И всегда буду любить, чтобы не случилось.

Девчонки посерьёзнели.

– Клянусь! – подхватила Нелька.

– Клянусь! – сказала Рита, и, не удержавшись, добавила с интонациями Сергея Безрукова:

– Бригааада…

Они снова заржали, и Ася протрубила губами знаменитую мелодию из одноимённого сериала.

После подобной клятвы просто необходимо было что-то срочно менять в своей жизни – жить, как прежде, было решительно невозможно. По такому случаю была открыта третья бутылка вина.

– Я, наверное, брошу колледж, – робко и мечтательно произнесла Нелька. – Устроюсь переводчиком в какую-нибудь фирму, люди со знанием языка сейчас везде нарасхват…

– Устала? – спросила Рита с сочувствием. – Совсем тебя твои студентики допекли?

Нелька неопределённо покачала головой.

– И устала, и… маньяк ещё этот. Всё равно неприятно работать, зная, что мы все у него под колпаком. Ведь он действительно может быть любым из нас! Эти люди, они… психически ненормальные, но мастерски ведут двойную жизнь. Даже члены их семьи могут быть не в курсе, с каким чудовищем вместе живут…

За последние несколько лет случаи нападений на педагогов гуманитарного колледжа совсем прекратились, и все с облегчением уверовали в то, что маньяк отстал. Однако не успели они успокоиться, как чуть было не погибла Римма Андреевна. Убийца настиг математичку возле подъезда её собственного дома и уже начал душить, но появление случайного прохожего его спугнуло. Римма Андреевна затем полмесяца провалялась в больнице – Нелька навещала её и выслушивала всё новые и новые леденящие душу подробности.

– Уйду на фиг! – грозилась Римма Андреевна, плача. – Ну и что, что полгода до пенсии осталось… Кому нужна эта дурацкая пенсия, если ты – покойник??? И ты уходи, деточка. Беги оттуда, пока цела… Ты молодая, у тебя вся жизнь впереди…

– Уходи, конечно, – горячо поддержала её Ася. – Не такая уж работа мечты, чтобы за неё держаться руками и ногами… Если хочешь, я тебя к нам в журнал устрою. Нам профессиональные переводы статей из зарубежного глянца ой как нужны!

– А я планирую открыть класс фламенко, – поделилась своими планами Рита. В Питере у неё уже было две школы – беллиданс и цыганские танцы. Теперь же она замахнулась на танцы испанские.

– Фламенко – это страсть! Это пламя! Это такая бешеная энергетика, что всё аж искрит! – воодушевлённо размахивая руками, говорила она. – Настоящая любовь по-испански!

После чего разговор покатился как по накатанной – о любви. А о чём ещё могут говорить пьяные девушки?

– Ну и фиг с ним, с разводом… Я ещё молодая. Тем более, любви все возрасты покорны, – патетически изрекла Рита. – Когда у тебя умерла бабка, Нель, твой дед стал откровенно гулять с моей бабусей! Я чуть не умерла со смеху, когда узнала.

– Я в курсе, – Нелька кивнула. – Тоже немного удивлена, конечно, но в принципе только «за». У них роман, оказывается, продолжается уже более десяти лет.

– Вот. Главное – дождаться… Я тоже буду ждать своего Серхио, – подытожила Рита. Подруги удивились:

– Кого-кого? Что ещё за Серхио?

– А ты не помнишь? – ехидно спросила у Нельки она. – Это ведь ты написала на бумажке то дебильное имя, когда мы гадали на суженого-ряженого…

И они втроём буквально повалились на пол от хохота.

– А у тебя как на личном фронте? – отсмеявшись, поинтересовалась у Нельки Рита. – Никого не встретила? С Димкой вы не…

– Мы с Димой просто друзья, – торопливо отсекла все возможные предположения Нелька.

– Уверена, что в глубине души он всё ещё сохнет по мне! – вставила Ася. Нельке это было не очень приятно слышать, но она не подала виду.

– Может, дала бы парню второй шанс? – спросила она как можно более непринуждённо. Ася вытаращила глаза:

– Ещё чего! Всё, поезд ушёл… К Димке я дышу совершенно ровно. Нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Хотя… откровенно говоря, девочки, я в какой-то прострации. Такое ощущение, что у меня больше никогда в жизни не будет личного счастья…

– Да брось! – поразилась Рита. – Уж кто бы говорил! У тебя вечно кавалеров – хоть жопой ешь!

– Это всё не то, не то… – печально вздохнула Ася. – Мне нужен кто-то особенный. Самый лучший! Идеальный. Понимаете, именно поэтому я и влюбилась много лет назад в Копперфильда – он был не просто магом-иллюзионистом, он был лучшим из них. Настоящим волшебником. Человеком огромного воображения и широты собственных мечтаний. Эх, где же мне найти в России своего собственного Копперфильда! – посетовала она то ли в шутку, то ли всерьёз, и запила свою речь вином.

И ведь нашла…

АСЯ

Независимость и самодостаточность Аси породили у её коллег твёрдое убеждение, что она бунтарка по духу. На самом же деле, она никогда не бунтовала из глупого принципа «а Баба-Яга против». Но если она не была согласна с чем-то, то тут уж даже мнение большинства не могло послужить для неё авторитетом.

Во время знаменитой акции после расстрела редакции французского сатирического журнала, когда все её коллеги нацепили футболки с названием издания в контексте «я – это они, они – это мы», Ася отказалась сделать то же самое.

– Ты что, – с ужасом спросила её главная редакторша, – поощряешь терроризм? Ты радуешься этому массовому расстрелу журналистов?

– Я не поощряю терроризм и не радуюсь расстрелу, – спокойно отозвалась Ася. – По-человечески мне безумно жаль погибших и их семьи. Но я не собираюсь носить футболку с названием их журнала, потому что он сам по себе – воплощение пошлости и дурного вкуса. Он вульгарен. На чувства террористов лично мне глубоко наплевать. А вот на чувства других людей, которые ни в кого не стреляли, но тоже стали героями их мерзких карикатур…

– Только примитивные и ограниченные люди не видят глубокого смысла в этих карикатурах… – с пафосом начала было главредша, но Ася перебила её, рассмеявшись прямо в лицо. Она вообще никого и никогда не боялась.

– Да нет там никакого смысла. Просто вам всем ну очень уж хочется его увидеть, – отрубила она. – По сути же эти рисунки – не лучше картиночек в журнале «Крокодил», где топорно обличались человеческие пороки. Вот лежит пьяница в луже, а рядом валяется свинья – всё на поверхности, никаких скрытых слоёв. Отвратительно…

После этого случая об Асе потом ещё долго сплетничали в кулуарах, но ей было глубоко наплевать. Она знала, что является для редакции крайне ценным, практически незаменимым сотрудником, и они не станут её наказывать.

Постоянного любовника после развода она так и не завела, однако частенько завязывала на светских тусовках знакомства со звёздами, которые время от времени перерастали в романы на одну ночь.

В редакции же ей всегда готов был подставить своё дружеское плечо (не совсем, впрочем, дружеское… и вовсе не плечо) спортивный журналист Пашка. Он уже пару лет неровно дышал к Асе, но не мог предложить ей ничего серьёзного, поскольку был давно и прочно женат, воспитывая двоих детей.

«Ничего личного, просто секс», – смеялась над их отношениями Ася, и, похоже, так это и воспринимала. Для Пашки же было немного обидно и странно такое поведение – ему казалось, что если он сгорает от любви и страсти, то Ася и подавно должна сходить от него с ума.

Однажды, сразу после очередного страстного совокупления прямо на Асином столе в её персональном кабинете, она невозмутимо вытерлась влажными салфетками, подняла с пола упавшие трусики с юбкой, натянула их обратно и немедленно закурила в открытое окно.

– В тебе совсем отсутствуют такие черты, как романтичность и сентиментальность, – отдышавшись, укоризненно заметил Пашка. Ася тем временем уже принялась кому-то звонить, словно забыла о его присутствии.

– Такое ощущение, – с досадой продолжил он, – что ты меня тупо для разрядки используешь.

Ася усмехнулась, не выпуская изо рта сигарету и продолжая тыкать в кнопки телефона:

– Прямо как в анекдоте про искусственное осеменение коров, знаешь – «а поцеловать»?

– Не, ну нельзя же так, ёлки-палки! – возмутился Пашка. – Я человек или корова?

Ася приложила палец к губам, давая ему знак заткнуться.

– Я лишь хотела уточнить, – сказала она в трубку, – насколько это важное мероприятие и обязательно ли ехать мне лично… может быть, послать кого-то из наших корреспондентов?.. У меня приглашение на два лица… Что?.. Поняла, ладно.

Она отключила телефон и с раздражением процедила сквозь зубы:

– Чёрт знает что!

– А что случилось? – заинтересовался Пашка.

– Да какая-то частная вечеринка… нужно взять интервью у одного парня, восходящей звезды питерского цирка… И сделать это должна непременно я. Тьфу ты, с детства ненавижу цирк. Надеюсь, эта восходящая звезда – хотя бы не клоун.

– Возьми меня с собой! – загорелся Пашка. – Я слышал, что у тебя есть два приглашения на эту вечеринку.

– Отвали, – отмахнулась она. – Твоя миссия в моей жизни на сегодня исчерпана. Дуй домой – к жене и детям! А я лучше подругу с собой позову. Хоть выпьем и пожрём на халяву.

– Какая же ты всё-таки сука, – пробурчал он негромко.

Восходящая звезда питерского цирка оказался не клоуном, а иллюзионистом. Нет, не так – волшебником! Тем самым, настоящим, встречей с которым грезила Ася в пьяном угаре в Сочи. Вот тебе и русский Дэвид Копперфильд! Это было невероятно, она просто глазам своим не поверила, когда он появился на сцене во время этой закрытой вечеринки в модном и крутом клубе, куда она поначалу совсем не хотела идти…

Артисты сменяли друг друга нескончаемым потоком – певцы, актёры, телеведущие, комики – весь цвет российского шоу-бизнеса, словно организаторы этого праздника поставили перед собой одну-единственную задачу: ошеломить количеством и разнообразием! Зрители взирали на сцену, сидя за маленькими круглыми столиками, рассчитанными на двоих. Ася приволокла с собой Нельку за компанию, и поначалу они с вялым интересом наблюдали за представлением – с большим, однако, удовольствием воздавая должное изысканным деликатесам. Особенно хорош был десерт – крошечные заварные эклерчики. Их милипусечный размер создавал иллюзию безопасности для талии, и как-то незаметно, будто сам собою, в рот отправлялся третий… пятый… десятый божественно вкусный, тающий во рту румяный эклер.

Наконец, было объявлено имя питерского гастролёра.

– Станислав Князев!..

– О, это наш клиент, – Ася подтолкнула локтем подругу, торопливо промокнула рот салфеткой, избавляясь от прилипших к губам крошек, и уставилась на сцену в ожидании.

В какой именно момент там начало твориться волшебство, она не осознала. Более того – Ася даже не смогла бы внятно описать словами всё, что конкретно происходило на сцене. Это была… магия, космос, чудо! Ася не отрывала взгляда от молодого человека, стоявшего в какой-то паре метров от неё, и была полностью захвачена представлением.

Оказалось, что Станислав Князев очень красив: тёмные, чуть вьющиеся волосы, тонкое умное лицо… Даже издали было видно, какие у него тёмно-синие, почти фиолетовые глаза – такой редкий и необычный цвет, возможно, линзы? – мельком подумала Ася.

Откуда-то из воздуха возникали гигантские мыльные пузыри и, лопнув, разлетались в стороны стайкой белых голубей… Исчезали и появлялись предметы, плавающие над сценой, как рыбы – в воде… Тут и там вспыхивали столпы огня, моментально превращающиеся в прохладные освежающие фонтаны… Невозможно было поверить, что всё происходящее перед твоими глазами – не компьютерное 3D-шоу. Иллюзионист уверенно дирижировал всей этой «симфонией», делая какие-то удивительные пассы руками, нажимая на потайные, только ему известные кнопки и дёргая за секретные рычажки. Ася сидела, не дыша, и боялась моргнуть, чтобы не пропустить ни одного его движения.

Если бы Ася хотя бы на миг оторвала взгляд от сцены и посмотрела на свою подругу, то увидела бы, что Нелькино лицо горит огнём. Она тоже следила за представлением, как заворожённая, и глаз не могла отвести от этого парня.

Выступление иллюзиониста было последним в концертной программе, полноправным гвоздём вечера. После этого банкет продолжился с удвоенным энтузиазмом – к столикам то и дело подскакивали расторопные официанты, подливая вино и предлагая экзотические коктейли. Обстановка становилась всё более непринуждённой: многие из присутствующих уже не сидели на своих местах, а разгуливали по залу с бокалами в руках, общались с друзьями и активно обменивались визитками, заводя новые знакомства.

Князев вышел «в народ» полчаса спустя после выступления, когда у Аси уже лопнуло терпение и она вообще начала опасаться, что он попросту слинял с этой тусовки к себе в гостиницу. При виде иллюзиониста, который как-то нерешительно, почти робко остановился у стены с фужером шампанского в руке, она вся подобралась, как гончая во время охоты. Нельзя было терять ни минуты, пока его не увёл кто-нибудь более расторопный…

– Нелька, он потрясающий, клёвый, обалденный! – бормотала Ася, возбуждённо пробиваясь сквозь толпу знаменитостей и гостей. Она крепко вцепилась в руку подруги и волокла её за собой, как на буксире, словно постоянное присутствие Нельки рядом было гарантией успешных переговоров с Князевым.

– Добрый вечер! – очутившись перед иллюзионистом, Ася улыбнулась самой обворожительной улыбкой из своего богатого арсенала, которая действовала на мужиков просто убийственно.

– Добрый, – откликнулся он без ярко выраженного восторга, но и не враждебно.

– Для начала, позвольте выразить вам своё искреннее восхищение… Ваше выступление… это было по-настоящему грандиозное зрелище, честное слово! – с воодушевлением произнесла Ася.

– Спасибо, – кивнул он. – Да, я вас помню – вы сидели за столиком в третьем ряду и очень искренне аплодировали после каждого номера.

Ася поняла, что настал момент представиться.

– Анастасия Безрукова, – отрекомендовалась она, – шеф-редактор журнала… впрочем, вот моя карточка, там всё написано.

Он вежливо принял визитку и быстро пробежал её глазами. Брови его недоумевающе приподнялись.

– Там чем могу служить?

– Мы планируем сделать с вами эксклюзивное интервью, – начала было Ася, но он покачал головой:

– Ни о каких интервью я не договаривался.

– Правильно, не договаривались, – подтвердила Ася. – Но именно поэтому на задание отправили меня!

– То есть?..

– Начальство уверено, – чистосердечно призналась Ася, – что кому-кому, а уж мне вы не сможете отказать.

Он на секунду оторопел, а затем искренне расхохотался.

– Согласна, звучит нагло и самоуверенно, но… вы же не откажете девушке в столь невинной просьбе? – хлопая ресничками и играя в скромницу, наивно вопросила Ася.

Взгляд Князева немного смягчился.

– Видите ли, в чём проблема… Я практически никогда не даю интервью. Дело в том, что я изрядный социофоб и вообще непубличный человек… довольно странно при роде моих занятий, правда? Но сцена – это иное. Я ужасно неуверенно чувствую себя под прицелом камер и при включённых диктофонах. Если вы не против, я мог бы отправить ответы на все ваши вопросы в письменной форме – по электронной почте. Вас это устроит?

Ася ужасно огорчилась.

– Ну как так-то… Ведь интервью – это не сухой формат «вопрос-ответ». Там важно всё – и ваша мимика, и жесты, и взгляды, и интонации… От них порою кардинально меняется весь смысл сказанной фразы!

– Как вы передадите мимику и интонации в печатном тексте? – улыбнулся он недоверчиво. Ася оживилась:

– О, вы не представляете, как я владею словом! Пусть это звучит нескромно, но в журналистике я такой же профи, как вы – в магии.

– Вы умеете уговаривать и убеждать, – он снова улыбнулся. – Но завтра я улетаю домой. Вы хотите взять интервью прямо сейчас?

– Да почему же нет? – Ася развела руками.

– Только не здесь, – умоляюще произнёс он. – Давайте сбежим в какое-нибудь более тихое и скромное место. Вы знаете что-нибудь подходящее поблизости?

– Бар «Нур Джахан» – сразу как выйдете отсюда, поворачивайте налево, он прямо на углу через квартал, можно пешком дойти, – моментально среагировала Ася.

– Договорились. Тогда… – он взглянул на наручные часы, – минут через сорок я буду на месте, хорошо? Мне нужно переодеться и дать несколько распоряжений менеджеру по поводу доставки оборудования.

– Без проблем. Встретимся в баре! – расцвела Ася.

Он улыбнулся ей, а затем Нельке, которая весь их разговор простояла рядышком безмолвным истуканом.

– Ну… тогда до встречи!

В баре они расположились напротив стеклянной панорамной стены, повернувшись спиной к остальным посетителям. К счастью, их было немного и музыка играла ненавязчиво, даже приглушённо, поэтому ничто не могло помешать предстоящему интервью.

Нелька видела, что Ася явно мечтает сплавить её подальше. Ух, как же ей хотелось, чтобы подруга убралась восвояси – домой, куда-нибудь, а лучше сразу к чёрту! – лишь бы не мешать её беседе с Князевым. Но Ася стеснялась намекнуть об этом напрямую, чтобы иллюзионист ничего не заподозрил. Нелька знала её как облупленную и наизусть выучила все эти жесты и приёмчики, которые выдавали Асю с головой – только дурак бы не понял, что она всерьёз запала на парня.

– Может быть, вызвать тебе такси, Нельсон? – делая озабоченное лицо, будто бы беспокоясь за подругу, спросила Ася. – Поздно уже, метро давно закрылось, а твои родители, наверное, волнуются…

– Нет, они не волнуются, – с каким-то тайным злорадством отозвалась Нелька. – Они в курсе, что я с тобой и вернусь поздно. Так что я, с вашего позволения, останусь… Ужасно интересно послушать!

– А разве вы не журналистка? – обратился к ней Князев. Нелька покачала головой.

– Нет, мы подруги, а не коллеги… Я просто составила Асе компанию на этой вечеринке.

По Асиному лицо легко можно было прочесть, как она жалеет о своём великодушном приглашении. Уж лучше бы с Пашкой пошла, ей-богу… Его, по крайней мере, легче было бы спровадить домой, в семью.

С лёгкой нервозностью она достала из сумочки диктофон и устроила его на широком подоконнике-столешнице.

– Может, уже перейдём к делу?

– Ну, так что же вы хотите от меня услышать? – тоже немного нервничая, поинтересовался Князев. Ася расцвела в восхищённой улыбке, чуточку – самую малость – переигрывая.

– Всё! – с жаром воскликнула она. – Не каждый день посчастливится встретить настоящего русского Копперфильда…

– Мне лестно это сравнение, – усмехнулся он, – но до Дэвида, конечно же, мне пока как до луны…

– Пока – это ключевое слово, – отметила она. – Мне импонирует такая уверенность в себе. А вам нравится Копперфильд?

– Нравится? – переспросил он с улыбкой. – Да я его безумный фанат с самого детства.

– Неужели? – взвизгнула Ася, чуть ли в ладоши не захлопала. – Ну надо же, какое удивительное совпадение… А вы не были на его московском концерте?

– К сожалению, нет, – он покачал головой. – Я в ту пору ещё в школе учился, к тому же… очень и очень далеко от столицы.

– А я у него даже небольшое интервью брала, – похвасталась Ася. Глаза Князева недоверчиво-заинтересованно вспыхнули:

– Да лааадно? Как вам это удалось?

Ася поведала историю своего необыкновенного приключения, после чего выяснилось и вовсе невероятное – оказывается, Князев помнил то интервью, видел его по телевизору!

– Ваши вопросы выгодно отличались от однотипных глупостей, которыми пытали Дэвида остальные репортёры, – искренне похвалил он.

– Вижу, Копперфильд и в самом деле ваш кумир, раз вы держите в памяти даже такие незначительные эпизоды его биографии… – заметила Ася.

– Когда-нибудь, – мечтательно произнёс Князев, – я буду готов повторить его самые знаменитые трюки. Если, конечно, финансов хватит, – добавил он со смехом.

– Хотите сказать, вы раскусили секрет всех его фокусов?

– Почти всех. Я знаю, как технически были выполнены исчезновение Статуи Свободы и вагона Восточного экспресса. Догадался, каким образом он проходил сквозь Великую Китайскую стену, отправлялся в Бермудский треугольник, падал с Ниагарского водопада… – принялся перечислять Князев. – Что ещё? Побег из взрывающегося здания и из тюрьмы «Алькатрас», высвобождение из смирительной рубашки, подвешивание на горящих верёвках над шипами на высоте двадцати метров, выживание в огне…

– А полёт, полёт? – с замиранием сердца спросила Ася. – Вы знаете, как он летает?!

– О, само собой! Это самый гениальный его трюк, – с восхищением в голосе подтвердил Князев. – Вы в курсе, что на его подготовку и осуществление у Дэвида ушло целых семь лет?

– Так как это возможно с технической точки зрения? Только, если можно… – замялась Ася, – попроще, без специфических терминов.

– Естественно, во время полёта Копперфильд подвешен к подъёмному крану, управляемому несколькими операторами через компьютер.

– Но… ведь нитей или тросов, на которых он висит, совсем не видно!

– Правильно, – с удовольствием подтвердил Князев, – потому что он использует не один или два троса, а целые пучки! Два пучка невероятно тонких тросов менее полутора миллиметров в диаметре. Каждый такой трос выдерживает около десяти килограммов веса, а весь пучок – до центнера. Такие тоненькие тросы не видны зрителям – к тому же, там подключается специальное освещение и учитывается угол поворота к публике…

– Значит, всё-таки тросы, – вздохнула Ася, вспомнив их бурные дискуссии с подругами о механизме полёта. – Нельсон, ты была права…

– Вы тоже догадались об этом? – повернувшись к Нельке, живо спросил Князев. Она смущённо пожала плечами:

– Не то чтобы догадалась… Просто это был единственно вероятный вариант, который тогда пришёл мне в голову. Остальные выглядели уж слишком нелепо или фантастически!

– Но, подождите, – Ася всё никак не могла успокоиться, – а как же его пролёт сквозь обручи??? Куда тогда деваются тросы? Или когда Дэвида закрывают в стеклянном ящике, а он продолжает болтаться в воздухе?

– Ммм… сложно объяснить без специфических терминов, но если совсем общо – Копперфильд не пролетает сквозь обручи. Грубо говоря, он вылетает с той же стороны, откуда влетел. Просто эта пара обручей вращается таким хитрым образом, что над Дэвидом всегда остаётся свободное пространство, которое обручи не пересекают. Та же история с ящиком – между крышкой и стенками остаются две узкие щели, предназначенные именно для тросов. Может быть, вы обратили внимание на его специфические пассы руками? Они служат не просто для красоты и эффектного зрелища, а как раз для того, чтобы пропустить тросы при переворотах с живота на спину – и наоборот.

– Вот так и рушатся подростковые иллюзии, – шутливо посетовала Ася. – Какой ужас…

– Что вас так огорчило? – удивился Князев. – Неужели вы и правда верили, что Копперфильд по-настоящему летает? Разумеется, это трюк. Но даже после того, как раскрываются секреты того или иного фокуса, Копперфильд всё равно остаётся лучшим в своём деле. Неизменный номер один. Хотя бы потому, что он поднял наше ремесло на невероятно высокий уровень, можно сказать – облагородил его, объединил достижения всех иллюзионистов мира…

– Но ведь вы сами сказали, что, будь у вас достаточное финансирование, вы повторили бы все его трюки с лёгкостью! Просто у него команда – под сотню человек, он зарабатывает около миллиона долларов за каждое выступление, а оборудование весит более пятидесяти тонн! – Ася так стремилась понравиться Князеву, делая ему комплименты, что даже изменила своему давнему кумиру.

– Ну и что, – рассмеялся он. – Многие заблуждаются на его счёт, полагая, что если передать его деньги, персонал и оборудование другому иллюзионисту, то он в мгновение ока станет звездой. На самом деле, Копперфильд – артист невероятного обаяния, у него потрясающий контакт с залом! Он ведь не только миллионные – и десятидолларовые фокусы делает, но тоже блестяще.

Ася была вынуждена согласиться, что он прав.

– А на сцене Дэвид и вовсе работает без дублёров: и летает сам, и в воду прыгает. У него великолепная физическая подготовка! Во время полётов, к примеру, он настолько свободно владеет собственным телом и двигается, что невозможно поверить в то, что это делает подвешенный человек. Лично я искусством Дэвида просто наслаждаюсь. Всё сделано по высшему разряду.

– Ох, – спохватилась Ася, опомнившись, – что это мы всё о Копперфильде да о Копперфильде… речь-то о вас!

Князев снова слегка зажался. Было видно, что он не умеет и не любит рассказывать о себе.

– Может, выпьете для храбрости что-нибудь покрепче? – Ася кивнула на его стакан минеральной воды с лимоном. – Я бы… то есть мы, – поправилась она, – с удовольствием составили вам компанию.

– Ну, если только чуть-чуть… – смутился он. – Почему бы и нет. В конце концов, не каждую ночь мне выпадает честь напиться в баре в компании двух красивых девушек, – галантно добавил он, то ли шутя, то ли серьёзно.

Разумеется, Ася приняла «красивых девушек» исключительно на собственный счёт. Нелька видела, что подруга пропала – глаза у неё блестели, щёки разрумянились… Она то и дело смеялась, закидывая голову, и бессознательно облизывала губы. Несколько раз Нелька перехватила заинтересованный взгляд Князева, останавливающийся на Асином лице. Видеть это было больно, и Нелька нервничала. При этом она сама старалась не пялиться на Князева так уж откровенно, но… чёрт возьми, сделать это было практически невозможно. Если в мире и существует любовь с первого взгляда, воспеваемая в дамских романах – то это, несомненно, была именно она.

– Итак… – начала Ася. – Расскажите, пожалуйста, о своей семье. Кто ваши родители? Откуда вы родом? Где провели детские годы?

Князев запустил руку в свои густые волосы, словно раздумывая, как ответить на этот, казалось бы, простой вопрос.

– Не знаю, слышали ли вы… Был такой городок – Мезень, вытянутый вдоль одноимённой реки. Вернее, что это я, – сконфуженно улыбнулся Князев, – он и сейчас есть… наверное… Это в Архангельской области, недалеко от Белого моря, – он рассказывал медленно, словно не тревожил этих воспоминаний уже бог знает сколько времени и сейчас неуверенно извлекал их из потайных закоулков памяти на свет.

– Стыдно признаваться, я не был в Мезени уже много лет и даже не знаю, как теперь там обстоят дела. Честно говоря, мне страшно наводить справки, потому что в девяностые город просто умирал. Полное отсутствие дорог для связи с внешним миром, не было даже самолётного сообщения… До революции, однако, это был вполне себе процветающий купеческий городок на пересечении речных и морских путей на пути в Сибирь…

Нелька закрыла глаза, чтобы лучше представлять всё то, о чём он говорил. От внимания иллюзиониста это не укрылось, и он со смешком заметил:

– Надеюсь, вы всегда спите, когда вам интересно.

Нелька чуть не провалилась со стыда.

– Ну что вы! – горячо запротестовала она. – Я вовсе не сплю. Мне действительно жутко интересен ваш рассказ. Просто у вас такой голос… как у сказочника. Речь льётся легко, размеренно и тепло, вот и я размечталась.

Ася кинула в её сторону взгляд, преисполненный досады. Непонятно было, в чём конкретно крылась причина её недовольства: в том ли, что Нелькино поведение могло быть расценено Князевым как бестактное, или же в том, что его в принципе почему-то заботила её реакция. В конце концов, Нелька здесь – молчаливый слушатель, третий лишний, не пришей кобыле хвост, собаке пятая нога, сбоку припёка и так далее… Не она же берёт у него интервью!

– Продолжайте, Станислав, – кротко кивнула Ася, незаметно возвращая позицию каждого из них на своё место, чтобы кое-кто не забывался. – Вы очень увлекательно рассказываете.

– Даже летом температура крайне редко поднимается выше десяти градусов тепла. Весной – минус тридцать, зимой – до минус сорока пяти… Ледяной город, словно заколдованный Снежной королевой. Придавленный снегом и огромными сугробами… В зимний сезон световой день продолжается всего два часа! Всё деревянное – дома с красивыми резными наличниками, уборные, которые невозможно посетить, не отморозив при этом задницу… простите, дамы… Даже тротуары – и те деревянные. И по ним чеканят шаг моряки с изумительной выправкой… Вот такой он – город моего детства, – глаза Князева были счастливыми и грустными одновременно. – На улицах все здороваются друг с другом, даже если встречают незнакомца. Впрочем, какие незнакомцы, боже мой, с населением в несколько тысяч человек… Конечно же, все так или иначе знают друг друга. Люди там вообще другие… И что это за люди! Поморы!.. Очень много фронтовиков, ветеранов… Мой дед, которого я, к сожалению, не застал живым, был участником обороны Ленинграда в годы войны.

Разволновавшись, он залпом допил своё вино и, заметив, что бокалы у девушек тоже почти опустели, предложил заказать ещё выпить. Асины глаза заблестели: соблазнить пьяного мужчину куда легче, чем трезвого, так что глупо было бы отказываться.

– Деда я не застал, да… – повторил он задумчиво. – Меня воспитала бабушка.

– А родители? – деликатно спросила Ася. Он покачал головой:

– Не хочу это обсуждать. Хотя, впрочем… Отца я не знаю, а мать спилась и умерла, когда мне было четыре года. Но только, пожалуйста, Анастасия, – он прикоснулся к её руке, – не стоит упоминать об этом в интервью, ладно? Просто… вырежьте кусок с вопросом о родителях.

– Не беспокойтесь, – промурлыкала Ася; за это нежданное прикосновение она была готова пообещать ему что угодно. – И, кстати, не зовите меня Анастасией. Я терпеть не могу своё полное имя. Если вам не сложно, можете называть меня просто Асей…

– Хорошо, – кивнул он. – Так вот, Ася… на чём я остановился?

– На бабушке, – подсказала та.

– Да, бабушка… На всю жизнь я запомнил вкус её рыбных пирогов. Вы знаете, я побывал уже во многих городах и странах, пробовал национальные блюда различных кухонь… но вот это сочетание – сладкого чая и солёных пирогов – до сих пор кажется мне самым вкусным на свете. В общем, воспитывала меня бабушка, а также улица и школа, – он засмеялся своим мыслям. – Единственная средняя школа на весь город! Но какие там были учителя… Влюблённые в своё дело, в свою профессию, обожающие детей… Сейчас нет таких педагогов.

– Сейчас нет таких детей, – не удержалась от шпильки Нелька, вспомнив своих непутёвых студентов. Ася расхохоталась.

– Не обращайте внимания, это Неля о своём… она преподаёт в колледже, – пояснила Ася чуть более небрежным тоном, чем следовало бы, тем самым воздвигая между ними, небожителями (журналисткой и иллюзионистом) и ею, простой училкой – глухую стену.

– Вы учительница? – поразился Князев.

– А почему это вас так удивляет?

– Не знаю, мне кажется, вам подошла бы какая-то более… мягкая, женственная и творческая профессия. Вы выглядите как актриса, или как художница…

Не ожидавшая этих внезапных комплиментов (это же были комплименты?!) Нелька побагровела. Заметив её неловкость и смущение, Князев виновато хлопнул себя ладонью по губам:

– Что-то я слишком разболтался нынче…

К счастью, в этот момент им принесли ещё одну бутылку вина. Нелька схватилась за свой бокал, как за спасательный круг во время кораблекрушения. Было почему-то стыдно смотреть Князеву в глаза, и – господи! – хоть бы и он перестал, наконец, пялиться… Вон Ася аж с лица сошла от их странного диалога.

– А как прекрасны наши мезенские просторы… – вернулся он к теме беседы. – И это летнее счастье – каникулы, целых три месяца воли! Мы с пацанами почти всё лето не слезали с коней, или торчали у реки с удочками. Речка студёная, но мы всё равно, конечно же, купались. И на лодках ходили… Плывёшь – и не можешь дух перевести от красоты. Вы бы видели, какие у нас там пейзажи! – Князев, кажется, уже забыл, что много лет не бывал на своей малой родине, и машинально начал говорить о Мезени «у нас», «наше».

– Вдоль реки – старинные ветряные мельницы… А сколько сокровищ в тайге! Огромные, каких-то нереальных размеров грибы, морошка – янтарного цвета, крупная, безумно вкусная… Клюква, брусника, голубика…

– Это ведь всё на болотах растёт? – неуверенно предположила Ася. – Как же вы не боялись – мальчишки же…

– Как можно бояться того, среди чего живёшь, сколько себя помнишь? – искренне подивился он. – Подумаешь, болото! Нужно просто знать, как себя там вести. И никогда не ходить в одиночку. А уж сколько раз дружки меня из няши вытаскивали…

– Из… чего, простите?

– Няша, – весело пояснил он. – Так у нас грязища называется, которая остаётся при низкой воде. Ил и вода смешаны там примерно в равных пропорциях, и пытаться по ней идти даже не стоит! Она мгновенно засасывает если не по пояс, так хотя бы по колено. Увязнуть в няше на Мезени смертельно опасно – в одиночку выбраться невозможно, а прилив может накрыть с головой.

– Жуть, – Асю передёрнуло, а вот Нелькино лицо стало мечтательно-задумчивым.

– Никогда не грезила Севером, но… после вашего рассказа однозначно захотелось побывать в тех краях, – призналась она. Князев взглянул на неё с благодарностью.

– Мне кажется, вам понравилось бы у нас.

– Так почему вы уехали из этого райского местечка? – ревниво вмешалась Ася. – Почему ни разу не захотели вернуться, проведать родных?

Он покачал головой:

– Райское местечко?.. Как бы не так. Просто в детстве всё воспринимается иначе. А когда умерла бабушка, я был уже подростком. Слава богу, в детский дом меня определять не стали – оформили опекунство на семью соседей… Ну, а потом я доучился – и махнул в Москву, поступать в цирковое училище.

– Так вы учились здесь, у нас? – ахнула Ася.

– Ну да, – кивнул он. – В государственном училище имени Румянцева… то есть, Карандаша – под этим сценическим псевдонимом он более известен.

– Но почему именно цирк? Довольно… необычный выбор профессии в наши дни.

– А потому, что я ничего толком не умел, – улыбнулся Князев. – Ни в один институт меня бы точно не взяли, знаний недостаточно – ни по гуманитарным, ни по точным наукам. Зато я был довольно сильным, умел ходить на руках, делать всякие прикольные штуки на турнике… Моей мечтой была работа на манеже с лошадьми. Я уже говорил, что в Мезени мы с пацанами постоянно ездили верхом. А в цирковое и конкурс небольшой, точнее, конкурса просто нет, скорее уж недобор. Профессия, к сожалению, умирает… Я, к примеру, умудрился схватить трояк на вступительном диктанте, и ничего – всё равно приняли, учился бесплатно, ещё и с повышенной стипендией.

– Всё действительно так печально? – Ася терпеть не могла цирк, но состроила подобающую теме участливую гримаску.

– Более чем, – подтвердил Князев. – В студенты принимают чуть ли не калечных-увечных. И если вы думаете, что за годы учёбы из них ваяют профессионалов – то я вас глубоко разочарую. Со мной вместе выпускалась одна девочка, дочь очень известного в Союзе жонглёра. Так вот, во время своего выпускного номера она кидала вверх четыре ракетки, а ловила при этом только две! Да и те – с трудом… Насколько мне известно, сейчас она ракетки и вовсе забросила. Опоясалась полудохлым питоном и пошла чесать по провинциальным клубам с гастролями… Ох, по-моему, это уже сплетни какие-то получаются, – он неподдельно расстроился. – Вот что значит – язык от выпивки развязался… Простите, Ася, не могли бы вы и этот момент убрать из интервью?

– Без проблем, – покладисто кивнула она.

– Я никого не осуждаю, – он покачал головой, – можно привести ещё массу примеров, когда выпускники цирковых училищ пошли не по прямому назначению, а ринулись по кривой: в рестораны, на презентации или корпоративы… Да я и сам не лучше, – засмеялся он. – Вот, принял же приглашение на эту вечеринку… Но даже на таких «халтурках» я стараюсь выкладываться по полной. Никогда не делаю свою работу спустя рукава. Да у меня это и не получится. Начнёшь филонить – провалишь фокус. Публика такого не прощает.

– Да уж, это вам не дохлый питон, – засмеялась Ася.

– А вообще, иллюзионисты, пожалуй, – самые честные люди в мире. С умением якобы творить чудеса любой из нас мог бы прикинуться великим спиритом, посланцем космоса или новым мессией, у кого на сколько хватит наглости, – развеселился и Князев. – Но мы честно предупреждаем, что всё, что видит публика – это лишь иллюзия. Игра.

– Зато игра виртуозная… – тихо добавила Нелька. – Простите, что я снова вмешиваюсь, но… неужели с российским цирком действительно покончено?

– Как вам сказать, Нелечка… – проговорил он задумчиво. Нелька чуть не умерла от счастья – и от того, что назвал её так ласково, и от того, что в принципе помнит её имя. – Советский цирк развалился, но иностранцы до сих пор с большой охотой приезжают учиться в Россию. Особенно итальянцы. У меня на курсе был приятель-акробат из Милана, Витёк… то есть, Витторио. Так вот, он уверял, что школа цирка в нашей стране по-прежнему если не самая лучшая в мире, то как минимум одна из лучших.

– Но почему тогда всё так?! – с отчаянием воскликнула Нелька, уже не обращая на выразительные подмигивания Аси, означающие «заткнись».

– Думаю, что русские циркачи – при всём их блестящем таланте – никудышные бизнесмены, – вздохнул Князев. – Мне как-то попался на глаза буклет выпускного представления берлинской государственной артистической школы… Для выпускников было организовано собственное полноценное турне по городам Германии. Сцены для выступлений им предоставили известнейшие варьете, отработать в которых сочли бы за честь даже маститые артистов, а не только новички. К тому же, учитывая возможный интерес будущих работодателей, в буклете разместили контактные данные выпускников. Вот это, я понимаю, настоящий деловой подход! Важно не только подготовить номер, но и выгодно его продать…

– А я цирк с детства люблю, – призналась Нелька. – Может быть, потому, что меня так редко туда водили… Бабушка всё боялась, что я нахватаюсь вирусов от других детей и заболею. Для меня цирк – это синоним праздника. И обязательное эскимо – в похрустывающей шоколадной глазури, на деревянной палочке…

– Я эскимо попробовал первый раз в жизни уже студентом, будучи в Москве, – вспомнил Князев. – К нам в Мезень такого мороженого не завозили.

– А ещё этот неповторимый цирковой запах – уже в фойе его чувствуешь, – Нелька даже зажмурилась. – Пахнет воздушными шарами, ирисками, лошадьми и вот этими специальными опилками, которыми посыпают арену… как они называются?

– Тырса, – с улыбкой подсказал Князев.

Ася поняла, что не может дальше сидеть и безмолвно внимать их щебетанию – смотри-ка, спелись! Ей снова пришлось вмешаться, сделав это, разумеется, самым естественным и ненавязчивым образом – она же профессионал, в конце концов…

– Расскажите, пожалуйста, немного о самом процессе обучения в цирковом училище. Это будет ужасно интересно для всех наших читательниц, которые видели цирк только с внешней, парадной стороны, и понятия не имеют, что скрыто там внутри…

– Учёба – это не совсем то же самое, что и внутрицирковая кухня, – откликнулся он. – Хотя, конечно, всё вертится вокруг этого… На втором этаже в училище расположен главный манеж – круглый, такой же, как в настоящем цирке. Там проходят экзамены, просмотры, репетиции выпускных номеров… Но первые два курса в эту святая святых не допускаются. Новичкам предназначен репетиционный зал на первом этаже с квадратным манежем. Правда, там есть все необходимые для занятия снаряды: и кольца, и брусья, и трапеция, и проволока, и канат… Гоняли нас там в буквальном смысле до седьмого пота, так что после занятий мы все, как стадо взмыленных бизонов, неслись в душевую. А потом доползёшь до общаги, рухнешь на койку – уже больше ничего и не хочется. Сил нет…

– Как же так получилось, что при ваших исходных данных – сила, ловкость, умение общаться с лошадьми – вы переквалифицировались в иллюзионисты? Почему не стали наездником или акробатом?

– На самом деле, иллюзионизм – универсальный жанр. Он сродни клоунаде… а почему вы смеётесь? – спросил он, заметив, как Ася пренебрежительно фыркнула.

– Простите, не хотела вас обидеть… но я ненавижу клоунов. По-моему, самая дурацкая и глупая профессия в мире. И не смешно, как правило, ни капли!

– Мне правда жаль, что вы так думаете, – серьёзно сказал он. – Клоунада – это искусство, самый сложный цирковой жанр. Клоун должен мастерски владеть не одной, а многими дисциплинами. Тут вам и пантомима, и музыкальная эксцентрика, и интермедия, и эквилибристика, и акробатика… и даже иллюзионизм. Что же касается фокусников… то во время исполнения трюков они должны проявлять одновременно всю гамму своих умений, в том числе и актёрское мастерство. Вообще, именно иллюзионисты и клоуны смешали понятия «крутых» и «простых» служителей цирка.

– В каком смысле? – не поняла Ася.

– Ну, вы знаете… у нас тоже есть своя так называемая «элита». К ней относятся те, кто работают наверху. То есть канатоходцы, воздушные гимнасты… Нижние – попроще. Но иллюзионист обязан так же хорошо уметь ходить на руках, как и летать на трапеции. Если, конечно, речь идёт не о простеньких карточных фокусах. Вспомните Дэвида Копперфильда! Он же и гимнаст, и акробат, и актёр, и клоун, и маг в одном флаконе!

– И швец, и жнец, и на дуде игрец, – хихикнула Ася. – А какие отношения у вас сложились с коллективом?

– Ну разумеется, очень сложные! – он усмехнулся. – Я вообще, уехав из Мезени, стал страшным нелюдимом. Может быть, потому, что наш город в силу географии как бы изолирован от внешнего мира. В Мезени исстари сложился свой, особенный уклад жизни… который в большом городе мне пришлось неуклонно ломать, чтобы выжить. В родном городе все – свои, в мегаполисе – чужие, как ни крути. Нужно бороться за место под солнцем. Но самое страшное, что и вернуться домой ты уже не можешь – привыкаешь жить по-другому. В ином ритме, с другими ценностями… Я и не вернулся. От бабушки остался старый дом, и мои опекуны продали его с моего разрешения. Тётя Нюся потом просто выслала в Москву денежный перевод – мою долю… Куда мне теперь возвращаться? К кому?

– Но потом-то, после училища… уже непосредственно в цирке стало легче?

– Куда там! – он махнул рукой. – Цирковые – очень закрытые люди. Невероятно сплочённые, доверяют только своим, дико боятся и недолюбливают чужаков. Как в стае… Вообще, по жизни цирковые совершенно неразговорчивы, даже косноязычны.

– А по вам и не скажешь, – ввернула Ася, и они все расхохотались.

– Да, что-то я действительно разболтался сегодня… Но я не принадлежу ни одному цирковому клану. Я человек из ниоткуда. А в цирке, конечно, очень распространены целые династии – эти люди буквально рождаются в тырсе, работают семьями, поколениями…

– А что вам в цирке категорически не нравится?

– Ммм… пожалуй, тот факт, что мы очень часто и много пьём, – признался он пристыженно. – Ещё ненавижу всё, что связано с дрессировкой животных, будь то дикие тигры или домашние собачки-пудельки… Гуманная дрессура – это миф и сказочки, навешиваемая на уши доверчивой публике лапша. У нас как-то на гастролях слон от голода сбежал и начал жрать в ближайшем скверике берёзу… У народа, разумеется, чуть разрыв шаблона не случился – по улицам города разгуливает индийский слон! Ладно ещё, не пострадал никто. Зевак быстро разогнали, хотя многие ушлые бабульки так и рвались его потрогать. Слоника, говорят, хочется посмотреть…

У Нельки завибрировал мобильник: мама… Она решила не отвечать, чтобы не отвлекаться от интересной беседы. Сбросила звонок и через полминуты получила истеричную sms с многочисленными вопросительными и восклицательными знаками, а также словами, близкими к непечатным. И это её образованная, интеллигентная и выдержанная мамочка!.. Но тут Нелькин взгляд упал на часы, и она охнула. Половина третьего!..

– Извините… я вас покину ненадолго, – сползая с высокого табурета, сказала она, а затем поспешила в сторону туалета. Тем более, ей и впрямь давно пора было его посетить…

Сама мысль о том, что она оставила Асю с Князевым наедине, была невыносимее зубной боли. Нелька живо представила себе, как подруга разойдётся в её отсутствие – все эти её знаменитые влажные томные взгляды… и покусывание губ… и порхание ресницами…

Умыв разгорячённое лицо над раковиной, Нелька со вздохом набрала мамин номер, предвкушая грандиозную выволочку.

– Где ты??? С кем??? Жива, слава богу! – заполошно выкрикнула мама и то ли засмеялась, то ли зарыдала от облегчения. – Мы тут с ума сходим! Отец хотел в милицию бежать!!!

– О, господи, – выдохнула Нелька. – Мам, ты себя со стороны-то слышишь? Мне двадцать девять лет. Я не то, что совершеннолетняя – а в некотором роде даже перестарок. Я предупредила, что еду с Аськой на тусовку, вернусь поздно. Ну какая, к ляху, милиция?!

– Ася сейчас рядом? Дай ей трубку, – потребовала мама. – Хочу удостовериться, что вы в безопасности.

– Не глупи, мамуль. Я в туалете, Ася осталась в баре. С нами ещё один мужчина.

– Мужчина?! Кто такой? Ты давно его знаешь?

– Уже часа три. Мы сидим, общаемся и пьём.

– Что… пьёте? – с ужасом в голосе прошептала мама.

– Компот, блин! – рассердилась Нелька. – Всё, давай, пока. Когда поеду домой – сброшу сообщение. Но вы с папой лучше не дурите, не ждите меня и не накручивайте себе нервы, а ложитесь спать. Ключ у меня есть.

Вернувшись в зал, к этому времени начавший понемногу оживляться и заполняться народом (когда-то давно Нелька услышала песню «Moscow Never Sleeps»[5] и сейчас поняла, что имеется в виду), она обнаружила, что Ася торопливо сворачивает интервью. Похоже, ей не терпелось перейти от официоза и формальностей к более приятным вещам – кто знает, может быть, пока Нельки не было, эти двое уже условились отправиться к нему в отель?..

– …Ну, и напоследок… Скажите, почему же вы не остались в Москве после окончания учёбы? У нас тоже есть цирк, даже не один…

– А почему я должен был оставаться? – ответил он вопросом на вопрос. – Чем плох Петербург?

– Ну нееет, – протянула Ася с сомнением, – всё-таки с Москвой никакой другой город не может сравниться. Здесь столько возможностей! Столько жизни! А Питер для меня красив, интересен, но при этом… не знаю даже, как сказать… слишком холоден, мрачен и чванлив.

– Наверное, поэтому я его и люблю, – Князев засмеялся, – мы с ним похожи характерами!

– Ну что вы на себя наговаривете, – Ася стрельнула в него лукавым взглядом, – на комплименты напрашиваетесь? Вы – удивительно приятный собеседник!

– Просто няша, – вставила Нелька ехидно. Князев буквально согнулся пополам от хохота.

– Вот это да! Вам лучше не попадаться на язычок, верно? Няша, надо же… – отсмеявшись, произнёс он, весело глядя на Нельку. – Я рад, что вы запомнили это слово. Оно теперь всегда будет напоминать вам обо мне!

В это время зазвонил мобильник Князева – кому-то он понадобился среди ночи. Извинившись, иллюзионист отошёл чуть в сторону, чтобы переговорить, и Ася моментально накинулась на Нельку.

– Нельсон, слушай… тут такое дело… – зашептала она ей в ухо. – Мне кажется, тебе сейчас самое время уехать домой. Ты не беспокойся, мы вызовем тебе такси и проследим, чтобы водитель был порядочный, если надо – возьмём у него номер телефона…

Нелька даже не очень удивилась.

– Что, русский Копперфильд клюнул-таки на русскую Клаву Шиффер? – спросила она, старательно маскируя горечь в голосе под безразличную иронию.

– Фу, – Асю аж перекосило, – не надо меня с ней сравнивать. В общем, не суть. Главное – пожалуйста, когда он вернётся, изобрази как можно естественнее и непринуждённее, что тебе якобы нужно срочно возвращаться домой. Ну, наври, что мама звонила… или ещё что-нибудь.

В Нелькиной груди взмыла радостно-недоверчивая надежда.

– Так вы с ним… ещё ни о чём не договорились?

– Не договорились – так договоримся, в чём проблема? – раздражённо бросила Ася, явно нервничая. – Дело за малым, всё на мази… Главное – смойся уже поскорее, ладно? Не видишь, что ли – он на меня запал?

«Если честно – не вижу», – хотела было сказать Нелька, но в этот момент к ним подошёл завершивший телефонный разговор Князев.

– Милые дамы, к сожалению, вынужден вас оставить… Хорошо, что мы успели закончить интервью, – сказал он. – Звонил мой менеджер – там заминка с оборудованием, не могут кое-чего досчитаться. Так что мне нужно срочно ехать и разруливать проблему.

Лица и Аси, и Нельки буквально вытянулись от разочарования.

– Вот… – он вырвал страничку из своей записной книжки и торопливо нацарапал там адрес электронной почты. – Визиткой всё никак не обзаведусь, – виновато улыбнулся он. – Это моё «мыло», как только текст интервью будет готов – скиньте мне, пожалуйста, чтобы я мог ознакомиться. Вдруг, прочитав трезвым взглядом свои откровения, я приду в ужас и зарублю всё на корню, – пошутил он. Хмурая Ася нашла в себе силы тоже пошутить в ответ:

– Тогда меня точно уволят. В редакции очень ждут этот материал…

Однако бумажку с электронкой приняла и засунула себе в сумочку.

Прощание вышло каким-то скомканным. Договаривали буквально на лету, а затем дружной троицей вывались в темень московской предутренней улицы, освещённой лишь электрическими фонарями. Здесь, в отличие от бара, было тихо и безлюдно, даже машины почти не ездили.

– Давайте я вам такси поймаю, девчонки, – залихватски предложил Князев. – Вы ведь рядом друг с дружкой живёте, насколько я понял?

– Да поезжайте уже, – махнула рукой Ася, – вас там люди заждались. Мы как-нибудь сами… Большие девочки.

– Спасибо вам за всё! По-моему, мы очень славно провели время, – Князев улыбнулся им обеим. – Будете в Питере – приезжайте в цирк на Фонтанке, я проведу вас на представление. Только поторопитесь, если соберётесь – мой контракт с цирком истекает в конце года. Так что позже вы можете меня там просто не застать…

– А куда вы потом? – с жадностью спросила Ася. – Вы ничего не рассказывали в интервью о своих планах.

– Циркачи – люди суеверные, – отозвался он, продолжая улыбаться. – Вот если всё срастётся – тогда уж… Но если вкратце – хочу делать собственное шоу. Чтобы не быть привязанным ни к какой конторе.

Подъехало его такси. Он снова слегка виновато улыбнулся им обеим, будто извиняясь за своё поспешное бегство, махнул на прощание рукой и был таков.

– «Приезжайте в Питер, девчонки!» – подражая голосу Князева, психовала Ася всю дорогу в такси. – Очень милое приглашение, ничего не скажешь… Интересно, зачем я туда попрусь? Неужели для того, чтобы передать ему журнал с интервью, который он может преспокойно купить в любом киоске? Тьфу! Да он вообще, наверное, гей.

– Конечно, ведь только гей способен устоять перед твоими чарами, – поддела Нелька, – да и то не каждый…

Ей тоже было ужасно досадно из-за того, что Князев так резко смылся, но ещё больше раздражала сейчас Ася. Эта её бесконечная уверенность в собственной неотразимости! Впрочем, Ася тоже была на взводе. Ещё бы – упустить с крючка такую невероятно аппетитную рыбину!

– Ты мне, кстати, очень мешала во время интервью, – сказала она сухо, стараясь не встречаться взглядом с Нелькой. – Постоянно влезала с какими-то неуместными рассуждениями…

Нелька проглотила обиду, уговаривая себя не слишком расстраиваться. Она понимала, что в Асе сейчас кричит собственное ужаленное эго и боль от краха надежд.

– Думаю, что Князеву мои ремарки не казались такими уж неуместными, – спокойно отозвалась она. – Во всяком случае, ему явно было интересно… – и, увидев, как искривилось Асино лицо, добавила жалобно:

– Ой, перестань дуться, а?! Ну, давай мы сейчас с тобой ещё из-за мужика расплюёмся. Отличное решение, тем более, что наш герой вообще убежал… Чего нам теперь делить?

– Уф, ты права, – Ася спрятала лицо в ладонях. – Прости меня, Нельсончик, я словно с цепи сорвалась. Просто… у меня такое, пожалуй, впервые в жизни.

– Завидую, – вздохнула Нелька. – Мне бы так: чтобы парни, которым я не нравлюсь, были всего лишь исключением, а не правилом. Слушай, Ась… А этот Князев тебя реально так зацепил, или это именно досада из-за его неприступности? Может, он тебе на фиг не сдался?

– Да он вообще урод! Дебил конченый! – выкрикнула Ася со страстью. Таксист опасливо покосился на неё в зеркальце. – Ух, и сделаю я ему интервью теперь, то-то порадуется! Все-все его откровения оставлю. Вот пусть потом ему стыдно будет…

– Ты что?! – поразилась Нелька. – Не смей! Не надо! Он же по-человечески просил… Ты сама говорила, что журналистская этика и профессионализм превыше всего…

– Да плевать мне на этику и на этого Князева – плевать… – отозвалась подруга совершенно убитым голосом. – Просто хочу, чтобы и ему стало хоть немного больно.

– Пожалуйста, не делай этого! – взмолилась Нелька, всерьёз испугавшись. – Он же тебе доверился! Как ты потом сможешь ему в глаза смотреть?

– Если бы я была уверена, что смогу когда-нибудь ещё раз посмотреть ему в глаза… – Ася отвернулась и тихо заплакала.

Нелька оцепенела, не веря в то, что происходит. Она поразилась бы меньше, если бы увидела, что плачет каменная статуя. Но Ася! Гордячка, заносчивая красавица и разбивательница мужских сердец – льёт слёзы из-за неудавшегося романа?!

– Ну, брось ты, – она робко погладила подругу по плечу. – Ась, ведь не всё ещё потеряно! А новую встречу действительно можно при желании организовать, если чуть-чуть подсуетиться. Тем более, у тебя остался адрес его электронной почты. Сначала отправишь интервью на согласование, а там слово за слово – и переписка завяжется… Рано паниковать!

Ася перестала плакать. Слова Нельки звучали разумно.

– Ну ладно, – утирая слёзы платочком, сказала она. – Так и быть… дадим этому самому русскому Копперфильду второй шанс.

Говорят, что утро вечера мудренее. Ася наивно полагала, что, стоит ей переспать со своей проблемой ночь, наутро весь мильон её терзаний покажется сущим пустяком. Однако она ошиблась… Пробуждение по звонку будильника принесло не облегчение, а полную апатию и нежелание вылезать из-под одеяла. И дело не в том, что она банально не выспалась (домой они с Нелькой попали уже около пяти утра). Просто, вынырнув из прекрасного сновидения, где всё самое желанно-сокровенное стало вдруг близким и возможным, Ася оказалась один на один с невыносимой унылой реальностью, в которой с ней рядом не было Князева.

– Дура, дура, дура, – бесконечно повторяла она, стоя под пронзительно холодным душем, лупившим её тугими беспощадными струями. Это ж надо умудриться так вляпаться! Втюриться по уши в человека, с которым знакома несколько часов! И самое главное – втюриться безответно, как ни стыдно было в этом признаваться даже самой себе.

Когда она приехала в редакцию, её там просто не узнали. Из жизнерадостной, остроумной и кокетливой особы с бойким язычком Ася вдруг превратилась в сущую мегеру с ПМС. Только что на людей не кидалась. Огрызалась, хамила, истерила и почти кусалась в ответ на любой безобидный вопрос.

Очутившись в спасительном пространстве своего кабинета, Ася заметалась от стенки к стенке, как тигрица в клетке. Она маялась, не находя себе места от странной пустоты и тоски, поселившейся внутри. Ей просто физически был необходим Князев. Как воздух. Как вода. Как сон. Как еда… Она понимала это совершенно отчётливо, но не представляла, что ей теперь с этим делать. Она прикидывала и так, и эдак возможные способы устроить очередную встречу, но все они выглядели жалко, по-детски нелепо – наверняка он сразу догадается, что она примчалась в Питер только ради него. Быть жалкой и смешной Ася не любила. И вообще, она скорее откусила бы себе язык, чем первой призналась бы Князеву в своих чувствах.

После очередной шальной идеи, пришедшей ей в голову, она рискнула посоветоваться с главредшей.

– А давайте сделаем материал про питерский цирк на Фонтанке? – врываясь в кабинет начальницы без стука и «здрасьте», предложила она. Главредша как раз собиралась позавтракать. Ася застукала её в тот момент, когда она подносила ко рту кусок хлеба с ветчиной, держа в другой руке чашку кофе. При внезапном появлении Аси рука главредши дрогнула, и несколько капель бодрящего чёрного напитка упало на клавиатуру компьютера.

– Твою ж мать, Аська! – ругнулась главредша и полезла за салфетками. – Если клава сдохнет, я тебя убью!

Ася, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, выждала более-менее приличную паузу и навязчиво напомнила о своём предложении:

– Это довольно интересная тема… Я, например, могла бы за неё взяться.

Главредша посмотрела на Асю с жалостью, как на душевнобольную.

– Девочка моя, у нас в городе есть знаменитый цирк Никулина на Цветном бульваре, а также Большой цирк на проспекте Вернадского, не говоря уж о многочисленных частных шарашкиных конторах с всевозможными цирковыми шоу… Если бы мне потребовался материал про цирк, подчёркиваю – если бы, то я не стала бы отсылать тебя аж в Питер. Но меня – вот незадача! – вообще не интересует эта тема.

Каждое слово было гвоздём, вбиваемым в крышку гроба Асиных надежд.

– Ты-то с чего вдруг так к питерскому цирку воспылала? Вчерашнее интервью с Князевым сорвалось? – обеспокоилась главредша. При упоминании этой фамилии всуе Ася вздрогнула. Щёки словно опалило огнём.

– Нет, – хрипло и отрывисто бросила она. – Интервью я взяла.

– Тогда в чём дело? Тебе вчера не удалось его трахнуть, и ты хочешь отправиться в северную столицу, чтобы наверстать упущенное?

Из-за того, что слова ударили точно в цель, хоть и были выражены столь грубо и принижали всю трепетность и хрупкость нового для Аси чувства, она почувствовала себя втоптанной в грязь. На свою беду, главредша не заметила гневных разрядов, которые метали Асины глаза, и наставительно продолжила:

– У нас, если ты забыла, журнал для молодых, успешных и карьерно-ориентированных женщин, а не для малышей – любителей клоунов, дрессированных собачек и сладкой ваты в антракте. Может, ты просто есть хочешь? – озабоченно поинтересовалась начальница. – У тебя глаза какие-то голодные. Вот, присаживайся, перекуси со мной, – и она радушно кивнула на стопку домашних бутербродов в промасленной бумаге, этакая пусечка, хлебосольная хозяюшка, словно это и не она секунду назад отчитывала Асю, как строгая директриса – провинившуюся школьницу.

Ася взглянула на бутерброды и почувствовала тошноту.

– Я… не ем по утрам такую тяжёлую и жирную пищу, – выдавила она из себя наконец. – Кстати, и тебе не советую. И так жопа скоро на стуле перестанет помещаться.

– Ты охренела?! – возмутилась главредша, но разобиженная Ася уже выскочила из кабинета.

– Можно? – в дверь нерешительно поскрёбся Пашка. Ася никак не отреагировала на его появление, продолжая сидеть и пялиться в противоположную стену. Пашка принял молчание за согласие и просочился внутрь.

– Ты, вообще, как? – спросил он с опаской. – Что с тобой происходит, Ась?

Она продолжала молчать и не обращать на него никакого внимания.

– Ты что, – мрачно осведомился Пашка, отчаянно ревнуя, но старательно делая вид, что ему наплевать, – действительно втрескалась в этого питерского клоуна?

Ася сфокусировала на нём свой рассеянный взгляд. Ей стало ясно, что слух о ней и Князеве уже распространился по всей редакции. Вот же тварь главредша!

– Клоун – это ты, Паша, – грубо отбрила Ася. У неё сейчас не было моральных сил на дипломатию. – Только не по профессии, а по жизни.

Пашка предсказуемо оскорбился, психанул и вышел из кабинета, шарахнув дверью так, что с потолка посыпалась извёстка. Всё-таки, устало подумала Ася, мужик-истеричка – горе в семье…

Затем она приступила к тому, что откладывала всё утро – взялась за расшифровку интервью. Было страшно вновь услышать его голос, его смех, его рассказы о родной Мезени и о цирке, но… тянуть больше было нельзя.

Она заперлась изнутри и приступила к работе. Пока набирала текст на компьютере, выкурила не менее половины пачки сигарет. Она давно так много не курила… Разумеется, это было строжайше запрещено. Для подобных целей в закутке у туалета имелось специально отведённое место. Но у Аси не было абсолютно никакого желания тащиться в курилку, где наверняка все будут пялиться на неё и шушукаться.

В дверь неоднократно стучали. Даже сама главредша прибегала, ломилась и орала с той стороны как резаная:

– Что ты вообще о себе возомнила?! Я пожарных вызову!!!

Ася не слушала эти вопли, вернее – не слышала их. Надев наушники для пущего удобства, она вникала в тонкости своего вчерашнего разговора с Князевым. Прислушивалась к интонациям. Ловила скрытое, невысказанное, словно повисшее в воздухе… Ася впервые обратила внимание на то, как меняется Нелькин голосок в разговоре с иллюзионистом: сколько в нём искреннего интереса и даже скрытого, пока не до конца осознанного, кокетства. Ужасное открытие… И самое главное: Князев был заинтересован в разговоре с Нелькой не менее, чем с Асей. Она не могла врать самой себе.

Нет, в Питер нужно было ехать непременно. И как можно скорее…

НЕЛЬКА

Тем временем Нелька тоже засобиралась в Питер.

Разумеется, с её стороны это было откровенной авантюрой и даже наглостью. Никогда в жизни она не совершала подобных отчаянных поступков. Нелька понимала, что пытается сейчас действовать в обход подруги. Угрызения совести нет-нет, да и давали о себе знать. Нелька волновалась, казнила себя, ругала, но… не могла справиться с желанием снова увидеть Князева. В конце концов, Асе он ничего не обещал, Нельке не в чем перед ней оправдываться. Хотя, наверное… стоило честно предупредить Асю о своей поездке? А вот на это у Нельки не хватало смелости.

Удобнее всего было ехать на выходные. Нелька взяла однодневный отгул на работе, чтобы освободить себе субботу. Тогда выезжать можно было уже в пятницу вечером.

Собираясь звонить Рите, чтобы напроситься к ней с ночёвкой, Нелька вдруг разволновалась. Стало стыдно за то, что она будто бы принимает подругу в заговорщики против Аси… Пока в трубке шли гудки, Нелька уже всерьёз начала раздумывать, не проще ли забронировать номер в каком-нибудь недорогом хостеле. Но в это время Рита ответила на звонок.

– Привет! – с преувеличенной радостью бодро поздоровалась с ней Нелька. На самом деле, она чувствовала себя шулером. Влюблённым, подлым, счастливым и невероятно несчастным шулером. – Как ты смотришь на то, что я свалюсь тебе на голову субботним утречком? Так соскучилась по Питеру, что сил больше нет терпеть…

– Ну надо же, – давя зевок (она вообще была совой и редко просыпалась раньше обеда), удивилась Рита. – Что это на вас с Асей вдруг нашло? Вы как-то подозрительно одновременно заскучали по Питеру и мне…

– Ася?.. – переспросила Нелька в замешательстве.

– А ты не в курсе? Она вчера вечером мне звонила предупредить о своём приезде. Тоже, кстати, в субботу грозилась нагрянуть.

Нелька сникла, моментально растеряв весь свой запал.

– Ну… тогда я, наверное, как-нибудь в следующий раз. Не хочу тебя стеснять… – пробормотала она неуверенно.

– Какое ещё «стеснять» – с ума сошла? – возмутилась Рита. – Ой, девки, что-то вы темните… Не пойму, откуда дует ветер, но выглядит это всё крайне подозрительно. Вы с Аськой, случаем, не поссорились?

– Нет, – честно ответила Нелька.

– Ну вот и отлично. Тем более приезжайте – вдвоём! Посидим, как раньше… поговорим по душам… мы же с самого Сочи не виделись! Жутко хочется облобызать ваши родные морды.

Скрепя сердце, Нелька дала своё согласие. Но теперь уже нельзя было действовать исподтишка. Поколебавшись, она набрала Асю.

– Да… – откликнулась подруга несколько настороженно.

– Рита ждёт нас в гости! Махнём в Питер на выходные, а? – бойко оттарабанила она в трубку.

Повисла пауза.

– Ты… хочешь поехать в Питер? – переспросила Ася наконец.

– Не я, а мы. Вернее, ты, да я, да мы с тобой! – вспомнила Нелька старую дурацкую песенку-прибаутку. Она понимала, что от волнения несёт полную ахинею, но сейчас всё зависело от Асиного ответа.

Подруга очень долго молчала. Так долго, что Нельке даже показалось, будто она отключила телефон.

– Эй, ты здесь? – неуверенно позвала она.

– Да-да… – откликнулась Ася рассеянно. – Что ж, почему бы, в самом деле, и не поехать… Давай.

Имя Князева ни разу не было названо. Но они обе понимали весь подтекст и смысл предстоящей поездки…

Они купили билеты на «Красную стрелу», поэтому уезжали из Москвы под традиционную песню Газманова, которого ни Ася, не Нелька почему-то терпеть не могли. Зато по времени очень удобно: садишься в поезд в полночь, проспишь до утра – и ты уже в Санкт-Петербурге!

Правда, сна не было ни в одном глазу. Ася с Нелькой сидели друг напротив друга за столиком купе, болтали ложечками в стаканах с чаем и напряжённо молчали.

Их попутчики давно уже похрапывали на своих верхних полках. Стук колёс успокаивал и убаюкивал, как бы обещая, что всё будет хорошо… Но Нелька не могла избавиться от неприятного ощущения, что сейчас происходит – или вот-вот произойдёт – нечто подлое, циничное и непоправимое. Было отчего-то тоскливо и страшно…

– Ты отправила интервью на утверждение? – осторожно спросила Нелька. Это был единственный раз, когда она вслух решилась затронуть тему Князева.

– Да, – коротко отозвалась Ася. – Он всё одобрил.

Она не сказала, как дико обозлил и одновременно раззадорил её этот краткий и безупречно вежливый ответ-отписка. «Всё замечательно. Спасибо ещё раз за приятное общение…»

Ася перерыла весь интернет в поисках его слабого места. Может быть, он гей? Бабник? Извращенец? Ни-че-го… Ничегошеньки. Ноль информации. В Википедии – только дата и место рождения, и больше никаких биографических сведений, кроме упоминания циркового училища и цирка на Фонтанке, куда его пригласили после выпуска. А дальше – дотошный перечень его трюков и полученных наград. Никаких ссылок на официальный сайт или интервью с ним. Человек из ниоткуда. У него даже аккаунта в соцсетях не было! Это будоражило и пугало.

В конце концов, в одном из цирковых пабликов «ВКонтакте» она нащупала зацепку. Ниточку, за которую можно было дёрнуть и распутать если не весь клубок до конца, то хотя бы получить примерное представление о том, что Князев из себя представляет. Она списалась с его бывшим однокурсником, ныне акробатом в цирке на Цветном, и, совсем чуть-чуть пококетничав и запудрив бедняге мозги, буквально за пятнадцать минут выудила весьма интересную информацию. Как ей распорядиться, она пока не представляла, но на всякий случай решила попридержать в рукаве, как козырного туза.

Нелька, конечно же, тоже прошерстила интернет за эти дни. Правда, в отличие от подруги, даже не пыталась нарыть какой-либо компромат. Она просто изучала его фотографии, сделанные во время различных шоу, и любовалась этими необыкновенными глазами странного цвета – сиреневого, почти фиолетового. Они манили и завораживали. Никогда в жизни, ни у кого Нелька не видела таких глаз… Разве что в кино – у Элизабет Тейлор.

– О чём ты думаешь? – вопрос Аси застал её врасплох. Нелька, замявшись, уклончиво и почти честно ответила:

– Об Элизабет Тейлор.

Ася чуть не подавилась чаем.

– В каком смысле?

– В прямом… Красивая актриса была.

Ася отчего-то надулась, словно заподозрила подругу в том, что та издевается над ней. Нелька улыбнулась.

– Да не грузись ты! Чего сразу ощетиниваешься, как ёжик… Я действительно думала сейчас об Элизабет. Вернее, о ней и ещё о тысяче вещей одновременно… то есть, по сути, ни о чём.

– Ладно тебе, – буркнула Ася, уже устыдившись своей вспышки. – Я, собственно, просто так спросила… от скуки.

Обе они были, как провода под напряжением. Дотронься – заискрит и дёрнет так, что мало не покажется. Но каждая упорно пыталась скрыть от другой своё состояние.

– Ну всё, давай спать ложиться, – решила наконец Ася и завалилась на свою полку прямо поверх шерстяного одеяла, не переодевшись. – Завтра вставать чуть свет…

Но Нелька, с детства приученная к порядку и аккуратности, сначала всё же сходила в туалет и, натыкаясь локтями и коленями на дверь и раковину, переоделась и почистила зубы. После чего она тихонько прошмыгнула обратно в купе, нырнула под одеяло и до самого рассвета пролежала, бессонно таращась в темноту.

Они вывалились на перрон промозглым осенним утром и моментально озябли, объятые резкими порывами сурового питерского ветра. К тому же, небо подозрительно хмурилось – как бы не начался дождь…

Подхватив свои вещи (Нелька взяла лишь заплечный рюкзак, зато Ася, будучи в своём репертуаре, набила целую дорожную сумку с комплектом тех жизненно необходимых «тряпочек», которые могли ей потребоваться в эти два дня), они ввинтились в толпу, состоящую из бабушек, сдававших комнаты посуточно, частных извозчиков, а также встречающих с цветами.

– Может, такси возьмём? – предложила Нелька, едва поспевая за размашистым Асиным шагом.

– Нет, – отрывисто бросила она, давая понять, что именно она здесь командует парадом. – Сначала нужно выпить кофе и съесть что-нибудь. Жрать хочу – умираю! Вчера не успела поужинать…

Они вышли на Невский проспект.

Нельку, как всегда в первые мгновения после приезда в Питер, ошарашила мощь и энергетика этого места. Невозможно было без внутреннего трепета шагать по улице, где каждое здание, каждый переулок, каждый мост дышал историей. Асю же в данный момент мало заботили здешние красоты – она озабоченно шарила взглядом по окнам и дверям кафешек, которые были бы открыты в этот ранний час. Задачка выдалась не из лёгких…

Когда они пересекали Фонтанку по перекинутому через неё Аничкову мосту, Ася мимоходом спросила, кивнув на скульптуры обнажённых юношей, укрощающих коней:

– А ты знаешь, что в народе этот мост называют Мостом Шестнадцати Яиц?

– Почему это? – Нелька понятия не имела. Ася коротко рассмеялась:

– Ну, считай сама… четыре коня да четыре голых мужика – сколько яиц получится в итоге?

Нелька густо покраснела. Она не была любительницей подобных шуточек. А Ася, словно нарочно желая смутить её и вывести из себя, продолжала издеваться:

– Правда, до революции вообще говорили, что это мост не шестнадцати, а восемнадцати яиц. По той простой причине, что на мосту в те годы круглосуточно находился городовой!

Нелька никак не отреагировала на эту весёлую историю, и Ася, наконец-то, заткнулась.

Они миновали столь любимую Нелькой Малую Садовую улицу, где на стенах домов сидели маленькие скульптуры кота Елисея и кошки Василисы. Прохожие и туристы швыряли в них монетки на удачу. Впрочем, даже если бы Ася с Нелькой приняли участие в этой забаве, удача явно была не на их стороне: все кафешки на Малой Садовой тоже оказались закрытыми.

Между тем идти становилось всё холоднее и неуютнее, поскольку принялся накрапывать мелкий нудный дождик.

– Бред! – ругнулась Ася с досадой. – Скажи кому – не поверят: не можем найти в Питере место, где бы нам подали горячий кофе и свежий завтрак!

– Рано ещё, – пожала плечами Нелька. – Ты у нас в Москве много ресторанов и кафе знаешь, которые открывались бы до девяти утра? Может, потерпишь уже до Риткиного дома?

– Думаешь, она нас покормит? – рассмеялась Ася скептически. – Да Рита в это время суток обычно дрыхнет как сурок, так что, скорее всего, нам самим придётся готовить и её же потом кормить! Уф, желудок аж сводит… Я бы сейчас даже на какую-нибудь шаурму согласилась.

– На шаверму, – поправила Нелька наставительным тоном. – Дорогая, мы же в Питере…

Они оставили позади канал Грибоедова, миновали Казанский собор, дошли до реки Мойки… Наконец, Ася углядела какое-то заведение общепита, табличка на застеклённой двери которого была перевёрнута с CLOSED на OPEN[6], и издала победный индейский клич.

Заведение в итоге оказалось очень уютной столовой, где торговали в том числе и на вынос. Подруги устроились за столиком у окна со своими подносами. У каждой на тарелке лежало по огромному, свёрнутому в конвертик аппетитному блину, мерцающему румяным масляным бочком. Нелька выбрала в качестве начинки сёмгу, а Ася – сыр и грибы. Не успели они приступить к трапезе, как дождь по ту сторону окна резко усилился и бешено забарабанил по стеклу. Они переглянулись.

– Вовремя мы сюда нырнули, – сказала Ася.

– Ой, – спохватилась Нелька, – я, кажется, забыла взять сахар к чаю…

Она вскочила со стула и побежала к кассе.

– Можно мне сахар, пожалуйста? – обратилась она к девушке-операционистке. Та растерянно улыбнулась и переспросила:

– Сахар?.. К сожалению, у нас его нет.

– Как нет? – опешила Нелька. – Совсем-совсем, что ли?

– Нет, и никогда не бывает… – девушка пожала плечами.

Некоторое время они смотрели друг на друга в полном недоумении, а затем Нелька осторожно спросила:

– Значит, все ваши посетители пьют несладкие чай или кофе? А как же вы, к примеру, десерты и компоты готовите? Мне всего лишь чай подсластить…

– Ах, чааай!!! – протянула девушка таким тоном, будто до этого Нелька разговаривала с ней на японском. – Ну так бы сразу и сказали, что вам песку надо, – и она протянула ей пару пакетиков.

Нелька вернулась за столик, похрюкивая от смеха. Кто ж знал, что под привычным словом «сахар» тут автоматически подразумевается кусковой рафинад! Ну, и как после этого можно было не любить Питер?!

Первые минуты трапезы прошли в молчании. Подруги просто наслаждались вкусной едой, макая блины в сметану, а затем Ася сказала:

– Давай поговорим начистоту.

Нелька сразу же напряглась. Ох, и не любила она, когда беседу начинали именно такими словами…

– Я тебя очень люблю, Нельсон, – искренне произнесла Ася, – и не хочу, чтобы между нами возникали какие-то непонятки и недомолвки.

– Я тебя тоже люблю… – пробормотала Нелька.

– Мы обе знаем, зачем припёрлись в Петербург, не так ли?

Нелька молчала. А что тут ответить – «так ли, так ли»?

– Нам понравился один и тот же парень, – сказала Ася откровенно. – Это, в общем-то, с нами случается не впервые… – многозначительно протянула она, имея в виду Диму. Нелька опустила голову. – Но, к сожалению, на этот раз парень не дал однозначно понять, кого из нас он предпочитает.

– Если совсем уж честно, то, по-моему, на нас обеих ему одинаково наплевать, – нервно рассмеялась Нелька.

– Ну-ну, зачем же так пессимистично, – подбодрила её Ася. – Во всяком случае, мы ему не противны… А даже симпатичны. А это уже половина дела на пути соблазнения понравившегося мужчины!

– Любого другого мужчины. Но не его, – поправила Нелька.

– Ну вот, ты его уже и идеализируешь… Милая, он такой же человек из плоти и крови, со своими приземлёнными желаниями.

«Он особенный, и желания у него тоже особенные», – подумала Нелька, но вслух не стала этого высказывать, побоявшись, что Ася примет её за совсем уж сбрендившую от любви идиотку.

– В общем, давай поступим так, – Ася посмотрела ей в глаза. – Обещай, что не будешь действовать исподтишка и ставить мне палки в колёса. Я, в свою очередь, тоже обещаю играть открыто. Клянусь, если в итоге он выберет тебя – я уйду, ни сказав ни слова! Не буду пытаться его отбить, не стану с тобой ссориться и так далее.

«Бойся данайцев, дары приносящих», почему-то всплыло в голове у Нельки. Судя по твоему вдохновенному лицу, милая, подумала она, мысленно обращаясь к Асе, ты ни секунды не веришь в то, что он может выбрать меня.

Но в целом позиция подруги была ей понятна, и она её с облегчением приняла. Уж лучше так – напрямую, чем копить обиды и думать друг о друге чёрт знает что.

Допив свои чай и кофе, они окончательно помирились, отошли и разулыбались. Видно было, что у Аси тоже буквально камень с души упал.

РИТА

Рита жила неподалёку от Соборной мечети – голубой красавицы, ожившей иллюстрации из старинной книги восточных сказок. Да и весь район в целом был хорош: рядом с метро, в пешей доступности от Петроградской набережной, зоопарка и Петропавловки.

Дом, в котором обитала Рита, представлял собой старинное здание начала прошлого века с коваными лестницами и скульптурами каменных львов у входа. Парадная выходила на улицу, но имелся также чёрный ход во двор-колодец. Всё здесь – снаружи и внутри – дышало богатой историей вперемешку с дикой запущенностью и неухоженностью.

Рита купила эту квартиру сразу же после развода. Пришлось, конечно, впрячься в ипотеку, но в целом ей повезло: пара пожилых хозяев спешно уезжала в Финляндию к детям и продавала жильё за бесценок.

Квартира была совершенно убитой, но Риту это скорее обрадовало: не оставалось времени на депрессию и хандру, она сразу же с головой погрузилась в ремонт и отделку. Прежние хозяева даже не вывезли мебель с вещами, оставив всё в дар новому владельцу. Что-то, конечно же, Рита сразу отнесла на помойку или раздала страждущим соседям, но кое-какие раритетные, практически антикварные вещи оставила себе, включая огромный деревянный шкаф-гардероб, который стоял в коридоре и весил не меньше тонны.

Изначально её новое жильё нельзя было назвать уютным. Квартира была однокомнатной, но такой же просторной, как танцевальная зала во дворце. Высоченные потолки создавали ощущение пустоты и холода в любое время года, а узкие окна, выходившие в маленький и сумрачный сырой двор, давали катастрофически мало света. Однако Рите удалось оживить обстановку, придав ей восточный колорит. Ковры, привезённые из Турции и Египта, изысканные занавеси, обои тёплой цветочной расцветки, ажурные лампы и свечи… В единственной комнате имелась арка, внутри которой Рита устроила себе спальню – втиснула туда кровать и соорудила нечто вроде балдахина. Остальное жилое пространство комнаты служило гостиной.

Кухня оказалась крошечной, что с лихвой компенсировалось размерами ванной комнаты – она была по-королевски огромной. Вода в доме нагревалась при помощи газовой горелки, но зато Рита не испытывала проблем во время летнего отключения горячей воды.

Но самым-то шиком, изюминкой этой квартиры был чёрный ход! В кухне имелась деревянная дверь, обычно закрытая на задвижку – вот за ней-то и скрывался своеобразный тёмный «предбанник», из которого можно было попасть на чёрную лестницу – вернее, упереться в наглухо запертую вторую дверь. В этот предбанник Рита впихнула холодильник, потому что в крошечной кухоньке и так негде было развернуться.

Откровенно говоря, всякий раз, ныряя в эту абсолютную темень за продуктами, она чувствовала себя немного странно. Ей становилось не по себе, будто там, где-то за холодильником (ничегошеньки не видно – хоть глаз выколи!), из самой глубины этой затягивающей черноты за ней украдкой наблюдают… Не смотреть во тьму было просто невозможно, и Рита всякий раз чувствовала леденящий холод, который медленно полз по её ногам даже летом.

«Это просто сквозняки, – старалась успокоить себя Рита, – там же выход на чёрную лестницу, везде щели…» Но сквозняк был настолько нехорошим, что по телу её сразу начинали бегать мурашки, а все волоски вставали дыбом. Рита нехотя призналась себе в том, что испытывает дикий страх, совершенно необоснованный, нелогичный и необъяснимый. Ей казалось, что в этом тёмном закутке скрывается нечто, явно недоброжелательно к ней настроенное.

Каждая необходимость открыть холодильник сопровождалась непременным ощущением мороза по коже и пристального наблюдения. В конце концов, Рита накрутила себя до такой степени, что уверилась в том, будто там – за холодильником – упорно ждут, что однажды она забудет запереть дверь кухни на щеколду, и тогда… Что будет тогда, Рита предпочитала не додумывать, но всякий раз, вылетая из закутка с бешено колотящимся сердцем, закрывала за собой дверь и для верности дёргала несколько раз за ручку – надёжно ли.

Впрочем, судя по всему, замки и щеколды были этому существу нипочём. Частенько, моя в кухне посуду или перемешивая на сковородке какое-нибудь рагу, Рита затылком чувствовала взгляд. Подмывало резко обернуться и «застукать» смотрящего – но на это ей храбрости так и не хватило.

Ночью, лёжа на кровати с закрытыми глазами, она иногда снова ощущала чужой, тяжёлый и недобрый, взгляд. Рита холодела, боясь даже пошевелиться.

А дальше становилось всё веселее и веселее… Оно раскидывало её вещи по квартире, открывало краны на кухне или в ванной, зажигало свет в туалете… Рита была твёрдо уверена в том, что сама никак не могла этого сделать – потерями памяти она не страдала, да и раздвоением личности тоже. Однажды, умываясь утром над раковиной, она ухватила взглядом в зеркале позади себя какое-то движение – мутноватые перемещающиеся пятна. Рита взвизгнула и резко обернулась. За спиной не было абсолютно никого.

Рита стала бояться оставаться в квартире даже днём. Она зазывала к себе приятельниц, бывших однокурсниц, учениц… Но ночами страх снова неизбежно овладевал ею. «Ну, подумаешь – домовой, – успокаивала себя Рита. – А может быть, дух кого-то из прежних обитателей этого дома… Такое время от времени случается… в старинных зданиях. Чёрт, но почему это случилось именно со мной?! Не поэтому ли, кстати, хозяева так спешили продать эту квартиру за гроши?»

Она не была верующей, но на всякий случай испробовала все способы. Окропила углы святой водой, принесённой из церкви, и даже брызнула пару капель за холодильник. Повесила над дверью закутка икону, затем – католическое распятие. Включала в записи суры из Корана. Ничего не помогало…

Именно поэтому Рита так обрадовалась приезду подруг – они могли бы хотя бы ненадолго отвлечь её от этой паранойи.

Когда Ася и Нелька ввалились к ней в прихожую, Рита – ещё в пижаме, мягкая и тёплая спросонья – кинулась их обнимать. Квартира сразу же наполнилась шумом, весельем, ароматом духов и девичьим щебетом. На кухне засвистел чайник, в ванной заплескалась вода. Подруги вручили Рите бумажный пакет горячих пончиков с сахарной пудрой – вернее, пышек, как их называли в Санкт-Петербурге.

– Сегодня у меня три танцкласса, так что вернусь примерно после шести. Располагайтесь тут пока, чувствуйте себя как дома. Вечером пообщаемся! – торопливо заглатывая пышку и обжигаясь чаем, скороговоркой произнесла Рита. – Запасной ключ на полочке в прихожей.

НЕЛЬКА

Разумеется, они не стали торчать весь день у Риты – им просто не сиделось на месте, да и жаль было напрасно терять драгоценное время. По очереди приняв душ, они переоделись, навели марафет и ринулись из квартиры на волю. Подразумевалось, что они просто идут гулять… Но, не сговариваясь, обе выбрали направление в сторону Фонтанки.

После полудня тучи постепенно рассеялись, и город пригрело скупым октябрьским солнышком, которое весело отражалось в свежих лужах и плясало солнечными зайчиками на поверхности Невы.

Ася с Нелькой выглядели вдвоём просто очаровательно: блондинка и рыжая, одна в элегантном кожаном плащике по фигуре, а вторая – в ярко-зелёной курточке. Прохожие невольно улыбались им навстречу, рассмотрев поближе их свежие счастливые физиономии. Нелька впервые в жизни не чувствовала себя замухрышкой на фоне привычно блистающей подруги-красавицы. Вероятно, любовь и впрямь окрыляет: ей казалось сейчас, что она способна заполучить не только Князева – а луну с неба достать! К тому же, её подстёгивал незнакомый доселе азарт, ведь у них с Асей, как ни крути, получалось что-то вроде соревнования. Это было состязание, практически рыцарский турнир, наградой за победу в котором станет прекрасный принц! Правда, Нельку несколько смущало, что принц об их планах пока что, как говорится, ни сном ни духом… Но ничего, она верила, что стоит им с ним увидеться – и всё моментально встанет на свои места.

Здание Большого Санкт-Петербургского Государственного цирка (в народе более известное как Цирк на Фонтанке, а исторически именуемое Цирком Чинизелли – по имени его основателя и управляющего), было прекрасно. Старинное, естественно, как практически все здания питерского центра, оно было спроектировано Василием Кенелем и по праву признавалось одним из красивейших в Европе. Купол без единой опоры, затейливо декорированный фасад со скульптурами муз, конскими головами и арочными окнами, карниз с великолепной аллегорической группой театральных масок… и при этом – ничего лишнего, абсолютное совершенство пропорций и деталей. Прославилось это здание ещё и тем, что стало первым стационарным каменным цирком Российской империи.

– Я читала, что интерьеры тоже были поистине роскошными, – сказала Нелька, пока они шли по набережной Фонтанки к цирку и любовались зданием издали. – Сейчас, конечно, там всё изменилось… Всё подогнали под современные стандарты и удобства. Говорят, царская ложа была так великолепно спроектирована, что архитектору за неё пожаловали бриллиантовый перстень.

Ася бросила в её сторону короткий внимательный взгляд.

– Подготовилась? – спросила она со смешком; впрочем, совершенно беззлобно. – Умница. Впечатление точно произведёшь.

Нелька сконфуженно примолкла.

Когда они подошли к цирку совсем близко, им навстречу хлынула пёстрая толпа, состоящая из взрослых и детей – только что закончилось дневное представление.

– Это мы удачно попали, – заметила Ася. – Сейчас у артистов перерыв перед вечерним выступлением.

– Что будем делать? Билеты покупать? – растерялась Нелька. – Просто так ведь нас внутрь не пропустят…

– Спокойно, подруга! – Ася подмигнула ей. – Зря я, что ли, журналистскую ксиву с собой всегда таскаю? Эти корочки способны распахнуть практически любую дверь!

Внимательно окинув взглядом здание цирка, она решительно потянула Нельку подальше от центрального входа – по направлению к одному из боковых.

– Ищи что-нибудь, хоть мало-мальски напоминающее дверь в служебные помещения, – приказала она. – Нам нужно скорефаниться с кем-нибудь из цирковых…

Нелька только подивилась да позавидовала в очередной раз той смелости и решительности, с которой подруга вдохновенно импровизировала.

Им повезло. Не успела Ася озвучить свою идею, как они тут же наткнулись взглядом на клоуна. Он, вероятно, уже снял с лица грим, а также избавился от шутовского рыжего парика, но брюки в жёлто-красную клетку, вызывающе высовывающиеся из-под пальто, не оставляли никаких сомнений.

Клоун летел им навстречу, резво перебирая этими яркими клетчатыми ногами, и бережно, как ребёнка, прижимал к груди увесистый пакет, в котором что-то явственно позвякивало. Вернее, летел-то он в сторону цирка, просто появился с другого конца улицы – очевидно, бегал в ближайший магазин.

Недолго думая, Ася бросилась наперерез.

– Извините! – закричала она. – Простите, можно вас на минуточку?

Клоун притормозил. При ближайшем рассмотрении он оказался мужичком лет сорока пяти, довольно, однако, потрёпанным жизнью – обвисшие брыли, глаза с тяжёлыми набрякшими веками и нездоровый цвет лица выдавали в нём хронического алкоголика.

– Чем могу служить, сударыня? – несколько манерно откликнулся он своим хорошо поставленным голосом.

– Мы с подругой приехали из Москвы. Разыскиваем одного человека из вашего цирка… Его зовут Станислав Князев.

– Ах, Князь! – кивнул клоун понятливо. – И что же такого он натворил у вас в Москве, что потребовалось срочно его искать? Неужели же замастырил кому-нибудь внебрачного ребёнка и смылся? – и, прежде чем Ася с Нелькой успели сообразить, он уже сам заливисто рассмеялся, закидывая голову. – Это шутка!

– Мы делали с ним интервью для женского журнала, – начала рассказывать Ася, и Нелька была ей страшно благодарна и признательна за это «мы». Надо же, приняла с собой заодно в журналистскую братию… а не просто «я брала интервью, а эта девочка рядом постояла». – Остались кое-какие недовыясненные вопросы… В общем, нам бы увидеть его. Это возможно?

Клоун замялся.

– Вообще-то, конечно, не положено. У нас с этим обычно строго – никаких посторонних внутри, начальство всегда начеку!

Нелька и Ася приуныли. Но тут лицо клоуна озарила широкая самодовольная улыбка.

– Однако, вам несказанно подфартило, что вы повстречали именно меня. Дело в том, что я сегодня праздную день рождения!

– Ах! – вскрикнула Ася. – Поздравляем!

Она даже припала к его дряблой щёчке с поцелуем – надо отметить, он позволил ей это сделать с превеликим удовольствием.

– Мы уже начали немножко отмечать тесным кружком… – он кивнул на пакет, который держал в руках. – Так что, если я проведу с собой пару очаровательных девушек в качестве гостей – думаю, никто не станет слишком уж сурово спрашивать с именинника, как вы считаете?

Нелька уже тоже готова была его расцеловать.

– Вы чудо! – искренне сказала Ася.

– Прошу следовать за мной, – он церемонно поклонился им, а затем добавил извиняющимся тоном:

– Простите, не могу взять вас под руки… к сожалению, тара мешает, – и он подмигнул им, указывая на свой пакет, который – Нелька уже ни секунды не сомневалась – был под завязку нагружен выпивкой.

«А ведь Князев тоже говорил о том, что все цирковые – алкоголики… – вспомнила Нелька. – Интересно, они что – пьют прямо между спектаклями? А как же вечером на сцену выходить?..»

Больше всего она боялась, что, увидев их, Князев разозлится. С одной стороны, он сам приглашал их в Петербург и обещал провести на представление. С другой – это ведь была не более, чем вежливая формальность. И тут они вдруг заявятся на его личную территорию чуть ли не с вещами! Это могло показаться ему излишне навязчивым. Она и сама на его месте возмутилась бы такому бесцеремонному вторжению. Оставалось уповать на то, что всё-таки они (обе? или кто-то в большей, а кто-то в меньшей степени?) были ему симпатичны, иначе вся поездка в Питер теряла смысл…

Пока они шли с клоуном по цирковым коридорам, Нелька всё больше и больше накачивала себя паникой. Она даже не обращала внимания на интерьеры вокруг себя – а ведь посетить «закулисье» цирка с детства было её большой и светлой мечтой!

«Да с чего мы вообще вообразили, что понравились ему? У него этих поклонниц выше крыши. Восходящая звезда – молодой, успешный и красивый…» – предательски стучало в висках.

Нелька искоса взглянула на Асю, чтобы понять, что она сейчас чувствует. Но даже если подруга и нервничала, то внешне держала себя абсолютно спокойно.

– Эй, Князь! – заорал клоун, завидев высокую фигуру иллюзиониста в одном из закоулков. – Смотри, каких прелестниц я к тебе привёл!

Как Нельке ни было стрёмно, она всё же не спускала глаз с лица Князева. Ей важно было увидеть и понять его первую реакцию на их появление. От этой реакции зависело многое…

Он, конечно, удивился. Брови его недоуменно поползли вверх, словно он не верил своим глазам. Затем по лицу пробежала какая-то лёгкая и быстрая тень (недоверие? сомнение? досада?), но тут же сменилась добродушно-приветливой улыбкой.

– Вот это ничего себе, – сказал он и помотал головой, словно стряхивая наваждение. – Какими судьбами у нас?

– Неисповедимыми, – пошутила Ася. У Нельки отлегло от сердца – фух, кажется, не рассердился.

– Скажи мне спасибо! – похвастался клоун. – Это я их встретил на улице и препроводил сюда.

Князев подошёл к ним и приобнял обеих за плечи в качестве приветствия. Это было уже совсем хорошо…

– Большая удача, что застали, – сказал он. – В вечернем представлении я не участвую, так что рабочий день у меня закончен.

– Как?! – возмутился клоун. – А моя днюха? Ты что, снова побрезгуешь коллективом и сбежишь домой?!

– Да не брезгую я, Сеня, что за чушь, – Князев успокаивающе похлопал его по спине. – Просто не люблю шумных сборищ и групповых пьянок, только и всего…

– Ну ты и зазнайка, дружище, – разобиделся клоун Сеня. – Одно слово – Князь. Даже посидеть полчасика, выпить и закусить с товарищами по цирку ему претит…

– Если только полчаса, – с сомнением протянул Князев. – Но лишь в том случае, если девушки согласятся поддержать компанию.

Ася с Нелькой переглянулись.

– Вообще-то, я почти не пью… – начала было Нелька, но подруга торопливо перебила её:

– Мы с большим удовольствием посидим с вами немного и отпразднуем эту знаменательную дату.

– Тогда подтягивайтесь к моей гримёрной минут через пятнадцать-двадцать, – обращаясь к Князеву, сказал Сеня. – Сейчас наши девчонки там всё порежут, приготовят, бутербродики налепят, рюмочки расставят… А ты пока дамам цирк покажи. Проведи экспресс-экскурсию, так сказать!

Погромыхивая своими бутылками, клоун скрылся из виду.

– Вам это интересно? – уточнил Князев у подруг. И Ася, и Нелька торопливо закивали. Им было интересно всё, что бы он сейчас ни предложил.

– Ну, тогда прошу! – иллюзионист кивнул в сторону лестницы. – Предлагаю начать осмотр со второго этажа. Там очень красиво… – и вдруг взял Нельку за руку, приглашая следовать за собой.

Она чуть не умерла. Нет, не так. Чёрт, она чуть не сдохла!!!

Он невозмутимо вёл её за руку, продолжая что-то попутно рассказывать… Нелька ничего не слышала: в ушах у неё звенели литавры.

Он отпустил ей ладонь только на лестнице – идти, держась за руки, было бы неудобно. Но пальцы её продолжали гореть от его прикосновения ещё очень долго… Хорошо, что ладонь не вспотела от волнения, запоздало порадовалась Нелька.

Ася то ли не заметила, то ли сделала вид. Но Нелька мысленно всё равно открыла счёт в свою пользу: один – ноль.

– Да, кстати, – спросил Князев, – как это вы вдруг так внезапно и скоро собрались в Питер?

Нелька ещё не успела придумать разумное и логичное объяснение (ей казалось, что он и так всё прекрасно понял – они припёрлись исключительно из-за него!), когда Ася уже с живостью откликнулась:

– Приехали к нашей общей подруге на выходные… Очень давняя и близкая подруга, понимаете ли. Мы с детских лет знакомы: жили в одном доме, росли в одном дворе… Теперь вот она перебралась в Питер. Ну, а… потом мы случайно вспомнили о вашем милом приглашении, пока гуляли, и решили попутно завернуть в цирк!

Её естественности позавидовала бы любая актриса. Нелька так врать не умела. Вернее, не то чтобы врать – скорее, редактировать и лакировать действительность, придавая контексту реальной истории совершенно новый смысл. Одно слово – журналистка!

Князев кивнул, вполне удовлетворённый этим ответом. Ася же, раздухарившись, предложила ему перейти с ними обеими на «ты».

– И, между прочим… Как тебя лучше называть? Полным именем – Станислав? А может, Стас или Слава?

– Меня здесь все зовут просто «Князь», – улыбнулся он. – Я как-то уже и сам привык.

– Называйте мне скромно – «Ваше Величество»! – засмеялась Ася. – Но всё-таки?..

– Бабушка всегда звала только Стасиком, – отозвался он задумчиво. – Так что я ничего не имею против Стаса.

На втором этаже располагалась знаменитая зеркальная галерея.

– Зрители помоложе обожают делать здесь собственные фотографии на телефон, – сообщил он. – На Западе сейчас это очень модно, называется «селфи»…

Ася демонстративно достала свой мобильный телефон и попросила Князева попозировать с ней на фоне галереи для селфи – она обожала быть в центре модных веяний. А потом так же ненавязчиво предложила ему обменяться номерами – «раз уж мобильник всё равно в руках». Ему не оставалось ничего другого, кроме как продиктовать ей заветные циферки. Ася тут же набрала его номер – «чтобы мой тоже у тебя определился».

Один – один, мрачно констатировала Нелька, во время этой сцены непроизвольно отошедшая в тень. Ася же, завладев драгоценным номерком, совершенно расслабилась и весело защебетала – ей казалось, что победа у неё уже в кармане!

– А что, – задала Нелька мучающий её вопрос, заодно пытаясь отвлечься от счастливого, но утомительного Асиного стрекотания, – артисты цирка вот так запросто распивают горячительное между представлениями? Как же они выходят в подпитии на арену? Ну, клоуны – ладно, а воздушные гимнасты, акробаты, жонглёры? У них координация разве не нарушается? Это же очень опасно…

– Ох, – Князев тяжело вздохнул. – Можно, я не буду отвечать на этот вопрос? А то ты расстроишься. Но в качестве оправдания могу лишь заметить, что далеко не все артисты позволяют себе подобное поведение. Да и не всегда. Просто сегодня – случай исключительный. Сеня – всеобщий баловень и детский любимец, он уже более двадцати лет почти каждый вечер выходит на манеж под аплодисменты обожающей его публики…

– А манеж можно будет посмотреть? – сгорая от любопытства, спросила Нелька. – Ты нам его покажешь?

– Там сейчас репетируют, но, впрочем… почему бы и нет. Мы тихонечко посмотрим из-за форганга.

– Из-за чего?!

– Это занавес, который отделяет закулисье от зрительного зала и арены, – объяснил Князев.

– А ещё какие прикольные слова в цирке используют? Про тырсу мы уже в курсе, – подхватила Ася. Он добросовестно задумался.

– Вот так навскидку и не вспомню. Для нас они стали повседневными и привычными… Ну вот, пожалуй… в курсе ли кто-нибудь из вас, что означает «сделать комплимент»?

– Я знаю! – радостно воскликнула Ася и тут же встала в торжественно-театральную позу, раскинув руки и улыбаясь. – Вот!

– Именно, – подтвердил Князев с удовольствием. – Комплимент делается публике после завершения трюка или во время аплодисментов.

– А какие-то цирковые приметы? Суеверия? – вмешалась Нелька. – Это тоже ужасно интересно…

– Ох, – засмеялся он, – тут на целую энциклопедию наберётся!.. К примеру, нельзя сидеть задом к манежу – за это может и хлыстом по спине прилететь. Нельзя работать премьеру в новом костюме, щёлкать семечки в цирке, трогать чужой реквизит…

– Ну, с реквизитом-то как раз понятно, – заметила Нелька. – Не вижу здесь ничего суеверного. От реквизита зачастую зависит безопасность и даже жизнь артистов. Повредишь там что-то нечаянно – и номер сорван…

– Ещё нельзя садиться в концертном костюме, – вспомнил Князев. – Но это тоже скорее из практических соображений: помнётся, рубашка из брюк вылезет, потайной карман сверкнёт и раскроет секрет фокуса… а то и лонжа расстегнётся, не дай бог. Вообще, мы здесь избегаем говорить о каких-то травмах, несчастных случаях и провалах. В принципе, практически никто не использует слов с негативной окраской не только в цирке, но и по жизни. То есть, мы не станем говорить человеку «не болей», скажем – «поправляйся» или «выздоравливай». То же самое с номерами – стараемся не каркать. Никаких «осторожно, упадёшь!» или «аккуратнее, разобьёшься!» – ни в коем случае, ни при каких условиях! Та же история со словом «последний». Никогда не используем его в значении «последний раз», «последнее представление», «последний номер» и так далее. Заменяем на нейтральные «заключительный», «финальный», «завершающий». Но это, конечно, больше у тех цирковых в ходу, чьи номера сопряжены с опасностью для жизни…

Они обошли галерею, действительно очень красивую, отделанную в красных и золотых тонах, и принялись спускаться вниз.

– Вот ещё прикольная примета! – вспомнил Князь. – Нельзя просто так проходить через центр манежа, если, конечно, это не связано с репетицией номера. Обычно мы стараемся обходить манеж по кругу, но если нужно очень срочно и быстро – тогда в центре необходимо сделать какой-нибудь кульбит, или прыжок, или финт, или вальсет… Со стороны выглядит довольно забавно.

Они вновь оказались на первом этаже.

– А хотите, я вас в конюшню проведу?

– Ух ты! – обрадовалась Нелька. – А можно? Конечно, хотим!

– В этом цирке с самого его открытия всегда выступали лошади. Другие животные менялись, времена менялись, и антураж, и артисты, и номера… но лошади оставались неизменными. Ведь Гаэтано Чинизелли был отличным наездником! В то время дикой популярностью пользовался огненный номер «Адская лошадь»… Нет-нет, ни одно животное не пострадало, но смотрелось это всё очень эффектно.

Ася, похоже, не была в восторге от предстоящего посещения конюшни. Там же запах… а она такая нарядная и в духах, посмеиваясь, заметила про себя Нелька.

– В табуне цирковых лошадей тоже есть свой вожак. Лидер, который ведёт за собой остальных, – продолжал рассказывать Князев; похоже, о лошадях он мог говорить бесконечно. – У нас тут даже есть примета: перед выходом на манеж все артисты по очереди целуют в нос лидера табуна.

Нелька и Ася чуть не споткнулись от неожиданности.

– Серьёзно?!

Он весело расхохотался:

– Шучу, конечно же… Но перед конюшней давайте сначала всё же дойдём до манежа.

На арене – точнее, практически под куполом цирка, на высоте не менее двадцати пяти метров – шла репетиция воздушных гимнастов. Князев сделал подругам знак вести себя потише и вообще не особо высовываться, а затем подвёл их к занавесу, разделяющему цирк на две части. С одной стороны – праздник и барабанная дробь, восторги публики, счастливые глаза детей… а с другой – ежедневный, выматывающий, изнурительно-тяжёлый труд.

Нелька с Асей, осторожно выглядывая из-за форганга, наблюдали за репетицией, затаив дыхание. Прыжки в воздухе… балансирование на трапеции… скольжение и повороты… просто дух захватывало от этого зрелища, а ведь на артистах даже не было сценических костюмов – обычные трико.

Вот очередная гимнастка повисла вниз головой, уцепившись за трапецию одними лишь носками… а затем, качнувшись, отправилась в свободное падение… и почти внизу, сгруппировавшись, упала на сетку. У Нельки засосало под ложечкой. Нет, даже смотреть на это было страшно…

Она отвела взгляд и заметила листок бумаги, пришпиленный к внутренней стороны кулис. Это было служебное расписание («авизо», – шепнул ей Князев) – очерёдность выхода циркачей на манеж. Репетиции артистов начинались, ни много ни мало, с шести-тридцати утра…

В этот самый момент, когда Нелька изучала расписание, всё и произошло.

Сначала послышался короткий женский вскрик, глухой стук, словно на пол сбросили мешок картошки, а затем вокруг все истошно заголосили и заорали.

Началась суета, мимо них на манеж откуда-то из глубины цирка бежали люди. Кто-то истерично требовал вызвать «неотложку».

Наконец, среди этой паники громко прозвучало:

– Эмма разбилась…

Оказалось, сетка порвалась.

Но, даже с прорехой, она заметно смягчила падение воздушной гимнастки на арену. Сетка, собственно, её и спасла. А вот если бы это было просто свободное падение вниз с двадцати пяти метров, ничем не защищённое… Так что, можно сказать, девушке повезло.

До приезда скорой ей запретили двигаться, хотя дежурный врач при беглом осмотре констатировал, что серьёзных повреждений нет.

– Я чувствую себя отлично, – уверяла Эмма столпившихся вокруг неё коллег, отчаянно храбрясь и ещё не осмысливая в полной мере всё, что с ней произошло. – Ничего не болит, правда! Ну, пара синяков и царапин… делов-то!

Ася с Нелькой, ставшие невольными свидетелями этого происшествия, долго не могли опомниться. Но больше всего потряс их даже не сам факт падения с высоты – девушка же, судя по всему, практически не пострадала. Да, они все пережили несколько не очень приятных минут дикого страха, но слава богу, не было повода для истерик и слёз. Гораздо больше их шокировала реакция Князева.

Когда Нелька взглянула ему в лицо, то по-настоящему испугалась – оно было мертвенно-бледным, как у покойника, и таким же ничего не выражающим. Непроницаемая маска с абсолютно пустыми остекленевшими глазами.

– Стас, тебе плохо? – она нерешительно дотронулась до его руки. Он её, похоже, даже не услышал. Вряд ли он вообще отдавал себе отчёт в том, что происходит вокруг.

Нелька оторопела. Что это с ним творится? Неужели такие слабые нервы, что он в обморок готов упасть от любой производственной травмы? Но он не выглядел трусом или нытиком.

Ася, похоже, знала больше подруги. Внимательно посмотрев на иллюзиониста, она спокойно подошла к нему, встряхнула за плечи, как куклу, и громко и внятно произнесла:

– Стас, успокойся, пожалуйста. Ничего страшного не случилось. С ней всё в порядке. Она жива. Жива! – словно вколачивая ему в голову каждое слово, произнесла она.

«У него что, роман с этой Эммой?» – запоздало сообразила Нелька.

Князев закрыл глаза и медленно опустился прямо на пол, будто у него не было сил стоять на ногах.

– Простите… – пробормотал он, сидя на корточках.

– Может, тебе помощь нужна? Принести воды? Или валерьянку поискать? – взволнованно спрашивала Нелька, но он лишь молча покачал головой на все её расспросы.

– Нам, наверное, лучше уехать сейчас, – деликатно сказала Ася. Нелька попыталась было возмутиться: оставить Князева в таком состоянии! Но Ася сделала ей знак не спорить.

– Ему явно не до нас. Да и мы тут, откровенно говоря, сейчас совсем не ко двору. Это не наше дело, а внутреннее, цирковое, мы только мешать будем…

Они брели по набережной Фонтанки в смешанных чувствах и пытались переварить случившееся.

– Неужели после всего она вернётся под купол? – думая об Эмме, спросила Нелька. – И не страшно?

– Конечно, вернётся, – Ася пожала плечами. – А куда ей деваться? Это её хлеб… Страшно будет, наверное, повторить этот трюк в первый раз после падения. А потом привыкнет, выбора-то нет.

– Всё-таки, цирк – это очень жестоко, – Нелька поёжилась. – Ты обратила внимание, когда мы уходили? Кто-то уже возобновил репетицию на манеже – дескать, никто не умер, так чего же время зря терять… Но она ведь не пила, правда? Как ты думаешь?

– Понимаешь, – сказала вдруг Ася невпопад, – у него так девушка погибла.

Нелька остановилась посреди улицы.

– Чего?!

– Ну да… ещё когда он в Москве учился. Юлия Абдулина – может, ты слышала о ней или читала. Воздушная гимнастка из цирка Никулина. Ей было всего двадцать лет, когда… – Ася не договорила.

– Откуда ты об этом узнала?

– В интернете наткнулась на однокурсника Князя. Он со мной и поделился информацией, – отозвалась подруга. – Тогда вся Москва гудела, случай жуткий был. Говорили, что её партнёр не удержал прямо во время вечернего выступления… Она упала с высоты лицом вниз, на глазах у зрителей. Без всякой страховочной сетки. Скончалась, не приходя в сознание…

– Боже мой, – Нелька сжала виски пальцами. – Ясно теперь, почему он так отреагировал…

– Она на тебя очень похожа была, – искоса взглянув на Нельку, заметила Ася. – Типаж… телосложение… рыжие волосы… Такая лёгкая, невесомая… Ну, конечно, на афишах и в гриме она смотрелась весьма эффектно. Но я потом нашла в сети её фотографии без макияжа… Такая обычная милая девчонка из соседнего двора. У вас с ней действительно много общего. Может быть, поэтому… – она снова не договорила, но Нелька поняла её без слов.

Именно схожестью Нельки и его бывшей возлюбленной и объяснялась та теплота и скрытая симпатия, которая иногда проскальзывала во взглядах Князева, обращённых на неё. Ничего личного – просто воспоминания о былой любви… А она-то навоображала себе, что всерьёз могла ему понравиться! Сама по себе! Ещё и радовалась, дура, что на Асю он обращает меньше внимания!.. Как же глупо, глупо и стыдно, боже мой… Она вспомнила все свои смешные уловки, чтобы его очаровать, и залилась краской. Идиотка, натуральная идиотка…

– Не расстраивайся, Нельсон, – Ася дружески потрепала её по руке. – С ним всё будет в порядке. Отойдёт, успокоится. А мы вечером позвоним и справимся о его состоянии.

– Звони, если хочешь… – пробормотала Нелька, всё ещё терзаемая муками стыда. – Я не буду… не хочу. Мне стрёмно.

Дома у Риты они распили на троих бутылку вина и обсудили последние важные события из жизни друг друга. Нелька с Асей честно рассказали ей всю эпопею с Князевым от начала до конца, а Рита поделилась историей о своём загадочном барабашке.

– Ой, девочки, как же я рада, что вы смогли ко мне приехать! – искренне призналась она. – А то, верите ли, я даже сплю теперь с включённым светом. Хотя и со светом всё равно страшно…

– Бррр, – Нельку невольно пробрала зябкая дрожь. – Квартирка у тебя, конечно, атмосферная… Хоть экскурсии води. Я бы здесь одна жить точно не смогла.

– Спасибо, классно поддержала, – засмеялась Рита и отхлебнула ещё вина.

– А мне нравится, – лениво вмешалась Ася, возлежащая на восточном ковре, как покорная и соблазнительная одалиска. – В этом призраке или домовом, кем бы он ни был, есть своя изюминка. Я бы попробовала с ним подружиться. Нет, серьёзно! И район хороший. Только вот мечеть рядом – это напрягает. Наверное, во время мусульманских праздников тут не протолкнуться? Толпа, давка, бараны для жертвоприношений… И азан пять раз в сутки – это же рехнуться можно… Не мешает?

– Я даже азану обрадовалась бы больше, чем домовому, – вздохнула Рита и подлила себе ещё вина. – Но только тут всё равно ни черта не слышно, с минаретов мечети азан не читается.

– И что ты собираешься делать со своим… соседом? – поинтересовалась Нелька.

– Он, похоже, соседом себя вовсе не считает. Скорее уж – полноправным хозяином. А вот я для него – пришлая, чужая… незваная гостья. Я иногда прямо физически чувствую, как его раздражаю. Если бы нам удалось… ну, я не знаю… привыкнуть друг к другу, что ли. Жили бы спокойно – я не мешаю ему, он не мешает мне… Хотя, если хорошенько и честно поразмыслить… Всё равно с барабашкой жить лучше, чем с моим бывшим мужем.

Нелька засмеялась. Ася, поднявшись, отправилась на кухню, коротко бросив, что принесёт ещё одну бутылку вина. Щёлкнул выключатель, зажёгся кухонный свет…

И в ту же секунду Ася заорала.

Рита с Нелькой тоже заорали на всякий случай и кинулись на помощь подруге. Ася стояла, прижавшись спиной к буфету, и с отвращением указывала пальцем на противоположную стену, на которой по-хозяйски расположился огромный чёрный таракан.

Подруги с облегчением перевели дух.

– Это не твой ли гость из тьмы? – с нервным смешком спросила Нелька. – И в самом деле, ужасен…

Рита брызнула в пришельца спреем, и таракан – нехотя, словно ещё раздумывая, стоит ли потакать этим глупым дамским прихотям – убрался куда-то за плиту.

Когда была ополовинена вторая бутылка, Ася дошла до состояния «я такая пьяная, что кому бы позвонить?» Нелька видела, как нерешительно подруга теребит в руках свой мобильник, и даже догадывалась, какому именно абоненту та планировала сделать звонок. Но что-то удержало Асю в последний момент от того, чтобы набрать заветный номер. Она решила ограничиться простым сообщением.

Отправив sms, Ася немного виновато улыбнулась Нельке, будто оправдывалась:

– Я написала ему: «Стас, у тебя всё в порядке? Волнуемся. Ася и Неля». Ты не против?

– Мне без разницы, – с деланым равнодушием откликнулась Нелька, хотя опять же не могла не испытать мимолётного и трогательного чувства благодарности Асе за это «мы», а не «я».

– Доставлено! – впившись взглядом в мобильник, возликовала подруга.

Рита хрюкнула в свой бокал с вином, подавившись смешком.

– Вы обе ведёте себя сейчас как влюблённые дуры-пятиклассницы, вот правда. Одна строчит эсэмэсочки, продумывая каждую запятую, вторая старательно делает вид, что ей по барабану… Тётки, я с вас просто умираю! Вам, на минуточку, по тридцатнику!

Они не успели ещё придумать достойный ответ, как телефон зазвонил. Взглянув на определившийся номер, Ася завизжала:

– Это он!!!

Сердце у Нельки ухнуло куда-то в пятки.

– Ну отвечай, отвечай же! – торопила подругу Рита.

– А что говорить?! – запаниковала Ася. – Я напилась, я не соображаю…

– Да по ходу сориентируешься! – не вытерпела уже и Нелька.

– Алло, – промурлыкала Ася в трубку томным голосом. – Да, привет… конечно!.. Нет, не спим… Нет, не отвлекаешь. Мы… сидим тесным девичьим кружком, втроём, – затем она отвела руку с мобильником в сторону и прошептала подругам:

– По-моему, он и сам в стельку пьян!

Снова приблизив телефон к уху, она продолжила своё воркование:

– Встретиться?.. Прямо сейчас?.. Ммм, нам нужно подумать… Уже поздно, вообще-то… Что?.. Ну хорошо, хорошо. Только скинь свой адрес… Да-да, разумеется, на такси. Отлично… до встречи!

Закончив разговор, она вскинула кулак в победном жесте:

– Йееес!..

Нелька с Ритой смотрели на неё выжидающе, молчаливо требуя деталей и разъяснений.

– Приглашает в гости, – заявила Ася таким тоном, будто благодаря ей сборная России только что выиграла олимпийское «золото». – Нельсон, собирайся! Сейчас он пришлёт адрес, и мы тут же поймаем такси…

– Бросаете, значит, – Рита сделала вид, что обиделась. Ася неуверенно уточнила:

– А ты что, хочешь с нами поехать? Вообще-то, по его тону мне показалось, что он в принципе не против… Ему сейчас одиноко и нужна компания. Но просто…

– Да расслабься, понимаю я всё! – Рита отмахнулась. – И не собираюсь вам навязываться. Тем более, вы рискуете – а вдруг он придёт в восторг от моих прекрасных глаз и вы обе останетесь с носом?! – пошутила она.

– Спасибо тебе, дорогая! – Ася чмокнула воздух губами, а затем вскочила и бросилась к своей дорожной сумке, выискивая там подходящий наряд. Тем временем телефон пискнул, принимая новое сообщение.

– Адрес! – ликуя, объявила Ася. – Это на Суворовском проспекте. Нельсон, живо собирайся!

Нелька сделала глубокий вдох, сама не веря в то, что сейчас скажет.

– Ась… ты поезжай одна, ладно? Я, пожалуй, останусь.

Краем глаза она уловила вытянувшуюся физиономию Риты, а затем перевела взгляд на ошеломлённое, ошарашенное, но (невозможно было ошибиться!) безумно счастливое Аськино лицо…

– Но почему? – спросила она тихо. Если бы Нелька могла ответить на этот вопрос даже самой себе!

– Да сколько же можно – «мы с Тамарой ходим парой»? – горько усмехнулась она. – Смешно и глупо смотрится. Доколе?.. Это всё равно ни к чему не приведёт. Кто-то неизбежно должен уйти, рано или поздно.

– Но с чего ты решила, Нельсон, что уйти надо именно тебе? – Ася смотрела на подругу с изумлением и жалостью. – Может, это мне лучше остаться дома? – видно было, что её буквально ломает при этих словах, но они ведь поклялись быть честными друг с другом.

– Вали уже, – Нелька послала ей великодушную ободряющую улыбку. – А не то твой пьяный рыцарь… вернее, пьяный Князь… заснёт и не откроет тебе дверь. Тем более… ну как бы я к нему сейчас поехала? Да не могу я так, не умею… У тебя всяко лучше получится.

– Нельсон!!! Я тебя обожаю! – Ася кинулась к ней с поцелуями, а затем закружилась по комнате, вальсируя.

– Спасибо, спасибо, спасибо! – приговаривала она. – Я никогда этого не забуду!

Нелька поняла, что проиграла войну. Вернее, не так – сама сдала свои позиции. Без боя.

– Рит, а можно, я запасной ключ возьму? – лучась счастьем, спросила довольная до неприличия Ася. – Скорее всего, поздно вернусь… Не хотелось бы вас тревожить, девочки.

– Ты что, сдурела? – бесцеремонно осведомилась Рита у Нельки в тот самый момент, когда за Асей захлопнулась дверь.

– Да вроде пока в своём уме, – передёрнула плечами Нелька. Ей сейчас дико хотелось одного: свернуться клубочком на постели, закутаться в одеяло, как в кокон, чтобы ни видеть, ни слышать больше этот проклятый белый свет…

– Впервые в жизни я заметила, что наша Аська, всегда такая уверенная в себе и собственной неотразимости, может нервничать из-за другой девушки, из-за соперницы. И эта соперница – ты! – объявила Рита. – У тебя явно были все шансы выиграть! Не знаю доподлинно, как к тебе относится этот самый Князев, но судя по показушной Асиной браваде – она ужасно перетрусила, что парень уплывает из её рук в твои…

– Не хочу выигрывать, и вообще не желаю никаких боёв, – отозвалась Нелька устало. – К чему вся эта канитель? Ты правильно сказала: ещё неизвестно, какие у Князева на самом деле планы по поводу меня. Может, ничего серьёзного… обычная вежливость… А с подругой детства разругаться – раз плюнуть. Нет уж, спасибо. Предпочту уступить дорогу и сохранить дружбу. Мне смертельно надоела эта мышиная возня и делёжка мужика.

– Дура, – только и смогла вымолвить Рита. Она сидела на диване, обхватив колени руками, покачивала головой и повторяла, как заведённая:

– Дура… Ой, дууура…

Ася вернулась домой только утром. Она долго возилась в прихожей: звенела ключами, шуршала плащом, стаскивала туфли и швыряла куда-то в угол сумочку… Нелька прислушивалась изо всех сил и одновременно старалась не выдать своего бодрствования.

Ася вошла в комнату и тут же направилась к диванчику, на котором лежала Нелька.

– Нельсон! – громким торжественным шёпотом позвала она. – Можешь меня поздравить. У нас всё было!

– Поздравляю, – отозвалась Нелька без всякого выражения. Больше не имело смысла притворяться спящей.

– Ты ведь не дуешься на меня? – с подозрением спросила Ася. – У нас же было всё честно, верно? Я даже звала тебя с собой…

– Всё нормально, Ась, правда, – Нелька отвернулась лицом к стене. – А теперь дай мне поспать, хорошо? И сама ложись.

– Я не могу спать! – ликующим шёпотом запротестовала Ася. – Меня распирает с кем-нибудь поделиться! – и она затанцевала по комнате.

– Вот только давай без постельных подробностей, – буркнула Нелька.

– Хорошо, святоша, – Ася рассмеялась и приземлилась попой на её диван.

– Нет уж, – заворочавшись на кровати под аркой, сонно пробормотала Рита. – Раз вы меня всё равно разбудили – требую грязных подробностей.

– Кстати, – вспомнила Ася, – Стас звал сегодня вечером в цирк, он участвует в программе… Ты со мной?

– Нет, спасибо, – упрямо отказалась Нелька, не поворачиваясь. – Это, пожалуйста, тоже без меня.

Ася искренне огорчилась.

– Но почему нет? Ты вполне успеваешь на поезд…

– Что значит – я вполне успеваю? – Нелька удивлённо приподняла голову над подушкой. – А ты разве со мной домой не поедешь?

– Нет, – счастливо засмеялась Ася, точно колокольчики зазвенели. – Я сдаю билет. Хочу остаться в Питере ещё на пару деньков. Не беспокойся, Рит, я тебя не стесню – скорее всего, буду жить у Князя.

Свадьбу играли весной, в Москве.

Нелька присутствовать не смогла по вполне объективной причине: её свалил ротавирус, подцепленный где-то в колледже. В глубине души она была даже рада такому обстоятельству: не пришлось тащиться на торжественную регистрацию, а затем – в ресторан, делать оживлённое лицо и вообще притворяться, что ужасно веселится. Поздравления молодым она пролепетала в трубку слабым умирающим голосом, что вполне можно было списать на болезнь.

Два дня она провела в обнимку с унитазом, и при очередном рвотном спазме, выворачивающем желудок наизнанку, невольно думала, что это очень символично: будто сам её организм отторгал происходящее, отказываясь принимать его как данность.

Молодые были дивно как хороши и изумительно смотрелись вместе. Об их свадьбе даже писали в СМИ. Нелька разглядывала затем в интернете фотографии Князя и Аси и убеждала себя, что очень, очень, очень за них рада. Что они просто созданы друг для друга. Идеальная пара. Кастрюлечка с крышечкой, ложечка с вилочкой, шерочка с машерочкой, сладкая парочка, гусь да гагарочка… и так далее.

А после свадьбы, упаковав вещи, Ася отбыла к мужу в Питер.

2014

РИТА

Отношения с матерью в итоге у Риты сложились странные. Практически формальные. Мать так и поселилась навеки в своей прожаренной солнцем Индии, с упорством (примерно трижды в год) приглашая дочь приехать к ней в гости. Заманивала тёплым океаном, свежими морепродуктами и сочными манго. Ах, да – она ведь умудрилась выйти там замуж за какого-то местного вдовца-аристократа, и обитала теперь не в грязных бунгало или дешёвых гестхаусах, а на роскошной вилле, утопающей в зелени деревьев и кокосовых пальм, со своим собственным кусочком побережья.

Риту тяготила переписка с матерью, и сама она ограничивалась дежурными поздравлениями с Новым годом или днём рождения. Никогда не рассказывала о личных или профессиональных делах. Они были друг другу совершенно чужие – это ясно. Но мать, то ли испытывая чувство вины за то, что недодала Рите любви и заботы в детстве, то ли просто обладая феноменально короткой памятью, играла в письмах роль обожающей мамули, которая жаждет общения с любимой дочуркой. От этого всего веяло такой фальшью, что Рита морщилась и собиралась с духом по два-три дня, чтобы ответить на очередное письмо.

Однажды вечером Рита открыла фейсбук, чтобы написать сообщение своей поставщице костюмов для фламенко.

Её испанский танцкласс набирал популярность, поэтому требовались всё новые и новые наряды для концертных выступлений. В интернете Рита разыскала контакты русской женщины, которая уже много лет жила в Севилье и занималась продажей костюмов за границу. Благодаря этому знакомству у Риты была возможность не только получать первоклассные «всамделишные» наряды от лучших испанских портных, но и узнавать из первых рук новости мира фламенко. В Севилье каждые два года проходил знаменитый фестиваль «Bienal de Flamenco», куда съезжались все звёзды этого танцевального жанра. Рита мечтала, что когда-нибудь и сама отправится туда вместе со своими лучшими ученицами… пока же они ограничивались участием в многочисленных российских фестивалях и конкурсах фламенко.

Зайдя на страничку поставщицы, она вдруг увидела последний репост в её хронике и, вздрогнув, несколько раз моргнула, чтобы убедиться, не померещилось ли.

Репост представлял собой чёрно-белую старую фотографию. Подпись на испанском гласила: «Olimpiada en Moscú 1980».[7] На фото юная девушка весело улыбалась в камеру, прижимая к груди игрушечного олимпийского мишку.

И девушка эта была – её мать.

Рите потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя и отдышаться. Ну, подумаешь… сфоткал кто-то из иностранных журналистов во время своего визита в Москву красивую советскую девушку. Вон, легендарный французик Поль Сенье тоже ею очаровался, она всегда была яркой и выделяющейся из толпы… Какая разница, кто он – этот фотограф? Но пальцы её уже кликнули мышкой, переходя на страницу автора поста.

Оказывается, фото Полины Кочетковой (правда, одна лишь Рита знала, как её зовут – для остальных пользователей фейсбука это была просто симпатичная безымянная девушка из СССР) собрало много тысяч лайков и сотни репостов. Немудрено – «русская Олимпиада» была нынче актуальной, трендовой темой, поскольку в Сочи только что завершились Зимние Олимпийские игры.

Автором оказался некий Мануэль Рамос. Место проживания – Валенсия. Это, конечно же, ни о чём Рите не сказало. Рассмотрение его аватарки тоже ни к чему не привело – она не знала этого белозубого загорелого красавца с шапкой смоляных кудрей, ямочкой на щеке и мускулистыми руками. Он, впрочем, был не так уж и молод – во всяком случае, явно сильно за пятьдесят.

Поколебавшись ещё несколько минут, Рита принялась строчить ему личное сообщение, отчаянно волнуясь и мешая английские слова с испанскими. Испанским она владела довольно прилично, благодаря тому же фламенко (пришлось в своё время переводить кучу танцевально-профессиональных статей с языка оригинала). Во всяком случае, могла поддержать самый простой разговор и составить несколько предложений на отвлечённые темы.

Можно было, конечно, сразу написать матери и полюбопытствовать у неё, не помнит ли она, кто её снимал. Но Рите ужасно не хотелось с ней связываться. Да и помнит ли она всех, кому за всю жизнь позировала? С её-то ветром в голове…

«Простите меня за беспокойство, – написала она Мануэлю, – но мне крайне важно узнать, кто автор фотографии с московской олимпиады. Это не праздное любопытство. Я, в некотором роде, человек заинтересованный, потому что прихожусь этой особе родной и единственной дочерью…»

Похоже, Мануэля в данный момент не было онлайн. Рита подождала минут пятнадцать и, разочарованно вздохнув, закрыла ноутбук. Однако, пора было ехать на танцы. Она и сама не знала, почему так разволновалась из-за своей находки. Что даст ей ответ, если он, конечно, вообще будет? Что она хочет узнать?..

В кухне угрожающе заскрипела дверца буфета.

– Цыц, – бросила Рита беззлобно. – Угомонись!

Дверь заскрипела ещё сильнее. За эти годы у них с барабашкой установилась своеобразная дипломатия. Иногда неделями всё было тихо, Риту не тревожили ночные подозрительные шорохи и звуки, не вспыхивал сам собой свет и никто не буравил спину тяжёлым потусторонним взглядом. Но иногда это существо как с цепи срывалось. «Может, оно – дух женщины? – размышляла иногда Рита. – Тогда понятны все эти вспышки и откаты… совсем как наша современница во время ПМС».

Оно активно выражало своё одобрение или неодобрение действиям Риты. Более того, оно даже имело собственные предпочтения относительно её подруг и друзей! К примеру, отчего-то категорически невзлюбило Асю. Стоило ей прийти в гости (а после переезда в Питер эти визиты стали довольно частыми), как тут же начинали падать предметы, заедать дверные задвижки, неожиданно выключаться вода в тот момент, когда она отправлялась помыть руки… А однажды со стены рухнула картина – как раз недалеко от того места, где Ася сидела. В конце концов, Рита стала встречаться с подругой на нейтральной территории – где-нибудь в кафе.

К тому же, полтергейст не одобрял Ритиных мужчин. Не то, чтобы их было слишком много… Но пару раз Рита пыталась завязать какие-то отношения. На стадии конфетно-букетного периода всё проходило вполне сносно, хоть, как со вздохом признавалась себе Рита, и без огонька, но стоило впервые привести избранника к себе домой… О, что тут начиналось!

Однажды кавалер, отправившись ночью в туалет, оказался запертым снаружи, и долго потом бушевал и дулся, думая, что это Рита его так по-глупенькому разыграла – а теперь ещё и принимает его за дурака, клянётся, что крепко спала и ничего подобного не делала… В общем, мужчины в её квартире как-то не приживались и не задерживались.

А к барабашке она постепенно притерпелась, привыкла – как привыкают к неприятному запаху, прекращая его замечать.

Когда она вернулась с танцев, в фейсбуке её ждало невероятно восторженное (ох уж эта испанская чувствительность!) письмо от Мануэля Рамоса. Продираясь сквозь многочисленные восклицания вроде «Dios!» и «increíblemente!«[8], Рита по кусочкам собрала воедино его воспоминания минувших лет.

Получилось примерно следующее: он действительно приезжал в СССР летом восьмидесятого, но не как турист, а в составе сборной по парусному спорту. Олимпийская регата стартовала в Таллине; испанцы Алехандро Абаскаль Гарсия и Мигель Ногер Кастелль завоевали золотую медаль в классе «Летучий голландец» (двухместный швертбот). Далее следовало невероятно эмоциональное лирическое отступление – многословная ода советскому яхтсмену Валентину Манкину, который первым в истории выиграл олимпийское «золото» в трёх разных классах парусного спорта – genial, brillantemente, inolvidable!..[9] А затем всех спортсменов повезли в Москву на экскурсию. И уже там, в столице, произошла эта судьбоносная встреча…

«Мне было двадцать пять лет, детка, сама понимаешь – молодой, горячий… Как я мог пропустить такую belleza?![10] Я сбежал от наших сопровождающих… Мы провели с ней вместе два незабываемых дня… Был страшный скандал, меня чуть не депортировали из СССР, но потом решили не раздувать международный конфликт во время проведения Олимпийских игр. Однако я стал невъездным, а то бы – клянусь Богом – вернулся в Союз и женился на ней! Я был такой безумный, такой enamorado…[11] Я так плакал, когда мы расставались, детка, я пролил море слёз…»

Интересно, думала Рита, читая эти строки, любила ли его мать так же сильно? Хотя бы то короткое время, что они были вместе? Или она со свойственной ей лёгкостью просто выкинула его из сердца и быстренько увлеклась каким-нибудь другим героем?..

А завершалось письмо (о, милая испанская непосредственность!) вопросом не в бровь, а в глаз:

«Как ты думаешь, детка, могу я быть твоим отцом?»

В конце концов ей пришлось писать матери с требованием официального подтверждения этого невероятного предположения. Впрочем, отчего же – невероятного? Мануэль с самого начала заявил Рите, что она очень на него похожа: «Но больше даже не на меня, а на мою мать, твою abuela![12] Неужели Полина никогда не рассказывала обо мне? Совсем-совсем ничего? О боже, это так печально, детка… Наверное, она была очень сердита из-за того, что я не нашёл способа вернуться за ней…»

Настолько сердита, что даже отчество мне записала по имени деда, подумала Рита. Хотя, конечно, «Маргарита Мануэлевна» в те годы звучало бы слишком экзотично… Это сейчас никого не удивить подобными именами.

Она почти не сомневалась в том, что Мануэль – действительно её отец. Однако, когда от мамы пришло большое виноватое письмо с пространными извинениями и объяснениями, подтверждающими факт отцовства, Рита вдруг разволновалась и расплакалась. Зачем, ну зачем нужно было скрывать это от неё так долго и упорно?! Во имя чего? Просто из-за своего чёртова равнодушия и зацикленности исключительно на собственных чувствах?! Быть может, Рита была бы хоть чуточку счастливее в детстве, зная, что у неё есть папа. Где-то далеко, в загадочной Испании, но он есть, её большой и красивый отец – существуют его глаза, так похожие на глаза самой Риты, его улыбка, его руки… Быть может, от одной этой мысли ей было бы не так больно и одиноко всякий раз, когда мама снова и снова предавала её.

Перед тем, как писать отцу письмо, она выпила для храбрости рюмку коньяка. Долго думала, как начать… Но, как оказалось, ему уже и не нужны были никакие официальные подтверждения. Он знал – чувствовал всем своим страстным испанским сердцем, что Рита ему – родная…

Он позвонил ей по скайпу. Оба плакали. Так непривычно и сладко было произносить это замечательное, такое надёжное и славное, самое лучшее в мире слово – «папа»… И его ответное hija[13] было сладчайшей музыкой в её ушах.

– А ты знаешь, что у тебя есть брат и сестра? – кричал он в радостном возбуждении. – Хавьер и Мария Пилар… Они будут безумно счастливы с тобой познакомиться! И моя жена Ана – тоже… Ты ведь приедешь к нам? Ты непременно должна прилететь в Валенсию как можно скорее. Напиши свой адрес, я вышлю тебе приглашение и куплю билет, только приезжай, приезжай побыстрее, дорогая!..

Лететь пришлось с пересадкой: сначала из Питера до Барселоны, а оттуда уже в Валенсию. Рита так нервничала перед встречей с внезапно обретёнными родственниками, что не запомнила ни тягостного ожидания в аэропорту, ни самого полёта.

Накануне ей позвонила по скайпу мать. Сначала Рита вообще не хотела отвечать, но потом решила, что лучше сбросить с души и этот камень. Расставить все точки в их недо-отношениях.

Они проговорили два часа. Вернее, говорила мама, а Рита большей частью слушала.

– Я надеюсь, когда-нибудь – не сейчас! – ты сможешь меня если не простить… то хотя бы понять. Я была юной, наивной и восторженной двадцатилетней девчонкой, которая ничегошеньки не понимала в устройстве этого подлого мира, ожидая от него сплошного праздника и сказки… И тут – он, Мануэль. Заморский принц, не меньше! Я влюбилась с первого взгляда. Он, конечно, страшно рисковал, когда удрал от своей группы. Но как же мы были счастливы… Это были самые лучшие и самые длинные два дня во всей моей никудышной жизни.

Рита слушала и вспоминала материнскую хиппи-тусовку. Не было ли это трусливой попыткой сбежать от разочаровавшей реальности и сохранить юную беззаботность так долго, насколько это возможно? Действительно ли близка была матери вся эта «make-love-not-war» -идеология?[14]

– А потом он уехал. Нам даже не дали толком попрощаться. Я подозревала, что у него из-за меня могут быть большие неприятности… Меня тоже потом таскали на разборки к декану, песочили на комсомольских собраниях, стыдили… Я же опозорила честь советской девушки, которая стала «испанской шлюхой» и «заграничной подстилкой»… Из института не выкинули только чудом, а вот из комсомола исключили. Господи, нужен мне был их сраный комсомол! – она хрипло, как-то надтреснуто рассмеялась. – Ты не представляешь мой ужас, когда я поняла, что беременна… А потом родилась ты. Копия отца. Я чуть не сошла с ума, когда мне впервые тебя показали. Эти тёмные глаза, чёрные испанские волосы, смуглая кожа… Я не могла себя заставить взглянуть на тебя, всё напоминало мне о Мануэле…

– Ты так сильно любила его, что тебе невыносимы были встречи со мной? – тихо спросила Рита.

– Я… просто не могла. Очень хотелось забыть. Я мечтала выкинуть этот кусок жизни – стереть из памяти те проклятые и прекрасные два дня. Но у меня не получалось… – Рита видела в окошечке скайпа, что мать потянулась за сигаретами. Пальцы её слегка подрагивали.

– Почему же ты никогда не пыталась его разыскать? Ведь после развала Союза это стало вполне возможно… – с искренним недоумением спросила Рита. – Почему не боролась за своё счастье?!

– Я боялась, – просто сказала мать. – Прошло более десяти лет с момента нашей встречи. Я понимала, что у него уже может быть семья, другие дети… Да и я сама… тоже сильно изменилась. Я не была больше той наивной и невинной девочкой, которую он встретил. Мне казалось, что он никогда не сможет принять меня – такую…

Рита вспомнила её слова позже, в разговоре с отцом. Он осторожно (единственный раз за всё время!) спросил, как поживает мама. Как сложилась её судьба. И Рита с бодрой улыбкой ответила, что всё просто замечательно: мама художница, замужем, хорошо обеспечена, живёт в тёплой стране у моря. Это была та парадная сторона жизни Полины Кочетковой, которую не стыдно было бы представить отцу. Он молча кивнул, на мгновение прикрыв глаза. Да, именно такой – пристойной – жизни он и желал от всего сердца той прекрасной, милой, юной и влюблённой в него советской девочке, которую так долго не мог потом забыть…

Валенсия околдовала её с первого взгляда.

Рита подарила себе эти четырнадцать дней безоблачного счастья, безоглядной любви, душевной гармонии и бескрайнего моря обожания, в котором купали её испанские родственники. Она и заметить не успела, как промчались две недели, отведённые на отпуск. И при этом было ощущение, что она знает всех этих людей, так внезапно и шумно ворвавшихся в её жизнь, с незапамятных времён. Возможно, сказывался голос крови… Но даже жена отца Ана, полноватая крашеная блондинка, не связанная с гостьей кровными узами, была весьма расположена к Рите и при первой же встрече с восторженным воплем кинулась ей на шею. Выглядело это, пожалуй, несколько эксцентрично, так что Рита поначалу даже слегка обалдела. С трудом можно было вообразить подобную ситуацию в России, когда жена отца милуется с внебрачной дочкой его прежней любовницы… Но потом, почувствовав искреннее радушие Аны, Рита с удовольствием поддалась её лобзаниям и объятиям.

Брат с сестрой тоже были очаровательны. При этом очень разные, не похожие друг на друга. Они оба влюбились в Риту и не отпускали её от себя, оспаривая друг у друга право выгуливать её в компании своих приятелей.

– Это наша hermana rusa, – с гордостью говорили они знакомым и друзьям, а обращаясь к Рите, ласково называли её «hermanita».[15]

Хавьеру исполнилось двадцать восемь. Это был очень серьёзный и ответственный молодой человек, подающий большие надежды адвокат, уже помолвленный с прелестной юной особой, с которой вскоре Риту и познакомил. Хавьер был в полном восторге от Ритиной профессии: особенно он радовался тому обстоятельству, что в числе прочих танцевальных стилей она преподаёт фламенко.

Марии Пилар стукнуло двадцать три, и это была чудесная лихая оторва с многочисленными татуировками и пирсингом, гоняющая на байке покруче иных парней. Ей-то все эти танцульки были абсолютно до лампочки – она находила народные танцы жуткой скучищей.

– Зубы сводит от тоски, когда слышу звуки гитары, – выразительно закатывала глазки она. – Давай лучше в клуб махнём, hermanita, оторвёмся по полной, бойфренда тебе найдём! У меня есть классные парни среди знакомых. Вдруг тебе кто-нибудь понравится?

– Кстати, о парнях, – засмеявшись, спохватилась Рита. – Нет ли среди твоих друзей кого-нибудь с именем Серхио?

Мария Пилар добросовестно наморщила лоб, вспоминая.

– Серхио… Серхио… – бормотала она. – А зачем это тебе?.. Слушай, да нашего садовника зовут Серхио!

– Красивый? – заинтересованно спросила Рита.

– Наверное. Мне трудно судить о красоте человеке, которому уже за семьдесят, – невинным голоском отозвалась Мария Пилар. – Но вдруг тебе такие нравятся?

Они обе расхохотались.

– А вообще, одного из папиных инструкторов, кажется, зовут как раз Серхио. Вот он – красавчик! – уже серьёзно произнесла Мария Пилар. – Правда, на таких, как я, он не клюёт – ему нравятся романтические женственные барышни вроде тебя. Ну, чтобы длинные волосы, грудь, талия и попа… Пару раз встречала его в компании именно таких дам. Но вообще-то он меняет их, как перчатки… Надо попросить отца, чтобы познакомил вас.

– Что ты! – испугалась Рита и залилась краской. – Я же просто так спросила. Это… история из детства, мне всего лишь стало интересно проверить, вот и всё.

– Ну вот и проверишь, – невозмутимо отозвалась сестра. – тем более, всё равно папа потащит тебя в свой клуб. Там ты этого Серхио непременно увидишь!

Отец Риты давным-давно оставил большой спорт, однако не простился со своим увлечением яхтами. Ныне он являлся очень известным и уважаемым в городе бизнесменом, владельцем крупнейшего в Валенсии яхт-клуба Sirena Blanca – «Белая русалка». Пару лет назад причал клуба получил Голубой флаг – престижный экологический символ Евросоюза, и отец страшно гордился этим обстоятельством.

– Как тебе Испания вообще и наш город, в частности? – спросил отец несколько дней спустя после её приезда. Рита лишь безмолвно прижала руки к груди и подняла глаза к небу, выражая своё восхищение. Ей было по душе абсолютно всё!

Вдоль Средиземного моря широкой полосой раскинулись великолепные пляжи с золотистым песком и бирюзовой, изумительно чистой водой. Город окружали живописные горы, а сам он утопал в сочной зелени. Мандариновые, финиковые и оливковые рощи услаждали взор туристов и местных жителей.

– Урожаи у нас собирают несколько раз в год! – с гордостью сказал отец. Он вообще старался, чтобы Рите всё здесь нравилось, ревниво опекал её и трогательно следил за тем, чтобы она не скучала.

Все испанцы, с которыми Рите довелось познакомиться, были невероятно дружелюбными. При встречах они непременно расцеловывались в обе щёчки, даже если их друг другу только что представили. Эмоциональные, жизнерадостные, порывисто-откровенные в проявлениях чувств – и в то же время всегда расслабленные, ленивые, необязательные и ужасно непунктуальные, это Рита тоже довольно быстро отметила. При этом среди испанцев царил культ спорта – утром и вечером по побережью носились целые табуны бегунов; мальчишки гоняли мяч во дворах и прямо на улицах до поздней ночи, а на велосипедах разъезжала не только молодёжь, но и пожилые почтенные доны и доньи.

Многие местные обычаи смешили Риту, многие – удивляли, а некоторые вызывали невероятное умиление. К примеру, дворники пылесосили тротуары и мыли их с мылом. На улицах чаще можно было встретить отцов с маленькими детьми, чем матерей. Видно было, что папы в своих чадах буквально души не чают.

Если Рита выходила на улицу без мужского сопровождения в лице отца или Хавьера, ей непременно начинали кричать вслед:

– Guapa![16]

Но, стоило ей обернуться на этот призыв, как крикун тут же застенчиво отводил глаза, делая вид, что он тут ни при делах. Это её страшно забавляло.

Ужинали здесь все довольно поздно, в девять-десять часов вечера, поэтому классическое «не есть после шести» прозвучало бы для них дико.

Самым типичным блюдом была, конечно же, паэлья. Традиционная валенсийская паэлья готовилась с курицей либо кроликом, реже – с улитками. Испанцы искренне считали, что самую вкусную и правильную паэлью может приготовить только мужчина. «Шашлык женских рук не терпит!» – вспомнила Рита российский аналог этого сексистского лозунга.

Тем не менее, примерные испанские мужья (в том числе и Мануэль) традиционно готовили паэлью для своих домашних хотя бы раз в неделю. Эта традиция пришлась Рите по душе, а отцовская паэлья – по вкусу.

Разумеется, отец не мог не похвастать перед Ритой своим яхт-клубом. Она мало что понимала во всех этих парусах и лодках, но старательно делала восхищённо-заинтересованное лицо, зная, что отцу важно и приятно её одобрение.

Вот тогда-то, наконец, и состоялось её знакомство с инструктором отцовского клуба Серхио…

Стоянка для яхт, принадлежащая отцовскому клубу (позже Рита узнала, что она называется «марина»), была обустроена с максимальным комфортом, в соответствии с новейшими требованиями. Помимо причала, марина предоставляла услуги ремонтной мастерской для судов, заправку топливом и водой, а также была оснащена туалетом, душем, электричеством и интернетом. Рита понимала, что, должно быть, всё это очень круто – судя по счастливому лицу отца, когда он ей об этом рассказывал. Ей, откровенно говоря, профессиональные характеристики казались слишком уж мудрёным, но наблюдать за искренним энтузиазмом отца было приятно. Любому, кто бы ни взглянул в лицо Мануэля, становилось ясно, что он – фанат своего дела.

День постепенно клонился к закату. Рита с отцом стояли на причале и любовались далёкими белоснежными треугольниками парусов в море.

В этот самый момент со стороны пришвартованных яхт и появился Серхио.

Он был одет в одни лишь шорты, и закатное солнце бликовало на его голой мокрой груди. Волосы тоже были влажными. У Риты даже ухнуло где-то в животе – какой красивый!..

– Ты что, забыл одеться? – иронично поинтересовался у него отец. Тот махнул рукой и беззаботно рассмеялся:

– А, нечаянно оступился и свалился в воду…

Его смешливый взгляд остановился на Рите. У неё ухнуло в животе во второй раз.

– Это моя дочь из России, – представил её Мануэль по-английски, чтобы Рите понятнее было, о чём идёт речь. – Я тебе о ней рассказывал. А это…

– А это Серхио, – живо вмешался красавчик, тоже переходя на английский, – просто Серхио. К чему эти формальности! – он припал сначала к одной, а затем к другой Ритиной щеке с традиционным приветственным поцелуем. Отец наблюдал за его действиями, заметно напрягшись.

– Будешь клеить девочку – я тебе яйца оторву, зажарю и заставлю съесть, – с милой улыбкой, словно бы шутя, тихо сказал он ему по-испански. – Она мне очень дорога, так что играть с ней я не позволю.

Разумеется, Серхио склеил девочку. Впрочем, Рита и не думала сопротивляться, потому что сама буквально мечтала об этом. Нет, конечно, она не строила воздушных замков и не уверовала вмиг в то, что Серхио – тот самый суженый-ряженый, выгаданный ею ещё в далёком детстве. Но он понравился ей настолько, что она решила не отказывать себе в удовольствии завязать необременительно-лёгкий, классический курортный роман.

Отец, конечно, не мог ей этого запретить, однако был весьма недоволен таким развитием событий. Он ревновал, волновался и злился. Даже попытался поговорить с Ритой, деликатно намекнув ей о том, что «у него не слишком-то хорошая репутация по части женского пола, понимаешь, hija, этот подлец не пропускает ни одной юбки!»

– Я всё понимаю, папа, – говорила ему счастливая Рита. – Я отдаю себе в этом отчёт. Не переживай, он не разобьёт мне сердце, и я не стану лить слёзы после своего возвращения в Россию, это я тебе обещаю!

– Но если он позволит себе… – надувшись, как индюк, пропыхтел отец. – Если обидит хоть словом… хоть взглядом… поклянись, что не станешь от меня этого скрывать!

О нет, Серхио и не думал обижать Риту. Он уже был по уши влюблён в очаровательную русскую дочь своего начальника – совершенно безрассудно, по-испански страстно и откровенно.

– Ты такая нежная и милая, querida,[17] – говорил он ей, пропуская сквозь пальцы пряди её шелковистых длинных волос. – Совсем не похожа на бешеных испанских девиц, которые чуть что – и по роже заехать могут.

Он тоже не походил на русских мужчин – по крайней мере на тех, с которыми Рита встречалась. Серхио был старше Риты на два года. С детства зачарованный морем, он сделал его и своей страстью, и образом жизни, и профессией, пройдя долгий непростой путь от сына рыбака до капитана-инструктора парусных и моторных яхт. Количество «наплаванных» им морских миль в качестве инструктора давно перевалило за двадцать тысяч.

– А количество соблазнённых тобою девушек, вероятно, уже приблизилось к миллиону, mi capitán?[18] – подкалывала его Рита.

Им было хорошо и просто вдвоём. Никакой стыдливости или скованности, которые обычно свойственны парам в самом начале их отношений. Возможно, так легко они чувствовали себя друг с другом потому, что понимали – это ненадолго?..

Он выходил с ней на яхте в открытое море. Они устраивали пикники на пляжах. Бегали на местные танцульки, гуляли по паркам и площадям, перекусывали здешним фаст-фудом – жареной на углях кукурузой. А ещё Рита просто влюбилась в знаменитые тапас – закуску к пиву или вину, обычно представляющую собой крошечные бутербродики.

Серхио познакомил Риту с популярным развлечение испанцев – они перемещались из одного бара в другой, выпивая в каждом по бокалу вина или пива и пробуя тамошние тапас.

– Легенда гласит, – приблизив своё лицо к Ритиному, чтобы перекричать гвалт и шум очередного бара, рассказывал Серхио, – что король Альфонсо Кастильский издал указ: в любом трактире подавать его воинам бесплатную закуску к выпивке, чтобы парни меньше пьянели. Однако пройдохи-трактирщики постарались сделать эти бесплатные порции такими маленькими, насколько это возможно!

За все дни, проведённые с Серхио, Рита перепробовала просто немыслимое количество разнообразных тапас. С колбасками и индейкой, с варёным яйцом и креветками, с рыбой или курицей… Каждый тапас был заколот зубочисткой, и при выставлении счёта официанты просто подсчитывали количество зубочисток у клиентов на тарелке.

Девятнадцатого марта, в день Святого Иосифа, в Валенсии был устроен грандиозный праздник огня – Фальяс. Никогда в жизни Рите прежде не доводилось видеть ничего подобного, столь же яркого, безумного и красочного.

Всю предшествующую неделю город практически не работал, а веселился: с наступлением темноты запускались фейерверки, безостановочно взрывались петарды «масклета», устраивались различные конкурсы, проводились удивительные парады и шествия вроде подношения цветов статуе Деве Марии у собора. И коррида, непременная ежедневная коррида с участием самых знаменитых матадоров! Смотреть корриду Рита отказалась наотрез, а вот в остальных праздничных увеселениях принимала самое деятельное участие.

Многие женщины, в том числе и Ана с Марией Пилар, нарядились в старинные, тяжёлые, явно неудобные, но невероятно красивые и эффектные платья. Уговаривали приобрести такой наряд и Риту, но она смущённо отвергла предложение. Судя по всему, стоил подобный прикид целое состояние. Зачем он ей? Всё равно скоро уезжать…

В последнюю ночь празднования всюду заполыхали гигантские костры: народ сжигал огромные пятиметровые фигуры из папье-маше, изготовленные специально к этому событию и символизирующие человеческие пороки.

– На создание подобной скульптуры у мастера порою уходит целый год! – сообщил Рите Серхио. Они стояли в обнимку, зачарованно глядя на огонь, пожирающий причудливые разноцветные фигуры, и на лицах обоих плясали отблески этого алчного пламени.

– Mi querida, – потеревшись щекой о её макушку, сказал вдруг он, – я хочу чтобы ты стала моей женой.

Рита обмерла, не зная, как реагировать.

– Слышишь, что я говорю? – забеспокоился Серхио. – Ты выйдешь за меня замуж?

И вот тут она почему-то дико испугалась. Всё было настолько чудесно – замечательный весёлый парень, который так красиво и романтично за ней ухаживал, приятное времяпровождение, отличный секс и никаких обязательств… А тут вдруг – замуж!

– Мой вопрос тебя обидел или огорчил? – расстроился Серхио, беря Ритино лицо в ладони и внимательно вглядываясь в её растерянные глаза.

– Скорее, ошеломил… – отозвалась она. – Если честно, милый… наверное, я пока не готова. Мы с тобой знакомы всего полторы недели, ты меня, по сути, совсем не знаешь… как и я тебя.

– Я знаю только, что люблю тебя. Этого недостаточно для брака? Или… просто ты сама меня не любишь, querida?

– Ты мне очень нравишься, – пролепетала Рита, сама чувствуя, каким жалким блеянием воспринимаются сейчас, должно быть, её слова. – Но я пока не готова вот так резко и кардинально менять собственную жизнь.

– Хочешь, тогда я свою поменяю? – пылко воскликнул он, сверкнув глазами. – Я готов для тебя на многое, если надо – даже перееду в Россию! Вот увидишь, я буду хорошим мужем…

Ох ты боже мой, какая скорость, ещё больше струсила Рита и торопливо добавила:

– Дело не в этом. Просто… одной мне как-то привычнее и лучше… прости, – и, вырвав свою руку из его горячей сильной ладони, она бросилась наутёк.

Неумолимо приближался день Ритиного отъезда. Лицо отца делалось всё более и более печальным. Он то и дело предпринимал тщетные попытки уговорить дочку сдать обратный билет (или даже не сдать, пусть пропадает – чёрт с ним!) и остаться в Испании подольше, если не навсегда. Хавьер и Мария Пилар горячо поддерживали эту его просьбу – они по-настоящему привязались к сестре за это время и ещё не успели толком насладиться её компанией.

– Ты постоянно пропадала со своим красавчиком капитаном, hermanita, – посмеивалась Мария Пилар. – Он тебя у нас просто украл!

С Серхио они не виделись с самого праздника Фальяс. Он не звонил, не приходил и не искал встреч. Вероятно, оскорбился. Вероятно, был совершенно прав… Ведь своей грубой откровенностью она задела его мужскую гордость. Всё было логично и правильно, но… отчего же так ныло сердце? Отчего так муторно и нехорошо было на душе? Отчего в оставшиеся до отъезда пару дней она совершенно перестала спать ночами?..

Тем временем в местных новостях передавали какие-то жуткие вещи относительно России. Постоянно звучали слова «anexion», «Crimea», «Ucrania» и «sanciones».[19]

– У вас в России сейчас довольно небезопасно, дитя моё, – пряча глаза, говорил Мануэль. – У всего мира на устах присоединение Крыма, а теперь ещё эти антироссийские санкции, на которые ваше правительство грозится дать немедленный ответ… А вдруг границу закроют? Если мы с тобой окажемся по разные стороны железного занавеса, я этого просто не переживу. Я просто не смогу потерять тебя… теперь.

– Ну какой железный занавес, папа, – морщилась Рита с досадой. – Меньше смотри телевизор. Всё будет хорошо, обещаю! Я непременно к тебе ещё не раз приеду, и ты, конечно же, тоже найдёшь время выбраться в Питер… Это очень красивый город, хоть и не такой тёплый и солнечный, как Валенсия… Но тебе он обязательно понравится!

– Но зачем, зачем тебе уезжать? Что тебя там держит? Мама живёт в другой стране, а твою старенькую abuela мы тоже сможем перевезти сюда насовсем! Ты танцуешь фламенко, в Испании для тебя всегда найдётся работа! В конце концов, даже если ты не захочешь работать – я смогу тебя обеспечить… – в отчаянии добавил он.

Рита засмеялась, взлохматила ему волосы и поцеловала в крупноватый породистый нос. Хороша бы она была, если бы переехала жить в Испанию и уселась на шею папочке, свесив ножки!..

– Там моя Родина, папа, – сказала она мягко. – Я просто не смогу здесь остаться. Я очень-очень тебя люблю, всегда помни об этом. Но я – русская. И точка.

Накануне отъезда Рита вышла в сад, чтобы побыть немного наедине со своими беспокойными мыслями.

Она стояла с чашкой кофе и наблюдала, как старый садовник Серхио (не думать! не думать о том, другом Серхио! – приказала она себе) фигурно стрижёт кусты, а затем поливает цветочные клумбы.

Лёгкий ласковый ветер донёс до Риты знакомый с раннего детства запах. Это был запах разогретой солнцем земли, на которую попала вода из резинового шланга, а также аромат влажной зелени и душистых цветов. Странные всё-таки иногда возникают ассоциации, подумала Рита… Казалось бы, где Испания – и где средняя полоса России? А вот поди ж ты…

На какие-то доли секунды ей вдруг показалось, что она не в Испании сейчас, не в южной солнечной Валенсии… а на даче – то есть, на «фазенде» – с дедушкой и бабушкой. Ей – лет пять-шесть. Бабушка выпалывает сорняки, а дед поливает грядки и клумбы – потому что сегодня «дают» воду, нужно успеть оприходовать цветы, ягоды, овощи и фрукты, а также наполнить все пустые баки – «кадушки», которые врыты в землю. О, Ритин вечный детский страх – свалиться туда, вниз, ибо кадушка представлялась ей глубиною с целый настоящий колодец!.. Упасть в холодную воду, беспомощно цепляясь руками за скользкие зелёные бока узкой кадушки – бррр!..

И уже не жасмином пахло, не гибискусом, не розами и не апельсинами – нет, в Ритиной голове всплывали воспоминания о запахе клубники, созревших яблок, пионов… И всё это одновременно. Родные, знакомые чуть ли не с рождения ароматы.

Она закрыла глаза. Ощущение нереальности происходящего усилилось. Не существовало никакого садовника-испанца: это дедушка суетится сейчас там, среди цветущей зелени, живой и невредимый, и что-то негромко бормочет себе под нос… А скоро он закончит свои дела и позовёт Риту с бабушкой обедать за простым, грубо сколоченным деревянным столом. И будут они там есть суп «со звёздочками» и рыбными консервами, сваренный на примусе, и откусывать огромные куски свежего белого хлеба, которые можно присыпать крупной солью для пущего кайфа, а в завершение трапезы дедушка самолично заварит чай, в который бросит листья смородины, и свежие ягоды клубники, и мяту…

Рита открыла глаза. Наваждение медленно рассеивалось. По её тёплым, подставленным солнцу щекам сползли две робкие слезинки… и тут же высохли.

Пора было возвращаться домой.

АСЯ

Коммуналка на Суворовском, куда Князев привёз Асю после свадьбы, располагалась в красивейшем дореволюционном здании, некогда доходном доме.

Это была единственная коммунальная квартира на весь дом, да и то малонаселённая. Три комнаты из шести, выкупленные каким-то энергичным бизнесменом, почти постоянно были закрыты. Иногда бизнесмен появлялся, чтобы заняться реставрацией роскошной лепнины, немного привести в порядок царской красоты потолок или починить сломанную решётку старинного камина, но ночевать никогда не оставался.

В четвёртой комнате коммуналки обитали старуха и её дочь Танька-алкоголичка. В свободное от запоев время Танька работала парикмахершей по вызову – и, надо отдать ей должное, стригла просто отлично. Это была весьма одарённая, но страшно непутёвая и несчастная женщина, которая, находясь в подпитии, нещадно орала на свою старую мать и ночами выгоняла её из комнаты в прихожую.

– Пошлааа нааааааааа х*й!!!! – ревела Танька, как бешеная медведица, и шваркала дверью так, что вверх взвивались клубы застарелой прошловековой пыли.

Старуха, впрочем, была весьма лояльна к доченькиным закидонам – всякий раз после очередного изгнания она устраивалась на складном стульчике напротив двери, невозмутимо доставала из футлярчика очки и разворачивала своё нескончаемое вязание.

Впервые став свидетельницей их семейного скандала, Ася пришла в ужас, но Князев заверил её, что она привыкнет. Он давно перестал обращать внимание на Танькины закидоны. А их было превеликое множество: к примеру, Танька запросто могла выйти в уборную или даже на лестницу курить абсолютно голой! Ещё она обожала декламировать: появившись утром на общей кухне и маясь похмельем, она вполне могла патетически изречь что-нибудь монументальное в духе:

– Суббота, суббота, соси х*й у бегемота!

Пятую комнату занимали студенты – Геня и Веня. Оба были иногородними и снимали жильё сообща, чтобы меньше платить, однако Ася была уверена, что они заодно и спят вместе. Похабная квартирка, как сказал бы незабвенный пёс Шарик из «Собачьего сердца» Булгакова…

Ну и, наконец, в последней, шестой комнате – просторной, с высоченными потолками и грандиозным эркером, который значительно расширял пространство – жили Князев с Асей.

– Этот дворец, конечно, маловат для принцессы, – пошутил Князь, когда дотащил неподъёмный чемодан своей жены до квартиры и внёс в комнату. – Но разве плохо? Ты посмотри, какая кругом красота…

Нельзя сказать, что Ася прямо-таки умирала от восторга. Одно дело – встречаться до свадьбы. Во время своих прежних визитов Ася находила коммуналку вполне сносной и пригодной для жизни, тем паче – для секса. Но совсем другое – очутиться здесь на правах хозяйки, обустраивать быт, растить детей… ведь появятся у них когда-нибудь дети?! Однако она предпочла не устраивать сцен в первый же день совместной жизни, разумно рассудив, что со временем всё образуется: они непременно продадут это ископаемое жилище, чтобы переехать в какую-нибудь комфортабельную новостройку.

Уволившись из своей московской редакции, Ася довольно быстро подыскала аналогичную должность в Питере. Новый журнал, конечно, был помельче калибром и не с таким широким охватом аудитории, но тоже представлял собой типовой женский глянец. Так что писать приходилось всё на те же вечные темы: мода, карьера, секс, любовь, психология и астрология, а также кино, немножко музыки и чуть-чуть литературы.

Ася оперативно обросла нужными и важными связями, охотно ездила на интервью, презентации и фуршеты, поэтому вскоре на любой светской вечеринке через минуту после своего появления уже могла выцепить взглядом знакомые физиономии.

А вот настоящих друзей так и не случилось…

Рита и Нелька оставались её единственными верными подругами, и никому из всей вереницы многочисленных новых приятельниц не удавалось стать Асе столь же близкими. Она пыталась сдружиться с коллегами по работе, звала их вместе выпить кофе или погулять, но это было не то же самое, что с любимыми, знакомыми с детства девчонками. Те знали её как облупленную и привыкли ко всем её выкрутасам и сумасбродствам; для посторонних же, неподготовленных людей Асин характер мог показаться и вовсе невыносимым.

А ещё она терпеть не могла, когда её тупо использовали. Так, многие девушки с её новой работы, прознав, чья она жена, тут же начинали подкатывать к ней с милыми улыбками и предложениями дружить, угощали шоколадками и лезли с задушевными разговорами в курилке, стараясь выпытать подробности её личной жизни.

Ася по доброте душевной всех надобавляла в друзья в фейсбуке, где, не стесняясь, выкладывала свои совместные с мужем фотографии. Новые приятельницы писали ей льстиво-восхищённые комментарии («Ах, вы чудесная пара! Вы потрясающе смотритесь!»), и Ася принимала их за чистую монету. А затем какой-то доброжелатель прислал ей скрин из закрытой группы, посвящённой её мужу – одна из тех самых «восхищающихся» коллег поливала Асю грязью и рассказывала небылицы о том, как она якобы плохо работает и какой непрофессиональный журналист – «да за ней потом все тексты наш редактор заново переписывает!» Сообщая всю эту чудовищную ложь, мадам попутно удивлялась, как Князев мог жениться на такой шалаве, как Ася – она, дескать, и изменяет ему по-чёрному, чуть ли не «я сама своими глазами видела».

Разумеется, это была банальная, чернющая бабская зависть. Но Асю буквально затрясло от подобной подлости и хамства. Она не стала выяснять отношений. Просто выложила присланный скриншот у себя на страничке фейсбука, в инстаграме и ЖЖ, присовокупив собственные скрины – личную переписку с этой лже-приятельницей, в которой та заливалась лестью, как соловей, восхищаясь Асиным умом, красотой и талантами. Скрины Ася оставила без комментариев. Двуличие как оно есть – слова пояснений тут были не нужны.

Среди её друзей и подписчиков разгорелся нешуточный холивар. Эту крысу потом многие удалили из друзей и внесли в чёрный список, но остались, конечно, и те, кто втайне был с ней солидарен, в глубине души зверски Асе завидуя.

Сама Ася при встречах с этой особой спокойно смотрела сквозь неё, как будто она в принципе испарилась. Та, к счастью, даже не пыталась здороваться или искать примирения – незаметной мышкой торопливо проскальзывала мимо, старательно пряча глаза.

Наверное, все её новые приятельницы и коллеги, алкающие интимных подробностей о знаменитом иллюзионисте, страшно удивились бы, узнав, что Князев – вовсе не такой лапочка, каким кажется со сцены или экрана телевизора. Демонический красавец, романтичный герой, искусный маг – в жизни он был лютым интровертом, замкнутым, нелюдимым, который развлечениям и весёлым компаниям предпочитал тишину и уединение.

Оставив работу в цирке, отныне все силы он тратил на собственный проект – Театр Магии. Снял подходящее помещение, набрал команду ассистентов, продумал программу… Открытие состоялось вскоре после свадьбы. Всё свободное время Князев готовил новую программу и репетировал с командой, оттачивая старые номера. Ася старалась не очень злиться, понимая, как ему важен свой театр, и поддерживала морально, как могла. Но как же трудно было иной раз сдержаться! Муж приходил только ночевать, но даже дома постоянно думал о работе.

Он способен был молчать целыми днями, обдумывая очередной номер для своего шоу и чертя карандашиком какие-то непонятные схемы в блокноте, а затем перенося все эти схемы в компьютер. За весь день Князев мог не обменяться с Асей и парой предложений. Её же страшно бесила эта угрюмость. В силу характера Асе требовался постоянный праздник, движуха и радостная суета.

Она быстро заскучала, проводя вечера в компании молчуна-мужа, и решила время от времени устраивать дома «приёмы» – так, ничего особенного, выпивка и лёгкая закуска плюс хорошая компания приятных ей людей. К тому периоду они уже немного облагородили жилище, сменили мебель на более современную и модную, избавились от кучи ненужного хлама, рассованного по шкафам и кладовкам, который остался ещё от прежних жильцов – в общем, не стыдно было приводить гостей.

Однажды Князев вернулся после выступления и обнаружил, что их дом полон народу. Ася летала из комнаты в кухню, изобретая всё новые и новые угощения и диковинные коктейли. Видно было, что она получает от организованной ею вечеринки колоссальное удовольствие. Ася поцеловала мужа в щёку, немного виновато улыбаясь, и объяснила, что коллеги пришли её навестить.

Князев проявил себя просто душкой. Он приветливо поздоровался с гостями, а затем весь вечер активно помогал жене разносить напитки и с терпеливой улыбкой отвечал на глупые вопросы относительно секретов своих фокусов. Но после того, как все расползлись (уже практически под утро), он мягко попросил Асю впредь избавить его от подобных массовых и шумных мероприятий, либо проводить их строго в то время, когда его нет дома, чтобы гости успели убраться до его возвращения.

Она тогда решила обидеться. Надулась, всплакнула, уползла в самый дальний угол кровати и забилась в него, демонстративно повернувшись к мужу задом. Время от времени она жалобно, как ребёнок, всхлипывала и прерывисто вздыхала.

Князь, конечно же, не мог вынести её слёз. Он присел на кровать, дотянулся до Асиного скорбно закаменевшего плеча, с силой развернул её и притянул к себе.

– Ну, пойми ты! – сказал он с болью, обнимая жену и поглаживая её по волосам. – Я не могу так. Мне всё эти люди – лишние, чужие. Я чувствую себя голым в толпе, честное слово – хочется просто забиться под стол и кусаться, если кто-то попытается протянуть туда руку…

Ася сладко разрыдалась ему в рубашку.

– Мне здесь так грустно, – запричитала она, – так одиноко… Так давит этот чужой и мрачный город…

Он ещё крепче прижал её к себе.

– Я соскучилась по маме с папой… – продолжала рыдать она, – и по Москвеее…

– Так поезжай в Москву на выходные, если хочешь, – предложил он. – Я же тебя не держу.

Она подняла на него свои зарёванные, покрасневшие, но всё равно такие прекрасные глаза.

– А ты правда не обидишься?

– Ну конечно же, нет, – он с облегчением рассмеялся. – Я ведь понимаю, что ты скучаешь. К тому же, у тебя там подруга, – сказал он, имея в виду Нельку.

Из всех знакомых своей жены он искренне симпатизировал только Рите с Нелькой. Но последняя, к сожалению, ни разу не появилась в Питере после того, как Ася вышла замуж.

– Я же предупреждал тебя перед свадьбой, – тихо и виновато произнёс он, целуя её в макушку, – что у меня будет очень много работы, что я постоянно буду занят… Я, конечно, понимаю, что тебе тоскливо, хочется развеяться. Поезжай в Москву, – повторил он, – я уверен, эта короткая смена обстановки пойдёт тебе на пользу.

Ася стала ездить в столицу практически каждые выходные. Только здесь она чувствовала себя по-настоящему дома. Питер так и не стал для неё родным. Да, конечно, её место было там, где муж… но назвать «домом» их коммуналку у неё до сих пор язык не поворачивался. Дом был там, где родители… И её старый двор, на одну половину пронизанный солнцем, а на другую – затенённый кронами гигантских тополей; двор, который в июне покрывался толстым слоем снежно-белого пуха… И знакомые до каждого камушка, избеганные с детства вдоль и поперёк тропинки…

Даже в Асиной комнате всё осталось так, как раньше. Родители не стали здесь ничего менять и убирать. Она долго сидела на коленях возле письменного стола, выдвигая его ящики один за другим, перечитывая свои старые дневники и письма, а также наивные попытки писательствования – наброски повестей и романов в толстых тетрадках. Она листала анкеты и песенники, перебирала вырезки из газет и журналов, посвящённые Дэвиду Копперфильду, смеялась, хмурилась и даже плакала…

И мама, как раньше, кормила её невкусным завтраком – готовить за всю свою жизнь она так и не научилась. И папа по-прежнему шутил и подтрунивал над Асей, как над малышкой, и делал ей «шоколадный» или «фруктовый» суп… Слава богу, он, кажется, немного угомонился к шестидесяти годам. Его бесконечные гуляния по бабам прекратились, и вообще – в родительской паре наблюдалась какая-то милая слаженность и гармония. Мама, заговорщически улыбаясь, поделилась с Асей планами: они с отцом давно поднакопили деньжат, и теперь собираются купить дом у моря, в Болгарии. «Эту квартиру продавать, конечно, не будем, – сказала она Асе. – Она останется твоей. Мало ли что…»

Про «мало ли что» Ася не хотела даже думать, но в целом родительскую идею поддержала и одобрила.

Затем она навестила Нельку. Та теперь обитала в квартире у Димки, в соседнем подъезде – они съехались вскоре после Асиной свадьбы, но не расписывались, а жили так называемым «гражданским браком».

– А почему вы не поженитесь? – простодушно спросила Ася у подруги, когда та поила её чаем на Димкиной кухне. Нелька как-то вяло пожала плечами:

– А зачем? Нам и так нормально.

– Ну, мне просто казалось… – Ася старательно подбирала слова, чтобы не обидеть, – что ты как раз из той категории девушек, которые мечтают о белом свадебном платье и фате… Ну, и потом, дети! Дети же должны рождаться в браке, разве нет?

– Мало ли, кто о чём мечтает, – усмехнулась Нелька. – Нет, замуж за него я точно не хочу. И детей от него, пожалуй, тоже.

– Тогда зачем всё это? – недоумевающе спросила Ася. Нелька снова как-то цинично улыбнулась:

– А чем плохо? Нас обоих всё абсолютно устраивает.

Ася отметила, что подруга сильно изменилась. Из её глаз навсегда исчезли весёлые солнечные зайчики. И между тем, Ася невольно залюбовалась её нежной кожей с россыпью веснушек, чудесными рыжими волосами, высокими точёными скулами…

– Ты такая красивая, Нельсон, – вырвалось вдруг у неё. Нелька удивилась.

– С чего это вдруг?

– Не вдруг, – поправила Ася. – Ты всегда была красивой. Просто, наверное, тебе мало об этом говорили.

«Если бы в ту пьяную ночь в Питере к Стасу поехала не я, а Нелька, – подумала Ася в который раз, – как оно обернулось бы в итоге?» Ей было страшно даже помыслить об этом. Она любила мужа до умопомрачения, и если бы они были не вместе – она, наверное, просто умерла бы. Или спилась от горя.

А ещё Асю смутно беспокоило Димкино поведение. Он вёл себя с Асей сухо и сдержанно, вежливо здороваясь, однако упорно избегая смотреть ей прямо в глаза. Но однажды она нечаянно, боковым зрением, перехватила такой странный взгляд Димки, устремлённый на неё, что ей стало неловко.

Ася долго размышляла затем о природе этого полубезумного взгляда. Непонятно было – ненавидит её Димка, что ли? Но ведь всё давным-давно быльём поросло. Глупо дуться из-за той столетней истории – господи, уже полжизни прошло, они тогда были несмышлёными и неопытными подростками… Да может, и не смотрел он на неё как-то по особенному, успокаивала себя Ася. Должно быть, ей это просто показалось.

Однажды субботним майским утром, приехав как обычно к родителям, бросив дорожную сумку и наскоро позавтракав, Ася привычной дорожкой помчалась к подруге.

Дверь открыл Димка. Из одежды на нём было только полотенце, обёрнутое вокруг бёдер. Очевидно, он только что вышел из душа.

Ася почувствовала, что по-идиотски краснеет, как девчонка-подросток. Она отвела взгляд и буркнула:

– Доброе утро. А где Нельсон?

– У неё в колледже сегодня субботник, – отозвался он спокойно, даже не думая смущаться, в отличие от неё. Смотрел он в этот раз ей в лицо – прямо и открыто.

– Ну… я тогда пойду, – сказала Ася. Он коротко рассмеялся и заметил:

– Хорошо же ты живёшь с мужем, если каждые выходные удираешь от него в Москву…

Ася обернулась, гневно сверкнув глазами.

– Какое право ты имеешь судить о наших с мужем отношениях? Ты его даже не знаешь. У нас всё хорошо! – сказала она нервно. Димка расхохотался.

– А чего тогда ты так завелась? Чего не уходишь, как собиралась?

Ася заставила себя успокоиться.

– Дима, – произнесла она ровным голосом. – Я не пойму, за что ты злишься на меня, почему говоришь все эти обидные и несправедливые слова…

– Я не злюсь, – перебил он. – Меня ваши с ним проблемы вообще не касаются. Как и тебя – наши с Нелей, – зачем-то добавил он.

– Ты ведь… не обидишь её? – спросила Ася. – Никогда не обидишь?

Он вдруг разозлился – моментально вспыхнул, как порох.

– Да что ты строишь из себя?! – рявкнул он так, что она отшатнулась. – Думаешь, имеешь право поучать и советовать? Да ты и мизинца Нелькиного не стоишь!

Ася не понимала, что на него нашло, и, напуганная этой вспышкой, растерянно пробормотала:

– Я лучше пойду… до свидания. Позвоню ей вечером.

А он вдруг подался вперёд, протянул руку и прикоснулся к её бедру. Ася оцепенела, боясь пошевелиться, хотя надо было, наверное, возмутиться или оттолкнуть его руку. А может быть, дать пощёчину?.. От него приятно пахло шампунем и свежестью. Пахло мужчиной. Она ведь никогда его таким не знала, не видела, подумалось Асе… Их отношения закончились на платонической стадии.

Димка между тем, секунду помедлив, спокойно снял с её юбки приклеившуюся тополиную почку-липучку.

Ася молча развернулась и пошла вниз по лестнице. Колени её дрожали.

В конце концов, Ася перестала отрицать тот факт, что живёт исключительно ожиданиями выходных. Всю неделю в Питере она думала о том, как окажется в Москве, дома… Каждое предстоящее возвращение в Петербург по воскресеньям вызывало у неё приступ самой настоящей депрессии. Зато в пятницу с утра Ася радостно летала по редакции, предвкушая вечерний поезд в столицу.

Она уже прекратила извиняться перед мужем за свои регулярные отлучки или спрашивать у него хотя бы формального разрешения. Нельзя сказать, что Князь был доволен её постоянным отсутствием в выходные, но пока терпел.

Всю бесконечно долгую неделю в Питере Ася старалась заполнить развлечениями под завязку, как только могла, чтобы не оставалось времени хандрить. Вечеринок дома, конечно, больше не устраивала, но практически ежедневно посещала всевозможные тусовки.

Всё чаще и чаще, возвращаясь глубокой ночью из очередного клуба или ресторана, Ася заставала мужа уже крепко спящим, а остывший ужин дожидался её на столе.

Рано или поздно должен был грянуть гром. Ася понимала, что находится на пределе. Два года Питер неумолимо высасывал из неё жизненные соки, и Ася уже ненавидела этот город до глубины души. В коммуналке её раздражало абсолютно всё. Особенно доставала соседка Танька – своими скандалами с матерью и неизменными пошлыми прибаутками типа:

– Аська вышла из секс-шопа, у неё промокла жопа!

– Дура, – шипела Ася, стараясь как можно реже появляться в кухне, чтобы лишний раз не сталкиваться с этой опустившейся алкоголичкой.

Как-то утром, измученная болезненными месячными и перепадами настроения, злющая и одновременно несчастная Ася выползла на кухню, чтобы приготовить завтрак. Сегодня она чувствовала себя на редкость паршиво – ещё более паршиво, чем обычно. Как назло, ей даже некому было поплакаться. Рита укатила в Валенсию к неожиданно обретённому отцу (сюжет из мыльной оперы, не меньше), а Нелька была в Москве…

Танька маячила на кухне, действуя ей на нервы, и Ася понимала, что ещё чуть-чуть – и взорвётся.

– Да что ты лезешь мне под руку! – раздражённо прикрикнула она на соседку, когда несла к мойке сковороду из-под яичницы. – Вечно путаешься под ногами…

На что Танька немедленно задорно ответила:

– Если баба злей собаки: лается и лается —

Значит, у её дружочка секс не получается!

– Ну, хватит! – Ася с размаху швырнула недомытую сковороду в раковину. – Достала!!!

Соседка, сама того не желая (или наоборот – желая), попала точнёхонько в цель. Ася забыла, когда они с мужем в последний раз занимались любовью. По будням то она приходила слишком поздно, то он сам был измучен работой и отдыхал. А в выходные Ася неизменно уезжала в Москву…

Она ворвалась в комнату и начала лихорадочно хватать из шкафа свои вещи, сминать их в кучу и бросать в чемодан, как попало. Это была самая настоящая истерика.

– Что случилось?! – вопросил ошарашенный муж.

– Не могу я здесь больше, – плакала она. – Стас, это выше моих сил… Эта алкашка, эти тараканы, эта грязь… Почему мы не можем переехать куда-нибудь, где почище и получше?!

Он беспомощно смотрел на неё с вымученной улыбкой, не зная, как реагировать на этот поток обвинений.

– Да что вообще может быть хорошего в этом сраном, вечно сыром Питере?! – закричала Ася. – В этой дряхлой, разваливающейся коммуналке?! Что ты здесь нашёл?

Муж отвернулся.

– Лето… белые ночи… Нева и разведённые мосты… всё это банально и тысячу раз описано не мной, а по-настоящему талантливыми людьми, – сказал он, по-прежнему не глядя на Асю. – Я ужасно не хочу менять это всё на что-то скупое, безвкусное, пошлое. К красоте быстро привыкаешь, отвыкнуть потом сложно. Разве здесь плохо?

– Плохо. Мне плохо! – выкрикнула она запальчиво, продолжая беспорядочно запихивать свои вещи в чемодан. – Эстетика эстетикой, но… эта проклятая обшарпанность! Окно, все щели которого залеплены газетами и заткнуты драными тряпками, потому что рама старинная и ставить пластиковый стеклопакет – это кощунство! – она очень похоже передразнила его собственный тон. – Не понимаю я такого тупого упорства – ничего не трогать, не повредить… Этот дом не находится под охраной государства как историческая ценность – значит, тут вполне можно всё поменять!

Он больше ничего не говорил, позволяя ей выкричаться, выплеснуть всю скопившуюся в ней чёрную боль. Асю несло.

– Ванна никуда не годится – страшная, в неё и влезать-то противно, – продолжала перечислять она. – Меня задолбало бегать с тазиками в комнату, чтобы помыться, задолбало ездить к Рите, чтобы искупаться по-человечески! А это! – она патетически воздела руки к потолку с изящной гипсовой лепниной. – На прошлой неделе сверху отвалился кусок, меня чуть не пришибло! Да тут же просто небезопасно оставаться, ты понимаешь или нет?! А район, район здесь какой – кругом валяются бомжи и пьяницы, страшно вечерами возвращаться домой…

Поскольку он всё ещё стоял к ней спиной, она не могла видеть выражения его лица. Поэтому в отчаянии Ася ударила по самому больному, зло и грубо, прямо под дых:

– Между прочим, дорогой супруг, ты можешь мне сказать, когда мы в последний раз трахались?! Вот и я что-то не припоминаю… Ах да, у цирковых же не принято произносить слово «последний», чтобы не накаркать. Но, по-моему, тут и каркать не надо, последний – он и есть последний!..

Он, наконец, повернулся к ней. Лицо его было спокойным, только губы еле заметно нервно подрагивали.

– Я собирался уйти в небольшой отпуск в начале лета. Давай, если хочешь, проведём его вместе… в Москве. Ты ведь сможешь тоже взять отпуск в эти дни? А потом… потом мы что-нибудь обязательно придумаем по поводу смены жилья. Обещаю.

– Ты правда поедешь со мной? – обрадовалась Ася и кинулась ему на шею, снова принимаясь реветь – на этот раз от облегчения. С неё вмиг слетел весь боевой настрой.

– Спасибо, Стасинька, спасибо! Квартира всё равно пустая, родители в Болгарии… нам там будет очень хорошо вдвоём!

– Конечно, – неуверенно пробормотал он, машинально поглаживая Асю по спине и глядя куда-то поверх её лица. – Конечно…

НЕЛЬКА

Она не думала о Князе. Вообще. Просто запретила себе – раз и навсегда.

Созваниваясь с Асей, она не спрашивала о нём даже из вежливости. Если же подруга сама упоминала о своём муже, Нелька выслушивала информацию молча и никак её не комментировала, давая тем самым понять, что Станислав Князев отныне не входит в сферу её интересов.

Димы, как и Нельки, не было на Асиной свадьбе – да и кто его, собственно говоря, туда бы пригласил? Однако сведения о том, что его первая любовь вышла замуж, до Димы, разумеется, дошли. Трудно было оставаться не в теме: свадьбу играли в Москве, поэтому в день Икс весь двор наблюдал за перевитой разноцветными лентами и украшенной воздушными шариками машиной с куклой на капоте (Асе это казалось дурным вкусом и пережитками совкового прошлого, но родители настояли, чтобы всё было «по традициям»), за оживлённой суетливой толпой возле Асиного подъезда, а также за самой красавицей-невестой в роскошном белом платье, которую под руку поддерживал такой же красивый, будто с картинки, жених.

Пару дней спустя после свадьбы, когда молодожёны уже благополучно отбыли в Питер, Нелька столкнулась с Димой во дворе.

Она только-только начала отходить от свалившего её подлого ротавируса. Дима тоже выглядел нездорово – обострились скулы, запали щёки, да и сам он был немногословным и мрачным, как после тяжёлой изнурительной болезни.

– Ты почему ко мне больше не приходишь? – хмуро поинтересовался он. – Совсем пропала…

– Я… – Нелька старательно подбирала определение, наиболее соответствующее её состоянию за минувшие полгода, – была не в себе.

– Но сейчас-то в себя вернулась? – он попытался пошутить. Нелька натужно улыбнулась:

– Вроде бы, да…

В тот день они и переспали. Как это получилось, по какому такому наитию – ни один из них не смог бы сформулировать. Просто они поднялись в его квартиру – молча, как заговорщики, и он тут же начал срывать с неё одежду. Он стискивал её такой железной хваткой, что у Нельки потом по всему телу остались синяки. Но она терпела. Всё понимала и терпела. Они были, как два израненных зверя, обессиленные и измученные, которые доползли до чистого исцеляющего источника и погрузили губы в его холодную прозрачность… Они припали друг к другу, как к роднику с живой водой.

Было больно. Но стыда не было. Всё, что происходило, казалось естественным и единственно правильным.

– Ты не жалеешь? – спросил он немного виновато, когда Нелька вернулась из душа и, почувствовав смущение только теперь, неловко начала подбирать с пола своё раскиданное бельё.

– Нет, – ни секунды не раздумывая, спокойно отозвалась она. Уж о чём-о чём, а об этом жалеть точно не стоило. – Быть девственницей в моём возрасте, знаешь… это уже не изюминка, а самый настоящий диагноз.

– Может, нам пожениться? – неожиданно сказал он.

– Зачем? – искренне удивилась Нелька. – Или после всего, что между нами было, ты теперь считаешь себя обязанным? – не удержалась она от шутки.

– Ну… надо же когда-то семью заводить, – буркнул он, отводя глаза. Слава богу, хоть не стал врать про любовь – она бы этого просто не вынесла.

– Я думала, семьи как-то иначе заводятся, – заметила Нелька. – По другим причинам.

– Да не бывает так, как в книжках! – взбесился Дима, подрываясь с постели. – Нет этой сопливой и розовой любви! Это всё сказки! Не живи иллюзиями, Нель!

– А я ими как раз и не живу… Иначе сразу согласилась бы выйти за тебя замуж, – тихо сказала она. – Но… ты же сам до сих пор не определился, кого ты спасаешь – меня или себя самого?..

Он застонал в бессилии, снова рухнул на кровать, перевернулся на живот и уткнулся в подушку, чтобы Нелька не видела его лица.

– Ненавижу… ненавижу, ненавижу! – глухо произнёс Дима. У Нельки хватило сообразительности догадаться, что речь идёт вовсе не о ней. Она присела рядом и осторожно погладила его напряжённую спину.

– Не ненавидишь, – поправила она. – Наоборот, очень любишь…

Он в отчаянии замотал головой, пытаясь опротестовать её обвинение, но горло перехватило предательским спазмом, так что он не смог вымолвить ни слова, боясь, что сейчас разрыдается.

Нелька немного посидела рядом, а затем деликатно встала, чтобы не мешать ему. Но он приподнялся и устремил на неё умоляющий взгляд покрасневших, измученных глаз.

– Не уходи… пожалуйста… не бросай меня, ладно? – как-то беспомощно попросил он. – Не хочу быть один… Боюсь, что такого натворю… Иногда кажется, что и убить могу…

Нелька снова села и нежно провела ладонью по его спутанным волосам.

– Я тебя не брошу, – пообещала она, – до тех пор, пока ты сам будешь во мне нуждаться.

– Ты меня совсем-совсем больше не любишь? – спросил вдруг он. Нелька улыбнулась.

– Дима, я очень тебя люблю.

Сколько, если подумать, разных и непохожих друг на друга смыслов таит в себе это одно-единственное, вроде бы простое слово – «люблю»…

Мама, конечно, была удивлена, когда Нелька объявила о том, что переезжает к Диме.

– Но вы потом, конечно же, распишетесь? – с нажимом спросила она. – Я понимаю, не все молодые в наше время хотят делать шумную и дорогую свадьбу, но хотя бы простая регистрация, а затем…

– Нет, – перебила Нелька. – Мы не планируем пожениться, мама. Можешь так и объявить всем нашим родственникам и знакомым, которые озабочены моей судьбой и мечтают «поесть салатиков» на свадьбе. Пожалуйста, не надо вмешиваться в мою личную жизнь, ладно? Я сама решу, как мне ею распорядиться. И в гости к нам с Димой в образе любящей тёщи с пирогами или блинами тоже не надо захаживать, хорошо? Я сама буду вас навещать. Живём-то рядом.

– Хорошо… – растерянно пробормотала мама, наблюдая, как Нелька хватает свой заплечный рюкзак. Дверь за ней захлопнулась, а мама, так и не поняв толком, что это было, ошарашенно опустилась на стоявший в прихожей пуфик.

Как-то ранним июньским вечером Нелька возвращалась из колледжа, чувствуя себя совершенно измотанной. Настроение было прескверное. После трёхлетнего перерыва снова объявился маньяк – вчера ночью в сквере нашли труп очередной жертвы. На этот раз ею стала молоденькая информатичка Галина Сергеевна; через тот сквер она ежедневно ходила с работы домой…

В колледж снова понаехала полиция, Нельку и её коллег по очереди вызывали в кабинет директора и расспрашивали об убитой. Как она вела себя в последнее время? Не жаловалась ли на то, что чего-то боится? Не ссорилась ли с кем-нибудь из коллег?..

Нельку ужасно утомил этот допрос, хотя следователь старался держаться панибратски – дескать, забудьте о том, кто я, и расскажите мне всё по-дружески, как на духу… Шерлок Холмс недоделанный. А чего тут рассказывать? Нельке было не до наблюдений за Галиной Сергеевной, ибо весь месяц она принимала зачёты и экзамены у своих великовозрастных остолопов.

Хотя, если откровенно, Нелька действительно чувствовала в последнее время нечто странное. Но не в поведении информатички, а в своём собственном мироощущении. Ей почему-то казалось, что она чуть ли не круглосуточно находится под чьим-то наблюдением… Мерещилось, что в спину постоянно смотрят тяжёлым мрачным взглядом.

«Я просто устала, – думала Нелька, стараясь рассуждать логически. – Плюс нервы расшатались… Не удивлюсь, если скоро начну в барабашек верить, как Рита…»

Во дворе возле её дома околачивался Морозов.

Нелька глазам своим не поверила, когда его увидела. Явился, не запылился! Бывший ученик то пропадал на месяцы и даже годы, а то вдруг выскакивал неожиданно, будто чёртик из табакерки, хотя она была уверена, что он отстанет от неё сразу после выпускного. Нелька не могла до конца понять его мотивов – действительно ли она ему так сильно нравилась, как он уверял, или для Лео это было уже просто делом принципа? Соблазнить – и отвалить? «Трам-пам-пам, мерси, мадам!»

Разумеется, Морозов довольно быстро раскусил, что Дима – никакой Нельке не муж, а в тот злополучный вечер просто оказался в нужном месте в нужное время и осадил зарвавшегося юнца. Поэтому притухший было энтузиазм Лео возгорелся с новой силой. Правда, он больше не позволял себе грубой навязчивости, никогда не распускал рук и не доводил Нельку до точки кипения. В конце концов, она даже стала находить его общество если не приятным, то хотя бы вполне терпимым.

– Но сейчас-то что вас останавливает, Нелли Валентиновна? – непонимающе восклицал он после очередного её категорического отказа поужинать с ним вместе или сходить в театр, кино или клуб. – Колледж я давно закончил, ни о какой педагогической этике больше речи идти не может… Да и разница в возрасте у нас – тьфу, всего каких-то паршивых четыре года! Чай, не Пугачёва с Галкиным!

– Ты просто мне не нравишься. Точка, – обычно очень деликатная и тактичная по жизни, с ним Нелька предпочитала не церемониться. Он, казалось, не мог в это поверить – да почему нет-то, что с ним не так?.. Со времени окончания учёбы он возмужал и нынче выглядел вполне респектабельным и привлекательным молодым человеком – ухоженным, подтянутым, с аккуратной короткой стрижкой (больше никаких косых чёлок а-ля ДиКаприо) и в стильном, явно дорогом деловом костюме.

После очередной попытки осады крепости Лео опять надолго исчезал – и Нелька вздыхала с облегчением, но Морозов неизменно снова и снова давал о себе знать.

Она почти привыкла к его неожиданным появлениям, но сегодня было явно неподходящее настроение для светских бесед. Она поморщилась, когда Морозов радостно бросился ей навстречу – только что хвостом не вилял. В руках у него был огромный букет роз – о, нет, подумала Нелька, только не это, надеюсь, коробочку с кольцом он не припрятал в нагрудном кармашке?..

– Господи, – сказала она устало, без всякого вдохновения от встречи, – как же ты мне безумно надоел.

Улыбка медленно сползала с его лица.

– Вот так – вместо «здрасьте», Нелли Валентиновна? – с плохо скрываемой обидой в голосе произнёс он. – А я, между прочим, соскучился… Мы с отцом были в Лондоне, он открывал там очередной свой бизнес, я теперь у него – правая рука… Вот буквально пару дней как вернулся, и сразу же к вам! – он нерешительно протянул ей цветы, но Нелька их не приняла.

– Ну вот, – произнёс он с досадой, – розы вам тоже не угодили?

Весь день волей-неволей гоняя в голове мысли о маньяке, Нелька отступила на шаг назад и невесело усмехнулась:

– Слушай, такая глупая закономерность… Но почему-то ты всегда появляешься в моей жизни только тогда, когда происходит очередное убийство! Когда тебя нет в городе – всё подозрительно тихо и спокойно… Может, ты и есть преступник, а?

Наверное, шутка была на редкость неудачной. Во всяком случае, он отшатнулся от неё так, словно она дала ему пощёчину.

– Что за… что за хрень вы несёте, Нелли Валентиновна?! – выговорил он с яростью. – Какая муха вас укусила?

– Я смертельно устала от тебя, – сказала она. – И так день с утра не задался, а тут ещё ты… прицепился, как липучка, и висишь который год…

– Вы совсем, что ли, того?! – Морозов был ужасно разозлён. – Вы хоть думаете иногда, что вы вообще несёте? Вы меня сейчас что – серийным убийцей назвали? Я-то к вам, как мудак, чуть ли не из аэропорта сразу помчался… побрился зачем-то, придурок… цветы купил… – и он в бешенстве швырнул букет на землю.

– Не надо мусорить, – машинально заметила Нелька.

– Да что ты строишь из себя?! – заорал он так, что в стороне шарахнулась вверх и разлетелась вспугнутая стайка воробьёв. – Знаешь, как говорят про таких, как ты?! Старая дева с заржавевшей консервной банкой между ног, которую так никто и не вскрыл!

Она даже бровью не повела, хотя его слова обожгли, как удар кнута. Больно? Что ж, сама напросилась…

Нелька молча прошла вперёд, отстранив Морозова плечом, чтобы он уступил ей дорогу.

Даже не оглянулась.

– Мне кажется, что за мной следят, – мимоходом обронила она за ужином. Дима перестал жевать, поднял голову и впился в Нельку глазами.

– То есть – следят? Ты абсолютно в этом уверена?

– В том-то и дело, что нет, – она пожала плечами. Дима продолжал смотреть на неё внимательным цепким взглядом, словно взвешивая и осмысливая полученную информацию.

– Ты видела что-то конкретное? Или, быть может, кого-то?

Нелька медленно покачала головой.

– Пока это всё лишь на уровне интуиции. Знаешь, такое неуютное ощущение, как будто по мне ползает, как таракан, чужой взгляд. Причём постоянно. Глупо, правда? – она без всякого аппетита поворошила вилкой макароны в своей тарелке.

– Интуиция порой имеет под собой вполне обоснованные корни, растущие из нашего подсознания, – возразил Дима, – просто мы не всегда умеем себе это объяснить. А ещё что-нибудь странное замечала?

– Например?

– Ну… никто не звонил, не писал тебе с незнакомых номеров? В интернете ни с кем в последнее время не общалась?

– Общалась, конечно, – засмеялась она и потянулась за соусом. – С Ритой «ВКонтакте» да с мамой в «Одноклассниках».

– Да нет же. Я имею в виду, с кем-нибудь подозрительным или незнакомым.

Она добросовестно задумалась.

– Пожалуй, нет. Да точно ни с кем. Ты же меня знаешь, я не люблю пустую болтовню и все эти чатики…

– Не нравится мне всё это, – сказал он серьёзно. – Маньяк ещё этот ваш… Хочешь, я буду тебя каждый день провожать и встречать с работы?

– У тебя тренировки, – напомнила она, – да и накушалась я этих провожаний «за ручку» ещё со школы – до сих пор тошнит…

– Пообещай мне, что уйдёшь с этой работы, – он протянул руку и накрыл её ладонь своей. – Я не хочу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.

– Доработаю этот учебный год и всё, – отправив в рот кусочек сосиски, торжественно поклялась она. – С меня тоже хватит.

Умываясь перед сном, Нелька увидела, что дверца стиральной машинки прикрыта неплотно: из неё торчал, свешиваясь, рукав Диминой рубашки. Она открыла машинку, запихнула рубашку поглубже внутрь («Завтра с утра надо стирку затеять, – подумалось между прочим, – как раз выходной…") и хотела уже захлопнуть дверцу покрепче, как вдруг увидела, что на пол упал смятый носовой платок в засохших бурых пятнах.

Несколько секунд Нелька тупо таращилась на этот платок, прежде чем сообразила, что пятна – кровяные.

– Дима! – окликнула она испуганно. – Тут что… кровь?

Он моментально возник на пороге ванной и с тревогой уставился на Нельку.

– Что ты сказала?

Она молча протянула ему платок. Рука её слегка подрагивала. Диму же, наоборот, напряжение явно отпустило.

– А, это… – пробормотал он. – Да ну, ерунда. На тренировке сегодня одному пацанчику нечаянно нос расквасили.

– Нос ему расквасили, а у тебя-то на платке кровь почему?

– Пока помог ему до умывальника дойти, сам испачкался… – он махнул рукой, и тут же перехватил её лихорадочный взгляд, обращённый в его сторону с испугом и недоверием.

– Неля! – воскликнул он, округлив глаза и рассмеявшись странным коротким смешком. – Ты же не думаешь, что я и есть – серийный убийца?! Я, конечно, бываю просто невыносим временами, но не настолько же… – он отобрал у неё носовой платок и брезгливо отправил его обратно в стиральную машину.

Нелька опомнилась. Сморгнула. Улыбнулась. Похоже, она и в самом деле сходит с ума…

– Прости меня, – сказала она. – Забудь эту ерунду. Я просто очень устала сегодня… А платок надо сначала застирать вручную, оставь его мне.

Утром, развешивая на бельевых верёвках, протянутых вдоль балкона, первую партию выстиранного белья, Нелька увидела, что во двор въезжает такси.

Оно медленно двигалось по направлению к их дому и, наконец, притормозило у соседнего подъезда – того самого, в котором сама Нелька прожила целых тридцать лет. Дверцы машины распахнулись, и изнутри выскочила сияющая Ася. «Приехала на выходные, как обычно», – поняла Нелька и уже хотела громко окликнуть подругу по имени, как вдруг увидела, что та была не единственным пассажиром. Из такси показался Князь – вместе с водителем он подошёл к багажнику и принялся выгружать оттуда сумки и чемоданы. Нелька машинально отпрянула назад и прижалась к балконной двери, чувствуя, как бешено колотится сердце.

Мысли лихорадочно метались в её голове. Они что, надолго приехали? Судя по количеству чемоданов – да… Хотя Ася даже на пару дней способна притащить с собой огромный багаж, и всё ей там будет жизненно важно. А может быть, они вообще… насовсем? Нелька была в курсе, что Асины родители уже полгода как Болгарии.

Поколебавшись, она сделала шаг вперёд, к перилам, и осторожно выглянула вниз. Ася уже весело взбегала по крыльцу, что-то радостно щебеча, а Князь, замешкавшись, чтобы расплатиться с таксистом, вдруг поднял голову и нечаянно наткнулся на Нелькин взгляд.

Его брови чуть приподнялись в радостном узнавании, а невероятные сиренево-фиолетовые глаза потеплели. Нелька отшатнулась от перил, как будто её ударили, а затем тихонько сползла по стеночке на пол. Щёки её горели огнём, а сердце будто рвали на миллион маленьких кусочков. Выждав, когда хлопнет закрывающаяся подъездная дверь, Нелька изо всей силы укусила себя за руку, чтобы болью физической заглушить невыносимую душевную муку. Как, как она могла подумать, как смела вообразить себе, как уверовала в то, что ей навеки удалось забыть эти глаза?!

– Что с тобой? – на балконе возник вездесущий Дима. Он теперь старался ни на минуту не оставлять её одну. – Ты как-то странно вскрикнула… А чего на полу расселась?

– Коленкой ударилась, – прошептала она еле слышно первое, что пришло ей в голову. – Всё в порядке.

Целую неделю Нелька провела в ожидании Асиного звонка. Морально готовилась к разговору, чтобы сыграть естественность и непринуждённость: «Ах, вы с мужем приехали погостить?.. Очень за вас рада!» Настраивала себя на неизбежную встречу с Князем – глупо было бы прятаться от него здесь, в Москве. Придумывала и репетировала фразы, подходящие к каждому, даже самому невероятному, случаю…

Но одного она предположить никак не могла – того, что Ася вовсе ей не позвонит. Это было настолько не похоже на подругу, что Нелька по-настоящему растерялась. Что произошло? Ася на неё за что-то обижена? Или просто так занята, что ей пока не до встреч?

Промаявшись до следующих выходных, Нелька решила пойти к подруге сама, без церемоний и предварительных звонков. В конце концов, разве Ася не прибегала к Нельке вот так, запросто, с самого детства? Значит, и она может сделать то же самое… К тому же, если Ася и впрямь на что-то дуется (господи, да на что?!), лучше будет услышать это от неё не по телефону, а лицом к лицу.

Открыв дверь знакомого подъезда, Нелька стала медленно подниматься на девятый этаж пешком. Специально не стала вызывать лифт, чтобы успокоиться по дороге. Миновала дверь собственной – теперь уже практически бывшей – квартиры на втором этаже… Надо бы почаще забегать к родителям, подумалось мимоходом, они же там совсем одни, они скучают… Прошла мимо знакомой квартиры на пятом – вот и Ритки тоже здесь больше нет, обосновалась в своём Питере… Зато Нелькин дедушка тут практически прописался – живут с Ритиной бабушкой душа в душу, вместе ездят на фазенду, потом вместе консервируют, а вечерами совершают променад по бульвару под ручку – чисто голубки!..

Ну вот, наконец, и девятый. Асина дверь. Сколько раз за всю жизнь Нелька взбегала вверх по ступенькам в гости к подруге? Сто? Тысячу?.. Секунду поколебавшись, она надавила кнопку звонка. Будь, что будет! Хочет её Ася видеть или нет, а встретиться им необходимо.

Дверь распахнулась сразу же, будто этого звонка ждали. Но открыла не Ася.

В дверном проёме стоял Князь. Нелькино сердце на секунду остановилось, но затем, как пелось в песне, которую она вдруг так некстати вспомнила, «отдышалось немного и снова пошло»…

– Неля? – спросил он удивлённо, но и (показалось?) обрадованно. – Проходи, – и посторонился, пропуская её внутрь.

Нелька зашла в прихожую и огляделась.

– Привет, Стас… А где Ася? Я вообще-то к ней…

– Аси нет, – он усмехнулся. – Ещё утром уехала. У неё какая-то важная встреча с бывшими однокурсниками…

Нелька неловко переминалась с ноги на ногу.

– Ну, тогда я попозже загляну? Или лучше позвоню ей…

– Да заходи, заходи, – махнул он рукой. – Зачем сразу бежать? Давай хоть… ну я не знаю, кофе выпьем. Я как раз приготовил, а одному пить скучно.

Нелька на подгибающихся ногах пошла за ним в кухню. Ко всему она себя готовила, и к неизбежной встрече с Князевым тоже, но как-то не учла, что встреча эта может состояться наедине и что она будет при этом чувствовать себя совершенной трусливой овцой.

Кухня была залита солнцем (тем особенным светом, который бывает только в июне) и чудесным, каким-то по-домашнему уютным ароматом свежесваренного кофе. Нелька опустилась на табуретку и смущённо сложила руки на коленях, как примерная школьница, пока он ставил на стол чашки из старинного фарфорового сервиза, насыпал печенье в вазочку, разливал обжигающий напиток.

– Вообще-то я чай больше люблю, – сделав первый глоток, честно призналась Нелька. – Но у тебя получился действительно отличный кофе! Очень вкусный, правда.

– Вообще-то я тоже предпочитаю чай, – он улыбнулся. – Это меня Ася к кофе приучила…

Она опустила взгляд в чашку, потому что неловко было пялиться на него в открытую – теперь, когда он не был занят хлопотами по хозяйству, а сидел напротив и прямо смотрел ей в глаза.

– Мы с тобой так давно не виделись, – сказал он, задумчиво рассматривая её лицо. – Даже глупо как-то. Почему?

Она неопределённо дёрнула плечом.

– Да как-то всё… дела, работа… личная жизнь… и так далее.

– Глупо, – повторил он, словно отвечая каким-то своим собственным мыслям. – Вы же с Асей лучшие подруги, правда?

– Ну… по крайней мере, были ими много лет, – Нелька наконец решилась поднять на него глаза. Впервые за эти годы она снова видела его так близко… Нелька жадно впитывала взглядом каждую чёрточку, каждое неуловимое изменение, которое произошло с его лицом. Князев был всё таким же красивым, как и раньше… Вот только очень осунулся. Вид какой-то измученный, во взгляде – чуть ли не страдание. Что же с ним произошло за это время?

Нелька вдруг поняла, что уже довольно долго беззастенчиво глазеет на него. Она кашлянула, пытаясь скрыть неловкость, и устремила свой взор на тополиные кроны за окном.

– Так… где, ты говоришь, сейчас Ася?

– На встрече с однокурсниками, – отозвался он. – Во всяком случае, она мне так сказала.

Подтекст этой фразы так и повис в воздухе. Нелька решилась на мучающий её вопрос:

– У вас какие-то проблемы?

Он нервно побарабанил пальцами по столу, словно раздумывая – говорить ей или не стоит.

– Не знаю… Иногда мне кажется, что Асе нужна помощь психолога.

Нелька округлила глаза.

– Что-что?

– По-моему, она очень несчастна… – ответил он, хотя видно было, что ему трудно в этом признаваться. – И я тому виной.

– Да брось! – Нелька даже рассмеялась – настолько нелепым ей показалось это предположение. – Ася очень счастлива с тобой… Разве может быть иначе?!

– Я знаю, что уже целый год она принимает какие-то антидепрессанты… которые сама же себе и назначила, – сказал он тихо. – И дело не только в том, что ей не нравится место, где мы живём. Я уверен, если мы переедем в новую квартиру – она всё равно будет чувствовать себя неудовлетворённой. Ей органически не подходит Петербург. Она там… чахнет. Вянет на глазах. Ну, и.. – он горько хмыкнул, – от меня, видимо, совсем мало толку и поддержки…

– Ну что ты наговариваешь на себя, Стас! – воскликнула потрясённая Нелька. – Ася никогда не жаловалась на тебя. Наоборот!

– А она и не будет жаловаться, – покачал он головой. – Характер не тот. Только чтобы никто не заподозрил, что у неё что-то не в порядке, только чтобы все видели яркую сверкающую оболочку… Чтобы завидовали и восхищались. Такая уж у неё натура.

Нелька молчала. Князев вдруг взглянул на неё просительно.

– А что, если ты поговоришь с ней? Она тебе доверяет… может, и поделится всем, что у неё сейчас на душе…

– А что сейчас с ней происходит? Что она сама говорит? – спросила Нелька.

– Да она здесь словно с катушек слетела, – Князев расстроенно отвернулся. – Её постоянно нет дома, она ежедневно встречается с кучей каких-то людей. Опять эти тусовки, ночные клубы и бары, фуршеты, банкеты, презентации и премьеры, пресс-релизы и всё, что я так ненавижу! Бывшие коллеги, однокурсники и одноклассники, все друг друга знают и все постоянно пьют. Ася говорила мне, что это будет наш отпуск вдвоём, а на деле… на меня пока она времени так и не нашла.

– И на меня не нашла, – сконфуженно призналась Нелька. – Мы с ней не созванивались и не виделись с тех самых пор, что вы в Москве. Может быть, она не хочет меня видеть?

– Идиотская это была затея – приехать сюда, – он в отчаянии махнул рукой. – Зачем я вообще с ней притащился? Я не люблю Москву так же, как Ася не любит Питер…

– Может, сходим погулять? – предложила она, обмирая от собственной наглости. – Ну в самом деле, чего одному дома-то торчать? А сейчас такая погода хорошая…

Она думала, что он холодно откажется и осадит её, поставит на место зарвавшуюся наглую подругу собственной жены. А он обрадовался. Ему действительно было очень одиноко, поняла она, и в груди защемило…

Июньская столица была прекрасна. Зелень и солнце, речные трамвайчики, плывущие по Москве-реке, фонтаны и улыбающиеся люди, детский смех, стук каблучков по асфальту, букеты живых цветов в руках у прохожих, яркие летние платьица на девушках…

– Ну как, как можно не любить этот город?! – раскинув руки и кружась, воскликнула Нелька, весело засмеявшись. Ей было очень славно и легко сейчас. Она выглядела такой хорошенькой в своём цветастом коротком сарафанчике, который не надевала, кажется, со времени возвращения из Сочи три года назад…

Они подошли к лотку мороженщика.

– Эскимо, конечно же? – с улыбкой спросил Князев у Нельки, когда они размышляли, какое лучше выбрать. – Вкус детства, цирка и праздника…

– Ты помнишь? – поразилась она. Он смотрел на неё таким взглядом, что по коже бегали не то что мурашки, а самые настоящие электрические разряды.

Он протянул ей мороженое. Их пальцы соприкоснулись. Нелька вздрогнула, как будто её и в самом деле прошибло током. Её очень смущало то, что он ни на секунду не отрывает от неё взгляда. Он смотрел не переставая… И их руки по-прежнему ощущали тепло друг друга.

«Это конец… конец…» – стучало у Нельки в висках. Она не знала, что подразумевает под этим определением. Но ей было совершенно ясно – так, как раньше, в её жизни уже ничего не будет. Никогда. Что-то происходило… такое явно-неуловимое, такое желанное и пугающее, что становилось сладко и страшно одновременно.

С огромным усилием она отняла свою руку и поднесла мороженое к губам. Откусила кусочек, не чувствуя вкуса… Некоторое время они молчали, делая вид, что всецело поглощены поеданием своего эскимо. А потом, когда с мороженым было покончено и Нелька молча протянула ему влажную салфетку, чтобы вытереть руки, он вдруг наклонился к ней и поцеловал всё ещё чуть холодноватыми после мороженого губами.

Она закрыла глаза, и когда этот нерешительный, даже немного робкий, но очень нежный поцелуй закончился, не хотела их открывать. Ей было страшно, что всё исчезнет. Рассеется, как дым. Как фокус. Так и стояла с закрытыми глазами… пока он не удержался и снова не начал её целовать. На этот раз более уверенно, бережно держа её запрокинутое лицо в своих ладонях.

«Это не сон, – думала Нелька, оглушённая грохотом собственного сердца. – Не сон…»

Кто из них пришёл в себя первым – она не помнила. Скорее всего, всё-таки он. Она тоже опомнилась, возвращаясь в реальность. Ну конечно же, сказала она себе, это был не сам по себе поцелуй, а просто в придачу к хорошему солнечному дню и приятной прогулке… так что не стоило обольщаться.

– Пора возвращаться, – неловко высвобождаясь из его объятий и отворачиваясь, сказала Нелька. – Меня, наверное, уже дома ждут. Да и тебя тоже…

Протянулась-протащилась, медленно и нудно, очередная неделя.

Нелька исправно ходила в колледж – назначала пересдачи должникам, потихоньку завершала накопившиеся за год бумажные дела и готовилась положить на стол директора заявление об уходе. Во всяком случае, все эти действия выполняло её тело, практически на автопилоте. Голова же была занята совершенно другим…

Дима смотрел на неё подозрительно, но даже ему она не говорила и полсловечка, боясь нечаянным намёком выдать всё то, что с ней происходит – он ведь такой проницательный…

Ася так и не звонила. Князева Нелька больше не видела. Вернее, не пыталась увидеть – во дворе старалась долго не задерживаться, сразу торопливо заходила в подъезд; на балконе не торчала и никого не высматривала, даже в окно выглядывала реже, чем обычно.

И всё-таки они столкнулись с Асей в пятницу вечером – в дверях ближайшего к дому магазина.

– Нельсон?.. – словно бы удивляясь, протянула подруга.

– Ку-ку, я вообще-то здесь рядом живу, если ты не помнишь, – с сарказмом заметила Нелька. Ася кивнула, но как-то мрачно. И вообще она не была похожа на саму себя.

– Слушай, я завтра устраиваю что-то вроде отвальной… – сказала она. – Отпуск заканчивается, пора уезжать обратно в Питер… Да здравствует северная столица! – она как-то нервно рассмеялась. – Так что я тебя приглашаю на вечеринку. Заходи. Будет весело. И компания соберётся хорошая. Где я живу, ты, надеюсь, ещё не забыла?

Нелька покраснела. Был ли это простой вопрос, или намёк на то, что…

– А почему ты не спросишь, как дела у моего мужа? – внезапно поинтересовалась Ася, буравя её взглядом.

– А почему я должна спрашивать? – ответила Нелька вопросом на вопрос.

– Мне казалось, он тебя ооочень интересует, – многозначительно протянула Ася и снова странно рассмеялась. Нелька похолодела. Ася что-то узнала о них?..

– Он же со мной приехал, – сказала подруга уже спокойнее. – Он сейчас здесь, в Москве.

У Нельки отлегло от сердца: нет, не знает! Было невероятно стыдно, она чувствовала себя самой настоящей предательницей. Но теперь она поняла, что Князев был прав: с Асей действительно творилось неладное. Она выглядела ужасно несчастливой, такой же измученной, как и он сам… Видно было, что ей и в самом деле требовались антидепрессанты.

– Я рада за вас… – пробормотала Нелька, не зная, что тут можно сказать. Ася вдруг оживилась.

– Да, спасибо. У нас с ним всё чудесно. Просто замечательно! Он так меня любит!

Каждое слово отзывалось у Нельки внутри острой болью. Но она глотала эту боль, давилась и снова глотала – вот тебе, вот… получай.

– Так приходи сегодня вечером, – напомнила Ася. – И Димку с собой возьми, ему тоже не повредит развеяться.

– Спасибо, но вряд ли. Мы, наверное… – начала было Нелька придумывать очередную ложь, чтобы отмазаться от приглашения, но Ася перебила её, сердито тряхнув головой.

– И слушать ничего не хочу! В конце концов, подруга ты мне или кто? Обязательно, обязательно приходите…

Дима, разумеется, наотрез отказался идти на эту вечеринку. Придумал какую-то глупую причину – якобы у него был намечен визит к армейскому приятелю.

– Что-то раньше я не замечала, что ты поддерживаешь контакты со своими дружками по армии, – сказала Нелька, которой ужасно не хотелось тащиться туда одной.

Едва появившись в Асиной квартире, она поняла, что совершила большую ошибку. Весь дом был полон незнакомых пьяных людей, в воздухе от количества выкуренного можно было вешать топор, громко играла бьющая по ушам музыка… Нелька остановилась на пороге, размышляя, не лучше ли сразу развернуться и слинять под шумок. Но её уже заметили, затормошили, потащили в комнату… Весёлые, раскованные, чужие люди.

Нелька решила отсидеться где-нибудь в уголке, а потом незаметно улизнуть, когда про неё забудут. Глаза тем временем машинально искали хозяев дома…

Ася, похоже, уже порядком перебрала. Она была болезненно оживлена, громко хохотала, разговаривала с надрывом – не то засмеётся сейчас, не то разрыдается. Мужа она постоянно таскала с собой, держа его под руку, и как-то излишне напоказ демонстрировала царившую между ними любовь и гармонию.

– Правда, Стасик? – обращалась она к нему то и дело, ища подтверждения каким-нибудь своим словам, и через раз лезла целоваться. Нелька видела, что Князю явно неловко, его бесит и злит вся эта ситуация, но он изо всех сил сохранял невозмутимое выражение лица.

– Да, завтра мы возвращаемся в Петербург, – громко говорила кому-то Ася, – но ненадолго. Стас закроет свой Театр Магии, и мы насовсем переедем в Москву. А что? Здесь тоже можно работать.

Нелька была шокирована этими словами, но, взглянув в лицо Князева, поняла, что и он тоже слышит об этом в первый раз. Слава богу, ему хватило ума не устраивать публичных выяснений отношений на предмет «что за ахинею ты несёшь, дорогая?!», но Нелька видела, что он едва сдерживается. Но Ася, похоже, и сама уже всерьёз поверила в то, что сказала…

Нелька окончательно поняла, что ей здесь делать абсолютно нечего – Ася даже не обратила внимания на её появление. Она аккуратно встала, стараясь производить меньше лишних движений, и выскочила в прихожую. Там она осторожно отперла замок, приоткрыла дверь и тенью просочилась наружу. Уффф, пронесло!..

– Неля, подожди! – окликнул её голос, который она сразу же узнала, не оборачиваясь. Но всё-таки обернулась…

Князев торопливо сбегал за ней по ступенькам.

– Постой… Я тебя провожу.

– Чего тут провожать-то, – усмехнулась она. – Я живу в соседнем подъезде.

– Ну, мало ли. Уже ночь, а ты одна… Где, кстати, твой сопровождающий?

– А откуда ты знаешь, что я должна была прийти с сопровождающим?

– Ася говорила… Я очень ждал, что ты придёшь, – добавил он.

Они вышли из подъезда и остановились в нерешительности. Прощаться и расходиться в разные стороны? Или побыть вместе ещё чуть-чуть?..

– Он… уехал к другу, – ответила наконец Нелька.

– Тогда я, как джентльмен, обязан проводить тебя до самой двери, – пошутил он.

Сил не было отвечать. Нелька просто кивнула.

В том, другом подъезде он сразу же взял её за руку. Молча, ни слова не говоря. Это уже случалось с ними однажды, вспомнила Нелька. В цирке на Фонтанке…

Они медленно поднимались на второй этаж, стараясь растянуть этот недолгий путь до бесконечности. Но вот всё же добрели до нужной двери и снова остановились.

На всякий случай Нелька нажала на кнопку звонка. Никто не открыл. Значит, Дима ещё не вернулся… Они оба это поняли.

Князь, по-прежнему не говоря ни слова, притянул её к себе. Просто обнял и держал так, не размыкая рук. Она тоже молчала. Снова было ужасно страшно и одновременно ужасно хорошо…

– Можно очень личный вопрос? – проговорила она наконец, продолжая прижиматься к нему и не отрывая головы от его груди. Он только кивнул – Нелька это почувствовала.

– Я тебе напоминаю Юлю? – спросила она тихо.

Он отстранился и с изумлением взглянул ей в лицо.

– Что?

– Прости, – повинилась она, – просто я в курсе той истории… с воздушной гимнасткой.

– С чего ты это взяла? Да, вы чем-то похожи в общих чертах, пожалуй… Но ты интересна мне сама по себе. Именно такой, какая есть, ты мне и понравилась сразу… а не за сходство с кем-то, кто был мне когда-то дорог и кого я любил.

– Я тебе сразу понравилась? – переспросила она, не веря ему ни секунды.

– Конечно. Очень понравилась. И, если бы ты была свободна на момент нашей встречи…

Нелька изменилась в лице.

– Что ты сказал? Свободна? В каком это смысле?

Он, тоже не понимая, в замешательстве уставился на неё.

– Ну… ты ведь была не одна в то время, правда? У тебя был парень? Вы собирались пожениться?

– Да кто тебе такое ляпнул? – ещё больше поразилась Нелька. Он вдруг страшно смутился.

– Наверное… я что-то не так понял. Показалось, перепутал, – пробормотал он в сильнейшем смятении. – А разве это не так?

– Тебе Ася сказала, что у меня кто-то есть? – с нажимом спросила Нелька. Он медленно покачал головой.

– Нет-нет… наверное, и правда не расслышал. Забудь об этом…

– Ничего себе – забудь! – возмутилась Нелька. – Да если бы я знала тогда, что ты мне симпатизируешь… если бы я знала…

– А я думал, что ты прикатила в Питер только за компанию с подругой, и сам я тебе совершенно безразличен, – он потёр виски, словно у него вдруг разболелась голова.

– Дурак, – Нелька не могла больше сдерживаться и бросилась к нему, обцеловывая его любимое, такое дорогое лицо.

– Дурак, – согласился он и включился в поцелуй. – …Какими же мы оба были дураками, – отрываясь от её губ, заключил он.

– Но ведь то, что мы делаем сейчас – это неправильно, – Нелька попыталась воззвать к остаткам разума и совести.

– Неправильно, – подтвердил он. – Но и всё, что мы делали с самого начала, когда только познакомились, было неправильно. Чертовски неправильно…

Нелька достала из сумочки ключ и задумчиво повертела его в руках. Они оба прекрасно знали, что дома никого нет, что Дима, скорее всего, вернётся очень поздно, но…

– Ты не обидишься, если я не стану тебя приглашать? – спросила она виновато.

Он усмехнулся.

– Не бойся. Не такой уж я и подонок, чтобы воспользоваться ситуацией и свободной квартирой. Просто, если можешь… не убегай вот так, сразу. Ещё ненадолго останься.

Они опустились прямо на ступеньки. Сели, прижавшись друг к другу, и долго молчали.

– Я поговорю с Асей, – произнёс наконец Князь. – Ей, конечно же, требуется помощь специалистов… ей нужно прийти в себя и успокоиться… Но я уверен, что через какое-то время она всё поймёт.

– А я лично в этом совсем не уверена, – Нелька покачала головой. – Ася ненавидит расставаться с тем, что ей принадлежит. Так что я в этой ситуации выступаю, в некотором роде, воровкой…

Они снова целовались, сидя на ступеньках. Целовались, и целовались, и целовались… Нелька обмирала, таяла в его руках, плавилась как воск, горела и искрилась, подобно бенгальскому огню… «Ерунда всё, что пишут про это в книжках, – подумала она мимолётно, – это гораздо, гораздо круче…»

Сколько времени прошло – никто из них не знал. Наконец, смущённо засмеявшись, Князь сказал:

– Хорошо, я не напрашиваюсь в гости, но… очень пить хочется. Не могла бы ты мне воды вынести? Я даже заходить не стану.

Нелька тоже засмеялась и легко вскочила на ноги.

– Сейчас, – пообещала она. – Жди тут.

Она отперла замок и вошла в квартиру. Питьевая вода хранилась в кухне, так что Нелька направилась прямо туда. Внезапно её внимание привлекла какая-то суета на улице. Кухонное окно было приоткрыто, поэтому все звуки, долетающие снаружи, слышались очень ясно и отчётливо. «Пожар, что ли?» – подумала она, забеспокоившись, и, распахнув окно пошире, с тревогой посмотрела вниз.

У соседнего подъезда собралась толпа. Там же стояла машина неотложки. У Нельки вдруг похолодело в груди. А что, если это – её родные? Что-то с дедушкой?.. Или мамой?..

– Стас, – позвала она испуганно и громко. – Там что-то случилось.

Он быстро вошёл в квартиру и, через пару секунд очутившись в кухне, тоже выглянул в окно. В этот самый миг дверь подъезда распахнулась. Первым изнутри выскочил почему-то Дима, помогая придержать дверь перед выходящими санитарами. Нелька даже сморгнула, не будучи уверенной, что не обозналась.

А следом за ним на носилках вынесли Асю.

Они не знали – просто не могли знать того, что этому предшествовало.

Димка вернулся чуть позже, чем планировал, и заметил, что в окнах его квартиры темно. Зато соседние – Асины окна – были залиты ярким светом. «Неужели всё ещё тусят?» – подумал он с недовольством и решил зайти туда, чтобы забрать Нельку домой. Два часа ночи, шутка ли…

Едва распахнув дверь подъезда, он понял, что тут что-то не то. На лестничном пролёте грохотала музыка, а у Асиной двери собралась группа соседей.

– Что происходит? – стараясь перекричать музыку, спросил он. Соседи загалдели наперебой:

– Да вот… Совсем стыд потеряли, никак не угомонятся!..

– Милицию надо вызвать!

– Уж мы стучали, стучали…

И в этом хоре прозвучал лишь один обеспокоенный старческий голос:

– А может, что-то случилось?..

То, что придётся выбивать дверь, Димка понял сразу. Не так, как это показывают в кино про супергероев – когда дверь красиво выносится одним лишь ударом плеча. Он знал, что при таком ударе куда больше вероятностей повредить спину, чем собственно замок.

– Разойдитесь! – прикрикнул он на суетящихся соседей. Те послушно притихли и отхлынули назад, сразу же почувствовав в нём главаря.

Первый удар вышел смазанным. Нужно было бить ногой – прямо в замочную скважину. Димка попробовал ещё… Получилось!

А дальше всё завертелось, как в ускоренной перемотке. Но эти кадры, бешено сменяющие друг друга, навсегда запечатлелись у него в памяти.

Белая как мел Ася, безжизненно распластавшаяся на полу среди груды пустых упаковок с лекарствами… Похоже, она разворошила всю аптечку.

Она заваливалась набок, как кукла, когда он пытался посадить её и бил по щекам, и громко звал по имени… А потом он вливал в неё воду, стакан за стаканом, насильно открывал ей рот и следил, чтобы не захлебнулась… и волок её, как куль, к унитазу, чтобы её наконец-то вырвало, и орал кому-то бешеным голосом:

– Вызывайте скорую!..

В реанимацию не пускали никого, кроме Асиного мужа, но Димка всё равно околачивался под окнами день и ночь. Ему передавали скупые сводки: состояние критическое. Прогнозы делать рано. Тяжёлая интоксикация…

Сначала он просто хотел набить Князеву морду. Поджидал, когда он выйдет, чтобы схватить за грудки и… дальше в своих фантазиях он предпочитал не заходить, боялся увлечься. В итоге, когда Князев появился-таки на улице и Димка увидел его лицо, то понял – такого и бить не потребуется. Он уже убит. Буквально раздавлен.

– Что ж ты, сука… – только и сказал ему Димка в бессильной ярости и тоске. – Она тебе целый час пыталась дозвониться. Восемнадцать неотвеченных вызовов на её мобильном. Восемнадцать, твою мать!!! Хорош муж…

Князев молча повернулся и пошёл прочь. Понял ли он то, что ему сказали? Услышал ли?..

Нелька не находила себе места и то и дело принималась реветь. У неё в голове не укладывалось, что Ася пыталась покончить с собой. Но больше всего её пугало, что Князев винил во всём себя, несмотря на то, что Нелька горячо убеждала его в обратном.

– Ты тут ни при чём! – заливаясь слезами, говорила она. – Ты же сам знаешь, что у неё были психологические проблемы, и депрессия…

– Она звонила мне перед тем, кто это сделать, – тихо сказал он. – Снова и снова набирала мой номер. А я оставил телефон дома, когда пошёл тебя провожать. Звук был выключен. Она думала, что я просто не хочу отвечать, и звонила ещё и ещё… Если бы я ответил хотя бы раз… Если бы! – глаза его полыхнули такой лютой ненавистью к себе самому, что Нельке стало страшно.

– Если она поправится, я постараюсь больше никогда её не обидеть, – сказал он Нельке. – Прости. Я просто не смогу…

Из-за этого разговора она не спала всю ночь. Поджидала, когда Князев вернётся из больницы, чтобы снова и снова попытаться с ним поговорить. Но он был непреклонен. Нарочно отодвигал от себя Нельку – и словами, и голосом, и взглядом, словно боялся, что не выдержит и снова сорвётся.

Наконец, Асе стало чуть получше. Князев приехал домой, чтобы взять ей какую-нибудь одежду, в которую она могла бы переодеться, когда её переведут из реанимации в обычную палату. Нелька его просто не узнала. Ася пыталась свести счёты с жизнью, но он словно умер вместо неё…

– Я не могу оставить тебя в таком состоянии! – выкрикнула она ему в спину. – Я ведь всё понимаю и про тебя, и про Асю, и про то, что ты сейчас чувствуешь. Пожалуйста… просто поговори со мной!

– Нам не о чем разговаривать, – глухо отозвался Князев через плечо. – Сколько можно повторять, ступай домой и ложись спать! А со своими проблемами и чувствами, в том числе и по отношению к Асе, поверь, я как-нибудь сумею разобраться самостоятельно.

Дистанция между ними стремительно увеличивалась. Наконец, когда он скрылся за углом, Нелька громко и беспомощно всхлипнула, признавая собственное поражение, вжала голову в плечи и медленно поплелась обратно.

Чей-то тёмный силуэт метнулся к ней от подъезда. Нелька внезапно ощутила тяжёлое взволнованное дыхание практически на своём лице и, инстинктивно взвизгнув, отшатнулась.

Что-то с силой сжало ей шею тугим опоясывающим кольцом. Нелька попыталась охнуть, но поняла, что не в силах сделать ни вдоха, ни выдоха. Она захрипела, забилась, стараясь высвободиться из удушающей петли, но в ужасе поняла, что совершенно бессильна. В глазах у неё потемнело от боли и шока. Грудь буквально разрывалась от невозможности вздохнуть, шея горела огнём, а в ушах нарастал какой-то потусторонний гул.

«Меня что, убили?» – обречённо успела подумать Нелька перед тем, как погрузиться в абсолютную, полную, беспросветную тьму. И – последний осколок мысли в мутнеющем сознании: «Я так и не сумела разглядеть его лицо…»

Первое лицо, которое она увидела, придя в себя, принадлежало Диме. Заметив, что она открыла глаза, он схватил её ладонь и прижал к своей щеке.

– Прости меня, – выговорил он покаянно. – Я не успел. Чуть-чуть…

Она с трудом собрала в кучу шатающиеся мысли и воскресила в памяти всё, что было до того, как она потеряла сознание.

– Что ты не успел? – хрипло выговорила она. Боже, как болит горло… – Не успел придушить меня до конца? – и попыталась слабо улыбнуться, давая ему понять, что это всего лишь шутка.

– Меня не было рядом, когда он… напал на тебя, – сказал Дима.

– Ну, не можешь же ты выступать вечным суперменом и спасать весь мир, – еле-еле усмехнулась она пересохшими губами. – А кто меня нашёл? Кто вызвал полицию?

– Да твой бывший ученик. Тот самый наглец, который тебе вечно прохода не давал… Он тебя и спас от того… урода. Но ты сейчас меньше говори, тебе вредно. Лежи и отдыхай, набирайся сил.

– Я… – она помедлила, – очень рада, что им оказался не ты.

– А ты что, всерьёз на меня думала? – поразился он. Нелька пошевелила рукой.

– Да на кого я только не думала!.. Я, веришь, с твоим окровавленным платком даже к следователю пойти хотела, чтобы его на экспертизу послали, – прохрипела она. – Да только побоялась, что меня сразу высмеют и отправят восвояси. Так и не успела решиться…

– Так почему ты теперь не спросишь, кто он? – сказал Дима. – Его ведь поймали.

Нельке стало дурно.

– А я что, его знаю?

– Твой студент его и опознал.

– Кто это был? – выговорила Нелька еле слышно.

– Его отец.

И она снова потеряла сознание.

Эпилог

Три месяца спустя

Ася сидела на скамеечке возле пруда и наблюдала за плавающими там утками – недолго им осталось гулять на родных просторах, скоро полетят на юг… Осень давно окрасила листву в золотисто-красный цвет, и воздух был прозрачен, ясен и чист, точно глаза ребёнка. Солнышко ещё пригревало, но Ася, как те утки, уже предчувствовала приближение холодов. Она теперь часто ощущала озноб и зябко куталась в свитера, пряча ладони в рукава, подтягивая шерстяную горловину повыше, словно старалась спрятаться от мира в свой шерстяной кокон…

– Замёрзла? – Димка искоса бросил на Асю внимательный взгляд и тут же встал, стащил с себя куртку и бережно накинул сверху на её хрупкие плечи. Она благодарно улыбнулась ему.

После нервного срыва с последующей попыткой суицида Ася долго лечилась. Сначала лежала в больнице, затем проходила реабилитацию в психологическом центре в Москве. И вот теперь Димка достал ей путёвку в отличный белорусский санаторий, а сам остановился у какого-то приятеля в Витебске и каждый день мотался к ней на автобусе. Миляга… Но санаторий и впрямь был хорошим. Свежий воздух, чудесная природа, уход и четырёхразовое питание… разве не достаточно для того, чтобы человек окончательно разобрался со всеми своими проблемами и вновь почувствовал вкус жизни? О, времени на размышления у Аси теперь было в избытке!..

Со Стасом они развелись по её инициативе. Вот уже пару месяцев она совершенно ничего о нём не знала. Да и не хотела, не старалась узнать…

С Нелькой Ася тоже не общалась. Просто не могла. Всё понимала, осознавала, сочувствовала… но пока что не получалось себя пересилить.

О Нельке они как раз и говорили сейчас с Димой. Впервые с того времени, как всё случилось…

– У этого маньяка с детства комплекс развился, – негромко рассказывал Димка всё, что сам знал. – Директриса в школе была настоящей стервой, вечно его унижала и высмеивала при всех… Он вырос и убил её. То дело, кстати, так и осталось в те годы нераскрытым – никто и подумать не мог, что это начало цепочки, целая серия… Потом подкараулил и убил ещё одну учительницу из его бывшей школы, чем-то похожую на директрису. Потом стал убивать просто училок, практически всех подряд… Главным принципом, по которому он выбирал себе жертвы, был именно факт работы в этом учебном заведении. Ни внешность, ни возраст, ни характер значения не имели… Он потому и взял школу под своё крылышко, сделал из неё престижный колледж, всячески облагодетельствовал и постоянно спонсировал – сам для себя, получается, расчищал пространство. Облагораживал, мать его… Взращивал будущие жертвы, холил и лелеял их своими руками. На этого Морозова в колледже все просто молились!

– Хорошо, что этот мальчик вовремя оказался рядом, – сказала Ася задумчиво.

– Нелька говорила, что они повздорили за несколько дней до этого. Похоже, парнишка и в самом деле был в неё не на шутку влюблён. В тот вечер он приехал к ней, чтобы извиниться. И увидел своего папашу… Представляешь, какой у него был шок?..

Немного помолчали. Ася машинально крошила пальцами булочку, которую принесла из столовой после завтрака, и бросала кусочки в озеро – уткам.

– У меня всегда было ощущение, что я украла чужое, – сказала она вдруг. – Нелька… она ведь сразу Стасу понравилась. Он постоянно меня о ней спрашивал. Я видела, что он на неё запал – уж кто-кто, а я в этих мужских взглядах понимаю… Мы сидели все вместе в баре, я брала у него интервью… мы с ним только что познакомились, и я была буквально им околдована. В один момент Нелька куда-то ненадолго отлучилась. То ли позвонить, то ли в туалет… И тогда Стас проводил её таким взглядом… – она усмехнулась, пытаясь скрыть волнение. – И спросил меня… до сих пор помню каждое его слово: «Ася, у вас такая милая подруга. Что мне нужно сделать, чтобы ей понравиться?» Представляешь, – Ася засмеялась, – сказать такое мне… Но он немного выпил тогда, язык развязался, и он искренне рассчитывал на мою помощь…

Димка ободряюще погладил её по плечу.

– Ну, и я зачем-то соврала, не моргнув глазом: да, подруга и правда очень милая, у неё свадьба через месяц. Всего одна фраза, одна маленькая ложь, но… как всё это перевернуло с ног на голову!

Ася снова поёжилась, точно холод пробирал её до костей.

– В ту ночь, в Питере… когда я к нему приехала… он постоянно о ней спрашивал. Постоянно! Представляешь, каково мне было? Ну, и, конечно же, заполучить Стаса стало для меня просто делом чести. В общем-то, затащить его в постель было нетрудно. Когда мне было трудно соблазнить мужчину? – она хмыкнула. – Я думала, он отвлечётся и забудется. Тем более, я ему нравилась, он меня хотел… как и большинство, просто хотел. Мы, конечно же, переспали. А Нелька… в неё он влюбился по-настоящему, знаешь, у мужиков тоже так бывает – увидишь, и на всю жизнь…

– Знаю, – горько усмехнулся Димка. – Бывает.

Она с виноватой благодарностью сжала его руку.

– Димка, в каком же я долгу перед тобой! Если бы ты не выломал дверь… В больнице я много думала, хорошо это было бы для меня или плохо. И поняла, что люблю жизнь. Я хочу жить! Поэтому спасибо тебе за всё… А Стас… – она с трудом подбирала слова. – Это, наверное, моя небесная кара за всю ту боль, что я тебе причинила. Прости меня. Я не любила его никогда, я это теперь только поняла. Любила воображаемого персонажа – того Стаса, которого себе придумала. Его не существует в природе. Вернее, он был таким – на сцене. Но в жизни это совсем другой человек, которого я не смогла – не захотела – понять! Трудно представить более разных людей, чем мы с ним. Противоположности притягиваются – возможно… но удержаться вместе им ох, как нелегко. Нельке он изначально подходил куда больше – по всем пунктам!

– Ты всё ещё обижена? – осторожно спросил Дима. – Пожалуйста, не держи на неё зла. Ей очень нелегко пришлось в те дни. Когда она выписалась из больницы, то сразу же забрала свои вещи и переехала обратно домой, к родителям. Мы с ней практически не виделись все эти месяцы. Но одно знаю точно – она не с Князевым сейчас.

– Это их дело… – Ася отвела взгляд. – Пусть сами разбираются. Я не собираюсь ни препятствовать этому, ни помогать.

– Ты уверена, что отпустила его навсегда? – деликатно спросил он. Ася улыбнулась:

– Ну, разумеется… Уходя – уходи. Стас, конечно, порывался остаться, извиниться… но мне не нужны все эти драмы. Я велела ему больше не звонить мне и не писать. И номер его удалила сразу после развода. Не могу видеть его виноватые глаза… это он из-за своего проклятого чувства долга себе в очередной раз жизнь ломать будет? Нет уж. Пусть едет к своей Нелечке, если хочет, они заслужили счастье.

На колени ей, кружась, медленно упал огромный жёлтый лист. Ася подняла его, повертела в руках, понюхала…

– Когда-нибудь, – сказала она тихо, – Нелька сумеет простить меня. Когда-нибудь… я тоже смогу её простить.

Рита, мурлыкая себе под нос какую-то весёлую песенку, жарила на кухне яичницу. Настроение было просто превосходным. Денёк сегодня выдался – загляденье! Необыкновенно солнечный и ясный, нетипичный для Питера, тем более осенью. Упустить такую погоду было бы преступлением. Гулять, немедленно гулять! Но сначала – позавтракать…

Она составила на большой поднос тарелки с яичницей, кофейник и чашки, и величаво вплыла в комнату.

– Вставай, лежебока! – громко и весело закричала Рита. – Тоже мне, спящая красавица нашлась… Вернее – спящий красавец.

Под аркой кто-то проснулся и сонно заворочался, пытаясь выпутаться из одеяла.

Она поставила поднос на прикроватный столик и с улыбкой смотрела на взъерошенного, моргающего со сна Серхио.

– Ну и горазд же ты дрыхнуть, mi capitán, – заметила она, сияя.

Он всматривался в её лицо, щурясь спросонья от бьющего в окно света – какая редкость, чтобы солнце полностью заливало этот двор-колодец, подумала Рита…

– Что? Уже утро, querida? – пробормотал он, потянувшись. – А я уже успел соскучиться. Иди ко мне, – и потянул Риту к себе, едва не перевернув поднос с завтраком.

– Пусти, ненормальный! – отбивалась она, смеясь. – Да пусти же! Ты вообще думаешь выползти из дома и хоть немного погулять по городу? Мы уже трое суток торчим здесь, я отменила все свои танцклассы… Неужели тебе не интересно посмотреть Санкт-Петербург?!

– Потом. Всё потом… – уткнувшись носом ей в шею, проговорил Серхио – такой большой, горячий и сильный.

– Трое суток… – повторила вдруг Рита задумчиво. – Боже мой, трое суток! – потрясённо воскликнула она, отстраняясь. – И ничего – ничегошеньки, веришь?

– Ты о чём это? – озадаченно спросил он и потянулся за чашкой, чтобы сделать глоток кофе.

– Представляешь, – торжественно сказала Рита, – похоже, оно ушло! Никто больше меня не пугает и не раскидывает мои вещи. Да и тебя за всё это время оно ни разу не потревожило… Либо оно тебя одобрило, либо… просто свалило отсюда! – и она счастливо рассмеялась.

Он ничего не понял, но тоже засмеялся.

– Ты словно пьяная, а, querida? – спросил он, поддразнивая. – Впрочем, неудивительно. Я тоже пьян… от тебя! – и Серхио снова притянул её к себе.

…А возможно, оно было просто очень деликатным.

Нелька улетала из Москвы в разгар золотой осени. А здесь, в Мезени, уже повсюду лежал снег.

Аэропорт располагался на самой окраине города, на улице Северной, и представлял собой старое деревянное здание, недавно выкрашенное синей краской. Группа весёлых молодых ребят, летевших с Нелькой одним рейсом – какая-то фольклорная экспедиция, как они ей объяснили – сразу же заторопилась к автобусу до центра. Но Нелька решила пройтись пешком. Она знала, что из аэропорта до нужного ей места – не более трёх километров пути. Ей нужно было ещё раз всё хорошенько обдумать по дороге…

Вещей у неё с собой практически не было: всё влезло в любимый заплечный рюкзак. «Наверное, я просто не уверена, что меня не выставят вон», – усмехнувшись, подумала она. Но даже эта перспектива её больше не пугала. Она вообще перестала чего-либо бояться, потому что поняла – нужно жить. Жить здесь и сейчас, не откладывая, не закрывая глаз и не прячась. «Даже если ничего не выйдет, – решила Нелька, – у меня останется ещё три дня до рейса, отправляющегося обратно в Архангельск. Ведь найдётся же в Мезени хоть какая-нибудь захудалая гостиница для туристов? Я могу тут погулять… посмотреть окрестности…»

Поправив лямки рюкзака, она решительно зашагала вдоль по дороге, по снежному следу уже уехавшего автобуса. Шофёр притормозил было, завидев её одинокую фигурку: видимо, решил, что она опоздала и отбилась от группы, но Нелька только махнула ему рукой – поезжай…

Как же хорошо здесь дышалось! Как привольно! Дорогу обступали высоченные мохнатые ели с тёмно-изумрудными лапами. Сверху, на неприкрытые шапкой огненно-рыжие Нелькины волосы и её невольно улыбающееся лицо, опускались мягкие, совсем не холодные пушистые снежные звёздочки.

Центра города она достигла довольно быстро, минут за сорок. И, залюбовавшись старинными резными наличниками одного из домов, остановилась, чтобы заодно и перевести дыхание. Внутри дома, видимо, заметили, как она глазела – дверь тут же распахнулась, и с крыльца спустилась полная пожилая женщина.

– Здравствуй, дочка. Ты что тут делаешь? – спросила она приветливо, без всякой враждебности, вытирая перепачканные мукой руки о фартук.

– Здравствуйте, – Нелька немного смутилась. – Извините меня, я не хотела вас беспокоить. Просто окна очень красивые.

– Ах, окна, – женщина добродушно рассмеялась. – Так их ещё мой прадед вырезал. Знатный был мастер, упокой господи его душу… А ты сама откуда такая будешь? Смотрю – вроде не наша ты, а приезжая…

– Я из аэропорта. Ну, вообще-то, из Москвы, – путано объяснила Нелька. – Ищу одного человека. Вот, – она достала из кармана сложенный лист бумаги.

Женщина, прищурившись, изучила написанный там адрес и расцвела широкой улыбкой:

– Так ты к Славику идёшь?

Нелька не сразу сообразила, что Славик – это производное от «Станислав».

– Вы его знаете? – обрадовалась она. Женщина снова засмеялась:

– Да кто ж его тут не знает! Он на моих глазах вырос, мальчишкой бегал по этой улице… Хороший парень. Он сейчас у нас в клубе кружок магии ведёт. Мой Санька к нему каждые выходные летит, как на крыльях! Ох, и чудеса творит – видала, небось? Ты невеста ему, или как?

Нелька тоже рассмеялась. Обычно она обижалась на подобную бесцеремонность, забивалась в раковину или ощетинивалась… Но сейчас этот вопрос не вызвал в ней ни капли внутреннего протеста, несмотря даже на то, что ответа у неё пока не было.

– Я не знаю, – честно сказала она. – Найду его – а там и поглядим.

Милая женщина подробно объяснила ей, как следует идти, чтобы побыстрее оказаться у нужного дома, и даже – несмотря на все протесты – сбегала домой и вручила Нельке несколько кусков свежеиспечённого пирога с рыбой, завёрнутых в аккуратную белую тряпицу.

«Сладкий чай… солёные пироги…» – вспомнила Нелька слова Князя и засмеялась. Теперь бы ещё увидеть красавцев-морячков с чеканным шагом – и визуализация будет полной!

Князев был дома – точнее, во дворе. Он колол дрова, поэтому появление Нельки заметил не сразу. Тем лучше: она просто прислонилась к деревянной невысокой изгороди и тихонько рассматривала его, заново узнавая и привыкая.

Он был раздет до пояса, но Нелька видела, что ему совсем не холодно. Она довольно долго стояла и смотрела, как он равномерно замахивается и бьёт топором по поленьям. Какие, оказывается, у него сильные и красивые руки, подумала она. И как безупречно он делает всё, к чему бы ни прикасался – будь то иллюзионное искусство или грубая мужицкая работа.

– А корову ты тоже доить умеешь? – не удержавшись, спросила она, и тут же прокляла себя за это – от неожиданности Князев махнул мимо полена и чуть было не съездил колуном себе по ноге.

– Осторожно! – вскрикнула Нелька в испуге. Он бросил топор на землю, распрямился, и сейчас стоял и смотрел на неё, пытаясь восстановить дыхание.

– Умею, – сказал он наконец, отдышавшись. – Я вообще способный парень, знаешь…

Она улыбнулась. Князев всё ещё не отрывал от неё взгляда, при этом не делая попыток приблизиться.

– Как ты меня разыскала? – спросил он. Она пожала плечами.

– Какая разница? Главное ведь – нашла…

– Я приходил к тебе несколько раз. После того, как Асю выписали, – сказал он. – Но не застал… А номера твоего не знаю.

– Я… немного приболела, – сказала Нелька. Он не был в курсе той истории с маньяком. Она ему обязательно расскажет как-нибудь потом… Ведь будет же у них, в конце концов, это «потом»?!

Он всё смотрел и смотрел на неё, но она не могла расшифровать выражение его лица. Оно было непроницаемым.

– Но как ты сможешь здесь? – сказал он наконец. – Ты же городская изнеженная девочка. А тут вечная зима. Тайга. Вода из колодца, печь и баня. Вот, видишь… – он кивнул в сторону груды поленьев, – дрова рублю. Ты сойдёшь здесь с ума от тоски уже через месяц.

– Я мечтаю попробовать морошку и покататься на лошадях, – сказала она невозмутимо, сделав вид, что не услышала его предыдущей тирады. – Уж место учительницы в школе, думаю, для меня в вашем городе найдётся?

– Ты меня возненавидишь… – тихо сказал он.

– «Я научусь печь пироги, я их сама люблю, Василий!» – пошутила Нелька, подражая Гурченко, но сбилась с комедийного тона – голос предательски дрогнул. Однако этого было достаточно.

Он бросился к ней через прямо через груду нарубленных дров, налетел, прижал её голову к своей груди так крепко, что она чуть не задохнулась. Он целовал её куда пришлось – в макушку, в лоб, в уши, нос и щёки, а она смеялась и плакала. Она, наконец-то, была там, где должна. В правильном месте. В правильное время. С самым правильным, самым нужным и самым главным на свете человеком…

***

«Нельсон, извини, что не сказала тебе этого лично и не позвонила… но ты же знаешь меня – я всегда тяготела к эпистолярному жанру.

Просто хотела сообщить, что Стас сейчас в Мезени. Адрес прилагаю. Помнишь, он рассказывал про тётю Нюсю, которая якобы продала старый дом и даже перевела ему в Москву деньги? Оказывается, ничего она не продавала. Словно чувствовала, что её воспитанник захочет однажды вернуться в родные места… Она сняла тогда с книжки все их с мужем сбережения и отправила Стасу перевод в Москву – на жизнь, а ему сказала, что это выручка от продажи. Наверное, это он и имел в виду, когда говорил, что люди в Мезени – особенные…

Прости меня, Нельсон. С тобой было очень легко дружить, Димка прав. Со мной – трудно. Ты ведь любила меня всегда, даже когда я на твоих глазах встречалась с теми, кто был тебе небезразличен до глубины души. Ты была очень удобной – просто идеальной – подругой. Ровно до тех пор, пока твоё присутствие ничем мне не грозило… Но когда Стас в тебя влюбился… ты не представляешь даже, какой это был удар по самолюбию.

Впрочем, стоп – не будем больше об этом. Я надеюсь, что после получения письма у тебя хватит смелости поехать в Мезень, найти там Стаса, сгрести в охапку и женить на себе. Поверь, он только об этом и мечтает. Вы оба это заслужили…

Когда-нибудь мы с тобой обязательно увидимся, и обнимемся, и поплачем. Я верю в это. Сейчас же с меня словно сорвали кожу. Я так остро всё чувствую… поэтому так долго и не решалась связаться с тобой.

Где-то я прочитала, что для того, чтобы гармонизировать своё внутреннее состояние и обрести душевное равновесие, необходимо регулярно повторять четыре фразы. Ты будешь смеяться, но я теперь это делаю. Оно действительно работает! И каждый раз, когда я это произношу, то мысленно представляю твоё лицо.

Я люблю тебя.

Благодарю тебя.

Прости меня.

Мне очень жаль…»

КОНЕЦ

2016 – 2018 гг.

Примечания

1

Good evening! – Добрый вечер! (англ.)

(обратно)

2

It`s okay, I want to take a picture with this beautiful young lady. – Всё в порядке, я хочу сфотографироваться с этой очаровательной юной леди. (англ.)

(обратно)

3

Smile please! – Пожалуйста, улыбнитесь! (англ.)

(обратно)

4

Say cheese… – Скажи «сыр»… (буквальный перевод с английского, обозначает приглашение к улыбке, чаще всего при фотографировании)

(обратно)

5

Moscow Never Sleeps (буквальный перевод с английского: «Москва никогда не спит») – дебютный сингл DJ Smash, выпущенный в 2007 году. За основу взята композиция «Move On Baby» группы Cappella.

(обратно)

6

closed, open – закрыто, открыто (англ.)

(обратно)

7

Olimpiada en Moscú 1980 – Олимпиада в Москве 1980 (исп.)

(обратно)

8

Dios! increíblemente! – Боже! невероятно! (исп.)

(обратно)

9

Genial, brillantemente, inolvidable! – круто, гениально, незабываемо! (исп.)

(обратно)

10

belleza – красавица (исп.)

(обратно)

11

enamorado – влюблённый (исп.)

(обратно)

12

abuela – бабка (исп.)

(обратно)

13

hija – дочка (исп.)

(обратно)

14

make love, not war – занимайтесь любовью, а не войной (англ.; антивоенный слоган, ставший особенно популярным во время войны во Вьетнаме 1964—1975 гг.)

(обратно)

15

hermana rusa, hermanita – русская сестра, сестрёнка/сестричка (исп.)

(обратно)

16

guapa – красотка (исп.)

(обратно)

17

querida – дорогая (исп.)

(обратно)

18

mi capitán – мой капитан (исп.)

(обратно)

19

Anexion, Crimea, Ucrania, sanciones – аннексия, Крым, Украина, санкции (исп.)

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg