Борис Дышленко МАЛЫЕ ШВЕДКИ И МИМОЛЕТНЫЕ УПОМИНАНИЯ О ИНЫХ МИРАХ И ОКРЕСТНОСТЯХ (Мини-утопия)
Недоумевающий читатель может спросить, в чем причина такого странного подзаголовка. На случай такого вопроса могу сказать, что в этой отдельно взятой деревне сложилось если не совершенное, то вполне удобное для проживания общество людей, способных мирно сосуществовать друг с другом и даже воспитывать неспособных. Впрочем, можно обойтись и без этого предисловия.
Что делать? Н. Г. ЧернышевскийНА СЕВЕР И НАЛЕВО
От Пузанова, если по железной дороге на Жмых (а боковую ветку закрыли), то налево, ближе к заливу, так что получается вроде Бермудского треугольника (но об этом впереди особое сообщение), там они размещаются на буграх, но не то чтоб на дюнах, а так, на горках. А дюны тоже были — там однажды живого человека нашли. В целом же Малые Шведки деревня небольшая, но ладная. Нормальная деревня: зимой холодно, летом жарко, а весной, конечно, все расцветает. По горкам всё дома, дома и только одна квартира, у Дурака. Он там сам все устроил: и водопровод, и центральное, даже ванную с санузлом. Это Дурак Сметана, а через дом от него Сосатель, так что между ними тетка Услада с мужем. Хорошая тетка, в самом соку, и весь дом на ней: как говорится, и флора, и фауна, и собственный муж. Муж у тетки Услады не в пример другим жителям щупленький и с разными мыслями. Он шестьдесят лет прожил и умер в семьдесят.
А в остальном деревня надежная, крепкая, правда, не сказать чтоб такая уж простая. В общем, со своими обычаями, но об этом, собственно, и речь.
ДУРАК СМЕТАНА И ОДИН
Один в кино пошел, а Дурак Сметана часы чинит. Вот Дурак Сметана и говорит жене: я, говорит, часы починил, теперь пойду их относить, а ты пока дом посторожи. И ушел, а та давай дом сторожить и ворон считать. Сторожила-сторожила, только видит, не получается, и тоже пошла в кино, там одного и встретила. Тот говорит: давай к тебе пойдем, Сметаны-то небось дома нет. Та говорит, часы пошел относить, но скоро придет. А один — такой настырный — пошли, говорит, да пошли. Она и уступила. Приходят, а квартиру, пока она ходила, наркоманы обворовали. Что было драгоценного, все вынесли. Дурак приходит, видит — ничего нет и дома еще какой-то. Как же ты, говорит жене, сторожила, а этот кто? Так, говорит, один, в кино встретила. Сметана рассердился: ну и иди, говорит с ним в кино и больше не приходи. Вот они с тем в кино и пошли, а Дурак Сметана назад разбогател. Хорошо ему, Дураку.
РАЗГОВОР С ПИНГВИНОМ
Дурак Пингвина встретил, тот навстречу шел.
— Читал, что про меня написано? — спросил Дурака Пингвин.
— Читал, — говорит Сметана. — Там написано, что глупый Пингвин робко прячет.
— Так это про меня, — говорит Пингвин, — Максим Горький написал.
— Читал, — говорит Сметана.
— Так это про меня.
Пингвин не то что был пингвин, а так, мужчина такой, Пингвин звали. Ну, с ним все ясно — ему денег дай. Деньги любил. Я, говорил, за деньги все сделаю, даже мать родную зарежу. Матери у него не было, сирота. Ну, ему никто и не давал, потому что брать брал, а чтоб назад вернуть, так разговору нет. Все и перестали.
ВТОРОЙ РАЗГОВОР С ПИНГВИНОМ
Дурак Сметана был огромный и самый сильный на селе, и если кому что надо тяжелое тащить, всегда звали Дурака. Как-то сидели, перекуривали с Хлопушей и заспорили. Тут и Пингвин с Ворошиловским Стрелком подошли.
— Все силы человека должны быть в его голове, — сказал Хлопуша.
— Не клади все яйца в одну корзину, — сказал Пингвин.
— Это как понимать? — спросил Хлопуша.
— А то, что потеряешь голову — и сил никаких не останется, — объяснил Ворошиловский Стрелок.
Дурак Сметана решил, что и правда не стоит.
БОЛЬШОЙ И ПОМЕНЬШЕ
Из другой деревни Ворошиловский Стрелок был. Ну, конечно, он не чета шведцам — те ростом под два метра, хоть и дурные. Один Сосатель корову гнал.
Стрелок сложил руки рупором и закричал:
— Эй, шведец!
— Испанский король тебе шведец, — Сосатель отзывается.
— Да ты постой, послушай, шведец, — пытался уговаривать его Ворошиловский Стрелок.
— Гусь свинье не шведец, — отрезал Сосатель. Он с высшим образованием. Такой был, что цены себе не сложит.
А Стрелку Хлопушу надо, он и Сосателя про Хлопушу хотел спросить. По пути встретил знакомого Пингвина. Тот хоть и дурной, но попроще был.
— Ну что? — спросил он его. — Видел Хлопушу?
— Где его сейчас найдешь, — ответил тот. — Может, он за дюны пошел, а может, свои дырки вертит.
— А Сосатель домой корову погнал, — сказал Стрелок. — Тьфу ты, ну-ты!
— Знаю, — сказал Пингвин. — Только это не корова, а бык.
НАСТАСЬЯ И ПИНГВИН
Настасья, которая раньше Дураковой женой была, стала Пингвину кино рассказывать. Пингвин послушал, послушал и вдруг спрашивает:
— А что дальше?
— И тогда он сказал «Ой!», — та говорит.
— Как? — спросил Пингвин.
— Что «как»?
— Как он это сказал?
— Ой! — сказала Настасья.
— А этот? — спросил Пингвин. — Он как?
— А что он? Он куда хочет, туда и пойдет, я, — говорит, — тоже. Денег только нет, — говорит. — Вот у Дурака, у того денег много.
КАК БЫ ТРУП
У тетки Услады новый человек появился. Так, Петлюра. Он вообще-то из Нижнего Тагила приехал, а так — ничего. Странноватый, конечно, но это только Сосателя обижало — другие со временем привыкли. Он к историческому Петлюре отношения не имел, так же как и Хлопуша не от Пугачева. Мало ли какие совпадения бывают.
Петлюру в километре от залива в лесу Ветрянка нашла — девочка такая. Сначала думала, нерасчлененный труп лежит, очень испугалась. Потом, когда всеми Шведками пошли, глядят, а он уже сам пешком с дюны спускается. Ветрянка застеснялась, поняла, что опростоволосилась.
— А я думала, нерасчлененный, — говорит. — Он так лежал…
А этот улыбается, волосы отодвинул.
— Чего перепугались? Я, — говорит, — Петлюра, поэт.
Шведцы что-то слышали про такого, не то в школе учили. Вроде полководец был, а может, и правда поэт.
ДУРАК СМЕТАНА И ДЫРКИ
Новожилов с Дураком Сметаной по улице шли. В Малых Шведках улицы все горбатые, кривые — ну, это рельеф такой, — а Новожилов не то что инспектор, а так, из района, но вопросы задает, в общем, по делу. Дурак Сметана все охлопывает себя рукавицами по бокам, хорохорится, а деревня-то все равно не передовая. А хитрые шведцы не высовывались в окна, потому что у них во всех стенках дыр было наверчено — не сосчитать, и так всё видели. А теперь гадали про себя, зачем этот приехал и о чем говорят. А они вот о чем говорили:
— Так и живут? — спрашивал Новожилов Сметану и качал головой.
А они даже из-за печек не повысовывались, так оттуда и кричат.
— И правильно, — кричат. — Вон Иаков через прутья скот кормил, а нам что, уже и дырок не повертеть?
— Ну, логика есть, — говорит Сметана и все охлопывается. — Вообще-то, они народ привычный, — говорит, — закаленный. Не какие-нибудь там иностранцы, — словом, как всегда, один за все Шведки хорохорится.
А те — из-за печек:
— Чего им здесь, иностранцам? Пусть только сунутся. Мы им так навешаем — навек дорогу забудут.
Ну и правда: они хоть и назывались малые шведцы, но это из-за деревни, что так называлась. На самом деле они все были крупного роста, под два метра, так что навешать могли любому, только никто не совался. Они и без всяких иностранцев в стенах на всякий случай дырок навертели, думали, так лучше будет.
— Ты, Дурак, тоже дырки вертишь? — спросил Новожилов.
— Зачем еще дырки делать? — сказал Дурак Сметана. — И без них дует.
СКИДКА
Тетка Услада умная была — если что, любого перехитрит. Никто и не брался. Ворошиловский Стрелок с Хлопушей и Пингвином хотели товар продать, а тут тетка Услада. Куда вам, говорит, ездить — без штанов вернетесь. Давайте лучше мне — я с выгодой продам. Ну, те прикинули, что к чему, и правда Услада умней. Сдали ей товар, какой был, и запили. Они тут пьют, а Услада на базаре табличку поставила, что скидка, — на самом деле сама написала. Стоит себе, как будто ее не касается, а народ тем временем идет. Подойдут и давай ругаться — не всё матом, а так, ворчат.
— Чего? — народ ворчит. — Вон у армян дешевле.
А тетка умная. У меня, говорит, от правильной цены скидка, а не от армян.
Те, что люди: и в самом деле, армяне вроде ни при чем. Топчутся, кто плюнет торговаться, а кто, наоборот, берет. Так Услада потихоньку весь товар и продала. Скидку, конечно, себе оставила, а армянскую цену кому положено раздала. Никто не в накладе.
ПРОВОКАЦИЯ
В городе у ларька лавка стояла. Там пьяный еврей сидел и деньги раздавал. Некоторые не брали, боялись, что еврей подкупает, а другие, наоборот, брали. Думали: почему не взять? Он еврей — у него денег много. А кто думал, вера такая, чтобы деньги раздавать, — те из уважения брали. Пингвин тоже взял — он вообще деньги любил. Ворошиловский Стрелок — он все в Шведках околачивался — позавидовал на деньги, это, говорит, провокация. Еще хотел Пингвина дураком обозвать, но подумал, что Сметана обидится — Сметану одновременно и Дураком звали, — так что он из политкорректности затаился.
СОН В РУКУ
Раз Пингвину приснилось, что он был сто седьмой годовщиной взятия русскими войсками Измаила. Откуда он только узнал про этот Измаил — так-то был необразованный. В общем, он маялся, маялся, еле утра дождался. Прибегает к тетке Усладе — объясни, мол, что такое. Ну та ж, известно, на все руки, сны тоже знает.
— Давно прошло, — говорит. — Ты что спохватился?
— Так что, — тот спрашивает, — не в руку сон?
— Разве что в левую, — Услада ему. — Чего ты только в такую рань шляешься, народ баламутишь.
Пингвин видит, что и правда вроде давно было, вспомнил, что в Питере даже скульптура на трамвайных путях стоит. Застеснялся, заизвинялся.
— Ладно, — говорит тетке, — не гори. Я тебе в другой раз товару принесу. Давай ведро.
Так и пошел, непонятый народом, а другие, если какой встретится, тоже нос воротят, вроде не видят — кому охота пустым ведрам кланяться.
ШВЕДЦЫ И СПОРТ
Малые шведцы были отсталый народ. Ну что, если в клубе даже магнитофона не было. Радио, правда, было в каждой избе — это с тех пор, как Ленин сказал, — но передавали только спортивные новости, считали, что шведцам и этого хватит. Малые шведцы, наоборот, смеялись над спортом, не находя, чтобы от него был какой-нибудь толк. А спорт, между прочим, и без всякого толку занятие полезное, поскольку развивает мускулы и сноровку. Ну, сноровки шведцам было не занимать, мускулы тоже были. Зато с музыкой у них было бедно, а танцевать шведцы одновременно любили. Особенно популярна была у них бразильская самба. Поэтому, если уж очень прижмет, они сажали за пианино Дурака Сметану, а сами всей деревней плясали. Сметана хоть сам по себе и был Дурак неуклюжий, но на пианино играл так ловко, что, пожалуй, и по радио не сыграть. Ему бы только фрак да лакированные туфли, только где на его рост в деревне подберешь.
ЕЩЕ РАЗ ПРО ПЕТЛЮРУ
Петлюра почему у тетки Услады поселился. Его как под видом нерасчлененного нашли, выяснили, кто и откуда и куда, а денег на дорогу нет, так задумались. Он в Москву ехал, хотел там прославиться, но по пути застрял в Малых Шведках. Так что с историческим Петлюрой ничего общего не имел — так же, как, скажем, и Хлопуша не от Пугачева. А этот больше на Махно похожий, потому что волосы длинные. Как у поэта Багрицкого: «У Махна по самы плечи волосня густая». Теперь уже так не носят, но Шведки где, а где Нижний Тагил? Так вот у Петлюры по нижнетагильской моде было как у Багрицкого. Только он больше Бодлера любил, потому что на Петлюру похож. А сам длинный был, как шведец, хоть и не был. Только тощий и руки длинные. Ну, Сосатель обиделся и кричит:
— Пускай господин Шуазель ему помогает. Вот он спонсор, вот пусть и помогает.
Шведцы стоят, думают, а Пингвин (он тоже нет-нет, а что-нибудь дельное да и скажет), он говорит:
— А может, у Федора с Усладой пусть поживет? У них времянка, а с Федора какой прок?
Тем более что он из Нижнего Тагила приехал и к тому Петлюре никакого отношения не имел, это его отца туда когда-то переселили. Не то по перегибу, не то по перекосу. Вообще-то, сын за отца не ответчик.
Боря Бычков как лицо заинтересованное обрадовался и тут же поддерживать:
— А правда, тетке Усладе работник вот так нужен.
И рукой по горлу показывает: очень не хотел путать сюда господина Шуазеля.
А господин Шуазель — он спонсор из Парижа. Он иногда приезжал рыбку половить, да и так. Он был юркий француз. Немцы тоже иногда приезжали поглядеть, но этот лучше всех.
«МЕРСЕДЕС»
Малые Шведки почему были? Раньше были и такие и такие, но Большие Шведки переименовали в город Некрасов — его потом закрыли. Хотели и Малые Шведки закрыть, но те дырок навертели — отмазались.
Раз, уже в новое время, кто-то иномарку привез. Шведцы, они, конечно, не такой уж «колхоз», чтоб иномарку не видели, но все-таки интересно, кто да к кому. А это еврей в «мерседесе» приехал. Пингвин испугался, сбежал к Дураку Сметане, стал проситься, чтобы тот его временно спрятал. Сметана вышел, смотрит, еврей без всякой охраны. Усмехнулся про себя на Пингвина и прямо к машине.
— Сколько он у тебя взял? — спрашивает Дурак. — Если много, то соберем. Уж ладно, на этот раз мы ему поможем.
— Пить меньше надо, — тот ему отвечает. — Не бери в голову, — сказал. — Я еврей — у меня денег много. Я, вообще, рыбку половить приехал.
— Ну смотри, — говорит Дурак, — твои деньги. А места мы тебе покажем.
Только к вечеру еврей опять напился и опять давай деньги раздавать, так что Дурак Сметана забрал его к себе, пока не проспится. Сильно подозревал, что Пингвин его специально напоил.
ЗАГАДКА НЛО
Поэт с Пингвином пошли для тетки Услады траву косить, а Сосатель, который к ним по пути пристал, как на луг пришли, так говорит:
— Здесь, — говорит, — нельзя косить. Копать будем.
— А чего? — спрашивает Пингвин.
— Раскопки, — Сосатель ему ответил. — Здесь прошлым летом НЛО приземлялось.
А Петлюра спросил:
— Сам видел?
Тот сказал:
— След видел. Большой, — говорит, — квадратный. Левая сторона квадрата восемь метров — про правую и говорить не приходится.
— Так, может, не квадрат, а треугольник был? — Петлюра с подначкой спрашивает.
Он, Петлюра, на Бермудский треугольник намекал, только Сосатель хоть и с высшим образованием, а не понял.
— Что я, — кричит, — до четырех не сосчитаю? Четыре стороны и все параллельные.
— Все равно неизвестно, от чего след, — Петлюра ему ответил. — Может, трактор пропахал или еще что.
А тот все настаивает на своей тарелке, бегает, показывает, где и где, а главное, косить не дает.
— НЛО или какое-нибудь другое ненормальное явление, — говорит. — Надо срочно в археологическую службу звонить. Может быть, какая-нибудь посторонняя сила, — предположил.
— Ерунда, — говорит Петлюра, — если кто в Бога верит, так всю эту хрень признавать не должен. Это все, — говорит, — суеверия.
А Сосатель раздухарился, аж покраснел весь.
— Нет Бога! — кричит. — У меня по научному атеизму в институте пятерка была.
Только никто ему не верил, потому что он хоть и правда по мелиорации закончил, а в остальном мужик был никудышный, только всем мешал.
«ПАТЕ ФИЛИПП»
Как-то, когда еврей с Дураком у него на квартире выпивали (Дурак много ему не давал), еврей от выпитого расчувствовался, стал Дурака хвалить.
— Так ты, — говорит еврей, — еще и часовщик. Это же, можно сказать, наша национальная специальность. Мой личный дед в Одессе часовщиком был.
А Сметана, он дурак-дурак, а грамотный и свое дело знает.
— Ну это ты на счет нации не заливай, — Дурак Сметана говорит. — В этом деле впереди всех швейцарцы шли. У нас тоже когда-то такой был, Павел Буре. Ну, он больше, конечно, не швейцарец, так что теперь в хоккей играет. Хорошо хоть не в карты, — сказал.
Еврей спорить не стал, да и к чему? У него самого на руке «пате филипп» из чистого золота.
ОБРАТНАЯ ПРОПОРЦИЯ
Один в кино пошел, а Настасья тут как тут.
— Чего? — Настасья ему. — Давай смотреть вместе.
Тому что? Он говорит:
— Давай.
Подумал, может, после кино что, только зря. Настасья, как от Дурака ушла, с родителями живет: отец там у нее, мать, сестра тоже есть — присматривают.
Сидят, кино смотрят, а Боярский постарел.
— Чего, — Настасья сказала, — такой старый? В старом кино молодой был.
А этот говорит:
— Закон природы.
Ну, потом посмотрели кино, вышли и Сосатель вместе с ними. А Настасья ему:
— Ты что, тоже был?
— А чего?
— Да нет, — говорит Настасья, — я к тому, что вот чем кино старее, тем Боярский моложе. Вот этот — говорит, — закон природы, — пальцем на него показывает.
А Сосатель усмехнулся, снисходительно так отвечает:
— Нет, — говорит, — это неправильно. Это, — говорит, — называется обратная пропорция.
Все-таки с высшим образованием.
СОКРАЩЕНИЕ ПУТИ
Раньше и в тех и в других Шведках электричка останавливалась, но с тех пор как Большие Шведки в виде Некрасова закрыли, посовещавшись, решили:
— Чего, — говорят, — в Малых Шведках поезд останавливать, если и Больших нет.
Другой сказал, что жирно будет. Стал поезд от города Жмых (это где Бермудская баня была) до Пузанова и обратно без остановок ходить — назвали «Стрелой».
И правда между другими станциями стало быстрей получаться, так что, когда Боря Бычков приехал из Пузанова в Жмых, на его часах оказалось на две минуты меньше, чем в момент отправления. Боря потом с этим делом даже к Дураку Сметане ходил. Не может, говорит, так быть, чтобы назад; это, говорит, наверное, часы. А Дурак Сметана подумал, посмотрел и говорит:
— Часы, — говорит Дурак, — в порядке. Правда, может, они по ошибке в сторону Пузанова шли. Вот ты и приехал вместо прибытия к отправлению. Больше ничем не могу объяснить.
А шведцы — кто пешком, кто на мотоцикле; у кого машина — ну, тому, конечно, до самого Питера рулить. В общем, устроились кто как мог.
ОПЯТЬ ПРО ПЕТЛЮРУ
Шведцы от Петлюры уже прятаться стали: ходит по деревне и ко всем с Бодлером пристает.
— А Верка Сердючка, — спрашивает, — она вашему губернатору не родственница?
— Да нет, — отвечают все, — не родственница. Просто фамилия похожая, вроде как у вас с Бодлером.
Петлюра вроде бы тогда успокоился, потому что, хоть он и девственник был, так что никакого опыта не было, из всех женщин ему больше не нравилась Верка Сердючка, вот он и успокоился. Подумал даже, что Москва далеко, а Питер вот он, рядом, может, туда?
«И правда, — думает Петлюра, — может, махнуть лучше в Питер? Слава, конечно, не такая, как там будет, а с другой стороны, чего я в этой Москве не видел?»
Ходит и, кого встретит, сейчас Бодлера показывает. И так он надоел всем со своим Бодлером, что и не подходи, особенно если про цветы читать начнет. А так ничего парень: и по хозяйству Усладе помогает, и так.
ЛИКАНТРОПИЯ
Однажды Сосатель (ему же лет под пятьдесят было) привязался к Телке, жениться хотел. Он думал, что с высшим образованием, так всякая пойдет — ну, цены себе не сложит, такой был. Правда, дом у него был в порядке, а у Телки, наоборот, все разобрано. Но при этом, что ей Сосатель с мелиорацией — вокруг кобелей много, а тут еще еврей на своем «мерседесе». Еврей, правда, тоже не дурак: понимает, почему Телка на него глаз положила. Но и Сосатель видит, что ему не светит, заревновал. Он тогда от расстройства даже заболел ликантропией (в Шведках оборотничеством называется).
А там одна одинокая семья жила — четверо. Ну, отец, мать, как положено, а сын и дочь — те разного возраста. Этот, огорченный, по ночам у забора туда-сюда, туда-сюда, а ночи лунные были — все ясно.
Батька вышел с дубиной, шведец, как все, еле в дверь проходит. Я тебе, говорит, оборотню, сейчас так накостыляю, что ты уже не от ликантропии завоешь. Тоже грамотный был.
И так он долго болел, пока его не вылечила народными растениями сестра Ожурдихина, которая уже давно была на подозрении.
Шведцы спрашивают, само собой, интересуются:
— Что, в самом деле по ночам на луну воешь или просто придуряешься, косишь, как по-шведски говорят?
А Сосатель, тот глаза отводит: не нравятся ему эти разговоры, да и Ожурдихину не хочется подводить.
— Да это так, — говорит Сосатель, — профилактика. Это я на всякий случай. Вроде прививки.
Ну, потом все, конечно, забыли — своих дел хватает.
ПРОСВЕЩЕНИЕ
В городе Жмых (это где Бермудская баня была), все-таки райцентр, — там библиотеку распускали. Книги бесплатно — бери кто хочет. Сосатель выбрал, взял одну поновее. Вернулся, идет мимо Телкиного дома, та стоит, «Дирол» без сахара жует.
— Вот, — Сосатель ей врет, — из Питера еду. Книгу там купил, читать буду.
Все впечатление на Телку хотел произвести.
Та говорит:
— Почем?
— А вот, — Сосатель показывает.
— Тьфу, — говорит Телка, — мог бы и подороже взять — читать стыдно. Я б лично не стала.
Сосатель обиделся, но, с другой стороны, сам виноват — все равно ведь бесплатно давали. Пошел, встретил Сметану, те с Пингвином шли.
— Вот, — Сосатель им сказал, — в Питере книгу купил. Телка не понимает, деревня.
Дурак Сметана взял, посмотрел.
— Эзра Паунд? — говорит. — Самое то. Давай за десять. Я Петлюре подарю, а то он своим Бодлером уже так достал, особенно когда про цветы начинает.
А Сосатель говорит:
— Двадцать.
— Ладно, — говорит Сметана, — пятнадцать.
Тот — ладно.
Так разошлись.
РАЗДВОЕНИЕ ЛИЧНОСТИ
Говорят, на Западе люди дольше живут — это понятно: они дальше, там и солнце поздней заходит. У нас, конечно, не так, хотя Усладин Федор, наоборот, был в летах, и никто не знал, когда помрет. Потому что с него все как с гуся вода, а с другой стороны, как с козла молока, так и пьет весь день. Как-то ночью уже совсем одурел, вышел за забор, думал, к заливу идет, а сам в другую сторону. Идет все вверх и вверх, и страшно ему, а все идет, и все вверх да вверх. И чем дальше, тем выше, и чем выше, тем страшней. Видит, там впереди еще пригорок, а на пригорке забор и берез штук двадцать одна. Подумал, подумал, догадался — кладбище. Вдруг оттуда, из-за берез, тень надвигается: вроде человеческая тень, а самого нет. Тут уже совсем испугался.
— Эй, — говорит, — ты! Как там тебя?
А привидение сказало:
— Федор.
Тогда понял Федор, что это раздвоение личности. Так и пришел домой. Сидит, раздвоенный, на крылечке и с кем-то вторым переговаривается.
— Как тебя? — спрашивает.
А тот отвечает:
— Федор.
— Ну давай, Федор.
Тетка Услада услышала разговор и давай Петлюру звать, а тот — за Дураком. Все вместе стали Федора лечить, только тот, тезка, упрямый оказался, никак не уходит. Ну не гнать же, если хозяин пригласил. А утром Федора опохмелили, а того уж нет.
БАБИЙ ВЕК
Лирическое отступление.
Хорошо было Петлюре, что у него волосы длинные: как тетку Усладу встретит, так голову наклонит — и не видно, что красный. Он, Петлюра, девственник был. Не то чтоб монах или что такое, а просто в Нижнем Тагиле девушки ему не давали, считали за дурачка. Он на самом деле дурачком не был, просто все мечты в голове, он и задумывался.
А тетка Услада, она женщина аппетитная: что ни титька, то четвертого размера. А то и пятого. Она хоть наружу и не выставляла, а все-таки от народа не спрячешь. Народ, он все видит.
Шведцы, с тех пор как Федор своего трупа встретил, не все, конечно, но некоторые, насторожились: Сосатель там и Затрава Понедельник, Ворошиловский Стрелок, хоть он и из другого села был, и Пингвин тоже в козлином ряду не последний — словом, у забора дни считают.
А Федор сидит себе на крылечке — ноль внимания. Только раньше одну наливал, а теперь по две.
— Как звать-то тебя?
— Федор.
— Ну давай, Федор.
ПОСВЯЩЕНИЕ
Раз сидели, выпивали. Дурак Сметана был, и Сосатель, и Пингвин, конечно, тут — он любил, чтоб его угощали, — вот Дурак Сметана Петлюре и говорит:
— Ты б оставался здесь, чего тебе там, в Москве, да и в Питере тоже? Там поэтов много, а у нас, кроме тебя, никого. У нас, — сказал, — и грибы, и рыбалка — все, что поэту нужно.
— И в самом деле, — Сосатель Сметану поддержал, — у нас для поэтов самое лучшее место. У нас для поэтов рай, — пальцем на осину показал. — Вот березка, — говорит, — Родина, — сказал и расплакался.
Пингвин сидел и завидовал поэту: он среди шведцев и ростом не вышел, и шансов у него никаких, и вообще… Петлюра же крепко задумался и так до четвертой рюмки думал.
— О`кей, — наконец сказал Петлюра. — Пусть будет моя как бы историческая родина. От нас, — говорит, — в Израиль ехали и то приживались, а здесь и климат не такой уж различный. Почему, в целом, не остаться?
Он при этом на тетку Усладу не намекал, потому что понимал, что пока во времянке живет, а Малые Шведки не Питер, мало ли какие слухи пойдут — Пингвин первый мастер.
НЕДВИЖИМОСТЬ
Если в Малых Шведках кто безрукий и был, так это Сосатель — его только на дырки и хватало. А так дом плохой, только что место. Сосатель давно хотел продать, а тут еврей. Этот подумал, подумал, почему еврею не продать?
— Я, — говорит Сосатель, — еврею продам, у него денег много, а сам в город поеду — в городе буду жить. Я, — говорит Телке, — городскую жизнь люблю, там, — говорит, — кафе, рестораны…
Только еврей посмотрел — плюнул:
— Нет, — говорит, — не надо.
А Сосатель уже возбудился: очень в город хочется. Он к Телке.
— Давай дом продадим как бы твой, а сами в город махнем — там хорошо.
Телка подумала: «И правда, чего не махнуть? Там кафе, рестораны. В случае чего стриптиз буду делать, а Сосателя по боку».
— Только как же, — спросила, — мы твой за мой продадим? Еврей же знает.
— А мы, — Сосатель отвечает, — перекрасим как твой, и шито-крыто.
Хоть и ленивый был Сосатель, а на покраску хватило. Покрасил, зовет еврея. Еврей пришел, посмотрел, ухмыляется:
— Твой дом?
— Да нет, — тот говорит, — Телкин.
— Точно не твой?
— Да ты что, не помнишь? Мой желтый был, а этот, наоборот, зеленый.
Еврей только посмеивается.
— Ладно, — говорит. — Сколько?
— А вот столько, — Телка говорит, она из дома вышла как бы из своего: тапочки на ней.
— Ну давай, — говорит еврей, — беру.
Он потом все равно разломал дом, другой поставил — просто к тому времени надумал сотки купить. А у Телки в городе не получилось, пришлось домой вернуться.
БЕРМУДСКАЯ БАНЯ
В городе Жмых была баня вроде Бермудской, такая баня, что все исчезали: облако. Как в это облако зайдут — так с концами. Только голые ноги внизу топчутся, и те босиком. А человек — будто его и не бывало. Многие туда заходили, а возвращались не в себе, а некоторые и вообще не возвращались: эти уже потом объявлялись в Шведках сильно побитые. Так и называли: «Бермудская баня».
Боря Бычков как разведчик лучше всех исчезал, но ему одному скучно было — стал исчезать с Пингвином. Он, Бычков, был дважды контуженный, но героем так и не стал — ножом наградили. Его потом господин Шуазель за большие деньги откупил, но с тех пор Боря так и ходил контуженный. Все ходил и ходил, и все контуженный. Идет от забора к забору и матерится.
— Если б не господин, — говорит, — Шуазель… — а дальше уже только матерное.
ОРИ ВЕДЕР ЧИРОМА
Усладиному Федору хоть и все равно было, а все-таки пришло в голову убедиться.
«Дай, — думает Федор, — проверю, что и как». Подумал, что если его двое, то и берез в два раза больше должно быть. Слева и справа. Еще подумал и решил, что и кладбища может быть два. Или одно, если двойное. Пошел.
Приходит, а там и правда два кладбища: только одно мужское, другое женское — совсем запутался. А берез — вообще сбился считать. Только Федора этим не испугаешь.
— Эх, где наша не пропадала, — говорит.
Пошел с бугра.
— Что, Федор, споем? — говорит. — Знаешь песню?
А Федор говорит:
— Знаю, споем.
И он:
— Ори ведер чирома...
А тот:
— Гудбай ори вуар…
Если б кто снаружи увидел, подумал, что один на два Федора поет, а послушать, так два Федора и есть. Ну идет Ванька по деревне, вся рубаха в петухах.
ЛЮБОВНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК
Петлюра, как ему Дурак Сметана книжку подарил, все во времянке сидит, пытается эту книжку освоить. С Бодлером-то ему, конечно, все ясно было: про цветы, про падаль тоже — ну там нос зажмет и читает, а с этим совсем другое дело: непонятно. Но он, Петлюра, упорный был, тем более не хотел из времянки выходить, стеснялся.
Потому что вся деревня смотрит и ждет, чем это дело закончится, всем интересно.
Тетка Услада стесняется, а Петлюра и подавно стесняется, как встретятся, оба стесняются, хоть между ними и нет ничего, а Федор вроде и не в этом мире живет.
Все шведки, конечно, понимают, в чем дело, сочувствуют, а Федора тоже жалко.
УТОПИЯ
Напоследок Сметана из района вернулся, говорит, Новожилов говорит, что деревня бесхозная, надо представителя выбирать. Собрались все, выбирают. Дурак в сторонке стоит. А тут Хлопуша слова попросил, он, конечно, к еврею.
— Ты еврей, ты хитрый, — говорит. — Если с кем договориться, то лучше тебя не найти.
— Нет, — сказал еврей, — не пойду. Я еврей, а деревня в некотором роде вроде как шведская. Как бы окно в Европу. Почему, скажут, у вас еврей верховодит? К тому же у меня денег много — скажут: мало ему.
Он умный, понимает, что лучше не высовываться.
— Я пойду, — согласился Сосатель. — У меня высшее образование: осушать можно. А денег у меня мало, так что лишние не повредят.
Все зашикали: никто особо его не любил.
— Сиди дома, — Телка ему говорит. — Чего здесь осушать? — они с Телкой уже вроде как вместе.
Пингвин тоже не прошел: сильно деньги любит. Никого, конечно, не зарежет, как говорил, но если кто захочет подкупить, так пожалуйста. Выбрали Хлопушу — у него все силы в голове. Отчет в район Новожилову послали, а сами живут, как и раньше жили.
ЭПИЛОГ
В отличие от Больших Шведок Малые так закрыть и не удалось — начальство сменилось. Так что Малые Шведки по-прежнему процветают и население не уменьшилось.
Сосатель с Телкой, как у них в Питере не вышло, после этого поженились. Живут в Телкином доме, дырки вертят. Все у них получается.
Ворошиловский Стрелок в свою деревню ушел. Иногда, правда, наведывается.
Еврей посмотрел-посмотрел и уехал на поиски счастья на историческую родину — там теперь дорогу строит. Начальству, что ли, поперек дороги встал, в общем, там он, в Биробиджане.
Дурак Сметана, как я уже говорил, назад разбогател. Живет себе, в ус не дует.
Сестра Ожурдихина получила медаль «За доблестный труд», так что с нее все подозрения сняли.
Боря Бычков, закапав глазных капель в нос, высидел в разведке ухом два утиных яйца и вынужден был идти к господину Шуазелю на полный пансион.
А Федор, Усладин муж, — с тем, правда, сложнее. У него болезнь раздвоения личности так развилась, что их в самый раз трое стало. Он после этого еще какое-то время пожил и умер. Вот так все удачно получилось.
Опубликовано в журнале: «Звезда» 2010, № 7
Комментарии к книге «Малые Шведки и мимолетные упоминания о иных мирах и окрестностях», Борис Иванович Дышленко
Всего 0 комментариев